Страждущий веры (СИ) [Светлана Гольшанская] (fb2) читать онлайн

Книга I. Страждущий веры

Пролог

Последний путь обозначился на ночном небе полосами: красной, зелёной, синей. Зубастой короной пульсирующего света раскрывались Врата Червоточин. Морозный воздух гудел и искрил, выстуживая душу сквозь почти омертвелую плоть. Далеко позади полыхали зарницы, лязгала небесная сталь, грохотали летящие с гор каменные глыбы.

— Когда же вы угомонитесь? Разве не видите, что всё уже кончено?

Каждый шаг давался с трудом. Меховая одежда пропиталась кровью и отяжелела. Рука устала зажимать рану на боку. Хорошо, что он утратил благодать, иначе зараза бы уже убила его, покрыв тело смрадными язвами. Какая ирония! Смертным он протянул немного дольше, чем если бы оставался богом. И хорошо… эти последние мгновения сейчас дороже всего золота мира.

За Вратами уже виднелось переливающееся радугой нутро Долины духов. Приглушить бы нестерпимый свет, но сил вряд ли хватит, а они ещё нужны, чтобы завершить задуманное. Пару шагов, и он привалился к мельничному колесу, что с плеском черпало воду из бурливого чёрного потока и с грохотом опрокидывало обратно. Эхом отражаясь от сводов, по пещерному залу пронёсся испуганный шепоток.

Он криво усмехнулся в ответ:

— Не надейся. Ты останешься здесь, со мной. Навечно.

Собрав оставшиеся крохи сил, он поднатужился и воткнул между лопастями железный посох, на который опирался до этого. Колесо недовольно заскрежетало, пытаясь смять преграду, но прут выдержал. Осталось последнее усилие, чтобы уж наверняка заклинить демонов механизм.

На руке больно вздулись жилы. Он выжимал из себя последние капли магии. Хватит ли их? От кончиков пальцев по механизму побежал лёгкий иней, перерос в толстую ледяную корку и намертво сковал всю мельницу. Хорошо!

Последний шаг, и ноги подкосились. Он тяжело оперся о стену и сполз на пол.

Зрение меркло. Звуки отдалились за грань. Он и сам был уже где-то вблизи неё. Истирались имена братьев, матери, жены, его собственное. Лица уходили в забвение. Манящее безмятежной синевой небо забирало боль от раны, горечь предательства и тоску разлуки. Становилось легко, невесомо, словно корка льда покрывала его самого. Он растворялся в прозрачной дымке, становился ничем и всем, жил в каждой букашке и каждом горном исполине, слышал всё и видел всё. Почти осязаемой грезилась свобода.

Дрёму нарушила тяжёлая поступь. Сознание с оглушительной болью вернулось в тело. Почему ему не дают покоя даже в смерти?!

— Что ты наделал, сын?! — пророкотал над головой строгий голос, который так пугал в детстве.

Ответ дался с трудом:

— Остановил бойню. Разве не видишь?

На кровоточащую рану легла тёплая ладонь. Стало немного легче.

— Но какой ценой… — с сожалением выдохнул отец.

— Я заплатил её сполна, — его присутствие всегда заставляло ёрничать и огрызаться, даже если было не время для этого. — Вы только что выиграли войну длиной в вечность. Оживи остальных и празднуй, а мне дай умереть спокойно.

— Они вернутся.

— Я этого не увижу, а ты будешь знать, как справиться.

— Справляться дальше будешь ты.

Ноздри защекотал едва уловимый запах тлена. Ветер донёс обрывок зловещего шёпота. Глаза распахнулись против воли. Отец осунулся и постарел, запомнившееся молодым лицо бороздили глубокие морщины. С разбитого виска на щёку капала кровь. В разорванной на груди меховой одежде копошился, поедал изнутри осколок Предвечного мрака.

— Видишь, жизни в нас обоих осталось лишь на одного. Им должен стать ты. Лишь у тебя хватит сил победить ещё раз и сохранить мир. Прости.

— За что? — ужас с хрипом вырвался из глотки.

Он уже догадывался, но не хотел верить.

Отец со звоном потянул меч из ножен. Высвобожденный клинок вспыхнул фиолетовыми огнями и с противным хрустом вонзился в рёбра, в самое сердце. Боль накатывала удушливыми волнами, переплелась с жизнью. Сопротивляться не осталось сил, он мог лишь смотреть, как лезвие неумолимо проворачивается, убивает сыновье, то, что не успело стереться с именами и лицами, вживляет своё, отцовское. Силы Небесного повелителя текли сквозь звёздный металл. В лицо больно впивалась костяная маска, тело каменело, плечи вдавливало в землю от навалившейся ноши. Сознание кануло в тёмную воду, но не ушло за грань, не растворилось, а он так желал смерти…

— Спи спокойно, сын мой, — зашептал отец, укладывая его, обездвиженного, в ледяной саркофаг. Влажные губы едва коснулись лба. — Когда-нибудь ты примешь эту силу, как примешь и себя. Прощай.

Часть I. Горевестница

1.

Меня готовили к свадьбе по старым, давно забытым обрядам: выкупали в отваре ромашки и полыни, одели в простое платье из белёного льна, распустили волосы и возложили на голову венок из кувшинок. Рядом были только незамужние девушки — старости на праздниках юности не место. С танцами и песнями меня провожали в священную дубраву, где уже ждал жених со свитой.

Царствовала ночь. Полная луна заслоняла небо. Приветливо трещали костры, освещая путь и напитывая воздух запахом хвои.

Показался меж вековых дубов силуэт суженого. Высокий, широкоплечий — по стати уже ясно, что могучий воин и благородный человек. Такой же простоволосый, в длинной неподпоясанной рубахе. Мужественное лицо озарила улыбка. Столько восхищения и нежности было в ней, сколько я за всю жизнь не видела.

— Клянусь, что отрекаюсь от всех женщин, кроме тебя, и не возьму в постель другую, пока ты жива и даже после смерти, — сорвались с его губ горячие, истовые слова, которым нельзя было не верить.

Зашелестели листья, хрустнула сухая ветка, заставив оторвать взор от суженого. В кустах кто-то затаился. Таинственные глаза полыхнули синевой неба, загорелась рыжим пламенем шерсть. Поджарый огненный зверь припал к земле. Кошачья морда с большой белой отметиной, похожей на маску, принюхивалась, не сводя с поляны настороженного взгляда. Словно предупреждая, зверь выгнулся горкой, вздыбил шерсть и зашипел.

По телу пробежал озноб. Я обернулась. Растерзанные тела устилали поляну, а над ними неприступным утёсом возвышался мой суженый. Рубаха его, чёрная, сливалась с ночной мглой, а на спине и груди извивались угольные змеи. Он протянул руку и колдовским голосом прошептал: «Будь со мной, будь одной из нас!»

Огненный зверь взревел, разрывая липкую паутину наваждения, и бросился прочь. Я следом, чувствуя, как по пятам мчится тёмное, страшное, злое. Оно не убьёт — захватит, выжрет сердцевину и заставит жить безвольной полой куклой.

Зверь нёсся вперёд. Я едва поспевала за его скачками. Зацепилась за корень и упала, разбив колени в кровь. Подскочила и снова побежала, ощущая, как сквозь тонкую ткань кожу будоражит мертвецкий холод. Зверь свернул с большой дороги на едва заметную стежку. Я боялась его потерять. Почему-то была уверена, что только он знает путь к спасению. Нависавшие низко ветки нахлёстывали по рукам и лицу, раздирали платье на лоскуты, вырывали клочья волос. Ноги уже не держали, по лицу текли дорожки слёз, сердце заходилось бешеным грохотом, но я не останавливалась. Лучше упасть замертво, чем отдаться тьме. Быстрее! Впереди забрезжил просвет. Зверь замер на самой границе леса. Спасение рядом? Ещё несколько шагов!

Я едва успела остановиться на краю огромной пропасти. В бездну из-под ног посыпались камни, потонули в пустоте, так и не достигнув дна. Противоположный край было не разглядеть. В вышине грозовые тучи доедали остатки луны. А сзади уже гудела мертвецкими голосами беспроглядная тьма. Валила высоченные сосны, мгновенно иссушая и разнося в труху. Смердела тленом и гнилью. И цвыркала-скрежетала, протягивая к нам щупальца.

Он был там, мой суженый, в самом сердце. Это он крушил и убивал всё живое, он был самой тьмой!

Огненный зверь затравленно бегал вдоль обрыва, не находя выхода. Оборачивался на погибающий лес, рычал, полнясь бессильной злостью, и продолжал кружить.

Тьма замерла на опушке. Суженый снова протянул руку. Позвал меня по имени. Тогда я решилась, не желая, чтобы из-за меня погиб и зверь. Да только он вдруг выскочил вперёд, обнажив клыки. Острые пики кинулись наперерез, но тут же загорелись от жара огненной шерсти. Пламя заполонило тьму. Вспыхнул чудовищный пожар, очищая мир от живых и тлена разом. Но ни я, ни зверь уже не видели этого, растворившись в огненных языках.

***

— Не осталось больше у Небесного повелителя владений, чтобы наделить ими младшего сына, — заскрипел над ухом нянюшкин голос. — И велел ему отец во всём подчиняться старшим братьям.

Я вздрогнула и больно укололась об иголку, воткнутую в растянутую на пяльцах ткань, что лежала у меня на коленях. Выступила кровь. Пришлось скоренько её слизнуть, чтобы не испортить вышивку, над которой я корпела весь последний месяц.

Надо же, заснула посреди бела дня. Да ещё на жёстком стуле в неудобной позе. Нет, нельзя подолгу за работой засиживаться, а то и не такая муть приснится. Так всегда папа говорил, когда я прибегала к нему в слезах после очередного кошмара. Мы не ясновидцы, наши сны не сбываются. Да и какое зло может угрожать за неприступным рвом и толстыми стенами родового замка, охраняемого доблестными рыцарями из ордена Стражей?

В угловом камине уютно потрескивали смолистые сосновые поленья, обогревая маленькую гостиную, в которой мы с нянюшкой дожидались Вейаса. Пока моего остолопа-близняшку учили фехтовать и пользоваться родовым даром — телепатией — мне приходилось вышивать дурацкие узоры и выслушивать бесконечные наставления о хороших манерах и добронравии. А порой так хотелось ненадолго сбежать в лес и насладиться свободой.

— Но младший сын был горд и вольнолюбив, — продолжала нянюшка, совсем забыв, что я уже слышала это сказание, как и все другие, добрую сотню раз. Но мне нравились её истории. Они словно переносили во времена, когда мы с братом, совсем ещё крохи, трепетали от каждого слова и прятали головы под одеяла, если ветер завывал и бил в ставни в самые жуткие моменты.

Я тревожно выглянула в окно. На улице уже сгущались серые весенние сумерки, но Вейаса всё не было. Опять развлекается с какой-нибудь служанкой? А ведь обещал с нами посидеть. Сколько ещё таких вечеров осталось? После церемонии взросления нам придётся расстаться: я уеду в замок своего будущего мужа, а Вейас отправится проходить испытание, чтобы стать полноправным членом нашего ордена.

— Отказался он подчиняться отцу и братьям. Оставил небесную благодать, а вместе с ней имя и даже лицо. Вступил на тропу нетореную, чтобы самому решить свою судьбу, — голос нянюшки опустился до хрипловатого шёпота, заставляя ёжиться от напряжения. — Долго скитался Безликий по свету неприкаянным, стоптал семь пар железных башмаков, изломал семь железных посохов, изглодал семь железных хлебов прежде, чем обрёл свои владения. Была та земля широка и плодородна, но кишмя кишели на ней демоны, мешали возделывать поля, пасти стада и строить новые села. Покликал тогда Безликий самых смелых из охотников и повёл их в поход против злокозненных тварей. Кололи их копьями, секли топорами, стреляли луками, три человеческих жизни бились, пока не очистилась земля от скверны. Но когда затрубили горны победы, Безликий почувствовал смертельную усталость. Наказал он охотникам создать орден, который бы хранил всех людей от демонов, а сам удалился на край земли. Но белоглазые вёльвы говорят, что ушёл он не навсегда, а лишь уснул до поры.

— Да-да, и проснется, лишь когда наступит конец времён, — непочтительно заявил Вейас, вваливаясь в комнату с удовлетворённой ухмылкой на смазливом лице. Хорошо развлёкся, по всему видно. — Никогда не понимал этой истории. Если Безликий наш покровитель и повелитель, то почему он дрыхнет, пока его мир катится демонам под хвост?

Испортив волшебство нянюшкиного сказания, Вейас в грязных сапогах развалился на обитом дорогим голубым бархатом диване.

От раздражения захотелось заскрежетать зубами. Конечно, куда нам с нянюшкой до его распутных девок. Лучше бы вовсе не приходил!

— Глупый! Ты ничего не понимаешь в настоящих историях, — поддела я. — Безликий не дрыхнет, а набирается сил в ожидании последней битвы. А люди ещё должны доказать, что достойны спасения. Правда, нянюшка?

— Так откуда же мне знать, что думают боги? — развела старуха узловатыми морщинистыми руками. — Людям о том судить не дано.

— И кто из нас глупый? — Вейас швырнул в меня подушкой. Едва удалось поймать её у самого лица.

— Всяко умнее тебя.

Вейас самодовольно сцепил пальцы в замок и смачно ими хрустнул. Я подкралась и стукнула пустомелю по бестолковой башке, пока он упивался собственным невежеством. Брат зарычал. Мы сцепились клубком, барахтаясь и скача по дивану, как в детстве. На мгновение показалось, будто мы вернулись в ту счастливую пору, когда в нашей жизни ещё не было ощущения, что всё вот-вот закончится.

— А ну-ка хватит!

Нянюшка схватила нас за воротники и хорошенько встряхнула.

— Ишь, расшалились! Взрослые же совсем, а все дерётесь как дети малые. Тебе, Лайсве, вообще стыдно должно быть: свадьба скоро, дети, хозяйство, весь дом одной вести придётся, мужа голубить, а ты всё брата задираешь. Женщина должна быть кроткой, покорной и ласковой, а не дерзить и кулаками размахивать.

— Да, нянюшка, — устыдилась я, но паршивец Вейас тут же высунул язык, дразнясь.

Обидно стало до слёз! Почему так плохо оставаться ребёнком?

— Вот, посмотри, подарок для жениха, — вынув ткань из пяльцев, я показала её нянюшке, отвлекая от нашей потасовки. Не приведи Безликий, ещё папе наябедничает! — Красиво?

Старуха покрутила вышивку в руках, разглядывая выверенный до последнего стежка узор подслеповатыми глазами. Белая горлица с мечом в когтях на голубом фоне — наш родовой герб. Внизу девиз золотыми нитками: «Наше сердце легче пуха».

— Искусно, — хмыкнула нянюшка. — И дорого.

— Сама на ярмарке в Кайнавасе нитки выбирала, — улыбнулась я. — Не хуже, чем у мамы?

— Лайсве...

Стало не по себе. Неприятно.

— Не хуже?! — от отчаянья голос звякнул по окнам.

— Алинка большой мастерицей была. Такие узоры выходили из-под её пальцев, что нельзя было глаз оторвать, словно вся жизнь в них заключена, — разоткровенничалась старуха и тяжело вздохнула, разглядывая мою работу. — Твой узор красивый, конечно. Видно, что старалась. Но он холодный, нет в нём души, понимаешь? Огня нет.

Забытый нами Вейас взволновано зашевелился на диване. Видно, почувствовал, что я вот-вот расплачусь.

— Ну и ладно, — захотелось выбросить дрянную вышивку в камин. Нет, здесь нельзя. Лучше у себя. И не показывать слёз. Веломри не плачут. Никогда.

Забрав у нянюшки вышивку, я улыбнулась, как требовал этикет, и побежала к себе, забыв даже пожелать спокойной ночи на прощание. Опять заругают! Но так гораздо лучше, чем показать слёзы.

***

Ночная прохлада бодрила. Я распахнула окно спальни и проскользнула в узкий проём, прошлась по парапету до приметной башни, ухватилась за выступ, подтянулась и нырнула в щель бойницы. Даже кстати, что я такая тощая и маленькая — всегда найду место, где спрятаться. Здесь наверху хорошо: лежать на плоской смотровой площадке, разглядывать звёздные рисунки и думать.

Я ещё долго перебирала пальцами вышивку. Ветер давно стёр слёзы с лица, но боль не уходила. Я так старалась выполнить узор идеально, но всё равно никому не понравилось. Нет души. Можно купить дорогую ткань и нитки, можно аккуратно обрисовать силуэт мылом и наловчиться делать ровные стежки. Но где взять душу, если её нет?

Вышивка безвольно упала на пол. Я достала из-за пазухи медальон с портретиком и принялась рассматривать изображённую на нём женщину. Моя мама была южанкой. Очень красивой: темноволосая, темнобровая, кареглазая. И большой искусницей, прекрасно шила, вышивала, рисовала, пела и танцевала. Все её обожали, особенно папа с нянюшкой. Всё, что я знаю о ней, с их слов. Она умерла сразу после нашего с Вейасом рождения. Папа до сих пор скучает, хотя и не говорит.

Мы с Вейасом совсем на неё непохожи: оба светловолосые настолько, что кажемся седыми. Глаза невыразительные и холодные — блёкло-голубые, как у папы. И если Вейас выделяется мелкими точёными чертами и холеной красотой, то я невзрачная бледная мышь, которой даже ни одно платье толком не идёт, насколько бы дорогим оно ни было. Со своей внешностью нужно смириться — тут уж ничего не попишешь. Нянюшка говорит, что добрый муж будет любить меня и жалеть, какой бы дурнушкой я ни была. Надеюсь, она права.

Говорят, он приедет из жаркого степного края и увезёт меня к себе. Там нет ни лесов, ни каменистых пригорков, даже снега зимой не бывает. Что за зима без снега? Днём с этой заброшенной башни виден и густой бор на юге, и прозрачные озёра на западе, и гряды древних курганов на востоке, и вьющаяся меж холмов дорога на севере. Как я буду жить без всего этого? Без шалостей Вейаса, без назиданий папы, без нянюшкиных сказок. Хозяйство, дети... Какие дети, ведь я сама ещё ребёнок. Ребёнок, который не хочет вырастать. А ведь церемония взросления всего через пару недель.

Так хотелось научиться к этому времени делать хоть что-то идеально, как мама. Рукодельничать, раз уж с песнями и танцами не вышло. Но видимо, этого я тоже не унаследовала. Нет души... Может, её нет, потому что нет мамы? Она бы научила и про красоту, и про мужа, и про рукоделие. Почему боги забрали её так рано? Нянюшка права, не нам их судить.

Я подняла вышивку с пыльного пола и вгляделась внимательней. Не так уж и плохо. Хорошо, что не бросила в огонь. Жених через пару дней на помолвку приедет. Без подарка-то стыдно встречать, а ничего лучше я за это время не придумаю. Как говорит нянюшка, главное — не подарок, а внимание. Я уж постараюсь быть внимательной и любезной. Тогда, быть может, никто не заметит моей невзрачности и неумелости.

Приведя мысли в порядок и немного успокоившись, я снова взглянула на небо, чистое, с растущей, но все ещё неполной луной. Сверкнула звезда и понеслась к земле, будто созвездие Охотника заговорщически подмигнуло, напоминая о давешнем сне. Отбросив страшные видения, чтобы не тревожили больше, я взяла лишь то, что меня очаровало — Огненного зверя на фоне беспроглядной тьмы. Именно его вышью следующим и подарю папе на прощание. Хорошо, что красных ниток осталось много. Нужно найти обрез чёрной ткани. Жаль, что из неё только траурные одежды шьют, но я достану. Надо поторопиться, чтобы успеть. И плевать на кошмары!

2.

Ильзар построил ещё в незапамятные времена наш далёкий предок Лиздейк Дальновидный. Он был одним из первых Стражей и всю жизнь воевал против демонов, снискав большую славу. Во время одного из походов он заночевал под большим холмом, на вершине которого рос могучий дуб. Неожиданно началась гроза, и в дерево ударила молния, расколов его пополам. Лиздейк счёл это знамением свыше и поставил на холме дозорную башню, которую его потомки постепенно перестроили в грандиозный белый замок. Так говорилось в предании, а как было на самом деле, никто не знал. С каждым поколением наш род становился влиятельней и богаче, продолжая следовать заветам Лиздейка и бороться с демонами вместе с другими рыцарями ордена. Ныне главой рода являлся мой отец, милорд Артас Веломри. Мне, его дочери, приходилось очень стараться, чтобы не уронить его честь, особенно теперь, во время моей помолвки, после которой я должна буду навсегда покинуть отцовский дом и стать частью рода моего жениха. Хотя не хотелось никуда уезжать вовсе.

Замок гудел, готовился к приёму гостей. Рачительный кастелян, строгий иссушенный временем и хлопотами, Матейас не давал слугам и выписанным из города мастеровым ни минуты покоя. Из буфетов доставался лучший фарфор, чистилось столовое серебро и натирались мелом тарелки. В распахнутые окна врывался ветер, прогоняя затхлость и наполняя свежестью. Выгребалась пыль и грязь со всех углов. До блеска натирались полы. Подновлялась штукатурка, мозаика и лепнина на фронтонах. Садовники убирали парк перед замком и высаживали в вазоны вдоль парадного входа цветы из оранжереи. Они символизировали любовь, чистоту и супружескую верность: дерзкие алые гвоздики, скромные жёлтые хризантемы, девственные белые лилии и пышные кремовые розы. Лучшие повара со всего Белоземья готовили изысканные яства. Всё, чтобы пустить пыль в глаза семье жениха, которая вот-вот должна была прибыть со свитой. И ещё высоким лордам из совета ордена, которые собирались приехать позже на церемонию взросления. Им навстречу уже отправили почётный кортеж со стражниками и слугами.

Я тоже не смыкала глаз уже несколько ночей. Наверное, стоило хоть ненадолго прилечь, чтобы не выглядеть осунувшейся и бледной. Того и гляди, начну громыхать цепями по перилам, как наше родовое привидение, про которое любит рассказывать нянюшка. И все же хотелось закончить подарок для папы до отъезда. Чёрная ткань нашлась в одном из старых сундуков на чердаке. Должно быть, осталась с траура по маме. Я вырезала не тронутые молью лоскуты и принялась за работу, но ничего не выходило. Картина получалась совсем не такая, какую я видела во сне, будто руки не хотели слушать и шили неправильно, некрасиво. Выбросить пришлось с дюжину лоскутов прежде, чем стало выходить что-то похожее. Но я ещё была в самом начале пути, когда, громыхая по брусчатой дороге, к замку подъехали с десяток украшенных белыми лентами и полевыми первоцветами экипажей — пожаловал жених с семьёй. Как раз вовремя, и все же слишком рано. По крайней мере, для меня.

Три часа мои непослушные тяжёлые волосы укладывали в высокую причёску. Голова раскалывалась от возложенного на неё веса. До этого я всегда носила косы — они гораздо удобнее: не дерут кожу, не давят, не мешают. Долго напомаживали и румянили, пытаясь придать бледному лицу хоть какой-то цвет. Наконец, оставили одну. Я смогла вынуть из сундучка с приданым мамино свадебное платье. Простое, из белёного льна, из тех, что передаются в роду от матери к дочери, чтобы по дороге в дом мужа невесту защищали духи предков и приносили удачу. Пришлось его немного ушить в груди и бёдрах — мама явно была пышнее меня. Но всё равно нянюшка говорила, что я выгляжу в нём трогательной, хрупкой и даже немного женственной.

— Лайсве, ты не пойдёшь встречать жениха в этом тряпье. Нас засмеют, — нахмурил густые кустистые брови заглянувший ко мне отец. — Бежка сейчас новое принесёт. Портной только прислал. В нём ты будешь блистать.

— Я не хочу блистать. Я хочу, чтобы меня сопровождали духи предков! — я топнула ногой, стремясь показать решимость, но вышло глупо.

— Не капризничай. Сегодня очень важный день, и всё зависит только от тебя. Постарайся быть на высоте, и ничья помощь тебе не понадобится.

Он обнял меня за плечи. Колкие усы щекотнули лоб. Папа тут же отстранился, пропуская вперёд смуглую камеристку с новым платьем в руках. Бежка. Она ездила встречать гостей с кортежем, и я надеялась, что мне подыщут другую служанку. Но эта оказалась слишком шустрой и ушлой. Как только успевала и тут, и там, и ещё..?

Папа ушёл, а мне так хотелось задержать его подольше. Он так редко обращал на меня внимание, а ведь скоро я уеду и больше никого из них не увижу. Как же я буду скучать!

— Давайте, ваша светлость, поднимем ручки, — нарочито снисходительно попросила Бежка, подавая нижнее платье из тафты нежного кремового цвета с широкой юбкой-колоколом.

Улыбнулась так... словно не я дочь милорда Веломри, а она. Неудержимо захотелось сказать колкость. Все прекрасно знают, куда она метит. Соблазнила моего неразборчивого братца и думает, что она тут хозяйка. Везде лезет. Ан нет, ушлют её вместе со мной из замка, чтобы Вейас с ней больше не путался, и вспоминать не будут. Не зря же папа мне её так настырно подсовывает, сама бы я уж точно кого-нибудь повежливей выбрала.

— Ай, хорошо! — похвалила свою работу Бежка.

Кому как. Я чувствовала себя прибитой к полу даже в лёгком нижнем платье. За ним последовало верхнее распашное из золотой парчи, расшитое узором с розами и украшенное лентами и кружевом по подолу, вдоль выреза и на рукавах. Я едва не прогибалась под его тяжестью и казалась раза в два больше, чем была на самом деле. Зачем папа захотел сделать из меня пышный кремовый цветочек в золотой петлице? Это же нелепо!

— Корсет подтянем, и будет у нас красавица жениху на загляденье, — приговаривала Бежка, старательно разглаживая складки на юбке, а потом грубо толкнула в спину и стянула шнурки, выбив из груди весь воздух.

— О, боги, зачем так туго?! — взмолилась я, чуть не упав в обморок. — И почему такой глубокий вырез? Неприлично же!

Я попыталась натянуть лиф повыше, но ничего не вышло.

— Все прилично, что не безобразно, — Бежка хитро прищурила тёмные, как у ведьмы, глаза. Ух, дерзкая! Но ругаться не хотелось, не перед помолвкой. — В Кайнавасе все модницы так одеваются. Поверьте, папенька не купил бы ничего неприличного.

— Модницы в Кайнавасе, по-моему, не едят, — с трудом выдыхая каждый слог, пробормотала я. Бежка смилостивилась и ослабила шнуровку. — И не дышат.

— Красота требует жертв. Чем больше вы глянитесь жениху, тем легче будет с ним сойтись.

Она набрала пригоршню лоскутов и принялась набивать ими лиф, пытаясь придать моим скромным формам менее унылый вид. Как это все глупо! И неправильно. Жена должна нравиться просто потому, что она тебе суждена. Самый близкий и дорогой человек. Вторая половинка, без которой ни один мужчина счастлив не будет.

— Теперь точно глянитесь, — Бежка склонила голову набок, удовлетворенно разглядывая результаты своей работы.

— Ваша светлость, гости ждут! — донёсся из коридора голос лакея.

Испуганно выдохнув, я направилась к двери. Будь что будет!

— Погодите! Ожерелье забыли!

Бежка всплеснула руками и бросилась к туалетному столику, на котором лежал футляр с тремя нитками крупного жемчуга. Должно быть, папе пришлось выложить за него круглую сумму. Только кого мы смешим? Даже оно не сделает меня красивей.

— Главное — улыбайтесь, — застегнув ожерелье, Бежка сверкнула улыбкой, показывая пример, и поспешила открыть дверь.

Улыбаться, как же. Тогда я стану не просто некрасивой, но ещё и глупой. Да и как улыбаться, когда думаешь лишь о том, как бы не наступить на подол и не упасть? Даже воздуха хорошенько глотнуть не получается. Ничего, ради папы, ради Вейаса, ради чести рода можно денёк потерпеть. Выше голову, плечи расправить и представить, что я королева. Дочь лорда на самом деле, но какая разница?

В коридоре встретил отец.

— Мне нужно в святилище, — упрямо заявила я. — Хочу попросить удачи и поддержки.

— Зачем? — папа снова грозно нахмурился. В уголках ясных голубых глаз уже прорезались первые морщины. Хотелось разгладить их пальцами, как складки на платье. — Оно для этого не предназначено, ты же знаешь.

— У нас другого нет, — настойчиво напомнила я.

— Ладно, только быстро.

Нянюшка рассказывала, что бывают мужские божества и женские. Те, что оберегают дом от несчастий, и те, что помогают в замужестве и защищают детей от лиха. Только в нашем домашнем святилище им не молятся.

Я едва поспевала за широким шагом отца. В пустынной тёмной галерее он отвернул от стены полог голубого знамени и нащупал рычаг. Часть стены отъехала в сторону, открыв узкий проход. Запалив факел, мы спустились по крутой винтовой лестнице в тайное подземелье. Здесь находилось сердце замка, источник нашей родовой силы, благодаря которой внутри этих стен мы были неуязвимы для врагов. Посторонних сюда не допускали.

Сразу после рождения папа принёс нас с братом в святилище, положил на алтарь и пустил кровь, дав камню напитаться ею и признать новых членов рода. Через восемь лет папа снова привёл нас сюда для первого посвящения. Намазал виски миртовым маслом, поставил на колени и запер на всю ночь, велев читать вслух выбитые на стенах, полу и потолке надписи. Вейаса сморило к полуночи, а я продолжала проговаривать имена предков, истории об их подвигах и воззвания к предначальным стихиям. Лишь молитв нигде не было, ни имени, ни даже изображения божества, чьим домом служило это святилище. Сколько я не искала их, ничего не находилось.

Откровение пришло только с наступлением рассвета. Заскрипели шестерёнки древнего механизма, что-то в вышине затрещало, и в потолке открылся люк, позволяя увидеть небо. Тусклый зеленоватый налёт сумерек растворялся в огненных лучах возрождающегося солнца. Небо светлело, отдалялось, становилось пронзительно синим. На крыше застрекотала вертушка. Попавший в ловушку ветер застучал, спускаясь по трубе, и вырвался белёсым туманом из отверстий у алтаря, оставив на камне сырые потёки. Вот он, наш покровитель, незримый и безымянный — ветер. Тот, что дует с запада и приносит семена бурь и ураганов. Имя ему — свободный полёт, и нет для него иной молитвы, чем молчаливое растворение в воздушных потоках, вознесение над суетой и созерцание гармонии жизни, что струится по жилам мироздания.

Когда папа вернулся на следующее утро, я рассказала о своём откровении. Он рассмеялся, решив, что я снова придумываю небылицы. Я так и осталась наедине с собственными мыслями и чувствами. Поделиться ими могла только с самим ветром. Я тайком пробиралась на самую высокую башню в замке, залезала на ветхую крышу и там, в одиночестве и тишине, наслаждалась пьянящим ощущением: у меня словно вырастали крылья, и я неслась по небесным просторам, то камнем падая к земле, то поднимаясь выше облаков. Это были самые чудесные моменты в моей жизни.

Вскоре, когда папа собрался в очередной поход против демонов, я заметила, как он направляется к потайному входу в святилище, и упросила взять с собой. Папа согласился, лишь когда я пообещала, что пробуду там до рассвета, молча и не двигаясь, чтобы не помешать. Открыв люк в потолке и запалив на алтаре свечу, папа сел на колени, чуть наклонившись вперёд, опустил голову на грудь и поднял правую руку, сложив вместе три пальца. Замер, не шевелясь, и, казалось, даже не дыша. Устав наблюдать, я в точности повторила его позу и закрыла глаза.

Мысли копошились, как мыши в соломе: толкались, перебивали, мешали услышать и понять что-то важное. Хотелось выкинуть их, как ненужный хлам, но они все продолжали лезть в голову. Я сосредоточилась на дыхании, на ритмичном стуке сердца, пытаясь очиститься. Когда зудящее желание пошевелиться уже почти превозмогло мое терпение, я вдруг услышала это. Ни с чем не сравнимую песнь ветра, через которую будто говорил сам бог. Я не могла понять его речей, но была очарована умиротворяющей мелодией и тёплым, обволакивающим все естество светом. Застыв в этом удивительном состоянии, я сидела, пока папа не тронул меня за плечо. Открыв глаза, я почувствовала себя как никогда бодрой и счастливой. Свеча на алтаре давно догорела, а через люк сочились ласковые солнечные лучи. Пришло время уходить.

Папа вернулся из похода даже немного раньше обещанного срока, всего через несколько месяцев. И выглядел очень довольным. Сказал, что никогда ещё Охота не шла так гладко. Его отряд не потерял ни одного воина. После каждый раз, когда намечался поход, папа водил меня в святилище, просил помолиться за удачный исход битвы и называл своим маленьким талисманом. Уж не знаю, слышали ли меня боги и они ли приносили папе удачу, но мне нравилось в святилище. После проведённой внутри ночи всегда становилось так хорошо: пропадали тревоги и сомнения, а взамен приходила спокойная уверенность.

Вот и в этот последний раз я надеялась, что ветер поможет. Папа отпер тяжёлый навесной замок большим ключом, который всегда носил на шее вместе с гербовой подвеской — родовым знаком — в виде горлицы с мечом в когтях. Папа пропустил меня вперёд и позволил несколько минут побыть одной. Я села и сложила руки на груди.

— Я знаю, ты покровитель воинов и защищаешь их в битве от вражеских стрел и клинков, а до женской доли тебе дела нет, но… я сегодня в последний раз… В последний раз обращаюсь с просьбой. Потом я приму бога-покровителя моего мужа, и с тобой вряд ли ещё заговорю, но сегодня… Молю, дай мне свою защиту и подари удачу, не позволь ударить в грязь лицом и опозорить наш род. Я хочу… понравиться жениху и его семье, хочу, чтобы они меня приняли и полюбили, как любит моя семья. Помоги, пожалуйста, ведь других покровителей меня лишили.

Ничего не происходило. Ветер не отвечал даже лёгким дуновением. Видно, он действительно не властен над такими глупостями.

— Тогда просто храни папу и Вейаса. Он такой шалопай…

По щеке пробежала слеза, портя трёхчасовую работу парикмахеров над моим лицом.

— Лайсве, скорее. Нельзя заставлять гостей ждать, — нетерпеливо позвал из-за двери папа.

Застрекотала труба, выпуская облачко голубоватого тумана. Он оплёлся вокруг запястья браслетом и тут же истаял. Меня благословили?

— Идём же!

Не выдержав, папа открыл дверь и потянул меня наверх.

3.

Папа вёл меня под руку по красной ковровой дорожке между расступившимися гостями. Я с трудом признавала наш обычно серый и скучный парадный зал. В новой хрустальной люстре и в светильниках на стенах трепетало пламя свечей. Радужные блики кружились по потолку, словно оживляя нарисованных на нём павлинов и цапель. Подновлённые дубовые панели матово поблескивали на задрапированных голубым бархатом стенах. На самых видных местах красовались огромные гобелены с сюжетами из семейных преданий. Из каких только закромов папа их достал? Столы, укрытые белыми скатертями с красной обережной вышивкой, ломились от блюд в золотой и серебряной посуде: рябчики в сметане, перепела в клюквенном соусе, фаршированная яблоками утка, тушёные кролики, копчёные кабанчики, карпы, осетрина, печёные овощи, гусиные паштеты и, конечно же, пирог с живыми голубями внутри. О «маленьком» сюрпризе для гостей папа предупредил загодя, боясь, чтобы я от страха не свалилась в обморок. Будто бы я стала пугаться таких глупостей, как птицы в пироге.

Подчёркнутая помпезность угнетала. Папа никогда не устраивал грандиозных празднеств. Он вообще не любил принимать гостей, предпочитая скромное уединённое существование. Да и в этом зале мы бывали лишь изредка, когда орден вынуждал папу отмечать собственные победы хотя бы в кругу близких знакомых. А сейчас… зачем понадобилось выставлять всю эту роскошь напоказ? Чтобы соответствовать такой обстановке, мне нельзя совершить ни одного промаха, но я не смогу. Обязательно запнусь об подол или скажу глупость. Все смотрят, даже люди на гобеленах, как будто ждут, когда я облажаюсь. Дышать! Дышать глубже! Не показывать страха! Какая же долгая эта дорога!

Жених ждал в дальнем конце зала на небольшом возвышении. Он был невысок, пухлый, но совсем не крепкий. Скорее холеный. Как мой брат. Одет далеко не так богато, как мы — в короткие ореховые бриджи и такой же кафтан до колена без особых украшений и бантов. Из-под него выглядывал голубой камзол с накрахмаленным кружевным жабо. На ногах коричневые ботфорты из грубой кожи. Каштановые волосы стянуты на затылке в тугой пук по обычаю ордена. Зеленовато-карие глаза насмешливо прищурены. На щеках несколько едва заметных шрамов. От бритья что ли?

Я надеялась, что он будет старше. Говорят, для мужчин постарше молодость жены важнее красоты и ловкости. Что там Бежка советовала? Улыбаться. Улыбаться, даже если на душе скребут кошки и хочется бежать, как от самой страшной тьмы.

Мы остановились у возвышения. Папа едва заметно подтолкнул в спину. Я присела в неловком реверансе и подняла голову.

— Вы обворожительны, — промурлыкал жених, взял меня за руку и приложил её к губам.

Захотелось отдёрнуться. Или хотя бы отереть ладонь. Почему он мне с ходу не понравился? Это неправильно, никто не должен заметить мою неприязнь. Улыбнулась так, что рот свело судорогой и, потупив взор, смущённо прошептала:

— Меня зовут Лайсве.

— Йорден Тедеску, — ответил жених, склонив голову набок. Говор-то какой гавкающий, фу! — Весьма польщён знакомством. По дороге я много слышал о вашей красоте и грации, но реальность превзошла мои ожидания. Вы просто фея, волшебная фея.

Я обернулась к папе. Что мне отвечать на эту лесть? Он повёл плечами и крепко сжал мою руку. Спокойствие внушает? Лучше бы подсказал, что делать.

— Вы тоже… очень мужественны, — с трудом выдавила из себя.

После нудного представления жениха со всеми положенными регалиями и удивительно скупого родительского благословения, папа поспешил вручить самым знатным из гостей подарки в знак уважения и жестом пригласил к столу.

— Что ж, с официальной частью покончено, — грубо наплевав на этикет, он задорно подмигнул заскучавшим за время церемониала гостям. — Давайте же начнём пир, пока мы вконец не истомились от ожидания.

Настороженно следившие за нами лорды разом расслабились и засмеялись, устраиваясь за столами. Папа умел ходить по тонкой грани между высокомерной напыщенностью знати и дерзкими выходками удалого вояки. За это его все любили. Хотелось бы и мне так непринуждённо располагать к себе людей.

Меня усадили во главе стола: по левую руку от отца и по правую от жениха. Гости ели, пили, желали долгой счастливой жизни будущим супругам. Вокруг с серебряными подносами, унося и подавая, сновали слуги в форме наших родовых цветов: голубого и белого. Сладкое южное вино текло рекой, пенился в кружках хмельной эль, перемены блюд следовали друг за другом. Я одна молчала, теребя под столом край так и не вручённого подарка. При всех как-то стыдно. А вдруг не понравится? Тогда точно засмеют. Да Йорден на меня почти и не смотрит — с кем-то из своих всё время перешёптывается. Надо попробовать завести непринуждённую беседу, попытаться понравиться. Но о чём с ним разговаривать? Не о рукоделии же и нянюшкиных сказках. А больше я ничего не знаю.

Сосед пихнул Йордена в бок. Явно намекал, чтобы тот обратил на меня внимание. Захотелось сквозь землю провалиться.

— Вы совсем не ели. Положить вам окорок или, может, овощей с грибами? Они совсем лёгкие, — Йорден расплылся в елейной улыбке, протягивая дымящееся блюдо.

— Спасибо, я не голодна.

Корсет давил так, что даже дышалось с трудом. Вряд ли бы мне удалось проглотить хоть кусок. К тому же от волнения сильно подташнивало. Ничего, нянюшка обязательно соберёт для меня ужин после пира, а Вейас стащит ночью парочку пирожков с кухни. Тогда и наемся.

— Как дорога? Понравились наши места? — невнятно пробормотала я и тут же потупилась.

Йорден кисло скривился:

— Да как может нравиться тряска по буеракам и ухабам?

Я из вежливости спросила. Ни к чему так распаляться, это совсем не по этикету. И вообще, мне всегда нравилось странствовать. Правда, ездила я разве что на ярмарку в Кайнавас и обратно в сопровождении большой свиты, без которой не могла ступить там и шагу.

— А топи? От мошкары спасу нет, хуже чем от демонов. По бурелому шею свернуть можно и себе, и коням. Ночью совсем худо становится: от холода и сырости околеть запросто. Вот у нас в степи простор бескрайний, солнце тёплое и никаких кровопийц.

Какой неженка. Мошкара и холод ему, видите ли, мешают. А как в поход придётся идти, на север самый, в царство льдов, Йорден тоже на холод жаловаться станет? Нет, я должна унять раздражение и быть кроткой. Вслух пробормотала вежливое:

— Жаль, что вам пришлось терпеть такие неудобства.

Снова заметила, как Йордена пихнули в бок. Наверное, там останется синяк.

— Что вы. Ради ваших прекрасных глаз я готов и в самое логово демонов сунуться.

Ох, храбрец!

— А много вы их убили, ну демонов?

Йорден едва заметно икнул и стушевался. Его сосед не сдержал ехидного смешка.

— С сотню, должно быть. Я не считал.

Ну, конечно. Даже у папы столько побед вряд ли наберётся, а он всю жизнь воюет. Язвительность подмывала изнутри:

— Мне казалось, вы только-только испытание прошли.

— Да… в Доломитовых горах.

Остановиться уже не получалось, как бы я ни старалась:

— По дороге туда вы повстречали целую сотню демонов?

Теперь пихнули в бок меня. Ну не пихнули, а папа одёрнул за рукав, явно слышав весь разговор. Не понимаю, почему он терпит пустое бахвальство. Наглая ложь не достойна рыцаря нашего ордена, не достойна!

Папа встал, поднял кубок и звонко постучал по нему серебряной ложкой, призывая к вниманию. Суетливый гомон стих. Взгляды вновь устремились к нашему столу.

— Думаю, мы достаточно подкрепились для веселья, — он кивнул слугам, и те споро открыли большие дубовые двери. В зал вошли музыканты с круглыми четырехструнными домрами, тонкими изящными жалейками, пузатыми волынками из воловьей кожи и звонкими бубнами. Уже порядочно захмелевшие гости приветствовали их неслаженными хлопками и возгласами.

— Пускай танцы по праву откроют молодые наречённые: моя дочь Лайсве и её избранник из жаркого степного края, Йорден Тедеску.

На лице «избранника» зеркально отразилась моя несчастная улыбка. Зачем папа придумал спасать положение таким изуверским способом? Я в этом платье даже пошевелиться боюсь, а уж танцевать и подавно. Точно опозорюсь!

Йорден подал руку. Пришлось проследовать за ним в середину зала, свободную от пиршественных столов. Расположившиеся неподалёку музыканты заиграли по папиной команде. Хорошо, что танец оказался медленным и простым: поклон-поворот-поклон. Оставалось только придерживать юбки и вовремя увёртываться от так и норовивших наступить на подол ног «избранника». Танцевал он, как это ни удивительно, ещё хуже меня: держал неловко, вёл невпопад. Со стороны, должно быть, это больше походило на борьбу, чем на степенные движения влюблённой пары. Наверняка гости посмеялись от души, глядя на нелепое зрелище. Хорошо, что все закончилось быстро. Хорошо, что я не упала! Мы в последний раз поклонились и облегчённо вздохнули. Громкие хлопки смешались с пожеланиями счастья и любви. Гости явно ждали продолжения. Йорден неловко приобнял меня за талию и коротко чмокнул в губы,обдав не слишком приятным запахом изо рта. Я с трудом заставила себя не кривиться.

Гости возбуждённо загудели. Послышался скрип отодвигаемых стульев. Устав наблюдать за унылой парой, остальные спешили показать пример. Музыка стала бодрей, а бой бубнов ритмичней и звучней. Молодёжь залихватски отплясывала, звонко стуча по полу коваными каблуками. Старики, не обращая на них внимания, обсуждали свои дела, порой повышая голос так, что перекрывали музыку.

Мы незаметно отошли к ближнему столу. Я всё-таки решилась пригубить вина, чтобы заглушить неприятный привкус. Может, если захмелею, то и жених мой покажется более желанным.

— Послушайте, мне очень жаль… — замялся Йорден. — Я только с дороги, не все дела успел уладить. Вы меня извините? Я ненадолго, а вас пока мой наперсник развлечёт. Он хороший. Дражен!

К нам подошёл несимпатичный рыжий парень. Худощавое скуластое лицо сплошь покрывали веснушки, а щёки были знатно изрыты оспинами. Но в целом выглядел он постарше и солидней. Видно, это он пихал Йордена за столом.

— Иди уж, раз так не терпится, — недовольно ответил Дражен.

Йорден просиял и бодро зашагал к двери. Сбежал. А ведь я даже опозориться толком не успела.

— Не вешайте нос, он вернётся, — Дражен галантно взял меня под руку. Он явно знал, как с женщинами обращаться. Я слабо улыбнулась. — Никуда от вас не денется, всё ведь уже сговорено. Я даже немного завидую. За какие заслуги этому болвану в невесты досталась такая красавица? Ведь не ценит, совсем не ценит своего счастья.

Льстить не стоило. Стало ещё гаже, чем с Йорденом. Хотелось, чтобы этот вечер поскорее закончился. Я бы тихо поплакала у себя в комнате и смирилась. В конце концов, не всем в мужья достаются писаные красавцы и удалые воины. Жизнь не нянюшкина сказка — кому-то придётся терпеть и обычных.

Дражен потянул меня обратно к танцующим. Играли быстрый танец. Плясуны, взявшись за руки, хороводом неслись по залу, захватывая с собой всех, оставшихся не у дел. Потом разбивались на пары. Партнёр присаживался на колено и кружил партнёршу вокруг себя.

Я совсем запыхалась, чувствуя, что корсет сдавил грудь в два раза сильней. Но Дражен никак не унимался. Голова шла кругом. В ушах звенело. Я уже почти ничего не видела, находясь где-то на грани сознания и обморока. Яркая вспышка прочистила взор.

Я вознеслась над залом и заворожено наблюдала за всем сверху. Вместо людей под музыку плясали отвратительные создания со свиными рылами и раздвоенными копытами вместо ног. Они же сидели за столами, щедро заливали глотки вином и элем, жадно вгрызались в шматы жареного мяса, выкрикивали тосты, падали косматыми мордами прямо в блюда, кричали, затевали драки. Посреди всего этого безобразия светился маленький огонёк — тонюсенькая фигура прекрасной воздушной феи, которая металась в грубых ручищах одного из хряков.

«Расселись, свиньи из свиней! — прозвучал в голове полный отчаянной злобы голос. — Тоже мне, избранные богами защитники. Обжираются тут, веселятся, а где-то селяне от очередного нашествия погибают. От голода, от испоганенных посевов. А ведь одного блюда с этого стола хватило, чтобы кормить большую семью неделю».

Захотелось возразить. Каждый получает, что должно. Кто-то рождается селянином, чтобы работать на земле, кто-то ремесленником или купцом. А кто-то отмечен божественным даром и за свою неустанную борьбу с демонами получает награду: титулы, золото, земли. Стражи защищают людей, а люди платят им десятину. Такой порядок установили боги. Не нам их судить.

«Принцессочка-то чудо как хороша. Жаль, что уроду достанется», — снова вклинился в мысли странный голос.

Я камнем рухнула вниз в тело кружившей подо мной феи. Метнувшаяся сбоку тень грубо оттолкнула свинорылого и повела сама, уверенно и мягко. Музыка замерла. Мы остановились друг против друга. Это был мой суженый из сна. Я узнала силуэт. Он протянул руку и нежно коснулся щеки.

«Клянусь, что отрекаюсь от всех женщин, кроме тебя, и не возьму в постель другую, пока ты жива и даже после смерти».

И впился в губы, впуская в меня тьму и убивая душу.

4.

Я очнулась от того, что на лицо брызнули противной холодной водой. Корсет уже не давил — сверху укрывала лишь мягкая простынь. Рядом горемычно причитала нянюшка:

— Что ж ты, душегуб, наделал?! Чуть собственное дитя корсетом не удушил! И для чего? Чтобы гостей потешить? Да пропади они пропадом, твои гости и весь твой орден поганый вместе с ними!

— Помолчи, Эгле. Всё с ней в порядке будет. Не сахарная — не растает, — перекрыл её громкий папин голос. — А ты чего ждёшь?

Что-то звякнуло, словно папа отсчитывал монеты из кошеля.

— Ступай. И ни слова, слышишь, ни слова о том, что тут было!

— Да, милорд. Простите, милорд, — пробормотал кто-то тихо-тихо.

Я словно узнала... нет, не может быть. Он не реален. Прижимая к себе простынь, чтобы не остаться нагой, я поднялась с кушетки, на которую меня уложили после обморока, но увидела лишь, как стукнула об притвор дверь.

Нет, мне всё просто почудилось.

— Обнаглели совсем эти простолюдины. Никакого уважения к знати, — посетовал папа, но, увидев меня, тут же просиял. — Ты как?

Я легла обратно, натянув простынь до подбородка. Глаза резало от света. Сердце бешено колотилось, пуская по всему телу волны пульсаций. Голова гудела и кружилась, напоминая о недавнем обмороке. Всё-таки опозорилась. Надо было больше отдыхать.

Папа нахмурился и сунул мне под нос походную флягу, которую обычно наполнял восстанавливающим силы зельем. Но оно действовало только на тех, у кого был дар. Я недоумённо потупилась.

— Выпей — полегчает, — папа силой влил в рот ядрёный, отдающий мятой и базиликом напиток.

Удушливый кашель согнул пополам. Папа отставил флягу и провёл вокруг меня руками, внимательно вглядываясь во что-то доступное лишь ему одному.

— Скажи, дочь, ты ведь не была с мужчиной? — строго спросил он.

Я аж дёрнулась от возмущения. Как он мог такое подумать?! Нянюшка надавила на плечи, заставив лежать неподвижно, и ответила вместо меня:

— Совсем чокнулся со своим орденом?! Девочка чиста, как в день своего рождения. Это даже без всякого дара видно!

— Я не Вейас, — устало прохрипела и отвернулась. Гадко даже думать! Я бы никогда не отдалась мужчине вне брака.

— Вижу, извини. Всё происходит слишком быстро: помолвка и церемония… — папа ласково потрепал по волосам, поцеловал в висок и неразборчиво забормотал: — Это так некстати. Хотя следовало ожидать подобного, учитывая обстоятельства. — Потом вдруг приподнял мой подбородок кончиком пальца и заставил взглянуть в глаза: — Ты ничего не слышала перед обмороком?

— Все превратились в свиней, — измученно выдавила я. Видение на пиру оживляло и кошмар о поглотившей мир тьме. Я уже почти забыла о нём, но теперь смятение и страх навалились с утроенной силой.

— Свиней?! — кустистые брови папы грозно сошлись над переносицей. — Интересные у кого-то фантазии. Найду — голову оторву!

Я отвернулась, кожей ощущая его негодование. От чужих эмоций становилось больно. Хотелось закрыться и ни о чём не думать.

— Отдыхай. На люди тебе сегодня показываться не стоит. Я пойду к гостям и всё объясню, а потом отведу тебя в святилище. Там сразу полегчает. А пока лежи.

Он ушёл, еле слышно хлопнув дверью. В этот раз совсем не хотелось его задерживать. Я прижала колени к груди и обняла их руками. Лежала так, не шевелясь, чувствуя, что нахожусь в мерцающем коконе, который отгораживает меня от всех, защищает. Только мысли прогнать не удавалось. Липкий страх щекотал нервы: «А принцессочка-то чудо как хороша! Принцессочка... принцессочка...»

По телу пробежала волна мелкой дрожи. Засосало под ложечкой.

— Нянюшка, — старуха уселась у изголовья, с тревогой изучая моё лицо. Должно быть, выглядела я ещё хуже, чем чувствовала себя. — Что значит, если тебе постоянно снится один и тот же сон? Мы ведь не видим вещих снов, так почему он преследует меня?

— Твоя жизнь скоро сильно изменится. Вот ты и переживаешь, — нянюшка гладила меня по волосам, как папа. Только от неё исходило тёплое спокойствие и умиротворение. Становилось чуть легче. — Иногда мы сталкиваемся с бедами, с которыми не можем справиться. Они не оставляют нас даже ночью. Тогда во сне сами боги приходят на помощь: говорят, объясняют, показывают. Как только поймёшь, что тебе пытаются подсказать, всё решится само. Хочешь, подумаем вместе. Что тебе снится?

— Суженый.

— Так ведь это хороший сон.

— Да.

Думать вместе не хотелось, тем более рассказывать, оживляя в памяти жуткие образы. Одна справлюсь. Хотя бы на это ума хватит. Да и чего тут гадать? Всё яснее белого дня. Это предупреждение о том, что нельзя нарушать божественные законы. Нужно принять доставшегося мужа, даже если он совсем не тот, о ком я мечтала. А любовь с первого взгляда — нянюшкины сказки. В жизни такого не бывает. Я обидела Йордена своим пренебрежением, поэтому он ушёл. Его место тут же заняла тьма, тьма в моём сердце. Я не должна поддаваться, иначе сама стану тьмой. Отныне я буду кроткой, ласковой и послушной. Буду по-настоящему, не притворяться как раньше, а в мыслях дерзить. Я разыщу Йордена, отдам подарок и с радостью отправлюсь в благодатный степной край подальше от нашей убогой сырости. Я верю, что Йорден убил сотню демонов, и убьёт ещё столько же, а если даже не убьёт, то для меня он всё равно будет самым могучим и доблестным воином. А что плясать не умеет, так и боги с ними, с плясками, я научу. Это гораздо проще, чем вышивать.

Я решительно повернулась к нянюшке:

— Есть хочется. Принеси чего-нибудь, а то из-за корсета я совсем без ужина осталась.

— Конечно, милая, я мигом, — спохватилась старуха, явно решив, что если у меня появился аппетит, значит, стало легче.

Как только дверь захлопнулась, я с трудом встала на негнущиеся ноги. Только сейчас поняла, что нахожусь в собственной гардеробной. Видно, отец велел принести меня сюда после обморока, подальше от чужих глаз. Ну и замечательно! Я достала из сундука мамино белое платье и надела. На стене висело большое зеркало в ажурной позолоченной оправе. Я заплела распущенные волосы в косы и глянула на собственное отражение. Несмотря на бледность и синяки под огромными лихорадочно блестевшими глазами я выглядела по-домашнему мило и трогательно. Так, как я хотела выглядеть, как я себя ощущала. Теперь духи обязательно помогут мне обрести счастье с Йорденом.

Я выглянула за дверь. Коридор пустовал. Я облегчённо выдохнула. Оставалось только понять, где искать Йордена. Он не сказал, куда и зачем отлучается, а я не потрудилась спросить. Но сейчас глупо сожалеть о несделанном. Нужно думать, как быть дальше.

Вспомнилось, как папа обучал Вейаса использовать заклинания нашего замка, чтобы управлять им: можно было открыть потайные ходы или наоборот спрятаться так, чтобы тебя никто не заметил, а ещё проверить, не замышляет ли кто дурного или отыскать нужного человека. Последнее было самым простым. Правда, у Вейаса всё получалось одинаково плохо — он никогда не был прилежным в учёбе. А вот у меня иногда выходило, хотя никто не обращал внимания особо.

Не придумав ничего лучше, я решила всё же попробовать. Выдохнула, расправила плечи, сосредоточилась на внешности Йордена, его движениях, голосе, запахе. В голове возник примерный план замка со всеми винтовыми лестницами, петляющими узкими галереями, длинными коридорами и уединёнными комнатами за глухими дверями. Мой бесплотный дух плутал между пульсирующих жилами людских фигур. Всё не то, не то, не то. Ну где же?! Как гончая, я учуяла запах. Кислый, не слишком приятный, щедро смешанный с потом. Йорден, тут ошибки быть не могло. В восточном крыле, парадные гостевые покои, третья дверь по коридору слева.

Я отпустила концентрацию. Колени задрожали от слабости. Глубоко вздохнув, я оперлась спиной о стену и тут же съехала на пол. Из носа потекло, на губах отчетливо ощущался привкус железа. Отёрла ладонью и точно — на пальцах осталась кровь. Видела такое у Вейаса пару раз. Перестаралась. Папа говорил, что это пустяки, со всеми бывает. Скоро само пройдёт. Значит, не стоит обращать внимание. Надо отдышаться и действовать.

Если пойду через холл, меня заметят и остановят. И папе нажалуются, а он потом никуда не отпустит. Но тут рядом есть потайной ход. Идти, конечно, далековато, но там я вряд ли на кого-то наткнусь. Папа с гостями, Вейас, наверняка, сбежал с очередной служанкой, а остальные о нём не знают.

Я заставила себя встать, хотя голова всё ещё шла кругом, а ноги еле держали. Слабость отступала с каждым шагом по лестнице на третий этаж. Крадучись, я дошла до портрета Войшелка Добродушного, нашего прапрапрадеда. За ним притаился рычаг в виде круглой ручки. Я приложила к ней ладонь с засохшей кровью. Заговорённое железо отозвалось тёплой вибрацией. Я повернула ручку направо и потянула. Плита с портретом отъехала в сторону. Крутой винтовой лестницей вниз уходил узкий проход. Пахнуло сырой затхлостью и плесенью. Хорошо, что на мне не то помпезное платье, которое купил папа. Пышные юбки и длинный подол собрали бы тут всю грязь. Сняв со стены факел, я ступила в темноту, прислушиваясь, как заскрежетала плита за спиной и встала на место.

Пришлось долго спускаться, пригнувшись, переходить по змеящемуся тоннелю в другое крыло, потом подниматься по ещё одной лестнице на сотню ступенек. Когда я выбралась из потайного хода, то снова запыхалась, но в голове всё окончательно прояснилось. Без посторонних глаз мне легче будет поговорить с Йорденом искренне, объяснить свои сомнения и страхи, убедить его, что я смогу стать ему хорошей женой, просто мне надо чуть больше времени, чтобы привыкнуть. Но я буду стараться изо всех сил!

Я очистила платье от налипшей паутины и постучала в спальню Йордена. Никто не ответил, но дверь оказалась не запертой. Я вошла. Внутри царил полумрак — лишь узкая полоса света лилась из коридора. Просторная, аккуратно убранная комната пустовала. Створки шкафа приветливо открыты. Окна занавешены плотными гардинами. Возле широкой кровати с балдахином стоял закрытый дорожный сундук. Интересно, чем таким важным был занят Йорден, что даже не успел разобрать вещи? Я же видела его здесь. Только бы он на пир не вернулся — там я не смогу поговорить с ним с глазу на глаз.

Снаружи донеслись шаги. Голоса. Я узнала их: торопливый лающий говор Йордена и протяжный с наигранно мурлыкающими нотками Бежки. Она рассмеялась, кокетливо и мелодично. Дыхание спёрло от страха. Камеристка точно папе донесёт! Я юркнула в шкаф и плотно затворила дверцы, оставив лишь маленькую щёлку.

Йорден в обнимку с Бежкой ввалился в комнату.

— Наконец-то одни! — счастливо выдохнул мой будущий благоверный. — Ты бы знала, как меня достала эта бледная поганка со своими тупоумными расспросами. Как у вас то, как у вас сё. Будто специально унизить хотела. Как и её демонов папаша. Зачем он этот пир закатил? Чтобы показать, какие мы в степях нищие и убогие? Не можем даже позволить себе парчовый костюм к помолвке.

Пришлось зажать рот руками, чтобы не вскрикнуть. Я просто хотела завести беседу, а папа проявить уважение к жениху и ордену. Вовсе мы не желали никого унижать!

— Не бухти, — проворковала служанка, покрывая поцелуями поцарапанную щёку. — Меня всё равно не отпускали с кухни. А тебе нужно было политесы соблюсти, чтобы никто не догадался и эта дурочка не заартачилась. Знаю я её. Это с виду она телёнок большеглазый, а на деле сумасбродка ещё та. С детства было, как стукнет в голову блажь, так уже ни няньки, ни даже папенька отговорить не смогут. Всё по-своему сделает.

Конечно, заартачусь! Потребую, чтоб папа тебя вышвырнул. И даже если не послушает, с собой тебя не возьму уж точно.

— А по-моему, обычная избалованная папина дочка. Да и кто её спрашивать-то станет? Как в ордене скажут, так и сделает. Все под ним ходим.

Йорден оголил смуглое плечико служанки и принялся целовать его. Я хотела затворить дверцы, закрыть глаза, зажать уши, чтобы не видеть, не понимать, но не смогла оторвать глаз. Как заворожённая наблюдала за сладострастным воркованием с совершенно пустой головой.

Йорден зарылся носом в глубокое декольте. Бежка кокетливо хохотнула, словно от щекотки. Ободрённый, он принялся высвобождать из платья пышную грудь, истово обещая, будто находился перед алтарём:

— Ничего, как только родит наследника, подсыплю ей волчьей травы в еду, а тебя хозяйкой сделаю. И никакой орден мне указывать уже не сможет.

Бежка шепнула что-то в ответ. Йорден громко засмеялся и повалил её на кровать, одной рукой задирая юбки, а второй стаскивая с себя штаны. Я с жутким грохотом затворила дверцы, желая, чтобы меня заметили и остановились, но звук потонул в какофонии шорохов одежды, скрипа кровати и оглушающе громких стонов. Я забилась в угол и заткнула руками уши, но всё равно слышала и видела, словно находилась в комнате, бесстыдно наблюдала, чувствовала все прикосновения и ласки. Сознание озарила лёгкая вспышка боли, сверху навалилась тяжесть, вторгалось ненавистным захватчиком. Тупой, напыщенный боров сопит в ухо и трясётся как припадочный — мерзко до тошноты!

Я сосредоточилась на обиде и отчаянии. После долгих усилий они вытеснили поток постыдных видений.

Надо сидеть тихо. Дождаться, пока Бежка с Йорденом заснут и потихоньку выбраться. Иначе если они поймут, что я знаю их маленький секрет, то убьют меня прямо в этой комнате. Остальные на пиру — мои крики никто не услышит. Моё тело выбросят в овраг, а родным скажут, что я сбежала, испугавшись свадьбы. Им неведома жалость, они не погнушаются взять грех на душу, они ненавидят меня. За что? За парочку неловких слов, за дорогое платье, за заурядную внешность? Я так старалась делать все правильно, как хотел папа, Йорден, Бежка. Думала, что смогу всех обмануть, стать хорошей женой и матерью. Но это никому не нужно. Нужен только наследник с даром, честь рода и влияние в ордене. А меня используют и выбросят, как хлам, который всем мешает. Вначале папа с Вейасом, а потом и муж. Так может, не надо и вовсе стараться, раз всё уже предрешено? Не душиться в тугом корсете, не растягивать до боли рот в улыбке, не слепиться по ночам над рукоделием. Делать всё неправильно, так, как хочу я сама. Только вот чего я хочу?

Растирая по лицу слёзы, я подняла взгляд. В белёсом мерцании посреди непроглядной черноты рядом застыл уже знакомый силуэт. Суженый из сна. Во тьме он стал светом. Привычным жестом протянул мне руку. Лицо озарилось, словно грозовые тучи разошлись и из-за них хлынули яркие солнечные лучи. Он был красив, благороден и силён. В глазах сквозила искренность, нежность и забота. Вот чего я хотела на самом деле. Я улыбнулась и приняла его руку, шепча сокровенное: «Спасибо». И, кажется, снова уснула.

5.

Я проснулась от громогласного храпа. По комнате кто-то ходил, шелестел одеждой, но больше не стонали и не целовались. Я приоткрыла створки и выглянула наружу. Была глубокая ночь. Лившийся сквозь незашторенное окно лунный свет укутывал стоявшую боком к шкафу женскую фигуру зыбкой дымкой. Бежка натягивала унылое служаночье платье и прятала роскошные тёмные волосы под чепец, потом вдруг обернулась к шкафу. Я в ужасе отпрянула. Хорошо, что Йорден храпел так громко, иначе меня бы точно услышали. Но Бежка лишь подмигнула непонятно кому и, ступая на цыпочках, вышла, оставив дверь распахнутой. Точно, слышала. А, может, и видела. И всё-всё поняла! Стыдно-то как. Хотя чего мне-то стыдиться? Стыдно должно быть ей!

Подождав несколько мгновений, я вылезла из шкафа. Йорден дрых без задних ног, мерзавец, так и удушила бы подушкой! Осторожно переступая, чтобы его не разбудить, я выбралась из спальни. Тёмный коридор пустовал. Не доносилось ни звука. Видимо, гости уже давно разошлись по приготовленным для них комнатам и улеглись в кровати. Интересно, сколько же я проспала в дурацком шкафу? Ух, и влетит теперь от папы: он ведь велел не покидать гардеробной. Меня наверняка уже ищут. Как я объясняться-то буду? Впрочем, нет. Объясняться теперь будет он. Хватит с меня покорности и кротости.

Не заботясь больше, что меня могут заметить, я направилась к парадной лестнице. По ней хотя бы шею не сверну в темноте — здесь часть светильников оставили зажжёнными для любителей полуночных прогулок. Но моя продлилась недолго. За поворотом первого же пролёта я нос к носу столкнулась с разъярённым родителем с догорающей свечкой в руке. В лице ни кровинки, а глаза так и посверкивают молниями от гнева. Решимость таяла с каждым мгновением. Я вжала голову в плечи. Папа никогда на меня не кричал, журил было за то, что покрывала шалости Вейаса, но всерьёз никогда не злился.

— Где тебя носило?! — грозно зашептал он. Ноги подкосились, а к горлу подступила дурнота, напоминая, как я вымоталась. Папа подхватил меня и заговорил куда более ласково: — Посмотри, до чего себя довела. Велено же было лежать. И зачем ты снова напялила эти жуткие тряпки?!

Он переживал? Или только о гостях печётся? Не в силах больше ни о чём размышлять, я уткнулась в папин щедро расшитый серебряным позументом камзол и закрыла глаза. Тёплые пальцы скользнули по волосам. Накатила тупая апатия. Снова успокаивает. Не буду сопротивляться, не могу. Куда-то понесли, я не следила за дорогой. Слышала только тяжёлые шаги и прерывистое дыхание. Заскрежетала, открываясь, дверь потайного прохода. Воздух стал спёртым, затхлым, но снизу веяло приятным холодком. Папа поставил меня на пол перед знакомой белой дверью, оплетённой кружевом колдовских орнаментов. Святилище. Лязгнул навесной замок, и папа подтолкнул меня ко входу. Внутри на полу лежала пуховая перина с подушками и шерстяным одеялом. Я удивлённо обернулась. Папа вынул из-за пазухи платок и принялся отирать моё лицо от крови.

— Иди. Поспишь здесь ночь, и все как рукой снимет.

— Но ведь это кощунство. Боги рассердятся. Ты сам говорил.

— Тогда я хотел научить вас дисциплине, но сейчас это неважно. Богов нет, или они давно умерли, а цель у святилища одна — подпитывать наши силы. Тебе это сейчас нужно.

Я уселась на перину, бездумно разглядывая знакомые надписи на стенах. Богов нет, или они давно умерли. Мы не поклоняемся ветру, а лишь заманиваем в ловушку, чтобы использовать его могущество. Благоговение и добронравие, — всё, чему меня учили — обман. Так, может, и отцовская забота — лишь зыбкий морок, который исчезнет, стоит мне ступить за порог этого дома?

— Я искала Йордена. Хотела поговорить наедине. Надеялась, что так больше ему понравлюсь, — рассказывала я непонятно зачем.

Папа протяжно разглядывал меня, словно стремился прочитать.

— И как, нашла?

Я по привычке начала кусать губы, не решаясь ответить. Лёгкий мысленный толчок, и слова сами вырвались наружу:

— Он был со служанкой. Бесстыдно лапал её, раздел, опрокинул на кровать... Они стонали, кричали как от боли. Я до сих пор слышу эхо тех звуков, перед глазами до сих пор встают отражения их объятий, поцелуев, развратных ласк, похотливых движений. Это так гнусно, некрасиво, ужасно! А потом он рассказывал, как после рождения наследника подсыплет мне в пищу волчью траву, а свою любовницу сделает хозяйкой вместо меня.

Я умолкла, истощённая длинной речью. Лицо раскалилось от стыда. Ну зачем папа заставил сознаться?! Теперь я буду чувствовать себя ханжой. Хотя, наверное, так и есть, раз я даже не понимаю, почему всем так нравятся безобразные утехи плоти.

Настойчивый папин голос вывел из задумчивости:

— Ты узнала ту служанку? Скажи имя, и я велю её выгнать, даже найму душегуба, чтобы наверняка избавиться от неё.

Папа снова полез в мои мысли. Я представила, как по служаночьему платью растекается кровавое пятно, меркнет сверкающая улыбка, прежде смуглая кожа становится мертвенно бледной, остывают длинные ловкие пальцы, густые тёмные волосы спутываются и облезают с оголившегося черепа. Вспомнилось, как Бежка подмигнула мне на прощание. Нет, не хочу, чтобы её убили из-за меня.

— Зачем? — я отчаянно рвалась из тенёт внушения, которые насылал папа. Про себя молила его не использовать дар. Папа опустил взгляд, разрывая телепатическую связь. Говорить стало легче, когда никто не вытягивал признание силой. — Йорден с лёгкостью найдёт другую, а об этой даже не вспомнит. Лучше отмени помолвку. Он унизил нас в нашем же доме и недостоин чести родниться с тобой.

Папа понурил голову и отвернулся. Слова явно задели его за живое. Теперь он тоже изучал надписи на стенах, пробежался пальцами по ложбинкам, бормоча под нос выученные, должно быть, ещё в детстве имена наших великих предков.

— Боюсь, ничего не выйдет, — он устроился рядом на перинах. — Этот мерзавец нравится мне ничуть не больше, чем тебе, но так решил орден. Мы не можем противиться его воле. Единственное, что мне под силу — припугнуть Йордена гневом совета. Наглец не посмеет причинить тебе вред, иначе я вызову его на поединок чести и вспорю его гнилое брюхо.

— Какое мне будет дело до брюха Йордена, когда я сама отправлюсь к берегам мёртвых? Я хочу жить, любить и быть любимой. Разве это так много?

Я всхлипнула и утёрла некстати выступившие слёзы кулаком. Папа приложил ладонь к моей щеке, посылая волну тягучего спокойствия. За этот день я ощущала его дар на себе больше чем за предыдущие пятнадцать лет с моего рождения. Сколько можно?! Я не кукла, я живой человек!

— Ты любил маму? — с трудом удавалось держать ровный голос, смотреть в глаза и не плакать.

— Конечно. Хотя наш союз тоже был сговорён в ордене, но Алинка с первых дней в этом доме стала солнцем моей жизни. Когда она ушла, моё солнце померкло.

Разве он не понимает, что я тоже хочу быть солнцем для своего мужа? Чтобы этот муж был такой же благородный и сильный, как папа. Для него я смогу стать мастерицей и красавицей, лучшей из жён.

— Ты не изменял ей?

— При жизни никогда, — папа слабо улыбнулся, продолжая успокаивать, но я уловила в голосе напряжение, едва заметную нотку неискренности. Должно быть, телепатическая связь обернулась против него. Теперь читающей стала я.

— А после смерти?

Папа вздрогнул и попытался отнять руку, но я успела её перехватить.

— Ты ведь не нарушал свадебных клятв, хранил маме верность после её смерти и не брал в постель служанок, как Вейас и Йорден?

Он отвёл взгляд и ссутулился.

— Пятнадцать лет слишком долгий срок. Мужчинам иногда надо...

Я представила папу в постели с Бежкой. В той самой, которую он делил с мамой, в которой зачал нас с братом, в которую мы в детстве прибегали прятаться от бурь и гроз. К горлу подступила дурнота. Стало гораздо больнее, чем когда я услышала о коварном плане Йордена. Хотелось схватить булаву из замкового арсенала и поколотить папу по голове. И Йордена с Вейасом. И всех гадких, похотливых мужчин заодно.

— Пошёл вон! Пошёл вон отсюда!

Я схватила подушку и швырнула, не целясь. Папа опешил, попытался перехватить меня за талию, но я укусила его за запястье и вырвалась.

— Ненавижу! Убирайся! Ты мне больше не отец!

— Лайсве...

Он тоскливо глянул на меня, вышел и захлопнул за собой дверь.

Я опрокинулась на перину. Из груди вырвался истошный крик, выплеснувший всю скопившуюся горечь. Я билась в истерике, пока не охрипла и не обессилела. Когда лицо жгло от слёз, а тело ломило от усталости, я распласталась на спине, разглядывая звёзды через окно на потолке. Я просила их, чтобы моим отцом оказался кто-то другой, более сильный, благородный и смелый. Чтобы он забрал меня от этих злых равнодушных людей в страну, где никто и никогда не изменял своим жёнам и любил их, даже самых некрасивых и неумелых. Так я и уснула, моля тьму и бездну поглотить меня.

Но сон продлился недолго.

Сердце грохотало как от смертельного страха. Трепыхалось, словно хотело выскочить и умчаться прочь от грядущего ужаса. Я задыхалась, глотая ртом воздух, и никак не могла унять дрожь во всём теле.

В окно забралось круглое блюдце луны и затопило святилище серебристым светом. Багровая вуаль упала сверху, и вдоль подпиравших небо стен потоками хлынула кровь. Она покрыла меня с ног до головы толстым слоем. Лишь это смогло утолить боль и гудение во всём теле. Я отдышалась и попыталась встать. Грянул раскатистый рык. Не угрожающий, а зовущий. Я обернулась. Вниз по отвесной стене крался Огненный зверь. Он мягко пружинил, словно шёл по земле. Зверь спустился и лёг на пол, прижав к мощным лапам голову. Я должна забраться на спину? Но ведь я сгорю. И все же мучительно хотелось прикоснуться. Заворожённая красотой танцующего пламени, я протянула руку и погладила косматую морду. Зверь отозвался басовитым мурлыканьем. Почти кошачьим, если бы только кошки вырастали размером с лошадь. До чего же красив!

Пламя не обожгло, а лишь согрело и наполнило негнущееся от кровяного панциря тело лёгкостью. Ободрённая, я вскарабкалась на широкую спину и вцепилась в лохматую гриву. Зверь плавно поднялся и взмыл вверх по стене к сияющим в небе звёздам. От стремительного полёта захватило дух. Я кричала, упиваясь неизведанной доселе свободой. Рядом со зверем мне ничего не страшно! Я отпустила руки и воздела их к небесам, окуная пальцы в тёмные на тёмном облака. Холодный воздух жёг грудь, но не проникал под кровяной панцирь. Мы летели всё выше и выше мимо хрустальных дворцов небожителей, мимо застывших изваяниями бессмертных героев, мимо выпасавших тучные стада бородатых пастухов в остроконечных шляпах. Они приветствовали нас счастливыми возгласами и махали на прощание руками. Мы созерцали весь мир — гигантский голубой шар на плечах у дремлющего исполина, между ног которого катила чёрные воды Река душ. Мы несли туда багрянец рассветного шлейфа.

Я проснулась от толчка в бок.

— Осквернила семейное святилище храпом, а, сестрёнка? Или скорее борьбой с одеялом, — раздался над самым ухом ехидный голос Вейаса.

Я открыла глаза. Брат сидел рядом на коленях и по-лисьи усмехался собственной глупой шутке. Я недовольно фыркнула и огляделась. Перина смялась, а одеяло и подушки валялись по углам. Должно быть, я металась во сне. Почему видения не оставляют меня?! Уже совсем не понимаю, чего хотят дурацкие боги. Почему бы не сказать прямо?

— Не хмурься — ты похожа на сморщенную сливу. Держи, — Вейас достал из свёртка пару тёплых пирожков с зайчатиной и вручил мне. Живот тоскливо заурчал, напоминая, что я не ела со вчерашнего утра.

— Тебя привёл папа?

Видно, сам родитель не пожелал показываться на глаза и был прав, потому что я до сих пор злилась. Но наверное, обижаться на него по-детски глупо. Мужчины все такие.

— Нет, он отдал мне ключ. Сказал, что я должен привыкать к ответственности. Теперь я почти как хозяин замка.

Вейас выпятил грудь бочонком, показывая висевшую на шее цепь. Стало немного завидно. Теперь он сможет приходить сюда, когда захочет, а мне придётся уехать к чужим людям и их неведомому богу. Вдруг он не примет меня, как не принял мой жених?

— Чего ты всё грустишь? Улыбнись!

В свёртке осталась корзиночка из песочного теста, наполненная джемом и кремом из взбитых сливок. Вейас испачкал в нём палец и измазал мне лицо.

— Теперь у тебя усы и борода, как у мужчины, а, значит, уезжать никуда не придётся.

Я печально улыбнулась и вытерлась. Какой Вейас всё-таки ребёнок. Ещё хуже меня.

— Ты же знаешь, это невозможно. Да и не хочу я здесь оставаться. Папа ясно дал понять, что за меня не заступится.

Вейас скривился.

— Тогда давай сбежим и будем странствовать вместе. Не хочу быть цепным псом ордена, как папа, и выпрашивать милости ценой жизни близких.

Какой он хороший, самый лучший, мой братик. Стало стыдно, что я плохо о нём думала. Вейас никогда не променяет меня ни на привилегии, ни на служанок. Я порывисто обняла его и расплакалась. Жаль, побег — лишь пустые мечты.

— У тебя дар. Твой долг защищать людей от демонов. Я не хочу помешать тебе исполнить божественную волю. И сама должна покориться своему предназначению.

— Хоть на мгновение перестань повторять слова нянюшки и нудные поучения из старых книг. В них никто давно не верит. Сегодня было лунное затмение, ночь мертвецов. Мы с Бенасом и недотёпой Колье ходили на старое кладбище. Бенас до зари заставлял скелеты плясать на могильных плитах. Жаль, что кузен Петрас не смог приехать из-за траура по отцу. В такую ночь он бы оживил что-нибудь поинтересней костей с черепушками. И никакой гнев богов нас не остановил. Их придумали, чтобы ограничивать людей, навязывать волю ордена, которая выгодна лишь тем, кто стоит на верхушке. На самом деле мы сами себе хозяева, хозяева этого мира. И не обязаны подчиняться ни богам, ни ордену, ни даже родителям, если не хотим.

Я взглянула на хмурое небо через окно в потолке. Вот и папа вчера говорил то же самое, только я совсем забыла из-за волнений и странного сна. А, может, попросту не хотела помнить? Неужели там действительно никого нет, никто не наблюдает за нами сверху, не помогает и не направляет своей мудрой волей? Мы приходим из ниоткуда и уходим в никуда. Тогда зачем все это замужество, родовые схватки, дети, которых придётся отдать чужим людям, болезни, дряхлость и, наконец, смерть? Для чего вообще жить?

Что-то звякнуло в вышине, застучала труба, выпуская очередное голубоватое облачко. Оно обволокло меня собой, вспыхнуло, окатив тёплой волной, и исчезло.

— Что это было? — удивлённо спросила я, оглядывая трубу и древние надписи. В этот раз точно не почудилось.

— Я ничего не видел, — нахмурился Вейас. — Ты здесь всегда такой странной становишься. Пойдём, я знаю, что тебя развеселит.

Он взял меня за руку и потащил за собой. Труба снова жалостливо звякнула на прощание. Неужели этого никто не слышит? Может, Вейас прав, и я схожу с ума? Не стоит больше здесь бывать.

Мы прошли потайными ходами в южную башню. Вейас подсадил меня, и мы выбрались на ветхую крышу, прошли по карнизу и уселись, свесив ноги. Отсюда как на ладони просматривался внутренний двор. Там суетились слуги: запрягали в кареты и повозки лошадей, таскали сундуки с вещами, усаживали господ в сёдла.

— Кто-то уезжает? Почему так рано?

Торжества в честь помолвки должны были продлиться ещё несколько дней. Сегодня намечалась охота, завтра состязание бардов-рунопевцев, а послезавтра турнир в нашу с Йорденом честь. Уехать так рано было совсем неучтиво.

— Женишок твой, — Вейас кивнул в сторону знакомой пухлой фигуры в коричневом кафтане. Из-за плохого кроя одежда заметно топорщилась и морщинилась на спине.

Может, нам действительно не стоило выставлять семейное богатство напоказ? Тем более обычно мы жили скромно и уединенно. Замок просыпался, лишь когда папа возвращался из походов.

— Папа велел ему поскорей начать подготовку к свадьбе. Сказал, что Йордену придётся постараться, чтобы устроить достойную тебя церемонию, — Вейас злорадно ухмыльнулся.

— Ему даже не позволили остаться на праздник в свою честь? Это так непочтительно, — меня терзали противоречия. Несмотря на обиду унижения Йордена не радовали. Скоро его род станет моим. Если будут презирать его, то будут презирать и меня.

— Какое почтение может быть к тому, кто тебя бросил? — Вейас погрозил ему кулаком. — Правильно папа сделал, иначе я бы не сдержался и сбил всю спесь с его наглой рожи.

Я обречённо вздохнула. Мужчинам лишь бы оружием бряцать, а наперёд подумать никто не хочет. Но хорошо, что папа не рассказал про измену и услал Йордена под благовидным предлогом. Иначе я бы сама отрядила ему пару пощёчин, а так, может, удастся сохранить видимость благочестия.

— Чего распереживалась-то? Съешь лучше ещё пирожку, а то совсем как те скелеты с кладбища станешь, — Вейас протянул мне последнюю корзиночку из свёртка, а сам продолжил наблюдать за сборами во дворе.

Широкоплечий слуга подвёл к Йордену лошадь — норовистого каракового жеребца, которого папа подарил в честь помолвки. Конь фыркал и нетерпеливо рыл копытом землю, пытаясь цапнуть слугу за плечо, но тот ловко отворачивал и успокаивал его. Йорден взобрался на небольшую скамейку, чтобы легче было запрыгнуть в седло. Слуга поставил перед ними коня и выправил стремена, но стоило Йордену вдеть в одно из них ногу, как животное шарахнулось, чуть было не смяв суетившихся рядом людей. Едва удержавшись на скамейке, Йорден громко выругался и пнул слугу в живот остроносым сапогом.

— Ух, какие мы неучтивые, — Вейас плутовато хрустнул костяшками и достал из-за пазухи рогатку. Я догадалась, что он задумал. Стоило его остановить, но я медлила. — Ничего, сейчас мы покажем ему, почём фунт лиха.

Широкоплечий слуга даже не дёрнулся. Смотрел прямо и безразлично, словно господином был он, а вовсе не Йорден. Снова подвёл коня и встал впереди, крепко держа поводья у самой морды. Йорден с кряхтением вскарабкался в седло, но стоило только слуге отпустить поводья, как жеребец принялся перебирать ногами и пятиться. Йордену пришлось попотеть, чтобы заставить коня стоять смирно. Воодушевлённый победой, жених обернулся к кому-то из своей свиты.

Вейас заговорщически подмигнул и выстрелил камнем прямо в круп жеребца. Пронзительно взвизгнув, конь взвился на дыбы и помчался к распахнутым воротам. От неожиданности Йордена качнуло вперёд. Он повис на одном стремени, изо всех сил цепляясь за гриву. Послышался треск. Йорден вместе с седлом рухнул в пыль, а конь понёсся прочь от замка, звонко стуча копытами по брусчатке.

Двор огласил дружный хохот вперемешку с проклятьями.

— Ты подрезал ему подпругу, — покачала головой я, но все же улыбнулась впервые за утро. Какой же он жалкий, этот женишок. Вейас кивнул, покатываясь со смеху.

К Йордену снова подоспел его слуга, поднял на ноги и отряхнул. Жених надавал ему оплеух и принялся браниться, указывая то на седло, то в сторону ворот. Видно, требовал, чтобы слуга бежал догонять папин подарок.

— Ах ты ж, какая девица-белоручка! Всё за него другие должны делать: и подпруги проверять, и из грязи поднимать, и даже коня ловить. Интересно, испытание тоже за него другие проходили? — насмехался Вейас. — А ну как мне и в слугу шмальнуть? Может, он тогда этого нюню совсем затопчет, и не придётся тебе замуж выходить.

Широкоплечий обернулся, будто заметив нас. Я не могла разобрать его лица, но явно ощутила в его взгляде укоризну. Это отрезвило.

— Не стоит. Бедняге и так досталось.

Вейас пожал плечами и спрятал рогатку.

«Глупые дети!» — прозвучал в голове презрительный возглас. Или снова почудилось?

6.

Глаза свербели от яростного весеннего солнца. Требовалось прикладывать руку козырьком, чтобы разглядеть, что происходит внизу, во внутреннем дворе замка, где располагались площадки для тренировки с оружием. Артас хмуро наблюдал с балкона за показательным поединком Вейаса с молодым рыцарем из ордена. Приходилось признать, что сыну не хватает ни ловкости, ни навыка, ни смекалки. Все выпады были до скуки предсказуемы, а грязная, неуклюжая техника оставляла заметные бреши в защите и не позволяла нанести хоть сколь-нибудь значительные удары. Противник — костлявый безусый молодчик из бедного незнатного рода — заметно поддавался, отрабатывая вручённое Артасом накануне золото, но даже этот трюк никак не спасал положение. Во время очередного парирования Вейас запутался в ногах и споткнулся, едва не налетев на «вражеский» меч. Бестолочь! Артас сгорал от стыда. Противник шарахнулся в сторону и испуганно глянул на балкон. Артас безнадёжно вздохнул и дал знак заканчивать. Хватит уже позора на один день.

— Не переживай так, — снисходительно похлопал по плечу Кейл, моложавый и подтянутый одногодка Артаса с копной курчавых тёмно-каштановых волос. Повезло ещё, что совет ордена прислал именно его. Старый друг и соратник поможет всё замять, ведь не зря же Артас столько его из передряг вытягивал: карточных долгов, пьяных драк и плена иблисов в далёком Эламе. — Он же юнец совсем. Приставим к нему компаньона посмышлёней, и, глядишь, за пару лет походной жизни твой парень возмужает и научится, с какой стороны за меч держаться.

— Лишь бы он до этого светлого дня дожил, — покачал головой Артас. Он-то даже в детстве к обучению относился куда серьёзней, чем Вейас, а со времён испытания не проиграл ни одного тренировочного боя. Разжижается, видно, старая кровь. Нет в ней былого могущества. Проиграть низкорожденному — такой позор, а этой бестолочи и дела нет. Как кот на сметану улыбается.

Вейас привалился к стене рядом с тёмной нишей, якобы переводил дыхание, а сам украдкой с кем-то перешёптывался.

Лайсве, с кем же ещё? Близнецы, они ещё в утробе матери были неразлучны, во всех детских шалостях участвовали вместе, справляли именины в один день, делили пополам невзгоды и радости. Теперь их пути должны разойтись навсегда: его ждёт судьба воина и наследника рода, а её жены и матери. Почему дети так быстро взрослеют? Ведь ещё вчера Артас качал их, совсем крох, на коленях, а сегодня должен благословить и отпустить каждого во взрослую жизнь. Сейчас он впервые жалел, что столько времени проводил вдали от дома. Если бы он больше занимался воспитанием детей, быть может, они бы были лучше подготовлены к тому, что их ждёт за порогом замка.

«Лайсве, моя любимая маленькая девочка, что я буду делать, когда в следующий раз вернусь из похода, а ты не выбежишь из ворот мне навстречу? По чьей глупой прихоти приходится отдавать свой алмаз мерзавцу, который его даже оценить не в состоянии?»

После помолвки Лайсве стала угрюмой и замкнутой. Заперлась у себя в спальне, устроила голодовку. Артас, конечно, не слишком беспокоился. Сердобольная нянька Эгле на пару с Вейасом всё равно таскали ей еду с кухни охапками, а сама Лайсве не смогла усидеть на месте уже на второй день и выбиралась погулять тайком, прячась по тёмным углам. Артас притворялся, что ничего не замечает, позволяя ей вдоволь насладиться последними днями свободы, и жалел, что не сможет больше ничего для неё сделать.

Нужно помириться. Хотя бы попробовать.

— Лайсве! — позвал Артас. Тоненькая фигурка внутри ниши испуганнодёрнулась, но всё же вышла из тени. На ней было короткое платье небесно-голубого цвета, в котором Лайсве казалась совсем ребёнком. Как можно её и замуж? — Возьми меч и покажи, чему научилась, когда за братом подглядывала.

Близнецы удивлённо переглянулись. Вейас сам вложил сестре в руки оружие и подтолкнул к середине двора. Мальчишка-поединщик ошалело глянул на милордов. Видимо, с девушками драться ему не приходилось, но ослушаться приказа он не посмел и встал на изготовку. На лбу проступила испарина, а руки дрогнули. Должно быть, поединщик до смерти боялся зашибить тщедушную барышню.

— Что ты задумал? — Кейл подался вперёд.

Артас приложил к губам палец и кивком указал на дочь.

Она несколько раз взмахнула мечом, примеряясь, гордо вскинула голову, убрала за спину косы и в точности повторила стойку поединщика. Кейл не сдержался и коротко хохотнул. Расслышав насмешку, Лайсве напряжённо выпрямилась и без сигнала ринулась в бой. Поединщик едва устоял на ногах, лихорадочно отбиваясь и следя, чтобы не задеть её. Кейл удивлённо присвистнул.

Артас ухмыльнулся. Девчонка-то чудо как хороша. Точно с Вейасом украдкой удары отрабатывала. Поправочка: заставляла его отрабатывать. Гибкая, как кошка. А ярости-то в ней сколько — на сотню саблезубых демонов хватит, не меньше. Наверное, давно хотела себя показать, да никому интересно не было. А сейчас вот во всей красе, старается-то как! Хоть бы каплю её упорства Вейасу. Ан нет, бестолочь — он и есть бестолочь. Ещё и жалуется постоянно. Лайсве-то намного тяжелее: мышцы нужные не наработаны, выносливости совсем нет, дыхание сбилось. Но не сдаётся, отчаянная. Ух! Вот этот удар был хорош! Поединщик аж попятился. Видать, не до конца старая кровь прогнила.

Ещё несколько хлёстких движений, и Лайсве начала задыхаться. Утёрла пот. Снова атаковала. Жаль, рассчитывать и сохранять силы её никто не учил — не стоило вкладывать все в первые удары. Поединщик неловко увернулся, задев её плечо. На голубом поле вспыхнул маков цвет.

— Стойте! — выкрикнул Артас, жалея, что это затеял. Впервые он осознал, почему женщин к драке не допускают — вид их ран непереносим!

Его не услышали. Лайсве замахнулась, поединщик контратаковал. Она словно предугадала его действия, невообразимо вывернулась и выбила меч из рук.

— Я победила! — возликовала Лайсве.

Артас сбежал по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступени, и поспешил к дочери.

— Ты проиграла — поединок был до первой крови, — стоявший рядом Вейас указал на потемневший лоскут рукава.

Лайсве скосила взгляд и, громко всхлипнув, уставилась на Артаса блестящими от слёз глазами.

— Я проиграла, — повторила она осипшим голосом и уронила меч.

Артас протянул руку. Собирался ответить, что это не имеет никакого значения, бой был великолепен и… Но Лайсве уже умчалась, не позволив даже взглянуть, сильно ли она ранена. Оставалось только побиться головой об стену. Он же хотел как лучше!

— Чего это она? — недоумевал стоявший рядом Вейас.

Артас тут же отвесил ему подзатыльник:

— Того, что думать иногда надо, прежде чем говорить, дурень!

Вейас потупился и потёр ушибленное место.

— Весело тут у вас, — подоспел Кейл и, пристально разглядывая непотребный вид Артаса, покрутил пальцем у виска: — Ты совсем рехнулся?

Наверное, так и есть. Не мужское занятие детей воспитывать, а уж тем более девочек. Что у неё только на уме? Теперь даже прочитать не выходит.

Артас кинул поединщику ещё одну монету — бедолага был белее простыни и от страха клацал зубами. Думал, наверное, его на ближайшей осине вздёрнут за то, что дочь милорда ранил. Артас бы и вздёрнул, только чувствовал свою вину, а вовсе не мальчишки с цыплячьей шеей. Сыну велел разыскать Лайсве, а сам вернулся вместе с нетерпеливо переминающимся с ноги на ногу Кейлом наверх.

— Какой демон тебе в ребро ударил? — встревожился старый друг, когда они остались наедине.

— Но Лайсве была хороша, согласись? — сейчас Артас больше всего желал, чтобы его дочь родилась мальчиком.

— Для девчонки, — пожал плечами Кейл, не разделяя воодушевления.

— Ты бы видел её в святилище. Ветер даже мне так не отвечает, как ей. А когда я пытался успокоить её во время помолвки, она, кажется, обернула мой дар против меня. Можешь себе представить?

— К чему ты это рассказываешь? — недоумевал Кейл. Сам-то он детей не имел и явно не понимал, почему Артас бунтует против установленных в незапамятные времена порядков.

— Её дар смог бы послужить на благо ордену гораздо лучше, если бы ей не пришлось так рано выходить замуж. Не в битвах, конечно, но в Круге судей или книжников. Я слышал, туда берут девушек с даром.

— Поверь, Артас, ты не хочешь такой участи для своей дочери, — печально покачал головой Кейл. — Неужели её жених настолько тебе не понравился? Какой у него дар?

— Оборотень. Шакал, — последнее слово Артас выплюнул, как проклятие.

Кейл рассмеялся:

— Тогда не тебе, дорогой друг, переживать надо, а ему. Если у твоей дочери действительно сильный дар, то как только она с ним освоится, этот шакалёнок будет прыгать перед ней на задних лапках как ручная левретка.

— Ты его не видел. Он же безответственный слюнтяй и идиот. Ещё хуже Вейаса. На такого нельзя положиться. Если что случится, Лайсве останется совсем одна со своими проблемами.

— Юноши сейчас все такие. Поверь, то, что показал сегодня твой сын, далеко не худший исход.

— Лучше бы ей выбрали кого-то из наших, из небесных: телепатов или, быть может, телекинетиков. Они хотя бы её понимали.

— Телекинетиков? — Кейл поперхнулся собственным смехом и посерьёзнел. — Уж не задумал ли ты с самими авалорцами породниться?

Артас отвернулся. Слишком хорошо понимал, что это невозможно. Телекинез — королевский дар. В супруги телекинетики берут только себе подобных. Очень редко кого-то со стороны.

— Они, по крайней мере, благородны и чтут брачные клятвы.

— Твоя гордыня тебя погубит, — Кейл хмуро покачал головой и отвернулся. — Женский дар — проблема мужа, а не отца. Ты должен её отпустить. Лучше подумай о той сотне воинов, которую получит твой отряд, как только Лайсве отправится к алтарю вместе с шакалёнком. У тебя ещё есть сын, который запросто может провалить испытание или даже погибнуть, если мы ему не поможем. Чтобы что-то получить, нужно чем-то пожертвовать — помни это, Артас.

Он молчал. Жертвовать дочерью ради сына казалось неправильным.

7.

Подперев дверь своей спальни тумбой, чтобы уж точно не открыли, я улеглась на кровать. На белоснежной простыне остались кровавые следы. Рана совсем не болела. Пустяковая царапина. В красные дни намного хуже бывает: как прихватит живот, уже и на стенку лезть хочется, а кровь будто вся наружу изливается. Кажется, не переживёшь ты этих нескольких дней, но нет. Всё проходит, чтобы вернуться в новом месяце с новыми муками. Нянюшка утешала, что во время родов намного хуже бывает. Куда уж хуже? Даже представить страшно.

Жаль, что я такая неуклюжая. Ещё бы самую малость, и победила. Хотя какое кому дело? Папа решил друга развлечь, а с поединщиком всё сговорено было. Я чувствовала, что он поддаётся, а хотелось сражаться наравне с ним. Но это невозможно. Девочек не берут в воины, девочки должны ждать мужа у очага и рожать детей... Пока муж развлекается с очередной служанкой.

Я открыла окно. Пахнуло весенней свежестью, смешанной с тонким ароматом цветущих яблонь. Сладко-то как, раздольно. Хотелось сбегать на речку или забраться на самую высокую ветку вековечного ясеня и ждать, когда с приветственным клёкотом вернутся с зимовки журавли. Но я уже не ребёнок, мне нельзя.

Помолилась бы ветру и небу, попросила совета и поддержки, но наших богов на самом деле нет, как нет и богов мужа. Никаких нет — всё лишь выдумки, чтобы подчинять людей и навязывать им свою волю. И дар наш, получается, вовсе не божественный, а, может, и демонический, ведь демоны-то есть. У папы весь трофейный зал их рогами и шкурами забит. Выходит, никакие мы не избранные, а просто людей обманываем, чтобы обирать их и стяжать богатства. Точно, демоны, с демоническим даром. И сражаемся с себе подобными, только чтобы самим больше досталось.

Плохо без богов. Ничего не имеет смысла: ни женская доля, ни мужская, ни даже сам орден. Непонятно, что хорошо, а что плохо, какой должен быть порядок и ради чего стоит жизнью мучиться. Можно же просто раз — и выпрыгнуть из окна. Внизу каменистый склон. С десятисаженной высоты точно насмерть разобьюсь. Не будет ни позорного замужества, ни волчьей травы на завтрак, ни даже месячных кровей. Ничего не будет. Пусто.

— Сестрёнка, хватит дурить, открывай! — раздался за дверью звонкий голос Вейаса. — Папы здесь нет.

Я отодвинула тумбу. Следом за братом в комнату заглянула нянюшка и, охая, осмотрела рану. Вскоре примчалась Бежка с тазом кипячёной воды, бинтами и заживляющей мазью на пчелином воске. Вейаса выгнали, а меня раздели и перевязали.

— Ты как? Сильно больно? — сочувственно спрашивал брат из-за притворенной двери. — Хочешь, я с кухни оладку стащу? Хочешь, тот оберёг из медвежьего когтя у резчика выкуплю? Помнишь, тебе он понравился очень. А хочешь... хочешь... Ну скажи, чего хочешь, я всё сделаю!

— Ничего, Вей, отстань, — прикрикнула я, когда он стал совсем уж невыносим. — И вы отстаньте, слышите?! Идите же! И до церемонии не приходите. Видеть никого не желаю. Папу в особенности, так и передайте!

Не слушая возражений, я вытолкала служанку и нянюшку, которые как раз закончили возиться с перевязкой, из комнаты и снова придвинула тумбу. Как же они надоели со своей никому не нужной жалостью. Одна справлюсь. Переживу как-нибудь. Дальше хуже будет, я знаю.

Ветер недовольно зашелестел занавесками.

— И ты отстань! — разозлилась я непонятно на что и захлопнула ставни. — Тебя нет, значит, и разговаривать со мной не смей! Я тоже больше не буду... Никогда!

Бросилась на кровать и разрыдалась в голос.

***

Побыть до церемонии в одиночестве не вышло. На следующий же день папа велел начинать сборы. Я, естественно, отказалась. Тогда слуги сами принялись укладывать в дорожные сундуки мои вещи. Я безучастно наблюдала, как редеют ряды ни разу не надетых платьев в шкафу, как исчезают с полок выписанные из далёкого Дюарля парчовые туфельки, дорогие украшения скрываются в инкрустированных перламутром ларцах, гребни и щётки, зеркальце в серебряной оправе — прятали всё, словно не хотели, чтобы здесь осталось хоть малейшее напоминание обо мне. Я не выдержала и ушла. Бродила по замку, по всем открытым и тайным галереям, поднималась на все башни, прощалась с каждым камнем, ощущала неумолимый бег времени. До конца детства остался всего день, до конца жизни ещё один, а дальше неизвестность и пустота. Существование никому не нужной, безвольной куклой. Так тому и быть. Я смирилась.

К церемонии взросления мне купили платье из золотой парчи. Я не сопротивлялась ни когда корсет затянули так, что из глаз хлынули слёзы, ни когда на ноги надели неудобные узкие туфли, ни когда в высокую причёску вплели колючие белые розы. Отец уже не вёл меня под руку. Моё место теперь было не у хозяйского стола на возвышении, а сбоку, вместе с жёнами и дочерями знатных рыцарей. Слуга подвинул к накрытому столу стул, налил в кубок вина, положил что-то на тарелку. Я не следила. Папа произносил невероятно долгую напутственную речь, поздравлял Вейаса со вступление во взрослую жизнь. Представитель из ордена, папин старый товарищ, дядюшка Кейл, зачитывал послание Совета для Вейаса.

— Тебе надлежит отправиться в Чернолесье, Докулайская равнина, — зычно выкрикнул он, чтобы наверняка все услышали. Не так далеко, но и не так близко, чтобы заподозрили, что всё подстроено. — В знак того, что ты прошёл испытание, нужно принести оттуда шкуру белого варга. Не чёрного, не бурого, не рыжего, а белого, запомнил?

Вейас с серьёзным видом кивнул, а потом не выдержал и рассмеялся. Папа поднял руку, чтобы отвесить ему подзатыльник, но под внимательными взглядами гостей передумал и тоже выдавил из себя некое подобие улыбки.

Присутствующие расслабились, и папа подал знак к началу пира. Женщины за столом обсуждали наряды, парикмахеров, какие-то сплетни — я не прислушивалась. Кивала невпопад, отвечала односложно: «Да», «Конечно», «Я вас понимаю». Во время танцев я отнекивалась от редких приглашений, объясняя всем, какой у меня ревнивый жених. Хоть на что-то он сгодился. А ложь… если богов нет, то кто за неё осудит?

Когда слушать старушечьи пересуды и наблюдать за весельем сил не осталось, я вышла освежиться на балкон. Ночное небо заволокли тучи, скрыв звёзды с луной. Парило. Воздух стал зыбким и не двигался. Так тихо только перед бурей бывает. Снизу доносились недовольные выкрики стражников. Должно быть, кто-то явился без приглашения и с боем прорывался на пир. Одолело любопытство. Я перегнулась через перила, надеясь разглядеть хоть что-нибудь в темноте. Взвыл ветер. Я едва не опрокинулась на камни. Одна из роз выскользнула из причёски и улетела. В ответ сверкнули во мраке белесые глаза.

— Пустите! — когтями по стеклу заскрежетал старушечий голос. — Я несу весть от богов. Не смейте меня задерживать!

Сердце тревожно ёкнуло. Нет, не может быть, это всё нянюшкины сказки! Надо предупредить. Я подобрала юбки и со всех ног бросилась обратно. Папа стоял у хозяйского стола в конце зала и о чем-то увлечённо беседовал с дядей Кейлом. Протискиваясь между танцующими, я спешила к ним, но меня постоянно останавливали, лезли с расспросами, как будто не понимали, что мне не до этого.

— Плохие новости из Эскендерии, — мрачно сообщил дядя Кейл, разворачивая какую-то бумагу. — Из Муспельсхейма вернулся пропавший отряд.

— Это тот, который несколько лет назад отправляли искать истоки новой религии бунтовщиков? Кажется, они называют себя единоверцами. Ну так хорошо же, что отряд вернулся, — искренне недоумевал папа. Собеседник покачал головой.

— Вернулись только трое: Трюдо, Масферс и Рат. Остальных подкосила какая-то лихорадка. Выжили только телепаты. Но это ещё не самое странное. На совете они стали уговаривать глав ордена принять новую религию. Сказали, что во время болезни они увидели свет истины и уверовали: нет бога, кроме Единого, и лишь в нём наше спасение.

— И что? Орден согласился? — скептично вскинул брови папа.

— Вы знаете, там… — робко вмешалась я, подобравшись достаточно близко, чтобы меня услышали.

— Лайсве, не сейчас. У меня важный разговор, — отмахнулся папа, как от назойливой мухи, а дядя Кейл продолжил:

— Естественно, нет. Но телепаты попытались навязать свою волю гипнозом, представляешь? Их тут же взяли под стражу, сейчас пытаются разобраться.

— Я знаю Рата и Трюдо, — папа нахмурился. — Не верится, что они нарушили присягу без веских причин.

— Полагают, что они одержимы, но никаких следов демонического присутствия не находят.

— Послушайте, это важно! — я попыталась привлечь их внимание, надеясь, что разговор исчерпан, но они снова шикнули.

— Самое паршивое, что бунтовщики воспрянули духом. Решили, что это знак, — дядя Кейл отвёл взгляд, словно собирался сообщить огорчительную весть. — Все силы теперь направлены на подавление мятежа. Тебе не смогут выделить ни одного воина.

— Но ведь это не для моего развлечения! — громко возмутился папа. — Гулей надо добить сейчас, иначе они снова расплодятся и все наши жертвы будут напрасны.

Дядя Кейл бессильно развёл руками.

Ну всё? Достали со своей глупой войной! Никакого Единого нет, как и других богов, а битвы с демонами — всего лишь ради наживы. Так почему бы хоть раз не забыть о делах ордена и позаботиться о своих близких? Ведь завтра нас может и не стать! Решительно сжав кулаки, я закричала:

— Вёльва у ворот!

Пламя свечей вмиг потускнело. Стало темно и холодно, как на кладбище. Смолкли музыканты, плясуны испуганно замерли, разговоры истлели сами собой. Все взгляды устремились на меня. Даже неунывающий Вейас побледнел и подобрался ближе к нам.

Отдаваясь гулким эхом в высоких каменных сводах, послышались тяжёлые шаги. Протяжно скрипнули двери. Головы тут же повернулись к выходу. На пороге показалась невысокая коренастая фигура в тёмном балахоне. Шагнула в зал. Под опадающим капюшоном взметнулись жидкие седые волосы. На изрезанном морщинами лице полыхнули слепые белёсые глаза. Гости словно по команде сдавленно выдохнули и посторонились, пропуская старуху вперёд. Она ползла, как улитка, шаркая и отбивая узловатой клюкой монотонный ритм. Никто не смел заступить ей дорогу.

Папа неестественно выпрямился, закрыв меня собой, Вейаса схватил за руку. Испугался! Надо было слушать, когда я предупреждала.

— Артас Веломри, почему твои стражники не пускали меня на праздник? — захрипела вёльва, остановившись у возвышения для хозяйского стола. — Неужто совсем старые порядки забыли? Или возгордившимся охотникам уже и дела нет до божественной воли? Она нас породила — она и убьёт.

Хорошо, что вёльва не слышала наши святотатственные речи. Может, богов и нет, но горевестницы вполне существуют. И могут такую судьбу напророчить, что потом вовек не расхлебаешь.

Папа вздрогнул:

— Чего ты хочешь, старуха?

Дядя Кейл подался вперёд, чтобы стать между ним и вёльвой, но той хватило лишь раз взглянуть слепыми глазами, как он тут же отшатнулся.

— Того же, чего и всегда — объявить волю богов.

Папа оттянул тугой воротник и сглотнул. Голос вёльвы возвысился и бичом хлестнул по каменным сводам:

— Ветер велел, чтобы твой сын отправился в Хельхейм и добыл клыки вэса.

Вейас едва слышно присвистнул. Хельхейм? Да из ледяной пустыни на краю света, поди, никто не возвращался. И кто такой вэс? Я взяла брата за свободную руку, чтобы ободрить.

Все поражённо молчали. Никто не смел даже шелохнуться, не то, что заступиться за Вейаса. Тоже мне, доблестные воины — выжившей из ума карги испугались! Хотя… мне тоже было страшно до дрожи в коленях. Вёльвы всегда появляются в преддверии лиха: не обыденной смерти, а голода, засухи, нашествия или мора. Поэтому их прозвали горевестницами. И боятся даже больше Жнецов — костянокрылых сборщиков душ.

Я дерзнула: попыталась выйти вперёд, чтобы защитить брата, но папа тут же затолкал обратно.

— Мой сын отправится в Чернолесье и добудет шкуру белого варга, — процедил он сквозь зубы. — Так назначил орден.

Папа перевёл взгляд на дядю Кейла. Тот бессильно пожал плечами и понурил голову.

— Подкупленный твоим золотом орден не властен над божьим промыслом, — зло каркнула карга. — Судьба твоего сына в Хельхейме, не в Чернолесье. Такова воля даровавшего вам силу ветра.

— Ветер безумен, если его воля такова. Мой сын не станет служить безумцу!

За окнами сверкнула молния. Громыхнуло так, что зазвенели стекла. Дождь зашёлся по крыше барабанным боем. Жутко. Как будто он всё слышал, всё понял и разозлился!

— За гордыню свою, Артас, будешь наказан, — грозно сверкнули белёсые глаза. — Прервётся твой род: не вернётся сын с испытания. И сокровище своё тоже не сохранишь: дочь увянет, как её мать, на родильном ложе.

Папина шея заметно побагровела.

— Как ты смеешь, горевестница, являться в мой дом без приглашения и вещать о смерти моих детей?!

Он подался вперёд и взмахнул рукой. Хотел ударить, но дядя Кейл повис у него на плечах:

— Остановись, Артас, так нельзя!

— Лайсве! — закричал вдруг Вейас и метнулся ко мне.

Всё поплыло перед глазами. Я словно наяву увидела, как громадное клыкастое чудище раздирает моего брата на ошмётки. Я сама истерзанная, в поту истекала кровью на белых простынях. Чёрные мары хохотали у моих распростёртых ног и уносили так и не глотнувшее воздух дитя в ледяной ад.

Стало темно.

8.

Я очнулась на кушетке в одной из просторных нежилых комнат на втором этаже. Здесь было затхло и холодно, поэтому распалили камин в углу. Но дымоход отсырел, и смолистые сосновые дрова сильно дымили. Пришлось открыть окно, откуда доносился шум низвергающихся с неба потоков воды и хищные завывания ветра. Хорошо хоть молнии больше не сверкали.

Папа метался из угла в угол, как загнанный в клетку зверь. Вейас наблюдал за ним, развалившись нога за ногу в кресле рядом со мной. Открылась дверь. На пороге показался уставший и осунувшийся дядя Кейл:

— Я извинился перед гостями и отправил их спать. Завтра на рассвете они покинут замок.

Папа даже не поднял взгляда. Горестно вздохнул и продолжил мерить шагами комнату.

— Жаль, замять этот случай не получится. Зря ты набросился на вёльву. Всё-таки она посланница богов, — снова попытался достучаться до него дядя Кейл.

Папа остановился. В льдисто-голубых глазах полыхала звериная ярость.

— Зря ты не позволил мне её удушить! Демонова горевестница! Кто дал ей право распоряжаться судьбами моих детей?!

— Держи себя в руках. Крики делу не помогут. Через пару недель отправишь сына на север, а я подыщу ему толкового компаньона. Там они добудут клык какого-нибудь моржа и принесут как трофей. Всё равно вэса никто не видел.

— А как же моя дочь?! — не унимался папа.

— А что дочь? Поедет к жениху в степь, как и собиралась, — недоуменно пожал плечами дядюшка Кейл.

Папа зло прищурился и прижал заметно побледневшего друга к стене. Рядом с его головой в камень врезался кулак с такой силой, что посыпалась штукатурка. Дядя Кейл побледнел, как покойник, и не смел даже шелохнуться.

— Никто никуда не поедет. Мои дети останутся здесь. А орден пусть засунет свои привилегии себе в задницу, — зло шипел папа. — Можете считать это изменой. Можете лишить меня титулов. Можете осаждать мой замок. Можете даже сжечь, как бунтовщика, но в угоду сумасшедшим старухам и непомерным амбициям ордена жертвовать семьёй я не стану.

— Артас! — дядя Кейл вывернулся из захвата и ретировался к двери. С порога бросил: — Я вернусь завтра, когда ты проспишься. Южное вино совсем затуманило твой разум.

Он вышел и закрыл за собой дверь. Папа промолчал и повернулся к нам.

— Умереть в вечной мерзлоте в когтях неведомой твари или на костре, как бунтовщик — даже не знаю, какая участь мне нравится больше, — расхохотался вдруг Вейас.

Папа не сдержался и влепил ему такую оплеуху, что из треснувшей губы потекла кровь.

— Разве ты не понимаешь, что это всерьёз?! Наш род может прерваться: наши владения, подвиги, божественный дар — всё канет в бездну, потому что некому будет принять наследие. Наше имя вычеркнут из родовых книг, и мы не останемся жить даже в людской памяти. Исчезнем. Навсегда.

Вейас стёр рукавом кровь и поморщился:

— Кому какое дело, что будет после нашей смерти? Я хочу жить сейчас и наслаждаться жизнью. Знаешь, я бы мог отправиться в Хельхейм и добыть демонов клык, если бы только ты в меня поверил. Думаешь, я не вижу, что каждый раз, когда я берусь за меч, ты уверен, что я проиграю? Думаешь, не вижу, как ты подкупаешь поединщиков и посланников из ордена, чтобы выбить для меня лёгкое испытание? А может, у меня всё получится без поблажек, если ты дашь мне шанс!

Вейас встал и последовал примеру дяди Кейла, громко хлопнув дверью напоследок.

Папа даже не обернулся. Сел рядом и принялся вынимать шпильки из моих волос, поглаживая и распуская пряди.

— Ты тоже меня осуждаешь? — спросил он с отчаянием. Я коснулась рукой его щеки. Морщинки в уголках глаз и на лбу углубились — теперь точно пальцами не разгладить. В светлых волосах проглянули седые пряди.

— Вёльва ушла?

Он коротко кивнул.

— Я видела это… Нашу судьбу.

Папа нахмурился и забормотал странное:

— Отражение? Не может быть. Ты ведь ещё толком ничего не умеешь.

— И не научусь, от судьбы не убежишь, — накатило безразличие. Умереть? Ну и что. Я и сама сейчас желала этого.

— Нет, мы ещё поборемся. Просто не будем следовать ей, и всё. Заживём свободно. Так, как хотим мы сами, — почувствовала, как на лицо что-то капнуло. Папа плакал? Никогда бы не поверила, что он может плакать. Жаль, что я наговорила ему столько неприятных вещей сгоряча. Он такой глупый и ранимый. Ещё хуже Вейаса.

— Заживём, пап. Главное — выжить, — неумело подбодрила я.

Он вздохнул и слабо улыбнулся в ответ:

— Ты, должно быть, устала. Я отнесу тебя в святилище.

— Нет, больше я туда не пойду. Лучше в спальню.

Папа не настаивал.

***

Я не спала. Слушала шум дождя за окном. Бродячие барды-рунопевцы называли нашу землю краем голубых озёр. Местные жители посмеивались над величавой кличкой и про себя добавляли: «В котором три четверти года идёт дождь и ещё одну валит снег». Но мы любили нашу непогоду и наши заболоченные леса и не согласились бы променять даже на зной и плодородный чернозём соседей-степняков.

В эту ночь ветер бесновался и неистовствовал особенно яростно. Он кричал, почти как папа накануне, стенал и плакал, хотел, чтобы его тоже поняли и успокоили, но я отказывалась слушать и воспринимать, как живого. Как бога. Лучше думать, что его нет, чем верить, что он ниспослал нам такую жуткую участь.

Сомкнуть глаза удалось лишь за несколько часов до рассвета, когда дождь, наконец, утих. С первыми лучами солнца весь замок ожил и загудел, словно гигантский муравейник. Гости собирались в дорогу. Я оделась и тихонько пробралась в библиотеку — просторную и светлую комнату на втором этаже, уставленную подпиравшими потолок стеллажами. Благо, домочадцы были заняты и не обращали на меня внимания. Не хотелось слышать их пересуды о вчерашних пророчествах.

Среди множества толстенных фолиантов о демонах и истории Стражей я надеялась отыскать что-нибудь о Хельхейме и таинственном вэсе, но сведенья были до ничтожного скудны. Ледяная пустыня мертва и безжизненна. Никто там не жил, не снаряжал походы. За последнюю тысячу лет туда никого не отправляли даже на испытание. Действительно, край света. Край всего, что мы знаем о мире, обозначенный огнями червоточин, за которыми лишь чёрная бездна небытия. Как найти путь туда и, что важнее, вернуться? Это немыслимо!

Ухнул ветер и застучал по ставням. Я поднялась и распахнула окно. Чего ты от меня хочешь?! Если ты всё-таки есть, если я тебя обидела неуважением и святотатственными мыслями, то забери меня одну. Забери сейчас. Только папу пощади. Я знаю, он из-за меня дурит, а я не могу найти достаточно искренних слов, чтобы убедить его, что всё будет хорошо.

Ветер дохнул прохладой, вытер слёзы и ворвался в библиотеку. Заплясал между стеллажей, уронил на пол тонкую книгу, и зашелестел страницами. Что бы это значило? Тебя ведь нет. Ты не живой. Все это говорят. Так почему я ощущаю тебя гораздо более близким, чем моих родных? Я должна перестать так думать.

Захлопнув окно, я подняла с пола книгу и пробежалась пальцами по стёртой кожаной обложке. Надо же, сборник сказаний северных рунопевцев. Никогда не читала — предпочитала слушать их в исполнении нянюшки. У неё хоть и не было гуслей-кантеле и слова в рифмы не складывались, но истории выходили волшебными. Ни одна книжка и далеко не каждый рунопевец может так же.

Открытой оказалась страница с легендой о Безликом. Моя любимая история. Так странно! Захотелось прочитать, сравнить её с нянюшкиной сказкой. Эгле грамоты не знает. Её истории в народе передаются из уст в уста, из поколения в поколение. Что-то забывается, что-то привносится новое, а как было на самом деле ни в книжке не найдёшь, ни от старожил не услышишь.

Сказание оказалось намного длиннее с несущественными подробностями и нудным описанием быта древних охотников. Удивила концовка:

«Погрузился Безликий в сон, упокоился в ледяном саркофаге, что качается на семипудовых цепях над бездной за вратами червоточин. Вековечный покой той обители сторожат неусыпные вэсы. На закате времён обагрится лёд их кровью, пробудится Безликий от вечного сна, чтобы повести охотников на Последнюю битву».

Понятно, почему о вэсах не было в других книгах. Дядя Кейл верно сказал: их никто никогда не видел. Как же Вейасу удастся их отыскать? Хотелось бы мне на это посмотреть. И на саркофаг Безликого. Чтобы вновь уверовать.

***

Замок ещё долго жужжал сборами. Разъехались гости лишь к вечеру. Как будут по потёмкам блуждать? Но больше меня волновал папа, который закрылся в кабинете, отказался от еды и никого к себе не пускал, даже дядю Кейла. Тот решил остаться у нас ещё на несколько дней, пока всё не уляжется. Я была очень благодарна за это. Вдвоём с Вейасом мы бы с папой вряд ли справились.

Я уже переоделась в сорочку и переплетала перед сном косы, разглядывая своё бледное, измождённое отражение в зеркале, когда в дверь постучали. Кто бы это мог быть так поздно? Я даже не успела ответить, как дверь распахнулась и на пороге появилась одетая в тёплое платье и серую шерстяную шаль нянюшка. Из-за её спины выглядывал взъерошенный и заспанный Вейас.

— Собирайся. Жых отыскал ту вёльву. Возьми для неё подарок. Если повезёт, уговорим вашу судьбу переменить, — необыкновенно взволнованно заговорила нянюшка и улыбнулась светло так, с надеждой. — Скоренько! Чего ты ждёшь?

Я пожала плечами и принялась одеваться. Хоть и не слишком верилось в успех, но обижать нянюшку не хотелось. Если уж она старого Жыха, папиного ловчего, заставила вёльву искать, то, видно, совсем испереживалась из-за дурацких пророчеств. Она ведь нас с Вейасом как родных любит. Своих детей у неё никогда не было — всё время о чужих заботилась. Вначале о маме, а потом и о нас.

Я надела башмаки поудобней и плащ потеплей: идти долго, скорее всего, придётся. И не по нахоженным дорогам, а по кривым лесным стежкам, через бурелом и трясину. Вёльвы кочуют, редко на одном месте засиживаются. Люди их рядом с собой не терпят, вот они и прячутся в укромных закутках и не тревожат никого без дела.

Вейас хмурился одним глазом, а вторым ещё спал. Плёлся за нами безучастно. Наверное, на авантюру тоже только из вежливости согласился. Молчал. Даже про папу не спрашивал, хотя стоило поговорить, учитывая, как они поругались. Но вытягивать из него слова не было сил. Пускай сами разбираются. Тем более тут я всецело на папиной стороне.

Шли долго через старый восточный лес, который селяне уважительно именовали Дикой Пущей, дремучий и древний, почти как сам мир. Пробирались через поваленные сосны, протискивались между колючими лапами молодых елей, прыгали по скользким после дождя кочкам, боясь увязнуть в болотной жиже. Только ближе к полуночи на краю небольшой поляны учуяли тягучий запах горящих можжевеловых веток и заметили рыжевато-алые отблески костра.

Нянюшка подобрала юбки и, стараясь ступать как можно тише, пошла вперёд. Мы с братом тревожно переглянулись и двинулись следом. Боязно с вёльвой встречаться, да ещё ночью посреди прожорливых лесных топей. А вдруг она от обиды на папу нас зачарует и в трясину заманит? Утопимся — вот и вся перемена судьбы будет.

Над головой басовито ухнула белая неясыть. Я зажала рот рукой, чтобы не закричать и тут же споткнулась о сухой сук. Треск огласил поляну эхом. Нянюшка обернулась и укоризненно покачала головой. Какая ж я неуклюжая трусиха!

— Кто здесь? — донёсся от костра знакомый скрипучий голос. — Дух или человек, не таи злые помыслы в ночи!

— Мы из замка. По нужде. И не мыслим ничего дурного! — отозвалась нянюшка и споро поманила нас за собой.

Вейас пошёл первым. По-моему, присутствие вёльвы ему было так же безразлично, как и дорога через дремучий ночной лес. А вот меня уже ощутимо потряхивало. Спину будто прожигал тёмный, исполненный ненависти ко всему живому взгляд. Неясыть? Жуткая птица!

Озираясь по сторонам, мы вышли к костру. Рядом на скорую руку был поставлен небольшой шалашик, накрытый еловыми лапками и ещё свежим зелёным мхом. Белоглазая карга стояла у костра чуть поодаль и помешивала берёзовой палкой бурлящее варево в огромном чёрном котле.

— Зачем явились, горемычники? — спросила она, не отрываясь от своего занятия. Отблески пламени плясали по её лицу, облекая его в причудливо изломанную маску.

— Хотели судьбу переменить, о дальноглядящая! — нянюшка встала на колени и коснулась лбом земли.

Мы с братом недоуменно пожали плечами. Нянюшка укоризненно покосилась на нас, подошла и надавила на плечи так, что нам тоже пришлось поклониться. В пояс, конечно, не в землю. Это было бы слишком. Рыцари ордена даже перед королями не кланяются.

— Простите их. Молодые ещё совсем, глупые, — смиренно попросила нянюшка.

— Их отец тоже молод и глуп? — вёльва криво усмехнулась тонким, изъеденным морщинами ртом. — Не оправдывайся, не стоит. Я хоть и слепая, но прекрасно вижу, куда мир катится. Повсюду гордыня, святотатство и лицемерие. Даже орден, хранитель древнего знания и божественного дара, утратил веру. А без веры мы ничто. Пожираем сами себя, как великий змей Йормунганд. Вот уже и с людьми войну затеяли, хотя боги наказывали не проливать человеческой крови и сражаться лишь с демонами. Седна гневается, Хозяин Вод пропал, и некому усмирить её крутой нрав. Чую, беда грядёт. Да такая, какой этот мир ещё не видывал.

— Что, хуже нашествий демонов? — вырвалось у меня против воли. Вёльва сверкнула белесыми глазами. Я зажала руками рот, чтобы не ляпнуть ещё какую-нибудь глупость.

— Демоны, которых мы знаем, лишь слабый отголосок. Да и насколько мы, люди, отличаемся от них? Они лишь другой народ, борющийся за выживание и территории, как и мы.

Вот это настоящее святотатство — за такие речи орден на костёр отправлял. Нет, не может такого быть. Это мы, те, кто с даром, как демоны, а остальные… просто люди. Какая ж я глупая! Сколько всего не знаю и не понимаю, а хотелось бы… Но сейчас лучше молчать. И без того себя дурой выставила.

— Давайте подарки, — шепнула нянюшка, когда молчание стало в тягость.

Вейас с лязгом выхватил из ножен меч и замахнулся. На несколько шальных мгновений мне показалось, что он хочет отрубить старухе голову. Но он опустил клинок и протянул его вёльве. Я достала из-за пазухи свою вышивку и сделала то же самое.

— Никудышное оружие от никудышного воина, — расхохоталась сухим каркающим смехом старуха. Вейас фыркнул и отвернулся. — И безыскусное рукоделие от бездарной бледной мыши?

Я затаила дыхание от бешенства. Ведь она даже узора не видела! А он получился. Настоящий. Живой. С душой. Особенно глаза… Как те, что я во сне видела. Больше ни у кого таких нет! Пришлось до крови впиться ногтями в ладони, чтобы не ответить — так хотелось высказать всё, что я думала по поводу её бредней. Нет, папа уже достаточно ей надерзил.

— Не поможете?! — нянюшка упала на колени и поползла к вёльве, горестно заламывая руки. Зачем так унижаться? Хотелось поднять её на ноги и поскорей увести от демоновой карги. Мерзкая злобная тварь!

— Умоляю, я всё отдам, только смилуйтесь, — нянюшка достала из-за пазухи бронзовый обручальный браслет и вручила его вёльве. — Это всё, что осталось от моего суженого. Мы так и не успели пожениться — он погиб во время нашествия.

Вёльва с интересом вертела в руках украшение. Не слишком искусное. Бронзовый браслет на свадьбу — всё, что могли позволить себе простолюдины. Мы же носили серебряные, хотя могли купить и золото, но традиции не позволяли. Мы должны помнить, что хотя и не подчиняемся королям и можем быть намного богаче их, а всё же они стоят выше нас.

— Желаешь разорвать связь с любимым ради чужих детей? — в голосе вёльвы не осталось былой надменности и презрения, звучал лишь живой интерес: — Зачем? Разве они твоя кровь?

— Что мне давно утраченная любовь? — нянюшка громко всхлипнула и, вскинув голову, посмотрела так, как не всякая госпожа умела: — Да и найду ли я её на том берегу Черной реки? Кто знает, что будет после смерти? А эти дети мне как родные. Я видела, как они родились. Слышала их первый крик и первое слово. Носила их к кормилице. Помогала сделать первые шаги. Не спала ночами, когда у них болели животики и резались зубки. Лечила и выхаживала, когда хворали. Успокаивала сказками, когда их мучили кошмары. И что, что в них нет моей крови? Для меня они ближе, чем родные. Не хочу, чтобы они умерли, так и не пожив толком. Пусть даже это будет стоить мне любви и самой жизни.

Да как же?.. Я знала об этом, и всё равно слышать такие слова было не по себе. Как ножом по сердцу. Она как мама, которую я никогда не знала. Моя душа! Я пихнула брата в бок. Мы помогли нянюшке встать и крепко обняли. Пускай ничего не выйдет, но я всегда буду помнить её слова.

Поднялся ветер, всколыхнул пламя до самых небес, заставив тёмное варево пениться и выкипать из котла.

— Надо же! — удивилась вёльва. Поколдовала над костром, и пламя опало. — Что ж, будь по-твоему, раз на то воля богов.

Карга кинула браслет в котёл и принялась помешивать, напевая слова на диковинном наречии. Говорят, у вёльв есть тайный язык для общения с богами, познать который не дано никому, кроме них. И действительно, разобрать ни слова не удавалось, кроме завораживающе-жутких звуков зверей и стихий.

— Я сварила вашу судьбу.

Когда зелье снова закипело, вёльва зачерпнула его деревянной чашей, увитой резными магическими рунами, и протянула Вейасу.

— Пей.

Он зажал нос и выпил залпом. Даже в неярких отсветах пламени было заметно, как краска схлынула с его лица. Вейас застонал и согнулся пополам. Его тут же вытошнило.

— Ты собралась нас отравить, карга?! — возмутился он, едва совладав с дыханием.

— А ты думал, судьбу менять просто? — усмехнулась вёльва. — Старое должно уйти, чтобы освободить место новому. Говори быстрей, чего желаешь, пока снова что-нибудь жуткое само не заморочилось.

— Это-то легко. Хочу пережить испытание, чего мне ещё желать? — Вейас распластался на земле возле шалаша, держась за урчащий живот.

— Твой черёд.

Вёльва снова зачерпнула варева и протянула мне чашу. Я приняла её дрожащими руками и принялась вертеть, пытаясь придумать, чего же я желаю вместо старой судьбы. Вспомнила всё, о чём размышляла последние дни, да так и не смогла ничего придумать. Знала только, чего точно не хочу — выходить замуж за проходимца Йордена и чтобы папа страдал из-за моего непослушания. Глянула на нянюшку. Она тепло улыбалась, подбадривала. В голове зазвучал её то возвышающийся, то затухающий голос: «И вступил Безликий на тропу нетореную, чтобы самому решать свою судьбу».

Я выпила до дна. Смердящее гнилью и падалью варево обожгло нутро. Из живота поднялась волна дурноты. Я упала. Забилась в судорогах, чувствуя, как внутренности горят и оплавляются, рассыпаются в пепельную крошку.

— Ты как? — нянюшка помогла подняться. Пахло рвотой. Похоже, я измазалась. Подташнивало до сих пор.

— Хочу пройти по нетореной тропе и самой решать свою судьбу, — выдавила я из себя.

Нянюшка ахнула:

— Лайсве, зачем? По нетореным тропам только мужчины ходят.

— Только боги, — поправила я. — Безликий был богом.

Это то, чего я действительно желала — быть самой себе хозяйкой, стоптать семь пар железных башмаков, изломать семь железных посохов, изглодать семь железных хлебов. Тогда, быть может, моя жизнь обретёт смысл.

— Как пожелали, так тому и быть, — прокаркала рядом вёльва. — А теперь ступайте. Мне ещё нужно судьбу всего мира сварить.

Выгоняет. Нянюшка подняла Вейаса и потащила нас обоих прочь.

— Благодарю, о дальновидящая, — обернулась к горевестнице, когда мы были уже на краю поляны. — Век не забудем твою милость!

Я снова почувствовала недобрый взгляд притаившейся на опушке птицы.

***

Они ушли, ломясь через лес, словно были неуклюжими косолапыми медведями. Вёльва продолжала мешать варево. Десять кругов справа налево и десять слева направо, семь по оси червоточин и три против. Она дёрнула палкой, поднимая со дна муть, и постучала по стенкам. Когда варево стало непроглядно чёрным, вёльва бросила в котёл оставленный мальчишкой меч. Тьма с шипением накинулась на него, покрыла ржавчиной и разбила в пыль. Вёльва потянулась за вышивкой.

— По нетореной тропе пройти, надо же! — усмехнулась она. — Какая глупая девчонка.

Вёльва потрогала ткань чувствительными, как глаза, пальцами и вдруг передёрнула плечами, словно прозрела и наяву увидела огненного зверя на фоне непроглядной ночи. Взгляд живых синих глаз пронзал насквозь, будто в них запечатлелась вся сила и мудрость Небесного повелителя.

Успокоившись, вёльва снова принялась помешивать варево.

— Что же это за девчонка такая. По нетореной тропе пройти. Да на которую только боги отваживались ступать, один единственный бог. На погибель ты явилась или на спасенье? — задумчиво бормотала старуха, вглядываясь слепыми глазами в круги, что шли по вареву вслед за палкой. Вёльва глотнула паров и, сомкнув глаза, заговорила не своим голосом: — Сказано было на заре времён: когда настанет час неверия, междоусобиц и великих бедствий, явится в древней крови пророк. Сам возжелает пройти по тропе нетореной, чтобы пробудить почившего бога. Через пламя и снег, кровь и тьму пройдёт его путь, от неверия к прозрению и свету. Он сам станет светом, что растопит ледяное сердце и укажет путь из мрака. Лишь испустит пророк последний дух, как пробудится огненный зверь. На спасение. Или на погибель.

Вёльва вздрогнула и выронила вышивку.

— Неужто и правда конец?

Будто отвечая, ухнула белая неясыть. Расправила огромные крылья, ринулась с ветки и опрокинула котёл. Тьма выплеснулась на землю, затушив огонь. С шипением выпустила щупальца. Вёльва ослепла по-настоящему. Оглохла, не чувствовала запаха. Ощущала только липкий ужас от приближающейся смерти. Отступила на шаг, запнулась об сук и упала. Тьма с ликованием набросилась на неё, пронзая и разрывая на ошмётки, пока не поглотила, как браслет, как меч, как судьбы детей до этого.

Неясыть наблюдала с ветки. Ухнула, и тьма убралась восвояси, вдоволь насладившись кровавым пиршеством. Птица подхватила с земли вышивку и принялась остервенело драть её когтями. На лоскуты. Чтобыничего не осталось! Но синие глаза продолжали смотреть с выжигающей пристальностью. Поняв всю тщету, неясыть выпустила добычу и, горестно ухнув, помчалась за Северной звездой.

***

Мутило всю дорогу до дома, но уже на подступах к замку пустоту в душе заполнила решимость. Я знала, что делать дальше. Знала, чего хочу и как этого достигнуть. Нянюшка проводила меня до спальни и, поцеловав на прощание в лоб, ушла. Я подождала, пока стихли шаги в коридоре, накинула на плечи шаль и направилась к Вейасу через тайный ход, которым много раз пользовалась в детстве, чтобы сбежать на ночную прогулку. Странно будет всё это бросить, но чтобы что-то получить, надо чем-то пожертвовать. По-другому не выйдет.

Я толкнула дверь. Вейас никогда не запирался, поэтому о его шашнях со служанками знал весь замок. Но сейчас, хвала богам, брат был один, сладко посапывал, как маленький, подложив руки под щёку. Пришлось хорошенько его пихнуть.

— Чего тебе, мелочь? — пробормотал он, щуря глаза. — От дурацкого варева до сих пор живот крутит. Рвотный корень там был, что ли? Если бы не твоя блажь, ни за что бы на болото не попёрся. А теперь вот мучаюсь.

— Нужно было нянюшку уважить. Ты же видел, она ради нас обручальный браслет отдала. К тому же это не рвотный корень, а наша судьба. Я знаю, я чувствую, — я облизнула пересохшие губы, безотрывно глядя ему в глаза. Пожалуйста, согласись на ещё одну мою блажь!

— Опять ты с этими глупостями! — спросонья брат был просто несносен. — Нету ни высшего замысла, ни богов, ни даже судьбы. Враки это для таких доверчивых трусих, как вы с нянюшкой.

— Зато ты у нас храбрец из храбрецов, — усмехнулась я, поймав его на его же удочку. — Помнишь, ты предлагал сбежать вместе? Если ты говорил всерьёз, я согласна. Поехали в Хельхейм. Прямо сейчас, пока папа хандрит, а весь остальной замок спит и некому нас остановить. Мы добудем клыки вэса и, быть может, даже увидим саркофаг Безликого. Ты докажешь, что способен пройти испытание сам. Мне не придётся выходить замуж за подлеца, а папе отвечать за моё непослушание перед орденом.

— Я был серьёзен, как никогда, — Вей подался вперёд. Глаза оживлённо блестели. Даже если он и врал тогда, то никогда не сознается. Только щурился Вейас так, будто вот-вот пойдёт на попятную. — Но… ты правда веришь, что у меня получится?

— Я буду твоим талисманом, как раньше была папиным. Вместе мы покорим мир. Так напророчила вёльва.

Вейас задумчиво качнул головой.

— Нет, мне нужно что-то повесомее, чем пророчество безумной карги. Давай пообещаем друг другу, что всегда будем вместе, я защищать, а ты ограждать меня от глупостей и вдохновлять на подвиги, — Вейас протянул мне руку с выставленным вперёд мизинцем, совсем как в детстве. На устах играла уязвимо-искренняя улыбка, такая, какую он никогда никому не показывал, только мне.

— Обещаю, — я переплела с ним пальцы и улыбнулась в ответ.

— Собирай вещи. Я подготовлю остальное. Помни, за нами пошлют погоню, поэтому путешествовать придётся налегке, — Вейас подскочил с кровати и принялся опустошать ящики с собственными вещами. Не думала, что уговорить его будет так просто. Он так воодушевился, будто только ждал моего согласия. Брат расценил моё промедление по-своему и заверил: — Не беспокойся — папа брал меня на охоту. Я знаю, без чего не обойтись.

Он вынул из шкафа один из своих дорожных костюмов и отдал мне, заговорщически подмигнув.

— Встречаемся на обычном месте через час.

Больше я не сомневалась — Вей не подведёт. Я побежала к себе. В спальне первым делом распалила камин и обернулась на сложенные сундуки. Ничего из этого хлама мне больше не нужно. Я взяла лишь несколько смен белья и плащ потеплее. Черкнула короткую записку, объясняя, что папа к моему побегу не причастен, а всему виной вероломство навязанного орденом жениха. Девушки иногда сбегали перед свадьбой. Теперь это будет не предательством, а обычной бабьей дурью. Папу не тронут — это главное.

Напоследок я достала из сундука вышивку с гербом и мамино подвенечное платье и, не раздумывая, швырнула в огонь. Пламя с жадностью набросилось на ткань, пожирая остатки моей прошлой жизни. Теперь последнее: большими ножницами для ткани я обрезала косы под самый корень. Они тоже полетели в камин.

Вей хорошую идею подсказал. Я тощая и плоская — с короткими волосами в мужском платье точно за парня сойду. Никто не догадается, что я дочь милорда Веломри. Хорошая маскировка на первое время, а там видно будет. Главное, выбраться.

Взвалив на плечо тюк с вещами, я вышла в коридор и нос к носу столкнулась с Бежкой. Я вздрогнула от неожиданности. Она же сейчас весь замок на уши подымет!

Бежка прижала к губам палец:

— Как хорошо, что я успела вас застать. Вот, — она протянула небольшой свёрток. — Увидела, как мастер Вейас седлает лошадей в конюшне и поняла, что вы уезжаете. Решила собрать еды в дорогу: хлеб, вяленое мясо, пару луковиц, чуть-чуть соли. Всего понемногу, чтобы хоть первое время не голодали.

— Зачем?

С чего она так добра к нам? У меня ещё после случая с Йорденом вопросы остались.

Бежка по обыкновению обезоруживающе улыбнулась:

— Я тоже когда-то хотела сама решать свою судьбу, а не развлекать забулдыг в грязной придорожной корчме, как делала моя мать. Но добралась только до вашего замка. И каждый день не устаю благодарить богов за то, что ваш папенька согласился меня взять.

— Я этого не знала, — потупилась я, ругая себя, что ревновала и желала ей зла. — А с Йорденом ты зачем?..

— Грош цена тому мужчине, что лезет под юбку первой встречной девки, когда за дверью молодая невеста ждёт, — усмехнулась она. — Забудьте о нём, он никогда не будет вас достоин. Езжайте, будьте счастливы за нас двоих. Это единственное, чего я желаю сейчас.

Я порывисто обняла её и не смогла сдержать слёзы:

— Позаботься о папе.

— А вы приглядывайте за мастером Вейасом. Он такой милый шалопай, — Бежка тоже заплакала. — Прощайте!

Я кивнула и скрылась в недрах подземного хода. На улице в небольшой рощице за замковым рвом уже ждал брат. Мы вскочили в сёдла и поехали навстречу догорающей в рассветных сумерках Северной звезде. Весь огромный мир лежал у копыт наших лошадей.

Интерлюдия I. Тень

В Безмирье нет ничего, кроме серых клубов предрассветного тумана. Сюда приходят умирать отжившие свою ночь сны. Эта унылая обитель и есть его усыпальница, тюрьма и царство. Властелин Ничего, живущий созерцанием чужих грёз. Что за жалкая участь!

Он безотрывно смотрел вдаль, силясь увидеть хоть что-нибудь в зыбком, плавнотекучем мареве. Но здесь всегда была лишь мёртвая пустошь. Ни звука. Звенящая тишина заглушала даже музыку сфер мироздания, усиливая ощущение полного одиночества.

Большую часть времени он забывался тёмным сном. Иллюзорным несуществованием, о котором он мечтал с первого дня своего развоплощения. Но иногда он просыпался от тревожных кошмаров. Вставал, бродил сомнамбулой по бесконечным пространствам небытия и уговаривал себя снова заснуть. Чтобы не думать. Не ощущать.

На этот раз бодрствование вышло особенно долгим. Поднявшись с ледяного ложа, он уселся, скрестив лодыжки. Сотворил из тумана зеркало и пристально вгляделся в отражение. Лицо полностью скрывала овальная костяная маска с прочерченными по левой стороне глубокими красными царапинами, похожими на следы от когтей. Он уже забыл, как выглядело его настоящее лицо. Кажется, смертные теперь называют его Безликим. Не самое худшее из прозвищ, учитывая, что настоящего имени он тоже лишился.

Вдалеке раздались хлопки крыльев и отрывистое уханье. На пустом холсте горизонта вырисовался светлый птичий силуэт. Безликий провёл рукой, и место зеркала заняла шахматная доска с фигурками из слоновой кости и чёрного дерева. Точная копия той, что была у него в детстве.

Белая неясыть приземлилась рядом, выросла размером с Безликого и превратилась в Тень.

— Зачем звал, братишка? — по привычке смешливо начал он.

— Скучно, — пожал плечами Безликий и кивком указал на доску: — Сыграй со мной.

— Терпеть не могу шахматы. Ничего более нудного придумать не мог? — сварливо ответил Тень, доказывая, что радушие было показным. Как и всё, что он делал.

— Странно, в детстве тебе нравилось...

— Только потому, что в других играх я победить не мог.

Безликий пожал плечами. Он никогда не обращал на такие мелочи внимания, а стоило, очень стоило.

— Сыграем, всё равно здесь больше нечего делать.

Безликий, не глядя, протянул фигуры. Помедлив мгновение, Тень сел у противоположного края доски:

— Нет уж. Сегодня белыми ходишь ты. И это уже не будет твоя излюбленная партия в поддавки.

Безликий покорно поменял фигуры. Он даже не помнил, что раньше предпочитал только чёрные. Непролазные нетореные тропы.

Фигуры расставлены. Белая пешка ходит на две клетки вперёд, за ней чёрная. Затем ещё одна, конь и слон. Знакомая комбинация сквозь туманную пелену всплывает на поверхность. Вместе с голосом отца, который учил их играть вечность назад. Память просыпается. Хорошо! Нужно продолжать, чтобы вернуть больше.

— Ты был снаружи? — Безликий спросил без задней мысли, просто чтобы поддержать разговор.

— В отличие от тебя я на затворничество не соглашался, — криво усмехнулся Тень. Издевается? Время, когда Безликого можно было поймать на такие глупые уловки, давно миновало. Или за тысячу лет летаргии он стал слишком самонадеян?

— Пахнет кровью. Ты кого-то убил, — Безликий не спрашивал. И так всё знал. Ощущал каждую частичку мира, как себя самого.

— Поймал мышку на обед. Совам иногда надо питаться. Да и котам тоже, верно? — Тень подмигнул и подался вперёд, явно ожидая ответа. Безликий переваривал его слова молча, разглядывая фигуры, просчитывая варианты. Он никогда не отличался терпением. Вот и сейчас слишком быстро надоело играть в намёки.

— Зачем ты убил вёльву? Тётка Седна и без того в ярости.

— Какое мне дело до склочной старухи с грязными волосами? — Тень опрометчиво съел слона, в упор не замечая расставленную ловушку. — Пускай злится, пускай хоть всю сушу затопит. От неба-то всё равно не убудет.

— Как же ты глуп, а ещё на Небесный престол заришься, — безнадёжно покачал головой Безликий.

Когда-то его посещали безумные идеи: найти с братом и его Легионом теней компромисс, может, даже переложить бремя власти на его плечи. Но пришлось признать, что отец был прав. При всех своих амбициях Тень с властью не справится, не сможет поддерживать гармонию мироздания и баланс между стихиями, не вынесет тяжести земной тверди. А без этого всё канет в бездну: и смертные, и ненавистные тени, и даже Повелители стихий. Впрочем, Безликий и сам не справлялся, прекрасно осознавая свою слабость и несостоятельность. Почему отец не нашёл кого-то более подходящего, ведь кроме Безликого и Тени у него было ещё два сына.

Братья! Память ножом резануло жуткое видение: лужа чёрной отравленной крови, сломанное тело, свалявшаяся и потускневшая медь волос, тяжёлые предсмертные хрипы и бескровные тонкие губы, шепчущие последнее: «Ты опоздал». Безликий вспомнил, за что так и не смог простить Тень: за предательство, его и своё.

— Нас уже и без того обвиняют во всех бедах мира. Проклятое небесное племя, чума для обитателей всех сфер, — ещё один обманный манёвр. Белый ферзь пал поверженный за пределы доски, открыв вожделенный путь к королю.

— Ты снова поддаёшься, — усмехнулся Тень, не замечая, как силок оборачивается вокруг его крыльев. — Когда это тебя заботило чужое мнение? Знаешь, мне иногда кажется, что мы с тобой поменялись местами и неумело играем роли друг друга, пряча своё истинное лицо под масками. А ведь можем их скинуть в любое мгновение: я займу твоё место в чертогах вечности, а ты отправишься во внешний мир и вкусишь все плоды смертной жизни, а потом уйдёшь за грань вслед за отцом. Ты же всегда желал именно этого.

Безликий окинул взглядом туманную пустошь. Промозгло и холодно, а так хочется простого смертного тепла. Вспомнились поцелуи, нежные прикосновения тоненьких пальчиков, мягкость женского тела и сладкий фиалковый аромат волос. Восхищение и любовь в родных, но таких далёких жемчужных глазах. И разлука длинною в вечность. Тень слишком хорошо знал, чем Безликий может соблазниться.

— Я был глуп и эгоистичен. Провидение уже заставило меня поплатиться, — он провёл пальцами по царапинам на маске. Теперь к нему возвращалось всё, разбередив старую незаживающую рану. Из-под содранных корок хлынул вонючий гной вместе с разрывающей сердце болью. Безликий зажмурился и затаил дыхание. Несколько мгновений он умирал в жуткой агонии, но потом пришло облегчение. Безликий вдохнул полной грудью и открыл глаза. Память вернулась, а вместе с ней и желание бороться. Он сделал последний ход: отдал коня, который единственный прикрывал короля:

— Скажи лучше, за что ты меня так ненавидишь?

Тень дёрнулся, в последний момент ощутив опасность, но желание победить пересилило инстинкты.

— Ты забыл, это не я тебя ненавижу, а ты меня. Я ведь тебя любил даже сильнее, чем брату положено любить брата, сильнее, чем самого себя. А ты предал мою любовь, променял на смертную шлюшку с кучкой жалких охотников и бросил меня прозябать в одиночестве. И я подумал, если удастся уничтожить весь мир, ты вернёшься ко мне и никто уже не сможет нас разлучить.

Пришлось силой заставить себя дослушать, не отворачиваться от его сумасшедшего взгляда, не закрывать глаза на его проступки, как Безликий делал раньше. Малодушие всему виной, но больше совершать подобных ошибок он не намеревался.

— Прости, — пожал плечами и грустно усмехнулся.

— За что? — Тень сделал последний до боли предсказуемый ход: — Шах и мат. Ты проиграл как всегда.

— Что значит партия в шахматы по сравнению с вечностью?

Безликий коротко взмахнул рукой. Незаметно сгущавшийся туман вдруг вздыбился и спеленал Тень плотным коконом.

— Ты, кажется, забыл — я властелин Ничто, — Безликий склонился над поверженным врагом.

— Ах ты коварная сволочь! — шипел Тень, извиваясь в собственных путах. — А ещё меня предателем называешь. Я всё равно выберусь — твои силы ослабли и больше не смогут меня сдерживать.

Безликий пожал плечами и вскинул руку. Туман закопошился и потянул Тень прочь в его старую темницу в недрах земли. Безликий внимательно пригляделся к собственным ладоням. Они стали совсем бледные, почти прозрачные. Того и гляди, исчезнут, как и он сам. Безликий тяжело вздохнул, впервые за вечность соглашаясь с братом.

— Значит, нужно их вернуть, силы… Капля веры в океане отчаяния — этого будет достаточно.

Безликий свернулся на ложе калачиком, обняв себя за плечи. И снова видел умирающий в медленной агонии мир.

ЧАСТЬ II. Глас во тьме

9.

Наше путешествие на север оказалось совсем не таким лёгким, как представлялось дома. Ни я, ни даже Вейас, хоть он не сознавался, всё туже стискивая зубы, не привыкли проводить в седле по восемь-двенадцать часов, искать водопой и выпас для лошадей и безветренные места для стоянок. По ночам мы мёрзли под ветхими навесами, следя по очереди за постоянно затухающим костром. Просыпались и вздрагивали каждый раз, когда поблизости раздавался заунывный волчий вой или глухой лосиный рёв. Одежда выпачкалась и прохудилась. Тело зудело от усталости и грязи. Припасы быстро заканчивались, а найти хоть что-нибудь съедобное в едва пробудившемся от зимней спячки лесу было очень трудно.

Отойдя от замка на расстояние недельного перехода, мы выбрались на тракт и присоединились к большому купеческому обозу, что вёз на торжище пряности и шелка из далёких южных стран и скупал пушнину у северных охотников. Купцы сразу признали в нас молодых Стражей и радушно делились едой, одолжили тёплую одежду и развлекали рассказами о диковинных землях по ту сторону Рифейских гор. Закон обязывал помогать бродячим охотникам на демонов всем, чем только можно, но я нет-нет да ощущала в брошенных украдкой взглядах настороженность. Неискренность? Недовольство? Вейас говорил, что мне всё чудится, но отделаться от гнетущего чувства не получалось.

Мешало и то, что при посторонних даже в туалет сходить было сложно. Купцы помоложе постоянно навязывались в компанию. Что за дурацкая идея ходить отливать парами? Не задерёт меня никакой медведь за ближайшими кустиками — это смешно! Приходилось отыскивать глупые предлоги, чтобы улизнуть незаметно. А когда начались месячные крови, стало и того хуже. Кажется, попутчики всё-таки признали во мне девушку и про себя посмеивались над моими сложностями. Плевать! Всё равно докладывать в орден не станут — слишком боятся рыцарей, чтобы лишний раз связываться.

Вскоре с гостеприимными купцами пришлось расстаться. Их путь лежал на запад в Дюарль, пышную столицу богатого Норикийского королевства, нас же ждала дорога через вольные города Лапии на крайний север.

Мы вновь оказались одни, но останавливаться в лесах не рисковали. Чем ближе к северу, тем больше шанс столкнуться с демонами, к тому же неокрепший божественный дар, как у Вейаса, привлекает их внимание. По крайней мере, так говорили наставники. Отдав почти все наши деньги картографу, мы заполучили план местности всей Кундии, по которой ехали сейчас, и большей части Лапии. Благодаря карте мы прокладывали путь так, чтобы всегда ночевать в сёлах или городах.

Селяне и мещане привечали нас с таким же радушием, как и купцы: отдавали лучшие куски со стола, уступали тёплое место у печи, растапливали баню. Хотя с купанием тоже выходила незадача: все удивлялись, почему мы с братом отказываемся мыться вместе и хлестать друг друга берёзовыми вениками — у простолюдинов, оказывается, был такой жуткий ритуал парения в бане. Один раз мы всё же уступили под натиском неудобных расспросов, а потом каждому пришлось долго ждать в душном предбаннике с завязанными полотенцем глазами, пока второй раздевался и остервенело стирал с себя въевшуюся до самых костей дорожную пыль. Мой гадкий братец к тому же подглядывал и гнусно хихикал. Из-за него я неуклюже поскользнулась на мокрых досках и чуть было не разбила голову об каменку. После этого я зареклась ходить в баню вместе с Вейасом, наплевав, что мою маскировку могут раскрыть.

Взгляды продолжали меня мучить. Особенно взгляды детей, которым приходилось мёрзнуть и голодать из-за нас. Порой мне хотелось отдать им свою миску постной похлёбки с краюхой хлеба и уйти ночевать в лесу вместе с диким зверьём и демонами, лишь бы не ощущать вину за свою «избранность».

Я даже поссорилась с Вейасом из-за этого. Тогда мы остановились в особенно бедной деревушке, которой в прошлом году сильно досталось из-за нашествий. Жителей тут было совсем немного, половина домов пустовала, а вторая стояла покосившимися, покрытыми копотью развалюхами, из которых испуганно выглядывали тощие измождённые лица. Кормили скудно: пустым бульоном и водянистой кашей из полевых растений. Спать постелили на жёстких лавках у отсыревшей и покрытой плесенью стены. А детей — двух шестилетних девчонок и совсем крохотного мальчонку — выгоняли спать в сарае.

Девочки, понурив головы, поплелись за порог, а мальчонка разрыдался, упал на пол и принялся колотить руками об доски, крича, что в сарае живёт страшный бабай, который всех съест. Как ни старалась мать его утихомирить, ничего не выходило. Отец не выдержал и замахнулся, чтобы ударить его... Я не смогла на это смотреть. Схватила меч, который Вей позаимствовал для меня из папиного арсенала, и сказала, что сама заночую в сарае. Подкараулю этого бабая и отсеку ему голову, чтобы не смел больше есть маленьких детей.

Мальчонка успокоился, а вот родители уставились на меня с испугом и хором принялись извиняться, что у них нечем отплатить за помощь. Я удивлённо глянула на брата. Тот укоризненно качал головой. Мол, сама кашу заварила, сама и расхлёбывай. Но я и подумать не могла, что взрослые люди воспримут мои слова всерьёз. Пришлось заночевать в сарае на гнилой соломе, в которой громко копошились мыши. Зато дети вернулись в дом, а вскоре ко мне присоединился злой, как стая саблезубых демонов, Вейас. Видно, побоялся одну бросить и костерил последними словами полночи, пока нас обоих не сморил сон. Наутро мы проснулись продрогшие и основательно простывшие. Шмыгая носом, Вейас не преминул напомнить о бабьей дури и ушёл в дом. А я ещё долго бродила по окрестностям, пока не нашла гладкую морёную корягу на берегу заросшего ракитами озерца. Обстрогала сучья ножом и отнесла детям. Сказала, что это рога демона-бабая. Мы с братом подкараулили его ночью в сарае и обезглавили. Больше бояться нечего.

Дети, толкаясь и вырывая друг у друга трофей, разглядывали его с неподдельным восхищением. А вот взрослые подозрительно напряглись. Мать сбивчиво благодарила и извинялась за доставленные хлопоты и скудный приём. Отец куда-то убежал и отсутствовал, пока мы доедали постную похлёбку. Вернулся, когда мы уже поседлали лошадей и собирались ехать дальше. Стал извиняться пуще прежнего, поблагодарил за избавление от демона-супостата и всучил мне тощий кошель. Мол, всё, что удалось занять у соседей, вы уж не серчайте, нет у нас, убогих, больше ничего. Так стыдно сделалось, захотелось объяснить, что я всё придумала, чтобы дети не боялись. Но Вейас сунул кошель за пазуху, запрыгнул в седло и помчал по дороге, поднимая столб пыли. И я за ним, боясь отстать.

После этого мы крепко повздорили. Вейас уверял, что простолюдины бы не приняли деньги обратно — так уж у них заведено, но мне всё равно было гадко. Я чувствовала себя… мошенницей, воровкой. И постоянно вспоминала лицо того мальчика. Туго им теперь до первого урожая придётся. Совсем голодно. Из-за меня.

***

Север не терпел немощи. Высокие дома из круглых необтёсанных брёвен выделялись ярко коричневым цветом на фоне посеревших от времени хозяйственных пристроек в просторных, огороженных массивными заборами дворах. Жили здесь большими семьями в несколько поколений, и хозяйство тоже содержали большое, чтобы всех согреть, прокормить и защитить. На рыночных площадях вдоль крытых рядов деревянных прилавков — в тайге строительного леса всегда хватало — собиралось великое множество чужеземных купцов, выменивавших по весне муку и крупы на северные диковинки: поделки из костей и клыков медведей, соболий и песцовый мех, чудные статуэтки из ольхи, сосны и морёного дуба. Они славились по всему Мидгарду неповторимым своеобразием. Не голодали и рудокопы: в невысоких горах добывалось железо и уголь.

Разбойники и захватчики сюда захаживать боялись: не выдерживали лютых морозов, частых нападений демонов и суровости самих северян. Здесь выживали только сильнейшие из сильных, самые отчаянные и терпеливые. Они уж точно не собирались легко отдавать добытое потом и кровью. Как собака, что будет подыхать, но продолжит отбиваться от стаи волков, защищая свою косточку.

Это произошло на подходе к Докулайской равнине, куда моего брата собирались отправить за шкурой белого варга, в небольшом селе близ городка Гульборг. Ночевать случилось в доме зажиточного селянина. Мы как раз с аппетитом обгладывали копчёные телячьи рёбрышки и запивали сладким золотистым сбитнем, когда в сени забежала молодая жена кого-то из младших сыновей хозяина. Невысокая, пухлая, с широкими бёдрами и крепкими руками. Запыхалась, дрожала и прятала глаза.

— В курятнике перья и кровь! Три лучших наседки пропало, — горестно причитала она, боясь, видно, что старшая хозяйка заругает.

Но улыбчивая пожилая женщина лишь повела плечами и тяжело вздохнула:

— Опять хоря нелёгкая принесла. Придётся Полкашу на входе сажать, только он лаем, небось, всех наседок распугает — совсем без яиц останемся.

Вейас перестал жевать и хитро прищурился. Стало не по себе. Вскоре нам предстоял длинный переход по безлюдному краю. Надо было запасти еду, сменить загнанных и отощавших лошадей, но денег, как выяснилось, из дома мы взяли до ничтожного мало. Их уже почти не осталось. Теперь вечера мы коротали в размышлениях, где взять ещё. Не побираться же, в самом деле. Мы всё-таки дети милорда Веломри, рыцаря славного ордена Стражей… хоть и беглые.

У Вейаса появилась дурацкая идея поохотиться на демонов за вознаграждение. Только демоны, как назло, куда-то попрятались. Не то чтобы я жаждала встречи с ними, только братишка стал совсем несносен, заболев жаждой подвигов.

— Часто у вас куры пропадают? — Вейас вывернул сомкнутые замком пальцы и смачно хрустнул, как делал всегда перед очередной проказой.

— Случается, — пожала плечами добрая хозяйка. — Лес-то рядом — зверьё постоянно забредает. Но хорьки — это ещё не беда, вот волки зимой, бывает, целые дворы вместе с собаками выгрызают до последней косточки.

— А что, если не хоря из леса принесло, а кого похуже? — таинственно предположил Вейас. Я прекрасно понимала, кого он передразнивает.

— Думаете, бешеная лиса? — пискнула молоденькая невестка и вся сжалась.

В бешенстве точно приятного мало. Да и какая разница, от чего умереть: от нашествия или от укуса обычного животного? Но так думали только мы, посвящённые в тайны ордена, а вот остальные придерживались иного мнения. Мой брат, конечно же, этим воспользовался.

— Скорее, демон, — голос Вейаса опустился до заговорщического шёпота. Обе женщины вздрогнули и во все глаза уставились на братика. Вейас многозначительно поднял палец, пристально вглядываясь в напряжённые лица слушателей. — Точно, это демон-куродав, я его нечистый дух отсюда чую!

Захотелось встать и выйти. Или хотя бы зажмуриться, чтобы не видеть. Мы ведь рыцари, честные и благородные, мы не должны обманывать людей, даже если живот сводит от голода. Это низко и подло! Но возмутиться я не посмела. Вдруг селяне решат, что мы мошенники и, не разбираясь, поднимут на вилы? Никто ведь не подтвердит, что мы действительно дети милорда Веломри, а не разбойники, присвоившие родовой знак.

— Что же теперь будет? — сложив на груди руки, выдохнула невестка. — Неужто, все по Сумеречной реке отправимся?

— Не отправитесь, — ободряюще подмигнул Вейас и пихнул меня, заставляя сделать то же самое. — Сами боги привели нас под крышу этого дома, и теперь мы защитим вас!

Сделалось совестно. Я отвела взгляд и посмотрела в окно. День был ясный и солнечный. Ни следа бури или дождя. Брат мой, Ветер, если ты есть, то как ты терпишь наши святотатственные речи? Он не ответил. Вдали от дома, от нашего тайного святилища, я уже не чувствовала с ним былой связи. Может, Вейас прав: боги — лишь сказка для того, чтобы держать простолюдинов в узде и получать от них должную помощь. Есть лишь безмолвная мёртвая стихия, которую мы используем, чтобы подпитывать наш дар.

— Так вы поможете? — захлопала в ладоши впечатлительная молодка. Старшая хозяйка, наоборот, посмурнела и задумалась. Видно, с возрастом начала понимать некоторые вещи.

— Конечно, это наш священный долг! — улыбка Вейаса стала шире, яркие голубые глаза по-кошачьи сощурились. Похоже, решил пустить в ход обаяние. Перед его улыбкой ни одна служанка в замке устоять не могла. Вот и молодка зарделась вся, даже взгляд кокетливо в сторону отвела. И, кажется, совсем забыла, что на руке обручальный браслет посверкивает.

— Подкараулим ночью вашего куродава и самого придушим, а потом сожжём, чтобы никакое демонское проклятье на вашу землю не пало, — продолжил брат и, не оборачиваясь, обратился ко мне в мыслях:

«Не сиди ты так, словно корзину недозревшей клюквы без сахара съела. Подыграй мне, они ничуть не обеднеют от этого!»

Уф, телепатия! Не знала, что он так умеет. Или Вейас только притворялся простофилей бестолковым, чтобы папу лишний раз позлить? Чем больше мы отдалялись от дома, тем серьёзней и уверенней становился брат, словно выходил из отцовской тени, с лица спадала маска детской непосредственности и проступали черты взрослого самостоятельного мужчины. Но иногда, как сейчас, Вей меня пугал. Он вырос, а я осталась наивной девочкой.

Я выдавила из себя некое подобие улыбки.

— Ох, и какую ж плату вы за свои хлопоты потребуете? — старшая хозяйка собралась с решимостью.

— Что вы, кто же награду вперёд подвига просит? Вот принесём вам х… — Вейас запнулся. Я всё-таки закрыла лицо руками. — Куродава, потом и обсудим.

«Прекрати, а? Почему тебе гораздо проще поверить в эфемерного бога Ветра и колдовство полоумной старухи, чем в собственную кровь? Переночуем в курятнике — теплынь такая стоит, точно, не замёрзнем. Хоря этого придушим — только милость им сделаем. А без денег нам сейчас нельзя. Если кузен Петрас помочь не согласится, так возвращаться придётся. Тебе-то ничего — с баб спросу никакого. Выдадут замуж да в степь увезут, а вот меня из ордена, как пить дать, вышвырнут. И никакие папины взятки уже не помогут».

Устыдившись, я убрала от лица руки и снова вымучено улыбнулась:

— Не беспокойтесь, мы сделаем всё в лучшем виде и много не возьмём. Вы же и так на нас сильно истратились.

Старая хозяйка расслабилась и подобрела.

Отужинав, мы отправились ночевать у курятника. Укутались в одолженные сердобольными женщинами шерстяные одеяла и бросили жребий, кому спать первым. Вышло, что мне.

Я облокотилась спиной об дощатую стенку сарая и закрыла глаза, прислушиваясь к мирному кудахтанью внутри. Вейас походил-походил и пристроился рядом, сказал, что чуть отдохнёт, но тут же засопел. И просыпаться явно уже не собирался до утра. Всегда завидовала его способности засыпать мгновенно в любых условиях. Я сама часто мучилась бессонницей даже на пуховых перинах в безопасности и тишине Ильзара. Нянюшка говорила, что это от безделья, а как рожу и начну за дитём хлопотать, так любое мгновение для сна улучать стану. Дитя я, конечно, не родила, но за время похода выдыхалась так, что валилась с ног, и всё равно засыпала с трудом лишь под самое утро. И постоянно видела дурные полусны-полуявь, которые даже толком припомнить не могла. А сегодня так и вовсе сон не шёл.

Громко ухнула ночная птица, зашёлся лаем дворовый пёс, увидев пробегавшую мимо кошачью свадьбу — от дрёмы даже след истаял. Я поднялась и прошлась вокруг курятника, разминая затёкшие мышцы. В небе прямо над головой висел тонкорогий серп месяца, как никогда ярко мерцали звёздные рисунки. Я отыскала среди них Охотника и вгляделась в пульсирующий холодным белым светом наконечник стрелы — Северная звезда, по которой путешественники и мореходы сверяют курс. Мы тоже шли по ней, прямо на неё, в царство вечной мерзлоты в Хельхейме. Интересно, как долго продлится наше путешествие и сможем ли мы отыскать Безликого… Вэса, конечно же, вэса, чтобы принести его клыки в качестве трофеев. Надеюсь, мы справимся с ним, и не замёрзнем во льдах, и не попадём другому демону на зуб...

После трёх месяцев трудной дороги затея с самостоятельным походом больше не казалась такой уж удачной. За толстыми стенами Ильзара я не предполагала, что мир настолько огромен и опасен. Путешествие представлялось забавной игрой, захватывающей, полной таинственных приключений и загадок, а на деле вышло, что нужда, голод и болезни страшнее любого демона. А рыцари ордена не только не спасают людей от нашествий, но причиняют ещё больше горя, отбирая последние крохи как проклятые лиходеи. И теперь я одна из них.

На глаза навернулись непрошеные слёзы. Я снова подняла взгляд к ночному небу. Раскинула руки, как делала прежде дома в святилище, чтобы слиться с ветром. Прохладный ночной воздух был по-летнему терпкий и тяжёлый. Я вдохнула его полной грудью и… ничего не произошло. Должно быть, я действительно утратила связь со стихией. Или веру. Или уверенность.

Понурившись, я обняла себя за плечи. Одиночество холоднее лютых морозов, отчуждение горче волчьего яда. Может, повернуть назад? Вейас тревожно перекатился на другой бок и притих. Нет, братишка правильно сказал: меня простят, а вот ему пути к отступлению нет. Я подбила его сбежать из дома и теперь обязана пройти с ним весь путь до конца. Не как глупая, вечно хныкающая и попадающая в неприятности сестра, а как брат и надёжный товарищ. Возможно, это и есть моя нетореная тропа, мои железные башмаки, посохи и хлеба. Я должна всех их изглодать, чтобы стать сильнее и лучше. Только так можно свою судьбу обрести.

Словно отвечая моим мыслям, из курятника донеслись шорохи. Ночную тишь взорвало переполошённое кудахтанье. Я подхватила с земли палку и ринулась в сарай. Зловеще сверкнули во тьме глаза. Кудахтанье перешло в сдавленный хрип. Почти человеческий. Я замахнулась со всей силы и ударила. Коротко пискнув, тварь отлетела в сторону и с грохотом шмякнулась об стену. В дверном проёме появился Вейас. Освещая путь запалённой лучиной, брат отстранил меня и опустился на корточки рядом с поверженным зверьком.

— Ну даёшь, сестрёнка, с одного удара прикончила! — потешаясь, восхитился Вей.

Я тоже присела. На полу ещё дёргалась пеструшка с разодранным горлом. У стены неподвижно лежала чёрно-бурая тушка. Вейас подхватил её подмышку и затушил лучину, боясь, чтобы тлеющие угольки не подпалили разбросанные повсюду пуки соломы и перья. Демона рассматривали уже на улице. Как и предполагали селяне, супостатом оказался ничем не примечательный лесной хорёк. Жирный, подранный, немного облезлый по бокам и с перепачканными в крови внушительными зубами.

— Что теперь будем делать? — не замедлила поинтересоваться я.

Чай, за убийство хоря никто особо раскошеливаться не станет. Ещё шею намылят, что байками про демона людей напугали.

— Ты будешь спать, а я что-нибудь придумаю, — ответил брат не терпящим возражений тоном.

Он вручил мне своё одеяло и стремительной походкой направился прочь от селянского двора. Я всё же заставила себя вздремнуть несколько оставшихся до рассвета часов, пока над самым ухом не начали драть горло петухи. Я подмела перья в курятнике и закопала дохлую птицу подальше, чтобы никто не видел. Не хватало ещё, чтобы селяне узнали, что мы за ней не углядели.

Вейас всё не возвращался. Я не выдержала и отправилась на поиски. Что будет, если хозяева придут ко мне одной про куродава спрашивать? Как я им скажу, что это был всего лишь хорёк, да и того мой брат куда-то снёс и запропал вместе с ним.

Я долго бродила по улицам от плетня к плетню. Только проснувшиеся селяне умывались над глиняными мисками, кормили снующих по двору уток и свиней. Женщины собирали укроп, петрушку и лук-порей к завтраку на небольших делянках. По узким улочкам гнали на выпас стада коров и коз. Даже занятые повседневными хлопотами люди всё равно отвлекались на меня и провожали любопытными взглядами, но не останавливали, слишком запуганные славой нашего ордена. А вот цепным псам было плевать и на папин титул, и даже на болтающийся у меня на поясе меч — с каждого двора меня провожал захлёбывающийся злой лай. Несолоно хлебавши я вернулась к приютившему нас на ночь дому.

Повело в сторону сеновала. Я даже не могла объяснить почему. Просто ноги зашагали туда. Стараясь ступать как можно тише, я толкнула дверь и заглянула в открывшуюся щель. Пахнуло пряностью сушёного разнотравья. Приглушённые стоны обожгли уши. Полоса света обозначила во мраке стройный мужской торс с разметавшимися по плечам белыми кудрями.

Я хотела тихо захлопнуть дверь, но как нарочно громко скрипнули ржавые петли. Мужчина резко обернулся. Следом поднялась вчерашняя молодка с приспущенным с груди сарафаном и выделяющимися в тёмных волосах сухими травинками.

— Ваш братик хочет присоединиться? — промурлыкала она, потягиваясь и выставляя напоказ свои прелести.

Я едва не вскрикнула. Вот Вейас и нашёлся. И почему его куродав не удавил?!

— Это вряд ли. Скромняга он, сам себя стесняется, — ухмыльнулся белобрысый паршивец.

«Закрой рот и выйди. Я быстро».

Я выскользнула на улицу и сползла на землю по стенке. Вот же дрянь, чуть не попалась! Вейас вышел через несколько минут, накинув на себя нижнюю рубаху. В руках он нёс свёрток, от которого пахло горячей выпечкой.

— Не охай. Не совала бы нос, куда не следует, ничего бы не увидела.

— Зачем тебе это понадобилось? У нас же дело. Куродав, забыл? Что станет, если её муж узнает?

— Так он сам и предложил, — пожал плечами брат. — Наверное, надеется, что так я их брак благословлю или просто оплату хочет снизить.

— Оплату за что? — нахмурилась я.

— За демона-куродава, конечно.

Вейас взял прислонённую к сеновалу жердь и протянул мне. На неё животом была насажена жуткая тварь: ярко-алая в зеленоватых и синих разводах, жёлтые колдовские глаза страшно выпучены, косматая морда ощерена, выставляя напоказ внушительные клыки с запёкшейся на них кровью. Я с трудом признала в этом чудище давешнего хорька. Что Вейас с ним сотворил?!

— Пришлось немного схитрить. Но ты бы видела, как селяне перепугались, когда его увидели! Чуть ли не ноги целовать стали за спасение.

Я отвернулась. К горлу подступила волна дурноты. Как это мерзко!

— Перестань! Не ты ли первая взялась людей обманывать?

— Я хотела развеселить детей!

— Какая разница?

Да как он может сравнивать?!!

Видя, что я обиделась, Вейас сменил тему:

— Нужно нашего демона побыстрее сжечь, чтобы никто об обмане не догадался. Сомневаюсь, что краска на нём долго продержится. А потом позавтракай, — он протянул мне свёрток. — Там пирожки с капустой и мясом. Только умоляю, ни с кем не делись — съешь всё сама. Голодным и убогим твои подачки не помогут, а если ты упадёшь от изнеможения, мы не сумеем оторваться от погони.

— Какой погони?

Вот это что-то новенькое. Я думала, что никто не станет нас преследовать так далеко от замка.

— Кое-какие слухи ходят, — замялся Вейас и почесал затылок. — Похоже, папа поставил на уши весь орден и отправил по нашему следу отряд ищеек во главе с твоим женишком. Вряд ли бы папа стал усердствовать из-за такой беспутной бестолочи, как я, а вот тебя действительно вознамерился вернуть. Если мы не поторопимся, то рискуем попасть к ним в руки.

— Мастер Вейас, почему так долго? Вы же обещали! — раздался из-за притворенной двери сеновала капризный голос.

— Всё будет хорошо. Выкарабкаемся, — подмигнул брат и ушёл ублажать селяночку.

Я бестолково топталась на месте, пытаясь унять панику. Ничего путного в голову не приходило. Как там в Кодексе Стражей говорилось: «Нужно решать насущные проблемы, а не переживать о том, что ещё не случилось». Я взяла шест с куродавом и направилась к ближайшему перекрёстку, чтобы скрыть следы нашего обмана.

10.

Я сидела на перекрёстке и мрачно наблюдала, как языки пламени обгладывают шерсть и плоть куродава, обдавая тошнотворным запахом палёной кошки. Прохожие исподтишка косились на меня, но я старалась их не замечать, изо всех сил показывая, что всё в порядке. Я уверена в том, что делаю. В сжигании демона на перекрёстке нет ничего необычного. Стражи всегда так поступают, чтобы огородить людей от злых чар. Забубнила себе под нос только что придуманное «заклинание» и подбросила в костёр пучки травы. Вроде так больше походит на таинство. Брат мой, Ветер, даже себя обмануть не получается!

Когда костёр потух, я собрала обугленные косточки и закопала их, снова бормоча под нос нелепицу и посыпая могилку полынью и подорожником. Расквитавшись с грязным делом, я подобрала с земли свёрток с остывшими пирожками и побрела в расположенный неподалёку город. Молчаливые стражники у ворот без лишних расспросов пропустили меня за пару медек. Никуда не сворачивая с ведущей через всё поселение широкой дороги, я вышла на главную площадь. В самом её сердце посреди рыночных рядов возвышался стройный деревянный храм с круглыми, похожими на луковицы куполами. Дом матери-земли Калтащ и её тринадцати сыновей — духов-покровителей ремёсел и земледелия. Отсюда никогда никого не выгоняли. В южных городах у таких храмов собирались толпы нищих и убогих. Просили милостыню, ждали, когда служители вынесут на улицу большой чан с чечевичной похлёбкой и разольют по глиняным плошкам, чтобы накормить всю ораву. Но север бездомные бродяги не любили — мало кому удавалось пережить суровые холода без крыши над головой, да и летние ночи здесь выдавались не слишком тёплые. Уж мы-то с братом хорошо это прочувствовали.

Я уселась на ступени, чтобы немного передохнуть. Из полукруглых дверей с резным растительным орнаментом вышел укутанный в медвежью шкуру жрец.

— Что кручинитесь? Невестушку свою обидели? — сердобольно поинтересовался он. — Так поговорите с ней. Бабы, они ж добрые, всё простят.

Я слабо улыбнулась. Бабы добрые. А я, видно, совсем не баба. Протянула жрецу монетку и попросила помолиться за прощение. Совесть облегчу, хоть боги земли нам не покровительствуют. Жрец ласково улыбнулся и ушаркал обратно в храм. Я раскрыла свёрток с пирожками и попробовала один. Кусок стал в горле сухим комом. Залила его студёной колодезной водой и кое-как проглотила. А перед глазами до сих пор мелькала постыдная сцена на сеновале. Все вокруг чувствуют любовь, страсть хотя бы. А я как пустая. Ни к кому не тянет, никто не заставляет живот наполняться бабочками — так вроде это чувство в любовных балладах описывают. И почему именно бабочки? Ведь тогда, значит, в живот набросали склизких мохнатых гусениц. Гусеницы поедали потроха, пока не сплели себе из кишок коконы, из которых и вылупились те самые любовные бабочки. Жуть!

Что за несуразные у меня мысли? Видно, не женщина я вовсе, раз не трепещу перед этим чувством. И уж конечно, не мужчина. Что-то среднее, без судьбы и смысла. Рука коснулась обмотанного грубой кожей эфеса. Вот как этот меч, такое же глупое и бесполезное создание.

Обхватив колени руками, я оглядывала собравшийся на торжище люд. Гомонили, но не сильно, легко сговариваясь о ценах, ненавязчиво зазывали посмотреть товар, если покупатель качал головой, уходили искать другого, более сговорчивого. Молодые и не очень хозяюшки брали с выставленных вдоль площади деревянных прилавков в основном продукты, ткани и нитки. Мужчины заглядывалик кузнецам за инструментом либо осматривали выставленный на продажу скот.

Среди пёстрой толпы тревожным серым пятном выделялась девочка лет восьми, а, может, десяти. Невысокая, худенькая, темноволосая и странно смуглая для этой местности. Одета она была в прохудившийся холщевый балахон, а ноги вместо башмаков укутаны тряпками. Правую руку девочка прятала за спину, а левой держала букетик пронзительно-синих васильков и предлагала прохожим со словами: «Возьмите! Всего за одну медьку или кусочек хлеба! Или плоскую овсяную лепёшку! Или недозрелое яблоко!» Все шарахались, словно она болела чем-то мерзким и заразным. Должно быть, девочка очень голодна, раз терпит такое. А я давлюсь каждым куском. От меня не убудет, если я отдам всего один пирожок, а Вейас ни о чём не узнает. Я направилась к девочке, но не успела дойти всего пары шагов, как кто-то толкнул её. Девочка распласталась животом на земле. Букетик затоптали спешившие по делам прохожие. Я протянула девочке руку и помогла подняться, боясь, как бы её не постигла такая же участь.

— Простите. Не стоило. Я такая неуклюжая, — стеснительно пробормотала девочка, пряча глаза. Я было подумала, что она из манушей, которые большими таборами кочуют по всему Мидгарду, нигде надолго не останавливаясь. Но у манушей глаза ярко-голубые, а у этой — тёмные уголёчки.

— Ещё как стоило. Идём, — я помогла ей отряхнуться.

Хотела устроиться с ней возле храма, но на порог снова вышел жрец и непреклонно покачал головой. Нельзя? Почему? К Калтащ пускают всех, даже нищих и больных. Я сделала ещё шаг, но тут заупиралась сама девочка. Вырвалась, замахала руками:

— Нет! Они побьют меня палками. Я ничего дурного не хотела, только кусочек хлебушка выменять. Клянусь!

Я вдруг поняла, почему она прятала правую руку: на ней не хватало кисти, а рукав лохмотьями свисал так, чтобы это скрыть. Воровка? Но ведь она совсем кроха. У меня-то красть нечего, кроме злосчастных пирожков и затупленного меча. Я улыбнулась как можно ласковей и повела её прочь от колких взглядов прохожих.

Мы устроились в леске подальше от города, на излучине узкой речушки, глубокой и бурливой, с сильным течением и крутым обрывистым берегом. Я заставила девочку снять балахон, оставив в одной посеревшей от носки нижней рубахе. Как следует выкупала, смазала ссадины на тощем, с выпирающими костями теле заживляющей мазью и отдала свёрток с пирожками. Пока девочка уплетала еду за обе щёки, я выстирала её засаленную одежду и повесила сушиться на старой ветвистой иве.

— Не торопись так, а то плохо станет, — предупредила я, наблюдая, как девочка давится, откусывая слишком большие куски.

— Простите! — испуганно залепетала она, щедро обсыпая себя крошками. — Я просто так давно ничего не ела, кроме лебеды и сосновой коры. В последнее время мне так худо делалось, что я даже их есть не могла. Хотела цветы на кусок хлеба выменять. Дядька Лирий предупреждал, что нельзя попрошайничать, но я не послушала, вот и...

Говорила она торопливо, с гортанным придыханием на некоторых звуках. И всё время бегала взглядом, словно чего-то опасалась. Я никак не могла оторвать глаз от её искалеченной руки. Что же это за девочка такая? Почему её заставляют есть кору с лебедой?

— Давай лучше знакомиться, — я подбадривающе подмигнула, надеясь хоть немного развеять напряжение. — Я Лайс..., да, Лайс из Белоземья. Это на юго-востоке. Мы с братом на север едем лучшей доли искать. А ты тоже с юга?

— Я Айка, из Тегарпони, — она хмуро потупилась.

Это же один из самых больших южных городов в Сальвани, почти на границе с Муспельсхеймом. Дальше и придумать нельзя.

— Куда же вы едете?

— Мы… скитаемся. Нас отовсюду гонят.

Айка развалилась на огромных листьях лопуха, вытянув руки и ноги в стороны.

— Мы ищем благостный край, где нет ни голода, ни нужды, ни холода, ни болезней. Где люди добры, честны и милосердны, а дети не бывают сиротами.

— Так ты сирота?

Айка кивнула, пристально разглядывая сияющее в самом зените солнце, от чего её глаза наполнялись слезами.

— Мне было пять, когда чёрная лихорадка забрала папу с мамой. Ещё у меня был братик, но теперь и его нет.

Я устроилась рядом и тоже до ряби в глазах вглядывалась в исступлённо яркое светило.

— А я свою маму никогда не видел. Говорят, она была очень красивая и добрая. Мне бы хотелось быть, как она...

— Но ты ведь парень, — усмехнулась Айка.

Я напряглась. Едва себя не выдала. Взрослый бы давно догадался о моей тайне. Но девочка продолжала светло улыбаться:

— К тому же ты и так самый красивый и добрый из всех, кого я встречала. Правда-правда!

Я неуютно передёрнула плечами. Балахон на ветру уже успел просохнуть. Я поднялась и принялась его штопать. Прорех оказалось много, поэтому я начала с тех, в которые можно было просунуть ладонь. Айка повернулась набок и, щурясь, наблюдала за мной.

— Ты похож на ангела, — важно заметила она.

— Это такой демон?

— Нет, глупый! Это божественный посланник. Как можно не знать про божественных посланников?

Я пожала плечами.

— Ангелы прекрасны, как никто из смертных. Они ненадолго спускаются с небес, чтобы принести людям покой и облегчить страдания. А когда наступит конец времён, они приведут в наш мир милостивого Господина, чтобы он сделал всех людей счастливыми. Надеюсь, у них получится.

Я провела рукой по своим неровно обстриженным волосам. Прекрасна, как никто из смертных, смешно, да? Стало тоскливо, и я поспешила сменить тему.

— А что случилось с твоей рукой? — этот вопрос не давал мне покоя и приковывал взглядом к пустому рукаву рубахи.

Айка мигом помрачнела и принялась баюкать искалеченную руку, словно успокаивая боль в так и не затянувшейся ране.

— Если не хочешь...

— Нет, всё в порядке. Просто… — она громко всхлипнула, но продолжила: — Это произошло в Тегарпони, когда мой братик был ещё жив. Мы голодали, ели сырых птиц, подстреленных из рогаток на улицах нижнего города, спали в сточных канавах. Однажды мой братик заболел. Лекари из храма Вулкана говорили, что это от грязи и плохой пищи. Братик мучился несколько дней и постоянно просил есть. Я украла для него буханку хлеба из пекарни, рядом с которой вкусно пахло тёплой еды. Когда я вернулась, братик уже отправился по Сумеречной реке. Меня поймали и отрубили кисть.

— Кисть за буханку хлеба?! — вырвалось у меня против воли.

Интересно, что же должны сделать со мной и Вейасом. Ведь мы хуже, чем воры. Мы обманываем людей.

— Это жестоко и несправедливо.

— Нет, — Айка светло улыбнулась. — Все правильно — воровать плохо. И попрошайничать тоже. Так дядя Лирий учит. Он подобрал меня, выходил и взял с собой в поход в благостный край.

Что у них за вера такая? Благостный край, ангелы, спускающиеся с небес, Господин, который запрещает попрошайничать и воровать и должен принести всем счастье — никогда о подобном не слышала.

Дома я была такой невежественной избалованной дурочкой, переживала из-за мелких проблем с отцом и женихом, ревновала брата к служанкам, а ведь это такие пустяки по сравнению с тем, через что пришлось пройти этой несчастной девочке. С тем, что приходится терпеть всем людям, которым не повезло родиться без божественного дара. Это неправильно.

Я протянула Айке заштопанный балахон и помогла одеться. Мы снова устроились в зарослях лопуха. Я принялась расчёсывать её пушистые волосы собственным гребнем. Айка безропотно терпела, даже когда мне силой приходилось раздирать колтуны. А после мы беззаботно болтали руками и ногами, наблюдая, как солнце лениво закатывается за верхушки сосен, опаляя их закатным заревом.

— Пойдём с нами. Ты будешь нас от всех защищать и приносить покой. Мы будем жить свободные, как птицы! — Айка вложила свою костлявую ладошку в мою и доверчиво улыбнулась. Золотисто-рыжие лучи преобразили её лицо, смягчив худобу и сделав невероятно красивой.

— Рад бы, но у меня тоже есть братик. Если я его брошу, то никто ему даже буханку хлеба не украдёт. И, кажется, он меня уже обыскался, — я попыталась отшутиться, но Айка расстроено отвернулась.

— Я знала, что ты не согласишься. У тебя другой путь.

Треснули сучья. Кто-то шёл к нам по лесной тропинке. Я надеялась, что это Вейас, но на опушке показался незнакомый босой мужчина в косоворотке и штанах из грубого сукна.

— Дядя Лирий? — спохватилась Айка.

Я поднялась следом и присмотрелась.

Мужчина был невысокий, с заострившимися от худобы скулами, правую щёку глубоко пробороздил застарелый шрам. Карие глаза смотрели настороженно и хмуро. За поясом торчал большой охотничий нож с отполированной до блеска рукоятью. Шёл он вначале степенно, но, глядя на нас, сорвался в бег. Я испуганно замерла. У него на шее качался сплетённый из ивовых прутьев амулет — круг, перечёркнутый четырёхконечной звездой. В голове что-то щёлкнуло, с глаз спала пелена, и все слова Айки как мозаика сошлись в целостную картину. Это же бунтовщики-единоверцы. Поэтому их отовсюду гонят!

Я сжалась в комок, не зная, чего ожидать. Единоверцы ненавидят таких, как мы, Стражей и их детей. Интуиция подсказывала бежать прочь без оглядки, но ноги вросли в землю и не двигались, как в кошмарном сне.

— Айка! — пришелец остановился в нескольких шагах от нас.

— Дядюшка Лирий, что с вами? — спросила девочка, переводя непонимающий взгляд с моего лица на его.

— Это колдун, Айка. Беги! — закричал Лирий и выхватил из-за пояса нож. — Предупреждаю, если попробуешь меня заколдовать...

— Да вы что?! — замотала головой девочка. — Никакой Лайс не колдун. Он спас меня в городе и угостил пирожками. Он хороший!

— Он тебя заколдовал. Беги! — Лирий шагнул вперёд.

Я неловко вытащила из ножен меч и выставила перед собой. Руки предательски дрожали. Я прекрасно понимала, что сейчас лучше бежать, чем защищаться. Если он вздумает метнуть в меня нож, я не сумею его отбить!

— Не подходите! Я не собирался причинять никому вред! — сбиваясь на вопль, я пятилась к реке. Размахивала бесполезным клинком, надеясь, что разум всё-таки победит.

— Да что же вы? Дядя Лирий, остановитесь! — Айка ухватила его за локоть, но он смахнул её, как былинку.

— Вы обираете нас до нитки, калечите за то, что мы пытаемся урвать хоть крохи из награбленного и вешаете, если пытаемся возмущаться. Убийцы, душегубы, чума для всего Мидгарда! Каждый ребёнок, погибший от голода и холода, на вашей совести!

Меня колотило от его злобы. Так страшно ещё никогда не было. Будто сама смерть стояла между нами и ждала, кто не выдержит первым.

— Неправда, — пролепетала я осипшим голосом и почувствовала, как по щекам побежали слёзы. — Мы защищаем людей от демонов и получаем за это десятину…

В тёмных глазах полыхнуло яростное безумие:

— Ложь! Все демоны — ваша морочь! Сдохни, тварь!

— Нет! — отчаянно вскрикнула Айка.

Багрянцем сверкнула сталь и скрылась за метнувшейся тенью. Я не разглядела, что произошло и как. Клинок безвольно звякнул о землю. Тщедушное тельце падало прямо мне в руки. Я едва успела подхватить его за плечи.

— Нельзя убивать… — отрывисто бормотала Айка. — Божественных посланников. — Из спины торчала рукоять ножа. Кровь бесстыдно пачкала только что выстиранный балахон. — Иначе кто приведёт... — слова тонули в натужных хрипах, — к нам Господина?

Глаза закатились, голова неестественно запрокинулась.

— Айка!!! — грянул отчаянный вопль.

Чей?

Мёртвая плоть упала на землю, как прежде мой меч.

Точно как они безвольно, бездумно, я соскользнула с обрыва.

11.

Не знаю, сколько меня тащило течение вниз по реке. Я боролась, пыталась выбраться, но берега были слишком крутые и топкие — я всё время соскальзывала и неслась дальше. Хорошо, что на дне не оказалось камней, иначе я бы точно расшиблась, ещё когда падала. От холодной воды и напряжения ноги сводили судороги. Наверное, я бы утонула, если бы не вцепилась в отполированные водой корни нависшей над рекой ивы. Поднатужившись, я подтянулась и выбралась по стволу наверх, ободрав ноги об коряги и обжёгшись крапивой.

Меня тут же вывернуло, сердце колотилось в груди, словно хотело выскочить наружу. Но даже отдышаться не вышло — страх погнал прочь в лесную чащу через колючий подлесок и бурелом. Всё сливалось в сплошное тёмное полотно. Деревья стали выше, появились просветы, но я не обращала внимания. Хруст сучьев под ногами преследователя нахлёстывал в спину. Хриплое дыхание жгло затылок. Я улепётывала без оглядки. Но сколько бы я ни бежала, преследователь, косматый и злой, всё равно заступал дорогу и угрожал окровавленным ножом. Кричал: «Сдохни! Сдохни, тварь! Сдохни за Айку!»

Торчащий из земли корень схватил меня за ногу. Я упала и ударилась головой об толстый сосновый ствол. Тело пронзило болью. Дышалось с трудом. К горлу снова подступила дурнота. Слёзы смешались с тёплыми струйками крови.

Лирия нигде не было. Мне всё почудилось. Или нет? Это за мной гналась моя совесть. Что же я наделала! Вейас предупреждал, что никому моя жалость не поможет. Айка стояла перед глазами живая, робко прятала покалеченную руку за спину, улыбалась тёплыми уголёчками глаз и протягивала букетик васильков. Но стоило мне прикоснуться, как она падала замертво. Пластами слезала кожа и плоть, оголяя кости. Из глазниц вылезали жирные личинки. У всех было перекошенное от ярости лицо Лирия. Личинки ползли ко мне и кричали:

— Это ты убила Айку! Тебе подобные уморили её брата голодом и отрубили ей руку. Убийца! Сдохни!

Безумные видения осаждали сознание. Я пыталась сосредоточиться на чем-то добром и светлом, но ничего не получалось. Мысли всё время возвращались к Айке. Я ненавидела себя за то, что подошла к ней и заговорила. Если бы не я, она была бы жива!

Жёсткий сосновый ствол врезался в спину. Только он удерживал меня на тонкой грани реальности. Тёмная бездна небытия надвигалась всё ближе, пока не перенесла меня в туманную пустошь. Я бродила по ней, звала кого-то, но слышала лишь эхо в ответ.

Лицо утёрли мокрой шершавой тряпкой. Пахнуло несвежим. Я дёрнула головой, отгоняя дурманный сон, и открыла глаза. На меня уставилась косматая бурая морда. Громадная пасть распахнулась, обнажив клыки, и протяжно рыкнула. Я затаила дыхание, не смея шелохнуться.

Медведь, а это был именно он, принялся слизывать запёкшуюся кровь с моего лица. Сейчас откусит. Буду без лица, как Айка без руки. А потом Вейас загонит мне в спину нож из жалости. Нет! Сейчас не время сходить с ума.

Я зажмурилась. Медведь снова рыкнул и прошёлся языком по моему уху. Едва удалось сдержать дрожь. Это наказание за то, что убила Айку. Я открыла глаза и уставилась в медвежью морду. Зверь замер. Взгляд-то какой проницательный, почти человечий.

— О, великий хозяин тайги, отец Дуэнтэ, — заговорила я, перебирая в памяти нянюшкины сказания. Слова молитвы приходили сами: — Именем твоей милосердной жены Калтащ, золотой бабы, заклинаю, прости, что пролила невинную кровь в твоём лесу. Я искуплю её кровью паскудных демонов и благими деяниями во славу всей земли мидгардской.

Медведь вытянулся во весь рост и закрыл собой небо. Спина прогнулась. Рёв ударил по ушам. Медведь замолотил лапами по воздуху перед собой. Сейчас задерёт. Просить бесполезно — чужая стихия не знает пощады.

— Брат мой, Ветер, спаси, умоляю, — зашептала я трясущимися губами. Глаза застлала пелена мутных слёз. С кончика носа падали солёные капли. — Я не хочу умирать!

Налетел ветер, поднял в воздух прошлогоднюю листву и швырнул в морду разбушевавшегося зверя. Медведь удивлённо вскинул голову и уставился в небеса. Неподалёку раздался едва различимый лай. Зверь неуклюже развернул свою огромную тушу и скрылся в густых зарослях малинника.

Я измученно выдохнула и закрыла глаза. Пустая, словно выеденная скорлупа. Выжженная и мёртва, как земля после пожара. Ни мысли в голове, лишь тупая апатия и ломящая боль в окаменелых от напряжения мышцах. Надвигалась тьма. Но лес не отпускал, будоражил шорохами и запахами. Собаки лаяли совсем рядом. Спугнули какую-то птицу. Затрещали ветки, будто кто-то ломился через гущу, над самым ухом раздался возглас:

— Она здесь, Вей, быстрее!

— Лайсве! — меня обняли и встряхнули жёсткие руки. — Ты в порядке? Что случилось?

Я с трудом разлепила глаза, щурясь в лучах яркого солнца. Кто этот высокий стройный юноша? Мы знакомы?

— Да ты вся мокрая, — он принялся стягивать с меня одежду. Я соображала, как сонная муха, а двигалась и того медленней. Вместо протеста получилось нечленораздельное мычание. Резкий рывок отозвался такой болью, что я чуть не упала в обморок.

— Эй, оставь её, — я с облегчением узнала возмущённый голос Вейаса.

— Я хотел помочь! Она сильно ободралась, а на затылке шишка с кулак. Надо её согреть и отвезти к целителю, иначе будет худо, — суматошно оправдывался незнакомец. Я ему не верила.

— Я её брат, а ты чужой. Занимайся лучше своими гончими — я сам всё сделаю, — веско оборвал его Вейас и оттолкнул в сторону.

Снова залаяли собаки, сучья затрещали под тяжёлыми шагами. Почему так громко?

— Тише, родная, — успокаивающе зашептал Вейас. — Я с тобой — теперь всё хорошо.

Он развязал тесёмки на рубашке, аккуратно вынул мои руки из разодранных в клочья рукавов и стянул с меня превратившиеся в лохмотья штаны. Получалось только тихо стонать, когда брат случайно задевал ссадины и разливавшиеся по всему телу синяки. Вознаграждением за пытки стал плотно обёрнутый вокруг меня плащ, который ещё хранил тепло моего брата. Лихорадочные мысли постепенно приходили в порядок.

— Заставила же ты нас поволноваться! Ещё повезло, что у Петраса свора гончих оказалась, иначе ни в жизни тебя в этих лесах не нашли, — успокаивал Вей, поднимая меня на руки.

Значит, это был наш кузен. Я помнила его сопливым мальчишкой, всего на год старше нас с братом, а сейчас он стал такой взрослый и важный.

— Не хочешь рассказать, что произошло? — позвал Вей.

Я качнула головой и спрятала лицо у него на плече, хотела укутаться в родной запах, как в плащ.

— Ну и ладно. Ты жива — это главное. Целитель тебя быстро на ноги поставит, вот увидишь.

— Прости, — слова давались с трудом, будто в горле встал сухой ком и царапал изнутри. — Я думала, что буду помогать тебе в пути, но только мешаю. Лучше оставь меня и найди более смышлёного компаньона.

— Перестань! — забранился брат и потащил меня к дороге, где нетерпеливо ржали лошади и задорно лаяли гончие. — Без тебя я бы никогда не отважился на это путешествие. У тебя хорошо получается вдохновлять на подвиги.

— Что, лучше даже чем у селяночек на сеновалах? — не удержалась я от ехидного замечания.

Рядом с братом страх отпускал, словно Вей был моей бронёй. Теперь надо забыть и не думать, не вспоминать произошедшего. Никогда больше!

— Селяночек в Мидгарде, что грязи, а вот сестра у меня одна. Никто из них с тобой не сравнится.

Сделалось совсем спокойно. Вей поудобней перехватил меня за талию. В просветах между деревьями уже виднелись роющие копытами землю лошади и копошащиеся вокруг них поджарые псы.

— К тому же, возможно, и не придётся в Хельхейм ехать, — Вейас усадил меня на лошадь впереди себя и направился вслед за возвышающейся фигурой Петраса.

***

Я уснула в самом начале дороги и очнулась, лишь когда брат снимал меня с лошади и нёс к спрятанной посреди соснового бора усадьбе.

— Охотничий домик, — пояснил идущий впереди Петрас и распахнул перед нами дубовую дверь. — Здесь удобнее, чем в моём замке в Будескайске. И не надо беспокоиться, что кто-то из слуг донесёт ищейкам или вашему отцу.

Вейас устроил меня на приземистой лежанке с соломенным тюфяком вместо матраса, спеленал шерстяными одеялами и подложил под голову побольше подушек. В камине напротив уютно потрескивали смолистые дрова. Вей взялся за кочергу и принялся шевелить дрова, чтобы разжечь пламя сильнее. Видно, хотел, чтобы я быстрее согрелась.

Петрас тем временем скрылся в глубине дома. Должно быть, разыскивал следившего за хозяйством слугу. Раздались возбуждённые голоса.

— Я уже не мальчик, а вы не мой учитель, чтобы меня отчитывать! Я теперь хозяин и милорд, поэтому всё будет по-моему!

Ответа я не расслышала — только успокаивающий, миролюбивый тон, похожий на тот, каким нянюшка усмиряла наши с братом детские истерики. Наверху затопотали и бегом спустились по лестнице. Вейас вопросительно обернулся.

— Я договорился — за Лайсве присмотрят. Давай перекусим и будем выдвигаться. Нас уже ждут, — деловито обронил Петрас и снова ушёл.

— Вы всё-таки уезжаете, — разочарованию не было предела. Хотя чего я хотела? Конечно, Петрас поможет Вейасу гораздо больше, чем я. А слова и уверения — пустое, чтобы не расстраивать и без того побитую сестрицу.

— Вернёмся к ночи. Я обещал Петрасу кое в чём подсобить, — Вейас погладил меня по волосам, напоминая отца.

Во время нашего последнего разговора я вот также лежала у камина, а папа распускал мою пышную причёску и смотрел с печальной усталостью в мгновенно постаревших глазах. Как он там один? Совсем, похоже, истосковался, раз решил пустить по нашему следу ищеек. Может, стоит вернуться и забыть обо всём, что я видела в большом мире. О боли, вине и страхе, что грызли меня изнутри, даже когда я старалась отгородиться. Но нет, повернуть время вспять не удастся, как и перечеркнуть пройденный путь. Айка и Лирий теперь всегда будут в моих мыслях и сердце.

— Не грусти, — брат легонько ущипнул меня за щёку, как в детстве, и ушёл на кухню за Петрасом.

Долго оставаться одной мне не пришлось. По лестнице спустился невысокий мужчина в просторных штанах и рубахе из белёного льна. Обещанный целитель Петраса? Лицо у него было плоское и круглое, как блин, смуглое с узкими раскосыми глазами. Тёмные, побитые сединой волосы связаны в тонкую косицу, спускающуюся до середины лопаток. Рукой он опирался на узловатую клюку с медвежьей головой вместо набалдашника. Я передёрнула плечами, вспоминая, как хозяин тайги облизывал моё лицо. Взгляд у этого целителя был такой же — цепкий, пронзительный, изучающий.

Он принялся водить надо мной руками, широко растопырив сухие длинные пальцы. Ничего необычного в его жестах не было — так делали все целители, но мне почему-то стало не по себе. Сдавленно закряхтев, он опустил ладони.

— Нужно вернуть девочку отцу — она очень истощена, — крикнул он, явно не ко мне обращаясь.

В дверном проёме показался Петрас.

— Юле, мы ведь всё уже обсудили, — непочтительно заговорил он, опершись плечом об косяк и сложив руки на груди. — Вылечи её. В конце концов, должен же ты своё содержание отрабатывать. Остальное тебя не касается, — Петрас обратился к моему брату: — Едем.

Кузен направился к выходу, Вейас вышел следом, дожёвывая кусок хлеба и запахивая дорожный плащ.

— Удачи, куда бы вы ни шли, — я протянула к брату руку.

Он полуобернулся и подмигнул мне уже у двери.

— Шустрей! Упустим время — они уйдут, — забранился Петрас с улицы, и Вейас поспешил за ним.

— Молодость-молодость, земля на отцовской могиле не остыла, а он уже властелином Мидгарда себя возомнил, — покачал головой целитель, глядя на дверь, за которой скрылись мальчишки.

Я поднялась на локтях, чтобы получше рассмотреть этого странного человека, с которым меня оставили совсем одну. А вдруг он, как Лирий? Выпутавшись из одеял, я забилась в самый угол кровати у стены. Нет, так нельзя, я не должна бояться каждой тени, иначе сойду с ума и стану для Вейаса ещё большей обузой.

— Вас зовут Юле? — заговорила я, чтобы отвлечься от тревожных мыслей и увериться, что мои страхи пустые. — Необычное имя. Вы не из здешних краёв?

Целитель оценивающе глянул на меня.

— Юле-икке, если полностью, — говорил он быстро и правильно, только вот акцент у него был необычно картавый и тягучий. — Я родился на крайнем севере, почти у самой Червоточины, в племени утгардских оленеводов. Да только не осталось их совсем. Тоже молодость из тундры выгнала, заставила судьбу на чужбине искать.

Он с досадой махнул рукой и ушаркал за дверь, где, по всей видимости, была кухня. Я с любопытством смотрела ему вслед. Надо же, из самого Утгарда. Не думала, что там кто-то живёт. Тем более Стражи. Вскоре Юле вернулся с дымящейся чашкой травяного отвара и протянул мне. Я с опаской принялась вертеть её, принюхиваясь к парам: корень валерьяны, солодка, мята, масло из облепихи — лишь ничтожную часть ингредиентов удалось узнать, но отравой они не показались. Я решилась глотнуть. Напиток обжёг горло, но быстро согрел, обволок изнутри мягкостью и спокойствием. Глаза начали слипаться, и я обмякла на кровати, растеряв остатки настороженности.

— Расскажите про север, — попросила я, разглядывая подёрнутое сеточкой морщин лицо.

— Ммм? — удивился Юле, но всё же заговорил, наблюдая, как я медленно, глоток за глотком опорожняю чашку. — Там снег. Его так много, что в некоторых местах он не исчезает даже в середине лета. Полгода там безраздельно властвует солнце и полгода луна. Горы так высоки, что подпирают собой небо и пиками достают до парящих в облаках городов небожителей. Ущелья опускаются так глубоко, что на дне их бурлит Сумеречная река, неся души к новому перерождению. Она единственная не замерзает, даже когда океан сковывает толстая корка льда, а воздух становится густым и плотным настолько, что гудит и с треском двигается даже без ветра. В полугодовую ночь в небе появляется огненная корона. Зелёные, синие и красные полосы сливаются в диком танце, изгибаясь зубастыми волнами, и пульсируют под музыку сфер мироздания, но ухо ничего различить не может. Человека охватывает безумие, и он следует за Северной звездой через семь Врат червоточин. А за ними, внутри подземного лабиринта, его уже ждёт новорождённый демон, чтобы полакомится вдоволь, прежде чем выбраться на свет мидгардский.

— Как зловеще! — заворожено выдохнула я, допив последний глоток.

От слов Юле перед глазами возникали целые картины, почти как когда нянюшка рассказывала нам сказки о героях древности. Я силой вырвала себя из полудрёмы и придвинулась ближе к целителю:

— А демоны, вы их видели?

Юле надавил мне на плечи. Пришлось лечь обратно. Он положил руки мне на голову и принялся перебирать пальцами волосы, отчего кожу едва заметно покалывало.

— Демонов я видел множество: и мохнатых конеподобных ненниров, и косматых, ростом со скалу гримтурсов, и прекрасноволосых туатов, и коварных Ночных ходоков, и зубастых варгов, и сладкоголосых никс, и трудолюбивых ниссе и ещё бездну всяких созданий великих и малых, хитрых, злокозненных, но иногда даже мудрых и могущественных.

— Они настоящие? Но люди говорят...

— Людям трудно поверить в то, чего они не видят. А ведь наш мир гораздо больше, чем можно познать глазами, ушами, носом, ртом или через прикосновения. Даже мы, кто вместе с родовым даром награждён и развитым чутьём, ощущаем лишь малую часть того, что есть на самом деле.

Юле протянул мне ладонь с растопыренными пальцами, я поднесла собственную. Целитель то удалял, то приближал свою руку к моей, но не прикасался, и я чувствовала, как между нашими пальцами проскакивают едва заметные искры. Даже показалось, что на кончиках вспыхивали светло-голубые огоньки, почти такие же, как в святилище дома.

— Здорово!

— Лишь малая часть, — снисходительно улыбнулся Юле, играя мелкими морщинками в уголках бездонных тёмных глаз. — Скажи, у тебя недавно не было обмороков?

— Это от волнения. Столько всего произошло, — я отвернулась. Вот уже и люди мою слабость замечают. — Я мало ем и плохо сплю, да?

Юле тяжело вздохнул и покачал головой:

— Знавал я людей, которые питались солнечным светом и спали по два-три часа. Твоё восприятие изменилось, разум начал перестраиваться, а тело за ним не поспевает. Обычно с женщинами такое случается позже, когда за плечами есть муж и взрослые дети. Но в твоём возрасте подобный переход очень опасен. Тело или того хуже разум могут не выдержать. Поэтому я и сказал, что лучше бы тебе вернуться к отцу.

— Нет, — в груди поднялась волна горечи и упрямства, хотя до разговора с целителем я думала о том же. — Дома меня выдадут замуж за недостойного человека, и я умру либо на родильном ложе, либо от яда. А даже если и нет, то что за жизнь в золочёной клетке? Только покинув дом, я зажила по-настоящему, увидела мир, узнала… Нет, я ещё ничего не знаю, не понимаю, но хочу понять… Вот вы, к примеру…

— Я? — Юле смешно сдвинул и без того сросшиеся на переносице брови.

— У вас сильный дар, по всему видно. И знаете вы побольше, чем многие из наших, но родились-то вы не в замке, не в семье рыцаря из древнего рода Стражей. Откуда он у вас?

Целитель смутился, но думал не очень долго:

— Вы, южане, слишком печётесь о своём происхождении. А богам и дела нет, родился ли ты в замке на холме в семье рыцаря или кухаря, в рыбацкой деревушке на берегу бескрайнего океана или в племени оленеводов на дальнем севере. Как бы люди ни старались в своей гордыне подчинить силу богов, она всё равно будет следовать высшим замыслам, которые разумом объять не дано даже мудрецу из мудрецов. Предназначение можно лишь почувствовать, вот здесь, — Юле коснулся моей груди, где билось сердце. — Когда ты ощущаешь трепет или благоговение, знай, боги проходят рядом, дотрагиваются крыльями, защищают и направляют по нужной дороге.

— Только есть ли боги на нетореных тропах? — тоскливо спросила я.

Юле снял с шеи массивное ожерелье и продел мне через голову. Я с любопытством разглядывала подарок. Он состоял из клыков и деревянных бусин с вырезанными на них колдовскими рунами.

— Если когда-нибудь твоя нетореная тропа заведёт тебя в наш суровый край, сожми его в руке и позови — помощь придёт, пускай не от богов, но от людей уж точно.

— Надеюсь, что помощь мне больше не понадобится, — я отвернулась к стенке.

Хотелось спать. Усталость догнала меня и всей тяжестью навалилась на плечи. Но тревожные мысли никак не позволяли заснуть. Я спросила, ведь Юле казался таким мудрым, он обязательно должен был знать:

— Почему единоверцы называют нас убийцами?

Целитель неловко отвёл взгляд:

— Потому что идёт война, и каждый кого-то убивает, — погладил меня по голове. — Но если не хочешь, не надо. Спи.

Юле поднёс руку к зажжённой на тумбочке свече и пальцами потянул из неё пламя, пропуская сквозь себя. Огонь мелкой сетью выходил из другой его руки и окутывал меня пламенеющим покровом.

— Иногда раны прячутся настолько глубоко, что на теле их не увидеть. Они гноятся, вызывают лихорадку и никогда не зарастают до конца, разъедая тебя изнутри. Не отдавай душу на милость тлену — он убьёт её. Забудь боль, оставь лишь опыт, вопрос, на который надо найти ответ. Это не даст тебе сойти с ума.

Голос целителя убаюкивал не хуже зелья. Тревога отступала сама собой, уходило в туман искажённое гневом лицо Лирия, перепачканный в крови балахон Айки и медвежий рёв. Тёплая безмятежность заполонила царивший в домике полумрак. Я проваливалась в зыбкое забытье, сожалея, что ещё о стольком не успела спросить.

12.

Я проснулась, когда в прихожей громко хлопнула дверь, раздались шаги, зашелестела одежда, о чем-то едва слышно переговаривались. Юле рядом не оказалось. В комнате было темно, лишь головешки тлели в камине, подмигивая рыжеватыми всполохами. На пороге зажёгся огонёк свечного фонарика. В его неровном свете вырисовался стройный силуэт Вейаса, а потом и Петраса, шедшего следом.

— Чего не спишь? — удивился брат.

Я пожала плечами. Не говорить же ему, что они гремели, как табун бешеных лошадей, и весь сон разогнали.

— Где вы были? — спросила я вместо этого.

Вейас потупился и перевёл взгляд на кузена. Мне не нравился исходивший от них запах крови, огня и смерти. У моего брата он смешивался со стыдливостью и едва заметным страхом. А вот Петрас, наоборот, был уверен в себе и спокоен. Но он медиум. От них всегда смердело кладбищем. Я ненавидела этот запах.

— В окрестностях объявилась шайка бунтовщиков. Простолюдины пожаловались, что те подстрекают их к восстанию. Нужно было их унять, — нехотя сознался Вейас и отвернулся.

Я вздрогнула. Он же говорил о товарищах Лирия и Айки!

— Что произошло? — я схватила брата за руку, заставив смотреть в глаза.

Вейас покачивал головой из стороны в сторону, избегал моего взгляда и явно искал поддержки у Петраса. Не заставляя себя ждать, кузен достал из ножен меч и принялся любовно стирать с него бурые пятна.

— Милость им оказали — подарили грязным оборванцам по пеньковому галстуку, — жестом показав вокруг шеи удавку, он свесил голову набок, закатил глаза и высунул язык. Вейас без особой охоты сделал то же самое и неловко рассмеялся, получив от Петраса пинок в бок.

Я отвернулась к стенке. К глазам подступили слёзы:

— Среди них был темноволосый мужчина со шрамом на щеке?

— Да, предводитель их. На меня с топором бросился. Совсем, видно, из ума выжил. А почему спрашиваешь? — Петрас развернул меня к себе. — Это он тебя обидел?

Я молчала. Не хотелось ни говорить, ни даже вспоминать. Петрас попытался встряхнуть меня за плечи, но тут вступился Вейас.

— Оставь, не видишь, ей плохо. Захочет — сама расскажет. Идём, — брат потянул кузена на кухню, но тот вырвался и шепнул мне на самое ухо:

— Больше он тебя не потревожит — я выпустил ему кишки.

Значит, Лирий мёртв. Они все мертвы. И Айка бы тоже умерла, даже если бы не встретилась со мной. Я тихо всхлипнула.

Петрас достал из-за пазухи массивный серебряный кулон на кожаном шнурке и надел мне на шею.

— Амулет из Кишно — большая редкость. С ним ищейки не догадаются, кто ты, даже когда будут смотреть тебе в глаза. Бояться больше нечего — обещаю.

Моего лба коснулись его влажные губы. Почему он не понимает, что сейчас не время? Почему не видит, что мне плохо и я хочу побыть одна. А вот Вейас быстро обо всём догадался и потащил кузена прочь. Мой милый любимый братишка.

Немного успокоившись, я принялась разглядывать подарок. Три защитные руны заключены в круглую оправу из солнечных лучей. Пальцы покалывало, когда я касалась гладко отполированной поверхности. Должно быть, действительно мощный амулет.

Из кухни доносились мальчишечьи голоса. Петрас шутил и подтрунивал, а Вейас был необычно сух и молчалив. Когда они утихли, я снова задремала. Только под утро услышала, как заскрипели половицы. Вейас, только он так красться умеет, пройдоха. Лёг рядом на одеяло и зашептал в ухо:

— Не спишь?

— Да как тут уснёшь, если тебя постоянно будят?

Братишку словно прорвало. Слова лились нескончаемым потоком, что даже не все фразы можно было разобрать.

— Я тоже не сплю. Не могу. Постоянно вспоминаю их лица. Не думал, что смерть — это так ужасно, особенно когда сам помогаешь затянуть верёвку. Петрас сказал, что научит меня быть мужчиной и Стражем, сказал, что это проверка на смелость. Насколько далеко я готов зайти... Я думал, он покажет, как выслеживать демонов, заманивать их в ловушки, использовать дар, но эти бунтовщики... Кроме их сумасшедшего главаря, никто и не пытался сопротивляться. Они стояли на коленях и молились, пока мы одевали им на шеи верёвки. Я все же слабак, раз не могу преодолеть жалость, да? Может, всё-таки вернёмся? Кого мы дурачим? Мне никогда не стать доблестным воином без страха и упрёка, а ты ещё одной такой ночи не выдержишь.

Я вгляделась в искажённое рассветными сумерками лицо. Такое родное, но всё же способное удивлять. Вейас всегда выглядел таким... уверенным. Но теперь всё зависело только от меня с моими бесконечными сомнениями и страхами.

— Мы справимся. Я сильнее, чем кажусь. И ты тоже. Мы всем это докажем.

Вейас улыбнулся как ребёнок и тесно прижался ко мне. Я гладила его по волосам, пытаясь успокоить.

— Только давай уедем отсюда поскорей. Мне не нравится, что Петрас заставляет тебя делать.

— Мы не можем, — Вейас отстранился. — Тебе нужно время, чтобы восстановить силы. Нам нужны деньги, чтобы на что-то жить. К тому же Петрас обещал помочь с испытанием. Надо быть честными с собой, Лайсве, я слаб. Я даже тебя защитить оказался не в состоянии. Верхом самонадеянности было думать, что мы сможем добраться до Хельхейма. Петрас сделает так, чтобы меня приняли в орден без этого.

— А как же вэс и твоё желание доказать всем, что ты сам чего-то стоишь? — возразила я, но сожалела больше всего, что не смогу увидеть все чудеса севера, о которых вчера рассказывал Юле и... ледяной саркофаг, раскачивающийся на семипудовых цепях за вратами Червоточин. — И как же я? Мне тогда придётся вернуться к отцу и выйти замуж за Йордена.

— С этим Петрас тоже обещал помочь.

— Как?

— Не знаю, но это наш единственный шанс.

От такого шанса было тошно. Я попыталась отвернуться к стене, чтобы закончить дурацкий разговор, но Вейас не пустил: взял мою ладонь и приложил к губам.

— У тебя сейчас взгляд совсем как у папы после провального поединка, — брат улыбнулся так печально, что от жалости засосало под ложечкой. — Разочарована, да?

Я покачала головой и поспешила обнять его за плечи.

— Я люблю тебя. Ты мой брат. И как бы там ни было, ты всегда им останешься.

Вейас сдавленно выдохнул.

— Можно, я немного полежу с тобой. Одному мне не спится.

— Конечно, кровать большая.

Я отвернулась к стенке и затихла, притворяясь спящей. Прошло примерно с четверть часа, когда Вейас прижался ко мне поближе и положил руку на плечи. Так лучше, спокойней.

***

Когда я проснулась, Вейаса уже не было. Я перекатилась на другой бок. Вернулся Юле, подкидывал дрова в камин. На тумбе рядом с кроватью дымился чесночный суп с гренками, щекоча ноздри острым ароматом. Рот наполнился слюной. Я откинула одеяло, взбила подушки повыше и взяла поднос себе на колени.

— Мой брат... — спросила я Юле

Аппетитное блюдо ещё не остыло. Пришлось ждать, чтобы не спалить себе язык.

— Уехал вместе с молодым хозяином, — ответил целитель, занятый растопкой. Видно, погода стояла безветренная, и тяга в камине была никакая — угли не хотели раздуваться, а огонь — приниматься за сыроватые дрова и даже сухой хворост. — Не переживайте, сегодня рассвет был рыжим, а не багровым — крови не будет. Они на ярмарку уехали, купить того-сего. Здесь никто давно не жил, кроме меня, а я привык обходиться малым.

Я макнула гренку в суп, застучала ложкой по дну глиняной миски, дуя над каждой порцией, и всё равно обжигалась. Или, может, это от чеснока? Юле одержал победу над дровами. В камине весело затрещало пламя, наполняя отсыревший за ночь дом теплом.

— Вам тоже не нравится, чем занимается Петрас? — не сдержала любопытство я.

Юле обернулся и, заинтересованно глядя, подошёл ко мне.

— Сейчас этим занимаются все. Я же говорил — война, она повсюду, в каждую душу тернии запустила, а что после останется — никто не знает. Может, головешки, а может, и похуже что из тех терний прорастёт.

Целитель снова принялся водить руками, проверяя моё самочувствие.

— Ты быстро восстанавливаешься, — удовлетворенно кинул он.

Чувствовала себя я действительно намного лучше: голова уже не гудела от слабости, а ноги сами просились в путь.

— Когда я смогу ехать?

— Пока рано об этом говорить. Отдыхай, ешь и спи побольше, и поменьше переживай.

— Если бы это было так просто — не переживать, — горько усмехнулась я. — А моего брата можно вылечить? Отдыхом или тёплой едой...

— Боюсь, от этой болезни лекарства нет. И от той, что у молодого хозяина, тоже. Да ты и сама видишь.

Юле забрал пустой поднос и ушёл на кухню.

Из окна в комнату заглядывали солнечные блики, кругляшами пробегали по брёвнам, шаловливо целовали руки и растворялись в притаившейся в углах тени.

Лекарства нет — жаль. Не вижу и видеть не хочу! Закрою глаза и буду спать, а мать четырёх ветров, прекрасная Белая Птица, споёт мне волшебную колыбельную.

Парни вернулись под вечер. За два дня я отлежала себе все бока, поэтому решила размяться. Накинула поверх рубахи распашное мужское платье с поясом, которое Юле оставил на стуле рядом с кроватью, и поковыляла отвыкшими ходить ногами навстречу мальчишкам. До двери дойти не успела, как та распахнулась сама:

— О, гляди-ка, она уже ходит! — восхитился замерший в проёме Петрас. — Я же говорил, мой целитель быстро её подлатает.

Только сейчас удалось хорошенько его разглядеть — вчера от изнеможения всё плыло перед глазами. А он между тем стал красавчиком: густые волосы насыщенного тёмно-каштанового цвета стянуты в жёсткий пук на затылке, орлиный нос с изящной тонкой горбинкой, чувственные губы чуть приподняты уголками вверх в обаятельной улыбке, не такой, конечно, шаловливой, как у моего брата, но зато гораздо более интимной. От неё даже у меня, толстокожей к мужским чарам, по спине пробегали мурашки. Тёмные, почти чёрные глаза смотрели прямо и дерзко, словно не знали ни стыда, ни страха. Под расстёгнутой у ворота на несколько пуговиц белой рубахой бугрилось мускулами натренированное тело. Так и хотелось проверить его на ощупь.

Я тряхнула головой, отгоняя неприличные мысли.

— Не стоило тебе вставать так рано, — Вейас поднырнул под руку Петраса, приподнял моё лицо за подбородок и принялся критически осматривать. — Отдохни побольше — всё равно спешить некуда.

— Соскучилась, — я вглядывалась в родные голубые глаза с жемчужными крапинками в поисках вчерашнего безумия, но ничего не находила, словно всё было лишь дурным сном. Чтобы никто посторонний не услышал, шепнула ему на самое ухо: — Ты был не в себе накануне, я переживала.

— Забудь, — отмахнулся он. — Отдыхай.

Вейас вернулся в коридор за тюками с покупками и, взвалив их на плечо, потащил на кухню. Я покорно поплелась к кровати. Должно быть, также чувствуют себя собаки, побитые ни за что ни про что любимым хозяином. Я растянулась наперине и уставилась в потолок, совершенно забыв о Петрасе. А он не забыл. Прожигал пристальным взглядом, а потом устроился на кровати возле меня.

— Не хмурься — тебе не идёт.

На его устах играла всё та же соблазнительная улыбка, от которой меня бросало то в жар, то в холод.

— Вей из-за предстоящей охоты переживает. Я тоже в первый раз волновался, но потом привык. Сейчас это не страшней, чем вепря или лося подстрелить, — снисходительно заговорил Петрас, пока я суматошно пыталась придумать, что ему ответить. Почему с Вейасом перебрасываться колкостями и делиться самым сокровенным так просто, а с другими мужчинами я словно язык проглатываю, становлюсь косной и глупой. Хорошо хоть не жеманной — терпеть не могу жеманниц. Пришлось сосредоточить все силы разума на разговоре. Тем более речь шла о чем-то важном.

— Так вы собираетесь охотиться на демона, на настоящего демона? — с недоверием спросила я.

— На белого варга. Это ведь его шкуру от твоего брата в ордене потребовали, как доказательство силы и доблести.

— Но вёльва переменила его назначение. Теперь Вейас должен добыть клыки вэса, — возразила я.

— А кто подтвердит её слова?

— Папа, гости, дядя Кейл — все, кто присутствовал на церемонии взросления.

— А вот и нет, — хохотнул Петрас, будто я сказала что-то забавное. — Все сделают вид, что этого не было. А был только приказ ордена, скреплённый печатью и подписью глав совета. Там чётко сказано: чтобы стать Стражем, Вейас должен принести шкуру белого варга. Именно это он и сделает. Ваш отец должен был это понять, а не пороть горячку. Тогда бы вам не пришлось бежать.

— Мы все были не в себе после слов старой карги. Она напомнила, как умерла мама... — оправдывалась я. От пренебрежительного тона Петраса стало неприятно. Внешний лоск и обаяние молодого Стража как ветром сдуло, и говорить тут же стало намного проще. — Так когда охота? Завтра? Возьмите меня с собой — я издалека посмотрю. На рожон лезть не буду, обещаю, — я улыбнулась, чтобы скрыть неприязнь. Нужно перетерпеть, пока брата не примут в орден. А потом мы уедем и если когда и встретимся с ним, то только во время больших торжеств.

Глаза Петраса блеснули и едва заметно прищурились. Видно, моя улыбка его подкупила. Я облизнула пересохшие от напряжения губы.

— А ты смелая, совсем не такая, как остальные девчонки, — усмехнулся Петрас и смущённо отвернулся. — Помнишь, как мы в детстве играли в Стражей и демонов? Ты забиралась на верхушку высоченной сосны, а я должен был тебя спасти от коршуна-великана, за которого был Вейас.

Моя улыбка сделалась совсем натянутой. Мы с братом терпеть не могли эту игру: Вейасу всегда доставались горы тумаков, а победить он не мог, потому что побеждают всегда Стражи. Мне же приходилось выслушивать бесконечную череду глупых комплиментов и терпеть, пока Петрас лобызал мои руки. А однажды он обнаглел настолько, что попытался поцеловать меня в щёку. Повезло, что Вейас тогда был рядом и отвлёк, швырнув в него шишкой. После брат ещё долго посмеивался, что ему показалось, будто меня вот-вот вырвет. Вот Вейас и решил спасти дорого кузена от позора. То были детские шалости, конечно, но в каждой шутке есть доля шутки. Не хотела бы, чтобы Петрас снова полез ко мне целоваться, несмотря даже на то, что он уже не прыщавый юнец, а симпатичный взрослый мужчина. Сама не знаю почему, просто не хочу — видимо, во мне действительно не хватает чего-то эдакого.

Петрас оценил моё молчание по-своему и, не дожидаясь ответа, заговорил сам:

— Нужен ещё день, чтобы подготовить ловушки и приманку. Если Юле отпустит, то я поищу укромное местечко, откуда ты сможешь всё хорошенько рассмотреть.

— Ура! — от радости я даже обняла Петраса за шею. Я так давно об этом мечтала! Не о том, чтобы обнять Петраса, а о том, чтобы увидеть настоящего живого демона, естественно.

За спиной раздалось совсем не деликатное покашливание. Я отпустила кузена и обернулась. Вейас стоял у двери в кухню и, сложив руки на груди, обвиняюще смотрел на нас.

— Петрас согласился взять меня на охоту, если Юле разрешит, — поделилась я радостной вестью.

— А у меня он разрешения спросить не додумался? — огрызнулся брат. Как самому селянок по сеновалам тискать — так это в порядке вещей, а если я вдруг кузена по-дружески обниму — сразу конец времён! — Я её единственный кровный родич — моя обязанность её защищать. На охоте может быть опасно. Она будет ждать нас здесь.

— Я осторожно, обещаю! — заверила я.

Мальчишки даже не посмотрели в мою сторону, продолжая пепелить друг друга грозными взглядами. К чему эта глупая ревность? Одному я сестра, другому просто приятельница.

— Выйдем, — пугающе спокойно предложил Петрас.

Вейас кивнул, и они ушли на кухню. Несколько мгновений я таращилась на закрытую дверь, а потом на цыпочках прокралась через всю комнату и приложила ухо к замочной скважине.

— Чего ты ерепенишься, как щенок борзый? Я же тебе помогаю, прояви хоть каплю благодарности, — отчитывал моего брата Петрас. — Сестру что ли ревнуешь? Так ты ей не муж, и им никогда не станешь — она всё равно уйдёт, не ко мне, так к другому. Смирись уже с этим и будь мужчиной.

— Не мели чушь, никого я не ревную, — зло оборвал его Вейас. — Просто пока она не вышла замуж, я за неё отвечаю. У тебя нет сестры, тебе не понять, каково мне видеть, как очередной беспринципный тип заливается перед ней соловьём, чтобы воспользоваться её наивностью, втоптать в грязь её честь и бросить.

— Это я-то беспринципный? Не суди всех по себе, — усмехнулся Петрас, но голос остался все таким же сдержанным и спокойным. Ведь и правда, он был хозяином этого дома и положения. — Вы мне не чужие. Ваша честь и моя честь тоже. Да и какой из тебя защитник? Вспомни, ты же сам умолял меня о помощи, когда она пропала. Если бы не я, её давно уже задрал какой-нибудь дикий зверь. Без меня ты никто, ни на что не годный сопляк, способный только зубоскалить и таскаться за каждой встречной юбкой. Я сделаю из тебя Стража, а твою сестру избавлю от обязанности выходить замуж за мерзавца. А теперь будь добр, уйми свои собственнические замашки и не лезь мне под руку.

Вейас молчал, но я через дверь ощущала обуревавшие его чувства безысходной ярости, стыда и тоски. Может, в словах Петраса и была доля истины, но он не имел права вот так унижать моего брата и попрекать заботой обо мне. Если бы я стояла там, то давно бы расцарапала наглецу лицо, и плевать, что он намного сильнее меня и мы от него зависим. Оно того не стоит.

«Не слушай его. Ты самый лучший. Давай уйдём. Нам не нужна его помощь», — мысленно обратилась к Вейасу, хотя не верила, что он меня услышит.

«Нет, он прав. Я должен покориться ради тебя и членства в ордене. Ты ведь будешь мной гордиться, если я пройду это демоново испытание даже с помощью Петраса?» — отозвался в голове его голос.

Я улыбнулась по-настоящему, искренне, как могла улыбаться только для него и папы — жаль, что видеть моего лица Вейас не мог через стенку.

«Я буду тобой гордиться, даже если ты его не пройдёшь. Ведь ты мой брат».

— Я понял. Извини, — ответил он Петрасу. — Я разрешу Лайсве отправиться с нами на охоту, если ты дашь слово, что с ней ничего не случится.

— Клянусь честью Стража, — легко отмахнулся тот.

Послышались шаги, и я со всех ног бросилась обратно к кровати. К огромному облегчению успела до того, как на пороге показался Петрас с торжествующей улыбкой на устах.

— Мы обо всём договорились. Послезавтра поедешь с нами, но только если Юле скажет, что ты здорова. Так что отдыхай.

Я счастливо кивнула и даже поёрзала на кровати для пущей убедительности, но на шею вешаться больше не стала. К тому же Вейас хмуро наблюдал за нами из дверного проёма. Не хотелось ранить его ещё больше.

К вечеру мне позволили встать и поужинать вместе с парнями. Они накупили на ярмарке вкусностей: свежей речной рыбы, нежной молодой телятины, зелени, овощей, годовалого вина и сладкого кваса. Юле любезно согласился всё это приготовить, и мы впервые за долгое время наслаждались настоящим пиром не хуже, чем иной раз в Ильзаре. Обсуждали предстоящую охоту, вспоминали детство и изо всех сил старались не упоминать ни единоверцев, ни недавней перепалки. Вейас по обыкновению шутил и балагурил, Петрас иногда вставлял заунывные рассказы из жизни ордена, от которых тянуло зевать. Я внимательно слушала, смеялась и кивала, порой невпопад, потому что постоянно перешёптывалась с братом в мыслях, стараясь его подбодрить. Он отмахивался, хотя я чувствовала, что он подавлен. Наверное, следовало от него отстать, но отчего-то я переживала так, будто это мне наговорили гадостей и смешали с грязью. И ещё сквернее. Как же тяжело, когда близким причиняют боль, и ты не можешь ничего с этим поделать — только наблюдать со стороны. В конце концов мне удалось приглушить это чувство, но неприятный привкус остался.

13.

Легли спать поздно. Я только сомкнула глаза, как наступил рассвет и за окном принялись настырно запевать соловьи. Им вторили другие лесные птицы — я не особо прислушивалась, да и названий их припомнить не могла. Судя по гулким звукам у меня над головой — парни спали в комнате на втором этаже — они тоже проснулись и спешно куда-то собирались. Казалось, они там скачут и двигают мебель, с потолка аж пыль сыпалась вместе с паутиной. После встречи с медведем мелкие насекомые меня не пугали, но вот шум мешал. Я ворочалась с боку на бок и никак не могла уснуть. Послышались отрывистые шаги. Приближались. Я замерла и закрыла глаза, делая вид, что сплю. Это был Вейас. Я узнала его по едва уловимому шлейфу эмоций: грусти, томления и чего-то тлеющего, названия чему я не припоминала, как и названий тех птиц за окном. Брат убрал волосы с моего лба и поцеловал, шепча что-то неразборчивое. По лестнице уже спускался Петрас. Вейас воровато оглянулся и выскользнул за дверь в коридор — я наблюдала сквозь приоткрытые веки.

— Не спишь? — кузен тут же занял место моего брата у кровати. — Я вчера кое-что купил для тебя в подарок, но не успел отдать. Всё наедине побыть не удавалось, — он выразительно глянул на дверь, явно намекая на Вейаса. Мне мой брат совершенно не мешал, но я промолчала, не желая и дальше накалять отношения. — Вот, — Петрас протянул два свёртка: первый большой и мягкий, второй поменьше и твёрдый. Указал на второй: — Этот можешь открыть сейчас, а другой побереги до праздника.

— Праздника? — от удивления я подалась вперёд.

— В честь успешного окончания испытания и вступления в орден твоего брата, — подсказал Петрас, лукаво ухмыляясь.

— Вы ведь не на охоту собрались? Ты же обещал показать мне демона! — переполошилась я. Хотела уже встать и начать одеваться, чтобы пойти с ними.

— Нет, охота завтра — не беспокойся. Сегодня мы только место подготовим, — Петрас легонько подтолкнул меня обратно на кровать. — Отдыхай. Если я что обещал — значит, сделаю.

Он обнял меня и поцеловал в губы. Быстро и коротко. Я даже отреагировать не успела, как он ушёл в коридор, не оборачиваясь. Я таращилась ему вслед. Когда шорохи стихли и громко скрипнула дверь на улицу, я встряхнула головой, приходя в себя. Кажется, все зашло совсем не туда. Что же теперь будет? Я задумчиво провела пальцами по губам. Что ж, это было совсем не так ужасно, как с Йорденом. Или я себя успокоить пытаюсь? Поскорее бы закончилась охота, и мы с Вейасом смогли уехать. Здесь всё вдруг стало слишком сложно.

Чтобы отвлечься, я развернула подарок поменьше — большой ведь велено было сохранить до «праздника». Да, я послушная и вовсе не любопытная, вот ни капельки. Да тут и гадать не нужно — там платье. Похоже, Петрас решил вырядить меня в красотку. Надеется, что так я стану благосклоннее? Это вряд ли.

Во втором свёртке, который заинтересовал меня гораздо больше, оказалась книга с чистыми страницами. Надо же, дневник! Как у настоящих путешественников-первооткрывателей, куда они записывали всё новое и волнующее, что встречалось им на пути. И я тоже буду. А кто-то через много лет прочтёт мои записи и удивится, какой невероятно насыщенной и необычной жизнью я жила.

Воодушевившись, я выпросила у Юле пузырёк с чернилами, гусиное перо и песок для сушки. Просидела с дневником до обеда, записывая всё, что приходило в голову: мысли о доме, отце, детские воспоминания, сомнения и страхи. После обеда Юле загнал меня в постель, угрожая, что не отпустит завтра на охоту. Я пялилась в потолок и улыбалась собственным мыслям. Быть может, мои записи помогут какому-нибудь моему потомку, юной заплутавшей на нетореных тропах девушке, которая тоже не будет знать, что делать с непрошенными чувствами окружающих её мужчин. Вряд ли у меня будут дети, а вот Вейас вполне может оставить после себя наследников. Я завещаю этот дневник кому-нибудь из них.

О, брат мой, Ветер, какие же глупые у меня мысли, аж самой стыдно. Но Петраса стоит поблагодарить. Вот уж угодил так угодил с подарком. Сама-то я о таком никогда не догадалась бы.

Через час я уснула и проснулась только под самый вечер, когда вернулись парни и снова затопотали, как стадо обезумевших от страха перед волками лосей. Вместе мы отужинали, весело смеясь и обсуждая планы на завтра. Спать на этот раз легли пораньше, чтобы встать свежими и полными сил.

За час до рассвета мы поседлали лошадей и выехали по едва заметной стежке, ведущей в глухую чащобу. Петрас вёл с собой на привязи для приманки белую овцу в кроваво-алой попоне, щедро обкуренной благовониями. Следом бежала свора лохматых серых волкодавов с массивными челюстями на устрашающих косматых мордах. Свирепые звери. Не хотела бы попасть к таким в немилость. Петрас хвастался, что звероусты из младших чинов ордена надрессировали их за версту демонов чуять и самостоятельно идти по следу. Они должны будут поднять варгов из логова и выгнать на открытое место, чтобы те смогли почуять приманку. Посмотрим, насколько псы умны на самом деле.

Парни нашли логово варгов в тот день, когда вешали единоверцев, но сунуться не решились. Не стоило давать бой на территории врага, да ещё и неподготовленными как следует. Так что весь вчерашний день они изучали место, расставляли капканы, искали надёжные укрытия, откуда бы дичь не смогла их почуять. Сейчас нужно было только спрятаться и подождать.

Мы навязали лошадей пастись на небольшой лужайке, оставив их на попечение нескольких крупных пастушьих собак, а сами, спустив волкодавов с поводков, отправились в чащу вместе с овцой. Она то и дело вздрагивала от любых шорохов, будто догадывалась, какая участь ей уготована. Возле небольшого прудика мы обмазались тиной, чтобы хоть немного отбить запах. Воняло от нас изрядно, но я всё равно очень сомневалась, что демонов это проведёт. Впрочем, свои опасения вслух я не высказывала. А ну как парни решат, что я трушу, и отправят домой?

К рассвету мы дошли до большой поляны, где и располагалась засада. Расставленные по кругу волчьи капканы посверкивали острыми зубьями в редких солнечных лучах. В центре под каркасом из тонких жердей, укрытых еловыми лапками, дёрном и мхом, скрывалась большая яма с кольями. На двух толстых вековых дубах на противоположных краях поляны висели клетки из жердей потолще и явно попрочней.

Вейас пошёл проверять ловушки, не попал ли туда за ночь нечаянный зверь. Петрас отвёл меня в укрытие. Оно притаилось на верхних ветках огромной разлапистой сосны, между которыми было прибито сиденье из досок. Я закинула на плечо ручной самострел и захватила с десяток коротких толстых болтов. Петрас подсадил меня на первую ветку. Когда я добралась до сиденья, он потащил упирающуюся овцу к яме с кольями. Подтолкнул её на хлипкий каркас и одним движением меча перерезал горло.

Еще в Ильзаре на пару с братцем мы несколько раз пробирались на бойню и видели, как режут скот. В первый раз было жалко до слёз, но потом ощущения притупились. Когда овца захрипела и завалилась всей тушей на еловые лапки, я чувствовала лишь лёгкое недоумение. Думала, конструкция не выдержит под весом животного, но та устояла. По напитанному утренней прохладой воздуху разлился терпкий, усиленный благовониями запах крови. Послышался грозный собачий лай. Вейас споро забрался на один из дубов с клеткой. Петрас подбежал ко второму дубу и крикнул напоследок:

— Они наводят мороки. Помните, что бы вы ни увидели на этой поляне — это иллюзия. Единственная правда тут — мы трое и наша охота, наш дар и призвание Стражей, истинных хозяев Мидгарда.

Опять его понесло на пафос.

— Кончай уже! Всем и так ясно! — сварливо прикрикнул Вейас. Видно, нервы совсем сдали.

Петрас полез на дерево, ловко подтягиваясь с одной ветки на другую.

И тут я почувствовала. По телу пробежали мурашки, вздыбливая все, даже самые мелкие волоски. Под ложечкой засосало от страха. Я закрыла глаза, как наставлял папа ещё в замке. Перед внутренним взором раскинулось чёрное полотно с яркими вкраплениями густой зловеще-зелёной ауры, окружённой огненно-рыжими всполохами. Демоны, с дюжину — не меньше. Значит, Лирий ошибся, а Юле сказал правду — они действительно существуют. Только мы, Стражи с божественным даром, способны почувствовать их до того, как станет слишком поздно. Значит, у ордена есть цель и она праведна.

Раскатистый рык вперемешку с жалостливым скулёжем приближался, давил на уши, заставляя трепетать в предвкушении опасности. Зашелестела прошлогодняя листва под мягкими лапами хищников. Варги вывалили на поляну во всей красе. Огрызались на собак, посмевших потревожить их сон и выгнать из логова.

Петрас не солгал: псы действительно оказались на диво сообразительны: словно по команде замерли на опушке, залегли в высокой траве, не выпуская дичь с поляны. Варги попятились, не желая вступать в открытое противостояние. Роста они с волкодавами были одинакового, на рыжих с круглыми бурыми пятнами шкурах по хребту дыбом стояла полоса тёмной шерсти. На выпяченной бочонком груди шерсть, наоборот, светлела. Некрасиво сплюснутые, словно по ним лупили кувалдой, морды щерились, обнажая полные острых зубов пасти.

Носы по ветру. Варги учуяли пенившуюся из разрубленного горла овцы кровь. Забыв о преследователях, они припали к земле и подползли к ловушке.

Я насчитала одиннадцать рыжих тварей и ни одной белой. Зачем они нам? Ловушки испортят, а толку никакого не будет. С тревогой глянула на Петраса. Тот выставил вертикально руку с раскрытой ладонью — просил подождать. Хитрющие твари старательно обходили капканы, одному даже удалось ступить так, чтобы железные зубья захлопнулись, захватив лишь воздух. Грянул зловещий хохот. Другие варги тоже кинулись портить капканы, надрывая животы от смеха. И смеялись они над нами, глядели, не мигая, прямо на нас выпяченными зеленовато-жёлтыми кругляшами глаз с узкими полосками зрачков. Глупые людишки возомнили себя охотниками, а охота-то идёт на них самих!

Варги развернулись и бросились к заскулившим в ужасе волкодавам. Я даже глазом моргнуть не успела, как демоны разорвали собак на ошмётки. Бедные пёсики! Вся их хвалёная дрессура и сообразительность ничуть не помогла против коварных тварей!

«Вы это планировали?» — с брезгливостью наблюдая за кровавым побоищем, спросила я мысленно у брата.

«Издеваешься? — послышался угрюмый ответ. — Я предупреждал, что тебе не стоит участвовать, но кто меня слушает?!»

Ворчун! Будем надеяться, что по деревьям варги лазать не умеют. Я глянула на Петраса. Тот невозмутимо держал руку вертикально, предостерегая от любых действий. Оставалось только ждать.

Варги вернулись на поляну. Ухватившись мощными челюстями за ноги овцы, они стащили её с каркаса, сломав хлипкую конструкцию и опрокинув в яму с кольями. Все это сопровождалось злорадным, леденящим нутро хохотом. Вдруг варги стихли и замерли. Самый крупный напружинился и подпрыгнул высоко над землёй, издавая громкий отрывистый клич: «ияк-ияк-ияк».

Петрас напрягся. Даже с моего места было заметно, как по его лбу засочился пот. Что-то пошло не так? Кто-то вторил варгу со стороны леса. Тишина взорвалась шорохами, криками птиц и переполошённым визгом мелких зверьков. Мощными прыжками на поляну ворвался косматый чёрный демон. Он был повыше и крупнее остальных варгов. Твари почтительно расступились, пропуская его к добыче. Челюсти с чавканьем вонзились в плоть овцы. Демон вырвал огромный шмат мяса из шеи и, громко причмокивая, принялся пережёвывать.

— Королевская самка, — едва слышно пробормотал Петрас.

Он потянулся за стрелой в висевшем за спиной колчане. Наложил её на лук, натянул тетиву, прицелился и с лёгким свистом выпустил. Один из варгов молнией кинулся к королеве и толчком заставил увернуться. Стрела вонзилась в многострадальную тушу овцы. Варги разом обернулись на Петраса и зарычали. Он снова прицелился по самке, которая как ни в чём не бывало грызла тушу. Но стрела опять не долетела — один из рыжих варгов перехватил её в воздухе. Остальные группками по трое-четверо подбежали к нашим деревьям и принялись точить их зубами и когтями. Первой дрогнула моя сосна. Я испуганно уцепилась в ствол.

— Держись! — потеряв самообладание, выкрикнул Петрас.

Он прицелился по демонам, осаждавшим моё дерево, но Вейас оказался быстрее. Белооперенная стрела сорвалась с его лука и ужалила в бедро одного из демонов. Тварь заскулила, припадая на заднюю лапу, и тут же получила ещё одну стрелу между рёбер от Петраса.

Дерево перестало шататься. Я тоже смогла нацелить свой арбалет.

«По глазам стреляй», — предупредил брат.

Петрас в голос сделал то же самое. По глазам, так по глазам. Упёрлась локтем в ствол и нажала на спусковой рычаг. Второй варг рухнул с моим болтом в глазу. Хорошо! Только перезаряжать долго. Два демона взамен павших кинулись к моему дереву, решив, что от меня исходит наивысшая опасность. Сосна снова затряслась. Перезарядить арбалет и тем более выстрелить не получалось — приходилось обеими руками хвататься за ствол. А если дерево рухнет?!

— Ты же сказал, охота на варгов — плёвое дело! — зло крикнул Вейас, обращаясь к кузену.

Брат посылал стрелы в варгов, одна за другой. Петрас делал то же самое. Я закрыла глаза и попыталась успокоиться. Всё будет хорошо! Парни вытащат меня, иначе и быть не может. Я через столько прошла, спаслась от Лирия и хозяина тайги, я не могу погибнуть в пасти мерзких тварей. Брат мой, Ветер, помоги!

Вдруг сделалось жутко, аж озноб по коже пробил. Приближалась ещё одна аура, огромная, взрывающаяся всполохами зелёного огня. Все твари на поляне лишь мелкие шавки по сравнению с ней. Я испуганно всхлипнула. Стало темно как ночью. Парней я не видела, да и демонов тоже. Под ногами шаталось ветхое днище телеги. От меня несло дёгтем, кожу стянуло жёсткой коркой, а тело покрылось меленькими куриными перьями.

— Смотрите, божественный посланник! — послышался звонкий и чистый голос Айки. Она исступлённо скакала вокруг телеги и размахивала руками. — Где же твой бог, божественный посланник? Он давно сдох и лежит в ледяном гробу!

Падала на спину и хохотала, совсем как варги.

— Хочешь к нему? — спрашивал неожиданно оказавшийся за спиной Лирий. — Ну так мы устроим!

Связывал мне руки и накидывал на шею удавку. Телега мучительно медленно уходила из-под ног, петля затягивалась так, что голову распирало от боли. Вокруг бесновалась уже целая толпа единоверцев. Громко смеясь и прыгая, они склоняли головы набок, вываливали языки, закатывали глаза и обрисовывали руками петлю вокруг шеи.

— Сдохнешь, как он! Сдохнешь, как он!

Громче всех кричала Айка. Нет, не может быть!

«Морок, это просто морок!» — отрезвил голос брата, отозвался в груди горячей волной.

Петля на горле лопнула, путы на руках истлели сами собой. Я схватила оставленный рядом арбалет и выстрелила. Болт прошил голову Айки насквозь. Перезарядила, не обращая внимания, как качается мир вокруг, и снова выстрелила. Ещё один из единоверцев упал поверженный. Лирий зло оскалился. Тьма вспыхнула нестерпимым зелёным светом и опала, сорвав с глаз колдовскую пелену. Я продолжала сидеть на сосне, опасно накренившейся набок.

— Держи! — крикнул Петрас. В ствол рядом со мной воткнулась стрела с намотанной на неё верёвкой. — Прыгай!

Не раздумывая, я вцепилась в неё и прыгнула, вжав голову в плечи. Дерево рухнуло, едва не погребя меня под раскидистыми ветвями. Я чуть не врезалась в дубовый ствол лбом и повисла на верёвке в сажени над землёй. Варги рванули следом и принялись подпрыгивать, чтобы достать до моих ног, а я могла только беспомощно раскачиваться из стороны в сторону. Верёвка жгла руки. Хватка слабела, а пальцы предательски соскальзывали. Петрас быстро тянул меня к себе, боясь, что я не удержусь. Я сама боялась до смерти! Когти одной из тварей вцепились в мою штанину. Ткань треснула. Варг коротко взвизгнул и шмякнулся спиной об землю. От штанины остались одни лоскуты, но я уже была вне досягаемости тварей. Подтянулась из последних сил, и Петрас поднял меня на ветку рядом с собой. Верёвка вывалилась из разодранных почти до мяса ладоней. Заживёт! Я перевела дух и взглянула вниз.

Варги разочарованно смотрели на так и не доставшуюся им добычу.

Раздался громкий треск. И мы, и демоны ошарашенно обернулись к Вейасу. Королевская самка, насытившись, решила стряхнуть с дерева оставшегося не у дел человечишку, а брат, не будь дурак, тут же этим воспользовался — опрокинул на неё клетку. Незадачливая бестия визжала, пытаясь выбраться из западни, звала на помощь остальную стаю. Варги тут же бросились к королеве, но выпущенная Вейасом стрела настигла её быстрее. Самка громко вскрикнула и упала. Ещё несколько стрел ужалили её в бока, пока остальные варги не закрыли всю клетку собственными телами. С остервенелым треском и скрежетом демоны разламывали толстые прутья. Но королева уже издыхала. Дружный скорбный вой обозначил её кончину.

Свет снова померк. Петрас схватил меня за руку и прижал к себе. Я макушкой ощущала его тяжёлое дыхание, запах испарины и бешено колотившееся в груди сердце. Моё заходилось в такт, посылая волны мелкой дрожи по всему телу.

— А вот и белый варг, — заворожено выдохнул Петрас в самое моё ухо.

Зелень глаз сверкнула во тьме, яростно полыхнула аура, та самая непомерно огромная, что я видела на краю леса перед тем, как оказаться в плену морока. Значит, это был он.

Как только посветлело, Петрас и Вейас принялись отстреливать оставшихся шавок, пока к ним не подоспела подмога. Арбалет я уронила, когда прыгала с сосны, поэтому оставалось лишь уцепиться в ствол и наблюдать, как стремительно пустеют колчаны парней. Петрас устало опустился рядом — стрел больше не осталось. Поверженные варги ковром устилали землю возле клетки. Только белый король стоял на опушке. Не мигая, смотрел на меня жутко выпученными глазищами. Пошёл медленно, не отводя взгляда, прямо к нам. Замер. Петрас выхватил меч и ударил по верёвке, которая держала клетку. Ловушка опустилась прямо на короля — он даже не шелохнулся. Сам позволил себя поймать!

Аура в последний раз полыхнула зелёным. Наступила тьма, но на этот раз Петраса рядом не оказалось. Я стояла посреди пустоты, где не было ни тверди, ни неба, ни низа, ни верха — вообще ничего.

— Передай ему, — послышалось за спиной. Я обернулась и увидела Лирия. Он пристально смотрел мне в глаза. — Передай ему, чтобы не смел возвращаться. Передай, что нас много и мы ненавидим его. Передай, что мы разорвём его на ошмётки, если он посмеет ступить на смертную землю. Передай, что тень уже здесь, в душах каждого. Ему не победить. Вы все умрёте также, как мы сегодня.

Голову скрутило жутким спазмом. Я зажмурилась и едва не упала — Петрас успел меня подхватить.

— Всё в порядке! Вейас, кончай его! — зычно позвал кузен.

Белый варг смиренно сидел в клетке, глядел мне в глаза и ждал смерти.

Вейас вынул из колчана последнюю стрелу, наложил на тетиву, согнул лук и прицелился.

— Давай! У тебя только один шанс! — торопил Петрас.

Вейас поднял на него затуманенный бешенством взгляд.

— Ты чего? Он тебя заморочил? — Петрас подался вперёд. — Борись! Это же я, твой кузен, я помогаю тебе и Лайсве. Ну же, очнись!

Брат не слушал. Он натянул тетиву и направил наконечник стрелы в сторону Петраса.

«Вейас, не надо!» — мысленно позвала я, как он звал меня, когда я оказалась в плену видений.

— Брат мой, Ветер, помоги! — должно быть, впервые в жизни Вейас воззвал к нашему покровителю и выпустил стрелу.

Она вонзилась по самое оперение в глазницу белого варга. Не издав ни звука, король лёг на землю и затих. Заснул.

Мы с Петрасом облегчённо выдохнули. Вейас опустил лук.

Зелёные всполохи ауры опадали, тускнели, пока и вовсе не исчезли. Демонов здесь больше не было.

14.

Надо было снять шкуры с демонов. Мы с Петрасом первыми спустились и подняли клетку, но к белому варгу подойти не решались. Бестолково перетаптывались на месте, не веря, что он мёртв, хотя явственно чувствовали это. Первый надрез сделал Вейас. Молча, не глядя на нас, он даже не особо волновался при этом. Я бросилась помогать ему, хоть обожжённые верёвкой руки жутко саднили и плохо сгибались. Вейас глянул на меня и улыбнулся искренне, от души, я почти забыла, что он так умеет. Уголки моих губ сами поползли в стороны, чтобы ответить. Между нами вклинился Петрас, и мы втроём принялись за работу.

Свежевали туши молча. Желания обсуждать произошедшее и даже вспоминать ни у кого не возникло. Шкуры снимали до самой темноты — повезло, что сейчас была как раз середина лета, и солнце садилось поздно. Освежевать успели только четырёх демонов: белого, чёрного (у королевы внутри обнаружился приплод из пяти лысых скукоженных варжонков) и двух рыжих. Остальных свалили в яму с кольями, прикопали и накидали сверху мха, дёрна и еловых лапок, как велел Кодекс Стражей. Постояли молча, опустив взгляды. Земля дала — земля взяла.

Странно, но чувствовала я себя также, как на скотобойне или когда Петрас зарезал овцу. Не было страха и омерзения, лишь любопытство и лёгкая тень жалости, которая исчезала, стоило вспомнить жуткие мороки.

— Часто они на людей нападали? — спросила я со скуки.

— Нет, их почти не осталось. Новобранцев слишком часто просят принести их шкуры для посвящения. Не белых — рыжих. Выглядят варги внушительно, а охотиться на них проще, чем на других больших демонов: гулей, виверн, василисков, мантикор… — рассказывал Петрас с важным видом.

Похоже, кузен и сам ни на кого больше толком не охотился. Кроме бунтовщиков. И перепугался не меньше нашего. Явно же охота пошла не по его плану. Нам чудовищно повезло, что никто не пострадал.

А Вейасом я гордилась. Он сделал всё сам: вырвал меня из морока, поборол его и застрелил белого варга. Сам снял шкуру с туши, сам вычистил жир. И словно стал выше, взрослее, серьёзнее. Я чувствовала его ликование и ликовала вместе с ним.

Только последнее видение не давало покоя. Почему белый варг превратился в Лирия? Выбрал самое страшное из моих воспоминаний? Кому он просил передать эти странные слова? Богу единоверцев? Но я даже не знаю, какой он. Или речь шла о Безликом? Демоны его ненавидят за то, что он научил людей охотиться на них? Убивать ради трофеев и славы даже тогда, когда те мирно прячутся в чащобах и никого не трогают… Это веская причина, чтобы злиться. Но как этот варг думал, я встречусь с Безликим, мёртвым, как он сам подтвердил. Только если сама умру… Так вёльве всё-таки не удалось переменить судьбу, и смерть продолжает дышать мне в затылок? Хотя бы Вейас справился. Теперь его обязаны принять в орден. Он станет лучшим воином, я верю.

Собрав капканы и взвалив шкуры на плечи, мы двинулись в обратный путь. Волкодавы Петраса погибли. Мы боялись, что варги по дороге загрызли и лошадей, но те живыми ждали нас на вытоптанной поляне. Перекинув шкуры через холки, мы под уздцы вывели животных на стежку, чтобы не повредить им ноги в темноте, уже там забрались в седла и поскакали лёгкой рысцой. Петрас, как всегда, возглавлял строй, я ехала посередине, а брат прикрывал тыл. Почти как в детских играх.

«Что ты видел, когда варг тебя заморочил?» — мысленно спросила я у брата.

Не хотела, чтобы нас слышал кузен. Тем более Вейас демонстративно с ним не разговаривал. И со мной тоже…

«Петраса», — ответил он безразлично.

Я удивлённо обернулась. Вейас развалился в седле и даже не трудился привставать на стременах, чтобы не отбить себе причинное место от тряски по ухабистой дороге. Ничего он объяснять не станет, уж я-то это знала лучше, чем кто.

Через час мы подъехали к охотничьей усадьбе. Крошечный двухэтажный домик затерялся посреди дремучих лесов Докулайской долины, большая часть которой примыкала к Будескайску и принадлежала древнейшему роду медиумов Гедокшимска, роду Петраса. Мы расседлались и развесили шкуры сушиться на длинных шестах. Петрас натопил баньку, и мы хорошенько попарились. Смыли грязь вместе с усталостью и тревогой. Я густым слоем наложила на ссадины заживляющую мазь. Приятным холодком она уняла зуд и помогла расслабиться. Свежие и бодрые, мы, наконец, вошли в дом. С порога обдало аппетитным запахом жаркого, рот увлажнился слюной, а живот мечтательно заурчал.

— За храбрость на охоте можешь раскрыть свой второй подарок, — Петрас всучил мне большой свёрток и заискивающе улыбнулся.

Я старалась быть полюбезней, раз он так расстарался для Вейаса. Как только брата примут в орден, я растолкую кузену, насколько глупо выглядят его ужимки и попытки произвести впечатление. Но не сегодня. Не стоит портить триумф Вейса дрязгами, напряжения и так достаточно.

В свёртке действительно оказалось платье. Надо отдать должное Петрасу, вкус у него был лучше, чем у моего отца. Наряд оказался лёгким, летящим, из нежно-голубого шёлка с тонкой ажурной вышивкой по краям. Юбка была совсем не такой широкой, высокая талия обозначалась тонким плетёным поясом. Но самое замечательное: удобный мягкий лиф не сдавливал грудь и не мешал дышать.

— Наверху переоденься — там тебя никто не потревожит и зеркало есть, — удовлетворённо кивнул Петрас, заметив моё воодушевление.

Вежливо отблагодарив, я поспешила к лестнице. Не от особой радости, а чтобы закончить неудобный разговор.

Тонкая перегородка разделяла второй этаж на две части. В меньшей на грубо сколоченной лавке лежали соломенный тюфяк и толстое одеяло из овечьей шерсти. Под скатом крыши висели пучки трав, на полках стояли кувшины и горшочки с зельями. Коморка Юле. В соседней, куда более просторной половине друг за другом стояли две большие кровати с толстыми перинами, подушками и пуховыми одеялами. Возле одной в беспорядке на крючках висела поношенная походная одежда моего брата, возле второй педантично расправленные костюмы Петраса. Надо же, даже здесь хорохориться не перестаёт.

Усмехнувшись, я скинула с себя мужскую рубаху, которую накбросила на себя после бани. Платье оказалось на диво удобным и одевалось легко даже без посторонней помощи. Вместе с нарядом шли изящные серебряные заколки в виде цветов с лепестками из лазурита и перламутровой сердцевиной, видимо, чтобы сгладить вид моих по-мальчишечьи коротких волос. Заколов пряди на висках, я оглядела себя в большом зеркале, висевшем у дальней кровати сбоку от окна. А что? Миленько, даже на девушку похожа. Только вырез уж слишком грудь открывает и рукава короткие — от этого немного стыдно и зябко. Хочется закрыться, но нет... Нужно постараться быть любезной ради брата. А может, и ради себя — чем демоны не шутят?

— Лайсве, живей, а то без еды останешься! — сварливо крикнул Вейас. Он что нянечкой мне сделался?

Чувствуя в тонких парчовых туфельках каждую неровность под ногами, я спустилась по лестнице. Вейас с Петрасом ждали в гостиной, сидя на стульях одинаково заложив ногу за ногу. Увидев меня, первым поднялся кузен и протянул руку.

— Замечательно выглядишь, я знал, что оно тебе подойдёт, — Петрас сверкал, как медный кувшин, неправдоподобно широкой улыбкой и надувался от гордости.

Едва удалось подавить смешок. Я обернулась к брату. Вейас недовольно хмурился, словно злился на что. Но ведь всё прошло замечательно. Мы добыли шкуру белого варга, скоро Вейаса примут в орден, и все поймут, насколько мой брат хорош на самом деле. Так почему у него вид, будто он хоронит кого?

— Подтверди, Вей, в этом платье твоя сестра просто красавица! — требовательно окликнул его Петрас.

— Мою сестру даже холщевый мешок не испортит, — угрюмо бросил тот и поплёлся на кухню.

Вскоре мы трое устроились за пышно накрытым столом.

«Что с тобой?» — спросила я брата, пока Петрас доставал из закромов кувшины с вином.

«Ничего, отстань!» — нагрубил брат, даже не глянув в мою сторону. Я не стала настаивать.

Хотелось услышать от него что-нибудь более искреннее, чем постоянное ёрничанье и сарказм. Так сложно сказать, что я хорошо выгляжу, не играя на публику?

А Петрас сыпал комплиментами без умолку: о моём стройном стане, манере держаться в седле, бесстрашии во время охоты, блистательном остроумии... Последнее звучало особенно нелепо, потому что во время разговора я только кивала, жала плечами и глупо улыбалась.

— А куда делся Юле? — спросила я, устав от бесконечного словесного потока.

Вейас молчал и пялился в стенку, словно был не с нами. Почему он замкнулся? Никогда его таким не видела.

— Да... — Петрас потянулся за ломтиком хлеба. — Я отпустил его на пару дней отдохнуть в награду за то, что он так быстро тебя вылечил.

— Жаль, мне так хотелось его отблагодарить и попрощаться, — я понурила голову.

Юле умел и слушать, и говорить так, что я боялась упустить хоть слово. Я буду очень скучать по его простой мудрости.

— Отблагодаришь ещё, — заверил кузен.

На столе стояла тушёная крольчатина с овощами, грибная подливка, закуски из сыров и колбас, пирог с капустой и печёные яблоки на сладкое. Всё очень вкусное, приготовленное Юле с большим умением и любовью. Я ела с аппетитом, но больше потому что не знала, куда деться от Петраса. Переносить его пристальное внимание становилось все тяжелей. Кузен щедро разливал по кружкам молодое вино. Оно бодрило и не давало уснуть, хоть и заволакивало разум туманным хмелем. Казалось, что я раздвоилась: моя внешняя оболочка поддерживала пустой разговор с кузеном, улыбалась и даже немного шутила, а вторая скучала и раздражалась, наблюдая за нами сверху. Внутренний голос будто хотел что-то подсказать, но мои разделённые половины его не слышали.

— Сегодня полнолуние — может, устроим что-нибудь эдакое, — заговорщически шепнул кузен. Мои половины слились в одну, поддавшись любопытству. — Можем призрака вызвать: моего отца, твоей мамы или знаменитого воина.

— Спиритический сеанс? — едва не в полный голос удивилась я. Петрас шикнул и указал глазами на брата.

— Только мы с тобой. Ты ведь хочешь?

Я закусила губу, раздумывая. Неучтиво тревожить мёртвых понапрасну. И всё же... может, мне удастся попросить прощения и чувство вины прекратит грызть меня изнутри? Я стараюсь держаться, прячусь от него даже наедине с собой, но оно всё равно выползает из глубины уродливым монстром. Тогда к лучшему, если Вейас этого не увидит.

— Давай, — я сжала под столом ладонь Петраса.

Он опустошил последний кувшин с вином и с сожалением заглянул на дно.

— Закончилось — вот незадача, — кузен пихнул сидевшего от него по другую руку Вейаса локтем. — Не рассчитал, что это вино под крольчатину так хорошо пойдёт.

— Выпей моё, — брат передвинул к нему полную до краёв кружку.

Похоже, сегодня он решил устроить голодовку вместо меня: ни к еде, ни к вину не притронулся, так и просидел угрюмо нахохлившейся неясытью весь ужин.

— Съезди-ка лучше к винарю и привези ещё, — уже не так радушно процедил Петрас. И вдруг зарычал: — Съезди, говорю!

Вейас напрягся и вытянулся. Вот-вот колкость выпалит, и тогда все старания пойдут насмарку!

— Уже за полночь. Меня даже за городские ворота не пустят, — заговорил Вейас на удивление спокойно.

— Дашь им денег, они тебя ещё и в зад поцелуют, — смерив его холодным взглядом, ответил Петрас.

Казалось, воздух между ними вот-вот вспыхнет и подпалит льняную скатерть.

«Пожалуйста, сделай, как он просит, — взмолилась я. — Не порти всё в шаге от победы».

«Ты продалась за тряпки и побрякушки!» — разочарованно воскликнул он.

Я опешила. Какой демон в него вселился?

— Вейас?! — только когда услышала собственный голос, я поняла, что заговорила вслух.

— Иду уже!

Брат с шарканьем отодвинул стул. Петрас швырнул ему кошелёк и подмигнул мне. Вейас ушёл, не оборачиваясь. Даже не ответил на мой мысленный зов. Захотелось броситься следом и помириться, но я лишь мило улыбнулась Петрасу. Нельзя показывать слабость и неучтивость. По крайней мере, не сейчас.

Ведь он не причинит мне зла. Он благородный Страж. Он поймёт, что это лишь игра. Обнимет и поцелует пару раз после вызова духов, пока мой мрачный братец не вернётся — ничего страшного в этом нет, я потерплю, а потом объясню про свои чувства им обоим.

«Глупая-глупая Лайсве! — свербел издевательский внутренний голос. — Ты даже не представляешь, какими опасными и жестокими могут быть взрослые игры. — Я дёрнула головой, гоня прочь дурные мысли: — Я хочу попробовать, узнать, не трусить хотя бы один несчастный раз в жизни! Я сильная, я справилась с варгами, я смогу его унять, если всё зайдёт слишком далеко».

Когда за братом захлопнулась входная дверь, Петрас поднялся из-за стола и, галантно взяв под локоток, повёл меня в гостиную.

Мы сдвинули с середины комнаты мохнатую медвежью шкуру. Я уселась на неё, а Петрас взял кусок мела и принялся выводить на полу замысловатые узоры: большой круг, в нём человек в полный рост с вытянутыми в стороны руками и ногами, в пустых секторах по бокам обозначения четырёх стихий, внизу между ногами знак смерти — перевёрнутый анк, и птица над головой — символ души. Я знала все это по книгам, а ещё по тому, чему обучали Вейаса. Любила поглядывать за его уроками, мечтала, чтобы и меня допустили до подобных таинств, а незаставляли заниматься рукоделием и танцами, к которым у меня никогда ни склонности, ни желания не было.

Петрас расставил у ладоней, ступней и головы человека толстые свечи с вырезанными на воске рунами, по секторам раскидал грубые коричневые осколки янтаря. Я подобрала один и провела пальцем по шершавой поверхности.

— Нравится? Можешь оставить, — подмигнул Петрас.

Он принёс сверху гладко обтёсанный ольховый посох. Круглый набалдашник тоже был из янтаря, правда, более ценного, зелёного с застывшим внутри пауком.

— Правда, красивый? — проворковал Петрас, любовно поглаживая навершие. — Мне его отец после испытания подарил. Последний его подарок.

Я сочувственно улыбнулась. Отец Петраса умер неожиданно. По слухам, его преследовал мстительный дух, которого тот прежде пленил и заставлял прислуживать себе. Освободившись, дух свёл его с ума и вынудил выброситься из самой высокой башни собственного замка. Хотя поговаривали, что его наследник, обретя силу, сам подтолкнул родителя к краю, желая поскорее получить титул и власть. Я не верила досужим сплетням, помня, как гордился и любил Петраса его отец. Вейас даже жаловался, что завидует кузену: наш отец скупился на похвалу, лишь качал головой и поджимал губы, когда родитель Петраса долго и нудно хвастался успехами собственного чада.

Хотя было в самом Петрасе, в его таинственно-притягательной внешности, напористых и самоуверенных манерах, нечто настораживающее и пугающее. Но я связывала свою смутную тревогу с тем, что все медиумы немного мрачные и зловещие — такова уж стихия смерти.

Не дождавшись моего ответа, Петрас закрыл глаза. Полился монотонный речитатив, из которого нельзя было разобрать ни слова, в такт ему по центру звезды стучал посох.

— В ритуальной одежде было бы проще, — Петрас закончил заклинание и открыл глаза. — Ладно. Один призрак — не полчище. У тебя есть что-нибудь, что принадлежало тому, кого ты хочешь вызвать?

Я кинулась перебирать вещи на кровати. В потрёпанной походной одежде завалялся гребень. Повезло, что он не потерялся, когда я прыгала в реку от Лирия.

— Подойдёт? Она расчёсывалась им.

Петрас повертел мою находку в руках, снял тёмный волосок и поднёс к лицу, внимательно изучая.

— Вот это точно подойдёт, — подбадривающе улыбнулся кузен и кивком велел, чтобы я села обратно на медвежью шкуру. — Давно она умерла?

Петрас поднёс волос к свече. Тот скукожился, будто от страха, издал не слишком приятный запах и истаял без остатка.

— Несколько дней назад. Думаешь, получится? — я вдруг засомневалась.

Без Вейаса стало тревожно, не по себе. Словно я лишилась брони, защитника и смелости разом.

— Чем меньший срок, тем проще. А если она умерла не своей смертью, то точно явится — они тогда плохо на том берегу приживаются. Места себе не находят, — Петрас сложил руки на груди — явно к чему-то готовился. — Главное, сиди смирно и не пугайся — это их заводит. Стоит показать им слабину, как они потянут тебя за собой.

Я обняла себя за плечи. Уже жалела, что согласилась.

— Не бойся. Если что, я смогу тебя защитить, — вкрадчиво шептал он.

От его убеждённости по спине пробегали мурашки. Я чувствовала, как ему хочется добавить: «Не то, что твой братец-слабак!»

— Как её звали?

— Айка из Тегарпони, — собралась с духом я. — Она видела меня в мужском костюме и думала, что я парень. Боюсь, в платье она меня не узнает.

— Мёртвые не видят одежды, — снисходительно улыбнулся Петрас. — Они признают лишь душу.

Он вынул из рукава ритуальный кинжал с волнистым лезвием и полоснул себя по запястью. Янтарь набалдашника впитал его кровь как губка, потемнел и запульсировал багровым светом. Петрас выпрямился и ударил посохом в центр пентаграммы:

— Светом и тьмой заклинаю, духа с той стороны призываю, завесу пройди, плоть обрети!

Свечи мигнули и погасли. Даже угли в камине тлели не так ярко. На уши свинцовой тяжестью навалилась тишина. Стало зябко. Я сдавленно выдохнула — изо рта вырвались клубы пара. Мучительно долго ничего не происходило. Я устала сидеть смирно и уже решила, что ничего не вышло.

Стукнула об притвор дверь, заскрипели половицы. Захотелось передёрнуться от неприятного чувства, но Петрас успокаивающе положил руку мне на плечо и шикнул. Из самого тёмного угла, до которого не доставал свет из камина, к нам двигался тускло-зелёный огонёк. Он разрастался, обретая чёткие очертания, пока не замер в центре пентаграммы. Мигнул, и на месте огонька показалась прозрачная фигурка той, что и при жизни была похожа на бестелесного духа. Вокруг её тоненькой шейки обмоталась золотая нить, второй край которой был привязан к посоху кузена. Почти как у невольницы или у зверя на цепи.

— Только быстро, — Петрас подтолкнул меня вперёд, чтобы вывести из замешательства.

— Айка, пожалуйста, прости меня, — спешно затараторила я, с трудом преодолевая наползающий липкой пеленой страх. — Я не хотела вам зла, не хотела, чтобы тебе отрубали руку и гнали отовсюду, не хотела, чтобы ты голодала, а твоих товарищей вешали в назидание остальным. Мне так жаль, что вы умерли. Как ты там, на той стороне, совсем плохо?

Призрак знакомым движением склонил голову набок и посмотрел печальными, измученными глазами. Я снова глубоко вздохнула, выпустив изо рта кольца густого пара. Он осел на лице, смешиваясь с каплями ледяного пота.

— Зачем ты тревожишь меня? — без интонации заговорила Айка. — Разве ты не знаешь, что пустые извинения никому не помогут?

— Знаю, но... — я чувствовала, что говорю глупости и поступаю эгоистично, но слишком больно было терпеть: — Я не могу без прощения. Вина за ваши страдания не даёт мне покоя. Ты ведь была такой доброй при жизни. Пожалуйста, ведь это ничего не стоит — лишь пару слов!

Зеленоватый отсвет от её фигуры полыхнул ярче. Золотая нить истончилась.

— Когда я спасла тебя, то думала, что на том берегу встречу брата и папу с мамой, но здесь холодно и пусто, — её голос стал громче, но звучал всё так же неестественно глухо, без тени эмоции. — Мы скитаемся вдоль Сумеречной реки одинокими странниками, не узнаём друг друга, ни дотронуться, ни поговорить не можем. А река не течёт, не несёт свои воды к перерождению. Мы заперты в её круге — ни назад, ни вперёд тронуться нельзя. Прозябаем. И будем прозябать вечность. Ты за это просишь прощения?

Могильный холод пробирался через кожу и заставлял кровь стынуть в жилах. Мысли шевелились едва-едва, уступая под гнётом ужаса.

— Прости...

— Перестань извиняться! — бесплотный голос взвился до крика и хлестнул по ушам.

Золотая нить оборвалась. Зелень полыхнула так, что я на мгновение ослепла, а когда вновь смогла видеть, призрачная фигура, освободилась и неслась прямо на меня. Зависла в пяди от моего лица. Дохнула смрадным тленом. Колени задрожали. Сознание улепётывало из тела, через пятки, далеко-далеко.

— Нам обещали, что он придёт и сделает мир лучше для всех, даже для мёртвых. Но его нет. Есть только твой бог, тот, что забился в нору и трясётся от страха. Найди его и вытащи оттуда. Заставь стать нашим богом, милостивым и всесильным. Заставь спасти всех нас. Следуй за Северной звездой.

— Я не понимаю, — пропищала я сиплым, опавшим голосом. — Я не...

— Ты божественный посланник! Почему ты ещё здесь, а не ищешь его?! — призрак с громким гулом прошёл сквозь меня.

Я ощутила боль и ужас Айки перед смертью. Робкую надежду, что на другом берегу будет лучше, чем здесь, и разочарование от того, что ничего не сбылось, и разъедающую пустоту внутри, что заставляет забывать всё хорошее, оставляя лишь горечь и ненависть. Ноги подкосились, руки дёргались и выкручивались, но я не понимала, зачем и как остановиться.

— Дух неупокоенный, странник стороны, вернись к себе, отчаянный, оковы разорви, — послышался совсем рядом сухой речитатив Петраса. — Пройди путями тайными, обряды соверши, от скверны отмщения свой Атман отдели.

Отпустило. Я обмякла. Каменной глыбой навалилась апатия и усталость.

— Я же предупреждал — не показывай эмоции. Мёртвые всегда этим пользуются, — посетовал Петрас.

Пока я глотала ртом воздух, пытаясь отдышаться, он запалил свечи и стёр пентаграмму, принёс одеяло с подушками и помог мне устроиться поудобнее.

— Выпей — должно полегчать.

Петрас сунул мне под нос откупоренную флягу. От неё разило крепкой настойкой. Я с трудом заставила себя сделать несколько глотков. Напиток обжёг внутренности, убил могильный холод и разогнал застывшую в жилах кровь.

— Спа-спасибо, — прохрипела я. В мысли вернулась ясность, а вот всё тело, наоборот, покачивало на волнах — совсем от хмеля развезло. — Не говори Вейасу...

— Только между нами, наш секрет, — Петрас взял меня за руку и принялся поглаживать тыльную сторону ладони большими пальцами. — Эта девочка единоверка из тех, что мы недавно повесили? Я сразу понял, что это они тебя обидели. Не вини себя ни в чём и не бери в голову их бредни. Они сами сделали свой выбор — сопротивляться, баламутить остальной люд. И поплатились за это — всё по справедливости.

Его тёмные глаза были почти такого же цвета, как у Айки, но оттенок — беззвёздной зимней ночи, жестокой и не знающей пощады. Петрас не поймёт моей беды, вот Вейас бы понял, хотя бы постарался. В ночь после казни он чувствовал почти так же, хоть и не сознавался в этом.

Петрас придвинулся ближе и, мягко коснувшись пальцами щеки, повернул моё лицо к себе. Тяжёлый взгляд завораживал, как взгляд хищника, нацелившегося на жертву. Запах, терпкий и горький одновременно, обволакивал, опережая хозяина. Свет померк. Сладкий вкус молодого вина проник в рот вместе с требовательными движениями губ. Руки клубком змей кишели повсюду на моём теле!

— Нет! Оставь! Что ты делаешь?! — оттолкнула его я.

— И что же такое я делаю? — мурлыкал Петрас, не воспринимая моё сопротивление всерьёз. Вдавил в пол и снова принялся целовать. Потом заглянул в глаза: — Сама скажи мне, что же я делаю.

Его пальцы очертили контур выреза на платье, горячая ладонь скользнула внутрь и принялась поглаживать мою грудь. Страх и бессилие тошнотворным комом подступили к горлу.

— Зачем? — простонала я, заливаясь слезами. От крепкого вина и нападения призрака сил бороться не осталось. Какая же я дура, подлец всё рассчитал с самого начала! — Ведь я же даже некрасивая.

— Глупая, — рассмеялся он, развязывая пояс на платье и вынимая мои руки из рукавов. — Есть камни красивые, яркие на вид, но на проверку они оказываются лишь крашеными стекляшками. А есть такие, что прячутся в самых недоступных скалах. Без огранки их трудно оценить, но оттого они только дороже. Диковинка, редкость — разве можно их сравнивать с безделушками, которые найдутся у каждого?

— Я для тебя редкий камень?

Я остолбенела, застыла, даже думать толком не могла. Петрас облизывал мою шею, больно прикусывая и засасывая нежную кожу. Если до этого я надеялась его разжалобить и остановить, то теперь поняла всю тщету.

— Наиредчайший, — он стянул платье ниже, оголив грудь. Неприятный холодок усиливал ощущение полной беспомощности. — Ммм, до чего же хороша!

Никогда не ощущала себя такой слабой, постыдно уязвимой. Подстилка! Не могла ни вырваться, ни закрыться, ни утонуть в беспамятстве.

— Твоя красота завораживала меня ещё в детстве. Я каждый день отправлял прошения в орден, чтобы нас соединили брачными узами, а когда пришёл отказ, повсюду искал подобную тебе. Но знал, что такой больше нет — ты одна в своём роде. И теперь, когда ты сбежала от жениха и сама пришла ко мне, я не упущу этот шанс. Ты будешь моей. Тебе понравится — обещаю.

Он так больно сжал мою грудь, что я не выдержала и вскрикнула.

— Пожалуйста, не надо!

— Не переживай, я тебя не брошу. Как только в ордене узнают, что ты беременна моим наследником, им придётся согласиться на наш брак. Ты же сама этого хотела.

Руки Петраса скользнули по моим ногам вверх, до бёдер задирая юбку. К горлу подступила дурнота.

— Вейас! — отчаяние придало сил.

Я пихнула кузена коленкой под дых и пока он корчился, рванула к двери, поправляя на ходу платье. Но, естественно, не успела — Петрас догнал и навалился сверху, снова прижимая к полу.

— Строптивая кобылка, но так ещё пикантнее. Представляю, какой страстной ты станешь, когда я тебя объезжу! — его дыхание обжигало ухо.

Петрас снова принялся задирать юбки и грубо раздвинул колени в стороны.

— Вейас! — исступлённо звала я.

Петрас уже стаскивал с меня исподнее и расстёгивал собственные штаны:

— Он тебя продал за помощь в охоте и поддержку в ордене. Смирись и не сопротивляйся — поверь, для тебя это тоже лучший выход. Я же не какой-то там шакалёнок.

Он надвигался. Его запах, его прикосновения уничтожали саму мою суть, губили душу. Брат мой, Ветер, помоги! Если ты есть, помоги! Хоть кто-нибудь. Лучше смерть!

Я обречённо закрыла глаза. Петрас вдруг завизжал, как свинья на бойне. Тяжесть его тела рухнула с меня. Что-то загрохотало вдалеке.

— Я предупреждал: либо всё происходит по её воле, либо не происходит вовсе! — разъярённый голос Вейаса заглушил скулёж кузена.

Я открыла глаза. Брат опустился возле меня на колени, рывком оправил платье и помог подняться. Я прижалась к нему и расплакалась. Никак не могла поверить, что он здесь, он спас меня. Весь этот ужас останется лишь дурным сном!

— Прости-прости-прости! — шептала я, напитываясь его силой и запахом. Хотелось смыть позор и страх, вычеркнуть из памяти Петраса и все его прикосновения до единого.

Братик ласково гладил меня по волосам и целовал в лоб. Он защитит меня от всего, даже от моей собственной глупости.

— Ты должен был уехать к винарю! Просто отвернуться… — прохрипел Петрас, бессильно распластанный на полу. Из носа текла тоненькая струйка крови. — Дурень! Я же помог тебе с охотой, я бы сделал из тебя рыцаря. Без меня ты — пустое место.

— Не нужны мне подачки от навозных жуков вроде тебя! — зло сплюнул Вейас и приставил правую руку к виску. — Больше ты меня не запугаешь. Я лучше тебя, сильнее и в тысячи раз умнее.

Я заметила, как расширились его зрачки — он использовал дар! Петрас снова взвыл и заметался по полу, обхватив голову руками. Телепатические клещи?! Да это одна из высших боевых техник. Когда Вейас успел ею овладеть?

— И сестрой расплачиваться я тоже не собираюсь. — Брат приподнял моё заплаканное лицо за подбородок: — Переоденься и собери вещи — мы уезжаем.

Дважды повторять не потребовалось. Я вихрем взлетела наверх. Откуда только силы взялись? Остервенело рванула с себя мерзкое платье. Оно треснуло по швам и разлетелось лоскутами. Я схватила костюм Петраса — вся моя одежда порвалась — и поскорее натянула на себя. Повезло, что его ни разу до этого не надевали — он не пах. От запаха Петраса меня мутило. Захватила штаны на смену, пару рубах, жакет и плащ. Выстираю всё в болотной тине — будут вонять, но хотя бы не Петрасом. Сунула всё вместе с вещами брата в котомки, висевшие на спинке стула, и сбежала вниз.

Вейас молча наблюдал, как Петрас стонет на полу, не в силах даже натянуть позорно спущенные штаны. Он когда-то казался мне красивым? Фу!

Не задерживаясь, я заглянула на кухню и собрала в узелок остатки пиршества — еда тоже лишней не будет, теперь я точно знаю. В гостиной, стараясь не смотреть на кузена, сгребла оставшиеся вещи. Под руку некстати попался дневник. Я столько над ним корпела — жалко теперь бросать. Ну и что, что его подарила эта скотина? Будет платой за то, что он мне устроил. Напоминанием о моей глупости.

— Всё? — нетерпеливо окликнул Вейас. — Уходим.

— В Хельхейм собрался? — закряхтел Петрас. Видимо, брат его отпустил: кузен обессилено лежал, обливаясь потом, но больше не стонал. — Вэс — это химера. Только зря себя и сестру погубишь.

— Химер выращивают в тайном подземелье Эскендерии, — презрительно бросил Вейас и в сердцах пнул Петраса по ноге. — Только такой самовлюблённый зануда, как ты, этого не знает. Я убил короля варгов и победил тебя. Пока моя сестра со мной, я смогу отыскать демонову зверюгу, пускай даже для этого придётся пройти семь врат Червоточин.

Я снова прижалась к нему и поцеловала в щёку, а подлецу Петрасу послала самый презрительный взгляд, на который только была способна. Брат торжествующе улыбнулся и взвалил на плечи котомку.

— Идиот! — выплюнул ему в спину кузен.

Вейас запалил лежавшую у камина палку и пошёл к двери. Распахнул настежь, чтобы Петрас всё видел. Палка коснулась растянутой на кольях белой шкуры. Огонь лизнул её, пробуя на вкус, с треском вспыхнул и поглотил полностью. Только воняло знатно.

— Прощай, кузен. Несчастливо оставаться! — крикнул Вей.

Мы вскочили в сёдла и помчались прочь без оглядки. Позади уже занимался рассвет, подкрашивая нашу дорогу тёплым рыжим светом.

15.

Шёл шестой месяц путешествия. Зажиточная Кундия осталась далеко за спиной, а впереди лесистыми горными плато раскинулась дикая Лапия. Мы настолько свыклись с походным бытом, что начали забывать, каково это: жить оседлой жизнью. Всё, что болело с непривычки, покрылось жёсткими мозолями, звуки леса стали настолько обыденными, что мы их не замечали, места для ночёвок отыскивались сами, и даже осенний холод не ощущался так остро.

Сегодня мы спали, тесно прижавшись друг к другу, в шалаше из еловых лапок и мха, забыв даже о костре. Разбудило аппетитное чавканье. Я потянулась, насколько позволял низкий полог, и выглянула наружу. Лошади отвязались от кольев и перебрались поближе к нам. То ли пожухлая трава тут была вкуснее, то ли рядом с человеком животные чувствовали себя спокойнее, чем одни.

Какое умиротворённое утро! Первые лучи солнца разогнали пелену сумерек, и весь мир от высоченных сосен и елей до низкорослого кустарника и мха окрасился в тёплый золотистый цвет.

Я повернулась к брату. Он смотрел на меня мечтательно и печально, как будто продолжал грезить наяву.

— Что с тобой? — удивилась я.

Вейас загадочно улыбнулся и пошёл ловить наших скакунов, пока те не успели доесть покров шалаша. А я отправилась с котелком к ручью — он был совсем недалеко, на полянке за сосновой рощицей. Там я насобирала мыльнянки. Покрошенные в кашицу красноватые корешки источали тонкий свежий аромат. Я облилась из котелка и с наслаждением оттирала въевшуюся до костей пыль. От студёной воды кожу продирали пупырышки. Холодок пробегал по телу лёгкой дрожью, бодрил, наполнял лёгкостью и даже душу очищал от гнилых мыслей.

Полотенце мне подал в зубах Свинтус — новый член нашей команды. Забавный, хоть и непонятно, зачем за нами увязался.

Обтираясь, я напевала песенку. Свинтус посвистывал в такт. Красиво получалось, мелодично. Настроение становилось таким же светлым, как это золотое утро.

Осень самая чарующая пора года, даже лучше весны, на которую приходится наш с Вейасом день рождения. Таинственная, волшебная. В преддверье ненастной зимы ничего не происходит просто так. Предзнаменование беды скрывается в каждом падающем листке, в завывание ветра, в расточительно-огненных лучах солнца, в мерцании звёзд на иссиня-чёрном небе. Ждут ли они волшебного сна, упокоения или самой смерти?

Безмятежность нарушил хрустнувший сук. Свинтус замолчал и принюхался.

— Выходи, тебя застукали! — усмехнулась я, накидывая на себя длинную льняную рубашку Петраса.

Я подвернула рукава и немного ушила её, чтобы не выглядела совсем уж с чужого плеча. Пыль дорог перебила запах насильника, забылись прикосновения и слова, память укрыла случившееся милосердным туманом. Не разберёшь в нём ничего, если не приглядываться.

Из-за сосновых стволов выступил Вейас, опустился на поваленное дерево и с мягкой полуулыбкой глянул на меня:

— Если так часто мыться, можно заболеть.

Я фыркнула:

— Если я ношу мужскую одежду, это не значит, что от меня должно пахнуть, как от мужчины.

Вейас отвёл взгляд, пока я надевала остальные предметы чужого гардероба: коричневые штаны из грубого сукна, болотного цвета жилетку и серый шерстяной жакет. Плащ я оставила в лагере, чтобы не цепляться за ветки.

— Шустрей! — Вейас поднялся и набрал в котелок воды. — Можешь плескаться тут хоть весь день, но тогда нам придётся блуждать по Каменной роще в потёмках. Мы, конечно, теперь безголовые охотники на демонов, но не настолько, чтобы соваться в их логово ночью.

— Ворчун! — я поцеловала брата в щёку прежде, чем он успел увернуться. — Справимся, я же с тобой.

Над макушками сосен с прощальным клёкотом пролетела стая белых лебедей. На зимовку собрались.

Вейас приложил пальцы к щеке и едва слышно пробормотал:

— Пока ещё со мной...

Вдвоём со Свинтусом мы побрели к лагерю, а брат протяжно смотрел нам вслед.

После расставания с Петрасом мне удалось уговорить Вея не обманывать простолюдинов, а охотиться на демонов по-настоящему. Не на варгов и им подобных, а на кого поменьше, чтобы набраться опыта перед встречей с вэсом. Ведь никто толком не знает, какой мощью обладает этот демон. Надо быть во всеоружии, когда мы с ним столкнёмся.

Решение это оказалось верным. Народ в Лапии был куда менее доверчивым и благодушным, чем в Кундии. Они внимательно проверяли дорожные грамоты, изучали гербовые подвески, разговаривали с подозрением и придирчиво осматривали туши, но платили всегда хорошо.

Лапия была своеобразной страной, да и не страной вовсе! Королевской династии, которая бы вела родословную от богов и управляла всеми подвластными землями, тут не имелось. Каждый город выбирал правителя сам, и если бургомистр не справлялся с обязанностями, назначали нового. Друг от друга города никак не зависели и даже соревновались с соседями в зажиточности и благополучии. Самым богатым городом с развитыми ремёслами и торговлей считался Виборг, который находился в сердце страны, но мало-помалу уступал Упсале, самому северному из городов Лапии. Она стояла на берегу Западного моря, отделённая от остальной земли горным перешейком. За городом начиналось Утгардское нагорье, через которое и пролегал путь к Хельхейму. Далеко ещё! Хотя мне всё время казалось, что половину дороги мы уже прошли.

Русла рек причудливо изрезали землю волнистым рельефом. Каменистую почву плоских фьёльдов устилал седой олений мох, переходящий в заросли кедрового салатника. Иные холмы и невысокие горы частоколом покрывал таёжный хвойник. Стройные сосёнки, величавые пихты, разлапистые ели и облачившиеся в пламенеющее золото лиственницы колыхались на ветру, шумели, словно переговариваясь друг с другом о ведомых лишь им тайнах, и печально роняли на землю иголки. Красиво, аж дух захватывает!

Люди редко отходили от поселений. Если и путешествовали, то большими компаниями по нахоженным дорогам. Дикий край за их пределами человека не знал. Звери, не таясь, выходили из чащ навстречу, чтобы удовлетворить любопытство, но, хвала всеблагому хозяину тайги, медведю Дуэнтэ, нападать не осмеливались. Должно быть, убийством варгов и прочих мелких демонов мы заслужили покровительство грозного божества и искупили вину за пролитую кровь единоверцев.

А демоны здесь кишмя кишели. Злокозненная мелочь не боялась даже к жилищам людей забредать и пакостничать в открытую. В одном городке нам попалась бракса — невысокая козлобородая тварь, которая сцеживала у коров молоко по ночам. Раздобрев на дармовых харчах, она стала слишком неповоротлива, и Вейас смог уложить её одним метким выстрелом. Возле стоявшей на отшибе фермы мы встретили двалпу — деформированного карлика без головы. Его глаза находились на груди вместо сосков. Демон обманом забрался фермеру на спину и обвил своими ремнеподобными ногами его плечи. Бедолаге приходилось не только таскать на себе мерзкую тварь, но ещё и кормить её своим обедом. Когда мы подоспели, фермер уже падал от изнеможения. Атаковать демона мы побоялись. Ощутив опасность, он мог свернуть фермеру шею. Вейас схитрил — подливал двалпе эль, пока тот не опьянел настолько, что рухнул на землю. Тут-то мы и порубили его на части. Избавленный от непосильной ноши фермер на радостях поменял наших заморённых лошадей на свежих. Низкорослые и мохнатые, они разительно отличались от благородных скакунов, на которых мы привыкли ездить. Но надо отдать должное местным кашлаткам — холод и недостаток пищи они переносили куда лучше.

Свинтус привязался к нам на подходе к Виборгу. Он был похож на мохнатого кабанчика с лысой головой младенца. Поначалу мы сочли его очередным демоном. Он настырно крутился возле ног, жалостливо выл и повизгивал, а когда Вейас в сердцах схватился за меч, Свинтус тут же исчез... Чтобы появиться на другом краю поляны и продолжить безобразничать. После бессонной ночи мы поняли, что Свинтус нас куда-то зовёт. Похватав оружие, мы последовали за ним, потому что терпеть скулёж сил не осталось. Свинтус возликовал и помчался в чащу, долго петлял, пока не вышел на поросший багульником край болота. Опять что-то завыло, сипло, жутко, но это был вовсе не наш непрошенный гость.

— Смотри, там ребёнок, — указала я на покрытую клюквой кочку, посреди которой лежал орущий свёрток. — Надо его достать!

Вейас неохотно подхватил с земли длинную палку и, проверяя дорогу, добрался до малыша и поднял его на руки. Тот сипел уже на последнем издыхании. Вместе с ним удерживать равновесие стало заметно тяжелее — Вейас несколько раз поскальзывался, едва не угодив в трясину. Возле края болота он всё-таки съехал по мокрому мху в зелёную лужицу и замочил ноги. Бранясь самыми гадкими словами из своего арсенала, Вейас вручил ребёнка мне.

— Ну и воняет от него! — возмущался брат, выливая из сапог воду.

— Его надо выкупать и укутать в чистое, — я развернула грязные тряпки. Кожа под ними воспалилась докрасна. — Неудивительно, что он так плачет.

— Он плачет, потому что хочет жрать. И не смей изводить нашу одежду ему на пелёнки! — прикрикнул Вейас, обуваясь обратно.

Пелёнок ему жалко! А если кроха заболеет? Дети в этом возрасте такие хрупкие.

— Только не воркуй над ним. Противно! Идём, нужно поскорее отвезти его в город.

Брат попытался сделать шаг и чуть не перекувырнулся через Свинтуса, который нарезал вокруг нас круги и счастливо хрюкал. Вейас заковыристо выругался. Я едва сдержала смешок. Ребёнок снова заплакал и поглотил моё внимание. На мгновение его глаза сделались жёлтыми, а круглый зрачок превратился в тонкую вертикальную полоску. Демон? Я зажмурилась, просматривая ауру. Обычная, человеческая, только верхний слой светился тусклым зеленовато-коричневым. Так ребёнок ведь из наших, с даром!

Малыш захлёбывался хрипами. Я принялась его качать, напевая нянюшкину колыбельную, но успокаиваться он не собирался. Проголодался, продрог и был напуган до смерти. Какой бездушный лиходей бросил его умирать посреди болота?

— Вей, это ребёнок Стражей, оборотень. Похоже, не зря Свинтус нас к нему привёл.

Демон громко хрюкнул, подтверждая мои слова.

— Змеёныш, я заметил, — кивнул брат и раздражённо добавил: — Шустрей, а то я рехнусь от этого воя.

Я поспешила за ним.

Вскоре мы въехали на главную площадь Виборга к пронзавшему небо шпилю, который венчал единственное здесь здание из кирпича — ратушу. Впереди, ловко лавируя между прохожими и редкими всадниками, нёсся бесстрашный Свинтус. Никто не обращал на него внимания, словно и не видели его вовсе. Впрочем, обычные люди редко замечали демонов, пока не сталкивались с ними нос к носу, а после быстро забывали, будто не было этого, а если и было, то не с ними и не наяву. Наверное, так действовали демонические чары.

Свинтус оказался удивительной тварью — на коротеньких толстых ножках умудрялся обгонять даже наших бегущих рысцой лошадей и указывал путь. Перед ратушей демон первым взлетел на высокий порог и постучал передними копытами в массивную дверь, окованную по краям железом.

— Кого нелёгкая принесла? — сквозь тяжёлую шаркающую поступь донёсся сварливый возглас.

Мы с братом поспешили вперёд, чтобы никто не догадался, что стучал Свинтус.

Дверь медленно распахнулась, и из неё показался высокий мужчина. Годков под сорок. Под мышками держал по костылю, огненно-рыжие волосы, припорошённые сединой, длинными прядями закрывали левую часть лица, обезображенную глубокими шрамами. Встав сбоку, я даже заметила, что веки левого глаза у него разрезаны пополам, а под ними выглядывает пустая глазница.

— Так и будем таращиться на Хромого Лиса или уже скажем, зачем пожаловали? — он глянул на нас единственным мутновато-янтарным глазом.

Я смущённо потупилась, а Вей достал из-за пазухи гербовую подвеску:

— У нас дело к бургомистру.

Не выказывав почтения, Лис потянул подвеску на себя и едва не свернул брату шею.

— Опять высокий род? За что всеблагой Дуэнтэ так невзлюбил наш город? — тяжело вздохнув, Лис отпустил Вейаса вместе с подвеской. — Денег не дам — ваши предшественники и так магистрат как липку ободрали. Можете жаловаться в орден, но так им и передайте: пока Хромой Лис здесь бургомистр, бесчинств в городе не будет.

Я зажмурилась и снова увидела зеленовато-коричневое сияние обортнической ауры, только исходило оно от этого странного человека. Я присмотрелась внимательней — и действительно заострёнными чертами лица и ехидным выражением глаза он походил на лисицу.

— Вы Страж?

Если Страж, то обязан помочь. Да и вообще на что он злится? Мы ничего плохого не сделали. Я рассказала о найдёныше, но тот бургомистра совсем не заинтересовал. Зато когда речь зашла о привязавшемся к нам демоне, Хромой Лис оживился — бровь на целой половине лица поползла кверху, ноздри затрепетали, втягивая воздух. Бургомистр заставил нас посторониться и, морщась от боли, склонился над Свинтусом.

— Нидагрисур, ну надо же! — воскликнул Лис, ласково почесав за ушком лысую голову. Свинтус благостно закурлыкал, вытянул шею и подставил всю морду. — Никакой это не демон, а дух. Он не злой, появляется, когда надо восстановить гармонию на вверенной ему богами вотчине. Вас даже этому не научили?

Брат пожал плечами. Меня-то точно никто в такие тонкости не посвящал, а Вейас мог запросто мимо ушей пропустить. Стыдно. Ведь не чувствовали мы от Свинтуса никакой враждебности, а всё равно решили, что демон.

— Как быть с малышом? Он измождён и продрог, — напомнила я, пытаясь скрыть нашу... нет, мою, потому что Вейасу, судя по отсутствующему виду, было плевать, неловкость. — Он из наших, из Стражей. Нужно сообщить его милорду-отцу. Наверное, он места себе не находит.

Лис с кряхтением разогнулся и коротко хохотнул:

— Вот уж вряд ли. Змеёныш, говоришь?

Он всё-таки посмотрел. Ребёнок уже выдохся орать, засунул большой палец в рот и тихо его посасывал.

— Похоже, один из ваших предшественников приплод оставил. Ничего удивительного, если учесть, как они тут развлекались почти полгода.

Я недоуменно искала поддержки у брата, но тот продолжал скучать с отсутствующим видом.

— Не ищет его никто, бастард он никому не нужный, — соизволил пояснить Лис. — Идёмте.

Он повёл нас к высившемуся напротив ратуши двухэтажному деревянному зданию. Его стены были выкрашены в красный, а двускатная, почти плоская крыша в зелёный. Ведущие на порог ступени по обеим сторонам охраняли деревянные статуи драконов, в чашах у ног которых горело негасимое пламя. Прямоугольная дверная арка тоже была выкрашена в зелёный, а над дверью поблескивало медью изображение извергающегося вулкана. Храм врачевателей? Лис хочет отдать ребёнка в приют? Детей там, конечно, выхаживают несколько лет, пока они не окрепнут, но потом их направляют в работные дома, где те умирают от непосильной работы и голода. Вряд ли участь этого малыша будет хоть чем-то лучше Айкиной. Зачем же тогда мы его спасали? Почему все, что я делаю, оборачивается во вред?!

Бургомистр дёрнул висевший над дверью колокольчик. На пороге показался укутанный в просторную алую тунику совсем молоденький служитель. Целитель с очень слабым даром — врачевателей для нищих набирали именно из них. Ещё при храме держали нескольких слабых пирокинетиков, которые следили за неугасимым пламенем и исполняли ритуальные танцы с огнём по праздникам.

Лис тихо перекинулся со служкой парой слов, а потом кивнул мне. Я медлила. Брат пихнул меня в спину, и служка сам забрал ребёнка у меня из рук. Печальный всхлип вырвался из груди, когда малыша унесли в храм. На глаза едва не навернулись слёзы.

— Всё, долг мы свой выполнили? — нетерпеливо поинтересовался Вейас и безо всякого почтения продолжил: — Где тут постоялый двор поприличней? И деньги нам от вас не нужны абсолютно!

Лис безразлично махнул на одно из высоких зданий с вывеской, где была нарисована гарцующая лошадь. Возле входа бестолково топталось с полдюжины человек.

— Только учтите, из пьяных дебошей ваши задницы я спасать не стану, — предупредил бургомистр и похромал обратно к ратуше.

Брат потащил лошадей в сторону указанного двора, а мы вместе со Свинтусом застыли в растерянности. Переводили взгляд с Вейаса на Лиса и обратно. Потом глянули друг на друга. Свинтус громко кваркнул и рванул следом за бургомистром. Я крикнула Вею:

— Ты устраивайся, я попозже подойду.

И побежала за беспокойным духом.

— Погодите! Послушайте! — совсем запыхавшись, я остановила Лиса уже на пороге ратуши. — Вы сказали, что дух пришёл, чтобы восстановить гармонию. Он привёл нас к этому ребёнку. Должно быть, для богов важно, чтобы у малыша была светлая, добрая судьба. Возьмите его себе!

Бургомистр замер, так и не поставив ногу на ступеньку. Свинтус заступил ему дорогу и веско захрюкал. Лис нехотя обернулся ко мне:

— Детонька, если бы боги хотели, чтобы у малыша была светлая судьба, они бы не наградили его проклятием Стражей, не наградили никого из нас! Взгляни на меня, тебе ведь так нравится на это смотреть, — он убрал волосы назад, выставляя напоказ свои шрамы. С левой стороны лица не хватало ещё и уха. Я непроизвольно задержала дыхание. Мне не нравилось смотреть — я просто не могла оторваться. Мне было стыдно уже не в первый раз из-за этого, но вид искалеченного тела меня завораживал. — Знаешь, как я их получил?

— На охоте. Вас подрал демон, — ответила я, пряча взгляд. Тут и ясновидцем не надо быть, чтобы догадаться.

— В Сальвани мой отряд попал в засаду. С воздуха нас атаковала большая стая гарпий. Мы отбивались, сколько могли, давая нашему командиру — высокому лорду — уйти невредимым. Погибли все. Я выжил лишь потому, что от боли не смог сдержать трансформацию. В суматохе никто не заметил маленького израненного лиса. После битвы меня подобрали целители и подлатали то, что ещё можно было подлатать. Иногда по ночам, когда боль становится нестерпимой, я мечтаю, чтобы они позволили тогда мне умереть. После того, как меня поставили на ноги, наш высокородный трус соблаговолил встретиться со мной, только чтобы сообщить, что меня исключили из ордена за непригодность. Такая участь ждёт каждого из нас: если повезёт — быстрая смерть в когтях демона, если нет — убогое существование никому не нужным калекой, — дыхание сбилось, и Лис замолчал ненадолго. — Нет, я не стану вмешиваться. Да и зачем ответственность за чужие глупости на себя взваливать?

Я не смела поднять на него взгляд, но знала одно — в Ильзаре с ним бы так не поступили. Отец никогда не бросил бы свой отряд погибать и не оставил бы пострадавшего в бою воина без должного содержания. Или его рассказы о храбрых подвигах были ложью, как ложью была его клятва верности маме?

— Тогда вы будете ничуть не лучше, чем ваш лорд! — выкрикнула я в сердцах, не зная уже, как заставить его послушать. — Злой, чёрствый, старый брюзга. Даже хорошо, что лицо у вас теперь такое — прекрасно внутреннюю суть отражает. И знаете что?

— Что? — обескуражено переспросил Лис.

— Когда мы с братом пройдём испытание, я сам заберу малыша, а вы так и останетесь одинокой, никому не нужной развалиной.

Я развернулась на каблуках и зашагала прочь, не желая показывать своё смятение. Свинтус тоже прохрюкал что-то осуждающее и помчался следом. Я изо всех сил старалась не оборачиваться, чтобы Лис не заметил, как слёзы застлали мои глаза. Да, я прекрасно знала, что говорю глупости. Никуда я этого малыша забрать не смогу, потому что мне и самой идти некуда. Вейас, может, и станет рыцарем, а я... Мне придётся покориться воле ордена и выйти замуж, либо продолжать скитаться по свету неприкаянным бобылём. Вряд ли для ребёнка такая участь будет лучшей той, что ему предложат в работном доме.

Я встретилась с братом в тесном обеденном зале постоялого двора. Дым разъедал глаза и душил кашлем, а от запаха мужского пота к горлу подступала дурнота. Пьяный гам свербел и давил на уши. Весь вечер я просидела, как в воду опущенная. Вейас насильно кормил меня ужином, а залёгший под кособоким столом Свинтус жалостливо курлыкал. Хорошо, что его никто, кроме нас, не видел. С животными сюда не пускали, с демонами и духами — подавно.

В замызганной комнатухе с пошарпанной мебелью смердело так, будто там давно кто-то умер и протух. Лучше во всём Виборге не сыскать — пытался убедить нас пузатый хозяин постоялого двора. Если это лучшее, то остальное и представить страшно. Свинтусу, видно, здесь настолько не понравилось, что он куда-то запропал. Я бы тоже с удовольствием пропала, но за комнату было уже уплачено.

Всю ночь я ворочалась на жёсткой кровати, застеленной плесневелым бельем. Думала, представляла, никак не могла избавиться от мыслей. Сомкнула глаза лишь к рассвету, но тут же разбудил настойчивый стук в дверь.

Я заспанно застонала. Вейас поднялся и, накинув на рубаху плащ, отпер. На пороге стоял бургомистр, напряжённо вцепившись в костыли. Под здоровым глазом залегли заметные тени. Видно, тоже всю ночь не спал. Может, мои слова подействовали на его совесть и он что-нибудь придумал для малыша? Я скинула одеяло и подалась вперёд, совершенно забыв, что в одной рубахе во мне запросто можно признать девушку:

— Вы нашли семью, которая приютит малыша?

В дверь следом протиснулся Свинтус и приветственно хрюкнул. Вернулся, пройдоха!

Лис едва заметно повёл плечами.

— Никто его не возьмёт, особливо после того, что тут устроил его почтенный родитель, — не дождавшись приглашения, Лис уселся на единственный шаткий стул и положил голову на костыли: — Они, как и вы, путешествовали вдвоём: ясновидец из высокого рода и его менее знатный компаньон-змей, который делал всю грязную работу. В дороге они сдружились. Вдали от родительской опеки у них откочевала крыша. Полгода они здесь куролесили: ясновидец скупал у врачевателей и травников кампальное зелье и, набравшись до белых демонов, стращал бюргеров байками о светопреставлении, а его менее затейливый товарищ обхаживал злачные заведения да девок топтал. Уж сколько раз мне бюргеры жаловались, что он обжимался с очередной наивной дурочкой на сеновале.

Вы поймите правильно — для меня эти люди, бюргеры, как семья. Они дали мне кров, приняли на службу, когда орден от меня отказался. Теперь я обязан блюсти их интересы превыше интересов Стражей. Они только молокососов и могут сюда засылать на испытания. А коли что не так пойдёт, ордену и дела нет — их только бунтовщики с юга волнуют. Я, конечно, могу с людьми договориться и безобразия подчистить, но с демонами воевать непригоден.

Он погромыхал костылями, чтобы мы в полной мере его поняли, и продолжил рассказ:

— Напомнил я этим молодчикам, для чего их сюда прислали, ну и те, вдоволь нашей кровушки напившись, убрались. Я сам им дорогу до Каменной рощи показал, где амфисбена жила. Её им в качестве испытания назначили. Месяца два назад это было. Думал, не победят демона, так хоть сами сгинут. Не видели мы их больше, только вода в реке протухла. Скот падать стал. Хорошо ещё, что в городе колодцев достаточно, иначе бы все передохли. Молодчики, видно, амфисбену ранили, но добить не смогли. Теперь она своей кровью воду отравляет.

Амфисбена? Я напряглась, пытаясь вспомнить, что слышала об этом демоне. Кажется, он похож на ящера с двумя головами с противоположных сторон туловища: серая голова обращает взглядом в камень, красная — в пепел. Не знала, что их кровь может заражать воду, тем более так надолго.

— Зачем вы нам это рассказываете? — не выдержал Вейас. Он недовольно поглядывал на Свинтуса, тёршегося у ног Лиса. Должно быть, брат надеялся, что дух от нас отвяжется.

— Хочу предложить сделку, — ничуть не смутившись, ответил бургомистр. — Вы возьмёте на себя ответственность за одну часть проступков ваших предшественников и добьёте амфисбену, а я, так уж и быть, возьму вторую — присмотрю за вашим найдёнышем. Тогда, надеюсь, этот настырный нидагрисур даст мне поспать!

Лис уже безо всякого почтения замахнулся костылём на Свинутса. Дух, истошно взвизгнув, спрятался у меня за спиной.

— Амфисбена слишком опасный демон. На таких целым отрядом ходят опытные воины. Парням не повезло, что им на испытание назначили такого монстра, но мы-то тут ни при чём, — развёл руками Вейас, а я потупилась.

— Ах ни при чём! Тогда не смейте пенять мне больше чёрствость и жестокосердие, — вспылил бургомистр. — Тоже мне, бескорыстные герои нашлись.

Он явно собрался уходить. Если есть надежда его смягчить, нужно этим воспользоваться.

— Погодите. Амфисбена же ранена, правильно? Значит, она уже не так сильна. Мы справимся. Это хороший опыт, лучше, чем бесполезную мелочь по амбарам гонять, которая даже сопротивляться толком не может. Если мы хотим справиться с легендарным вэсом, то эту тварь должны одним ударом меча уложить.

— Вэс? Это как в сказке про Безликого что ли? — присвистнул Лис. — Я-то думал, это мне по жизни не повезло.

Вейас оскалился:

— Я и пальцем не пошевелю за спасибо живёшь. Давайте деньги либо разбирайтесь сами. Жизнь паршивого змеёныша в обмен на благосостояние всего города? Это плата низкая и несправедливая, ведь жизни можем лишиться мы двое. А то и весь Виборг.

Бургомистр сдавленно закряхтел:

— Тридцатьзолотых — это всё, что осталось в казне.

— Тогда ещё зеркальный щит, самострел для моего брата и подробную карту окрестностей, — Вейас «дожимал» заказчика.

Бургомистр долго мялся, всё взвешивая, а потом махнул рукой:

— Демоны с вами! Будет всё через пару дней. Тогда же врачеватели сделают порошок, который надо будет высыпать там, где гадина воду отравляет. А ты, — Лис обернулся к Свинтусу. Дух сел на задние ноги и по-собачьи заглянул в глаза. — Чтобы не давал им спать до конца жизни, если они вздумают меня обмануть.

Свинтус согласно хрюкнул.

Так мы и оказались в восточном лесу за Виборгом, в стороне от дороги, что вела на север в Хельхейм. И теперь направлялись в обиталище той самой амфисбены — таинственную Каменную рощу. Двигались вдоль петляющего русла отравленной реки, чтобы не потерять путь. Свинтус нёсся впереди лошадей, то и дело оглядываясь и подбадривая хрюканьем.

Ехать пришлось совсем не так долго, как предполагал Вейас. Через несколько часов деревья расступались. Лес начал редеть. За поросшей разлапистыми ёлками опушкой земля оказалась выжженной. Ни пожухлая трава, ни даже мхи с лишайниками здесь не росли. В воздухе стояла взвесь душной известняковой пыли. То тут, то там попадались одинокие скалы, причудливыми очертаниями напоминавшие животных и людей. Замерли безлистые окаменелые деревья, корявыми сплетениями ветвей напоминая змеиные клубки. Звуки и запахи растворялись в зыбком безмолвии. Ветер не дул. Уничтожив все тени, солнце застыло посреди безоблачного жидко-синего неба. Вода в реке и та стала густой и студенистой, как кисель, и дурманила приторно-сладким запахом. Действительно, Каменная роща, мёртвая.

— Гляди-ка, похоже, это папашка твоего найдёныша, — Вейас спешился возле вертикальной каменной коряги. Присмотревшись, я разглядела змеиную голову с широким капюшоном и высунутым из пасти тонким раздвоенным языком.

— Кобра, — пояснил брат. — Вряд ли здесь такие водятся. Демон совсем близко.

Я тоже спешилась и привязала лошадь к окаменелому дереву. Мы приготовились. План обговорили ещё в Виборге, сразу после разговора с бургомистром. Проверили оружие, зарядили самострел. Мы со Свинтусом спрятались за большим валуном, похожим на вставшего на задние лапы медведя. Брат вышел на открытую поляну и постучал мечом о круглый щит, сделанный из гладко отполированного металла наподобие черепашьего панциря. Звон пробежал по всей роще, отражаясь от валунов гулким эхом. Так брат рассчитывал привлечь внимание амфисбены.

Вейас полностью закрылся щитом, зеркальная поверхность которого должна была отражать колдовской взгляд демона. Мне предстояло из укрытия руководить движениями брата и заодно попытаться попасть из самострела в глаза зловредной твари. От Свинтуса просто требовалось сидеть тихо. Правда, мы не знали, как ему это объяснить.

Ничего не происходило. Вейас ещё раз постучал, поворачиваясь в разные стороны, чтобы звук разнёсся как можно дальше. Я зажмурилась, прислушиваясь к собственным ощущениям. Зашелестела земля, словно по ней волочили что-то тяжёлое. Вдалеке алым вспыхнула демоническая аура. Накрыло ощущением усталой обречённости, последней предсмертной ярости. Видно, тварь сильно ранена, обезумела от боли, но умереть не могла, поддерживаемая собственными чарами.

«Идёт», — предупредила я Вейаса.

Во время столкновений с демонами страха я не испытывала, лишь азарт от предстоящей схватки, даже тогда с варгами это был не страх, не дикий животный ужас, а холодный расчёт, желание победить, осознание собственной силы над «угнетателями людского рода». Должно быть, так чувствовали себя хищники, охотясь на более крупных травоядных животных.

Я вскинула арбалет, думая лишь о том, как болт вонзится в глаз чешуйчатой гадины, а Вейас избавит её от мучений.

Ожидание давалось с трудом. Руки подрагивали от напряжения. Со лба катился пот. Шелест приближался слишком медленно. Вейас кружил по поляне, закрывшись щитом, готовый в любой момент броситься в схватку.

Она мелькнула тенью за раскидистым стволом окаменевшего дуба у самой реки.

«Справа!» — мысленно предупредила я.

Вейас живо повернулся и двинулся вперёд. Осторожно огибая дерево, к нему полз гигантский ящер. Серая чешуя почти не выделялась на фоне каменистой почвы. Сзади волочился красный хвост, оставляя на земле глубокую борозду… А говорили, что у неё две головы. Я так увлеклась, что едва успела заметить, как жёлтые глаза мигнули в мою сторону. Успела спрятаться в последний миг. Хух, сейчас бы тоже окаменела, как тот змей. Надо быть осторожней. Вынув из кармана зеркальце, заглянула через него. Прицелилась.

«Давай!» — крикнула я брату и выстрелила.

Амфисбена бросилась вперёд, и болт воткнулся ей в хвост. Зашипела и ударила им по Вейасу. Тот едва успел прикрыться щитом. Оказывается, это вовсе не хвост, а повисшая на лоскуте запёкшегося мяса голова. Красная, та, что пепелит.

«Кончай её разглядывать! — отрезвил сварливый возглас Вейаса. — Совсем про план забыла?!»

Я принялась отдавать ему указания: «Правее и ниже, да не туда! Быстрее, она разворачивается! Влево, уходи, влево!»

Слишком медленно. Вейас не успевал наносить удары — так стремительно двигался демон. Раненый, наполовину дохлый демон!

«Беги!» — крикнула я и снова выстрелила.

Наконечник болта лишь скользнул по чешуе. Зато Вейас улучил момент и рубанул по демону мечом. На землю полетела мёртвая красная голова. Да мы же только избавили тварь от бремени и потеряли преимущество!

«Беги, беги скорее!» — позвала я, дрожащими руками перезаряжая оружие.

Почему так медленно?! Вейас пятился к моему убежищу, прикрываясь щитом. Амфисбена неслась за ним, шипела, показывая покрытые жёлтым ядом клыки, бросалась вперёд, стремясь заглянуть под щит или укусить незащищенные ноги.

«Осторожно, камень!» — запоздало предупредила я.

Споткнувшись, Вейас едва удержал равновесие. Взмахнул мечом, чтобы отбиться от нацелившейся на него клыкастой морды.

Я прицелилась. Лежавший до этого тихо Свинтус подскочил и толкнул меня в локоть. Рука дёрнулась. Болт вонзился глубоко между чешуйками. Амфисбена истошно зашипела и замерла. Воспользовавшись замешательством, Вейас нырнул за валун рядом со мной.

«Плёвое дело! Она же полудохлая! Надо проверить себя до встречи с вэсом! — гневно перекривлял он мои увещевания. — Демоны бы побрали твоё желание помогать каждому встречному. Никого не спасём — только сами головы сложим».

Я не отвечала. Да и что тут сказать? Не могу я ребёнка в беде бросить, не могу и всё! Кинула брату второй арбалет вместе с болтами и продолжила перезаряжать собственный. Амфисбена мотала головой по сторонам, явно разыскивая нас. Подползла совсем близко и вытянула шею. Ещё бы пару мгновений!

С оглушительным визгом в атаку бросился Свинтус. Глупый! Сейчас же в камень превратится. Амфисбена, видимо, решила также и уставилась на него завораживающим взглядом. Свинтус не окаменел, а влетел в неё на полном скаку, саданул лбом, едва не перевернув на спину. Амфисбена зашипела и атаковала его резкими змеиными выпадами. Стервец то исчезал, то появлялся вновь, врезаясь в тварь с разных сторон. Он дал нам возможность перегруппироваться.

«На счёт три, — скомандовал Вейас, когда я наставила самострел на демона. — Раз, два…»

Болты сорвались одновременно и воткнулись прямиком в глаза изнурённой схваткой твари. Кровь хлынула по морде ручьями. Вейас подхватил меч и ринулся к амфисбене. Одним ударом подсёк ноги и ещё тремя отрубил вторую голову. Туша задрожала в бешеных судорогах. Вейас снова отскочил за камень и упал. Я бросилась к нему. Кураж схватки немного отпустил, прочистил взгляд и мысли. Тогда я заметила то, что не видела раньше — амфисбена всё-таки задела Вейаса. Рукав его рубашки на запястье был разодран, ткань потемнела и набухла от крови. Голова бессильно запрокинулась. Это яд!

Я опустилась рядом и положила свою голову брату на грудь. Это моя вина, я не должна была его заставлять, это слишком много… Рубашка промокла от пота. К нему добавились и мои слёзы. Стук сердца потихоньку замедлялся. Грудь вздымалась всё меньше. Тело остывало. Я крепко обняла Вея. Не отпущу, не отдам, уйду на тот берег вместе с ним.

Обходя тушу амфисбены по краешку, к нам приблизился Свинтус, залёг возле раненной руки Вейаса и с деловитым квохтаньем принялся сосать. Кожа сразу потеплела.

— Да больно же! — вскрикнул Вейас и вырвал руку.

Мутный взгляд становился всё более осмысленным. Я схватила запястье брата и притянула к себе. От раны не осталось и следа.

— Вот так Свинтус! Он тебя вылечил.

Свинтус радостно взвизгнул и перекувырнулся через голову.

— Только не слишком зазнавайся. Ты всё равно мне не нравишься, несуразное создание! — дух презрительно хрюкнул и отвернулся. Вейас поднял моё лицо за подбородок. — А ты заруби себе на носу, больше мы никого спасать не будем!

— Хорошо, — я была согласна на всё, лишь бы он жил и оставался рядом со мной. Всегда. Я счастливо поцеловала его в щёку.

— Ну может только один раз.

Я поцеловала другую.

— Или два.

— И ещё много раз, — рассмеялась я, целуя лоб и глаза. — Мой герой!

Вейас печально улыбнулся и подобрал мешок с порошком врачевателей. Мы вытряхнули его в реку, где вода была особенно густой и вонючей, остатками присыпали кровоточащие раны на туше. Обе головы закинули в мешок и отправились в обратный путь.

В Виборг мы вернулись через полтора дня к закату. Лис сидел на пороге ратуши и баюкал на руках укутанного в одеяло малыша.

— Ну надо же! — вырвалось у нас одновременно.

Вейас распустил на мешке тесёмки и показал трофеи. Лис заглянул внутрь и удовлетворенно кивнул.

— Вот решил проветрить его немного. Детям, говорят, полезен свежий воздух, — малыш потешно засопел, заставив нас всех улыбнуться. — Врачеватели пока за ним в храме ухаживают, а как окрепнет, я смогу забрать его себе. Он почти всё время молчит. Думаю, уживёмся как-нибудь. Хромой Лис и Тихий Змей.

Свинтус счастливо хрюкнул и ткнулся в здоровую ногу, но когда Лис потянулся, чтобы почесать его за ушком, дух растворился в воздухе. Сколько мы не звали, он не возвращался. Жаль — я уже к нему привыкла. Наверное мне надо научиться отпускать. Лиса и маленького Змея тоже. Даже толком попрощаться не смогла, потому что глаза были на мокром месте. Пришлось старательно отворачиваться, пока Вейас перекидывался с бургомистром последними словами.

— Ты это… сестру береги, — Лис бросил на меня короткий взгляд. Догадался, что я не парень. Похоже, никого мне не одурачить, и пытаться даже не стоит. — Сердце у неё из чистого золота, гораздо дороже этого, — бургомистр вручил брату кошель с моментами. Вейас принялся их пересчитывать. — Умеет она пробуждать совесть… даже если та, казалось, давно умерла.

— Уж мне ли не знать, — Вейас сунул деньги обратно в кошелёк и обернулся ко мне.

На его устах играла все та же печальная улыбка.

16.

В Готланд, небольшой городок у подножия Спасительного хребта, что отделял Утгардский полуостров от Мидгардского континента, мы прибыли в преддверии Самайна, самого большого и любимого народного праздника, знаменовавшего конец сбора урожая и начало нового года. Приютивший нас на ночь целитель Майлз угощал ужином в харчевне на самых задворках поселения. Сказал, что здесь шансов отравиться меньше и эль не разбавляют. Уж мы-то с братом про тухлую еду в придорожных корчмах знали не понаслышке. Прижимистые кухари щедро заливали испортившиеся продукты уксусом и присыпали острыми приправами, чтобы отбить вкус и запах, а мы потом несколько дней мучились животами. Поэтому к предложению местного жителя прислушались. К тому же Майлз был из наших, из Стражей.

За щербатой дверью в тёмной подворотне прятался совсем крошечный зал. Столики стояли очень тесно и все до одного были заняты людьми. Хозяину, чтобы освободить для нас место, пришлось вышвырнуть парочку засидевшихся выпивох. Подавальщицы разносили по узким проходам высокие кружки с пенным элем и проворно отбивались от распускавших лапищи завсегдатаев.

Неуютно и странно пахнет, но в казённых домах всегда так. Не худший вариант.

— В Упсалу проще всего по морю попасть, — отвечал на наши расспросы Майлз, ловко цепляя ложкой кольца жареного лука.

Целитель был невысок и коренаст, с круглым лицом и большими залысинами на висках. Лет ему давно перевалило за сорок. Говорил размеренно и вдумчиво, создавая о себе приятное впечатление, как о толковом собеседнике.

— Сейчас конец осени, шторма. Что-то не видел я в порту желающих выходить в море в такую погоду, — покачал головой Вейас, гоняя по тарелке скользкий гриб.

Я обиженно фыркнула. Меня он в порт не взял, потому что там якобы лихой народ обретается. Если считать ворон на ходу, как я обычно делаю, то велик риск попасть в беду. Как будто мы до этого не влипали в неприятности. И выкручивались же каждый раз. Но настаивать я не стала. Дожидалась брата у коновязи, а так хотелось увидеть море. Я про него столько слышала — бескрайнюю тёмную гладь до самого горизонта, что манит простором и необузданностью первозданной стихии.

А вот Вейас глубокую воду недолюбливал с детства, хотя большое лесное озеро рядом с Ильзаром много раз переплывал со мной за компанию. Колотился, тяжело дышал и долго отлёживался потом на берегу, но меня потерять боялся гораздо больше, чем глубины.

— Через пару-тройку недель прибудет корабль упсальского капитана. Он удачлив, как морской демон — довезёт за хорошую плату, — предложил Майлз.

Вейас скорчил недовольную гримасу:

— Слишком долго. К тому же не доверяю я морскому народу — разбойники они все. Того и гляди, ограбят и за борт выкинут с камнем на шее.

— Как знаете, — Майлз подтянул к себе расстеленную на столе карту и указал на точку в горном перешейке, что отделял Утгардский полуостров от остального материка. Точка находилась далеко к северу отсюда: — Это Перевал висельников — единственная дорога через горы.

— Почему висельников? — потянув для вида каплю эля из кружки, встряла я. Хотелось показать, что не просто так тут сижу и тоже в разговоре участвую.

— Потому что проще сразу в петлю, чем там пройти, — ответил один из мастеровых за соседним столом, сильно подвыпивший судя по неприлично громкому хохоту.

Я досадливо поджала губы. Опять глупость сморозила — лучше б молчала.

— Тропа там крутая, кое-где над обрывом по узкому карнизу проходит, кое-где на кручу лезть надо, к тому же там и до Тролльих сховищ близко. Запросто с кем столкнуться можно, — пояснил Майлз, когда мастеровой поёжился под недовольным взглядом Вейаса и отвернулся.

— Тролли — это плохо, — многозначительно вставила я.

Мерзее демонов надо ещё поискать. Подлые и хитрые, они легко справлялись даже с бывалыми Стражами и проклясть могли так, что самые искусные целители оказывались бессильны. Уж лучше в море утонуть, чем подцепить от троллей тридцать три несчастья. Вейас морщился — видно, размышлял о том же.

— Нет ли другого пути? Дальнего или тайного? Только для Стражей? — я заговорщически подмигнула Майлзу.

Он подозрительно окинул взглядом переполненный зал и, придвинувшись вплотную, едва слышно зашептал:

— Есть здесь одна пещера, — он указал на точку на хребте гораздо ближе к Готланду, чем злосчастный перевал. — В преданиях говорится, что в селении, которое стояло на месте этого города, жил храбрый пастух Апели, слепой как крот. Летом он единственный осмеливался водить стада овец на высокогорные пастбища Спасительного хребта — тогда его ещё называли Коварным. Апели знал горы как свои пять пальцев. Не боялся ни глубоких ущелий, ни узких парапетов, ни сыпучих камней, ни отвесных скал.

Ни разу он не потерял ни одного животного, но однажды, испугавшись непонятно чего, от него сбежало всё стадо. Долго он искал овец по кручам и оврагам, пока не нашёл одну пещеру. Апели спустился внутрь и два дня брёл по нескончаемому тоннелю, оголодал и уже не надеялся вернуться, но вдруг пещера закончилась. Апели оказался в долине по ту сторону гор и нашёл своё стадо, мирно пасущееся на свежей, нетронутой траве. Собрав овец, погнал их Апели обратно, но у самого выхода стадо снова испугалось. Апели услышал голоса — то оказался передовой отряд троллей. Они разбили лагерь у пещеры и, не таясь, обсуждали, как собираются напасть на селение. Дождался Апели, пока они уснули, и, бросив стадо, помчался домой.

Ему удалось увести селян до нападения, но тролли почуяли их и пустились в погоню. Апели решил перевести людей через пещеру и укрыть в долине по ту сторону гор, но те испугались. «Ты слеп, Апели! — возразил один из них. — Ты не видишь, тут над входом древние написали: «Бойся каждый, входящий в обитель Истины, ибо лик её жесток и беспощаден». Ты слеп — тебе страшиться нечего, а мы умрём от ужаса, если узрим её». «Что ж, пусть те, кто боятся, остаются здесь и падут от тролльих стрел и клинков, остальные же последуют за мной и, быть может, мы спасёмся вместе».

Так и поступили. Часть осталась, и их кровь впитали в себя земля и камни. Часть последовала за Апели, и те, кто был чист душой, миновали пещеру. Они основали в долине на берегу моря новое селение, которое позже назвали Упсалой. Те же из них, кто не смог очиститься от дурных помыслов и страхов, сошли с ума и навсегда остались блуждать в пещере. Позже, когда троллей загнали обратно в горы, а разрушенный Готланд вновь отстроили, люди снова попытались пройти через пещеру, но сурового Лика истины не выдержал никто.

Я слушала, заворожённо приоткрыв рот, как когда-то нянюшкины истории. Вей, наоборот, скривился:

— Бабьи сказки. Я бы рискнул.

— Может, дождёмся капитана? — слабо возразила я. — Не нравятся мне пещеры — там сыро, темно и полно летучих мышей.

Честно говоря, пугала не пещера, а легенда. Неправда, что люди желают знать Истину. Многие боятся, что тайны, которые они прячут от себя самих, полезут наружу, боятся увидеть себя и своих друзей в свете Истины, боятся, что все их чаяния и заботы окажутся тщетны, а сами они превратятся в ничтожных навозных жуков. Лик Истины страшнее самого жуткого демона. Сомневаюсь, что мы с братом настолько чисты помыслами, чтобы не страшиться встречи с ним. Но Вейасу мои рассуждения покажутся глупыми предрассудками, поэтому лучше промолчать.

— Тогда дорога одна — через перевал, — развёл руками брат и, изловив свой гриб, добавил: — Отбываем на рассвете — нужно хорошенько выспаться.

— Так рано? — нахмурился Майлз. — Самайн на дворе. Нельзя в такое время в дороге быть. Не гневите богов — оставайтесь, будете у нас почётными гостями.

«Давай останемся, — мысленно попросила я. Так хотелось на празднование Самайна посмотреть. В Ильзаре торжеств в честь окончания года не устраивали — ограничивались плотным ужином с традиционной уткой с яблоками и зажиганием всех каминов в замке. А простой народ, как рассказывала нянюшка, гулял всю ночь напролёт, танцевал, гадал, целые представления показывали. Должно быть, очень весело. — Не нужно обижать бюргеров отказом. Что нам стоит задержаться на пару дней?»

«Пару дней тут, неделю там — уже два месяца потеряли. Мы можем не успеть вернуться из Хельхейма до весны: морской путь растает и мы окажемся заперты в ледяной пустыне на полгода. Вряд ли мы там столько протянем».

«Два дня ничего не решат. Пожалуйста!» — я попыталась изобразить на лице отчаянную мольбу, выпятив нижнюю губу и сделав большие глаза. Даже сжала ладонь брата под столом.

— Останемся только на главный праздник, а дальше без нас обойдётесь, — сдался он и мысленно добавил: «Однажды я научусь говорить тебе «нет»».

Я шаловливо подмигнула ему, склонив голову чуть набок. Вейас не смог дольше удерживать на лице кислую мину и улыбнулся в ответ. Его пальцы переплелись с моими под столом.

— Хозяин, вина нам из лучших запасов! — обрадовавшись, позвал Майлз. — Завтра на празднике нас почтут присутствием высокородные Стражи!

Посетители обернулись. По залу прошлась волна удивлённого шёпота. Вейас пожал плечами и помахал рукой. С трудом преодолевая робость, я сделала то же самое.

***

Благодаря стараниям Майлза нас приодели в новые светлые штаны и рубахи, а плечи укрыли лазурными плащами. Прямо настоящие Стражи, даже боязно немного. Вей, может, когда и станет Стражем, а вот я вообще не должна в мужское платье рядиться.

В одинаковой одежде мы стали странно похожи, только я мельче ростом, уже в плечах, с более мышастым оттенком волос, а Вейас более крупный, яркий, златокудрый, с игривой, невероятно обаятельной улыбкой, не сходящей с уст. Любвеобильный дух плодородия во плоти.

Город тоже прибрали к празднику, начисто вымели центральную рыночную площадь. На мостовой начертили мелом сложную схему и разложили по ней ритуальные костры, установили чучела разных сказочных персонажей, демонов, духов и мелких божеств, которых не запрещалось тревожить понапрасну. На невысоком помосте играли музыканты на лютнях, флейтах, домрах, волынках, бубнах, а особенно много было туго обтянутых кожей барабанов — по барабанщику у каждого костра. С краю площади ломились от угощений столы, вокруг которых сновали детишки, норовя стащить кусок пирога или медовый рогалик. В центре, изображая ритуальные сценки, развлекали толпу ряженые в красочных масках и костюмах с бубенчиками. По бокам показывали представления младшие служки из храма Вулкана, жонглируя над головой огненными шарами, раскручивая тонкие змеящиеся огненные ленты, искрами рисуя в воздухе целые картины. Молодёжь парами танцевала вдоль костров, смеялась, гомонила. Вейас был среди них, кружил одну красавицу за другой, ни с кем не оставаясь дольше, чем на один танец. Только я сидела со стариками на скамейке, лениво отмахиваясь от девушек, возжелавших попытать счастья у менее красивого «брата», раз уж с Вейасом не вышло. Скукота!

Может, согласиться для смеха? Самой повести в танце, вскружить голову россказнями о богатстве и сладкой жизни в замке, зажать в тёмном переулке и поцеловать по-мужски настырно. А потом распахнуть одежду и напугать до смерти женским телом. Была бы Вейасом, так бы и поступила, но я не он. Я Лайсве, которая созерцает жизнь со стороны и никогда в ней не участвует. Я Лайсве, которая всего боится и стесняется. Даже одежда с чужого плеча не позволяет мне стать кем-то иным. Я всегда буду лишь бледной мышью.

Зачем я попросила брата остаться на праздник? В горах одним было бы в сто раз лучше! Ну хотя бы представление увижу. В них участвовать не надо, а просто наблюдать я умею лучше, чем кто.

Оно разыгралось в полночь — самый тёмный час. Одному из ряженых, который изображал убранную в золото Владычицу Осень с маской и короной из опавшей листвы, храмовые служки завязали глаза шарфом и вручили зажжённый от самого большого костра факел. Музыканты стихли, вся площадь замерла, напряжённо наблюдая. Ряженый волчком закрутился на месте и уверенно двинулся сквозь толпу. Люди расступались, освобождая дорогу, и протяжно смотрели вслед. Сейчас выберет самую красивую и чистую девушку — невесту богов. Каждая втайне об этом мечтает.

Старики рядом со мной затаили дыхание. Ряженый шёл сюда. Неужели старушенцию какую выберет? Вот умора будет! Я хохотнула в кулак.

Ряженый остановился перед нашей скамейкой:

— Боги хотят её!

Он указал прямо на меня. Толпа удивлённо загудела. Старики отодвинулись подальше, а я недоуменно хлопала ресницами. Что случилось-то?

Ряженый стянул с лица повязку и уставился огромными, подкрашенными сурьмой и явно задурманенными глазами.

— Ради всех богов, извините, — бросился ко мне важный полноватый господин, которого нам с братом представляли как здешнего бургомистра. — Это недоразумение. Калле ошибся, — бургомистр отвесил ряженому затрещину, пытаясь отрезвить, и заговорил, как с маленьким: — Недотёпа, ты что не видишь, это парень, Страж. Он не может быть невестой. Выбери другую, девушку, с титьками и косами, понимаешь?

— Нееет, — громогласно икнув, покачал головой ряженый. — Иногда боги разрешают выбрать другую, но не сегодня. Её хотят и больше никого, — Калле ткнул пальцем мне в лицо. — Титьки, говорят, там есть, только тряпками замотаны, а косы сама себе обрезала.

Ну вот ещё! Боги знают, что я титьки тряпками перевязываю, чтобы площе казаться. Стыд-то какой! Я остолбенела, не представляла, всерьёз это или шутка, смеяться мне или прятаться под лавку от страха перед гневом богов.

— Какого демона здесь происходит? — забранился подоспевший Вейас. Зло зыркал на всех, даже на меня. — Вы же обещали, что мы будем почётными гостями и вы оградите нас от этого бреда!

— Простите благодушно. Калле не понимает, умом слаб совсем, — пытался отговориться бургомистр, но брат бесцеремонно схватил его за грудки и хорошенько встряхнул. Бургомистр испуганно выпучил глаза и взмолился: — Я… я сейчас всё исправлю, не извольте гневаться!

— Боги выбрали её. Если она не пойдёт, они разозлятся, и будет большой бум! — Калле продолжал тыкать в меня пальцем и закатывать глаза, распаляя Вея ещё больше.

Бургомистр отшатнулся. Теребил вынутый из кармана платок, словно стыдливая девица, и постоянно всхлипывал. Вот-вот в истерике забьётся.

Любопытствующие обступали нас со всех сторон, смотрели так внимательно, словно чего-то ждали. Вейас нервно сжимал кулаки. В груди душным комом нарастала паника.

— Уймите своего брата, умоляю! — схватил меня за локоть продравшийся сквозь толпу Майлз.

Он прав. Будет драка. Хорошо, если живыми ноги унесём. Надо спасать ситуацию. Чего мне стоит подыграть полоумному ряженому? Сама ведь почти такая же, как он. Я встала и крепко сжала ладонь Вейаса. Думала лишь о том, что всё хорошо, он должен успокоиться. Мне ничего не угрожает. Невеста бога — это ведь почётно.

— Я сделаю, что требуется! — выкрикнула я настолько громко, насколько могла.

Толпа взорвалась взволнованным шёпотом.

— Всё в порядке! Жертвоприношение состоится, как и планировалось! — зычным голосом поддержал меня Майлз.

Какое жертвоприношение?! Он ведь пошутил?

Через ладонь брата меня опалило негодованием, которое грозило перерасти в сметающую разум ярость. От страха стало не продохнуть. Мы с Вейасом всё ещё держались за руки и были телепатически связаны. Он вспыхивал от моих эмоций сильнее. Вторая ладонь уже лежала на эфесе притороченного к поясу меча. Демоны!

По ушам ударил крик. Калле, безумно улыбаясь, рухнул на землю. Толпа расступилась. Напряжение слегка спало. Теперь всеобщее внимание поглотил ряженый. Он свернулся клубочком и, пачкая дорогое одеяние, покатился по мостовой, выкрикивая что-то несуразное.

— Не обращайте внимания, он всегда так, — Майлз положил руки нам с братом на плечи. — В жертвоприношении ничего страшного нет. Безобидный ритуал — не больше, — он склонился над самым ухом Вейаса, но я всё равно услышала: — Если с вашей сестрицей что случится, можете вспороть мне брюхо.

Догадался! Хуже меня лицедея во всём Мидгарде не сыскать. Но хоть Вей расслабился: угрюмо смотрел на меня, но не останавливал, позволив решать самой. Страх отпустил.

Я вложила ладонь в руку Майлза, и он повёл меня к большим кострам в центре площади. Целителю пришлось взять на себя руководство праздником вместо бургомистра, который бледный, как полотно, уселся на скамейку вместе со стариками и никак не мог унять дрожь.

Всё-таки приятно, что выбрали меня. Невестой богов. Самой красивой и чистой. Пускай даже это дурацкая шутка полоумного ряженого и всего на один вечер. Мечта!

Люди почтенно расступались перед нами и смотрели вслед, как до этого было с Калле, которого бросили валяться в пыли.

— Сам подымется, — ответил на мой немой вопрос Майлз. — Спасибо, что согласились помочь. Богов здесь сильно чтят, не то, что у вас на юге. Святотатства не потерпят. Всего-то надо между священными кострами пройти. Заодно от скверны очиститесь, — он указал на два огромных костра в центре, проход между которыми был настолько узким, что казалось, их пламя соприкасается.

Я вытаращилась:

— Я же загорюсь!

— Не загоритесь, — целитель кивком указал на поджидавших возле костра храмовых служек.

Те споро подхватили с земли ведро и окатили меня с ног до головы липким зельем. Это ещё что за издевательство? Теперь я совсем как паршивая мокрая курица. Все смеяться будут!

— Любую другую девушку после этого выдали бы за самого завидного жениха в городе и безо всякого приданого, — успокоил Майлз и подтолкнул к огню. — Ступайте же! Самый тёмный час проходит. Боги, может, и не разгневаются, а вот люди точно роптать станут.

Забили барабаны. Ритм отдавался в голове лихорадочной пульсацией. Мостовая под ногами ходила ходуном. В костры подбросили сухой соломы и елового лапника. Пламя взвилось до небес и сошлось вверху круглой аркой. Словно не дождавшись, меня подхватила таинственная сила и понесла к огню. Я зажмурилась от страха. Сгорю! А барабаны всё били: бам-бам-бам! Ноги ударились об землю на другой стороне — я едва не упала. Сердце так и норовило выскочить из груди.

Когда я открыла глаза, людей рядом уже не было. Ряженые обратились в странных созданий, будто их маски ожили и стали частью настоящего облика полулюдей-полуживотных, духов, что собрались на праздник вместе с бюргерами — вместо них. Места остальных заняли призрачные фигуры, укутанные в белые плащи. Пламя в кострах стало плотнее и поменяло цвет на переливчатый сине-зелёный. Перетекало, словно вода, из одной формы в другую и грохотало святочными барабанами. Я оказалась единственной жалкой человечкой посреди потустороннего буйства. Страх прошёлся по коже ледяным ознобом. Я попятилась обратно к арке, но духи уже заметили меня: спешили наперерез, протягивали руки, что-то кричали — я не понимала ни слова — толкали во все стороны. Так вот что такое жертвоприношение. Духи раздерут меня на части!

Я упала ничком, сжалась в комок и закрыла голову руками. Кто-то в последний раз пнул меня ногой, но потом всё стихло. Зашелестела одежда, послышался грозный раскатистый рык. Любопытство пересилило страх — я подняла голову и встретилась взглядом с ярко-синими глазами посреди налипшей на морду белой маски. Огненный зверь. Он шёл медленно, настороженно принюхиваясь к напитанному терпкими смолистыми запахами воздуху. Я поднялась и побежала навстречу. Духи жались в стороны, пугливо поглядывая то на меня, то на зверя.

— Это ты! Я так боялась, что ты не ходишь по нетореным тропам, — я гладила полыхающую рыжим шерсть — его огонь был тут единственным земным — рыжим. Зверь дёргал носом, смотрел растерянно, а потом рыкнул с неодобрением. Духи бросились врассыпную. Он злится? На меня? Да, я много чего неправильно сделала за последнее время: потворствовала обманам Вейаса, погубила Айку, задурила голову Петрасу… Я шмыгнула носом, но рук не отняла. Пускай карает, раз считает, что я заслужила.

Зверь встал на задние лапы, вытянулся в весь свой огромный рост и снова зарычал. Рванул зубами за завязки мой плащ. Ветер подхватил его и унёс. Зверь удовлетворенно заурчал. Что-то во мне изменилось: голова отяжелела, а одежда стала свободнее. Да на мне же мамино свадебное платье, то самое, которое я сожгла в камине перед уходом из дома, и волосы снова отрасли. Густые и пышные, они доходили почти до середины бёдер и укрывали спину тёплой шалью. Похоже, зверю не понравилось моё мужское платье. Чувствительный какой!

Он по-человечьи обнял меня за талию и закружил вдоль костров. Стремительно, безудержно, аж дух перехватило. Я прижималась всё туже к огненной шерсти. Она не обжигала — ласкала нежной трепетной теплотой. Зверь оторвался от земли и понёс меня по воздуху над кострами. Он двигался с такой страстью, и мне показалось, что он тоже наслаждается каждым мгновением.

Духи неподвижно наблюдали за нами. Страх разошёлся между ними зыбким дымком. Все до единого пустились в пляс: смеялись, прыгали через костры, подбрасывали друг друга в небо. Словно ликовали. Что их воодушевило, интересно?

Мы остановились, чтобы я смогла отдышаться, и плавно опустились на бугристые булыжники мостовой. Я заглянула во внимательные умные глаза, провела ладонью по косматой морде и жёстким длинным усам.

— Я скучала, — зверь согласно рыкнул. Я не знала, что сказать, и бессвязно залепетала первое, что пришло в голову, как делала в детстве: — Я столько всего увидела… Мир такой большой, в нём столько горя и страданий, и кажется, что ничего не имеет смысла: любовь и женитьба, рождение и смерть, борьба и милосердие — всё пустое без тебя. Я встретила одну девочку, единоверку. Они не верят в вас, — я указала на толпу духов. — Они верят во что-то странное, своё, я не до конца поняла, но девочка сказала, что их бога на самом деле нет. Ей очень хотелось, чтобы ты стал и их богом. Ты бы смог?

Зверь потупился и опустился на четыре лапы. Шерсть потускнела, следом опало пламя костров. Я сказала что-то не то? Духи надвинулись на зверя стеной, как после выбора ряженого на меня надвинулась толпа людей…

Духи тоже чего-то хотят от зверя?

Он оскалился и сбил подобравшегося слишком близко лапой, как назойливую муху. Остальные спешили убраться подальше, боясь даже смотреть, как зверь ковыляет прочь, низко опустив голову, а волочащаяся по земле кисточка хвоста чертит в пыли ровную полосу.

— Погоди! — я побежала следом. — Я не хотела тебя обидеть. Не бросай меня!

Он не обернулся. В голове мелькнула картина: зияющий темнотой провал в серой горе с заснеженной вершиной, а за ней облепивший прибрежную долину городок и похожее на панцирь исполинской черепахи плато, упирающееся в бескрайнюю ледяную пустыню.

— Лайсве! — раздался над ухом отчаянный крик брата.

Я распахнула глаза. Темнота рябила круговертью радужных пятен. Гомон толпы отдавался в ушах болезненным звоном. Хотелось попросить воздуха, воды, но вышел лишь натужный всхлип.

— Вы клялись, что с ней всё будет в порядке! — гневно воскликнул Вейас.

— Я был уверен… Такого никогда не случалось, — нервно запинался Майлз. Его голос тоже звучал совсем рядом. — Простите, я мигом её вылечу.

С глаз спала мутная пелена, и в отблесках костров я разглядела нависшего надо мной брата. Его черты заострились и вытянулись от тревоги. Я хотела коснуться его, но тело гудело от слабости, а суставы ломило от малейшего движения.

— Лежи, — Вейас улыбнулся, и его лицо тут же смягчилось. — У тебя был припадок, как у этих, — он кивнул на толпившихся рядом ряженых.

Майлз сидел рядом на корточках и проверял мой пульс. Хмурился, я видела, и нервно кусал губы.

— Я снова не смог тебя защитить, — брат гладил меня по волосам и целовал в горевшие щёки.

— Ничего страшного, — после долгих усилий удалось прохрипеть мне.

В самом деле, это лишь очередной обморок. Всё уже проходит. Слабость отступает, оставляя после себя ноющую пустоту. Вот уже и пошевелиться могу. Я протянула руку брату и переплела с ним пальцы.

— Я знаю, какой путь в Упсалу выбрать, — голос сипел, ломался, но мало-помалу излечивался и он. — Через пещеру.

— А как же сырость и летучие мыши? — насторожился Вей.

— Да что они по сравнению с мороками варгов!

— Действительно, — добро рассмеялся брат и обнял.

Следующий день и ночь мы отсыпались в доме Майлза. Целитель отпаивал меня лечебными отварами и справлялся о здоровье, хотя от слабости не осталось и следа. В конце концов мне удалось его в этом убедить, и на рассвете второго дня мы выехали к пещере.

После происшествия на празднике я чувствовала себя по-другому: очистившейся не только телесно, но и духовно, по совести. Стало легко и весело. Я почему-то знала, что мы одолеем этот путь — огненный зверь не мог завести нас в ловушку и бросить, пускай я даже обидела его глупой просьбой.

Пылающий диск солнца лениво выкатывался из-за оставленных по левую руку Тролльих гор. Впереди от одного берега до другого раскинулся Спасительный хребет. Подножье густо поросло таёжным хвойником, мертвенно-серым и тихим в преддверии зимы. Вершины венчали ослепительные снежные шапки. Далеко на востоке едва заметным понижением обозначился Перевал висельников. А здесь, гораздо ближе к западному побережью между разлапистыми елями пряталась та самая колдовская пещера.

Мы проехали по маленькой рощице, кое-где покрытой проплешинами инистых разводов — видно, ночью в предгорье были первые заморозки, слишком слабые, чтобы удержаться под натиском пробуждающегося солнца. Безветрие навевало сонные мысли, лошади шагали мляво и разморено, то и дело спотыкаясь на разбросанных повсюду камнях. Впереди чёрной глазницей замаячил вход.

Мы спешились, на ходу перекусили, запалили заготовленные заранее факелы и, взяв лошадей под уздцы, тронулись.

— Гляди, действительно надпись, — я замерла у самого порога.

Будто рукотворный арочный проход возвышался в два человеческих роста. Наверху были высечены знаки — тонкие клиновидные палочки, то скрещивающиеся, то наоборот идущие параллельно, прямо и под наклоном.

— Доманушская письменность из до сих пор не расшифрованных, — задумчиво пробормотал Вейас. Взгляд сделался необыкновенно сосредоточенным.

— Ох! Неужели тебя заинтересовало что-то, кроме селянок и бюргерш? — пошутила я, но брат остался убийственно серьёзным. Вроде даже смутился отчего-то. Пожал плечами.

— По ошибке позаимствовал у отца книгу о новейших исследованиях Круга книжников...

— Помню-помню, ты ещё у Петраса что-то про лабораторных химер говорил, — я не смогла вовремя остановиться, хотя прекрасно видела, что Вея вот-вот замкнёт.

— Да без разницы. Пустое всё, — отмахнулся он и бодро зашагал в темноту вместе со своей лошадью.

Почему брат постоянно пытается казаться хуже, чем есть на самом деле? Вначале перед папой, а теперь вот передо мной… Раздумывать об этом времени не было. Пришлось быстрее тянуть свою лошадь следом, чтобы не отстать.

Сырость пробирала до самых костей — даже поясница заныла под ворохом шерстяных одежд. Ноги стыли в отороченных мехом сапогах. Сверху капала вода, разносясь по каменным залам эхом. Стены стекали застывшими струями плавленого воска, с потолка свисали мощные каменные сосульки, из пола росли их зеркальные отражения. Кое-где они встречались, образуя целые колонны с каменными грибными шляпами вместо капителей. Говорят, в пещерах красиво играет свет, отражаясь от подземных озёр и вкрапленных в скалу кристаллов, но здесь был один лишь серый камень. Длинный широкий коридор с едва различимым в вышине сводом петлял и кружил, словно исполинский змей, кольцами извиваясь под горами. Мы всё брели и брели по его чреву. От однообразной дороги слипались глаза и усталость настигала намного быстрее, чем если бы мы шли снаружи.

Я замерла у чаши зеленоватого озерца, разглядывая салатовые пятнышки от падающего света:

— Давай передохнём, поспим часок, а то ноги совсем не идут.

Бульк! — упала в чашу капля с нависших над ней сосулек. Бульк — ещё одна, оставляя за собой всё растущие и растущие круги на безмятежной глади.

— Не стоит, — Вейас поднял факел и указал вверх.

Между стволами сосулек вниз головами висела крупная стая летучих мышей, укутанных в плотные коконы кожистых крыльев. Брат опустил факел, боясь их потревожить.

— Тогда хоть поедим, — предложила я, наблюдая за капающей водой. Не удержалась и потрогала салатовое пятнышко. От моего пальца тоже пошли круги.

Вейас достал из седельной сумки два куска солонины, завёрнутых в овсяные лепёшки. На самом деле есть совершенно не хотелось, но один кусок пришлось взять, чтобы не слушать нотации. Брат уселся, подперев собой стену, и принялся сосредоточенно жевать, пока я в задумчивости щипала лепёшку и разбрасывала крошки вокруг себя.

— Чего не ешь? — хмуро спросил Вей, расправившись со своей долей. — Выкладывай уже, что тебя гложет.

— Помнишь, в истории говорилось, что пещера колдовская и здесь нам должен открыться Лик истины? Мы идём уже так долго, и ничего не происходит. Повсюду только этот тоннель. Всё слишком легко.

— Так и замечательно, что легко и что никого здесь нет, кроме поганых летучих грызунов. Перестань уже верить в эти россказни, как сопливое дитё!

Я обиженно засопела и принялась давиться лепёшкой с мясом, а потом заглотила побольше воды из фляги. От солонины жажда мучила дико.

— Идём, — не дожидаясь, пока я закончу, брат двинулся дальше.

Пришлось побыстрее вытирать рот и снова спешить следом. Минуло ещё несколько часов однообразной дороги. Я зевала на ходу и ни на что внимания не обращала. Думала только о том, как бы поскорей выбраться наружу и поспать хотя бы пару часов, пускай даже под холодным сиянием звёзд уходящей осени.

Вейас замер, и я со всего маху налетела на его спину.

— Что стряслось? — спросила, потирая ушибленный нос.

— Развилка, — Вейас перевёл факел вначале на большую галерею, уходящую влево, а потом на меньшую — вправо.

— Но в сказании о развилке ничего не было! — я понимала, что глупо обижаться на историю Майлза, она, вероятно, сильно исказилась за время, что передавалась из уст в уста, но от досады я ничего не могла с собой поделать.

— Конечно, не было. Через пещеру же шёл слепой… на ощупь, наверное, поэтому никакой развилки не увидел.

— Должны были увидеть другие! Что же теперь делать? Не возвращаться же обратно.

Вейас повёл плечами. До перевала далеко, сезон бурь вот-вот начнётся — точно на скользких камнях убьёмся.

— Попробуем наугад, — выдал брат. — Ты у нас счастливая, так что и выбирать тебе.

— Чтобы всю вину потом на меня спихнуть?

Паршивец невинно похлопал глазами и улыбнулся. Что ж, делать нечего — баб всегда к медведям первых отправляют. Такова, видно, женская доля. Я потопталась на месте и совершенно безо всякой уверенности шагнула в меньшую галерею. Она почему-то показалась мне более уютной. Послушная лошадка привычно ступила следом.

— Погоди, я меткуоставлю, чтобы не заблудиться.

Вейас поднял с пола камень и принялся выцарапывать на скале у прохода крест. Земля под ногами задрожала. Моя лошадь испуганно всхрапнула и взвилась на дыбы. Не успев выпустить поводья, я полетела на пол.

— Лайсве! — закричал Вейас.

С потолка с жутким грохотом посыпались камни. Я прикрыла голову руками и больше ничего не видела.

Пришла в себя в кромешной тьме. Ни огонька, ни звука рядом.

— Вейас!

Ответило лишь разнёсшееся гулом эхо.

Я умерла? Стала тенью на том берегу Сумеречной реки и буду бродить здесь, не узнавая никого из родных, в полном одиночестве до скончания времён! Страх точил сердце ледяными когтями, по спине катились струйки пота. Кряхтя, я приподнялась на локтях и села, упёршись спиной в бугристую стену. Надо успокоиться. Что там говорили древние мыслители? Я чувствую, значит, существую. Содранные коленки и локти саднят, с разбитого лба течёт кровь. Я жива! Пока…

— Вейас! — без надежды позвала ещё раз — не помогло.

Надо куда-то идти, кого-то искать, но без факела я запнусь об камень и размозжу себе голову окончательно. Страх затаился на время, но я ещё ощущала его ледяное дыхание на затылке. Это мешало думать. Душили всхлипывания, по лицу текли солёные ручейки. Ведь не хотела я плакать вовсе! Утёрла лицо рукавом и заставила себя подняться, придерживаясь за стенку. Шагнула вперёд, осторожно проверяя ногой пол. Ещё шаг, и ещё. Обострившийся в темноте слух уловил глухое рычание. Рокот водопада? Не может же здесь медведь спать в самом деле. Охрани, милостивый Дуэнтэ!

Мелькнул огонёк, как отсвет факела.

— Вейас? — я спотыкалась и сбивала ноги об невидимые в темноте камни. Огонёк исчез. — Вейас, погоди, я здесь!

Сорвалась на бег — отчаянно не хотелось оставаться одной в темноте. Я всё-таки не удержалась и упала. Думала, точно проломлю череп, но меня подхватило ласковое рыжее пламя. Я подняла голову и уставилась в огромные синие глаза.

— Ты вернулся за мной?

Руки закопались в лохматую гриву. Огненный зверь благостно заурчал и опустил передние лапы обратно на пол. Света от огненной шерсти было намного больше, чем от факела. Теперь я видела пол и стены на несколько саженей впереди. Как в своём давнем сне я взобралась зверю на спину. Он понёс меня стремительными скачками по петляющему тоннелю. Тугие мышцы перекатывались подо мной, взведённой тетивой натягивалась спина и выстреливала семиаршинным прыжком. От восторга перед его мощью и скоростью спирало дыхание.

— Больше я тебя не отпущу, слышишь? — возбуждённо выкрикнула я, совсем не соображая, что и кому говорю.

Зверь замер посреди огромного зала, сплошь изукрашенного искристыми самоцветами. По бокам рос лес из каменных колонн. Пол, где лежал мой зверь, покрывали мохнатые шкуры: медвежьи и волчьи. Я скатилась на них по плюшевому боку. Распласталась, чувствуя, как всё существо наполняет нега. Зверь навис надо мной, пристально заглядывая в глаза. Что нашло на меня, я и сама не знала. Разум отдалился в глубины сознания, тело действовало само. Я обняла зверя за шею и поцеловала мохнатую морду. Как же приятно: касаться его щекочущей шерсти, прижиматься теснее, почти сливаясь. Пламя перетекало в меня — я чувствовала его под кожей. Впервые в жизни чужое существо так щедро делилось со мной теплом и силой. Тело пленилось судорогами удовольствия. Я утопала в огненном море, от пяток до макушки, всеми свои чувствами и мыслями в нём. Больше меня не существовало — было лишь колыхающееся в беспрестанном танце пламя. Повсюду!

Увядшие лепестки опали и истлели. Я лежала посреди шкур нагая, ощущала пронзительный холод мокрой от пота кожей и сосущую пустоту внутри.

— Зверь! Зверь! — взывала я, но без толку.

Он исчез. Теперь, должно быть, навсегда.

Живот скрутило и начало распирать. Внутренности сжимались и рвались наружу. Вспышки непереносимой боли то повторялись через каждое мгновение, то затухали, и я погружалась в измученную полудрёму. И снова разрывалась на части. По ногам заструилось что-то вязкое, липкое. Стремящееся высвободиться от бремени тело разверзалось пополам. Оттуда из самой сердцевины на свет выбиралось нечто жуткое, беспроглядное.

Я лишилась чувств, а когда пришла в себя, уже полностью одетая лежала у костра, на котором кипел котёл. Похоже, у меня снова было видение. Ласковая ладонь провела по моей щеке. Вейас? Наверное, он очень переживал. Я повернула голову. Это был кто-то другой. Сгорбленный, ветхий и тёмный, будто сотканный из ночи. Пришлось напрячься, чтобы вспомнить, что это та самая вёльва, которая помогла нам с братом изменить судьбу.

— Тяжёлая доля тебе выпала, деточка, — хрипела она, продолжая гладить мою щёку крючковатыми пальцами. — Хочешь, я всё обратно поменяю? Жених у тебя будет всем на загляденье — сильней и благородней вовек не сыскать. А уж как любить станет! Как ни одну женщину ещё мужчина не любил. Дети, достаток, гордость рода — всё, как ты хотела. Даже больше: молельни и приюты для сирот откроешь, пример другим покажешь — людям по всему Мидгарду жить легче станет.

Почему она такой доброй и жалостливой стала? И эти прикосновения… не старческие вовсе. Вёльва зачерпнула из котла полную чашу и протянула мне:

— Я сварила твою судьбу, выпей. Не бойся, теперь она будет слаще молодого вина.

Я послушно приняла чашу, повертела её, грея руки. Разглядывала. Будто живая внутри клубилась чёрная дымка. Вкрадчивый шёпот проникал в уши сладким ядом:

— Выпей! Будь с нами. С нами хорошо. Мы любим тебя.

Напевные слова завораживали. Я притянула чашу к губам. Голоса зашептали стремительней и яростней:

— Забудь о том, кого ищешь. Прими нашего бога. Сделай его их богом.

Из чашки высунулась тонкая щупальца и потянулась ко мне. Наваждение как рукой сняло. Не раздумывая, я отшвырнула зелье и подхватила лежавший рядом меч. Во время путешествия брат учил меня разным приёмам, а заодно тренировался сам — другого партнёра по спаррингу у него не было. Сейчас я была готова столкнуться с врагом лицом к лицу. Замахнулась на отступившую к костру тёмную вёльву. Неуловимым движением старуха выхватила клинок из складок собственной одежды. Как он там уместился? Парировала удар. Меч держала уверенно, словно и не старуха вовсе. Мы закружились в стремительном танце в такт музыки скрещивающихся клинков. Я сражалась с трудом, нанося самые сложные удары из своего арсенала. Вёльва отбивалась играючи. Да и не дралась всерьёз, совсем как подкупленные папой поединщики. Боялась меня задеть ненароком. Это сбивало с толку, бесило неимоверно. Коротким движением я отвела в сторону клинок противницы и бросилась наутёк. По петляющей между каменными сосульками тропе в кромешную тьму ещё одной галереи.

Не помню, сколько бежала без оглядки. Ноги не спотыкались, а стены будто сами расступались прочь с моей дороги. Сердце гудело, дыхание сбилось и вырывалось из груди сдавленными сипами. В лицо дохнуло прохладой, свежим воздухом. Это подстегнуло. Из последних сил я метнулась вперёд под бескрайний купол звёздного неба. Свобода! От радости не удержалась — запнулась за корягу и рухнула на твёрдую мёрзлую землю. Веки устало смежились.

Преследовательница коснулась меня. Ласково, не по-старушечьи, не по-женски вовсе — так по-хозяйски и вместе с тем отчаянно обнимают только влюблённые мужчины. Сильные, перевитые жгутами мышц руки баюкали меня, как ребёнка.

— Зачем ты бежишь от меня, родная? Зачем борешься? — жёсткий стальной голос заметно мягчился, был певуч и искренен, как никогда раньше. Я узнала его, даже не открывая глаз. Мой суженый из сна. Догнал всё-таки. — Оставь оружие, я не хочу сражаться, только не с тобой. Я люблю тебя. Мы сможем быть вместе всегда. Отчаяние и горе уйдут. Я дарую тебе вечную жизнь — только прими мою тьму.

Я рванулась, но его хватка оказалась слишком крепкой.

— Брат мой, Ветер, помоги! — мольба смешалась с надломленным стоном.

— Почему ты все время зовёшь его, родная? — суженый шептал всё так же ласково и печально. — Он не добр и не милостив. Он труслив, как забившийся в нору заяц. Он каждый раз бросает тебя. Это он посылает тебе невзгоды и страдания. Он убьёт тебя рано или поздно. Так почему ты отдаёшь своё сердце ему, а не мне?

— П-пожалуйста, отпусти, — еле выдавила из себя, хотя понимала, что суженый не послушает.

— Нет!

Он впился в мои губы поцелуем, вливая в мои уста тьму. Она спускалась по горлу и впивалась острыми пиками в самое сердце, бередила старые раны, возрождала тлен, о котором говорил Юле.

— Зверь, спаси, заклинаю! Не позволяй им сделать это со мной!

«Тогда ты умрёшь», — полыхнул на краешке увядающего сознания голос.

— Пускай! Лишь бы им не достаться.

«И цена будет непомерна».

— Я согласна на всё!

Сердце вспыхнуло вместе с присосавшей к нему тварью чудовищным пожаром. Теперь огонь действительно был везде: плавил плоть, обугливал кости, заставляя уже почти мёртвую оболочку осыпаться пеплом.

«И платить придётся не тебе», — было последним, что я услышала перед кончиной.

— Лайсве! — звал Вейас, нещадно хлеща меня по щекам.

Открыла глаза и поймала его руку. Я лежала у него на коленях. В вышине расстилалось заволочённое тучами чернильное небо. Падали снежинки, замирали на трепещущих ресницах и скатывали по щекам холодными каплями.

— Мы выбрались? — не веря, спросила я. Голова гудела, а мышцы стали вязкими, словно кисель, ленивыми.

Вейас кивнул на высившуюся за его спиной громадину Спасительного хребта. Рядом с нами спокойно паслись наши лошади. Живые!

— Лик истины и вправду ужасен, — я хлюпнула носом, пытаясь отгородиться от кошмарных видений. Жуткие образы навязчиво лезли в мысли и до ряби кружили перед глазами.

— Не думаю, что это был какой-то там Лик. Может, мы плесени, газа или грибных спор надышались. Они могут вызывать галлюцинации, я читал. Точно, там были грибы! — Вейас ухватился за разумное объяснение, как за спасительную ниточку, но я-то видела, что на нём лица нет. Из-за меня это или из-за того, что ему примерещилось?

— Как ты меня нашёл?

— Побежал по тоннелю вперёд, пока не оказался снаружи. А тут ты лежишь, — Вейас неловко передёрнул плечами и принялся перебирать пальцами мои волосы. — Я боялся, что ты погибла под обвалом.

— Расскажи, что ты видел. Расскажи, станет легче!

Он покорно лёг рядом так, чтобы наши головы соприкасались. Взял меня за руку и переплёл пальцы.

— Я видел вэса. Я ловил его, пытался подстрелить, но ничего не выходило — он оказался слишком шустрый. Тогда я попросил помощи у простолюдина. Он сам победил вэса и вручил мне его клыки. Я вернулся домой героем, меня приняли в орден, но потом… Простолюдин потребовал награду, и я отдал ему свои регалии и тебя в жены.

— Я не сопротивлялась? — мне теперь и за сказочного принца замуж не хотелось, что уж говорить о простолюдине.

— Нет… — выдохнул брат. — А потом я проткнул себя его мечом. Вогнал в живот по самую рукоять.

Вейас закрыл лицо руками и замолчал. Я поцеловала его в щёку, чтобы подбодрить.

— Я тоже видела странное. Как огонь боролся с тьмой.

— И кто победил?

— Все умерли. Я так уж точно, — теперь настала моя очередь всплакнуть, но Вейас притянул меня к себе и крепко обнял. Все кошмары истаяли, как тени в лучах яркого полуденного солнца.

— Давай пообещаем друг другу, что всегда будем вместе, я защищать, а ты ограждать меня от глупостей и вдохновлять на подвиги.

— Разве мы не обещали это перед побегом?

Вейас качнул головой и приложил обе моих ладони к своим губам.

— Можно, я открою тебе одну тайну? Только не пугайся.

— Не буду, — я заглянула в его красивые глаза. Жаль, что в темноте так плохо видно. Я бы смогла угадать по взгляду, о чём он думает. — Ты можешь сказать мне что угодно — ничто не заставит меня думать о тебе плохо.

Вейас приоткрыл рот. Вздохнул, собираясь с решимостью. Время тянулось не быстрее улитки.

— Я… — он закашлялся и отвёл взгляд. Я уже вся истомилась. Что у него за ужасная тайна, о которой даже я не знаю?

— Я… — он ласково провёл ребром ладони по моей щеке, совсем как суженый из сна. И потом вдруг: — Что это за шум?!

17.

Земля содрогалась, словно по ней нёсся прорвавший плотину поток. Грохот и треск давил на уши так, что становилось больно. Забыв об усталости, мы вскочили и выбежали на опушку еловой рощи, что укрывала выход из пещеры. Внизу расстилалась длинная лощина. Лысая, лишь на противоположной от нас стороне виднелись очертания невысокого кустарника, а за ними сотни летящих светляков. Да это же глаза! Я зажмурилась. Эфир искрил от сотни льдисто-голубых демонических аур. В лощине едва заметной тенью мелькнул фиолетовый всполох.

— Это нашествие! — испуганно зашептала я брату.

— Спокойно, они обойдут, — Вейас очертил рукой направление их движения и указал в сторону лощины, как раз туда, где я видела таинственный всполох.

— Там кто-то есть. Он не видит демонов из низины. Мы должны ему помочь!

— С ума сошла?! Мы в жизни не успеем, только сами пропадём, — попытался отговориться Вейас, но я не слушала. Не могла бросить попавшего в беду. Спасать людей от демонов — долг Стражей.

— Ты хотел, чтобы я вдохновляла тебя на подвиги. Но если боишься, оставайся.

Не тратя времени даром, я побежала к лошадям.

— Дура! — выругался брат и поспешил следом. На то и был расчёт.

Через мгновение мы уже мчали в лощину по крутому склону. Копыта гулко ударялись об стылую землю, ветер свистел в ушах, сердце трепетало в предвкушении опасности. Ниже, на самом дне, чуть левее от нас.

— Вон он, — я махнула рукой в сторону ауры.

Умолчала, что она была подозрительной. Не время сейчас думать — лавина демонов уже показалась на вершине противоположного склона. Они походили на коренастых северных лошадей, разве что крупнее немного. Шерсть их была очень длинной, почти как у медведей, а морды более косматыми с жуткими светящимися жёлтыми глазами навыкате. Мощные, вдове больше лошадиных, копыта сотрясали землю. Если заступить им дорогу, поди, и мокрого места от тебя не останется.

Вейас вжал пятки в конские бока, молнией метнулся к безмятежно сидевшей у небольшого костерка фигуре и что-то выкрикнул. Из-за топота я не расслышала. Брат перекинул незнакомца через холку своего коня и поспешил прочь. Я обернулась. Глаза с узкими вертикальными полосками зрачков завораживали. Демоны хрипели и фырчали. Ноги несли их незнамо куда в общем порыве, который поглощал все стремления отдельных особей. Они были единой стихией, что сметала всё на своём пути.

Я замешкалась, но моя лошадь, учуяв опасность, сама припустила за собратом. Так быстро, что меня чуть не сдуло. Я прижалась к шее и крепко вцепилась в густую гриву. Только бы не упасть! На такой скорости и демонов не надо — сама кости не соберу. Лошадь Вейаса скрылась за деревьями. Моя испуганно заржала и наподдала ещё быстрее. Хорошо хоть вверх, а не вниз, а то бы кубарем покатились. Несколько сумасшедших скачков, и мы тоже укрылись под спасительной сенью рощи. Лошадь перешла в рысь и замерла возле запыхавшегося собрата. Я скатилась по крутому боку на землю. От напряжения ноги тряслись и немели, я едва не рухнула. Вейас спешился и вместе с незнакомцем наблюдал, как по лощине несётся табун. В свете выбравшейся из-за туч луны виднелись лишь силуэты. Удалялись, удалялись, пока и вовсе не исчезли.

Мы одновременно выдохнули.

— Рано в этом году ненниры объявились. Зима, наверное, будет лютой, — зазвенел мелодичный женский голосок у самого уха.

Девушка?! Что она делала ночью так далеко от города? Я прищурилась. Когда нужда отвлекаться на других демонов пропала, я явственно ощутила её хоть и слабенькую, прикрытую дымчатой пеленой, ауру. Нечеловеческую.

«Вейас, это демон!» — мысленно позвала я и выхватила меч.

Незнакомка застыла, словно не верила, что я осмелюсь ударить. Тем лучше. Я замахнулась, но как только мелодичный голос зазвучал вновь, рука предательски дрогнула:

— Я Эйтайни, дочь Ниама Мудрого, короля туатов, — незнакомка церемониально поклонилась в пояс. — Благодарю за спасение, господа Стражи. У нас с вами мир.

«Убери меч», — строго наказал Вей.

Я поморщилась, но подчинилась. Слышала что-то про этих туатов, да и не похоже, чтобы она врала.

— Давайте найдём безопасное место для ночлега и разведём костёр, а потом уже будем разбираться, что к чему, — решительно скомандовал брат и потянул за собой взмыленных лошадей.

Мы с Эйтайни побрели следом. Я украдкой бросала на неё любопытные взгляды, она отвечала тем же, а потом мы обе отворачивались и делали вид, что ничего не заметили. Туата была невысокой, ниже меня на добрых полголовы, в плаще с длинным капюшоном, надвинутым на самое лицо — даже если приглядываться, не разберёшь, что под ним.

Огороженная густым ельником поляна нашлась довольно скоро — и от ветра защита, и ненниры вряд ли попрут на деревья. Я собрала хворост, Вейас притащил несколько сухих сосёнок и порубил на дрова. Эйтайни распалила костёр одним взмахом руки, пока мы сооружали ветхий навес из еловых лапок. Втроём расселись по широким брёвнам, приваленным у кострища. Я грела руки на огне, Вейас коптил насаженный на тонкий прут кусок хлеба. Любил поджаренное до горелой корочки. Эйтайни молча разглядывала нас и чего-то ждала.

— Не хотите угоститься? — Вейас протянул ей свёрток с солониной, хлебом и луком.

Туата соизволила снять капюшон, и мы разглядели её получше. Длинные тёмные волосы струились до плеч и прятались под плащом. Оттенок немного раскосых глаз в свете костра разобрать не удалось, зато пламя удачно подчеркнуло черты лица, мелкие, словно выточенные из камня искусным скульптором, тонкие изогнутые брови, аккуратный маленький нос, резко очерченный чувственный рот. Завораживающе красива, но не людской красотой.

— Я не ем человеческую пищу, — Эйтайни тряхнула выбившимися из-под плаща густыми кудрями и улыбнулась в извинение: — Туаты едят только вересковый мёд, молоко и мясо наших чудесных коз и овец. И корни некоторых растений.

Я тихо хмыкнула. Конечно, куда нашему грубому хлебу с солониной до верескового мёда. Наверное, от него она такая приторная, что аж скулы сводит. Вейас вон как на неё заглядывается, даже хлеб спалил. Теперь там точно кроме углей есть нечего.

— Как же быть? Если вы останетесь голодной, вряд ли ваши сородичи простят нам столь скудное гостеприимство, — брат буквально источал елей.

Пускай сама коренья копает! В потёмках в мёрзлой земле. Так уж и быть, палку я ей для этого одолжу.

— Проводите меня в наш подземный дворец, — Эйтайни оценивающе прищурилась на меня, а потом просительно посмотрела на Вейаса. — Он недалеко, под грядой холмов за вашим поселением.

— Упсалой?

Эйтайни кивнула и положила руку Вейасу на колено. Я чуть не поперхнулась. Раздражение выплеснулось наружу:

— А как дочь короля оказалась посреди пустынной лощины в дне пути от дворца ночью?

В самом деле, она будто специально подстроила, чтобы мы её спасли.

— Наследная принцесса, — Эйтайни снова хитро прищурилась и попыталась взять меня за руку, но я отшатнулась. Не надо меня лапать! Она, видно, поняла свой промах и отодвинулась. — Я поругалась с отцом. Он приводил ко мне женихов, один другого нелепее. Естественно, я всем отказывала. Тогда отец рассвирепел и сказал, что если я не выберу жениха до конца дня, то должна буду убраться с его глаз долгой. Вот я и ушла. Хотя, наверное, я была неправа, раз смогла добраться только до этой лощины и едва не угодила под копыта ненниров. Нужно вернуться и попросить прощения.

Я обняла руками колени и задумалась. Если бы я сдалась после первой трудности, то никогда бы сюда не добралась. Вернулась в Ильзар, вышла замуж за Йордена и умирала со скуки в его родовом замке в степях, опасаясь лишь того, когда мне на завтрак подадут смертельную порцию яда. Действует быстро и не оставляет никаких следов. Нет уж, надо идти вперёд, как бы там ни было. Хотя иногда мне казалось, что смирись я со своей участью, мир стал бы лучше. Без меня в нём.

— Почему молчишь? Где хоть капля сочувствия? — туата с вызовом смотрела мне в глаза. — Ты же должна понимать меня, как никто другой.

— Как ты догадалась? — спросила я упавшим голосом.

Она слишком хитрая, она заведёт нас в погибель, а мы и заметить не успеем.

— От тебя пахнет не как от мужчины, ты двигаешься и разговариваешь не как мужчина. Ты насторожилась, а мужчина попал бы под действие моих чар и успокоился, как твой брат.

Я снова потянулась за мечом, но Вейас упреждающе положил руку мне на плечо:

«Не стоит. Если мы причиним ей вред, то нарушим перемирие, которого орден добился с таким трудом».

Когда это он стал печься о делах ордена? Брат, наверное, прав, но я всё равно буду приглядывать за туатой. Кто знает, какие ещё чары у неё припасены.

— Мы проводим вас, принцесса, это такая честь, — Вейас учтиво облобызал подставленную ручку.

Меня сейчас стошнит!

— На сестру мою не обижайтесь. Она робеет в присутствии монарших особ, к тому же вы так легко смогли разгадать её тайну.

Я не робею! Нет, бывает, конечно, но не сейчас и не перед вшивой демоницей! Я Вейасу ещё всё припомню, когда эта тварь уберётся восвояси.

Эйтайни одарила меня снисходительной улыбкой, от которой захотелось взвыть и залезть на дерево. Я принялась ворошить дрова в костре, чтобы разжечь опавшее пламя посильнее. Брат перешёптывался с Эйтайни, они о чём-то хихикали, а я чувствовала себя изолированной от них и от всего мира. Никогда так остро не ощущала своё одиночество.

— Что за тайну ты хотел мне открыть? Помнишь, до того, как напали ненниры, — напомнила о себе я.

Раз меня разгадали, так и притворяться больше незачем. Хотелось, чтобы Вейас почувствовал моё отчуждение, сказал что-нибудь ласковое или хотя бы отвлёкся от сахарной принцесски.

— Сейчас не место и не время, — вымученно ответил брат. — К тому же мы не одни.

— Мы могли бы отойти за деревья.

— Поздно уже. О таких вещах надо на свежую голову разговаривать, — Вейас смотрел куда угодно, только не на меня. Его не уговорить — момент упущен. Жаль.

— Ложись-ка лучше спать — завтра предстоит долгий переход, — брат явно хотел избавиться от меня, чтобы продолжить миловаться с туатой. Что ж, не стану облегчать ему жизнь.

Я упрямо ворошила головешки, подкидывала хворост и даже пару завалящих дровишек нашла.

Вспомнились папа и нянюшка. Дома, когда Вейас меня бросал, я всегда могла выплакаться у них. А здесь нет никого, кто бы встал на мою сторону, поддержал и успокоил. Именно поэтому хотелось вернуться, а не из-за опасностей и тягот долгого пути. Я бы всё вынесла, если бы со мной был кто-то близкий.

— Тебе действительно стоит прилечь, — я вздрогнула, когда рука туаты легла мне на плечо. — Ты выглядишь измождённой.

Кожу на висках защекотало от мягкого прикосновения. Голова отяжелела. Я будто с высоты ухнула в тёмную бездну.

***

Лайсве плавно осела на землю и погрузилась в колдовской сон по воле туаты. Эйтайни шаловливо подмигнула и вернулась к костру. Вейас осторожно поднял сестру на руки.

— Не бойся, она не проснётся до утра, — обнадёжила туата.

Он отнёс Лайсве под навес и уложил на постель из еловых лапок, застеленную потрёпанным одеялом с десятком аккуратных пёстрых латок. Лайсве так тщательно за всем следила, даже когда в этом не было никакой необходимости. Вейас подложил сестре под голову сумку и поплотней укутал в дорожный плащ. В темноте едва удавалось различить черты её безмятежного во сне лица. Такая нежная, такая чистая, она не поймёт его чувств. Испугается, осудит. Он и сам себя осуждает. Это так больно — быть рядом и не мочь прикоснуться, высказать, что на сердце. Оттого Вейас и волочился за каждой встречной юбкой. Хотел забыться. Но после плотских утех неизбежно приходило осознание, что ему вовсе не это было нужно. А то, чего он действительно жаждет, никогда ему принадлежать не будет. Это мучило нестерпимо. Проклятье близнецов, кажется, так оно зовётся. Согрешившие любовники в следующей жизни рождаются близнецами, чтобы томиться от невозможных чувств. Только Вейас не верил в глупые предрассудки, да и вряд ли Лайсве даже в прошлой жизни могла сотворить что-то плохое, а вот он никчёмным был с самого рождения. Нет, он не станет тревожить её покой, не замарает об свои нечестивые помыслы. Надо как-то себя унять.

С трудом вырвавшись из пленительного созерцания, Вейас поцеловал сестру в лоб и вернулся к костру. Эйтайни уже заняла место Лайсве и так же, как сестра до этого, грела руки над пламенем.

— Ты можешь меня вылечить?

Туата перевела на него по-кошачьи прищуренный взгляд.

— Смотря от какой болезни и только за плату, — пожала она плечами. — Дар, полученный просто так, не ценится и работает плохо, но если ты отдашь мне что-то дорогое, то будешь помнить о нём всегда. Тогда мои чары проникнут в твою душу и будут действовать, пока ты не умрёшь.

Предупреждение о смерти очень обнадёживало. Надо знать, на что идёшь, особенно если собираешься прыгать в тёмный омут. Впрочем, ему не привыкать.

Вейас решительно протянул руку:

— Я болен любовью к собственной сестре. Если ты излечишь меня, я отдам всё, что попросишь.

Она придвинулась совсем близко. Обдало сладким цветочным ароматом. Он дурманил и кружил голову настолько, что даже смысл слов доходил с трудом:

— О, это коварная и опасная болезнь. Излечить её можно лишь другой любовью, — туата беззастенчиво забралась к Вейасу на колени и провела ногтем по его шее, оставляя длинную царапину, и приложилась к ней губами.

Сердце замерло, стало жарко несмотря на ночные заморозки. Острая боль пронзила тело, переросла в безумное желание. Туата оплела ногами спину Вейаса и зашептала завораживающим голосом.

— Отныне ты забудешь сестру. Любить будешь одну меня, дышать лишь мной. Моя воля станет твоей, мои желания твоими, мой народ твоим.

«Вейас», — зов Лайсве разрезал пелену наваждения, заставил одуматься. Прозрачной фигурой перед закрытыми глазами возник дорогой сердцу образ, печальные глаза и самая тёплая, самая искренняя улыбка. Он попытался вырваться, но было уже слишком поздно. Туата скрепила их договор поцелуем. Чертила пальцами на его лице колдовские знаки и заклинала:

— Отпусти её. Она уйдёт. Только я буду в твоём сердце, в твоих мыслях и даже в душе.

Он должен отпустить — так будет лучше для всех, особенно для неё. Вейас притянул к себе Эйтайни и поцеловал с неистовством клокотавшей в крови страсти. Но видел лишь, как светлый образ развеялся по ветру, истёрся без следа. Стало пьяняще легко и раздольно. Они упали на землю и любили друг друга до первых лучей солнца.

***

Я проснулась поздно. Давненько вот так не проваливалась в тёмный омут без тревожных сновидений. Даже не ворочалась с боку на бок и не просыпалась от лесных шорохов через каждые несколько часов. Крепкий сон освежил и прибавил сил. Я сладко потянулась и встала. Брата рядом не было. Припомнились вчерашние события, и сделалось не по себе.

Вейас нашёлся у затухшего костра. Дрых в обнимку с демонической мерзавкой, укутавшись плащом. Пахло от них лихорадочно-пьяными эмоциями, неправдоподобно счастливыми и удовлетворёнными. Если до этого и были сомнения насчёт того, зачем меня так грубо заставили уснуть, то сейчас они развеялись. Хотелось пнуть обоих ногой, но я не стала. Глупо это. Они только посмеются.

Стараясь не шуметь, я подобрала с земли котелок и направилась к ручью, что стекал с гор неподалёку. Пожухлые листья и трава, еловые и сосновые лапки — всё покрылось мохнатой бахромой изморози. Воду стянуло тонкой коркой льда. Утреннее солнце ещё не успело её растопить, пришлось сбивать палкой и ждать, пока поднявшаяся со дна муть осядет. Я вымыла котелок и набрала воды почище. Идти обратно не хотелось. Не зная зачем, я принялась ковырять мёрзлую землю и срезать жёсткие заскорузлые корешки, тщательно мыла их в ручье, пока руки не свело от холода.

Когда я вернулась, брат с туатой ещё спали. Пришлось самой колоть дрова и разводить огонь, но я справилась. Ветер легко ухватил тлеющее в хворосте пламя и довершил дело. Я покромсала коренья в котёл и долго ждала, пока они размякнут и пустят соки, окрасив воду в мутный желтовато-коричневый цвет. Вылила терпкое маслянистое варево в самую большую миску и ещё раз сходила к ручью за новой порцией воды, на которой готовила обычную человеческую пищу — жидкую похлёбку из остатков овса с чечевицей.

Лошади выели полянку, на которой мы навязали их пастись вчера, под корень и подзывали меня нетерпеливым ржанием. Я напоила их и перевела на новое место.

Близился залитый тусклым умирающим солнцем полдень. Зимнее светлое время пролетало быстро, почти незаметно — чуть перевалило за середину, и уже сумерки.

Я растолкала лежебок и вручила им по миске с едой.

— А ты молодец! — улыбнулась Эйтайни, с аппетитом принюхиваясь к крепкому запаху варева. — Неужто в кухари к нам набиваешься?

Захотелось отобрать миску и надеть паршивке на голову. Может, тогда её волосы перестанут быть такими пышными и блестящими, а наглые фиалковые глаза презрительно щуриться в мою сторону. Я надеялась, что брат заступится, но он вместо этого одной рукой поглаживал увитые татуировками изящные пальцы туаты, а второй черпал похлёбку, вооружившись деревянной ложкой. Ни взгляда — даже мимолётного, безразличного, как будто я пустое место. Закашлялась, чтобы привлечь его внимание, но всё оказалось тщетно. Он смотрел лишь на туату, а она на меня. От этого я даже самой себе казалась жалкой. Махнула на них рукой и, забившись в угол под навесом, завтракала в одиночестве.

Вскоре мы собрались, поседлались и выдвинулись в путь. Вейас ехал впереди с Эйтайни за спиной, которая слишком крепко обнимала его за талию. Туата что-то шептала брату на ухо, он смеялся. Сзади я ничего не слышала, а подъезжать сбоку и видеть, как меня игнорируют, не хотелось. Я понуро перебирала тёмные пряди густой лошадиной гривы.

Наступала зима. Небо разжижалось и нависало над самой головой. Давило на плечи. Ледяной ветер пронизывал до костей. Посерела трава на гулкой, промёрзлой до основания земле. Зябко скрючились голые сучья деревьев, ощетинились ежовыми иглами кусты с похожими на капли крови подмороженными ягодами. Я не удержалась и сорвала парочку. Покрутила в руке и спрятала за пазуху.

Вскоре багряными стали не только ягоды, весь мир тонул в лучах заходящего солнца. Кровавые сумерки стремительно сменились ночной мглой. Лишь луна и звёзды освещали путь. На севере они выглядели ярче, чем у нас дома, особенно наконечник стрелы Охотника, Северная звезда. Она мерцала и переливалась впереди. Звала.

Эйтайни уговорила нас не останавливаться на ночь, чтобы снова не попасться под копыта неннирам или другим демонам. Спасительные перелески, где мы могли бы укрыться от ветра и развести костёр, остались далеко позади. Впереди раскинулась голая пустошь с пологими склонами холмов. Кони оскальзывались и спотыкались на ставшей комьями инистой почве. Приходилось одёргивать поводья на себя, чтобы удержать животных от падения. Время ползло полудохлой черепахой, и мы ползли примерно с той же скоростью. Прошла целая вечность, прежде чем сбоку забрезжила тонкая ржаво-зелёная полоса рассвета и сумрак начал рассеиваться, облекая мир в зыбкую дымку.

Из тумана прямо у лошадиных ног показались покосившиеся, изборождённые трещинами каменные плиты, тонкие, поставленные стоймя, обтёсанные сверху в форме полукруглой арки. Я свесилась набок, чтобы рассмотреть выбитые на них рисунки: растительный орнамент и таинственные надписи на древнеманушском. Верёвочкой вьются с петельками — ни одного знака не отличить. Дарованная Безликим рунница куда проще. Хотя, говорят, книжники в Эскендерии новую письменность придумали, совсем лёгкую. Кажется, она буквицей называется. Вейас про это лучше знать должен. Он же «случайно» читал отцовские книги.

— Вей, смотри, по-моему, это древнее манушское кладбище!

— Ага, — безразлично бросил брат и, милуясь с Эйтайни, поехал дальше.

Как же так? Ничего кроме своей туаты знать не хочет! Вейас и раньше увлекался девушками, но чтобы вот так обо всём остальном забыть… Его как будто подменили.

— Не останавливайся здесь! — окликнула меня Эйтайни. — Кто знает, какое зло могло поселиться на заброшенном погосте?

Я покорно тронула лошадь пятками. Повеяло чем-то тленным.

«Приди ко мне. Я расскажу тебе дивную сказку. Такую больше нигде не услышишь, — вкрадчиво зашептал таинственный голос. — Там будет и свободолюбивая дева, и всемогущий повелитель ночи, и благородный воитель, и Мёртвый ветер, который губит всё на своём пути».

Я до хруста вжала ноги в конские бока. Лошадь припустила тяжёлым галопом, пока не поравнялась с Вейасом и туатой. Вправду, лучше не отставать.

Тёплые огоньки обрисовали окраину большого города, следом показались мощные деревянные дома на высоких фундаментах с сиротливо-голыми садами вокруг. Я хотела завернуть туда, но Вейас с Эйтайни направились в сторону.

— Остановимся в подземном дворце туатов. Он прячется под холмами на противоположной окраине города, — соизволил объяснить Вей, когда я заглянула ему в глаза. — Там будет гораздо удобней, чем на занюханном постоялом дворе. Да и устал я от общества неотёсанных деревенщин.

Уж лучше деревенщины, чем вшивые демоны! Но я промолчала. Что толку спорить, всё равно не послушает.

Прошло не менее получаса, когда мы добрались до пресловутых холмов. Стало совсем светло, только заморозки отступать не спешили. Вейас спешился и, подхватив туату за талию, бережно снял с лошади. Я спрыгнула сама, ударившись ступнями о мёрзлую землю. Болезненный вздох потонул в возмущении: Вейас с Эйтайни целовались, совершенно не стесняясь меня и забыв, кажется, обо всём на свете.

Стараясь не поднимать на них глаза, я осмотрелась вокруг. Обычные, ничем не примечательные холмы с пожухлой травой, щедро объеденной седой изморозью, как и всё вокруг.

— Где обещанный дворец? — не вытерпела я их бесконечных обжиманий.

Туата оторвалась от моего брата и, расставив руки в стороны, закружилась по самому большому холму, что-то напевая. У наших ног разверзлась земля. Зияла чёрным провалом, с краёв которого осыпались мелкие комья.

— Не бойтесь, детишки, ступайте за мной, — поманила туата и первая шагнула в провал.

Вейас, не раздумывая, пошёл за ней. Я осталась в одиночестве посреди холмов. До боли всматривалась в поспешающее к зениту опасливое зимнее солнце. Всё же Вей — мой брат, я не могу его бросить. Набрав полную грудь воздуха, я ступила навстречу неизвестности.

Дохнуло пещерной затхлостью, воздух стал спёртым и тяжёлым. Вокруг кромешная тьма — ни зги не видно. Один неосторожный шаг, и я снова уткнулась брату в спину. Знала, что это он по исходившему от него странному, ничем не омрачённому счастью. Что-то туата с ним сделала, пока я спала. Сомневаюсь, что это были безобидные успокаивающие чары.

Эйтайни хлопнула в ладоши, и вспыхнули росшие из каменных стен кристаллы. Все вокруг окутал колдовской зеленоватый свет, от которого искажались очертания лиц и предметов, приобретая зловещий вид.

— Кто здесь? — разнёсся эхом хриплый мужской голос.

Даже в зеленоватых сумерках было заметно, как туата поморщилась.

— Эйтайни! Хвала всеблагой Хозяйке лесов, ты вернулась! — из-за поворота показался крепкий молодой туат.

По одежде, похоже, стражник. Поверх светлой туники короткая зелёная накидка с вышивкой на груди и спине в виде цветущего вереска, в обёрнутой перчаткой руке — внушительная алебарда. Сам едва ли выше меня, тёмные волосы колосом заплетены в тугую косицу до середины лопаток. Глаза темнее, чем у Эйтайни, фиолетовые, и прищур скорее как у хищника, у рыси. Красив, подтянут, но всё равно не нравится. Не люди они. А может дело в зелёном свете, от которого лица кажутся надменным и полными презрения.

Расчувствовавшись, туат отставил алебарду и крепко обнял Эйтайни за плечи. Та аж оторопела от неожиданности. А вот брату судя по скучающему виду было всё равно, что его пассию обнимают. Странные у них отношения.

— Я хотел отправиться с отрядом на твои поиски, но король запретил. Сказал, ничего с тобой не станется, сама вернёшься, как образумишься. Но если бы ты не пришла сегодня, я бы поехал искать даже против его воли.

— Асгрим, перестань! — Эйтайни столкнула с плеч его руки. — Мы уже давно не дети. Кому нужны твои телячьи нежности?

Стражник посерьёзнел и уставился на нас с братом, словно впервые заметил.

— Зачем ты притащила сюда длиннобородых? — он окинул Вейаса презрительным взглядом. — Это же Стражи! Совсем рехнулась?!

— Они спасли меня от ненниров и будут нашими гостями, — твёрдо заявила Эйтайни. — У нас мир.

— Только на бумаге, — резонно заметил Асгрим, но строптивая принцесса не стала его слушать и потянула Вейаса вперёд.

Я пожала плечами и пошла следом.

— Погоди! Не по белому же пути! Их все увидят, — бросился вдогонку настырный стражник. — Кто-нибудь обязательно в заваруху полезет!

— А ты здесь для чего? — раздражённо бросила Эйтайни. — Будешь следить, чтобы не полезли. Лучше они увидят наших гостей сейчас, чем потом по незнанию в углу избивать станут.

Избивать?! Мне здесь не нравится!

Асгрим с сомнением фыркнул, но ослушаться не посмел. Пристроился в хвосте нашего импровизированного строя, водрузил на плечо алебарду и чинно чеканил шаг, стараясь держаться от меня на расстоянии вытянутой руки.

За поворотом нас ждал грандиозный зал, огромный, как город, окутанный зеленоватой дымкой от магических кристаллов. У самого входа в нишах внутри стен ютились загороженные деревянными заборчиками хлева для чёрных овец и коз. Дальше располагались вырезанные прямо в скале жилища: помельче — занавешенные холстинами, побольше — мохнатыми шкурами, а в самом конце встречались и с деревянными дверями. Толпившиеся у помещений жители оборачивались на нас и подозрительно всматривались. Стариков было мало, детей совсем не видно, женщин чуть-чуть со скрытыми полупрозрачными вуалями лицами. В основном — молодые мужчины, немного ниже обычных людей, более тонкие, гибкие и изящные. Все до одного вооружены короткими изогнутыми мечами. Многие демонстративно клали руки на эфесы, доставали до половины клинки из ножен, делали шаг нам навстречу, но заступить дорогу не осмеливались. То ли их останавливал свирепый взгляд принцессы, то ли недвусмысленно направленная в их сторону алебарда стражника.

— Почему они нас так ненавидят? — шепнула я на ухо Асгриму, раз уж Эйтайни с Вейасом нас обоих игнорировали.

— Так за что вас любить? — криво усмехнулся стражник. — Вы согнали нас с земли, на которой жили наши предки, вы преследовали и убивали нас, пока не выдворили на самый край. И отсюда уже выживаете: рубите наши леса, мучаете пахотой землю. Скоро нам придётся бежать в Утгард, а потом и в ледяную пустыню Хельхейма, чтобы погибнуть там от холода и голода, — Асгрим надвинулся совсем близко, зло заглядывая в глаза. Алебардой не тыкал, но всё равно было страшно. — Старый Ниам устал от войны и заключил с орденом перемирие, но мы-то знаем, что это лишь отсрочка неизбежного приговора. Мы слишком слабы и плодимся слишком медленно, чтобы дать отпор вашей непомерной жадности.

— Извините, — пробормотала я. Никогда не смотрела на всё с такой стороны.

— Да кому нужны твои извинения? — сплюнул мне под ноги стражник.

Я угрюмо потупилась и больше не пыталась с ним заговорить. Ещё чего доброго заколет.

18.

Из общего зала ветвились широкие ходы с высокими потолками. Зелёные отсветы от кристаллов бегали по лицу и одежде. Ноги скользили по гладко отшлифованному камню, лошади спотыкались и чуть не падали, но Эйтайни уверенно вела нас вперёд. Вскоре мы упёрлись в дубовую дверь, оплетённую железным кружевом в виде цветущего вереска. За ней скрывался небольшой круглый зал. Потолок ниже заметно, едва головой в него не упираешься. Воздух спёртый, через маленькие отдушины в стенах едва-едва пробивается.

Принцесса пропустила нас с братом внутрь, а Асгриму бросила с порога:

— Отведи их лошадей на конюшню.

— Я не мальчик на побегушках, а капитан дворцовой стражи! — вознегодовал туат.

Эйтайни припечатала его презрительным взглядом:

— Я исправлю это недоразумение, как только стану королевой.

Асгрим скривился и повёл наших лошадей, куда было велено. Жалко бедолагу. Я бы тоже на всех кидалась от такого обращения.

Эйтайни вскоре покинула нас, предупредив, чтобы не выходили и не попадались на глаза её сородичам. Могла бы и не говорить. Взгляды туатов в общем зале объясняли всё доходчивей любых слов.

Вейас уселся на полу у двери и пустым взглядом сверлил закрытую дверь. Явно не мог дождаться своей ненаглядной.

Безнадёжно махнув на него рукой, я решила прилечь. Каменное ложе устилали мохнатые оленьи шкуры. Они пахли мускусом и кололись даже сквозь одежду, но лежать всё равно было жёстко. Пришлось долго ворочаться, чтобы отыскать удобную позу. Я хлопнула в ладоши, как показывала Эйтайни, чтобы приглушить свет магических кристаллов, и задремала. Вейас долго бродил по залу, как неприкаянный. Когда его шаги стихли, я приоткрыла один глаз. Брат стоял надо мной, раздумывая, а потом лёг рядом. Я потянулась, чтобы обнять его. Как хорошо, что всё прошло! Я так боялась...

— Правда, она красивая? — необычно мягкий голос будто бредил. — Красивее луны и солнца, красивее самого неба. Волосы мягче шёлковой вуали, глаза глубже бездонных омутов, губы ярче крови...

— Пожалуйста, не надо! — взмолилась я. Хотелось наговорить таких гадких пошлостей, каких даже от него слышать не приходилось. — Я ненавижу её!

Вейас отвернулся и снова забормотал что-то невнятное про красоту темноволосой девы. Сейчас,чего доброго, любовные баллады сочинять начнёт. Брат мой, Ветер, за что мне всё это?!

— Стоило оставить вас ненадолго, как вы уже ссоритесь? — послышался с порога насмешливый возглас принцессы. — А говорили, братская любовь — сильнейшее из чувств.

Я спрыгнула на пол. Вей остался лежать, томно улыбаясь своей ненаглядной. Хорошо хоть, чушь молоть перестал.

— Переоденься, — Эйтайни швырнула мне ворох тряпок и подошла к Вейасу.

Он притянул её к себе и зашептал что-то на ухо. Принцесса звонко рассмеялась и принялась гладить его по волосам. У брата было такое лицо, будто он вот-вот замурлычет.

Когда они начали беззастенчиво целоваться, я не выдержала:

— Можно хоть не при мне?! И что это за тряпки?

Эйтайни снисходительно глянула на меня:

— Это платье. Девушки иногда их надевают, чтобы нравиться мужчинам.

— Я знаю, что это, я не понимаю, зачем мне подметать этим пол, — я показала непомерно длинные рукава.

— Извини, другого нет, а показать тебя в нищенских обносках своему отцу я не могу, — развела руками принцесса.

— Зачем меня вообще кому-то показывать? — пробормотала я.

Брат с Эйтайни снова принялись лизаться, и я убралась в тёмный угол, чтобы их не видеть.

Платье оказалось не только неудобным, но ещё и несуразным. Нижняя юбка светло-голубого цвета едва доходила до середины икры. Расклешённые рукава доставали до пола, когда руки были опущены. Тёмно-синяя юбка верхнего платья слишком сильно распахивалась книзу. Корсаж жал в плечах и груди, несмотря даже на мою субтильность. Ужасно!

— Готово! — я надеялась, что брат с Эйтайни возымеют совесть.

Не возымели. Пришлось несколько раз громко покашлять, чтобы они соизволили оторваться друг от друга. Грянул дружный смех.

— Ты выглядишь, как пятилетнее дитё. Только ленточек в волосах не хватает, — рассмеялся Вейас.

Что ж, он хотя бы на меня посмотрел.

— Сейчас будут и ленточки, — поддержала шутку туата.

Наверное, по моему лицу стало понятно, как мне хочется проредить её густую шевелюру. Принцесса тут же угомонилась и посерьёзнела:

— Идёмте, отец не любит ждать.

Брата тоже заставили переодеться, правда, костюм ему достался не в пример лучше моего. Он походил на форму Асгрима: тёмные штаны, светлая туника и расшитый растительным орнаментом плащ. Вейас попросил завязать ему волосы в тугой пук на затылке, как принято у настоящих Стражей. Отказать я не смогла, потому что обратился он сам, а не его новоиспечённая подружка.

Подземный дворец напоминал муравейник, испещрённый тысячами ходов. Мы шли бесконечными тёмными коридорами, сворачивали в узкие боковые галереи, упирались в развилки. Ещё перекрёсток, ещё и ещё. Я сбилась со счёта и перестала следить за дорогой — всё равно обратный путь вряд ли найду. Сосредоточиться мешало ещё и то, что я постоянно наступала на волочившиеся по полу рукава и спотыкалась. Пришлось собрать их в охапку и нести в руках.

Вскоре мы выбрались в огромный круглый зал с вырезанными в стенах ярусами каменных ступеней. В центре располагался помост с помпезным троном из белого мрамора, заботливо устланный овечьими шкурами. Ручки оканчивались резными бараньими головами, спинку с обоих краёв и посередине венчали они же, только побольше.

Мы остановились. Эйтайни смотрела в боковой проход между ступенями и ждала. По хребту пробежались мурашки, предупреждая о приближении сильного демона. Мощь его ауры давила на плечи и пригибала к полу. Послышались шаги. Мы с братом распрямились, стараясь выглядеть как можно внушительней. Вею проще — на нём нормальная одежда, а не скомороший наряд.

В сопровождении Асгрима в зал прошествовал ещё один туат. Роста он был такого же, как стражник, только более сухой, совсем прозрачный. Внешне он не казался старым — на идеальном лице я не заметила ни единой морщинки. Возраст выдавал лишь настороженный, усталый взгляд таких же пронзительных, как у Эйтайни, фиалковых глаз. Незнакомец грациозно опустился на трон, перекинув через плечо отороченный собольим мехом плащ. Короны на голове не было, но и без неё ясно, что это властитель туатов Лапии, отец Эйтайни, Ниам Мудрый.

— Отец, позвольте представить наших гостей, милорда Вейаса Веломри, знаменитого Стража из Белоземья, и... — первой заговорила Эйтайни.

Когда это мой брат успел стать милордом и да к тому же знаменитым Стражем? Но Ниам сверлил колдовским взглядом не его, а меня. Как будто это я с королевской дочуркой шашни кручу.

Эйтайни тоже это заметила и выпалила на одном дыхании:

— Его сестра, Лайсве.

Мы с братом одновременно поклонились. Не знала, что он умеет так гнуть спину. Даже перед высокими лордами из Совета ордена он не особо расшаркивался, а тут вдруг присмирел.

Ниам коротко кивнул.

— Достопочтенный король туатов, — Вейас поцеловал перстень с внушительным рубином на левой руке властителя и торжественно заговорил: — Не сочтите за дерзость, но меня пленила несравненная красота вашей дочери. Дабы укрепить союз между нашими народами, я прошу у вас её руки. Благословите наш брак, милостивый отец.

— Брак?! — поперхнулась я хором с Асгримом.

«Вей, они ведь демоны! Даже Бежка была бы лучшей женой, чем эта!»

Он не отвечал. Я даже не чувствовала, что он меня слышал, не чувствовала нашу мысленную связь, которая была между нами всегда, с самого рождения.

Вейас продолжал смотреть на короля с трепетной надеждой, Эйтайни напряжённо застыла в ожидании приговора, а сам Ниам пристально изучал моего брата. Но почему-то колдовская воля раздевала и выворачивала наизнанку именно меня. Ощущение, что внутренности вываливают на стол, ворошат и разглядывают, бррр!

— Подойдите оба, — позвал король. — Протяните ваши руки. Нужно убедиться, что вы не причините вред моему народу.

Вейас послушался сразу, а я раздумывала. Тревога короля понятна, но они демоны и обладают только боги ведают какой колдовской силой. Она вгрызлась мне под кожу, как только Ниам вошёл в зал. Да и с братом моим эти твари явно что-то сотворили. Понять бы ещё, как это исправить.

Взгляды торопили, подначивали. Нет смысла показывать зубы, иначе меня выставят, и Вейас навсегда останется чужим.

Я обречённо протянула руку. Холодная ладонь короля легла поверх. В пальцы впились ледяные иглы. Больно, аж слёзы хлынули. Я сморгнула, и демонский король отпустил.

— Зла от вас не исходит, так что оставайтесь, если такова ваша воля, — тяжко вздохнул он. — Ступайте отдыхать, вы, должно быть, устали с дороги.

— А как же моё предложение? — возмутился Вейас.

Я надеялась, его сочтут недостойным, но Ниам лишь неопределённо повёл плечами:

— Мы обсудим это позже.

Брат хотел что-то добавить, но Эйтайни схватила его за локоть и потащила за собой. Я поспешила за ними, не желая оставаться с королём наедине. Должно быть, он действительно сильный колдун, раз меня так дёргает от его присутствия.

— Асгрим, пригляди за ними, — краешком уха я расслышала тихо брошенный приказ и скосила взгляд на стражника. Он заметно кривился.

— Со всем уважением, ваше величество, но как же донесения наших лазутчиков? Что-то растревожило старое кладбище. Разведать, что там происходит, гораздо важнее, чем...

Король вскинул руку:

— Разведают другие. А с моей дочерью сладить можешь только ты.

Асгрим угрюмо ссутулился и, поравнявшись со мной, пробормотал себе под нос:

— Очень сомневаюсь.

Бедолага. И я тоже.

После встречи с королём мы вернулись в отведённый для нас зал. Эйтайни сразу же увела Вейаса, и я осталась одна. Только Асгрим подпирал собой дверь с наружной стороны. Я переоделась в старую одежду, завалилась на ложе, закуталась в шкуры по самые глаза, но не успела толком задремать, как дверь со скрипом отворилась. В комнату зашла незнакомая туата. Лицо скрывалось под полупрозрачной вуалью. Туата молча поставила на стол у стены поднос с едой и ушла, даже на меня не взглянув.

Пустое место.

На подносе покоилась пиала с душистым мёдом, ещё одна с пряными кусочками тушёного мяса и кувшин с козьим молоком. Живот жалостно всхлипнул, и я решила попробовать. Надеюсь, не придётся остаться у туатов навсегда, потому что я вкусила их пищу. Так часто происходило с героями в нянюшкиных сказках.

Пища оказалась вполне съедобной, но слишком сладкой: мёд засахарился настолько, что скрипел на зубах, от обилия приправ мясо стало приторным, даже молоко показалось сладким, будто туда тоже подлили мёда. Но выбирать не приходилось.

Я всё съела и ещё долго не знала, чем себя занять. Когда заныли отлёжанные бока, я выпросила у дремавшего за дверью Асгрима чернила и перо. От моих запасов ничего не осталось, а дневник манил пустыми страницами. В пути времени не хватало, писать на пеньке или на коленях неудобно, а за столом, да при свете и руны ровнее выходят, и мысли стройнее излагаются.

В записях я старалась выглядеть лучше, чем была на самом деле: уверенней, сильнее, смышлёней. Зачем? Наверное, чтобы тот, кто будет читать дневник, когда я умру, восхищался мной. Если бы я писала более искренне, все бы стали возмущаться. За что судьба так щедро одаривает эту заурядную бледную мышь? Семья богатая, брат готов подсобить в любом сумасбродстве, жених сговорён ни за что, красивый удалой кузен влюблён по уши. А я только и делаю, что от всех нос ворочу и ною. Неблагодарная дурочка, которой нужно было покориться и безропотно ждать назначенного орденом мужа у очага, жить, как все, ведь ничего лучшего я не достойна, даже назначенного мужа не достойна.

Ах, как бы хотелось действительно быть сильной, умной, решительной. Знать, что мне нужно и куда я иду. Манящая за горизонт Северная звезда, Безликий, Огненный зверь из снов — настолько по-детски глупо. А других целей у меня нет, как и мыслей о том, как жить дальше.

Одну страницу я всё-таки залила слезами: руны расплылись и пришлось её вырвать. Надеюсь, остальные не испортились от моей сырости.

Расстроившись, я снова улеглась спать. Без солнца было неясно, вечер сейчас или, наоборот, утро. Время отмечалось лишь по тому, как молчаливые туаты приносили подносы с едой.

Брат не возвращался. Надеюсь, ничего плохого Эйтайни с ним не сотворит. Нет, понятно, что они не занимаются ничем хорошим, но всё же не хотелось, чтобы она свела его с ума своими чарами. Самое противное, что я могу только ждать.

Через пару подносов с едой Асгрим сжалился и предложил сходить к тёплым источникам, где можно выкупаться и постирать одежду. Я согласилась. Что угодно, лишь бы выбраться из опостылевшего заточения. Источники находились в глубине дворца. Дорога к ним петляла так, что я снова ничего не запомнила. Зато наплескалась вдоволь.

От естественных ванн, глубиной не больше, чем по колено, поднимался густой пар. Асгрим рассказывал, что вода в них нагревается от жара Сумеречной реки, которая течёт глубоко в недрах земли. Источники считались жутко целебными: продлевали молодость и дарили долголетие. Мне же просто нравилась тёплая вода. Можно полежать подольше, расслабиться, отмокнуть, как следует. Благодать! Купание настолько увлекло, что бедолаге-тюремщику пришлось напомнить о своём присутствии нетерпеливым покашливанием. Я послушно обтёрлась нагретым на тёплых камнях полотенцем, завернулась в захваченный Асгримом халат и простирнула одежду. Уже в комнате, когда вещи просохли, я их подштопала и наставила латок. Не слишком красиво, но хотя бы чисто и цело. Да и время за работой бежало быстрее. Жаль, что она закончилась, и снова пришлось маяться от безделья.

Я пыталась расспросить Асгрима о брате, но тот лишь качал головой. Мол, сам ничего не знает. Долго мне ждать? Тошнило от одного вида пересахаренной еды, запаха оленьих шкур и унылого магического света. Хотелось наружу, к солнцу и небу, вдохнуть свежий морозный воздух полной грудью. Дети Ветра не могут без бескрайнего простора от горизонта до горизонта. Затхлость режет грудь сухим комом и душит, забирая остатки жизненного тепла. Вейас должен чувствовать это ещё острее, в мужской крови ведь родовой дар проявляется гораздо сильней. Естество возьмёт верх над чарами, и тогда мой брат освободится, я уверена. Иначе мы оба здесь зачахнем.

Я приглушила свет, чтобы поспать, но вместо этого бездумно пялилась в потолок. Снаружи донеслись голоса. Я прокралась на цыпочках и приложила ухо к дверной щели.

К Асгриму пришёл с докладом кто-то из подчинённых.

— Всё тихо. Мы уже три раза проверили. Одна корова у длиннобородых пропала, но они растяпы, у них вечно скот сбегает. Нет там ничего подозрительного, — истово убеждал он.

— Его величество велел отменить слежку? — задумчиво поинтересовался Асгрим.

— Нет, но я надеялся, это сделаешь ты. Старик в таких вопросах всегда последнее слово за тобой оставляет.

— Надо найти корову.

Я усмехнулась. Асгрим даже с соплеменниками суров и непреклонен.

— Сам и ищи. Почему мы должны по полям и весям таскаться, пока ты отсиживаешься в тепле с девкой длиннобородых?

— Что ж, тогда предоставляю сию почётную обязанность тебе, — огрызнулся Асгрим, лязгнул по стене алебардой и судя по удаляющимся шагам пошёл прочь.

— Асгрим, стой! — испугался собеседник. — Я не могу, она же из длиннобородых. Да ещё её высочество сумасбродничает, с ней же просто сладу нет. Погоди!

Тоже ушёл. Я осторожно выглянула из-за двери. Пусто. Это шанс! Через общий зал с жилищами простолюдинов соваться не стоило: схватят и вздёрнут на какой-нибудь балке. Не зажигая кристаллы, я уткнулась в стену и направилась в противоположную сторону, нащупывая дорогу руками. Шла прямо, никуда не сворачивая. У пещеры должно быть два выхода. Надо найти второй и выбраться отсюда. Позвать помощь. Пускай даже я попадусь папиным ищейкам, но брата спасу. Я упёрлась в тупик, растерянно потопталась на месте и свернула в одно из ответвлений. Заблужусь — ну и ладно. Всё лучше, чем томиться в бездействии.

Галерея оказалась не в пример длинней той, что вела в зал, в котором меня держали. Тоннель уходил вниз крутым серпантином. Отсчитав добрую сотню ступеней, я выбралась на площадку у гигантского водопада. Зеленоватая дымка усиливалась от водяных брызг и становилась более плотной, почти осязаемой. Я сунула в каскад руку, чтобы убедиться в реальности этого чуда. Ладонь прошла сквозь поток и наткнулась на пустоту. Странно, мне казалось, что там стена.

Стараясь не замочиться, я пролезла между водопадом и скалой. Внутри притаилась ещё одна узкая галерея. Впереди ощущались мощные колдовские ауры. Уступив любопытству, я пошла к ним. Когда усиленный эхом рокот водопада затих, послышались голоса. Перед мысленным взором мелькнули знакомые фиалковые сполохи. Это Эйтайни и её отец! Может, они говорят о Вейасе. Я сняла башмаки и на цыпочках подкралась к пропускавшей зеленоватый свет трещине, заглянула в неё. Пахнуло густым ароматом сушёного разнотравья. Внутри был виден грандиозный зал. Стены, пол и потолок бороздили колдовские рисунки со вставками светящихся кристаллов. Круглые светильники на потолке с теми же кристаллами укутывали весь зал в зыбкую полудымку, похожую на ту, что исходила от водопада. Ко мне спиной на ажурном мраморном стуле восседал король Ниам. Эйтайни стояла боком. Они ссорились почти как я со своим отцом дома. Сердце защемило от воспоминаний, когда Ниам заговорил сухим и ломким голосом, словно в горле першило от клокотавших эмоций: тревоги, печали и неизбывной тоски.

— Почему ты до сих пор держишь здесь детей длиннобородых? Каждой шутке отмерено своё время, но твоя слишком затянулась. Отпусти их.

— Нет, — отрезала Эйтайни и принялась наворачивать круги вокруг Ниама, словно хищная рыбина. — Ты же сам приказал убираться и без жениха не возвращаться. Я привела его к тебе. Чем ты сейчас недоволен?

— К тебе сватались принцы всех мастей, даже сам повелитель ольстерских сидов. Ты только нос воротила. А теперь притащила к нам в дом врага, сына наших врагов, задурила ему голову своими чарами и требуешь, чтобы я потворствовал твоим безобразиям?!

Она остановилась, сложила руки на груди и зло выкрикнула:

— Он сам меня попросил, сам! Не ты ли заключил с длиннобородыми мир, заметь, против воли всего племени? Не пора ли укрепить наши отношения брачным союзом?

Ниам качнул головой и принялся усиленно массировать виски пальцами. Видно, выходки дочери доводили его до мигрени.

— Разве ты не понимаешь? Неужели тебя одну из всех моих подданных обманывает их показное радушие? Это не мир, не союз, мы платим мзду ордену, чтобы рыцари нас не трогали. Какое им дело до сопливого мальчишки, который так глупо попался в твои сети?

— Даже и лучше, что нет дела. Никто нашему союзу препятствовать не станет. Пожени нас, иначе я приживу от него ребёнка вне брака, — не унималась Эйтайни.

Ниам перестал тереть виски и уставился на дочь:

— Тебе была дана такая сила, а ты тратишь её на детские шалости. Пойми, я не вечен. Скоро мне придётся уйти в лес, и ты должна будешь удерживать наших соплеменников от глупостей, а не сама творить безумства. Если ты не сможешь сплотить наше племя вокруг себя и мудро им управлять, длиннобородые не просто выдворят нас в Утгард, а вовсе сотрут с лица Мидгарда.

Я передёрнула плечами. Даже жалко стало этих демонов. Правильно ли испытывать жалость к врагам, особенно к тем, кто причинил вред твоим близким?

Эйтайни легко выдержала взгляд отца и беззаботно отмахнулась:

— Ты молод и полон сил. У меня ещё есть лет пятьдесят в запасе, а может и сто. За это время я успею и пожить со своим золотым мальчиком и родить ребёнка, который выживет.

Она повернулась к двери в противоположной от меня стене.

— Всё дело в этом? Ты хочешь связать себя узами с длиннобородым, потому что наши с твоей матерью чистокровные дети умирали в младенчестве? — Ниам поднялся и взял дочь за руку.

Эйтайни не оборачивалась. Застыла, глядя на дверь.

— Ты когда-нибудь думал, каково было мне наблюдать, как мать убивала своё тело бесконечными беременностями, чтобы дать тебе сильного наследника? Каково было мне уносить всех ваших не переживших свой первый год детей в лес, пока она была слабой и безутешной и ты не мог её оставить? Не хочу для себя такого. Если это значит навлечь гнев длиннобородых — я готова рискнуть даже нашим племенем.

— Даже миром?

Сказанная вкрадчивым шёпотом фраза заставила принцессу вздрогнуть, обернуться вполоборота и взглянуть в глаза своему отцу. Я тоже напряглась от любопытства. Их семейные дела и проблемы племени меня не касались, а вот мир... Что эти демоны могут знать о судьбе мира?

— Ты же сильнее меня в ворожбе, не могла не заметить, что на сестре твоего избранника печать нетореных троп, — Ниам притянул дочь к себе. — Грядут большие перемены, а им всегда предшествуют огонь и смерть, что должны расчистить землю для обновления. Если тропы завели её к нам, значит, быть беде. Отпустим их быстрее, и, может, отделаемся малой кровью.

Я несу беды? Огонь и смерть? Неправда, я... Вспомнились Айка и Лирий, повешенные близ Гульборга единоверцы, убитые в Докулайской долине варги. Нет, это не моя вина, это всё война, на которую я никак повлиять не могу.

— Асгрим заразил тебя мнительностью? Глупые предрассудки это. Моя ворожба и удача туатов пересилят печать несчастий, — Эйтайни рванулась из рук отца, но тот не собирался отпускать её так просто. Заговорил настолько таинственно, что даже меня охватила дрожь.

— Ты слишком самонадеянна. Её покровитель сильнее нашего. Если он разозлится, то гнев длиннобородых и невзгоды нетореных троп покажутся нам детской забавой.

Принцесса с презрением бросила:

— Я не боюсь забившегося в нору труса. Давно пора показать ему, кто на земле истинный хозяин.

Я вжалась в стену, желая услышать больше, но меня схватили за плечи и зажали рот, чтобы не закричала.

— Ни на миг отвернуться нельзя! — зашипел Асгрим в самое ухо и потащил прочь от заветной трещины. — Безголовый Шейс! Как ты сюда попала, миновав патрули и защитные барьеры?

Каким образом я могла ответить ему с закрытым ртом? Никаких патрулей с барьерами я не видела. И вообще Асгрим тащил меня другой дорогой без водопада и длинного ступенчатого серпантина за ним. Я, конечно, ничего рассказывать не собираюсь. Быть может, эта находка ещё пригодится, если придётся бежать. После подслушанного разговора стало ясно, что так легко нас с братом не выпустят. Вейаса точно зачаровали. Жаль, не удалось выяснить, как развеять колдовство. Но я отыщу способ. Это сейчас главное, а не туманные слова о нетореных тропах, несчастливой судьбе и трусливом покровителе. С этим я разберусь позже. Или не буду разбираться вовсе, к демонам демонов и их тайны!

Асгрим держал крепко, не позволяя даже шелохнуться, отпустил, только когда мы вернулись в гостевую комнату.

— Ни ногой отсюда, ясно?! И забудь всё, что ты там слышала.

Туат бесцеремонно толкнул меня к ложу. Я едва не врезалась. Потёрла плечи. Должно быть, синяки останутся после его хватки. Гад!

— Передай своей принцессе, что я хочу видеть брата. Немедленно! — взбешено выкрикнула я. Не собираюсь больше сносить их издевательства.

— Эйтайни его не отпустит.

— Вы не имеете права нас удерживать!

— Остынь! Я всего лишь стражник, детка, и сам ничего не решаю, — огрызнулся Асгрим. — Хочешь дружеский совет? Лучше тебе с братом сейчас не встречаться.

Он ретировался к двери и уселся на полу прямо в комнате, а не в коридоре, как раньше. Я занялась своими делами: сделала пару истеричных записей в дневник, проверила всю одежду, каждую заплатку, каждый стежок. Всё цело, демоны! Распороть и перешить? Глупость какая!

Пересчитала трещины на потолке — за моё отсутствие ни одной не прибавилось. Со скуки залегла спать. Через несколько часов подали еду: мёд, тушёное мясо и молоко. Каждый раз одно и то же. Скоро сама засахарюсь!

Я выхватила у перепуганной туаты поднос и хотела швырнуть в Асгрима, но поймала на себе его прищуренный взгляд. Созрел план.

Я мило улыбнулась съёжившейся от страха туате и поставила поднос на стол.

— Нет ли у вас чего покрепче? А то всё молоко да молоко, как будто я дитё малое. Вы ведь не считаете меня грудничком? Это так… неуважительно.

Туата растерянно глянула на Асгрима. Тот вскинул брови и пожал плечами. Служанка покорно кивнула и направилась к двери.

— О, и не забудьте два кубка. В одиночестве только забулдыги пьют.

Я шаловливо подмигнула Асгриму. Он изучал меня хмурым подозрительным взглядом. Это не Петрас. Даже напившись, он побрезгует ко мне приставать. Зато, может, удастся развязать ему язык.

Вскоре туата принесла два медных кубка и кувшин, до краёв наполненный золотистой медовухой.

— Вот это я понимаю, обед! — усмехнулась я.

Туата поставила поднос на стол и удалилась чуть ли не бегом. Я схватила с ложа оленью шкуру и бросила на пол рядом с Асгримом.

— Хочешь дружеский совет? Лучше не сиди на холодном.

Я сгребла оба подноса и поставила их туда же.

Стражник скривился:

— Я закалённый.

Я устроилась на шкуре, скрестив ступни, разлила мёд по кубкам и протянула один стражнику.

— За знакомство.

Асгрим вскинул хищно изогнутые брови.

— Я не пью на службе.

— Разве ты бываешь не на службе? Знаешь поговорку: мешай дело с бездельем, проживёшь век с весельем.

Асгрим хмыкнул и лениво потянулся за кубком. Покрутил его в руках, придирчиво разглядывая напиток.

— К длиннобородым службу. Всё равно я не пьянею.

Мы звонко чокнулись, и он сделал несколько больших глотков. Я только для вида пригубила. Асгрим полил мёдом кусок мяса, положил в рот, причмокивая, и облизал пальцы. Кубок опорожнил одним залпом. Я поднесла руку ко рту, чтобы скрыть рвотные позывы. Но оно того стоило: глаза тюремщика заблестели, а лицо приобрело более радушное выражение.

— Ты нашёл ту корову? Слышала, как ты говорил с товарищем... — я решила зайти издалека, чтобы он окончательно расслабился.

— А? — Асгрим явно с трудом сообразил, о чём речь. — Нет, я едва до выхода успел добраться, как Шейс поднял панику, что ты сбежала. Пришлось прочёсывать весь дворец. Было уже не до коровы.

Налив себе полный кубок, он попытался добавить и мне, но я покачала головой.

— Извини, что доставляю столько неудобств, — выпалила без задней мысли.

— Не ижвиняйшя — бешит, — прошамкал Асгрим, заглатывая ещё один кусок мяса с мёдом. — Мы не друзья, что бы там его величество с Эйтайни ни говорили.

Я кивнула и отвела взгляд, собираясь с мыслями. Он всегда так странно произносит имя принцессы, словно выплёвывает оскорбление, ещё хуже чем «длиннобородые».

— Почему ты злишься на Эйтайни? Ты был одним из женихов, которым она отказала?

Асгрим невесело усмехнулся. На мгновение я испугалась, что он сорвался с крючка. Но Асгрим ответил, правда, глядя не в глаза, а в стену надо мной.

— Я рождением не вышел. Вначале принцы всякие шли, потом высокая знать. А я сын охотника, сирота, которого его величество взял на воспитание из жалости.

Он опрокинул в себя ещё один кубок. Как в него столько влезает?

— Мы с Эйтайни с детства неразлучны были: я её тайными ходами наверх водил и мы гуляли по росной траве под луной и звёздами до самого рассвета. Весело было, счастливо, раздольно. Я почему-то решил, что она разделяет мои чувства, хоть мы ни разу не говорили об этом. Когда она всем отказывала, я думал, что это из-за меня. По нашим обычаям, если принцесса никого не выберет, её руку получит тот, кто победит на воинском турнире. Это был мой единственный шанс. Но она предпочла твоего брата.

Получилось! Если он в чём-то настолько личном сознался, то и про Вейаса начистоту выложит. Я подлила ему медовухи и подняла собственный кубок для тоста:

— Без обид? Я помню, извинения ты не любишь.

— Ты тут вообще ни при чём.

Мы чокнулись, и он снова проглотил всё залпом, напоследок вытерев жёлтые усы вокруг рта рукавом.

— Думаю, когда мы уедем, она быстро забудет про Вейаса, — я попыталась его подбодрить.

— Это вряд ли. Не то, что забудет, а то, что вы уедете. С этим приворотом никуда он от неё не денется, думать ни о чём другом не сможет, даже есть и спать будет только по её указке.

Я внутренне вздрогнула. Ожидала подобного, но это... слишком жестоко. Я изо всех сил старалась держать себя в руках, но ладони сами сжимались в кулаки, а ногти впивались в кожу до крови.

— Вей одолеет приворот. Я верю.

— Сомневаюсь, — горько усмехнулся Асгрим. — Эйтайни очень сильная ворожея, такой у нас за всю историю племени не было. Нужна стальная воля, чтобы воспротивиться её чарам. Только твой брат даже не попытался — сам этого захотел.

Я понурилась. Эйтайни говорила то же самое. До того, как они провели ночь вместе, брат сам пожелал остаться с ней наедине. Но я не могу его бросить. Даже если это его настоящая единственная любовь, пусть лучше она будет честной, без всяких чар.

— Ей-то это зачем? Неужели она так сильно в него влюбилась? — спросила я скорее для передышки, чем для дела.

— Влюбилась — скажешь тоже, — Асгрим засмеялся. Я обняла плечи руками. — Разве что самую малость. Всё дело в детях. Чистокровные туаты часто умирают в первый год жизни. Мать Эйтайни долго пыталась оставить его величеству наследника мужского пола, но остальные её дети не пережили свой первый год. Она от горя ушла в лес раньше срока. Эйтайни так и не смогла смириться с утратой. Наверное, подумала, что у полукровки шансов выжить больше, вот и связалась с длиннобородым. Так что про брата можешь забыть, пока он не утратит красоту и молодость, а его семя — всхожесть. Тогда с него снимут чары и дадут пинка, а я снова буду на коне, точнее рядом с принцессой. Мы-то стареем куда медленней вашего, — хвастался Асгрим, а у меня внутренности холодели.

Кубок выпал из рук. Напиток растёкся золотистой лужицей. Мы никогда не доберёмся до Хельхейма. Вейас никогда не станет Стражем. Он будет прозябать безвольной куклой королевы до самой дряхлости, пока его немощного и никому не нужного не выкинут на улицу. Этого нельзя допустить! Я должна увидеть брата, должна заставить его сопротивляться.

— Не переживай так, — Асгрим поднял чашку и поспешно отодвинулся от липкой лужи. — Тебя здесь долго удерживать никто не собирается. Придумают способ, как отправить домой к отцу, и выпустят.

Не желая показывать своё смятение, я взяла испачканную шкуру и хотела вычистить, но Асгрим остановил:

— Служанки уберут.

Я задвинула грязную шкуру подальше в угол, притащила с ложа чистую и снова села. Асгрим наполнил кубок и протянул мне:

— Выпей — полегчает. Без обид?

Я чокнулась с ним и отхлебнула побольше. Сладкий напиток, обжигая лишь самую малость, легко проскочил в горло и заполнил стывшее от горя нутро теплотой. Сведённые от напряжения мышцы расслабились, мысли потекли плавней и перестали быть такими лихорадочно-безрассудными. Надо сделать, как хотела раньше: задобрить Асгрима и уговорить отвести меня к Вейасу. Ближе меня у брата никого нет, он всегда заботился обо мне, он любит меня. Я заставлю его вспомнить это истинное чувство.

— Почему ты так уверен, что тебе бы удалось победить на турнире за руку принцессы? — я выбрала уже испробованную тактику — зашла издалека.

— Я хороший воин. Мой отец был доблестным охотником, а не плешивым лордом. На моей стороне любовь и удача, — самоуверенно заявил он.

Я прыснула в кулак.

— Не веришь? — Асгрим прищурился, но на этот раз не зло и насмешливо, а по-доброму лукаво.

— Мой отец хоть и лорд, но вовсе не плешивый. За всю жизнь он не проиграл ни единого боя. Знаешь почему? — я старалась говорить как можно более пьяно. Не думала, что смогу так притворяться, но страх за брата придавал уверенности дрожащему голосу.

Асгрим подался вперёд. Вряд ли он воспринимал мои слова всерьёз, но захмелел так, что и сам был не прочь подурачиться:

— Почему?

— Потому что я, — ударила себя рукой в грудь, чтобы показать, насколько пьяна. — Я была его талисманом. Моя удача самая сильная — все говорят. Именно поэтому брат взял в это путешествие меня, а не кого-то из бывалых воинов. У меня сильный покровитель.

— Ох! — Асгрим снова раскатисто рассмеялся. — Может, поспорим, чья удача больше?

Он вынул из кармана два белых кубика с выкрашенными в красный круглыми выщербинами. Кости — неплохой выбор. Чистая удача и думать особо не надо — знай себе бросай. Мы с братом в детстве так разыгрывали, кому придётся делать что-то не слишком приятное. Я всегда выигрывала, а Вей понарошку обижался. Как же мне его не хватает!

— А, давай! — я отхлебнула из кубка ещё чуток для храбрости. — На что играем? На раздевание?

В притворном стеснении я покусала губу и нескромно потянула вверх край рубахи.

— Ни за что! Кто знает, что у тебя под одеждой? А вдруг мне после этого кошмары сниться будут? — отшутился туат.

— Тогда на желание, — незамедлительно предложила я.

Асгрим кивнул:

— Наконец-то я добьюсь, чтобы ты сидела тихо и смогу пару часов поспать. Два из трёх?

Первый раз мы бросали, чтобы выбрать, чей ход первый. Стражнику сразу же выпал дубль и он, окрылённый победой, с первого раза выбил одиннадцать очков.

Что ж, этот раунд можно считать завершённым. Не особо переживая, я выкинула трёшку. Асгрим радостно потёр руки и взял следующий ход. Удача ему изменила — выпало всего пять очков. Он с досадой скривился и передал кубики мне. Впрочем, я отыграла совсем малость — два очка с семёрки. Асгрим сразу повеселел.

— Я сделаю тебя всухую!

Такими темпами я упущу последний шанс. Надо повысить ставки:

— Давай угадаем последний ход, м? Так гораздо интересней.

Асгрим подозрительно сощурился. Неужели, понял?

— Ты не сказала своего желания. Я тебя не выпущу и брата твоего расколдовать не смогу, — вмиг посерьёзнел он.

— Обещаю, это будет нечто другое. Я скажу, если выиграю. Ну же, неужели ты испугался удачи дочки длиннобородого лорда?

— Воины лесной богини Дану ничего не боятся, — Асгрим сжал кости в кулак и, перебирая их пальцами, загадал: — Будет дубль.

Первый кубик послушно лёг пятёркой вверх, второй покатился, стал на ребро, лениво покачиваясь из стороны в сторону, то четвёркой, то пятёркой. Спустя несколько тягостных мгновений выпала пятёрка.

— Да! Я победил! Два спокойных тихих часа в мягкой постели — я иду к вам! — от радости Асгрим даже заёрзал.

Я лукаво улыбнулась:

— Не гони лошадок.

Собрала кубики в раскрытую ладонь и подула на них. Брат мой, Ветер, не подведи. Я знаю, здесь ты слаб и прошу я тебя обычно о сущих глупостях, но сейчас это очень важно. Ради Вейаса, пожалуйста! Я верю, ты поможешь.

— Глаза змеи.

Асгрим нахмурился. Я бросила кости. С гулким звуком они покатились в разные стороны. Первый ударился об стену и остановился только на середине зала. Мы с Асгримом подбежали к нему. Тройка... Никакой я не талисман, ну что за бред! Я закрыла лицо руками, пытаясь спрятать досаду и отчаяние. Что же делать? Что же ещё можно сделать?!

Асгрим не стал ко мне приставать, а пошёл за вторым кубиком.

— Что здесь происходит? — звякнул пропитанный презрением голос.

Я обернулась. На пороге стояла Эйтайни, наступив носком сапога на кубик. Асгрим как раз пытался его поднять и застыл, в растерянности глядя на принцессу снизу вверх.

— В детство впал или до слабоумия допился? — съязвила она. Асгрим встал, отряхнул колени и отвёл взгляд. — Я поговорю с отцом о том, как ты относишься к своим обязанностям. А теперь с дороги!

Эйтайни грубо оттолкнула Асгрима в сторону и прошла внутрь.

— Вейас! — вскрикнула я

Брат следовал за принцессой молчаливой тенью. Забыв обо всём, я подбежала к нему и крепко обняла. Я и не надеялась... Это лучше, чем с дурацкими костями, много-много лучше!

— Идём, думаю, им нужно остаться наедине, — процедила сквозь зубы слова Эйтайни.

Я выглянула из-за плеча Вейаса: принцесса уже тянула Асгрима прочь.

— Но... не думаю, что стоит... — отрывочно бормотал он со смутной тревогой во взгляде.

Эйтайни и слушать не стала. Они скрылись за дверью.

Я счастливо улыбалась от того, что Вей рядом. Брат не выглядел больным или несчастным, наоборот, был на удивление умиротворён и спокоен. Спина неестественно ровная, взгляд стремится вдаль, губы плотно сомкнуты. Вправду, без указки принцессы он теперь ни есть, ни спать не посмеет.

— Вей, скажи что-нибудь. Не пугай меня. Это я, твоя сестра Лайсве.

Он осмотрел меня с головы до ног и безучастно ответил:

— Помню. Когда вернётся Эйтайни?

Я пожала плечами. Надеюсь, что никогда.

— Ты был с ней так долго. Я переживала, что ты совсем меня забыл.

— Я же сказал, что помню, — раздражённо ответил он. Я отступила на шаг. — Говори быстрей, что надо, я хочу вернуться к ней. Она песня моей души, солнце моей жизни. Скорей бы её отец дал согласие на наш союз, тогда мы вечно будем вместе.

Демонов приворот! Я должна найти слова, которые бы заставили Вея сопротивляться. У него хватит воли, я верю.

— Но как же испытание Стражей? Мы должны добраться до Хельхейма и добыть клыки вэса. Тогда тебя примут в орден и отец поймёт, что ты вовсе не никчёмный слабак и трус, каким он тебя всю жизнь видел. Мы уже так далеко зашли. Неужели ты хочешь всё бросить в шаге от победы?

— Это была глупая затея. Я согласился, только потому что чувствовал, что на этом пути встречу её. Теперь мы вместе, и больше мне ничего не нужно.

Жутко. Вейас не может так всерьёз думать, это приворот.

— А как же я? Что мне прикажешь делать?

— То, что должна была с самого начала, — безразлично бросил брат. — Выйти замуж за своего жениха. Я щадил твои чувства, но это сыграло злую шутку. Ты глупая невзрачная девчонка, умеющая только ныть и плакать. Ты недостойна лучшего. Будь благодарна за то, что орден избрал для тебя пару, иначе бы ты закончила свои дни выжившей из ума старой девой.

Каждое слово впивалось в кожу игами, тянуло кишки наружу, заволакивая сознание дикой болью, потому... Потому что в глубине души я была согласна, хоть и гнала от себя подобные мысли.

— Хватит за меня цепляться. Я был с тобой только потому, что глупая превратность судьбы породнила нас по крови . Иначе я бы и не взглянул на тебя, будь ты даже последней женщиной в Мидгарде.

— О чём ты? — спросила я, зябко обнимая себя за плечи. Какое-то сумасшествие!

— О твоём вожделении к собственному брату, — он надвигался угрожающей тенью. Я могла только глотать ртом воздух, потрясённая его словами. — Об извращённой похоти уродливой девчонки, которая сходит с ума оттого, что не может принять свою никчёмность.

Что он такое говорит? Вожделение? Даже в мыслях не было! Мне просто нужен был кто-то родной и близкий, кто бы верил в меня и поддерживал. Друг! Брат! Больше ничего, только это!

Я уткнулась спиной в стену. Отступать больше некуда. Жёсткие неровности врезались в лопатки и затылок. Вейас навис надо мной, как хищный зверь над жертвой. Дыхание вырывалось хрипами, как будто он уже сдавил мне горло.

— Меня тошнит от одного взгляда на тебя. — Щёки алели, глаза наливались кровью. Голос становился громче, плетью хлестал по ушам, желая сломить окончательно. — Никому ты не нужна: ни жениху, ни отцу, ни мне. Так что сделай милость — не копти свет и сама полезай в могилу!

— Вей, что ты говоришь, ты желаешь мне смерти?! — испуганно залепетала я. Брат зло сощурил один глаз. — Не знаю, каким приворотным зельем опоила тебя эта распутная дрянь, но ты должен сопротивляться, иначе потеряешь себя. Уже теряешь! Ты можешь превратиться…

Щёку обожгла затрещина. Я облизнула разбитую губу, ощущая солоноватый привкус крови.

— Не смей её оскорблять! — палец брата больно уткнулся мне в переносицу. — Единственная распутная дрянь здесь ты!

Я не узнавала его бездумного, пустого взгляда. Губа саднила едва-едва, но душу, казалось, вывернули наизнанку. Мы с братом часто дрались в детстве понарошку, но до крови, до злобы в глазах — никогда! Это не Вей.

— Ты превратился в демона, — прошептала я и со всей силы пнула Вейаса в живот коленкой.

Он согнулся пополам. Я схватила с ложа сумку, выскочила за дверь и рванула к общему залу. Лучше меня разорвут демоны, чем собственный брат. В зеленоватой дымке уже показались вырезанные в скале жилища туатов. Я почти вышла к ним, когда меня сгребли в охапку и затолкали в тёмный угол.

— Куда?! Ты же обещала не дурить! — негодующе зашипел Асгрим.

Я нащупала в сумке нож и выставила перед собой.

— Оставь меня, слышишь?!

Вместо того, чтобы отступить, Асгрим стёр с моего лица кровь ладонью.

— Он тебя ударил? — с сочувствием спросил стражник. Меня это взбесило не меньше, чем его, должно быть, мои бесконечные извинения. — Вот поэтому тебе не стоило с ним видеться. Приворот обращает истинную любовь в ненависть. Чем сильнее человек любил, тем сильнее будет ненавидеть.

Я отшатнулась. Вжалась в стену. Это чудовищно! Они заставили брата меня возненавидеть!

— Вернись. Обещаю, он больше тебя не потревожит. Мы совсем скоро найдём провожатого, который отвезёт тебя к отцу.

— Нет! — я приставила нож к собственному горлу. — Подойдёшь на шаг, и я убью себя. Мой отец высокий лорд, ничем не слабее вашего короля. Мою гибель он вам не простит. Он заставит орден разорвать договор. Стражи здесь камня на камне не оставят, как должны были сделать давно. Вы ответите за то, что сотворили с моим братом!

— Не глупи, — Асгрим говорил беспечно, но даже в полумраке вдалеке от магических кристаллов я видела, как дрогнули его плечи. — Никто не знает, что ты здесь. Мы выбросим твой труп в лесу. Все решат, что на тебя напали разбойники.

— Совсем никто, даже птицы и звери? — спокойно глянула в его укрытое тенями лицо. Оно больше не пугало, ни ауры, ни зловещая зеленоватая дымка. После разговора не пугало вообще ничего, я будто выгорела изнутри. В груди щемилось отчаяние угодившего в западню хищника. Нечего терять и отступать тоже некуда. — По моему следу идут ищейки. Уверена, среди них найдутся те, кто понимает язык животных. Они легко узнают правду.

— Ты не посмеешь, — рассмеялся Асгрим.

Это было ошибкой. Сейчас я посмела бы что угодно. Лезвие поддело тонкую кожу на шее, побежала за пазуху липкая струйка. Удивительно, от телесной боли душевная начала утихать.

— Нет, стой! — стражник опустил руки и ссутулился. Сдался.

— Выведи меня наружу. Ты же сам этого хочешь: выспишься, отыщешь свою корову и перестанешь, наконец, служить тряпкой для ног вашей принцессы.

Рысьи глаза Асгрима посверкивали в темноте, пронизывали. Ожидание сгущалось клочьями зелёного тумана, затапливало вязкой безысходностью. На зубах хрустнул опостылевший сахар. Не вернусь ни за что! Я до побелевших костяшек сжала рукоять ножа. Асгрим обречённо выдохнул:

— Твоя взяла. Идём. Если ты погибнешь, не хочу, чтобы мой народ был в этом замешан.

19.

В этой пещере действительно было два выхода. Мы с Асгримом шли ко второму: пустынному, узкому и затхлому. Хотя я выставляла вперёд руки, чтобы убрать с дороги паутину, она всё равно налипала на лицо и оставалась в волосах. Крутые высокие ступени заворачивались немыслимым серпантином и шли резко вверх. Потолок нависал так низко, что приходилось сгибаться чуть ли не пополам. Ноги уже гудели от напряжения, когда бесконечный подъём оборвался монолитной каменной стеной. Асгрим нащупал в темноте потайной рычаг, и вверху открылся люк. От свежего воздуха закружилась голова. Стражник подтянулся на руках наверх, а потом помог вылезти и мне.

До чего хорошо дышалось на свободе: легко, свободно, полной грудью. Я как пьяная завертелась на месте, раскинув руки, и засмеялась. Ветер иссушил слёзы. Небесная ширь торжественно приветствовала пурпурными облаками. Я почти забыла о печалях, но когда обернулась, рядом оказался Асгрим, а не брат, который остался внизу, потерянный и чужой. Разбитая губа и порезаннаяшея засаднили с новой силой.

За проведённое в подземелье время снаружи сильно похолодало. Стылую землю припорошил пушистый первый снег. Щурясь в лучах заходящего солнца, я набрала пригоршню и принялась оттирать багровые потёки. Порез на горле оказался глубоким, и кровь не хотела останавливаться. Асгрим переминался с ноги на ногу и нетерпеливо кашлял. Отчаявшись, я замотала шею шарфом и последовала за стражником. У первого бревенчатого дома на высоком фундаменте Асгрим помахал рукой и растворился в сумерках.

Смех сменился истеричными всхлипами. Позади остались волны холмов, под которыми в колдовском плену томился мой брат. Я брела, куда несли ноги, плотнее запахивала плащ, ощущая, как кожу продирает ночной холод. Вот и долгожданная свобода, только что с неё? Мне некуда идти, не у кого просить помощи. Что же делать? Я привалилась к стене ближайшего дома и прижала руки к груди. Круглые бревна впивались в лопатки также больно, как камень в гостевом зале подземного дворца. Как вытащить Вейаса? Резным коньком на двускатной крыше на меня смотрела голубиная станция. Белое привидение на фоне густеющей ночной мглы.

Быть может, это ответ? Я должна написать отцу и попросить помощи. Да, меня выдадут замуж, и я никогда не увижу Хельхейм, но хотя бы Вейас будет спасён. Это я во всём виновата. Если бы я не настаивала, чтобы он спас Эйтайни, она бы не свела его с ума своими чарами. Почему он не сопротивлялся? Почему наговорил мне столько пошлостей? Я ведь не давала ему повода так думать... или давала? Может, не он сошёл с ума, а я. Я не должна ластиться к нему, цепляться и тащить ко дну вместе с собой. Если бы я смирилась со своей долей, то Вейаса бы уже приняли в орден. Кто я такая, чтобы ступать на нетореную тропу и спорить с судьбой? Не Безликий же, в самом деле, а глупая, слабая, заурядная дурнушка. Пришло время взглянуть в лицо истине и сделать хоть что-то правильно.

Я пошла к станции. Я должна. Ради Вейаса. Перед глазами как осязаемый возник его образ: стройная фигура, приятные соразмерные черты. Глаза кристально голубые, прозрачные, как озёра родного Белоземья. А как он улыбается, обаятельно и лукаво, задорные ямочки проступают на щеках, тонкие складочки собираются в уголках прищуренных век. Серебристым ковылём курчавятся вихры на висках от влаги. Тёплый дурашливый голос звенит золотым смехом. Я расстанусь со свободой и мечтами ради того, чтобы вернуть ему жизнь и волю. Чтобы он был счастлив.

Бездумно шагнув в глухую безнадёгу, я врезалась в спину прохожего. Дура!

— Простите великодушно, — пробормотала я, глядя под ноги.

— Не извиняйтесь, это моя вина. Вы не ушиблись? — ответил приятный мужской голос с шелковистой хрипотцой.

Я подняла взгляд. Незнакомец был выше меня почти на голову. Широкие плечи укрывал плащ, подбитый волчьим мехом. На стройных ногах ботфорты. Курчавые волосы выглядывали из-под широкополой фетровой шляпы с пером. Глубоко посаженные тёмные глаза по-лисьи щурились, на пухлых губах играла добрая улыбка. Холёное, гладко выбритое лицо, дорогая одежда — должно быть, кто-то из знати. Да и едва заметная картавость — явно не местный говор.

— Да у вас кровь! — он достал из кармана платок и вытер мою разбитую губу.

— Ничего страшного, — прикосновение заставило опомниться и отстраниться. — Я раньше поранился. Простите!

Забыв о нём, я снова направилась к голубиной станции. Сколько почтовая птица будет лететь до Ильзара? Месяц? Надеюсь, у меня хватит денег оплачивать комнату на постоялом дворе, пока не подоспеют люди отца. На улице зимой я точно околею.

— Милая госпожа, вы обронили! — окрикнули сзади.

Я нехотя обернулась. Незнакомец стоял у меня за спиной и, всё так же улыбаясь, протягивал книжку с тёмной обложкой. Мой дневник! Как он выпал из сумки?

— Спасибо, я... — спешно схватила его и запихала обратно, стараясь не разглядывать изящные длинные пальцы и печатку в виде волчьей головы на одном из них. Только тогда до меня дошло: — Как вы догадались, что я девушка?

— О, так это была тайна? — усмехнулся он. Да какая сейчас разница? Если меня обнаружат ищейки, может, удастся Вейаса быстрее вызволить. — Простите, но с заплаканными глазами, понурыми плечами и мышиной походкой на мужчину вы совсем не похожи. Кто вас обидел?

Никак не уймётся? Ножом ему пригрозить что ли? Нет у меня времени на разговоры. Вот напишу письмо отцу и может быть... Хотя нет, бессмысленно это. Я упрямо зашагала прочь и не заметила обледеневшую лужицу. Ноги поехали вперёд. Затылок уже почти врезался в мёрзлую землю, но вдруг меня подхватили крепкие руки.

— От судьбы не убежишь, — снова усмехнулся незнакомец, помогая подняться.

Я вдруг разрыдалась. До боли в пальцах вцепилась ему в плечи и никак не могла остановиться. Редкие прохожие бросали на нас любопытные взгляды. Мягкие ладони нежно поглаживали спину, завораживающий голос шептал что-то ласковое и успокаивающее. Так хорошо!

Брат мой, Ветер, что же я творю? Я отступила и посмотрела незнакомцу в лицо, как собственному страху. Какие у него правильные, аристократичные черты...

— Простите.

— Извинения набили оскомину. Возьмите лучше, — он услужливо протянул платок.

Я отвернулась, чтобы вытереть слёзы. Не знала, как объясниться, и уставилась на ночное небо. Облака разошлись, и посреди чёрного поля расцвела светлым пятном полная луна. У самого горизонта заливалась настырным мерцанием Северная звезда. Ветер подхватывал с земли порошу и кружил её меленькими вихрями у самых ног.

— Давайте, я проведу вас на постоялый двор. Поздно уже. По ночам здесь неспокойно, лихой люд обретается, — незнакомец развернул меня к себе за плечи и заглянул в глаза.

Прежде я бы никого к себе не подпустила так близко, не позволила нарушать границы моей свободы, но теперь мне было так горько, больно и одиноко, что сопротивляться не хватало сил.

— Демоны? — нахмурилась я, поглядывая в сторону, откуда пришла.

Казалось, из-за поворота вот-вот выступят туаты: Асгрим, Шейс, король Ниам. Эйтайни прикажет им насмехаться надо мной и бить ногами, а потом запрёт в темнице в подземном дворце навсегда. Может, она и этого незнакомца ко мне подослала? Уж слишком он хорош, чтобы быть правдой.

— И демоны тоже, — легко согласился он, принимая платок обратно.

Нет, он совсем другой, выше, крупнее, да и пахнет от него не приторным цветочным мёдом, а горечью полыни с чертополохом. Мне, как ни странно, нравилось.

— Я хотела письмо написать…

— Сейчас вы только чернила слезами зальёте. Выспитесь лучше. Завтра на свежую голову легче будет. А может, и вовсе то письмо писать не захочется. Смотрите, там замок висит, должно быть, смотритель уже ушёл.

Я вздохнула, соглашаясь. Что ж, придётся завтра. Надеюсь, я не растеряю решимости, а туаты не вознамерятся меня вернуть. Я пошла за незнакомцем. Хотя бы путь покажет, а то придётся долго блуждать в потёмках. Бдительность я старалась не терять и, спрятав ладонь в сумке, сжимала рукоять ножа. Если что, буду отбиваться. У меня ещё меч есть, правда, незаметно держать его наготове не выйдет.

— Расскажите, что вас гложет. Может, я смогу помочь, — незнакомец снова попытался завести беседу после того, как мы в мрачном молчании миновали с десяток домов по узким улочкам.

— Как? Вы ведь не Страж, — засомневалась я, разглядывая тёмные пятна на луне.

Две недели я провела в заточении в подземном дворце, а показалось, что всего пару дней! Также жизнь Вейаса пролетит мимо, он и глазом моргнуть не успеет.

— А разве Стражи кому-то помогают? По-моему, они только деньги из простых людей выколачивать умеют.

Очень смешно! С другой стороны, а не пошёл бы он лесом? Сама дорогу найду, чай, не маленькая. Это всего лишь захолустный городишко в захолустной стране. Вон уже и шпиль ратуши виднеется.

— Не дичитесь, а то я решу, что даже награбленных богатств Стражам не хватает, чтобы прикупить дочерям хороших манер, — незнакомец схватил меня за руку и заставил выпустить нож. Я хотела вырваться, закричать, но удивлённые взгляды прохожих остановили. — Да, я понял, кто вы, и даже догадался о половине вашей истории: дочка высокого лорда сбежала от жениха. Вот только мир за пределами родового замка оказался слишком зубаст?

— Вы ничего обо мне не знаете! — я всё же вырвалась. Впрочем, меня не держали.

— Так просветите меня, — он остановился и сложил руки на груди.

Надо было уйти, но ноги приросли к земле, а глаза вперились в резко очерченное в лунном свете лицо незнакомца. Тонкий с едва заметной горбинкой нос, изогнутые брови, высокие скулы, волевой подбородок... Хорош, негодяй, хорош! Дерзкий пронизывающий взгляд будто вызов бросает. Незнакомец прищурился в плутоватой улыбке:

— Расскажите, я умею слушать. Иногда это помогает лучше, чем меч и родовой дар.

Я сдалась. Мы устроились на деревянной лавке у входа на круглую рыночную площадь. Я говорила, говорила, говорила, пока голос не осип и не осталось больше ничего в моей жизни, о чём я не поведала сегодня ночью.

— Мда, вляпался ваш брат по-крупному, — присвистнул незнакомец. — Кто к холмовым шавкам в полон угодил, тому вовек под луной не гулять.

Я недоуменно нахмурилась.

— Это из сказки, няня в детстве рассказывала. Один королевич утомился с охоты и прилёг отдохнуть в ведьмином кругу из говорушек. Когда проснулся посреди ночи, хороводом вокруг него шли прекрасные темноволосые девы. Пленился он ими, протянул руки. Они спросили: «Пойдёшь с нами в подхолмовое царство?» Он согласился. После никто его не видел. Только спустя годы, когда мимо ведьминого круга проезжал экипаж нового короля, встретился им немощный старик, который клялся, что и был тем пропавшим королевичем. Он лишился памяти о годах, проведённых под холмами, а вместе с ним и разума, и вскоре умер, одинокий и убогий.

Я представила брата на месте того королевича. От тоски засосало под ложечкой.

— Я хотела написать отцу, чтобы сюда прислали отряд и их угомонили.

Подозрительность незаметно притупилась. Хотелось, чтобы кто-нибудь меня спас для разнообразия, пусть даже такой странный и непонятный.

— Они не захотят нарушать перемирие из-за парня, который остался с туатами по своей воле, да к тому же не прошёл испытание, — незнакомец безнадёжно покачал головой.

— Откуда вы так хорошо осведомлены о делах ордена?

— Политика уступок — жертвование малым во имя больших целей. Ничего тайного тут нет. Вашего брата теперь только если по-тихому умыкнуть удастся, — незнакомец посмотрел куда-то в сторону, словно чуял, где находится дворец туатов. — Увезти подальше, окунуть в ледяной ручей, может, дурь вся и выйдет. А отряд сюда ради него вряд ли вышлют, только чтобы вас домой забрать.

— Неправильно это. Орден не должен лезть в политику. Его дело — спасать людей от демонов, не взирая ни на что.

— Боюсь, не обладай ваш орден запасом здравой хитрости, его бы давно уничтожили не демоны, а наши собственные правители. Непокорную силу никто не любит, особенно когда ты находишься у неё в долгу.

Я молчала, пытаясь понять. Как же сложно. А должно быть просто: мой брат рядом со мной со свободной волей, в здравом уме и памяти. Неужели это так много?

— Вы поможете его умыкнуть? — набравшись наглости, спросила я, когда поняла, что незнакомец чего-то ждёт.

Он удивлённо кашлянул, стушевавшись, но быстро нашёлся:

— Если придумаю как. Идёмте, становится холодно, да и поздно уже. Скоро хозяин двора отправится спать, и вы останетесь без ночлега.

Он протянул руку, и на этот раз я приняла её без раздумий. Мы прошли вдоль мостившихся друг к другу домов и остановились возле трехэтажного здания с большой вывеской. В темноте её было не разобрать, зато в окнах горели лампадки, из-за двери доносились бодрые голоса и смех, а у порога топтались захмелевшие мужики.

— В этом захолустье ничего лучше нет, — извиняясь, развёл руками незнакомец. — Ступайте сразу к хозяину — он быстро комнату подыщет. В общем зале не задерживайтесь. Публика здесь не самая приличная.

В подтверждение дверь распахнулась настежь, и на улицу кубарем вылетел сильно помятый косматый мужик. Я непроизвольно прижалась к незнакомцу.

— Проспись лучше, а потом будешь спорить, разбавляю я эль или нет! — рыкнул показавшийся на пороге коренастый мужчина в застиранном переднике. — Остальным тоже спать! Идите-идите, чай, жёнушки уже все глаза в ночь проглядели.

Смеявшиеся до этого выпивохи недовольно загомонили и нехотя побрели в разные стороны.

— А вам чего надо? — не слишком радушно обратился к нам хозяин постоялого двора, судя по пройдошливому виду это был именно он.

— Комнату на пару ночей, — спохватилась я.

— Для безобразий и извращений не сдаю, — отрезал он, двусмысленно глядя, как мои пальцы цепляются за локоть незнакомца. Я отступила на шаг и замотала головой:

— Вы неправильно поняли. Комнату на одного, для меня только.

— Ага, — криво усмехнулся хозяин. — Девочек постель погреть не приглашать, теперь я правильно понял?

Незнакомец тихо хохотнул у меня над ухом. Лицо словно ошпарили.

— Никаких девочек!

— Ступайте за мной. Только деньги вперёд — знаю я вас, вечно обжулить пытаетесь, скряги несчастные! — проворчал хозяин и скрылся за дверью.

Незнакомец наклонился к земле, испачкал ладони в пыли и размазал по моим щекам.

— Вот так больше на парня похожи, а то у вас кожа слишком гладкая.

Никогда не замечала...

— Не сутультесь, голову выше, иначе все будут думать, что вы что-то прячете, — он отнял руки от моего лица и посмотрел словно в последний раз. — Ну, бывайте.

— Стойте! — я ухватила его за рукав. — Я не расслышала ваше имя.

— Я его не говорил, — он, не оборачиваясь, зашагал прочь.

— Но как же я вас потом найду?

Незнакомца уже и след простыл. Я потёрла щёку, которой недавно касались его ладони. Неужели он мне понравился?

***

Проводив девчонку до города, Асгрим вернулся во дворец, чтобы захватить с собой гончих. Правильно говорят длиннобородые: если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам. Выбрал троих высоких поджарых огненно-рыжих псов: бесстрашного Гамги с иссечённой шрамами мордой, Вейстра с непревзойдённым нюхом и крадущегося как тень, хитрого Крунинга. Снова пришлось тянуться долгим чёрным путём, чтобы, не приведи Хозяйка леса, никому на глаза не попасться. Но дворец был на удивление тих. Неужели Эйтайни так легко отпустила девчонку? Или настолько заигралась с длиннобородым щенком, что об остальном и думать не желает? Впрочем, так даже лучше.

Оказавшись на поверхности, Асгрим потащил псов ко двору, с которого пропала корова. Хорошо хоть недотёпа Шейс оставил тут невидимую метку в виде цветка вереска. Магический кристалл высветил её тонким лучом. Обычная, ничем не примечательная хибара на восточной окраине с покосившимся хлевом, в котором даже дверь не держалась. Её подпирали жердями снаружи. Покрутившись вокруг плетня, собаки взяли едва уловимый след. Потянули к лесу. Скорее всего, на зуб волку попалась дурная скотинка, но надо проверить.

Тревожное предчувствие не покидало с тех пор, как Эйтайни притащила детей Стражей во дворец. Асгрим не мог выразить смутные ощущения словами и убедить остальных соплеменников. Может, Эйтайни права — он слишком мнителен, а может, просто пытается отгородиться от того, что действительно мучает.

В просвете между соснами мелькнула залитая серебристым лунным светом поляна. Асгрим дёрнул поводками, заставив собак остановиться. Воспоминания накатывали стылым туманом.

Этим летом Асгрим возвращался с охоты в Утгарде последним. Знал, что для принцессы пришла пора выбирать мужа. Боялся, что когда вернётся домой, застанет её с другим, весёлую и довольную, и не вынесет этого. Дурень!

Была такая же лунная ночь на исходе жнивенника. С северных отрогов уже веяло холодом, но на душе сохранялось скопленное за лето тепло. Асгрим шёл медленно, нехотя. На волокушах тянул за собой богатую добычу из туш и шкур, доставшуюся ему, как замыкающему. Только радости это не приносило, да и желания вновь оказаться во дворце тоже не прибавлялось. Он ходил кругами, уговаривая себя, что просто таится от длиннобородых. Выжидает.

И тут наткнулся на ту, которую хотел видеть меньше всего. Она танцевала. Здесь, на этой поляне, словно плескалась в серебряных волнах лунного моря. Грациозные движения гибкого, как ивовые прутья, тела завораживали. Руки словно обвивали плечи, лаская нежными прикосновениями. Босые ступни беззвучно скользили по пожухлой траве, кружились, порхали беззаботными мотыльками-однодневками. Лёгкая голубая ткань платья, едва слышно шурша, летела по ветру.

Асгрим не знал, на кого Эйтайни ворожила той ночью, но просидел неподвижно на краю поляны до первых лучей солнца, боясь спугнуть. Мечтал, что когда-нибудь принцесса будет танцевать только для него. Но утром она ушла и забрала с собой полную романтических надежд юность. Асгрим понял, что он простой охотник. Как бы ни был привязан к нему король, как бы близок он ни был Эйтайни, ему никогда не стать частью их семьи.

Собаки залаяли, почуяв зверя. Томное наваждение растаяло. Асгрим печально качнул головой и направился туда, куда тянули псы. Глубже в чащу, через бурелом на дно большого оврага, где во тьме посверкивали жёлтые глаза. Асгрим спустил псов с поводков и потянул меч из ножен. Пожалел, что не взял с собой лук. Но стая волков оказалась небольшая и предпочла побег драке. Гончие провожали их угрожающим рыком.

Асгрим подобрался поближе и присел на колени у туши, которой волки хотели поживиться. Действительно, корова. Если собаки привели сюда, значит, та самая. Следы зубов, вместе с шерстью вырваны шматы мяса, запах падали ощущается едва-едва. Значит, умерла позже, чем потерялась. Асгрим запалил ветку огнивом и принялся изучать находку. А вот это уже зацепка! Мясо-то бледное, без капли крови. Асгрим приподнял животному голову: на шее обнаружились две небольших отметины. Ещё несколько похожих Асгрим успел разглядеть на животе у вымени, пока ветка не осыпалась пеплом, а пламя ужалило пальцы.

Что ж, в кои-то веки мнительность себя оправдала. Появился чужак. Асгрим подозвал собак свистом и отправился в обратный путь. На опушке на всякий случай свернул в сторону кладбища. Царство покрытых трещинами и лишайником каменных плит хранило безмолвие. Собаки не чувствовали запаха, а снег запорошил следы, если они и были. Асгрим присел возле груды камней и коснулся спрятанного в них кристалла. Вспыхнул зеленоватой дымкой защитный полог. Печати не тронуты, контур никто не нарушал. Только не унималось предчувствие, что из-за молодого ельника в спину направлен недобрый взгляд. Из-за гор брызнули тусклые рассветные лучи. Нужно возвращаться. Асгрим последний раз оглянулся к лесу. Собаки молчали, ничего не чуяли. Он встряхнул головой и поспешил во дворец. Там его уже заждались.

— Явился? Где тебя носило всю ночь? — посыпались градом язвительные вопросы принцессы, стоило Асгриму ступить в тронный зал. — Я же предупреждала, что на него нельзя полагаться! Зачем ты отпустил девчонку длиннобородых?!

Упрёки Эйтайни не трогали, но на короля, мрачно взиравшего с высокого трона, Асгрим старался не смотреть, чувствовал вину за то, что ослушался приказа.

— После того, как ты стравила её с собственным братом, она угрожала наложить на себя руки. Стражи, её отец и жених, не оставили бы смерть девчонки неотомщённой. И сомневаюсь, что они будут смотреть сквозь пальцы, как ты сводишь с ума её брата.

— Всё происходит по его воле. И он готов это подтвердить! — вспылила принцесса, сложив руки на груди. — Лучше бы за собой смотрел. Как ты посмел оставить службу?!

— Я служу своему народу и своему королю, а не твоим капризам. Наверху происходит что-то подозрительное, я должен был проверить.

— Проверил? — Эйтайни криво усмехнулась, как будто знала, какой будет ответ.

— Да, я нашёл обескровленную корову в овраге.

Принцесса недоверчиво вскинула бровь, но вместо неё заговорил Ниам:

— Кладбище пробудилось?

Асгрим всё так же не смел поднимать на него глаза:

— Нет, полог цел. Думаю, это чужак. Вполне вероятно, он ничего не знает о той силе, что дремлет в подземных склепах.

— Ты поднял панику и ослушался приказа из-за одного единственного чужака?! — Эйтайни поджала губы, но Асгрим снова с лёгкостью выдержал её пренебрежительный взгляд и тон.

— Это Ходок. Где один, там вскорости будет нашествие. Позабавившись с длиннобородыми, они перекинуться на нас, а потом явятся Стражи и не станут разбираться, кто виноват. Здесь камня на камне не останется.

— Чушь собачья! — отмахнулась Эйтайни.

— Ты не воин, тебе не понять.

— Я твоя будущая королева, имей хоть каплю уважения!

— Хватит! — рявкнул на обоих король и встал. Асгрим почувствовал себя нашкодившим мальчишкой. — Нет сил больше слушать ваши склоки! Ходока действительно надо найти, этим займётся Шейс со своим отрядом.

— Но… — попытался возразить Асгрим, однако король жестом велел молчать.

— А ты вернёшь девчонку. Не стоило её отпускать. Она слишком много знает.

Асгрим, наконец, поднял глаза и нехотя кивнул. Эйтайни торжествовала.

— А ты, — Ниам повернулся к дочери. Довольная улыбка сползла с её лица. — Расколдуешь мальчишку, пока не случилось беды.

— Нет! Никогда! — принцесса выкрикнула громче, чем следовало. — Если ты не дашь согласия на наш брак, мы сбежим.

Эйтайни развернулась на каблуках и выскочила в коридор — только взметнулись пышные юбки синего платья и подняли ветер.

Ниам горестно закрыл лицо руками:

— Упаси тебя Лесная хозяйка от воспитания дочерей!

— Думаете, с сыновьями будет легче? — сам не зная зачем, спросил Асгрим.

20.

Хозяин постоялого двора оказался не таким уж плохим. Выделил просторную и светлую комнату с камином. Мальчик-слуга запалил огонь, который выдворил сырость. Я доела собранный на скорую руку ужин: квашеную капусту с давно остывшей жареной корюшкой. Уютный треск пламени убаюкивал. Едва опустела тарелка, как начало клонить ко сну. Я поскорей забралась в постель. Хотя это были не покои во дворце туатов, а скромный постоялый двор с узкими деревянными кроватями без спинок, со свалявшимися перинами и не такими уж тёплыми одеялами, но спалось здесь намного спокойнее, даже от звуков из соседних комнат удалось отгородиться. Проснулась я поздно и провалялась в постели до обеда. Вставать не хотелось, как и вспоминать о том, что наговорил мне брат и что предстояло сделать сегодня. Поднялась, лишь когда начала побаливать голова и пробуждать усыплённую встречей с незнакомцем совесть.

Умылась, оделась и вышла на улицу. Двор заливало искристое солнце. Мороз покалывал щёки. Вчерашний снег стоптался в наледь. На рыночной площади дворники посыпали её песком, чтобы прохожие не поскальзывались. Но чем дальше я отходила от ратуши, тем более нечищеными становились улицы, и тем чаще приходилось, как птице, взмахивать руками, чтобы удержать равновесие, хвататься за стены или заборы. Вскоре обнаружилось, что я не помню дороги. Вчера было темно, моё внимание поглотил незнакомец и мрачные мысли. Он вёл, а я послушно шла, не разобравшись толком куда и зачем. Очень легкомысленно с моей стороны. Хорошо, что у незнакомца не было дурных помыслов, иначе бы туго пришлось. После нескольких часов блужданий, за которые я, похоже, успела обойти весь город, впереди показалась двускатная крыша с приметным резным коньком. Сверкнули на солнце белые стены. Медвяным золотом отливали слюдяные окна в распахнутых резных ставнях. Что ж, была не была!

Я постучалась в полукруглую дверь. На пороге показался смотритель в белом с синими узорами балахоне. Я прошла к широкому письменному столу. На нём горкой лежали длинные узкие полоски бумаги для посланий. Рядом стояли чернильницы с гусиными перьями. В ряд были убраны кожаные чехлы. За отдельную плату смотритель предложил написать послание под диктовку либо отправить большое письмо кораблём до Готланда, а оттуда почтовой каретой, но тогда оно уйдёт только через две недели. Слишком долго. Я взяла полоску и твёрдым почерком вывела, что всё хорошо и не надо нас искать. Как только мы добудем клыки вэса, вернёмся сами. Свернула в трубочку и запечатала в футляр. Смотритель проводил меня в голубятню, что ютилась под самой крышей. Вдоль стен на заботливо устланных чистой соломой насестах сидели крупные почтовые сизари. Чистили перья, доклевывали остатки поданного на завтрак зерна, мелодично курлыкали.

Услышав адрес назначения, смотритель надолго задумался:

— Далеко же вас занесло! — и снял с насеста большую белую птицу. — Рюген самый надёжный, под сотню посланий за крыльями. Ни одного не потерял.

Я улыбнулась и кивнула, показывая, что доверяю его выбору. Смотритель привязал к лапке голубя футляр, шепнул адрес и выпустил птицу в открытое окно. Распахнув крылья, она взмыла в небо, превратилась в точку на горизонте и растворилась в бескрайней синеве. Я вежливо отблагодарила смотрителя и накинула пару монеток сверх обычной пошлины. Он радушно улыбнулся и проводил меня до двери, приглашая заходить ещё.

Голубиная станция уже скрылась за поворотом, когда до меня вдруг дошло: я написала совсем не то! Нужно же было попросить отца о помощи и расписаться в своих неудачах. Если я вернусь, то буду выглядеть глупо. Раз такое дело, следует дать шанс незнакомцу. Он ведь обещал что-нибудь придумать. В глубине души я, конечно, понимала, что это трусливые отговорки, из-за моей слабости брат тратит жизнь впустую, оставаясь безвольной куклой принцессы в подземном дворце. Но меня словно подхватило течение, несло прочь от него, и я не сопротивлялась, заворожённая манящей фигурой незнакомца впереди.

Из булочной вкусно пахло выпечкой. Я зашла погреться и заодно отведала пирога с треской, который толстушка-кухарка только-только сняла с противня. Ноги сами понесли обратно на постоялый двор. Смеркалось. Световой день продлился так недолго — только-только минул полдень, а на пороге темень, хоть глаз выколи. Вместе с ночью и холод стал пробирать.

У себя в комнате я долго не знала, чем заняться. Думала, ела себя поедом. Я должна была попросить помощи у отца! А если незнакомец не вернётся или его не пустит сюда строгий хозяин? Не стоит ли мне самой начать поиски или придумать способ вызволить брата? От роящихся мыслей голова пухла и раскалывалась. Не выдержав, я зажгла лампадку, схватила дневник и выплеснула всё на бумагу: нещадно вырывала листы, выкидывала, снова писала. Остановилась, лишь когда вышло что-то более-менее спокойное и уравновешенное. Но делать было всё так же нечего.

С тоски я пренебрегла советом незнакомца и спустилась в общий зал. Задымлённое помещение сплошь было заставлено широкими крепкими столами, за которыми сидел разномастный люд: мастеровые в робах с нашитыми цеховыми знаками отличия, чиновники в грубых суконных штанах и жакетах с небрежно брошенными на спинки стульев куцыми плащами; купцы в отороченных дорогими мехами полушубках. Большинство от стариков до молодёжи небритые, с косматой порыжелой растительностью на щеках и подбородке. Точно, длиннобородые. Брадобреи у них что ли не в почёте? Или они так лица от мороза спасают?

Посетители чинно ели и пили в своё удовольствие. Пошлостей никто себе не позволял, видимо, хозяин строго следил за порядком. Только беседы велись в полный голос, да так, что говорящий всегда стремился перекричать шумную компанию за соседним столом.

Я подманила розовощёкую подавальщицу и спряталась за самым маленьким столом, который отыскался в дальнем углу. Держать голову старалась высоко, взгляд не отводить, говорить уверенно. Я мужчина, мне нечего скрывать, я просто хочу поесть в тишине и одиночестве. Чтобы казаться солидней, я заказала фаршированный грибами свиной окорок и кружку эля, хотя слабо представляла, как в меня это влезет. К тому же порцию принесли великанскую. Я попросила побольше лука и чеснока, чтобы перебить намертво въевшуюся в язык сладость от мёда туатов. Живот слишком быстро распёрло от непривычной сытости. Я отщипывала кусочки от необъятного окорока, задумчиво отправляла их в рот и запивала мелкими глотками эля. Хозяин всё-таки разводил его водой. Впрочем, так даже лучше.

Я тайком оглядывала посетителей. Похоже, сюда захаживали и демоны, только ауры их были скрыты и плохо различались в серой массе. Лишь бы не туаты. Не хочу к ним ни за что!

— Если мы не нагоним девчонку здесь, то поедем обратно. Отмораживать задницу в Утгарде и спать в пещерах с медведями я не собираюсь, что бы там папа ни говорил о чести рода, — донёсся обрывок разговора за соседним столом. — Не хочу жениться на умалишённой, которая в ледяную пустыню собралась. А вдруг от неё и дети такие же сумасшедшие будут?

Мысли разом выветрились, настолько ошарашил знакомый голос. Я медленно повернула голову. Йорден сидел ко мне спиной. Его я узнала по пухлой фигуре и прилизанным каштановым волосам. Значит, беспокоившие меня ауры принадлежали вовсе не демонам, а Стражам, ищейкам.

— По моим подсчётам мы отставали от них на две недели. Сомневаюсь, что они бы стали здесь так надолго задерживаться. Весной ледяной путь в Хельхейм растает и дороги назад уже не будет, — заговорил сидевший ко мне боком рыжий Дражен, с которым я танцевала на помолвке после того, как Йорден меня бросил.

— К тому же их след затерялся на плато. Вполне вероятно, что в город они не заходили. Решили сразу в червоточину сигануть, самоубийцы, — усмехнулся третий, смуглый и худощавый. Он сидел ко мне другим боком и, опираясь локтями на стол, обнимал кружку с элем. — Можем возвращаться прямо сейчас. Всё, что могли, мы сделали. Совесть наша чиста. И честь тоже.

Подойти и сознаться? Попросить помощи? Хотя Вея спасать они явно не станут. Наденут мне на голову мешок, перекинут через седло и без лишних разговоров домой повезут. Тогда брат точно пропадёт.

Я нащупала под рубашкой подаренный Петрасом амулет. Он должен укрыть от ищеек. Ведь до сих пор они меня не заметили, хотя знают в лицо и сидят близко. Пережду, пока не уйдут спать, а там, глядишь, и вовсе про меня забудут.

— Это было бы глупо, а глупцы сюда бы не добрались, — высказался четвёртый спутник, веско, размеренно, без тени эмоций. Почувствовав на себе его взгляд, я оробела. Придвинула окорок и согнулась низко над столом, пытаясь спрятаться. — Небольшая передышка не повредит, заодно осмотримся. Может, мы столкнёмся с ними там, где совсем не ждём.

— Кто позволял простолюдину раскрыть рот? — грубо оборвал его Йорден. — Без тебя разберёмся.

Остальные кивнули, простолюдин молчал, не шелохнувшись. Пронесло. А чего я переживаю? Ищейки настолько близоруки, что дальше своего носа не видят. Я решительно поднялась и протянула кружку.

— За счастливое возвращение, — ищейки удивлённо глянули на меня. — Я рядом сидел — услышал разговор. Дай, думаю, присоединюсь.

Я поставила свой стул между Йорденом и Драженом. Узнают или нет? А стол-то у них небогатый и кружки пустые. Видно, поиздержались в погоне за «умалишенной девкой». Я снисходительно улыбнулась и подозвала подавальщицу:

— Эля всем, угощаю!

Ищейки приободрились и охотно закивали. Только Йорден смотрел хмуро. Неужели, признал? Не может быть! С короткой причёской лицо у меня совсем другое, и мужская одежда должна сбить с толку.

Стоп!

Что я вообще делаю в их компании?!

— Кто ты такой и чего нужно? — подозрительно спросил Йорден, сложив руки на груди. У него что гордость защемило? Не он теперь пиром заправляет, а я?

— Такой же усталый путник, как и вы. Товарища жду, но он запаздывает, — я старалась говорить уверенно и смеялась, как пьяная. — А тут вы балагурите, вздорите. Много вас — весело, а я один скучаю. Не примите в компанию?

Подавальщица налила всем эля, и я чокнулась с кружкой, которая стояла рядом с моим горе-женишком.

— За дружбу, м? Крепкую и нерушимую, до смертного одра и даже после?

— За дружбу! — хором воскликнули остальные и обмакнули губы в хмельную пену.

Йорден сверлил меня негодующим взглядом:

— Как ты догадался, что мы Стражи и откуда знаешь наши клятвы?

Простолюдины признавали в нас с братом Стражей с первого взгляда, не думаю, что с ищейками несмотря на отсутствие манер происходило иначе. А клятвы не тайна за семью печатями. Странность тут только одна — что я не боюсь их пуще демонов, как остальные простолюдины. Хотя у меня даже больше поводов опасаться, но почему-то не страшно ни капли.

— Мой дед когда-то прислуживал на пиру у знатных Стражей, правда-правда, и всё про вас рассказывал, и про клятвы, и про демонов, — я пьяно сощурилась. — Вот и я хочу с вами посидеть, чтобы внукам было про что рассказать в старости.

— Не строй из себя зануду, Йорден, — поддержал меня Дражен и похлопал товарища по плечу. — Он ведь платит.

Мой женишок нехотя поднял кружку, ударил об мою и залил в себя весь эль одним залпом. Дальше пошло лучше. Ищейки развеселились, выкрикивали тосты, травили байки.

— Так откуда вы, ребят? — усыпив их бдительность, поинтересовалась я. — Издалека?

— Из Белоземья, — подался вперёд простолюдин, который до этого молча сидел в тени и покорно отдавал свою выпивку Йордену.

На свету удалось его разглядеть. Не намного старше остальных, но здоровенный, в плечах косая сажень, головы на полторы меня выше, светлые волосы короткие и жёсткие, как копна соломы, на щеках щетина. А ручищи-то! Огромные, мозолистые, как будто только от сохи. Кажется, это ему сильно досталось за наши с Вейасом шалости в замке.

— Мастер беглую невесту разыскивает. Прямо с помолвки удрала, мастер даже, как она выглядит, не запомнил. Стыдно одному домой возвращаться. Отец с него три шкуры сдерёт.

— Какого демона ты это рассказываешь? — вознегодовал Йорден, быстро протрезвев. Он поднялся и занёс руку для затрещины, но вдруг замер и плюхнулся обратно на стул с пустым взглядом.

Простолюдин криво усмехнулся и поднял на меня глаза цвета ледяной стали. Взгляд выворачивал мысли наизнанку, проникал в самую суть, вламывался в святая святых, куда и себя-то не допускаешь. Я вскочила и попыталась уйти, но простолюдин рванулся за мной и схватил за руку.

— Может, вы нам поможете? — по лицу растеклась недобрая ухмылка. — Она такая невысокая, тощая, белобрысая. Прямо как вы. С братом путешествует. Не видели?

Огромная ладонь надавила на лоб. От резкой боли вышибло дух. Свет померк. Я глотала ртом воздух и изо всех сил старалась не упасть. Это телепат, демонов телепат меня читает! Амулет на груди раскалился и жёг кожу. Он не выдержит такого воздействия. Демоны, я не выдержу раньше! Ноги уже подкашивались.

Меня отдёрнули в сторону. Телепатическая связь оборвалась, мир обрёл чёткие контуры, и я смогла дышать полной грудью.

— Оставьте паренька! Он со мной, — рыкнул мой вчерашний незнакомец.

Я как клещ ухватилась за подставленную руку, до того испугалась.

Простолюдин смотрел на незнакомца так, словно собирался вцепиться ему в глотку на глазах у всего честного народа. Наверное, и вцепился, если бы не вмешался Йорден.

— Сядь! — приказал он. — Чего к голубкам привязался? Не хватало нам ещё драки. Пускай платят и проваливают, извращенцы демоновы!

Простолюдин покорно вернулся на своё место. Незнакомец сорвал с пояса кошель и швырнул Йордену. Лёгкий кивок, прикосновение к полям шляпы, издёвка в притворно почтительном взгляде. Йорден ничего не заметил, рачительно пересчитывая монеты, остальные и вовсе больше на нас не смотрели.

Незнакомец повёл меня к моему же собственному столу. В голове раздался вкрадчивый шепоток: «Берегись!» Вейас?! Нет, этот голос был другим — стальным, и ощущения тоже — морозными: «Не от тех ты бежишь, принцессочка».

Когда мы уселись, я украдкой глянула на ищеек. Они продолжали трапезничать, как ни в чём не бывало. Только телепат скрылся в тени угла.

— Тот самый жених? — проницательно спросил незнакомец. — Теперь я понимаю, почему вы сбежали.

— Его слуга-телепат меня загипнотизировал, заставил подойти к их столу и едва себя не выдать. Как хорошо, что вы вмешались. Ещё пару мгновений, и я бы пропала.

Скопом навалилось осознание произошедшего, страх и усталость. Захотелось сжаться в комочек, спрятаться на груди у этого доброго человека и беспомощно расплакаться, пока напряжение не отпустит. Но присутствующие бы не поняли, уже считали нас... смешно сказать, любовниками-голубками. Оборачивались, шептались.

— Это ваше? — кивнул на остывший окорок незнакомец. — Можно? Я весь день на ногах — маковой росинки с утра во рту не было.

— Да, конечно, это меньшее, чем я могу вас отблагодарить. Так какими судьбами?

— Хотел поужинать. Услышал шум — вижу вы, бледная, без кровинки в лице, трясётесь, как осиновый лист, а этот здоровяк словно демон к вам присосался. Вот я и решил, раз вас однажды уже спас, обязан защищать и дальше. Негоже дело на полпути бросать, — отвечал он, с аппетитом обгладывая свиную ногу.

Я набралась наглости и выпалила:

— А вы уже придумали, как помочь моему брату?

Незнакомец на мгновение перестал жевать и замялся:

— Честно, времени не было. Семейные дела улаживал, сам устраивался — тоже только вчера прибыл. Ну и... простите.

— Это вы простите. Я не должна перекладывать свои проблемы на ваши плечи. Вы и так сделали для меня больше, чем кто-либо за всю жизнь.

— Только обнимать-целовать не стоит — от вас чесноком несёт знатно, — отшутился он, пытаясь приободрить.

Как ни удивительно, удалось. Я поставила локти на стол и, оперев голову на ладони, любовалась его прекрасным лицом, каждой даже самой мелкой благородной чёрточкой. Жаль, что я не бард-рунопевец и не умею ладно складывать слова, чтобы запечатлеть эту красоту в своём дневнике, хотя, уверена, ни одна даже самая искусная баллада не сможет передать глубину этих тёмных глаз, чувственность губ, теплоту шелковистого баритона, изящество длинных пальцев.

Мы ещё немного посидели, лениво болтая о пустяках.

— Уйдём отсюда? — предложил незнакомец, покончив с окороком.

Я кивнула, глядя на пустеющие столы. Ищейки давно убрались восвояси. Скатертью дорога. Надеюсь, они бросят гоняться за «сумасшедшей девкой» и завтра же отправятся домой.

Мы прошлись вдоль пустынных улиц погружённого в сонный мрак города. Было прохладно, но я терпела, согреваясь одним присутствием друга. Я показала ему холмы, под которыми таился дворец туатов, места, где я видела белый и чёрный пути внутрь. Мы осмотрели всё пространство, поковыряли палками стылую землю, но следов потайных механизмов не нашли.

— Видно, дворец защищён магией. Внутрь так просто не попасть, особенно если ты не туат. Придётся выманивать их оттуда. Нужно подготовиться, — излагал свои соображения незнакомец, когда мы двинулись прочь от холмов к морю.

Мы обошли город по краю, пока не уткнулись в высокую гряду утёсов. Незнакомец шёл впереди, указывая путь. Держась за твёрдую руку, я не боялась поскользнуться и упасть, не боялась, что он заведёт меня в пропасть. Рядом с ним было легко и спокойно.

На краю самого высокого утёса мы остановились. Незнакомец закрыл мне глаза руками и подвёл к краю. Чувствовалось, что носки сапог не касаются земли. Внизу слышался хлёсткий гул, плеск врезающихся в скалы волн. Прохлада оседала на лице. Ноздри щекотал тонкий солоноватый запах.

— Не бойся и расставь руки в стороны — я держу, — обдал теплотой шёпот у самого уха.

Я послушалась. Ладони соскользнули с глаз и обхватили талию. Я распахнула веки и затаила дыхание от восторга. Внизу у моих ног морщинился тёмный бархат. Белым золотом стелилась лунная дорога, мелкими бисеринками отражались звёзды. Серебристая дымка наползала на скалы и укутывала нас полупрозрачной вуалью. Невероятно, волшебно! Оно действительно такое, как рассказывают моряки. Один раз взглянешь — и влюбишься на всю жизнь. Я обнимала весь этот широкий водный простор руками, насколько можно было окинуть взглядом. В груди теснилось жаркое томление, не оставляя места даже для вздоха.

Зло взвыл ветер и ударил холодным порывом в лицо. Я поёжилась. Незнакомец прижал меня к себе и укрыл тёплым меховым плащом нас обоих.

— Нравится? — он свесил голову мне через плечо.

Я развернулась к нему лицом, встала на цыпочки и обвила руками плечи.

— Чеснок? — спросила я, утопая в бездонных глазах, так похожих на морскую пучину за спиной.

— К туатам! — рассмеялся он, крепко обнял и поцеловал сам.

Это было... слаще верескового мёда. Нет, сладким оно вовсе не было. Было необыкновенным, сметающим чувства и мысли, мечтой, что грезилась так долго. Голова кружилась, тело становилось невесомым и неслось незнамо куда, подхваченное бурливым потоком. Что впереди, я не знала и даже не хотела думать об этом.

Неужели это со мной наяву? Я всхлипнула, и трепетное мгновение истаяло, как серебристая дымка.

— Светает, — незнакомец кивнул на пламенеющие в первых лучах солнца горы. — Пора возвращаться.

— Мы вернёмся сюда завтра? — жалко было расставаться с чувственным пленом его объятий.

— Нет, завтра будет буря, — ответил незнакомец, поглаживая большим пальцем мои губы.

— Но небо такое ясное, — возразила я.

Мир вокруг затапливал нежный, но всё же холодный зимний сиренево-лиловый свет.

— Поверь мне, — тёплое дыхание снова защекотало ухо, губы едва уловимо коснулись мочки. — Будет буря.

Я засмеялась.

***

Возвращаться вновь пришлось под утро, а во дворце уже заждались. Асгрим застыл на пороге. Тронный зал был ярко освещён магическими кристаллами, в напитанном цветочными ароматами воздухе витало напряжение. Эйтайни мерила шагами комнату и оглядывалась по сторонам, словно затравленная волчица. Погружённый в нелёгкие размышления король с трона созерцал пустоту перед собой. Рядом стоял Шейс и мрачно изучал узоры на каменном полу. Ворожбой что ли на старости лет решил заняться?

—Я уже не надеялась, — увидев Асгрима, принцесса надвинулась на него, сердито скрестив руки на груди, и заглянула за спину: — Шейс упустил чужака, но зато побывал на кладбище. Покров сорван, все печати сломаны, склепы пусты. Это ты, дубина стоеросовая, вывел чужака к спящим и сам показал, что делать.

Асгрим горестно вздохнул. Лопухнулся знатно, но кто же знал, что чужак окажется настолько ловким? Конечно, проще во дворце сидеть и вообще ничего не делать, чем выйти, совершить ошибку и… Дурень безголовый!

— И теперь ты хочешь сказать, что не смог найти одну сопливую девчонку? — отчитывала Эйтайни, не зная, что он уже сам себя укорил так, как у неё никогда бы не получилось.

— Нет, я её нашёл довольно легко, — отозвался Асгрим. Решил-таки сигануть с обрыва. — Только...

— Только ты снова её пожалел и отпустил?! — негодовала принцесса, не позволяя договорить. Пришлось терпеливо выслушать нотации до конца, прежде чем Асгрим смог сообщить то, зачем пришёл.

— Поверь, сейчас я бы с удовольствием спеленал её и притащил сюда, не слушая никаких возражений. Только чужак нашёл её первым и не подпустил к ней ни на сажень.

Эйтайни с Шейсом поражённо вытаращились. Взгляд короля обрёл ясность, на лбу залегла тревожная морщина, фиалковые, как у дочери, глаза оглядывали Асгрима с ног до головы.

— Он к ней уже привязался? — голос Ниама отдавался гулким эхом в высоких каменных сводах.

— Втёрся в доверие — это уж точно, — Асгрим неуютно передёрнул плечами и отвёл глаза. Не выдержал, струсил.

Король отгородился созерцанием пустоты. Вместо него с очередной порцией упрёков накинулась Эйтайни:

— Ты позволил ей уйти с чужаком? Почему не напал? Может, это бы спугнуло его... или её, если он не успел окончательно её одурманить.

— Я бы просто погиб без толку, даже вас не успел предупредить.

— Ну и что! Трус несчастный! Свои ошибки нужно исправлять кровью!

— Мои ошибки?! Не я притащил её сюда, не я натравил на неё собственного брата, не я сделал её уязвимой перед этой тварью!

— Ты хочешь сказать, что это моя вина?!

— Я ничего не хочу сказать. Если бы Шейс и его воины сразу отправились искать корову...

— Эй, только меня сюда не приплетайте! — подал испуганный голос Шейс.

— Если бы ты внимательней относился к моим приказам!

— Если бы ты думала не только о себе!

— Хватит! — рявкнул Ниам, услышав безобразную перебранку даже в состоянии полутранса. — Если кто тут и виноват, так это я, потому что не могу заставить слушать себя ни своих поданных, ни приёмного сына, ни даже родную дочь. Мои предшественники в лесу, должно быть, уже волками воют от стыда.

Все трое молча уставились в пол. Теперь Асгриму действительно сделалось гадко, лучше бы Эйтайни продолжала поносить его последними словами, чем слышать разочарование и отчаяние из уст короля.

— Забудьте о том, что было раньше. Сейчас надо решать, как быть дальше, — продолжил Ниам. — Шейс, объявляй общий сбор — нападём первыми. Если будем ждать, враги наберутся сил и сожрут нас, как саранча посевы длиннобородых. Асгрим, сколько их было в склепах?

— Тридцать два. Если с чужаком — тридцать три.

— И число-то под стать, — задумчиво кивнул Ниам. — С темнотой снова пойдёшь в разведку. Выяснишь, где у них логово. Эйтайни, предупреди своего Стража. Его помощь тоже понадобится. Всё-таки он лучше нас приспособлен с этими тварями сражаться.

— Он ослаблен приворотом. Он не сможет сражаться даже вполсилы, — замотала головой принцесса.

— Так расколдуй его! Понадобится вся помощь, которую мы можем получить, иначе — смерть, — в последний раз попытался увещевать её король.

— Нет-нет-нет! Никогда! — истерично выкрикнула Эйтайни и бросилась прочь из зала в слезах.

Король перевёл усталый взгляд на мужчин. Асгрим с Шейсом выпрямили спины. Кивками отдали честь, подтверждая готовность исполнить волю короля, и разошлись по поручениям.

21.

На следующий день действительно была буря. Ветер завывал, бросал в окна пригоршни снега, ярился огромными вихрями, застилал воздух беспроглядной белой пеленой. Я проспала часов пять-шесть, а когда проснулась, уже смеркалось. Стало темно и жутко. По моей просьбе слуга растопил камин. Уютно затрещали смолистые дрова, пламя отбрасывало на стены блики, ноздри щипал горьковатый дым. Я устроилась у огня, закутавшись в шерстяной плед. Страх немного отпустил, и на душе потеплело. Жаль только, что денег оставалось не так много. Хорошо, что незнакомец расплатился за меня вчера, иначе вышло бы совсем некрасиво. Надо что-то решать и быстро.

Нарушив плавное течение моих мыслей, раздался тихонький стук в дверь.

— Не заперто.

На пороге стоял незнакомец с большим букетом алых роз, заботливо укутанных в белую материю.

— Ух ты, откуда? — удивилась я.

— Богатый купец выращивает в своей оранжерее. Они у него круглый год цветут. Тут недалеко совсем.

— Должно быть, это очень дорого.

Я взяла цветы и освободила их от ткани. Палец наскочил на острый шип. Незнакомец подхватил мою ладонь и приложил к губам, слизывая выступившую кровь.

— Я такая неловкая.

— Не страшно, — улыбнулся он, и все тревоги сразу забылись.

Мы поставили букет в кувшин с водой и устроились у камина. По совету незнакомца попросили у хозяина на ужин диковинное местное кушанье из размоченной сушёной трески с ржаным хлебом, гороховым пюре, козьим сыром и горчичным соусом с добавлением можжевельника. Пахло это блюдо… странно остро, я бы даже сказала, воняло, как крысиный яд. Попробовать было брезгливо и боязно, но наблюдая, с каким аппетитом уплетает бледную массу незнакомец, я всё же отломила кусочек. Странный вкус и ещё более странное послевкусие. Даже слов толком не находилось, чтобы описать. Но не стошнило. Захотелось съесть ещё.

— Вкусно, — похвалила я, наконец, распробовав.

— Тает во рту, даже сам не ожидал, — кивнул незнакомец. — Люблю пробовать новое, особенно в новых местах. Это, пожалуй, одна из самых приятных сторон дальних странствий.

— Вы много путешествуете?

Незнакомец повёл плечами, не ответив. Позвонив в колокольчик, который специально оставляли на прикроватной тумбе, он вызвал слугу и уговорил принести к десерту блинчиков с голубичным вареньем и подогретого вина с приправами. Не знала, что тут подают такие изыски. Слуга, судя по обескураженному виду, тоже не знал, но после того, как мой гость перекинулся с хозяином парой слов, всё доставили в лучшем виде. С какой же всё-таки лёгкостью незнакомцу удаётся добиваться всего, чего он только не пожелает. Ни меня саму, ни Вейаса, ни даже отца не стали бы так слушать, а ведь этот парень обычный человек без дара.

Вино горчило пряной терпкостью. Его вкус как нельзя кстати подходил к ненастью за окном.

— Нечестно, что вам известно обо мне всё, а я даже имени вашего не знаю, — продолжила разговор я, когда мы приступили к десерту.

— Так вы и не спрашивали, — отшутился он. — Моё имя Найт, Найт Кроулерс. И давай уже на «ты».

— Хорошо, — согласилась я. Высокосветскому этикету в наших отношениях не место. — Странное у тебя имя. Издалека приехал?

— Моё родовое поместье находится в Эльбани.

— Никогда не слышала.

— Неудивительно. Это маленькое графство между Норикией и Сальвани. Ничего особенного на самом деле. У нас даже постоянного гарнизона Стражей нет. Скучные плоские равнины, заливные луга вдоль пойм поспешающих к океану рек, поросшие изумрудным дягилем берега болот. Ммм, а ещё у нас нет этой дурацкой полугодовой мглы, а солнце придаёт коже красавиц сладкий золотисто-медовый оттенок.

Я восхищённо выдохнула, представляя тенистые низовья болот, запахи луговых трав и ласку знойного южного солнца.

— Ещё у нас выращивают лучших в Мидгарде мулов. Одним словом, совершенно ничего интересного, — вставил Найт, чтобы вырвать меня из мира грёз. Конечно, он немного лукавит, считая свой край самым замечательным на свете, как я считаю родное Белоземье. — Нас совсем задавили податями: Норикийский король и ваш орден. Поэтому моей семье пришлось забыть о гордости аристократов и заняться немыслимым делом — торговлей. Нам принадлежит несколько бумажных и ткацких мануфактур. Чтобы найти хороших покупателей, поставщиков сырья и раздобыть кое-какие ремесленные секреты, мне выпало постранствовать по миру. А недавно мы приобрели верфь в большом портовом городе. Но со строительным лесом у нас, прямо скажем, беда, поэтому я отправился сюда напрямую договориться с лесорубами о покупке корабельных сосен. Южные отроги Утгарда ими очень богаты. Постой, зачем я тебе это рассказываю? Ты, должно быть, уже засыпаешь от скуки.

— Вовсе нет, — весело подмигнула я. — Хочу знать о тебе всё!

Найт улыбнулся и продолжил рассказывать. Я заворожено слушала. Порой детали ускользали от меня, когда речь заходила о таких сложных вещах, как устройство бумажной мельницы и ткацкого станка или о том, чем фок-мачта отличается от грот-мачты. Но мне нравилось, как голос Найта то возвышался, стоило заговорить о чём-то волнительном, то опускался до вкрадчивого шёпота, когда дело касалось ремесленных и торговых секретов. Я смеялась его шуткам, даже тем, которые вызывали недоумение. Кивала и соглашалась, просила продолжать, когда видела, что он ждёт поощрения.

Странно. Никогда не понимала, почему другие девушки так себя ведут, а теперь вот сама заглядывала в рот, жеманничала и флиртовала. Как будто влюбилась по уши, до беспамятства, до безумного блеска в глазах и не сходящей с уст глупой улыбки. Восхищалась им, таким обходительным и серьёзным. Сколько он всего знает! И занимается чем-то полезным для всех, а не обманывает и обирает людей до нитки, чтобы потом на пирах в замке лапать грудастых служанок и изменять своим жёнам.

Пока мы болтали, Найт ни разу не попытался преодолеть расстояние между нами, на котором я чувствовала себя раскованной и защищённой. Почувствовав уверенность, я сама обняла его за плечи и приложилась щекой к груди. Сердце билось ровно и тихо. Убаюкивало. Дыхание щекотало макушку. Указательный палец Найта скользнул по моим приоткрытым губам, стёр прокатившуюся по щеке одинокую слезинку. Мой всхлип потонул в поцелуе, коротком и манящем своей невинностью. Ещё один. Губы нежно коснулись шеи возле уха. По телу понёсся тугой вал, грозя погрести под собой. Стало страшно.

— Ты спасёшь моего брата? — спросила я, пытаясь вырваться из тенёт забытья, но продолжала тонуть в тёмных омутах глаз.

— Сделаю, что смогу. Холмовым шавкам не поздоровится — это я тебе обещаю.

Дрова в камине прогорели, и сделалось зябко. В окно уже стучались рассветные лучи. Поцеловав меня на прощание, Найт пообещал вернуться после заката и ушёл по делам. Я черкнула пару строк в дневник и улеглась отсыпаться. Странный у меня распорядок стал. Прямо как у ночного демона.

К вечеру вьюга стихла, но намело знатно. Хозяин пожаловался, что его старшего сына, который принадлежал к артели лесорубов, в зимовье в Утгарде занесло по самую крышу. Отец очень переживал, сможет ли юноша откопаться до того, как закончатся припасы. Тяжело людям тут приходится зимой. Зато сплоченно народ живёт, друг за друга горой. Хозяину всего четверть часа понадобилась, чтобы собрать отряд на выручку. А у нас бы все только о себе и своём благополучии пеклись.

Найт пришёл немного позже обещанного. Я вся извелась в ожидании, поэтому когда он появился на пороге, бросилась к нему в объятья. Нельзя так за мужчиной бегать, вешаться на шею, и всё равно удержаться не могу. Как же хорошо с ним рядом!

Я запахнулась в меховой плащ, и мы отправились гулять. Найт обещал показать что-то особенное. Мы брели через весь город по узкой прочищенной тропке, по бокам которой громоздились сугробы по пояс. Дома занесло по самые окна. Огоньки свечей и лампад в них постепенно гасли, запахивались ставни. Город засыпал. Темнота правила облачной ночью безраздельно, лишь скрипучий снег под ногами да иней на стрехах и деревьях выделялся серыми разводами. Мы шли всё дальше. Найт встал впереди и протаптывал мне дорогу через сугробы.

Остановились мы возле обрамлённого высокими елями озерца, заледенелого и круглого, как блюдце. Найт достал из своей сумки несколько крупных костей с прорезанными в них отверстиями, через которые были продеты крепкие кожаные ремешки. Я села на поваленное бревно. Найт привязал кости к подошвам моих сапог, а потом и к собственной обуви. Я слышала про такую забаву, правда, не видела никогда. Люди скользят на этих штуках, кажется, коньках, по льду, кружатся, почти танцуют, иногда даже в цепочку выстраиваются, хватаясь друг за друга, и катятся так, пока не упадут дружною гурьбой.

— Лёд уже толстый — выдержит, — подбодрил Найт, спустившись с заснеженного берега, и протянул мне руку. — Не бойся, я тебя удержу.

Я слабо улыбнулась. Он-то удержит, а вот я обязательно грохнусь и растеряю всю свою грацию. Впрочем, было бы что терять. Я съехала вниз на коленях. Найт помог подняться и придерживал за руки. Шаг, ещё шаг — ноги едва не разъехались.

— Выдохни и перестань трусить, — посоветовал Найт и потянул за собой.

Я постоянно теряла равновесие, и Найту приходилось ловить меня за мгновение до падения. Но потом действительно стало чуть лучше. Освоившись, я отпустила локоть Найта и, неловко взмахивая руками, проехалась сама. Получилось! Я разогналась и... налетела на бугор. Ноги взмыли в воздух, но прежде чем я распласталась на льду, надёжные руки подхватили меня.

— Я же сказал, что удержу, — усмехнулся Найт.

Мы снова закружились вместе. Ощущения обострились, лишённое возможности видеть воображение рисовало в голове чарующие картины: мы в большом бальном зале с натёртыми до блеска паркетными полами, россыпью радужных бликов горят хрустальные люстры, музыка ночи завораживает трепетностью и нежностью. Чувственность выходит за навязанные воспитанием рамки. Впереди манит неизведанное, запретное, что сделает всю мою предыдущую жизнь неважной, дух парит над серой обыденностью, страхами и печалью, разум врывается в запредельный мир, о существовании которого я и не знала. Всё растворяется в блаженной тьме желаний и страстей.

Найт поскользнулся и упал, потянув меня за собой. Я опустилась на него сверху. Его руки легли на мою талию. Ночная тишь зазвенела хрустальным смехом, моим и Найта.

— Выходи за меня! — сквозь хмельное веселье донёсся его обволакивающий голос.

Я испуганно дёрнулась.

— Но ведь мы знаем друг друга всего несколько дней.

— А кажется, что целую вечность, — он приложил к губам прядку моих волос.

— Да, — сдавленно выдохнула я. Сопротивление отступало. Хотелось, нестерпимо хотелось сказать то самое важное второе «да».

Палец коснулся моей щеки, очертил контур губ.

— Я всегда искал такую, как ты — добрую, светлую, ласковую. С печальной, самой тёплой улыбкой, от которой растает даже камень. С глазами, ярче звёзд на ночном небе, когда празднуют Ламмас. Со станом тоньше камыша, что поёт на ветру у озёр.

— Захвалишь, — засмеялась я, целуя его руку, но Найт оставался всё так же серьёзен.

— Я боюсь, что если упущу тебя сейчас, то не найду больше. Тогда всё, чего я добился, не будет иметь значения. Потому что рядом не будет тебя, чтобы всё это разделить, — он отвернулся. — Скоро мне придётся вернуться домой. Ты поедешь со мной в Эльбани?

— Но мой брат...

— Мы сквитаемся с туатами до отъезда, обещаю!

Я сдалась. Запечатала его уста своими, до бесконечности твердя в голове беззвучное «Да!» Без Найта и моя жизнь больше не имеет смысла. Отныне мы неразлучны, одно целое. Это правильно, именно этого я искала, именного этого хотела больше всего на свете всегда. Близости. Второй половины. Родной души, которая, кажется, вернулась ко мне из прошлого воплощения, переплыла за мной Сумеречную реку. Ведь как иначе объяснить так стремительно пробудившуюся в нас любовь?

Мы сняли коньки и направились обратно к городу. Стало холодно, злой ветер толкал в спину. Я озябла. Обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. Чихнула. Тяжко, дорога расплывалась перед глазами. Всё окунулось в серую вязкость апатии. Голова закружилась, ноги подвели и...

— Милая, что с тобой? — наполнился заботливый голос Найта. Я с трудом разлепила веки. — Почему ты не предупредила, что замёрзла?

Не знаю... До этого я чувствовала себя прекрасно. А сейчас... будто горло изнутри ножом располосовали, а на голову надели железный шлем, как для турниров.

— Я отнесу тебя к себе, — Найт подхватил меня на руки. — Там за тобой будут хорошо ухаживать — живо на ноги встанешь.

— Но... — выдавила я из последних сил.

— Не бойся, я не стану заставлять тебя ничего делать против твоей воли. Верь мне.

И я поверила, ведь так хотелось верить. Раскалённое добела марево захватило меня.

***

Они двигались медленно, старались слиться с тенью, которую поддерживала ворожба короля. На этой окраине города прошлой весной вспыхнула эпидемия холеры. Много длиннобородых покосило, оставшиеся в живых бросили дома и ушли искать лучшей доли, веруя, что по мёртвым улицам ещё долго будут скитаться духи болезней и смерти, похожие на закутанных в чёрные плащи горбунов с длинноклювыми масками на лицах. Но сейчас в заброшенных домах поселилось иное зло.

Асгрим не хотел, чтобы его величество участвовал в этом походе. Гораздо проще было быстро схватить девчонку и унести под защищённую чарами сень дворца. Но Ниам настоял, что с врагом нужно разобраться на месте, а не осквернять его присутствием покой древней твердыни.

Король двигался медленно. Здесь, на будущем поле брани, впервые стал заметен немалый возраст, что пригибал к земле тяжким грузом. К тому же ворожба отнимала много сил.

Погода тоже не жаловала. В полдень вдруг стемнело, как ночью. Мокрые хлопья снега застилали глаза. Ветер свистел и завывал на открытых местах, шатая заборы и даже стены домов. Неистовствовал. Словно встал на сторону врага.

Ниам замер. Подал знак остановиться.

— Вон один, — кивнул в сторону ветхого дома на противоположной стороне дороги. — И ещё двое, — на ползущее вдоль покосившегося плетня чернильное пятно. — И ещё, — мелькнуло совсем рядом.

Асгрим едва успел выставить алебарду. Сверкнул серебряный наконечник. Мохнатая тварь с огромными мышиными ушами и уродливым зубастым рылом метнулась в сторону. Их тридцать три. Если скопом нападут, то от маленького отряда туатов и мокрого места не останется. Надо было всем племенем идти, но Ниам настаивал на скрытности. Сказал, что силой дело не решить. Но это чистой воды самоубийство!

— Отвлеките их. Я нашёл, где её держат, — шепнул король и двинулся в сторону огромного чёрного дома на высоченном фундаменте. Должно быть, раньше тут жил богатый купец с большим хозяйством и семьёй.

— Слышали приказ? Исполнять! — прикрикнул Асгрим.

Остальные сбились спина к спине, вскинули луки и ощетинились стрелами.

— Держать строй, пока мы не вернёмся. Шейс за главного! — он со всех ног бросился за стариком. Что бы Ниам себе ни думал, Асгрим его не бросит.

Ветер сбивал с ног, бросал за шиворот ледяные пригоршни, скрывал всё в белой мгле. Асгрим упрямо бежал вслед за тенью своего повелителя. Оскальзывался и снова бежал. Наперерез бросилась очередная тварь. Наконечник алебарды разорвал плотную ткань вражеского плаща. Визг. Запах палёной шерсти. Тварь исчезла, как не было. Асгрим прибавил ходу. Едва успел добежать до старческой фигуры, как набросились сразу три твари. Мохнатая морда гигантского нетопыря оскалилась, ударило жёсткое кожистое крыло. Асгрим прикрыл короля собой, отогнал одного врага алебардой, второму в морду швырнул порошок из молотого перца, который носил в притороченном к поясу мешке. Третьего огрел по голове своим узловатым посохом сам Ниам. Священное орудие из белого дуба — Асгрим не думал, что король решится осквернить древнюю реликвию подобным кощунством.

— Зря пошёл, — бросил Ниам и, не оглянувшись, взобрался по ступеням на высокое крыльцо.

Посох грянул об дверь, к дереву прислонилась бледная ладонь короля. Асгрим пятился следом, оглядываясь по сторонам, чтобы твари снова не застали врасплох. Ниам выгнулся, впал в транс. Речитативом потекло заклинание. Татуировки на руке ожили и помчались по стенам, оплетая весь дом кружевной лозой. Вспыхнули зелёным, выцвели до бледно-лилового и исчезли. Ниам распахнул глаза и пошатнулся. Асгрим придержал его за плечи.

— Нужно спешить. Я не смог усыпить их надолго, — вырвался из его рук король и толкнул дверь.

Дом был мёртв в прямом смысле слова. Пустые комнаты, голые стены. Ни шорохов мышей по углам, ни скрипа половиц под ногами, ни даже шума снежной бури на улице не слышно. И пахнет ничем... пустым воздухом, из которого истёрлись все запахи. Движения тоже нет. Только их с Ниамом спешные шаги по лестнице на второй этаж. Слабое биение жизни чувствовалось там наверху, в центре этого мертвецкого несуществования.

На втором этаже, не останавливаясь ни на миг, король прошёл по узкому коридору и толкнул дверь в самом конце. Асгрим заглянул через плечо.

На смятых простынях неподвижно лежало тщедушное, бледное до прозрачности существо с синюшными губами и глубокими тенями под глазами. Веки плотно смежены, даже, как дышит, незаметно. А ведь всего несколько дней назад оно было цветущей девушкой, которую Асгрим так опрометчиво выпустил из дворца. Ниам тронул её за плечо, но Лайсве не проснулась.

— Что ж, может, оно и к лучшему, — он достал из-за пояса ритуальный кинжал. Снова зазвучало заклинание, волнистое лезвие оцарапало висок девушки, увитые татуировками пальцы чертили на её коже колдовские знаки. Не оборачиваясь, король позвал Асгрима: — Если со мной что случится — забирай остальных и беги. Ты тут ничем не поможешь.

Асгрим попытался возразить, но голова короля уже запрокинулась в трансе, а глаза закатились белками наружу. Не услышит. Он уже не здесь.

***

Не знаю, сколько я проспала. Когда открыла глаза, первое, что увидела — был Найт, сидевший рядом на стуле со склонённой на грудь головой. Он спал. Должно быть, смотрел за мной всю ночь, пока я болела. Бедный. Наверняка, совсем вымотался.

Я неловко потянулась — движения отдавались сосущей болью и слабостью. Рука с трудом высвободилась из-под тяжёлого одеяла и прикоснулась к щеке Найта, слегка колючей от небритой щетины. Он тут же распахнул глаза и поцеловал мою ладонь. Мрачная тревога покинула его взгляд, а лицо озарила счастливая улыбка.

— Проснулась, значит, кризис миновал. Заставила же ты меня поволноваться, — он убрал с моего лба свалявшуюся от пота прядь.

— Кажется, будто по мне табун ненниров проскакал, — слабо отшутилась я и закрыла глаза. Из окна на противоположной стене в комнату хлестал яростный свет. Он резал глаза и усиливал пульсацию в голове.

— Всё пройдёт. Как немного окрепнешь, я увезу тебя в Эльбани. Там тепло, и люди болеют очень-очень редко.

— А как же Вей?

— Мы спасём его. Я же обещал.

— А Хельхейм? Я так хотела увидеть гроб Безликого.

— Ты же сама знаешь, что это лишь сказки. Да и посмотри, что с тобой сделали пару прогулок на морозе. А в Хельхейме будет намного холоднее и тяжелее. Только зря себя погубишь.

Я с кряхтением отвернулась к стене. Он, конечно, прав. Я столько раз думала так же. Наивно надеялась, что старая сказка окажется правдой и там, на другом краю сияния червоточин, я увижу ответы, которые всю жизнь искала. Но на самом деле всё, что мне нужно, здесь, в его глазах.

— Тебе кажется, что я ограничиваю твою свободу и подрезаю крылья, но... — голос Найта, прежде столь певучий и успокаивающий, теперь раздражал, вырывая меня из плена собственных мыслей. — Я просто боюсь тебя потерять, особенно после этой демоновой лихорадки. Я не спал три дня...

— Прости, — я ласково улыбнулась и погладила его щёку. Тёмные глаза блестели от сухих слёз.

— Мне не нужно твоё прощение. Мне нужна ты, каждый день моей жизни и даже после неё, — он достал что-то из-за пазухи и протянул мне. — Лайсве Веломри, не окажите ли вы мне честь стать моей супругой?

Это был серебряный браслет в виде переплетающейся лозы со вставками мелкого речного жемчуга и перламутра. Я крутила его в руках, разглядывая. Старинный. Небось, семейная реликвия. Я... всхлипнула и вернула его обратно. Найт одарил меня тяжёлым взглядом, не злым, но уставшим, полным страдания и печали.

— Я согласна, — выдохнула скороговоркой и потупилась.

Его пальцы подтолкнули мой подбородок вверх. Весь мир заслонило красивое лицо, с губ сорвался короткий поцелуй, безыскусный, но искренний в своём отчаянии. Браслет щёлкнул вокруг запястья.

— Я люблю тебя, — вкрадчивый шёпот пустил по спине волну мурашек. Захотелось плакать. Никогда и не мечтала услышать эти заветные слова, тем более сказанные с такой страстью. Сомнения отступили.

— Не надо, сейчас не время для слёз. — Найт коснулся губами моего лба. Он будет очень ласковым мужем и добрым отцом для моих детей. — Отдыхай. Мне нужно в город по делам, а за тобой присмотрят мои тётушки. Мы сейчас в их доме.

Он ушёл. Я снова забылась тяжёлым сном без сновидений. Вскоре меня разбудила невысокая пожилая женщина с впалыми щеками и мутными глазами неопределённого цвета. Серое шерстяное платье плохо скрывало измождённую худобу и костлявость. Голова была обмотана грубым платком. Тётушка молча поставила на стол луковый суп с гренками и чашку густого травяного отвара с малиной. Я с трудом села на подушках и принялась завтракать. Даже жидкая пища внутрь проталкивалась с трудом, словно живот тоже устал и не хотел ничего в себя принимать. Тётушка нависала надо мной, пока я не закончила, и только потом ушла, унеся посуду с собой. Я повалялась ещё немного, но не выдержала и решила размять ноги. Голова трещала, а в теле ощущалась предательская слабость, но я заставила себя её преодолеть.

Комната оказалась пустой за исключением моей кровати и тумбы, рядом с которой лежали мои вещи. Надо же, Найт позаботился их забрать. Какой же он всё-таки внимательный. Я достала из мешка дневник и принялась писать, но мысли путались, а руки дрожали.

Мы ведь спасём брата перед отъездом? Даже если и так, то что будет с Веем потом? Без спутника, даже такого слабого, как я, в Хельхейме делать нечего. Ему придётся вернуться к отцу и расписаться в своей слабости. Из-за меня, из-за того, что я подтолкнула его к этому походу и не смогла дойти до конца. Но Найт прав, Хельхейм — это смерть не только для меня, но и для Вея. Что значит гордость по сравнению с жизнью, ведь правда?

За спиной хлопнула дверь. Старуха, та же самая или очень похожая, укоризненно качала головой, показывая, что я не должна была вставать. Что ж, в этом был резон. Старуха заботливо взбила подушки и перины, а когда я легла, подоткнула одеяло поплотней, совсем как нянюшка в детстве. Наверное, она всплакнёт, когда узнает, что я уже замужем и буду жить очень далеко от родного Белоземья. Размышляя об этом, я не заметила, как снова уснула.

Заскрипела дверь. Я едва не подпрыгнула на кровати спросонья. Хоть бы Найт, я так соскучилась. Пришлось сощурить глаза, чтобы разглядеть гостя в ночной темноте. Ниам! Старый король туатов! Его не тронутое временем лицо я иногда видела в кошмарах, в которых он со своей дочерью терзал моего брата, а я наблюдала за всем сквозь прозрачную стену, колотила об неё кулаками, но никак не могла разбить.

Это тоже всего лишь сон. Я накинула одеяло на голову. Он сейчас пройдёт! Надо только проснуться и позвать Найта.

Одеяло грубо сдёрнули. Фиалковые глаза полыхали колдовским огнём, делая лицо особенно зловещим. Длинные пальцы неумолимо потянулись к моему горлу. Я зажмурилась, сжалась в комок, до крови кусая губы. Всё пройдёт. Я вот-вот проснусь!

— Девочка, не бойся, я пришёл тебя забрать, — ледяная ладонь легла мне на лоб. — Демон играет с твоим разумом, но если ты воспротивишься его власти, я выведу тебя из лабиринта зловещей ночи.

Я не понимала ни слова. Кошмар. Берд воспалённого лихорадкой сознания.

— Единственный демон здесь вы! — удивительно, как твёрдо звучало презрение в моём голосе. — Ваша дочь околдовала моего брата и сделала своим случным жеребцом. А теперь вы пытаетесь и меня одурманить? Нет уж, никуда я с вами не пойду!

— Да, я демон и очень виноват перед тобой, — Ниам говорил предельно спокойно, точно с маленькой. Это бесило неимоверно. — Я пошёл на поводу у своей дочери и не смог её вовремя остановить. Я заставлю её снять приворот, даже если придётся применить силу, обещаю. Только отринь того, кто влил в твои уши яд и превратил свет во тьму.

— Вы о Найте? Он человек, он всё мне про себя рассказал и даже замуж позвал, вот, — я показала браслет на запястье.

Ниам придвинулся ближе, рассматривая украшение. Задумчиво цокнул языком:

— Он лжёт. Он демон, худший из тварей ночи. Он пьёт из тебя все соки. Из-за него ты болеешь. Из-за той силы, что ты ему даёшь, скоро начнут погибать люди.

— Это вы лжёте! Вы отбираете у меня всех, кто мне дорог, — от негодования обожгло лицо. Ненавижу! Ненавижу их всех! — Это такое демонское развлечения — как бы причинить мне побольше боли? Убирайтесь, иначе я выбегу на улицу и начну орать: «Демоны! Демоны идут!»

— Но здесь больше никого нет.

Король вцепился в мою руку. Я рванулась, закричала. Его ногти царапали мою кожу, пытаясь отстегнуть браслет. По запястью потекла кровь.

— Что здесь творится?! — прогремел совсем рядом голос Найта.

Он оттолкнул от меня Ниама и хорошо приложил об стену.

— Ты в порядке? Он ничего тебе не сделал? — встревожился мой жених, оглядывая расцарапанное запястье.

— Нет! Берегись! — только и успела предупредить я, когда Ниам поднялся и замахнулся на него посохом.

Найт развернулся и перехватил оружие до того, как оно огрело его по голове. Посох выскользнул из рук туата. Найт переломил оружие через колено, словно сухую палку. Ниам отступил на шаг и забормотал что-то, выплетая пальцами непонятные жесты.

— Не бойся, он больше тебя не потревожит, — Найт вытолкал туата из комнаты.

— Только не убивай его! — попросила я, прижимая руки к груди от волнения.

Из коридора донёсся грохот, словно кого-то спустили с лестницы.

Меня снова сморил сон.

22.

Асгрим весь обратился в слух. Любой подозрительный шорох — он сгребёт Ниама в охапку и побежит прочь, пускай даже потом король прикажет казнить за нарушение приказа. Но было тихо. Проклятая пустота не пропускала ни звука, словно настоящего мира за пределами чёрных стен не существовало вовсе. Прошёл час или день — Асгрим не знал. От вынужденного бездействия чувства притупились, волнами накатывала усталость. Хотелось закрыть глаза и поспать. Но он держался. Не отрывал взгляда от застывшей в трансе фигуры Ниама и измождённой девушки на кровати.

За окном ухнул ветер, врезался в стену так, что весь дом сотрясся до основания. Асгрим на мгновение отвернулся. И тут загрохотало внутри комнаты. Белый посох переломился пополам. Ниам врезался в противоположную от кровати стену и, харкнув кровью, сполз на пол. Асгрим бросился к нему и взвалил себе на плечи. Незримая сила ударила в грудь — он едва устоял.

— Брось меня и беги, — прохрипел Ниам за спиной.

Асгрим не слушал, искал глазами противника, хотя понимал, что никого не увидит. Слишком медлил. Следующий удар пришёлся в живот. Асгрим едва не задохнулся от боли. Не дожидаясь новой атаки, он метнулся к окну. От яростного ветра рама треснула. Асгрим выбил её наружу и кувыркнулся вниз.

На улице вовсю бушевала буря. Подхватила резким порывом и швырнула животом в сугроб.

— Брось меня, брось! — глухо умолял король над самым ухом.

Жив! Значит, и Асгриму умирать не время. Нужно унести Ниама в безопасность от тварей и хищного ветра, а после можно и сдохнуть. Асгрим поднялся, отплевываясь от набившегося в рот снега, и потащил короля прочь. Хоть бы твари попрятались от стихии, хоть бы удалось найти отряд!

Сдувало. Холодом заливало под плащ. Сбивало с ног.

— Эй, там ещё один! — донёсся сквозь стену мокрого снега возглас кого-то из воинов. Асгрим поднатужился и ускорил шаг.

— Стойте! Это я, я! — звал он, надеясь перекричать стихию. Хоть бы не стали стрелять наудачу или выставлять копья.

— К демонам! От этих бы отбиться! — прозвучал рядом голос Шейса.

Оскаленная морда надвинулась из снежного тумана. Взвизгнула и тут же упала, пронзённая сразу тройкой стрел.

— Береги мою дочь, — выдохнул Ниам в самое ухо. — Ты станешь ей лучшим мужем.

— Не стану, а беречь сами будете, как только выберемся.

Через пару шагов Асгрим оказался в окружении собственных воинов. В лицо упёрлось сразу несколько копий.

— Ну наконец! — выкрикнул Шейс, с трудом признав его. — Мы потеряли четверых. На ногах только трое — остальные ранены. Демоновы твари наседают отовсюду. О, Лесная хозяйка, что это?!

Асгрим обернулся. Позади, словно преследуя, закручивалась громадная серо-стальная воронка. Набирала обороты и росла, вырывала одинокие деревья с корнем, разносила в труху ветхие сараи. Даже сложенные из мощных сосновых стволов срубы не выдерживали.

— Отступаем! — скомандовал Асгрим. — Мёртвых не брать, только раненых!

Побросав бесполезное оружие, они рванули к спасительным холмам. Ноги проваливались в глубокий снег. Вихрь приближался, затягивал. Но они не останавливались. Остановка — смерть. Двое избавились от нош, почувствовав, что раненым уже не помочь. Ещё один окровавленный воин бежал сам, опираясь на плечо Шейса. Только Асгрим не поспевал за остальными, волоча за плечами своего короля. Отбитый живот горел и саднил. Пот застил глаза и смешивался с летящими в лицо хлопьями. В ушах барабанной дробью стучала кровь, заглушая звуки ветра. Асгрим оскальзывался, падал на колени, поднимался и снова бежал, не позволяя спине замыкающего исчезнуть в снежной дымке.

— Исполни хоть собственный приказ, глупец, — ворвался в тишину мыслей увядающий голос Ниама.

Внутренности свело судорогой. Нет! Это только от усталости кажется, что король умер. Нельзя сдаваться сейчас. До холмов рукой подать. Асгрим оступился и рухнул в сугроб. Ниам навалился сверху каменной глыбой, аж грудь сдавило. Впереди, всего в сотне шагов, уже виднелся провал чёрного пути. Остальные туаты быстро скрывались в нём.

— Вставай! — гаркнул Шейс, вытягивая Асгрима из снега. — Скорее, сейчас нагонит!

Смерч был уже близко. Выше гор, даже выше свинцового неба. Он поглощал весь мир. Асгрим схватил дрожащими руками короля, неподвижно лежавшего лицом в снегу. Тяжело! Почему Ниам стал таким тяжёлым?!

— Брось! Не видишь — он мёртв! — одёрнул за шиворот Шейс.

Он не понял. Он ошибся. Не может этого быть!

Шейс тянул прочь от короля, Асгрим был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Оставалось только беспомощно протягивать руки к удаляющемуся холмику.

На землю опускалась беспроглядная мгла, мерцала ослепительными вспышками, ветер гудел всё громче и неистовей. Снег перемешивался с камнями и выбитыми кусками мёрзлой земли, закручивался по спирали, где уже кружились трухлявые бревна домов и выкорчеванные деревья, поднимался выше и выше, грозя пробить небосвод.

— Отец?! Где он?! — Эйтайни появилась словно из этой тьмы и требовательно схватила их с Шейсом за руки. — Отвечайте! Я чувствую, что он ранен. Скорее несите его сюда. Я смогу ему помочь!

— Поздно, — Асгрим испугался собственного похоронного возгласа. Будто до него только-только дошли слова Шейса… и самого Ниама. Сердце разъедало горечью от досады и разочарования в самом себе. Хотелось выбежать навстречу смерчу и позволить ему разорвать это никчёмное тело на части.

— Хватит стоять, как истуканы. Нас же сметёт! — пытался взывать к разуму Шейс. — И как этим тварям удалось подчинить стихию?! Такая мощь даже под землёй достанет!

— Это не они, — заворожено глядя на смертоносный вихрь, ответила Эйтайни. Она заламывала руки и кусала губы в отчаянии. — О, Лесная хозяйка, это все моя вина! Отец!

— Куда?! Погибнешь! — Шейс выпустил руку Асгрима слишком медленно.

Принцесса уже мчалась в объятия смерча туда, где осталось тело Ниама. Асгрим бежал следом, досадуя, что не солгал, что оказался слишком слаб, что отпустил сумасбродную девицу прямо в лапы лютого врага. Подарочек сделал. Нет, это всецело его, Асгрима, вина. Если сейчас он не спасёт принцессу, то лучше погибнет вместе с ней.

Эйтайни словно чувствовала, где искать отца. Безошибочно выбрала направление и упала на колени возле распластанного на снегу тела.

— Вставай! Вставай! Силами Лесной хозяйки заклинаю, вернись с сумеречной опушки, обойди луну с тёмной стороны, твоё время ещё не пришло! — причитала она, с трудом переворачивая Ниама на спину. — Вернись, ты нужен мне и своему народу! Ты не можешь нас оставить! Отец!

По её лицу ручьями текли слёзы. Плечи содрогались. Голос срывался на крик, ломался и потухал в глухих рыданиях.

— Лесная хозяйка, умоляю, сделай что-нибудь! Я не могу остановить это одна! — она обхватила отца за плечи.

Ветер сорвал с её головы синий платок и унёс к приближающемуся стеной смерчу. Густые тёмные кудри растрепались, саваном укрыв принцессу вместе с отцом. Асгрим опустился рядом и обнял её.

— Я не Лесная хозяйка. У меня нет колдовской силы. Я слаб и глуп, но я останусь с тобой и с ним. До конца.

Эйтайни повернула голову. Фиалковые глаза полыхнули гневом. Кулачки ударили Асгрима в грудь, больно упёрлись, пытаясь вырваться.

— Ну зачем?! Зачем ты за мной потащился, болван! Ты мне не нужен! — исступлённо орала принцесса, силясь перекричать бурю, и продолжала его лупить. — Слышишь, не нужен! Ненавижу тебя, ненавижу! Ну зачем тебе погибать вместе с нами?!

— Я люблю тебя, — сокрушённо пробормотал Асгрим.

Как будто это что-то для неё значило.

Чёрная воронка смерча уже раскрывала хищный зев. Ветер дышал в лицо удушливой сыростью и могильным холодом. Вот-вот разорвёт. Асгрим сжал ладонь Эйтайни, она крепко вцепилась в руку мёртвого короля. Словно скованных цепью их подхватило вместе со снегом и взорванной землёй. Ветер нёс, кувыркая, на самый верх. Мелькнули превращающиеся в букашек дома, серые хвойники тайги, заснеженные хребты Утгарда, бескрайний тёмный океан на западе и краешек идеально ровной ледяной пустыни Хельхейма. Сейчас до самых Девятых небес поднимет, а там распылит в мелкую кровавую пыль, чтобы развеять над Мидгардом.

В глаза ударил свет. Стремительный полёт завершился неестественной тишиной. Асгрим зажмурился. Представил, что их уже нет, они рука об руку ушли в лес: король, заменивший ему отца, принцесса, которая так и не стала женой, он сам, не доказавший, что достоин быть с ними. Эйтайни вырвала руку, разбивая в прах не свершившуюся сказку. Асгрим заставил себя открыть глаза и поражённо выдохнул. Смерч окружал со всех сторон чернотой вихрящегося воздуха. Они — в самом центре воронки, в самом сердце дикой бури! Но как? Чего ждёт эта безумная стихия?

Тёмные волосы принцессы устремились вверх, ухваченные ветром, взгляд направлен в заглянувшее в воронку ослепительно-белое око.

— О, Сеятель бурь, Огненный смерч, грозный Западный Ветер, чьё имя и лик стёрлись в веках скитаний и битв, заклинаю, прости глупую дщерь Лесов за святотатственные речи! Не заставляй мой род платить за мои ошибки, — голос Эйтайни то срывался, то падал до шёпота, то снова вздымался по вихрящимся потокам грозового вала к самому небу. Но стихия молчала, не отвечая ни да ни нет. Эйтайни воздела руки. — Умоляю, остановись! Ещё можно всё исправить. Я отпущу мальчишку и помогу одолеть врага. Я отрину гордыню и стану твоим самым преданным слугой, только пообещай, что когда придёт время, ты благословишь нашего с Асгримом ребёнка на жизнь!

Она обернулась к Асгриму. На устах застыла мягкая печальная улыбка. Затеплилась робкая надежда... На что?! Они ведь сейчас рухнут с непостижимой высоты и разобьются!

— Я люблю тебя, — прошептал он ещё раз.

Губы принцессы затрепетали, будто она хотела ответить, но грохот оглушил. Между ними вспыхнул ветвящийся зигзаг гигантской молнии. Воронка ожила и с диким гулом понесла обратно на землю. Всё, теперь точно. Асгрим снова зажмурился. Шмяк! Его впечатало в лужу талого снега и вышибло дух. На мгновение сознание ускользнуло.

— Асгрим, ваше высочество? Вы живы?! — заставил придти в себя режущий голос Шейса.

— Позови мальчишку длиннобородых, — отстранённо велела Эйтайни. Словно не она пережила только что смертельную опасность. Асгрим бы так не смог. Он вообще ничего сейчас не мог, даже думать толком, чувствуя себя покалеченным и разбитым.

— Ваше высочество, не думаю, что сейчас время... — замялся Шейс.

— Величество, теперь уже величество, — безразлично поправила Эйтайни. — Исполняй приказ.

Послышались хлюпающие шаги. Асгрим всё-таки смог распахнуть глаза и отыскал взглядом принцессу. Она сидела на коленях возле тела отца посреди развороченной бурей поляны и смотрела на горизонт, где плавно угасал смертоносный смерч. Светлел и рассеивался, сворачивался в маленькое облачко, пока и вовсе не истаял. Только валяющиеся повсюду бревна и горы перемешанного с землёй снега напоминали о недавнем буйстве.

Асгрим созерцал неестественно прямую спину Эйтайни, не находя в себе сил подняться. Гулкая тишина давила на уши, сводила с ума безысходностью. То ли вечность прошла, то ли пару самых долгих в жизни мгновений, пока не вернулось спешное хлюпанье под ногами.

Шейс привёл Вейаса. Мальчишка бросился обнимать неподвижную принцессу:

— Я так переживал, когда ты убежала. Я бы не смог жить без тебя! Жаль твоего отца, но теперь мы сможем быть вместе и без его согласия. Позволь, я сотру твою печаль поцелуями, — залепетал он несуразный влюблённый бред.

Эйтайни выставила между ними руку. По ладони струилась тёмная татуировочная краска. Странно, Асгрим думал, что колдовские татуировки ворожеям делают раз и на всюжизнь.

— Я отпускаю тебя, — торжественно произнесла Эйтайни, приложив три сложенных вместе пальца ко лбу Вейаса.

Мальчишка судорожно выдохнул и замер.

— Лайсве! Я ударил её! — выкрикнул он и сгрёб Эйтайни за ворот плаща. — Почему ты не предупредила, что я могу её обидеть?

— Я же говорила, за исполнение желаний приходится платить, — спокойно выдержала его гнев принцесса, но это ничуть не остудило пыл мальчишки. Его пальцы сошлись на шее Эйтайни.

Асгрим снова попытался подняться, чтобы защитить её, но не смог.

— Отвечай, тварь, где моя сестра?! — рычал Вейас, сдавливая горло принцессы так, что она начала задыхаться.

— К ней привязался Ночной Ходок. Прости, — с трудом процедила Эйтайни, глотая ртом воздух.

— Ходок?! — поражённо выдохнул мальчишка.

Хватка ослабла. Руки упали по швам. Вейас поднялся и попятился к городу, ошалело поглядывая на туатов. И вдруг побежал, сверкая сапогами, в ту сторону, откуда недавно явился разъярённый смерч.

Эйтайни опустилась рядом с Асгримом и ласково коснулась его щеки, впервые с последнего похода в Утгард.

— Его убьют, — просипел Асгрим совсем не то, что хотел.

— Сестринская любовь не позволит. Ходоки с ней не справятся, — покачала головой принцесса и, с невероятной нежностью гладя по волосам, зашептала заклинания, убаюкивая нежным голосом. — Ты хорошо сослужил свою службу. А теперь спи, самый смелый из воинов. Завтра будет лучше.

***

Вейас бежал, не разбирая дороги. Видел перед собой лишь затухающий огонёк родной ауры, которую когда-то клялся защищать до последней капли крови, чувствовал слабость и боль сестры. Искал, звал и мучился от воспоминаний. О том, как пренебрёг ею, как ударил, как сказал ей... Если бы он только верил в богов, то сейчас молился бы всем, кого знал, чтобы она забыла каждое сказанное им в умопомрачении слово. А вдруг она поняла? Поняла, что когда он говорил о её постыдных чувствах, то имел в виду свои, которые так долго свербели и лезли наружу, сколько бы он ни пытался запрятать их поглубже и запереть на увесистый замок. Что если после всего она поймёт, какой он на самом деле и осудит? Что, если она знать его больше не захочет? Нет! Сейчас главное её спасти, а потом... плевать, что будет потом, лишь бы ещё раз её обнять, тёплую и живую.

Вейас не заметил, как очутился на пороге большого чёрного дома. Мир сузился до тоненькой указующей нити, связывающей с сестрой. Остальное не имело значения, не существовало вовсе за пределами этой связи. Да и не было тут никого, кроме Лайсве. Вейас это чувствовал. Приложил ладонь к двери и мысленно позвал: «Сестра, впусти, я пришёл за тобой». Дверь отворилась сама. Вейас смутно понимал, что должен испытывать удивление и страх, но переживания за Лайсве притупили всё остальное. Он вихрем взлетел по ступеням на второй этаж и ввалился в дверь комнаты, откуда чувствовалась близость сестры. Она неподвижно лежала на смятых простынях. Сквозняк из выбитого окна перебирал рассыпанные по подушке пшеничные волосы. Восковая бледность подчёркивала заострившиеся, как у покойника, скулы. Шея с красными царапинами уязвимо открыта.

Охватил страх, глухой, безотчётный. Вей опоздал, она никогда не проснётся. Но сестра вдруг застонала и заворочалась. Открыла болезненно-огромные лучистые глаза.

— Вей, тебя освободили от приворота? — прошептала Лайсве слабым голосом, кутаясь в одеяла от пышущего снаружи холода. Нестерпимо яркий после бури солнечный свет заставлял сестру морщиться.

— Да, конечно, я... — он взял её мокрую от пота руку и приложил к губам, поправил налипшие на лицо волосы, ласково улыбаясь. — Прости, что накричал на тебя и ударил. Прости, что постоянно поддаюсь на всякие глупости и подвожу тебя.

— Забудь, пустое, — она тихо всхлипнула. — Главное, ты свободен. Теперь я могу со спокойной совестью выйти замуж.

— Замуж? — наверное, пока не стоит напрямик говорить ей о Ходоке, иначе она и слушать не станет. — А как же испытание Стражей и клыки вэса? А Безликий, помнишь, как ты хотела увидеть его ледяную гробницу? Помнишь ночёвки в лесах, вероломство Петраса, охоту на демонов, ужасы пещеры Истины? Неужели все это было напрасно? Неужели ты бросишь наше путешествие в шаге от чудес севера, о которых мы так долго мечтали?

— Я мечтала, — грубо оборвала сестра. Никогда её тихий ласковый голос не звучал так раздражённо. — Пустые детские мечты. Прости, что заставляла тебя следовать за ними. Возвращайся домой. Уверена, отец договорится с орденом и ты станешь Стражем, не рискуя сложить голову, гоняясь за мифическим зверем.

Лайсве как будто подменили, забрали страсть и жажду приключений, сделав её такой же пустышкой, тенью, какими становились многие высокородные девушки после замужества. Вейас поэтому ими брезговал, предпочитая простолюдинок, которые умудрялись сохранить хотя бы крохи огня.

— Я никуда без тебя не поеду! Помнишь, мы обещали друг другу всегда быть вместе, я защищать, а ты ограждать меня от глупостей и вдохновлять на подвиги. Вместе мы выживем, я верю. И во все твои сказки тоже верю, как никогда и ни во что ещё не верил. А ты снова поверь в меня, в нас, и мы сможем добыть клыки вэса.

— Даже если мы их добудем, Стражем сделают тебя. А мне придётся выйти замуж за того, на кого укажет орден. И всю жизнь быть его рабой. Я так не могу. Свобода — всё для меня, а Найт предлагает именно это. Он благородный надёжный человек, аристократ, он сделал мне предложение, — Лайсве высунула из-под одеяла руку. Тоненькое запястье кандалами обвил массивный серебряный браслет, такой старинный, что казалось, его из семейного склепа достали. А, может, так и было? — Он увезёт меня в свой родовой замок в южном графстве Эльбани. Так что не переживай, всё отлично складывается.

Она как будто не слышала жара в его голосе. Не воспринимала его эмоции, его нужду в ней. От отчаяния хотелось крушить мебель, рубить коварных тварей на ошмётки. Должно быть, также Лайсве чувствовала себя во дворце туатов, когда он забылся наведённой похотью и ударил её.

— Свобода воли, трижды ха! Это последнее, что тебе даст твой дорогой Найт. Он не благородный, не надёжный и уж точно не человек. Он из тебя всё соки выпил! Посмотри, уже на покойницу похожа — насквозь просвечиваешься. Ни в какое Эльбани он тебя не повезёт. Утащит в сырой склеп и будет пожирать, пока только тень не останется, — сестра недоуменно моргала. Это невозможно, тварь сделала из неё непробивную дуру! — Демон он, Ночной Ходок.

— Нянюшкины сказки, — потёрла лицо и нервно выкрикнула Лайсве. Может, и в драку кинулась, если бы силы были. — Ты его порочишь, потому что он мне понравился. Ты же сам сказал, я должна перестать за тебя цепляться и жить собственной жизнью. Почему ты не можешь просто за меня порадоваться?

— Ты не понимаешь?! — Вейас резко развернул сестру к себе и хорошенько встряхнул. — Он — демон, он сделал из тебя безвольную куклу. Он уже убил короля туатов. Он и тебя убьёт в конце концов!

Вейас схватился за браслет и попытался сорвать. Лайсве закричала так истошно, что заложило уши. Кто-то навалился на Вейаса сзади. Ледяные пальцы сдавили горло так, что глаза полезли на лоб.

— Найт, отпусти его. Это мой брат! — взмолилась сестра.

Хватка ослабла. Вейас с жадностью глотнул воздуха и обернулся. Воздыхатель Лайсве оказался высок и темноволос. Идеальными чертами он походил на людей с гравюр из исторических хроник. Должно быть, он умеет подражать чужой внешности.

— О, так он больше не бегает за юбкой холмовой ведьмы? — усмехнулся нахальный демон.

Вейас прищурился, оценивая его силы, и положил руку на эфес. Аура плохая. Слишком большая, полускрытая демоническими чарами. Повсюду вокруг дома — тьма его приспешников. Почему Вейас не замечал их до этого? Тоже чары?

— Его расколдовали, — Лайсве слабо улыбнулась. Глупо так, совсем ей не свойственно. Заговорила с воркующим придыханием: — Он решил, что ты демон и убил короля туатов. Смешно, да?

Ходок угрожающе оскалился. Почему Лайсве этого не видит? Долбанные демонические чары!

— Я не отдам тебя ему, лучше сдохнуть! — Вейас выхватил меч и наставил на ухмыляющегося подонка.

— Вей, что ты делаешь?! Не надо драться, умоляю, — Лайсве села на кровати и потянулась к ним рукой.

— Лежи, ты ещё слаба, — не обращая внимания на выставленный клинок, Найт уложил Лайсве обратно и поцеловал в лоб.

Внутренности обожгла волна раскалённой ярости. Да как он смеет к ней прикасаться?!

— Сдохни, кровопийца! — Вейас замахнулся, но скорости не хватило. Ходок быстро развернулся, играючи поймал лезвие пальцами и отвёл в сторону.

— Пойдём поговорим снаружи. Ты беспокоишь сестру, — от самоуверенного тона озноб продрал по коже.

— Пожалуйста, не убивай его! — устало попросила Лайсве непонятно кого.

Вейас отвлёкся. Кулак Ходока врезался ему в солнечное сплетение. В глазах потемнело. Несколько сильных толчков в плечи, и Вейас обнаружил себя за дверью наедине с демоном. Его глаза стали пышущими алым щёлками. Из-под верхней губы выросли внушительные клыки. Плечи раздались, на руках и шее вздулись мускулы. Ростом он стал на голову выше и навис громадной тенью.

— Зря сестру не послушал. Надо было убираться, пока мог, глупый трусливый мальчишка, — смеясь, издевался Ходок. — Она запретила тебя убивать только мне, но не моим собратьям.

Из углов полезли мохнатые твари с уродливыми нетопыриными мордами. Трое, но это не всё. Вейас чувствовал гораздо больше аур. Он затравленно попятился к лестнице. Надо было не пороть горячку, а думать. Самонадеянный болван, сам погибнет и сестру не спасёт! Не медля больше, Вейас разогнался и спрыгнул с верхней ступени вниз. Приземлился уже на первом этаже. Удачно встал на ноги и ринулся к двери. Путь преградили ещё две твари. Увернувшись от одной, Вейас ударил вторую мечом. Клинок лишь скользнул по густой шерсти, но тварь посторонилась и освободила путь. Вейас толкнул дверь, перемахнул через порог и помчался вдоль пустых улиц. Из согнанного ветром снежного тумана, в сизых сумерках и вовсе непроглядного, надвигались всё новые твари, выпрыгивали из-за домов и заборов. Чутья хватало, чтобы увернуться или оттолкнуть мечом, но если окружат — будет худо.

Грудь разрывало от натужного дыхания. На крепчавшем морозе мышцы стали жёсткими и тяжёлыми. Ну почему он так редко тренировался дома? Намного больше, чем думали отец с сестрой, но всё равно слишком мало для такого! Клыки шамкнули у самого лица. Кувырок, меч, кулак, резкий скачок вбок, удар коленом и невероятный кульбит в воздухе. В бегстве Вейас всегда был лучше, чем в драке, жалкий неудачник. Плевать! Лишь бы выбраться, тогда можно будет попросить помощи. И сожрать долбанную гордость вместе со шляпой и мечом.

Аур стало так много, что Вейас с трудом отличал их друг от друга. Не заметил, как тварь кинулась под ноги, и покатился по перемешанному с грязью снегу. Меч упал, демон навалился на грудь, пытаясь укусить за шею. Одной рукой Вейас оттолкнул обдававшую смрадным дыханием морду, второй нашарил за пазухой серебряный стилет и впечатал его между жёлтых глаз. Повалил дым, запахло палёной шерстью. Тварь взвизгнула, и Вейасу удалось её скинуть. Подхватив меч, он побежал дальше.

Демоны настигали. Наступали на пятки. Пот градом катился по лбу. Ноги ломило от усталости. «Всё, конец!» — мелькнула предательская мысль. В спину ударил ветер, разразился мощным яростным гулом. Демоны замерли. Испугались обычного порыва? Или предчувствовали, что снова собирается смерч? Времени на раздумья не было. Вейас побежал к спасительным холмам, радуясь передышке.

23.

Вейас остановился у приметного пригорка, под которым скрывался чёрный путь во дворец туатов. Вокруг сгустилась непроглядная темень. Вейас упал навзничь, глотая ртом морозный воздух. Белёсые клубы пара вырывались из разомкнутых губ, оседали на волосы и брови сединой инея.

«Эйтайни, помоги! Ты же хочешь отомстить за отца?» — попытался телепатией дотянуться до принцессы, но даже лёгкое шевеление мысли отдавалось болью во всём теле.

Нельзя лежать, иначе окоченеешь. В пальцах стынет кровь, не чувствуются совсем. Кажется, дёрнешь — и сломаются, осыплются мелкими льдинками. Голова тяжёлая, и очень хочется спать.

Вейас заставил себя встать и стряхнул с одежды снег. Сжимал и разжимал кулаки, иглистой болью прогоняя негнущуюся апатию из суставов. Приплясывал, пытаясь согреться.

Со скрипом распахнулся ведущий в бездну тоннель. Вейас облегчённо вздохнул и ступил внутрь, в тепло. Никто не встретил его и не сопровождал, но он и так успел хорошо выучить дорогу к покоям принцессы, пока таскался за ней хвостиком. От воспоминаний подташнивало. Если бы не отчаянная ситуация, Вейас никогда бы сюда не вернулся.

Коридоры пустовали. Даже стража не попадалась. Может, готовятся к нападению на Ходоков наверху? Хорошо бы. Долгая змеящаяся галерея уткнулась в широкую дверь. Не потрудившись постучаться, Вейас толкнул её и вошёл.

В слепящем свете не сразу удалось различить очертания полдюжины девушек. В прямых синих платьях и со спрятанными под полупрозрачными вуалями лицами, они толпились у ложа Эйтайни. Вдоль него на каменных тумбах стояли глиняные плошки с чёрной краской и тонкими кисточками. В бронзовых кадильницах курились сушёные травы, от запах которых и без того больная голова шла кругом. Вейас отогнал тяжёлый дух ладонью и шагнул к ложу. Девушки молчаливо расступились, явив взору принцессу, укрытую лишь тонкой вязью колдовских татуировок, ещё не законченных. Соблазнительные формы девичьего тела, обыкновенно возбуждавшие и вызывавшие лихорадочный блеск в глазах, теперь отвращали. Похоже, догнало демоническое похмелье.

— Что здесь творится? — не слишком учтиво поинтересовался Вейас.

Эйтайни встряхнула головой. Взметнулись завязанные в множество тонких косичек волосы. Подведённые чёрным фиалковые глаза прищурились, пристально разглядывая его:

— Мы принимаем нового покровителя.

Принцесса поднялась нарочито медленно и плавно. От глубокого вздоха колыхнулась полная грудь, по упругому животу скатилась тёмная капля и притаилась между бёдер, гибкая, как ивовые прутья, спина выгнулась и потянулась за устремившимися вверх руками. К горлу подступила дурнота, но Вейас сдержался:

— Разве так можно?

— Как видишь.

Заметив, что не произвела должного впечатления, Эйтайни накинула на себя лёгкую синюю тунику и встала, подав девушкам знак оставить их наедине.

Вейас перешёл к делу:

— Мне нужна помощь.

— Что, Ходок не по зубам оказался?

— Его прислужники гнали меня как шелудивого пса и едва не прикончили, — он кисло скривился. — Нужна армия, чтобы с ними управиться.

— Ходоки настолько сильны, насколько им позволяет твоя сестра. Этих тварей привлекает отчаяние, тоска и одиночество, а если ещё жертва столь прочно связана с высшими силами... Похоже, мы сделали им знатный подарок, — Эйтайни сокрушённо понурилась. — Наша армия тут не поможет. Ходоки в лёгкую уничтожили половину отряда отца в заброшенном городе, а домой так и вовсе вернулась треть. Посмотри, ты и сам ранен.

Эйтайни указала на его левую руку. Рукав оказался порван, на коже вздулись багровые царапины от когтей. Странно, Вейас даже не заметил, как его задело.

— Дай смажу, чтобы быстрее зажило и не было заражения, — поманила к себе принцесса. Вейас недоверчиво сложил руки на груди. — Не бойся, ворожить не стану.

Эйтайни подобрала с одной из тумб туесок и, освободив руку Вейаса от грязной ткани, втёрла в кожу пахнувшую мятой мазь. Сразу зазудело, а потом по царапинам разнёсся успокаивающий холодок. Но насторожённость не утихла. Не получилось ворожбой, так Эйтайни пытается соблазнить прикосновениями? Не выйдет! Может, он и дурак, но не настолько, чтобы дважды на одни и те же грабли наступать.

— Так, значит, моя сестра останется во власти Ходока, а твой отец не удостоится праведной мести? — спросил Вейас, вырывав руку.

Эйтайни печально повела плечами и отвернулась:

— Нет, значит, нам нужен более сильный союзник. Такой как раз есть на примете.

Вейас властно развернул её к себе:

— Говори кто! Где его искать?

Эйтайни столкнула его руки и прошлась по комнате:

— Чары Ходока может победить лишь истинная любовь. Та, которая была суждена.

Вейас хмурился, отказываясь понимать, о чём она толкует.

— В городе есть другие Стражи. Их четверо. Среди них суженый твоей сестры. Только он сможет одолеть чары Ходока.

— Ищейки? — вскинул брови Вейас. — Ты о её женихе? Он же убогий. Никогда не поверю, что он сможет одолеть тварь, которая одним взмахом пальца и твоего отца прихлопнула, и меня на лопатки положила.

— Тем не менее, шанс есть только у него, — Эйтайни остановилась перед Вейасом и назидательно заложила руки за спину. — Быть может, его сила ещё не раскрылась. Быть может, он и сам о ней ничего не знает. Но однажды он станет великим воином и будет держать судьбы всех твоих собратьев в своих руках.

— Радужное будущее, однако.

— Не ёрничай. Сам же знаешь, это в тебе ревность говорит, — покачала головой Эйтайни. — Быть может, это лекарство и для твоей болезни. Единственное возможное. Если ты по-настоящему любишь сестру, то усмиришь гордыню и попросишь у него помощи, а потом, когда придёт время, отпустишь и будешь радоваться её счастью.

Вейас отвернулся и зашагал прочь. Нужно было подумать. И решать быстро, потому что Ходок вот-вот полностью овладеет разумом Лайсве и вернуть её не удастся. Эйтайни права, если ищейки в городе, просить помощи нужно именно у них. Йорден прошёл испытание и стал рыцарем, значит, на что-то сгодиться должен.

Ищейки довольно скоро обнаружились по следу аур с разноцветными вкраплениями родовых даров. Да парни и не скрывались. Остановились в самом людном постоялом дворе на рыночной площади. За пару медек мальчишка-привратник с превеликим удовольствием показал их комнату. Одну на всех четверых — с неуместным злорадством заметил Вейас. Из-за двери раздавались сварливые возгласы. Он позволил себе войти без стука.

В маленькой сырой комнатухе едва умещались три кровати и брошенный на холодный пол соломенный тюфяк. Двое крепких парней, которых Вейас смутно помнил с помолвки Лайсве, сидели на тюфяке и играли в кости. Йорден стоял посреди комнаты и бранился на слугу, который невозмутимо укладывал разбросанные повсюду вещи в тюки и котомки.

— Живее, увалень! Это из-за твоей нерасторопности мы не успели убраться из демонова захолустья до начала бури. Если мы не выедем завтра на рассвете, я с тебя три шкуру спущу!

Как же тяжело Лайсве будет с таким мужем, особенно когда он постареет и обрюзгнет. Он ведь и сейчас несносен! Впрочем, неважно, главное её спасти.

Вейас закашлялся, привлекая к себе внимание.

Все, кроме, судя по всему, глухонемого слуги, напряжённо обернулись.

— Деньги за постой я уже отдал. Чего ещё надо? — зло бросил Йорден. — За тухлую рыбу платить не буду, так хозяину и передай!

— Это брат вашей невесты, мастер Йорден, — не поднимая глаз, ответил слуга тихим голосом, от которого, казалось, даже воздух завибрировал. Значит, он всё-таки слышит.

— Вейас Веломри, к вашим услугам, — кротко подтвердил он.

— Плохая память на лица, — пожал плечами Йорден.

Как же надоел этот замедлявший дело этикет! Надо переходить к сути без лишних экивоков:

— К моей сестре привязался Ходок. Он готовит нашествие. Нужно остановить его, пока не поздно.

— О! Так цыплёночка напугала кучка тухлых мертвяков, поэтому он прибежал валяться у нас в ногах, чтобы мы спасли его слабоумную сестричку? — рассмеялся Йорден и оглянулся на своих наперсников. Те тоже захохотали, словно стая гиен. Йорден поставил ладони на талию и, размахивая локтями, принялся изображать цыплёнка: — Цып-цып-цып! Что вылупился? Целуй мои сапоги!

Руки непроизвольно сжались в кулаки. Захотелось ударить. Не оружием или ногой, а даром, телепатическими клещами, чтобы пустомеля корчился на полу в собственной блевотине и моче, как посмевший обидеть сестру Петрас.

«Не трать силы на споры с недоумками, — зашептал в голове успокаивающий мужской голос. — Скажи им о награде».

Вейас попытался ухватиться за неуловимое мерцание нитей телепатического дара в одной из аур присутствующих в комнате людей. Прячется. Ладно, кем бы ни был советчик, а дело говорит. Не зря же Вей сюда пришёл.

— Если нам удастся спасти Лайсве, то она вернётся домой и выйдет за тебя замуж. Я прослежу, чтобы наш отец воздал тебе все причитающиеся почести. Разве ты не за этим сюда ехал?

Йорден соизволил заткнуться и смерил его оценивающим взглядом.

— Сколько там этих, как ты их назвал?..

— Ходоки, — он даже название запомнить не в состоянии? Ходоки одни из самых известных демонов, про них даже детям сказки рассказывают, Вей ещё помнил парочку, хотя никогда их не любил. С чего Эйтайни решила, что этот пустомеля справится с демонами? Ни сил, ни ума, даже хитрость и та на убогие насмешки истрачена. — Они обосновались на заброшенной окраине. Всего тридцать три.

— Полный набор, — снова подал голос слуга, и все вздрогнули. — Тридцать три для Ходоков как демонова дюжина, магическое число. Они редко собираются большими группами. Тридцать две низших твари и один фантом, который всеми руководит.

Слуга выпрямился в весь свой немалый рост и смиренно сложил руки по швам, ожидая приказа. Йорден оценивающе смотрел на него:

— Мы справимся?

Почему он спрашивает у простолюдина? И, если на то пошло, то почему простолюдин лучше осведомлён о демонах и о родственных связях Лайсве, чем сам горе-женишок?

— Если будем действовать с умом, — выдержав направленные со всех сторон взгляды, ответил простолюдин. — Нужно подготовить серебряное оружие и напасть на рассвете, чтобы больше времени оставалось до темноты, когда они входят в полную силу.

— Можно попросить помощи у туатов. Ходоки убили их короля, и те не откажутся от возможности сквитаться, — добавил Вейас.

— Мы не станем просить помощи у вшивых демонов и тем более доверять им тылы, — фыркнул Йорден.

Остальные молчали.

— Пара рук не была бы лишней. Они могли бы отвлечь мелких шавок, пока мы будем разбираться с фантомом. Да и сомневаюсь, что они захотят разорвать перемирие, которого так долго добивались, — попытался уговорить хозяина слуга, но глаза Йордена презрительно сощурились, а губы брезгливо поджались.

— Простолюдина никто не спрашивал!

Тот безропотно вернулся к котомкам с вещами.

— Завтра на рассвете, значит, идём в бой, — с важным видом заключил Йорден. Командир, ага, сейчас разбежался! — Ну ступай, чего ждёшь? У нас тут и так тесно.

— Но как же план действий, тактика, стратегия?

Слабо верилось, что Ходока удастся победить всего-то с помощью мутного предсказания Эйтайни и непомерной самоуверенности чванливого болвана.

— Оставь взрослые вопросы взрослым и ступай, цыплёночек, — презрительно бросил Йорден. Его товарищи закивали.

Вейас окинул всю четвёрку укоризненным взглядом и, ссутулив плечи, развернулся к двери.

«Попроси у своих друзей серебряный клинок, если хочешь завтра выжить», — снова раздался в голове голос. На этот раз Вей был готов. Ухватился за тянувшуюся к нему стальную нить и успел обернуться за мгновение до того, как мерцание ауры потухло. Таящийся взгляд стылых серых глаз пронизывал до костей. Вейас даже не мог толком определить чувство, которое он вызывал. Смутная тревога перед мощью хищника, разряженного в овечью шкуру. За этим слугой нужно смотреть в оба!

***

Вейас не остался на постоялом дворе вместе с людьми, а вернулся ночевать к туатам. С демонами было спокойнее. Приняли его без лишних вопросов и провели в тот же гостевой покой, где томилась Лайве, пока Вейас куролесил с принцессой.

Служанки принесли сытный медовый ужин и восстанавливающее силы зелье в тяжёлой каменной чаше. Пряная терпкость обожгла нёба и заволокла разум зыбкой пеленой. Как только голова коснулась оленьих шкур, сознание схлопнулось до безмятежной водной глади. Проснулся Вейас в назначенный час, посвежевшим, словно не носился до этого по городу обезумевшей от потери птенцов птицей. Рана на руке почти затянулась, оставив после себя лишь несколько глубоких рубцов. Ничего, шрамы мужчину украшают. А вот потеря сестры — нет.

Рядом с ложем, как Вейас и просил, оставили два коротких серебряных меча, обёрнутых в холщовую ткань. С оружием под мышкой он направился к «великому воину».

Когда он распахнул незапертую дверь комнаты на постоялом дворе, Йорден с наперсниками ещё сонно перетаптывались по комнате, пока слуга поправлял их одежду, раздавал оружие и что-то советовал.

— Пора выдвигаться — пропустим рассвет, — нетерпеливо напомнил Вейас. Переживания за сестру настолько заели, что даже стоять было трудно: колени тряслись, пальцы сжимались и разжимались, живот сводило судорогами.

Без чудо-зелья туатов он вряд ли бы уснул этой ночью.

— Ты забылся, цыплёночек, я тут главный, — Йорден угрожающе ткнул ему пальцем в грудь. — Когда я скажу, тогда и будем выдвигаться. Выдвигаемся!

Тщетный напыщенный идиот! Надо будет заловить кого-нибудь из кровососущих мертвяков и выплеснуть всю накипевшую злость, а то ещё пять минут с этим козлом, и Вейас точно его поколотит.

Йорден с товарищами важно прошествовали за дверь. Вейас незаметно сунул замыкающему строй слуге меч. Здоровяк кивнул и, как ни в чём не бывало пропустив Вейаса вперёд, запер комнату на ключ.

Неудобно было показывать дорогу, когда Вейаса не пускали идти первым. Это ж каким ничтожеством надо быть, чтобы самоутверждаться настолько абсурдным способом?

Рассвет застал их на заброшенной окраине. От снега поднималась густая дымка и разливалась молоком в лиловых сумерках. Аура Лайсве ощущалась слабее, чем накануне, но Вейасу всё же удалось отыскать чёрный дом, в котором её прятал Ходок.

— Второй этаж, последняя дверь справа, — уточнил Вей, указывая на заколоченное досками окно наверху. — Думаю, стоит разделиться. Часть останется снаружи караулить, — он выразительно кивнул на наперсников Йордена, — пока мы будем вызволять Лайсве.

— Опять командуешь?! — вызверился горе-женишок. — Вот вы и оставайтесь.

Он отпихнул Вейаса в сторону простолюдина и втроём со своими друзьями направился к крыльцу. Вейас хотел было возмутиться, но за плечо придержала тяжёлая рука слуги.

— Думаешь, у него получится? — спросил Вейас, не оборачиваясь.

— Когда б коровы умели летать, а лягушки пели соловьём.

Вейас обернулся и вгляделся в непроницаемые серые глаза. Почему ему всегда достаются самые неподходящие союзники?

— Идём, — позвал слуга.

И Вейас пошёл.

***

Когда же от нас с Найтом, наконец, отстанут? Главное, чтобы мальчишки друг друга не поранили. У моего жениха хватит благоразумия этого избежать, я уверена.

Обручальный браслет посверкивал перламутром и жемчугом в лучах заглянувшей в разбитое окно луны. Интересно, как это произошло? А браслет красивый и необычный, совсем не вычурный, скромный, но вместе с тем очаровательно причудливый. На ощупь нежный и тёплый. Сокровища скрываются в потаённых углах лабиринта из вьющейся лозы. Скользящим по поверхности взорам никогда их не разглядеть. Браслет похож на меня и на Найта одновременно, выражает нашу суть. Самый красивый и самый необычный.

Сон накатил незаметно. А когда я проснулось, окно уже заколотили и больше не сквозило. Любимый лежал рядом и крепко обнимал за плечи. Целый, невредимый, с жизнерадостной улыбкой на лице. Обошлось без жертв! Тревожность отпустила, ушла болезнь, стало совсем легко и хорошо.

Под утро Найт ушёл по делам. Я всё лежала, лежала, не смыкая глаз. Как же одемонело бесконечное лежание в постели! Найт просил не выходить. Бедный, ему приходится ждать, пока я полностью не выздоровею. Путь до его родового поместья неблизкий, поэтому я должна набраться сил. Но я не могу так долго сидеть взаперти и ничего не видеть, кроме четырёх стен. Спёртый воздух душит, темень слепит глаза. Хочу к небу, к солнцу и ветру. На волю! Она поможет мне гораздо больше, чем дурацкий покой.

Пробивающиеся сквозь заколоченное окно лучи рассветного солнца так и звали на улицу. На плохо гнущихся ногах я спустилась по лестнице. Странно, почему мне не встретились престарелые тётушки Найта? Впрочем, так даже лучше — никто не стал останавливать. В углу в прихожей отыскались сапоги и плащ. Я закуталась потеплее и распахнула дверь. Крепко держась за перила, я сошла с высокого порога.

Земля повсюду была взрыта и перемешана с грязным серым снегом. Небо украшали серебристые разводы облаков. Пустые дворы вокруг спали в молчаливой безмятежности. Хорошо! Я раскинула руки в стороны, как вырвавшаяся из клетки птица раскрыла бы крылья навстречу небу, и глотнула сладкий морозный воздух полной грудью. Ветерок ласково щекотнул щёки, голубое свечение стремительно окутало меня, словно поджидало всё это время. Я засмеялась ему, как старому другу, потянулась, чтобы пощупать, поверить, что оно подлинное и я не схожу с ума. Но вдруг туман, не тот, что был вокруг, а тот, что клубился в моей голове, рассеялся. Вместо сладких грёз о свободе и небе передо мной предстало несимпатичное лицо моего жениха. Того, с кем меня связал орден, Йордена.

— Держите её! Удача на нашей стороне — даже драться не пришлось, — ухмыльнулся он.

Сердце пропустило удар. Я попятилась и оступилась, едва не упав, но с двух сторон меня подхватили друзья Йордена. Оставшаяся после болезни слабость не позволяла даже попробовать вырваться. Я бессильно обвисла у них на руках. Дура! Надо было слушать Найта.

— Ты мне обещана. Твой отец нас уже поженил. Осталось только супружеский долг исполнить, чтобы союз скрепить.

И посмеивается так скабрезно. Меня чуть наизнанку не вывернуло.

— А теперь и брат твой обещал благословение дать, если от Ходока избавлю.

Брат? Ходок? О чём он толкует?

— Лайсве! — донёсся из белесой дымки знакомый голос.

Я повернула голову. Навстречу спешил Вейас вместе со здоровяком-телепатом. Брат выдал меня ищейкам!

— Ты жива! Хвала богам, — от радости Вейас сорвался на бег. Должно быть, хорошо меня продал.

— Предатель! — сплюнула я ему под ноги — единственное, на что хватило сил.

Вей остановился как вкопанный и одарил тяжёлым взглядом.

— Не дерзи, куколка, а то я быстро смирению научу, — криво усмехнулся Йорден.

Ищейки подтолкнули меня ему навстречу. Он схватил меня за волосы, оттянул голову и впился в губы мерзким слюнявым поцелуем.

— Стойте! — выкрикнул слуга, но его никто не слушал.

Жёсткие пальцы Йордена вцепились в запястье, пытаясь сорвать браслет. Найт, как же я хотела быть свободной с тобой! Но лучше я умру, сражаясь, чем позволю себя топтать. Жизнь рабыни не стоит жизни.

Безнадёжность придала безрассудной ярости, ярость вернула силы. Я сомкнула зубы на опрометчиво втиснутом в рот языке. Йорден отпрянул и принялся отплёвываться от крови. Ищейки снова подхватили меня, не позволяя бежать.

— Ах ты дрянь! — замахнулся жених, но ударить не успел.

Вейас набросился на него сзади и повалил.

— Не смей бить мою сестру! Ни сейчас, ни при мне, никогда вообще! — брат схватил Йордена за грудки и встряхнул так, что тот ударился затылком об землю.

— Прекратите, что ж вы совсем как дети! — слуга подбежал к ним и попытался разнять.

Ему в грудь будто врезался невидимый кулак и размазал по стене ближнего дома. Ищейки следом рухнули на землю и беспомощно задрыгали конечностями, как опрокинутые на спину жуки.

Что произошло?!

— Возвращайся в дом. Я разберусь, — Найт появился словно из ниоткуда. Ласково коснулся моего лица и подтолкнул к порогу. — Всё будет хорошо.

Я доплелась до крыльца и обернулась. Ищейки уже поднимались с земли. Слуга тряс головой, пытаясь придти в себя. Йорден и Вейас перестали драться, схватились за мечи и встали наизготовку. Найт смотрел на них презрительно, свысока. На мгновение показалось, что радужка его глаз покраснела, а кожа стала пергаментно-жёлтой, как у покойника. Верно, опять бред начинается. Зря я вставала.

— Они ведь Стражи, — испуганно пролепетала я.

— Справлюсь. Ступай, — уверенно ответил Найт, выставляя меч для защиты.

Я затворила дверь и начала оседать на пол. Если бы сноровистые тётушки не подхватили, наверняка разбила бы голову об косяк. Они довели меня до спальни и уложили в постель. Хотелось выглянуть в окно, посмотреть, как там Найт, но оно было так некстати заколочено! Перед глазами всё кружилось, то уплывало под мутную завесу, то возвращалось с ломящей болью. Я зажмурилась, прислушиваясь, но снаружи не доносилось ни звука. Хоть бы Найта не убили... из-за меня! Нужно было идти с ищейками, а не позволять ему сражаться. Ради него... да, только ради него я должна была поступиться свободой и гордостью. Ведь он такой хороший, он должен жить, а не погибать из-за меня. С обычными людьми даже самые слабые из Стражей легко справятся, особенно когда их пятеро на одного.

«Послушай, я знаю, что мы тебе не нравимся и это вполне взаимно, — раздался в голове вкрадчивый голос. В темноте плотно закрытых глаз ярко вспыхнул свет, и в его луче нечётким силуэтом обрисовался слуга Йордена. Как ему только удаётся проецировать себя в чужие мысли? Так ведь только сильнейшие из сильных могут. — Я тварей рубить мечтал, когда к милорду Тедеску в услужение шёл, а не о том, чтобы за сумасбродной девчонкой гоняться. Но это неважно. Важно то, что ты попала во власть демона. Жуткого демона. Он сводит тебя с ума, медленно истощает, убивая разум. Если не вырвешься сейчас, останешься его рабой навсегда. Твой брат думает, что нам удастся тебя спасти, но на самом деле сделать это сможешь лишь ты сама, если решишь бороться».

«Я не хочу замуж за твоего хозяина».

«Думаешь, лучше быть замужем за демоном?»

«Он не демон. Даже если и демон, я его люблю. А он меня, я верю. Я вижу это в его глазах — его чувство подлинное. Может, мы чего-то о них не знаем. Может, они вовсе не хотят причинять нам вред. Ведь есть демоны, с которыми у нас мир. Думаю, Найт из таких. Он никогда меня не обидит и не заставит делать что-то против воли. В отличие от вас, Стражей».

«Какие же вы, бабы, всё-таки дуры. Любовью вас помани, так вы и в пекло идти согласны. А нет её, любви, тем более у демона полумертвого», — досадливо сплюнул он и исчез.

Я провалилась в дурманный сон без сновидений.

Ребро ладони провело по щеке, и я словно очнулась от чар. Найт сидел рядом и улыбался. Немного потрёпанный, бледный и усталый, но живой, невредимый! Преодолевая слабость, я крепко обняла его и расплакалась.

— Они ушли и больше нас не потревожат, — успокаивал Найт, гладя меня по волосам. Только на душе всё равно скребли кошки. Как же он это сделал, телепат? Зародил сомнения на пустом месте, причём такие, от которых отделаться никак не получалось. Я решила не мучиться и спросить напрямик:

— Ты не человек?

Найт молча смотрел на меня.

— Ты демон?

Он медленно кивнул:

— Люди называют нас Ночными Ходоками, но истинное имя нашего племени акшар, дети Луны. Мы спим днём, а бодрствуем ночью. Благодаря крови умирающих животных мы можем путешествовать по реке времени и жить вечно в царстве милосердной Тьмы.

Когда-то мы, как и холмовые шавки, заключили союз со Стражами, только ваши воины постоянно нарушали перемирие и разоряли наши гнёзда. Наших богатств стало недостаточно, чтобы удовлетворять непомерную жадность ордена. Союз был разорван, и на нас объявили охоту, словно мы какие-нибудь неразумные варги.

Я знала. Я догадывалась с самого начала, но не позволяла себе думать об этом. Мне так хотелось... но нет, человеческие мужчины не могут быть настолько хороши.

— Ты лгал мне.

— Прости. Если бы я сказал правду, ты бы испугалась и убежала, — Найт сокрушённо отвернулся.

Молчали. Каждый о своём.

— Боишься меня? — спросил он тихо-тихо.

— А стоит бояться?

Найт притянул меня к себе и поцеловал так, как не целовал никогда до этого.

— Когда весь мой клан вырезали, от горя и отчаяния я погрузился в долгую летаргию. Твоя тоска, твоё одиночество, так похожее на моё собственное, пробудили меня к жизни. Твоя любовь дала мне силу. Да, вместо вина я пью кровь, а яркому солнечному свету предпочитаю ласковый лунный, но чувствую я также, а может и острее, чем люди. Сейчас ты можешь уйти, но можешь и остаться. Тогда я покажу тебе владения ночи, открою сокровенные тайны реки времени, проведу подземными тропами в вечный город Тьмы, где мы сможем быть счастливы вместе. Отдыхай. Я вернусь завтра после заката и приму любое твоё решение.

Найт ушёл.

Плакать больше не получалось. Опустошение резало воспалившиеся веки. В жилах липким комом вместе с кровью застывал страх. Но не перед демоном, не перед Найтом. Всё, чему меня учили, говорило, что я должна бежать отсюда и бежать сейчас, когда светло, но что-то держит. Безнадёжность. Я точно знаю, что будет там — замужество без любви, побои, унижения и лживые рассказы о доблести ордена, а Найт предлагает мне нечто новое. Если я рискну, возможно, обрету счастье или погибну, но это лучше, чем медленное увядание в неволе от ядовитого предательства своего племени.

24.

Они обходили чёрный дом сбоку, прятались в клочьях стылого тумана. Взбитый снег едва слышно скрипел под сапогами. План действий оставался для Вейаса загадкой — слуга отмахивался от вопросов, словно просил не отвлекать от чего-то важного. Он крался, выставив серебряный клинок, за который так и не поблагодарил, кстати. Воспринял, как должное, будто не простолюдин, а равный, а то и выше. Наверное, поэтому Йорден постоянно его шпыняет — бесится, что слуга, даже не стараясь, гораздо больше похож на высокородного, чем он сам. Интересно, здоровяк, часом, не бастард кого-то из великих? Может, надеется за выслугу в орден попасть?

Здоровяк замер посреди дороги, явно просматривая ауры. Вейас в задумчивости едва не налетел на его спину.

— Он её что просто отпустил?! — бранясь себе под нос, слуга побежал обратно.

Как только они выглянули из-за угла, Вейас понял, в чём дело. Лайсве стояла перед Йорденом посреди улицы. Смертельно бледная, она походила на привидение, но держалась, как и прежде, гордо. Нестерпимо захотелось её обнять и унести отсюда. Не сдержав эмоций, Вейас бросился к ней. Зря. Только разозлил. Лайсве назвала его предателем. Так он себя и чувствовал, когда согласился отдать её Йордену. Плешивый шакалёнок ещё посмел на неё замахнуться. Сволочь!

Вейас опрокинул негодяя на землю, и они покатились, колотя друг друга. Кто-то кричал, дёргал за плечи, пытаясь оторвать от верещавшего, словно девчонка, Йордена. Но Вейас ничего не слышал, не понимал из-за бешено стучавшей в ушах крови.

Грохот оглушил. Вейас оторвался от Йордена, только чтобы увидеть, как Ходок теснит Лайсве обратно к дому. Спохватились уже все: наперсники взялись за оружие, Йорден поднялся и встал на изготовку, сам Вейас наставил клинок на демона. Только слуга лежал у стены одного из заброшенных домов и ошалело встряхивал головой, пытаясь прийти в себя.

— Пятеро на одного — не слишком благородно для Стражей, не находите? Надо бы уровнять шансы, — Ходок хлопнул в ладоши.

Сероватая дымка словно порождала давешних тварей с головами летучих мышей. Они окружили ищеек плотным кольцом и сжали, заставляя сбиться в кучу, спина к спине.

— С мелкими сошками разберётесь сами, а убийцу оставьте мне! — скомандовал Ходок и направился в сторону уже поднявшегося слуги.

Выглядел здоровяк помято, с виска по щеке стекала тонкая струйка крови. Ух, и хорошо его приложило!

— Что, думал, так легко заманить меня в ловушку, отвлекая на более слабых противников? — усмехнулся Ходок. — Ан, нет, я не такой простак, как те, с которыми ты сражался раньше. Скольких ты убил? Три дюжины или даже полсотни? Да ты же весь смердишь нашей кровью. Ничего, я отомщу за всех!

Слуга обтёр щёку рукавом. Спина распрямилась. Рука крепко сжала эфес. Маска безразличия спала с лица, явив презрительно-ледяную ярость.

— Хашк эм леите, укюс-тене, — прошипел он на непонятном наречии. Ходок оскалился и, забыв про разговоры, кинулся на здоровяка.

Дальше Вейас мало что видел. Скопом налетели остальные твари, отделили друг от друга. Вейас стойко отбивал сыплющиеся со всех сторон атаки. Серебряное оружие единственное наносило демонам значительные раны, обжигая шкуры и обдавая запахом палёной плоти. Но у других товарищей такого преимущества не было. Вейас пытался достать до них телепатией, но в суматохе боя сконцентрироваться не получалось. Да и твари наседали так, что ни мгновения не оставалось на передышку.

Пот застилал глаза. Воодушевление схваткой отступало, оставляя ощутимую ломоту в мышцах, реакция замедлялась. Вейасу удалось достать парочку противников, если не убить, то хотя бы вывести из боя: одному отрубил лапу по локоть, второму проткнул грудь насквозь. Но меньше тварей не становилось. Место павших бойцов занимали новые. Нужно было отступать, но направление для бегства определить не получалось из-за густеющего тумана.

«Правее! Увёртывайся! Бей снизу! — раздался в голове уже знакомый голос с командными нотками. После нескольких дельных советов Вейас полностью положился на него и сосредоточился лишь на ритме боя. — Уходи левее! Шустрее и двигайся ко мне! Тут двое-трое только остались».

Несколько точных выпадов, и дорога расчистилась. Вейас бросился к темнеющему рядом силуэту.

— Идём, здесь чисто, — не тратя силы на лишнее слова, слуга схватил его за руку и потянул за собой.

Вейас никак не мог сориентироваться в тумане. Куда они бегут? Только багровый потёк на щеке слуги и получалось рассмотреть. Худой тулупчик на плече был прорван. Торчащий из дыры мех темнел и набухал. Сырой воздух напитывался ржавым запахом крови.

—Ты ранен?

— Царапина, — отмахнулся здоровяк. — Попробуем зайти сбоку. Отражать умеешь?

Вейас только и смог выпучить глаза. Отражение — высшая тайная техника высокородных телепатов. Даже Стражи с другими дарами ничего о ней не знали.

— Ясно, придётся самому, — по взгляду понял здоровяк. — Знать бы, что сказать, чтобы она послушала.

— Я уже все доводы исчерпал. Ну ты сам видел, — Вейас сокрушённо вглядывался в белую мглу, силясь хоть что-то различить. — Почему ты помогаешь мне, а не спасаешь своего хозяина?

— Этот трусливый сын шакала мне не хозяин, а просто временный попутчик. Он был слишком далеко и вряд ли стал меня слушать без гипноза. А ты мне жизнь спас — без твоего меча я от твари бы не отбился. Насколько же ловок этот фантом, раз смог обернуть мой план против меня?

Надо же, ударившись головой, он научился благодарить и даже составлять фразы длиннее трёх слов.

Впереди вырисовалась массивная чёрная стена, сложенная из огромных брёвен. Стало спокойнее. Хоть что-то в этом мире осталось, кроме тумана. Слуга остановился и приложил к стене ладонь.

— Если опять нападут, не геройствуй, просто пихни меня, иначе оба тут ляжем, — распорядился он, прежде чем закрыть глаза и впасть в транс.

Вейас выставил меч, не зная, с какой стороны ждать новой атаки. Когда дыхание немного восстановилось, он снова почувствовал демонов. Они сгрудились вокруг трёх молодых горе-Стражей, один из которых судя по слабой пульсирующей ауре был сильно ранен.

Парочка тварей отделилась и направилась сюда. Он потянулся за слугой, но возникший из непроглядной пелены тумана фантом помешал. Он схватил Вейаса за горло и поднял над землёй.

— Расстраивать мою невесту вздумали? Передушу всех! — оскалился Ходок.

Вейас захрипел, пытаясь не утонуть в плясавших перед глазами радужных бликах. Пальцы демона вдруг разжились и перехватили серебряное лезвие у самой груди.

— Я же говорил не геройствовать, — посетовал слуга и выдернул меч обратно, чтобы занести его для нового удара.

Ходок молниеносно подставил собственное оружие. Клинки скрестились и звякнули. Завязался поединок.

Вейас хотел помочь, но на него самого налетело сразу три твари.

«Надо уходить, здесь мы ничего не сделаем», — мысленный призыв пробился между взмахами меча, откидывающими врагов на шаг назад.

Вейас попятился. Глаза смотрели на демонов, чутьё тянулось к разросшейся грозовой тучей ауре слуги.

— О, кажется, одним стало меньше! — злорадно воскликнул Ходок.

Обманным выпадом слуга выбил клинок из его рук и собирался проткнуть, но тварь растворилась в сером облаке.

«Забираем остальных и уходим», — неистовым натиском расталкивая набежавших демонов, слуга направился обратно.

Вейас следом, прикрывая его спину.

Здоровяк уверенно вёл к светлым огонькам человеческих аур. Они сгрудились вместе и вяло посверкивали вспышками родового дара. В тумане едва заметно обрисовались силуэты. Слуга побежал быстрее и вдруг замер. Вейас выглянул у него из-за плеча. Йорден сидел над недвижным телом своего рыжего товарища. Его помутневшие глаза смотрели в невидимое из-за туч небо. Из шеи был выдран огромный кусок плоти. Кровь вымарала с лица и задорные веснушки, и некрасивые оспины. Третий из ищеек единственный отбивался от Ходоков, но было заметно, что он едва держится от усталости.

— Ему не помочь. Уходим! — слуга потянул Йордена за рукав, но тот вырвался и снова припал к мёртвому телу.

— Дражен! Дражен! Вставай! Покажи, что ты ещё жив, — заскулил он.

Вейас отвернулся и выхватил меч, чтобы подсобить сражающемуся товарищу.

— Я знал его с детства, он был моим лучшим другом, он столько раз меня выручал! — причитал Йорден. — Я обязан хотя бы похоронить его достойно!

— Забудь о мёртвых. Фантом скоро вернётся. Самим бы ноги унести, — пытался увещевать его слуга. — Это же Кодекс ордена. Почему я единственный об этом помню?!

Слуга оглушил его ударом по затылку, взвалил на плечи и потащил прочь. Вейас кивнул третьему, и они вместе отступили следом.

Когда они миновали последний дом, туман разошёлся. Сквозь белёсые клубы проникли золотистые лучи закатного солнца. Прошёл целый день? В отсветах стало заметно, как бледнеет идущий рядом товарищ, зажимая большую рваную рану на боку. Вейас подставил ему плечо и подтащил поближе к слуге.

— Надо к целителю, срочно!

Здоровяк, придерживающий бессознательного Йордена, кивнул.

Они снова завернули в город, в жилую его часть. Погони не было. Видно, попадаться людям на глаза Ходоки пока не желали. Быстро определив направление по отпечатку ауры, слуга вывел их к неприметному домишке на отшибе с развешенными на крыльце пучками травы. Прежде чем они успели постучать, на порог вышла молодая, но уж очень сухая женщина. Белоснежный передник был повязан поверх простого платья из тёмно-коричневого сукна. Строгий взгляд обвёл мужчин с плохо скрываемой тревожностью.

— Стражи, — безрадостно выдохнула женщина и пропустила внутрь.

В единственной комнате на дощатом полу возились двое маленьких мальчишек. Старший строил пирамидку из камешков и веточек, а младший на коленках ползал рядом. Увидев незнакомцев, старший оробел и сжался. Младший, улучив момент, выдернул снизу камушек. Хлипкое строение рухнуло, и старший громко разрыдался. Младший настолько был увлечён своей находкой, что не обращал внимания ни на гостей, ни на плачущего брата.

— Норборг, хватит ныть! — прикрикнула целительница. — Бери Эглаборга и идите в свой закуток — у меня работа.

Потирая распухшие от слёз глаза, старший потянул брата в отделённый занавеской угол. Там они затихли.

Вейас неуютно передёрнул плечами. Женским способностям доверия мало. Какое тут врачевание, когда за сопливой мелкотой смотреть нужно? Но судя по ауре других целителей в округе не наблюдалось.

Женщина уложила раненого на кособокую лежанку, укрытую свежей простынёй. Умелые руки запорхали над раной, полился речитатив целительного заговора. Когда кровь остановилась, женщина сняла с раненого рубашку и задвинула стоящую рядом ширму. Наверное, любопытные взгляды отвлекали её от работы.

Йорден пришёл в себя и первое время сидел на полу, бестолково глядя в потолок, а потом подскочил и накинулся на слугу:

— Ты же сказал, что мы справимся!

— Я сказал, что мы справимся, если будем вести себя разумно. Извините, но то, как мы вели себя там, вряд ли можно назвать разумным, — развёл руками здоровяк и тут же схлопотал знатную оплеуху.

Он не шелохнулся, только взгляд стал пустой, а глаза почти прозрачные, как будто через воду горного ручья смотришь.

— Твоя забота была приглядывать, чтобы никто не погиб. Мы на тебя надеялись. Ты виноват, ты! — орал Йорден так, что закладывало уши.

Вейас с негодованием выдохнул. Почему простолюдин должен был смотреть за тремя прошедшими испытание Стражами? По-хорошему, битвы с демонами вообще не его забота, он не рыцарь! Да и в Кодексе, который даже Вейасу в голову вдолбили так, что он ночью мог его процитировать, ясно сказано: помогай во время битвы другим, но полагайся только на себя. Впрочем, Вейас прекрасно понимал, что слуга мог защитить и Дражена, и его раненого товарища, только предпочёл спасти Вейаса и попробовать достучаться до Лайсве.

— Не кричите, он уснул, — таким же строгим тоном, как выговорила своему сыну, целительница укорила Йордена, выглянув из-за ширмы. — Потерял много крови, но если удастся избежать заражения — жить будет. Кто следующий, вы? — она недвусмысленно покосилась на пропитавшуюся кровью одежду слуги.

Вейас в который раз подивился, как здоровяк держится на ногах с такими ранами.

— Я не буду за него платить! — презрительно бросил Йорден. — Пускай подыхает под забором, как собака. Он только этого и заслуживает.

Женщина недобро сощурилась и упёрла руки в бока.

— Не стоит беспокоиться, добрая госпожа, на мне и заживает, как на собаке, — будто извиняясь за глупость Йордена, улыбнулся слуга.

— Я не могу оставить раненных без помощи. Если я нарушу священную клятву целителей, боги отнимут дар и у меня, и у моих детей. Тогда все силы и знания, что накапливала моя семья в течение десяти поколений, пропадут, — настаивала женщина. — Я готова лечить вас бесплатно.

Вейас не смог больше выносить это унижение:

— Подлатайте его, я заплачу.

Женщина кивнула и увела слугу за ширму. Йорден буравил затылок Вейаса негодующим взглядом. Но молчал. По крайней мере, за это Вейас был ему благодарен.

Вскоре слуга вышел из-за ширмы с перевязанным белой материей плечом и головой. Целительница вручила ему туесок с мазью и какие-то травы. Второму, сказала, придётся задержаться тут на пару недель, прежде чем он сможет встать на ноги.

Разумно. Да и судя по тому, насколько лучше стал выглядеть слуга, со своими обязанностями женщина справилась достойно. Вейас отсчитал установленную орденом пошлину за лечение одного раненого, накинул пару медек сверху и со словами благодарности вложил в раскрытую ладонь целительницы.

— А я платить не буду. Раз долг-клятва, пускай всё за так делает, — заартачился Йорден, сложив руки на груди.

Губы женщины сжались в тонкую полоску. Не было в целительнице подобострастия простолюдинов, она знала орден изнутри, не боялась и не восхищалась. Просто смотрела разочарованно, бессильно, презрительно. Теперь Вейас понимал значение её безрадостного вздоха во время приветствия.

— Ну чего? — выкрикнул Йорден, затравленный тяжёлыми взглядами. — Да плевать, что у неё дети малые голодными останутся. Нечего было голытьбу рожать!

Вспомнилось, как Вейас вот также не чурался обирать и обманывать селян, чтобы раздобыть денег. Сестра, должно быть, видела его таким же мерзким, жадным и отвратительным, каким он сейчас видит Йордена. Вейас снова полез в кошель дрожащими руками. За двоих обычно дешевле обходится, но... плевать! Он обсчитался, кажется, не в свою пользу. И мало, очень мало осталось, но нет... если такими крохами можно откупиться за то, что он творил раньше, то пускай хоть всё заберут. Он не будет таким, как мудозвон Йорден. Никогда!

Целительница не взяла ни одной лишней монеты и, осенив их знамением божественной воли, проводила на улицу:

— Добрые духи вам в помощь, — бросила она с порога и ушла заниматься домашними делами.

По дороге на постоялый двор Йорден пытался стребовать возмещение ущерба от потери Дражена. Надо же, оценил жизнь «лучшего друга» в несколько золотых. Жадная убогая скотина! Если бы у Вейаса были эти несколько золотых, то точно бы швырнул их в напыщенную рожу.

На постоялый двор пришли глубокой ночью. Хозяин, заспанный, в пожелтевшей от старости ночной рубахе и несуразном красном колпаке, понося их забористой бранью, отпер лишь через десять минут. Не обращая внимания на его недовольство, они поднялись в комнату ищеек.

— Что стал, кулёма? Быстрее вещи собирай. Не хочу больше ни часа задерживаться в этой дыре! — с порога принялся понукать слугу Йорден.

— А как же твой раненый товарищ и моя сестра? Как же твой друг Дражен, неужели ты не хочешь за него отомстить? — удивлённо моргнул Вейас. — А весь этот город? Если мы не остановим Ходоков сейчас, к приезду другого отряда Стражей здесь камня на камне не останется.

Йорден презрительно скривился.

— Что Дражену дела живых, когда он уже на том берегу? А я хочу остаться на этом. Город и без того вымрет рано или поздно — ничего в таком гиблом месте не приживётся. А уж до сумасшедшей потаскушки, соблазнившейся на вшивого демона, мне и вовсе дела нет. Хотя... всё, что ни делается, к лучшему. Может, от неё и дети такие же порченные вышли.

Вейас сжал руку в кулак, чтобы расквасить наглецу всю его самодовольную рожу. Но слуга опередил. От сильного удара по лицу Йорден полетел на пол, глупо взмахнув руками.

— Как же долго я мечтал это сделать, — пробормотал здоровяк, с нескрываемым удовлетворением глядя, как Йорден сплёвывает с разбитых губ кровь.

— Ты чего?! Ты не должен! Я всё расскажу отцу. Можешь распрощаться с местом в ордене навсегда! — совсем уж жалко проскулил Йорден, с кряхтением подбирая себя с пола.

— Как будто оно мне хоть когда-то светило, — безразлично отмахнулся слуга. — Хотел уйти ещё до отбытия из Заречья, но ваш отец упросил проводить вас в Белоземье на помолвку. Зачем я поехал с вами дальше, и сам не знаю, но возвращаться не намерен. Я хочу убивать демонов, а не прислуживать трусам и подлецам. Ваша принцессочка пускай и не самая умная, но не виновата в том, что к ней привязался Ходок. На её месте могла быть любая, а в смерти Дражена, если уж на то пошло, виноваты те, кто делал ему поблажки. Не научил сражаться и помнить, что сегодня ты охотник, а завтра жертва. Это сказано в вашем же красивеньком и благородненьком Кодексе, который, как оказалось, всего лишь пустые слова на бумаге.

Он замолчал, переводя дыхание, и повернулся к Вейасу:

— Идём к твоим друзьям-туатам. У меня есть запасной план. Либо убьём гада, либо сами сдохнем.

Вейас кивнул, злорадно поглядывая на растерявшего всю спесь Йордена. Очень хотелось пнуть сапогом напоследок, но лежачих не бьют, иначе он сам станет таким же тщетным.

— Ну и валите! — крикнул шакалёнок, с трудом поднимаясь на ноги. — Пускай они вас обоих сожрут, Мидгард только лучше станет. А ты, цыплёночек, не надейся, что эта сволочь будет служить тебе верой и правдой. Он всех предаёт!

Вейас не выдержал и всё-таки сжал его голову телепатическими клещами. Не сильно, просто чтобы заткнулся.

***

Вейас сомневался, что туаты пустят его во дворец с чужаком, от которого «смердит пролитой кровью демонов». Но привратники без лишних вопросов провели их в уже хорошо знакомый гостевой покой. Вскоре явилась сама Эйтайни и придирчиво проверила их раны. Осмотрела повязки, поводила над ними руками, шепча заклинания, но работой целительницы осталась довольна и перелечивать не стала.

Когда она собралась уходить, Вейас последовал за ней в коридор, чтобы перекинуться парой слов наедине:

— Ты ошиблась. Суженый Лайсве сбежал отсюда, как последний трус, стоило Ходоку обнажить клыки.

— Я никогда не ошибаюсь, — снисходительно усмехнулась принцесса, бросив короткий взгляд на дверь в гостевой покой, и скрылась за поворотом.

На следующий день их проводили в тронный зал, в котором Вейас когда-то просил руки принцессы у короля Ниама. Вместо него на мраморном троне восседала Эйтайни, чьи плечи укрывал отороченный роскошным соболиным мехом плащ. Зелёными кристаллами посверкивал надетый на голову серебряный венец в виде переплетённых цветков вереска.

Ярусы ступеней у стен полностью занимали туаты, большинство из них были вооружены короткими мечами или луками. Вейас оробел под их враждебными взглядами. А вот слуга держался гордо, уверенно. Даже виду не подавал, что был серьёзно ранен накануне.

Эйтайни пригласила их говорить к установленной недалеко от трона деревянной трибуне. Вейас пропустил к ней слугу, чтобы тот сам поведал свой план.

Здоровяк предлагал сразиться с фантомом внутри иллюзорного мира, который тот создал для Лайсве. Во время новолуния фантом попытается окончательно её обратить — тогда он будет наиболее уязвим, а Лайсве сможет увидеть его истинную суть и сама лишит силы. Это последний и единственный шанс её спасти. После обращения её уже будет не вернуть.

— Разумный план, — взяла слово Эйтайни, обхватив ладонями ручки трона в виде бараньих голов. — Именно это пытался сделать мой отец, только у него ничего не вышло. Почему ты думаешь, что у тебя получится?

— Ваш отец не ненавидел их так, как я, — ни капли не смущаясь ни перед толпой, ни перед монаршей особой, ответил слуга. Словно и сам был королевских кровей.

Эйфория от моральной победы над Йорденом прошла, и теперь Вейас наблюдал за здоровяком с тревогой. Откуда этот парень так хорошо знает повадки демонов и почему так горит желанием сложить голову, сражаясь с ними за чужой город и чужую сестру? Может, последние слова Йордена пробудили мнительность, а, может, дело было вовсе не в этом. Какая-то мысль теплилась в глубине сознания, но как только Вейас цеплял её за хвост, она ускользала. Или он сам её выпускал.

Эйтайни поддержала и даже настояла на плане слуги. После долгих объяснений и споров остальные туаты согласились, хотя поглядывали на здоровяка с такой же подозрительностью, как и Вейас. Но самого слугу, похоже, ни их демоническая природа, ни отношение не волновали, пока туаты были согласны сражаться против Ходоков.

Новолуние наступало через четыре дня. Очень удачное обстоятельство по заверению слуги. Достаточно времени, чтобы зализать раны и подготовиться к новой битве, но слишком мало, чтобы расслабиться и потерять бдительность. А пока Вейас уговорил слугу на несколько тренировочных поединков. Хоть и совсем чуть-чуть, но успел понаблюдать за его мастерством. Ни в какое сравнение с тем, как дрались подкупленные отцом поединщики или даже рыцари на турнирах: ловко, с воображением и нечеловеческой выносливостью. Так хотел научиться и Вейас, не напоказ, а по-настоящему, чтобы в следующий раз ни перед кем не унижаться и защищать сестру самому.

Им выделили просторный пустой зал, сырой из-за бьющего из стены водопада и слабо освещённый тонкими прожилками зелёного кристалла. Не почитаешь, конечно, но для тренировки сойдёт.

— У тебя слишком напряжённая стойка. Противоположную от руки с мечом ногу выставь вперёд, а вторую согни в колене. Так ты сможешь двигаться намного быстрее, — наставлял здоровяк. — А теперь пусти лезвием волну. Пока ты так делаешь, никто сквозь твою защиту достать не сможет, только со спины.

— Я знаю азы. Может, уже начнём бой? — проворчал Вейас, становясь в нужную позу.

Здоровяк безразлично кивнул.

Впервые за всю жизнь Вейас настолько выкладывался. Очень хотелось победить, хотя бы не ударить в грязь лицом, но здоровяк словно предугадывал все удары и отражал их, играючи, а сам ни разу не сделал атакующего выпада, почти как отцовские поединщики. Злясь на свою неумелость, Вейас стал неаккуратен и принялся безрассудно рисковать. Замахнулся слишком резко, а когда противник вместо того, чтобы отбить, ушёл в сторону, Вейас потерял равновесие и припал на колено.

— Спокойно! — усмехнулся, подавая руку, слуга. — Ярость, конечно, придаёт сил, но когда она затмевает разум, твоё собственное оружие оборачивается против тебя.

Вейас не принял подачки и поднялся сам.

— Давай обойдёмся без доморощенной мудрости?

Слуга снова безразлично повёл плечами:

— Если тебе так отчаянно нужно победить, просто скажи, и мы покончим с этим намного быстрее.

Очень хотелось вызвериться, но вспомнились беспомощные придирки и оскорбления Йордена. Нет, Вейас, не такой и никогда таким не станет.

— Просто научи меня... — сражаясь с собой, попросил он. Ради сестры Вейас был готов смирить гордыню... и даже прислушиваться к очевидным мудростям.

Слуга показывал детские приёмы: исправлял стойку, до десятого пота заставлял повторять замахи, пока они не стали по его мнению достаточно отточенными. Лишь после этого они перешли к одновременным движениям рук и ног, позициям, в которых лучше удавалось удерживать равновесие и двигаться быстрее.

Когда мышцы заломило от усталости, а ноги уже не держали, от позорного падения спасли служанки-туаты. Принесли обед. Вейас со слугой уселись на полу, скрестив лодыжки, и обмакнули куски печёного мяса в медовый соус.

— Чесночку бы... или хрена, — покривился от приторной сладости простолюдин. — Всё у этих демонов не как у людей.

Вейас жадно припал к кружке холодного молока и опорожнил её, не замечая вкуса. Бешено колотившееся сердце никак не хотело униматься, а дыхание восстанавливаться. Чувствовалось, как лицо пышет жаром.

— Силёнок у тебя маловато и выносливость ни к демонам. Гибкость и реакция хороши, но на них одних долго не протянешь, — снисходительно покачал головой слуга, отправляя в рот очередную порцию мяса и облизывая пальцы. — Скажи, тебя ведь, как и всех, учили наносить удары только равномерным ритмом?

— Это помогает дольше сохранять силы, — усталость смыла спесь, хотя вопрос всё равно показался глупым.

— Да, но делает твои выпады предсказуемыми. Рваный, неровный ритм вымотает противника намного быстрее.

Вейас с вызовом спросил:

— Почему ты показываешь только очевидные вещи, а победоносные приёмы скрываешь? Боишься, что кто-то благодаря им сможет тебя обскакать?

Здоровяк чуть не покатился со смеху.

— Я серьёзно, — сделалось по-детски обидно: взрослый дядя смеётся, а Вейас не понимает смысла шутки. — Кто научил тебя так драться?

Здоровяк поперхнулся и отвёл взгляд, словно вопрос всколыхнул нерадостные воспоминания.

— Жизнь научила. Палками я ещё в детстве натаскался от сельских забияк отбиваться. Когда ты единственный мужчина в семье, взрослеть приходится быстро. Позже милорд Тедеску, чтобы я хорошо молокососов защищал, нанимал мне разных учителей, но я быстро всех перерос и совершенствовался дальше сам. Наблюдал за другими, подражал, в боях с демонами разную тактику пробовал. С ними, кстати, с опытом больше всего навыка и приобрёл.

А секретных приёмов на самом деле нет. Всё, что я умею — азы и «доморощенная мудрость» вашего Кодекса, а дальше только интуиция и воображение. Мастерство не даётся легко. Это результат изнурительных тренировок, дисциплины, пота и крови. Потому что я готов на всё, чтобы защитить людей от демонов.

Вейас уставился в пол. Если это правда, значит, мастерства ему не обрести. Усидчивость и трудолюбие никогда не были среди его сильных сторон. Если бы только нашёлся лёгкий путь.

«Лёгкие пути ведут в никуда. Успеха добиваются лишь упорством», — послышался вкрадчивый шёпот здоровяка уже внутри головы.

— Вообще-то, чужие мысли читать запрещено, кроме крайней нужды, — раздражённо огрызнулся Вейас и достал из опустевшей больше чем наполовину миски кусок мяса.

— Стражам запрещено, но я-то клятвы не давал, — хохотнул слуга.

Он отставил миски, взял меч и принялся упражняться сам. Вейас с завистью наблюдал, как легко здоровяк двигается. Клинок со свистом рассекал воздух, нанося сокрушительные удары по незримому врагу. Ноги перетекали из одной позиции в другую, словно в танце. Меч поворачивался в руке её продолжением. Нет, такой мастерской техники Вейасу никогда не добиться, но можно попытаться стать чуть лучше ради сестры.

***

Четыре дня пролетели в одно мгновение. Тактику решили сменить и выдвинулись с началом сумерек. В помощь выделили большой отряд туатов, которые должны были отвлечь мелких сошек, пока Вейас со здоровяком попытаются проникнуть внутрь дома, где держат Лайсве. Если всё пойдёт по плану, уже к утру сестра будет в безопасности, а Ходоки отправятся по сумеречной реке прямиком в ледяную Преисподнюю.

Ночь на севере наступала быстро, поэтому действовать приходилось стремительно. Когда багровое солнце только-только покатилось за море на западе, отряд уже переступил границу мёртвой окраины. Из-за углов ближайших домов тотчас накинулись твари с головами летучих мышей. Туаты плотно сомкнули строй и ощетинились копьями с серебряными наконечниками, тараном пробивая путь к чёрному дому. Трусливые Ходоки на копья бросаться не решались, а просто шли следом. До места добрались, когда на тёмном небосводе уже можно было разглядеть яркую россыпь звёзд и тонкорогий серп новорождённого месяца.

«Пора», — шепнул здоровяк. Вейас ограничился кивком.

Туаты пропустили их из середины строя вперёд, продолжая отгонять ХодоковСпешное отступление тварей прекратилось, как только те приметили среди туатов людей. Вейас положил руку на эфес. Мелкими сошками, скорее всего, руководил фантом, а он-то знал, от кого исходила наибольшая опасность. И точно, стоило выдвинуться из строя, как твари напали, пытаясь смять туатов и сквозь них добраться до людей. Парочке демонов удалось проскользнуть, но сбившиеся спина к спине Вейас и здоровяк смогли оттеснить их обратно. Взбежали на высокое крыльцо. Мелькнула ещё одна тень, Вейас ударил клинком наотмашь.

— Живее! Мелочь оставь туатам! — прикрикнул здоровяк. Ему с трудом удалось приоткрыть дверь на небольшую щель и протиснуться в дом. Вейас ощутил запах крови. Должно быть, у здоровяка от натуги открылась рана. Не раздумывая, Вейас шмыгнул внутрь, и дверь с грохотом затворилась.

— Зажигай свечу, — скомандовал здоровяк, а сам тяжело привалился к косяку. — Эта тварь опять оказалась на шаг впереди нас — защитные заклинания повсюду. Дальше снимать их будешь ты, иначе у меня не хватит сил вытащить твою сестру.

— Ты бы мог позаимствовать мои, — предложил Вейас.

Не задерживаясь, они двинулись вверх по лестнице. Вейас впереди, освещая путь и готовясь принимать удары, обычные и магические, на себя.

— А ты умеешь их передавать? — с удивлением хмыкнул слуга. Захотелось сказать, что не такой уж он и слабак, но Вейас на самом деле только слышал об этом.

— Я бы попробовал, — упрямо ответил он.

Дом глушил звуки неистовой битвы снаружи. Стоял чёрной недвижной безмятежностью, как утёс посреди извечного океана. Ни шороха, ни затхлого запаха спёртого воздуха, ни пылинки, ни паутинки, движения — и те только пламени свечи, да их со слугой шаги, не отдающиеся звуком в мертвецкой тишине. Сердце тревожно ёкало в груди. Вот-вот из-за угла накинется что-нибудь жуткое.

Слуга потянулся за мечом, Вейас сделал то же. Надвигалась демоническая аура. Клинок наполовину освободился из ножен. Дёшево свою жизнь Вейас не продаст.

«Ложная тревога. Это одна из жён фантома. Они не опасны», — успокоил его здоровяк и убрал руку с оружия.

Беззвучно промелькнула полупрозрачная горбатая тень.

«Ещё две. Только не потревожь, иначе они поднимут панику, и тогда ничего не выйдет, — слуга выставил руку, преградив дорогу. Огонёк свечи задрожал, и ещё две тени проскользнули мимо. — Путь свободен!»

Лестничный пролёт закончился. В тёмном коридоре на втором этаже накатила жуть. Вейас припал спиной к стене и тяжело задышал, как будто горло сжала невидимая рука. Сознание заволакивало зыбким туманом, заставлявшим забыть, кто он и зачем сюда пришёл. Хотелось упасть недвижной кучей и уснуть. Навечно.

«Слушай мой голос и борись, — отзвуки чужих мыслей зудели, не давали провалиться в дрёму. — Это ритуал фантома. Он тянет твою сестру в мир грёз, а через него в мир вечной ночи, мир неживых. Идём, ты нужен мне в здравом уме, иначе твоя сестра станет такой же тенью, как и те, кого мы тут видели».

Лайсве! Вейас с трудом вытянул из памяти её образ, хрупкий и нежный, как цветок на снегу. Ради неё Вейас выкарабкался из забытья и последовал за истончающимся огоньком свечи.

«Давай, — слуга замер у знакомой двери. Аура Лайсве истаяла. Вейас не чувствовал её даже так близко. Неужели они опоздали? — Не медли. Она просто в трансе».

Вейас со всей силы толкнул дверь, готовясь к худшему: что его отбросит от невидимого барьера или нападут мелкие Ходоки. Но ничего не произошло. Дверь легко отворилась, и Вейас ступил внутрь. Кровать со смятыми простынями и отброшенным одеялом пустовала. Вейас ошалело оглядывался по сторонам. Где Лайсве? Может, здоровяк ошибся? Это конец!

«Это только начало!»

Вейас не успел обернуться, как мертвецкую тишину поразил истошный вопль. Не стихал, грозил разорвать голову. Оглушённый, Вейас чуть не рухнул на пол. Мимо проскочил слуга, схватил простынь и дёрнул Вейаса за плечо, чтобы вывести из ступора.

— Скорее, нужно стянуть её оттуда, — уже в голос позвал здоровяк, указывая куда-то вверх.

Вейас проследил за его взглядом и ахнул. Лайсве висела под потолком в углу над кроватью. Держалась там непонятно как, выгибалась всем телом, словно в припадке, и кричала непереносимо жутко. Голос медленно затухал. Слуга снова пихнул Вейаса и присел. Вейас вскарабкался к нему на плечи, и здоровяк с кряхтением поднялся. Плавно, чтобы Вейас не потерял равновесие и не рухнул. Он с трудом дотянулся до сестры и, накинув ей на лодыжку связанную из простыни петлю, потянул. Лайсве снова закричала и дёрнулась, изо всех сил пытаясь вырваться. Вейас не удержался.

— Почему я не телекинетик? — досадовал слуга, перехватив его за талию. Теперь тянули вместе. Лайсве цеплялась ногтями за стену, оставляя на ней глубокие борозды. — Тяни, не жалей. Лучше потрёпанная, но живая!

После долгих мытарств, она была внизу, но продолжала отбиваться. Вейас никогда не думал, что в её тщедушном теле сокрыта такая сила. Слуга принялся скручивать её простыней:

— Неси ещё что-нибудь. Нужно, чтобы она лежала тихо!

Они спеленали её по рукам и ногам. Только тогда Лайсве перестала вопить. Вейас со слугой бессильно опустились на пол. Как будто с полчищем Ходоков сражались, не меньше.

— Если можешь передать мне силу, делай это сейчас, — здоровяк пришёл в себя всего за два вздоха, а вот Вейасу понадобилось гораздо больше времени. Он взял слугу за руку и постарался сосредоточиться.

— Я знаю: не геройствовать и будить сразу, если станет худо, — сказал напоследок.

Здоровяк качнул головой:

— Нет, на этот раз всё или ничего.

В глубине сознания Вейас нащупал источник непоколебимого спокойствия и силы, что даровала его роду стихия ветра. Представил, как тоненькой струйкой голубое сияние переливается в ладонь, а оттуда в здоровяка. Ради Лайсве. Только ради неё.

— Помоги нам, брат Ветер!

***

После ухода Найта я не поднималась с кровати. Думала о нём, считала часы до нашей встречи. Шли дни под неусыпной опекой молчаливых тётушек. Я изводила себя ожиданием, отказывалась от еды и даже ото сна. Бредила Найтом.

Он явился только на четвёртый день точно с заходом солнца. Печально улыбался и гладил по волосам. Молчал. Наверное, боялся спрашивать о моём решении. Я заговорила сама:

— Я согласна. Лучше смерть, чем жизнь в клетке.

Его улыбка стала шире, тёплой и радостной. Я радовалась вместе с ним робким поцелуям и томительному ожиданию счастья.

Найт на руках вынес меня из дома и доставил к заброшенному кладбищу манушей, тому самому, что напугало меня жизнь назад, когда мы ехали в город вместе с братом. Теперь оно не казалось мне ни страшным, ни мрачным. Была в нём своеобразная таинственная грация безмолвных каменных плит с лёгким ароматом чертополоха и тлена.

Мы остановились у одного из обветшалых склепов, выделявшихся на фоне белого снега помпезным каменным кружевом из серого камня.

— Проход в мой мир спрятан внутри. Ты должна войти по своей воле, — Найт бережно поставил меня на ноги и одним прикосновением отпер увесистый замок.

Там действительно что-то было. Я ощущала это даже несмотря на истощение и усталость. Оно манило загадками, предвкушением того, чего ни с кем ещё не было и не будет никогда. Я шагнула за порог, в мир вечной ночи. Здесь было затхло. Весь пол испещряли желобки с глубокими лунками в центре гексаграммы. На стенах вырезаны заклинания на теркийском, а может даже доманушском языке. Найт надрезал своё запястье и, приложив его к выступу на стене, попросил меня сделать то же. Но стоило поднести к руке кинжал, как в голове зазвучал голос Вейаса. Он молил остановиться и бежать. Просил прощения, угрожал, кричал, но я не слушала. Видела только Найта и слышала тоже только его.

Когда кровь попала на стену, на месте гексаграммы образовался колодец. Найт снова поднял меня на руки и прыгнул вниз. Над головой сомкнулась кромешная тьма.

Я очнулась посреди огромного зала, освещённого множеством свечей, шикарно обставленного обитой бархатом мебелью. Стол ломился от изысканных яств. В камине весело полыхал огонь. На огромной двуспальной кровати приветливо отогнут балдахин. Дома я никогда не ценила богатую обстановку и удобства нашего замка, а проведя столько времени вдали от них, соскучилась. Забыв о слабости, я подошла к столу, отщипнула ягоду от лежавшей на серебряном подносе грозди винограда и положила в рот. Невероятное наслаждение. Никогда ещё не чувствовала так остро.

Найт смотрел на меня со всей любовью и страстью, на которую только способен мужчина. Его ласковый голос, мягкие поцелуи, нежные прикосновения околдовывали меня, лишая осторожности и стыда. Я отдавалась ему самозабвенно, хотя чувствовала, что руки Найта становились холоднее, а поцелуи жёстче. По коже лёгкой щекоткой прошлись клыки, впились в шею, посылая телу шоковую волну.

— Брат мой, Ветер, помоги! — услышала я собственный звонкий голос, повторяющий позабытую молитву.

Мощный порыв ветра разбил окно. В зал хлынуло голубое сияние. Никогда не видела его настолько ярким. Внутри обозначился силуэт громадной кошки. Мой зверь! Как я могла тебя забыть?!

Но тьма уже выжрала меня без остатка, превратив в жалкое безвольное существо. В крови бродил яд, я не могла даже пошевелиться. Голова наливалась тяжестью, разум затуманился, и уже не хотелось ничего. Только уснуть вечным сном и видеть сладострастные сны о любви, которой не было и быть не могло.

«Отринь тьму, которой тебя отравили, — заговорил зверь внутри моей головы. Впервые! — Нетореный путь тернист и полон коварных ловушек. Не сдавайся на волю лиходеев. Услышь мой глас, следуй за ним, как за путеводной звездой на север. Вспомни, кто ты есть и зачем сломала собственную судьбу. Неужели ради этого?»

От удара мощной когтистой лапы Найт отлетел в сторону.

«Борись! У тебя больше сил, чем ты думаешь. А если их не хватит, я поделюсь своими. Ты не падёшь жертвой нелепых интриг низших тварей. Ты важна, ты была рождена для большего!»

Горящая рыжим морда надвинулась на меня и прошлась по лицу шершавым языком. Как будто с головой окунуло в ледяную воду. От резкой боли пелена спала с глаз, и я, наконец, прозрела. Вокруг оказалась всё та же комната с заколоченным окном. Я никуда не уходила — лежала на кровати, впечатавшись в перину, и жадно глотала ртом воздух. Зверь пропал. Только Найт сражался с кем-то невероятно сильным. Но то был всего-навсего человек.

— Теперь ты видишь? — выкрикнул телепат, я узнала голос. — Видишь, во что ты вляпалась, принцессочка? Посмотри по сторонам. Видишь, во что эта тварь превращает таких, как ты?

Я обернулась. Яркий свет прогнал тень даже из дальних углов. Там к стенам жались бледнокожие создания: лысые, морщинистые, сгорбленные, с выпавшими зубами и бесцветными слепыми глазами. Из них словно выпили всю жизнь, а оболочку сохранили, чтобы посмеяться над жалким существованием. Они колотились то ли от немощи, то ли от страха. На шеях были заметны шрамы от клыков: застарелые, синие, распухшие, как будто к ним прикладывались ни один раз.

— А теперь взгляни на того, из-за кого ты хотела обречь себя на вечные муки.

Телепат ударил Найта под дых, схватил за плечи и развернул ко мне лицом. Я забыла, как дышать. Он был не просто уродлив, он был… огромным нетопырем со свисающими до подбородка жёлтыми клыками, кончики которых алели от крови. От моей крови! Вокруг плащом клубился непроницаемый чёрный туман.

— Ну как, нравится? Хочешь быть его пищей? Понимаю, его чары куда приятней, чем настоящая жизнь, но разве морок стоит таких страданий?

— Нет, — тихо простонала я.

Нетопырь дёрнулся и прохрипел:

— Внешность ничего не значит, родная. Тот демон, что сидит в этом Убийце, намного страшнее всех моих сородичей вместе взятых.

Телепат зло скрипнул зубами и ухватил Найта за горло:

— По крайней мере, я не пью жизнь из невинных девушек! — и снова обратился ко мне: — Ну же, говори, желаешь остаться здесь с ним навечно?

— Нет! Забери меня отсюда, умоляю, — ответ был у меня на устах прежде, чем он успел докончить. — Я вернусь домой и выйду замуж за твоего хозяина, только забери.

— Слишком поздно, — хмуро бросил здоровяк и легко, словно былинку, переломил Найту шею.

Мне сделалось дурно. Мир снова погрузился во тьму.

***

Я очнулась от жуткого грохота и воя. Было темно, только в щели между досками, которыми было забито окно, пробивались отблески ослепительных вспышек. Голубое свечение заполоняло собой тьму, пожирало её. Стало трудно дышать. Воздух искрил, напитываясь странной, но все же давно знакомой силой. Я чувствовала себя былинкой, застывшей перед гигантским штормовым валом. Вот-вот накроет, сметёт и мокрого места не оставит. Я сжалась у стены и испуганно заскулила. Тёплые руки притянули к себе. Обволокло родной аурой, понятными и столь желанными нежными эмоциями. Тоненькая пуповина близнецовой связи восстанавливалась. Я цеплялась за неё ладонями, пытаясь выбраться из когтей ужаса и безумия.

— Тише, родная, всё уже закончилось. Теперь мы снова вместе, и всё будет хорошо, — шептал на ухо успокаивающий голос брата. Я обмякла в его объятиях, и страх начал уходить, а мгла вокруг рассеиваться, как нереальный ночной кошмар.

Раздались гулкие шаги. Заскрипела отворяемая дверь. Комнату осветил яркий факел в руках у невысокого бледного воина. Приглядевшись, я различила вышивку в виде цветущего вереска на его накидке. Туат — эхом отозвались воспоминания из прошлой жизни.

— Это просто невероятно! — взволновано затараторил он, размахивая свободной рукой. — Гроза посреди ясного неба. Зимой. Молнии испепелили всех Ходоков до единого, будто сами боги встали на нашу сторону сегодня!

— Скажете тоже, боги. Хотя... — послышался от окна низкий голос телепата. — Было что-то странное перед моей схваткой с фантомом. Словно кто-то уже лишил его большей части силы.

— Да тихо, вы пугаете её! — укорил их Вейас, баюкая меня, как ребёнка. — Если хотите что-то обсудить, проваливайте за дверь.

Туат виновато потупился. За его спиной уже толпились другие его соплеменники, обжигали любопытными взглядами. Я так чётко видела их перевитые фиолетово-сиреневыми прожилками ауры, что аж в глазах рябило. Вейас и телепат... они буквально набухли голубым свечением, сгустки алого под ним размечали раны на теле, учащённая пульсация обозначала не успокоившееся после схватки сердцебиение. Странно. Раньше я никогда не видела ауры так чётко, а теперь могла читать их слой за слоем. Неужели открылся дар? В голове звучали слова зверя: «Ты важна, ты была рождена для большего!» Был ли это бред воспалённого разума или зверь в самом деле заговорил со мной? Может, он бы помог мне найти свою судьбу и не выходить замуж. Но Вейас дал обещание, а против него даже зверь бессилен.

Я всмотрелась в лицо брата. Он выглядел потрёпанным, измождённым. У правой скулы расплывался синяк, на плече рана ещё не до конца затянулась. Бедный! Это всё из-за меня?

Туаты сыпали вопросами о моём самочувствии. Пришлось долго и нудно заверять доброжелателей, что сводить счёты с жизнью я в ближайшее время не собираюсь. Усталость брала своё: тело ломило, а голову всё туже стягивало тисками боли. Я мысленно попросила Вея выпроводить всех. Остался только телепат. Он молча стоял возле окна, держа в руках догорающую свечу. Огонь причудливым образом преображал его профиль. Издалека он даже мог показаться привлекательным. Я где-то его уже видела, в давно забытом сне.

— Когда мы отправимся домой? — с горечью спросила я.

— Когда добудем клыки вэса в Хельхейме и увидим гроб Безликого, как мы и собирались, — счастливо улыбаясь, объявил Вейас.

— Но ты ведь обещал. Не хочу, чтобы из-за меня ты прослыл бесчестным человеком. Я готова вернуться к Йордену.

— Неужели ты думаешь, что я отдам тебя трусу, который сбежал отсюда, стоило Ходоку обнажить клыки? Дома я сам объясню отцу и представителям ордена, какого недостойного жениха тебе выбрали.

— Но как же… — я повернула голову в сторону телепата.

Теперь он смотрел на меня. На ум пришли его слова: «Слишком поздно». Так вот, что он имел в виду. Йорден оказался трусом и теперь вряд ли получит благословение даже от совета ордена. Но зачем тогда здесь остался его слуга и рисковал собой ради меня?

— Потому что не намерен служить слабому хозяину, — не скрывая, что прочитал мои мысли, ответил телепат. — Оставлять беззащитную девушку, пусть даже глупую и взбалмошную, в лапах демона не в моих правилах. А теперь извините, вынужден вас покинуть. Надо искать нового хозяина.

Он развернулся и стремительно пошёл к двери. Я чувствовала, что он ранен и истощён даже сильнее, чем Вейас. От кого он бежит? Я пристально изучала его ауру. От соприкосновения с ней как будто становилось легче. Йорден назвал его простолюдином. Невероятно, сила его дара сравнима разве что с силой самых древних родов! Хотя не об этом ли говорил мудрый Юле? Богам всё равно, родился ли ты в семье высокого лорда или бедного селянина.

Телепат уже стоял у двери, когда Вейас остановил его.

— Погоди. Ты заслужил награду.

— Какая награда? У вас же ничего нет.

— Наш отец богат. Я напишу бумагу, в которой попрошу выплатить тебе сотню золотых за спасение сестры. Может, он и в орден поможет устроиться, на правах оруженосца или...

Телепат громко хохотнул:

— Вы, богатенькие дети, так наивны. Ваш отец меня на порог не пустит или вообще велит высечь за то, что посмел явиться пред светлыми очами. Нет уж, если хотите наградить, сделайте это здесь и сейчас.

— Чего же ты хочешь? Не желаю быть такой же неблагодарной сволочью, как Йорден. Я отдам всё, что у нас есть, только попроси! — заверил брат.

Снова пытается кому-то что-то доказать? Зачем? Видно же, что здоровяк не из-за награды в пекло полез, а сейчас ещё удумает какую-нибудь гадость!

— От тебя мне ничего не нужно, — Я уставилась на него во все глаза — он на меня. Взгляд такой... непонятный, мутный. Будто бы я одним своим существованием ему оскорбление наносила. — Не ты втравил нас в эту заварушку, а твоя сестра. Пусть она и расплачивается.

Интересно чем? Придушить себя, чтобы ему легче стало?

— Пусть принцессочка меня поцелует, — ехидно ухмыльнулся телепат.

Уф, мог бы придумать что-нибудь более затейливое. Я даже его слова угадала. А вот Вейас зачем-то выпучил глаза.

— Да как можно?! Кто ты, а кто она! Не смей думать о таком!

— О, я вас умоляю. Пять минут назад она была готова отдаться плешивому демону, а теперь не сможет наградить меня одним поцелуем? — покачал он головой, заметив, как я кривлюсь. — Не хотите? Тогда зачем речи о награде ведёте? Дети!

Он уже сделал шаг за порог, когда я окликнула его.

— Согласна.

Ага, такая же дура, как мой братец! Тоже захотелось доказать, что мы не дети и что я, Лайсве Веломри, вовсе не глупая и взбалмошная особа, не способная отвечать за свои поступки и быть благодарной за спасение.

Телепат обернулся и тревожно вскинул брови. Брат уступил своё место на краю постели. Аккуратно сев рядом, телепат подставил щетинистую щёку.

— Я жду.

Я зажмурилась и прикоснулась к ней губами, надеясь, что всё закончится быстро. Телепат обхватил мою голову руками, развернул к себе и впился в мой приоткрытый от удивления рот. Я обомлела, столько было в его движениях уверенной, ломающей сопротивление, хищной силы, но вместе с тем непонятной трепетной нежности.

— Да что ты себе позволяешь?! — гневно воскликнул Вейас.

Наглец опустил меня прежде, чем я успела укусить или ударить. Смерил свинцовым взглядом.

— Как я и думал, поцелуй принцессочки ничем не отличается от поцелуя деревенской потаскушки. Не такие уж мы и разные, даром что гонору и строптивости поменьше, чем у господ будет. Ну, прощайте, дети! Надеюсь, свой урок вы запомните.

Я прижала руку к распухшим губам. Он поднялся и пошёл к двери, не обращая внимания на Вея, который кинулся к нему с требованиями принести извинения, принять вызов на поединок и ещё демоны ведают чего. Телепат даже не делал вид, что слушает.

— Как твоё имя? — спросила я в последний миг.

Он обернулся. В жестоком высокомерном взгляде промелькнула тень удивления. Лоб прорезала продольная морщинка, словно телепат и сам не мог вспомнить собственного имени, так редко его об этом спрашивали.

— Микаш Остенский.

— Микаш, — повторила я.

Сберегу его в памяти навсегда, это будет лучшей наградой для тебя, чем нежеланный поцелуй.

Телепат шумно выдохнул и спешно зашагал прочь. Видно, снова полез в мои мысли. На свою голову.

25.

Вейас перенёс меня в подземный дворец, где мной занялись туаты: отпаивали зельями, читали заговоры — трудились на славу. Почему они вдруг подобрели? Не думала, что буду рада вернуться в гостевой покой, где меня так долго сторожил Асгрим, но пока брат оставался со мной, я была согласна на всё.

Вейас подробно поведал о том, что происходило, пока я была в плену у Найта: про гигантский смерч, про то, как погиб король Ниам, и Эйтайни, вняв его предсмертной воле, освободила Вея от чар, про то, как Йорден струсил во время схватки с демонами и сбежал, про то, как Вей с Микашем спасали меня из иллюзий Найта. Удивительно, сколько всего я пропустила. Реальный мир настолько более захватывающий и загадочный, чем волшебство демонов. Зачем я только время на него тратила?

Я рассказала брату о своём проснувшемся даре. После долгих хождений вокруг да около Вейас сознался, что они с отцом догадались об этом ещё дома, когда у меня начались обмороки. Так обычно происходило с теми, чей дар действовал спонтанно, помимо их воли, и отнимал слишком много сил. Отец запретил говорить со мной об этом. Хотел свалить всё на бедолагу Йордена — женский дар проблема мужа, не отца. А потом мы сбежали, и Вейас не решался меня тревожить. Лжецы демоновы! Если бы я не была так слаба, то высказала бы всё, что о них думаю. Но я чувствовала себя виноватой из-за Ходока, поэтому ограничилась просьбой помочь освоиться. Вейас с радостью согласился. Спонтанные выплески давно его беспокоили. Единственный способ с ними справиться — научиться контролю.

Пока я отлёживалась без дела, брат предоставил мне себя в полное распоряжение для тренировок с даром. Поразительно! Теперь то, что мне приходилось наблюдать со стороны, я могла делать сама. Мы с Вейасом всегда были неразлучны и учились всему вместе. То, что ему рассказывали на занятиях наставники, он передавал мне, а я помогала ему тренироваться. Теперь оставалось применить накопленные знания на практике. Довольно забавно было копаться в голове брата, как будто в его спальне потрошу ящики с личными вещами, книгами и пылящимися в шкафах скелетами. Правда, стоило мне зайти туда, куда Вей пускать не хотел, как он тут же выплёскивал воспоминания о своих рандеву со служанками. Делалось так худо, что я вылетала из его мыслей испуганной птицей. Он ещё и с несколькими одновременно был. О, брат мой, Ветер, ничего не хочу об этом знать!

Пробовала я читать и туатов, но с ними выходило хуже. Мысли доносились словно сквозь толщу воды, я вязла в них, путалась и ничего не понимала. Всё-таки не люди они, хотя и с виду похожи.

Жаль, что женский дар полностью раскрывается только после потери невинности. Где бы найти подходящего мужчину? Тогда бы я лучше смогла помочь брату во время охоты на вэса. С нелюдями связываться не хочу, а единственный человек здесь — мой брат.

Я поделилась с Веем соображениями о том, что хочу устроиться в орден. Не воином, конечно, а помощником судьи или исповедником, который облегчает души страждущим. Туда иногда брали женщин с телепатическим даром. Я могла бы жить одна, незамужней. Но брат невесело рассмеялся: мол, туда только бесприданницы идут или запятнавшие свою честь потаскухи, у которых нет шансов выйти замуж. Вряд ли отец стерпит такой позор. Но ведь я такая и есть. Сбежала, связалась с Найтом. Никак не могу заставить себя думать о нём, как о демоне-кровопийце с головой летучей мыши. Ну что за непроходимая дура! Не влюблюсь больше ни-ког-да!

***

Через несколько дней в ясный вечер состоялись пышные похороны короля туатов и погибших воинов. По белому ходу на больших деревянных носилках пронесли тело Ниама, укутанное в расшитый вересковыми узорами синий саван. Остальных усопших нарядили в менее роскошную белую ткань. Хор молодых туатов провожал их чистыми высокими голосами, за душу брала печальная песня-плач. Шествие продолжилось на улице под покровом звёздной зимней ночи. Трепетали знамёна на ветру, трещали смолистые факелы, хрустел под сапогами стоптанный снег, тянули жалостливую ноту охотничьи рога. Процессия двигалась туда, где, как я запомнила, был лес. Хор смолк, и вместо него зазвенел молитвами на тайном языке туатов голос Эйтайни.

Мы с братом шагали чуть в стороне к сложенному на пригорке погребальному костру. Сегодня у нас тоже были похороны. Вейас нёс на руках завёрнутое в холст тело Стража из свиты Йордена, которое туаты услужливо прихватили с мёртвой окраины. Мы молчали. Я переводила взгляд с удаляющегося роя факелов траурной процессии на неестественно прямую спину брата, который не желал показывать, как тяжко ему волочь покойника.

Душу настырно грызла совесть. Холодный порыв ветра с обжигающей укоризной стёр с лица слёзы. Я замерла, не в силах больше терпеть:

— Это я во всех смертях виновата. Меня все винят: Йорден, его слуга, Эйтайни, ты.

Брат покосился на меня вполоборота:

— Йорден слабак и трус, а больше никто тебя не винит. Плохие вещи просто случаются — все когда-нибудь умирают. Фантом привязался бы если не к тебе, то к другой несчастной девушке. Этому городу повезло, что мы сумели вовремя остановить нашествие, иначе Ходоки выжрали бы всех до последнего двора.

Его слова не утешали. Я подняла голову, вглядываясь в нестерпимое мерцание Северной звезды на небосклоне. Она звала. Будто говорила: хочешь искупления? Пройди свой путь до конца, загляни сквозь огни червоточины, тогда все смерти, всё, через что тебе пришлось пройти, не будет напрасным. Или я себя успокаиваю? На самом деле нет у меня никакого предназначения, я просто песчинка, затерявшаяся в большом мире.

— Всё равно чувствую себя непроходимой тупицей, — заговорила я, когда Вейас устал стоять с тяжёлой ношей и пошёл дальше. — Найт… Ходок говорил мне то, что я хотела услышать, то, что я сама напридумывала. В глубине души я знала об обмане и всё равно желала, чтобы он стал правдой. Желала, чтобы хоть раз в жизни меня полюбил кто-нибудь хороший, заботился обо мне и защищал, чтобы у моей сказки был счастливый конец.

— Будет, — ответил брат, устраивая мёртвого воина посреди выложенного хворостом кострища на вершине одинокого лысого холма. Я протянула брату факел, но тот не спешил его брать. Вгляделся в моё лицо и ласково потрепал по щеке. — Жаль, что твоя первая любовь обернулась так скверно, но жизнь не кончилась, будут и другие поклонники. Эйтайни сказала, что тебе суждено выйти замуж за великого человека, а она никогда не ошибается.

Вейас забрал факел и принялся обходить костёр, поджигая его с разных сторон. Я отвернулась и разочарованно пробормотала себе под нос:

— Сомневаюсь, что на меня теперь даже такой деревенщина, как Микаш, позарится. Нет, лучше одной.

— Помолись за него. У тебя лучше получается, — позвал Вейас, когда огонь с треском накинулся на сухие еловые ветки.

— Но я ведь не Страж.

— Последний Страж бежал отсюда — только пятки сверкали, так что без разницы, — покачал головой брат.

Я не знала ни одной молитвы, которую бы читали перед погребальным костром, поэтому пришлось придумывать на ходу. Интересно, боги в своих чертогах из хрусталя и звёздного света не обижаются, когда люди обращаются к ним не с теми словами? Если это так, то я уже заслужила самое жуткое родовое проклятье до седьмого колена.

— Сегодня мы провожаем в последний путь доблестного воина, павшего на поле брани. Духов воды, земли, огня и воздуха заклинаю, подтвердите на высшем суде, что жил он по чести и сердце его легче пера Белой птицы. Жнецы костянокрылые, вот ваша плата, — я бросила в огонь две медьки, — переправьте его душу по Сумеречной реке на Тихий берег. Пускай дождётся он счастливого жребия и вернётся на землю для новой жизни и новых побед.

Я глянула на Вейаса в поисках поддержки. Он заворожено смотрел на огонь, в глазах плясали отблески пламени, а между бровей залегла тревожная морщинка. О чём он думает?

— Тот, чьё имя было Дражен, ступай на другой берег с миром. Пускай огонь очистит тебя от бренной плоти, а время от памяти скорбящих. Брат мой, Ветер, оберни его своими крыльями и защити, как защищаешь каждого из своих чад.

Я замолчала, чтобы отдышаться, и сложила руки на груди. Ветер взметнул пламя до небес, будто в знак согласия, заставляя огонь шустрее обгладывать мёртвое тело. Надеюсь, в следующей жизни Дражену повезёт больше, чем в этой. Надеюсь, его близкие не станут держать на меня зла. Надеюсь, когда-нибудь я прощу себя за эти смерти.

Вейас положил мне руку на плечо, и мы ещё долго наблюдали, как огонь опадал с погребального костра, обнажая обугленные кости.

***

Ещё полторы недели пришлось терпеть неусыпную заботу туатских лекарок, самой настырной из которых оказалась Эйтайни. Она словно пыталась добиться прощения, и мне было очень неловко. Что бы они ни говорили, её отец погиб из-за меня. Чувство вины мучило всё сильнее по мере того, как ко мне возвращалось здоровье.

— Перестань! — не выдержала Эйтайни очередного потока моих извинений.

На соседнем со мной ложе в лазарете сидел Асгрим, с которым мы делили внимание рачительных лекарей пополам, и плутовато улыбался, щуря раскосые глаза. Он сильно повредил спину во время смерча, но быстро поправлялся. Чуть ли не мурлыкал от удовольствия каждый раз, когда принцесса снимала с него повязки и втирала в спину мази и снадобья, подставляла собственное хрупкое плечико, чтобы помочь ему размять мышцы, шагая по залу.

— Не береди незажившие раны, прошу тебя. Сделанного не воротишь, из этого можно только извлечь урок и жить дальше, — отчитала меня Эйтайни, когда я повесила голову и отвернулась. — Сомневаюсь, что мы сможем стать добрыми друзьями, но давай хотя бы постараемся не испытывать друг к другу неприязнь, ведь мы теперь делаем общее дело.

Я мельком глянула на Асгрима в поисках поддержки. Сама для себя не могла объяснить, почему я ему доверяю, ведь он тоже демон. Асгрим едва заметно кивнул, и я пожала протянутую руку Эйтайни, впервые заглянув в её пронзительные фиалковые глаза:

— А зачем вам понадобилось нам помогать? Вы же не любите людей.

— Это конечно, — усмехнувшись, взял слово Асгрим. — Только могильную нечисть мы любим ещё меньше.

— К тому же, так велит наш новый покровитель, — Эйтайни подошла к стражнику и взлохматила его доходившие до плеч распущенные тёмные волосы. — Не стоит испытывать терпение высших сил и перечить им сразу после того, как мы провозгласили их власть над нашим племенем.

И я, и Асгрим смотрели на неё с недоумением, но объяснять она не собиралась. Колдовские дела. Не стоит в них лезть несведущим. Остаётся надеяться, что туаты не всадят нам нож в спину в самый ответственный момент. Но Вей им верит, а я обещала быть послушной, поэтому придётся смириться с их обществом на некоторое время.

Когда я достаточно окрепла, чтобы продолжать путь, сборы уже закончились. Нам в сопровождение выделили небольшой отряд туатов-охотников, которые согласились проводить нас до Хельхейма через весь Утгард и заледенелое море. Это было весьма кстати, потому что вряд ли бы мы смогли найти карты северных земель у людей. Кроме оленеводов, которые уже практически вымерли, наши сородичи так далеко к червоточинам заходить не отваживались. Да и времени до весны осталось непростительно мало — без хорошего провожатого вряд ли успеем обернуться до таяния льдов.

Рано утром нас привели в скрытую за волшебными холмами берёзовую рощицу. На улице была ещё кромешная темень — светало очень поздно. Нас уже ждали посёдланные коренастые лошади, навьюченные провиантом, оружием и меховой одеждой. Я беспечно протянула руку к мохнатой морде ближайщего животного, но тут же одёрнулась, когда у самых моих пальцев клацнули внушительные клыки.

— Это что ненниры?! — ошалело спросила я у стоявшего рядом Асгрима.

Тот криво ухмыльнулся:

— Полукровки. Они выносливее обычных лошадей и могут ступать по глубокому снегу, не проваливаясь. В горах зимой — самое то. А ещё они едят мясо, когда травы нет. Только пальцы в рот не суй — откусят.

Я внутренне сжалась, разглядывая полудемонов во все глаза. Толстая песочная шерсть свисала с пуза чуть ли не до середины ног, прямо из сердцевины пышных белых гривы и хвоста торчали чёрные пряди, по хребту тянулась тёмная полоса. Широченными раздвоенными копытами ненниры взрывали снег и долбили мёрзлую землю, раскапывая корешки и тут же их заглатывая. Из крошечных ноздрей валил густой пар. В свете факелов было заметно, как посверкивают белки выпученных жёлтых глаз, когда кони недобро косились в мою сторону.

— Не робей, они не кусаются... ну почти, — тронул меня за плечо Асгрим и подвёл к самой маленькой лошадке, пасущейся чуть в стороне от остальных. — Это Касатка, Кассочка, если хочешь. Самая уравновешенная и серьёзная из косяка. Думаю, с ней проблем не будет.

Кассочка повела в мою сторону ухом и, не уловив ничего интересного, продолжила тебеневать, как ни в чём не бывало.

— Чего ждёшь? Лезь в седло.

Легко сказать! Стараясь не показывать страха, я просунула носок левой ноги в стремя, и Асгрим подсадил меня наверх. Кассочка заперебирала короткими ногами, недовольно фырча, вдруг замерла, изогнула по-змеиному гибкую шею и потянулась за моей ступнёй. Я чуть до звёзд не подпрыгнула, когда кобыла носом отпихнула мой сапог в сторону и принялась скрести собственный бок зубами.

Асгрим расхохотался:

— Веди себя с ней, как с обычной лошадью, и всё будет в порядке. Она умная, вывезет даже там, где ты сплохуешь.

Кассочка перестала чесать бок и заглянула мне в глаза с укоризной, мол, слыхала? Так что сиди и помалкивай, кулёма!

Остальные охотники-туаты и Вейас тоже рассаживались по лошадям. Степенно ступая, словно паря над землёй, шла прощаться Эйтайни. Асгрим обернулся на шелест её платья и улыбнулся, как кот на сметану.

— Будь осторожен, — сказала Эйтайни, встав рядом и взяв его за руки. — Ты ещё слаб, я чувствую, не стоило тебе ехать.

— Кто-то же должен за всем присмотреть, — Асгрим провёл пальцами по её лицу, видно, утирал слёзы. — Не переживай, в пути нездоровый дух выйдет быстрее.

— Только не лезь больше на рожон, прошу, — Эйтайни приблизила своё лицо к его так, что они почти соприкасались. — Возвращайся домой живым.

— Вернусь, как только растает снег, — он поцеловал в губы и переплёл свои пальцы с её. — Не переживай и готовься к свадьбе.

Я отвернулась, чтобы не смущать их, но продолжала прислушиваться к разговору. Надо же, эти двое всё-таки признали то, что давно уже было очевидным для всех, кроме них самих. Забавная пара. Даже немного завидно. У меня такого точно никогда не будет.

— Ты как? — поинтересовался подъехавший ко мне Вейас. — Точно не хочешь остаться? До этого было тяжело, а там ещё хуже станет.

Я улыбнулась и покачала головой, глядя на нестерпимо яркую перед рассветом Северную звезду. Никогда её зов не был так силен. Я должна увидеть, что там, за краем земли. Я выстою. Я смогу.

— Хватит слёз и соплей, — скомандовал Асгрим и легко вспорхнул в седло. — Едем!

Маленький отряд из дюжины всадников и ещё полдюжины вьючных животных выстроился в цепочку и тронулся в путь вслед за Асгримом. Эйтайни махала нам на прощание. Нет, не нам, а Асгриму, своему будущему мужу.

Рассвет застал нас у перекинутого через глубокое ущелье большого деревянного моста. Его венчала каменная арка с древними письменами, похожими на те, что мы видели у пещеры Истины.

— Бойся всяк входящий, ибо север покорится лишь безумству храбрых, — любезно подсказал Асгрим.

— Что это за наречие? — поравнялся с ним Вейас.

— Не знаю. Я только знаю, что тут написано, — растеряно пожал плечами туат. — У нас это от отца к сыну передаётся, из уст в уста уже многие поколения. Если кто и умел читать эти знаки, то уже давно сгинул.

— Значит, тут может быть написано что-то совершенно иное, — хмыкнул брат и пропустил Асгрима вперёд.

Бившие в спину солнечные лучи окрашивали снег под ногами в рыжеватый цвет, но виднеющиеся вдали горные вершины оставались ещё холодно-сизыми. Ненниры опасливо ступали на деревянный настил и медленно переходили на другую сторону. Мы с Веем ехали следом за Асгримом, чтобы он мог за нами приглядывать, дальше ещё пять туатов, потом ненниры с вьюками и замыкающие, которые следили, чтобы никто не отстал.

Я испуганно вцепилась в гриву, когда подошёл наш черёд переходить. Кассочка, почувствовав моё напряжение, неодобрительно фыркнула и уверенно зашагала по обледенелым доскам, как по твёрдой земле. Странное животное. Всем видом показывает, насколько она смышлёнее и смелее меня. А ступает как степенно, чтобы ни себя, ни меня не расплескать. Когда мы оказались на противоположной стороне, я ласково потрепала её по шее, благодаря за поддержку, но она снова лишь на миг повела ушами.

— Я же говорю, серьёзная она, аж скулы сводит, — усмехнулся наблюдавший за мной Асгрим. — Ни ласки, ни похвалы не терпит, прямо как ты.

Я фыркнула и отвернулась. Асгрим расхохотался так, что едва не вывалился из седла. Я перевела взгляд на тайком прислушивающуюся к разговору кобылу. А ведь и правда, похожа.

На бодрой рыси наша цепочка сжималась, а когда переходили в шаг, снова растягивалась так, что последних всадников не было видно за очередным изгибом протоптанной тропы. Раз в день поднимались в плавный галоп, чтобы развеяться, если отыскивались достаточно ровные участки. Кассочка держалась на безопасном расстоянии от идущего впереди неннира, размеренным бегом сохраняя силы, а вот мерин Вейаса так и норовил обогнать или увильнуть в другую сторону. Брату пришлось загнать его в сугроб, чтобы утихомирить.

— Может, вам с сестрёнкой лошадьми поменяться? — усмехнулся Асгрим, наблюдая, как неннир под Вейасом с кряхтеньем вылезает из глубокого снега.

Я ревниво обняла собственную кобылу за шею. Никому не отдам!

Брат насупился и запихал строптивое животное обратно в строй, бранясь сквозь зубы.

Дорога лениво тянулась между горными хребтами вдоль русел замёрзших рек. Вверх старались не подниматься, обходя крутые склоны, потому что на высоте становилось ещё холоднее, если это только было возможно. Когда нам всё же пришлось перевалить через невысокий хребет и подняться на открытое всем ветрам плато, я вслух застучала зубами. Асгрим подъехал и сунул под нос деревянную флягу:

— Выпей — согреешься.

Меня передёрнуло от резкого хмельного вкуса. Как будто внутренности обдало кипятком, а из живота поднялись волны обволакивающего жара.

— Я думала, вы только сладкое любите.

— Иногда можно и потерпеть, — резонно заметил Асгрим. — Это Улус, наши женщины готовят его для отправляющихся в Утгард охотников по тайному рецепту из козьего молока, ягод, трав и грибов. По вкусу не слишком приятный, но согревает отменно. Пока он у тебя внутри, не замёрзнешь.

Асгрим снова встал во главе. Я сунула флягу за пояс. Полезная вещица, оставлю про запас.

Мимо проносились словно вырезанные из белого камня заиндевелые ели. На медленном шагу на них можно было рассмотреть каждую иголку, укрытую сверкающими на солнце хрустальными льдинками. Когда мы поднимались выше в горы, разлапистые ветви уже прогибались от снеговых шапок. Один раз я зазевалась, и Кассочка, решив попробовать ёлку на вкус, дёрнула за ветку, обдав нас обеих снежной лавиной. Пришлось обтряхиваться и снова прикладываться к чудесному напитку туатов.

Пару раз вдалеке мы замечали демонов: мелких тварей, похожих на пушных зверей; двуногих созданий, покрытых свалявшейся в колтуны густой шерстью; и подобных скалам серокожих исполинов. Асгрим называл их имена и успокаивал, что они вряд ли будут искать встречи, если только мы сами не забредём на их территорию. Демоны здесь людей встречают редко, поэтому если у них и есть какой-то интерес к длиннобородым, то дальше обыденного любопытства он не заходит. Верилось с трудом, но демоны действительно не нападали. Пока.

Первое время нашего путешествия по Утгарду выдалось погожим и ясным, правда, световой день таял, как огарок свечи. Три-четыре часа нестерпимо яркого искристого света, а потом долгая морозная ночь. Глаза отвыкали от красок. Различали лишь оттенки режущего белого и угрюмого чёрного. На обед мы не останавливались, предпочитая пройти как можно больше за светлое время. Привалы делали в безветренных низинах, под навесами и в небольших сарайчиках-зимовьях, рядом с которыми были заготовлены сухие дрова и хворост. Разводили костёр, топили на огне в больших котлах снег, добавляли туда истолчённое в муку вяленое мясо и рыбу. Получалась сытная похлёбка, хоть и не очень вкусная. Ею же кормили лошадей, которые бы точно не выдержали тягот пути на одной скудной тебенёвке. Видно было, что туаты привычны к долгим зимним переходам и хорошо подготовлены. Без них мы бы никогда не смогли совершить это путешествие: замёрзли, оголодали, заблудились или угодили в лавину.

Примерно через семь дней после выезда из Упсалы начался буран. Мы как раз поднимались в гору, чтобы перевалить через очередной хребет, когда ветер принялся хищно завывать и сбивать с ног. Небо запеленалось свинцовыми облаками, и тяжёлыми хлопьями повалил снег. Он застилал глаза, набивался под одежду и в рот. Лошади не различали дорогу и неловко оступались, с трудом прорываясь сквозь неистовые порывы.

— Дальше не пройдём, с верхушки нас точно сдует! — скомандовал Асгрим. — Нужно искать укрытие.

— Недалеко есть большая пещера, правда, до неё идти по узкому уступу, — перекрикивая бурю, отозвался один из охотников. — И там иногда спят медведи.

— Лучше медведь, чем пурга, — решился Асгрим. — Отпустите поводья — лошади сами вывезут.

Он рассказывал, что обитая в Утгарде испокон веков, ненниры настолько приспособились выживать в горах, что у них даже выработалось особое чутьё, которое помогало находить надёжные тропы и вовремя уклоняться от опасностей, даже когда ни зги не видно. Если станет совсем туго, как сейчас, нужно просто довериться лошадям. Так мы и поступили.

Я старалась не думать, что рядом зияет бездонная пропасть. Если Кассочка оступится, мы полетим вниз, и уже не будет ничего впереди: ни червоточины, ни демонов, ни места в ордене, ни даже замужества — весь остаток жизни обратится в миг свободного полёта. А дальше лишь тьма и блуждание неприкаянной тенью по Сумеречному берегу в обречённом одиночестве.

— Сюда! — сквозь толщу мыслей донёсся голос Асгрима.

Я не видела его из-за метели, но Кассочка уверенно ступала вперёд, чуя указывавшего путь собрата. Тёмное пятно узкого, как горлышко фляги, прохода надвинулось из-за поворота. Пришлось спешиться — потолок оказался слишком низким. Вход покрывала наледь, но через дюжину шагов по пологому спуску она стаивала. Дальше было сухо и тепло, а пещерный зал каменным мешком раздавался вширь и ввысь. Асгрим уже счищал с себя снег, а следом подходили остальные члены отряда.

— Нужно найти дрова и развести костёр, чтобы просушить одежду, — отдавал распоряжения Асгрим.

— Здесь должны были остаться запасы, — неуверенно подал голос один из охотников.

— Но их нет, — развёл руками Асгрим, освещая пещерный простор только что запалённым факелом. Дальней стены и потолка всё равно видно не было. — Пусто.

— Вы уверены? — настороженно спросил Вейас, продираясь сквозь толпу охотников и лошадей поближе к нам. — Я что-то чувствую. Может, медведь?

Туаты переглянулись и покачали головами. Брат не стал с ними спорить. Вскоре охотники ушли за дровами, а меня оставили распаковывать вещи. Посреди бугристого серого камня на полу я нашла ещё не до конца истлевшие доски и пожелтевший осыпающийся лапник, а чуть дальше обнаружилось большое кострище. Я поворошила пепел веткой — он показался подозрительно свежим. Разобравшись с лошадьми, к которым успела привыкнуть и уже не боялась, я направилась к Вейасу. Он сидел на полу в углу угрюмой тенью. Факел в его ладони догорал и вот-вот грозил обжечь руку. Глаза невидяще смотрели вглубь пещеры. Вей не шевельнулся, даже когда я принялась сбивать с его плаща и волос снег.

— Что с тобой? — спросила я.

Брат скользнул по мне мрачным взглядом и вновь повернулся к темноте, в которую упирались стены пещеры.

— Там что-то есть. Ты не чувствуешь?

Я села рядом и прислушалась.

— Может, пещера сквозная? Ветер на другом краю гуляет. А может, медведь храпит, — я нервно хохотнула и положила голову ему на плечо. — Ты ведь не об этом переживаешь? Скажи, я помогу.

Вей повернул ко мне голову и вгляделся в лицо. От тревоги в его глазах сделалось не по себе. Он крепко обнял меня, тёплое дыхание скользнуло по шее, губы коснулись волос. Вей приоткрыл завесу собственных мыслей и пустил внутрь. Смятение и усталость метались там грозовыми тучами. И ещё что-то пугающее. То, что он не озвучивал словами, но ощущал всем существом. Я принялась успокаивать его, окутывать собственными эмоциями: безмятежностью и негой.

— Всё лишь иллюзия. Скоро конец, — бессмысленно пробормотал он и отстранился.

Над нами уже нависали любопытствующие охотники. Я вернулась к вещам, чтобы туаты не напридумывали никаких глупостей. Вскоре развели костёр, развесили сушиться одежду и принялись за готовку.

— Там кто-то есть! — от раскатившегося эхом крика Вейаса я вздрогнула.

Брат выхватил у одного из ошалевших туатов факел и побежал вперёд. Мы с Асгримом переглянулись и помчались следом. Вдруг действительно медведь? Он же раздерёт Вея на ошмётки!

Брат высунул меч из ножен и застыл на другом краю зала возле узкого лаза. Факел высветил возвышающуюся над Веем могучую фигуру. О, боги, лучше бы это был медведь!

26.

— Какого демона тебе понадобилось в нашей пещере?! — выкрикнул Вей, приставив остриё меча к горлу непрошенного гостя.

Им оказался, кто бы мог подумать, Микаш! Он перехватил лезвие пальцами и отвёл в сторону:

— Во-первых, здесь нигде не написано, что она ваша, а во-вторых, я нашёл её раньше.

С ног до головы он был укутан в мохнатые шкуры, отчего действительно походил на медведя.

— Что ж, теперь понятно, куда делись дрова, — примирительно встал между ними Асгрим. Остальные туаты наблюдали с безопасного расстояния.

— На них тоже ничего написано не было, — Микаш словно былинку отпихнул Асгрима в сторону и поволок за собой к костру мёртвого оленя, оставляя на полу кровавый след.

— Пещерный длиннобородый, — усмехнулся Асгрим так, чтобы расслышала только я.

Да, манеры парню, похоже, в стае волков прививали. Вейас злобно скалился, глядя ему в спину.

«Что-то случилось?» — мысленно спросила я, положив руку ему на плечо.

«Я надеялся, мы больше никогда его не увидим», — буркнул он и поплелся со мной обратно.

«Мидгард такой маленький и тесный... Поэтому вряд ли», — злорадно вклинился в наш разговор третий голос. Вейас глянул на Микаша так, словно собирался его разорвать.

«Не обращай внимания, — я снова принялась успокаивать брата. — Переночуем одну ночь вместе, а потом разбежимся и уж точно больше никогда не увидимся».

Посреди моих мыслей снова влез голос Микаша:

«Да кому вы нужны?»

«Скотина!» — не выдержала уже я.

Он соизволил заткнуться.

Все расселись возле большого костра, особенно уютного, потому что со входа доносились завывания разъярённой бури. Порывы ледяного ветра задували внутрь пещеры хлопья снега. Трещали смолистые поленья, пахло терпкими еловыми иголками, закипала талая вода в большом законченном котле. Асгрим уговорил Микаша поделиться добычей в обмен на то, что туаты освежуют тушу и сами её приготовят. Он забился в тёмный угол и хмуро зыркал по сторонам, разглядывал демонов, а на нас братом старался не смотреть. Вейас тоже надулся и хмуро следил за костром, временами шевеля головешки, чтобы пламя не потухло.

Я же маялась от скуки, потому что ни к делу, ни к разговорам меня не допускали. Под руку удачно попался дневник. Я разложила его на коленях, сидя у костра, чтобы сделать пару записей. На стоянках под открытым небом писать не получалось, а тут... На что я только надеялась? Чернила превратились в ледышку. Я добавила в них пару капель напитка туатов и попыталась растопить на огне. По крайней мере, они стали жидкими. Я обмакнула перо и попыталась вывести пару рун, но чернила расплывались мутными потёками, а бумага топорщилась и выпирала.

Эхом раскатился гадкий смешок. От неожиданности я пробила пером лист, на котором пыталась писать, и бросила дурное занятие. Микаш сверлил мой затылок любопытным взглядом. Стоило мне повернуться, как он приложил к губам флягу, сделав вид, что даже не смотрел в мою сторону.

В отместку я сама, не скрываясь, принялась его разглядывать. С недельной щетиной и всклокоченной шевелюрой он выглядел совсем косматым. К тому же при ходьбе, я вспомнила, заметно косолапил, но это, наверное, от тяжести туши. Медведь, вылитый медведь! Я хохотнула в голос. Микаш неловко поперхнулся и облился тем, что пытался пить до этого. Ага, не нравится! Я смилостивилась над ним и отвернулась. Потом ещё раз глянула украдкой. А фигура вполне ничего, могучая: бёдра узкие, в плечах косая сажень, осанка попрямее, чем у какого лорда будет. И если не смотреть в лицо — в полумраке его трудно разобрать... Нет, всё равно ужасен ровно настолько, насколько могут быть человеческие мужчины. И воняет от него, нет, кроме запаха шкур я ничего не уловила, но он просто обязан вонять потом и ещё чем-нибудь гадким.

И всё же это шанс. Интересно, как завязать с ним беседу?

Туаты покончили с готовкой и разлили по плошкам наваристую похлёбку. Как же я соскучилась по вкусу свежего мяса. Остальные, видимо, тоже, потому что накинулись на еду так, что даже про разговоры забыли. Следующие полчаса пещеру оглашал стук дюжины челюстей, старательно пережёвывающих куски тушёного мяса.

Микаш попытался было подсесть к нам, но брат метнул в него такой взгляд, что он устроился подальше. Я насытилась первой, впрочем, мне всегда хватало совсем капли, и снова заскучала, пока остальные тянулись за добавкой.

На другой стороне костра Асгрим вполголоса обсуждал с кем-то из своих товарищей дальнейший путь.

— Это слишком рискованно! — повысил голос предводитель туатов.

Его собеседник ткнул пальцем в разложенную на коленях карту:

— Да нет же, смотри, широкая тропа вдоль ущелья Белого орлана ведёт как раз к Штормовому перевалу. Это лучше, чем идти по плато, продуваемом всеми ветрами. К тому же короче.

— Если вы о том узком выступе, что нависает над самой бездной, к западу отсюда, то не советую, — встрял в их разговор Микаш. Он как раз дожидался своей очереди у котла с добавкой и с любопытством навис над спорщиками. — Я там был. Только что сошла лавина, и всю дорогу завалило — не проедешь, не пройдёшь.

— Они там часто бывают, — кивнул Асгрим. — Остаётся только плато.

Об плошку стукнула деревянная ложка, от горячей похлёбки тонкой струйкой поднялся пар.

«Ты заблудился?»

Микаш уже отходил от костра, когда я спросила, и едва не упал, зацепившись ногой за камень. Похлёбка расплескалась по краям. Микаш вытер их пальцем и со смаком облизал. Губы аж залоснились от жира. Я передёрнула плечами.

«Чего?» — недовольно отозвался он.

«Ты вроде собирался нового хозяина искать. Так вот, все люди в другой стороне».

«Я заметил», — оборвал он, уселся на свои шкуры и занялся едой.

Надо же, какой разговорчивый. Я продолжала наблюдать за ним, сама не зная зачем, даже почувствовав недовольство брата, не смогла остановиться. Загадка — вот что меня привлекало.

Вскоре Микаш встал и побрёл вглубь пещеры. Я прокралась следом, надеясь застать его одного. Когда нагнала, он замер, уткнувшись лицом в стену. Я кашлянула в кулак, чтобы привлечь его внимание.

— Тебя не учили, что подглядывать нехорошо? — устало ответил Микаш, не оборачиваясь.

Едва слышно раздалось журчание ударившейся о камень воды. О, боги, он пошёл по нужде, а я и не поняла!

— Извини... — я тоже отвернулась, чувствуя, как лицо пылает огнём. — Я просто хотела поговорить. Ты поцеловал меня в доме Ходока.

— Да, неудачная была идея. Я потом пожалел, — отозвался Микаш, шелестя одеждой.

Должно быть, закончил. Я повернулась. От цепкого взгляда по хребту пробежал мороз. Накатила робость. Я упрямо выпятила нижнюю губу, собираясь с мыслями.

— Я подумала... — боги, что ж я так трушу?! Если хочу жить одна, значит, нужно набраться мужества и забыть о страхах папиной дочки. Темнота всё скроет. — У меня есть дар, и я хочу, чтобы он полностью раскрылся. Ты не мог бы мне помочь?

— Сомневаюсь, что твоему брату понравится, если я стану тебя учить, — покачал головой Микаш.

— Я не об этом. Помоги мне стать женщиной.

Его лицо потешно вытянулось, а кустистые брови грозно сошлись над переносицей. Микаш мотнул головой и глухо застонал:

— С ума сошла? Да никогда в жизни!

Он собрался уходить, но я повисла на его локте.

— Почему? Я недостаточно красивая?

Микаш оглядел меня с ног до головы. Я облизала пересохшие губы. Что он собирался увидеть в темноте?

— Да, — сглотнув, выдохнул он.

Сердце ухнуло в желудок. Раньше мужчины никогда не сознавались в этом, хотя я всегда подозревала...

— То есть нет, — Микаш замахал руками. Увидел что ли, что я расстроилась? Да было бы из-за чего! — Такие девушки, как ты, не для меня. Только в мечтах... Нет, это ещё большая глупость, чем с поцелуем. Ты потом сама жалеть будешь.

— Какая тебе разница, буду я жалеть или не буду? Помоги мне — получи удовольствие, а дальше я сама разберусь, — дурацкие у него оправдания. Если бы моего брата об этом попросила даже не самая красивая девушка, он бы согласился.

— Так спорное-то удовольствие. Один раз, а потом всю жизнь от воспоминаний мучиться придётся. Понимать, что всё случилось, только потому что я вовремя под руку подвернулся. И как бы я ни старался, как бы ни мечтал, ни грезил в снах, оно никогда не повторится. Останется незаживающей раной на сердце.

Его глаза заблестели. Дрожащие пальцы коснулись моей щеки и убрали волосы за ухо. Он так знакомо робел... совсем как я.

— Ты что девственник?!

— Не было у меня на это ни времени, ни желания! — вспылил он и зашагал обратно.

О, боги, а целовался-то как! Как самец саблезубой кошки, не меньше. Почему если человек и не мой брат, то обязательно придурок!

Я села у костра. Микаш забился в свой угол и больше в разговоры не встревал. Как будто испарился. Брат попытался выспросить, куда я ходила. Я улеглась у него на коленях и сделала вид, что сплю. Он просидел с туатами ещё с полчаса, а потом устроил меня на одеяле и, крепко обняв, лёг сам.

К утру буран стих. Решено было выдвигаться как можно быстрее, а то погода опять забалует, придётся снова искать укрытие и ждать непонятно сколько. Мы уже паковали последние тюки, когда сзади подошёл Микаш, словно из воздуха появился. Как он со своим-то ростом умудряется быть таким незаметным?

«Попроси своего брата взять меня с собой», — обратился он в мыслях.

Хотелось возмутиться вслух, но Вей бы насторожился, а он и без этого как на иголках.

«Вот ещё. Ты нам не нравишься. Езжай своей дорогой!»

«Попроси, иначе я расскажу, как ты ко мне приставала», — настаивал он.

Вот же гад, использовать против меня нашу доверительную беседу?! Я едва сдержалась, чтобы не надавать ему оплеух.

«Ты мне угрожаешь?! Тебе никто не поверит!»

«Хочешь проверить?»

Я обернулась к брату. Он сосредоточенно перебирал вещи, но почувствовав мой взгляд, поднял глаза. От его особенной улыбки внутри становилось теплее и хотелось улыбаться в ответ.

«Ему будет полезно узнать, какие мысли крутятся в светлой головке его сестрички», — подначил Микаш.

Какая же я дура! Нашла к кому обращаться с просьбами. Теперь он выставит всё в таком свете, что я буду выглядеть похотливой и гадкой.

— Вей, я тут подумала… Нам бы не помешала помощь бывалого охотника на демонов. С Микашем я буду чувствовать себя в большей безопасности, он ведь справился с Ходоком.

Улыбка тут же сползла с лица брата, взгляд помрачнел и стал настороженным. Обиженным даже.

— Ты думаешь, я не смогу защитить тебя сам? — от слов Вея тоскливо засосало под ложечкой. Он опустил подбородок и ссутулился. — Если хочешь, чтобы он ехал с нами — пускай едет.

Нет, никогда я не поумнею!

«Посмотри, что ты заставил меня сделать!» — вызверилась я на Микаша.

«Я тебя за язык не тянул ни сегодня, ни вчера».

— Только пожалуйста, не сговаривайтесь больше за моей спиной, — громко, так, что мы оба вздрогнули, выкрикнул Вейас и, наградив Микаша недобрым взглядом, потащил своего коня к выходу.

«Скотина! Больше не смей и близко ко мне приближаться!» — я подхватила поводья своей кобылы и поспешила следом, нарочно пихнув замешкавшегося Микаша локтем. Больно! У него что там камни?!

«Не очень-то и хотелось», — буркнул он на прощание.

Туаты выделили Микашу одного из вьючных животных и удобную меховую одежду. Нижняя малица шилась из оленьих шкур мехом внутрь, а верхняя парка, которая надевалась на случай очень сильных морозов, — мехом наружу. Тяжёленькие, но верхом в них удобней, чем просто в шкурах, в которых Микаш даже в седло залезть не смог. На ноги мы надевали высокие сапоги из тюленьих шкур, они едва пролезали в стремена и мешали сгибать колени, но, по крайней мере, ступни в них не стыли.

Пурга намела огромные сугробы. Снег оказался слишком мягким и свежим. Ноги ненниров проваливались в него почти до самого пуза. В гору ползли с трудом, не быстрее улитки, но на плато стало полегче — ветер смёл сыпучий слой и дул в спину, подгоняя.

Микаш плёлся в конце строя, чтобы не раздражать нас с братом, и о чём-то расспрашивал замыкающих туатов. Похоже, они весело проводили время, я отчётливо слышала смех. Когда дорога стала шире, Микаш беспечно разогнал своего скакуна до галопа, обдал нас с Веем снежной волной и поравнялся с Асгримом, заметно его напугав. Они тоже принялись что-то обсуждать. Любопытство пересилило, и я подъехала ближе, чтобы послушать.

— Часто вы сюда наведываетесь? — расспрашивал предводителя туатов Микаш так буднично, словно перед ним был человек, а не демон. — Здесь же запросто можно замёрзнуть насмерть, если уж вас червоточина не пугает.

— Пугает не меньше, чем вас. Многим тут всё равно кого есть: длиннобородых или остроухих, — Асгрим не таился, словно воспринимал его как одного из своих, совершенно не так, как меня и Вея. — И холод мы чувствуем так же. Просто привыкли. Для нас это дело чести, доказательство мужества — поохотиться в зимнем Утгарде, дойти до заледенелого моря и вернуться. Живыми. А для молодёжи у нас имеется особое испытание, чтобы доказать, что они уже взрослые мужчины, достойные взять жену, стать скотоводом или охотником. Они должны несколько дней провести в горах одни без еды и питья. Если выдержат, на них снизойдёт мудрость, закалит тело и дух, а если нет… иногда по весне мы находим их обглоданные кости.

— Хорошее испытание, куда лучше нашего, — уважительно согласился Микаш.

Неправда, глупое жестокое и совершенно бесполезное!

— Наши заставляют слуг убивать безвредных тварей, а потом хвастаются трофеями и раздуваются от гордости.

Асгрим молчал.

— Скажи, зачем вы помогаете этим детям? Раскрываете им свои секреты, когда-нибудь они смогут использовать это против вас.

Скотина! Он настраивает туатов, чтобы те нас убили.

— Так захотела ворожея. Её воля для нас закон.

— Надо же, одна сумасбродная баба всему племени приказывает.

— Эй, полегче, эта баба моя будущая жена!

Микаш поднял руки, прося прощения.

— Тебе так интересно? — я чуть не подпрыгнула, когда над самым ухом прозвучал голос брата. Онподобрался ко мне вплотную, и теперь мы тоже ехали бок о бок. — Тебе он нравится?

— Кто? — ошалело спросила я. Асгрим, конечно, забавный и здорово мне помогал, но он демон и я бы не хотела переходить дорожку Эйтайни в очередной раз.

— Микаш, простолюдин, — уточнил Вейас, недобро косясь на здоровяка.

— Фу, он же гаже Йордена! — сказала я чуть громче, чем следовало. Асгрим с Микашем обернулись. Я вжала голову в плечи.

— Ты же сама хотела, чтобы он с нами поехал, — недоумевал брат.

Я начала перебирать густые путающиеся прядки гривы Кассочки и плести из них косички. В толстых рукавицах не очень удобно. Я так увлечена и никак не могу оторваться. Дурацкий Микаш! Придушу его шкурами на стоянке!

Ехать пришлось долго. Нагонять то время, что мы упустили из-за пурги. Тусклое солнце быстро скатилось за горы на востоке, но искрящийся в лунном сиянии снег позволял разглядеть дорогу. Асгрим не хотел делать привал на плато. Говорил, на открытом месте точно околеем. Поэтому мы двигались дальше. Шесть часов, восемь, десять или даже двенадцать — я потеряла счёт времени. Заклевала носом и пару раз едва не сверзилась прямо под копыта Кассочки. Хорошо, что никто не заметил, иначе позорных вопросов бы не обобралась. Чего только я не пробовала, чтобы не заснуть: напевала под нос, пыталась брата разговорить, заплела Кассочке всю гриву, до которой смогла достать. Но зыбкий лёд дремоты трескался, затягивал в полынью, усталый сон подхватывал стремительным течением и нёс прямиком в бездну.

«Я могу взять тебя к себе в седло — подержу, пока ты спишь», — услужливо предложил Микаш.

«Лучше сдохнуть!»

От возмущения сон разогнало, но встряски хватило всего на полчаса. Как раз начался крутой спуск, сильно качало и приходилось крепко держаться, чтобы не выпасть.

— Привал! — после целой вечности скомандовал Асгрим.

Я с трудом спустилась на ослабевшие ноги, стянула с лошади свёрток с одеялом и завалилась спать. Брат тронул меня за плечо, разбудив, всего через пару мгновений. Небо серело, становилось сизым. Занимался рассвет.

— Едем, — Вейас сунул мне в руки плошку с остывшей похлёбкой и кивнул на уже посёдланную Кассочку. Пришлось заглатывать завтрак на ходу, а потом догонять отряд вместе с согласившимся подождать Вейасом.

— Ничего, — успокаивал Асгрим. — Ещё пару переходов продержаться, пока не спустимся в Нижний лес. Там отдохнём как следует, не рискуя замёрзнуть насмерть или сгинуть в снежной буре.

Дожить бы!

Солнце выглядывало буквально на пару часов, но и этого хватало, чтобы глаза уставали до боли от горящего в ярких лучах снега. Лучше быть слепым и блуждать во мраке, чем мучиться от этой пытки. Только с сумерками приходило облегчение. Оказалось, темень здесь не такая уж кромешная. Белый снег всё равно выделяется на фоне неба, деревьев и скал. Его хруст под копытами убаюкивает мерным ритмом. По звуку можно догадаться, насколько глубоки сугробы, есть ли настовая корка, растянулась ли наша цепочка и не отстал ли кто.

Трубным мычанием возвещали о своём присутствии стада косматых овцебыков, едва заметными тенями мелькали белоснежные козероги. Лишь сиплое блеяние позволяло разглядеть их до того, как они пускались в бегство, не желая быть увиденными. Ухали громадные северные совы, выскакивали из-под копыт неотличимые от снега песцы. В низинах, в чащах лесов выглядывали из-за толстых стволов голодные волчьи глаза. В горных долинах даже зимой кипела жизнь.

Когда мы поднимались на высоту, дышать становилось тяжелее, воздух давил на грудь обжигающей ледяной глыбой. Пот лил градом несмотря даже на лютые морозы, закладывало уши, тисками сдавливало голову, пересыхало во рту. Но ко всему можно привыкнуть, даже к холоду, оседающему инеем на краях капюшона, даже к нескончаемой мгле, даже к пробирающему до костей ветру и вьющейся между гор узкой дороге, то поднимающейся к лысым вершинам, то спускающейся в глубокие каньоны и прячущейся под сенью чёрных сосен-исполинов.

Последующие несколько дней слились в один нескончаемый переход с редкими остановками, когда я едва успевала поесть и поспать. Ветер усиливался, налетали метели. Лицо приходилось закрывать шарфом, чтобы оно не обветрилось до костей. Одежда заиндевала и покрывалась сосульками. Голова соображала туго, все чувства притупились, я уже ничего не видела и не слышала вокруг, кроме тускло-серой шеи Кассочки и хруста снега под её копытами. Не жила — двигалась апатично медленно и безразлично от стоянки до стоянки. Уже и сама забыла, для чего и куда я еду. Не заметила даже, как пейзаж вокруг изменился, мы спустились к самым подножьям, утих ветер, потеплело, милосердной тенью поднялся высокий еловый лес.

— Привал!

Я привычно соскользнула с лошади и, не дожидаясь ужина, завалилась спать, боясь, что снова разбудят до того, как я успею задремать. Вздрагивала через каждые пять минут, а потом просто рухнула в небытие. Проспала не меньше десяти часов, а может и двенадцать судя по тому, как затекли мышцы и болела голова. Было светло, но тени стремительно удлинялись. Последний день угасал на пороге долгой зимней ночи, солнце махало на прощание последним тусклым лучом и до самой весны скрывалось за горизонтом. Но, может, оно и к лучшему — глаза отдохнут от свербящего света. Лишь бы не ослепнуть.

Чуток взбодрившись, я поднялась и затушила гревшую меня нодью из больших смолистых поленьев. В просветах между сосновыми стволами полыхал большой костёр, вокруг которого заседал остальной отряд. Я направилась к ним.

— Привет, соня! — брат потянул меня за руку и, усадив рядом с собой, вручил плошку с ранним завтраком… или поздним обедом. Впервые за прошедшие дни я чувствовала вкус пищи. Это была размоченная сушеная треска или оленина? Хм…

— Что ж, если нет возражений, тянем жребий, — продолжил прерванный моим появлением разговор Асгрим и протянул соседу холщёвый мешок. Тот вынул из него палочку с зазубринками и задумчиво хмыкнул.

— Что происходит? — спросила я у Вея шёпотом.

— Распределяем дежурства у костра. Все хотят хорошенько отдохнуть перед очередным броском. Говорят, мы даже до половины не дошли.

— Кошмар!

Основательно отощавший мешок передали мне, и я без задней мысли сунула внутрь руку.

— Если не хочешь, можешь не участвовать. Все поймут, — снисходительно улыбнулся брат.

— Да, для женщины это слишком. Мы никогда не берём их в походы. Отдохни лучше, — поддержал его Асгрим.

Они считают, что я слабая? Может, обсуждали, что зря взяли меня с собой? Ну да, я не так хорошо держалась последние дни, но… Нет, они должны увидеть, что я сильная!

— Всё в порядке. Я подежурю вместе со всеми, — я вытянула палочку и, вручив мешок брату, принялась считать зазубрины. Три. Значит, моя очередь третья.

— Кто ещё третий? — я с надеждой глянула на брата, на Асгрима, потом на других туатов. Микаш, сидевший на противоположном конце костра, медленно поднял руку. Ну конечно, моя удача! Но отступать нельзя, иначе все подумают, что я струсила.

Молча доела свою похлёбку, покормила лошадей, походила, чтобы немного размяться, и с наступлением темноты снова завалилась спать. Вей, которому досталось дежурить передо мной, разбудил, когда подошла очередь.

— Ты можешь отказаться в любую минуту, — напомнил брат, укутываясь потеплей в одеяло.

Я потянулась, стряхивая остатки сна, и упрямо глянула на поляну. В отсветах пламени виднелся широкоплечий силуэт Микаша — раза в два крупнее любого из туатов.

— Я же не в пещеру к демону иду.

Вей промолчал, а я направилась на дежурство. Молча уселась у костра и принялась шевелить поленья палкой.

— Не делай так, а то всё развалится и потухнет, — заворчал Микаш. — Поспи лучше, в самом деле, я никому не скажу.

— Так я тебе и поверила, — огрызнулась я в ответ, но подпаленную палку всё же бросила в костёр. — И вообще я, кажется, просила со мной не разговаривать ни вслух, ни мысленно.

— Гордая ты слишком, оттуда все проблемы: и у тебя, и у брата. Вышла бы замуж и сидела у камина за толстыми стенами, а не тащилась с шайкой демонов на край света за собственной погибелью.

— За твоего бывшего хозяина? Знаешь, что он хотел со мной сделать после рождения наследника? Должен знать — ты ведь всех читаешь.

— В его голове было столько дряни, что я старался туда лишний раз не соваться.

Я скептически вскинула брови. Почувствовала, как он юркой любопытной змейкой скользнул в мои мысли и принялся в них копаться. Я услужливо раскрывала перед ним свои воспоминания о подслушанном в шкафу разговоре.

— Он просто хвост перед цыпочкой распускал, — после долгой паузы заявил Микаш. — Никто бы ему не позволил причинить тебе вред. Бегал бы за своими служанками, а ты нашла бы себе лакея посмазливей. Так все знатные дамы делают.

— Фу! — я запустила в него попавшейся под руку шишкой. Микаш поймал её у самого лица и кинул в огонь. — Может, все и делают, но я не собираюсь. Уж лучше старой девой, чем изменять супругу и терпеть его измены. Сам-то чего со своим дорогим Йорденом не остался? Ехал бы сейчас в тёплые степени. Чай, у вас там и снега почти нет.

Положив голову на ладони, Микаш гипнотизировал взглядом пламя и ничего не отвечал.

— Скажи же, на кой ляд тебя за нами понесло?! — окончательно разозлилась я.

— Потому что один я бы тут не выжил, — процедил он сквозь зубы очевидность, не отрывая взгляда от огня.

— Я не об этом спрашивала. Я спрашивала, что ты забыл в этой ледяной могиле.

Он молчал, скрипел зубами, жаркий огонь подчёркивал вздувшиеся на висках жилы.

— Я задала простой вопрос. У тебя даже на него мужества не хватает ответить?

— Не знаю я, ты довольна? У меня всегда была цель: стать рыцарем ордена. Ради этого я каждый день рисковал собственной шкурой, добывая трофеи для молокососов из высоких родов, защищал их, прислуживал, хотя в глубине души понимал, что они никогда не примут меня за равного. Единственная награда мне будет — безымянная могила на задворках Мидгарда. Хотя вряд ли бы кто-то стал трудиться рыть её для меня, скорее бы оставили тело на растерзание стервятникам. Но у меня была цель, хотя бы видимость. А теперь нет ничего. Пусто. Я не знаю, что мне делать и куда идти. Я умею только защищать высокородных молокососов, таких, как вы с братом. Одолжите мне свою цель.

Несколько мгновений мы пялились друг на друга, а потом одновременно отвернулись. Совершенно сумасшедший, больной на всю голову парень. Привязался же. Как от него избавиться? Он ведь и дальше за нами хвостом ходить будет. Вей этого не выдержит. Я не выдержу первой!

— Так какая у вас цель? Скажи, я ведь ответил на твой вопрос. Твоему брату назначили здесь испытание? Какого демона ему надо убить: йети, инистого великана?..

— Вэса.

— Что за он? Никогда о таком не слышал, — пляска теней и пламенных бликов искажало его лицо, облекая в причудливую маску. Вот таким я этого вэса и представляла.

— Вэс — один из стражей гробницы Безликого в Хельхейме.

Микаш приоткрыл рот. Что ж, мне удалось смыть спесь с его лица. Это радует.

— Вы едете в ледяную пустыню Хельхейма? Это безумие! Там никто не выживает.

Я криво усмехнулась:

— Если струсил, можешь дождаться нас на границе заледенелого моря вместе с туатами. Мы сами отыщем саркофаг Безликого, что раскаивается над бездной на семипудовых цепях, убьём вэса и добудем его клыки, вот увидишь.

Микаш стянул капюшон и взлохматил без того косматые волосы пятерней, а потом снова закутался по самый нос, явно ощутив, как мороз кусает уши.

— Так кто таков это Безликий, что его понадобилось хоронить в такой дыре да ещё выставлять демонов для охраны, — задумчиво поинтересовался он, словно всерьёз размышлял над этим. — Они там, чтобы никого к нему не пускать или чтобы его самого не выпускать?

— Ты не слышал о Безликом?! Да о нём всем в детстве сказки рассказывают.

— Мне в детстве сказки не рассказывали. Времени не находилось на глупости. Надо было работать, чтобы не умереть с голоду.

Да-да, даже пяти минуток на сказку перед сном ребёнку не получалось выделить. Кто его воспитывал вообще, медведи?

— Это создатель нашего ордена, того ордена, в который ты так стремишься попасть. Не знать о таких вещах стыдно.

— О! А ты знаешь, когда лучше всего сажать пшеницу, что делать, если корова не может отелиться или где искать отбившихся от стада овец? — он презрительно сощурился и склонил голову набок. — По мне, такие вещи не знать намного более стыдно. Они куда важнее для жизни, чем дурацкие сказки.

В груди комом стал ледяной воздух. Я протянула к огню руку, желая, чтоб он меня обжёг, и посильнее.

Да как он может! Да что он вообще знает! И что знаю я, кроме беззаботной жизни избалованной дочки высокого лорда? Какими, должно быть, глупыми видятся мои слова этому напыщенному простолюдину. В чём смысл? В моих сказках, в его выживании, в высокородной гордости моего брата или отца? Всё кажется одинаково тщетным, пустым. Хоть ляг и умри, замёрзни насмерть прямо здесь, на пороге конца света.

— Расскажи мне свою сказку, — сквозь пелену мрачных мыслей донёсся глухой голос Микаша. Он подсел поближе и легонько дотронулся до моей щеки, но как только я повернула голову, отпрянул.

Хочет посмеяться над глупостью богатенькой дурочки? Но я заговорила. Не для того, чтобы что-то доказать ему, а чтобы оправдать себя и своего любимого героя хотя бы в собственных глазах.

— Безликий был младшим сыном Небесного отца, самым упрямым и необузданным из его детей. Когда отец распределял между своими сыновьями наследство, младшему не досталось ничего, только клятва верности старшим братьям. Но Безликий отказался им подчиняться и ушёл бродить по нетореным тропам в поисках собственной, никем не назначенной судьбы. Долог и труден был его путь. Стоптал он семь пар железных башмаков, сломал семь железных посохов, изгрыз семь железных хлебов, прежде чем обрёл свои владения среди людей. На хранимом острове в Западном океане выстроил он свою твердыню, чьи необъятные стены хранили мудрые вороны и верные псы. Многому он научил людей: как ковать лучшие клинки, как драться, не зная поражения, как стрелять, чтобы всё время попадать в цель, как использовать дар, чтобы защищать слабых и обводить демонов вокруг пальца, как строить неприступные стены и копать широкие рвы. Он поднял людей с колен и сделал их господами Мидгарда. Но потом явился демон, который был вероломнее и сильнее всех остальных порождений червоточин. Он развязал кровавую войну и грозил уничтожить весь мир. Безликому пришлось оставить людей, чтобы сразиться с ним. Безликий победил, но был смертельно ранен в битве. Он удалился на край мира и там погрузился в вечный сон, что будет длиться, пока не наступит конец времён, и Безликий вновь вернётся к людям, чтобы повести их в последний бой.

— Сказочница, — снисходительно улыбнулся Микаш, когда я закончила, с трудом переводя дыхание.

Да что мне его похвала! Я прислушивалась к словам легенды, всё ещё звучащим у меня в голове скрипучим нянюшкиным голосом, и почти видела своего героя: далёкого, зыбкого, но вместе с тем самого подлинного из всего, что есть в нашем мире.

— Так это он объединил племена Сумеречников и написал Кодекс Стражей? — Микаш, похоже, из кожи вон лез, чтобы звучать радушно, но выходило неискренне. — Хотел бы я его встретить. Умный, судя по всему, был человек.

— Не человек — бог, — раздражённо поправила я.

— Конечно, бог. Ведь легче всего заставить людей подчиняться, назвавшись богом... или потомком бога, — стараться Микаш перестал. Видимо, надоело. И вновь превратился в саркастичного себя. — А по сути ничего божественного он не совершил: ну объединил людей, ну подкинул им парочку здравых мыслишек и ушёл, как уходят все смертные.

— Но он действительно был богом! Самым сильным, добрым, смелым и благородным! Он всех спас и ещё раз спасёт, когда придёт время. Ни один человек бы так не смог. По крайней мере, я таких не встречала.

— Это потому что в твоей легенде ни слова нет о том, каким он был на самом деле. Любил ли он ковыряться в носу? А, может, у него плохо пахло изо рта и были гнилые зубы?

— Он был самым лучшим, самым воспитанным и самым красивым. И не было у него никаких гнилых зубов!

Я нашла рядом ещё одну шишку, чтобы швырнуть в нахальную рожу, но Микаш придвинулся вплотную и развернул меня к себе.

— Ты сама говоришь о нём, как о человеке, как о мужчине, в которого влюблена без памяти.

Он издевался, а я от возмущения не знала, что ответить. Попыталась вырваться, но куда мне против этого борова. Микаш примирительно отпустил меня и отодвинулся.

— Нет никаких богов: ни твоих, ни наших степных, ни бога этих припадочных бунтовщиков с юга. Есть только мы, — он ударил себя в грудь ладонью. — И они, — указал на посапывавших неподалёку туатов, — демоны. Нас можно увидеть и пощупать, а остальное выдумки, чтобы бессмысленность жизни оправдать.

— Люди без дара демонов не видят и тоже не верят. Значит, туаты тоже не существуют?

— Для обычных людей — нет, пока те не начнут сводить их с ума своими плясками, — Микаш задумчиво уставился в огонь. Кажется, я загнала его в угол его же доводами, но он нашёлся довольно быстро: — Тем больше причин отправиться в Хельхейм. Там и увидим, был ли твой Безликий богом и существовал ли вообще.

Я задрала голову, пытаясь увидеть звёзды, но заснеженные ели и высившиеся над ними горные пики заслоняли небо. Но ведь они всё равно существуют: и звёзды, и небо, хотя сейчас их не видно. И Безликий тоже. Не важно, что мы найдём в Хельхейме. Быть может, там всё будет также сокрыто вечными льдами, но в своём сердце я почувствую его.

Я зажмурилась. Заскрипел под лапами снег. Послышалось глухое рычание. Не открывая глаз, я видела, как из извивающихся языков пламени вылезает огненный зверь. По телу растеклось приятное, бодрящее тепло, обволокло, когда он положил мне на колени свою огромную голову. Я гладила, перебирала пальцами огнистую шерсть. Зверь тоже не существует ни для кого, кроме меня, но я знаю, он подлинный, настоящий, что бы там ни говорили.

27.

— Поднимайся, соня, а то опять завтрак пропустишь, — ласково прошелестел голос Вея.

Я удивлённо распахнула глаза и уставилась в его таинственное в ночном сумраке лицо. Он обнимал меня и улыбался одними глазами.

— Я заснула на дежурстве? — сокрушенно спросила, хотя прекрасно знала ответ.

— Не переживай, никто не видел, — брат ласково потрепал меня за щёку, заставляя улыбнуться.

— Микаш видел, — я отвернулась.

Сколько времени мы уже провели на этой стоянке? Я давно потеряла счёт дням. Или дни сами потерялись неуловимыми тенями в царстве холода и вечной ночи.

— Кому какое до него дело? — Вей встал и потуже затянул пояс на одежде, чтобы не пропускать к телу лишнего холода.

— Я слабая, да? Я только мешаю.

— Не хандри. Я тоже мёрзну и валюсь с ног от усталости. Если бы не ты, я бы давно сбежал в Ильзар. И отец до конца жизни считал бы меня ни на что не годным слабаком. Но вот он я, одолел пол-Мидгарда, победил с десяток демонов без посторонней помощи, потому что ты вдохновляла и заставляла бороться. И сейчас, я уверен, всё получится, если ты будешь верить. Не только в меня, но и в себя тоже. Ты не хуже, чем любой из этих демонов и уж точно лучше меня и этого «пещерного длиннобородого» Микаша. Ну же, ответь, мы сможем, вместе, вдвоём? Если нет, то я попрошу туатов отвести нас обратно в Упсалу, тоже вместе. Потому что мы одно целое, и порознь нам нельзя.

Он снял рукавицу и протянул мне раскрытую ладонь.

— Нет, я... извини, — я тяжело вздохнула и заглянула в его глаза, уставшие, но полные решимости. Пушок на щеках превращается в щетину. Он взрослеет, мужает, скоро станет рыцарем, доблестным высоким лордом, как отец, лучше, чем отец. Я переплела с ним пальцы, а потом, не выдержав, обняла за плечи. — Я не буду больше хныкать. Ты прав, мы всё преодолеем вместе.

Мы направились к костру. Туаты разложили на бревне карту и, тыкая в неё пальцами, что-то бурно обсуждали вместе с Микашем. Я не переставала удивляться, насколько легко он влился в их компанию, учитывая, как настороженно они смотрели на него вначале. Да и сам он говорил, что не очень их жалует. Вот они хором засмеялись, покивали друг другу и расселись завтракать.

— Пару таких переходов и, если не возникнет трудностей, будем у заледенелого моря на исходе следующего месяца.

Два перехода?! Сдохнуть! Нет, я обещала не ныть, я выдержу, я смогу. Чтоб я сдохла прямо сейчас! Но я улыбалась и ела, старательно делая вид, что так же воодушевлена, как в начале пути. Я обязана дойти!

Дорога потянулась по кручам в гору, по обдуваемому всеми ветрами плато, вдоль глубоких ущелий по узким уступам. Лошади оскальзывались на льду, а из-под ног выскакивал щебень и падал в пропасть. А потом мы спускались по покрытым густым еловым лесом склонам к самому подножью.

Пурга зачастила, заставляя искать укрытия под широкими выступами горной породы или среди густого хвойника в низинах. Однажды нам вновь пришлось прятаться в пещере, только на этот раз там действительно зимовал медведь — сотрясающий своды храп был слышен уже на входе. Туаты уговорили нас подождать в стороне, а сами, вооружившись копьями и достав из сумок мешки с едким порошком, вошли внутрь. Послышался жуткий рёв, затряслась земля, с ближайшей скалы откололось несколько ледышек, и из пещеры выбежал разъярённый медведь. Тот, которого я видела в Докулайской долине в Кундии, был намного меньше! А этот как валун огромный, тёмно-бурая шерсть бронирована толстым седыми сосульками. Брат притянул меня к себе, и вместе мы, вдавливаясь в скалу, с трепетом наблюдали, как великанская туша пронеслась мимо, даже не глянув, и скрылась на другой стороне склона в пелене метущего снега.

— Заходите, он не вернётся. Мы знатно его припугнули, — позвал Асгрим.

От перцового запаха защипало нос. Аж слёзы хлынули. Но туаты споро развели костёр, дым от которого перебил весь запах. Горчил, конечно, и дурманил голову, но не так остро. Мы привычно стаскивали рукавицы и сапоги, натирали руки и ноги едким жиром, чтобы разогнать по телу тепло и избежать обморожений. Пили согревающий напиток и горячую кровь только что убитых туатами зверьков. Апатия накатывала такая, что ни жалости, ни отвращения я не испытывала. Всё поглощало желание выжить в вечной мерзлоте.

Черноту разбавляли лишь лунное сияние, клубившийся изо рта белый пар и отсветы пламени. Я уже почти забыла, как выгляжу при дневном свете. Губы растрескались. Лицо обветрилось и покрылось жёсткой коркой. Веки стягивало, оттого что приходилось постоянно щуриться. Нос шелушился. От худобы заострились колени и локти, только толстый слой шкур скрывал выпиравшие рёбра. Мышцы стали жёсткими и тугими, суставы почти не гнулись. Раньше меня не сильно заботила собственная внешность, да и в зеркало, по заявлениям нянюшки, я заглядывала гораздо реже, чем следовало. Не думала, что буду скучать по отражению собственных унылых глаз. Остальных я тоже видела лишь зыбкими очертаниями, масками в огненных бликах. Мир вокруг превратился в тени, словно не спасли меня туаты из царства Ходоков, а отправились в него вместе со мной. Неприкаянные, без устали, вперёд, в сердце холода и ночи.

На вершинах все звуки затихали. Асгрим говорил, что при свете солнца здесь можно разглядеть даже Упсалу и море. Дома и деревья превращались в букашек, в закорючки, нарисованные на карте. Тонкими сверкающими лентами прорезали складки гор полноводные реки. Причудливыми созданиями казались лесистые хребты, увенчанные белыми шапками вечных льдов. Вгрызались в небо, то сходили на нет, обрушивались до чёрных недр земли, где слышалось эхо реки мёртвых. И вновь поднимались исполинами каменные пики. Голос гор — тишина, тишина — их вековечная песня. А впереди хрусталём сверкала ледяная пустыня Хельхейма.

Быть может, вы увидим эти чудеса на обратном пути, если выживем. Если выживем — всегда прибавляли туаты, напоминая, что север суров, он не прощает ошибок. Один неверный шаг, и ты полетишь в пропасть. Но мороз может настигнуть, даже если ты не совершал ошибок. Медведицей белой, вьюжным ветром собьёт с ног, вцепится в грудь, и не проснёшься ты уже никогда. Ни ты, ни все товарищи из отряда.

А мир всё истончался, истирался в тёмной дымке. И уже не существовало ничего, кроме бредущего бредящего бреда. Ползущих по заснеженным склонам масок, теней, призраков, у которых нет ни чувства собственного замёрзшего тела, ни мыслей, а цель столь же призрачна и скрыта во мраке, как и сама дорога. Живых здесь нет. Живые здесь умирают.

Я сидела квёлая и разморенная у костра, и Вей решил во что бы то ни стало меня развеселить. Предложил потренироваться в телепатии. Мы устроились на шкурах, скрестив ноги, в стороне от остальных и повторяли то, что брат уже успел мне показать: синхронизировали дыхание и движения, плавно вошли в транс. Сосредоточенье бодрило, расшевеливало застывшее восприятие, наполняя хотя бы мысленный взор яркими красками и весельем. Брат раскрывал мысленный поток мне навстречу, я летела по тёмным тоннелям вслед за шустрыми серебристыми всполохами мыслей, хватала, как рыб за хвост, и как рыбы они выскальзывали у меня из рук и неслись прочь. Я гналась за ними, пока не врезалась в невидимую преграду.

— Ай! — вскрикнула я громче, чем следовало, и потёрла будто наяву ушибленный лоб.

«Не увлекайся, а то голову расшибёшь», — раздался в голове насмешливый голос брата.

«Это был телепатический барьер, да? Научи, как его выставлять или хотя бы как обходить!» — потребовала я. Надоело одно и то же до одури отрабатывать. Нет, я понимаю, опыт и всё такое, но хочется и новенькое пробовать, а то ощущение такое, что Вей меня всерьёз не воспринимает. Думает, что моего дара только на мелочёвку хватит.

«Рано ещё» — заспорил брат.

Я обиженно выпятила нижнюю губу.

«Ну, пожалуйста! Может, лёгкое внушение? Или гипноз? Или...»

«Отражение», — закончил за меня Микаш. Я вздрогнула от нахального вмешательства и обернулась. Он стоял рядом, подпирая собой стену, и пристально изучал меня.

«Отвали, а? Тебе что с нами мёдом намазано? — грубо отчитал его Вейас. — Не лезь, куда не просят!»

Вот сейчас и попробую. Сама, раз учить меня не хотят. Положила руку на плечо брату и представила, как обволакиваю его собственным спокойствием. А ведь я делала так раньше на празднике в Готланде. Не понимала, что это мой дар, настолько естественно всё происходило. Удивительно! Моё спокойствие переходит к брату. Колеблющиеся чаши весов замирают, уравновесив друг друга. Вей смягчился, я почувствовала, как под моими пальцами расслабились мышцы. Он повернулся ко мне и ласково улыбнулся.

«Продолжим?»

Я кивнула, исподлобья глянув на Микаша. Он пожал плечами и удалился. Должно быть, тоже скучает, хочет поговорить для разнообразия с кем-нибудь из своих...

«Какие ж вы, бабы, жалостливые», — издевательски хихикнул Вей.

Ах ты ж, не заметила, как он начал читать.

«Ну я тебе устрою!»

«Догони вначале!»

Мы мысленно бегали друг за другом и бесились, совсем как в детстве наяву. Только сейчас никто не мог подсмотреть за нами и упрекнуть в неподобающем поведении. Как же это было весело!

Когда мы отоспались, мести не перестало, разыгралось с новой силой. Снег валил сплошной стеной, вихрился, засыпал, грохоча ветром. Пришлось ждать. Туаты изредка выбирались на охоту, чтобы пополнить запасы, а мы маялись от вынужденного безделья. Я дремала, закутавшись в три шкуры, а Вей копался в своих вещах. Собирал во время путешествия мелкие сувениры: чешуйки амфисбены, коготь варга, шишку со странно скрюченной сосны. Он не был сентиментален, не любил хвастать, но зачем они ему, не объяснял. Время от времени украдкой вертел их в руках и разглядывал, как сейчас.

В конце концов он сложил своё добро обратно в сумку и направился к Микашу. Того на охоту тоже не взяли, напомнив, что он «длиннобородый» и к выживанию в горах не приспособлен. Он хмуро наблюдал за костром и дремал одним глазом. Вейас ощутимо пихнул его в плечо, чтобы разбудить.

— Чего расселся, увалень? Отрабатывай свой хлеб! — голос брата звучал раздражённо. С чего бы?

— Я и так отрабатываю! — хрипло проворчал Микаш. Со сна, видимо, в драку лезть не хотелось. Правда, трудился он во время разбивки лагеря и поиска пути побольше нашего, помогал и вникал во всё, в то время как мы с братом были простыми нахлебниками. Я уж точно.

— Мне-то какая от этого польза? — не унимался Вей. — Это мой поход, моё испытание, значит, будь добр, подчиняйся. Иначе я поверю, что слова Йордена о твоей верности были правдой.

Микаш скривился и понурил голову:

— Облобызать тебе сапоги или сигануть в пропасть? Даже и так, всё равно для вас я всегда буду увальнем и предателем.

— Кому нужны твои унижения? — Вей подцепил своим мечом ножны Микаша. — Давай просто кости разомнём.

Микаш пожал плечами. Оба скинули мешавшие двигаться меховые малицы и вышли на свободное пространство. Раздираемая любопытством, я подобралась поближе. Они обнажили клинки и стремительно сошлись, не дожидаясь команды. Я впервые видела, чтобы Вей дрался так отчаянно. Куда там тренировочным поединкам дома, которые он наверняка назло отцу проигрывал. Даже с самым страшным из встреченных нами демонов, амфисбеной, он не сражался и вполовину так яростно. Как будто на кону была его жизнь или даже нечто большее. Но... этого было недостаточно. Микаш отбивал даже самые хитрые из атак играючи. Не дрался всерьёз, нападал, но лишь для вида. В бою он выглядел совсем иным: лёгким, гибким, ловким, смертоносным. Не думала, что медведи могут быть такими. Насколько же он силён?

Вейас двигался с головокружительным темпом, отрывисто нанося точные удары. Я не могла предсказать ни единого его выпада. Клинки со скрежетом сталкивались, расходились и снова сталкивались.

От волнения хотелось выбежать к брату и помочь, но я уговаривала себя, что не стоит лезть под шквал наточенной стали. Ну же! Ты сможешь стереть самодовольное выражение с лица этого нахала, не отступай!

На рубашке брата выступили мокрые пятна, лоб заблестел от пота. Вейас начал замедляться. Я сжалась, предчувствуя, что исход уже близок.

Вей запнулся. Сердце ёкнуло. Но брат вывернулся невероятным образом и нанёс удар снизу, переплёл клинки, пытаясь выбить оружие из рук противника. Микаш спокойно отступил, дёрнув меч к полу. От резкого толчка и потери опоры Вей не удержал клинок. Эхо разнесло по каменным сводам звонкий лязг ударившейся об пол стали.

— Хитрость — хорошо, затмевающая разум ярость — плохо. Ты забыл, чему я тебя учил? — снисходительно спросил Микаш.

Брат поднял оружие, досадливо сплюнул себе под ноги и отвернулся. Я ощущала обуревавшую его досаду и неудовлетворение. И так нестерпимо горько стало на душе.

Я скинула малицу и потянула собственный меч из ножен. Не слишком искусный, но короткий и лёгкий, чтобы я могла с ним управиться. Вей учил меня защищать себя самой. Когда я буду жить одна, этот навык мне понадобится не меньше, чем умение управлять даром.

— Сразись и со мной, — позвала я Микаша.

Он нахмурился, оглядывая меня с ног до головы.

— С бабами не дерусь.

— Трусишь? — я с вызовом выгнула бровь. — Боишься, что «кисейная принцессочка» опозорит такого могучего воина, как ты?

Лицо Микаша напряглось, глаза сощурились, а губы сжались в тонкую полоску. Кивнул. Мужики! Как же легко их на слабо брать. Каждый раз срабатывает, хоть остроухий, хоть длиннобородый.

Я вскинула меч и встала в атакующую позицию, выставив ведущую ногу вперёд. Про себя мысленно проговаривала наставления, вспоминала приёмы, всё, что знала о фехтовании.

— Лайсве, не стоит, — попытался отговорить меня брат.

— Стоит. Почему веселье всегда достаётся только тебе? — беспечно усмехнулась я, стараясь скрыть неуверенность.

Микаш продолжал сверлить меня оценивающим взглядом, перекладывая меч из руки в руку. О, брат мой, Ветер, я совсем разум потеряла.

Несколько глубоких вдохов помогли отрешиться от страха и волнения. Сосредоточиться на битве и противнике. Мы сошлись. Я ударила легко, примеряясь. Нужно сохранять силы. Микаш отбил лениво, как бы и нехотя. Сделала другой выпад, ещё. Почему он такой зажатый стал, неповоротливый, с братом был совсем другим. Ударила сверху. Микаш покачнулся, отступил. Да что с ним? Этот бой ещё нелепее, чем с папиным трясущимся от страха поединщиком.

— Сражайся! Воспринимай меня всерьёз! — выкрикнула я и, забыв о наставлениях, принялась лупить со всей силы. Только бы заставить драться по-настоящему.

Но Микаш даже не защищался. Пятился назад, прикрывая грудь мечом, пока не уткнулся спиной в стену. Я подбила его оружие снизу и выдернула из обессилившей руки.

— Слабак! — я прижала остриё к его горлу, вглядываясь в огромные от испуга глаза. Его грудь тяжело вздымалась, а по лицу градом тёк пот. Я подцепила кожу, и по шее на воротник закапала кровь. Губы пересохли, в ушах гулко отдавалась клокотавшая ярость. Почему мне так хочется его сломать? — Отдай честь победителю! — прорычала я сквозь зубы.

Раздался сиплый вздох. Дрожащей рукой Микаш убрал мой клинок от горла и согнул спину так, что, казалось, вот-вот заскрежещут суставы.

— Почёт победителю! — падающим голосом отсалютовал он.

Эхом раскатился хохот. Я обернулась. Туаты только что вернулись с охоты и дружно смеялись, наблюдая за нами. Только Вейас смотрел с мрачной отрешённостью. Микаш распрямился, подхватил свой меч и широкими шагами направился к выходу. Прямо в снежную бурю.

Ну, конечно, я растоптала его хрупкую мужскую гордость и выставили на посмешище. А не надо было относиться ко мне снисходительно! Лучше бы дрался, чем вёл себя… как баран!

— Не лезь к нему, — зашептал Вейас над ухом.

— Почему?

— Будет как с Петрасом.

Я передёрнула плечами. Не может быть, он же сам сказал, что не хочет. Странные мужчины, а этот вообще сплошное противоречие.

***

Микаш вернулся весь покрытый сосульками, как бронированный медведь, которого туаты вчера выгнали из пещеры. Уселся угрюмой тенью у костра и вытянул к пламени руки. По пальцам ручейками бежала вода и шипела, попадая на раскалённые угли.

— Выпьешь? — Асгрим протянул флягу с согревающим напитком.

Микаш мотнул головой, не отрывая взгляда от огня:

— У меня и так внутри всё горит и кружится.

— Из-за девчонки, так? Понимаю. Будь она из наших, я бы тоже влюбился. Есть в ней что-то...

— Огонь. Он сжигает меня изнутри. Ни думать, ни делать ничего не могу, только следовать за ним, как привязанный, пока он не спалит меня дотла. Никогда не думал, что такое возможно. Да ещё из-за кого? Из-за взбалмошной принцесски, которая меня презирает. Остальные дамы, которых я видел, были бездушными куклами, а эта живая, как редкий нежный цветок. Настолько хрупкий, что, кажется, коснёшься его, и лепестки опадут прямо на подставленную ладонь. Он умрёт, а я не смогу жить без него. Но всё равно каждый раз, когда она подходит на расстояние втянутой руки, во мне огнём вспыхивает желание дотронуться. Настолько больно, что хочется вырвать сердце из груди.

— Бедолага, — усмехнулся Асгрим. — Она совсем не такая хрупкая, как кажется на первый взгляд, поверь. Поговори с ней — станет легче.

— О чём? Как сеять рожь и пасти коз?

Микаш перевёл взгляд на плотный комок одеял и шкур, завернувшись в которые она спала в обнимку с братом. Он и сам дико хотел спать. Только она преследовала его даже в мире грёз.

***

Ничто не длится вечно — только наша дорога. Буран стих, и мы смогли ехать дальше. Я истосковалась по солнечному свету, даже по тому, от которого печёт и режет глаза. Теперь мы старались не подниматься высоко, а шли вдоль петляющих пустых зимой речных русел. Кряжистые хребты и густые хвойные леса защищали от ветра и снегопада. Горы понижались. Асгрим говорил, что вот-вот начнётся более простой участок — плоская тундра с редкими невысокими холмами. Там ветрено, но нет шансов свалиться в ущелье или попасть под лавину. На расстоянии одного перехода друг от друга стоят деревянные домики-зимовья, где можно ночевать и пережидать непогоду. И никаких пещерных медведей!

Микаш больше не подходил и не смотрел в мою сторону. Вей тоже присмирел, но всё ещё поглядывал на здоровяка волком. А во время занятий телепатией был настолько невнимателен, что допустил меня к мыслям о том, как ему хотелось высечь Микаша розгами. Я слышала о том, что к простолюдинам в Сальвани и южных провинциях Норикии применяли жестокие наказания за проступки и даже без оных, просто по желанию высоких лордов, но у нас в замке такого не случалось ни разу.

Пока я читала Вея, он, по всей видимости, успел прочитать меня. Оборвал связь и печально вгляделся в глаза:

— Я похож на Йордена, да? Когда обманывал селян, был мелочным и слабовольным, и сейчас тоже... Даже зависть не могу унять, тупую, бессильную.

Я вытаращилась и замотала головой:

— Нет-нет, ты совсем не такой. Все люди иногда ошибаются. Главное — учиться на своих ошибках и не поддаваться дурным мыслям. Я тоже иногда хочу ударить Микаша, но в такие моменты вспоминаю, насколько он жалкий. Даже со всей своей силой ему никогда не стать тем, кем можешь стать ты, Стражем. Используй его, попроси тренироваться с тобой. Он согласится, потому что знает, что его дело — служить, а твоё — повелевать. Видел, как легко мне удалось его победить? Действуй так же.

— Он тебе нравится? — словно не слышав моих слов, спросил Вей.

— Я же говорила, что нет. Почему ты все время повторяешь этот вопрос? Будь Микаш хоть властелином всего Мидгарда, я бы его никогда не выбрала.

Хрустнул под ногами снег. Я обернулась и успела заметить скрывшуюся за елями широкую спину Микаша. Сейчас была вторая большая днёвка в Окаёмном лесу, за которым начиналась тундра. Чтобы во время занятий нас не отвлекали, мы отошли в сторону от лагеря. Я думала, мы одни, но, оказывается, здоровяк продолжал ходить за нами, как привязанный. Так ему и надо! Будет знать, как подслушивать.

Вейас рассмеялся горько и обречённо. Совершенно по-сумасшедшему. Только мой ошалелый взгляд заставил его опомниться:

— Идём. Хватит уже на сегодня.

— Я сейчас, только в кустики сбегаю.

Не знаю, зачем я его искала. Хотела попросить прощения? Думала, что он поможет брату? Глупо все это.

Микаш отыскался по разносившимся по всему лесу гулким ударам. Он стоял у толстенной сосны, непонятно как выросшей посреди сплошняком елового леса, и колошматил кулаками толстый ствол, обсыпая себя снегом. Обострившимся за недели в темноте нюхом я уловила запах крови и подошла поближе.

— Что ты делаешь?

Он развернулся так резко, что снег с его плеч полетел мне в лицо. Я закрылась руками и отступила на шаг.

— Обтёсываюсь, разве принцессочка не этого хотела? — склонив голову набок, заявил он. Я увидела его сбитые чуть ли не до мяса костяшки и отвернулась. — Что ж ты взгляд отводишь? Моя кровь не такая, как у вас, тоже слишком грубая, слишком много земли и пота?

Он сунул свои кулаки мне под нос.

— Прекрати паясничать, — я оттолкнула их и смерила его презрительным взглядом.

— Принцессочке не нравится? Принцессочка воротит нос? Ах, что же мне, рождённому служить червю, сделать, чтобы принцессочка была довольна? Порхать вокруг, как птичка, и петь песни сладким голоском? Или, может, мне раздеться на морозе и побыть случным бычком? Попользуетесь и выбросите, когда надоем.

Я даже подумать не успела. Ладонь сама впечаталась в его щёку с такой силой, что загудела от боли. Микаш пошатнулся и уставился на меня совсем как тогда в пещере. Что если он и вправду, как Петрас? Я испуганно сглотнула. Микаш вдруг бухнулся на колени и ухватил меня за ноги.

— Простите меня, простите, моя принцессочка. Высеките меня, если я вас обидел. Велите мне самому себя высечь, — его глаза стали совсем шальными. Я попыталась вырваться, но он меня удержал. — Моё оскорбление слишком ужасно? Его нужно смыть кровью? — Микаш вложил в мою руку собственный клинок и приложился к лезвию шеей. — Ну же, рубите! Я всего лишь вещь, предназначенная служить. Без воли и чувств. Слишком тяжело? Тогда велите мне самому выпустить себе кишки.

Его хватка ослабла. Я попятилась и выронила меч. Как гадко-то!

— Ты больной!

— Как скажете, принцессочка, — скривил рот в одну сторону Микаш, поднимаясь с колен. Видимо, представление закончилось.

— Не называй меня так. Я дочь лорда, а не короля. Моё имя Л-а-й-с-в-е. Достаточно легко, чтобы такой недоумок, как ты, мог запомнить.

— Фу! Оно тебе не идёт. Мне больше нравится прицессочка, — похабно ухмыльнулся он, подбираясь ближе.

— Оно означает свобода, и оно единственное, что мне идёт!

Микаш замер и потупился. Я смогла его удивить? Значит, ничья. Что за странная у нас игра: наступаем, отступаем, а потом снова… по какому уже кругу?

— Извини за то, что наговорила там. На самом деле я так не думаю.

— А что ты думаешь?

— Ничего, то есть, возможно, кому-то ты покажешься привлекательным и милым со всеми этими… — я взмахнула руками, изображая все его грубые выходки.

— И мне не обязательно никому служить?

— Ты ведь сам сказал, что не придумал ничего лучше, кроме того, чтобы идти за нами. К тому же все кому-нибудь служат: ордену, королю. А повелевают, по-настоящему повелевают лишь боги.

Он хмыкнул и сложил руки на груди.

— Мои слова не предназначались для твоих ушей, я хотела подбодрить брата. Он в последнее время не в себе.

— Я заметил, — Микаш снова нахмурился и принялся изучать свои изувеченные кулаки.

— Вот возьми, чтобы зажили быстрее, — я протянула ему туесок.

Он кивнул, поняв без лишних слов.

— Так… ты знаешь, что с моим братом? — чтобы помочь Вею, я была готова на сделку даже с демоном. Лишь бы Микаш не оказался хуже демона.

— Догадываюсь, — ответил он, втирая в покрасневшие на морозе ладони чудодейственную мазь туатов. Ясмотрела на него во все глаза, ожидая продолжения. — А ты не знаешь? — я неопределённо повела плечами. — Ну тогда я промолчу. Ещё ошибусь, тогда на меня опять всех собак навесят. Сама с ним поговори, если не страшно.

— Он мне не скажет. Тут какие-то мужские дела, я не очень понимаю. Если бы ты помог, побеседовал по душам… — от пристального взгляда сделалось жарко, как под палящим летним солнцем.

— Можно попробовать, — на удивление легко согласился Микаш. Судя по серьёзному виду не шутил, хотя с ним нельзя знать наверняка. — Но это будет не бескорыстная услуга, а обмен. Ты тоже мне кое в чём поможешь.

Ой, нет! Сейчас опять гадость выдумает.

— Ты научишь меня драться, — закончил Микаш.

Я вскинула бровь. Он в своём уме? Впрочем, и так ясно, что нет.

— Ты дерёшься лучше меня. Намного, — напомнила я, чтобы не возникло недоразумений.

— С мужчинами, а при виде тебя я каменею, сама ведь заметила. Не бойся, потренируюсь с тобой немного, покажу пару приёмов. Ничего постыдного или опасного. Ты моя слабость, а слабости я не люблю, мне нужно её преодолеть.

Звучит, как ещё одна услуга мне, а вовсе не обмен.

— А ещё я могу кое-что сказать о твоём даре, о чём не знает даже твой брат.

— Говори! — от волнения я даже ухватила его за ворот.

Он довольно ухмыльнулся:

— Ты не телепат.

— Конечно, телепат, это наш с братом родовой дар. Как бы я могла читать мысли?

— Именно что не могла, учитывая, что ты ещё девственница. Самое большое — получалось бы улавливать отголоски сильных эмоций, но ты делаешь намного больше, почти всё то, что можем мы с твоим братом. Ты отражающая.

Я только и могла глотать ртом воздух. Уникальная способность? Не может быть!

— Ты отражаешь чужие способности, мои и твоего брата, если они направлены на тебя, поэтому у тебя получается читать мысли и даже делать мелкие внушения. Были бы здесь Стражи с иными способностями, скажем, ясновидением, то ты бы смогла делать то же, что и они.

— Погоди! Дома я как-то перехватила видение будущего. Папа тогда сказала… да, он сказал, что это отражение, только я совсем забыла из-за побега, — я прижала укутанную в рукавицу ладонь к губам, припоминая тот день в мельчайших подробностях. — Значит, ты прав!

— Я всегда прав. Только не надейся, что это поможет тебе попасть в орден. Ни женщины, ни простолюдины им не нужны.

— Умеешь же всё испортить!

Не желая больше разговаривать, я пошла к лагерю.

— Эй, стой! Я не хотел тебя обидеть! Ты мне поможешь? — тяжело пробираясь по сугробам, побежал следом Микаш.

Я лишь молча ускоряла шаг. Как, вот как ему удаётся настолько всех бесить?!

Я вернулась к общему костру и устроилась на бревне возле брата. Он сидел с пустой плошкой на коленях. Поприветствовал короткой усмешкой и продолжил созерцать трепещущие на лёгком ветру языки пламени. Молчали. Туаты то ли устали, то ли были слишком заняты собственными мыслями. Поэтому приближающийся скрип снега под ногами раздавался зловеще громко.

Микаш станет припираться со мой при всех? Тогда Вей совсем озвереет. Глупая я, глупая, зачем всё время с придурками связываюсь?

Но Микаш навис не надо мной, а над моим братом.

— У тебя проблемы?

— Что? — обескуражено спросил Вей, впервые его заметив.

— Не чтокай, а прямо говори, в чём твоя проблема! — Микаш схватил его за ворот и потянул к себе. Я дёрнулась, чтобы их разнять, но в голове раздалось веское предупреждение:

«Не лезь».

— Отвали, а? Я тебя не трогаю — ты меня! — вырвался из его хватки Вейас и для острастки пнул ногой.

— Тогда какого плешивого демона ты ко мне цепляешься? Думаешь, я не догадался, кто подсыпает мне снег под одеяло? Думаешь, я не знаю про остальные твои скудоумные шуточки? Ну же, будь мужчиной, скажи мне в лицо, что думаешь!

Микаш пихнул его в грудь. Вей запнулся об бревно и едва не упал.

— Без понятия, что взбрело в твою тупую башку, знать не знаю ни про какие шуточки! — он встряхнул головой и пихнул здоровяка в ответ. — Не подходи ко мне больше, ни ко мне, ни к моей сестре! Я сам смогу её защитить!

— Ах, вот в чём дело? Маленький мальчик позавидовал моей силе, приревновал сестричку и за это решил мне нагадить? — Микаш снова его пихнул подальше от костра. Туаты поражённо наблюдали за ними. Кое-кто даже поднялся, чтобы прекратить свару, но Асгрим остановил их едва заметным покачиванием головы.

— Все вы одинаковые, что ты, что мой предыдущий хозяин — напыщенные и тщетные, — продолжал теснить брата Микаш. — Нет, он лучше, его выходки хотя бы были не такими детскими!

— Не смей меня с ним сравнивать! — взбешённо зашипел Вейас и бросился на него.

Они сцепились клубком и покатились по снегу, молотя друг друга ногами и руками, что было сил.

Я хотела разнять их, но Асгрим меня удержал.

Они же друг друга убьют! Когда я просила Микаша поговорить с братом по-мужски, я не имела в виду разбить его голову об дерево.

Они шипели, как бродячие коты, изрыгали проклятья. Вей выкрикнул что-то особенно заковыристое. Микаш схватил его за шиворот и окунул головой в снег. Вей вывернулся и заехал локтем ему в живот. Микаш хекнул и перекатился на спину, а брат уже целился кулаком ему в лицо.

Я зажмурилась и зажала уши руками, отказываясь наблюдать за этим кошмаром. Но всего через пару мгновений Асгрим коснулся моего плеча и указал на возвращающихся к костру мужчин. Выглядели они одинаково потрёпанными. Вейас утирал рукавом разбитый нос, Микаш постоянно сплёвывал сочившуюся с верхней губы кровь.

— А ты неплохо кулаками работаешь. Всяко лучше, чем мечом, — по-дружески похлопав брата по плечу, заметил здоровяк.

Вей распрямил плечи и заглянул ему в лицо.

— Будешь тут работать, когда бешеный верзила пытается тебя придушить.

Они дружно расхохотались, а я поняла... что уже ничего не понимаю. Доела свой ужин и улеглась спать возле костра, пока Вейас вовсю братался с Микашем. Они жали друг другу руки, чокались флягами, наливались туатским пойлом, травили пошлые байки и смеялись, как умалишённые. Заснуть от пьяного хохота я не могла, лишь дремала, вздрагивая, когда их голоса становились слишком громкими.

— Чего опять хандришь? Настойка что ли закончилась? — послышался обрывок назойливого разговора.

— Плесни ещё, а то залить печаль никак не получается.

Они заговорили тише, и я снова провалилась в дрёму.

— … она как огонь… — всего через пару мгновений мой сон взорвал громогласный возглас.

— …внутренности в дым, кости в пепел… И ничегошеньки с этим не поделать, сколько ни пытайся.

— Чары?

— Пробовал — не помогло.

Что они несут?! Похмелье будущее обсуждают? Больные! Я швырнула в кого-то из них снежком. Вроде затихли, и я, наконец, уснула.

28.

После попойки Вейас с Микашем расслабились, перестали смотреть друг на друга волком, брат хотя бы перестал, а здоровяк... я не понимала, что он думает или чувствует. Нужно признать, я плохо разбираюсь в мужчинах, а этот простолюдин и вовсе сплошная загадка. Можно ли ему доверять? Не мыслит ли дурного?

С ним, конечно, легче и удобней, особенно когда Вей перестал крыситься на каждое его действие или слово. Мы вместе занимались телепатией и фехтованием. Микаш показывал многое, до чего ни я, ни даже брат додуматься не могли. От его строгих, подчас суровых тренировок Вей на глазах мужал, становился сильнее и уверенней. Даже у такой неумехи и неженки, как я, что-то потихоньку начало получаться. По крайней мере, я больше не жаловалась на слабость и не падала после каждого перехода.

А вот ответные тренировки с Микашем, чтобы преодолеть его неловкость, проходили не так гладко. Он с трудом заставлял себя отвечать на мои выпады, да и то делал это настолько осторожно, как будто обращался с хрустальной вазой. Боялся ненароком задеть или поранить. Я замирала по его просьбе. Он придвигался вплотную, разглядывал, нюхал, опасливо прикасался к одежде и лицу. Я не выдерживала и хихикала, настолько потешно-удивлённым было его лицо. Тогда замирал он сам, потерянный и несчастный. Безнадёжно махал рукой и уходил, чтобы на следующий стоянке вновь приниматься за собственную пытку.

Горы остались позади. Мы вступили в однообразную заснеженную тундру. Ехать по плоской равнине было легче, если не считать пронизывающего ветра, сильных снегопадов, укрыться от которых можно было лишь в сколоченных из цельных сосновых стволов домиках-зимовках, расположенных в десяти часах езды друг от друга. Мороз крепчал. Теперь я поняла, почему его называют трескучим. Даже когда ветра не было, воздух двигался с похожим на треск, гулом, опаляя холодом кожу. Мы натягивали платки и шарфы по самые глаза. Одежда покрывалась колкими сосульками. Холод так и норовил пробиться под толстый мех и пощипать морозными иглами. Даже привычные ко всему полудемонические лошади заметно отощали и не пытались показывать норов, сохраняя последние крохи сил.

Я лениво изучала ночное небо, перебирала в памяти названия звёздных рисунков, в воображении дорисовывала их до образов из знакомых легенд и сказок. После нескольких недель без солнца я научилась отличать день от ночи. Поутру наступали почти незаметные глазу сумерки, небо едва-едва светлело, звёзды выцветали и становились неразличимыми, а ночью разгорались с новой силой и блестели, как алмазы на чёрном бархате платья вдовствующей королевы. И самый крупный из них, монарший — наконечник стрелы Охотника, Северная звезда. Охотник и есть сам Безликий, его образ, запечатлённый им же на холсте ночного неба, чтобы указать страждущим путь к своей гробнице. По крайней мере, так говорилось в преданиях. И он действительно звал, Северная звезда полыхала льдисто-голубоватым светом. Быстрее! Быстрее! Идите за мной, я так долго вас ждал!

От пристального разглядывания разболелась голова. Звезда вспыхнула и покрылась багровой вуалью. Словно кровью облили. Запульсировала барабанным боем, наполняясь колдовской силой. Завораживала, сковывала злой, пробивающейся даже сквозь трескучий мороз волей.

— Что с тобой? — раздался за спиной встревоженный голос брата.

Задумавшись, я натянула поводья и остановила лошадь. Вей поравнялся со мной, туаты окружили со всех сторон, Асгрим развернул лошадь и тоже спешил к нам, чтобы выяснить из-за чего переполох.

— Северная звезда... — я суматошно перебирала слова, не зная, как объяснить смутные ощущения, взглядом оббегала толпу, усталые глаза, тлеющие под заиндевелой грудой тканей и мехов. — Она пульсирует красным, — я сдавила виски, пытаясь сосредоточиться, но головная боль отвлекала, не позволяя уловить ни одной здравой мысли. — Что-то не так, будет плохо, я...

— Успокойся, — Асгрим положил мне руку на плечо. — Со звездой всё в порядке. Север играет с твоим разумом. Такое бывает с непривычки, если ты устал или ослаб. Потерпи — доедем до следующей зимовки и устроим ещё одну днёвку. Отоспишься — полегчает. А сейчас не обращай внимания.

Они поехали дальше, а я никак не могла отвести от пышущего огонька взгляда. Я слабая, что правда, то правда, но отчего жуткое предчувствие сковывает всё тело? Я растолкала кобылу на шаг и тут заметила ждущего рядом Микаша. Он смотрел на звёздное небо, едва заметно покачиваясь в седле.

— Ты тоже видишь?

Он вздрогнул и обернулся. Серые глаза сверкали в темноте не хуже звёзд.

— Держись поближе ко мне.

Догонять наш отряд пришлось галопом.

Днёвка вышла не менее таинственной и зловещей. Зимовье оказалось побольше уже виденных. Мы удобно устроились в просторной квадратной комнате. Пока Вей разжигал маленький камин в углу, туаты достали из тайника под крышей несколько холщовых мешков и фляг.

— Прошлогодние запасы, — усмехнулся на мой незаданный вопрос Асгрим и, откупорив флягу, дал понюхать.

От резкого запаха я чихнула. Туаты рассмеялись. Надо же, как приободрились, словно и не было месяца странствий по заснеженным горам.

— Огнистая настойка — не замерзает даже в самые лютые морозы, — продолжил объяснять Асгрим, пока остальные раскладывали на полу шкуры и усаживались возле камина, который уже потрескивал смолистыми дровами.

— А это ягель, — Асгрим развязал тесёмки на мешке и показал сухие белые нити оленьего мха внутри. Я видела его в предгорьях на подступах к Упсале, когда ещё было светло. — Ух, и оттянемся сегодня. Самое время расслабиться после долгой дороги. Только женщинам нашим не рассказывай — им не понравится.

Он подмигнул мне и устроился в кругу своих сородичей у камина. Среди них царило возбуждённое ожидание, переговаривались, не трудясь понижать голос, смеялись. Конечно, женщинам не понравится. Кому это из их жён, пускай даже и демонов, пришлось бы по душе, что их благоверные вместо охоты набираются тут до белых демонов.

Стали раздавать похлёбку, и я тоже уселась на шкурах возле камина со своей плошкой. Голоса туатов звучали всё громче, а потом разом стихли. Откупорили фляги и принялись пить круговую. Каждый делал глоток и передавал соседу слева, пока фляга не пустела. Потом брали новую. Асгрим предложил и мне:

— Глотни — полегчает. Тревога отпустит, и странное мерещиться перестанет.

Я попыталась отказаться. От одного запаха к горлу подступала дурнота.

— Выпей — и спать заодно крепче будешь. Туаты говорят, от него похмелья не бывает, — видя, что стражник не справляется, к делу приступил Вейас. Судя по блестевшим глазам он уже хорошо захмелел. Взял меня за руку и принялся внушать. Я закрывалась изо всех сил. Как же он меня бесил, как папа в Ильзаре. И лицо у Вея сейчас очень похожее. Папа. Вдруг я никогда больше его не увижу? И Ильзар, и Дикую пущу, и соседские деревушки — Дрисвяты с Подгайском? Обледенею и навсегда останусь здесь, во тьме с демонами.

Улучив момент, Вей обхватил меня за плечи, а Асгрим влил напиток силой. Он попал не в то горло, обжёг. Я закашлялась. Едва не стошнило.

— Оставьте вы её. Не хочет, и ладно. Захлебнётся ведь, — подоспел к нам Микаш и ударил меня по спине так, что я чуть не упала. Хоть кашель прошёл, и Вейас с Асгримом больше напоить не пытались.

Я забралась в дальний угол, чтобы меня больше не трогали. Когда фляги опустели, туаты достали несколько деревянных трубок и набили их ягелем. Раскурили, выдувая белёсые кольца. И тоже стали передавать по кругу.

Дым оседал внизу белыми облачками. От едкого кисло-сладкого запаха кружило голову. Кто-то из туатов завёл тоскливую песню, остальные подхватили. Заскрипели подвяленные дымом голоса, хором рассказывая историю на непонятном, мелодичном языке. То опускались, то поднимались, ликовали и грустили, тосковали и полнились надеждой. И чудились в их песне бушующий океан, заснеженные вершины гор, вьюжный вой и плач по временам былого величия.

— О чём это? — разморено спросил Вей, когда они замолчали, чтобы перевести дух.

— Песня предначальных времён на предначальном языке. О том, как лесная богиня-покровительница Дану увела наших предков из гибнущего мира через Червоточину. По морю они приплыли на серебряных кораблях к тёплым берегам и расселились южнее Утгардского нагорья. Не всем пришёлся по вкусу Мидгард, отчаянные смельчаки решили отыскать обратный путь, захватили корабли и поплыли обратно. Только не вела уже их своей мудрой волей богиня. Корабли разбились об айсберги и затонули. Лишь нескольких счастливчиков помиловали боги, велев им передать остальным, чтобы те не мыслили о возвращении и не смели заходить в пустыню Хельхейма северней лабиринта. В такую же зимнюю пору они шли, замерзая, через суровый Утгард и оплакивали потерянную прародину, — по-пьяному высокопарно отвечал Асгрим.

— А говорят, что Червоточина вас породила, — усомнился Вей.

— Нет, наш народ был рождён под солнцем другого мира. Мира, где хозяевами были мы, а не длиннобородые. По крайней мере, так сказывается в легендах, — Асгрим заметно притих к концу, словно погрузился в мрачные раздумья.

— А детали? Ваша баллада такая длинная. Можешь дословно её перевести? — Вейас не унимался, сосредоточился и подобрался, словно и не пил вовсе

— Я знаю лишь общий смысл. Предначальный язык умер вместе с нашей прародиной. Лишь отголоски тех событий сохранились в легендах, но и они угасают с каждым поколением. Наша богиня теряет силы, ворожея выбрала иного покровителя, здешнего. Вскоре мы и вовсе уверимся, что правдивы ваши поверья, а не наши, — Асгрим выкурил из протянутой товарищем трубки побольше, выпуская пар струйками из ноздрей.

Вейас молча ожидал своей очереди. Необычно степенный, задумчивый. И взгляд такой далёкий-далёкий. Я-то думала, у нас в семье одна я люблю задаваться бесполезными вопросами.

— А почему ваш мир умер? Разве он может умереть? — подала голос я, когда Асгрим передал трубку Вею.

— Об этом в легенде не говорится. Может, стало слишком жарко, а, может, слишком холодно. Может, была война, которая затопила землю кровью и огнём. Может, тьма поглотила весь мир, а, может, боги оставили его. Некому стало поддерживать порядок, и всё обратилось в хаос, — медленно вытягивая каждое слово, отвечал Асгрим, словно продолжал пускать кольца дыма.

— Отчего боги оставляют мир? — мой голос, оказывается, звучал также разморено. Мысли текли вяло, в бреду. Я не до конца понимала, о чём у нас идёт беседа, что именно я спрашиваю и что хочу услышать.

— Может, тьма пожирает и их. Может, когда в них перестают верить, их сила исчезает. Может, они сами перестают верить, разочаровываются и уходят. А может, они, как и все, отживают отмеренный срок и умирают, — голос Асгрима затухал, а подбородок клонился всё ниже к груди.

Остальные туаты уже давно уснули на тех же местах, где сидели. Вейас бодрился, но как только я перехватила разговор, тоже заклевал носом. Головешки в камине тлели еле-еле, на улице зловеще завывал ветер, мир погружался во тьму. В моём воображении вовсю оживали образы из легенды, пугающие своей непостижимой глубиной. Я стояла на краю Червоточины и видела внутри бездну с тлеющими угольками иных миров, что кружились в беспрестанном хороводе и пели завораживающими голосами туатов. Но чернота наступала, и угольки, с шипением испустив кольца дыма, гасли, растворялись в бездне без остатка.

Скрипнули половицы. До костей пробрал едва различимый шепоток. Шаги приближались. Чудилось, будто давешний кошмар стал явью. Мой тёмный суженый спешит сквозь миры, времена и расстояния, а Зверя нет. Он ушёл или умер, неважно. И некому, совсем некому меня защитить.

— Не бойся, — послышался низкий голос Микаша. — Это всего лишь я.

Он опустился рядом.

— Ты не пил с остальными? — догадалась я по его верной походке и бодрому голосу. Даже меня развезло, а он держался.

— Кто-то же должен быть начеку, особенно после таких сказок. Спи, я смогу тебя защитить, что бы там ни было.

— Даже если демон-пересмешник превратится в меня и заставит тебя сражаться против него на мечах? — усмехнулась я, укладываясь поудобней, и закрыла глаза.

— Вряд ли он сумеет подрожать твоему ехидству, а с остальным я справлюсь.

Он зевнул, укрыл меня собственным плащом и затих рядом.

Наутро вчерашние беседы показались дурманным сном, который стремительно заволакивало пеленой забвения. И вскоре я уже не могла припомнить ничего, кроме ощущения липкого ужаса перед неизведанным. Остальные тоже молчали, словно те песни и легенды предназначались исключительно для прокуренного дурманящим ягелем вечера, а под сенью ясного дня им места нет.

Мы сильно разморились, и ехать стало только тяжелее. Лошади лениво плелись по высоким сугробам. У всадников уже не осталось сил на понукания. Все клевали носом. Молчали. Мечтали лишь о том, когда утомительная дорога закончится.

Северная звезда скрылась за тучами, вместе с ней отступила тревожность и головная боль. Я была довольна хотя бы этим.

— Крепитесь, до заледенелого моря рукой подать, — подбодрил неунывающий Асгрим.

— Ага, а потом ещё через ледяную пустыню Хельхейма и, если повезёт, обратно столько же пилить, — остудил его пыл Вейас.

— Никто вас за руку не тянул, — резонно заметил предводитель туатов и снова встал впереди строя.

Переход всё не кончался. Когда наступила ночь, по крайней мере, по моим подсчётам она наступила — из-за туч не разобрать — я задремала, доверившись умной кобыле. Мерное колыхание седла убаюкивало. Глаза слипались. Сознание то ускользало, то врывалось в тело, разбуженное резким движением или звуком. И снова тонуло в трясине усталости и недосыпа.

Тело как молнией пронзило. Яркая вспышка ослепила зажмуренные глаза, обожгла веки. Сердце затрепыхалось в груди. Стало тяжело дышать. Я плавно накренилась набок и соскользнула в снег.

— Лайсве! — раздался рядом и совсем далеко испуганный вскрик.

Погасло. Вспыхнуло. Меня трясли, колотили по щекам наотмашь.

— Принцессочка! Принцессочка! Ну же, не уходи, я сойду тут с ума один!

Я с трудом разлепила глаза. Встревоженное лицо Микаша нависло надо мной, маска из тёмного воска с глазами цвета недобрых звёзд. Потянулась к нему.

— Ты в порядке?

— Да… Вейас?!

За могучей спиной Микаша брата не оказалось. Он не мог не заметить, что я упала, он ехал рядом со мной! Усталость и обморок тут же забылись — сердце сжал тугой комок страха. Я ухватилась за парку Микаша и поднялась.

— Где остальные? Почему никто не остановился?

Он открыл рот, но слова заглушила музыка. Такая изысканная, чистейшие лады арфы, нежнейшая мелодия флейты, небесный хор, почти как у туатов, только звонче и чище, неземной. Но откуда взяться оркестру, достойному давать концерты во дворцах королей, посреди голой заснеженной тундры? И почему голова становится дурной, как от похмелья?

Зелёный свет хлынул из густого тёмно-синего неба горным ручьем. Сиреневые всполохи, пурпурные, малиновые изукрасили весь небосвод на севере, переливались яркими лепестками, облизывали языками всех цветов и оттенков, пожирали однообразную синь полугодовой ночи. От пестроты зарябило в глазах. Сколько мы уже не видели таких красок? Месяц? Полтора? Я и забыла, какими невероятно красивыми они могут быть. Восхитительно! Завораживающе!

Микаш стоял на коленях, запрокинув голову в исступлении. Я поняла, что замерла в такой же позе. Встряхнула плечами, отгоняя наваждение, и поднялась.

Сияние в небе пробегало волнами, складывалось в зубастую корону, пульсировало в такт колдовской музыке, сводило с ума не хуже, чем побагровевшая Северная звезда. Огни Червоточины! Как нечто зловещее может быть настолько притягательно красивым?! Оно заразило нас безумной лихорадкой. Оно звало, тащило за собой, на север, в самую пасть Преисподней. Вон впереди тёмные силуэты всадников. Бредут, скованные чужой волей, одним молчаливым порывом незнамо куда. Как мертвяки по зову некроманта. По зову Северной звезды.

Я дёрнула Микаша за рукав.

— Отряд там!

Он сдавленно выдохнул и ошалело завертел головой по сторонам.

— Так это оно и есть, сияние Червоточины?

— Да! Да! — закричала я, чувствуя, что остальным угрожает опасность, а мы увязли в липкой паутине и ничего не делаем. — Там рождается новый демон, и наш отряд идёт к нему в пасть!

Микаш содрал с руки рукавицу, потянул меч из ножен и обхватил клинок ладонью. Воздух наполнился солоноватым запахом крови. Что с ним? Нет, не хочу его потерять! Иначе я тоже сойду с ума совсем одна!

Я схватилась за пораненную руку, всё ещё сжимавшую клинок. Микаш отпустил меч и коснулся моей ладони.

— Против реальной боли ни один демон не властен, даже… — он кивнул в сторону бушевавшего в небе светопреставления и поднялся. — Бежим, нужно их остановить.

Он потянул меня следом за нашим отрядом. Не разжимал руки, иначе бы я упала в глубоком снегу или отстала, не поспевая за его размашистыми шагами. Летела над землёй, подхваченная ураганным порывом.

Мы нагнали отряд. Они двигались как сомнамбулы, неумолимо, вперёд. Микаш оставил меня позади и помчался обгонять. Холодный воздух обжигал грудь. Я никак не могла унять сердцебиение. Только до слёз вглядывалась в темноту.

Микаш перегородил путь лошадям, широко раскинув руки. Они должны остановиться! Не будут же они его топтать, они не дикие. Но жеребец под Асгримом шёл прямо на Микаша, будто не видел. От испуга я прижала ладонь ко рту. Жеребец поравнялся со здоровяком, протаранил его мордой. Микаш отпрыгнул в сторону и покатился по снегу, бранясь на чём свет стоит. Переждал, пока проедет весь отряд и вернулся ко мне.

— Их словно поймали на крючок, как рыб, и куда-то тянут, — сбивчиво объяснял. — Они спят, ничего не видят и не слышат, ни туаты, ни лошади, а до твоего брата я даже мысленно дотянуться не смог.

Страх не давал мыслить трезво, заволакивал сознание трепещущей паникой, а отряд всё шёл в беспроглядную пустошь.

— Что же делать?! Что делать?!! Они же погибнут какой-нибудь жуткой смертью!

— Не знаю! — также истерично отвечал Микаш. — Если бы рядом был лес, сбили бы их с сёдел и привязали к деревьям, но тут совершенно голо. Я не смогу удерживать всех.

Думать! Думать! Надо что-то придумать! Сейчас волосы начнём на себе рвать.

— Может, они остановятся сами, когда это закончится? — Микаш кивнул на льющиеся с неба потоки разноцветного света. — Не может же оно длиться вечно.

— А вдруг будет уже поздно? — я безнадёжно качнула головой.

Вспомнилось, как наутро после побега от Лирия медведь собирался откусить мне голову. Также худо было, безвыходно, если бы Вейас меня не нашёл... а теперь я ничего, совсем ничего не могу для него сделать. Только смотреть, как он с отрядом туатов уходит в бездну.

— Брат мой, Ветер, помоги! Огненный зверь! Хоть кто-нибудь! — закричала я, чувствуя, как морозные слёзы обжигают лицо. На шее что-то толкнулось и отяжелело. Я высунула из-за пазухи ожерелье из костей, подарок доброго дядьки Юле. Что он там говорил? Если понадобится помощь в Утгарде... сейчас она нужнее, чем когда-либо! Я до боли сжала ожерелье в ладони. Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!

Я всхлипнула вслух. Микаш сгрёб меня в охапку и прижал к себе.

— Не плачь! Я что-нибудь придумаю. Хотя бы Вейаса удержу!

Он снова побежал к отряду. А я всё тёрла ожерелье и смотрела во тьму. Самая большая из косточек снова толкнулась. Звон бубенцов заглушил музыку Червоточины. С запада к нам неслась галопом оленья упряжка. Дюжина рослых животных тащила за собой широкие сани, звенели на нагрудных ремнях бубенцы, свистел хорей, погоняя бежать быстрее.

Микаш замер в шаге от отряда с выхваченным из ножен мечом.

— Тпру-хей-хо! — крикнул зычный голос.

Олени развернули сани поперёк дороги и остановились перед отрядом. В буйстве цветов чёрным силуэтом с козел поднялся погонщик, воздел огромный бубен и стукнул по нему колотушкой. Пританцовывая и кружась, он запел на гортанном наречии звенящим низкими нотами голосом:

— Хой-гей-хо-хумм-охей!

Оцепенение спало. Я подбежала к саням, Микаш с другой стороны тоже. А погонщик всё кружился и бил в бубен, поймав музыку Червоточины в тугой ритм, и менял её, пропуская сквозь себя. Вблизи удалось рассмотреть овальную белую маску, скрывавшую всё лицо. Шуршали покрывавшие одежду чёрные перья.

Демон? Но аура-то человеческая, с рыжевато-алыми прожилками целительского дара. Я переглянулась с Микашем. Он кивком указал мне за спину. А отряд-то остановился!

— Чего замерили? — заговорил погонщик на всеобщем языке со знакомым тягуче-картавым акцентом. Микаш выставил меч, показывая, что готов отразить любую угрозу. Погонщик ещё раз ударил в бубен. — Не бойтесь, детишки, я друг, не убивать, а помогать пришёл. Полезайте в сани. С оленями управитесь?

Микаш вопросительно глянул на меня. Принимать помощь или не стоит? Не знаю. Меня все обманывают: Йорден, Петрас, Ходок. Но почему-то кажется, что этому перьевому чучелу можно доверять. Уютный он, единственный откликнулся на мой зов. А, была не была! Хуже уже просто некуда.

Я полезла в сани и удобно развалилась на устланной оленьими шкурами лавке. Микаш забрался следом и устроился на козлах, примеряясь к длинной палке-хорею:

— Надеюсь, ими управлять не сложнее, чем демоническими лошадями.

— Гой-хей-хо! — выкрикнул погонщик, и олени припустили так, что мы с Микашем едва не вывались за борта.

— Стойте, а как же наш отряд? — спохватилась я, выискивая среди молчаливых всадников Вейаса.

Погонщик вновь забил в бубен и закружился в танце, невообразимо удерживая равновесие, когда сани трясло и бросало из стороны в сторону. Послышался топот. Отряд мчался за нами, отвернувшись от зловещих огней.

— Куда править? — спросил Микаш, но ему тоже не ответили.

Олени сами выбирали путь. Оставалось только надеяться, что он не приведёт в западню.

Впереди показалось большое круглое строение. У нас такие делали из камней или кирпича-сырца, но это было сложено из ледяных глыб. Едва заметно мерцало, отражая зеленоватый свет Червоточины. Олени остановились у входа сами. Погонщик спрыгнул в снег и продолжил свой диковинный танец. Наш отряд шёл за ним, как привязанный. По команде спешились и двинулись за погонщиком к вытянутому прямоугольником входу. Погонщик отодвинул плечом глыбу, которая заменяла дверь, и повёл всех внутрь. Когда последний из отряда скрылся в коридоре, Микаш завесил трепетавший на ветру полог из оленей шкуры и задвинул глыбу.

— Думаю, мы должны расседлать лошадей, — подсказала я, когда он застыл, сверля взглядом ледяную стену. Должно быть, её обливали водой на морозе, чтобы скрепить глыбы.

Микаш пожал плечами, и мы принялись за работу. Рядом обнаружилось два загона, огороженные низеньким забором из покрытых ледяной коркой жердей. В меньший мы завели оленей, точнее, Микаш завёл — я побоялась к ним приближаться. Пырнут в живот рогами, и все кишки наружу вывалятся. Уж лучше клыкастые лошади — их мы отправили в больший загон — и, обвешавшись тюками, потянули вещи в дом. Пришлось сделать четыре ходки. Когда нас было больше дюжины, получалось намного быстрее. В конце концов мы повалились на ледяной пол маленькой прихожей, обливаясь потом и тяжело дыша. Из-за второго полога из ещё более толстой шкуры, чем первый, доносился стук бубна и гнусавое пение.

— С ними ведь ничего страшного не случится? — с запоздалой тревогой спросил Микаш.

— Имеешь в виду, ещё более страшного? — горько усмехнулась я и с трудом поднялась, цепляясь за скользкую стенку.

Микаш подставил своё плечо, и вместе мы заглянули внутрь. Посреди просторной комнаты на больших плоско стёсанных камнях горел костёр. В его пламени танцующий погонщик выглядел ещё более причудливо, как огромная чёрная птица с белой мордой, только клюва не хватало. Одежда была широкой сплошной накидкой с узкими прорезями для ладоней. От этого движения рук походили на взмахи крыльев. Туаты лежали в три ряда у дальней стенки с закрытыми глазами. Хвала богам! Пустые взгляды пугали меня до смерти.

Мы устроились возле очага, Микаш позаимствовал лежавший рядом котёл и набрал в него снега. Мы приладили его на подвешенную на шестах палку над огнём.

— Мы не слишком нагло тут хозяйничаем? — снова запоздал с беспокойством Микаш.

Я глянула на погонщика. Его кружения становились плавней и медленней, а голос падал до совсем низких нот и затухал в тишине.

— Не стоит его сейчас отвлекать, в любом случае он не ответит, — я пожала плечами.

Без полыхающих огней Червоточины стало легче, до безрассудства. Не хотелось ни о чём больше тревожиться. Я просто верила, что этот птичий человек та самая помощь, которую обещал Юле, та, которую я просила у Огненного зверя, без подвохов.

— Забудь про него. Расскажи лучше что-нибудь, — попросила я, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей. Помочь сейчас могло лишь чудо, так пускай лучше я раскроюсь ему навстречу, позволю воткнуть в сердце ядовитые шипы, чем убью неверием.

Микаш замялся и поморщился:

— Про что? Про то, когда лучше сажать рожь, а когда ячмень?

— Про то, как сворачивать шеи Ходокам? — улыбаясь шире, предложила я. Стесняется? Я-то думала, это я самый неуверенный человек в Мидгарде.

— Кровожадная! — шутливо воскликнул он.

— Я такая, как и должна быть дочь высокого лорда.

— Дочь лорда должна сидеть дома и вышивать крестиком, а не слоняться с шайкой демонов по долам и весям.

Я фыркнула в ответ:

— А простолюдин должен сажать ячмень и рожь и почитать Стражей.

— Когда бы слова Стражей не расходились с делом, я бы с удовольствием только этим и занимался!

— Ты себе противоречишь. Я ещё могу понять единоверцев — те хотя бы в демонов не верят и считают нас шарлатанами, но ты-то прекрасно знаешь, что это не так. Почему в тебе нет благоговения и страха, как в остальных из твоего сословия? Почему ты лезешь на рожон, хотя не был рождён и воспитан в доме Стражей. Или ты бастард?

— Я не бастард. Хотя, может, и бастард, но какая к демонам разница? У меня нет сословия, нет дома, больше ничего нет, поэтому я свободен делать то, что хочу. А хочу я убивать тварей.

Ишь как воспалился.

— Расскажи! — настояла я, чувствуя, что Микаш вот-вот сдастся. Заискивающе улыбнулась, жеманно, по-дурацки. Парням обычно нравилось: — Пожалуйста, это так необычно!

— Только глазки мне не строй — стошнит.

Забыла, что медведя очаровать нельзя. Его можно только заставить застыть, если подойти слишком близко. Я приняла серьёзный вид и занялась похлёбкой. Снег в котле расплавился в воду, и я подкинула туда рыбьей муки и немного гречки. На одной из стен рядом висели пучки сушёной травы, связки лука и чеснока. Я бы хотела добавить приправ, но брать ничего не решилась. Это ведь не котёл. Помыть и вернуть мы их не сможем.

— В селе говорили, что мать носила меня одиннадцать месяцев, — заговорил Микаш. От неожиданности я чуть не опрокинула на себя воду. — Я родился через одиннадцать месяцев после смерти её мужа, так что… наверное, я вполне могу быть бастардом. Мама не была распутной или жадной до богатств высокородных, она просто хотела, чтобы после смерти отца в доме появился другой мужчина, работящий помощник и защитник. Она боялась, что не справится с хозяйством одна. К тому же у неё на руках осталась дочь, моя старшая сестра, она была… особенной и доставляла много хлопот.

— Особенной? — встрепенулась я. — В смысле как ты, с даром?

Микаш загадочно качнул головой.

— Она была хорошей, не такой, как все. Доброй, нежной. Она так любила цветы. Порой сбегала на луг, и я находил её лишь к вечеру с охапками букетов и венков из одуванчиков. Так я её и называл — одуванчиком. Она притаскивала в дом раненых котят, собак, галчат и голубей, однажды даже хромую косулю привела. Самой их выходить у неё не получалось, и смотреть за ними приходилось мне, но от её радости на душе становилось так тепло, что я легко соглашался даже на самые бредовые просьбы. Иногда она болела. Раскачивалась из стороны в сторону на кровати и повторяла одни и те же слова часами. Я сидел рядом, держал за руку, успокаивал, пока она не засыпала от усталости. Только с ней я мог быть настоящим, не прятать свой дар. Из-за того, что я знал мысли окружающих, односельчане чурались меня и считали таким же, как моя сестра.

Мы жили бедно. Всё наше село с трудом перебивалось от урожая к урожаю, но без кормильца нам приходилось тяжелее остальных. Сызмальства я много работал и на своём дворе, и у зажиточных соседей, чтобы моя семья не голодала зимой. Я никогда не жаловался, не чувствовал себя обременённым или обиженным. Я любил их, мать с сестрой, готов был заботиться о них всю жизнь, каких бы тумаков и пота мне это ни стоило.

Глаза Микаша сделались большими и прозрачными, блестели в отсветах костра сухими слезами, выдавали сжимавшую сердце тоску.

— Так почему же ты ушёл?

— Не я ушёл — они, — Микаш тёр лицо ладонями и некоторое время молчал. Я помешивала варево и уже не надеялась на продолжение, но он снова заговорил, уставившись на обнимающие котёл языки пламени. — Мне тогда едва минуло двенадцать. Мы только-только вылезли из долгов и нищеты. Мать делала по ночам много пряжи и продавала её скупщику, который возил товар на ярмарку в город. Я днём гнул спину на поле, вечерами доил коров, а ночью помогал коневодам с большого хутора. Выпасал их огромные табуны. Я научился так хорошо закрываться от чужих мыслей и говорить лишь то, чего ждали, что в селе меня наконец-то приняли. Даже приступы у сестры прекратились, взгляд стал осмысленный, она сделалась почти нормальной. Казалось, беды оставили нас навсегда.

А потом начали пропадать овцы. Мы долго искали их, решили, что волки задрали. Накладно, но не смертельно. Вскоре исчезла девушка, молоденькая, глупенькая. Подумали, что сдуру в город подалась, на ней всегда шкура горела. Следом отправилась её подружка, сама всем рассказывала, как завидует предшественнице и хочет повторить подвиг. Никто и не удивился. Третьей пропала благоразумная девушка из зажиточной семьи, она уже и просватана была, свадьба на будущий год. Тогда мы и спохватились. Нашли сброшенных в овраг обескровленных овец, их тушами даже дикие звери побрезговали. В город отправили гонца, где, естественно, никого из наших девушек не видели. Родственники припомнили, как накануне исчезновения те подолгу запирались одни и разговаривали сами с собой. Стало ясно, что у нас завёлся демон, который их и свёл. Я опасался за сестру и вызвался сбегать в ближний замок Стражей за подмогой, хотя никто не верил, что они приедут. Мы не платили десятину.

— Почему? — встрепенулась я. Конец истории уже был ясен, как и причина ненависти Микаша к нам. — Десятина — это не так много. Это необходимо, чтобы содержать гарнизоны и…

— Когда у тебя есть чем платить, может, и немного, а наше село эта десятина спасала зимой от голодной смерти, — Микаш невесело усмехнулся и продолжил: — В любом случае я надеялся, что мне удастся их уговорить, как я уговаривал своих односельчан, с помощью дара. Каким же я был идиотом! В замке меня не стали слушать, посмеялись, сказали, что от тех тварей, что на нас напали, толку больше, чем от всего нашего села. А когда я попытался залезть в их головы, мне надавали тумаков и вышвырнули на улицу. Чудом я зацепил краешек их мыслей, что против тварей надо идти с серебряным оружием. Ночью я вернулся в замок. Забрался в телегу, которая везла туда бочки с яблоками, и, когда никто не видел, стянул у спящего стражника нужный меч. Не знаю, как мне удалось уйти незамеченным, перелезть через высоченную замковую стену и не свернуть себе шею.

К утру я был уже в селе, но… опоздал. Нашествие уже началось. Кругом кишели демоны, пили кровь односельчан, распарывали животы и пожирали кишки. Эти картины до сих пор преследуют меня в кошмарах, — Микаш замолчал, переводя дыхание, и сжал своё лицо растопыренными пальцами, морщась словно от нестерпимой боли. — Я побежал к нашему дому на отшибе через всё село, кто-то из людей был ещё жив, просил помощи, но я мог думать только о сестре. В доме первое, что я увидел, было растерзанное тело матери. Сестра сидела рядом за столом и смотрела на неё без тени страха или скорби, как смотрят на что-то обыденное, вроде огня или дождя. В ушах до сих пор звучат её слова: «Мама не хотела отпускать меня к жениху. Но мне уже шестнадцать. Мне можно замуж, — повернулась ко мне с осмысленным взглядом. — Подойди, братик, дай обнять тебя на прощание».

Я подошёл, не мог не подойти, так завораживал блеск её прежде пустых и тусклых глаз, длинные правильные фразы, хотя раньше она и двух слов связать не могла. Она была и осталась единственным близким мне человеком. Только в тот раз от её объятий сделалось больно, она выпустила клыки: — Микаш отдёрнул ворот малицы и показал два едва заметных шрама на шее. У меня остались такие же на память о Найте. — «Познакомься с моим женихом напоследок. Он такой же сильный и добрый, как ты, только он никогда не оставит меня одну, чтобы идти на свою дурацкую работу!» Я увидел его в её тени, демона, точь-в-точь похожего на меня, только выше и старше. Пришло понимание. Я знал. Всё это время я знал, что зло притаилась именно в нашем доме: видел мельтешение призрачных фигур, слышал обрывки шёпота, но закрывался, заставлял себя ослепнуть и оглохнуть, чтобы сохранять наш уютный мирок как можно дольше. Это за мою беспечность поплатилась мама и всё наше село.

Запах собственной крови, ощущение чего-то липкого под воротом рубахи что-то сотворили со мной. Перед глазами полыхнуло багрянцем, я плохо понимал, что делаю, словно мной овладела потусторонняя сила. Оттолкнул сестру и ударил её мечом, а потом демона, быстрее, чем он успел сообразить. Выбежал на улицу и принялся рубить каждую встреченную тварь, буднично, как дрова на растопку. Их кровь, кровь убитых ими односельчан — всё смешалось в грязный багрянец. Не помню, как оно закончилось, сбежал ли кто-то из тварей или я остановился сам, когда ни одной в живых не осталось.

На следующее утро меня нашёл старый милорд Тедеску со свитой, отец Йордена. Он был не из наших краёв, возвращался домой из похода. Когда понял, что я один порубил целую орду тварей, велел никому не рассказывать. Обещал, что если я хорошо ему послужу, он поможет мне попасть в орден. Тогда я только этого и хотел — стать рыцарем и убивать тварей, не требуя платы, чтобы ни одно бедное село больше не постигла такая судьба. Думал, что хотя бы так мне удастся искупить вину. Я был таким наивным. Сколько бы тварей я ни убил, в орден меня не примут, и совесть тоже заглушить не удастся.

— В этом не было твоей вины, — не выдержала я, когда Микаш замолчал и сокрушённо понурил голову. — Борьба с демонами — дело Стражей, а ты был всего лишь ребёнком.

— Ненавижу пустые оправдания, — отмахнулся он и отклонился назад, пытаясь спрятаться в тени.

— А что это были за демоны?

— Ходоки.

Неприятно было бередить его незажившую рану, но теперь хотя бы всё встало на свои места.

— Поэтому ты помог Вейасу спасти меня?

— Да, ты напомнила мне сестру.

Как булавкой кольнуло. Руки сами сжались в кулаки.

— Ты хочешь сказать, что я похожа на твою полоумную сестру?!

—Нет, конечно, нет, — быстро начал оправдываться Микаш. На мгновение я расслабилась. Зря. — Она была намного добрее и умнее тебя.

Я встала, не желая больше слушать, и направилась к брату.

— Стой! — я чуть не подпрыгнула от возгласа погонщика, который сидел перед спящими, скрестив лодыжки и закрыв глаза. Его одеяние состояло из переливчато-чёрных, явно вороновых перьев. Казалось, он погрузился в транс и никого не слышал и не видел. — Не подходи ближе. У тебя слишком сильный покровитель, лечащие духи испугаются его и убегут. Тогда всё мои труды будут напрасны.

Вей лежал неподвижно между таких же неподвижных туатов. Я тоскливо вздохнула и поплелась обратно. Микаш не глядя протянул мне миску с дымящимся супом. Ели мы молча, отодвинувшись друг от друга как можно дальше. Невкусно, тошнит от однообразной пищи. Хочу, чтобы Вейас был со мной, а не Микаш. Хочу домой!

В углу раздалось шевеление. Погонщик встал и, пошатываясь, направился к костру. Вымотался? Я отставила свою миску и налила суп в чистую. Погонщик устало опустился возле костра, снял маску и накидку из перьев. Утёр вспотевшее лицо рукавом просторной малицы и забрал у меня миску.

Погонщик оказался обычным человеком с плоским обветренным лицом, чересчур высокими скулами и широким лбом. Длинные тёмные волосы щедро припорошены сединой. Карие глаза такие тёплые, что согревают не хуже огня. Погонщик уселся у костра, скрестив ложыжки, и принялся за еду. Видимо, слишком привык к одиночеству: не смотрел и даже не пытался заговорить.

Я закашлялась, прочищая горло.

— Как они? Духи помогли?

Погонщик ошалело глянул на меня, взлохматил пятерней всклокоченные волосы и заговорил скрипучим, словно петли двери, которой давно не пользовались, голосом:

— Давненько я не видел, чтобы огни червоточины горели так ярко. Так и знал, что безумие Северной звезды кого-то прихватит, чувствовал, но не видел где — рыскать по тундре долго бы пришлось. Повезло, что меня позвали, а то завела бы звезда на край обрыва, и потом только косточки собирать осталось, и то если белые медведи не добрались бы раньше.

— Мы вас звали? — я вытянула из-за пазухи ожерелье Юле. Взгляд погонщика стал более внимательный. Узловатые жилистые руки пробежались по косточкам с рунами.

— Младший брат всегда звал меня, когда приходила беда. Это ожерелье я для него сделал, — с доброй ностальгией улыбнулся он и снова застучал ложкой по миске, доедая всю похлёбку без остатка.

Я ждала продолжения, но он снова погрузился в себя и забыл о нас.

— Вы брат Юле?

— Хорхор-икке, — соизволил представиться. — Последний оленевод Утгардской тундры. Мои собратья ушли вместе с Юле искать лучшей доли на юге. А мне, как старшему сыну вождя и великому шаману, пришлось остаться. Ждать. Сторожить. Поддерживать бренное тело чарами, пока для меня не найдётся великая цель. А как её исполню, можно будет и на покой уйти. За грань. Навсегда.

Я украдкой глянула на дремавшего, опершись о ледяную стену, Микаша. Какие же странные эти мужчины, всё им цель какую-то подавай, как будто сами придумать ничего не могут. Хорхор вон совсем старый, а туда же. Надо жить, чтобы жить, просыпаться, созерцать чудеса мира, продолжать путь.

— Как это, за грань? — спросил Микаш.

Я вздрогнула. Думала, он спит. Небось, опять в моих мыслях копался. Мысленно показала ему язык.

— Бывают шаманы малые, средние и великие. Мой младший брат средний, был средним, пока не ушёл, а теперь просто... Как это у вас называется? Целитель.

Когда наступает время, белая птица Умай уносит души малых и средних шаманов на край света, где растёт железное дерево, и три года высиживает их у себя в гнезде, потрошит, заменяет внутренности на новые, лучшие, а старые скармливает духам болезней, которые шаман потом сможет лечить. После он возвращается к людям и обретает силу. Великие шаманы другие, старые души. Приходили в этот мир с самого сотворения. Нас не забирает птица, мы сами отправляемся в путешествие на девять лет. Бесплотными духами мы скитаемся по свету, постигаем, вспоминаем то, что истёрли жернова Мельницы душ, вглядываемся в мерцание Северной звезды, в пульсацию огней Червоточин, слушаем музыку мироздания. И понимаем, что это воплощение — последнее. Когда мы постигнем всю мудрость божественного замысла, настанет час вырваться из мельничного колеса и шагнуть дальше, к сиянию Северной звезды.

— Очередные религиозные бредни, — невежливо оборвал Микаш.

Я пихнула его локтем. Больно! У него что под одеждой стальные пластины?! Ну хоть замолк и отодвинулся. Грубый, неотёсанный… Стоп! Не приведите боги, сейчас опять прочитает и начнёт об стены биться. Вдруг лёд не такой прочный? Не хотелось бы на улице спать. Но Микаш просто закрыл глаза и вернулся к дрёме. Я облегчённо выдохнула и глянула на Хорхора. Тот загадочно вертел в руках чашку с дымящимся отваром. Грел ладони.

— Дядюшка Хорхор, они выздоровеют? — почтительно спросила я и кивнула в сторону отряда.

Узкие раскосые глаза сощурились в щёлочки, изрезанные тонкими морщинами губы растянулись в добродушной улыбке.

— Поправятся, не переживай. Безумие Северной звезды я остановил. Завтра поможете их от мерячки избавить, и будут как новые.

— Мерячки?

— Меряченье. Завтра покажу, сейчас поздно. Ты ведь к брату хочешь? Ступай, выспись хорошенько. Утром будет мудренее.

— А можно? — вспомнила я про лекарских духова.

Хорхор добродушно кивнул. Не теряя больше ни мгновения, я подбежала к Вейасу и легла рядом, укрыв нас обоих тёплыми одеялами. Обняла его за плечи и прижалась покрепче. Соскучилась! Родной запах обволакивал, сердце билось едва-едва. Как хорошо, что Вей жив! В ушах ещё звенел голос Микаша, перед глазами вставали картины: девочка с добрым кукольным личиком запускает клыки в шею крепкого задиристого мальчишки. Багровые дорожки текут по стремительно бледнеющей коже. Губы куклы перемазаны. Руки мальчишки взмахивают и опадают. Прежде сильное, полное жизни тело коченеет и ударяется об пол грудой мёртвых камней. Убила бы я Вея, если бы Микаш не спас меня от чар фантома? Смогла бы? Сейчас брат такой уязвимый, в темноте обаятельные черты почти не разглядеть, можно только почувствовать привнесённую сном безмятежность. Я поцеловала его в лоб над бровью. Нет, я бы не смогла, умерла раньше, сердце бы разорвалось от боли, от осознания, что его не будет рядом каждый миг моей жизни.

Мысли вихрились и забывались. Только одна возвращалась снова и снова. О маленьком мальчике в руках у куклы с перемазанными алым губами. Мальчик остался жив. Почему я не могу пожалеть его, как жалела Айку? Она нуждалась в моём тепле и заботе, тянулась ко мне, а этот — он всем видом показывает, как презирает меня, мои сказки, мой наивный взгляд на мир. И я хочу быть той куклой, тысячи раз вонзать в него клыки и когти, полосовать кожу на лоскуты, продлевать агонию. Замучить, сломать, чтобы он валялся у меня в ногах и молил о пощаде. Не думала, что способна на такую жестокость. Это он, он вызывал во мне всё низменное и гадкое. Непомерной силой и гордыней. Чувством превосходства. Ни отмыться, ни успокоиться не получается. Скорей бы мы расстались, скорей бы он обрёл свою цель и перестал воровать нашу.

29.

Я проснулась, как всегда, последней. Громко трещали дрова в очаге, пахло сытным мясным бульоном. На стенках тусклыми белыми огоньками мерцали лампадки, превращали мрак в седую дымку, похожую на белоземские туманы. Я потянулась. Взгляд упёрся в ближнюю стену. Хорошо, что вчера я не присматривалась, иначе не заснула бы. Здесь повсюду висели костюмы из шкур животных и жуткие маски разных форм и размеров. На самом верху у потолка бубны: два больших, три средних и три маленьких я насчитала. Рядом колотушки с головами медведей, волков и птиц. Я поёжилась и отвернулась к брату. Он лежал с открытыми глазами и бездумно смотрел на меня.

— Вей, ты проснулся! — я радостно обняла его за плечи.

— Вей, ты проснулся! — повторил он мою интонацию и жест.

И взгляд остался такой же… как выеденная скорлупа.

— Вей, что с тобой? — я встряхнула его, пытаясь привести в чувства.

— Вей, что с тобой? — эхом отозвался брат и тоже меня встряхнул.

— Это и есть мерячка. Демоны Северной звезды, эмирики, ещё владеют их душами, — раздался тихий умиротворяющий голос Хорхора. Шаман действительно похож на Юле, только совсем сумасшедший. — Пустые, они будут повторять то, что делают стоящие рядом люди с душой. Не смотри на него и медленно иди к нам, чтобы он не последовал за тобой и не мешался. Мы всё исправим.

Я отвернулась от брата и медленно попятилась к очагу. Это оказалось не так-то просто. Взгляд то и дело наталкивался на кого-то из туатов. Они тут же вставали на четвереньки и ползли следом несколько шагов, пока я не отводила глаза. Но всё обошлось, и я выбралась «без хвоста».

Мужчины сидели у очага. Хорхор помешивал кипевший в котле бульон. Микаш штопал чёрно-бурую медвежью шкуру неаккуратными стежками. Глянул на меня, и костяная игла в его пальцах тут же сломалась. Я забрала шкуру и принялась за дело сама, пожалев иголки доброго Хорхора. Микаш, не найдя себе занятия, наблюдал за мной.

— Зачем? Ты же все пальцы исколешь! — воскликнул он, когда я в очередной раз с трудом протыкала толстую шкуру иголкой.

— Не сахарная — не растаю, — припомнила слова папы. Оказывается, он был не так уж неправ на мой счёт. Закусила губу, поднатужилась и сделала очередной стежок. Напёрстков бы сюда парочку потолще.

Микаш понурился и отодвинулся. Когда я закончила, Хорхор раздал нам по миске супа, в котором плавали куски свежего мяса.

— Забил лучшего оленя, — радушно улыбнулся он.

Сам Хорхор не ел. Видно, чистых мисок не хватало. Сказал бы — я помыла. Или… А вдруг еда отравлена? Так и не попробовав, я протянула миску обратно.

Хорхор качнул головой:

— Это мясо священного животного. Оно придаст силы для ритуала. Съешьте всё, если хотите спасти ваших друзей.

Пришлось есть, хотя я насытилась, не очистив миску даже наполовину, а вот Микаш доедал уже третью порцию. И куда столько влезает? Хотя он раза в три крупнее меня.

— Почему эта дрянь на нас не подействовала? — спросил между сосредоточенным жеванием Микаш. — Меречки-эмеречки не вселились или как их там?

Я поджала губы. Хотелось высказать, что я думаю по поводу его привычки коверкать «сложные» имена и названия. Но голос Хорхора как по волшебству успокоил всколыхнувшуюся ярость.

— Вы отмечены другими духами: ты мятежным духом перемен, — он легонько коснулся моего плеча и повернулся к Микашу. Тот весь напрягся и скрестил на груди руки. Хорхор снисходительно улыбнулся: — А ты сумеречным духом возмездия.

— Очередные бредни, — пробубнил здоровяк себе под нос.

— Пойду подготовлю всё к ритуалу, — не обратив на него внимания, Хорхор направился к стене с костюмами и масками.

Я придвинулась поближе к Микашу.

— Почему ты весь, как на иголках? — спросила шёпотом.

— Отстань! Ты ведь со мной не разговариваешь? Так, пожалуйста, продолжай в том же духе, — начал язвить он и вертеться, как уж на сковородке.

— Нет, ты вчера что-то недоговорил — я чувствую. Выкладывай! — наседала я. Из кожи выпрыгну, но расколю. Как орех.

— Ничего важного, ещё одни суеверные бредни, — он отворачивался и закрывался руками. Значит, это было ещё как важно, мучило изнутри.

— Если бредни, тем более скажи — посмеёмся вместе.

— Это не смешно, а глупо. Незадолго до нашествия Ходоков к нам в село пришла горевестница. Ни у кого не останавливалась, а прямиком к нашему двору направилась. Дверь без стука нараспашку открыла и по-хозяйски за стол уселась. Мы как раз завтракать заканчивали. Мне надо было на работу бежать, но я так испугался за мать и сестру, что решил задержаться.

Горевестница ела с нами, нашу пищу, мать поставила на стол лучшее, что у нас про запас оставалось. Поглядывала на меня, сверлила слепым взглядом, потом повернулась к матери и, тыча в меня костлявым пальцем, сказала: «Этот не из ваших. Зачем ты здесь его держишь? Он должен быть со Стражами». Мать бледнее застиранной льняной скатерти сделалась: «Это мой сын. Я родила его и вырастила, чтобы он защищал нас и помогал. Не станут теперь никому отдавать».

От грозного взгляда карги стало не по себе: «Глупая женщина, не видишь, сколько в нём ярости и силы? Он привлечёт демонов в ваш дом!» Сестра перепугалась до смерти, ей вообще мало для этого нужно было. Она принялась раскачиваться и кричать: «Демоны! Демоны! Демоны идут!» Я бросился её успокаивать, но карга перехватила мою руку: «Не видите, слепцы? Тьма совьёт гнездо в его душе. Он сам станет демоном, худшим из всех, проклятьем нашего рода!»

Мать заколебалась. Я видел это в её мыслях, она хотела меня отдать. Так горько и страшно сделалось, так захотелось, чтобы этого дня никогда не было, чтобы все про него забыли. И они забыли. Сестра успокоилась, старуха молча ушла, а мать никогда не вспоминала о словах горевестницы даже в мыслях. Помнил только я, в кошмарах видел себя тёмной тварью с разноцветными глазами, сжигал людей на площадях больших городов, сжигал целые села вместе с жителями. А внутри была только ярость и ненависть ко всему живому.

Микаш поднял на меня затравленный взгляд:

— Теперь ты меня боишься?

Я вскинула брови. Боюсь ли? Иногда он меня пугает грубыми выходками, ранит резкими словами, но угрозы от него не исходит. Да и стоит ли верить словам старой карги?

— На меня однажды напал единоверец. Он полыхал гневом и ненавистью, я ощущала их почти осязаемыми. А с тобой такого не было ни разу, даже когда ты разбил себе руки из-за моих слов. Скорбь, гордыню — вот что я в тебе чувствую, но не злобу и не ненависть, — я придвинулась поближе и взяла его ладонь в свои. Огромная, бугристая от жёстких мозолей, но на ощупь шершавая и тёплая. Под моими пальцами она расслабилась и обмякла. Я тоже должна что-нибудь рассказать в благодарность. — Горевестница явилась на церемонию взросления моего брата. Это она велела добыть клыки вэса, сказала, на то воля богов. И предрекла мне скорую смерть при родах. Я поэтому сбежала, а не из-за Йордена. Я хотела жить. Хотела увидеть все чудеса Мидгарда, пускай даже моя участь будет более страшной, но не умирать от тоски в четырёх стенах рядом с человеком, который меня не любит и которого не люблю я.

Микаш сжал мои ладони. Взгляд потеплел, лучился ласковым светом, хрупкими нежными эмоциями. Медведь пожалел меня, надо же!

— Ты не умрёшь — я буду защищать тебя, — сказал он так пламенно, совсем как влюблённый мальчишка.

Наивный-наивный медвежонок! Я не выдержала и залилась смехом. Микаш убрал руки, как ужаленный, его лицо покраснело и забавно насупилось от обиды. К нам уже шёл Хорхор с ворохом меховых одежд, поэтому я приложила ладонь к губам и заставила себя замолчать.

— Что это? — подозрительно нахмурился Микаш, разглядывая ношу шамана.

— Костюмы для ритуала, — любезно пояснил Хорхор и разложил накидку из шкуры белого медведя возле чёрной, которую я недавно штопала. Нам вручили по круглой маске: мне белую с тонкими алыми узорами вдоль щёк, Микашу — чёрную с большими белыми, похожими на шрамы, зигзагами. — Демоны Северной звезды просачиваются через врата Червоточин во время сияния и меняют лад гармонии мира. От этого у людей и начинается безумие, которое позволяет эмирикам пролезать им под кожу и овладевать телами. Нужно спеть правильную песню и станцевать правильный танец. Он настроит гармонию на нужный лад и призовёт добрых духов, которые изгонят эмириков и излечат безумие. Играть и петь буду я, а вы — танцевать.

Звучало путано и бредово. Даже по моим скудным суеверным меркам.

— Я не умею танцевать и уж точно не стану позориться в этом! — Микаш отпихнул от себя подальше чёрно-бурую шкуру и встал, нависнув над Хорхором угрожающей громадиной.

— Для моих соплеменников это была великая честь. Здесь не надо ничего уметь, духи сами покажут, — шаман обезоруживающе улыбнулся. — Знаете легенду о Небесном повелителе и Белой птице?

Микаш вопросительно глянул на меня. Легенды о Небесном повелителе были очень древними и не дошли до наших дней. Первые книжники не успели их записать до того, как умерли помнившие их сказители. Я знала лишь, что младшим сыном Небесного повелителя и Белой птицы был сам Безликий.

Видя моё замешательство, Хорхор начал рассказывать:

— На заре времён, когда не было ещё людей, а боги свободно бродили по земле, жила Белая птица. Не было в мире создания прекраснее неё. Но птица была горда. Кто бы ни сватался к ней, она всем отказывала.

Прослышал о её красоте сам Небесный повелитель, высокий Тэнгри, сильнейший из первородных стихий, и решил, что только она достойна стать его женой. Изловил он Птицу серебряным силком и посадил в золочёную клетку. Обольщал, угрожал, умолял принять его руку, но Птица оставалась непреклонна. Отказывалась от подарков и еды, терпела унижения, пока совсем не зачахла. Сжалился над ней Тэнгри, распахнул клетку и сказал: «Улетай, гордячка, чтоб и духу твоего здесь не было! Всё сердце изгрызла!» Птица взмыла в небо и растворилась в облаках, ни разу не обернувшись.

Долго горевал о ней Тэнгри, но даже самые глубокие раны когда-нибудь затягиваются. Настал час войн, спустился Тэнги на землю, чтобы сразиться с полчищами демонов, что заполоняли землю. Пять дней и шесть ночей рубился он с тварями, а после скрылся в пещере, чтобы восстановить силы.

Лечить его раны явилась юная дева. Столько было ласки в её прикосновениях и света в ясных очах, что Тэнгри пленился ею. Дева сказала: «Я буду с тобой этой ночью, если ты отпустишь меня с первыми лучами солнца и не будешь ни о чём спрашивать». Тэнгри согласился. Полной сладостной неги и трепета стала для них темнота. Наутро дева растворилась в тумане, а Тэнгри снова бросился в битву с демонами. А когда устал, дева снова явилась лечить его раны. Так они и встречались, на краткий миг неуловимой летней ночи. Тэнгри не спрашивал, когда дева снова придёт и придёт ли, не знал даже её имени.

Но однажды дева пропала. Шесть лун миновало, а от неё ни весточки. Затосковал Тэнгри и вернулся к себе во дворец. Ждал её, но искать не отваживался, помнил, как вышло с Птицей. Ещё одна луна истончилась, умерла и возродилась тонкорогим месяцем. Мрачным вечером сидел Тэнгри в зале с хрустальным куполом и пересчитывал стада звёздных овец на небосводе, когда в распахнутую дверь залетели голуби. «О, всеблагой Властитель небес, послала нас к тебе Белая птица. Схватил её Чёрный Коршун-лиходей и унёс к себе в гнездо. Хочет он забрать вашего птенца и взрастить в нём ненависть тебе на погибель». Не понял слов голубей Тэнгри, но гордячку Птицу в беде не бросил.

Отыскал он гнездо Коршуна на подпиравшей небо скале, схватился с лиходеем. Выдрал ему все перья, сломал стальной клюв и сбросил коршуна в ущелье, чтобы он уже никогда не поднялся к небу. Взлетел Тэнгри в гнездо, чтобы освободить Птицу, но увидел там свою пропавшую деву на сносях. Припомнил тогда Тэнгри слова голубей и всё понял. Задурила голову своими чарами Белая птица, сменив праздничный облик на будничный, да и спутала куда сильней, чем серебряным силком. Подхватил Тэнгри Птицу и унёс к себе во дворец.

Родила она мальчика, статного и сильного, как сам Небесный повелитель. Взял его Тэнгри на руки и говорит: «За что, жестокая, ты мучаешь меня? Я складывал мир к твоим ногам, я целовал твердь, по которой ты ступала, я был твоим рабом и исполнял все желания, а ты играла со мной, приманивала и бросала, мечтая о свободном полёте. Но разве ты не видишь, что едва не разбилась, летая одна? Я не хочу тебя неволить, но предлагаю свою защиту и этот дом, чтобы ни один коршун больше не смог причинить зло тебе или этому ребёнку». Смилостивилась над ним Птица: «Все любили славу о моей красоте, а не меня саму, поэтому я и испытывала их в образе невзрачной девы. Только ты смог её полюбить, поэтому отныне я буду с тобой, пока ты не попросишь меня уйти». «Тогда ты останешься со мной до конца моих дней». Они поженились и вместе шли рука об руку сквозь радости и горести до самого конца.

Я заворожено выдохнула и улыбнулась про себя. Красиво. Душевно. О такой любви я всегда мечтала, взаимной, счастливой, полной нежности и заботы. Знаю, многим такая история покажется чересчур слащавой, Микаш точно посмеётся. Сейчас в почёте герои вроде лорда Гарольда из баллад знаменитого авалорского барда Бэйрона. Метущиеся, отверженные, полные презрения к людям и цинизма, они легко сводили с ума красоток и, играючи, губили их. Никогда не понимала, что в таких героях находят мои сверстницы. Мужчина должен быть благородным и сильным, выше обид и мелких дрязг, а любовь чистой и счастливой, раз и на всю жизнь. Иначе это не любовь, а как у Вея с простолюдинками — пустая страсть.

— Хорошая история, правильная, — неожиданно заявил Микаш. Только бы не опошлил! — Нельзя бросать женщин в беде, какими бы глупыми они ни были.

О, боги, умеет же испортить самым невообразимым способом!

— Я спою об этом, а вы станцуете, — Хорхор одарил нас уже привычной умиротворённой улыбкой. — Ты будешь Небесным повелителем, а она — Птицей, — Микаш скорчил кислую рожу. — Если вы, конечно, хотите спасти своих друзей.

Я первая накинула на себя тяжёлую белую шкуру. Ради брата можно и потерпеть — ему ведь столько унижений из-за меня пришлось пережить. Что по сравнению с ними оттоптанные ноги?

Жёсткая маска больно впилась в лицо, хорошо хоть из дерева — оно тёплое. Смотреть через узкие прорези было странно, как будто в замочную скважину подглядываешь. Микаш с недоверием перебирал в руках чёрную шкуру. Я не стала его дожидаться и сама вышла в пустую середину зала. Покружилась, сгибая и разгибая руки, чтобы проверить, как сидит костюм и как в нём можно двигаться, не запутываясь и не теряя маски.

— Разве не самое красивое создание в мире? — усмехнулся Хорхор.

Микаш скептично хмыкнул, аккуратно натягивая шкуру, чтобы не разорвать мои швы. В чёрной маске он выглядел немного зловеще, как мой суженый из сна, отчаянно влюблённый и одержимый. Смешно, ведь мы друг другу даже не нравимся. Микаш замер возле меня, как обычно случалось во время поединков:

— Никогда не чувствовал себя настолько нелепо.

Я обошла вокруг него, придумывая движения. Как можно рассказать историю танцем? Жестами рук, изгибом туловища, скрестными шагами, па из бальных танцев, которым меня обучали дома? Я ещё помню их, даже удивительно, ведь учителя никогда меня не хвалили, даже когда я из кожи вон лезла, чтобы всё сделать правильно и красиво. Вспоминались, вставали перед глазами залихватские танцы простолюдинов во время Самайна. Я бы смогла повторить и их. Только сейчас хотелось выдумать что-то своё, такое, которое до меня ещё никто не танцевал. Смогу ли? Или распугаю всех духов и упаду.

Хорхор тоже надел маску, жёлтую, некрашеную, из мореной ели, обклеенную по краю сеном. В руки взлетели колотушка и бубен. За первым гулким ударом полилась песня на непонятном языке, похожая на вчерашнюю, но другая, более мягкая и плавная. Подхватила и закружила в такт. Я взлетела и падала, порхала, словно птица, наслаждаясь свободным полётом. Изгибалась, взмахивала крыльями. Забылась и тяжесть одежд, и жёсткость маски. На мне будто и вовсе ничего не было, не сковывало движения, даже ноги не оскальзывались на ледяном полу. Я становилась на цыпочки, подпрыгивала и приземлялась на одну ногу, кружилась и изгибалась, подхваченная неистовством пляски. Никогда не чувствовала себя такой раскрепощённой, не думала больше о том, как выгляжу со стороны, наслаждалась каждым моментом.

Микаш стоял неподвижной скалой. Ну же! Если есть хотя бы маленький шанс помочь нашему отряду, мы должны это сделать. Я взяла Микаша за руку и увлекла за собой, опёрлась поясницей о его локоть и прогнулась, пытаясь достать до ног волосами. Удержит Микаш или уронит нарочно? Интересно, не посчитали бы дома мой танец бесстыдно откровенным? Хотя… я же и так порченная, так что к демонам скромность. Теперь я буду делать, что и как хочу!

Хорхор замолчал и опустил бубен. Время растягивалось, а моя спина затекала от неудобной позы, но рука Микаша оставалась такой же твёрдой. Кажется, он перестал дышать. Снова ударил бубен, звякнула колотушка. Ещё. И быстрей. Микаш помог мне распрямиться и притянул к себе. Глаза в прорезях маски полыхали, обдавали лицо неистовым жаром. Я попыталась убежать, но он не пустил, закружил вокруг себя, поднял над своей головой. Я уцепилась в его плечи, попыталась вырваться и едва не упала. Микаш подхватил у самого пола и снова закружил. Я отступала, пятилась, но он настигал каждый раз и утягивал в свою неистовую пляску, которая меня пугала. Голос Хорхора следовал нашим движениям, то вздымаясь, то падая, бубен задавал ритм.

От бессилия я поскользнулась и упала. Это конец! Накрыла голову руками. Звуки стихли. Я выглянула. Микаш протягивал мне ладонь, но сам не трогал. Я приняла её, и он помог мне подняться, поклонился и ушёл. Хорхор встряхнул бубен. Микаш развернулся прыжком и выхватил меч. Взмах, второй, отточенные движения ног, свист рассекаемого клинком воздуха. Я всегда восхищалась его мастерством во время тренировок, но сейчас, борясь с невидимыми противниками, Микаш превосходил сам себя. Стремительный стальной шквал, дикая пляска неистовства и силы, огненное дыхание всепоглощающей ярости. Клинок жил вместе с ним, его продолжением, посылал волны, рубил непредсказуемыми выпадами и взлетал на защиту. Ноги пружинили, ловко переступали, двигались хищническими прыжками.

Ритм замедлился. Микаш замер, спрятал меч в ножны и уселся на полу. Я опустилась подле него и провела по бугрившимся под шкурой натруженным мышцам на плечах, вниз вдоль рук к ладоням, переплела пальцы со своими в тугой замок. Не разбить. Отошла на шаг — Микаш ни к чему не принуждал и отпустил легко. Поверив, я поманила его за собой. Мы снова танцевали вместе, только я не убегала, а он не наступал. Уверенно вёл, но в то же время прислушивался, чтобы я не сопротивлялась. Я сама прижималась к нему, купаясь в потоках клокочущей страсти. Я уже была не я, кто-то овладел моим телом, сделал это настолько незаметно, что я поняла, только когда полностью утратила контроль. Оставалось лишь наблюдать со стороны. Никогда не думала, что моё тело может двигаться настолько плавно и грациозно, столько страсти в каждом изгибе, брошенном из-под маски взгляде, повороте головы. Никогда не думала, что смогу так крепко прижиматься к мужчине, доверять ему настолько, чтобы легко следовать даже самым немыслимым его порывам. Микаш подкидывал меня высоко в воздух, словно пушинку, я делала немыслимый кульбит, отталкивалась от плеч моего партнёра, и он ловил меня, не позволяя упасть. А потом мы расходились.

Бубен стихал, звучал лишь мерный голос Хорхора, рассказывавший историю Птицы и Повелителя на неведомом наречии. Изображал неистовую битву, тоскливое мерцанье огоньков в ночном небе, тревожный щебет птиц. Микаш оживился и продолжил пляску с клинком. Ни один щёголь, доскональной изучивший все сложные па бальных танцев, не сравнился бы с ним в сокрушительной хищнической грации. Он завораживал дух. И вот замер предо мной, оглядывая удивлённо и грозно. Моля о пощаде, я потянулась к нему. Всей душой надеялась, что не оттолкнёт и поймёт. Он подхватил на руки и закружил по комнате долго-долго, пока голова не сделалась пьяной. Отпустил, отвернулся, но я не позволила ему уйти. Мы завершили танец вместе. Несколько стремительных поворотов, я снова прогнулась, опёршись на его твёрдую руку и, наконец, свободно выдохнула.

Власть над телом вернулась ко мне. Дыхание вырывалось с трудом, мышцы ломило от напряжения, под жаркой шкурой градом катил пот. Микаш тоже устал. Даже сквозь толстый мех я чувствовала, как натужно вздымается его грудь. Микаш подставил мне плечо и повёл к очагу, хотя тащить надо было его.

Едва мы дошли, Микаш тяжело привалился к стене, стащил с раскрасневшегося лица маску, сбросил шкуру и закрыл глаза, пытаясь прийти в себя после танца. Мне было не так тяжело, уже почти нормально, только сердце не хотело униматься. Медленно потягиваясь, я сняла жаркую ритуальную одежду и сложила её аккуратной стопкой, подальше от летящих из очага искр.

— А ты сильная, — усмехнулся Хорхор. — Дубок вон с корнем вырвало, а берёзка стелется к земле и самую ненастную бурю выдерживает.

Микаш фыркнул и метнул в него испепеляющий взгляд, но промолчал. Слишком вымотался — даже съязвить не смог, бедолага. Я уселась у очага возле шамана и приняла из его рук глиняную кружку с горячим питьём. Задумчиво вертела её, наблюдая за заворачивающимся тонкой струёй паром.

— Дядюшка Хорхор, — не знаю, как оленеводы относятся к подобным обращениям, но я хотела заговорить по-доброму и с уважением. — Скажите, у нас получилось? Они выздоровеют?

Хорхор кивнул:

— Они уже закрыли глаза и спят. Как отдохнёшь, сама посмотришь.

Я сделала несколько коротких глотков. Травяной отвар горчил и обжигал нёба. Пришлось ждать и дуть. Микаш, кажется, тоже уснул, но с ним никогда нельзя сказать точно — в любое мгновение может подскочить и кинуться на врага.

— Дядюшка Хорхор, а про младшего сына Птицы и Небесного повелителя вы слышали? — нарушила молчание я.

Шаман открыл глаза и улыбнулся:

— О Безликом? Кто о нём не слышал. Ещё мои прадеды-шаманы пытались вернуть его людям, но он оставался глух. Я тоже молчаливыми песнями прошу его хотя бы послать весть, предречь, что будет. Но мир уж катится демонам под хвост, огни Червоточин загораются так ярко, что даже туатов за собой утягивают, с юга ползёт зловещая тень. Повсюду смрадное дыхание тлена и бьют барабаны войны. Скоро от дыма не спастись будет даже здесь.

— Да-да-да, а ещё реки наполнятся кровью, небо рухнет нам на головы, мир опрокинется и все умрут. Даже у нас на селе конец света предсказывали ещё до моего рождения, а не наступает конец почему-то, — не открывая глаз, пробормотал Микаш. Очухался, чтоб его! — Или мы уже умерли, только нас об этом никто не предупредил. И мы продолжаем жить, как жили. Только мёртвые.

Просто несносен!

— Очень смешно, прямо обхохочешься! — вспылила я в ответ. — Дядюшка Хорхор, не слушайте его. Я вам верю. Ваш брат Юле похоже говорил, — я забыла добавить, что при этом Юле звучал гораздо более здраво.

— Уммм, что ж, рад, что с годами Юле стал чувствительней к тончайшим колебаниям эфирам, — удовлетворённо улыбнулся Хорхор, словно не рассказывал за мгновение до этого о конце света.

— По дороге сюда я встретила несколько странных демонов: белого предводителя варгов и принцессу туатов. Они говорили, будто Безликий струсил, поэтому спрятался ото всех и не хочет возвращаться. Как вы думаете?

Хорхор покосился на увядающий огонь в очаге и подбросил дровишек.

— Думаю, об этом знает только сам Безликий. Когда-то он слыл отважнейшим из всех богов, людей и духов. Но потом то ли он действительно получил тяжёлую рану, то ли встретил демона, которого не смог одолеть, то ли утратил нечто, что было ему очень дорого. А может, его так много просили его о помощи, что он не выдержал ора. Или случилось что-то совсем иное, чего мы даже представить не можем.

Не вынес ора. Вспомнилась понурая спина Огненного зверя и волочащаяся по земле кисточка хвоста. Я ведь тогда попросила его вернуться, помогать не только нам, но и единоверцам. Из-за этого он обиделся. Не вынес ора тысячи голосов. О, брат мой, Ветер, сколько раз я тревожила тебя по пустякам и не думала, что тебе приходится выслушивать ещё тысячи, тысячи тысяч таких же избалованных людишек. Я больше не буду! Никогда! Почему нас не учили, что беспокоить его по пустякам запретно? До этого мог любой взрослый додуматься, даже я смогла в конце концов.

Что ж, теперь я буду всё решать сама, а ты отдыхай… отдыхай для дел более важных, таких, где без тебя будет не обойтись. Как спасение мира, например.

— Может, вы знаете и о вэсе, который охраняет его ледяную гробницу? — я решила расспросить о более насущном и улыбнулась с надеждой. Хорхор постоянно улыбается. Может, у оленеводов такой ритуал общения?

— Конечно, я знаю и о вэсе, — буднично сообщил он, словно говорил о чём-то настолько обыденном, как вода или снег.

— Мы его ищем. Он — испытание моего брата, испытание Стражей, слыхали о таком? Может, подскажете, как найти вэса и убить?

Хорхор расхохотался. Долго, раскатисто, по сумасшедшему. Даже Микаш испугался: придвинулся поближе ко мне и заслонил рукой. Заметив наше смущение, Хорхор соизволил объясниться:

— Вэса нельзя найти — только бог может его назвать. Вэса нельзя убить — только богу это под силу.

Микаш сощурился.

— Если что-то живо, человек сможет это убить. Я — смогу, — он ударил себя кулаком в грудь. — Мной ведь владеет дух возмездия.

— Пожалуй, сможешь, — согласился Хорхор и тоже подался вперёд, точь-в-точь повторив щурящуюся гримасу Микаша. — Только как бы тебе не заплакать кровавыми слезами после этого.

— Было бы из-за кого плакать, — скривился тот и снова откинулся к стене, решив, что опасность миновала.

А вот я не знала, как ко всему относиться. Тяжело быть единственной в своём уме в обществе ненормальных.

— Так что же нам теперь делать? — растерянно поинтересовалась я. — Если вэса нельзя ни убить, ни даже найти, получается, весь этот путь мы проделали напрасно.

— Ничего из того, что послано нам судьбой, не напрасно, — таинственно ответил Хорхор. — Дальше ваш путь лежит через заледенелое море до Хельхейма — день, при плохой погоде два. Морозы крепкие стоят, лёд толстый — точно не провалитесь. Потом по ледяной пустыне прямо на звезду ещё дней пять к древнему лабиринту. Туаты знают дорогу — покажут. Там вас уже ждут.

— Кто? — нахмурилась я.

— Тот, кого ты искала, конечно, — ответил он как нечто само собой разумеющееся, но я всё равно ничегошеньки не понимала. — Скажи ему, как увидишь, что если он ждёт подходящего момента, тот уже настал. Дольше отсиживаться в стороне ни у кого не выйдет. Враги уже у ворот. Полумерами не обойтись, он обязан сделать свой ход, каким бы невообразимо трудным тот ни оказался.

— А если он не послушает? — я начала догадываться, но, по-моему, от меня ждут невозможного. Хотя... чего взять от сумасшедшего?

— Растопи его ледяное сердце, верни веру в себя и в людей, заставь вспомнить, каким он был и почему сражался. Только ты сможешь это сделать.

— Почему?

— Потому что ты женщина.

30.

Отряд проснулся вместе со мной посвежевшим и отдохнувшим. Даже не могла определить точно, сколько прошло времени с тех пор, как я решила прикорнуть у очага рядом с Хорхором, настолько крепким и безмятежным был сон.

Туаты зашевелились, ошалело оглядывались по сторонам и долго не могли понять, где они и как здесь очутились. Перешёптывания стояли неразборчивым гулом. Хорхор подошёл к Асгриму и протянул руку, выговаривая известное лишь им обоим приветствие. Наш предводитель мигом приободрился и расслабился, а следом за ним и остальные туаты. Асгрим поднялся и обнял шамана, как старого друга.

— Как поживает твоя королева-жена? — лукаво улыбаясь, поинтересовался тот.

— Старина Хорхор, ты снова бежишь впереди саней. Мы не женаты, — Асгрим покачал головой и засмеялся.

— Но все к этому идёт? В прошлом году ты был серее камней на склонах Утгарда, а теперь весь светишься от счастья.

Асгрим неопределённо повёл плечами и подмигнул ему.

— А скажи, у нас будут дети? Мальчик или девочка? С девочками трудно, король Ниам всё время жаловался, поэтому я хочу мальчика. Я научу его охотиться и сражаться. Он станет сильным воином.

Теперь засмеялся Хорхор.

— Как пожелает ваш новый покровитель, так и случится. Могу пообещать одно — трудно будет в любом случае, с детьми никогда легко не бывает.

— Откуда тебе знать? У тебя же своих нет.

— Может, будут ещё, кто знает.

— Одиночество совсем лишило тебя разума. Тебе ведь лет сто, должно быть. Люди столько не живут. Куда тебе ещё дети?

— Кто знает, — загадочно ответил Хорхор, как всегда совершенно не обижаясь на то, что его не понимают и считают сумасшедшим. Милый старик, но уж очень своеобразный.

Они с Асгримом ещё долго болтали в сторонке, пока я обнимала проснувшегося последним Вейаса.

— Потише! Задушишь! — шутливо отбивался он.

— Я так перепугалась! — не хотелось его отпускать совсем. Никогда.

— А как я перепугался! Как будто заплутал в серой пустоши один. Там было голо. Ничего не видно, кроме серости. Я всё брёл и начинал забывать: об испытании, о доме, даже о тебе. Я сам становился ничем. А потом услышал твой смех, увидел твою светящуюся фигуру, — голос Вейаса звучал необычайно восторженно. Может, не до конца отошёл от мерячки? — Ты танцевала в ярком белом свете. Так красиво и грациозно, что у меня перехватило дух от восхищения. Я побежал за тобой, и ты вывела меня из сумрака, — он поднял на меня глаза и осёкся. — Я говорю глупости, да? Это всё от дурацкого сна, всё пройдёт, вот увидишь.

— Пройдёт, — я сжала его ладони, встала и закружилась на месте, показывая самые простые движения из моего танца. Вейас смотрел во все глаза и улыбался, печально и искренне. — Тебе нравится? Хочешь, как вернёмся, станцую тебе весь танец.

Вейас кивнул и притянул меня к себе.

— Ты знаешь, что ты лучшая, сестричка?

— Даже лучше служанок, селянок и принцесс-ворожей?

— В тысячу раз!

Я смеялась, безрассудно радовалась, прижимаясь к нему. Он смеялся вместе со мной. Хорошо, что он рядом, что он не погиб, что я не погибла, что мне не надо уезжать ни к какому демонову мужу. Мне хотелось, чтобы так оставалось всегда: мы вместе, впереди дорога, неизвестность, опасность, но мы молоды, полны сил и всё-всё преодолеем. Ничто не сможет нас сломить!

Я почувствовала на спине взгляд и обернулась. Микаш передёрнул плечами, извиняясь, и отвёл глаза. Момент испорчен. Микаш всегда всё портит. Пора бы уже привыкнуть.

Мы позавтракали и засуетились, собираясь в дорогу. Укладывали тюки, обсуждали предстоящий путь. Хорхор охотно делился запасами еды, шкур и согревающих напитков. Даже пару оленей всучил: сказал, что пригодятся, чтобы демона приманить. Когда я спросила, как Хорхор будет сам без этого обходиться, он ответил, что ему не так много надо. Стало грустно, что уезжать приходится так скоро. Он снова будет тосковать и сходить с ума в одиночестве.

— Не переживай. Я уверен, мы ещё увидимся. Главное, передай ему мои слова, — шаман похлопал меня по плечу и пошёл на улицу посмотреть, как туаты седлают и навьючивают ненниров.

Вскоре и мы с братом покинули ледяной дом и подошли к загонам. Я упёрлась ногами в землю и затянула потуже подпругу на седле Кассочки. Кобыла прижала уши и недовольно покосилась лиловым глазом. Я почесала её за шею, успокаивая. Все почему-то предлагали помощь даже с тем, с чем я сама с лёгкостью справлялась. Не надо мне такой помощи, вот абсолютно! Выправила стремена и начала подтягиваться в седло. Почувствовала, как на талию легли крепкие руки, поддерживая. Уже в седле я обернулась.

— Ты забыла, — Хорхор вручил мне костяное ожерелье. — Если что — зови, я приду. Думаю, это и есть моя последняя цель.

Я сняла рукавицу и сжала его ладонь. Приятно знать, что кто-то о тебе искренне беспокоится, пускай он и такой странный.

— Спасибо вам за всё.

Он в последний раз умиротворённо улыбнулся. Отряд уже выдвигался в путь, и я поспешила занять своё место за Асгримом. В последний раз обернулась. Хорхор махал рукой на прощание. В этот момент я чувствовала странную схожесть с ним, его сумасшествием и одиночеством, которые наверняка происходили от того, что он видел и знал больше, чем остальные люди, и понимал всё сильно по-своему.

Небо на западе чуть посветлело, из непроглядно-чёрного стало тёмно-синим, звёзды таяли на глазах, оставляя лишь бледное око луны следить за нами. Погода была ясная и безветренная. Мороз уже не крепчал. Скрипел под копытами снег. Пахло им же, чистейшим и свежим, с едва заметной примесью тёплой терпкости конских шкур. Умиротворённо. Спокойно.

Глаза настолько привыкли к сумраку, что уже с лёгкостью отличали очертания предметов по оттенкам серого на фоне белого снега и чёрного неба. Вскоре показалось заледенелое море — ровная гладь с вспучившимися гребнями волн. Застыли, как по волшебству, до самой весны.

Хотя Хорхор уверял, что лёд наморозило толстый, Асгрим предпочёл не рисковать. Мы растянулись тонкой цепочкой по одному и медленно ступали по узкому зимнику. Держались друг от друга на почтительном расстоянии, боясь угодить в полынью. И они тут действительно были. Вдалеке мы видели, как возле чёрной лужицы притаился белый медведь. Асгрим говорил, что, наверное, нерпу поджидает, морского пса. Я думала, так бывалых моряков называют, но оказалось, что и животное такое есть. Плохо представляю, как выглядит собака, живущая в море. Асгрим посмеялся над моим затруднением и пояснил, что они мало похожи на собак, с выглаженной водой шкурой и ластами вместо ног. Просто лают сходно. Обещал, что покажет. Чуть позже мы заметили ещё одну лужицу, из которой выпрыгивали несуразные беспёрые птицы с кругленькими белыми животами. Странные здесь животные, странная природа, чем дальше — тем страннее. Хотя, учитывая, что они приспособлены к такой мерзлоте… всё равно странные.

Переход затянулся. Асгрим не хотел делать привал, пока мы не будем в Хельхейме. И мы шли, а в небе уже зажигались мерцающие огоньки звёзд. От мерного раскачивания конской спины я заклевала носом. В вышине раздался пронзительный крик. Я дёрнулась и едва не вылетела из седла.

— Буревестник, — Асгрим указал на парившую над нами небольшую белую птицу. — Хоть бы пургу на хвосте не принёс. Здесь и спрятаться негде.

Впереди показалось небольшое возвышение — долгожданный берег. Но прежде, чем мы успели подняться, послышался оглушительный рёв. Грозный, басовитый, продолжительный. И голосов в нём сливалось очень много. От испуга я припала к шее Кассочки. Кобылка оставалась невозмутима, хотя многие её собратья заволновались, храпя и переступая наместе.

— Лежбище моржей, — предупредил Асгрим. Судя по голосу, беспокоился не слишком. Значит, и мне не стоило. — Придётся взять западней. Аккуратно, у берегов лёд может быть не такой толстый. Полагайтесь на чутьё лошадей.

Он поехал в обход, я следом, дальше весь отряд тонкой вереницей. Не прошло и десяти минут, как Асгрим вновь замер:

— Дальше — вода. Надо подниматься. Будем надеяться, лежбище не очень большое и сейчас у моржей нет гона.

Жеребец под Асгримом в несколько огромных прыжков вскарабкался по скользкой отвесной круче. Я вцепилась в поводья и подалась вперёд. От мощных рывков ощущение было, что лошадь вот-вот из-под меня выскочит, но всё обошлось. Наверху я похлопала кобылу по шее, приговаривая ласковые слова. На этот раз всего на мгновение показалось, что Кассочке приятно. Остальных ждать пришлось довольно долго, поэтому Асгрим отвёл меня в сторонку и указал на разлёгшихся посреди снежного поля чудищ. Они были громадные, бесформенные, морщинистые, с внушительными клыками размером с клинок короткого меча. То и дело кто-то из них переползал по телам товарищей на другое место. Получившие по морде мощными плоскими лапами животные возмущённо ревели, кто-то даже в драку пытался броситься.

— Моржи, — объяснял Асгрим. — Хорошо, что мы нарвались на самый край лежбища. Сейчас они, конечно, довольно спокойны, но по весне, бывает, нападают. Представь, как отбиваться от таких туш.

— Скорее уж от клыков, — я передёрнула плечами. — Папин друг предлагал привезти их вместо клыков вэса.

— Это бивни — роскошная диковинка, — цыкнул Асгрим, разглядывая моржей с явным расчётом. — Ваши торгаши охотно их меняют на дорогие ткани и специи с юга. Правда, ещё лучше они берут рога единорога.

— Что, настоящего?! — по нашему Кодексу единороги считались священными. Их запрещалось убивать строго-настрого под страхом смертной казни.

— Нет, тут есть одна здоровая рыбина, нарвал. У неё на носу растёт длинный рог. Если точно не знать, можно и не отличить. Правда, нарвалов морские колдуны в основном ловят, а им дорожку лучше не переходить, — Асгрим красноречиво указал на горло.

Морские колдуны у нас считались мифом. Морякам никогда особо не доверяли. Ну какой порядочный человек станет проводить большую часть жизни вдали от суши? Вот и называли самых удачливых из капитанов Морскими колдунами, демонами, что являются из морской пучины и обретают человеческий облик, пока коварством не заманивают людей в воду и там в образе акул пожирают их. Я тоже думала, это сказки тех, кто боится открытой воды, но если Асгрим говорит, что они действительно существуют, значит, это так. И они очень сильны, раз даже Стражей обводят вокруг пальца. Не хотелось бы с ними встретиться на узкой дорожке. Но вместе с тем удивительно, сколько в мире всего неизвестного даже учёным книжникам. И я бы никогда этого не узнала, если бы осталась сидеть в четырёх стенах. Так, быть может, только благодаря этому жизнь и стоит... жизни: двигаться, созерцать, не переставать удивляться сложности и многообразию заведённых порядков, а не приковывать себя намертво к роли жены и матери, особенно когда видишь, что эта роль не по тебе.

Весь отряд выбрался на сушу, и мы двинулись дальше. Закружились в воздухе тонкие снежинки, предвещая метель. Мы спустились в ложбинку между двух невысоких снежных холмов и там, в затишке, разбили лагерь. Впервые за все время похода пришлось ставить палатки — крохотные приземистые шатры из сшитых вместе шкур, хорошо защищавших от снега и ветра. Внутри с трудом вмещалось по трое человек или туат. Мне пришлось спать между Веем и Микашем, тесно прижимаясь к обоим и навалив сверху все наши одеяла, чтобы не околеть. Мы, люди, отдельно — так решил Асгрим. Но как же это было неудобно! Не повернуться, хотя ворочаться хотелось ужасно. И судя по всему, не только мне, потому что мальчишки тоже вздрагивали от малейшего прикосновения или завывания ветра снаружи. Микаш замкнулся. За весь день и словом не перемолвился, даже когда укладывались. Взгляд всё время отводил. Задумал что? Не нравилось мне это.

Метель вопреки опасениям оказалась не сильная. Когда мы проснулись, снова было ясно и безветренно. Нам повезло — Хельхейм баловал хорошей погодой, иначе бы замёрзли насмерть. От ветров и снегопадов укрытия никакого. Настоящая лысая, мёртвая пустыня, почти как на гравюрах в папиных книгах с барханами, движущимися волнами от яростных порывов. Только вместо жгучего песка не менее жгучий снег. И от мороза, оказывается, печёт не меньше, чем от зноя. Как я ни укрывала лицо, кожа всё равно обветривалась и саднила. Выступавшие на глазах слёзы так и вовсе горели непереносимо. Но я держалась, как и все.

Микаш замыкался всё больше с каждой ночёвкой, даже с туатами сделался угрюм и молчалив. Вею отвечал неохотно и односложно, а меня так и вовсе не замечал. Вместе с братом нам удалось развести его на пару тренировок во время стоянок, но выходило вяло и бестолково. Вместо того чтобы показывать приёмы, Микаш смёл Вея в пару ударов. И от оцепенения передо мной избавился, будто и не было, отмахнулся не всерьёз, как от назойливой мухи. Даже обидно. Он переживает из-за того, что наша цель близко?

Я тоже в смятении. Не могу поверить, что наше бесконечное путешествие подходит к концу. Что мы будем делать дальше, когда достанем клыки? А если не сможем, и все наши усилия окажутся напрасны? Не то чтобы Вей сильно дорожил местом в ордене, но как существовать без него? Все мужчины в нашей семье были рыцарями. Но, допустим, его примут. Он возьмёт Микаша в оруженосцы? Микаш согласится? С его заносчивостью и гордостью маловероятно. Да и не создан он для служения — скорее глотку себе перегрызёт. А куда пойду я? Все говорят, что даже с даром меня в орден не примут. Может, туаты позволят мне охотиться вместе с ними? Или стоит вернуться в Готланд и помогать Хромому Лису ухаживать за Тихим Змеем? Помнит ли меня ещё малыш? И согласится ли Хромой Лис терпеть рядом меня? А может, меня примет Хорхор? Я ведь явно ему приглянулась. Интересно, сколько я протяну в вечной мерзлоте? Но всё лучше, чем возвращаться. Один раз отведав свободы, я уже не смогу быть прежней, не смогу претворяться кроткой и послушной. Я не такая, теперь я точно знаю.

Я так ждала конца, а он наступил неожиданно быстро. Я даже заметить не успела, как лошади остановились, хотя прошло всего несколько часов после ночёвки. Настолько погрузилась в свои переживания, что не обращала внимания на притихшие разговоры и устремлённые вдаль взгляды.

— Дальше нам идти нельзя. Священное место, — с грустной торжественностью произнёс Асгрим.

Большие прямоугольные ворота высились впереди грозным тёмным силуэтом. Ворота в женские храмы всегда венчала полукруглая арка, прямоугольник же — символ мужского начала. Не знаю, почему вдруг вспомнилось. С обеих сторон их сторожили чудища на массивных постаментах. Из-за толстого слоя наледи очертания разобрать не получалось.

— Тебе помочь? — Вей уже спешился и стоял рядом, протягивая руку.

Микаш неподалёку принимал оленя у одного из замыкавших строй туатов. Дальше мы пойдём одни. Пешком. Я спрыгнула сама и в последний раз погладила Кассочку.

— Не переживай, — Асгрим свесился с седла и нагнулся поближе ко мне. — Мы дождёмся вас тут. Ну, может, поохотимся немного — с голоду пухнуть не очень хочется.

Я заставила себя улыбнуться и пошла перекладывать наши тюки на оленя вместе с мальчишками. С привязанными поверх мешков копьями животное походило на ощетинившегося иголками ежа. Очень большого ежа. Но вёл себя олень смирно, поэтому мы надеялись, что он не проколет нас остриём, испугавшись и неосторожно повернувшись.

— Идём? — спросил Вейас.

Мы раз десять перекладывали мешки и столько же раз проверили ремни и верёвки, на которых они держались. Олень тоже терял терпение, широко раздувая ноздри.

Мы с Микашем одинаково таращились на снег под ногами и молчали. Вей взял на себя командование и повёл навьюченного оленя. Мы потащились следом. Постоянно оглядывались на остававшихся за спиной туатов. У ворот мы снова замерли.

Каменные стражи лежали на подогнутых лапах. Приплюснутые собачьи морды вскинуты в нашу сторону. Из-под верхних губ торчат острые пики клыков. Не хотела бы я, чтобы эти стопудовые чудища ожили и встали на защиту своего обиталища. А, может, это и есть вэсы?

Вейас зажёг факел. Мы много их захватили на случай, если придётся спускаться под землю и станет совсем кромешно.

— Там что-то написано, — брат кивнул на арку, скованную бугристой коркой льда. Как он умудрился что-то под ней рассмотреть? — Похоже на те, что были у пещеры Истины и возле моста в Утгард. У Червоточины семь врат — мы прошли трое, как думаете, м? — он насмехался, а у меня внутри всё холодело и застывало режущим рёбра комком.

Лёд на каменных стражах будто затрещал. Вот-вот они стряхнут его и ринутся на нас, разрывая клыками и когтями на кровавые ошмётки.

— Здесь всё изменится, — вырвалось само собой.

Я приложила ладонь к губам. Микаш с Вейасом удивлённо уставились на меня.

— Там это написано. Мне так кажется, — не знаю, откуда оно пришло. Вообще, не понимаю, зачем это сказала. Меня просто напугали каменные стражи!

Не дожидаясь остальных, я ступила за ворота. Ничего не случилось. Земля не разверзлась у меня под ногами, и даже каменные изваяния остались на своём месте. Я облегчённо выдохнула. Вей прошёл следом, и Микаш, забравший себе оленя, за ним. Впереди гигантской обледенелой воронкой уходил глубоко под землю пробитый во льду и камне лабиринт. Несколько мгновений мы таращились на рукотворное диво. Кто его построил, зачем и, главное, как?

Мы двинулись в путь. Ноги скользили по заледенелой поверхности. Хорошо хоть с двух сторон вздымались высокие стены — если падать, то только вниз по ступеням. Вей шёл впереди и освещал дорогу. Я за ним. Микаш с оленем сзади. Все на почтительном расстоянии, чтобы если кто рухнет, не потянул за собой остальных.

Двигались не быстрее улиток по однообразному посверкивающему отблесками пламени коридору. Часто попадались развилки и обвалившиеся куски стен, грудами выше нашего роста преграждавшие проход. Возле каждого поворота мы нацарапывали на льду большие метки и всё равно теряли направление, ходили по кругу и несколько раз возвращались к одному и тому же месту. Количество крестов на стене у злосчастного поворота всё росло и росло. В конце концов Вей не выдержал и полез через завал. Микаш едва ли не на руках перетащил упирающегося всеми копытами оленя на другую сторону. И я тоже кое-как перебралась, едва не ободравшись и не стукнувшись головой. Только так нам удалось миновать заколдованный поворот.

Ведь и правда — витало что-то зловещее в воздухе, чья-то воля сбивала нас с пути. Или мне так казалось каждый раз, когда мы ошибались, петляли и заходили в тупик. Но всё же мы продвигались вперёд, вниз. Звёздное небо скрыл глухой потолок. Становилось ощутимо теплее. Снег, а потом и наледь исчезали, оголяя шероховатый серый камень. Идти по нему было намного легче.

Когда из-за очередного поворота показалась просторная прямоугольная площадка, мы решили отдохнуть. Пока мы с Микашем освобождали оленя от поклажи, Вейас обнаружил висевшие на стене факелы и принялся зажигать их по кругу. Как они только не отсырели и не сгнили, хотела бы я знать. Повезло, так повезло. Дров для костра мы бы тут точно не отыскали.

— Здесь тоже надписи, — задумчиво хмыкнул брат, замерев возле очередного факела.

Мы побросали тюки и подошли к нему. И олень тоже — видно, любопытство одолело и его.

— Те же, что и на воротах? Ну так мы всё равно прочитать не сможем, — как всегда засомневался Микаш, встав рядом с Вейасом.

— Тут, мне кажется, на нескольких наречиях. Это явно какая-то форма доманушского.

Я встала на цыпочки и, отчаявшись что-то увидеть поверх плеч, распихала парней в стороны. Вей указывал на выцарапанные на камне угловатые знаки, напоминавшие наши руны, рядом уже знакомые клиновидные палочки и с самого края детские рисунки.

— Смотрите, это символы четырёх стихий, — брат ткнул на изображение капель воды, языка огня, ели и облака. Возле последнего палец Вея остановился и пополз вверх к перечёркнутому крестом кругу. — Символ сторон света и четырёх братьев-ветров. А дальше, похоже, их история от рождения и до самой смерти. И очень много о ритуале погребения. Похоже, это гробница, — Вей показал извивающуюся линию реки с лодкой, что перевозила толпившихся возле одного берега реки человечков на другой к большому мельничному колесу. Другие символы тоже были знакомы: золото, кровь, меч, дитя, солнце — но смысл их всех вместе понять не получалось.

— Так ты можешь прочесть, что здесь написано? — нетерпеливо спросил у Вейаса Микаш.

— Мог бы. Если бы у меня была команда книжников, вся библиотека Эскендерии под рукой и лет двадцать в запасе.

— Тогда, может, твою сестрёнку снова озарит? — парни обернулись на меня. Не оставалось ничего, кроме как стыдливо отвести глаза. Должно быть, теперь они считают меня умалишённой.

— Нет? — Микаш явно обращался ко мне, но я не хотела с ним разговаривать. Если бы было куда убраться, точно бы ушла с глаз долой. — Тогда нечего и время тратить на бездарные детские рисунки. Дело надо делать. Вы знаете хоть, как выглядит ваш демон?

Мы с братом переглянулись.

— Какие у него повадки и слабости?

Молчали. Ну а что нам было сказать?

— Хоть что-нибудь?

Мы сокрушенно пожали плечами, избегая его взгляда.

— Как вы вообще собираетесь на него охотиться? Даже неизвестно, живёт ли он здесь или это только выдумки.

— Не нравится — проваливай. Тебя никто не звал, — Вей отпихнул его в сторону, вернулся к тюкам, расстелил на полу одеяло и разлёгся, глядя ввысь мрачным взглядом.

Ему больно? Он уже почти раскрылся. Может, у меня получится его подбодрить?

— Если сам не можешь вести себя нормально и уважать чужие чувства, не проси больше, чтобы уважали твои, — прошипела я над ухом Микаша. — Неотёсанный, грязный земной червь!

Он привалился к стене и потупился. Ну хоть замолчал. Надеюсь и дальше говорить не будет. Откусит себе язык или снова разобьёт кулаки до мяса — мне и дела нет. Да, я плохая, я злая, не хочу больше быть хорошей, прощающей и понимающей.

Я расстелила одеяло рядом с братом и легла так, что мы соприкасались макушками.

«Откуда ты всё это знаешь? Про символы и древние наречия? Не из-за попавшей же к тебе по ошибке книги из папиной библиотеки, правда?» — осторожно поинтересовалась я мысленным шёпотом.

«Из неё, — нехотя ответил он. Боялся, что я тоже его обсмею? Даже если он ошибётся или скажет глупость, я никогда смеяться не стану. Я попытаюсь понять и принять. — И ещё из многих других. Кое-что из моих собственных наблюдений и догадок, кое-что показал учитель грамматики».

Я помнила того седобородого старца из круга книжников. Он единственный из учителей Вейаса, который его хвалил. Папа думал, что старый книжник слишком лоялен к брату. Впрочем, отец не считал эти уроки важными, поэтому мало обращал внимания.

«Когда-то я мечтал уехать в Эскендерию, поступить в университет и выучиться на книжника. Познавать мир, открывать его тайные законы, философствовать, участвовать в диспутах, искать доказательства своих теорий. Учитель говорил, у меня бы получилось. Но отец был против. Это ведь совсем не так почётно, как махать железякой и искать смерть в зубах какой-нибудь твари по долам и весям».

Ну надо же! Как можно было прожить рядом с человеком всю жизнь и совсем его не знать? А ещё сестра называюсь! Но какой же он скрытный — ни слова не вытянешь, вот и теперь закрывается, надеется, что я забуду о том краешке его мира, в который он неосторожно меня пустил.

«Охохо! — бесцеремонно влез в наш разговор Микаш. — Махать железякой куда действенней и полезней, чем обсуждать в компании бездельников, как боги на небе справляют малую нужду и от этого появляется звёздный свет».

«Я не верю в богов».

«Тогда во что ты веришь?»

«В рациональность. Звёзды, — Вей ткнул пальцем вверх, и я открыла рот от удивления. Прямо у нас над головой в огромном световом колодце виднелось чёрное полотно неба, утыканное алмазами-звёздами. — Это солнца других миров, расположенные от нас так далеко, что они уже могли давно потухнуть, но мы все ещё видим их свет, как дальнее эхо умершего голоса. Вот в этом мире, — Вей указал на самую яркую звезду в рисунке Большого пса. — Живут варги. Вон в том, — одна из маленьких звёздочек в рисунке Водочерпия. — Ночные Ходоки. Туаты в Царевне-лебедь. А у проклятой Северной звезды, что едва не свела нас с ума, живут такие же люди, как мы. Только у них нет ни Червоточины, ни демонов, ни даже магии. Они не верят в богов и прочие суеверия. Ими правят книжники и рациональность. Их сверкающие дома подирают собой облака, по просторным улицам ездят повозки без лошадей, а в небесах летают огромные железные птицы. Я иногда вижу их в своих снах».

«Теперь я верю, что вы родственники. Ты такой же сказочник, как она, — рассмеялся в голос Микаш. — Свет умерших звёзд, мир, которым правят книжники, приручившие железных птиц — в жизни большего бреда не слышал».

«Да, — оборвал его Вейас и отвернулся. — Скудоумные сказки для бездельников. Правильно, что отец меня не пустил. Учитель ошибся — надо мной бы все смеялись».

Голос брата звучал сухо и колко. Не срывался. Я была уверена, он ни за что не заплачет, но чувствовала, как мутная пелена слёз заволакивала мои собственные глаза. Так больно! Как будто это мне сказали. Хотя говорили уже добрую сотню раз, поэтому я тоже стараюсь молчать. Но Вейас не должен. Его идеи намного умнее моих. Если бы только у него был шанс, он бы смог изменить наш мир.

Я нащупала тёплую ладонь брата и сжала её.

«А давай всё бросим!»

«В очередной раз?»

«Да. Сбежим, отправимся в Эскендерию, покорим их университет, а потом и сам круг книжников. Не думаю, что это будет намного сложнее, чем изловить вэса. Не нужны нам ни трофеи, ни орден. Давай лучше исполним твою мечту. Я буду верить в тебя изо всех сил, так, как даже в Безликого никогда не верила. И тогда у тебя всё получится. Никто смеяться не станет».

Вейас сжимал мою руку, но молчал. Тишину нарушил тяжёлый вздох. Микаш уселся в углу, прижал к груди колени, водрузил наверх руки и спрятал в них лицо. Наверное, тоже хотел побыть один. Жаль, ни у кого не получалось.

После сна завтракали и собирались мы молча. Напряжение настолько загустело, что казалось, его можно черпать ложкой и есть вприкуску с вяленым мясом. Мы накормили оголодавшего оленя остатками овса, которое принесли с собой, и снова отправились в путь. Дорога продолжала петлять и плутать, иногда встречались завалы, а иногда площадки со световыми колодцами, как та, на которой мы останавливались. Только никого живого здесь не было: ни людей, ни животных, ни даже демонова вэса! Пусто. И, судя по всему, уже очень давно. Может, Вей отчается, и мы в самом деле отправимся в Эскендерию? Мне бы хотелось.

Мы пробирались через очередной завал. Вей уже был наверху кручи. Микаш подсаживал меня на высокий скользкий валун, который никак не хотел мне покоряться, как вдруг донёсся цокот. Будто когти стучали по полу. Микаш отпихнул меня в сторону чёрного провала в стене и попытался затолкать следом упирающегося оленя. Вейас спустился и помог ему. Затушили факел. Теперь мы сидели, как мыши в подполе, тесно прижимаясь друг к другу в узкой тёмной нише. Микаш сжимал морду оленя руками, чтобы тот не выдал нас неосторожным звуком.

Демон шёл по нашему следу. Я чувствовала его ослепительную белую ауру. Когти цокали всё громче. Что, если запах учует? От острого нюха так легко не спрячешься.

«Зря арбалет не зарядили», — подосадовал Микаш.

Ага, потому что не стоило ругаться и обзывать всех сказочниками накануне!

Из-за поворота, откуда мы недавно пришли, заструился голубоватый свет.

Мы затаили дыхание.

Он был похож на кошку размером с волка, только со светящейся бледно-голубой шерстью с поперечными чёрными полосами. Пол под его мощными лапами вспыхивал инистыми разводами. Дошёл до кручи и замер. Повернул голову. Словно подведённые сурьмой голубые глаза хищно шарили по сторонам, окаймлённый чёрной шерстью нос дёргался, пытаясь уловить наш запах, треугольные уши с пушистыми чёрными кисточками обращались то назад, то вперёд. Он явно знал о нас. Искал. Может ли он видеть в темноте? А сквозь стену? Я до боли сцепила пальцы на груди. Пусть он нас не заметит, ну, пожалуйста!

Демон вскинул голову, ощерил пасть с острыми, как кинжалы, клыками и зашёлся раскатистым рыком. Эхо пронесло его, громыхая по каменным сводам. Я едва не дёрнулась от страха. Олень тоже попытался рвануться, но Микаш чудом смог его удержать.

Демон попятился, разбежался и в несколько громадных прыжков преодолел завал. Мы вчетвером одновременно выдохнули.

«Так это он и был?» — мысленно спросил Микаш.

«Мы тут больше никого не видели», — пожал плечами Вейас.

«Тогда надо спешить. Дойдём до следующей площадки — там его легче прищучить, чем в тесном проходе».

План Микаша звучал разумно. К тому же другого в запасе не имелось. Пришлось согласиться и скоренько перебираться на другую сторону завала. Микаш теперь шёл впереди, опасливо выглядывал из-за каждого поворота и манил нас за собой. Площадка нашлась довольно быстро — сама наскочила на нас после длинного петляющего коридора. Она была шире других раза в два. В стене на противоположной стороне чернел ещё один проход.

Мы разобрали вьюки и сложили их с краю. Парни возились с верёвками и оружием. А я, не сдержав любопытства, подошла к середине площадки, где высились четыре толстые круглые колонны.

«Да они изо льда! Но тут так тепло — лёд должен был растаять», — поделилась я своей находкой.

«Это место нарушает все законы природы. Не удивлюсь, если тут даже вода будет течь снизу вверх», — притушил моё воодушевление Вейас, но не до конца.

«Тут символы, как те, что ты показывал на стене. Три птицы и кот».

Поверхность испещряли тонкие трещины. В многоугольных гранях мерцали отблески от пламени факела. Моё отражение ломалось и искажалось от таинственной игры света. Внутри что-то двигалось. Я прижалась ко льду лицом, вглядываясь пристальней. Это было похоже на человеческий силуэт. Он открыл разноцветные — один голубой, другой зелёный — глаза и уставился на меня в ответ! Злобно уставился.

Я вскрикнула и отшатнулась, едва не распластавшись на полу.

«Тише! Раньше времени вэса привлечёшь, и мы не отобьёмся», — укорил Микаш.

Я зажала рот рукой и снова глянула на колонны. Они, как и раньше, были непроницаемо белыми. Никаких силуэтов внутри. Может, почудилось? Не стоит про это никому рассказывать.

Я подошла к парням, и они вручили мне одно из копий, вкратце обрисовывая план. Всё придумал Микаш. Вейас передоверил ему бразды правления. Ну и зря! Если он действительно хочет стать сильным Стражем, то должен всё делать сам. А если нет, то нужно возвращаться и не заниматься чужим делом. Эскендерия ждёт нас.

«Поцелуй меня на удачу», — попросил Вейас. Отрешённо, почти отчаянно. Я скользнула губами по его щеке, хотя чувствовала, что он хотел чего-то другого. Глаза так и горели.

Микаш повёл оленя к дальнему проходу. Вейас прошёл по залу и запалил все факелы на стенах. Нам свет союзник, а этой твари — наверняка нет. Микаш подал сигнал. Мы с братом затаились в противоположных углах, вскинув копья.

Микаш был сосредоточен до плотно сжатых губ, но при этом спокоен и сдержан, потому олень доверчиво шёл с ним на привязи, не понимая, что доживает последние мгновения. И чего Микаш так пыжится, из кожи вон лезет, как будто для него хоть что-то изменится, если брат получит свои трофеи. Понимает ведь, что Вейас ему в ордене не поможет, тут нужен куда более влиятельный покровитель. Не знаю даже, кто из старых лордов взялся бы помогать простолюдину в ущерб собственным родственникам. Его дело пахать землю, но он уже не может. Моё дело выйти замуж и рожать детей, но я тоже уже не могу. Оба мы сломанные, никому не нужные вещи, только брат целым остался, да и то ценой собственной мечты. Зачем мы всё это делаем? Зачем идём до конца?

Свистнул, рассекая воздух, клинок. Сверкнула сталь. Олень взвизгнул и забился от боли. Микаш отскочил, чтобы обезумевшее животное не затоптало его. Визг перешёл в хрипы, по светлой шерсти на горле фонтаном текла кровь. Олень заваливался набок, продолжая дёргаться в конвульсиях и жутко сипеть. Воздух наполнился свинцовым запахом крови и смерти.

Я не выдержала и зажмурилась. Уж сколько раз на моих глазах забивали животных. Иногда я заставляла себя быть спокойной, иногда, как сейчас, не выходило. То ли страх мешал, то ли из-за давешних разговоров на душе сделалось совсем погано. Но как же это всё глупо! В этой охоте смысла ещё меньше, чем в смерти оленя.

«Смысл есть», — раздался в моей голове голос. Я открыла глаза. Это не Вей и не Микаш — оба напряжённо уставились в тёмный проход. Тогда кто? Я обернулась к колоннам и уже в другой заметила тёмный силуэт, который тут же растаял.

Цокот когтей оглушил и заставил забыть остальные страхи. Боковым зрением я заметила появляющуюся из прохода зверюгу. До чего огромен! Вблизи гораздо больше, чем издалека. Вонзил зубы в горло оленя и, вырвав шмат мяса, завершил агонию бедного животного. Вей метнул копьё и попал вэсу в бедро. Копьё Микаша воткнулось демону между рёбер с другой стороны. Вэс взвыл и рванулся, забыв об олене. Парни напитали наконечники копий ядом, но он явно не подействовал!

— Лайсве! — хором закричали Вэй и Микаш.

Я вжалась спиной в стену. Вэс нёсся прямо на меня! Голубые глаза с тонкой вертикальной риской зрачка горели ненавистью и демонической яростью. Демон уже готовился к прыжку. Дрожащими руками я выставила вперёд копьё. Вэс налетел на него грудью. И даже это его не остановило. Огромные клыки мелькнули у самого лица. Не менее огромные когти едва не дотянулись до меня. Я слишком слаба! Я не справлюсь! Возможно, оно и к лучшему.

«Принцессочка, держись!» — сквозь пелену ужаса пробился зов Микаша.

Он уже был рядом и тянул вэса на себя за древко одного из копий. Видно, задел болевую точку. Демон дёрнулся так, что едва не вырвал мне руки вместе с копьём. Развернулся и вцепился зубами в плечо Микаша.

Из глубины чёрного проёма донёсся леденящий душу гул. Затмило даже страх перед разъярённым демоном. Вэс отпустил Микаша. Сжимаясь от ужаса, демон скулил, выл, рычал. Микаш выхватил здоровой рукой меч и обрушил ему на голову.

Гул перерос в грохот. Пол затрясся, заходили ходуном стены.

— Бегите! — только успел крикнуть Вейас, как с потолка и стен посыпались камни.

Что-то больно врезалось в затылок. Я упала. Последнее, что видела, была качающаяся на лоскуте кожи голова вэса.

31.

Голова гудела, как пустой котелок. На затылке наливалась огромная шишка. Я пощупала её рукой и открыла глаза. Я лежала плотно укутанная в одеяло посреди единственного свободного от валунов места. Тускло чадил уцелевший факел. Микаш сидел рядом, привалившись к стене, и тяжело дышал. Возле покоилась голова вэса с уже вырезанными клыками. Ноздри щекотал неприятный запах гари и тлена.

— Вейас! — испуганно позвала я, не найдя брата. Воображение рисовало бесчисленное множество жутких картин.

— Он успел выскочить в коридор до того, как нас завалило. Жив, думаю, — тягучим, хриплым голосом ответил Микаш.

Я обернулась к проходу, из которого мы пришли. Его наглухо закрывала груда валунов ещё большая чем те, через которые нам приходилось пробираться. Мы в ловушке!

— Я слышал, как он гремит камнями. Видно, сюда пробиться пытается. Потерпи, он тебя вытащит.

— Нас вытащит, — поправила я.

Только колонны в центре площадки остались невредимыми. Незыблемыми, словно их охраняла колдовская сила. Вейасу понадобится много времени, чтобы разобрать завал. А вдруг землетрясение повторится? В следующий раз нам может не повезти. Почему Микаш не помогает?! Он вдруг рассмеялся, горько и как-то… обречённо.

— Тебя вытащит — для меня уже всё кончено.

Я пригляделась. Его губы синели. По бледному лицу катил пот. На шее возле разодранного плеча вздулись чёрные жилы.

— Укус вэса ядовит. Ты не знала? — он продолжал хохотать, как сумасшедший.

Преодолевая головокружение, я заставила себя подняться и взглянула на почерневшую рану. От неё несло тухлым мясом. Это из-за меня, моей ошибки!

— Не хнычь. Всё так, как и должно быть. Сумасшедший старик оказался прав. Я убил вэса и теперь плачу кровавыми слезами, — Микаш помрачнел, вглядываясь в моё лицо мутными глазами. По моим щекам потекли солёные дорожки. — Я знал, что этим всё кончится. Даже удивительно, как долго мне удалось продержаться. Но я рад, что умираю не за тех, кому так долго прислуживал, хотя втайне презирал. Живи. Отдай брату клыки, и пускай хоть кто-то в этой поганой жизни будет счастлив.

Он мне не нравился, даже бесил. Глупый, грубый, неотёсанный деревенщина! Ну зачем он бросился меня спасать в очередной раз?!

— Если бы я хоть что-то могла сделать… — ничего, из сказанного мной не сможет искупить вину или облегчить его страдания. Так гадко, безысходно на душе, что хочется молотить стену кулаками, как Микаш когда-то. Микаш!

— Можешь, — он улыбнулся, пожалуй, впервые со времени нашего знакомства. Измождённое предсмертной мукой лицо смягчилось, сделалось по-детски мечтательным. Вздёрнутый подбородок, твёрдые губы, орлиный изгиб носа, жгучий взгляд из-под высокого лба… Наверное, Микаша всё же можно было назвать красивым. Почему это меня сейчас волнует?!

— Единственное, о чём я жалею — что сказал тебе «нет» тогда. У меня бы осталось хотя бы одно хорошее воспоминание, — Микаш вытянул здоровую руку и коснулся моего лица. — Поцелуй меня. Это единственное, что я хочу забрать с собой на тот берег.

И я поцеловала. Коснулась его холодных мокрых губ. Почувствовала частое прерывистое дыхание. И тяжёлый дух крадущейся смерти.

Когда я отстранилась, Микаш вложил мне в руку меч и приставил остриё к своей груди.

— А теперь прекрати мою агонию — сердце здесь.

Он шутит?! Я отшатнулась. Клинок с гулким лязгом упал на пол. Я всхлипнула и отвернулась, чтобы он не видел, как слёзы текут в две реки по щекам.

— Жаль, что ты не мужчина. Мужчина бы смог, — Микаш сказал совсем не зло и не насмешливо, как обычно делал замечания. Только от усталости и безразличия в его голосе стало ещё хуже.

Это я его убила. Я не могу окончить его страдания, потому что слишком слаба, труслива и никчёмна. Как бы я ни пыталась, себя не преодолеть. Я ничего никогда не смогу! Лучше бы он меня не спасал.

— Я… — слова умирали на губах. — Я найду помощь!

Я подхватила с пола один из наших факелов, зажгла и, не оборачиваясь, побежала ко второму проходу, из которого пришёл вэс. Завалов там не было. Коридор оказался круглый и гладкий, словно выплавленный в камне. Я долго брела по нему, узкому и тёмному, незнамо куда. Может, повезёт? Может, добрый шаман снова подаст руку? Я до боли сжимала ожерелье Юле на шее, но никто не приходил. Я растратила все чары, всю удачу, все молитвы на ерунду! Но, может, впереди попадётся ещё один вэс. И закончит мучения, хотя бы мои.

Проход расширился. Я замедлила шаг. Факел высветил очередную порцию древних рисунков на стене. Теперь, словно откуда-то издалека, ко мне приходили их значения. Вот люди просят благословения у Небесного повелителя, охотятся на демонов и приносят щедрую жертву в благодарность за удачный исход битвы. Жертвоприношение. Жертвенник — вот истинное назначение этого места. И мы уже пожертвовали жизнью лучшего из нас. Подумать только, сколько жизней он спас, сколько ещё мог спасти, если бы не я. Но мы не верим. Даже я уже нет. Все жертвы бессмысленны.

«Смысл есть», — с ноткой насмешливости повторил всё тот же незнакомый голос. Я оглянулась по сторонам, высвечивая факелом глубину прохода. Никого. Невидимый демон? Или воображение играет со мной?

«Я не твоё воображение. Я реален. А тебе надо бежать», — ответил он на мои мысли.

— Помоги, кем бы ты ни был! Мой друг ранен! Я всё отдам, лишь бы он выжил.

«Всё, говоришь? — усмехнулся голос. — Тогда беги, беги скорее!»

Снова послышался гул. Из-за поворота выскочило чёрное облако, та самая жуть, что иногда являлась мне в кошмарах. Ноги сами подхватили и понесли назад. Смрадный страх шевелил волоски на спине. Мгла гналась по пятам. Вытянулось щупальце и обвивалось вокруг моей шеи. Сдавливало горло. Душило. Я не сопротивлялась смерти.

Сердце черноты вспыхнуло алым. Щупальце одёрнулось. Мглу изнутри разрывал Огненный зверь. Здесь? Я всё ещё сплю?

«Беги же, глупышка!»

Он яростно хлестал тьму лапами и плевался огнём. Коротко глянул синими глазищами, и приказ стал ясен без слов. Я побежала назад по коридору что было сил. Зверь прикрывал моё отступление. Страх и оцепенение скукоживались и истлевали перед жаром огненной шерсти. Пару рывков, и я, наконец, выбралась обратно на площадку с колоннами, где мы охотились на вэса. Распласталась на полу, еле дыша. Вновь ярко полыхнул огонь. Ослепил. Свод затрясся, будто не выдержав новой схватки. Второй проход тоже засыпало камнями. Ну хоть зловещая мгла от нас отрезана.

Я затрясла головой, приходя в себя. Упёрлась руками в пол и тяжело поднялась. Сколько синяков заработала я за сегодня? Столько, наверное, за всю жизнь не наберётся. И всё же намного меньше, чем у…

— Микаш! — как я посмела его забыть?!

Молчание. Неужели? Я поковыляла к нему. Подбородок покоился на груди, веки плотно смежены, руки неподвижно распластаны вдоль туловища.

Из груди вырывался исступлённый крик:

— Нет!

— Не ори, всех демонов перебудишь! — это был не его голос. Это был голос, который я слышала в коридоре.

Микаш вытянул шею и повертел головой из стороны в сторону. Живой. Пристально глянул на меня. Глаза цвета холодной стали превратились в пронзительно синие, цвета зимних сумерек. И рука зажила. Сама! Под грязными ошмётками мехового рукава виднелась здоровая кожа. Ни запаха, ни единого рубца. Микаш шевелил ступнями, водил плечами, сжимал и разжимал кулаки, словно всё тело затекло от неудобной позы. Или он пользовался им впервые.

— Кто ты? — заворожено спросила я, усевшись напротив на шкуру. Искала в его лице разгадку. Синие глаза насмешливо сузились.

— А ты не знаешь?

Он принялся бесцеремонно рыться в сваленных у стены мешках. Вытащил свёрток с вяленым мясом и хлебом, принюхался и, довольно щурясь, принялся есть с таким аппетитом, будто голодал целую вечность. Поднёс ко рту флягу. От жадных глотков согревающий напиток потёк по подбородку и под ворот малицы. Я в изумлении наблюдала за ним, но, как и в колоннах, видела лишь собственное отражение в завораживающих глазах.

— Уф, хорошо! — воскликнул он, вытирая подбородок рукой и облизывая пальцы. — Пока не побываешь развоплощённым, не поймёшь, как тоскливо не иметь тела, не ощущать запахи и вкус еды. Такие простые радости, но без них невыносимо пресно. Хочешь попробовать?

Он словно вспомнил о хороших манерах и протянул мне обёрнутый лепёшкой кусок мяса. Моя рука сама взяла его и поднесла ко рту. Это внушение? Нет, когда отец и брат пытались меня гипнотизировать, было совсем по-другому. Их воля чувствовалась чужой, а его такой естественной, не отличимой от моей собственной.

— Чего колотишься, как лист на ветру? Сама же искала меня и просила помочь. Или я тебе не так уж нравлюсь на самом деле?

— Не понимаю… — детский лепет. На самом деле я прекрасно понимала. Сказала вслух, что за помощь Микашу всё отдам, вот и привязался очередной демон. Знала же, что так нельзя. Ох, и дура!

— Что тут понимать? Ты Лайсве из рода Веломри, сбежавшая из дома незнамо зачем. Твой братишка Вейас по другую сторону завала, тоже незнамо зачем потянулся на край света добывать клыки мифического зверя. Микаш из захолустной деревеньки, — он приложил руку к собственной груди, — незнамо зачем борющийся с демонами и защищающий высокородных молокососов ценой своей жизни. И я, потерявший имя и лицо бог, пытающийся удержать мир на своих плечах тоже незнамо зачем. Но смысл во всём этом есть, я знаю точно.

Я нахмурилась. Бог, ну конечно! Я должна в это поверить? Кем бы он ни был на самом деле, по крайней мере, страха не внушал. Не так, как мгла за завалом.

— Смысл в том, что мы убили вэса. Мы смогли. Микаш смог. А теперь отпусти нас. Мы заслужили на это право!

— Это? — бог поднял с пола голову зверя и принялся её рассматривать. — Это не вэс.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что только я могу его назвать. Это не вэс, а какой-то новый демон. Назову-ка я его фелитес ноктис. Да, это определённо фелитес ноктис.

Он безразлично отшвырнул голову обратно на пол.

— Зачем ты придумываешь имена демонам?

— А как ещё тут развлекаться целую тысячу лет?

— Тогда почему ты не можешь назвать его вэсом?

— Я же ответил, это не вэс. Его время ещё не пришло. Я знаю, только я могу его убить.

— И какой же во всём этом смысл? В испытании Стражей и в тебе самом? Все говорят, что боги сказка для доверчивых простолюдинов. Вряд ли бы они явились по первому моему зову. Это вэс, — я пихнула голову демона ногой, и та отлетела к дальней стенке. Я подошла к богу вплотную и обличительно ткнула пальцем ему в лицо. — А ты просто демон, который воспользовался моей слабостью и вселился в тело умирающего. Убирайся, иначе...

Я подхватила меч Микаша и замахнулась. Бог гортанно рассмеялся, ни капли не испугавшись.

— Я думал, бездна глупости — удел вечноживущих, но, похоже, и смертные приобрели к ней вкус.

Он неуловимым движением выбил меч у меня из рук и поднёс к глазам, презрительно морщась.

— Дрянное оружие. Кто такое куёт? Похоже, за тысячу лет люди не только растеряли веру и разум, но и мастерство, которое я им открыл.

Я часто разглядывала клинок Микаша. Строгий, без украшений, но куда более действенный в его умелых руках, чем дорогие мечи Стражей.

Бог провёл пальцами вдоль лезвия, и оно вспыхнуло голубоватым огнём.

— Не победит, так хоть припугнёт, — он замахнулся для пробы. — Ух, ладно — оружие, но как вы управляетесь с таким слабым телом? Или это я растерял весь навык за тысячу лет забвения?

Я обняла себя руками, чувствуя свою неуместность. Что теперь с этой тварью делать? Лучше бы я отпустила Микаша с миром. И сама ушла следом за ним.

Бог напряжённо вглядывался в ледяные колонны посреди площадки. Я тоже присмотрелась и вздрогнула. Тени внутри колыхались, сгущались в отчётливые фигуры. Значит, мне не почудилось? Бог направился к колоннам, остановился возле одной и легко, словно она была из мягкого теста, вонзил меч по рукоятку. Я подошла поближе, пытаясь понять, питая уже почти увядшую надежду.

— Что ты делаешь?

— Поглощаю силы своих воплощений. Я умею расщепляться, чтобы быть во многих местах одновременно, но теперь нужно собрать все осколки воедино. Чтобы победить, придётся воспользоваться всем, что есть в распоряжении.

— А остальные колонны тоже твои?

— Моих братьев. Здесь дремлют их сущности до Часа возрождения, когда они вернутся в мир вместе со мной.

— Один из них не спал, — я указала на колонну, которая меня испугала. На ней была изображена сова.

— Мятежный Тень, — неохотно признался бог. — Он не любит людей и никогда не спит. Ищет способ выбраться. Это он призвал Легион, ту мглу, которую я замуровал в проходе. Нужно укрепить его темницу и загнать Легион обратно, иначе быть беде.

— Почему твой брат не любит людей? Они его чем-то обидели?

— Он сам себя обидел. По жизни.

Я задумчиво хмыкнула. Звучало не слишком внятно. Не знаю, насколько этому богу можно верить. Может, он с Тенью заодно. А может, Тень вовсе не злой. Хотя от воспоминаний о его жутком взгляде у меня до сих пор поджилки трясутся. И эта мгла… вот в ней точно ничего хорошего нет. Все мои инстинкты кричат об этом.

— Почему на твоей колонне вырезан кот, а на остальных птицы?

— Ого! Я и забыл, какой надоедливой почемучкой ты была в детстве, — издевательски усмехнулся он. — Коты тоже птицы.

Я ничего не поняла, но больше не спрашивала, чувствуя, что веду себя глупо, по-детски. Просто сложила руки на груди и смотрела на него выжидающе.

— Мои братья были нормальные и выбирали себе нормальные тотемы, а мне захотелось чего-то необычного, небывалого. Мне всё время этого хотелось, — его голос стал далёким, полнился тоскливыми воспоминаниями об ушедших безвозвратно временах. Я ему почти верила. Уже успела придумать новую порцию вопросов, как бог вскинул руку:

— Тише!

Снова раздался гул. Затряслись камни, которые закрывали нас от хищной мглы. Я спряталась за колоннами. Это конец! Бежать больше некуда. Загрохотали тяжёлые удары, под которыми огромные валуны рассыпались в пыль. От страха сводило живот и становилось трудно дышать. Огненный зверь, ну где же ты!

— Брат мой, Ветер, помоги, — прошептала я молитву.

— Кто бы ему помог, — невесело усмехнулся бог и выставил меч.

Мгла ворвалась на площадку непроглядно чёрным туманом и замерла возле полыхающего голубым клинка. Удивилась? Испугалась? Оценивала? Бог воспользовался замешательством и со свистом рассёк мглу. Закружился стремительным стальным вихрем. Микаш сражался невероятно по человеческим меркам, ловко, непредсказуемо, но тот, кто владел его телом сейчас, двигался совсем по-другому. С нечеловеческой гибкостью и скоростью наносил настолько мощные удары, с которыми бы не сравнились даже удары лучших телекинетиков. И всё же он проигрывал. Я слишком хорошо знала, как выглядят полные отчаяния рискованные выпады. На грани проигрыша. Но он вывернулся. Смог. Загнал мглу обратно в проход и приложил руку к стене. Камни с грохотом закрыли нас от врага. Тяжело дыша, бог вернулся к расстеленным шкурам и привалился спиной к стене, как любил делать Микаш. Аж сердце защемило.

— Не хватает веры, — с досадой произнёс он. — Я думал, что когда та, котораяобращалась ко мне в своих молитвах чаще других, будет здесь, силы вернутся. Но, видно, веры одного недостаточно. Люди забывают нас: не молятся, не приносят подношений, обзывают демонами. Наша власть ослабевает, становится зыбкой, нереальной. Остаётся лишь примкнуть к Легиону, чтобы не уйти за грань прежде времени. Из-за этого он и смог разбить печати и выбраться наружу.

В синих глазах скорбь. И мне даже чуточку его жаль. Но больше любопытно.

— Что плохого в том, что люди стали более свободными и сами распоряжаются собственной судьбой? — такой вопрос задал бы Вей, но теперь и мне захотелось узнать ответ из первых рук.

— Свободные? — он брезгливо скривился. — Вами правят глупые предрассудки и бесполезный метал. Ради них вы готовы на такие жертвы, которых нам даже на рассвете времён не приносили. Почему когда Легион погнался за тобой, ты не позвала на помощь золото или вашу родовую гордость?

Он прав. В лабиринт меня и Микаша загнали предрассудки, Вейаса — жажда признания, родовая гордость. Из-за них мы готовы были рискнуть всем и погибнуть. Но нет, конечно, я звала на помощь не их.

И всё же мне страшно верить красивым и правильным чужим словам. Один раз я уже попалась на такую удочку, теперь буду умнее. Добрые незнакомцы не помогают попавшим в беду девушкам просто так.

— Я не звала тебя и не молилась.

Не сводя с него взгляда, я достала из вещей нож и поднесла к собственному горлу. Убить себя намного проще, чем Микаша... или бога.

— Хочешь помочь — убери завал, иначе я убью себя, и моё тело ты не получишь, — с Асгримом сработало, значит, и с этим пройдёт.

— Я не могу убрать завал — Легион выберется наружу, и тогда все умрут. Твой обожаемый брат и отец тоже. А твоё тело, извини, последнее, что мне сейчас нужно.

Терпение потерял. Разозлился. Вот это куда больше похоже на человеческих мужчин.

— Ты звала меня тысячи тысяч раз. Брат мой, Ветер, помоги! — он передразнил меня противным писклявым голосом. — Каждый раз, когда твой отец уходил в поход, я оберегал его от когтей, клыков и чар демонов. Каждый раз, когда вы с братом попадали в беду, я вытаскивал вас, переносил к благим небесам на своих крыльях. Думаешь, почему тот медведь в Докулайской долине тебя не тронул? Кто припугнул холмовую ведьму, чтобы она сняла приворот с твоего брата? Кто вырвал тебя из гипноза фантома и испепелил орду Ходоков? Кто заслонил вас от сумасшествия Северной звезды? Всё это сделал я. С ног сбился, спасая вас на каждом шагу. И не только вас, но вообще всех, тысячи тысяч просящих. Каждый день своей одемоневшей развоплощённой недожизни я сражаюсь с тьмой и удерживаю мир от распада, чтобы вы и дальше могли прозябать в гордыне и бренности. Не верь. И пусть всё катится к демонам. Я тоже устал и хочу сдохнуть. Вот уже тысячу лет. Жаль, что перерезать горло мне для этого недостаточно.

Ветер? Не желаю верить, что тот, к кому я обращалась в самые тяжёлые минуты своей жизни, с кем делилась самым сокровенным, такой… злой. Нож выпал из руки. По щекам хлынули слёзы уже в который раз. Какая же я жалкая. Мотылёк-однодневка, запутавшийся в паутине обстоятельств. Остаётся только ждать, пока притаившийся в тени паук не решит полакомиться мной.

— Что там твой брат хотел? Чтобы вода потекла вверх? — бог вылил себе в ладонь горстку напитка из фляги. Влага поднялась с руки тонкой вертикальной струйкой и сверкающей змейкой скрылась в вышине.

— Глупый ярморочный фокус. Так и демоны могут. Морские колдуны, например, — продолжала сомневаться я.

Бог фыркнул.

— Мда, раньше с людьми было куда проще. Ярморочные фокусы уже им не нравятся.

Он поднялся и принялся собирать вещи. Не все, а только самое необходимое: факелы, меч, флягу и свёрток с остатками пищи.

— Идём. Нужно убраться отсюда, пока Легион не вернулся. Если я не восстановлю силы, следующей атаки мы не переживём.

Я оглянулась по сторонам на перекрытые завалами выходы и разбросанные по полу осколки камней.

— Мы в ловушке. Отсюда нет выхода, — прошептала я пересохшими вмиг губами.

— У меня ещё есть в запасе пару ярморочных фокусов.

Бог поднял с пола камень и нацарапал на стене круг в человеческий рост.

— Идём со мной тропою духов. Я покажу тебе Истину и смысл. Быть может, тогда ты поверишь.

Он вскинул на плечи мешок с вещами и протянул мне руку. Я послушалась, не смогла сопротивляться, хотя здравый смысл кричал, что стоило. От бога исходил ореол притягательной силы. Огромная, сплошь заволочённая плотным голубым сиянием аура, под тяжестью которой, казалось, прогибался даже каменный пол. Она завораживала и тащила за собой, почти как зов Северной звезды.

— Ты спасёшь меня, брата и... Микаша?

— Я спасу всех, кого смогу.

Я решилась. Вложила свою ладонь в его, и он потянул меня к нарисованному на стене кругу. Шаг в глухую стену, и кажущаяся непреодолимой преграда растаяла, как дым. Мы рухнули в чёрную бездну.

— Я же просил не орать.

Раздражённый голос бога странно успокоил. Я открыла глаза. Мы снова брели по однообразному тёмному коридору, не отличимому от того, по которому за мной гналась мгла. Это и есть таинственная «тропа духов»?

Впереди послышался рокот водопада. Из глухой стены каскадом низвергалась вязкая чёрная жидкость, наполняя бездонную каменную чашу. Я вытянула руку, чтобы потрогать, но бог перехватил моё запястье.

— Это часть Сумеречной реки душ. Лучше не беспокой мёртвых понапрасну.

Могла и сама догадаться. Сумеречная река душ, текущая глубоко под землей. А костяной паромщик за монеты перевозит мёртвых на другой берег в своей утлой лодчонке.

Рядом стояла вылепленная из монолитного чёрного мрамора статуя мужчины в полный рост. Рука на эфесе меча. На голове похожий на королевский венец. Глаза смотрят грозно из-под сдвинутых бровей, словно статуя ждёт нападения. Его тяжёлый пронзающий душу взгляд напоминал взгляд моего спутника. Вот и он сам разглядывал статую с нескрываемой тоской.

— Это могила Небесного повелителя, Высокого Тэнгри, — после долго молчания объяснил бог. — На самом деле его здесь нет, он ушёл за грань, растворился в эфире. Наверное, я слишком долго жил с людьми, поэтому мне захотелось сделать место, куда можно было приходить и вспоминать его.

На массивном квадратном постаменте лежали засохшие цветы. Бог убрал их взмахом руки и сотворил из воздуха свежие синие розы.

— Я хотел, чтобы у него на лице была светлая, немного печальная улыбка, но не смог представить его таким. При жизни он редко улыбался. Казался мне мрачным и скучным, но на самом деле ему о стольком приходилось заботиться. Я даже подумать не мог.

Он замолчал и понурился. Сверлил тяжёлым взглядом сапоги Микаша. А я лихорадочно перебирала в голове все факты, сопоставляла, думала. Пора бы уже перестать закрывать глаза на правду.

— Значит, ты и вправду Безликий? Непутёвый младший сын?

Он медленно кивнул.

— Разочарована?

— В сказках ты был добрее, — честно призналась я. — Ты был героем без страха и упрёка. А на самом деле ты такой же потерянный, как мы все.

— Быть героем невыносимо тяжело. Нельзя ни на мгновение расслабиться, иначе все поймут, что на самом деле ты такая же потерянная душа, которая никак не может отыскать дом.

Он говорил как человек. Даже у фантома так не получалось. Я протянула руку, желая его утешить, но Безликий отшатнулся.

— Хочешь совет? Не жалей мужчин, не показывай им этого и уж тем более не говори вслух. Они не любят чувствовать себя жалкими, даже если они такие на самом деле. А теперь я скажу тебе правду, и ты меня возненавидишь, — я вгляделась в непроницаемо-тёмные глаза. Он не смеялся. — Вёльва велела твоему брату добыть клыки вэса из-за меня. Это я послал ей видение о твоей смерти. Мне нужно было, чтобы ты отчаялась достаточно, чтобы прийти сюда. И если у меня ничего не выйдет, ты погибнешь первой.

Я в ужасе отстранилась, разглядывая его во все глаза. Неужели всё, во что я верила и чувствовала, к чему стремилось, на самом деле навеянная им ложь?

— Ты кукловод. Дёргаешь за ниточки, и все пляшут под твою дудку.

— Это делают все боги.

Я отвернулась. Больно разочаровываться в кумирах. Лучше бы я и вправду считала, что его нет, чем увидела его таким. Настоящим. Жестоким. Подлым.

— Так чем я особенная? Почему из всех ты выбрал меня?

— Кого-то же надо было выбрать.

— Мог бы найти кого-нибудь посговорчивее. Было бы легче.

— Легче не всегда получается.

Разговор исчерпал себя. Мы ещё немного постояли у могилы. Бежать некуда. Придётся идти с ним до конца. Если выберусь, сочиню сказку-предостережение для таких же девушек, как я, чтобы не верили в милость богов слишком сильно. На самом деле они ничем не лучше демонов. А может, даже хуже, ведь я явно не до конца его план поняла. То была лишь верхушка укутанной туманом горы.

Мы направились дальше. Глубже в темноту. В самое сердце земли.

— Знаешь, ты первый человек здесь за тысячу лет, — заговорил Безликий после долгого молчания.

Скучно стало? Ну так у меня тоже возникло ещё парочку вопросов.

— Если мы ушли, не вырвется ли мгла на поверхность?

Запоздало заволновалась. Реакции притупились, словно паучий яд распространялся по телу. Да и какая разница, если своей воли у меня нет. Все решит кукловод.

— Легион узнал меня и последует за нами. До встречи с ним нужно восстановить силы. Думаю, жертвоприношение подойдёт лучше всего.

Вот паук и выпустил жало. Я надеялась на что-то иное? Чудес не бывает, глупышка. Таков был его план с самого начала. Меня растили на заклание.

— Жертва, кукла, жена... какая разница? Делай, что задумал — не томи.

Безликий устало закатил глаза:

— Какой смысл убивать того, кого хотел спасти? Тем более любая жертва должна быть добровольной и приноситься с благоговением. А ты умирать не хочешь. Хотела бы — давно бы перерезала себе горло.

Вот что мне в нём не нравится. Он видит меня насквозь. Даже то, на что я сама старательно закрываю глаза и не желаю понимать.

Плавное течение мыслей нарушил глухой рык. Я вздрогнула и обернулась. В глазах Безликого вспыхнул азарт.

— Жертва сама идёт к нам.

Он скинул с плеч мешок и передал мне факел.

— Будь готова — без тебя ничего не выйдет.

Эфир затрепетал от приближающейся демонической ауры. Полыхнуло льдисто-голубым. Зацокали по полу когти. Из-за поворота выглянули сверкающие во тьме бледные глаза. Ещё один вэс! Нет, этот, как его… фелиса… фелите… Безликий не мог придумать название попроще?! На возмущение времени не было. Демон уже нёсся на нас, намного больший чем предыдущий. Разъярённо скалил зубы и вздыбливал шерсть на загривке. От испуга под ложечкой засосало. Я вжалась в стену. Он нас разорвёт!

Демон шёл огромными прыжками. Безликий до последнего поджидал его и, как только тварь протянула к нему когтистые лапы, ловко оседлал её. Демон зашипел, пытаясь сбросить. Безликий огрел его по голове кулаком. Не издав ни звука, демон распластался на полу оглушённый. Безликий спрыгнул и перевернул демона кверху лапами. Насколько же силён этот древний бог?!

— Возьми из мешка чашу и напои меня его кровью. Живей!

Демон дёрнулся, приходя в себя, но Безликий устоял, хотя был раза в полтора меньше его. Слегка придушил и снова ударил по голове. Я выхватила чашу и нож. Руки не слушались, пока я пыталась надрезать чудовищу глотку. Покрытая толстой шерстью кожа не желала поддаваться. Безликий надавил на мою ладонь. Демон вздрогнул от боли и захрипел. На горле вспенилась кровь и хлынула звенящими каплями в чашу.

— Молись! — велел Безликий, удерживая демона одной рукой и выдавливая из горла побольше крови другой.

— Я не помню слов… или не знаю даже!

— Ты и раньше их не знала, но я всегда тебя слышал. Думай о том, что благодаря этой жертве я спасу тебя и твоего драгоценного Микаша. Верь мне. Только так хоть что-то получится.

Я верила. Старалась. В глубине души мне хотелось, чтобы Безликий был героем из нянюшкиных сказок, чтобы спас нас от мглы и вернул домой. Тогда на моей тёмной нетореной тропе появился бы путеводный огонёк.

Дрожащими руками я поднесла к губам бога до краёв полную чашу. Безликий пил с жаждой умирающего. Из уголков рта текли алые ручейки. Я поила его до тех пор, пока последняя капля крови не покинула истерзанное горло демона. Только тогда заметила, что черты Микаша исказились ещё больше: волосы потемнели, лицо вытянулось, скулы заострились, нос стал более узким. А глаза... глаза засверкали так, словно внутри горел небесный пламень.

— Получилось? — стараясь не выдать волнения, спросила я.

— Увидим.

Безликий отвернулся и вытер кровь с подбородка так же, как вытирал прежде согревающий напиток. Встал и вскинул руки над вэсом. Пальцы сплетались в странные жесты, губы шептали заклинание на неведом наречии. Подчиняясь напеву, каменная бездна разомкнула прожорливую пасть и поглотила тушу демона.

— Не удивляйся. Чем ближе мы к Тэйкуоли, тем я сильнее. Идём. Лучше принимать бой там, чем здесь.

32.

Мы шагали рука об руку по тёмному проходу. Становилось теплее, совсем жарко. Пришлось снять парку и повесить на локоть. Хотелось избавиться от торбазов, потому что ноги в них сильно потели, но ступать по острым камням босиком я не решилась. Факел догорел и потух. Сделалось беспроглядно, но Безликий смело двигался вперёд, словно видел как при свете. Ни разу на стену не наткнулся. Уверенно вёл за собой, и только поэтому я не боялась. Полагалась на него.

Послышались мелодичные трели певчих птиц. Горьковато-сладкие ароматы луговых трав ласкали ноздри. За поворотом забрезжил мягкий рыжевато-золотистый свет. Через несколько шагов мы вошли в огромный пещерный зал. Под ноги бросился вислоухий заяц с переливающейся фиолетово-зелёной шерстью. Над головой порхали птицы в радужном оперении. Жар исходил от огненных озёр у стен, светился, разгоняя тьму по углам. Камень на полу превратился в почву, которую пышным ковром устилали необычные пурпурные лапки папоротника. Между ними тонкими копьями высились лилии цвета малахита. Свежо и раздольно. От восхищения захватило дух. Какие яркие краски, почти как в сиянии Червоточин. По сравнению с ними тусклый человеческий мир казался жалкой поделкой нерадивого подмастерья. И всё же немного рябило в глазах.

Навстречу вышел словно отлитый из золота безрогий олень с козлиной бородой. Он опустился на колено и благоговейно склонил голову. Безликий погладил его широкий лоб. Олень печально заглянул в глаза и ушёл.

— Что это? — с удивлением выдохнула я, когда на моё плечо сел мотылёк, постоянно менявший цвет крыльев.

Безликий улыбнулся. Его окружил целый рой мотыльков, птиц и мелких зверьков, будто каждый стремился почтить и хоть на мгновение коснуться его благодати.

— Тэйкуоли — Долина духов. Лунги, иччитэ, миснэ, пупыги — все возвращаются сюда из Среднего мира, чтобы обрести плоть и отдохнуть.

— Почему они так льнут к тебе?

— Соскучились. Тоже потеряли веру и смысл, правда, у них осталась память. Бездна сожаления об ушедшем, об утраченном. Моё присутствие даёт им надежду, что Владычество небесное можно вернуть.

Духи обступили нас кругом. Я обняла себя руками. В этом сказочно красивом месте мне вдруг передалась скорбь Безликого, хотя я до сих пор не до конца понимала и принимала его.

— Смотри, а этот, кажется, к тебе.

Звонко посвистывая и расталкивая в стороны других духов, к нам спешил знакомый по Готланду поросёнок с головой младенца. Правда, здесь он отрастил фиолетовые волосы до пола и маленькие крылышки, розовые в цвет туловища.

— Свинтус, ну надо же! — я обняла его, как старого друга.

— Никакого уважения от этих людишек, да? — усмехнулся Безликий.

Дух согласно пискнул, но всё равно приветственно облизал мои руки и встал рядом.

Безликий провёл ладонью по воздуху, словно отирая зеркало от пыли. Белая точка превратилась в облако, почернела, стала грозовой тучей. Остроконечными пиками из неё вырастали закопчённые остроконечные башни грандиозного города. Он пуст. Он мёртв.

— Девятые небеса, благословенный город богов. Когда-то он был белее снега. На улицах цвёл жасмин, вишня и сирень. Вокруг журчащих фонтанов под песни соловьёв танцевали прекрасные апсары в летящих цветастых одеждах. Не было в мире места прекраснее. Но мы возгордились, стали высокомерны и недальновидны. Утратили смысл. Забыли, ради чего существуем и что даёт нам жизнь. И поплатились за это.

Безликий щёлкнул пальцами, и видение исчезло. Так вот в чём причина его неизбывной скорби. Более человечный он даже начал мне нравиться. Не так как раньше, как кто-то идеальный, кого я по большей части придумала. А живой, настоящий, которому хочется посочувствовать. Но не верить, как в легендарного героя. Да, он небожитель и сражается с Легионом во имя мести, только спасать меня и Микаша ему совершенно ни к чему. Восстановит силы и забудет о своём обещании: продолжит пользоваться телом Микаша, а меня сделает послушной рабой, несущей людям божественную волю. Намного ли это лучше участи нелюбимой жены?

В сопровождении свиты духов Безликий направился к бурливой чёрной реке, вьющейся меж огненных озёр. Остановился у одинокого ворота водяной мельницы. Сбоку между спицами застрял толстый железный посох, не позволявший колесу двигаться. Сам механизм намертво сковало синей ледяной коркой, не тающей даже от жара огненных озёр.

Я вопросительно глянула на Безликого, памятуя, что к чёрной воде лучше не приближаться.

— Мельница душ. Когда-то колесо черпало души из мёртвой реки и возрождало их в Среднем мире. Через него могу вернуться и я с братьями. Но тогда Тень с Легионом тоже вырвутся из темницы. И миру придёт конец. Поэтому я застопорил механизм — разорвал связь времён, чтобы мы навечно остались замурованы здесь.

Так он сгинул, не потому что проиграл, а потому что победил. Стал сторожем собственному брату. Как это, должно быть, тяжело — предательство родной крови, вражда с тем, с кем был рядом всю жизнь. Я бы не вынесла, если бы что-то подобное случилось со мной и Веем.

Безликий опустился колени. На земле рядом с ним пылали рисунки-символы, о значениях которых говорил Вейас. Пять из них перечёркивали глубокие трещины. Безликий провёл пальцами по бороздкам.

— Легион повредил так много. Придётся попотеть, чтобы всё поправить. Можешь пока отдохнуть, — он указал на папоротниковую поляну и снова повернулся к символам. — Боюсь, это надолго.

Я не спешила уходить. Стало любопытно посмотреть на его магию. Безликий закрыл глаза, сосредотачиваясь. Из озера к нему потянулась огненная нить. Словно мастеровитый кузнец, он поймал её в ладони и принялся плести сложные узоры, заполняя трещины жидким огнём. Лицо напряглось, со лба струился пот, в глазах полыхала решимость.

Стараясь не шуметь, я опустилась на пурпурное ложе из мягких листьев папоротника. Задрала голову. Под высоким сводом клубилась серебристая парная дымка, почти как у нас дома. Терпкие запахи пьянили и кружили голову, нежный щебет птиц убаюкивал. По телу растекалась тёплая истома как перед долгожданным сном. Вспыхнули щёки, из головы напрочь выветрились все мысли. Безумная лихорадка. Но до чего же хорошо! Если бы можно было остановить время и застыть в зыбкой неге навечно.

Хотелось ещё чего-то доселе неизведанного. Чего — и сама не понимала. Ласкового прикосновения ветра? Солоноватого дыхания океана? Завораживающего танца огня в очаге? Суровых пейзажей родных лесов? И ещё...

Я бесстыдно пялилась на широкую спину Микаша. Интересно, как Безликий выглядит на самом деле? Древних богов часто изображали со звериными чертами. Дуэнтэ — медведь, Фаро — кашалот. Может, и у Безликого была пёсья голова, а вместо ног копыта? Было бы смешно, но вряд ли. У статуи его отца звериных черт не было, да и сам Безликий повадками напоминал людей, хотя, может, это оттого, что он жил с ними так долго. Значит, и внешность у него должна быть соответствующая. Высокий, синеглазый, темноволосый. Гибче и сильнее Микаша. С неизбывной тоской на безмерно благородном лице. Хотелось бы мне это видеть!

Возможно, Микаш был прав. Я действительно была влюблена в Безликого, в героя из нянюшкиных сказок, поэтому мне не хотелось принимать его настоящего. Но теперь… Нет, наверное, боги для такой любви не предназначены. Это запретно.

Над ухом назойливо зажужжало насекомое, разрушив пленительную иллюзию. Видно, и в Тэйкуоли водятся неприятные создания. Жужжание становилось громче, перерастало в гул. Тысячи голосов едва не разорвали мне уши.

— Берегись! — закричала я.

Из реки поднялась огромная чёрная волна и нависла над погружённым в работу Безликим. Мгла настигла нас!

Бог развернулся прыжком и выхватил меч. Мгла тянула к нему щупальца. Клинок обрубил их, но тут же выросли новые пики. Стремительно мчались, желая пронзить плоть врага. Безликий грациозно затанцевал между ними, увёртываясь и атакуя. До чего же он красив в этой неистовой пляске на волосок от смерти!

Одно из щупалец проскользнуло сквозь стальной шквал и вонзилась глубоко в плечо. Легион злорадно расхохотался. Стиснув зубы, Безликий снёс пику, но сбился с ритма.

Сердце замерло в груди. Мгла разорвёт Безликого! Или нет, она разорвёт Микаша, а Безликий огненным котёнком забьётся в щель — его не раз называли трусом.

И тогда настанет моя очередь.

Тэйкуоли пробудилась. Зашумела, зашевелилась в общем порыве. Все духи от мала до велика устремились к месту схватки. Я завидовала их сплочённости и отваге. Скопом они навалились на волны чёрной воды, раздирая её в клочья. Смельчаки на передовой погибали, проглоченные хищной мглой, но их место тут же занимали другие. Даже Свинтус был среди них. Все, не сговариваясь, пытались спасти своего кумира.

Мгла опутала храброго Свинтуса тонкими лентами щупалец. Короткий писк — они сжались до предела. Тело маленького духа лопнуло под ними как дыня. Даже лужицей не смогло растечься: мгла тут же слизнула её в себя.

Сердце сжалось от ужаса и жалости. Я попыталась встать, но невидимые путы связали меня по рукам и ногам. Безликий не пускает? Но я не могу безучастно смотреть на эту бойню! Почему мне нельзя хоть чем-то помочь?

Духи добились своего. Безликий получил передышку и воткнул меч в полыхающую алым трещину. Полился монотонный речитатив, заплясали руки, сплетаясь в таинственные жесты. Мгла взревела в бессильной ярости. Стремительный водоворот затягивал её обратно. Разбушевавшаяся река успокаивалась, разглаживалась чёрным бархатом. Лишь мелкая рябь шла кругами по поверхности.

Безликий приблизился ко мне и без сил рухнул рядом. Духи, те, которые ещё могли, спешили к нему.

— Спасибо, не надо было, — едва слышно выдохнул он.

Золотой олень опустился у его плеча и принялся вылизывать рану, заживляя её, как когда-то Свинтус лечил Вейаса. Бедный добрый малыш.

Путы отпустили, и я прислонилась ближе к Безликому.

— Не вышло, да?

Он вытянул только что залеченную руку и пристально разглядывал кончики собственных пальцев.

— Слишком много сил ушло на восстановление печатей. И ещё больше на прозябание в норе. Нужно было вызвать брата на последний бой. Не победил, но хоть ушёл в забвение быстро. Героем, а не всеобщим посмешищем.

— Это всё моя вина. Даже от моей жертвы никакого толка. Надо было тебе найти кого-то получше.

Я отвернулась и всхлипнула. Его ладонь легла поверх моей и легонько сжала.

— Не думаю, что у кого-то другого вышло бы лучше. Легион, судьба мира, Тень — это моя вина, моя ответственность. Это я не справляюсь. Это мой отец должен был выбрать кого получше, более смелого, сильного и умного. Всё, что я могу — каждый раз расписываться в собственных неудачах, бежать и прятаться. Позволять другим умирать за себя.

Я повернула голову и разглядывала в золотистом свете его профиль. Печальный и поникший. Я незаметно коснулась губами его щеки, чтобы хоть как-то поддержать.

— Почему ты стал таким? В сказках, в историях рунопевцев ты был совсем другой. Легко разил мечом полчища демонов, учил людей мудрости, спасал всех и каждого. Ты ведь был таким на самом деле. Когда ты сражался с Легионом, я почти видела тебя прежним. Что тебя сломало?

— Нетореные тропы, — он закрыл лицо ладонью и смотрел вверх сквозь растопыренные пальцы. — Я думал, у меня хватит сил, думал, что смогу одолеть демонов и дойти до конца, изменить судьбу не только для себя, но и для всех. И я шёл, невзирая на тяготы, на тех, кого приходилось оставлять позади. Нигде надолго не задерживался, не щадил ни близких, ни даже себя. Знаешь, как трудно богу жить среди смертных, которые постоянно сомневаются в нём? Каждый день доказывать свою силу, чтобы они шли за мной и слушали меня. Нельзя показывать слабости, побыть одному, отдохнуть. Мне приходилось спасать всех, кто звал, иначе бы они сказали: «Что ты за бог, раз посмел оставить нас в беде?» Тысячи тысяч голосов страждущих разрывали мне голову. Но я терпел, держался из последних сил. Пока не иссушил себя до дна, дойдя до конца моей нетореной тропы. И знаешь, что я там увидел? Что смело моё мужество и заставило забиться в самую глубокую щель на краю света? Что переломало мне хребет и оставило мучиться в вечной агонии между жизнью и смертью?

— Вэс? Демон? — от его рассказа сделалось жутко.

Я не могла сдержать жалость. Сожаление о том, что его деяния на благо всех людей так дорого ему стоили.

Безликий долго молчал. Переводил дыхание.

— Демон, худший из всех. Он победил меня, отнял имя и лицо. Превратил в тень меня прежнего. Им был я сам.

Он повернулся и заглянул мне в лицо. Печальная улыбка играла на устах. Теперь я не верила, что он может быть злым. Язвительным, полным горечи и тоски — да, но не злым.

— Не плачь. Я не хотел напугать тебя, не хотел перекладывать тяжесть мировой тверди на твои плечи. Всё будет хорошо. Я отыщу способ. А ты просто верь.

Он вытер большим пальцем мокрые дорожки с моих щёк. От полного участия взгляда внутри всё переворачивалось. Так хотелось хоть как-то ему помочь... и себе. Но что я могу? Глупая маленькая Лайсве. Жертвовать больше нечем, разве что...

Вейас рассказывал, что в одном глухом селении жрец требовал, чтобы к нему приводили невест перед свадьбой. Говорил, боги желают, чтобы для процветания будущей семьи те пожертвовали своей невинностью. Брат потешался над глупыми предрассудками, в том числе и моими. А я думала, какой же подлец тот жрец, что так бесстыдно пользуется данной ему свыше властью. Но вдруг в его словах была доля истины? В любом случае ничего лучшего я предложить не могу.

— Может, ещё одна жертва?

— Кровь демона не поможет, — Безликий качнул головой, продолжая прожигать взглядом.

— Я не об этом.

Он смешно нахмурился. Я придвинулась ближе, делая вид, что хочу прошептать ему на ухо, но вместо этого легонько коснулась губами шеи. Он застыл, затаил дыхание. Мне удалось застать его врасплох. Хорошо!

Я поцеловала приоткрытые от удивления губы. Мягкие, тёплые, чувственные.

— Плохая идея, — пробормотал он.

Но не сопротивлялся, нет, продолжал смотреть. Я засмеялась. От предвкушения голова шла кругом, а тело наливалось лёгкостью. Никогда не чувствовала себя так раскованно. Стыд забыт. Ни одной здравой мысли в голове. Только он, его образ, запах. Мои мечты, которые я так долго скрывала даже от себя самой.

Я уже на нём сверху. Томная улыбка. Дерзкий взгляд. Не знала, что моё лицо так умеет.

— Боишься? — не знала, что мой голос может звучать так страстно.

Безликий смотрел вдаль, сквозь меня, будто погружаясь в пучину воспоминаний. От полного боли взгляда всю игривость как рукой сняло. Наверное, я коснулась чего-то запретного. Быть может, в мёртвом городе остался кто-то, кого он любил и кому продолжает хранить верность. Грациозная небесная жрица. Кажется, он называл их апсарами. С крутыми широкими бёдрами, высокой полной грудью и лебяжьей шеей. Глаза горят ярче звёзд, а струящиеся волосы цвета красного кедра пышной вуалью укрывают нагое тело. Она красива, она женственна, она умеет любить, не то, что я — нескладный подросток, так запоздало ощутивший дыхание весны. Но я должна побороть призрак прошлого, иначе не выйдет.

Я снова склонилась к Безликому и неловко коснулась его неподвижных губ. Они солёные от моих собственных слёз на его лице. Взгляд всё такой же пустой, ледяной.

Не со мной.

— Прими мою жертву. Теперь уж точно искреннюю. Я верю, что ты бог. Ты справишься с Легионом и с тяжестью мировой тверди. Прими мои чаяния, мою надежду, мою любовь, как принимал помощь духов Тэйкуоли. Ты больше не один.

Его взгляд смягчился, стал осознанным, словно между туч проглянули солнечные лучи и разогнали мрак. Теперь он точно видел перед собой меня, а не ту другую. Это придало решимости.

Трясущимися руками я стянула с себя малицу и освободила его от меховых одежд. Безликий лишь безучастно наблюдал.

Соблазнить кого-то я пыталась лишь раз, да и то не вышло. А может, и не хотелось, а так, по глупости. Теперь по-настоящему. Как будто всё, что рассказывали об этом волшебном чувстве, стало правдой. Нет, она совсем другая: страсть, влюблённость, всепоглощающая, не оставляющая после себя ничего… любовь. Жаль, что опыта нет, даже с нелюбимыми. Я не знаю, что и как делать. Как он отреагирует? Как заставить его почувствовать то же и возможно ли?

Вспомнился танец у шамана. Ощущения, когда полагаешься на интуицию и не думаешь о том, что и как. Позволяешь ритму, неуловимой завораживающей мелодии вести тебя, руководить каждым вздохом. Она сама доставляет, куда нужно.

Мелкими поцелуями стелется узор на лице Безликого. Губы скользят по шее и плечам. Его руки тяну к себе. Моя грудь дрожит под его пальцами, изнывает от жажды. Жадная до ласки. Его ладони опадают ниже, описывают линию талии. Я заглядываю в глаза.

— Разве это не входит в список простых вещей, по которым ты скучал?

Он должен откликнуться! Вожделение уже теплится во взгляде.

— Это никогда не было простым.

Его шершавые пальцы проводят вдоль моих бёдер, поднимаются по спине, прижимают к терпкому мужскому телу. Влажные губы затягивают кожу на моей шее. Сладкая горечь. Алой лентой тянется по всему телу приятная боль. Жидкий пламень обжигает с головы до пят, щекоча и лаская. Неловкий танец разгорячённых тел. Сближаются. Камнем падает стон с моих губ. Раскалённое марево перед глазами, в ушах гул. Выгибаюсь против воли, словно пытаясь сбросить. Глухой рык опрокидывает на спину. Игры закончены. В немой мольбе протягиваются руки. Запоздало робею от неизвестности, от предстоящей боли. Безликий касается лбом моего лба, вырывает из забытья пристальным взглядом. Жаждет убедиться в моей решимости?

Хочу тебя, безымянного и неведомого, но такого близкого и родного. Ты намного лучше любого, кто у меня мог быть. Не по воле отца, не от безысходности, а потому что люблю.

Ни звука. Прижимаюсь к нему настолько крепко, насколько возможно. Чувствую. Жар. Давление. Сметающую силу. Трепещу. Лихорадочные движения застывают на коже каплями пота, как рассветный туман на росных травах. Сжимается тесно. Рвётся наружу. Чтобы вонзиться с новой силой. Мутный поток захлёстывает, несёт прочь. Огненный шар нарастает внутри.

Уже не различить ни Безликого, ни меня в его объятиях. Мы одно, нас нет, мы былинки на ветру, растворены во всегда и везде. Внизу, вверху, в начале и в конце. Незыблемые образы наскальных рисунков. Он и Она.

Я очнулась с трудом, как после яростной бури, чувствовала себя разбитой, разорванной на части. Слабость во всём теле. Ноздри щекотал солоноватый запах крови. Никак не получалось собрать себя по кусочкам. Безликий все ещё был во мне, застывший в мгновениях безмятежности. Я потянулась к нему, безумно желая, чтобы близость наша не заканчивалась так скоро. Но он отпрянул, подхватил штаны и принялся суматошно их натягивать.

Пустота внутри разъедала. Как будто боль, которую я прежде не замечала, хлынула мне на голову, погребая под собой. Я свернулась клубочком, пытаясь сдержать рыдания.

«Вжих!» — донеслось сквозь глухое марево в моей голове. Апатия отступала. Я увидела напряжённую, бугрившуюся мышцами спину Безликого. Он сидел у речки, скрестив лодыжки, и остервенело шлифовал клинок точильным камнем.

Ему не понравилось? Да и как могло понравиться, ведь я даже хуже, чем обычные человеческие женщины. Холодная рыба. Наверняка моё тело показалось ему уродливым, как тело Микаша — слабым. Небось, только тоску разбередила. Даже заговорить теперь страшно. А ну как обругает? Устыдит? Скажет, какая я мерзкая. Я этого не переживу. Я так хотела...

— Получилось? — спросила я, задавив в себе эмоции.

Безликий замер. Неуверенно повёл плечами. Не обернулся, не произнёс ни слова.

Жестокое похмелье накрыло с головой. Предательский всхлип сам вырвался из груди.

Безликий вздрогнул, как будто его плетью огрели, и подскочил на ноги.

— Чего ты ждёшь? Вот он я. Я больше не прячусь. Приди и возьми меня, демоны тебя раздери!

Не оборачиваясь, он подошёл к рисункам и вскинул руки, словно тянул оттуда мглу, которую до этого сам же туда и упрятал. Он хочет погибнуть? Из-за меня? Зачем?!

Бесцеремонно разбуженная мгла загудела ещё злее. Упираясь в самый свод, поднялся чёрный вал, полотном ненависти окутывая Безликого. Никто из духов не спешил на помощь. Им запретили? Безликий стоял неподвижным утёсом, наблюдая, как мгла заполоняет всё вокруг. Не шевелился, выжидая.

— Выходи, Тень. Я знаю, ты там. Давай же, выплесни свою ярость, твоё падение и все твои злоключения — моя вина. И больше ничья. Так разорви меня, убей, удовлетвори свою месть и мою заодно. Я никогда не стану с тобой на одну сторону.

Меня колотило от страха.

Не надо, пожалуйста! Если ты погибнешь, исчезну и я, и прекрасная Тэйкуоли, и весь наш мир! Ты не можешь так поступить!

— Спаси нас! — я протянула к нему руки, умоляя. — Я верю, ты сможешь. Ты лучший из всех.

Он повернул голову. Синие глаза полнились боли и сожаления.

— Брат мой, Ветер, живи! — прошептала я на прощание.

Чёрное облако поглотило его, радуясь лёгкой победе. В призрачном гуле слышалось злорадное ликование. Неужели конец?! Без него… лучше бы и так.

Воздух заискрил от накапливаемой силы. Яркая вспышка ослепила, отчаянный вопль хлестнул по ушам. Я бессильно распласталась на землю. Чувствовала, как она содрогается от мощных толчков.

В темноте закрытых глаз лучились силуэты крылатых мечников.

Руна «исаз» — лёд на спине одного, руна «турисаз» — тёрн на спине другого.

Застыли, двинулись.

Единым последним порывом.

Кто-то выживет, кто-то упадёт поверженным, а может, и оба.

Прямо сейчас, ибо ждали слишком долго.

Медленно.

Ближе.

Соприкасаясь и раня.

Разошлись.

Которого задело?

Замер один, замер другой.

Руна «исаз» тускнеет, опадает, вместе с ней и свечение.

«Турисаз» смотрит на меня недобрыми разноцветными глазами.

Идёт, чтобы придушить мерзкую гадину.

Меня.

Я сажусь на колени и обречённо свешиваю голову.

Не важно, в чём моя вина, но если его больше нет, то и мне незачем быть.

Полыхающее зеленоватым лезвие заносится над шеей.

Опускается.

Неумолимо.

Фиолетовый пламень пронзает грудь «турисаз».

В конвульсиях яркого света колыхается силуэт.

Опадает.

— Не трогал бы её — победил, — сквозь пелену кошмарного сна слышится голос Безликого.

Руна «перт» — тайна теперь прожигает его грудь.

Когда я пришла в себя, снова увидела Безликого. На земном лице Микаша явственно проступили точёные черты небожителя. В глазах решимость. Движения уверенные и грациозные. Он легко вил из поверженного чёрного облака тонкие нити, как до этого делал с жидким огнём из озёр. Мгла шипела и стенала, пытаясь достать до обидчика, но разбивала щупальца об исходящее от небожителя фиолетовое сияние. С затухающим тоскливым воплем Легион спрятался в кипящих лавой рисунках. Безликий надгробием вонзил меч в последний из них и, утерев пот, отошёл на несколько шагов.

— Так много силы... — глядя на собственный ладони, произнёс он. Впервые после нашей близости взглянул мне в глаза. — Лайсве, зачем ты отдала мне своё сердце?

— А разве я могла иначе? — мой голос сипел так, что я с трудом признавала его.

Безликий потупился. Хотела бы я прочитать его мысли, но вокруг них глухая стена, как вокруг сильнейших телекинетиков.

Бог вернулся к мельнице и сбил рукой корку с одной из спиц в колесе.

— Лёд начал стаивать.

— Так наколдуй его обратно. Сил-то у тебя теперь предостаточно, — безразлично ответила я.

Злилась и ничего не могла с собой поделать. Жалела, что не умерла в этой битве. Внутри разбухало разочарование, хотя я с самого начала знала, что надеяться на ответные чувства глупо и мелочно. Любовь должна быть жертвенной, бескорыстной, не требовать взаимности. Но от неприкрытого пренебрежения душа свербела непереносимо. Он бы мог притвориться.

Безликий качнул головой.

— Нет. Я больше не стану праздновать труса. Когда колесо освободится ото льда, я уберу посох и запущу мельницу. Всё, что было, повториться вновь. Только на этот раз я буду умнее и не совершу прежних ошибок. Начну прямо сейчас. Идём. Здесь больше делать нечего.

Он помог мне одеться, хотя лучше бы этого не делал. От любого прикосновения я вздрагивала, словно они бередили ноющую боль у меня между ног. Хотелось ударить, расцарапать лицо, наговорить гадостей. Но я понимала, насколько это глупо. Он ни в чём не виноват, я сама ему навязалась. Сама должна отвечать. Подождать, пока горькая муть осядет. Потом я буду вспоминать этот момент, как лучший в моей жизни. Жаль, что чудо не случилось. Совсем не то, которого я хотела.

Мы покидали волшебную долину, и духи провожали нас печальными взглядами. Но среди них уже не было забавного Свинтуса. Интересно, куда уходят умершие духи?

Мы возвращались в пещеру той же дорогой. Безликий вёл меня в кромешной тьме, крепко держа за руку. Молчал. Я боялась открыть рот, чтобы не наговорить лишнего.

Всё когда-нибудь заканчивается, вот и за нашими спинами сомкнулся нарисованный на стене проход. Мы снова оказались там, откуда начинали путешествие — посреди зала с колоннами. Безликий поджёг один из оставшихся факелов.

— Пора прощаться, — он мягко улыбнулся, будто просил прощения.

Сердце ёкнуло, полные обиды мысли выветрились.

— Ты не можешь уйти. Ты же обещал нас спасти!

— Я это сделал. Легион угомонился, Тень получил такую взбучку, что ещё долго нос не покажет. Выход скоро откроется, и вы сможете выбраться наружу.

Безликий поднял с земли клыки демона и отёр с них пыль рукавом.

— Отдашь брату. Они лучше моржовых бивней. Только скажи ему, что простые пути ведут в никуда. Если он хочет чего-то добиться, то к этому надо прикладывать все силы и не бояться трудностей. Путь мыслителя не менее почётный, чем путь воина. Пускай сейчас его идеи кажутся смешными, но со временем они захватят умы и поведут людей вслед за светом потухших звёзд туда, куда даже богам трудно представить.

Я удивлённо вытаращилась. Значит ли это, что видения Вейаса…

— Микашу передай, что не важно, кем ты родился. Не важно, что тебе напророчили белоглазые старухи. Он может стать чумой Мидгарда, но может быть и величайшим героем. Всё решает только его выбор. И даже если на одной из развилок он свернёт не туда, всегда можно остановиться, покаяться и вернуться к свету. Достаточно только искренне пожелать искупления.

Я потупилась и обняла себя руками. Как я скажу это Микашу? Как я ему в глаза смотреть буду?

— А как же я?

— А ты возвращайся домой и будь счастлива. Ты этого достойна.

Он собирался отвернуться, но я ухватила его за рукав и прижалась всем телом.

— Без тебя мой мир был холоден, сер и пуст. Прошу, не бросай меня. Если у тебя нет цели, то я смогу придумать её: возродить веру, предупредить людей об опасности. Вместе мы найдём способ победить врага, как это было в Тэйкуоли. Только окончательно.

— Забудь. Сойди с нетореной тропы — она калечит судьбы и приносит несчастья. Я не могу остаться. Я и так распоряжался этим телом слишком долго. Оно может не выдержать. К тому же, боюсь, Микаш никогда меня не простит. Он станет великим воином, выиграет множество битв. И все свои победы посвятит тебе одной. Он — твоя судьба и твой путь. Я не имею права этого менять. Позволь мне уйти с миром.

— Нет! Я не смогу без тебя. Я люблю тебя! — по лицу ручьями хлынули слёзы. Ну зачем я это сказала!

— Я всегда буду с тобой, незримо защищать и направлять, как делал до этого. Я лёд, я мертвец, я не могу чувствовать. И ты не должна растрачивать свою любовь на меня впустую, — он повернулся ко мне и принялся вытирать слёзы большими пальцами, как раньше. — Ну же, не будь эгоистичной маленькой девочкой и позволь мне уйти. Так должно быть. Это правильно.

— Поцелуй меня, — я подтянулась на цыпочках, обхватила его за плечи и зажмурила глаза.

Дыхание обожгло. Мягкие робкие прикосновения. Нет, не хочу так! Я впилась в него со всей палящий изнутри страстью. Может, он почувствует, может, заразится, может, моей любви хватит на нас двоих и он снова откликнется, как это было в Тэйкуоли.

— Лайсве?! — послышался за спиной возглас Вейаса.

Я вздрогнула и обернулась.

Брат стоял у меня за спиной с факелом в руке. Весь в пыли и каменной крошке.

— Лайсве?! — эхом отозвался Микаш.

Я всё ещё висела у него на плечах, а он смотрел на меня огромными от удивления глазами цвета холодной стали.

Безликий ушёл. Я разжала руки и бросилась к колоннам. Может, он ещё там. Я успею сказать последнее прощай. Но они были пустыми и безжизненными ледышками.

— Что ты сотворил с моей сестрой?! — возмущался за моей спиной Вей.

Уже собирался кинуться на Микаша с кулаками.

— Я ничего не понимаю, я... — Микаш ошалело ощупывал своё чудомвыздоровевшее плечо. Взгляд внимательно обшаривал каждую пядь на площадке. Искал, но не находил ответ.

— Перестаньте! — раздражённо бросила я. — Никто со мной ничего не творил. Мы добыли клыки — пора выбираться, если не хотим попасть под очередной обвал.

Они оба смотрели на меня с открытыми ртами. Я не желала ничего объяснять, не им. Пускай это будет мой единственный секрет, наш секрет, Безликий. Теперь я знаю, что делать. Я не забуду тебя и не сойду с тропы. Я уговорю Вейаса ехать со мной в Эскендерию. Вместе мы отыщем способ, чтобы люди поверили в тебя, а ты в нас. Тогда у тебя достанет сил спасти мир и удержать его твердь на своих плечах. А до тех пор я буду ждать. И никогда больше не усомнюсь в своей вере. Отныне у меня есть цель.

Интерлюдия II. Лики

Они неспешно покидали его логово. Приходилось присматривать за ними и направлять по верному пути, чтобы они не задержались дольше необходимого. В полотне судьбы и так зияла брешь размером с ладонь. На рваных краях едва-едва начали появляться рубцеватые стежки. Затянется ли? В любом случае уродливая заплатка исказит узор. И непонятно пока, во что это выльется.

Безликий надеялся, что дыра будет меньшей, хотя после случившегося… Как будто он не догадывался, что всё произойдёт именно так. Как будто в прошлый раз вышло по-другому. Тысяча лет минула, а он так не научился говорить женщинам «нет». По крайней мере, одной из них.

Безликий солгал, что выбрал её просто так. Своей неброской сумеречной красотой она была похожа на ту другую, которую он так бездарно потерял. Всё время развоплощённого сна он призывал её образ в свои грёзы, но она ни разу не появилась даже зыбким миражом на краю памяти. Когда понадобилась помощь, разделить с кем-то опостылевшее одиночество, он нашёл ту единственную, которая заставляла так же трепетать, бороться, жить. Ради которой он хотя бы попытался преодолеть апатию и отчуждение. И сам загнал себя в ловушку.

Прикосновения, дразнящие взгляды, пожалуй, по ним он скучал больше всего. Хотел постоять чуть-чуть на краю, но не удержался — с разбегу прыгнул вниз головой в бездонную пропасть. Как же хорошо было тогда и как горько сейчас. Всё лишь ошибка, лишнее подтверждение его несостоятельности.

Хорошо, что они уходят. Пускай забудут даже имя, которое сами ему придумали. Пускай полотно зарастёт в много слоёв, пока не скроет само напоминание о нём. Пускай...

Не спалось. Даже ложиться не хотелось. Пьяный сок бродил в голове, спутывая мысли и не давая покоя. Безликий подобрал с пола острый камень и замер у стены с узеньким решётчатым окошком наверху. Он сам возвёл собственную темницу, когда-то давно, в самом начале своего заключения. Стена с окошком была в ней любимой и ненавистной одновременно. Вся исцарапана изображениями. Ликами, которые то появлялись, то исчезали на зеркальной глади памяти. Вначале, когда былое мастерство ещё сохранялось при нём, получались почти реалистические отражения. Но со временем руки загрубели, а восприятие очерствело, закаменело и обездвижилось. Потому и рисунки становились примитивнее и безжизненней, но он упрямо продолжал рисовать, пока они не превращались в овалы с чёрточками вместо глаз, рта и носа. Лики памяти из прежней жизни.

Теперь что-то неуловимо изменилось. То ли камень был особенно хорош, то ли недолгое владение человеческим телом вернуло кусок утраченного, то ли сработал план. Капля веры предала сил. А, может, дело вовсе не в ней? Может, прожив столько лет и пройдя столько дорог, он чего-то так и не узнал или недопонял? Откуда эта переполняющая всё существо сила, откуда жгучее желание встать и что-то сделать, откуда топящий лёд свет, лучащийся изнутри нестерпимо ярко? Почему он завораживает и тащит за собой даже сильнее, чем зловещее сияние Червоточин?

Разбитые пальцы кровили, но Безликий продолжал рисовать, штрих за штрихом выводил новый лик с тщательностью, с которой рисовал лишь в самом начале, когда тоска от осознания того, что он натворил, тысячами лезвий впивалась в сердце. Осколки воспоминаний проносились мимо лихорадочными видениями.

…

Солнце давно зашло. Увядающим лепестком мерцал огонёк свечи. Дубовый стол ломился под тяжестью пергаментных свитков, испещрённых филигранным почерком. Нужно писать разборчиво, нужно подобрать такие слова, которые бы точно донесли смысл. Нужно успеть. Куда и зачем, ведь впереди вечность.

— Дорогой, уже все спят. И тебе надо, — тёплая ладонь легла на плечи. Не вовремя. — Ты какую неделю допоздна засиживаешься. На себя уже не похож: осунулся, круги под глазами. Даже бессмертным иногда нужно отдыхать.

— Погоди немного. Надо закончить, — небрежно отмахнулся он.

— Завтра закончишь. Кодекс никуда не убежит.

— Завтра может не быть времени. Вот-вот придёт зов о помощи, и я должен буду всё бросить и бежать туда.

— Ты не можешь спасать всех постоянно. Тебе нужно отдохнуть, хотя бы поспать.

— Ты не представляешь, какого это, когда твою голову раздирают тысячи тысяч голосов и ты никому не можешь отказать. Потому что назавтра он придёт к тебе и скажет: что ты за бог, раз оставил меня в беде?

— Я скажу ему, что это я виновата. Я чёрная ведьма и навела на тебя беспробудный сон, поэтому отныне со своими проблемами им придётся справляться самим.

Леси. Любимая. Жена. Она умела заставить улыбнуться, даже когда на душе скребли кошки. Он притянул её ладонь к губам и поцеловал тоненькие пальчики, каждый по отдельности.

— Не нужно, иначе твоё сердце пронзят тысячи тысяч клинков ненависти. Не хочу, чтобы ты страдала. Как-нибудь справлюсь. Сам.

— Но это слишком для одного.

— Человека, ты забыла добавить. Но я не человек, сколько бы ни пытался быть на вас похожим. Они никогда этого не забудут. Они пеняют мне даже на то, что у меня нет наследника.

— Я могу привести к тебе молодую и сильную землепашку. Их почва всегда была более всхожа, чем у таких, как я.

— Перестань, а? — раздражение выплеснулось наружу. — Мы уже сотню раз это обсуждали. Это у меня проблемы — не у тебя. Младшие боги не могут иметь детей. Даже если я отринул благодать, это не значит, что я перестал быть одним из них.

Леси убрала руку и горестно вздохнула. Он пожалел о своей вспышке. Она не виновата.

— Иди спать, правда. Я скоро приду. Обещаю.

— Люблю тебя.

— И я.

Он остановился лишь для того, чтобы послушать, как негромкие шаги и шорох одежды удаляется и гаснет. Едва обмакнул перо в чернильницу, как оно надломилось пополам. Приближался очередной зов. Как же он устал от этого!

Боль оглушила, как будто лопнула натянутая струна и выстрелила прямо в руку. Он только успел заметить, как пол летит прямо в лицо. Удар выбил дух. В глазах потемнело. Лишь клочок света освещал сидевшую на коленях фигуру. Смердело отравленной гниющей плотью. Взметнулась медь волос, голова повернулась, чтобы окинуть его презрительным взглядом едких птичьих глаз.

— Спасаешь всех, кого не лень, а о своей крови забыл? — всё так же зло, как и когда они расставались, выкрикнул брат. — Смотри, это твоя вина!

Брат развернулся и показал то, что держал на руках.

Сознание толчком вернулось в тело. Вместо Кодекса он черкнул короткую записку, от содержания которой самому становилось муторно. Привычно впечаталась в ладонь руна «исаз» на эфесе меча. Этот зов был последним. Он уходил. Навсегда.

...

Отгремели зарницы последней битвы. Он хотел уйти, но не мог. Собственный отец пригвоздил к обледенелым каменным плитам саркофага.

— Отпусти! Я никогда не желал этой участи. Я уже сделал всё, что мог, что должен был и даже больше. Мне незачем жить. Я хочу отдохнуть! Ну, пожалуйста!

— Так уж незачем? — снисходительно улыбнулся отец.

Как в детстве, когда Безликий ошибался или говорил глупости. Не поумнел с тех пор.

Тяжёлая ладонь легла на лоб. Сознание засасывало в узкий тоннель. Отец хочет дать шанс попрощаться? Зачем? Прощания всегда выходили горькой отравой.

Тьма окутала его. В столбе света ложе со скомканными простынями. Не понимая, Безликий подался вперёд, ближе. Светлые волосы расплескались по подушке, образовав бутон. По бледному лицу градом катился холодный пот. Лихорадочно блестевшие серые глаза вперились в него, как будто на грани жизни и смерти Леси смогла увидеть его призрак.

— Тужьтесь, ваше величество, последнее усилие — я уже вижу головку! — донёсся бодрый голос повивальной бабки.

— Я смогла. Для тебя... — вместо стона сорвалось с бескровных губ.

Громом по ушам ударил младенческий крик.

— Радуйтесь, ваше высочество, у вас сын. Прекрасный синеглазый мальчик.

Леси протянула руку, но ладонь Безликого прошла сквозь неё.

— Я не смог.

В серых глазах отражались его слёзы. Повитуха уже совала Леси в руки орущий свёрток, но Безликий не успел заглянуть внутрь. Не успел увидеть собственное чадо.

— Так уж незачем? — повторил отец, улыбаясь.

— Я не понимаю. Правила и...

— Ты сам поменял их, когда прошёл по нетореной тропе. Так не бойся с этим жить. Отныне ты отец, и за всё отвечаешь сам. Будет трудно, но ты справишься, иначе нетореные тропы не выбрали бы тебя.

Отец растворился, ушёл в вечность, а Безликий, наконец, уснул долгим беспробудным сном.

...

Лик получился удивительным, почти живым, похожим на жену и на Лайсве одновременно. Жаль, что Безликий не смог остаться с ними. Его участь, его кара — вечное одиночество.

Солнечный зайчик заскочил в решётчатое окно, пробежал по полу и осел на лице. Безликий прищурился, отвыкнув от света. Хлопнули крылья. На карниз опустилась белая горлица и громко курлыкнула, привлекая внимание. Безликий протянул руку. Горлица протиснулась между решёток, села на запястье и потёрлась клювом об щёку.

— Ты?.. — признавая, но страшась поверить, выдохнул он. — Леси, ты вернулась ко мне? Ты простила меня?

«Я никогда на тебя не обижалась. Это ты не мог себя простить. Это ты отгородился от всего мира. Это ты не пускал меня к себе так долго», — отозвалась горлица.

Безликий легонько гладил белые перья и впервые за долгое ощущал умиротворение, как будто, наконец, обрёл утраченную целостность.

— И ты не злишься, что я был с другой?

«Я рада, что она тебя расшевелила. И ты открылся после всех этих лет. Теперь уж точно никуда от меня не денешься — даже не надейся».

Леси всегда это умела: заставлять смеяться, даже когда на душе скребут кошки.

Что-то пробуждалось внутри него. Стены шли трещинами. Всё яростней хлестал солнечный свет. Предвещая новый день, издалека воспевал хор тысячи тысяч страждущих голосов:

Усталые смежу веки,

Под гомон слепящего дня.

Спрошу те моря и реки,

Текущие сквозь меня:

Сгорим ли в огне войны мы,

За грех сыновей и отцов?

За дел наших злые вины,

За вины сказанных слов?

Сломленных нас падших

Безликий, благослови.

Живущих в огне, сгоравших,

Несущих огонь в крови.

Не выстоять против силы,

Победы не обрести.

Под пеплом войны — могилы,

Нам не суждено спастись.

Сотрётся память, исчезнет.

Ты будешь совсем забыт.

И эхо древнейших песен

В сердцах уже не звучит.

Где льдины кроваво алеют

Сердце твоё скрыто льдом.

Но тот, кто его отогреет,

От коварства умрёт потом.

За это нам нет прощенья,

Спасенья за это нет.

По одному в забвенье

Уходим. Но тлеет свет

Надежды: придут другие,

Лучше нас, почивших во мгле,

На пепле построят мир и

Подарят покой земле(*).

* Стихи Ирины Зауэр

Эпилог

В Эскендерии шёл снег, впервые за двадцать лет, что Жерард здесь жил. Несносные белые мухи жалили холодом и сыростью, залепляли глаза. В чистых кварталах богатого верхнего города было ещё ничего, но чем дальше он отходил от дворцов знати и особняков богачей, тем больше вокруг становилось грязи. Помои смрадным потоком текли по кривым улочкам, из подворотен выбрасывали тела замёрзших насмерть оборванцев. Сколько сброду за стенами города собралось — уму непостижимо. Порой кажется, вся Сальвани сюда сбежалась от пожаров единоверческий восстаний. Беженцы вызывали столь жгучую злобу, потому что среди них не было его собственной семьи, которая навсегда осталась среди пепелищ загородных усадеб вблизи некогда цветущей столицы, Константии.

В независимый город книжников, древнюю твердыню Стражей, Эскендерию, что стояла на меже солнечной Сальвани и богатой Норикии, отец привёз Жерарда, когда тому было всего восемь. Устроил в грамматическую школу постигать науки, к которым у мальчика обнаружились склонности, а сам вернулся поправлять дела в пришедшем из-за восстаний в упадок имении. Сколько раз Жерарда писал ему и матери письма с просьбами уезжать из пчелиного улья, но они не хотели бросать любимую страну и народ — неблагодарный сброд, который давно от них отвернулся.

Отец всегда был добр к простолюдинам, порой даже слишком, принимал в любое время дня и ночи, не требовал платы за лечение, делился собственными запасами в голодные годы. Но это не спасло его, когда безумная чернь ворвалась в имение и начала резать всех без разбора. Только за то, что над входом в старый ветхий дом висел герб Стражей. Фанатики подпалили Константию. В засушливое летнее время ветер разнёс огонь до самого побережья, выжег город и близлежащие земли дотла.

Известие о гибели родителей пришло как раз перед поступлением в университет. Это не убило Жерарда, наоборот, сделало сильнее, заставило сцепить зубы, получить высший балл по всем испытаниям и открыть себе путь в вожделенный мир книжников. Мир, где сосредоточены золото и власть. Если пробраться на самую верхушку, стать у штурвала, можно ещё что-то изменить, спасти и отомстить. Совет Стражей смеётся и бездействует. Пускай Сальвани сама решает свои проблемы, орден не станет вмешиваться и поднимать оружие против собратьев — людей. Седобородые старики из совета хоть раз видели, каким одержимым огнём горят глаза единоверческих фанатиков? Не люди они, демоны, демонами одержимые.

Сейчас Жерарду было уже двадцать семь. Почётное место в круге книжников, степень магистра и собственная, пускай и небольшая, лаборатория при кафедре Мистических возможностей одарённого разума. А недавно старый руководитель кафедры подал в отставку и сделал Жерарду заманчивое предложение — жениться на его дочери и унаследовать должность. Жерард не слишком интересовался женщинами, только как средством, чтобы снять напряжение и усталость, о женитьбе и вовсе никогда не думал. За женой же надо ухаживать, подарки дарить, быть внимательным, а времени на это нет. И желания тоже. Но ради должности, ради места в Совете ордена Жерард бы смог. Его амбициозный замысел требовал много золота и влияния. Нужно было получить доступ к одержимым, желательно уговорить Совет оставить их в живых для исследований. Авалорец уже стращает всех байками о светопреставлении и требует, чтобы от одержимых избавились немедленно. Демоны бы побрали его занудливую правильность. Кодекс давно устарел и нуждается в реформировании, только слепые упёртые бараны вроде Комри этого не видят! И почему место в совете им дают только за то, что они принадлежат к древнейшему роду? Ведь это первейшее нарушение Кодекса, который Гэвин так любит цитировать.

Жерард отмахнулся от воспоминаний о заклятом друге. Единственный человек во всём Мидгарде, с которым интересно было беседовать и даже спорить. Почему они оказались по разные стороны баррикад, ведь цель у них одна — защитить орден. Защитить людей — да, так поправил его Гэвин, такой же романтичный дурень, как отец Жерарда. Он обязан его спасти. Их всех, напыщенных недальновидных дурней.

Чтобы это сделать, чтобы быть уверенным, что он на правильном пути, нужно заполучить последний знак. Имя и лицо. Если не выйдет, то можно не корячиться больше. Тихо сидеть в своей лаборатории или вовсе отойти в сладкие опиумные грёзы.

Именно там, в грёзах, Жерард отыскал первый знак. В прекрасной солнечной Сальвани, где никогда не идёт снег, а небо не бывает серым. В пять лет Жерард впервые увидел единоверцев, измождённых, с мрачными до костей обветренными лицами. Разбитые губы непрестанно шептали молитвы. Отец вызвался им помочь, посмотреть больных, и впервые взял с собой маленького Жерарда, чтобы тот приучался к ремеслу целителя.

Запах немытых тел вызывал дурноту. Аскетичные серые хламиды делали единоверцев похожими на длинноногих цапель. Враждебные взгляды пугали, но отец их не замечал. До тех пор, пока у него на руках не умерла изуродованная крупными оспинами женщина. Тогда в них полетели камни. Острый булыжник чиркнул по виску Жерарда, заставил потерять сознание, но открыл нечто невероятное внутри самого себя. Он был душой огня, бежал по залитым солнцем улицам родной Константии к огромному фонтану посреди главной площади. В искристых брызгах танцевали под изысканную музыку грациозные норны, нагие, бесполые, но вместе с тем прекрасные в своей отточенной грации. Ни одной эмоции не выражали ни лица, ни движения, ни торжественно чистые голоса, которыми они изрекали волю богов, волю мироздания. Рассказывали о том, как можно спастись от нашествия единоверческой саранчи с юга. Духи воды, земли и воздуха. Парки: Нона, Децима, Морта. Мойры: Клота, Лахесис, Антропос. Норны: Урд, Верданди, Скульд. И он сам, Жерард Пареда, сын сальванийца и норикийки из славного ордена Стражей, дух огненный, центр и источник, повелевающий голосами. Создатель и вершитель судеб мира.

Жерард очнулся уже дома от прикосновений заботливых материнских рук. Все обошлось. Единоверцы сами перепугались, когда господин Страж пронёс через весь их лагерь ребёнка с разбитой головой. Нападать больше не пытались. Но Жерард после этого изменился, стал задумчив и молчалив. Часто сидел один в саду во дворе в тени большой смоковницы и размышлял. Единоверцы — чума для всего Мидгарда, они, именно они станут причиной грядущего светопреставления, сказками о котором его пугала старая нянька. Чтобы их остановить, чтобы спасти славный орден Стражей, Жерард должен воплотить свой сон в жизнь — создать мистический фонтан, найти трёх норн, что слышат волю богов, и самому стать духом огненным. Ради этого он жил, ради этого постигал знания, все, до которых мог дотянуться, ради этого готов был пойти на что угодно и пожертвовать всем, даже самой жизнью.

Поэтому и направлялся Жерард в разгар ненастья в ненавистную часть нижнего города, обиталище презренной черни. Поэтому ходил туда уже второй год, рискуя потерять место в круге и даже честь Стража, если о его занятиях узнают.

Холод пробирал до костей. Жерард поплотней запахнул насквозь промокший и отяжелевший плащ, под которым прятал мантию магистра. Надвинул капюшон на лицо, хотя ночная темень и так достаточно скрывала внешность. Из подворотни выдвинулся крупный детина с внушительным ножом и угрожающе оскалился щербатым ртом. Не раздумывая, Жерард ударил его тростью с выдвижным лезвием — прекрасное оружие как раз для таких случаев. Незадачливый грабитель рухнул в лужу. Жерард переступил через него, не оглядываясь, гоня мысли прочь. Его хорошо обучили в университете — если не думать, что убил, так ничего с целительским даром не сделается. Вся беда в мыслях, в голове, которую надо держать чистой и холодной, если хочешь чего-то добиться. Забыть о чувстве вины и не оглядываться на то, что остаётся у тебя за спиной. Есть только указующий маяк далёкой цели. Только о нём и следует думать, всё остальное отсечь.

Жерард шёл и старался не обращать внимания на любопытные взгляды прятавшихся под скатами крыш бродяг, мокрых, облезлых и растрёпанных, как воробьи по весне. Нечего смотреть! Ещё донесут. Хотя слишком они трусливы, чтобы доносить.

Впрочем, таких кутающихся в плащи людей в закатных сумерках здесь встречалось много. Все знали, кто они и куда направляются. Магистры и студиозусы из семей побогаче, ясновидцы и медиумы. «Кашатри дэи» — небольшая питейная, которую держали переселенцы из Поднебесной ютилась в самой нищей части города, как можно дальше от дозоров стражи. Здесь подавали не только крепчайшие напитки из аниса и риса, от которых напрочь сметало с ног после первого глотка, но и дозволяли курить опий. А некоторым, по знакомству и за щедрое вознаграждение, могли помочь кое в чём ещё.

За поворотом показалась неприметная дверь без вывески. Условленный стук — три коротких удара, один длинный. Отворил шкафообразный громила, окинул улицу придирчивым взглядом и только после этого посторонился и пропустил Жерарда внутрь. В лицо дохнуло тяжёлым дымным духом. В горле запершило, глаза заслезились, с трудом обвыкаясь в плохо освещённом зале. За низенькими столиками на устланном коврами полу вразвалочку сидели вельможи, богатые купцы и спитая до черноты голытьба, раздобывшая где-то денег. Вокруг суетились девицы-подавальщицы с узкими восточными глазами и неприлично оголённой грудью. У посетителей даже не хватало сил, чтобы к ним приставать. Они лишь смотрели вальяжно, часто невидяще даже.

К укутанным в плащи по самые глаза гостям отношение тут было особое. К Жерарду подбежал расторопный распорядитель с зализанными назад короткими волосами. Тоже косоглазый, как и все местные работники. Отвёл в отдельную кабинку, отделённую от остального помещения тяжёлыми гардинами, и ушёл звать хозяина. Жерард скинул плащ и развалился на мягких подушках возле сверкающей медной курильницы, которая служила ещё и светильником. Смотрел на огонь, не мигая, пока тот не дрогнул, когда между гардинами показалась седая голова Джанджи Бонга, хозяина.

— А, мастер Пареда, весьма рад. Давненько вас не было, — любезно улыбнулся он и вошёл внутрь. Ростом он едва доставал Жерарду до плеча, поэтому даже голову под низким пологом пригибать не пришлось. — Вам как обычно?

Жерард без лишних слов сунул ему клочок бумаги и продолжил изучать пламя в курильнице. Бонг опустился рядом, достал из-за пояса увеличительное стекло и поднёс записку поближе к огню.

— Вы решили свести счёты с жизнью? — тонкие брови поползли кверху. — Не в моём заведении. Если тут обнаружат ваш труп, никакие взятки стражникам меня не спасут. Я не хочу болтаться в петле на главной площади вместе с полоумными фанатиками, как другие мои коллеги.

Бонг всегда был непрост. Целитель, так же как и Жерард, разве что дар довольно слабый, истраченный на всякую глупость. С родины его выгнали как раз за продажу опиума, кампалы и прочих запрещённых снадобий, к которым люди быстро пристращались. В Эскендерии он стал осторожнее, а после гонений на его собратьев по цеху — накачавшихся до остановки сердца кампалой студиозов и магистров находили в этом районе достаточно часто — стал излишне осторожен и дул даже на воду. Ледяную.

— Я рассчитал дозу до грамма. Прошло достаточно времени с предыдущей дозы, чтобы тело восстановилось, но не отвыкло от нагрузок. Всё получится. Поверь моему опыту. Мне надо заглянуть глубже, пройти до конца.

— Но вы ведь не медиум и даже не ясновидец.

— Все мы немножко пророки, особенно сейчас, в преддверии конца, — Жерард умел говорить, когда хотел, тихо, вкрадчиво, красноречиво. Так, что ему верили, какие бы безумства он ни предлагал. Он не был рождён с этим даром, он научился, когда изучал техники телепатов. Мало кто знал, что большинство ментальных техник можно освоить не имея родового дара, достаточно поставить цель и упорно к ней идти. На всё у Жерарда, естественно, времени не хватало, но то, что было необходимо для работы, он изучил досконально и тренировал каждый день.

Жерард вынул из кармана расписку:

— Вот мои заверения, подписанные в присутствии шести свидетелей. Если со мной что-то случится, ты и твоё заведение освобождаетесь от всякой ответственности. Бери, не бойся. Когда-нибудь люди ещё помянут добрым словом кабатчика Бонга, который помог Стражам раскрыть новые горизонты и достучаться до самих богов.

Бонг тяжело вздохнул. Жерард хорошо знал его слабое место — тщеславие. И жажда золота. Он вложил в руку кабатчика увесистый кошель. Бонг развязал тесёмки и присвистнул, медленно кивнул и ушёл.

Ждать пришлось около получаса, впрочем, Жерард не переживал, формула действительно была сложная. Как и само действо. Время он коротал, мысленно расслабляясь и очищаясь. За день до этого ничего не ел, пил только родниковую воду, не проявлял эмоций, не перегружался чрезмерно. На это раз всё должно выйти как надо.

Бонг вернулся с длинной красной трубкой в виде головы какого-то демона из Поднебесной, который пристрастил людей к опиуму, и тремя кульками со смесями курительных трав.

— Мне остаться?

Жерард качнул головой.

— Возвращайся через три часа, а до этого не тревожь, что бы тут ни происходило.

— Дело ваше, — Бонг махнул рукой и вышел.

Жерард набил трубку опиумной смесью из первого кулька и подпалил от огня в курильнице. Приложил к губам деревянный край и сделал долгую затяжку. Сладковатый дым щекотал гортань. Идеально круглые кольца вырывались из красной головы демона. Тело расслаблялось. Мысли текли вяло, истирались вовсе. Приходило блаженное безмолвие. Ни тревог, ни чувств, ни движений.

Первый кулёк закончился, в ход пошёл второй с кампальной смесью. Нёбо обварило горечью полыни. Пустой холст внутри головы взорвался радужными переливами, они кружились, вспыхивали, перетекали из одной формы в другую. После третей затяжки послышались дивные звуки небесной музыки. Жерард будто воспарил над миром и созерцал его сверху во всей его многогранной сложности. Не размышлял, не делал выводы, просто смотрел, как извергаются вулканы, как катят свои воды к океану бурные реки, как зимний холод сменяется весенним цветением и летним зноем, как летят куда-то журавли.

Усилием воли Жерард заставил себя раскрыть третий кулёк. Особенный. Самый дорогой. Бельбельник, волчья трава, южная мерваля, болиголов и щепотка очень редкого порошка из сушёных плодов вершки — дерева сновидений. Жерард уже не ощущал вкуса, мыслями он был невероятно далеко. С каждым вздохом уносился всё дальше, на юг, в собственное детство. Смежил усталые веки.

Раскалённые на солнце камни мостовой обжигали пятки. Горячий воздух трепетал над ними. Жерарду снова было пять. Он вернулся в свой сон, в милую, родную Константию. В руках был сачок для ловли бабочек. На низенькой крыше глинобитного дома, дразнясь, каркнул ворон. Жерард взмахнул сачком, но не достал. Птица проворно перелетела на соседнюю крышу. Почему он должен делать это в детском теле с одним сачком в руках?! Изловить земляную черепаху было куда проще. Вот со священными карпами пришлось повозиться — они никак не хотели клевать на бамбуковую удочку, а строптивый чёрный самец с белым глазом и вовсе порвал леску. Правда, сдался сам, когда его белая подружка попала на крючок. А вот ворон уходил от Жерарда добрую сотню раз. Во время последней попытки он едва проснулся. Несколько месяцев ушло на то, чтобы восстановить здоровье и попробовать ещё раз, теперь уж точно последний.

Жерард полез на крышу, ругая неловкое детское тело. Разбежался и перепрыгнул на соседнюю, где сидел ворон. Ждал, пока Жерард снова не замахнётся, и упорхнул из-под носа. Принялся дразнить уже со следующей крыши. Жерард стиснул зубы и побежал следом, гремя черепицей. Раньше он иногда срывался и падал, а потом наяву приходилось залечивать ушибы и раны. Но сейчас он обвыкся, сейчас доза была сильнее, идеальной, Жерард почти всем мог управлять. Это ненастоящий мир, здесь не действуют его законы. Жерард ловко перелетал с одной крыши на другую. На хлипких бамбуковых конструкциях, покрытых соломой, приходилось замедляться и быть осторожней. Считать вздохи, сосредоточиться на каждом движении. Не упасть. Не дать хитрой птице заманить себя в ловушку. Жерард замер перед зданием, возвышавшимся на этаж над соседними. Ворон был там.

Жерард обернулся на тихий шорох. Взметнулась маленькая тень и опустилась на крышу рядом с ним. Кот, он снова здесь. Он следил за Жерардом ещё со времён его первого возвращения в сон, когда тот только составлял план о том, как разыскать рекущих духов. Тощая рыжая бестия с белым пятном на всю морду, похожим на маску, являлась в каждом сне и прожигала своими неприятными пронзительно синими глазами. Именно он подсказал, что в этом мире, мире сновидений законы человеческого мира не действуют. Этот кот умел летать без крыльев. И он вызывал чувства: негодование, ярость. Хотелось схватить палку, несколькими ударами переломать ему хребет и слушать бессильные предсмертные хрипы. Зачем? Никогда прежде Жерард не ощущал ничего настолько нерационального.

Вот и сейчас от презрительного взгляда поднялась волна удушливой злобы. Ноги отяжелели, загудела голова — вот-вот выбросит из сна и всё будет напрасно. Продержаться удалось ещё меньше, чем в прошлый раз! Жерард закрыл глаза и сделал несколько глубоких вздохов. Забыть о коте! Он ничего не значит, нужен ворон. Сегодня либо он, либо Жерард. Он открыл глаза. Кот напружинился и взмыл к вожделенной крыше самого высокого дома. Расправил передние лапы, как крылья. Действительно летел, выше и выше, совсем как птица, пока не приземлился на красный черепичный край. Посмотрел оттуда уничижительно. Жерард закусил губу, пытаясь повторить его движения, его позу. Набрал в грудь побольше воздуха. Раз кот смог, то и ему — раз плюнуть! Оттолкнулся ногами, потянулся вверх всем телом, руками отталкиваясь от воздуха, как если бы он был твёрдым. Выше, выше, ещё чуть-чуть! Пальцы вцепились в край крыши. Взгляд скользнул вниз — три этажа, примерно, пять саженей. Если упадёт, точно кости не соберёт. Жерард отбросил предательские мысли и подтянулся из последних сил. Хорошо, что сачок не уронил! Ворон сидел рядом и смотрел. Устало. Обречённо. Почти по-человечьи. На мгновение Жерард увидел на его месте ребёнка, который умолял жестокосердного родителя не мучить его, а отпустить, дать свободу. Жерард прогнал и эти мысли, и это видение.

Повелитель небес играет со мной!

Сачок взлетел и опустился, но снова слишком медленно, поймал лишь пустоту. Быстрее! Жерард выжимал из своего сознания всю скорость и мощь, на какую был способен. Ещё взмах, и ещё, на самом краю. Птица запуталась в сетке, Жерард перехватил её ладонью. Ноги скользнули, незакреплённый край черепицы обломался, и Жерард полетел вниз.

От удара об мостовую вышибло дух. Боль туманила, спешила вернуть испуганное сознание обратно в тело. Нет, только не сейчас! Вдох-выдох.

Боль — это смерть.

Я не чувствую боли.

Я пройду сквозь неё, сам стану болью.

Она растворится и исчезнет, а я останусь.

— Я останусь! — в голос выкрикнул Жерард последнюю строчку из литании.

Он с кряхтением поднялся, сжимая ворона в кулаке. Птица рвалась, царапалась и клевала руки, но Жерард не отпускал. Похромал к фонтану, который сам пришёл сюда за своим хозяином, духом огненным.

— Давай же, покажи мне её! — Жерард вытянул птицу над водой, будто собирался утопить.

Ворон жалостливо каркнул. Ему вторило угрожающее шипение. Жерард обернулся и встретился взглядом с хищными синими глазами. Его озарило. Всё это время он охотился не за тем! Как ни странно, тотем Небесного повелителя — кот, а вовсе не птица. Вот уж истинно говорят, неисповедимы пути богов.

— Покажи мне её, иначе я сверну ему шею! — Жерард положил окровавленную руку на горло ворона. Всё или ничего! Этот ворон должен что-то для него значить.

Кот недовольно рыкнул и отвернулся. Зашипела вода. Жерард обернулся к фонтану. Неужели?!

Он выпустил потрёпанную птицу и окунул руки в воду по плечи. Иди ко мне, родная! Она сама доверчиво скользнула в ладони. Из воды показалась голова. Измождённое личико с заострившимися от худобы скулами, обветренные губы, по-мальчишечьи короткие светлые волосы. Что-то необычное. Распахнулись огромные небесно-голубые глаза. Она иступлено прошептала:

— Свобода!

— Мастер Пареда! Мастер Пареда! — его настойчиво дёргали за рукав. В нос ударил запах крепкой настойки. Предметы медленно обретали очертания. Вместе с сокрушительной болью.

— Хвала богам, он очнулся! — охнул кто-то знакомый, кажется, из учеников.

— Все в порядке! — попытался отмахнуться Жерард, но от боли чуть не вытошнило.

— Осторожно, у вас вывихнуто колено и, возможно, сломано запястье, — остановил его Бержедон, престарелый сердобольный помощник. Но целитель знатный. Дёрнул за ногу, вправляя сустав, и принялся обвязывать его палками.

Бонг стоял между занавесками, сложив руки на груди.

— Рамиро! — позвал Жерард. Второй помощник и самый доверенный человек во всём ордене. Вот кто ему был нужен сейчас. На плечи легли тяжёлые руки.

— Я здесь.

— Скажи старику, что я возьму в жёны его дочь и приму руководство. Мне был знак. Всё получится. Нужно искать девушек: пышную южанку с именем «Цвет весны», изящную островитянку-танцовщицу с именем «Око бури» и тощую северянку-странницу с именем «Свобода». Мы построим фонтан, и норны заговорят. Они приведут богов на нашу сторону, и мир будет спасён!

Присутствующие кивнули. Запахнули плащи, подхватили Жерарда под руки и потащили на улицу. Нужно было опередить утренние патрули.

Бонг хмуро наблюдал, как они скрылись за поворотом. Из подворотни выглянул тощий рыжий кот с белой мордой. Бонг поднял его на руки и прижал к груди.

— Невежество — твой удел, Жерард, — прошептал один из них.

Минск, 2014 — 2015

Оглавление

Книга I. Страждущий веры

  Пролог

  Часть I. Горевестница

    1.

    2.

    3.

    4.

    5.

    6.

    7.

    8.

  Интерлюдия I. Тень

  ЧАСТЬ II. Глас во тьме

    9.

    10.

    11.

    12.

    13.

    14.

    15.

    16.

    17.

    18.

    19.

    20.

    21.

    22.

    23.

    24.

    25.

    26.

    27.

    28.

    29.

    30.

    31.

    32.

  Интерлюдия II. Лики

  Эпилог