Живая мишень [Тед Белл] (fb2) читать онлайн

Тед Белл Живая мишень

Вступление

Венеция

Яркие лучи вечернего солнца пронизывали стекла высоких окон, выходящих на Большой Канал. Соленый адриатический бриз колыхал шелковых павлинов на бархатных занавесях. Его теплые потоки несли с собой солнечные пылинки, лениво поднимающиеся к позолоте сводчатого потолка.

Саймон Кларксон Стэнфилд, нагишом лежавший на парчовом покрывале необъятной кровати с балдахином, повернулся и нетерпеливо погасил сигарету в тяжелой хрустальной пепельнице, стоящей у кровати. Подняв пронзительные серые глаза, он внимательно оглядел открывающуюся за окнами картину. Неустанная и бесконечная навигация в водах Венеции никогда не теряла для него своего обаяния.

Однако в этот момент ни vaporetti — водные такси, ни груженые товаром гондолы, огибающие Дворец Гритти, ни даже сказочные дворцы в византийском стиле и стиле барокко, выстроившиеся на противоположном берегу канала, мерцающего в меркнущем золотом вечернем свете, не занимали его. Внимание его было приковано к моторной лодке из красного дерева, которая шла наперерез остальным судам. Красивый катер «Рива» движется как будто к плавучей пристани Гритти.

Наконец-то.

Он спустил длинные ноги с кровати и встал. Глянув на себя в зеркало, недовольно втянул живот. Совсем недавно ему исполнилось пятьдесят, но он упорно старался поддерживать форму. «Слишком много хорошего вина и макарон», — подумал он. — «Как, черт возьми, эти местные Ромео ухитряются быть такими стройными?» Он проскользил в кожаных шлепанцах по полированному паркету до большого открытого балкона, и в этот момент зазвонил телефон.

— Да?

— Signore, prego^[1], — сказал консьерж. — Вы просили, чтобы вас позвали, subito^[2], как только синьорина прибудет из аэропорта. Такси Марко Поло прибывает. Уже почти у самой пристани.

— Grazie mille^[3], Лучано, сказал Стэнфилд. — Si, я уже вижу ее. Отправьте ее наверх, per favore^[4].

— Va bene^[5], синьор Стэнфилд.

Лучано Пирандело, старый дворецкий Гритти, стал близким другом Стэнфилда. Он давно выучил все привычки и странности американца. Синьор, например, никогда не пользовался парадным входом. Приезжая, он всегда заходил через кухню и всегда пользовался служебным лифтом, чтобы добраться до одного и того же номера на втором этаже. Стэнфилд ел почти всегда в своих апартаментах, за исключением поздних ночных прогулок в «Бар Гарри», там и оставался все время.

Теперь, когда синьор стал такой известной персоной в Италии, его визиты в Венецию стали короче и гораздо реже. Но Лучано не приходилось сидеть без дела. В конце концов необходимо обеспечивать секретность этому большому человеку. Стоит только сказать о многих приходящих к нему «друзьях», список которых пополнился за эти годы большим количеством всемирно известных красавиц — женщин благородных кровей и кинозвезд.

Накинув на плечи длинную шелковую рубашку, Стэнфилд вышел на балкон, чтобы наблюдать за выходом Франчески. Лучано стоял на конце пристани в белом накрахмаленном пиджаке, протягивая руку синьорине, когда та сумела ловко спрыгнуть с катера на берег, несмотря на небольшую качку. Sprezzatura, так говорила по этому поводу Франческа. Искусство создания легкости из кажущейся трудности. Она всегда вела себя так, как будто за ней следят, и, конечно, небезосновательно.

Не только Стэнфилд наблюдал за ней из-под навеса балкона. Всякий, кто в этот момент потягивал аперитив или минеральную воду и подкреплялся итальянскими закусками на плавучей террасе Гритти, во все глаза смотрел на знакомые черты необыкновенно красивой светловолосой кинозвезды в желтом льняном костюме.

Лучано, улыбнувшись, предложил помочь ей донести вещи — большую ярко-красную сумку марки «Гермес», которая висела на ее плече, но она отказалась, — резко отстранив его руку и огрызнувшись. «Странно», — подумал Стэнфилд. Он никогда не видел, чтобы Франческа грубила кому-либо, особенно Лучано. Она опоздала на шесть часов. Черт, шести часов сидения в римском аэропорту Фьюмичино вполне достаточно, чтобы у любого испортилось настроение.

Стэнфилд наблюдал, как белокурая голова Франчески исчезает под балюстрадой его балкона. Он глубоко вздохнул, вдыхая аромат влажного мрамора в комнате и запах весеннего болота, исходящий от канала. Скоро его номер наполнится благоуханием «Шанель 19». Он знал, что она не осмелится взглянуть ему в глаза. Но он не будет разочарован. Стэнфилд улыбнулся, предвкушая встречу; он все еще улыбался, когда послышался легкий стук в массивную деревянную дверь.

— Милый, — сказала она, когда он открыл дверь. — Мне так жаль, любимый. Прощаешь?

Вместо ответа Стэнфилд подхватил женщину на руки, вдохнул ее аромат и закружил ее. У окна стояло ведерко для шампанского, наполненное уже растаявшим льдом, два перевернутых бокала и полупустая бутылка «Уинстона Черчилля» Пола Роджера. Поставив женщину на ноги, он вынул из ведра шампанское и наполнил бокал пенящейся жидкостью янтарного цвета, вручив его гостье.

Она осушила бокал одним глотком.

— Тебе так хочется пить, дорогая? — спросил Стэнфилд, снова наполнив ее бокал. Потом налил и себе.

— Это было похоже на, как ты любишь говорить, чертов кошмар.

— Si, un fottuto disastro, — улыбнулся Стэнфилд. — В этом и состоит все очарование незаконного свидания, моя дорогая Франческа. Все эти бесконечные препятствия, которые боги с радостью чинят двум несчастным возлюбленным. Пробки, мерзкая погода, ревнивый супруг, капризы итальянских авиалиний — что приключилось с тобой в конце концов? Я приглашал тебя на завтрак.

— Любимый, не сердись на меня. Это не моя вина. Этот дурак Витторио, режиссер, не позволил мне уйти со съемочной площадки раньше времени. А потом причуды Алитальи. А потом…

— Шшш, — успокоил ее Стэнфилд, коснувшись пальцем ее жаждущих красных губ. Он взял маленький позолоченный стул, сел на него и сказал: — Повернись. Разреши мне посмотреть на тебя сзади.

Франческа повиновалась и спокойно встала спиной к нему, потягивая уже третий бокал шампанского. Угасающие лучи света, отражающиеся в водах канала, играли на ее упругих гладких бедрах и ягодицах.

— Прекрасно, прекрасно, прекрасно, — шептал Стэнфилд. Он вылил остатки холодного вина в свой бокал и, не сводя глаз с женщины, набрал телефонный номер и заказал еще одну бутылку.

— Милый? — спросила женщина в тот момент, когда он положил трубку и в комнате воцарилась тишина.

— На цыпочки, — сказал он, наблюдая восхитительную игру мышц ее бедер. Она засмеялась и подчинилась. Стэнфилд научил ее команде «на цыпочки» вскоре после их первой встречи, и она стала одной из ее любимых. Встряхнув головой, так что светлые волосы разметались по плечам, Франческа пристально посмотрела на него огромными, как у олененка, карими глазами. Глазами, которые превращали мужчин во всем мире в дрожащую массу беспомощной, немой протоплазмы.

— Мне хочется писать, — заявила она. — Как скакуну.

— Как скаковой лошади, — поправил Стэнфилд и кивнул. — Скаковой лошади.

Франческа прошла в ванную и закрыла за собой дверь.

— Господи, — сказал себе Стэнфилд. Он встал со стула и вышел на балкон, окутанный сгущающимися сумерками. Мужчина слишком часто дышал и хотел замедлить сердцебиение. Он только теперь понял, что означает такая эмоциональность. Давно забытое чувство, да, но все же легко узнаваемое.

Он действительно может влюбиться в нее.

Пока Стэнфилд любовался знакомой, но такой же неизменно прекрасной картиной сумрачного Большого Канала, в его памяти всплыла фраза, знакомая по первому году учебы курсантом в Аннаполисе. Фраза, которой один прыщавый кадет из штата Алабама имел обыкновение описывать жизненный путь отца-алкоголика.

Мой папа бросился в самое пекло очертя голову.

Она могла все это разрушить, как одно из тех катастрофических сицилийских землетрясений. Его тридцатилетний брак, его добытое потом и кровью место на мировой политической арене, его…

— Милый? Ты идешь?

Колокол на площади Сан-Марко прозвенел семь раз; тогда он повернулся и пошел к ней.

Бледно-голубой лунный свет лился сквозь окна. Франческа притворилась спящей, когда ее любовник соскользнул с кровати и направился в ванную, тускло освещенную желтой лампой. Он оставил дверь приоткрытой, и она могла видеть, как он выполняет свои обычные ритуалы. Сначала он почистил зубы. Затем пробежался расческой по серебристым волосам, пока они не легли прекрасными волнами, откинутые с высокого лба. Она восхищалась его голыми ягодицами и мускулистыми плечами, когда он наклонился вперед к зеркалу, чтобы осмотреть зубы.

Он потянул дверь, тихо захлопнув ее. Но она точно знала, что он будет делать. Откинет стульчак, чтобы помочиться, затем опустит его. Потом возьмет полотенце и вытрет руки. Дотянется до своих серых брюк, белой шелковой рубашки и спортивной куртки из кашемира, которые висели с другой стороны двери.

Все это займет минут пять. Времени более чем достаточно.

Франческа нарочно оставила сумку с длинным ремнем на полу со своей стороны кровати, затолкнув ее туда ногой, когда он звал горничную. Девушка перевернулась на живот и потянулась к сумке, развязывая шнурки. Двумя пальцами она извлекла из нее маленький мешочек. Потом нащупала крошечный диск и вынула его. Затем вновь вернула тяжелую сумку под кровать так, чтобы он не наступил на нее, когда, как обычно, наклонится поцеловать.

Она перекатилась на другую сторону кровати и дотянулась до бумажника из кожи аллигатора на ночном столике. Поднесла его к лицу, открыла и легонько провела указательным пальцем по золотой монограмме S.C.S. Затем аккуратно втиснула шифрованный микротонкий диск в один из незанятых кармашков на левой стороне, напротив кредитных карточек и рядом с толстой пачкой лир. Диск был сделан из гибкого материала. Шансы обнаружить его были равны нулю. Она снова положила бумажник на ночной столик, так, как он и лежал прежде, затем перевернулась на спину.

Столб тусклого желтого света остановился на потолке, когда дверь ванной отворилась, и Стэнфилд тихо обошел вокруг кровати. Закрыв глаза и ритмично вздымая и опуская грудь, Франческа слышала, как он кладет портсигар, бумажник и еще кое-какую мелочь в карманы красивой черной кашемировой спортивной куртки, которую она купила для него во Флоренции.

Он подошел к кровати и немного подождал; потом наклонился и поцеловал Франческу в лоб.

— Схожу пока к Гарри, чтобы забрать свой ночной колпак, любимая. Я быстро, обещаю. Туда и обратно.

— Ti amo^[6], — сонно прошептала Франческа. — Это для тебя, милый, — сказала она, вручая ему маленький бутон красной розы, который сорвала с букета на ночном столике. — Прицепишь на лацкан, чтобы не забывать обо мне.

— Я тоже тебя люблю, — сказал он и, вдев стебель бутона в петлицу, отошел. — Чао.

— Ritorno-me, caro mio^[7], — сказала она. Мгновение спустя дверь спальни мягко затворилась за ним, и Франческа прошептала в темноте:

— Arrividerci, caro^[8].

Стэнфилд доехал на служебном лифте до первого этажа, вышел направо и зашагал вдоль небольшого коридора, который вел к кухне. Старый носильщик по имени Паоло дремал в своем кресле, придвинутом спинкой к облицованной плиткой стене. Стэнфилд положил ключ с кисточкой на свернутую газету на коленях старого слуги.

— La chiave^[9], Паоло, — прошептал он.

— Con piacere. Buona sera^[10], синьор, — сказал он, когда Стэнфилд проходил мимо. «Он повторяет эту фразу так часто, что говорит ее даже во сне», — подумал Стэнфилд.

Когда Стэнфилд вышел через кухонную дверь на пустую улицу Кампо Санта Мария дель Гилио, по его лицу пробежала довольная улыбка. Это было его любимое время ночи. Вокруг очень мало людей, и город окрашен в чарующие оттенки бледно-голубого и белого цветов. Он зашагал по площади, в плену воспоминаний о Франческе. Она все еще цвела в его памяти, словно диковинный цветок в оранжерее. Его пальцы все еще хранили аромат ее духов.

Да. Ее кожа цвета слоновой кости была еще белее в тех местах, где находились самые тонкие связки суставов; ее пальцы лилейного цвета все еще танцевали по его телу в такт какой-то мистической музыке.

А теперь тихая радость спокойной прогулки к бару Гарри, где будет много виски, толстая сигара «Ромео и Джульетта» и немного времени на размышления о его невероятной удаче. Он всегда наслаждался богатством, в котором был рожден. Более того, он всегда правильно раскладывал свои карты и наконец достиг момента, когда смог познать, что такое настоящая власть. Теперь он знал ее. Он словно чистокровная верховая, нетерпеливо роющая копытом землю перед стартом.

«И вот — старт!» — воскликнул в его мыслях воображаемый диктор, и совершенно кстати.

Он повернул направо на Калле дель Пьован, затем пересек небольшой мост через Рио дель Альберо. До бара Гарри было всего четверть мили, но все эти кривые закоулки делали это расстояние…

Господи.

Что там еще, черт возьми?

Позади раздался странный свистящий звук. Мужчина повернулся и взглянул через плечо. Он просто не поверил своим глазам. Что-то, он не мог понять что, летело прямо на него! Какой-то крошечный красный глаз, мигающий все быстрее по мере приближения. Он подумал — что, если он будет стоять на месте, эта штуковина ударит его? Собьет его с ног? Взорвет? Мгновенно почувствовав, как на теле проступает холодный пот, он повернулся и побежал как сумасшедший.

Безумие. Вместо неторопливой вечерней прогулки Саймон Стэнфилд теперь убегал, чтобы спасти свою жизнь.

Чувствуя, как его захлестывает волна адреналина, он побежал вдоль по Калле Ларга XXII Марца, обегая прохожих и минуя затемненные витрины, и кинулся к площади Пьяцца Сан-Марко, где, возможно, мог бы скрыться от этой чертовщины. Пьянка у Гарри ненадолго откладывается. Сейчас он как-нибудь избавится от этой штуковины, но зато что за историю он расскажет Марио, когда придет в бар! Никто не поверит! Черт, да он и сам все еще никак не мог поверить.

Стэнфилд мог постоять за себя. В свои пятьдесят он был в безупречной физической форме. Но эта штуковина все равно следовала за ним по пятам, не отставая, не приближаясь, а просто мчась за ним от поворота до поворота. Он перебежал еще один крошечный арочный мост и свернул налево, на Кампо Сан-Муас. Несколько человек, которых он обогнал, остановились и посмотрели на него, недоуменно раскрыв рот. Свистящая дьявольщина, проносящаяся вслед бегущему мужчине, выглядела настолько абсурдно, что заставляла людей встряхивать в замешательстве головами. Это напоминало сцену на съемочной площадке. Но где же тогда камеры и съемочная группа? Где актеры?

— Помогите! Помогите! — кричал мужчина, взывая о помощи. — Вызовите полицию! Скорее! Скорее!

Стэнфилд вдруг вспомнил, что по площади Святого Марка всегда расхаживали несколько карабинеров. Нужно только встретить хоть одного из них, чтобы эта проклятая вещица отстала от него. Но что могут сделать карабинеры? Подстрелить ее? Он уже начал задыхаться, посматривая через плечо на ужасный полыхающий красный глаз, когда вбежал на почти пустую площадь. Очень мало людей вокруг, и никто из сидящих за столиками в окрестных кафе не обратил особого внимания на кричащего человека, так как они не видели, чтобы его кто-то преследовал. Может, это пьяница. Или сумасшедший.

«Что же мне делать, черт возьми? — лихорадочно думал Саймон Стэнфилд. — У меня уже кончаются силы». Внезапно перед ним возникли знакомые очертания базилики Святого Марка и Дворца Дожей. Дальше бежать некуда. Не спрятаться, не скрыться. Его единственной надеждой было то, что проклятая вещица все же не преодолеет остающийся между ними промежуток. Если она предназначена для того, чтобы уничтожить его, то уже сделала бы это с легкостью.

Может быть, это просто кошмар. Или чей-то чрезвычайно хитроумный розыгрыш. А может быть, его персональная бомба со встроенным интеллектом. Он исчерпал не только силы, но, казалось, и все идеи. И вдруг у него возникла одна интересная мысль.

Он повернул направо и побежал к высокой колокольне, затем снова резко свернул вправо к маленькой площади на берегу канала. Стэнфилд миновал колонны Сан-Марко и Сан-Теодоро и продолжал двигаться вперед. Вещица все приближалась, и свист все усиливался. Он не видел, но предположил, что красный глаз больше не мигает.

Большой Канал был примерно в двадцати ярдах.

Он мог попытаться сделать это.

Стэнфилд пригнул голову и понесся вперед, как в прежние дни яростный бык, нападающий флотской команды, мчался к воротам противника, и теперь на пути к славе ему не мог противостоять ни один человек. Он достиг края набережной, наполнил легкие воздухом и нырнул в Большой Канал.

Погружаясь, он разгребал руками холодную темную воду, затем остановился и на мгновение завис на месте, работая ногами. Открыл глаза и огляделся. Невозможно поверить!

Маленькая дрянь с красным глазом замерла на том же расстоянии от него.

Штуковина парила чуть выше него, пылающий красный овал ритмично сокращался и расширялся; значит, она замерла над поверхностью воды.

«Потеряла», — подумал Стэнфилд, и почувствовал облегчение, когда понял, что наконец-то сумел обмануть проклятую вещицу. В этот самый момент он увидел, что красный глаз пикирует и, прорвав поверхность воды, несется вниз, к нему, становясь все больше и больше, все затмевая собой.

Очень немногие стали свидетелями странной гибели Саймона Кларксона Стэнфилда, но даже те, кто ее заметили, были слишком далеко, чтобы сказать точно, что же произошло на самом деле.

Среди них были и гондольеры, переправлявшие группу ночных гуляк с последнего ужина в гостинице Киприани в гостиницу Даниэли. Развлекая туристов звонкими напевами, некоторые из них все же услышали приглушенный взрыв в темных водах рядом с самой известной площадью Венеции. Один гондольер, Джованни Кавалли, не только услышал взрыв, но и увидел, как вода приблизительно в пятидесяти ярдах от его гондолы превратилась в розоватый пенистый гриб.

Но Джованни в тот момент исполнял «Санта-Лючию»; его клиенты были настолько восхищены пением, что гондольер не сделал ни шага, чтобы посмотреть, что творится в воде. Независимо от того, что он видел, зрелище было настолько неприятным, что, конечно же, охладило бы великодушие американцев и, возможно, запечатало бы их щедрые карманы. Несколько минут спустя, когда его гондола остановилась у гостиницы Даниэли, он закончил соло своим знаменитым тремоло облигато, глубоко кланяясь в ответ на громкие аплодисменты и держа перед собой соломенную шляпу, словно матадор.

Рано утром на следующий день гондольер Джованни Кавалли с матерью осматривали в Кампо Сан-Барнаба зрелые помидоры на овощной барже, пришвартованной у площади. Джованни заметил, что владелец, его друг Марко, обернул недавно купленную фасоль в первый разворот сегодняшней газеты и вручил ее старухе.

— Постой-ка, — сказал Джованни, забирая сверток с зеленой фасолью из рук удивленной женщины и разворачивая его. Он вынул тщательно отобранные овощи, которые только что были взвешены и оплачены, и снова бросил их на кучу фасоли.

— Что ты делаешь, дьявол? — завопила женщина, не понимая, чего, черт возьми, он хотел. Он отвернулся от нее и положил первую полосу газеты на красивые овощи Марко. Там была фотография красивого седого мужчины под огромным заголовком, который гласил: Убийство на Пьяцца Сан-Марко!

— Помолчи чуток, ладно? — сказал Джованни рассерженной женщине. — Ну ладно, ладно тебе!

Игнорируя удары тщедушными кулаками, которые женщина наносила по его спине, Джованни буквально пожирал глазами каждое прочитанное слово. Действительно, вчера вечером на этой площади произошло самое что ни на есть странное убийство. Американец умер при любопытнейших обстоятельствах. Свидетели сказали, что, очевидно, недовольный жизнью мужчина нырнул в Большой Канал и взорвался при этом. Полицейские сначала были убеждены, что человек был террористом, прикрепившим к поясу бомбу. Позже, когда они идентифицировали жертву, по Италии словно прокатилась взрывная волна. Эта волна достигла и длинных коридоров власти в Вашингтоне: мертвецом был не кто иной, как Саймон Кларксон Стэнфилд.

Недавно назначенный посол США в Италии.

1

Котсуолдс

Боги никогда не допустят, чтобы на его свадьбе пошел дождь. По крайней мере так командор Александр Хок решил про себя. Прогноз погоды Би-би-си для Котсуолдских холмов предвещал небольшой дождь с субботнего вечера и на протяжении всего воскресенья. Но Хок, стоящий на ступенях церкви Святого Иоанна и купающийся в лучах майского солнца, угадывал погоду лучше метеорологов.

Шафер Хока, Эмброуз Конгрив, также решил, что сегодня прекрасный день. Просто дедуктивный метод, заключил детектив. Половина людей сказала бы, что в это воскресенье было слишком жарко, в то время как другая половина сказала бы, что было слишком холодно. Следовательно, погода была прекрасной. Однако он все же принес с собой большой зонт.

— Ни облачка на небе, констебль, — сказал Хок, с упреком глядя своими пронзительными голубыми глазами на Конгрива. — Я же сказал тебе, что этот чертов зонт нам не понадобится.

Хок стоял в парадной форме офицера Королевского флота, высокий и стройный, как копье. Украшенная орнаментом сабля маршала Нея, подарок умершего деда, отполированная до идеального блеска, висела на его бедре. Его всегда непослушные волосы, черные, как смоль, и вьющиеся, откинуты с высокого лба и приглажены на затылке. Каждая прядь идеально уложена — волосок к волоску.

Хок все это утро был необыкновенно раздражен. Груб. Нетерпелив.

«Куда, — задавался вопросом Конгрив, — делся тот спокойный и беззаботный холостяк?»

Намеренно громко вздохнув, Эмброуз с надеждой поглядел в пока что безоблачное небо. Не то что бы он хотел дождя в этот блистательный свадебный день. Ему было не по душе, что он ошибся с зонтом.

— Ах. Никогда не знаешь, чего ожидать на самом деле, не так ли? — сказал он своему другу.

— Да, так и есть, — ответил Хок. — Иногда и на самом деле не знаешь, чего ожидать, констебль. Кольцо у тебя, осмелюсь спросить?

— У меня, если только оно каким-то волшебным образом не перенеслось вдруг из кармана моего пиджака в параллельный мир за те пять минут, что прошли со времени твоего последнего вопроса. Если нет, то, я полагаю, кольцо все еще у меня.

— Очень смешно. Должно быть, смешно до бесконечности. Почему мы пришли так рано, черт возьми? Даже священника еще нет.

Работник Скотленд-Ярда искоса поглядел на своего друга и, на мгновение поколебавшись, вынул из визитки маленькую серебряную флягу. Отвинтив крышку, он предложил флягу жениху, который явно нуждался в душевной поддержке.

Встав сегодня рано утром, радостный Конгрив позавтракал один и затем убежал в Хоксмурские сады, чтобы немного порисовать. Это было так восхитительно — сидеть на берегу прозрачного ручья. Сирень еще не распустилась, и необыкновенно поздний снег почти растаял. В кронах деревьев только что появился легкий оттенок весенней зелени. Возле старой каменной стены, блуждающей в саду, в изобилии росли нарциссы, сочные, как летние травы.

Он сидел у мольберта, полностью отдаваясь во власть одной из лучших, как он считал, его акварелей, когда воспоминание о произнесенной Хоком фразе ужалило его, как пчела. Хок сказал эту фразу своему старому слуге, Пелхэму, но Эмброуз, задержавшись у полуоткрытой голландской двери, ведущей в сад, подслушал ее.

«Я думаю, что картины Эмброуза не так уж плохи, как выглядят на первый взгляд, разве не так, Пелхэм?»

Конечно, Хок, его самый старый и самый преданный друг, хотел сделать эту насмешку остроумной и забавной, но все же… В это время одинокая капля дождя брызнула на картину и прервала его мечтания.

Он осмотрелся. На западе выстроилась внушительная вереница густых фиолетовых облаков. И это сегодня не будет дождя? Он вздохнул. Жирная дождевая капля не испортила картину, а придала рисунку немного смелости. Этот этюд должен был стать его подарком невесте. Он назвал полотно «Свадебные лилии», что имело для художника определенное поэтическое значение.

Собирая складной табурет, бумагу, краски, баночки и кисти, он снова взглянул на фиолетовые облака. Шафер тут же решил, что зонтик, может быть, и не пригодится в день свадьбы Александра Хока, но фляга бренди будет просто необходима. Женихи, исходя из его опыта, как правило, нуждались в подобной помощи, когда приближался этот важный час.

Хок закинул голову и сделал большой глоток.

Эмброуз снова закрутил крышку фляги и сунул ее обратно в карман, сам не сделав ни глотка. Хок бросил на него удивленный взгляд.

— Даже перед свадьбой не хочешь поддержать жениха? — укорил Хок своего компаньона. — Куда же это, спрашивается, катится мир?

— Не могу я пить, я при исполнении, — сказал Конгрив, тотчас же принявшись набивать трубку ирландской смесью Петерсона. — Сожалею, но это так.

— При исполнении? Ну уж конечно неофициально?

— Нет, я должен подчиняться здравому смыслу. Я ответствен за доставку тебя к алтарю, дорогой мой мальчик, и намерен выполнить свои обязательства должным образом.

Эмброуз Конгрив пытался казаться строгим. К его постоянному огорчению, достичь этого состояния всегда было нелегко. У него были светло-голубые глаза, как у пышущего здоровьем карапуза, на несколько угловатом, но все же чувственном лице. Цвет его лица даже в пятьдесят лет имел постоянную розоватую пигментацию.

При этом он всю жизнь прослужил полицейским, относясь к своим обязанностям чрезвычайно серьезно.

Достигнув высшего звания в лондонской полиции, он сделал выдающуюся карьеру в Новом Скотленд-Ярде, отойдя четырьмя годами ранее от должности руководителя отдела уголовного розыска. Но нынешний специальный уполномоченный Скотленд-Ярда, сэр Джон Стивенс, не найдя полноценной замены Конгриву в делах уголовного розыска, все еще время от времени пользовался его услугами. Сэр Джон был настолько любезен, что позволил ему содержать собственную маленькую контору в старом здании специального отдела на улице Уайтхолл. Тем не менее Конгрив проводил в той холодной и влажной комнатке минимум своего драгоценного времени.

К счастью, многочисленные авантюры и путешествия со стоящим рядом с ним на церковных ступенях человеком ограждали известного криминалиста от скуки. На протяжении последних пяти лет или около того он ходил по следам различных злодеев и негодяев. Их последнее приключение в Карибском море было жарким делом, в котором были замешаны довольно неприятные кубинские субъекты.

Теперь ярким майским утром на ступенях маленькой «часовни облегчения» в живописной деревне, которую портило только ее название — Верхняя Резня, жених производил неизгладимое впечатление ягненка, который вот-вот собирался лечь под нож. Ледяные синие глаза Хока, обычно смотрящие хладнокровно, теперь то перебегали на жаворонка, поющего на соседнем лавре, то тревожно останавливались на ошеломленном лице Конгрива.

— Интересно. Я всегда, даже когда был еще ребенком, задавался вопросом, почему люди называют это место «часовней облегчения»? — произнес Хок.

— Тебя интересует, при чем тут «облегчение», когда его нет?

— Точно.

— Такие маленькие часовни изначально строились, чтобы обличить главные церкви от переизбытка прихожан.

— А! Это все объясняет. Хорошо. Ну вот, мой личный демон дедукции снова в бою. Я еще глотну твоего бренди, если не возражаешь. Доставай.

Конгрив, невысокий и полный мужчина, снял черный шелковый цилиндр и провел пальцами сквозь беспорядочную солому своих рыжевато-коричневых волос. Алекс никогда не имел той стойкости к алкоголю, которой Конгрив обладал даже теперь, в несколько преклонном возрасте, и поэтому он колебался, поглаживая вздернутые кончики вощеных усов.

— И вот еще, — сказал Конгрив, сделав размашистый жест, — каждое из тисовых деревьев, которые растут на этом, как и на любом другом кладбище, были посажены по указу короля Эдуарда I в XIX веке.

— Действительно? С какой это стати молодой Эдди задумал такую ерунду?

— Чтобы обеспечить свои войска обилием хорошей древесины для изготовления больших луков. — Конгрив вынул флягу, но поколебался, прежде чем снова открыть ее. — Знаешь, дорогой мой мальчик, именно король Эдуард — …

— О господи, — сказал Хок, рассердившись.

— Что?

— Ради Бога, Эмброуз, я хочу бренди, а не древесного фольклора! Ну давай, открывай свою флягу.

— Ах! Этот запах, этот воздух!

— А что в нем такого?

— Сладостный аромат. Запах сухой травы.

— Эмброуз!

— Алекс, это вполне естественно для жениха — испытывать определенное чувство обеспокоенности в такие моменты, но я действительно думаю, что… ах, ну вот, наконец-то и невеста пожаловала. — Эмброуз быстро засунул флягу назад во внутренний карман.

Навстречу им по извилистой дороге, заросшей с обеих сторон непролазными кустами боярышника, петляла процессия автомобилей. Часовня, где намечено было провести сегодняшнее торжество, была действительно красивой, расположенной в маленькой тисовой долине в окружении груш, лавров и рододендрона, который уже покрылся розово-белыми бутонами. На пеструю траву сквозь кроны деревьев лился солнечный свет. Ближайшие склоны были зелены от листвы высоких дубов, вязов и одичавших за много сотен лет испанских каштанов.

Небольшая норманская церковь была построена из мягкого золотистого известняка, столь часто встречающегося здесь, в Глостершире. Часовня Святого Иоанна была местом бесчисленных семейных свадеб, крестин и похорон членов семьи Хок. Самого Александра Хока, тогда красного от гнева, в возрасте двух лет крестили в купели почти у самого входа. Примерно в миле от этой лесистой речной долины располагался перешедший к Алексу по наследству загородный особняк.

Хоксмур много значил для Алекса, и он старался посещать загородный дом как можно чаще. Фундамент этого старинного дома, окруженного со всех сторон лесонасаждениями, был заложен еще в 1150 году, а сам дом обрастал пристройками с XIV столетия до конца правления Елизаветы I. Крыша была украшена прекрасными фронтонами и причудливыми трубами. Алекс давно уже понял, что именно здесь нужно искать уединения и спокойствия.

Во главе колонны автомобилей ехал серый с металлическим отливом «Бентли Салун» Алекса, построенный в 1939 году. За рулем Алекс увидел массивную фигуру и улыбчивое лицо Стокли Джонса, бывшего «морского котика» и нью-йоркского полицейского, а теперь главного заводилы веселого отряда Александра Хока. Рядом со Стокли сидел Пелхэм Гренвилл, рослый восьмидесятилетний мужчина, дворецкий семьи Хок, который помогал воспитывать маленького Алекса после трагической гибели его родителей.

— Давай-ка зайдем внутрь, Эмброуз, — сказал Алекс, лукаво улыбаясь. — Вики и ее отец в одном из тех автомобилей. Это ведь дурная примета, если жених увидит невесту до церемонии.

Брови Конгрива распрямились.

— Да, кажется мы говорили об этом несколько раз на приеме прошлым вечером. Во всяком случае, нам нужно побеседовать со священником до начала церемонии. Он где-то здесь, я видел велосипед у двери его дома, когда мы подъехали.

— Быстрее, констебль, кажется, я уже вижу их автомобиль.

Конгрив издал кроткий вздох и ступил вслед за другом сквозь изящную арку в прохладную темноту небольшой церкви. Алекс, казалось, наконец избавился от ощущения неловкости. Здесь он снова был человеком, который не моргнет даже при виде наведенного на него оружия. «Удивительно, что свадьба может сделать с настоящим мужчиной», — подумал Эмброуз, утешившись мыслью о том, что сам он пока сумел избежать подобного опыта.

Эта церковь была просто прекрасна. Друзья приблизились к задней двери, ведущей к алтарю. Из-за узости стеклянных окон свет свечей был необходим даже в это время дня, и церковный староста зажег все свечи. Их восковой аромат, смешанный с запахом ландышей, лежащих на алтаре, вызвал целую бурю чувств в сердце Эмброуза.

Он обожал Вики, как и каждый, кто знал ее. Она была не только красавицей, но еще и детским невропатологом, получившим широкое признание после написания нескольких детских книг. Алекс встретил доктора Викторию Свит на званом обеде, устроенном в ее честь дома у американского посла в Риджент-парке, Винфилд-Хаус. Ее отец, отставной сенатор штата Луизиана, был старым другом семьи посла, знавшим Патрика Брикхауса Келли еще со времени работы в Суде Святого Иакова.

Келли, бывший командир танковой армии США, встретился с Хоком во время первой войны в Заливе.

Хок и «Кирпич», как он называл высокого, рыжеволосого мужчину, оставались друзьями и после войны. Любезный американский посол, на которого пристально смотрел Конгрив, бежал по тропе по направлению к часовне. Когда-то он спас Алексу жизнь. Сейчас главный церемониймейстер Хока запаздывал.

Конгрив убедил Алекса, чтобы тот пригласил красивую американскую писательницу потанцевать в доме «Кирпича» Келли в Риджент-парке тем вечером. Начиная с того первого судьбоносного вальса они были неразлучны. Вики тем самым вечером фактически положила конец легендарному статусу Алекса как одного из наиболее знаменитых холостяков Великобритании. Нет, не о будущем Виктории был так обеспокоен Конгрив, а скорее о возможном будущем его самого дорогого друга.

Александр Хок вел жизнь, мягко говоря, полную приключений.

Будучи трижды награжденным за храбрость, летая на «Харриерах» Королевского флота над Ираком во время войны в Заливе, Хок впоследствии вошел в ряды самого элитного английского спецподразделения, специальной группы водолазов. Там его учили убивать людей голыми руками, прыгать с парашютом, незаметно плавать под водой и взрывать мишени — всему тому, что нельзя назвать безопасным.

Приобретя эти основные умения и навыки, он вошел в финансовые круги Сити. Его первым деловым предприятием стало возрождение усопшего гиганта, известного во всем мире как «Хок Индастриз». После того как его дед покинул совет директоров, он неохотно передал свою команду молодому Алексу. Хок не испытывал большой любви к бизнесу; тем не менее он не посмел разочаровывать дедушку, и уже через десять лет существенные проценты снова начали пополнять без того значительные семейные накопления.

Некоторые называли ряд его блестящих финансовых поглощений пиратскими выходками, и в этом была некоторая правда. Алекс был прямым потомком одного из самых безжалостных пиратов XVIII века, Блэкхока, и ему нравилось говорить и друзьям, и врагам о том, что на вершине его генеалогического древа действительно взгромоздился кровожадный ястреб. Темные волосы, решительные черты лица и пронзительные синие глаза не дали бы и малейшего повода для насмешек, будь у него на лице черная повязка и золотая сережка в ухе.

После одного особо жестокого перехвата контрольного пакета акций Алекс сказал Конгриву: «Я не могу справиться с этим, констебль, во мне течет пиратская кровь».

В роли человека, который осуществлял контроль над экспансией «Хок Индастриз», Хок имел друзей на самых высоких уровнях, в крупнейших мировых корпорациях и даже в правительствах. Именно эти контакты способствовали тому, что ему часто поручали выполнять тайные миссии британской и американской разведки.

Это были очень опасные миссии, что и беспокоило Конгрива. Алекс Хок постоянно рисковал жизнью. Если Алекс и Вики родят детей — ну, в общем, Эмброузу очень не хотелось задумываться о том, что случилось бы с их детьми, если бы…

Конгрив очнулся от раздумий, поскольку рядом с ним кружили пухлый маленький священник и Алекс, который имел собственное представление о религии. По нарастающему гулу в часовне Конгрив определил, что скамейки постепенно заполнялись дамами в одежде сиреневых и розовых тонов и шляпах с большими полями, а также мужчинами в праздничных одеяниях. Он чувствовал их растущее волнение в преддверии события, которое можно было назвать самой большой маленькой свадьбой года в Англии.

Или самой маленькой большой свадьбой, кому как нравится. Несмотря на то что Алекс отчаянно пытался сохранить свадьбу в тайне, несколько недель назад информация как-то просочилась в газету «Сан», после чего вся остальная пресса стала буквально разрываться от комментариев.

Меры безопасности в Котсуолдских холмах никогда еще не соблюдались так строго. В дополнение к членам Правительства Ее Величества здесь среди выбранных Алексом и Вики друзей и членов семьи находились еще британский премьер-министр, американский госсекретарь и посол, все близкие друзья жениха, множество иностранных сановников и глав государств. Алекс, твердый в своем намерении провести свадьбу в уединенном месте, специально выбрал для такого случая незамысловатую часовню, принадлежащую его семье. Представители прессы были полностью исключены, хотя они, конечно же, противостояли полицейским баррикадам на каждом подступе к деревне.

Подозрительный вертолет, круживший над церковью на рассвете, быстро был выведен из квадрата двумя истребителями ВВС и…

— Хорошо, ваша светлость, я думаю, вам уже пора к алтарю, — сказал священник, с улыбкой обращаясь к Хоку. — Господь знает, что вы уже разбили предостаточно сердец за свою жизнь.

Глаза Алекса сузились — не издевается ли над ним священник.

— Действительно, — наконец ответил Алекс, запрещая себе наносить ответный удар, который, конечно, уже мысленно приготовил. Они с Эмброузом проследовали за старым священником в часовню и сели на свои законные места перед алтарем. Церковь была полна. Море знакомых лиц, некоторые из них купались в фонтанах мягкого солнечного света, льющегося сквозь высокие восточные окна.

Хок хотел, чтобы вся эта чертова церемония поскорее закончилась. Он не знал, было ли это желание предчувствием или следствием долгих размышлений. Он любил Вики с той самой секунды, как впервые увидел ее. Но ненавидел любые церемонии, терпеть их не мог. Если бы не Вики и ее отец, свадьба происходила бы в каком-нибудь государственном загсе в Париже или даже…

Орган заиграл первые торжественные ноты. И вот в заполненном солнцем дверном проеме часовни появилась Виктория, держа под руку сияющего от счастья отца. Глаза всех присутствующих замерли на невесте, пока она медленно проходила под своды часовни. Стоя перед алтарем с трепещущим сердцем, Алекс Хок думал только об одном: Боже, какой я счастливчик.

Она никогда не выглядела более красивой. Ее блестящие темно-рыжие волосы были собраны сзади, дополненные шиньоном с гребнями из слоновой кости, которые поддерживали вуаль, ниспадающую до самого пола. Лиф белого атласного платья надевала еще ее мать; он был украшен жемчужными бусами, и когда она проходила сквозь струи солнечного света, жемчуг отражал мягкий свет, освещая лицо и улыбающиеся глаза.

Жених мало что мог бы вспомнить об этой церемонии.

Его сердце теперь колотилось так сильно, что в ушах стоял рев от переполняемых кровью сосудов. Он знал, что священник что-то медленно говорит, едва повышая интонацию от слова к слову, и сам он что-то машинально отвечает. Священник продолжал ораторствовать, и в какой-то момент, ближе к завершению этой речи, Вики крепко сжала его руку. Она пристально смотрела в его глаза, и он все-таки услышал ее слова.

— Я, Виктория, беру тебя, Александра, в свои законные мужья, и с этого самого дня соглашаюсь в радости и горести, в богатстве и бедности, в болезни и здравии любить и лелеять тебя, пока смерть не разлучит нас, согласно воле Божьей, и даю тебе свою клятву.

Последовал обмен кольцами, и внезапно органные трубы наполнили церковь звуками, которые можно было бы назвать звуками небес. Вот он поднимает вуаль с лица Вики, чтобы поцеловать ее; вот Конгрив, держа в руках кольцо, стоит рядом, его глаза полны слез; и вот, наконец, он услышал заключительные слова священника:

— И ни один человек не разъединит тех, кого соединил Господь!

Он подхватил невесту, теперь уже жену, на руки и к восхищению всех собравшихся понес ее от алтаря по проходу, украшенному белым атласом и лилиями, мимо улыбающихся лиц друзей к свету, который наполнил сейчас не только дверной проем, но и все будущее Алекса и Вики. У входа, сформировав две параллельные шеренги, уже стояли его товарищи, одетые в форму. По команде «вынуть мечи!» все вскинули свое оружие лезвиями вверх, образовав арку.

Он хотел, чтобы они вдвоем быстро нырнули в этот мерцающий сталью проход, созданный его почетным караулом и быстро добежали до «Бентли», но поток доброжелателей уже вылился на ступени, и они с Вики были вынуждены остановиться, чтобы попасть под град поцелуев и искупаться в облаке белых цветов.

Краем глаза Алекс заметил, что Вики нагнулась для поцелуя какой-то прелестной маленькой цветочницы, и он отвернулся от нее на мгновение, чтобы обнять счастливого отца своей возлюбленной. Вики снова обернулась, улыбаясь и протягивая к Алексу руки, так же как и он желая поскорее убежать к ожидающему их «Бентли».

Именно в этот момент, когда он хотел снова заключить Вики в объятия, случилось нечто невероятное.

Вики почему-то не двинулась в его сторону, она отклонилась назад со вздохом, словно затаив дыхание, и белые цветочные лепестки закружились в воздухе, опадая с ее вуали. Посреди белоснежного жемчуга ее атласного лифа расцвел ярко-красный цветок. Потрясенный увиденным, Алекс схватил ее за плечи и рывком потянул на себя. Он закричал, потому что ее пристальный взгляд становился все отрешеннее и тусклее; он чувствовал поток теплой крови, текущей прямо из ее сердца — крови Виктории, пропитывающей его рубашку, и когда он смотрел в ее безжизненные глаза, его собственное сердце разбивалось на бесконечно мелкие осколки.

2

В тот момент, когда все случилось, Стокли Джонс стоял на церковных ступенях вместе с «Кирпичом» Келли и Техасом Паттерсоном. Стокли показалось, что он видел вспышку выстрела в отдалении, у третьей базовой линии. Она блеснула из-за дерева около левого гребня склона, как раз напротив входа в церковь.

Вики была мертва.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — смертельная рана стала делом рук снайпера. Тогда, глядя на Алекса, все ещедержащего в руках мертвую невесту, и на его отрешенное лицо, Стокли слышал, как американские и английские агенты безопасности велели всем, кто был в церкви, лечь на пол. Тяжело вооруженный и экипированный в защитную одежду персонал немедленно сформировал кордон вокруг тех, кто стоял снаружи на ступенях, приказав им также лечь.

Те, кто был в церкви, услышали крик Алекса. Это был крик непонимания происходящего. Черт, там ведь был и британский премьер-министр, и куча людей королевского двора, и чертов американский посол и госсекретарь! Не говоря уже о всяких других иностранных чинах и даже известных людях из Голливуда. Сколько мишеней было в этой проклятой церквушке! Но снайпер выстрелил в невесту.

— Доктора, ради бога, — снова и снова слышался надломленный крик Алекса. — Ей нужен доктор!

Стокли встретился взглядом с Алексом, когда тот кричал, но в ответ лишь побежал к холмам, отлично понимая, что теперь ни он, ни кто-либо другой ничего не смогут сделать, чтобы вернуть Вики. Но кое-что он все-таки мог, черт побери, сделать для Алекса.

— Я видел вспышку ружейного выстрела, — закричал он группе британских спецагентов и парням в штатском, ощетинившихся оружием. Они разбежались по периметру вдоль каменной стены, окружающей кладбище. — Стрелок там, в деревьях на холме!

Старая стена была более четырех футов высотой, но Стокли легко перепрыгнул ее и продолжал бежать.

— Вы, парни, если не слишком заняты, могли бы помочь мне! — бросил он через плечо. Если у этих ребят есть хоть капля ума, они пойдут за ним. В противном случае он найдет и уничтожит сукиного сына один.

Склон холма становился круче, и ему стало гораздо труднее бежать — все эти чертовы новые туфли.

Должно быть, именно из-за этих туфель какой-то юнец в штатском умудрился догнать его — и, черт побери, теперь они бежали рядом с ним уже целую минуту. Стокли был самым быстрым парнем на свете из тех, кого он когда-либо знал, и вот — рядом с ним бежит белокурый и веснушчатый ребенок, причем шаг в шаг. Максимальная скорость нормального человека при коротком спринте приблизительно 15 миль в час. Сток бежал со скоростью 20 миль в час, а этот малец уже уходил в отрыв. Причем оглядывался на него с некоторым удивлением. Черт, черный парень размерами шесть на шесть футов в полосатых штанах, в черной визитке и цилиндре — вероятно, такое не часто встретишь в лесу.

— Кто ты, черт тебя подери? — спросил английский паренек, даже без намека на одышку в голосе.

— Друг жениха, — ответил Стокли, когда они оба перепрыгнули через груду валежника. — А ты кто, черт тебя дери?

— MI5. Служба безопасности. Из охраны премьер-министра.

— Отлично. Стрелок — в кроне одного из деревьев. Как раз на этом утесе. Если ты…

Парень рванул вперед так быстро, что Стоку даже не пришлось договаривать фразу. Для белого он слишком резв. И если у них получится найти снайпера, то две пушки всегда лучше одной. Сток сорвал с головы цилиндр и отшвырнул его, набирая темп и сокращая расстояние, образовавшееся между ними. Тем не менее трудно было бежать в сверкающих бабьих ботинках, особенно теперь, когда нужно быть настороже каждую секунду. Есть вероятность, что стрелок уже смылся из своего убежища, но мог сидеть где-нибудь там, в густых зарослях, только и ожидая, чтобы снять кого-нибудь еще — например, Стока или этого паренька в штатском.

Что за тип мог стрелять в невесту, выходящую из церкви? Сумасшедший, гнусный ублюдок.

Внезапно Сток посмотрел вниз, увидев или ощутив что-то, как в те ушедшие вьетнамские годы, и заметил натянутый провод. До него оставалось примерно полдюйма.

«О господи, — подумал Сток, — этот мерзавец заминировал лес!»

— Стой! — закричал он пареньку, бегущему впереди. — Мины! Здесь фугасы! Стой, замри!

Паренек, широко раскрыв глаза, обернулся через плечо на Стока, и в этот момент задел провод.

— О Иисус, — пробормотал Сток, когда парня подбросило вверх взрывом, а кровь и кости брызнули в разные стороны. — О Иисус, о проклятие!

Стокли подбежал к пареньку. У того все еще были раскрыты глаза. Большой мужчина опустился на колени около мальчика и, взяв его на руки, начал качать, будто в колыбели. Изо рта парня лилась кровь, но он хотел что-то сказать.

— Скажите моей маме… скажите моей маме, что… скажите ей, что…

— Эй. Слушай, сынок, слушай, это очень важно. Ты сам должен сказать обо всем своей маме. С тобой все будет в порядке, ты слышишь меня? Только успокойся, ведь старина Сток останется с тобой, пока сюда не прибегут санитары, хорошо? Они отремонтируют твою задницу, понимаешь меня? Будешь как новенький. Ты сделаешь это, парень, ты выживешь, я сам лично проконтролирую.

Он сидел там, ожидая, пока мальчик умрет, носовым платком вытирая кровь, текущую из его рта, и пробегал взглядом по верхушкам деревьев. Внезапно воспоминания вернули его в Меконг, в самый разгар перестрелки, где он шел вместе со своими боевыми товарищами, а слезы текли по лицу. Так много его приятелей и лучших друзей было разорвано на куски очередями вражеских АК-47, противопехотными минами и ручными гранатами, и все они говорили перед смертью о своей маме.

Он взглянул вниз и увидел, что парень умер.

— Ты умер быстро, сынок, — сказал ему Стокли, все еще поглаживая его по голове. — Ты единственный человек на этой земле, который когда-либо опережал старину Стока, и это, черт возьми, действительно кое о чем говорит. Ты был храбрым парнем, я видел это в твоих глазах за то небольшое время, что знал тебя. Теперь ты отправишься в лучшее место. С тобой все будет в порядке.

Сток услышал позади голоса и заметил трех коммандос в черном, поднимающихся по склону. Они тут же направили на него оружие.

— Стойте! — закричал он. — Стойте, черт побери! Здесь вокруг фугасы!

Они вняли его словам, и один из них крикнул Стоку:

— Мы услышали взрыв. Каково состояние потерпевшего?

— Его состояние? — повторил Сток. — У него больше нет состояния.

После того как они забрали труп, Стокли повел команду агентов к месту, где, как ему казалось, он видел вспышку выстрела. Сток шел впереди, вычисляя расположение проволочных растяжек, и, наконец, натолкнулся на дерево со свисающим с него кабелем.

На конце толстого провода была петля, а чуть повыше, где кабель перехлестывался с тросом из нержавеющей стали, был маленький пусковой пульт с черной и красной кнопками.

Сток, не волнуясь за отпечатки, потому что все еще был в свадебных перчатках, подтянул кабель примерно на фут и, крепко ухватившись за петлю, нажал черную кнопку. Устройство напоминало лифт, но без кабины. Он немедленно понесся вверх, оказавшись на высоте по крайней мере 50–60 футов менее чем через 5 секунд. Когда он добрался до вершины, то увидел большой электрический двигатель, прикрепленный к стволу дерева четырьмя массивными болтами. Электричество? В дереве? Здесь должна была быть батарея.

Но кабель с двигателем не вызвали в нем удивления.

Удивительно было то, что стрелок оставил свое оружие на дереве, между веток. Сток снял пропитанные кровью перчатки и попробовал вынуть оружие, не уничтожив отпечатков стрелка. Никак не сдвинуть с места. Тогда он резко ударил по прикладу рукой, но ружье даже не пошевелилось. Неудивительно, что этот тип оставил оружие здесь, на виду. Нужен лом, черт возьми, чтобы выбить его из древесных тисков. Сток немедленно опознал модель снайперской винтовки, хотя не видел таких с 70-х годов. Это СВД Драгунова. Снайперская винтовка Драгунова, если быть точным. Удивительно. Сколько раз он бывал на месте преступления и ни разу не видел, чтобы преступник не смог забрать орудие убийства из-за того, что оно застряло в ветвях.

Одно можно было сказать с абсолютной уверенностью.

Парня, который убил Вики и юного англичанина, давно уже и след простыл.

3

Ривер Роуд, Штат Луизиана

После похорон Алекс попрощался с отцом Вики, сел во взятый напрокат автомобиль и поехал вдоль по Ривер Роуд, на юг Миссисипи, к Новому Орлеану. Солнце казалось большим кроваво-красным апельсином, висящим за открытым окном справа от него.

На этой реке выросла его мать; именно здесь формировался ее характер в молодости. Алекс слушал от нее истории о реке, до тех пор пока ее не убили на следующий день, после того как ему исполнилось семь. Однажды он нашел изодранный том книги о Гекльберри Финне, которая затерялась на задней полке книжного шкафа. Мама всегда говорила, что это была самая правдивая книга о реке из всех когда-либо написанных, и, возможно, вообще самая правдивая книга обо всем на свете. Она читала ее Алексу каждую ночь в те давно ушедшие дни, когда они еще были вместе. Гек, Том и Черномазый Джим были столь же реальны для Алекса, как и любой из мальчиков в его школе, и, конечно, эта книга была самым интересным способом узнать жизнь.

«Послушай меня, Алекс Хок, — сказала она однажды, когда он пришел домой весь исцарапанный и окровавленный, приведя домой бездомного кота, — мальчик, который принес домой кота, держа его за хвост, познает кое-что, что не может познать никаким другим способом».

Ему было десять или одиннадцать лет, когда он, наконец, смог перечитать эту книгу самостоятельно. История Гека Финна помогла ему ответить на большое количество вопросов, оставшихся после того, когда жизнь матери так резко прервалась. Его отец был англичанином, и Алекс тоже был англичанином, но мать была американкой, и эта книга помогла мальчику почувствовать связь с ней, видеть ее Америку, чувствовать ее так же, как она. Хок понял, что переключился на воспоминания о матери, потому что размышлять о ком-либо еще было просто невыносимо. Его занимала мысль о том, что надо попытаться найти тот дом, где она выросла, найти комнату ее детства на верхнем этаже и посмотреть на реку из ее окна.

Видеть мир так, как видела его она, собственными глазами.

Агент по продаже недвижимости в Батон-Руже сказал ему, что дом все еще существует. Историческое общество штата Луизиана охраняло его, хотя один застройщик прилагал все усилия, чтобы снести здание. По словам агента, дом назывался «Твелвтрис», построен был в итальянском стиле в 1859 году архитектором Джоном Рэндолфом из Вирджинии. Теперь он принадлежал семье Лонгстрит, но там никто не жил уже в течение нескольких десятков лет.

Алекс проехал еще некоторое расстояние и вдруг заметил в зеркале заднего обзора вспышки синего света, которые приближались. Он понял, что движется со скоростью более 110 миль в час. Быстро, но значительно медленнее скорости, на которой можно было бы оторваться. «Ты не сможешь обогнать их — в конце концов, Алекс, не в этот раз», — сказал он про себя. Да и в другой раз не стоит. Он притормозил и съехал на обочину, ожидая прибытия полиции, которая, конечно же, немедленно проверит его номер в компьютерной базе данных, и бравые парни в форме подойдут к нему, держа руки на кобуре и непременно спросят, какого же черта, парень, ты так гонишь и куда тебе приспичило. Господи.

Синие вспышки приблизились, и в дополнение к ним завопила сирена. Транспортное средство с проблесковыми маяками оказалось не полицейским автомобилем, это был какой-то спецфургон, который промчался мимо него и мгновенно скрылся за первым поворотом. Пять минут спустя он увидел идущие следом машины скорой помощи и машину пожарной службы, а затем и сам несчастный случай на одном из берегов дамбы — пожар. Он понял, что произошло что-то серьезное. Потом напряг зрение, пытаясь смотреть вперед, и снова помчался по дороге. Одновременно он нажимал кнопки радиоприемника, пытаясь найти Луи Армстронга.

Наконец, он поймал волну, где Сачмо пел «Знаешь ли ты, что такое не видеть Новый Орлеан?». Ему стало немного легче. Laissez les bon temps rouler. Так его мать всегда говорила, ее любимое выражение. Пусть хорошие времена длятся вечно. Черт бы все побрал. Если уже не можешь больше плакать, остается только смеяться. Примерно через полчаса он заметил знак «Исторический памятник штата Луизиана. Плантация Твелвтрис». Он свернул на подъездную аллею. Армстронг пел: «Когда на юге сонная пора».

Алекс увидел дом в конце длинной дубовой аллеи. Дубы сформировали густой полог над дорогой, превратив ее в подобие зеленого туннеля. Теперь солнце было уже совсем низко на западе, чуть выше дамбы, заполняя всю аллею оранжевым светом. По мере приближения он начал ощущать все величие старого дома.

Он оставил автомобиль под большим дубом и вышел. Рубашка была пропитана потом и приклеилась к спине. Высокая температура и влажность были неотъемлемой частью этого места. Комары и музыка, жуки и блюз. «И мох», — подумал он, взяв горсть мха с низкой ветви и комкая спутанные седовато-зеленые нити растений в руке. Щупальца мха свисали со всех ветвей окруживших его дубов. Это было красиво, но в то же время чувствовался налет разложения, и он спиной ощутил кладбищенский холод.

«Испанский мох», — сказал себе Хок, внезапно вспомнив его название. Он вышел из-под низко нависших ветвей и посмотрел на то, что еще оставалось от дома, где родилась его мать. Он был рад, что приехал сюда. Ему в голову пришло, что здесь ему нужно провести долгое, долгое время.

Чтобы проследить родственные связи.

Это была потрясающе красивая архитектурная работа. Четыре изящных цокольных этажа, возвышающихся над деревьями, каждый из них с верандой; массивные коринфские колонны обвиты зелеными виноградными лозами, которые оплели почти весь дом. Алекс поднялся по лестнице, ведущей к парадному входу, и остановился на верхней ступени. Он увидел, что дверей нет — на их месте были скрученные виноградные лозы. Он раздвинул их и ступил в образовавшийся проход, ведущий внутрь дома.

На полу у ступеней переднего портика были разбросаны ржавые пивные банки и старые газеты, виднелись прогнувшиеся половицы. Глупо, конечно, — в конце концов он ведь не был владельцем дома, — но все это запустение не только навеяло на него грусть, но и рассердило. Хлам и раздор были естественным явлением, закономерным итогом многих лет человеческого пренебрежения. Однако все это представилось Алексу Хоку кощунством, осквернением святыни. Он смахнул паутину и ступил в заплесневелую прохладу холла.

Лестница. Именно лестница помогла ему выбраться из хаоса, царящего под ногами. Она взлетала вверх до самой крыши двумя мягко изгибающимися пролетами, которые пересекались, образуя площадки на каждом этаже, затем расходились снова и взмывали еще раз, только для того чтобы окончательно соединиться. Это было, возможно, самое красивое решение архитектора из тех, что Хоку приходилось видеть. Одновременно изящная и массивная — работа настоящего художника, того самого Джона Рэндолфа, которому удалось сочетать максимум функциональности с изяществом и красотой.

«Эта лестница напоминает что-то», подумал Алекс, поднимаясь вверх по ступеням. Что-то природное. Что же? Черт побери, в последнее время он не мог вспомнить ничего.

Алекс достиг верхнего этажа, остановился на верхней ступеньке и вытащил из кармана куртки старую открытку. На выцветшем рисунке был изображен пароход, плывущий по широкому изгибу Миссисипи, из его больших черных труб вырывались белые облака пара. С обратной стороны открытки была небольшая приписка, сделанная рукой матери. Он читал его уже тысячу раз, но теперь, стоя в ее доме, снова прочитал вслух. Не шепотом. Он громко произносил каждое слово таким значительным тоном, как будто обращался к невидимой аудитории, собравшейся перед ним.

— «Мой любимый Александр, — начал он. — Мама с папой наконец-то прибыли в Новый Орлеан, и как же здорово мы проводим время! Вчера вечером папа пошел со мной во французский квартал послушать известного джазового исполнителя по имени Сачмо. Разве не забавное имя? Он трубит как ангел, и я просто влюбилась в его игру! Сегодня утром мы поехали вверх по Ривер Роуд взглянуть на мой старый дом. Я была просто поражена, увидев, что он все еще существует! Выглядит ужасно, правда, но я водила папу на самый верхний этаж и показала ему свою комнату, в которой жила, будучи в твоем возрасте. Это очень маленькая и смешная комнатка, но она бы тебе понравилась. Там есть большое круглое окно, которое можно отворять и, сидя у него, весь день напролет смотреть, как течет река! Реки текут бесконечно, так же бесконечна и моя любовь к тебе. Я тоскую без тебя, мой любимый, и мы с папой шлем тебе всю нашу любовь и кучу поцелуев. Всегда твоя, мамочка».

Эхо его голоса все еще отражалось в стенах опустевшего дома, когда Алекс убрал открытку в карман. Он подошел к перилам, которые казались достаточно прочными, обхватил их и наклонился, глядя вниз через переплетающуюся лестницу в холл первого этажа.

— Эй, — закричал он, прислушиваясь к эху. — Есть здесь кто-нибудь? Я дома!

Он повернулся и пошел через зал, пока не достиг центральной двери. Она была немного приоткрыта, и он растворил ее, удивленный обилием вечернего света, все еще льющегося внутрь. Лучи закатного солнца проникали сквозь большое круглое окно в противоположной стене. Окно находилось в алькове, образованном изгибом фронтона. Приближаясь к нему, он увидел, что самого окна давно уже нет, от него осталось лишь пустое отверстие. Щурясь на солнечный свет, он, наконец, подошел к окну и опустил обе руки на изгиб подоконника.

Ее комната была заполнена светом каждый вечер. Здесь была ее кровать. Здесь она читала книги, слушая трели певчих птиц, ощущая сладкий аромат магнолий, плывущий из окрестных садов. В дневное время она могла смотреть на проходящие по реке суда, отрываясь от чтения всякий раз, когда слышала их приближающиеся гудки. Ночью, закутавшись в покрывало, она клала голову на подушку и видела широкую аллею деревьев, которые полностью закрывали дорогу, звезды над рекой и луну.

Напротив одной стены стоял старый расшатанный стул с прямой спинкой, и Алекс подвинул его к круглому проему. Он сел на него и смотрел на мир глазами своей матери, пока солнце наконец не село за дамбу и не зажглись все те звезды, которые были видны из окна.

Наконец он встал и повернулся, чтобы уйти. Он шел по пыльным половицам, когда его настигла эта мысль. Вот о чем напомнили ему прекрасные винтовые лестницы.

— Это молекула ДНК, — тихо сказал Алекс и закрыл за собой дверь, ведущую в комнату матери.

4

Венеция

Франческа в одиночестве пила шампанское и смотрела на туманные огни по берегам Большого Канала. Вечерний бриз, несущий с воды туман, откинул светлые завитки волос с ее лба. Она позволила себе улыбнуться, стоя у перил балкона на террасе апартаментов во дворце Гритти. Последние итальянские детективы, американские дипломаты и агенты безопасности уже исчерпали свои способности. Каждая следственная группа посетила номер трижды на протяжении недели после странной смерти недавно назначенного американского посла в Италии. Они получили от нее, как было сказано, все, чего хотели. Ложь.

Она позволила себе улыбнуться, потому что ни один мужчина на земле никогда не получал от нее всего, чего хотел.

Три итальянских детектива ушли из гостиницы, сжимая в руках ее глянцевую фотографию восемь на десять с автографом. Два красивых американских агента из государственного департамента и после третьего посещения ушли лишь с одним жгучим воспоминанием: как обнажилось ее снежно-белое бедро и розовая подвязка чуть выше черных чулок, когда она поднималась из глубокого уютного кресла, чтобы попрощаться.

Один из них, агент Сэнди Дэвидсон, как ей показалось, обладал некоторым очарованием.

— Исчез! — воскликнула она при его последнем посещении, заливаясь слезами. — Да! В дыму! Бах! Вот что с ним случилось, Сэнди! Ужасно, правда? О Мадонна!

Американский агент долго благодарил всемирно известную кинозвезду и приносил извинения за то, что задавал так много деликатных вопросов в такое ужасное для нее время. Он уверял, что скоро поймают террористическую группу, стоящую за ужасным убийством Саймона Кларксона Стэнфилда. «Были ли какие-нибудь угрозы»? — спросил он, надевая плащ. «Были, — ответила она, — да, еще неделей ранее. Мой возлюбленный сказал, как он устал от того, что за ним всегда кто-то шпионит». Чего она не сказала им — ну им, конечно, и необязательно было это знать, — что за ее возлюбленным действительно кое-кто присматривал той теплой летней ночью.

Спустя две минуты, после того как Стэнфилд оставил ее лежащей в кровати, Франческа налила в бокал шампанское и вышла голой на балкон.

Ее маленькая серебряная птичка улетела. Красная сумка, висящая на голом плече, теперь была намного легче, уже без ракеты. Она сделала глубокий вздох и задумалась. Через несколько мгновений, проведенных в размышлениях, она снова открыла красную кожаную сумку.

Да, она допустила только одну серьезную ошибку. Зря она огрызнулась тогда на Лучано, когда он хотел помочь ей с сумкой. Конечно, жертва заметила эту оплошность в ее поведении. Она не могла лететь в Венецию; ей пришлось сесть на поезд из-за содержимого ручной клади. Длинная поездка была утомительна и скучна, все просили у нее автографы. Никакого оправдания этому срыву. Она потеряла терпение на причале, и в это мгновение мишень непременно заметила неладное в ее поведении.

Ей сильно повезло, что он не попросил разрешения взглянуть на содержимое сумки. Глупо! Только глупцы могут позволить себе такую роскошь, как неосторожность!

Она вынула из красной кожаной сумки две вещи. Монитор «Сони Уотчмэн» с крошечной спутниковой антенной и очень сложный спутниковый телефон, к которому приспособила летающее устройство собственного изобретения.

Она включила монитор, который легко умещался на ладони, и антенну. Передача изображения от вмонтированной в крошечную ракету камеры была потрясающей.

Мишень бежала в двадцати футах впереди, петляя из стороны в сторону, и непрерывно оглядывалась через плечо. Его лицо, такое красивое в спокойном состоянии, превратилось в маску ужаса. Он только что пересек Alla Napoleonica и уже вбегал на центральную базарную площадь. Не отводя глаз от экрана, она набрала быстрый номер на зашифрованном спутниковом телефоне. Сней бин Вазир, иначе известный как Паша, снял трубку после второго звонка.

— Паша?

— Моя маленькая розочка, — произнес мягкий мужской голос на классическом арабском языке, но с заметной примесью английского акцента.

— Да, Паша.

Паша давно решил называть всех женщин в своем гареме смерти petites fleurs de mal — «маленькие цветы зла». Каждая маленькая боевая единица армии его соблазнительных убийц имела право на свое собственное цветочное имя и, так как Франческа имела определенный авторитет, она решила взять себе название любимого цветка, розы.

Лучшая из них, она была предметом зависти для них всех — известная красавица, представительница одной из самых старых аристократических семей Франции. Самая первая убийца, завербованная Пашой еще в те времена, когда каждое его движение контролировал Эмир. Теперешняя отшельница, она вела роскошную жизнь в большом доме на Иль де ля Сите. Никто, за исключением Паши, не видел ее и не говорил с нею. Она была известна только под именем Аберджин, ее кодовое имя — Смертельный Паслен.

— Ты видишь, мой Паша? — спросила Франческа на английском языке.

— Потрясающе, — ответил Паша. — Невероятно. Замечательная серебряная стрела доктора Сунга летит прямо в цель.

— Это еще не все, на что мы надеялись?

— Эмир непременно обрадуется, мой цветочек. Я уверен, что когда он увидит это, то… постой-ка! Что он собирается делать?

— Нырнуть в канал, я полагаю. Я бы так и сделала. Смотри! Он…

— Джара! — вскрикнул Паша. — Дерьмо!

С тех пор как он оставил Англию и возвратился в свои родные горы, Паша смешивал английский язык с арабским и арабский язык с английским.

— Не мигай или пропустишь самое интересное, Паша.

— Поразительно! Каким образом эта штука балансирует в воздухе?

— Поэтому-то я так люблю это новое оружие, Паша. Такая бомба-ищейка может поворачиваться в любом направлении, под любым углом. Доктор Сунг объяснил мне, что принцип работы чем-то напоминает управление палубными истребителями. Да, принцип работы тот же, только размеры гораздо меньше.

— И эта штука может двигаться под водой?

— Конечно, Паша!

— Да! Да! Она движется под водой, она…

Видеотрансляция резко прервалась, пошли статические помехи.

— Аллах Акбар! — вскричал Паша. — Ты будешь щедро вознаграждена в райском храме Эмира, маленькая розочка.

— Аллах Акбар, — сказала Франческа, после того как Паша повесил трубку. Изумительное оружие работало безупречно. Доктор Сунг, которого она встретила на оружейном рынке в Курдистане, заслужил свою репутацию истинного гения оружейного дела. Биологическое, химическое или ядерное оружие — он знал толк во всем. Он сделал имя на отравляющих газах и был известен в определенных кругах как Ядовитый Плющ.

Венецианская луна выскользнула из-за облака, и теперь терраса купалась в ее светло-голубом свете.

— Один готов, — шепнула себе Франческа, улыбнувшись.

Паша, урожденный Сней бин Вазир, пятый сын Махмуда, убрал в сторону позолоченную трубку и откусил еще один кусок шоколадного печенья. Его повар пек такие печенья в большом количестве. Он нажал кнопку селекторной связи и приказал киномеханику погасить огни в комнате. Наблюдать смерть американца в режиме реального времени доставило ему огромное наслаждение. Он испытал почти такое же удовольствие, как от печенья.

— Прокрути-ка мне снова! — скомандовал Паша.

Сней бин Вазир хлопнул в ладоши два раза. Это был сигнал двум наложницам, спрятанным под его просторным вышитым шелковым халатом, чтобы они продолжили оказывать свои услуги.

— Смерть в Венеции! — ревел он каждый раз, когда драматическая сцена заканчивалась. — Прокрути снова! — Он сделал запись этой сцены для личной коллекции Эмира и теперь с наслаждением просматривал ее снова и снова.

Наконец он удовлетворился увиденным.

— Вон! Вон!! — гаркнул Паша, и две голые куртизанки, выскочив из-под халата, хихикая и позвякивая браслетами, побежали к выходу. Сней бин Вазир хлопнул еще четыре раза, намекая четырем личным телохранителям, что он собирается идти.

Он передвигался по дворцу в искусно изготовленном резном итальянском паланкине XVIII века. Он уже достиг таких размеров, что предпочитал паланкин собственным ногам. Поскольку его вес теперь составлял приблизительно четыреста фунтов (160 кг), придворные доктора были обеспокоены здоровьем его шестидесятилетнего сердца. А он отмахивался от них, говоря, что нет никакой проблемы.

У него не было сердца, дьявол его побери.

Четверо телохранителей крякнули и сели на корточки, каждый взялся за один из четырех шестов, на которых крепился паланкин, с удивительной легкостью подняв его. Подъем Паши и его позолоченного паланкина практически не составлял для них никакого усилия, потому что Сней бин Вазир выбрал именно их в число самых приближенных, самых что ни на есть личных телохранителей — четырех самых крупных японских борцов сумо.

Ичи, Като, Тошио, Хиро.

Сней бин Вазир, печально известный африканский султан, теперь известный в Эмиратах под прозвищем Паша, специально поехал в Японию, чтобы сделать там свой выбор. Он наблюдал и изучал мир сумо в течение многих месяцев, посещая выступления борцов в Токио, Йокогаме и Киото, перед тем как принять решение. Четырех мужчин в конечном итоге похитили. Захватили, накачали наркотиками и вывезли контрабандой из Японии на борту личного «Боинга-747» Паши. Потом караван верблюдов доставил их в высокогорный район. Борцов привезли в роскошную крепость Вазира четырьмя годами ранее. Если тогда у них был хоть маленький шанс на спасение, сейчас не оставалось ни одного.

Это событие вызвало в Японии бурю негодования. Но никто не знал, куда делись рикиши, и спустя некоторое время экономические бедствия страны заставили забыть об этой истории.

Паша хлопнул в ладоши один раз, и четыре охранника медленно двинулись вперед, пронося паланкин через мраморные залы; сквозь бесконечные двери, покрытые золотом и орнаментом из гиацинтов и хризолитов. Их босые ноги тихо ступали по шелковистым коврикам, вышитым серебряными звездами и полумесяцами. Гобелен изображал плывущие по зеркальной поверхности Нила одномачтовые корабли с посеребренными парусами. Певчие птицы диковинной окраски свободно порхали в просторных внутренних дворах Синего Дворца, удерживаемые в плену лишь тончайшими золотыми сетями, висящими в вышине.

Наконец королевская процессия достигла маленького сада, предназначенного для старшей жены Паши, Жасмин. Четверо сумоистов аккуратно опустили паланкин и, отвесив Паше глубокий поклон, осторожно удалились, чтобы насладиться несколькими часами свободного времени в личных покоях.

Они не были пленниками. Паша поработил их, создав рай сумо в пределах стен дворца: он заплатил им золотом и алмазами, сделал их чрезмерно богатыми, он дал им право выбирать лучших женщин в гареме, дал им в услужение легионы рабов.

Однако Сней бин Вазир видел, что борцы тем не менее не были счастливы. Будучи острым наблюдателем и знатоком человеческого характера, Паша быстро предположил, в чем источник их несчастья. Они лишились известности и почета, который оказывался им на родине.

Тогда Паша построил большой зал в стиле самых великолепных храмов сумо периода Нары VIII столетия. Это было нечто восхитительное, с позолоченными балками сандалового дерева, высящимися над дохё, или рингом. Каждую неделю здесь проводились состязания, восторженные посетители доставлялись сюда принудительно. Каждый, от капитана имперских телохранителей до самого незначительного придворного, был обязан следить за боем, и все места были непременно заполнены.

Паша получал большое наслаждение, глядя на эмоции в лицах собирающейся толпы. Некоторые симулировали интерес — он знал точно, кто, и делал им вразумительные наставления, но основная часть зрителей была в неподдельном восторге, когда каждый из борцов с большим достоинством исполнял церемонию дохё-ири. Сначала сумоист хлопал руками, чтобы привлечь внимание богов. Затем обращал ладони вверх, чтобы убедить всех в отсутствии оружия. И наконец, заключительный акт — звучные удары ступнями по рингу, чтобы отвести все зло от дохё.

Каждый борец приобрел поклонников и большой почет в стенах дворца. Они стали знаменитостями в пределах большого горного святилища Паши. То, что Паша позволял кому-то затмевать его собственное сияние, стало источником большого замешательства и сплетен в бараках, где жили охранники, и среди женщин в гареме.

Хотя они никогда не посмели бы сказать это вслух, большинство из них полагали, что эта занимательная глава в жизни Паши могла закончиться только трагедией. Огни, которые горели слишком ярко в стенах дворца, имели обыкновение внезапно угасать. В этой солнечной системе было разрешено лишь одно солнце.

В дополнение к тому, что они защищали Пашу собственными жизнями в случае необходимости и ежедневно носили его в паланкине, четыре борца обучали своего нового владельца древнему искусству сумо, появившемуся полторы тысячи лет назад. Сней бин Вазир, бессердечный, мощный и полный коварства, был заинтересованным и способным учеником. Сам Като сказал, что бин Вазир уже достиг такого уровня мастерства, чтобы стать серьезным конкурентом японским рикиши высшего разряда. Усовершенствовав свои навыки, он однажды смог бы посоревноваться с ними в мастерстве.

Сней однозначно дал понять четырем рикиши, что если он когда-либо победит любого из них, наказанием станет немедленное изгнание побежденного из дворца. Этого желал только Ичи. Никакое богатство или женщины не могли пролить бальзам на его разбитое сердце. День и ночь он жаждал Мичико, ангела, который спустился на землю, чтобы стать его благословением, как раз перед тем как его похитили. В то время как его честь запрещала преднамеренно сдаться на дохё — а на языке сумо это называлось цуки даши — она не запрещала, решил он, смерти его теперешнего владельца, который считал его пленником и которого он не чтил.

И так каждое утро, когда будет всходить солнце, поднимаясь по высоким стенам дворца, и разреженный горный воздух станет прозрачен от света, заставляющего сиять заснеженные горные вершины, Ичи будет один бродить в садах, советоваться со своим сердцем и внимательно слушать песни плещущихся фонтанов. Он ждал чистого и невинного голоса Мичико. Конечно, однажды воды смогут нашептать подсказку, как Ичи избежать заточения и найти обратный путь к возлюбленной. И так вернуться к источнику солнечного света.

5

Лондон

— Может, еще по пинте портера, шеф? — спросил инспектор Росс Сатерленд Конгрива, повышая голос из-за гвалта, стоящего в баре. Они пришли сюда с постановки Театра Принца Эдварда, убежав, прежде чем начал опускаться занавес. Помчались сквозь холодный, промозглый дождь до ближайшего паба на улице Олд Комптон-стрит. Нырнув в бар, они теперь более или менее удобно расположились у стойки.

— Нет, спасибо. Мне действительно пора приступать к работе, инспектор, — сказал Конгрив компаньону, глянув на часы. — Настала пора забот.

— Что, не по вкусу представленьице пришлось, шеф?

Кто-то, Эмброуз Конгрив не мог припомнить точно, кто, — один из его приятелей, кажется Фрутти Меткалф, недавно сказал ему, что он непременно испытает восторг, посетив популярный мюзикл под названием «Мама Миа».

Восторга он не испытал.

— Я знаю, многие наслаждаются такими представлениями, которое мы только что имели несчастье видеть. Приторное, засахаренное кондитерское изделие, цинично рассчитанное для приведения людей к НОЗ.

— НОЗ?

— К наименьшему общему знаменателю.

— А по мне так ничего. Даже понравилось.

— Какая гадость! Этот мюзикл был о свадьбе, ради Бога, Сатерленд, о свадьбе! Как мог кто-нибудь — а я думаю, это был Стики Роуланд, предложить мне посмотреть на чью-то чертову свадьбу? Черт бы побрал весь этот театр, Господи! Разве в мире уже ни осталось ни капли — как же там это слово называется — ни капли…

— Пристойности? — предположил младший по званию представитель Скотленд-Ярда, не совсем уверенный в том, что именно хотел сказать Конгрив.

— Пристойности, точно. Благопристойности! Прошло лишь две недели со… со свадьбы Алекса и Виктории. Хорошо. Что мне остается теперь делать, если не выпить? Если не возражаешь, я закажу еще пинту.

Сатерленд поймал взгляд полного бармена.

— Половину горького, пожалуйста, и еще одну пинту сюда, — сказал он, глядя на Конгрива краем глаза. «Да, сейчас друг положительно угрюм», подумал он, выкладывая на стол очередную пятерку. Увидев собственное отражение в задымленном зеркале над стойкой, Сатерленд поразился, каким утомленным выглядит он сам.

Инспектор Сатерленд, мужчина тридцати с небольшим, как и его компаньон, работал и на Скотленд-Ярд, и на Алекса Хока. Шотландец, рожденный в горной местности к северу от Инвернесса, имел рост чуть ниже шести футов, сухой и долговязый, со здоровым цветом лица, парой внимательных серых глаз и коротко подстриженными, как и у его кузенов-американцев из ЦРУ, волосами цвета соломы. Если бы не его горский акцент и особая привязанность к свободным твидовым курткам, прежнего старшего лейтенанта авиации Королевского флота, впоследствии переквалифицировавшегося в инспектора Скотленд-Ярда, можно было с легкостью принять за американца.

Но лицо, которое он теперь видел в зеркале, выглядело изможденным, даже измученным. Черт, они все прошли через это. Ужасная и нелепая смерть Вики потрясла каждого, кому дорог был Алекс Хок.

Конгрив, казалось, принял на себя самый сильный удар после Хока и в личном, и в профессиональном плане. MI5, MI6, и Скотленд-Ярд делали все, что могли. К большому огорчению Конгрива, однако, они отказали ему в личном участии в расследовании.

— Что же мне теперь делать, Сатерленд? — спросил Эмброуз, оставляя без внимания принесенное пиво. — Сидеть сложа руки и ни черта не делать? О господи!

— Да. Весьма печально.

— Все это непростительный произвол, вот что я скажу, — заметил Конгрив, теперь уже порядком заведенный. — Мы все еще работаем на Скотленд-Ярд, если я не ошибаюсь. Разве кто-нибудь на улице Виктория-стрит может мне возразить в этом?

Сатерленд мрачно смотрел в полупустой стакан, чувствуя себя таким же расстроенным, как и его начальник.

Росса и Алекса Хока связывали длительные отношения. Во время войны в Заливе, когда Алекс совершал боевые вылеты в составе авиации Королевского флота, Росс был его вторым пилотом, выполняя обязанности штурмана и наводчика. То есть в его обязанности входило не давать самолету затеряться над просторами пустыни и выявлять самые лучшие мишени.

Ближе к завершению конфликта, после одного особенно тяжелого боя в небе у Багдада их самолет был сбит ракетой класса «Земля-Воздух»-7. Оба катапультировались из горящего истребителя, приземлившись в пустыне приблизительно в тридцати милях к югу от столицы Саддама. Захваченные в плен и заключенные в тюрьму, они прошли суровую обработку в руках иракских охранников. Сатерленда особенно жестоко избивали в течение ежедневных «допросов». Хок, понимая, что его друг близок к смерти, не видел иного выхода, кроме немедленного побега из этой созданной людьми адской бездны.

Той ночью Хок голыми руками убил огромное множество охранников. Они бежали через пустыню на юг, ориентируясь по звездам и пытаясь найти британские или американские позиции. В течение многих дней и ночей Хок нес Сатерленда на спине. Они блуждали вслепую по песчаным дюнам, пока их наконец-то не обнаружил экипаж американского танка под командованием капитана армии США Патрика «Кирпича» Келли.

Тот же самый «Кирпич» Келли теперь был американским послом в Суде Святого Иакова.

Сатерленд потягивал из своей кружки и все еще обдумывал вопрос Конгрива. Почему Скотленд-Ярд не разрешил им принимать участие в расследовании? Как один из личных представителей Хока, он желал немедленных действий и при этом видел, что не делается почти ничего.

— Они и близко нас туда не подпустят, — сказал, наконец, Росс с усмешкой висельника, — они думают, что мы слишком близки к финалу.

— Слишком близки к финалу? К какому еще, черт возьми, финалу?

— Позволь мне перефразировать. Они воображают, что бурные эмоции могут затмить нам разум.

Эмброуз Конгрив усмехнулся этой фразе, снова поднял пинту и начал жадно пить. Он смотрел в сторону, минуя взглядом посетителей, на завесу дождя, освещаемую уличными фонарями и заливающую окна.

— Даже не позволили осмотреть место преступления. И тот участок на опушке леса, где Стокли обнаружил логово снайпера, — продолжал Эмброуз. — И кому? Мне? Эмброузу Конгриву? В голове не укладывается.

— Действительно, дело дрянь.

— Не то слово, Сатерленд. Дело гораздо хуже. Как ты думаешь, записал кто-нибудь на пленку само преступление?

— Уже прошло две недели с того момента.

— Значит, пленка записана. Судмедэксперты и следователи, осматривавшие место преступления, скоро исчезнут.

— Что ты имеешь в виду, шеф?

— Я скажу тебе, что, черт возьми, я думаю. Мы все еще здесь?

— Ну, ты ведь не собираешься…

— Нанести небольшой ночной визит на место преступления? Да, как раз это я и собираюсь сделать, Сатерленд.

— Надеюсь, ты шутишь? По такой собачьей погоде? В этот час?

Конгрив осушил кружку, отодвинул табурет, приподнялся и наклонился, посмотрев в лицо Сатерленда; его глаза светились если не весельем, то озорством. Росс не удивился бы, если увидел, что шеф накручивает кончики своих вощеных усов.

— О господи, он серьезно, — произнес Сатерленд.

— Серьезнее не бывает. Дождь, к счастью, ослабевает. Думаю, нам было бы лучше идти прямо сейчас. Сбегаем только к твоему дому и возьмем твой «Мини». А, ну и твою следовательскую сумку, конечно же.

— Сбегаем? — переспросил Сатерленд, посмотрев через плечо в окно, которое все было в дождевых подтеках.

Было уже далеко за полночь, когда Сатерленд мчался на зеленом «Мини-Купере» окольными дорогами, потом сбавил на секунду скорость и свернул в узкий переулок, ведущий к крошечной деревне Аппер Слотер. Занавесь дождя и глубокие лужи на проселочной дороге сильно осложняли езду, но Росс был абсолютно уверен в том, что автомобиль его не подведет, так как он с успехом гонял на нем даже в Гудвуде, да и в местах с гораздо худшими условиями. Расколовшая небо молния осветила дорожный знак, когда он проезжал мимо. Три мили до нужной деревни, а значит, церковь может появиться слева в любой момент. Живые изгороди с обеих сторон дороги были высоки и густы, и Сатерленд подался немного вперед, пытаясь увидеть какой-нибудь знакомый ориентир.

— Я прекрасно понимаю, ты полагаешь, что мы гоняемся за стадом диких гусей, Сатерленд, — сказал Конгрив, нарушив молчание и глядя сквозь запотевшее ветровое стекло. — Но теперь, когда мы, кажется, нагоняем их, мог бы ты немного притормозить?

— Извини. Сила привычки.

Сатерленд сбавил ход, и Конгрив откинулся на сиденье. Он посмотрел на Росса и улыбнулся:

— Тебе только на соревнованиях ездить.

— Да перестань, шеф, — ответил Сатерленд, понизив передачу и резко поворачивая направо. — Ты был прав относительно этой поездки. Я уже почувствовал себя гораздо лучше. Неважно, найдем мы что-нибудь или не найдем. Но меня до сих пор мучает единственный вопрос: почему Вики? У Алекса куча врагов. Но Вики? Ее убийство не имеет никакого смысла, ведь так?

Эмброуз Конгрив ответил:

— Ее убили выстрелом в сердце из снайперской винтовки. Причем в такую точку, чтобы погрешность прицела была минимальной. Вики была мишенью. Убийство было преднамеренным и скорее всего имело целью нанести Алексу как можно более тяжелую душевную травму. Я составил список всех людей и организаций, которые могли бы решиться причинить Алексу Хоку такие мучения. Мы с тобой изучим этот список, рассматривая одну кандидатуру за другой, пока не найдем — стой-ка, вот и наш поворот — чуть дальше и налево.

Десять минут спустя они карабкались по грязному склону в зеленых резиновых сапогах и желтых плащах, разрезая плотный занавес дождя мощными лучами фонарей. Видимость была менее пяти футов, и ливень, казалось, все усиливался.

— Проклятый погодный фронт, кажется, прикончит нас здесь, — закричал Конгрив, потому что сквозь шум ливня и раскаты грома только криком можно было сообщить что-то друг другу.

— Мы почти на месте. Оно накраю холма, как раз за этим кладбищем, — закричал Росс, обернувшись к спутнику.

Дуга молнии на мгновение осветила небольшое кладбище ослепительным белым светом, и Конгрив успел обойти крупный надгробный камень, о который чуть не споткнулся. Теперь склон резко пошел вверх, и фонарь Конгрива осветил флуоресцентную желтую ленту, окружавшую место преступления, которую полицейские натянули между деревьями. Ходить по этой грязной жиже было очень неудобно и скользко.

— Я уверен, что саперы уже очистили почву от мин, — закричал Эмброуз Сатерленду, который уже почти подошел к пленочному ограждению. Он не был уверен в этом полностью — вся прилегающая территория в день убийства была просто усыпана фугасами. Допустим, все они были вывезены; тем не менее ходить здесь было немного рискованно.

— Есть только один способ узнать это наверняка, — сказал Сатерленд. Он нагнулся, проскользнув под ленту, и стал ждать, когда Конгрив присоединится к нему.

— Твою мать, — пробормотал Эмброуз себе под нос, поскользнувшись в грязи, и прошел к Сатерленду, который уже приподнял ленту для начальника. Конгрив слегка пригнулся, все же устояв на ногах, и удивился, поняв, что дождь значительно ослабел. Посмотрев ввысь, он увидел плотный навес крон и был благодарен за небольшую отсрочку потопа. Он поводил фонариком по дуге, пытаясь различить нужное дерево.

— Вон оно, шеф!

— Хоть об одном теперь не надо волноваться, — заметил Эмброуз, осторожно прокладывая дорогу сквозь мрак промокших деревьев, — я имею в виду, что мы не оставим следов. Здесь так грязно, что никто ничего не разберет.

— Да, точно, вот наше дерево, здесь, — сказал Сатерленд, подходя к основанию массивного дуба и освещая ствол фонарем. Конгрив провел пальцами по огрубевшей коре.

— Следы когтей, — заявил он, пробежав взглядом по освещенному фонарем стволу трехсотлетнего дерева. — Обычно такими пользуются электромонтеры и садовники. Видишь следы проколов на коре, идущие вверх?

Он отвернулся от дерева и посмотрел на Сатерленда. В глазах Конгрива был заметен знакомый блеск, ноздри его раздувались, и Росс понял, что босс взял след.

— Вопрос. Когда были опечатаны подъездные дороги в деревню, инспектор? — спросил он Сатерленда, уставившись на сырую, покрытую листвой землю вокруг основания дерева.

— Ровно в полдень в пятницу, за сутки перед свадьбой. После этого никто, кроме сельских жителей и людей, имеющих веские на то причины, не приходил сюда.

— А в какой день информация о местоположении часовни впервые просочилась в прессу?

— В первое воскресенье месяца.

— Значит, у убийцы было две недели на то, чтобы узнать, в какой церкви будет свадьба, выбрать это место, настроить механизм, заминировать территорию и залечь на позицию.

— Естественно, он не стал бы проводить эти две недели на дереве.

— Что с другой стороны этого холма?

— Деревня.

— Он провел последние две недели в деревне, изображая из себя туриста, чтобы иметь серьезные основания время от времени находиться в лесу. Под видом орнитолога, художника, натуралиста или кого-нибудь в этом роде. Наверное, у него был бинокль, какой-нибудь большой ранец. В нем он мог пронести сюда и ружье, и взрывчатку. Завтра мы поспрашиваем всех местных жителей, узнаем, помнит ли кто-нибудь человека, подходящего под такое описание.

— Я все еще думаю о подъемном механизме, — сказал Росс. — Не понимаю, откуда в убийце такая забота о растительности? Почему он просто не использовал монтажные когти, чтобы забраться наверх, а потом слезть вниз?

— Все дело в быстром отходе, Росс, — сказал Конгрив. — У него было предостаточно времени, чтобы вскарабкаться достаточно высоко. Но он знал, что после выстрела на его поиски вверх по холму сразу же помчатся преследователи. Он хотел спуститься с дерева как можно быстрее.

Сатерленд кивнул в ответ, оттирая с лица капли дождя. В отличие от Конгрива, который прихватил с собой старую широкополую зюйдвестку, он был без головного убора.

— Я думаю, — начал Сатерленд, — он провел ночь с пятницы на субботу там, подняв с собой кабель. Так у него было гораздо больше шансов остаться незамеченным в свадебное утро.

— Да, — согласился Конгрив, — так он скорее всего и поступил. Чтобы проснуться задолго до рассвета. Ночь ведь там холодная. Он взял с собой еду, какой-нибудь горячий напиток.

— Я понимаю, на что ты намекаешь. Но это был очень профессиональный убийца. Он предусмотрел все тонкости.

— Тем не менее, Росс, сила часто находится на стороне закона. Люди забывают о всякой осторожности, когда вычищают кровь из ванны. Парень провел на дереве всю ночь, хорошо…

— Дежурные следователи полностью прочесали место преступления.

— Тех инспекторов, которые осматривали здесь окрестности, офицер Сатерленд, не стоит путать с Эмброузом Конгривом.

— Извини, босс, я просто хотел сказать…

— Мы обойдем ствол дерева со всех сторон, — сказал Конгрив, вынув пару латексных перчаток из служебной сумки Сатерленда. — Радиус пятнадцать футов. Ты иди туда, а я пойду против часовой стрелки. Я что, излишне скрупулезен, а? Так, что ли, они думают? Ей-богу, так они и думают, дорогой мой Сатерленд!

Двадцать минут спустя, когда их дождевики были покрыты грязью, соломой и сырыми листьями, двое следователей встретились с другой стороны дерева.

— Хорошая поверхностная экспертиза, осмелюсь заметить. Давай пройдемся еще раз, что ли? Я теперь пойду по твоей половине, — сказал Конгрив. Он встал на колени и, держа фонарь в одной руке, начал аккуратно переворачивать слои листьев один за другим.

Сердце Сатерленда чуть не перестало биться, когда пять минут спустя он услышал восклицание Конгрива:

— Ага!

Независимо от того, сколько раз он слышал от Эмброуза Конгрива слово «ага», он знал, что оно означало только одно. Холодный след только что стал значительно теплее.

— Что у тебя, шеф? — спросил он, посмотрев на начальника через плечо. Конгрив сжимал большим и указательным пальцами какой-то мокрый черный предмет.

— Не знаю. Подойди, взгляни, ничего тебе не напоминает?

— Понятия не имею. Может быть, какой-то заплесневелый корень?

Конгрив вынул из кармана лопатку и поддел предмет, убрав его в прозрачный пластиковый пакет как возможное вещественное доказательство.

— Похоже, эти твои дежурные следователи пропустили важную улику. Ведь это сигара, — сказал он, поднеся пакет к фонарю Сатерленда. — Видишь отпечатки зубов?

Росс поглядел на сигару с другой стороны.

— Да, — ответил он. — А здесь, похоже, осталась фольга, которая была в упаковке. Видишь?

6

Джорджтаун

Алекс Хок не мог заснуть. Он не мог больше оставаться в одиночестве в опустевшем Джорджтаунском доме в Вашингтоне, не мог даже думать о том, чтобы вернуться в Англию. Он повернулся на бок и посмотрел на часы. Полночь. О, Иисус! Щелкнув выключателем лампы, он принялся читать книгу, затасканный том первого издания «И у свиней есть крылья».

Вудхаус был одним из немногих авторов, которые могли сначала завладеть его вниманием, а затем рассмешить. Он читал книгу минут пятнадцать, потом вдруг сел и отшвырнул ее в угол комнаты.

Даже Вудхаус не помог ему.

Отбросив книгу, он нечаянно попал в отвратительную хрустальную вазу Уотерфорда, которую кто-то преподнес в качестве свадебного подарка (зачем Пелхэм развернул этот ужасный предмет и поставил его в комнате, было большой загадкой); ваза разбилась, ударившись о стену, и Хок испытал особенное удовлетворение от звона осколков. Как будто по тарелкам грохнули молотком.

«Вот теперь немного легче», подумал он, с жадностью отыскивая глазами, что бы еще такое более-менее существенное расколотить на тысячу кусков.

Он уже собирался выползти из кровати и залиться крепким бренди до самих краев, до того состояния, пока не захочется пробить кулаком стену, но в этот момент звякнул телефон.

— Алло! — прорычал он, не удосуживаясь скрыть злобу.

— Не можешь уснуть?

— Что?

— Я увидела свет в твоей спальне.

— А, Конч, привет. Как ты там поживаешь, черт тебя побери?

— Все путем. Счастливо. Я счастлива, как свинья в…

— Ты что, звонишь, чтобы ободрить меня, что ли?

Консуэло де Лос Рейес, Конч, работала госсекретарем США. Она была довольно красива и умна и жила через дорогу. Она была соседкой Хока уже почти два года. Кроме того, раньше она была возлюбленной Алекса. Но это было так давно.

— Ну что, забыл уже свою старую приятельницу по рыбалке?

— Извини. Сейчас у меня почти отсутствует чувство юмора.

— Ну и ладно. У меня тоже. Давай выпьем.

— Замечательная мысль. Где будем пить — у тебя или у меня?

— У тебя. Твой винный погреб получше моего. Давай немного разгрузим твои запасы.

Дверной звонок прозвенел полчаса спустя и застал Хока с бутылкой «Лафита» 53-го года в руках. Старая пословица: «Жизнь слишком коротка, чтобы пить дешевое вино», никогда не казалась более подходящей к случаю, чем теперь. Еще в детстве поняв, что любой человек каждую секунду своей жизни ходит на волосок от смерти, Хок воспринял кровопролитие на ступенях часовни Святого Иоанна как самое яркое подтверждение несостоятельности любых мер безопасности.

Алекс отворил массивную дверь.

Глаза Конч блестели, она обвила его шею руками; затем нежно опустила правую руку на плечо. Они стояли в дверном проеме, словно чего-то ожидая.

Наконец Алекс освободился из ее объятий и, посмотрев ей в лицо, сказал:

— Может, пропустим вино и перейдем сразу к текиле? — Он попытался улыбнуться, и у него почти получилось.

— Я делаю ужасную «Маргариту», дружище.

— Самую худшую «Маргариту» в Ки-Уэсте и Ки-Ларго.

Они встретились в тех местах. Алекс хотел научиться ловить большеглазую сельдь, а Конч, кубинка, выросшая на Флоридских островах, была признанным мастером в этом деле. Тем летом она только что окончила Гарвард, получив диплом политолога. У нее был целый год, чтобы решить, что делать со своим будущим, а тем временем она довольно неплохо зарабатывала на жизнь в качестве инструктора по рыбной ловле в «Чика Лодж» на Исламораде. Бар «Чика» с отличным видом на океан был излюбленным местом отдыха местных капитанов и рыбаков, и там Конч однажды встретила высокого англичанина с вьющимися темными волосами. В отличие от большинства туристов, одетых в затейливо раскрашенные тропические рыбацкие рубашки, Алекс Хок носил простую льняную рубашку цвета морской волны с закатанными до локтей рукавами.

— Бармен сказал мне, что вы идете в Ки-Уэст ужинать сегодня вечером, — сказала ему в первый день их встречи смуглая красавица. Она носила шорты цвета хаки и хлопковую рубашку, которая с трудом скрывала ее пышные формы.

— Вообще-то так и есть, — ответил Хок с улыбкой, уже пойманный на крючок, но пока что не затянутый на борт.

— Плохая мысль, — сказала она, тряхнув головой.

— Действительно? И почему же?

— Там уровень преступности резко вырос, — резюмировала она. — Начальник полиции — мой хороший приятель. Только между нами, он сказал, что количество шлепков по заднице утроилось там за последние шесть месяцев. — Хок, который имел некоторое представление о сексуальной демографии Ки-Уэста, засмеялся.

В течение часа у Конч появился новый ученик по ловле рыбы. Двенадцать часов спустя они уже рыбачили вовсю, солнце сияло, пиво было холодное, и у них нашлось о чем поговорить. Алекс оказался способным учеником, хотя ему не хватало усидчивости, чтобы ловить коварную сельдь. Зато он с большим воодушевлением ловил акул на легкие снасти, борясь с ними и пытаясь втащить в лодку.

— Это гораздо спортивнее, правда ведь? — говорил он ей с ребяческой усмешкой, держа в руках удилище, согнутое почти пополам большой акулой.

Воспоминания о неделе «будвайзера» и самых красивых закатов, которые Хок когда-либо видел, потом постоянно притягивали их друг к другу. Они были любовниками, друзьями, затем снова любовниками и снова друзьями. Но в конце концов маховик остановился на друзьях, и с тех пор они ими и оставались.

— Ну пошли, — сказала Конч, втаскивая Хока на кухню. Она заметила вилку в полупустой тарелке макаронов с сыром. — Что, твой личный персонал сегодня гуляет? Куда ты подевал старину Пелхэма?

— Старый добрый Пелхэм сейчас наверху, спит. Боюсь, он не совсем в порядке. Я принес ему немного томатного супа с хлебом, но он отказался от еды.

— Должна заметить, я с трудом представляю себе, как ты несешь кому-то поднос.

— Действительно? Почему?

— Ну, не знаю. Это выглядит как-то по-женски. Где лаймы? Только не говори, что у тебя нет ни одного лайма.

— В том большом холодильнике. Пойду принесу текилу из бара. Вернусь через секунду.

Конч, отворив дверцу из нержавеющей стали, заглянула в холодильник.

Боже. Она была рада, что твердость губ Алекса была все еще прежней; и пронзительные голубые глаза над выступающими скулами были все так же дороги ей. Но они стали какими-то пустыми. Заполненными болью, но в то же время ужасно пустыми. Она видела в них страдание, но все, что она могла сделать, так это лишь глупо улыбаться, держать свои чувства при себе и молчать. Ей хотелось подбежать к нему, обнять, сказать ему, что все будет в порядке, и как она все еще любит его, и как тяжко ей видеть его мучения.

Но так как Конч не могла сделать всего этого, она только взяла из холодильника белую фарфоровую вазу с лаймами, поставила ее на барную стойку, нашла нож и начала нарезать крошечные зеленые фрукты и выжимать из них в миксере сок.

Ее любовь была скрытой, тайной. И она научилась жить с ней.

Они сидели на полу в библиотеке перед камином, который Алекс растопил, и уже почти допили маленький кувшин «Маргариты», пока, наконец, одному из них не пришлось нарушить молчание.

— Ну вот, детка, — сказал он, глядя в огонь. — У тебя снова получилась самая ужасная «Маргарита» на свете.

— Алекс?

— Да?

— Что ты собираешься делать? Я имею в виду…

— Я? О, черт возьми. Сейчас у меня нет никаких горящих планов. Кроме поимки того проклятого ублюдка, который убил мою жену. Я найду его и вырву его проклятое сердце. А потом я…

— О Алекс, мне так жаль… Так…

— Давай не будем об этом, Конч. Я не могу говорить о себе. Давай лучше поговорим о тебе. Что происходит в мире? Я отстал от жизни.

— Тебя действительно это интересует?

— Да. Действительно.

— Хорошо. Вообще-то все творящиеся в мире беспорядки теперь легли на мои хрупкие плечи.

— Ну, давай поподробнее.

— Кто-то, кажется, решил, что неплохо бы убрать нескольких наших послов, Алекс. За последние две недели были убиты двое американских дипломатов.

— О господи! Я был в Луизиане, когда узнал об убийстве Стэнфилда в Венеции. Надо было поинтересоваться о деталях у тебя. Старина Саймон Стэнфилд был тот еще сердцеед. Я бы нисколько не удивился, если бы одна из его возлюбленных решила с этим покончить раз и навсегда. А кто еще? Разве кого-то еще убили?

— Да, сегодня вечером. Приблизительно шесть часов назад. Батча Макгуайра. Нашего посла в Саудовской Аравии. Ты знал его. Так вот, он обедал со своей женой Бет в их любимом ресторане в Эр-Рияде. По словам Бет, он внезапно замер, посмотрел на нее широко раскрытыми глазами, а затем просто упал лицом в тарелку. Причина смерти не найдена. Ему было только сорок пять, Алекс. Превосходное здоровье. Может быть, вскрытие покажет причину.

— Может быть, аневризма. Или удар.

— Возможно. Только представь — два посла за две недели! Я объявила в дипломатической Службе безопасности режим полной боевой готовности. Возможно, простое совпадение. А может быть, начало каких-то больших неприятностей. Лэнгли и ФБР отслеживают все нарастающий поток довольно интересных телефонных переговоров. Не буду вдаваться в подробности, но, судя по всему, назревает нечто серьезное, Алекс. Сам Джек Паттерсон поручил мне наблюдать за этим шоу.

Алекс Хок пристально посмотрел на нее.

— Текс? — удивился он.

Джек Паттерсон, легендарный начальник службы техасских рейнджеров, который теперь перешел в госструктуры, был одним из лучших людей, которых Хок когда-либо знал. Происходивший из старой династии техасских юристов, Паттерсон был прямым потомком прародителя рейнджеров, Джона «Джека Паттерсона». Один команч, который перешел на сторону белых в 1840 году, прозвал молодого капитана рейнджеров Не-в-Меру-Храбрым.

Храбрость была в крови у Паттерсонов. Хок, как и большинство людей в Вашингтоне, называл потомка знаменитого капитана рейнджеров просто — «Текс».

— Однажды нам с Тексом пришлось работать в паре. Помнишь, когда в Марокко взорвали посольство?

— Точно. Он до сих пор доверяет тебе абсолютно во всем, Алекс.

— Да? Ну, значит, он все тот же лгун. Замечательный парень. И превосходный разведчик, — сказал Алекс.

В его глазах появился живой блеск. Это был первый проблеск жизни, с тех пор как она видела его стоящим перед алтарем, когда он смотрел на приближавшуюся невесту.

— Тексу может снова понадобиться твоя помощь, Алекс. Он сказал мне об этом лично. Сам президент спрашивал о тебе. Но они оба просили не говорить тебе. Текс так мне и сказал: «Я не могу вызвать Алекса, Конч, этот парень пока на скамейке запасных». Кроме того, он знает, что у тебя есть сейчас личные счеты.

— Да. Это он в точку попал.

— Алекс, я знаю, ты ужасно страдаешь.

— Ничего, постараюсь с этим справиться.

— У меня есть… одно место. Куда ты мог бы отправиться на некоторое время.

— Отправиться?

— Побыть в одиночестве. В обычной рыбацкой лачуге на Исламорада. Ты мог бы половить рыбу, посмотреть на закаты, собраться с силами.

— Очень любезно. Собраться с силами.

— Извини.

— Не извиняйся. Мне надо извиняться, а не тебе.

— Алекс, у нас назревает какая-то огромная неприятность. Без всякого преувеличения я могу сказать тебе, что перед нами вырисовывается новый сценарий Армагеддона.

Алекс и его давняя приятельница пристально смотрели друг на друга несколько секунд. В глазах Алекса Конч увидела, как его разум борется с сердцем, и обе силы не могут одолеть друг друга. Сердце жаждет мести. А разум требует исполнения долга.

— Дай мне неделю, — сказал он наконец, расшевелив кочергой слабо горящие поленья. — Скажи об этом и Тексу. Я уже до смерти устал хандрить и жалеть себя. Одну неделю. Скажи ему, я так быстро вернусь со скамейки запасных, как будто меня там и не было никогда.

Конч улыбнулась и погладила его по щеке. Алекс снова поворошил угли, и к жерлу дымохода взвился поток искр.

Он отомстит за смерть Вики так или иначе. Кто-нибудь непременно за нее заплатит. Заплатит очень скоро и очень дорого. У него, как и у линкоров королевского флота, на которых его предки воевали в обеих мировых войнах, была одна основная цель в жизни — давать, а не получать.

На этот раз долг взял верх.

7

Мозамбик

Бин Вазир, задолго до того как приобрел богатство и славу, без памяти влюбился в одну из самых богатых в мире женщин. Ее отец, известный на всем Ближнем Востоке под именем Эмир, владел крупными запасами нефти, урана и золота в неприступных горах своей маленькой страны. Несмотря на огромное богатство, очень набожный Эмир жил жизнью отшельника, избегая всяческой роскоши. Но когда речь шла о счастье единственной дочери, великодушие Эмира не знало границ.

Снею бин Вазиру было тогда двадцать лет от роду, он был сыном довольно успешного ювелира, и жил там же, где и родился, — в деревне Озмир, пышном оазисе, лежащем у подножия гор на южном побережье Объединенных Эмиратов. Он встретил красавицу Жасмин в ночь перед ее шестнадцатилетием.

Отец позволил ей сходить на базар в сопровождении четырех закутанных в чадры служанок. Там находилась и ювелирная лавка бин Вазира. Махмуд всегда продавал только самые лучшие камни, которые он с гордостью показал Жасмин.

Сней, стоя в полумраке склада, куда его отправил отец, с удивлением смотрел на скрытое под чадрой существо. Он не видел ее лица, но ее поступь, ее манеры, ее голос и даже ее длинные тонкие пальцы поразили его. Он хотел видеть это лицо, слушать музыку ее голоса. В его мыслях созрел лихорадочный план, как доставить ей лично огромный ограненный бриллиант. И в ту же самую ночь он, незаметно преодолев ограду в саду Эмира, скользнул в чащу пальм и платанов.

Жасмин стояла одна у фонтана и что-то тихо напевала. Она услышала его шаги и хотела позвать охранников. Но улыбка на лице красивого мальчика и отблеск лунного света, искрящегося на огромном алмазе, который он протягивал ей, заставили ее замолчать. Его темные глаза были восхитительны. В них читалась необыкновенная сила воли. Чувствительный и гордый, юноша был охвачен желанием, которое сияло в его черных глазах; жестокость в них была замаскирована под страсть. Невинная и не ведающая зла Жасмин была загипнотизирована. К тому времени, когда их губы встретились несколько мгновений спустя, они уже были влюблены друг в друга.

— Я не богат и пока недостоин твоей любви, — сказал ей Сней бин Вазир той ночью. — На рассвете я отправлюсь в далекий путь, чтобы найти свое богатство, дорогая Жасмин. Но однажды ночью, клянусь, я снова миную эту ограду и тогда уже попрошу твоей руки.

Он сделал свое первое состояние в Африке, на обширных, пропитанных кровью, слоновьих кладбищах Мозамбика.

На побережье Суахили обитало множество браконьеров в то время, когда туда приехал молодой Сней бин Вазир. Это было начало 80-х, как раз перед наложением запрета на торговлю слоновой костью, установленного в 1989 документом CITES — Соглашением о международной торговле вымирающими видами. Сней бин Вазир, инициативный, энергичный, умеющий мыслить и, несмотря на некоторые странности своего характера, в высшей степени практичный, услышал, что все еще можно было добиться благосостояния на торговле слоновой костью. Его занимали не только слоновьи бивни, но и волшебный рог носорога.

Рог носорога в течение многих столетий очень ценился в арабских странах по двум причинам. Растолченный в мелкий порошок и подмешанный в сок кокосового ореха, он представлял собой самое сильное возбуждающее средство. Кроме того, с давних времен его также очень ценили как материал для изготовления рукоятей кинжалов. Туша мертвого носорога уходила всего за десять долларов на любом базаре в Мозамбике. Сней бин Вазир мог продавать рог носорога в Йемене, например, по $7000 США за килограмм.

Это всегда был прибыльный бизнес. Спрос на слоновую кость был настолько велик в древних арабских цивилизациях, что до 500 года до н. э. многочисленные слоновьи стада в Сирии были полностью уничтожены. А тех животных, которых не успели убить торговцы бивнями, римляне вывозили тысячами для веселой резни в цирке Максимуса. Когда поголовье слонов в Средиземноморье было исчерпано, арабские исламские династии установили торговые отношения с народами, живущими к югу от пустыни Сахара, а затем и с обитателями побережий Центральной и Западной Африки.

В Мозамбике было много браконьеров, когда туда прибыл молодой Сней бин Вазир, гораздо меньше их оставалось после его отъезда. Бин Вазир мог вытерпеть многое, очень часто ему приходилось нелегко, но что он ненавидел больше всего, так это конкуренцию. Браконьеры начали погибать вскоре после его приезда. Странная судьба ожидала их. Один подвесил себя за гениталии в заброшенной конюшне и умер от голода. Другой бросился в горящий костер, третий прыгнул в чан с кипящей смолой, следующий напоролся на отравленные слоновьи бивни в кустарнике. Четверо умерли, когда взорвался их грузовик со слоновьими бивнями. Все это было очень таинственно.

Конечно, поползли слухи о том, что череда странных самоубийств совпала с прибытием в юго-западную Африку бин Вазира, но кто из оставшихся имел достаточно смелости, чтобы указать на него пальцем?

После того как он совершенно обескуражил профессиональных браконьеров, бин Вазир принялся за сельских жителей, все еще настолько глупых, чтобы сметь вторгаться в его быстро расширяющуюся монополию. Его решение было весьма дешевым и простым. Он назначил вознаграждение своим наемникам, поощряя их ходить от деревни к деревне и отрубать кисти, а иногда и руки всем попавшимся за охотой мужчинам.

— Короткие рукава или длинные? — спрашивали головорезы, размахивая мачете и насмехаясь над браконьерами, пойманными во время охоты. Ответ был всегда один и тот же, потому что «длинные рукава» означали потерю кисти, а не руки полностью.

Такой метод общения с конкурентами, как уверял бин Вазир свою растущую армию браконьеров, послужит гарантией увеличения их доли, не говоря уже о продолжительности жизни.

Это было время как раз после революции в Мозамбике, когда страна, наконец, получила независимость от Португалии после кровопролитной десятилетней борьбы. Но враждующие стороны непреднамеренно снабдили бин Вазира двумя большими военными трофеями; двумя революционными идеями в браконьерстве, которые послужили гигантскому росту его благосостояния.

Вертолет. И противопехотные мины.

По традиции африканские и азиатские браконьеры убивали слонов мощными винтовками. Они стреляли в животное, подходили к трупу и отрубали напрочь голову мачете. Для начала нужно было определить местонахождение стада, приблизиться к нему в пределах досягаемости и открыть огонь. При этом нужно было убить всех слонов в стаде. Ни одно животное не должно было сбежать. Даже принимая во внимание, что слонята и беременные слонихи были совершенно непригодны для торговли, их все равно вырезали. Благодаря исключительной памяти любой слон, который избежал резни и присоединился к другому стаду, заразит его паникой.

Проблема с хищнической охотой на слонов, как скоро понял бин Вазир, состояла в том, что нужно было убивать животных по одному.

— Слушай, Типпу Тип, слушай внимательно, — сказал он предводителю своих наемников однажды ночью в Мапуту. — Тебе понравится моя мысль.

Огромный африканец, сидевший у стола напротив него, имел настолько темный цвет кожи, что она переливалась фиолетовым оттенком, а зубы были ослепительно белыми, как слоновая кость, и когда он улыбался, они были похожи на клавиши фортепьяно. Этот мужчина был жестоким воином из деревни Личинга в северной провинции Ньяссы. Помимо управления железной рукой и стальным мачете всеми местными наемниками бин Вазира Типпу неплохо умел считать.

Африканский вождь улыбался, но не из-за слов бин Вазира. Маленький стол, за которым они сидели, стоял рядом со сценой в клубе Ксай-Ксай, и они наблюдали за тем, как толстые стриптизерши извиваются и потеют в задымленном свете огней. Одна особенно непривлекательная танцовщица уже довольно долго показывала свои балетные навыки прямо напротив столика. Мрачный город Мапуту, окруженный утесами и Индийским океаном, был наводнен подобными женщинами.

Типпу, уставившись на извивающуюся перед ним стриптизершу, пережевывал кусок мяса гиппопотама, купленное на рынке в Замбези. Сней безуспешно пытался привлечь его внимание.

— Типпу, ты слушаешь меня или смотришь на сцену?

— Смотрю, Бвана.

— А ты слушай меня.

Большая черная голова на мгновение повернулась в направлении Снея.

— Я слушаю, — ответил он.

— В последнее время я много думал кое о чем. Одна мысль является мне с удивительным постоянством и ясностью. Я не сложный человек, Типпу. Я — голодный человек. Человек, измученный жаждой. Я жажду крови и золота. Всегда. Как пилигрим, странствующий в пустыне, жаждет воды. Теперь же я чувствую себя странником, который вдруг заметил большой оазис, причем совсем недалеко — за очередной песчаной дюной.

Типпу Тип, наконец, оторвал взгляд от хрюкающего, извивающегося перед ним существа и обратил взор кроваво-красных глаз на босса. Типпу подумал, что этот арабский парень с безумным блеском в глазах немного спятил, по крайней мере переутомился, хотя Типпу никогда еще не встречал музунгу, белого человека, который с большей настойчивостью добивался того, чего хотел. Если уж довелось работать на белого, Бвана бин Вазир был идеальной кандидатурой. По сравнению с Султаном, как Типпу теперь иногда называл бин Вазира, все его прежние португальские хозяева, многих из которых он убил лично, были похожи на идиотов.

— Я слушаю, Бвана Султан, — громко отозвался Типпу, и в их сторону повернулось множество голов. Голос Типпу Типа походил на грохот отдаленного грома. Он сделал большой глоток чибуку, местного напитка, заменяющего пиво, и продолжил:

— Так какие же сокровища скрыты в этом большом оазисе, Султан?

— Кровь, Типпу. Кровь и золото.

— Да, Бвана. И то и другое хорошо.

— Я хочу купить вертолеты. Два, возможно, три, для начала.

— Вертолеты?

— Вертолеты, — подтвердил Султан, сверкая глазами. — Говорю тебе, Типпу, ты просто сойдешь с ума от моей идеи. Можешь даже не стесняться называть меня гением, как только я расскажу о ней.

— Ты можешь рассказать сейчас?

— Нет. Пока это секрет. Очень большой секрет. Я все объясню тебе, Типпу, но только тогда, когда все необходимое будет у нас в руках. — Сней принялся смачно облизывать пальцы. Он ел жареных кузнечиков из бумажного пакета.

— Бакшиш, бакшиш! — воскликнул Типпу. — Сколько Султан будет платить за вертолеты?

— Султан заплатит столько бакшиша, сколько потребуется.

— Хорошо. Я знаю человека на побережье. Бейра. Француз. Я могу поговорить с ним.

— Займись этим.

Типпу Тип кивнул и снова уставился на большую голую женщину, которая трясла отвисшими потными грудями, хлопающими друг о друга.

— Она мне нравится, Бвана. Не столь большая.

— Не столь большая? Да у нее одни соски, наверное, весят по двадцать камней каждый. — Бин Вазир вспомнил, что Типпу однажды был женат на такой же крупной женщине, но она давно умерла от лихорадки.

— Она мне нравится, Бвана. Я ей тоже нравлюсь, видишь? Ей нравится извиваться для меня.

— Ха! Она твоя, Типпу! Она будет ждать тебя в палатке, когда ты вернешься от Бейра завтра вечером. Естественно, с подписанным заказом на поставку трех вертолетов. А потом можешь извиваться вместе с ней хоть всю ночь.

Типпу слегка улыбнулся, а затем лицо его снова стало будто каменное. Время от времени, заметил бин Вазир, оно походило на африканские маски, выставленные на продажу в пыльном беспорядке сувенирных магазинов Мапуту.

Та ночь стала началом новой эры для бин Вазира и Типпу Типа, торговцев слоновой костью. Типпу поехал на грузовике по грязной, изрытой колеями дороге, тянущейся вдоль побережья, к Бейра. Там он встретился с человеком, известным как Капитан, у которого купил три списанных французских вертолета по сто тысяч долларов каждый. Приобретенные им транспортные вертолеты стали одними из первых проданных в страны третьего мира. Бин Вазир выпросил у Капитана трех вертолетчиков, недавно уволившихся из ВВС Франции, и скоро уже обучал их тем навыкам, которые ему от них требовались.

Однажды утром в невыносимую жару он вызвал Типпу Типа в свою палатку и сказал, что настало, наконец, время для объяснения его теории «оазиса». Типпу нашел Снея сидящим за складным походным столом — он просматривал карты местности. На бедрах этого провидца висели большие револьверы «Смит-энд-Вессон» с рукоятками из слоновой кости, а за пояс был заткнут хлыст с рукоятью из носорожьего рога. Когда он начал говорить, Типпу услышал рев вертолетов, приземляющихся недалеко от палатки.

Двадцать минут спустя они уже летели над кронами деревьев, разыскивая слонов. Бин Вазир радостно, словно ребенок, подпрыгивал на кресле второго пилота. Типпу сидел на откидном сиденье в грузовом отсеке. Пилот и оба его пассажира были в наушниках, чтобы можно было переговариваться. Типпу никогда еще не видел, чтобы босс был столь взволнован.

Три вертолета мчались над просторной саванной; они пролетели над розовыми облаками, которые оказались многочисленными стаями фламинго, взлетевшими с мелководных озер, окаймленных золотыми горами. Впереди на земле показались облака пыли, но это были всего лишь стада рогатых животных: куду, антилопы канны и импалы.

— Вон они! — вдруг воскликнул бин Вазир. — О Аллах, в том стаде, должно быть, голов триста! Франсуа! Свяжись с двумя остальными пилотами и дай им наши координаты. Сейчас мы напишем новую страницу в истории, друзья мои. Только подождите!

Он обернулся и, улыбнувшись Типпу, хлопнул его по плечу.

— Типпу!

— Да, шеф!

— Ты не забыл о камере?

Типпу похлопал по большой холщовой сумке на длинном ремне и кивнул.

— Видеокамера, да, Бвана, и две пленки, — сказал он.

— Просто великолепно, — решил бин Вазир, отцепляя ремень безопасности и протискиваясь мимо пилота в хвост вертолета. — Готовься снимать, Типпу, — сказал он. Взяв в руки советский автомат, он начал хохотать над собственной циничной шуткой.

Открыв боковую дверь по правому борту, он пристегнулся брезентовой страховкой и сел у открытой двери, опустив на колени автомат. Появились и два других вертолета; теперь они летели, растянувшись широкой полосой, все три в один ряд, преследуя по пятам бросившееся в паническое бегство стадо слонов.

Сней открыл огонь, стреляя над головами слонов. Двое из пользующихся его наибольшим доверием браконьеров, сидящих у открытых дверей двух других вертолетов, открыли огонь одновременно. К восхищению Снея, комбинация ревущих наверху вертолетов и пуль, пролетающих над головами слонов, позволила Снею гнать стадо в любом направлении, которое он хотел.

— Отлично, Франсуа, гони их прямо на юг!

Два других пилота услышали его распоряжение, и теперь все три вертолета взяли резко вправо, держась чуть позади мчащегося с громким топотом стада. Широкая улыбка растянулась на лице Снея. Стадо повернуло на юг.

— Разве я не говорил тебе, что это гениальная мысль, Типпу Тип? Посмотри на них! Я мог бы пригнать их в Париж, если бы захотел! Прямо на Елисейские поля!

— Куда ты гонишь их, Султан?

— Сейчас увидишь, Типпу! Сохраняй терпение, и непременно увидишь! — хохотал Сней, словно мафией, дикая гиена.

Первый взрыв произошел четыре минуты спустя. Слониха, матриарх стада, мчалась впереди остальных и первой вбежала на минное поле. Три ее ноги немедленно оторвало взрывом. Она рухнула на землю. Теперь взрывы грохотали один за другим, потому что три сотни испуганных животных мчались по огромному минному полю. Это было кровавое пиршество, фонтаны крови били со всех сторон, куда ни глянь. Это выглядело как раз так, как и представлял себе Сней, и его сердце пело от радости, что его планы сбываются.

— Франсуа! — закричал он. — Давай сюда! Видишь того большого слона? Повисни над ним! Я спускаюсь! — Сней закрепил ногу, пристегнувшись к страховке, и схватился за висящий у открытого люка канат.

— Но мины, они…

— Делай, что велено!

Вертолет выровнялся и парил всего футах в двадцати над умирающим слоном. Сней нажал кнопку и быстро спустился на канате. Оказавшись на земле и подойдя к слоновьей голове, Сней взял в руки острый, как бритва, мачете и подрубил основания бивней слона. Сначала справа, потом слева. Слон, как и остальные животные вокруг него, был все еще жив. Он заревел от боли, когда Сней вырвал бивни из его окровавленной головы. Рядом с этим большим слоном лежал безногий маленький слоненок, и бин Вазир в безумном припадке доброты воспользовался одним из патронов в револьвере, чтобы освободить ненужное ему животное от страданий.

Типпу, направив объектив видеокамеры на представшую внизу картину, открыл от удивления рот. Везде, куда ни глянь, подрывались на минах слоны. Прозрачный красный туман поднимался с равнины. Султана отчего-то дико трясло на канате. Типпу не мог слышать его при оглушительном свисте винтов и реве турбин. Но ему достаточно было видеть пропитанного кровью бин Вазира, чтобы понять, что он истерически смеется, разделывая животных.

Этот белый человек чем-то напоминает гиену, решил Типпу в тот момент. Наполовину человек, наполовину дикое животное. Рычащее существо, которое сожрало бы целый мир, если бы могло, всеядное, сокрушающее зубами кости и камни, ничего не дающее взамен.

Сней бин Вазир, казалось, имел особую предрасположенность к получению прозвищ и кличек повсюду, где бы ни появился. В Африке его называли Султаном. Позже, в Лондоне, он называл себя Пашой. Но имя, которым нарек его Типпу Тип в тот день, день первой большой слоновьей резни, останется со Сней бин Вазиром до конца его дней.

Типпу Тип назвал его Мафиси.

Что означает Гиена.

8

Дарк Харбор, Штат Мэн

Деирдр Слейд выглянула в окно спальни, услышав приближающийся шум двигателя. Был слишком сильный туман, чтобы что-нибудь разглядеть, даже учитывая сильный свет прожекторов на скалах и на конце пристани. Но она различила по звуку работающего мотора лодку для ловли омаров, принадлежащую Амосу Маккалло. Вот выдумал — везти внучку ночью на таком корыте. «Наверное, у него не все дома», — подумала Деирдр. Но ей-богу, Амос Маккалло все еще обладал хорошими старомодными манерами янки.

Она посмотрела на маленькие алмазные часики и помчалась к шкафу. Уже почти семь. Она опоздает, если не уедет с острова в семь тридцать или около того. В приглашении говорилось, что нужно прибыть ровно в восемь, а на такой старой посудине, как эта, путь к пристани яхт-клуба Дарк Харбор займет как минимум двадцать минут. В туманную ночь дорога может запросто занять и полчаса.

Старожилы все еще серьезно относились к приглашениям в этом районе штата Мэн. Появись чуть позже, или немного подвыпившим, или, что хуже всего, не появись вовсе, — и ты непременно станешь объектом всеобщего осуждения в клубе Бич-Клаб на следующее утро. Деирдр за проведенные здесь годы была повинна во всех трех нарушениях.

Слава богу, Амос вовремя привез внучку Милли, приходящую няню. Чарли и Лора, пяти и шести лет, уже поужинали макаронами с сыром и переоделись в пижамы. Деирдр и двое ее детей неплохо проводили время здесь, на Сосновом Острове, будучи единственными обитателями большого старого дома на скалах, который ее родители купили в 50-х. Это был дом, в котором она выросла, и она обожала каждый его заплесневелый уголок, каждую трещинку.

Деирдр добавила немного блеска к своей помаде и отошла, чтобы посмотреть на себя в зеркало во весь рост. Черное платье от Шанель. Белый жемчуг. Черные атласные чулки. Довольно неплохо для стареющей малышки, подумала она, тряхнув светлыми волосами до плеч. И уж точно неплохо для обеда среди участников исторического общества в богом забытом яхт-клубе Дарк Харбор в штате Мэн.

Она пригубила стакан «Шардоне», стоявший на зеркальной крышке туалетного столика.

Боже, как она ненавидела такие сборища! Особенно когда ей приходилось бывать там без мужа. Однако довольно забавно было привезти сюда детей на пару недель. Сейчас в их школе в Мадриде были весенние каникулы. Эван, конечно, тоже должен был приехать сюда. Но в последнюю минуту у него появились какие-то важные дела. Он обещал присоединиться к ним, если вдруг раньше срока освободится от проведения каких-то там срочных переговоров на Ближнем Востоке, в Бахрейне, которые начались несколько дней назад. Она не могла дождаться этого момента. Для дипломатов наступили суровые времена, а Эван относился к работе очень серьезно. Он явно был чем-то сильно взволнован, когда они разговаривали по телефону сегодня вечером. Что-то беспокоило его.

Что-то неприятное происходило в солнечном Мадриде.

Он не хотел, скорее даже не мог заводить разговор об этом. Что он там сказал ей, когда они прощались в здании мадридского аэропорта Барайас? «Смотри в оба, дорогая. Пока что дела обстоят не лучшим образом».

Она ожидала услышать больше, но прочитала в его глазах — продолжения не последует. За эти годы она научилась не спрашивать ни о чем — у них был счастливый брак.

Она положила трубку на рычаг и, сидя на стуле у кровати, пристально вглядывалась в клубящийся за окном туман.

— Пусть с ним все будет в порядке, — прошептала она, будто кто-то невидимый слушал ее. — Пусть с ним все будет в порядке.

— Привет, Амос, — сказала Деирдр, спускаясь по лестнице. Сначала она увидела только его желтые резиновые сапоги и грязные штанины дождевого комбинезона, но узнала его по походке. Широкая поступь старика, который провел годы на скользкой палубе вечно раскачивающейся рыбацкой лодки.

— Миллисент, и тебе привет, — продолжила Деирдр. — Как это здорово, что ты…

Это была не Миллисент.

— Здравствуйте, — сказала девушка, подходя к ней. В руках у нее был газетный сверток с букетом цветов. — Вы — госпожа Слейд. Я — Сири. Школьная приятельница Милли. Этот букет для вас.

Деирдр, приняв цветы, пожала протянутую руку девушки.

— Спасибо, они прекрасны. Ирисы! Одни из моих любимых цветов. Извините, а как ваша фамилия?

— Аджелис. Сири Аджелис. Милли не смогла сегодня прийти. У нее разболелся живот, и она так расстроилась, что в последнюю минуту все придется отложить. Ну, я и сказала — почему бы нет, я могу пойти сегодня вместо тебя. Я надеюсь, вы ничего не имеете против.

— Она обычно звонит, если возникают проблемы, — сказала Деирдр, глядя теперь на Амоса. — С Милли все в порядке, Амос?

— О, она пробовала дозвониться, — настойчиво продолжала Сири. — Извините, госпожа Слейд, но ваша линия была занята, а времени у нас оставалось совсем немного, поэтому мы с мистером Маккалло сели в лодку и поехали на остров, чтобы не опоздать.

— Очень любезно с вашей стороны, Сири, — сказала Деирдр, что вы решились выручить меня. — Однако странно. Я никогда не слышала, чтобы Милли упоминала ваше имя. Вы давно живете в Дарк Харборе?

— Нет, совсем недавно, госпожа Слейд. Моя семья переехала сюда из Нью-Йорка полгода назад. Но мы с Милли учимся в одном классе и — ну, как бы — очень быстро стали задушевными друзьями, ну, вы понимаете.

Деирдр смотрела на Амоса, который мял в руках свою широкополую шляпу. Он выглядел замерзшим и промокшим в старой фланелевой рубашке и грязном дождевом комбинезоне.

— Амос, ты, кажется, продрог до костей. Пойдем-ка на кухню, налью тебе чего-нибудь горячительного. Чтобы немного согрелся. Сири, дети сейчас наверху, в детской. Они уже поужинали и помылись. Можно почитать им что-нибудь, но не больше часа. Я сейчас читаю им «Черную красотку», им очень нравится. Книжка лежит на комоде. Может быть, принести тебе чего-нибудь, Сири? Воды? Кока-колы?

— Нет, спасибо, госпожа Слейд. Я лучше поднимусь наверх и познакомлюсь с детьми. Их зовут Лэрри и Карла,правильно?

— Чарльз и Лора.

— Ах, точно. Извините. Запамятовала. Милли ведь говорила мне, что их зовут Чарли и Лора. А сколько вы платите? Пять долларов в час или это слишком много?

— Вообще-то я плачу Милли четыре.

— Четыре меня вполне устроит. Просто я не знала, сколько вы платите.

— Ничего. Иди наверх и поздоровайся с ними. А я зайду попрощаться с детьми перед отъездом.

— Амос, — сказала Деирдр на кухне, налив старику полную рюмку, — как хорошо ты знаешь эту девочку?

Она налила глоток и для себя, несмотря на то, что уже выпила два бокала «Шардоне». Она все еще не могла отделаться от нервозности, навеянной голосом Эвана, когда они говорили по телефону.

— Знаю ее довольно хорошо.

— Откуда?

— Что откуда?

— Ну откуда? Как ты узнал ее?

— Ну, знаешь… Постоянно бывает у нас дома. В комнате Милли. Слушают вместе этого чертового Эминема.

— Ты встречал ее родителей?

— Да.

— Хорошие люди?

— Кажется, да.

— Чем занимается ее отец?

— Какой-то механик.

— А-а. Какой механик?

— Скорее всего авиамеханик. Работает в аэропорту.

— А мать?

— Медсестра. В педиатрии.

— О боже. Я скажу тебе вот что, Амос. Все мы в этом мире становимся немного параноиками. Я уверена, она хорошая девочка уже потому, что она подруга твоей прекрасной внучки. Пожалуйста, передай Милли, я все понимаю и надеюсь, что утром она будет чувствовать себя лучше. Ну хорошо. Пей до дна, любезный друг. Я полагаю, мне уже хватит.

— Сегодня туман словно вата, Ди-Ди, — сказал Амос, осушая рюмку виски. — Как женщина поплывет одна в такой лодчонке, как у тебя? Там же ни навигации, ни черта. В тумане заблудиться — раз плюнуть. Да. Помнишь, что случилось с этим мальчиком, Кеннеди, несколько лет назад? Там, у Вайн-Ярда? Он ведь тоже плыл в тумане. Мне кажется, бедняга исчерпал тогда весь свой опыт и удачу одновременно.

— Я пересекала эту бухту по два раза в день начиная с шести лет, Амос, и ты это знаешь прекрасно. Надо просто услышать звон колокола с буя, и от него уже держать вправо. Яхт-клуб от него прямо по курсу. Я могу приплыть туда с закрытыми глазами.

Она нашла Сири на полу рядом с детьми. Девушка вслух читала им «Черную красотку». Свет от крутящегося абажура лампы Лоры бросал на стены блики в форме темных скачущих лошадей.

— Мама, — сказала Лора, радостно улыбнувшись. — Нам так нравится Сири! Она такая забавная! Она не говорит на испанском языке, но зато говорит на каком-то другом забавном языке!

— Я рада, что она вам понравилась, дорогие мои. А значит, вы будете слушаться ее, когда она скажет вам, что надо идти в кроватку, правильно?

Деирдр поцеловала обоих на прощание и сказала Сири:

— Я вернусь домой к полуночи. Ты уже знаешь правила, я уверена. Никаких сигарет, никакой выпивки, никаких мальчиков. Хорошо?

— Да, госпожа Слейд, — сказала Сири, улыбнувшись. — Я знаю правила. Ничего, если я посмотрю телевизор, после того как они уснут?

— К сожалению, у нас нет здесь телевизора, Сири. Но в библиотеке внизу есть много хороших книг.

Она видела, что Амос все еще на пристани. Он все-таки настаивал, чтобы она поплыла к клубу следом за его лодкой. По крайней мере туда, потому что его дом по пути.

— Спасибо, Амос, — ответила она, заходя на борт своей лодки. — Непременно скажи Милли, что я надеюсь на ее скорейшее выздоровление.

— Да, самому не верится, что она заболела от каких-то там бактерий. У моей девочки всегда был стальной желудок. Ни разу в жизни не болела, по крайней мере не могу вспомнить такой день.

— Мне нужно быть дома к полуночи, и если хочешь, можешь тогда забрать с собой и няню, Амос.

— Непременно. Ну ладно, тогда увидимся позже, дорогая моя.

Она последовала за ореолом белого света на лодке Амоса, пронизывающим туман, вокруг старого буя номер девять, который мрачно позванивал своим колоколом, и пятнадцать минут спустя уже пришвартовалась у пристани клуба. Восемь ровно. Она сняла с плеч грязный желтый дождевой плащ, отряхнув его от бусин воды, и бросила на дно лодки. Ее волосы были влажными и спутанными, но какая разница, черт возьми. Это же не какой-нибудь великосветский прием у посла, где нужно…

— Деирдр, дорогая, — послышался из тумана пропитанный бурбоном мужской голос. — Я вышел покурить и сразу заметил дым с твоего парохода.

— О, привет, Грэм. Как я рада видеть тебя здесь.

— Ну, Мишель поехала с детьми в Нью-Йорк, чтобы сделать кое-какие покупки ко дню рождения или что-то вроде этого, и я боюсь, что меня усадят рядом с тобой. Стол номер девять. Как и прежде, пара одиноких сердец.

— Нет, Грэм. Ты, может быть, и считаешь себя холостяком, а я — женщина, которая счастлива в браке. Может, найдешь кого-нибудь и закажешь мне виски?

— Конечно, моя дорогая. Немного холодновато для начала июня, тебе не кажется?

Она не смогла сдержать улыбки. Ей нравились американцы, которые жили в Лондоне несколько лет и возвращались домой с сильным британским акцентом. Еще она знала наверняка, что он обязательно будет приглашать ее «прогуляться до его дома и опрокинуть еще по рюмашечке». Грэм отворил входную дверь, пропуская ее вперед, и она подождала, пока он скажет:

— Только после тебя, дорогая.

Грэм был одной из «причальных крыс» клуба. Такие, как он, никогда не садились в свою лодку, никогда не решались плыть вдоль скалистого побережья штата Мэн. Нет, они только сидели на своих стульях и выпивали, дожидаясь наступления солнечных дней. Он был невыносим, елеен, можно сказать, но выглядел вполне сносно в галстуке-бабочке, и она позволила себе немного побеседовать с ним, сидя за столом с плохими закусками. Бессмысленная болтовня о детях и планах на лето.

Она проходила через все это тысячи раз — общие темы, скучные подробности, улыбки и кивки в нужные моменты; даже во сне она могла найти одну из этих барных стоек с коктейлями.

Когда они наконец-то сели, Грэм оказался справа от нее. Он продолжал наполнять бокалы, пытаясь напоить ее, и через некоторое время она утомленным жестом остановила его руку. Вино служило лишь способом непринужденно парить в этой атмосфере, а также придумывать очередные глупые реплики.

Фэй Джилкрист, сидящая через два стула слева, говорила что-то о детях, отправленных в тот день из школы домой. О высокой температуре. Что-то о прививках от гриппа.

— Фэй, извини, что прерываю, — сказала Деирдр. — Что ты там говорила о детях, которых отправили домой?

— Знаешь, дорогая Ди-Ди, это какой-то кошмар. У детей поднялась температура и разболелись животы. У одного ребенка начались конвульсии, и сейчас он находится в критическом состоянии.

— Боже… что такое с ними случилось? — спросила Деирдр. — Что-то не то съели во время ланча в столовой?

— О нет, дорогая. Это случилось утром. Медсестра в спортзале делала им какие-то прививки от гриппа. Когда детям стало плохо, кто-то вызвал скорую. Как я слышала, эта медсестра даже не значилась ни в каких записях. И, ну, в общем, сейчас выясняется, что за медсестра такая. Разве не ужасно? Только представь, наши дети…

— Извините, — сказала Деирдр, опрокинув большой бокал красного вина, вставая из-за стола. — Извините, мне что-то нехорошо, мне пора идти, очень жаль… Поймите меня правильно…

Не чуя под собой ног, она каким-то образом умудрилась пройти сквозь переполненный зал. Все в зале улыбались и говорили ей «Добрый вечер, госпожа Слейд». Она добралась до телефона-автомата в кладовой, захлопнула за собой дверь и открыла сумочку. Сотовая связь была недоступна в клубе, но она сумела найти на дне сумки две монеты по четверть доллара и опустила их в прорезь.

— Здравствуйте, это дом Слейд.

— Сири, это миссис Слейд.

— А, здравствуйте! Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего. Я только… только звоню, чтобы проверить… чтобы проверить…

— Госпожа Слейд?

— Проверить, как там дети. С ними все в порядке?

— О да. Спят, как два маленьких ангелочка.

— Как два ангелочка, — повторила Деирдр и собралась было повесить трубку.

— А ваш муж вернется с вами, госпожа Слейд?

— Мой муж? Почему ты…

Она вырвалась на улицу, миновав раздвижные двери, и глубоко вздохнула, чтобы сердце немного успокоилось. Снаружи стало холоднее, и клубящийся вокруг туман словно вырвал ее из оцепенения, помогая восстановить цепь событий.

Линия была занята… Стальной желудок… Никогда в жизни не болела… Медсестра в педиатрии… Сейчас выясняется, что это была за медсестра…

Она посмотрела на Фэй Джилкрист, подносящую ко рту вилку с салатом, и тогда ей вдруг стало ясно, что Сири лгала. Внутри у нее все похолодело.

Нет, Сири, линия определенно не была занята.

К дому через бухту было подведено две телефонные линии. Старая оставалась еще с тех времен, когда она была девочкой. А потом еще одну линию провел Эван. Если звонили по второй линии, то это означало, что звонит кто-то из близких или хорошо знакомых людей, которые знали номер. Это была единственная линия, на которую Эван выходил из Мадрида или Вашингтона, потому что знал — она непременно возьмет трубку. И именно по этой линии они разговаривали сегодня. А последний вызов по старой линии был в три часа дня, когда ее сестра звонила из Сан-Обиспо.

Линия была занята. Извините, госпожа Слейд.

Она запрыгнула на борт лодки и дернула за трос стартера. Слава богу, мотор завелся с первого раза. На пристани показался Грэм, держащий в руке бокал; он пытался привлечь ее внимание какой-то забавной историей о ночном колпаке, и в этот момент она отвязала канаты и прибавила оборотов, мчась на полной скорости уже примерно в двадцати ярдах от берега.

Ваш муж вернется с вами, госпожа Слейд?

Туман был еще сильнее, но она все равно не сбавляла газ, отчаянно вслушиваясь в темноту, чтобы определить местонахождение буя номер девять. Сердце снова колотилось, она чувствовала, как пот стекает ручьем между грудей, а туман обволакивает плечи, будто холодный, влажный плащ. Кровь билась в ушах так громко, что она едва не проскочила буй. Там. Приглушенный звон. Она дождалась момента, когда окончательно убедилась в том, что находится на траверзе бакена, а затем резко переложила лодку на правый борт. Попыталась пройти совсем рядом с буем, чтобы выиграть время.

Но буй оказался слишком близко. Корпус небольшой лодки задрожал, когда она ударилась бортом и отскочила от большого бакена. Женщину отбросило вперед, на дно лодки; двигатель забормотал и заглох. Плечо горело от боли, но она поднялась, цепляясь за скамью, и снова дернула трос. Вот черт! Она безуспешно дернула трос два раза, но в третий раз мотор все-таки завелся. Она все еще проклинала себя за то, что не угадала расположение бакена, и в этот момент разглядела на скалах впереди мутные желтые огни большого дома.

Она бежала по извивающейся тропке вдоль скал, приближаясь к дому. Все огни горели, и снаружи все выглядело вполне нормально, слава богу. Тем не менее она сняла туфли, поднимаясь по широким ступеням веранды. Входная дверь, должно быть, открыта. Нет смысла запираться, когда живешь на острове. Именно по этой причине люди и живут на островах.

Она отворила дверь и ступила в холл. Все огни наверху потушены. В камине библиотеки горели дрова. Она слышала их треск, видела колеблющиеся желтые блики огня сквозь щель под дверью. Одна створка двойной двери из красного дерева была приоткрыта. Она быстро подбежала и открыла ее.

Сири была на полу. Сидела по-турецки на подушке, глядя в ревущий огонь; свет от огня освещал ее длинные темные волосы и плечи. Она даже не обернулась на звук открываемой двери.

— Сири?

Ответа не последовало.

— Сири! — закричала она на этот раз так сильно, что мог проснуться и мертвый.

— Мое имя не Сири, — произнесла девушка бесчувственным монотонным голосом. Она все еще не оборачивалась. — Меня зовут Ирис, как те цветы, что я принесла вам. Сири — это Ирис наоборот.

— Посмотри на меня, кем бы ты ни была, черт бы тебя побрал! — Деирдр хотела нащупать выключатель на стене, чтобы зажечь большую хрустальную люстру, но рука так ужасно тряслась, что она не могла найти его. — Я сказала, посмотри на меня!

Сири, или Ирис, ей было почти все равно — повернулась; на темном лице белела довольная улыбка. Ее лицо и вся верхняя часть тела выглядели как-то странно. Она казалась чернокожей… в этот момент пальцы женщины наконец нащупали выключатель, и она щелкнула им; черный цвет на лице девушки, оказалось, был лишь обманом зрения, это пламя в камине делало его черным. На самом деле это был ярко-красный цвет. Ее кисти и обе руки до плеч тоже были красными.

— О боже, что тут происходит?

Деирдр отшатнулась назад, к двери. Ирис медленно встала и начала приближаться к ней. Одна рука начала подниматься, и Деирдр ожидала увидеть в ней нож. Но это был не нож. Нет, это была… это была видеокамера! Дьявольский красный глаз! Он смотрел на нее и…

— Убирайся от меня! Оставь меня в покое! Я должна подняться наверх, к детям! — Деирдр подошла к дверному проему, споткнувшись о порог.

— На вашем месте я не стала бы подниматься туда, госпожа Слейд. Очень плохая мысль, — услышала она за спиной слова Ирис.

Несчастная женщина просто обезумела от страха. Она взвилась вверх по лестнице.

— О господи! О, нет! Что с моими…

Но она не успела добежать до верхней ступени. Последние слова, которые она услышала перед смертью, прозвучали обрывком чьей-то фразы:

— …как два маленьких ангелочка, я же говорила вам, госпожа Слейд.

Начальник отдела полиции Дарк Харбор Эллен Эйнсли и ее юный заместитель Никос Савалас нашли госпожу Слейд на следующее утро на главной лестнице, погибшей от многочисленных колотых ранений. Труп был осыпан синими цветами с длинным стеблем. Офицер Эйнсли наклонилась и пристально вгляделась в лицо жертвы, а затем осмотрела ручку большого кухонного ножа с запекшейся на ней кровью, которая торчала из-под правой лопатки мертвой женщины.

— Это Ди-Ди Слейд, все верно.

— С ней, кажется, были и двое детей? — сказал ее заместитель, Савалас, тоже наклонившись над трупом.

— Да, с ней были дети, — ответила Эллен. — Пойдем, посмотрим, что с ними.

— Ее муж, кажется, большая птица и работает в Вашингтоне, верно? — спросил Савалас. — Он то ли сенатор, то ли что-то в этом роде.

— Он посол в Испании, — сказала Эллен, глядя на молодого заместителя, парня с детским лицом и густыми черными усами. Он и трех месяцев еще не проработал в полиции, и, конечно же, не видел ничего, даже отдаленно напоминающего такие ужасные сцены, одна из которых сейчас разворачивается перед ними.

— Ну что ж, пойдем наверх, — сказала она, аккуратно переступив через тело госпожи Слейд и поднимаясь по лестнице на второй этаж, хотя этого ей хотелось меньше всего в жизни.

9

Остров Нантукет

Одна неделя. Как раз столько требовалось Хоку. Неделя, проведенная в море, была бы самым лучшим средством забыться. Соленый запах морского ветра и непрерывный бег волн всегда помогали ему почувствовать себя моложе. Даже будучи мальчиком, а теперь и зрелым мужчиной, Алекс Хок чутко прислушивался к сигналам своего разума и тела. Любой, кто обучен тонкому искусству выживания в опасных условиях, мог бы сказать вам: обращайте внимание на резкие сигналы тела или разума, предупреждающие об опасности. Иначе вашей следующей остановкой может стать захолустный морг, где вы будете лежать с ярлыком на большом пальце ноги.

Сейчас сигналы, получаемые Алексом Хоком, были отчетливы и ясны.

Слушай, старина, ты пустеешь с каждым днем. Твои физические, умственные и эмоциональные ресурсы сильно исчерпаны, и сейчас, черт возьми, тебе лучше всего будет как следует присмотреться к себе, прежде чем ты снова пойдешь в очередной бой. Отложи пока что свой плащ и кинжал подальше и приведи себя в форму, иначе следующая схватка может окончиться не в твою пользу.

Трагическая смерть Вики ужасно расстроила его и вывела из равновесия. Он был опустошен. Он впервые позволил себе влюбиться и любил ее истинно и глубоко. Страшная потеря привела к постоянной, нескончаемой душевной муке; ему казалось, что он разбился, упав в глубокое ущелье.

«Дайте мне неделю», — сказал он Стокли и Эмброузу. То же самое он сказал Конч и главе службы безопасности, Джеку Паттерсону. Его первой мыслью было уйти куда-нибудь на своей яхте «Блэкхок» одному. Он отказался от предложения Конч провести это время в небольшой рыбацкой лачуге. Не хотел быть признателен ей. Строгий режим напряженных физических упражнений, диета, размышления и отдых должны были сделать свое дело. Но той самой ночью, когда Эмброуз Конгрив позвонил из Лондона и сообщил новые данные по делу, они вдвоем придумали гораздо лучший план.

Он заключался в том, чтобы Алекс на время уехал из Вашингтона. Сначала он должен был вылететь в Бостон Логан. Там он встретил бы Эмброуза, Стокли и Сатерленда, куда они прилетят из Лондона. Потом все четверо совершат короткий перелет к острову Нантукет. Алекс решил оставить там «Блэкхок» на летнюю стоянку.

Первоначально это входило в планы их медового месяца.

Но сейчас мужчины могли воспользоваться яхтой как оперативной базой, двигаясь на ней вдоль северо-восточной береговой линии и заходя в интересующие их бухты. Алекс мог провести эти дни, занимаясь в фитнес-зале яхты, плавая в океане, бегая по песчаному берегу (бег по мягкому песку всегда приводил его в хорошую форму лучше всего остального) и сократив употребление спиртного по крайней мере наполовину. Если бы он мог отказаться от алкоголя полностью, было бы замечательно, но Алекс полагал, что несколько бокалов красного вина никогда не повредят. Наоборот, помогут спать спокойнее, по крайней мере пока не перестанут сниться кошмары.

Вечером они могли бы собираться в бортовой библиотеке и разбирать детали дела о гибели Вики. И продолжать беседу во время раннего ужина, после которого Алекс мог ложиться спать не позже девяти.

Таков был план.

— Мы заходим на последний круг перед посадкой на Логан, сэр, — сказал по селекторной связи его капитан, Чарли Флинн. Посадка примерно через десять минут.

— Все в порядке, малыш Пелхэм? — спросил Алекс своего пожилого спутника, сидящего сзади прямо у прохода. Пелхэм Гренвилл, узнав о предстоящем путешествии, настоял, чтобы тот взял его с собой. Он сказал, что заботится об Алексе, с тех пор как мальчик носил подгузники, и сейчас не собирался останавливаться ни перед какими трудностями, лишь бы должным образом присматривать за ним. Старый дворецкий семьи Хока не говорил напрямую, но чувствовал, что теперь за ним нужно присматривать еще внимательнее, чем раньше. Смерть Вики ознаменовала собой ужасную потерю для всех.

Час спустя все они были у острова Нантукет, на борту «Блэкхока». Из-за огромных размеров яхту поставили на якорь у входа в гавань. Сама гавань просто не в состоянии вместить судно в двести сорок футов длиной. Хок, сам не ведая того, предоставил островитянам возможность наслаждаться новой достопримечательностью. Каждые несколько часов из Хианниса и Вудсхола выходили большие паромы, под завязку загруженные экскурсантами. Они буквально наводняли верхнюю палубу, с удивлением рассматривая огромную яхту, стоящую на якоре напротив входа в гавань.

Она была больше, чем большинство паромов.

Разобрав личные вещи по своим каютам, помывшись и сменив одежду, четверо друзей продолжили работу в обшитой деревом бортовой библиотеке. К тому времени когда все собрались, Конгрив уже превратил ее в настоящий боевой штаб.

Эмброуз установил там четыре больших деревянных мольберта, по два с обеих сторон камина. На каждом мольберте лежало по большому альбому с чистыми листами. Три из них были совершенно чистыми. Эмброуз стоял перед четвертым и писал список всех известных врагов Хока жирным черным маркером. Это был длинный список; Алекс, увидев его, слегка встревожился, но не удивился, когда Конгрив продолжил вносить в него новые имена. «С такой скоростью он очень скоро заполнит все четыре альбома», — подумал Хок.

— Послушай меня, констебль, — сказал Алекс, — твой небольшой список, конечно же, согревает мне душу. Но когда ты закончишь заполнять этот внушительный каталог «Злодеев и убийц, которые хотят смерти Хока», может быть, мы сможем составить список «Друзей и знакомых Хока, которые сочли его довольно дружелюбным человеком»? Ну, просто ради забавы, Снайпер!

— Черрт меня поберри, если мне не все рравно! Черрт меня поберри! — закричал Снайпер, попугай Хока, то ли соглашаясь, то ли отвергая это предложение.

Хок заботился о большой черной птице, которая теперь взгромоздилась на его плечо, еще с детства. Бразильские ары могут жить до 110 лет, до глубокой старости, а Снайперу было примерно 75. По старой семейной традиции династии Хоков, предположительно начатой печально известным пиратом Блэкхоком, для личной охраны использовались специально обученные попугаи. При любой угрозе Снайпер немедленно начинал кричать, предупреждая хозяина. Кроме того, попугай Алекса, благодаря деду, обладал довольно обширным запасом пикантных фраз.

— Друзей? С превеликой радостью, — сказал Конгрив, продолжая яростно и увлеченно чертить. Он даже не обернулся в ответ. — Это не займет много времени, — добавил он, что вызвало смех Стока и Сатерленда.

Алекс улыбнулся. Просто удивительно, сколько врагов можно приобрести всего за одно десятилетие, посвятив себя служению двум довольно общеизвестным вещам — таким, как свобода и демократия.

Все разрастающийся под рукой Конгрива список личных врагов Алекса включал и людей, и корпорации, и даже иногда целые народы и страны. Некоторые, по мнению Алекса, неспроста вошли во все растущий реестр — Алжир, Тунис, Ливия, Сомали, Сирия, Йемен и Кашмир. Хорошо. Но почему Канада? Почему Лихтенштейн? Почему Швеция? Немного погодя, он непременно спросит Конгрива об этом. Во всяком случае смысл заключался в том, чтобы исследовать каждое название или имя в списке, а затем вычеркнуть из него как можно больше пунктов. Те, кто останутся, будут включены в очередной список.

Подозреваемые.

— Очень содержательный перечень, констебль, — сказал Хок. — Мои поздравления автору.

— Спасибо, но не за что. Настоящим автором можно назвать тебя, мой дорогой мальчик.

— Я могу добавить еще один пункт? — спросил Хок.

— Конечно.

— Куба.

— Хм. Куба.

— Да. Я оставил там много выщипанных перьев во время последнего визита. Бескровный государственный переворот, который в итоге стал немного кровавым.

— Все, кто хоть что-то представляли собой в той мятежной армии, были уже мертвы ко времени нашего отъезда, — сказал Стокли. — Однако одного-двух затейщиков мы могли и упустить.

— Действительно, Алекс, — сказал Конгрив, внося в список и Кубу. — Довольно непростительное и глупое упущение с моей стороны.

— Нисколько, — сказал Хок. — Сток прав. Мы убили большинство террористов, когда порастрясли гнездо той проклятой крысы в Теларанья. Однако некоторые из них могли сбежать. Эти парни, наверное, надеются, что я отпраздновал свой последний день рождения.

— А повод? — задал Конгрив свой любимый вопрос.

— Мы можем благополучно исключить любовь или выгоду, — сказал Хок. — Остается ненависть и, конечно, вожделение.

— Да. Может быть, кто-то имел кое-какие притязания на Вики? — спросил Сток, и в комнате повисло молчание. — Ну, я имею в виду то время, когда ее держали в заложниках.

— Преступление на почве страсти? — предположил Сатерленд. — Отвергнутая любовь?

— Ну ладно, — сказал Эмброуз после довольно длительной паузы. — По выражениям ваших лиц я уже вижу, что все вы достаточно переволновались за этот утомительный вечер, джентльмены. — Он закрыл маркер колпачком. — Займемся списком на следующий день с новым рвением.

— Да, констебль, — сказал Хок, вставая из кожаного кресла. — Твое небольшое упражнение привело меня в состояние особого душевного подъема. В любой момент я готов запеть. Неужели ты никогда не устаешь копаться в этих чертовых делах, Эмброуз, проявляя усердие и утром, и днем, и ночью?

— Напротив, — сказал Конгрив. — Ты, конечно же, помнишь, что Холмс сказал Ватсону в первой главе «Знака четырех»?

— Извини, — ответил Хок, — кажется, это выпало из моей памяти. Напомни ты, о счастливый обладатель острого и проницательного ума, всегда наступающий мне на ноги во всем, поскольку я еще не пристрастился к полному запоминанию работ Конан Дойля.

Он был вознагражден вялой улыбкой Конгрива.

— «Найти новое поле деятельности — моя высшая награда», — процитировал Конгрив, зажигая трубку и самодовольно улыбаясь.

— Ах, — сказал Алекс, улыбнувшись в ответ. — Моей наивысшей наградой в настоящий момент был бы среднего размера бифштекс из вырезки и бокал хорошего кларета «Напа Уолли».

— Превосходная идея, — подхватил Эмброуз, извергая клубы серо-голубого дыма изо рта. — Надеюсь, никто не возражает? Я зарезервировал места в одном восхитительном ресторане, который обнаружил во время блужданий по городу. Обед будет ровно в семь. А пока немного приведем себя в порядок и встретимся на корме — скажем, в шесть часов? По коктейлю, а потом десяти или пятнадцатиминутная прогулка к ресторану. Пиджаки и галстуки были бы к случаю, я полагаю.

Алекс невольно улыбнулся. Ему нравилось, когда Эмброуз брал на себя ответственность за проведение всяческих мероприятий. Ему нравилось выполнять такие обязанности, и как же забавно было наблюдать всемирно известного детектива в роли курицы-наседки, которая пасет свой небольшой выводок, кудахтая о том и о сем.

Хок находил город Нантукет совершенно очаровательным. Сидя под звездами на верхней палубе «Блэкхока» в час коктейлей, он восхищался гаванью и живописным видом на город, который особенно украшало множество белых церковных шпилей, устремленных в глубокое вечернее небо цвета индиго.

Он вообразил все эти церкви в конце XVIII столетия, когда они каждое воскресное утро под завязку были заполнены прихожанами — женщинами и детьми, молящимися о благополучном возвращении больших китобойных флотилий, на судах которых были их мужья, отцы, сыновья и братья, из рискованных рейсов в южную часть Тихого океана. Рейсы иногда длились по четыре года или даже по пять лет.

Прекрасная архитектура XVIII и XIX столетий сохранялась на всех улицах, и Алекс был рад видеть, что отцы острова сумели сдержать ужасы современной архитектуры за пределами города, предоставив им место только у залива. В окнах многих зданий горели самые настоящие свечи, и можно было ощутить запах цветов из пышных розариев, цветущих за штакетником и аккуратно подстриженными живыми изгородями. Некоторые улицы в городе освещались газовыми фонарями и были вымощены тяжелыми булыжниками. Эти камни, как сказал ему Конгрив, когда-то служили балластом на борту кораблей, доставивших первых поселенцев через Атлантику.

— Мне очень нравится этот остров, Эмброуз, — заметил Хок, поднимая воротник желтого дождевика, когда они направлялись в центр города. — Мне нравятся все острова. Наверное, потому что я и сам родился на острове.

Шел моросящий весенний дождь. Вымощенная кирпичом улица блестела в мягком желтом свете множества окон; то тут, то там из-за густых зарослей белых роз виднелись едва освещенные дверные проемы. Алекс и Эмброуз отстали от своих компаньонов, иногда останавливаясь, чтобы восхититься строгой красотой какого-нибудь дома или садовой ограды.

— Да-а, — протянул Конгрив, вдохнув сладковатый и влажный воздух, — как, наверное, все-таки здорово гулять здесь время от времени, правда ведь? Боюсь, что сейчас здесь слишком много денег, но все же их недостаточно, чтобы изгнать призраки прошлого.

— Не понял… что ты хочешь сказать?

— Прошлое здесь значит больше, чем настоящее. Видишь то замечательное здание, в стиле греческого храма эпохи Возрождения?

— Я только что восхищался им. Общественная библиотека, так ведь?

— Действительно. Атенеум. Я посетил его сегодня днем. Само очарование. Там много красивых моделей китобойных судов, резьбы по кости и прочего.

— А как же книги?

— И книги, конечно же. Мелвилль, если ты помнишь, и сам был китобоем. Он посещал Нантукет вместе со своим тестем, окружным священником. Здесь он встретился с капитаном Джорджем Поллардом с «Эссекса». Рассказ о большом белом ките основан на подлинной истории китобойного судна «Эссекс». Оно было протаранено огромным левиафаном и утонуло, унеся жизни большинства китобоев. Оставшиеся в живых занялись людоедством спустя примерно месяц, дрейфуя в открытом море; все они сошли с ума.

Конгрив выдохнул клуб дыма и поймал взгляд друга, заметив, что в уголках его грустных глаз на мгновение показались следы прошлого беззаботного веселья. Но Алекс отвел взгляд, не говоря ни слова. Два приятеля остановились на ступенях прекрасной церкви, чтобы восхититься видом еще одного дома напротив.

— Послушай, — сказал Хок, поглядев в полумрак дверного проема. В освещенной свечами часовне хор пел прекрасную песню, молитву о моряках древности…

— А вот и призраки, — сказал Хок, пристально глядя на идущую по крыше дома знаменитого капитана вдову. Слова хора плыли в сторону кладбища. — Ты был вполне прав, говоря об этом месте, старина. Призраки и ангелы скрываются здесь за каждой дверью.

Они свернули на улицу Федерал-стрит и, наконец, дошли до ресторана, который позаимствовал свое название у адреса — «21-й Федеральный». Сам ресторан был на первом этаже обшитого деревом изящного белого здания, построенного в конце XVIII столетия. Сатерленд и Стокли уже ждали спутников внутри, болтая с любезным хозяином, который представился им как Чик Уолш. Как только все четверо расположились на стульях вокруг красного, обтянутого кожей, столика рядом с баром, Алекс одобрительно оглядел помещение.

Темная деревянная обшивка, медные люстры, искусно украшенные в морском стиле стены — Эмброуз сделал хороший выбор.

Официант принес два коктейля, диетическую кока-колу для Стокли и бокал красного вина для Алекса.

— За невесту, — спокойно сказал Хок, поднимая свой бокал, и по очереди глядя в глаза спутников.

— За невесту, — ответили все в унисон.

Последовала пауза, но она не была неудобной. Скорее, она заставила их задуматься. Каждый из сидящих за столом мужчин остался в это время наедине со своими мыслями и воспоминаниями о Виктории Свит.

Эмброуз первым нарушил тишину.

— Послушай, Алекс, — начал он, — не мог бы ты посвятить нас в суть одного очень неприятного, судя по всему, вопроса, который сейчас решает Государственный департамент США?

— Ах да, — сказал Алекс. — Тот кризис, о котором говорила Конч. Только, боюсь, из ее слов следует, что вопрос действительно неприятный. Государственные чиновники из ДСБ заключили, что смерть в Венеции была убийством.

— ДСБ? — повторил Стокли. — Что-то новое, никогда не слышал о таком. А всегда думал, что знаю всех этих призраков.

— Не стоит говорить об этом на улицах, Сток. Это расшифровывается как Дипломатическая служба безопасности Государственного департамента. Они несут ответственность за охрану американских дипломатов и их семей в посольствах и консульствах по всему миру.

— Довольно серьезная ответственность в свете последних событий, я бы сказал, — заметил Сатерленд.

Подошел официант, принеся их заказ, и беседа временно прекратилась, пока он не отошел от стола.

Конгрив спросил:

— Эти парни из ДСБ занимаются контрразведкой, так что ли?

— Некоторые из них да, — ответил Алекс, — но в их основные обязанности входит исполнение долга полицейских США за границей. У них блестящий послужной список. Именно эти ребята повязали Рамзи Юсуфа, парня, который предпринял первую бомбардировку зданий торгового центра в 1993 году. Мой друг, человек по имени Текс Паттерсон, возглавляет группу, состоящую приблизительно из 1200 агентов. Текс называет их самым большим секретом правоохранительных органов США и хотел бы, чтобы они и дальше оставались в тайне.

— Этот бедный парень в Венеции, — пробормотал Эмброуз. — Их новый посол… Я так и не услышал удовлетворительного объяснения случившегося с ним.

— Большинство людей никогда и не услышат об этом, — сказал Алекс. — Посол Саймон Стэнфилд был выслежен и убит миниатюрной бомбой с искусственным интеллектом.

— Господи. Да ты, наверное, шутишь, — усмехнулся Конгрив.

— На первый взгляд нелепое объяснение, я согласен. Но так на самом деле и было. Ребята из ДСБ обнаружили в бумажнике Стэнфилда крошечный передатчик с микросхемой. По нему можно определить точные координаты со спутника.

— Персональная бомба со встроенным интеллектом? — переспросил Стокли. — Господи, о чем, черт возьми, вы говорите?

— Водолазы нашли фрагменты этого устройства в иле на дне канала. Их реконструкция дает намек на маленькую ракету из титана, 12 дюймов длиной. В передней части была крошечная боеголовка, начиненная таким количеством пластиковой взрывчатки, которого достаточно, чтобы разнести человека на куски.

— Изумительно, — сказал Конгрив, наколов на вилку большой кусок утиного мяса. — А что по поводу другого парня, погибшего в Эр-Рияде? Макгуайра, кажется?

— Еще более странная смерть, — продолжал Хок. — Батч Макгуайр, американский посол в Саудовской Аравии. Ни с того ни с сего умер прямо за столом своего любимого ресторана в Эр-Рияде, обедая там с женой. Похоже на естественные причины, как сказал Паттерсон, но этот человек обладал прекрасным здоровьем.

Конгрив откинулся на спинку стула, беззвучно вращая внутренними колесиками в голове. Затем он обратил взгляд обманчиво невинных голубых глаз к Хоку.

— Еще бокальчик вина, Алекс? Смотри, в винной карте есть хороший «Ля Тур». И год что надо.

— Спасибо, мне хватит, — ответил Алекс, гордясь тем, что он строго соблюдает режим, и затем продолжил рассказ о странной смерти Батча Макгуайра:

— Так вот, Паттерсон сказал мне, когда проводили вскрытие Батча, все органы выглядели так, словно их поджарили.

— Поджарили? — переспросил Сток, жадно откусывая от стейка. — Что ты имеешь в виду под словом «поджарили»?

— Ну, словно приготовили на сковороде, — сказал Хок. — Причем прилично поджарили. До углей.

— О господи, — сказал Конгрив. — Как же можно было…

— Он что-то проглотил, — сказал Хок. — Что-то настолько маленькое, что было незаметно в пище. А в его желудке случился электрический разряд. Может быть, это было автоматическое устройство, а может быть, дистанционно управляемое.

— Поднять панику в каждом американском посольстве, — сказал Росс, тряхнув головой. — Вот в чем состоит их план.

— Плохо, Алекс, — сказал Эмброуз. — Два посла за две недели? Это только начало.

Алекс кивнул:

— Я согласен с тобой. Но вот вопрос, констебль. Как ты думаешь, а не была ли гибель Вики первой в этой череде смертей? Или, может быть, неудачная попытка убить меня? У меня ведь налажены очень близкие взаимоотношения и сотрудничество с людьми, отвечающими за контртеррористические операции американского госдепартамента. Если все это часть какого-то заговора с целью парализовать международные дипломатические миссии Америки, я был бы неплохой мишенью для начала.

— Вполне возможно, Алекс. Но отдельное, связанное с личными счетами и ни с чем другим нападение на тебя также весьма возможно, учитывая недавно созданный список.

— Тогда я являюсь мишенью при любом сценарии, — сказал Хок. — Ну, что ты думаешь обо всем этом, констебль? Убийства дипломатов — какова твоя реакция на них? Есть предположения?

— Думаю, тут действует какой-то психопат с глубоко укоренившейся ненавистью к Америке. К ее послам, во всяком случае. Садист, обладающий научными и экономическими ресурсами. Любит необычные способы убийств.

— Это может быть только какой-нибудь сумасшедший гений, питающий явную неприязнь к чему бы то ни было, — сказал Сток. — Как тот псих из Гарварда.

— Который? — спросил Конгрив.

— «Унабомбер». Тот, что рассылал по почте мощную взрывчатку всем тем, кого занес в свой черный список. Жаль, что он ни разу не получил пакет «возвращено отправителю» и не забыл, что он…

— Господин Александр Хок? — сказал официант.

— Я Александр Хок.

— Извините, что побеспокоил вас, господин Хок. Какой-то джентльмен хочет поговорить с вами по телефону. Говорит, это очень срочно.

— Конечно. Как он представился?

— Господин Джек Паттерсон из государственного департамента, сэр.

10

Лондон

Сней бин Вазир и его невеста прибыли в Лондон весной 1986 года. Лихорадочный мозг бин Вазира уже кишел планами на будущее, а его казна ломилась от кровавых денег. Денег, сделанных на убийстве слонов, хотя эта глава в его жизни была уже почти забыта общественностью. В середине 80-х — начале 90-х годов бин Вазир предпринял попытку проникнуть в высшее английское общество, которая в конечном счете поставила весь Лондон на уши.

Сначала, осторожно пробуя пальцем воду, он приобрел роскошную квартиру в пентхаусе на улице Парк-Лэйн с панорамным видом на Гайд-парк. Он нанял штат из трех человек — двух служанок и повара-филиппинца для своей жены, Жасмин. Затем назначил Типпу Типа, бывшего африканского вождя, телохранителем и личным водителем. Типпу, в свою очередь, нанял парня по имени Ким, который вскорости стал прикуривать сигареты торговой марки багдадского Султана массивной золотой зажигалкой «Данхилл». Таков был план Снея по постепенному расширению владений. Иного пути, кроме как вперед и ввысь, у него не было.

Кувейтский друг порекомендовал ему услуги портного на улице Нью-Бонд-стрит. Сней заказал ему шесть одинаковых костюмов из черного трикотажного полотна. После этого он заметил, что люди стали одобрительно улыбаться, куда бы он ни пошел.

— Где вам удалось раздобыть такой костюм? — часто спрашивали люди, и Сней, будучи теперь в некотором роде законодателем моды, с радостью направлял их к своему новому портному.

Примерно месяц спустя после длительного праздного шатания по фешенебельным и не очень фешенебельным клубам и казино Уэст-Энда он купил «Харпо». В этом модном первоклассном ночном клубе в Найтсбридже была огромная танцевальная площадка на первом этаже и шикарное VIP-казино наверху. Некоторое время у дверей клуба стоял сам Сней, каждый вечер встречая посетителей, снискав этим расположение младшего поколения лондонского высшего общества. При этом он посматривал на Симпатичных Молодых Штучек, все чаще проскальзывающих в двери все более популярного клуба.

Одним прекрасным утром он прогулялся в торговый центр «Роллс-Ройс» Джека Барклея на улице Беркли-сквер и купил свой первый «Роллс-Ройс». Это был сверкающий «Сильвер Гост» 1926 года с алюминиевым кузовом и красным кожаным салоном. Заказной номерной знак, приобретенный за баснословную сумму, гласил Ivoire. Он нарядил Типпу Типа в расшитую жемчугом ливрею с застежками из слоновой кости. Типпу можно было без тени сомнения назвать самым лучшим, самым вооруженным частным шофером в Лондоне.

В один из моментов наивысшего вдохновения Сней бин Вазир передал роль привратника «Харпо» Типпу. Бывший вождь, громила необъятных размеров, каждую ночь наряжался в разнообразные красочные шелковые тюрбаны и набедренные повязки. Его массивная черная грудь как нельзя лучше гармонировала с роскошным ожерельем из слоновой кости, которое он сделал сам.

— Черное дерево и слоновая кость, босс, — сказал он однажды, засмеявшись, — жизнь в прекрасной гармонии.

Очень быстро усатое и строгое лицо Сней бин Вазира начало мелькать повсюду — и на обложках глянцевых журналов, и в бульварных газетенках, где он улыбался всем ежемесячно, еженедельно и в конечном счете ежедневно. Он стал знаменитостью и даже получил очаровательное прозвище Паша Найтсбриджа. Он знал, что достоин гораздо большей славы, но пока что был доволен и этим.

Потом наступила одна ночь в конце 80-х, когда у дверей клуба появился собственной персоной всемирно известный торговец оружием Аттар аль-Нассар с группой красавиц. Бин Вазир понял с того момента, когда увидел аль-Нассара, что его жизнь изменилась коренным образом. Он сбегал в комнату и позвонил своему другу Стилтону, газетчику.

— Сам аль-Нассар у меня в гостях, — сообщил он. — Я постараюсь удержать его здесь как можно дольше, но ты давай, выезжай побыстрее.

Стилтон времени даром терять не стал.

Бин Вазир предоставил журналисту «Сан» и его фотографу женщин. Газета «Сан», тираж которой в иной день составляет четыре миллиона экземпляров в свою очередь присудила карьеристу Сней бин Вазиру статус знаменитости.

Той ночью бин Вазир окружил всемирно известного торговца оружием максимальным вниманием, усадив его за лучший столик, уставленный множеством бутылок «Кристалл» за счет заведения. Стилтон прибыл десять минут спустя. Его такси с визгом подлетело ко входу. Гигант Типпу заставил толпу расступиться и лично сопроводил журналиста внутрь. На следующее утро все газетные киоски пестрели снимками аль-Нассара и его красавиц на танцполе в «Харпо».

В конце роскошного вечера Сней и Аттар курили за уединенным столиком сигары и говорили о политических новостях, женщинах, религии и в конечном счете о бизнесе.

— Мне кажется, ты не религиозный человек, Сней, — сказал аль-Нассар.

— Напротив, — улыбнулся Сней. — Я фанатик. Мои боги сейчас проживают в денежном хранилище в Цюрихе.

Аль-Нассар засмеялся:

— Друг мой, тогда зачем ты тратишь драгоценное время в ночных клубах?

— Вы видели сегодня, какие люди собираются здесь, Аттар? Сколько здесь великолепия!

— Ха! Ерунда! Безделушки и браслеты! Я скажу тебе по секрету, Сней. Ты мне нравишься, но мне не нравится толпа вокруг. Сегодня я продал перуанскому правительству больше двадцати реактивных истребителей по сорок миллионов долларов за штуку. Восточноевропейских реактивных самолетов. Очень ненадежная сделка для Перу.

— Что, самолеты ненадежные?

— Хм. Каждая деталь для этих самолетов безумно дорога. Настоящие деньги можно сделать на поставках запчастей, чтобы эти истребители могли летать.

Сней, улыбнувшись, взял бутылку шампанского и откинулся на подушках. Потребовалось множество долгих лет, прежде чем он понял, что наконец-то нашел образец для подражания.

— Красивая одежда, — сказал он аль-Нассару, уставившись на его изящный шелковый костюм-тройку в белую полоску. —Позвольте спросить, кто ваш портной?

— Один парень из «Хантсмена», что на Сэвил-Роу, — ответил Аттар. — Его зовут Ронни Бэйкон. Я позвоню ему завтра, если хочешь.

Сней кивнул и сказал:

— Меня интересует один вопрос, Аттар… у меня есть некоторое количество денег.

— Да?

— Немного. Пятьдесят миллионов или около того. В английских фунтах, — сказал Сней, поднося зажженную спичку к кончику желтой сигареты с его монограммой.

— Ну и?

— Я, конечно, не думаю, что вы ищете инвесторов — на таком уровне, я имею в виду, но все же…

— Честно говоря, да, я не ищу инвесторов, дорогой бин Вазир, — сказал аль-Нассар.

— Извините. Извините, если мой вопрос оскорбил вас, господин аль-Нассар.

— Мудрый человек никогда не жалеет о заданных им вопросах. Зато жалеет о тех, которые он не задал.

— Это хороший совет.

Аль-Нассар указал на свой висок указательным пальцем и сказал:

— Мои боги проживают здесь, Сней бин Вазир. Сейчас мои божества находятся в тумане. Непритязательные винные пары затмевают их обычно мудрые суждения. Сейчас уже поздний вечер. Не мог бы ты дать мне хотя бы день на то, чтобы рассмотреть твою просьбу?

— Конечно.

— В твоей основе лежит хороший материал для обработки, Сней. Ты словно надежный и прочный камень. Не прочь заняться и грязными делишками, если я правильно расслышал. Мне это нравится. Немного отполировать тебя для соответствующего внешнего вида, и я вполне мог бы воспользоваться твоими услугами.

— Я удостоился бы большой чести, господин аль-Нассар.

— Хорошо. Думаю, все же приступим к работе. Забудь про слоновую кость. Слишком заметно. К тому же грязно. Вот что я посоветую тебе, Сней — цветы.

— Цветы?

— Цветы.

— Господин аль-Нассар, извините, я не совсем понимаю, на что вы намекаете. Не могли бы вы объяснить подробнее?

— Гладиолусы.

— Ах, конечно. Гладиолусы.

— Точно. Это только начало. Ты покупаешь гладиолусы в Южной Африке по два доллара за цветок, а на следующий день продаешь их богатым российским туристам в Дубае по сто долларов за цветок. За один рейс можно перевозить двадцать тонн. Это выгоднее, чем печатать деньги.

— Звучит заманчиво.

— У меня есть один вопрос к тебе, и если я его не задам, то буду весьма сожалеть впоследствии, — сказал аль-Нассар, пробегая пальцами по отвороту черного костюма Снея.

— Что вам угодно, Аттар.

— Где ты раздобыл такой костюм?

11

Дарк Харбор, штат Мэн

Двигатель «Паккард-Мерлин 266» сначала что-то невнятно затарахтел, затем резко взревел. Именно этот двигатель, примерно 1942 года производства, был установлен на одном из самолетов «Супермарин Спитфайр Марк XVI», рабочей лошадке мощной эскадрильи истребительной авиации, которая в конечном счете одержала победу над «Люфтваффе» в небе над Великобританией. Модифицированный и доработанный двигатель «Спитфайра» был установлен в длинном носу гладкого серебристого гидроплана Хока.

Это был самолет, явно не соответствующий современным представлениям об авиации. Алекс спроектировал машину лично. Испытывая недостаток общепринятых знаний в области авиапроектирования, он сконструировал гидросамолет, руководствуясь конструкцией одной из его любимых детских игрушек. Его теория была проста. Если машина выглядит достаточно красивой и быстроходной, то оба этих качества должны быть ей присущи. В кормовом трюме яхты «Блэкхок» хранилась коллекция гоночных автомобилей, которую Алекс собрал за эти годы. Там не было ни одного старинного гоночного автомобиля или быстроходного катера, который не был бы красивым и скоростным одновременно.

А особенно этот небольшой гидроплан «Киттихок», названный так в честь матери Алекса, американской кинозвезды. Одна из множества афиш с изображением его матери была нарисована на правом борту фюзеляжа. Кэтрин Колдвелл взяла сценический псевдоним Китти Хок, когда вышла замуж за отца Алекса, лорда Александра Хока. Китти Хок была известной актрисой, выдвинутой на «Оскар» за роль в классической саге о гражданской войне «Южная красавица». Последняя картина с ее участием.

В конце 70-х лорд и леди Хок были убиты на Экзумских островах. Кубинские наркоторговцы захватили их яхту «Морской сокол» и убили всю семью. Но остался свидетель. Их семилетний сын, Алекс. Отец спрятал его в рундуке в носу яхты, и мальчик видел собственными глазами ужасную смерть родителей. Впоследствии Алекс Хок, будучи у берегов Кубы, разыскал убийц и отомстил; но детские воспоминания о той кошмарной ночи преследовали его всю жизнь.

— Все в порядке, констебль? — спросил Хок, надевая наушники.

— Только, ради бога, никакого высшего пилотажа, я тебя умоляю, Алекс, — потребовал Конгрив. — Я знаю, как ты любишь издеваться над беспомощными пассажирами.

— Неужели я слышу отголосок простуды в твоем голосе, Эмброуз? Я, видимо, не без основания порекомендовал тебе воздержаться от третьего «Драмбьюи» вчера вечером в баре. Особенно после обширных возлияний «Шато ля Тур». Откровенно говоря, я думал, что ты зарекся пить французские вина. Ну, чувство патриотизма, и все такое.

— Пожалуйста, Алекс, — продолжал Конгрив, придав ледяную жесткость интонации. — Неужели только потому, что ты был идеальным образцом воздержания в течение прошедших суток, я должен быть подвергнут…

— Извини, старина. Это ведь твоя печень в конце концов. Не моя.

— Да спасет нас Господь, — вздохнул Эмброуз и откинулся на сиденье, пытаясь справиться с проклятым ремнем безопасности, длина которого едва соответствовала размеру его живота. Конгрив не хотел признавать этого, но что и говорить — он и на самом деле чувствовал себя не очень. Алекс отжал рычаг от себя, и гидроплан, разрезая небесно-голубую воду залива Нантукет, взмыл в розовое рассветное небо Новой Англии.

Пропустив накануне вечером по стаканчику спиртного в баре «21 Федеральный», Алекс Хок и Эмброуз Конгрив решили лететь в Дарк Харбор, что в штате Мэн, прямо с рассветом.

— Дела обстоят совсем плохо, Алекс, — сказал ему Джек Паттерсон вчера по телефону. — Я сейчас на подлете к Дарк Харбор. Жена Эвана Слейда и двое их детей были убиты вчера вечером. Заколоты ножом. Мы должны остановить эту волну убийств. Причем быстро, прежде чем начнется паника. Иначе в ближайшей перспективе мне видится полный крах дипломатического корпуса США. Это будет настоящая катастрофа.

— Этого они и добиваются, — сказал Алекс. — Паники.

— Да. Именно поэтому мы должны пресечь все это как можно быстрее.

— Я буду там, Текс. Первым делом туда.

— Не хватило духу попросить у тебя открытым текстом. Спасибо, Хок. Извини, что прервал твой ужин. Я знаю, у тебя трудные времена и…

— Увидимся в восемь, ладно? Я вылечу на гидроплане. Как там, можно пришвартоваться?

— У дома есть длинная пристань, глубина в том месте приличная. Посмотри на карты, приятель. Увидишь большой Лесистый Остров к юго-западу от Дарк Харбор. Сосновый Остров находится чуть восточнее. Дом прямо на острове. Пристань в южной оконечности, так мне сказала начальница местной полиции, женщина по имени Эйнсли.

— Обманул смерть еще раз, а, констебль? — пошутил Хок, когда они пришвартовались к причалу у дома Слейдов. Конгрив ничего не ответил.

— Я вижу, местные полицейские приветствуют нас, — сказал Конгрив. Молодой офицер в полицейской форме озадаченно стоял в конце причала с намотанной на руку веревкой, словно не зная, что ему с ней делать.

— Паттерсон, видно, послал его помочь нам, — предположил Хок.

Алекс заглушил двигатель, отстегнул ремень безопасности, открыл дверцу кабины и спустился на понтон по правому борту. Он подождал несколько секунд, ожидая, когда парень бросит ему конец каната.

— Эй, там, на пристани! — крикнул он, наконец, молодому полицейскому. — Бросьте мне канат, если не трудно! Его относит ветер!

С третьей попытки офицер Никос Савалас все же ухитрился забросить канат так, чтобы Алекс смог его подобрать.

— Великолепно! — крикнул Алекс смущенному молодому человеку, когда привязал конец к понтону самолета. Как только «Киттихок» был закреплен швартовыми, два англичанина поднялись на берег по крутым ступеням, вырезанным в скале. Лестница вела к старому, обшитому вагонкой, дому, имеющему множество пристроек. На крыше виднелись многочисленные кирпичные дымовые трубы.

— Подумать только, — сказал Хок, оглянувшись назад и посмотрев на полицейского, который, склонившись над канатом, все еще тренировался завязывать и развязывать канат.

— Что?

— Этот парень живет в штате Мэн и не имеет никакого представления о том, как нужно бросать канат.

— Я заметил это, — сказал Конгрив.

— И что решил?

— Очевидно, он не из штата Мэн.

— А, это логично, — сказал Хок, улыбаясь.

Наконец они достигли вершины лестницы и, пройдя сквозь еловую чащу, оказались на открытой лужайке. Хок увидел своего старого друга Паттерсона. Он сидел на ступенях широкой крытой веранды и курил сигарету, беседуя с молодой светловолосой женщиной в такой же форме, что и у того салаги на пристани. Значок, прикрепленный к ее синей блузе, говорил, что она — офицер Эйнсли, начальник полиции района Дарк Харбор.

— Какая встреча! Сам Соколиный Глаз! — сказал Паттерсон, вставая и улыбаясь при виде высокого англичанина. — Ты просто спасение для моих безрадостных очей.

Десятью годами ранее Паттерсону довелось лететь на одномоторной «Сесне», с которой произошли какие-то неполадки, и самолет упал в глубине перуанских джунглей. Партизаны Сияющей Тропы перестреляли всех, кто выжил при крушении, кроме Паттерсона. Алекс Хок и Стокли Джонс нашли его едва живым. Партизаны так и не узнали, кто их убил. Хок каким-то образом нашел Паттерсона в непроходимом тропическом лесу, спас его из плена и сумел вернуться обратно.

Благодарный техасец дал Алексу прозвище «Соколиный Глаз» не в честь известного телеперсонажа, а в честь великого индейского следопыта, увековеченного великим писателем в книге «Последний из могикан».

Текс Паттерсон был крупным мужчиной с густой проседью в волосах, но с телосложением юного полузащитника под прекрасно скроенным костюмом цвета морской волны. Его внешний вид дополняли ослепительно белая рубашка и черный галстук. Стандартная форма парней из ДСБ, слегка нарушенная большим белым «стетсоном» на голове и блестящими черными ковбойскими ботинками Тони Лама. И маленькой эмалированной булавкой на отвороте лацкана.

Под левой рукой в кожаной кобуре висел «Миротворец», длинноствольный шестизарядный кольт 45-го калибра, изготовленный примерно в 1870 году. И никуда без своей «стреляющей железки», потому что, как сам Паттерсон любил напоминать окружающим, «Бог сотворил человека, а Сэм Кольт уравнял человека с Богом».

— Привет, Текс, — сказал Хок.

— Привет, Алекс. Ужасно рад видеть тебя снова, — сказал Паттерсон, пожимая ему руку. — Не могу выразить словами, насколько я счастлив, что ты снова в деле, партнер. Конечно, я знаю, Конч немного надавила на тебя. Это в ее стиле. А милая леди, стоящая перед нами, — шеф местной полиции Эллен Эйнсли. Старший помощник, прибывший на место происшествия. Она чертовски хорошо постаралась, сохранив происшедшее в тайне.

Хок улыбнулся женщине-офицеру.

— Офицер Эйнсли, рад приветствовать вас. Меня зовут Александр Хок.

Алекс обменялся с ней рукопожатием и представил Паттерсона и Эйнсли Конгриву. Привлекательная светловолосая начальница полиции пожала руку Эмброузу и оглядела его, явно удивившись встрече с этой легендой Скотленд-Ярда в отдаленном уголке штата Мэн. В Дарк Харбор, как оказалось, за последнее время произошло довольно много неожиданностей. Алекс увидел темно-синие «Себербены», припаркованные у дороги — в доме уже работали агенты ДСБ.

Паттерсон опустил руку на плечо Хока.

— На другом конце веранды стоят четыре больших старых кресла, — сказал он. — Почему бы нам не оставить моих парней на некоторое время? Внутри мы еще успеем побывать. Офицер Эйнсли была настолько любезна, что принесла большой термос с горячим кофе. Давайте-ка лучше пока прогуляемся, посидим на тех креслах-качалках, а наша спутница расскажет вам все, что известно по делу.

— Звучит неплохо, — решил Алекс.

Они присели на веранде. Алекс расслабился в кресле, восхищаясь видом на маленькую бухту, заполненную аккуратными и прочными с виду лодками для ловли омара и маленькими шлюпками, качающимися у причала. Свежий и сильный запах сосны и ели с привкусом йода и соли наполнял его ноздри. Утренний туман уже почти сошел, и Алекс подумал: «Невозможно представить, что здесь произошло жуткое убийство. Не осталось безопасных мест на Земле». Симпатичная представительница полиции прервала его невеселые размышления.

— Мне рассказать им о происшедшем вкратце или полностью? — спросила Эйнсли, глядя на Паттерсона.

— Вкратце, — ответил он. — Вы скоро увидите, что эти два господина очень искушены в постановке соответствующих вопросов.

Она кивнула.

— Причина всех трех смертей — потеря крови из-за многочисленных колотых ран. Все это сделала приходящая няня, — сказала Эйнсли, придавая голосу строгость и холодность. — Девушка лет пятнадцати, совсем еще ребенок. Она воспользовалась разделочным ножом, взяв его на кухне Слейдов. Сначала убила детей, когда те уже улеглись спать, а затем дождалась возвращения госпожи Слейд с ужина в яхт-клубе. Ее она убила на лестнице и оставила нож прямо в теле.

— На всех телах одинаковое количество ножевых ранений? — спросил Конгрив.

— Да, — ответила Эйнсли, удивленно поглядев на него. — Как вам это пришло в голову… да, по четырнадцать ранений. Это что-нибудь значит?

— Вполне возможно, офицер Эйнсли. А может, и нет. Но, как вы знаете, ни одну деталь нельзя упускать из виду. Теперь скажите, госпожа Слейд знала эту няню или нет? — спросил Конгрив, зажигая трубку. — Убийца была местной девочкой?

— Нет. Сири, как ее звали, временно заменила прежнюю приходящую няню, мою племянницу. Она учится в местной средней школе, ее зовут Милли. Миллисент Маккалло.

Эмброуз сказал:

— Ваша племянница — та внезапно заболевшая девочка? Что она рассказала обо всем этом?

— К сожалению, я так и не смогла поговорить с ней. Она пропала без вести. Последний раз ее видели в спортзале средней школы. Ей ввели какую-то вакцину и она ушла домой, потому что после прививки ей стало плохо. Высокая температура, тошнота, рвота. Два ребенка уже умерли от этой вакцины, инспектор Конгрив. Многие находятся в больнице.

— Ужасно. Так значит, ваша племянница пропала?

— Мы делаем все возможное, чтобы найти ее.

— Понятно. Кто вводил детям вакцину, офицер Эйнсли? — спросил Алекс.

— Одна женщина, которая переехала сюда приблизительно шесть месяцев назад. Энис Аджелис. Она представилась медсестрой нашей больницы, господин Хок. Директор немедленно связался с больницей, когда дети заболели. В больнице не оказалось ни малейшего упоминания о такой медсестре. Но мы узнали, она была матерью девочки, которая убила семью Слейд.

— Вы задержали кого-то из них? — спросил Эмброуз. — Или кого-то из других подозреваемых?

— Хотелось бы. Но они все исчезли. Вся семья Аджелис. И Сири, которая сыграла няню, и ее мать, и отец, который был бортмехаником в аэропорту. Я послала офицера Саваласа и два полицейских наряда в их квартиру, после того как были обнаружены тела. Но их и след простыл.

— Кто нашел тела?

— Дедушка Милли, мой папа, Амос Маккалло. Родители Милли погибли в автокатастрофе, и теперь она живет с Амосом. Очень часто по вечерам Милли оставалась с детьми Слейдов. Папа привозил ее на остров в своей лодке для ловли омара. Потом приезжал и забирал ее домой в определенное время. В тот день он приехал через несколько минут мосле полуночи, чтобы забрать подругу Милли. При этом заметил, что лодки госпожи Слейд нет в гавани, как обычно. А это выглядело странно, так как она никогда не опаздывала.

— Она пришвартовалась слишком рано, мне так кажется, — сказал Хок.

Конгрив кивнул и сказал:

— Медсестра, прививающая школьникам зараженную вакцину против гриппа, конечно же, была основной темой беседы за столом на званом ужине. Кроме того, госпоже Слейд пришлось оставить вместо постоянной приходящей няни кого-то совершенно ей незнакомого…

Офицер Эйнсли кивнула и продолжала:

— Вы оба правы, господа. Я допросила всех, кто был на том ужине. Госпожа Джилкрист сказала, что когда она завела разговор о прививках, Деирдр внезапно выбежала из-за стола. Стала звонить из телефона-автомата, явно чем-то обеспокоенная. Повесив трубку, она прыгнула в свою лодку и умчалась прочь. Так или иначе, отец позвонил мне вчера домой в пять тридцать утра и…

— Значит, Сири воспользовалась лодкой Слейдов, чтобы покинуть остров, — сказал Конгрив. — Это было приблизительно в десять вечера. Когда ваш отец прибыл туда после полуночи, ее давно и след простыл.

— Да. Что делал ваш отец с полуночи до пяти тридцати утра? — спросил Хок.

— Спал. Папе почти девяносто, и в последнее время он часто устает. Он спустился в трюм лодки, чтобы погреться и дождаться возвращения Ди-Ди — извините, госпожи Слейд — из клуба. Выпил чашку чая с ромом и крепко уснул, едва прилег на койку. Когда в иллюминатор проник солнечный свет, он проснулся.

— Таким образом, у них было по крайней мере шесть часов на то, чтобы замести следы, — сказал Паттерсон. — Проклятье. Бюро ДСБ проверило их последний известный адрес в Нью-Йорке. Раньше они жили в районе Гринпойнт в Бруклине. Парни допросили всех их бывших соседей, владельцев прилегающих магазинов и так далее. Не к чему придраться. Образцовая семья. Эмигрировали из Афин четыре года назад.

— Граждане США? — спросил Хок.

— Да. Новоиспеченные. Шустрые нелегалы, не имеющие гражданства, с фальшивыми водительскими правами и прочими документами.

— «Кроты», Текс, — сказал Хок, протянув руку и положив ее на плечо друга.

— Да, — сказал Паттерсон. — «Ван Винкли», так мы называем их в Штатах. И они уже давно спят в своих кроватях.

— Так, значит, ваш отец нашел тела и вызвал вас по телефону, так ведь было, офицер? — спросил Конгрив.

— Да, — ответила Эйнсли. — Он не мог говорить спокойно. Он кричал и путался в словах. Я поняла — в доме Слейдов случилось что-то ужасное. Мой заместитель, Никос Савалас, приехал сюда вместе со мной. Вы никогда не видели такой дикости, инспектор. Ведь это были дети, ради всего святого!

— Вы можете вспомнить что-то еще по этому делу, офицер Эйнсли? — спросил Конгрив.

— Да, — ответила она. — Еще там были цветы.

— Цветы?

— Они лежали на каждом из убитых. Это были ирисы.

— Ирисы, говорите? — сказал Конгрив. Он встал и оперся на перила, глядя на гавань и пыхтя трубкой.

— Да, ирисы, — подтвердила Эйнсли. — Это наводит вас на какие-то мысли, старший инспектор?

— Может быть, это ничего не значит на самом деле, — глубокомысленно произнес Конгрив, — а может быть, и значит. Хм. Слово «Ирис» — это Сири, написанное наоборот. Я думаю, вы со мной согласитесь.

Паттерсон внимательно посмотрел на Эмброуза Конгрива, затем на Хока, покачав головой.

— Да будь я проклят, — сказал Текс. Хок улыбнулся.

— В размышлениях Эмброуз обычно опережает всех остальных жителей планеты примерно на три мысли, — заметил Алекс.

Через несколько мгновений, когда все собравшиеся на веранде глубоко задумались, Алекс спросил:

— Как Эван Слейд, Текс? Держится?

— Ах, Соколиный Глаз, — вздохнул Паттерсон и тряхнул головой. — Уже на пути к острову. Приземлится в Портленде в три часа. Я должен поехать туда и встретить его. Что я скажу парню?

Чуть позже Паттерсон и Алекс прошли в дом вслед за полным нетерпения Конгривом. Оба мужчины знали о фотографической памяти констебля, когда он на работе. В неподвижности мертвого дома можно было услышать чуть ли не хлопанье век, когда он неслышно передвигался из одной комнаты в другую.

— Никогда не видел так много вещественных доказательств на одном месте преступления за всю свою жизнь, — сказал Паттерсон, когда они вошли на забрызганную кровью лестницу. — Черт, отпечатки пальцев этой девчонки повсюду. На орудии убийства, на зеркале в ванной, на банке кока-колы в библиотеке. Мы даже нашли ее спутанные окровавленные волосы на расческе Деирдр Слейд. Она расчесывала волосы, Алекс. После того как убила женщину.

— Ей было все равно, Текс, — сказал Алекс, — судя по всему, ее с младенческого возраста приучили ни о чем не заботиться. — Он повернулся и пошел в детскую комнату. Конгрив проследовал за ним. Паттерсон остался в зале. У него просто не хватало духа, чтобы снова зайти в эту комнату. Десять минут спустя оба англичанина вышли из комнаты с мрачными лицами, потрясенные увиденным.

— Какой ужас, Текс, — воскликнул Алекс. — Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь тебе остановить этих проклятых ублюдков.

— Я нашел вот что, — сказал Конгрив, показывая им маленький обрывок целлофана на ладони, облаченной в латексную перчатку.

— Что это? — спросил Паттерсон.

— Вполне понятно, почему твои парни пропустили эту улику во время осмотра, — сказал Эмброуз, внимательно вглядываясь в находку. — Эта штука прилипла к сливной трубе унитаза в детской ванне. Там есть печатные буквы. Вот они… «S», «O», «N», и ниже «V» и «H». — Возможно, она сидела на толчке, распаковывая видеокассету «Sony». Когда она смывала за собой, бросила в унитаз и целлофановую обертку. Из-за статического электричества этот фрагмент прилип к нижней стороне.

— О господи, — прошептал Джек Паттерсон, когда они спускались по лестнице в гостиную комнату. — Зачем нужна эта обертка?

— Видеозапись — вещь достаточно естественная, но не в этом доме, — сказал Эмброуз. — Должно быть, снимала убийца. Могу сказать даже, что я вполне уверен в этом.

— Все равно не совсем понимаю, что ты имеешь в виду? — недоумевал Паттерсон.

Конгрив объяснил:

— Она снимала все это на пленку. Пошла в туалет, вставила новую пленку в камеру, а потом пошла в детскую, прикончила детей и сняла все на видео. Думаю, в ее сумке должна была быть телескопическая тренога.

— Но с чего ты решил, что именно убийца…

— Доверься ему, Текс, — сказал Алекс, улыбаясь Эмброузу. — Его мозг еще даже и не нагрелся, как следует. Он хладнокровен и трезв.

— Скажи мне, что думаешь по этому поводу, Соколиный Глаз.

— Думаю, он совершенно прав, Текс, — сказал Алекс. — Ну подумай сам: зачем в этом доме видеокамера? Что понадобилось бы им записывать на пленку? Все эта девочка, убийца. Иного объяснения нет.

— Почему нет?

— Во всем доме нет ни одного видеомагнитофона, — сказал Конгрив. — Я проверил.

— Ни видеомагнитофонов, ни даже телевизора, — добавил Хок.

— О господи, — выдохнул Паттерсон, опускаясь в кресло и прижимая кончики пальцев к глазам.

— Что? — спросил Алекс.

— Та вещица из Венеции… Миниатюрная бомба со встроенным интеллектом… Ведь мы достали со дна канала ее фрагменты. Один из наших парней-судмедэкспертов сказал мне, что он нашел осколок линзы рядом с куском ракеты. Он сказал, что на носу ракеты была установлена камера. Она преследовала Стэнфилда в тот роковой вечер в Венеции и все фиксировала на пленку.

— Таким образом, теперь мы имеем некоторое представление о нашем главном враге, — сказал Эмброуз Конгрив. — Этот человек, кем бы он ни был, точит зуб на Америку и любит наблюдать, как умирают его жертвы. Скажи мне, Алекс, есть ли у нас на примете такие типы?

Паттерсон замер и несколько мгновений внимательно смотрел на двух своих спутников. Потом тихо произнес:

— Мне кажется, я действительно знаю кое-кого, кто совершенно подходил бы к обеим частям этого уравнения.

— Кто это, Текс? — спросил Алекс.

— Его называют Гиеной, — сообщил Паттерсон. — У него несколько псевдонимов, но «Гиена» подходит к нему как нельзя лучше. Он стоит под номером один в горячем списке террористов, заведенном ДСБ, вот уже более десяти лет. Пару раз мы подкапывались под него очень близко, но в последнюю минуту все срывалось.

— Из какой он страны? — спросил Конгрив.

— Отовсюду, наверное. Не могу сказать определенно, — ответил Паттерсон.

12

Лондон

Аттар аль-Нассар подошел к Сней бин Вазиру так, как ювелирный мастер из «Ван Клиф и Арпельс» мог бы подойти к необработанному алмазу в двадцать каратов. Сначала он вдел в глазницу окуляр с увеличительным стеклом, а затем приступил к работе. Он делал паузу перед каждым новым ударом; его инструмент был точен и тонок, и когда он ударял, то делал это быстро, точно и мастерски. Постепенно грубые грани под его рукой становились все прекраснее, и Аттар уже мог видеть фрагменты блеска, отраженного в его новом друге.

Если Сней был неограненным алмазом, то Аттар был величайшим ювелиром своей эпохи. В мире постоянных конфликтов на рынке торговли оружием, возникавших в 80-е, он ударял стремительно и со смертельной точностью. Достигнув определенного возраста, Аттар, как ни печально было ему это признать, стал действовать медленнее. Но зато Сней теперь крепко стоял на ногах. Сделав состояние на гладиолусах, он перешел к заключению контрактов на поставку автоматов Калашникова, патронов и боевых вертолетов.

Аттар постепенно переложил некоторые из своих наиболее тягостных обязанностей на плечи нового партнера.

Сней никогда не жаловался. Партнерство в обширной империи оружия, принадлежащей аль-Нассару, сделало его безмерно богатым. В качестве дополнительной выгоды у него был особый аппетит на некоторые из самых, казалось бы, неприятных вещей, которые нужно было выполнять на благо организации.

Его жажда крови оставалась такой же неутолимой, как и прежде. Он находил отдушину, делая это осторожно и тайно от полиции и аристократического общества Лондона, в которое так отчаянно хотел попасть. Он все еще любил убивать, но теперь необходимость избегать неприятностей вызывала в нем действительно острые ощущения. О его убийствах иногда писали в газетах, но у полиции не было никаких сведений о преступнике.

Двое мужчин обедали этой ночью в одном из небольших ресторанов «Бошамп» в одной из первоклассных гостиниц Лондона.

Сказать, что комната была великолепна, значит не сказать ничего. Мебель, обшитая бледной розовато-серой парчой, заполняла комнату; на покрытой никелем барной стойке высилась бронзовая скульптура. Над всем этим великолепием под позолоченным куполом потолка мерцала огромная хрустальная люстра.

Сней открыл золотой портсигар и извлек сигарету его личной торговой марки. Длинные и тонкие, в желтой оберточной бумаге, они издавали особый аромат, который некоторые находили неприятным. Сней бин Вазир поднес золотую зажигалку «Данхилл» к кончику сигареты и закурил.

— Позволь спросить — что это за сигареты? — сказал аль-Нассар. — Уж очень необычные.

— Я покупаю их у дилера в Ираке, — сказал Сней, выдыхая тонкую струю дыма. — Они называются «Багдадцы».

— «Багдадцы»? — повторил аль-Нассар, улыбнувшись. — Название по крайней мере весьма занимательное.

Сней повернулся, чтобы предложить сигарету таинственной женщине, скрытой под пурпурной чадрой, которая всюду сопровождала аль-Нассара. Говорили, она была большой красавицей из Парижа, но Сней никогда не видел ее лица. И даже слова от нее никогда не слышал.

— Она не курит, — сказал аль-Нассар.

— Она и не говорит, — ответил Сней.

— Точно.

— Что же она делает?

Аль-Нассар одарил своего друга улыбкой сатира и поднял свой бокал вина.

— Все, что ни пожелаешь, — сказал он, лаская ее руку.

— Как ее имя, осмелюсь спросить? — спросил Сней.

— Аберджин.

Глотнув «Лафита» 1948 года, бин Вазир наклонился вперед и сказал торговцу оружием:

— Мой дорогой Аттар, теперь я хочу задать вопрос. Почему эти проклятые англичане называют «Бошами» словом «Бичамс»? — За пять лет Сней бин Вазир уже сумел приобрести приличный британский акцент, и его ежедневная беседа была всегда щедро подсолена и наперчена недавно выученными фразами и оборотами.

Бин Вазир недавно узнал, что французское название гостиницы «Бошамп» англичане произносят как «Бичамс».

— Я тоже не знаю, честно говоря, — ответил Аттар, редко находящийся в неведении относительно чего-либо. — Скорее всего, им просто удобнее произносить это слово как «Бичамс».

Не предлагая тоста, Аттар выпил вина и отправил в рот порцию икры, добавив при этом:

— Мой друг, я говорил тебе тысячу раз: в этом мире гораздо больше людей, которые придерживаются стиля, нежели сущности вещей. Стиль, а не сущность, мой дорогой Сней, служит самым надежным пропуском в лондонское общество.

— Вы, Аттар, всегда обладали и тем, и другим.

Аль-Нассар засмеялся:

— Вот видишь? Именно поэтому я до сих пор вожусь с тобой! Бесстыдный! Абсолютно бесстыдный! Я всегда обожал это качество в любом — будь то мужчина, женщина или ребенок.

Сней, изучая меню, которое было напечатано на французском языке, в течение нескольких минут безуспешно пытался привлечь внимание метрдотеля.

— Что, интересно, возомнил о себе этот клоп, что игнорирует меня? Я люблю этот ресторан, но каждый раз, как ни приду, этот французский педик ведет себя так, как будто он видит меня первый раз в жизни.

— Чего ты хочешь? Сейчас он подойдет.

— Я хочу задать пару вопросов.

— Возможно, я смогу помочь. В чем заключается первый вопрос?

— Простите меня за мой хреновый французский, но что означает, черт возьми, Canard du Norfolk Rod a I’Anglais?

— Это значит «Жареная норфолкская утка под яблочным соусом». Яблочный соус, согласно Эскофье, соответствует слову I’Anglais. Абсолютно восхитительный соус, идеально подходит к бургундскому.

— Я хотел бы лосося…

— Вареного, без сомнения?

Они улыбнулись и подняли бокалы. Это была шутка, понятная им одним.

— Ну а второй вопрос? — спросил аль-Нассар.

— Второй вопрос я хотел бы задать лично этому засранцу.

— Ну смотри, — сказал аль-Нассар.

Он кивнул одному из четырех громил, которых усадил за столами в каждом углу комнаты в сторону метрдотеля. Громила немедленно встал с места, подошел к официанту, наклонился и приблизил губы к его уху. После непродолжительного напутствия, произнесенного шепотом, он распрямил плечи, повернулся и снова ушел на свое место.

Метрдотель выглядел таким испуганным, словно человек, который только что совершил самую большую ошибку в жизни. Он подошел к столу аль-Нассара, начав кланяться и расшаркиваться еще за несколько метров.

— Господин аль-Нассар, — сказал он, не в состоянии скрыть дрожь в голосе, — приношу свои самые глубокие извинения. Я так сожалею, что не увидел, что вы требовали моего присутствия. О боже! Пожалуйста, простите меня. Может, я все-таки могу быть вам полезен?

Аль-Нассар поднял глаза и одарил стоящего перед ним человека мрачным, жестким взглядом, который приводит в трепет даже королей.

— Мне кажется, уважаемый, что мой деловой партнер, сидящий рядом со мной, господин бин Вазир, имеет к вам вопрос. Он безуспешно пытался привлечь ваше внимание в течение некоторого времени. Вы доставили ему некоторое расстройство.

— Но… Но я не заметил! — сказал официант, кланяясь теперь Снею. — Что я могу сделать для вас, сэр? Кроме того, чтобы попросить у вас прощения?

Сней повернулся к Аттару и сказал:

— Мне начинает нравиться эта пресмыкающаяся мелкая жаба. Даже при том, что все его слова пропитаны ложью.

— Если не принимать во внимание дешевые духи этого парня, вероятно, он вполне приличный лягушатник.

Метрдотель улыбнулся и слегка кивнул головой, как будто принимая самое щедрое поздравление.

— Как я могу служить вам, господин? — спросил он Снея.

— Видишь ту автобусную остановку? — сказал Сней, указывая за окно. — Следующий автобус отходит через десять минут. Будь под ним.

— Ах, это превосходное предложение, господин. Я сделаю все, что в моей власти… Извините…

Сней отодвинул от себя официанта тыльной стороной ладони и улыбнулся аль-Нассару.

— Никакого стиля. Никакой сущности, — сказал он.

— Пристрели его.

— И потратить на него целую пулю? Нет, у меня есть намного лучшая мысль, с вашего позволения.

— Да?

— Я думал об этом в течение некоторого времени, Аттар. Я собираюсь купить эту гостиницу.

— Интересно. И для чего же?

— Недвижимое имущество всегда было очень выгодно для меня, как вы хорошо знаете, Аттар. Все мои клубы и казино объявляются самыми лучшими. Особенно моя новая гостиница «Бамба» в Индонезии. Невероятный успех. Но сейчас снова наступило время расширить мои владения. Я создам в пределах этих стен роскошный дворец, где выдающиеся люди, умудренные жизненным опытом — как вы и я, не должны будут переносить таких несносных типов. И всей этой глупой английской обстановки.

— Вообще-то это французский декор. Арт Деко. Создан парнем по имени Базилик Ионидес в конце 20-х.

— Тем более есть причина провести здесь маленький ремонт.

Так Сней и сделал. Купил старую кирпичную гостиницу в викторианском стиле в сердце Мэйфэйра. Сней бин Вазир не мог знать, что это была не просто фешенебельная гостиница, а культурный символ, одно из наиболее почитаемых архитектурных творений Лондона. Когда королева Виктория нанесла визит французской императрице Юджени в 1860 году, последняя обитала именно здесь. Нынешняя королева наведывалась сюда для игры в крикет, будучи еще принцессой. И до сих пор гостиница служила королевской семье, помогая принимать гостей во время государственных визитов и приемов.

Его первым шагом стало поголовное увольнение всех служащих. Он начал с напыщенного маленького метрдотеля, уволил швейцаров в шелковых цилиндрах и красных сюртуках, пожилых камердинеров, гардеробщиц и носильщиков, штат кухонных работников и официантов в крахмальных белых рубашках и визитках, главного повара и его помощников и, наконец, Анри, наперсника самого Черчилля, который стоял у главной барной стойки еще с довоенных времен. Последним был уволен генеральный директор заведения.

«Кровопролитие в “Бошамп” — так назвали происходящее бульварные газеты. Это был возмутительный произвол. Представитель Букингемского дворца заявил, что «у королевы не было никаких комментариев кроме одного — она чувствует глубокое отвращение к происходящему». Редакционные полосы «Лондон Таймс» изрыгали весь свой яд на бывшего Пашу Найтсбриджа. Это была самая горячая новость на Би-би-си в течение многих недель. Некоторые рассматривали произошедшее как национальное бедствие. Как выразился один телевизионный репортер — «форменное безобразие грандиозных масштабов».

Сней бин Вазиру случилось быть в хорошем настроении той ночью, и он расценил комментарий этого репортера как комплимент. На следующее утро Сней позвонил ему и поблагодарил за то, что он оказался единственным корреспондентом в городе, у которого хватило духу взять в самый критический момент его сторону.

Если бы вы взорвали Тейт, Национальную галерею и британский Музей в один день, на вас едва ли осыпалось бы больше камней, чем на бин Вазира в те бурные времена.

Но господин бин Вазир был заранее предупрежден аль-Нассаром о том, что ему следует ожидать такой реакции от чопорных и закостенелых лондонцев, и поэтому он продолжал ходить по городу с обычным апломбом, улыбаясь в злобно глядящие на него лица, которые встречал повсюду, игнорируя оскорбительные выкрики, словно показывая всему миру — он всего лишь человек, попавший в сильный летний ветер, который скоро утихнет.

Эта история быстро перелетела через океан, где ее подхватили американские газеты и телевидение. С другого берега Атлантики тоже послышался оглушительный шум. Поколения богатых американцев называли «Бошамп» их «домом за пределами дома», и сколько их уже выросло, зная служащих отеля по именам. Теперь письма, полные ненависти и смертельных угроз, достигали дверей бин Вазира с обоих берегов Атлантики.

Невозмутимый и нисколько не напуганный, бин Вазир продолжал осуществлять свой проект. И вскоре вокруг здания уже высились мостки, а армии строителей и группы рабочих-подрывников начали усердно работать. Все окна и двери были забиты, внутренняя и внешняя реконструкции начались точно по графику.

Бин Вазир в течение всего этого неспокойного времени горячо верил, что однажды для него наступит искупление, и его новый отреставрированный дворец заставит высшее общество Лондона взглянуть на вещи по-иному, — оно поймет, как на самом деле должно выглядеть истинное великолепие. Он нанял лучших архитекторов и проектировщиков и дал им карт-бланш. Естественно, за исключением некоторых основополагающих принципов.

Должны были исчезнуть отвратительные посеребренные зеркала Жоржа Браке, скульптуры и картины века джаза и старые полотна кубистов.

Он представил новые горизонты для своих дизайнеров. Здесь должно быть царство башенок и куполов, колонн и фронтонов в бесконечных мозаиках из цветного камня; флаги всех стран должны трепетать с вершины каждой сверкающей бронзовой башенки, приглашая весь мир к дверям бин Вазира. Да. Когда мир, наконец, увидит его роскошный дворец во всем блеске и великолепии, бин Вазир получит по заслугам. Вполне возможно, даже рыцарский титул, о чем он иногда подумывал.

Первая мысль о том, что всем этим мечтам не суждено сбыться, возникла в день, когда он пригласил все лондонское общество, всю прессу, включая старого приятеля Стилтона из «Сан», засвидетельствовать великое провозглашение нового названия гостиницы. Поползли слухи, будто бин Вазир изменил не только название отеля, но и само историческое название района Мэйфэйр.

В окружении кричащих репортеров и клацающих камер бин Вазир потянул шелковый шнур, и фиолетовый бархатный занавес, закрывавший новый фасад и новое название, упал на тротуар.

Все собравшиеся дружно раскрыли рты. Потрясенная толпа стояла в абсолютной тишине, пристально глядя на фасад гостиницы и не веря своим глазам.

Там, на самом верху, чтобы видели все, массивными золотыми буквами, составляющими дугу над отделанным небесно-голубой плиткой входом в самую великолепную гостиницу Лондона, красовалось ее новое название. И, конечно, оно было точно таким, каким его и задумывал бин Вазир.

Чтобы читалось легче.

БИЧАМС.

13

Остров Нантукет

Вскоре после того как «Киттихок» вылетел в штат Мэн, Стокли Джонс, Росс Сатерленд и сержант Томми Квик завтракали в мерцающем нержавеющей сталью камбузе, где хозяйничал кок «Блэкхока» Сэмюэль Кеннард.

— Кок, — сказал Сток, набивая полный рот еды, — приземли свою задницу рядом с нами и составь нам компанию за завтраком. Ты на ногах с пяти утра.

— Блестящая мысль, дружище, — сказал Сэмюэль и принес на главный обеденный стол тарелку картофельного пюре, заваленного сверху сосисками. — Если не возражаете, благодарю.

Внушительные размеры кока вполне соответствовали его порции.

— Так-то лучше, — сказал Сток. — Не могу переваривать пищу, когда кто-то стоит у плиты. Должно быть, это у меня с детства. Слушай, кок, ты получил увольнительную на берег этим утром? О, тебе обязательно нужно поглядеть на городской музей китобоев. Говорю тебе, брат, те старые задницы были настоящими чудищами.

— Тебе лучше поверить ему, кок, — заявил Квик. — Джонс никогда слов на ветер не бросает и не говорит «задницы» зазря.

Том Квик, всегда вооруженный до зубов, подчинялся непосредственно Сатерленду и нес полную ответственность за безопасность яхты «Блэкхок». Квик был человеком среднего роста, худым, с копной выбеленных солнцем волос и парой откровенных, любознательных серых глаз. Он работал на Хока уже более двух лет. Алекс встретил лучшего снайпера армии США в снайперской школе в Форт Худе. Хок пообещал сержанту Квику потрясающую карьеру и сдержал слово. Сержант помог Хоку спастись в очень многих, казалось бы, безвыходных ситуациях.

— Мне кажется, он повторяет слово «задница» постоянно, Сатерленд? — сказал кок. На большинстве лучших яхт мира работали повара, переманенные из самых знаменитых четырехзвездочных ресторанов Европы. Алекс перехватил Кеннарда в одном пабе в Клэпхем Коммон, где, как он утверждал, готовили лучшую еду во всем Лондоне. Кок был прирожденным кулинарным гением и мог готовить буквально все в совершенстве. Даже соленые стружки из акульего мяса, которые сейчас пережевывал Сатерленд.

— Чертовски вкусная акула, кок, — сказал Росс. — Ну ладно, Сток. Я пошел в библиотеку. Пробегусь глазами по тому списку, который мы составили вчера вечером.

— Хорошо, хорошо, — сказал Сток. — Ты знаешь, мы с сержантом проверили снайперскую винтовку, которую я нашел в дереве. Квик — ходячая снайперская энциклопедия. А мне хотелось бы услышать о вашем с Эмброузом небольшом полуночном визите на место преступления.

— Ну ладно, увидимся позже, — сказал Том Квик, вставая из-за стола. — Мне надо навестить свою команду. Удачи вам, хорошей охоты, парни.

— Сержант, — спросил Сатерленд Квика, — уровень безопасности на борту остается прежним, так ведь?

— Да. Третий уровень безопасности начиная с того момента, как босс получил запрос из ДСБ об инциденте в штате Мэн.

— Что-то у меня на душе не спокойно, Томми. Примени-ка лучше четвертый уровень.

Пятый уровень соответствовал военному положению. Они вводили его только однажды, во время военного переворота на Кубе.

— Так точно, сэр, — сказал Квик, — перейдем на четвертый. — Он козырнул и скрылся. Четвертый уровень означал круглосуточные вооруженные патрули и назначение команды из двух человек, просматривающих видео с подводных камер днем и ночью. «Должно быть, дела действительно плохи», — подумал Квик, поднимаясь на верхнюю палубу.

Час спустя Стокли и Сатерленд все еще были в библиотеке, погрузившись в размышления. Они сумели вычеркнуть несколько названий и имен из списка врагов и создали новый список, «вещественные доказательства».

— Беда с этими врагами, — сказал Сток, развалившись в кресле и сцепив руки за головой. — За голову Алекса Хока назначено вознаграждение в половине стран этого списка.

— Совершенно верно, — согласился Росс. — Но за убийство невесты вознаграждение в этих странах вряд ли было назначено.

— Да, я думал об этом. Парень, который убил Вики, сделал Алексу предупреждение. «Я могу убить тебя. Но прежде заставлю тебя страдать».

— Да, — сказал Росс. — Это определенно не обычное заказное убийство. В спискедолжны быть по крайней мере еще пять имен, которые мы могли бы вычеркнуть с легкой душой.

— Ну так вычеркивай, — сказал Сток. — Если Конгрив все же захочет их оставить, он может сделать это после возвращения из штата Мэн.

Пока Росс зачеркивал красными линиями некоторые из имен, Стокли подошел к списку вещественных доказательств и при помощи большого черного маркера написал наверху страницы буквы СВД.

— Позволь мне рассказать тебе кое-что о снайперской винтовке, которую этот парень умудрился оставить в дереве, — сказал Сток. — Оружием оказалась СВД Драгунова, снайперская винтовка Драгунова. Извини, если произношу неправильно.

— Русское оружие, — сказал Сатерленд.

— Точно. А теперь самое странное. Это оружие — чепуха. Оно столь устаревшее, что тот парень мог бы с равным успехом воспользоваться кремневым ружьем. — Сток написал рядом с «СВД» дату изготовления ружья, 1972 год.

— Но бьет достаточно точно, если предполагать, что целью на самом деле была Вики, а не Алекс.

— О, вполне точно, если на нем установить самый лучший оптический прицел. Так и было на самом деле, между прочим. Лучший прицел, что можно купить за деньги, черт меня возьми. А теперь самое странное.

— Да?

— Я знаю так много об этом дерьме, что не хочу утомлять кого-либо своими рассказами.

— Утоми меня, Стокли, — сказал Росс. — Заставь рыдать от скуки.

— Ты сам попросил об этом, сынок. Хорошо. Понимаешь, несмотря на то что СВД находилась в массовом производстве в СССР в 70-х годах, ее очень трудно достать в наши дни. Я имею в виду, ни один уважающий себя стрелок не станет специально разыскивать такую винтовку.

— То есть ты хочешь сказать, что убийца не был профессионалом, — сказал Сатерленд, улыбаясь.

— Вот-вот. Именно поэтому босс и любит тебя, Росс. Ты умеешь правильно мыслить, брат мой. А теперь самое интересное. Если само оружие является антиквариатом, то прицел — определенно нет. Прицел «Леопольд и Стивенс Ультра Марк IV» с десятикратным увеличением. Едва ли можно найти лучше. Линзы с мультипокрытием для превосходной передачи яркости и контраста. Яркое изображение без искажений при любом свете. И внешние винты для легкой регулировки прицела. Еще не надоело?

— Ты видишь слезы в моих глазах?

— «Ультра Марк IV» — совершенно новое устройство. Там есть регулировка диапазона, которая подходит для просмотра расстояния от ста ярдов до одной тысячи ярдов всего одним полным поворотом регулировочного диска. И уже только это, мой маленький друг, должно говорить кое о чем.

— А именно?

— Каковы возможности этого прицела? Полное массовое уничтожение. Он используется только американскими спецслужбами или служителями закона. Обыватель не может приобрести такой прицел ни за какие деньги. Сегодня утром я звонил в пункт технической поддержки «Леопольд», чтобы удостовериться в этом. Шансов приобрести его практически нет. В компьютере у них хранятся регистрационные номера каждого прицела.

— Значит, — сказал Росс, подавшись вперед на стуле, — наш стрелок должен быть или американским военным, или полицейским.

— Возможно и то, и другое, но нельзя сказать наверняка.

— Пока что, по крайней мере. Таким образом, у нас есть устаревшее советское оружие с совершенно новым американским оптическим прицелом. Странно, конечно, но я разберусь с этим в конце концов.

— Все же я оставил вкусненькое напоследок.

— Ну давай, колись.

— Тот парень, которому сержант порекомендовал мне позвонить сегодня утром, — я имею в виду технического работника из «Леопольда», по имени Лэрри. Он не сказал мне своей фамилии из соображений безопасности. Так вот, он спрашивал меня, почему я так заинтересовался прицелом. В ответ я рассказал ему всю историю с Вики, от начала до конца. Так вот, он выслушал меня, потому что знал: я бывший «котик», бывший нью-йоркский коп и служил в американском флоте.

— При чем тут американский флот?

— Черт, Росс, оказывается флот США — их главный подрядчик, и компания имеет множество связей с ВМФ, понимаешь?

— Значит, у них есть определенный стимул к сотрудничеству?

— Вот-вот, Росс! Черт возьми! Скажу так — парень как на духу рассказал мне все их секреты.

— Ну и что же он сказал тебе, Сток? Не заставляй меня сходить с ума от нетерпения.

— Парень сказал мне: «Сток, ты ничего не слышал от меня. Но. Есть один проклятый прицел, который теперь находится неизвестно где».

— Христос!

— Так он и сказал! Приблизительно три месяца назад кто-то ворвался в квартиру парня из полицейского спецназа в округе Дейд в Майами. Полицейского убили прямо в его кровати. Кто-то нанес ему удары острым предметом в оба глаза и забрал оружие. Вместе с прицелом.

— Подожди-ка. Парень из спецназа приносил оружие домой? Нет, так не бывает, Сток. Они оставляют оружие в камере хранения после каждой операции.

— Дерьмо! Ты думаешь, я не знаю этого, Росс? Он не должен был хранить свою проклятую снайперскую винтовку дома. Конечно же, нет. Это противоречит уставу службы. Ты прав. Он сплоховал. На время уикэнда взял оружие, винтовку «Беретта М82а1» 50-го калибра, чтобы пострелять в речке аллигаторов. Кто-то следил за парнем, выучив все его привычки.

— Значит, они знали все и о его оружии, и о способностях, и все такое.

— Да.

— А где именно была его квартира?

— На Саут-Бич.

— Вопрос.

— В смысле?

— Каким образом убийца Вики установил новый прицел на старую винтовку? Почему бы просто не воспользоваться «Береттой» 50-го калибра?

— Я думал об этом. Видно, ему было удобнее использовать старую СВД. Скорее всего, он пользовался ею в течение долгого времени. Новая «Беретта» напичкана всякими новыми штучками, в которых он ни черта не понимал. Поэтому он установил хороший прицел на старое оружие.

— Ты думаешь, этот стрелок — русский, Сток?

— Русский, а может, кто-то из прежнего восточного блока. Много же на свете осталось коммунистов, которые не прочь бы замарать руки кровью Алекса Хока.

— Ну а китайцы, северные корейцы…

— Они, конечно, тоже. Но китайцы и северные корейцы, видишь ли, делают свои собственные снайперские винтовки. Они не стали бы марать руки каким-то устаревшим советским дерьмом.

— Кое-кто на Среднем Востоке мог бы…

В этот момент в библиотеке появился Пелхэм, неся серебряный поднос с заварным чайником и чайными приборами на две персоны.

— Осмелюсь сказать, мне очень не хочется прерывать ваше, конечно же, самое глубокомысленнейшее и плодотворное обсуждение, но я подумал, что, возможно, чашка хорошего «Дарджилинга» могла бы помочь и дальше стимулировать ваши мозговые клетки.

— Пелхэм, — сказал Сток, — ну ты и фрукт. Тебе нравится городить всякую ерунду, которую обычные люди, я полагаю, никогда не поймут, но, черт возьми, ты говоришь с таким воодушевлением, что твои слова поневоле воспринимаются положительно.

— Ну вот и отлично, господин Джонс, — сказал Пелхэм. — Значит, вы будете пить чай?

— Я буду пить чай, — сказал Сток, и по его лицу расползлась огромная улыбка. — Пелхэм, ты нянчишься с Алексом с того самого дня, что он родился. Мы сидим здесь и пытаемся выяснить, кто мог настолько ненавидеть Алекса, что убил его невесту у входа в церковь. Возможно, ты мог бы кое-что добавить. Почему бы тебе не сесть рядом с нами и не послушать рассказ старины Росса о его полуночном визите на место преступления?

— Вы серьезно хотите этого?

— Я серьезен, как никогда.

— Тогда я должен быть восхищен. Я собирался провести это утро, сортируя носовые платки его светлости. Хлопковые и шелковые все валяются в одной куче. То, что вы мне предлагаете, кажется намного более интересным и стоящим занятием.

Пелхэм сел на прекрасный старинный виндзорский стул, который Алекс приобрел при распродаже одного имения в Кенте.

— Хорошо. Нам определенно нужна вся возможная помощь, чтобы полностью разобраться. Теперь, Росс, расскажи Пелхэму и мне, что случилось, когда вы с констеблем отправились к церкви той ночью?

— Ах да. Была темная и ненастная ночь. Дождь лил как из ведра, и я не ожидал, что мы чего-то добьемся в результате. Место преступления к тому времени было уже полностью осмотрено. Но констебль напомнил мне, что обычных следователей не стоит путать с Эмброузом Конгривом.

Сток засмеялся:

— Этот Эмброуз — настоящий спец. Он прирожденный коп, правда ведь?

— Приняв во внимание то, что стрелок провел ночь или большую ее часть на дереве, мы обошли вокруг ствола. Дважды. — Росс засунул в карман куртки руку и вынул маленький конверт из кальки. — Эмброуз нашел это во время второго обхода. Конверт только что вернулся из лаборатории.

Сток взял конверт и поднес его к свету.

— Непонятно, что это такое.

— Это кончик сигары. И обертка, и содержимое были идентифицированы как часть кубинской сигары. На обертке остался элемент фольги. Ребята из лаборатории смогли определить марку. «Кохиба».

— Так, ну и к чему мы пришли? Кубинские сигары можно приобрести где угодно.

— Совершенно верно. Но ярлык указывал, что эта сигара не была предназначена для экспорта. Возможно, она была куплена на Кубе.

— Хорошо, многие из кубинских парней хотели сделать из Алекса отбивную, но мы убили большинство из них, когда разнесли вдребезги подлодку мятежников.

— Сток, — спросил Сатерленд, наклоняясь вперед, — ты думаешь то же самое, что и я?

— Советская снайперская винтовка. Сотни их остались на Кубе. Стрелок мог быть и кубинцем. Бог знает сколько мы их угробили тогда…

— Куба, — перебил его Сатерленд. — Именно это слово Алекс попросил Конгрива добавить в список.

Именно тогда Пелхэм выронил из рук чайную чашку. Она упала на пол со звоном и разбилась на мелкие кусочки, а чай выплеснулся на брюки Стокли.

— О господи! — воскликнул Пелхэм. — Я, должно быть, схожу с ума!

— Ничего страшного, Пелхэм. Я помогу все собрать и…

— Я сделал ужаснейшую вещь, — сказал Пелхэм. — Абсолютно ужаснейшую. Я, должно быть, впадаю в старческий маразм.

— О чем ты, Пелхэм? — спросил Сатерленд. — Ты, мой друг, просто неспособен сделать что-нибудь ужасное.

Пелхэм глубоко вздохнул и уставился на двух мужчин.

— Вы оба думаете, что человек, который убил Викторию, мог быть кубинцем?

— В настоящее время мы подозреваем, что это так.

— Это может совершенно не соответствовать истине, — сказал Пелхэм, тревожно потирая руки в белых перчатках.

— Когда ты пытаешься раскрыть хладнокровное убийство, Пелхэм, все может соответствовать истине, — уверил его Сток.

— Это было приблизительно через неделю, после того как все вернулись с Карибского моря. После успешного завершения того мероприятия, которое его светлость шутливо назвала «личным кубинским ракетным кризисом», Вики гостила в нашем доме в Лондоне, выздоравливая после тех испытаний, что ей пришлось перенести в руках кубинских мятежников. Никто не возражает, если я налью себе маленький глоток виски? Чувствую себя немного испуганным.

— Черт возьми, Пелхэм, — сказал Стокли, — сейчас уже больше девяти утра, и я сам налью тебе стаканчик.

Стокли подошел к бару, посмотрел на серебряные ярлыки, висящие на горлышках тяжелых хрустальных графинов. Он не выпил за всю жизнь ни капли спиртного и был немного растерян, где здесь что.

— Виски в том графине слева, Сток, — сказал Сатерленд. — Пожалуйста, продолжай, Пелхэм.

— Хорошо. Ну вот, Вики и Алекс провели прекрасный вечер в доме на Площади Бельграв. Они ужинали в одиночестве. После ужина я поднялся к ним и показал тайную комнату, где хранил все детские игрушки Алекса и тому подобное. Там был прекрасный портрет лорда и леди Хок. Мы с Алексом решили повесить его над камином в гостиной. Они долго сидели на диване и любовались этим полотном.

— Что было после этого, Пелхэм? — спросил Стокли.

— Той ночью была жуткая гроза, и я развел в камине огонь. Когда дрова разгорелись, я оставил их наедине. Когда вернулся через несколько часов, то обнаружил, что они заснули. Было приблизительно три утра, и я решил накрыть их меховым покрывалом. Как раз тогда это и случилось.

— Что? — спросил осторожно Сатерленд, поскольку старина явно был не в себе.

— Я пошел было в свою комнату, и в этот момент услышал, как кто-то позвонил в дверь.

— В три утра? — удивился Сатерленд.

— Да. Ведь могло случиться что-то чрезвычайное. На самом деле не было никакого ЧП. Я спустился, включил лампы наружного освещения и открыл дверь. Там под проливным дождем стоял человек в черном плаще и держал в руках большой черный зонт. Он сказал, что ищет Александра Хока. Я ответил, что лорд Хок давно спит. «Тогда передайте ему это», сказал мужчина, вручив мне маленький золотой медальон. Я вспомнил, что этот медальон принадлежал его светлости.

— Ты передал его Алексу? — спросил Стокли.

— Нет. Просто ужасно. Я сунул медальон в карман жилета и ушел спать с твердым намерением отдать принесенную вещь его светлости следующим утром. Когда в семь я сошел вниз, чтобы приготовить завтрак, то нашел записку от его светлости, в которой говорилось, что они с Вики поднялись с рассветом и поехали в Хоксмур, где проведут несколько дней на Котсуолдских холмах, а потом Виктория уехала в Америку. Я положил медальон в серебряную коробку, где Алекс хранит все свои медали. И, что совершенно непростительно, забыл даже упомянуть о медальоне. Так как он никогда не смотрит на свои медали, я вполне уверен, что до сих пор Алекс ничего не знает об этом.

Стокли, глядя то на Пелхэма, то на Сатерленда, сказал:

— На что был похож медальон?

— Медальон с изображением Святого Георгия, — сказал Пелхэм. — На обратной стороне инициалы Алекса Хока. Подарок его матери. Я заметил, что он не носил медальон после возвращения с Кубы и спросил почему. Он сказал, что потерял медальон там.

— Этот медальон был на шее Алекса в ту ночь, когда мы спасли Вики, Росс, — пояснил Сток. — Один из охранников сорвал золотую цепочку и медальон с шеи Алекса. Мы были настолько заняты, пытаясь выйти оттуда живыми, что совсем забыли о нем.

— Пелхэм, ты можешь описать человека, который принес медальон? — спросил Росс, волнуясь.

— Ну, он держал зонтик так низко, что лица не было видно. Но когда он уже поворачивался, чтобы уйти, я мельком увидел его лицо в свете ламп. И поразился увиденному. Его зрачки были совершенно бесцветны.

Стокли и Сатерленд вскочили на ноги одновременно.

— У этого парня, — сказал Сток дрожащим от волнения голосом, — не было случайно никакого акцента, Пелхэм?

— Был, — ответил Пелхэм. — Причем очень явный. Испанский акцент.

— Человек без глаз, — сказал Сток. — Вот дерьмо. Алекс прав. Мы должны были внимательнее отнестись к возможности мести кубинца.

— Это был Руки-ножницы, — согласился Сатерленд. — Вики говорила, что все кубинские охранники называли его так. Парень, который любил резать людей серебряными ножницами, которые постоянно болтались у него на шее.

Стокли хлопнул себя по лбу так сильно, что обычный человек непременно свалился бы на пол.

— Росс! Помнишь, тот парень из полиции, которого убили в Майами? Из округа Дейд? Медицинский эксперт сказал, что кто-то нанес ему удар острым предметом в мозг. Через глаза. Еще он сказал, что вероятным предметом убийства были остро заточенные ножницы.

— Сток, — сказал Росс, пытаясь казаться спокойным, — регистрационный номер прицела, который остался в дереве вместе с винтовкой, был, конечно же, стерт напильником?

— Я оставил это напоследок, — улыбнулся Сток. — Нет, номер стерт не был. Я дал этот регистрационный номер своему новому лучшему другу из «Леопольд». Теперь все их прицелы находятся на официальном учете.

14

Лондон, декабрь 1999 года

Сумерки на Темзе. Это было любимое время суток Алекса Хока, и он стоял, сцепив руки за спиной, у одного из широких стеклянных окон своего офиса на пятнадцатом этаже. Пристально, будто загипнотизированный, глядел он на плывущие суда и машины, пересекающие Мост Ватерлоо. Моросило, и туман окутывал пейзаж за окном. Этот поздний декабрьский вечер чем-то напоминал полотна Тернера, на которых был изображен Вестминстерский дворец.

«Какая красавица, — думал Хок, — неужели это так и закончится…»

Шел 1999 год, и все меньше дней оставалось до наступления нового века. В тот момент Алекс Хок думал о красивой женщине, которую встретил в канун нового года, прошлым вечером. Это была американка, доктор Виктория Свит, которая написала замечательную детскую книгу под названием «Карусель». Она была, возможно, самой прекрасной…

В его полуоткрытую дверь кто-то тихонько постучал.

— Да?

— Извините, что пришлось потревожить вас, сэр, но посол Келли вызывает вас по телефону. Думаю, вам небезынтересно будет поговорить с ним, сэр.

Алекс отвернулся от окна и увидел в дверном проеме пожилую секретаршу, изящную женщину по имени Сара Бранхам.

Он улыбнулся ей и сказал:

— Да, Сара, спасибо, я обязательно отвечу. Соедини меня.

Она закрыла за собой дверь, и Алекс опустился в одно из глубоких кожаных мягких кресел, стоящих полукругом в его кабинете. Положил ноги на круглый стол. Стол представлял собой фрагмент древней мраморной колонны три фута высотой и шесть футов в поперечном сечении.

— Привет, — сказал он, взяв трубку. — Прекрасная была вечеринка. Спасибо, что пригласили меня.

— Ты явно покорен моей почетной гостьей?

— Она ошеломительна.

— Почему, как ты думаешь, я посадил тебя рядом с нею? — спросил Келли с мягким вирджинским акцентом. — Теперь угадай. Какая голодная молодая львица жаждет удовольствия оказаться в твоей компании за ужином сегодня вечером?

— Могу только догадываться, — ответил Хок. — Честно говоря, я уже попросил Сару принести мне жуткий омлет, что подают в нашей столовой. Я планирую съесть его, разгадывая кроссворд в «Таймс».

— Ужасная идея. У меня есть альтернативный план действия, который ты мог бы рассмотреть. Он появился в последнюю минуту, но какая разница, черт возьми. Я только хотел поднять тебе настроение. Кроме того, я знаю, что ты председатель комитета по приему новых членов в «Неллс», а я один из представителей этого комитета.

— Так ты звонишь мне по поводу «Неллс»?

«Неллс» был, возможно, самым шикарным, самым гламурным частным ночным клубом во всем Лондоне. Там царил полумрак и всегда было множество людей, и он все еще хранил очаровательную ауру 60-х. Четверо властных, надменного вида мужчин в накрахмаленных белых рубашках и белых галстуках, стоявших у входа, могли оказать на впервые пришедших сюда людей впечатление пристойности и высокой морали. Напротив, уютный бар «Неллс» и небольшая танцевальная дорожка дискотеки были местом самых диких ночей в 80-х, а иногда даже теперь, в конце 90-х.

Клуб оставался прибежищем только для зарегистрированных членов, где члены королевской семьи, аристократия и богатые дамы и господа из высшего общества могли распустить волосы, обнажить души, а кое-кто, по слухам, и груди. Неудивительно, что клуб долго оставался одним из любимых мест Алекса. Он его часто посещал и недавно даже принял на себя обязанности председателя комитета по приему новых членов.

— Ну давай, рассказывай дальше, — сказал заинтригованный Алекс. — Я с удовольствием откажусь от жуткого омлета из столовой.

— Вот что я хочу тебе сказать, Алекс. Ты, вероятно, уже не помнишь Сонни Пендлтона?

— Почему же, помню. Он был твоим заместителем во время «Бури в пустыне».

— Точно. Так вот, теперь он стал довольно большой шишкой в Министерстве обороны и сейчас находится в Лондоне с официальным визитом. Он позвонил мне и попросил об одной услуге. Я хотел было отказаться, но чем больше думал, тем больше понимал, что это может быть довольно забавно. Особенно если бы вдруг мне удалось заинтересовать тебя и ты присоединился бы ко мне.

— Не тяни. Выкладывай, что там у тебя?

— Ну вот, Сонни звонил, чтобы узнать, буду ли я ужинать сегодня вечером. И вот такая складывается ситуация: он хочет встретиться с одним парнем, который имеет с ним дела, и этот парень очень хочет стать членом клуба «Неллс». То есть услуга за услугу. Парень оказывает давление на Сонни, который оказывает давление на меня, так как знает, что я состою в комитете по приему членов.

— Я сдаюсь. Кто этот парень?

— Ты не поверишь. Это печально известный господин бин Вазир, который недавно заново открыл гостиницу «Бошамп», переименовав ее по каким-то особым законам правописания.

Хок засмеялся.

— Паша Найтсбриджа? Ты должно быть шутишь.

— Прежде Паша Найтсбриджа, — сказал Кирпич. — Теперь после фиаско с «Бошамп» он стал великим Парией Найтсбриджа.

— Бин Вазир? В «Неллс»? Сонни что, обкурился? — спросил Алекс. — Он думает, что этот сумасшедший имеет шанс пройти процедуру и получить разрешение о регистрации членства в «Неллс» после разгрома в «Бошамп»?

— Знаю, знаю. Не в этом дело. Господин бин Вазир, как ты хорошо знаешь, состоит в близком знакомстве с господином аль-Нассаром. А Министерство обороны очень хочет добраться до аль-Нассара. Но сделать это через бин Вазира. Вообще-то мне нельзя говорить об этом подробнее.

— Какой мне интерес от этой встречи?

— Бесплатный обед в гриль-баре «Коннот» с твоим старым приятелем Брикхаусом за счет государственного департамента Соединенных Штатов. Назови вино.

— «Шато Марго».

— Договорились.

— На самом деле тебе просто повезло, что сегодня мне предстояло свидание с омлетом вместо свидания с прекрасным доктором Викторией Свит.

— Ирландская удача.

— Во сколько встречаемся?

— В восемь вечера.

— Можешь рассчитывать на меня.

Алекс Хок пришел в бар гостиницы «Коннот» чуть раньше, без пятнадцати восемь. Этот тихий, уютный гостиничный бар был одним из его любимых мест, где можно было выпить и еще, как сейчас, поболтать с барменом, забавным весельчаком по имени Дакуорт, старым приятелем Алекса. Маленький, красиво облицованный панелями бар был пуст, за исключением одной пожилой пары за столом у окна, которая потягивала херес и тихо смотрела на дождь, ручейками стекающий со стекла.

— А, лорд Хок собственной персоной, — сказал Дакуорт, когда Алекс вошел в бар и сел у стойки.

— Должен сказать, я почти не видел вас в последнее время, сэр. Все разъезжаете, милорд?

— Разъезжал, голубчик, но однажды мы наехали на канаву, и я выпал, — сказал Хок, улыбаясь пухлому, розовощекому человеку в очках. — Пока вставал и отряхивался, проклятая телега уже отъехала на полмили вниз по дороге.

Дакуорт улыбнулся, протирая бокал, и сказал:

— Что будете, сэр? «Гослингс» с черной печатью, насколько я помню?

— Да, верно.

Когда бармен наливал ему черный бермудский ром, Алекс сказал:

— Ужасно тихо сегодня вечером, голубчик.

— Действительно, сэр. Сегодня понедельник. Я здесь весь вечер будто в склепе. Но дело еще в том, что в гриль-баре сегодня какое-то волнение. И большинство персонала — во всяком случае, официанты — находятся сейчас там.

— Действительно? И что же там за катавасия?

— Говорят, Паша Найтсбриджа будет ужинать у нас сегодня вечером, сэр. Мы все ждем его, затаив дыхание.

— Почему?

— Надеемся, что мы не входим в список его последующих приобретений.

Алекс засмеялся и кивнул на свой опустевший стакан. Пока Дакуорт наливал ему очередную порцию, он сказал:

— Я сделаю все, что в моей власти, чтобы отговорить его от покупки этой гостиницы.

— Вы знаете этого джентльмена, милорд?

— Через десять минут узнаю. Я ужинаю с ним.

Дакуорт чуть не выронил стакан из рук.

— Вы, сэр?

— Не волнуйся. Эта авантюра была выдумана не мной. За всем этим стоит посол Келли. Мы зайдем к тебе после, чтобы пропустить по рюмочке на ночь, и расскажем обо всем подробнее.

— Вы не дали моему дню пропасть даром, сэр, — сказал Дакуорт, улыбаясь.

— Запиши это на мой счет. А между прочим, у меня только что возникла одна мысль. Позвони повару и скажи ему, чтобы нещадно жег все, что бы ни заказал этот Паша. Так наш ужин значительно сократится.

Дакуорт все еще хихикал, когда Алекс Хок вышел из бара и пошел в гриль-бар. К своему удивлению, он горел желанием узнать, что же будет дальше.

15

Эмират

Неприступная крепость Эмира стояла на высоте приблизительно двенадцати тысяч футов, гнездясь между четырьмя скалистыми вершинами, вздымавшимися, словно кривые каменные резцы, у каждого из четырех окруженных стеной углов древней крепости. Так как сам Эмир знал, что он никогда не покинет свою цитадель ради какого-нибудь иного места, кроме рая, его не волновало, что до крепости было практически невозможно добраться в любое время года. Именно поэтому он и выбрал труднодоступный участок в самом сердце гор Эмирата. Он начал расширять и укреплять крепость приблизительно тридцать лет назад.

Охрана была незаметна, но работала действенно и повсеместно. На большом мониторе, одном из многих, что были установлены над диваном в комнате отдыха Эмира, появилось изображение небольшого каравана, с трудом пробивающегося по заснеженной и вьюжной дороге, ведущей к воротам. Это был верблюжий караван, везущий к Эмиру неверного Снея бин Вазира, нечестивца и при этом его зятя. Хотя Эмир презирал Снея бин Вазира, но ожидал его прибытия с нетерпением.

Его Высочество, достойнейший из людей, Эмир имел только одну настоящую прижизненную цель. Достичь всемирного Халифата. Правления Аллаха на всей земле. Его пламенный фанатизм был глубок и искренен. Он хотел очистить планету от неверных и нечестивцев. Только тогда человечество могло бы жить в мире при одном Истинном Боге.

Крови неверных уже было пролито довольно много. Но это, Эмир понимал, для Аллаха лишь капля в море.

Покрытый льдом бин Вазир, пробивающийся вперед по крутому склону, дрожал от холода и гнева. Его ненависть была основана на гораздо более скудном наборе справедливых идеалов, нежели у благородного Эмира. Бин Вазира жгли зависть, ревность и обида от нанесенного ему оскорбления. Эти чувства были источником большого трения между ним и его тестем. В конце 90-х Эмир нашел, что Сней бин Вазир чрезвычайно развращен любовью к западной роскоши и западным нравам, царящим в Лондоне.

Тогда один из британских агентов Эмира послал ему записанную на пленку трансляцию Би-би-си: «Бичамс. Первый взгляд на новый дворец Паши».

После этого дни Снея в качестве бонвивана на лондонской светской арене были сочтены. Во-первых, это было публичное оскорбление члена семьи Эмира. Кроме того, Эмир услышал через свои источники, что его зять недавно привлек внимание полиции. Интерпол и американцы расследовали ряд зверских убийств в Лондоне. Зная кровожадные наклонности Снея, Эмир понимал, что вина его тестя в этих убийствах была более чем вероятной. Теперь лишь вопрос времени, когда расследование приведет к порогу Эмира. Таким образом, он поручил сети своих тайных агентов в Великобритании похитить неверного и его жену, возлюбленную дочь Эмира Жасмин, вывезти их из страны по воздуху и, наконец, доставить похищенных в его горную крепость.

На суде, где председательствовал единственный полномочный представитель власти Эмирата, то есть непосредственно Эмир, бин Вазир был признан виновным в том, что подверг опасности святое дело и навлек большой позор на дом Эмира. Он был закован в цепи. Его судьба была предрешена, и напрасно принцесса умоляла отца пощадить отступника.

На следующее утро была назначена казнь Снея бин Вазира, однако Эмир долго размышлял в ту ночь о презренном зяте. Если просто казнить его, это, ко всему прочему, приведет и к смерти собственной дочери. Она поклялась, что будет следовать за своим мужем до самого рая. Эмир не мог вообразить жизнь без своего драгоценного ребенка, независимо от того, как безжалостно дочь разочаровала его.

Он спас бы двух птиц одним не брошенным камнем.

Его зять был порочным, мстительным животным, в голове которого всегда роилось большое количество хитросплетений и коварных планов. Это было типично для его низкой породы. Он мог, как считал Эмир, принести действительную пользу. Он мог служить Аллаху даже при том, что и отдаленно не был правоверным. Со временем после должного обучения он мог стать еще одним быстрым мечом в руках Эмира. Его следует учить, до тех пор пока он не овладеет бессмертным мастерством арабского воина. А после этого — да, он может оказаться полезен.

Подумав еще немного, Эмир принял другое судьбоносное решение. Он захотел возродить старую арабскую традицию: хашшишин. Эта тайная исламская секта, возникшая в Средние века, первоначально состояла из сумасшедших, накачанных наркотиками и хорошо обученных убийц обоих полов. В представлении Эмира, клан убийц должен был состоять из самой смертоносной части человеческого рода — соблазнительных женщин, которые лучше всего могут войти и в сердце врага, и в его жизнь. И бин Вазир, который имел определенную власть над женщинами, будет идеальным главарем для такой тайной армии.

Древние убийцы без всякого сожаления кинулись бы вниз с самой высокой башни по одному щелчку пальцев властелина, только бы продемонстрировать свое презрение к жизни и абсолютную преданность господину. Эмир полагал, что Сней мог сделать воинов такими же преданными, потому что тот имел странную власть над женщинами.

Так голова Снея бин Вазира, к его изумлению и восхищению, все же осталась на плечах. Так как он обучался искренне и полностью выполнял стратегию Эмира по созданию нового хашшишин, его пребывание во дворце было оправданно. Он отдалился от западной светской жизни. Тем не менее он и его жена могли жить так, как захотят, оставаясь в пределах Эмирата. Эмир положил сто миллионов фунтов стерлингов на счет Жасмин в цюрихском банке. Шесть месяцев спустя Сней и Жасмин начали строительство своего нового обиталища, Синего Дворца, на великолепном участке в горах.

Там, в роскошной изоляции, бин Вазир создал бы новый хашшишин. Армию совершенных убийц женского пола. Соблазнительные и смертоносные, они попали бы в мир, лежащий далеко за пределами Эмирата, и оттуда подчинялись бы своему господину, Эмиру, через своего непосредственного начальника, Снея.

— Дерьмо! — кричал Сней, негодуя на мальчика, который погонял его верблюда, и отряхивая бороду от снега. — Сколько еще идти?

Его верблюды споткнулись еще раз, и он чуть не выпал из переваливающегося в разные стороны паланкина. Хотя верблюды были частым видом транспорта в этих горах, карабкаться по обледенелому горному кряжу сквозь слепящую метель было им не под силу.

Шел уже четвертый год нового тысячелетия. Мучительная езда на этих проклятых обмороженных верблюдах не шла ни в какое сравнение с поездкой по Мэйфэйру на заднем сиденье серебристого «Сильвер Госта» вместе со старым другом Аттаром. Ах, он ведь был заправилой Лондона, его красивое лицо и картины блестящего образа жизни мелькали в глянцевых журналах и воскресных приложениях газет.

А потом этот проклятый «Бичамс».

Открывая новый роскошный дворец, он был полон больших надежд. Эта гостиница должна была стать краеугольным камнем его растущей личной империи недвижимого имущества. Но на следующее утро после бесславного открытия дворца появился позорный, жирный заголовок в бульварном издании. Две проклятые фразы (написанные, без сомнения, предателем Стилтоном) красовались над фотографией Снея крупным планом, сделанной на вечернем приеме. Четырехцветный кошмар на всю страницу.

Фатальный удар был нанесен ему заголовком, который увидел тем утром весь Лондон. Над фотографией Снея, поднимающего перед камерой бокал с шампанским, предательски кричали слова:

ВЧЕРА ОН БЫЛ ЗАПРАВИЛОЙ В ЛОНДОНЕ…

СЕГОДНЯ ЕМУ КРЫШКА!

Спустя пять долгих лет бин Вазир терпел бедствие другого рода. Теперь он сидел в паланкине из черного дерева, обрамленном слоновой костью, богато украшенного золотом и драгоценностями, который раскачивался на креплениях между двумя верблюдами. Ветер нес снег прямо в лицо. Толстые усы Снея затвердели ото льда.

— Сколько еще, погонщик? — проревел он.

— Еще час или два, — отозвался мальчик Хариб, дрожа от страха. — Иншаллах.

Хариб знал, что неопределенный ответ может еще сильнее возмутить Снея. Слово «иншаллах» имело много смысловых оттенков, от «на то воля Божья» или «скоро» до «не стоит рассчитывать на это». Но Хариб не мог быть более точен, потому что не видел ни одного из знакомых ему ориентиров. Метель началась не по его вине, но Снея это не заботило. Сегодня он безжалостно кричал на всех. Харибу один раз уже довелось испытать на себе гнев Снея, который больно стегнул его кнутом с рукояткой из носорожьего рога по спине, когда один из верблюдов споткнулся, ступив в глубокую расселину в леднике, скрытую снегом. Паша, весящий почти четыреста фунтов, едва не угодил в сугроб вместе с паланкином.

В избиваемом снежной бурей караване было всего двенадцать верблюдов. Шесть верблюдов, возглавляющих процессию, везли Снея, его четырех охранников-сумоистов и африканского вождя Типпу Типа. Остальные шесть верблюдов, идущих позади них, были загружены запасами продовольствия, оружием и горными бойцами Снея. Их вооружение было довольно мощным для этой отдаленной части земного шара. У них были немецкие автоматы последних моделей и гранатометы РПГ с лазерным прицелом.

Никаких поводов для беспокойства, к счастью, пока не возникало, но в горах обитало множество враждующих племен, безжалостных воинов, которые не были преданы ни Снею, ни Эмиру, и опасность неожиданного нападения реально существовала.

Хлещущий снежными хлопьями ветер усилился. Сней знал, что эта тропа в горах даже при хорошей погоде была опасна. А в условиях скрывшей все белой пелены — настоящее безумие. Но разве у него был выбор?

Его вызвал Эмир. Так началась длинная, опасная поездка, которая привела его с одной горной вершины — принадлежащей ему Синей Горы высотой 18 000 футов — вниз, к Пустыне Смерти, где пересекаются три континента, и, пройдя пустыню, караван снова начал восхождение по одному из самых опасных в мире горных хребтов.

Впереди на так называемой тропе Сней бин Вазир едва мог различить три гигантские фигуры, восседающие на спинах тяжело идущих животных. Это были Типпу Тип и двое борцов. Позади шли верблюды с двумя другими борцами. Как всегда, он хорошо наладил охрану, думая, что найдет какое-то утешение и в нынешней ситуации. Но что могло защитить его от неожиданного падения в заснеженную трещину ледника? Или от внезапно обвалившейся скалы, хлынувшей вдруг лавины, внезапного набега орды разбойников? Такие вещи случались регулярно на этой высоте и…

— Паша! Смотрите! — закричал мальчик Хариб, прервав поток его мрачных размышлений.

— Что такое? — спросил Сней, оглядываясь по сторонам в ожидании какой-то неминуемой катастрофы. Как будто ему недостаточно было заботы думать о том, что же Эмиру от него понадобилось. — Да что там, шайтан вырви твои глаза?

— Вот! — воскликнул взволнованный мальчик, указывая вперед и направо. — Вы видите это? Да славится Аллах!

По его телу пробежала волна облегчения. Это были не какие-нибудь дьяволы, мчащиеся с заснеженных горных высот. Нет, он увидел массивный радарный купол. Первый радар на огромной площади, окружающей крепость; но это означало, что караван теперь был намного ближе к месту назначения, чем ему сказал глупый Хариб. Сначала радар, а за ним средства ПВО и ракетные установки «земля-воздух». Оставалось, по всем подсчетам, менее часа до того как он узнает, что же приготовила ему судьба.

Сней бин Вазир закрыл глаза. Он прекрасно знал, что им встретится дальше на пути. Клетки.

По обеим сторонам прохода были установлены клетки для людей. В этих грязных железных корзинах, расположенных вдоль «километра смерти», ведущего к массивным воротам крепости, держали мужчин, женщин или их останки. Древние сооружения, сделанные из толстых железных прутьев, сплетенных в форме корзины. Жертву помещали внутрь, затем клетку поднимали на высокий столб, на такую высоту, куда ни друзья, ни родственники не могли передать ни пищу, ни воду, ни спасение осужденному в виде яда. Клетки были поучительным напоминанием о неограниченной власти Эмира над всеми его подчиненными и вассалами. Но бин Вазиру не нужно было это напоминание.

— Да спасет меня Аллах, — прохрипел Сней, пытаясь оттаять ладонями сосульки, которые образовались на обледеневших ресницах.

16

Лондон, декабрь 1999 года

Когда Алекс приблизился к одному из десяти столов цвета морской волны в гриль-баре гостиницы «Коннот», трое мужчин встали. Высокая тощая фигура Патрика Келли; армейской выправки тип, в котором Хок немедленно признал прежнего лейтенанта Сонни Пендлтона, работавшего теперь в Министерстве обороны США; и наконец, удивительно красивый джентльмен с усами, высокий, атлетично сложенный, в великолепном полосатом костюме-тройке.

Бин Вазир был красив; на его губах играла коварная усмешка, в глубоких глазах, блестящих из-под черных густых бровей, угадывалась безумная энергия.

— Да вы, должно быть, лорд Хок собственной персоной, — сказал Сней, протягивая руку Алексу. В их сторону сразу обернулись любопытные. Малая столовая «Коннота» раньше была заполнена посетителями, приученными к тихой любезности и спокойным проявлениям этикета, однако, с тех пор как ее объявили залом для некурящих, сюда все чаще стали приходить американцы. Именно по этой причине Хок предпочитал ее прокуренной главной столовой. Он был одним из тех редких англичан, которые находили дружелюбие американцев освежающим, нежели утомительным.

Хок обменялся рукопожатием со всеми. Рукопожатие Снея бин Вазира было удивительно теплым и сухим. Хок знал, что люди, ожидающие вопросов, как могло быть сегодня вечером, обычно имеют влажные ладони.

— Для меня честь встретиться с вами, ваша светлость, — сказал он.

— Называйте меня Алекс — этого достаточно, — сказал Хок, улыбаясь. — Я никогда не использовал титул. Я происхожу от пиратов и крестьян, видите ли. Может быть, это покажется странным, но я горжусь этим.

— Понятно. Ну ладно. — Казалось, что мужчина находится в некотором недоумении, и Хок исправил ситуацию, жестом предложив ему присесть за стол.

Потекла обычная светская беседа, разбавляемая подносимыми напитками. Бин Вазир снова удивил Хока. Этот человек, судя по всему, был настоящим зверем, и совершенно не скрывал этого, но кто-то очень изящно обработал грубые места его характера. В его обсидиановых глазах светился ум, а на устах всегда играла улыбка. Человек, который наслаждался жизнью. При этом у него была репутация совершенно бесстрашного человека.

Хок откинулся назад на стуле и продолжал изучать взглядом бин Вазира, в то время как сам араб, Келли и Пендлтон вели разговор, где часто фигурировало имя торговца оружием аль-Нассара. Сидящий перед ним человек, этот самозванец Паша, еще совсем недавно взял штурмом оплот Лондонского общества и разрушил его до основания. И был пригвожден к позорному столбу. И если у парня и была хоть малая доля раскаяния за то, что он сделал с наиболее респектабельной гостиницей Лондона, или хоть какое-нибудь чувство оскорбления — Хок этого не замечал.

Просто удивительно.

Ужин проходил в совершенно спокойной обстановке. Пендлтон все время поднимал вопрос о неизбежной продаже аль-Нассаром еще большего количества реактивных истребителей Ирану, а бин Вазир постоянно менялся во мнении, то возражая, то соглашаясь с позицией Вашингтона. Только когда подали кофе и бренди, Келли пустил в ход вопрос о членстве.

— Алекс, — сказал он, поднося зажженную спичку к кончику сигары «Гриффин», — господин бин Вазир имел довольно неприятный опыт в «Неллс» в прошлый четверг вечером.

— Действительно? — удивился Хок, внимательно посмотрев на сидящего перед ним Снея. — Я искренне сочувствую вам, господин бин Вазир. Пожалуйста, расскажите мне, что произошло.

Бин Вазир засмеялся и потер крупные ладони, как бы делясь приятными воспоминаниями. Он посмотрел на Хока таким взглядом, словно они были старыми друзьями и этот небольшой рассказ был только праздной сплетней в кругу товарищей.

— На самом деле довольно забавное недоразумение, — сказал Бин Вазир, обнажая в улыбке ряд мерцающих белых зубов под густыми черными усами.

— Забавно будет послушать, — поддержал его Хок.

— Весьма. Видите ли, я обедал неподалеку с одной прекрасной молодой женщиной, моей знакомой. После обеда она спросила, не приглашу ли я ее в «Неллс» потанцевать и выпить чего-нибудь. Да, сказал я, почему бы и нет. Мы спустились по лестнице, и у дверей нас встретили двое господ.

— Да, — сказал Хок, — в четверг вечером… наверняка, господа Бамфорд и Лисетт.

— Точно. Ну вот, они спросили, могут ли они мне чем-нибудь помочь, и я сказал — да, я хотел бы купить молодой особе напиток в баре. А что, есть какие-то проблемы? «Вообще-то да, — сказали они, это частный клуб. Можно входить только членам». «Не проблема, — сказал я, вынимая свою чековую книжку. — Я готов стать членом. Сколько?»

Бин Вазир снова засмеялся, как будто вспомнив о чем-то своем, и посмотрел на сидящих за столом, ища одобрения.

— Очень забавно, — наконец сказал Хок.

— Я тоже так подумал, — продолжал бин Вазир, рассказывая увлеченнее.

— «Ах, но господин бин Вазир, — сказали они, — к сожалению, это не по правилам клуба». Они сказали, что я должен быть рекомендован одним из членов, иметь множество рекомендательных писем. Вообще-то это меня немного смутило, но, к счастью, мой дорогой друг Сонни согласился помочь уладить ситуацию.

«Уладить ситуацию? Интересно, — подумал Хок, бросая взгляд на Келли, — это определенно может быть интересно».

— Господин бин Вазир, — сказал Келли. — Вы решили пойти напрямую, но я боюсь, что господа Бамфорд и Лисетт действовали правильно. Вам придется пройти эту процедуру, если вы хотите стать членом.

— Вы, конечно же, шутите, господин посол, — сказал бин Вазир. — Один телефонный звонок от вас…

— Боюсь, он говорит серьезно, господин бин Вазир, — сказал Хок, вставая на защиту Кирпича. — Я, между прочим, являюсь нынешним председателем комитета по приему новых членов. Я лично одобряю все заявления, и никто не будет принят, если он не отвечает всем требованиям. Должен быть поручитель, одобряющее лицо и как минимум пять рекомендательных писем. И все от членов клуба.

— Это правда, господин бин Вазир, — сказал Келли. — Извините,но так уж обстоят дела.

Бин Вазир посмотрел на них обоих, как будто не мог поверить своим ушам. Наконец он улыбнулся и сказал:

— Прекрасно, вы оба, господа, являетесь членами. Вы можете предложить мою кандидатуру и одобрить ее.

— К сожалению, не можем, — сказал Хок, потягивая бренди. — Членам комитета не разрешается этого делать.

— Кто так решил? — резко сказал бин Вазир. Теперь его щеки начали багроветь.

— Таковы правила клуба, — холодно ответил Хок. — Существует целый свод этих правил. Довольно объемный.

— Я высылал вам книгу, где перечислены имена всех членов клуба, — сказал Келли. — Теперь только от вас зависит, каких известных вам членов вы можете попросить о подобных услугах, и начинать процесс вступления в клуб.

— Я не знаю ни одного из этих гребаных членов, что указаны в книге, — сказал бин Вазир, резко повысив голос. В его сторону посмотрело несколько сидящих в зале человек, и Алекс понял, что он должен успокоить бин Вазира как можно скорее.

— Пожалуйста, — сказал Алекс, — не принимайте все так близко к сердцу. Каждый, кто вступил в «Неллс», прошел точно такую же церемонию. И я, и посол Келли. Вам только нужно сохранять терпение и набрать достаточное количество голосов, вот и все.

Мужчина теперь буквально рычал на Алекса.

— И как же, лорд Хок, я узнаю гребаных членов, если мне даже не разрешают войти в ваш проклятый клуб? Давайте без лишней болтовни, хорошо? Сколько? Просто назовите сумму. Я выпишу вам чек и…

Рядом с бин Вазиром появился Барнам, метрдотель. Он нагнулся и, посмотрев ему в глаза, сказал спокойно, но твердо:

— Сэр, вы ведете себя слишком недостойно для нашего учреждения. Или понизьте голос и не ругайтесь, или вас попросят отсюда.

— Да пошел ты к чертовой матери! — закричал бин Вазир на Барнама, после чего снова отвернулся от него. Его сверкающие глаза опять пожирали Хока и Келли, неумолимо глядящих на него.

— Вы, парни, думаете, что можете трахать меня, как хотите? Никто не смеет трахать бин Вазира. Высокомерные американцы и англичане! Мой народ уже изобрел математику, когда вы еще терли палочки в своих пещерах, чтобы развести огонь! Вы, ублюдки, ответите мне за все это унижение, могу вам гарантировать! Я…

— Господин бин Вазир, — сказал Барнам. — Вы больше не смеете находиться в нашем клубе. Эти два господина сопроводят вас до двери. — Подошли два крупных официанта, и сразу же все разговоры в баре прекратились. Люди приковали свои глаза к сцене, разворачивающейся за угловым столом.

Бин Вазир вскочил на ноги, неистово вытирая рот салфеткой, которую затем бросил на пол.

— Если они тронут меня, они трупы, — сказал он, и в уголках его губ показалась пена. После этих слов он схватил край стола и перевернул его вверх ногами, опрокинув весь фарфор, серебро и большой графин бренди на колени Алекса Хока.

Хок спокойно посмотрел на разъяренного мужчину и, стараясь не повышать голоса, сказал:

— Должен заметить, ваши шансы получить членство в клубе после таких выпадов значительно снижаются, господин бин Вазир.

При этих словах из-за соседних столиков послышалось ехидное хихиканье. На мгновение Хок подумал, что разъяренный мужчина сейчас вцепится ему горло, но тот просто развернулся и вышел из гриль-бара, расталкивая всех и вся на своем пути.

Официанты уже поставили стол на место и принесли новый кофейный сервиз и спиртное. После многократных извинений работникам заведения и посетителям, Келли, повернувшись к Алексу, сказал:

— Прости, что втянул тебя в эту историю, Алекс. Это я во всем виноват.

— О господи, — сказал Пендлтон, — это я должен приносить извинения. Весь учиненный беспорядок лежит на моей совести. Я постараюсь найти менеджера гостиницы и, может быть, смогу уладить инцидент так или иначе.

— Ведь это я пригласил Хока, помнишь? — сказал Келли, пока Пендлтон вставал из-за стола.

— Не смеши меня, старина. И ты тоже, Сонни. Такой забавы у меня уже давно не было.

Полчаса спустя, со смехом вспоминая о событиях сегодняшнего вечера в компании бармена Дакуорта и пропустив несколько стаканчиков виски, Хок и Келли наконец вышли наружу, ища водителя из посольства. Несколько такси стояли у «Карлос Плейс», но машины из посольства не было.

— Где же мой автомобиль, голубчик? — спросил Келли одного из швейцаров.

— Полчаса назад отсюда вылетел некий джентльмен, сэр. Он был весьма расстроен, судя по всему. Вдруг подбежал к вашему автомобилю, так что я за ним и не успел, прыгнул на заднее сиденье, сказал что-то вашему водителю, и они умчались прочь. Все это выглядело несколько странно, но…

— Невероятно, — решил Келли. — Мой шофер сошел с ума.

— Наверное, он навел на него оружие, Кирпич, — прошептал Хок. — Это единственный возможный ответ.

— Я вызову такси для вас, господа?

— Спасибо, мы сами найдем, — сказал Хок. Все еще шел дождь, но сейчас ему нужно было немного свежего воздуха.

— Я должен вызвать своих парней из ДСБ, Алекс, — сказал Келли, когда мужчины вышли на улицу Маунт-стрит. — Я думаю, этот парень действительно опасен.

— На, позвони с моего мобильного телефона.

Они не прошли и половины полутемного квартала, когда на них из мрака выскочил какой-то гигантский черный человек. Он схватил ошеломленного Келли за воротник пиджака и вырвал из рук сотовый телефон. Кирпич извернулся, занеся кулак, и хотел нанести напавшему удар наотмашь. Но гигант так сильно ударил посла головой, что ошеломленный Келли растянулся на тротуаре. Тогда огромный человек зверским взглядом посмотрел на Хока.

— Я сказал бы, что мы можем пойти куда-нибудь и обсудить это как подобает господам, — сказал Хок, — но вы допустили глупую ошибку, напав на моего друга.

Головорез хмыкнул и сделал движение в сторону Хока. Алекс был настроен на схватку и решил нападать. Он нанес удар ребром правой руки поперек горла мужчины, а сжатые в кулак пальцы левой руки направил под грудину. Волна боли пробежала по обеим рукам Хока. С таким же успехом он мог напасть на статую Рузвельта, стоящую на соседней площади Гросвенор. Мышцы мужчины были словно железные.

Все его усилия привели лишь к тому, что мужчина что-то недовольно прорычал, и внезапно Алекс почувствовал себя в смертельных объятиях огромных черных рук, которые медленно поднимали его над землей. Он чувствовал жгучую боль, поскольку его ребра были сжаты словно в тисках. Руки были будто связаны и горели; вся верхняя часть туловища была теперь бесполезна, и разум Хока за остающиеся доли секунды лихорадочно соображал, где на теле безжалостного врага можно найти уязвимое место.

Почки? Пах? Нет. Он был стиснут мертвой хваткой, которая не позволяла его коленям и ногам двигаться под достаточным углом. Он чувствовал, что задыхается. Знакомая чернота, перемешанная с красными полосами, затуманивала сознание. Он был в таком состоянии уже много раз и знал, что сейчас может наступить конец. Причем неминуемо. Он почувствовал горячее дыхание из ноздрей гиганта, когда мужчина усилил давление, чтобы наконец поломать ребра жертвы и затем добить ее. Горячее дыхание напротив его лица? В каком именно месте? На лбу. Да. Сделав молниеносное движение, Хок откинул голову назад, затем со всей возможной силой ударил верхней частью лба в нос гиганта. Послышался хруст маленьких костей, и лицо Хока немедленно забрызгало горячей кровью монстра.

Железная хватка на мгновение ослабла, и Алекс упал на тротуар. Тряхнув головой и стараясь отдышаться через стиснутые зубы, чтобы из сознания ушла черная завеса, Хок при помощи рук встал на колени. Теперь он был лишь разъяренным животным, ни о чем не думающим, кроме жестокой мести. Он встал на ноги, глядя на своего противника и не замечая боли, и вдруг мощный удар ботинка со стальной подошвой обрушился на его грудную клетку, хрустнули три ребра, и Алекс Хок был отброшен в сточный желоб.

— Я убиваю тебя, — сказал гигант, впервые подав голос. Алекс поднял голову и посмотрел на огромную фигуру, из вдребезги разбитого носа которой все еще лилась кровь. Он приложил все усилия, чтобы подняться, глубоко дыша и пытаясь открыть еще остающиеся в нем скрытые резервы энергии. Келли не двигался. Он лежал напротив фонарного столба в неестественной позе. Без сознания, надо надеяться.

— Напротив, — сказал Хок через стиснутые зубы, — я читал гороскоп этим утром. Сегодня будет лучший день в моей жизни.

Хок, шатаясь, стоял на ногах, игнорируя жгучую боль в правом боку. Затем он присел на корточки, собирая силы для броска. Он оставался на корточках, перемещаясь то влево, то вправо, и наконец, глубоко вдохнув, со всей оставшейся силой метнулся в колено стоящего перед ним убийцы. Связки порвались, хрящ лопнул, и гигант оглушительно взревел. Но он не упал. Его лицо превратилось в окровавленную маску ярости, его глаза горели, как угли, он наклонился и хотел было нанести ответный удар по голове Хока.

Но Алекс сумел откатиться в сторону, снова встав на ноги, уходя от удара и меняя позицию, чтобы нанести очередной удар ребром ладони, или вдруг внезапно отпрыгивая назад, чтобы дождаться очередного удобного момента. И тут он заметил, что гигант достал из складок одежды на поясе тяжелое плоское лезвие. Держась за рукоятку своего оружия обеими руками, он пошел на Алекса, со свистом размахивая мечом, словно косой.

Первый удар снова пришелся по ребрам Хока, хлынула кровь. От следующего удара Алекс почти увернулся, но на секунду опоздал. Край лезвия немного зацепил его висок. Он покачнулся, но знал, что должен оставаться на ногах, несмотря на боль и гудящую в голове кровь. Гигант снова пошел вперед, нацелив лезвие так, чтобы следующим ударом разрубить Алекса пополам. Но Алекс сумел выкинуть правую руку вверх в то мгновение, когда короткое мачете уже опускалось на него.

Спустя шесть долгих недель Типпу Типа выписали из больницы Святого Фомы. У него был сломан нос, разбита грудина, расколота ключица, сломаны три пальца и обе ноги. Кроме того, отрезано правое ухо, но благодаря усилиям врачей его удалось довольно успешно пришить на место.

Алекс Хок так и не отправил ему открытку с пожеланиями о скорейшем выздоровлении.

17

Эмират

С обеих сторон скалистого прохода вниз смотрели сотни глаз, и бин Вазир ощущал на себе взгляды наблюдателей. Его замороженный караван приблизился, а затем и совсем остановился во внешних стенах крепости. Древние белокаменные стены, приблизительно в тридцать футов толщиной, достигали высоты более шестидесяти футов. Аттила однажды взял эту крепость, и он был единственным из когда-либо живших, кто мог рассказать о ней.

Белый Дворец.

В течение нескольких минут четыре гигантских сумоиста отвязывали и снимали эбеновый паланкин с обессилевших животных. Когда бин Вазир оказался у ворот, Типпу подошел к тяжеловооруженным часовым, чтобы объявить о прибытии их каравана. Такое объявление очевидного казалось смешным, но было общепринято. Когда кто-либо посещал Эмира, то придерживался этой традиции.

Штрафы за несоблюдение были значительны. Ослушавшимся выкалывали глаза, хоронили заживо, мгновенно отсекали руки и ноги — вот лишь немногие из способов, с помощью которых Эмир поддерживал порядок и послушание в пределах крепостных стен, и это также распространялось на его тайных агентов в каждом уголке земли. Клетки предназначались для более серьезных нарушителей этикета.

Сней бин Вазир решил, что его внесут в ворота на обычных носилках, покрытых черным лаком. Не нужно, чтобы Эмир видел его изящный эбеновый паланкин или великолепные одежды из шкуры снежного барса, которые бин Вазир теперь снял, оставив на себе простой черный бурнус. Эмир знал о роскошных и экзотических вкусах бин Вазира, но было бы пределом глупости лишний раз напоминать ему об этом.

Послышался лязг железа, и массивные ворота начали расходиться в разные стороны. Снежная буря несколько утихла. Бин Вазир поднял глаза к вершине стены, пытаясь увидеть там часовых, следящих за каждым его шагом. Тяжеловооруженные мужчины, почти невидимые, наблюдали за ними, пока караван не покинул внешних стен и ворота не закрылись.

Но теперь они находились в одном из наиболее охраняемых, мощно укрепленных и почти недосягаемых мест на земле. Обширный комплекс из белого мрамора и скал, регулярно очищаемый от снега, имел разветвленную сеть маленьких дорог и дорожек, ведущих к различным зданиям, домам, магазинам и военным объектам в пределах его стен.

Кроме того, в комплекс входил лежащий глубоко под стенами крепости лабиринт бомбонепробиваемых бункеров. Самый глубокий из них, как говорили, был недосягаем для всего, за исключением направленного ядерного взрыва.

Четыре сумоиста и Типпу Тип были подвергнуты полному персональному досмотру. Японцы были предупреждены и сохраняли полное равнодушие к тому, что в обычной ситуации могло бы вызвать чувство крайнего оскорбления. Люди Паши были отправлены в гарнизон. Паша должен был встретиться с Эмиром в его обиталище.

Погонщики верблюдов повели животных в стойло, чтобы покормить и дать им отдохнуть, и бин Вазир остался один. Он стоял у ворот и опирался на свою крепкую трость. Минуту спустя группа из шести охранников, высоких бородатых мужчин в одинаковых белых одеждах и тюрбанах приблизилась к нему с легким поклоном. Охранники сопроводили его к Эмиру, окружив со всех сторон. Они провели бин Вазира по ступеням, ведущим через арочный вход к обиталищу Эмира, а затем исчезли.

Он стоял в пустом беломраморном зале, прекрасно зная об аскетическом характере Эмира. Здесь не было и следа художественного оформления, никаких намеков на роскошь, и бин Вазир знал, что это правило распространялось на всю крепость. Говорили, что естественная чистота белого камня была ярким отражением самой души Эмира.

Размышляя о том, как можно было эту чистоту сопоставить с его собственной душой, он был поражен появлением крошечного человека в знакомой желтой одежде и черном тюрбане. Это был Беназир, личный слуга Эмира.

— Хвала Аллаху, вы добрались до нас благополучно, — сказал Беназир, воздев руки к потолку. — Следуйте за мной, пожалуйста. Их Святейшество Эмир сейчас любуются орхидеями. Им сообщили о вашем прибытии.

Бин Вазир следовал за маленьким эльфом через бесконечные мраморные залы и проходы, пока они не достигли сада. Беназир дотронулся до высокой стеклянной стены, и она немедленно ушла в пол. Воздух, влажный, насыщенный и благоухающий ароматами цветущих орхидей, обрушился на до сих пор не отошедшего от ледяного ветра и снега Снея бин Вазира.

Белый Дворец Эмира располагал почти двумя акрами теплиц.

Сней, который не имел почти никакого представления о ботанике, проходил рядом с самыми экзотическими представителями флоры, собранными в одном саду. Стеклянные стены и крыша сильно запотели, и крупные капли воды падали на растения. Внутри свет был зеленоватым и каким-то неестественным, будто в просторном аквариуме. Сней прилагал все усилия, чтобы не отставать от Беназира, но мокрые листья все время хлестали по лицу.

Наконец они нашли Эмира — тот сидел на каменной скамье в центре маленькой овальной площадки, выложенной белым камнем. Над садом нависали орхидеи с прекрасными белыми цветами. Певчие птицы и бабочки порхали с цветка на цветок.

Беназир и Сней немедленно упали на колени в знак глубочайшего уважения, прикоснувшись мокрыми лбами к прохладному белому мрамору.

— Обитатели садов, — мягко сказал Эмир монотонным голосом, восхищенно поглаживая цветок. — Вы можете подняться с колен. Побудь рядом и насладись их красотой в тишине еще несколько мгновений, Сней. Когда я закончу разговаривать с ними, ты получишь мое безраздельное внимание.

Сней с благодарностью опустил огромное тело на скамью напротив. Он глубоко дышал и, не теряя времени зря, изучал взглядом Эмира, пытаясь понять, что тот хочет от него и в каком он сейчас настроении. Эмир был высок и похож на привидение в своих свободных белых одеждах. Завитки белоснежных волос обрамляли его блаженное лицо, густая белая борода лежала на груди. Сней бин Вазир никогда не видел другого столь физически изящного человека. Длинные и тонкие пальцы Эмира, ласкающие цветок орхидеи, напомнили Снею бин Вазиру пальцы арфиста, которого он нанял пятью годами ранее для игры в холле «Бичамс». Но тогда…

— Прошло довольно много времени с твоего последнего визита, — сказал Эмир, устремив наконец пронзительный взгляд на бин Вазира. — Ты вырос за это время, особенно в обхвате.

— Мне очень жаль, Ваше Святейшество, но…

Эмир поднял руку, жестом заставляя замолчать. Бин Вазир неловко заерзал под его пристальным взглядом. У Эмира были строгие черные глаза, и стоило лишь посмотреть в них, как становилось понятно, что их власть непоколебима.

— Это не упрек, — сказал старик голосом, напоминающим шелест бумаги, — это констатация факта. Факты, а не чувства, интересуют Эмира сегодня. Ты не привез с собой факты?

— Конечно, Ваше Святейшество, — сказал бин Вазир, — у меня есть новости, которые, как я искренне надеюсь, понравятся вам, наивысшему из земных правителей.

— Ты делаешь успехи в священной войне против неверных? Есть ли какие-либо успехи у наших убийц? Говори! Я желаю услышать каждую деталь. Каждое слово о моем прекрасном хашшишин.

Происходящее из древнеаравийского политического понятия, слово «хашшишин» первоначально имело уничижительный смысл, означая «курильщик гашиша». Через несколько столетий под этим словом уже подразумевался гарем соблазнительных убийц, хранящих преданность и зависящих от постоянных поставок наркотика. И жаждущих любви своего уважаемого господина.

— Да, Ваше Святейшество, — сказал бин Вазир, впервые рискнув улыбнуться. Похоже, он все-таки мог сохранить голову на плечах. — Ваш скромный слуга прибыл к вам с дарами, которые значительно превышают его жалкие полномочия.

— Да?

Сней бин Вазир вручил Эмиру кожаный ранец, который извлек из-под своих одежд. Эмир открыл серебряную застежку и нетерпеливо заглянул внутрь. Когда он увидел содержимое, то вознаградил Снея сияющей улыбкой. Опасный переход через кишащие бандитами горы теперь казался тому бесконечно маленькой ценой за этот миг.

— Хвала Аллаху, — сказал Эмир. — Ты смог добыть визуальное подтверждение, которого я требовал?

— Это результат множества часов труда, проведенных в удовольствии, о уважаемый из уважаемых. Лично я просмотрел это бесчисленное количество раз. Мои инженеры поработали над улучшением качества звука и изображения. Вы вызвали меня как раз тогда, когда они закончили работу. Надеюсь, вы не будете разочарованы.

Эмир энергично хлопнул в ладоши, и из зарослей орхидей появился Беназир. Он взял ранец, глубоко поклонившись.

— Я буду смотреть сразу после вечерней молитвы. Удостоверьтесь, чтобы все было готово к этому времени.

Беназир снова сделал глубокий поклон и исчез так же незаметно, как и появился.

— И что же еще ты сообщишь мне? — спросил Эмир, пристально глядя на Снея.

— Четыре из пяти компонентов начальной фазы успешно завершены благодаря усилиям хашшишин, Ваше Святейшество, вы сами увидите. Приготовления к заключительному этапу идут полным ходом.

— И какова на данный момент реакция приверженцев сатаны?

— Как вы и предсказывали, о Великий Учитель и Избавитель. Поднялась паника в их дипломатическом сообществе. Полное замешательство и беспорядок. Там, где однажды господствовало высокомерие неверных, теперь правит страх.

— Американцы еще более слабы, чем мы думали.

— Зло порождает слабость, как вы говорили множество раз, о Эмир.

Черные глаза Эмира внезапно сузились, и объятый ужасом Сней понял всю глупость сделанного им замечания. Злой и слабый. Точное определение самого Снея, сделанное непосредственно Эмиром. Ему хватило доли секунды, чтобы понять это.

— Ты, образец всего, что является светским, смеешь… смеешь говорить со мной о зле и слабости? — укоризненно бросил Эмир, и Сней склонил голову.

— Я знаю, что вы живете в мире на много уровней выше моего собственного, о Наиболее Уважаемый из Эмиров. Но мое убеждение в чистоте нашей Священной войны против неверующих дает мне огромную силу и веру в свою правоту, — сказал Сней.

— Твоя вера пока что очень далека от истинной, Сней, сын Махмуда. Если бы не любовь к тебе моей милой Жасмин, я никогда не смог бы выносить в своем обществе такое отвратительное создание. Ну что ж, пока что я тебя терплю. Но однажды мы все-таки сочтемся с тобой.

— Когда моя работа на земле будет завершена, когда моя служба Великому Избавителю нашего народа закончится, тогда я приму свою судьбу с честью, Ваше Святейшество.

Эмир отклонил знакомую напыщенную фразу жестом руки, впиваясь взглядом в существо, которое какими-то тайными путями судьбы стало мужем его милой Жасмин.

— Мне понадобится подтверждение моих полевых агентов о том, что первая фаза произвела желаемый эффект. Если все обстоит так, как ты говоришь, и пятое нападение будет завершено успешно, я буду готов перейти сразу же ко второй фазе. У тебя уже намечена первая цель?

— О Наиболее Уважаемый, я мечтаю поразить эту цель в течение уже многих, многих лет.

— А кто из убийц выполнит это задание?

— Она идеально подходит для исполнения задуманного, Ваше Превосходительство.

— Кто она? Амариллис? А может быть, Аберджин?

— Ах, вы имеете в виду Смертельный Паслен. Нет, повелитель. Это другая убийца, такая же исполнительная. Роза.

— Хорошо, посмотрим, что из этого выйдет. Я намерен продвигаться в своих намерениях как можно быстрее. Скажи, как обстоят дела с приготовлениями к завершающей стадии нашего великого джихада?

— Приготовления идут полным ходом, повелитель. Они уже близятся к концу.

— Подходящее местоположение проведения операции является критическим фактором. У доктора Сунга есть определенные требования, связанные с научной необходимостью.

— Я понимаю, повелитель. У меня есть гостиница на отдаленном острове Сува в Индонезии. Сам остров доступен только с воздуха. В джунглях есть взлетно-посадочная полоса, которую контролируют мои силы. Мы с Сунгом полагаем, что это место вполне подойдет для наших целей. Ангел Смерти взлетит с острова Сува.

Эмир подержал перед глазами бледно-розовую бабочку, и на мгновение Сней подумал, что он сейчас сунет ее в рот и съест, таким он казался счастливым после всего, что рассказал ему Паша.

— Судный день Америки, — произнес Эмир. — Теперь я так ясно представляю его себе.

— Да, повелитель. Я разделяю ваш восторг.

— Миллионы погибнут, — прошептал Эмир.

— Нет, повелитель, — мягко поправил его Сней бин Вазир. — Десятки миллионов ощутят над собой тень Ангела.

Не говоря ни слова, Эмир вновь погрузился в созерцание пышных белых орхидей, и Сней бин Вазир понял, что может идти. Он прикоснулся рукой к голове, словно проверяя, на месте ли она еще, и быстро скрылся в садах Эмира.

А тот, вновь оставшись наедине с возлюбленными орхидеями, погладил мягкие белые цветы и окунулся в их аромат, вдыхая полной грудью и шепотом разговаривая с ними.

— Все, что является необходимым для триумфа добра, — сказал он, тихо засмеявшись над собственной маленькой шуткой, — это лишь условие, чтобы люди не делали зла.

18

Залив Пенобскот, штат Мэн

— О господи, — Алекс Хок услышал в наушниках слова Конгрива, — что это было?

Они столкнулись с сильным воздушным потоком, когда набирали высоту, и небольшой гидроплан взбрыкнул, словно игривая лошадка.

— Просто дорожная тряска, констебль, — усмехнулся Хок.

— Я не вижу никаких причин для тряски, — сказал Эмброуз, поглядев вниз на залив Пенобскот из окна по правому борту, — и не вижу там никаких дорог, хотя мне жутко хотелось бы, чтобы сейчас мы ехали по дороге!

— Да не о чем беспокоиться, старина, — сказал Алекс. — Просто турбулентность у земли сильнее, чем на высоте. Вот сейчас поднимемся повыше, и все будет в порядке.

— Хм.

— Во всяком случае, согласно моим картам, от штата Мэн до острова Нантукет не пролегает никаких автомобильных или железных дорог.

— Должно быть, очень забавно шутить и чувствовать от этого радость.

— Так и есть.

Известный детектив закрыл глаза и попытался откинуться назад на маленьком сиденье, сцепив руки на внушительном животе. Он был в пестром твидовом костюме-тройке; но, как всегда, выказывая полное безразличие к искусству портного, Эмброуз надел желто-белую полосатую рубашку от Томаса Пинка и старый розовато-зеленый мадрасский галстук-бабочку, который приобрел очень давно в магазине господина Трайминэма на улице Фронт-стрит на Бермудах. Все это акцентировалось белым шелковым шарфом.

Алекс Хок положил гидроплан на крыло, вырезая изящную дугу в куполе неба над темно-синими водами залива. Запланированная схема полета говорила, что сначала надо было подняться на высоту пять тысяч футов. Он повторно проверил компас и карты и взял курс на юго-восток к острову Нантукет. Солнце поднималось все выше над восточным горизонтом, посылая золотые стрелы лучей над акваторией темного залива и густыми лесами штата Мэн, лежащими под крылом серебристого самолета.

Конгрив проявлял обычное беспокойство в полете. Вчера вечером в баре гостиницы Дарк Харбор он выпил изрядное количество ирландского виски. С утра у него было похмелье, и он заявил Алексу за завтраком, что хотел бы, чтобы обратный полет к острову Нантукет прошел гладко.

Алекс знал Конгрива очень давно и понимал, этот человек никогда открыто не признается, что просто-напросто боится летать. Он просто маскировал свою нервозность и испытываемый в полете дискомфорт под чрезмерную раздражительность. Алекс давно понял, что беспокоило Эмброуза больше всего во время полета — ощущение полной потери контроля над происходящим.

— Что-то не очень мне нравится мчаться в пространстве запечатанным в эту алюминиевую трубу, — частенько любил он повторять.

— Я всего лишь хочу сказать, Алекс, — оправдывался Конгрив, все еще держа глаза закрытыми, — что ты спроектировал этот проклятый самолет самостоятельно. Я говорил это тебе и прежде. Я просто не понимаю, почему ты не догадался добавить в конструкцию еще хотя бы один двигатель.

— Я мог бы это сделать, констебль. Но в результате самолет стал бы гораздо хуже вести себя в воздухе.

— Что? — пробормотал Конгрив. Он наклонился вперед и посмотрел на Алекса. — Уж не хочешь ли ты сказать, что самолет с одним двигателем безопаснее, чем с двумя! Нелепое утверждение.

— Как раз это я и хочу сказать. Но крайней мере, про этот самолет, — улыбнулся Алекс. — Я знаю, это может казаться противоречащим здравому смыслу, но это правда… в некотором роде.

— Теперь я, конечно же, услышу одно из твоих беззаботных пояснений, не так ли? Уверен, если бы мы сейчас вошли в штопор и падали в море, я услышал бы самое полное научное объяснение смертоносной оплошности или сбоя механизмов еще до того, как рухнул вниз вместе с этой консервной банкой.

— Если мы даже потеряем единственный двигатель «Киттихока», констебль, — терпеливо пояснил Алекс, — то сможем просто парить в воздухе, до тех пор пока не обнаружим подходящее место для приземления. Самолет совершенно нормально реагирует на все средства управления.

— Просто смешно, — фыркнул Конгрив, забивая табаком стиснутую зубами трубку. — Если бы здесь был второй двигатель, то нам не пришлось бы, как ты выразился, «парить» вообще. Мы бы просто продолжали лететь на втором двигателе, пока не достигли бы места назначения.

— Совершенно верно, за исключением фактора вращающего момента, — сказал Алекс. — Самолеты с двумя двигателями на крыльях при отказе одного теряют мощность по одному борту, и сила вращающего момента, производимая оставшимся двигателем, норовит перевернуть самолет на бок. На самом деле это весьма рискованно. В результате таких отказов произошло много катастроф.

— Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?

— Конечно. Я просто подумал, что ты заинтересовался аэронавтикой…

— Фатальных неисправностей? Ради бога.

— У меня возникла идея, старина. Почему бы тебе не повести самолет?

— Что?

— Я вполне серьезно. Думаю, тебе понравится. Подожди, сейчас передам тебе управление. Теперь ты управляешь самолетом.

Алекс убрал руку с V-образного штурвала, расположенного между сиденьями.

— Теперь бери штурвал и говори: «принимаю управление на себя».

— Ты что, на самом деле свихнулся?

— Лучше возьмись за штурвал, констебль. Самолет будет лететь некоторое время сам по себе, но…

Эмброуз некоторое время боязливо смотрел на ручку управления, и наконец опустил на нее ладонь.

— Ты должен сказать «принимаю управление на себя», — настаивал Алекс. — Чтобы не вызывать замешательства у второго пилота.

— Ну ладно, беру управление на себя, — сказал Эмброуз и резко потянул ручку на себя. — Взлетаем дальше.

— Осторожно, следи за скоростью полета. Ты же не хочешь, чтобы самолет потерял скорость.

— А что будет, если мы потеряем скорость?

— Это значит, что мы начнем терять высоту, войдем в спиральный штопор, чрезмерная скорость падения оторвет крылья, и мы со свистом рухнем в океан. Если, конечно, ты не воспользуешься рулем, чтобы стабилизировать самолет и восстановить контроль над машиной. Тогда мы снова взмоем над этими прекрасными синими волнами и будем жить долго и счастливо.

— Что дальше? — спросил Конгрив, и Алекс подумал, что тому начинает нравиться вести самолет.

— Нужно приопустить носовую часть, пока самолет не потерял скорость.

— А! Значит, мне нужно только толкнуть эту штуковину вперед?

— Да. Только смотри все-таки полегче с этой штуковиной. Регулирующие механизмы тонко реагируют на каждое движение, достаточно лишь легкого контакта. Просто чуть-чуть опусти нос. Я немного сбавлю обороты… вот так… теперь просто замечательно. Теперь самолет идет устойчиво. Я пока отрегулирую рули высоты и элероны. Дай-ка на секунду штурвал. Поверни налево, нам надо лечь на левый борт, видишь? А я положу самолет ровно. И используй руль для изменения курса.

— Руль? Где, черт возьми, руль?

— Те педали под ногами, видишь? У меня такой же набор. Правая и левая педали руля. Я сам их отрегулирую. Ну вот, все в порядке. Сейчас изменим обороты, чтобы перейти на другую высоту. Смотри. Увеличивая скорость, мы поднимаемся. Снижая скорость — опускаемся. Этот самолет весьма прост в управлении. Им так же просто управлять, как качаться на доске.

— А ведь правда, — сказал Конгрив, широко улыбнувшись и управляя самолетом, словно игрушкой. — Я никогда не думал об этом.

Хок повернулся и пристально посмотрел на друга. В его глазах светилась теплая улыбка. Этот человек всегда умудрялся поражать других своими скрытыми способностями. Несмотря на некоторую чудаковатость и излишнюю чувствительность, он не имел предела храбрости и показывал хладнокровие в любых обстоятельствах. Словно Черчилль, Эмброуз мог идти под градом пуль и улыбаться при этом. Черт побери, Хок видел, как он делал это и делал не раз. Впоследствии он цитировал Уинстона, говоря:

— Ничто в жизни так не возбуждает, как то, когда в тебя стреляют и не попадают.

— Хорошо, капитан Конгрив, ваш второй пилот хочет немного вздремнуть, — сказал Хок. — Видишь линию горизонта? Просто держи курс и не меняй высоту. Запомни на всякий случай: левый и правый рычаги управляют элеронами. Следи за скоростью полета и датчиками оборотов. Тут и тут. Видишь?

— Да, да.

— На каких оборотах сейчас идет машина? — спросил Алекс, постучав по датчику. Конгрив наклонился вперед и искоса посмотрел на циферблат.

— Две тысячи оборотов в минуту?

— Точно. Вот ручка газа. Поддерживай текущие обороты. Вот компас. Наш курс, как ты видишь, один-два-тринадцать. Пытайся держаться его. Еще одна, заключительная подсказка для правильной навигации: смотри, чтобы Атлантика была всегда слева, и ты просто не сможешь пройти мимо намеченной цели. Ну ладно, я вздремну. Разбуди меня перед приземлением. Не думаю, что ты уже готов к тому, чтобы приземлиться самостоятельно.

— Ты серьезно? Будешь спать?

— Не стоит волноваться. В критической ситуации тебе поможет всплыть на поверхность твоя задница, она у тебя как поплавок. Ну ладно, спокойной ночи.

Хок откинулся назад и закрыл глаза, широко улыбаясь. Он должен был начать эти уроки давным-давно. Конгрив, несмотря на свою внешность, имел голову на плечах, ведь в конце концов он неспроста дослужился до высшего звания в Скотленд-ярде и…

В этот момент самолет немного наклонился и начал медленно опускаться по спирали.

— Алекс! — закричал Конгрив. — Я и пальцем ничего не тронул!

Хок сразу же поднялся на кресле, схватил штурвал и резко направил машину влево, чтобы выйти из спирали. Ручка управления почему-то слишком свободно двигалась в его руках. Да. Что-то определенно не в порядке с элеронами, шарнирными откидными створками на задней части крыльев, которые отвечали за выполнение крена.

— Неполадки с кабелем элерона, — сказал Алекс, свободно перемещая ручку управления влево и вправо. Затем он проверил элерон правого борта, перегнувшись через Эмброуза. Тоже не реагирует. — Черт, еле действует.

— Что я наделал?

— Ничего. Механические неполадки.

— Ага. Ну вот. Зверская удача.

— Держись за свою шляпу, констебль! — закричал он. — Пойду взгляну, в чем проблема.

Алекс быстро отстегнул ремень безопасности, встал с кресла и направился в хвостовой отсек. Кабели управления элеронами находились прямо под металлическими пластинами настила в хвосте. Только здесь была связь с элеронами. Все, что он должен был сделать, — это просто вырвать одну из пластин и посмотреть, какого дьявола…

О Господи всемогущий, эта секция кабеля почти полностью разошлась! Лишь несколько проводов оставались неповрежденными. Все говорило о том, что кабель кто-то разрезал, но не полностью, а так, чтобы они ничего не заметили. Слава богу, смертоносный подвох обнаружен вовремя. Теперь, если есть возможность сделать что-нибудь на скорую руку, они смогут только вернуться назад.

— Ну что, там все нормально? — закричал Эмброуз через плечо.

— Хотелось бы сказать тебе, что у нас будет мягкая посадка, но, боюсь, согрешу против истины. Старайся держать штурвал.

Кто-то хотел убить его. Кто-то, кто видел его с Паттерсоном в Дарк Харбор. Или кто-то, заранее знавший, что он прибудет туда. Если Паттерсон был прав, то это может быть только работа Гиены. Но кто его знает на самом деле — ведь в бесконечных списках Конгрива было столько подозреваемых!

Инструменты и бухты кабеля хранились в ящике, стоявшем неподалеку. Он взял их, когда самолет накренился почти критически.

— Эмброуз, — закричал он сквозь рев двигателя, — держи нос ровно! Не трогай элероны вообще, пока я пытаюсь соорудить здесь что-нибудь на скорую руку!

— Я могу сделать что-то еще? — отозвался Эмброуз. Он потянул штурвал, и самолет снова пошел вверх.

— Пытайся умилостивить судьбу, старина, и побыстрее.

— Но как?

— Пораскинь мозгами.

— Алекс, пожалуйста.

Хок схватил провод, кабель, отвертки и плоскогубцы и занялся элеронами. В тот момент последние провода кабеля лопнули с громким треском. Самолет резко накренился на правый борт.

— Вот черт, Алекс! — услышал он вопль Конгрива, в котором чувствовалась нескрываемая паника. — Мы падаем? — Конгрив обернулся. Его лицо было смертельно бледным. Он машинально потянул штурвал на себя, держа его мертвой хваткой. Нос «Киттихока» резко взмыл вверх, и Алекс покатился вниз по хвостовому отсеку.

Небольшой самолет задрожал и остановился. Внезапная потеря скорости едва не бросила машину в штопор. Все увеличивающийся угол падения по спирали означал, что самолет был в двух шагах от полной потери управления. В любую секунду резкий встречный поток воздуха мог оторвать крылья от фюзеляжа. Не имея времени вернуться в кабину и взяться за штурвал, Алекс понял, что сам Конгрив должен будет исправить положение.

— Эмброуз! — закричал он, стараясь сохранять как можно больше спокойствия в голосе, учитывая складывающуюся ситуацию. — Наклони штурвал резко вперед! Нам нужно нырнуть носом вниз, чтобы снова набрать скорость! Направь нос вниз! Вот так, нормально! Теперь те две педали под твоими ногами! Рули! Сейчас же наступи на левую педаль изо всех сил! Делай, что говорю, черт тебя дери!

— Да, да! — кричал Эмброуз, и Алекс увидел, что он наклоняется вперед и влево, резко толкая штурвал и втапливая левую педаль руля.

Алекс наполовину бежал, наполовину кувыркался по направлению к кабине, когда самолет вошел в штопор. Теперь только левый руль может их спасти. Он вскочил на свое сиденье, пораженный тем, как быстро они мчались вниз. Само синее море, казалось, несется им навстречу. При такой скорости у них оставалось не больше тридцати секунд.

— Беру управление на себя, — сказал он Эмброузу, держа руку на штурвале, а левую ногу на педали руля с его стороны. Самолет ответил на полный разворот левого руля и вращение замедлилось, но у них уже не оставалось времени, и Алекс не видел в окно ничего, кроме воды.

— О боже, нам крышка, — сказал Конгрив, закрывая глаза.

— Нет… еще не крышка.

Играя педалями руля, как пианист управляется с регистрами, Хок остановил вращение, выровнял крылья и, черт возьми, у него еще было в запасе добрых пятьсот футов воздушного пространства, до того как они шлепнутся в воду на скорости сто узлов в час и разорвутся на мелкие кусочки.

— О-оп! — услышал Конгрив, уже приготовившись к неминуемой гибели.

Хок отпустил штурвал одним плавным движением. Нос поднялся, понтоны заскользили по верхушкам волн залива Нантукет, и Киттихок еще раз взмыл в небо.

— Можешь открыть глаза, констебль, — сказал Алекс Хок, с улыбкой глядя на полумертвого друга. — Похоже, мы снова ускользнули от смерти.

19

Рим

Франческа, стоящая в тусклом розоватом свете крошечной уборной, оперлась на мойку из нержавеющей стали и наклонилась к зеркалу, рассматривая пунцовый блеск, который только что нанесла на губы. Послышался слабый металлический лязг, она ощутила легкое покачивание, когда поезд пошел по дуге. Экспресс Париж — Симплон теперь катил через Швейцарию, высоко в Альпах, и красивый мужчина ждал ее в залитом лунным светом купе за дверью.

Она подняла тонкие бледные руки и пробежала пальцами по густым светлым волосам, вдыхая аромат «Шанель 19», исходящий от ее вздымающейся груди. Черный пеньюар «Галлиано» назойливо прилипал к телу. Она улыбнулась себе и зажмурила на мгновение глаза, опустив длинные ресницы и приоткрыв губы. Она представила себе, как будет играть очередную сцену.

— Милый? — сказала она мягко, остановившись в дверном проеме так, чтобы он видел ее тело, освещенное сзади бледным розовым светом.

— Иди сюда, — сказал он хриплым шепотом, едва слышимым в металлическом скрипе колес по рельсам.

Маленькое, облицованное деревянными панелями купе спального вагона было освещено только светом ночника над дверью. Ник Хичкок, ее американский возлюбленный, лежал на животе, уперев подбородок в ладони, и пристально смотрел в окно на залитый лунным светом пейзаж пролетающих мимо заснеженных горных вершин. Он перекатился на спину и уставился на красивую женскую фигуру, стоящую в дверном проеме.

— Ты тосковал без меня, Никки?

Она провела ладонями по бедрам, разглаживая складки черного шелка.

— О господи, — прошептал он. Даже шорох шелковой ткани на ее теле сводил его с ума.

— Почему ты в пижаме, Никки? — спросила Франческа.

— Я замерз.

— Но ведь здесь так тепло.

— Сейчас будет тепло, — сказал Ник, отдергивая покрывало и предлагая ей прилечь рядом.

Женщина мягко прошла по покрытому коврами полу, сделав три или четыре маленьких шага, присела на край постели и погладила его по щеке. В синевато-фиолетовом свете маленький полумесяц шрама на его скуле казался люминесцентным.

— Очень много шрамов для доктора, милый. Это твои пациенты режут тебя, да?

Он улыбнулся и погладил ладонью туго обхваченную шелком грудь женщины.

— Я не врач, любимая, — сказал Ник. — Я физик. Доктор физических наук.

— Но ведь ты еще и шпион, правда?

— Мы оба шпионы. Только мы не можем определить пока, кто за кем шпионит. Именно поэтому наш медовый месяц будет так интересен.

— Никки, милый, эта поездка — не медовый месяц. Ми аморе, мы ведь не супруги.

— Сначала у нас будет медовый месяц. Так намного интереснее.

Франческа засмеялась, наклоняясь, чтобы поцеловать его в губы, и ее тяжелые груди мягко коснулись его груди. Это был короткий и страстный поцелуй, но когда она почувствовала его язык, то неожиданно снова села и направила пристальный взгляд в окно.

— Ты никогда не женишься на такой, как я. Но это неважно. Я люблю тебя, так или иначе. И я люблю этот старый поезд. Пусть он не идет на восток, пусть это не экспресс, не имеет значения. Тем не менее его называют Восточным экспрессом.

— Давным-давно он ходил в Белград и Стамбул. Это был самый быстрый способ добраться туда из Парижа.

— Ты знаешь все, мой дорогой доктор, — произнесла она, склонившись, чтобы поцеловать его снова. — Когда-нибудь, мой доктор-сердцеед, когда мы станем старыми и наша любовь исчезнет без следа, ты расскажешь мне тайны Вселенной?

— Я могу рассказать тебе одну из них прямо сейчас, — сказал он ей, улыбнувшись. — На самом деле любви во Вселенной гораздо больше, чем мы можем себе представить и испытать. Но это не означает, что мы не должны попробовать заполучить ее всю.

Его рука перемещалась под пеньюаром, он проводил пальцами по теплой коже между ее ног, запуская ладонь все глубже. Удивительно сильным жестом она остановила его запястье и отвела руку.

— Нет, милый, еще рано.

Он привстал, чтобы дотянуться до нее, но она отступала, смеясь.

— Нет, Никки, ты должен подождать. Я хочу видеть все те шрамы, которые ты хочешь скрыть от меня. Я хочу поцеловать каждый и узнать его тайну. Тогда мы займемся любовью.

Она расстегнула его синюю шелковую пижаму и провела руками по туго сплетенным грудным мышцам, задержав пальцы на густых вьющихся темных волосах, которые покрывали грудь. Затем ее руки пробежали вниз по тугому животу, быстро распустив шнурки на поясе, и она ловко стянула шелковые штаны с бедер до колен.

— А теперь, — сказала она, рассматривая его бледную кожу, — никаких больше тайн, Никки.

— Никакихтайн, — согласился он, когда она прижала губы к длинному шраму, который начинался от левого плеча и заканчивался чуть ниже левого соска.

— Расскажи мне о нем, — сказала она, проводя губами вдоль шрама.

— Хорошо. Это было довольно опасное ранение, должен признаться. В меня попала стрела, — сказал Ник Хичкок. — Мы играли в ковбоев и индейцев в Сент-Луи, Миссури. Тысяча девятьсот семьдесят пятый год. Мне было десять лет, когда ко мне подкрался тот храбрый апач и пустил в меня стрелу.

— А этот? — спросила она, проводя языком по упругому плоскому животу.

— Этот я сделал сам. Мы с кузиной играли в банальную детскую больничку, и она держала пари, что я не смогу вырезать свой собственный аппендикс.

— Лгунишка, — сказала она. Затем опустилась ниже. Дерзкие движения ее языка заставили Ника стонать и выгибать спину.

— А что ты расскажешь об этом шраме, на самом кончике? Какая-то неуемная старая подруга кусала моего Никки?

— Это с бойскаутских времен, — сказал Хичкок, возбужденно дыша. — Я торопился надеть форму, чтобы успеть на сбор бойскаутов, и неудачно дернул застежку-молнию. И это, любимая, абсолютная правда. Ну все, достаточно!

— Нет, милый, недостаточно. Расслабься, я должна сделать кое-что.

Ее рука исчезла между бедрами, и у него перехватило дыхание.

— У меня есть кое-что для тебя, — сказала женщина.

— Да, — проговорил он, закрывая глаза.

— Это не то, что ты думаешь, — продолжала она, и он услышал, как у нее между ног раздался металлический щелчок. Что за…

Она держала в руке маленький серебряный пружинный нож, который мерцал в фиолетовом свете.

— Я держу его в себе, Никки, как раз для таких случаев.

— Что? Это ведь просто шутка, правда? Извращенная игра?

Он хотел резко откатиться в сторону, но она все еще крепко сжимала его член в своем кулаке, и теперь ее хватка стала настолько безжалостной, что он вскрикнул от боли.

— Никки? — сказала она все тем же теплым и соблазнительным голосом.

Он ощутил холод острого лезвия у мошонки. Женские пальцы натянули кожу, сжимая яички.

— Никаких тайн, милый, — сказала она, — никаких больше тайн…

— О господи, ты и вправду сошла с ума? Что ты делаешь?

— Ты когда-нибудь видел человеческие яички? — спросила она спокойным голосом. — Они отделяются очень легко, такие блестящие и розовые. Их удерживает лишь одна тонкая белая трубка. Один надрез моего маленького ножика — вот и все, что требуется для полного счастья.

— Ты рехнулась! Остановись! Что ты хочешь? — испуганно повторял Хичкок. Его голос был наполнен страхом, и он едва сдерживался, чтобы не издать дикий вопль ужаса, подкатывающийся к горлу.

— Я ведь уже сказала тебе, Никки. Я хочу, чтобы больше не было тайн.

Безудержный крик уже был готов вырваться из его губ, и он широко открыл рот, когда она…

— Стоп! Стоп! Стоп! Снято! — выкрикнул Витторио де Пинта и, спрыгнув со стрелы с установленной на ней большой 35-миллиметровой камерой «Панавижн», подбежал, чтобы обнять ее.

— Франческа, мой ангел, это… это было блестяще! Замечательно! Это было превосходно! Великолепно!

Режиссер хлопнул в ладоши, на съемочной площадке сцены в «Восточном экспрессе» зажглись индикаторы звукового оборудования. Вся съемочная группа взорвалась аплодисментами, когда Франческа небрежно поцеловала в лоб партнера по фильму и повернулась ко всем, играя изящной улыбкой.

Витторио, высокий, изящный мужчина с мягкими карими глазами и светлыми волосами, ниспадающими до плеч, тоже повернулся к съемочной группе и поклонился. Итальянская съемочная группа, некоторые участники которой работали с де Пинтой раньше — до того как он подался в Голливуд, бешено зааплодировала, когда известный режиссер распростер объятия. Он начал хлопать им в ответ изо всех сил. Вот и миновали эти изнурительные двенадцать месяцев. Из-за съемок они вынуждены были путешествовать по всему миру — от Вашингтона до Большого Барьерного рифа, где они снимали сцены с акулами; они работали в Гонконге, Венеции и в Альпах, где вторая группа снимала пейзажи для сцен в самом восточном экспрессе. И вот эта съемка, наконец, завершена.

И теперь в старой студии «Синеситта» в Риме отработаны заключительные эпизоды последнего и, возможно, самого смелого из шпионских триллеров про Ника Хичкока «Мертвые не лгут». Исполнительный продюсер сказал, что интерес зрителей к фильму привлечет эта итальянская секс-бомба — благодаря ей картина поднимется в рейтингах гораздо выше, чем напичканные дешевыми спецэффектами предыдущие триллеры про шпиона Хичкока.

А о зрительском успехе Витторио мечтал. Его карьера замерла со времен глупой костюмированной драмы «Слишком много, слишком рано». Он опоздал с выходом картины и не рассчитал бюджет. Все, чего она удостоилась, был лишь краткий заголовок в газете «Кино недели». Он понимал, что фильм «Мертвые не лгут» был его последней попыткой, его единственной и последней возможностью, una ultima probabilita, как говорила Франческа.

— Благодарю вас, дамы и господа, — сказал Витторио, все еще приветствуя всех под яркими прожекторами, установленными на подиумах студии. — Grazie mille tutto, mille grazie!

Появилась маленькая армия техников и поставщиков провизии, устанавливающих столы и несущих тарелки с икрой и крабами, подносы с бокалами и бутылками холодного шампанского на съемочную площадку «Восточного экспресса». Витторио наполнил бокалы сначала для Франчески, а затем для суперзвезды Иэна Флинна, мужественно красивого ирландского актера, сыгравшего Ника Хичкока, а в настоящее время занятого тем, чтобы поскорее затянуть шнурок на штанах пижамы и скрыть тот факт, что не так уж и много ему приходилось скрывать.

Поднимая бокал, режиссер сказал:

— За легендарного Иэна, который сыграл, как всегда, великолепно! И конечно же, за новую любовницу Хичкока, талантливую и прекрасную синьорину Франческу д’Аньелли!

Она подняла свой бокал, выпила шампанское и быстро распрощалась со всеми. Ей нужно было успеть на самолет.

Приблизительно восемь часов спустя Франческа услышала легкое постукивание в дверь. Она села на кровати в полной темноте, прислушиваясь к отдаленному унылому реву, и не сразу сообразила, где находится. Дверь приоткрылась, и она увидела, как на фоне мягкого света возникла фигура девочки. На ней был белоснежный передник и черное платье — обычная форма женской части экипажа частного «Боинга-747», принадлежавшего Паше.

— Синьорина д’Аньелли? — позвала веселая англичанка по имени Фиона.

— Да? — отозвалась она, протирая глаза. — В чем дело, Фиона?

— Мне очень жаль, что потревожила вас, синьорина, но старший помощник Адэйр сообщил мне, что мы приземляемся примерно через час. Я подумала, возможно, вы не откажетесь от легкого завтрака? Кроме того, вам, наверное, нужно освежиться.

— Да, принеси мне чашечку чая и гренок, и приготовь горячую ванну, пожалуйста.

Девочка закрыла дверь, и Франческа снова откинулась на подушки. Горячая ванна. Восхитительно.

«Паша был чрезвычайно щедр, — думала она, — отправив за мной личный самолет в Рим сразу после окончания съемок». Он поступил так впервые. Он был доволен ею. Ее последнее задание было выполнено безупречно. Теперь его великодушие не знало границ. Но и гнев Паши не знал границ, если кто-то вызывал его неудовольствие.

Это была одна из причин, по которой ее так притягивал этот мужчина, несмотря на растущие объемы в области талии.

Франческа встала с кровати и прошла по ворсистому ковру к отделанной мрамором ванной. Покрутив золотые краны, наполнила ванну водой, добавила масло, соль и цветочные лепестки из хрустальных графинов и флаконов. Она улыбнулась. Класс обслуживания «Эйр Паша» был, конечно же, несравненно лучше первого класса «Алиталия».

У дверей появились две девочки с чайным подносом и стопкой роскошных белых полотенец.

— Grazie, — сказала Франческа, когда светловолосая девочка налила ей чашку травяного чая, а другая проверила температуру воды и перекрыла золотые краны. Франческа кивнула, ожидая, когда они уйдут. Они поклонились и ушли.

Сбросив пижаму на пол, она посмотрела на свое отражение в зеркале и улыбнулась; ее глаза все еще блестели от шампанского, выпитого на заключительном банкете и в лимузине по дороге в аэропорт. Профессия киноактрисы имела свои приятные стороны. Она позволяла ей свободно перемещаться по земному шару, входить в беспорядочные связи со всеми, кого она желала. Никто в мире не был полностью защищен от синдрома звездной развратности.

Но только не та самодовольная звезда.

Франческа подняла правую ногу и опустила ее на дно просторной ванны из зеленого мрамора. Правой рукой она потянулась к треугольнику вьющихся светлых волос между ног и вынула оттуда фарфоровые ножны с лежащим внутри кинжалом. Как бы она хотела испробовать свой маленький кинжал на этом высокомерном Хичкоке. Противный ирландский козел.

Воображаемый бульварный заголовок поплыл перед ее глазами, когда она погрузилась в горячую воду.

«Хичкок лишился петуха».

20

Остров Нантукет

Спустя примерно четыре часа после схватки со смертью Хок и Эмброуз сидели в компании Стокли и Сатерленда в библиотеке «Блэкхока». Борясь с вечерней прохладой, в камине горел огонь. Хок сидел по-турецки на полу прямо у огня, а попугай Снайпер взгромоздился на его плечо. Алекс подкармливал отважную птицу фисташками из кубка, который держал между колен. Он казался слегка растерянным.

— Оррехи! Черт поберри! — завопил Снайпер, и Хок дал ему еще несколько фисташек. Конгрив посвящал всех в подробности сегодняшнего полета, в восхищении описывая жуткую смертельную спираль и то, как они были близки, черт возьми, к тому, чтобы врезаться в море, когда Эмброуз лично надавил ногой на левую педаль руля и направил самолет вниз, а затем стабилизировал машину.

— Весьма неплохо, шеф, — сказал Сатерленд, — учитывая полное отсутствие у вас летного опыта.

— Что говорил Холмс по этому поводу? — торжествующе воскликнул Эмброуз. — Я самый неизлечимо ленивый дьявол, который когда-либо носил кожаную обувь, но когда что-то зависит от меня, я могу быть весьма полезным. — Эмброуз, судя по всему, еще находился в состоянии эйфории после едва не закончившегося катастрофой полета. Алекс улыбнулся шутке, но мысли его были заняты совсем другим.

Его самолет всю ночь был пришвартован к пристани Слейдов в Дарк Харбор. В ту ночь Алекс и не подумал поставить охрану, и у кого-то было предостаточно времени, чтобы подрезать кабель элерона. И нечто еще вертелось в его памяти. Внезапно он вспомнил — это были слова офицера Эллен Эйнсли о родственниках совершившей убийство приходящей няни: «Отец механик… в аэропорту».

Текс Паттерсон должен узнать, что по крайней мере один член семьи Аджелис прослонялся в окрестностях Дарк Харбор достаточно долго, для того чтобы повредить самолет Хока. Паттерсон сейчас летел на вертолете береговой охраны и, как намечалось, должен был в скором времени прибыть на борт «Блэкхока». Его босс, госсекретарь де Лос Рейес, уже попросила помощи у Алекса. Теперь Текс должен был прибыть на борт яхты и завершить начатые переговоры.

Как Алекс сказал Конч по телефону тем утром, он сделает все, что в его силах. Ему придется отложить перезарядку своих батарей, до тех пор пока не закончится вся эта история. Черт, он даже вспомнил старинную поговорку по этому поводу: в могиле выспишься.

Конгрив рассказывал Сатерленду и Стокли о недавних событиях в штате Мэн, когда на пороге появился Пелхэм с чайным сервизом. Он поставил серебряный поднос рядом с Алексом. Алекс заметил на подносе маленькую коробочку из черного бархата.

— Это несколько неожиданно для меня, дружище, — сказал Хок Пелхэму, взяв в руки коробочку. — Я хочу сказать, мы едва знаем друг друга.

Пелхэм улыбнулся, не сказав ничего, и ушел.

— Да что с ним такое? — спросил Алекс, когда Пелхэм закрыл за собой дверь.

— Смущается. Кое-что этот мальчик хотел отдать тебе уже давным-давно, босс, — сказал Сток. — Лучше открой и взгляни.

— Действительно? — удивился Алекс. — Как все это странно.

Он открыл футляр и увидел золотой медальон на цепочке. Алекс взял его в руки и поднес к глазам.

— Невероятно. Это ведь мой медальон святого Георгия. Сток, ты ведь помнишь. Той ночью на Кубе… тот охранник, который…

— Он поднес нож к твоей шее и обрезал цепочку. Да, я помню.

— Как Пелхэму удалось найти мой медальон?

— Какой-то парень, говорящий с испанским акцентом, однажды поздно ночью появился на твоем пороге и поручил Пелхэму передать медальон тебе. Старина положил его где-то и напрочь о нем позабыл. Он чувствует себя виноватым, потому что понимает, попади этот медальон к тебе вовремя, ты воспринял бы этот жест как угрозу и поостерегся. Знал бы, что кто-то хочет отомстить тебе.

— К большому сожалению, — сказал Хок, осматривая медальон, — его память менее чем…

— Все будет в порядке, — сказал Сток, заметив, как побледнело лицо Хока.

— Мать дала мне этот медальон, — Хок надел его на шею, — за день до того, как умерла. — Он отвел глаза, делая вид, что рассматривает картину на стене — маленький моряк, нарисованный Джеймсом Баттерсуортом.

— Да. Это еще одна причина, по которой Пелхэм плохо себя чувствует, босс, — сказал Сток.

— Твое замечание относительно того, что убийца Вики мог быть кубинцем, кажется, имеет под собой серьезные основания, Алекс, — сказал Сатерленд. — У нас есть множество улик, указывающих на это.

— Убийца Вики, — сказал Хок, вставая. Он бросил еще одно полено в огонь, и в дымоход огненным вихрем взмыли искры. Затем он сел в одно из кресел у камина. Его лицо приобрело пепельный оттенок. Как будто кто-то взял бритву и разрезал едва зажившие раны его сердца.

— Рассказывайте, — проговорил Алекс. — Рассказывайте об уликах.

— У нас есть две улики, Алекс, — ответил Сатерленд. — Первая — окурок сигары, найденный рядом с деревом. Кубинская сигара. И, судя по маркировке, не экспортная.

— То есть купленная на Кубе, — сказал Алекс. — Продолжай.

— Вторая улика — орудие убийства, оставленное на месте преступления. Стокли определил, что оружие было русским, но прицел на нем — американский. Очень ограниченного производства. Такие прицелы применяются только американскими вооруженными силами и правоохранительными органами. Один из таких прицелов был похищен неизвестным лицом шесть недель назад в Майами.

— Хорошая работа, Сток, — сказал Алекс.

— Прицел принадлежал убитому парню из полицейского спецназа округа Дейд, — подхватил Сток. — Регистрационный номер тот же, что и у оставленного на месте преступления. И последнее — парень, который вернул медальон. Пелхэму удалось мельком увидеть его лицо той ночью. Он сказал, что зрачки глаз мужчины были бесцветными.

— Руки-ножницы! — воскликнул Хок, и в его глазах вспыхнул гнев. — Тот проклятый ублюдок с Кубы! Это он допрашивал Вики, после того как она была похищена. Как его настоящее имя, Стокли?

— Родриго дель Рио.

— Дель Рио, верно. Прежний глава службы государственной безопасности Кастро до несостоявшегося переворота.

— Это он. Человек без глаз, босс, — сказал Сток. — Возможно, мы имеем нашего стрелка.

— Пока что не имеем. Но непременно достанем.

— У меня есть идея, — сказал Сток. — Если этот тип вернулся на Кубу, я знаю кое-кого, кто с удовольствием прибил бы его яички к пальме. И этот кое-кто в долгу передо мной.

— Кто же это, Сток?

— Фидель Кастро, вот кто, черт возьми. Мятежные генералы ведь собирались разделаться с его старой коммунистической задницей, помнишь? А я выручил его. Ведь это Кастро собственными руками надел мне на шею эту проклятую медаль.

— Да, да, — сказал Хок. — Я прекрасно осознаю всю иронию того, что ты спас шкуру одного из последних великих коммунистических диктаторов на земле.

— Алекс, черт возьми, а что мне еще оставалось делать? Я знал, что вижу перед собой злобного диктатора. Но проклятые торговцы наркотиками собирались пристрелить больного старого дурака, лежащего в своей кровати. Конечно же, мною овладел инстинкт полицейского.

— Не стоит оправдываться, Сток. Каким бы ужасным ни был Фидель, он бесспорно представлял собой меньшее из двух зол. Головорезы, которые пытались свергнуть его, хотели бы сделать Багдад саддамовских времен или кимовский Пхеньян похожим на огромный парк аттракционов.

— Ты прав, босс.

— Руки-ножницы вполне уже мог вернуться на Кубу, Сток, — сказал Алекс, — но Куба теперь представляет собой опасное место для высокопоставленного офицера охраны, который вступил в сговор с проигравшей стороной. Мы должны начать его поиски в южной Флориде, я так полагаю. Если бы я был кубинцем в бегах, именно туда я бы и отправился. Кале Охо. Маленькая Гавана. Майами — великолепное место, где можно укрыться.

— А также прекрасное место, где можно было похитить оружие, — сказал Сток.

— По крайней мере там неплохо бы начать поиски, — решил Хок. — Потом уже можно начинать искать его на островах.

— Нет такого места на земле, где кто-нибудь мог бы скрыться от меня, босс, — сказал Сток. — Послушай, ты сейчас загружен расследованием убийств, которое поручил тебе государственный департамент. Почему бы тебе просто не поручить мне и Россу розыски этого сукиного сына?

— Я не позволяю другим людям охотиться на моих лис, Сток, — спокойно произнес Хок.

Хок опустил голову и потер глаза кончиками пальцев. Сток знал, что сейчас Алекс разрывается пополам. Вики не вернуть. Хок был человеком с мстительным духом, и как же сильно было его желание отомстить за коварное убийство любимой женщины! Но тем не менее он был намерен сделать все возможное, чтобы помочь своему старому другу, Конч.

В конце концов, в нем победил профессиональный долг. Где-то скрывается человек, который убил его красавицу-невесту. Возможно, тот же самый человек, который едва не убил его и Конгрива. Но это личное. Существовал другой психопат, который планировал разгромить дипломатический корпус США. И создать в мире нестабильную обстановку. Возможно, это был один и тот же человек. А может быть, и нет.

Несколько мгновений спустя Хок пристально посмотрел на Стокли, затем на Сатерленда. Росс понял, что Алекс принял решение.

— Дело заведено, ведь так, Росс?

— Действительно.

— Разве ты не имеешь права связаться со старшими чинами Скотленд-Ярда? — спросил Алекс. — Ты все еще официально состоишь в Скотленд-Ярде и имеешь свою юрисдикцию.

Сатерленд безмолвно посмотрел на Хока. Этого вопроса он ожидал и не хотел отвечать на него.

— Я отвечу на твой вопрос, — сказал Конгрив. — Скотленд-Ярд посоветовал нам с Россом не совать нос в это дело. Нас совершенно отстранили от расследования.

Сатерленд кивнул, соглашаясь с Конгривом, и Эмброуз добавил:

— Согласно рабочим сводкам, они пока что не достигли существенного прогресса в расследовании.

— Ты едешь, Эмброуз? Во Флориду, я имею в виду.

— Я рекомендовал бы отправить туда Росса и Стокли, Алекс. Я могу оказаться более полезным в другом деле.

Хок кивнул в знак согласия.

— Хорошо. Отыщите этого сукиного сына, Сток. Я имею в виду, вы с Россом. Ищите в Майами, на Ямайке, на Кубе — везде, где он мог спрятаться, черт бы его побрал! Но не убивайте его, если все-таки отыщете. Приведите его ко мне. Я очень хотел бы сказать ему кое-что, перед тем как его передадут Скотленд-Ярду. Кое-что личное.

— Да, — ответил Сток. — Мы так и сделаем.

— Я поднимусь на палубу, — сказал Хок. — Хочу подышать свежим воздухом.

21

Остров Нантукет

Алекс Хок, одетый в выцветшую серую футболку с надписью «Королевский флот» и плавки, снова шагал по палубе, а преданный попугай Снайпер сидел на его левом плече. Алекс набил карманы кусочками сыра, любимой вечерней закуской Снайпера.

Ему все еще нужен был воздух. Казалось, он не мог надышаться.

Свежий бриз подул только после полуночи, отогнав туман от берега. Тонкий месяц, похожий на дугу из слоновой кости, висел чуть выше горизонта в темно-синем небе; его окружало несколько ярких белых звезд.

— Сыра! Сыра! — прокричал Снайпер, и Хок подбросил в воздух еще кусочек закуски. Попугай поймал лакомство и одобрительно захлопал крыльями.

— Хорошая птичка, Снайпер, — сказал Хок. Главный повар тайно приучил птицу требовать «Сыра!», и Алекс был не в состоянии отказать Снайперу в лакомстве.

Холодный фронт, отошедший теперь на северо-восток, обильно полил дождем мыс Вайн-Ярд и остров Нантукет. По его следам ползли остатки тумана, медленно ускользающего с тихих улиц старого города и поднимающегося на фоне леса мачт в тихой гавани.

Тяжелый воздух покидал залив, оставляя после себя прохладу и влагу на всех поверхностях включая широкую тиковую палубу «Блэкхока», которая стала скользкой. Яхта стояла на якоре в открытой акватории на довольно приличном расстоянии от входа в гавань. Том Квик хотел, чтобы его лодка могла свободно маневрировать вокруг яхты. Нужно было круглосуточно наблюдать за безопасностью ее обитателей. В радиусе полумили от «Блэкхока» не было других яхт.

Соленый запах океанского бриза бодрил, и Алекс наполнил им легкие. Он пролежал в кровати несколько часов, но сон все не шел. Пройдя по лакированным доскам палубы к носу, он открыл аптечку и вынул маленький оранжевый пузырек с пилюлями «Амбиен».

Личный врач Алекса Хока, доктор Кеннет Бир, предписал ему это успокоительное средство сразу после похорон Вики в штате Луизиана. Он почти не спал, но решил не лечить бессонницу алкоголем, как раньше. Бир всегда говорил, что его образ жизни едва ли сочетается с его профессией. Хок, конечно, никогда не говорил Кену, чем зарабатывает на жизнь, но врач вынимал столько свинца из тела Алекса, что поневоле мог догадаться, насколько опасна профессия его пациента. Тело Хока было живым образцом хирургического таланта Бира.

— Черт возьми, Хок, вы теперь всегда будете хвастать этим замечательным шрамом, — говорил Кен, зашив ему очередную рану.

Эти десять миллиграммов заставят его заснуть, но Алекс боялся, как бы не начать зависеть от пилюль. Бир уверял его, что лекарство не вызывает привыкания, но Хок все же сомневался в этом. Свобода от душевной боли, которую он перенес, явно вызывала привыкание. Он не стал открывать пластмассовую крышку, не взял пилюлю, а просто положил пузырек обратно в аптечку и стянул футболку через голову, надеясь, что немного свежего воздуха помогут лучше таблеток.

Он знал, что ему предстоит через многое перейти. Превозмочь то, чего его мозг тщательно избегал в моменты сна. Вики была мертва. Прошел месяц, а его горе было все еще таким же сильным. Расследование почти остановилось из-за недостаточной заинтересованности Скотленд-Ярда, который не только пустил дело на самотек, но и отказался от всякой помощи. Сток и Росс вычислили вероятного подозреваемого. Можно было бы продолжить расследование, опираясь на версию, что убийство мог совершить кубинский психопат по прозвищу Руки-ножницы. Хок в этот момент хотел только одного — завести самолет и помчаться на нем в Майами, чтобы помочь Стокли и Россу найти убийцу.

На другом, уже не личном фронте, появился ублюдок по прозвищу Гиена. Хитрый дьявол, который, согласно сообщениям Конч и Текса Паттерсона, мог устроить светопредставление в сдающей позиции и все более изолированной Америке. Но казалось, никто не располагал информацией о его подлинной личности или местонахождении. Конч просто сказала ему: «Алекс, пойди и найди этого парня, а потом уничтожь его».

Хок прилагал все усилия, чтобы личные чувства и профессиональные обязательства никогда не смешивались, но это давалось ему с большим трудом. Тем не менее он принял решение послать именно Стока на поиски убийцы Вики, говоря себе, что ему так или иначе придется научиться жить с этой болью.

Первым делом он зашел на мостик, где поболтал немного с капитаном яхты по имени Брайни Фей, узнав о том, что недавно возникли какие-то проблемы с бортовой сигнализационной системой «Эгис». Новости, рассказанные Брайни, не были обнадеживающими. Два универсальных компьютера с центральными процессорами, осуществлявшие программную поддержку системы «Эгис», по непонятным причинам вышли из строя, и техперсонал никак не мог выяснить, почему это произошло. Алекс, покинув мостик, пошел дальше к корме по левому борту, и в это время сработала его личная — менее изощренная, но очень эффективная сигнальная система — попугай Снайпер.

— ХОК! ХОК! — Закричал старый попугай. Снайпер обучался по древним пиратским обычаям. Он сидел на плече владельца, чтобы в случае невидимой опасности или тревоги предупредить его криком. Перед Алексом возник до зубов вооруженный человек, выйдя из тени.

— Привет, — спокойно сказал Хок.

— Извини, шкипер, — смутился Томми Квик, опуская ствол. — Не слышал, что ты идешь.

— Ничего, я ведь иду босиком, Томми, — Хок улыбнулся. — Поэтому ничего удивительного.

Этот молодой американец отвечал за безопасность на борту яхты и относился к своей работе очень ответственно. Квик, бывший снайпер, был искусным воином, который никогда не терялся в неожиданных ситуациях, да и благодаря своему чутью редко в такие ситуации попадал.

— Тем не менее, шеф, — сказал Квик, в смущении глядя на босые ноги Алекса.

— Все тихо, сержант, — успокоил его Хок, пытаясь избежать неловкой ситуации и глядя в сторону моря. Было новолуние, и за мчащимися высоко в небе облаками мерцало несколько ярких звезд.

— Слишком тихо! Слишком тихо! — снова вскричал Снайпер.

— Слишком тихо, он прав, шеф, это так, — заметил Квик, улыбнувшись банальной шутке. — Местные всегда неугомонны.

— Забудь про местных, — сказал Хок, — стоит побеспокоиться о туристах.

Хок опустил одну руку на леер и пристально поглядел вниз, в море. Вода приблизительно в двадцати футах ниже палубы, где он стоял, была ярко освещена. За бортом виднелось светло-голубое свечение, плавно переходящее в темно-синий мрак — свет от подводных прожекторов системы безопасности. Этот свет привлекал все разнообразие морской жизни включая множество здешних акул, которым известный автор Питер Бенчли, тоже выходец с острова Нантукет, посвятил свой бестселлер.

— Последишь за Снайпером некоторое время, Томми?

— Конечно, шеф, — сказал он и протянул свою руку птице.

— Спасибо. Вот подумал, не поплавать ли мне чуток, сержант, — пояснил Хок, отдавая Снайпера на попечительство Квику. Птица вспорхнула, захлопав крыльями, и села на плечо молодого мужчины.

— Поплавать, шеф?

— Да, почему бы не потренироваться лишний раз.

— Ты точно думаешь, что это хорошая идея, Алекс? — засомневался Томми. Он понимал, что его работодатель — человек непредсказуемый. А значит, «поплавать чуток» могло означать проплыть несколько миль. В открытом океане, ночью, при сильном течении, при возможности встретиться лицом к лицу с врагом, «поплавать» определенно не являлось хорошей идеей, по крайней мере с точки зрения сотрудника службы безопасности. С другой стороны, Хок раньше служил в британском спецподразделении аквалангистов. Он покрывал большие расстояния ночью при любой погоде и в любых условиях так же спокойно, как если бы прогуливался по своему кварталу под весенним дождичком.

— Почему бы и нет? — ответил Алекс.

— Ну, понимаешь, Алекс, прежде всего безопасность. Судно сейчас в состоянии полной тревоги. Поскольку универсальный компьютер полетел, периметр действия «Эгис» значительно сократился… ну, ты ведь понимаешь, что мы сейчас должны оценивать ситуацию должным образом, — сказал Квик. — Пока мы снова не возьмем все под контроль, мы являем собой довольно легкую добычу.

— Да, ты прав, — согласился Хок, опершись одной рукой на леер и перепрыгнув через него на узкий тиковый трамплин. Он стоял на нем, глядя в море и балансируя руками, и улыбался.

— Я мог бы послать двух человек на надувной лодке, чтобы они последили за тобой, шеф. Неплохая мысль, учитывая скорость течения…

— В этом совершенно нет необходимости. Будь здоров.

Пораженный Квик безмолвно смотрел, как Алекс Хок становится на цыпочки и резко отрывается от трамплина, выполняя в воздухе довольно мастерский кувырок, а затем с вытянутыми вперед руками неслышно соприкасается с поверхностью воды и погружается, не создавая при этом ни брызг, ни заметной ряби. Квик посмотрел вниз, за борт, и увидел, как улыбающаяся голова Хока с вьющимися черными волосами вынырнула как раз из той точки, куда и погрузилась.

— Отражайте вражеский абордаж! — закричал его работодатель и снова скрылся под водой, исчезая среди разноцветных косяков рыбы, проносящейся под огромным черным корпусом яхты.

— О, Иисус! — раздался чей-то голос в наушнике Квика.

— Что случилось? — спросил Квик, регулируя микрофон «Моторола».

— Да ничего такого, сэр, — ответил один из подводных видеотехников, сидящих в пожарной части. — Владелец только что нырнул за борт, оттолкнул с дороги акулу и прислонился лицом к объективу видеонаблюдения, вот и все. При этом широко улыбнулся. Не очень ли это рискованная затея, сержант? Я имею в виду, он сам решился нырнуть в глубокое темное море, полное акул?

— Да, это его решение, — ответил Квик.

— Понятно, сэр.

— Слушайте, парни, не то что бы это могло как-то помочь делу, но все же умоляю вас — следите за ним, пока это возможно. И периодически, через каждые пять минут, поворачивайте камеру на триста шестьдесят градусов, чтобы не потерять его из виду полностью. И предупредите меня о его возвращении секунда в секунду.

— Слушаюсь.

— Что с сонаром?

— Пока что не реагирует, сэр.

— Когда снова заработает «Эгис»?

— Техники говорят, что минимум через два часа.

— О боже. Сейчас мы легкая добыча, — пробормотал Квик.

— Что вы сказали? Не могли бы повторить?

— Легкая добыча! Легкая добыча! — закричал Снайпер.

Хок плыл изо всех сил, разгоняя легкую зыбь. Внезапно он остановился, определив каким-то внутренним чувством место промежуточной отметки; его мускулы горели. Расслабив мозг и тело, он позволил течению овладеть собой, словно мертвецом; он погрузил лицо в воду и раскинул в стороны конечности, которые теперь напоминали бревна. Он позволил мыслям течь самим по себе, и так оставался в состоянии легкой медитации в течение некоторого времени, поднимая лицо, чтобы сделать очередной глоток воздуха.

Он продолжал плыть по течению, до тех пор пока холод не начал просачиваться в его мускулы, говоря о том, что пришло время возвращаться. Подняв голову в очередной раз для глубокого вдоха, перед тем как плыть обратно, он с удивлением заметил маленькую красивую яхту, силуэт которой вырисовывался на фоне темного неба. Это была какая-то пассажирская яхта с мотором, возможно, сорок футов в длину. На ней не было ни ходовых, ни навигационных огней, ее двигатели молчали; она плыла по течению, как и сам Алекс несколько мгновений назад. Расстояние от Алекса до левого борта яхты составляло около пятисот ярдов.

Любопытно.

Он поплыл к ней, инстинктивно стараясь не шуметь, не разбрызгивать вокруг себя тихую рябь волн. Подплыв ближе, он увидел, что это была одна из тех роскошных лодок для пикника. По очертаниям яхта чем-то напоминала лодку для ловли омара. Если бы у вас вдруг нашелся лишний миллион долларов, который вам не терпелось бы потратить, она стала бы вашей без разговоров. Хок приблизился к судну на расстояние пятидесяти ярдов, и вдруг заметил, как кто-то включил электрический фонарь в каюте. Занавески не были задернуты, и он видел, как желтый луч перемещается в сторону носовой части.

Свет фонаря дал ему довольно хорошее представление об устройстве судна. Салон находился в центре корпуса, а маленькая V-образная каюта тянулась дальше до самого носа. Можно было бы предположить, что на яхте произошел отказ электрооборудования, но обычно суда такого класса снабжены дизельными или бензиновыми генераторами. Что в таком случае эта странная посудина делает здесь, в темноте, на одной из главных морских трасс восточного побережья?

Он тихо проплыл к корме. Света месяца и нескольких видимых звезд было вполне достаточно, чтобы разобрать ее название и порт приписки, начертанные золотыми буквами на темно-синем транце.

МОРСКОЙ ПРИБОЙ

Гавань Сил-Харбор, штат Мэн

Алекс доплыл до платформы, предназначенной для погружения в воду, и схватился за нее обеими руками, решая, стоит ли поприветствовать владельца или лучше пройти на борт незамеченным. В кают-компании снова стало темно. Тут он заметил маленький электродвигатель, на скорую руку приспособленный к вертлюгу на платформе. Двадцать лошадиных сил. Румпель для изменения курса. Человек на платформе мог бы легко управлять этой сорокафутовой яхтой, не создавая никакого шума.

Пробраться на борт незамеченным. Алекс рассчитал интервал между ударами волн о корму, ожидая волны, которая приподняла бы корму яхты, — тогда он мог бы незаметно перебросить вес своего тела на борт. Пора! Подтянувшись резким движением, он перевалился на корму, сел на край платформы, опустив ноги в воду. Алекс прислушался, готовый в любой момент скользнуть в море, если кто-нибудь заметит его появление на борту. Спустя минуту он встал на ноги, перескочил транец и встал на корме, глядя вперед.

Дверь в ходовую рубку была чуть приоткрыта. Он пересек тиковую палубу и ступил внутрь, задержавшись на мгновение, пока глаза привыкали к темноте.

С правой стороны от него, в кресле у штурвала, сидел крупный мужчина в кепке. Он смотрел вперед и не двигался. Спит? Или пьяный? Алекс осторожно продвигался вперед, готовый мгновенно отразить нападение. Мужчина сидел, не шелохнувшись. Алекс подошел к нему и опустил руку на плечо.

Тот резко упал назад, голова откинулась на подголовник сиденья. Открытый рот зиял смертельной пустотой, глаза тускло блестели под полуоткрытыми веками, кожа обвисших щек была синевато-белой. В самой середине лба красовалось аккуратное черное отверстие с пороховым ожогом вокруг; свернувшаяся кровь, засохшая во впалых глазницах, чернела в лунном свете.

Рядом валялось какое-то оружие.

Автоматический пистолет «Браунинг», который широко используется в армии и полиции США. Алекс отпустил тело, сунул руку в нагрудный карман и вынул бумажник из шкуры аллигатора. Согласно водительскому удостоверению штата Мэн человека звали Алан Аутербридж, пятьдесят пять лет. Проживал он в местечке под названием Пайнс в Сил-Пойнте, штат Мэн. Принадлежавшая ему яхта называлась «Хикли Талария 44». И в настоящее время господин Аутербридж был мертвее мертвого.

В бумажнике были примерно 1000 долларов наличными, кредитные карточки, фотография какой-то девочки. Алекс прикоснулся тыльной стороной ладони к щеке мертвеца. «Предположительное время смерти, — подумал Алекс, — около двух часов назад».

Хок повернулся к трапу. Человек с фонарем, который бродит сейчас где-то внизу, захватил яхту, убил владельца, причем явно не с целью ограбления. Что бы ни привело убийцу на Нантукет, можно было сказать одно — это не грабеж и не туризм. Велика вероятность, что кровь Деирдр Слейд и двух ее детей — на руках этого убийцы.

Алекс прошел в дверь ходовой рубки и быстро зашагал назад, к транцу. Он вынул магазин из рукоятки «Браунинга» и увидел, что тот полон патронов. Затем снова вставил магазин на место и дослал патрон в патронник. Он рассчитывал на то, что ветер относит звуки; тем не менее все время посматривал на ходовую рубку. Если кто-то внезапно появится там, он будет стрелять в него без предупреждения, не колеблясь ни секунды.

Он почти достиг трапа, ведущего в каюту, но в этот момент показался свет фонаря. Хок быстро вернулся в рубку и замер, присев около мертвеца. Он вытянул правую руку с оружием, нацелив пистолет на дверь, и ждал, когда в проеме возникнет чей-нибудь силуэт. Услышал, как хлопнула дверь и раздалось чье-то проклятие. Стараясь двигаться как можно тише, он снова пошел вперед и на ощупь спустился по трапу вниз.

В кают-компании было темно; лишь слабо вырисовывались призрачные силуэты мебели и скамьи, стоящей слева. Он крадучись прошел еще четыре ступени по лестнице, ведущей к салону, готовый стрелять в любую минуту, и замер. На полу вниз лицом лежал человек. Верхняя половина его тела исчезала в люке машинного отделения в центре каюты.

Послышался какой-то звук, вспыхнули искры и снова послышались проклятия лежащего ничком человека. Рядом с ним на полу лежал автомат MAC10. Хок присел на нижней ступеньке, примерно в десяти футах от распростертой на полу фигуры, и некоторое время просто смотрел на происходящее. Из передней каюты и гальюна по правому борту не доносилось ни звука. Скорее всего, этот человек один на борту, за исключением Алекса и мертвого мистера Аутербриджа.

— Джара! — раздосадованно произнес распростертый над люком мужчина. Хок подумал, что, вероятно, это слово означает по-арабски «дерьмо».

— Офицер Савалас, я полагаю, — сказал Хок, решив, наконец, нарушить молчание. — Хорошо стреляете.

— Что? Кто…

— Двигатель поломался, дружище? Все эти лодки — такая пакость, правда? То одно накроется, то другое.

— Дерьмо!

Пораженный неожиданным появлением кого-то на борту, молодой человек слишком резко поднял голову, ударившись о край люка. Он вытянул шею, обернувшись, и его глаза округлились от удивления.

— Ты! — воскликнул он, уставившись на Хока и бросаясь к автомату.

Хок нажал на курок, и пуля попала в дорогую вишневую отделку чуть выше головы мужчины. Звук выстрела прозвучал в каюте оглушительно. Человек снова лег на палубу вниз лицом.

— Извини, парень, палец на спусковом крючке зачесался, — сказал Хок. — У меня это постоянная проблема. Толкни автомат ко мне. Спокойно. Теперь можешь сесть и бросить мне фонарик. Будь хорошим мальчиком.

Офицер Никос Савалас подвинул автомат в сторону Хока, сел, потирая ушибленный затылок, и затем кинул Алексу фонарик. Тот поймал его на лету и положил на ступеньку лестницы так, чтобы свет падал на Саваласа.

— Я вижу, вы уже сбрили усы, офицер, — сказал Хок.

Полицейский был без формы, в рваных синих джинсах и в просторном черном дождевике. Он впился взглядом в улыбающегося Хока, который спокойно сидел на ступенях трапа, уперев руку в подбородок. Алекс держал пистолет в правой руке, готовый стрелять в любой момент.

— Как ты узнал… — начал парень.

— Это был ты? Я видел значок с логотипом «Яхт-клуб Дарк Харбор» на носу. Но не был полностью уверен, пока не разглядел на рукоятке твоего «Браунинга» символ полиции Дарк Харбор. Я заподозрил тебя еще тогда, на пристани, когда ты с третьего раза не мог бросить мне швартовы. Парень, живущий на побережье штата Мэн, который не может смотать канат, перед тем как бросить его? И кто еще мог свободно хозяйничать в моем самолете всю ночь? Ты ведь сам перерезал кабель элерона, не так ли?

— Я говорил отцу, что это не сработает. Нам нужно было всего лишь…

— Надо отдать тебе должное, это почти сработало, — сказал Хок. — Мы чуть не рухнули. К счастью для меня, на борту находился замечательный второй пилот. Послушай, у меня нет времени на весь этот вздор. Ты похитил лодку в штате Мэн, заставил владельца привезти тебя сюда, а потом выстрелил ему в лицо. Зачем?

Мальчишка внезапно потянул руку к своему дождевику, и Хок всадил еще одну пулю примерно в дюйме от его левого уха.

— А ну-ка, вставай. Давай вставай и подними руки вверх, — приказал Хок. Когда парень сделал, что было велено, он добавил:

— А теперь обе руки на воротник. Спокойно. Открой липучку на воротнике. Только не спеша, аккуратно. Вот так. Благодарю.

Алекс увидел, что Савалас тянулся не за оружием. Под дождевиком был надет тяжелый жилет, перехваченный в талии и заполненный тонкими плоскими пластинами. «Террористы-смертники в каждой деревушке», — подумал Хок.

— А идея действительно неплохая, — одобрительно покачал головой Хок. — Твое судно без ходовых огней незамеченным приближается к «Блэкхоку». На нашу радиостанцию поступает сигнал «SOS». Мы, конечно же, отвечаем. Берем тебя на борт, наивно веря в твою искренность, и все. Бум! Мы все отправляемся в рай.

— Все интереснее и интереснее, — еще один человек появился в дверном проеме передней каюты. Высокий и смуглый, в изношенном и засаленном рабочем комбинезоне, он представлял собой постаревшую версию Николаса Саваласа. Судя по всему, его отец. Авиамеханик. Внезапно появившийся мужчина навел на голову Алекса автомат. — Пожалуйста, опустите ваше оружие, — сказал он со слегка заметным акцентом. — Толкните мне ногой и ваш пистолет, и тот автомат.

Хок подчинился.

— Керим, возьми оружие.

— Керим — это Никос, да? Керим, спроси папу, как можно поступить лучше всего в такой ситуации? — спросил Хок, отшвырнув «Браунинг» ногой. Он уже вычислял вероятные углы падения, катиться ему вправо или влево, бежать пригнувшись или во весь рост, кто из этих двоих мог бы обладать лучшей реакцией, сколько секунд может потребоваться для…

— Керим! Покажи этому нечестивому англичанину тот маленький сюрприз, который мы хотели устроить ему сегодня ночью! Мы только вносили последние штрихи, да? Теперь он сам участвует в подготовке вечеринки, которую мы планировали для него. Достаточно слов! Руки за голову!

Керим бросил короткоствольный автомат отцу, держа в руках «Браунинг», наведенный на Хока. Затем он отошел от раскрытого люка, жестом свободной руки приглашая Алекса идти вперед. Алекс встал со ступеней и сделал три или четыре шага к люку. Отец Керима двигался сзади, светя фонариком. Последовал сильный пинок в спину, который Хок ожидал. Он рухнул вперед, головой в люк.

Но перед тем как упасть, неожиданно для них вцепился правой рукой в запястье руки Керима, в которой тот держал пистолет, и увлек потенциального террориста-смертника в трюм вместе с собой. Он повернул Керима спиной вверх, чтобы оградить себя от автоматной очереди. Ведь второй террорист стоял наверху и держал его на мушке.

— Похоже, я улечу в рай, держась за твоего сына, — сказал Хок. — Если, конечно, ты решишься стрелять.

— Лучше молись, несчастный! — закричал мужчина вслед.

— Не дождешься!

22

Майами

Стокли Джонс и Росс Сатерленд прибыли в международный аэропорт Майами рейсом Америкэн-170 из Бостона в три часа тридцать минут пятнадцатого июня.Субботний день был горячий и влажный. Огромные фиолетовые облака тянулись вереницей к юго-западу, предвещая большой тропический шторм, надвигающийся с Карибского моря.

Алекс Хок высадил их утром в Логане. Босс собирался заправиться горючим и лететь на гидроплане назад, к Нантукету, для встречи с какими-то большими шишками из государственного департамента. Он выглядел не очень хорошо, и Сток посоветовал ему немного вздремнуть. «Не хочешь пить виски — прекрасно, тогда выпей снотворного. Нельзя же бодрствовать круглые сутки».

Пока Стокли и Росс стояли у дороги в ожидании машины, они промокли от пота, который тек с них ручьем.

— Понимаешь, Росс, как-то отвыкаешь со временем от всего этого тропического дерьма, — сказал Сток. Тут рядом с ними остановился черный «Линкольн Таун Кар». Водитель был в жемчужно-серой ливрее, белой рубашке и галстуке-бабочке, а его прическа состояла из многочисленных коротких косичек. Он выскочил, открыл багажник и отворил обе задние двери.

— Что именно ты подразумеваешь под словом «дерьмо»?

— Ну, вся эта проклятая влажность, — сказал Сток, когда они садились на заднее сиденье лимузина. — Такое ощущение, что ходишь под водой. Как водяной какой-то. Ну, водяной — это как русалочка, только мужского пола, на случай, если ты вдруг не знаешь.

— Вообще-то я знаю, кто такой водяной.

— Ну и хорошо. А эти люди, что ходят за окном, вряд ли знают об этом, — заявил Сток.

Водитель сел за руль и вырулил на переполненную автомобилями дорогу из аэропорта.

— Как поживаешь, брат? — спросил у него Сток.

— Отлично, брат, — отозвался водитель, улыбнувшись. Улыбка вполне соответствовала его мелодичному ямайскому акценту. — Иегова благословил нас еще одним золотым днем в раю, брат!

— Должно быть, Иегова любит, чтобы было погорячее, — парировал Сток, пристально глядя на выбеленные солнцем пальмы и тропическую растительность. — Майами. Ямайка. Багамы. Ты не услышишь слишком много об Иегове, если проснешься где-нибудь в Исландии или на Аляске, я так полагаю.

— Иегова повсюду, брат, просто некоторые люди настолько слепы, что попросту не видят его, вот и все. Меня зовут Тревор, если что.

— Стокли Джонс, рад встретить тебя, Тревор.

— Инспектор полиции Росс Сатерленд, Тревор, — представился в свою очередь Росс. — Скотленд-Ярд.

Сток посмотрел на Росса с понимающей улыбкой, подозревая, зачем тот добавил к имени еще и должность.

— Да, Тревор, — сказал Сток, — мы копы, если ты еще не понял. Поэтому не стоит пытаться сбыть нам какую-нибудь травку, если, конечно, не хочешь, чтобы мы запихали твою задницу за решетку.

— Я не курю травку, не пью ром. Я проповедник, — сказал водитель, улыбаясь в зеркало заднего обзора. — Проповедую царство Иеговы. Слово царя небесного. Царя царей.

— Хорошо, хорошо, проповедник, я уже понял. Меня только интересует, где здесь гостиница «Делано»?

— Брат! Да здесь каждый знает «Делано»! Там одни знаменитости! Кинозвезды, футболисты! Слушай, Сток, а ты часом не футболист, брат? Я кажется узнал тебя. Ты Тики Барбер, верно?

— Тики Барбер! — засмеялся Сток, толкнув Сатерленда локтем. — Этот тип даже наполовину не так высок, не так велик и не так красив, как я.

— Ты похож на знаменитость, брат, вот что я хочу сказать.

— Я был знаменит приблизительно девять минут, — сказал Сток, смеясь. — Самая короткая карьера в истории национальной футбольной лиги. Я был полузащитником команды «Джетс». Ты не успел бы даже рассмотреть меня. Ты упустил всю мою футбольную карьеру. Я получил травму в самой первой игре. И моя первая игра стала для меня последней.

— Тем не менее, пока Сток не заработал травму, он успел пробежать два прохода и обойти двух защитников, — сказал Росс. — Я совершенно уверен, что у него есть видеозапись этого момента, если вдруг тебе станет очень интересно.

Полчаса спустя после пересечения улиц Бискайн Бэй и Венециан Козвей, «Линкольн» выехал на 17-ю улицу, повернул вправо на Коллинз и вышел на подъездную аллею самой известной гостиницы Саут-Бич в стиле Арт Деко. Вполне возможно, что сами Том Круз и Брэд Питт в белых шортах-бермудах и гольфах одновременно открыли задние двери и поприветствовали Росса и Стокли, прибывших в Делано. «Черт, — подумал Сток, — здесь даже парковщики похожи на кинозвезд».

— Проповедник, — сказал Сток, сунув в руку ямайцу двадцатник, — мы с Россом собираемся кое-что выяснить в этом городишке. Ты случайно не слыхал об одном парне из полицейского спецназа, которого пришили здесь, на Саут-Бич, несколько недель назад?

— Да, брат Тики, конечно, слыхал. Во всех газетах об этом трубили. Того типа, что его убил, так и не нашли, но я-то знаю, где его надо искать.

— Да? И где же его надо искать, Проповедник?

— Где? В сумасшедшем доме, брат, где же еще! Только настоящий психопат может ворваться домой к спецназовцу среди ночи!

Сток засмеялся.

— Ты прав, брат. Так или иначе, мы тут порыщем в округе несколько дней. Ты, я вижу, похож на парня, который знает местные закоулки. Как насчет того, чтобы помотаться с нами? Скажем, до пятницы?

— Мне надо посоветоваться с шефом, брат, но я думаю, все-таки можно.

— Это хорошо, брат, — кивнул Сток. — Вот моя визитная карточка. Позвонишь, как только все выяснится.

Джей Ло, кажется, а может, еще черт знает кто — в общем, какая-то похожая на нее кинозвезда, зарегистрировала их у стойки в холле. Над входом висели большие белые занавески, которые, словно флаги, трепетали на ветру.

— Добрый день и добро пожаловать в «Делано», господа, — сказала сестра-близнец Дженнифер Лопес. — Попрошу вас назвать свои имена.

— Мы всего-навсего мистер Джонс и мистер Сатерленд, и не имеем ни малейшего отношения к шоу-бизнесу. Надеемся, что вы не будете возражать против нас.

— Все нормально, вы числитесь в списке. Вот ваши имена, — сказала она, вручив им две регистрационные формы и даже не улыбнувшись.

Сток мысленно вычеркнул ее имя из списка женщин, которые были у него на примете в настоящее время. Он искал, кому мог бы подойти титул «госпожа Стокли Джоунс младшая». Экс-госпожа Джоунс после развода двинула в Нью-Джерси со своим ортопедом. Сток сказал судье, что его жена Тавания ушла к ортопеду, потому что всегда хотела иметь мужчину у своих ног.

Он поведал об этом Россу, когда Джей Ло вручила им пластмассовые карты-ключи от их номеров.

— Да ладно, Росс, это было здорово сказано, — заметил Сток. — Иметь мужчину у своих ног. Признайся, ты ведь тоже подумал, что это забавно, правильно? Никогда не засмеется — такой уж это человек, мой друг Росс.

Росс со Стоком сидели у длинного прямоугольного бассейна с зеленовато-голубой водой, который простирался вниз до самого берега моря, окаймленный пальмами, и смотрели на загорелые тела в купальниках. Стокли философски размышлял о сущности женского купального костюма, в то время как Росс говорил по сотовому с каким-то капитаном из полиции Майами, округ Дейд, назначая встречу.

— Довольно много вещей на этом свете остаются неизменными, — заметил Сток, не обращаясь ни к кому в отдельности, — но к ним нельзя отнести женский купальный костюм. Я имею в виду, он постоянно меняется — становится все меньше и меньше год от года, и хоть бы что. Ты видел когда-нибудь, чтобы женские купальники становились больше? Вряд ли. И могу с уверенностью сказать тебе, что с того самого проклятого дня, когда я родился, эти купальники постоянно уменьшаются.

Сток приложился к соломинке и потянул из стакана вишневую диетическую «колу», пристально рассматривая разворачивающуюся перед ним сцену в бассейне «Делано». Женщины, плавающие в бассейне, делились между собой своими женскими причудами, стараясь не замочить волосы; блестящие от солнцезащитного крема белые парни, лежащие в шезлонгах на краю бассейна, о чем-то болтали по сотовым телефонам, и на каждом были эти проклятые округло-треугольные темные очки из фильма «Матрица-перезагрузка», часть девятая. Одна убийственная блондинка, звезда музыкальных видеоклипов, вылезла из бассейна, и Сток просто разинул рот, увидев, что она обнажена до пояса. Титьки наружу. Топлес в общественном месте? Это что, не выходит за рамки закона?

Он посмотрел на Сатерленда, пытаясь догадаться, о чем тот думает. Солнце было высоко и палило нещадно. Шотландец закончил разговор и спрятал телефон, затем накрыл голову белым носовым платком.

— Росс, о чем ты сейчас думаешь? Я знаю, на что ты сейчас смотришь, но скажи мне, черт бы тебя побрал, о чем ты думаешь?

— Я думаю, что провести сегодня два часа на месте преступления стало бы кощунственной тратой времени.

— Вот видишь! Это профессиональное взаимодействие Скотленд-Ярда и нью-йоркской полиции. Я ведь думал как раз о том же самом, дьявол тебя побери! Вряд ли есть что-то еще, чего мы не знали бы об убитом парне из спецназа, верно я говорю?

— Согласен.

Сотовый телефон Стока завибрировал, и он вытащил его из внутреннего кармана куртки от легкого спортивного костюма.

— Джонс слушает.

Он дотронулся до отворота куртки, затем посмотрел на Росса и сказал ему губами:

— Проповедник.

Он говорил с Проповедником. Тот сообщил, что получил добро от шефа и готов провести с ними эту неделю. Сток сказал ему: «Это здорово, брат, держи двигатель прогретым, а салон прохладным». Они выйдут к парадному входу через пять минут.

— Перед нами выбор, Росс, — сообщил Сток, захлопнув телефон. — Мы можем направиться в Маленькую Гавану и начать опрашивать людей на Калле Охе. Или пойдем глянем на дядю нашего приятеля из кубинского сопротивления по имени Конч, Цезара де Сантоса, которого она нам посоветовала взять в спутники.

— Думаю, лучше остановиться на втором варианте, — решил Росс, ставя на столик недопитый «Бад» и вставая. — Пойдем. Мы позвоним ему из машины и скажем, что едем. Но лучше помнить об одном, Стокли. Мы ни в коем случае не можем обсуждать причастность Хока к подавлению кубинского военного переворота. Ни с кем. Никогда. Ни звука об этом, как будто ничего не было.

Сток посмотрел на него так, как будто Росс сошел с ума.

— Извини, партнер, — сказал Росс.

— Проклятье, а ведь ты прав, летчик! Мы уже столько времени вместе, а ты до сих пор видишь во мне какого-то неудавшегося футболиста и настоящего засранца из «морских котиков». Да я носил золотой значок детектива Нью-Йоркской полиции еще тогда, когда твоя мама натирала твою белую шотландскую задницу шампунем «Джонсон и Джонсон»! И сними с головы эту проклятую тряпку. Выглядишь просто смешно. Как какой-нибудь уличный засранец.

Архитектурная компания Де Сантоса и Мендозы занимала весь верхний этаж башни из черного стекла, расположенной на острове, соединенном мостом с центральной частью Майами. Все архитектурные творения компании в этом районе, Брикел-Ки, — офисные башни, гостиницы и квартирные комплексы — имели панорамный вид на Залив Бискейн. Порт Майами, у причалов которого было пришвартовано огромное количество гигантских круизных лайнеров, находился в северной части города; улицы Рикенбакер Козвей и Бискейн-Ки располагались на юге. Росс и Стокли стояли в приемной, ожидая сеньора де Сантоса и наблюдая из огромного окна непрекращающуюся навигацию в искрящейся на солнце синей бухте.

— Господин Джонс? Господин Сатерленд? — сказала симпатичная секретарша. — Сеньор де Сантос готов принять вас. Я проведу вас к нему.

Они оттолкнули тяжелые двойные черные лакированные двери и вошли в комнату, увидеть которую были совершенно не готовы. Все четыре стены были задрапированы в тяжелый черный бархат; кабинет освещал лишь свет, горевший в бесчисленных крошечных окнах и миниатюрных уличных фонарях — перед ними распростерся миниатюрный макет всего города Гаваны, занимающий по крайней мере тридцать квадратных футов. Этот макет был установлен на платформе. Архитектурные подробности поражали. Каждая статуя на каждой площади, каждый фонтан, каждый куст, деревце и крошечная вьющаяся бугенвиллия были просто прекрасны.

— Бьенвенидос, — изящный светловолосый мужчина, одетый во все черное, жестом пригласил их войти. — Добро пожаловать в Гавану.

— Инспектор Росс Сатерленд, — представился Росс, пожимая его руку. — Спасибо, что согласились встретиться с нами.

— Очень рад видеть вас здесь, — ответил он, улыбаясь. — Вы, вероятно, уже догадались, что я — Цезар де Сантос. А вы, должно быть, Стокли Джонс.

— Спасибо за то, что встретились с нами, сеньор де Сантос, — проговорил Сток, неотрывно глядя на мерцающие огни миниатюрного города. — Не ошибусь, если скажу вам, — это самая удивительная вещь из всего, что я когда-либо видел.

— Мучас грациас, сеньор. Я возглавляю организацию, называемую «Новым Фондом для Старой Гаваны», — сказал де Сантос. — Однажды моя драгоценная Гавана будет выглядеть точно так же, как на макете. Видите, множество старинных и красивых зданий, отмеченных синими флагами, должны быть полностью восстановлены, чтобы сиять, как в дни былой славы. Красными флагами отмечены отвратительные чудовища, построенные русскими. Их надо взорвать. Белые флаги означают весьма необходимые нам новые здания, которые кубинско-американские архитекторы проектируют уже сейчас. Но ведь вы не для этого здесь, я правильно понимаю? Моя племянница, Консуэло де Лос Рейес, много говорила о вас. Скажите, чем я могу быть вам полезен?

— Сеньор де Сантос, — сказал Росс, — я старший инспектор Скотленд-Ярда. Мистер Джонс и я расследуем убийство, которое произошло в Англии менее месяца назад. У нас есть все основания подозревать уроженца Кубы. Возможно, в настоящее время он проживает где-нибудь поблизости, в районе Майами. Или на прилегающих островах. Американский госсекретарь была настолько любезна, что предложила нам попросить у вас помощи.

— Да, моя племянница Консуэло говорила мне об этом ужасном убийстве. Убить невесту на ступенях церкви! Как это низко! К сожалению, в кубинской общине в Майами встречаются — как бы это сказать, довольно низкие личности. Они как тараканы. Боюсь, довольно трудно отыскать такого таракана в многолюдном городе.

— Я прекрасно понимаю, — сказал Росс, — но этот подонок, вполне вероятно, не станет жить жизнью мелкого таракана. Наш подозреваемый состоял при правительстве Кастро и кормился из личного корыта Фиделя. Я бы не удивился, если он перекачал десятки миллионов с того берега.

— Ах, так значит, это богатый подонок. Есть у нас и такие.

— Сеньор де Сантос, — продолжил Сток, — те три генерала, которые пробовали свергнуть Фиделя несколько лет назад — вы помните?

Росс многозначительно посмотрел на Стока.

— Я помню попытку государственного переворота, как же, помню, — ответил де Сантос. — О нем во всех газетах писали. «Нью-Йорк Таймс», «Фокс».

— Так вот, наш подозреваемый в то время вел двойную игру. Американское правительство обнаружило сотни миллионов, которые генералы переправляли в зарубежные банки. Эти средства шли на Каймановы острова, на Бермуды и так далее, не говоря уже о Майами. ЦРУ нашло часть этих денег, но не все.

— Мы полагаем, наш подозреваемый имеет доступ к этому капиталу, сеньор де Сантос, — сказал Росс. — Если он все-таки здесь, я предположил бы, что он скрывается под чьей-то личиной. Изменил имя, а может, и внешность. И вполне вероятно, в настоящее время ведет жизнь богатого человека, высокоуважаемого обществом.

— В городе довольно много кубинцев, которые подходят такому описанию, инспектор, — де Сантос зажег сигару. Он предложил открытый золотой портсигар Россу и Стокли, но они отказались. — Как он примерно выглядит, могу я поинтересоваться? Возраст, и так далее?

— У него нет глаз, — сказал Сток.

— Нет глаз?

— Его глаза абсолютно бесцветны. Как у какого-нибудь зомби из фильма ужасов.

Росс продолжил:

— Я уверен, этот человек вел себя довольно сдержанно и тихо, когда только приехал. Но сейчас он может чувствовать, что уже прошло довольно много времени и пора выходить на поверхность, образно выражаясь. Наслаждаться богатством.

— Как же, понимаю. Думаю, у меня есть идея, — предложил Цезар. — Сегодня вечером будет одно мероприятие. Ежегодный благотворительный обед, организуемый моим фондом. Там будут присутствовать очень знаменитые и высокопоставленные представители кубинского общества, потому что мы будем вручать Медаль Свободы.

— Это будет неплохой отправной точкой, сеньор де Сантос, — сказал Росс, — спасибо.

— Коктейли — в семь, обед — в восемь. Большой бальный зал гостиницы «Фонтенбло» на Майами-Бич. Приглашения на ваши имена будут за регистрационным столом. Буду ждать встречи с вами на обеде. Боюсь, без галстуков не обойтись.

— Это значит, нам нужны смокинги, Росс, — сказал Сток, и Росс многозначительно посмотрел на него, выходя за дверь.

23

Париж

Моник Делакруа стояла у высоких двустворчатых окон кабинета посла, затягиваясь сигаретой «Голуаз», и смотрела на весь этот цирк с газетчиками. Приготовления к сегодняшней пресс-конференции в саду посольства начались еще на рассвете. Это было довольно беспокойное утро. Представители агентств «Френч Пресс», а также «Фокс», Си-Эн-Эн, «Скай» и «Би-би-си» прибыли в восемь. За высокими стенами, окружавшими обширную территорию посольства, высился лес спутниковых антенн, установленных на специально оборудованные грузовики. Все приготовления для встречи прессы проводились под руководством Делакруа, личной помощницы посла Дьюка Мерримана в течение вот уже нескольких месяцев.

Это событие, как намечалось, начнется сегодня, в субботний полдень.

— Ну что, счастливы теперь? — спросил ее агент Макинтош. Вопрос повис в воздухе, словно завитки синего табачного дыма. Он недолюбливал ее. Не доверял ей. И она отвечала ему тем же. Она не горела желанием слушаться кого-нибудь, кроме самого посла. Особенно этого грубого, невоспитанного американца, который появился в посольстве совершенно внезапно. Ситуация нелепейшая. Новый начальник безопасности хотел, чтобы Моник убралась из здания как можно быстрее, в то время как сам посол хотел как можно быстрее затащить ее в постель. Противостояние двух желаний, которое посол Мерриман пока что выигрывал.

Моник знала, Макинтош хотел «накопать на нее как можно больше грязи», как обычно говорят американцы. Ее друг, Ноэль, управдом в посольстве, подслушал, как двое подчиненных Макинтоша шептались о ней на кухне. Пусть следят, сказала она Ноэлю, она ведь была хорошей девочкой швейцарской закваски из кантона Де Во. Разве нет?

Специальный агент ДСБ Рип Макинтош, присланный защищать американского посла во Франции и его семью, был этим теплым июньским утром далеко не самым счастливым человеком на земле. Худой мужчина с заостренными чертами лица и подстриженными «ежиком» седыми волосами, он сидел в кожаном кресле, пристально вглядываясь в женщину, на которой было надето сшитое на заказ платье «Шанель» с черными и красными вставками.

— Я говорю, счастливы ли вы теперь, госпожа Делакруа? — повторил он.

— В отличие от вас, я всегда счастлива, агент Макинтош, — сказала она, даже не глядя в его сторону. Моник выпустила изо рта очередную струю дыма, откинув при этом прядь темных волос с бледного лба.

Рип Макинтош все-таки был счастлив время от времени — в тех редких случаях, когда все люки были задраены, все охранники расставлены по местам, когда территория по всему периметру хорошо просматривалась и когда на каждого можно было положиться — в общем, когда все было разложено по полочкам. Но сейчас Рип Макинтош не был счастлив. На то существовал целый ряд причин, и первая из них заключалась в том, что ему определенно не нравилась идея с проведением чертовой пресс-конференции. Пусть он не знал наверняка, что собирается говорить посол Мерриман, но достаточно ясное представление об этой речи у него имелось.

— По крайней мере, вы могли бы быть чуть благосклоннее по отношению ко мне, мисс Делакруа, — сказал Макинтош статной брюнетке, в очередной раз нарушив тишину. — Мои агенты и я сам несем ответственность за безопасность посла и его детей. Не говоря уже обо всем персонале посольства включая вас.

— Об этом теперь уже поздно говорить, господин Макинтош, — сказала Делакруа, глядя на солнечный пейзаж за окном. — Я работаю на этого человека. И он попросил меня: «Моник, устрой пресс-конференцию». Я должна, по-вашему, сказать: «Нет, нет, мне очень жаль, господин посол. Специальный агент Макинтош говорит, что это плохая идея»?

— Нет, вы должны сказать, что сам госсекретарь считает, что это плохая идея и что…

— Это ваша проблема, месье агент, не моя.

— Я, наверное, начинаю забываться. Вы ведь француженка.

— Да, вы начинаете забываться. Я из Швейцарии.

— О да. Нейтральная страна. Великолепно. Просто замечательно.

В тот момент два девятилетних мальчика-близнеца с взъерошенными волосами ворвались в комнату, держа в руках водяные пистолеты. Посол Мерриман, овдовевший в сентябре 2001 года, сам воспитывал сыновей.

Весенний семестр в школе «Эколь ду Руа ду Солей» только что закончился, и мальчиков отправили домой на летние каникулы. Дети уже давно привыкли бегать по трехакровым владениям посольства и в красивых парижских парках, расположенных за его стенами. Теперь после трагических событий с семьей посла Слейда в штате Мэн мальчики оказались практически запертыми в доме. Это был прекрасный старый особняк недалеко от Буа де Булонь в самом сердце Парижа; но этот особняк, конечно же, был маловат для двух озорников, Дункана и Закари.

— Ты не можешь бежать, ты же мертв! — закричал Дункан, когда его брат пытался укрыться за спинкой большого, обитого материей дивана. — Tu es mort, tu es mort!

Закари выскочил из-за дивана и брызнул в брата струей воды.

— Au putant! Это было всего лишь легкое ранение, — засмеялся Закари в ответ.

— Да уж конечно, легкое, — усмехнулся Дункан, — как раз промеж глаз попал! — Дункан снова зарядил оружие, прицелился и открыл ответный огонь.

— О господи, — пробормотал Макинтош. Он не обвинял детей. Он и сам один воспитывал двух мальчиков. Тоже близнецов. Долгие висконсинские зимы были настоящим кошмаром для находящихся взаперти десятилетних детей. Он хотя бы мог иногда сбежать в хижину для подледного лова рыбы на замерзшем озере Уосау, но мальчики…

— Дункан, достаточно! — закричала мадемуазель Делакруа, и Макинтош заметил, что тот оставил большое влажное пятно на ее платье в самом интересном месте. Она повернулась и схватила Дункана за шиворот, чтобы он не сбежал. — Ведите себя прилично! Вы оба! Да что с вами такое?

— Это кабинетная лихорадка! — закричал Закари из своего потайного места за диваном. — Папа говорит, что у нас всех началась кабинетная лихорадка!

Закари выскочил из-за дивана и направил оружие на Делакруа.

— Или отпустите моего брата, или я немедленно открою огонь!

— Ты не имеешь права стрелять в нее, сынок, она швейцарка, — спокойно заявил Макинтош, впервые за весь день испытывая некоторое удовлетворение.

— Закари Мерриман! — послышался зычный голос из дверного проема. — Немедленно отойди от дивана! Я же сказал, чтобы вы не приносили сюда водяные пистолеты. А ты, Дункан, извинись немедленно перед мисс Делакруа. И ты, Зак. Сейчас же!

Дьюк Мерриман быстро вошел в комнату. Подтянутый, элегантный мужчина, одетый в голубой костюм-тройку в английском стиле. У него были такие же светлые волосы и яркие голубые глаза, как и у сыновей. Прирожденный бостонский брамин с Бикон-Хилл — это не подлежало сомнению.

— Закари, у тебя есть две секунды, чтобы отойти от дивана со своим пистолетом!

— Да, папа, — сказал мальчик и встал перед ним.

— А теперь вы оба принесите извинения, — потребовал Мерриман.

— Извините нас, мадемуазель Делакруа, — произнесли мальчики в унисон с одинаковой монотонной интонацией, лишенной искренности.

Дьюк нахмурился, глядя на сыновей.

— А теперь оба марш наверх по своим комнатам и одевайтесь. Куртки и галстуки. Белые рубашки. Волосы расчесать. Няня поможет вам. У меня через пятнадцать минут пресс-конференция, и вы оба будете стоять рядом со мной. Поэтому вы должны выглядеть, как подобает двум джентльменам. И чтобы никаких «не хочу», понятно вам?

— Oui, папа, — резво ответили мальчики и со смехом выбежали из комнаты. — Никаких «не хочу»! Никаких «не хочу»!

— Извините их, мисс Делакруа, — сказал Мерриман, когда увидел, что она пытается высушить мокрое пятно на платье носовым платком. Это у нее выходило не очень хорошо.

Макинтош, стараясь скрыть улыбку, встал с кресла.

— Мальчики мальчиками и останутся, господин посол, а это всего-навсего вода. Мы в детстве имели обыкновение смешивать воду с чернилами. Вот это было бы настоящей проблемой для мисс Делакруа. — Он снова посмотрел на промокшее платье и заработал недобрый взгляд со стороны Делакруа. Проигнорировав этот взгляд, он продолжал:

— Господин посол, рискуя тем, что мою задницу могут в любой момент отсюда вышвырнуть, я настаиваю, чтобы пресс-конференцию перенесли. Пока еще не слишком поздно. К нам поступили некоторые тревожные сводки, подготовленные непосредственно кабинетом мадам госсекретаря, согласно которым вам рекомендуется немного переждать… — Он заметил в глазах Мерримана недоверчивый взгляд и сдался. — Как бы то ни было, сэр, сама госпожа де лос Рейес звонила мне рано утром и сказала…

— Со всем должным к вам уважением, Макинтош, — прервал его Мерриман, — я точно знаю, что она сказала. Бог знает, сколько раз она твердила это мне лично. Я понимаю ваше положение, и искренне вам сочувствую. Ваш отдел сейчас переживает нелегкие времена, и вы всего лишь хотите выполнить свою работу как можно эффективнее. Однако у меня есть глубокие убеждения относительно сложившейся ситуации, и я чувствую, что мой долг по отношению к нашей стране состоит в том, чтобы выразить эти убеждения публично. Мне пора, если вы не возражаете.

Посол Мерриман вышел из комнаты, чеканя шаг длинными ногами. Он не стал дожидаться ответа. Макинтош снова сел в кресло, откинувшись на спинку.

Моник Делакруа схватила пульт дистанционного управления и включила большой телевизор. Затем расслабленно откинулась в кресле. Моник и Макинтош молча смотрели друг на друга несколько мгновений.

Потом он медленно выдохнул:

— Хотите скажу вам кое-что, мисс Делакруа? Я получил пулю вместо секретаря Олбрайт в Узбекистане в 2000 году. Тогда я входил в ее службу охраны. Я пятнадцать раз объехал вокруг планеты, я помешал попытке марокканских террористов бросить цианид в систему водоснабжения нашего посольства в Риме, я вытаскивал дымящиеся тела из трех посольств после взрывов и помог предотвратить примерно двести взрывов.

— Вы великий герой Америки.

— Да? Хорошо. Но впервые за всю свою карьеру я попал в перестрелку водяными пистолетами, которую учинили дети американского посла.

— Вообще-то это я попала в перестрелку, а не вы.

— Просто ирония какая-то, правда? Вы ведь само воплощение нейтральности, ну и вообще.

Несколько мгновений они снова недоверчиво глядели друг на друга, и вдруг Макинтош, взглянув на часы, сказал:

— Уже почти полдень. Включайте Си-Эн-Эн и давайте посмотрим эту пресс-конференцию.

Камера показала крупным планом посла и двух его ухоженных детей, когда Мерриман ступил на подиум, украшенный Большой Печатью Соединенных Штатов. Солнце сияло, цветущие кусты рододендрона в посольском саду на заднем плане служили своеобразным украшением.

— Добрый день и добро пожаловать, — сказал Мерриман в микрофон и улыбнулся, вызвав редкие аплодисменты. Он нравился французским журналистам, прежде всего из-за неизменной искренности и репутации человека, никогда не уходящего от ответа.

— Свобода и страх сейчас находятся в состоянии войны. И страх не победит. Я пригласил сюда двух моих сыновей, Закари и Дункана, — начал он, — сделав это по определенной причине. Сегодня им в первый раз более чем за две недели разрешили выйти на солнечный свет.

В этом месте он сделал паузу, оглянулся, улыбнувшись сыновьям, и продолжил.

— А в чем причина? Страх. Как вы все знаете, американские дипломаты и их семьи сейчас находятся под огнем. Пятеро моих коллег трагически погибли за один только прошедший месяц. В результате беспрецедентного нападения на дипломатический корпус Америки весь персонал посольств и консульств и их семьи были вынуждены сидеть за запертыми дверями. Многие совершенно оправданно испытывают чувство опасения. Я хорошо понимаю их, но в то же время полагаю, что страх находится в прямом конфликте с принципами, которых придерживаются Соединенные Штаты — это свобода, независимость, добрая воля. Каждодневное стремление к счастью. И те самые люди, которые являются проводниками этих драгоценных принципов во всем мире, были вынуждены сидеть за закрытыми дверями. Это недопустимо. Я потерял жену 11 сентября. Мои мальчики потеряли мать. Это — война. И когда американские дипломаты прячутся от мира, то значит, свобода проиграла войну, а страх выиграл. Стоящий перед вами американский посол, со своей стороны, отказывается жить в страхе перед террористами. Я полагаю, долг каждого посла — свободно ходить среди людей принявшей его страны, прислушиваться к их насущным проблемам и понимать их. Моя семья будет продолжать жить обычной жизнью, и мы покажем всему миру, что сердце и дух американского дипломатического сообщества остаются несломленными. Терроризм не должен господствовать над землей. Каждый день нашей жизни мы будем идти под солнечным светом, и да пощадит Господь тех, кто решится воспрепятствовать нам. Спасибо вам всем огромное. Посмотрите наверх, мальчики, — солнце светит все ярче. И мы пойдем на прогулку вдоль реки.

— О святой Иисус, — пробормотал Макинтош, нажимая на пульте кнопку отключения звука.

Делакруа громко заявила:

— Покажите мне американского дипломата, который будет прятаться за высокими стенами и телохранителями после вдохновенной речи, и я назову его трусом. Это было блестяще.

— Нет, — решительно ответил агент ДСБ, потерев лицо руками. — Это было самоубийственно. — Госсекретарь должна была бы просто отозвать его назад в Вашингтон. — Какого черта он делает здесь, когда ему мешают выполнять работу? Макинтош внезапно почувствовал полный упадок сил.

— Самоубийственно, агент Макинтош? — переспросила она, запустив руку в сумочку и выудив очередную сигарету. — Почему вы говорите такую чепуху?

— Подумать только, он собирается отвечать на вопросы. Пресса, видимо, решила не тратить времени попусту. — Макинтош недовольно поморщился, нажав кнопку включения звука. Пресса была явно взволнованна, будто уже чувствовала запах крови.

— Господин посол, — закричал репортер канала «Фокс Ньюс» откуда-то из толпы, — ваши замечания явно не соответствуют официальным сообщениям Вашингтона. Госсекретарь одобряет вашу позицию? Согласно нашим сведениям, сэр, она имеет совершенно другую точку зрения.

— Я уже выразил государственному секретарю свое личное мнение по этому поводу. Я уверен… Прошу прощения. Что-то у меня… О господи!

Мерриман отступил от подиума, согнувшись, как будто собрался завязывать шнурки. Из-под его ног повалил густой белый дым, который, судя по всему, вырывался из подошвы правого ботинка.

— Боже мой! — закричал Макинтош, не отрывая глаз от экрана, и вскочил на ноги. — Вилли Пит!

— Что? — спросила Делакруа.

— Белый фосфор! — еще раз крикнул Макинтош и выломал плечом французские двери, выходящие в сад; послышался треск деревянных реек и звон битого стекла. Делакруа оставалась на месте, ее глаза округлились, и она неотрывно смотрела в телевизор; в ее взоре, как и во всем, что происходило на экране, читалось безумие.

Мерриман, корчась, катался по земле. Агенты ДСБ призывали представителей прессы и персонал посольства отступить. Каждому агенту было известно, что белый фосфор, в просторечье называемый Вилли Питом, взрывается на шестую секунду после взаимодействия с реагентом и что радиус разрушения составляет более тридцати ярдов. Они также знали, что этот химикат возгорается после взаимодействия с воздухом и мгновенно достигает температуры трех тысяч градусов, которой достаточно, чтобы прожечь стальную броню.

Помощник, который стоял чуть позади посла, схватил с трибуны большой кувшин воды и приблизился к Мерриману. Закари и Дункан замерли на месте, с ужасом наблюдая, как их отец катается по земле в агонии, а из подошвы ботинка валит густой белый дым.

— Нет! — закричал Макинтош, подбегая к помощнику. — Вода сейчас бесполезна! Необходимо не допустить попадания воздуха! О боже! Живо уводите отсюда детей! Они не должны это видеть!

Мерриман катился к своим мальчикам; его лицо превратилось в гримасу боли. Помощники отчаянно пробовали прикрыть глаза и убрать детей подальше от отца, но мальчики не давались и кричали, чтобы их отпустили, пытались вырваться, оглядывались назад и кричали отцу:

— Папа! О, пожалуйста, папа! Пожалуйста, не умирай, папа…

Единственным возможным способом прекратить реакцию было не давать воздуху проникнуть внутрь. Срывая пиджак и зная наверняка, что уже слишком поздно, агент Рип Макинтош кинулся на Мерримана, отчаянно пытаясь закрыть проклятый белый фосфор одеждой и своим телом. Макинтош хлопал по подошве ботинка посла, не обращая внимания на то, что фосфор уже прожигает ужасные отверстия в его ладонях.

И в это время фосфор, спрятанный в ботинок посла Мерримана, прогорел насквозь. Едва воздух попал в образовавшуюся полость, вещество взорвалось и взвилась вспышка яркого горячего пламени. Два американца, катавшиеся по земле, превратились в пепел, и через какие-то три секунды их тела уже невозможно было узнать.

Камеры все еще снимали, передавая в каждый уголок земного шара изображение двух кричащих мальчиков, которых оттаскивали от обугленных черных палок, бывших когда-то американским послом и его несостоявшимся спасителем.

Красивая хашшишин погасила сигарету о стенку хрустальной пепельницы, на которой была выгравирована печать американского государственного департамента. Она взяла со стула жакет и вынула из петлицы цветок лилии. Бросив ароматный цветок в пепельницу, она бросила последний взгляд на происходящее в саду и покинула комнату. Прошла по коридору посольства, минуя кричащих и паникующих штатных сотрудников и спустилась в служебные помещения, через которые попала на кухню. Сразу за кухонной дверью находился маленький садик для овощей. Она прошла по нему, затем по аллее платанов у стены посольства. Потом бросила сумку на длинном ремне через забор, и через несколько секунд сама Лилия уже была за забором. Двадцать минут спустя она стояла перед старыми двустворчатыми дверями обветшалого здания в конце темной булыжной мостовой на Иль де Ля Сите. Дверь заскрипела, и ей открыла высокая женщина в пурпурной одежде, жестом приглашая войти в темный холл. Это была красавица Аберджин. Высокая жрица хашшишин, хранительница убежища для убийц в Париже.

24

Остров Нантукет

Александр Хок держал Керима мертвой хваткой, сжимая его яростно извивающееся тело и прижимая непослушные руки к туловищу. Он сказал мужчине, стоящему над ним с автоматом:

— Если ты хочешь достать меня, тебе придется стрелять через него.

Мужчина засмеялся.

— Сегодня вечером, ничтожество, мы все отправимся в одно и то же место.

— Возможно. А может быть, и нет.

— Рай, как его ни назови, всегда останется раем, — улыбнулся мужчина.

— Это не имеет значения для меня, Шекспир.

— Я Шейх, а не Шекспир. Я пишу только смертные приговоры.

— Пощади меня.

Мужчина присел и поднял одной рукой крышку металлического люка, затем подпер ее ногой, не сводя оружия с Хока и собственного сына, попавшего в западню. Потом внезапно толкнул крышку ногой, и та захлопнулась с тяжелым и громким лязгом.

— Нет! — закричал Керим в полной темноте. — Отец!

— Ты же слышал, что сказал папа, Керим, — успокоил его Алекс. — Мы все сейчас в одной лодке, так что все нормально.

— Я не могу дышать!

— Тогда отпусти чертов пистолет, а я отпущу тебя. Готов?

— Дерьмо!

— Вот-вот, и я так же думаю.

Хок резко ослабил захват, когда мальчик отпустил «Браунинг». Алекс немедленно освободил его и забрал оружие, одновременно подбросив колени вверх, как бы катапультируя Керима. Послышался удар головой о металлическую переборку. Затем выдох, стон и тишина. Хок повернулся, чтобы посмотреть в лицо бывшему полицейскому из Дарк Харбор.

Маленькие иллюминаторы по обоим бортам машинного отделения давали ему так мало лунного света, что можно было рассмотреть лишь темную фигуру, сидящую на корточках у двигателя. Вытянув одну руку он нащупывал на замасленном металлическом настиле что-то такое, что можно было бы метнуть во врага. Например, разводной ключ или отвертку. Над их головами раздавались шаги отца Керима, который делал заключительные приготовления к океанскому джихаду. Затем какой-то скребущий звук по металлу. Наверное, он надвинул на люк какую-то тяжелую мебель.

Вонь моторного масла и томительное ожидание должны были превратить это место в проклятую могилу.

— Даже не думай об этом! — сказал Хок, нажимая спусковой механизм. Должно быть, оглушительный свист пули произвел нужный эффект, поскольку Керим мгновенно заполз подальше, прижавшись к дизелям. Хок почувствовал, как движется корпус судна. Спустя секунду послышался слабый визг электромотора, раздающийся с кормы. Отец Керима, очевидно, стоял сейчас на кормовой платформе, направляя «Морской прибой» в сторону «Блэкхока».

Если Хок правильно понимал происходящее, времени осталось совсем немного.

Он выстрелил из пистолета еще раз, выбив иллюминатор над головой парня.

— Эй! — воскликнул Алекс. — Ты все еще здесь? — Он нажал спусковой крючок снова и услышал громкий щелчок. Патроны кончились.

— Д-да? — испуганно сказал Никос, когда оружие загремело по стальному настилу палубы.

— Слушай, Керим. Где-то на переборке машинного отделения должен быть перезаряжающийся фонарь. Где именно?

— Я н-не знаю.

— Точно. Я забыл. Ты ведь полицейский, а не моряк.

— Мне нравится быть полицейским.

— Тебе нужно было думать об этом раньше.

— Мне нравится штат Мэн. Мне нравится Америка. Я не хочу умирать. У меня есть… друг. Самая красивая девочка. Ее зовут Милли и…

— Давай предположим, что я в это верю. Полицейский, рыскающий в лесах штата Мэн в поясе, набитом взрывчаткой, который любит Америку.

— Это мой отец, он заставил меня так сделать. Надеть пояс. Он ненавидит Америку. Он и моя мать убили много американцев. Когда она прививала детей в…

— Женщина, которая изображала из себя медсестру и убила всех детей — твоя мать?

— Д-да.

— А девочка, которая убила семью Слейд, твоя сестра?

— Да.

— И офицер Эйнсли ни в чем тебя не подозревала? Ведь была же какая-то проверка.

— Мы переехали из Пакистана. Но до того как приехать в США, много лет жили в Афинах. Отец встретил там человека. Его звали Эмир. Они с отцом убили семью бедных фермеров по фамилии Савалас и присвоили их фамилию себе. Я был полицейским в течение пяти лет. В трех городах. Награжден за героизм в Сиэтле. За спасение на пожаре.

— А твоя мать?

— Она профессиональная медсестра. Училась в медицинском колледже. Хорошее прикрытие.

— Господи.

— Да. Мы хорошо обучены. Мы проводим годы, узнавая, как сплетать нити в полотно. Как только мы наносим удар, то переезжаем в другой город и начинаем все сначала.

— Это же школьники, Керим. Младенцы, черт бы тебя побрал!

— Мой народ тоже страдал. Это что-то вроде кровной мести. Мы ищем только справедливости.

— Ты называешь это правосудием? Твоя мать отравляет школьников. Твоя сестра убивает ножом женщину и двух спящих детей. Да будь я проклят, если это не убийство!

— Я видел их в том доме. Видел детей. Это было ужасно. Мне… мне так стыдно за то, что сделала сестра. Мне действительно очень жаль.

— Давай пока что оставим эту мерзкую тему, которую сегодня проталкивают как евангелизм. Это религиозный фашизм. Скажи-ка мне лучше, Керим, что вы со своим отцом затеяли на этой лодке.

— У нас есть… бомба.

— Бомба. Вообще-то я так и предполагал. Где?

— В носовом отсеке. Он напичкал его ТНТ. Почти полтонны динамита…

— И кто на сей раз умирает во имя справедливости? Добрые граждане острова Нантукет?

— Нет. Это вы должны умереть, мистер Хок.

— Я? Я едва ли стою таких жертв.

— Наш план состоит в том, чтобы подобраться к вашей яхте. Притвориться, что у нас неисправен двигатель. А потом — взорвать бомбу.

— То есть ты со своим поясом смертника неспроста здесь?

— Мой отец подозревает меня. И заставляет носить этот пояс постоянно. Он решил, что благодаря такой страховке я не решился бы предупредить офицера Эйнсли, что мы… потому что на этом поясе есть замок. И я не могу снять его. У отца есть дистанционный детонатор. Он говорит, что пожертвует мною, если — если я только попробую…

Парень начал хныкать, раскачиваясь в стороны и обхватив руками колени.

— О, Иисус. Керим, ТНТ! Давай лучше сосредоточимся на нем. Та взрывчатка в носовом отсеке тоже взрывается от дистанционного детонатора?

— Нет. Там есть таймер.

— Где таймер?

— Там. Он примотан к динамиту.

— Не двигайся, — сказал Хок, — я скоро вернусь! Постарайся не взорваться, до тех пор пока я не управлюсь с таймером.

«Блэкхок» сейчас уязвим, как никогда, подумал Алекс, пробиваясь вперед на ощупь и стараясь миновать машинное отделение как можно скорее. Господь всемогущий!

Уровень безопасности на «Блэкхоке» был, конечно, довольно высок, учитывая состояние полной боевой тревоги, но лодка для ловли омара за миллион долларов, на транце которой золотыми буквами написано, что она приписана к штату Мэн, могла устроить большую, а может, даже фатальную неприятность.

Он нашел взрывчатку, аккуратно упакованную в водонепроницаемую пленку, которой вполне достаточно было, чтобы сравнять с землей целый городской квартал. Лодка, судя по плеску воды за бортом, двигалась все быстрее. Теперь они не так уж далеко от «Блэкхока». Христос! Ему не хватит времени отыскать этот проклятый таймер. Хок вернулся назад к сентиментальному террористу.

— У нас катастрофически не хватает времени, Керим. Взрывчатка точно приводится в действие таймером, а не детонатором?

— Да.

— И когда на таймере закончится время?

— Ровно в четыреутра.

Алекс посмотрел на часы. Остается менее шести минут! Они шли прямым ходом на «Блэкхок». Внезапно по борту «Морского Прибоя» полоснул мощный прожектор, осветив и машинное отделение судна. Он услышал приглушенный голос одного из членов собственной команды, приветствующий по громкоговорителю выведенное из строя судно. Команда явно купилась на провокацию. Очень скоро может произойти непоправимое. Лихорадочно оглядываясь вокруг, он заметил очертания маленькой двери в кормовой переборке. Она должна вести к выходу на палубу у кормы. Там в задней части ходовой рубки было два люка, выходящих непосредственно на внешнюю палубу. Он видел их, когда проник на борт.

— Еще один вопрос, Керим. Кто послал тебя и твою семью в Америку? Эмир?

— Нет. Другой человек. Его иногда называют Гиеной.

— Гиена все еще жив?

— Да, думаю, да.

— А как его настоящее имя?

Тишина.

— Ты не осмеливаешься называть мне его или не знаешь?

— Не знаю.

— Ну ладно. Я собираюсь выбраться отсюда вместе с тобой. Скорее всего, мне придется убить твоего отца. Ты идешь со мной?

— Да.

— Тогда делай то, что я тебе скажу. Так ты говоришь, что не можешь избавиться от этого проклятого пояса?

— Нет. Он закреплен на моем теле.

— Дай посмотрю. Господи боже, да он ведь…

— Зафиксирован металлическим стержнем в моем тазу. Это мать постаралась.

Хок посмотрел на проколотое бедро мальчика, не в состоянии говорить. Какая мать могла сделать такое с… Он услышал голоса наверху. Пора двигаться.

— Хорошо, Керим. Пойдем.

— Эй, кто есть на палубе! Эй, «Морской прибой», ответьте! — доносился до них приглушенный голос матроса с «Блэкхока». — Капитан! Вам требуется помощь?

Нет ответа.

Дверь в переборке была, как и надеялся Алекс, не заперта. Хок прошел первым, вслед за ним двинулся Керим. Они присели на корточки в полутьме прохода и поползли гусиным шагом к корме, прислушиваясь. Один из двух люков над их головой был как раз перед тем местом, где стоял сейчас террорист.

Хок задержал дыхание. Корма лодки немного опустилась. Вес террориста только что переместился к кормовой части. Он, должно быть, поднялся на транец. Хок ясно представлял себе, как тот машет руками в ответ, изображая на лице маску смущения, и что-нибудь кричит. В одном только вопрос — признает ли Том Квик в его голосе ближневосточный акцент или же не расслышит толком? Выговор мужчины явно не походил на акцент жителя штата Мэн.

Хок прижал руку к нижней стороне люка и слегка надавил. Люк поддавался.

— Керим, — прошептал он, посмотрев сначала на пылающий циферблат водонепроницаемых часов, а затем на темную фигуру, сидящую рядом с ним на корточках. — Я поднимусь через этот люк. Дай мне тридцать секунд, а потом вылезай в другой люк. Выскакивай быстро и сразу же катись за борт. Независимо от того, что ты увидишь, просто перекатывайся за борт и отплывай от этой лодки как можно быстрее.

Хок не пожелал бы никому увидеть смерть собственного отца. Сам он видел смерть отца. Эта сцена до сих пор стояла у него перед глазами. И, наверное, он никогда от нее не избавится.

Керим ничего не сказал. Алекс смотрел на секундную стрелку часов. До взрыва остается чуть больше четырех минут. Проклятье! Может быть, уже слишком поздно.

Хок напряг тело, глубоко присев на корточки, чтобы как можно быстрее выпрыгнуть наружу. Он протянул руки вверх, прижал обе ладони к нижней стороне люка, наполнил легкие воздухом и затем одним движением вырвался наружу.

Он поднял тяжелый люк и одновременно покатился на левый борт. Отец Керима, теперь одетый в желтый дождевик мертвеца, стоял на транце и кричал что-то члену команды на борту «Блэкхока», массивный черный корпус которого поблескивал высоко над палубой маленькой яхты. Между двумя стремительно приближающимися друг к другу судами оставалось не более двадцати футов.

Крышка люка приземлилась с глухим ударом, и араб резко обернулся, с изумлением увидев Хока, катящегося по палубе. Он поспешно глянул на часы, затем снова повернулся, глядя, как команда «Блэкхока» привязывает к лееру канат.

«Морской прибой» выглядел игрушечным рядом с «Блэкхоком». Член команды бросил сверху конец каната, и в это время террорист выхватил из-под желтого дождевика пистолет и направил ствол на Алекса, который теперь катился вправо. Он нажал на курок два раза, и пули врезались в тиковый настил палубы. Хок вскочил на ноги, резко поднял «Браунинг» и выпустил две пули прямо в сердце террористу. Мертвого мужчину отбросило назад, и он рухнул в воду, закружившись, словно колесо перевернутого велосипеда.

— Керим! — закричал Алекс, перебравшись через транец на кормовую платформу для ныряния. — Выходи! Выходи! Он завел двигатель, и направил судно в обратном направлении. Движение было безумно медленным.

Наконец появилась темная фигура мальчика. Он выбрался из трюма, выкатился на палубу и неуверенно встал на ноги.

— Прыгай! — скомандовал Хок. — Отплывай отсюда как можно быстрее!

— Я не могу — пояс! Он тяжелый. Я не знаю, смогу ли я в нем уплыть.

— Сможешь! Греби руками! Ты должен плыть, и немедленно! — Хок отвернулся, чтобы закончить начатое. Он услышал всплеск и видел, что голова Керима мелькает над поверхностью воды в нескольких футах. Он отчаянно греб руками, кашляя и глотая воду. Он не плыл, а просто оставался на плаву.

Алекс Хок знал, что теперь у него остается не больше трех минут, а может, и меньше. Он резко дернул рычаг двигателя и ускорил обороты в два раза, развернув румпель в обратную сторону. Теперь лодка начала отплывать от «Блэкхока». На ней сошлись лучи всех прожекторов, и он слышал, как воют все бортовые сирены, от носа до кормы. Члены команды выстроились вдоль лееров, держа в руках оружие, наведенное в сторону подозрительного судна. Приготовились к бою.

В двенадцати футах над ватерлинией на левом борту яхты открылись специальные люки, и в отверстиях заблестели ракеты «земля-воздух» малой дальности. Новейшая доработка, прямо как на крейсере.

Но выстрелов не последовало, и ракеты не были запущены.

Кто-то узнал его, когда он стоял на корме «Прибоя», и приказал команде не стрелять. Он мог только предположить, что этим человеком был Квик, и представил, что Томми мог сейчас подумать.

Полное безумие.

Теперь он отвел лодку от «Блэкхока» уже примерно на триста ярдов. Приклеив глаза к неумолимо движущейся вперед секундной стрелке, он видел, что у него не остается времени, чтобы спастись. Нужно было отвести лодку как минимум на тысячу ярдов от его судна. И где он возьмет необходимые ему тридцать секунд на то, чтобы отплыть от «Морского прибоя» и не быть убитым взрывной волной? Алекс поискал глазами Керима, но не увидел его. Он или отплыл на безопасное расстояние, или утонул под весом взрывчатки.

Секундная стрелка часов неуклонно двигалась в неизвестность. В полном отчаянии он пытался выжать невозможную скорость из слабого двигателя. Он услышал щелчок и понял, что рычаг скорости заклинило на полных оборотах. Отличное время, чтобы воспользоваться представившейся возможностью, подумал он, и затем, не теряя ни секунды, кувыркнулся с платформы в холодное море.

Хок отчаянно поплыл назад к «Блэкхоку», в уме отсчитывая остающиеся секунды. Он оглянулся назад. «Морской прибой», двигаясь со скоростью три узла, был уже примерно в тысяче ярдов от «Блэкхока», и этого расстояния могло хватить. Но внезапно судно начало резко разворачиваться, ложась на правый борт! Мотор не сбавлял оборотов, но ведь некому было сейчас рулить лодкой! И сейчас «Прибой» снова лег на курс по направлению к «Блзкхоку».

Иисус! У него не оставалось никаких вариантов. Он едва ли мог вернуться на траверз «Прибоя» в надежде снова забраться на борт и попытаться исправить ситуацию. Не оставалось времени. И при этом он не мог успеть отплыть от движущейся на него лодки до взрыва.

Алекс напрягал зрение, пытаясь разглядеть на поверхности Керима. Но его нигде не было. Внезапно он начал пристально вглядываться в сторону кормы. И заметил какое-то движение там. Что-то передвигалось на корме. На этом расстоянии трудно было разобрать, что именно… а, вот что! Чья-то черная фигура взобралась на платформу из морских волн. Керим! До взрыва оставались считанные секунды — что он делает!

Алекс увидел, что нос «Морского прибоя» снова разворачивается на прежний курс, в сторону открытого моря. Керим понял, что случилось, и переложил румпель на другой борт. Да, он так и сделал. Лодка уходила в открытый океан!

Хок сложил ладони трубочкой, прижав их к губам, и закричал:

— Керим! Прыгай! Прыгай немедленно!

Но мальчик или не слышал его, или не хотел отвечать, и у Алекса не оставалось другого выбора, кроме как яростно разгребать воду руками, отплывая подальше от верной гибели.

Секунду спустя тяжелый, ослепительный взрыв разорвал в клочья тонкое полотно воздуха, и в море на мгновение образовалась огромная воронка. Черное ночное небо ярко осветилось. Фонтан горящих обломков и топлива вознесся на сотни ярдов в небеса. Хок широко открыл рот, ожидая, когда его накроет взрывной волной. Это был единственный способ не допустить разрыва легких и барабанных перепонок.

Внешний периметр ударной волны быстро догнал его, с огромной силой отшвырнув его прямо в воде и перекрывая дыхание; горящие обломки дерева и стекловолокна дождем обрушились вниз, окружив его и превратив море в пылающий ад. Горящее топливо растекалось по поверхности. Он уже чувствовал жар на своем лице, чувствовал, как опаляются брови, как болят сохнущие глазные яблоки.

Алекс обернулся и бросил пристальный взгляд на «Блэкхок». Он с огромным облегчением увидел, что с яхты уже спустили три моторные шлюпки, которые на полном ходу рассекали горящую воду.

Он сделал глубокий вдох и глубоко нырнул, чтобы не надышаться едким дымом и не ошпариться в воде. Две минуты спустя он вынырнул на поверхность и увидел фигуру Томми Квика, окрашенную бликами пламени в ярко-оранжевый цвет. Стоя на носу катера, он увидел Алекса и бросил ему большой спасательный круг. Хок окинул прощальным взглядом то место, где еще совсем недавно была красивая яхта «Морской прибой».

Она исчезла.

А вместе с ней Керим, мученик поневоле. Он отправился в рай.

Чертовски хороший был полицейский, в конце концов.

25

Майами

Черный «Линкольн» свернул с главной дороги, которая походила на полноводную реку из-за бескрайнего вечернего движения автотранспорта, на Коллинз Авеню, а затем на длинную подъездную аллею одной из лучших гостиниц Майами-Бич. Ландшафтные огни, скрытые в цветущем кустарнике у гостиницы «Фонтенбло» и в вершинах королевских пальм вдоль аллеи, бросали зеленоватый оттенок на вереницу чуть ли не соприкасающихся друг с другом лимузинов, ползущих к входу.

Стоку эта блистательная сцена напомнила картину из детства, когда он смотрел фильмы с Фрэнком Синатрой. Вот это было время. Фрэнки и Рэт Пэк были настоящими счастливцами, — они жили в те замечательные дни, когда даже самому отъявленному негодяю не приходило в голову убивать невест в подвенечных платьях на ступенях церкви. Так по крайней мере думал Сток, пока они с Россом выходили из «Линкольна». Жаркий воздух накрыл его так, словно он врезался в стену.

Сток постучался в окно со стороны водителя, и Тревор опустил стекло, высвободив из окна вихрь ледяного воздуха. Снаружи воздух был густым, липким, горячим. От статического электричества волосы на предплечьях Стока стояли дыбом.

— Ну ладно, Проповедник, слушай сюда. Наша сегодняшняя программа. Мы с Россом сейчас топаем в большой бальный зал и чешем языком с богатыми и знаменитыми. Ну, еще пожуем какого-нибудь несъедобного деликатесного цыпленка. А может даже вычислим на танцплощадке подозреваемого в убийстве, пока он будет отплясывать ча-ча-ча, кто его знает. Вопрос вот в чем: ты со своим драндулетом можешь постоять где-нибудь рядом?

— Я припаркуюсь прямо здесь, так что не волнуйся, — заявил Тревор. — Видишь вон того швейцара, индейца латиноамериканского? Он из моего родного города Порт-Антонио. К тому же член моего собрания. И уже знает о тебе, брат Тики. Я сказал ему, что мы приедем.

— Слушай, дружище. Хватит уже называть меня Тики, — проговорил Сток, наклоняясь и глядя Тревору прямо в глаза. — Тики, конечно, парень не промах, клянусь своей задницей, но он играет за «Джайэнтс». Они сопляки. Сток играл за «Джетс», уяснил это? А они настоящие сорвиголовы. Так что заруби себе на носу, если хочешь играть с нами в первой лиге.

— Ладно, брат, никаких больше Тики.

— Ну и славно. Слушай. Я, конечно, не думаю, что такое произойдет, но все же. Скажи своему дружку латиносу, что если он вдруг увидит, как мы с Россом выходим из парадного входа и подталкиваем вперед какого-нибудь парня со скрученными за спиной руками, то пусть не теряется. Наоборот, это должно послужить ему сигналом к действию. Он должен немедленно вызвонить тебя по мобильнику, чтобы ты тотчас же катил свою колымагу к парадному. Если мы вдруг заграбастаем одного из этих жирных котов, то, скорее всего, вокруг соберется куча зевак, а еще вероятнее — его корешей. Так что нужно будет хватать ноги в руки и дергать отсюда, пока целы.

Сама мысль о такой перспективе провести вечер заставила Тревора возбужденно треснуть кулаком о баранку.

— Да, брат! Мне нравится твой образ мыслей! Ты, наверное, насмотрелся «Правдивую ложь»? Или «Плохие парни-2»? Неужели смотришь «Криминальный отдел Майами» по телеку? Там такие же озорники, как и ты! Точно такие же разговоры!

— Ты пока еще ничего стоящего не видел, Проповедник, — сказал Сток. — Мы с Россом, мы два реально хреновых полицейских, понимаешь? Из тех, что не дают спуску всяким отбросам. Если мы встретим этого недоноска, который убил нашу подругу, то он будет желать только одного — чтобы его задница была еще на месте, перед тем как он сдохнет.

Где-то в заоблачной дали послышался раскат грома, и меж облаков расцвела молния; порыв ветра колыхнул кроны королевских пальм. Дождь все не начинался, но Сток уже чувствовал в воздухе резкий запах озона, когда они поднимались к парадному входу гостиницы. Массивный швейцар радушно улыбнулся Стоку и распахнул дверь. Индеец-метис был похож на генерал-полковника Национальной гвардии Раста.

— Самый сердечный привет тебе от имени персонала «Фонтенбло», брат Тики! — выпалил индеец.

Сток недовольно тряхнул головой, ничего не сказав. Он просто прошел вслед за Россом внутрь.

— Когда в последний раз ты видел такой вестибюль, дружище Росс? — задал Сток риторический вопрос. — В «Одиннадцати друзьях Оушена», в 1960 году, вот когда. Проклятье, ну и хорошее же было кино!

Пока они пробивались сквозь море освещенных свечами столов, наполнивших большой бальный зал, множество голов поворачивалось в направлении Стокли. Друзья направлялись к столу № 27, указанному в приглашениях, которые они получили у входа.

— Какого черта они все пялятся на меня, Росс? — прошептал Сток.

— Сток, если бы ты глянул сейчас на себя со стороны, то не стал бы задавать таких глупых вопросов, — ехидно усмехнулся Росс.

Не сумев вовремя найти подобающий случаю черный костюм, Сток взял напрокат белый смокинг с широкими атласными отворотами и белыми атласными лампасами на обеих штанинах. Вообще-то с самого начала он был несколько смущен таким внешним видом, но когда встретил потягивающего коктейль Росса у стойки бара в холле гостиницы «Делано», тот сказал ему, что он выглядит великолепно. Слово «великолепно» Стоку чертовски понравилось, и он убедил себя, что смотрится вполне достойно. Хотя все эти кубинцы таращились на него так, будто он и вправду великолепно выглядел.

«Раз уж так вышло, надо назло им задирать нос», — думал Сток, гордо вышагивая сквозь бесконечный лабиринт толстосумов. — «Пусть считают, что у меня все путем».

Они заняли два оставшихся позолоченных бамбуковых стула у круглого стола на десять персон и улыбнулись всем своим сегодняшним компаньонам. Красивые мужчины в черных галстуках, сидящие рядом с ними, все как один были похожи на Дона Амече или Фернандо Ламаса, а их милые леди были в платьях с грандиозными декольте и таким количеством алмазных украшений, какого не встретишь, пожалуй, даже в ювелирном магазине «Тиффани» на Пятой Авеню. Появление этого странного дуэта в последнюю минуту было встречено очевидным удивлением на лицах собравшихся.

— Нет лучше общества, чем высшее, я прав? — спросил Сток у соседей по столу, расплывшись в улыбке. — Я Стокли Джонс младший. Один из Джонсов, живущих в районе 138-й Западной улицы в Нью-Йорке. Как вы поживаете, господа? — Он протянул огромную волосатую руку и обменялся рукопожатием с красивой светловолосой женщиной, сидящей рядом с ним. Никто, казалось, не знал толком, что делать.

— Долорес Веласкено, — сказала женщина, улыбнувшись. — Я чрезвычайно рада знакомству с вами, мистер Джонс.

— Я просто очарован, — парировал Сток. — Можете не сомневаться.

Тогда Росс произнес что-то наподобие «гм», отводя всеобщее внимание от черного гиганта, одетого в сверкающий белый смокинг.

— Добрый вечер, господа. Рад видеть вас, — сказал он все еще недоумевающим сотрапезникам, слегка кивнув головой. — Я детектив Росс Сатерленд из Нового Скотленд-Ярда. Мы с моим коллегой… нас пригласили в последний момент, если можно так выразиться. Извините, что мы несколько припозднились. Дорожные пробки, знаете ли…

Росс облегченно вздохнул, когда Цезар де Сантос взошел на трибуну. Все притихли, переведя взор на элегантного седого мужчину. Росс посмотрел вокруг. Ему понравилось, как расположен их стол. Они сидели около входа, с краю, на две или три ступени выше столов, стоящих посередине зала. С этой позиции можно было видеть почти всех. Официанты в белых пиджаках уже сновали между столами, подавая первое блюдо. В зале собралось около тысячи человек.

Как же дьявольски трудно будет вычислить в этом месте человека, глядя ему в глаза! Даже если им улыбнется удача, и этот тип на самом деле где-то здесь. Но инстинкт любознательности подсказывал Россу, что пора уже начинать осматриваться, даже если это ни к чему не приведет.

— Добрый вечер, дамы и господа, и добро пожаловать, — сказал де Сантос. Его голос, усиленный динамиками, разнесся по всему залу. Он начал свое выступление на очень неплохом английском языке, поблагодарив всех собравшихся за огромный вклад в дело благотворительности и выдвинув на первый план личные достижения каждого.

Стокли оживился, когда леди, сидящая справа от него — сеньора Веласкено — открыла маленькую белую театральную сумочку, расшитую блестками, и вынула из нее крошечный золотой бинокль, украшенный жемчугом. Она поднесла бинокль к глазам и сосредоточенно стала смотреть на подиум. Спустя несколько мгновений она положила свою оптику на скатерть.

— Какое у него разрешение, сеньора Долорес? — спросил Сток, указывая на украшенный драгоценными камнями бинокль.

— Прошу прощения?

— Ну, во сколько раз он увеличивает?

— Как раз во столько, чтобы я могла хоть что-то видеть, сеньор, — ответила она. — Я слепа, как летучая мышь.

— А можно мне посмотреть? — поинтересовался Сток.

Она улыбнулась и вручила ему бинокль.

— Пожалуйста, берите на здоровье. Я бываю на этом обеде каждый год начиная с тысяча девятьсот семьдесят пятого. И могу вам сказать, здесь ничего не меняется и никто не меняется, за исключением медсестер из хирургии — видите, за двадцать пятым столом? У них каждый год новые лица.

Она захихикала и прижала ладонь ко рту, чтобы не выглядеть неприличной. Сток хлопнул рукой о колено и рассмеялся.

Сеньора Веласкено была права насчет бинокля. Он был маленький, но мощный. Пока де Сантос произносил с трибуны пламенную речь, Стокли бессовестно разглядывал лица мужчин в зале.

— Росс, — сказал он внезапно, передавая оптику Сатерленду. — А ну-ка взгляни на очаровательного мальчика за столом, что у вывески «выход».

— На нем темные очки.

— Вот-вот, ты чертовски прав. Свечи горят и так не очень-то ярко, а он еще в темных очках. С зеркальной поверхностью. Что он прячет под ними, интересно?

— …и вот, наконец, мы уже близки к моменту, который вы все ждали с таким нетерпением, — продолжал де Сантос. — Пришло время преподнести нашу величайшую награду, нашу золотую медаль, тому человеку, который наиболее ярко отличился не только в глазах нашего жюри, но и в глазах большинства членов нашей многочисленной кубинской общины… Нельзя ли немного приглушить свет в зале? Спасибо большое!

Когда в зале стало темно, оркестр грянул музыку. Все собравшиеся дружно ахнули, когда луч прожектора осветил предмет, опускающийся на сцену. Стокли немедленно направил бинокль в ту сторону. Это была модель какого-то футуристического здания с высокими стеклянными башнями и золотыми и серебряными балками внутри. Установленная на огромной платформе конструкция зависла, наконец, на уровне лиц приглашенных. Все громко зааплодировали.

— Дамы и господа, — заявил де Сантос, — разрешите представить вам новый центр специальной хирургии «Кихот Фокс» рядом с больницей Сестер Милосердия! Мне предоставляется огромная честь назвать имя человека, который обеспечил этому потрясающему центру право на существование. Хотя он совсем недавно присоединился к нам, человечность и великодушие за короткий срок уже сделали его уважаемой личностью в нашей общине. Итак, наш победитель — сеньор Кихот Фокс! Сеньор Фокс, к сожалению, был вынужден покинуть наше мероприятие ввиду некоторых чрезвычайных обстоятельств. Пожалуйста, поприветствуйте на подиуме его представителя.

Все присутствующие приковали свой взор к пьедесталу почета, стоящему в центре зала. Луч прожектора переместился на один из столов. Никто не вставал. Стокли направил бинокль на стол. Именно за ним сидел парень в темных очках. Теперь его стул был пуст. Никто не сделал ни единого движения, чтобы встать. И вдруг одна дама поднялась из-за стола. Стокли не сводил с нее глаз, пока она грациозно шествовала к подиуму. Она была, возможно, самой красивой из всех женщин, на которых Сток когда-либо смотрел за всю свою жизнь.

— Долорес, — прошептал Сток своей новой приятельнице, — кто она?

— Ее зовут Фанча. Она известная звезда, певица с Островов Зеленого Мыса, что у западного побережья Африки. Очень красивая. Она — … она подруга… Кихота Фокса.

— Этот Дон Кихот довольно удачливый тип, — буркнул Стокли, наблюдая в бинокль, как де Сантос пытается надеть на шею прекрасной Фанчи золотую медаль, не повредив ее прическу.

— Люди говорят, что он и сам очень красив, но я его никогда не видела. Я совершенно не удивлена, что этим вечером его здесь нет. Он очень редко появляется на публике.

— Действительно? — удивился Сток. — Интересно. Почему же?

— Он может ослепнуть. Очевидно, у него какая-то очень редкая форма глазного заболевания. Он не может выносить яркого света — ни солнечного, ни электрического, ни какого-либо еще.

— Глазное заболевание, вот как? — сказал Сток, думая о парне в зеркальных темных очках. — Скажите мне кое-что, Долорес, этот Кихот… он здесь уже долго, я имею в виду в Майами?

— О нет, не очень. Может быть, года два. Он весьма молод, и при этом уже стал таким состоятельным человеком. Никто не знает точно, как он сколотил состояние. И даже откуда приехал. Он очень щедрый. И очень загадочный.

— Загадочный. В каком смысле загадочный?

— Ну, о нем ходит много всяких слухов. И все они довольно любопытные.

— Расскажите мне о нем хоть что-нибудь любопытное.

— Ну что же. Кто-то предложил его кандидатуру на членство в яхт-клубе «Диннер Ки». Но комитет по приему членов единодушно отклонил его кандидатуру. И никто не сказал, почему. Такие вещи являются строго конфиденциальными. Тем не менее месяц спустя президент клуба отменил решение комитета и выдал ему личное приглашение, после чего кандидатуру утвердили. Говорят, президент принял это решение под некоторым давлением…

— Ну, в общем, такой субъективный и душевный подход на поверку может оказаться банкой с червями. Один Бог ведает, сколько я лично насмотрелся такого угодничества, но…

— Были еще и другие, мм… другие слухи…

— Говорите же, Долорес. Этот Кихот Фокс становится мне все более интересен.

— Это все, конечно, женские сплетни, сеньор, но… говорят, что кто-то пытался убить его. Попытка, конечно, закончилась неудачей. Но я слышала, что на его жизнь покушались не раз. Он ездит в бронированном «Роллс-ройсе», а у его дома всегда дежурят охранники.

— Это правда?

Внезапно Стокли встал из-за стола, подошел к Россу и жестом пригласил его тоже встать.

— Прошу вас простить меня, Долорес. Мне нужно срочно поговорить с моим приятелем Россом пару минут наедине.

26

Остров Нантукет

Алекс Хок и офицер Джек Паттерсон стояли на корме «Блэкхока». Примерно в тридцати футах под ними плескались изменчивые волны гавани Нантукет. Была суббота, почти семь часов утра; над ними синело ясное, безоблачное небо. Чуть более суток прошло со времени неудавшегося нападения на яхту. На лодках, пришвартованных в гавани, почти не было заметно признаков жизни. Летом моряки традиционно проводили пятничные вечера в барах, и большинство из них еще отсыпались после бурной ночи в «Стрейт Уорф», «Саммер Хаус» или, как всегда переполненном, «Чикен Бокс».

Воздух был наполнен звуками хлопающих на ветру вымпелов, а также ныряющими чайками и крачками. Свежий морской ветер и острый привкус йода заставили Хока вернуться в действительность и вспомнить. Недавний эпизод на борту «Морского прибоя» освободился от паутины неясности.

Обезумевший от горя и гнева, утративший обороноспособность и буквально и фигурально, Хок попался в очень неприятную западню. Несмотря на предупреждения человека, которому он поручил свою безопасность, Алекс недооценил уровень террористической угрозы. И только поэтому инцидент был предопределен. Конечно, он предотвратил бедствие, которое, возможно, стоило бы жизни многим его друзьям и членам команды. Но если бы араб просто запер все люки, выходящие на палубу, когда Хок оказался в трюме, террорист вполне мог бы преуспеть и пустить на воздух «Блэкхок» вместе со всеми, кто был на борту. Глупая удача обычно заканчивается довольно быстро.

После года счастья, который завершился непоправимой трагедией, Алекс Хок погрузился в пучину бедствий. Конгрив официально заявил за послеобеденным кофе, что снова настало время плаща и кинжала.

Руководитель ДСБ Паттерсон прибыл из штата Мэн на вертолете береговой охраны еще в сумерках. Алекс, стоя на катере, наблюдал, как приближается большой красно-белый вертолет. Он зажег посадочные огни и приводнился почти у самого волнореза. Алекс приложился к рычагу скорости и помчался на полных оборотах к прилетевшей машине, покачивающейся теперь на поплавках. На борту находился глава сил безопасности Государственного департамента, который уже стоял у выхода с маленькой шерстяной сумкой. Во время короткой поездки назад к яхте Алекс вкратце изложил Паттерсону все последние события. Рассказал о том едва не закончившемся катастрофой полете, когда они с Эмброузом возвращались к острову из штата Мэн. Рассказал и о недавно предотвращенном террористическом нападении на «Блэкхок».

— Деяние отца и сына, — сказал Хок. — Они едва не осуществили свою мечту.

— Да уж. Отец приходящей няни и ее брат, полицейский новобранец, — сказал Паттерсон, растягивая слова медленным техасским акцентом. — Все сходится. Отец был механиком в аэропорту и потащил за собой из самого Нью-Йорка всю семейку. Этот Керим. Ты говоришь, что он упомянул Гиену? Сказал, что он за всем этим стоит?

— Да. В этом замешан Гиена. Но какой-то тип по имени Эмир, очевидно, тянет их всех за веревочки. И причем уже довольно долго. Никогда не слышал о нем?

— Я уже столько видел этих чертовых эмиров и шейхов, Соколиный Глаз, что всех и не упомнить. Тебе нужно самому постараться узнать побольше об этом типе.

— Я так и планирую. Во всяком случае, ты без сомнения находишься в списке главных врагов этого отдельно взятого Эмира.

— Черт, Алекс, в каком только долбаном списке я не нахожусь! Меня, сколько помню, всегда записывали во враги. Иногда я чувствую, что весь радикально настроенный исламский мир хочет обрушить на мою голову правосудие Корана. Но с тобой совсем другая история. Какого черта они поперли на тебя? Ты не тыкал палками в какие-нибудь осиные гнезда в последнее время?

— Давай просто скажем, что у меня не так уж много близких друзей в международном террористическом сообществе, — заявил Алекс.

— Покажи-ка мне лучше свою посудину, а тем временем мы обсудим все подробнее.

Хок, внимательно прислушиваясь к последним разведданным команды ДСБ, по ходу дела показал Паттерсону намного больше, чем видело большинство гостей яхты. Он показал ему такие вещи, которые вряд ли найдешь даже на борту американского эсминца класса «Спруанс». «Блэкхок» обладал серьезным набором боевых систем — от забортных решеток и активных сонаров до ракет «земля-воздух» среднего радиуса и двух дальнобойных пулеметов калибра 7,6 мм, также скрытых в корпусе на носу и на корме. Эта интегрированная боевая система была взаимосвязана с системой «Эгис», которая вновь была запущена, и многофункциональным радаром «Спай-1». Все устройства были расположены на нижней палубе в помещении, известном как «оружейная комната».

— Черт возьми, Соколиный Глаз, — сказал Паттерсон, оглядывая мощный настил мостика и его оборудование, — это никакая не яхта. Это просто какой-то линкор, замаскированный под яхту.

Алекс улыбнулся.

— Я не стал бы говорить таких громких фраз, Текс. Может быть, легкий эсминец, но явно не линкор.

Томми Квик приблизился к двум беседующим мужчинам, но остановился на почтительном расстоянии от них, и Алекс увидел, как Квик их приветствует.

— Доброе утро, шкипер, — сказал Квик. — Извини, что потревожил.

— Нисколько не потревожил, сержант, — ответил Алекс. — Мы с мистером Паттерсоном просто прогуливаемся и пытаемся решить, как в очередной раз спасти этот чертов мир.

— Я вот по какому поводу пришел, шкипер, — замялся Квик. — Там Конгрив в оружейной комнате зовет тебя. Говорит, что это важно. Вроде бы какая-то пресс-конференция по телевизору будет через пять минут.

— Скажи ему, что мы уже идем, — ответил Хок.

— А который сейчас час? — спросил Паттерсон. — Алекс, я ведь напрочь позабыл об этой конференции.

— Ровно шесть пятьдесят пять по восточноевропейскому времени, дружище.

— А это значит, что в Париже почти полдень, — заключил Джек Паттерсон, когда они с Алексом вошли в лифт. — К сожалению, я думаю, что знаю наверняка, для чего вся эта пресс-конференция затевается, Алекс. Наш посол в Париже совсем уже сошел с катушек.

— После того что случилось в Дарк Харбор, я бы просто удивился, если бы кто-нибудь из ваших послов остался хладнокровен и рассудителен.

— Да, ты прав.

Они в молчании проехали на лифте шесть палуб, вышли и свернули налево в длинный коридор, освещенный красными куполообразными лампами, расположенными на расстоянии четырех футов одна от другой. Хок остановился у массивной стальной двери и ввел код из семи цифр на маленьком черном ящике на стене. Защитный кожух поднялся вверх, и на его месте оказалось устройство идентификации личности по отпечаткам пальцев.

Хок прижал большой палец к датчику, и плотная дверь медленно ушла в переборку, открыв оружейную комнату, которая оказалась неожиданно маленькой и заполненной компьютерными мониторами и радарными экранами. Два молодых члена экипажа в наушниках сидели перед бессчетным количеством выключателей и средств управления, предназначенных для интегрированного поиска, слежения и контроля. Информация, выводимая на мониторы, была своеобразным электронным обозрением окружающего мира в пределах более сотни миль от судна. За столом для переговоров сквозь густой табачный дым виднелась чья-то фигура.

— Ничего обстановка, Соколиный Глаз, — сказал Текс, тихо посвистывая.

— Спасибо. Нам и самим нравится.

— Кто, черт возьми, этот тип в вельветовом пиджаке?

— Кто? Это, должно быть, констебль Эмброуз Конгрив собственной персоной, ОМД.

— ОМД?

— ОМД. Оружие массовой дедукции.

27

Майами

Полчаса спустя Сток трясся на переднем сиденье, деловито вытаскивая маленькие золотые запонки из своей манишки. Плиссированная рубашка с золотыми безделушками на груди сейчас ему совсем не шла. Человек не может чувствовать себя великолепно, когда весь промок до нитки и дрожит от холода.

Они побежали к машине в тот момент, когда на Майами-Бич наконец-то обрушилась разъяренная буря. Сток и Росс выскочили из гостиницы и как бешеные рванули искать «Линкольн» Проповедника. Дождь лил стеной, хлестал их по лицу, и ураганный ветер был настолько силен, что начали раскачиваться не только деревья, но и стоявшие у гостиницы автомобили. Несмотря на то что Тревор включил дальний свет фар, они ни черта не видели.

— Проклятые тропики! — воскликнул Сток, когда они наконец запрыгнули в «Линкольн» и захлопнули двери. — Всего три слова можно сказать о них. Влажность, влажность, влажность.

— И ты называешь это влажностью? — удивленно спросил Росс.

— Но ведь сыро же? Хорошо, а как бы ты выразился по этому поводу?

Сотовый телефон проповедника заиграл увертюру из «Вильгельма Телля».

— Да? — спросил Тревор, распахнув сотовый. — Хорошо, хорошо.

— С кем ты говоришь? — поинтересовался Стокли.

— Мой друг швейцар сказал, что она уже выходит.

— Ну так трогай же, Проповедник, — не вытерпел Росс. — Чего ты ждешь?

Фары были практически бесполезны, но Тревор как-то ухитрялся объезжать припаркованные вдоль аллеи лимузины. Перед парадным входом он свернул, чтобы лобовое стекло оказалось под крышей.

— Ну ладно, давайте подождем здесь, — сказал Росс.

Они видели, что Фанча уже стоит перед регистрационным столом. Ее сопровождали четыре здоровенных кубинца в смокингах. С первого взгляда Стокли смог определить, что они вооружены. Внезапно из дождя возник темно-синий «Бентли Эйжэ». Распахнулась дверь, и выскочил какой-то тип в белой рубашке. Он помог двум громилам усадить певицу на заднее сиденье.

«Бентли» резко сорвался с места, завизжав покрышками, и скрылся за стеной ливня.

— Гони, — скомандовал Сток Тревору.

Большие красные габариты «Бентли» упростили погоню. Автомобиль свернул на Коллинз Авеню и поехал на юг; слева бушевали волны пляжей Атлантик-Роу и Хотэл-Роу. Тревор вел свой «Линкольн» так, как ему говорили, — пропускал вперед одну-две машины, чтобы не маячить в заднем зеркале «Бентли» и при этом не терять его из вида.

— Куда примерно они едут, Тревор? — спросил Росс.

— Скорее всего, на запад. Пересекут залив Бискейн, а потом в центр города, на Макартур Козвей.

Именно так и сделал водитель большого «Бентли». Он свернул направо на Пятую и выехал на дамбу, соединяющую Саут-Бич с материком.

— Он направляется к Коконат Гроув, — заволновался Тревор, увеличив скорость.

— Не гони, не гони, дружище. Если мы приблизимся к нему еще немного, он может вычислить нас, — сказал Сток. — Кажется, этот тип снова собирается поворачивать.

Тревор нажал на тормоз за секунду до того, как задние фонари «Бентли» ярко вспыхнули красным светом, и автомобиль повернул на широкую подъездную аллею, остановившись у массивных кованых ворот.

— Ничего не понимаю, брат. Вообще ничего не понимаю.

— Не останавливайся, Тревор, не останавливайся, — сказал Росс с заднего сиденья. — Это ведь жилое здание?

— Когда-то было жилым. Его построил один миллионер еще в 20-х, — сказал Тревор. — Теперь этот дом стал едва ли не самой известной среди туристов достопримечательностью в Южной Флориде. Особняк называется «Бискайя». Это музей, брат! Он стоит на насыпи, выходящей прямо в залив. Одно могу сказать наверняка — в это время музей уже закрыт.

— Давай подъезжай туда и развернись, — решительно скомандовал Стокли, оборачиваясь, чтобы держать «Бентли» в поле зрения. — Сейчас посмотрим, что будет дальше.

Тревор подъехал к «Бискайе», притормозил, повернул направо в аллею и остановил машину у самых ворот. «Бентли Эйже» уже скрылся во дворе. Справа было трехэтажное оштукатуренное здание охраны, и из его дверей под ливень вышел огромный человек в черном пончо. Он прохлюпал по лужам, подойдя к автомобилю, и постучал суставом пальца по стеклу со стороны Тревора. Сильный дождь поливал гладко выбритую голову мужчины, но это, казалось, совершенно не беспокоило его. Тревор приспустил стекло приблизительно на фут и посмотрел на парня.

— Тебе помочь, приятель? — спросил громила у Тревора. Сток подался вперед, чуть оттеснив Тревора, и одарил здоровенного лысого парня одной из своих самых широких улыбок.

— Как дела, как вечерок? Мы просто хотим заехать и посмотреть музей, вот и все.

— Извини, приятель, но сейчас закрыто, — сказал парень тоном нью-йоркского задиры. Одного взгляда на этого парня было достаточно, чтобы это слово промелькнуло в голове. «Бандюга», — подумал Сток.

— Странно. А мы только что видели, как кто-то заехал во двор, — сказал Сток. — Это ведь местная достопримечательность, правильно? Музей? Я имею в виду, открыт для посетителей?

— У тебя что, проблемы со слухом, засранец? Я же сказал, что сейчас закрыто.

— Ты ведь даже не знаешь, кого ты называешь засранцем, приятель, — продолжил Сток, все еще улыбаясь.

— Слушай сюда, засранец. Это — частная собственность. Частная резиденция.

— Значит, ты работаешь на хозяина? А у тебя есть какое-нибудь удостоверение личности? Или у тебя есть только список тюремных ходок? А может, куча наколок на руках? Ты похож на лживую задницу, которая только что вышла за тюремные ворота. На парня, которого постоянно имеют. Ты понимаешь, о чем я?

— Ты что, хочешь трахнуться со мной?

— Возможно, позже. Я клянусь, что знаю эту уголовную рожу, Проповедник. И мне даже кажется, что как-то раз я упрятал его за решетку. Просто чудовищная глупость. Эй, балбес! Это ведь музей «Бискайя», или я не прав?

— Прав. Но теперь это уже никакой не музей. Парень, который купил этот дом, сначала отстреливает всяких наглецов, а потом думает, извиняться ему или нет. Сейчас вы — нарушители. Поэтому хватайте свои черные задницы и мотайте отсюда или вам не поздоровится.

— А, понятно. Так ты еще и расист? Тут на заднем сиденье есть и другой парень. Он белый. Он может войти?

— Слушай, умник, откуда ты вообще взялся? Кто ты такой?

— Стокли Джонс, полиция Нью-Йорка, — спокойно произнес Сток, помахав у него перед носом своим старым значком и забыв к своей должности добавить слово «в отставке», как он иногда делал в подобных непростых ситуациях.

— Да? Так вот как? Полицейский в штатском, ха! Значит, следили за «Бентли» моего босса. Тогда вам, вероятно, все же стоит войти, — сказал громила, вынув двуствольный обрез-дробовик из-под своего пончо и прижав дуло к виску Тревора. Но Проповедник даже не вздрогнул.

Большие черные ворота распахнулись внутрь.

— Парам-пам-пам! — обрадовался Сток, все же стараясь сильно не улыбаться.

Разозленный охранник отвел дуло дробовика от головы Тревора. Сток заметил, что губы Проповедника шевелятся, и подумал, что он молится.

Сток перевел взгляд на охранника и улыбнулся ему:

— Ну наконец-то ты прислушался к голосу истины! Я так и знал, что ты все-таки впустишь нас.

— Заткнись, пока цел, — огрызнулся громила.

— Да ладно, не заводись, — улыбнулся Сток, показав ему ряд своих жемчужно-белых зубов. Тревор завел «Линкольн» и начал въезжать в ворота. Стокли обхватил громадной ручищей спинку сиденья и, обернувшись, поглядел на Росса. Тот улыбнулся в ответ.

— Что ты улыбаешься?

— Да на тебя смотрю, коллега, — ответил Росс.

— Черт возьми, — сказал Сток. — Если парень не может вести себя, как нормальный человек, он начинает вести себя, как киногерой.

28

Остров Нантукет

Эмброуз Конгрив сидел, положив обутые ноги на стол и не сняв пижамы, зачем-то нацепив на себя черный вельветовый смокинг с алым носовым платком в нагрудном кармане. Он курил трубку и пристально глядел в большой телевизор, закрепленный у потолка. Надпись на экране гласила:

ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ НА КАНАЛЕ «ФОКС НЬЮС»!

— Какое прекрасное утро, Эмброуз, — бодро произнес Хок. — Ты сегодня встал как никогда рано. Ну что там по ящику, есть что-нибудь интересное?

Конгрив криво улыбнулся вошедшим сквозь густую пелену табачного дыма.

— Я обычно не смотрю телевизор в такое время, ты же знаешь, Алекс. Я вообще в такое время ничего не вижу, кроме милых ангелочков в моих снах. Но Конч, твоя дорогая подруга, вызвонила меня из Вашингтона аж в шесть часов, и мне пришлось безнадежно расстаться с моей теплой кроватью. У нее есть некоторые опасения насчет посла Соединенных Штатов в Париже.

— Садись, Текс, — обратился Хок к Паттерсону, — и не обращай на него никакого внимания. Он всегда ворчлив, когда его будят до обеда.

Конгрив косо взглянул на Хока и снова обратил взор на телеэкран.

— Это может быть чертовски интересная пресс-конференция, Алекс, — сказал Паттерсон, садясь на стул.

— Что он собирается…

— Да сейчас все и увидим, — прервал Алекса Паттерсон.

Сначала камера показывала крупным планом лицо репортера, а затем зрители увидели самого посла и двух его детей, стоящих на фоне посольского сада. Посол наклонился, прошептав что-то на ухо белокурым сыновьям. Потом встал в полный рост, широко улыбнулся и приблизился к трибуне.

— Добрый день и добро пожаловать, — начал он.

Оператор медленно увеличивал масштаб изображения, поймав в объектив лицо посла, одухотворенное пламенной патриотической речью. В его ясных голубых глазах сверкала убежденность в правоте своих слов:

— Свобода и страх сейчас в состоянии войны, — говорил он. Десять минут спустя, когда речь была произнесена, посол начал отвечать на вопросы журналистов.

— О боже, Дьюк, о чем, черт возьми, ты думаешь?! — воскликнул Паттерсон и взволнованно хлопнул ладонью по столу.

— А я восхищаюсь его непреклонностью, — глубокомысленно произнес Хок, пристально глядя в лицо посла. — Он ведь прав.

— Да мало ли, прав он или нет, — сердито буркнул Паттерсон. — Не время сейчасвыяснять, кто прав, а кто виноват. Моя команда несет ответственность за жизни этих людей! А этот парень заявляет всем своим коллегам, что… вот черт, это еще что такое?

Мужчины с ужасом вглядывались в экран, не веря своим глазам. Американский посол корчился на земле, а из его ботинок валил белый дым. Вот потрясенные, непонимающие лица двух его юных сыновей, отчаянно пытающихся помочь отцу; но их удерживают агенты безопасности, чтобы оградить детей от ужасающего зрелища. Ноги мужчины загорелись.

— Белый фосфор, — сказал Текс Паттерсон. — Господи! Кто-то добрался до его ботинок и…

Эмброуз увидел взгляд Алекса, прикованный к двум маленьким мальчикам, наблюдавшим, как отец умирает у них на глазах.

— Выключите это! — закричал Эмброуз, вставая. — Выключите же кто-нибудь телевизор!

Кто-то нажал кнопку дистанционного управления, и экран погас.

Мужчины, собравшиеся вокруг стола, замолкли. Все знали, что Хок своими глазами видел жестокое убийство собственных родителей во время плавания к Багамам.

— Текс, — сказал Алекс, подняв голову и пристально посмотрев на начальника ДСБ горящим взглядом. — Тебе объявили настоящую войну. Тщательно организованный джихад. И эта война носит личный характер. Гиена убивает твоих парней по одному. И он любит грязные способы ведения боя.

— Ты знаешь, что самое худшее, Соколиный Глаз? Мы больше не представляем себе, как вести грязную борьбу.

— Но если не воевать, скоро никого из нас вообще может не остаться на свете.

— Ваши предложения? — сказал Конгрив. — Я лично считаю, что если ни у кого из вас нет неотложных дел, то мы не должны покидать это судно, пока не придем к предельно ясному пониманию двух вещей: как выследить этого проклятого Гиену и как поймать его в капкан. Мистер Паттерсон?

Текс откинулся на спинку стула. Меж его потрескавшимися от солнца губами подрагивала незажженная сигарета.

— Да… Позвольте мне начать с самого начала. У нас было одно дело. Я имею в виду, у ДСБ было одно дело. В середине 90-х в Лондоне объявился серийный убийца. Большинство его жертв — молодые, привлекательные женщины. Продавщицы в магазинах. Проститутки. Мою команду привлекли к расследованию, когда он убил служащую госдепартамента. Одну девочку, которую он подцепил в пабе в Сохо.

— Как ее звали? — поинтересовался Конгрив.

— Элис Кернс. Штатная сотрудница невысокого уровня. Отдел по сотрудничеству с африканскими государствами в нашем посольстве на площади Гроссвенор.

— Она была его последней жертвой?

— Да. Это был конец весны, 98-й год. Май.

— Американка, я так полагаю.

— Вообще-то да. Единственная американка, которую он убил. А почему ты спрашиваешь?

Конгрив погладил свои усы, не ответив на вопрос.

— Так, значит, человек, которого вы подозревали в организации убийств в штате Мэн и на которого указал молодой полицейский перед смертью, был подозреваемым в этих лондонских серийных убийствах?

— Да.

— Понятно. И почему же этот Гиена, как вы его называете, получил столь неблагозвучное прозвище?

— Из-за его смеха, — сказал Паттерсон.

— Я не понимаю.

— Видеозаписи, которые были найдены в его пентхаусе на Парк Лэйн, после того как он исчез. На каждой пленке убийца был одет в изношенный черный кафтан. Он был очень осторожен и никогда не показывал своего лица. Но, ей-богу, слышали бы вы его смех. Он был похож на хрип или на вой гиены.

— Гиена был в кафтане, — проговорил Алекс. — Очевидно, араб.

— Определенно, — подтвердил Паттерсон его слова. — Мы очень близко подобрались к нему. Он был известной личностью в Лондоне, крупным бизнесменом. Но, так или иначе, мы сумели сохранить наши подозрения в тайне от прессы. Он понятия не имел, что мы сели ему на хвост. Никто не подозревал об этом.

— Как его имя? — спросил Хок.

— Сней бин Вазир, — ответил Паттерсон. — У него имелся паспорт гражданина Эмиратов, но он был во множестве стран. В Африке, в Индонезии…

— Да это же Паша! Паша Найтсбриджа! Мы с Кирпичом Келли однажды провели с ним в «Конноте» прекрасный вечер. Очень хорошо одетый парень. Воспитанный. Он хотел вступить в клуб «Неллс».

— Да. Это было в конце декабря, всего за несколько дней, до того как мы решили действовать. Накануне нового 99-го года команда наших парней пробралась в его пентхаус на Парк Лэйн по веревочной лестнице с вертолета вместе с коммандос парашютно-десантного подразделения. Но возникла одна маленькая проблема: этот человек исчез. Все говорило о том, что он был похищен. Он и его жена, Жасмин. В квартире были заметны следы борьбы. При этом мы обнаружили множество инкриминирующих его вещественных доказательств — фотографии жертв, кинопленки, личные вещи, сувениры на память.

— А не думали вы тогда, что этот серийный убийца мог иметь политические мотивы, Паттерсон? — спросил Конгрив.

— Нет. А почему я должен был так думать?

— Просто пришло в голову. Элис Кернс была последней жертвой, после гибели которой бин Вазир исчез. Она была также единственной американкой среди убитых женщин. Она работала на государственный департамент. Если я не ослышался, вы упомянули, что она работала в отделе по связям с африканскими государствами. Сдается мне, что мисс Кернс, возможно, была первой ласточкой в череде ваших нынешних неприятностей. Она была замучена? Искалечена?

— Да. Как вы догадались?

— А другие — тоже были искалечены?

— Мм — нет. Только она была зверски убита.

— Хм. — Конгрив встал из-за стола и начал шагать по комнате, глубокомысленно пыхтя своей трубкой. — Пожалуйста, продолжайте, мистер Паттерсон. Все это чрезвычайно интересно.

— В личной видеоколлекции бин Вазира имелась еще одна ужасная пленка. На ней была запечатлена бомбежка наших посольств в Дар-эс-Саламе и Найроби. Вы помните, что… — он внезапно прервался и посмотрел на Конгрива. — Черт возьми, инспектор, мне кажется, что я только что понял, куда вы клоните. Африка!

— Да, — сказал Конгрив. — Посольства в Дар-эс-Саламе и Найроби находятся, конечно же, в Африке. Насколько я помню, эти теракты произошли летом 98-го?

— Да, седьмого августа. Мы потеряли одиннадцать человек в нашем посольстве в Дар-эс-Саламе. Двести тринадцать человек погибли в Найроби в тот же самый день. Это были первые террористические акты в противовес интересам США в Африке. Никто не подозревал тогда, что эти нападения были лишь началом войны.

— Нападения, которые произошли спустя два месяца после убийства этой девочки Кернс в мае того же года, — уточнил Конгрив, изучая лицо Паттерсона. — А эта Кернс… она имела доступ к файлам и информации посольства, нет? Я имею в виду архитектурные схемы, персонал, расписание мероприятий и так далее.

— Да, она имела доступ к подобной информации, инспектор. — Текс одобрительно кивнул, посмотрев на Конгрива с мрачноватой улыбкой. — Вот как он поступил. Он выудил из этой бедной девочки все, что ему было нужно, а потом убил ее и спланировал эти два нападения.

— Не расскажете ли подробнее о содержимом этих видеозаписей с терактами?

— Африканские кадры были, очевидно, отсняты из автомобилей, припаркованных неподалеку от наших посольств во время взрывов. На достаточном расстоянии, чтобы избежать повреждений. Причем еще один факт указывает на то, что съемка велась с приличного расстояния. Было отчетливо слышно, как смеется оператор, снимавший эти кадры. Особенно когда спасатели начали вынимать из-под обломков трупы.

Конгрив встал из-за стола, отчаянно пыхтя трубкой. Он задержал взгляд на Хоке и Паттерсоне, о чем-то размышляя.

— Я вот что хочу сказать, — произнес он наконец.

— Ну, так выкладывайте, — потребовал Паттерсон.

— Этот Сней бин Вазир совсем не маньяк, — заявил Конгрив. — Убийца, психопат — да. Жестокий и расчетливый. Но он не сумасшедший и не религиозный фанатик. Вы только вспомните, какой образ жизни он вел в Лондоне. Он, кажется, со страстью воспринял западную моду. Одежду, привычки, манеры. Кроме того, этот человек был, судя по всему, совершенно далек от политики. Можно так сказать — закоренелый капиталист. Вряд ли боевик террористической организации так стремился бы получить членство в «Неллс». Ни с того ни с сего он убивает молодую женщину, чтобы втайне от всех завладеть секретной информацией, а потом рушит американские посольства в Африке. Почему? А потом просто исчезает!

— Действительно, все это выглядит довольно бессмысленно, — заметил Хок. — Маловероятно, что он убежденный политический террорист.

— Он мог стать заложником чьих-то интересов. А этот неизвестный нам человек в свою очередь является истинным фундаменталистом, фанатиком, который вынашивает жгучую ненависть к Западу.

— Да. Этот Гиена — лишь прихвостень какого-то влиятельного террориста. Но почему он стал его заложником? Вот в чем вопрос, — задумался Паттерсон.

— Почему? Ну, почему… Наверное, из-за денег, — предположил Конгрив. — Не забывайте, сколько он вложил в лондонскую недвижимость.

— Если вам нужен фанатик, у меня есть один на примете, — сказал Хок. — Эмир, о котором мне говорил Керим. Человек, который управляет всеми «кротами». Тайными агентами за границей, я имею в виду. Это человек с почти неограниченными ресурсами. У него есть и власть, и влияние.

— Да, — взволнованно произнес Текс. Наконец они хоть к чему-то пришли. — Вот как обстоят дела с этим бин Вазиром. За ним стоит некая могущественная организация во главе с Эмиром. Ведь этот ублюдок только что представил на всеобщее обозрение убийство одного из наших самых видных послов!

— Тем временем этот Эмир скрывается в пещере или каком-нибудь бункере, абсолютно не пачкая рук грязными делишками, — добавил Хок.

— Но давайте подумаем и о том, почему Гиена творит весь этот хаос, мистер Паттерсон? — Конгрив задумался. — Он спокойно и систематически разрушает весь ваш дипломатический корпус. Он хочет парализовать всю его работу. Почему? С какой целью?

— Послы и их семьи представляют собой идеальную мишень. Они олицетворяют собой идеалы государства. И отражение мощи государства за границей.

— Все верно. Но тем не менее, почему целью выбраны именно ваши послы? «Янки гоу хоум»? — спросил Конгрив. — Может быть. Но мне кажется, ответ заключается в другом.

— Эмброуз? — обратился Алекс к товарищу, увидев задумчивое выражение на его лице.

— Куда все это ведет? — размышлял Конгрив. — Эти происшествия не случайны; они происходят систематически начиная с первых двух нападений на посольства в Африке. И они приведут, в конечном счете, к полному коллапсу. Итак, зачем кому-то — предположим, что все-таки этому Эмиру, — необходимо парализовать врага? Ответ очевиден, не так ли? Парализованный враг не может сопротивляться. Не может реагировать. Он неспособен на возмездие, когда убийца или убийцы наконец приближаются к последней и, возможно, критической мишени.

— Да, — согласился Паттерсон. — Перехваченные нами телефонные переговоры позволяют утверждать, что последнее нападение будет иметь катастрофические последствия. Это не секрет — наши посольства во всем мире играют роль первичных проводников разведданных. Если парализовать дипломатический корпус, можно нанести непоправимый вред и разведслужбам. Черт возьми, каждый день мне поступают все новые намеки на какой-то готовящийся «судный день».

— У каждой твари, даже у гиены, дни сочтены, — сказал Конгрив.

— Нужно только сделать так, чтобы его дни закончились как можно скорее, — добавил Хок.

— Мистер Паттерсон! — позвал один из молодых операторов.

— Да?

— Срочная электронная почта для вас, сэр. От вашего представителя в Париже. С пометкой «государственная тайна».

— Примите и подтвердите получение. Потом расшифруйте и распечатайте, — сказал Паттерсон. Благодаря тому что «Блэкхок» постоянно получал информацию от американского государственного департамента и британской разведки MI6, большинство секретных кодов США и Великобритании постоянно хранились на его компьютерных серверах.

Минуту спустя оператор вручил лист бумаги в черной папке с красной надписью «ГОСУДАРСТВЕННАЯ ТАЙНА».

— А, черт бы все побрал, — недовольно пробормотал Паттерсон, пробежав текст глазами.

— Что там? — поинтересовался Алекс.

— «Примите наши соболезнования, — зачитал Паттерсон вслух, — специальный агент Рип Макинтош погиб при исполнении служебных обязанностей сегодня в 12:20, самоотверженно пытаясь спасти жизнь посла Дьюка Мерримана».

Паттерсон опустил голову.

— Он был лучшим из лучших, — тихо произнес начальник ДСБ. — Макинтош был моим лучшим агентом.

— Мне жаль, Текс.

— Этот сукин сын вырвал сердце моей организации, Алекс.

— Нет, не вырвал. Ты — ее сердце, Текс.

— Тогда он вырвал сердце мне.

29

Эмираты

«Благословенный и проклятый. Вот моя жизнь, моя судьба, которую я сам для себя создал», — думал Сней бин Вазир, глядя на прекрасное лицо Розы. Паша и Роза лежали в неге на множестве шелковых подушек, разложенных на паркетном полу, и наблюдали, как два потеющих борца сумо сталкиваются друг с другом, громко хрюкая.

Сней бин Вазир смотрел на свою ненаглядную Розу, прекрасно зная, как она реагирует на подобные зрелища, одно из которых он сейчас устроил для них двоих в этой красивой святыне, созданной им для своих борцов-телохранителей. Ее губы были раскрыты, и она возбужденно дышала. Ее грудь ритмично вздымалась. На ее лбу поблескивал пот. Совсем не отрицая того, что ей нравилось быть здесь в присутствии двух почти голых гигантов, сцепившихся друг с другом, она пришла в совершенное возбуждение.

Вид ее сосков, обозначившихся под тугим шелком сорочки, оказывал определенный эффект и на самого Пашу.

Паша посмотрел вниз на все увеличивающуюся очевидность его страсти и вздохнул. Коварная смесь желания и недосягаемости желаемого всегда была для него настоящей мукой.

Все его последние попытки уложить в постель самую дорогую для него хашшишин закончились неудачей. С тех пор как Франческа приехала из Рима в его дворец, он осыпал ее драгоценностями — огромными рубинами и алмазами. Один сапфир был величиной со спелую сливу. Он дарил ей соболиные шкуры, мирру и золото. Но ничто не оказывало должного эффекта на это наиболее возвышенное из всех существ. Она была, как он постоянно напоминал себе, одной из самых красивых и желанных женщин в мире.

Франческа. Даже само ее имя будоражило его воображение, воспламеняло, заставляло мысли расцветать фейерверком фантазий. Франческа. Когда две недели назад он спал один в пустыне, то начертал это слово на песке у своей бедуинской палатки. Пробудившись, увидел, что ветер стер надпись. Зачем он мучил себя? Глупо. Она была всемирно известной кинозвездой и владела приличным состоянием. Существо неповторимой красоты, она могла лишь одним взмахом ресниц поработить любого мужчину, который подобно червю ползал бы у ее ног.

Его удел — безнадежность!

Но он не мог взять женщину силой — она была слишком ценна. Если он потеряет ее, его ждет ад. Эмир вполне обоснованно считал актрису одним из своих лучших сообщников. Рожденная от итальянца и сирийки, Франческа выросла, прося подаяния на улицах Дамаска. В детстве ее изнасиловал собственный отец, и с тех пор она вынашивала лютую ненависть ко всем нечестивым западным людям, которые управляют миром. Статус знаменитости, достигнутый за прошлое десятилетие, был для нее идеальным прикрытием. Неистовая воительница скрывалась под маской блистательной итальянской кинозвезды.

Это означало, что он не мог купить ее привязанность драгоценными камнями или золотом. Но все же была между ними некая таинственная связь. Жажда связывала их. Жажда крови.

Сней боялся, что красавица испытывала к нему отвращение из-за его теперь уже необъятных размеров. Но нет, судя по тому, с каким наслаждением она наблюдала за битвой массивных борцов, становилось ясно, что это не являлось для нее проблемой. Что ж. Не первый раз он оказывался перед подобной неразрешимой дилеммой. И не последний. Он мог иметь столько жен, сколько пожелает — конечно, если их одобряла Жасмин. А Жасмин одобряла только ломовых лошадей и собак. Таким образом, Франческа была запретным плодом.

Он находился в извечной зависимости от Жасмин — как море зависит от своих берегов, как Земля зависит от орбиты, как бабочка зависит от пламени. Да, он любил ее, как ему казалось. И она его любила. Но это была любовь без страсти.

Дочь Эмира была для него и спасением, и погибелью. Со всеми своими деньгами и властью он все равно оставался рабом Жасмин. Заключенным в своем собственном дворце. Пока он держал себя в рамках, он мог сохранить себе жизнь. Тем временем Эмир поджидал момента, когда Сней совершит единственную, но критическую оплошность. Даже малейшая грубость, произнесенная им в адрес Жасмин за закрытыми дверями, в конце концов нашептывалась на уши отцу. Одно слово поселилось в его лихорадочном разуме. Слово это вспоминалось всякий раз, когда обреченность его брака приводила в ярость и иссушала мозг.

Яд.

Он потратил впустую бессчетные часы, планируя осуществить побег, будто это было возможно. Да, пробуждаясь бесчисленными ночами рядом с женой, он вызывал в воображении несчастные случаи, неудачи, катастрофы, которые могли бы случиться с ней. За годы любовь атрофировалась, умерла, что было вполне естественно. Вместо нее в душе росло чувство негодования. И все из-за меча, ежечасно угрожавшего его голове, — ненависти ее отца. А уж этим она никогда не стеснялась воспользоваться даже при малейшем разногласии с ним. И это несмотря на то что она утверждала, что глубоко любит его!

Для Эмира, да и для всего личного окружения Паши, они представляли собой счастливую пару преданных друг другу супругов. Но, согласно старинной мудрости, никто не может знать, что происходит в браке, если только он не спит под супружеской кроватью. Невыносимо…

Он мечтал о трагической гибели Жасмин и своей последующей свободе. И все же независимо от того, насколько продуманной и изощренной будет подготовка к этой гибели, независимо от того, в какой тайне он будет лелеять свои мечты, Эмир узнает, что он виновен. Его голова, как и головы других неудачников, покатится вниз с горы, в сухую пустыню.

Ну а если сам Эмир вдруг умрет…

Внезапно он почувствовал, что не может дышать. Его сердце готово было выпрыгнуть из груди и взорваться словно бомба. Он глянул вниз, пораженный и изумленный, и увидел, что красивая белая рука Розы покоится на складке темно-красного шелка, который прикрывал его бедра. Рука начала скользить вверх, и раздвинутые пальцы искали его. Он был тверд словно камень, когда ее рука обхватила то, что искала.

— Мой Паша, — сказала она, смотря Снею в глаза и лаская его сквозь шелк, обхватывая, напрягаясь, а затем ослабляя хватку.

Он открыл рот, чтобы заговорить, но она прижала палец к его губам и остановила те безумные, бессмысленные слова, которые он хотел произнести.

— Нет, Паша, — прошептала она хрипло, схватив его руку и резко прижав ее к своей пышной груди; он почувствовал, как ее сосок набухает под шелком. — Мои губы будут говорить за нас обоих.

Он упал на подушки, когда она склонила голову между его колен, отдернув полы одежды и принимая его. Густые пряди ее светлых волос рассыпались по его необъятному телу; ее стремительный язык был всюду, словно у нее было множество языков.

Словно языки жаркого пламени.

Внезапно ее губы оказались у его уха; он чувствовал ее дыхание, горячее и шумное.

— Я хочу тебя, — прошептала она. — Здесь. Сейчас…

— Но как же борцы… Ичи и Като…

— Пусть здесь будут борцы. Я хочу, чтобы они видели нас. Давай!

Той же ночью четверо борцов несли возлюбленных сквозь апельсиновые рощи в паланкине Паши. Как только сумоистам было велено оставить их, эти двое пошли гулять в душистые сады. Вечернее небо было усеяно звездами, полыхающими в прозрачном воздухе гор. Теперь она полностью принадлежала ему, и он грубо брал ее и прижимал к себе.

— Можешь ударить меня кинжалом в сердце, — сказал он, — теперь мне все равно одна дорога.

— Эти два сумоиста не посмеют открыть ртов, — возразила она. — Она никогда не узнает.

— Жасмин знает все.

— Никто не знает всего.

— В этом доме нет никаких секретов. И с чего ты решила, что мои борцы…

— Доверься мне.

И тогда он засмеялся, находясь почти в эйфории от того, что такая женщина, как Роза, могла заботиться о нем. Он мог только догадываться, как она сможет заручиться их молчанием.

— Венеция была захватывающей, но Париж — само изящество, — сказал он, целуя ее в лоб.

— Тебе понравилась эта сцена в Париже?

— Да. Но что еще более важно, Эмир сейчас в молчаливом экстазе. Он смог только сказать, что это было здорово.

— Спасибо.

Он улыбнулся:

— Она работает первоклассно, эта парижанка Лилия. Но она училась у самой лучшей.

— Я решила, что полыхающий белый фосфор будет выглядеть более зрелищно на Си-Эн-Эн, нежели банальный выстрел в голову.

Это было настолько возмутительное заявление, что он закинул голову назад и расхохотался, теребя пальцами локоны ее волос.

— Гениально, — сказал он наконец. — Просто гениально.

— Основная задача состояла в том, чтобы найти место, где спрятать этот фосфор. Идея насчет ботинок принадлежит Лилии.

— Это было великолепно. А теперь послушай меня. Назревает очередное дело. Я говорил с Эмиром. Мы переходим к следующей фазе.

— Да. Уже пора. Честно говоря, мне самой жутко понравилась эта первая фаза. Но американцы уже и так разбегаются, как крысы.

— Следующие шаги будут более ответственными. Намного более сложными, запутанными. Я думаю, ты не удивишься, узнав, что эти задания нужно будет выполнить тебе.

— Я готова.

— Я знаю.

— Слушаю тебя, мой Паша.

— Есть еще один посол.

— Считай, что он уже мертв.

— Нет, нет. Тебе не нужно убивать его. Мы сделаем это, когда получим от него то, что требуется. Он нам нужен живым. Он располагает определенной информацией, которая просто необходима для воплощения наших целей.

— Что же тогда нужно делать?

— Просто похитить. Сцапать его. Я приму меры, чтобы он был доставлен сюда.

— Но как? Милый, одно дело — это убить человека… как ты называешь это… логистика… но похищение такого видного общественного деятеля… непростая задача.

— Не думай об этом пока, моя драгоценная Роза.

Он крепко поцеловал ее в губы и стиснул в своих объятиях, желая не просто обладать ею — желая поглотить эту женщину и владеть ею в то же самое время. Словно восхитительный пирог — хочется и смотреть на него, и съесть. Он наклонил голову и прижался к ее груди.

Благословенный и проклятый.

— Что это было? — настороженно прошептала Франческа, обернувшись.

— Что, моя дорогая девочка?

— Я услышала какой-то звук. Там, в кустах жасмина.

— Да ничего особенного. Наверное, павлин. Ну а теперь пошли любить друг друга.

Мужчина, скрывавшийся в жасминовых зарослях, оставался там еще час, после того как двое возлюбленных вернулись во дворец. Он наслаждался ароматом цветов и предвкушением того, что его мечта скоро сбудется. Наконец он вышел из своего укрытия и пошел к фонтану, где бывал ежедневно, слушая мелодичный плеск воды и пытаясь узнать в этом звуке голос, необходимый ему, как воздух.

Он сел на широкую ограду фонтана и тихо говорил со своей любовью. Его слова были полны надежды, радости и обещаний.

Убитый горем борец сумо, Ичи, порабощенный Пашой и остававшийся у него в плену уже так долго, получил наконец возможность избежать этой тюрьмы и возвратиться на родину, к источнику солнца, к его возлюбленной Мичико.

Крадучись, он покинул сады.

Ичи перемещался так быстро и так незаметно, насколько было возможно при его огромных размерах. Она сказала ему, что будет ждать на маленькой мраморной скамье у края водоема в ее личном саду для медитации. То, что он сейчас расскажет ей, непременно разобьет ее сердце и ожесточит ее. Но Ичи больше не будет одинок в своем желании освободиться от бархатных оков бин Вазира.

У него будет верный союзник в борьбе.

Жасмин.

30

Котсуолдские холмы

С любовью Эмброуза Конгрива пострелять диких птиц соперничала только страсть к рыбной ловле. Он с таким же удовольствием хватал извивающееся, скользкое существо и вырывал из его рта рыболовный крючок, с каким сейчас очищал перья окровавленного фазана от налипшей травы, чтобы засунуть все еще теплый труп в вощеный пакет.

Рыболовный крючок — символ, тождественный суждению «если уж поймал, то забирай», полностью завладел его мыслями в этот момент. Если уж поймал что-нибудь или подстрелил что-нибудь, так будь добр, не выбрасывай.

Он все еще удивлялся, что умудрился попасть в проклятую птицу. Его оружием был прекрасный довоенный дробовик «Парди» двенадцатого калибра, который вручил ему по случаю Алекс Хок. Но за весь день Конгрив и выстрелить-то не успел. Птицы, завидев его, сразу же разлетались, и ему приходилось целиться в них или слишком близко, или слишком далеко. И каждый раз, когда он целился, в прицеле почему-то появлялись то собаки, то загонщики, то другие охотники.

Он был так напуган мыслью о том, что может попасть в кого-то из них, что за весь день так ни разу и не нажал на спусковой крючок.

Близился вечер. Он продрог до костей, насквозь промок и дьявольски устал, пока бродил в зарослях утесника и ежевики в зеленых резиновых сапогах. Мечтал вернуться домой, высушить твидовый костюм и уютно устроиться перед камином со стаканом виски. Утро началось просто отвратительно. Алекс начал читать ему лекции — да-да, именно лекции, о том, как нужно себя вести в полевых условиях. Не то чтобы он совсем не нуждался в такой обучающей программе — слава богу, он был избавлен от необходимости брать в руки дробовик уже много лет.

На одной из книжных полок в его маленькой квартире в Лондоне была книга, которую он прочитал и полюбил, как ребенок — книга, написанная неким Дэйкром Балсдоном. Заглавие все еще о многом говорило Конгриву:

«Фазан отстреливается».

Конгрив был удачливым молодым инспектором Скотленд-Ярда, когда впервые повстречался с девятилетним Алексом Хоком. Он преследовал одного известного грабителя, и след привел его на самый маленький остров в Ла-Манше — остров Грейберд, постоянно окутанный густым туманом. В ходе расследования он посетил дом, где жил Алекс. В ту пору мальчика еще воспитывал дед, который был главным подозреваемым в странном деле.

Сама мысль о том, что один из самых богатых мужчин Англии, отшельник лорд Ричард Хок, стащил с аукциона «Сотбис» драгоценности собственной покойной жены во время отчаянного налета средь бела дня, наводила молодого инспектора на размышления. Конгрив, воспользовавшись подсказкой подозреваемого — лорда Хока, успешно раскрыл это дело. Довольно забавно, но главарем преступной банды оказался дворецкий, человек по имени Эдвард Эдинг, который искренне служил его светлости в течение многих десятилетий. В результате расследования бесценные изумруды, диадемы и яйца Фаберже, принадлежащие умершей бабушке Алекса Хока, были возвращены в лондонскую аукционную компанию. И расцветающая репутация Эмброуза Конгрива после этого укрепилась окончательно.

Смышленый молодой детектив и пожилой владелец старой груды камней, известной как замок Хока, сделались после этого преданными друзьями. Конгрив стал частым гостем в большом доме Хока на скалистом побережье острова, а кроме того, стал образцом для подражания и наставником юного Алекса Хока.

Осиротевший в семь лет Алекс казался Эмброузу самым любопытным мальчиком из тех, с которыми он когда-либо сталкивался: «Он подвергает сомнению вопросы, а не ответы». Таким образом, Алекс Хок учился у молодого инспектора Конгрива и у своего дедушки, лорда Хока всему, что они знали о сущности мира и его обитателях.

А этим утром Эмброузу, который сидел и делал вид, что внимательно прислушивается к словам своего бывшего ученика Алекса Хока, разъяснявшего ему секреты охотничьего искусства, было крайне обидно, что его поучают, хотя Алекс говорил разумные вещи.

Конгрив узнал за завтраком, что ранить птиц дальними выстрелами является преступлением. И что стрелять в упор в дичь, которую намечается впоследствии съесть за столом, было почти такой же серьезной оплошностью. Человек, который умеет стрелять, как сообщил ему Алекс позже, когда они тряслись в забрызганном грязью «Рейндж-Ровере», убивает дичь в голову или в шею, чтобы не повредить тело, которое обычно и подают на стол.

— Послушай, Алекс. Я не брал в руки охотничье оружие уже тридцать лет, и теперь ты говоришь мне, что я должен попасть крошечному созданию прямо в голову?

Итак, пока все вокруг него палили из ружей день напролет, его красиво гравированный и украшенный «Парди» одиноко молчал. Жалкий трупик стал его добычей случайно, без помощи собаки или загонщика.

Эмброуз вышел из отдаленных кустов, куда ходил справить нужду, и оказался в полном одиночестве. Он остановился на мгновение, наслаждаясь мыслью, что сейчас закурит трубку, и не без удовольствия наблюдая за спаниелями, гоняющими дичь где-то впереди, когда внезапно из соседних зарослей ежевики с криком взлетел фазан.

— Мой ход, — произнес он громко и инстинктивно прижал приклад дробовика к плечу. Птица летела низко, но очень удобно — не слишком близко, не слишком далеко. Он нацелил дробовик и выстрелил. Три фунта плоти и перьев рухнули на землю. — Мой ход, — произнес он снова, подходя к жертве. Несмотря на свое неоднозначное отношение к охоте, он с восхищением отметил про себя, что это был действительно отличный выстрел — попадание в голову, и никаких повреждений на теле.

Эмброуз втайне лелеял момент, когда в конце дня он передаст птицу Алексу, чтобы тот убрал ее в охотничий мешок. Выстрел в голову, видишь, дорогой мой мальчик. Больше не будешь смеяться над Конгривом.

Когда они возвращались домой по проселочной глостерширской дороге, ведущей в Хоксмур, их поджидало еще одно приключение. Алекс был за рулем, Паттерсон на заднем сиденье. По обе стороны дороги тянулись заросли бирючины, достигавшие в высоту добрых пятнадцати футов. Когда они входили в крутой поворот, навстречу им с умопомрачительной скоростью вылетела другая машина. Оба автомобиля, скользя по грязи, резко затормозили, сворачивая в разные стороны, чтобы избежать столкновения.

— Вот черт, — произнес Алекс, бросив сердитый взгляд на водителя другого автомобиля. — Чуть не вляпался!

— Ну и компания, — заметил Конгрив, уставившись на людей, сидевших в соседнем, повидавшем виды «Ленд-Ровере». Шестеро парней, вид которых явно не внушал доверия, были с головы до ног забрызганы грязью и кровью.

— Браконьеры, ей-богу! — радостно воскликнул Алекс Хок, впиваясь взглядом в водителя и пассажиров «Ленд-Ровера». — Да ведь точно браконьеры! Констебль, давай их арестуем, а? Вот, у меня есть мобильный телефон. Не помешало бы позвонить офицеру Твинингу из местной полиции и егерю.

Когда Алекс открыл свою дверь, из окна водителя «Ленд-Ровера» высунулось ружейное дуло. Потом из того же окна выглянуло лицо неприятного на вид типа.

— Шевели жопой! Или ты совсем ослеп? — нагло поинтересовался краснолицый водитель с воспаленными глазами, как-то нечленораздельно выговаривая слова. — Убирай свою телегу с моей дороги!

— Неплохой из тебя ездок, старина! — крикнул в ответ Алекс, выходя из машины. — Весьма неплохой!

— Чего тебе надо, начальник? — прорычал водитель, когда Алекс подошел к его окну, не обращая никакого внимания на двустволку двенадцатого калибра, дуло которой смотрело ему прямо в пах. Конгрив заметил, что мужчина зарядил в ружье два патрона, когда Хок приближался к нему. Он услышал, как Паттерсон на заднем сиденье лихо крутанул барабан своего старого шестизарядного, уже готовый вступиться за Алекса.

— В этом нет нужды, — сказал Конгрив. — Алекс сейчас задаст этим бедолагам. Во всяком случае, несколько парней из местной жандармерии уже в пути. Они будут здесь с минуты на минуту.

— Чего мне надо? Я сейчас расскажу тебе, чего мне надо! — спокойно ответил Алекс, улыбаясь нетрезвому браконьеру. — Хреновые ваши дела, ребята. Вы знаете, что браконьерство запрещено законом?

— Лучше проваливай, козел, и убери с дороги свою развалюху, пока я не…

— Пока ты что? — спросил Алекс, взяв дробовик правой рукой за ствол. Он вырвал оружие из рук мужчины и отбросил его назад через плечо одним движением, словно палку.

— Какого хрена…

Тогда Алекс резким движением распахнул дверь со стороны водителя, схватил негодяя за шиворот, вырвал его из-за баранки, поднял в воздух и потряс, будто тряпичную куклу, а потом со всей силы бросил его лицом в грязь у колес. Он вынул из ножен короткий охотничий нож и приставил к левому уху мужчины. Затем убеждающим тоном прошептал ему в правое ухо:

— То, что вы делаете, — противозаконно. Если я когда-нибудь увижу вас здесь снова, вам очень не поздоровится. Понятно?

— А ну-ка назад в машину, парни, — скомандовал Алекс, обернувшись на скрипучий звук отворяющихся задних дверей и увидев, как два браконьера выходят с оружием в руках. — У меня нет медицинского образования, и если мне придется удалить ухо вашего друга, я могу допустить врачебную ошибку. Вы, господа, арестованы. Полицейские должны приехать с минуты на минуту. А, вот! Слышите сирену? Это, наверное, уже они. Подождите чуть-чуть. Полиция, я думаю, не заставит вас ждать.

— Хорошее развлечение иногда украшает томительные вечера, не правда ли, Текс? — сказал Алекс Хок, отбивая грязь с подошв резиновых сапог и поглаживая перья мертвой птицы, которую держал в руках. Он устроил охоту в качестве краткой и весьма необходимой передышки во время пребывания Паттерсона в Хоксмуре. С тех пор как Хок и Паттерсон вернулись в Англию десятью днями ранее, дом превратился в гнездо для проведения разведывательных операций и рабочих переговоров ДСБ.

Старшие сотрудники разведки из Соединенных Штатов и Великобритании сейчас роились в Хоксмуре и заняли большинство комнат на верхнем этаже восточного крыла. Хок и Паттерсон проводили брифинг каждое утро в шесть часов вместе с разведчиками. Срочные встречи проводились днем и ночью, по мере поступления новых данных. Никто толком не высыпался. На крышах теснился лес антенн — сверхсовременных электронных подслушивающих устройств, и обычно неторопливое домашнее хозяйство теперь гудело, как пчелиный улей. Шла интенсивная охота на Гиену, но пока что хоксмурские шпионы добились очень скромных успехов. Хок решил, что несколько часов на свежем воздухе помогут им приступить к работе с новыми силами.

Что бесило Хока больше всего, так это новости, которые он смотрел по телевидению.

«Аль-Джазира», арабская телевизионная компания, давно уже заполняла телеэкраны съемками восторженных празднеств и народного ликования по поводу смертей американских солдат в Афганистане и Ираке. Террорист запускает с плеча ракету, и вертолет «Апач», полный молодых американских ребят, взрывается в воздухе огненным шаром. Грузовик, начиненный взрывчаткой, взрывается у здания командного пункта армии США. Люди на улицах хлопают в ладоши и ликуют. А теперь во всех домах и кофейнях люди смотрят новое реалити-шоу, как происходят убийства американских дипломатов и их семей. Каждая сцена убийства профессионально отснята и смонтирована. Никаких тебе помех, дрожащих картинок, все видно отчетливо — крупным планом.

Хок, Паттерсон и Конгрив сложили свои охотничьи принадлежности и грязные сапоги в оружейную комнату. Их добычей стали шестьдесят с чем-то птиц, не говоря уже о шести пьяных браконьерах.

— Напитки поданы в библиотеку, милорд, — заявил Пелхэм, появившийся в дверях. — Ужин будет подан в восемь, то есть через час. У вас запланирован брифинг с представителями разведки ровно в девять и видеоконференция с мистером Санном в Лэнгли в десять часов.

— Спасибо, Пелхэм, — сказал Хок. — Ты предупредил нас вовремя. Значит, у мистера Конгрива есть ровно шестьдесят минут, чтобы употребить предельно возможное количество виски.

— Ну, Алекс, — пробормотал Конгрив, — ты действительно испытываешь мое терпение каждую секунду.

С тех пор как Хок прекратил пить виски, он при каждом удобном случае старался поддеть Эмброуза, который не собирался отказывать себе в удовольствии выпить.

— Просто поддразниваю тебя, констебль. Чтобы не утратить уверенности в себе.

— Однажды я бросил пить, — сказал Конгрив. — Это были худшие двенадцать часов моей жизни.

— Прошу прощения… Мистер Паттерсон, — продолжал Пелхэм. — Недавно из Лондона на мотоцикле прибыл курьер с личным сообщением для вас. Я оставил конверт рядом с телефоном на столе в вашей комнате, сэр.

Десять минут спустя вымытый и чисто выбритый Хок стоял спиной к горящему камину в библиотеке стиля восемнадцатого века. В ней было приблизительно три тысячи томов. По обеим сторонам от камина располагались два глобуса — небесный и земной, а из ниши в стене смотрели мраморные бюсты классических литераторов.

Сегодняшняя ночь обещала быть долгой.

— Смотрите-ка сюда. Прошло семь дней, с тех пор как мы потеряли дипломата, — начал Конгрив. Он сделал паузу и глотнул виски. — Затишье. Это затишье перед бурей. Бин Вазир готовится к чему-то более серьезному.

— К сожалению, это не совсем точно, старший инспектор, — спокойно произнес Паттерсон. Немного помолчав, Паттерсон осушил бокал бурбона и торжественно посмотрел на двух своих друзей.

— Вообще-то мы потеряли еще одного посла, — продолжил он. Его прищуренные глаза блестели в свете горящего огня. — Как раз сегодня утром.

— Мне очень жаль, Текс, — сказал Алекс. — Я так и знал, что на этом дело не остановится. Что случилось на сей раз?

В этот момент в библиотеку вошел Пелхэм.

— Обед подан, милорд.

— Расскажу за ужином. Это вообще нечто потрясающее, — взволнованно сказал Паттерсон Алексу.

31

Майами

Стокли Джонс пришел в сознание в одной из самых красивых комнат, которые когда-либо видел. Сидя на пухлом, обитом материей стуле, сделанном, казалось, из золота, он начал понемногу думать, что попал на небеса. Последнее из того, что он помнил, — это как он стоял у входа в «Бискайю» и о чем-то разговаривал с Россом. Потом кто-то открыл входную дверь и воткнул шприц ему в шею.

— Глянь-ка туда, Росс, — сказал он, обращаясь к своему компаньону. — Все эти золотые ангелочки. Мне кажется, что мы уже в раю.

Золотые и мраморные статуи, большие хрустальные люстры и картины на потолке напоминали иллюстрацию из какого-нибудь путеводителя. Камин был такой большой, что можно было легко зайти в топку, пригласить еще несколько человек и устроить там ужин, а мраморные колонны — что в чертовом дворце где-нибудь в Европе.

Был даже орган. Со здоровенными золотыми трубами, как в Рэйдио-Сити — ну, может быть, немного меньше. Да, ничего себе местечко, скромное. И комфортабельное.

— Ну вот, теперь можно навсегда забыть о проклятом Гарлеме, Росс, — сказал Сток. — Эй, Росс?

Росс не отвечал. Он был в десяти футах от него. Сидел на стуле точно так же, как Стокли, только его голова была опущена и упиралась подбородком в грудь. «Кайфует еще, — решил Сток, — определенно не отошел от наркоты». Тогда он увидел Проповедника. Парень лежал ничком, растянувшись на мраморном полу. Вокруг его головы расползлась большая красная лужа. Кровь? Да. Это была кровь.

Ах ты, черт! Проповеднику крышка.

Сток попробовал встать, но не смог. Не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Не иначе как он был привязан к золотому стулу. Надо разбудить Росса, пусть он посмотрит. Может, Тревору можно чем-то помочь. Его горло пересохло, и он чувствовал головокружение, но зрение вернулось окончательно.

— Росс? Эй, Росс, ты спишь, что ли? Давай, брат, вставай. Просыпайся, дружище, помоги Проповеднику. Мне кажется, я не смогу этого сделать.

Росс молчал.

Теперь-то совершенно ясно, что это никакие не небеса. Он посмотрел на свои руки и увидел, что они примотаны пленкой к стулу. И ноги тоже. А Росс? Да, и Росса замотали, как муху. Похоже, что никто теперь не поможет бедному Проповеднику. Он осмотрел комнату, и все понемногу стало ясно. Да. Он вспомнил.

Особняк, который был музеем. Еще этот парень — как там его? — Кихот Фокс, что ли. Сток знал много богатых людей, сновавших рядом с Алексом Хоком за все эти годы. Деньги, деньги, деньги. Этот тип должно быть богат безмерно, раз купил себе музей и тут же в него заселился. Это явно были офшорные фонды, припасенные на черный день. Блин, да это, наверное, один из тех кокаиновых баронов, который когда-то был у кормушки Фиделя. Заграбастал себе столько наличных, сколько мог, пока не было опасности.

А котелок-то у него все еще варит, недаром он бывший коп. Сток чувствовал это. Есть пока грецкий орех под его черепушкой. Ну и здорово, этот орех ему еще может понадобиться, если появится шанс свалить из этого проклятого музея, не став экспонатом.

— Ну что, уже чувствуете себя отдохнувшим? — спросил его кто-то.

Рослый, стройный парень. Симпатяга. В зеркальных темных очках, как у летчика. A-а, да неужто это тот самый парень, который так внезапно слинял из «Фонтенбло»? Он стоял в окружении десяти или двенадцати китайцев в одинаковых черных пижамах, которые все как один держали в руках штурмовые винтовки.

Сам босс был в белом льняном костюме и сверкающих белых ботинках, а его длинные темные волосы — зачесаны назад. Над верхней губой росли тонкие черные усы, напоминающие рыбок-анчоусов. Большие белые зубы. С ним еще была эта цыпочка, Фанча. Он прошел по украшенному венецианской мозаикой полу, покручивая перед собой белую трость, и остановился перед Стокли.

— Что ты за хрен? Зачем ты убил моего друга Проповедника? — спросил Сток.

— Нет, сеньор, это вы что за хрен?

— Я спросил первым, красавчик.

— Зачем вы следили за моим автомобилем?

— Мне нравятся «Бентли». Это ведь «Эйже», верно? И совсем новенький? Сколько? Двести пятьдесят? Триста?

— Вам что, так весело?

— Надо же кому-то веселиться.

— Сейчас будет не до смеха.

— Да? Почему она улыбается?

— Скорее всего, потому что я уже разрешил ей поиграть с большим псом.

— А, я так и знал. Стоит мужику завести разговор о размерах его члена, как сразу же становится понятно, где собака зарыта. Я имею в виду, сразу понимаешь, с чем у него проблемы.

— С чемже?

— С членом!

— Действительно? А может, этот самый член вообще того… чик-чик?

Парень снял со своей шеи черную ленту, на которой висели серебряные ножницы. Он приблизился вплотную к Стоку, остановился и обернулся, улыбнувшись своей подружке. В голове Стока мелькали мысли. Да, ты тот самый Руки-ножницы. Нашел-таки твою задницу, Родриго. Подонок, убивающий невест на ступенях церкви. Убивающий невинных молодых ребят, убивший этого быстрого английского паренька, который наступил на твой фугас на кладбище. И Проповедника, который никогда никому не делал зла. У него было золотое сердце, а ты — ничего не стоящий кусок дерьма.

Ножницы стремительно блеснули в руке Родриго, и Сток почувствовал, как обожгло щеку.

Да. Теперь я достану тебя где угодно, Руки-ножницы, теперь свою задницу не прикроешь.

— Эй, да ты вроде не так уж и слеп, как кажется, осечек не даешь. Ты…

— Замолчи! — парень снова отвернулся от Стока. — Ты хочешь поработать над ним, милая? — обратился он к Фанче, заправски пощелкивая ножницами. — Или тебе больше нравится смотреть?

Сток посмотрел на своего мучителя с огромной улыбкой, привлекая к себе его внимание.

— Да что с тобой такое, черт возьми? Прежде чем захочешь отрезать у кого-нибудь половые органы, сначала спрашивай, идиот. Ты решил поиграть с моей задницей, а значит, тебе крышка!

— Действительно? Почему это я тебе не верю?

— Потому что ты кретин, вот почему. Ты даже не потрудился спросить у нас, на кой мы сюда приехали. Ты что, думал, что мы по путевке здесь? Мы с моим другом и тем бедным парнишкой, которого вы пристрелили? Думаешь, что мы только хотели взглянуть, как живут богатые и знаменитые?

— Ладно, поспрашивай меня ради разнообразия, но не дольше тридцати секунд. Мистер Джонс, из Нью-Йорка, верно?

— Ты давно в Англии?

— Нет.

— Как насчет Кубы?

— Нет.

— Как насчет Саут Бич? Жилой комплекс Блю Мун на Вашингтон Авеню? А точнее, квартира 3-А, где тот парень из спецназа угробил себя в своей собственной кровати?

— Нет.

— Наверное, это вылетело у тебя из головы. Ты украл его прицел «Леопольд и Стивенс».

— Подумаешь… Просто мертвый полицейский, какая разница, кто его убил? Ну пусть это сделал я, и что?

— Уже лучше. Ложь не приносит никакой пользы. Правда освободит тебя. Сними эти чертовы очки, если не боишься. Посмотри мне в глаза.

— Ты хочешь правды? Правда в том, что я с огромным удовольствием буду резать тебя на куски. Медленно и ожесточенно, потому что ты оскорбил меня. А потом я убью и твоего друга. Точно так же. Зато будет чем полакомиться аллигаторам в Эверглейдс. Все, конец истории.

— Возможно для меня. Но не для тебя, Руки-ножницы. Нас ждут люди. Если мы не вернемся, то твоя паскудная история только начнется.

— Откуда ты узнал мое прозвище?

— Руки-ножницы? Да ведь тебя все твои прихвостни так звали. Там, на Кубе. Еще до того как ты воткнул свои ножницы в спину Фиделю и примкнул к этим кокаиновым генералам. Кстати, ты не общался случайно с Фиделем в последнее время? Я думаю, что он жутко зол на тебя. Не удивлюсь, если мне скажут, что это именно благодаря его стараниям тебя так хотят прикончить в последнее время. Я на его месте непременно прикончил бы.

— Дерьмо! Охрана!

— Вот видишь? Теперь ты занервничал. Значит, я завладел твоим вниманием. Сними очки, красавчик. Дай мне взглянуть в твои глаза. Может быть, ты даже не тот, кого я ищу. В противном случае мы скажем — ну извини, приятель, мы уходим, ничего личного. Вернемся, когда место откроется для посетителей.

— Сейчас ты пытаешься трахнуть не того парня, идиот.

— А вот мой друг, которому вы ввели наркотики. Его зовут Росс. Он из Скотленд-Ярда. Вы гляньте, ребята, в его карман, и увидите ордер на арест и экстрадицию Кихота Фокса.

— Арест? Просто смешно. — В этот момент ножницы снова просвистели у лица Стока.

— Действительно смешно, что ты оставил орудие убийства на дереве на месте преступления. Эй, убери эти чертовы ножницы от моего носа, а то еще отрежешь, а потом будешь жалеть всю оставшуюся жизнь. Ты…

— Ты арестован за убийство леди Виктории Хок, — внезапно сказал Росс. По звуку его голоса Сток понял, что друг уже давно проснулся, просто разыгрывал спектакль. — На ступенях церкви Святого Иоанна в Глостершире, в одиннадцать часов утра 15-го мая. Ты грязный ублюдок.

— Понял? Росс не даст соврать. Вот так. Теперь на твоей заднице висит парень из Скотленд-Ярда и большой член-убийца из нью-йоркской полиции. Теперь наши шансы выросли, предатель. Двое против двенадцати, не считая Фанчи. Посмотри на нее, девочка снова улыбается старине Стоку.

— Охрана! — снова закричал кубинский парень, и Сток услышал по звуку передернутых затворов, что они приготовились стрелять.

— Я убью его, — сказал охранникам кубинец, — а вы прикончите другого.

Стокли почувствовал дикую, ослепляющую боль, когда мужчина медленно начал вводить остро наточенное лезвие ножниц в его левую ноздрю, несомненно желая повредить мозг. Он пытался откинуть голову назад, но острие зашло уже слишком глубоко. Ему послышалось, что Росс кричит, чтобы кто-то куда-то падал. Он был уверен, что сейчас отключится от невыносимой боли, но в эту секунду все окна и двери «Бискайи» были выбиты взрывом снаружи.

Стокли отдернул голову назад и оттолкнулся ногой от пола, пытаясь избавиться от проклятых ножниц. Вокруг свистели осколки стекол, слышался грохот и валил дым от гранат, которые кто-то забрасывал внутрь, и запаниковавшие китайские парни начали впустую палить вокруг себя, не различая в дыму ничего.

И тогда прогремел главный взрыв, выбив все четыре стены. И крыша со всеми дымовыми трубами и другим дерьмом рухнула прямо на них. Перед тем как все померкло, у Стокли мелькнула последняя мысль:

«Эй, Сток, угадай-ка, что случилось? Ты труп!»

32

Котсуолдские холмы

Огонь полыхал в огромном камине в дальнем конце столовой. Трое мужчин сидели за столом из красного дерева. По всей длине стола были расставлены мерцающие серебряные канделябры, и Пелхэм зажег все свечи.

Это была красивая, облицованная изящными панелями комната со сводчатым потолком в сине-белых тонах. На потолке висела массивная люстра викторианской эпохи, напоминавшая воздушный шар девятнадцатого столетия. Алекс купил ее, узнав, что огромный стеклянный шар был первоначально аквариумом для золотых рыбок. Он и сам хотел попробовать разводить рыбок, но у него постоянно что-то не выходило.

Разлив в бокалы вино, Пелхэм ушел из комнаты и вернулся на кухню, чтобы удостовериться, готово ли основное блюдо.

— Ну расскажи нам, что случилось, Текс, — попросил Алекс как можно более ненавязчиво. Было очевидно, что пожилой техасский рейнджер очень переживал.

— То сообщение, — начал Паттерсон, — что мне доставил курьер из Лондона. Это было письмо от моего заместителя в Мадриде. Я сразу понял, что в нем написано, еще не открыв. Дьявол, я так и знал, что это рано или поздно произойдет.

— Что случилось, Текс? — спросил Алекс.

— Отец тех двух замечательных детишек из Дарк Харбор, — тихо сказал Паттерсон, — муж красавицы Деирдр. Эван Слейд, если вы не понимаете, о ком я. Прекрасный человек, замечательный отец и муж. Американец с большой буквы.

— Ублюдки добрались и до него, Текс? — Хок наклонился вперед и сцепил пальцы у подбородка.

— Нет, это было не совсем так, Алекс. Эван сидел за своим столом в посольстве сегодня утром. Смотрел по телевизору новости. И вдруг там показали… угадай что. Эти проклятые кадры. Как убивали Деирдр и их детей, Алекс! Все это. Он засунул в рот ствол 45 калибра и потянул спусковой механизм. Он не смог… не смог пережить все это, Алекс. Видеть своих детей… в их кроватях…

Хок встал и, подойдя к стулу Паттерсона, опустил руку на его плечо.

— Текс, — сказал Алекс, глядя на убитого горем Паттерсона. — Ни один из нас не смог бы пережить такое. Ни один из нас. Ты знаешь это.

— Да, ужасно, — выдохнул Конгрив. — Как это ужасно.

Они затихли, когда Пелхэм подавал основное блюдо. Это был какой-то суп со взбитыми сливками, который подают горячим. С луком-пореем или сельдереем или чем-то еще. Хока сейчас это совершенно не заботило. Он потерял аппетит.

Мужчины взяли ложки. Хок, не зная, что делать с веточкой розмарина, которая лежала в чашке с супом, выловил ее и поднес к носу.

— Не прикасайтесь к этому супу! — внезапно крикнул он своим товарищам, которые хотели уже отправить в рот первую ложку. — Бросьте ложки!

Паттерсон и Конгрив, шокированные его криком, опустили ложки.

— Что такое, Алекс, позволь спросить? — возмутился Конгрив.

— Я хочу кое-что узнать, — сказал Хок, нажимая под столом кнопку. Мгновение спустя Пелхэм уже стоял рядом с Хоком.

— Что-то не так с супом, милорд?

— Пелхэм, у нас что, новый работник на кухне?

— Ну да, сэр. Она устроилась на работу, за месяц до того как вы прибыли домой из Америки. Превосходная квалификация. Она была помощником повара в «Отель де Пари» и…

— Не мог ли ты любезно попросить ее присоединиться к нам? — сказал Хок, и Пелхэм вышел из столовой со смятением в лице.

— Ты думаешь то же, что и я, Алекс? — серьезно спросил Текс.

— Через несколько мгновений мы узнаем наверняка, — ответил Хок и нюхнул суп еще раз.

Пелхэм привел симпатичную черноглазую молодую особу лет двадцати пяти в белом переднике и белом поварском колпаке, закрывающем ее черные кудри. На ее лице читалось спокойствие. Пелхэм выглядел пораженным. Что-то явно было не так.

— Добрый вечер, я — Алекс Хок. Вы новенькая здесь, насколько я понимаю.

— Oui, господин Хок. Месяц назад я приехала из Парижа.

— Добро пожаловать, мадемуазель. Интересно, почему симпатичная молодая женщина решила оставить Париж и переместиться в унылую английскую глубинку? Это кажется немного странным.

— Я хотела подучить английский. И еще я здесь из-за моего друга, он работает в «Лигон Армс», в городе.

— Вы сами готовили этот суп?

— Ну да, месье. Я надеюсь, что он вам понравился. Хорош на вкус? Может быть, вы хотите добавки?

— Просто восхитительный суп. Но он имеет довольно странный, терпкий аромат, и я не могу определить, что это за запах.

— C’est un pate de noix moulues, паста из земляных орехов. Возможно, поэтому…

— Вот как. Да нет, это не из-за пасты, — возразил Хок, опуская свою ложку в суп. — Вот попробуйте сами и скажите мне, что вы думаете по этому поводу. — Он вручил ей ложку, но она просто уставилась на нее.

— У вас какие-то проблемы? — поинтересовался Хок.

— Нет, месье.

— Тогда попробуйте.

— Я не могу, месье. Это неэтично.

— Вы ничего такого не клали в суп, что туда не стоит класть, мадемуазель?

— Что вы такое говорите, месье?

— Я говорю, что если вы не попробуете этот проклятый суп, я скажу своему другу, инспектору Конгриву, чтобы он арестовал вас.

— Но по какому обвинению?

— Покушение на жизнь, вот по какому.

Глаза девушки сердито блеснули, и она бросила ложку на пол. Прежде чем Алекс успел отреагировать, она нагнулась вперед схватила его суповую чашку со стола и поднесла ее к губам.

— Я уж лучше съем весь этот суп! — вызывающе крикнула она и одним глотком выпила содержимое. Затем встала, озлобленно глядя на них сверху вниз. Ее подбородок и передник были вымазаны желтым супом.

Она вытерла рот тыльной стороной ладони, все еще вызывающе сверкая глазами.

— Смотрите, если не верите! Je vais paradis sachant que mon valeureux successeur reussira la ou J’ai echoue!^[11] — сказала она, коварно улыбнувшись.

Секунду спустя девушка выдохнула и рухнула на пол.

Конгрив отбросил назад свой стул и подбежал к поварихе, встав рядом на колени. Приложил два пальца к сонной артерии чуть ниже уха, замер на мгновение, потом тряхнул головой.

— Без сознания? — спросил Алекс Хок.

— Мертвая, — ответил Эмброуз. — Что было в супе, Алекс?

— Афлатоксин, наиболее вероятно. Производное чрезвычайно ядовитого вещества, которое выделяется при разложении арахиса. Просто потрясающе, я мог и не заметить этот запах. Она, видно, была неплохой специалисткой. И, скорее всего, избежала бы неприятностей, если бы отравление удалось.

— Алекс прав, — сказал Текс, поднеся суповую чашку к носу и поставив ее на стол. — Афлатоксин весьма непросто распознать. Наши патологоанатомы обнаружили бы только повреждение печени. А после стольких бокалов портвейна, которые мы сегодня выпили, никто бы не… — Он поднял очередной бокал вина и выпил одним залпом.

— Как ее звали? — спросил Алекс Пелхэма.

— Она представилась как Розмари, сэр, — убитым голосом проговорил Пелхэм, неотрывно смотря на безжизненную фигуру на полу. — Я должен сказать, что я совершенно убит горем, ваша светлость. Кто же теперь будет готовить…

— Розмари… Розмарин, — торжественно произнес Конгрив, скорее обращаясь к себе, нежели к собравшимся. Он поместил веточку розмарина на льняную салфетку и сложил ее пополам.

— Послушай-ка меня, старина, — сказал Алекс, опустив руку на дрожащие плечи Пелхэма. — Никого в нашем доме не в чем упрекнуть. Не за что винить ни себя, ни остальных. А повара мы найдем. Взбодрись. Я хочу, чтобы ты сейчас же пошел в библиотеку и налил себе большущий стакан великолепного виски. Мы присоединимся к тебе через несколько мгновений. Все будет в порядке.

— Я пойду лучше сначала позвоню в полицию, ваша светлость, — сказал Пелхэм и исчез, все еще вне себя от пережитого потрясения.

Алекс посмотрел на ароматную веточку в своей руке.

— Розмарин. Кажется, ты совершенно прав, Эмброуз. Сначала ирис в штате Мэн, а сегодня за ужином прямо перед нашим носом появляется розмарин.

— Ты забыл еще кое о чем, Алекс, — заметил Паттерсон. — Еще есть Роза.

— Роза?

— Когда мы вытащили Саймона Стэнфилда из Большого Канала, на его отвороте нашли бутон розы. Как нам сказала его жена, он ненавидел цветы, а особенно розы.

— Этот Гиена называет все свои клыки цветочными именами, или, как в этом случае, крошечной веточкой ароматного кустарника, — решил Хок. — Весьма романтичен наш убийца. Пожалуйста, скажи мне, Эмброуз, что она сказала напоследок?

Смущенно глядя на мертвую девушку, Эмброуз тряхнул головой и сказал:

— Она заявила, что отправляется в рай, зная о том, что ее последователи справятся с тем, чего ей сделать не удалось.

— Так давайте держать нос по ветру, чтобы ее последователи не достали нас, — предложил Хок.

— Боюсь, что последователей будет более чем достаточно, — заметил Конгрив, потягивая вино из бокала.

33

Лондон

«Мертвые не лгут» стал самым ожидаемым фильмом в Лондоне. Билеты на премьеру закончились мгновенно. Бульварные издания даже подшучивали над этим, заявляя, что очередь на первый показ, который состоится завтра, была такой длинной, что некоторые члены королевской семьи оказались только в середине списка. Рекламные плакаты последнего фильма из эпической шпионской саги висели всюду. Маркетинг объявил войну каждому квадратному дюйму Лондона. Место, где не висело бы изображение Ника Хичкока, считалось бездарно потерянным. Драгоценное время что на радио, что на телевидении считалось потраченным впустую, если в эфире не говорилось о «самом сексуальном шпионе современности».

Реклама заглушала все. «Сейте смуту и выпускайте на волю собак общественности», — заявляла она. Рекламные легионы двинулись вперед, и теперь каждый уголок столицы был заклеен безжалостно красивым лицом Иэна Флинна.

Вырисовываясь громадой над пропитанным дождем цирком Пиккадилли, на горизонте маячило очертание неоновой рекламной афиши с изображением ухмыляющегося Ника Хичкока. Как естественная необходимость в его левой руке была соблазнительная малышка, а в правой — наводящий ужас автоматический пистолет. Каждые десять секунд его оружие громко стреляло и из дула исходил пороховой дым, высоко вздымаясь над морем спешащих куда-то мокрых зонтиков, блестящих красных автобусов и сверкающих черных такси. Звуковой эффект оружия Ника, как к своему огромному огорчению скоро узнали преданные фанаты фильма, можно было слышать только в те краткие моменты ночного затишья, когда вся эта шумная армия спешащих по своим делам людей и машин немного утихомиривалась.

Франческа, вышедшая из дверей театра «Сохо» в бурное море папарацци, выкрикивающих ее имя, поглядела на своего гигантского картонного партнера по фильму как раз в тот момент, когда оружие Ника выстрелило.

— Палит холостыми, — заметила она, обращаясь к Лилии и своему режиссеру, Витторио де Пинта.

Витторио, который явно собирался получить с этого фильма гораздо больше, чем она, а главным образом обеспечить себе будущее, положил руку на обнаженные плечи звезды.

— Любовь моя, — сказал красивый итальянец, широко улыбаясь в сторону вспыхивающих камер, — пожалуйста, не веди себя так. Будь хорошей девочкой. Улыбайся фотографам.

— А ради чего мне им улыбаться? — усмехнулась Франческа.

— Ради денег, любимая.

— На ее счету денег предостаточно, — заявила Лилия, искоса посмотрев на Франческу.

Лилия, какое-то время известная как Моник Делакруа, бывшая личная помощница покойного американского посла Дьюка Мерримана, прибыла из Парижа на этой неделе. Изменив свой внешний вид при помощи косметики, париков и темных очков, она сделала себя неузнаваемой. Франческа два дня объясняла своей красивой молодой помощнице все подробности плана похищения американского посла. Вместе с Мустафой Ахмедом аль-Фазадом, тайным организатором самых дерзких убийств в Европе, на Филиппинах и на Дальнем Востоке, Франческа провела несколько недель в своем номере с видом на Гайд-парк, интенсивно готовясь к похищению. Теперь план был готов.

Но именно Франческа и Лилия в конечном счете будут нести ответственность за успех или неудачу этого смелого предприятия.

Следующий день — день мировой премьеры осветил Лондон яркими утренними лучами. Но привлекательная малышка, изображенная на плакате с Хичкоком — грозой Лондона, сама бушевала, словно гроза. Она разъяренной тигрицей носилась по заполненной розами квартире с тремя спальнями в Дорчестере, бешено рыча на дрессировщиков и на одного в особенности. Новая девочка Хичкока довела буквально до слез Луиджи Сант Анджело, своего костюмера.

— Non abbastanza petto! Desidero piu petto^[12] — кричала она, потянув вниз за свое декольте и вытолкнув грудь наружу.

— Scusi, scusi, синьорина… — бормотал Луиджи, съежившись на диване и подвернув под себя ноги. — Вы не сможете показать больше груди, синьорина. Не в этом платье…

— Siocco! Дурак! Что я говорила тебе уже тысячу раз, а? Грудь, грудь, грудь!

Она выхватила несколько длинных стеблей из ближайшей вазы и бросила их в это сжимающееся от страха существо. Мужчина с обиженным криком выбежал из комнаты, прижав к голове руки, по его щекам текли слезы.

Франческа посмотрела на темноволосого человека, сидящего в кресле у залитого солнцем окна. Он что-то неистово черкал в маленьком блокноте. Она подошла к нему и упала к ногам.

— Роберто, милый, ты думаешь, что я была слишком несправедлива по отношению к нему?

Боб Фиори был старшим корреспондентом «Вэнити Фэйр», американского журнала, который имел исключительные права на лондонскую премьеру фильма «Мертвые не лгут». Он упорно трудился. Фильм и его усеянная звездами премьера станут настоящим событием, и снимки с этого события будут красоваться на обложке его журнала в следующем месяце. Он отвел глаза от маленького блокнота, надвинув большие темные очки на переносицу. Он был одним из немногих мужчин на земле, способных игнорировать прямой вопрос, заданный самой Франческой Д’Аньелли.

— Роберто! Ответь же мне!

— Извините, вы что-то сказали, Франческа? — поинтересовался Джонатан Декер из-за своей камеры. Он был фотографом, участвовавшим в подготовке статьи. Он был чудовищно рад тому материалу, который только что отснял, — как Луиджи подвергся нападению, осыпанный розами.

— Боже мой! Да что, неужели меня здесь никто не слышит?

— Успокойтесь, Франческа, — произнес Фиори. — Извините, что я не расслышал того, что вы сказали. Я был сосредоточен на тех словах, что вы сказали ранее.

— Я чувствую себя виноватой перед Луиджи.

— Возможно, вы немного погорячились. Но это все из-за стресса. Ведь сегодня вечером вас ожидает такое грандиозное событие, дорогая Франческа. Вот, выпейте лучше шампанского.

— Я не позволила бы даже своей собаке пить эту мочу, которую подает студия. Может быть, ты будешь так любезен и закажешь мне «Пола Роджера» или «Крюг»? Scusi, Роберто, ты прав, я просто думаю о том, что будет сегодня вечером.

— Дорогая моя, мы с Джонатаном пойдем на просмотр, помните? Вам не о чем беспокоиться, уверяю вас.

— Абсолютно не о чем, детка, — добавил Декер со своей фирменной кривой ухмылкой.

Конечно, она волновалась не из-за кино.

Реакция лондонской публики на премьеру «Мертвые не лгут», которая состоялась тем вечером в «Одеоне» на Мэйфэйре, была потрясающей. Сексуальная энергетика между Иэном Флинном, пятым актером, который сыграл Ника Хичкока, и последней девочкой Хичкока в исполнении итальянской секс-бомбы Франчески Д’Аньелли, брала за живое. Заставляла приковывать взоры к экрану. Как иронически выразился один лос-анджелесский кинокритик на следующее утро, вас «будто ножом резали».

Никаких «Оскаров», конечно, но кассовый сбор определенно будет ошеломительным.

Рэд, шофер в черной ливрее, который в действительности был до зубов вооруженным сирийским убийцей, подъехал на огромном серебристом «Роллс-ройсе» к красному ковру, постеленному от самого парадного входа легендарной гостиницы «Гросвенор Хаус Отель» до улицы Парк Лэйн. Именно в этой гостинице, в самом большом в Европе бальном зале скоро состоится международная премьера долгожданного фильма и торжество по этому поводу. У входа собралась дикая стая толкающихся папарацци и фанатов, которые приветствовали выходящих из лимузинов звезд. В жизни большинства звезд такие моменты великой славы являются долгожданными. Для Франчески это была простая необходимость, момент, который будет скоро забыт, прелюдия к истинному кульминационному моменту сегодняшнего вечера.

Представители международной прессы и фанаты неистовствовали. Эти мобильные съемочные единицы выстроились в ряд вдоль Парк Лэйн, а над гостиницей висели четыре или пять вертолетов, пилоты и операторы которых соперничали за господство в воздухе и за лучший ракурс для съемки. Посмотрев вверх, Франческа задалась вопросом: как они до сих пор не врезались друг в друга. Столкновение в воздухе сегодня вечером может стать катастрофой явно не только для вертолетов.

Безопасность, как она и ожидала, была на высшем уровне. Металлодетекторы на всех мыслимых и немыслимых проходах, имена и фото в каждом приглашении, толпа английских и американских агентов службы безопасности с тощими галстуками и микрофонами.

Франческа, Лилия и уже немного подвыпивший режиссер Витторио, которым приглашения были ни к чему, протопали напрямик, как и было запланировано.

Франческа вошла в набитый битком бальный зал, ведя за собой Лилию, с уверенностью женщины, которая обладает большей властью, чем любая другая представительница ее пола в этом зале.

— Дорогая! — обратилась к ней известная американская журналистка, взяв за руку. — Я только что говорила со Стивеном. Он считает, что вы бесподобная женщина! Он хочет пригласить вас на завтрак! Разве это не потрясающе?

— Потрясающе, — согласилась Франческа. — Дорогая, ты не знакома с Лилией? Разве она не столь же очаровательна, как тайная любовь Ника?

Не ожидая ответа, Франческа оставила Лилию наедине с Лиз и пошла дальше, похмыкивая в ответ на летящие к ней воздушные поцелуи продавцов «ботокса» — препарата для устранения морщин. Она искала мужчину с сапфировым перстнем на указательном пальце левой руки. Она не знала, как он выглядит, но это было и не нужно. Он сам узнает ее. После сегодняшнего вечера ее будет знать весь мир.

— Прекрасное у вас кольцо, — сказала она. Большой усатый человек в белом шелковом жакете, стоявший у стойки одного из многочисленных баров, обернулся в ответ с улыбкой. Они стояли рядом с французскими дверями, выходящими на маленькую террасу с балконом. Оттуда открывался прекрасный вид на Гайд-парк и переполненную транспортом улицу Парк Лэйн под куполом вечернего летнего неба.

— Спасибо, — произнес мужчина, — я купил его в Каире.

— Ну вот я вас и нашла, — сказала Франческа и жестом позвала его за собой на террасу.

Лилия нашла фотографа Джонатана Декера пять минут спустя — он болтал с герцогом и герцогиней.

— О, Джонни, — выдохнула она, — можно мне похитить секундочку твоего времени?

Декер отвернулся от герцогини и посмотрел на подающую надежды рыжеволосую старлетку в вызывающем декольте, с высокой прической, украшенной алмазами.

— А, это ты, детка! — воскликнул он.

— Джонни?

— Да?

— Скажи мне, хорошо я сыграла?

— Феноменально.

— У меня была всего одна реплика. Вот гады! Все остальное они вырезали.

— Эта реплика многого стоит, детка, поверь мне. У всех, кто был в этом чертовом зале, уровень тестостерона просто зашкаливал. Повтори ее для меня!

Она улыбнулась, надув губы:

— «Я была непослушной девочкой, Никки».

— Да, детка. Это просто супер.

— Я никого здесь не знаю.

— Считай, что тебе улыбнулась удача. Я знаю здесь всех и каждого.

— Действительно? А кто этот человек?

— Какой?

— Вон тот высокий мужчина. Невероятно красивый, с темными вьющимися волосами. Похоже, он скучает. Мне нравится это в мужчинах.

— Вкус у тебя что надо, моя дорогая девочка. Это Александр Хок. Один из самых богатых мужчин в Великобритании, по крайней мере все так говорят. У него и титул есть, не «Ваше Высочество», конечно, но все же довольно хороший титул. Господи, хотелось бы мне однажды, пусть даже в старости, проснуться таким же богатым и знаменитым.

— О бог мой. Какой красавчик. Он женат? Скажи же, что нет. С кем он говорит и почему это не я?

— Хочешь познакомиться с ним?

Десять минут спустя Лилия оказалась в компании одного из самых привлекательных мужчин из всех, кого она когда-либо видела. Он спросил ее, не хотела бы она присоединиться к нему и выпить что-нибудь в баре.

— Я пью чертовски много на таких сборищах, — сказал он, — потому что все, что на них творится, заставляет меня рыдать от скуки. Я бы не против выпить рома «Гослингс» с черной печатью. Это бермудский ром. Весьма неплохой, если вы никогда не пробовали…

— Мне просто бокал белого вина, и все.

— Pisse-de-chat, — заявил Хок, — кошачье пойло. Попробуйте ром.

— Ну ладно. Мерси.

Хок кивнул бармену, который немедленно подошел и выслушал заказ. Спустя минуту подали напитки. Алекс поднял свой бокал и улыбнулся.

— Такое ощущение, что я вас где-то видел. Или я ошибаюсь?

— Прошу прощения?

— Вы знаете мое имя, а я вашего не знаю. Извините, меня не было в зале, когда показывали все эти заключительные кадры с именами актеров.

— Лилия Делакруа, месье Хок, рада знакомству с вами.

— И я рад познакомиться, — ответил Хок и понял, что ему больше нечего добавить. Он осматривал громадный зал, понятия не имея, что делать дальше. Алекс был немного удивлен сложившейся ситуацией. Эта маленькая рыжеволосая старлетка двадцати лет… О чем же, спрашивается, он думал, когда предложил ей…

— Я здесь никого не знаю, к сожалению, — сказала она наконец.

— Не сожалейте об этом. Я вас немного просвещу. Вот посмотрите на тех мужчин. Финансовые воротилы Сити. Вон тот толстый заводила, которого все слушают — лорд Моубрей. Рядом с ним Бэрингс, Ротшильд, Гамбро. Тот, что смеется над каждым словом Моубрея — Оппенгеймер. Алмазный король из Южной Африки. Ну и еще с ними несколько богатых герцогов. Вот такая милая компания.

— Мерси.

— Je vous en prie^[13], мадемуазель.

— Вы говорите по-французски?

— Не очень хорошо. Знаю пару-тройку французских идиом, вот и все. Могу, например, описать фигуристую женщину, наподобие этой последней девочки Хичкока. Франчески… как там ее фамилия, что-то не припомню.

— Д’Аньелли. И что бы вы сказали о ней?

— Il y a du monde au balcon.

— «Все собрались на балконе», — перевела она дословно, засмеявшись. — Это значит — «ну и бюст».

— Точно. Моя дорогая девочка, извините, я заметил Тома Джефферсона, моего старого американского друга. И он, похоже, идет к нам…

— Привет, Хок, старый приятель. Ну и кино, чертовски интересное, правда? Ребятам понравилось безумно. А эта симпатичная молодая леди там тоже снималась, если я не ошибаюсь. Как дела? Я Патрик Келли. А вас как зовут?

— Умерь свой пыл, Кирпич. Я ее первым увидел. Не обращайте на него внимания, Лилия, он женат.

— Добрый вечер, господин посол. Меня зовут Лилия.

— Ничего себе, и откуда это вы узнали, чем я зарабатываю на жизнь?

— Моя близкая подруга сказала мне, что вы можете приехать сюда сегодня вечером. Я открою вам одну тайну. Она надеется, что у нее будет шанс поговорить с вами, месье, если вы все еще помните ее.

— Ну ладно, теперь вы по-настоящему пробудили мое любопытство, мадемуазель. Кто эта таинственная женщина?

— Франческа Д’Аньелли.

— Франческа? — чуть не подпрыгнул от удивления Кирпич. — О господи!

— Увольте меня от подобных разговоров, — заявил Хок, потягивая ром.

— Где она? Я бы с радостью поприветствовал ее, — сказал Кирпич.

— Ах, она будет так счастлива! Я только что видела, как она вышла на балкон в том конце зала. Наверное, покурить.

— На какой именно балкон?

— На тот, что рядом с тем баром. Пойдемте, я проведу вас к ней.

— Алекс, не уходи с позиции, — бросил Келли. — Закажи мне пока что «Кетель» со льдом и кусочком лимона. Я скоро вернусь.

34

Майами

Стокли очнулся, когда от его лба отрикошетила дождевая капля. Он открыл глаза. В них немедленно попала известковая пыль, и глаза защипало. Он поморгал и быстро осмотрел себя. Что болит, а что нет? Нос чертовски болел, особенно левая ноздря, куда этот извращенец совал свои серебряные ножницы. И ноги ломит, как будто по ним рельсом шарахнули. А еще — вот ведь дерьмо, прямо на нем лежал здоровенный кусок штукатурки. Тяжелый, собака. Примял и руки, и ноги. Ах, точно. Это ведь потолок рухнул, когда рванула бомба. А теперь над головой плыли темные облака, поблескивали далекие молнии, накрапывал дождь, и какие-то парни с фонарями ходили по обломкам. Спасательная команда. «Эй, я здесь», — хотел он было сказать.

Нет, это явно не спасатели округа Дейд. Эти парни что-то выкрикивали на испанском языке. Ладно, что не спасатели и что по-испански говорили, бог с ним, — только вот они все были в черном и с камуфляжной краской на лицах. И у всех были здоровенные автоматы. Явно неспроста. Какой-то китайский парень, должно быть, один из охранников того Дон Кихота, кричал от боли; послышался выстрел, и он затих. Так, значит, они добивают выживших.

Он закрыл глаза. Пусть думают, что мертвый. Лучше просто прислушиваться.

Если бы кто-то столько времени простоял на закоулках латинских кварталов Гарлема, продавая дурь, то обязательно кумекал бы по-испански. А Сток был как раз таким парнем. «Donde esta del Rio?» — услышал он слова одного из парней. «Где река?»

Теперь они светили фонариками рядом с ним. Они ищут реку? Повторяют это слово постоянно. Del Rio! Del Rio! Ну ведь это значит река, верно? Нет, не река.

Дель Рио. Этот самозваный Дон Кихот. Тип, прежде известный на Кубе как Родриго дель Рио. Этот музей, что разлетелся на куски, был его домом. А парни, вероятно, — кубинскими спецназовцами. Они и рванули бомбу. Искали как раз того парня, который совал ножницы Стоку в ноздрю. Где он был теперь? Стоку хотелось бы принять участие в поисках этого гада. Жаль, пошевелиться нельзя.

Еще он думал о Россе. Росс, как раз перед тем как все померкло, крикнул ему, чтобы он падал на пол. Так Росс мертв или опять притворяется? Он услышал еще один крик, но не на испанском языке, а снова на китайском, и опять в ответ раздалась автоматная очередь. Заткнули парня. Он мог видеть, как это происходило, даже с закрытыми глазами. Даже слепой мог представить себе эту сцену. Они все бродили по обломкам в поисках дель Рио и щелкали всех, кто не подходил под его описание.

Он должен был как-то добраться до Росса, помочь ему, пока они не нашли его и не пристрелили. Пытаясь не шуметь, он попытался руками и коленями сдвинуть с себя проклятый пласт штукатурки. Приподнял совсем чуть-чуть, но что-то соскользнуло сверху — наверное, кусок стекла — ну по крайней мере зазвенело, как стекло.

В то же мгновение один из парней высветил фонариком его лицо. Другой парень со всей силы звезданул ботинком по черепу. Глаза Стока поневоле раскрылись. Он смотрел на фонарик, улыбаясь, несмотря на то что ни черта не видел из-за огненных шаров в глазах. О черт. Больно, как в аду.

— Буэнос ночес, — сказал Сток. — Американо. Амиго.

Подумав, что этих слов вполне хватит, чтобы испаноговорящие братья приняли его за друга, Сток удивился, когда его еще раз хряпнули ботинком прямо в ухо. Несколько парней сняли с него обломок крыши, а четверо других схватили его за руки и за ноги. Решили, наверное, поднять. Он задался вопросом — а хватит ли четырех человек? Алекс всегда сравнивал его размеры со шкафом средней величины. Вообще-то он был больше среднего шкафа. Но может быть, он просто не видел действительно больших шкафов?

Так или иначе, они все-таки поставили его на ноги и пнули к какому-то вертикальному столбу. Может быть, это была потолочная балка, а может, колонна. Какая разница. Потом они заломили ему руки за спину. Он был все еще в каком-то тумане, но чувствовал, что один парень приставил к его виску пистолет. В принципе, правильно. Иначе как бы еще они сцепили ему запястья за спиной пластмассовыми военными наручниками?

— Сток? Ты жив, дружище? — услышал он голос Росса, какой-то хриплый и надломленный.

— Заткнись! — приказал другой кубинский парень, и Сток услышал металлический щелчок — кто-то, наверное, приставил к голове Росса автомат. Да уж, не задалась эта прогулка в Майами. Он предпочел бы сейчас потягивать коктейль у бассейна в «Делано».

— Эй, послушай, — сказал Сток в лицо парню, — habla ingles, aqui? Кто-нибудь из вас говорит по-английски? Кто здесь начальник?

— Ну, сеньор, я говорю по-английски, — заявил небольшой тип, который держал у его виска оружие. Поэтому я смогу разобрать, что ты там скажешь напоследок. — Он взвел курок. — Ну, говори.

— Да подожди, не стреляй.

— Где он? — спросил кубинец. Он был низкого роста и у него были жуткие оспины от прыщей, благодаря которым он, вероятно, и испытывал такие негативные чувства к окружающему миру. — Скажи мне, где ваш шеф, и тогда, может быть, мы с тобой поговорим. Он ударил Стока кулаком в грудную клетку для виду и, вероятнее всего, при этом вывихнул себе пальцы.

— Слушай, у нас какое-то недопонимание, верно? Ты говоришь о Дон Кихоте, правильно, он же Родриго дель Рио? Он не мой шеф, дружище! Я Стокли Джонс, нью-йоркский полицейский в отставке. Мы с тем парнем, которого вы сейчас хотели пристрелить, копы. Мы и сами хотим раздобыть задницу этого Родриго, так же как и вы. Вы ведь, ребята, с Кубы, вряд ли я ошибаюсь.

— Откуда тебе знать?

— Я знаю много всякого дерьма, только дай мне возможность говорить. Ты командуешь этими ребятами? Ты начальник?

— Да. Говори быстро.

— Этот тип, дель Рио, предал ваше правительство несколько лет назад. Щелкнул переключателем в обе стороны. Он был руководителем службы безопасности Фиделя. Но он подставил Фиделя. Переметнулся к трем генералам-мятежникам, и вместе с ними решил резко поменять политическую обстановку. Но я и еще один парень, которого я не могу пока назвать, мы пришли к ним и испортили их планы. Военный переворот пришлось отложить. Убили двоих генералов, третьего отправили за решетку. Фидель вернул себе свою банановую республику. В это время Родриго под шумок и скрылся, прихватив с собой мятежный капитал. А теперь Фидель отправил вас, ребята, чтобы вы грохнули его здесь, правильно? Вы кубинское спецподразделение, верно? Дерьмо, дружище, я знаю вашего босса. Это же команданте собственной персоной.

— Пристрелите-ка двух этих вонючих гринго, — сказал парень с оспинами, убирая свой пистолет и отходя от Стока. Сток услышал, как щелкнуло три или четыре затвора. — Никаких свидетелей.

— Подожди! Рассуди трезво. Во-первых, мой друг — никакой не гринго! Он стопроцентный англичанин. Из королевской семьи. Подумай, что я тебе сейчас говорю. Англичанин, королевская семья. Если ты пристрелишь его, то получишь на свою задницу крупный международный кризис. А во-вторых, ты разговариваешь с личным другом Фиделя. Считай, что ты хочешь убить самого Кастро. Мы с твоим шефом близкие друзья. Захочешь пристрелить меня, наживешь себе в солнечной Гаване кучу проблем. Твоя жизнь превратится в ад. Ну, давай, пристрели меня, а потом Фидель пристрелит тебя, как, нормально? Бум. Бум.

— Расстреляйте его.

Сток закрыл глаза. Не хотел видеть этого.

— Застрели сначала меня, мальчишка! — крикнул Росс самоотверженно. — Я не хочу видеть, как умирает мой друг. Но прежде чем ты застрелишь его или меня, посмотри на медаль, которую он носит на шее.

— Какую еще к черту медаль? — спросил низкорослый спецназовец.

Медаль? Ах да. Та медаль. Сток улыбнулся Сатерленду и затем закричал на парня, который его допрашивал, понимая, к чему можно свести весь этот разговор.

— Эй! Ты! Послушай-ка меня! У тебя что, СДВ?

— СДВ?

— Синдром Дефицита Внимания, дружище! Попробуй сконцентрироваться на моих словах, хорошо? Я не могу найти тебе здесь лекарство от этой заразы! Ты не веришь тому, что я говорю? Загляни под мою рубаху! Разорви ее на моей груди! Ты смотришь сейчас на одного из тех редких храбрецов, кто удостоился самой почетной кубинской награды — Медали за отвагу. Не веришь мне, проверь. Если ее там не обнаружится, то я — дерьмо и неудачник. Пусть твои ребята пристрелят меня в ту же секунду!

Сток задержал дыхание. Росс, возможно, только что спас ему жизнь. Помешанные ребята из спецвойск, что Сток хорошо помнил еще по «Морским котикам», не любят рисковать.

Парень разорвал на груди Стока парадную рубашку, увидев, что на его двадцатичетырехдюймовой шее висит двадцатичетырехкаратная цепочка с блестящей золотой медалью. Отлично исполненный блестящий кубинский флаг на лицевой стороне. Этот доходяга с удивлением приподнял медаль с его груди и посмотрел на нее, разинув рот.

— Где ты достал ее?

— На Кубе, где же еще? Когда я спас задницу вашего команданте от тех мятежных генералов несколько лет назад, я уже говорил тебе. Но ты, вероятно, уже не помнишь. Ты ведь, наверное, и начальной школы-то еще не окончил.

— Заткнись, наконец! Достаточно этой ерунды.

— Пусть прочитает, что с другой стороны, — сказал Росс.

— Да! Переверни ее, — подтвердил Сток. — Посвети на нее своим проклятым фонариком. Прочитай, что там написано на обороте. Только читай вслух, пусть все твои воинственные коммандос со всем своим устрашающим оружием знают, на кого сейчас смотрят.

— «Вручена Стокли Джонсу младшему», — прочитал парень на английском языке, потряхивая головой, словно не веря тому, что читал. — «За его героические заслуги перед Республикой Куба. Фидель Кастро, январь 2002 года».

— Ну, что я говорил? Мы с Фиделем — что отец с сыном. Мы с ним на короткой ноге.

— Это правда? Что, действительно правда?

— Да, да! Я тебе что, врать буду? Медаль не соврет! Что, думал, я специально где-нибудь ее раздобыл, чтобы при встрече с кубинскими коммандос не подкачать? Будь я проклят!

— Хорошо, хорошо, — сказал парень наконец. — Хорошо. Я верю тебе.

— Отлично. Я — Сток, это — Росс. Как тебя зовут?

Парень радостно потрепал Стока за щеку.

— Меня зовут Пепе. Лейтенант Пепе Альварес.

Ну вот, широко улыбается, как будто они теперь друзья. Так быстро все может поменяться, если сумеешь отвести от себя подозрение.

— Ладно, лейтенант. Теперь ты в курсе дела. Да ты настоящий счастливчик. Такие два парня стоят перед тобой, полицейские высшего класса! И эти два классных парня хотят помочь тебе найти грязный кусок дерьма, то есть Родриго.

— Точно, — согласился Росс, потирая запястья. — Этот тип, за которым ты гоняешься, убил нашего друга. Она была невестой. И он предательски застрелил ее прямо на ступенях церкви в день свадьбы. И полицейского в Майами в кровати, а теперь еще этого бедного парня. — Росс опустился на колени рядом с Проповедником, накрывая его, как мог, своим окровавленным пиджаком.

— Руки-ножницы непременно ответит за все это, Росс, — сказал Сток, глядя на мертвого мальчика на земле. — Мы схватим его, и он нам за все ответит. Посмотри на меня. Я обещаю это.

Где-то за домом, за большой и длинной лужайкой, которая заканчивалась на берегу залива, раздался громкий рокот. Это завелись два каких-то очень мощных двигателя. Похоже было на рев одного из этих сигарообразных скоростных катеров, что выдают сотню миль в час. Кроме того, послышался вой сирен как минимум пятидесяти патрульных автомобилей полиции Майами, которые сворачивали на длинную аллею, ведущую к разрушенному дому Родриго дель Рио, когда-то бывшему музеем «Бискайя». Веселье продолжается.

— Вы, парни, приехали сюда на катерах для спецопераций, да? — спросил Сток маленького парня, вращая запястьями, чтобы расшевелить затекшие руки. — Спустили надувные моторные лодки с какого-нибудь иностранного грузового судна, которое делает заход в Гавану. Ну, я бы так сделал на вашем месте, по крайней мере.

— Да.

— Это хорошо, потому что нам, судя по всему, придется ими воспользоваться, если мы хотим изловить этого Родриго. Слышишь? Он уже увозит свою задницу подальше от берега.

— Вперед! — приказал Альварес своим бойцам, и все побежали по дымящимся обломкам через сад и поляну к причалу, где кубинцы пришвартовали четыре скоростные лодки. Сток замыкал шествие, поддерживая Росса, который сильно хромал. Они заскочили на большие катера. Сток с Россом на ходу запрыгнули в лодку Пепе и помчались прочь от берега.

35

Остров Сува

Сней бин Вазир, откинувшись в кожаном кресле собственного «Боинга», закурил очередную сигарету. Он глубоко затягивался, и длинная желтая сигарета превращалась в пепел,словно запал фейерверка. Сней пристально смотрел в большое овальное окно. Огненная Гора лежала в тумане приблизительно в трех тысячах футов под ним. Пик действующего вулкана, возвышавшийся над густым зеленым ковром леса, был окутан густыми облаками.

Он удовлетворенно вздохнул и приблизил лицо к оконному стеклу. В Лондоне все шло согласно графику. Дежурный только что вручил ему распечатку сообщения, доставленного по высокоскоростной электронной почте через спутник персональным электронным секретарем Лилии. Лилия и Роза прибыли в «Гросвенор-Хаус». Цель была на месте. Они приступили к выполнению задания.

«Все хорошо», — думал он, вглядываясь в идиллическую картину, открывающуюся перед ним.

Но на самом деле все было не так хорошо. Пришло еще одно электронное сообщение, на этот раз от Эмира. Оно лежало на персидском ковре в ногах Снея, безжалостно скомканное. Не могло быть содержания более ясного, чем в этом письме. Один из садовых цветов вырос слишком высоко. И поэтому его нужно было срезать под корень. Бин Вазир вздохнул. Его прекрасная Роза. Ах, как печально.

Он видел, как фермеры со своими впряженными волами медленно растекаются от основания горы к обширным рисовым полям. Еще в прошлом году вулкан извергся, и под потоком лавы погибли сотни людей. Но земледельцы восстановили дома на прежнем месте, потому что именно пепел, в который превращалась застывшая лава, делал этот участок острова исключительно плодородным.

Если вы посмотрите на карту Южно-Китайского моря, а точнее, Индонезии, в районе чуть южнее Экватора и чуть севернее 15 градусов южной широты, то увидите, что 120 градусов восточной долготы делят как раз пополам маленький остров Сува, расположенный к западу от Тимора. Как и вся Индонезия, этот остров является мусульманским. В 70-х и в начале 80-х годов прошлого века остров Сува был туристической Меккой для богатых арабов и их семей. Длинная взлетно-посадочная полоса уходила глубоко в джунгли, где садились частные самолеты. А затем стали прилетать аэробусы, набитые молодыми и богатыми арабскими туристами. Мужчины приезжали сюда не в поисках солнца и песка, которого было предостаточно и у них на родине, а ради виски, вина и случайного секса.

Одна гостиница на острове представляет собой целый курортный комплекс. Он тянется на множество акров покрытой пышной зеленью земли на южном побережье, с красивыми изгибающимися белыми песчаными пляжами, омываемыми ласковым синим морем Сувы. Эту гостиницу называют «Бамба». Розовый Дворец. Пару десятилетий назад это место считалось шикарным. Но гостиница вышла из моды, а затем ее обнаружили исламские партизаны. В течение многих лет они использовали комплекс как террористический учебный лагерь, до тех пор пока не были разбиты правительственными войсками. И снова этим местом завладели джунгли. Когда-то красивые, здания поросли буйной растительностью; старая гостиница подверглась нападению плесени.

Сней бин Вазир был дальновидным человеком, который сразу мог почуять выгоду. Он купил гостиничный комплекс, потратив на его переоборудование миллионы своей жены. Но после краткого возрождения в конце прошлого века гостиница снова испытывала трудные времена. Бледно-розовая «Бамба» осталась последним звеном в некогда золотой цепи бин Вазира. Пристально глядя вниз на крутые скаты ее чешуйчатой крыши из синей черепицы, он должен был признать, что красивая старая гостиница — когда-то драгоценное украшение его мировой империи недвижимости — теперь фактически пришла в запустение.

Когда «Боинг-747» резко ложился на крыло, собираясь сделать последний круг перед посадкой, мозг Снея переполнили мечты о будущей славе. Его усилия по дестабилизации американской дипслужбы превзошли все ожидания. Здесь, на Суве, он должен был привести в действие заключительную фазу Великого Джихада, начатого Эмиром. Он был полон надежд. После множества оскорблений ему наконец-то достанется слава.

Бин Вазир поблагодарил своего пилота Халида аль-Абдуллу и второго пилота, ирландца по имени Джонни Адар, за мягкую посадку. Их работа только начиналась. Они будут осуществлять контроль над уже ждущей приказов армией техников и механиков.

Они освободят Ангела Смерти.

Сней окинул долгим любящим взглядом собственный самолет. Он знал, что в следующий раз, когда увидит свой роскошный, расцвеченный позолотой и зеленой краской «Боинг-747», то едва ли признает его.

Длинный черный «Даймлер» пробирался сквозь темные джунгли. Старый розовый дворец стоял на скалистом участке, выступающем в море. Гостиница была окружена множеством минаретов и других ближневосточных архитектурных изысков с крышами из синей плитки. Когда автомобиль качнулся и остановился перед крытым входом, бин Вазир заметил на оштукатуренном фасаде главного здания следы свежей краски.

Швейцары и посыльные в выцветших розовых костюмах начали неистово раболепствовать, едва он со своим телохранителем Типпу Типом вышел из автомобиля.

Еще за несколько недель до приезда Сней послал Али аль-Фазиру, управляющему гостиницы, предупреждение. Сней бин Вазир собирался устроить одно грандиозное мероприятие, пригласив приблизительно 400 «путешествующих агентов» на двухдневный учебный семинар. Тема семинара, придуманная непосредственно Снеем, называлась «Путешествия в этом изменчивом мире». Участники, как намечалось, начнут прибывать уже на следующее утро. Аль-Фазир готовил им щедрый приветственный обед.

Когда Типпу и пожилой водитель вынули три чемодана из багажника старого «Даймлера», Сней бин Вазир поднялся по широким полукруглым ступеням, ведущим к веранде. Он с удивлением обнаружил, что обычно подобострастный аль-Фазир не встречает его с распростертыми объятьями. Без сомнения, занят какими-нибудь лихорадочными приготовлениями, как бывает в последнюю минуту.

— Привет, Саддам, — сказал он дракону.

Комодский дракон, или варан, был по традиции прикован цепью к прочному металлическому столбу в одном из углов веранды «Бамба», всегда натягивая тяжелую привязь до упора и скаля острые зубы, похожие на зубья пилы. Животное при длине чуть более десяти футов весило почти триста фунтов. Комодо считаются самыми крупными в мире рептилиями. Очень быстрая и сильная ящерица, с острыми, как бритва, когтями, может легко одолеть дикого кабана, оленя и даже индийского буйвола.

Прежде чем этот варан был пленен и принят за официальный символ «Бамба», он съел живьем по крайней мере пятнадцать человек. Это были в основном дети крестьян. Его лишили такой экзотической пищи уже около двадцати лет назад. Но Сней считал, что дракон еще не утратил вкуса к человеческой плоти. Приближаясь к нему, можно было заметить, как расширяются его черные, словно уголь, зрачки, как ускоряется его зловонное дыхание.

Комодо — существа, внушающие большой страх. Вопреки популярной версии, драконы не съедают людей сразу. Когда они кусают живое существо, бактерии, содержащиеся в их слюне, попадают в кровь жертвы. Может пройти три или четыре дня, прежде чем наступит смерть. Ужасная смерть, потому что дракон будет следить за жертвой, чтобы впоследствии полакомиться ею.

«Саддам думает о нас во сне, — так Сней когда-то сказал Али аль-Фазиру, который чуть не до смерти боялся дракона. — Он видит красочные, захватывающие сны. Преследует нас, играет с нами, выжидает. А потом нападает и разрывает своими когтями. Но вкус теплого мяса и горячей крови даже в малейшей степени не радует мозг рептилии так, как звук ломающихся костей. Только взгляни в его глаза! Он мечтает о тебе!»

В течение многих недель Али пользовался другим входом в гостиницу, избегая Саддама.

Так как человеческая плоть больше не входила в обычный рацион Саддама, он испытывал глубочайшую привязанность к обезьяньим головам, и на верхних ступенях входа в гостиницу всегда стояло ведро, полное голов. Бин Вазир подошел к ведру, вынул свежую, самую аппетитную голову и бросил ее шипящему от нетерпения животному. Молниеносная скорость, с которой Саддам хватал обезьяньи головы и размалывал их своими мощными челюстями, всегда поражала его.

Несмотря на массивный железный ошейник, закрученный болтом, и тяжелую цепь из нержавеющей стали, которая сдерживала варана, одного вида его было достаточно, чтобы вызвать трепет у любого мужчины. Саддам долго был яблоком раздора между Снеем и его управляющим аль-Фазиром. Бин Вазир, который лично пленил Саддама и посадил его у входа, утверждал, что варан был великолепной достопримечательностью. Испуганный управляющий, который предоставлял ежемесячные финансовые отчеты жене владельца, Жасмин, считал как раз наоборот.

— Можно, конечно, жить вместе с драконом-людоедом, поджидающим тебя у дверей, но зачем? — часто спрашивал он Жасмин.

— Ваше превосходительство! — закричал аль-Фазир, подбегая ко входу и на ходу крепко обнимая бин Вазира. — Аллах даровал вам счастливое путешествие! Как же долго мы не виделись, как долго, друг мой! Слишком долго! — Мужчина попытался скрыть свое удивление, заметив, что бин Вазир утроился в размерах, с тех пор как они виделись в последний раз.

Сней бин Вазир для приличия обнял управляющего, пристально глядя на него. Он никогда не доверял этому аль-Фазиру до конца, подозревая, что тот решал многие вопросы без ведома хозяина, предпочитая иметь дело с Жасмин. Кроме того, даже самый поверхностный взгляд на книги финансовой отчетности говорил о длинной череде несоответствий. В любом случае, за несколько лет гостиница сумела покрыть затраты на ремонт и принести маленькую прибыль, а Жасмин, казалось, благосклонно относилась к этому человеку — поэтому Сней решил не вмешиваться.

— Мой друг, — сказал он, глядя на этого близорукого человека сверху вниз, так как Али был на голову ниже его, — хорошо ли ты поживаешь? Ты что, болел? Э, брат, да ты дрожишь.

— Нет, нисколько, — сказал аль-Фазир, слабо улыбаясь. — Легкая лихорадка, возможно, и все. Я уже чувствую себя намного лучше, Ваше превосходительство. Хинин, знаете ли. Ничто так не помогает.

«Особенно вместе с джином», — подумал Сней бин Вазир. На самом деле управляющий выглядел ужасно. Его руки были влажными и липкими, глаза — воспалены, щеки впали. У него давно уже были проблемы с бутылкой, и Сней бин Вазир знал об этом. Возможно, проблемы усугубились.

— Хорошо, хорошо, — сказал бин Вазир. — Если тебе нужен уход, я позабочусь о том, чтобы тебя отправили на лечение. Мои пилоты могут отвезти тебя в больницу, в Джакарту. Доктора на этом острове — дерьмо, как стало ясно после эпидемии.

Али потерял свою жену, когда та заболела лихорадкой. С тех пор он очень переменился.

— Ну ладно, поговорим об этом позже, — неуверенно произнес управляющий. — Позвольте мне отвести вас в номер. А может, сначала выпьете чего-нибудь? В баре? Ну, пока распаковывают ваш багаж? — Али смотрел на хозяина, явно желая выпить за компанию.

Они сидели за столиком и пили холодное пиво. В холле стоял запах специй, плесени и кожи. Наверху в полумраке медленно вращались большие вентиляторы. Комната была богато отделана панелями из различных видов индонезийской древесины, а куполообразный потолок — изготовлен из пальмы рафии. Сней бин Вазир лично спроектировал эту комнату, копируя бар в «Рэфлз» в Сингапуре. Его идеи относительно художественного оформления гостиничного интерьера заметно переменились, стали менее экстравагантны и более традиционны со времени полного провала в «Бошамп».

Белый мужчина сидел в дальнем конце бара, о чем-то тихо беседуя с барменом. На нем был грязный льняной жакет, шорты цвета хаки и кожаные сандалии на босу ногу. Длинные волосы и борода были выбелены солнечным светом, а сам он выглядел очень загоревшим.

— У нас гость? — спросил Сней бин Вазир. В его голосе послышались ядовитые нотки. Он сделал большой глоток пива, пристально глядя на мужчину у барной стойки. Он ведь совершенно ясно сказал своему управляющему, что семинар должен быть строго секретным, частным мероприятием; никаких незваных гостей здесь быть не должно, ведь уже завтра прибудут участники.

— Да, да, не волнуйтесь, Ваше превосходительство, — ответил Али. — Его зовут Нэш. Он освобождает номер завтра утром.

— Нет. Он освобождает номер сегодня же. Ты что, не помнишь, что я говорил тебе, Али? — Сней едва сдерживал эмоции. Ему абсолютно не нужны были посторонние люди в гостинице.

— У него на завтра чартер. Он улетает на самолете с Явы, который делает здесь посадку. Самолет подберет его ранним утром. Прошу принять мои самые глубочайшие извинения, что он…

— Кто он, раз уж на то пошло? Сдается мне, гребаный англичанин.

— Нет, он австралиец. Из Перта, кажется. Но он прекрасно говорит на бахаса. Словно родился здесь. Он какой-то ученый, кажется, изучает фауну и…

— Идиот.

Сней бин Вазир встал из-за стола и целеустремленно зашагал к бару. Али аль-Фазир наблюдал за этим, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Бин Вазир остановился и прошептал несколько слов бармену, полирующему бокалы. Затем направился в другой конец бара и занял два табурета рядом с Нэшем. Пока мужчины о чем-то говорили, Али аль-Фазир опускал голову все ниже и ниже, пока подбородок его не уткнулся в грудь. Разве Паша не приехал на день раньше? Он ничего не мог вспомнить.

— Здравствуйте, — сказал Сней иностранцу. — Я бин Вазир, владелец этого учреждения.

— Добрый день, меня зовут Оуэн Нэш, — представился мужчина, протягивая сильную загорелую руку. Бин Вазир пожал ее.

— Боюсь, у меня для вас плохие новости, мистер Нэш. Все номера в гостинице зарезервированы.

— Да, я понимаю, что завтра сюда прибывает большая группа людей.

— Вот как. А кто, позвольте спросить, сказал вам об этом?

— Ваш управляющий, господин аль-Фазир. Хороший он парень. Что надо. Мы вчера вечером выпили вместе с ним столько пива!

— Да, информация из него просто ключом бьет. Что еще он говорил вам?

— Да так, ничего особенного. Всякие сплетни — про гостиницу, про жизнь на острове. Ничего тайного, уверяю вас. Не беспокойтесь.

— Да я не беспокоюсь. Но, к сожалению, он немного напутал с датами. Группа приглашенных гостей прибывает как раз сегодня.

— Сегодня? Но мой рейс только на рассвете. Вы ведь можете приютить меня где-нибудь всего на одну ночь, господин бин Вазир? Мне бы подошел даже какой-нибудь бельевой шкаф.

— Чем вы занимаетесь, господин Нэш?

— Вообще-то я фотограф. Здесь по заданию журнала «Нэшнл Джиографик». И надо сказать, поездка удалась, — я сделал великолепные снимки комодского варана. Может быть, попадут на обложку, если очень повезет. Должен сказать, их довольно много на этом острове. Не считая того чудовищного парня на террасе у входа.

— Да, я знаю. Я и сам выловил немало драконов на Суве. У моего талисмана Саддама, как вы видите, зубы уже притупились. Но на примете есть пара здоровых молодых особей, только и ждущих, чтобы занять его место. Не таких больших, как Саддам, но намного быстрее и сильнее.

— Они в неволе?

— Да. Содержатся в большой клетке. Вы можете посмотреть на них по пути к взлетной полосе, мистер Нэш. И пофотографировать, конечно.

— Спасибо, мистер бин Вазир. В утренние часы освещение будет прекрасным.

— Вообще-то вы покидаете гостиницу сейчас, господин Нэш. Я приказал своим людям собрать ваши вещи и погрузить их в «Даймлер». Как только вещи погрузят, вы сядете в мой самолет, он уже стоит на взлетно-посадочной полосе. Мои пилоты будут просто счастливы доставить вас на Яву сейчас же.

— Но…

— Ах, вот и мой водитель. Он отвезет вас. Поздоровайтесь с Типпу Типом, господин Нэш.

Высокий африканский вождь в красной рубахе-дашики протянул руку, и Нэшу ничего не оставалось, как протянуть в ответ свою. Африканец так сжал его ладонь, что она хрустнула.

Нэш взял в руки старинный бакелитовый рупор, висящий на крючке у заднего стекла «Даймлера».

— Почему мы притормаживаем здесь? — спросил он в рупор. — Взлетная полоса дальше. Давай лучше доедем побыстрее, приятель.

— Босс сказал, что вы хотите сделать снимок драконов-малюток.

— А, да ладно, давай лучше поскорей к самолету. Я не хочу уже никого снимать.

— Босс говорит, что вы хотите делать снимки, и вы будете делаеть снимки.

— Ну и что. Ведь твой босс — не мой босс. А ты просто… О господи!

Типпу резко затормозил, от чего в воздух взвились клубы пыли. Даже при работающем кондиционере и закрытых окнах был слышен рев двух молодых рептилий, мечущихся в клетке где-то неподалеку, за густой стеной джунглей. Его пассажир отчаянно пытался открыть ручку задней двери, но Типпу заблокировал все двери. Он обернулся всем своим могучим торсом и посмотрел на дрожащего от страха мужчину.

— Я отведу вас к драконам, — сказал он. — Вам очень повезло, господин Нэш. Время кормежки.

36

Лондон

Келли следовал за душистой очаровательной Лилией. Он неотрывно смотрел на ее высокую прическу, перламутровое шелковое платье и плавную походку, когда она грациозно выступала к французским дверям, ведущим на балкон. Здесь было довольно много таких полукруглых балконов, и все они выходили на маленькие сады с северной стороны гостиницы. Но, если не принимать во внимание громкий рев вертолета над головой, это место идеально подходило, для того чтобы избежать гудящей и толкающейся локтями толпы в бальном зале. На обратной стороне Парк Лэйн на фоне вечернего неба вырисовывались черные деревья Гайд-парка.

Посол Патрик Брикхаус Келли ощутил болезненный приступ вины.

Тиш и ребята были сейчас где-то на другом конце бального зала, брали автографы у звезды Иэна Флинна. Именно поэтому он выбрался сюда вместе со своей семьей, несмотря на все предостережения Джека Паттерсона. Зачем упускать шанс и держать взаперти ребят, когда они могут посмотреть мировую премьеру нового триллера про Ника Хичкока? И возможно, встретить самого Ника в исполнении Иэна Флинна? В конце концов, Паттерсон и его ребята из ДСБ смягчились. Ведь на премьере будет половина членов королевской семьи и, конечно же, вся их охрана.

Он бросил виноватый взгляд через плечо, ища глазами Тиш и мальчиков. Они наверняка сейчас фотографировались и размышляли, куда же запропастился папа. «Почему папа не хочет сфотографироваться вместе с Ником Хичкоком, мама?» — «Потому, что папа убежал перекинуться словечком со своей старой приятельницей, любимые мои».

Лилия остановилась рядом с дверями, намекая, что Келли должен выйти на балкон один. Франческа стояла к нему спиной, опершись локтями на широкую каменную балюстраду, и вглядывалась в темноту летней ночи. Ее пышные светлые волосы были собраны в шиньон, скрепленный блестящими алмазными заколками. Она что-то насвистывала или нашептывала бурундукам, играющим чуть ниже на ветвях каштановых деревьев.

Давно позабытые чувства вспыхнули вновь. Вспомнилась та неделя, которую он провел с ней наедине, затерявшись в святилище маленькой спальни. Келли, пережив песчаные бури и танковые сражения в пустынях к югу от Багдада, решил побыть неделю в Риме перед возвращением в Ричмонд. «Небольшая остановка, чтобы заправиться», — сказал он матери по телефону, и она посоветовала ему гостиницу «Хасслер». Уютная старосветская атмосфера гостиницы оказалась прекрасным лекарством от военных ран.

Это была его вторая ночь в Риме. Он ужинал в одиночестве в «Ля Карбонара», оживленной траттории, которую обнаружил на площади Пьяцца Кампо дель Фиоре. И в тот самый час молодой американский армейский капитан в первый раз увидел эту красавицу. Она работала в кухне, нарезая салями за массивным деревянным столом, и каждый раз, когда кухонная дверь качалась внутрь или наружу, он отчаянно пытался попасться ей на глаза.

В теплом, дымном свете кухни, наполненной лихорадочными поварами, помощниками поваров и официантами в черных сюртуках, она выглядела безмятежной, и, если не брать во внимание мерцающий в ее руке нож, даже ангелоподобной.

Она посмотрела на него, когда официант входил на кухню с подносом пустых тарелок; и он поймал ее взгляд, когда в дверь прошел другой, неся на подносе тарелки с дымящейся вермишелью. Наконец, последовала первая улыбка. Он не помнил, да и ему было все равно, кто улыбнулся первым. Он влюбился. И сначала думал, что она немного влюблена в него тоже.

«Кровь все еще бурлит», — сказала она ему после их первого раза. Это произошло вечером после двух или трех бутылок «Кьянти» в таверне в Тестевере. Она была легкоранима и склонна к внезапному гневу. Первый урок, который усвоил Патрик, заключался в том, что езда на танке «Абрамс M1-A» по иракским минным полям была детской игрой по сравнению со шрапнелью женских чувств, которая может убить любого.

Когда Франческа, спросив своего любовника о наградах, узнала, что они получены за недавние боевые действия в Персидском заливе, ее глаза вспыхнули праведным гневом.

Это закончилось ужасной ссорой, как раз перед его возвращением в Ричмонд. Он предложил невинный тост, поднимая бокал за павших товарищей из 100-й бронетанковой дивизии.

— Выпьем за нас, за нашу победу, — заявил Келли. — Нет никого лучше нас, и так много тех, кто хуже!

Она опустила бокал и, криво улыбнувшись, опрокинула его на белую льняную скатерть. Стол пропитался вином, словно кровью.

— Кровь все еще бурлит, — сказала она, пристально глядя на расползающееся пятно темно-красного цвета. — Эта война не закончена. Она только начинается.

Патрик внимательно посмотрел в ее глаза и понял, что по-настоящему видит ее впервые.

— Расскажи о себе, — попросил он, и она рассказала.

Ее отец, будучи владельцем «Ля Карбонара», был римлянином в шестом поколении. Мать — сирийкой. Франческа выросла на задворках Дамаска. Ее родители всегда конфликтовали, обуреваемые яростными политическими и религиозными предубеждениями. Она слушала обе стороны и окончательно и бесповоротно решила примкнуть к матери в ее священной ненависти к нечестивым потугам капиталистических империалистов подчинить себе мир. Теперь ее бедная мать была мертва. Франческа ожесточилась и уверилась в том, что плохое обращение с ней отца было связано с его религией.

Тогда Келли решил, что после того как он исполнил свой долг в Заливе, где многие из его друзей погибли, якобы защищая свободу, ему не нужна неистовая исламская фундаменталистка в кровати. Они разошлись. Он больше не встречал Франческу. До этих пор.

Теперь, когда он вышел на балкон, его мозг был наполнен только воспоминаниями о ее теле в различных позах и игре света в старой кровати. Он почувствовал, как ускорилось сердцебиение.

— Франческа, — сказал он спокойно, сделав ударение на первом слоге, и она обернулась. Мягкий свет садовых фонарей на ее изящном лице, голых плечах и полуобнаженной груди был невыносимо жесток к давно женатому и очень счастливому в браке мужчине.

— Милый? — произнесла она, блистая своими большими, словно у олененка, карими глазами. — Да, это ты. Танк. Мой великий американский военный герой! Ну же, любовь моя, подойди ко мне! Разве командир танка больше не хочет поцеловать своего старого друга?

Она протянула руки. Келли хотел целомудренно поцеловать ее в щеку, но она не позволила. Женщина обеими руками обхватила его за плечи и притянула к себе; ее алые губы раскрылись, и поцелуй в этот чувственный рот стал просто неизбежен. Он хотел отстраниться, но в этот момент почувствовал острый укол чуть пониже левого уха.

Он мельком заметил, что на пальце ее правой руки был большой сапфировый перстень с серебряной иглой, выдвинувшейся из центра камня, и после этого не видел больше ничего.

— Он выскальзывает. Помоги мне удержать его, — прошептала Роза.

Лилия схватила руку Келли как раз в тот момент, когда откуда-то сверху на балкон опустился конец нейлонового шнура. Кто-то в парящем над ними вертолете, неотличимом от вертолетов прессы, отмотал веревку из бухты на сто футов. Общими усилиями женщины быстро перекинули петлю через голову Келли, затянув ее под мышками. Роза увидела, что из открытой боковой двери вертолета выглянул какой-то человек, и дала ему сигнал. Американский посол, находясь без сознания, взмыл в вечернее небо. Вертолет с большими синими эмблемами одного из телевизионных каналов взревел и понесся высоко над кронами деревьев Гайд-парка.

Роза глянула на часы.

— И десяти секунд не прошло, — сказала она Лилии. — Неплохо управились, да?

— Просто отличная работа, — кивнула Лилия, и что-то в ее голосе заставило Розу насторожиться. Лилия дотронулась рукой до своего пышного рыжего парика, украшенного изумрудами.

— Что ты… Что ты собираешься… — проговорила Франческа.

— У меня есть для тебя подарок, — сказала Лилия, вытаскивая из копны волос маленький черный предмет. — Прощальный подарок. От Паши. В память о твоей блестящей работе в храме сумо. Ты помнишь, любимая? Ты исполняла с ним роль второго плана?

— Нет, — сказала Роза, отступая, — не делай этого. Не делай этого.

— Конечно, ты знала, что случится, если ты станешь слишком близка ему. Паша убивает тех, кого любит, чтобы выжить самому. Если цветок вырастает слишком высоко, он срезает его. Чик-чик.

Лилия подошла вплотную, держа курносый револьвер на вытянутой руке и уткнула ствол в грудь Розы. Прозвучал выстрел. Из-за громкого рева летающих над гостиницей вертолетов и шума в бальном зале, его приглушенный звук был едва слышим. Роза упала, выбив оружие из руки Лилии, и ее тело рухнуло с глухим шумом на револьвер. Лилия перепрыгнула через балюстраду. Она пролетела добрых десять футов и упала прямо в руки ожидавшему ее водителю Рэду.

Рэд опустил Лилию на землю и начал ждать, когда с балкона спрыгнет вторая женщина, чтобы поймать и ее. Но Лилия схватила его за руку, оттаскивая прочь, и они поспешили по грязной узкой тропке между кривой стеной и густыми зарослями бирючины.

— Я думал, что вас было двое, — удивился Рэд, двигаясь вслед за Лилией с поразительной легкостью.

— Нет, — бросила та через плечо. — Только я. Нам надо спешить. Мы опаздываем. Самолет Паши прилетает в Гэтуик меньше чем через час.

Алекс Хок наблюдал, как в стакане Келли тает лед, и вдруг услышал какой-то подозрительный звук из открытых дверей. Приглушенный удар, который походил на звук падения стофунтового мешка муки на мостовую. Он быстро пошел к французским дверям, проклиная себя и инстинктивно зная, что все, вероятно, уже кончено. Все его внутренние сигнальные системы, обычно такие надежные, сработали на тридцать секунд позже.

И все равно он был не готов к тому, что увидел. На балконе ничком лежала итальянская кинозвезда, а вокруг нее расползалась лужа крови. Ни следа не осталось ни от старлетки, ни от Келли. Вот черт возьми! Он подбежал к балюстраде и поглядел по сторонам. Никого.

Алекс взял женщину за плечо и повернул лицом вверх. Прямо из-под сердца, из разорванной аорты, текли ручейки крови. Она стонала, ее дыхание было неглубоким и тихим. Хок понял, что долго она не продержится. У него было меньше минуты, возможно, несколько секунд.

— Кто стрелял в вас?

— О… как холодно…

— С вами все будет в порядке. Пожалуйста, скажите мне, кто стрелял в вас? Где посол? Скажите мне.

— Эта… сука. Лилия… она стреляла… они все предали меня…

— Кто? Кто предал вас?

— Все они… Паша и… я не хочу умирать…

— Американский посол. Куда они дели его?

— Посол? Келли…?

— Да. Келли.

— Синий Дворец… Синий Дворец… в горах…

Ее глаза закрывались.

— Побудьте со мной! Американцы, Франческа, кто убил американцев?

— Сней бин Вазир, — прошептала она, — Паша. Он… он убил и меня… еще миллионы… американцев… скоро… правосудие…

И она затихла.

Осторожно опуская ее на залитые кровью кирпичи, он увидел пистолет. Аккуратно обхватил его носовым платком. Пластмассовый. Рассчитан всего на один выстрел. Одного выстрела в сердце и было достаточно.

— О господи, мне позвать доктора?

Хок поднял глаза и увидел лорда Моубрея, зажигающего сигарету.

— Слишком поздно. Не могли бы вы позвать Джека Паттерсона? Это высокий американец, он там, у бара, слева от двери. В ковбойских сапогах. А еще позовите сюда агента из MI6. Можно любого, но желательно старшего по званию. Но не создавайте паники. Я должен поговорить наедине с женой посла Келли.

Когда Моубрей развернулся, чтобы выйти, в дверном проеме появился Паттерсон. Хок передал ему револьвер, обернув в носовой платок.

— Кто это? — спросил Паттерсон, становясь рядом с ним на колени.

— Франческа Д’Аньелли.

— Она мертва?

— Мертвее не бывает.

— Она ведь кинозвезда. Вот проклятье! Эту женщину мы пытались расколоть еще в Венеции. Три раза пытались, но так и ушли ни с чем. Она была со Стэнфилдом в ту ночь, когда он взорвался на Большом Канале. Это и есть Роза.

— Да, — сказал Хок. — И ее убила две минуты назад Лилия. Они схватили Кирпича, Джек. Они схватили моего лучшего друга, черт возьми.

— Она сказала тебе что-нибудь?

— Да. Очевидно, они намереваются угробить целую кучу американцев под руководством Снея бин Вазира.

— Иисус Христос, — переменился в лице Паттерсон. Казалось, что он в полном отчаянии. Он вынул телефон, раскрыл его и набрал секретный код для вызова госсекретаря Консуэло де лос Рейес. Спустя несколько секунд улицы Мэйфэйра и Гайд-парка наполнились пронзительным воем полицейских сирен.

37

Юг залива Бискейн

Посмотрев несколько минут на то, как молодые кубинские парни из спецназа управляются с надувной лодкой, Сток не выдержал, вынул свое старое удостоверение личности, сохранившееся с тех времен, когда он был «морским котиком», и показал его Пепе. Этого документа оказалось достаточно, чтобы кубинский командир позволил ему вести лодку. Его собственные парни, казалось, жутко боялись даже мысли увеличить скорость двигателя выше средней, и поэтому лодка двигалась ужасно медленно. Этот парень у руля с трудом мог удерживать курс, вихляя в разные стороны.

— Твой кильватер больше напоминает змею, чем прямую линию, сынок, — сказал Сток парню, отстраняя его от управления. — Лучше уж позволь разобраться с непогодой настоящему профессионалу. А сам найди место, где сесть, и держись покрепче!

Сток схватил руль, дернул рычаг газа и почти плоскодонная лодка яростно запрыгала по волнам.

Сток разогнал сдвоенный двигатель «Ямаха-250» до таких оборотов, что лодка почти летела. Ну и пусть волны были слишком высоки и перехлестывали через борт, он разбивал их в брызги. Другие три лодки начали отставать, но у Стока не было времени ждать. Ведь они с Пепе и так едва успевали удерживать в поле зрения хвост брызг из-под кормы катера Родриго. Эти сигарообразные катера специально создавались для максимальных скоростей, их глубокие V-образные корпуса разрезали любые волны, как нож масло.

Стоку в голову пришла мысль связаться по телефону с какой-нибудь силовой структурой, в данном случае — с американской береговой охраной. Их вертолет минут через десять уже высветил бы своими прожекторами этого нехорошего мальчика. Но Сток хотел достать Родриго лично — не только ради себя, но и ради Хока. Разве он не обещал Алексу, что они с Россом обязательно найдут его и прижмут? Проклятие, это они и собирались сейчас сделать. «Доставлю его живым или мертвым», — сказал он Алексу, когда они прощались два дня назад в аэропорту Логан. Стоку больше хотелось доставить его мертвым. Если он останется жив, Алекс, вероятнее всего, просто пнет Родриго под зад и отправит то, что от него останется, в Скотленд-Ярд. Лучше все-таки мертвым, и тогда уже никто не будет говорить о какой-нибудь долбанной экстрадиции или о чем-нибудь подобном. Лучше мертвым. Чтобы не оставалось у этого мерзавца очередной лазейки.

Четверо кубинских парней, сидящих на корме, были столь потрясены увиденным удостоверением «морского котика», что, казалось, вот-вот начнут брать автографы. Сток уже пожалел, что рядом с ним нет его старой доброй команды под руководством Грома и Молнии. Как было бы здорово, если бы настоящие контртеррористы мирового уровня были здесь вместо этого Рэмбо-младшего и его бездельничающих коммандос подросткового возраста.

По крайней мере у него был Росс. Пусть и раненый. Пока катер рассекал волны, один кубинский капрал, медик, пытался наложить шину на левую ногу Росса.

— Эй, Росс, — закричал Сток, пытаясь заглушить рев ветра и двигателей. — Как ты там поживаешь, брат? Все нормально?

Росс улыбнулся и поднял в ответ большой палец. Этот парень был будто каменный, все ему нипочем. Он лежал на поперечном сиденье на корме и держал санитара, который колдовал над его ногой, за шею, чтобы тот не вывалился за борт.

— Ого-го! — кричал Сток.

Внезапно он услышал, что идущие сзади катера нагоняют их, и взглянул на топливный расходомер.

— Дерьмо, Пепе, о чем вы думали? У нас кончается горючее, брат! Как мы, интересно, поймаем эту задницу без топлива в баке? И у вас, конечно же, даже нет запасных канистр с бензином на борту, я прав?

— На других лодках есть! Мы ведь рассчитывали, что после операции вернемся в порт Майами! — закричал Пепе, держась за ветровое стекло левой рукой, а в правой зажав бинокль ночного видения. — На погоню не рассчитывали!

— Не всегда все идет по плану, Пепе!

Сток размышлял над сложившейся ситуацией в течение секунды.

— Слушай, Пепе, у меня мысль.

— Слушаю тебя, Стокли.

— Нам не нужны эти лодки для сопровождения, они только тормозят нас. Мы сами можем справиться, если у нас будет достаточная скорость. Давай остановимся, пусть они подойдут к нам и отдадут дополнительные канистры. А ты пока следи в оба за Родриго.

Сток отпустил газ. Через несколько минут три лодки догнали их. Сток махал им, чтобы они подъехали вплотную.

— Стокли! — сказал Пепе. — Нам не понадобится горючее! Смотри!

Он вручил Стоку бинокль ночного видения. Лодка в этот момент начала подниматься на высокой волне, и Стоку пришлось подождать, пока она не оказалась на самом гребне. Он увидел семь или восемь ветхих деревянных строений на сваях, примерно в двадцати футах. Стилтсвилль! Да, он где-то читал об этом месте. Старинный поселок, где раньше пили и играли в азартные игры, построенный в 30-е годы. Последний ураган превратил его в город-призрак. Шестидесятифутовый быстроходный катер Родриго был пришвартован к лестнице, ведущей к одному из больших домов. На катере, казалось, никого не было, он просто покачивался на волнах. Интересно, зачем ему понадобилось останавливаться здесь?

— Попалась, крыса! — закричал Пепе, глядя на бойцов в других лодках и указывая на сигарообразный катер. — Вперед!

— Эй! Постой, Пепе! — сказал Сток, хватая спасательный трос с ближайшей лодки, прежде чем парень, сидящий у руля, успел ее завести. Он указал на две большие канистры топлива у кормы. — Дайте их мне, пожалуйста, — сказал он молодому коммандос. Парень напоминал с виду маленькую гориллу. Он взял тяжелые канистры так, как будто это были две бутылки «Пепси», и передал их Стоку. Катера тут же сорвались с места и помчались к причалу.

— Чего ты ждешь, Сток? Давай, прижмем его!

— Это все довольно подозрительно, друг, говорю тебе. Лучше возьми свою чертову рацию и отзови их обратно. И поскорее! — Сток отвернулся от Пепе и начал наполнять бак горючим.

— Это моя операция, Сток, а не твоя! Я получаю приказания от команданте, а тебя я почти не знаю! Так что давай вперед!

— Ты всегда такой глупый или просто стараешься именно сегодня выглядеть полным кретином? — не выдержал Сток, посмотрев на него и удивленно тряхнув головой.

Три остальных катера почти приблизились к причалу. Подстава — это было ясно и на расстоянии мили.

Стокли молниеносно вырвал из кобуры кубинского командира его девятизарядный «Глок» и приставил к виску мужчины так быстро, что Пепе даже не успел еще осознать, что случилось.

— Как там у вас по-испански будет «мятеж», начальник? Потому что как раз сейчас здесь случился маленький мятеж. Что ты делаешь первым делом? Ты приказываешь своим парням медленно и аккуратно вручить оружие Россу, понимаешь? Если, конечно, не хочешь, чтобы твой мозг плавал за бортом.

Лейтенант Альварес отдал приказ. Росс забрал у парней оружие и оставил себе только АК-47, положив все остальное под сиденье. Автомат он держал теперь в руках, почти не напрягаясь, только палец все равно был на спусковом крючке.

— Штык-ножи? — спросил Сток у парня.

— Да.

— Скорми их рыбам.

Четыре ножа плюхнулись в воду.

— Мне нужен и твой нож, командир. Я приберегу его для тебя, не переживай.

После того как парень отдал нож, Сток убрал ствол от его головы и сунул его обратно в кобуру. Три штурмовые лодки почти подошли к причалу. Им оставалось преодолеть лишь расстояние около двухсот ярдов до самого большого дома на сваях, где была пришвартована черная сигарообразная лодка Родриго.

— У тебя остается последний шанс, друг, — сказал Сток, вручая Пепе рацию. — Отзови их обратно.

Парень тряхнул головой в знак отказа.

— Задам тебе один вопрос, Пепе, — заявил Сток. — Ты часто бывал в бою? Или ты просто спецоперациями занимаешься? Ну, вышибаешь ногами двери посреди ночи, выволакиваешь людей наружу и все такое? Похищаешь детей? Или ты в детстве часто менингитом болел? Или твой нос так забит, что ты не можешь учуять очевидную ловушку?

— Мои люди возьмут его, вот увидишь.

— Ну ладно, как хочешь, командир. Мы ждем с нетерпением, что же будет дальше. Считай, что у нас места в первом ряду. Верно, Росс?

— Это западня, Сток, — сказал Росс тихо, следя взглядом за тремя лодками, которые медленно подходили к черному катеру. Бойцы встали, направив оружие на катер-сигару.

— Клянусь своей задницей, западня. Да по-другому и не может быть, Росс. Этот Родриго знает, что мы за ним гонимся. Какого хрена ему останавливаться? Да еще швартоваться? Поспать, что ли, захотел? Или рыбку половить? Да, с ним ведь эта Фанча. Может, он решил с ней немного позабавиться?

— Ему нет никакого смысла оставлять здесь катер.

— Да я об этом и говорю. Его здесь просто не может быть. Он знает, что у нас численный перевес. Двенадцать парней с автоматами, ручными гранатами. В щепки могут его катер разнести. Тогда какого черта ему делать в одном из этих сараев? Заманить их внутрь, что ли? Двенадцать против одного? В этом нет никакого смысла.

— Проще свалить, Сток. Бежать прямиком на юг. Там куча мест, где можно укрыться. Столько зарослей, да еще и мангровые болота.

— Я как раз и пытаюсь вдолбить в башку этому военному гению всю абсурдность ситуации.

— Это непростая задача.

— Парень любит выхватывать свои войска из челюстей победы.

— В этом его долг.

— Смотри внимательно, Росс. Похоже, что ребята нашего Пепе сейчас поддадут жару.

— Вот о чем я подумал, — сказал Росс, потирая свой щетинистый подбородок. — Может быть, эта сигара — не единственное судно Родриго.

38

Остров Сува

Он сделал маленький глоток ледяного джина и долго смаковал его во рту. Во внешности или в поведении этого человека не было ни единого намека на то, что он готов зажечь запал Третьей мировой войны.

Гул насекомых был словно музыкальное сопровождение для мужчины и двух его компаньонов. Они втроем расположились на широкой веранде «Бамба», купавшейся в бледных лучах закатного экваториального солнца. Владелец своим видом напоминал старого толстого магараджу, он сидел в высоком плетеном кресле-качалке и потягивал из бокала джин с лаймом. Кресло, сплетенное из тростника, скрипело под весом его тела.

Бин Вазир был в своем любимом вечернем одеянии — в старом белом смокинге, пошитом когда-то давно в «Хантсмэн» на Сэвил-Роу. Его портной уже много раз подгонял этот смокинг под все увеличивающиеся размеры владельца, но тем не менее Сней очень опасался напрягать швы. Время и жуткая индонезийская жара сделали просторный шелковый пиджак почти желтым, от чего он казался только изящнее. На ногах у него были черные полосатые шелковые брюки и пара черных бархатных вечерних мокасин. Он намазал свои густые черные волосы макассаровым маслом и зачесал их назад, обнажив куполообразный лоб.

Вдали за широким кольцом залива кратер вулкана выбрасывал струйки серого дыма в беловато-желтое небо. Иногда вверх взлетали яркие красные и оранжевые брызги жидкой лавы, но невысоко, а затем снова падали вниз, в жерло вулкана. Это были признаки усилившейся вулканической активности. Признаки? Любой, кто жил рядом с вулканами достаточно долго, знал, что это было начало. Над старым вулканом только образовывалась шапка из пара. Даже Саддам, шуршащий хвостом по половицам, знал, что извержение — вопрос времени.

Иногда прибегали босые слуги в золотых и красных саронгах. Они входили на веранду с преклоненными головами и сцепив руки, будто в молитве, тихо подливали бин Вазиру джин. Иные вставляли в его длинный мундштук очередную желтую сигарету марки «Багдадец», подносили к кончику золотую зажигалку «Данхилл».

Сегодня вечером длинная и полная легенд история гостиницы «Бамба» ознаменуется еще одним событием. Возбужденное волнение невооруженным глазом читалось на лицах персонала и гостей. А особенно здесь, на веранде.

— Спасибо, — поблагодарил владелец своих слуг, и снова воцарилось молчание.

Перед тем Типпу Тип играл с комодским чудовищем, катая по полу головы обезьян. Он тщательно прицеливался, стараясь не докатывать их всего на фут до морды животного, чтобы Саддам, щелкая зубами, тщетно пытался сорваться со стальной цепи. Африканец настолько утомился этой игрой, что теперь растянулся во весь рост на бамбуковом диване и умиротворенно храпел.

Саддам свернулся клубком в своем углу и медленно помахивал большим чешуйчатым хвостом, скользя им по старым деревянным половицам. Положив голову на пол, он внимательно разглядывал желтыми глазами сидящих на веранде людей. Он имел разную степень интереса к этим троим, что сидели на террасе. Некоторое время он посматривал на спящего африканца, затем переключил внимание на Снея бин Вазира в кресле.

Вид хозяина, казалось, успокоил его. Этот человек никогда не дразнил его и не угрожал. И никогда не забывал бросить ему одну-две обезьяньих головы, возвращаясь с прогулки по саду. Будучи в умиротворенном состоянии, он даже позволял этому человеку поглаживать его большую морду. Удовлетворившись тем, что со Снеем бин Вазиром все было в порядке, Саддам перевел пристальный взгляд на третьего человека — Али аль-Фазира. Его яркие глаза вспыхнули, и изо рта на мгновение, лизнув воздух, метнулсядлинный раздвоенный язык.

Управляющий был главным мучителем Саддама. Он сидел, с мрачным видом обхватив руками колени и пристально глядел в темнеющий сад. Старый дракон почуял в нем страх и смятение; в любой момент этот ненавистный старый мешок костей мог встать и убежать в сгущающийся мрак.

Сней заговорил, нарушая длительное молчание:

— Все ли гости прибыли и зарегистрированы?

— Да, Ваше превосходительство, — ответил Али аль-Фазир, — все четыреста. Все очень красивые, с позволения сказать. Исключительно.

— Да. Но они избраны за свои умственные способности и тренировку, мой дорогой Али. Сливки тренировочных лагерей во всем мире. Как с приготовлениями к приему этим вечером? А долгожданный обед?

— Все готово.

— Меню?

— Говядина ренданг, икан билис и баба гулинг в качестве основного блюда. Сате аям, гадо-гадо и крупук уданг для начала. Как вы и заказывали, господин.

— Ну что же, отлично, — вздохнул Сней. — Тогда, судя по всему, тебе сейчас совершенно нечем заняться, мой старый друг Али. — Он сделал очередной глоток джина.

Молчание вновь затянулось, наконец Али не выдержал:

— Я давно хотел спросить Ваше превосходительство, о том, что… — Он понятия не имел, о чем хотел спросить, и отчаянно пытался придумать что-нибудь. — О том, что…

— О чем же?

— Деревья, — потерянно произнес Али, печально глядя своими воспаленными глазами на Снея.

— Деревья?

— Да, Ваше величество, все эти деревья, что вы посадили в этом саду так давно. Меня всегда интересовало, что это за деревья?

— Довольно интересно… после стольких лет…

— Вообще-то, Ваше величество, меня интересовало, сколько разных…

— Нет, нет. Я имею в виду, что мне очень любопытно, почему это после стольких лет, проведенных здесь, ты внезапно проявляешь такой интерес к садоводству.

— Я только имел в виду…

— Ш-ш, Али. Успокойся. Расскажу, конечно. Вот это растение, что у ступеней — восточно-индийский стрихнос, произрастает на Яве и Тиморе. Его семена содержат стрихнин. А вон там — видишь вечнозеленое растение за дорожкой? Это мое любимое. С острова Борнео. Оно называется эритрофлеум гвинейский, или ядовитый тангин, потому что его плоды содержат тангинин, астенический яд. А эти потрясающие вьющиеся гавайские лилии, Gloriosa superba, являются замечательным источником колхицина, три частички которого приводят к смерти. А это бобовое у тебя под ногами, клещевина обыкновенная, содержит семя, из которого производят рисин, тоже смертельный яд.

— Все ядовитые. Все.

— За некоторым исключением. Прекрасная мысль, не так ли? Сад Яда. Хочешь прогуляться в саду, я вижу?

— Да, я хотел.

Али медленно встал, упираясь руками в колени.

— Как далеко мне можно зайти, господин?

— Зависит от того, какую траву выберешь.

— Да.

Сней обернулся к африканцу и увидел, что в сгущающейся темноте на него уставились большие красные слезящиеся глаза.

— Я полагаю, что мы готовы, — сказал он Типу, и африканец утвердительно кивнул крупной головой.

Оглянувшись в сторону аль-Фазира, Сней увидел, что мужчина словно прирос к месту, опустив подбородок на грудь. Он трясся, словно безлистный стебель на сильном ветру.

— Я… я б-был х-хорошим с-солдатом, — пробубнил он скорее для себя, чем для Снея.

— Прощай, Али, — мягко произнес Сней. — И еще одну вещь скажу на прощание. Видишь то дерево за воротами? К твоему сведению, это дерево называется сирень персидская. Его плоды содержат наркотик, который немедленно блокирует всю центральную нервную систему. Тебе бы это сейчас могло пригодиться.

Али глубоко поклонился.

— Спасибо, господин.

Мужчина прыжком сорвался со ступеней и тут же рухнул лицом на землю, споткнувшись. Бин Вазир позволил ему отбежать на двадцать футов, потом посмотрел через плечо и кивнул Типпу, который уже вставил ключ в кодовый замок. Стеклянная крышка устройства отодвинулась назад, и он потянул за красное кольцо. Стальная стойка, к которой был прикован дракон, начала медленно опускаться в пол веранды.

— Саддам! — шепнул Сней своему ревущему дракону. — Убивать!

Али первым делом побежал к дереву сирени, насколько это позволяло ему отчаяние и быстрота ног. Он подпрыгнул и схватил самую низкую ветвь, наклоняя дерево на себя. Громадная ящерица уже мчалась по саду со скоростью более сорока миль в час, разинув челюсти. Али истошно закричал и начал отчаянно карабкаться на дерево. Подошвы его кожаных ботинок скользили о гладкую кору.

Плоды! Где же эти плоды?

Саддам был уже у основания дерева, царапая когтями кору. Он посмотрел вверх на долгожданную жертву, и Али увидел ненависть в его водянистых желтых глазах. Рептилия с оглушительным ревом начала стремительно взбираться на дерево.

Али срывал горстки листьев и ягод, пихал все это в рот, отчаянно разжевывал ягоды, наполненные горьким, терпким соком и через силу глотал эту массу, ожидая, когда его охватит темнота. Он ощутил горячее дыхание Саддама на своих голых лодыжках и закричал, когда дракон откусил его левую ногу одним движением челюстей.

Но не только эти отчаянные крики в Саду Яда привлекли внимание гостей, которые начали выглядывать в окна гостиницы. Был отчетливо слышен ужасный звук перемалывающихся костей. Сней беззаботно покачивался в своем кресле, удовлетворенно улыбаясь.

— Почему ты убиваешь его? — прогремел из сумрака голос Типпу.

— Он давно это заслужил. Он не мог держать свой проклятый рот закрытым.

— Хе-хе. Мне нравится Саддам.

— Типпу, — сказал Сней после продолжительной паузы, — не возьмешь ли с собой парней, чтобы вернуть Саддама на место? Я думаю, он уже покончил с Али. — Сней знал о кулинарных предпочтениях Саддама. Он обычно откусывал от жертвы кусок плоти и ждал, когда яд подействует, чтобы продолжить трапезу. Тем временем то, что осталось от Али, было лишь остатками плоти, намотанными на ветви дерева.

Типпу энергично хлопнул в ладоши, и из кустарника появились два молодых аборигена. Один из них держал в руках винтовку с успокоительными пулями, а другой — стальную сеть. Африканец спустился по ступеням, взял у мальчика винтовку, и они исчезли в саду.

— Господин? — произнес служащий, когда Сней проходил рядом с регистрационным столом по дороге в бальный зал, чтобы лично проверить, как обстоят дела с приготовлениями. — Извините, что побеспокоил вас. Поступил срочный телефонный звонок. Я сейчас же переключу на телефонную комнату, господин.

— Паша, — произнес голос. Это была Лилия. Бин Вазир сел на маленький стул и затворил за собой дверь, включив маленькую настольную лампу с красным абажуром. Он закурил сигарету. Его нервы сразу же напряглись до предела.

— Да, моя дорогая девочка. Я ждал от тебя известий. Все хорошо?

— Миссия прошла с полным успехом, господин.

— Он у нас? Я имею в виду, посол Келли у нас?

— Да, господин. Мы схватили его. Теперь наш путь лежит во дворец. Самолет вылетел из Гэтуика десять минут назад.

— А всемирно известная кинозвезда?

— Стала еще одним цветком в раю.

Сней прошел в большой бальный зал гостиницы. Море красных столов совершенно соответствовало его ожиданиям. Как раз об этом он и просил Али. В центре красовалось множество маленьких флагов, украшенных официальной эмблемой джихада Эмира — воздетым мечом, с которого капает кровь.

— Ах, господин, — проговорил маленький темный человечек в очках со стальной оправой, поспешно подбегая к Снею из проекторной комнаты. — Вы, конечно же, пришли проверить техническую готовность. Все в полном порядке, господин, все готово.

— Хорошо, хорошо, Сети, — сказал он, охватывая взглядом комнату и смакуя в воображении тот миг, когда собрание начнется. — Не мог бы ты показать мне три первых слайда?

— Непременно! — ответил Сети и помчался назад в проекторную. За большой стеной у трибуны, с которой Сней бин Вазир обратится к аудитории, был скрытый экран большого размера, как в кинотеатре. Сней бин Вазир просто должен был нажать кнопку на трибуне, чтобы экран появился. Он поднялся на сцену, пройдя несколько ступеней, и зашагал к трибуне, закуривая очередную желтую сигарету.

— Первый слайд, — сказал он, пыхтя в микрофон.

— Сейчас, — послышался в динамике голос Сети.

Сней обернулся и оказался перед экраном, нажав кнопку дистанционного управления. Стена исчезла. Появился первый слайд.

«ПУТЕШЕСТВИЕ В НОВОМ МИРЕ»

На губах бин Вазира играла еле заметная улыбка. Он тайно восхищался своим собственным остроумием. «Действительно — это будет новый мир», — подумал он.

— Следующий.

На экране появился очередной слайд: старая фотография Эмира верхом на коне, с мечом, воздетым в праведном гневе. Он даже слышал в своем воображении громкие аплодисменты, которые скоро наполнят зал.

— Следующий.

Подробная карта Соединенных Штатов Америки, приблизительно пятьдесят футов в длину. Все главные аэропорты, железные дороги и шоссе были отчетливо видны. Национальные парки и памятники были отмечены звездочками, как известные достопримечательности. Аламо в Техасе. Маунт Вернон. Уильямсбург, Вирджиния. Огромная мекка шоппинга под названием «Молл оф Америка». Также на карте значились две пары черных мышиных ушек — одна вблизи побережья южной Калифорнии, другая в самом центре штата Флорида. «Тоже неплохо», — подумал он.

Черные флаги отмечали сто самых густонаселенных городов Америки. Номер один — Нью-Йорк, более восьми миллионов жителей. Номер пятьдесят — Уичита, штат Канзас, триста пятьдесят тысяч. Последним в списке был Ирвинг Сити, штат Техас, около 200 тысяч. Общая численность населения, согласно «горячему списку», составляла более сотни миллионов. На черном флаге с названием города значился символ — желто-черный символ трилистника, заключенный в круг, — международное обозначение радиации.

Сней бин Вазир сжал ладони, и дрожь неописуемого удовольствия промчалась по его телу. Такое счастливое состояние обязательно должно иметь свое название. Да.

Рай.

Он попросил показать следующий слайд.

Это была подробно проиллюстрированная схема. Справочник по сборке ядерного взрывного устройства. По одному такому устройству можно обнаружить скоро сотни жителей самых густонаселенных городов Америки. Каждое плутониевое устройство, разработанное доктором И. В. Сунгом — главным экспертом Эмира по оружию, имело мощность, эквивалентную бомбам, взорванным в Хиросиме и Нагасаки. Бомба формой напоминала мяч для игры в американский футбол.

Индийский ученый Сунг был блестящим специалистом, выпускником Калифорнийского технологического института, давший своей бомбе американское прозвище, которое никто не понимал. Однако очень быстро оно распространилось в среде участвующих в семинаре женщин, лучших выпускниц террористических учебных лагерей во всем мире, хорошо обученных сборке и применению самого сложного и самого маленького радиоактивного взрывчатого устройства на земле.

Пигскин, что в переводе означает футбольный мяч.

Сней улыбнулся, и свет красного прожектора осветил его клыки.

«У каждой собаки свой день», — произнес он, сходя со сцены.

39

Лондон

Александр Хок и Эмброуз Конгрив достигли этой всемирно известной черной двери ровно в одиннадцать часов утра. Хок бывал на множестве государственных обедов и встреч по адресу Даунинг-стрит, 10, но это был его первый визит с Эмброузом Конгривом. Детектив мирового уровня пытался все утро выглядеть невозмутимым, но его лучший полосатый шелковый костюм, галстук с виндзорским узлом и до безобразия наполированные черные ботинки с острыми носами сводили его усилия на нет. Хок не без иронии отметил, что на нем была даже его любимая коричневая фетровая шляпа.

Для человека, который гордился своим безразличием к одежде, Конгрив выглядел редкостным франтом. Даже носки были из одной пары. Ярко-желтого цвета.

— Ты выглядишь торжественно, — сказал Хок, кивнув в его сторону.

— Торжественно?

— Угу.

— Можно процитировать Томаса Джефферсона?

— Пожалуйста.

— «В вопросах стиля будьте гибкими. Но в делах принципа будьте непреклонными, как скала».

Эмброуз подтянулся, поправил на переносице круглые очки в черепаховой оправе и тщательно осмотрел медный дверной молоточек в виде головы льва, медные цифры и почтовый ящик, надпись на котором гласила «Первый лорд казначейства».

— Ты знаешь, почему здесь указан этот титул? — спросил Эмброуз, указывая на почтовый ящик.

— Нет, — ответил Хок. — Не имею ни малейшего представления.

— Эта традиция берет начало еще с 1760 года, когда Герцог Ньюкасла был премьер-министром и также первым лордом казначейства. Все последующие премьер-министры заседали по этому адресу в должности первых лордов казначейства.

— Надо же.

Черная дверь, некогда деревянная, а теперь кевларовая, распахнулась.

Хока и Конгрива провели вдоль черно-белого шахматного вестибюля до маленького алькова, в котором стояла какая-то современная британская скульптура. Довольно серьезный джентльмен, который сопровождал их, слегка поклонился и пошел обратно, чтобы уделить внимание намного более неотложным и важным занятиям. В это время к ним приблизилась привлекательная молодая сотрудница.

— Доброе утро, — сказал Хок, пожимая ее прохладную руку.

— Лорд Хок, здравствуйте! И вы здравствуйте, инспектор Конгрив! — воскликнула симпатичная брюнетка. — Какая честь для нас видеть вас здесь, господа, в резиденции премьер-министра. Я Гиневра Гиннесс.

— Спасибо, мисс Гиннесс, — ответил Конгрив, слегка поклонившись и одарив ее широкой искрящейся улыбкой. — Большая честь для меня.

— Очень рад, — поздоровался Хок, слегка поморщившись, когда женщина назвала его титул, он вообще запрещал кому бы то ни было использовать его. Однако здесь, на Даунинг-стрит, 10, соблюдать формальности было просто необходимо.

— Господа, не проследуете ли за мной наверх? Вам придется подождать в Терракотовой комнате всего несколько минут. Собрание, боюсь, состоится немного позже. Премьер-министр принимает сейчас нежданного гостя из Вашингтона. Давайте пока что поднимемся наверх, хорошо?

Двое мужчин проследовали за мисс Гиннесс по главной лестнице. На бледно-желтых обоях висели черно-белые портреты всех премьер-министров в хронологическом порядке.

Конгрив заметил, что у основания лестницы стоит гигантский глобус, подаренный французским президентом Франсуа Миттераном, а на стене висел маленький портрет первого премьер-министра, сэра Роберта Уолпола. Поднявшись наверх и отдышавшись, Конгрив первым делом заявил, что по традиции премьер-министр в резиденции никогда не показывался.

— Действительно? — удивился Хок. — Я понятия не имел.

Хок мысленно улыбнулся. Зная Эмброуза с раннего детства, Алекс прекрасно понимал, чего тот от него хочет. Небольшой экскурс в историю был всего лишь маленьким возмездием. Эмброуз жаждал мести за те лекции, что читал ему Алекс накануне охоты на прошлой неделе.

— Ну вот мы и пришли, — заявила мисс Гиннесс. — Здесь вы можете выпить чаю… ну, и перекусить бутербродами с кресс-салатом.

— Прекрасно, — обрадовался Конгрив и прикоснулся указательным пальцем к кончикам вздернутых усов.

Вскоре они уже расположились на двух диванах Чиппендейла, стоящих друг напротив друга, и восхищались историческими портретами, висящими на стенах цвета теплого кирпича. Чай действительно был подан, и Алекс непринужденно оглядывал комнату, пока Эмброуз разливал напиток по чашкам. Все предметы в комнате были отполированы и начищены до блеска. Здесь иностранные гости могли получить некоторое представление о британском культурном наследии. Над дверью в золотой оправе высился портрет лорда Нельсона, который победил французский флот в Трафальгарском сражении.

— Ты случаем не знаешь, Эмброуз, сколько требовалось французских солдат, чтобы защитить Париж? — спросил Хок.

— Да нет, не знаю.

— Никто не знает.

— Почему это?

— На Париж никто не нападал, — заявил Хок невозмутимо.

— Весьма забавно, — Конгрив изо всех сил старался не рассмеяться. — Я осмелюсь сказать, да. Никто не нападал на Париж. — Он поднял глаза и вскочил на ноги.

В этот момент в комнату вошел американский президент. На его строгом лице играла улыбка.

— Ну и ну! Смотрите, кто к нам пожаловал! Это же сам Алекс Хок! Господи, как рад видеть тебя, Соколиный Глаз! Я слышал, что ты придешь, от Текса Паттерсона.

Алекс встал, и два старых друга обменялись теплыми рукопожатиями. А потом обнялись и громко похлопали друг друга по спине.

— Джек, как рад видеть тебя снова, — сказал Хок. — Как чертовски давно мы не ловили с тобой селедку на берегу океана! Так это ты — нежданный посетитель? Я думал, что в этот уикэнд тебя запихали в Кэмп-Дэвид.

— По крайней мере так говорит Си-Эн-Эн, — сказал президент Джек Макати. — Приехал прошлой ночью. Дела быстро перешли из разряда плохих в очень плохие, ты ведь и сам это знаешь. Алекс, именно поэтому я рад, что ты с нами в одной команде. Консуэло сказала мне, что ты уже делаешь существенные успехи.

— Надеюсь, так и есть. Посмотришь, чем мы располагаем, когда начнется собрание.

— Хорошо, хорошо. Скажи-ка мне, кто этот человек — твой друг, да? А это случаем не тот самый великий и ужасный инспектор Эмброуз Конгрив?

Конгрив пожал руку мужчины.

— Здравствуйте, господин президент. Для меня очень большая честь встретить вас, сэр. Великая привилегия.

— А я рад, что наконец встретил вас, старший инспектор. Подумать только, легендарный Конгрив из Скотленд-Ярда! Алекс рассказывал мне о вас столько потрясающих историй! Он называет вас своим секретным оружием, своим личным демоном дедукции, верно ведь, Алекс?

— Ну, я едва… — пробормотал Конгрив.

— Как я все-таки рад встрече, инспектор. Вы обязательно должны приехать на ужин со мной и Бетси в Белом доме. Я попрошу Соколиного Глаза устроить это. А пока извините, господа, в остающиеся перед нашей встречей пять минут мне еще нужно переговорить с глазу на глаз с вашим премьер-министром. Эта штучка — настоящая стерва, да вы и сами знаете.

Президент отвернулся от них и в сопровождении агентов секретной службы подошел к двери. Алекс посмотрел на Конгрива. Тот, похоже, потерял дар речи.

— Сорок четвертый президент Соединенных Штатов, — сказал Алекс Эмброузу, поклонившись в спину уходящему мужчине. — Проживает в Белом доме, как ты, наверное, знаешь. По адресу Пенсильвания Авеню, дом тысяча шестисотый, если быть точным.

Хок отвел глаза как раз в тот момент, когда Конгрив одарил его испепеляющим взором.

— Господа, не проследуете ли вы за мной? — снова раздался голос миловидной сотрудницы Гиневры, и они с благодарностью пошли за ней по изящно отделанному коридору.

Кабинет с длинным овальным столом был наполнен членами правительства ее Величества и американскими дипломатами, а также высокопоставленными военными. Алекс знал здесь лишь Конч и сидящего рядом с ней Текса Паттерсона. На трех мониторах, стоящих в комнате, проектировались разные схемы и карты. Хок кивнул Тексу и, вынув из внутреннего кармана конверт с компакт-дисками, вручил его младшему сотруднику. На дисках была вся информация, которую Алекс, Конгрив, Текс и международная команда ДСБ, сколоченная в Хоксмуре, собрали за прошедшие десять дней.

Молодой человек вставил в дисковод портативного компьютера первый диск и начал просматривать снятые с воздуха фотографии горной цитадели, регулируя цвет и контрастность.

Конч поднялась со своего места и, подойдя, тепло обменялась рукопожатием с Конгривом, а потом и с Хоком. Она смотрела в глаза Алексу чуть дольше положенного. Алекс мягко сжал ее ладонь.

— Привет, похититель сердец, — прошептала она.

— Привет, красавица, — сказал Хок с придыханием.

— Так это все, что тебе нужно? Ну и аудитория.

— Будем надеяться, что они не опозорятся.

После того как госсекретарь представилась участникам собрания, Алекс и Эмброуз сели на два пустующих стула слева от нее. Место напротив камина, насколько знал Алекс, предназначалось для премьер-министра. А еще один стул — для американского президента.

— Ну что же, давайте начнем, — сказала Конч, все еще стоя. — Мой босс прибудет сюда через несколько минут, но он сказал начинать без него. Он уже знает то, о чем я собираюсь говорить. Покажите слайд, пожалуйста.

На всех трех экранах появилась фотография предмета, очень схожего с мячом для игры в американский футбол.

В зале кое-где раздалось приглушенное хихиканье и некоторые из сидящих за столом начали перешептываться. Хок услышал, что упомянули и его имя. Сказали вроде бы о том, что он, дескать, напутал со слайдами.

— Не знаю, как вам, а мне сдается, что это простой футбольный мяч, — заявил какой-то генерал-полковник с густым техасским акцентом, растягивая слова, и со стороны американского контингента снова послышалось хихиканье.

— Вот как? Осмелюсь с вами не согласиться, — тряхнула головой Конч. — Это не мяч, а ядерное взрывное устройство с линейной имплозией, содержащее единичную критическую массу плутония, или U-233, при максимальной плотности в нормальных условиях. И это устройство весит всего лишь десять с половиной килограммов, а диаметр имеет десять сантиметров. При срабатывании оно может привести к разрушению… — она, прищурившись, снова посмотрела на генерала с техасским акцентом — …разрушению города, скажем, размером с Форт-Уорт в штате Техас.

— И все равно похоже на футбольный мяч, — пробормотал генерал.

— Доктор Биссинджер? — обратилась Конч к взъерошенному и неряшливо одетому пожилому джентльмену, который сидел напротив и самозабвенно читал какую-то книгу.

— Извините?

— Нас интересует линейная имплозия, — улыбнулась ему Конч и кивнула на фото футбольного мяча. — Не могли бы вы просветить нас?

— Ах да-а-а, — протянул взъерошенный мужчина, медленно вставая из-за стола. Он невесть откуда вынул серебристый макет футбольного мяча и бросил этот макет пораженному генералу. — Хорошая у вас хватка! Значит, вас интересует, что такое «линейная имплозия»?

Доктор Х. Джерард Биссинджер, заместитель министра по ядерным вопросам США, был в прошлом стопроцентным профессором-очкариком из Гарварда. Известный в вашингтонских кругах как «ядерная сиделка», он отвечал за информацию о точном местонахождении любой ядерной бомбы на планете.

— Слайд? — попросил Биссинджер. — Если рассуждать по-дилетантски, то оружие, которое сейчас держит в своих руках генерал и которое представлено на слайде в поперечном сечении, способно стать в полевых условиях нейтронной бомбой, или, иными словами, оружием с увеличенной радиоактивностью. Говоря яснее, само понятие «линейная имплозия» подразумевает, что у продолговатого предмета, или, в данном случае предмета, имеющего форму футбольного мяча, докритическая масса при более низкой плотности может быть уменьшена и преобразована в сферическую конфигурацию более высокой плотности путем вложения в цилиндр взрывчатых веществ с каждой стороны, таким образом доводя массу в центре устройства до сверхкритической.

— Что-что? — промямлил американский генерал.

— Прошу прощения? — спросил Биссинджер, наморщив лоб.

— Черт бы все побрал, доктор, — не выдержал американский генерал, — но если это объяснение для дилетантов, то я не дилетант. Кто-нибудь в этой комнате понял, о чем сейчас сказал этот человек?

Алекс не смог сдержаться. Тихонько кашлянув, он взял слово, и все глаза сосредоточились на нем.

— Вообще-то все и так предельно просто, генерал, — заявил Хок. — Я и сам не вполне понял, что тут только что наговорил доктор Биссинджер, но факт заключается в том, что если команда противника все-таки доберется с таким мячом до ваших ворот, то вам придется очень несладко.

— Ядерная бомба? — переспросил генерал, растерянно поворачивая серебристый мяч в своих руках в разные стороны.

— Точно, — подтвердил Алекс Хок. — Так что если сидеть сложа руки, то пора уже затягивать «Аве Мария».

40

Стилстсвилль

Стокли Джонс посмотрел на негодующего командира и пожал плечами. А что, черт возьми, еще ему остается делать? У этого человека — спецзадание. Он объяснил этому человеку громко и ясно, что тот идет на самоубийство. Но маленькое дерьмо и слышать ничего не хочет. Он здесь для того, чтобы убивать, хоть ты тресни. Хочет урвать себе большой и жирный кусок, чтобы дома сладко жилось. Но вся проблема в том, что если хочешь действовать, как настоящий крутой пацан — а лейтенант Альварес именно этого и хотел, — ты должен таким крутым пацаном являться, а то запросто можно превратиться в труп.

— Росс, друг, ну скажи мне, что ты думаешь по этому поводу? — наконец не выдержал Сток. Ему уже стало дурно от поведения идиота кубинца, который сидел и сверлил его своими злобными глазками. Россу было уже получше. Он сидел, почесывая рукой рыжевато-белобрысые волосы и размышлял над заданным вопросом. Видать, обезболивающее кололи. Его сломанная нога все еще дьявольски саднила, но он уже не чувствовал резкой боли. Ну и хорошо. Это значило, что теперь мозгов у людей, сидящих в лодке, стало в полтора раза больше.

— Я думаю, что можно разрешить этому маленькому засранцу двигать, куда он хочет, — заявил Росс и поморщился, вытянув ногу вперед.

— В западню.

— Да, возможно и так. Но он ведь так не считает, и слушать никого не желает. Черт возьми, Сток! За голову Родриго, должно быть, на Кубе сейчас дают столько, что и представить страшно. Кто-то же должен принести ее Фиделю на блюдечке с голубой каемочкой? А этот доблестный лейтенант, что сидит перед нами, грезит о блестящей карьере!

— Думаю, что понял тебя правильно.

— Да пускай делает, что хочет, Сток.

Сток кивнул.

— Ну ладно. Хорошо. Просто предупрежу тебя в последний раз, командир. Тут совсем недалеко до причала, — сказал Сток. — Вы со своими боевыми друзьями можете добраться туда вплавь, я не буду вас останавливать. Хотел бы, но не буду. Так что скажу тебе, друг любезный, — можешь делать все, что хочешь, лови этого придурка со своими парнями, а меня уволь. Ну не хочу я плыть туда. Можно? Ты не возражаешь?

Парень не ответил, но по его лицу было видно, как он благодарен.

— Если влипнешь в историю, командир, пеняй на себя. Старина Сток тебя предупредил.

— Вперед, в воду! — зычным голосом приказал Пепе четырем молодым коммандос, переминающимся на корме. Ждать долго не пришлось. Детишек и так переполняло рвение. Все они разом кувыркнулись за борт. Пепе все стоял, соображая, как это он прыгнет за борт без самого дорогого, что у него забрали.

— Небось хочешь получить назад свой штык-нож, лейтенант? Плохо ведь плыть в западню с пустыми руками.

— Нож, да. И пистолет, — потребовал Пепе, сделав такой вид, будто представлял собой особо важную персону. Сток тряхнул головой.

— Оружие? Дерьмо. Да ты, наверное, сумасшедший? Это ведь только ты хочешь умереть геройски, мне еще жить охота. Ты сам подумай — ведь если я отдам тебе обратно твой «Глок», ты же первым делом меня пристрелишь!

Парень взял нож, на мгновение преобразившись в лице.

— Гребаный трус гринго! — громко выпалил он и сразу же нырнул в воду, поплыв к берегу так быстро, что у Стока просто не было шанса прыгнуть ему на спину и вышибить из его котелка тупые мозги.

— Да! — крикнул ему вдогонку Сток. — Ты прав, малыш! Я подлый трус, а ты нет! Так иди же, прижми гада, тигренок! Размажь его яйца по стене! Ату его! Ого-го!

Силуэты семи ветхих зданий чернели на расстоянии примерно в тысячу ярдов. Сильный дождь прекратился; но грузные дождевые облака все еще закрывали небо. На восточном горизонте, однако, уже показалась тонкая оранжевая полоска. Рассвет должен был наступить примерно через час. Только вот неизвестно, наступит ли он для отряда бойцов кубинского спецназа.

Росс теперь встал рядом с другом, и они наблюдали за действиями кубинцев. Сток вколол Россу еще одну хорошую порцию морфия из походной кубинской аптечки. Его нога скорее всего была не сломана, а только порвалось сухожилие, когда рухнула крыша музея. Конечно, Росс как пить дать заявил бы, что у него просто царапина, даже если бы из рваной раны торчал зазубренный обломок большой берцовой кости.

Первая из трех кубинских десантно-диверсионных лодок уже была в Стилтсвилле, неслышно приблизившись к черному сигарообразному катеру. Поняв, что сразу их никто убивать не собирается, двое мужчин взобрались на борт с носа и тут же принялись палить из автоматов в кабину, раскалывая вдребезги лобовое стекло и стекловолоконный корпус.

Один бросил ослепляющую гранату внутрь, а другую вниз по сходному трапу, предположив на всякий случай, что парень по имени Родриго мог прохлаждаться там, сварганив на скорую руку кувшин ромового коктейля «Куба либрес».

Никакой реакции с обработанного умелыми действиями спецназа скоростного катера, кроваво-красная надпись на борту которого гласила «Диабло», конечно же, не последовало. Молчание царило и в семи полугнилых домах на сваях.

«Так-то, дружище Пепе. Я ведь тебе говорил. Так где же он — этот легендарный Руки-ножницы? Дернул отсюда подальше на другой лодке, как предполагал Росс? Этот человек хорошенько все обдумал, прежде чем улепетывать. Ему явно нравится создавать драматические ситуации. Театрал, нечего сказать. Забавляется тем, что издали следит за ходом пьесы. Просто выжидает, выбирает момент, когда лучше всего активировать спусковой механизм», — мысленно рассуждал Сток.

Подразделение разбилось на три команды. Каждая начала взбираться по хрупким деревянным лестницам в дома, чтобы произвести там зачистку. Похоже, Пене со своими ребятами еще и запалят все это напоследок, чтобы издали полюбоваться. Сток заметил, что пловцы уже достигли лестницы ближайшего дома на сваях. Пепе как отважный боевой командир — правда, без лихого коня — плыл впереди. В бинокль ночного видения Сток рассмотрел, что он плывет, подняв над водой голову, а в зубах стиснув нож. Ни дать ни взять — Рэмбо.

Как и все остальные здания в пустынном городке, развалюха еле держалась на четырех сваях под очень неестественным углом, как старая собака, у которой одна нога короче других. Окон в доме уже давно не осталось — только кривые черные отверстия с кусками материи, трепещущими на ветру. Этот брошенный городок пережил трудные времена. Просто невероятно, как полусгнившие дома до сих пор держатся.

Раньше, вероятно, здесь жилось довольно неплохо. Дома бок о бок — можешь зайти к своему старому приятелю, хряпнуть по пивку, и тут же, не отходя от кассы, порыбачить. Солнце садится, а тебе хоть бы хны — глотай себе ром, играй в картишки перед керосинкой. Никаких автомобильных гудков, ни телека, ни телефонного трезвона. Ну, женушка потреплет задницу за то, что домой поздно вернулся, а ты ей — да знаешь, дорогая, иди-ка погуляй подольше по короткому причалу. Да. Он легко представлял себе всю прежнюю привлекательность Стилтсвилля. Даже слепой мог бы себе представить, какая здесь раньше царила благодать.

Малыш Рэмбо бесстрашно взбежал первым по хрупкой лестнице и дал сигнал команде, чтобы ребята следовали за ним. «Какого черта Пепе собирается делать, если этот тип Дель Рио и на самом деле засел в доме», — подумал Сток.

«Стоять! Это операция «Заловить-и-Отодрать-Засранца»! Предупреждаю тебя сразу, дерьмо! У меня штык-нож!»

Сток увидел, как Пепе нырнул в покосившийся дверной проем, низко наклонившись, а за ним еще четверо парней. По крайней мере они умели эффектно врываться в здания.

Так или иначе, все пятеро благополучно оказались внутри, и в этот самый момент покосившийся сарай взлетел на воздух ко всем чертям, словно спичечный коробок, и четыре сваи, вырванные из грунта, закрутились в небе, как подброшенные жонглером факелы.

Через секунду рванула и черная «сигара» с тысячами литров топлива и кучей дорогущих деталей на борту. Как раз перед взрывом Сток видел в окне кубинского коммандос. Парень запустил гранату из гранатомета в корму сигарообразного катера, где расположены бензобаки, просто ради веселья. Это была последняя глупость в его жизни, потому что секунду спустя дома, где стоял он и его товарищи, больше не оказалось на месте. Он превратился в огромный огненный шар, вознесшийся в темно-фиолетовое ночное небо, словно атомный гриб.

Сток прибавил газа и отъехал еще на две тысячи ярдов от пылающих останков Стилтсвилля. Почти одновременно взорвались пять оставшихся зданий. Ночь превратилась в день.

— Пепе, черт бы побрал твою тупую задницу, — громко выругался Сток. Даже если Альварес был непроходимым идиотом, Стоку не очень-то хотелось видеть, как молодые ребята умирают ни за что, ни про что. Все из-за глупости и высокомерия кубинского командира. Он посмотрел на Росса и тряхнул головой.

— Руки-ножницы, скорее всего, протянул между этими домами проволочную растяжку, Росс. Причем заранее. Рванул, конечно же, тротил, вероятно, закутанный в водонепроницаемую оболочку и спрятанный под каждым домом. Специально замаскировали, чтобы туристы, которые сунутся сюда, ничего не увидели. Ты как думаешь, он был неподалеку, чтобы посмотреть на этот фейерверк? Я вот предполагаю, что да. Он не пропустил бы это зрелище ни за что на свете. Хороший план ухода от непредвиденных обстоятельств, — добавил Сток. — Взорвать ко всем чертям того, кто вздумает гнаться за тобой. Взорвать свою собственную лодку, чтобы думали, что ты в ней, хотя кубинцы в итоге сами его опередили. Если покажутся парни из таможни, береговая охрана или полицейские, они просто подумают, что ты уже давно отошел в мир иной, а сам тем временем чешешь в какой-нибудь припасенный по такому случаю особняк где-нибудь на необитаемом острове. Только вот как он привел в действие взрывное устройство? Запал? Таймер на подрывном капсюле? Нет, таймера там быть не могло. Да и запала тоже. Они могут быть рассчитаны на заранее установленное время. Скорее всего, радиоуправляемый детонатор. Сотовый телефон. Ему нужно было удостовериться, что все на месте, прежде чем нажать кнопочку и зажечь поминальные свечи.

А это значит, что Руки-ножницы все еще где-то рядом.

Росс осматривал горизонт в бинокль. Сконцентрировавшись, он стоял спиной к действу и даже не потрудился обернуться, когда начались действительно большие взрывы. Еще три здания взлетели на воздух — бум, бум, бум! — огромные взрывы с интервалом примерно в пять секунд. На берегу было светло, будто днем. А Росс, по-прежнему глядя в бинокль, даже не вздрогнул. Да, этот человек был сделан из камня.

— О господи, да он там, Сток! — возбужденно вскрикнул Росс, передавая бинокль. Он увидел на горизонте силуэт другой «сигары».

— Где?

— Повернись на шестьдесят градусов! Отрезок между теми двумя островами. Видишь след за его кормой? Он движется на юг…

— «Диабло II»! Давай достанем его, — сказал Сток, — заводя два больших двигателя «Ямаха-250». Он до упора потянул трос газа, и лодка запрыгала вперед, нарезая дугу к юго-востоку. Ветер ослаб, и на воде была лишь легкая зыбь. Кроме того, они избавились от лишнего веса, и лодка могла мчаться еще быстрее.

— Как насчет выживших? — пытался перекричать Росс рев моторов.

— И речи не идет ни о каких выживших.

Росс вытянул шею и обернулся, посмотрев через плечо на пылающие останки Стилтсвилля. Там не было ничего, кроме дюжины догорающих деревянных свай. Сток был прав, никто не мог выжить.

— У этого парня перед нами одно преимущество, Росс, — сказал Сток, резко крутанув руль и едва увернувшись от стального сигнального буя.

— А именно?

— Лошадиная сила. У него лошадок как минимум вдвое больше, чем у нас.

— Это серьезное преимущество.

— Да, но и у нас есть более значимое преимущество.

— Какое же?

— Интеллектуальная мощь. Смотри, как медленно он отрывается от нас!

— Я и сам уже это заметил.

— Он пересек линию ограничительных буев канала, чтобы выйти в открытое море, где сможет совершенно от нас оторваться.

— Вполне разумно.

— Да. Но этот парень сейчас летит прямо на отмель с зарослями меч-травы, чуть к северу от Сэндс-Ки. Там глубина воды примерно фут. А у его катера — винты, а не реактивный двигатель. Осадка — по крайней мере три, а может быть, и все четыре фута. У нас максимум два. Вот какое преимущество на нашей стороне.

Лодка слетела с гребня волны и ударилась о воду.

Росс, зажмурив глаза от боли, сказал:

— Значит, он в ловушке, так что ли?

— Возможно. А может, и нет. Он умен, и, вполне вероятно, включил эхолот. А если он не так умен, мы достанем его. Ты сможешь насладиться захватывающим зрелищем. Если этот парень врежется в песчаную отмель на скорости шестьдесят миль в час, это будет что-то. Покруче любого каскадерского трюка. Он так кувыркнется вместе со своей лодкой, что мало не покажется.

Но сигара мчалась вперед, протяжно ревя моторами, по-прежнему направляясь на восток, к Атлантическому океану, будто никакой отмели там и не было вовсе.

Сток не мог поверить своим глазам. Они что, специально прорыли здесь новый канал? Что за ерунда?

Здесь же никто не живет, кроме черепах, аллигаторов и кучи песчаных блох. И… еще сильнее надавил на газ, хотя уже нечего было выжимать. Он снова увидел Вики, лежащую на церковных ступенях. Воспоминание ранило его так сильно, будто кто-то ударил его палкой по затылку. Он просто не мог упустить этого парня.

— Сейчас на этой большой лодке пробьют тревогу, — сказал он Россу, — и она свернет вправо или влево. Тогда мы увидим, как он уйдет, а если нет, то крепко налетит на мель, засадит свой член в грязь, а мы схватим его задницу прямо в воздухе.

Росс взял в руки карту залива Бискейн.

— Вот. Пока что не похоже, что он…

Большая сигара резко переложилась на правый борт, разбрасывая густые брызги.

Росс сказал:

— Похоже, он все-таки умен.

— Хорошо. Хорошо. Ничего страшного. Теперь ему надо рулить на юго-восток или на юго-запад, либо минуя Рэгд-Кис прямиком в это место.

— Как нам лучше всего догонять его?

— Так, как он сейчас уходит, видишь? Парень направляется прямо в Рэгд-Кис. Похоже, хочет загнать нас в мангровые болота. «Морские котики» обыкновенно называли это место «Глубокая жопа».

— Похоже, в этом районе он действительно сможет убежать. Или укрыться где-нибудь и поджидать. Это было бы разумно, — предположил Росс.

— Может, и разумно, а может, и нет. Мангровое болото похоже на супружеские отношения, Росс. Проще вступить в них, нежели выпутаться. Заедешь и не выберешься.

— Мы — последние из свидетелей. Он не даст нам уйти, так же как и мы ему. На борту его корыта наверняка сосредоточена колоссальная огневая мощь. Стокли, он может попробовать заманить нас в ловушку.

— Конечно же, друг! Ты прав, как всегда. Именно по этой причине Алекс Хок так тебя уважает. А теперь посмотри-ка на него. Видишь? Что я тебе говорил? Он сейчас замедлит ход. Держись за что-нибудь, дружище Росс, мы сейчас сократим немного времени и пространства на нашем ковре-самолете.

41

Лондон

— Это устройство было разработано в Ираке в последние годы правления Саддама, — продолжала Консуэло де Лос Рейес. Она попросила, чтобы показали очередной слайд. На нем была изображена вереница низких зданий в скалистой пустыне.

— Разработано и построено прямо здесь — в бывшей лаборатории Тикрита Аль-Фада к северо-западу от Багдада. Следующий слайд. Перед вами блестящий ученый, выпускник Калифорнийского политехнического института. Уроженец Бомбея, зовут его — доктор И. В. Сунг. Этот человек — злой гений. Он создал эту бомбу. Не без его помощи была изобретена формула отравляющего газа, применяемого против курдов в северном Ираке, к примеру…

— А именно — Ядовитый Плющ, — заявил министр внутренних дел, — он создал его в сговоре с Химическим Али.

Конч мрачно улыбнулась.

— Да. Ядовитый Плющ. Сунг также осуществлял научное руководство созданием миниатюрной бомбы со встроенным интеллектом, при помощи которой был убит посол Стэнфилд в Венеции. Он стоит за недавним возрождением древней индийской секты, известной как Тагги, между прочим. ЦРУ и их агенты-информаторы связали эту группу с Аль-Каедой.

— Этим проклятым головорезам все неймется! — рявкнул усатый офицер.

— Боюсь, вы совершенно правы, генерал, — согласилась Конч. — «Пигскин» доктора Сунга — одно из главных орудий массового поражения. Наши войска ищут его и никак не могут найти. Своеобразный ящик Пандоры. Веские доказательства указывают на то, что очень большое количество таких маленьких бомб были провезены контрабандой в Сирию. Лаборатории давно закрыты, но я видела, как войска играли в футбол такими же макетами, что сейчас держит в руках генерал.

— Извините, мадам секретарь, — вмешался сэр Энтони Хэйден, министр внутренних дел. — Хочу еще раз коснуться темы футбольного мяча. Это что, такая шутка? Они хотят сыграть с нами в ядерный футбол? Этот доктор Сунг, или как его там, шутник? Или же этот проект имеет научное обоснование?

— Давайте спросим у доктора Биссинджера.

— Похоже, что форму мяча бомба имеет неспроста, — сказал тот. — Без обиняков это простое совпадение. Форма создана по законам физики. При сжатии концов трубы можно увеличить разрушительную силу ядерного чемоданчика. Эти ядерные мячи Сунга были вывезены из Ирака сыном Саддама Удеем за шесть дней до падения Багдада.

— И сколько же было вывезено этих хреновин? — воскликнул генерал американских военно-воздушных сил со сверкающей лысиной.

— Более ста, генерал. Их вывезли из аэропорта «Саднам Интернейшнл» на транспортном самолете. И приземлилась эта птичка в эмирате Шарджа. Это плохая новость. Хорошая новость заключается в том, что они все были куплены одним человеком. В прошлом месяце этот человек выдал себя. И выдал сразу же. Управление национальной безопасности вычислило его по телефонным переговорам и начало подбираться к нему. Кроме того, один из агентов MI6 подтвердил его личность. Джек? — Паттерсон просмотрел на Хока, затем встал из-за стола и взял лазерную указку.

— Спасибо, мадам секретарь. Слайд, пожалуйста.

На всех трех мониторах появилась фотография внешне неопрятного мужчины средних лет в одежде цвета хаки, который прикрывал глаза от яркого солнца.

— Этого агента зовут Оуэн Нэш, — заявил Паттерсон, перемещая луч лазерной указки вдоль экрана. — Или звали. Британский агент MI6 работал взападной Индонезии. Действовал под легендой фотографа «Нэшнл Джиографик» из Сиднея. Сам он из Австралии. Без вести пропал, возможно, уже мертв. Последний раз с ним связывались ровно двое суток назад. Он был на отдаленном индонезийском острове Сува — слайд, пожалуйста, — расположенном чуть западнее Тимора. А эти снимки были засняты самолетом-разведчиком U-2 и спутниками за последние сутки. Вопросы?

Вопросов не возникло.

— Согласно последнему сообщению от Нэша, он поселился в гостинице «Бамба», единственном крупном здании на острове. Слайд. Извините, на острове есть еще одна большая конструкция, сейчас вы увидите ее на следующем слайде. Спасибо. Вот, это взлетно-посадочная полоса. Десять тысяч футов — можете не верить. Она была построена для аэробусов, перевозивших арабских туристов в 80-х. А здесь очень большой ангар для самолета, недавно построенный, рядом с какой-то старой оловянной конструкцией. Возможно, это навес для инструментов и оборудования, а может быть, бараки. Согласно последним сведениям Нэша, какие-то агенты из бюро путешествий в Индонезии, Малайзии и Филиппин в количестве примерно четырехсот человек должны были прибыть на остров на следующий день и поселиться в гостинице.

— Господи, — поразился министр внутренних дел. — Агенты из бюро путешествий. Чистые паспорта. Визы. Иммунизация. Идеальные послужные списки.

— Точно, — согласился Паттерсон. — Агент Нэш заинтересовался, с какой это целью четыреста арабских агентов из бюро путешествий ни с того ни с сего собрались невесть где на какой-то шабаш. Сува — это ведь не Гонолулу.

— Позвольте мне предположить, — с сарказмом произнес главный секретарь британского премьер-министра, потирая подбородок. — Может быть, они собрались там с целью обсудить, как привлечь больше арабских туристов в Америку?

— Может быть, и так, сэр. Мы подумали точно так же. В любом случае Нэш обещал подтвердить или опровергнуть предшествующие разведданные вчера в 08:00 по Гринвичу. Но так и не вышел на связь. Вопросы?

— У меня есть вопрос, — прорычал генерал Освальд Прей. — Когда были сняты те фотографии, что вы сейчас с таким воодушевлением нам демонстрируете? Я имею в виду снимки острова Сува?

— Вчера в 18:00 часов, генерал. Я с большой долей уверенности полагаю, что каждый из сидящих здесь знает командира Хока. Я хотел бы предоставить слово ему. Алекс?

— Доброе утро, — сказал Хок, беря в руки лазерную указку. — Слайд, пожалуйста. Вот панорамная фотография одной гористой местности. Она называется Фатин, находится на юге Эмиратов. Следующий слайд, пожалуйста. Перед вами массивный укрепрайон. Он построен за последние три десятилетия на фактически недоступном горном перевале. Высота над уровнем моря — 18 000 футов. Сооружение именуется Синим Дворцом.

— Сверхэксцентрично! — воскликнул Хэйден. — Напоминает зловещую версию Шангри-ла!

— Да, — согласился Хок. — А теперь самая интересная часть сегодняшнего слайд-шоу, дамы и господа. И гостиница «Бамба» на острове Сува, и Синий Дворец на вершине этой горы принадлежат одному человеку. Попрошу следующий слайд. Это Сней бин Вазир. Именно его имя назвала умирающая женщина, замешанная в похищении посла Келли в «Гросвенор-Хаус» на прошлой неделе.

За столом все возмущенно загудели и зашикали, и Конч попросила тишины.

— У меня вопрос относительно этого парня по имени Вазир, лорд Хок, — нахально заявил сэр Говард Кокс, какой-то очень важный министерский тип из Уайтхолл с длинными волосами и очками в золотой оправе. Он откинулся на стуле, сцепив пальцы поверх просторного жилета. — Кому назвала это имя умирающая женщина? Почему я об этом ничего не знаю? Я вхожу в круг ответственных лиц и должен знать такую информацию.

— Действительно, сэр.

— Черт возьми, Алекс, я большая шишка, — выпалил Кокс. За столом снова послышалось хихиканье.

— Имя она назвала мне, сэр, — удовлетворил его любопытство Хок. — Эта женщина, можно сказать, умерла у меня на руках спустя несколько мгновений после похищения Келли.

— О господи, Хок, — снова возмутился Говард. — Мои агенты заявили, что она скончалась на месте. Вы, парни, что, решили прикарманить секретную информацию? Что еще она вам говорила?

Алекс кивнул. Он одинаково спокойно воспринимал и комплименты, и критику в свой адрес. За все эти годы он научился уходить от раздоров в Букингемском дворце, Уайтхолле, здании 10 по улице Даунинг-стрит и Новом Скотленд-Ярде. Если бы он вступал в каждую перепалку, то неприятностей у него было бы гораздо больше.

— Да, сэр Говард, мертвая женщина заявила, что это бин Вазир виновен в ее убийстве, — сказал Хок. — Это были ее предсмертные слова. Тем не менее нам надо еще установить мотив убийства. Она также указала, что бин Вазир несет ответственность за череду международных нападений на американских служащих государственного департамента и их семей. Она заметила, что это лишь начало чего-то действительно грандиозного.

Тут вмешался какой-то полный британский армейский офицер с головой, напоминающей репу:

— Этот бин Вазир приобрел здесь, в Лондоне, гостиницу «Бошамп», если я конечно не ошибаюсь, милорд.

— Да, генерал, — согласился Хок, — этот тот же самый человек. Бин Вазир был тогда под наблюдением ДСБ, его подозревали в убийстве младшей сотрудницы государственного департамента. Джек Паттерсон может рассказать об этом подробнее. Джек?

Паттерсон начал:

— Сней бин Вазир несет ответственность за ужасные убийства по крайней мере пяти молодых женщин в Лондоне — в 1997 и 1998 годах. Также он повинен в террористической атаке на базу американской морской пехоты в Ливане, когда были убиты сто шестьдесят шесть наших солдат, и в двух бомбардировках посольств в Африке в 1998 году. В первый же день 1999 года господин бин Вазир и его жена Жасмин исчезли без следа.

— А вы продолжали его поиски, осмелюсь спросить? — вмешался сэр Говард.

— Он находился во главе списка самых разыскиваемых ДСБ людей на протяжении пяти долгих лет. Мы почти подобрались к нему тогда — вот и все, что я хочу сказать, — закончил Паттерсон.

— Но теперь, — продолжила Конч, — мы вновь его вычислили. У Лэнгли есть записи перехваченных телефонных переговоров, указывающие на то, что господин бин Вазир в настоящий момент находится на маленьком индонезийском острове Сува. Он оступился. Только раз, но этого оказалось достаточно. Вместо своего старого аналогового телефона он воспользовался горячей линией, и именно поэтому на него вышел Лэнгли. Расшифровка, которую я видела этим утром, указывает на то, что он собирается покинуть Индонезию и вернуться в свою штаб-квартиру в Эмиратах… извините меня… господин Президент, господин Премьер-министр, поприветствуйте их, пожалуйста… пожалуйста, присоединяйтесь к нам. Офицер Паттерсон и командир Хок только что закончили свое выступление.

Двое вновь прибывших заняли свои места, и по выражениям их лиц было заметно, что они обсуждали очень серьезные дела. С лица Президента Джека Макати, заметил Хок, исчезло то приветливое и дружелюбное выражение, что он наблюдал ранее в Терракотовой комнате. Премьер-министр пристально оглядел сидящих за столом.

— Прежде всего я хочу сразу выйти на финишную прямую, — начал премьер-министр Энтони Темпест, — и сказать, что мы с президентом беседовали об опасности, угрожающей всему американскому континенту. Под угрозой, возможно, находятся десятки тысяч жизней, а может быть, и больше. Я только что отправил сообщение первому морскому лорду, адмиралу сэру Алану Сибруку, относительно размещения сил Королевского флота в Южно-Китайском море и группы военных кораблей ее Величества в Персидском заливе. Я сказал сэру Алану, что вполне реально оцениваю задачи и трудности, которые образовались как следствие этого нового кризиса. При этом я вполне полагаюсь на нашу решительность и стремление к победе. Я гарантирую своему другу президенту, которого вы видите здесь, что Великобритания полностью поддержит любые действия, которые он намеревается предпринять по этому поводу.

Макати кивнул и серьезно произнес:

— Спасибо, господин Премьер-министр. Похищение нашего посла, работавшего в суде Святого Иакова, является пока что последним в недавней череде ничем не спровоцированных и совершенно непростительных нападений на членов государственного департамента. Мы полагаем, что эти нападения осуществляются с целью дестабилизировать американский дипломатический корпус во всем мире. Вызвать состояние паралича и страха, которое ослабит возможности Америки и не позволит среагировать на разрушительную атаку.

В дальнем конце стола раздался громкий кашель, и глаза собравшихся обратились на стройного, как ружейный ствол, офицера с идеально ухоженными усами.

— Господин Президент, разрешите представиться, генерал-майор Джайлз Лисетт, командующий базы военно-воздушных сил Великобритании «Лючарс» в Шотландии. Один из моих реактивных истребителей «Торнадо F-3» патрулировал зону, где запрещены полеты. Зачем? И мог бы я спросить, каковы намерения США?

— Да, генерал, вы получите ответ. В течение следующих семидесяти двух часов американские подразделения бомбардировщиков, базирующиеся в Англии, а также крылатые ракеты «Томагавк», находящиеся на борту английских и американских кораблей в Южно-Китайском море и Персидском заливе сравняют с землей командный центр в горах Патин и террористическую базу на острове Сува.

— Превентивный удар?

— Превентивный удар. Еще какие-нибудь вопросы?

— А есть ли правда в слухах о том, что террористы планируют совершить нападение на множество главных городов США по принципу одиннадцатого сентября? Используя в качестве оружия гражданский или частный самолет?

— Без комментариев.

— Господин Президент, — начал старший штатный сотрудник, — до меня дошли слухи о том, что в Уайтхолле полагают, что какая-то похищенная субмарина системы «Стелс» курсирует у берегов северной Атлантики и что на обнаружение этой подлодки был послан корабль ее величества «Бурный».

— Без комментариев.

— Вы повысили уровень готовности к возможной угрозе в Нью-Йорке и Вашингтоне?

— Без комментариев.

— Сто этих чертовых «пигскинов» исчезли в неизвестном направлении. И никто не имеет даже смутного представления о том, где они?

— Без комментариев.

— Господин Президент, — решил спасти его Хок, — я хотел бы сказать вот что. Британские и американские разведслужбы убеждены в том, что посол Келли сейчас находится в качестве заложника у бин Вазира на горе Фатин. Вы с этим согласны?

— Да. Весь седьмой этаж в Лэнгли почти на сто процентов уверен в этом, Алекс. Имеются убедительные доводы. Это и тепловые снимки, и информация от наших тайных осведомителей.

— Господин Президент, — вмешался Хэйден, — а есть ли у вас какие-либо предположения относительно того, почему они решили похитить Келли, а не ликвидировать его?

— Без комментариев.

— Можно ли мне тогда спросить у вас, сэр, какие существуют планы относительно проведения операции по спасению посла? — упорствовал Хэйден.

— Господин бин Вазир потребовал три уступки взамен на возвращение посла Келли. Во-первых, немедленная передислокация всех сил коалиции с арабской земли. Во-вторых, прекращение американского и британского контроля над всеми нефтяными трубопроводами стран Персидского залива. И в-третьих, освобождение всех пленных террористов, содержащихся теперь в местах заключения в Гуантанамо и по всей Америке. Мы категорически отвергаем все три требования. Естественно.

— А что по вопросу, который я задал ранее? Я имею в виду спасение посла?

— Без комментариев.

— Но, со всем должным уважением к вам, господин Президент, — вставил Хок, — я полагаю, что планы по спасению заложника до начала бомбардировки уже разрабатываются?

— Нет. Таких планов не существует и не предвидится. Я не могу рисковать благосостоянием нации ради одной-единственной жизни. Если бы посол Келли был на моем месте, вы можете быть уверены на сто процентов, что он принял бы аналогичное решение. Это все, господа?

Алекс Хок подался чуть вперед и заглянул в глаза президенту.

— Сэр, я понимаю всю серьезность сложившейся ситуации. И всю ее безотлагательность. Но независимо от того, что мы собираемся предпринимать, у нас должно быть моральное обязательство — и оно заключается в благополучном возвращении Келли из плена, господин Президент.

— Я нахожусь под слишком сильным давлением членов кабинета, Алекс. Особенно сейчас, когда наши бомбардировщики B-52 уже разогревают двигатели.

— Келли Брикхаус — великий государственный деятель, сэр. Он почти единолично являлся посредником на переговорах о перемирии на Ближнем Востоке. Этот человек — герой войны. Отец пяти замечательных сыновей. У нас еще есть семьдесят два часа, сэр. Я не имею права настаивать, но…

— Я прекрасно осведомлен обо всем этом! — резко выкрикнул президент. — Я, конечно же, не должен был напоминать вам, что…

— Я вытащу его оттуда лично, сэр.

Президент и Алекс уставились друг на друга, и через некоторое время президент все-таки решил ответить. Он мог пересчитать по пальцам людей, которые способны были открыто пойти наперекор ему и после этого избежать неприятностей. Но в конце концов ему пришлось улыбнуться. Алекс Хок входил в это число.

— Тогда я чертовски рад, что кто-то додумался пригласить вас за этот круглый стол, господин Хок. Вы, вероятно, единственный человек в этой комнате, который может выкинуть нечто подобное.

— Так значит, господин Президент, у вас не возникнет возражений по этому поводу? — напирал Хок, пользуясь моментом. — Если мной будет проведена независимая операция по спасению заложника?

Его вопрос был встречен иронической улыбкой.

— Я отвечу так, Алекс: если кто-то сможет пробраться к вершине этой проклятой горы и вызволить оттуда Келли через семьдесят два часа, не ставя под угрозу миссию американского правительства или безопасность республики, я уверяю вас, ни секретарь де Лос Рейес, ни я лично нисколько не будем возражать.

— Спасибо, сэр.

— Тогда, с вашего позволения, господин Президент, — вскочила со стула Конч, — я хотела бы передать команду ДСБ по спасению заложников под объединенное руководство офицера Паттерсона и командира Хока. Причем немедленно.

Президент метнул в ее сторону резкий взгляд, затем так же глянул на Хока. Для всего Вашингтона не было секретом, что Конч и Алекс когда-то были неразлучны и разделяли многое, в том числе и свою любовь к Келли. Черт, да он и сам любил этого парня. Но не сомневался, что эти двое были в сговоре.

Если Хок может спасти Келли, благослови его Господь. В противном случае он хотя бы будет знать, что Алекс Хок умер, пытаясь спасти друга.

— Договорились, — решил наконец президент, вставая из-за стола. — Доброго вам утра, господа. Спасибо огромное за то, что пришли на нашу пятиминутку.

— Большое спасибо, господин Президент, — сказал Джек Паттерсон, также вставая. Затем, глянув на Хока, добавил: — Ну что, Алекс? Давай в седло! У нас долгий путь и слишком мало времени.

Алекс Хок посмотрел на красавицу секретаря де Лос Рейес, все еще сидящую напротив него и сказал тихо:

— Мы вызволим Кирпича, Конч.

— Ни минуты не сомневалась в этом, Алекс.

— Вы хотели видеть меня, господин Президент?

— Да.

Хок встретился с президентом в маленькой гостиной, где обычно проводила время семья премьер-министра. Комната находилась на верхнем этаже здания. Макати стоял у окна, рассматривая сад. Он, казалось, постарел со времени их утренней встречи.

— Хорошее шоу.

— Вы написали этот сценарий, сэр. Моя роль была довольно правдоподобна. Стереотипна, можно сказать.

— Алекс, слушай меня. Агенты разведки обеих стран на сей раз полностью согласны в одном. Как минимум сотня этих проклятых ядерных мячей находится неизвестно где. Черт, да они могут быть уже на пути в Америку. А может, и на территории Штатов. Министерство обороны не располагает этими сведениями. Как бы мне ни нравился Кирпич, если бы все зависело от меня, я бы вытряс дерьмо из этого мусорного ведра бин Вазира сию же секунду! Но чтобы умиротворить проклятую европейскую коалицию, я должен выдержать срок. Слава богу, существует этот Энтони Темпест. Ну и выдержка у этого человека!

— Действительно, сэр.

— Смотри мне в глаза и слушай, Алекс. Группа кораблей под руководством авианосца «Нимиц» находится сейчас в Индийском океане. Системы ведения огня на борту этих крейсеров и миноносцев сейчас настроены на то, чтобы начать запуск ракет «Томагавк» ровно через семьдесят один час и сорок восемь минут. Не важно, что скажет коалиция. Только постановление конгресса сможет изменить время запуска. Понимаешь?

— Да, сэр.

— Кроме того, я молю о том, чтобы успеть остановить этого мерзавца, до того как он воспользуется всеми своими припрятанными козырями.

— Да, сэр.

— Но я ничего не могу поделать. Я должен знать, Алекс. Знать в точности, где все эти проклятые бомбы и что намеревается выкинуть этот маньяк.

— Да, сэр.

— Я должен знать это прямо сейчас. Ты проберешься в этот дворец, найдешь Кирпича живым — прекрасно. Я молю Бога о том, чтобы так и вышло. Он американец с большой буквы. Но у тебя одно основное задание, только одно. Прижать к стенке этого бин Вазира и заставить его говорить. Пусть он скажет тебе, куда отфутболил все эти проклятые мячи и что, черт возьми, он планирует с ними делать. Понятно?

— Понятно.

Президент выглядел очень утомленным. Но Алексу Хоку не терпелось задать еще один каверзный вопрос.

— Какого черта они похитили Кирпича, сэр? Вместо того чтобы прикончить его так же, как и остальных?

— У меня в Лэнгли произошла серьезная утечка информации, Алекс. Очень значимая.

— Ну-ка расскажите.

— У меня было два кандидата, претендующих на освободившееся место Тэда Санна на седьмом этаже. Послы Эван Слейд и Патрик Келли. Шесть недель назад на «Ферме» в Вирджинии состоялась сверхсекретная встреча. Санн информировал обоих кандидатов о наших предстоящих действиях на Ближнем Востоке. Это государственная тайна, поэтому я не могу назвать тебе имена игроков. Но разведка точно доложила о том, что Страна A собирается нанести ядерный удар по Стране B. Мы должны были лишить Страну A возможности узнать стратегические секреты Страны B, чтобы постараться предотвратить изнурительную региональную войну. Но кто-то, кто не должен был быть на той встрече, оказался рядом с Санном. Так или иначе, эти ублюдки просочились на высший уровень в Лэнгли.

— Поэтому они убили семью Слейд в штате Мэн?

— Они, очевидно, ожидали, что Слейд будет там. Это ведь были давно запланированные семейные каникулы. Там они могли расколоть Эвана, угрожая жизни его родных или убивая их одного за другим. Стандартная тактика. Эван изменил свои планы в последнюю минуту, и семья отправилась на отдых без него. Но «кроты» не собирались отпускать его просто так и придумывали новые изощренные планы. Тогда Эван застрелился, прежде чем они смогли добраться до него и выудить нужную им информацию.

Теперь они будут обрабатывать Кирпича, угрожая тем, что сделают с его семьей то же, что и с семьей Слейда.

— О господи!

— Да. Королева пригласила всю семью Келли в королевскую квартиру в Кенсингтонском дворце на неделю. Там они будут в относительной безопасности. Кирпич, конечно, не узнает о том, что им ничего не угрожает. Но все равно Келли так просто не расколешь, Алекс. Независимо от того, чем они ему угрожают или что с ним делают. Они поймут это довольно быстро. Так…

Президент только сейчас заметил, что Хок уже давно вышел из комнаты.

42

Остров Сува

Запах женщин. Сней бин Вазир глубоко вдохнул, и по его спинному хребту прокатилась легкая дрожь наслаждения от воспоминаний об этом запахе. Его льняная рубашка все еще липла к телу. Часом ранее, в кульминационный момент его торжественной речи, температура снаружи, в пышных садах у гостиницы «Бамба», достигла сорока градусов. А в течение того часа, что он говорил, в большом зале температура выросла по меньшей мере до сорока пяти.

Сней усмехнулся. Чуть раньше тем же вечером он приказал своим слугам затопить печь и прогреть воздух внутри. Но когда большой зал наполнился до отказа более чем четырьмястами почти безумных девушек, воздух насытился влажным теплом полных жизни женских тел. Как будто там начался процесс брожения огромного количества каких-то экзотических фруктов.

Женщины кричали. Они были в огне.

Сумев разжечь их чувства своим поэтическим языком, Сней, сойдя с трибуны, поклонился и предоставил им возможность полыхать. Они пели. Они бредили. Если бы они были в состоянии потеть кровью, они бы так и сделали.

— Смерть! Смерть! Смерть!

Он вынул свой шелковый носовой платок и промокнул взмокший лоб. Затем бин Вазир отдался во власть восхитительных ароматов и звуков. Он поднял взгляд к стропилам. Чтобы снова видеть ряд темно-красных знамен, выцветших за эти многие годы, словно старая запекшаяся кровь. Десять минут превратились в двадцать. Полчаса прошло. Однако исступленные крики и стоны этих возбужденных до изнеможения созданий все не прекращались.

Это было великолепно. Это было компенсацией после всех оскорблений, которые он так долго терпел от врагов. Своего рода очищением. Искуплением. Он улыбнулся.

Женские вопли все еще отражались эхом в его голове, когда он стоял в тени залитых лунным светом пальм у воды и любовался гостиницей на холме.

Он закурил очередную сигару и начал вслушиваться в ночь. Даже Саддам на веранде притих, хотя Сней знал, что коварный старый дракон не спал. Женщины взволновали и его. Лаская его морду, изучая эти сверкающие желтые глаза, Сней увидел в них кое-что до боли знакомое. Там, на веранде, он наконец понял, какими схожими были они с этим комодским чудовищем.

Голодные, примитивные существа. Дикие. С острыми когтями. Кроме того, у них была еще одна общая черта: они оба были ядовитыми. На верхнем этаже блеснул слабый свет.

Спите, маленькие цветы.

Почти во всей гостинице огни были погашены. Его цветы зла, fleurs du mal, сейчас глубоко спят. Но через несколько часов они встанут и отправятся в свое последнее, великое путешествие. Хвала Аллаху! Какое очистительное опустошение он принесет в этот мир! Он отбросил голову назад и засмеялся.

Как там его называли за глаза, — и друзья, и враги? Типпу Тип назвал ему это слово однажды ночью, много лет назад. Сказал в пьяной одури, когда они сцепились друг с другом у запятнанной мочой стены в каком-то сыром африканском переулке, совершив ужасное убийство.

Гиена. Да, именно так его многие называли. Гиена.

Скоро весь мир узнает, что у Гиены очень много острых клыков. Он смотрел на стрелки своих часов, фосфоресцирующие в темноте. Почти час. Где же там задерживается Типпу и его столь важный пассажир? Уже было поздно, и предстояло сделать очень, очень многое, прежде чем над островом Сува взойдет солнце.

В тот момент с самой вершины подъездной аллеи послышалось неохотное и приглушенное ворчание двигателя старого «Даймлера». Сней глубоко вздохнул и позволил себе на мгновение расслабиться, возможно, впервые за много недель. Месяцы неустанного планирования остались позади. Он не упустил ни одной детали начиная от технических и логистических элементов до самых что ни на есть повседневных включая моду. Бин Вазир озаботился покупкой недорогой женской одежды западного стиля (заказав ее через Интернет) и даже выбором мягких кожаных сумок на длинном ремне, которые завтра возьмет с собой каждая женщина.

Карты городов и весей США он тоже заказал через Интернет. Карты на самом деле очень ценная штука. Карты и, конечно же, футбольные мячи!

Он даже придумал эмблему «путешествий в Новом Мире» для сумок: сине-зеленый земной шар в окружении оливковых ветвей, которые удерживают в клювах два голубя. И под ней написал прекрасный лозунг:

Мы идем в мир.

Сней смотрел, как свет фар «Даймлера» змеится по подъездной аллее, время от времени исчезая за черными стволами пальм. Мгновение спустя гигантский черный автомобиль подъехал к нему и остановился. Он услышал громкий щелчок, и человек, скрытый до этого полумраком заднего сиденья, открыл дверь.

— Добрый вечер, Сней, — сказал гость со своеобразным акцентом. Худой пожилой индус обладал высоким девичьим голосом. — Садитесь, садитесь! С вами все в порядке, я надеюсь? Да?

— Я в порядке, спасибо, — ответил Сней, устраиваясь на сиденье. Автомобиль осел под его весом. Сней? Ему не понравился вольный тон доктора — уродливого маленького педика. Длинный конский хвост из засаленных седых волос прилип к затылку его лысеющей головы. На клювоподобном носу взгромоздились толстые черные очки, увеличивая и без того огромные, словно у насекомого, глаза.

Он всегда сцеплял пальцы рук на своем маленьком пузе, как будто это был горшок золота, или клад драгоценных монет. «Нет, — подумал бин Вазир раздраженно, — в этом человеке ничто не вызывает восхищения, кроме его умственных способностей».

Типпу с хрустом включил первую передачу, и машина затряслась по дороге, уходящей глубоко в джунгли.

Этот индус, доктор Сунг, всегда спешил что-нибудь сказать, как будто в его мозгу скапливалась информация и требовала немедленного высвобождения.

— Я и понятия не имел, что вы — такой пламенный оратор, мой дорогой Сней! Такое возбуждение! И все эти прекрасные женщины! О, это было потрясающе! Невозможно было сдержать чувств!

— Вы были там? Вы ведь не были приглашены, доктор.

— Я прокрался в боковую дверь, знаете ли, и сел у самого входа. Посмотрите на мой жакет! Он весь промок от пота. У вас какие-то проблемы с отоплением, да? Эта старая гостиница незаметно превращается в руины! Вам нужно…

— И никто не остановил вас? Вы просто вошли и сели?

Маленький человечек, казалось, просто наслаждается раздражением бин Вазира.

— Да, никто. Очень уж возбуждающей была ваша речь, Сней.

— Ну ладно. Все ли у нас готово? — прервал его Сней.

— Можно так сказать. Ваша лекция о моих бомбах «пигскин» была просто великолепна. Жаль вот только, что у меня возникли с ними кое-какие проблемы.

— Проблемы? — Сней подался вперед, и его пульс резко участился. Если это маленькое дерьмо вдруг… — Какие еще проблемы?

— Они не функциональны, видите ли, — захихикал Сунг. — Не взрываются.

— Значит, не взрываются.

— Нет. Не взрываются.

— Типпу, — сказал Сней в рупор, — притормози, когда мы доедем до клетки. Я хочу показать доктору молодых рептилий. — В его висках колотилась кровь. Он стоял на пороге триумфа. Ничто не должно было помешать…

— Вы имеете в виду драконов? Нет-нет, не нужно этого делать, Паша. Я просто хотел немного пощекотать вам нервы. Хи-хи-хи! Никаких проблем, Сней, никаких проблем. Пожалуйста, будьте…

— Значит, у нас всего лишь незначительные проблемы? Я имею в виду, с «пигскинами»?

— Нет. Нет. С «пигскинами» проблемы серьезные.

— Серьезные? — взревел Сней и немедленно обхватил руками тощую шею доктора, тряся его из стороны в сторону. Он уже собирался раздавить трахею мужчины большими пальцами.

— Остановитесь! — прохрипел Сунг.

— Мерзавец, думаешь, меня можно одурачить? — кричал разъяренный Паша в его левое ухо. — Кто защитит тебя теперь? Американцы и британцы поубивали всех твоих иракских друзей, и твоих приятелей Одея и Кусея! Вытащили твоего милого благотворителя, Саддама, из одной дыры и засунули в другую! А других оставили ползать под обломками! Жители Саудовской Аравии, иранцы, даже твои соотечественники отреклись от тебя! Даже пакистанцы ненавидят тебя, ничтожество! А ты смеешь заявлять мне, что все мои планы идут к черту? Если ты немедленно не скажешь мне, что все готово, я убью тебя прямо здесь!

— Отпустите меня! Я не могу дышать! Я буду говорить!

Сней отшвырнул его в угол, как мешок цыплячьих костей. Маленький мазохист. Проблема была в том, что доктору нравилось это. Это был один из секретов его успеха и долгой жизни. Когда его так трясли, он приходил в восторг. Другое дело — драконы.

— У тебя есть тридцать секунд до того, как мы подъедем к клетке с комодскими драконами, маленький уродец. Так что лучше тебе заговорить.

Доктор прижал руки к горлу, с нескрываемым удовольствием растирая свою безжалостно истерзанную плоть.

— Терпение! Позвольте мне закончить! Господи, да вы сумасшедший. На вас ведь сейчас лежит такая огромная ответственность! Вам стоит научиться управлять своими убийственными эмоциями. Да ведь сам Эмир мне на днях об этом говорил…

При упоминании об Эмире в уголках глаз бин Вазира выступили горячие бусинки пота. Неудача теперь была невозможна. Недопустима.

— Скажи мне то, что я хочу услышать. Или я скормлю тебя драконам.

— С этими бомбами возникла проблема. Ну кто бы мог поверить? Не с самими бомбами, а с активным веществом, которое должно расщепляться. Сам проект безупречен. Поэтому не стесняйтесь называть меня гением. Но! Но, но, но — внезапно возникла проблема с ядерным материалом. И возникла она, к сожалению, в самую последнюю минуту. Оказалось, что я купил не тот сорт ядерного топлива…

— Скотина! Ты покойник! Типпу! Тормози!

— Подождите! Подождите! Позвольте мне закончить! Я не так глуп, вы же знаете. У меня есть идея получше, сами потом согласитесь! Все готово. Никаких задержек. Никаких проблем. И все намного проще! Не останавливайтесь, я прошу вас, позвольте мне объяснить!

Типпу остановил автомобиль на обочине, напротив клетки с драконами. Он открыл дверь, где сидел доктор, и схватил его за конский хвост, подняв мужчину в воздух. Африканец смотрел на хозяина и ждал дальнейших инструкций.

— Мне убить его?

— Пожалуйста! — визжал Сунг. — Позвольте мне показать вам, что у меня есть, Паша! В большом чемодане! Откройте его!

— Что находится в чемодане, ты, ничтожный червь? — Сней предполагал, что в двух блестящих черных металлических чемоданах были личные вещи доктора, которые тот хотел взять с собой в полет над Тихим океаном.

— Замечательное оружие, дорогой мой Сней! Генетически модифицированный вирус оспы! — закричал доктор Сунг. — Я его лично вывел, я! Американцы не располагают вакциной против него! Ничто не сможет остановить эпидемию! Отпустите меня, и я покажу вам.

— Вирус? Чертов вирус! Мне плевать на него! — крикнул Сней. — Где бомбы?! Я хочу знать немедленно! Ядерные бомбы стоимостью сто миллионов долларов за чемодан, которые уже куплены! Где они?

— Они у вас! Они ваши! Они хранятся в ваших катакомбах, Паша! В Синем Дворце! Когда я вернусь, я внесу некоторые изменения в конструкцию, чтобы сделать их более устойчивыми…

Сней не мог слышать ни слова больше, такова была его ярость. Он кивнул Типпу, и африканец, резко выдернув доктора из машины, поволок его сквозь подлесок к клетке.

— И я заплатил сто миллионов за каких-то гребаных микробов? — возмущался бин Вазир, расстроенно шагая вслед за Типпу Типом, который размахивал доктором на ходу, словно тряпичной куклой. Его ноги то волочились по траве, то цеплялись за кусты.

— Чума! Сифилис! Оспа! — исступленно кричал Сунг. — Бесконечная чума! Намного более смертельная, чем «пигскины»! Бомбы могли бы убить всего несколько миллионов! А этот вирус не остановить!

Наконец они добрались до клетки. Голодные драконы бились о прутья решетки, просовывая сквозь них свои длинные и блестящие языки в предчувствии добычи. Типпу вынул из кармана тяжелую связку ключей и вручил их бин Вазиру.

— Я уже открываю клетку, ученый муж, — произнес Сней. Его слова почти потонули в оглушительном реве комодских драконов. В нетерпении они злобно хватали своими кривыми резцами стальные прутья. В помете под их лапами валялись несколько обглоданных костей — останки британского агента из MI6.

— Паша! — отчаянно выкрикнул доктор. — Если вы убьете меня — вам конец! Вы должны знать это! Всему придет конец! Всему! Эмир говорил мне уже много раз, что если мы потерпим в этом деле неудачу, то пожалеем, что не умерли еще до того, как он спустит наши головы с горы! Пожалуйста, я прошу вас!

Сней бин Вазир, прищурившись, смотрел на этого тощего уродливого карлика. Наконец, он осознал всю неопровержимую силу угрозы, которую только что произнес в его адрес Сунг, и приказал Типпу отпустить доктора. Как бы сильно он ни желал оторвать голову этому отвратительному созданию и бросить ее в клетку, факт оставался фактом — у него не было абсолютно никакого выбора. Чтобы совершить завтрашний перелет на критической высоте в 35 000 футов над Тихим океаном, его недавно отреставрированный «Боинг-747» должен взлететь еще до восхода солнца. То есть ровно через три часа.

Типпу бросил доктора на траву, словно старую изношенную одежду.

— Мне он не нравится, — заявил Типпу, — он воняет.

— Хорошо, хорошо, — заговорил доктор, отчаянно пытаясь отдышаться, отползая от клетки с разъяренными драконами на четвереньках. — Очень хорошо.

— Говори, — приказал бин Вазир, присев рядом с этим дрожащим существом. Сунг прижимал колени к груди и раскачивался, радуясь до дрожи, что остался жив. Сней закурил, ожидая, когда доктор наконец заговорит.

— Вы знаете господина Кима — друга и союзника нашего дражайшего Эмира?

— Тот, что живет и чудит в Пхеньяне? Да, знаю. Продолжай.

— Так вот. С некоторых пор я делаю — как бы это сказать — кое-какую внештатную работу для северокорейского правительства. В сотрудничестве с так называемой 39-й дивизией. Сверхсекретный фонд. Я помогаю им перерабатывать использованные топливные стержни ядерного комплекса в Енбене. Мы делаем плутониевые бомбы размером с бейсбольный мяч! Да еще и создаем баллистическую ракету, которая достигнет самого сердца Токио! К сожалению, Северная Корея сейчас находится под лупой американцев, как вы знаете. Но это мне на руку, потому что господин Ким всегда побуждает меня к поиску альтернативы плутонию. К великому счастью, я недавно нашел такую альтернативу, причем очень хорошую.

— Биологическую.

— Верно, верно! Я создал генетически модифицированный v-вирус, — обрадовался доктор. — Напоминает оспу, потому что создан на ее основе, однако гораздо сильнее! Вакцины против него не существует. У американцев есть запасы вещества под названием вакцинальный иммуноглобулин, VIG, но оно бессильно против моего гибридного вируса оспы.

— Значит, оспа?

— Да. Наилучшее биотеррористическое оружие на земле. Этот вирус, этот чудесный вирус передается здоровым людям через мельчайшие капельки влаги, поступающие в атмосферу из органов дыхания зараженного человека. Иначе выражаясь, воздушно-капельным путем. Его действенность подтверждена опытным путем на политических заключенных господина Кима. Вероятность успеха — сто процентов. Вот так-то!

— Продолжай.

— А что еще говорить? Все уже готово! Никаких задержек. В отличие от «пигскинов», мой вирус — корейцы назвали в мою честь — не имеет периода полураспада. Как только переносчики будут инфицированы…

— Переносчики? Какие еще переносчики, черт побери? — испугался Сней.

— Ах, ваши куколки-террористки, кто же еще. Хе-хе-хе! Подумать только — четыреста ходячих бомб замедленного действия! — Доктор опять взял инициативу в свои руки. Он понял, что снова незримо подчинил себе бин Вазира и теперь в безопасности.

— Ты имеешь в виду…

— Да, да! Все ваши красавицы будут заражены вирусом Сунга во время перелета над Тихим океаном! Свою первую дозу они получили еще в гостинице, когда я «прививал» их. Да не переживайте так сильно! Пока что они не заразны, но лишь до второго массового инфицирования, которому подвергнутся уже на борту самолета. Я объясню все подробнее в ангаре, Паша. Мы можем поскорее удалиться от этих одичавших животных? Я с трудом слышу даже то, о чем думаю.

Две голодные ящерицы теперь вымещали свою злобу друг на друге и на редких останках Оуэна Нэша.

Сунг улыбнулся. Северокорейский диктатор уже заплатил ему хорошие деньги. Его второй, меньший по размерам чемодан, буквально разрывался от долларов. И если доктор, конечно, доживет, он неплохо набьет себе брюхо из безграничного корыта Эмира.

«Даймлер» судорожно затрясся, когда Типпу завел мотор, и двинулся к взлетно-посадочной полосе. Доктор Сунг подробно объяснял, почему вирус, который сейчас находился в титановых ампулах в черном чемодане, был гораздо смертоноснее, чем сотня маленьких ядерных бомб.

— Мыслите экспоненциально, мой дорогой Сней, — говорил он, стуча по чемодану костяшками тонких пальцев. — Вы понимаете, о чем я?

Бин Вазир кивал с умным видом, имея при этом лишь смутное представление, о чем говорит доктор.

— Экспоненциально, — повторил он невыразительно.

— Да! Представьте — вирус являет собой трансцендентное число e. Основу всех натуральных логарифмов, возведенных в степень. Вас это смущает? Я просто хочу сказать, что вирус Сунга чрезвычайно быстро распространится среди населения, прямо-таки в геометрической прогрессии, то бишь экспоненциально, Паша. Эпидемия разразится прямо под носом у американцев! Под их носом, ха-ха-ха! Вы понимаете, на что я намекаю? Они будут вдыхать его! Вы понимаете теперь, почему это так прекрасно? И этот вирус невозможно будет остановить! Ха-ха-ха!

— Я убиваю ножами, а не вирусами. Объясни.

— С удовольствием. Почему оспа — прекрасное оружие? Хороший вопрос. Да потому что симптомы оспы проявляются не сразу, а лишь спустя двенадцать — четырнадцать дней после заражения. В течение всего этого времени переносчики будут чрезвычайно заразны. Но выглядеть они будут совершенно здоровыми.

— И никаких симптомов?

— Ни одного! По крайней мере в течение двух недель! При этом вирус распространяется в геометрической прогрессии, и никак его не обнаружить. Хе-хе-хе! Вот в чем различие между настоящей глобальной чумой и такими обычными респираторными заболеваниями, как грипп или атипичная пневмония. Понимаете?

Сней откинул голову на спинку сиденья и позволил себе немного успокоиться, надеясь, что еще не все потеряно. Он уставился на доктора с подобием отчаянной надежды в глазах.

— Американцы не смогут вовремя обнаружить вирус, чтобы остановить его, — усмехнулся бин Вазир.

— К тому времени, когда они обнаружат его, они уже все будут им заражены!

— Вся страна?

— Да!

— Мне начинает это нравиться.

— Эмир недооценивает вас. Но я уважаю.

— Назовите предположительные цифры, доктор. Сколько людей умрет?

— Возможно, десять миллионов. Чуть больше, чуть меньше. Во всяком случае, результаты эпидемии будут катастрофическими. Вся американская инфраструктура будет перегружена. Национальные, региональные и местные органы власти затрещат по швам. Нехватка электроэнергии, нарушение средств коммуникации, канализационных и водоочистных систем. Повсеместно распространится паника. Возникнет полный хаос, повысятся заболеваемость и смертность, участятся случаи заражения крови. Настанет правление толпы, сопровождаемое анархией. Мародерство и вандализм. Полное разложение всех основ государственности.

— Разложение.

— В общих словах, наступит конец Америки, той Америки, которую мы сейчас знаем и так ненавидим, Паша.

— Продолжайте, доктор.

— Основной план остается без изменений. Никаких отклонений от вашего графика. После того как самолет прибудет в пункт назначения, наша инфекционная армия рассеется по всей Америке. Они, как и планировалось, разъедутся по сотне самых густонаселенных городов. Все, что вы планировали ранее, остается в силе. С единственной поправкой — вместо того чтобы взрывать мои «пигскины», ваши прекрасные агенты просто смешаются с массами неверных. Будут ходить в кинотеатры, на вокзалы, луна-парки, зоопарки. Будут знакомиться и дружить со всеми подряд. А потом их великое дело продолжат инфицированные массы американских жителей, которые будут создавать все новые и новые армии переносчиков.

Сней бин Вазир смотрел на этого маленького человека, прищурив глаза. Все его живописные мечты о величественных атомных грибах рухнули. Но теперь их заменили мечты о легионах отвратительных американских зомби, бунтующих на улицах. Впервые с того момента, когда он вышел из гостиницы, Сней позволил себе улыбнуться. Подумать только — целых две недели до того, как будет диагностирован первый случай. Это может сработать.

— Значит, дорогой Сунг, вы говорите, что умрут десять миллионов американцев?

— Да, это так! По меньшей мере, десять миллионов.

— Я бы сказал, что это радует слух, — заявил Сней.

43

Рэгд-Кис

Сток гнал надувную лодку через заросли меч-травы, на юго-запад, к самой северной оконечности Флорида-Кис. Он выбрал маршрут, которым большая «сигара», скорее всего, пройти не могла. Новое направление быстро сократило расстояние между двумя лодками. Сток вел свою лодку вслед за «сигарой», не стараясь догнать ее. Он чесал щетину, обдумывая сложившуюся ситуацию.

— Росс, я полагаю, ты с этим справишься. Встань-ка на корме с «калашом», что нам подарил Пепе. Хотя, если мы подберемся поближе к мерзавцу, он может начать жестоко отстреливаться… Нет, мы пока что не готовы.

— Может, ты и не готов, Сток, но я готов. Этот ублюдок Ножницы убил Вики!

— Да, я как раз и собирался подвести к этому. Я хочу поговорить с ним, прежде чем он сдохнет. Высказать ему все, что я думаю. Вразумить его, наставить на путь истинный — пусть знает, что нужно соблюдать святость Господнего храма. Поговорю с ним о своих религиозных убеждениях. Как ты думаешь, эта Фанча все еще у него на борту?

— Да, я думаю, что так. А ты разве нет?

— Клевая цыпочка. Заметил, как она улыбалась мне тогда в «Бискайе»? Мне показалось, что с Ножницами ее связывает совсем не любовь. Нечто другое. Понимаешь, о чем я?

— Принуждение?

— Вот именно. Принуждение. Я и подумал, что ее все это время принуждали. Было бы неплохо спасти ее сладкую задницу во имя всего рода человеческого.

— Вот еще гуманист выискался.

— Я прирожденный спаситель человечества.

Сток улыбнулся и сбавил обороты, потому что быстроходный катер приблизился к мангровым болотам. Ножницы поворачивали из стороны в сторону, ища, куда бы свернуть.

— Ты посмотри-ка на него! Этот глупец просто не понимает, что я его все равно достану.

— Глупец? Ты его недооцениваешь, Сток. Он убийца-психопат.

— Что? Да перестань, дружище! Этот парень — прирожденный неудачник.

— Нампросто повезло, что он не убил нас.

— Зато убил Проповедника, — сказал Сток.

— Верно, — согласился Росс. — Сток, как мы будем драться с этим гадом на болоте?

Сток отлично знал, как здесь нужно воевать. Ведь «морские котики» когда-то проводили учения у Флорида-Кис, поэтому ему эта местность была хорошо знакома. Он знал, что нужно загнать врага в глубь болот. Лишить возможности выбора. А затем подойти и устранить.

В середине 60-х годов прошлого века его команда на протяжении двух месяцев тренировалась за старой базой в Ки-Уэсте. «Жара и мошкара» — так его кореши прозвали это болото, над которым всегда роились полчища насекомых. Извилистые каналы, непредсказуемо петляющие, которых нет на морской карте. Некоторые из них вели к открытому морю, а некоторые — в тупик. И если Ножницы выйдет на тот, что ведет в море, то сегодня Стоку придется считать себя неудачливым дерьмом.

Он заявил:

— Держу пари, что я знаю намного больше об этом болоте, чем он. Его преимущество в лошадках скоро сойдет на нет.

Росс прохромал к носу лодки с тяжелым автоматом, и Сток сразу же сбавил ход, чтобы Росс смог поудобнее расположиться. Он схватился одной рукой за поручень, а в другой держал оружие. Надувная лодка не давала Россу никакой защиты, но вид непреклонного воина с автоматом АК-47 в руках способен был напугать любого врага.

«Диабло II» теперь двигался медленно по мелководью. Родриго пытался ориентироваться на местности при помощи эхолота и спутниковой системы навигации, чтобы найти выход, не сев при этом на мель. Сток держал его на расстоянии, понимая, что на борту у этого парня наверняка есть ручной гранатомет.

«Диабло II» ускорил ход, снова выйдя на приличную глубину. Сток тоже поддал газу. Игра в кошки-мышки. Но кто из них кот, а кто мышь?

Теперь, чуть влево со стороны носа, перед ними возник Сэнд Кат. Сток тихо выругался. Если Родриго сможет там пройти, он выйдет в открытую Атлантику — и все, прощайте, мучачос. Однако была одна загвоздка, — если только инженерный корпус не углубил этот канал, то большой катер никак не сможет по нему пройти. «Кот» быстро это сообразил и свернул вслед за добычей в коварный канал. «Ладно, — подумал Сток, усмехаясь, как барракуда, — от нас тебе не уйти. Скоро встретимся, мальчик!»

Сток сбросил газ и начал медленно продвигаться в болота, которые походили на лабиринт. До мангровых деревьев, растущих по обоим берегам, можно было дотянуться руками. Здесь была приличная глубина, поэтому «Диабло» быстро скрылся за крутым поворотом. Сток услышал, что катер сбавил ход. Большие двигатели «сигары» работали громко, независимо от оборотов. Это хорошо. Он мог отслеживать врага по звуку, даже не видя его. Внезапно Росс, стоящий на носу, поднял руку вверх. Стоп. Потом провел ребром ладони вдоль горла:

— Заглуши моторы, он остановился.

«Ну вот, сейчас начнется настоящий адреналин», — подумал Сток, одновременно нажав две красные кнопки на пульте. Он тщательно прислушивался к звукам болота. Кузнечики, древесные лягушки, мошкара и больше ничего. Он что, сел на мель? А может, корни на винт намотались? А может, он что-то затеял? Старина Сток и сам был любитель поиграть, но не рискнул проходить этот изгиб канала вслепую.

Он отошел от пульта управления и наклонился, чтобы взять один из конфискованных у кубинских бойцов «Глоков», лежащих рядом с аптечкой. Он проверил магазин и запихал пистолет за черный кушак, все еще обернутый вокруг талии. Прием в гостинице «Фонтенбло» казался событием давно минувших дней.

— Знаешь… — начал было Сток, но Росс резко поднял вверх ладонь. Сток прошел вперед и присел на носу рядом с Россом. Течение перемещало лодку к правому берегу узкого канала, и она дрейфовала под зарослями мангровых деревьев.

— Слушай, — прошептал Росс.

— Да. Я слышу.

— Похоже на крик женщины. Да, так и есть — Фанча. Может быть, она умоляет о чем-то? Парень делает это намеренно. Приманка. Сейчас он будет медленно резать ее, вынуждая нас прийти на помощь.

— Проклятье! — прошептал Сток, срывая с себя истрепанную рубашку. — Ублюдок хочет поиграть в кошки-мышки.

— Верно.

— Пусть попробует поиграть со мной.

Бывший «морской котик» неслышно опустил ноги, а затем нырнул в теплую черную воду. Он схватил одной рукой нависающий корень мангрового дерева, а другой — при помощи штык-ножа отрезал толстый ствол рогоза. Затем обернулся к Россу.

— Никогда не пробовал? Отличная штука. Однажды я погрузился под воду и дышал через такую штуковину целый час. Это было давно, в каком-то омуте в Меконге, когда мой отряд здорово прижали вьетнамские головорезы.

— Это ты все по рекам шастал, Сток. Я ведь был летчиком морской авиации. Ты что, забыл?

— Ах, точно. Запамятовал. Ты же у нас парень-ракета. Ты в порядке? Я не хочу, чтобы до тебя добрались аллигаторы. — Он чувствовал своего рода угрызения совести за то, что не оставил Росса у развалин «Бискайи», где ребята из скорой помощи могли бы подлатать его ногу. Но Росс и в последующие миллион лет не позволил бы себе упустить шанс достать парня, который убил Вики.

— Да ладно, Сток. Я ем морфий на завтрак.

— Ну хорошо. Тем не менее скажу тебе еще кое-что, Росс, — пробормотал Сток, до самого рта погрузившись в черную воду.

— Ну?

— Я тебе говорил, что этот парень хочет сыграть с нами в кошки-мышки, так вот, я ошибался.

— Да? А во что же он играет?

— Просто в кошки, — заметил Сток, и, широко улыбнувшись, скрылся под водой.

— Уфф!

Сток всплыл прямо у борта «сигары». Он все это время плыл под водой, дыша через камышовый стебель.

Он вскинул над головой «Глок» в надежде увидеть перед собой Ножницы. Уже взошло солнце, и температура воды быстро росла. Он пару раз ударил стволом пистолета по корпусу. Раздался громкий, полый отзвук. Тогда он постучал еще несколько раз, уже сильнее. Все равно ничего.

— Эй, там, на палубе! Капитан! Здесь в воде здоровый черный парень, который сейчас проделает такое же здоровое отверстие в днище твоего корыта! — Он нацелил пистолет вверх, ожидая, что сейчас увидит перед собой голову Родриго.

Ни черта!..

Он оттолкнулся от воды ногами, еще раз глубоко вдохнул и принялся раскачивать корпус, напевая одну из своих любимых песен:

— Качай лодку, не качай лодку, детка… качай лодку, не качай лодку, детка!

В этот момент в воду шлепнулась капля крови, а следующая крупная капля попала прямо в лоб.

Резко плюхнув ногами, он выпрыгнул из воды, ухватившись одной рукой за металлический поручень. Палуба под ногами была липкой от крови. Беспорядочные следы окровавленных подошв. Фанча сидела, опустив голову вниз. Ее волосы спутались от крови. Сток некоторое время смотрел то на разбрызганную повсюду кровь, то на следы, пока в его голове все это не начало превращаться в осмысленную картину.

Он был прав. Ножницы использовал ее как приманку. Хотел навязать им свои правила игры. Но она начала сопротивляться. Парень и девушка подрались. Парень победил. Парень связал девушке руки и ноги якорной цепью, порезал ее для приличия ножницами, а затем ловко спрыгнул с кормы.

Он прижал два пальца к шее женщины. Пульс все еще сильный. Тем не менее кожа прохладная. Большой синяк на лбу. Пройдя к корме, он посмотрел на следы, затем увидел кровавые отпечатки на большом нависшем над водой мангровом дереве. Должно быть, Родриго хватался за него, чтобы перепрыгнуть на берег.

Сток поразмыслил, что Родриго может сделать, когда услышит этот глухой стон, который сейчас вырвался из губ Фанчи. Казалось, девочка сейчас очнется и почувствует жуткую боль. Он встал рядом с ней на колени, взял на руки и быстро отнес в каюту.

Потом освободил ее от цепей, говоря что-то успокаивающее и прося прийти в себя.

Она тихо застонала, пытаясь выговорить что-то, — что, он не разобрал. Наконец додумался сбегать в гальюн и намочить в холодной воде несколько полотенец. Вытер кровавые пятна там, где подонок резал ее ножницами. Нашел одеяло и укрыл ее, а затем снова вернулся в гальюн и разорвал пакет с аптечкой, пытаясь найти средства первой помощи. Набор оказался хорошим, и уже несколько минут спустя он почти полностью очистил раны, обработал их бацитрациновым кремом и наложил марлевые повязки. Ее веки дрожали, но она все еще была без сознания.

Внезапно воздух разорвал громкий взрыв. Тысяча испуганных птиц разом взмыли вверх, и от взрывной волны и волн, пошедших по воде, «Диабло» закачался. Сток сразу же понял, что случилось.

— Вот проклятье, — сказал он и взбежал по трапу на кокпит. Он увидел языки пламени, облизывающие заросли мангровых деревьев. Взрыв произошел чуть ниже по течению, прямо там, где они с Россом привязали лодку.

Сток оглянулся на Фанчу — та все еще была без сознания. Он вынул из-за пояса один из двух «Глоков» и сунул его в правую руку девушке. Со словами «побудь пока что здесь, Фанча, я скоро вернусь», он убежал наверх.

Затем раздался второй взрыв. Бу-у-ух. Неважно, какие боеприпасы Пепе со своими ребятами хранили в корме лодки, но было ясно одно — все эти боеприпасы только что взлетели на воздух.

— Росс! — закричал Сток и прыгнул на берег. Прыгая по лужам с соленой водой, он вдруг вспомнил глупую улыбку Росса. Зрачки, расширившиеся от морфия, кривая усмешка на губах. Как ты мог быть настолько глуп, Стокли, тем более в твоем возрасте?! Ты видел столько дерьма за свою жизнь! Разве ты не мог догадаться, чем все это может закончиться?

Ну и глупец!

В этой игре кошкой оказался Родриго.

44

Эмират

Фудо Мио-о владел мечом мудрости и веревкой, чтобы связывать злодеев, которые не захотели прислушаться к его словам.

— Он выглядит очень мощным, Ичи-сан, — сказала Жасмин борцу. Но Ичи был настолько увлечен своим занятием, что даже не поднял глаз. Жасмин была закутана в синюю шелковую ткань. Отщипнув очередную ярко-зеленую виноградину от грозди, женщина спросила:

— Кто изображен на этом рисунке?

Они сидели в личном саду Жасмин, который предназначался для медитации. Уже несколько дней Ичи работал там — каждое утро. Он уже заканчивал картину. Жасмин пообещала тайно отправить это полотно его возлюбленной Мичико. Красавица Жасмин появилась этим утром неожиданно, тихо присела на мраморную скамью и наблюдала за его работой.

— Это образ Фудо Мио-о, — ответил Ичи с улыбкой. — Мне очень приятно, что вам нравится.

— Фудо — твой бог?

— Один из богов.

Жасмин и Ичи говорили полушепотом. Скрытность уже вошла в привычку начиная с той ночи, когда он впервые навестил ее в саду; той ночи, когда он открыл ей правду об измене ее мужа с предательницей Розой. Они должны были разговаривать шепотом, потому что даже здесь, в личном саду Жасмин, нельзя было ничего скрыть от посторонних глаз. Чужие глаза и уши были повсюду.

Жасмин иногда задавалась вопросом — а осталась ли вообще какая-нибудь возможность хранить тайны здесь, в роскошном мире ее заточения? Ей казалось, что даже за мыслями кто-то следит.

— У тебя много богов, Ичи-сан?

— Фудо я знаю уже давно. Еще с детства. Для воина образ Фудо означает непоколебимость и решительность. Он тот, кто непреклонен, как скала.

Свет утреннего солнца залил сад. Аромат желтых вьющихся цветов был тяжелым и вызывал головокружение. Жасмин хотела бы опустить голову на колени Ичи и уплыть мыслями далеко за пределы этих стен. Но она не могла. У нее были плохие новости.

— Я только что получила известие от своего мужа, Ичи-сан. Его самолет вскоре покинет остров Сува. Он будет здесь уже сегодня, поздно вечером.

Ичи не отвечал. Он был поглощен искусством.

— Как жаль, — продолжала Жасмин. — Я думала, что у нас будет больше времени.

На заре следующего дня из дворца в путь отправлялись большие караваны слонов и верблюдов. Жасмин приняла меры, чтобы Ичи был тайно вывезен из крепости в одной из больших корзин, которые уже сейчас подтаскивали к ее стенам. Но сегодня силы безопасности наверняка еще раз, под тщательным присмотром бин Вазира, проверят каждую корзину, которая должна покинуть пределы Синего Дворца.

Ичи закрыл глаза и поднял голову, чтобы солнце осветило его лицо.

— Не вводите в заблуждение мое сердце. Оно непреклонно. Прибудет и другой день надежды, — сказал Ичи. Он открыл глаза. — Смотрите. Свет. Он ведь все еще виден в долине за стенами дворца?

— Я помогу тебе сбежать. Ты снова будешь вместе со своей Мичико, мой дорогой Ичи-сан. Я обещаю тебе.

Ичи нанес еще несколько мазков на полотно; кисточка в его руках напоминала крохотное крыло.

— Как ты определишь, что картина закончена? — спросила Жасмин через некоторое время.

Ичи взглянул на нее и улыбнулся. Ему понравился этот вопрос.

— Она никогда не будет закончена, просто придет время, когда ее придется оставить.

Наконец Жасмин поднялась. На мгновение женщина задержала взгляд на сентиментальном борце, который был поглощен искусством и своим горем.

— Рикиши уже убили американца? — спросила она его.

— Нам приказали ждать. До возвращения вашего мужа. Пытками он пока еще не сломлен. Его тело выдает лишь обрывки тайн.

— Но ты все еще приносишь ему еду, которую я передаю?

— Без нее он умер бы с голоду.

— Я до смерти устала от всего этого. Тюрьмы. Пытки. Все эти убийства.

— Все только начинается. Скоро разразится большая смертоносная буря.

— Ш-ш-ш! Слуги!

Ичи снова занялся своей картиной, нанося мазки то там, то здесь, дополняя образ жестокого бога Фудо Мио-о.

В саду появились две молодые женщины, они опустились на колени перед Жасмин и припали лицами к земле.

— В чем дело? Почему вы потревожили меня? — спросила их Жасмин.

— Письмо, о уважаемая. От американца. Он попросил нас передать его вам. Он сказал, что… что вы поймете и не будете на нас сердиться.

— Давайте сюда.

Жасмин взяла конверт из дрожащих рук служанки. Две молодые женщины тихо поднялись и растаяли в тени изящного сводчатого коридора. Она разрезала конверт ногтем и вынула две рукописные страницы. После прочтения опустила руку на огромное плечо Ичи.

— Да? — вздрогнул он, отвернувшись от картины.

— Прощальное письмо, Ичи-сан. Он написал его жене и детям.

Ичи увидел в ее глазах слезы горя.

— Очень сочувствую вашей боли, — проговорил он.

— Так же и твоя жизнь закончится, Ичи-сан. Это письмо напоминает мне твою живопись. Когда-то тебе придется оставить свою картину.

— Да, — заявил сумоист, — этот американец хороший человек. Он стойко перенес тяжкие мучения.

— О господи, — всхлипнула Жасмин, скрывая письмо в складках своих одежд, — да кто из нас не терпел мучений?!

45

Рэгд-Кис

Комар, который укусил Стокли в шею, теперь превратился всего лишь в маленькое красное пятнышко на левой ладони. В его правой руке сейчас был девятимиллиметровый пистолет покойного лейтенанта Пепе. А в самом «Глоке», в свою очередь, было тринадцать пуль со смещенным центром тяжести. За поясом у Стока хранился запасной магазин. Его глаза, нос, горло — все разъедал проклятый едкий дым горящего каучука и бензина. Он подкрался к тлеющему кусту пальметто и отломил обугленную ветвь. Мангровые деревья почернели от огня.

На поверхности воды — ничего, кроме лужиц горящего топлива и нескольких дымящихся спасательных жилетов.

— Росс! — зашипел Сток, все еще не рискуя встать в полный рост. — Эй, Росс! Что ты там натворил? Где ты, приятель?

Он подождал, уже не надеясь услышать ответа. Да, Росс скорее всего был там, на носу, с автоматом в руках. Навострив уши, он услышал, как дружище Сток кричит и колотит по днищу катера пистолетом, потом с громким плеском запрыгивает на борт. Росс мысленно сосредоточился на происходящем.

Тем временем Ножницы прокрался вдоль берега, подобрался к надувной лодке сзади и удобно расположился за мангровыми деревьями, чтобы выстрелить.

Ножницы положил гранатомет на разветвление одного из деревьев. Внимательно приглядываясь к лодке, он думал, куда бы пальнуть. Скорее всего, его взгляд упал на канистры, полные бензина. Да. А может, Ножницы решил грохнуть Росса прямо между лопаток. Медленно нажал спусковой механизм. Росс, возможно, тряхнул головой в эту последнюю секунду, пытаясь сконцентрироваться и выйти из оцепенения, выбраться из паутины морфия, и вдруг за его спиной — ЩЕЛК-УУХХХ!

Черт бы тебя побрал, Росс!

«Это ведь ты все по рекам шастал, а я был летчиком!..»

— Ну ладно, гад, держись! — закричал Сток, не желая больше скрываться, и вскочил на ноги. — Я иду за твоей шкурой! Что, хочешь выстрелить еще? Ну так стреляй! Потому что это будет твой последний выстрел!

Он стоял на берегу во весть рост, тяжело дыша от ярости.

Сток заметил следы засохшей крови на листьях и ветвях мангровых деревьев у воды, в том месте, где Ножницы, должно быть, целился из ручного гранатомета в Росса. Что-то блестящее попалось ему на глаза — какое-то пятно на корне, торчащем над его головой. Он дотронулся до этого пятна и отдернул руку, поняв, что это такое. Свежая кровь. Так значит, Фанча успела и его полоснуть, когда он резал ее. Во время борьбы. Вырвала на секунду из его рук ножницы, а может, хватанула по его роже ногтями. Неважно. Это уже что-то.

Теперь Сток успокоился — он знал, что ему нужно делать. Идти по кровавым следам.

Он шел вдоль берега несколько минут. А потом увидел более свежую кровь на ветви пальмового куста и двинулся в сторону зарослей. Он теперь крался, приостанавливаясь через каждые двадцать секунд, чтобы прислушаться к шорохам. Гудела мошкара, чирикали птицы. Квакали древесные лягушки. Крабы стремительно носились по песку. Солнце взошло высоко и уже припекало. «Жара и мошкара». А вот и еще свежая кровь в кустах на высохшей от росы траве, где он присел. Да где же ты, Ножницы? Неужто решил вернуться на свое корыто?

Да, точно. Он наверняка идет к своей лодке. Он сам бы так и поступил. У этого Родриго, судя по всему, котелок варит безотказно.

Вот он улыбается в предвкушении выстрела из гранатомета, но что-то настораживает его — как раз перед тем как он нажимает спусковой механизм. Что же тут не так? Ах да. На этой черной резиновой плоскодонке нет большого черного парня — только белый. Вот в чем загвоздка. Вроде бы он не видел по пути здоровых черных парней, пока крался вдоль берега — так где же этот здоровяк, черт бы его побрал? Значит, он в воде. Спрыгнул с лодки и тихонько поплыл вдоль канала. Точно, подумал Ножницы, этот черный громила поплыл к его катеру.

Сток был рад, что так предусмотрительно снабдил Фанчу заряженным пистолетом.

Он встал во весь рост и побежал вдоль густых зарослей кустарника, увидев просвет в этих дебрях, ведущий к «сигаре». В это мгновение у его уха просвистела пуля. Он резко упал лицом в грязь. Еще две пули разбрызгали грязь в трех футах слева от него. Большой угол. Стреляют сверху. Сток поднял голову и увидел большое дерево мексиканской лаванды в самом конце просвета. Там была и кучка кипарисовых деревьев, но на кипарисе не скроешься.

Родриго нравилось стрелять по людям с деревьев. Может, он страдает дендрофилией?

Сток вскочил и влупил четыре пули в крону мексиканской лаванды. Потом, пригнувшись, подбежал к невысокому дереву под названием калуза, что росло с левой стороны от него, надеясь найти за ним укрытие. Калуза разлетелась в щепки, прежде чем он успел добежать до нее. Струйка белого порохового дыма потянулась из кроны лавандового дерева. «Так вот где ты прячешься, дружище», — подумал Сток.

Попался.

Сток побежал вперед прямо на скрытого врага, выстрелив на ходу три раза в вершину дерева, откуда тянулся дымок. Он уже ожидал, что парень непременно полетит с веток на землю, но в этот момент услышал хлопок — опять же из кроны лаванды — и кто-то просто взял и отбросил влево бывшего отбивающего игрока из Луисвилля. Сток закружился волчком, но не упал. Сначала он бежал по инерции, а потом остановился, увязнув ступнями в грязи.

Теперь он был почти у самого основания дерева, стреляя из пистолета и оглушительно крича:

— Ну давай, Ножницы! Давай, прыгай вниз! Посмотрим, что у тебя есть! Увидим, из какого теста ты сделан! Ну давай же, покажи мне, на что ты способен! Дерьмо! Да у тебя ни черта нет, ты ничего не можешь, разве что расстреливать невест у входа в церковь!

Он зацепился ногами за какой-то корень и чуть не упал. При этом обнаружил, что магазин «Глока» опустел. Он просто щелкал спусковым механизмом… Сток удержался на ногах, вынимая из-за пояса новый магазин. Черт, да он сейчас залезет на это дерево и стянет маленькое дерьмо вниз за лодыжки! А потом вставит ствол «Глока» прямо в рот этому гаденышу и посмотрит, будет ли он просить прощения у Бога. Он так и сделал бы, вне всяких сомнений. Но что такое? Он не мог пошевелить ногами! Не мог оторвать пятки от земли, словно в страшном сне, когда хочешь бежать, и не можешь.

Он услышал всасывающий звук, когда попытался поднять правую ногу, и глянул вниз. Матерь Божья! Он не видел своих ног! Их засосало в какую-то пакость, какую-то грязную жижу рядом с деревом. Вот черт, почти до колен уже врос в грязь! Сток услышал шелест листьев над головой, и тут же этот тип тут как тут — одним махом выпал из кроны лаванды, опустившись на полоску болотной травы рядом с жижей. Ткнул никелированный револьвер прямо в лоб Стоку и тут же отвел, понимая, что в нем сейчас нет нужды.

— Вуаля! — улыбнулся мужчина без глаз. Никаких больше зеркальных очков. На его левой щеке были три глубоких царапины от острых ногтей, которые все кровоточили. Фанча хватанула-таки безглазого, причем здорово, благослови Господь ее маленькую душу. Сток тоже улыбнулся.

— Ну, как дела, дружок? Где же твоя пушечка? — спросил он, усмехнувшись. — Что, застряла в дереве?

Ножницы коварно улыбался, пронизывая Стока своими жуткими, словно из фильма ужасов, глазами. Белыми, как мраморные шарики. Он постарел после всех этих побегов и лишений. На нем был бронежилет, что и объясняло, почему он не упал с дерева чуть раньше, как подстреленный фазан. Левая нога Стока теперь страшно болела, будто его бедро разом ужалил целый рой шершней. Он не мог вытащить свои ноги из жижи, вот проклятье. Он осмотрелся, думая, за что бы зацепиться — какой-нибудь куст или еще что. Но не было ничего подходящего. Возможно, если бы он мог лечь, то вцепился бы пальцами в густую траву у края ямы и как-нибудь выполз.

Сток поднял свой «Глок», но оба знали, что он пуст. Сток думал — бросить пистолет в эту ухмыляющуюся морду или же попросить у Родриго помочь ему выбраться из трясины? Грязь теперь доходила почти до коленей. Сток чувствовал, как его затягивает все глубже.

— Эй, послушай. Не сделаешь ли мне маленькое одолжение? Подай руку, а то я утону в грязи.

— Это не грязь, сеньор. Это плывун.

Да, он знал, что такое плывун. Приличная западня. Черт безглазый по крайней мере заслуживал своей репутации. Ножницы сел на траву, скрестив ноги, и, умиротворенно улыбаясь Стоку, покачивал своим серебряным «Магнумом». Спокойный. Счастливый. Как будто он наблюдал прекрасный закат и не хотел уходить, пока солнце окончательно не сядет.

Сток лихорадочно думал, вспоминая все эти жуткие истории о плавунах и что нужно делать в таких ситуациях. Чем интенсивнее ты сопротивляешься, тем быстрее тебя засасывает. Видел страшное кино еще в детстве, и до сих пор эта сцена стояла у него перед глазами. Один парень в Африке попал в такую же ситуацию. Рот и нос парня залепило этой дрянью. И он не мог больше кричать, а потом на поверхности появилось несколько пузырей.

— Послушай, у меня есть идея. Видишь этот кипарис? Наклони его, и я смогу выбраться. И мы будем сражаться честно.

— Я не торгуюсь с врагами.

— Ну да, я забыл. Ты же храбрый убийца невест.

— Как твой друг Хок? Все еще в трауре?

— Поможешь мне выбраться, и мы будем разговаривать хоть весь день напролет.

Сток сумел извлечь пустой магазин незаметно для Родриго. Едва пошевелился, и сразу почувствовал, как его засасывает. Причем засасывает сильно. Должно быть, там, в глубине, образовался вакуум. Даже если он успеет перезарядить и подстрелить этого жестокого ублюдка, то для него все закончится. Он утонет. Сток знал об этом. Словно в кино, где герой в конце умирает.

«Я смогу выжить», — внезапно подумал Стокли. Какого черта в конце концов? Он даже улыбнулся при этой мысли. В той игре, что он вел, все могло измениться внезапно. Главное, не надо думать, что все закончится прямо сейчас. Только еще раз разобьешь сердце Алексу Хоку. Так или иначе, нужно этого гада отправить в гости к Алексу. Раз уж пошел таким путем, надо идти им до конца.

— Над чем смеешься, дурачок?

— Да над тобой, дружище. Вместо того чтобы править Кубой, ты бегаешь от меня. Ты знаешь, кто спас Фиделя? Кто вывел его из вашей клетки для заложников? Ты смотришь прямо на этого человека. Я являюсь причиной того, что истребители морской авиации разбомбили тогда жопы диктаторов вашей несостоявшейся банановой республики. Так и есть. Именно Александр Хок и Стокли Джонс-младший отучили вас от того, как трахаться с США, недоносок.

Родриго дель Рио рассмеялся ему в лицо.

— Ты что, хочешь, чтобы я поскорее прикончил тебя, да? Чтобы я тебя пристрелил, как бешеную собаку, лишь бы не дал утонуть?

— Вообще-то нет. Я намерен прожить короткую и счастливую жизнь.

В то время как Сток читал Родриго лекции по политике Карибского бассейна, он незаметно сунул новый магазин в спецназовский «Глок» с легким щелчком. В ответ парень даже глазом не моргнул — видно, не заметил. Жижа теперь всосала Стока почти по пояс. Хреново. Не так уж много времени остается.

— Хочу задать тебе пару вопросов, — сказал Сток, придерживая палец на курке и выжидая подходящего момента. — Ты католик?

— Да.

— Я бы плюнул, но зачем попусту тратить на тебя слюну? Твоя мама там, на Кубе, знает, что ты убил невесту? Причем в церкви? По-моему, ниже нельзя было пасть. Скажи-ка мне еще кое-что. Тогда, в Англии, ты хотел выстрелить в Алекса? Или в Вики? В кого из них?

Ножницы засмеялся.

— Я не кубинец. Я колумбиец, приятель. Из Кали. Мы, колумбийцы, если убиваем, так косим всех подряд, только успеваем поворачиваться по кругу. Невеста была первой, потому что я знал, что ее гибель причинит боль Хоку. А разве мог быть лучший вариант, чем пристрелить ее на ступенях церкви? Это было эффектно! Она первая. Хок, соответственно, будет последним.

— Действительно? А кто же будет следующим?

— Кто? Ты, конечно. Неужели непонятно? — возмутился Ножницы. — Я знал, что один из вас придет за мной. Чтобы отомстить за невесту. Я знал, что именно ты спас жизнь этого ненавистного старика Кастро. Двадцать лет назад Фидель уничтожил мою семью и поместил меня в темницу. Я жил в темнице двенадцать лет. Там не было ни солнечного света, ни лампочки, ни свечки, никакого света вообще. Никогда. Мои глаза стали бесцветными. Если бы ты провел двенадцать лет во мраке, с тобой произошло бы то же самое. Но я выбрался оттуда и намеревался похоронить Фиделя в той же самой темнице. Я почти достиг заветной цели. И тогда ты и этот мерзавец Хок разрушили все мои планы!

— Да, у нас с Алексом есть такая плохая привычка, — сказал Сток. В тот же момент он поднял «Глок» и выстрелил. — Я имею в виду, вмешиваться в тщательно продуманные и далеко идущие планы. Дерьмо!

— Промазал, дружок, — заявил невредимый Ножницы и потянул спусковой механизм своего револьвера.

Плечо Стока взорвалось от боли. Пистолет упал рядом в грязь. Он попытался схватить пистолет, но не мог пошевелить рукой, и, кроме того, проклятая болванка тут же утонула. Что за черт? Он что, промахнулся? Он никогда не промахивался. «Глок» выстрелил с каким-то странным звуком. Может быть, грязь залепила дуло? Вот черт, сегодня не его день. Хотя еще не вечер.

Сток посмотрел на Родриго, который сидел с дымящимся в руках «Магнумом» и взводил курок. Вот негодяй. Он видел, что парень раздумывает — пострелять в него еще немного, не нанося серьезных ранений, или оставить на произвол судьбы.

— Должно быть, больно? — полюбопытствовал Родриго.

— Эй, глянь-ка! — внезапно воскликнул Сток. — Вон к нам идет мертвец! Почему бы тебе не спросить у него? Ему наверняка досталось почище моего! — Сток схватил свое правое плечо левой рукой. Кость была цела. Просто ранил в мышцу, но кровь текла как сумасшедшая, и боль в плече заставила забыть о боли в ноге. Жижа уже подбиралась к его грудной клетке.

— Ты что, хочешь меня наколоть? Какая-то детсадовская шутка, — усмехнулся Ножницы. В этот момент Росс так хватил его палкой между лопатками, что тот кувыркнулся вперед, прямо в жижу, рядом со Стоком.

Парень начал кричать, дергать руками и ногами, пытаясь выгрести на берег. Одним словом, рыл себе могилу, что избавило Стока от множества хлопот.

— Ну ты, как всегда, в последний момент, — выдохнул Сток, обращаясь к Россу.

— Извини. Только что пришел в себя, — заявил Росс. Он протянул Стоку ветвь кипариса.

— Ты, кажется, обгорел до неузнаваемости.

— Меня ведь взорвали.

— Похоже на то.

— Сеньор, я прошу вас! — испуганно кричал Ножницы. Он был уже по пояс в трясине. — Спасите меня…

— Спасти тебя? — удивился Сток, приблизившись к трясине и глянув в его белые глаза последний раз. — Спасти тебя? Но зачем?

— Пожалуйста!

— Никто не может спасти тебя, Родриго. Ты сам поразмысли. Ты ведь идешь прямиком в ад. И ты уже на полпути.

Этот человек умирал долго. Он размахивал руками, пытался разгребать грязь, но это не помогало. Он тонул как надо. Стокли и Росс сидели на сухой траве и наблюдали за ним. Некоторое время он еще умолял и просил о помощи. В конце концов все, что осталось на поверхности, — это кончик носа, как в том африканском кино, что Сток видел в детстве.

Нос на мгновение задержался, а потом исчез. Вслед за этим из трясины всплыли два пузыря — и опять все так, как в том фильме.

Буль-буль.

— Ты ранен? — наконец поинтересовался Сток у Росса.

— Немного. Я не слышал, как он подошел. Но потом упал за борт и испытал твою методику — дышал через тростник. Все было нормально, до тех пор пока не рванули боеприпасы, и меня не вынесло на поверхность, как дохлую рыбу. А ты как?

— Да так, несколько царапин, ерунда.

— Думаю, тебе больше не нужен пояс. Он бы больше сгодился в качестве шины для твоей ноги.

— Хорошая идея. Спасибо.

— Да не за что.

— Знаешь, Росс, что мне особенно понравилось? Мне кажется, что в конце — я имею в виду, в самом конце — Родриго понял, куда отправляется.

— Точно.

— Ты понимаешь, о чем я?

— Да.

— Вики тогда стояла на церковных ступенях. Девочка была уже на полпути к небесам, когда он убил ее.

— Да.

Сток встал и протянул руку, чтобы помочь Россу подняться на ноги.

46

Остров Сува

«Даймлер» подкатил к массивному рифленому ангару и со скрипом остановился. Реактивный самолет «Гольфстрим», который должен был отвезти бин Вазира домой, к Синим горам, стоял снаружи, прогревая двигатели.

Сней и доктор на мгновение задержались за пределами ангара, наполненного сверканием дуговой сварки. Сердце Снея бин Вазира дико колотилось. Он знал, что может таиться внутри, и тем не менее был не готов увидеть недавно перекрашенное металлическое чудовище, залитое ярким светом бесконечных огней.

Это было само совершенство. Точная копия. Все до последнего болта и гайки.

Старший пилот, Халид, вышел ему навстречу из группы механиков, столпившихся под носом у теперь неузнаваемого «Боинга». Из разъема под передним шасси вились толстые кабели, протянутые к двум древним суперкомпьютерам «Крей» на передвижных платформах. Сней, улыбаясь, словно десятилетний мальчик, крепко обхватил Халида, похлопав его по спине.

— Это великолепно! Просто великолепно!

— Спасибо, сэр, это действительно так, — сказал Халид с заметным английским акцентом. Он немного отступил от Снея. — Эта машина просто потрясающая! Пилотов бин Вазир переманил несколько лет назад из «Бритиш Эйрвейз», предложив им зарплату вдвое больше. На Халиде была идеально выглаженная черная униформа. Секунду спустя к ним подошел старший помощник, Джонни Адар. Как и его начальник Халид, он был в новенькой униформе.

— Сэр! — уверенно обратился Адар к бин Вазиру. — Самолет почти заправлен. Мы заканчиваем загрузку похищенных кодов ретранслятора и координат глобальной системы навигации. Мои ребята в сингапурском международном аэропорту Чанги сумели на час «позаимствовать» оригинальный план полета и изменить его на борту самолета «Бритиш Эйрвейз» без уведомления. Как вы нам и обещали, силы безопасности в ангаре на тот момент отсутствовали. Все, что нам теперь может понадобиться, — это опознавательный индекс нашего друга, который мы можем легко выяснить по радиосвязи. Как только мы закончим загрузку программного обеспечения и топлива, можно будет взлетать, сэр.

— Сколько вам еще понадобится времени? — спросил бин Вазир у Адара, глянув на часы. Все эти разбирательства у клетки с рептилиями стоили ему почти час. Чтобы состоялось намеченное рандеву над Тихим океаном, его самолет должен был вылететь за час до рассвета.

— Два часа, сэр.

— Управьтесь за час.

— Так точно, — отрапортовал Адар. — Придется охаживать плеткой этих ублюдков аборигенов чуточку покрепче. — Адар на мгновение помолчал и продолжил: — Один вопрос, сэр, если не возражаете. Пассажирам нужно подниматься на борт уже через полчаса. Но мы еще не получили… груз.

— В последнюю минуту планы пришлось немного изменить, — ответил бин Вазир. — Этот добрый доктор, что стоит перед нами, объяснит тебе все подробно. Знакомьтесь, господа, мой коллега. Его зовут доктор Сунг. Он полетит с вами в кабине. Посадите его на откидное сиденье.

— Замечательно, сэр, — сказал Халид, сначала пристально посмотрев на Сунга, а затем на бин Вазира. — Никаких изменений в плане полета? Место назначения остается прежним?

— Не о чем беспокоиться, Халид. Этот рейс изменит мировую историю. Я желаю вам хорошего полета.

— Отлично, сэр. Тогда надо готовиться к полету. Доктор Сунг? Вы идете?

Пилоты повернулись на пятках и направились к трапу. Адар обернулся назад, посмотрев через плечо на эту странную небольшую фигуру, с трудом волочащую за собой два огромных черных чемодана «Хэллибертон». Человек издавал какие-то неразборчивые звуки.

— У вас есть какие-нибудь пожелания? — спросил Адар странного человека.

— Да, — ответил доктор Сунг, — есть. Не могли бы вы попросить кого-нибудь помочь мне, пожалуйста? Я имею в виду механика. Нужно произвести некоторые изменения в системе питания самолета аварийным кислородом. Незначительные изменения.

— Мне все это не нравится, — прошептал Адар Халиду, входя в самолет. — Вообще не нравится. Никакой полезной нагрузки. Теперь еще этот докторишка хочет что-то наворотить с нашим аварийным кислородом. Если это не Ядовитый Плющ собственной персоной, то я — Маргарет Тэтчер.

— Мне тоже это не очень-то нравится, — вздохнул Халид. — Но ведь сегодня — День возмездия, Джонни, мальчик мой. Мы с тобой лишь поведем самолет. Так что не унывай.

Когда все это закончится, Халид хотел потратить заработанный миллион долларов на покупку того небольшого дома в Бартон-он-Уотер. А потом отправить своих детей учиться в хорошую частную школу, подарить жене несколько красивых платьев и небольшой сад, и, наконец, на досуге прочитать все собрание сочинений Лоренса начиная с «Семи столпов мудрости». А Джонни собирался купить паб на углу хорошо знакомой ему улицы в Белфасте, мысль о котором давно уже не давала ему спокойно спать. Он и название придумал подходящее — «Лоскутный верблюд».

Взревели двигатели, и самолет взмыл над темными джунглями, громоподобными раскатами вспугнув дикую природу и пробудив на час раньше уставших крестьянок, которые с опаской смотрели в сторону пробуждающегося вулкана.

Даже при том, что машина была заправлена под завязку, а на борту находилось четыреста пассажиров, сильно перегруженный самолет все же сумел достигнуть взлетной скорости 180 миль в час, прежде чем закончилась взлетно-посадочная полоса. Самолет, взлетая, сделал разворот и растаял в предрассветном небе. Несколько ранних землепашцев, которые впрягали волов на краю своих наделов, содрогнулись при виде «Боинга». Они не могли сказать, почему, но что-то неестественное и зловещее было в большом самолете, взлетающем в темное небо без навигационных огней. Теперь, поднявшись в воздух, пилот понял, что за чертовщина творилась на экране бортового радара. Быстро приближающаяся черная стена — штормовой фронт, который надвигался с Южно-Китайского моря.

В другое время пилот мог просто обойти его стороной или же набрать высоту и пройти над непогодой. Но не сегодня. Сейчас этого делать нельзя. Он должен придерживаться курса. Четыре реактивных двигателя ревели навстречу бушующему ветру.

— Поднимайтесь! Поднимайтесь! — испуганно воскликнул доктор Сунг, когда ему показалось, что самолет идет слишком низко. — В чем дело? Мы снижаемся?

В кабине мерцал слабый красноватый свет, исходящий от приборных панелей, и второй пилот Адар заметил испуганное выражение на лице доктора. Сунг носил толстые черные очки с засаленными линзами, которые скрывали глаза, но Джонни Адар все равно понял, что смешной карлик не слишком-то наслаждается полетом.

Адар посмотрел на этого маленького человека, расположившегося на откидном сиденье чуть позади капитанского места, иронически улыбнулся ему и поднял вверх большой палец. Этот жест доктор счел совершенно неубедительным. Самолет сейчас врежется в большую волну! Сунг закрыл глаза руками, ожидая неминуемого столкновения.

«Боинг» неуклонно следовал обдуманному до мелочей маршруту полета. Самолет должен следовать курсом на северо-северо-запад ровно сто миль на высоте пятьдесят футов над уровнем моря. Это, конечно же, было опасно, и опасность усилилась из-за шторма, но что поделать — такова необходимость. Стоит лишь машине миновать сто миль над Тихим океаном, благополучно выйти из индонезийского воздушного пространства и не попасться на экраны радаров, она начнет набирать высоту и поднимется выше уровня обычных коммерческих маршрутов. Планировалось подняться до 45 000 футов. Если не возникнет никаких непредвиденных обстоятельств, самолет благополучно приземлится в Лос-Анджелесском международном аэропорту в Калифорнии.

Спустя две минуты после взлета доктор Сунг, все еще очень возбужденный, спросил:

— Извините, капитан, долго ли мы еще будем лететь так низко над морем? Ведь это опасно. Очень опасно… Эффект гравитации, вы понимаете…

Капитан повернулся и метнул на Сунга злобный взгляд. Ему не улыбалась перспектива везти с собой этого гиперактивного гнома, чтобы тот еще двенадцать долгих часов что-то вякал у него за спиной. Он теперь понял, почему механики на Суве именовали его Ядовитым Плющом. Этот тип был действительно ядовитым. Яд словно сочился из его пор. Даже его дыхание было вонючим и отравленным. Он тихо обругал бин Вазира за то, что тот обременил их этой маленькой ядовитой жабой.

Десять долгих минут они скользили над вершинами волн Южно-Китайского моря. Полет был не из легких — машину трясло, вспышки молнии освещали кабину, и они то и дело вздрагивали от оглушительных криков пассажирок, доносящихся сквозь запертую дверь кабины. Когда Халид соглашался с инструкциями Паши, то еще не знал о шторме.

— Свет в кабине и салоне, — скомандовал он второму пилоту, и Адар щелкнул двумя выключателями.

— Свет в салоне и кабине включен, — отрапортовал Джонни. — Навигационные огни? Крылья? Маяк и строб?

Халид посмотрел на часы. Если бы бин Вазир когда-нибудь об этом узнал, он скорее всего приказал бы его убить. По крайней мере уволил бы — это сто процентов. Но к тому времени как бин Вазир узнает, его уже и след простынет. Узда становится слишком тугой. Через двенадцать часов он сбросит с себя эту сбрую.

— Включай, — наконец дал добро Халид, отжав штурвал от себя. Он включит все эти проклятые огни и поднимет самолет хотя бы до пятисот футов. Лететь так низко над водой было самоубийством.

— О-о! — кричал Сунг. — О боже мой!

На высоте пятьсот футов им пришлось еще хуже. Летный журнал Халида полетел через всю кабину. Сунг знал, что они, по всей вероятности, пока не достигли предела обнаружения радаром, но он понятия не имел, что им придется проходить на этой высоте сквозь тайфун. Он выскользнул из лямок сиденья и, шатаясь, встал на ноги. Потом схватился за спинку кресла второго пилота и немного постоял. Он не мог этого больше выносить.

— Можно мне поговорить с вами? — произнес Сунг в ухо второму пилоту.

— Что? — спросил Адар, снимая наушники. Он тоже разделял раздражение и отвращение Халида к их пассажиру.

— Пожалуйста, мне нужно поговорить с вами. Это важно. Мы могли бы пойти в столовую бин Вазира, — сказал Сунг. Его улыбка напоминала мелкую трещину. — Выпьем чашечку чая. Или стаканчик виски.

— Разобрали давно твою чертову столовую и все повыкидывали, — заявил Адар, перекрикивая раскаты грома и рев двигателей. — И спален не осталось. Все, что раньше было на нижнем ярусе, все абсолютно — вышвырнули к чертовой матери и заполнили это пространство горючим. Там сейчас топливный бак.

— Ну, тогда как насчет гостиной?

— Господи. Да что стряслось, черт возьми?

— Помните, Паша сказал вам у ангара, что планы изменились в последнюю минуту? Мне нужно все объяснить. Я имею в виду, объяснить, что нужно еще сделать. Нам надо поговорить.

Капитан повернул голову в сторону Сунга:

— Если вы с Пашой задумали что-нибудь выкинуть с моей машиной, кроме этого героического перелета через Тихий океан, то тебе лучше рассказать об этом сразу.

— Мои планы никоим образом не затронут ни вас, ни ваш самолет, капитан, — ответил Сунг. — Ни в коем случае. Могу вам это гарантировать.

Капитан снова обратил свой пристальный взгляд на черное, залитое дождем лобовое стекло. Этот полет — его последнее официальное задание — не заладился с самого начала.

— Ну ладно, Джонни, — наконец решил Халид, даже не оглянувшись. — Пойди и узнай, что этот маленький педераст собирается делать. Пока будете там ходить, не забудь успокоить дам.

— Да, шкипер, слушаюсь, — ответил Джонни Адар, легонько ударив Халида кулаком по плечу. Он тихо усмехнулся. Там, в салоне, четыреста смертниц, отобранных в самых лучших террористических учебных лагерях, и вряд ли что-то может напугать их. Он расстегнул лямки и вылез из кресла. — Ну ладно, доктор, готов выслушать, в какую историю вы хотите насвтянуть.

— Джонни? — снова обратился Халид ко второму пилоту, хватая его за руку.

— Да?

— Если услышишь любые сигналы от нашей маленькой птички, пусть даже самые отдаленные и отрывочные, дай мне знать.

47

Эмират

Четыре тощие черные птицы высоко парили над белым полотном долины. Три из них летели в строгом порядке, напоминая боевое формирование.

Четвертая, под кодовым названием «Соколиный глаз», возглавляла группу и не следовала общему порядку. Эта непослушная птица то отставала от своей стаи, то входила в штопор и описывала дугу, то снова резко взмывала ввысь. Все датчики сразу же начинали зашкаливать.

Пилот этой четвертой птицы, восхищенно посмеиваясь, услышал шум в наушниках.

— Эй, хочу предложить тебе дело, «Соколиный глаз», — произнес Паттерсон своим тягучим голосом. — Но время ограничено.

— Давай, Текс.

— Если пролетишь на своей птичке килем вверх до самого места назначения и совершишь мягкую посадку, можешь забрать ее на целый месяц и играться в свое удовольствие.

— Ты что, шутишь?

— Думаю, нет.

— Договорились, — взволнованно согласился Хок. С размахом крыла шестьдесят футов «Соколиный глаз» был во всех смыслах самым совершенным в мире высотным планером. Алекс никогда не летал ни на чем, даже отдаленно напоминающем этот аппарат. Да и вообще немногие могли этим похвастаться.

Долговязый техасец, сидевший через два сиденья позади англичанина в кабине пилота, почувствовал озорную интонацию, с которой Хок произнес это слово — «договорились». Никогда в своей жизни ему не приходилось встречать парней, которые так сильно любили летать на самолетах. И ни разу — по крайней мере с выстрела на ступенях небольшой церкви в Англии Алекс Хок не казался ему таким счастливым.

— Хочешь порулить, Текс?

— Нет уж, дружище, ты и сам неплохо справляешься.

— Стараюсь.

— Ну ладно, спокойной ночи, — сказал большой мужчина, надвинув на глаза самую темную из трех пар защитных очков, прикрепленных к шлему. Текс вставил в зубы новую мятную зубочистку, оперся головой на подголовник и закрыл глаза, пытаясь немного расслабиться. Потом, когда начнется ад, будет некогда.

Вдали смутно вырисовывались покрытые льдом вершины-близнецы Синей горы. Она была огромна. Угловатая, изрезанная ущельями громада из гранита и иссиня-черного льда, над которой высилась остроконечная вершина. Пики горы были окутаны несколькими слоями облаков на высоте в 18 000 футов. Самый высокий из двух был всего на 9000 футов ниже Эвереста, другой был ниже своего собрата на тысячу футов.

Узкая заполненная снегом расселина в леднике, которая разделяла вершину пополам, и была местом назначения маленького отряда.

— Эй, Текс, ты проснулся?

— Похоже, что да.

— Вижу зону приземления, Текс, — сообщил Алекс.

— Хорошо, что добрались без приключений, — сказал Текс, откидываясь назад и закрывая глаза. Он обладал той редкой способностью беззаботно дремать, когда все вокруг теряли головы. Алекс Хок пытался предположить, с какими опасностями он столкнется при попытке посадить четырех «Черных вдов» на вершине горы высотой 18 000 футов. Пока он насчитал три.

Пилоты ДСБ дали своим машинам прозвище «Черная вдова» в память о легендарном Р-61 — ночном истребителе времен Второй мировой войны. На матовом брюхе нового высотного самолета даже было изображено красное насекомое в форме песочных часов, напоминая самого смертоносного в мире паука. Но, в отличие от тех старинных «Черных вдов», которые были мощными, выпуклыми, тяжело вооруженными военными самолетами, «Соколиный глаз» и его собратья не имели на борту абсолютно никакого оружия. Никаких двигателей. Они были сконструированы из углеродистого волокна, и в тех местах, где Р-61 был крепко защищен, фюзеляж этих планеров был тонким, как картон. Паттерсон сказал, что «Соколиный глаз» напоминает «летающий макет из зубочисток».

В наушниках Хока снова послышался треск.

— «Соколиный глаз», «Соколиный глаз», над вами «Гавриил», — произнес голос. — Имею визуальный контакт с зоной приземления. Вы уже рядом. Чертовски счастлив, что это вам надо там приземляться, а не мне.

— Вас понял, «Гавриил». Ценю вашу поддержку, — ответил Хок.

Неуклюжий самолет-разведчик военно-морских сил Е2-С под кодовым названием «Гавриил» контролировал всю миссию и вел видеотрансляцию в реальном времени прямо в Вашингтон. Чуть ранее маленькая группа, собравшаяся вокруг мониторов в Белом доме, очень порадовалась, когда пилоты четырех планеров потянули рычаги и отцепили буксировочные тросы от самолетов ВМФ укороченного взлета, направившись в сторону кряжа Синих гор. Но радость перетекла в подавленную тишину.

Очень небольшое количество тех, кто наблюдал за мониторами в Белом доме, знало о том, что судьба их страны зависит от людей, сидящих в четырех «Черных вдовах».

Тишина в Овальном кабинете была нарушена, когда тихий взволнованный голос одного из пилотов заскрипел в динамиках.

— Говорит капитан самолета, — услышали они слова летчика. — Будьте добры, поднимите спинки ваших сидений в вертикальное положение и пристегните ремни. Самолет заходит на посадку.

— Вас понял, Шкипер, — послышался лаконичный ответ. — А в случае экстренной посадки на воду мы что, будем всплывать на собственных задницах?

— Посадка на воду отменяется, — засмеялся пилот.

— Это, должно быть, Алекс Хок и Текс Паттерсон переговариваются на борту «Соколиного глаза», — президент мрачно улыбнулся людям, собравшимся в Овальном кабинете. — «Соколиный глаз» будет первым совершать посадку.

Глаза Джека Макафи были прикованы к экрану. Напряженность в комнате была более чем ощутима — она была мучительна.

— Ну вот, господа, — сказал президент вице-президенту и начальнику штаба. — Сейчас начнется самое интересное.

«Пока неплохо», — думал Хок, отжимая рычаг. Конечно, когда им придется спускаться с горы, все наверняка пойдет не столь гладко. Но у Хока сейчас было и без того достаточно мыслей в голове, поэтому он решил сконцентрироваться на хороших мыслях: гористый ландшафт мог оградить их от вражеского визуального и электронного наблюдения.

— «Флайбэби»… «Видоумэйкер»… «Фантом», — сказал Хок. — Это «Соколиный глаз», прием.

— Прием, вас слышу, «Соколиный глаз», «Флайбэби» гордо реет прямо над вами, — сообщил в ответ командир планера, горячий южный парень из Флориды по имени Марио Мендоза. — Меня не вдохновила вся эта ваша цирковая акробатика.

— Прием, «Соколиный глаз», «Видоумэйкер» в сорока пяти градусах от вас. — Джим Фергюсон, или просто Ферг, был хорошим парнем из южного Техаса. Раньше он летал на самолете, распыляющем пестициды над полями, а теперь немного переквалифицировался. Том Квик не являлся агентом ДСБ и был вторым пилотом в его планере.

— «Фантом», где вы, почему молчите, — сказал Хок. — Прием.

— М-м-м, прием, «Соколиный глаз», «Фантом» на связи, — ответил Рон Гудвин, тощий парень из южного района Чикаго, который летел на «Фантоме». — У нас — э-э — возникла небольшая проблема, сэр. Зажглась аварийная лампа и… мы…

— Слушаю вас, «Фантом».

Потянулась томительная пауза.

— Все нормально, «Соколиный глаз», — сообщил наконец Гудвин, — аварийная лампа только что погасла. Наверное, неполадки с проводкой.

— «Соколиный глаз» вас понял, «Фантом», прием. Стайка планеров летела, врезаясь в прозрачную синеву неба.

48

Рейс 77

Черри Лансинг уже разочарованно решила про себя, что этот жгучий красавчик, сидящий рядом в кресле у иллюминатора, никогда в жизни не заговорит с ней. Он походил на одного из скучающих парней, каких она немало встречала во время каникул. Ну ладно. Интересно, насколько он бесстрастен? Он читал Библию, ну по крайней мере какую-то иностранную Библию. У него был MP-3 плейер, что было хорошим признаком. Но едва он сел в кресло и пристегнулся, как сразу же врубил свой плеер и заткнул уши наушниками. А это, как она знала по своему опыту общения с мальчиками, было плохим признаком. Зануда.

Она скатала кусок отвратительного сэндвича с ветчиной в небольшой шарик, бросила его в пластиковый контейнер и, скомкав его, засунула в карман сиденья впереди. Интересно, что там на завтрак едят родители в салоне первого класса? А ты еще сиди тут и радуйся, как ангелочек! Это было так недемократично — запихать ее сюда, в это гетто.

Едва она посмела — ах, как это она осмелилась — пожаловаться своей матери на то, что это несправедливо, мать, конечно же, начала дудеть в свою дудку, сокрушаться о том, как же она безнадежно испорчена. Разве она испорчена? Чушь! В общем, поняв, что жаловаться бесполезно, она свернула в женский туалет у посадочного терминала и, недолго думая, выкурила гашиш, который раздобыла у какого-то симпатичного мальчика то ли в Маджонге, то ли в Гонконге — да какая разница. Хороший гашиш. Полный улет.

— Эй, привет, — сказала она.

— Здравствуй, — ответил он.

Здравствуй? Так, что ли, он сказал? Здравствуй? Не «привет», не «здорово, детка», как все нормальные люди?

— Как тебе мое ожерелье? Как камешки, а? Мое имя в них отражается. Я достала его в Сингапуре.

— Что?

Может быть, он плохо говорит по-английски. Он был похож то ли на араба, то ли на азиата — в общем, какой-то южный парень. Невысокий, смуглый, красивый. Черри снова потрясла перед ним своим именным ожерельем. Ей не терпелось поскорее вернуться домой из этой поездки. Еще бы — шикарные азиатские побрякушки из Сингапура! Не могла дождаться, когда покажет их друзьям-приятелям в Дарьене. И своему бэби, без которого так тосковала. Ну ладно. Осталось всего двенадцать часов до Лос-Анджелеса, потом еще пять до Нью-Йорка, а потом примерно час на лимузине до Дарьена. Она вынула из сумки книгу, что мать купила ей в аэропорту, и открыла. Книгу назвали в честь известного художника Да Винчи, но мать сказала ей, что речь там о каких-то секретных кодах или какой-то еще ерунде.

— Вы интересуетесь нумерологией? — удивился мальчик, вынимая наушники и глядя на книгу. «Студент. Определенно студент», — решила она.

— Что? — переспросила она. Как будто ее раздражало, что он отвлекает ее от чтения. Она, конечно же, притворялась.

— Ну, числами. Их тайным значением.

— О да. Это замечательно. — Так вот о чем эта книга? О числах? О господи! Это что, она мне математику подсунула, что ли?

— Я тоже ими интересуюсь. — Он улыбнулся. Неплохие зубы. Ровные и как будто жемчужные. Большие карие глаза. Длинные, густые ресницы.

— Вы знаете, — продолжал он, — ведь номер рейса — 77 — имеет мистическую силу. Мощную. Или, например, номер ряда, на котором мы в настоящее время сидим, — 76. Кстати, очень важное число для вас, американцев, правда ведь?

— 76? Ты что имеешь в виду — сеть бензоколонок? Или что?

Парень посмотрел на нее еще некоторое время, только теперь как-то отстраненно.

— Мой бойфренд дал мне эту книгу, — спохватилась она. — Ты бы только видел его. Какой он милашка! Он выглядит точь-в-точь как Джей Эф Кеннеди. Один в один.

— Который из них?

— Что значит который?

— Ну, как президент Кеннеди? Или как аэропорт Кеннеди?

— Что?

Зажегся световой сигнал, означающий, что можно отстегнуть ремни. Стервозная бортпроводница из «Бритиш Эйрвейз» сообщила со своим стервозным английским акцентом, что пассажиры могут встать, если хотят, лишь бы не шарахались по проходу, где они катают свои дрянные тележки. И все же лучше оставаться на местах и не отстегиваться, потому что в Южном Китае разыгрался шторм.

Встать, но не ходить по проходу? Отстегнуть ремни, но не отстегивать их? Тяжелый случай. У нее что, не все дома?

— Извините меня, пожалуйста, — пробормотал жгучий кареглазый красавчик, вынимая какой-то дрянной пластмассовый бритвенный набор из своего тайваньского рюкзака. Открывая «молнию», он повернулся к ней спиной — словно не хотел, чтобы она видела, как он прячет туда свой плейер. Как будто ей было не все равно, что у него там, в этом рюкзаке. — Мне нужно срочно сходить в уборную.

Да уж. Будто это жутко интересовало ее. Может, еще скажет, что собирается бриться? Или чистить зубы? Это явно была излишняя информация. Почему бы просто не сказать, что ему нужно выйти? Она бы и сама сейчас не прочь сбегать в туалет и покурить там травки, но здесь этого делать нельзя. Уж она-то это знала. Она пробовала.

Срочно? Зачем ему так срочно нужно в сортир?

Рейс 00

В ту минуту, когда Джонни Адар вышел из кабины в сопровождении коротышки-доктора, пассажирки начали успокаиваться. «Все дело в униформе», — предположил Джонни. Ну и, конечно же, в неподражаемой улыбке, которую он унаследовал от отца. И то и другое много раз помогало ему покорять женские сердца. Ему потребовалось бесконечное самообладание, чтобы избегать посещений гостиницы «Бамба» в последние три дня. Он видел, как девицы выгружаются из самолета, как ждут автобуса, чтобы поехать к гостинице. Ни одна из них не была старше двадцати пяти, ни одна из них не была красавицей, но какая разница, черт возьми?

«Даже не думай об этом», — сказал ему однажды Халид. Ну и ладно. Он так и не приблизился к гостинице, но ни на секунду не прекращал думать об этом.

— Извините за ухабистую дорогу, дамы, — сказал Джонни по селекторной связи мужественным голосом настоящего пилота.

Одно из основных требований к отрядам смертниц Паши заключалось в том, что все они должны были говорить на прекрасном английском языке. Адар не совсем понимал, для чего весь этот цирк с кучей девушек, говорящих по-английски, но знал, что лучше не задавать вопросов. «Просто молчи и веди самолет, Джонни». Он давно усвоил этот урок Халида.

— Парочка выбоин в небе, — продолжал он, — вот и все. Некоторое время мы будем лететь немного ниже, чем положено. Но скоро минуем грозовой фронт и поднимемся на нормальную высоту. Сегодняшний полет в Лос-Анджелес пройдет без эксцессов, обещаю. Главное, расслабьтесь и успокойтесь. Как только сможем, подадим вам легкий завтрак. Спасибо за внимание.

«Наверное, я говорил очень странно», — подумал Адар, закончив связь. Десять лет на службе у Паши. Господи, да он почти забыл, как обращаются к пассажирам пилоты.

Джонни кивнул в знак благодарности команде стюардесс — трем красивым служанкам Паши, которые сидели на откидных креслах в бортовой кухне на верхнем ярусе. Двух из этих девушек он знал очень хорошо. Он улыбнулся им и жестом предложил Сунгу следовать за ним вниз по спиральной лестнице.

Его лицо светилось улыбкой. Он останавливался у каждого ряда и уверял девушек, что волноваться не о чем. Они с доктором шли по направлению к хвосту, где раньше были личные апартаменты Паши, сейчас превратившиеся во вспомогательные топливные баки. Примерно на половине пути он заметил, что с потолка свисает незакрытая панель. Инженер, который в последнюю минуту заменил все кислородные канистры теми, что притащил на борт в своем черном чемодане Сунг, забыл закрепить ее должным образом. Джонни поправил панель, улыбаясь женщинам. Они улыбались в ответ. Черт, они теперь все улыбались.

А куда же подевался этот маленький паршивец?

— Эй, доктор! Я думал, что это важно, вы же сами говорили, — позвал он Сунга. Карлик разговаривал с одной из путешественниц в обтягивающей белой футболке. У нее были такие буфера, что и у мертвого ирландца глаза на лоб повылазили бы. Да и доктор пускал слюни.

— Извините, извините, — торопливо пробубнил он и быстренько заковылял к Джонни, держась за спинки сидений, будто старался избежать нечаянного падения на чьи-нибудь колени.

Адар закрыл украшенную резьбой деревянную дверь, оперся на нее спиной и вытряхнул из пачки сигарету. Он зажег спичку о ноготь большого пальца. Уютно освещенная каюта была, конечно, переоборудована, но все же знакома. Он провел здесь много времени, развлекая очаровательных стюардесс, когда босса не было на борту. Он подошел к стойке со спиртным и налил себе чуточку — ну, две чуточки — виски. Его последний официальный рейс. Можно вздрогнуть за успешный полет.

— Ну и? — спросил он, наслаждаясь восхитительным вкусом виски. — Что происходит, доктор?

Доктор тоже закурил. Он взял сигарету марки «Багдадец» из инкрустированного портсигара Паши, лежавшего на кожаном диване. Его руки так тряслись, что он едва сумел поднести спичку к сигарете.

— Мы должны провести небольшое испытание на борту самолета, — нервно пропыхтел доктор Сунг. — Очень важное. Чем скорее, тем лучше.

— Испытание на борту? — удивленно переспросил Адар. Ему не понравилась эта фраза. — Вы, должно быть, шутите. Какое еще испытание?

— Ничего страшного, — начал успокаивать пилота Сунг, опустив свою тонкую костлявую руку на его плечо. — Главное, не волнуйся. Всего-навсего испытание системы аварийной подачи кислорода, Джонни.

Джонни?

Правая рука Адара внезапно вырвалась вперед, и он со всей силы протаранил грудную переборку этому выскочке. Его ребра на ощупь напоминали цыплячьи. И Джонни показалось, что они ввалились внутрь. Это маленькое дерьмо определенно разозлило ирландца Джонни.

— Если я захочу, чтобы кто-то называл меня Джонни, он узнает об этом заранее. А ты, жалкий маленький педераст, находишься в самом конце этой очень длинной очереди. Поэтому лучше тебе поскорее рассказать, что за чертовщину ты затеял. Я очень не люблю, когда кто-нибудь в последнюю минуту разбирает на запчасти мой самолет.

— Да-да, я все объясню! Скажите только, в кабине есть отдельный источник подачи кислорода?

— Ну, есть, и что?

— А сама кабина имеет воздухонепроницаемое уплотнение?

— Господи боже! Ты что, совсем рехнулся? Что ты… что ты натворил?!

49

Эмират

Хок смотрел на часы, умоляя взглядом красную секундную стрелку немного замедлить ход. Двумя днями ранее, тем теплым утром в здании по адресу Даунинг-стрит, 10, семьдесят два часа казались вполне достаточным сроком. Но теперь, когда время было ограничено уже пятью часами, ускользающими, как вода сквозь пальцы, он не был уверен, что успеет. Ровно через триста сорок минут бомбардировщики B-52 откроют над крепостью свои бомболюки. А несколько мерцающих точек на экране радара в любом случае заставляли торопиться. Потому что этими точками были управляемые ракеты «Томагавк», запущенные с ракетных крейсеров боевой группы во главе с авианосцем «Нимиц», дислоцированной в Индийском океане.

— Мы в пяти милях от места назначения, — сообщил Хок в микрофон. — Эскадрилья поднимается и идет на высоте два — один — ноль. Прием.

Алекс отжал от себя ручку и смотрел, как вращается стрелка высотомера. На двадцати одной тысяче футов он выровнял планер. Сдвоенные пики горы были теперь намного ближе. Снимки спутника-шпиона не лгали. Сама гора была фиолетово-синей на фоне бледного неба. Там, словно рана, виднелось место посадки — узкая ослепительно белая полоса у рваной расселины в леднике.

— Эскадрилья… поворот направо к вершине один-четыре-девять, — сказал Хок.

Полоса была примерно сто футов в ширину и около двух тысяч в длину. Хок поднял щиток шлема и смахнул обжигающий глаза пот. Господи, это будет напоминать посадку на Пимлико-роуд во время смерча в субботний день, когда есть вероятность задеть крыльями двухэтажные автобусы.

Он посмотрел через плечо на Паттерсона. Поверх белого кевларового жилета Текс прикреплял нагрудный патронташ на липучках с четырьмя магазинами по тридцать патронов каждый. Проверка боеготовности. Хок улыбнулся. Текс собирается взять свой автомат HK MH-5 в качестве небольшого дополнения к уже испытанному «Миротворцу» — кольту 45-го калибра. Команда довольно много времени уделила выбору оружия. Так как у них не было никаких личных вещей и знаков отличия, никаких государственных символов или обозначений боевых единиц, было решено, что не имеет значения, кто какое оружие выберет. Можно было даже купить что-нибудь на открытой распродаже.

Каждый участник миссии был помечен как «в списках не значащийся». Это означало, что имя участника операции не упоминалось ни в одном документе ни одного ведомства. Если попадешься или погибнешь, тебя как будто и не существовало. Едва ли это имело значение. Из таких заданий обычно редко возвращаются.

— Я тут подумал кос о чем, Текс, — сказал Хок.

— Я немного занят сейчас, Алекс. В чем дело?

— До места назначения остается пять минут, а мы все еще живы.

— Неплохое замечание. Я только что заметил три радарных купола. Думаю, эти генераторы помех работают неплохо. Да что там говорить, Соколиный Глаз, в прежние дни мы, как правило, теряли по одной-две «Вдовы» в месяц.

— Умеешь ты поддержать боевой дух, — заметил Хок и снова обернулся, чтобы удостовериться, что все маленькие утята следуют за наседкой.

— Эскадрилья, поворот направо к ноль-шесть-ноль, — скомандовал Хок. — Распределиться в формирование. Придерживаться заранее установленной последовательности, а именно: «Соколиный глаз», «Видоумейкер», «Флайбэби», «Фантом». Прием.

— Самый последний, — засмеялся бывший пилот морской авиации Рон Гудвин, командир «Фантома».

— Не бери в голову, Ронни, — сказал Паттерсон в эфир.

— Не волнуйся, «Фантом», скоро тебе предстоит пнуть очень серьезную задницу! «Всегда верен» — не забыл девиз? — сказал кто-то из другого планера.

Хок признал голос Томми Квика, которого прямо-таки распирало от избытка адреналина. Он летел с Фергюсоном на заднем сиденье «Видоумейкера». Его включили в команду в самую последнюю минуту — Хок настоял. Бывший и лучший стрелок армии США будет отличным дополнением к команде.

— Рон, у вас там все в порядке? Прием, — обратился Паттерсон к пилоту «Фантома». В его голосе читалось беспокойство.

— В порядке? Да все просто потрясающе! — ответил Гудвин. Хок улыбнулся. Ребята Паттерсона были полны энтузиазма.

— Прекратить разговоры в эфире, — скомандовал Хок. — «Соколиный глаз» идет на посадку.

Он полностью сконцентрировался на узкой полосе прямо перед ним.

— Ну давай, лошадка, — серьезно произнес Хок.

— Мама мия, — ужасался Паттерсон, вытягивая шею и оглядывая заснеженные скалы, на которые их несло. Он видел космические снимки местности, но явь оказалась совершенно иной. Расселина выглядела слишком узкой, чтобы в нее можно было влететь планеру с таким размахом крыльев. — Ты точно уверен, что сможешь пройти здесь, Соколиный Глаз?

— Хочу сказать тебе кое-что. Меня давно волновал один вопрос, Текс, — сказал Хок, изо всех сил пытаясь справиться с углом наклона, отклонением от курса и бортовым креном. Легкий планер неудержимо побрасывало вверх сильными встречными потоками.

— Что за вопрос, дружище?

— Как это, интересно, человек умудряется вспотеть, когда температура за окном равна −50°?

— Так ты тоже об этом думал? — удивился Текс. — Ты, между прочим, не планируешь садиться в ближайшее время?

— Планирую… уже сажусь!

Хок схватился за рукоятку тормозного рычага левой рукой. Он ждал до самого последнего момента, затем резко потянул рычаг на себя, включая тормоз. Теперь планер спускался под крутым углом. Ущелье приближалось стремительно. Воздух был разрежен. «Соколиный глаз» опускался со скоростью 400 футов в минуту. Алекс ослабил тормоз и глянул на показатель отклонения от курса. Двухдюймовая нить из красной пряжи, закрепленная на краешке фонаря кабины, была безотказным навигационным инструментом, изобретенным самим Уилбером Райтом. Теперь она была абсолютно ровной. Можно садиться.

— Посадочная прямая, — заявил Хок, констатируя факт.

— Готов к посадке, Алекс? — сказал Текс.

— К посадке готов, шеф, — ответил Алекс. Секунду спустя добавил: — Черт. Тормоз пикирования не закрыл.

Хок понял, что летит слишком низко. Эта ошибка чуть не стала роковой. Внезапный нисходящий поток направил нос планера во что-то огромное и неподвижное. Алекс инстинктивно закрыл тормоз пикирования и молился, ожидая услышать хрустящий звук при посадке. Наконец почувствовал, что лыжи коснулись ледяной поверхности. Этого было достаточно. Выстрелили тормозные парашюты, нос планера приподнялся, и он сел прямо в середине заснеженной равнины, успешно помещаясь по ширине в стофутовую расселину.

Алекс пытался удержать штурвал. Скользя и подпрыгивая вдоль снежной равнины, планер, как было запланировано, откатился в сторону, давая трем остальным возможность приземлиться сзади. Наконец он остановился.

— Это было потрясающе, — выдохнул Текс, когда Алекс, нажав на кнопку, открыл фонарь. Холодный воздух, переливающийся из-за мельчайших частиц льда, был восхитителен. Алекс очистил лед со своей кислородной маски и оглянулся на Паттерсона.

— Довольно неплохая посадка, сынок, учитывая обстоятельства, — добавил Текс.

— Любая посадка, после которой выходишь из кабины живым, — хорошая посадка, — заметил Хок. Он знал, что это клише еще времен Второй мировой войны, но лучше фразы придумать не мог. Он видел время, оставшееся на выполнение задания на цифровом датчике его приборной панели. Один планер был на месте, но три остальных все еще не приземлились. Оставалось пять часов. Даже если с этого момента все пойдет как по маслу, время становилось его смертельным врагом.

Хок отстегнул ремень безопасности и спрыгнул вниз, погрузившись по колено в мягкий снег. Холод перехватил дыхание. Перед ним открылась величественная картина, ведь он стоял на одной из самых высоких горных вершин мира. Необъятные просторы до самого горизонта. Алекс протянул Тексу руку и приковал взгляд к садящемуся «Видоумейкеру».

Фергюсон безупречно проскользил по леднику. Его приземление было просто шедевром. «Черная вдова» быстро приближалась к планеру Хока с выпущенными тормозными парашютами. Алекс поднял оба больших пальца в знак восхищения Фергу и Квику, потом вместе с Паттерсоном быстро открыл грузовые двери. В сдвоенных трюмах каждой «Вдовы» было все, что могло пригодиться для вооруженного нападения на неприступную крепость.

— Мне кажется, у Рона что-то не так, он как-то странно разговаривал в эфире, — сказал Паттерсон, поспешно закрепляя сетчатый пояс на своей талии. — Слишком легкомысленно, что ли.

С пояса свисали осколочные и ослепляющие гранаты, чтобы и уничтожить, и дезориентировать врага. Каждая команда, состоявшая из двух человек, имела такое оружие. Еще у всех были автоматы «Хеклер-энд-Кох» MP-5, которые были оснащены гранатометами, а на бедре — новенькие пистолеты HK USP 45-го калибра с глушителем.

— А мне кажется, все с ним нормально. Думаю, Рон просто притворялся, — заявил Хок. Резкий холодный воздух обжигал легкие. Он снял бортовую кислородную маску и бросил ее в кабину. Его штурмовая команда провела последние тридцать часов в тренировочном лагере на высоте 12 000 футов. Но даже эта акклиматизация не помогала дышать на высоте в 18 000 футов было трудно.

— Нет, — решительно сказал Текс, — это определенно не было похоже на Полярника. — Таким было уличное прозвище Гудвина в Чикаго.

— Гипоксия? — предположил Алекс, теперь уже обеспокоенный. На высоте 18 000 футов нехватка кислорода могла стать смертельной. Люди испытывают эйфорию, похожую на опьянение. На высотных планерах имелся запас кислорода. «Фантом» ведь ранее докладывал, что у него зажглась сигнальная лампа. Хок повернулся и начал следить за приближением «Фантома».

В целом со стороны полет выглядел нормально. Хок сказал:

— Текс, если говорить прямо, то любого, кто осмелится посадить здесь самолет, можно считать полным отморозком. А чего ты хотел?

— Ну ладно, пусть так, — сказал Текс, глядя на приближающийся «Фантом». — Надо пошевеливаться.

«Флайбэби» приземлился следом и тоже безупречно. Мендоза выпустил тормозные парашюты и остановился впритык к «Видоумэйкеру». Три птички, аккуратно стоящие в ряд, и еще одна в пути. «Фантом» был в четверти мили, и казалось, что с ним все в порядке. Хок застегнул молнию своего белого утепленного маскхалата и перекинул через плечо ремень автомата MP-5. Пора спускаться. Едва Алекс открыл патронник и проверил магазин, он услышал то, чего слышать совсем не хотел. Он обернулся как раз вовремя и увидел, как «Фантом» Рона Гудвина и Иэна Уогстаффа зацепился крылом за скалу и мгновенно перевернулся, врезавшись в землю. В результате образовалась снежная лавина, которая, набирая скорость, помчалась прямо на «Видоумэйкера». Хок видел, как у планера отвалились крылья, а затем, к его изумлению, неповрежденная овальная кабина пилота вырвалась из снежного облака и полетела прямо на него со скоростью сто миль в час. Он отскочил в сторону, она просвистела над его головой и исчезла в пропасти.

50

Она дрожала все сильнее и бежала без оглядки. Она мчалась мимо темных могил и комнат, которые все еще вселяли в нее страх. Ей было семь лет, когда она впервые вступила в этот подземный коридор. Она до сих пор просыпалась по ночам в ужасе, вспоминая то, что тогда увидела в конце тоннеля.

В начале 70-х годов ее отец, Эмир, начал строительство новой горной крепости на фундаменте разрушенных мавританских укреплений XIV века. Рабочие вскрыли обширную сеть туннелей, могил и склепов, уходящую глубоко в сердце горы. Жасмин сопровождала отца в первый раз, когда он исследовал эти подземные лабиринты. Тогда еще маленькая девочка, она ступала за его мерцающим факелом под бесконечными сводами сырых коридоров, с которых капала влага.

Наконец они добрались до обширного склепа. Свет факела внезапно осветил древних мертвецов. Их черные глазницы, усмешки безгубых ртов и скрученные ногти, казалось, призывали ее. Присоединись к нам! Она закричала и побежала прочь, в объятия матери, которая молчаливо ждала у входа в могилу. «Отец говорит, что это — Королевство Потерянных Душ», — плакала она, жалуясь матери. Отец еще долго смеялся над ее детскими страхами, вспоминая эту историю. Как будто бояться смерти — смешно.

Многие из подземных склепов, мимо которых она сейчас пробегала, стали идеальным местом для тайников, в которых хранились золото и оружие, накопленное Эмиром и ее мужем для будущих войн с неверными. Легионы политических врагов были заточены в этих катакомбах. Многие сходили здесь с ума под пытками, многие умерли и были забыты.

Отец Жасмин преподнес ей эту крепость в качестве свадебного подарка. Она назвала ее Синим Дворцом за цвет камня, из которого было построено здание. Молодая невеста немедленно потребовала, чтобы могилы были запечатаны, но ее молодой муж, Сней бин Вазир, отменил этот приказ. Теперь новые ужасы творились в мрачных подвалах.

Но этому должен прийти конец. Настало время остановить кошмар. Она сама остановит его или по крайней мере умрет, пытаясь сделать это. Вчера ночью ей приснился сон, в котором она обнажила меч Фудо Мио-о, меч Бога, которого Ичи-сан назвал Королем Света; ей была дана власть покончить с этим кошмаром. Пробудившись, она поняла, что не сможет действовать в одиночку. Не очень многие люди во дворце встали бы на ее защиту. Но был один человек, которому она могла доверять полностью. Она знала, где найдет его, и теперь спешила туда.

Случайные масляные лампы или трепещущие свечи, зажженные на древних стенах Королевства Потерянных Душ, освещали ее путь. Она прошла мимо двух невольных стражей этого места, лежащих ничком у стен. Крысы пронеслись перед нею и исчезли, как бесчисленные души, которые страдали и погибли в этом мрачном аду.

Совсем недавно до Жасмин донеслись слухи, что радары засекли какие-то странные черные самолеты, севшие на вершину Синей Горы. Один из них потерпел крушение, но полагали, что в нем остались выжившие. Это, как предполагал начальник охраны замка, была спасательная группа, посланная на поиски заключенного в тюрьму американца. «Они — безумцы»! — смеялся он. Но все равно это было весьма интересно. За долгие годы никто не предпринял чего-либо настолько смелого или глупого.

Ее муж, который только что вернулся с Острова Сува, был также удивлен новостью о вторжении. Он приказал, чтобы патруль нашел и схватил нарушителей за стенами крепости.

Сней не замечал ее — он занимался приготовлениями к празднованию дня сумо. В это время Жасмин и убежала.

Она достигла изолированного склепа в тюремном корпусе, где уже десять дней содержался похищенный американец. Дежурный охранник, который по ее велению передавал американцу пищу и тайно отправил его письмо родным, щелкнул тумблером, после чего отворилась электроприводная дверь. Она услышала, как в одной из тускло освещенных камер Ичи-сан тихо разговаривает о чем-то с американцем. Когда она вошла в камеру, в ее горле застрял сдавленный крик.

— Честь в смерти доблестных предков — истинный и уединенный путь всех воинов, — шептал Ичи-сан бледному американцу, ставшему перед ним на колени на каменном полу. Он нежно поглаживал голову мужчины, пытаясь успокоить его. На хилом теле американца были синяки — следы недавнего избиения. Голова наклонена, и он обеими руками держал рукоятку самурайского меча Ичи, дрожащее лезвие которого уже проникало в кожу его худого живота. Она поняла, что за ритуал происходит перед ней. В часы отчаяния Ичи-сан достаточно часто упоминал его.

Харакири.

— Остановитесь! — крикнула Жасмин. — Вы не должны делать этого!

Американец медленно поднял голову и обвел ее бессмысленным взглядом. Его глаза напоминали отверстия в маске.

— Почему? — прохрипел он. Его спекшиеся губы едва шевелились, ввалившиеся глаза блестели от слез. Ни пищи, ни воды, ни сна. Он был сломлен, но не выдал того, что они хотели узнать. Если бы выдал, уже был бы мертв.

— Да, — согласился с ним борец, — почему? Методы бин Вазира гораздо менее милосердны, чем лезвие самурайского меча.

— Если вы сделаете это сейчас, то другие умрут напрасно.

— Жасмин, — сказал Ичи-сан. — Я не понимаю.

— Кто-то осмелился прилететь сюда, чтобы спасти его, — сказала она. — В отличие от всех других, кто умер здесь, этого человека не забыли.

Она упала на колени рядом с дрожащим американцем и порывисто произнесла:

— Какие-то странные черные самолеты приземлились на вершине горы. Говорят, что эти люди пришли за вами. Подвергли свои жизни опасности ради вас. Мой муж знает об этом. Он, конечно же, найдет их и казнит. Он уже намеревается сделать из этого развлечение.

— Вы рискуете своей жизнью, приходя сюда, — сказал ей Ичи-сан.

— Я уже столько раз рисковала!

— Что мы можем сделать, Жасмин? — спросил Ичи.

— Он может идти? — поинтересовалась она. — Кажется, его ноги…

— Да, — ответил Ичи-сан. — С трудом, но может.

Она протянула черную пижаму мальчика-слуги:

— Вот. Одевай его в пижаму. И неси с собой этот меч. Если у нас есть малейший шанс, то мы доживем до того момента, когда сможем им воспользоваться.

Ичи посмотрел на Жасмин и улыбнулся. Он протянул руку и погладил ее щеки, порозовевшие от бега и влажной прохлады подземелья.

— Без сомнения. Никакого замешательства, никакого страха, — сказал он ей. Его глаза впервые засветились жизнью, с тех пор, как она встретила его. — Мы готовы.

— Да, Ичи-сан, я полагаю, что мы готовы.

— Нас не должны видеть вместе. Он сейчас у дохё, готовится к церемонии. Сейчас мне нужно идти туда.

Жасмин задержала его руку у своей щеки.

— Гармония людей, — сказал Ичи-сан, улыбаясь ей, — и воля небес.

51

Пилот Рон Гудвин и Иэн Уогстафф, радист команды, не погибли вместе с останками «Фантома» лишь благодаря его конструкции и собственной удаче. У планера надломились оба крыла во время удара о скалу; но затем овальная кабина монокока отделилась, как и было предусмотрено проектом, ударилась о склон и снова взлетела в воздух. Она ударилась о снег еще раз и заскользила прямо на Хока и Паттерсона.

— Прыгай! — закричал Хок Паттерсону, и они нырнули, откатившись с пути летящей кабины. Продолговатое черное яйцо подпрыгнуло еще раз, взлетело над их головами и вместе с двумя хорошими парнями скрылось за скалистой вершиной.

— Боже мой, — произнес Хок.

— Так проект разработан, — закричал Паттерсон через плечо, а затем поднялся и пошел к краю отвесного утеса. — Модульный планер. Аппарат разбивается, пилоты целы. По крайней мере так конструкторы говорят. Скоро сами увидим.

Хок ожидал увидеть худшее — расколотую черную кабину и разбитые тела на скалах далеко внизу. Взгромоздившись на край утеса, он обнаружил, что находится не на краю бездны, а просто на каменном выступе. В тридцати футах под ним был еще один огромный заснеженный выступ, отчетливо вырисовывающийся на фоне светлого неба. На нем, как увидели они с Паттерсоном, примерно в десяти футах друг от друга лежало перевернутое блюдце фонаря и сама кабина. Черный пластмассовый кокон выглядел так, будто его насквозь пробили большим молотком. Хок с облегчением вздохнул.

Гудвин и Уогстафф катались в снегу, боролись и смеялись, как пара пьяных дураков. Они были не мертвы, а только пьяны — жертвы высотной болезни.

— Гипоксия, — заметил Хок. — Ты был прав.

Бортовые системы «Фантома» работали со сбоями. Нехватка кислорода в кабине привела к тому, что два агента ДСБ впали в эйфорию и были совершенно дезориентированы, что, без сомнения, и вызвало крушение планера. Но благодаря усиленной конструкции модуля кабины «Вдовы» они были все еще живы.

Хок соскользнул с края утеса, прокатившись по ледяной корке до самого основания. Секунду спустя Паттерсон последовал за ним. Текс вынул из своего рюкзака два термокостюма, покрытых позолоченной фольгой, и сумел убедить мужчин влезть в них. Уогстафф, специалист по коммуникациям, более известный по прозвищу Спарки, все еще пытался рассказать ему что-то смешное об одном техасце, который открыл фабрику по производству солений. Тексу наконец-то удалось заткнуть ему рот и надеть им на головы аварийные кислородные маски. Он повернулся к Хоку.

— Пройдет еще по крайней мере полчаса, до того как они смогут самостоятельно что-то решать и предпринимать осмысленные действия. По крайней мере полчаса.

— Ты что, друг, у нас нет времени, — сказал Хок, переключив свой автомат HK на полностью автоматический режим. Оба мужчины повернулись, чтобы посмотреть, что там сзади шумит.

Из широкого разлома в горе появился гусеничный вездеход «Хагглунд-БВ 206». Когда машина выехала на открытое пространство, Хок увидел, что за ней тянется войсковой прицеп. Вездеход был построен в Великобритании для сил быстрого реагирования НАТО, но на двери абсолютно белого транспортного средства явно был изображен не опознавательный знак НАТО. Это был символ, который Хок уже где-то видел. Поднятый меч в окровавленной руке. На крыше стоял вращающийся пулемет пятидесятого калибра, а за ним пулеметчик. Без предупреждения человек, стоявший наверху вездехода, открыл огонь, прошивая снег прямо под ногами Алекса Хока.

Они с Паттерсоном опустили оружие.

Двойные двери в войсковом прицепе отворились, и десять дюжих вооруженных ребят, повыскакивали из прицепа на снег. Два охранника немедленно открыли огонь. Пули откалывали камни и ледышки от крутого утеса, засыпая ими с ног до головы Хока, Паттерсона и этих двух больных придурков на снегу. В считанные секунды охранники образовали полукруг напротив нарушителей.

— Они поставили нас в невыгодное положение, дружище, — сказал Текс, шевеля уголком губ.

— Да, но есть в этом и положительная сторона, — ответил Хок.

— Объясни, Соколиный Глаз.

— Если они возьмут нас с собой, нам уже не нужно будет волноваться о том, как прорваться в эту неприступную крепость. Классический троянский конь.

— Прав как никогда, сокол ты мой. Я спал и видел, что нас доставят в крепость с такими великими почестями.

Внезапно какой-то охранник ткнул дуло своего «Калашникова» в живот Хоку. Хок покачнулся и упал в снег, симулируя боль. Паттерсон заорал на мужчину, который сделал это, но девять других «Калашей» тут же повернулись в его сторону. Хок прочитал в его глазах, что скоро друзья нанесут ответный удар, и приготовился к этому. Краем глаза он увидел вспышку света на утесе. Эти парни, похоже, не заметили остальных участников спецгруппы.

Тот же самый охранник с кривой усмешкой со всей силы хватил Хока по ребрам ботинком со стальным носком. Хок откатился по снегу, чтобы избежать следующего удара. Выигрывая драгоценные секунды, он начал что-то незаметно и тихо шептать в микрофон у рта. Ему больше не приходилось симулировать боль. Его левый бок дьявольски горел.

— Эй, Томми, — шептал Хок. — Ты там?

— Ты уже попал в диапазон видимости, Шкипер, — ответил снайпер Том Квик. — Еще чуть левее и выше.

Охранник снова подошел и пнул Хока еще раз, еще более озлобленно. Боль обжигала, и у него перехватило дыхание. Этот парень не на шутку разошелся, начинает уже злить.

— Есть мишень, Томми? — не выдержал Хок.

— О да.

— Так стреляй же!

Между глаз усмехающегося мужчины, стоящего рядом с Хоком, тут же появилось аккуратное красное отверстие.

— Мы просто старые приятели господина бин Вазира, — сказал Хок, улыбаясь охраннику, который был уже мертв, хотя еще стоял на ногах. — Ну, и узнали, что он живет поблизости. Подумали, а не заглянуть ли в гости?

Прежде чем кто-либо успел сообразить, что случилось, Том Квик снял пулеметчика с 50-калиберной пушкой на крыше «Хагглунда», а потом срезал еще двоих точными попаданиями в голову. Хок вскочил на ноги, поднимая свой автомат, и побежал, чтобы предоставить и Паттерсону сектор для ведения огня.

Хок услышал очередь слева, немедленно развернулся в ту сторону и открыл огонь. Его пули прошили горло стрелявшего. Он сразу же бросил оружие и прижал обе руки к ране, не в силах остановить гейзер крови. Мужчина рухнул в залитый кровью снег.

Пять из шести остающихся охранников, не готовые к вооруженному сопротивлению, развернулись и помчались к своей боевой машине. Все пятеро умерли меньше чем через десять секунд на бегу после выстрелов Хока, Паттерсона и невидимого снайпера на скале. Квик взял на задание новую легкую снайперскую винтовку HK 7.62. Пока что у него не было к ней никаких претензий. Шестой охранник, заметив-таки Квика на краю утеса, поднял свой автомат, чтобы ответить огнем. Прежде чем он смог нажать на спуск, Хок выстрелил ему по ногам, и тот немедленно растянулся на снегу. Через мгновение Хок уже стоял над охранником, приставив ствол к его подбородку.

Он пристально смотрел в глаза испуганного мальчика:

— Ты хочешь жить? Кивни, если говоришьпо-английски.

— Да…

— Имя!

— Рашид…

— Вставай, Рашид. Я реквизирую твое транспортное средство. Извини, форс-мажорные обстоятельства. Ты поведешь.

— Хорошая работа, — отметил Паттерсон. — Твой друг, мистер Квик, действительно прекрасное дополнение к нашей команде.

— Однако теперь мы, кажется, потеряли фактор неожиданности. «Видоумэйкер», «Флайбэби», вы, парни, спускайтесь к нам. Мы воспользуемся этим вездеходом — поедем во дворец, к Паше. Прием.

— Уже идем, шеф.

Они загрузили Гудвина и Уогстаффа в прицеп для пехоты. Эти двое были все еще пьяны, но уже приходили в себя благодаря воздействию кислорода. Мендоза и остальная часть команды тоже залезли в прицеп: Хок и Паттерсон сели в кабину вместе с водителем вездехода. Квика посадили на крышу у 50-миллиметрового пулемета, доукомплектовав боевую единицу пулеметчиком.

Хок глянул на свои часы. Господи! Остается совсем мало времени. Всего восемьдесят минут, чтобы найти Келли, извлечь нужную информацию из бин Вазира и свалить оттуда ко всем чертям, прежде чем появятся B-52, засыпая все вокруг авиабомбами. А там еще и «Томагавки» прилетят — тогда вообще туши свет!

52

Рейс 00

Джонни Адар с недоумением уставился на Ядовитого Плюща. Они стояли лицом к лицу. Маленький недоумок Сунг размахивал перед его лицом пачкой долларов США. Там было сто тысяч долларов, если быть точным. Сначала этот тип заявляет, что хочет проверить бортовую систему аварийного кислорода, а затем спрашивает как бы невзначай: а кабина герметична? Адар немедленно схватил трубку селекторной связи, чтобы связаться с Халидом в кабине.

Джонни начал набирать номер кабины, но худосочный маленький доктор схватил его за запястье.

— Нет! — кричал Сунг. — Положите трубку! Вы испортите все. Просто послушайте меня! Если вам не понравится, то можете связаться с кабиной. Ну, пожалуйста!

И в этот момент он открыл меньший из двух блестящих черных чемоданов, которые стояли под красивым кожаным диваном Паши. Он был набит наличными. Джонни не мог поверить глазам, в чемодане было никак не меньше семисот тысяч фунтов стерлингов! Чуть меньше полутора миллиона долларов. При одном только виде этого капитала Джонни не выдержал и сразу же повесил трубку.

Лицо доктора Сунга снова засияло счастливой улыбкой.

— Давайте выпьем, раз уж так? — сказал Сунг. — Еще по рюмочке виски? Я могу присоединиться к вам. Разнервничался, видите ли. Полет нелегкий. Трясет сильно.

Джонни опустился в большое кожаное кресло, которым пользовался Паша, когда разговаривал по телефону. Сунг подошел к бару и налил им «Джеймсона». Одну рюмку вручил Джонни, затем опрокинул свою и осторожно присел на край дивана.

— Хорошо, хорошо! — воскликнул он писклявым голосом. — Тост! За вашу новую жизнь богатого человека, за вас, капитан Адар!

— Ну, рассказывай, док, что там в твоих баллонах?

— Это — видите ли — я провожу эксперимент, сэр. Испытание.

— Я не летчик-испытатель, док. И не участвую ни в каких проклятых экспериментах.

— Ах! Ну и отлично! Вам не нужно ничего делать. Вы знаете, что первоначально должны были везти на борту этого самолета? Слышали о таких штуковинах под названием «пигскины»?

— Имею довольно смутное представление. Да мне и неинтересно.

— С ними возникла проблема. Они непредсказуемы. Радуйтесь, что я не позволил их погрузить на ваш самолет, поверьте мне, Джонни, это было бы ужасно.

— Я удачливый человек, — сказал Адар, позволив Сунгу назвать себя «Джонни». — Так что в этих баллонах?

— Я расскажу вам все, только не торопитесь. Сколько Паша платит вам за этот перелет?

— Двести пятьдесят тысяч. Без налогов, наличными.

— Ах-ах-ах. Как несправедливо.

— Что?

— Халид получит миллион.

— Что? Да ты лжешь!

— Ш-ш-ш! Успокойся, Джонни. Это не проблема.

— Этот ублюдок получит миллион? — закричал Джонни, едва не поперхнувшись виски. — А он сказал мне, что получит четверть миллиона, как и я. Сукин сын! Десять лет мы летаем вместе, это последнее задание бин Вазира, а он еще хочет надуть меня?

— Чрезвычайно несправедливо! Именно поэтому я и выбрал тебя, Джонни. В кабине я притворился, что боюсь, и Халид не догадается о моих истинных намерениях. Понимаешь?

— Да? Продолжай. А почему ты не захотел сказать об этом эксперименте Халиду? Почему выбрал меня?

— Я прекрасно знаю репутацию Халида. У него все по книге. Всегда все по книге. Занудный англичанин. Именно поэтому я говорю с тобой. Ты — разумный человек, и с тобой можно договориться.

— А если я скажу «нет»?

— О, я провел расследование, Джонни. У тебя жена. Больная дочь. Никакой пенсии. Так? Наличные деньги, миллион долларов! Я не думаю, что ты ответишь «нет». Ты спрашиваешь, что находится в моих канистрах? Я скажу тебе. Это, как я и сказал, часть эксперимента. Я испытываю новый препарат.

— Препарат?

— Да, — кивнул Сунг, пытаясь лгать как можно спокойнее. — Вещество, которое подчиняет разум людей. Гипнотическое средство. Оно позволит мне иметь власть внушения. Я только хочу осуществить эксперимент. Бин Вазир великодушно позволил мне провести эксперимент на борту вашего самолета по пути в Америку.

— Подчинение разума? Внушение? Неплохо. Я думаю, можно было бы с огромной пользой применить этот препарат.

— Да, да! Это будет захватывающе. Понимаешь, о чем я? Конечно, Паша имеет более серьезные виды на этих женщин, гораздо более серьезные.

Адар подошел к бару и вернулся с бутылкой виски. Он снова наполнил обе рюмки, представляя себе армии красивых зомби, блуждающих по Америке и подрывающих ядерные электростанции. Замечтавшись, он не заметил, как льет спиртное на стол. Он снова глянул на содержимое открытого чемодана.

— Миллион долларов. Ты серьезно?

— Все эти деньги твои. Можешь рассчитывать на них. Я доверяю тебе.

— Дважды просить меня не придется, — сказал Адар, становясь на колени рядом с открытым чемоданом. — Что я должен сделать, док?

— Все очень просто, Джонни. Сейчас мы вернемся в кабину. Ты скажешь Халиду, что все нормально, никаких проблем. Много шума из ничего. Просто тупого индуса укачивает, вот и все. Потом наступит момент — ну, может быть, через час или около того, когда Халид будет вынужден покинуть кабину, чтобы облегчиться. Когда он выйдет, мы наденем кислородные маски нилотов. Тогда ты загерметизируешь кабину и пустишь аварийный кислород в салон. Над всеми сиденьями автоматически опустятся дыхательные маски. Ты включишь селекторную связь и скажешь, что в салоне произошла внезапная потеря давления. Сообщи пассажирам, чтобы сохраняли спокойствие, надевали на лица маски и дышали.

— И все?

— И все.

— А что делать с Халидом? Выходит из сортира и видит, что все дышат в эти проклятые маски? Да он убьет меня к чертовой матери!

— Халид? Насчет него не беспокойся, Джонни, доверься мне. Я очень тщательно спланировал эту операцию. Да, у меня возникла небольшая проблема в последнюю минуту с конечным продуктом, но это ерунда, нет ничего неразрешимого. Ты мой человек. Все очень просто. Мы совершаем наше запланированное рандеву над Тихим океаном, а потом — ба-бах! — Джонни сажает самолет в Лос-Анджелесе и уходит домой с одним миллионом долларов.

Джонни аж присвистнул. Чертов миллионер. Он все это прекрасно себе представлял. Ему никогда не придется больше выполнять всякие дерьмовые поручения — ни бин Вазира, ни его бывшего приятеля Халида, ничьи. Он уже представлял себе, как уходит с этим миллионом, а может, и с большей суммой. Ведь в черном чемодане Сунга было почти два миллиона. А что сделает Сунг, если Джонни просто возьмет этот чемодан и выйдет из самолета? Вызовет полицейских? Ха! Да он сегодня вечером въедет в гостиницу «Беверли Хиллз», не то что в эту вонючую помойку на Ла Сьенега!

Он смотрел на своего нового друга Сунга и усмехался, уже предвкушая, как закажет свой первый мартини в зале для поло.

— Запертый с несколькими сотнями одурманенных женщин… — мечтательно протянул Джонни. — Думаю, я не отказался бы поменяться местами с Халидом.

Ядовитый Плющ захохотал так внезапно и так громко, что Джонни едва не подмочил штаны. Он встал и покончил с остатками «Джеймсона». У изголовья дивана валялась старая вечерняя сумка Паши. «Луи Вьюттон» — стоит больше, чем его нынешняя зарплата. Он поднял ее и набил деньгами, положив несколько лишних пачек. Какая разница, черт возьми. Все равно все эти деньги теперь принадлежат ему.

Рейс 77

Черри поджала колени, чтобы смуглый очаровашка мог протиснуться мимо нее и усадить свою милую попку на сиденье у окна.

То, что было таким «срочным», заняло у кареглазого более получаса. Она начала уже подумывать, не засосало ли его в унитаз. Смейтесь, смейтесь. Она слышала, что это иногда случается с домашними животными и младенцами. Так или иначе, ее собственную философию в отношении авиационных уборных можно было описать всего тремя буквами. НОТ. Никаких Общественных Туалетов. За исключением чрезвычайных ситуаций.

Ну вот, наконец начали показывать кино. Слава тебе господи. «Тупоумный» — один из ее любимых фильмов. В кавычках. Конечно, пусть «Бритиш Эйрвейз» крутит эту столетнюю муру, которую уже весь мир и так тысячу раз видел. Многие пассажиры задвинули щитки на иллюминаторах, и в салоне наступил полумрак. Она краем глаза смотрела фильм, краем уха слушала реплики в наушниках (как будто еще не выучила наизусть), и надеялась, что сидящее рядом кареглазое чудо будет вести себя хоть чуточку дружелюбнее по отношению к ней после возвращения из сортира.

Мечтай, Черри.

— Эй, ну как ты? Все нормально? — О господи, она что, действительно сказала это? А, какая разница. Он даже не услышал ее. Можно было с гораздо большим успехом разговаривать с деревом или собакой.

— Эй! Есть кто-нибудь дома?

Ни черта.

— Я же к тебе обращаюсь. Что с тобой?

Даже не смотрит на нее. Подумаешь. Не хочешь говорить, как хочешь. У него на коленях валялся этот мерзкий тайваньский набор для бритья. Она подумала, что сейчас из него снова появятся MP-3 плейер и наушники, которые туда сунул этот дурачок, но нет, он просто сидел и тупо смотрел прямо перед собой, держа в руках свой паршивый набор.

— Эй, ты! Иностранец! Чего у тебя там? Бомба, что ли?

Молчит. Кретин какой.

Смотрит в спинку сиденья. Как будто ее не существует! Кретин. И тут она едва не открыла рот. Он что-то говорит! Но не ей, а себе самому. Шепчет что-то — невозможно расслышать, что именно. Она откинула спинку кресла и положила в выемку подголовника дешевую картонную подушку.

Она, должно быть, вырубилась на некоторое время, потому что когда снова открыла глаза, «Тупоумный» уже закончился, и теперь прокручивали старый эпизод из сериала «Друзья». На кресле прямо перед ней во весь рост стоял улыбающийся карапуз, сунув в рот большой палец. Симпатичный малыш. Арабский принц у окна все еще витал в далеких мирах и что-то шептал про себя. Только теперь он поднял щиток своего иллюминатора и смотрел в небо. Будто там есть, на что смотреть. Как там, приятель, на вашем языке будет «козел»?

На что, интересно, он вылупился? Может быть, заметил одну из этих проклятых озоновых дыр?

— Ну ты и придурок, — сказала она ему в спину, а потом снова уплыла в страну своих грез, туда, где в недосягаемо далеком Коннектикуте ждет ее милый бэби, по которому она так соскучилась.

«Интересно, — подумала Черри, перед тем как заснуть, — а что, если я забеременею»? У нее мог бы быть ребенок, такой же симпатичный, как этот карапуз.

53

Эмират

На переднем сиденье было тесно. Испуганный паренек Рашид сидел за рулем, Хок посередине, Паттерсон у двери. На мужчинах были кевларовые бронежилеты. На всех участниках спасательной группы — такая же броня плюс белые шлемы для защиты головы, шеи и плеч. Хок для верности ткнул дуло пистолета под ребра водителя. Он развернул вездеход «Хагглунд» и теперь ехал по своим же следам вдоль горного хребта.

Оружие, установленное на крыше, затрещало, прежде чем Хок заметил, во что стреляет Квик. Когда они миновали возвышение утеса, Алекс увидел мишень — советский гусеничный БТ-60 для войск спецназа и отряд горных стрелков численностью двадцать человек, полностью одетых во все белое. Бронетранспортер перешел маленький стальной мост, перекинутый через трещину в леднике. А за мостом был виден красный проблесковый маяк, отмечавший начало туннеля, ведущего в глубь горы. Кто-то в этом туннеле скорее всего услышал стрельбу и послал на помощь второе боевое подразделение.

Пушка Квика загрохотала снова, и по крыше запрыгали отстрелянные медные гильзы. Теперь это подразделение горных войск точно знало, что у них незваные гости.

— Не останавливайся! — рявкнул Хок на Рашида. — Вперед! Нажмешь на тормоз, и ты — труп!

Квик стрелял точно. Отряд горных стрелков или то, что от него теперь осталось, был пойман врасплох. Они рассеялись, нырнув за камни по обеим сторонам от стального моста. Их выстрелы были неточными, но несколько пуль все-таки просвистели рядом с Квиком, стоящим на крыше. Будет плохо, если бронированный монстр перед ними откроет ответный огонь. К счастью, Паттерсон сумел оснастить свой автомат подствольным гранатометом. Оружие 50-го калибра на крыше было бессильно против тяжелого бронетранспортера.

Не говоря ни слова, Текс щелкнул дверной ручкой, толкнул дверь ногой и встал во весь рост на металлическую ступеньку. Он держался одной рукой за раму ветрового стекла и целился в бронетранспортер, поместив оружие между открытой дверью и рамой.

— Взял на мушку этого ублюдка? — спросил Хок. Наполненная автоматчиками машина была уже слишком близко.

— Да, брат, поймал этого сукиного сына!

Текс выстрелил. Послышался оглушительный свист, белый пороховой след потянулся за гранатой, и уродливая морда бронетранспортера взорвалась. Ее охватили языки пламени. Машина свернула влево и остановилась, очищая путь к заснеженному мосту. С ревом рванул бензобак, принеся смерть всем, кто находился внутри машины. Но соратники Хока не успели отпраздновать победу.

Ветровое стекло «Хаггланда» внезапно разлетелось на тысячу осколков — это слева открыли огонь.

— Вперед! Вперед! — торопил Хок Рашида. Он перегнулся через парня и несколько раз выстрелил из пистолета в окно. Двое охранников упали в снег. Единственным способом добраться до туннеля, ведущего во дворец, было прорвать вражеское сопротивление. Слава богу, на крыше сидел Квик, а с другого фланга стоял Текс с гранатометом.

За секунду до того, как они достигли моста, Рашид закричал что-то по-арабски и резко крутанул рулем вправо. Хок подумал, что он поймал пулю, но нет — парень просто хотел угробить их. Вездеход свернул и с устрашающей скоростью направился к зияющей черной бездне — к краю плато, где ледяной покров заканчивался пропастью.

— Выпрыгивай! Быстро! — закричал Хок Паттерсону. — И ты, Томми! — Это был их единственный шанс. Сам он отчаянно боролся с парнем, пытаясь вырвать руль. Хок со всей силы ударил пистолетом по руке Рашида, но тот ни за что не хотел отпускать баранку. Хок отчаянно давил левой ногой на педали, пытаясь угадать, где тормоз. Когда он все-таки обнаружил педаль тормоза, «Хаггланд» затормозил и начал разворачиваться, но все равно скользил вперед по инерции. Машина полностью вышла из-под контроля, угрожая сорваться в пропасть.

Слишком поздно.

У Алекса сердце ушло в пятки, когда вездеход достиг края и начал соскальзывать в пропасть. Раздался визжащий металлический звук, машина подпрыгнула у края расселины и замерла, остановившись у самого входа в небытие. Хок оставался полностью неподвижен, а его сердце колотилось, как бешеное. Он боялся даже вздохнуть.

Вдруг он почувствовал, что центр массы сместился. Том Квик, судя по всему, все еще был на крыше, вероятно, цепляясь за основание пулемета, хотя Алекс и не видел его. Куда же подевался Паттерсон, черт возьми? Он-то спрыгнул вовремя? Дверь все еще была на месте, но она была раскрыта под неестественным углом.

Он инстинктивно понял, что случилось. Они висели на волоске. Сам вездеход съехал за край пропасти, а прицеп для пехоты остался на плато. Тормоза остановили машину как раз в тот момент, когда тягач мог увлечь за собой и прицеп. Только вес прицепа и мужчин, которые в нем сейчас находились, удерживал их от падения в пропасть. Боясь даже дышать, Хок вытянул шею и медленно повернул голову, посмотрев в заднее стекло. Прицеп был там — значит, порядок. Траки стояли на ледяном покрытии плато. Он больше не слышал автоматных очередей. Все затихло, за исключением ветра, свистящего сквозь разбитую лобовую раму «Хаггланда».

В этот момент он увидел окровавленную руку Паттерсона. Значит, он не спрыгнул, а все еще цеплялся за открытую дверную раму. Каким-то образом Текс протянул одну руку вверх и схватился за видимую Алексу часть двери. Его пальцы отчаянно цеплялись за металл, суставы побелели от невыносимого напряжения.

— Эй, приятель, — услышал Хок отрывистый голос Паттерсона, — дай мне руку, сможешь?

— Держись! — закричал Хок. Алекс понимал, что у него только один шанс, и он должен воспользоваться им сейчас же. Он зацепился левой ногой за выступ под приборной панелью и подался вперед, вытягивая руку. Машина угрожающе качнулась вправо, и металлическая дверь, за которую держался Текс, заскрипела, царапая отвесный каменный склон. Господи. У него была всего лишь одна попытка. Алекс высунул правую руку и, выдохнув, попытался резко схватить кисть Текса Паттерсона. Если бы у него было на долю секунды больше, он бы, возможно, успел. Хок в ужасе смотрел, как пять окровавленных пальцев ослабили свою хватку и отцепились от дверной рамы, исчезая, прежде чем он ухватился за них.

Падая, Текс не закричал.

— О господи, — отчаянно прошептал Хок. Он напряг ногу, чтобы отползти назад, к центру сиденья, и вездеход снова качнулся, теперь в обратную сторону, царапая траками ледяной покров. Хок медленно обернулся и испепеляющим взглядом посмотрел на бледного, словно смерть, Рашида. — Ты, проклятый ублюдок, — проговорил он парню. — Будь ты проклят за то, что сделал.

Рашид не расслышал его слов. Широко раскрыв глаза, он смотрел вперед, сквозь пустую раму лобового стекла, потрясенный ужасающим видом бездонного ущелья, и прерывисто дышал. Когда он наблюдал за тем, как Текс падал с высоты десять тысяч футов, его религиозный пыл явно иссяк. Хок быстро прикинул два варианта развития событий и выбрал второй.

— Выходи, — сказал он.

Парень уставился на него невидящими глазами — боясь и подумать о том, что ему приказал Хок. Страх парализовал его голосовые связки.

Хок едва сдерживал эмоции.

— Ты хотел отправиться в рай? Ступай, он прямо перед тобой.

— Пожалуйста…

— Сейчас же! Убирайся отсюда ко всем чертям!

Не дожидаясь ответа, Хок осторожно протянул руку вдоль груди Рашида и открыл дверь водителя. Машина качнулась; Хоку не пришлось прилагать силы, чтобы столкнуть парня с сиденья — сила гравитации помогла ему. Рашид закричал и выскользнул из двери — прямиком в забвение. Алекс глубоко вздохнул и прошептал прощальную молитву Тексу.

Он заметил, что машина немного выровнялась при резкой потере веса. Хорошо. Но теперь он увидел один из окровавленных ботинков Квика, нависающий над рамой ветрового стекла. Плохо.

— Томми? — произнес Хок в свой микрофон, моля Бога, чтобы связь еще работала.

— Господи Иисусе, — сказал Квик дрожащим голосом.

— Да. Я понимаю. Главное держись.

— О господи, Шкипер. — Мне… мне кажется… у меня рука… сломана. Мне очень трудно держаться…

— Только не шевелись, Томми. Просто держись, я спасу тебя. «Видоумэйкер»? «Флайбэби»? Прием!

— Прием, — послышался лаконичный ответ одного из парней, все еще сидящих в прицепе для пехоты на краю расселины.

— Как вы там, в порядке? — спросил Хок.

— Мы все боимся пошевелиться, сэр, — ответил Гудвин.

— Да, это разумно. Положение хреновое. Вы там ничего не видите вокруг?

— Охрана приближается. Осторожно, но все же приближается.

— Слушайте внимательно, — сказал Хок. — У вас там, в прицепе, есть альпинистское снаряжение — веревки, крючья, карабины. Привяжите один конец веревки за что-нибудь, только за такое, что хорошо прикручено! Потом пусть двое выпрыгнут из двери — один в полный рост, другой пригнувшись. Пусть начинают стрелять сразу же, как только выйдут. Не надо длинных очередей. По три пули за раз вполне достаточно, экономьте патроны. Те, кто останутся в прицепе, должны прикрыть третьего парня, который выйдет две секунды спустя, побежит прямиком к стальному мосту и привяжет канат. Поняли?

Хок услышал резкий скрип наверху. Кабина опустилась приблизительно на фут, возможно, больше, отчего у Алекса снова сжался желудок. Никто не сказал ни слова.

— Уфф, шеф, прием, — произнес наконец Гудвин, нарушая напряженную тишину. — Канат прочно закреплен в прицепе. Привязан к кольцу в полу. Я побегу с канатом к мосту. А что относительно потери массы, когда мы все попрыгаем…

— Нам больше ничего не остается, Ронни. Вы готовы?

— Да, да, сэр, — сказал Гудвин.

— Тогда вперед.

Это заняло, вероятно, две минуты, но в висящей над пропастью кабине казалось, что прошло более двух часов, прежде чем прекратились автоматные очереди и Алекс снова услышал голос Гудвина в наушниках.

— Веревка привязана к мосту, шеф. Крепко. Мы сняли шесть охранников, никого больше не осталось. Мы зачистили плато.

— Хорошо. А теперь сбрасывай страховочный канат сержанту Квику. Он все еще висит на крыше, держась за пулемет сломанной рукой. Так что сделай это как можно быстрее.

— Вас понял. Второй канат бросим вам, шеф. Э-э — а что с командиром Паттерсоном? Мы слышали…

— Ничего. Двух канатов хватит. Он, м-м-м…

— За Бога и за родину, шеф. Я понимаю, — вздохнул Гудвин.

54

Рейс 00

Халид снял наушники, поднял руки над головой и потянулся, глубоко зевнув. Он посмотрел на Джонни Адара, сидящего в кресле второго пилота, и улыбнулся. Теперь они летели на большой высоте. Под ними тянулась широкая гряда облаков. Самолет шел на нормальной крейсерской скорости, чему способствовал слабый попутный ветер. Они должны были опуститься сквозь эту густую пелену облаков, чтобы совершить запланированное в 09:00 часов по местному времени. Остается полчаса. Как раз достаточно, чтобы выпустить пар, выпить чашку кофе и немного расслабиться.

Халид протянул руку к своему черному кожаному чемодану и вынул конверт, который босс дал ему в ангаре. Инструкции. Бин Вазир просил его не распечатывать конверт до 08:30 часов — как раз в это время он должен был спуститься до 35 000 футов. На этой высоте встретить цель. У него остается добрых десять минут, чтобы отдохнуть. А потом уже спуск и намеченное рандеву в воздухе.

— Теперь эта машина твоя, — сказал Халид, откидываясь на своем кресле и передавая управление Джонни. — Может быть, хочешь кофе?

Он не спросил об этом доктора. Сунг крепко спал в своем кресле уже часа два.

— Не откажусь, капитан, — сказал Джонни с присущей ему дерзкой усмешкой. — Подъем-то был ранний.

Халид вручил ему конверт.

— Постарайся не вскрывать его до моего возвращения.

— Ты что, испытать меня хочешь, шеф?

— Наверное.

— Когда-нибудь ты сможешь довериться мне, шеф.

— Да. Когда-нибудь. Брось смотреть на автопилот, лучше следи за этим, — сказал он, постучав по дисплею недавно установленного прибора. Это было устройство под названием РАЦ-радар обнаружения цели, которое применяется военными. Халид сказал бин Вазиру, что обнаружить другой самолет здесь, посреди Тихого океана, будет почти невозможно без этого радара. Устаревшая бортовая РЛС годилась только для одной цели — определения встречных погодных условий. Определить же с ее помощью местонахождение другого самолета в необъятном пространстве было очень трудно даже при благоприятной погоде.

— Перехват его координат будет невозможен еще примерно двадцать пять минут. — На коленях Адара лежал график координат полета цели, отмеченных красными чернилами.

— Да, правильно. Следи за координатами. Мы живем в странном и изменчивом мире.

Халид протиснулся мимо Сунга, спящего на откидном сиденье, и открыл дверь кабины. Он бросил еще один взгляд на второго пилота, улыбнулся и вышел, захлопнув за собой дверь.

Глаза Сунга тотчас же открылись.

— Да-а! — коварно протянул он, вскинув свой сжатый кулак, как какой-нибудь фанат американского футбола.

Джонни посмотрел на своего нового партнера. Пара миллионов баксов все-таки, черт с ним. Он сказал:

— Запри дверь, док. Пришла пора веселиться.

Сунг подскочил к двери кабины, чтобы надежно запереть ее. Но его знания об устройстве самолета оставляли желать лучшего.

— Красная ручка, — подсказал Адар. — Поверни ее налево, пока не услышишь, что замок закрылся. О господи.

Удостоверившись, что дверь кабины заперта, Адар решил подождать еще несколько минут. Он знал, как любит тянуть время Халид. Сейчас он пройдет в хвост, потом вернется на кухню в верхнем ярусе, чтобы поболтать с девочками, потягивая кофе, потом спустится в туалет на нижнем ярусе. Примерно рассчитав, когда все это будет сделано, Адар протянул руку и покрутил регулятор, открыв клапаны оттока, чтобы снизить давление в салоне. Эффект должен быть внезапен и неприятен для пассажиров. Головокружение, сонливость. Он уже слышал, как они жалуются. Но все это продлится лишь несколько секунд.

— Садись-ка сюда, чтобы я мог следить за тобой, — сказал он Сунгу, указывая на освободившееся место пилота. Доктор сделал, как ему велели, усмехаясь, словно глупый двенадцатилетний мальчишка. — Хорошо, — продолжил Джонни. — Сейчас я загерметизирую кабину и включу аварийный кислород. Протяни левую руку вверх. Аварийная кислородная маска пилота находится там.

В кабине были автономные аварийные системы поддержания жизнедеятельности.

Они с Сунгом надели маски. Тогда Джонни нажал пальцем кнопку, которая активировала механизм выброса аварийных кислородных масок в пассажирском салоне, и в эти маски немедленно начал поступать кислород из недавно установленных доктором баллонов. Затем он включил селекторную связь и обратился к пассажиркам:

— Извините, у нас только что произошла потеря давления в салоне, что вы все, вероятно, заметили. Не переживайте. Это всего лишь временный сбой. Пожалуйста, наденьте аварийные кислородные маски и дышите спокойно. Сейчас я начну снижение. Главное, расслабьтесь, дамы, все под контролем.

Халиду потребовалось всего десять секунд, для того чтобы вернуться к двери кабины и начать колотить в нее. Джонни решил не обращать внимания на его крики. Халид угомонится через некоторое время, поняв, что достучаться невозможно. Новая кевларовая дверь была очень прочной. Во всяком случае, препарат доктора Сунга довольно скоро подействует, и Халид превратится в ходячего зомби — точно так же, как и все остальные в салоне.

Неважно, что там добавил Сунг в кислород, растекающийся теперь по всему самолету, — вещество уже рассеялось. Опыт подсказывал Адару, что всех охватывала легкая паника, когда перед лицами появлялись кислородные маски. Люди сразу же начинали вдыхать воздух полными легкими.

09:00. Джонни Адар распечатал конверт Паши и вручил его Сунгу.

— Прочитай, что там написано, — сказал он, отжимая штурвал от себя. Настало время, чтобы опуститься под облака и осмотреться. Единственное, что теперь беспокоило Адара, — это горючее. Самолет в нормальном состоянии брал на борт 64 000 галлонов топлива. В модернизированном состоянии — дополнительные 6000 галлонов. По его подсчетам, топлива хватит, чтобы долететь до Лос-Анджелесского международного аэропорта. Однако сколько топлива он может позволить себе сжечь на низкой высоте, разыскивая цель? Этот вопрос он хотел бы сейчас задать Халиду, но Халид больше не вписывался в его планы.

— Что там написано? — спросил он Сунга, который просматривал письмо. Сунг знал все, что содержалось в этом документе. Он лично писал его. Но не было необходимости рассказывать Джонни больше, чем требуется. И Адару, и Халиду уже сообщали, что им предстоит перехватить английский пассажирский самолет, следующий из Сингапура в Лос-Анджелес. А что именно должно было произойти с этим самолетом, говорилось в распечатанном документе. Им обоим пообещали огромную сумму денег, чтобы они не задавали лишних вопросов.

— Здесь содержится исчерпывающая информация относительно цели рандеву. Рейс «Бритиш Эйрвейз», следующий из Сингапура. Борт 77. Точки пересечения координат отмечены на картах. Кроме того, здесь содержится довольно полная биография пилота и второго пилота, которая может нам понадобиться, если на земле начнут сомневаться. Хороший материал! Очень содержательный!

Сомневаться? Что, черт возьми, он хочет этим сказать? Но Джонни прекрасно знал, что ему лучше ни о чем не спрашивать. Самолет снизился сквозь просвет в облаках и выровнялся на установленной высоте — 35 000 футов над Тихим океаном. Ни в небе, ни в море — ничего. Теперь он был в пяти минутах от следующей намеченной точки. С минуты на минуту на экране его радара должна возникнуть цель. Он всматривался в экран, надеясь увидеть крошечную вспышку. Ничего.

Джонни снизил скорость полета и просто двигался вперед, перебирая в голове все то, что могло пойти не так. Получился довольно длинный список. Двадцать минут спустя, в 09:30, он уже начал думать, что произошла какая-то серьезная ошибка. Он вел машину по так называемой схеме «Альфа», которой пользуются «охотники за ураганами», — курс полета представлял собой гигантскую букву X, если начертить его на карте. В его голове начала отчаянно колотиться мысль, что он, возможно, опоздал, и задание провалилось. В этот момент запищала радарная система, оповещая о приближении какого-то объекта.

— Ну вот и встретились! — облегченно выдохнул Джонни, снижая обороты двигателей и опускаясь еще на тысячу футов, чтобы предоставить коридор быстро приближающемуся сзади борту.

— Да, да! — отозвался Сунг, указывая на мерцающую точку на экране. — Наш брат-близнец! Абсолютный близнец! Хорошо, хорошо!

Доктор вынул из своего чемодана маленькую цифровую видеокамеру. Она была соединена проводами с каким-то причудливым устройством, снабженным маленькой спутниковой антенной. Направив камеру за окно, начал снимать пустое небо.

— Что ты делаешь, черт тебя побери? — воскликнул Адар.

— Бин Вазир любит смотреть, — сказал Сунг.

Неужели нет предела безумию?

Рейс 77

Капитан Саймон Брекенридж, краснолицый мужчина, летчик с тридцатилетним стажем, в чрезвычайном изумлении смотрел в окно кабины. Он сидел на месте левого пилота рейса 77 «Бритиш Эйрвейз», следующего в Лос-Анджелес из Сингапура. Он не мог поверить своим глазам. Еще один самолет компании? Летит, точно следуя курсу и высоте его «Боинга»! Что за чертовщина здесь происходит?

Он глянул на второго пилота Джона Суонна. Оба непонимающе покачали головами. Какая-то мистика. Это сюрреалистическое видение совершенно сбило их с толку.

— Ди-ди-ди-ди… ди-ди-ди-ди… — промурлыкал Суонн, подражая старой мелодии из «Сумеречной зоны».

— Самолет компании «Бритиш Эйрвейз»? — проговорил Брекенридж в микрофон бортовой радиостанции. — Идентифицируйте себя, прием.

Молчание.

— Птичка на трассе «Альфа», пересекающая один-четыре-ноль западной долготы, сообщите ваши позывные.

Снова молчание.

— Что это за самолет, Суонни, черт возьми? — Брекенридж увеличил обороты двигателей, нагоняя «Боинг», который снизил скорость. Когда он приблизился к идущему впереди самолету, то снова включил рацию.

— Неопознанный авиалайнер, я «Бритиш Эйрвейз» 77, позывные Виски Зулу Браво Эхо… немедленно идентифицируйте себя.

— Господи, Саймон, я не могу поверить своим глазам, — выдохнул Суонн. Он наклонился вперед, пристально вглядываясь сквозь лобовое стекло в таинственный самолет «Бритиш Эйрвейз». — У него… о Господи Иисусе… у него на хвосте наш бортовой номер!

Бортовые номера на хвостах были крошечного размера, что делалось с целью осложнить жизнь террористам, но Суонн был достаточно близко и смог их рассмотреть.

Два «Боинга» летели крылом к крылу на расстоянии приблизительно в тысячу ярдов друг от друга.

— Вы что, заблудились, капитан? — снова сказал Брекенридж в свой микрофон, но ответа так и не дождался.

Рейс 00

— Что это, черт возьми? — спросил Адар у доктора. Сунг достал из своего пиджака какое-то другое электронное устройство в форме кирпича с гибкой антенной и нажал в определенной последовательности несколько клавиш с цифрами на встроенной клавиатуре.

— Радиопередатчик, — удовлетворил его любопытство доктор, хищно сверкая глазами. — На тот случай, если наш юный друг внезапно потеряет самообладание.

— Юный друг?

— Да, наш юный друг. У него место 76-F.

Сунг вглядывался в длинный ряд иллюминаторов на борту британского авиалайнера, предполагая, у какого из них сидит тот симпатичный паренек. Несколько месяцев назад он встретил мальчика на дамасской конспиративной квартире. Потребовалась неделя, чтобы объяснить ему, как составить смесь из двух на первый взгляд безопасных инертных жидкостей и превратить их в мощную взрывчатку, которую можно привести в действие при помощи дешевого и очень простого музыкального устройства под названием MP-3 плейер. Если он все-таки не решится взорвать бомбу самостоятельно — не беда, Сунг мог воспользоваться своим радиопередатчиком и сделать работу за него.

— Потеряет самообладание? Что ты имеешь в виду?

— Я говорю о нашем юном друге по имени Рафи, — пропищал Сунг, снова прислоняя видоискатель камеры к своим глазам и снимая британский реактивный лайнер. — Он племянник нашего драгоценного бин Вазира. Невероятно богатый и красивый! Девочки, девочки, девочки! Тем не менее он пожелал мученической смерти и… Ой! Ты идешь слишком близко к нему, Джонни! Скорее в сторону! Давай же, а то сейчас будет поздно!

Адар резко заложил вираж, и самолет пошел в сторону. Не обращая внимания на крики и визг доверенных ему четырех с лишним сотен испуганных душ, он поднялся на три тысячи футов всего за несколько секунд. Этого оказалось как раз достаточно, чтобы избежать попадания в фюзеляж зазубренных кусков металла, разлетающихся во все стороны.

Рейс 77

Ужасающей силы взрыв на 76 ряду по правому борту авиалайнера, следующего 77-м рейсом «Бритиш Эйрвейз», вырвал большой фрагмент фюзеляжа. Людей, сидевших в непосредственной близости от места взрыва, разорвало на мелкие куски. Пламя с гулом промчалось через весь салон, и фюзеляж лайнера начал расходиться, как по швам. Четыре двигателя «Пратт-энд-Уитни» все еще работали на полную мощность, но самолет потерял равновесие. Он завращался вокруг собственной оси. За пять или шесть секунд корпус авиалайнера рассыпался. Спинки кресел отрывались, и пассажиры, выскальзывая из ремней безопасности, вылетали в небо из разорванного фюзеляжа.

Их падение длилось четыре минуты.

Пассажиры, некоторые из которых все еще были живы, падали с высоты семь миль, достигнув предельной скорости любого падающего тела — 120 миль в час. Неизбежное столкновение с поверхностью океана стало причиной гибели тех, кого чудом не убило в самолете, кто перенес невыносимый холод за бортом и ужасающую скорость падения. При ударе о поверхность воды ребра ломаются и превращаются в острые зазубренные ножи, которые кромсают на куски сердце, легкие и аорту. Аорта разрывается, а внутренние органы продолжают свою работу еще доли секунды, после того как умирает тело.

Вода подхватила тела, но не два бортовых черных ящика, которые продолжали опускаться сквозь беспросветную толщу воды в разлом глубокой океанской впадины. То, что случилось с рейсом 77, навсегда останется тайной.

Мученик Рафи не потерял самообладания. Он строго по графику нажал кнопку рая.

Рейс 77 просто вспыхнул и растворился в воздухе. Теперь морские волны поглотят обугленные и искалеченные до неузнаваемости тела, остатки одежды, багажа, личных вещей, фрагменты фюзеляжа и обломки крыльев британского авиалайнера. Ни следа массовой гибели.

По другой самолет, близнец борта 77, под командованием первого помощника Джонни Адара, немедленно взял на себя первоначальный курс полета британского авиалайнера. И теперь этот самолет направлялся к Городу Ангелов.

55

Эмират

Хок сгруппировал штурмовую группу прямо у входа в туннель. Они встали в колонну по двое, держа наготове автоматы. Из восьмидесяти минут, отведенных на выполнение миссии, прошла уже тридцать одна. За оставшееся время они должны были успешно провернуть задание, а потом еще и уйти с горы — о господи. Хок поднял руку, тихо отмеряя движениями кисти шестьдесят секунд, после которых команда должна будет войти в туннель. Затем они с Квиком забросили в глубину каменного прохода две ослепляющие и две дымовые гранаты.

Он наблюдал за тем, как беловатый дым наполняет туннель, и не мог отделаться от образа Паттерсона, упавшего в пропасть и превратившегося в крошечное пятнышко на фоне черной бездны. По крайней мере Текс ушел, свято полагая, что умирает во имя своей страны. Это немного помогло Алексу. Он надеялся, что в последнюю минуту жизни в душе у Текса было чувство покоя.

Но Алексу никак не удавалось избавиться от охвативших его чувств.

Проклятие!

Отчаяние и страх так и стремились парализовать сознание. Отчаяние из-за потери Текса и страх того, что он не сможет вовремя найти бин Вазира или вообще не сможет его найти. Вполне возможно, что он ведет этих мужчин в смертельную западню. Как неразумно с его стороны было воображать, что такой маленький отряд мог проникнуть в укрепленный… но нет. Позволить себе думать в таком ключе — означало идти на верную смерть. Нет. Он намеренно ткнул кулаком в сломанное ребро, истекая слезами от невыносимой боли и изгоняя мысли.

— Вперед! — скомандовал он несколько секунд спустя, и команда вошла в туннель. Через сто ярдов Хок подал сигнал остановиться. До настоящего времени они не встретили сопротивления, что было, с одной стороны, хорошо, а с другой — плохо. Конечно, Алексу не особенно хотелось видеть, как в его сторону летят пули и движется техника. Но отсутствие оборонительных сил, особенно здесь, у черного хода к укреплениям врага, вызывало тревогу. Не нужно иметь нюха Стокли, чтобы почуять запах ловушки.

Однако долго волноваться ему не пришлось, Алекс услышал приглушенные звуки выхлопа еще одного «Хагглунда».

— Прижаться спиной к стене! — приказал Хок своим людям. — Томми, сними пулеметчика с крыши. Не забудь о глушителе! Двоих в кабине беру на себя. Все остальные — к задним дверям. Как только они начнут выпрыгивать, скосить всех до одного.

Вездеход с грохотом приближался сквозь непроглядный дым. Когда он оказался напротив, Квик одним беззвучным выстрелом снял пулеметчика, и тот кувырком рухнул на землю. Хок запрыгнул прямо на движущуюся гусеницу. Сначала он застрелил водителя, а потом, когда второй боевик схватился за АК-47, всадил ему пулю между глаз. У задней двери вездехода раздавались автоматные очереди и вопли умирающих людей. Значит, ребята справились. Хок подпрыгнул и схватился рукой за руль, залез в кабину, выключил зажигание и, когда вездеход остановился, вынул ключи.

— Могут пригодиться, — сказал он Квику, увидев его в рассеивающемся дыму.

Сорок четыре минуты. Время тикает.

Команда из семи мужчин осторожно продвигалась в глубь горы по туннелю, напоминающему кишку, который вывел их в конечном счете к просторной пещере. Она использовалась в качестве стоянки моторизованной бригады. Здесь были еще три бронированных прицепа для пехоты, два вездехода «Хагглунд» и целая флотилия снегоходов. Но ни охранников, ни камер наблюдения Хок не увидел. Туннель извивался дальше, проходя мимо пещеры, поднимаясь теперь вверх. Господи. У него сейчас нет времени на всю эту чертову спелеологию!

Он не заметил дверь из нержавеющей стали, вмонтированную в скалу слева от него, пока не услышал шипение. Тогда он увидел, как она начала подниматься. Хок и ребята из его команды присели, нацелив оружие на отворяющуюся дверь.

За ней кто-то стоял. И, несмотря на огромные размеры, этот человек был один. Этого чернокожего громилу Хок и Келли уже встречали пятью годами ранее ночью на Маунт-стрит, неподалеку от гостиницы «Коннот». Палец Хока подрагивал на спусковом механизме автомата. Застрелить его? Или заставить привести их к бин Вазиру, чтобы сэкономить драгоценное время и не тратить его на томительные поиски?

— Хок! — прорычал большой мужчина. Он поднял руки, повернув ярко-розовые ладони в их сторону — пусть видят, что он не вооружен.

— Действительно, он самый, — ответил Хок. Он принял решение и опустил автомат. Не стоит убивать этого мужчину на месте, пусть лучше приведет их к Снею. Теперь каждая минута была на счету. По его сигналу вся команда опустила оружие.

— Я — Типпу Тип, — снова прогремел голос африканца. — Паша послал меня. Вы пришли. — Он отошел, чтобы дать остальным возможность войти в большой лифт.

— Хорошо. Мы надеялись застать его дома.

Хок отошел и кивнул своей команде, чтобы заходили. «А, к черту все», — подумал он. Лучше на лифте прокатиться, чем воспользоваться пластиковой взрывчаткой, которую они захватили с собой на случай необходимости пройти сквозь стены. Как только все вошли в кабину лифта, Типпу коснулся панели, и двери мягко сомкнулись.

— Мне кажется, что мы уже где-то встречались, — Хок с улыбкой повернулся к африканцу. — Не в Лондоне ли?

Типпу впился в него недовольным взглядом своих красных глаз.

Лифт слегка дернулся, затем стремительно помчался вверх. Вычисляя вероятную скорость подъема, Алекс решил, что они уже поднялись где-то на тысячу футов. Этот горный комплекс был огромен. Когда лифт остановился и дверь, зашипев, отворилась, он понял, что не ошибся. Кабину залил яркий солнечный свет. Мужчины вышли наружу, оказавшись на свежем воздухе. Они достигли вершины Синей Горы.

Первое, что заметил Хок, — под ногами не было снега. Наверное, система подземного подогрева, подумал он, когда они ступили на какой-то войсковой плац или что-то вроде него. Вдали он увидел скопище минаретов и больших стеклянных куполов. Позеленоватому оттенку куполов Хок решил, что это оранжереи для деревьев и разной экзотической растительности. Ни души вокруг. Шангри-ла, ни дать ни взять.

Высокая стена из толстого синеватого камня окружала помещение по периметру. Эта внешняя стена была оснащена наблюдательными вышками. В каждом окне то и дело поблескивала на солнце сталь. Их ждали. Он внимательно осматривал изогнутый периметр стены. По разведывательным снимкам Хок знал, что главный вход находился слева от него, за огромным храмом в восточном стиле. Строение являлось точной копией японского храма сумо в Киото.

— Там, — произнес Типпу, указывая на святыню. — Храм сумо. Он ждет. Оружие оставьте здесь.

— Мечтай, мечтай, — усмехнулся Хок.

По сторонам стальной двери, из которой они только что вышли, стояли две пустые каменные караульные будки. Деревянная дверь одной из них была приоткрыта. Хок посмотрел на окровавленную левую руку Квика.

— Томми, ты остаешься здесь. Смотри в оба. Будешь прикрывать наше отступление. Если понадобится.

— Нет, — покачал головой Типпу. — Он идет. Оружие остается здесь.

— Нет, — настаивал Хок. — Он остается. Он ранен.

Типпу посмотрел на дуло автомата, которое Хок приставил к его носу, и пожал большими плечами. Затем повернулся и затопал вперед, к храму. Широкая спина Типпу являла собой идеальную мишень. Этот человек знал, что на его стороне значительный численный перевес.

Алекс тихо приказал в микрофон, чтобы Гудвин следовал за ним. Остальная часть команды должна была задержаться здесь ровно на три минуты, затем разгруппироваться и незаметно подбираться к храму. Тогда Хок пошел вслед за Типпу Типом. Его грудная клетка при каждом шаге разрывалась от боли.

Состязание уже было в полном разгаре. Два борца сумо, блестящие от пота, со всей силы топали по рингу, дохё, изгоняя злых демонов. На краю ринга в уединении сидел человек, которого Хок встречал в Лондоне в конце 90-х. Или скорее дважды человек, поскольку он удвоился в размерах с тех пор. Как и на других рикиши, на нем была церемониальная маваси, набедренная повязка из темно-красного шелка.

— Ты идешь, — сказал Типпу Хоку. — Он остается.

— Жертвоприношение. Не бери в голову, — пожал плечами Хок, улыбнувшись Гудвину.

Хок быстро оглядел огромную круглую комнату. Зрелище было захватывающим. Массивные деревянные балки, которые, казалось, были окованы золотом, словно парили в вышине. На балках над рингом висели четыре громадных монитора «Сони джамботрон», на которые с камеры передавалась трансляция поединка. Восемь арочных дверных проемов, в каждом — по двое людей бин Вазира. Оружия не видно. Декоративный балкон над головой шел по периметру всего купола. Несколько сидящих там женщин в паранджах и скучающих мужчин не обращали никакого внимания на прибывших гостей.

Бин Вазир был или очень глуп, или в высшей степени самоуверен. Хок предположил последнее. Он надеялся, что где-нибудь в этой крепости находится все еще живой Патрик Келли. А в голове у бин Вазира — информация, крайне необходимая Президенту Соединенных Штатов. Вот так задача! Как извлечь из его головы эту информацию, сохранив в целости собственную задницу и задницы друзей?

— Тебя держат на мушке, — хрюкнул Типпу. — Опусти автомат немедленно. И ему прикажи.

— Конечно, — беззаботно ответил Хок, снимая сетчатый пояс и опуская на пол автомат. Гудвин последовал его примеру.

Хок быстро отвернулся от Типпу, притворившись, будто завязывает шнурок, и быстро извлек из ботинка старый «кольт» Паттерсона, который запихал туда раньше. Он незаметно сунул пистолет в руку Гудвину. Потом пристально посмотрел ему в глаза и сразу же перевел взгляд на балкон. После этого повернулся и последовал за африканцем сквозь ревущую толпу зрителей. Гудвин еле заметно кивнул ему в спину. Он понял молчаливый приказ. Пробраться на балкон с «кольтом» и прикрыть оттуда Хока.

— Ах, — широко заулыбался Сней бин Вазир. — Лорд Александр Хок, какая встреча!

Хок в ответ слегка поклонился:

— Господин бин Вазир? Давно не виделись.

— Действительно. Я видел ваш самолет. Интересный подход к делу. Вы здесь, я полагаю, с целью спасти господина Келли?

— Да, вообще-то это так. Он все еще жив?

— Пока что.

— Где он? Я хотел бы поздороваться с ним.

— Он, к сожалению, в настоящее время находится в камере. Однако если вы останетесь живы после небольшого праздника, который я устроил сегодня, я с радостью провожу вас к нему.

— Вы что, хотите, чтобы я участвовал в состязании сумо?

— О, я вижу, вы не утратили вашей прозорливости, лорд Хок!

— Никогда. Кто побеждает?

— Пока что Хиро. Тот лысый парень. Но Като огромен. Он все еще может выиграть. Вы будете бороться с победителем этого состязания. Если выживете, то будете иметь честь бороться со мной.

— Сомнительная честь. Однако если вы настаиваете…

Сней бин Вазир похлопал в ладоши, и два других борца сумо, которые смотрели состязание, приблизились к нему, глубоко кланяясь.

— Этот мужчина будет выступать, — величественно проговорил бин Вазир двум огромным японцам. — Один из вас, заберите его и проведите с ним предварительную подготовку.

— Я сделаю это, господин, — ответил один из них, выступив вперед.

— Хорошо. Иди с ним, — по-отечески благословил Хока бин Вазир и снова обратил свой пристальный взор к действу на дохё.

— Сюда, — сказал борец сумо.

Хок проследовал за человеком сквозь ряд плотных вышитых занавесей. Они вошли в комнату, по-спартански отделанную панелями из сандалового дерева, издававшего густой аромат. Сумоист присел на скамью и жестом поманил Хока присоединиться к нему.

— Ты знаешь правила сумо, Хок-сан? — поинтересовался толстяк у Хока.

— Не совсем, — резюмировал Хок.

56

«О господи», — подумал Хок. Тридцать две минуты до того как B-52 откроют свои бомболюки.

— Келли жив? — спросил Хок у сумоиста. — Ты знаешь его?

Сумоист кивнул:

— Да. Он храбрый мужчина.

— Ты знаешь мое имя. А я твоего не знаю.

— Меня зовут Ичи-сан.

— Давай все сделаем быстро, Ичи-сан, — предложил Хок. — Мне надо многому научиться, а времени в обрез.

— Хорошо. Ты будешь бороться с Хиро. Като больше не хочет выигрывать. Чтобы победить, ты должен вытолкнуть Хиро с ринга. Или сделать так, чтобы любая часть его тела, кроме ступни, соприкоснулась с глиняным полом. Второго легче добиться. Понятно?

— Понятно. Почему ты хочешь помочь мне?

— Я намерен убить Пашу и сбежать из этой тюрьмы. Ты пришел, чтобы помочь. Такова воля небес. А теперь смотри внимательно.

Сумоист встал, демонстрируя борцовскую позу.

— Хиро будет недооценивать тебя. В этом твое преимущество. Ни намека на эмоции. У тебя будет только один шанс. Не спускай глаз с Хиро. Прими такую позу, шикири, упрись кулаками в линию на глиняном полу.

Хок встал и скопировал позу Ичи, сидящего на корточках.

— Так?

— Кулаки расставь чуть шире. Ноги тоже. Вот так. Теперь глубоко вдохни. Убедись, что вдохнул достаточно глубоко, потому что больше вдыхать будет нельзя. Если выдохнешь, потеряешь силу. Ты готов?

— Не знаю.

— Ты сам должен почувствовать, когда готов. Когда приготовишься, делай бросок. Он называется тачи-ай. Если ударишь его здесь — как раз здесь — то собьешь его с ног. Все кончено.

— А если нет?

— Тогда все равно все кончено.

— Понимаю, на что ты намекаешь.

— Ну, давай — бросок!

Хок сделал бросок, с огромной силой врезаясь в грудину борца. С таким же успехом он мог бы врезаться в гранитный монумент.

— Что ж, не сработало, — вздохнул Хок, собираясь с духом.

— Против меня — да, Хок-сан. Я неподвижен.

— Тогда я рад, что мы в одной команде, — улыбнулся Хок, снова глянув на часы. — Ну что, пойдем к Хиро? А то мне еще надо успеть на самолет.

Хок ступил на дохё, не отводя глаз от Хиро. Он просто поразился размерам своего противника. Хиро был тяжелее Ичи фунтов на пятьсот. Хиро разминался и топал ногами. Хок последовал его примеру, слишком сосредоточившись на том, что ему предстоит сделать, и не думая о том, смешно он сейчас выглядит или нет. Он попробовал представить своего противника маленьким предметом, который надо сбить на лету, и понял, что сделать это будет крайне нелегко.

Он приблизился к своей черте, глядя на соперника испепеляющим взором. Противник сел на корточки, принимая позу шикири, опирая весь свой вес на кулаки. Хок ощутил странное спокойствие. Он тоже наклонился и уткнул кулаки в линию, глубоко вдохнув.

Все произошло внезапно. Спустя полсекунды после того как его кулаки коснулись глины, Хок бросился на мужчину. Он использовал каждый грамм своего тела, усиленный максимальной энергией всех мышц. Разогнувшись, словно жесткая пружина, Хок атаковал как раз в то место, куда показывал ему Ичи. Мужчина, получив неожиданный мощный удар в грудину, покачнулся назад. Прошла мучительная секунда ожидания — Хок думал, что Хиро может оправиться, но удар совершенно сбил сумоиста с толку. Неуклюже попятившись, он на короткое время потерял равновесие и одним коленом коснулся глиняного пола.

Хок не слышал ни поздравлений с победой, ни громких аплодисментов. Он подошел к Хиро, который все еще стоял на одном колене, и великодушно предложил противнику руку. Огромный воин сумо улыбнулся в ответ и, схватив ладонь Хока, встал на ноги.

Первый поединок был окончен, но скоро начнется второй. Бин Вазир уже встал. Хок почувствовал головокружение от боли в боку, и перед его глазами поплыли черные пятна. Он тряхнул головой, отогнав от себя слабость. Именно тогда он заметил странную вещь. Четыре телевизионных монитора больше не передавали трансляцию матча. Вместо этого на экранах возникло изображение летящего британского авиалайнера. Он что, совсем рехнулся? Дрожащая картинка, казалось, была снята с другого самолета, летящего рядом.

Хок решил, что это просто игра его больного воображения, и отвел глаза, чтобы сконцентрироваться на предстоящем бое.

Стоя на краю ринга, Алекс сделал глоток воды из ковша, поданного ему Ичи; потом борец вручил Алексу бумажное полотенце, чтобы тот вытер губы.

— Это для того чтобы очиститься от скверны, — пояснил Ичи-сан.

Бин Вазир вышел на дохё, высоко поднимая каждую ногу и тяжело топая. Хок последовал его примеру.

Оба бросили по щепотке соли в центр ринга. Хок высоко подбросил соль, подражая героическому жесту Хиро — предварительный намек на уверенность в собственных силах. Противник оценил его долгим, пристальным взглядом, который, как подумал Хок, был аналогом словесной перебранки перед началом футбольного матча. Паша не выдал своих чувств, так же как и Хок. Они заняли места на ринге и опустили кулаки на глиняную поверхность.

Это была простая игра, как сказал ему Ичи. Масса против скорости.

Хок набрал в легкие столько воздуха, сколько мог, стараясь не допустить, чтобы у него снова потемнело в глазах от острой боли в боку. Он инстинктивно знал, что мгновенный бросок тачи-ай не сработает дважды. Собираясь с силами, он вопрошающе смотрел на своего противника. Бин Вазир вдохнул и сделал низкий бросок, но Хок ожидал его.

Он взмыл вверх и, уперев руки о массивные плечи мужчины, просто перепрыгнул через его спину, как лягушка. Паша по инерции пронесся дальше. Хок, приземлившись на ноги и развернувшись, уже подумал, что противник, возможно, выставит вперед руку, чтобы не упасть, таким образом окончив состязание. Но не тут-то было. Бин Вазир хорошо держался на ногах. Он остановился и обернулся, глядя Хоку в лицо и громко топая ногами.

Теперь они просто кружили друг против друга по всему рингу.

— У тебя травма, — сказал бин Вазир, улыбнувшись. — Весь твой левый бок разбит. Должно быть, больно?

— А, ерунда. Просто царапина, — отмахнулся Хок, продолжая двигаться по рингу.

Алекс лихорадочно искал преимущество над врагом. Ичи-сан не учил его долгому сопротивлению на ринге. Внезапно над ним снова мелькнуло яркое изображение. Оно привлекло его внимание, и Хок на секунду отвлекся. То, что он увидел на телевизионных мониторах, ужаснуло его, и Гиена воспользовался этим моментом.

Перед тем как бин Вазир обхватил его своими мощными руками и оторвал от земли, Алекс увидел, как британский авиалайнер превратился в огромный огненный шар. Самолет развалился у него на глазах, куски металла и человеческих тел дождем посыпались вниз в облаке огня.

Бин Вазир обхватил его грудную клетку. Боль была ужасающей. Зазубренный осколок кости, должно быть, коснулся каких-то органов. Ничего не сделаешь — надо пытаться не думать о боли и не позволять черноте застилать глаза. Нужно каким-то образом выиграть время и подумать о спасении, пока не наступила полная потеря сознания.

— Ты сам взорвал этот авиалайнер, — простонал Хок, нажимая на единственную кнопку, которая могла бы сработать, — на эго Снея бин Вазира.

— Да, это сделал я, — прорычал Сней. — Один из ваших самолетиков. Сдается мне, это не последние англичане, которых я убью сегодня. Я мог бы убить тебя прямо сейчас, но зачем портить развлечение? Мы ведь сначала должны закончить борьбу, верно? Кажется, у тебя здесь появилось много фанатов, не стоит их разочаровывать!

— Что ж, давай развлечем их, толстяк, — скривился от боли Хок, когда мужчина освободил его.

Снова оказавшись на ногах, он двинулся к краю ринга, глубоко дыша и пытаясь собраться с силами. Его почерневшее от боли лицо блестело каплями пота. «Бин Вазир рассчитывает на долгий бой, — решил Хок. — Значит, теперь скорость против массы». Бин Вазир пробовал обойти его, но Хок был слишком быстр. Он нырнул вниз и с удовлетворением услышал хруст, когда ударил правым плечом в левое колено бин Вазира. Колено сдвинулось в обратную сторону — разрушилась коленная чашечка. Мужчина хрюкнул от боли, но не сдался. Хок откатился подальше и вскочил на ноги. На четырех экранах все еще осыпался огненный дождь.

— При чем тут англичане? Я думал, что вы с Эмиром хотите надавить на американцев, — продолжал беседу Хок, яростно кружа вокруг соперника.

— Американцы, да! — взревел Сней. — Мои священные воины их тоже убьют. Сегодня. Может быть, десять миллионов, а может, и больше.

Хок подходил ближе, отскакивая то влево, то вправо. Внезапно он забыл о боли и почувствовал прилив сил.

— Так много? «Пигскины», уважаемый господин бин Вазир? Скажите мне, ваши ядерные мячики уже в Америке?

Бин Вазир рассмеялся и неожиданно сделал бросок. Хок едва увернулся, сильно ударив по плечу мужчины ребром ладони. Он попал, но на противника это совершенно не подействовало.

— Видите, как исчезает авиалайнер, господин Хок? Смотрите, все еще видно, как его обломки полыхают во весь экран. Смотрите!

— Такой трюк может сработать только раз, господин бин Вазир. Гиена. Ведь так вас называют за глаза? Гиена?

— Всего один английский лайнер, переполненный неверными, зато жирными и счастливыми туристами, видите, господин Хок? Обычный рейс в Лос-Анджелес, который превратился в огненное жертвоприношение в честь мученической гибели моего племянника Рафи. Да славится Аллах! Теперь другой лайнер, похожий на погибший как две капли воды, летит вместо него. Самолет, полный воинов, несущих Америке смерть.

— Действительно? — заинтересовался Хок, снова приближаясь к врагу. — Пока мы здесь деремся?

— Всего через час та Америка, какую вы знаете, прекратит свое существование. Бич, намного более смертельный, чем атом, вырвется на свободу. Ангел смерти спустится на землю!

— Думаю, пора заканчивать матч, — заявил Хок.

Его левая нога молниеносно вырвалась вперед; он поразил мужчину в пах. Когда бин Вазир скорчился от боли, Хок прыгнул на него. Он дважды ударил правым коленом прямо в лицо Гиены и с огромной силой вдавил глазницы мужчины внутрь. Следующий удар пришелся в ухо и совершенно обескуражил врага. Еще один резкий взмах, и ребро ладони с силой обрушилось на шейные сухожилия соперника, разорвав их, отчего голова свободно упала набок. Заключительный удар по основанию черепа вдавил его лицо в глиняный пол. Он был все еще жив, но в ближайшее время вряд ли сможет подняться. Хок стоял над ним, морщась от внезапной вони и тяжело дыша. Наконец он разрешил себе считать, что остался жив.

57

Аплодисменты были оглушительными — но что самое удивительное, все четыре борца сумо, рикиши, вышли на ринг и встали рядом с ним. Эти четыре гиганта окружили его, обернувшись лицом к сторонам ринга и скрестили свои руки на груди, образовав защитный периметр. Очевидно, Ичи-сан не был единственным воином сумо, который испытывал нелюбовь к человеку, лежащему теперь лицом вниз в центре дохё.

Типпу Тип появился в тот момент, когда бин Вазир упал; он взбежал на ринг и теперь присел рядом со своим недвижимым хозяином. Издавая озлобленные, полные страдания звуки, Типпу вскочил; его красные глаза вспыхнули при виде Хока.

— Я убью тебя, — проревел Типпу, вскакивая на ноги. Хок уже когда-то слышал эту фразу из его уст.

— Ичи-сан, — вежливо попросил Хок, уворачиваясь от мощного замаха огромной руки Типпу. — Не мог бы один из вас, господа, препроводить этого господина с ринга? Нам нужно как можно скорее найти Келли.

Ичи искоса взглянул на Хиро, который немедленно подчинился. Он захватил огромного африканца сзади, обхватив руками его широкую талию и, подняв вопящего и отчаянно сопротивляющегося мужчину в воздух, просто вынес за пределы дохё.

— Келли здесь! — послышался звонкий женский голос. Хок изумленно обернулся. У другого края ринга показалась женщина, скрытая под вуалью изумрудно-зеленых шелковых одежд. Рядом с ней на трясущихся ногах стояла высокая, изможденная мужская фигура, одетая во все черное. Мужчина дрожащими руками откинул бурнус, покрывающий его голову, и Хок увидел косматые рыжие волосы.

— Кирпич! — воскликнул он. — Давай сматываться отсюда ко всем чертям!

— Хороший план! — отрывисто прохрипел Кирпич.

Келли был жив. Хок схватил руку Ичи и сжал ее. Улыбнувшись, он сказал:

— Воля небес, Ичи-сан?

— Да, Хок-сан. Время освобождения.

В эту секунду автоматная очередь прошила глиняный пол под ногами Хока.

— Ложи-и-сь! — взревел Хок, опрокидывая Ичи на ринг рядом с собой. Три рикиши тоже нырнули вниз. В руках у охранников, стоявших в каждом дверном проеме, появилось оружие. Они стреляли короткими очередями, но неуверенно. Их господин и владелец проиграл бой, но жив он или уже никогда не встанет? Хок услышал, как над его головой просвистела пуля, а затем голова мужчины, который стрелял в него, взорвалась и превратилась в розовый туман; охранник тотчас же упал.

Глаза Хока немедленно метнулись к массивному резному балкону. У перил стоял Том Квик со своей новой снайперской винтовкой. Он ни минуты не сомневался по поводу того, что с ней делать. Каждый раз, когда в дверном проеме появлялся новый охранник, Квик снимал его точным выстрелом в голову. Гудвин тоже вел себя, словно ковбой из старого вестерна. Он выскакивал и стрелял, затем быстро пригибался и перебегал на новую позицию, создавая иллюзию того, что с балкона палят четверо или пятеро бандитов. Эффект усиливал грохот классического «кольта», принадлежавшего когда-то Тексу Паттерсону.

Все были заняты неотложным делом. Его парни, казалось, взяли ситуацию под контроль; но у Хока имелась информация, которую нужно было немедленно доставить в Вашингтон.

— Томми, — сказал Хок, забирая у Ичи свои наушники, — мне сейчас же нужен Спарки Уогстафф со своим спутниковым телефоном.

— У меня есть две плохие новости, Шкипер. Во-первых, пока Спарки бежал сюда, он посеял свой телефон. А во-вторых, по дороге его подстрелили. Бедняга! Вон он лежит. Туда не подступиться — того и гляди получишь пулю.

— Все равно пошли кого-нибудь, мне нужен телефон, Томми!

— Ответ отрицательный, Шкипер, мы видели, как эти ублюдки разбили телефон. От него ни черта не осталось!

— Больше никого не подстрелили?

— Гудвину разок прострелили плечо, но, как видишь, он не сдается. Только погляди, как малыш лупит из своего «кольта»!

До того как все разлетится в щепки, оставалось всего двадцать минут. Охранники палили в неуловимого Гудвина на балконе, словно в назойливую муху, и это дало шанс команде Хока ловко перестрелять всех, кто препятствовал их эвакуации. Возможно, уже сейчас над крепостью кружат большие американские бомбардировщики, словно мухи над яблочным пирогом. Он должен был немедленно связаться по радио с Президентом США. Сейчас же! Но ближайшая доступная рация была только на борту «Соколиного глаза».

Они с Ичи, пригибаясь, подбежали к Келли, и Хок увидел, что его друг хромает им навстречу. Он едва перебирал ногами. Пытки этих стервятников совсем истощили его.

Кирпич Келли улыбался, но его лицо было мокрым от слез.

Хок пробежал последние несколько метров, и истощенный, похожий на скелет Келли упал в его объятия. В это мгновение Хок понял по ввалившимся глазам друга, что тот был на волосок от смерти.

— Алекс… — хрипло прошептал Келли высохшими губами.

— Все будет нормально, Кирпич! Сейчас мы полетим домой, дружище.

Женщина, которая привела Кирпича, подняла сверкающий самурайский меч, и огонь неприятеля мгновенно прекратился.

— Вы — Хок, — молвила красавица в шелке, приближаясь к нему. — Я Жасмин. Келли говорил о вас. Вы не забыли о своем друге, — она опустила меч.

— Да, он мой друг, — громко заявил Хок, прижимая хилое тело Кирпича. — Я уж и не знаю, как вас… отблагодарить.

— Верните его домой, к жене и детям, — вздохнула она. — Этого будет более чем достаточно. — Грустно улыбнувшись, она отвернулась.

Хок повел Кирпича к ближайшей двери. Кажется, все чисто. Он снова воспользовался своим микрофоном:

— Ну ладно, Томми, заложник у меня. Давай быстро докладывай обстановку, нам нужно срочно отходить!

— Дверь напротив тебя чистая, шеф. Над другими еще придется поработать…

— Тебе поручаю вывести отсюда наших парней. Я иду на выход с заложником. Перегруппируемся у горного лифта. Через шестьдесят секунд. Что на периметре? Можешь поснимать с вышек этих проклятых часовых? А то они меня очень раздражают.

— Ответ отрицательный. Они вне зоны досягаемости, Шкипер. Не могу…

Хок задумался над тем, как эффективнее потратить время, оставшееся до бомбардировки. Восемнадцать минут. Сейчас ему нужно любым путем добраться до рации. Едва ли они успеют на вершину, к своим «Черным вдовам». Ведь сейчас нужно было как-то ухитриться пройти мимо сторожевых башен, не поймав пулю. А огонь на плацу был просто зверский. Да-а… Он окинул глазами большое помещение, отчаянно пытаясь увидеть хоть какой-нибудь запасной выход.

— Ичи-сан, есть ли другой выход из этого…

— Теперь тебе не причинят никакого вреда, Хок-сан, — улыбнулся Ичи и кивнул в сторону царственной Жасмин. Она о чем-то оживленно беседовала с человеком в форме, судя по всему, капитаном команды охранников, который энергично кивал головой в ответ и громко отдавал в рупор распоряжения своим подчиненным. Вся дворцовая охрана опустила автоматы. Очевидно, теперь в Синем Дворце появилась новая правительница. И теперь она диктовала условия.

— Пойдем, Ичи-сан, — сказал Хок. — Ты ведь хочешь выбраться отсюда так же сильно, как и я.

Подхватив Келли, Хок выбежал из сумрачных сводов храма сумо на ослепительный солнечный свет.

— Довольно, Томми, хватит. Прекращай огонь, — устало проговорил Хок в свой губной микрофон, уверенно ступая к лифту. — Смена режима. Выходи, больше нет смысла отстреливаться. Пора двигать отсюда.

— Шкипер, посмотри наверх. Над нами B-52. Может, стрельнуть?

Хок крикнул через плечо отстающему сумоисту:

— Я могу забрать тебя с собой, если хочешь, Ичи-сан. Через пятнадцать минут от этого места все равно камня на камне не останется. Можешь вернуться и сказать Жасмин, чтобы пряталась где-нибудь поглубже в горах. Ты хоть понимаешь, зачем я это говорю?

— Спасибо, Хок-сан.

— Ой, только не благодари… рано еще. Тот лифт скоро отчалит, ты в курсе?

— Знаю.

— Шестьдесят секунд. Так что шевелись.

Оставалось двенадцать минут. Мертвый радист Иэн Уогстафф лежал в золотой усыпальнице, загруженной в прицеп для пехоты. Бредящий посол тоже лежал, только на раскладушке, поставленной между двумя параллельными скамьями, и вдыхал аварийный кислород. Гудвин оказывал ему первую помощь, пока Хок гнал вездеход. Сначала они прогремели по железному мосту, затем проехали по узкой тропе вдоль горного уступа, затем миновали узкое ущелье. Наконец он выехал на крутой ледяной склон, ведущий к расселине в леднике и длинной снежной равнине, где они оставили «Черных вдов».

Ичи, сидевший на переднем сиденье в кабине, пристально смотрел на Хока.

— Дворец должен быть разрушен? — спросил он.

— Да. Я надеюсь, Жасмин и рикиши найдут убежище где-нибудь в глубине горы.

— В недрах этой горы похоронено множество бомб, Хок-сан.

— Бомбы? — выпятил глаза Хок, изменяясь в лице и понижая передачу, чтобы преодолеть подъем.

— Бин Вазир — торговец смертью. Гора — одна из его главных фабрик по производству оружия.

— А не знаешь ли ты случайно… тот английский самолет, что взорвался. И другой, который сейчас летит вместо него…

Ичи согласно кивнул.

— Жасмин знает все. И она говорит… вернее, говорила мне обо всем. Этот другой самолет замаскирован — он точная копия самолета, который взорвался. Пассажиры на его борту, все абсолютно — из террористических лагерей.

— Новый самолет везет бомбы? Сколько?

Руки Хока ровно держали руль, его глаза были спокойны и сосредоточены. Но сердце в его груди бешено колотилось.

— Некоторые из тех бомб, что сейчас в горе, планировалось взорвать в Америке. Но теперь…

— Что, Ичи-сан? Не медли, выкладывай живо, раз уж начал! Нет времени на интриги! Миллионы погибнут!

— Возникла проблема с расщепляющимся материалом. Несчастный случай. Много техников умерло. Доктор Сунг, который сделал эти бомбы, сейчас летит на борту этого самолета в Америку. Еще в самолете зараженные…

— Бомбы, Ичи, есть ли бомбы в самолете?

— Я полагаю, что есть. Но у доктора мало шансов. Из-за проблемы с бомбами он заразил всех на борту вирусом. Каким-то вирусом, который он создал. Словно Бог.

— Сколько человек на борту? Невинные люди? Что за вирус?

— Четыреста обученных террористов, я так полагаю. Никакие они не невинные. Заражены оспой.

— О Иисус, так вот что это за «бич»! — закричал Хок, выжимая акселератор до упора. «Хагглунд» просто взлетел вверх по наклонной поверхности. К огромному облегчению Хока, три «Черных вдовы» стояли там же, где и приземлились.

— Я волновался, что они могли разрушить наши планеры, — сказал он Ичи, когда вездеход на полном ходу подкатил к летательным аппаратам. Сумоист посмотрел на него и улыбнулся:

— Ты не предполагал выбраться отсюда живым.

— Верно, — отрывисто произнес Хок, остановив вездеход. Он пожелал удачи Ичи и выпрыгнул. Понадобилось четыре минуты, чтобы добраться до равнины. Квик спрыгнул с крыши машины в мягкий снег.

— Томми, давай соображать быстрее. У нас меньше восьми минут до бомбометания. Вы, друзья, знаете, что делать. Марио с Фергом связывают планеры. Томми, вы с Гудвином усаживаете посла как можно удобнее, пока мы не погрузим его в мой планер. Гудвин полетит с вами. Мой новый друг, Ичи-сан — в «Видоумейкере». Поэтому уберите среднее кресло, чтобы он туда влез. Надеюсь, планер не треснет. Ну а в моем планере полетит Кирпич. Ну, давайте, ребята, шевелитесь!

Хок неспешно снял фонарь и занял место пилота. На приборной панели намерз тонкий слой инея. Он включил рацию «Соколиного глаза» и нажал кнопку микрофона. Первым делом ему нужно было спустить команду с горы ко всем чертям. А часы все тикали. Осталось четыре минуты.

— «Гавриил», прием. Это «Соколиный глаз», — радировал он самолету-разведчику, кружащему над ним, словно неуклюжая ворона. — Возвращайтесь.

— Вас понял, «Соколиный глаз», я «Гавриил». Ну и как у вас обстановка?

— «Гавриил», у нас спасенный заложник, едва живой. Сообщите земле, чтобы подогнали «скорую помощь». Сейчас прилаживаем тросы к бортам, — сообщил Хок. — Все будет готово через две минуты, поэтому прошу выслать три палубных истребителя со спущенными крюками, чтобы мы могли зацепиться и взлететь.

— Вас понял, «Соколиный глаз». Если взглянете направо, то увидите, что они уже к вам подходят.

Три из четырех реактивных самолетов, которые запустили планеры, теперь собирались забрать оставшихся в живых. Хвостовые крюки на каждом самолете должны были зацепить трос, натянутый между двумя выдвижными стекловолоконными стойками, установленными в снегу перед каждым планером. Тросы были привязаны к болтам с проушиной на носах планеров. Такая схема взлета планеров была усовершенствована летчиками морской авиации в Тихом океане в 1944 году. Обычно она действовала.

Последний набор стоек был установлен в снегу, и Алекс увидел, как Ферг бежит обратно к своему планеру.

Две минуты. Квик мчался, подняв вверх оба больших пальца. Экипажи забрались в кабины. Парни с Синей Горы к взлету готовы.

— Примите во внимание, «Гавриил», мне нужно немедленно связаться с Белым домом. Я повторяю — это срочно, государственная тревога номер один.

— Э-э — понял вас, «Соколиный глаз», сейчас соединим, — пробормотал пилот Е2-С. Он подумал, что лучше не шутить с этим парнем. — Будьте на связи, прием.

Через пятнадцать секунд после того как Кирпича Келли положили в салон и крепко затянули веревками, Хок уже говорил с Президентом Соединенных Штатов. Он щелкнул тумблером справа от высотомера, и над его головой медленно закрылся фонарь. Нажав еще одну кнопку, Хок включил обогреватель.

— Хорошая работа, «Соколиный глаз», — сказал Джек Макати. — Ребята помогают мне отслеживать ситуацию. Вижу тебя сверху. Вам, ребята, нужно к чертовой матери взлетать оттуда.

— Стараемся, господин Президент. Мы спасли Кирпича. Кроме того, я располагаю чрезвычайно важной информацией по поводу…

— Ты смог поговорить с бин Вазиром? — Хок слышал отчаянную надежду в голосе президента. — Что ты узнал?

— Сэр, приблизительно двадцать минут назад бин Вазир уничтожил рейс «Бритиш Эйрвейз», какой-то «Боинг-747». Я видел, как это случилось. Не знаю порт отправления, но лайнер следовал над Тихим океаном в Лос-Анджелес…

Президент внезапно отложил трубку в сторону, и Хок слышал его лающие распоряжения. Одна минута. Христос!

Наконец, первый палубный истребитель проревел в десяти футах над его головой, захватил трос, и планер «Черная вдова» взмыл в воздух, разгоняясь до ста двадцати миль в час за одну секунду. «Соколиный глаз» взлетел прямо с расселины в леднике, мгновенно очутившись в прозрачном воздухе. Хок оглянулся назад. «Флайбэби» и «Видоумейкер» тоже быстро взлетали, взятые на буксир реактивными самолетами.

Секунды спустя планер покачнулся от ударных волн взрывов. B-52 открыли бомбовые отсеки. Ракеты «Томагавк», пролетев долгий путь от ракетных крейсеров эскадры в Индийском океане, врезались в горную крепость, мгновенно превратив ее в пыль. Это было похоже на извергающийся вулкан.

— Продолжай, «Соколиный глаз», — сказал президент. — Ты на линии. Мы собрали чрезвычайный комитет. Только не волнуйся. Ты сообщил, что произошел взрыв на борту британского авиалайнера, но все самолеты вроде бы прибывают по расписанию.

— Да, сэр, но вместо взорванного лайнера летит другой самолет, на борту которого находится четыреста зараженных…

— Другой самолет?

— Ответ утвердительный, сэр. В Лос-Анджелес летит другой самолет, самолет-оборотень.

— Алекс, а что по поводу этих проклятых «пингскинов» или «пигскинов», как их там? Где они?

— Я спрашивал у бин Вазира, завезены ли бомбы в США. Он ответил, что священные воины теперь несут иную смерть Америке. Вот что он сказал: «Десять миллионов американцев умрут сегодня — на землю спустится ангел смерти».

— Несут каким образом, Алекс? Как эти воины несут смерть? Ангел смерти! Что за бред!

— Я понимаю, что все это кажется бредом, сэр, но я видел своими глазами, как рванул этот авиалайнер…

— Ты лично видел, как взорвался британский лайнер?

— Так точно. В прямой трансляции.

— Да ты просто так думаешь, что это была прямая трансляция!

— Так точно, сэр, я так думаю. Когда он рванул, бин Вазир сказал, цитирую: «Теперь другой лайнер, похожий на погибший как две капли воды, летит вместо него». Таким образом, это подтверждается одним источником. Это все, что у меня есть, сэр.

— Значит, как две капли воды похожий на самолет «Бритиш Эйрвейз»?

— Именно так он и сказал, сэр. Бин Вазир сказал мне, что всего через час та Америка, какой мы ее знаем, прекратит свое существование.

— О господи! Алекс, оставайся на связи — живо свяжитесь с Алексом Дэвисом на базе морской авиации в Мирамаре, пусть поднимает все свои чертовы F-15 и F-16, скорее! Алекс, повтори, он сказал один час?

— Да, сэр. Тогда было 14:00 часов. Ровно двадцать восемь минут назад.

— Тридцать две минуты осталось.

— Да, сэр.

Хок услышал в наушники оживленный и горячий спор. Когда президент снова взял трубку, его голос был спокоен, но приобрел стальные нотки.

— Этот второй «Боинг-747», о котором ты говорил, Алекс. Ты характеризуешь эти данные как совершенно правдивую информацию?

Прошла длинная пауза, прежде чем Алекс Хок ответил.

— Ответ отрицательный, сэр. Заметьте, сэр — я не могу утверждать.

— Да поможет нам Бог.

— Да, сэр.

58

Рейс 00

«Это естественно, что ты немного возбужден, Джонни, — успокаивал себя Джонни Адар, вытирая вспотевшие ладони о брюки. — Черт, у тебя теперь есть чемодан, набитый наличными — подумать только, два миллиона баксов!» Правда, чтобы его забрать, нужно пройти через весь самолет. А за дверью четыреста обезумевших зомби, и где-нибудь за углом его поджидает не на шутку разозленный шеф. В аварийном кислороде намешана какая-то гадость — то ли ЛСД, то ли «Экстази», то ли еще бог знает что. Вдобавок ко всему на соседнем кресле сидит этот чертов психопат, заклинатель змей, который истерически хохочет по поводу и без повода.

Все это было, конечно, плохо, но настоящее дерьмо только начиналось.

— «Бритиш Эйрвейз» 77, — внезапно проскрипел в его наушниках чей-то голос. — Это диспетчерская лос-анджелесского аэропорта, добрый день.

Он боязливо посмотрел на доктора и попробовал собраться с духом. Как, черт возьми, провернуть все это — сесть в Лос-Анджелесе, а потом преспокойно уйти со своими миллионами? Главное сейчас сохранять каменное спокойствие и действовать по плану.

Доктор кивнул — чего ты медлишь, Джонни? Адар включил микрофон.

— Диспетчерская лос-анджелесского аэропорта, «Бритиш Эйрвейз» 77 на три-пять-ноль, добрый день, — уверенно рапортовал Адар.

— Борт 77… сэр… м-м — прием… поворачивайте направо… курс один-четыре-ноль, и… м-м… оставайтесь на связи.

— Борт 77, вас понял, прием!

— Превосходно, Джонни! — радостно пропищал Сунг. — Прекрасно! Продолжай в том же духе. Все будет в полном ажуре!

Диспетчерская вышла на связь лишь через несколько минут.

— М-м, борт 77, прошу прощения. Я вижу вас на радаре, один-шестнадцать к северо-западу от Лос-Анджелеса. Спускайтесь и идите на высоте один-девять-ноль… диспетчерская лос-анджелесского аэропорта, прием.

— Спускаюсь и иду на высоте один-девять-ноль, борт 77, прием.

Снова длительное молчание. Джонни смотрел, как Сунг возится со своей камерой. Скоро ему представится возможность во всей красе засиять туманную береговую линию Калифорнии. Где-то там будет и Малибу. О, сколько интересного мог Джонни поведать о ночах, проведенных им в Малибу…

— М-м… борт 77, сообщите, сколько у вас остается топлива и назовите число пассажиров.

— Оставайтесь на связи, диспетчерская… — медленно проговорил он, вопросительно глядя на Сунга.

— Скажи им… так… скажи им — на борту 367 человек, — заявил доктор, проводя пальцем вдоль последней строки в поименном списке пассажиров, полученном при загрузке базы данных «Бритиш Эйрвейз». На коленях Сунга лежали документы, относящиеся к рейсу. Джонни должен был полностью доверять этому Эйнштейну.

— Борт 77, это диспетчерская. Назовите число пассажиров и остаточное количество топлива, прием…

— Лос-Анджелес, у нас на борту 367 пассажиров, и 20 000 фунтов горючего.

— Оставайтесь на связи, 77-й…

— Какие-то проблемы, диспетчерская?

— Борт 77, подтвердите, что вы используете частоту два-пять-ноль-шесть…

— Подтверждаю — частота два-пять-ноль-шесть, диспетчерская.

— Капитан, не могли бы вы назвать свое имя?

— Конечно, диспетчерская… а можно поинтересоваться… какого черта?

Доктор Сунг рассерженно зашипел на него.

— Просто скажи им! Саймон Брекенридж. Господи, Джонни, не надо нервничать!

— Прием, Лос-Анджелес, это борт 77. Капитан Саймон Брекенридж на связи. Возникли какие-то проблемы? Прием.

Опять долгая пауза.

— Борт 77, это диспетчерская лос-анджелесского аэропорта… Так точно, возникла некоторая проблема, сэр. Мне нужны ваши позывные.

— Оставайтесь на связи, диспетчерская…

Джонни посмотрел на Сунга, который лихорадочно пролистывал стопки документов.

— Проклятье! Ничего не получается, док! Эти шакалы что-то учуяли!

Сунг отвлекся и дружески похлопал Адара по плечу.

— Да успокойся, Джонни! Мы уже так близки к цели! Мы ответим на все их вопросы. А потом — только представь! Ты уйдешь отсюда настоящим богачом! Все, что тебе сейчас нужно, — просто сохранять спокойствие. Ну что? Убедил тебя? Ну вот! Глубоко вдохни, и все. Вот и позывные компании! Сейчас ты зачитаешь их диспетчеру, но сначала спроси у него, зачем ему эти данные. Все будет выглядеть вполне обычно — как будто тебя задел этот вопрос.

— Лос-Анджелес, это борт 77… с вами говорит капитан Саймон Брекенридж, позывные компании «альфа-четыре-четыре-икс — семь», прием.

— Прием, 77-й… позывные компании «альфа-четыре-четыре-икс-семь», сэр.

— Позывные подтверждаю, Лос-Анджелес… могу задать вам вопрос, почему вы… м-м…

— Извините, капитан, некоторые формальности. Спасибо за информацию. Пожалуйста, перейдите на курс ноль-три-ноль, свяжитесь с посадочной полосой на частоте сто двадцать пять и два. Всего вам доброго, борт 77.

— Частота сто двадцать пять и два. Спасибо, диспетчерская.

Джонни облегченно выдохнул, откинувшись в кресле, и потер лицо обеими руками. Он посмотрел в лицо Сунгу, и они оба рассмеялись. Они сделали это!

Президент тряхнул головой и потер воспаленные глаза. Его семья сейчас была в полной безопасности где-то глубоко в горах Западной Вирджинии. Об одном он сожалел — что нельзя сказать то же самое о нескольких сотнях миллионов людей, которых он поклялся защищать. Сможет ли конституция пережить надвигающийся кризис? А сможет ли демократия? Иисус. Он почти не спал всю эту неделю. Он не входил в число людей, которые сейчас могли спокойно спать, а ведь в Вашингтоне были и такие.

Но одна вещь пугала Президента Соединенных Штатов больше остальных. Он боялся плохих советов.

— Что вы думаете, Уоррен? — спросил он вице-президента, Уоррена Бейкера.

— Я думаю, этот Хок, или как там его, располагает неверными сведениями, сэр. И точка. Вы же сами слышали переговоры с тем пилотом. Да ведь он…

— Стив?

Стив Томпсон, его советник по национальной безопасности, посмотрел на президента долгим пронзительным взглядом, затем кивнул головой.

— Я согласен с Уорреном, господин Президент. Ну, подумайте сами: радиостанция этого лайнера работает на нужной частоте, пилот совершенно точно назвал позывные компании, и более того — один из экипажей «Американ Эйрлайнз» подтвердил после визуального контакта, что на хвосте британского лайнера указан тот же самый бортовой номер, что и у самолета, который вылетел из Сингапура примерно двенадцать часов назад.

— А когда говорил этот летчик с «Бритиш Эйрвейз»… вам не показалось в его голосе, что к его голове могло быть приставлено оружие?

— Да нет, господин Президент, он говорил абсолютно уверенно, — пожал плечами Томпсон. — Спокойный, как танк.

— Верно, — согласился Бейкер. — В его голосе не читалось и нотки принуждения.

— Матерь Божья, — выдохнул президент. — Соедините меня с британским премьер-министром… хотя нет, сначала снова свяжитесь с «Соколиным глазом».

Полковник морской авиации махнул ему рукой, и президент взял трубку.

— «Соколиный глаз», у нас возникла небольшая проблема.

— Да, сэр, — ответил Алекс Хок.

— Самолет, который приближается к лос-анджелесскому аэропорту — «Боинг-747-400ER», бортовой номер на хвосте соответствует номеру авиалайнера «Бритиш Эйрвейз», который вылетел из Сингапура в 07:00 часов этим утром. Число пассажиров также соответствует. Опознавательный индекс идентичен. Пилот называет себя капитаном Саймоном Брекенриджем — как раз так зовут пилота, который должен вести самолет, согласно информации представителя «Бритиш Эйрвейз» в Лондоне — и точно указал позывные компании. Что ты думаешь по этому поводу? Есть идеи?

— Да, сэр. Взорвите его!

59

Белый дом

— Взорвать гражданский авиалайнер с несколькими сотнями человек на борту? Полагаясь на твои безумные иллюзии?

— Это не иллюзии, сэр.

— Я давно тебя знаю, Алекс! Считай, что это неофициальная беседа. Только ты и я. Времени у нас почти нет. Ты сам говорил мне, что не можешь характеризовать эту информацию как единственно верную. Я прав?

— Вы совершенно правы, сэр!

— Ты видел, как взорвался самолет, но видел это только на телевизионном мониторе.

— Да, сэр.

— Может быть, это была запись? Может быть, это была цифровая обработка изображения?

— Может быть, сэр.

— И эта информация о предполагаемом втором «Боинге-747» с террористами на борту была получена тобой непосредственно от бин Вазира?

— Да, сэр.

— И впоследствии подтверждена другим источником?

— Да.

— Надежный источник? Какая-то разведывательная служба? Доверенное лицо?

— Борец сумо, сэр.

— Алекс, слушай. Если ты не скажешь мне что-нибудь, что сможет изменить мое решение, то я уполномочу Федеральное авиационное агентство разрешить посадку этого самолета в Лос-Анджелесе, ты меня понял?

— Конечно, понял. Господин президент — пилот, летящий на этом самолете, не тот, за кого он выдает себя. И сам лайнер — совсем не то, чем онкажется.

— Как ты догадался об этом?

— Просто пришло в голову.

— Просто пришло в голову? Ну, этого конечно достаточно, чтобы взорвать самолет, под завязку набитый пассажирами, как арбуз семечками! Ладно, Алекс. Ты знаешь, мне чертовски жаль, что Текс Паттерсон навечно остался на Синей Горе. Обидно. Текс был одним из моих ближайших друзей. Но ты прекрасно справился со своей миссией — ты спас Кирпича, и я хочу лично…

— Его мать, сэр.

— Его мать?

— Его мать. Или его жена, или его подруга. Не имеет значения. Самое главное, они должны быть близкими людьми. Мы можем устроить радиомост. Задать пилоту несколько личных, может быть, даже интимных вопросов — и пусть попробует ответить.

— Черт возьми, а ведь ты прав! Как мы сразу не догадались! Хороший подход к делу! Иисус Христос! Оставайся на линии — я хочу, чтобы ты все слышал — эй, Карен, ты все еще на связи с «Бритиш Эйрвейз»? Скажи им, что хочешь связаться с персоналом, немедленно! Позвоните в Федеральное авиационное агентство и скажите им, чтобы пока не разрешали посадку этому самолету — Алекс, ты все еще здесь?

— Да, сэр.

— Хорошо, у нас на связи начальник персонала «Бритиш Эйрвейз», так что давай — он в твоем полном распоряжении.

— Эй? Кто на линии? — потребовал Хок в микрофон.

— Я Патрик О’Ди, сэр. Чем могу быть полезен?

— Господин О’Ди, с вами говорит Алекс Хок. Возникли проблемы с одним из ваших пилотов. Его зовут Саймон Брекенридж. Я хотел бы немедленно переговорить с его женой. Или самым близким родственником. И настоятельно рекомендую, чтобы вы лично соединили меня с…

— Но сейчас у нас полночь, сэр! Мы…

— Спешу заметить, на линии сам Президент Соединенных Штатов, уважаемый О’Ди! Назревает кризисная ситуация!

— Да, я президент Макати, и говорю с вами из Вашингтона, господин О’Ди. Я был бы очень признателен, если бы вы немедленно соединили нас с ближайшим родственником капитана Брекенриджа.

— Конечно, конечно, господин Президент, я — э-э — я просто смотрю… смотрю… а, вот! Вот его жена, да, госпожа Марджори Брекенридж, живет в Хей-он-Уай. Я сию же секунду соединю вас с ней, господин президент.

Раздался противный писк гудка. В это время президент говорил Хоку:

— Сейчас все пойдет как по маслу, Алекс. Поговорим с женой этого Брскенриджа и… как бы все ни пошло дальше, ты здорово выполнил свою работу, Хоки. Благослови тебя Господь!

Гудок прервался. Послышался рассерженный и заспанный женский голос:

— Алло?

— Госпожа Брекенридж? С вами говорит Джек Макати, Президент Соединенных Штатов.

— Да вы что, совсем очумели? Если вздумали хулиганить, я позвоню в полицию — они живо узнают номер. Тогда будет не до шуток. Рекомендую больше никогда не…

— Подождите! Не вешайте трубку! Речь идет о вашем муже, Саймоне!

Истребители морской авиации F/A18-E «Супер-Хорнет» внезапно окружили летящий «Боинг», словно рой озверевших ос. Сверху на подхвате кружили истребители F-117A из Миамара. Джонни Адар оставался в эфире, на связи с диспетчерской. Он отчаянно пытался оставаться спокойным. Сунг еще снимал на камеру истребители, но уже без особого энтузиазма.

— Борт 77, поднимитесь и придерживайтесь эшелона полета один-девять-ноль, — сказал лос-анджелесский диспетчер.

— Поднимаюсь, держусь эшелона полета один-девять-ноль, борт 77… Диспетчерская, какие у нас проблемы?

— Проблем у вас целая куча, капитан. Искренне сочувствую. Вам телефонный звонок от жены. Переключаю на вас.

— Что? — воскликнул Джонни Адар. — Что еще за звонок…

— Саймон? Саймон, что происходит? — раздался в наушниках взволнованный женский голос. Джонни схватил Сунга за шиворот и подтянул к себе.

— Эти подонки хотят, чтобы я поговорил по телефону с какой-то гребаной женой! — прошипел Адар в ухо доктора. — Ну и что прикажешь мне делать теперь, клоп поганый? На этот случай у тебя тоже все предусмотрено?

— Сох-храняяй с-спокойствие, Д-джонни! Прос-сто п-поговори с ней и… и вс-се! Скажи ей все, что она хочет услышать! — испуганно заикаясь, ответил Сунг.

— Саймон, — продолжала женщина. — Почему ты ничего не отвечаешь? Что с тобой? С тобой все в порядке, любимый? Они… они ничего мне не объяснили, просто сказали, чтобы ты сказал, как зовут наших детишек…

— Как зовут наших детишек? — переспросил Адар, пытаясь не сорваться в истерике.

— Да, дорогой. Имена наших детей…

— Ну, маленький Саймон. И, конечно же…

— О боже мой! Что они сделали с тобой, дорогой? Тебе угрожают оружием? Скажи мне, что случилось? Я не смогу этого вынести! Я не могу…

— Да все со мной в порядке! А в чем дело? Я не понимаю, почему ты…

— О господи, Саймон, да ведь у нас больше нет детей! Грузовик выскочил из-за поворота… Боже! Это не мой муж! Ты не мой муж, ты слышишь меня, мерзавец? Будьте вы все прокляты, все вы, кто бы вы там ни были! Что вы сделали с моим мужем?

Хок услышал громкий треск в радиоэфире, когда женщина повесила трубку.

— Проклятье! Что вы стоите? — закричал президент. — Вы все слышали это? О, Дева Мария!

Кто-то робко проговорил:

— Разрешите, господин Президент? Звено истребителей морской авиации уже в воздухе. Эскадрилья «Морской волк». Они сейчас в эфире. Готовы выслушать ваши распоряжения.

Президент снова заговорил в микрофон.

— Командир эскадрильи «Морской волк», командир эскадрильи «Морской волк», прием. С вами говорит верховный главнокомандующий. Прием.

— Да, сэр. Я обязан запросить ваш код миссии, сэр.

— Все правильно. «Ястреб», сынок. Виски Альфа Ромео. Я повторяю — «Ястреб», Виски Альфа Ромео.

— Мм, прием, «Ястреб», я «Ковбой». Жду ваших распоряжений, сэр.

— Прикажите всем самолетам эскадрильи приготовиться к атаке, «Ковбой».

— Вас понял, сэр. Есть приготовиться к атаке.

— Я хочу, чтобы вы, ребята, сопроводили указанный борт «Бритиш Эйрвейз» на посадку. Пусть лос-анджелесская диспетчерская служба запретит все полеты в радиусе двадцати миль и очистит все взлетно-посадочные полосы. Посадите их на землю, парни. Начинайте прямо…

Хок услышал этот разговор и немедленно нажал кнопку микрофона, прерывая президента.

— «Ястреб», «Ястреб», прошу прощения. Это «Соколиный глаз». Есть предложение. Прием.

— Слушаю тебя, «Соколиный глаз».

— Сэр, я настоятельно рекомендую посадить эту птичку в пустыне. Авиабаза ВВС «Эдвардс» — ближайшее подходящее место.

— Черт, он прав, «Ковбой», — заметил президент. — Вы слышали, ребята? Сопроводите его к базе «Эдвардс». Я позабочусь о том, чтобы там им устроили теплую встречу. Прием.

— Прием, «Ястреб». «Морской волк» готов сопроводить объект на базу «Эдвардс». Но сэр, мы можем столкнуться с сопротивлением… он, м-м — не отвечает на запросы, сэр.

Последовала длинная пауза. Когда президент заговорил снова, из его голоса словно улетучилась усталость.

— Как вас зовут, «Ковбой»?

— Меня зовут капитан Вилли Рейнольдс младший, господин Президент.

— Капитан Рейнольдс, я уполномочиваю вас делать все, что потребуется, чтобы защитить страну. «Ковбой». Подтвердите.

— Все, что потребуется, сэр. Прием.

60

Рейс 00

Адару оставалось лишь покорно смотреть, как четыре истребителя морской авиации «Супер Хорнет» F/A-18E нагло расположились чуть ли не вплотную к «Боингу», рядом с носом и хвостом. А еще два — рядом с крыльями. Черт возьми, он даже мог разобрать серийные номера на ракетах класса «воздух-воздух» с ярко-желтым оперением, висящих у них под крыльями.

В пятистах футах над ним шла еще одна эскадрилья истребителей с базы в Миамаре. Его повторные попытки связаться с диспетчерской за последние три-четыре минуты не увенчались успехом. Какого дьявола он позволил втянуть себя в эту авантюру? Ах, да. Доктор и его деньги. Сунг просил его просто посадить самолет. Истребители морской авиации до смерти испугали доктора. Но не Джонни Адара — его не запугаешь. Он все еще чувствовал себя в безопасности.

— Ты думаешь, что я собираюсь посадить самолет на авиабазе ВВС? Это самоубийство! Мы улетим отсюда. Они ни за что не решатся сбить невооруженный гражданский авиалайнер! Мы полетим в Мексику, или… я не знаю… на Аляску.

— Джонни, послушай меня. Я могу попытаться отговорить их от преследования. Это единственный выход. Дай мне рацию.

— Отговорить их? Да ты совершенно обезумел, приятель. Я думал, что все это предприятие пройдет так же легко, как воскресная прогулка в парке! Мы сядем, выгрузим всех этих зомби. Они пойдут и взорвут какие-нибудь ядерные реакторы или что вы еще от них там хотите, а мы тем временем выйдем миллионерами. А теперь…

— Послушай. Они будут стрелять, Джонни. Помнишь, что стало, с тем самолетом одиннадцатого сентября, который разбился в штате Пенсильвания? Если бы он не потерпел крушение, президент приказал бы, чтобы сбили его, прежде чем он рухнет на Белый дом. Я это хорошо знаю.

Адар услышал пронзительный треск в наушниках.

— Рейс 77, я «Супер Хорнет» F-18, иду с правого борта. Капитан Вилли Рейнольдс, командир эскадрильи «Морской волк», ВМФ США. Еще раз повторяю — вам приказано начать спуск и посадить свой самолет на авиабазе ВВС «Эдвардс». Если вы будете следовать на прежней высоте и далее игнорировать этот приказ, я уполномочен применить оружие. Я повторяю, опускайтесь и сажайте свой самолет на взлетно-посадочной полосе «Эдвардс». Прием.

— Он не шутит! — завопил Сунг. — Он будет стрелять! О мой бог!

Халид тоже что-то кричал, отчаянно колотя в дверь кабины. Джонни не слышал слов, но прекрасно представлял, что тот хочет ему сказать.

— Да что бы ты сдох, скотина, — заявил в эфир Джонни Адар.

— Эй, «Ковбой», я не ослышался? — спросил другой пилот «Морского волка». — Кажется, этот человек только что нахамил нам.

— «Боинг-747», это снова я — «Супер Хорнет» F-18, иду с правого борта. Мое терпение скоро кончится. Вы не знакомы с ракетами AIM-9 «Сайдвиндер», сэр? Если не хотите познакомиться с ними поближе, настоятельно советую вам немедленно начинать посадку. Следуйте за нами.

Джонни снова посмотрел на топливные датчики и понял, что вся его жизнь теперь догорает с остатками керосина. Уже не оставалось шанса добраться даже до Мексики, не то что до старой взлетно-посадочной полосы времен Второй мировой войны на Алеутских островах, о которой он думал. Боже. Всего полчаса назад он мечтал о сухом мартини, который закажет сегодня вечером в зале для поло. Черт!

Теперь он испытывал гнетущее чувство пустоты — как человек, чьи самые худшие опасения сбываются. Все его планы и мечты о том, как он бросит летную карьеру и займется своим маленьким пабом в уютном уголке Ирландии, — рухнули, как карточный домик. Что теперь ожидает его — годы заключения? А может, даже смертный приговор. Да, они ведь теперь расстреливают парней за такое дерьмо. Его дочь, Кэйтлин, тяжело больна. Он никогда ее больше не увидит.

— Мы проследуем за ними на посадку, — наконец сказал Джонни Сунгу. — Но больше я не хочу слышать из твоего поганого рта ни единого слова, понял?

— Джонни…

— И не называй меня больше «Джонни»!

Послышался писк — он протянул руку и выключил автопилот. Потом опустил тормозные щитки и отжал штурвал вперед, начиная спуск. Огненно-рыжий туман навис над пустыней Мохаве и горной цепью Сьерра-Мадре. «Словно полет в ад», — подумал он. Но, может быть, у него еще есть выход? Сесть на одном из тех пустынных шоссе или даже…

— Рейс 77 «Бритиш Эйрвейз» на Лос-Анджелес, это диспетчерская. Доложите о подходе, частота сто тридцать три и восемь. Взлетно-посадочная полоса два-пять. Прием.

— Это рейс 77 «Бритиш Эйрвейз». Благодарю вас, Лос-Анджелес, но я не думаю, что нам понадобится ваша полоса. Нам уже любезно предложили сесть на авиабазе ВВС «Эдвардс».

— М-м, 77-й, прием… Желаю вам всего доброго, сэр.

— Благодарю покорно, Лос-Анджелес. И вам того же.

— Ну вот и отлично, 77-й. «Ковбой» на связи. Вовремя одумались.

Реактивные истребители разошлись в стороны, но все еще окружали «Боинг». А еще куча этих стервятников над ними. Янки вели себя так, будто он хотел взорвать всю их чертову Америку. Хотя, может быть, так и есть. Он ведь на самом деле не знал, что там намудрили Ядовитый Плющ с Пашой.

Джонни вызвал стюардесс. Трубку селекторной связи взяла Фиона. Она явно нервничала, но у него действительно не было времени, чтобы успокоить ее. Он сказал ей, чтобы все пристегнули ремни, потому что они будут скоро приземляться. Об одном он ей не сказал — что их ожидает там, внизу.

Четыре истребителя морской авиации все еще сопровождали большой самолет. Пилоты эскадрильи «Морской волк», которые слышали все радиопереговоры, так и ждали команды. Кем бы ни был этот человек, он взорвал гражданский авиалайнер.

Они пролетали над пустыней Мохаве, приблизительно в девяноста милях к северу от города. Джонни Адар начал снижаться, как они сказали. Пять минут спустя он уже смотрел на полоску земли, постепенно превращавшуюся в авиационную базу ВВС «Эдвардс». При участии множества заинтересованных сторон, рейс 00 с острова Сува наконец-то приземлялся на военной взлетно-посадочной полосе.

По обе стороны полосы мелькали синие и красные огни. Эскадрилья истребителей «Стелс» F-117A проревела в противоположном направлении, напоминая скопище злых черных волшебников. К краю полосы уже мчались пожарные машины, «скорая помощь» и военные джипы. Адар увидел группу танков «Абрамс»-М1А2 в V-образном формировании, которые мчались в огромном облаке пыли прямо к его самолету.

— Танки! Матерь Божья! — заорал Адар. — Они согнали сюда всю свою чертову армию! И ты все еще думаешь, что можешь переубедить их?

— Да, — спокойно сказал Сунг. В его руках появился какой-то предмет, напоминающий бейсбольный мяч. Но Джонни больше не хотел слушать ни о каких изобретениях.

Он снова включил двигатели на полную мощность, и самолет проревел над взлетно-посадочной полосой, едва не задев башни танков.

— Не знаю, как ты, док, а я не рассчитывал на такой прием. Пошли они все к черту!

Пятнадцать минут спустя, когда Джонни Адар кружил над центром Лос-Анджелеса на высоте приблизительно двух тысяч футов, Хок и президент, которых разделяло целое полушарие, были поглощены очень срочным и очень частным разговором.

— Мы находимся в минуте от Армагеддона, Алекс. Он теперь утверждает, что на борту самолета находится ядерное взрывное устройство.

— Хотите услышать мой совет, господин президент?

— Да, Алекс, конечно хочу.

Примерно каждую минуту, когда Адар делал очередной разворот, в его глаза бил невыносимо яркий солнечный свет. Он чертовски устал. Его уже клонило ко сну. Доктор Сунг прекратил стенания и сжался калачиком на своем кресле слева, качая на руках, будто грудного ребеночка, продолговатую ядерную бомбу. Он держал палец на детонаторе.

— Они не сделают этого, Джонни. Я говорю тебе. Они не будут стрелять. Они просто не станут рисковать, чтобы над этим городом произошел катастрофический взрыв, который обрушит на их головы радиоактивные обломки. Мы что-нибудь придумаем. Да, да, нам просто нужно немного времени, чтобы что-то придумать.

— Ты лгал мне. Ты сказал, что на борту нет ядерного оружия, потому что эти бомбы ненадежны. О господи…

— Я прирожденный лгун. Ничего не могу с этим поделать…

— Господи! Я не… мы не можем продолжать этот блеф. У нас скоро закончится топливо. И мы так или иначе угробим себя!

— Это не блеф! — заявил Сунг, блистая черными глазами. — Когда у тебя на руках действительно есть заявленные карты, Джонни, это не блеф! Смотри! Видишь эту группу высоких зданий? Около поля для гольфа? «Сентьюри Сити»! Лети туда. Это превосходная мишень.

— А, какая теперь разница, — устало проговорил Адар.

Джонни медленно описал дугу на высоте приблизительно тысячу футов над сверкающим комплексом офисных башен. Он мог различить поток машин вдоль двух главных пересекающихся проспектов. Час пик. Цвета города были прекрасны в этот час. Оттенки розового и золотого. Вдоль одного из проспектов за мощной изгородью тянулось ярко-зеленое поле для гольфа. Там, в пятидесяти ярдах от автотрассы, совершенно другой мир. Люди играют в гольф по одну сторону изгороди, по другую — живут. Ходят в кино. Заказывают пиво в местном пабе. Целуют симпатичных девочек по темным углам.

Он услышал шум в наушниках.

— Как долго вы еще будете играть в эту игру, 77-й? — спросил пилот морской авиации. Сначала, когда Джонни пролетел над взлетно-посадочной полосой, этот кретин, которого он послал подальше, очень разозлился. Но в тот момент в переговоры вмешался Сунг. И теперь, когда они все знают о «пигскине» в руках Сунга и о другом ядерном оружии, лежащем в чемодане где-то на борту лайнера, этот летчик и все остальные притихли. По крайней мере их начальник больше не пугал Джонни децибелами своего голоса.

Хотя он, наверное, хороший парень, этот капитан морской авиации. Как там его фамилия — Рейнольдс, кажется? С ним, наверное, неплохо было бы посидеть за кружкой пива. Адар заложил вираж, и самолет спустился на пятьсот футов. Крики в салоне уже утихли. «Вероятно, бедняги молятся», — подумал Джонни.

— Сколько еще вы будете ошиваться здесь, капитан?

— А сколько у тебя есть времени, дружище? — поинтересовался Джонни.

— О, мы всегда на работе.

— Ну, я думаю, что мы только… эй! Что ты делаешь с этой штукой? Я не хочу этого… — не…

— Эй, капитан? Что у вас там происходит?

Из кабины доносились какие-то приглушенные звуки, срывающиеся на визг. Это Адар схватил сумасшедшего доктора за его тощую шею, словно цыпленка. Сунг успел нажать несколько кнопок на взрывном устройстве, и теперь оно испускало противный писк. Он начал бить индуса головой о ветровое стекло, до тех пор пока стекло не окрасилось кровью. Ядовитый Плющ визжал, умоляя Джонни остановиться. Наконец, когда понял, что сейчас потеряет сознание, попытался взорвать ядерное устройство. Но Джонни Адар успел перехватить устройство из рук Сунга, при этом сломав запястье мужчины. Сунг завыл от острой боли и еще раз попытался добраться до своего детища, но Адар просто забросил его назад, на кресло пилота.

Капитану Вилли Рейнольдсу, как и всем остальным, кто стал невольным слушателем этой драмы в кабине 747-го, исход которой предопределял будущее, это время показалось вечностью.

— Президент все еще на линии? — наконец услышали они голос из кабины «Боинга». Это был пилот, Адар.

— Да, я в эфире, — сказал Джек Макати.

— Я не хочу делать этого — заткнись к чертовой матери! Я говорю с Президентом — я не хочу делать этого, сэр. Не хочу убивать всех этих невинных людей внизу.

— Нет, вы определенно не хотите сделать это?

— Можно ли прийти… ну, к некоторой договоренности между нами?

— Вы подразумеваете обеспечить вам неприкосновенность?

— Верно.

— Мы могли бы поговорить об этом. Но мне нужна ваша абсолютная гарантия, что террорист в кабине дезактивировал свое устройство.

— У него больше нет бомбы… Я забрал ее. Я заставил его дезактивировать… Я не думаю, что теперь она взорвется.

Последовала пауза, во время которой все затаили дыхание. Наконец, президент заговорил снова.

— Я не веду переговоры с террористами. Пока вы находитесь в воздушном пространстве моей страны, вы — террорист. Удалитесь на двенадцать миль от побережья, и мы сможем продолжить разговор на эту тему.

— Да. Хорошо. Большое спасибо, сэр.

— Вы поступаете правильно. Это все, что я могу сказать.

— Эй, моряк? — проговорил Адар спустя мгновение.

— Да, капитан.

— Вы, парни, можете дать мне больше пространства для маневра?

— Да, можем. Сейчас ты поднимешься на пять тысяч и возьмешь курс на два-семь-ноль, кэп. Повторяю, поднимешься на пять тысяч и возьмешь курс на два-семь-ноль.

Звено реактивных истребителей отошли еще на тысячу ярдов и выстроились на хвосте у мишени.

— Поднялся на пять тысяч и взял курс на два-семь-ноль, моряк, — сказал Адар, наблюдая, как исчезают преследователи. Мгновение спустя радио затрещало снова.

— Прием, капитан, это — «Ковбой». Я иду позади тебя. Не вздумай больше шутить.

Прошла долгая минута.

— «Соколиный глаз», ты все еще на связи? — сказал президент, связавшись напрямую с Хоком и Рейнольдсом.

— Ответ утвердительный, сэр, — рапортовал Хок.

— Пора закручивать гайки, Алекс. Четыреста человек. Поговори со мной.

— Я все еще придерживаюсь своих первоначальных взглядов, господин Президент, — беспечно заявил Хок. — На борту этого самолета нет невиновных.

— Вы слышите, что говорит «Соколиный глаз», «Ковбой»?

— Да, да, слышу, сэр.

— Хорошо. «Ковбой», это «Ястреб». Да поможет нам всем Бог. Я приказываю, чтобы ты выполнил свой долг, сынок.

— Вас понял, «Ястреб». Я «Ковбой». Выполняю ваш приказ, сэр.

Инфракрасная система наведения ракет класса «воздух-воздух» «Сайдвиндер AIM-9X» мчалась по тепловому следу мишени на сверхзвуковой скорости. Инфракрасные датчики и конический сканер в носовом обтекателе отслеживали цель.

Капитан Вилли Рейнольдс нажал пальцем кнопку «Пуск». В кабине раздался сигнал предупреждения. Он бросил последний взгляд на самолет «Бритиш Эйрвейз», черным силуэтом вырисовывающийся на фоне заката.

Вдруг он почувствовал резкий укол совести. Искаженная действительность. Он чувствовал себя словно солдат, блуждающий один в разрушенной его войсками деревне и внезапно столкнувшийся с женщиной, несущей на руках ребенка.

Это не ребенок, проклятие! Это бомба!

* * *

— Эй, «Ковбой», мы, кажется, уже отошли на двенадцать миль? — спросил Адар хриплым голосом. Яркий свет заходящего в океан солнца раздражал его.

— Уже близко, капитан.

— Не собираешься часом побывать в Ирландии?

— Когда-нибудь. Слышал, что красивая страна.

— Прекрасная страна. Она напоминает мечту.

— Да.

— С меня кружка «Гиннеса» в любое время, «Ковбой».

— Спасибо за предложение.

— Эй, послушай…

Эпилог

Исламорада

Они сидели вдвоем на песке, примерно в двадцати ярдах от полосы прибоя, и смотрели, как садится огромное оранжевое солнце. Женщина разложила рядом с собой причудливые раковины, дары морских волн. Было все еще жарко, но в вечернем бризе уже чувствовалась легкая прохлада конца октября. Начался отлив, и влажный тугой песок привлекал множество чаек. Молочного цвета кучевые облака тянулись грядой на горизонте, окаймленные тонкими нитями перистых облаков.

— То ли селедка становится умнее, то ли я становлюсь глупее, — пошутил мужчина, глядя на закат.

Спокойный взгляд женщины говорил о том, что она преисполнена тихого счастья. Это место, как она и надеялась, чудесным образом поможет им вновь обрести друг друга. Даже того, что к мужчине вернулась способность беззаботно шутить, было достаточно, чтобы женщина радостно улыбалась, проводя пальцами по его густым темным волосам, все еще мокрым.

— Большеглазая сельдь — самая умная рыба в мире, — заявила Конч.

— Ну уж ты загнула, подруга. По крайней мере такое возмутительное заявление совсем сбивает меня с толку.

Алекс Хок засмеялся и развалился на песке, подложив руки под голову. Он зажмурил глаза, и его губы снова приобрели очертания спокойной полуулыбки. Песок под ним все еще был теплым, а пиво, стоящее рядом, — холодным. Прекрасный день.

— В это время года здесь спасения нет от бугенвиллии, — Конч с интересом осматривала темно-фиолетовое пятно на грудной клетке Хока. Его сломанные ребра заживали довольно медленно.

— Разве тебе не нравится бугенвиллия? — удивился Хок.

Они вдвоем провели в Исламораде уже почти неделю, скрываясь от мира в небольшой рыбацкой хижине Конч. «Влачить существование», как выразился Алекс, улыбнувшись Конч в их первое утро. Он сказал, что «не понимал истинного значения этого слова до настоящего момента».

Это была лачуга в самом прямом смысле слова, но она стояла прямо у воды — маленькое деревянное строение на песчаном берегу, скрытое полумесяцем плотных мангровых зарослей. Белая бугенвиллия облепила дверь, а дикий сад просто полыхал тропическими цветами.

Когда Алекс согласился на это путешествие, она купила подержанную плоскодонку — шестнадцатифутовый ялик, чтобы сбежать с ним на острова. Он любил ловить большеглазую сельдь. Утром они блуждали по мелководью, гоняясь за селедкой.

Даже если сразу после пробуждения они занимались любовью, в восемь они уже отчаливали за рыбой. В полдень Алекс, как обычно, откупоривал первую бутылку холодного пива. В час они обычно обедали тем, что Конч брала с собой в корзинке. К трем часам дня после плавания и, возможно, порции рома они уже прятались от тропического солнца. После этого любовники снова скрывались в уютной кровати Конч и покидали ее только, когда приходило время забираться в ее старый разбитый джип и мчаться в «Лорелею». А там они пили «Маргариту» и слушали песни Джимми Баффета.

Она легла на песке рядом с ним. Край оранжевого шара не коснется моря еще примерно десять минут. Они решили остаться здесь сегодня вечером, заказав еду из ресторана «Великая китайская стена» в Таки-Оути. Их плечи соприкасались; морская соль белой глазурью покрыла загорелые тела.

Алекс Хок положил свою правую руку на ее нагретое солнцем бедро и спросил:

— Ты счастлива?

Боже.

Консуэло де Лос Рейес когда-то влюбилась без памяти в этого мужчину на этом самом острове. Она навсегда отдала ему свое сердце. Просто схватила за его широкие плечи на берегу примерно в полумиле отсюда и сказала: «Вот, возьми мое сердце и положи в свой карман».

— Хороший день, — сказал он тихо. — Еще один паршивый день в раю.

— Кто-то должен сделать это.

— Это ведь могли быть мы, правильно?

— Правда ли, что Париж — город? Действительно ли моя спутница — женщина почти сверхъестественной красоты и блеска?

— Почти?

Она повернулась на бок, оперев голову на ладонь, и поцеловала его в соленые губы. Так или иначе, оба они не увидели, как в маленькой бухте село солнце. Тогда они прошли босиком по берегу к небольшому домику в сгущающихся сумерках под небом цвета индиго, и он подхватил ее на руки.

— Никакой рыбной ловли завтра, девочка моя. У меня задание.

— Можно мне с тобой?

— Нет, это тайна.

— О.

— Ничего опасного. Я вернусь к тебе до ужина.

— Будь осторожней, милый.

Он проснулся ночью от шума ливня, который тарабанил по оловянной крыше. Конч прижалась к нему своим обнаженным бедром, и он занимался с нею любовью медленно, с большим наслаждением, какое бывает у давно любящих друг друга людей. Он поднялся следующим утром на рассвете. Чтобы Снайпер молчал, пока он мылся в душе и брился, Алекс бросил ему в клетку сыра. Затем натянул свою старую футболку, шорты и сандалии и тихонько вышел из дома. Конч спала как мертвая.

Он завел джип и помчался сквозь густые заросли винограда по глубоко изрытой колеями песчаной дороге. День обещал быть чудовищно жарким, и на этот раз ему было жаль, что у старой развалюхи нет хотя бы брезентовой крыши. Притормозив на главном шоссе, он дважды моргнул фарами. Два парня из ДСБ, которые ели пончики в черном «Субербане», припаркованном поперек дороги, улыбнулись ему. Охрана Конч тоже любила это место, по большей части ловя здесь селедку или тарпона всякий раз, когда находился свободный часок. Парень за рулем оказался Гудвином. Хок попросил его начальство, чтобы Рон тоже немного отдохнул, после того что они натворили на Синей Горе. Он заслужил отдых в конце концов.

Он повернул налево и направился на север к Майами. Ему потребовалось чуть больше двух часов, чтобы добраться до аэропорта. Когда он стоял на контрольно-пропускном пункте, то сразу заметил среди толпы пассажиров Стокли в белой рубашке огромного размера и широкополой соломенной шляпе. Его было нетрудно увидеть.

— А вот и он! — обрадованно закричал Сток. — Ну, давай же я тебя обниму, старина! Иди скорее к Стоку!

Двое мужчин тепло обнялись. Хотя они часто говорили по телефону, они уже целых две недели не видели друг друга. Хок все еще был глубоко тронут тем, что его старый друг сделал для него во Флориде, едва не лишившись при этом собственной жизни. Он много раз пробовал выразить свои чувства по телефону, но все безуспешно.

— Сток, проклятье, как рад видеть тебя снова! — воскликнул Хок, хватая его ручную кладь и перекидывая через плечо. — Спасибо, что приехал, дружище!

— Постой-ка. Ты думаешь, что я проделал всю эту дорогу сюда, только для того чтобы увидеть тебя? Навестить твою тощую белую задницу? Ты знаешь, что я люблю тебя, брат, но пойми, теперь у меня есть здесь прекрасная женщина. Кажется, я говорил тебе о ней.

— Фанча, верно?

— Точно, Фанча. Лучшая претендентка на титул! У нее замечательное местечко на берегу залива Бискейн. О, да. Роскошное местечко! Где твоя машина? Чем быстрее разберусь с тобой, тем быстрее смогу поехать к ней.

— У тебя много багажа?

— Ты что, думал, что я еще что-нибудь привез? Ха-ха-ха!

— Ну ладно, пойдем.

— А что это ты в каких-то изношенных сандалиях? Я-то думал, что ты приедешь встречать меня по первому разряду, хотя бы в галстуке!

Им потребовался час, чтобы доехать до «Риф-клаба» в Ки-Ларго. Хок взял напрокат двадцатичетырехфутовый катер «Каптива» со сдвоенным двигателем «Меркруизер 250». Под выцветшими красными буквами «Ки-Ларго» было выведено название «Быстрый тростник». Работник проката сказал, что катер легко развивает скорость до сорока узлов.

Хок по пути остановился во Флорида-сити, где заправился и там же, на заправке купил пакет льда, холодного пива и кубинских бутербродов.

Сток поднялся на борт «Каптивы» и завел двигатели. Хок подал ему еду, пиво и лед, которые убрали в трюм, и помог разобраться со швартовыми. Потом сам запрыгнул на борт, и катер заскользил в тени больших яхт к выходу из канала. Так как Сток знал, куда они направляются, он вел катер.

В заливе был полный штиль. Они ехали в тишине. Сток оставил Алекса наедине со своими мыслями.

После долгого молчания Сток сказал Алексу:

— Слушай, я не хочу, чтобы ты считал, что только мы с Россом участвовали в поимке этого мерзавца. Если бы не некий Эмброуз Конгрив из Скотленд-Ярда, мы бы его никогда не нашли.

Хок улыбнулся. Конгрив на несколько месяцев поселился на небольшой ферме в Тоскане и был там безмерно счастлив.

— Да, Сток. Ты в курсе, что у Эмброуза Конгрива теперь новая собака и он изучает итальянский язык?

— Итальянский язык? Да он и на английском так говорит, что его нормальные люди не понимают.

— Он говорит то же самое о тебе, Сток, — усмехнулся Хок.

— А ты, должно быть, любишь его, — засмеялся Сток. Затем оба мужчины снова погрузились в молчание.

— Ну вот, мы почти на месте, — Сток снизил скорость. Было очень жарко, и Алекс снял пропитанную потом рубашку. Они миновали бесконечный ряд маленьких рифов, поросших мангровыми деревьями.

— Это место имеет название? — спросил он, уставившись на один из маленьких островов.

— Да. Это место называется «Безымянные рифы». Такое вот название.

Алекс подошел к корме.

— Это было здесь? — сказал он, пытаясь представить себе, как все происходило.

— Да. Прямо здесь. Он заехал сюда первым на своей «сигаре», а мы с Россом следом.

— Поехали.

По обоим берегам кустарники и деревья все еще были черны и искривлены. Сток остановил лодку. Должно быть, в этом месте произошел взрыв боеприпасов. Сток посмотрел на него.

— Ты уверен, что хочешь причалить? Мошкара съест нас заживо.

— Да. Давай пойдем туда.

— Хорошо, но я скажу тебе — смотреть особенно не на что.

Они нашли маленький просвет в деревьях.

— Видишь то большое дерево? Я тебе о нем рассказывал. Гамбо-Лимбо. На его вершине он меня поджидал.

Алекс пошел было вперед, но Сток положил руку ему на плечо.

— Давай лучше обойдем. Нужно быть осторожным. Здесь плывун.

Они приблизились к шелушащемуся красноватому дереву сзади. Хок прекрасно представлял себе, как все было. Сток по пояс погружен в плывун около основания дерева с двумя пулями в теле и думает, что умрет в полном одиночестве. Он ведь верил, что Росс погиб. Его друг Хок на другом полушарии. А человек, который убил Вики, сидел прямо здесь, где стоял теперь Хок, и ждал, когда Сток умрет. Наслаждался этим зрелищем и…

— Ты хочешь, чтобы я подождал в лодке, босс? — спросил Сток, внимательно посмотрев на него.

— Если не возражаешь. Спасибо. Я вернусь через минуту.

— Конечно.

Хок сел под деревом Гамбо и уставился на могилу убийцы своей жены. Конечно, здесь не было никакого упоминания о смерти Родриго, и никто не мог узнать, что в этом плывуне может быть чья-то могила. Никто не присутствовал на его похоронах на этом странном кладбище. Только двое его друзей были здесь и знали, что произошло на самом деле. Но ему нужно было видеть это место. Нужно было приехать сюда, сесть под деревом.

Вики тоже похоронена под деревом. Под деревом, на котором играла в детстве. Под прекрасным старым дубом у Миссисипи.

— Ты убил мою жену, — тихо проговорил Хок. — Тем прекрасным утром на ступенях церкви. Я нашел бы тебя рано или поздно. Когда убивал бы тебя, я смотрел бы в твои глаза. Но тебе в некотором смысле повезло, что ты умер здесь. Мои друзья добрались до тебя прежде, чем я.

Он понятия не имел, как долго просидел под деревом. Но знал, что прошло чудовищно много времени.

— Это должен был сделать я, — сказал он громко и, наконец, встал.

Он повернулся, чтобы уйти, снова остановился и оглянулся назад в последний раз.

— Но ты все равно мертв, пусть я и не убил тебя собственноручно, — заявил Алекс. — Мертвец и есть мертвец.

Все кончилось.

Безымянная могила на безымянном острове для человека без глаз.

Он вернулся к Стоку на катер. В любом случае холодное пиво еще не кончилось.

Конч сидела на песке у самого берега. Ее длинные загорелые ноги окатывали морские волны. Хок быстро побежал по мягкому песку к морю. Они все еще могли успеть в «Лорелею» до заката, но если поедут прямо сейчас.

— Ну вот и я! — сказал Алекс. Он поцеловал ее в лоб и рухнул рядом, глядя на полыхающий закат и медно-красное пламя волн.

— Как мне не хватало тебя, — прошептала Конч.

Она взяла его за руку.

— Я вернулся.

— Знаешь что, Хок? — сказала она, целуя его ладонь.

— Понятия не имею. А что?

— Я думаю, мне хватило бы и того, что ты есть на свете.

Кроваво-красное солнце утонуло в море.

Примечания

1

Извините, синьор (ит.).

(обратно)

2

Тотчас же (ит.).

(обратно)

3

Спасибо большое (ит.).

(обратно)

4

Пожалуйста (ит.).

(обратно)

5

Хорошо (ит.).

(обратно)

6

Люблю тебя (ит.).

(обратно)

7

Возвращайся ко мне, возлюбленный мой (ит.).

(обратно)

8

Прощай, возлюбленный (ит.).

(обратно)

9

Ключ (ит.).

(обратно)

10

Благодарю. Добрый вечер (ит.).

(обратно)

11

Я отправляюсь в рай, зная, что те, кто придут после меня, справятся с тем, чего не удалось сделать мне (фр.).

(обратно)

12

Слишком плохо видно грудь! Нужно сделать, чтобы было больше груди! (ит.)

(обратно)

13

Да бросьте (фр.).

(обратно)

Оглавление

Вступление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

Эпилог

*** Примечания ***