Мафия вчера и сегодня [Микеле Панталеоне] (fb2) читать онлайн

Микеле Панталеоне

Предисловие

Микеле Панталеоне, автор двух нашумевших в Италии книг о генезисе мафии и ее особенностях — «Мафия и политика» и «Мафия и наркотики», по просьбе издательства «Прогресс» объединил обе книги в одном томе, несколько сократив их и дополнив новыми фактами и данными самого последнего времени, в том числе и некоторыми документами парламентской комиссии но расследованию деятельности мафии в Сицилии, образованной в конце 1962 года решением палаты депутатов и сената Итальянской республики.

У советского читателя книга Панталеоне встретит, пожалуй, большее понимание, чем у читателей капиталистических стран и даже значительной части итальянских читателей, обративших внимание на дела мафии лишь в конце 1962 года, после образования парламентской комиссии, известной под названием комиссии «Антимафия».

Действительно, советский читатель, воспитанный в духе марксизма-ленинизма, сразу же почувствует классовый характер этого явления, от его внимания не ускользнет тот факт, что мафия, возникшая в давние времена, но продолжающая процветать и сто лет спустя после воссоединения Италии, должна обладать реальной политической силой и, следовательно, в значительной мере разделять власть господствующего класса буржуазного государства.

В пятидесятых годах нашего века расследование, проведенное сенатором Кефовером, пролило свет на дела американо-сицилийского гангстеризма в США. Вслед за тем в Соединенных Штатах, Франции, Англии и ряде других стран были проведены дальнейшие расследования, поставившие своей задачей показать истоки мафистской организации и те социальные, политические, национальные и международные осложнения, которые она влечет за собой.

Книга Панталеоне — богатейший кладезь фактов, которые достаточно рассмотреть в хронологическом порядке, чтобы понять их историческую преемственность и политическую сущность.

В прошлом, да и ныне еще, находятся люди, пытающиеся объяснять происхождение мафии особенностями психологии сицилийцев, непомерно гордящихся сицилийской исключительностью и склонных к насильственным действиям. Есть и такие, которые пытаются объяснить отличие Западной Сицилии от Восточной, где мафии почти не существует, расовыми различиями, подчеркивая влияние греческой цивилизации на восточную часть острова и арабской — на западную. Но все эти рассуждения не могут ни на йоту приблизить нас к пониманию явления мафии и причин ее процветания и в наши дни, когда развитие капиталистического общества привело к нивелировке если и не устройства различных стран, то по крайней мере образа мыслей народов.

Рассуждения, что де, мол, преступления и коррупция имеют место во всех странах, а контрабандная торговля наркотиками — лишь удел богачей и посему бессмысленно проводить различие между мафией и обычной преступной деятельностью, а следовательно и прибегать для борьбы с мафией к иным мерам, чем обычные полицейские меры, это избитые истины. Однако подобные рассуждения следует отвергнуть, ибо они мешают разобраться в своеобразии мафистской организации. Объективно — убийца или контрабандист, занимающийся перевозкой и сбытом наркотиков, один и тот же в Палермо и Лондоне, в Нью-Йорке и Париже; преступление же мафии является таковым не объективно, а субъективно, поскольку оно совершено мафистом, который наживает преступным образом богатства и завоевывает престиж, не подвергаясь преследованиям со стороны закона именно потому, что ему удалось проникнуть в те государственные органы, которые как раз и должны были бы заставить уважать закон.

Чтобы понять истоки этого явления, надо исходить из того стратегического положения, которое занимает Сицилия, расположенная в центре Средиземного моря и являющаяся естественным мостом между Европой, Азией и Африкой. Именно поэтому во все времена империи, сменявшие друг друга на мировой арене, устремляли к ней свои алчные взоры и стремились овладеть этим большим островом. Для завоевания и эксплуатации острова, для того чтобы удержать его под своей властью, каждая чужеземная держава вынуждена была искать поддержки господствующего класса Сицилии, то есть наиболее консервативных слоев ее, которым она гарантировала в пределах острова классовое господство, покоившееся еще до недавнего времени исключительно на эксплуатации широких масс крестьянства и на извлечении крупных доходов от этой эксплуатации.

Оккупация Сицилии англичанами в эпоху завоевания Наполеоном итальянских государств помешала проникновению на остров идей и сил обновления, вызванных к жизни Французской революцией, прежде всего из-за отсутствия в Сицилии буржуазии. В 1812 году англичане содействовали формальной отмене феодального строя, но бароны по-прежнему остались владельцами огромных латифундий, и никаких изменений в производственных и имущественных отношениях не произошло. Неаполитанский Бурбон, бежавший в Сицилию, спасаясь от французской армии, даровал адмиралу Нельсону, палачу вождя неаполитанских патриотов адмирала Караччоло, феод в несколько тысяч гектаров, а также звание герцога Бронте; с бедствиями этого герцогства было покончено всего несколько лет назад. Крестьянские восстания, вспыхнувшие в связи с легендарным походом Гарибальди из Марсалы на Неаполь в 1860 году, были жестоко подавлены, и Кавур, руководствуясь классической теорией завоевателя, взялся за немедленное присоединение Сицилии к итальянскому государству во имя спасения привилегий и интересов консервативных классов. Меж тем в том же 1860 году и как раз в герцогстве Нельсона генерал Нино Биксио, участник гарибальдийской «Тысячи», потопил в крови освободительное движение крестьян этого герцогства.

Так вступило в действие соглашение между промышленной буржуазией Северной Италии и крупными землевладельцами Юга и островов. Насильственный захват домениальных, общинных и церковных земель как прежней земельной аристократией, так и новой либеральной буржуазией упрочил в Сицилии власть мафии, которая вершила над крестьянами во имя интересов крупных землевладельцев классовое правосудие, а также вкупе с государственными органами «законное» правосудие, но тоже всегда классовое.

Во время подготовки высадки в Сицилии в июле 1943 года англо-американских войск стратегическое положение Сицилии вновь обрело огромное значение. Особенно старались, подготавливая политически высадку, американцы; прежде всего они вступили в контакт с крупными землевладельцами, меж тем как их агенты, главным образом американцы сицилийского происхождения, связанные с миром гангстеров, наладили связь с сицилийской мафией для оказания политической поддержки оккупационным силам. Было поднято знамя сепаратизма в расчете на перманентную оккупацию острова в явно империалистических целях. Кроме того, она должна была гарантировать сицилийским баронам сохранение прежних порядков и преградить путь демократии и структурным реформам, осуществленным на севере Италии после освободительной войны, покончившей с нацистами и местными фашистами.

Как известно, с сепаратистским движением было покончено благодаря борьбе политических сил демократии и единства, и прежде всего Итальянской коммунистической партии, а в международном плане — благодаря решительным действиям Советского Союза. Но реакционные консервативные силы расстались с идеей сепаратизма, а США отказались от владения островом только потому, что христианские демократы заверили их: левые силы и особенно компартия никогда не будут управлять автономной Сицилией, предназначенной стать крупной морской и воздушной базой США в их борьбе против сил мира, прогресса и социализма, а следовательно, против Советского Союза и всего социалистического лагеря. Не следует забывать о том факте, что когда народные массы крупных сицилийских поселков, в основном крестьяне, радостные, исполненные надежды, вышли навстречу англо-американским освободителям, неся флаги четырех государств: итальянский, английский, американский и советский, то американцы потребовали убрать советский флаг и посадили в тюрьму видных местных коммунистов и социалистов.

С момента высадки союзников в Сицилии в июле 1943 года мафия становится реальной властью; крупные землевладельцы или непосредственно, или через своих доверенных людей начинают полновластно хозяйничать в муниципалитетах крупных городов, а мафисты всех рангов прибирают к рукам крупные селения, расширяя и укрепляя таким образом власть самой мафии. Итак, обеспечив себе в новой политической ситуации престиж и влияние, мафия начинает осуществлять все более деликатные функции, подменяя полицейские силы или действуя совместно с ними в деле уничтожения многочисленных бандитских шаек, которые кишели по всему острову. А органы государственной власти всячески поощряют мафию и покровительствуют ей, когда она сеет террор и стремится задушить крестьянское движение. За несколько лет, вплоть до последнего чудовищного преступления в марте 1966 года, от мафистской лупары (обреза) пали десятки и десятки руководителей крестьянских союзов, которые в соответствии с законом-декретом министра коммуниста Гулло возглавили движение крестьян за захват феодов, чтобы изгнать паразита габеллотто (крупного арендатора) и передать крестьянским кооперативам необрабатываемые или плохо обрабатываемые земли.

Ни одно, подчеркиваю, ни одно из этих преступлений мафии в отношении профсоюзных деятелей не было наказано, ибо государственные органы не пожелали разоблачить истинных вдохновителей, организаторов и исполнителей этих преступлений. Начало этой безнаказанности, служившей не одно десятилетие защитой видным мафистам, было положено убийством одного профсоюзного деятеля молодым мафистом, завоевавшим себе тем самым «право» совершать, но уже по своему усмотрению, новые и более доходные преступления.

В самом деле, чем объяснить столь долгое существование банды Джулиано, орудовавшей с 1945 года вплоть до июля 1950 года, когда Джулиано был убит, если не сугубо политическим характером связей, существовавших между Джулиано, его бандой и мафией и покровительствовавшими ему политическими силами? Почему, невзирая на тревогу и требования итальянского и мирового общественного мнения покончить с бандой Джулиано, действия властей, особенно когда министром внутренних дел был депутат Шельба, были столь противоречивы и сдержанны и так дорого обошлись полиции и гражданам Италии?

Причину следует искать в стремлении политических сил, связанных с бандитом Джулиано, скрыть, дабы не скомпрометировать их, имена тех политических деятелей из монархической, либеральной и христианско-демократической партий, которые после краха сепаратистского движения вступили в сговор с Джулиано и стали использовать его в своих целях. Так, они приказали ему учинить бесчеловечное кровопролитие в Портелла-делле-Джинестре 1 мая 1947 года, спустя 10 дней после грандиозной победы, одержанной народным блоком, объединившим коммунистов, социалистов, деятелей культуры и демократов на выборах в первое областное собрание Сицилии.

Приговор суда присяжных в Витербо от 3 мая 1952 года, осудивший конкретных исполнителей кровопролития в Портелла-делле-Дженестре, с трагической очевидностью показал позорный сговор органов государственной власти с мафией и бандитом Джулиано и породил страшное подозрение, что высшее начальство сицилийской полиции того времени было в курсе готовившегося кровопролития и не ударило палец о палец, чтобы его предотвратить.

Жестокая расправа, хладнокровно учиненная бандой Джулиано 22 июня 1947 года над секциями коммунистической и социалистической партий и палатами труда во многих селениях провинции Палермо, произошла после длительных переговоров бандита Джулиано с американским капитаном Стерном. Ему и вручил Джулиано свое послание на имя президента Трумэна, в котором клялся в верности Америке. Это было перед выборами 18 апреля 4948 года, и Джулиано, вынужденный свернуть знамя сепаратизма, поднял знамя антикоммунизма. Одновременно было оказано содействие экспатриации в США шурина Джулиано Джузеппе Шортино; его сделали унтер-офицером американской армии в благодарность за передачу ЦРУ личных записей Джулиано и других материалов, дающих возможность, с одной стороны, оказывать покровительство, а с другой — шантажировать подлинных вдохновителей и организаторов кровопролития в Портелла-делле-Джинестре.

С бандитом Джулиано было покончено, но мафия и ее организация остались нетронутыми. Теперь мафия получила возможность обогащаться за счет принудительной продажи земельных участков, навязываемой землевладельцам и крестьянам в соответствии с аграрной реформой, принятой областным собранием. Эти огромные средства мафия использует в крупных городах, спекулируя строительными участками и финансируя весьма прибыльную торговлю наркотиками. Целый ряд страшных преступлений, обагривших кровью улицы Палермо и других крупных центров Западной Сицилии, кульминацией которых было кровопролитие в Чакулли 30 июня 1963 года, вынудили итальянский парламент образовать наконец комиссию по расследованию деяний мафии, чему много лет упорно сопротивлялось христианско-демократическое большинство итальянского парламента.

После пяти лет работы комиссии были вскрыты тревожные и обескураживающие факты, обстоятельства и явления, политическую ответственность за которые несут правящие круги.

Работа комиссии еще не завершена. Она будет продолжена при новом составе парламента; комиссии предстоит выявить связи мафии с политическими группами, чтобы раз и навсегда покончить с самовластием мафии в самом лоне государственной власти.

Судебные процессы, которые шли и идут сейчас против мафистских организаций, должны помочь лучше уяснить эти связи и тем самым подсказать итальянскому парламенту, каким образом их разорвать.

Книга Панталеоне является ценным вкладом в эту борьбу за политическое и социальное оздоровление. Это медленный и трудный процесс, связанный с борьбой, которую ныне ведут рабочий класс и трудовое крестьянство, их партии и все демократические силы Италии за изменение существующей системы.

Джироламо Ли Каузи

Рим, март 1968 года

Введение

1967 год был знаменательным, ибо в этом году итальянское и мировое общественное мнение стало более серьезно подходить к проблемам, связанным с одним из самых отвратительных антисоциальных явлений нашей эпохи — с мафией и американским гангстеризмом. Оно стало более настойчивым и требовательным.

Интерес общественности вызван многими фактами, некоторые из них обратили на себя особое внимание общественного мнения благодаря разоблачениям, появившимся на страницах крупных органов мировой прессы.

Прежде всего сицилийская мафия является преступным феноменом, не связанным более исключительно с феодальной экономикой Сицилийской области; это преступная организация, развивающая свою деятельность повсюду, где она только может извлечь наибольшую выгоду, будь то спекуляция участками для застройки и всякие строительные махинации, или тайные игорные дома, контрабандная торговля табаком, наркотиками, или торговля живым товаром.

Кроме того, в США было установлено наличие тесной связи между сицилийской мафией и американским гангстеризмом в деле перевозки и сбыта наркотиков; идя по стопам близнеца мафии — «Коза ностра» (так ныне называют преступную американскую организацию, Сицилия в конце концов стала одним из мировых центров торговли наркотиками и почти обязательным транзитным пунктом при их перевозке.

Итальянская полиция и главным образом мобильный отряд Палермо в свою очередь выявили существование обширной сети контрабандной торговли наркотиками, превратившей чудесный остров Средиземного моря в какую-то непременную транзитную базу для доставки наркотических средств в США.

Из Сирии и Ливана тайком вывозят неочищенный морфий; во Франции его очищают и перерабатывают в героин. Из Франции часть его переправляют прямо в Канаду (через канадцев французского происхождения), а оттуда в США; другая, большая часть героина попадает в руки сицилийской мафии, которой доверена доставка этого «товара» американским торговцам наркотиками.

Розыски уголовной полиции Палермо вскрыли широкую контрабандную сеть, во главе которой стояли заправилы сицилийской мафии и видные боссы американского гангстеризма. В результате этих розысков в различных городах Италии был арестован 21 главарь мафии, восемь из них являются гражданами США, оказавшимися в Италии именно по такого рода «делам». Это признанные организаторы и руководители черного бизнеса — перевозки наркотиков из Сицилии в США.

Ныне стало очевидным, что сфера преступной деятельности американских гангстеров расширилась далеко за пределы США. Они распространили методы и приемы своей деятельности на некоторые страны Западной Европы; в Англии, Франции и Северной Италии были обнаружены тайные притоны и игорные дома, созданные американскими гангстерами, где одновременно с карточной игрой шла бойкая торговля наркотиками. Кроме того, в этих странах заметно возросла преступность: налеты на банки, грабежи, похищения людей, вооруженные стычки и перестрелки с применением методов, характерных для американских гангстеров в тридцатых годах.

Сицилийская мафия, бывшая всегда орудием совершенно определенных экономических сил в деле защиты феодальных интересов и привилегий, после 1943 года, то есть после «вторжения» в Сицилию гангстеров, прибывших вместе с американскими оккупационными войсками, превратилась в политическую и экономическую силу, стремящуюся к завоеванию политической власти на местах и к проникновению в высшие сферы национальной политики.

В результате политические группы, связанные с мафией или прямо ведущие свое происхождение от нее, привнесли в руководство общественной жизнью приемы и методы мафии и вызвали грандиозные скандалы, в которые оказались замешанными государственные должностные лица и даже депутаты от главных городов Сицилии, многие из них являются видными деятелями христианско-демократической партии.

Волна возмущения, вызванная все учащающимися преступлениями и кровопролитиями в Палермо — городе, где происходили встречи и столкновения между косками мафии и группами гангстеров, с которыми порой были связаны интересы политических деятелей правящих партий, — привлекла внимание многих журналистов из влиятельных газет и специальных корреспондентов мировой печати, а также представителей общественности, которые, солидаризируясь с левыми партиями, потребовали образования парламентской комиссии расследования. Левые партии не раз настаивали на ее создании, но вопрос этот каждый раз откладывался по причинам, совершенно нелепым и явно противоречившим интересам Сицилии.

Сигналы тревоги, подаваемые представителями левых партий, выражавшими негодование итальянского народа, привели к тому, что после 20 лет борьбы, в ходе которой были документально доказаны тайный сговор и соучастие с мафией многих видных христианских демократов, была наконец создана парламентская комиссия по расследованию действий мафии, в которую вошли 30 депутатов и сенаторов от всех партий парламента.

В этой комиссии группу от Итальянской коммунистической партии с функциями вице-председателя комиссии возглавил депутат Джироламо Ли Каузи, человек, который в 1944 году вместе с автором сей книги и крестьянами бросил вызов на площади своего родного города Виллальбы дону Кало Виццини, главарю всей сицилийской мафии. В паши дни борьба с мафией вступила в новую фазу. С внешней стороны мафия как будто побеждена. В одной только провинции Палермо арестовано более 700 мафистов, более тысячи отправлено в административную ссылку, а 6500 человек поставлены под надзор полиции или были предупреждены в судебном порядке, что они должны вести честную трудовую жизнь.

Ныне вне пределов Сицилии, чтобы избежать пагубного влияния мафии и вмешательства политических деятелей, «друзей» мафистов, происходят два важных судебных процесса: один в южном городке Катандзаро в Калабрии, где к ответственности привлечены ИЗ человек, совершивших в период 1950—1966 годов сотни убийств (в одном только Палермо за два года произошло 193 убийства), их обвиняют также в организации перевозки и сбыта наркотиков и табака; другой — в Лечче, в Апулии, против мафистов Агридженто за многочисленные преступления, совершенные в этой провинции, в том числе нашумевшее убийство комиссара полиции Катальдо Тандоя^[1].

Одновременно в Сицилии протекают два других судебных процесса: в Палермо и в Трапани. В Трапани судят 76 мафистов, обвиняемых в сотнях убийств, грабежах, похищении людей и во многих других злодеяниях. С нетерпением ожидали «большого процесса» против 21 главаря мафии и американских гангстеров, которые были арестованы в 1966 году и в числе которых находился Джузеппе Дженко Руссо, всеми признанный глава сицилийской мафии^[2].

Если за непосредственных исполнителей преступлений, совершенных в Сицилии и других районах Италии, взялись довольно рьяно, то этого, к сожалению, нельзя сказать о мерах, которые следовало бы принять против тех, кто покровительствовал мафистам, особенно против политических деятелей, чьи имена неоднократно упоминались в этой связи на страницах газет, назывались в залах суда присяжных самими обвиняемыми, фигурировали в протоколах комиссии «Антимафия».

Ноябрь 1967 года. Процесс в Катандзаро против сицилийской мафии. Одна из двух клеток, в которые были помещены обвиняемые.

Среди обвиняемых Анджело Ла Барбера, Тото Греко, Розарио Манчино, Пьетро Сорчи, Гаспаре Поненте, Джоаккино Пеннино, Томмазо Бушетта, Доменико Коппола, Винченцо Рими.

Некоторые из обвиняемых катандзарского процесса.

К сожалению, надо отметить, что, несмотря на разоблачения, на работу комиссии, на многочисленные аресты и процессы, деятельность мафии в политической и общественной жизни Сицилии отнюдь не ослабла, она просто стала более скрытной и осторожной. Это дает основание опасаться, что политические деятели и группы, связанные с мафией, будут по-прежнему оказывать значительное влияние на политическую жизнь Сицилии и на правящие партии.

Разоблачения, о которых идет речь в данной книге, много лет тому назад были опубликованы в римской газете «Аванти», в палермской «Ора»^[3] и в римском журнале «Эспрессо». Затем весь материал был изложен в двух книгах^[4], однако разоблачения эти остались безрезультатными, что еще раз подтвердило тайное влияние, которое оказывает мафия на стоящие у власти политические силы.

Книга эта, в которой собраны все мои публикации, свидетельство той борьбы, которую в течение четверти века вел я против мафии; в ходе этой борьбы я часто попадал в крайне тяжелое положение, и не потому, что на жизнь мою неоднократно покушались — правда, мне посчастливилось уцелеть, — а потому, что я оказался в политической изоляции по недомыслию тех групп и сил, которые по самому своему происхождению и своей истории должны были бы со всей энергией включиться в борьбу против мафии.

Зато я не могу пожаловаться на отсутствие солидарности и безучастное отношение со стороны сицилийских крестьян, многие из которых, зная, что аграрии будут их преследовать, а правящие партии подвергнут дискриминации, что из-за плетня может в любой момент прогреметь выстрел из лупары, ведь у мафии нет недостатка в киллерах, продолжали снабжать меня необходимой информацией, сотрудничать с политическими силами, ведущими борьбу с мафией, и давать ценные сведения для разоблачений в печати.

Им, жертвам всевластия мафии, я приношу свою сердечную, искреннюю благодарность и выражаю свое восхищение. Ради них эта борьба должна продолжаться до тех пор, пока с корнем не будет вырвана дурная трава мафии.

Мне хотелось также выразить мою безграничную признательность Джироламо Ли Каузи, моему товарищу, другу и учителю в борьбе против мафии; это его солидарность и политическая поддержка помогли мне выстоять в тех чудовищных трудностях, которые чинили мне мафия и ее политические друзья.

Микеле Панталеоне

1. Истоки латифундий и феодов

Мафия возникла в типичной зоне феодальных владений, в центре Сицилии. Эту зону и ныне можно выделить: она охватывает внутренние районы провинций Палермо, Трапани и Агридженто, а на востоке ее замыкают провинции Кальтаниссетта и Энна.

По своей социальной структуре, экономическому развитию и в конечном счете уровню культуры эта зона феодальных владений и ныне еще столь разительно отличается от центров прибрежной полосы, что буквально ошеломляет каждого, кто впервые попадает сюда. Турист, направляющийся из Палермо в Агридженто или Кальтаниссетту, начинает ощущать эту резкую разницу в первые же часы своего пути. Следуя вдоль берега моря до Термини-Имересе, путник очарован красотой простирающегося перед ним пейзажа, пышной зеленью садов, меняющей свою окраску в зависимости от времени года: то она ярко-желтая в пору созревания цитрусовых, то будто подернута инеем от цветущих померанцев, дважды в году воздух окрестностей напоен их ароматом.

Но едва турист, достигнув перекрещения железных дорог у Фьгометорто, начинает удаляться от моря в глубь острова по направлению к Роккапалумбе, природа будто по волшебству внезапно меняется. Пышная зелень сменяется редкими пятнами кактуса опунции и рожкового дерева, а земля, отводимая почти исключительно под экстенсивные культуры, однообразна по цвету: летом она желтая, истощенная вторичным посевом пшеницы, а зимой обретает темный цвет самой обнажившейся почвы, либо бурый, либо желтоватый цвет глины, в засуху она почти всегда испещрена трещинами, в период дождей изрезана рытвинами.

Зимой, в период коротких, но бурных ливней, приносящих, как правило, больше вреда, чем пользы, потоки воды, которые никакая человеческая изобретательность не в силах сдержать, обрушиваются на селения, затопляя их. Наступает пора невылазной грязи и оползней, которые порой надолго делают непроходимыми местные дороги. И только недолгая весна, в апреле и мае, расцвечивает этот край зеленью еще не созревших хлебов и бобовых и большими багряными пятнами кормовых трав. И тогда это буйство сицилийских красок рождает иллюзию богатства и изобилия.

Вода (прибрежная полоса изобилует ею, внутренние же районы почти полностью лишены) является главной, но не единственной причиной такого положения вещей. Этому способствуют также суровые зимы, тощие почвы, недостаток дорог и особенно латифундистские корни земельной собственности и социальная структура феодального типа, существовавшая в этой зоне вплоть до начала сороковых годов нашего века и до сей поры еще окончательно не изжитая.

Эта нищета и отсталость веками тяготели над экономическим и социальным развитием острова и в конечном счете предопределили уровень цивилизации этого края феодов, который всегда сохранял свою замкнутость, не поддаваясь какому-либо прочному влиянию цивилизаций захватчиков, сменявших друг друга на острове, начиная с финикийцев и кончая Бурбонами, то есть до 1860 года.

А так как все побывавшие на острове завоеватели рассматривали его как колонию и единственной целью своей полагали максимальную эксплуатацию его богатств, то все эти цивилизации задерживались, я бы сказал оседали, в крупных городах побережья, пренебрегая внутренними районами острова, бывшими для них лишь огромным зернохранилищем, в которое отправляются только затем, чтобы опустошить его.

Уже во времена финикийцев, а затем греков, карфагенян и римлян земли острова были разделены на огромные латифундии и розданы захватчикам или местным нотаблям, которые обязались платить налог натурой — десятую часть урожая. Эти латифундисты обрабатывали землю исключительно руками рабов, захваченных на месте или привезенных из других районов острова. С тех пор, пожалуй, начиная с времен господства карфагенян, в центре латифундий начали возникать поместья, огромные склады, задуманные как крепости; они были окружены деревенскими домами, в которых обитали сторожа, доверенные люди хозяина, и халупами рабов, которые вынуждены были оставаться в имении круглый год. В периоды пахоты, сева и жатвы в имение направлялись толпы рабов, которые ютились в сооруженных на скорую руку мазанках, но чаще им приходилось совершать утомительные переходы в имение из ближайшего города, где они обычно ночевали.

Такого рода система оставалась неизменной как во времена краткого господства готов, так и более длительного владычества византийцев и арабов, впрочем последние оставили все же на острове следы высокой цивилизации.

Примерно к 1000 году нашей эры норманны, изгнав арабов, разделили остров на сеньории, придав им феодальные формы наподобие французских. Это новое устройство пустило в Сицилии глубокие корни, ибо вполне соответствовало прежнему положению — латифундиям и рабовладельческой форме хозяйства. Действительно, латифундии были своего рода стихийным проявлением феодализма, в них право собственности отождествлялось с самой безграничной властью, как это предусматривалось правилами феодальной инвеституры. И хорошо известно, что феодальный строй, формальным актом смерти которого явился отказ сицилийских баронов в 1812 году от своих феодальных прав, фактически продолжал существовать, пережив народные восстания 1820 и 1848 годов; даже в 1860 году, во время гарибальдийской эпопеи, он еще сохранял довольно глубокие корни в социально-экономической структуре Сицилии.

После господства норманнов исторически сложилось так, что каждый раз, когда в прибрежной полосе воцарялись новые властители (от свевов до Бурбонов), новоиспеченный владыка, спеша упрочить свою власть, раздавал земли во внутренних районах острова своим приспешникам или же тем местным нотаблям, которые оказали ему наибольшую поддержку при захвате острова или же, во всяком случае, готовы были уплатить более высокую цену за предоставляемые феоды. Так формировалась новая знать. Так появились либо вследствие пожалования государя, либо в результате покупки новые бароны, владевшие одним или несколькими феодами и получившие право на их заселение. На основе этого права сеньор направлял в свой феод группы колонов, подлинных крепостных, которые устраивались вокруг строений господской усадьбы. Каждый феод насчитывал не менее 2 тысяч гектаров экстенсивно обрабатываемой земли, охраняемой вооруженной стражей и полевыми сторожами, причем все они проживали на территории усадьбы. Обычно такие усадьбы строили в самой красивой части феода, поблизости от источника воды, ибо только здесь могли жить люди и животные и можно было разводить на небольших участках овощи и фрукты. Из этих ячеек и возникли почти все сельские центры зоны феодальных владений.

Охрана и сторожа набирались всегда из бывших матерых уголовников, прошлое которых служило верной гарантией того, что они окажутся на высоте поставленной перед ними задачи. Именно к ним, организованным в частные вооруженные отряды, постепенно перешла вся неограниченная власть их хозяев, и нетрудно догадаться, как они ею воспользовались.

Итак, абсолютное отсутствие государственной власти в этих феодах, передача их в полную власть частному владельцу, который в свою очередь передал ее бандитам, и наконец, насильственное установление режима систематической эксплуатации (в противном случае немыслимого) создали предпосылки для возникновения и упрочения мафии, которая, таким образом, вышла из недр феода и выполняла первоначально функции защиты привилегий феодалов в деревне.

Поэтому невозможно установить, даже приблизительно, точную дату возникновения этого феномена, который, как мы видели, составлял характерную особенность социального положения, остававшегося по существу неизменным на протяжении веков. Легче, пожалуй, проследить

За развитием этого института, развитием, состоявшим в непрерывном приспособлении к социально-экономическому положению, ибо главной целью мафии было полное сохранение своих функций, которые всегда сводились к насильственной защите привилегий хозяев. Бесспорно, однако, что за редким исключением мафия действовала в пределах древних провинций Джирдженти и Кальтаниссетта. Мафия располагала прочными позициями в зонах влияния центральной власти (Палермо) и в тех зонах, где бароны, как правило проживавшие в Палермо, были заинтересованы в сохранении своих прав крупных землевладельцев. Нередко случалось, что борьба за политическую власть между двумя или несколькими баронами, соседями по имению, распространялась на феоды, и тут уж убийства, уничтожение скота, отравление водоемов, поджог посевов и стогов соломы, грабеж и другие преступления продолжались до тех пор, пока одна из сторон не отказывалась от власти и от имения.

Вторая половина XVII и начало XVIII века знаменуют собой новую фазу в развитии сицилийской экономики. Как только прекратилась борьба, кровавой ареной которой более двух веков было Сицилийское королевство, «бароны вернулись в свои владения, способствуя возникновению вокруг их «сельских дворцов» городских поселений; они согласились на заселение их феодов крестьянами, получившими землю на условиях выплаты чинша»^[5].

Во второй половине XVIII века, наоборот, началось «переселение баронов из деревни, имевшее пагубные последствия как для богатства самих феодалов, так и для общего блага всего королевства»^[6]. После ухода баронов из деревни их место заняли со всеми прерогативами и правами феодала габеллотто (крупные арендаторы), заслужившие, и не без основания, печальную славу своими злодеяниями как в экономическом, так и в нравственном отношении. «Габеллотто пошли навстречу пожеланиям баронов, которые изнывали от тоски в деревне и страстно стремились в город; бароны сохраняли за собой все права на подати, барщину, на всякого рода произвольные поборы, которыми они пользовались на правах давности в своих феодах и которые габеллотто значительно увеличили к своей собственной выгоде»^[7].

Оказавшись безраздельными вершителями судеб деревни, габеллотто стремились как можно скорее разбогатеть, хищнически эксплуатируя землю и людей. Они навязывали новые, разумеется, более обременительные договоры, сдавали землю в субаренду либо вводили новые формы издольного колоната и так называемую «метатерия кон карнаджи», то есть арендную плату (метатерию) плюс обязательные поставки фруктов, вина, оливкового масла, сыров, яиц, ягнят и всякого рода съестных припасов, отсюда и неопределенность выражения «карнаджи» (то есть съестные продукты).

В отличие от землевладельцев Англии и Шотландии, где капитализм достиг уже первых успехов в деревне, в Сицилии новый господствующий класс прибег к методам грабежа и насилия, которые истощали почву и доводили до одичания людей. Севооборот ограничивался лишь чередованием злаков (пшеницы и ячменя) и лугов «даже там, где почва оказывалась малопригодной для этого, чем нарушался королевский рескрипт, предписывавший обязан тельное соблюдение трехпольного севооборота»^[8].

Дорожная сеть и насаждения находились в плачевном состоянии, что производило на иностранцев, видевших «столько бедствий и нищеты даже в тех районах, где почва была плодородной», удручающее впечатление.

Наемные рабочие, вилланы или батраки (юрнатери), жили в условиях жуткой бедности и террора. Если они осмеливались протестовать против несправедливости, их преследовали и бросали в тюрьму, а при малейшем ослушании забивали до смерти. «Казалось, крестьяне Сицилии никогда уже не смогут быть веселыми и счастливыми», — писал Бартелес^[9], а Суинберн^[10] и Брайдон^[11] не мог ли понять, «как в стране, где земля рождает все необходимое даже без обработки, где столько расточают на роскошь, может существовать такое одичалое крестьянство, столь равнодушно сносящее иго самого жестокого рабства».

Но уже к 1780 году даже в Сицилии наметилось пробуждение духовной и культурной жизни, что нашло свое выражение в научных исследованиях в области юриспруденции и экономики, которые избавили значительную часть господствующего класса от апатии и равнодушия. Управлять судьбой Сицилийского королевства было поручено маркизу Доменико Караччоло, ученику Антонио Дженовезе, в школу которого он привнес идеи Джанноне, прогрессивные идеи гражданского обновления народов^[12].

В отличие от своих предшественников, предпочитавших не портить отношений с баронами, Караччоло заявил, что «он отнюдь не намерен играть роль подголоска или передаточной инстанции», чем сразу же восстановил против себя сицилийских баронов, которые сил не жалели, чтобы «вставить ему палки в колеса». Он не раз говорил, что бароны «как волки, все на один манер». В самом деле бароны пожирали общины и «гнуснейшим образом эксплуатировали людей и их земли». Более того, «в силу существовавшей анахронической налоговой системы они деспотически распоряжались народным достоянием»^[13].

Бароны в свою очередь считали Караччоло «умалишенным, высокомерным, невежей, грубияном с мыслями раба и мозгами набекрень», называя «караччоловщиной» любой безобразный поступок, совершенный людьми бесчестными.

Вот в такой трудной и напряженной обстановке Караччоло приходилось осуществлять свою политику реформ, поэтому «не следует удивляться, если ряд его реформ предали забвению»^[14] и если современники «относились к нему с предубеждением и неприязнью»^[15] вместо того, чтобы отдать должное его политической деятельности накануне конституционной реформы 1812 года.

В ответ аграрии, опасаясь крестьянских бунтов и восстаний, организовали свои частные отряды и контротряды для «устрашения плебса и оказания давления на правительство»^[16], желая полностью восстановить свои феодальные привилегии и права, подорванные «караччоловщиной».

Хотя с введением конституции 1812 года юрисдикция баронов была де-юре упразднена и были отменены произвольные поборы сеньора и феодальное право запрета, вытекавшие исключительно из прерогатив сеньора, однако глубоко укоренившийся феодальный дух проявлял столь упорную живучесть, что действовал подобно коллективному гипнозу. К знати, которая считала своим правом сохранение за собой феодальных прерогатив и привилегий, примкнули те, кому в силу удачи, ловкости или предприимчивости удалось приумножить свои богатства и подняться по социальной лестнице.

Для феодалов, рассматривавших богатство как своего рода почетное и заслуженное право на сохранение социальных прерогатив, стремившихся сохранить прежние отношения с бедным людом и определенную дистанцию между ними и собой в смысле их порабощения, для феодалов, не желавших идти на какие-либо уступки в социальном плане, насилие и устрашение стали средством и заняли подобающее им место в той системе феодального общества, которую конституция Сицилийского королевства 1812 года попыталась отменить.

В то время как в Неаполе упразднение феодального строя законами от 2 августа 1806 года, то есть на 6 лет ранее, способствовало возникновению предприимчивого класса буржуазии, представленного лицами свободных профессий (адвокаты, нотариусы, врачи), а в Катании и Сиракузах наряду с поименованными профессиями образовались группы дальновидных и благоразумных аграриев и искусных ремесленников, в Западной Сицилии старый класс дворян ничего не сделал для подлинного и действительного обновления страны. Напротив, в ряде зон положение крестьян еще более ухудшилось, власть над ними была отдана целой своре насильников и самодуров, задача которых состояла в том, чтобы любыми средствами и в любых случаях подавлять всякую инициативу, направленную на ослабление самовластия баронов.

Столкновение между баронами и крестьянской беднотой произошло в начале XIX века, то есть непосредственно после того, как специальные статьи сицилийской конституции 1812 года санкционировали организацию коммунальных советов и парламента. Тогда-то и начались первые столкновения между сельской беднотой и баронами-аграриями. Крестьяне требовали применения 12 и 13 статей конституции 1812 года, отменившей феодальный строй; в силу этих статей крестьяне получали право открывать лавки, печь самим хлеб и пользоваться сервитутными правами в феодальных владениях. Однако сицилийские бароны продолжали упорно защищать произвольные поборы и свои феодальные права, позволявшие им взимать пошлину за проезд через их владения, плату за выпечку хлеба, за обмен денег, поборы на содержание постоялого двора (fondaco), за право быть почтальоном, за пользование давильным прессом и т. д.

9 февраля 1813 года Фердинанд Бурбон издал декрет об учреждении вооруженных отрядов для «наведения порядка в деревнях». С появлением этих вооруженных отрядов, которым правительство, по существу, отдало на откуп охрану общественной безопасности, возложив на них обязанность поддержания порядка и защиту имущества аграриев, и возник «дух мафии», дух насилия.

В «Истории сицилийской революции» Джемелли^[17] отмечает, что «истоки этого пресловутого института восходят к феодальной эпохе, когда государственные силы были повсюду заменены силами частными, когда бароны-землевладельцы, желая защитить свое имущество, вынуждены были содержать на свои средства отряды «преступных элементов»; эти последние действительно охраняли их дворцы, усадьбы и стада, однако с тем условием, что бароны в свою очередь защитят их от преследования властей за все злоупотребления, грабежи и преступления, которые они совершат над другими. При таком положении вещей правительство не имело никакой возможности обуздать эти банды, которые преспокойно жили и бесчинствовали под сенью самого феодального замка».

Этот анализ был подтвержден Сальваторе Франческо Романо^[18], писавшим в своем очерке,посвященном этой проблеме: «Вооруженные отряды, распущенные королевским декретом от 14 октября 1837 года, были затем восстановлены для оказания давления на сицилийский парламент 1848 года и для разгрома крестьянских отрядов, которые видели в революционной ситуации возможность своего освобождения».

«Дух мафии», то есть безграничная власть и насилие, осуществляемые любыми средствами, в любой момент и по любому поводу без всякого при этом риска предстать перед судом за свои действия, органически связан с ролью преступных элементов в борьбе землевладельцев с крестьянами, которые первые стали жертвами мафии. Именно в эту эпоху, то есть в 1812—1850 годы, «дух мафии» обретает конкретное воплощение. Его эпицентр — провинция Палермо, по мере же удаления от столицы Сицилии, то есть от центра политической и экономической власти, на восток его проявления все более слабеют. Народные восстания 1848 года фактически освятили существование этих незаконных организаций, призванных защитить частные интересы и привилегии.

Свидетель-современник следующим образом комментирует создавшееся тогда положение^[19]: «Правительство, не способное бороться с мафией, настигнуть ее и покарать, вступило в сговор с преступниками — оно использовало их. Самых отъявленных мошенников пожаловали вместо петли на шею мундиром, денежным содержанием, а порой и орденом, словом, их сделали хранителями общественной безопасности. Простых же, мелких воришек прижали, но вместо пришедшей в упадок родовой аристократии «поднималась аристократия преступного мира, всеми признанная, обласканная и почитаемая».

Охрана огромной территории Сицилии была поручена немногочисленному штату, изредка достигавшему 200 человек. Поэтому вооруженные отряды прибегали к достойным их средствам, и правительство должно было мириться с этим. Появились сообщники, которые тоже становились звеньями разбойничьей цепи».

Начиная с 1812 года, по мере того как над феодальной системой нависала все более непосредственная угроза (вследствие народных движений 1820 и 1848 годов), клика габеллотто и главарей мафии, покровительствуемая баронами, старалась лишить законно установленные органы власти какой бы то ни было власти, фактически присваивая себе все их функции: охрана общественной безопасности в деревне была доверена частным отрядам охранников, а члены мафии заботились об отправлении правосудия на свой манер, ставя его в зависимость не столько от уважения закона, сколько от слепого подчинения им и стремления во что бы то ни стало лишить государственную власть повода вмешиваться в их дела. В результате они заставили признать их судьями и миротворцами и, наконец, быстрыми и молчаливыми вершителями правосудия, базирующегося на древнем законе мести.

Таково было положение в Западной Сицилии в 1830— 1840 годах, когда его разоблачил прокурор Пьетро Уллоа^[20]. «Во многих сельских местностях, — писал Уллоа, — существуют братства, своего рода секты, именующие себя партиями, по им неведомы никакие собрания, ничто не связывает их, кроме одного — зависимости от главаря, это либо землевладелец, либо видный священник. У них есть общая касса, средства которой используют для того, чтобы добиться снятия какого-либо чиновника, или же для подкупа его, или защиты, а то и для обвинения человека невиновного. Между крестьянством и преступным миром возникло своего рода соглашение: стоит совершиться краже, как тотчас появляются посредники и предлагают мировую — за соответствующую мзду вернуть украденное...»

Положение оставалось таким же и 40 лет спустя. Вот что заявил 12 июня 1875 года в палате депутатов бывший главный прокурор апелляционного суда в Палермо Диего Таяни: «Органы государственного управления осуществляли свою власть путем соглашения с мафией, требуя ее услуг взамен оказываемого ей покровительства и гарантии неприкосновенности».

«А за услуги надо платить, — писал впоследствии экономист и политический деятель Дж. Лоренцони^[21], — даже когда ими пользуются органы префектуры или же политические власти; последним в ходе борьбы между кандидатом, ставленником правительства, и кандидатом оппозиции трудно устоять перед искушением прибегнуть к помощи мафии, чтобы обеспечить победу своему кандидату. Подобные факты являют собой пример, который более пагубен, чем деятельность тысячи членов мафии, ибо он питает сам источник «духа мафии», порождает презрение к органам судебной и государственной власти, которые, пользуясь услугами мафии, сами становятся как бы ее сообщниками».

Таким было положение и после объединения Италии. Вот что писал комиссар полиции Д. Алонджи^[22]: «За редким достойным похвалы исключением, в местных коммунах царят невежество и самое грубое, безудержное самоуправство, порождающие в ответ в народных массах страх, покорность и затаенную злобу. Честные и благородные люди бегут из мэрий маленьких коммун, ибо работать там трудно и опасно. Туда же алчно стремятся попасть мерзкие людишки с нечистой совестью, ибо это место сулит им незаконные доходы без риска предстать перед уголовным судом, сладость власти и самоуправства, воскрешающих в памяти образ дона Родриго^[23] без его геральдического герба».

Таким же оставалось положение в конце минувшего века, когда в 1893 году в Сицилии состоялись выступления крестьян, организованных в «союзы трудящихся» (фаши). В 1893 году в Сицилии насчитывалось примерно 200 таких союзов, некоторые из них цели свое происхождение от рабочих обществ 1848 и 1860 годов, тех, которые за полвека до этого организовывали школы, общества взаимопомощи, медицинскую помощь и практиковали выдачу «займов под честное слово».

Созданные первоначально с целью организации взаимопомощи, эти «союзы», как бы они ни напоминали прежние рабочие общества, не были, по крайней мере при своем возникновении, связаны с анархо-социалистическим движением на континенте, правда их наиболее видные руководители явно находились под влиянием идей Энгельса.

Социалистическая партия, возникшая как партия рабочего класса в 1893 году, не выработала еще своей линии и своей позиции «по отношению к широкому движению народных масс, каким было движение сицилийских крестьян»^[24]. Эта нерешительность явствует из письма, с которым Анна Кулишова^[25] обратилась к Фридриху Энгельсу, «прося уточнений относительно критериев, которых следует придерживаться в отношении крестьянского движения в Сицилии и Венецианской области», а также из слов Н. Колаянни^[26], который год спустя писал, что «тогда лишь очень немногие (а пожалуй, и вовсе никто) придавали какое-то значение событиям, происходившим в Сицилии, несмотря на двойное избрание нашего друга Дж. Де Феличе Джуффрида и несмотря на оказанную мне в 1890 году честь быть четырежды выдвинутым кандидатом в депутаты и на победу, одержанную мной в 1892 году».

Зато по-иному были расценены эти события правыми политическими и экономическими деятелями Сицилии, увидевшими в движении «союзов трудящихся» угрозу крушения феодальной структуры и ликвидации тех прерогатив, которые бароны-аграрии настойчиво и упорно отстаивали более столетия. «Быстрое ухудшение экономической ситуации, всеобщее недовольство, вызванное целым рядом причин, и выступления «союзов трудящихся», явившиеся следствием этих причин и в свою очередь побудившие массы к действию, довели положение до критического»^[27], — писал Колаянни. И тут уж правительству надо было выбирать: или действовать решительно, но соблюдая при этом общественные свободы, а следовательно, проявить свою власть и по отношению к тому классу, который вызвал возмущение крестьянских масс, или же подавить крестьянское движение при помощи военной силы.

Войска генерала Морра ди Лавриано, специально направленные в Сицилию, избрали второй путь: за время с 20 января 1893 года по 4 января 1894 года солдаты убили 13 крестьян в Кальтавутуро, двух в Серрадифалько, одного в Алькамо, Ив Джардинелло, 11 в Леркаре, 8 в Пьетраперцие, 14 в Джибеллине, 18 в Маринео, 14 в Сан-Катерина-Виллармоза, кроме того, более 130 крестьян было ранено во время манифестаций, состоявшихся в Кальтавутуро, Катенануове, Касале-Флоресте, Милокке, Сутере, Аккуавиве, Виллальбе, Валлелунге, Сикулиане, Пьяна-дей-Гречи и в других селениях, где сельскохозяйственные рабочие выступали с протестами против ужасающих, скотских условий жизни и нищеты.

2. Мафия и феодальные владения после объединения Италии

Франкетти писал, что «со дня вступления Гарибальди в Палермо между сицилийцами и правящими кругами Италии различной партийной принадлежности начались серьезные недоразумения, не изжитые и поныне». Это утверждение в значительной мере относится и к нашим дням, хотя уже прошло 20 лет со дня предоставления Сицилии автономии.

В самом деле, высадка «тысячи» вызвала у сицилийцев всеобщий энтузиазм и пылкие надежды, так как появление Гарибальди было не столько актом, закреплявшим победу, сколько сигналом к всеобщему восстанию против тирании Бурбонов. Но как заявил умеренный Де Кордова, депутат парламента: «Если правительство получает какую-либо территорию не в результате завоевания, а из рук революции, то оно должно задаться вопросом: какие нужды породили эту революцию, и постараться их удовлетворить». Эти нужды, толкнувшие сицилийцев на революцию, были, как известно, все теми же, которые вызвали революции 1812, 1820 и 1848 годов: в основном они сводились к окончательному упразднению старого феодального порядка с порожденными им беззаконием, насилием, произволом, коррупцией. Удовлетворение этих потребностей требовало срочного раздела земель феодов между крестьянами.

На деле же, несмотря на заявления авторитетных лиц, раздававшиеся как внутри парламента, так и вне его стен и призывавшие обратить внимание на трагические условия жизни сицилийцев, за 90 лет, последовавших за гарибальдийской эпопеей, не было сделано ни одного серьезного шага в этом направлении. Спустя 15 лет после присоединения Сицилии к Италии Соннино, выступая в палате депутатов, вполне справедливо заявил:

«Положение, существовавшее в 1860 году, сохранилось и по сей день. Сицилия, предоставленная самой себе, нашла бы средство исцеления; социальное переустройство непременно было бы осуществлено, либо при разумном содействии зажиточных классов, либо в результате насильственной революции. Но мы, итальянцы других провинций, сопротивляемся такому исходу, мы узаконили существующий гнет и гарантируем безнаказанность угнетателя».

20 лет спустя история подтвердила эти изобличающие утверждения. В 1893 году правительство, возглавляемое сицилийцем Криспи, учинило жестокую и кровавую расправу над крестьянским движением сицилийских «союзов трудящихся».

Старая структура феодального и латифундистского типа осталась нетронутой, а перенесенные в Сицилию институты итальянского либерального государства оказались лишь выхолощенными схемами и в конечном счете послужили для господствующего класса только очень удобным средством для узаконения угнетения трудящихся масс. Исчезли частные вооруженные отряды, но сохранилась личная охрана, существующая и поныне, те же коски^[28] мафии продолжали вербовать в свои ряды наиболее отъявленных преступников для исполнения своих «приговоров»; в тех же случаях, когда открытое применение насилия не давало полной гарантии безнаказанности, в ход пускались со все большим успехом обман, мошенничество, политическая коррупция, для которых новые институты создали благоприятные условия.

Габеллотто — член мафии, который мог навязать свою волю многочисленным семьям феода, быстро становился влиятельным поставщиком голосов, что давало ему возможность контролировать коммунальную администрацию окрестных селений — в тех случаях, когда он не осуществлял этих функций непосредственно, — и стать главным избирателем депутата — ставленника правительственного большинства «его» избирательного округа. Тесные связи между такого рода политической деятельностью и собственно деятельностью мафии, само положение этой последней были таковы, что до тех пор, пока оставалась в силе избирательная система, согласно которой в каждом округе избирался лишь один депутат, избирательные округа совпадали с районом действия той или иной мафии.

Таким образом, член мафии завязывал «политическую дружбу» с наиболее ловкими и энергичными политиканами правительственного большинства, которым он поставлял голоса и оказывал поддержку в «своем» избирательном округе. Такого рода деятельность не носила скрытого характера, напротив, член мафии стремился возможно шире афишировать свою близость к политическому другу, сопровождая его во время избирательной кампании, появляясь часто в его приемной, заставляя депутата поддерживать ходатайства своих друзей с уголовным прошлым о выдаче им разрешения на ношение оружия. Поэтому, когда этот мафист попадал в трудное положение или его прямо подозревали в совершении преступления, то его друг депутат спешил ему на помощь, и у него были на то основания. С одной стороны, он тем самым сохранял за собой голоса своего избирательного округа, а с другой, — стремился избежать скандала, в который неминуемо оказался бы замешанным в результате процесса над тем членом мафии, который был известен как его избиратель.

Случалось таким образом, что сразу же после зверского преступления мафии депутат дерзко заявлял в парламенте, будто мафия существует на деле только в воображении врагов Сицилии, приводя тем самым в полную растерянность полицейские и судебные власти, которые, возможно, намеревались начать преследование косок мафии. Случалось и по-иному: иногда такой депутат срочно обращался к комиссару полиции или марешалло^[29] карабинеров, пытаясь заверить их, что произошла ошибка, что такой-то хорошо ему известен, он его друг, честный и благородный человек, и что министр, «которому он обязан будет доложить о случившемся, будет, несомненно, огорчен допущенной ошибкой...»

И комиссар и марешалло, прекрасно знавшие по собственному богатому опыту, что подобного рода вмешательство может повлечь за собой перемещение по службе, в конце концов многозначительно улыбались и отпускали мафиста, попавшего к ним в руки...

Вполне понятно, что у такого рода депутатов была лишь одна забота — заслужить благосклонность правительства и добиваться всевозможных льгот для своих избирателей вышеупомянутого типа — поэтому они голосовали за любую несуразную политику правительства, поддерживали ее и остерегались ставить на обсуждение серьезные проблемы острова. Так называемые «аскари» (прихвостни) — как прозвали сицилийских депутатов, слепо поддерживавших политику Джолитти в расчете обеспечить себе взамен различные милости и покровительство правительства во время избирательных кампаний, — были все депутатами мафии.

Не последней по значению была и та пагубная роль, которую играла мафия в политической жизни Сицилии: оказывая преступное влияние на ход избирательных кампаний, она всегда препятствовала формированию в Сицилии действенных политических групп, способных выражать чаяния и интересы населения острова.

Уже в 1875 году Франкетти и Соннино усмотрели в мафии все характерные черты промежуточного слоя, пустившего корни как в деревне, так и во всех сферах экономической жизни. Это открыло мафии пути к капиталистическому накоплению, ведь, в конце концов, член мафии мог с самого начала рассчитывать на все выгоды монопольного положения.

Этот процесс обогащения совпадал с обуржуазиванием наиболее видных членов мафии и их постепенным перемещением в крупные города, которое было вызвано необходимостью все более частых контактов с городской бюрократией, но в еще большей степени тяготением к широкой торговой и промышленной деятельности. Однако это перемещение не означало еще разрыва мафии с феодом: перебравшись в город, главарь мафии прежде всего стремился сохранить свои связи с родными местами, в которых он продолжал черпать силу, особенно во время избирательных кампаний. С другой стороны, всякое перемещение верхушки иерархии влекло за собой продвижение рядового члена мафии, оставшегося на месте, и приводило разве что к процессу обновления руководящих кадров мафии.

В начале XX века мафия процветала во всех городских центрах, особенно Западной Сицилии. Мафия Палермо заняла господствующее положение и контролировала все остальные, которые, постепенно развиваясь, образовали иерархическую организацию. Они были связаны между собой сообразно столь хитроумной схеме, что им уже нечего было позаимствовать у самых современных политических и административных организмов.

Тогда же началось подразделение на различные мафии в зависимости от сферы деятельности, которой каждая группа строго придерживалась, оставаясь все же органически связанной со всей организацией и безоговорочно подчиняясь железной руке тайной иерархии. Так возникло подразделение, частично сохранившееся и ныне, на ряд мафий, орудующих в разных областях: в садоводстве, овощеводстве, на рынках, скотобойнях, мельницах, среди кучеров наемных карет, в портах и т. д.

У мафии нет настоящего устава, определяющего нормы и дисциплинарные правила, функции и обязанности, ранги и иерархический порядок; в данном случае иерархия, если можно говорить об иерархии, возникает стихийно вследствие «уважения», которое сумеет завоевать любой член мафии. Подлинный главарь мафии должен быть человеком смелым, хладнокровным, хитрым и в то же время жестоким, должен уметь быстро соображать и еще быстрее действовать, если того потребуют обстоятельства. Он должен уметь молчать и слушать, а при случае вставить и свое слово, но оно должно быть сказано так, чтобы придать его совету должный вес и авторитет. Главарь мафии должен прежде всего обладать широкими связями во всех слоях общества. Мафист, лишенный связей, не имеет никакого веса; он может быть самым квалифицированным «киллером» (убийцей) в «семействе», в коске, даже самым жестоким, вселяющим ужас, но никогда не станет главарем, никогда не будет иметь веса в консортерии.

«Семейство» —это первая ячейка мафии, она, как правило, состоит из родственников и их близких или, во всяком случае, из связанных с семейством «друзей». Призванным главой такого «семейства» мафии является самый авторитетный член этого семейного клана, даже если порой это бывает самый молодой.

Сила «семейства» зависит от его численности и от того, сколь высокопоставленных друзей удается приобрести главарю за пределами своей местности. Чем влиятельнее лица, с которыми ему удалось завязать связи, тем большим уважением и почтением пользуется он среди своих сторонников.

В одной и той же местности могут мирно уживаться несколько «семейств», но лишь в том случае, если они не являются в своей области конкурентами: например, одно орудует в сфере торговли зерновыми, фруктами и овощами, а другое — на скотобойне, одно причастно к делам аренды пахотных земель и лугов, а другое занимается грабежом или похищением людей. Несколько «семейств» составляет коску, объединяющую различные «семейства» одной и той же местности или даже «семейства» соседних мест. В последнем случае все «семейства», входящие в состав одной и той же коски, должны «работать» в одной и той же области, не вмешиваясь в деятельность других коек и не препятствуя ей. Если все же деятельность одной коски мешала деятельности другой или они начинали конкурировать, то это неминуемо приводило к вооруженным столкновениям. Во времена крупных латифундий и феодов различные коски строго разграничивали зоны своей деятельности, причем невыполнение хотя бы одного из пунктов соглашения становилось причиной длительной борьбы, когда долгие годы не прекращались убийства.

Памятной в этом отношении и показательной была борьба между стоппальери^[30] Монреале и фратуцци^[31] Багерии, борьба, длившаяся с 1872 по 1878 год и стоившая каждой стороне десятков убитых. Общество стоппальери в Монреале было организовано с похвальным намерением бороться с преступным миром, разорявшим селения между Палермо, Монреале, Альтофонте, Боккадифалько и Бранкаччо и пользовавшимся покровительством полиции. Стоппальери считали, что они вправе нарушить установленные границы и действовать в пределах долины Багерии, где орудовала большая коска фратуцци.

Обе эти коски, совершенно различные по своим политическим устремлениям, всячески старались игнорировать друг друга, выказывая тем самым уважение к традиции мафии, требовавшей мирного согласия между всеми косками и консортериями. Впрочем, это не мешало тому, чтобы взаимная ненависть между двумя косками перерастала всякий раз в своеобразную «полемику» между этими двумя политическими группировками. Столкновений между ними было немало; наиболее нашумевшее началось с убийства полевого сторожа Джузеппе Липари, связанного с фратуцци и потому ненавидимого стоппальери. Его вина заключалась в том, что он совершил величайшую «подлость» — содействовал аресту главы «семейства» стоппальери.

Предательство, наносящее ущерб другой коске или ее члену, считается гнуснейшим актом низости и карается смертью, причем приговор приводит в исполнение та самая коска, к которой принадлежит виновный. В данном случае необходимо было покарать Липари, дабы отбить охоту следовать этому дурному примеру и прежде всего дать удовлетворение оскорбленным собратьям по мафии. Фратуцци нарушили железное правило, обычай, тогда стоппальери убили Липари и стреляли в унтер-офицера полиции, который его подкупил. Потянулась длинная цепь убийств людей с той и другой стороны. В числе жертв были также два унтер-офицера полиции, которых считали друзьями стоппальери.

Десятки семей фратуцци и стоппальери покидали насиженные места в Монреале и Багерии, спасая свою жизнь; некоторые мафисты просили помощи полиции, другие пытались сотрудничать с властями, но накликали на себя лишь беду, ибо в конечном счете были убиты. Некий Сальваторе Д’Амико, близкие которого были убиты, рассказал судебному следователю все, что знал о стоппальери. Под конец он сказал следователю: «Я умру от руки мафии, это уж точно; меня убьют, и ни вам, ни вашей власти, ни всей полиции Италии не спасти меня». И действительно, спустя И дней Д’Амико был найден изрешеченным выстрелами из лупары, во рту его торчал кляп из пробкового дуба («stuppagghiu»), а глаза были прикрыты образком мадонны дель Кармине, какие фратуцци обычно носили на шее как талисман. Во имя наказания предателя мафисты объединились, хотя обе коски долгие годы продолжали уничтожать друг друга.

Все коски какой-либо зоны, действующие в одной отрасли индустрии преступления, образуют консортерию, то есть единую клику. Так, существовали консортерии пастбищ, садов, аренды земель, шахт, рынков и т. д. Очень редко такие консортерии вступали в борьбу между собой, но если это случалось, то убийства и насилия следовали одно за другим, охватывая целые районы, и так продолжалось десятилетиями.

Все консортерии составляют «почтенное общество», то есть объединение всех мафий, связанных между собой узами солидарности в деле совершения преступлений.

На жаргоне мафии каждое выражение имело и имеет и по сей день свое точное значение и скрытый смысл.

Как и все организации преступного мира, мафия имеет свой особый язык, которым пользуются члены мафии, желая остаться непонятыми. Речь их сопровождается подмигиванием, жестами, движениями головы, глаз, плеч, живота и ног. Зачастую мафист говорит, даже не раскрывая рта, и иногда он очень многословен, но ни один из присутствующих, кроме его собеседника, не в силах понять истинного смысла и значения сказанного. Жаргон мафии, как правило, не понятен даже, для самих уголовников. Вот, к примеру, значение нескольких слов, которые часто используются членами мафии в своих разговорах вместо «глава семейства» говорят «натри ранни»

« — коски» — «какоггола»

« — консортерии» — «пеццу ди 90» и т. д.

«Мафия никогда не была простым бандитизмом»^[32]; и она не желает, чтобы ее смешивали с обычным бандитизмом, хотя порой она и прибегает к услугам отдельных бандитов, чтобы, создав в деревне атмосферу неуверенности и страха, оказать таким образом давление на крестьян и выжать деньги из богачей. Мафия — это организация совсем иного рода. В распоряжении главы «семейства» мафии имеются «пиччотти ди фикату» (смелые молодцы) — наемные убийцы, готовые на что угодно, лишь бы похвастать своей храбростью и тем самым подняться повыше по иерархической лестнице мафии.

Тот, кто совершил преступление и скрывается от правосудия, всегда страшится мафии, ибо знает: в любой момент его могут убить, дабы дать удовлетворение некоему пострадавшему «другу» (причем убитый преступник порой понятия не имеет, из-за чего его убивают). А иногда скрывающегося от правосудия преступника убивают, так как он слишком многое знает, или же потому, что главарь мафии, добившись своей цели, хочет один воспользоваться плодами достигнутого. И наконец, его могут выдать комиссару полиции, «с которым главарь мафии хочет установить добрые отношения». Поэтому тот, кто находится в бегах, слепо повинуется мафии, ибо прекрасно знает: защищающая его круговая порука тотчас потеряет свою силу, как только мафия решит предоставить его своей судьбе.

В самом деле, главарь мафии не потерпит, чтобы в его зоне совершались преступления без его ведома, ибо это умалило бы его власть и престиж в глазах его подчиненных, других «семейств» мафии, а также его подопечных и даже в глазах представителей государственной власти.

Члена мафии, преступившего закон повиновения, ожидает примерная кара, чтобы другим неповадно было и чтобы страшный рассказ о ней как предостережение передавался из уст в уста, из одной зоны в другую, из поколения в поколение. Отрезанная рука, положенная на грудь убитого, означала, что убитый был вором и крал, хотя знал, что «воровать не должно»; вырванные и вложенные в кулак глаза означали, что убитый был хорошим стрелком, но убил человека, связанного с мафией; колючка кактуса опунции, положенная на место бумажника убитого, означала, что мафия покарала одного из своих, который присвоил общественные деньги либо доверенные ему вещи.

Аналогичные методы пускались в ход, чтобы нагнать страху на шантажируемых, либо на горожан, которые захотели бы (или могли бы) сотрудничать с представителями закона, либо на молодежь, которая по той или иной причине могла бы причинить вред «семейству».

Убитый с кляпом во рту служил предостережением болтливым («Кто глух и нем, к тому же слеп, тот тихо проживет сто лет» — гласила пословица мафии). Отрезанные половые органы, повешенные на шею убитого, служили предупреждением тем, кто осмеливался или в мыслях имел докучать женам арестованных мафистов. Подброшенная взрывчатка вызывала зачастую больше шума, нежели причиняла вреда, но зато напоминала шантажируемым, что им следует уплатить указанную в подброшенном письме сумму. Искалеченный скот, облитые керосином фрукты и овощи в лавках, разбитые револьверными пулями витрины магазинов (хотя было бы проще и безопаснее разбить их камнем) — все это преследовало одну цель — терроризировать население и принудить его выполнять предписания мафии.

3. Изобретатель методов старой мафии

В начале XIX века мафия была уже сложившейся преступной организацией, которая играла известную роль в политической и экономической жизни страны. Она имела свою структуру, свой язык, стала орудием определенных экономических кругов и готова была выполнять такую же роль для некоторых политических кругов. Однако недоставало еще координации действий между мафиями разных провинций и особенно настоящего главаря мафии.

Случалось, но не столь часто, как в наши дни, что естественная смерть одного главаря или административная высылка другого вызывали жестокую, кровавую борьбу за главенство в каком-то секторе. Такого рода споры разрешались всегда, как и по сей день, револьверным или ружейным огнем, они могли кончиться быстро, но порой затягивались на долгие годы, продолжаясь из поколения в поколение, и прекращались лишь со смертью последнего представителя одной из борющихся сторон. Если же органам правосудия удавалось найти виновника и осудить его, то это означало лишь отложенную «партию», отложенную до того момента, пока заключенный не выйдет на свободу или же его дети достигнут того возраста, когда они смогут возобновить прерванную «беседу».

Подлинным главой сицилийской мафии до преследований, которым она подверглась во времена фашизма, был дон Вито Кашо Ферро, уроженец Бизакуино, в провинции Палермо. Заслуга, приписываемая ему молвой, состояла в том, что он довел до совершенства деятельность палермской организации мафии в области городских преступлений, уделяя особое внимание воровству, грабежам и похищению людей с целью вымогательства. Во времена дона Вито мафия даже располагала целой флотилией рыболовных судов, которые по ночам грузили на побережье провинций Трапани и Агридженто доставленный туда со всех концов острова скот, краденый или полученный в качестве мзды, и перевозили его в Тунис, где доверенные лица сбывали его.

В других случаях эти парусно-моторные суда использовались для перевозки мафистов, которые тайком эмигрировали в США, чтобы избежать тюрьмы или мести; в открытом море они пересаживались на более солидные суда, команда которых с удовольствием бралась переправить «друзей» в США. Таким образом, именно из школы дона Вито Кашо Ферро вышли те мафисты, которые 50 лет тому назад создали в США индустрию преступности, процветающую там и ныне. Деятельность организации «Черной руки» в Сент-Луисе, Чикаго, Канзас-Сити, Детройте, Новом Орлеане, Нью-Джерси как раз совпадает по времени с периодом наибольшего могущества дона Вито в Сицилии.

Дон Вито прославился также как непревзойденный мастер в искусстве получения «у пиццу», как с тех пор стали именовать обычай взимать своего рода подать за право заниматься любой торговой и промышленной деятельностью в городе Палермо. На красочном звукоподражательном сицилийском диалекте «у пиццу» означает птичий клюв, а образное выражение «намочить клюв», то есть «обмыть», употребляют, когда хотят намекнуть на необходимость скромного угощения, а именно стакана вина, чтобы отблагодарить «друзей» за проделанную работу.

Итак, дон Вито позаботился о том, чтобы никто из тех, кто располагал хотя бы какими-либо средствами, не уклонялся от обязанности приобрести покровительство «почтенного общества», уплачивая такую мзду, которая позволила бы «друзьям» «обмыть» это дело.

Вначале «у пиццу» была навязана всем лавочникам города: продавец фруктов, опасавшийся, как бы его товар не облили кислотой, колбасник, дрожавший за целость витрины своего магазина, наконец, любой торговец, желавший спокойно заниматься своим делом, — все должны были покориться и уплачивать периодически дань рядовому мафисту, доверенному сборщику мзды с данного городского квартала. Осуществление столь прибыльной деятельности требовало тщательно налаженной и разветвленной организации, которой впоследствии удалось навязать дальнейшее ограничение свободы деятельности с единственной целью — получения новых доходов. В результате торговцам, особенно всяким шарлатанам и уличным лоточникам, была навязана система «гарантированного места», состоявшая в следующем: мафия не допускала, чтобы в местах, закрепленных за кем-либо из ее «друзей», появлялись их конкуренты. Торговцу, облагодетельствованному против воли этой системой, предлагали затем воспользоваться своим монопольным положением для повышения цен, а соответственно и мзды, вносимой мафии. С помощью таких методов мафия поставила под свой контроль даже нищих, и здесь извлекая прибыль.

Столь разветвленной организации, причем более действенной, чем полиция, и имевшей, конечно, более широкий доступ во все слои общества, вскоре удалось подчинить своему контролю также преступный мир города, не мешая, однако, ему орудовать и не смешиваясь с ним, а просто эксплуатируя его. Как только вор или вымогатель успешно завершал свою «работу», главарь мафии немедленно вмешивался, предлагая свое отнюдь не бескорыстное посредничество, в итоге которого все разрешалось как будто к общему удовольствию и выгоде: пострадавший, уплатив, разумеется, соответствующую мзду, с неожиданной быстротой получал обратно похищенное, преступник, совершивший кражу, сразу же извлекал выгоду без всякого риска быть разоблаченным, ибо никто не посмел бы впутать полицию в дело, в которое уже вмешалась мафия, а мафия получала вознаграждение за посредничество с обеих сторон.

С упрочением этой системы самые состоятельные слои населения, подвергавшиеся наибольшей опасности, или, попросту говоря, самые трусливые, не желая более быть жертвами преступлений, предпочли заблаговременно обезопасить себя, покорившись неизбежности платить определенную дань. Таким образом, даже те категории населения, которые не занимались торговлей, как, например, лица свободных профессий, собственники или крупные чиновники, стали данниками мафии. Дошло до того, что даже влюбленные, которые по тогдашним обычаям долгое время выражали свои чувства, прогуливаясь под окнами дома, где жил предмет их обожания, должны были уплачивать взнос «а каннила», то есть, образно говоря, возмещать стоимость свечи, которую держал мафист, помогая любовным уловкам.

Многие еще помнят, особенно в провинции Палермо, дона Вито Кашо Ферро — высокого человека с изысканными манерами и благородной внешностью; длинная окладистая борода придавала ему весьма почтенный вид, и уж, конечно, никто бы не осмелился заподозрить в нем закоренелого полуграмотного преступника. Престиж дона Вито был необычайно высок: он был желанным гостем в лучших гостиницах, причем платы с него не брали, его почитали высокопоставленные особы, он был исполнен той щедрости, которая присуща человеку, не считающему денег и не задумывающемуся над тем, откуда они берутся. Рассказывают, что когда дон Вито отправлялся в путешествие, чтобы посетить «свою зону», то мэры селений, через которые он проезжал, дожидались его у границ своих владений и целовали ему руку в знак почтения и уважения.

Такой человек мог публично похваляться, что за всю свою долгую жизнь он убил лишь одного человека, и то вполне «бескорыстно», то есть из соображений престижа, а более никогда не тронул и волоса на чужой голове. Он хотел этим подчеркнуть, что его авторитет был столь велик, что он мог подчинить своей власти самого строптивого человека одной лишь устрашающей силой своего требования. Подобное утверждение было, пожалуй, не вполне верным.

Во всяком случае, единственным преступлением, которым похвалялся дон Вито, было убийство Джека Петрозино, американского полицейского, специально прибывшего в Палермо, чтобы ознакомиться на месте с деятельностью мафии и выяснить ее связи с «Черной рукой» и преступным миром США. В то время эмиграция из Сицилии в США поставляла не только огромное количество дешевых рабочих рук, но и самое большое число гангстеров, ставших знаменитыми. Петрозино, обладавший прирожденным чутьем полицейского, не мог не обратить внимания на аналогичные методы и на одни и те же фамилии среди членов сицилийской мафии и американской «Черной руки», поэтому он счел необходимым обратиться к истокам этого явления, изучить его и, если удастся, положить конец эмиграции мафии в США.

Решение Петрозино проникнуть в сицилийскую мафию было воспринято последней как вызов, и главарю «почтенного общества» надлежало принять вызов и сыграть эту «партию». В день приезда Петрозино дон Вито на всякий случай заблаговременно отправился на квартиру депутата П..., пригласившего его на обед. Когда настало время, дон Вито извинился, сказав, что ему необходимо отлучиться на несколько минут, и, воспользовавшись каретой гостеприимного хозяина, направился на площадь Марина. Выйдя из кареты, он дождался Петрозино и выстрелил в него три раза из револьвера. Затем дон Вито преспокойно сел в карету и вернулся на квартиру депутата, где и пообедал с хозяином.

Впоследствии, когда дона Вито заподозрили в этом преступлении, ему нетрудно было опровергнуть подозрения благодаря свидетельским показаниям своего авторитетного друга, показавшего под присягой, что в тот день дон Вито был его гостем, ни на минуту не отлучался из дома и, следовательно, не мог быть на площади Марина в момент убийства.

Это произошло в 1909 году; 20 лет спустя дон Вито оказался в числе тех деятелей мафии, которые подверглись репрессиям, так как им не удалось договориться с фашизмом. Возможно, он был слишком стар и упрям, чтобы понять, что любой компромисс требует жертв, а скорее всего захотел до конца остаться верным себе, ибо, заключая какое-либо соглашение, он привык не столько подчиняться, сколько диктовать свои условия.

Итак, он попал в лапы префекта Мори, присланного лично Муссолини навести в Сицилии твердый порядок, угодный его режиму. Дон Вито был арестован на основании надуманного обвинения в контрабанде, единственного обвинения, по которому удалось сфабриковать более или менее правдоподобные доказательства. Процесс был проведен в спешном порядке; обвиняемый хранил молчание с видом оскорбленного достоинства, держался он в зале суда надменно, как хозяин. В разгар судебного заседания он резко оборвал одного из своих защитников, когда тот в своей речи позволил себе сделать заявление, «оскорбительное для его принципов и его авторитета».

Когда к концу судебного заседания председательствовавший спросил, не желает ли обвиняемый что-либо добавить к выступлению своих адвокатов, дон Вито поднялся и, в упор глядя на судей, четко и ясно сказал: «Господа, вы не в состоянии раздобыть доказательств множества совершенных мною преступлений, поэтому вам приходится судить меня за единственное преступление, которого я никогда не совершал».

И в тюрьму он принес свои авторитет и «порядок», о котором до спх пор вспоминают в кругах мафии. За время его краткого пребывания в заключении (несколько лет спустя он умер в той же камере от горя) он сумел организовать помощь нуждающимся заключенным мафистам и их семьям со стороны всех тех, кто по тем или иным причинам извлекал выгоду из преступной деятельности его собратьев по тюрьме. Сидя за решеткой, он даже наделял богатым приданым выходивших замуж дочерей заключенных; рассказывают, между прочим, что дон Вито умудрился организовать передачу приданого дочери известного главаря мафии провинции Кальтаниссетта, некой Р. Н., именуемой «Маццуни», отец которой отбывал заключение вместе с доном Вито.

Еще несколько лет назад на стене коридора, соединяющего второе отделение первого корпуса с тюремным лазаретом, можно было прочесть выдолбленную ножом надпись, сделанную рукой дона Вито: «Друг познается в беде, в тюрьме, в нужде, в болезни».

Отправляясь на прогулку, все заключенные и даже многие тюремные надзиратели, поравнявшись с этой надписью, бросали на нее одобрительный взгляд. Прошло уже много лет, по и ныне считается особой честью занимать в тюрьме место дона Вито. Много лет спустя в той же камере отбывал срок заключения дон Кало, которому заключенные, находившиеся с ним в одной камере, в знак особого уважения поочередно готовили постель.

4. Мафия в период фашизма

Мировую войну 1914—1918 годов в Сицилии ощутили, пожалуй, лишь в связи с всеобщей мобилизацией. Но, как и все войны, она давала широчайшие возможности для незаконных, но зато очень выгодных дел. Именно тогда спекуляция продуктами первой необходимости приняла весьма широкие масштабы, особенно в деревнях, где она, понятно, стала исключительной монополией землевладельцев-мафистов, а также габеллотто и деревенской верхушки. Кроме того, неожиданным источником огромных доходов для мафистов (о чем пойдет речь ниже) стала реквизиция лошадей и скота для нужд армии, ибо они сдавали как украденных животных, так и старых и больных, не пригодных для работ.

Эти новые возможности для обогащения, а также ослабление государственной власти, явившиеся следствием войны, способствовали усилению власти и наглости «почтенного общества». Его представители еще более дерзко стали чинить насилия, притесняли даже крупных землевладельцев с единственной целью — лишить их владений. Начиналось это обычно с систематической неуплаты аренды, как натурой, так и деньгами, а кончалось зачастую тем, что землевладельцам приходилось продавать большие участки земли по смехотворно низким ценам. Таким махинациям мафии чрезвычайно благоприятствовала полная бездарность земельной аристократии, которая вот уже несколько поколений не жила в деревне, подпала под влияние главарей мафии и, следовательно, не в силах была оказать им хоть какое-либо сопротивление.

Итак, в то время как положение представителей средних слоев деревни все более укреплялось и они постепенно превращались в землевладельцев, дворянство все более и более слабело и деградировало не только экономически, но и в смысле выполнения функций руководящего класса, которые, впрочем, оно и до этого осуществляло очень плохо.

Ф. С. Нитти сразу же после первой мировой войны весьма иронически оценил сложившееся положение вещей, говоря о том, что отныне существует только два точных перечня сицилийских баронов: «Один, составленный Руджеро II и внесенный в Готский альманах, и второй, состоящий из арендаторов, неисправно вносящих поземельный налог».

Чтобы дать представление о том, сколь сильна была власть мафии сразу же после первой мировой войны и в первые годы фашистского режима, приведем небольшие выдержки из книги Чезаре Мори, фашистского префекта, направленного для «умиротворения Сицилии» с помощью методов, мало отличавшихся от тех, которые незадолго до того применялись в Ливии.

«Ч. — бывший феод размером в 120 сальм^[33], расположенный на территории С. М., —писал один землевладелец к Мори, — давал нам на протяжении последних 30 лет ежегодный доход в размере 4 тысяч лир. После прибытия Вашего превосходительства и предпринятого Вами блестящего наступления нанечестивцев с другого берега мы сдали этот участок в аренду за 60 тысяч лир в год, освобожденных от всяких обложений, причем арендная плата вносилась сразу же. Л. — участок земли размером в 63 сальмы, расположенный на территории П., который ранее сдавался в аренду за 6 тысяч лир в год, после приезда Вашего превосходительства мы сдали за 30 тысяч лир в год. Я привел цифры, —писал сицилийский аграрий фашистскому префекту Мори, — которые красноречиво и убедительно показывают, от каких оков избавило Ваше превосходительство земельную собственность».

Человек, почти четверть века управлявший землями, секвестрованными у сицилийского аристократа, проживавшего во Флоренции, писал Мори:

«Будучи с 1900 года хранителем секвестрованных наследственных владений П., я почитаю за честь сообщить в подтверждение сказанного Вами касательно имевшего место нарушения свободы продажи с аукциона и исцеления от сей язвы благодаря стараниям Вашего превосходительства следующее. Желая сдать в аренду два участка земли бывшего феода Дж., расположенного между С. и Ч. (эти участки входили в состав наследственного владения П.), я вывешивал обычно объявление об аукционе, но никто не являлся на них (то было делом рук мафии, которая срывала аукционы, чтобы обеспечить себе право распоряжаться этими участками). В 1920 году вследствие неявки людей на аукцион мне удалось в результате частных переговоров сдать один участок за 4040 лир годовой арендной платы, а другой за 3420. В нынешнем же году вследствие изменившегося положения, чем мы обязаны деятельности Вашего превосходительства, породившей атмосферу спокойствия и безопасности, на аукцион явилось несколько конкурентов и нам удалось получить правильную цену: участок, за который прежде нам давали 4 тысячи лир, сейчас был оценен в 19 тысяч лир, а второй, за который ранее мы получали 3420 лир, — в 11 тысяч лир»^[34].

Закату земельной аристократии как правящего класса не сопутствовало появление буржуазии, способной стать новым господствующим классом, как то произошло задолго до этого в других странах. Помимо указанной ранее причины, в результате которой мафия стала играть решающую роль при выдвижении и избрании политических деятелей, следует отметить и другую, исторически повторяющуюся: мощные народные движения XIX века не сумели выдвинуть новый класс, способный руководить политической жизнью, ибо их всегда топили в крови, а также, и главным образом, потому, что руководила этими движениями аристократическая и интеллектуальная элита, которая умом и сердцем была связана с идеями национального возрождения, но фактически была чужда чаяниям, нуждам и требованиям народных масс. Наиболее типичным представителем этой сицилийской буржуазной и интеллектуальной элиты был Франческо Криспи, политикой которого столь восхищался Муссолини. Криспи, в прошлом пламенный республиканец, участник тайных обществ и гарибальдиец, став главой итальянского правительства, превратился в монархиста и закоренелого консерватора. Это он потопил в крови в 1893 году восстание сицилийских крестьян. Позднее этот же Криспи взлелеял и осуществил злосчастную мечту империалистов о захвате Эфиопии, позабыв о насущных нуждах своей родной Сицилии, лишенной путей сообщения, воды, канализации, школ, больниц и нуждавшейся по меньшей мере в разумной и рациональной колонизации.

Итак, послевоенная обстановка не породила в Сицилии ни одного из тех мощных политических движений, которые наблюдались в континентальной Италии: ни захвата фабрик, которых на острове почти не было, ни реакции в виде фашистских отрядов (сквадр), поскольку господствующие слои не проявляли вначале никакого энтузиазма по поводу фашизма и предпочитали, пожалуй, иного рода силу для устрашения и сохранения существующего порядка, а именно мафию.

Единственным отголоском борьбы крестьянских масс в Эмилии и Романье и идей, глашатаями которых выступили сицилиец дон Стурцо и католик Мильоли, было движение крестьян — бывших фронтовиков. В сельских местностях острова были организованы различные кооперативы, боровшиеся с бесконечными бюрократическими препонами, мешавшими им арендовать землю непосредственно у крупных землевладельцев на льготных условиях, предусмотренных для бывших фронтовиков.

Хотя в конечном счете непосредственная передача кооперативам земли в аренду была для крупных землевладельцев более выгодной, чем передача ее крупным арендаторам-мафистам, землевладельцы и на сей раз предпочли поступить недальновидно и ответить репрессиями на чаяния крестьянских масс.

Захват власти Муссолини не произвел сильного впечатления на общественное мнение Сицилии и не вызвал особых сожалений: в самом деле, связанная с этим отмена демократических свобод неизбежно должна была оставить равнодушной основную массу населения, ибо она уже до этого на собственном опыте познала недееспособность провозглашавшейся демократии.

Что касается аристократии, то она приняла фашизм с распростертыми объятиями, и не потому, что ее увлекли идеи дуче, а потому, что она сразу же оценила глубоко консервативный характер этой диктатуры, которая, как она надеялась, не только вернет ей спокойствие старых добрых времен (понимая под этим сохранение своих привилегий), но главным образом установит жесткий полицейский режим, который позволит аристократии освободиться от союза с мафией, ставшего для нее уже тягостным.

От внимания мафии не ускользнули немедленные последствия нового положения вещей, особенно те, что касались ее непосредственно, — а именно постепенное учреждение сильного полицейского государства, с которым рано пли поздно «почтенное общество» вступило бы в конфликт в основном по мотивам престижа, и главное — постепенная отмена выборов, которая должна была лишить мафию самого эффективного ее орудия — контроля за политическими деятелями. Подобная дилемма, казалось, и не допускала вначале иного полюбовного решения, как сотрудничество с новым режимом и взаимное проникновение.

Многие факторы, казалось, способствовали тогда именно такому решению дилеммы: прежде всего диктатор, начав в Сицилии борьбу против союзов крестьян — бывших фронтовиков, добивавшихся передачи им земель, а также против бандитизма, не успел еще создать сильное полицейское государство, о котором мечтал, и поэтому не мог пренебречь сотрудничеством мафии по тем же причинам, по которым до 1924 года он столь жаждал и ценил поддержку «отрядов действия» (сквадр).

Что же касается самих мафистов, во всяком случае самых ловких и самых влиятельных, то они достигли такой степени обогащения и власти, что успели уже обуржуазиться и обеспечить своим детям выгодную карьеру. Поэтому их нисколько не смущала возможность постепенного отхода от преступной деятельности, которой они до этого занимались, лишь бы им гарантировали сохранение их престижа и привилегий, пусть даже чисто политических.

В первые годы фашизма мафия более или менее охотно поддерживала режим и помогала ему, а порой, когда этому не мешало уголовное досье, содержавшее многочисленные доказательства богатого уголовного прошлого, или полная безграмотность, мафисты сразу же примыкали к фашистской партии и даже становились ее руководящими деятелями.

Достаточно ознакомиться со списком фашистских главарей в Сицилии до 1926 года, чтобы убедиться, что многие фашистские руководящие функционеры в Западной Сицилии были почти сплошь представителями прежней земельной аристократии, мафистами или видными адвокатами, доверенными лицами мафии.

Но по мере упрочения фашистского режима и широкого проникновения различных фашистских организаций во все слои общества и особенно по мере усиления роли фашистской милиции во всех сферах, стало ясно, что впредь те мафисты, которым не удалось пробраться на руководящие посты или в полицию, будут на ножах с фашизмом. Во-первых, потому, что мафию лишил власти как раз фашизм, который, подавив крестьянское движение и ликвидировав бандитизм, доказал свою способность обеспечить в деревне порядок и безопасность, не прибегая к чьей-либо посторонней помощи, кроме помощи солдат фашистской милиции, многие из которых были не меньшими грабителями и мошенниками, чем сами мафисты. Во-вторых, Мафия оказалась изолированной, так как представители господствующего класса, облачившиеся в броские фашистские мундиры, буквально перестали узнавать своих прежних союзников из мафии и не скрывали своего желания послать их ко всем чертям.

Поводом для решающего наступления на мафию послужил известный эпизод, героем которого оказался сам Муссолини. Произошло это в Палермо в 1924 году. Тогда префектом Палермо был Чезаре Мори, в прошлом мелкий полицейский чиновник, начавший свою карьеру с самых низких чинов, но достигший вскоре благодаря своему необычайному рвению и отсутствию излишней совестливости вершин служебной лестницы. С приходом фашистов к власти Мори был назначен префектом полиции и направлен в Сицилию для «умиротворения» острова, то есть для усмирения крестьян и ликвидации бандитизма с помощью широкого применения тех методов, которые прославили его в министерстве внутренних дел.

Как раз в том же году дуче прибыл в Сицилию. В Палермо его встретил Витторио Эммануэле Орландо, который тогда из кожи лез вон, желая войти в состав правительства и вновь заручиться поддержкой мафии Партинико и Палермо, бывших всегда его избирательной базой.

Закончив знакомство с городом, новый глава правительства выразил желание посетить некоторые центры провинции Палермо, в том числе близлежащую Пьяна-дей-Гречи. Этот небольшой центр, расположенный недалеко от Палермо, на расстоянии примерно часа езды автомобилем, и переименованный позднее в Пьяна-дельи-Альбанези, был основан албанской колонией, сохранившей полностью свои обычаи и язык. Но в то время Мори считал этот район опасным и не внушающим доверия. И действительно, местные крестьяне по-прежнему проявляли склонность к социалистическим идеям, побудившим их принять участие в движении «союзов трудящихся» 1893 года под влиянием речей Барбато^[35], и кроме того, край этот находился под контролем могущественного «семейства» мафии, главарь которого дон Чиччо Кучча был к тому же мэром. Мори не мог, естественно, все это разъяснить Муссолини и поэтому не нашел ничего лучше, как принять двойные меры предосторожности: с одной стороны, он распорядился, чтобы сильный отряд полицейских мотоциклистов сопровождал автомобиль диктатора, а с другой — уговорил дона Чиччо сесть в качестве мэра в машину дуче и проехаться с ним до Пьяна. Казалось, все должно было обойтись благополучно, и машина с бесценным грузом прибыла без всяких инцидентов в Пьяна-дей-Гречи. Но как только закончился краткий визит и диктатор решил вернуться в Палермо, сопровождавший его до машины дон Чиччо Кучча заметил значительный отряд полицейских и, не привыкший, возможно, к такого рода эскорту или не желая демонстрировать, особенно в этой местности, своих панибратских отношении с полицией, обратился к дуче, говоря намеренно громко, чтобы слышали собравшиеся жители: «К чему столько полицейских? Рядом со мной Вашему превосходительству нечего бояться, ведь в этой зоне приказываю я!» Затем, повернувшись к стоявшим поблизости его людям, он властным голосом добавил: «Чтобы ни один волос не упал с головы Муссолини, моего друга и лучшего человека на всем свете!»

Муссолини буквально побелел от злости, увидев, какой оборот приняли дела: префект, которого он послал в Сицилию для наведения там фашистских порядков, сам поставил его, Муссолини, под охрану мафии. Вернувшись в Палермо, он приказал Мори тайком арестовать Кучча, как только поутихнут разговоры о его визите. Два месяца спустя, отправившись в Рим защищать интересы управляемой им коммуны, Кучча совершил опрометчивый шаг — дал знать в секретариат дуче о своем приезде, напомнив, что речь идет о том мэре, который сопровождал дуче в Пьяна-дей-Гречи. Едва он высадился в Палермо, как тут же был арестован. Арестовал дона Чиччо лично Мори. Префект, предупрежденный Римом, встретил его и пригласил выпить с ним аперитив. Ничего не подозревавший дон Чиччо сел в машину префекта, не почувствовав иронии этого приглашения даже тогда, когда Мори, обратившись к водителю, приказал отвезти их на «виллу Мори» — так народ в насмешку называл тюрьму «Уччардоне», — где несколько минут спустя передал дона Чиччо директору тюрьмы.

Решение расправиться с мафией было, конечно, обусловлено иными соображениями: такими, как переход на сторону фашизма землевладельцев и буржуазии Сицилии, подавление крестьянского движения, создание фашистской милиции, искоренение в деревне бандитизма, — одним словом, упрочением фашистской диктатуры.

Вполне понятно, что после случая с Кучча Мори приступил к репрессиям против мафии, прибегнув к методам, которые заставили бы побледнеть иезуитов святой Инквизиции. Злодеяния этого позорного периода до сих пор еще живы в памяти сицилийцев, особенно жителей Палермо. Ныне даже судьи, бывшие орудием этих репрессий и сделавшие на них карьеру, и адвокаты, нажившие на защите мафистов огромные состояния, все они признают: правосудие пало тогда так низко, что оскорбляло самое элементарное чувство справедливости, и считать после всего этого, будто применявшиеся средства соответствовали в какой-то мере поставленной цели, было просто немыслимо. Хотели сохранить в неизменном виде общественный строй, породивший преступное явление, и в то же время покончить с мафией. В этих условиях неминуемо должны были прибегнуть к жестоким репрессиям. Именно тогда взяли за правило, чтобы ни одно уголовное деяние, даже совершенное много лет назад, не оставалось безнаказанным. Сговор Мори с судебными властями сводился к тому, что каждое преступление могло и должно было служить поводом для очистки деревень и городов от максимального числа «нечестивцев», якобы объединившихся в преступные шайки, существовавшие порой лишь в воображении фашистской полиции. «Доказательства» добывались с омерзительным цинизмом и сводились, как правило, к признаниям, вырванным у обвиняемых после долгих часов, а зачастую и дней средневековых пыток, в том числе знаменитой «кассетты», которую, впрочем, применяли в Сицилии еще несколько лет назад.

Обвиняемого клали спиной на ящик длиной примерно в 1 метр, шириной в 70 сантиметров и высотой в 50 сантиметров. Свисавшие руки и ноги привязывали тонкой металлической проволокой к соответствующим сторонам ящика, затем несчастного обливали соленой водой и секли бычьей плетью. Таким образом, удары причиняли жгучую боль, но не оставляли никаких следов. У жертвы вырывали волосы, ногти, жгли пятки, пропускали через тело электрический ток, сильно сжимали половые органы. В перерыве между пытками в рот истязаемого вставляли воронку и, зажимая ноздри, вливали соленую воду, пока живот не разбухал, как бочка.

Нередко избитого и окровавленного обвиняемого перевозили в тюрьму, где следователи ничтоже сумняшеся продолжали допрос и заставляли его подтвердить признание, когда несчастный был еще весь во власти пережитых страданий и не осознал, что вырвался из лап мучителей.

Чинившиеся тогда беззакония уму непостижимы: не раз бывало, что за одно и то же преступление судили и приговаривали совершенно разные группы люден, бывало и так, что человека судили и осуждали за преступления, которых он никогда не совершал.

В условиях этих повальных арестов, когда попирались гарантии гражданской законности, было схвачено много преступников, но пострадало немало и невинных людей, а также лиц, которых оклеветали из корыстных побуждений. В самом деле, когда стало очевидно, что правосудие осуществляется несерьезно и в спешке, то нашлись люди, которые не побрезговали воспользоваться этим; желая избавиться от своего недруга, они писали ложный донос агентам Мори.

Только диктатура могла прибегать к таким средствам и добиваться подобных результатов, ибо только при диктатуре можно действовать в атмосфере всеобщего молчания, надежной гарантией которого было полное отсутствие свободы информации и критики, и пренебрегать общественным мнением. Народ, правда, не догадывался о том, что на самом деле творилось и какой дорогой ценой было куплено избавление от «нечестивцев», как их напыщенно именовала фашистская печать, и поэтому одобрял действия фашистского префекта и утешался приобретением некой свободы, крайне ничтожной по сравнению с теми свободами, которых фашистский режим лишил народ. Теперь, после репрессий Мори, люди спокойно, без опаски отправлялись за город, засиживались допоздна на улице, наслаждаясь свежим воздухом, — и все эти жалкие свободы записывали в актив нового режима, как и огромное удовлетворение, которое выражали те, кто всю жизнь просидел на одном месте, по поводу отмены права на забастовку: ведь теперь поезда уходили и приходили строго по расписанию.

Мори и его присные были, вполне понятно, больше всех довольны. Каждый месяц составляли они длинные списки осужденных — были среди них и приговоренные к смертной казни, вновь восстановленной дуче, — в ожидании похвал министерства внутренних дел, а также полных восхищения и благодарности писем, которые каждодневно поступали от крупных землевладельцев, единственных, кто действительно извлек выгоду из этой бойни.

В конце концов у этой старой ищейки, которую Муссолини возвысил до поста префекта, закружилась голова, чем частенько страдают те, кто пьянеет от успеха: им овладела мания величия и графоманства, он начал писать книги, граничащие со смешным, разрешал устраивать себе при посещении провинций торжественные встречи с триумфальными арками, увенчанными надписью: «Аве Цезарь», и, главное, настолько уверился в благосклонности к нему диктатора, что посмел посягнуть и на высокопоставленных лиц. В результате в его сети попали те бароны, главари мафии, и те политические деятели, занимавшие видные посты в мафии, которые, достигнув вершин власти и богатства, поняли, куда дует ветер, и поспешили примкнуть к режиму, напялив на себя фашистскую форму. Одно из последних разоблачении Мори касалось как раз преступной организации в горах Ле-Мадоние (на деле распущенной уже много лет назад), главарем которой полиция Мори сочла Альфредо Кукко, знаменитого окулиста из Палермо, влиятельного фашистского депутата парламента (впоследствии он был оправдан во время следствия). Другие разоблачения касались богатых и известных хирургов, наживших огромные состояния на тайном лечении в своих клиниках цвета уголовного мира и мафии, или адвокатов мафии, занявших высокие посты при новом режиме.

Эти разоблачения были самой серьезной ошибкой Мори, обнаружившего слабоумие старого полицейского, который, хотя и дошел до чина префекта, так ничего и не понял в политике. Мори не понял того, что спустя 20 лет на лету схватили его преемники, все эти вердиани, мессана, лука и паренце, которые в качестве комиссаров или инспекторов полиции были направлены в Сицилию для возобновления борьбы с преступным миром и мафией, Все эти полицейские с более тонкой политической интуицией прекрасно поняли, что ни один консервативный режим не может быть заинтересован в доведении политического морализирования до крайности, ибо это означало бы дискредитировать и политически уничтожить весь господствующий класс и правящие политические круги, которые являются опорой самого режима. Вот почему, когда вышепоименованные полицейские поняли (и не так уж трудно было это понять), что за бандитом Джулиано стоит мафия Трапани и Монреале, а за этой последней— епископ ( умерший впоследствии в ореоле святости), ряд депутатов христианско-демократической партии, депутатов-монархистов, а также кое-кто из членов национального и областного правительств, то, исходя именно из этих соображений, они предоставили наивным агентам полиции погибать на свой страх и риск, а сами очень осторожно повели переговоры на высоком уровне: приглашали бандитов к себе, беседовали с ними и заключали сделки либо отправлялись на встречи с преступниками с шампанским и тортом в руках, сопровождали адъютанта Джулиано, Гаспаре Пишотта, в Рим и обращались с сестрой бандита, как с королевой.

Мори же, совершенно лишенный политического чутья, в угаре своих успехов не заметил, как наступил час заменить «кассетту» шампанским и тортом, а разоблачения — компромиссом и сделкой.

Вскоре после разоблачения преступной организации в горах Ле-Мадоние бывший полицейский агент Мори был смещен с должности префекта, и о нем более не вспоминали. Депутат же Кукко, которого Мори отдал под суд, был оправдан во время следствия.

После снятия Мори был распущен весь созданный им аппарат, от начальников квестур вплоть до главного прокурора апелляционного суда в Палермо, пресловутого Джампьетро, приобретшего в анналах правосудия печальную известность своим сервилизмом и приспособленчеством во времена фашистского режима.

Преемники Мори стремились сохранить положение таким, каким оно осталось после него, — иными словами, они не мешали членам мафии сводить концы с концами там, где они сохранили целиком свои позиции, ограничиваясь лишь иногда отправкой в административную ссылку кое-кого из мафистов, посмевших возомнить, что они могут действовать с помощью прежних методов пли же слишком открыто.

Мафия как организация исчезла и возродилась лишь с падением фашизма. Был положен конец самым характерным аспектам ее деятельности: угону скота, эксплуатации преступного мира, взиманию своеобразного налога за право заниматься торговлей, за обеспечение мелким торговцам «гарантированного места» и т. д. Это тяжелое для мафии время пережили лишь небольшие группы, самые сильные и самые старке, действовавшие, как правило, в провинции и в традиционных областях (аренда земель, производство колбасных изделий, куда, как утверждают, шел весь украденный скот). Особую известность приобрела фабрика колбасных изделий. Дженко Руссо из Муссомели, нынешнего главаря всей сицилийской мафии.

К началу второй мировой войны деятельность мафии резко сократилась, она насчитывала всего несколько изолированных групп, рассеянных по острову. Тогда можно было решительно покончить с этим явлением и позабыть о нем, но для этого надо было в корне разрешить основные социальные проблемы острова или хотя бы провести солидную аграрную реформу.

После второй мировой войны в Сицилии вновь со всей остротой встала проблема общественного порядка из-за крайней слабости властей, бурного роста бандитизма и главным образом большого влияния американских гангстеров итальянского происхождения, прибывших на остров вместе с союзными войсками во время войны. Так как экономические и социальные основы латифундистской структуры были оставлены в неприкосновенности, то оккупация острова союзными войсками и последовавшее за этим медленное восстановление демократии привели к полному возрождению прежних функций мафии, она вновь превратилась в политическую силу. Таким образом, «почтенному обществу» были возвращены те ценные орудия и средства, которых фашизм лишил его.

Однако стимул к возрождению прежних групп мафии был дан еще во время войны представителями американских гангстеров, в основном бывшими мафистами сицилийского происхождения, которые установили тайные связи со своими прежними друзьями на острове с тем, чтобы побудить их поддержать союзные войска во время высадки последних на острове. И поддержка была оказана, и в результате в некоторых местах Сицилии союзники навязали населению мэра-мафиста.

Итак, мы подошли к тому периоду, когда и произошли события, о которых мы намерены рассказать. Поэтому самое время закончить эту вводную часть, дающую общее представление о положении дел в Сицилии, и перейти к изложению событий, которые позволили мафии достичь в послевоенный период высот «славы» и вновь вернуть себе политическую власть.

5. Патриарх из Виллальбы

После смерти дона Вито Кашо Ферро главарем мафии был избран Калоджеро Виццини, именуемый дон Кало. Его политические связи и узы родства с прелатами католической церкви обеспечили ему покровительство сильных мира сего. Неграмотный сын бедного крестьянина, дон Кало оставил после своей смерти состояние, оцениваемое приблизительно в 2 миллиарда лир. Жизнь его — классический пример того, как глава мафии может сколотить огромное богатство, используя особые социально-экономические условия Сицилии, и оставаться в центре активной преступной деятельности, не подвергаясь преследованиям со стороны правосудия благодаря своим обширным связям, покровительству и «омерта» (закону молчания, круговой поруке).

В семье он считался «черной овцой». Дело в том, что семья его, хотя она и не была буржуазной, пользовалась престижем, которым была обязана видному священнику из епископской курии Кальтаниссетты, приходившемуся им родственником. Речь идет о брате матери дона Кало, который, будучи еще сравнительно молодым, достиг высокого сана епископа, положив начало очень прибыльной семейной традиции — посвящать своих сыновей служению церкви. Племянник этого епископа, двоюродный брат дона Кало, некий Джузеппе Скарлата, ставший священником, тоже достиг сана епископа и основал монашеский орден Санта Мария дель Кармело, осторожным и дальновидным главой которого он был немало лет.

Два брата дона Кало, Джованни и Сальваторе, также избрали карьеру священнослужителей и, несомненно, достигли бы высоких степеней, если бы деятельность их старшего брата не вызвала вмешательства фашистских иерархов, обратившихся к ватиканским властям. Однако в силу нелепого духа противоречия дон Кало, несмотря на всяческие блага духовного призвания, с детских лет проявлял склонности совсем иного рода. Он постоянно избегал посещения школы и поэтому не получил образования, однако это ничуть его не смущало, напротив, даже став взрослым, он хвастался своей безграмотностью, ведь благодаря одной сообразительности, без всяких классов, он мог совершать в уме самые сложные подсчеты, составлять без чьей-либо помощи весьма выгодные договоры на аренду и ставить под ними свою подпись.

Его дебют в роли настоящего мафиста, не терпящего препятствий или вмешательства в свои дела, состоялся, когда он был еще юношей. Ему едва минуло 17 лет, когда он влюбился в цветущую девушку, дочь владельца фабрики мороженого Соллаццо из Виллальбы, и так как он отнюдь не собирался идти длинным и честным путем сватовства и женитьбы, то решил добиться удовлетворения своей страсти путем более кратким и ни к чему не обязывающим. Единственной помехой к тому был дон Андреа Паренти, влиятельный человек, секретарь суда в Впллальбе и страстный поклонник девушки.

Молодой Калоджеро нашел случай публично избавиться от своего соперника, как и подобало человеку его склада. Однажды в обществе своих дружков он зашел поесть мороженого к Соллаццо, где уже находился Паренти, и, затеяв ссору, в которую удалось втянуть незадачливого ухажера девушки, как следует избил его. Молодого Калоджеро Виццпни задержали и доставили в полицейский участок. Но тут немедленно вмешался дядя Калоджеро, в то время приходский священник Виллальбы, и дело удалось уладить: Паренти отказался подавать в суд на своего обидчика, и все было предано забвению. После этого случая никто уже не осмеливался приблизиться к этой красивой девушке, которая имела несчастье понравиться Калоджеро.

Как и все главари мафии, дон Кало стал интересоваться феодами, арендуя их земли, поэтому уже в молодости его причисляли к разряду габеллотто.

Когда вспыхнула первая мировая война, «дядя Кало», пробыв на военной службе всего несколько дней, был освобожден от воинской повинности, как и полагалось человеку его положения. Он сразу сообразил, какие огромные возможности обогащения открывает новая ситуация человеку ловкому, сведущему в торговых махинациях и располагающему широкой сетью сообщников. Именно поэтому он и занялся подпольной торговлей предметами первой необходимости, которая мало-помалу опутала своей сетью деревню. В это время в Кальтаннссетту прибыла комиссия по реквизиции лошадей и скота для нужд действующей армии, а следовательно, открывалась новая возможность для выгодных комбинаций. Дон Кало и возглавляемая им группа мафии начали действовать в трех направлениях: во-первых, оказывали помощь владельцам скота и лошадей, не желавшим продавать пх государству; во-вторых, помогали владельцам увечного и дряхлого скота всучить его по «дружеским» ценам реквизиторам, что являлось выгодной сделкой; и, в-третьих, поскольку комиссии по реквизиции нужны были и вполне пригодные и здоровые животные, они продавали ей краденый скот и лошадей, избавляя себя от необходимости продавать его по низким ценам скупщикам краденого.

Вскоре машина заработала, кого надо подмазали, а если это не помогало, пускали в ход более «убедительные» аргументы. Дела пошли так хорошо, что комиссия в Кальтаниссетте закупила по бешеным ценам всех кляч района и более 80 краденых животных.

Некоторое время спустя, когда «дядя Кало» и его коска уже изрядно обогатились, военное министерство решило вмешаться и направило генерала Мочча для расследования этого дела, и тогда выяснилось, что королевская армия оказалась в роли беззастенчивого л бездарного скупщика краденого. Калоджеро Виццини вместе с несколькими офицерами и многими соучастниками был предан суду военного трибунала в Палермо по обвинению в совершении в военное время тяжелых преступлений, нанесших нации огромный ущерб, однако, когда свидетели, давшие ранее показания, на основании которых обвиняемых привлекли к ответственности, предстали перед судом, они от всего отказались и никакими силами нельзя было заставить их говорить правду. В итоге девять человек было привлечено к уголовной ответственности и осуждено за намеренное сокрытие истины и дачу ложных показаний; но все они и глазом не моргнув упорно стояли на своем, ив конце концов «дядя Кало» и его сообщники были оправданы за «недостатком улик».

Вследствие всей этой истории, включая процесс и его завершение, престиж Калоджеро Виццини еще более возрос, этому способствовали как нажитое им огромное богатство, так и то обстоятельство (особенно оно), что против него были выдвинуты самые тяжелые обвинения, как против опаснейшего главаря мафии и зачинщика всех этих грязных дел. Его оправдание с обычной для обвиняемых мафистов формулировкой «за недостатком улик» после всех этих событий, вызвавших скандал, приведших на скамью подсудимых высших офицеров и высокопоставленных чиновников гражданской администрации и получивших отклик даже в стенах парламента, сыграло решающую роль в признании Калоджеро Виццини главарем мафии всей его провинции и сделало его имя знаменитым, внушавшим трепет всему острову.

Как уже говорилось, в это время власть мафии в феодальных владениях, где разворачивалась ее преступная деятельность, достигла своего апогея. На смену баронам пришли крупные арендаторы (габеллотто), не менее первых заинтересованные в сохранении старых феодальных привилегий. Надсмотрщики и полевые сторожа заняли место охраны и вооруженных отрядов, которые под предлогом защиты собственности от бандитов чинили произвол и насилие над сельским населением. Габеллотто навязывали крестьянам, жизнь которых зависела только от возможности трудиться на земле, низкую оплату и ненавистные им договоры на субаренду.

Эту социальную структуру сохраняли силой, поскольку она гарантировала иммунитет баронов перед законом и законными властями, место которых постепенно заняла мафия, обязавшаяся поддерживать в деревне общественный порядок, творя скорый суд и расправу.

В начале этого столетия новая земельная буржуазия, состоявшая из габеллотто, приобрела такую силу и власть, что поставила под свой контроль все виды деятельности в данной местности; под угрозой уничтожения урожая, виноградников и скота она навязывала любые подати и налоги. Кто уплачивал требуемую мзду или налог, становился «другом», приобретая взамен покровительство «скассапагьяри»^[36]. Габеллотто-мафист, имевший возможность навязать свою волю многочисленным семействам, проживавшим на территории феода, вскоре превращался во влиятельного поставщика голосов. И не случайпо, конечно, о чем мы уже говорили, в эпоху действия избирательной системы, при которой в каждом округе избирался один депутат, избирательные округа совпадали со сферой деятельности определенных консортерий мафии.

Со временем габеллотто обрели такую власть, что перестали вносить арендную плату землевладельцам, когда же последние пытались продать свою землю, то не находили других покупателей, кроме тех же габеллотто, предлагавших смехотворно низкую цену. Но никто другой не осмеливался платить дороже. Так-то и приобрел дон Кало без всяких конкурентов феод «Суора Маркеза», 505 гектаров государственной земли в районе Серрадифалько. Тогда же он приступил к организации кооперативов бывших фронтовиков и ветеранов войны, создававшихся после первой мировой войны и впоследствии поставленных под контроль фашистского режима. Председателем одного из таких кооперативов он заставил избрать своего брата, священника дона Сальваторе, а управляющим — своего племянника, сына сестры. Размеры наделов, устанавливаемые членами семьи Виццини, были настолько меньше положенных, что вскоре они были привлечены к ответственности за обман и мошенничество, но, как во всех процессах против членов мафии, следствие тянулось почти 20 лет, до 1943 года, когда дон Кало был назначен мэром Виллальбы, то есть до тех пор, пока сами авторы разоблачений не взяли назад свои жалобы, согласившись вдобавок возместить все судебные издержки. Некоторые крестьяне, ставшие членами местной фашистской партии, делали все возможное, чтобы земли были действительно переданы членам кооператива, но дон Кало пускал в ход обычное оружие мафии: кое у кого из крестьян сожгли урожай либо зарезали скот. С помощью подобных методов он не только урезонил членов кооператива, но и согнал с земли крестьян других феодов, таких, как Полиццелло, Миччикé и Викаретто, которые были затем сданы в аренду ему самому.

В 1922 году дон Кало добился уже «уважения, которое оказывают главарям консортерий». В том же году полиция еще раз попыталась отправить его на каторгу за убийства и грабежи, но и на сей раз дон Кало был оправдан ввиду «недостаточности улик» и избежал каторги, а престиж его только еще более вырос и упрочился.

После этого судебного процесса случай свел его с человеком, оказавшим большое влияние на всю его дальнейшую жизнь и дела. Друзья из Палермо направили к нему молодого тосканского сквадриста с просьбой спрятать у себя от полиции, которая разыскивала его за совершенное им в его краях убийство. Молодому чернорубашечнику был оказан прием, подобающий человеку, рекомендованному «почтенным обществом», и он обосновался в поместье Мастра Иньяциа, принадлежавшем Виццини. Надо полагать, что беседы со скрывавшимся от полиции фашистом оказались для Виццини очень полезными, ибо, опережая события, он стал вести себя осторожнее, стараясь приспособиться к новому политическому положению, и даже финансировал фашистские отряды, принявшие участие в «походе на Рим»^[37].

Дон Кало, занимаясь на протяжении своей бурной жизни самой разнообразной деятельностью, не мог, конечно, не заинтересоваться богатыми серными рудниками. Для их эксплуатации он учредил общество, в которое вошли члены семей ряда фашистских иерархов. Кроме того, во время одной из поездок в Тоскану, куда он отправлялся по поручению своего скрывавшегося от полиции друга-фашиста, он заинтересовался источниками Кьянчано, которые приобрел за несколько десятков тысяч лир и для эксплуатации которых учредил другое общество.

Совершенно не считавшийся с правами других, он лишился доверия своих компаньонов, которые обвинили его в мошенничестве и обмане, к тому же его Друзья и родня из Виллальбы вовлекли его в целый ряд преступлений, тогда по приказу Мори его арестовали и отдали под суд. Снова оправданный «за недостатком улик», он был, однако, выслан на пять лет. Но, прежде чем отправиться к месту высылки, ему удалось через одного палермского друга переправить письмо тому фашисту, который был его гостем. Результаты превзошли все ожидания. Не успел еще дон Кало обосноваться на новом месте, как его освободили и отправили в Рим, где он встретился с ранее скрывавшимся у него фашистом, ставшим тем временем заместителем министра в правительстве Муссолини. Но все это, хотя и вернуло ему свободу и укрепило его престиж в глазах членов мафии, не спасло его, однако, от пятна «антифашиста», и его враги пытались использовать это, делая все возможное, чтобы отправить его на каторгу. В 1925 году его снова привлекли к ответственности за участие в преступной организации, но и на этот раз он был оправдан, потому что истец и свидетели не посмели открыто подтвердить обвинения, которые в тиши кабинета поведали фашистскому начальству.

В 1929 году его вновь привлекли к ответственности по обвинению в принадлежности к преступной организации и снова оправдали «за недостатком улик». В 1932 году было объявлено прекращенным за давностью начатое против него судебное дело по обвинению в вымогательстве: это дело более десяти лет пролежало в судебных инстанциях Кальтаниссетты. Впрочем, в Сицилии нередки были случаи, когда начатые уголовные дела таинственным образом исчезали из архива. В 1935 году дон Кало был объявлен банкротом, после чего его на какое-то время оставили в покое.

В последние годы войны, когда дела на фронтах приняли для итальянской армии дурной оборот, дон Кало с помощью своих братьев священников ловко лавировал между различными конфликтовавшими между собой группами насильников и угнетателей, которые образовались на острове. С одной стороны были фашисты, поддерживаемые обуржуазившимися бывшими мафистами, давно вступившими в ряды фашистской партии, а с другой — духовенство и габеллотто, которые вели борьбу с первыми, конечно, не по идеологическим соображениям, а из-за господства в определенных секторах деревенской жизни. Дон Калоджеро был наиболее видной фигурой и в какой-то мере даже арбитром в этом конфликте между двумя группами. Не обладая еще званием главы всей сицилийской мафии, которое вскоре будет ему доверено, он уже контролировал густую сеть коек от Петралии до Леркары, от Муссомели и до Кальтаниссетты, что было очень выгодным делом.

События, последовавшие за высадкой союзников в Сицилии, обеспечили дону Кало такой престиж, которого у него никогда не было в прошлом. Занявшись крупными махинациями на черном рынке и реорганизацией коек, он зачастил в Палермо, где встречался с людьми различных политических взглядов и устремлений, некоторые из них стали впоследствии депутатами и министрами.

Для дона Кало не существовало никаких преград. Он был единственным штатским, который мог получить номер в единственной уцелевшей гостинице Палермо, реквизированной союзниками. Обдумывая, как ему сохранить свой престиж и свою власть, он решил восстановить старые политические связи и вернуть мафии ее прежнюю роль важного орудия в избирательной борьбе в обмен на разного рода льготы и услуги. Дон Кало поддерживал добрые отношения со всеми, выгадывая, на кого поставить, дабы получить возможность возродить сеть коек и консортерий, уничтоженную фашизмом, а главное, перестроить структуру и связи, чтобы установить новые отношения с американскими гангстерами сицилийского происхождения по ту сторону океана.

6. Сборища столпов террора

Связи между сицилийской мафией и «Черной рукой» в США, или «Коза ностра», как теперь ее принято называть, — не случайные, временные узы, возникшие на почве совместного участия в одном и том же преступлении; эти связи прочные, отличаются постоянством и восходят к началу века.

Обе преступные организации неоднократно созывали «совещания», которые наглядно показали, что мафисты по ту и по другую сторону океана обладают равной властью и влиянием.

Первое такое сборище, о котором мы знаем, состоялось в 1909 году.

В декабре 1908 года чиновник полиции США Теодор Бингхэм уполномочил лейтенанта Джозефа Петрозино, инспектора итальянского отдела нью-йоркской полиции, совершить путешествие в Сицилию с целью «изучить проблему мафии, а также по возможности воспрепятствовать эмиграции преступных элементов и, установив контакт с итальянской полицией, пресечь связи между сицилийской мафией и американской «Черной рукой».

Полицейский агент Джозеф Петрозино, по происхождению итальянец, имел 30-летний опыт работы. От его острого глаза не ускользнуло сходство методов мафии и «Черной руки» и то, что в обеих организациях действуют лица, носящие одни и те же фамилии. Петрозино настолько прославился своей борьбой с организованной преступностью, что заслужил признательность итальянской колонии в Америке; итальянский генеральный консул в Нью-Йорке вручил ему золотые часы за «отважную и энергичную деятельность по выявлению и аресту лиц, бежавших от итальянского правосудия».

За четыре года, даже менее того, Петрозино удалось арестовать и репатриировать более 600 преступников, в том числе вымогателей и шантажистов, наносивших ущерб «Малой Италии» (итальянской колонии) в Америке.

Цель поездки Петрозино в Италию состояла в выяснении преступного прошлого подозрительных лиц и незаконного характера эмиграции многочисленных уголовных элементов, бежавших в США от итальянского правосудия; кроме того, он должен был раскрыть связи, существующие между сицилийской мафией и «Черной рукой».

Поездка эта была окутана величайшей тайной. Петрозино путешествовал инкогнито под именем Гульельмо Де Симоне, направлявшегося якобы в палермский «Банка коммерчале». Однако была совершена исключительная оплошность. Когда Петрозино выезжал из США, там полным ходом шла избирательная кампания, во время которой моральный облик представителей некоторых кругов горячо обсуждался во многих выступлениях и речах. Печать, отражающая взгляды правительственного большинства, втянутая в эту нелегкую дискуссию, не могла упустить столь удобного случая, и в редакционной статье нью-йоркской «Геральд трибюн» от 20 февраля 1909 года было написано следующее:

«Лейтенант Петрозино отправился в Сицилию за важными сведениями о многочисленных итальянцах,которые проживают в Нью-Йорке, по которых следовало бы выслать из города как преступный элемент. Петрозино не располагает точными сведениями о прошлом этих людей и отправился в Палермо, с тем чтобы раздобыть кое о ком из них документальные данные; по его возвращении проживающие в США подозреваемые сицилийцы будут высланы на родину».

Этого оказалось вполне достаточно, чтобы те, у кого были причины опасаться правосудия, встали на тропу войны.

Главари «Черной руки» собрались в Новом Орлеане в доме Паоло Маркезе, он же Пол Ди Кристина. На этом сборище присутствовали Джеймс Балестрере, Джованни Ди Джованни, он же Пете (Сюгарёз) Ди Джованни (брат Скарфаче), Антони Каррамуза, Фрэнк (Чи-чи) Де Майо и Анджело Феррара. Было решено направить Пете Ди Джованни в Палермо, чтобы договориться с главарями местной мафии о том, как помешать Петрозино выполнить его миссию.

Встреча эмиссара «Черной руки» с главарями мафии произошла в доме дона Вито Кашо Ферро, вожака сицилийской мафии, который заявил, что лично убьет Петрозино, желая продемонстрировать тем самым свое превосходство и авторитет даже по сравнению с наиболее влиятельными главарями американской «Черной руки».

Петрозино прибыл в Италию 20 февраля 1909 года; 24-го он писал своему начальнику Бингхэму, сообщая, что его принял министр внутренних дел депутат Пеано, с которым он имел «долгий разговор об итальянских преступниках и их злодеяниях в США. Министр заявил, что примет во внимание, и отдал распоряжение начальнику полиции приказать префектам не выдавать паспорта на выезд в США ранее судившимся итальянцам»^[38].

1 марта 1909 года Петрозино писал из палермского «Отель де Франс», где он поселился под именем Гульельмо Де Симоне: «Прилагаю уголовное дело Кандела Джоаккино... О Манаттьери, Перико и Матранга в уголовной картотеке сведений нет. Возможно, позднее я разузнаю о них что-нибудь...»

В субботу 12 марта в 9 часов вечера, когда Петрозино переходил через площадь Марина, неизвестный, вышедший незадолго до этого из кареты, выстрелил в него три раза из револьвера. Одной из пуль Петрозино был смертельно ранен в голову, но, прежде чем упасть, выхватил из кармана револьвер и выстрелил в убийцу, но промахнулся.

Убийство Петрозино и по сей день считается одним из искусно организованных преступлений мафии, доказательств которому тщетно искали следственные органы, как итальянские, так и американские.

Второй съезд «Черной руки» состоялся в одной из гостиниц Кливленда (штат Огайо) 6 декабря 1928 года, во времена сухого закона.

1920—1930 годы были отмечены господством шайки гангстеров, занимавшейся контрабандой рома. Это Джек (Длинноногий) Дайамонд, Уэкси Гордон, Оуни Мэдден и Уильям (Большой Билл) Оксейер, а также Арнольд Ротштейн, босс тайных игорных притонов, и Дэнди Фил Кестл, владелец автоматов. Прежняя «Черная рука», все еще руководимая такими людьми, как Джо Массериа (Главный), Джозеф Ди Джованни (Скарфаче) и многими молодыми в лице Фрэнка Костелло, Джо Дото, он же Джо Адонис, Джо Айелло, Тони Джиццо и других, занималась лишь в очень ограниченных масштабах контрабандой алкоголя, автоматами и торговлей наркотиками, ее главной деятельностью было вымогательство, организованное покровительство и шантаж.

В те дни в Италии наступили тяжелые времена даже для мафии. Стремясь к власти, Бенито Муссолини на первых порах обратился к мафии за политической, избирательной и финансовой поддержкой и получил ее. Так, к примеру, дон Кало Виццини, главарь мафии Кальтаниссетты, субсидировал «поход на Рим» довольно значительной суммой. Но, укрепив свое положение, Муссолини очень быстро изменил тактику. Выступая 25 мая 1927 года в палате депутатов, он потребовал, чтобы итальянское правосудие строго карало за принадлежность к мафии. Обрушиваясь на мафию, Муссолини хотел одновременно нанести удар по многим сицилийским антифашистам, но было бы ошибкой рассматривать его борьбу с мафией только с точки зрения этого чисто политического мотива. В самом деле, префект Палермо Чезаре Мори, устроив грандиозные облавы, сумел засадить за решетку, помимо некоторого числа антифашистов, также целые преступные шайки, насчитывавшие более 500 человек каждая. Им было предъявлено обвинение в принадлежности к мафии.

Эта беспощадная операция Мори вызвала волну эмиграции, легальной и тайной. Сицилийские мафисты искали убежища в США; но по прибытии на место им было нелегко влиться в уже существовавшие банды гангстеров. Для разрешения проблем, возникших с прибытием новых эмигрантов, а также чтобы уладить бесконечные раздоры между бандами, мафисты США решили собраться в Кливленде. На повестке дня стояло много важных вопросов: прежде всего надо было изыскать способ положить конец борьбе между соперничавшими бандами, состоявшими преимущественно из сицилийцев. Достигнув некоторого мира между гангстерами, необходимо было создать организацию из одних итальянцев, которая ограничила бы сферу своей деятельности шантажом, вымогательством, азартными играми, нелегальными лотереями и контрабандной торговлей наркотиками. Этой организации предстояло также разрешить задачу и более дальнего прицела, в частности подготовиться к отмене сухого закона, создав обширную и прочную организацию, строго соблюдающую все неписаные законы мафии. Период сухого закона благоприятствовал тайному сговору между мафистами и политическими деятелями. Проектируемое объединение должно было еще глубже проникнуть в политическую сферу, сделав уже существующие связи более органичными и полнокровными. Наконец, надо было найти главаря для этого объединения, которое будет отныне именоваться «Сицилийский союз».

На съезде в Кливленде присутствовали братья Альфред Полицци (Цыпочка) и Ник Витале из Кливленда, Джо Айелло из Янгстауна (штат Огайо), Пете (Джеймс) Ли Каволи из Детройта, Антони Роберт (Тони) Джиццо из Мемфиса, Антони Гарпано, он же Малыш Оджи, Тони Аккардо, он же Джо Бэттерис, и Том Манно из Чикаго, Джеймс Балестрере из Канзас-Сити, Джозеф Дото, он же Джо Адонис, Фрэнк Костелло, Винсент Мангано и Джозеф Профачи из Нью-Йорка и Иньяцио Ливекки (Рыжий) из Бруклина со своими людьми.

Однако внезапно съезд прервали агенты лейтенанта Вирджила Петерсона. 23 человека были арестованы. При аресте у них изъяли огромные суммы денег, а в чемоданах обнаружили тринадцать автоматов и множество пистолетов.

Многочисленные сицилийцы из Кливленда, Мемфиса и Сент-Луиса тотчас предложили внести необходимый залог, чтобы арестованных выпустили на поруки. Эстес Кефовер^[39], председатель сенатской комиссии по расследованию организованной преступности, писал 25 лет спустя.

«Как отмечалось в докладе сенатской комиссии, эксперты считают Профачи одним из самых влиятельных главарей мафии. Сицилиец по рождению, он является процветающим коммерсантом из Бруклина, директором импортной компании «Мама миа», занимающейся ввозом олив и производством из них оливкового масла, и родственного концерна «Саншайн Эдибл Ойл компании. Профачи, как и Мангано, находился среди тех итальянцев, уроженцев Сицилии, которые были арестованы во время таинственного совещания 1928 года. Когда мы допрашивали Профачи в комиссии, он заявил, что судился только один раз много лет назад за продажу фальсифицированного оливкового масла».

Профачи мог позволить себе давать ложные показания перед сенатской комиссией, ибо с помощью одного чиновника ему удалось выкрасть из архива нью-йоркской полиции свое уголовное дело с отпечатками пальцев и фотографиями.

Провал сборища в Кливленде и арест многих его участников сделали необходимым, когда прошел первый переполох, созыв нового совещания дЛя разрешения проблем, уже сформулированных в Кливленде. В частности, столкновения между бандами все учащались. Это были дни безудержного разгула американского гангстеризма — то и дело вспыхивали перестрелки и на улицах находили убитых.

14 февраля 1929 года в одном из гаражей на улице Норс Клэрк в Чикаго подручные Аль Капоне, открыв стрельбу из автоматов, покончили с бандой Джорджа Морана (Жука), считавшейся одной из самых сильных и свирепых банд чикагского дна. Эта расправа, одна из наиболее кровавых в истории американского уголовного мира, ясно показала, какой опасности подвергаются банды помельче. Меж тем Аль Капоне угрожал новыми карательными экспедициями, ибо люди Джо Массериа, по его словам, перекочевали с восточного побережья, которое было их зоной, на Средний Запад, где полновластным хозяином был Аль Капоне.

В этих условиях дальнейшее промедление с созывом совещания привело бы к новым вооруженным столкновениям. что неминуемо вызвало бы вмешательство федеральной полиции. Главной трудностью для созыва нового совещания было отсутствие подходящего человека, который пользовался бы доверием как отдельных главарей, так и молодежи. Джонни Торрио, по прозвищу Грозный, вот уже четыре года как находился в Италии; Джо Массериа был слишком заинтересованным лицом в этом деле, чтобы его кандидатура могла быть выдвинута; Джозеф Ди Джованни (Скарфаче) был полуграмотным и не говорил по-английски. Ни один из итальянцев, казалось, не подходил для руководства совещанием, предвещавшим быть весьма бурным. В конце концов выбор пал на 34-летнего Фрэнка Костелло. Ловкий, смелый, инициативный, он был секретарем, советником, телохранителем и доверенным лицом Джо Массериа. Им восхищался Аль Капоне за умение разработать план и провести его в жизнь, не угодив в сети полиции; его боготворил Скарфаче за множество благодеяний, оказанных сицилийцам.

Вот что рассказывают биографы Костелло Роберт Пролл и Нортон Мэкридж^[40] о том, как Костелло сделался главой «треста убийц»:

«Костелло связался с другими гангстерами по телефону, и 1 мая 1929 года все они собрались в одном из лучших отелей на знаменитом побережье Атлантик-Сити. Среди них были короли контрабандной торговли спиртным, известные головорезы из самых подонков, видные букмекеры — словом, цвет уголовного мира. Сверкая драгоценностями, элегантно одетые, они щеголяли изысканностью манер.

Фактически все крупные рэкетиры присутствовали на этом совещании на высшем уровне. Все они остановились в этом отеле под чужим именем, заняв самые роскошные апартаменты. Покуривая гаванские сигары, они сидели вокруг большого стола полированного красного дерева с таким высокомерным видом, словно магнаты индустрии, собравшиеся на одно из совещаний директоров «Стил корпорейшн».

Однако в данном случае речь шла о группе лиц, втайне ненавидевших друг друга. На одном конце громадного стола сидели Костелло и Адонис, на другом — Джо Главный и Эриксен; по одной стороне — Аль Капоне, Фрэнк Клайн, его телохранитель, Фрэнк Нитти (Палач), Джек Гузик (Замусоленный палец) и другие подручные Аль Капоне, по другой восседали Моран и Айелло, брат последнего Доменико, и более дюжины их молодчиков.

Моран и Айелло с места в карьер заявили, что, каково бы ни было решение этого совещания, Капоне, хотя бы на время, должен ретироваться. Ибо лично они способны позабыть и простить кровопролитие в Чикаго, но не могут ни отвечать за своих более мстительных снайперов, ни тем более ручаться за их поведение, пока не пройдет какое-то время и страсти не поутихнут.

Но Аль Капоне наотрез отказался от соглашения, когда Моран и Айелло в припадке великодушия объявили, что не возражают взвалить на себя бремя по руководству новым синдикатом.

Тут вмешался дипломатичный Костелло, предложив во имя достижения эффективного соглашения, чтобы ни одна сторона не обладала правом неограниченного контроля над синдикатом. Затем Костелло скромно заявил, что лично у него нет никаких честолюбивых притязаний, и предложил создать комитет — «большую четверку», по два человека с каждой стороны.

Моран и Айелло тотчас же избрали себя представителями от своей группы, а Капоне сам назначил себя на одно из двух мест от другой стороны. С видом невозмутимого и беспристрастного судьи верховного суда Костелло предложил четвертым, который должен был играть роль главы комитета, Джонни Торрио, Грозного.

Торрио, бывший несколько лет главарем чикагского преступного мира, отрекся незадолго до этого в пользу Аль Капоне и вернулся на родину, в Италию. Однако Костелло достаточно было минутного разговора по трансатлантическому телефону, чтобы убедить Торрио — новый синдикат под его началом обещает такие баснословные барыши, которые превзойдут во много раз уже накопленные миллионы. Торрио обещал немедленно вернуться.

Когда «большая четверка» была создана и обязанности ее членов четко определены, директора заключили соглашение, дабы упорядочить в будущем операции синдиката преступлений. Исходя из предварительного условия, что все обиды должны быть забыты, а директора будут работать в полном согласии, договор предписывал:

«1) Все убийства должны быть прекращены, а все споры должны разрешаться исполнительным комитетом;

2) высшим бесспорным арбитром синдиката является Джонни Торрио;

3) Аль Капоне обязан распустить свою банду снайперов и должен помочь синдикату распустить банды помельче, которые, вероятно, будут по-прежнему пытаться разрешать споры подпольного мира как им заблагорассудится;

4) Аль Капоне должен уступить свой контроль над тремя дорогами для нелегальных перевозок, а также свое обширное царство порока и прибыльный рэкет пива и все доходы отдавать новому синдикату;

5) «большая четверка» должна собраться в течение месяца и установить справедливое распределение доходов;

6) «Сицилийский союз» (известный также как мафия и итальянская «Черная рука», тайная преступная организация, тесно связанная с подобной же организацией, существующей в Сицилии) должен быть реорганизован. Аль Капоне, признанный в той или иной мере главой, должен согласно договоренности устраниться..;

7) следует внедрить систему отчетности, охватывающую всю страну; необходимо также установить размеры отчислений от доходов, приносимых различными рэкетами (азартные игры, проституция, «покровительство», наркотики, ликеры, поступления от профсоюза портовых рабочих, находящегося в сфере влияния мафии, а также капиталовложения в законные сделки), которые следует выплачивать синдикату;

8) необходимо создать фонд в несколько миллионов долларов для подкупа представителей исполнительной власти (то есть полиции и государственных чиновников) и чтобы обеспечить избрание муниципальных должностных лиц, готовых сотрудничать с синдикатом».

Совещание длилось три дня и закончилось образованием «Сицилийского союза». Оперативное руководство «Черной руки» было перенесено из Чикаго в Нью-Йорк, а пост главы был доверен Джонни Торрио. Главой сицилийской мафии продолжал оставаться дон Вито Кашо Ферро, но, поскольку он находился в заключении, фактическое руководство было возложено на Калоджеро Виццини из Впллальбы, именуемого дон Кало, и Паскуале Анеа из Палермо, именуемого дон Паскуалоне. Наконец решено было создать фонд помощи семьям мафистов, арестованных в Сицилии.

Несмотря на настояния Костелло, в совещании не участвовал Сальваторе Луканиа, он же Лаки (Счастливчик) Лучано, чья слава отъявленного бандита, содержателя публичных домов и торговца наркотиками сделала его ненавистным всей итальянской колонии. Джо Массериа, Джо Дото и Джозеф Скарфаче, которых отнюдь не назовешь невинными агнцами, были глубоко шокированы при одной мысли, что этот «гад» (прозвище, данное Лаки соблазненными им девушками, которых он толкнул потом на путь порока) может стать их компаньоном. Лаки Лучано вменялась в вину не столько торговля наркотиками, сколько его деятельность содержателя публичных домов — ремесло, которым никогда ни один сицилийский мафист не занимался.

Костелло отказался от участия Лаки Лучано, хотя и признавал, что Лаки был бы очень видной фигурой в новой организации, особенно благодаря своим связям с итальянскими и французскими торговцами наркотиками. Несколько лет спустя, во время и после войны, этим предвидениям суждено было осуществиться, когда Лучано восстановил связи с сицилийской мафией и, кроме того, постарался наладить отношения между «Коза ностра» в США и сицилийской мафией в целях организации мировой нелегальной торговли наркотиками.

Но час Лаки Лучано еще не пробил, и пока он пребывал под умелым руководством Костелло, который создал в Атлантик-Сити трест убийц.

В августе 1940 года, спустя два месяца после вступления Италии в войну, американская печать^[41] открыто заявляла, что саботаж, срывавший отплытие некоторых судов в Европу с грузами для англичан, —дело рук фашистов, свивших себе гнездо в итальянской . колонии в США.

Тузы синдиката, так называемый «большой совет» «Черной руки», не преминули воспользоваться случаем, чтобы взять на себя определенные задачи и функции внутри самой колонии итальянских эмигрантов с целью снискать расположение американских властей. Видным политическим Деятелям, друзьям главарей синдиката, было поручено сообщить в самые высокие инстанции, что боссы мафии будут счастливы предложить свои услуги для выявления саботажников и их устранения.

Прежде чем взять на себя обязательство, «большой совет» созвав в одном из залов гостиницы «Палисейд» в Нью-Джерси «пленум», чтобы выяснить, на кого из недавно эмигрировавших сицилийцев можно рассчитывать в деле восстановления связен с «друзьями» из Сицилии, поддерживать которые стало чрезвычайно трудно с тех пор, как мероприятия префекта Мори совершенно расстроили ряды мафистской организации в Сицилии.

В ходе этого сборища удалось выяснить, что единственным из главарей «семейств» на острове, сохранившим связи с некоторыми американскими боссами, был Калоджеро Виццини. Он поддерживал связь с Анджело Бруно из Филадельфии, с Розарио Буфалино (Рассел), Санто Сордже, Джованни Монтана, Джозефом Фальконе (Джузи) из Чикаго. В США же только один человек мог связаться с итальянским уголовным миром и контролировать уходящие и прибывающие в нью-йоркский порт пароходы — это был Лаки Лучано.

Спустя несколько лет Джордж Уайт, директор отдела Новой Англии бостонского Бюро наркотиков, заявил перед сенатской комиссией, что «Лучано связан со многими очень видными преступниками итальянского уголовного мира, да и сам является одним из его главных действующих лиц»^[42].

По поводу неограниченной власти Лучано в нью-йоркском порту Эд Рейд писал, что «среди экипажей кораблей произведены многочисленные аресты моряков, служивших курьерами мафии. Надо сказать, что судовладельцы были столь же бессильны пресечь доставку наркотиков, как таможня и финансовые органы»^[43].

Лаки Лучано и во времена фашизма был единственным, кто контролировал всю нелегальную торговлю наркотиками. В 1933—1940 годы, а также и после войны этот товар попадал в Америку через фармацевтические общества и химическую промышленность Северной Италии и южной Франции. Нарушение законодательных инструкций относительно изъятия героина и морфия из легальной торговли облегчало, по крайней мере в Италии, этот вид контрабанды. В 1940 году Лаки Лучано, даже будучи уже на каторге, располагал густой и безотказно действующей сетью торговцев, рассеянных по Северной Италии, Сицилии и Франции, и хорошо организованной цепочкой среди уголовного мира Америки, которая была в состоянии контролировать морские перевозки в некоторых портах мира.

«Большой совет» единодушно указал на Лаки Лучано как на единственного человека, способного выявить и устранить саботажников, а также установить возможные связи с итальянской контрразведкой. Мозесу Палакову, адвокату румынского происхождения, прославившемуся защитой на суде многих боссов американского уголовного мира, было поручено сообщить властям о желании итальянских мафистов сотрудничать с морской Интеллидженс сервис.

«По словам Мозеса Палакова, защитника Мейера Ланского, — пишет Кефовер^[44], — морская разведка хотела заручиться помощью Лучано и просила Палакова быть посредником. Палаков, защищавший на суде Лучано, сказал, что обратился к Ланскому, старому другу Лучано; было устроено пятнадцать или двадцать встреч, во время которых Лучано сообщил некоторые сведения. «Правительству удалось обнаружить немцев, — сказал Палаков, — но опасались саботажа итальянцев, на след которых не напали». Он имел в виду возможные акты саботажа в нью-йоркском порту. Дель Гарцио^[45] сказал, что Лучано использует свое положение в лоне мафии, чтобы расчистить путь секретным американским агентам, и тогда Сицилия станет легкодостижимой целью».

Кроме того, в 1946 году, после встреч, о которых упоминал Палаков, Лучано был выпущен на свободу под честное слово и репатриирован в Италию, где сумел организовать хорошо налаженную современную сеть торговли наркотиками. Именно этим вопросом и занялся главный штаб «Коза ностра» и мафии на своем совещании 10—14 октября в «Отель де пальм» в Палермо.

7. Платок Лаки Лучано

Утром 14 июля 1943 года, через пять дней после высадки союзников в Сицилии, в небе над Виллальбой появился американский истребитель. Виллальба — это маленькое селение в провинции Кальтаниссетта, возникшее в центре феода Миччике и разросшееся, как и многие другие, вокруг баронской усадьбы. Этот край отличается всеми характерными чертами зоны мафии; и в самом деле, ведь это родина и главный штаб признанного главаря всей сицилийской мафии дона Калоджеро Виццини.

В то утро крестьяне Виллальбы следили за полетом истребителя скорее с чувством любопытства, нежели страха. Продвижение союзных войск, не встречавшее почти сопротивления, предвещало быструю и бескровную оккупацию острова.

Американский истребитель снизился и летел так низко над селением, что чуть не задевал крыши домов, и тогда стал виден странный опознавательный знак, который, как знамя, развевался по бокам кабины: полотнище золотисто-желтого цвета с четко выделявшейся в центре большой черной буквой «Л».

Пролетая над домом монсиньора Джованни Виццини, приходского священника и брата дона Кало, самолет сбросил нейлоновый конверт, в котором оказался платок, точная копия полотнища, свисавшего с самолета. Платок подобрал солдат Ранлеро Нудзолезе из Бари, поспешивший передать его старшему капралу карабинеров Анджело Риччоли из Палермо, служившему тогда в Виллальбе. На следующий день истребитель снова появился и снова сбросил нейлоновый конверт, упавший в местности Коццо-ди-Гарбо, напротив дома семьи Виццини. На этот раз его подобрал слуга из дома Виццпни, Кармело Бартоломео, и, поскольку на конверте была надпись «дяде Кало», передал его по назначению. Как рассказывал впоследствии Бартоломео на своем ломаном сицилийском диалекте, «в конверте был платок, шелковый платок, совсем как золотой, того же цвета, что и большая салфетка, висевшая на самолете».

Вечером того же дня из Виллальбы в сторону Муссомели во весь опор поскакал молодой крестьянин по прозвищу Дармоед. На груди под курткой у него была спрятана записка, написанная рукой Калоджеро Виццини на жаргоне мафии.

Это послание, которое Дармоед должен был проглотить в случае «непредвиденной встречи», было адресовано «дзу Пеппи», то есть Джузеппе Дженко Руссо, главарю Муссомели, ныне преемнику дона Кало. На характерном жаргоне мафии дон Кало сообщал ему, что 20-го некий Тури, главарь консортерии зоны Полнцци-Дженероза, брат которого много лет назад был врачом в районе нью-йоркского порта, будет сопровождать моторизованные дивизии союзных войск до Черды, меж тем как сам он (дон Кало) отправится в тот же день с главными силами армии союзников, танками и главнокомандующим. Необходимо, чтобы друзья подготовили очаги борьбы и, если понадобится, места размещения для войск.

Рано утром следующего дня Дармоед вернулся с ответом «дзу Пеппи», заверявшего дона Кало, что все необходимое будет приготовлено.

Три дня спустя, точно 20 июля, поздно утром, когда союзные войска находились у Сальско-Инферьоре, между рекой и селением Виллароза, американский джип с двумя военными и одним штатским с бешеной скоростью помчался в сторону Виллальбы, отстоявшей на 50 километров от передовых позиций союзников. На машине развевался большой флаг золотисто-желтого цвета, в центре которого красовалась все та же черная буква «Л». Но на перекрестке дорог сидевший за рулем ошибся и направил джип по дороге в Лумеру, где был встречен огнем дозора итальянских арьергардных частей под командованием лейтенанта Луиджи Мангано.

Один из американских военных, раненный в грудь, свалился с машины, а джип, резко повернув, исчез в обратном направлении. Позднее к упавшему с машины американцу подошел местный житель, крестьянин Кармине Палермо; убедившись, что американец мертв, он взял его кожаный портфель, внутри был знакомый уже нейлоновый конверт, адресованный дону Калоджеро Виццпни, которому он и был немедленно вручен.

В тот же день пополудни у въезда в селение Виллальба остановились, лязгая цепями, три тяжелых американских танка. Из танка, на башне которого развевался большой золотисто-желтый флаг с черной буквой «Л», выглянул офицер и на сицилийском диалекте с явным американским акцентом попросил сбежавшихся людей позвать дона Калоджеро Виццини. Вскоре появился и дон Кало. Без пиджака, в одной рубашке и жилетке. Надвинув шляпу на глаза, скрытые за огромными очками в черепаховой оправе, перебросив пиджак через руку, попыхивая сигарой, он, как обычно, медленно двигался через расступившуюся перед ним толпу, как будто с трудом неся свое тяжелое, крупное тело. Не говоря ни слова, он молча вынул из кармана желтый платок, показал его американцу и влез на танк, за ним последовал его племянник, некий Дамиано Лумиа, недавно вернувшийся из США. Однако, прежде чем танк тронулся, он подозвал Дармоеда и приказал ему вернуться в Муссомели и сообщить «дзу Пеппи» о ходе дел в Виллальбе.

Муссомели был особо важным опорным пунктом оборонительной диспозиции между горной цепью Ле-Мадоние и горой Каммарата, своего рода воротами, открывавшими путь к Палермо и Трапани. Здесь была размещена бригада, включавшая зенитную и противотанковую артиллерию, моторизованные батареи, а также самоходную зенитную батарею. Начальником гарнизона был подполковник Салеми, старый, верный своему долгу офицер, хотя он и не очень верил в обороноспособность скромных итальянских сил. Артиллерийские батареи подполковника Салеми были частично дислоцированы на горе Сан-Вито, достигавшей 1000 метров в высоту, что позволяло им держать под своим обстрелом долину Туммарано и Платани, в направлении Аккуавивы, Каммараты и Сан-Джованни, а частично вдоль так называемой Валле-дель-Сале, между Сутерой, Миленой и Марианополи; другой отряд моторизованной артиллерии занимал позиции на горе Полиццелло до Серра-ди-Виллальбы и отсюда контролировал районную дорогу между Валлелунгой, Виллальбой и Муссомелп.

Оборонительную линию долина Туммарано — Салито защищали войска подполковника Салеми и лейтенанта Мангано, подкрепленные немецким танковым отрядом, дислоцированным у Пассо-ди-Куниккьедди-ди-Валлелунга, которому было поручено преградить путь к важному железнодорожному узлу Роккапалумба — Алиа.

Войска подполковника Салеми составляли левый фланг итало-немецкой линии фронта у горы Каммарата, в задачу которых входило перерезать дороги 189 и 121, между Агридженто и Палермо и между Катанией и Палермо.

Сражение в этом районе считали неизбежным, хотя все были убеждены в печальном исходе его для итальянских войск и в серьезной опасности, которую оно представляло для жителей этих густонаселенных мест.

Утром 21 июля две трети офицеров, подчиненных подполковнику Салеми, не явились в свои части; утверждают, что ночью влиятельные «друзья» не пожалели сил «убедить военных покинуть занимаемые ими позиции, дабы избежать бесполезного кровопролития», к тому же, и это главное, «нет никакой уверенности, что удастся воздействовать на злонамеренных лиц, которые, пользуясь ночной темнотой и прекрасно зная местность, полны решимости разоружить итальянских солдат и передать их американцам». Более того, военных, бросивших оружие, снабдили штатской одеждой, чтобы они могли добраться домой.

Ныне, по прошествии многих лет, припоминают эпизоды и обстоятельства, которые проливают новый свет на некоторые аспекты войны в Сицилии: в частности, до сих пор еще помнят о продвижении марокканской колонны генерала Жуэна, которая стояла у дома путевого обходчика местечка Раффи с 9 часов 30 минут утра до 16 часов (хотя она не встретила никакого сопротивления) в ожидании сигнала дальнейшего наступления. Его передал какой-то «чужак», который незадолго до этого встречался в одном доме местечка Минтина с главарями мафии Муссомели. Утверждают, что и в Трапани мафисты сотрудничали с союзными войсками, извещая их о передвижении судов в порту.

Дон Кало отлучился из Виллальбы на шесть дней. За это время оккупационные войска были разбиты на две колонны: одна направилась на север и, выйдя на побережье между Мессиной и Палермо, достигла дорожного узла Черда; другая же, взяв направление на юг, заняла селения Джела, Пьяцца-Армерина, Никозия, Мистретта, Санто-Стефано-ди-Камастра, а оттуда двинулась к Черде, где соединилась с первой колонной.

Так был реализован оперативный план, вкратце изложенный в вышеупомянутой записке дона Кало: моторизованные дивизии, сопровождаемые главарем консортерии Тури, составляли южную колонну, а главные силы, сопровождаемые доном Кало, другую «лапу» клещей, которые, зажав в мешке немецко-итальянские войска, сосредоточенные на западе провинций Агридженто и Палермо и в провинции Трапани, лишили их какой бы то ни было возможности отступления.

Когда вся операция завершилась в Черде, дон Кало вернулся в Виллальбу на большой американской машине в сопровождении двух американских офицеров. Его миссия была выполнена: на перекрестке Черды заканчивалась зона действия мафии феодов, центром которой была провинция Кальтаннссетта и которой полновластно распоряжался дон Кало; далее шли уже владения мафии мельниц и фабрик макаронных изделий, контролируемые жестокой и властной мафией Каккамо; а еще дальше зона Палермо, зона овощей и цитрусовых, где безраздельно господствовала мафия садоводства.

Дон Калоджеро понимал, что он может считать себя отныне в силу своего влияния и проявленной инициативы (но не в силу безоговорочного избрания всеми мафиями) главой «почтенного общества» всей Сицилии. Но он также знал «золотое правило» всех коек — воздерживаться без предварительного взаимного согласия от действий за пределами своих владений, поэтому, проявляя осторожность, он полагал преждевременным осуществлять руководство операцией и далее, за пределами своих владений. Кроме того, он считал крайне необходимым срочно вернуться в Виллальбу, чтобы создать нечто вроде защитного пояса верных мэров вокруг своего небольшого селения, откуда на протяжении всего периода пребывания американцев на острове и позднее должны были поступать директивы и указания мафии.

И в самом деле, по указанию дона Кало мэрами были назначены явные мафисты или лица, связанные с мафией, или, во всяком случае, по той или иной причине связанные с доном Кало. Впрочем, военная оккупация Сицилии была закончена в результате встречи союзных войск у Черды.

Объяснение всех этих событий было дано в Виллальбе в кругах самой мафии. Не подлежит сомнению, что черная буква «Л» на золотисто-желтых платках и флагах означала первую букву имени известного Лаки Лучано, уроженца Леркары-Фридди, в провинции Палермо, разбогатевшего в США на бегах и торговле живым товаром. Это был условный знак для связи с Калоджеро Виццини. Впрочем, существует немало и более авторитетных свидетельств той роли, которую сыграл этот крупный американский гангстер при высадке союзных войск в Сицилии. Сенатор Кефовер в своей книге «Гангстеризм в США» намекает на «ценные услуги», оказанные Лучано морской разведке США в деле высадки союзных войск в Сицилии. Лучано якобы использовал свои обширные связи с сицилийской мафией, «чтобы расчистить путь американским тайным агентам». «В награду за это, — пишет сенатор Кефовер в своей книге, — военные власти США приказали освободить Лучано из тюрьмы под честное слово, дабы он мог отправиться в Сицилию, с тем чтобы все подготовить». Как утверждают, во время оккупации острова Лучано действительно находился в Сицилии, а именно в Цжеле, «чтобы все подготовить», и что именно он был в танке, который прибыл в Виллальбу за Калоджеро Виццини.

Как бы то ни было, но в 1946 году Лаки Лучано был окончательно отпущен властями США на свободу без всяких на то видимых оснований. Прием, использованный Лучано как своего рода пароль для установления связи с сицилийской мафией, не был его изобретением. Пути и методы, с помощью которых главари уголовного мира США — почти все сицилийского происхождения — десятилетиями поддерживали связь со своими сообщниками, оставшимися на острове, в большинстве случаев окружены тайной, но обмен цветными платками имеет свою историю.

В 1922 году некий Лолло из Виллальбы был пойман на месте преступления, и даже связи и влияние дона Кало не смогли избавить его от осуждения на каторгу. Однако после приговора Лолло был признан сумасшедшим и помещен в тюремную психиатрическую больницу в Барчеллоне-Поццо-ди-Готто. Спустя некоторое время его нашли «мертвым», труп положили в гроб, где было сделано отверстие для доступа воздуха. Таким образом Лолло спокойно покинул тюрьму, а затем «восстал из гроба», который пустым зарыли в землю. Тем временем «друзья» все подготовили, чтобы тайно переправить его в США, и тогда доп Калоджеро Виццини вручил ему элегантный платок золотисто-желтого шелка, в центре которого была черная буква «К», инициал его имени, опознавательный знак для «друзей», ожидавших Лолчо по ту сторону океана.

Тогда платок верно послужил Лолло, который был радушно принят косками Нью-Йорка, а теперь столь же верно послужил Лаки Лучано для связи с «друзьями» из Виллальбы. Во всяком случае, исторически доказано, что до и во время военных операций, связанных с высадкой союзных войск в Сицилии, мафия в согласии с гангстерами США предприняла все необходимые меры, чтобы союзные войска могли с максимальной безопасностью продвинуться к центру острова. Обо всем этом в те дни рассказывали в Виллальбе и Муссомели представители самих властей, или, во всяком случае, они позволяли другим свободно говорить об этом. Через несколько лет эти догадки были неоднократно подтверждены авторитетными лицами. Первым упомянул об этом маршал Пьетро Бадольо в своих мемуарах, опубликованных после войны. В них он высказывал недоумение, почему союзники предпочли высадиться в Сицилии, а не в Сардинии, в которой «было дислоцировано гораздо меньше войск и которая давала возможность для гораздо более результативных стратегических действий». Бадольо считал стратегической ошибкой выбор Сицилии в качестве места высадки союзников.

«Оккупация этого острова, — утверждал Бадольо, — расположенного на самой южной оконечности итальянского континента, поставила союзников в тяжелое положение, что и подтвердилось затем на практике, ибо продвижение с юга на север полуострова было сопряжено для них с большими трудностями.

Выбор же Сардинии предоставил бы им совсем иные возможности и значительно более широкий радиус действий. Высадка в Сардинии не представляла бы для союзников как на суше, так и на море больших трудностей, чем высадка в Сицилии. Напротив, разведка союзников должна была убедить их, что в Сардинии сосредоточено значительно меньше войск, чем в Сицилии.

Высадка между Чивитавеккьей и Ливорно, — писал в заключении Бадольо, — поставила бы союзников в выгодное положение — они бы угрожали всей линии фронта противника»^[46].

Во всяком случае, несомненно одно: высадка в Тоскане избавила бы союзников от необходимости еще одной высадки — в Салерно, которая только чудом не поставила под угрозу провала всю «итальянскую операцию».

Сведения, опубликованные в книге о гангстеризме в США сенатором Кефовером, ясно намекающим на шумиху, поднятую к концу второй мировой войны по поводу ценных услуг, оказанных Лаки Лучано властям США в связи с планами оккупации его родины Сицилии, является невысказанным ответом на стратегические «просчеты» командования союзников, о которых писал Бадольо.

Общеизвестно, что между концом 1942 и началом 1943 года вдоль побережья Западной Сицилии участились случаи грубого саботажа и диверсий в отношении караванов судов; если даже допустить, что в этом деле были замешаны высшие сферы, подобные акты не могли все же осуществляться без непосредственного участия рыбаков, находившихся всегда под контролем сицилийской мафии.

Частные лица неоднократно видели всплывавшие подводные лодки, оперировавшие на рассвете относительно спокойно и беспрепятственно; однажды в Сферракавалло, чуть севернее Палермо, был даже схвачен доставленный подводной лодкой американец сицилийского происхождения как раз в тот момент, когда он начал надувать свою резиновую лодку.

После окончания войны ни для кого не было секретом, что Чарлз Полетти, бывший главой военной администрации союзников в Сицилии, тайно прибыл в Палермо по крайней мере за год до конца войны в Сицилии и долгое время жил на вилле одного из адвокатов мафии. Тайные высадки американцев сицилийского происхождения имели место и на побережье Трапани между Балестрате и Кастелламмаре, где много маленьких бухт и гаваней; там жили рыбаки, подчинявшиеся контролю мафии и сыгравшие позднее большую роль в нелегальной торговле наркотиками между гангстерами США и сицилийской мафией.

Как бы то ни было, но случай с платком и то обстоятельство, что американцы еще до того, как вошли в Виллальбу, разыскали дона Кало и взяли его с собой на глазах у всей округи, убедило людей, что эпилог войны, по крайней мере в тех краях, был делом, заранее согласованным между «друзьями друзей». Многие солдаты и офицеры оккупационных войск говорили на сицилийском диалекте с характерной для тех мест модуляцией; среди них было немало сыновей или внуков местных жителей, о которых еще помнили. Следовательно, они сами были наполовину местными жителями, от родителей своих унаследовавшими и почитавшими местные обычаи и законы, которые, хотя их веками хранила только память человеческая, были более действенны, чем писаные законы.

Тайный сговор между секретной службой США и гангстерами и между этими последними и сицилийской мафией породил весьма двусмысленное положение, оказавшееся очень благоприятным для восстановления в послевоенное время «почтенного общества» и усиления его власти в традиционных для мафии зонах. Более того, сложившиеся между вожаками мафии и главарями преступного мира США отношения и связи способствовали обновлению методов сицилийской мафии, ее инициативы и интересов и открыли для нее более широкое поле деятельности.

Во-первых, дон Калоджеро Виццини, в свое время один из наиболее рьяных сторонников фашизма, был вознагражден за услуги, оказанные союзникам. На следующий день после возвращения дона Кало в Виллальбу американский лейтенант Бир (из управления гражданскими делами в Муссомели) в помещении казармы местных карабинеров ввел его в должность мэра селения.

В день церемонии в Виллальбе присутствовало несколько приезжих, в частности доктор Калоджеро Вольпе из Монтедоро и священник Пиччилло из епархии Кальтанессстты. Последний нанес визит священникам — братьям дона Кало, желая этим как бы подчеркнуть узы, связывающие дом Виццини с церковью. И в самом деле, у дона Кало, кроме братьев-священников, было еще двое дядей-епископов.

За стенами же казармы другая группа верных и преданных друзей дона Кало, опьяненных таким завершением событий, орала во всю глотку: «Да здравствует мафия! Да здравствует преступность! Да здравствует дон Кало!»

В тот же вечер в доме Виццини, где присутствовали и несколько американских офицеров, собрались друзья дона Кало, которых удостоили звания союзников американцев и вручили разрешение на право ношения огнестрельного оружия, «дабы гарантировать от возможных нападений со стороны фашистов и дать им возможность достойно выполнять задания, доверенные им мэром Калоджеро Виццини, а также, если понадобится, поддержать королевских карабинеров». Так была восстановлена, с соблюдением всех атрибутов законности, что было давнишней мечтой мафии, личная гвардия дона Кало, в рядах которой находились самые известные преступники края.

Первой жертвой стал тот самый унтер-офицер карабинеров, который подписал разрешение на право ношения оружия, а именно Пьетро Пурпи; тело его, изрешеченное пулями, было найдено в одно прекрасное утро распростертым на площади Виллальбы.

В последующие дни нового мэра посетили, чтобы выразить свое уважение, представители союзных властей и наиболее известные деятели Сицилии, но еще более значительными были подарки — старинный обычай выражать почтение, — которые потекли со всех концов острова в маленькое селение Виллальба, ставшее неожиданно столь знаменитым и влиятельным. Военная комендатура союзников в Кальтаниссетте подарила коммуне Виллальбы два грузовика «фиат-621» и один трактор «павезе П-4», взятые из автопарка, брошенного итальянскими войсками. Грузовики пригодились для перевозки продуктов, предназначенных для черного рынка, а трактор был продан как железный лом. Друзья из Муссомели прислали 50 тысяч лир, изъятые из сберегательной кассы, а новый префект Кальтаниссетты адвокат Арканджело Каммарата, тот самый, который впоследствии стал директором ЭРАС — Института аграрной реформы в Сицилии — и оказался столь дурным администратором, что его имя несколько месяцев не сходило со страниц итальянской печати, прислал несколько пар обуви, позаимствованных на итальянских военных складах; муку, зерно и сыр преподнесли владельцы феодов, расположенных далеко от здешних мест, — наглядное свидетельство того, что влияние дона Кало распространялось далеко за пределы Виллальбы.

В тот момент дон Кало и другие главари консортерий не спешили с восстановлением своих традиционных методов давления в деревне, где начался мелкий бандитизм, явление, во все времена характерное для послевоенного периода. Перед ними открывалосьзначительно более выгодное поприще деятельности, сулившее немедленные и надежные барыши, да к тому же под незримым покровительством союзных властей, — а именно операции на черном рынке.

Члены мафии проникли во все звенья новой администрации, заняли должности в государственном и административном управлении и оказались в очень выгодном положении для осуществления контроля за движением товаров и за средствами транспорта.

Связь между представителями мафии и американцами сицилийского происхождения действовала безотказно. Доверенным переводчиком военной администрации союзников стал племянник дона Кало, Дамиано Лумиа, который вместе со своим дядей влез в американский танк, прибывший в Виллальбу. В военной комендатуре Нолы ответственную и деликатную должность занимал известный гангстер США Вито Дженовезе, родом из Кастельветрано, старый друг Калоджеро Виццини. Дженовезе был доверенным переводчиком полковника Полетти, главы военной администрации союзников в Сицилии.

Между Нолой и Виллальбой, то есть между Вито Дженовезе и Калоджеро Виццини, была налажена крупная контрабанда продовольствием, самая обширная и разветвленная организация черного рынка на всем Юге Италии. С железнодорожной станции Виллальбы отправлялись для континентальной Италии самые дефицитные и самые прибыльные продукты черного рынка: сотни тонн спагетти, изготовленных на макаронной фабрике «Мария Сантиссима деи Мираколи» в Муссомели, принадлежащей нынешнему главарю мафии Джузеппе Дженко Руссо; вагоны и грузовики с мукой, оливковым маслом, овощами, солью направлялись из Сицилии в Италию, снабженные соответствующей документацией по всем правилам. Полицейские расследования своевременно пресекались друзьями из АМГОТ (Союзная военная администрация оккупированных территорий), где было немало преданных людей мафии. Ни в одной другой части Италии черный рынок не действовал в столь благоприятных условиях.

Летом 1944 года таможенная инспекция Неаполя конфисковала вблизи железнодорожной станции Нола вагон, груженный бобами и чечевицей, отправленный со станции Виллальба. Среди находившихся в вагоне 300 пятидесятикилограммовых мешков с бобовыми было также 60 мешков соли. Расследование установило, что вагон был отправлен со станции Виллальба человеком, назвавшим себя фальшивым именем, меж тем как фамилия получателя груза не значилась ни в Ноле, ни в Сицилии.

Это был период крупных контрабандных операций между Сицилией и континентальной Италией и больших трудностей с перевозками, поскольку шоссейная и железнодорожная сеть была разрушена вследствие бомбардировок как союзных, так и немецких войск.

Таможенные власти Неаполя поручили аналогичным властям Кальтаниссетты произвести расследование этого дела на железнодорожной станции Виллальба. Заняться этим делом было поручено старому марешалло и молодому бригадиру, оба прославились удачными расследованиями многочисленных контрабандных дел между африканским побережьем и Цжелой. Молодой бригадир, переодевшись, дабы сойти за контрабандиста, направился в Виллальбу, где после ряда приключений напал на след благодаря сведениям, полученным от одного маклера по продаже бобовых, некоего Паезанелло, признавшегося, что он был посредником при покупке большой партии чечевицы. Теперь уже было нетрудно добраться и до лиц, доставивших бобовые на железнодорожную станцию Виллальба и погрузивших товар в вагон. Оказалось, что это были люди, весьма близкие к Кало Виццини.

Но расследование усердного бригадира натолкнулось на серьезные препятствия. Как только он нащупал нить, которая помогла бы распутать весь клубок, от союзных военных властей Палермо последовал приказ прекратить расследование, поскольку «бобовые и соль были отправлены по требованию союзных военных властей».

Тогда переводчиком и доверенным лицом дона Кало при военной комендатуре союзников был вышеназванный Дамиано Лумиа. Аналогичный приказ поступил от полковника Полетти, у которого служил Дженовезе, слывший одним из самых опасных гангстеров США. В 1936 году Дженовезе спешно покинул США, унося ноги от бруклинского окружного прокурора Томаса Дьюи, собиравшегося предать его суду за ряд убийств, совершенных американским преступным миром и приписываемых ему. Пользовавшийся в свое время покровительством Муссолини, ибо он пожертвовал немалые суммы для укрепления фашистского режима, Дженовезе сумел стать доверенным лицом Чарлза Полетти, бывшего губернатора Нью-Йорка и главы союзной администрации в Сицилии. Инспектор ФБР Дикей установил, что Чарлз Полетти разъезжал даже в автомобиле «паккард» выпуска 1938 года, который ему подарил Дженовезе. Этот же инспектор ФБР выяснил далее, что Вито Дженовезе возглавлял обширную контрабандную организацию, опутавшую своей сетью весь Юг Италии. Он, в частности, воровал у американской армии целые грузовики, груженные сахаром, растительным маслом, мукой и другими дефицитными товарами, и сбывал все это на рынках близлежащих городов. Раскрыть эти махинации удалось только тогда, когда на шоссе между Неаполем и Нолой были задержаны два американских грузовика с растительным маслом, водителями которых были солдаты-канадцы. Все документы были в порядке, но полицейским показалось странным, что такое большое количество растительного масла направляется в Нолу без особых к тому оснований. Водители, допрошенные агентом ФБР Дикеем, признались, что грузовики были украдены на пристани неаполитанского порта и их надлежало доставить в какой-то виноградник под Нолой и сдать итальянцам; канадцы должны были только сказать «мы от Дженовезе». Как удалось впоследствии установить, грузовики, разгрузив, обливали бензином и поджигали. В одном винограднике вблизи Нолы было найдено двадцать обгорелых остовов грузовиков.

На основании этих улик Дикей получил ордер на арест Дженовезе. При его аресте (27 августа 1944 года) в Ноле у него нашли свидетельства, признававшие его большие заслуги, и пропуск, которые были выданы союзными воепными властями и открывали ему доступ во все комендатуры союзников и во все учреждения АМГОТ, а также в итальянские учреждения.

Огромный авторитет Дженовезе наряду с могуществом дона Кало помешали довести до конца расследование, начатое таможенными инспекциями Кальтаниссетты и Неаполя, попытавшимися приподнять первую завесу над гангстерской деятельностью сицилийской мафии в сообществе с ее американскими собратьями. Не лишне добавить еще одну поучительную деталь: молодой бригадир таможенной инспекции из Кальтаниссетты, которого не убедили разъяснения союзного военного командования, пытавшегося оправдать приказ о прекращении начатого расследования, решил продолжать его на свой страх и риск, но неисправимого нарушителя спокойствия мародеров тут же перевели подальше от Кальтаниссетты.

С 1943 по 1946 год вся сицилийская мафия занималась подобной коммерцией, что позволило ее главарям нажить огромные состояния. В эти же годы были также заложены основы контрабандной торговли наркотиками и Сицилия, как мы увидим далее, стала одним из крупнейших центров их сортировки и перевозки.

Тем временем дон Кало и другие видные главари консортерий, предвидя, что рано или поздно наступит конец «золотому веку» АМГОТ, начали интересоваться деятельностью формировавшихся тогда политических партий, с тем чтобы использовать в своих интересах складывавшуюся политическую ситуацию и по возможности влиять на нее.

8. Послевоенный период и сепаратизм

Военные действия но оккупации Сицилии потребовали немного времени и носили, пожалуй, характер триумфального шествия, прерванного всего лишь два или три раза попытками упорного сопротивления немцев, вынужденных сражаться с немногочисленной артиллерией, к тому же они не могли вести интенсивный огонь, поскольку надо было дать возможность нацистским войскам закрепиться на той стороне пролива. Битва на равнине под Катанией и ожесточенная борьба на побережье у Мессины побудили американцев и англичан приостановить наступление и выждать, пока авиация подавит все очаги сопротивления и можно будет спокойно продвигаться вперед.

Весь остров был оккупирован в течение нескольких дней. Сицилия стала управляться органами военной администрации союзников — АМГОТ. Всей системой этих органов руководило палермское управление, во главе которого стоял американский полковник Полетти, выходец из Пьемонта, до войны занимавшийся в США коммерцией и не подумавший прекратить эту деятельность даже теперь, став главой военной администрации оккупированной территории. И действительно, спустя несколько лет после прекращения оккупации союзниками Италии, когда Полетти пришлось расстаться со званием полковника армии США, созданное им в Италии коммерческое предприятие с треском обанкротилось (из чего ясно вытекает, насколько официальные функции, недавно оставленные Полетти, помогали ему поддерживать это ненадежное коммерческое предприятие).

Итак, органы АМГОТ осуществляли на оккупированной территории всю полноту власти, включая и судебные функции, для чего были учреждены американские суды в лице всего лишь одного человека, который в ускоренном порядке, спешно решал все дела, которые входили в его компетенцию, особенно если они могли затронуть интересы оккупационных властей или какого-либо видного лица из числа американцев итальянского происхождения.

Хотя вся власть и была сосредоточена в руках союзников, они все же назначили во все провинциальные центры префектов, а в каждую коммуну — мэра. Как происходило назначение мэров, мы уже видели. Под предлогом выдвижения испытанных антифашистов в конечном счете назначались люди, подсказанные заокеанскими «друзьями», самые отъявленные мошенники из числа мафистов, чьи уголовные досье были подчищены, поскольку из них исчезли обвинения в совершении самых серьезных уголовных преступлений и остались лишь свидетельства их оппозиции фашизму, хотя они в равной мере были противниками любого режима, который вознамерился бы заставить их уважать закон, не являвшийся их законом.

В провинциальных центрах вошло в систему разыскивать и назначать на должность префекта бывших парламентских деятелей, типичных политиканов дофашистского периода, либо бывших депутатов, связанных с мафией, либо, во всяком случае, участников давно исчезнувших группировок. Эти старые деятели, казавшиеся буквально древними кариатидами политики, давно уже утратили всякое представление о реальной действительности, а порой по причине преклонного возраста пли недуга были абсолютно ни на что не способны. Было немало курьезов, свидетельствовавших о том, сколь необдуманно действовали учреждения полковника Полетти. Так, в одном большом городе Сицилии было решено назначить префектом некоего X., бывшего депутата, убежденного демократа дофашистского периода. Стали разыскивать его. А поскольку старый депутат был уже физически немощен и дряхл, то родственники, узнав о его назначении, решили послать вместо старика его более молодого племянника-однофамильца. Это был адвокат, до тех пор интересовавшийся только своей профессией и не занимавшийся политикой, разве что в той мере, которая была обязательна для всех, а именно по воскресеньям и другим религиозным праздникам он облачался, подобно многим, в черную пару с разноцветными бляхами для участия в многолюдных сборищах, о которых печать любила тогда писать как о стихийном проявлении энтузиазма.

Итак, молодой адвокат X. направился в городское управление AM Г ОТ и, получив на руки постановление о назначении префектом — ибо анкетные данные его дяди почти полностью совпадали с его, — не говоря ни слова приступил к исполнению своих обязанностей на потеху и забаву своим согражданам, знавшим о случившемся недоразумении.

Впрочем, все эти префекты и мэры, не имевшие никакой власти, да и не желавшие ее, в конечном счете ничего не делали для выполнения своих прямых обязанностей. К сожалению, эта нежданная должность пробудила у многих из них вкус к политике, и, не имея никаких серьезных дел, они стали заниматься почти исключительно формированием своего «избирательного округа» в предвидении времен, когда будут проводить выборы. В этих целях они начали использовать ту небольшую власть, или, вернее, пародию на власть, которой располагали, оказывая услуги, сводившиеся в большинстве случаев к выдаче крупным аграриям разного рода незаконных разрешений, а то и прямо к предоставлению в их распоряжение транспортных средств для перевозки на черный рынок продовольственных товаров, а порой к переводу в другой район чересчур усердного карабинера или же к оказанию всякого рода мелких услуг своей политической клиентуре — единственное, в чем они были мастера.

Вдобавок ко всему американские офицеры, которым надлежало следить за действиями гражданской администрации, сами были не прочь заняться коммерцией и бизнесом; эти похотливые жеребцы готовы были удовлетворить ходатайство любой женщины, выступившей посредницей в каком-либо деле, только бы завершить сделку в кровати.

При таком положении вещей всюду воцарился беспорядок, а вместе с ним и все виды запрещенной и гнусной торговли. Десятки магазинов на главных улицах городов превратились просто в базар, где продавались отвратительные «сувениры», а многочисленные задние помещения магазинов служили общедоступными борделями.

Военное командование союзников, проявляя похвальное стремление обуздать повальное распутство оккупационных войск, развернуло кампанию по предупреждению венерических заболеваний, которая часто выходила за границы пристойности. Стены домов были сплошь заклеены цветными плакатами, на которых были изображены обнаженные красотки с указанием эффективных профилактических средств. Авторы этих плакатов, поскольку надписи были на английском языке, не стеснялись в выражениях и называли вещи своими именами, полагая, что местное население не может их понять. Но английский текст только разжигал всеобщее любопытство, и вскоре все знали смысл этих надписей, переведенных учащимися итальянских школ.

На каждом углу шла бойкая подпольная торговля продуктами первой необходимости, процветал черный рынок; на наскоро сооруженных прилавках продавался хлеб, испеченный бог весть из какой муки, табак, добытый из окурков, обувь, краденная у американцев, старые безделушки в качестве «сувениров», непристойно раскрашенные воздушные шары, надутые из бывших в употреблении презервативов; фески, пояса, кинжалы и сапоги фашистских иерархов. В Чефалу, где в 1924 году во время бурного митинга депутат Маттеотти^[47] потерял свою шляпу, было продано за немалые деньги по крайней мере 40 шляп Маттеотти и столько же экземпляров старой фашистской газеты, сообщавшей об этом происшествии. В селении Мизильмери, в 14 километрах от Палермо, американцы устроили большой склад горючего и смазочных материалов. Рядом со складом сицилийские спекулянты организовали два «закрытых барака», поставляя солдатам охраны сицилийских женщин. За подобного рода «услуги» от охраны требовали бензин и бидоны с маслом, а особенно «у фуму», то есть английские и американские сигареты, продаваемые контрабандным путем.

Спекуляция, контрабанда, черный рынок, незаконная торговля медикаментами, проституция не только давали возможность нажить и спустить в короткий срок небольшой капитал, но и прививали вкус к легкому заработку, не требовавшему особых усилий.

Постоянный страх перед военной полицией («Волки! Волки!» —кричали мальчишки, подавая сигнал о приближении джипов с американской полицией), жизнь вне закона, скупка и хранение краденого, торговля контрабандными продуктами и товарами, начиная от муки и носильных вещей и кончая медикаментами, горючим и смазочными материалами, — все это было постоянным хождением по краю пропасти и толкало на путь незаконных действий.

Подрастало новое поколение молодежи, привыкшей ко всякого рода злоупотреблениям и преступному насилию, и возникали новые опасные тенденции, переплетавшиеся с прежними нравами и обычаями.

По ничтожнейшему поводу, из-за сущего пустяка совершались тягчайшие преступления: бедного и доброго священника сбросили с мчавшегося поезда, чтобы украсть его чемоданы; убили мальчика за то, что он украл две винные ягоды; убили марешалло карабинеров, чтобы доказать «друзьям», что перед мафией марешалло — ничто.

Новые преступники делились на группы, подражавшие прежним коскам; они оспаривали друг у друга монополию на определенные зоны, создавали собственную иерархию. И на этот раз решающую роль играли преступные наклонности, умение молниеносно выхватить нож или пистолет...

В деревнях процветала контрабанда зерном и одновременно рождался новый тип сельского бандитизма. Часть молодых людей, в том числе и вернувшиеся с войны бывшие фронтовики, принадлежала к порядочным семьям и занялась спекуляцией и контрабандой лишь для того, чтобы раздобыть необходимые средства к существованию. Эта молодежь едва терпела всевластие прежней и новой мафии и не желала мириться с тем, что полиция преследовала только мелких спекулянтов и делала вид, будто не замечает крупных контрабандистов — мафистов и гангстеров, орудовавших у нее под носом.

В эти месяцы наиболее жизненным политическим движением на острове было сепаратистское — плод соглашения между аграрной аристократией Сицилии, страшившейся дувшего с севера революционного ветра, и группами молодых энтузиастов, подлинных сицилийских автономистов, которые настаивали на борьбе против политики централизации, проводимой итальянским правительством и монополистическими группами Северной Италии.

В начале сицилийское сепаратистское движение носило проанглийский характер и выступало за решение сицилийского вопроса наподобие Мальты^[48], но вскоре оно приняло проамериканскую окраску. В салонах Палермо, на виллах Конка-д’Оро, на светских раутах в палаццо Палагония, в палаццо Чезарó, в палаццо Ганчи постоянно можно было встретить полковника Полетти и офицеров его штаба, меж тем как английских офицеров почти совсем забывали приглашать. Американцы импонировали также и более бедным слоям населения. Щедрая помощь продовольствием и всевозможными товарами, которую американцы оказывали гражданскому населению, ошеломпла сицилийцев и завоевала войскам 5-й американской армии всеобщую симпатию.

Через несколько месяцев после освобождения Сицилии мафия решила поддержать правое крыло сепаратистского движения. Причины такого решения следует усматривать в том влиянии, какое американцы сицилийского происхождения могли оказать на главарей мафии, с которыми они уже давно установили прочные и выгодные связи. Кроме того, мафия опасалась, что итальянское демократическое правительство может изменить социальную структуру Сицилии, между тем как победа сепаратистского движения означала бы в тот момент подлинное отождествление мафии с правящим классом Сицилии.

Участие мафии в сепаратистском движении выявилось со всей очевидностью уже на первом совещании, состоявшемся в Палермо 9 декабря 1943 года. Тогда же были выработаны основные программные положения сицилийского сепаратизма.

На совещании присутствовало 28 человек, приглашенных на это сборище шифрованной запиской, как это практикуется в тайных обществах. Правые оказались в большинстве, и были приняты весьма знаменательные решения: «воспрепятствовать устройству митингов всех партий национального характера (то есть сторонников неотделения Сицилии от Италии), даже прибегнув к силе», и «создать боевые группы друзей Сицилии». Совещание закончилось тем же символическим ритуалом, каким оно началось: все 28 участников совещания подписались на оборотной стороне приглашения, желая придать более торжественный характер этому событию. Наконец, было устроено угощение прохладительными напитками в зале Олимпия в Палермо, на котором среди приглашенных присутствовали полковник Полетти и Калоджеро Виццини. На следующий день были розданы десятки тысяч сепаратистских значков с изображением цифры 49, это должно было означать, что Сицилия становится 49-м штатом США.

Первые политические контакты мафия установила с правым крылом сепаратистского движения, возглавляемым депутатом Андреа Финоккьяро Априле. В конечном счете и он был типичным представителем дофашистской политической элиты. Но в отличие от многих своих коллег и современников он проявлял глубокое понимание политических проблем того момента и недюжинное умение проникнуть в сложную игру различных устремлений и интересов, побуждавших Англию и США уделять Сицилии все большее внимание, вынашивая планы, рождавшие между ними взаимную неприязнь.

К тому же Финоккьяро Априле, подобно многим политическим деятелям Сицилии, был хорошим оратором и трибуном и, желая угодить толпе, нередко жертвовал любовью к истине, ибо она была ведь не столь всесильна. Выступая на митингах, он говорил о Рузвельте и Черчилле как о своих давних друзьях, с которыми имеет обыкновение запросто обмениваться письмами, и предлагал решения, словно был уверен, что ему предстоит сесть за стол мирной конференции в качестве авторитетного ее члена, к мнению которого будут прислушиваться.

Лидер сепаратистов, уступая, возможно, нажиму определенных американских кругов, вынужден был убедиться, что в данной ситуации мафия — единственная организация, способная решить проблему Сицилии радикальным путем или, в противном случае, обеспечить на выборах максимальное число голосов. Само собой разумеется, он не отказался от предложенной ему поддержки подобного рода, напротив, даже позволил себе публично сделать компрометирующее заявление. В начале 1944 года, выступая на митинге в Багерии, Финоккьяро Априле начал, как обычно, с заявления, что отправил конфиденциальные послания дорогому Уинни и дорогому Делано (то есть Черчиллю и Рузвельту), в которых четко и ясно заявил, что Сицилия имеет полное право на независимость. Затем, умолчав, конечно, о том, получил ли он ответ, он перешел к внутриполитическим проблемам, наобещав всем золотые горы; ответом ему были громкие аплодисменты и возгласы одобрения. Наконец после глубокомысленной паузы он торжественно заявил: «Не будь мафии, ее следовало бы выдумать. Я друг мафистов, хотя лично против преступлений и насилия...»

Это его заявление было встречено долго не смолкавшими аплодисментами. Ведь Багерия была резиденцией мощных групп мафии садоводства, и, конечно, на этом митинге присутствовали в качестве внимательных наблюдателей те «друзья», которым и было адресовано это открытое предложение союза и которые показали, что охотно принимают его.

После этого митинга коски мафии провинции Палермо стали в массовом порядке переходить на сторону сепаратистов и таким образом усилили правое крыло этого движения, в рядах которого уже действовали представители земельной аристократии во главе с доном Лучо Таска Бордонаро, тем самым, что несколько лет спустя, в разгар борьбы за одобрение закона об аграрной реформе, написал пасквиль под названием «Панегирик латифундии».

Активнейшим группам сепаратистов Катании и левому крылу этого движения, объединявшему группы молодежи во главе с адвокатом Антоннно Варваро, не удалось воспрепятствовать проникновению мафистов в ряды движения. В то время как депутат Финоккьяро Априле был и оставался парламентарием, который ни на минуту не забывал о возможных выборах и поэтому только и думал, что о «голосах», левые сепаратисты были пылкими революционерами и убежденными сторонниками применения революционных методов, которые, однако, бесполезно использовать для разрешения внутренних проблем движения, пока не достигнута главная цель — независимость острова.

Дон Калоджеро Виццини сумел правильно оценить значение заявления Финоккьяро Априле и тот энтузиазм, с которым «друзья» из Палермо и Багерии примкнули к сепаратистскому движению. Но этого энтузиазма было недостаточно, чтобы столь осторожный человек, приверженный старым традициям, как дон Калоджеро, открыто примкнул к сепаратизму.

В сущности, думал он, если удалось найти общий язык даже с фашистами, то какой смысл открыто примыкать к сепаратизму, глава которого в конечном счете чересчур уж много болтает, чтобы внушить доверие опытным старым «друзьям» мафии, привыкшим не тратить слов попусту и понимать друг друга с полуслова. Поэтому дон Кало, хотя и примкнул к сепаратизму, но на свой манер: он ограничивался туманными обещаниями, крепкими рукопожатиями, намеками на согласие, но никакими твердыми обязательствами себя но связывал.

В то же время, то есть к концу 1943 года, в Катании состоялся подпольный съезд сепаратистов, на который явился дон Кало как представитель провинции Кальтаниссетта. Адвокат Варваро — впоследствии депутат коммунистической партии в сицилийском областном собрании — потребовал объяснить, на основании каких полномочий дон Кало представляет на съезде провинцию Кальтаниссетта, где, как известно, не существует официально никакой группы сепаратистского движения и насчитывается не более десятка его членов, среди которых к тому же не значится дон Кало.

Старому главарю мафии этот вопрос, видимо, не очень понравился. («Стоит ли тревожиться, ваша милость, из-за каких-то билетов? — заявил он и добавил:—Стоит вашей милости подать мне знак, и я сожгу все палаты труда в провинции!»

Шумная группа молодежи из Катании запротестовала, заявив, что дон Кало чужак, и потребовала его удаления. Но дон Лучо Таска, представитель палермской группы, земли которого были расположены в шести километрах от владении Внццнни, настоял на том, чтобы дон Кало остался на съезде «под честное слово». И дон Кало принял активное участие в работе съезда. Он оставался в сепаратистском движении «под честное слово» до тех пор, пока это было ему выгодно, а затем, когда движение было ликвидировано, перешел к христианским демократам и оставался с ними — как всегда, на свой манер — до конца своих дней.

В знак этого официального присоединения к сепаратизму, но без билета, Финоккьяро Априле получил отныне разрешение беспрепятственно выступать в зоне мафии провинций Кальтаниссетта и Агридженто. Речь шла поистине об одолжении «другу», ибо до сих пор первой прерогативой главаря мафии было право «закрыть избирательный округ», то есть самовластно запретить выступления на митингах и собраниях каких-либо политических деятелей, не пользовавшихся благосклонностью «друзей». Если кто-либо из противников мафии все же осмеливался выступить невзирая на запрет, то он находил площадь пустой либо настолько терялся от ледяного молчания, которым его встречали, и наглых рож нескольких подонков, иронически глазевших на него, что почти всегда отказывался от своих намерений и ретировался.

Это было хорошо известно депутату Финоккьяро Априле, и он не преминул воспользоваться случаем, чтобы проверить силу и влияние своих новых друзей. Первой жертвой стал в марте 1944 года депутат Меуччо Руини, министр в правительстве Бономи, прибывший в Сицилию для «установления контакта с палермскими сторонниками единства Италии». Руини должен был выступить с речью на митинге в театре Массимо в Палермо. И так как в отношении многочисленных жителей столицы Сицилии нельзя было применить устрашающие методы, пригодные для сельских местностей и городских окраин, мафия организовала в театре дикую свистопляску, забросала сцену гнилыми фруктами и овощами, «советуя» министру отказаться от выступления и спешно вернуться на Север.

Несколько дней спустя в этом же театре перед огромной толпой, среди которой были предусмотрительно рассеяны мафисты из Конка-д’Оро, выступил с речью Финоккьяро Априле, который мог похвастаться тем, «что ни один политический деятель не осмелился выступить в Палермо либо в каком-либо другом городе нашего острова. Кто против Сицилии, — громогласно заявил Фипоккьяро Априле, — тот подлый предатель и получит по заслугам за свое предательство».

Но этот союз между главарем сицилийской мафии и главой сепаратистского движения должен был подвергнуться испытанию во время пропагандистского турне, которое в августе 1944 года совершал Фпноккьяро Априле в зоне мафии провинций Агридженто и Кальтаниссетта и которое завершилось его выступлением 2 сентября 1944 года в Виллальбе, на родине дона Кало.

Итак, Финоккьяро Априле направился в Виллальбу и произнес там зажигательную речь, во время которой не преминул, как обычно, наобещать всем всяких благ и процветания. Он неизменно прибегал к одним и тем же аргументам: щеголяя своей эрудицией в области античной истории, оратор утверждал, будто во времена римлян Сицилия была богатым островом, поистине цветущим садом, и поэтому, как только будут изгнаны представители крупных эксплуататоров с Севера, для Сицилии вновь наступит золотой век. Однако каким образом произойдет столь чудесное превращение, каким, например, путем будут исцелены извечные язвы Сицилии — а именно отсутствие дорог и воды, — оставалось загадкой. Но обещания главы сепаратистов, говорившего с волнением и глубокой убежденностью, не могли, разумеется, не вызвать одобрения и аплодисментов слушателей.

В августе 1944 года вместо депутата адвоката Франческо Музотто, настроенного просепаратистски, верховным комиссаром Сицилии был назначен адвокат Сальваторе Альдизио из Джелы (провинция Кальтаниссетта). Депутат Альдизио, вышедший из рядов прежней католической партии «Пополяри», был человеком очень ловким, прекрасно понимавшим, сколь соблазнительно министерское кресло для тех людей и партий, которые в предвидении будущих выборов начали восстанавливать свою прежнюю клиентуру.

Вскоре Альдизио занял позицию решительного антисепаратиста и сторонника единства Италии и стал проводить твердый курс, то есть прибег к помощи полиции. Как ловкий политический деятель и отличный знаток различных возродившихся политических группировок, он понимал, что, в сущности, земельная аристократия и мафия, составлявшие правое крыло движения, видели в сепаратизме своего рода барьер, который должен был защитить их привилегии и интересы от «северного ветра», ветра социализма, уже бушевавшего в Северной Италии. Поэтому, полагал он, достаточно рассеять эти опасения, охарактеризовать христианскую демократию как партию консервативную, способную взять власть в свои руки, чтобы привлечь эту политическую клиентуру на сторону католической партии.

Чтобы утихомирить самых решительных поборников сепаратизма, которых было немало и которые были особенно сильны в Восточной Сицилии, Альдизио выдвигал проекты «широкой автономии», которая должна быть подготовлена христианскими демократами и расширена наместником королевства, принцем Умберто Савойским. Он рассчитывал при этом, что это мероприятие само станет демагогическим орудием в руках партии, которая уже тогда готовилась к завоеванию большинства мест в парламенте.

Дон Кало по-своему истолковал эту тонкую игру обеих сторон и, прибегнув к помощи своих братьев-священников, решил неофициально поддерживать как одних, так и других, пока кто-либо из них не захватит окончательно командные высоты. Если еще трудно было решить, кому отдать предпочтение — сепаратистам или христианским демократам, то совсем нетрудно ему было уяснить, кто является врагом тех и других, врагом всех «благомыслящих порядочных людей», защитников традиций Сицилии, — а именно коммунисты и социалисты.

Сведения, поступавшие с континента, вызывали, вполне понятно, замешательство и растерянность среди землевладельцев. Так называемый «северный ветер», уже бушевавший на континенте, казалось, способен принести больше ущерба, чем сирокко, и смести раз и навсегда феоды, сеньоров и мафистов-габеллотто. Не было никаких сомнений, что именно в этом направлении мафии и надлежит действовать, и самым решительным образом; вот почему дон Кало заявил о своей готовности сжечь все палаты труда, как он это сделал 20 лет назад для фашистов.

9. Борьба сицилийских крестьян

После краха фашизма и окончания воины крестьяне Сицилии под руководством коммунистов и социалистов повели решительную борьбу, требуя в собственность или в аренду необрабатываемые или плохо обрабатываемые земли. Вместе с женами отправлялись целые колонны крестьян, кто верхом, а кто пеший, со знаменами палаты труда, кооперативов, а иногда и партийными знаменами, на поля феодов, где быстро делили их на земельные участки, обозначая границы бороздой или выложенными в ряд камнями, после чего все возвращались в селение.

Как правило, на обратном пути у входа в селение они наталкивались на блюстителей порядка, заносивших всех крестьян, участвовавших в походе, в длинный список; на следующий день их вызывали в полицию и там всячески запугивали, а то и просто привлекали к ответственности за «вторжение в чужие земли и их захват с преднамеренной целью присвоения или — во всяком случае — извлечения прибыли». Во имя пресловутого «порядка», феодального порядка, крестьяне были осуждены в общем на сотни лет тюрьмы и каторжных работ.

Крестьяне провинции Кальтаниссетта, родины мафии, феода и института полевых сторожей, первыми начали справедливую борьбу против феодов. Им удалось добиться поддержки их требований рабочими серных рудников, закрытых в то время в связи с разрухой на транспорте, а также потому, что в остальной Европе еще шла война. Шахтеры в свою очередь подняли на борьбу железнодорожников и другие категории рабочих и ремесленников, оказавшихся вследствие войны безработными. Тогда аграрии, находившиеся до этого под защитой фашизма, а теперь дрожавшие за земельные владения, обратились за помощью к мафии.

В марте 1945 года аристократка Джулия Флорио Д’Онтес, княгиня ди Трабья-э-Бутера, назначила Калоджеро Виццини «управляющим с правами пользования» («utile gestore») феода Миччнке. На этот шаг княгиня решилась в связи с двойной опасностью, угрожавшей ее имуществу: бандитизмом и волнениями крестьян. Как раз в те дни крестьяне Виллальбы, объединившись в кооператив «Свобода», потребовали экспроприации земель феода, поскольку они плохо обрабатывались, а то и вовсе были заброшены.

Свое требование экспроприации они обосновывали не только соображениями социального, но и юридического порядка. И действительно, в силу законов от 13 февраля 1933 и 2 января 1940 годов относительно колонизации сицилийских латифундий владелица этих земель должна была, в частности, построить 65 крестьянских домов, меж тем как она не построила ни одного.

Это требование экспроприации, подкрепленное соответствующим планом земельного переустройства, получило уже одобрение Института колонизации сицилийских латифундий, когда княгиня поручила дону Кало взыскать арендную плату с ее владений, достигавшую 7 миллионов лир в год. За эту услугу она предоставила ему право удержать в свою пользу 25% со всей суммы.

Дон Кало с удовольствием принял это назначение, ибо оно давало ему возможность наложить свою лапу на феод Миччике, которого он лишился в разгар репрессий префекта Мори против мафии, и снова стать хозяином положения в районе, выскользнувшем из-под контроля мафии.

Примеру княгини ди Трабья вскоре последовали и другие крупные землевладельцы Сицилии. Князья Ланца ди Трабья доверили свои земельные владения Джузеппе Дженко Руссо, тому самому, который после смерти дона Кало стал главарем всей сицилийской мафии. Сальваторе Мальта, главарю мафии в Валлелунге, была доверена защита феодов ряда аристократов, а Лучано Лиджо, который 15 лет скрывался от правосудия и совершил за это время более 20 убийств, взял на себя защиту феодов, расположенных в Корлеоне.

Виллальба, родина дона Кало, стала главным центром борьбы против мафии и феодов. Виллальба — это маленькое селение в самом центре Сицилии, в провинции Кальтаниссетта; подобно многим селениям этой зоны, оно возникло в самом центре феода, вокруг построек хозяйской усадьбы. Расположенное на склоне Ле-Мадоние, оно возвышается над Полицци-Дженероза и Петралие. Вокруг домов этого селения простираются земли феода Миччике, на которых и ныне не видно жилых домов, ибо народ не осмеливается селиться на этих землях, опасаясь налетов бандитов, которые периодически разоряют зону.

Миччпке — арабское название (Миккпкен), этот феод впервые упоминается под своим первоначальным именем в грамоте 1175 года, которая положила конец тяжбе между епископом Чефалу и аристократкой Лючией Каммарата и признала последнюю владелицей этого феода.

Согласно заслуживающему доверия свидетельству историка из Кальтаниссетты Джованни Мулé Бертоло, первым сеньором, который заселил земли Миччике (1900 сальм, приблизительно 4250 гектаров), был некий доп Николо Пальмери Калафато, купивший баронское поместье у Доменико Корвино Каккамо, барона ди Вилланова.

Первые халупы этого селения были построены в 1763 году, а первые, самые древние записи в приходских книгах о рождении и смерти восходят к 1785 году. Но переписи 1795 года селение Виллальба насчитывало 1018 жителей, в 1898 году их было уже 4380 человек. Ныне там проживает менее 3 тысяч человек, так как за истекшие 10 лет эмигрировало больше половины населения.

Единственным источником существования для жителей Виллальбы является земледелие, которым они занимаются, главным образом в качестве испольщиков и батраков, также на землях феодов Викаретто, Беличе, Чентосальме, Казабелла, Маттарелло и Кьяпперия. Невероятная алчность и скаредность землевладельцев, когда речь заходила об уступке земель в вечную аренду^[49] (нарушая закон об аграрной реформе, они сдавали земли в краткосрочную аренду и аренду исполу), а также скудость почв, по преимуществу глинистых, обусловливали разведение экстенсивных культур, приносивших крайне низкий доход. Если к этому еще добавить исключительно отсталые методы обработки земли, то станут ясны основные причины вечной нищеты местного населения. Источником увеличения доходов стала ценная культура чечевицы, известная по всей Италии как «чечевица из Виллальбы».

Первое предоставление земли в аренду (concessioni enfiteutiche), совершенное доном Плачидо Пальмери Де Салазаром, восходит к 1785 году. Первыми землями, сданными в аренду, были каменистые участки Серра-ди-Порко и Куньо-ди-Кьеза. Ежегодная арендная плата составляла 210 килограммов зерна с каждого гектара земли. Эту арендную плату и поныне уплачивают наследникам баронов Пальмери и некоторым религиозным учреждениям города Палермо.

Еще в начале этого века договоры на испольщину носили явно притеснительный и феодальный характер. В первом году колон обрабатывал почву за свой счет, удобрял ее навозом в количестве не менее 25 куч (примерно 3,5 тонны) на каждый тумуло (14 аров) и сажал овощи, бобы или чечевицу, причем весь урожай шел в его пользу. Если же землевладелец давал семена для посева, то он имел право на их возврат с 32-процентной надбавкой. Во втором году испольщик засевал землю зерновыми, а урожай делился пополам между ним и землевладельцем, причем этот последний вместе со своими полевыми сторожами еще до деления урожая изымал то, что ему полагалось по праву и по обычаю. Прежде всего изымалось полагавшееся землевладельцу по праву, то есть семена для посева с 32-процентной надбавкой (которые полностью высчитывались из доли урожая испольщика); затем изымался так называемый «дар земли» («терраджуоло») — взнос в размере одного квинтала зерна с каждого гектара земли (также из половины испольщика, поскольку в первом году землевладелец ничего не получал). Третье изъятие — в кассу движимого имущества, четвертое — на ремонт мощеных дорог. Кроме того, изымалось 2 тумуло зерна с каждой сальмы (2,23 гектара) на полевых сторожей, 1 тумуло — на лампу для усадьбы^[50], ½ тумуло — на «кучча» (кутья, которую едят в праздник св. Лючин) и 1 тумуло — на святую церковь и монахох.

Если учесть, что феод обычно имел от 500 до 1000 испольщиков, то получается, что на полевых сторожей и на усадьбу уходило от 2250 до 4500 тумуло зерна, то есть от 300 до 600 квинталов. Половина этого зерна шла землевладельцу; таким образом, полевые сторожа содержались за счет одних испольщиков.

Подобного рода арендные договоры, за исключением незначительных улучшений, действовали в зоне латифундий Сицилии еще незадолго до второй мировой войны. За все попытки радикально изменить положение, повысить долю, причитающуюся испольщикам, и добиться претворения в жизнь законов Гулло^[51] и Сеньи о разделе урожая и аграрной реформе, крестьяне дорого заплатили: десятки убитых и сотни лет тюрьмы и каторжных работ — такова цена долголетней борьбы. Взимание дополнительных непомерных коммунальных налогов и пошлин на сельскохозяйственные продукты (мясо, вино, муку) делало условия жизни крестьян еще более тяжелыми.

Из бюджета муниципального совета коммуны Виллальбы за 1812 год явствует, что налог на пшеницу составлял 2 тари^[52] и 10 грани (1,06 лиры) с каждой сальмы (224 килограмма); с каждой сальмы ячменя, бобов и овощей взимали налог в размере 1 тари и 10 грани (0,45 лиры) ; с каждой головы скота — лошади, быка, мула и коровы (за исключением молодняка) — 2 тари и 10 грани; с каждого осла — 1 тари и 15 грани; с каждых 100 овец — 6 тари и по 2 грани с каждой головы убойного скота.

Как раз в тот год, когда бароны должны были начать платить налоги, муниципальный совет решил освободить от уплаты первых двух видов налога барона Миччике, «так как на нем лежит обязанность содержать церковь, приходского викария, капелланов, секретаря и покрывать расходы на воск, лампадное масло и праздник святого покровителя и сретения».

Огромный интерес представляет бюджет коммуны Виллальбы за 1820 год. В том году расходы коммуны составили 1315,11 дуката, покрытых за счет следующих поступлений:

Эти поступления были израсходованы следующим образом:

Итак, поскольку барон должен был (пли предпочел) уплатить налог на пшеницу и другие сельскохозяйственные продукты, то соответствующие расходы на церковные дела ложились на коммуну, а это был значительный расход, и, как видно из цифр, на церковь тратилось почти в 6 раз больше, чем на образование.

В эпоху событий, о которых мы уже частично рассказали, а именно когда подул ветер свободы и демократии, пробудившийколониальные народы, в поселке Виллальба по-прежнему царила система феодального хозяйства; крестьяне жили под бременем договоров на испольщину (земли в вечную аренду предоставлялись крайне редко), в условиях, ничем не отличавшихся от условий XIX века.

Кало Виццини, главарь всей сицилийской мафии, защищая в Виллальбе «порядок», защищал престиж и власть всей системы, основой которой был образ мышления мафистских главарей консортерий. Тем не менее на эту среду, на этот образ мышления начали оказывать влияние интересы новых экономических сил, поэтому Виллальба и стала символом борьбы против твердыни, которую надо было взять приступом, меж тем как мафии предстояло защищать эту твердыню, иначе говоря, феодальную систему.

Вот причины, по которым Виллальба стала очагом почти всех антисоциальных и противозаконных выступлений, характерных для печального периода 1944—1956 годов, начало которым положило подлое нападение на коммуниста Джироламо Ли Каузи и социалиста Микеле Панталеоне [автора данной книги], выступивших на центральной площади Виллальбы, чтобы разъяснить крестьянам, собравшимся на этот мирный митинг, преимущества и выгоды, вытекавшие для них из аграрной реформы. Созыв этого митинга мафия сочла вызовом и провокацией, и дон Кало распорядился любыми средствами сорвать его.

16 сентября 1944 года в Виллальбу на грузовике прибыли коммунисты и социалисты во главе с депутатом парламента Ли Каузи и Панталеоне. Решив сорвать митинг, дон Кало начал с предупреждения. Его доверенные люди нарисовали черным лаком кресты на приветственных плакатах и транспарантах, вывешенных утром в честь ожидаемых гостей и ораторов. Когда грузовик прибыл на площадь, дон Кало подошел к приехавшим гостям и полуироническим, полуутрожающим тоном сказал: «Не окажете ли мне честь выпить чашку кофе?» А когда все очутились в баре, он предупредил их, цедя слова: «Виллальба — это своего рода монастырь, и посему не следует нарушать его покой. Если же вы, господа, — добавил он, — будете все же настаивать на своем, то по крайней мере обмозгуйте хорошенько, о чем будете говорить».

В назначенное время ораторы явились на площадь, где уже находился дон Кало в окружении своих головорезов. Когда Ли Каузи заговорил о нищенских условиях жизни крестьян Виллальбы, дон Кало тотчас же прервал его возгласом: «Это ложь!», что послужило сигналом — раздалось несколько выстрелов, полетели ручные гранаты. Народ бросился в переулочки, примыкавшие к площади, а головорезы, открывшие огонь, сочли, что теперь самое время смыться. Около раненого Ли Каузи остался только тот местный социалист, который был истинной мишенью мафистов^[53]. В итоге нападения 18 человек были ранены, и среди них Ли Каузи. На следующий день, когда раненые находились еще в больнице, к Ли Каузи явился эмиссар дона Кало, принес ему извинения старого главаря мафии и тут же предложил «примирение», но был выгнан раненым.

Нападавшие, в том числе и дон Кало, были привлечены к ответственности за учиненное кровопролитие, но когда началось следствие, мафия пустила в ход весь арсенал средств, которыми она располагала, — интриги, связи, заинтересованность и соучастие разных лиц. Судебное дело, начавшееся сразу же после событий, то есть осенью 1944 года, было закончено лишь в январе 1958 года. Тем временем в результате неоднократных указов об амнистии и сокращении сроков наказания обвиняемые смогли избавиться от тюремного заключения. Таким образом, к концу судебного дела лишь некоторым из них пришлось бы отсидеть несколько месяцев. Но и они были избавлены от этого по первомайской амнистии президента республики 1958 года, не отсидев и одного дня в тюрьме, а ряд бывших обвиняемых по этому делу успели уже совершить тем временем другие преступления.

Хотя против виновников кровопролитий, вначале скрывавшихся от правосудия, и было возбуждено судебное дело, они оставались на свободе. Два года спустя три толстые папки по этому делу «затерялись» в канцелярии суда Кальтаниссетты.

На основе иска, возбужденного по поводу давления, оказанного на решение суда, кассационный суд распорядился 4 февраля 1947 года передать все дело суду присяжных в Козенце, но и это решение затерялось среди бумаг прокуратуры в Кальтаниссетте. Это предписание кассационного суда было разыскано лишь после парламентского запроса депутата-коммуниста Фаусто Гулло, бывшего одно время министром юстиции. Лишь 7 апреля 1949 года, спустя 5 лет после имевших место событий, суд присяжных в Катандзаро выдал ордер на арест обвиняемых, но 25-го того же месяца этот ордер был аннулирован.

В конце концов в ноябре 1949 года дело разбиралось судом присяжных в Козенце и обвиняемые были приговорены к 8 годам и 6 месяцам тюремного заключения. Обвиняемые и главный прокурор обжаловали приговор.

Апелляционный суд Катандзаро отклонил апелляцию обвиняемых и главного прокурора, но уменьшил срок наказания еще на 2 года, признав некоторые обстоятельства смягчающими вину. Этот приговор был также обжалован обвиняемыми, но кассационный суд спустя 3 года оставил его в силе.

Когда 14 лет спустя, как мы писали, приговор окончательно вступил в силу, мафисты Виллальбы смогли воспользоваться помилованием президента республики Гронки, меж тем как некоторые из них должны были снова предстать перед правосудием по обвинению в совершении новых преступлений. Но на сей раз дону Кало не пришлось порадоваться очередной победе над правосудием, ибо за четыре года до этого он умер. Он умер в своем доме, окруженный уважением и почтением местных жителей и многих видных граждан Сицилии.

Это нападение мафистов в Виллальбе было, по существу, проведением в жизнь одного из пунктов программы, принятой на совещании в Палермо 9 декабря 1943 года, — воспрепятствовать даже путем насилия проведению митингов тех партий, которые выступают против отделения Сицилии от единого итальянского государства. Другой пункт программы — восстановление боевых групп — был осуществлен с созданием ЭВИС, Добровольческой армии бойцов за независимую Сицилию, во главе которой намечалось поставить бандита Джулиано.

С помощью ЭВИС мафия рассчитывала достигнуть двух целей: во-первых, как-то прибрать к рукам и поставить под свой контроль бандитизм, который усиливался с каждым днем, угрожая уже феодам; и во-вторых, использовать его как орудие защиты определенных политических и социальных позиций.

Участие Сальваторе Джулиано и других главарей бандитов в ЭВИС означало применение новых, кровавых методов политической борьбы.

10. Мафия и Корлеоне и Кампореале

Чем успешнее расправлялись аграрии с крестьянами, поднявшимися на борьбу против феодов, тем все глубже проникала мафия в феоды. За два года почти все главари коек и консортерий стали крупными арендаторами (габеллотто) огромных феодов. Кало Виццини удалось расколоть единство крестьян в обширной пограничной зоне между провинциями Кальтаниссетта, Агридженто и Палермо. В провинции же Корлеоне продолжали полыхать очаги крестьянского движения, что сказывалось и на провинции Трапани. В этой зоне были мобилизованы поголовно все главари мафии: Кармело Ло Буе, глава коски Корлеоне, обосновался в феоде Донна Беатриче, Франческо и Бьяджо Лиджо, оба главари «семейств» мафии из зоны Рокка-Бузамбра — стали габеллотто феодов Сант-Ипполито и Патриа; меж тем как Лучано Лиджо, самый молодой и жестокий пиччотто, самочинно выделил себе феод Страсатто.

После смерти Ло Буе, из США прибыл Винсент Коллура, «шафер» Фрэнка Коппола и «кум» Джо Профачи, которому был отдан в аренду феод Галардо и предоставлено участие, в размере 25%, в делах животноводческого предприятия в Пьяно-делла-Скала. Габеллотто были и Барбачча, Лорелло и Ди Маджо из Годрано; единственный, кто не стал габеллотто, это доктор Микеле Наварра из Корлеоне, главарь консортерии мафии среди служащих и лиц свободных профессий. Он имел большой вес среди врачей и адвокатов своей зоны, был влиятельным лицом в агентствах крупнейшего финансового института Сицилийской области, прочные дружеские узы связывали его с духовенством многочисленных приходов епархии Монреале. Доктор Наварра был также видным политическим деятелем правящей партии, председателем Ассоциации крестьян-землеробов, инспектором кассы взаимопомощи на случай заболеваний, охватывавшей своей деятельностью коммуны Корлеоне, Медзоюзо, Кампофеличе, Роккамена, Мизильмери, Болоньетта, Леркара, Годрано и Маринео, инспектором организаций христианско-демократической партии в вышеперечисленных коммунах, главным выборщиком, обеспечивавшим избрание кандидатов, считавшихся «друзьями друзей» (то есть друзьями мафии). Наварра, не будучи сам габеллотто, был все же связан с крупными арендаторами узами солидарности; это выявилось, когда речь зашла об обществе мелиорации земель Верхнего и Среднего Беличе, бывших до сей поры самой прибыльной зоной деятельности мафии Корлеоне, именно здесь мафисты угоняли скот, тайком убивали его, а затем продавали мясо на рынках Палермо. Угон скота облегчался близостью леса Фикуцца, где можно было спрятать украденных животных. Этот лес был и по-сей день остается своего рода перевалочным пунктом при доставке украденного скота в Палермо.

Разумеется, почти весь украденный скот шел на тайную бойню, что практиковалось преимущественно в Палермо, где рынок мог поглотить огромное количество мяса. Поэтому мафия Корлеоне и Годрано была заинтересована в контроле не только над пастбищами, но и над целым рядом учреждений, имеющих прямое отношение к зоотехнике (скотобойни, органы по учету и клеймению скота, коммунальный и провинциальный ветеринарный надзор, а также управление по торговле мясом в городе Палермо). Этот контроль был мафии крайне необходим, ибо при угоне скота главный источник прибыли состоял в продаже большого количества мяса при предъявлении учетных квитанций на значительно меньшее количество, что давало возможность открыто и легально продавать на рынке ворованное мясо. Корлеоне был центром скотокрадства и поэтому стал ареной ожесточенной борьбы за обладание пастбищами и феодами. В своем стремлений изгнать крестьян и землевладельцев крупные арендаторы (габеллотто) совершали десятки и десятки преступлений, которые приобрели благодаря статьям журналистов печальную славу, поэтому сегодня Корлеоне является синонимом мафии и преступности. С 1944 по 1948 год в деревнях Корлеоне было зарегистрировано 153 убийства, в среднем одно убийство в 12 дней. Среди убитых было несколько землевладельцев, в том числе барон Манджамели, был убит и Плачидо Риццотто, социалист, секретарь палаты труда Корлеоне, чьи останки нашли спустя два года в расщелине горы Бузамбра, возвышающейся над Корлеоне. Обвинение в убийстве Риццотто было предъявлено Лучано Лиджо, терроризировавшему своими мафистскими подвигами население всего края.

В 1944 году Лиджо едва исполнилось 19 лет, но это уже был молодой преступник, который вместе с несколькими дружками угонял целые стада скота. Лиджо был одним из самых ловких похитителей, доставлявших скот в лес, но он быстро смекнул, что самый жирный куш достается другим, более сильным, которые ведают перевозкой скота из леса в город. Он был самым дерзкими, пожалуй, самым удачливым из похитителей скота. Попав однажды в очень тяжелое положение, он сумел вывести из окружения своих сообщников (как утверждают, не без помощи баронессы, бывшей несколько лет его любовницей). Не раз он нападал и на карабинеров с тыла, чтобы дать своим дружкам возможность перегнать украденный скот в другое место. Имя его внушало страх даже главарям коек, обеспокоенным его напористостью и неудержимым стремлением сделать карьеру. Однажды он собственной персоной явился к крупному землевладельцу синьору Ч. и повел с ним разговор так, как это мог бы сделать только старый и опытный главарь мафии. В итоге он получил в аренду землю на им самим выдвинутых условиях, убедив землевладельца согнать своих испольщиков.

Лиджо был самым молодым габеллотто Сицилии и тем не менее одним из самых энергичных и жестоких в кровавой расправе над крестьянами, не желавшими покидать своих земель. Сотни зарезанных мулов и ослов, множество подожженных стогов сена и сеновалов приписывали ему, но никто не осмеливался разоблачить его. Власти обо всем знали, но молчали, ожидая официального обвинения на гербовой бумаге.

Плачидо Риццотто, секретарь палаты труда Корлеоне, руководил борьбой крестьян Корлеоне и Годрано за продление действия арендных договоров и за справедливое разделение урожая. В своих выступлениях на митингах и собраниях он указывал на угрожающее положение на землях Корлеоне, в котором повинны Лиджо и другие габеллотто, и каждый раз призывал крестьян разоблачить Лиджо и его покровителей.

Однажды мартовским вечером 1948 года, когда Риццотто возвращался домой из палаты труда, его похитили. В этот же вечер молодой пастух Джузеппе Летициа рассказал, что он видел, как на одной из тропинок феода Бузамбра убили какого-то человека. Молодой парень был в совершенно невменяемом состоянии, и так как из его сбивчивого рассказа ничего нельзя было понять, ибо его все еще продолжала сотрясать нервная дрожь, пришлось отвезти его в больницу, где доктор Микеле Наварра сделал ему укол, после которого бедняга вскоре умер.

Два года спустя двое заключенных, находившихся в палермской тюрьме, желая, возможно, отомстить мафии, бросившей их на произвол судьбы, заявили, что они были невольными свидетелями смерти Риццотто. Паскуа Джованни и Коллура, по прозванию Сорняк, — так звали этих заключенных — сообщили, что, собирая в районе Бузамбры спаржу и овощи, видели, как три человека пронесли труп Риццотто и бросили его в глубокую расщелину горы. Желая доказать правду своих слов, они предложили проводить представителей судебных органов к этому месту, где действительно была обнаружена пещера, глубиной до 70 метров, о которой до этого никто не знал. Пожарники Палермо извлекли оттуда останки Риццотто и скелеты мулов, ослов и лошадей, зарезанных «в отместку» крестьянам зоны. Процесс против Лиджо и Коллура слушался в суде города Палермо и закончился оправданием обвиняемых «за отсутствием улик».

С исчезновением Риццотто прекратились волнения крестьян Корлеоне, Кампореале и Годрано; состояние подавленности и страха, охватившее эти деревни, было столь велико, что крестьяне, члены корлеонского кооператива «Бернардино Верро», отказались от выделенных им участков земли, а мелкие пастухи, невзирая на нехватку пастбищ, не решились арендовать земли, оставленные крестьянами необработанными.

Вновь выйдя на свободу, Лиджо организовал вместе с группой мафистов в Пьяно-делла-Скала животноводческое предприятие, причем здание его было воздвигнуто вблизи фермы некоего Витталоро, большого друга доктора Наварра, которого весьма беспокоило соседство Лиджо. Витталоро, как и Лиджо, занимался угоном скота, и именно на этой почве между ними началась борьба, в которой в начале потерпел поражение Лиджо, решивший тогда перебраться в Палермо.

С этого момента началась новая карьера этого молодого мафиста, который совместно с группой матерых уголовников пустился в авантюру, чтобы приобрести влияние в мафии Палермо. Лиджо приобрел два грузовика и организовал транспортное общество, в котором заинтересовал виднейших мафистов Корлеоне, одновременно он связался с косками молодой мафии Палермо, которой оказывал важные услуги в качестве киллера (убийцы).

С помощью этого транспортного общества он намеревался обеспечить себе монопольное положение в деле перевозки украденного скота, а также добиться концессии на доставку строительных материалов для общества мелиорации земель Верхнего и Среднего Величе, на работы которого было ассигновано 40 миллиардов лир.

Как раз в эти дни начались работы по строительству плотины у Сканцано, на которую было предварительно ассигновано 6800 миллионов лир, однако обошлась она в 19 миллиардов. Этот новый вид деятельности Лиджо несколько нарушил установившееся равновесие между старой и новой мафией Корлеоне. Вокруг Лиджо не толпились более грубые, неотесанные дружки, грабители и бандиты с большой дороги, теперь это была кровавая банда гангстеров, обосновавшаяся в самом сердце экономической жизни, в сфере водных путей и разведения плодоовощных культур. Против Лиджо ополчилась старая мафия Палермо и мафия Корлеоне и Годрано, возглавляемая доктором Микеле Наварра, человеком, который пользовался безраздельной властью в феодах, ставших как раз районом работ по мелиорации земель Верхнего и Среднего Величе. Они простирались от Годрано и Корлеоне вплоть до границ города Палермо и дальше до Кастроново в провинции Агридженто и Кампореале и Кастельветрано в провинции Трапани.

Общество мелиорации земель Верхнего и Среднего Величе контролировало обширный район работ, охватывавший примерно 103 тысячи гектаров. Число землевладельцев — членов этого общества достигло 35 тысяч, они располагали 871 тысячью голосов, поскольку при выборах руководящих органов голосование происходило на основе имущественного ценза.

Административный совет состоял из 25 членов. Последние выборы, на которых президентом консорциума был избран адвокат Дженсарди, зять главаря мафии Кампореале Ванни Сакко, родственника Наварра, состоялись 21 января 1958 года и могут служить типичным примером того, как ничтожное меньшинство, ловко маневрируя, может захватить ключевые позиции в государственном предприятии.

На этом выборном собрании при тайном голосовании было подано примерно 300 тысяч голосов, то есть меньше половины всех голосов. Следует прибавить, что на этом собрании 171 член консорциума располагал 180 тысячами голосов по мандатам. Отсутствие больше половины избирателей (люди предпочли не явиться на выборы, чтобы не выступать против шайки Сакко) облегчило проведение операции, которая должна была позволить меньшинству практически обеспечить себе руководство консорциумом и, следовательно, контроль за работами по мелиорации, на которые было ассигновано 40 миллиардов лир.

Мафия была против строительства плотины, ибо это могло лишить ее монополии на воду. Поэтому следовало любыми средствами помешать проведению мелиоративных работ и, в частности, строительству плотины. Мафия от Корлеоне до Кампореале, от Монреале до Партиннко и от Леркары до Кастроново всегда оказывала решающее влияние на ход дел этого консорциума. Не случайно именно в районе этих работ банда Джулиано стала орудием мафии в борьбе против крестьян, как и не случайно то обстоятельство, что лица, оказавшиеся в центре жестокой борьбы за подряды на ведение работ по мелиорации, были связаны родственными пли деловыми узами с теми, чьи имена фигурировали в суде присяжных в Витербо, когда там слушалось дело о кровавой расправе в Портелла-делле-Джинестре. Именно в районе этих работ находилась Портелла-делле-Джинестре, где была пролита кровь, именно там были убиты профсоюзные деятели, социалисты Калоджеро Канджелози и Плачидо Риццотто, был убит христианский демократ, мэр Кампореале, учитель Паскуале Альмерпко. Деятельность консорциума не шла дальше строительства дорог: мафисты-габеллотто наживались на поставках камня для строительных работ, взваливая работу по его добыче на испольщиков^[54].

Консорциум все время находился в руках крупных собственников и мафистов; до 1944 года он был совершенно бездеятелен, что характерно для малярийных зон Сицилии. Применение ЦДТ, привезенного американцами из военных соображений, покончило с бичом малярии, облегчив возникновение широкого крестьянского движения за преобразование и мелиорацию земель; эта проблема, поставленная безработными массами, носила драматический характер. Ирригация приобрела решающее значение для изменений агротехники и возделывания новых культур. Обилие вод Сканцано и Пьяно-делла-Скала представляло потенциальное богатство, к которому устремляли свои взоры более 100 тысяч безработных жителей 14 селений.

Мощные промышленные организации вроде «Сочета дженерале элеттрика» зашевелились, заверяя, что они проведут воду вплоть до новой зоны и тогда вся она преобразится, на ней зацветут цитрусовые из Конка-д’Оро.

Водами Сканцано и Пьяно-делла-Скала можно было бы оросить 6 тысяч гектаров земли между Корлеоне, Маринео и Мизильмери. В Мизильмери кончались выжженные земли феодов и начинались фруктовые и цитрусовые сады Ризалаими, преддверие цитрусовых рощ Конка-дОро.

Плодородные земли Мизильмери простираются до границ Багерии, оплота мафии садоводства. Багерия насчитывает 35 тысяч жителей и 3 тысячи гектаров цитрусовых (лимоны и мандарины). Вода, идущая на орошение земель Багерии, является собственностью САСИ («Сочета анонима сервицио ирригуо»), дочернего предприятия «Сочета дженерале элеттрика». САСИ отпускает воду гидроаграрному консорциуму Багерии, который распределяет ее согласно воле мафии.

Путь воды САСИ усеян трупами убитых или бесследно исчезнувших людей, смерть которых окутана глубокой тайной.

Вот лишь одно звено этой длинной цепи. Летом 1957 года был убит арендатор Сальваторе Соллима, сам обрабатывавший клочок земли, засаженный цитрусовыми и принадлежавший некоему Левантипо, надзиравшему за распределением воды. Это был самый ответственный период цветения лимонов, он длится всего лишь 12 дней, и если в это время не хватает воды, то бутоны увядают и плод гибнет. Соллима был предупрежден обычной запиской, переданной ему парнишкой Питрину, в которой гидроаграрный консорциум извещал его о количестве выделенной ему воды и точный час ее поступления на его участок. В указанный час Соллима отправился на участок и стал ждать воду, которая все не появлялась. Взбешенный, он поспешил к развилке канала, чтобы узнать, куда же делась «его вода». Два выстрела из лупары уложили его на месте, и теперь он мог спокойно глядеть на выжженную землю и увядшие цветы лимонного дерева. Вода же и кровь Соллима оросили другой участок цитрусовых. Это преступление также осталось безнаказанным, и, когда в Багерии произносят имя Соллима, жители удаляются.

Плотины Корлеоне могли бы полностью разрешить проблему снабжения водой всей территории между Корлеоне, Маринео и Болоньеттой, вплоть до равнин Ризалаими и Мизильмери. Организации по осуществлению в Сицилии реформы и «Фонд Южной Италии» («Касса дель Медзоджорно») приложили немало усилий для разработки проектов сооружения двух крупных водохранилищ; осуществление этих проектов обеспечило бы массы трудящихся работой и подняло бы их благосостояние. Но сооружение плотины в Пьяно-делла-Скала лишило бы мафию садоводства монополии на воду, а улучшение положения крестьян после сооружения плотины освободило бы их от необходимости прибегать к ростовщикам и от всевластия мафии при распределении работы. Мафия решила поэтому саботировать строительство плотины. Габеллотто, похитители скота, и мафия Конка-д’Оро были против плотины, а Лучано Лиджо и группа молодой мафии были за плотину, ибо работы по ее сооружению способствовали бы усилению их позиций в ущерб старой мафии. Помимо этого, Лиджо рассчитывал хорошо заработать на перевозке строительных материалов.

Против Лиджо ополчились также мафисты Палермо, занимавшиеся тайным убоем скота, которых он лишил монополии на продажу мяса украденного скота. Политическая борьба еще более обострила отношения между двумя косками. Президентом консорциума по мелиорации был князь Джардинелли, либерал, представитель крупных землевладельцев, благосклонно относившийся к мелиорации и, следовательно, к сооружению плотины и водохранилища; б осуществлении этого плана он был непосредственно заинтересован, ибо от этого выиграли бы принадлежавшие ему земли и, кроме того, он мог бы хорошо заработать на эксплуатации своей каменоломни. В 1958 году Джардинелли был выдвинут кандидатом на выборах в сенат по избирательному округу Корлеоне; Лиджо и его люди вели избирательную кампанию в пользу князя, меж тем как доктор Наварра действовал в пользу кандидата христианско-демократической партии. Князь потерпел поражение, а кандидат христианско-демократической партии одержал полную победу.

В Корлеоне до сих пор еще вспоминают о «слепцах» Наварра: в день выборов сотни мужчин и женщин внезапно ослепли. Они симулировали потерю зрения, что давало возможность мафистам Наварра проводить их в избирательную кабину и проконтролировать, за кого они голосуют. Одна женщина из Корлеоне явилась в четвертый избирательный участок в сопровождении известного мафиста, имея на руках медицинскую справку. Представитель компартии, хорошо знавший эту женщину, остановил ее на пороге кабины. «Ты же не слепая, — сказал коммунист, — ведь мы только вчера вместе были в деревне и собирали горох». И, обратившись к председателю избирательной комиссии, сказал: «Я возражаю, чтобы эта женщина голосовала в присутствии своего провожатого».

Женщина бросила взгляд на представителя списка христианско-демократической партии, и тот шепнул на ухо коммунисту: «Справка подписана доктором Наварра». Коммунист настаивал на своем, и председатель, желая закончить эту сцену, направил женщину в кабину без ее ангела-хранителя.

Несколько часов спустя в тот же избирательный участок явился доктор Наварра с женой. Наварра демонстративно предъявил медицинскую справку, удостоверявшую, что его жена слепая. Проходя мимо представителя списка коммунистов, он попросил у него карандаш: «Какой у тебя хороший карандаш, куда лучше моего, хочу голосовать твоим карандашом, который, конечно, не поставил креста на щите с крестом»^[55], после чего он вместе с женой проследовал в кабину для голосования. Таким образом доктор Наварра решил ответить на слова коммуниста публичным вызовом, чтобы показать всем жителям и властям, что он не потерпит никакой критики или оппозиции своим избирательным методам.

«Депутат, который и сегодня еще заседает в Монтечиторио^[56], также получил здесь голоса; эти голоса — акт настоящего произвола, совершенного против подлинного представителя одной партии и против законно установленных властей, которые в тот момент представляли демократическую республиканскую конституцию», — писал в газете «Ора» от 18—19 октября 1958 года журналист Киланти. Это было дело рук мафии; все значение этой акции смогли постигнуть лишь несколько месяцев спустя, когда дороги Корлеоне были залиты кровью десятков людей, убитых выстрелами из лупары.

Итак, Лиджо было нанесено политическое поражение, и все его планы оказались расстроенными. Но он не принадлежал к числу тех людей, которые легко отказываются от своих честолюбивых устремлений. Его ранчо в Пьяно-делла-Скала граничило с владениями Витталоро, главарей одной из коек, друзей доктора Микеле Наварра, из коих один Витталоро был приятелем доктора. К тому же во время избирательной кампании все Витталоро агитировали за кандидата, противника князя Джардинелли.

В случае сооружения плотины в Пьяно-делла-Скала земли Витталоро были бы залиты водой, и поэтому они всячески противились ее строительству. А так как князь был сторонником сооружения плотины, то необходимо было приложить все усилия, чтобы сместить его с поста президента консорциума и заменить верными людьми, готовыми похоронить все намерения и проекты, касающиеся плотины.

Срок полномочий Джардинелли истекал летом 1958 года, и Наварра и все Витталоро пустили в ход все, чтобы поставить во главе консорциума своего человека. Лучано Лиджо, напротив, тем временем пытался согнать всех Витталоро с их земель, чтобы наказать за обиду, нанесенную ему на выборах, а также иметь возможность свободно действовать на своем ранчо.

Лиджо на свой лад повел «переговоры» с Витталоро, которые старались держаться подальше. Однажды майской ночью все бочки в подвалах Витталоро были продырявлены автоматной очередью, и целый месяц после этого вся усадьба благоухала вином. Спустя несколько дней, как-то вечером стадо семьи Витталоро было обстреляно из автоматов, а еще через несколько дней были брошены две большие тротиловые бомбы, взорвавшие колодец, принадлежавший Витталоро. Хозяева воздерживались от посещения своих земель: в июне хлеба созрели, но ни один крестьянин не отважился появиться на полях Витталоро, ибо знали, что Лиджо и его люди бродят вокруг. Хлеб жали по ночам, но снопы лежали на полях целыми днями и неделями, и никто не осмеливался приступить к молотьбе; затем снопы исчезли и прошел слух, что Лиджо увез их на своих грузовиках.

Лиджо продолжал терроризировать жителей Пьяно-делла-Скала, пока однажды в один из последних августовских дней над ним не засвистели пули, когда он отдыхал у источника Ла-Скала. Нападение было совершено группой людей, расположившихся на возвышенности метрах в сорока от дороги, по которой, как они узнали, должен был пройти Лиджо. Мафисты Наварра не отважились устроиться поближе, ибо знали, что Лиджо пользуется славой отличного стрелка. Поэтому они промахнулись и тут же удрали.

Тем временем доктору Наварра удалось сменить президента и остальных руководителей консорциума по мелиорации. Располагая мандатами многих тысяч мелких и средних крестьян, он лишил большинства князя Цжардинелли, который хотел построить плотину и водохранилище на полях Витталоро и провести воду в направлении Палермо и тем самым, следовательно, подорвать власть мафии садоводства.

Победа, одержанная доктором Наварра на выборах президента консорциума, была той каплей, которая переполнила чашу: президентом был избран адвокат Дженсарди, зять Ванни Сакко, главаря мафии Кампореале.

Кампореале — местечко, насчитывающее семь тысяч жителей, расположенное между провинциями Трапани и Палермо. На протяжении полувека обе провинции оспаривали друг у друга плодородные земли Кампореале: одна утверждала, что Кампореале является составной частью провинции Трапани, а другая — что включение Кампореале в состав провинции Палермо само собой разумеется, ибо провинция обрела бы наконец тот островок, который, находясь на территории провинции Палермо, почему-то принадлежит другой провинции.

Эти споры длились 80 лет и не известно, насколько бы еще затянулись, если бы не авторитетное вмешательство Ванни Сакко, человека, весьма почитаемого, главаря консортерии, зона действий которой простиралась от Трапани до Палермо. Он был, конечно, более заинтересован в тесных контактах с Палермо, столицей области, нежели со скромным городком Трапани. Итак, в 1953 году Кампореале был присоединен к провинции Палермо, в которую входит и ныне.

Подобно дону Кало, Ванни Сакко к концу войны занялся феодами: он был габеллотто феода Паррино, огромного поместья в 1500 сальм (3200 гектаров), на границах которого протекает река Величе. Ванни Сакко был уже признанным главой «почтенного общества» Кампореале, он очень разбогател и мог считаться уже одним из самых видных и состоятельных буржуа этой зоны.

В отличие от дона Кало, не имевшего детей, а только племянников, на которых он не мог положиться, да и друзья его не питали к ним никакого уважения, Ванни Сакко был счастливым отцом многочисленных сыновей, получивших высшее образование и пользовавшихся недурной репутацией и уважением даже в Палермо. Благодаря им перед ним открылись двери буржуазных домов среднего достатка, а отсюда не так уж трудно было подняться и к высшим сферам власти. В политике он ориентировался на либеральную партию и был верным сторонником Витторио Эммануэле Орландо, с которым был связан узами дружбы с давних времен, еще до правления фашистского префекта Мори. В период активных действий бандита Джулиано Ваннн Сакко, продолжая свято чтить и уважать Орландо, выразил свои симпатии сепаратистскому движению, стараясь, однако, ничем не связывать себя и не компрометировать.

Его имя, как и имя дона Кало, никогда не связывалось с делами банды Джулиано. Лишь один только раз оно было упомянуто в связи с очень серьезными обстоятельствами. Имя Ванни Сакко всплыло во время допроса бандита Гаспаре Пишотта на судебном заседании 14 мая в Витербо. На вопрос председательствовавшего о его отношениях с Джулиано и мафией после 18 апреля 1948 года Пишотта ответил: «Я снова увиделся с Джулиано после выборов 1948 года, когда он послал за мной по поводу встречи с вдохновителями кровопролития». «Встреча состоялась в феоде Паррино, где Джулиано потребовал от вдохновителей выполнить данные ими обещания». Арендатором этого феода был Ванни Сакко, который вел хозяйство с помощью наемных рабочих (in economia). Поскольку он был либералом, а банда, как известно, действовала в интересах сепаратистского движения и христианских демократов и поскольку Джулиано был явлением политическим, никому и в голову не пришло вдаваться в выяснение отношений между Ванни и Джулиано.

Но как либерал Сакко подвергся ожесточенным нападкам приходского священника Кампореале. Считая себя вправе применять директивы римской курии против всех, и каждого, он с церковной кафедры метал громы и молнии против всех, кто не принадлежал к христианским демократам, упоминая в числе нечестивцев и Ванни Сакко. Но наивному священнику показалось этого, видно, мало, в пылу проповеди он неосторожно намекнул на «некоторые политические и избирательные методы заправил мафии, коим, противопоставляющим себя церкви, рано или поздно придется предстать за это перед земным и божьим судом».

Однажды ненастной ночью, когда все селение погрузилось во мрак, ибо внезапно погас свет, прогремела автоматная очередь. На следующее утро молодой дон Аббондио отправился рейсовым автобусом в Монреале, чтобы переговорить с главой епархии монсиньором Филиппи.

Монсиньор Филиппи, архиепископ Монреале, был человеком очень влиятельным и пользовался большим уважением. В прошлом он был на дипломатической службе, выполняя обязанности папского нунция в Мексике, как раз во время национализации шахт и рудников страны. В Мексике церковь владела несколькими серебряными рудниками и имела вложения во многих других рудных предприятиях. И монсиньор Филиппи, вознамерившись спасти имущество святой церкви от национализации, передал серебряные рудники своим родичам, которые, как говорят, сочтя себя полновластными хозяевами, не стали более отчитываться в своих делах. В Палермо поговаривали, что перемещение с дипломатического поста в монреальскую епархию было как раз и вызвано поведением родственников бывшего нунция.

В Монреале монсиньор Филиппи приобрел большое поместье с огромным господским домом в местечке Пиоппо, в нескольких километрах от феода Сагана. Оба эти местечка приобрели печальную известность в связи с вербовкой в войска ЭВИС, которую проводил здесь бандит Джулиано. Между Пиопио и Сагана существовала постоянная связь, и поговаривали даже, что банда Джулиано не раз находила приют в просторной и гостеприимной вилле епископа, где проживали два монаха.

На процессе в Витербо Гаспаре Пинотта показал, что в одно прекрасное утро, в конце 1949 года, Джулиано разбудил его и сказал: «Завтра похитим монреальского епископа вместе с двумя его монахами, ты их знаешь, а потом всю троицу повесим». На вопрос председательствующего: «За что Джулиано хотел повесить архиепископа?» — Пишотта ответил: «Вероятно, у него были свои причины. Может, хотел за что-то отомстить».

Монсиньор Филиппи был в дружеских отношениях со всеми уважаемыми людьми и числил среди своих друзей Наварра, Челесте, Мичели, Коррао, Альбано, Ди Пери, то есть всех тузов мафии в Монреале, Партинико и Монтелепре; многим из них пришлось через два года предстать перед судом в Витербо. Он был также другом Ванни Сакко. Епископ успокоил дрожавшего от страха приходского священника и послал за Ванни Сакко епископскую машину.

Монсиньор Филиппи оставил влиятельного гостя завтракать и за столом повел с ним разговор, в завершение которого попросил Сакко отвезти домой приходского священника. Дон Ванни с радостью согласился исполнить просьбу епископа, но взамен попросил епископа разрешить его дочери Джованне быть крестной нового большого колокола приходской церкви. Таким образом, восемь дней спустя в присутствии представителя епархии состоялось крещение нового колокола соборной церкви, который в честь крестной матери был назван Джованной. Это был первый шаг мафиста Ванни Сакко в сторону правящей партии. В дальнейшем он примкнул к христианско-демократической партии.

Против этого возражал секретарь местной организации христианско-демократической партии учитель Паскуале Альмерико. Приверженец идей левого крыла этой партии, он неосмотрительно повел борьбу против принятия Сакко в партию, меж тем как духовенство и партийное руководство приветствовали этот шаг, и, как обычно бывает в подобных случаях, Альмерико оказался в изоляции, ибо никто не хотел идти против Сакко. Мало-помалу вокруг Альмерико образовалась пустота: друзья, партийные товарищи и даже коллеги по школе старались его избегать. Мафия запретила здороваться с ним, и его друзья, не желая компрометировать себя, избегали посещать те места, где он обычно бывал. Трудно поверить, но областное партийное руководство христианских демократов в Палермо распустило местный комитет и назначило партийного уполномоченного, угодного мафии. Жители Кампореале знали, что мафисты Сакко, не задумываясь, пускают в ход лупару, и никто не сомневался, что Альмерико грозит смерть; об этом говорили, как о чем-то неизбежном; вспоминали многочисленные убийства, совершенные мафией, в том числе профсоюзного деятеля социалиста Калоджеро Канджелози и ряд других.

Сам Альмерико тоже был убежден, что его убьют, и за несколько дней до смерти написал политический доклад и отправил его в провинциальный секретариат своей партии, возглавлявшийся в те дни доктором Ненé Джоя, тем самым, который, пройдя в парламент, стал в дальнейшем начальником секретариата Фанфани. Утверждают, что копию этого доклада он отослал марешалло карабинеров Кампореале. Журналист Киланти писал 20 октября 1958 года в газете «Ора»:

«В этом докладе Паскуале Альмерико изложил долгую историю своей борьбы с мафией и вновь привел все аргументы, в силу которых следует защищать христианско-демократическую партию от проникновения в ее ряды мафистов. В этом документе молодой католический деятель утверждал, что над ним нависла угроза, что жизнь ого в опасности, и называл лиц, предупреждавших его о мести мафии».

Вечером 25 апреля 1957 года Альмерико отправился в Итальянский клуб посмотреть телевизионную передачу о подписании договора Европейского экономического сообщества и Европейского сообщества по атомной энергии. После окончания передачи, оскорбленный образовавшейся вокруг его стола пустотой, он позвал своего брата Ливорно и попросил проводить его домой. Едва они вышли из клуба, как перед ними выросли пять субъектов в масках, закутанных в плащи; раздалась автоматная очередь, загремели револьверные выстрелы, и сразу же весь район неожиданно погрузился во тьму, свет погас.

На следующий день на кладбище, в комнате для вскрытия, из тела Альмерико посыпались пули, точно горох из решета: 104 автоматных и 7 револьверных пуль. Бедняга Либорио, тяжело раненный, несколько недель находился между жизнью и смертью. Даже сегодня на теле этого полуискалеченного человека все еще ясно видны следы пуль. Ванни Сакко был арестован и доставлен в... больницу Фелличуцца, где и пребывал, пока его не оправдали «за недостатком улик».

Выборы 1958 года принесли победу христианским демократам. Шесть месяцев спустя, а именно в декабре 1958 года, в результате широкой кампании против мафии, поднятой палермской газетой «Ора», римским журналом «Эспрессо» и римской газетой «Паэзе сера», Ванни Сакко был арестован и выслан под надзор полиции. Во время этой кампании в помещение палермской газеты «Ора» была брошена бомба, повредившая несколько типографских машин. Вот каков был Ванни Сакко, союзник доктора Наварра в борьбе против Лиджо.

Лучано Лиджо понял, что песенка его спета, и решил закончить так, как и жил. 10 августа 1958 года доктор Наварра возвращался на машине в Корлеоне после инспекционной поездки по своим профессиональным и политическим делам в обществе молодого врача из Кассы взаимопомощи. На одном из поворотов вблизи Портелла-Имьбриака машина наскочила на грузовик, поставленный поперек дороги. С грузовика спрыгнули четыре человека, вооруженные автоматами, и ровно столько же из другой машины, которая тем временем остановилась рядом с машиной Наварра. С молниеносной быстротой восемь человек открыли из автоматов стрельбу по машине Наварра, не распахнув даже дверцы автомобиля, ибо твердо знали: ни Наварра, ни его спутнику не спастись от этого града пуль.

Несколько недель спустя Лиджо и его банда неожиданно совершили налет на Корлеоне, учинив на главной улице бойню: 5 мафистов, известных как друзья Наварра, были убиты. После этого кровопролития всплыли наружу факты, являющие собой еще одно доказательство полной беспомощности (или даже соучастия) органов исполнительной власти в отношении определенных групп мафии. Так, было установлено, что в Корлеоне на средства коммуны была сооружена большая современная больница, которая 6 лет оставалась на замке только потому, что Наварра не удалось стать ее директором. Больница начала функционировать спустя три месяца после того, как Наварра пал от руки своего соперника. Выяснилось также, что в Корлеоне взамен старой бойни, признанной провинциальными органами власти антисанитарной, была построена новая скотобойня, отвечавшая всем современным техническим и санитарным требованиям. Но так как новая бойня не гарантировала тайного убоя скота, то она целых 5 лет стояла закрытой. Бойня тоже начала работать только после того, как Лучано Лиджо бежал от правосудия, убив Наварра и других лиц.

Думаю, излишне уточнять, что разговоров о плотине в Пьяно-делла-Скала больше не заводят и семейству Витталоро нечего опасаться за свои земли.

11. Мафия и бандитизм

Итогом борьбы за завоевание феодов и за политическое господство, продолжавшейся с 1945 по 1958 год, было убийство более 39 профсоюзных деятелей, множества пастухов и крестьян и кровопролитие в Портелла-делле-Джинестре.

Наступление крестьян было, таким образом, приостановлено у границ латифундий. Но для дона Кало и других главарей мафии эти успехи отнюдь не были пределом их мечтаний: их планы на будущее простирались за пределы феодов. На всех выборах, проходивших с 1946 по 1948 год, мафия поддерживаласепаратистов, монархистов и либералов, но в 1948 году она сделала решительную ставку на христианских демократов, которые, придя к власти, могли бы предоставить ей большие льготы и преимущества в назревавшей в Сицилии новой политической и экономической ситуации.

Предоставление областной автономии и, следовательно, образование соответствующих учреждений, аграрная реформа, консорциумы по мелиорации, развитие промышленности на острове — все это открывало для традиционной деятельности мафии новые горизонты благодаря проникновению ее в сицилийскую бюрократию. В палате депутатов Италии усилилось влияние некоторых парламентариев, известных своей принадлежностью к мафии либо своими связями с ней. Выборы 1948 года показали, какую роль может играть в политической борьбе «почтенное общество». Итак, главари мафии готовились покинуть мир феодов, чтобы обосноваться в высших сферах бюрократии и принять участие в политической борьбе.

Но чтобы пожинать плоды своей политической деятельности, мафия должна была предварительно освободиться от бандитов, ставших не только совершенно бесполезными, но даже вредными и опасными. Следуя древнему обычаю, главари мафии, достигнув определенного экономического благополучия, стремились обеспечить себе спокойную, безопасную жизнь, избавившись от прежних сообщников и компрометирующих свидетелей. Гарантией этой безопасной жизни могла быть лишь сама эмблема власти, а именно полиция.

Впрочем, обрушившийся в 1947—1948 годах на Сицилию шквал бандитизма и возмущение, вызванное даже за пределами Италии, «подвигами» бандита Джулиано, вынудили правительство принять серьезные меры против бандитизма и преступности в Сицилии. Результаты были неутешительными: в одном только 1947 году было убито в стычках или при облавах 46 карабинеров и 734 ранено. Участники этих акций были награждены 2 золотыми и 39 серебряными медалями, 58 человек получили военный крест за отвагу. Но бандиты убивали карабинеров, а карабинеры не могли убивать бандитов, ибо последних защищал закон молчания — «омерта».

В то время генеральный инспектор уголовной полиции в Сицилии Этторе Мессана оказался в затруднительном положении, и на помощь ему пришла мафия. Таким образом, она устраняла бандитов (убивая их), разоблачений которых опасалась, прикрываясь официальной версией, будто они убиты при столкновениях с полицией, полиции же она выдавала (живыми) мелких бандитов, отребье, уголовную шпану.

Так, например, бандит Сальваторе Трабоне считался убитым при схватке с полицией, меж тем известно, что его убили ударом топора, когда он спал на сеновале в поселке Таверноле, отстоящем на много километров от места мнимой схватки с полицией. Об убийстве бандита Джованни Дина, происшедшем 16 сентября 1952 года в горах Ле-Мадонпе, в сообщении квестуры Палермо говорилось: «Во время схватки с агентами полиции был убит разбойник Джованни Дина». Меж тем как, согласно подлинной версии, опубликованной некоторыми газетами и разоблаченной на заседании палаты депутатов 14 октября 1952 года и так никогда и никем не опровергнутой, Дина был усыплен люминалом в доме одного из главарей мафии, затем перенесен в стоявший особняком на окраине дом и там убит двумя автоматными очередями. Этот список можно продолжать до бесконечности.

В «зоне дона Кало», то есть зоне, охватывающей прилегающую к приморью территорию провинций Кальтаниссетта, Агридженто и Палермо, с бандитизмом было покончено. Продолжала по-прежнему свирепствовать одна только банда Сальваторе Джулиано (конечно, не последнюю роль здесь играли политические связи и сообщничество), с которой мафии еще предстояло свести счеты.

Жизнь Джулиано была связана с тайной кровопролития в Портелла-делле-Джннестре. Бандит Джулиано доверил своему шурину Паскуале Шортино, тайно эмигрировавшему в США, свои заметки, в которых были описаны все обстоятельства и указаны имена тех, кто поручил ему совершить это кровопролитие. Когда из США поступило сообщение, что эти заметки изъяты у Шортино и находятся в надежных руках, Джулиано был убит. Утверждают, что за этими записями отправился в США видный «друг друзей», депутат итальянского парламента, не то родственник, не то земляк 5 из 63 участников апалачинского сборища. Со смертью Джулиано над кровопролитием в Портелла опустилась завеса молчания.

Возобновляя прошлую традицию эпохи сицилийских «союзов трудящихся», крестьяне Сан-Чипиррелло, Сан-Джузеппе-Ято и Пьяна-дей-Гречи (трех селений провинции Палермо) собрались 1 мая 1947 года в селении Портелла-делле-Джннестре, чтобы отметить этот праздник.

В тот день обширная долина кишела людьми: крестьяне прибыли сюда с семьями в разноцветных сицилийских повозках и в ожидании митинга разбрелись по склонам окрестных гор Пелавет, Кумета и Пиццута. Расположившись небольшими группами, они уплетали хлеб с сыром и свежие бобы.

Ораторы, которые должны были прибыть из Палермо, запаздывали; прошло несколько часов, и солнце начало припекать. Тогда на одну из скал, служивших в подобных обстоятельствах трибуной, взобрался сапожник Джакомо Скпро, секретарь социалистической ячейки в Сан-Джузеппе-Ято, и начал речь. Не успел он произнести несколько слов, как с вершины горы Пиццута раздалась пулеметная очередь. В первый момент крестьяне подумали, что это треск хлопушек, но вскоре крики раненых, распростертые тела убитых, окровавленные животные открыли им подлинный смысл происшедшего. Стрельба длилась три минуты, и вот на земле лежало И убитых и 56 раненых, не говоря о животных.

Это было не единственное политическое преступление Сальваторе Джулиано, хотя оно и вызвало наибольший шум. В последующие месяцы вплоть до выборов 18 апреля 1948 года его банда обрушилась на членов левых партий, на профсоюзные организации и здания левых партий, терроризируя жителей провинций Палермо и Трапани, где Джулиано обычно орудовал. С 6 мая по 22 июня 1948 года банда подожгла помещения крестьянских союзов в Монреале, Карини, Чинизи, Борджетто, Партинико и в других местах; помимо этого, бандиты неоднократно пытались убить депутата Джироламо Ли Каузп, лидера коммунистов Сицилии.

11 апреля 1949 года две бутылки с горящим бензином были брошены в помещение крестьянской ассоциации Партинико, где находились профсоюзные деятели Винченцо Ло Иаконо и Джузеппе Карубиа, умершие от ожогов.

Подоплека этих преступлений была вскрыта на процессе в Витербо, начавшемся в июне 1950 года против виновников кровопролития в Портелла-делле-Джинестре. Процесс вскрыл обширный тайный сговор между мафией, политическими деятелями, представителями полиции и бандитом Джулиано. Выявилось со всей очевидностью, что Джулиано действовал не по своей инициативе.

Первый намек на приказ учинить бойню в Портелла-делле-Джинестре был сделан бандитом Джованни Дженовезе в его показаниях следователю в Палермо:

«Утром 27 апреля 1947 года ко мне в поселок Сарачино, вблизи Монтелепре, явился Сальваторе Джулиано с братьями Пьянелли и Сальваторе Феррери, по прозванию Фра Дьяволо. Они пообедали, а затем между ними завязалась беседа. Часа в три дня появился также Паскуале Шортино, три дня тому назад ставший шурином Джулиано, — он принес письмо; отозвав Джулианов сторону, он ушел с ним за изгородь, и там, усевшись, они стали читать письмо и о чем-то перешептываться. Должно быть, то был важный документ, так как, прочитав письмо, Джулиано тут же сжег его, после чего Шортино ушел. Подойдя ко мне, Джулиано поинтересовался, где мой брат. Я ответил, что он, очевидно, дома, так как у него фурункул. Тогда Джулиано сказал мне: «Настал час нашего освобождения». На мой вопрос: «Что это значит?»— он ответил: «Надо взяться за коммунистов, надо перестрелять их 1 мая в Портелла-делле-Джинестре».

Еще более недвусмысленно разоблачил связи политических партий с Сальваторе Джулиано Гаспаре Пишотта, который на судебном заседании в Витербо 14 мая 1951 года заявил дословно следующее:

«Я не скрываю, что участвовал в банде Джулиано, когда она была частью сепаратистского войска, когда барон Ла Мотта, герцог ди Каркачи, депутат Финоккьяро Априле и депутат Галло твердили нам, что мы сражаемся за свободу Сицилии. Это был первый обман. Когда было покончено с сепаратизмом, я полагал, что всему пришел конец, но тут в игру вступили христианские демократы и монархисты, которым удалось снова уговорить Джулиано работать на них. Монархическая и христианско-демократическая партии обещали нам, что, если они победят на выборах, нам нечего будет больше бояться, в противном же случае мы сможем уехать в Бразилию, в поместье князя Аллиата. Я не разделяю мнения Джулиано, который уже связался с этими партиями, и однажды сказал ему: «Подумай хорошенько, что ты делаешь, они предадут тебя так же, как и сепаратисты». На что Джулиано возразил, что эти дела меня не касаются. Болезнь помешала мне принять участие в его кровавых делах в Портелла, в нападении на помещения коммунистической партии, в убийстве карабинеров. Во всяком случае, вот имена тех, кто расточал нам обещания: Бернардо Маттарелла, князь Аллиата, монархический депутат Маркезапо и синьор Шельба. Первые трое действовали через посредника — депутата Кузумано Джелозо. На встречах с этим синьором присутствовал и я, однако эти три инициатора не очень-то мне доверяли. Посредником между бандой Джулпано и правительством в Риме был депутат Маркезано. Это Маркезано, князь Аллиата и Бернардо Маттарелла отдали приказ совершить кровопролитие в Портелла-делле-Джинестре. Незадолго до этого события у них состоялась встреча с Джулиано...»^[57].

Политическая деятельность Джулиано началась в 1945 году, когда, направляемый предусмотрительным Калоджеро Виццини и мафией Палермо и Монреале, он примкнул к ЭВИС.

В докладе инспекции уголовной полиции Сицилии от 7 марта 1946 года говорится:

«Главари сепаратистов и Джулиано встречались на мосту Сагана в присутствии большого числа хорошо вооруженных бандитов. Начиналось обсуждение тактических планов захвата Сицилии и репрессий против коммунистов, осуществления которых собирались добиться путем вооруженного восстания. Джулиано представил план нападения в зонах Монреале, Монтелепре и Партинико и потребовал 10 миллионов лир на его финансирование. Герцог (ди Каркачи) и барон (Ла Мотта), казалось, были несколько ошеломлены. Тогда выступил другой бандит, предложивший похитить богатых людей и таким образом, потребовав с них выкуп, получить необходимую сумму. Это предложение было принято...

Поскольку речь шла о достижении страстно желаемой политической цели (отделение Сицилии от Италии и борьба против коммунизма), — говорится далее в докладе, — то одной из главных фигур в этой организации стал Калоджеро Виццини, которому, по-видимому, было поручено завербовать самые темные элементы преступного мира острова».

В Сицилии, особенно в ее западной части, орудовало около двадцати вооруженных банд, главарями которых были Авила, Ренна, Джамбра, Альбанезе, Фазино и многие другие более мелкие бандиты, но не менее жестокие. Многие из этих банд орудовали в пределах треугольника, вершина которого врезалась в провинции Палермо, Кальтаниссетта и Агридженто, и находились под контролем людей, близких дону Кало. Задача состояла в том, чтобы объединить и направить эти силы на сотрудничество с ЭВИС, заставить их действовать по единому плану, следуя единой тактике.

До начала 1945 года Джулиано был классическим бандитом, народным бунтарем Юга. Он начал свою карьеру 2 сентября 1943 года (ему тогда не было и 20 лет), убив карабинера, который упорно пытался отнять у него мешочек с мукой, а Джулиано собирался сбыть его на черном рынке. Сколотив банду из преступников, бежавших из тюрьмы в Монреале, Джулиано стал взимать дань с дворян-землевладельцев провинции Палермо; изъяв у них значительные суммы денег и сельскохозяйственные продукты, он раздавал их крестьянам и пастухам Монтелепре. Последние укрывали его и помогали ему, но не столько потому, что он одаривал их, главное было не в этом: в их глазах он был символом бунтарства и своего рода коллективной борьбы против социальной несправедливости, жертвами которой они себя ощущали. На этом первом этапе своей деятельности Джулиано пришлось столкнуться также и с мафистами-габеллотто, которым была поручена охрана феодов, и им тоже не удалось избежать кровавой расправы бандита. Однажды на дороге, ведущей в Кастелламмаре-дель-Гольфо, был найден труп старого мафиста, лицо которого было вымазано коровьим навозом, а на шее висела табличка с надписью: «Так Джулиано поступает с мафистами». В то время мафия, орудовавшая в городе, еще не успела восстановить свои ряды в деревне, но в дальнейшем, когда прежние коски возродились, Джулиано стал искать дружбы тех мафистов, которые могли предупредить его о действиях охотившейся за ним полиции. Установив новые отношения с мафией, он перестал преследовать крупных землевладельцев, а взялся за похищение крупных промышленников.

Вступив в ЭВИС в чине полковника, наравне с герцогом ди Каркачи, бароном Стефано Ла Мотта, Джузеппе Таска Бордонаро и другими представителями знати, командовавшими войском сепаратистов, Джулиано почувствовал себя важной персоной. Отныне он уверился, что тем или иным путем, а добьется безнаказанности за все свои многочисленные преступления, ему ничто не будет угрожать и он сможет преспокойно наслаждаться награбленным богатством. Итак, Джулиано, двадцатилетний полуграмотный главарь банды, опьяненный открывшейся перед ним перспективой величия и высокого командного поста, решил, что он сможет уйти от ответственности за свои прошлые дела, а в дальнейшем, после отделения Сицилии, его вознаградят за оказанные услуги и за понесенные жертвы. Джулиано был ослеплен знатными именами руководителей правого крыла сепаратистского движения, всеми этими герцогами, баронами, князьями, но больше всего ему импонировало громкое имя дона Кало, который олицетворял собой одновременно власть мафии и связи со всеми вооруженными бандами Сицилии, с американцами, с Вито Дженовезе и с полицией^[58].

Впрочем, поддержка всех этих сил была ему обещана. Однако выборы 2 июня 1946 года не принесли результатов, ожидаемых Джулиано и другими главарями сепаратистов. Из числа сепаратистов было избрано только два депутата: Финоккьяро Априле и Антонино Варваро. После этого на смену идее сепаратизма постепенно пришла другая, более реалистическая — идея автономии Сицилии, инициаторами которой выступили видные христианские демократы: Сальваторе Альдизио, Джузеппе Алесси и Франко Рестиво, которые в этом духе истолковывали тогдашнее общественное мнение. Для облегчения подобной перестройки общественного мнения была объявлена широкая амнистия лицам, входившим в ЭВИС, но Джулиано и другие бандиты, повинные в совершении уголовных преступлений, не попали под эту амнистию. Вот тогда Джулиано и убедился: чтобы добиться юридической неприкосновенности или по меньшей мере паспорта, дабы эмигрировать в США, необходимо заручиться поддержкой той партии, у которой есть возможность прийти к власти. Он также понял, что ему не достичь своей цели без поддержки мафии, ее связей и интриг, и, кроме того, сначала он должен, подобно мафии, обеспечить какому-либо правительственному кандидату большое число голосов на предстоящих выборах. Следуя за политическими виражами мафии, ставшей теперь его единственным вдохновителем и патроном, Джулиано сделался вначале монархистом, а затем христианским демократом.

Контакт с монархической партией был установлен через Кузумано Джелозо («адвокатишку» из Монтелепре, которого поддерживала мафия Партинико и за которого как за земляка агитировал во время выборов в местные органы самоуправления 1946 года Джулиано). Контакты с христианско-демократической партией поддерживались через главных выборщиков, обеспечивавших голоса избирателей, как, например, Санто Флереса из Партинико и Леонардо Ренда, секретаря организации этой партии в Алькамо. Условия соглашений были одни и те же: обещание юридической неприкосновенности взамен помощи во время выборов. Джулиано выполнял взятые на себя обязательства с помощью присущих ему методов: убивал, грабил, разорял, поджигал. Кровопролитие в Портелла-делле-Джинестре, поджог домов крестьянских союзов и помещений политических партий в 11 селениях провинций Палермо и Трапани — все это было совершено после успеха левых партий на выборах 1947 года. Во время следующих выборов, 18 апреля 1948 года, банда Джулиано, применяя подобного рода методы, сумела обеспечить в своей зоне христианско-демократической партии огромный политический успех, намного превысивший ее успех в остальной части острова. В самом деле, если по всей Сицилии количество голосов, поданных за христианско-демократическую партию, увеличилось на 100 процентов, то в зоне, где Джулиано проявил особую прыть, оно увеличилось на 156 процентов. Три года спустя, уже после смерти Джулиано, наблюдалась обратная картина: число голосов, поданных за христианско-демократическую партию, уменьшилось на 40 процентов.

После 18 апреля Джулиано потребовал оплатить его услуги. Однако отныне он стал чересчур опасным свидетелем сложных переплетений интриг, пособничества и связей между политическими деятелями и главарями мафии.

Мафия, со своей стороны, разыграла с ним свою старую «партию»: пока он был полезен, она поддерживала его, а затем передала полиции его труп в обмен на услуги и награды; так же она поступала ранее и с другими главарями банд.

Однако Джулиано был уж слишком важной персоной и тут надо было проявить особое терпение и ловкость. Чувствуя свою силу, ибо за спиной его стояла в полной боевой готовности вся его банда, обладая также влиятельными связями (благодаря которым он смог встретиться и договориться с главным прокурором апелляционного суда Палермо, Эммануэле Пили, как это явствует из приговора суда в Витербо) — он тем не менее решил себя застраховать от неожиданностей и сделал записи, компрометирующие видных политических деятелей и излагающие ряд очень деликатных обстоятельств.

После 18 апреля, подталкиваемый своими людьми, проявлявшими нетерпение, он попытался любыми средствами заставить организаторов избирательных кампаний, с которыми он был связан, да и самих политических деятелей, которых он считал своими должниками, выполнить данные ему обещания. Некоторым из них пришлось на себе испытать методы бандита. Первым под автоматными выстрелами Джулиано пал кавалер Санто Флерес из Партинико, который вместе с главарями мафии из Алькамо и Монреале встречался в свое время с Джулиано. Флерес обещал ему, как обычно, юридическую неприкосновенность, если он заставит избирателей голосовать за христианско-демократическую партию. После него был убит Карло Гуарино, его доверенное лицо. Бандиты появились у дверей его дома среди бела дня и обстреливали квартиру из автоматов до тех пор, пока не уверились, что внутри все убиты. Вместе с Гуарино был убит его трехлетний сынишка, а также его друг и доверенное лицо Франческо Гулиано. 8 июля 1949 года был убит Леонардо Ренда, секретарь организации христианско-демократической партии в Алькамо.

Убийство Ренда было местью за ловушку, которая была устроена Джулиано и его людям за несколько месяцев до того. Вечером 9 марта вся банда собралась на ферме Роанелло (которую арендовал Ренда), чтобы отпраздновать четверг на масленице. Банда была встречена хозяином] с распростертыми объятиями, он приказал зажарить в их честь трех огромных индюков и послал в соседнюю деревню за несколькими бутылками марсалы.

Однако прошло уже два часа, но ни вина, ни человека, отправившегося за ним, не было видно. Почуяв неладное, взбешенные бандиты спешно покинули ферму. Взобравшись на ближайший холм, они заночевали там и на рассвете увидели 300 карабинеров и полицейских агентов, тихонько окружавших ферму.

Месяц спустя, как явствует из судебных актов процесса в Витербо, Джулиано пытался захватить депутата Бернардо Маттарелла и Калоджеро Виццини. Об обстоятельствах этого дела рассказали на суде в Витербо главарь одного из 5 отрядов банды Джулиано Антонино Терранова и Гаспаре Пишотта. Вот что заявил Терранова на судебном заседании 10 мая 1951 года:

«После выборов 18 апреля 1948 года я встретился с Джулиано и потребовал выполнить обещания: он приказал нам заставить людей голосовать за христианских демократов, и мы повиновались; за это он обещал нам судебную неприкосновенность. Джулиано ответил мне, что те, чье поручение он выполнял, отказываются выполнить условия соглашения и собираются заставить нас эмигрировать в Бразилию. Джулиано первый не желал покидать Сицилию и сказал мне: «Мы должны заставить этих синьоров выполнить их обязательства; отправляйся в Кастелламмаре-дель-Гольфо и захвати Бернардино Маттарелла и всю его семью». Я возразил Джулиано, что похитить их должен он сам, так как только он один поддерживал связь с этими синьорами».

Пишотта подтвердил заявление Терранова. «Джулиано, — сказал он, — отдал приказ захватить всю семью Маттарелла, ибо последний не сдержал своего слова».

Вечером 7 августа 1949 года Джулиано представился случай захватить Маттарелла. В этот день Маттарелла, бывший тогда заместителем министра транспорта, должен был отправиться в Калатафими и Алькамо посла торжественного открытия работ в порту своего родного города Кастелламмаре-дель-Гольфо. Джулиано мобилизовал всю свою банду, насчитывавшую 60 человек, и разместил пх на том участке шоссейной дороги между Алькамо и Калатафими, по которому, согласно программе, должен был обязательно проехать кортеж машин. Целых три часа блокировали они дорогу. Были остановлены 11 легковых машин и 5 грузовиков; от пассажиров требовали только удостоверения личности, которые проверял лично Джулиано. Не было взято ни одной лиры, ни один волос не упал с головы пассажиров; две машины с номерами, выданными в Палермо, в которых находились элегантно одетые мужчины и женщины, возвращавшиеся со свадебного пиршества, были немедленно пропущены, как только пассажиры показали свадебные конфеты и сладости; но машина Маттарелла так и не появилась^[59].

Попытка захватить Калоджеро Виццини была еще более романтической, но столь же безуспешной. Дон Кало знал, что ему угрожает опасность. После эпизода с Маттарелла он в течение нескольких недель укрывался в гостинице «Солнце» в Палермо, не осмеливаясь показаться на людях. Двое преданных ему людей, вооруженные до зубов, Розарио Кальдероне и Сальваторе Маццарезе, спали в его комнате, меж тем как многочисленная группа мафистов несла постоянный караул в холле и на площади перед гостиницей. В один из этих дней, вынужденный отправиться в Виллальбу, он тайком покинул гостиницу через черный ход, оставив охрану на своих местах, чтобы ввести в заблуждение Джулиано.

Джулиано все же разузнал, что Виццини должен вернуться на следующий день, и расставил 30 человек на участке дороги между Болоньеттой и Виллабате, где дон Кало должен был обязательно проехать. Машина Виццини действительно появилась, но бандиты обнаружили в ней только водителя, чемодан и некоего Винченцо Лонго, который столь испугался, что вопреки всем обычаям «почтенного общества» тут же побежал в полицию донести о случившемся. А дон Кало проехал в фургончике зеленщика, спрятавшись между корзинами с зеленью и овощами. Джулиано, рассчитывая на закон «омерта», доверился одному «другу» из Виллабате, а тот немедленно предупредил Серафино Ди Пери, старого главаря мафии Болоньетты и закадычного друга дона Кало.

После провала попыток захватить Маттарелла и Калоджеро Виццини, которых бандит обвинил в предательстве, Джулиано сорвал свой гнев на карабинерах, «чтобы отомстить правительству», как сказал Антонино Терранова на суде в Витербо. 8 апреля в селении Торретта, во время вооруженного столкновения с полицией, банда Джулиано убила одного карабинера и 10 ранила. Спустя 10 дней она совершила налет на казарму карабинеров в Монреале — один карабинер был убит, а другой тяжело ранен. 3 июля в Портелла-делла-Палья бандиты устроили засаду, убив четырех карабинеров и тяжело ранив двух. В тот же день в четырех километрах от этого местечка было совершено нападение на большой патруль карабинеров, один из них получил тяжелое ранение; следующей ночью банда обстреляла из автоматов казарму карабинеров в Партинико и забросала ее ручными гранатами; через две недели нападение повторилось, на этот раз один карабинер был убит, а один умер от ран на следующий день. 17 августа бандиты внезапно атаковали гарнизон карабинеров, дислоцированный в 10 километрах от Партинико; четыре дня спустя кровь пролилась в Беллолампо — 8 карабинеров были убиты и 9 ранены.

Население Сицилии было терроризировано; общественное мнение Италии, глубоко возмущенное, потребовало от правительства принятия решительных мер. Три дня спустя, 25 августа, после длительной беседы между депутатом Шельба, министром внутренних дел Италии, и главой управления Сицилийской автономной области депутатом Франко Рестиво было решено упразднить генеральную инспекцию полиции Сицилии и образовать «командование силами по борьбе с бандитизмом» (Comando Forze Repressione Banditismo — CFR'B) во главе с полковником Лука.

Это долгожданное в Сицилии мероприятие должно было положить конец весьма напряженным отношениям между карабинерами и полицией. В этой связи приговор суда в Витербо содержит ряд соображений и утверждений, бросающих зловещий свет на некоторые аспекты борьбы с бандитизмом в Сицилии, в частности на отношения между бандитом Джулиано и отдельными представителями государственной власти.

Упразднение генеральной инспекции полиции Сицилии и объявление «чрезвычайного положения» в четырехугольнике Карини, Алькамо, Джибеллина, Корлеоне и Монреале автоматически предоставляли карабинерам исключительные права, которые полковник Лука беззастенчиво использовал.

Полковник Уго Лука, работавший ранее в органах СИМ (военной разведки) на Дальнем Востоке, в совершенстве владел искусством шпионажа и методами его осуществления. Поэтому ему нетрудно было впрячь в колесницу карабинеров мафистов, которые, впрочем, ничего большего и не желали, как заручиться поддержкой. Ликвидация инспекции полиции ставила главарей мафии в зависимость от действий карабинеров и от поведения Джулиано, которого они боялись гораздо больше. Тощего не сделала полиция, мафия сделала тотчас. CFRB сразу же получило список всех покровителей и сообщников бандитов и своевременно узнавало о перемещении членов банды. Как только кто-либо из бандитов осмеливался спуститься с гор, он неизменно попадал в руки карабинеров. Возможно, рассчитывая на чисто психологический эффект, полковник Лука приказал арестовывать каждого, независимо от того, преступник он или нет, кто вызывал хотя бы малейшее подозрение или производил впечатление человека, разыскивающего Джулиано. Были арестованы четыре женщины, одна даже семнадцатилетняя, по обвинению в пособничестве; был даже задержан и несколько дней проторчал в казарме карабинеров какой-то англичанин, бесцельно бродивший по Монтелепре. Бандит Антонино Терранова, Франческо Пишотта и Антонино Кучинелла были арестованы Интерполом^[60] на вилле вблизи Туниса по указанию CFRB, получившего в свою очередь информацию об их местонахождении от мафии. Избежали ареста несколько известных бандитов: Фрэнк Маннино, по кличке Американец, Розарио Кандела и Пальма Абате, завербовавшиеся в Иностранный легион в Алжире.

Пальма Абате остался в Иностранном легионе, а Маннино и Кандела предпочли вернуться в Сицилию. Кандела был убит карабинерами в Сатана, а Маннино арестовали на вилле епископа Монреале монсиньора Филиппи; эта ловушка была ему подстроена главарем мафии Антонио Мичели. «Приветствую друзей!» — воскликнул Маннино, переступив порог виллы. «Одно движение — и я продырявлю тебе башку», — ответил ему марешалло Каландра, приставив свой огромный пистолет к его уху, меж тем как другой армейский унтер-офицер ткнул его дулом автомата в спину. «Легавые, легавые и рогоносцы», — твердил Маннино, кусая себе руки, пока полицейская машина на бешеной скорости мчала его в Палермо. Он имел в виду предавших его мафистов.

Несколько дней спустя в Палермо был арестован бандит Джузеппе Кучинелла, командир второго отряда банды. Он был убежден, что мафия его предала, и бежал в Палермо, где все время держал ухо востро. Явившихся за ним карабинеров он встретил автоматным огнем и отстреливался от них совсем один в течение нескольких часов.

Свирепые бандиты Нунцио Бадаламенти и Кастренце Мадониа были арестованы довольно необычным образом: их погрузили на грузовик и спрятали среди корзин с зеленью и фруктами, чтобы доставить в безопасное место в Кастельветрано, где их дожидался Джулиано. Спрятанные среди корзин, они не заметили, что грузовик направляется совсем в другую сторону, прямо к казарме Калатафими в Палермо, где их уже поджидали карабинеры. Растерянность и неожиданность были столь велики, что оба бандита даже не успели пустить в ход оружие. «Легавые», — бросил Мадониа марешалло, который надевал на него наручники. В этих словах звучало презрение бандита к мафии. С глаз его спала пелена, мешавшая ему видеть подлинное лицо мафии: Мадониа, как и все члены банды, был убежден, что мафия — это олицетворение неподкупности, «омерта»; однако, ему пришлось убедиться, что мафия — это олицетворение низости и подлости. Марешалло, упрекнувшему его за слово «легавые» и пытавшемуся объяснить, что сила мафии в собственной и чужой подлости, Мадониа сказал: «Вы что, вы карабинеры, а они, подлые негодяи, использовали нас для своих делишек, но мы с ними еще повстречаемся».

Полковнику Лука, служившему в военной разведке, удалось изолировать Джулиано и уничтожить его банду. К началу весны 1950 года на свободе оставалось всего несколько человек из банды Джулиано. Еще и сегодня не ясно, почему полковник Лука, для которого было проще простого захватить Джулиано живым, предпочел обратиться за содействием к мафии, согласившись поручить режиссуру кончины Джулиано главарю мафии Монреале Бенедетто Миназола, именуемому дон Нитто. Миназола удалось уговорить Гаспаре Пишотта предать Джулиано. Согласно версии Пишотта, он застрелил Джулиано в упор ночью 14 июля 1950 года в Кастельветрано, когда тот спал.

Смерть Джулиано до сих пор окутана тайной. Ночью 14 июля 1950 года во дворе дома адвоката Де Мариа в Кастельветрано раздались автоматная очередь и ружейные выстрелы. На булыжной мостовой ничком лежал труп Джулиано. Рядом стоял капитан карабинеров Антонио Перенце, державший в руках еще дымившийся автомат.

Согласно официальной версии, Джулиано был убит Перенце во время стычки с карабинерами, устроившими ему засаду. Эта версия никого не убедила: на теле бандита были обнаружены, помимо пулевых отверстий от автомата Перенце, другие, более ранние, от выстрелов в упор. Кроме того, судя по следам крови, бандит был убит, когда лежал на спине. В частности, экспертиза обратила внимание на то, что кровь из ран — как это было видно на фотографии трупа Джулиапо, а не явствовало из текста протокола — стекала не в сторону самой низкой точки лежавшего на спине тела, а струилась вверх (следовательно, тело волокли за ноги).

Помимо этой официальной, циркулировали и другие версии; Пишотта на суде в Витербо заявил, что это он убил Джулиано; утверждали также, что Джулиано был убит в Вилла Каролине с согласия мафии Монреале, Алькамо и Борджетто, главарями которых, как явствует из приговора суда в Витербо, были дон Нитто Миназола, Иньяцио и Доменико Мичели и Доменико Альбано. После того как его убили во сне, труп был, по-видимому, перевезен в Кастельветрано, во двор дома Де Мариа, где и послужил мишенью для капитана Перенце.

В этой связи пространный приговор суда в Витербо, подчеркнув, что бандит Джулиано, окруженный множеством всякого рода покровителей, был неуязвим только для карабинеров и полиции, вскрыл и резко осудил интриги и действия полковника Лука и капитана Перенце.

На суде в Витербо неоднократно упоминалось имя Миназола, и каждый раз в связи с фактами, глубоко тревожившими суд и общественное мнение, следившее по газетам за ходом процесса.

Было совершенно точно установлено, что дон Нитто терся около банды; хотя он никогда не являлся ее активным членом, однако был ее видным представителем, который мог распоряжаться силами банды, никогда не участвуя лично ни в одной преступной операции. Между прочим, Миназола на протяжении многих лет был казначеем банды (кассиром был Санто Маццола), у него укрывали многих лиц, похищенных бандой с целью вымогательства. Дон Нитто был габеллотто (арендатором) поместья Вилла Каролина, где он разыгрывал роль гостеприимного хозяина и где находили «приют» многие похищенные с целью получения выкупа.

Знал ли обо всем этом Лука? Знал ли начальник CFRB, что Миназола был заинтересован в том, чтобы Джулиано умолк навсегда? Бенедетто Миназола был в свое время бедным пастухом, имевшим несколько голов скота и жившим, подобно всем пастухам Сицилии, в ужасной нужде и нищете. Став личностью, известной своими связями с «подвигами» банды Джулиано, он неоднократно подвергался арестам по подозрению в пособничестве; было даже предложено отправить его в административную ссылку. Его не раз приговаривали к тюремному заключению, и немалому, но ему удавалось уйти от наказания, добившись либо своего оправдания апелляционными инстанциями, либо помилования или амнистии. Он сколотил изрядное состояние и стал одним из главарей мафии Монреале. «Операция Джулиано» несколько подорвала его престиж в глазах мелких преступников, но зато упрочила его положение в рядах «почтенного общества» и среди некоторых влиятельных политических деятелей, в пользу которых он вел активную агитационную кампанию во время выборов.

Миназола был убит 20 сентября 1960 года на площади в Сан-Джузеппе-Ято. 23 июля 1961 года перед своим домом был также убит кум Миназола, Филиппо Риоло из Палермо. Риоло отбывал наказание в тюрьме «Уччардоне», когда там был отравлен стрихнином Гаспаре Пишотта. Некий Джованни Энеа, уборщик в тюрьме, обвинил его в отравлении. Было начато следствие, но за недостатком улик Риоло был оправдан. Это убийство, совершенное вскоре после убийства дона Нитто, — весьма серьезная улика еще и потому, что только ныне обратили внимание на узы кумовства, связывавшие Риоло и Миназола, а ведь в «почтенном обществе» подобные узы были куда более сильными, чем семейные. Риоло знал всю правду о смерти Гаспаре Пишотта и поэтому был убит, как и его кум Миназола, знавший всю правду о кровопролитии в Портелла-делле-Джипестре и о смерти бандита Джулиано.

Гаспаре Пишотта, Руссо и Миназола знали имена вдохновителей кровопролития в Портелла и погибли: двое первых были отравлены в тюрьме «Уччардоне» города Палермо, а третьего изрешетили пулями на площади в Сан-Джузеппе-Ято. Всю правду о кровопролитии в Портелла знали также депутат Кузумано Джелозо и инспектор полиции Чиро Вердиани, и они тоже отправились на тот свет от ангины, согласно диагнозу, и от стрихнина, согласно общественному мнению^[61].

Поговаривают, что Доменико Альбано, по прозванию дон Мими, знает закулисную сторону ужасной стрельбы 1 мая 1947 года и поэтому, пожалуй, чувствует себя в большей безопасности в тюрьме, чем на свободе. Во всяком случае, ясно, что все, помогавшие полиции в ликвидации банды Джулиано, утратили покой и что цепь преступлений не закончена; все те, кто вооружил банду и направил ее против крестьян, и все те, кто хорошо знает политическую подоплеку деятельности бандита Джулиано, находятся в опасности.

Невольно напрашивается вопрос: что предприняли власти, прибегнувшие к помощи мафии для уничтожения бандитизма в Сицилии, что они предприняли для охраны людей, которым угрожала лупара или другого рода смерть?

Дело в том, что Марио Шельба, бывший тогда министром внутренних дел, направил в Сицилию ряд чиновников полиции, работавших ранее вместе с фашистским префектом Мори, считая их наиболее подходящими для подавления бандитизма. Методы, применявшиеся этими чиновниками, были разоблачены на процессе в Витербо. Некоторые из них во многих случаях обращались к услугам мафии.

Генеральный инспектор полиции Этторе Мессана прибег к сотрудничеству Калоджеро Виццини, с тем чтобы тот передал в его руки или убил бандитов из Ниссено. Чиро Вердиани, преемнику Мессана, оказывала помощь мафия Борджетто и Монреале. Из приговора суда в Витербо со всей очевидностью вытекает, что у полиции и в помыслах не было арестовать Джулиано.

В 1949 году операции против Джулиано были поручены карабинерам под командованием полковника Лука из военной контрразведки. Но карабинеры, как и полиция, знали: нет никакой возможности арестовать Джулиано, пока у них не будет твердой уверенности, что он уже не сможет скомпрометировать видных политических деятелей. Такую уверенность они обрели лишь после ареста в США Паскуале Шортино, которому, по их мнению, Джулиано передал все свои записи. А до этого они ограничивались лишь наблюдением за бандитом через крупных мафистов. Вот с этого момента и возникло соперничество между карабинерами и полицией: каждый хотел приписать себе заслугу в уничтожении бандита. Чиро Вердиани, уже не занимавший в Сицилии официального поста, отправился, не без посредничества мафии, в гости к Джулиано с тортом и ликером в руках и предупредил его о действиях карабинеров. А капитан карабинеров Перенце в свою очередь разъезжал с Гаспаре Пишотта по магазинам, покупая костюмы, ездил он с ним и к врачу-рентгенологу. «Несомненно, за счет государства!» — возмущались судьи в Витербо.

После уничтожения Джулиано — заслугу которого карабинеры приписывали себе, хотя последнюю ловушку ему устроила мафия Монреале и Борджетто, — Гаспаре Пишотта получил в качестве награды свободу, хотя и под надзором полиции. Однако комиссар полиции Палермо Марцано неожиданно арестовал его, придав этому делу большую огласку. Так полиция расквиталась с карабинерами.

Убийство Пишотта с помощью лошадиной дозы стрихнина, растворенного в кофе, которое он сам себе приготовил в камере тюрьмы «Уччардоне», помешало адъютанту Джулиано выступить с новыми разоблачениями после его нашумевших разоблачений на суде в Витербо. Это преступление осталось ненаказанным, но в Сицилии подозревали в убийстве некоего Галло, работавшего в тюремном лазарете и бывшего доверенным лицом главаря мафии Алькамо, находившегося тогда в тюрьме Термини Имересе. Главные действующие лица в деле Джулиано — Лука, Перенце, Вердиани и Мессана — получили повышение. Вердиани умер от сердечного припадка; вскрытие не было проведено, хотя некоторые признаки рождали подозрение, что он был отравлен. Та же судьба постигла депутата Кузумано Джелозо.

Пишотта умер, и наступил конец кошмару, который в течение двух лет преследовал политических деятелей, заправил мафии и многих представителей власти, причастных к делу Джулиано.

Пишотта не успел рассказать всей правды; он собирался поведать ее на процессе всей банды, который должен был состояться следующей весной в Палермо. Стрихнин, уложивший инспектора полиции Вердиани и депутата Джелозо, заставил навсегда замолчать и Пишотта.

Гаспаре Пишотта был умерщвлен 9 февраля 1954 года в тюрьме «Уччардоне»: он выпил чашку кофе, в которую был всыпан стрихнин. Еще и поныне это убийство считается шедевром ловкости среди преступлений мафии, тем более что оно помешало правосудию нанести удар по вдохновителям кровопролития в Портелла-делле-Джинестре.

В Витербо выяснилось, что палачом банды оказался Пишотта, поскольку он убил Джулиано. Весть о том, что Джулиано убил Пишотта, а не капитан Перенце по приказу полковника Лука — ведь тот и другой получили повышение за... убийство бандита Джулиано, — чуть было не вызвала правительственный кризис. Известный миланский еженедельник, намекая на затруднительное положение, в котором очутилось правительство из-за разоблачений Пишотта, назвал легкое недомогание депутата Шельба, тогдашнего председателя кабинета министров, «пишоттизмом». На пресс-конференции в Виминале^[62] в день убийства Джулиано министр внутренних дел Шельба заявил буквально следующее:

«...смерть бандита — это результат деятельности корпуса по борьбе с бандитизмом. Джулиано, — уточнил министр, — несколько месяцев назад покинул свой дом в Монтелепре и, преследуемый отрядами полковника Лука, был изолирован и окружен в зоне Кастельветрано.

Сегодня ночью полковник Лука счел, что настал момент схватить бандита, и отдал соответствующий приказ. Последний решил убежать из дома в центре Кастельветрано, где он скрывался, и попытался оказать сопротивление силам порядка. После длительного преследования он был убит в перестрелке».

Пишотта же заявил — а Лука и Перенце это подтвердили, — что убил Джулиано он, Пишотта, по договоренности с мафией; далее он сообщил, что неоднократно бывал в Риме в сопровождении капитана Перенце и во время одной из поездок встретился с министром Шельба. В подтверждение своих заявлений бандит передал суду бумаги и документы, компрометирующие многих высокопоставленных чиновников исполнительной власти.

Разоблачения Пишотта были настолько серьезны и значительны, что буквально потрясли всю страну; и перед судьями в Витербо вынуждены были предстать в качестве свидетелей — но, по совести говоря, это были скорее моральные подсудимые — заправилы сицилийской политики, высокопоставленные чины судебного ведомства, высшие офицеры карабинеров, проходившие перед судьями потупившись, пряча глаза, меж тем как заправилы мафии Сицилии шествовали с тем же высокомерным видом, с каким они разъезжали и разъезжают по дорогам Западной Сицилии.

Однако считают, и это явствует даже из самого приговора, что на суде в Витербо Пишотта выложил не все и мог бы еще очень многое рассказать о политических делах банды, о похищении бандой людей с целью получения денег для финансирования избирательных кампаний в пользу определенных лиц. Известно, что за несколько дней до смерти Пишотта просил главного прокурора Палермо принять его для беседы, подчеркнув, что желает сказать всю правду о соучастии некоторых заправил мафии и политических деятелей в делах банды Джулиано. Пишотта был отравлен как раз за несколько часов до появления карабинеров, которые должны были отвезти его к главному прокурору.

12. Тюрьма в Палермо имафия

Опасаясь, как бы с ним не покончили в тюрьме, Пишотта решил принять меры предосторожности и попросил поместить его в отдельную камеру вместе с отцом, который отбывал наказание в той же тюрьме «Уччардоне». Все продукты и блюда, будь то из тюремной кухни или с воли, Пишотта тщательно исследовал и обнюхивал. Всякий запах, который мог вызвать малейшее подозрение, заставлял его отказываться от пищи.

9 февраля Пишотта готовил в своей неаполитанской кофеварке кофе для себя и отца, как вдруг у глазка камеры появился тюремный надзиратель Сельваджо Кармело, которому он предложил чашку кофе. Пишотта налил три чашки — одну для себя, другую для отца и третью для надзирателя. Через несколько минут у бандита начались страшные боли — результат отравления; собрав все силы, он дотащился до полочки, где стояла бутылка с оливковым маслом, и сделал несколько глотков в надежде вызвать рвоту.

Отец, с ужасом наблюдавший эту сцену, начал колотить в дверь, громко призывая на помощь. Прошло лишь несколько мгновений, а Пишотта умирал в жестоких мучениях. Отравлена была только чашка кофе Гаспаре.

Оба Пишотта, отец и сын, получили разрешение держать в камере кофеварку, банку с кофе, а также с сахаром, бутылку оливкового масла («Для заправки супов», — сказал отец, и «Мало ли что бывает», — изрек сын) и кое-какие витамины для здоровья Гаспаре. В то утро, незадолго до кофе, Пншотта принял тонизирующее средство с витамином. Предполагая, что в лекарство добавили яд, искали флакон с лекарством, чтобы отдать его на экспертизу, но он исчез; чашки, из которых пили кофе, и кофеварка были тщательно вымыты.

В результате вскрытия было установлено, что Пишотта получил колоссальную дозу стрихнина (0,2 грамма), достаточную для отравления 40 собак. Преступление было осуществлено очень хитро. Пишотта, обнюхивавший все продукты, не различил горького запаха стрихнина в горьком аромате кофе.

В той же тюрьме месяц спустя был отравлен Анджело Руссо, главарь одного из трех больших отрядов банды Джулиано, стрелявший в крестьян в Портелла-делле-Джинестре. На сей раз вместо кофе и стрихнина были пущены в ход вино и цикута. Руссо получил с воли от «друзей» вкусный обед и бутылку вина. В вино была примешана цикута. Вполне понятно, что в тюрьме и за ее стенами поползли слухи. Чаще всего упоминалось имя известного главаря мафии провинции Трапани (бывшего пастуха, а ныне миллиардера, большого друга и родича известного политического деятеля), который нарочно обругал унтер-офицера полиции, чтобы его перевели в тюрьму «Уччардоне». Утверждают далее, что в лазарете этой же тюрьмы работал человек — доверенное лицо этого главаря мафии, некий Галло из Алькамо, способный совершить любое злодеяние. Расследование ни к чему не привело, и поныне смерть Пишотта и Руссо является одной из самых загадочных тайн сицилийской мафии.

Ежедневная газета города Палермо, комментируя убийство, писала:

«Печать порой выражает недовольство, что полиции не удается схватить скрывающегося от правосудия убийцу... Но что тогда сказать о полиции, которая не может установить, кто совершил убийство в стенах государственной тюрьмы, в одиночной камере этой тюрьмы?»^[63]

Министерство внутренних дел провело расследование, в результате которого были отстранены директор тюрьмы и несколько охранников. Спустя несколько месяцев новый директор после очередных скандальных историй был переведен и заменен другим, энергичным чиновником, выходцем из Сардинии. Новый директор сразу же сообразил, что в самой тюрьме и за ее стенами всеми делами заправляет мафия. Он занялся расследованием, в ходе которого выплыли наружу невероятные вещи!

В книге записей лазарета тюрьмы «Уччардоне» в Палермо за десятилетие 1947—1957 годов числилось около 500 заключенных, получивших повреждения при «падении с лестниц». Проверкой было установлено, что все лестничные ступеньки были абсолютно исправны и нс могли поэтому вызвать столь многочисленных падении. В том же 1957 году в результате тщательного обыска в общих камерах и одиночках были обнаружены ножи, кинжалы, палки, электрические инструменты, железные клетки для щеглов, шариковые ручки с металлическими наконечниками и — трудно даже поверить — нитрат стрихнина. Пресловутые повреждения при «падении с лестниц» (некоторые из них явно обнаруживали следы ран, нанесенных острым оружием) были в действительности результатом поножовщины, побоев и расправ, учиняемых по решению трибунала мафии, орудовавшей внутри и вне тюрьмы. Недавние эпизоды, вновь приковавшие внимание общественного мнения к деятельности этого трибунала, свидетельствуют о том, что особых изменений с тех пор не произошло. Это все чудовищная правда, и она говорит о том, что палермская тюрьма была и осталась одним из главных центров господства мафии в Западной Сицилии.

События, происходящие в этой тюрьме, столь же абсурдны, сколь абсурдны и непостижимы многие проявления мафии. Известному главарю мафии Валлелунги-Пратамено, в провинции Кальтаниссетта, Сальваторе Мальта, содержавшемуся в тюрьме «Уччардоне» (он был привлечен к судебной ответственности как главарь одной из пяти банд, действовавших в трех провинциях), удалось добиться освобождения на основании приказа, сообщенного дирекции тюрьмы лишь устно. На процессе, состоявшемся в суде присяжных Палермо, выявилось, что на протяжении двух лет, которые Мальта провел на свободе, он числился в тюрьме «Уччардоне» и государство выплачивало тюремной администрации стоимость его ежедневного содержания.

Тюрьма Палермо неоднократно превращалась в подлинно коммерческое предприятие, в котором в трогательном согласии «трудились» мафия и надзиратели. В 1946 году тюремщики и арестанты совместно с мафией порта Палермо во главе с пресловутым дядей Кола Д’Алессандро (в конце концов он был убит двумя выстрелами из лупары) оказались в центре крупной скандальной истории, вызвавшей сенсацию и взволновавшей общественное мнение. Под полом ряда отделений тюрьмы проходил нефтепровод, по которому бензин со складов «Удиторе» поступал в цистерны порта. Заключенные и тюремщики просверлили полы и с помощью обычной ручной водяной помпы стали выкачивать бензин. Вывоз бензина из тюрьмы обеспечили «друзья надзиратели», а его сбыт организовали заправилы мафии города Палермо.

Не менее шумным был скандал, вызванный в 1952 году продажей одеял. Однажды полицейский агент Палермо задержал молодого человека, пытавшегося продать на базаре несколько одеял с меткой тюрьмы «Уччардоне». Продавец был братом видного палермского мафиста, сидевшего тогда в этой тюрьме и организовавшего вместе с двумя унтер-офицерами и несколькими надзирателями компанию по продаже одеял, простыней, электроламп и других предметов из тюремного имущества.

Еще серьезнее обстоит дело в провинциальных тюрьмах, расположенных в зоне мафии, где надзирателями и охранниками являются местные жители, зависящие от местной коммуны. Говорят, что много лет назад двум заключенным, отбывавшим наказание в тюрьме Виллальбы, удалось совершить крупные грабежи. За восемь месяцев пребывания в этой тюрьме им удалось безнаказанно совершить четыре ограбления, две дерзкие кражи и разбой, «заработав» огромный куш. Когда по истечении срока наказания они вышли на свободу, то купили дома и две усадьбы и стали жить на ренту, словно эмигранты, вернувшиеся в родные края с нажитыми трудом сбережениями.

Новый директор тюрьмы Палермо принял решительные меры: обновил почти весь персонал лазарета и кухни, запретил доступ в тюрьму проституткам и всем женщинам, не поддерживавшим прежде регулярных связей с заключенными; провел ряд обысков в камерах, конфисковав колющее и режущее холодное оружие; организовал строгий контроль за перепиской, подверг наказаниям многих заправил мафии, виновных в самоуправстве внутри тюрьмы и неподчинении надзирателям. Но не прошло и недели, как мафия перешла в контрнаступление: однажды декабрьским вечером 1947 года заключенные, обезоружив тюремщиков и заперев их в камерах, поднялись на крышу тюрьмы, где вывесили транспаранты, восхвалявшие предыдущего директора, переведенного в другое место. Бунт, поддержанный мафистами за пределами тюрьмы, продолжался два дня и был усмирен, лишь когда власти мобилизовали все силы полиции и карабинеров, дислоцированные в Сицилии, кроме того, в помощь им были присланы крупные силы из Южной Италии.

Некоторые бунтовщики, менее влиятельные, предстали перед судом. Дело слушалось в городе Бриндизи, дабы на решение суда не было оказано никакого давления. Суд даже не поинтересовался узнать у директора имена главарей мафии, действовавших в тюрьме, и еще И ныне имена этих заправил мафии, руководящих из тюрьмы делами мафии в Западной Сицилии, остаются неизвестными правосудию и честным людям.

Во время бунта в палермской тюрьме там еще находились почти все члены банды Джулиано, уже осужденные на десятки лет заключения. Кроме того, в этой же тюрьме сидели главари мафии Пьетро Дикари и Рено Коррао, зять Мичели, главаря мафии Монреале. Коррао во время бунта не поднялся на крышу тюрьмы,, не выставлял себя напоказ и не рисковал, как остальные: он только руководил началом выступления заключенных и нейтрализацией тюремщиков. Когда бунт подходил к концу, то есть когда мафия достигла желаемого результата, Коррао позвал бригадира тюремной стражи и «передал» ему трех надзирателей, запертых в начале бунта в одной из камер.

Бунт в тюрьме продемонстрировал, какую власть приобрела молодая мафия Палермо: все заключенные слепо повиновались новым главарям, обвиняемым в убийствах, связанных с подспудной борьбой за монополию в какой-либо определенной области деятельности, или в контрабанде сигарет, или в торговле наркотиками. Молодая мафия подчинила тюрьму своему контролю и из этой тюрьмы в сотрудничестве с новой мафией на свободе она диктовала свою волю городу Палермо.

Тюрьма в Сицилии — это жизненный центр всей деятельности мафии. Для ее вожаков, заправляющих всеми сложными делами организации, проблема контроля за заключенными с воли становится проблемой обеспечения своей неприкосновенности. Заключенный, который «колется», может отправить на каторгу сотни главарей мафии; кроме того, контролируя заключенных, мафия узнает все секреты преступников и имеет возможность контролировать преступления, совершаемые внутри тюрьмы и вне ее.

Власть в тюрьме — это основное условие господства мафии над обществом, это упорная защита власти мафии как государства в государстве, это отстаивание ее позиций против государства. И, только доказывая каждодневно и при любых обстоятельствах, что она сильнее и действеннее государственной власти и государственного аппарата, только наглядно доказывая, что член мафии никогда не будет брошен на произвол судьбы, мафия может развиваться и привлекать в свои ряды все новых «почтенных молодчиков» (пиччотто д’оноре). Все мафисты, «друзья», «почтенные молодчики», должны всегда и везде «чувствовать» присутствие мафии и ее покровительство. Они должны быть уверены, что «почтенное общество» никогда не изменит духу солидарности, и если одному из них не посчастливится и он попадет в лапы правосудия, то арестованный должен не сомневаться, что ему помогут и семья его не будет брошена на произвол судьбы. Молодого мафиста, попавшего на скамью подсудимых, защищают лучшие адвокаты, получающие за это высокое вознаграждение. Зачастую семья арестованного мафиста не располагает средствами, и тем не менее она всегда имеет возможность оплачивать дорогостоящих адвокатов и свидетелей, и порой эти расходы достигают многих миллионов лир.

Пиччотто и его семья лишаются помощи и поддержки, если они посмеют нарушить железный закон «омертá». В таком случае, если виновного в подобном «преступлении» не задушат одеялами, он обречен жить в унизительной изоляции и чудовищной нищете, что иной раз кончается безумием.

Следовательно, речь идет о том, чтобы «высылать» из тюрьмы необходимую информацию и передавать в тюрьму соответствующие приказы, покровительствовать одним, терроризировать других, «держать тепленькими» родных заключенных, чтобы они поддерживали с ними постоянную связь, не давать передышки свидетелям и соучастникам, находить в каждой тюремной камере, в каждом корпусе и отделении услужливых исполнителей, вплоть до возможности убивать.

В 1951 году в приемной, в первом внутреннем дворике и в комнате ожидания тюрьмы «Маласпина» в Кальтаниссетте появилось написанное красным карандашом странное изречение, смысл которого суммирует всю философию мафии: «Кто глух и нем, к тому же слеп, тот тихо проживет сто лет». Ежедневно это изречение стиралось, но каждое утро старый каторжанин, выходя на прогулку, задерживался на мгновение у порога дворика, чтобы снова обновить его, а услужливый надзиратель написал это же изречение на стене приемной. Это предупреждение было адресовано заключенным, их семьям и всем тем, кто по той или иной причине поддерживал связь с тюрьмой и заключенными. Единственным, кто не понял эту «латынь», был молодой тюремный врач, доктор Джакомо Ло Прости. Убедившись в отсутствии в тюрьме должной дисциплины, в наличии коррупции и самоуправства, он счел своим долгом сообщить об этом прокурору республики, которому сделал подробный устный доклад. Но эта затея плохо для него кончилась. Несколько дней спустя на врача напала группа заключенных, его избили и нанесли ему ранения, от которых он оправился лишь через 10 дней. Среди нападавших были два каторжника и два главаря банд, ожидавшие суда. Обстоятельно документированное сообщение о случившемся в тюрьме и о полном отсутствии там безопасности, поданное органам правосудия и посланное в копии министру юстиции, привело к... удалению из тюрьмы доктора Ло Прести.

Четыре месяца спустя, а именно 13 января 1952 года, из этой же тюрьмы бежали осужденные на каторгу преступники Джузеппе Риндоне и Кармело Гальяно, те самые, которые вместе с другими заключенными напали на доктора Ло Прести и много печали и траура принесли в семьи жителей Восточной и Центральной Сицилии.

Ясно, что в подобных условиях мафия обладает огромной властью, распоряжаясь жизнью, смертью и свободой подавляющего большинства заключенных. Именно в этих условиях мафия организовала отравление Пишотта и Руссо, окончательно опустив завесу молчания над причастностью политических деятелей к кровопролитию в Портелла-делле-Джинестре.

13. Апельсины и героин

События, связанные с войной в Сицилии, и особенно некоторые аспекты послевоенной политики США всемерно способствовали укреплению уже существовавших связей между американскими гангстерами и сицилийской мафией.

Приступы морального самобичевания, которым нередко были подвержены американские политические деятели — причем некоторые из них выступали именно как обличители нравов, хотя подчас сами обличители и виновники скандалов были, так сказать, одного поля ягоды, — принесли результаты, противоположные тем, на которые рассчитывали американские политики.

После каждой такой кампании против падения нравов и преступного мира США следовала высылка значительного числа «нежелательных элементов», в отношении которых американское правительство не располагало достаточными уликами, чтобы отправить их на каторгу.

Высылка гангстеров, окрещенных американскими властями «нежелательными элементами», началась вскоре после второй мировой войны. Высылка Лаки Лучано была первым случаем репатриации, наделавшим много шуму. Что же касается его лично, то для него речь шла скорее о награде, чем о наказании.

Лаки Лучано был выслан из США в 1946 году, и его прибытие в Италию осталось почти незамеченным. Спустя некоторое время гангстер отправился на Кубу. Его переезд на Кубу был расценен полицией США как своего рода опасный маневр, имевший целью быть поближе к Соединенным Штатам. Поэтому на кубинские власти было оказано большое давление с тем, чтобы они аннулировали вид на жительство Лучано. Пришлось гангстеру снова упаковывать свои чемоданы и отправляться в Италию, но на этот раз с самого его приезда полиция бдительно следила за ним. Судебные власти — к ним обращались неоднократно — отказались поставить Лучано под полицейский надзор, в частности было отклонено ходатайство полиции о его высылке. Но Лучано вынужден был искать занятие, дабы показать, что он имеет регулярный заработок, необходимый для существования.

Лучано поселился в Неаполе, на улице Тассо вместе с Иджеа Лиссони, балериной театра «Ла Скала», своей давней верной подругой (в 1958 году она скончалась), и открыл на улице Кьятамоне магазин санитарии. Впрочем, вскоре он прикрыл это дело благодаря постановлению апелляционного суда Неаполя, который вновь отказал полиции, желавшей поставить Лучано под свой надзор, и тем самым дал ему право жить припеваючи, ничего не делая.

На пароходе, увозившем Лучано в Италию, путешествовал и другой видный гангстер, Джузеппе Пичи (известный в США как Джо Пичи), знаменитый торговец наркотиками, которого вскоре после его приезда в Италию застали в Торрилле (Брианца) на месте преступления, когда он сбывал свой товар. Арестованный и заключенный на некоторое время в тюрьму, Джо Пичи, едва выйдя на свободу, снова принялся за свое, орудуя в зоне генуэзского порта. В 1948 году ему удалось переправить гангстерам Канзас-Сити 15 килограммов героина, приобретенного в Италии. Из 99-процентного чистого героина американским ловкачам удалось изготовить более миллиарда капсул, стоивших в розничной продаже 1-2 доллара штука. Героин был приобретен в Италии примерно за 25 тысяч долларов. Барыш торговцев достиг умопомрачительной цифры.

С именем Лаки Лучано связано и бегство в Италию гангстера Никола Джентиле, арестованного в 1944 году за продажу наркотиков и временно оставленного на свободе под залог в 50 тысяч долларов. Однако Джентиле предпочел распрощаться с этой колоссальной суммой и переправиться в Италию. Теперь он живет в Сицилии, в Каттолика-Эраклее (провинция Агридженто), и считается одним из главарей мафии, орудующей в Сицилии. Купив землю и различное движимое имущество, Джентиле живет теперь как знатный синьор, интересуясь, подобно нотаблям, политикой. Ходит слух, что на ближайших выборах он выставит свою кандидатуру.

За этими «тузами» торговли наркотиками в США следует обширная компания гангстеров, занимающих видное положение в организации: Тони Аккардо, Гаэтано Кифало, Антонио Скиллачи, Гаэтано Капуто, Карло Марчелло (по кличке Карлос), Джузеппе Бадаламенти, Витторио Трапани, Джакомо Балестрере, Джозеф Ди Джованни (кличка Каджеджи), Джозеф Де Сика, Джозеф Термини, Джозеф Боммарито, Карло Карузо (кличка Фрэнк).

Следует назвать также в качестве звезд первой величины Джозефа Дото, прозванного Джо Адонис, который был выслан в 1958 году в Италию, и многочисленную группу главарей американской мафии, собравшихся 14 ноября 1957 года на свой конгресс на вилле Джозефа Барбара (Апалачин, штат Нью-Йорк).

Предупрежденная о сборище полиция нагрянула на виллу и арестовала всех гангстеров, не успевших скрыться. Эти аресты не имели практического значения, ибо полиции не удалось выяснить причину созыва «конгресса мафии». Во время следствия Джеймс Суинг, глава федеральной комиссии по иммиграции, заявил, что следует использовать все средства, чтобы изгнать из США всех участников апалачинского съезда и выслать их на родину.

Было установлено, что из 63 участников только один носил испанское имя; все остальные были итальянцами. Однако на протяжении полутора лет американским властям не удавалось пробить брешь в стене пресловутой «омерта» гангстеров и выдвинуть против них конкретное обвинение.

Только 21 мая 1959 года полиция смогла добраться до части мафистов, присутствовавших на апалачинском съезде. Ночью 27 из них были арестованы по обвинению «в оказании сопротивления правосудию и в тайном сговоре с антизаконными целями». Другие 36 были привлечены к ответственности по второму пункту обвинения, но оставлены на свободе. Аресты были произведены Федеральным бюро наркотиков, полтора года трудившимся над тем, чтобы нанести удар по мафии и тем самым по торговле наркотиками. Среди арестованных в Нью-Йорке были два матерых главаря торговли наркотиками: Вито Дженовезе и Джозеф Профачи. Дженовезе был хорошо известен сицилийской мафии благодаря его связям с Кало Виццини. Кроме того, осталась знаменитая фотография, где Дженовезе снят вместе с Джулиано в Сагана в день памятной встречи с вожаками ЭВИС; Профачи, наоборот, поддерживал отношения с «дядей» Нино Коттоне, своим земляком, с которым в 1956 году вел бесконечные телефонные переговоры. Разговоры, как правило, шли о сицилийских апельсинах, и именно в этот момент между косками мафии разгорелась ожесточенная борьба за контроль над рынком и портом Палермо, борьба, окончившаяся резней, жертвой которой пал сам Коттоне.

Среди арестованных были также брат Вито Дженовезе, Микаэль, затем Джозеф Барбара-старший и Джозеф Барбара-младший, Мальокко, Орменто, Остико, Шандра, Ломбардоцци и Миранда. Существовал, наконец, так называемый «кабинет теней»^[64], состоявший из сицилийских эмигрантов, выходцев из местечка Монтедоро (провинция Кальтаниссетта). В него входили: Розарио Буфалини (Рассел), Джованни Монтана, Джузеппе (Джузи) Фальконе и Кармине Таланте. Против Буфалини уже было поднято дело о его депортации в Италию. В защиту «кабинета» выступали многие авторитетные лица, в числе которых был известный политический деятель Сицилии, который по возвращении из Америки, куда ездил в качестве туриста, стал жертвой весьма странного инцидента: в неаполитанском порту у него были украдены все чемоданы. Однако через 12 дней он получил их обратно в полной сохранности.

Высылка гангстеров как нежелательных элементов— это было максимальное, на что решались до сих пор американские власти, чтобы ликвидировать сеть мафистской организации в США, которая, согласно заявлению комиссии но расследованию Кефовера, контролировала и руководила всеми действиями уголовного мира США. Вашингтон решил нанести но гангстерам более прямой удар и ассигновал 200 миллионов долларов, чтобы помочь департаменту юстиции поддержать обвинение в процессах против мафии.

Основным результатом массовой высылки гангстеров из США было перемещение руководящего центра мафии, главным образом того, который занимался торговлей наркотиками, самым прибыльным делом мафии; но это коснулось и других сфер деятельности мафии США: торговли живым товаром и проституции, азартных игр, своего рода обложения производителей и торговцев, контроля над профсоюзами, политических интриг и т. д.

Теперь новым руководящим центром мафии стала Италия. Отсюда тянутся пути, по которым идет торговля наркотиками, и все они ведут в США, ибо это самый емкий и богатый рынок сбыта.

Итак, где же обретаются и что делают в Италии и в Европе гангстеры, высланные из США? Дать полную картину невозможно, ибо следить за маневрами людей, необыкновенно ловко умеющих скрывать свои махинации и привыкших с поразительной быстротой передвигаться с места на место, чрезвычайно трудно.

Гаэтано Кифало живет в свое удовольствие в Марселе и занимается плодоовощным делом.

Антонио Скиллачи, родом из Палермо, живет в Монако и всецело поглощен торговлей цитрусовыми.

Гаэтано Карузо, один из самых ловких сподвижников Лаки Лучано, занимается коммерцией в Марселе.

Джузеппе Бадаламенти — родственник двух Бадаламенти, арестованных 5 июня 1958 года в Чинизи (в 23 километрах от Кастелламмаре), так как их застали на месте преступления, когда они продавали героин, — живет в Гамбурге и занимается торговлей сельскохозяйственными продуктами.

Джозеф Де Лука, бывший шеф торговцев наркотиками в Канзас-Сити, постоянно разъезжает по Италии в качестве представителя одной из торговых фирм.

Никола Джентиле, один из главных приближенных Лучано, живет себе припеваючи в Каттолика-Эраклее (Агридженто) и занимается сельским хозяйством. Его имя упоминалось не раз в связи с убийством Тандоя^[65]. Многие считают, что истинным главой сицилийской мафии является именно Никола Джентиле, которого все знают, почитают и иначе не называют, как «наш дон Кола».

Карло Марчелло (Карлос), родившийся в Тунисе в семье выходцев из Сицилии, снова вернулся в Тунис и посвятил себя торговле сельскохозяйственными продуктами.

Фрэнк Коппола, арестованный в сентябре 1952 года за торговлю наркотиками (он отправил 5 килограммов героина, спрятав их в чемодане с двойным дном, Сальваторе Манкузо из Алькамо), обосновался на своей вилле в окрестностях Рима. Он наводняет продуктовый рынок Италии овощными консервами и фруктовыми соками. Утверждают, что Коппола благодаря содействию секретарши одного видного политического деятеля удалось добиться льгот для экспорта своих консервов в Марсель, Франкфурт и Гамбург.

Таким образом, американские гангстеры итальянского происхождения, высланные в Европу, занялись преимущественно коммерческой деятельностью, главным образом торговлей фруктами и овощами. И не случайно некоторые из них обосновались как раз в городах, являющихся главными центрами, через которые идет торговля сицилийскими апельсинами: в Марселе, Франкфурте и Гамбурге.

Согласно всем донесениям специального отдела наркотиков при Федеральном бюро расследований (ФБР), центром сортировки и упаковки наркотиков является Сицилия.

Агенты, посланные на Средний Восток начальником отдела наркотиков Эслингером, всегда утверждали, что именно из стран Среднего Востока, Сирии и Турции начинают свой смертоносный путь большие партии наркотиков. С иностранных пароходов наркотики сгружали в специальные моторные лодки, которые доставляли их в определенные пункты побережья Западной Сицилии, а оттуда уже их переправляли по назначению в различные города Европы в особых восковых муляжах апельсинов.

В 1959 году стало известно, что наркотики путешествуют внутри восковых муляжей. Апельсины, пустые внутри, весом 115 граммов каждый, 27 сантиметров в окружности, принадлежали к типу экспортных апельсинов, называемых обычно «90» по количеству штук, содержащихся в каждом ящике, или габионе, для экспорта. В каждый из этих муляжей через четырехмиллиметровое отверстие, искусно замаскированное, вкладывалось 110— 120 граммов наркотиков; таким образом, каждый такой апельсин «с начинкой» достигал 225 —235 граммов, что вполне соответствовало нормальному весу настоящего апельсина типа «90».

Каждый габион содержал 19—20 килограммов апельсинов, из которых И килограммов составлял чистый вес наркотиков. В вагонах, предназначенных для перевозки этого своеобразного груза, размещалось лишь 5 ящиков апельсинов «с начинкой», причем общий вес наркотиков составлял более чем полквинтала, стоимостью примерно 4 миллиарда лир.

Риск, которому подвергались подобные «экспортеры», был, несомненно, очень велик. Вполне закономерно предположить, что благодаря проникновению мафии в самые высокие сферы бюрократии они смогли раздобыть специальные пропуска от министерств путей сообщения или внешней торговли.

По прибытии на место назначения ящики попадали в руки доверенных «фруктовщиков», задача которых состояла в том, чтобы отправить «продукт» в центры сортировки и сбыта, расположенные в главных городах Западной Европы. Все эти операции требовали тесного сотрудничества между сицилийскими мафистами и американскими гангстерами.

В общем эта контрабандная торговля отличалась ошеломляющей простотой. Невольно напрашивается вопрос: полицейские власти, охотившиеся за наркотиками, производили ли когда-нибудь тщательный осмотр хотя бы одного вагона, имеющего пропуск за границу? В случае утвердительного ответа спросим: ставился ли вообще вопрос о проверке содержимого ящиков, находящихся в вагонах поезда?

Сицилийская мафия и американские гангстеры, отправляя начиненные апельсины, старались вызвать подозрение, будто наркотики вывозятся из Италии в коробках с сардинами. Для вящего подкрепления такого «слуха» они подсовывали полиции для конфискации коробки сардин, содержавшие наркотики. После конфискации следовало «признание», что эти коробки изготовлены в другом районе Италии и затем уже переправлены в Палермо, откуда и отправились в США.

Но несомненно одно — никакое «раскрытие» не преградило путь наркотикам, перевозка которых становилась все более интенсивной. Сицилийская мафия и американские гангстеры, поднаторевшие в торговле наркотиками, не стали бы подвергать себя риску, пересылая свой товар из одного района Италии в другой, прежде чем отправить его в США. Во-вторых, за Палермо, центром сицилийской мафии, в Италии было установлено строжайшее наблюдение. Вышесказанного вполне достаточно, чтобы усомниться в обоснованности подобного признания, которое шло на пользу только торговцам наркотиками.

Обычно наркотики выгружались в Сицилии, а именно среди скал обширного залива Кастелламмаре поблизости от Палермо. Барки, доставлявшие наркотики из Турции и Сирии, встречались с сицилийскими рыбацкими лодками в Сицилийском проливе^[66]. Здесь наркотики перегружались, и моторные лодки увозили их в залив Кастелламмаре.

Выгружали наркотики обычно глубокой ночью на скалистом побережье к востоку от города Кастелламмаре, точнее, между Скопелло и Пунта-делла-Крапериа-Гранде. С побережья наркотики на тележках доставлялись в цитрусовые рощи «друзей», где ими начиняли восковые апельсины. Затем, уложив в соответствующую тару, их перевозили в машинах (тех машинах, которые время от времени исчезали, да и сейчас исчезают) в «центры» отправки, где их размещали в габионы для апельсинов «90» и смешивали с другими грузами, идущими на экспорт.

Перевозили наркотики обычно те рыбацкие моторные лодки, которые занимаются браконьерством. Этим и объясняется неудача властей в борьбе с браконьерами, даже тогда, когда в этой борьбе принимали участие жители прибрежной полосы между Палермо и Трапани. К сожалению, все попытки подобного рода разбивались о мощную организацию мафии и гангстеров. Первым, испытавшим это, был писатель Данило Дольчи.

В октябре 1952 года Данило Дольчи приехал в Сицилию. Он прибыл из Номадельфии^[67], города молодежи, основанного доном Дзено Сальтини. Глубоко огорченный неудачами, постигшими это начинание, Дольчи был тем не менее полон решимости сблизиться с самыми обездоленными людьми и помочь им, надеясь, что через короткое время к нему начнет стекаться молодежь со всех концов Европы.

Он обосновался в Траппето, фракции коммуны Партинико, в провинции Палермо. С этими местами у него было связано воспоминание об отце, служившем в этой зоне железнодорожником. Книги «Расследование в Палермо» и «Бандиты в Партинико» рассказали впоследствии тысячам итальянских и зарубежных читателей, с какой ужасной нищетой пришлось столкнуться Данило Дольчи в Траппето и в Партинико. Среди многих житейских трагедий, свидетелем которых он стал, один случай никогда не изгладится из его памяти: четырехлетний мальчонка, сын бедного рыбака, медленно угасал от постоянного недоедания.

В этот период смелый протест Дольчи завоевал ему симпатию всей общины рыбаков Траппето, и в знак солидарности с ним они объявили первую коллективную голодовку. В беседе с журналистами Дольчи заявил, что протест был адресован властям, ничего не предпринимавшим для борьбы против «правонарушителей», занимавшихся браконьерством, а также для того, чтобы избавить от горькой нужды рыбаков Траппето.

Эти «правонарушители», по свидетельству Дольчи, появлялись каждый день то в одиночку, то группой в две-три лодки, а то и четыре, у берегов залива Кастелламмаре. Никто не мешал им творить их преступное дело. Они бросали в воду гранаты или использовали сети с очень частыми ячейками, которые захватывали всю рыбу, даже самую мелкую, даже мальков скумбрии и сардин.

Как заявил далее Дольчи, пи он, ни рыбаки Траппето не прекратят голодовку до тех пор, пока как центральные, так и областные власти не примут мер, чтобы покончить с браконьерством. Поднятая в печати кампания вызвала немедленное вмешательство областных и национальных органов. Речь идет о вмешательстве обычного характера: о денежной помощи наиболее нуждающимся рыбакам через соответствующие благотворительные организации, но, кроме того, было также обещано принять суровые меры против рыбаков-правонарушителей.

Однако эти меры никогда не были осуществлены, и полный драматизма дневник Дольчи заканчивается на исходе 1954 года следующими словами: «Рыбацкие моторки без всякой помехи продолжают, нарушая закон, ловить рыбу, несмотря на негодование десятка тысяч людей, теперь уже смирившихся, и вопреки недвусмысленному распоряжению морского министра».

В эти годы о мафии как-то не вспомнили, ибо было известно, что эта преступная организация действует главным образом в сфере сельского хозяйства, общественных работ, торговли фруктами и овощами, ирригации, мельниц, серных рудников, и никому в голову не приходило, что мафия процветает и в рыбной ловле.

Если в случае с Данило Дольчи поведение властей (продиктованное ненавистью кардинала Руффини, епископа палермского, к скитальцу из Номадельфии) может показаться просто непониманием происходящего, то в другом случае, когда аналогичную попытку борьбы с браконьерством предпринял пожизненный сенатор Умберто Дзанотти-Бьянко, четко видна рука и почерк мафии.

Президент Национальной ассоциации защиты интересов Южной Италии (АНИМИ) Дзанотти-Бьянко направил в Траппето своего молодого помощника Пьетро Трупиа, чтобы организовать там союз рыбаков для борьбы с браконьерством.

К союзу примкнули все рыбаки Чинизи, Карини, Терразини, Партинико, Траппето, Балестрате и Кастелламмаре-дель-Гольфо. Был создан фонд на средства самих рыбаков. Взносы колебались от 300 до 1000 лир в зависимости от того, владел ли рыбак маленькой лодкой или катером.

В феврале 1958 года союзу действительно удалось создать небольшую группу морской охраны, состоявшую из давших присягу бывших сельских стражников Пьетро Боммарито и Гаспаре Бельмонте, под начальством марешалло Мантенья из береговой полиции в Терразнни. Эта группа несла свою службу на суше, вдоль побережья, и на море, имея в своем распоряжении моторную лодку. В дальнейшем благодаря ходатайству ассоциации на подмогу береговой полиции Кастелламмаре-дель-Гольфо бросили сторожевой мотокатер финансово-таможенной инспекции Палермо под командованием морского капитана Дзаккони, в помощь которому выделили двух марешалло.

Вскоре после организации службы охраны мотокатер капитана Дзаккони обнаружил браконьеров. В ответ на его приказ остановиться раздалась автоматная очередь. Когда катер попытался подойти вплотную к моторке правонарушителей, она молниеносно исчезла. Это значило, что на борту у нее был мощный мотор, явление невероятное для обычной рыбацкой лодки. Едва распространилась весть об этом вооруженном столкновении, как зашевелилась мафия, решив поумерить пыл финансово-таможенной инспекции, становившейся опасной. В течение нескольких недель все усилия ассоциации Дзанотти-Бьянко были сведены на нет.

Началось с того, что по приказу начальства финансово-таможенной инспекции был отозван в Палермо сторожевой мотокатер, и члены группы морской охраны, давшие присягу, были уволены без всяких вразумительных объяснений; капитан Дзаккони, столь близко принявший к сердцу «баталию» с морскими браконьерами, был переведен в Чивита-Веккью; марешалло из береговой полиции Терразини в свою очередь получил перевод в Марсалу; марешалло Де Блази из береговой полиции Балестрате начал хлопоты о переводе в другое место; наконец уволился и марешалло Мантенья. Таким образом, союз рыбаков, созданный с таким трудом, распался и все последующие попытки, предпринимаемые Ассоциацией защиты интересов Южной Италии в Риме и в Палермо, натолкнулись на непреодолимое сопротивление.

Очевидно, были интересы куда более значительные, чем интересы браконьеров, которым угрожала бы защита бедствующих рыбаков побережья залива Кастелламмаре. Совершенно не подозревая ни о чем, Данило Дольчи, как и Дзанотти-Вьянко, столкнулся с могущественной мафией, занимавшейся подпольной торговлей наркотиками и сигаретами, торговлей, в которую вложены капиталы порядка тысячи миллиардов лир и которая располагает поэтому поддержкой и протекцией сильных мира сего.

Прибрежная зона, где выгружают наркотики, — та самая, из которой отправлялись члены банды Джулиано, нашедшие убежище в Северной Африке. Отсюда двинулся в путь шурин Джулиано, Сальваторе Шортино, которому удалось из Африки переправиться в США, где он вторично женился и получил диплом пилота; спустя пять лет Шортино был разоблачен и выслан в Италию, где его судили в Витербо, приговорив к 28 годам тюремного заключения за одно преступление и к 26 годам за другое. Из этой же прибрежной полосы отправились в 1948 году Фрэнк Маннино, Антонино Терранова, Винченцо и Франческо Пишотта, Пальма Абате, Розарио Кандела, Антонино Кучинелла и Франческо Паоло Мотизи. Их переправка в Тунис была организована неким Милаццо из Кастелламмаре-дель-Гольфо, владельцем моторки, занимающимся браконьерством, как то вытекает из протоколов суда по делу банды Сальваторе Джулиано. Милаццо часто выезжал в Тунис.

Система, применяемая для выгрузки наркотиков, та же, которая разрешает вести крупную торговлю заграничными сигаретами, являющуюся другой доходнейшей статьей сицилийской мафии.

Тот факт, что эта интенсивная торговля могла беспрепятственно развиваться — вспомним неудачную борьбу с морскими браконьерами, — подтверждает наличие как в Италии, так и в других странах важных высокопоставленных лиц, заинтересованных в перевозке наркотиков; и эта перевозка, как мы видели и как это, впрочем, хорошо известно специальным агентам полиции всего западного мира и Среднего Востока, идет через многие страны.

Сицилия, расположенная в центре Средиземного моря, очень удобна как перевалочный пункт в торговле и перевозке наркотиков, однако решающим моментом явилось все же существование на острове преступной организации, которая является чудовищным продуктом социальной системы и потому пустила глубокие корни и умеет маскироваться тысячью способами. «Омерта», этот закон молчания и круговой поруки, окружает непроницаемой стеной все тайны мафистской организации, которая может поэтому и далее безнаказанно заниматься своими преступными делами и грязным бизнесом, пренебрегая законом. Невинные сицилийские апельсины (в них теперь были кровно заинтересованы банды мафии, между которыми в 1956 году шла кровавая борьба за контроль над палермским рынком) были весьма подходящим средством для транспортировки наркотиков в Марсель, Гамбург, Франкфурт, откуда уже через Гавану, Тампу, Сент-Луис, Канзас-Сити и Нью-Йорк они попадали на богатый рынок США и Канады.

Дон Кало Виццини, главарь всей сицилийской мафии (умер в 1954 году).

Джузеппе Дженко Руссо, наследник Кало Виццини на посту верховного главы мафии.

Фотокопия брачного свидетельства сына Джузеппе Дженко Руссо. В качестве свидетелей под ним подписались главарь мафии Кало Виццини и депутат Розарио Ланца, председатель сицилийского областного собрания.

Конфискация груза контрабандного табака в 1964 году в Палермо.

Контрабандист и торговец наркотиками Тото Греко, по прозванию Инженер, главарь банды Греко.

Анджело Ла Барбера, торговец наркотиками, строительный подрядчик в Палермо, главарь банды Ла Барбера, сфотографированный во время его отправки на каторгу.

Арест Джузеппе Дженко Руссо (ноябрь 1963 года).

Арест американского гангстера итальянского происхождения Фрэнка Коппола в Помеции, вблизи Рима, в августе 1965 года.

Доказательств того, что в зоне между Палермо и Трапани шла контрабандная торговля, было вполне достаточно. В 1952 году итальянская полиция в сотрудничестве с ФБР конфисковала на станции Алькамо чемодан с 5 килограммами героина, отправленный с железнодорожной станции Анцио печально прославившимся гангстером Фрэнком Коппола некоему Сальваторе Манкузо из Алькамо, прослывшему на побережье Трапани — Палермо одним из самых матерых контрабандистов алкоголя.

Другой столь же показательный признак — это затопление рыбацкого мотокатера «Джованни далле банде нере», происшедшее в открытом море в заливе Кастелламмаре. Вечером 1 октября 1955 года в заливе Кастелламмаре разыгрался жестокий шторм. При первых признаках надвигающегося шторма все, кто был в море, поспешили укрыться в порту Кастелламмаре или в маленьких бухтах под защитой скал, представляющих естественное и надежное укрытие. Около 9 часов вечера старенький мотокатер «Сан Сальваторе», переименованный в «Джованни далле банде нере», хорошо укрывшийся в бухточке Гуида д’Ока, между Пунтаццой и Пунтой-делла-Крапериа-Гранде, вблизи Скопелло, неожиданно поднял швартовы и вышел в открытое море, хотя буря все еще бушевала. Той же ночью после тщетных усилий вернуться в бухту «Джованни далле банде нере» пошел ко дну, увлекая с собой всю команду из восьми человек.

Рыбаки этой зоны утверждали, что мотокатеру предстояла встреча в открытом море, на которую он не смел не явиться. Некоторые высказывали предположение, что «Джованни далее банде нере», вернувшись после встречи, происшедшей на границе территориальных вод, и опасаясь досмотра финансово-таможенной инспекции, предпочел пойти навстречу буре, чем позволить обнаружить свои компрометирующий груз.

В этом, как и во многих других таинственных и необыкновенных событиях, которыми так изобилует сицилийская жизнь, чувствуется мощная рука какой-то незримой силы, способной безнаказанно игнорировать общественное мнение.

С тех пор поимка контрабандистов наркотиков на побережье Палермо—Трапани стала частым явлением. Один из последних случаев произошел 5 июня 1958 года, когда итальянской полиции совместно с агентами ФБР удалось поймать на месте преступлениябратьев Бадаламенти из Чинизи, родственников гангстера Джузеппе Бадаламенти, высланного из США в 1955 году и обосновавшегося в Гамбурге.

Другой яркий симптом, побуждающий внимательнее отнестись к тому, что утверждали в частных разговорах жители района Трапани, — это таинственное, быстрое и неправдоподобное обогащение некоторых главарей мафии.

Подтверждает это и история старого некоронованного короля мафии Калоджеро Виццини. До 1943 года, несмотря на свое положение главаря сицилийской мафии, он подвергался преследованиям кредиторов и не смог продолжать аренду серных рудников.

Калоджеро Виццини был вынужден объявить о своем разорении, его обвинили в злостном банкротстве, и ему пришлось несколько раз пережить унизительную процедуру предварительного наложения ареста на имущество и описи продуктов своего имения Мастраньяция между Виллальбой и Марианополи. В 1944 году после высадки в Сицилии американцев, которые торжественно поставили старого мафиста во главе муниципалитета Виллальбы, оказав ему таким образом публичное доверие, он покинул Виллальбу и уехал в Палермо, где выбрал для своего постоянного местожительства гостиницу «Солнце» в старом центре города. Что касается официального рода занятий, то в Палермо Виццини был лишь компаньоном двух-трех мелких строительных подрядчиков — работа, требовавшая от него минимальной затраты времени. Принятый большинством высшего света Палермо (знакомства с ним особенно добивались политические деятели), дон Кало имел исключительно шумный успех в обществе, когда завоевал расположение графини С. К., о связях которой с миром контрабандистов наркотиков было всем известно. В гостинице дона Кало всегда сопровождали два телохранителя, в его распоряжении был шофер, второй — для любовницы, и, наконец, на его иждивении находился юный земляк, его доверенное лицо. Расходы дона Кало достигали примерно 70 тысяч лир ежедневно. Несмотря на такой широкий образ жизни, старый патриарх мафии после своей смерти в 1954 году оставил наследство, состоящее из земельных участков, серных рудников и денежных вкладов, оцениваемых в несколько миллиардов лир.

Жизнь дона Кало в гостинице изобиловала множеством фактов, которыми должна была бы заинтересоваться в первую очередь полиция.

В 1950 году в один прекрасный день Нинуццу Рыжий, палермский фоторепортер, был избит до крови телохранителями дона Кало. Нинуццу узнал по секрету от официанта, что комнату по соседству с доном Кало в гостинице занимает Лаки Лучано под именем Сальваторе Луканиа.

Молодой фоторепортер явился в гостиницу с двумя внушительными чемоданами и сумел получить комнату на том самом этаже, где проживали Виццини и Лучано. В тот же день ему удалось сфотографировать Лучано вместе с двумя телохранителями дона Кало. Это вызвало резкую реакцию Лучано, который приказал отнять у злосчастного фотографа аппарат и разбить его вдребезги.

Телохранители Виццини так отдубасили беднягу, что только через восемь дней он пришел в себя. Нинуццу подал на них жалобу по всей форме с приложением медицинского свидетельства; жалоба была тут же возвращена, а Нинуццу заставили прикусить язычок, подкупив его новеньким прекрасным фотоаппаратом и изрядной суммой денег.

Лучано был кровно заинтересован в том, чтобы его не видели в компании людей дона Кало; опубликование ето фото вместе с «тенями» заправилы сицилийской мафии, хорошо известными полиции и жителям Палермо, повредило бы ему в глазах комиссии, ведающей высылкой. Кроме того, это могло бы привести к новым расследованиям, которых Лучано и дон Кало боялись как огня.

Лаки Лучано, родившийся в Леркаре-Фридди, провинция Палермо, где в метрическом свидетельстве его записали под именем Сальваторе Луканиа^[68], был компаньоном дона Кало по конфетной фабрике в Палермо. Фабрика эта была открыта в 1949 году с соблюдением всех необходимых формальностей. Квестура Палермо выдала разрешение на имя Сальваторе Луканиа из Леркары, родного кузена знаменитого гангстера.

Луканиа из Леркары никогда в жизни не занимался коммерцией. Он был всецело поглощен сельским хозяйством и продолжал заниматься им, даже сделавшись хозяином конфетной фабрики и даже после того, как конторе сбыта удалось наладить экспорт конфет в Германию, Францию, Ирландию, Канаду и США.

А вот кто, наоборот, отошел от традиционной сельскохозяйственной деятельности, покинул феод, чтобы заняться новым делом — производством сластей, так это дон Кало Виццини. Заинтересованный в успехе фабрики, он позаботился о переводе двух рабочих-кондитеров из Кальтаниссетты в Палермо, а для специальных изделий, идущих на экспорт, выписал из Америки двух уроженцев Сицилии.

Имя хозяина фирмы, положение и личность его компаньона (Кало Виццини), тайна, окружавшая фабрику (между прочим, вход в производственный цех был запрещен и охранялся вооруженным человеком), невольно вызывали подозрение, что за скромным фасадом конфетной фабрики скрывается доходнейшая торговля наркотиками.

То были времена скандальной истории «Капокотта»^[69], и печать жаждала всяких сенсаций. И апреля 1954 года на первой странице римской газеты «Аванти» была опубликована фотография фасада фабрики на площади Сан-Франческо, подпись под которой гласила: «Ткани и конфеты расчищают путь наркотикам», ясно намекая тем самым, что в конфетах взамен миндаля могли оказаться 2—3 грамма наркотика.

Редко когда публикация фотографии приводила бы к столь молниеносному результату. Той же ночью машины были демонтированы, а сама фабрика закрыта. Что касается рабочих-специалистов, то утверждают, что турецкий пароход подобрал их в открытом море и тайком перевез в США.

Именно во время этой «деятельности» Сальваторе Луканиа на станции Алькамо, в провинции Трапани, был конфискован чемодан, содержавший 5 килограммов героина. Он был отправлен Фрэнком Коппола на имя Сальваторе Манкузо из Алькамо. Два миллиарда, оставленные доном Кало после смерти, и были плодом этого последнего бизнеса крупного вожака мафии.

Почти в такую же сумму, приблизительно в два миллиарда лир, было оценено наследство Нино Коттоне из Виллабате, бывшего подручного мясника, а затем, после высадки американцев, главы мафии города Палермо.

Убийство Коттоне свидетельствовало о том, что некоторые мафисты стремились к контролю над садами, рынком и портом Палермо, дабы развернуть куда более доходную деятельность — торговлю наркотиками. Этим объяснялись также неожиданные и странные перемещения из одной консортерии в другую таких лиц, как Гаэтано Галатоло, по кличке Тану Алати, который принадлежал к мафии рынка, отправившей его к праотцам, когда выяснилось, что он стал действовать в интересах мафии порта.

На родине Нино Коттоне в Виллабате родился также знаменитый гангстер из Бруклина Джозеф Профачи. Коттоне и Профачи провели вместе детские и юношеские годы и на всю жизнь остались связанными узами тесной дружбы. Можно даже утверждать, что Профачи с Коттоне соединяли узы более крепкие, чем с родственниками, живущими в Виллабате, которые все занимались очень скромной деятельностью: один был пекарем, другой — портным, третий — каменщиком. Они даже не переписывались с прославленным Профачи из Бруклина. Лишь в 1944 году Джозеф Профачи выслал своей сестре небольшую сумму денег. А с Нино Коттоне американский гангстер, как мы уже упоминали, неоднократно вел телефонные разговоры. Этот факт не мог пройти незамеченным. Профачи числился в списке наиболее опасных гангстеров США, составленном комиссией по расследованию американского сената под председательством Кефовера, и был третьим после Вито Дженовезе и Винсента Мангано. После высылки Лаки Лучано Профачи стал вместе с Вито Дженовезе одним из самых крупных боссов контрабандной торговли наркотиками.

В течение 1956 года телефонные разговоры между Джозефом Профачи и Нино Коттоне, Нью-Йорком и Виллабате, все учащаются. По-видимому, номер бруклинского телефона, по которому звонил Коттоне, был тот же, что вызывал из Неаполя Лаки Лучано, а Фрэнк Коппола из Анцио. Разговор по телефону шел о «прекрасных и крупных сицилийских апельсинах», к которым Профачи проявлял живейший интерес. Эти телефонные звонки весьма заинтересовали палермскую полицию. Расследование, которое было проведено, «точно» установило, что разговор шел... о проведенных вместе детских годах и о чудесных сицилийских апельсинах.

Не менее значительным было богатство, накопленное за короткое время главарем мафии в Алькамо, который почти до последних лет занимался арендой пастбищ и небольших стад крупного рогатого скота на началах испольщины. За принадлежность к мафии его не раз арестовывали. Колоссальное богатство, нажитое им в несколько лет, настолько бросалось в глаза, а образ его жизни был столь роскошным, что зажиточная сицилийская семья, к которой принадлежал видный политический деятель, не погнушалась породниться с бывшим пастухом, не раз судившимся за принадлежность к преступной организации.

Имя этого главаря мафии неоднократно упоминалось в хронике черных деяний мафии Палермо и Трапани. Речь идет о человеке, «доверенное лицо» которого находилось в лазарете тюрьмы «Уччардоне», когда был отравлен Гаспаре Пишотта.

Поразительное обогащение ряда главарей мафии и политических деятелей провинции Трапани, Палермо, Кальтаниссетта и Агридженто могло бы послужить путеводной нитью, которая помогла бы добраться до торговцев наркотиками в Сицилии. Но для этого необходимо, чтобы фискальные органы и муниципальная администрация взялись бы за дело всерьез и поставили бы под контроль деятельность некоторых видных политических деятелей и главарей мафии и выяснили бы источники их доходов и накопленного богатства.

К сожалению, это оказалось неосуществимым, ибо все то, что обусловило всесилие мафии в феодах и латифундиях, стало основой власти и влияния внутри правящей партии, в муниципалитетах, в областных политических органах и в некоторых других секторах национального управления.

14. Табак и наркотики в «ничейном море»

Расследование, произведенное финансово-таможенной инспекцией Италии и американским консульством в Танжере, установило, что с баз Северной Африки и Гибралтара только в течение 1961 года было отправлено в Италию 11 тысяч ящиков табака, 13 тысяч было послано на Мальту, 3 тысячи во Францию, 15 тысяч в Португалию, 6500 ящиков в Испанию, 4 тысячи в Данию, 2 тысячи в Норвегию и 3 тысячи в Исландию. Ящик табака весом в 10 килограммов, приобретенный в Танжере в среднем за 28 тысяч лир, в экстерриториальных водах Средиземного моря продается за 90 тысяч лир, в то время как на берегу его стоимость достигает 160 тысяч лир; в конце концов, розничный продавец платил за него в среднем 210 тысяч лир.

В свою очередь эксперты Постоянного генерального комитета по контролю за мировой торговлей наркотиками установили, что только за шесть лет, с 1958 по 1963 год, было конфисковано 370 квинталов опиума-сырца, 13 квинталов и 35 килограммов опиума для курения, 7 квинталов и 32 килограмма героина и 1590 квинталов гашиша-марихуаны. Из юго-восточной Азии ежегодно экспортируется (частично через Индийский океан, частично через Средиземное море) 12 500 квинталов опиума; из этого количества можно экстрагировать 1200 квинталов героина и морфия. К этому следует добавить, что из Анд Южной Америки тайно доставляется в США и Канаду 30 тысяч тонн листьев кока (85% всей продукции). Но если даже ограничиться только героином и морфием, результаты оказываются потрясающие. Из 1200 квинталов вышеупомянутого морфия можно изготовить 12 миллиардов ампул для инъекций; из этого же количества можно получить 24 миллиарда ампул героина для инъекций.

Прибыль от этой торговли достигает умопомрачительных цифр. В Нью-Йорке пакетик с граммом героина стоит 5 долларов, а ампула, содержащая кубический сантиметр морфия, причем разбавленного на 40%, стоит 3 доллара 20 центов.

Из донесения финансово-таможенной инспекции следует, что за 10 лет, с 1951 по 1960 год, только одной сицилийской банде удалось переправить в Америку 4 квинтала 55 килограммов героина, заработав на этом полтора миллиарда. А американские гангстеры, которые контролируют эту сферу деятельности, умудрились за этот же период нажить более 12 миллиардов. Джон Нуччи из Нью-Йорка, на которого работал также стюард Жорж Анри Пьер, служивший в «Эр Франс» (в 1958 году его арестовали в аэропорту Нью-Йорка, когда он передавал большой чемодан, набитый наркотиками), за два года пустил в торговлю наркотиков на сумму примерно 7 миллиардов.

Торговля сигаретами и табаком значительно отличается от торговли наркотиками.

Сицилийцы, занимаясь контрабандой табака, работают, так сказать, «для себя», меж тем как лигурийские и миланские организации доставляют товар во все концы Италии независимо от того, происходит ли его перегрузка в Портичелло, вблизи Палермо, в Кастелламмаре-дель-Гольфо, в Сан-Вито-Ло-Капо-ди-Трапани, или товар передается в Пельи, в Камольи либо в Финале-Лигуре.

Почти всегда оплата товара происходит в момент его передачи. Таким образом, с оплатой товара деловые отношения между поставщиками, торговыми агентами и продавцами прекращаются. Потребитель контрабандного табака — обычный курильщик; его контакт с контрабандистами ограничивается лишь моментом покупки пачки или блока сигарет «Кэмел», «Пэлл Мэлл» или «Муратти».

Совершенно иначе обстоит дело с теми, кому приходится обращаться к торговцам наркотиками; в этом мире все связаны одной цепочкой: скупщик, изготовитель, курьер, последний продавец и сам потребитель, легко опознаваемый, которого, как и всех остальных, суровый закон не щадит.

В отличие от контрабандистов табака (группы которых в различных зонах не зависят друг от друга) торговцы наркотиками, где бы они ни находились и какое бы положение пи занимали в общей цепочке, всегда чувствуют руку неведомого им «главы», они ощущают ее в точности приказов и пунктуальности встреч, назначенных без их ведома, в оплате, в точно установленных часах получения товара, в паролях, в наличии убежища на случай опасности и медицинской помощи при несчастье, в юридической, финансовой и фармацевтической поддержке и даже в предоставлении женского общества.

Контрабанда табака сосредоточена в бассейне Средиземного моря, меж тем как в торговле наркотиками заинтересован юго-восток Азии, Средний Восток, юго-восточное побережье Европы, Анды Южной Америки и некоторые зоны Австралии.

Оперативное руководство контрабандой табака и сигарет осуществляется совместно мафией прибрежной полосы, которая тянется от Термини-Имересе до Палермо и Трапани, и французскими контрабандистами с их штабом в Танжере, меж тем как общее руководство перевозкой наркотиков и их торговлей сосредоточено в руках боссов «Коза ностра» в США, за исключением тех махинаций, что происходят в пределах Средиземного моря и контролируются главарями сицилийской мафии.

Центры производства наркотиков находятся в юго-восточной Азии, в Южной Америке и на Среднем Востоке, откуда через Индийский океан и Средиземное море наркотики отправляются потребителям в США, Канаду и Мексику.

Паскаль Молинелли, по кличке месье Ришар и Голдфинтер Средиземного моря^[70], сосредоточил в своих руках всю перевозку наркотиков через Средиземное море. Хорошо известный итальянской финансово-таможенной инспекции, французской полиции и агентам бюро наркотиков при департаменте финансов США, он на судах своего пиратского флота перевозит сигареты и табак из Танжера или Гибралтара в Сицилию, на Мальту или в Ливан. Отсюда пароходы, груженные опиумом, отправляются во Францию.

Из Франции очищенный опиум поступает в Сицилию в виде героина и морфия и передастся мафии, которая через своих курьеров доставляет наркотики в США, Канаду или Мексику.

Молинелли — это Красная Примула^[71] Средиземного моря. Никто не знает его местопребывания; он может быть во Франции или в Марокко, в Танжере или в Касабланке, в Ливане, на корабле в открытом море или в шикарном отеле на итало-французской Ривьере. У полиции нет отпечатков его пальцев. Есть лишь единственная фотография, сделанная на Корсике во время путча в Алжире, где он снят вместе с генералом Томацо: цветущий, полноватый и удивительно моложавый.

Вместе с Молинелли работали Мишель Де Валь из Ниццы, Саломон Гонсалес из Танжера, Пьетро Дави, Томмазо Бушетта, Тото Греко, Анджело Ла Барбера, Франческо Бонне из Сан-Ремо, Элпо Форми из Лу-Монферрато, Эмилио Фальчаи из Ниццы и Розарио Манчино, связь которых с Лаки Лучано и Антоннно Сорчи ясно видна из официальных документов на покупку виллы французской принцессы Айны в Палермо.

Молинелли поручил своему приспешнику Витторио Гатти, генуэзскому контрабандисту, руководство радиостанцией в городе Бастия на Корсике, связанной с тайными передатчиками, установленными не то в Неаполе, не то на шикарной яхте, стоящей всегда на якоре в порту Вилльфранш-сюр-Мер.

До 1950 года Молинелли был полновластным хозяином перевозки контрабандных товаров через Средиземное море. С 1951 года и далее он вынужден был войти в соглашение с главарями сицилийской мафии, от которых, говорят, ему пришлось немало претерпеть. Так, к примеру, в 1951 году однажды ночью пиратский корабль захватил в Сицилийском проливе контрабандное судно «Рифф Рук», которое везло 6 тонн сигарет и табака. Три месяца спустя то же судно «Рифф Рук», стремясь избежать нового нападения, подошло слишком близко к территориальным водам Палермо и было конфисковано финансово-таможенной инспекцией. «Рифф Рук» наряду с пароходами «Слик», «Пало Адзул», «Карола» и «Тайфун» входило в состав флота Молинелли.

В том же 1951 году пароход «Тайфун» под командой английского капитана Эдуарда Хыо пошел ко дну ночью в открытом море вблизи Мадзара-дель-Валло, причем один моряк утонул, а командир и два других моряка были спасены рыбацкой моторкой из Мадзара-дель-Валло. Трое потерпевших предлагали колоссальную сумму, если их доставят в Тунис, где, по их словам, они могли найти друзей и товарищей с другого парохода того же судовладельца; если же нет возможности высадить их в Тунисе, то тогда пусть их тайно высадят, просили они, на побережье Сицилии. Но сицилийские рыбаки передали эту троицу карабинерам из Мадзара-дель-Валло, поспешившим репатриировать пх на родину, в Англию.

Однако в истории контрабанды в «ничейном море» — так называют Сицилийский пролив — выдача контрабандиста карабинерам случай не только редкий, но, пожалуй, даже единственный.

Сицилийские рыбаки, как, впрочем, это принято у рыбаков на всем земном шаре, никогда не говорят дурно о своем море. Лишь иной раз в часы досуга они могут потолковать о том, как неслыханно и молниеносно разбогатели некоторые лица, чьи дела на суше и на море всегда внушали им подозрение. Рыбаки молчат не потому, что связаны пресловутым законом «омерта», а потому, что им пришлось убедиться на собственном опыте, сколь бессилен закон перед морскими пиратами, занимающимися браконьерством либо контрабандой нефти, табака и наркотиков.

Техника контрабанды табака и сигарет в Средиземном море напоминает технику контрабанды алкоголя в 30-е годы в США. В те дни у контрабандистов вина была база вне США, но поблизости от их границ — на острове Куба, откуда отправлялись быстроходные суденышки, которой через несколько часов достигали берега США.

Теперь Танжер — свободный город и международная зона — представляет собой идеальное место для отправки тех контрабандных товаров, которые должны быть доставлены на побережье Трапани или на Мальту. Место встречи назначается вне территориальных вод (на расстоянии 12 морских миль, то есть около двадцати одного километра). Здесь товар перегружается на другие моторки или катера, которые доставляют его на сушу, где мафисты грузят его на автотранспорт и отправляют в центры распределения.

Бывают случаи, что финансово-таможенная инспекция заблаговременно узнает, что контрабандное судно, вышедшее из Гибралтара или Танжера и направляющееся к Сицилии, будет проходить в определенный день и час в точно указанной точке Средиземного моря. Тогда моторный катер инспекции приводится в боевую готовность, ибо рассчитывают, что судно должно войти в итальянские территориальные воды. Такая мера иногда приводила к захвату некоторых судов. Если же, наоборот, судно продолжает свой путь за пределами Сицилийского пролива, то с вертолета финансово-таможенной инспекции наблюдают за ним, стараясь сфотографировать с помощью телеобъектива людей, а то и какую-нибудь деталь груза или характерную особенность судна. В таком случае моряки облачаются в плащи с огромными капюшонами, как у сторожей маяка, чтобы остаться неузнанными, и прикрывают палубу холстиной и своими куртками, стараясь спрятать все, что может позволить опознать судно.

Порой случается, что судно, на первый взгляд как будто не внушающее подозрения, по пути из Гибралтара или Тирренского моря оставляет в кильватере куски резины или древесины, которые немедленно подбираются рыбацкими моторками или прогулочным катером, «случайно» оказавшимся поблизости.

А бывает и так, что контрабандистское судно спускает на воду резиновую лодку, которая в ночной тиши причаливает к берегу между Алькамо, Кастелламмаре и Марсалой, где заросли камыша и виноградника настолько густы, что похитителям скота удается неделями укрывать здесь украденные стада.

15. Мафисты и гангстеры

События, связанные с перевозкой наркотиков через Средиземное море, и имена боссов «Коза ностра» и главарей сицилийской мафии (как те, так и другие являются выходцами из провинции Трапани) позволяют утверждать, что Кастелламмаре-дель-Гольфо — это центр, из которого направляется вся средиземноморская торговля наркотиками, меж тем как всей международной торговлей ведают и руководят американцы сицилийского происхождения, уроженцы Кастелламмаре-дель-Гольфо. Естественные очертания берега (между мысом Раизи и мысом Сан-Вито) весьма удобны для контрабанды и вообще для всякого подпольного дела, поэтому зона эта издавна известна полиции как центр противозаконной деятельности.

В самом деле, Джо Барбара, владелец той самой виллы, где состоялся уже упомянутый апалачинский съезд, родом из Кастелламмаре; из Кастелламмаре также Джо Банан и Джон Бонвентре, оба участника как сборища в «Отель де Пальм» в Палермо, так и апалачинского съезда. Оттуда же родом Фрэнк Гарофало и Антони Магаддино, граждане США, присутствовавшие на сборище в Палермо, Джузеппе Скандариато, Диего Плайя, Гаспаре и Джузеппе Магаддино, арестованные за торговлю наркотиками, а также Вито Витале, свекор Джона Прицьола, шурин Джона Бонвентре и кум, то есть крестный отец дочери Фрэнка Гарофало.

В 28 километрах от Кастелламмаре находится Салеми; здесь родились и выросли братья Альберт и Вито Агуэчи, Кристофоро Робино, братья Симоне и Джузеппе Мароджольо, братья Джузеппе и Маттео Пальмери, главарь мафии Сальваторе Циццо, Франческо Паоло Филечча и Калоджеро Ло Кашо — все торговцы наркотиками, хорошо известные итальянской полиции, федеральной полиции США, а также канадской. В 11 километрах от Кастелламмаре находится Алькамо, родина Винченцо Рими; в 31 километре — Партинико, родной край Джона Прицьола и Раффаэле Куазарано (оба граждане США), Фрэнка Коппола и Серафино Манкузо, а в 38 километрах от Кастелламмаре расположено Чинизи, откуда вышли Чезаре Мандзелла, Гаэтано Бадаламенти (по кличке Хьюг), Джузеппе Бадаламенти и Чарлз Орландо.

Еще лет двенадцать тому назад в Кастелламмаре открыто продавались ящики с винами и коньяком марок «Фундадор», «Курвуазье», «Мартель», ввезенными контрабандным путем в Италию. Нефть, предоставляемая государством по пониженной цене рыбакам, продавалась контрабандно иностранным судам, и главное это во время войны; район Кастелламмаре был также базой тайной эмиграции, отсюда отправлялись в Тунис по крайней мере 80% всех тайных эмигрантов.

В 1943 году с горы Иниче, что позади Кастелламмаре, союзникам сигнализировали данные о расположении и количестве немецких и итальянских войск, находившихся в портах Трапани, Мадзара-дель-Валло и Кастелламмаре. Ныне в Трапани и Кастелламмаре кое-кто утверждает, что неожиданные задержки, а также новые продвижения вперед союзных войск во время оккупации Западной Сицилии объясняются теми сообщениями, которые доверенное лицо мафии передавало с горы Иниче специальному человеку, приставленному американскими гангстерами к союзным войскам.

Непосредственно после войны мафия Кастелламмаре-дель-Гольфо и боссы «Коза ностра» действовали в самом тесном контакте, что нашло свое выражение в создании совместных обществ, которые якобы занимались филантропическим, туристическим и коммерческим делом и действовали буквально во всех областях, в том числе и в политической. Эти общества давали возможность встречаться, поддерживать связи и посылать указания, которые в противном случае было бы просто невозможно объяснить. В этом смысле показательно обращение Фрэнка Гарофало к Висенту Мартинесу в связи с путешествием в США известного политического деятеля Сицилии. Гарофало просил содействия «американского собрата, дабы прибывшему оказали заслуженный прием».

Если Кастелламмаре является руководящим центром контрабандной торговли, то город Палермо — центр оперативный, поставляющий курьеров для перевозки наркотиков. Из Палермо родом главари двух банд, доставляющие наркотики в США, Канаду и Мексику; более сотни курьеров — палермцы (многие из них были арестованы со своим «багажом», другие погибли от руки своих же в жаркие дни 1961—1963 годов, а некоторым пришлось искать убежища в Ливане или Алжире).

Различная специализация этих двух центров не случайна. Следуя старой пословице мафистов: «Волк истребляет овец подальше от логова», американские боссы родом из Кастелламмаре и Салеми вербовали курьеров в Палермо, ибо там легче замести следы и творить дела под вывеской вполне легальной деятельности, меж тем как на родине их ответственность ни у кого не вызвала бы сомнений.

14 февраля 1958 года в нескольких километрах от Нью-Йорка был найден изрешеченный пулями труп торговца наркотиками Кристофоро Робино, родившегося 40 лет тому назад в Салеми, провинция Трапани. У федеральной полиции США были серьезные основания полагать, что Робино, с которым поддерживал тесные отношения также небезызвестный торговец наркотиками из Торонто Альберт Агуэчи (тоже уроженец Салеми), был связан с сицилийскими мафистами Салеми и Кастелламмаре-дель-Гольфо, которые и снабжали его наркотиками.

По требованию полиции США расследование было перенесено из США в Сицилию, где все внимание сосредоточили на лицах, состоявших в дружеских и деловых отношениях с Робино и Агуэчи. В ходе расследования серьезные подозрения пали на Сальваторе Циццо и Симоне Мароджольо из Салеми, Пьетро Дави, Гаспаре Поненте, Тото Греко и Розарио Маичино из Палермо и Джузеппе Амента из Рима.

Поскольку выяснились связи с Амента и другими римскими торговцами наркотиками, следствие пришлось распространить и на Рим, где вечером 6 марта были арестованы Амента вместе с Антонино Кампореале, Томмазо Бушетта, Франческо Риццуто из Палермо и Джузеппе Гатто, по кличке Джон, гражданином США.

Ввиду сложности расследования и обоснованных подозрений, что торговлей руководили граждане США, римская полиция сочла необходимым обратиться к федеральной полиции с просьбой прислать специального агента из бюро наркотиков. Агент прибыл в Рим и, выдав себя за торговца наркотиками, сумел установить контакт с контрабандистами этого товара, в том числе с Джузеппе Бадаламенти из Чинизи, с которым агенту удалось договориться о покупке нескольких килограммов героина и кокаина. Но когда дело было уже на мази, Бадаламенти внезапно скончался, и полиции ничего не оставалось, как начинать все сначала, а проникнуть в среду контрабандистов было чрезвычайно трудно.

Теперь американский агент направился в Палермо, где ему удалось добраться до вдовы Джузеппе Бадаламенти, которая представила его своему деверю Вито Бадаламенти. После длительных переговоров, возможно вызванных недоверием, агенту посчастливилось приобрести килограмм восьмидесятипроцентного героина за девять тысяч долларов. Агент передал пакет с героином начальнику римского мобильного отряда, вылетевшему самолетом в Палермо, чтобы арестовать Вито Бадаламенти и разоблачить его невестку.

Вследствие совместных действий полиции США и Италии были достигнуты и другие результаты: осенью 1958 года было перехвачено письмо Ника Джентиле (бывшего гангстера, бежавшего из Америки в 1938 году), посланное некоему Трусишке в Нью-Йорк с просьбой о помощи и деньгах. Письмо было отобрано у одного торговца драгоценностями и наркотиками и передано федеральной полиции для дальнейшего расследования. В письме, между прочим, говорилось о том, что Джентиле не удалось встретиться с неким Нино Гатти, впрочем, человеком ему незнакомым, и поэтому он не получил денег, посланных ему американскими «друзьями», дабы «поддержать в трудную минуту».

В Новом Орлеане, где Джентиле жил почти 20 лет, он был одним из боссов «Черной руки», но в 1937 году полиция США посадила его в тюрьму за сбыт наркотиков вместе с 75 другими торговцами наркотиками, орудовавшими в различных городах США. Альберт Анастазиа, Лаки Лучано (Джентиле называл его Бычком) и Трусишка внесли за него залог в размере 50 тысяч долларов, и, едва очутившись на свободе, он бежал из США.

«Всю мою жизнь, — писал Ник Джентиле Трусишке, — я был верным слугой, пренебрегая опасностью во имя блага одного или другого и, быть может, даже всей нашей армии, и, пожалуй, не стой я так твердо на своем, неизвестно, чем бы все еще кончилось...»

Ник Джентиле просил денег у своих заокеанских «друзей», напоминая им, что он сделал для них в 1937 году. В ответ он получил из Нью-Йорка телеграмму, подписанную Нино Гатти и приглашавшую его пожаловать в отель «Бостон» в Риме 21 октября 1958 года. Агент бюро наркотиков, представившийся Джентиле под именем Нино Гатти, держался очень настороженно и лишь после упорных настояний Джентиле принял его. «Гатти» сделал вид, будто хочет убедиться, что перед ним действительно Джентиле, он стал расспрашивать последнего о событиях 1936—1937 годов, предлагал повторить некоторые фразы из его письма. Джентиле попался на удочку и стал выкладывать имена, уточнять обстоятельства, называть места и вспоминать факты, прошедшие и настоящие, благодаря которым удалось выяснить, что Трусишка — это известный гангстер Джозеф (Джо) Бьондо, а также установить личности многих боссов, распоряжавшихся в уголовном мире США с 1938 года. Откровения Джентиле позволили полиции США и итальянской финансово-таможенной инспекции установить, какие функции выполняли опознанные таким образом торговцы в тайной торговле и перевозках на Средиземном море, причем совершенно точно удалось определить каналы, по которым шла доставка наркотиков к потребителям.

Финансово-таможенная инспекция, идя по следам Робино, Агуэчи и Джентиле, выявила среди массы торговцев группу, сосредоточенную вокруг братьев Сальваторе и Уго Каноба, двоюродных братьев Джона Канеба (он же Сперандео) и племянников главаря палермской мафии Паскуале Анеа, умершего в 1952 году.

Тем временем Агуэчи в качестве туриста отправился в Салеми, где встречался почти ежедневно с Сальваторо Циццо, братьями Симоне и Джузеппе Мароджольо и Джузеппе Пальмери, все они были из Салеми; оттуда он выезжал лишь для того, чтобы встретиться с Винченцо Рими из Алькамо, Фрэнком Гарофало, Джузеппе Магаддино и Диего Плайя из Кастелламмаре, Пьетро Дави и Сальваторе Витале из Палермо и Серафино Манкузо из Партинико, судившимися ранее по подозрению в торговле наркотиками.

Циццо, которым мы займемся несколько ниже, был одним из самых известных главарей мафии Трапани. Его неоднократно арестовывали и судили за участие во многих преступлениях вместе с Винченцо Рими (босс из Алькамо, присутствовавший на совещании в «Отель де Пальм» в Палермо), Лучано Агуэчи, родственником Альберта Агуэчи, и Николо Пиццитола, родичем Джо Пиццитола из Мемфиса.

Карабинеры Салеми, которых предупредили насчет Агуэчи, почуяли что-то неладное в бесконечных перемещениях подозрительных лигурийцев и добились высылки Агуэчи с итальянской территории.

Меж тем сведения, сообщенные Джентиле мнимому Нино Гатти, принесли свои плоды. Агенты Бюро наркотиков по сигналу финансово-таможенной инспекции арестовали в Нью-Йорке Ринальдо Сальваторе и Маттео Пальмери в тот момент, когда они забирали на теплоходе «Сатурн» чемодан с двойным дном, в котором были спрятаны 10 килограммов героина. Чемодан этот был доверен эмигранту Пьетро Торренте неким Сальваторе Валенти из Сан-Вито-Ло-Капо, агентом итальянского навигационного общества в Трапани и корреспондентом братьев Агуэчи.

Ринальдо и Маттео Пальмери были связаны дружескими и деловыми отношениями с Циццо, Джузеппе Пальмери, Симоне Мароджольо, Винченцо Рими, Родарио Манчино, Анджело Ла Барбера и Тото Греко, чьи имена и деяния в течение трех лет, 1962—1964 годов, не сходили со страниц полицейской хроники итальянской и зарубежной печати.

Спустя несколько месяцев полиции США и полиции Канады, действовавшим совместно, удалось конфисковать огромное количество наркотиков и арестовать десятки и десятки торговцев и сбытчиков наркотиков, в том числе Альберто и Вито Агуэчи, Джона Папалья и Эудженио Рокко Скопеллити. Канада по требованию властей США согласилась выдать преступников, которые и были переданы США. 16 мая в Ныо-Йорке были арестованы Уильям Холмс и Арнольд Джозеф Барбато, также связанные с группой Робино — Агуэчи и с сицилийской мафией Салеми и Кастелламмаре.

«Точные, безошибочные удары» итальянской финансово-таможенной инспекции и полиции США создали в США и Сицилии своего рода психоз недоверия, подозрительности и страха, столь типичный для правонарушителей, которым никак не удается объяснить себе действия полиции. Во всех разоблачениях итальянской финансово-таможенной инспекции и федеральной полиции США неизменно фигурировало имя Агуэчи, но Ник Джентиле тщательно скрывал неудачу, постигшую его в отеле «Бостон» в Риме, когда он выложил всю подноготную новых и старых связей между мафией и гангстерами.

Уильям Холмс, Джозеф Барбато и Альберт Агуэчи были условно выпущены на свободу под довольно значительный залог. Через три недели Холмс был убит каким-то неизвестным за несколько дней до своего допроса; Барбато пытался повеситься за день до того, как предстать перед судьей Уильямом Херлэдсом, что же касается Альберта Агуэчи, то был найден его совершенно обожженный труп с пластиковой веревкой на шее и со связанными железной проволокой руками.

Финансово-таможенная инспекция задержала в Средиземном море пароход «Карол» и арестовала весь экипаж, состоявший из французов и марокканцев. Месяц спустя был арестован контрабандист Винченцо Буттафуска.

На протяжении шести лет финансово-таможенная инспекция и итальянская полиция день за днем, шаг за шагом выслеживали повсюду сицилийских мафистов. Агенты налоговой полиции контролировали всю их деятельность, записывали телефонные разговоры, регистрировали денежные переводы (всегда значительные). Эти исключительные меры, которые можно было бы, казалось, истолковать как нарушение основных прав гражданина, на самом деле свидетельствовали о том, сколь опасны контролируемые субъекты и сколь важны поставленные на карту интересы. Впоследствии факты подтвердили, что иного пути не было, хотя бы для того, чтобы справиться с трудностями неусыпной слежки за каждым движением подозреваемых лиц. В самом деле, мафисты и сицилийские курьеры были нередко прописаны сразу в нескольких гостиницах одного и того же города и без конца разъезжали, что часто совершенно не соответствовало их официально указанной профессии. Строжайший надзор за этими людьми позволил полиции составить «график», что дало возможность финансово-таможенной инспекции опознать личности и документально подтвердить их преступную деятельность, расследованием которой занимались более десяти лет.

Это расследование еще раз подтвердило наличие никогда не прекращавшихся связей между сицилийской мафией и американским гангстеризмом, более известным в наши дни под названием «Коза ностра».

16. «Коза ностра»

«Коза ностра» — термин, пущенный в ход в Америке сицилийцами, создавшими в далеком 1929 году «Сицилийский союз»; этот термин является синонимом выражения «друг друзей», употребляемого сицилийской мафией для обозначения верного человека, на которого можно положиться в нужный момент и в случае необходимости, даже если указанное лицо не принадлежит ни к мафии, ни к синдикату.

В Сицилии «друг друзей» — это политический деятель, представитель свободных профессий, служащий, должностное лицо, чиновник, доказавший на словах и на деле свою приверженность мафии и солидарность с ней. «Друг друзей» — это депутат, избранный в избирательном округе Западной Сицилии, который не раз обращался к министру, префекту, комиссару полиции или полковнику карабинеров, добиваясь перевода в другое место не в меру ретивого марешалло или слишком любопытного судьи; «друг друзей» — это присяжный заседатель, который в комнате для совещания присяжных старается вырвать оправдание за «недостатком улик» запутавшемуся в сетях правосудия мафисту; «друг друзей» — это врач, который тайком залечивает раны, полученные мафистами в стычках с блюстителями порядка или в кровавых сражениях между самими бандами; «друг друзей» — это адвокат, мастер сбивать с толку свидетелей и истца, потрясать знаменем «уважения процессуальных норм» и, главное, требовать от судебного ведомства порицания уголовной полиции, которая «попрала свободу личности и основные права», арестовав и обвинив «благородного буржуа, члена клуба», который посещает также и уважаемый судья.

Постепенно «Коза ностра» стала условным обозначением новой организации сицилийцев, пришедшей на смену старому синдикату. «Членство в синдикате, — заявил Валаки в подкомиссии по расследованию под председательством Макклелана, которая занималась вопросом организованной преступности и торговли наркотиками, — стало очень выгодным делом, к которому многие стремились. Так, — добавил Валаки, — самым тяжким обвинением, выдвинутым против Альберта Анастазиа и Фрэнка Скаличе в 1954 году, было то, что они продавали право быть членом синдиката за 40 тысяч долларов»^[72].

Таким образом, появилась новая организация, состоящая почти исключительно из сицилийцев, которые были объединены в так называемые «семейства», возглавляемые лицами, связи которых с другими «семействами» и с представителями политического и делового мира должны были служить солидной гарантией при разрешении всевозможных проблем «семейства» и отдельных его членов.

Как раз в этом образе действий главарей и состоит различие между организацией «Коза ностра», а также сицилийской мафией и другими типами преступных организаций. В предварительном сговоре главарей, проживающих подчас в разных городах, округах или штатах, и заключается наибольшая опасность американской мафистской организации; она представляет серьезную угрозу общественной безопасности, ибо создала внутри общества организацию, совершающую преступления по точно разработанному плану и использующую людей, которые, даже не зная друг друга, связаны узами солидарности и взаимодействия.

В то время как для обыкновенных преступных организаций преступление является самоцелью, для мафистской организации конечная цель — накопление богатства и достижение незаконной власти, покоящейся на нарушении законов государства; мафия становится государством в государстве и сосредоточивает в своих руках монополию на различного рода запрещенные дела, как, например, торговля наркотиками, ростовщичество, азартные игры или шантаж. Для удержания этой незаконной власти убийство — необходимое средство, но не более чем средство для достижения цели, которая состоит в безнаказанном извлечении доходов из запрещенной деятельности.

Генеральный прокурор США Роберт Ф. Кеннеди охарактеризовал организацию «Коза ностра», непосредственно связанную с сицилийской мафией, как «частное предприятие преступников, зарабатывающих миллионные доходы на человеческих страданиях и моральном разложении».

Такова была «Коза ностра» в 1963 году — хотя неофициальные сведения относительно сборища в «Отель де пальм» в Палермо и апалачинский съезд осенью 1957 года явились убедительным доказательством связей и взаимозависимости мафии сицилийской и мафии США.

В Сицилии «кровопролитие в Чакули» 30 июня 1963 года (в котором погибли лейтенант карабинеров, два марешалло и пять агентов) вызвало антимафистские мероприятия, были арестованы сотни мафистов. В Америке же, наоборот, разоблачения Джо Валаки (по кличке Како) перед сенатской подкомиссией пробили первую довольно значительную брешь в стене молчания, обычно окружавшей и защищавшей главарей «Коза ностра».

«Утверждения Валаки, — писал сенатор Макклелан в своем докладе, опубликованном в печати 4 марта 1965 года, — были подтверждены и широко подкреплены свидетельствами официальных органов и экспертов по делам преступных организаций, добавивших существенные факты, которые он (Валаки) не мог знать и которые дополнили картину уголовного мира, нарисованную Валаки, сведениями, взятыми из местных и федеральных архивов, а также сообщениями других информаторов».

«Решающее значение показаний Джозефа Валаки, — продолжает Макклелан, — как оружия в руках уголовного сыска выяснилось в ходе работы, которую развернуло полицейское управление города Нью-Йорка в период, непосредственно предшествовавший заседаниям подкомиссии, когда разоблачения Валаки были сообщены следственному отделу Федерального бюро расследований (ФБР). Располагая сообщениями Валаки, следственный отдел занялся розысками в архивах департамента, с особой тщательностью подходя к решению вопроса, проверяя отдельные факты, а также факты, не согласующиеся между собой, в свете сообщений, сделанных свидетелем».

«Сержант нью-йоркской полиции Ральф Салерно, считающийся специалистом по делам преступных организаций, — говорится в докладе, — сделал сообщение о результатах своих розысков. Сержант Салернони в одном случае не обнаружил расхождений между данными, которыми располагают архивы полиции, и специфическими подробностями из сообщений Валаки о преступлениях этой организации, включая даты, места и обстоятельства».

В своих показаниях перед подкомиссией Валаки в мельчайших деталях рассказал о многочисленных убийствах, «хотя некоторые из его свидетельских показаний... не могут стать публичным достоянием, ибо следствие полиции и работа суда все еще не завершены. Показания Валаки, касавшиеся примерно десяти убийств, были подтверждены агентами полиции Нью-Йорка, которые, выслушав свидетеля, навели справки в своих архивах, дабы сопоставить их с показаниями Валаки».

На публичном заседании, заявляет Макклелан, «показания Валаки о преступлениях мафии были выслушаны и прокомментированы агентами полиции Нью-Йорка. Почти во всех случаях архивные данные полиции подтверждали даты, места происшествий и обстоятельства, указанные Валаки. Точность сведений, сообщенных Валаки, позволила полицейским агентам Нью-Йорка раскрыть побудительные мотивы ряда преступлений и установить личность убийц, долгое время остававшихся неизвестными полиции».

Вот перечень преступлений, которые были окончательно выявлены благодаря показаниям Валаки:

1) в 1962 году Антони Стролло, он же Тони Бендер, исчез и, вероятно, был убит, хотя в этот период Валаки и Дженовезе находились в заключении в федеральных тюрьмах. Валаки на основании нескольких фраз, сказанных ему Дженовезе, убедился, что именно Дженовезе приказал убрать Стролло;

2) в 1960 году исчез Винсент Скуилланте (Джимми Джером), подручный Альберта Анастазиа: «в кругах уголовного мира считают, что он работал для Дженовезе и тот его укокошил»;

3) в сентябре 1959 года был убит Антони Карфано (Малыш Оджи Пизано). «Карфано разгневал Дженовезе своим неповиновением»;

4) в 1958 году был убит Джо Ди Марко «за то, что, занимаясь торговлей наркотиками, нарушил распоряжения мафии»;

5) в 1958 году был уничтожен Джон Робилотто: «следствие убийства Альберта Анастазиа»;

6) в 1957 году исчез и, по всей вероятности, был убит Арманд Рава, это тоже «следствие убийства Альберта Анастазиа»;

7) в октябре 1957 года был убит Альберт Анастазиа; это преступление было совершено «по желанию Вито Дженовезе»;

8) в сентябре 1957 года был убит Джозеф Скаличе, так как «он поклялся отомстить за смерть брата»;

9) июнь 1957 года — убийство Фрэнка Скаличе;

10) 1955 год — убийство Стефана Падами (дона Стивена), главаря мафии Нью-Джерси;

11) убийство Юджина Джаннини: «задуманное Джозефом Валаки в 1952 году, подсказанное Чарлзом Лучано из Италии и совершенное по приказу Вито Дженовезе»;

12) 1952 год — убийство Стивена Риннелли (Стива Риннелла), старого компаньона Валаки;

13) в 1951 году Уилли Моретти был убит по приказу главарей мафии «по причине состояния его здоровья и предполагаемого слабоумия»;

14) в 1941 году умер Эйб Релес: он сообщил сведения о «тресте убийц», который и приговорил его к смерти; убийство было совершено из окна гостиницы «Кони Айленд»;

15) в 1931 году был убит Фрэнк Амато (Большой Дик), «который вначале участвовал в банде взломщиков Валаки»;

16) в том же 1931 году умер Бастер из Чикаго; имени этого человека, который был его партнером в некоторых порученных ему преступлениях, Валаки никак не мог вспомнить. «Он был смертельно ранен, когда прервал игру в кости, после смерти Маранцано»;

17) в 1931 году в один и тот же день произошли три убийства: Сальваторе Маранцано, Джеймса Лепоре (Джимми Марино, из банды Сэма Моника) и Луиса Руссо, устраненных мафией.

На основе разоблачений Валаки федеральная полиция восстановила структуру и методы «Коза ностра».

Инспектор полицейского управления города Нью-Йорка Джон Шэнли подал в сенатскую подкомиссию по расследованию докладную записку о мерах предосторожности, применяемых «Коза ностра» для защиты своих главарей.

1. Изолированность. — «Члены, стоящие во главе общества, избегают непосредственного участия в преступных операциях. Они ограничиваются контактами с другими членами общества и тщательно избегают всего, что могло бы иметь связь с преступной операцией».

2. Уважение. — «Уважение оказывается в зависимости от положения, возраста и авторитета и строжайше соблюдается. О положении человека можно судить по интонации голоса, по распахнутой перед ним двери (при его появлении), по предложенному ему креслу. Опознать некоторых «слиперов» (дословно «спящих», так называют иных членов преступного мира, личность которых не установлена) можно по тому почтению, с каким к ним относятся».

«Тони Бендер, — рассказывает мистер Шэнли, — был задержан и доставлен в полицейский участок; его товарищ, афишируя свое презрение к аресту, пытался острить. Тогда Бендер сказал: «Почему ты не сядешь, Фрэнк?» Фрэнк сел и не открыл более рта весь остаток ночи».

Валаки, говоря о своем главаре Вито Дженовезе, сказал: «В то время я начал терять всякое уважение к нему; знаете, я все тридцать лет здорово его уважал... Но я все еще заикался, когда говорил с ним».

3. Буфер. — «Главари не общаются со своими подчиненными, но обычно есть верный человек, играющий роль посредника, скорее даже буфера между главарями и тем, что может причинять им беспокойство. У этого посредника много обязанностей, и он знает все, что делает главарь».

4. Встречи. — «Не часто бывает, чтобы главарь встречался со своими молодчиками, даже если дело срочное. Обычно даже самые важные дела подчинены определенному распорядку». Валаки утверждал в своих показаниях, что «если рядовой член банды хочет говорить с главарем, он не имеет права по своему почину искать встречи с ним. Прежде всего он должен обратиться к начальнику распорядка, и, если последний найдет мотив достаточно уважительным, только тогда он назначит встречу».

5. Заседание. — «Сборища, называемые «заседаниями», это дружеские дискуссии в лоне «семейства» или между «семействами», находящимися в союзе. Обычно они происходят на низшем уровне, хотя иногда главы «семейств» «Коза ностра» могут встречаться по насущным вопросам. Решения на высшем уровне не подлежат обсуждению».

6. Наказания. — «В случае необходимости в лоне самого «семейства» назначается дисциплинарное взыскание, которое приводится в исполнение самими членами «семейства». Наказания бывают разные: от угрозы применить санкции за преступные деяния и вплоть до убийства».

По поводу защиты рядовых членов банды от возможных злоупотребений со стороны начальников распорядка тот же Валаки сделал некоторые уточнения: «Если какой-либо начальник захочет смерти рядового бандита или чего-либо в таком роде, он ни в коем случае не может этого сделать: прежде он должен договориться с „советом”».

7. Исчезновение. — «Когда решение об убийстве вынесено, приговор приводится в исполнение руками верных людей. Человек бесследно исчезает, без ружейных выстрелов, без всякого насилия, без кровопролития, без улик преступления, без публичной огласки. Подобный случай в глазах полиции просто исчезновение; жертва — пропавший человек. Наиболее нашумело в последние годы исчезновение следующих людей: Антони Стролло (Тони Бендер), Винсента Скуилланте (Джимми Джером) и Арманда Рава».

Относительно исчезновения Арманда Рава сержант Ральф Салерно заявил: «Не было никакого официального заявления со стороны семьи, проживающей в нашем городе (нам лишь дали знать об исчезновении), никакого сообщения об убийстве, да и труп нами не был найден».

По поводу исчезновения Бендера Валаки заявил: «Вито Дженовезе сказал мне, что это самое лучшее, что могло случиться с Тони, и добавил: «Он человек больной и не мог так обработать дело, как ты или я. Такому, как он, только в тюрьме и «отдохнуть». На нашем языке, — добавил Валаки, — это означает, что Дженовезе подписал ему смертный приговор».

8. Разрешение. — «Всякая незаконная деятельность какого-либо «семейства» требует одобрения главы. Когда таковое имеется, «семейство» всегда может рассчитывать на его помощь, если дела пойдут плохо. В таком случае отношение руководства зависит от линии поведения «семейства». Запрещены преступления, привлекающие внимание общественного мнения».

9. Хранитель денег.— «Один или несколько доверенных людей «семейства» ведают большей частью денег, полученных от незаконной торговли. Тот, кто ведает деньгами, поддерживает деловые связи, он должен стараться поместить капиталы в легальные предприятия, чтобы скрыть способ их приобретения. Он должен вкладывать их в импортные товары, в недвижимость, в ценные бумаги, в акции и другие прибыльные предприятия. Большая часть доходов должна тайно передаваться главарям.

Он [обладатель денег] должен иметь отличные и обширные знакомства, — утверждает мистер Шэнли, — а в качестве компаньона — хитрого и ловкого дельца. Он и его компаньон должны сочетать в себе два качества: ум и силу. Их основная цель — законные капиталовложения, но в любом случае они не должны пренебрегать случайными доходами (не всегда законными), если они не связаны с особым риском».

10. Связь с общественностью. — «Организация постоянно следит за отношением к ней общественного мнения, и поэтому все насильственные деяния, могущие оказать влияние на общественное мнение, должны быть предварительно согласованы с главарями «Коза ностра». За каждый неверный шаг в этом плане отвечает главарь. Необходимо сохранять видимость благопристойности и корректности».

Говоря о преступной деятельности «Коза ностра», комиссар Мёрфи из Нью-Йорка утверждал, что «азартные игры — доходнейшая статья для преступных организаций, причем надо добавить, что они содействуют развитию разнообразной запрещенной деятельности, такой, как торговля наркотиками, ростовщичество, шантаж. Азартные игры — это самая серьезная проблема, ибо они являются источником разложения и незаконной наживы для подонков общества».

Инспектор Шэнли из полицейского управления города Нью-Йорка подсчитал, что «доходы от азартных игр, поступающие в кассы иерархии «Коза ностра», достигают, по всей вероятности, в одном только Нью-Йорке 250 тысяч долларов».

Согласно заявлению генерального прокурора Роберта Ф. Кеннеди в подкомиссии, департамент юстиции «недавно приблизительно определил, что «оборот» от азартных игр составляет ежегодно около семи миллионов долларов — цифра, подтвержденная в ходе операций, проводимых ныне департаментом».

«В то время как в ходе этого заседания подкомиссии, — пишет Макклелан, — было подчеркнуто определяющее значение доходов от азартных игр, свидетели сообщили подробности об участии «Коза ностра» в многочисленных преступных предприятиях иного рода. Нелегальная торговля наркотиками, на что неоднократно указывалось, стала источником колоссального обогащения членов синдиката”».

Махинации «Коза ностра» в сфере труда и профсоюзов были подтверждены Валаки, который прибегал к помощи небезызвестного Джона Диогуарди каждый раз, когда попадал в затруднительное положение, нарушая права служащих своего предприятия готового платья. «Господин сенатор, — сказал Валаки, обращаясь к Макклелану, — у меня был магазин готового платья и белья на Проспект-авеню. Никогда я не шел ни на какие соглашения с профсоюзами. Если порой у меня и случались неприятности с какими-либо профсоюзными организациями, то стоило мне обратиться к Джону Дио (или Тому Дио), и все мои огорчения как рукой снимало».

Вероятно, самым значительным и важным преступлением (также в силу того значения, какое оно имело для укрепления сети преступников) было убийство. «Источник чудовищной власти «Коза ностра» над подлеском уголовного мира — это хорошо известная всем неизбежность смерти для доносчиков и нарушителей приказов».

Капитан Уильям Даффи, начальник отдела информации полицейского управления Чикаго, заявил в подкомиссии: «После долгих расследований и бесконечных допросов приходишь к заключению, что характерной особенностью, обеспечивающей успех и существование преступного синдиката, является умение совершать убийства и другие акты насилия, оставаясь безнаказанным».

Для характеристики организованной преступности в городе Нью-Йорке представители подкомиссии создали пять графиков, которые отчасти дают представление об иерархии и членах пяти «семейств» Нью-Йорка.

«Сводные графики и диаграммы об известных преступных деяниях в Нью-Йорке «семейств» «Коза ностра», — говорится в докладе, — были разработаны чиновниками полицейского управления города Нью-Йорка в сотрудничестве с ФБР, бюро наркотиков и членами комиссии. Огромная информационная ценность этих документов состоит в том, что они базируются на точном и тщательном сопоставлении утверждений Валаки со сведениями, которыми располагали различные органы полиции. Эти совпадения довольно многочисленны, как это видно из показаний инспектора Шэнли, обратившего особое внимание на график «семейства» Дженовезе и дополнившего свои замечания оценкой сообщений, сделанных Джозефом Валаки. Надо сказать, что график этот составлен очень тщательно, насколько это вообще было возможно в эти последние годы. Чем больше вы углубляетесь в собранный материал, тем очевиднее для вас становится исключительная убедительность информации Валаки. Ранее иногда удавалось установить лишь имена наиболее видных бандитов, самые нашумевшие из тех, которые упоминались в судебных заседаниях много лет подряд. Здесь же впервые человек описал генезис организации, вскрыл ее структуру и эволюцию, ввел нас в курс ее дел и ее управления».

«Инспектору Шэнли был задан вопрос, — уточняет дальше сенатор Макклелан, — считает ли он рассказ Валаки достаточно убедительным и полезным для работы своего управления. Он отвечал утвердительно, поскольку в его руках оказалась информация, которой прежде он никогда не располагал. Он добавил также, что сообщения Валаки об эволюции «Коза ностра» с первых дней столкновений между бандами имеют жизненно важное значение для полиции Нью-Йорка, поскольку внешне преступная организация предстает перед нами в столь обманчивом виде, что ее можно лишь сравнить с айсбергом, главная часть которого находится под водой».

«Инспектор Шэнли, — продолжает дальше Макклелан, — счел необходимым уточнить, что, хотя мафия и представляет собой специфический аспект организованной преступности, в Нью-Йорке она является главной движущей силой всякой преступной деятельности и пять «семейств» «Коза ностра» могут вполне законно считаться основным ядром уголовного мира Нью-Йорка. Полиция Нью-Йорка, заявил он далее, получила недавно секретные сведения, которые свидетельствуют о том, с каким исключительным вниманием следят главари мафии за показаниями Валаки. И подчеркнул тот факт, что Джозеф Валаки был прекрасно осведомлен о том, что разоблачал».

Итак, показания Валаки знаменовали собой поворот в борьбе с мафией. Но как же случилось, что Валаки повернулся спиной к своим, вызвав такую шумиху? Что за субъект этот Валаки?

Джозеф Валаки родился в 1903 году в Нью-Йорке. Родителями его были неаполитанцы, эмигрировавшие в Америку в конце прошлого века. В 1920 году 17-летний юнец уже принимал участие в банде взломщиков, за которой стояла группа скупщиков краденого. В 1923 году, в 20 лет, он был осужден в первый раз, в 1925 году —во второй. В общем он просидел 44 месяца в тюрьме «Синг-Синг».

В 1930 году он вступил в бандитскую организацию «Черная рука», примкнув к банде Сальваторе Маранцано, в которой участвовали парни из Терразини, Кастелламмаре-дель-Гольфо и из Виллабате-ди-Палермо.

«Войдя в комнату, —рассказывал Валаки, —я присел, а они расположились во главе стола. На столе лежали пистолет и нож. Он (Маранцано) произнес несколько слов, я их повторил. Он продолжал, объясняя, что живут они пистолетом и ножом и умирают тоже от пистолета и ножа. Разъяснил мне законы «Коза ностра», затем дал мне клочок бумаги, и я должен был сжечь его: вот так же сожгут и тебя, если подвергнешь опасности организацию, — сказал он».

Валаки сообщил далее подкомиссии, что «среди многих присутствовавших я выбрал себе кума: в данном случае речь шла о Джозефе Бонанно, или Джо Банане. Он уколол мне палец, чтобы потекла кровь, символ братства. Я поклялся соблюдать перечисленные мне законы:

1) обет молчания;

2) запрещено вступать в половую связь с женами, дочерьми и сестрами членов организации;

3) запрещены акты физического насилия над другими членами организации»^[73].

На протяжении 30 лет Валаки был активным членом «семейства» Бонанно и жил припеваючи, ничто не нарушало его спокойного существования — ни суды, ни тюремное заключение. Несколько раз его арестовывали, но тут же выпускали на свободу. Так жил он до 1950 года, когда ему предъявили обвинение в торговле наркотиками и водворили в исправительную тюрьму Атланты, штата Джорджия. Здесь он повстречался с Вито Дженовезе, арестованным за принадлежность к преступной организации на основании закона 1956 года о контроле за торговлей наркотиками. Дон Вито был рад принять в свою камеру Валаки, за спиной которого стоял Джо Банан, глава большого «семейства» Нью-Йорка.

Быть может, у Валаки уже шевельнулась мысль открыть секреты «Коза ностра» полиции; во всяком случае, несомненно одно: его поведение показалось подозрительным дону Вито, изменившему свое отношение к сотоварищу по камере. Однажды ночью, рассказывает Валаки, Дженовезе сказал ему: «Послушай, если случайно у тебя окажется ящик с яблоками и ты заметишь, что одно яблоко с червоточиной, ну, знаешь, не совсем гнилое, а так, чуть тронутое, немедленно выбрасывай его вон, иначе оно заразит все остальные»^[74].

По мнению Валаки, намек на его устранение был слишком очевиден. Он отлично знал образный язык Дженовезе, особенно когда дело шло об уничтожении предателя.

На следующий день во дворе тюрьмы Валаки заметил у себя за спиной нового заключенного и узнал в нем человека, с которым столкнулся во время одной расправы, организованной «Коза ностра». Валаки, недолго думая, выхватил кусок чугунной трубы (во дворе были воздвигнуты леса для ремонта) и с такой силой ударил человека, что тот испустил дух. После этого Валаки потребовал немедленного свидания с агентами ФБР, «чтобы сделать разоблачения, касающиеся американской мафии».

В ходе одного из Допросов Валаки, обратившись к Пяти графикам, опознал как членов «Коза ностра» 133 человек, фигурировавших в графике «семейства» Дженовезе; в «семействе» Луккезе он опознал 56 из 57; в «семействе» Гамбино — 64 из 80, в «семействе» умершего Джозефа Профачи — 19 из 27 ив семействе» Бонанно — 17 человек из 21.

В «докладе» говорится, что «самое многочисленное и могущественное «семейство» Нью-Йорка — это «семейство» Вито Дженовезе. Когда Дженовезе был в тюрьме, его «семейством» руководил Томас Эболи, известный также как Томми Риан, который долгое время был компаньоном Дженовезе. Помощником главы группы Дженовезе был Джерардо Катена, а советником, то есть тем, кто намечает политику группы, — Микеле Миранда; за плечами у обоих долгая и гнусная карьера преступников».

График «семейства» Дженовезе показывает, что 142 члена этого «семейства», выявленных полицией, были в общей сложности арестованы 1064 раза, в среднем по 7 арестов на душу. Кроме того, каждый четвертый был арестован за жесточайшее убийство и в среднем каждый был арестован по крайней мере один раз по обвинению в незаконном ношении оружия, каждый второй — за торговлю наркотиками, а также по обвинению в грабеже и азартных играх.

Второе «семейство» Нью-Йорка, входящее в состав «Коза ностра», —это организация Гаэтано Луккезе, известного также под кличкой Трехпалый Браун или Томми Браун. Официально он является владельцем производства всевозможных аксессуаров для одежды.

Согласно уголовному досье Луккезе, он был арестован 21 раз за кражи и, кроме того, еще четыре раза, из них дважды за убийство. Помощником Луккезе является Стефано Лазалле, советником — Винсент Рао, в 1920 году последний скупал товары, награбленные бандой взломщиков, к которой принадлежал Валаки.

Инспектор Шэнли дал показания по поводу уголовных досье сообщников Луккезе. 53 члена «семейства» Луккезе были в общей сложности арестованы 387 раз, в среднем 7 арестов на душу. Трое из каждых пяти — по обвинению в торговле наркотиками, каждый четвертый — за убийство, каждый второй — за вооруженное нападение (при отягчающих вину обстоятельствах), и почти добрая половина всех — за азартные игры и незаконное ношение оружия.

Главой «семейства» Гамбино, третьего по своему значению, был Альберт Анастазиа до 1957 года, когда его убили по приказу Вито Дженовезе, Карло Гамбино и Джо Бьондо, нынешнего заместителя Гамбино. Предшественниками Анастазиа в свою очередь были Филипп и Винсент Мангано. Последний исчез в 1951 году, а Филипп в том же году был убит. «Семейство» Гамбино часто оставалось без главы, особенно во время «войны банд».

Из докладной записки, представленной инспектором Шэнли, следует, что на каждого члена этого «семейства» в среднем приходится шесть арестов: каждый пятый был арестован за убийство, каждый четвертый — за незаконное ношение оружия, каждый третий — за торговлю наркотиками. И, наконец, все по крайней мере один раз подвергались аресту за азартные игры и двое из каждых пяти — за грабеж. В общей сложности члены этого «семейства» были арестованы 476 раз; своеобразный рекорд в этом отношении установил Карло Гамбино, арестованный 31 раз. Это единственный случай, когда советник и подручные не приняли соответствующих мер предосторожности. Гамбино был заподозрен в деятельности, связанной с торговлей наркотиками. Кроме того, его обвиняли в подпольной организации азартных игр, в эксплуатации людей труда, в незаконном использовании электрических бильярдов, в вымогательстве, в скупке и хранении краденого, в нарушении закона об алкоголе. Вплоть до настоящего времени ему было вынесено шесть приговоров.

Четвертое «семейство» возглавлялось Джузеппе Мальокко, по прозвищу Джо Мальяк. Мальокко, умерший естественной смертью в 1963 году, короткое время был преемником зятя Джозефа Профачи (Старика), бывшего почти 30 лет верховным владыкой американского уголовного мира.

«Семейство» Мальокко следует, согласно диаграмме, по стопам других преступных «семейств». 37 человек были арестованы в общей сложности 319 раз. Каждый третий был арестован за убийство, почти каждый — за незаконное ношение оружия, один из каждых трех — за азартные игры, и, наконец, каждый второй — за вооруженное нападение. «Семейство» Мальокко приобрело печальную известность как бывшее «семейство» братьев Галло, а затем Джозефа Профачи. В ходе внутренней борьбы девять человек были убиты, трое исчезли, было также девять покушений на убийство. Все эти преступления были совершены за короткий, двухлетний, период, между августом 1961 года и июнем 1963 года.

Меньше всего потрясений пережило «семейство» Джозефа Бонанно, что свидетельствует о высоком авторитете и престиже его главы. Помощник Бонанно Кармине Таланте в настоящее время сидит в тюрьме за нарушение закона о наркотиках; советником был Фрэнк Гарофало, уехавший в 1957 году в Сицилию, а начальником распорядка — Микаэль Анджелина.

В «семействе» Бонанно в среднем приходилось пять арестов на душу; каждый пятый подвергался аресту за убийство, каждый второй — за незаконное ношение оружия, каждый третий — за нарушение закона о наркотиках, каждый седьмой — за азартные игры, и каждый второй — за вооруженное нападение.

Доклад Макклелана касается также организованной преступности в некоторых других городах США, и в этом случае отсутствие столь богатых подробностей лишь подтверждает ценность разоблачений Валаки, сведения которого ограничивались только зоной Нью-Йорка.

При оценке взаимоотношений между «семействами» особый интерес представляют узы родства и землячества, связывающие боссов. Джозеф Церилли женился на дочери Профачи; другая дочь Профачи вышла замуж за Билла Токко, ее свадьбу почтили своим присутствием все боссы главных зон США; Джозеф Барбара-младший, сын Джозефа Барбара, владельца виллы, гостеприимно открывшей двери для апалачинского съезда, женился на дочери Петера Витале. Вито Витале, брат Петера, же пился на сестре Джона Бонвентре; дочь Вито Витале вышла замуж за Джона Куазарано, а другая — за Джона Прицьола. У одной из трех дочек Витале крестным отцом был Фрэнк Гарофало; Витале был компаньоном Фрэнка Коппола, совместно с которым он приобрел поместье в Помеции, вблизи Рима.

Джозеф Церилли и Билл Токко родились в один и тот же месяц и год в Терразини, в провинции Палермо; оттуда же родом и братья Гаэтано (Хьюг) и Вито Бадаламенти; из Терразини также Джо Бонмарито (Скарфаче). Терразини находится в 24 километрах от Виллабате, родины Профачи; на таком же расстоянии отстоит от Терразини и Кастелламмаре-дель-Гольфо, родина Джозефа Барбара, Фрэнка Гарофало, Бонвентре, Бонанно, Магаддино, Скандариато, Диего Плайя, Петера и Вито Витале. Между Терразини и Кастелламмаре находится Партиннко, где родились Фрэнк Коппола, Джон Прнцьола и Джон Куазарано. В 16 километрах от Кастелламмаре находится Салеми, родина Альберта Агуэчи, Кристофоро Робино, Маттео Пальмерн, Симоне Мароджольо и Сальваторе Циццо.

Если мы попытаемся установить место рождения 30 главарей, то обнаружим, что почти все они либо родились в Сицилии, либо родители их были сицилийцами. На площади, радиус которой не превышает 30 километров, почти все находятся между собой в родственных отношениях. А меж тем эти типы, не раз сменившие в США свое имя, без зазрения совести утверждают, что не знают друг друга. Джимми Куазамоне, псевдоним Раффаэле Куазарано, заявляет, что не знает своего зятя Джона Бонвентре; Фрэнк Гарофало якобы не ведает о существовании Петера Витале, у брата которого он крестил дочь, и далее все в таком же роде.

Ввиду этого возникла необходимость создать центр для сбора всей информации, касающейся лиц, подозреваемых в принадлежности к мафии или к «Коза ностра». Такой центр снабжал бы местную полицию, а также полицию других заинтересованных государств всеми необходимыми сведениями для разоблачения преступлений, совершенных мафистами, скрывающимися под самыми фантастическими именами.

Всестороннее расследование подкомиссии Макклелана уделило особое внимание центрам торговли наркотиками и также сложной сети международных путей наркотиков.

«Нелегальная международная торговля наркотиками, — писал Макклелан, — имеет две важные зоны производства, далеко отстоящие от границ США. Первая находится на Ближнем Востоке, где опиум, производимый в

Турции а медицинских целях, идет на черный рынок. Оттуда он контрабандным путем доставляется в Сирию и Ливан, где перерабатывается в морфии, и затем уже переправляется во Францию. Там в подпольных лабораториях из него экстрагируют героин. Вторая зона — на Дальнем Востоке. В Лаосе, Бирме, Таиланде и в Юньнани, провинции Красного Китая, в огромном количестве вырабатывается опиум. Из мака, растущего в Мексике, также изготовляется некоторое количество героина, и эта небольшая часть наркотиков (небольшая по сравнению с колоссальными масштабами импорта наркотиков в США) контрабандным путем попадает на рынки США, главным образом в Калифорнию и Техас».

На границе между Турцией и Сирией ежемесячно погибает примерно 12 человек в ходе перестрелок во время контрабандных операций. Не так давно турецкая полиция, одна из самых опытных в борьбе с подобного рода контрабандистами, заминировала места их прохода. Контрабандисты не моргнув глазом послали вперед стада овец и, когда мины взорвались, благополучно прошли со своими мулами и джипами, груженными опиумом-сырцом.

В Сирии и Ливане из опиума-сырца экстрагируют неочищенный морфий: он равняется приблизительно десятой части веса опиума-сырца. Неочищенный морфий перевозится во Францию, где его очищают и перерабатывают в чистый героин.

17. «Пути» наркотиков

В своих мемуарах Ник Джентиле^[75] рассказывает, что для перевозки наркотиков в Америку он не раз использовал круги сыра качкавала, корзиночки с овечьим сыром либо коробочки для анчоусов в масле, изготовленные специально для этой цели. Надо сказать, что идея эта не нова. Перевозка контрабандных товаров в бочонках из-под масла или в кругах сыра практиковалась сицилийскими контрабандистами еще во времена фашизма, а еще раньше, в начале века, таким способом переправляли драгоценности и часы. Сыр выступал в качестве «товара» или «подарка», посылаемого через эмигранта дорогим родичам по ту сторону океана.

Техника этого дела очень проста: непромокаемый мешочек с наркотиками путем различных манипуляции помещают внутрь головки сыра, который выдерживают и подвергают тон же обработке, что и остальные. Такой «беременный» круг ничем не отличается от всей партии: он цельный, в меру посолен, у него плотная твердая корочка без единого изъяна, а звук щелчка по корочке такой же, как у нормального сыра; средний вес его соответствует весу других головок сыра. Чтобы обнаружить головку сыра, начиненную наркотиками, надо испортить всю партию.

Аналогичным образом используют коробки с сардинами. В одном письме за подписью Карло, посланном Элио Формн в Морбеллу (Малагу) и конфискованном испанской полицией благодаря предупреждению итальянской финансово-таможенной инспекции, было написано, что «Энцо (Винченцо Аккарди) получил образец анчоусов, посланный вами. Я говорю об образце, — уточняется в письме, — который находился в 550-граммовой коробке специальных анчоусов».

Джованни Мира, известный палермский контрабандист, ежемесячно посылал в США и Канаду пятикилограммовые коробки с анчоусами, в которые он умудрялся вкладывать непромокаемые мешочки с 4 килограммами героина.

В 1955—1958 годах таможня США часто конфисковывала гашиш и марихуану, спрятанные в коробках со сластями.

И все же именно гангстеры, прибывшие в Италию вместе с американской армией, содействовали развитию контрабанды этого типа товаров. В Ноле, в комендатуре союзных войск, Вито Дженовезе был доверенным переводчиком полковника Чарлза Полетти, главы военной администрации союзников в Сицилии. В Палермо крестник дона Кало Виццини Дамиано Лумпа был назначен секретарем-переводчиком начальника управления гражданскими делами при военной администрации. Макс Муньяни, небезызвестный торговец наркотиками, был назначен заведующим складом и хранителем фармацевтических товаров на складе американской армии в Риме; огромный склад снарядов и бомб в Шаре и склад горючего в Мизильмери было поручено охранять солдатам сицилийского происхождения, многие из которых разбазаривали имущество в обмен на вино, ликер и даже женщин.

Гангстеры как в Италии, так и в США занимались торговлей маслом, сыром, консервами, сластями, тунцом и сардинами в масле пли солеными сардинами. В Америке Джозеф Профачи руководил импортной компанией «Мама миа». Чарлз Орландо начал свою коммерческую деятельность с продажи оливкового масла и сыра, которые он отправлял также в США. В 1929 году он перебрался в США, в Канзас-Сити. По роду своей деятельности он постоянно ездил из США в Италию, Турцию, Испанию,

Португалию и Алжир. Кармине Таланте и Джо Банан владели бельевым магазином, но, кроме того, занимались импортом оливкового масла, сыра и анчоусов в масле и соленых. Джон Бонвентре торговал оливковым маслом и сыром и поддерживал деловые отношения с Вито Витале, который доставлял ему овощные консервы, изготовленные на фабрике Фрэнка Коппола, о которой уже шла речь. Лаки Лучано, едва прибыв в Италию, открыл в компании с доном Кало Виццини конфетную фабрику, о чем также уже была речь.

То были времена помощи ЮНРРА^[76], времена посылок с подарками, возвращения на родину эмигрантов, чтобы «выполнить свой долг», посетив многочисленных родичей. Среди этих эмигрантов было немало торговцев наркотиками. То были времена, когда («во что бы то ни стало») надо было преодолеть последствия войны и проложить итальянским продуктам дорогу на зарубежный рынок. Из Сицилии отправляли сыр, сардины в масле, бочонки с оливковым маслом. В них зачастую и прятали наркотики.

В эти времена хаотического беспорядка финансовая инспекция делала просто чудеса. В 1951 году во время обыска в доме Сальваторе Витале (теперь сидящего в тюрьме в США) полиция конфисковала тетрадь, в которой велись записи и подсчеты всех операций, связанных с отправкой ящиков с соленой рыбой общим весом около 2 тонн. На одной из страниц этой тетради оказались подсчеты уже по другой партии, насчитывавшей всего лишь 34 килограмма товара с пометкой «М», стоимость которых выражалась восьмизначной цифрой.

Финансово-таможенная инспекция пришла к заключению, что 34 килограмма товара под буквой «М» были наркотики, вероятно морфий.

Расходная тетрадь Витале содержала достаточно фактов, чтобы произвести обыск в доме Фрэнка Коппола, где было изъято несколько писем, оказавшихся весьма полезными для дальнейшего расследования. В одном письме, подписанном Винченцо (то есть Винченцо Аккарди), речь шла о ящике, посланном Коппола некоему Серафино Манкузо из Партинико. Ящик, отправленный из Анцио в Алькамо, имел двойное дно, где было спрятано 5 килограммов 800 граммов героина; однако он не попал по назначению, так как финансово-таможенная инспекция конфисковала его на станции Алькамо.

В другом письме, посланном из США Джоном Прицьола, говорилось о посылке 5 тысяч долларов; эта сумма, пересланная одному финансовому учреждению Рима, была получена Коппола. Наконец, в третьем письме интересовались новостями о «деле» с Петером Гандино, известным торговцем Детройта.

К сожалению, в Италии не существует строгого закона о контроле за наркотиками. Эта проблема никогда не ставилась, поскольку в Италии социальные группы, потребляющие наркотики, очень ограниченны. Поэтому контрабандисты, против которых были собраны неопровержимые доказательства, приговаривались лишь к незначительному штрафу. Такое легкомысленное отношение могло только стимулировать наглое поведение торговцев наркотиками.

Итак, производство пищевых продуктов давало возможность переправлять контрабандным путем наркотики в Северную Америку. Наоборот, апельсины, о чем уже шла речь, были прекрасным средством для пересылки наркотиков в Центральную и Западную Европу.

Если апельсины были эффективным средством для доставки наркотиков в Центральную Европу, то не менее успешно можно было использовать и эмигрантов, уезжавших из Сицилии в поисках работы в Германию, Францию, Бельгию и Англию.

Разве можно было проверить десятки, сотни тысяч чемоданов, коробок, мешков, узелков, пакетов (наполненных всякой всячиной, начиная от кастрюльки для тюри и кончая бутылкой вина) никому не известных эмигрантов, которые в «поезде солнца» (Палермо — Милан — Париж) пли в итальянском экспрессе (Рим — Берлин) получили «пакетик», чтобы передать его «там» родичам или землякам своего случайного попутчика?

В «поезде надежды», как стали называть поезда с эмигрантами, дружба завязывается быстро; эмигрант, встретившийся в поезде с родственником пли другом какого-нибудь эмигранта, «уже пристроившегося там», будет считать себя счастливчиком и поспешит передать посылочку по адресу в тайной надежде обрести помощь хотя бы на первое, столь трудное время. Он и не подозревает, что его высмотрели еще на станции и что, возможно, приятель эмигранта был информирован услужливым чиновником из бюро труда, который по простоте сердечной дал сведения и назвал имя эмигранта, уезжавшего в Берлин или Дюссельдорф.

И сколько тысяч эмигрантов, ничего не подозревая, являлись «курьерами», доставлявшими наркотики?

В 1958 году появился новый тип эмиграции; то были рыбаки, направлявшиеся к берегам Северной Африки.

Группа тунисских судовладельцев нанимала для лова рыбы в «ничейном море» многих рыбаков из провинции Палермо и Трапани. Их снабжали паспортами, выданными полицейскими управлениями этих провинций с одобрения бюро труда и при наличии специального разрешения областных властей на морской промысел и торговлю.

Эта «эмиграция для ловли рыбы» длилась примерно 8 месяцев, в течение которых рыбаки жили в Тунисе или в море. По их возвращении пошел слух, что некоторые палермские рыбаки воспользовались удобным случаем и отправились за границу (во Францию или в США); одно, во всяком случае, несомненно — после подобной операции некоторые рыбаки разбогатели и изменили свой образ жизни.

Спустя несколько месяцев тунисцы, французы и сицилийцы попытались еще раз провести «операцию эмиграции» в Тунис. Однако финансово-таможенная инспекция воспротивилась подобной операции. Это вызвало протесты, политические выступления в стенах парламента и даже вмешательство авторитетных лиц, обратившихся к правительству, «дабы поддержать ту категорию трудящихся, условия жизни которых заслуживают особого рассмотрения». Финансово-таможенная инспекция тем не менее не отступила: в том же году 25 марта она провела блестящую операцию, разоблачив 37 человек, участвовавших в преступных организациях. Ей удалось получить доказательства виновности лиц (почти все имели судимость), которым уголовная полиция и карабинеры выдали паспорта, лиц, хорошо известных по контрабандной торговле сигаретами и наркотиками.

Однако все эти препятствия нимало не остановили торговцев наркотиками, которые, лишившись одной из возможностей переправлять наркотики, тут же изобрели новое разрешение проблемы транспортировки. Иногда курьеры вербовались среди надежных молодых людей, которых сватали и даже женили по доверенности. Так, к примеру, в 1957 году во время совещания в Палермо Санто Сордже познакомился с Л. Дж., юношей 21 года, высоким статным блондином, немногословным, но острого ума, к которому с большим уважением относился Дженко Руссо. «Дядя Санто» не то всерьез, не то в шутку предложил Л. Дж. отправиться туристом в Америку, где он, конечно, встретит американку, женится на ней и станет гражданином США. Обратились к Дженко Руссо, и он, поддержав шутку, сказал, что пиччотто (молодой человек) «умеет ткать и сучить» (то есть ловок и сообразителен) и, значит, может разбогатеть в Америке.

Спустя несколько недель юноша получил «вызов» от «невесты» из Нью-Йорка, дочери сицилийца из Каммараты, провинция Агридженто, сбежавшего в Америку во времена облав, проводимых префектом Мори.

Л. Дж. отбыл, везя с собой традиционные подарки, которые сицилийцы имеют обыкновение посылать своим родичам в США: в нейлоновой сетке были хорошо видны две головки сыра, два больших хлеба деревенской выпечки («у гуастиддуни») и «часка» (фиаска) из терракоты с небольшими ручками и горлышком наподобие рожка, наполненная вином из Сарландзары, местечка, где Санто Сордже и Дженко Руссо начали свою карьеру боссов.

Приехав в Америку, Л. Дж. перебрал несколько невест, пока не женился на другой сицилийке, представленной ему доном Санто. Однако женитьба не положила конец его путешествиям. Л. Дж. снова вернулся в Сицилию, чтобы освободиться от военной службы и вновь отправиться в путь с новыми подарками. Став гражданином США, он вызвал к себе отца, Ф. Дж., и тот уехал, в свою очередь нагруженный многочисленными «дарами» сицилийцев своим родичам в США.

Тем временем в Италии была создана парламентская комиссия по расследованию деятельности мафии, и Дженко Руссо предстал перед судом.

Ф. Дж., ставший в свою очередь гражданином США, поспешил вернуться в Сицилию со значительными средствами, собранными, чтобы поддержать «дядю Пеппи».

Вместе с группой мафистов ему удалось собрать пять тысяч подписей под обращением, которое гласило, что «кавалер Джузеппе Дженко Руссо — человек здравых моральных и религиозных принципов и являет собой образец честности и прямоты».

Собрав подписи, Ф. Дж. явился в суд, к великому удивлению судебных властей и представителей известных итальянских и зарубежных газет. Его сопровождала разношерстная свита, которая вместе с ним являла собой наглядное доказательство солидарности сицилийской мафии и американских боссов в отношении Дженко Руссо.

Сбор подписей, который в другой обстановке, возможно, имел бы иной результат, был настоящим вызовом государству, которое, образовав парламентскую комиссию по делам мафии, объявило мафии войну. В самом деле, ведь многие из подписавших уже не раз судились и были известными мафистами. Камлания, поднятая вслед за этим в печати, и реакция общественного мнения побудили суд вынести постановление, которым все, кто организовывал и собирал подписи в пользу Дженко Руссо, объявлялись причастными к мафии.

Когда карабинеры отправились к Ф. Дж., чтобы вручить ему судебное предупреждение, его уже и след простыл. Он спешно отбыл в США, отказавшись даже от возвращения на самолете, на который у него заранее был заказан билет. Это было его единственное путешествие, когда он не вез «гостинцев» своим американским родственникам.

Впоследствии стало известно, что, вернувшись в США, он был «принят на работу в качестве доверенного стража» в одном из павильонов международного отдела Всемирной выставки в Нью-Йорке, директором которой был Чарлз Полетти, бывший глава военной администрации союзников в Сицилии в 1943 году, под начальством которого в качестве доверенных переводчиков работали Вито Дженовезе и Дамиано Лумиа, крестник дона Кало Виццини.

Перевозка наркотиков окольным путем через лиц, непричастных к мафии, играла ничтожную роль по сравнению с «филантропической системой», изобретенной американскими боссами в сотрудничестве с сицилийской мафией.

В 1947—1950 годах почти во всех селениях Западной Сицилии возникли благотворительные комитеты, ставившие перед собой совершенно определенную цель: сбор денег среди эмигрантов на ремонт колоколен, ризниц, больниц, сиротских приютов, кладбищенских ворот и оград, деревенских часовен, статуй, памятников, общественных садов и т. д.

После создания комитета избирался уполномоченный (обычно бывший гражданин США, вернувшийся в Сицилию после высадки союзных войск либо по окончании войны). Его отправляли в США, снабдив специальными и авторитетными бумагами и пропусками, напутствуя молитвами приходских священников, монахинь и сирот. Излишне говорить, что человек этот уезжал, нагруженный дарами для родичей и американских друзей.

Вернувшись из США в 1947 году, дон Чезаре Мандзелла принял горячее участие в судьбе сиротского приютамонахинь ордена Святого сердца в Чинизи, куда были помещены сироты из Терразини, Чинизи, Траппето и Балестрате. Этот приют нуждался в срочном ремонте. Предстояло также отремонтировать церковь, устранив все следы бомбардировок 1943 года. За четыре года дон Чезаре добрых шесть раз отправлялся в США, чтобы собрать пожертвования среди своих соотечественников, живущих в США.

Джимми Куазарано (он же Джеймс Куазамоне, судившийся за вооруженное ограбление и азартные игры, зять Вито Витале и шурин Джона Бонвентре) неоднократно приезжал в Сицилию, дабы привезти пожертвования, собранные в США и предназначенные для церквушки Мадонны лель Понте. Самыми щедрыми пожертвованиями отличался Джон Придьола. Тот, кому в наши дни случится побывать в Балестрате, провинция Партинико, будет крайне удивлен, увидя на фасаде старой церквушки великолепную мемориальную доску белого мрамора, на которой золотыми буквами высечено: «Новая колокольня, дар Джимми Куазарано, Ло Медико Франческо и товарищей из Детройта».

Фрэнку Коппола, «благодетелю сирот и церкви в Партинико», был поднесен почетный билет Итальянской католической университетской федерации и студенческая шапка. А однажды по случаю его посещения Партинико, своей родины, при въезде в город он был встречен музыкой и флагами.

Санто Сордже привез в Муссомели пожертвования, собранные в Нью-Йорке и Бруклине для больницы им. Руссо и церкви Мадонны делле Грацие в Муссомели.

Анджело Бруно преподнес 66 своим родственникам в Виллальбе по 50 тысяч лир каждому и щедро одарил сирот селения.

Этот перечень можно было бы и дальше продолжить: Бонанно, Гарофало, Профачи. Бедные и простодушные люди благословляли их поездки с благотворительной целью, молились за них, им и в голову не могло прийти, что под маской набожности и милосердия скрываются контрабандисты наркотиков. В полном неведении были также власти, облегчавшие вояжи этих преступников своими рекомендательными письмами и восторженными отзывами.

Во время этих псевдофилантропических поездок созывались совещания, разрабатывались планы действий, подготавливались путешествия с политическими, туристическими и экономическими целями, закладывались основы для обмена и сближения — словом, изыскивались все новые и новые пути для доставки «подарков» дорогим родичам по ту сторону океана, а также подготавливалась почва для дальнейших действий. Эти поездки служили также укреплению уз, исправлению политических ошибок, их использовали и для того, чтобы убедить заокеанских «друзей», что даже партии, традиционно настроенные против мафии, с изменением политической ситуации меняют и свое отношение к самой мафии.

«Мафия? Не будем преувеличивать, — сказал как-то депутат от Палермо, член Итальянской социалистической партии журналисту Джону Калхэйну из газеты «Сан — Таймс», бравшему у него интервью во время приема в отеле «Шэратон» в Чикаго.— Мафия — это преувеличение зарубежной печати». Это интервью со всевозможными комментариями появилось на следующий день во многих газетах США.

В наши дни достаточно было бы беглого знакомства с коллекцией ежедневной нью-йоркской газеты «Прогрессо итало-американо», чтобы убедиться на основании фотографий в знакомствах, дружбе и связях между американскими боссами и главарями сицилийской мафии: знакомствах, дружбе и связях, от которых ныне на словах отрекаются и те и другие.

18. Курьеры наркотиков

В марте 1957 года квестура Палермо обнаружила исчезновение пакета с 25 паспортами. По воле случая паспорта оказались в руках контрабандистов наркотиков, которые, таким образом, могли спокойно менять свои имена каждый раз, когда в том возникала необходимость.

Кроме собственного паспорта, Тото Греко пользовался еще тремя безукоризненными паспортами, выданными на имя разных лиц. В Испании в паспорте на имя Альдо Калини Тото Греко фигурирует с острой бородкой и усиками; в Танжере борода исчезает и он становится Сальваторе Гуджанти; во Франции и Англии он уже без бородки и усов и выступает под именем Джованни Яннуччи.

Элио Форни разъезжал с паспортами Микеле Агрэ и Карло Форони. Имя Форони всплыло в связи с двумя грузовиками, груженными контрабандными сигаретами, которые были обнаружены в монастыре альбанских монахов в окрестностях Рима.

Аналогичными преимуществами пользовались Кальчедонио Ди Пиза, Чезаре Мандзелла, Гаспаре Поненте, Винченцо Аккарди, Сальваторе Греко, по кличке Коротышка в отличие от его родственника Тото Греко, по прозвищу Длинный.

В Плимуте, в Англии, Греко Длинный с документами на имя Джованни Яннуччи приобрел судно «8014»; через два года финансово-таможенная инспекция задержала его в Средиземном море у мыса Гранитола и конфисковала весь груз контрабандного табака.

В Мадриде Греко Длинному удалось обвести вокруг пальца испанскую полицию. Финансово-таможенная инспекция сигнализировала испанской полиции о присутствии Греко в Мадриде, настаивая на его задержке и высылке в Италию. Такой же сигнал поступил от Интерпол, следившей за передвижениями Греко и Элио Форни с момента их отъезда из Танжера и до прибытия в Мадрид, в «Отель де прэнс». День спустя Греко и Форни испарились, предоставив поле действия синьорам Калинин Форони, которые под большим секретом сообщили полиции, что Греко и Форни отправились в Гибралтар, где будут поджидать одно из своих судов.

Не всегда и не все курьеры путешествовали с фальшивыми паспортами. Анджело Ла Барбера, Розарио Манчино, Пьетро Дави, по кличке Джимми, Антонино Сорче и многие другие путешествовали с безукоризненными паспортами, снабженными печатями и штемпелями квестуры, даже когда полиция других стран репатриировала их или высылала за караемую законом деятельность.

В 1951 году Интерпол сообщила итальянской полиции, что братья Розарио и Винченцо Манчино уличены в пересылке 50 килограммов героина в США некоему Нино Баталья; с 1951 по 1958 года итальянская полиция не раз задерживала Розарио Манчино по подозрению в торговле наркотиками. Имя Манчино постоянно упоминалось во всех докладах и протоколах финансово-таможенной инспекции. Тем не менее квестура продолжала выдавать ему паспорт.

С 1933 по 1940 год Манчино был приговорен мировым судьей, трибуналом и судом присяжных Палермо к 3 годам и 10 месяцам тюрьмы за подлог, воровство, скупку и хранение краденого и затем снова за воровство. В 1938 году апелляционный суд Триполи судил его за контрабанду и скупку краденого; тем не менее в 1948 году, не будучи еще реабилитирован, он не только числился как не имевший судимости, но даже получил паспорт для поездки в США, Канаду и Аргентину, а в 1949 году — для поездки в Мексику и Западную Европу,

В 1951 году полиция США сигнализировала, что Манчино является отправителем 50 килограммов героина; через год финансово-таможенная инспекция изобличила его вместе с Тото Греко и Элио Форни в контрабанде 4 килограммов героина. В 1952 году главное управление уголовной полиции уведомило полицию Палермо, что подозревает Манчино в торговле наркотиками. К этому времени имущество Манчино, который во время первой мировой войны был простым строительным рабочим, оценивалось свыше 250 миллионов лир. Между прочим, он был собственником шести квартир на улице Угдулена в Палермо, совладельцем виллы «Орлеан», проданной ему принцессой Анной Французской, и хозяином строительных участков в жилых кварталах Палермо, не говоря уже о транспортном агентстве, через которое отправляли в США партии оливкового масла, сыра и сардин, о чем уже шла речь.

В 1953 году Бюро наркотиков при посольстве США в Риме обратило внимание итальянской полиции на многократные и совершенно неоправданные вояжи Манчино. В том же 1953 году Манчино приобрел у братьев Фьяскетти из Сан-Бенедетто-дель-Тронто 65-тонный мотобот «Людовик III», на котором он и совершал поездки в Югославию и Ливан.

В 1954 году следы его теряются. В 1959 году он объявляется в Мексике вместе с Пьетро Дави, Анджело Ла Барбера и Джованни Мира; об этом стало известно в связи с высылкой их из Мексики по подозрению в торговле наркотиками. Оттуда они проследовали в Канаду, где были задержаны и выданы властям Италии.

Два месяца спустя в Сицилии Манчино снова получил паспорт, действительный для поездки в Японию и на остров Кипр. А еще через несколько месяцев Манчино (объявленный «человеком благонадежным в моральном, гражданском и политическом отношении») уже получил разрешение на ношение оружия «ввиду условий работы, которая связана о частыми поездками с большими суммами денег».

Не менее потрясающими были факты, касавшиеся Пьетро Дави, по кличке Джимми Американец, который начал свою карьеру в 1925 году, когда его впервые арестовали за торговлю наркотиками. В 1925—1936 годы его не раз задерживали по подозрению в торговле наркотиками, В 1950 году его обвинили в том, что он участвовал в перевозке партии героина (300 килограммов), обнаруженной полицией Федеративной Республики Германии и агентами американского Бюро наркотиков. В 1952 году в одном из притонов Палермо, где собирались торговцы наркотиками, сигаретами и драгоценностями, разыгралась страшная драка, во время которой было ранено несколько хорошо известных итальянской полиции контрабандистов. Среди арестованных оказался также и Дави; его обвинили в предумышленном убийстве, но оправдали, ибо, согласно приговору, речь шла о вполне законной самообороне. В 1954 году во время следствия по делу Элио Форни и Марчелло Фальчаи (этот последний был задержан на Мадагаскаре в Тананариве за торговлю наркотиками) выяснилось, что Дави вместе с Мандзелла поддерживал связь с Паскалем Молинелли, Луи де Мишелем, Франши Пьером и Плане Туссаном.

Пять лет о Дави ничего не было слышно. Он исчез в 1954 году, чтобы появиться в 1959 году вместе с Манчино и Ла Барбера сначала в Мексике, а затем в Канаде. Из Мексики он был репатриирован и передан итальянской полиции в миланском аэропорту Мальпенса. R 1960 году у него снова на руках паспорт для поездки в Мексику (оттуда он был выслан!!), США, Канаду, Аргентину, Гавану, Кипр, Ливан и Японию. С этим паспортом он вновь исчезает и объявляется уже в Триполи вместе с Ла Барбера и Манчино, откуда они удрали прежде, чем Интерпол потребовала их принудительной репатриации. 1953—1959 годы были пробелом в деятельности Манчино и Дави, за это время появились новые шмуглеры (контрабандисты); многие из них возвысились до роли курьеров, а некоторые даже стали главарями банд.

В эти годы появилось много новых имен: Анджело Ла Барбера, Тото Греко, Стефано Джакониа, Гаспаре Поненте, Розолнно Гулицци, Винченцо Аккарди, Томмазо и Бенедетто Бушетта, Доменико Коппола, Сальваторе Греко (Коротышка), Джузеппе и Гаспаре Магаддино, Сальваторе Циццо, Джузеппе и Маттео Пальмери, Диего Плайя, Вито Витале, Франческо Риццуто, Джузеппе и Вито Бадаламенти, Калоджеро Робнно, Сальваторе Ринальдо, Джузеппе Дженко Руссо, Джузеппе Бутера и множество других, которые «работали» как будто и полном согласии, а на самом деле они были разделены на две боровшиеся между собой банды: во главе одной стоял Тото Греко, другой — Анджело Ла Барбера.

Как уже говорилось, эти господа без конца вояжировали без определенной цели, вернее, цели эти явно противоречили той профессии строителей, на которую кое-кто из них ссылался, но которой фактически не занимался. Часто они были прописаны одновременно в разных гостиницах одного и того же города или в разных городах; жили они в одной гостинице, а дела свои вершили в другой, где были прописаны под чужим именем. Улики были налицо, и подозрения полиции скоро перешли в твердую уверенность, основанную на фактах. Таким образом, финансово-таможенная инспекция и полиция получили возможность усилить свой надзор и набросать географическую карту маршрутов, по которым идет перевозка и торговля наркотиками в Средиземном море.

Четыре года, с 1959 по 1963 год, сицилийские мафисты, подозреваемые в торговле наркотиками, находились под строжайшим наблюдением. Ныне арестованные (правда, их мало, ибо многие из них погибли от лупары, другие скрываются от правосудия), они отрицают, что у них были связи с обвиняемыми; отрицают, что знали курьеров, с которыми совершали путешествия по Италии и за границу.

В июле, августе и сентябре 1960 года Ла Барбера и Манчино по разному поводу провели немало дней в римском отеле «Чезари», где в это время проживали Антонино Бракко, Серафино Манкузо, Гаэтано Бадаламенти, Деметрио Фамнльяре, Томмазо Бушетта и другие. Оказалось, что Бадаламенти был посредником между Джо Пичи, Гаэтано Кифало и Фрэнком Коппола, проживавшими соответственно в Торрилле (в Брианце), Марселе и в Помеции.

1961 год — «золотой век» для торговцев наркотиками. Огромные легкие барыши умиротворили души. Ла Барбера, Манчино и Греко, казалось, позабыли старые обиды и «работали» в полном согласии.

5 октября 1961 года Ла Барбера и Манчино отправились в Триполи. Деметрио Фамильяре, хотя и числившийся в списке отлетающих, не явился к отправлению. В Триполи они разыскали Тото Греко, с которым не раз встречались в отеле «Медитерранео».

Когда они вернулись обратно 25 октября, в аэропорту Фьюмичино их встретили Гаэтано Бадаламенти и Деметрио Фамильяри, с которыми они и направились в отель «Чезари».

28 октября Розарио Манчино явился в ливийское посольство с просьбой предоставить ему визу на въезд в Ливию. В машине его поджидали Анджело Ла Барбера, Деметрио Фамильяре и Эрнесто Маркезе.

С декабря 1961 года по февраль 1962 года Ла Барбера, Манчино и Дави непрерывно разъезжали. Их засекли в отеле «Медитерранео» в Неаполе, в отеле «Роза» в Милане, где они встречались несколько раз с Джо Адонисом, в отеле «Джолли» в Болонье, в отеле «Эксцельсиор» в Катании, в Ницце и затем снова в Триполи. Изредка их спутниками были известные контрабандисты, некоторые из них были вскоре убиты.

Во время этих вояжей, где бы они ни находились, они поддерживали друг с другом! связь исключительно по телефону. Эти телефонные разговоры являют собой типичный образец языка мафистов.

— Ну что, вернулись пиччотти из Милана? — спрашивает Ла Барбера 17 ноября 1962 года у палермского абонента № 240441, не называя своего имени.

— Нот, — отвечает собеседник без обычного «слушаю», не спрашивая «кто говорит?» и тоже не называя своего имени.

— Звякни завтра, — говорит Ла Барбера и кладет трубку. На следующий день он вызывает № 251153 и снова без «алло» и «кто говорит?» спрашивает:

— Capo и Пьетро вернулись?

— Пьетро рядышком, полный порядок. От Саруццо известий нет.

— Чао, — говорит Ла Барбера.

— Чао, — отвечает голос, и разговор окончен.

Пьетро и Саруццо — это Пьетро Дави и Розарио Манчино, оба в тот момент осуществляли крупную операцию в Милане.

21 марта Манчино поселяется в отеле «Чезари» вместе с Барнардо Диана, который год спустя был убит в Палермо. Ла Барбера, наоборот, живет в римском отеле «Континенталь» вместе с Сальваторе Ньоффо и Стефано Джаконна.

1 апреля братья Анджело и Сальваторе Ла Барбера снимают комнату в пансионе Альба Чеккони на улице Золотых дел мастеров в Риме. В тот же день Сальваторе Ла Барбера снимает другую комнату (под № 818) в отеле «Медитерранео» в Риме. Отсюда он звонит палермскому абоненту № 267823. Этот же номер вызывает Джоаккино Пеннино, остановившийся в римском отеле «Амбашатори». Поблизости от пансиона Альба Чеккони проживал также ювелир Ортоне Коррадо, Пьемонтская улица, 123, покончивший жизнь самоубийством при таинственных обстоятельствах; Манчино же и Ла Барбера не раз видали в ювелирном магазине Ортоне.

27 апреля 1962 года Сальваторе Греко Длинный проживает в римском отеле «Чезарп» вместе с братьями Томмазо и Бенедетто Бушетта, Артуро Витрано и Сальваторе Греко Коротышкой.

5 мая Греко Длинный уже в римском отеле «Сан Джорджо» вместе с Сальваторе Ла Барбера и Джакомо Пеннино. Все счета оплачивает Сальваторе Ла Барбера (одного этого достаточно для доказательства того, что две банды, по крайней мере до 1962 года, поддерживали мирное сосуществование); Джоаккино Пеннино, прилетев на самолете 2 мая, тоже остановился в отеле «Чезари» в Риме.

Не менее «подвижными» были и все приспешники Греко, которых вызывали по телефону почти все крупные города Центральной и Западной Европы.

27 апреля Греко из Рима, где он снимал номер в отеле «Чезари» вместе с братьями Бушетта, с братом и кузеном Сальваторе Коротышкой, звонит домой, чтобы Кальчедонио (Ди Пиза) передали восемь «болтов» (миллионов) и «ключ» (пакет с наркотиками).

На следующий день Ла Барбера из римского отеля «Медитерранео» вызывает абонента № 267823 и спрашивает:

— Готово?

— Готово, — отвечает голос, и разговор окончен.

11 мая из отеля «Эксцельсиор» в Катании он вызывает абонента 240400 и спрашивает:

— Порядок?

— Порядок, — отвечают из Палермо.

— Ладно, — говорит Ла Барбера, —предупредите кума Пьетро.

— Кум Пьетро присутствовал, — уточняет Палермо.

24 мая в Рим приезжает из Сан-Ремо, где он жил в отеле «Националь», Томмазо Бушетта и останавливается в отеле «Чезари», куда 26 мая прибывают Розарио Манчино, Джоаккино Пеннино, Эрнесто Маркезе, Анджело Ла Барбера и его брат Сальваторе.

Лето 1962 года ознаменовалось как серией арестов в группе, связанной с Лаки Лучано, так и целым рядом фактов, предвещавших разрыв добрых отношений между бандами.

Положение двух групп резко изменилось: Манчино, Сорчи, Мира и Ла Барбера в связи с неожиданной смертью Лаки Лучано — она произошла 26 января 1962 года в аэропорту Каподикино (Неаполь) — потеряли те связи с Северной Америкой, ревностным хранителем которых был Лучано, игравший роль связующего звена; Греко, Мандзелла, Ди Пиза и их приспешники, наоборот, создали новый канал связи с базой в Кастелламмаре-дель-Гольфо. Их партнерами в США были кастелламмарцы Джо Барбара, Джо Банан, Джон Бонвентре, Санто Сордже, Анджело Бруно и Джон Прицьола, а в Сицилии их поддерживали Фрэнк Гарофало, Винченцо Римп, Диего Плайя и их дружки.

Так называемая группа «счастливчиков» (явный намек на Лаки, Счастливчика) оказалась совершенно изолированной и должна была смириться с ролью статиста на той самой сцене, где она в течение 15 лет была на первых ролях.

21 ноября «командор» (Джузеппе Ди Мауро) прочел по телефону Анджело Ла Барбера телеграмму следующего содержания: «Делах застой сообщи куму Дави и синьору Манчино пусть вызовут меня завтра для переговоров» (на телеграмме № 8440, Рим).

«Командор» Джузеппе Ди Мауро, брат Винсента Мауро — доверенный человек, с которым были связаны Томас Вито Эболи (он же Томми Риан, уроженец Неаполя, проживающий в США) и Антони Стролло (он же Тони Ренда), — подал сигнал тревоги; трудности, с которыми ему пришлось столкнуться в США при попытке восстановить отношения с американскими боссами, оказались гораздо более значительными, чем того ожидали.

Мауро, Эболн и Стролло оказались связанными с Генри Рубино и Фрэнком Карузо, разоблаченными в докладе «Канеба» финансово-таможенной инспекции в Палермо. Среди бумаг, изъятых на квартире Рубино в Риме после смерти Лучано, было обнаружено письмо, посланное Лучано 30 августа 1961 года Рубино, находившемуся в США, в котором между прочим он просил передать поклон Тони Р., Пат Р. и Томми, то есть Антонино Стролло (он же Тони Ренда), и братьям Паскуале и Томмазо Эболи (или Пат и Томми Риан).

Есть основание полагать, что попытке Винсента Мауро восстановить связи с США всячески препятствовали Бонвентре, Бонанно, Сордже и Галанте, которые, по всей вероятности, предложили группе Греко, Гарофало, Мандзелла и Ди Пиза изолировать пресловутый квартет «счастливчиков». Во всяком случае, несомненно одно — в декабре 1962 года собрались главари сицилийской мафии. Они требовали воздержаться от преступных действий, которые в конечном счете неминуемо привлекут внимание полиции и итальянского парламента к деятельности мафии в провинции Палермо, имевшей уже на своем счету множество преступлений, покушений и вооруженных столкновений между враждующими косками.

Однако результат был совсем иной. Через несколько недель началась жесточайшая борьба. Гремели выстрелы из лупары, трещали автоматные очереди, взрывались «Джульетты с тротилом», а кончилось все кровопролитием в Чакулли^[77], где погибли семь карабинеров под командой лейтенанта Малауза.

19. Кровь на улицах Палермо

Вечером 26 декабря 1962 года Кальчедонио Ди Пиза был убит выстрелами из автоматов и пистолетов, произведенными почти в упор тремя лицами, немедленно укатившими на «Джульетте».

Полиция обвинила в убийстве братьев Анджело и Сальваторе Ла Барбера, Сальваторе Ньоффо, Стефано Джакониа и Розолино Гулицци.

В записной книжке, найденной в одном из карманов Ди Пиза, значились лишь имена и номера телефонов^[78]:

Но корешкам чековых книжек Ди Пива установили, что он выписал чеки на сумму 3 миллиона 700 тысяч лир на имя Филиппо Рими из Алькамо, Чезаре Мандзелла, Тото Греко, Пеншпю Джоаккино, а также других боссов и курьеров. Спустя несколько месяцев некоторые из них были уничтожены.

В связи с убийством Ди Пиза Ла Барбера очутился между трех огней: с одной стороны — закон, перед которым он должен был отвечать за убийство и множество других злодеяний; с другой — банда Греко, решившая покончить с шайкой своих противников, и, наконец, «трибунал теней»^[79], который может покарать мятежника Ла Барбера, нарушившего его предписания, выполнение которых должно быть безоговорочным и беспрекословным.

Ди Пиза был вторым «лицом» в банде Греко; в отсутствии «шефа» контрабандисты и торгаши обращались к нему. Он распределял обязанности, устанавливал цены, производил расчеты, гарантировал платежеспособность. Вежливым и любезным обращением, умением поддержать разговор, вставить шутку, внешней почтительностью, способностью прикрыться благопристойной личиной Ди Пиза удалось завоевать уважение многих строительных подрядчиков, с которыми он близко сошелся, и добиться того, что его приняли в обществе. Таким путем он установил контакт с охраной строительных площадок, складов, крупных предприятий, загородных особнячков — одним словом, он установил связь именно с теми лицами, услугами которых пользовался Ла Барбера, чтобы держать в страхе строительных подрядчиков. Тем самым Ди Пиза удалось выбить почву из-под ног Ла Барбера, лишив его многих наемных убийц.

Обвинение в присвоении, хотя эточ одно из самых тяжких обвинений у мафистов, не поколебало авторитета Ди Пиза внутри самой мафии. Мафисты говорят: «Грабить грабителей, являющихся грабителями грабителей, не грабеж», но Ди Пиза слишком злоупотреблял этой сентенцией. Однако если Ди Пиза заслуживал наказания, это должен был решить трибунал мафии, а отнюдь не Ла Барбера.

Многие члены его банды уже присоединились к банде Греко, более могущественной благодаря участию в ней Чезаре Мандзелла, Винченцо Аккарди (он же дядя Биче), Сальваторе Греко Коротышки, Гаэтано Бадаламенти, Томмазо Бушетта, Доменико Коппола, Винченцо и Филиппо Рими, за которыми стояли все боссы Кастелламмаре и провинции Трапани. Сторону Греко держал также Лучано Лиджо (бандит из Корлеоне, который. 18 лет держал в напряжении карабинеров и полицию) и его банда, что и перетянуло чашу весов в пользу Греко.

Конечно, есть основания утверждать, что Лаки Лучано в значительной мере утратил свое влияние на боссов «Коза ностра», большинство которых были уроженцами Кастелламмаре, связанными с Рими, Мандзелла, Гарофало и Плайя. К тому же Лаки Лучано недолюбливала сицилийская мафия, которой удалось установить прямые связи с заокеанскими боссами. Во всяком случае, несомненно одно: вся обстановка в Сицилии не благоприятствовала Лаки Лучано, который старался компенсировать эту потерю установлением более тесных отношений с французами, алжирцами и канадцами.

10 января 1963 года от большого заряда тротила взлетела на воздух часть помещения фабрики газированных напитков Джусто Пиконе, брата Иньяцио Пиконе и дяди Кальчедонио Ди Пиза. Эта акция была организована Ла Барбера в надежде избавиться от Тото Греко, о предполагаемом появлении которого на фабрике он узнал за несколько часов.

17 января исчез Сальваторе Ла Барбера. Его разбитая и обгоревшая «Джульетта» была обнаружена в окрестностях Санто-Стефано-ди-Куискуина (Агридженто), приблизительно в 90 километрах от Палермо. Одновременно исчез также и его брат Анджело, и вся семья облачилась в траур, горько оплакивая обоих. Через две недели появился один Анджело, сообщивший через одно пресс-агентство (sic!), что «никто его не похищал и он не спасался бегством из Палермо, а просто по делам отправился в Рим».

«Имеете ли вы вести от вашего брата?» — спросил его помощник комиссара полиции Рима.

«У него тоже свои дела», — отвечал Анджело Ла Барбера; семья же тем временем успела уже снять траур, обрамлявший двери дома.

Прошло три года, а о кончине Сальваторе Ла Барбера все еще не было ничего известно. Возможно, тело его было сброшено в одну из глубоких расщелин, которых так много на горе Бузамбра и куда банда Лучано Лиджо отправляла бренные останки своих врагов.

20 января «Джульетта», набитая тротилом, направилась к дому Тото Греко, который благодаря счастливой случайности избежал ужасного конца: его машина попала в затор близ железнодорожной станции Палермо, и он задержался почти на полчаса.

24 января Раффаэле Ла Спина, родственник и кум Ди Пиза, был буквально изрешечен пулями.

Спустя два дня в Алькамо были убиты Гаспаре Де Симоне и сын его Мариано. Имена этих двух последних никогда не появлялись в хронике мафии, связанной с контрабандной торговлей наркотиками, сигаретами и табаком; однако было установлено, что в последние недели обоих Де Симоне видели не раз в доме Рими, где они участвовали в совещании «друзей».

2 февраля взрыв тротила разрушил бар «Карнавал», владелец которого был связан с бандой Ла Барбера.

20 февраля бесследно исчез Джакомо Шарратта, хозяин пекарни, компаньоном которого, как говорят, был Ди Пиза.

7 марта четыре субъекта, вооруженных автоматами, ворвались на скотобойню Изолы-делле-Феммине^[80] в поисках Антонпо Порчелло, чье наушничество отвратило Томмазо Бушетта от Ла Барбера. Эта акция должна была положить конец дезертирству членов банды Ла Барбера и переходу их в банду Греко.

19-го три человека с автомобиля «фиат» открыли стрельбу из автоматов по рыбной лавке Стефано Джакониа, где в тот момент находился Анджело Ла Барбера. Были ранены Джакониа, Сальваторе Кривелло и Джоаккино Кузенца, меж тем как Анджело Ла Барбера удалось спрятаться за холодильной установкой. При обыске полиция обнаружила в лавке пистолет-автомат и охотничье ружье си множеством патронов, в автомашине Джаккониа был спрятан второй пистолет, еще одно ружье и множество боеприпасов; все оружие было заряжено и готово к бою.

21 апреля настал черед Винченцо Аккарди, «дядя Виче», по кличке Немой. Два киллера в упор выстрелили в него несколько раз, в то время как он, склонившись, запирал дверь своей лавки. «Дядю Виче» считали ответственным за инсценировку мнимого примирения в рыбной лавке Джакониа, из-за которого Ла Барбера рисковал отправиться на тот свет.

24 апреля был убит выстрелами из пистолета Розолино Гулицци, тот, что вечером 26 декабря 1962 года вел автомашину убийц Ди Пиза. Среди бумаг, конфискованных в доме Гулицци, была найдена переписка между Гулицци и известными американскими контрабандистами. Между прочим Гулицци просил прислать ему автоматическое ружье, которое было получено уже после его смерти.

26 апреля «Джульетта», нагруженная колоссальным количеством тротила, взорвала виллу Мандзелла в Чинизи, дон Чезаре и его телохранитель, испольщик Филиппо Витале, были разорваны в клочья. В лоскутке материи полиция обнаружила листок из записной книжки с пометкой: 26 декабря 1962 года № 85871, вилла Флорио. полдень. № 85871 как раз совпадает с номерным знаком машины Винченцо Сорчи, а число — 26 декабря 1962 года — день убийства Ди Пиза.

«Они убивают друг друга», — шептались люди.

Высокий чин палермской квестуры сказал бравшему у него интервью журналисту: «Ничего необычного не случилось в Палермо. Вы же знаете, «лупара в Сицилии» всегда обеспечивает газетам большой тираж, а поэтому газеты здесь и на севере все чудят, изобретая нелепые истории и приписывая проискам мафистов даже преступления из-за женщин».

Аналогичное заявление было сделано в январе 1962 года по случаю убийства юного Тото Лупо Леале, сына Стефано Леале, убитого 9 апреля 1960 года наемными убийцами, состоявшими на службе группы Лиджо — Рими — Греко. Стефано Леале разъезжал по делам Ла Барбера и Манчино вместе с Гаспаре Поненте и доном Мими Ла Фата. Поненте был убит в 1958 году, а дона Мими (с братом его Доменико расправились ранее) отправили к праотцам в июне 1959 года.

«Пусть убивают друг друга», — говорили в 1936 году и американцы, когда в Чикаго каждый час происходило 4 убийства, а каждый день — 30 вооруженных столкновений. И если масштабы несравнимы, то зато сколько сходства в системе, целях и средствах.

«Пусть убивают друг друга», — повторял кое-кто и из полицейских Чикаго, и трещали автоматы, так же как в Сицилии, гремели выстрелы из лупары и взрывы тротила.

В первую половину мая исчезли бесследно Джироламо Грассо и сын его Гаэтано. Их машина была найдена в Кастельветрано, в провинции Трапани.

22 мая Сальваторе Гамбино убил Филиппо Бонура и его сына Микеле; два дня спустя был найден убитым с выколотыми глазами и Гамбино. Вероятно, Гамбино и Бонура устранили, так как они были свидетелями одного из многих злодеяний мафии.

25 мая в Милане на улице Реджина Джованна три киллера вышли из машины, в которой находилась миловидная девушка, и стали палить из пистолетов по Анджело Ла Барбера. Тот, несмотря на тяжелые раны, тоже стрелял по машине, которая рванулась с места и молниеносно скрылась, оставляя за собой кровавые следы.

Тяжело раненного Ла Барбера задержали и препроводили в больницу. Во время допроса он заявил, что совершенно не знает, почему на него было покушение: «Понятия не имею, врагов у меня нет, никто не знает, что я в Милане, куда я прибыл вчера по делам. Думаю, они обознались». Рентгеновский снимок показал, что, помимо пяти пуль, полученных им при последнем нападении, имеются еще две, оставшиеся от предыдущих ранений.

12 июня был убит Пьетро Д’Алессандро.

19 июня Пьетро Торретта убил в своем доме Джироламо Конильяро и Пьетро Гарофало. «Разговор», затеянный Конильяро и Гарофало, кончился трагически, но совсем не так, как они того хотели: дон Пьетро оказался похитрее и одним ударом разделался с обоими убийцами.

Дон Пьетрино Торретта был заместителем Анджело Ла Барбера в строительных спекуляциях. Человек ловкий, наглый и необыкновенно жестокий, Торретта сумел, идя по стопам Ла Барбера, в несколько лет, не имея ни гроша, сколотить себе капитал в четверть миллиарда лир в домах, строительных участках и наличными. В сфере строительства его считали самым крупным представителем всех «семейств» мафии в новых кварталах Палермо.

Ходят слухи, что на совести дона Пьетрино по крайней мере 13 убийств и 2 похищения, а меж тем он продолжал разгуливать на свободе, ибо не нашлось ни одного человека, который решился бы дать показания против него. Поскольку дон Пьетрино был на свободе, можно было не сомневаться, что в скором времени последуют новые убийства, ибо он не пощадит своих противников. Поэтому некоторые уклоняющиеся от правосудия члены банды Лиджо предпочитали отдаться в руки полиции, а многие наемные убийцы сами обвиняли себя в преступлениях помельче, лишь бы избежать неминуемой гибели от руки Пьетрино.

22-го два киллера подъехали на «Джульетте» к «фиату-500» Бернардо Диана и убили его из автоматов. Бернардо Диана был курьером и телохранителем Розарио Манчино, с которым несколько раз ездил в Рим, где останавливался в отеле «Чезари». В последнее время вблизи дома Манчино часто можно было видеть автомобиль, в котором сидел Ла Барбера.

Убийство Диана послужило предупреждением для «семейства» Ла Барбера, которое покинуло дом на улице Венето, прекрасный «Гарден сити» Палермо^[81], ибо в самом деле его извилистые бульвары и густые тенистые сады отлично подходили для всякого рода покушений. Ла Барбера предпочитали жить в менее шикарном квартале, но зато более населенном, где можно было рассчитывать на бдительность и поддержку верных людей.

27 июня два киллера вышли из «Джульетты» и убили Эмануэле Леонфорте, друга Кальчедонио Ди Пиза и Иньяцио Пиконе.

30 июня в час ночи «Джульетта», наполненная тротилом, взорвала гараж Джованни Ди Пери из Виллабате. В результате взрыва погибли сторож Джузеппе Тезауро и пекарь Джузеппе Кастелли.

В тот же день в три часа дня вторая «Джульетта» с двумя зарядами взрывчатки, спрятанными в разных местах машины, взлетела на воздух перед виллой «Сирена» в Чакулли в нескольких шагах от виллы Тото Греко, убив лейтенанта Малауза, двух марешалло Коррао и Ваккаро, карабинеров Фарделли и Альтомаре и пиротехников Нуччо и Чаччо.

Техника двух зарядов взрывчатки, одного показного, на виду, а другого хорошо спрятанного, была новостью. Внутри «Джульетты» был отлично виден баллон с жидким газом, от которого отходил опаленный и погасший фитиль. Такая западня была устроена с расчетом ввести в заблуждение Тото Греко, который, увидев, что механизм не представляет более опасности, постарается удалить машину, чтобы не привлекать внимания полиции. Но случилось наоборот: полицейские агенты и карабинеры появились раньше Греко. Они следили за операцией, которая должна была устранить опасного и ненавистного соперника. Отключив баллон, марешалло Нуччо открыл дверцу машины, а к ней был присоединен второй заряд тротила, спрятанный под сиденьем водителя.

Страшный взрыв разрушил целиком виллу «Сирена» и унес семь жизней. На 30 метров вокруг валялись клочья мяса, обрывки одежды, оружие и куски искореженного железа. Немедленно примчались префект, комиссар полиции, генерал карабинеров, начальник мобильного отряда полиции.

В сопровождении своего штаба прибыл также генерал, командующий армейским корпусом в Сицилии, и, обратившись к представителям властей, сказал: «Каждый день убийство, если не два, а то и три и даже более. Мы пребываем в состоянии полного варварства. Надо действовать. Вы, — обратился он затем к генералу карабинеров, — арестуйте в зоне всех бывших под судом, отправьте их в тюрьму и не церемоньтесь с ними; посмотрим, что это даст. В противном случае я прикажу своим солдатам стрелять при одном появлении преступников. Знаю, потом меня ожидает каторга, но так по крайней мере будет спасена честь страны».

Изуродованные трупы жертв (жизнь их была непрерывной борьбой против мафии; существует доклад лейтенанта Малауза — к сожалению, его положили под сукно, — в котором упоминаются факты и имена) — не только немой укор тем, кто отрицал вообще существование мафии; они беспощадное разоблачение и обвинение тех, кто во имя своих низких материальных и политических интересов мирится с таким положением.

Кровопролитие в Чакулли — последнее звено в той цепи, которую мы пытались обрисовать, —послужило как бы ударом бича, подстегнувшим исполнительную и законодательную власть принять решения, чтобы с корнем вырвать дурную траву — мафию.

20. Комиссия «Антимафия»

В апреле 1962 года сенат республики одобрил решение о создании парламентской комиссии по расследованию действий мафии в составе 30 парламентариев (15 сенаторов и 15 депутатов), представляющих все парламентские группы обеих палат.

Однако эта комиссия под председательством депутата профессора Паоло Росси, члена Итальянской социал-демократической партии, не провела ни одного заседания; она была распущена в марте 1963 года в конце полномочий парламента третьего созыва и восстановлена в апреле этого же года, после выборов нового парламента четвертого созыва.

Образование парламентской комиссии «Антимафия» явилось официальным признанием той огромной опасности, которую представляла и представляет мафия для сицилийского общества, для автономии Сицилийской области и для дела демократии всей Итальянской республики.

Решение о создании этой комиссии было принято лишь после бурной и острой дискуссии в парламенте. Выступления многих парламентариев были проникнуты тем псевдосицилийским патриотизмом, которым некоторые политические крути всегда прикрывали свой страх перед обсуждением в парламенте проблемы мафии, потворства и попустительства ей. Этот лицемерный сицилийский патриотизм, который пускали в ход «друзья друзей», то есть парламентарии — друзья мафистов, неизменно замораживал всякую парламентскую инициативу, направленную против мафии.

Кровопролитие в Чакулли послужило первым и решающим толчком, пробудившим комиссию от спячки, однако начало ее деятельности вызвало новую полемику как между партиями, так и внутри отдельных партий относительно функций и полномочий комиссии и ее участников. Опасались, и не без оснований, что в результате тщательного расследования и проверки ряда фактов будут задеты интересы и подорваны шансы на успех на предстоящих выборах немалого числа парламентариев и даже членов правительства.

Комиссия «Антимафия», собравшаяся впервые в июле 1963 года под председательством бывшего деятеля судебного ведомства сенатора Джузеппе Пафунди, наметила за месяц 14 законодательных и административных мероприятий для борьбы с организованной преступностью и внесла первый законопроект, направленный против мафии, который был одобрен правительством 11 сентября 1963 года.

Первые результаты не замедлили сказаться: «друзья друзей» уже не появлялись в общественных местах с людьми, слывшими явными мафистами, а некоторые прямо отказывались принимать у себя дома или в помещении партии лиц, подозреваемых в принадлежности к мафии. В полицейских и судебных кругах заговорили по-другому. Командиры карабинеров обрели новый стимул в борьбе с преступностью и в короткое время добились таких успехов, каких им не удавалось достигнуть за много лет.

Мафия, по крайней мере внешне, была изолирована. С 1 октября по 31 декабря 1963 года полиция и карабинеры задержали 1906 человек; были предупреждены в судебном порядке, так как их подозревали в принадлежности к мафии, 473 человека; привлечены к ответственности 103. Было конфисковано 62 винтовки, 8 из которых с обрезным стволом (знаменитая лупара), 18 пистолетов, 17 револьверов, 1 карабин, 9 ручных гранат и бесконечное количество боеприпасов. В этот же период были произведены массовые облавы и крупные полицейские операции, которые имели большое значение также в психологическом отношении. Кроме того, были приняты превентивные меры, в частности надзор полиции и принудительное местожительство, что нанесло удар по главарям коек и «семейств», а также по пиччотти, более или менее известным, но тем не менее опасным.

В тот же период в одном лишь судебном округе Палермо — Агридженто — Трапани полиция и карабинеры представили судебным властям список 731 человека, подлежащих надзору полиции, из них 580 следовало подвергнуть принудительному местожительству и запретить проживание в ряде коммун. Со своей стороны судебные власти вынесли 548 постановлений о подчинении надзору полиции; 186 лицам из этих 548 было предписано принудительное местожительство. Из 333 апелляций, поданных обвиняемыми, 286 были отклонены. Высший кассационный суд с 1 июля 1963 года по 30 июня 1964 года рассмотрел 54 кассационные жалобы, удовлетворив лишь 9. На смену практике оправдания «за недостатком улик» пришло принятие решения на основании косвенных улик.

Среди осужденных на принудительное местожительство были «неприкосновенные» Франческо Паоло Бонтаде, он же Паолино Бонта, которого считали главарем мафии Вилла-Грации; Доменико Альбано из Борджетто, который, будучи казначеем банды Джулиано (в его руках были огромные суммы от выкупов, грабежей и ограбления автобусов, задержанных в пути и обчищенных бандой), наслаждался и свободой и деньгами; хотя ему и удалось бежать от правосудия, однако ему не повезло — его застрелили из лупары на площади родного города; Тото Пинелло, босс прибрежной полосы Санто-Флавиа — Кастельдачча — Альтавилла — Термини-Имересе, гостями которого бывали политические деятели правящей партии каждый раз, когда они проезжали через Кастельдаччу; братья Панцека из Алькамо, освобожденные «за недостатком улик», когда их обвинили в убийстве профсоюзного деятеля Карневале и в множестве других преступлений; Доменико Гальото и дон Нино Минео, два главаря мафии Багерии; Винченцо Рими, именитый босс из Алькамо, и много других главарей мафии, более или менее известных, чьи имена назывались теперь на публичных собраниях, в печати и даже в парламенте.

Кульминационным моментом этой напряженной деятельности был арест и осуждение Джузеппе Дженко Руссо, чья власть во всех сферах общественной жизни Сицилии была буквально неограниченной. Обстановка в Сицилии резко изменилась, и общественное мнение с интересом ожидало дальнейшего развития борьбы с организованной преступностью.

12 января 1964 года главный прокурор апелляционного суда в Палермо, выступая по случаю начала нового судебного года, сказал между прочим:

«С организованной преступностью, в частности с мафией — что следует из многих фактов, — связана контрабанда табака и наркотиков. В прошлом году было разоблачено 177 случаев контрабанды и шесть случаев сбыта наркотиков; обнаружить последние было весьма трудно, так как речь идет о товаре, который легко скрыть, ибо он занимает мало места».

Впервые за всю историю преступности в Сицилии в судебных анналах было официально признано существование мафии, занимающейся контрабандной перевозкой и торговлей сигаретами и наркотиками.

2 августа 1965 года в Сицилии была проведена операция против торговли наркотиками. В одну ночь агенты мобильного отряда и карабинеры Палермо в сотрудничестве с уголовной полицией, Интерпол и уголовным отделом министерства внутренних дел арестовали десять главарей сицилийской мафии и боссов американского гангстеризма, причем задержаны были заправилы самых крупных международных банд, промышлявших наркотиками. Кроме того, были объявлены как скрывающиеся от правосудия три американских босса и один главарь сицилийской мафии, на арест которых были выданы ордера.

Были арестованы:

1) Франческо Паоло Коппола (он же Фрэнк Коппола, Трехпалый Фрэнк, Фрэнк Ло Монте, ФрэнкЛо Яконо, Фрэнк Поло), родился в Партинико в 1891 году, тайно эмигрировал в Америку в 1926 году, был выслан из США в 1948 году, обпосновался на постоянное жительство в Анцио; арестован в Ардеа-ди-Помециа, Римская провинция;

2) Джузеппе Дженко Руссо, родился в Муссомели в 1894 году, где и жил, был сослан на поселение в Ловере, провинция Комо; арестован в клинике святой Урсулы в Болонье;

3) Калоджеро Орландо (он же Чарлз Орландо), родился в 1906 году в Терразини, провинция Палермо, гражданин США, проживает в Нью-Йорке, арестован в «Отель де пальм» в Палермо;

4) Франческо Гарофало, по кличке Фрэнк, родился в 1892 году в Кастелламмаре-дель-Гольфо, в провинции Трапани, эмигрировал в США в 1904 году и вернулся в Италию в 1955 году, проживал то в Кастелламмаре, то в Палермо, где и был арестован;

5) Винченцо Мартинес, родился в 1908 году в Марсале, в провинции Трапани; арестован в Марсале на вилле «Флориана»;

6) Диего Плайя, родился в Кастелламмаре-дель-Гольфо, в провинции Трапани, арестован в Фреза-ди-Грандинара (Кьети), которое ему было предписано как принудительное местожительство;

7) Розарио Виталити, коммерсант, родился в 1908 году в Джардини, в провинции Мессина, арестован в Таормине;

8) Филиппо Джо Империале, родился в Палермо в 1914 году, коммерсант, арестован в Палермо;

9) Джузеппе Магаддино, родился в 1934 году в Кастелламмаре-дель-Гольфо, в провинции Трапани, арестован в Кастелламмаре;

10) Скандариато Джузеппе, родился в 1929 году в Кастелламмаре-дель-Гольфо, в провинции Трапани, арестован также в Кастелламмаре.

Скрывающимися от правосудия, ибо они были совершенно неуловимы, были объявлены:

1) Санто Сордже, родился в 1908 году в Муссомели, в провинции Кальтаниссетта, гражданин США, проживает в Нью-Йорке;

2) Джозеф Черрпто, родился в 1911 году в Виллабате (Палермо), гражданин США, проживает в Калифорнии;

3) Гаэтано Руссо, родился в 1893 году в Палермо, гражданин США, проживает в Нью-Йорке;

4) Гаспаре Магаддино, родился в Кастелламмаре-дель-Гольфо в 1908 году, скрывается от правосудия с 1964 года.

Ордера на арест, да и сам арест американских граждан были новым явлением в борьбе против организованной преступности; в связи с этим дальнейшие события могли развиваться в двух направлениях. С одной стороны, можно было ожидать вмешательства консульства США в Палермо, которое могло потребовать от итальянских властей объяснения причин ареста трех американских граждан, причем один из них журналист от известной итало-американской газеты. С другой стороны, наоборот, ожидали, что прокуратура республики в Палермо потребует выдачи Италии преступников Сордже, Черрито и Руссо, на арест которых был выдан ордер.

Выдача преступников в данном случае была делом весьма непростым, поскольку три босса, хотя и родились в Италии, получили американское гражданство; таким образом, речь шла о выдаче Италии Соединенными Штатами Америки трех граждан США, что возможно только в исключительных случаях.

Следствие, порученное доктору Альдо Виньери из прокуратуры республики в Палермо, велось в полной секретности; из этого совершенно ясно вытекало, что американские власти отнюдь не собирались вмешиваться в защиту пяти боссов, преступная деятельность которых преследовалась, впрочем, также и в США. Напротив, 19 декабря были выданы еще 8 ордеров на арест, причем 4 — на арест американских граждан, проживающих в США, а 4 других — на арест бывших американских граждан, репатриированных в Италию; некоторые из них уже умерли.

Были выданы ордера на арест:

1) Джованни Бонвентре (он же Джон Бонвентре), родился в Кастелламмаре-дель-Гольфо 18 апреля 1901 года. Принял американское гражданство в 1946 году, жил в Бруклине (Нью-Йорк) до 1960 года, то есть до своего возвращения в Кастелламмаре. В 1964 году по совершенно непонятным причинам, когда борьба с мафией в Сицилии была в полном разгаре, Бонвентре просил дать ему итальянское гражданство.

Факт, сам по себе довольно странный, становится гораздо более понятным, если сопоставить его с похищением Джо Банана, происшедшим 21 октября 1964 года на центральной Парк-Авеню в Нью-Йорке: двое неизвестных заставили Джо сесть в машину, инсценпровав обычную стрельбу.

В США Бонвентре арестовывали несколько раз за принадлежность к преступной организации, за грабеж, убийство, похищение людей и торговлю наркотиками. В 1964 году он был поставлен под надзор итальянской полиции как лицо, подозреваемое в торговле наркотиками. Он принимал участие в сборище в «Отель де пальм» и в апалачинском съезде;

2) Джузеппе Бонанно (он же Джо Банан), родился в Кастелламмаре 21 января 1905 года. Американский гражданин, живет в Нью-Йорке, несколько раз подвергался арестам за подкуп, незаконное ношение и хранение оружия, за сокрытие преступлений и многое другое.

Он тоже присутствовал на сборище в «Отель де пальм» и на апалачинском съезде. Его похитили в Нью-Йорке, и больше о нем не было никаких вестей. Все более склоняются к мысли, что Бонанно сам подстроил свое похищение, чтобы не давать показаний перед федеральной коллегией присяжных;

3) Камилло Таланте (он же Камплло Галенте, Джозеф Рассел. Джозеф Гальяно, Чарлз Руссо, Чарлз Бруно), родился в Нью-Йорке 21 февраля 1910 года, судился, несколько раз находился под арестом за грабеж, убийство и торговлю наркотиками; в момент выдачи итальянскими судебными властями ордера на арест находился в тюрьме в США, где отбывал длительное заключение за торговлю наркотиками, вместе с ним были осуждены Вито Дженовезе и другие гангстеры. Тоже присутствовал на сборище в «Отель де пальм» и на апалачинском съезде;

4) Джованни Прицьола (он же Джон Прицьола и Джон Марцьола), родился в Партинико, в провинции Палермо, 4 февраля 1893 года. Американский гражданин, проживает в Мичигане, несколько раз подвергался аресту в США за подкуп, тайную перегонку спиртного, убийство и незаконное хранение оружия. В Америке слывет одним из самых крупных воротил международной торговли наркотиками, базой которого является Детройт. Между 1945 и 1960 годами много раз побывал в Сицилии. Также участвовал в сборище в «Отель де пальм»;

5) Раффаэле Куазарано (он же Джимми Куазарано и Джеймс Куазамоне), родился в Монк-Канке, штат Мичиган, 10 декабря 1910 года. Его родители уроженцы Кастелламмаре-дель-Гольфо. Несколько раз был под арестом и судом за ограбление, азартные игры и торговлю наркотиками. Совершал частые вояжи в Италию;

6) Сальваторе Луканиа (он же Чарлз Лаки Лучано), родился в Леркаре-Фридди, в провинции Палермо, 24 ноября 1897 года, умер в аэропорту Каподикино в Неаполе 26 января 1962 года. На протяжении более 30 лет возглавлял торговлю наркотиками в мировом масштабе;

7) Вито Витале, родился в Кастелламмаре-дель-Гольфо 24 августа 1885 года, умер в Риме, где и жил, в апреле 1961 года. Судился и был осужден в США и в Италии за принадлежность к преступной организации, за контрабанду, убийство и другие менее значительные преступления;

8) Джон Ди Белла, родился в Монтелепре 24 июня 1908 года, умер в Бруклине 1 сентября 1964 года. В США, где он прожил более четверти века, он судился и был осужден за принадлежность к преступной организации, за убийство, контрабанду алкоголя и торговлю наркотиками.

Почти одновременно следователь Виньери в сопровождении секретаря палермского трибунала доктора Лима отправился в США, чтобы допросить Джо Валаки, по кличке Како, американского гражданина, отбывающего наказание за торговлю наркотиками. Допрос Валаки, о котором уже шла речь выше, приобретал особо важное значение, поскольку Валаки раскрыл перед федеральной комиссией многие тайны, касающиеся организации так называемой «Коза ностра».

В США Валаки стал источником информации для ФБР, Бюро наркотиков и специального отдела министерства юстиции по борьбе с рэкетом и организованной преступностью. Власти США знали по опыту, что «Коза ностра» будет искать случая разделаться с Валаки, как это уже не раз бывало с другими заключенными, которые после своего ареста раскрывали тайны уголовного мира. Из этих соображений было запрещено посещать Валаки, по крайней мере до конца процесса против «Коза ностра», который должен был состояться в течение 1966 года. Тот факт, что чрезвычайно ценный свидетель был предоставлен в распоряжение судебных органов Италии на процессе главарей сицилийской мафии и американских боссов, является невиданным прежде актом сотрудничества. Он показывает, сколь важны действия полиции и итальянской финансово-таможенной инспекции в борьбе против мафии и «Коза ностра».

Прошло более полувека, и вновь было установлено сотрудничество — на этот раз по инициативе итальянской полиции, — «дабы выявить и пресечь прочные и постоянные связи», которые обнаружил еще в 1908 году лейтенант Джозеф Петрозино, комиссар итальянского отдела полиции США, убитый в 1909 году в Палермо.

21. Боссы

1. Фрэнк Гарофало.

Утверждают, что двумя столпами «Коза ностра», поддерживающими связь между американскими боссами сицилийского происхождения и главарями сицилийской мафии в сфере торговли наркотиками, являются Фрэнк Гарофало (в настоящее время он находится в тюрьме «Уччардоне» в Палермо) и Санто Сордже (скрывается от правосудия в США).

Первый летом 1957 года перебрался в Сицилию, в Кастелламмаре-дель-Гольфо, где подготовил все условия для осуществления безопасных и регулярных связей между мафией и «Коза ностра». Второй, наоборот, занимался проблемами чисто финансовыми: он создал в Палермо два общества, через которые шла широкая торговля валютой под видом приобретения совершенно ненужных патентов.

Первой задачей Фрэнка Гарофало было координировать деятельность французских, алжирских и американских «транспортеров» и главарей мафии в Кастелламмаре. Это были годы так называемого кубинского кризиса, когда Фидель Кастро высылал с Кубы всех американских боссов, в их число попал и мнимый поклонник Кастро Анджело Бруно, глава «семейства» «Коза ностра» в Филадельфии, владелец девяти игорных домов на Кубе. Кастро было крайне необходимо восстановить флот, часть судов которого вышла из строя, а часть дезертировала во время революции, поэтому он без колебаний приказал конфисковывать суда, которые по тем или иным причинам нарушали новые кубинские законы. Торговля наркотиками была именно такой причиной.

В эти годы финансово-таможенная инспекция заметила в водах Средиземного моря, опознала и установила наблюдение за следующими судами (обыск на них не мог быть произведен, так как они находились вне территориальных вод): «Си оф Рабэин», «Урогояма», «Тисбайт», «Зибрюс», «Пало Асуль», «Гуарани», «Экспресс», «Карол», «Си Флауер», «Зеферит». В этот же самый период состоялись совещание в Палермо и апалачинский съезд.

Гарофало — друг Вито Дженовезе, Джозефа Профачи, Альберта Анастазиа, Анджело Бруно, Санто Сордже, Кармине Таланте, Чарлза Орландо, Джона Прицьола, Джо Дото (он же Джо Адонис) и приятель и родственник своих земляков Джо Барбара (владельца виллы в Апалачине), Джо Банана, Джона Бонвентре, Антони Магаддино, Вито Витале — все звезды первой величины на небосклоне торговли наркотиками.

Узы дружбы, кумовства, родственные отношения, а также общность интересов — вот что было связующим элементом в «семействах» мафии. Вокруг же Фрэнка Гарофало в Кастелламмаре образовался новый тип «семейства», щупальца и разветвления которого протянулись по всей территории, где шла торговля наркотиками.

Какая же разница между мафией традиционной и мафией Фрэнка Гарофало с ее новой структурой? В Сицилии «семейство» — это низовое звено мафии; в него входят, как правило, родичи или люди, близкие этой семье, а также в крайнем случае связанные с ними «друзья». Признанным главой такого «семейства» является самый авторитетный член семейного клана, даже если иногда он более молод, чем остальные. Могущество «семейства» зависит от того, насколько оно многочисленно, а также от связей и знакомств с высокопоставленными лицами, которые главарю удастся завязать за пределами своего края. Чем влиятельнее эти связи, тем большим почтением пользуется главарь у своих приверженцев.

В Сицилии несколько «семейств» могут проживать в одном и том же месте, если только по роду своей деятельности они не конкурируют между собой. Как уже говорилось выше, несколько «семейств» составляют коску, то есть объединение «семейств», занимающихся одним и тем же делом; несколько таких коек составляют консортерию, то есть объединение всех родственных организаций, посвятивших себя преступной деятельности, в разных секторах и даже в разных зонах; все такие консортерии и составляют мафию.

В Америке же, наоборот, под «семейством» понималось слияние всех бандитов большого города в одну организацию. Вито Дженовезе был главой нью-йоркского «семейства», Анджело Бруно — «семейства» Филадельфии и так далее.

В Западной Сицилии, где все отлично знают друг друга, главарь мафии известен каждому. В Америке же, наоборот, боссу удается остаться совершенно незамеченным в водовороте жизни больших городов. Главарь мафии тоже совсем не похож на босса «Коза ностра». Главарь мафии должен быть смелым, хладнокровным, хитрым и жестоким в одно и то же время; должен уметь быстро соображать и еще быстрее пускать в ход руки, если обстоятельства того потребуют. Должен уметь молчать и слушать, и если уж он вмешается в разговор, то слова его всегда будут сказаны тоном человека, «который советует и не допустит, чтобы его ослушались». Главарь должен иметь обширные и влиятельные знакомства во всех слоях общества; должен уметь жить в шикарных отелях, где обязан держаться как самый высокий гость; должен «суметь» понравиться депутату, от которого должен требовать покровительства и защиты для «друзей» и пиччотти; при встрече с депутатом, знатным лицом или адвокатом, с которым надо договориться о защите, пли с представителем судебной власти, чтобы добиться от него нужного решения, главарь мафии никогда не должен забывать об известной дистанции, существующей между ним и его собеседником, однако он должен гордиться своим положением главаря «почтенного общества», что отличает его от других, делает его равным пли выше других, но ни в коем случае не ниже.

Босс «Коза ностра», наоборот, рассматривает свое членство как факт чисто организационный и соответственно ведет себя. В США у представителей «почтенного общества» общее лишь одно: легкость, с Какой им удается улизнуть от закона.

Герб главаря сицилийской мафии — это оправдание за недостатком улик; в самом деле, ведь это свидетельство бессилия полиции разрушить ту стену «омерта», которую главарь сумел воздвигнуть вокруг своих преступных действий, а также свидетельство страха и почтения, которые мафист сумел внушить как своим сообщникам, так и населению.

Главарь мафии может быть и небогатым, меж тем босс должен обладать огромными средствами, ибо без них он лишь жалкий бедняк среди множества таких же эмигрантов, как он.

Фрэнк Гарофало, вернувшись в Сицилию, надеялся согласовать эти две мафистские системы и создать «семейство» нового типа, отбросив старые, отжившие принципы. Мы уже перечислили дружеские связи Гарофало; попытаемся же взглянуть поглубже и выяснить, что же представляют собой те люди, на которых опирается новая мафия.

2. Санто Сордже

Он же Санто ди Верна, родился в Муссомели 11 января 1908 года. В его роду числятся два королевских префекта, епископ и знаменитый писатель. Санто Сордже — гражданин США, проживающий в Нью-Йорке (222 Е 57 Street). В настоящее время он разыскивается полицией США за спекуляцию валютой и уклонение от уплаты налогов, меж тем как в Италии его обвиняют в принадлежности к преступной организации и торговле наркотиками.

Санто Сордже хорошо знают в итальянских и зарубежных судебных кругах. Еще в ранней юности он проявил преступные наклонности, связавшись с мелкими преступниками и создав вместе с ними нечто вроде союза тедди-бой ante litteram^[82], «подвиги» его вызвали несколько жалоб, впрочем, взятых обратно «из любви к спокойствию».

Имя его было упомянуто впервые в 1928 году в мировом суде Муссомели в связи с дракой и нанесением ран. Однако делу не был дан ход, так как крестьянин, подавший жалобу, представ перед судьей, принес свои извинения «синьорино» за то, что привлек его к ответственности.

Год спустя, 19 ноября 1929 года, мировой суд Кальтаниссетты приговорил его к месячному заключению за неявку на призывной пункт, но наказание было отсрочено на пять лет.

В августе 1932 года мы видим Сордже уже перед апелляционным судом Парижа, где его обвиняют в «подделке и использовании фальшивого паспорта». На этот раз никто не может помочь ему избежать шестимесячного тюремного заключения и 1200 франков штрафа.

В 1933 году он предстает уже перед апелляционным судом Гента (Бельгия), где его приговорили к 5 месяцам тюремного заключения и к 20 тысячам франков штрафа «за обман и мошенничество». В это же время его разыскивают швейцарская и австрийская полиции за мошенничество и выдачу необеспеченных чеков.

В ноябре 1937 года мировой суд Палермо приговорил его к двум годам тюремного заключения и к 3 тысячам лир штрафа за мошенничество. Однако на этот раз он был амнистирован.

В сентябре 1939 года мировой суд Турина приговорил его к восьми месяцам за выдачу необеспеченных чеков.

В апреле 1948 года апелляционный суд Флоренции приговорил Сордже к трем годам, четырем месяцам и пяти дням заключения за причастность к «политическому заговору». Несмотря на все попытки выяснить, в чем собственно состоял заговор, это оказалось невозможным. Единственные документы, которые можно легко обнаружить, касаются отмены наказания.

В период 1948—1957 годов Санто Сордже — тем временем он принял американское подданство — совершил немало вояжей из Америки в Сицилию, где неоднократно встречался с Калоджеро Виццини, Дженко Руссо и Лаки Лучано.

В октябре 1957 года он участвовал в палермском совещании в «Отель де пальм», в ходе которого были определены критерии, на основе которых должна развиваться торговля наркотиками, идущая через Сицилию. Одной из проблем, которую предстояло разрешить, была проблема как доставить в Сицилию значительные суммы денег, необходимые для уплаты за «товар», не привлекая внимания финансовых органов США и итальянской налоговой полиции. Необходимо было развернуть для отвода глаз деятельность коммерческого или промышленного характера, что позволило бы вести крупные финансовые операции.

Санто Сордже, человеку ловкому, прекрасной наружности, который за словом в карман не полезет, хорошо воспитанному, среднего культурного уровня, было поручено вступить в необходимые контакты с «друзьями», чтобы учредить предприятие с соблюдением всех юридических норм и используя, разумеется, все льготы, предусмотренные областным и общеитальянским законодательством. Санто Сордже благополучно выбрался из своего критического материального положения, доказав, что он пользуется сочувствием и поддержкой «друзей» как в Нью-Йорке, так и в Сицилии, которые, чтобы помочь ему выпутаться из затруднительных обстоятельств, организовали сбор с принудительным взносом от 50 до 300 долларов с человека. Сордже был идеальной кандидатурой для такого дела, как «предприятие в Сицилии», также благодаря тем связям, которые ему удалось установить с видными политическими деятелями в национальном и областном масштабе. И наконец, за Санто Сордже стоял Дженко Руссо с его авторитетом и связями.

Об отрезке времени между отлетом Сордже из Палермо 17 октября 1957 года и прибытием его в тот же день в Рим и его отлетом из Рима 28-го и приземлением в Нью-Йорке 29 октября точно ничего не известно. Ходили слухи, что в течение 11 дней пребывания в Риме (его элегантная и статная фигура не могла не привлечь внимания) Сордже постоянно видели в секретариате очень видного члена правительства.

В 1958 году Сордже вернулся в Сицилию в качестве повереного «Римброк тайдлэндс»; ему было поручено инвестировать капиталы этого общества в концерн «Ойл миперал» (СОМ), созданный в 1956 году для изысканий, разработки и перегонки жидкого и газообразного углеводорода. Президентом СОМ был Бьюкенэм Джордж С., а вице-президентом — доктор Сальваторе Руссо, человек, который в 1957 году был секретарем миссии тогдашнего председателя правительства Сицилийской области депутата парламента Джузеппе Алесси, направленной в США для установления контактов с американским; департаментом и с сицилийской колонией в США. Так вот, этот самый Руссо был вице-президентом марионеточной компании, под прикрытием которой Санто Сордже мог совершать деловые операции на сотни миллионов.

Неожиданно в декабре 1960 года «Римброк тайдлэндс» (которое тем временем скупило весь пакет акций СОМ) решило пойти на самоликвидацию, по меньшей мере в том, что касается его деятельности в Сицилии.

В январе 1961 года все в том же Палермо возникло два новых предприятия: «Медитерейниэн металс» и «Медитерейниэн коппер», оба для «сооружения и эксплуатации на территории Сицилийской области специализированных предприятий по добыче, очистке, обработке, прокату и трансформации железистых и нежелезистых металлов и всяких других материалов, их производных, родственных или суррогатных» (этот 3-й пункт устава идентичен для обоих предприятий).

Административный совет «Медитерейниэлн металс» состоял из:

Уильям М. Хайден — президент,

доктор Сальваторе Руссо — вице-президент и делегированный администратор,

Пол Р. Меримэн, член административного совета.

В ревизионную коллегию входили: проф. В. Ди Симоне — президент,

адвокат Л. Барбассо Гаттузо — действительный ревизор, доктор Ч. Райя — кандидат,

С. Ла Марка — кандидат.

Первоначальный капитал общества распределялся следующим образом:

Уильям М. Хайден (95 акций на сумму 950 тысяч лир) и Сальваторе Руссо (5 акций на сумму 50 тысяч лир).

Решением административного совета от 23 мая 1961 года Санто Сордже был уполномочен повести переговоры с «Сочета финанциариа сичилиана» (СОФИС), с небезызвестной «Касса дель Медзоджорно» и с «Иституто реджонале ди финанциаменто пер л’индустриа ин Сичилиа» (ИРФИС).

В следующем решении от 8 декабря 1961 года постановили просить у ИРФИС на финансирование предприятия 3700 миллионов лир.

В административный совет «Медитерейниэн коппер» входили все те же лица: Уильям М. Хайден, президент, Сальваторе Руссо, вице-президент и делегированный член совета, П. Р. Меримэн, член совета.

Ревизионная коллегия состояла из Ди Симоне, президента, Варбассо Гаттузо, Гальяно Кандела, Райя и Ла Марка.

Капитал общества в 1 миллион лир внесли У. М. Хайден — 950 тысяч лир, и Сальваторе Руссо — 50 тысяч лир.

Согласно майскому решению 1961 года правление общества решило увеличить капитал до 100 миллионов лир, из которых 75 миллионов должно было предоставить СОФИС. Одновременно было решено просить ИРФИС о финансировании общества в сумме 3340 миллионов лир.

Санто Сордже было доверено поддерживать «деловые связи с заграницей».

Вдумайтесь в эти данные: два предприятия, единый объект, один и тот же административный совет, одна и та же ревизионная коллегия и один и тот же вице-президент.

В апреле 1963 года СОФИС решило принять участие в делах этих двух обществ, вложив в «Медитерейниэн металс» 1800 миллионов лир, а в «Медитерейниэн коппер» — 1700 миллионов, «а также подписаться на акции в размере 25% капитала, предоставив инициативной группе право-обязательство выкупить их в течение года».

В это время «Медитерейниэн металс» приобрело строительный участок площадью в 30 тысяч кв. метров, на который распространялись общинные права пользования и который принадлежал коммуне Кампофеличе-ди-Роччелла, использовав при этом все льготы, предусмотренные областными законами, включая оплату регистрации акта в размере всего лишь 100 лир.

Теперь удача улыбнулась Сордже, и, казалось, все шло к благополучному завершению, если бы ИРФИС не вздумал вдруг заняться основательной проверкой, после которой отклонил ходатайство о финансировании, несмотря на вмешательство двух воротил сицилийской политики и осторожного сигнала со стороны римской курии.

СОФИС, обеспокоенное решением ИРФИС, не осуществило обещанных капиталовложений в эти два предприятия, с которыми, пожалуй, вело переговоры крайне легкомысленно.

К 31 декабря 1964 года оба эти предприятия в Сицилии так и не развернули никакой деятельности; не были даже начаты работы по строительству промышленного комплекса, для которого им удалось приобрести по пониженной цене участок, принадлежавший коммуне Кампо-феличе-ди-Рочелла (который не подлежал отчуждению, поскольку на него распространялись общинные права пользования); не наняли ни одного служащего, кроме брата Санто Сордже, Кармело, на имя которого поступала вся корреспонденция, в том числе и из-за границы. Тем не менее баланс «Медитерейниэн металс» на 31 декабря 1964 года выглядел так:

Актив (в лирах)

Расходы по оборудованию 396 953

Изыскания и проекты 100 164 508

Оборот 1964 г. (?) 26 900

Сальдовый баланс убытков и прибылей 47 233 217

«Банко ди Сичилиа» 28 028

«Банка коммерчале» 1 129 589

Автотранспорт 1 527 405

Различные дебиторы 6 958 764

Депозит и залоги 8435 000

Мебель и оборудование 500 000

«Кэмикэлс корп.» 69 883 465

Промышленная площадка 47 250 000

Касса 48 017

Итого: 283 581 846

Резервный счет администрации 4450 000

Пассив (в лирах)

Основной капитал 200 000 000

Различные кредиторы 81 392 953

Амортизационный фонд 710 960

Запасной фонд и фонд заработной платы 4 477 933

Итого: 283 581 846

Резервный счет администрации 4 450 000

Баланс «Медитерейниэн коппер» был гораздо более скромен:

Актив (в лирах)

Изыскания и проекты 3 099 279

Сальдовый баланс убытков и прибылей 3 107186

Расходы на оборудование 187 000

Дебиторы гарантийные 5 010 000

Дебиторы разные 20 020

«Банка коммерчале» 10 612

Итого: 11 434 097

Резервный счет администрации 600 000

Пассив (в лирах)

Основной капитал 1000 000

Разные кредиторы 10 414 077

Взносы и налоги 20020

Итого: 11434 097

Резервный счет администрации 600000

«Медитерейниж металс» был связан с другим аналогичным предприятием в Панаме, в котором Сордже был столь же заинтересован, как и в палермском.

Обвинение в спекуляции валютой и уклонении от уплаты налогов, выдвинутое против Сордже, оказавшегося в 1955 году в столь тяжелом финансовом положении, что ему пришлось принять вышеупомянутую помощь, заставляет усомниться в законности документов, на основании которых переводились деньги из США в Панаму и из Панамы в Сицилию.

Как бы то ни было, ясно одно: капиталооборот предприятий, за которыми стоял Сордже, составлял около 250 миллионов, в то время Как они не развивали никакой деятельности, если не считать выплаты жалованья синьору Кармело Сордже, брату дона Санто.

3. Дженко Руссо

Особой чертой столпов мафии было их неизменное умение прикрыться в обществе личиной респектабельности, способность изъясняться на правильном, безупречном языке, что вводило в заблуждение людей, не причастных к мафии.

Обращаясь к бригадиру Д’Анна, надевавшему ему наручники, чтобы препроводить в казарму, дон Вито Кашо Ферро с самым серьезным и сокрушенным видом сказал ему: «Боже мой! Я-то чем виноват, что этот несносный Петрозино попал в беду, причинив столько беспокойства мужчинам и женщинам?» А дон Кало Виццини в тот вечер, когда бандиты Джузеппе и Иньяцио Джамбра убили марешалло карабинеров Пьетро Пурпи, пробормотал (и это слышали окружающие): «Эти несносные Джамбра становятся опасными!» (А несносные Джамбра, ставшие бандитами из-за преступлений, совершенных по требованию мафии, были убиты по приказу того же Виццини, а тела их переданы карабинерам, которые инсценировали вооруженное столкновение, чтобы оправдать совершенное насилие.) Франческо Паоло Бонтаде, главаря мафии Вилла-Грации, называли дон Паолино Бонта (то есть Добряк) за его любезное и почтительное обхождение и показную доброту.

Надо сказать, что Джузеппе Дженко Руссо этими достоинствами не обладает: это человек грубый, полуграмотный, неукротимого нрава, коренастый, что не мешало ему разгуливать в коротких штанах с широким кожаным поясом, то и дело сплевывая куда попало, ничуть не заботясь присутствием посторонних. Однако этот столь непривлекательный с виду человек занимал видные общественные посты; в нем заискивали, ему льстили политические деятели, крупные чиновники, землевладельцы и промышленники. Он был банкиром, ибо создал в Муссомели банк, которому СОФИС немедленно предоставило 50 миллионов лир на льготных условиях; президентом Энте комунале ди ассистенца э бенефичьенца пубблика» (ЭКА) в Муссомели; президентом «Сочета пасторициа»; вице-президентом общества по мелиорации Тумаррано, которое объединяло 57 тысяч крестьян; членом провинциального комитета партии христианских демократов в Кальтаниссетте; «верховным владыкой» братства святых таинств в Муссомели, что давало ему право во время религиозных процессий идти впереди балдахина. Он был влиятельным лицом, которого боялись и уважали в сицилийском областном собрании, куда его избирали при любых обстоятельствах. Его принимали все областные асессоры любой партийной принадлежности. Именно Дженко Руссо определял на протяжении двадцати лет погоду в Западной Сицилии.

«Необъяснимо, — читаем мы в приговоре трибунала Кальтаниссетты, осудившего в 1964 году Дженко Руссо на принудительное проживание в Ловере, провинция Комо, — как этот человек, совершенно не подготовленный в моральном, культурном и общественном отношении, мог заниматься государственными и частными делами, в частности в Муссомели, в лоне комитета ЭКА, в коммунальных органах, а также в масштабах провинции, в руководящих партийных органах, разве что в силу того типичного «уважения», которое поставило его в центре незримых интриг и интересов, опутавших своей сетью самые разнообразные круги, не исключая и политические, и ставших ныне (при рассмотрении этого явления в более широком плане) объектом изучения парламентской комиссии по делам мафии».

«Уважение» к Дженко Руссо явилось следствием его прежних подвигов: в 1912 году ему едва минуло 18 лет, когда он был арестован за драку; два года спустя его схватили во время облавы на молодых преступников зоны «Валлоне». Впрочем, дело было сдано в архив за отсутствием иска.

В 1918 году вместе с Кало Виццини и другими 26 лицами он был отдан под суд за принадлежность к преступной организации, грабеж, угон скота, обман властей и подкуп должностных лиц.

В 1922 году его обвинили в краже при отягчающих вину обстоятельствах, но он был оправдан апелляционным судом «за недостатком улик».

В 1925 году, обвиненный в краже, совершенной при отягчающих вину обстоятельствах, и в принадлежности к преступной организации, он два года скрывался от правосудия, совершив за это время множество преступлений.

В 1927 году его фотография была разослана по всем квестурам Италии с уточнением: «Речь идет об опасном преступнике», тем не менее его продолжали оправдывать; в самом деле, в том же году его снова обвинили в принадлежности к преступной организации и опять оправдали «за недостатком улик».

В 1928 году его обвинили в убийстве четырех человек: Винченцо Сканнарелла, Луиджи Мистретта, Сальваторе Дженко и Джузеппе Мессина; его взяли под арест, но он был освобожден еще во время следствия. В ходе самого следствия его обвинили в вооруженном нападении на одного из свидетелей, отказавшегося от своих показаний на суде; и за это преступление он не понес наказания «за недостатком улик».

В 1929 году его обвинили в убийстве Альфонсо Рандаццо. Несмотря на неопровержимые факты, подтвержденные свидетелями — потом они отреклись от своих показаний, — его освободили «за недостатком улик».

В том же году он был арестован за грабеж, угон скота, кражу, совершенную при отягчающих вину обстоятельствах, и принадлежность к преступной организации и снова был оправдан «за недостатком улик».

В 1930 году он снова был арестован и предстал перед судом за принадлежность к преступной организации, грабеж, многочисленные убийства, угрозы, вымогательства. Речь идет о пресловутом процессе в Кастельтермини (Агридженто). Дженко Руссо был обвинен в том, что является одним из главарей опасной преступной организации, которая более семи лет терроризировала жителей 13 деревень. 529 обвиняемых, 3 месяца заседаний в церкви, приспособленной под трибунал, 2400 лет тюремного заключения, которые требовал государственный прокурор для обвиняемых, — таков этот процесс. Дженко Руссо впервые был приговорен к шести годам тюремного заключения, но ему не пришлось отсиживать свой срок до конца, так как благодаря всяким судебным ухищрениям его сократили. Месяц спустя после освобождения его снова арестовали, но «за недостатком улик» выпустили на свободу. Объявленный особо опасным, он три года находился под надзором полиции. Мера эта применялась по отношению к нему вплоть до конца 1940 года. Война застала его в качестве габеллотто феода Полиццелло.

В 1943 году Дженко Руссо всячески старался облегчить продвижение американских войск, о чем уже шла речь выше (см. главу «Платок Лаки Лучано»).

В феврале 1944 года суд в составе 5 народных судей, назначенных союзной военной администрацией в Палермо, реабилитировал Джузеппе Дженко Руссо («которому были возвращены все гражданские права») на основании доклада некоего сержанта из управления гражданскими делами при американской военной администрации, личность которого так никогда и не была установлена.

В 1946 году Дженко Руссо был удостоен звания кавалера Короны Италии.

С 1946 по 1954 год, в годы ужасного бандитизма в Сицилии, вся зона вокруг Муссомели была своего рода «батиа» (женским монастырем, то есть спокойным и надежным местом). Восемь бандитов из шайки Альфано, все из Виллальбы, Валлелунги и Валледольмо, нарушившие как-то пределы этой зоны, были найдены сожженными в риге в селении Гурго-ди-Сале на территории Муссомели. Стефано Фазино, главарь «черной банды», был «передан» полиции, когда гостил в Полиццелло.

Редкие выступления крестьян также легко подавлялись. Одного крестьянина из Полиццелло, требовавшего соблюдения закона об испольщине, связали, засунули в мешок и подвесили на дерево, где он и провисел целую ночь. Другой, пригрозивший вмешательством палаты труда, получил, когда мотыжил, заряд в спину. Ему еще посчастливилось, что стреляли не из лупары, а из ружья, заряженного солью: подобные раны не опасны, но очень болезненны.

В 1959 году группа лиц, в том числе племянник Калоджеро Виццпнп, основала «Банка пополяре ди Муссомели», которому СОФИС поторопилось предоставить 50 миллионов лир на условиях 2,5 процента, меж тем как крестьян банк кредитовал из расчета 10 процентов.

В 1960 году Дженко Руссо был выдвинут кандидатом на пост мэра Муссомели. Его кандидатура вызвала резкую кампанию в печати, что поставило в затруднительное положение христианских демократов, включивших его в свой список. Министр внутренних дел Марио Шельба распорядился произвести расследование, которое в результате породило новую полемику. Секретарь провинциального комитета христианско-демократической партии в Кальтаниссетте заявил в печати, что «Дженко Руссо пользуется избирательным правом, он такой же гражданин, как и все». А секретарь секции христианских демократов в Муссомели, отвечая журналистам, сказал, что Дженко Руссо так много сделал хорошего, что заслуживает доверия своих земляков. «Чтобы уяснить всю важность его дел, — продолжал дальше тот же секретарь христианских демократов в Муссомели, — надо вспомнить об экономическом положении этих мест. Дженко Руссо был всегда среди крестьян, среди бедных, нуждающихся людей. По самой своей натуре он склонен прийти на помощь ближнему своему, помочь бедняку, ион делал это».

Секретарь палаты труда в Муссомели, социалист Джованни Вулло, заявил в печати: «Что такое эта мафия? Одно преувеличение. Все недоразумения, которые' возникали у нас с мафией, когда я выступал в защиту крестьян, моментально разрешались».

30 августа 1963 года, спустя два месяца после начала работ комиссии «Антимафия», квестура Кальтаниссетты предъявила Дженко Руссо требование: «Жить честно, не давать своим поведением поводов для подозрений и не водить знакомства с людьми судившимися, и уж во всяком случае с мафистами».

6 февраля 1964 года Руссо был задержан как социально опасный элемент и как таковой приговорен к принудительному проживанию в Ловере, в провинции Комо. В приговоре по его делу мы читаем: «Существуют связи между Дженко Руссо и известными представителями итало-американского уголовного мира, в том числе лицами, подозреваемыми в торговле наркотиками, как это установлено квестурой Палермо».

2 августа 1965 года Дженко Руссо был арестован в Болонье около глазной клиники св. Урсулы, куда он приехал для операции глаза. Его обвпнпли в принадлежности к международной банде, занимающейся контрабандной перевозкой и торговлей наркотиками,

4. Винченцо Рими

Винченцо Рими родился в Алькамо 16 мая 1902 года в семье пастухов; когда он был еще совсем юным, семнадцати лет, его трижды судили за незаконный выгон скота.

В декабре 1922 года он был обвинен в убийстве, а в марте 1923 года — в грабеже, но в 1924 году его оправдали, «ввиду недостатка улик» по обоим делам. Это сделало Рими весьма уважаемым пиччотто в мафии пастбищ в зоне треугольника Алькамо — Корлеоне — Монреале.

В 1924—1928 годах его несколько раз задерживали, подозревая в угоне скота, однако всегда отпускали «за недостатком конкретных улик».

В 1930 году он был поставлен под надзор полиции; впрочем, через месяц ему разрешили отправиться в скотоводческое хозяйство на территории Корлеоне, откуда через год его сослали на 5 лет на остров Устику. В самом деле, пробыв всего лишь год «под надзором» в новом скотоводческом хозяйстве, он умудрился сделаться собственником коров и вьючных животных на значительную сумму, и никто не посмел воспротивиться ему.

Отбыв ссылку, Рими вернулся в 1935 году в Алькамо «бедным и нищим», как следует из одного сообщения полицейского управления Алькамо.

Война и послевоенный период — время слишком смутное, чтобы раздобыть документальные данные о деятельности Рими, которому, как и всем главарям сицилийской мафии, удалось уничтожить все материалы, касающиеся его уголовного прошлого.

Не осталось никаких следов судебного разбирательства, когда Рими был осужден за похищение зерна; нет и других документов, однако весьма легко представить себе, чем занимался Рими в той зоне, где орудовали банды Сальваторе Джулпано и Лучано Лиджо, с которыми он, конечно, был связан.

Итак, в жизни Рими существует восьмилетний пробел, о котором нам могли бы поведать донесения и рапорты, потонувшие в море бумаг в архивах некоторых учреждений. Конечно, тот вывод, который можно было бы сделать на основе этого материала, представляет исключительный интерес.

Существует, например, донесение комиссара полиции Алькамо от 18 февраля 1943 года, который сообщает судье по надзору при трибунале Трапани, что «вышеупомянутый Винченцо Рими условно освобожден из тюрьмы» (но за какое преступление он был заключен в тюрьму?); кроме того, имеется еще разрешение на пользование охотничьим ружьем, хотя и «в пределах своих владений».

Неожиданно имя Рими вновь всплывает в 1949 году в докладе комиссара полиции Алькамо доктора Карбонетто, который предлагает сослать Рими под надзор полиции.

«Личность Рими — кошмар для местного населения. Он создал вокруг себя атмосферу террора и страха, используя преданных ему многочисленных опаснейших субъектов и располагая особо опасными знакомствами не только в провинции Трапани, но и в соседних провинциях Палермо и Агридженто... Ему удалось в короткий срок нажить огромное состояние, что открыло ему доступ в широкие общественные круги и позволило сблизиться с людьми из высших социальных слоев. В 1933 году семья пребывала в самой ужасной нужде, а теперь... [следует перечень имущества Рими приблизительно на 100 миллионов лир]».

Далее комиссар полиции обличает Рими как одного из сообщников банды Джулиано.

Спустя два месяца Рими предстал перед судьями с чистеньким досье; в нем фигурировала лишь одна судимость — приговор об уплате 40 лир штрафа за то, что «28. XII. 1936 года принял служащего без предварительной санкции бюро труда». Излишне добавлять, что Рими был освобожден.

В 1952 году апелляционный суд Палермо выдал ордер на арест Рими (вместе с Сальваторе Циццо, Лучано Агуэчи и Джузеппе Гулло) по обвинению в убийстве, похищении людей и в причастности к преступной организации; затем последовало еще одно обвинение в похищении и убийстве.

Однако Рими был освобожден «ввиду отсутствия состава преступления». Начальник тюрьмы, оформлявший документ об освобождении, написал, как это обычно делали, когда дело касалось типов, подобных Рими, «освобожден за недостатком улик». Эта lapsus calami^[83], противоречившая оправдательной формулировке, грозила Рими судебной волокитой; однако в конце концов он добился, чтобы в книгу записей палермской тюрьмы «Уччардоне» внесли поправку, на которой он настаивал.

Имя Рими настойчиво повторяли в связи с отравлением Гаспаре Пишотта, адъютанта Джулиано, которое произошло в тюрьме Палермо.

Минуло шесть лет, но о его делах в эти годы невозможно что-либо установить; наконец в 1961 году Джироламо Перино, комиссар Алькамо, снова предлагает отправить Рими в ссылку.

«Этот дух «омерта», царящий в Алькамо и соседних коммунах, — пишет комиссар в докладе, — создает неприступную стену, за которой Рими может действовать совершенно безнаказанно, творя всякого рода насилия, ибо те, кто пострадал от них, молчат, опасаясь расправы».

После сборища в палермском «Отель де пальм» Рими выстроил на побережье Алькамо-Марина, в 8 километрах от Кастелламмаре, «Мотель Бич». В нем было 36 номеров, 2 плавательных бассейна и отдельный пляж — шикарная база для заокеанских «друзей», занимающихся торговлей наркотиками. Несколько месяцев спустя он получил водительские права и просил выдать ему разрешение на ношение пистолета.

Но времена меняются. В 1963 году Рими снова разыскивают, чтобы отправить в ссылку. 6 апреля 1963 года его и сына Филиппо обвинили в убийстве мафиста Джованни Джангреко, принадлежавшего к коске Стефано и Лупо Леале, которые вскоре тоже были убиты.

Все изложенное выше о «подвигах» Рими ничто в сравнении с закулисной стороной периода 1960— 1963 годов, который касается и других членов его «семейства».

Для постройки «Мотеля Бич», обошедшегося ему в 85 миллионов,Рими просил субсидии у сицилийских областных властей, но получил отказ, ибо его просьба была подана, когда строительство уже было закончено. Ему было, однако, отпущено 8 миллионов на оборудование мотеля. Лицепзия была выдана на имя его сына Филиппо, как «не бывшего под судом». Однако Филиппо Рими был судим в 1938 году судом для несовершеннолетних за грабеж, совершенный при отягчающих вину обстоятельствах; в 1950 году мировой суд Алькамо оправдал его по обвинению в незаконном хранении охотничьего ружья; 6 апреля 1963 года Филиппо Рими был обвинен в принадлежности к преступной организации и в том, что вместе с отцом является подлинным вдохновителем убийств. После того как его выпустили на свободу, ибо в ходе следствия обвинение было снято, было предложено поставить его под надзор полиции. Месяц спустя Филиппо попросил выдать ему паспорт для поездки в страны Европейского экономического сообщества и получил свидетельство, из которого явствовало, что «он человек состоятельный, за коим не числится никаких уголовных дел, а посему нет причин, могущих оправдать отказ». А через месяц отец и сын были отправлены в административную ссылку.

5. Сальваторе Циццо

В ходе нашего рассказа имя Сальваторе Циццо упоминалось несколько раз в связи с именами Альберто Агуэчи, Маттео и Джузеппе Пальмери, Кристофоро Робино и Винченцо Рими. Однако имя его не упоминается в двух докладах начальника мобильного отряда, нет его и среди имен 21 босса, решение о привлечении которых к ответственности было принято 2 августа и 18 декабря 1965 года.

В настоящее время Циццо находится в тюрьме по обвинению в принадлежности к преступной организации, в убийстве, грабеже и похищении людей. Подозревали его и в торговле наркотиками вместе с группой сицилийских, американских и канадских боссов, выходцев из Салеми и Кастелламмаре, в частности в связях с Альбертом Агуэчи, в обществе которого он провел несколько месяцев в 1958 году.

«Циццо, — писал несколько лет назад бригадир карабинеров Салеми Пагано, — появлялся обычно вооруженный двумя пистолетами большого калибра и охотничьим ружьем, даже когда это было запрещено. Сидя верхом на бежавшей аллюром чистокровной лошади, сопровождаемый двумя огромными сторожевыми псами, он объезжал с видом властителя Салеми, встречая на своем пути лишь почтительное преклонение, рожденное страхом перед его жестокостью». Это поведение атамана разбойников былых времен афишировалось им каждодневно в селении или в местечке, даже во время религиозных процессий, где его не раз видели с ружьем за плечами.

Оправдывая свое поведение, он утверждал, что его отец, а еще раньше дед появлялись на людях всегда вооруженными, дабы не стать жертвой насилия своих противников из местечка Вита, расположенного в семи километрах.

Сальваторе Циццо, сын главаря мафии, дебютировал в 19 лет нашумевшим убийством кавалера Доменико Перриконе, мэра Виты, убитого 30 января 1929 года, во времена фашистского режима. Через год он был освобожден «за недостатком улик».

В 1932 году он снова был арестован за убийство брата мэра и опять освобожден на том же основании.

После нескольких лет перерыва, когда он находился в административной ссылке, а затем на военной службе, он вновь предстал в 1939 году перед трибуналом вместе с 13 другими лицами, обвиняемыми в принадлежности к преступной организации, в воровстве, грабеже и похищениях; на этот раз он был оправдан «за недостатком улик» по обвинению в принадлежности к преступной организации, но осужден за воровство.

В 1944 году он был объявлен лицом, скрывающимся от правосудия в связи с кражей 14 быков, а затем и принадлежности к преступной организации. В 1946 году он был оправдан на основании все того же неизменного мотива: «за недостатком улик». В 1949 году его обвиняют в краже 17 голов рогатого скота, и опять следует оправдание.

В 1952 году был выдан ордер на арест Циццо, Агуэчи, Лучано (кузена Альберта Агуэчи), Бенедетто Циццо, Винченцо Рими и Винченцо Гулло по обвинению в похищении с целью вымогательства, убийстве и последующем уничтожении трупа нотариуса Никазио Триоло. В 1954 году министр внутренних дел установил награду в 500 тысяч лир за арест одного лишь Сальваторе Циццо. В 1956 году Циццо был оправдан «за недостатком улик». Казалось, бесконечные процессы лишь содействовали его богатству, которое все возрастало по мере того, как множились освобождения «за недостатком улик». Действительно, в 1957 году он владел обширными поместьями (некоторые из них были записаны на имя жены и его брата Джакомо), домами и огромными стадами. Его ферма «Гранчи» в Салеми стала местом сборищ виднейших представителей местной мафии.

В 1957 году последовал его арест за убийство Джузеппе Мартино и Пьетро Кордио, а также за незаконное хранение и ношение оружия, угон скота и причастность к преступной организации. Вместе с ним были арестованы Джузеппе Пальмери, Симоне Мароджольо, с именами которых мы столкнемся в 1958 году во время следствия по делу об убийстве Кристофоро Робино, происшедшего 14 февраля 1958 года в Нью-Йорке. А 20 августа 1957 года, спустя шесть месяцев после убийства, Циццо был освобожден «за недостатком улик».

С 1958 по 1963 год квестура предприняла ряд попыток, пытаясь как-то обезвредить пагубные последствия пребывания Циццо в Салеми и в соседних селениях. В 1948 году первая такая попытка квестуры была сорвана самым обескураживающим образом: марешалло карабинеров Бруно Марцано (несколько лет спустя он получил в Муссомели два участка земли из феода Полиццелло, он был также услужливым пособником Дженко Руссо в его борьбе с крестьянами) на требование сообщить сведения о Циццо написал буквально следующее: «Не установлено, чтобы он [Сальваторе Циццо] поддерживал дружеские связи с уголовными элементами, объединившимися для совершения преступлений, не было также никаких сигналов со стороны общественного мнения о нарушении им порядка».

Почти идентичное мнение было выражено в 1961 году (по поводу энного по счету предложения о принудительном местожительстве для Циццо) начальством карабинеров, которое «считает излишним применение к нему подобной меры».

Лишь в 1963 году трибунал Трапани принял решение поставить Циццо под надзор полиции и приговорил его к 4-летнему принудительному проживанию в Сан-Джулиано-дель-Саннио.

6. Анджело Бруно

Другое имя, которое мы часто упоминали, говоря о главаре «семейства» «Коза ностра» Филадельфии, — это имя Апджело Бруно, звезды первой величины в мире организованной преступности США.

Настоящее имя Анджело Бруно — Анджело Анналоро. Он внебрачный ребенок Микеле Анналоро и Винченцины Кумелла, бежавших в США в 1909 году, чтобы скрыться от итальянского правосудия.

Микеле Анналоро, отец Анджело, бежал в Америку после того, как в день пречистой богородицы убил в Виллальбе Раффаэле Коллетти, всадив ему 5 пуль из револьвера 22-го калибра прямо в голову, меж тем как брат его Джузеппе прижал беднягу к земле. В США он изменил свою фамилию, присвоив себе фамилию другого сицилийца, Микеле Бруно из Кальтаниссетты, прозванного Подрывником, который остался в Неаполе, так как потерял документы и деньги для поездки в США.

Анджело Бруно ныне один из 12 главарей «семейств» «Коза ностра»; арестованный во время апалачинского съезда, он был обвинен коллегией присяжных Филадельфии в организации вместе с девятью сообщниками крупного рэкета, а именно в предоставлении «взаймы» огромных сумм представителям политического и делового мира. Само собой разумеется, что проценты, которых требовали заимодавцы, были очень велики, а тем незадачливым должникам, которые не в состоянии были уплатить, грозила смерть и расправа со стороны «горилл» Бруно. Кроме того, Бруно контролировал торговлю наркотиками в городе Филадельфия и имел вложения в многочисленных игорных домах Калифорнии.

Когда правительство на Кубе возглавил Фидель Кастро, Анджело Бруно, которому принадлежали на Кубе девять игорных домов и который контролировал перевозку наркотиков вдоль всего американского побережья, выдал себя за сторонника Кастро в надежде укрепить свое положение или, во всяком случае, спасти то, что можно было спасти. Но Кастро конфисковал все игорные дома и гостиницы, принадлежавшие Бруно, и потребовал посадить его в тюрьму как «подрывной элемент».

Бруно был известен на Кубе своими связями с Лаки Лучано; когда в 1946 году этот последний попытался вернуть себе положение главы американского гангстеризма, он устроил свою базу в одной из гостиниц Бруно, где его и обнаружили и по требованию правительства США выслали.

В 1963 году по настоянию Интерпол квестура Рима совместно с квестурами Неаполя, Анконы и Пезаро занялась тщательными розысками Бруно, чтобы арестовать его и предать суду трибунала по обвинению в ростовщичестве и торговле наркотиками. Полиция Анконы произвела обыски в гостиницах, пансионах и даже частных виллах на побережье Конеро; неаполитанская полиция прочесала многочисленные гостиницы, расположенные на берегу Неаполитанского залива, а римская полиция вторглась в некоторые гостиницы центра города и виллы в прибрежной полосе Остия — Анцпо — Торваяника. А Анджело тем временем вернулся к себе на родину, в Виллальбу, где стал гостем мэра, почтительно и с уважением встреченный своими земляками и властями.

Один из его родичей, однофамилец, представил его бригадиру карабинеров Антонио Витальяно как «кузена Анджело, главаря гангстеров Филадельфии».

Витальяно, начальник местных карабинеров, скорее миротворец, чем бригадир, пропустил мимо ушей те странные эпитеты, которые пускал в ход соотечественник, представляя выдающегося американца. Бруно между прочим не поскупился и подарил каждому из своих 70 родичей по 50 тысяч лир.

За 5 лет жизни в Виллальбе Витальяно многого насмотрелся и наслушался и в конце концов привык к языку некоторых местных жителей, которые на родине дона Кало почитали заслугой именоваться мафистами или похваляться родственными связями с мафистами и гангстерами. И он просто окаменел, когда как-то ночью полтора месяца спустя в Виллальбе появился полковник Коччутоло, тогда начальник карабинеров Кальтаниссетты, чтобы арестовать Бруно, которого разыскивала тогда полиция полмира. Однако Анджело Бруно, вовремя предупрежденный, сбежал в Монтедоро, откуда направился в США.

В Виллальбе Бруно не сидел сложа руки: в сопровождении кузена Калоджеро Синатра, сына сестры его матери, а иногда самого Дженко Руссо он изъездил вдоль и поперек всю Сицилию, останавливаясь в Алькамо, Кастелламмаре, Джеле (где его задержали карабинеры, которым он показал свое удостоверение личности), в Ликате, Монтедоро и Муссомели. Во время пребывания Бруно в Виллальбе Дженко Руссо и Калоджеро Синатра были гостями Анналоро-Кумелла; в эти дни под окнами дома Кумелла выстраивались десятки машин с номерными знаками всех провинций острова: явление, совершенно необычное для этих мест.

Присутствие «американца» и его друзей привлекло внимание начальства финансово-таможенной инспекции Кальтаниссетты, которое командировало в Виллальбу под простодушной личиной торговца чечевицей бригадира Провенцано. Последний часами просиживал у телефона, надеясь получить сведения и сообщить их по телефону другим «коммерсантам», также горячо заинтересованным в прославленной чечевице Виллальбы.

Через месяц Бруно был арестован в аэропорту Бостона, куда прибыл с фальшивыми документами; Калоджеро Ла Дука и Дженко Руссо были высланы для принудительного проживания в Ловере, а бригадир Провенцано тем временем получил чин марешалло.

22. Мафия прибирает к рукам христианско-демократическую партию

История мафии — это, в сущности, история политического сговора между ее главарями и политическими деятелями. Превратности предвыборных кампаний в Сицилии начиная с 1900 года и до начала первой мировой войны характеризуются активным вмешательством мафии в политическую борьбу с применением всех присущих ей методов. В зоне владычества мафии предвыборным кампаниям предшествовали шантаж, письменные угрозы, кражи, убой скота, поджоги амбаров, сеновалов и стогов сена, уничтожение деревьев и виноградных лоз, отравление воды в колодцах и цистернах.

В послевоенные годы, а точнее в в 1943—1946 годах, мафисты проникли в ряды всех политических партий; в провинции Агридженто, где мафия была особенно сильна, и в некоторых селениях провинции Кальтаниссетта кое-кому из мафистов удалось даже проникнуть в социалистическую и коммунистическую партии.

Тогда профсоюзные организации являлись связующим звеном для различных политических сил и мафисты всячески стремились проникнуть в них с совершенно определенной целью — помешать их борьбе. Кроме того, профсоюзное движение еще не было расколото, а мафия была заинтересована в поддержании связи со всеми политическими силами.

Слияние мафии с христианскими демократами началось тогда, когда звезда лидера сепаратистского движения Андреа Финоккьяро Априле на политическом небосклоне закатилась. Именно тогда мафия стала рассматривать христианских демократов как самое верное и безопасное для нее пристанище.

Многие деятели христианско-демократической партии пытались воспрепятствовать проникновению мафистов в ряды партии и подняли этот вопрос на заседании областного комитета, состоявшемся в Палермо в январе 1947 года. На этом заседании почти все согласились со следующим: чтобы оторвать от сепаратистского движения его приверженцев и лишить его сил, а также преградить путь левым силам, христианско-демократической партии «необходимо проводить просепаратистскую или по меньшей мере автономистскую политику».

Однако разногласия возникли, когда зашла речь о необходимости прибегнуть к методам устрашения, чтобы помешать организации коммунистов и развитию палат труда. Подобное предложение было внесено некоторыми руководителями христианских демократов из провинций Агридженто и Трапани; но поскольку совещание происходило в канун областных выборов, то был достигнут компромисс, согласно которому к методам устрашения следовало прибегнуть только в тех местах, где на мартовских выборах в органы местного самоуправления 1946 года левые завоевали большинство.

Операция «Мафия» — как назвали это решение многие делегаты совещания — не вызвала никакого протеста; лишь в провинции Кальтаниссетта адвокат Джузеппе Алесси, секретарь федерации партии этой провинции, угрожал уйти со своего поста и даже из партии, если не воспрепятствуют проникновению мафистов в ряды партии.

Мафисты провинций Кальтаниссетта и Агридженто, полагая, что они могут рассчитывать на поддержку двух самых видных представителей христианско-демократической партии в Западной Сицилии, Маттарелла и Альдизио, решили овладеть положением, проявив инициативу в деле создания во многих местечках этих провинций, считавшихся зоной мафии, секций христианско-демократической партии.

Представители вновь организованных секций явились к Алесси, который подал в отставку с поста секретаря федерации и угрожал отойти от политической жизни вообще. Но он все же остался в партии и положил начало тому «алессизму», который всегда был ему присущ и представлял собой самую противоречивую политическую линию, которую когда-либо проводили в Сицилии христианские демократы: с одной стороны, Алесси был антимафистом, а с другой — другом дона Кало, племянника Беньямино Фарина и Сальваторе Мальта из Валлелунги, которые поддерживали его во время выборов. Алесси неоднократно выступал на заседаниях областного собрания с антимафистскими декларациями, по в печати и для печати постоянно приуменьшал значение и роль мафии, а то и прямо следовал примеру Витторио Эммануэле Орландо, говоря о мафии как о явлении сугубо местного характера.

В результате выборов 1947 года в первое областное собрание Сицилии на политической арене появились новые лица — Рестиво, Алесси и Ла Лоджа. Из этой тройки наиболее влиятельным был Алесси, который и возглавил первое однопартийное правительство Сицилийской области. Но он вскоре сошел со сцены, ибо Рестиво удалось подкопаться под него. Алесси, отказавшись в 1946 году выставить свою кандидатуру в Учредительное собрание, ибо не желал связывать себя с мафией избирательного округа Западной Сицилии, оказался в изоляции в областном собрании, где мафия уже пустила глубокие корни среди депутатов и особенно среди новой областной бюрократии. Не будучи в состоянии управлять без поддержки своей партии и желая избежать унизительного для себя вотума недоверия со стороны своей же партийной группы, он подал в отставку с поста председателя правительства Сицилийской области. На его место был избран проф. Франко Рестиво, представитель правого крыла христианских демократов, занимавший эту должность семь лет.

За период семилетнего правления Рестиво мафия значительно упрочила свои позиции в партии, не давая, впрочем, слишком почувствовать бремя своей власти; Рестиво стал своего рода Де Гаспери^[84] Сицилии.

Глубокий знаток людей, умевший поразительно ловко подкупить своих противников, никогда при этом не переплатив, не брезговавший оказывать покровительство людям с подмоченной репутацией, умевший разговаривать как с друзьями, так и с врагами, искусный двурушник, благодаря чему ему удавалось использовать в своих интересах даже оппозицию внутри собственной партии, располагавший поддержкой кардинала Палермо и всего духовенства Сицилии, а также аристократии острова, с которой он наладил тесные и глубокие связи, благосклонно принимаемый в Риме, где его считали более сговорчивым, чем Алесси, — Рестиво был как раз тем человеком, в котором нуждалось руководство христианских демократов для укрепления в Сицилии позиций партии и выхолащивания политической сущности областной автономии^[85].

Поддерживаемый Рестиво, а также монополиями Северной Италии, видное положение в Сицилии занял Пеппино Ла Лоджа, связи которого в Агридженто носили разносторонний, но не всегда ясный характер. Ла Лоджа принадлежит к старинному роду так называемой просвещенной земельной буржуазии провинции Агридженто. Его отец, старый Энрико, видный экономический деятель Сицилии и убежденный сторонник автономии, был заместителем министра финансов в правительстве Бономи.

Этому дуэту Рестиво — Ла Лоджа, поддержанному Маттарелла и Вольпе, ничего не стоило устранить Алесси, который, как мы уже указывали, занял противоречивую позицию, лишившую его политических связей и избирательной клиентуры. Таким образом, под эгидой Рестиво против Алесси образовалась коалиция разнородных сил, и в том числе мафии Кальтаниссетты, Агридженто и Трапани. Дон Кало, заставлявший ранее избирателей голосовать за Алесси, счел теперь благоразумным не вмешиваться, ибо, помимо всего прочего, к лагерю противников Алесси принадлежали почти все его, дона Кало, друзья.

Только во время выборов 1948 года мафия решила поддержать почти исключительно христианских демократов. Такое решение было принято вечером 10 апреля того же года всего лишь за неделю до выборов, на собрании главарей мафии на вилле в Боккадифалько, принадлежавшей крупному палермскому аграрию.

Тогда же было решено мобилизовать всю мафистскую организацию Копка-д’Оро и прибрежной полосы между Палермо и Трапани для поддержки христианских демократов. Вполне понятно, что после этого консортерии провинции Палермо покинули ряды мелких политических партий, чтобы обеспечить себе благосклонность партии, у которой были наибольшие шансы прийти к власти. Именно тогда было решено покинуть сепаратиста Финоккьяро Априле и либерала Джузеппе Романо Батталья, которые до этого пользовались благосклонной поддержкой мафии. После этого совещания 42 автомобиля помчались из Палермо в различные районы Западной Сицилии с приказом отобрать у «друзей» все избирательные бюллетени с сепаратистскими и либеральными эмблемами, заменив их христианско-демократическими с эмблемой щита с крестом.

Операция «вилла Маразá» (так ее называли на предвыборном жаргоне мафии) принесла свои плоды: Финоккьяро Априле и Романо Батталья, оба отказавшиеся от мандата депутатов сицилийского областного собрания в надежде быть избранными в итальянскую палату депутатов, потерпели поражение, меж тем как за христианских демократов было отдано на 156% голосов больше, чем на предыдущих выборах. К 1953 году, накануне выборов в итальянский парламент, христианско-демократическая партия в Западной Сицилии все еще находилась в руках этих людей, которых стали впоследствии именовать нотаблями, таких, как Сальваторе Альдизио, Бернардо Маттарелла, Франко Рестиво, Джузеппе Алесси, Тапо Ди Лео, Калоджеро Вольпе и Джузеппе Ла Лоджа. Внутрипартийная борьба между этими людьми и их группами велась подспудно, столь же подспудными были и их связи с мафией, которые все более укреплялись.

Во время выборов 1953 года произошел эпизод, предвещавший уже будущие разногласия между различными течениями демохристиан. В ходе предвыборной кампании 1953 года группу Алесси — лично он, будучи депутатом сицилийского собрания, не был заинтересован в избрании в итальянский парламент — поддерживал чрезвычайный уполномоченный федерации Кальтаниссетты, некий Джан Марна Леспа, с которым сотрудничали доверенные люди дона Кало Виццини, в том числе его племянник Джузеппе и некий Анджело Анналоро из Виллальбы. За несколько дней до выборов Леспа, Анналоро и журналист Менкини из Рима, возвращаясь с предвыборного митинга в родном местечке депутата Вольпе, на котором выступал Алесси, задумали инсценировать покушение на самих себя с тем, чтобы возложить ответственность на группу депутата Вольпе. На этом митинге Алесси потерпел подлинный провал, ибо жители предпочли лучше остаться дома, чем подвергать себя риску на площади. Не так-то трудно было доказать то, что Вольпе действовал против Алесси и готов был решительно на все, лишь бы добиться политического провала Алесси. Леспа выстрелил себе в руку, прибегнув к классическому способу «паньотта», то есть стрелял через кусок хлеба с тем, чтобы ослабить силу удара. Затем он сделал несколько выстрелов по своему автомобилю, чтобы нападение показалось более правдоподобным, после чего направился к комиссару полиции заявить о «подлом покушении», намекая, что это дело рук друзей депутата Вольпе.

Благодаря крошкам хлеба, попавшим в рану, симуляция была разоблачена. На первых порах меры против инсценировщиков покушения не были приняты, дабы не вызвать скандала накануне выборов. Но после выборов Вольпе подал жалобу, и все трое были арестованы и приговорены к 2 годам и 2 месяцам заключения. Вольпе выступил в качестве истца, а его адвокатом был Джованни Леоне, бывший председатель палаты депутатов и с июня до декабря 1968 года глава итальянского временного правительства. Тем не менее Анналоро через месяц после выхода из тюрьмы занял видный пост инспектора в Институте аграрной реформы Сицилии, а племянник дона Кало был принят в асессорат местных учреждений, который возглавлял депутат Алесси.

На выборах 1953 года преобладающее большинство главарей мафии поддерживали христианских демократов; лишь некоторые из них поддерживали либералов (Ванни Сакко из Кампореале) и монархистов (Серафино ди Пери из Виллабате). Тогда правительство сицилийской области возглавлял Рестиво, которого поддерживали монархисты, что и послужило поводом для руководителей христианских демократов именно этим объяснять коррупцию, процветавшую среди определенных кругов исполнительной власти, и проникновение мафистов в сицилийскую бюрократию.

Как раз в этот период группа молодых демохристиан во главе с доктором Гуллотти, ставшим впоследствии депутатом и членом руководства партии, повела кампанию против сторонников Рестиво, которого считали ответственным за включение монархистов в областное правительство. Между прочим, группа Гуллотти высказывалась за борьбу с мафией. Выдвинув подобную программу, эта группа одержала победу на съезде палермской федерации партии, и друг Гуллотти Нене Джоя стал секретарем федерации. На национальном съезде партии в Неаполе в июне 1954 года Джоя впервые встретился с Фанфани и решил официально примкнуть вместе с другими делегатами Палермо к течению «демократической инициативы». После партийного съезда в Неаполе, заручившись сильной поддержкой Фанфани, молодые сицилийцы, сторонники «демократической инициативы», вызвали кризис правительства Рестиво, и им удалось после короткого периода правления Алесси создать однопартийное правительство Сицилии во главе с депутатом Ла Лоджа.

В результате этой операции мафисты, поддерживавшие прежде монархистов и либералов, валом повалили в христианско-демократическую партию. Выборы следующего года ознаменовались явным успехом партии, увеличившей число своих мандатов с 30 до 37. Это рассматривалось как победа организационного аппарата, созданного Гуллотти и Джоя; последний тем временем был избран депутатом итальянского парламента и вызван в Рим для работы в секретариате Фанфани.

Возможно, группа Гуллотти — Джоя действительно намеревалась осуществить программу нравственного оздоровления политической жизни Сицилии, поведя борьбу против нотаблей и мафии, захвативших все ключевые позиции в партии. Группа эта полагала, что, подчинив партию своей власти и обеспечив себе тем самым контроль над деятельностью префектур и поддержку полиции, ей будет нетрудно освободиться от постоянной опеки мафии. Но ей пришлось отказаться от своих планов, дабы избежать столкновения с косками мафии, от которых зависели голоса избирателей.

Гуллотти, Джоя и другие влиятельные члены христианско-демократической партии предпочли обеспечить себе голоса избирателей и отказались от плана изгнать мафистов из рядов своей партии. Таким образом, коскам мафии удалось упрочить и усилить свою власть.

Мафия, прежде напоминавшая о своем существовании угрозами, а чаще убийствами вожаков крестьянских союзов и профсоюзных политических деятелей, бывших ее противниками, по мере укрепления своих позиций в рядах христианских демократов повела борьбу внутри партии с целью захвата ключевых позиций.

Политические преступления, бывшие до прихода фашизма к власти явлением довольно редким, вызывавшим каждый раз такое возмущение и негодование, что мафия остерегалась прибегать к подобного рода методам, после войны стали обычным явлением, средством борьбы с противниками и даже с соперниками внутри самой христианско-демократической партии.

Правительственная печать по традиции, установившейся в Италии, согласно которой правящая партия стоит над государством, заняла весьма осторожную и робкую позицию, стимулировавшую «омерта» и еще более усилившую страх населения. Правительство, стремясь в свою очередь отвергнуть обвинения, преуменьшало дела и преступления мафии, способствуя тем самым распространению нового типа «омерта», что играло на руку политической мафии.

Однако было совершенно ясно, что, только обратив самое серьезное внимание на политические преступления, можно доискаться истинных причин возникновения и распространения этого коренного зла, которое нельзя понять, скрывая и приукрашивая столь чудовищную действительность вплоть до того, что представители правительства недооценивают эту опасную проблему и утверждают, будто в Сицилии было совершено всего восемь политических убийств. В действительности же таких убийств было совершено во много раз больше.

Длинный перечень бандитизма на политической почве начинается нападением 16 сентября 1944 года в Виллальбе, когда было ранено 18 человек, в том числе лидер коммунистов Сицилии, депутат итальянского парламента Джироламо Ли Каузи. Два дня спустя, 18 сентября, в официальном органе христианских демократов была опубликована статья одного из авторитетных руководителей этой партии, Бернардо Маттарелла, в которой, извращая факты, жертвы бандитского налета были представлены провокаторами, а напавшие мафисты — бедными жертвами, у которых насильно вырвали из рук... пистолеты. Бандиты Виллальбы, в том числе дон Кало, были первыми мафистами, которых взял под свою защиту официальный орган христианских демократов. Зная развращенный образ мышления сицилийских мафистов, нетрудно понять, что такая позиция лишь поощряла и подстрекала мафистов. И в дальнейшем позиция, занимаемая органами власти, каждый раз косвенно тормозила расследование полицией преступлений мафии и усиливала дух пресловутой «омерта».

С 1944 года мафия совершила много десятков преступлений на политической почве. Все они остались безнаказанными. Последней жертвой этой бесконечной цепи убийств в 50-х годах был Винченцо Ло Гуццо, христианский демократ, заместитель мэра Ликаты, убитый за своим рабочим столом несколькими выстрелами в упор; киллер явился к нему прямо в аграрный консорциум, уполномоченным которого был Ло Гуццо. Убийце удалось скрыться в толпе, заполнившей улицы по случаю праздника покровителя местечка. Убегая, убийца наткнулся на мальчика и сбил его с ног. Мальчик, знавший, по-видимому, убийцу, несколько раз с проклятием произнес его имя. Но уже на следующий день полиция никак не могла узнать имени этого мальчика и найти хотя бы одного очевидца происшедшего. Полицейский комиссар Агридженто доктор Ла Роза заявил вдове Ло Гуццо буквально следующее: «Ничего не известно, и никогда ничего не узнаешь, когда в дело замешана политика».

Среди бумаг Ло Гуццо был найден обрывок письма, адресованного «дорогому председателю», в котором говорилось, что «друзья с того берега угрожают мне, и я не знаю, как себя вести». Ло Гуццо был близким другом депутата Джулио Бонфильо, председателя сицилийского областного собрания, и депутата Сальваторе Альдизио, председателя комиссии пятилетнего плана развития Сицилии. О каком же из двух председателей шла речь в письме?

Другом этих двух председателей был и некий Монтаперто, которому также угрожали «друзья с другого берега» и который был убит ими, как и Ло Гуццо; ни один из этих председателей не смог предотвратить эти убийства. Монтаперто был убит, когда возвращался из Джелы после посещения одного из этих председателей.

То обстоятельство, что мафисты, убивавшие прежде только левых профсоюзных деятелей, все чаще стали убивать руководящих деятелей христианско-демократической партии, и особенно тот факт, что убийство стало средством расправы с политическим соперником, должно встревожить все партии и в первую очередь правительство, ибо методы, применяемые сегодня мафией против левых партий и против ее соперников внутри христианско-демократической партии, завтра, несомненно, могут быть использованы против любой другой партии или другой политической группы.

Особенно настораживает тот факт, что правящая партия предпочитает игнорировать серьезнейшие предупреждения и разоблачения, исходящие от ее же деятелей. Если бы руководство христианских демократов отнеслось бы с должным вниманием к докладу молодого секретаря федерации партии в Агридженто д-ра Раффаэля Рубино, который он направил в Рим центральному руководству партии и областному секретариату партии сразу же после выборов 1956 года; если бы депутат Джузеппе Ла Лоджа огласил результаты обследования, проведенного по его поручению накануне выборов 1959 года, может быть, тогда в провинции Агридженто удалось бы избежать многих убийств. Доклад д-ра Рубино был своего рода сигналом тревоги, он давал ясное представление об обстановке и атмосфере, царивших в провинции Агридженто, где в дальнейшем, в 1960 году, был убит комиссар полиции Катальдо Тандой и старый Монтаперто, отец адвоката Вито, а также имели место политический шантаж и вымогательство, похищение трупов и многие другие преступления, вновь приковавшие внимание общественного мнения Италии к положению в этой провинции и вообще в Сицилии, как некогда во времена бандита Джулиано.

Доклад д-ра Рубино, озаглавленный «Политический доклад о результатах выборов 27 мая 1956 года и о положении партии в провинции Агридженто», был направлен в Рим центральным органам партии. Следовательно, речь шла о политическом докладе секретаря партийной организации данной провинции, то есть о документе большой важности, ибо он раскрывал подлинное положение в провинции Агридженто и мог бы оказать немалое влияние на политику сицилийского и общеитальянского правительства в отношении провинции Агридженто.

Д-р Рубино был тем временем избран депутатом Сицилийского областного собрания и поныне еще является влиятельным членом партийного руководства этой федерации. Но в Агридженто никаких перемен не произошло — мафия продолжает по-прежнему управлять на свой лад христианско-демократической партией и Сицилией.

Даже если молодой Рубино, говоря о мафии, проявлял осторожность и осмотрительность старого опытного чиновника префектуры Западной Сицилии, он все же дал ясно понять, что мафия Агридженто проникла в ряды христианских демократов и оказывает сильное влияние как на партийные низы, так и на руководство. Он, правда, проявляет некоторую осторожность и вместо «главари мафии» пишет «главари дженс», а вместо «коска» — «клиентела», но тем не менее его доклад — это подлинный обвинительный акт против старых руководителей христианских демократов и мафии в Сицилии.

Говоря о постулатах, которые должны лечь в основу будущей деятельности христианских демократов в Сицилии, Рубино в качестве первоочередной задачи указывал на необходимость срочно и «решительно порвать с клиентелами и с любой формой политического феодализма». Хотя данный им анализ «местных клиентел» не очень глубок, он все же ошеломляет. Вот что он говорит, в частности, о положении в Алессандриа-делла-Рокка: «Жизненный уровень там крайне низок; безграмотность среди населения превышает 60%; 500 жилищ не имеют электрического освещения; совершаются многочисленные преступления, были убиты даже священник и кандидат в сицилийское областное собрание от христианских демократов». Убитый кандидат — это некий Эраклиде Джилья, главарь мафии, контролировавший весь этот район. Его избрание казалось бесспорным, но вместо него был избран молодой кандидат, которого поддерживала другая коска мафии, соперничавшая с клиентелой Джилья.

Касаясь положения в Кампобелло-ди-Ликата, Рубино напоминал о победах, одержанных христианскими демократами под руководством адвоката Монтаперто. Шансы последнего для избрания его депутатом также были велики, но и он был убит за несколько дней до выборов, когда возвращался вместе с депутатами Ци Лео и Джилья после встречи с депутатом Альдизио и достигнутого соглашения.

Доклад Рубино, секретаря федерации христианских демократов провинции Агридженто, и доклад бедняги мэра Кампореале Паскуале Альмерико (о котором шла речь выше) не были единственными внутрипартийными документами о сицилийской мафии, пробравшейся в ряды партии и захватившей ключевые позиции.

Весной 1959 года во время предвыборной кампании (речь шла о выборах в сицилийское областное собрание четвертого созыва) депутат Пеппино Ла Лоджа в свою очередь занялся изучением политического положения в провинции Агридженто в период выборов. Очевидно, Ла Лоджа сильно встревожило внутрипартийное положение, и не только по причине предвыборных интриг, если он счел необходимым доверить столь деликатное обследование предвыборной ситуации в партии частной организации, состоящей из унтер-офицеров карабинеров в отставке.

В избирательном округе Агридженто церковь не солидаризировалась с Ла Лоджа, поскольку последний, будучи главой области, не выполнил ряд взятых им на себя обязательств по отношению ко многим приходским священникам провинции. Епископ Агридженто монсиньор Перуццо воздержался от поддержки политики Ла Лоджа, ибо во время выборов в итальянский парламент последний поддерживал только кандидатуру одного Синезио, а не Ди Лео и Джилья, угодных духовенству Агридженто.

«Обследование Ла Лоджа» было вызвано политическими событиями 1958 года, в ходе которых христианские демократы временно лишились власти в Сицилии в связи с так называемой «операцией Милаццо».

В начале 1959 года предвыборная политическая атмосфера в Сицилии была довольно накаленной, и выборы 7 июня в сицилийское собрание закончились после целого ряда событий, приведших к кризису христианско-демократической партии, произошел раскол и образовалась партия Социально-христианского сицилийского единения (USCS). За полгода до этого, осенью 1958 года, при тайном голосовании по одному вопросу в собрании главе областного правительства Ла Лоджа было выражено недоверие, причем к оппозиции присоединились некоторые демохристиане. Вместо того чтобы подать в отставку, Ла Лоджа, рассчитывая на поддержку Фанфани, тогдашнего главы итальянского правительства и секретаря национального руководства партии, к течению которого внутри партии он примыкал, остался у власти и после вотума недоверия и даже после того, как большинство областного собрания не утвердило бюджет возглавляемого им правительства.

На одном из бурных заседаний новым главой сицилийского правительства голосами правой и левой оппозиции, а также ряда оппозиционно настроенных христианско-демократических депутатов был избран Сильвио Милаццо, тоже христианский демократ. Этот случай наделал много шума в стране, так как нотабли правого крыла христианско-демократической партии воспользовались этим обстоятельством для нападок на Фанфани, оказавшегося тогда в весьма тяжелом положении и в партии и в правительстве.

Милаццо, представитель правого крыла демохристиан, земляк и друг дона Луиджи Стурцо^[86] и Шельба, а также союзник Алесси в борьбе против Ла Лоджа, был убежденным сторонником политики правых внутри национального руководства христианско-демократической партии, стремившихся в тот момент свалить Фанфани и создать условия для образования правительства Тамброни.

Итак, «операция Милаццо» превратилась в национальное политическое событие, за кулисами которого действовали крупные промышленные монополистические группы Северной Италии. За Милаццо — короче говоря, за доном Стурцо, Шельба и Тамброни — стояли такие промышленные гиганты, как Эдисон, Монтекатини, Эриданиа и воротилы цементной промышленности Севера, меж тем как Ла Лоджа поддерживал лишь государственный трест ЭНИ во главе с инженером Маттеи.

Внезапная и неожиданная отставка Фанфани с поста главы правительства и секретаря партии сделала ненужной «операцию Милаццо» в Сицилии, в связи с чем Моро — новый глава партии — предложил Милаццо отказаться от поддержки разнородного большинства и вернуться к традиционной дисциплине членов правящей партии. Но Милаццо не захотел принести свою гордость в жертву беспорядочной партийной дисциплине л продолжал управлять Сицилией вместе с поддерживавшими его как правыми, так и левыми партиями. В ответ на угрозы исключения из рядов христианских демократов и отлучения от церкви он организовал партию Социально-христианского сицилийского единения, в которую вошли почти все отколовшиеся от партии христианские демократы Сицилии. Одним из первых примкнул к новой партии депутат Франческо Пиньятоне, тесно связанный с тогдашним президентом республики Гронки и депутатом Тамброни.

Все христианские демократы и все духовенство были мобилизованы, чтобы сдержать ту волну солидарности с Милаццо, направленную против правящей христианско-демократической партии, что прокатилась по всему острову. Каждое воскресенье с церковных кафедр на голову Милаццо сыпались громы и молнии, его всячески поносили ораторы христианско-демократической партии, выступая на площадях городов Сицилии.

Противники Ла Лоджа и его враги внутри партии, особенно в провинции Агридженто, воспользовались этим случаем, чтобы дискредитировать его кандидатуру на предстоящих выборах и подорвать его политические позиции. С одной стороны, они изображали его избирателям как виновника политического кризиса христианско-демократической партии в Сицилии, а с другой— всемерно помогали демохристианам, примкнувшим к Милаццо, в организации секций новой партии в тех местечках, где шансы Ла Лоджа были велики и почти невозможно было получить большинство при голосовании.

Теперь понятна озабоченность Ла Лоджа и почему он поручил посторонним лицам расследование положения в партии в провинции Агридженто. Но акция анти-Ла Лоджа дала свои результаты: если в 1955 году на выборах в собрание третьего созыва он получил 46 089 голосов, обеспечивших его избрание, то в 1959 году за него было подано всего 29 745 голосов.

Но на этом не кончились все беды Ла Лоджа. Напротив, можно, пожалуй, утверждать, что ослабление его позиций на выборах было лишь началом новых преследований, которые дают представление о том, какого накала достигла борьба за власть, развернувшаяся между различными группами мафии, свившими свои гнезда в недрах христианско-демократической партии.

Утверждают, что к политическому докладу, подготовленному унтер-офицерами карабинеров, был приложен второй доклад сугубо личного характера, посвященный исключительно деятельности мафии провинции Агридженто, он был помечен только инициалами. Известно, однако, что бывший бригадир карабинеров Ч. неоднократно заявлял, что если бы депутат Ла Лоджа огласил переданный ему материал расследования, он бы ускорил освобождение из тюрьмы своего брата, арестованного по обвинению в убийстве комиссара полиции Катальдо Тандоя. Главу сицилийского правительства не раз предупреждали, заявлял бригадир Ч., даже когда еще не было никаких подозрений, что мафия собирается устроить ему западню. Опасались, как бы мафия не убила его, и поэтому были предприняты все меры предосторожности. Но мафия нанесла удар по всей семье, обвинив его брата в убийстве комиссара полиции Тандоя, совершенном вечером 30 марта 1960 года. Это убийство надлежит причислить к цепи других политических убийств.

Тандой был переведен в провинцию Агридженто вскоре после убийства некоего Аккурсио Миралья; так как во время следствия по этому делу выяснилось, что он применял недозволенные приемы следствия (истязания и избиения лиц, подозреваемых в совершении преступлений, с целью получения желаемых показаний), то его привлекли к ответственности.

После этого происшествия Тандой был назначен начальником мобильного отряда квестуры Агридженто, где он особо отличился тем, что не раскрыл ни одного измногочисленных тяжелых преступлений мафии в Агридженто. С апреля 1946 года по март 1960 года — то есть с момента появления Тандоя в Агридженто и вплоть до его убийства — в провинции Агридженто было совершено 12 политических убийств, 8 покушений на руководителей левых политических партий и профсоюзов, 31 убийство мафистов — и все эти преступления остались безнаказанными. Среди 12 убитых политических деятелей было 5 христианских демократов, 3 из которых были убиты у входа в парламент.

Для расследования убийства Тандоя была пущена в ход гигантская машина, которая нарушила равновесие, с таким трудом достигнутое после долгих лет кровавых столкновений между различными группами, боровшимися за власть в провинции Агридженто. Расследование вскрыло махинации политической мафии, в борьбе против которой полиция и правосудие оказались бессильными.

Версия убийства на политической почве была немедленно отвергнута; пошли разговоры об анонимных письмах, «сладкой жизни», любовных интригах и т. д. Имена известных политических деятелей упоминались в связи с этим кровавым происшествием, взволновавшим общественное мнение страны, которое требовало тщательного расследования и наказания виновных.

Вдохновителями убийства считали профессора Марио Ла Лоджа, брата депутата Ла Лоджа, и жену убитого, Клелшо Мотта, любовницу профессора Ла Лоджа, которым было предъявлено соответствующее обвинение. Причиной преступления считали страсть: якобы любовник жены комиссара полиции поручил киллерам убить Тандоя, чтобы помешать ему увезти жену в Рим, куда комиссар был переведен на работу.

Общественное мнение не поверило в эту официальную версию, и в течение 7 месяцев — пока обвиняемые находились в заключении — газеты изощрялись в поисках более конкретной причины убийства, меж тем как над всем этим делом опустилась завеса молчания, оправдываемая тайной, предписываемой законом во время хода следствия.

Ла Лоджа и вдова Тандоя были оправданы, а убийство комиссара полиции до сих пор остается глубокой тайной, как и многие убийства, совершенные мафией Агридженто. Раскол внутри христианско-демократической партии обнаружился во всей своей остроте, когда после провала нелепой версии о преступлении, совершенном на почве страсти (оно плохо вязалось с цинизмом и равнодушием Ла Лоджа), выявилась подлинная причина смерти полицейского комиссара. Как выяснилось, Тандой был устранен, так как опасались, что, уехав в Рим, он раскроет тайну политических преступлений, совершенных мафией Агридженто, расследованием которых он занимался, никогда не привлекая к ответственности их непосредственных виновников. Очутись Тандой в Риме, он мог бы сделать достоянием гласности тайны мафии Агридженто, погубить политическую карьеру не одного деятеля, вызвать кризис правящей партии, поставить под угрозу свободу и жизнь высокопоставленных «друзей друзей» и столпов мафии.

Чтобы понять политическое значение убийства Тандоя, необходимо вспомнить о той специфической борьбе, которую мафия Агридженто вела в лоне христианско-демократической партии.

После убийства Миралья вмешательство мафии в политическую борьбу в провинции Агридженто претерпело решительный поворот. В то время как в других провинциях Западной Сицилии мафия по-прежнему продолжала совершать убийства политических и профсоюзных деятелей левых партий, в провинции Агридженто мафии пришлось считаться с усилением политических позиций левых партий и их успехами на выборах и поэтому передоверить задачу преследования коммунистов и социалистов, дабы воспрепятствовать росту их влияния, полиции и судебным органам. В результате этого прямая борьба за власть как на местах, так и в масштабах Сицилии и всей Италии неминуемо должна была развернуться в лоне самой христианско-демократической партии и ее правого крыла.

В ряды христианско-демократической партии в Агридженто влились группы «демократии труда» и «социальной демократии», сторонники которых по традиции состояли из аграриев и мафистов. В этой провинции как нигде христианско-демократическая партия превратилась в скопище разнородных сил, своего рода избирательный блок, объединивший различные группы клиентур, часто не имевшие ни принципов, ни программы.

Первые столкновения произошли на районных и областных партийных съездах и конференциях, где развернулась борьба скорее за захват руководящих постов, чем за торжество определенных идей. Нередко на этих съездах и конференциях дело доходило до рукопашной, а иногда до поножовщины и отправки раненых в больницу.

В ходе этой борьбы обнаружилось, сколь случаен характер наименований различных групп, сколь преходящи и временны соглашения и сколь часты переходы из одной группы в другую. Этим объясняется внезапное превращение правых в левых, а левых, не желающих стать союзниками новичков, в правых.

В этих беспощадных политических джунглях одерживали верх те главари клиентуры, чьи сторонники умели заставить уважать себя; меж тем как более слабые, менее приспособленные исчезали, каковы бы ни были их прежние заслуги в политической, профессиональной, культурной и моральной области. Втихомолку, незаметно исчезали или отходили в тень все те, кто не располагал сильной избирательной клиентурой, обеспечиваемой главарями коек или консортерий мафии. Правда, иногда им оставляли возможность действий, но только в рамках коммуны, или же они могли занимать невыборные должности.

Хроника политических событий Агридженто знает немало случаев, когда с помощью лупары были устранены многие руководящие деятели из обеих соперничающих групп: Винченцо Кампо, Вито Монтаперто и Эраклиде Джилья принадлежали к различным группам, и все же все они были ликвидированы накануне их избрания в депутаты. Многие из тех, кто принял участие в этой игре, хотя они и не угрожали непосредственно избранию другого кандидата в депутаты, также были убиты. Тандой, внимательно следивший за всеми перипетиями этой борьбы, был прекрасно осведомлен о политической подоплеке многих убийств. С ним покончили именно потому, что он был опасен для всех соперничавших групп. Можно считать, что это был единственный случай политического убийства в провинции Агридженто, который одобрила мафия всей провинции.

Одной из соперничавших групп удалось все же нажить на этом политический капитал и скомпрометировать Ла Лоджа.

На выборах 1958 года в зоне мафии никто не стал придавать значение внутрипартийной фракционной борьбе в лоне христианских демократов. Почти на всех избирательных бюллетенях стояли одни и те же имена кандидатов, даже если они принадлежали к различным соперничающим течениям.

Такого единства избирателей при голосовании могла добиться только мафия. Никому другому это не удавалось ни в верхах, ни в низах партии.

Но подлинную победу одерживали главари мафии в тех случаях, когда надо было не допустить переизбрания депутатов, которые в своей парламентской деятельности вели себя не так, как того хотело «почтенное общество». Таксой случай произошел, в частности, с другом Гронки (когда он был президентом республики), депутатом Франческо Пиньятоне, который выступал в палате депутатов против мафии. Этого было достаточно, чтобы его провалили на очередных выборах, так как накануне выборов 1958 года мафисты провинции Кальтаниссетта приняли решение не допускать его больше в парламент. За два месяца до выборов на совещании главарей мафии в доме Дженко Руссо в Муссомели было решено провалить кандидатуру Пиньятоне, так как он голосовал за образование парламентской комиссии по расследованию деятельности мафии.

Этот эпизод показывает, насколько мафия усилила ныне свою власть над избирателями. Спустя 10 лет после того, как мафия решила поддержать на выборах христианско-демократическую партию, поскольку, став правящей партией, она смогла бы лучше, чем любая иная, оказывать мафистам услуги и покровительство, мафия ныне не ограничивается уже обработкой избирателей в пользу христианских демократов, но принимает активное участие в политической борьбе своей партии, становясь над течениями, поддерживая лишь тех кандидатов в депутаты, которые заслуживают ее доверия.

Депутаты, избранные голосами, мобилизованными мафией, могут в Риме и в Палермо заниматься фракционной борьбой сколько душе угодно, но по вопросам, затрагивающим интересы мафии, они обязаны быть солидарны с «почтенным обществом».

Следуя подобному методу, мафия во все времена оставалась вне фракционной борьбы, всегда сохраняя свою власть. Так было при Криспи и Джолитти, при Ди Рудини и Пелла, Орландо и Муссолини, Де Гаспери, Шельба, Сеньи и Тамброни, Фанфани и при Моро.

Разница между прошлым и настоящим состоит в том, что в начале века, вплоть до окончания первой мировой войны, отношения между мафией и политическими деятелями строились на основе сговора; теперь же, наоборот, мафия участвует в избирательной кампании как самостоятельная сила, преследующая свои собственные интересы; если ранее она была лишь политическим орудием, то теперь стала силой, обладающей властью.

Заключение

В марте 1968 года закончил свое чреватое волнениями существование парламент четвертого созыва, не успев рассмотреть и обсудить результат работы парламентской комиссии по расследованию деятельности мафии в Сицилии, учрежденной законом от 20 декабря 1962 года за №1720.

Более пяти лет работала комиссия, ее комитеты и подкомитеты, на которые она была разбита. Ее члены совершали неоднократные поездки в Сицилию, собирали документы, доклады, протоколы, заявления высокопоставленных представителей судебной власти, полицейских чиновников, офицеров карабинеров; требовали и добивались отчетов, свидетельских показаний от политических и профсоюзных деятелей, от журналистов, ученых, писателей, социологов, работников культуры, вступивших в борьбу с мафией, этой злокачественной язвой наших дней.

В архивах комиссии собраны 1759 личных дел мафистов и группировок мафии, 200 папок с документами о деятельности местных органов (сицилийского областного собрания, правительства области, областных асессоратов, провинциальных и коммунальных органов), 74 папки о деятельности государственных и общественных организаций [Института аграрной реформы («Энтедириформа аграриа»), общества по развитию химической и горнорудной промышленности («Энте кимико минерарио»), сицилийской организации по строительству домов для рабочих («Энте сичилиано казе аи лаворатори»), сицилийской транспортной организации («Ацьенда сичилиана траспорти»), Института виноградарства («Иституто делле вити э дель вино»), «Сочета финанциариа сичилиана», финансовых учреждений, банков, сельских касс, Института кредитования благотворительных обществ, больниц и т. д.].

Известно, что в этих 1759 личных досье боссов мафии часто встречаются имена политических деятелей, депутатов и даже представителей национального и областного правительств, руководящих деятелей партий, городских властей, различных учреждений и институтов.

Таким образом, вполне понятны ожидания общественного мнения, следившего с беспокойством, удивлением и даже опасением за «подвигами» мафии и поддерживавшего комиссию своим горячим сочувствием. От комиссии ожидали конкретных предложений, которые парламент положил бы в основу законов для окончательной ликвидации мафии.

Интерес итальянского народа был подогрет еще тем обстоятельством, что председатель комиссии сенатор Пафунди в одном своем интервью для печати заявил, что «архив комиссии можно сравнить с пороховым погребом, в нем имеются факты такой взрывчатой силы, перед которыми бледнеют скандал в Агридженто и дело Тандоя».

«Мафия проникла в кровь, в самые сокровенные клетки общественного организма, — утверждал Пафунди. — Питательная среда для нее — исконное недоверие к законам, а значит, несоблюдение их, что у сицилийцев приняло характер почти физического наслаждения. Такой строй мыслей характерен для всех сицилийцев: собственников, крестьян, должностных лиц, местных властей, полиции — словом, всюду и везде».

В заключение Пафунди сказал, что комиссия «могла бы закончить свою работу к концу деятельности парламента четвертого созыва, представить избравшему ее парламенту обстоятельный, исчерпывающий доклад о происхождении и развитии мафии и предложить свое решение {вопроса».

Эти заявления председателя парламентской комиссии были сделаны в тот момент, когда внимание общественного мнения было приковано к проблемам Сицилии по многим причинам:

1. 15 марта 1966 года был арестован директор «Банко ди Сичилиа» кавалер труда Карло Бадзан, обвиненный в составлении фальшивого баланса, в хищениях, в использовании служебного положения для своих корыстных целей и в других более мелких преступлениях; вместе с Бадзаном были привлечены к ответственности еще 40 человек, так сказать «сливки» политических и экономических кругов Сицилии. Некоторые из этих лиц не раз упоминались в печати и в ходе судебных заседаний как «благосклонно расположенные» к боссам мафии, занимающейся строительными махинациями и спекуляциями земельными участками в городе Палермо.

2. 19 июля 1966 года неожиданно произошел колоссальный обвал, который, хотя каким-то чудом все обошлось без кровавых жертв, разрушил в Агридженто новые железобетонные здания и одноэтажные домики из туфа, лишив крова несколько тысяч человек. Регулировщик уличного движения, заметивший медленное оседание стен, подал сигнал тревоги и предотвратил чудовищную нелепую катастрофу, которая могла бы унести тысячи жизней. Два часа спустя с громовым грохотом рухнули несколько сотен «железобетонных клеток», увлекая за собой все, что было в домах.

Вместе с оползнем рухнул и хаотический пятилетний строительный бум в Агридженто, во имя которого совершались беззакония, злоупотребления, насилия, мошенничества и в результате которого была уничтожена излюбленная туристами и поклонниками древности прекрасная панорама города храмов, вызывавшего восхищение и зависть всего мира.

Во всех этих беззакониях, насилиях, злоупотреблениях, мошенничествах был замешан господствующий класс провинции Агридженто, некоторые представители которого играли ведущую роль на политической арене Сицилийской области; в связи с ними упоминались имена членов новой и старой мафии провинций Агридженто, Кальтаниссетты и Трапани, имена мафистов, действовавших в сфере строительства и махинаций с земельными участками и принесших в город насилие и преступления, столь типичные для феодальных времен.

3. В Лечче, в провинции Апулия, слушалось громкое дело мафистов провинции Агридженто, которые в марте 1960 года убили комиссара полиции Катальдо Тандоя, начальника мобильного отряда полиции Агридженто.

Следствие, придерживавшееся вначале версии о преступлении, совершенном в состоянии аффекта, и вскрывшее все убожество «сладкой жизни» буржуазии провинции Агридженто, было затем направлено по верному пути и доказало, что это преступление — дело рук мафии. Следствие раскрыло — благодаря показаниям самих заинтересованных лиц — чудовищный мир коррупции, безнравственности, двурушничества, героями которого были главари мафии и их сообщники — лица и учреждения, чья задача была защищать и охранять интересы граждан.

4. Политические нравы областного собрания столь низко пали, что даже «вольные стрелки» [недисциплинированные депутаты, не считающиеся с указаниями руководства, своей партии при голосовании и голосующие сообразно своим интересам] и те выигрывали на общем фоне.

* * *

Заявление председателя комиссии «Антимафия», усердие полиции и карабинеров, горячее стремление населения Сицилии сотрудничать с комиссией и блюстителями порядка, важные документы, собранные в архивах комиссии, — все это пробуждало законную надежду на возможность направить наконец политическую, экономическую, социальную и духовную жизнь Сицилии по пути открытого и смелого разоблачения злоупотреблений, попустительства и сообщничества части руководящих политических групп, дабы устранить их из общественной жизни Сицилии и всей Италии, а также положить конец многочисленным скандальным происшествиям, в которые оказался замешаным весь правящий класс Сицилии.

Сицилия трудолюбивая, волевая, сознающая необходимость безоговорочного прогресса и обновления, Сицилия подавленная, верившая в областные и государственные институты, жаждущая как никогда ранее иметь честный, незапятнанный, чистоплотный в своих намерениях и делах руководящий класс, с тревогой следила за работой комиссии и доверчиво ожидала от нее оздоровления обстановки, для чего комиссия и была создана.

Уставшие от обвинений в мафизме, от обвинений, будто «мафия и «омерта» в характере и крови сицилийцев», убежденные, что мафия — явление, свойственное не одной только Западной Сицилии, но проявляющееся по всей Италии — и не столько потому, что ужасные преступления часто совершаются и в городах Северной Италии, сколько потому, что организованные мафистами группы составляют паразитирующую, органическую, инфраструктурную силу политической и социально-экономической жизни Сицилии и всей Италии, отличающейся падением нравов, — честные сицилийцы заявляли, что они с доверием относятся к государственным учреждениям, хотя сто лет Единой Италии должны были бы научить их меньшему оптимизму и большей бдительности и настойчивости.

К сожалению, и на этот раз надежды были обмануты. 8 марта 1968 года, за два дня до роспуска обеих палат в связи с предстоящими выборами в парламент пятого созыва, сенатор Пафунди представил председателям обеих палат «доклад о состоянии работ комиссии к концу полномочий парламента четвертого созыва».

Доклад этот содержал информацию о методах, использовавшихся комиссией, и о критериях, которыми она руководствовалась при расследовании, о количестве пленарных заседаний (118), совещаний президиума (44), заседаний всевозможных групп (125), поездок в Сицилию (78). Сообщалось, что «для познавательных исследований сугубо специального характера и особенно для ознакомления с некоторыми историческими и социологическими аспектами явления, ставшего предметом данного расследования, комиссия прибегла к помощи ученых-специалистов, которые и составили три монографии». Кроме того, уточнялось, что «для более глубокого изучения основных особенностей мафии сочли полезным также провести выборочный анализ психологии и жизни отдельных мафистов, а также анализ связей, которые мафия установила с другими видами организованной преступности».

Однако в докладе нет ни одного намека на связи между руководящими политическими группами и мафией; ни одного намека, ни одного обвинения, ни одного факта, пи одного имени, ничего относительно связей мафии с политическими группами, пользовавшимися поддержкой мафии во время выборов и в своих махинациях, словно отношения между мафией и государственной администрацией, между мафией и господствующими политическими группами не служили поводом для кампаний в печати, не заполняли эти последние 15 лет страниц газет, словно и не существовало донесений карабинеров, полиции, финансово-таможенной инспекции, в которых фигурировали имена видных деятелей христианско-демократической партии, словно в судебных залах Катандзаро, Лечче, Палермо и Трапани не упоминались имена многих политических и партийных деятелей, представителей городских и деревенских властей, депутатов и членов правительства.

Эти три странички (формата «официальных актов палаты депутатов») — жестокая насмешка над народом Сицилии, который несет на себе позорное пятно мафии, и прежде всего мафии политической.

Только последние три с половиной строчки говорят о том, что «в ходе своих работ комиссия занялась также изучением связей между мафией и политикой, но не успела еще прийти к каким-либо выводам».

Совершенно неожиданное заключение, неожиданное, ибо тот же Пафунди неоднократно заверял, что еще до конца работ парламента данного созыва все эти акты комиссии станут достоянием гласности, вызвало бурную реакцию почти всех политических кругов Сицилии и Италии, и особенно многих честных католиков, огорченных, униженных и оскорбленных тем фактом, что нередко мафия и христианско-демократическая партия отождествляются вследствие определенных избирательных махинаций, а также того запутанного положения, к которому неминуемо приводит политическое перерождение администрации ряда городов, организаций и учреждений, руководимых авторитетными лицами из христианско-демократической партии или представителями других партий, входящих в правительственное большинство, и присутствие в них мафистов.

Председатель палаты депутатов Буччарелли Дуччи, информируя палату об этих трех страничках, подписанных Пафунди, словно извиняясь за скудость содержания, сказал: «Парламентские комиссии по расследованию пользуются конституционной автономией, поэтому им самим надлежит решить, когда и каким образом обнародовать итоги своих работ».

Как и следовало ожидать, эти три странички вызвали горячие дебаты, в ходе которых депутаты всех направлений критиковали председателя комиссии за то, что он не представил надлежащего доклада, и особенно за то, что, «составив столь сжатый доклад, он не согласовал его даже с другими членами президиума».

Еще за несколько месяцев до этого, в декабре 1967 года, тот же Пафунди по своей личной инициативе предпринял ряд шагов, которые подверглись резкой критике на заседаниях парламента.

Сенатор Умберто Террачини, бывший председатель учредительного собрания, в речи, произнесенной в сенате, заявил, что «Пафунди скрыл от президиума комиссии некоторые документы, касающиеся обследования муниципалитета Палермо, и тайком распорядился провести частное расследование, результаты которого он запрятал в один из ящиков своего письменного стола, не представив их для изучения и оценки президиума комиссии».

«Так вот, после того как был собран большой материал (документы, свидетельские показания, доклады и т. д.), — продолжал сенатор Террачини, — комиссия должна была приступить к рассмотрению самого болезненного, но центрального момента своей задачи, а именно связей мафии с политической властью. Но увы! Тут внутри самой комиссии и президиума возникают разногласия, встают препятствия, которые застопорили работу комиссии. И именно теперь, в эти недели и месяцы, когда комиссия должна была бы интенсивно работать, чтобы сделать наконец определенные выводы и дать возможность парламенту подвести итог, происходит заминка, комиссия не работает и не предпринимает последних необходимых шагов».

Отвечая Террачини, Пафунди заверил парламент, что «результаты, к которым пришла комиссия, будут оглашены еще до роспуска парламента».

А получилось совсем наоборот, ибо Пафунди, совершив последнюю «некорректность», оставил в секретном архиве комиссии собранную документацию и ограничился докладом на трех страничках, содержание которого является лишь еще одним доказательством всей серьезности феномена мафии, ее политической значимости, ее влияния на партии, входящие в правительственное большинство, и на правительство.

Группа молодых католиков из журнала «Сичилиа домани», связанных с бывшим председателем областного правительства депутатом Джузеппе Д’Анджело и с секретарем католических профсоюзов депутатом Вито Скалиа, в сообщении для печати заявила, что «комиссия, несмотря на старания некоторых ее членов, неизменно уклонялась от своих обязанностей, развеяв надежды сицилийцев увидеть, как будут наконец разгромлены подлинные центры власти мафии, ее политические и административные ответвления».

С роспуском парламента над деятельностью комиссии опустилась завеса молчания, того молчания, которое на языке мафии называется «омерта».

Пафунди заявлял о существовании «порохового погреба», и итальянский народ, естественно, ожидал взрыва, но взрыва не последовало, не было даже взрыва петарды пли хлопушки.

Что же хранилось и хранится в архивах комиссии «Антимафия»? Какому же политическому и партийному давлению подчинились члены комиссии депутат-социалист Морино, либерал Бергамаско и христианский демократ Руссо Спена, представившие на пленарное заседание проект резолюции, одобренный большинством, который гласил «принять к сведению доклад о состоянии работ комиссии к концу полномочий парламента четвертого созыва» и отмечал, что «хотя и удалось глубоко проанализировать некоторые аспекты мафии и собрать важный и обширный материал для решающих выводов, комиссия все же не смогла представить парламенту окончательный документ, который бы установил причины феномена мафии и указал пути его устранения».

Какие же партийные соображения заставили авторитетных членов комиссии решиться подвергнуть себя критике парламента, представив подобный проект резолюции?

На этот вопрос ответили уже итальянские рабочие своим явным осуждением партий, входивших в правительственное большинство.

На выборах 19 мая 1968 года Итальянская коммунистическая партия получила почти 9 миллионов голосов, на 785 530 голосов больше по сравнению с 1963 годом, меж тем как социалисты, союзники христианских демократов, вместо 6 132 107 голосов, отданных за них в 1963 году, получили лишь 4 604 329, потеряв, таким образом, 1 527 778 голосов. Это подтверждает наше убеждение, что с мафией, этим оружием аграрной буржуазии и продуктом буржуазного общества, будет покончено, когда рабочие возьмут власть в свои руки, то есть когда наступит подлинная демократия.

Примечания

1

Процесс в Лечче окончен. Шесть обвиняемых были осуждены на каторгу, остальные были оправданы: двое — за отсутствием состава преступления, а трое — «за недостатком улик». — Прим. ред.

(обратно)

2

Процесс в Палермо шел с февраля по июль 1968 года и закончился оправданием всех обвиняемых «за недостатком улик». — Прим. ред.

(обратно)

3

Редакция «Ора», вечерней демократической газеты, выходящей в Палермо, любезно предоставила из своих архивов для русского издания уникальные фотографии.— Прим. ред.

(обратно)

4

М. Panitaleone, Mafia e Politica, ed. Einaudi, Torino, 1962, и «Mafia e Droga», ed. Einaudi, Torino, 1966.

(обратно)

5

E. Pontieri, Tramonto della baronia siciliana, Firenze, 1043, p. 53.

(обратно)

6

Ibid., p. 55.

(обратно)

7

F. Franchetti e L. Sonnino, La Sicilia, Vallecchi, Firenze, 1876, voi. II, p. 25.

(обратно)

8

G. A. De Cosmi, Alle riflessioni su l’economia ed estrazione de’frumenti nella Sicilia, Catania, 1786, p. 42.

(обратно)

9

I. H. Barteles, Viaggio in Calabria e in Sicilia, перевод c немецкого Ф. Перани, Goltingh, 1789—1792.

(обратно)

10

H. Swinburne, Viaggio nelle due Sicilie, 1777, 1778, 1779 e 1780, перевод с английского, 1785.

(обратно)

11

M. Вridоne, Voyage en Sicilie et à Malte, перевод с английского.

(обратно)

12

М. Schipa, Un ministro napolitano del secolo XVIII, Arch, storico, Napoli, 1897; B. Croce, II Marchese Caracciolo в «Uomini e cose della vecchia Italia», Bari, 1927, voi. II.

(обратно)

13

E. Pоntieri, op. cit, p. 204.

(обратно)

14

Ibid., p. 214.

(обратно)

15

I. La Lоmia, La Sicilia di un secolo addietro в «Nuova Antologia», S. II. voi. I, 1876. p. 720.

(обратно)

16

Gemelli, Storia della Siciliana Rivoluzione, Fratelli Bocca, Bologna, 1867, p. 251.

(обратно)

17

Gemelli, op. cit., р. 217.

(обратно)

18

S. F. Romano, Sguardo storico sul brigantaggio in Sicilia, в предисловии к V. Sansone e R. Ingrasci, Sei anni di banditismo in Sicilia, Edizioni Sociali, Milano, 1951, p. 18.

(обратно)

19

A. Giоtti, I casi di Palermo, Priula Editore, Palermo, 1876, P. 7.

(обратно)

20

Pietro Ulloa (главный прокурор королевства в судебном округе Трапани), Riservata relazione sullo stato economico e politico della Sicilia, 3 agosto 1838, Arch. stor. della Sicilia, Palermo,

(обратно)

21

G. Lorenzoni, Commissione Parlamentare d’inchiesta sulle condizioni dei contadini nelle province meridionali e nell’isola. Roma, 1910, voi. IV, cap. IX, parte II.

(обратно)

22

G. Alоngi, La Mafia e le sue manifestazioni, Torino, 1886.

(обратно)

23

Персонаж романа Алессандро Мандзони «Обрученные», образ дворянина-самодура. — Прим. ред.

(обратно)

24

G. Manacorda, Il socialismo nella storia d’Italia, ed. La Terza, 1966, p. 193.

(обратно)

25

Anna Kuliscioff, Lettera a Federico Engels 19 gennaio 1894, в «Scritti Italiani» (том, посвященный К. Марксу и Ф. Энгельсу, под редакцией Джанни Бозио), ed. Avanti, Roma, 1955, р. 164— 165.

(обратно)

26

N. Соlajanni, Gli avvenimenti in Sicilia, Remo Sandron, Editore, Palermo, 1894, p. 8.

(обратно)

27

Ibid., р. 147.

(обратно)

28

Об организационном устройстве мафии см. стр. 36—37 настоящего издания. — Прим. ред.

(обратно)

29

Высший унтер-офицерский чин в частях карабинеров. — Прим. ред.

(обратно)

30

Стоппальери (stoppaglieli) буквально означает «производители пробок», а иносказательно — людей, заделывающих пробоины, людей, готовых вмешаться, чтобы устранить зло. — Прим. ред.

(обратно)

31

Фратуции (fratuzzi) буквально означает «маленькие братья», а в данном случае людей, связанных между собой более тесными узами, чем родные братья. — Прим. ред.

(обратно)

32

N. Соlajаnni. Nel regno della mafia, Sandron, Roma, 1900, p. 19.

(обратно)

33

Сальма —мера площади, веса и объема. — Прим. ред.

(обратно)

34

С. Mori, Con la Mafia ai ferri corti. Edizione Mondadori, Verona, 1932, p. 354-355.

(обратно)

35

Барбато, Никола — врач, один из первых пропагандистов социалистических идей в Сицилии. — Прим. ред.

(обратно)

36

На жаргоне мафии это слово означало вора, похищающего сельскохозяйственные орудия труда или иные недорогие предметы. — Прим. ред.

(обратно)

37

28—30 октября 1922 года фашистские отряды инсценировали «поход на Рим» для захвата власти, после чего король назначил Муссолини главой правительства. — Прим. ред.

(обратно)

38

Atti della direzione di Polizia di New York 1909, fase. 9/P (It).

(обратно)

39

E. Kefauver. Il gangsterismo in America, Binaudi, Torino, 1953, p. 39.

(обратно)

40

R. Н. Рrаll е N. Mackridge, Questo è Costello, Parenti, Firenze, 1957, p. 31—33.

(обратно)

41

«Daily News» (Чикаго) от 14 августа; «Post Dispatch» (Сент-Луис) от 13 и 15 августа; «World Telegram» (Нью-Йорк) от 13 августа и т.д.

(обратно)

42

Acts of Special Committee to investigate Crime in Interstate Commerce.

(обратно)

43

E. Reid, La mafia, Parenti, Firenze, 1956, p. 71.

(обратно)

44

E. Refauvеr, op. cit., р. 48.

(обратно)

45

Другой торговец наркотиками.

(обратно)

46

«Epoca», N 233 del 13 marzo 1955.

(обратно)

47

Маттеотти, Джакомо (1885—1924) — итальянский социалист, антифашист. В 1924 году после его выступления в парламенте с разоблачением мошенничества фашистов во время выборов он был похищен по приказу Муссолини и убит. Убийство Маттеотти вызвало в Италии мощный подъем антифашистской борьбы. — Прим. ред.

(обратно)

48

В 1947 году Англия предоставила Мальте, в то время ее колонии, ограниченное самоуправление. Мальта была провозглашена независимым государством в 1964 году. — Прим. ред.

(обратно)

49

Землевладелец, согласно закону об аграрной реформе, должен был «продать» по низкой цене землю крестьянам, которые получали право обрабатывать эту землю и улучшать ее по своему усмотрению, выплачивая землевладельцу постоянный налог (он был различным в разных зонах). Крестьянин мог даже продать этот участок, но обязан был предупредить об этом землевладельца. В случае неуплаты в течение пяти лет постоянного налога землевладелец имел право согнать крестьянина с участка без всякой компенсации. — Прим. ред.

(обратно)

50

В поместье феодала во дворе зажигалась масляная лампа, и крестьяне обязаны были оплачивать расходы на эту лампу. Это служило для землевладельцев и их управляющих источником дополнительных поборов с крестьян. — Прим. ред.

(обратно)

51

В 1944 году был принят закон, разработанный министром коммунистом Гулло, о передаче крестьянам необрабатываемых помещичьих земель. Осуществление декрета было сорвано реакционными правящими кругами Италии. — Прим. ред.

(обратно)

52

Старинная неаполитанская и сицилийская монета. — Прим. ред.

(обратно)

53

Речь идет об авторе настоящей книги, Микеле Панталеоне.— Прим. ред.

(обратно)

54

В последнее время административный совет этого консорциума был распущен властью областного асессора по сельскому хозяйству, который назначил комиссара — управляющего консорциумом. Впоследствии совет был почти полностью переизбран; тем временем Ванни Сакко умер.

(обратно)

55

Щит с крестом — эмблема христианско-демократической партии.— Прим. ред.

(обратно)

56

Дворец в Риме, в котором помещается палата депутатов.— Прим. ред.

(обратно)

57

Маттарелла, Аллиата и Маркезано были привлечены к ответственности как вдохновители кровопролития, но были оправданы в ходе следствия, которое вел следственный отдел при апелляционном суде в Палермо.

(обратно)

58

Эти сведения были впоследствии подтверждены в знаменитом конфиденциальном докладе генерала Берарди, неоднократно цитировавшемся в парламенте.

(обратно)

59

Сведения о попытке захватить депутата Маттарелла и о связях между бандитом Джулиано и Леонардо Ренда, секретарем организации христианско-демократической партии в Алькамо, опубликованные в журнале «Эспрессо», были в общих словах опровергнуты депутатом Маттарелла в письме, посланном в редакцию этого журнала и напечатанном в номере от 11 января 1959 года.

(обратно)

60

Сокращенное наименование международной организации уголовной полиции. — Прим. ред.

(обратно)

61

См., в частности, уже цитированные мемуары Дж. Каландра, опубликованные в «АВС» в номерах с 29 января по 5 марта 1961 года.

(обратно)

62

Резиденция правительства и министерства внутренних дел.— Прим. ред.

(обратно)

63

«L’Ora», 21—22 ottobre 1958.

(обратно)

64

Имеется в виду совет судей мафии, имен его членов никто не знает. — Прим. ред.

(обратно)

65

Тандой, командир мобильного отряда полиции в Агридженто, был убит в 1960 году по указанию мафии, опасавшейся его разоблачений, которые могли поставить под угрозу жизнь и благополучие высокопоставленных «друзей» мафии. — Прим. ред.

(обратно)

66

Так со времен второй мировой войны стали называть район моря между Сицилией и Тунисом. — Прим. ред.

(обратно)

67

Номадельфия — католическая коммуна, созданная в филантропических целях. Данило Дольчи, будучи по профессии архитектором, строил там дома. Коммуна была ликвидирована по предписанию властей. — Прим. ред.

(обратно)

68

Он умер при таинственных обстоятельствах в аэропорту Каподикино (Неаполь) 26 января 1962 года. По мнению ФБР, его отравили накануне очень важных разоблачений, которые привели бы к аресту множества гангстеров и пресекли бы перевозку наркотиков.

(обратно)

69

Капокотта — небольшое курортное местечко вблизи Рима, где в 1953 году была убита Вильма Монтези, любовница известного контрабандиста наркотиками. В убийстве был обвинен сын министра Джованни Пиччони, кандидатура которого была выдвинута на пост главк правительства. Арест Пьеро Пиччони позволил противникам его отца внутри самой христианско-демократической партии провалить его кандидатуру. В ходе следствия Пиччони был призван невиновным. — Прим. ред.

(обратно)

70

Голдфингер (Goldfinger) — золотой палец (англ.).

(обратно)

71

Известный персонаж детективных фильмов, неизменно ускользающий из рук полиции. — Прим. ред.

(обратно)

72

«Atti della sotlocommissione», р. 239.

(обратно)

73

«Atti della sottocommissione», р. 180, 183, 185.

(обратно)

74

«Atti della sottocommissione», p. 96/V.

(обратно)

75

N. Gentile, Vita di un Capo, Editori Riuniti, Roma, 1964.

(обратно)

76

ЮНРРА (United Nations Relief and Rehabilitation Administration) — Администрация помощи и восстановления Объединенных Наций — международная организация, созданная Вашингтонским соглашением от 9 ноября 1943 года в целях оказания помощи странам, пострадавшим во время второй мировой войны, в восстановлении их экономики. — Прим. ред.

(обратно)

77

Селение в 5 километрах от Палермо, место отдыха жителей Палермо. — Прим. ред.

(обратно)

78

Имена в скобках были уточнены впоследствии.

(обратно)

79

То есть трибунал «Коза ностра». — Прим. ред.

(обратно)

80

Местечко в 11 километрах от Палермо. — Прим. ред.

(обратно)

81

Фешенебельный квартал Палермо, квартал роскошных особняков и частных парков — Прим. ред.

(обратно)

82

Тедди-бой — так называют английских подростков середины 60-х годов, которые собираются в пресловутые «гэнги», шайки молодых шалопаев, известных дикими выходками, побоищами, всякими драками и т. д. В данном контексте автор предвосхищает это явление и переносит его в Италию 30-х годов, что и означает латинское выражение ante litteram, то есть, буквально, «до подписи». — Прим. перев.

(обратно)

83

Невольная описка или оговорка (лат.). — Прим. ред.

(обратно)

84

Де Гаспери, Альчиде (1881—1954) — итальянский политический и государственный деятель. С 1944 года политический секретарь христианско-демократической партии. В 1945—1953 годах — премьер-министр Италии. Поборник политического господства христианско-демократической партии и противник демократизации Италии.— Прим. ред.

(обратно)

85

См. «L’Ora», del '10—12 febbraio 1959.

(обратно)

86

Стурцо, Луиджи (1871—1960)—итальянский католический священник и политический деятель, основатель католической народной партии (лополяри). В 1946 году, после возвращения из эмиграции, выступал за сотрудничество католических организаций со всеми реакционными силами страны для противодействия демократическому движению. — Прим. ред.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Введение

1. Истоки латифундий и феодов

2. Мафия и феодальные владения после объединения Италии

3. Изобретатель методов старой мафии

4. Мафия в период фашизма

5. Патриарх из Виллальбы

6. Сборища столпов террора

7. Платок Лаки Лучано

8. Послевоенный период и сепаратизм

9. Борьба сицилийских крестьян

10. Мафия и Корлеоне и Кампореале

11. Мафия и бандитизм

12. Тюрьма в Палермо и мафия

13. Апельсины и героин

14. Табак и наркотики в «ничейном море»

15. Мафисты и гангстеры

16. «Коза ностра»

17. «Пути» наркотиков

18. Курьеры наркотиков

19. Кровь на улицах Палермо

20. Комиссия «Антимафия»

21. Боссы

22. Мафия прибирает к рукам христианско-демократическую партию

Заключение

*** Примечания ***