Кокаиновые короли [Гай Гульотта] (fb2) читать онлайн

Кокаиновые короли

ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ПОВЕСТЬ

Перевод с английского ОЛЬГИ ВАРШАВЕР

1 ДЕЙДЛЕНД

В жаркий июльский день 1979 года белый грузовичок марки «форд» въехал на стоянку возле крупнейшего в южной Флориде торгового центра под названием «Дейдлендская аллея». Вздумай случайный прохожий осмотреть грузовик–доставщик попристальней, он бы непременно заметил, что надписи на бортах не совпадают. Слева написано: «Счастливо отдохнуть! Еда для пикников и праздников», справа же — наоборот — «для праздников и пикников». Кроме этих надписей, грубо намалеванных по трафарету красной краской, имелся и телефонный номер, но звонить по нему было совершенно бесполезно — там о пикниках и слыхом не слыхивали.

Грузовик остановился в юго–западной части торгового центра; здесь — между кулинарией и салоном красоты — помещался магазин «Королевские вина». Вообще говоря, Дейдленд — обычное провинциальное торжище в субтропиках Соединенных Штатов. Торговый центр занимает двадцать с лишним гектаров вдоль канала в майамском пригороде Кендал, а вокруг лишь аккуратно подстриженные лужайки, зеленеющие перед типичными американскими домиками в стиле «ранчо». Ежеутренне волна служащих откатывается на десять миль к северу — в центр Майами — и ежевечерне катит назад, спать.

Белый грузовик прибыл в Дейдленд на рандеву. В «Королевских винах» предстояла встреча с Германом Хименесом Панессо — одним из майамских кокаиновых воротил. В грузовике тоже сидели кокаиновые дельцы. И тоже, как и Хименес, колумбийцы. Грузовичок притормозил возле винного магазина, не вызвав ничьих подозрений. Мотор продолжал работать.

Двадцать минут третьего Хименес и его двадцатидвухлетний телохранитель Хуан Карлос Эрнандес вылезли из белого «мерседеса» на дейдлендской стоянке и, оставив девятимиллиметровый браунинг на полу у заднего сиденья, безоружными направились в «Королевские вина».

Они спросили виски «Чивас Ригл». Продавец Томас Капоцци указал, где стоит вино, и Эрнандес на миг отошел от хозяина, чтобы достать бутылку с правой полки. В это время на пороге показались двое из белого грузовика. Один из них навел на Хименеса пистолет–пулемет «Беретта» — и открыл огонь. Другой стрелял из автомата системы «Инграм» (МАК-10). Хименеса и Эрнандеса расстреливали в упор, на полках звенели бутылки. Эрнандес скончался мгновенно. Хименес рванулся к двери, но тоже упал — пули 45–го калибра снесли ему голову. Задетый шальной пулей Капоцци, шатаясь, выбрался на улицу.

Убийцы произвели более шестидесяти выстрелов. Затем, бросив МАК-10, они выбежали из магазина и вскочили в грузовик. Чтобы прикрыть отход, изрешетили все машины на автостоянке. Стреляли куда попало, даже высадили зеркало заднего вида в собственном грузовике. Треск выстрелов, звон стекол… Наконец, грузовик свернул за угол в южной части торгового центра, и снова — тишина. На все потребовалось меньше трех минут.

Радиосигнал в уголовном отделе окружной полиции грянул как гром среди ясного неба: вооруженное нападение с участием латиноамериканцев! Точное время: 14.35, 11 июля 1979 года.

«Вот черт, опять!» — вздохнул про себя следователь Эл Синглтон. Кокаиновая война длилась многие месяцы, и в округе Дейд то и дело находили трупы колумбийцев. С ноября было зарегистрировано двадцать четыре убийства латиноамериканцев на почве наркотиков. Найти виновных удавалось крайне редко.

Бывший моряк Эл Синглтон был худ как щепка и имел примечательные, вытянутые кверху уши. Он уселся в свою неброскую, без полицейских эмблем, машину и направился по Долфинскому шоссе на запад. Позади буйные побеги небоскребов вспарывали небо над Майами, впереди стелились по земле низкорослые пригороды. Истинных причин кокаиновой войны не знали ни в полиции, ни в прокуратуре. По одной версии, все дело было в соперничестве кокаиновых дельцов из Колумбии. Другая версия предполагала, что колумбийцы никак не поделят сферы влияния с кубинцами. Прежде отношения между кубинскими перекупщиками и их колумбийскими поставщиками складывались достаточно ровно. Колумбийцы скупали лист коки в Боливии и Перу, перерабатывали его в порошок у себя дома и отправляли на север. Однако с 1976 года они решили обходиться без посредников и сбывать кокаин самостоятельно. За три прошедших года четыре–пять колумбийских групп захватили весь кокаиновый рынок в Майами.

К концу 70–х годов контролировать ситуацию стало совсем трудно. Вкусы американцев изменились, марихуана уступила место кокаину, возросший спрос вызвал резкий скачок цен: в Майами 1 килограмм (2,2 фунта) кокаина еще год назад стоил 34 ООО долларов, а теперь — 51 000. Кокаин поступал бесперебойно, его ввозили все больше и больше. Полуостров Флорида с береговой линией длиной в 12 с лишним тысяч километров — сущий рай для контрабандистов. Майами гудел, как огромный улей, банки ломились от отмытых денег, латиноамериканцы зачастили в ночные клубы, где их поджидали конкуренты с припасенными в карманах пистолетами. Самый воздух накалился до предела, достаточно искры — и грохнет взрыв.

«Отстрел в кокаиновом коррале» — статью под таким кричащим заголовком прочел Эл Синглтон в майамской газете «Геральд» всего лишь неделю назад, в воскресенье. Там приводились подробности многочисленных убийств, связанных с наркотиками. Прежде местные жители и не предполагали, что возможна такая жестокость. Колумбийцы погибали самыми разнообразными способами: одних среди бела дня расстреливали в упор в городском транспорте; других засовывали в пластиковые мешки и топили в канале близ Корал—Гейблз. Федеральный прокурор заявил: «Повторяется история Додж—Сити!» Трупы колумбийцев заполнили окружной морг. Округ Дейд получил меткое прозвище «страна–хана». Пользовались, в основном, пистолетом–пулеметом МАК-10. Десятая модель представляет собой небольшую коробочку — компактный инструмент для убийства, который выплевывает тысячу пуль 45–го калибра в минуту и запросто пробивает обшивку любого автомобиля. Полицейские прозвали его «майамским вышибалой».

Эл Синглтон прибыл к дейдлендской автостоянке через двадцать пять минут после радиосигнала. Здесь уже скопилось множество полицейских машин, зеваки толпились поодаль, так как к месту происшествия их не допускали. Старший следователь сообщил Синглтону, что преступники бросили свой белый грузовик за углом, и попросил Эла осмотреть машину и «приобщить к делу».

Синглтон нашел грузовик за магазинами. Парни с телевидения уже вели съемку, вытащив официальный желтый бланк, Синглтон принялся описывать все, что предстало его глазам.

Грузовик марки «форд» выпуска 1979 года приткнулся возле пешеходного мостика, перекинутого через канал, который отделял торговый центр от жилых кварталов. Убийцы, очевидно, скрылись за мостом, в предместье. Ключ торчал в зажигании, мотор еще работал. Сиденья были обиты красной ворсистой тканью. На сиденье водителя валялись солнцезащитные очки и синий бронежилет, какой носят полицейские. На пассажирском месте лежали обрез 30–го калибра, «магнум» и еще один револьвер. На полу Синглтон увидел МАК-10, 9–миллиметровый браунинг и еще один карабин 30–го калибра. На месте преступления редко остаются орудия убийства. Здесь же Синглтон насчитал 6 огнестрельных единиц. Небывалый случай. И из всех стреляли. Похоже на завязку фильма о ковбоях.

В задней части грузовика Синглтон увидел еще шесть бронежилетов — они свисали с потолка, точно копченые окорока. Боковые стенки грузовика были покрыты стальными пластинами толщиной в 6,5 мм. В задних дверцах — две дыры–амбразуры. Короче, не грузовик, а настоящая бронемашина. При одном взгляде на нее полицейских прошиб холодный пот. Убийцы явно замышляли скрыться во что бы то ни стало — пусть даже силой прорвавшись сквозь полицейские кордоны!

Эл Синглтон постоянно имел при себе обычное оружие окружной полиции — девятую модель «Смита–и–Вессона» 38–го калибра. Однако после дейдлендского расстрела приобрел 9–миллиметровый автоматический браунинг с обоймой на 14 патронов.

О дейдлендском убийстве кричали газеты во всех концах страны. В языке возникло новое понятие: «кокаиновые ковбои». На уголовном небосклоне вспыхнули новые, страшные звезды. Помимо кокаина дельцы из Колумбии завезли в Майами свирепую, нечеловеческую жестокость, с которой не сталкивались прежде американские блюстители порядка. До колумбийцев в майамском наркобизнесе крутились игроки, воришки и уцелевшие «дети цветов». Но эти вегетарианские времена отошли в прошлое. Колумбийцы превратят Майами в кокаиновую Касабланку восьмидесятых. Округ Дейд будут называть столицей смерти. Благодаря колумбийским поставщикам кокаин вытеснит с американского рынка другие наркотики и станет для страны бичом конца XX века.

Почти сто лет назад доктор Зигмунд Фрейд устроил в США кокаиновую лихорадку, провозгласив кокаин возбудителем сексуального желания. Увлечение кокаином длилось почти тридцать лет, его прервал лишь закон Харрисона, принятый в 1914 году — первый антинаркотический закон. Однако к семидесятым годам печальный опыт начала века был давно забыт. И все началось снова. Сперва кокаин стал просто модной забавой. Он придавал элитарным сборищам пьянящий аромат запретного плода. Затягивал под лопасти неумолимого молоха кинозвезд и спортсменов, завлекал в частые сети молодежь — золотую и попроще, — любителей сильных ощущений. И вот, наконец, в восьмидесятые годы «крэк» и «рок» спустятся в трущобы страны, превращая людскую бедность в беспросветную нищету. В 1988 году кокаин будут регулярно потреблять шесть миллионов американцев и три наркомана — ежедневно умирать. Кокаин — первым среди наркотиков — будет признан угрозой национальной безопасности страны.

Впрочем, в 1979 году никто еще не провидел будущего. Эл Синглтон с коллегами и не подозревали, что кокаиновая война во Флориде — тяжелые, мучительные роды. Из горстки дилетантов–контрабандистов рождалась международная корпорация, которая будет ворочать многими миллиардами. К моменту дейдлендского убийства почти всех дилетантов со сцены уже убрали. А со временем наркосетью завладеют несколько колумбийцев, которые и станут кокаиновыми королями. Их ждут несчетные схватки: с дельцами–соперниками, с полицией и даже с правительствами, — но живучесть их беспредельна, и они неизменно остаются в числе самых богатых и самых жестоких преступников мира. Вместе эти люди известны как Медельинский картель.

Их было четверо: Пабло Эскобар Гавирия, иначе «Эль Падрино» — крестный отец, променявший вполне благополучную карьеру наемного убийцы, угонщика машин и похитителя людей на торговлю кокаином, наживший на нем миллионное состояние. Хорхе Луис Очоа Васкес, иначе Эль Гордо — Толстяк, — представитель низов среднего класса, тихий паренек, мечтавший о лучшей жизни для своей семьи и нашедший ее в кокаине; Карлос «Ледер Ривас, иначе Джо «Ледер, — смекалистый парень, любивший «Битлз» и замышлявший развернуть крупнейшую в мире сеть для перевозки наркотиков; Хосе Гонсало Родригес Гача, иначе Эль Мехикано — Мексиканец, покупавший на кокаиновые деньги футбольные команды, скаковых лошадей и огромные земельные участки.

К середине восьмидесятых годов эта четверка возьмет под контроль пятьдесят процентов кокаинового рынка США. На них будут работать тысячи людей: крестьяне станут выращивать и перерабатывать коку, летчики — перевозить наркотики, агенты — сбывать товар; толстосумы помогут дать взятку и отмыть деньги, наемные убийцы уберут с дороги врагов. Картель будет зарабатывать два миллиарда в год, не выплачивая при этом никаких налогов. Кокаиновые короли хитры и немногословны, у них — одна цель, и ради нее они готовы на все.

Подобно многим колумбийцам, промышляющим наркотиками, главари картеля считают своей родиной город Медельин, расположенный в отрогах Анд. Уже в 1979 году американские газеты называли Медельин «кокаиновой Уолл–стрит». Однако большинство американских полицейских, занимавшихся наркотиками, даже не знали, где находится этот самый Медельин. И напрасно. Ибо ключ к кокаиновому бизнесу следовало искать именно там.

На первый взгляд город не носит особой отметины. В туристских проспектах его называют обычно «Городом вечной весны» или «Городом орхидей». Расположен он в провинции Антьокия, среди сосновых лесов, занимающих центр и север Колумбии. Размерами Медельин уступает лишь столице страны — Боготе, а население его составляет 1,2 млн. человек. Город быстро разрастается в речной долине на высоте более полутора километров над уровнем моря. И нет красивее места в Южной Америке. В 1979 году жизнь в деловой части города била ключом, рвались ввысь небоскребы, и новые архитектурные формы приятно вплетались в величавый колониальный стиль прежней застройки. Ныне в черте города располагаются три университета, Ботанический сад, есть широкие бульвары и парки.

Жители Медельина называют себя «paisa» — земляки. Внешне они довольно скромны, на самом же деле — агрессивны и честолюбивы, это трудяги, жадные до денег и стремящиеся во что бы то ни стало взобраться вверх по социальной лестнице. И любого медельинца — богатого ли, бедного ли — уважают лишь за храбрость, смекалку и проницательность.

Во времена испанского владычества Медельин стоял на отшибе, колонисты не любили его за убогость и неприветливость, предпочитая благовоспитанную Боготу. «Земляк» — жалкий, бледный, болтливый мужлан — смешно коверкал испанские слова и был объектом нескончаемых шуток. Жители Боготы презирали «земляков» за неотесанность и грубость. Впрочем, в середине XX века шутить над медельинцами было уже неуместно. «Земляки» превратились в способных дельцов, готовых пуститься на любой риск. Родители стремились выставить сыновей из дома — чем раньше, тем лучше: «Разбогатеешь, вышли денег. Не разбогатеешь, на порог не пущу!»

Их старания не прошли даром. Медельин, скромный поселок, основанный колонистами около рудника, разросся; в XIX веке он стал основным производителем кофе, а в XX веке — промышленным центром всей Колумбии. Кроме того, за городом издавна закрепилась репутация контрабандного центра. Добропорядочные и не вполне добропорядочные «земляки» нелегально ввозили в страну американские спиртные напитки и сигареты, на самолетах перебрасывали телевизоры, стереоаппаратуру и радиоприемники из зоны Панамского канала, где в портах велась беспошлинная торговля. К 1979 году Медельин стал богатым, красивым городом, презиравшим чужаков. Здесь–то и зародилась колумбийская кокаиновая индустрия.

Древние жители Анд, южноамериканские индейцы, жевали лист коки добрых две тысячи лет. Но лишь в конце XIX века европейские химики взялись за обработку коки всерьез и получили первый кокаин. До 1973 года кокаин для немедицинских целей производили в Чили в домашних условиях. Затем его очищали и отправляли в Соединенные Штаты, причем колумбийцы зачастую выступали посредниками в этих операциях. Американский спрос ограничивался горсткой богачей, которым хотелось испробовать чего–нибудь похлеще марихуаны, но избежать побочных эффектов, которыми чреват героин. Благодаря кокаину чилийцы процветали, но рынок был сравнительно мал.

Конец благоденствию положил в сентябре 1973 года генерал Аугусто Пиночет Угарте, свергнувший президента–марксиста Сальвадора Альенде Госсенса. Полиция Пиночета упекла в тюрьмы и депортировала множество торговцев наркотиками. Чилийский кокаиновый бизнес угас.

И колумбийцы взяли дело в свои руки. Они отлично знали контрабандные пути–дорожки и, подобно чилийцам, могли легко наладить контакты с производителями коки в Перу и Боливии. С самого начала колумбийское кокаиновое производство управлялось из треугольника Богота — Медельин — Кали. Причем Медельин сразу возглавил троицу. Впрочем, поначалу распознать это было непросто. И колумбийские правоохранительные органы, и агенты американского УБН (Управление по борьбе с наркотиками) сосредоточились на вывозе марихуаны из карибских портов Барранкилья, Санта—Марта и Риоача. К кокаину эта контрабанда отношения не имела.

Истинный размах дела впервые приоткрылся 22 ноября 1975 года, когда полиция захватила небольшой самолет, приземлившийся в аэропорту Кали. В грузовом отсеке было обнаружено шестьсот килограммов кокаина — самая крупная партия наркотика, изъятая к тому времени в Колумбии. Среди торговцев захват самолета породил цепочку убийств — первую из кокаиновых войн, которые и ныне периодически сотрясают страну. Причины войны были ясны не вполне. Зато результаты оказались — яснее ясного. За два дня — субботу и воскресенье — от руки убийц погибло 40 человек. И все — в Медельине, а вовсе не в Кали. То есть нить от захваченного кокаина неизменно вела в Медельин, именно тут вершилась кокаиновая политика.

«Медельинская резня» подпортила непогрешимую репутацию «Города орхидей». Полиция попристальней взглянула на рабочие предместья, на трущобы в северных кварталах — колыбель кокаиновой индустрии. Люди здесь постоянно носили пистолеты и ножи — любое оружие, которое спасало и помогало в ежедневной жестокой борьбе за жизнь. В 1979 году Медельин был опасным городом, как, впрочем, все города Латинской Америки. Жители бедняцких кварталов стремились разбогатеть и, переехав в южную часть Медельина, примкнуть к «земляческой» аристократии, а затем купить «финку» — то есть усадьбу — для отдыха. Кокаиновые деньги могли в одночасье превратить медельинского бедняка и невежу в уважаемого и добропорядочного бизнесмена.

Кокаиновые магнаты семидесятых — люди немолодые. Это, в основном, контрабандисты — «земляки», которые промышляли наркотиками не постоянно, а от случая к случаю. Теперь их вытеснял молодняк, который занимался только кокаином. И сперва ничем не выделялся среди них медельинский парнишка, который к середине семидесятых потихоньку превратился в одну из крупнейших фигур в мировом наркобизнесе.

Его имя — Пабло Эскобар Гавирия. Небольшого роста (167,5 см), полноватый, со светло–карими глазами, черными вьющимися волосами и совершенно неприметными чертами лица. Родился он 1 декабря 1949 года и вырос в Энвигадо — медельинском рабочем предместье, отличавшемся крутыми нравами. Его мать преподавала в школе, а отец был фермером. Много позже наемные писаки примутся восхвалять своего босса: он, мол, поднялся из низов, он сам себя сделал. Однако это не так. Семья отнюдь не бедствовала, а Эскобар даже закончил полный курс средней школы — редко кому в Энвигадо выпадает такая удача.

На преступный путь Эскобар ступил рано, еще подростком. Он таскал с кладбища надгробья, стирал надписи и выгодно перепродавал плиты. И соратники, и враги утверждали, что Эскобар все постигает на лету, что у него потрясающая деловая хватка. Внешне же он мягок, скромен, неизменно вежлив и одуряюще корректен.

Окончив школу, Эскобар нанялся в телохранители и помощники к пожилому контрабандисту, ввозившему стереоаппаратуру из Зоны Панамского канала. Эскобар страховал операции в Медельинском аэропорту. Дела его быстро шли в гору; кроме того ему изрядно помог стартовый капиталец в два миллиона песо (100 000 долларов) — такой выкуп он получил в начале семидесятых годов за похищенного им медельинского промышленника.

Впервые Эскобара арестовали 5 сентября 1974 года. Его взяли за кражу автомобиля марки «рено». Года два спустя агенты колумбийской службы госбезопасности арестовали его и еще 5 человек за провоз по медельинским улицам тридцати девяти килограммов кокаина, спрятанных в запасном колесе пикапа. То была первая неудача Эскобара с наркотиками и самая крупная удача полиции за год.

В тюрьме Эскобар провел всего три месяца. Постановление об его аресте таинственным образом отменили, и он вышел на свободу. Вскоре полиция снова упекла его за решетку, но на этот раз он быстро выбрался под залог. Дело Эскобара расследовалось много лет, его судили девять судей, но в некий прекрасный миг протоколы непременно исчезали. А пять лет спустя после ареста на одной из медельинских улиц в упор расстреляли агента службы безопасности, который когда–то засадил Эскобара в тюрьму.

Таков еще один, последний лик Пабло Эскобара. Тихий предприниматель из Энвигадо оказался хладнокровным убийцей.

Пабло Эскобар стал одним из застрельщиков кокаиновых махинаций. Хорхе Луис Очоа Васкес занялся контрабандой много позже. Родился он в Кали, а вырос в Энвигадо.

Хорхе, средний из трех сыновей Фабио Очоа Рестрепо и Марго Васкес, родился лишь на два месяца раньше Эскобара и знал его с детства. Очоа–отец, карикатурно толстый человечек, коренной житель Антьокии, слыл лучшим в провинции объездчиком вьючных андских лошадей. Семья отнюдь не принадлежала к местной знати. В середине шестидесятых годов, желая выбраться из нищеты, Фабио открыл семейный ресторанчик «Маргаритки». Чтобы не прогореть, все — и взрослые, и дети — работали не покладая рук. Сам Хорхе, его братья — старший, Хуан Давид, и младший, Фабио, — а также сестры, едва вернувшись из школы, вставали к плите и мыли посуду — до самого рассвета. Адвокат и газетчики часто вспоминали детство Хорхе: он якобы втянул семью в контрабанду кокаина, потому что жалел мать и сестер, гнувших спину от зари до зари.

Братьев Очоа приобщил к наркобизнесу их дядя Фабио Рестрепо Очоа, бывалый «земляк» — контрабандист. Со временем все трое погрязли в контрабанде по уши, но Хорхе главенствовал в «клане Очоа» с самого начала. Был он высок, около 180 см, и, подобно отцу, склонен к полноте; толстел Хорхе сообразно росту своих доходов и меньше девяноста килограммов весил редко.

На преступника Хорхе совершенно не походил: заботливый семьянин, в обращении тих и мягок. Изредка позволял себе бокал сухого белого вина. Даже табака не курил — а уж о наркотиках и вовсе речи не было. Однако уродился он истинным предпринимателем. Пристрастие к кокаину считал пороком, но достаточно безвредным. Пускай балуются те, кому это по карману. А он, Хорхе Очоа, погреет руки на людских слабостях.

В середине семидесятых годов Очоа отправился в Майами в качестве специалиста по импорту–экспорту. На самом же деле он занялся сбытом кокаина на Восточном побережье Америки. Работал на дядюшку. В конце 1977 года Фабио Рестрепо похвастался, что ввозит в Штаты до сотни килограммов кокаина в неделю. Его собесед–ник оказался осведомителем УБН. 12 октября того же года Рестрепо передал этому человеку чемодан с 27 килограммами кокаина и попросил отвезти наркотик в Майами — его племяннику Хорхе. Осведомитель сообщил в УБН, и Хорхе ждала засада. При передаче кокаина на автостоянке у кинотеатра агенты УБН арестовали девять колумбийцев — среди них сестру и зятя Хорхе Очоа. Самому Хорхе — единственному! — удалось скрыться. Завидев полицию, он вскочил на мотоцикл и был таков. Чудом избежав ареста, Хорхе тут же покинул Майами — уже навсегда. Вскоре после возвращения Хорхе в Медельин его дядю убили. УБН запросило подробности этого убийства у своих колумбийских представителей.

Из штаб–квартиры в Боготе сообщили: «Очоа унаследовал всю наркосеть покойного Рестрепо. Ходят слухи, что он приказал убить Рестрепо, чтобы утвердиться полновластным главой организации».

К середине семидесятых годов Эскобар и Очоа взяли в свои руки весь колумбийский наркорынок. Группу Эскобара называли «Лос Паблос» — «Люди Пабло». Хорхе с братьями назывались «Клан Очоа». Однако они не достигли еще грядущего размаха, не набрали обороты. Недоставало надежного способа переброски крупных партий кокаина в Штаты и налаженного сбыта.

Эскобар в США вообще не бывал, а краткое пребывание Очоа во Флориде едва не закончилось арестом. Им явно не хватало толмача–колумбийца, кто знал бы Штаты изнутри, а не понаслышке.

2 МЕЧТАТЕЛЬ ИЗ ДАНБЕРСКОЙ ТЮРЬМЫ

Весну 1974 года Карлос Ледер Ривас проводил в федеральном исправительном заведении в Данбери, штат Коннектикут, и размышлял о своем будущем. Арестовали его год назад в Майами за незаконное хранение марихуаны и осудили на четыре года. Данберская тюрьма не отличалась строгим режимом, сидели здесь, в основном, за должностные преступления, наркотики и политику. С Ледером соседствовали Дж. Гордон Лидди, прогремевший в Уотергейтском деле, мистификатор Клиффорд Ирвинг — биограф Говарда Хьюза, и братья Берриган — священники, арестованные за протест против вьетнамской войны.

К своим двадцати четырем годам Карлос Ледер ничего выдающегося не совершил. Торговал травкой, нелегально вывозил в Южную Америку краденые машины. Родился он 7 сентября 1949 года в колумбийском городе Армения в семье немца Вильгельма Ледера, высокого и крайне вежливого инженера, и его жены–колумбийки Хелены Ривас. Вильгельм Ледер эмигрировал в Колумбию в 1922 году и открыл там конструкторское бюро. Детей в семье было четверо: трое мальчиков и девочка. Родители развелись, когда Карлосу — самому младшему — исполнилось четыре года.

Детство Карлоса прошло в Армении, возле матери. А в пятнадцать лет он вместе с матерью переехал в Соединенные Штаты. Щуплый подросток — так и не дотянет до 170 см — был, однако, хорош собой: с густыми темными волосами, открытым мальчишеским лицом и пронзительным, цепким взглядом. Послужной список начал с тихих, но очень изобретательных карманных краж. Впервые арестован в 1972 году в Минеоле, штат Нью—Йорк, за самовольное пользование чужой машиной. В следующем году арестован в Детройте — перегонял краденые машины в соседний штат. Оставив залог, он перебрался в Майами, где снова угодил за решетку за хранение ста с лишним килограммов марихуаны. Так Ледер оказался в данберской тюрьме.

А на соседней койке оказался Джордж Джанг, тоже осужденный за махинации с наркотиками. Выходец из весьма зажиточного массачусетского семейства, Джанг успел даже поучиться в университете штата Теннесси, получая «футбольную» стипендию, но его спортивная карьера внезапно оборвалась — он повредил коленный сустав. И продолжил учебу в городе Лонг—Бич, штат Калифорния. Здесь, в Сити–колледж, он изучал рекламное дело и здесь же начал курить марихуану. Однажды ему и его дружку пришла в голову замечательная идея: можно покупать марихуану в Мексике и Калифорнии по дешевке и перепродавать втридорога в университетах на Восточном побережье. И дело завертелось. Дружок был пилотом, они купили вскладчину самолет и летали в Мексику за марихуаной. Вскоре Джордж Джанг стал зарабатывать по двести тысяч в год. Но три года спустя его арестовали в Чикаго по доносу клиента–наркомана. Джанг вышел под залог, больше года провел в бегах и, в конце концов, вернулся в Кейп—Код, Массачусетс, где принялся торговать марихуаной прямо под родительским кровом. Мать заявила в полицию.

Карлос Ледер полюбился Джангу с первого взгляда. Очень смышленый, хорошо воспитанный, Ледер отлично говорил по–английски. И что–то еще привлекло в нем Джанга, некое особое обаяние. Джанг, безусловно, был более матерым преступником, на его счету тонны марихуаны, а Ледер попался на какой–то жалкой, мизерной партии. Услышав о ввозе марихуаны из Мексики, Ледер навострил уши. Спросил Джанга о кокаине. Джанг мало что знал: пробовал пару раз. Ледер уверенно заявил, что кокаин перевозить легче — меньше места занимает. И куда выгодней. Заплатишь в Колумбии две тысячи, а в Штатах выручишь пятьдесят пять тысяч! Ледер считал кокаин ядом, но яд этот хорош — он дает деньги и власть. Джанга интересовали только деньги. Ледеру нужна была и власть, он мечтал править собственной страной. Непрерывно говорил о революции, восхищался Эрнесто Че Геварой — партизанским вождем из Аргентины. Еще он восхищался Джоном Ленноном и Адольфом Гитлером. Джанг предпочитал Боба Дилана. Че и Леннона он еще мог понять и принять. Но Гитлер — это уж чересчур.

Ледер и Джанг проводили все время вместе. И говорили исключительно о контрабанде, о кокаине. Ледер утверждал, что достанет в Колумбии сколько угодно кокаина у Пабло Эскобара. А Джанг обещал наладить сбыт в Штатах через прежнюю, марихуановую, сеть. Потолкавшись когда–то среди наркоманов Сан—Франциско, он знал тьму киношников и музыкантов. Много лет спустя Джанг скажет: «Я считал, что главное — их заинтересовать, а они сами придумают, как сбыть товар. Я же видел, как расходилась марихуана в шестидесятых годах».

Кроме связей этот дуэт обладал иным, не менее важным свойством: их вело вдохновение. Ледер и Джанг первыми сообразили, что кокаин можно перевозить тем же способом, что и марихуану. А ведь в 1974 году кокаин ввозили в США по нескольку жалких килограммов — рассовывали пачки среди вещей контрабандистов — «ишаков». Марихуану же, по несколько сотен килограммов зараз, забирали американские летчики–контрабандисты с тайных взлетно–посадочных полос в северной Колумбии. Так почему бы не вывозить таким же способом и кокаин? Если наладить воздушный транспорт для производителей кокаина, они объединят свои грузы в большие партии, а Ледер и Джанг запросто наживут миллионы!

Провернуть такое дело мог только Карлос Ледер. В отличие от Пабло Эскобара он чувствовал себя в Штатах как рыба в воде. И мог стать тем самым связующим звеном, толмачом, которого так не хватало кокаиновым дельцам. Кроме того, он легко и умело заставлял окружающих плясать под свою дуду. Сила воли Ледера и его вдохновенный порыв увлекали более слабых людей, в особенности американских уголовников, таких как Джордж Джанг. А Джанг был Ледеру необходим: без него он бы даже с парой килограммов кокаина не сладил.

Много часов провели Ледер и Джанг в тюремной библиотеке: изучали карты, прикидывали наиболее удобные маршруты для ввоза кокаина в Соединенные Штаты. Летать решили через Мексику. Но потом некий врач, попавший в тюрьму за вымогательство, рассказал им о Белизе — британской колонии в Центральной Америке, которая еще не подписала соглашение о выдаче преступников. Тогда Ледер задумал создать свой перевалочный пункт — надежный приют для контрабандистов. А от арестанта–банкира они узнали, как отмывать деньги через приморские банки. Короче, данберская тюрьма запомнилась Ледеру навсегда — тут он прошел свои университеты.

Весной 1975 года Джанг досрочно, хотя и условно, получил свободу. Он оставил Ледеру родительский адрес — чтобы прислал весточку уже из Колумбии. По освобождении Ледеру как иностранному подданному предстояла высылка из Штатов на родину.

Джанг получил от Ледера телеграмму год спустя. Карлос организовал в Медельине агентство по продаже машин — «Авто Ледер». В полиции знали, что порой сюда перегоняют из Соединенных Штатов краденые машины, но Ледер для прикрытия вел и обычные торговые операции, и пока его «вывеска» была чиста.

Джанг позвонил в Медельин.

— Приезжай. Погода прекрасная, — услышал он в трубке. Это был условный сигнал. Значит, Ледер восстановил свои кокаиновые связи.

Поскольку Джанга освободили условно, он не имел права покидать пределы страны. Поэтому он отправил в Медельин Фрэнка Ши, приятеля и коллегу по контрабанде марихуаны.

Очутившись в феврале 1976 года в Медельине, Ши тут же позвонил Джангу в Массачусетс — прямо из «Авто Ледер». Он увидел «снежок» собственными глазами.

— На этот раз нам подфартило, — захлебывался от восторга Ши. — Мы не промахнулись!

В то время до кокаиновых авиарейсов было еще далеко. Однако Ледер медленно, но верно шел к своей мечте: сколачивал капитал, переправлял за кордон по нескольку килограммов кокаина в чемоданах особой конструкции. Этот способ транспортировки наркотиков он и имел в виду, когда позвонил в Массачусетс в апреле. Джанг получил от него следующие инструкции: найти и отправить двух женщин отдохнуть на остров Антигуа, снабдив их каким–нибудь багажом. Оплату всех расходов взять на себя. «Ничего им не объясняй, — предупредил Ледер. — На месте договоримся».

Джанг решил, что две любовницы — Фрэнка Ши и его собственная — идеально подходят для такой работы. Он перехватил женщин возле школы: они смотрели, как девятилетняя дочка его любовницы играет в «софтбол».

— Хотите скатать на Карибы задарма? — спросил Джанг.

— Когда? — поинтересовалась его подружка.

— Прямо сейчас.

Для поездки приобрели четыре жестких чемодана необъятных размеров. Джанг купил женщинам билеты, дал им денег на расходы и посадил в самолет. На Антигуа они встретились с Карлосом Ледером и Фрэнком Ши. А через несколько дней отправились домой.

Багаж их, однако, теперь был иным, но таможенный досмотр в бостонском аэропорту «Логан» прошел благополучно. Груз доставили Джангу. Выпроводив женщин, Джанг открыл один из чемоданов, сдвинул алюминиевый клапан–держатель, снял фальшивое дно из стекловаты… Под ним оказалось два килограмма кокаина.

Женщины вновь вылетели на Антигуа. Через несколько дней вернулись — с новой партией груза и посланием от Ледера. Треть привезенного кокаина — пять кило — предназначались Джангу, остальное же — ледерову долю — следовало передать двум его друзьям. Джанг быстро продал 4 килограмма по 45 тысяч каждый. Ши он выделил 25 тысяч, а женщинам отдал оставшийся килограмм — пусть делят как хотят. Имея такой колоссальный запас кокаина, подружка Фрэнка Ши быстро пристрастилась к наркотику. И в конце концов отправилась в Медельин очиститься от скверны — где бы вы думали? — в доме Карлоса Ледера.

Первые «чемоданные» победы окрыляли, но Ледер неуклонно стремился к иной, желанной цели: перевозке кокаина на личном самолете. Однако Фрэнк Ши — летчик, на которого они рассчитывали, — вышел из игры: обиделся на подачку в 25 000 долларов за операцию на Антигуа. Пришлось искать замену. В 1976 году Джанг праздновал День независимости на Кейп—Коде. Приятель свел его с летчиком — владельцем собственного самолета. Был он одновременно и практикующим адвокатом, вполне богатым, с недвижимостью на Кейп—Коде, в Форт—Лодердейле (Флорида) и на Багамах — в Нассау. Джанг прощупывал почву несколько часов, а потом спросил напрямик, не прочь ли его новый знакомец стать миллионером. Способ?.. Контрабанда кокаина из Южной Америки. Адвокат тут же согласился.

Они с Джангом вылетели в Торонто и встретились с Ледером в «Праздничной таверне». Беседа длилась несколько часов. Адвокат прикинул, что возьмет на борт до трехсот килограммов. Ледер сказал, что погрузка в Колумбии совершенно безопасна. Они воспользуются взлетной полосой на ранчо Пабло Эскобара.

Все остальное адвокат спланировал сам. Благодаря багамским связям он сможет заправиться в аэропорту Нассау. И заявит там ложный маршрут: к далеким островам в Атлантике. А вместо этого слетает в Колумбию. Вернувшись в Нассау, дождется воскресенья и примкнет к потоку частных самолетиков, которые так и роятся между Багамами и США по воскресеньям — родители навещают деток, а детки — родителей. Полетит он низко и так вдоль береговой линии доберется до своей взлетной полосы в Каролине.

Ледер радовался несказанно. План представлялся ему идеальным. Тут же на месте он выписал летчику чек на пятьдесят тысяч долларов. Троица договорилась брать с колумбийцев по десять тысяч с каждого килограмма, шесть из которых предназначались летчику.

Похоже, мечте, завладевшей Ледером в данберской тюрьме, суждено было сбыться. С летчиком договорились; теперь дело за малым: Ледеру и Джангу начинание такого размаха не по карману. Даже чек для адвоката был блефом, о чем Джанг, впрочем, не знал. И друзья затеяли еще одну чемоданную экскурсию, чтобы покрыть все дальнейшие расходы. Джанг отправил женщину с чемоданами в Венесуэлу, но она каким–то образом разминулась с Ледером. А 19 октября 1976 года колумбийская полиция арестовала Ледера за незаконный ввоз в Колумбию автофургонов марки «шевроле».

На этот раз тюрьма притормозила Ледера ненадолго. Тут, как и в Данбери, он тоже познакомился с неким гринго. Стефану Яковачу, автомеханику и наладчику компьютерной техники, было под тридцать. Он считал себя хиппи, носил длинные волосы и охотно покуривал марихуану. В Южную Америку их с женой занесла страсть коллекционеров — они собирали индейские украшения. Возвращаясь в Штаты, Яковач по глупости сунул в чемодан фунт колумбийской марихуаны и отбывал теперь трехлетний срок в тюрьме «Белла Виста», где каждый новый день приносил ему новые муки. На него, белокожего великана почти двухметрового роста, назойливо, точно моськи, наскакивали колумбийцы — соседи по камере, оскорбляя его и Соединенные Штаты. Карлоса Ледера ему послало провидение. Ледер не обзывал Яковача гринго, а обращался уважительно: «paisa» — «земляк». Эти двое арестантов целыми днями курили марихуану и резались в «монополию».

Ледер развлекал Яковача своими фантазиями — рассказывал о переброске кокаина по воздуху. Идею он сформулировал так: «Собрать в кучу мелких производителей и отправить весь их груз одной большой партией — доходы перекроют расходы во много раз». Мечты Ледера простирались далеко, он собирался возглавить мировую контрабандную авиасеть. Более того, он видел себя в будущем президентом Колумбии.

Много лет спустя Яковач припомнит всю околесицу, которую нес Ледер. «Он хотел вытянуть Колумбию за волосы из болота, вышвырнуть из страны империалистов–янки и превратить ее в Кокаиновое королевство. Кокаин считал чуть ли не стратегическим оружием. Он таил большую обиду на Штаты за то, что его упекли там в тюрьму. А себя сравнивал с Гитлером: я, мол, тоже маленький человек и тоже завоюю весь мир».

Проведя в тюрьме лишь 2 месяца, Ледер вышел накануне Рождества. Свой телефон и почтовый адрес он собственноручно вписал в дневник Яковача.

«Когда освободишься, приходи. Поработаем», — сказал он на прощанье.

Ледер отправился в Канаду. Из Торонто позвонил Джорджу Джангу. Они сговорились о канадских встречах еще в Данбери, поскольку Ледер не имел права появляться в Штатах. Он потребовал у Джанга денег.

Джанг отослал ему с оказией тридцать тысяч. А несколько дней спустя сам приехал в Торонто и встретился с Ледером в «Праздничной таверне». План их трещал по швам. Пока Ледер сидел в тюрьме, адвокату вернули чек на 50 000 долларов, не заплатив ни цента, поскольку Ледер оказался некредитоспособен. И адвокат заявил Джангу: «Надежность Ледера равна минус единице».

Ледер пообещал оплатить чек. А Джангу велел забрать из Майами пятьдесят килограммов кокаина и отвезти в Бостон.

Джанг прежде в Майами не бывал. Он остановился в гостинице «Фонтенбло» на Майами—Бич и позвонил своему агенту–колумбийцу. Тот принес чемодан с кокаином прямо в номер. Джанг вернулся в Массачусетс и нанял приятеля сгонять в Торонто и обратно — перевезти Ледера через канадскую границу, где досмотр совсем нестрог. Он полагал, что Ледер проскочит легко.

Уговорились переходить границу в день Святого Патрика. Вечером Джангу позвонила жена его приятеля. Она рыдала. Мужа задержали на границе. Правда, вскоре выпустили. Где Ледер — неизвестно.

Через два дня Джанг узнал от приятеля все подробности. Решив в последний момент, что границу лучше перейти пешком, Ледер велел ему развернуться — уже совсем рядом с пропускным пунктом. Развернулись, отъехали подальше. Ледер выбрался иг машины и, как был, в легких туфлях, устремился в заснеженные канадские леса. Однако патрульный офицер заметил маневр машины и увидел, что вернулась она на КП быстро и без пассажира. В багажнике пограничники обнаружили чемодан с колумбийскими песо и паспорт колумбийца Карлоса Ледера. Запросили о нем через компьютерную сеть и вдруг заинтересовались этим Карлосом Ледером Ривасом чрезвычайно.

Ледер тем временем бежал через лес. Пересек границу, нашел меблированные комнаты. Пожилая хозяйка поверила, что он заплутал в лесу, и пустила переночевать. Наутро Ледер отправился автобусом в Нью—Йорк.

Что с Ледером, Джанг не знал, а его самого того и гляди загребут с пятьюдесятью килограммами кокаина! Джанг решил бежать. Рванул в Лос—Анджелес и передал наркотики на Манхэттен—Бич знакомой парикмахерше — в прошлом она успешно сбывала марихуану голливудской клиентуре. Парикмахерша распродала весь груз за две недели и вручила Джангу 2,2 миллиона долларов. Это была неслыханная сумма! Джанг привез деньги в Бостон в трех алюминиевых футлярах для фотокамер, спрятал на чердаке у приятеля… И стал поджидать Карлоса Ледера.

Тот позвонил через неделю. Встретились в Кембридже, штат Массачусетс. Посидели в ресторане, Ледер заново поведал Джангу о своих злоключениях на границе. Пожурив друга за неосмотрительность, Джанг выложил свои новости: он припас для Ледера 1,8 миллиона долларов — его долю за пятьдесят килограммов кокаина. Лос—Анджелес — бескрайнее поле деятельности для контрабандистов. Сколько ни привези кокаина — все будет мало. Ледер остался доволен честностью Джанга и порадовался блестящим перспективам калифорнийского рынка. Друзья решили забирать кокаин в Майами, а сбывать на Западном побережье.

Несколько недель спустя Джанг прибыл в гостиницу в Хайаннис—Порте, где за завтраком встретился с Ледером и его новой красавицей женой — темноволосой американской кубинкой Джемел Нейсл. При сем присутствовала также мать Ледера и его брат Гильермо. Джанг показал семейству достопримечательности Кейп—Кода. Ледер вздумал купить машину, и Джанг отвел его на выставку–продажу фирмы «БМВ». Выбрав машину, Ледер тут же отдал продавцу десять тысяч стодолларовыми банкнотами. В книге покупателей он записал: «Хосе Н. Леоне, владелец нью–йоркского ресторана» и дал адрес родителей Джанга.

После, наедине, Джанг укорял Ледера:

— Даже Кеннеди не расплачиваются за автомобили наличными. С огнем играешь, хочешь легавых на след навести.

Ледер только плечами пожал. Он сообщил Джангу, что колумбийский поставщик Пабло Эскобар возлагает на калифорнийский рынок немалые надежды. Продав пятьдесят килограммов кокаина, Ледер стал в Колумбии большим человеком. Из паренька, промышлявшего по паре кило, он превратился в матерого контрабандиста, который зарабатывает больше миллиона зараз. И к тому же без видимого напряжения.

Ледер с женой и Джанг обосновались на Майами—Бич, и операция шла как по маслу. Ледер привозил кокаин в сумках и сетках, поднимал его на грузовом лифте. Наркотик был всегда упакован одинаково — в килограммовые шары. Сверху виднелась какая–то тайнопись и цифры. Ледер объяснил, что тут зашифрованы имена колумбийских производителей.

Раз, а то и два в неделю Джанг летал ночным рейсом в Лос—Анджелес с алюминиевым футляром, вмещавшем от 15 до 25 килограммов. И отдавал груз парикмахерше. На обратном пути он укладывал в футляр пачки стодолларовых бумажек — по десять тысяч в каждой. Набегало обычно больше миллиона. Они оставляли по 100 000 долларов на брата, а остальные деньги высылали в «Авто Ледер» в упаковках с чехлами для «шевроле». В Медельине деньгивынимали, а чехлы шли на продажу.

Большую часть денег Джанг тратил на автомобили «порш», он фрахтовал самолеты, кутил с женщинами и не брезговал кокаином, причем втягивался все больше. Поначалу–то он к наркотику не притрагивался, но потом стал уверять Ледера, что это придает контрабанде особый вкус. Он полагал, что кокаин безвреден, и не верил, что может возникнуть неодолимая физическая тяга к наркотику, которую он не сможет побороть. Как–то он сделал пару затяжек, чтобы быстренько словить кайф перед вылетом в Калифорнию. Ледер долго выговаривал ему:

— Как ты позволяешь себе в таком виде садиться в самолет?! Это же отрава.

Скоро Джанг нюхал до нескольких граммов в сутки.

Джанг и Ледер хранили верность данберской мечте. Объезжали маленькие аэропортики в Южной Флориде, разглядывали самолеты и слетали на Багамы — приглядеть островок для дозаправки кокаиновых рейсов из Колумбии. Ледер все вынашивал идею о надежном пристанище для контрабандистов.

К лету 1977 года Джанг совсем измотался. Он проводил в воздухе около пятнадцати часов в неделю; постоянная смена часовых поясов, постоянное напряжение при досмотре — когда кровь так и бухает в висках, — все вместе взятое здоровья не прибавляло. Кокаин расходился в Калифорнии в мгновение ока. Однажды парикмахерша, едва получив одну партию, попросила подкинуть еще. Джанг слишком устал, чтобы лететь в Майами, и позвонил Ледеру. Тот обещал кого–нибудь прислать.

На следующий день в дверь Джанга постучали. Распахнув ее, Джанг увидел коридорного с чемоданами, сопровождавшего седую, небольшого роста женщину. Это была Хелена, мать Карлоса Ледера. Она дрожала от страха. Джанг провел ее в комнату и открыл чемодан. Там оказалось восемь килограммов кокаина.

Много я в жизни натворил, подумал тогда Джанг, но свою мать с кокаином в чемодане я еще никуда не посылал.

Заказав вина для Хелены, он позвонил Карлосу в Майами.

— Ты что, обалдел? Какого черта?

— Работать должны все, — ответил Ледер. — Она давно хотела съездить в Диснейленд — не даром же мотаться.

3 БАГАМСКИЙ КОКАИНОПРОВОД

Мечта Карлоса Ледера о переброске кокаина «спецрейсами» осуществилась летом 1977 года, когда приятель Джанга, летчик–адвокат, вылетел из Нассау на своем маленьком двухмоторном самолете, оснащенном резиновым баком для запасного горючего. Другой самолет, посланный заранее, встретил его над Колумбией и проводил к небольшой посадочной полосе на ферме Пабло Эскобара, неподалеку от Медельина.

Взяв на борт двести пятьдесят килограммов кокаина, адвокат вернулся в Нассау, заправился и нырнул в воздушное пространство США. Так груз прибыл в Каролину, а затем его перевезли в Форт—Лодердейл. Джанг и Ледер положили в карман по полмиллиона. План сработал как часы.

Однако вскоре между партнерами возникли трения. Поддавшись уговорам и натиску Ледера, Джанг свел его с калифорнийской парикмахершей. И теперь подозревал, что Ледер у него за спиной совершает тайные сделки. Если Ледер установит прямую связь со сбытчиками, он оставит Джанга на обочине и сэкономит миллионы!

Джанга снедала тревога. А любовь к наркотикам усугубляла его недоверчивость стократ. Меж тем у Ледера дело кипело — он готовился перебазироваться на Багамы. Джанг был безмерно одинок. Жил он теперь отдельно, съехав от друга, когда чета Ледеров начала бурно ссориться и крушить мебель.

Наконец, Джанг договорился с Ледером о встрече в Нассау. Наняв лодку, они провели весь день близ Багамского острова Норманс—Кей, расположенного в двухстах милях к юго–востоку от Майами. Ледер сказал, что намерен взять остров в аренду сроком на девяносто девять лет. И взлетная полоса здесь есть — маловата, правда. Зато горстку жителей — пятьдесят человек — выдворить нетрудно. Вечером за бутылкой виски Джанг выложил партнеру свои подозрения:

— Ты мухлюешь за моей спиной.

— Я на это не способен, — ответил Ледер.

Но Джанг по глазам понял, что Ледер лжет. Самый воздух вокруг Джанга был пронизан ложью…

Джанг вернулся в Штаты, а Карлос Ледер сосредоточил все свои усилия на острове Норманс—Кей. Этот коралловый риф, расположенный на мелководье в сорока милях к юго–востоку от Нассау, — один из самых живописных Багамских островов, а ведь их без малого семь сотен. Названный в честь пирата, грозы Карибского моря, риф тянется длинной узкой лентой и загибается наподобие рыболовного крючка. Изгиб служит отличной гаванью для яхт. С одного конца имелась километровая бетонная полоса для самолетов. На западе она упиралась в бухточку, которую называли обычно «Бухтой контрабандистов». С восточной стороны, на холме, высился яхт–клуб с баром на четыре места, рестораном и единственным на острове телефоном. Дальше стояла гостиница на двенадцать комнат, магазин, а поодаль — на деревянном пирсе — насосы для заправки. Короче, деревенская простота. Воду на остров завозили в цистернах, а электроэнергию тут получали от топливных генераторов.

В мае 1978 года Ледер купил дом на северо–восточной оконечности Норманс—Кей. Всю стоимость — 190 000 долларов — он заплатил наличными, передав владельцу, бизнесмену из Форт—Лодердейла, целый чемодан денег. В конце того же года Ледер появился в Нассау в багамском филиале банка «Гардиан Траст» и раскрыл большой портфель — «дипломат» с миллионом американских долларов. Такое количество стодолларовых купюр вызвало в банке настоящий переполох. Размер вклада потряс даже багамцев, привычных к кичливым богачам. Ледер предложил всем называть его просто Джо и сказал, что он состоятельный колумбийский меняла и намерен превратить Норманс—Кей в яхтсменский рай. Ум и обхождение Ледера очаровали всех. Вскоре многие влиятельные багамцы жаждали познакомиться с этим обаятельным двадцативосьмилетним колумбийцем.

Через «Гардиан Траст» Ледер открыл семь банковских счетов на имя различных фирм. По одному из них, якобы принадлежащему «Интернэшнл датч рисорсиз лимитед», он приобрел на Норманс—Кей два участка — общей площадью в 67 гектаров. Сюда попали и взлетная дорожка, и гостиница, и пирс. Это обошлось ему в 875 тысяч долларов.

Владельцы лодок и яхт облюбовали Норманс—Кей давно. От Нассау сюда один день хорошего ходу. Теперь Ледер вознамерился превратить остров в свою личную вотчину. Яхт–клуб закрылся, гостиница перестала бронировать места. На пирсе яхтсменам отказывали в топливе. Один из лучших журналистов компании Си–би–эс, заядлый яхтсмен Уолтер Кронкайт, подошел к острову в начале 1978 года на своей тринадцатиметровой яхте и удивился, не обнаружив в бухте ни одного судна. Он бросил было якорь, но с пирса донесся крик:

— Тут нельзя швартоваться! И на якорь вставать нельзя!

На соседнем острове Кронкайту разъяснили: Норманс—Кей приобрели люди, которые гостей не привечают.

Любопытствующие насчитали не меньше двадцати сторожевых доберман–пинчеров в будках у взлетной полосы. Светловолосые молодчики с немецким акцентом патрулировали полосу на «фольксвагенах». Стоило лодкам подойти к острову чересчур близко, над ними зависал вертолет. На холме выросла радиомачта, а для ночных посадок вдоль полосы установили сигнальные огни. Самолеты прилетали и улетали круглые сутки, на острове кипела работа. Служащие и соратники Ледера, причудливый букет американцев, немцев и колумбийцев, заняли на острове несколько домов. Три ледеровские яхты стояли на приколе возле самого берега.

Появление Ледера на острове вынудило постоянных жителей его покинуть. Филип Книскерн держал три виллы для туристов неподалеку от взлетной полосы. Но Ледер запретил ему сдавать дома, да и кому? Чужакам въезд на остров был теперь заказан. Пришлось Книскерну продать дома служащим Ледера. У Ричарда Новака, университетского профессора, погорели курсы ныряния. Он стал наводить справки о пришельцах и вдруг выяснил, что нырять теперь никто не собирается. Через месяц Новак вернулся на остров за своим снаряжением. Самолет окружили люди Ледера и, не дав Новаку выйти, заставили улететь.

Новак, и не только он, сообщили о самоуправстве Ледера багамской полиции, но их жалобы остались без ответа. На Норманс—Кей Ледер подчинялся лишь самому себе.

Среди выдворенных с острова жителей был Чарльз Кем — агент по продаже недвижимости. Сперва он выехать отказался. И Ледер — руками багамских иммиграционных чиновников — выслал его из страны, хотя на Багамах он проживал вполне легально. Кем, однако, вернулся. И тогда Ледер стал угрожать ему открыто.

— Раз ты еще не понял, я повторю. Не уедешь сегодня же — пришьем и жену, и детей.

Кем уехал.

Карлос Ледер занимался не только благоустройством Норманс—Кей, он налаживал собственную сеть для сбыта кокаина в США. Деньги у него водились, но их все же недоставало — в полную силу не развернуться. Начал он с джанговой парикмахерши,

затем завязал знакомство с ее подругой, владелицей студии звукозаписи, которая сбывала наркотик музыкантам. Только вот беда — по–прежнему не хватало летчиков, да и Джордж Джанг спекся, курсируя с востока на запад на рейсовых самолетах. Его приятель–адвокат, нажив солидный капиталец, вышел из игры. Ледер мучительно искал летчиков, возить кокаин было некому.

В то время Стефан Яковач еще томился в колумбийской тюрьме. Но 11 июня 1978 года к нему наведался нежданный гость.

«Я прямо онемел, — писал Яковач в дневнике. — Аж челюсть отвисла, и голова кругом пошла. Карлос! Мы полтора года не виделись! Надо же — приехал! Прошлое помянули. Я прямо–таки воспрял от его успехов».

Через месяц Яковач вышел из заключения. Ледер прислал за ним машину. И рассказал о Норманс—Кей.

— Давай–ка поработаем. Пора становиться миллионерами, — сказал Ледер.

На Норманс—Кей Яковач поселился в роскошном доме Ледера и стал сопровождающим на кокаиновых рейсах в Штаты. За каждый полет получал по пять тысяч. Летали по субботам и воскресеньям, когда в небе над островами снуют личные самолеты. Да и таможня американская в эти дни не так дотошна, ведь по телевизору непрерывно показывают соревнования, а таможенники — большие любители спорта. К исходу 1978 года Яковач успел сделать семь рейсов, переправив в общей сложности полторы тонны кокаина.

Возвращался Яковач на Норманс—Кей не с пустыми руками. Однажды привез 1,3 миллиона. Сначала деньги просто вываливали на кровать Ледера и всю ночь считали вручную. Но, поумнев, стали пользоваться электронными банковскими счетчиками. Из Колумбии самолеты прибывали по ночам и приземлялись на сигнальные огни. Яковач руководил разгрузкой. Слово «кокаин» вслух не произносилось. Ледер называл килограммовые упаковки–шары «детками». Это слово и вошло в обиход. Вскоре у кокаинового трубопровода появилось множество клиентов. Тут и гринго — ледеровы сбытчики, и колумбийцы, которые лишь пользовались его транспортом. В числе этих последних были Пабло Эскобар и Хорхе Очоа.

Норманс—Кей превратился в осиное гнездо наркобизнеса, и оно зловеще разрасталось по мере роста кокаинооборота. Сначала все тут носило налет неформальности: ватага парней в обрезанных джинсах веселится и делает деньги. Что–то в атмосфере на острове напоминало о молодежной контркультуре шестидесятых годов. Двери ледеровской виллы были открыты для всех, во всех комнатах через динамики извергались песни «Битлз», «Роллинг стоунз» и Джоан Баэз. Дикие оргии помогали людям расслабиться после напряженных контрабандных полетов.

И все тут нюхали кокаин, даже Карлос Ледер в конце концов стал прикладываться к своим безграничным запасам. В небольших дозах кокаин стимулирует деятельность центральной нервной системы, вызывает оживление, эйфорию, ощущение благополучия и силы. Злоупотребление наркотиком со временем вызывает паранойю. На острове шел воистину уникальный лабораторный эксперимент: впервые большая группа людей получила неограниченный доступ к чистейшему кокаину. Оставалось ждать результатов.

И они не замедлили сказаться. Нашпигованный оружием остров стал пристанищем агрессивных, нервных людей. Оружие доставляли из Южной Флориды. Яковач носил военную форму и был вооружен. Ледер предпочитал автоматический хромированный пистолет 45–го калибра.

Благодаря наркотику мания величия у Ледера достигла воистину космических масштабов. Он вел себя по–королевски надменно, окружающих презирал. Его все больше снедала жажда власти, все больше восхищало все немецкое и — особенно — Гитлер. Ледер проштудировал книгу под названием «Учитесь выступать перед публикой» и намеревался выйти в Колумбии на политическую арену. Ледер достиг почти всего, о чем мечтал в данберской тюрьме.

Яковача и других соратников Ледера тревожила его непредсказуемость и бесконтрольность. В частности Яковач не одобрял Ледера за то, что тот выдворил с острова всех жителей. Это могло поставить все дело под угрозу. Радиожурналист Уолтер Кронкайт не преминул оповестить страну об их самоуправстве.

«Ледер короля из себя строит», — думал Яковач.

16 августа 1978 года на остров прибыл невиданный дотоле груз. Турбовинтовой двухмоторный самолет был набит битком. В шестнадцати чемоданах лежало 314 кокаиновых шаров. Прибыл и владелец самолета — двадцатидевятилетний Хорхе Очоа.

После разгрузки Ледер сам проверил качество — хотел выбрать самый чистый кокаин во всей партии и взять оттуда свою долю. Определил чистоту — от 88 до 94 процентов. «Этот груз стоил больше пятнадцати миллионов», — вспоминал позже Стефан Яковач. А в это время агенты УБН вылавливали на улицах Майами мелких торгашей с одной унцией наркотика под полой.

Люди Ледера перегрузили кокаин на «Сессну-206», рабочую лошадку мировой контрабанды, и отправили в Штаты. Очоа заночевал на Норманс—Кей.

Навещали Ледера и другие кокаиновые короли. Дружок Очоа, собрат–контрабандист Пабло Эскобар, тоже приезжал на остров. Однажды Яковач возил Эскобара и Очоа с женами открывать счета в багамских банках. Колумбийцы по–английски не говорили, поэтому Яковач переводил. Они хотели, чтобы Ледер помещал причитающиеся им суммы в багамские банки, а затем их телеграфом переводили бы в Панаму.

Такое доверие друг к другу в денежных вопросах послужило укреплению деловых связей внутри этой троицы, которой суждено было заправлять кокаиновым бизнесом все ближайшие, благодатные годы.

Карлос Ледер процветал, а Джордж Джанг смотрел с обочины вслед. Его захлестывала обида. Ледер превращался в живую легенду, а он, Джанг, снова промышлял по мелочи — по пять–десять кило. И сходил с ума от зависти.

Весной 1978 года Джанг снова приехал в Нассау и потребовал у Ледера встречи. Ледер на сей раз явился в сопровождении двух немцев–телохранителей, стоявших за его спиной на протяжении всей беседы. Джанг почувствовал, что говорит уже не с другом, а с мини–диктатором. Джанг напомнил, что стоял у истоков дела; рискуя жизнью, добывал деньги на покупку самолетов и аренду Норманс—Кей. Теперь же зарабатывает жалких 500 тысяч в год, а Ледер купается в миллионах.

— Тебе это так не пройдет! — предупредил Джанг.

Ледер и бровью не повел.

— Разговор окончен, — сказал он Джангу.

Джанг уехал. А в Бостоне обратился к уголовникам, с которыми сошелся еще в данберской тюрьме. Он вознамерился убить Ледера, причем затеял это всерьез, даже аванс выложил — 125 тысяч. Но потом приятель–контрабандист его отговорил. Если убрать Ледера, возникнет куча сложностей с колумбийскими поставщиками. Ледер достиг статуса неприкосновенности. Джанг расторг уговор с уголовниками. Аванс возвращению не подлежал.

Вскоре, подобно Джангу, выбросили на улицу и Стефана Яковача. Ледер стал чересчур требователен, придирчив, предъявлял своим людям несусветные обвинения.

— Главарь тут — я, — сказал он Яковачу. — Заруби себе на носу. Живи по моим законам или катись на все четыре стороны.

И Яковач предпочел выкатиться.

4 КОРОЛЬ КОКАИНОВОГО ИЗВОЗА

Карлос Ледер остро нуждался в летчиках, и потому его путь неизбежно вел к Эду Уорду — одному из немногих старожилов, оставшихся на острове. Летчик и контрабандист–марихуанщик, он обнаружил Норманс—Кей за два года до Ледера и полюбил его по тем же причинам: за отдаленность, за отсутствие полиции, за удобное местоположение на полпути между Колумбией и Соединенными Штатами. Короче — отличная перевалочная база.

Ледер и Уорд ничего общего не имели, разве что жили теперь на одном острове. Начинал Уорд моряком, а семидесятые годы провел во Флориде, в Джексонвилле, — спокойно и размеренно, как типичный представитель среднего класса. Занимался продажей мебели фирмы «Сиерс», был страховым агентом, жил безбедно, но не богато. Однако после развода понял, что алименты на жену и троих детей оставляют его практически без средств. И Уорд вместе с дальними родственниками и бывшим колле–гой занялся контрабандой. Люди подобрались семейные, консервативного склада, всем было за тридцать, и вели они себя, словно не марихуану в страну ввозили, а просто поменяли одну достойную работу на другую. На покупку самолета, двухмоторного двадцатилетнего старичка «Бичкрафта», Уорд занял тридцать тысяч у матери.

Уордовская команда перевозила за рейс более 500 килограммов наркотика из Колумбии во Флориду и Джорджию и выручала больше ста долларов за килограмм. Прежде им такие деньги и не снились. Каждый для отвода глаз открыл свое дело, сообща купили в Джексонвилле портовый бассейн с причалами и оборудованием, а также участок в Северной Каролине. Уорд купил себе дом в шикарном пригороде Джексонвилла и зажил на широкую ногу.

Полиция пристально наблюдала за подозрительным ростом благосостояния честной компании. Вскоре федеральные агенты установили слежку за домом Уорда и тщательно проверяли мусор, который хозяева выбрасывали на помойку. К тому времени Уорд снова женился. Эмили — иначе Милашке — был 31 год, и служила она зубным техником. Милашка тоже участвовала в контрабандных операциях: считала деньги, складывала их в пачки и придумывала, как обеспечить безопасный полет.

Впервые Эд Уорд повстречался с Карлосом Ледером на Норманс—Кей в конце 1977 года. Увидев, как дорогостоящий самолет Ледера день за днем стоит на приколе, Эд сразу смекнул, что хозяин — контрабандист. Законопослушный владелец пользовался бы такой машиной почаще. Чтобы Ледер не принял его за агента УБН, Уорд отправился к нему в дом и попросил о разговоре наедине. Они вышли на прогулку. Уорд выложил все без утайки. Сказал, что сам он — контрабандист, и Ледер, вероятно, тоже. Так вот он, Уорд, обещает Ледеру не мешать. Ледер промолчал. И какое–то время обе группы сосуществовали на острове вполне мирно.

А через несколько месяцев Ледер предложил Уорду заняться перевозкой кокаина. Уорд ответил не сразу. В кокаиновом бизнесе нравы куда грубее. Недаром у наркодельцов существует поговорка: «Марихуану продаешь — руку каждому пожмешь; кокаин загонять — под мушкой стоять». К тому же сроки за кокаин давали куда длиннее. Но, с другой стороны, от кокаина и доход больше. Да и на борту с ним не такая морока — места меньше занимает. А то загрузишь салон марихуаной — летчику и люка не открыть, если случится прыгать. Эд Уорд отличался практичностью. Он видел, что Карлос Ледер начинал весьма скромно, а теперь у него самолеты новейших марок. Уорд вдруг ощутил, сколь скудно вознаградила его жизнь за многолетние старания. Захотелось больших денег и хороших самолетов. Чтобы все — как у Ледера.

Теперь Эд Уорд должен был передать предложение Ледера компаньонам. 6 сентября 1978 года он свел восемь своих людей с Ледером на Норманс—Кей и там же, на месте, объяснил им суть ледеровского предложения. Особого энтузиазма никто не проявил. Кокаинщики нам не чета, слишком круто берут! Свои опасения они высказали Ледеру напрямик:

— Убивали кого–нибудь? Не брезгуете?

— Приходится иногда. Такая работа, — ответил Ледер.

Люди Уорда не захотели менять профиль. Однако сам Уорд заключил с Ледером сделку: он делает десять рейсов, взяв на борт по 250 килограммов кокаина. За каждый рейс — 400 тысяч. Ледер велел Уорду купить новый самолет и одолжил ему 604 тысячи на турбовинтовой «Свеаринген Мерлин III».

В январе 1979 года Уорд, Ледер и второй пилот Уорда Лев Франсис, пятидесятипятилетний участник второй мировой войны, тоже — как и Уорд — бывший моряк, совершили на «Мерлине» первый перелет из Колумбии на Норманс—Кей с полутонной кокаина на борту. Посадочную полосу развезло от дождей, груз весил вдвое больше условленного, топливо оказалось отвратительным. Эд Уорд рассвирепел. Его, человека до крайности педантичного, раздражала расхлябанность Ледера, работать на него было нестерпимо противно. Эд решил порвать с Ледером, как только встанет на ноги и сможет организовать собственный кокаиновый извоз.

Ледер же в это время процветал как никогда. На острове на него работало от тридцати до пятидесяти человек, среди них два–три колумбийских летчика и три–четыре американских. У взлетной полосы теснилось шесть, а то и больше самолетов. Все это тоже немало беспокоило Уорда. Остров становился подозрительным, привлекал внимание.

Сам же Уорд, несгибаемый моряк, совершил непоправимую ошибку: занявшись перевозкой кокаина, он пристрастился к наркотику и поделать с собой ничего не мог. Уединялся в ванной, чтоб не видели дети, и нюхал. «Эта штука нас погубит», — предупредил он жену, но не находил в себе сил остановиться.

— Даже когда мы почувствовали побочное действие кокаина, отказаться было невозможно: он обладал чудесным, магическим действием, усталость и тоску как рукой снимал, — вспоминала Милашка.

Тосковали Эд и Эмили Уорд не без причины. Летом 1979 года они переехали на Норманс—Кей на постоянное жительство, поскольку агенты налогового ведомства напали на след Эда. Поспешный отъезд из Джексонвилла спас их, но полиция опечатала дом и обвинила Эда Уорда в сокрытии дохода — 900 тысяч долларов. Теперь закон добрался и сюда, в убежище на острове.

14 сентября 1979 года более девяноста офицеров багамской полиции провели рейд на Норманс—Кей в рамках операции «Енот». Рейд начался в семь утра. Причалив на надувной лодке к берегу острова, капрал багамской полиции увидел, что какой–то человек рванулся к «фольксвагену». Позже выяснилось, что это был сам Карлос Ледер. Капрал произвел предупредительные выстрелы в воздух, но машина уехала. А через несколько минут с полицейского катера заметили «Огнепад» — десятиметровую моторную лодку Ледера, уходившую на полной скорости. Ему просигналили: «Остановитесь». Но Ледер, стоявший у руля, лишь прибавил ходу. Катер устремился вдогонку. Командир видел, как человек на «Огнепаде» высыпал в море белый порошок из полиэтиленового пакета. Лодка вышла на мелководье у западной оконечности острова, и сержант полиции выстрелил с берега. В конце концов Ледер сдался и позволил взять «Огнепад» на буксир.

На берегу на Ледера надели наручники. Был он в голубых джинсах, с толстой золотой цепочкой на шее, на запястье — дорогие часы. Во время обыска в спальне Ледера обнаружили оружие, а также марихуану и кокаин — в небольших количествах. На кровати лежал красный чемодан необъятных размеров.

Пока обыскивали дом, Ледер непрерывно стенал и жаловался. Говорил, что вложил в этот остров пять миллионов, но теперь, разумеется, уедет, поскольку терпеть не может докучливых полицейских. От обнаруженных в доме вещей отрекался: мол, знать не знает, откуда они взялись. В чемодане же — зарплата для служащих. Говард Смит, помощник полицейского комиссара, руководивший рейдом, приказал отдать чемодан Ледеру, и тот принялся пересчитывать деньги на глазах у полиции.

В общей сложности забрали тридцать три человека, включая Уордов и почти всю шайку Ледера. Ледер же и его немец–телохранитель остались на свободе. Багамская полиция захватила восемь пистолетов, два автомата, один пулемет, тридцать пять динамитных шашек и 618 патронов. Когда арестованных сажали в самолет «ДС-3», чтобы отправить в Нассау, Ледер наказывал им не волноваться: он заберет их завтра же.

Некоторые полицейские удивлялись, почему не арестован сам Ледер.

— Не тревожьтесь, — ответил помощник комиссара Смит, — он от нас не уйдет.

Но Смит ошибся.

Проведя пару дней в заключении, все арестованные были освобождены под залог. Осудили лишь одного багамца за незаконное хранение пулемета. Вернувшись на Норманс—Кей, Уорд спросил Ледера, каким чудом он выцарапал их из тюрьмы.

— Заплатил, — ответил Ледер.

Говард Смит, оставивший на свободе Джо Ледера, был вторым полицейским чином на Багамах. Позже он утверждал, что для ареста Ледера не хватало улик, но, инструктируя людей перед рейдом, он говорил совершенно обратное! Он тогда специально подчеркнул, что Ледер — главарь шайки на Норманс—Кей и брать его надо непременно.

Газеты потом сообщали, что во время рейда творились весьма странные вещи. Обыскивая один из домов на острове, полицейский констебль нашел на помойке пластиковый мешок, а в нем — 80 тысяч доллароз. Констебль заявил, что отдал деньги помощнику комиссара Смиту. Деньги испарились. Смит утверждал, что денег не получал. Констебль стоял на своем.

Пять лет спустя доходы Смита привлекли пристальное внимание Королевской комиссии, расследовавшей наркокоррупцию на Багамах. За три года после рейда на Норманс—Кей Смит выплатил 7500 долларов за «тоёту», 17 500 за «олдсмобиль» и 18 000 за дом — все наличными. Кроме того он вложил 30 000 долларов в акции пароходства, а на его банковском счете по–прежнему значилось 29 500. Полиция обнаружила еще 57 000 неучтенных долларов, происхождение которых Смит объяснял весьма неубедительно: ходил, мол, на скачки и собачьи бега и играл в черную лотерею.

Комиссия пришла к следующему выводу: «Ледер давал взятки полицейским, чтобы обеспечить себе свободу, и мы усматриваем очевидное соучастие Смита и других старших офицеров полиции»^[1].

А кокаиновый извоз процветал как ни в чем не бывало. Выйдя из тюрьмы, Уорд — буквально на следующий день — уже летел с двухсотпятидесятикилограммовым грузом из Колумбии на Норманс—Кей и дальше — в Рейдсвилл, штат Джорджия. Перевозка кокаина прошла без сучка без задоринки. Однако налоговые проблемы настигли Уорда и в Джорджии. Не успел он приземлиться в аэропорту Атланты, столицы штата, как его «бичкрафт» захватили агенты налогового ведомства. Уорд решил, что его обвинят в контрабанде, но их интересовал лишь самолет — его личная собственность. Уорд забрал груз и уехал. Да и самолета он лишился лишь на время: его адвокат через подставных лиц выкупил самолет у налогового ведомства за 40 тысяч. Не прошло и месяца, как Уорд получил «бичкрафт» обратно. И за следующие четыре месяца отвез еще 350 килограммов кокаина. В общей сложности Уорд переправил для Ледера в Штаты больше трех тонн наркотика — на сумму в 150 миллионов долларов. Свыше 22 миллионов Ледер пропустил через багамские банки. Огромные суммы осели в карманах багамских чиновников.

В 1979 году на Багамах продавалось всё и все. И Карлос Ледер был не единственным покупателем. Через Багамы переправляли наркотики с десяток, а то и больше контрабандистов разного калибра — и марихуанщики, и коканнщики. Прочесать семьсот островов, разбросанных в океанских просторах (на площади около 100 тысяч квадратных миль), для полиции непосильно. Архипелаг превратился в узловую станцию наркобизнеса.

Адвокат Ледера Найджел Бау, отлично умевший обтяпать делишки клиентов–контрабандистов, был близок с премьер–министром Линденом О. Пиндлингом. Позже осведомитель УБН сообщит, что Бау появлялся на Норманс—Кей регулярно 22 числа каждого месяца и забирал 88 тысяч, предназначенных Пиндлингу. Другой же осведомитель утверждал, что Ледер платил Пиндлингу не менее 200 тысяч в месяц.

Позже Королевская комиссия проверит доходы Пиндлинга. Как выяснится, «траты во много раз превышали законные доходы», но определить, брал ли премьер взятки с наркодельцов, окажется невозможным.

На Багамах отлично знали, что сентябрьский рейд 1979 года не положил конец кокаиновым перевозкам через Норманс—Кей. Спустя два месяца после рейда Норман Соломон, известный багамский парламентарий, выступая в палате собрания, заявил, что остров используется для «одной из крупнейших контрабандных операций с наркотиками в этой части земного шара». Вскоре в доме Соломона взорвалась зажигательная бомба.

В декабре 1979 года Карлосу Ледеру официально предложили покинуть Багамы. Но и это не подействовало. Самолеты курсировали ритмично, а возле Норманс—Кей продолжали твориться чудеса. 31 июля 1980 года шедшая мимо шлюпка обнаружила дрейфующую яхту — «Калию-III». Ее палуба была залита кровью. Пулеметная очередь насквозь прошила борта из тикового дерева. К яхте была привязана надувная лодка, а в ней ничком лежал мертвый мужчина. Однако прибывшие на следующий день полицейские трупа не нашли. «Калия-III» принадлежала пожилым супругам из Форт—Майерс, которые на полгода отправились в круиз по Багамам. Чета исчезла бесследно, преступление так и осталось нераскрытым. Много лет спустя один из бывших «людей Ледера» расскажет под присягой, что «Калия-Ш» пропала как раз в ту пору, когда Ледер отправил своих немцев–телохранителей «позаботиться» о какой–то лодке, которая крутилась слишком близко от Норманс—Кей.

В 1980 и 1981 годах полиция провела еще два рейда, но Ледер снова откупился. Иногда он просто вскакивал в свой самолет и отбывал в Колумбию. Но всегда возвращался — делу стоять негоже!

В это время в Колумбию прибыл старый дружок Ледера. Он снова захотел повидаться с человеком, которого все теперь звали не иначе как «дон Карлос». Присмиревший Джордж Джанг приехал к Ледеру в июле 1980 года — не в партнеры проситься, а наниматься на работу. Он все еще считал, что Ледер ему задолжал. Но ныне он удовлетворился бы малым.

В Медельине Джанг позвонил в «Авто Ледер» из гостиницы «Интерконтиненталь». Через несколько часов к нему в номер вошел Ледер с телохранителями. Все они, включая Ледера, были в защитной военной форме. Ледер с Джангом выпили, понюхали кокаину. И, в конце концов, Джанг высказал свою просьбу.

Ледер согласился. Наркотик развязал ему язык, он был в ударе. Рассказал, что почти весь колумбийский кокаин идет в Штаты через него. Хвастал, как трепещут перед ним на Багамах. Поведал, что знаком с багамским премьером Линденом Пиндлингом, и представил его не кто иной, как Роберт Веско — мошенник, который в начале семидесятых надул американских вкладчиков на 224 миллиона.

Ледер называл Веско финансовым гением. Теперь Веско скрывался от правосудия на Багамах и обучал Ледера, как отмывать деньги через островные банки. А еще, по словам Ледера, Веско познакомил его с Фиделем Кастро.

Ледер самодовольно бахвалился. Выболтал Джангу, что у него на счетах несколько сот миллионов. Называл себя «королем кокаинового извоза», «кокаиновым королем». Джанг и сам заработал на кокаине миллион–другой, но по сравнению с бывшим партнером он был нищим. Все же встреча прошла успешно, окрыленный Джанг вернулся в Массачусетс.

И тут же попал в тюрьму по обвинению в контрабанде наркотиков. С Ледером он не увидится целых пять лет.

Эд Уорд покинул Норманс—Кей летом 1980 года. Он значился в списке иностранных лиц, подлежащих задержанию на Багамах; в случае ареста его могли депортировать в Штаты. Кроме того, он узнал, что второй пилот, совершавший с ним вместе кокаиновые прогулки, стал осведомителем и свидетельствовал перед Большим федеральным судом присяжных в Джексонвилле. В Штаты Уорду пути не было, и он делал все возможное, чтобы наладить отношения с багамскими властями. Воспользовавшись услугами Найджела Бау, багамского адвоката–ловкача, он передал 100 тысяч Эверетт Бэннистер — близкой подруге Пиндлинга, считая, что деньги пойдут самому Пиндлингу.

— Эти люди убеждали нас, что на Багамах все так живут, такой уж у них стиль. И обещали нам помочь, — вспоминала Милашка Уорд. Но взятки Уорда не спасли. И в основном потому, что от него хотел избавиться сам Карлос Ледер. Он отбросил Уорда как выжатый лимон — как отбросил он Джанга и Яковача.

Было совершенно ясно, что УБН держит Уорда на прицеле, что за ним и его самолетами неустанно ведется слежка. И в один прекрасный день Уорд с семейством сбежал на Гаити, с которым не было в то время соглашения о выдаче преступников. Там Уорд тоже занимался кокаиновой контрабандой, используя посадочную полосу на Норманс—Кей для дозаправки горючего. Но без ледеровских связей он наскребал не более десяти — пятнадцати килограммов на рейс. А закон, между тем, подбирался к нему снова.

8 января 1981 года прозвучал трубный глас. Большой федеральный суд присяжных обвинил Карлоса Ледера, Эда Уорда, Милашку Уорд и еще одиннадцать человек, близких к Уорду, в контрабанде, преступном сговоре и уклонении от уплаты налогов. Обвинительный акт состоял из тридцати девяти пунктов.

Спустя две недели Эд с Милашкой и еще несколько супружеских пар из той же компании отправились в ночной клуб в Порт–о–Пренсе.

— Веселились как перед плахой, — вспоминала Милашка. — Все чувствовали, что это — конец.

На следующий день Милашка, Уорд и десять его дружков были арестованы на Гаити агентами УБН. Гаитянская полиция предлагала уладить дело за взятку, но Уорд отказался. Жене он сказал так:

— Не желаю платить еще одному правительству за право у них жить. Пусть лучше в тюрьму упекут.

В Соединенные Штаты они прибыли в наручниках. На борту самолета УБН пели «Домой, в края родные».

Карлос Ледер, разумеется, избежал ареста. В конце 1981 года ходатайство Уорда было удовлетворено — ему скостили срок до пяти лет. Милашку освободили на поруки. Эд Уорд давал показания против своего бывшего партнера перед Большим федеральным судом присяжных. Теперь колумбиец Карлос Ледер стал главной мишенью охотников из УБН.

Ледер покинул Норманс—Кей в сентябре 1981 года. К этому времени он значился и в багамском списке к задержанию, а на острове появился постоянный полицейский пост. Однако Ледер лишь поменял адрес, а контрабандные операции шли на Норманс—Кей своим чередом. Хозяин часто наезжал, держал на острове штат колумбийцев для обслуживания рейсов и продолжал щедро одаривать багамских чиновников.

В июле 1982 года полицейский капрал, служивший на Норманс—Кей, сообщил, что инспектор официально велел обеспечить охрану Джо Ледера, который намерен отдохнуть на острове полтора–два месяца. Приказ, по его словам, поступил из высших правительственных кругов.

5 МАЙАМИ, 1982

К 1982 году дела в Майами шли из рук вон плохо. После дейдлендского расстрела прошло три года, убийств становилось все больше, и наркобизнес процветал. Южную Флориду еще лихорадило от последствий событий 1980 года, когда на полуостров хлынули 125 тысяч кубинских беженцев, тысячи из которых на Кубе сидели за решеткой. Они пополнили ряды воинственных и вспыльчивых кокаиновых ковбоев. Каждый новый год приносил рекордное число убийств: 1979 – 349; 1980 – 569; 1981 – 621. Медицинский отдел окружной прокуратуры был вынужден приобрести еще один холодильный фургон — количество трупов росло не по дням, а по часам.

Ввоз кокаина тоже достиг рекордного уровня. А страна расплачивалась за наркотик миллионами — они утекали за границу. Банки повсеместно отмывали наркодоходы. В 1980 году в результате расследования, совместно проведенного таможенным и налоговым ведомствами, в майамском аэропорту была арестована молодая колумбийка, пытавшаяся вывезти наличными полтора миллиона — в шести коробках из–под игры «Монополия». Однако этот рекорд был превзойден уже через три месяца, когда в аэропорту Опа—Лока, к северу от Майами, полиция перехватила 1,6 миллиона — некий делец собирался вывезти деньги в Колумбию на личном самолете.

Контрабандисты завалили банки миллионами — их несли в чемоданах, картонных коробках, полотняных мешках. Банковские служащие смотрели на все сквозь пальцы. Таможенники подсчитали, что через Южную Флориду в 1981 году вывезли 3,2 миллиарда неучтенных долларов. Кое–кого арестовали, но попадалась, в основном, мелкая сошка. Кокаиновые короли отсиживались в Медельине в полнейшей безопасности.

Смерть, деньги, наркотики, смерть… Эта страшная, бьющая по нервам круговерть порождала в городе страх, страх этот множился слухами, обстановка накалялась. Майами, буквально нашпигованный оружием, мог взорваться в любую секунду. В декабре 1981 года лидеры городских общественных групп обратились в Белый дом с просьбой оказать городу правительственную помощь. Их просьбу удовлетворили. 28 января 1982 года президент Рональд Рейган объявил о создании правительственной комиссии для координации сил по борьбе с наркотиками в Южной Флориде. Вице–президент Джордж Буш возглавил работу комиссии. Его группа получила название «Спецотряд по борьбе с наркотиками». «Почти два миллиона жителей Южной Флориды несут из–за наркотиков непосильное финансовое бремя. Кроме того, попирается право, гарантированное им Конституцией, право жить мирно, не страшась угроз», — сказал в своей речи Рейган.

В Южную Флориду прибыло множество призванных правительством специалистов: сто тридцать таможенников, шестьдесят агентов УБН, сорок три агента ФБР. Помимо этого Бюро алкоголя, табака и оружия послало сорок пять агентов, чтобы остановить распространение оружия среди населения. Агенты налогового ведомства проверяли, где, как и кем «отмываются» деньги. Самолеты контрабандистов преследовались теперь боевыми вертолетами «Кобра», находящимися на вооружении американской авиации. Для обнаружения самолетов использовалась система радарного слежения «Хокай Е2–С», принадлежащая ВМФ США. Военные моряки получили распоряжение обследовать суда, подозреваемые в контрабанде наркотиков. «Вся рать США спешит на помощь. Заждались!» — под таким заголовком вышла статья в майамской «Геральд».

Но в коридорах власти Майами, где можно было получить истинное представление о том, как идет борьба с наркотиками, хвастаться было особенно нечем. Приток наркотиков остановить не удавалось. Прокуратура вела все обвинительные дела, курировала действия УБН, таможни и прочих государственных организаций, принимавших участие в кокаиновой войне. Но тут катастрофически не хватало людей: лишь семь штатных прокуроров занимались делами о наркотиках. Все они рассматривались порознь. Никто не удосужился проникнуть в механизм кокаинового рынка, не проследил цепочку от арестованного мелкого торговца к вершине пирамиды. Никто не сложил фрагменты картины воедино. Главной целью стал захват денег и наркотиков, главным козырем на пресс–конференциях — килограммы белого порошка, предъявленные публике. У полицейских развилось «количественное» мышление. Разумеется, значимость арестованных наркодельцов тоже была немаловажна, но здесь к китам и акулам причисляли мелкую рыбешку — тех, что ввозили не более сотни килограммов в месяц. Казалось, никому и в голову не приходило, что есть на свете люди, считающие кокаин на тонны. Истинную роль Пабло Эскобара и Хорхе Очоа в полиции знали немногие.

Впрочем, истина слегка приоткрылась в майамском аэропорту весной 1982 года, когда трое таможенников приступили к обычной проверке груза, прибывшего из Медельина.

Осведомитель давно указывал на колумбийскую грузовую авиакомпанию «Транспортес Аэреос Меркантилес Панамериканос» — сокращенно ТАМПА. Он утверждал, что компания греет руки на наркотиках. Примерно в это же время УБН получило из Колумбии сигнал, чтобы в Майами ожидали большую партию наркотика из Медельина. Кокаин следовало искать в коробках с джинсами.

Три майамских таможенника и представить себе не могли, какая их ждет находка, когда 9 марта 1982 года шли проверять рейс ТАМПА из Медельина, прибывший в 3.15. На складе ТАМПА, неподалеку от «Боинга-707» уже громоздились на поддонах сотни картонных ящиков с надписью «Одежда». Завидев инспекцию, грузчики отошли от коричневых коробок подальше. Таможенники заметили, что часть коробок заклеена желтой пластиковой лентой, а часть — белой. Кроме того в нос ударил резкий запах эфира. Инспектор Тони Кнапик проделал отверткой дыру в коробке с белой лентой. Из–под надписи «Джинсы» посыпался белый порошок. Стоящий рядом с ним инспектор Джерри Дрангхон тут же радировал Ванну Каппсу, командиру таможенной группы по борьбе с контрабандой.

— Привет, шеф, нам ТАМПА подарочек подкинула, — сказал Дрангхон. — Похоже, хороший груз. Грузовик прихватите, тут много.

Каппс немедленно вызвал подкрепление и велел окружить склады ТАМПА.

Таможенники, меж тем, обследовали остальные коробки. Под желтой лентой и в самом деле были джинсы, а двадцать две коробки с белой лентой были заполнены кокаином. Белая лента явно и примитивно символизировала цвет порошка. Пять коробок оказались просто засыпаны доверху и весили по 88,5 кг каждая. Остальные семнадцать коробок были забиты килограммовыми шарами — кокаин пришел в типичной колумбийской упаковке. На шарах, обернутых в желтый полиэтилен, виднелись шифрованные надписи: RC, TOTO, M1, X100. От количества кокаина дух захватывало. На глаз определили: килограммов 230. Потом поняли — бери выше — 500 – 800! Окончательный вес груза оказался 1771,5 кг. Почти две тонны чистого кокаина! Его стоимость превышала 100 миллионов долларов. Рекорд США оказался превышен вчетверо.

Главное же — прояснился истинный размах колумбийского кокаинового бизнеса. Одному дельцу в жизни не собрать двухтонного груза, тут нужны общие усилия. За–хваченная партия наркотика подсказывала: колумбийские перекупщики сотрудничают друг с другом в масштабах, какие полиции США и не снились. Любые предположения о колумбийской наркосети меркли перед двумя тоннами кокаина! Полиция пришла к выводу, что груз собран пятнадцатью отдельными группами перекупщиков. УБН впервые увидело тень хищника.

6 ДЖОННИ ФЕЛПС

Джонни Фелпс, назначенный ответственным представителем УБН в Колумбии, приехал в Боготу в середине 1981 года. В штаб–квартире, а также в филиалах — в Кали и карибском портовом городе Барранкилье — тогда работало в общей сложности 13 человек. В медельинском бюро — один.

Фелпсу было тридцать семь лет, и в Центре считали, что он идеально подходит на роль борца с наркобизнесом. Рост — 193 см. Рыжеволос, круглолиц, говорит врастяжку, по–техасски; легко сходится с людьми. Ходил он обычно в темном костюме, черных ботинках и был определенно хорош собой. По–испански говорил безукоризненно.

Родился он в бедной семье на западе Техаса, бегал по деревне в драных портках, а испанского нахватался у батраков–мексиканцев. В УБН он ведал, в основном, контрабандой героина и марихуаны на мексиканской границе. По служебной лестнице поднимался с невиданной скоростью, перескакивая через ступени. Работая тайным агентом, охотно прикидывался перед торговцами наркотиком этакимпростачком–гринго: лицо по–младенчески наивное, такого сам бог велел ободрать как липку! Настоящий же Фелпс прекрасно знал нравы улицы, был упрям, честолюбив и обладал редкой целеустремленностью. Не любил пустословия, не тратил времени на анекдоты и никчемные разговоры. Если кто–то из подчиненных расслаблялся, он высказывал недовольство резко и недвусмысленно. Стиль его работы не изменился и в Колумбии.

Сразу по приезде Фелпс удостоверился, что во главе угла будет кокаин, и велел своим эмиссарам всецело посвятить себя слежке за кокаиновыми дельцами. Он хотел знать все досконально: кто торгует, какими партиями, по каким расценкам, куда переправляют груз. Скоро стало понятно, что преследовать торговцев наркотиком отнюдь не просто. Взятки настолько развратили правительственные войска и полицию, что они практически бездействовали. Более же всего удручало Фелпса, что ответственные государственные деятели попустительствуют наркобизнесу. Они не усматривали в торговле марихуаной и кокаином большой беды. Вот незаконное ношение оружия — куда хуже! А эти торгуют помаленьку. Кому плохо от контрабанды?

Резидентом Фелпса в Медельине был тридцатидвухлетний Эррол Чавес. Медельинское бюро открылось за несколько месяцев до прибытия Фелпса в Боготу. У Чавеса, как и у Фелпса, работы было невпроворот. Ни секретаря, ни картотеки, ни машинистки. Он работал по четырнадцать часов в сутки, без выходных, а дело едва сдвинулось с места.

Не успел Чавес приехать в Медельин, как местная полиция и агенты службы безопасности принялись уверять его, что из Медельина в Штаты регулярно уходят партии кокаина весом от двух до пяти тонн. Чавес поначалу не поверил и сообщение это начальству не передал — боялся, что засмеют. «В Вашингтоне, верно, решат, будто я сам эту штуку нюхаю», — подумал Чавес.

И он принялся отыскивать главных медельинских дельцов. Разделил всю эту братию на две группы: крупные перекупщики и всякая шушера. Первые — десяток семейств под предводительством Эскобара и Очоа — могли собрать огромные партии кокаина, оплатить и организовать перевозку. Мелюзга стремилась присоседиться к грузам крупных перекупщиков, добавляли кто по одному–два килограмма, кто по сотне. Перекупщик звонил в ресторан или в гостиницу и скликал всех, кто желает добавить груз. И тогда все спешно упаковывали порошок в шары и надписывали особым цветовым и знаковым шифром. Эти надписи и увидят потом таможенники на «джинсовом» кокаине в Майами. У самого перекупщика и у его сбытчиков в Майами, Лос—Анджелесе, Нью—Йорке или в любой другой точке Штатов имелся список шифров, и они отчитывались за каждый килограмм.

За два года работы в Медельине Чавес завел там шесть осведомителей. И все они были убиты. Стоило человеку переступить порог бюро, Чавес поспешно говорил: «УБН очень ценит вашу помощь и поддержку, но старайтесь не общаться с нами напрямую, работайте скрытно, никаких сделок не заключайте». Его, увы, никто не слушал.

Двоюродный брат Пабло Эскобара, потерявший в Перу все до последней нитки, тоже пришел и нанялся в осведомители. Чавес дал ему немного денег и посоветовал вести себя поосмотрительней. Тот сразу отправился к Эскобару и попытался заключить с ним сделку. Нашли его голым, со связанными за спиной руками, шесть пуль прошили его навылет. Зять Хорхе Очоа, летчик, тоже совершил ошибку: он звонил Чавесу по телефону и встречался с агентами УБН на людях. Наемные убийцы по наущению Очоа встретили его в аэропорту после посадки. Полиция нашла труп с выдавленными глазами лишь несколько дней спустя — в канализации.

Шесть полицейских круглые сутки охраняли Чавеса, его жену Джулию и трех малолетних детей. На работу он ездил в джипе с полицейским эскортом, а в ногах был спрятан автомат. Он постоянно носил 9–миллиметровый пистолет и револьвер 38–го калибра. Охрану брал с собой повсюду.

В полиции ему говорили:

— Тут тебя каждая собака знает.

И сомневаться в этом не приходилось. Однажды некий делец раззвонил по всему городу, что прослушивает телефон Чавеса. Чавес немедленно пригласил специалистов обследовать здание. Подслушивающие устройства оказались в телефонном аппарате, в кабинете и возле дома. Одно из донесений, переданных Чавесом в Боготу, было найдено в сумочке жены наркоторговца, арестованной в Майами.

Брак Чавеса не отличался особой прочностью и раньше, до службы в Медельине, а здесь уж семья совсем распалась. Винить жену не стоило — в Медельине ей жилось несладко. А Чавесу, несмотря ни на что, нравилась беспокойная жизнь. Его работа была интересна и важна. Он узнавал детали, факты, не известные дотоле никому. Наркодельцов в этом городе встретишь повсюду, он видел их — то в ресторане, то на дискотеке, то в гостинице. Очоа был завсегдатаем скачек и конных выставок. Другой крупный перекупщик, Хосе Окампо, любил корриду. Чавес ежедневно слушал обрывки их разговоров с майамскими сбытчиками, они уточняли, каким клиентам отправлять шары с таким–то и таким–то шифром. Сделки совершались прямо на глазах. УБН постоянно получало из Медельина важнейшую информацию. А когда в Боготе появился Джонни Фелпс, Чавес мог быть вполне уверен, что информация эта попадает в надежные руки.

Джонни Фелпс очень боялся за жизнь своих эмиссаров, в особенности за Чавеса. Старался заезжать в Медельин как можно чаще, всячески выражал свою признательность. Но это тоже было делом непростым. Ведь главное — уберечь Чавеса от пули.

Фелпс искал способ показать контрабандистам, что с УБН шутки плохи. Такая возможность представилась в феврале 1982 года, когда некий торговец марихуаной с северного побережья похитил двух агентов УБН и пытался убить их неподалеку от Картахены. Люди не пострадали, но Фелпс с помощью полиции перекрыл все дороги и продолжал поиски до тех пор, пока не поймал преступника. Этот случай снискал большому американцу с мексиканским акцентом славу среди колумбийских полицейских и вызвал неподдельное уважение у его собственных служащих. Как говорил позже один из его подчиненных: «Джонни Фелпс дело знает».

7 ЗОЛОТОЙ ВЕК КАРТЕЛЯ

18 апреля 1981 года, перед приездом в Боготу Джонни Фелпса, молодые колумбийские короли кокаина устроили «встречу в верхах» на побережье Карибского моря неподалеку от Барранкильи. Здесь находилось ранчо Хорхе Очоа — асьенда «Веракрус». На повестке дня стоял вопрос о дальнейшем расширении кокаинового бизнеса. У клана Очоа накопилось столько кокаина, что они искали все новых и новых путей для переправки наркотика за границу.

Почетным гостем на встречу пригласили Карлоса Ледера. Его позиции на Норманс—Кей пока были прочны, но он, подобно Очоа и Эскобару, понимал, что пропускная способность крошечного островка не удовлетворяет возросший спрос на американском рынке. Дельцам не хватало самолетов, летчиков, а главное — новых контрабандных путей. На асьенде «Веракрус» молодые короли упрочили взаимовыгодные связи, начало которым положила встреча на Норманс—Кей. Так постепенно возник союз, известный ныне как «Медельинский картель».

На встрече Очоа представил свои планы по организации новых путей и рынков сбыта. В 1980 году он установил в Аканди — на северо–западе Колумбии, недалеко от границы с Панамой — систему радионавигации дальнего действия. Благодаря этой системе с взлетно–посадочной полосы на асьенде «Веракрус» можно было осуществлять любые полеты. Будучи более полутора километров длиной, полоса годилась даже для больших грузовых самолетов.

Очоа с Эскобаром обсуждали совместные партии груза, распределяли обязанности, чтобы максимально контролировать наркосеть. Эскобар главенствовал в промышленном производстве наркотика и обеспечивал безопасность. В его ведении находились лаборатории и скупка кокаиновой пасты, он давал взятки и, в случае необходимости, устранял неугодных для картеля людей.

Ледеровское предприятие на Норманс—Кей все еще приносило колоссальные доходы, но теперь оно уже не было уникальным в своем роде. Правда, Ледер поддерживал прочные связи со сбытчиками, и на него работали пилоты со всех островов Карибского бассейна и со всех концов Соединенных Штатов. Его записная книжка вспухла от адресов и телефонов, и он по–прежнему оставался незаменимым советчиком.

Но на престол кокаинового извоза неумолимо всходил Хорхе Очоа. Радиолокационный маяк в Аканди, взлетная полоса на ранчо и грандиозная сеть американских и колумбийских летчиков с самолетами не имели аналогов в кокаиновом бизнесе. Картель процветал. После «встречи в верхах» лишь один из майамских сбытчиков принял с борта нескольких самолетов ни много ни мало — девятнадцать тонн наркотика и, разумеется, распространил их по стране. Рекорд Эда Уорда за предыдущий год — жалкие 3,3 тонны — был перекрыт и забыт. А ведь кроме майамского рынка существовала сеть сбытчиков в Луизиане, Алабаме, Теннесси и Джорджии. И все они регулярно принимали по 450 килограммов кокаина.

Картель разрастался не по дням, а по часам, но все же в истинно международную организацию он превратится лишь несколько лет спустя, когда сотрудничество Эскобара и Очоа обретет небывалый размах. Однако укрепление этого союза сопровождалось нескончаемым кровопролитием. Медельинская полиция была бессильна остановить насилие и убийства. В 1982 году город превратился в вотчину кокаиновых королей. Полиция и политики брали взятки и держали язык за зубами. Иначе их ждала смерть.

Контрабандистам старой закваски в новой системе места не осталось. Они, за редким исключением, мирно сдали позиции. Для конкуренции с младым племенем им не хватало смекалки и воли. Большинство ушло «в отставку», а остальные свыклись с подчиненным положением при детях и племянниках. Горстку непокорных силком принудили уступить дорогу или попросту с нее убрали. Наступила новая эра — вместо одиночек шла стая.

Поначалу отличить королей от прочих праздно шатающихся нуворишей было довольно трудно. Пабло Эскобар обожал автогонки и выставлял на городских соревнованиях целую команду с полной экипировкой и машинами. Хорхе Очоа, как и старик Фабио Очоа, любил и держал прогулочных лошадей на больших конюшнях. Юный Фабио Очоа, брат Хорхе, мнил себя тореадором… Впрочем, город кишмя кишел подозрительными личностями, которые сорили деньгами направо и налево, поэтому ежедневные траты кокаиновых королей не особенно бросались в глаза. Деньги текли в город рекой, и молодые дельцы тратили их наперегонки. Наступил Золотой век.

Конторы, жилые дома, гостиницы и дискотеки росли как грибы, они проникли даже в живописные южные пригороды Медельина. Наркодельцы скупали самые красивые в городе здания, строили шикарные виллы, стремясь превзойти друг друга в роскоши. Как–то раз некий домовладелец услыхал стук в дверь и увидел на пороге парня лет двадцати пяти, увешанного золотом и бриллиантами. Гость вежливо осведомился, нельзя ли купить этот дом. Отнюдь не желая продавать, да и не приняв парня всерьез, хозяин шутливо ответил, что запросит никак не меньше миллиона. Гость тут же сунул ему в руку чемодан:

— Пересчитайте.

Торговцы кокаином предпочитали мебель в стиле Людовика XIV, безвкусную и аляповатую — чем причудливей, тем лучше. Над каминами вешали изображение Иисуса

Христа, с кровоточащим сердцем. Дельцов вело одно всепоглощающее желание: купить на свои деньги положение в обществе, стать уважаемыми людьми, аристократами — «земляками».

Карлос Ледер тоже прожигал жизнь в Колумбии. В 1980 году ему стукнуло 31 год, он снова развелся, и миллионы жгли его холостяцкие карманы. Ледер решил употребить их с толком — помочь родному городу Армения, покинутому им пятнадцать лет назад. Армения находилась почти в трехстах километрах к югу от Медельина, в центре колумбийского кофейного края; жизнь здесь точно застыла на месте, тоскливая и убогая. Впрочем, несмотря на царившую в городе скуку, здешнему достатку мог позавидовать каждый. Денег у фермеров — куры не клюют, только держали они их под спудом, ни во что ие вкладывали. И в городе показывались нечасто, только если нужда погонит — трактор купить или какую–нибудь мелочь.

Ледер совершал набеги на Армению с 1979 года, появлялся внезапно с хлыщеватыми — под стать ему самому — дружками. Приедут, погудят, покутят, Ледер откроет пару–тройку предприятий, а главное — предстанет перед публикой сотрясателем основ и двигателем прогресса. Машины Ледера, со свистом летящие мимо пешеходов, блеск его золотых украшений, фанфаронство дружков — все составляло некий ореол удивительной, неповторимой личности. Он говорил на многих языках: по–английски, по–немецки, по–португальски и по–итальянски. И никому ничего не объяснял.

А в 1981 году качал скупать у фермеров огромные земельные участки к северу от города и объявил, что намерен построить тут гигантский туристский комплекс в баварском стиле. Нанял скульптора–колумбийца, чтобы тот отлил бронзовую статую Джона Леннона в полтора человеческих роста. Главный «битл», по замыслу Ледера, должен был стать композиционным центром комплекса. Карлос Ледер расхаживал по своим владениям в защитном шлеме и сапогах, разглагольствуя об экономике. В городе он скупал жилые дома, здания государственных учреждений и частных фирм, отчего повсеместно началась спекуляция земельными участками и цены на землю выросли втрое. Штаб–квартира Ледера — «Цебу Киндио, С. А.» — находилась на авениде Боливар, Эта компания–учредитель учреждала все подряд. И вскоре рядом на огромной стоянке уже теснились разнообразные машины: бронированные фургоны, «мерседесы», юркие гоночные «порше» и длиннющие лимузины. Машины подкатывали и отъезжали в любое время дня и ночи, оглушая треском пустынные улицы Армении.

Как–то друг детства спросил у Ледера, откуда у него столько денег.

— Я в Нью—Йорке работал в ресторанах, — ответил он. — Потом машины продавал, а после — самолеты. Тоже в Штатах.

За последующие три года Ледер всякий раз придумает на этот вопрос новый ответ. Иногда даже полуправду скажет.

Подростки в Армении ходили за Ледером хвостом, точно завороженные. Даже причесывались на прямой пробор, подражая своему кумиру, дону Карлосу. А женщины уверовали, что он. им послан небом: обворожительный, изысканно вежливый, элегантный. Маменьки поначалу привечали его не меньше, чем дочки. А когда хватились, было уже поздно: дочки стали наркоманками, а четверо или пятеро забеременели.

Но начиналась новая жизнь весело. Ледер осуществил вековую мечту «земляков»: рано покинув родные стены, нажил огромное состояние и вернулся «на коне».

Пабло Эскобар не очень–то жаловал Ледера — из–за его теперь уже явной наркомании. К тому же Ледер на каждом шагу говорил глупости. Хвастался, будто пожертвовал кучу денег партии либералов — на поддержку кандидата в президенты. Таким образом, он прилюдно связал свое имя, а заодно и имена соратников–контрабандистов с колумбийской политической системой. Разумеется, все дельцы стремились влиять на власть имущих, но лишь Ледер бахвалился этим почем зря. Эскобар называл его не иначе как «bocon» — трепло.

Ледер вел себя неблагоразумно, но сам Эскобар превзошел всех и вся. На выборах 1982 года он прошел в колумбийский конгресс от Энвигадо в качестве дублера. Когда основной представитель от Энвигадо, Хайро Ортега, болел или просто отсутствовал, Эскобар его замещал. Богатейший торговец наркотиками заделался конгрессменом.

Эскобар и Ортега поддерживали сенатора Альберто Сантофимио Ботеро, одного из столпов либеральной партии, который обладал колоссальной властью и влиянием. Сантофимио, любимый политик кокаинового картеля, стал символом коррупции колумбийской политической системы.

Эскобар служил Сантофимио верой и правдой. Еще до выборов его имя много значило в трущобах северного Медельина. Теперь же он стал доном Пабло. Невысокий, располагающий к себе крепыш в простых хлопчатобумажных штанах и тенниске, с золотыми, в алмазах, часами фирмы «Ролекс» — добрый гений Энвигадо — устанавливал прожектора на футбольных полях, строил катки для любителей роликов и раздавал в трущобах двадцатидолларовые бумажки.

Вскоре он уже вел на радио постоянную передачу «Гражданские права вступают в права». Имелась у него и социальная программа: «Медельин без трущоб». Он объявил, что намерен построить жилой массив на тысячу бедняков на пустыре в северной части города и назвать его собирался соответственно — «Посёлок Пабло Эскобара».

Репутацию ему создавал целый сонм борзописцев, которым Эскобар платил из своего кармана. Журналисты–лизоблюды рисовали публике этакого скромнягу, выходца из народа, радеющего о куске хлеба для бедняков. Ведущий колумбийский журнал «Семана» («Неделя») называл Эскобара «земляком Робин Гудом». О занятиях Эскобара в статье упомянуто вскользь, приведены лишь его собственные слова: «С шестнадцати лет я сдавал в аренду велосипеды, потом занялся куплей–продажей автомобилей, а теперь вот землю приобрел». О кокаине — молчок.

Эскобар одурачил многих, но не полицию. Там знали, что в душе он по–прежнему хладнокровный убийца, начинавший преступную карьеру с пяти килограммов кокаина за пазухой и автомата в руках. Конечно, теперь он от мокрых дел отошел, но рук не отмыл: для многих у него находилась грязная работа. Он отвечал за благополучие картеля, которое немыслимо без убийств и насилия. Обид Эскобар никогда не прощал, мстил кроваво и беспощадно.

1982 год выдался для агента УБН Эррола Чавеса беспокойным. После захвата кокаина с рейса ТАМПА его вашингтонские начальники призадумались и стали наконец считать наркотик на тонны. Контрабандист с грузом, зашитым в подкладку штанов, уходил в прошлое. Нынешние напоминали скорее международных предпринимателей, занятых большим бизнесом.

Как и прежде, мелкие перекупщики догружали свой кокаин в крупные партии Эскобара и Очоа, и те ревниво следили, чтобы никто не пускал наркотик в обход картеля. Они страховали малые грузы и никогда не отсылали партию, если на складах не имелось соответствующего количества кокаина — для замены в случае захвата партии. Изобретателям этой системы страхования агенты УБН придумали кличку Медельинские Ллойды. Торгуя через картель, мелкие дельцы не рисковали практически ничем.

Эррол Чавес понимал, что Эскобар, семейство Очоа и их приятели пытаются взять рынки сбыта в свои руки. Настоящий картель выбрасывает на рынок лишь столько продукта, сколько необходимо для сохранения высоких цен. И они получали баснословные прибыли. В феврале 1983 года килограмм кокаина в Медельине приобретался за 8000 долларов, а в Майами он шел за 42 000 долларов.

Кроме того, картель вел разработку нового продукта, возлагая на него большие надежды. В середине 1983 года Чавес сообщил, что 80% медельинских наркоманов переключились с кокаина на базуко — пригодную для курения разновидность коковой пасты, грозившую быстрым привыканием. Это повальное увлечение вызвало резкий скачок цен, и вскоре базуко стоило в Медельине дороже кокаина. В то же время цены на кокаин снизились до пяти тысяч — верный признак перепроизводства. Снизив цены, наркодельцы открыли новый, необъятный рынок сбыта: кокаин стал доступен простому люду. Это произошло и в Штатах, но несколько позже. Снижению цен на кокаин тут предшествовало появление другого кокаинового полуфабриката — крэка. Он чище, чем базуко, и чреват еще более быстрым привыканием. Новые наркотики и низкие цены на кокаин — результат деятельности Медельинского картеля, который в начале восьмидесятых годов перенасытил рынок. Летом 1983 года на любой улице Майами можно было достать чистейший кокаин по небывало низким ценам — всего 14 тысяч за килограмм.

8 ПОЛКОВНИК И ПОСОЛ

Белисарио Бетанкур Куартас победил на выборах в марте 1982 года и в августе занял президентское кресло — тогда же, когда Эскобар стал конгрессменом. Бетанкур — столп консервативной партии и будущий реформатор — первоочередной задачей правительства считал примирение с партизанами, коих в Колумбии насчитывалось великое множество. Затем он намеревался провести в стране серьезные экономические и социальные преобразования. Контрабанду наркотиков считал проблемой ничтожной и, если б не докучливые американцы, не занимался бы ею вовсе.

Для Медельинского картеля весть об избрании Бетанкура была доброй — во всяком случае, поначалу. Новый президент придерживался крайне националистических взглядов, горой стоял за Латинскую Америку и всячески сопротивлялся вмешательству администрации Рейгана в жизнь Центральной Америки. Он поэтому заявил, что «мировоззрение не позволяет» ему согласиться на выдачу преступников–колумбийцев Соединенным Штатам. А ведь в 1982 году лишь угроза выдачи как–то держала контрабандистов в узде. Двустороннее соглашение 1979 года между США и Колумбией к 1981 году было ратифицировано обеими сторонами. Но тогда на него мало кто обратил внимание. Новость даже не попала на первые страницы газет, точно не касалась Колумбии вовсе.

Однако к 1982 году кокаиновые короли смекнули, что соглашение касается их впрямую. Главная угроза таилась в статье 8: лица, занимающиеся контрабандой наркотиков, подлежат выдаче в США, даже если они никогда не покидали пределов Колумбии. Требовалось лишь доказать, что эти лица представляют опасность для США — то есть поставляют туда наркотик.

Статья 8 означала, что американские обвинители могли потребовать выдачи любого, кто так или иначе замешан в деле. И они рьяно принялись за работу. Лица вожаков наркобизнеса, таких как Карлос Ледер, замелькали под кричащими заголовками газет, а ведь они долгие годы сколачивали себе ширму добропорядочности. Соглашение о выдаче преступников было для наркодельцов точно крест для дьявольского отродья. Они его ненавидели и боялись.

«Мировоззренческое» нежелание Бетанкура выдавать преступников никак не было связано с его отношением к контрабанде как таковой, но зато было напрямую связано с его взглядами на национальный суверенитет. Впрочем, каковы бы ни были причины, результат оказался однозначным: Бетанкур не привел соглашение в действие. Зато его администрация совершила ряд мелких бюрократических перестановок, совокупный эффект которых окажется огромным. Главное же событие произошло в декабре 1982 года, когда на сравнительно новую должность начальника отдела национальной полиции по борьбе с наркотиками назначили полковника Хайме Рамиреса Гомеса.

Ему шел сорок второй год. Был он невысок (162,5 см), некрасив и совсем бы походил на гончего пса, если б не любил часто и много поесть. Еще он любил болтать, смеяться, рассказывать анекдоты и немилосердно подтрунивать над всеми подряд. Подростком он прекрасно играл в футбол — стоял на поле левым крайним, теперь же увлекался теннисом. Рамирес не без оснований гордился собой и своей работой. Он был выдающимся полицейским и цену себе знал. С его подачи выдвигались самые тяжкие обвинения, в делах фигурировало множество людей. Преступный мир Колумбии он знал как свои пять пальцев.

Он страстно любил факты: искал их, оценивал, накапливал и — в нужную минуту — использовал. Тут таился секрет его успеха. Он и людей «коллекционировал». Выяснив, что новый знакомец знает нечто, что интересует его, Рамиреса, он восклицал с горящими глазами: «Вы занимаетесь вертолетами? А я в этом деле полный профан! Прошу вас, расскажите поподробнее!» Он ловко, пятью–шестью вопросами выяснял, лжет осведомитель или нет. Подчиненные называли его «детектором лжи». Помощи он не гнушался и добивался ее напористо — и от американцев, и от колумбийцев. Джонни Фелпса потрясало умение Рамиреса склонять начальников на свою сторону или по–футбольному обходить их с фланга. Рамирес явно считал, что для него нет ничего невозможного. Фелпс и Рамирес сработались отлично.

На новом посту Рамирес безотлагательно начал действовать. Его кабинет находился под самой крышей нового здания Национальной полиции в Боготе. Тут, наверху, он перво–наперво занялся расширением отдела — от пятисот полицейских по стране до полутора тысяч. Набирая новых сотрудников для штаб–квартиры, Рамирес сам вел собеседования с претендентами–специалистами. Нещадно мучил их вопросами, стремясь с самого начала преградить путь коррупции. Словно подтверждая, что его опасения небеспочвенны, члены картеля неоднократно пытались его подкупить. Когда деньги не сработали, к Рамиресу стали подсылать красивых женщин, желавших поделиться своей «печальной историей только с ним и только наедине».

Рамирес вежливо усаживал гостью и, собрав на подмогу полный кабинет своих сотрудников, предлагал: «Говорите, ничего не бойтесь. Это мои друзья, у меня от них нет секретов».

Затем картель стал угрожать Рамиресу открыто, без экивоков. Хайме Рамирес получал по десять угроз в неделю. Некоторые его забавляли, над другими он порой размышлял. Но твердо верил, что разведывательная сеть непременно предупредит его о серьезном заговоре. И вел себя смело; пожалуй, чересчур смело.

В апреле 1983 года в Колумбию прибыл новый посол США, пятидесятипятилетний Льюис Тамз. Бог словно нарочно создал этого человека, чтобы подразнить церемонных, корректных колумбийцев. Специалист по истории Латинской Америки, в прошлом — профессор Аризонского университета, он жестко придерживался консервативного курса Рейгана и стремился обуздать коммунизм в Латинской Америке. Свое мнение высказывал не стесняясь и зачастую раздражал колумбийцев своим воинственным пылом, а сторонникам Тамза оставалось лишь кисло улыбаться.

Впрочем, ему все сходило с рук, поскольку Тамз безусловно был «симпатико», а это в Колумбии главное. Милый, дружелюбный и весьма представительный мужчина, заядлый курильщик, он любил рассказывать приключившиеся с ним смешные истории, а от нежелательных вопросов отделывался шутками. Бетанкуру Тамз нравился — несмотря на нелюбовь президента к политике Рейгана в Латинской Америке. Тамзу тоже нравился Бетанкур.

К своей деятельности посла Тамз относился крайне серьезно, а главный и единственный наказ, который он перед отъездом получил в Белом доме от советника по национальной безопасности Уильяма П. Кларка, звучал так: «Надо сделать в Колумбии все возможное, чтобы остановить ввоз наркотиков в Штаты».

Таков был наказ правительства, и, приехав в Боготу, Тамз, по его собственным словам, «крутил шарманку с двумя мелодиями: марихуана и марксизм, кокаин и коммунизм». Он давал пресс–конференции, говорил речи, ходил на приемы и приглашал к себе на tertulias — неофициальные сборища во внеслужебное время, на которых в Латинской Америке традиционно зиждется социальное общение. Он хотел заставить колумбийцев заняться наркодельцами вплотную. Тамз говорил: «Хотите навсегда остаться слаборазвитой страной? Наркотики помогут». Но пронять колумбийцев было трудно. Они не считали наркотики проблемой для страны.

Столь же безуспешны оказались попытки Тамза убедить правительство, что торговцы наркотиками и партизаны работают рука об руку, стремясь разрушить колумбийское общество. В 1983 году эта мысль казалась дикой — пустые бредни свирепого антикоммуниста.

Тамз, однако, располагал некоторыми фактами. В начале 1983 года агенты УБН получили информацию, что контрабандист с северного побережья купил у партизан партию марихуаны, расплатившись с ними оружием. Из колумбийских армейских кругов тоже поступали сведения, что партизаны промарксистски настроенных Революционных вооруженных сил Колумбии устроили учебный лагерь в восточных «льянос» — огромном пространстве саванн и тропических лесов, которое нашпиговано лабораториями по производству кокаина. Тамз выдумал новое слово «наркопартизан», но колумбийцы подняли его на смех. У них в голове не укладывалось, что марксизм–ленинизм может взять в союзники торговцев наркотиками.

К середине 1983 года Медельинскому картелю противостояло трое преданных этой борьбе людей: Тамз, Фелпс и Рамирес. И они готовились к бою. Однако им очень недоставало глашатая, политика с большим весом в обществе, который привлек бы внимание колумбийцев к проблеме наркотиков, вселил бы тревогу в сердца людей. Тамз был хорошим оратором и умел убедить слушателей, но он — гринго. А Рамиресу как полицейскому не пристало делать политические заявления. Качать открытую войну с Медельинским картелем должен был политик–колумбиец.

Согласно правилам Бетанкур отдал несколько министерских постов оппозиции. В августе 1983 года он назначил министром юстиции сенатора от либеральной партии Родриго Лару Бонилью, тридцатипятилетнего красивого, обаятельного и весьма напористого деятеля, восходящее светило либералов. На его долю выпало расследовать серьезнейшее обвинение в адрес колумбийских политиков — обвинение во взяточничестве. Во время общенациональных выборов 1982 года кандидаты утверждали, что их соперники берут взятки у торговцев наркотиками. Таким путем они выбивали из седла конкурентов. Главной мишенью для подобных обвинений стали конгрессмен от Энвигадо Хайро Ортега и его дублер, кокаиновый король Пабло Эскобар.

Лара Бонилья, будучи честным человеком, возмущался ситуацией до глубины души. А будучи трезвым политиком, отлично знал, как на этом сыграть, как возглавить крестовый поход и стяжать лавры победителя. Не знал Лара Бонилья лишь силы Медельинского картеля. К 1983 году все уже поняли, что картель деньгами пробивает себе путь в коридоры власти. Но люди еще верили, что государственная власть на поверку окажется бесконечно сильнее кокаиновой.

Но они наивно просчитались. Политики давно и повсеместно заигрывали с контрабандистами, брали у них деньги, якобы не задумываясь, откуда эти деньги взялись. Впрочем, и они слабо представляли себе силу картеля. Все полагали, что картель покупает их благосклонность. А он покупал власть над страной.

Лара Бонилья, отчаянный политик–реформатор, по–детски безмятежно ступил в эти джунгли. И наркодельцы набросились на него, точно хищные звери.

9 КОНТРАБАНДНЫЕ ДЕНЬГИ

Конгрессмен Хайро Ортега начал свою речь медленно, тщательно подбирая точные слова. Он рад, что представилась возможность поговорить о «контрабандных деньгах», поскольку весьма обеспокоен «паутиной лицемерия», опутавшей правительство. «Не преследуя никаких личных целей», он хочет расставить точки над «i». Более того, он желает опровергнуть обвинение в своих мнимых связях с наркодельцами, к которым ошибочно относят его коллегу–конгрессмена от Энвигадо Пабло Эскобара. Голос Ортеги окреп, и уверенные слова полетели точно стрелы в министра юстиции Лару Бонилью и других членов правительства. Знакомо ли министру юстиции имя гражданина Эваристо Порраса?

— Нет, — покачал головой министр, — не знакомо.

— Так вот, — продолжал Ортега, — Эваристо Поррас отбыл срок в перуанской тюрьме за контрабанду наркотиков. А в апреле Поррас выписал чек на миллион песо (12 821 доллар) сенатору Ларе Бонилье на избирательную кампанию. — Ортега поднял фотокопию чека повыше. — Не стоит ли конгрессу задуматься, что связывает министра с этим человеком — признанным китом контрабанды — и откуда взялся миллион. Я отнюдь не намерен ставить министру юстиции палки в колеса и омрачать его блестящую политическую карьеру. Я лишь прошу его ответить, какой морали он потребует от нас, своих сограждан?

Лара Бонилья попал в крайне затруднительное положение. Об Эваристо Поррасе он слышал впервые. О миллионном чеке тоже ведать не ведал. Это, однако, ничего не значило. Подобно прочим политикам он радостно принимал деньги на избирательную кампанию, не интересуясь их происхождением. Теперь же ему непременно надо было выиграть время, чтобы приготовиться к достойному отпору.

Он поднялся с места.

— Моя жизнь — открытая книга, — начал он. Лара Бонилья знал, что безгрешен, и верил — врагам не удастся его очернить. — Мораль, как видно, имеет разные обличья, — произнес Лара Бонилья, уставив на врагов обвиняющий перст. Непокорная прядь упала ему на лоб. — Одни стремятся замарать репутацию честных политиков чеками. А некоторые всю избирательную кампанию проводят на контрабандные деньги, Вы упомянули Пабло Эскобара? Так вот, нам неясно, каким образом удалось ему сколотить «огромное состояние». Из доходов от велосипедного промысла и других «гениальных начинаний»? На эти доходы можно, по–вашему, купить «девять самолетов и три ангара в медельинском аэропорту»? А еще открыть кучу «благотворительных организаций», чтобы давать через них взятки?

Лара Бонилья бил в цель; то немногое, что он знал, превращалось в его устах в прямое обвинение. Впрочем, ни одного нового факта он конгрессу не сообщил. Послужной лист Эскобара был хорошо известен. Новой оказалась лишь невиданная смелость Лары Бонильи. Никто из колумбийских политиков доселе не отваживался говорить контрабандистам правду в глаза. И они даже не вполне успели подготовиться к обороне.

К середине 1983 года кокаиновые магнаты царили, ни от кого не таясь, и были поэтому достаточно уязвимы. Эскобар, Хорхе Очоа с чадами и домочадцами и Карлос Ледер заправляли наркобизнесом, признавая лишь свои собственные законы. Благодаря тугим кошелькам они позабыли, что есть в Колумбии и честные люди, которым их черные дела ненавистны.

Да и немудрено позабыть о миллионах соотечественников, если ты — Пабло Эскобар, «земляк Робин Гуд», если о твоих социальных прожектах вроде «Медельина без трущоб» непрерывно трезвонят газеты. К концу года первые двести бедняцких семей въедут в «Посёлок Пабло Эскобара». Ходят слухи, что состояние Эскобара оценивается в сумму от 2 до 5 миллиардов долларов. Для любого медельинца он — дон Пабло. Такому все с рук сойдет.

Эскобару даже удалось привлечь на свою сторону духовенство — Римскую католическую церковь. В 1983 году медельинские святые отцы, преподобные Элиас Лопера и Эрнан Куартас, сопровождали Эскобара в обществе, входили в совет директоров «беструщобного Медельина» и от имени церкви благословляли Эскобара на все «добрые дела».

В нерабочее время Эскобар радушно принимал гостей в каком–нибудь из многочисленных поместий. Предпочитал он асьенду «Наполес», занимавшую почти 300 гектаров в Пуэрто—Триунфо, в ста тридцати километрах южнее Медельина. Эскобар украсил поместье искусственными озерами, проложил дороги, построил аэропорт. И выпустил на эти бескрайние просторы около двухсот редких животных со всех концов света — верблюдов, жирафов, бизона, лам, бегемотов, пару черных какаду — по 14 000 долларов каждый, — кенгуру, умевшего играть в футбол, и слона, запускавшего хобот в машины — за гостинцами. Въезд на асьенду «Наполес» представлял собою бетонные ворота, увенчанные моделью того самолета, который перевез первую эскобарову партию кокаина. А в главном доме, где размещалось на ночлег до сотни людей, были и биллиардные столы, и бассейн, и вурлицеровские музыкальные автоматы.

Семейство Очоа так не роскошествовало. Однако в Медельине они проживали в «Ла Лома» — великолепном особняке на вершине холма в южной части города. Въехавших по серпантину гостей встречал обыкновенно целый табун пони — питомцев старика Фабио. Они охотно принимали еду из чужих рук и благодарно сопели, точно доверчивые, веселые щенки. Старый Фабио с сыновьями — Хуаном Давидом и Хорхе — подолгу живали и на асьенде «Веракрус», разводили лошадей и ухаживали за животными в своем частном зоопарке. Еще Хорхе, развлечения ради, коллекционировал мотоциклы старых марок. Фабио–младший зачастил в Португалию, он мечтал о карьере тореадора. Вся семейка неизменно появлялась на медельинских конных выставках.

Карлос Ледер меж тем процветал в Армении. В середине 1983 года состоялось шумное открытие «Посада Алемана» — «Немецкого двора» — колоссального туристского центра с гостиницами, дискотеками, удобного для проведения конгрессов и съездов. Расположенный в 24 километрах к северу от города, комплекс начинался с монументального въезда в баварском стиле. Однако на остальной весьма немалой территории ничто уже не напоминало Германию: двухэтажные, крытые пальмовыми листьями, оштукатуренные дачки, рестораны и прочие постройки живописно раскинулись среди садов и вольеров с экзотическими птицами.

11 марта 1983 года Ледер основал Национальное латинское движение — новую политическую партии с ультранационалистическим уклоном, да еще с угрожающим неонацистским душком. Своей основополагающей задачей партия считала расторжение американо–колумбийского соглашения о выдаче преступников. В это время США уже запросили Колумбию о выдаче Ледера, и предстояло заседание Верховного суда. Среди подлежащих выдаче посол Тамз называл Ледера фигурой номер один, именно им больше всего интересовались американские правоохранительные службы.

Ледер прекрасно сознавал угрозу. Его могли выслать не только из Колумбии, но из любой страны, у которой существовало со Штатами двустороннее соглашение о выдаче преступников. Еще в 1982 году Ледер заслал своих людей в госдепартамент США — прощупывать почву — и сам встречался с колумбийским агентом УБН. Предложил продать США Норманс—Кей за 5 миллионов, если они закроют дело. «Военная база вам не помешает», — сказал тогда Ледер. Ему отказали.

Бесстыдство Ледера не знало границ. В конце июля он дал интервью для радио Боготы «Караколь», заявив, что купил «мои острова» на Багамах «более чем за миллион долларов», и с тех пор они верой и правдой «служат самым доходным колумбийским предприятиям». Не произнося вслух слова «кокаин», он признался, что ведает у друзей перевозкой товара. Арест и отсидка в американской тюрьме тоже объяснялись очень просто: он, Ледер, в юности верховодил среди латиноамериканцев всей округи, был вождем, защищавшим «свою расу, свои принципы, свое колумбийство». Теперь же он собирался стать сенатором, хотел «представлять в сенате людей, подлежащих высылке, представлять людей труда и беднейших из бедных. Утверждают, что я вступил в тайный сговор в ущерб США. Скажу больше: я намерен наносить им ущерб, пока не отменят закон о высылке».

Но бравада не принесла результатов. 2 сентября 1983 года Верховный суд решил дело в пользу США, признав Ледера подлежащим высылке. В Колумбии был подписан ордер на его арест. Но Ледер пронюхал о нем вовремя и скрылся. Тем не менее, одобрив приказ о выдаче Ледера, Лара Бонилья передал его на подпись Бетанкуру.

После памятного заседания конгресса, где Лару Бонилью пытались уличить в связях с контрабандистами, Эскобар мог ждать ответного удара в любую минуту. У Лары Бонильи оказалось неожиданно много помощников. Хайме Рамирес и Джонни Фелпс снабдили его всеми необходимыми фактами. Не отставала и пресса. 25 августа на первой странице столичной газеты «Эспектадор» («Наблюдатель») появился подробный отчет о провале группы Эскобара в 1976 году в Медельине, когда у них отобрали кокаин. На фотографиях — крупным планом лицо Эскобара. В последующих номерах газета описывала, как дело Эскобара пылилось по судам, как его посадили, но тут же выпустили и как — в конечном итоге — пропали все протоколы.

8 сентября некий любознательный судья из медельинского пригорода возобновил против Эскобара дело 1976 года по всей форме. 10 сентября сенатор Альберто Сантофимио вычеркнул Эскобара из списка своих сторонников и публично посоветовал ему отойти от политической деятельности и, не прикрываясь депутатской неприкосновенностью, предстать перед судом. Собственно лишь депутатская неприкосновенность, которой — согласно Конституции — пользуется любой колумбийский конгрессмен, и охраняла Эскобара от тюрьмы.

11 сентября Эскобар официально заявил о разрыве с Сантофимио. Он, Эскобар, всегда считал, что «лишь будучи членом правительства, человек может служить обществу наилучшим образом», потому–то он и занялся политикой. Теперь общество поворачивается к нему спиной. Что ж, за ним тоже дело не станет. Но из конгресса он не уйдет и от депутатской неприкосновенности не откажется — не дождетесь!

Двенадцать дней спустя медельинский судья, расследовавший дело 1976 года, отдал приказ об аресте Эскобара. Обвинение: вступление в заговор с целью убить агентов службы государственной безопасности, производивших его арест. Двоих убили в 1977 году. А третий — офицер, отвечавший за операцию, — был убит в 1981 году.

Теперь Лару Бонилью удерживал лишь сам президент Бетанкур и его нежелание выдавать контрабандистов американцам. Он так и не подписал ордер на арест Ледера — и не подпишет его еще много месяцев. Из президентского дворца недвусмысленно давали понять: колумбийцев выдавать не будем, ищите другие пути. Но Лара Бонилья гнул свою линию. 26 октября газеты припомнили Эскобару судебный приговор 1974 года за кражу автомашин. В середине октября конгресс решил обсудить вопрос о лишении Эскобара депутатской неприкосновенности. В интервью крупнейшей из колумбийских ежедневных газет «Тьемпо» («Время») Тамз вновь осудил «проникновение торговцев наркотиками в политику» и похвалил Лару Бонилью за борьбу с коррупцией. «Если страной будут править преступники, в Колумбии не останется места для демократии».

Наконец, 17 ноября Колумбийский национальный институт по обновлению природных богатств оштрафовал Пабло Эскобара на 450 000 песо (5000 долларов) за незаконный ввоз в страну восьмидесяти редких животных, которых необходимо содержать в зоопарках. В списке были верблюды, слоны, лось и капибара из амазонских лесов.

Эта капля переполнила чашу. В январе 1984 года Эскобар послал Ортеге заявление об уходе с политической арены. «Политиков не интересует мнение народа и его чаянья». Лара Бонилья все–таки смог вселить страх в души кокаиновых воротил.

10 ПО СЛЕДУ ЭФИРА

9 февраля 1984 года в дискоклубе в горах над Медельином собрался весь картель. Один из основных майамских сбытчиков, принадлежавший к сети Очоа, праздновал рождение сына. Крестным отцом выступал сам Хорхе Очоа. Две тысячи гостей жевали перепелиные яйца в меду, пили шампанское «Дом Периньон» и, гуляя по зеленым склонам, смотрели вниз на распростертый под ногами город.

Празднество растянулось на неделю, и всю неделю главари картеля обсуждали насущные проблемы. Председательствовал на этих встречах Хорхе Очоа, но и Пабло Эскобар при необходимости вставлял свое веское слово. Говорили оба не повышая голоса и были неизменно предупредительны друг к другу. Такая манера вообще характерна для знатных «земляков», а кокаиновых королей отличала к тому же и природная осторожность. Оба обладали теперь безграничной властью, достаточной, чтобы убрать с пути любого неугодного человека. Вот и приходилось обдумывать каждое слово, каждый жест при общении с подчиненными. Недовольный взгляд хозяина, брошенный на кого–нибудь, для расторопныхподручных был равнозначен смертному приговору, причем его тут же приводили в исполнение.

Дельцов, как всегда, волновало расширение рынков сбыта, они хотели увеличить количество маршрутов и пилотов. Заговорили и о других способах транспортировки груза — о сбрасывании контейнеров с воздуха, переброске на кораблях и подлодках. Картель имел огромные, неслыханные запасы кокаина. В сентябре в колумбийских льянос ввели в действие огромный лабораторный комплекс, и теперь там производилось до четырех тысяч килограммов наркотика в месяц. В лесах скопились многие тонны кокаина, и Очоа жаждал наладить их бесперебойный вывоз.

Он описал собравшимся колумбийское наркопроизводство — фабрики с непрерывным циклом и доселе неслыханной мощностью: из семидесяти тонн кокаина, ввозимых ежегодно в Соединенные Штаты, львиную долю — больше половины — поставляла Колумбия. Однако процесс изготовления кокаина непрост, даже в малых домашних лабораториях. А новый комплекс требовал бесперебойного снабжения и поглощал тонны и тонны сырья, важнейшим из которого является эфир.

Производство кокаина начинается на восточных склонах Анд, в Перу и Боливии. Испарения лесов амазонского бассейна поддерживают здесь необходимую температуру и влажность для выращивания коки.

Кокаин является алкалоидом, подобно кофеину, никотину, кодеину, морфину и героину. Это сложное психотропное вещество, выделяемое из листа коки, кусты которой достигают четырех с половиной метров в высоту. Собирают лист женщины и дети — в обычные мешки из рогожи. Целая семья, проработав с рассвета до заката, собирает двадцать пять килограммов сырого листа; после просушки на солнце этот вес сокращается до десяти килограммов.

В Боливии и Перу посадки коки вполне узаконены. Более двух тысячелетий индейцы жевали лист коки, чтобы защитить себя в Андах от голода и холода. К концу 1970 года кока, опередив олово, стала ведущим источником доходов в Боливии. А жители Перу зарабатывали на коке в четыре раза больше, чем на любой другой культуре.

Часть собранного листа коки законным путем превращают в медицинский кокаин применяемый для местной анестезии при некоторых хирургических вмешательствах В США лист отправляют в Мейвуд, штат Нью—Джерси, на предприятия компании «Степан кемикл». Там из него получают кокаин, который затем пересылают в другие фармацевтические фирмы. Выделенные в процессе производства побочные продукты отправляют в столицу штата Джорджия Атланту, поскольку они являются компонентом «Формулы 7» — секретного рецепта для изготовления кока–колы.

Кокаиновый «трубопровод» берет свое начало в лабораториях, разбросанных там и сям невдалеке от плантаций коки. Сюда и приносят собранный урожай. Сушеные листья обрабатывают щелочным раствором — извести или поташа, — в результате чего из листа выделяются четырнадцать алкалоидов. Один из них — кокаин. Следующие сутки лист вымачивают в чанах с керосином. Когда алкалоиды растворятся в керосине, мертвый уже лист вынимают, а в чан добавляют серной кислоты. Кислота, соединившись с алкалоидами, образует ряд солей, одна из которых — сульфат кокаина. Затем керосин откачивают и снова добавляют щелочной раствор, чтобы нейтрализовать кислоту. На дне чана оседает вязкое сероватое вещество. Это паста коки. Тысяча килограммов свежего листа дает всего десять килограммов пасты.

Производители пасты из Боливии и Перу обычно отсылают ее колумбийцам, которые производят дальнейшую очистку и превращают пасту в чистое кокаиновое основание, причем из двух с половиной килограммов получается один. Кокаиновое основание можно курить, вдыхать его нельзя. Чтобы получить пригодный для вдыхания кокаиновый порошок, основание растворяют в эфире с добавлением соляной кислоты и ацетона. Затем фильтруют, просушивают и получают гидрохлорид кокаина — белый порошок, регулярно потреблявшийся в 1984 году пятью миллионами американцев.

Для получения одного килограмма кокаина требуется семнадцать литров эфира.

Джонни Фелпсу все это было известно. А вскоре после приезда в Боготу в середине 1981 года он нашел в стопке прочих донесений записку, где говорилось, что кокаиновым воротилам приходится импортировать многие «ингредиенты» наркотика, включая эфир. Автор записки утверждал, что достаточно проверить грузовые таможенные декларации, и полиция легко выяснит, куда направляют ввозимый в Колумбию эфир. Ну а запретив ввоз эфира в страну, можно попросту оставить производителей кокаина без работы.

Для проверки этой идеи Фелпс попросил своих сотрудников проконтролировать импорт эфира. Масштабы ввоза могли свидетельствовать либо в пользу существования мелких, домашних лабораторий, либо… Партии кокаина, захваченные внутри страны, были сравнительно малы, но, быть может, УБН что–то проглядело? Поработав с осведомителями, прослушав ряд телефонных разговоров (с разрешения судебных властей), тайно посетив колумбийские химические предприятия, сотрудники Фелпса проанализировали данные за период с 1 января 1978 года по 30 июня 1981 года. Эти цифры стали настоящим открытием. За три с половиной года огромная сеть нелегальных импортеров получила четыре тысячи метрических тонн эфира, достаточных для производства не менее чем трехсот тонн кокаина. А УБН утверждало, что в 1981 году США потребили — ну самое большее! — сорок пять тонн.

Девяносто процентов эфира ввозилось из Штатов и Западной Германии. Поставщик из Филлипсбурга, штат Нью—Джерси, «Дж. Т. Бейкер кемикл сапплай компании распределял эфир следующим образом: 758,8 тонн — незаконным и лишь 3,3 тонны — законным потребителям. «Дж. Т. Бейкер» — крупнейший поставщик эфира для колумбийской наркомафии», — утверждалось в докладе.

Фелпс глазам своим не верил. Производство кокаина в Колумбии достигло размаха, которого никто доселе не представлял!

Вывод напрашивался сам. «Если УБН удастся своевременно и организованно остановить ввоз в страну необходимых для производства наркотика химических веществ, кокаиновые дельцы потерпят крах». В докладе рекомендовалось «воздействовать на поставщиков эфира, с тем чтобы они не принимали заказов от незаконных потребителей и информировали УБН обо всех подозрительных покупателях».

Собрав воедино все эти данные, Фелпс направил их правительствам обеих стран. Но штаб УБН в Вашингтоне еще отказывался считать кокаин на тонны.

Зато прокурор Колумбии генерал Карлос Хименес Гомес воспринял ситуацию совершенно иначе. Фелпс попросил его о встрече и лично сообщил ему все цифры и выводы. Хименес Гомес изучил их самым внимательным образом и, поразмыслив, ска–зал Фелпсу: «Вы абсолютно правы». Хименес Гомес немедленно ограничил ввоз в страну эфира и ацетона, но производители кокаина могли продержаться какое–то время и на своих изрядных запасах. Оставалось ждать, когда запасы иссякнут.

22 ноября 1983 года в «Дж. Т. Бейкер кемикл сапплай компани» обратился колумбиец Франк Торрес. Он желал получить двести метрических тонн чистейшего этилового эфира. Расплатиться хотел наличными, вынув из кармана необходимые 400 тысяч долларов. Просил не указывать на барабанах название груза и готов был получить его в любой точке Соединенных Штатов. О дальнейшей транспортировке он позаботится сам.

Заказ Торреса был курьезен. За весь 1980 год Колумбия потребила лишь вдвое больше эфира! А легальные заказы не превышали обычно одной метрической тонны.

После ограничений, введенных Хименесом Гомесом, цены на эфир в Колумбии сильно возросли. На черном рынке барабан с эфиром стоил теперь 4800 долларов. Запасы эфира заметно истощались.

Много нового произошло за это время и в «Дж. Т. Бейкер». УБН представило компании результаты колумбийского обследования, и «Дж. Т. Бейкер» изменил свою привычную практику. Разумеется, никаких ограничений для продажи эфира в пределах Соединенных Штатов не существовало, но вместо того, чтобы незамедлительно оформить заказ Торреса, служащий компании позвонил в УБН. А Торресу сказал, что на оформление потребуется определенный срок.

Через неделю у Торреса неожиданно раздался междугородный звонок. Некий Мел Шабильон сообщил, что работает в чикагской компании «Норт централ индастриал кемиклз» (НЦИК), и предложил Торресу купить эфир у него — в неограниченном количестве. Шабильон якобы слышал, что «Дж. Т. Бейкер» задерживает поставки и решил помочь. Обрадованный Торрес тут же клюнул на удочку.

А закинули ее агенты УБН Шабильон и Фуллет, выдавшие себя за сотрудников чикагской НЦИК. В УБН над этим сокращением подшучивали бесконечно, поскольку так же сокращается и Национальный центр информации по криминалистике, отдел ФБР, где в памяти компьютера хранится вся информация о преступниках и преступлениях.

Спустя четыре дня после звонка Шабильона Торрес встретился с агентами в майамской гостинице «Рамада». Он сразу попросил триста барабанов эфира. А еще попросил сменить этикетки, чтобы на них значился не «эфир», а «этил формиат» и «этиленгликоль». Ка следующей неделе Торрес вылетел в Чикаго. Скрытые камеры засняли его за передачей из рук в руки пятнадцатитысячного аванса.

Следуя указаниям Торреса, компания отослала семьдесят шесть барабанов с эфиром в порт Нового Орлеана. Агенты УБН оснастили два барабана из этой партии радиосигнальными устройствами величиной с пачку сигарет, вместе с мощным блоком питания, рассчитанным на длительный срок. От эфира всю эту конструкцию отделяло фальшивое дно. По бокам барабанов тянулись тончайшие антенны. Раз в сутки на околоземной орбите спутники фиксировали сигнал, и в Управлении национальной безопасности узнавали точное местонахождение всей партии эфира, закупленной Торресом.

Первый сигнал пришел из Нового Орлеана. Два дня спустя — из окрестностей Барранкильи. Резидент УБН проверил полученные со спутников координаты. Они, как он и предполагал, указывали на асьенду «Веракрус», находившуюся в обширных владениях клана Очоа.

Торрес тем временем одумался. Был он семейным человеком, имел в Майами небольшую посредническую фирму и изрядно нервничал из–за колумбийских клиентов. Расшатанные нервы развязали ему язык. Он сообщил Шабильону и Фуллету, что не хочет больше заниматься куплей–продажей эфира, но его клиенты требуют, чтобы он поставил еще тысячу триста барабанов. Он заявил, что клиенты его — убийцы. Жизнь человеческую ни в грош не ставят. И Торрес посвятил агентов в тайны колумбийского наркобизнеса — со всеми подробностями.

К 5 марта эфир покинул асьенду «Веракрус» и был на самолете переброшен куда–то на юг. 6 марта сигнал поступил из восточных льянос — густых колумбийских лесов.

Джонни Фелпс подождал еще сутки в Боготе. Но эфир больше не двигался с места. По всей видимости, партия достигла пункта назначения. И Фелпс решил действовать. Он отправился в полицейский штаб к Хайме Рамиресу.

— Мы считаем, что в джунглях есть огромная лаборатория, — заявил он.

— Шутишь? — не поверил Рамирес. — Где?

Подойдя к карте, Фелпс ткнул пальцем в отдаленные юго–восточные районы провинции Какета у слияния рек Яри и Месаи — в самые глухие дебри.

Рамирес взглянул на карту и, уже в который раз, задумался, откуда же эти агенты берут информацию? Никогда еще его люди не отправлялись искать лабораторию на краю света. На это потребуется уйма людей и сил. Самолеты, вертолеты, топливо… Пожалуй, пары дней на подготовку хватит, впрочем…

Он улыбнулся.

— Черт с тобой! Попытаем счастья!

11 ТРАНКИЛАНДИЯ

Рамирес действовал быстро. Получив разрешение на операцию, он подобрал людей в группу захвата и договорился с летчиками. Они собирались вылететь из Боготы с утра, преодолеть двести миль на юго–восток, заправиться на военной базе в Сан—Хосе–дель–Гуавьаре и как можно скорее выйти на цель. Завидев над головой вертолеты, жители глухих районов сразу решат, что начались маневры. Поэтому нельзя было терять ни минуты. Иначе наркодельцы успеют предупредить всех своих людей, и — пиши пропало!

10 марта 1984 года в двадцать минут десятого подполковник Эрнесто Гилиберт Варгес, помощник командира соединения по борьбе с наркотиками, отдал своей группе приказ подняться на борт двух вертолетов «Белл-212» и самолета «Хавиланд—Твин—Оттер». Всего группа захвата насчитывала 42 бывалых солдата — из соединения по борьбе с наркотиками, а поддерживала их вооруженная группа колумбийской полиции. Почетным гостем в эту экспедицию пригласили Рона Петтинджила, агента УБН, проработавшего в Колумбии четыре года. Он был единственным гринго в группе захвата. Выбор Фелпса пал на Петтинджила, поскольку он много раз летал над льянос, высматривая плантации коки; кроме того, он умел обращаться с портативной видеокамерой, то есть мог заснять рейд.

Было уже далеко за полдень, и у вертолетов снова кончалось топливо. Петтинджил летел в «Твин—Оттер». Самолет замыкал рейд и держался на приличной высоте — вне зоны обстрела с земли. А вертолеты шли ниже, почти касаясь деревьев.

Наконец они обнаружили полосу, заваленную канистрами из–под бензина и сушняком. Петтинджил успел рассмотреть дымки от одиночных прицельных выстрелов, но они быстро рассеялись. Все же производителей кокаина удалось застать врасплох. Рамирес и Фелпс сразу отметили это, приняв первое радиодонесение в кабинете Рамиреса в Боготе.

Вертолеты прочесали местность, все сужая и сужая круги над посадочной полосой, а затем, резко устремившись вниз, коснулись колесами земли. Полицейские в маскхалатах, с автоматами, рассыпались веером, охраняя вертолеты. Все ждали: вот–вот начнется перестрелка. Но было тихо. Можно и осмотреться.

А посмотреть было на что. Во–первых, вокруг оказались люди, человек сорок пять — в основном мужчины неопределенного возраста, но попадались и женщины. Все в лохмотьях, безоружные. Некоторые рванулись было в лес, но большинство стояли, переминаясь с ноги на ногу. Они ждали. Согнав людей в кучу, полицейские стали спрашивать, кто они и откуда. Пленники оказались неразговорчивы, но многого и не требовалось. С одного–двух слов стало ясно, что это в основном антьокцы, которых картель подобрал в трущобах северного Медельина и нанял на тяжелые работы.

Полицейские велели пленникам расчистить полосу, и вскоре смог приземлиться и самолет. Вертолеты, заправившись, улетели на разведку. Надо быть начеку: вдруг снайперы вернутся?

К западу от полосы стояли десять больших навесов с деревянными поднятыми над землей полами и цинковыми крышами. У нескольких имелись и стены из дранки, другие стояли открытыми. В трех, похоже, располагались какие–то служебные помещения, в одном была спальня с нарами на сотню человек. Дальше, за полосой, виднелись еще навесы; под одним разместилась современная, хорошо оснащенная лаборатория по производству кокаина. На восточной оконечности дорожки стояли четыре самолетика, возле лаборатории — вертолет.

Петтинджил снимал без остановки. Полицейские продвигались в глубь лагеря, и радость их нарастала. Найдена не просто «главная лаборатория», а настоящая фабрика с полным циклом производства кокаина. Она кормила и одевала около ста человек. Тут были генераторы, души, промывочные и сушильные машины. Неподалеку от полосы полицейские насчитали 305 барабанов с ацетоном, 363 — с эфиром, 482 канистры красного бензина, 133 канистры авиационного топлива… Короче, огромные запасы сырья. Вскоре стало ясно и для чего они предназначены. Согласно журналу полетов, брошенному у полосы, с декабря 1983 по февраль 1984 года аэропорт получил 15539 метрических тонн кокаиновой пасты и основания. А потом обнаружился и кокаин. Петтинджил запечатлел его под навесами около лаборатории. Около ста больших полиэтиленовых мешков для мусора стояли открытыми, их до краев заполняла полужидкая вязкая масса гидрохлорида кокаина, а сверху висело тошнотворно–сладкое облачко эфирных испарений. «Невероятно! — думал Петтинджил. — Лаборатория–исполин!»

Гилиберт сообщил Рамиресу в Боготу о своих находках. И, высказав опасение, что снайперы вот–вот вернутся, попросил прислать людей на помощь, да побыстрее. Вертолетчики нашли в лесу еще несколько посадочных полос, но невозможно было обследовать их с неприкрытым тылом. Кстати, Рамирес знает, как называется кокаиновый лагерь? Транкиландия — Тихая деревня.

На следующий день в Боготе перед домом Франсиско Рамиреса, который доводился Хайме Рамиресу младшим братом, остановилась машина. Из нее вышли четверо и позвонили в дверь. Франсиско, сам в прошлом полицейским, не впустив чужаков в дом, выслушал их прямо на улице. Держались они вежливо, говорили тихо. Пабло Эскобар просит Франсиско передать брату, что «его ожидают четыреста тысяч долларов, если он остановится».

— Мы положим их в любой банк, в Панаме, в Штатах — куда он пожелает.

— Я передам.

Франсиско немедленно позвонил Хайме.

— Не связывайся, — велел Хайме. — И вообще, лучше тебе на время потеряться. Всё это очень опасно.

И уже на следующий день Франсиско понял почему. Колумбийское телевидение транслировало, как его брат, две роты прикрытия и добрая половина журналистов страны осматривают крупнейшую в истории партию кокаина. Столько наркотика никто из них никогда не видел.

Рамирес прибыл в Транкиландию с подкреплением 12 марта и взял руководство операцией в свои руки. Ему доложили о существовании другой посадочной полосы в шестнадцати милях к северу. И наутро еще затемно Рамирес перебросил туда вертолеты. Рабочие сбежали, побросав все — полиэтиленовые мешки, спиртное, бумагу, пробирки, пипетки, термометры, кровати, матрасы, еду, лодки, пилы и все оборудование. Они оставили целую тонну кокаина в пятидесяти громадных керамических кувшинах.

Во втором лагере было двадцать навесов и назывался он Кокаландия. Пройдя по тропинке, оперативная группа нашла и третий лагерь — Кокаландию-2 — точный слепок с Кокаландии-1. Здесь обнаружили сто сорок ведер с кокаином — то есть еще пятьсот килограммов. Кокаин перенесли под навесы, к матрасам и оборудованию, и — спалили все дотла. В четвертом лагере, отделенном от Транкиландии рекой Месаи, полиция нашла четыре метрических тонны кокаина, это был самый крупный из найденных тайников. Его тоже сожгли.

Все были в восторге.

— Уму непостижимо! — кричал Петтинджил по радио своим непосредственным начальникам. — Мы тут что ни день, то новую лабораторию с лица земли стираем!

17 марта солдаты наткнулись на базовый партизанский лагерь, принадлежавший Революционным вооруженным силам Колумбии (РВСК). Здесь, как и в кокаиновых лагерях, имелись спальный корпус, кухня и пункт связи. Солдаты изъяли у партизан различное оружие, горы марксистско–ленинской литературы и портновские заготовки: рулоны сине–зеленой материи для формы и треугольные нашивки с желтым тиснением «РВСК». Очевидно, партизаны охраняли кокаиновое производство. Похоже, подтвердились давние предположения военных (а заодно и американского посла Тамза) о связи партизан с наркобизнесом.

За полмесяца 13,8 метрических тонн кокаина обратились в дым, а с ними четырнадцать лабораторий и лагерей, семь самолетов и 11 800 барабанов с эфиром и другими химикалиями. В интервью Джонни Фелпс назвал Транкиландию «заповедником кокаиновой индустрии». Колумбийские власти подсчитали, что за два года эти лаборатории принесли кокаиновым воротилам двенадцать миллиардов чистого дохода. Уничтоженные лагеря, вместе с сожженным кокаином, стоили в десять раз меньше.

Для Фелпса и Рамиреса проведенный рейд означал, что картель больше не собирает грузы «с миру по нитке» — из маленьких домашних лабораторий. Фелпс никогда прежде не видывал таких фабрик, как в Транкиландии, и никто в колумбийской службе безопасности не подозревал об их существовании.

Но одновременно существование Транкиландии бросало правительству некий вызов. Если возможно отгрохать одну фабрику — за остальными дело не станет. Может, их десятки или сотни? Рамирес решил во что бы то ни стало найти все до единой. А Фелпс позаботился, чтобы Рамирес получил снаряжение и необходимые деньги от правительства США. Удачный рейд в Транкиландию сразу расстегнул американские кошельки.

Рамирес стал отныне лучшим полицейским Колумбии; более захватывающего зрелища, чем разгром кокаиновых лабораторий, его соотечественники не видели никогда. Рейд сделал ему карьеру. Рамирес любил славу, ему нравилось быть в центре внимания, и он твердо решил стать в один прекрасный день шефом колумбийской полиции. Однако на лаврах он почивать не собирался. Он был в первую очередь охотником. Им овладела жажда новых побед. Он бросил наркодельцов в нокдаун. Теперь пришла пора добить их окончательно.

В Транкиландии полно антьокцев, значит, без Медельинского картеля тут не обошлось. Да и попытки Эскобара остановить Рамиреса явно свидетельствуют, что у него рыльце в пушку. А участие клана Очоа доказано неоспоримо: ведь самолет с эфиром приземлился на асьенде «Веракрус». Самым большим откровением было для полиции участие кокаинового дельца из Боготы Хосе Гонсало Родригеса Гачи. Он оказался совладельцем лабораторий, найденных в джунглях. Тридцатишестилетний Родригес Гача никогда не считался птицей высокого полета. Приземистый, полноватый (рост 165 см), он был известен под кличкой Мексиканец, поскольку питал особую слабость ко всему мексиканскому.

Первой уликой против Мексиканца был разбитый самолет, обнаруженный на одной из посадочных полос в лесных дебрях. Владельцем самолета был Хусто Пастор Родригес Гача, брат Мексиканца. Следующий сигнал поступил от шефа полиции из Летиции, городка на Амазонке, где картель перекупал лист коки у перуанцев. В Летиции прошел слух, будто Родригес Гача полностью обанкротился в результате Транкиландского рейда. Оказывается, еще с середины декабря 1983 года он начал перебрасывать пасту и кокаиновое основание из Перу на реку Яри и вложил в лаборатории колоссальные средства. Финансовый крах Родригеса Гачи явно подтверждал, что он — партнер Медельинского картеля.

Накануне рейда цена килограмма кокаина в Майами при оптовых закупках составляла 14 тысяч долларов. После рейда она мгновенно подскочила, впервые за последние три года обнаружился кокаиновый дефицит. И борцы с наркотиками воспряли: рейд нанес картелю несомненный ущерб. Но что намерены предпринять кокаиновые магнаты?

12 БЕЛЫЙ «МЕРСЕДЕС»

Нервы министра юстиции Лары Бонильи были на пределе. Картель постоянно терроризировал его близких, и напряжение сказывалось на главе семьи.

Вступив в должность министра, Лара Бонилья вскоре с головой ушел в схватку с наркомафией, его подстегивало гнусное обвинение во взятках, предъявленное ему Пабло Эскобаром. С того памятного заседания конгресса скандальные публикации о делах картеля заполонили прессу, теле- и радиожурналисты приправляли их смачными деталями — все с ведома и благословения министра юстиции.

Результаты кампании превзошли все ожидания. Карлос Ледер ушел в подполье, а на столе президента Бетанкура ждал подписи приказ о выдаче Ледера американцам. Лара Бонилья лишил весь клан Очоа летных прав, а ведь они владели целой эскадрильей небольших самолетов. В начале 1984 года Лара Бонилья — с подачи полковника Хаймс Рамиреса — уличил тридцать политиков в использовании наркоденег для предвыборной борьбы.

Больше всех от карающей десницы министра пострадал Пабло Эскобар. Благодаря разоблачениям Лары Бонильи его с позором выдворили из конгресса, и теперь газеты пестрели унизительными публикациями о его небезгрешном прошлом. Попытки продвинуться на политической арене пришлось оставить навсегда.

Но сдался Эскобар не без боя. Тихо переждав первую волну общественного гнева, он снова взялся за оружие. В феврале 1984 года, когда суд аннулировал ордер ка его арест, Эскобар потребовал от правительства отмены соглашения о выдаче преступников. Он заявил, что в противном случае они с Ледером закроют полторы тысячи предприятий, оставив без работы более двадцати тысяч жителей страны. А выступая на политическом митинге, он назвал Лару Бонилью «подсадной уткой американского империализма». Эскобар также обратился с открытым письмом к послу США Тамзу, где отрицал свою причастность к кокаиновым лабораториям, осуждал соглашение о выдаче преступников и характеризовал Лару Бонилью как «представителя вашего правительства в колумбийском кабинете».

Эта последняя фраза показалась Джонни Фелпсу очень точной. Он безмерно уважал Лару Бонилью и восхищался им; презрение же Фелпса к колумбийскому правительству росло день от дня. Для выдачи преступников президент Бетанкур не предпринимал практически ничего и весьма слабо выражал солидарность со взглядами и борьбой Лары Бонильи. Теперь же он сидел сложа руки и спокойно наблюдал, как крупнейший в мире наркоделец, отъявленный убийца, оскорбляет министра юстиции.

Фелпс был прежде всего полицейским. И умел рисковать — такая работа. Однако он очень тревожился за Лару Бонилью. Министр явно не знал всей подноготной наркомахинаций, не имел поддержки сверху и слабо представлял силы своих противников.

В августе 1983 года колумбийская полицейская разведка предотвратила первое покушение на жизнь Лары Бонильи, организованное из Медельина. После раскрытия заговора Тамз и Фелпс посетили Лару Бонилью в министерстве юстиции.

— Вам надо держаться осмотрительней, — посоветовал Тамз, и предложил ему свой собственный бронежилет. Поблагодарив обоих американцев, Лара Бонилья посмеялся над их опасениями. Выйдя от министра, Тамз отдал бронежилет Фелпсу:

— Держите! И всучите ему непременно!

Фелпс передал жилет Ларе Бонилье, а вот заставить носить — так и не смог.

В другой раз, зайдя вместе с Тамзом к министру, Фелпс сообщил ему, что УБН обнаружило утечку информации в его собственном министерстве: сотрудники поставляли сведения наркодельцам. И снова Лара Бонилья не воспринял угрозу всерьез. Фелпс сказал Тамзу:

— Он еще не верит — не дозрел.

Вскоре после разгрома Транкиландии в Медельине у киоска с прохладительными напитками под названием «Пальчики оближешь» собралась группа наркодельцов. Они задумали убить Лару Бонилью и теперь обсуждали план. За его осуществление им предстояло выложить — вместе с авансом — пятьдесят миллионов песо (521 000 долларов). Осведомитель УБН позже сообщит, что приказ об убийстве отдал сам Пабло Эскобар. Исполнение задуманного взяла на себя одна из медельинских шаек наемных убийц — «кеситос». Непосредственным исполнителем выбрали Карлоса Марио. Этому нервозному бродяге шел тридцать второй год, и на его счету было пятнадцать арестов за убийства, грабежи и вооруженные нападения. За руль посадили молодого паренька Байрона Веласкеса, выкормыша Пабло Эскобара.

30 апреля 1984 года Тамзу позвонил взволнованный Лара Бонилья. Поток угроз в его адрес нарастал, и министр юстиции все больше тревожился за свою семью. Однако в тот день у него были хорошие вести: министерство иностранных дел предложило ему уехать послом Колумбии в Чехословакию.

Тамз обрадовался:

— Уж там–то вы будете в безопасности. Все террористы останутся здесь, в правительстве.

К сожалению, продолжал Лара Бонилья, чехи дадут разрешение не раньше, чем через месяц, и на этот срок ему с семьей надо бы где–то укрыться. Быть может, Тамз поможет?

И Тамз, разумеется, помог. Запросив по телефону Белый дом, он попросил подыскать что–нибудь подходящее. Убежище нашлось в Техасе. Все выяснив, Тамз отправился на торжественный прием, а помощнику своему велел передать Ларе Бонилье о техасском варианте.

В тот же день в семь часов вечера Байрон Веласкес и Карлос Марио на мотоцикле, обвешанные гранатами, с МАК-10 наперевес слились с потоком машин, высматривая белый «мерседес–бенц». Уже совсем вечерело, когда они обнаружили машину. Улицы были запружены транспортом, но Веласкес и Карлос Марио на новом юрком мотоцикле «Ямаха» смело ныряли в самую гущу. Наконец Веласкес на полной скорости врезался в мерседес, несколько помяв ему правое заднее крыло.

Убийцы даже успели тщательно прицелиться. Выхватив МАК-10, Карлос Марио навел автомат на смутно видневшуюся на заднем сиденье фигуру и, нажав гашетку, за две секунды выпустил всю обойму.

30 апреля 1984 года, в 19.40, в клинике Шайо констатировали смерть Родриго Лары Бонильи. Три пули 45–го калибра угодили ему в голову, две — в грудь, одна — в шею и одна — в руку. Бронежилет Льюиса Тамза валялся на заднем сиденье. Да он бы и не помог.

После нападения на Лару Бонилью машина сопровождения устремилась в погоню за преступниками. Удачным выстрелом охранник повредил им топливный бак — мотоцикл вспыхнул и, потеряв управление, вылетел на тротуар. Байрон Веласкес, оглушенный, с простреленной рукой, был немедленно арестован. Труп Карлоса Марио остался на улице, пулеметная очередь охраны практически снесла ему голову.

Белисарио Бетанкур и кабинет министров в полком составе побывали в клинике Шайо вскоре после убийства. Затем они уединились в президентском дворце в Нариньо. Министры были в ужасе. Разгневанный президент сохранял присутствие духа. Уже заполночь 1 мая он подписал Указ об объявлении в стране осадного положения, пообещав «спасти национальную гордость колумбийцев». В какой–то момент во время заседания он решительно заявил:

— Выдадим их Америке.

Тысячи людей прошли в ротонде Капитолия мимо закрытого гроба Лары Бонильи, тысячи колумбийцев сказали ему последнее «прости». Солнечным утром 2 мая почетный военный эскорт проводил гроб через Плаца Боливар к Национальному собору. Площадь была запружена плачущими людьми — богачами и бедняками, без различия, — их душили гнев и ярость. Слышались выкрики:

— Мы любим тебя, Родриго!

— Venganza! (Отмщения!)

— Justicia! (Справедливости!)

Президент Бетанкур произнес надгробную речь. Он отнюдь не собирался успокаивать своих сограждан.

— Пришла пора задуматься — кто мы такие. Что есть нация и что есть гражданин! Остановитесь, враги человечества!.. Колумбия выдаст всех преступников, они должны быть примерно наказаны!

Толпа рукоплескала президенту.

Шесть дней спустя, 8 мая 1984 года, Бетанкур подписал приказ о выдаче Карлоса Ледера.

13 БЕРРИ СИЛ

Через месяц после падения Транкиландии у колумбийского побережья появилась двухмоторная «Сессна–титан-404», приобретенная в Майами для Хорхе Очоа. В Колумбию самолет перегоняли два летчика: приятель Очоа из Гондураса и сторон пилот, Эллис Маккензи. Оба страшно устали. В два часа пополуночи они вылетели с одного из южных Багамских островов в надежде, что в столь ранний час встреча с ВВС Колумбии маловероятна.

— Ранчо Хорхе Очоа как раз под нами, — сказал гондурасец Феликс Диксон Бейтс, работавший прежде на коммерческих авиалиниях. — Хочешь взглянуть?

— Конечно, — ответил Маккензи.

«Титан» облетел вокруг асьенды «Веракрус», и летчики помахали кому–то на земле. Но приземлился самолет не здесь, а южнее, в окрестностях Медельина. Там их встретили на машине и отвезли по горному серпантину еще южнее — в «Ла Лому», где проживало семейство Очоа.

В гостиной их ждали Хорхе Очоа, Фабио Очоа, Пабло Корреа Арройаве — зять Хорхе — и Пабло Эскобар. Председательствовал на сборище Хорхе Очоа. Маккензи испанского не знал, и Бейтс переводил. Сначала Очоа обменялся любезностями с Маккензи, даже вспомнил, что говорил с ним как–то по телефону.

— Рад с вами познакомиться, — сказал Маккензи.

Маккензи выполнял боевое задание. Собственно, заданий у него было два, но узнай колумбийцы о втором, они прикончили бы его на месте. По–настоящему летчика звали вовсе не Эллис Маккензи, а Адлер Берриман Сил, и был он осведомителем УБН.

Родился и вырос Берри Сил в городе Батон—Руж в Луизиане. Это был человек–гора: весил около 135 килограммов. Берри Сил считал, что он умнее всех на свете, и глядел на всех свысока. Не курил, не пил. У него было две страсти — небо и женщины.

Люди, знавшие толк в летном деле, считали его лучшим в мире пилотом. Когда ему было всего двадцать шесть лет, он уже ходил в рейсы самостоятельно — самый молодой пилот за всю историю «Трансуорлд эйрлайнз». Но потом Силу наскучили коммерческие рейсы. Ему, прирожденному лидеру и чертовски обаятельному мужчине, хотелось рисковать. И он нашел себя в контрабанде. В 1972 году, в возрасте тридцати двух лет, Сил попался на новоорлеанской таможне за попытку провоза семи тонн пластиковых взрывателей в Мексику — для кубинцев, вознамерившихся свергнуть Кастро. Сила отпустили подобру–поздорову, но газетная шумиха стоила ему места в авиакомпании.

И стал Сил «воздушным купцом», как называют обычно контрабандистов, промышляющих всем подряд. В 1976 году, взявшись за марихуану, Сил зачастил в Центральную и Южную Америку. В 1979 году провел восемь месяцев в гондурасской тюрьме за нелегальное хранение пистолета в кабине самолета. На обратном пути он повстречал контрабандиста Уильяма Роджера Ривза, который поведал Силу, что работает на медельинское семейство Очоа. И с 1981 года Сил тоже качал возить для них кокаин. Связь он держал с майамским сбытчиком по кличке Лито. Настоящего имени Лито никто не знал.

В ту пору Сил превратился в настоящего гения контрабанды. Чтобы не повторять чужих ошибок, он внимательно изучал судебные отчеты о крупных контрабандных делах. Даже судебные заседания посещал — учился, точно прилежный студент, как губка все впитывал. И отработал собственную систему безукоризненно. Покидал Луизиану и возвращался только по ночам. Летал, как и прочие контрабандисты, без сигнальных огней. Он и его летчики пользовались специальными приборами ночного видения, которые аккумулировали и в пятьдесят тысяч раз усиливали звездный и лунный свет. Над Колумбией его самолеты летали в так называемые «окна»: ВВС получали двадцатипятитысячные взятки, чтобы какую–то часть ночи они смотрели «в другую сторону». А войдя в воздушное пространство США, люди Сила сбрасывали скорость до 220 км/ч и снижались до полутора километров. Тогда на экранах радаров их самолеты походили на вертолеты, которые возвращаются с нефтяных скважин в Мексиканском заливе.

Затем, следуя указаниям радиолокационного маяка, самолеты Сила устремлялись над сетью проток и рукавов Миссисипи в глубь Луизианы, и там брезентовые мешки с кокаином спускали на парашютах в болото. Затем их втаскивали на борт специальных вертолетов и отправляли на разгрузку. Майамским сбытчикам кокаин переправляли на автомобилях. В 1982–1983 годах Сил привез в Соединенные Штаты более пяти тонн кокаина и доход его составил двадцать пять миллионов. Все луизианские наркодельцы считали его главным контрабандистом штата.

Полицейские агенты, следившие за Силом, видели, как он беседует сразу по двум телефонам–автоматам, в небольшом зеленом полотняном мешочке были наготове сотни монет. С Колумбией он говорил специальным кодовым языком. Постоянное состязание с полицией его воодушевляло. Однажды, столкнувшись на улице Батон—Ружа с полицейским агентом штата Луизиана, Сил воскликнул:

— Никогда меня не поймаешь, идиот безмозглый!

Но Берри Сила все–таки поймали, правда, не в Луизиане, а во Флориде. И не потребовалось для этого сложной, продуманной слежки — показания осведомителя да подслушанные телефонные разговоры сделали свое дело.

В марте 1983 года Большой федеральный суд присяжных в Форт—Лодердейле обвинил Берри Сила в нелегальном ввозе двухсот тысяч Quaaludes из Южной Америки. Фамилия Сила попала в газеты, но набрана была мелким шрифтом — в столбце значилось еще семьдесят пять фамилий. Он был занесен в список как «Адлер (Берри Сил, Билл Элдерс, Толстяк) Сил». Как бы то ни было, легенда его осталась чистой: для Очоа он по–прежнему был Эллисом Маккензи. Имен Берри или Адлер Сил в Колумбии не знали.

Сил добровольно сдался и вышел под залог в двести пятьдесят тысяч долларов. Но суд грозил ему большим тюремным сроком. И Сил незамедлительно попытался сговориться с властями. Сил предложил, что он «перекрасится» — то есть станет тайным осведомителем. Он наобещал с три короба, обещал столько кокаина, что им не снилось. Откуда? Не уточнял. Прокурор отверг предложение Сила.

Все это время Сил по–прежнему держал связь с Лито и даже сделал для Очоа три кокаиновых рейса, пока гулял — под залог — на свободе. Но суд приближался, и Сил, позабыв о контрабанде, стал готовиться к защите, он всячески старался утаить свои проблемы от колумбийцев. Однако это было не так уж просто. С одной стороны, Лито беспокоился, поскольку Маккензи привозил слишком мало наркотика. Вот, к примеру, брат Лито привез три тонны зараз. Почему бы Маккензи не попробовать?

Сил был потрясен, узнав, что для самолетов Очоа такие рейсы вполне обычны. Расспросил подробнее. Лито поинтересовался, хочет ли Сил попробовать сам.

— Хочу, — ответил Сил, — надо только самолет подыскать.

В феврале 1984 года Сил предстал перед судом в Форт—Лодердейле по обвинению в контрабанде и был признан виновным. Ему грозили десять лет тюрьмы. Норман С. Рётгер, окружной судья Южной Флориды, мягкотелостью не отличался и приговоры выносил суровые. К тому же Силу предстоял второй суд — по обвинениям, возникшим в ходе разбора первого дела. И к его десяти годам могли прибавить еще сорок семь. Однако Сил, несмотря ни на что, продолжал готовиться к переброске трехтонного груза для клана Очоа. 9 марта он приобрел двухмоторный «Локхид—Лоудстар» — модификацию истребителя времен второй мировой войны, грозы подводных лодок. На борт он мог принять значительно больше трех тонн. Но на следующий день, 10 марта, полиция разгромила Транкиландию, и полет Сила был отложен до лучших времен.

Сил отчаянно хотел прийти к полюбовному соглашению с властями. А когда его дела приняли совсем дурной оборот, он решился на дерзкую аферу. Вышел ка агентов УБН и сообщил им, что готов заключить с Очоа сделку на три с половиной тонны и доставить их УБН в два приема — в целости и сохранности. Сперва ему не поверили. Сил предлагал — ни много ни мало — удвоить рекорд ТАМПА. Ко Сил умел убеждать. По его словам, операция уже на мази. Редчайшая возможность для УБН. И агенты решили рискнуть.

28 марта Сил подписал соглашение о сотрудничестве с УБН. Ему не обещали ничего, но обе стороны прекрасно понимали: доставит Сил груз — ему значительно сократят срок.

И четыре дня спустя под именем Эллиса Маккензи Сил встретился в «Ла Лома» с Хорхе Очоа. Впервые осведомитель УБН переступил порог святая святых Медельинского картеля. Гондурасец Феликс Бейтс перевел ему слова Очоа: «Запас кокаина для отправки в Штаты неиссякаем». Впрочем, Очоа сталкивался и с определенными сложностями. Из каждых трехсот килограммов, пересылаемых ежедневно через Багамы, половина попадала в руки полиции. Но и это пустяк по сравнению с катастрофой в Транкиландии.

Пабло Корреа Арройаве рассказал, что рейд в льянос открыл для полиции имена многих членов картеля.

— Теперь нам придется туго. Они зацепились за большую лабораторию мистера Ледера.

Силу, как и любому летчику–контрабандисту, имя Ледера было знакомо. Корреа поведал Силу, что Ледер спрятал кокаиновые запасы картеля в подземных бункерах по всей Колумбии. Рейд в Транкиландию и дальнейшее правительственное расследование вынудили картель перенести лаборатории в другое место. На этих словах наркодельцы перешли на шепот. Картель заключил сделку с несколькими министрами в сандинистском правительстве Никарагуа. Сандинисты помогают Очоа в строительстве взлетно–посадочной полосы для дозаправки самолетов в Никарагуа. Это означало, что при перелете из Колумбии в Штаты на борт можно будет взять меньше топлива и больше кокаина. С Бейтса и Сила взяли кровавую клятву, что никогда, ни при каких обстоятельствах не произнесут они слово «Никарагуа». Пусть считается, что перевалочный пункт находится в Коста—Рике.

Сил немало удивился, что Очоа сотрудничает с коммунистами.

— Мы не коммунисты, Боже упаси! — пояснил главарь картеля. — Но они нужны нам, а мы — им.

— Американца–то они вряд ли примут с распростертыми объятиями, — все еще сомневался Сил.

— Тебе не о чем беспокоиться, — услышал он в ответ.

Очоа вкратце обрисовал грядущую операцию: в ближайшие дни Сил приземлится на полосе к северу от Медельина, заберет первые полторы тонны и переправит в Штаты. Половина уйдет в Майами, половина — в Лос—Анджелес. Клан Очоа намеревался подкопить кокаин в Лос—Анджелесе: во время летней Олимпиады 1984 года спрос резко возрастет. Вернувшись в Никарагуа, Сил и Бейтс будут дожидаться, пока картель соберет вторую партию груза.

Неделю спустя Сил встретился с Лито в майамском «Мире машин» — роскошном автосалоне, которым Лито владел на пару с Пабло Эскобаром. Лито сообщил, что через салок еженедельно проходят полутонные грузы наркотика для сети Пабло Эскобара. Он рассказал также, что Очоа потерял на Багамах шесть самолетов буквально за два дня и теперь тщательно проверяет своих майамских сбытчиков. Непосредственно проверяет людей венесуэлец Лизардо Маркес Перес — бывший военный моряк. На родине его ждала тюрьма за контрабанду кокаина (667 кг) и за участие в попытке совершить государственный переворот. Очоа почитали Маркеса светлой головой и величали Профессором.

Встретившись с Силом в середине апреля, Маркес сообщил, что картель недоволен недобросовестностью Лито. Он и его люди болтают с домашних телефонов вместо телефонов–автоматов. Для всех сбытчиков в Южной Флориде Маркес приобрел сигнальные устройства с кодом и составлял теперь пособие по «технике безопасности». В тот же вечер, благодаря Берри Силу, в УБН узнали кодовый сигнал самого Маркеса.

Прибыв в Панаму на деловую встречу с Хорхе Очоа, Пабло Эскобаром и другими наркодельцами, Сил привез для Очоа целую пачку ежедневных сводок, составленных Маркесом. Главари картеля хотели отправить полуторатонный груз как можно скорее. Но Сил настоятельно требовал осмотра никарагуанской полосы.

По возвращении в Майами, Сил с Бейтсом купили фургон «виннебаго» — для внутренних перевозок кокаина в США. До операции оставалось два дня, но у «Лоудстара» на пробном полете перегорел двигатель и на замену потребовалась целая неделя и тридцать тысяч долларов. А дальше — новое препятствие. Лишив жизни Лару Бонилью, члены картеля вынуждены были укрыться от правосудия в соседней Панаме.

Наконец Сил встретился с главарями в Панама—Сити. Шел май 1984 года, после убийства минуло лишь несколько дней, и в картеле царила полная неразбериха. Трое братьев Очоа с чадами и домочадцами сняли дом в центре города. Неподалеку жил и Пабло Эскобар. От него Сил узнал, что Ледер открывается в Бразилии, а все кокаиновые лаборатории в Колумбии демонтированы — их перебазируют в Никарагуа.

Впрочем, несмотря на текущие неприятности, Очоа намеревались отправить полуторатонный груз как можноскорее. На встрече Эскобар представил Силу незнакомца — Федерико Воэна, государственного чиновника из Никарагуа, который готов сопровождать Сила и Бейтса для осмотра взлетной полосы. Воэна надо слушаться во всем, и никто их не тронет. Воэн заявил, что его правительство организует переработку кокаинового основания в любом количестве — дело за поставками из Колумбии. Эфир они закупят в Восточной Германии.

Позже в тот же день Сил и Бейтс прилетели в Манагуа. В аэропорту Воэн быстро уладил все вопросы с иммиграционной службой. Силу и Бейтсу позволили выйти в город без визы и штампа в паспорте. Встретила их Маркеса, жена Воэна.

Поехали на северо–запад. В пяти милях от Манагуа стоял огромный нефтеочистительный завод. По словам Воэна, единственный в стране. Какой бы самолет ни пролетел над предприятием — вражеский или свой, — его непременно собьют. Сил это, разумеется, запомнил.

Объехав гору, они свернули налево, к «Лос—Бразилес» — военному аэродрому с одной посадочной полосой. За контрольно–пропускными пунктами Воэн показал летчикам ангар, а в нем «Пайпер—Шейен» — личный самолет Пабло Эскобара. Сил поинтересовался длиной и качеством покрытия взлетной полосы. Беседуя, Сил, Бейтс и Воэн прошли всю почти километровую полосу из конца в конец. Без подобных проверок Сил контрабанду не возил. Но едва Сил с Бейтсом ступили на траву, чтобы осмотреть дренажную канаву по западному краю полосы, Воэн заорал «Стойте!»

— Тут все минировано, — объяснил Воэн. — И если возникнут сложности при посадке, держитесь восточной стороны. На западе — взорветесь.

На карте Никарагуа Воэн стрелками указал направление посадки и взлета. Дал код для проникновения в воздушное пространство Никарагуа. Следовало запросить вышку на определенной, очень высокой частоте и назвать свой опознавательный знак — «Янки Ноябрь Виски Рентген Янки» — ЯНВРЯ. В углу карты Сил записал телефон Воэна и его код на ОВЧ. Воэн предупредил, что все подступы к Манагуа прикрыты установками ПВО для защиты города от ночных налетов контрас. На врезке с планом Манагуа Сил обвел местонахождение установок ПВО, нефтеочистительный завод, дом Воэна и штаб сандинистского Народного фронта.

Вернувшись в Панаму, Сил узнал, что Эскобар несколько изменил план операции: вместо того чтобы сидеть в Никарагуа в ожидании второй партии кокаина, Силу предлагалось слетать в Боливию за шестью тоннами кокаинового основания — для новых никарагуанских лабораторий.

Сила с Бейтсом доставили в Южную Флориду на личном самолете. Приземлившись, Берри Сил поспешил в Форт—Лодердейл, чтобы предстать в Федеральном суде пред очи судьи Рётгера. Никто, однако, не удосужился уведомить судью, что Сил стал ценным для страны осведомителем. И Рётгер дал ему максимальный срок: десять лет тюрьмы. Он постановил немедленно препроводить Сила в Браувордскую окружную тюрьму, В полнейшем отчаянии Сил изнывал в тюрьме двое суток, пока агенты УБН на дополнительном, закрытом слушании не уговорили Рётгера выпустить его на поруки.

14 НИКАРАГУАНСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

Выйдя из тюрьмы, Сил немедленно позвонил Феликсу Бейтсу: дело не ждет! Первые полторы тонны кокаина предстояло вывезти на следующий день. Бейтс поинтересовался у Сила, где он пропадал.

— Дела, — не вдаваясь в подробности, ответил Сил.

Бейтс сказал, что его жена, возможно, стала осведомителем УБН. Пока они с Силом были в Панаме, ее арестовали в Майами за хранение кокаина, но, вернувшись, он застал ее дома. Бейтс опасался, что она немало рассказала в уплату за свободу. Сам Бейтс злоупотреблял кокаином, вернее — курил кокаиновое основание, и у него уже начиналась паранойя. Он заявил, что полетит только вместе с женой — чтобы глаз с нее не спускать. Сил, поколебавшись, согласился, и вылетел в Луизиану, где прождал Бейтса два дня. Но тот так и не появился. В конце концов Сил уговорил своего лучшего друга Эмиля Кампа составить ему компанию. 28 мая в половине третьего ночи они вылетели на «Локхид—Лоудстаре» с маленького общегражданского аэродрома в Арканзасе. А несколько часов спустя приземлились на травяной дорожке клана Очоа в северных пригородах Медельина.

Как Сил и предвидел, недавние дожди превратили землю в сплошное месиво. Наземная бригада велела ему дожидаться какого–то дона Карлоса. Вскоре появился длинноволосый всадник с ручным пулеметом, он отдавал приказания направо и налево. Дон Карлос оказался Карлосом Ледером. Любой бы на его месте нервничал — ведь он прождал их с огромным грузом без малого неделю. Но Ледер нервничал чересчур. По рассказам Сил представлял иным Ледера — легендарного контрабандиста. Этот же Ледер — просто полубезумный, перепуганный человечек, извергающий потоки гнева из–за любой помехи. Бывший король кокаинового извоза попал теперь в подчинение к Очоа и Эскобару, и его приставили сторожем к кокаиновым запасам.

Ледер беспокоился, что самолет Сила могут заметить с воздуха. Он хотел заправить баки и выпроводить его побыстрее.

Но Сил заявил, что это невозможно. Тяжело нагруженный самолет не сможет подняться, ведь полосу совсем развезло.

— Мы загружаем! — Ледер навел на летчика пулемет. — И вы тут же убираетесь!

Сил выполнил приказ. Наземная бригада погрузила полторы тонны наркотика в брезентовых мешках, и Сил вывел «Лоудстар» к мокрой полосе. Самолет, не набрав стартовой скорости, разбился при взлете. Сил и Камп уцелели, но двое рабочих получили сильные ожоги: пришлось спешно вытаскивать кокаин из горящего самолета, чтобы успеть до взрыва.

Через пять дней Сил позвонил в УБН — завтра он летит в Никарагуа. Вечером следующего дня УБН получило шифровку: «Приземлился в Никарагуа возможны юридические сложности». Что за сложности, стало понятно лишь три дня спустя, когда Сил, вернувшись в США, объяснил, что произошло.

3 июня они с Кампом вылетели из Колумбии на «Титане-404», взяв на борт лишь семьсот килограммов. Приземлились, как и было запланировано, на «Лос—Бразилес». Заправившись, Сил в темноте поднялся в небо и полетел без сигнальных огней. К северу от Манагуа орудия ПВО повредили ему левый двигатель, и самолет стал стремительно терять высоту. Сил послал сигнал бедствия в аэропорт Манагуа, воспользовался он и кодом, который дал Воэн. Едва самолет приземлился, его окружили солдаты. Сил сказал им, что должен переговорить с Воэном. Ему разрешили позвонить, но Воэна не оказалось дома. Появившийся сержант сандикистской армии из команды Воэна выгрузил кокаин и велел Силу и Кампу держать язык за зубами. Все будет отлично, пообещал он.

На ночь Сила и Кампа поместили за решетку — в военном лагере в Манагуа. Наутро Воэн освободил их и отвез на асьенду к юго–востоку от столицы. Там Сил вновь встретился с Пабло Эскобаром, который переехал из Панамы в Никарагуа — следить за производством кокаина. Воэн объяснил, что случилось непредвиденное несчастье — он никак не рассчитывал на ночные полеты. Артиллеристы, услышав треск мотора, стреляли на звук. Связь во время операции была продумана явно плохо. Сил был потрясен, что не смог связаться с Воэном с воздуха. Он предложил купить переносную рацию.

Эскобар сообщил Силу, что новый лабораторный комплекс по производству кокаина находится на вилле южнее Манагуа и скоро заработает на полную мощность. Эскобар упомянул также «заначку» боливийского кокаинового основания, которую Ледер припрятал в Колумбии для переброски в Никарагуа, здесь основание превратят в чистый кокаин. У Ледера набралось десять–пятнадцать тонн, то есть приблизительно одна пятая от общего количества кокаина, потребляемого за год в США.

— Пожалуй, без большого самолета не обойтись, — произнес Сил и предложил купить военный транспортный самолет — он видел рекламу в коммерческом авиажурнале. Эскобару эта идея пришлось по душе. Он велел Силу приобрести самолет и возвращаться за первой партией груза.

Сил и Камп полетели домой на «Пайпер—Шейене» Пабло Эскобара — он отослал его в Штаты на ремонт. Сил тут же отправился по магазинам — Эскобар надавал ему кучу поручений. В Никарагуа надо было привезти необходимые для дела детали самолетов, приборы ночного видения, дюжину высокочастотных приемников и важнейшее оборудование — по двенадцать тысяч за штуку. Но в списке были также и потребительские товары, недоступные в Никарагуа: видеомагнитофоны, велосипеды с десятью скоростями, виски «Джонни Уокер» и сигареты «Мальборо».

Потом Сил купил «Фейрчайлд-С-123К-Провайдер» — двухмоторный военный тяжеловоз, похожий на кита. Он был на вооружении во время вьетнамской войны. Сил прозвал его «бабища». «Бабища» ему досталась в обмен на другой самолет через авиаторговца, у которого, как было известно Силу, имелись связи в ЦРУ.

К этому времени ЦРУ тоже подключилось к работе Сила. Они обеспечивали, в основном, техническое оснащение операции. 18 июня Сил на «С-123К» прилетел в Огайо на военно–воздушную базу Рикенбакер. Там по поручению ЦРУ специалисты встроили в носовую часть самолета фотоаппарат с пленкой 35 мм. Другой аппарат укрепили внутри, перед задним погрузочным люком, спрятав его в коробку с надписью «Электронное оборудование» В коробке проделали отверстие, чтобы заснять любого, кто будет загружать самолет.

Через три дня Сил позвонил из Майами в Манагуа Воэну. Разговор этот он записал на пленку — специально для УБН.

— Поеду в гости к бабушке в субботу в полдень, — сказал Воэну Сил. Это был условный знак.

Сил рассказал Воэну и о новом самолете:

— Огромный «кадиллак»… очень, очень большая машина. Я хотел бы, чтобы бабушка, гм… заранее предупредила хозяина, что машина очень большая, чтобы хозяин, гм… не очень разволновался, когда ее увидит.

«Хозяином» Сил назвал сандинистов. Он очень не хотел, чтобы его сбили вторично.

— Ничего, ничего, — успокоил Воэн. — Все будет нормально.

25 июля 1984 года Сил вылетел с Кеи—Уэста и в час дня посадил «С-123К» на «Лос—Бразилес». Начали погрузку. Скрытые камеры запечатлели, как Сил, Пабло Эскобар и Федерико Воэн перекидывают друг Другу брезентовые мешки с кокаином.

В четыре утра 26 июля Сил с семьюстами килограммами наркотика на борту приземлился южнее Майами на авиабазе Хоумстед. Вечером он позвонил Лито, майамскому сбытчику из сети Хорхе Очоа, и они договорились встретиться на «Дейдлендской аллее». Разговаривали на автостоянке в машине Лито.

— Где груз? — спросил Лито.

— Внутри, в «виннебаго», — ответил Сил.

И оставил Лито возле «виннебаго». Затем наблюдавшие за этой сценой агенты УБН увидели, как подъехал белый грузовик марки «шевроле». Оттуда вылез человек, открыл своим ключом дверцу «виннебаго», сел за руль и укатил. Сотрудники УБН на нескольких машинах и вертолете пустились по шоссе вдогонку. Выбрав подходящий момент, агент на видавшем виды «бьюике» врезался в «виннебаго». Тут же, как по заказу, подъехала автоинспекция.

УБН затеяло эту лихую операцию, чтобы продержать своего осведомителя Сила на плаву как можно дольше. По закону американские службы, занимающиеся борьбой с наркотиками, не вправе выпускать наркотик из рук, они обязаны предотвратить его распространение — пускай даже поступившись интересами расследования. Семьсот килограммов кокаина надо было захватить во что бы то ни стало, и — чтобы не выдать Сила — УБН подстроило дорожное происшествие: их машина врезается в «виннебаго», а дорожный патруль оказывается как раз неподалеку. Водителю «виннебаго» надо непременно дать улизнуть — такой приказ получили все участники операции.

Сначала все разыгралось как по нотам. Колумбиец, сидевший за рулем «виннебаго», предъявил автоинспектору водительские права, но не смог найти паспорт машины. Получив от патрульных разрешение позвонить из ресторана напротив, водитель скрылся. Один из наблюдателей передал по рации: «Перешел улицу. Сворачивает за угол. Уходит».

Но сотрудники УБН не могли предвидеть, что наблюдавший за этой сценой случайный прохожий окажется прирожденным борцом с преступностью. Он последовал за колумбийцем и попытался его задержать. Завязалась драка. Наконец, подъехала полицейская машина из Корал—Гейблз, и тут уж, хочешь не хочешь, пришлось колумбийца арестовать.

В два часа ночи Силу позвонил Пауль Этцель, продавец машин из салона Лито, тоже колумбиец.

— Слыхал наши новости? — спросил он. — Груз накрылся.

Позже Силу передали, что Лито хочет повидаться с ним безотлагательно. Решив, что такая встреча небезопасна для жизни, Сил попросил УБН организовать охрану. Они встретились в ресторане неподалеку от Дейдленда. Лито сообщил, что Хота, самая важная птица из майамской сети Очоа, желает немедленно видеть их всех.

— Один из наших ребят ехал за «виннебаго», — сказал Лито. — Он утверждает, что все подстроено.

Вместе с Лито и Этцелем Сил сел в фургон и отправился на шикарную квартиру к югу от Майами. Там их ждали Хота и еще несколько колумбийцев. Молодой парень, сопровождавший «виннебаго», заявил, что водитель «бьюика» совершил наезд намеренно.

— Да что ты чепуху несешь! — возмутился Лито. Ему, организатору операции, было бы куда приятнее, окажись провал случайным.

Хота поинтересовался, что думает Сил.

— Если вы полагаете, что тут дело нечисто, — проговорил Сил, — надо срочно уходить в подполье.

Хота попросил у Сила водительские права. Сил вынул документ, выправленный на имя Маккензи. Пообещав вскоре вернуть права, Хота вышел. Остальных на время задержали — Хота желал уйти без «хвоста».

Спустя сутки Силу позвонил Лито и сообщил, что все улажено. Он спросил, не раздумал ли Сил лететь в Никарагуа за второй порцией. Сил сказал, что готов. И позвонил в Манагуа Воэну. Пожаловавшись на провал первой партии, он предложил усовершенствовать операцию, но добавил, что исходить эта идея должна от более влиятельных лиц, нежели он сам. Воэн уверил Сила, что все послушаются его беспрекословно.

— Они вас очень, очень уважают, — сказал Воэн. И от имени их «общего друга» Пабло Эскобара попросил Сила об услуге. Эскобару снова нужны были товары повышенного спроса. А еще — полтора миллиона долларов наличными. Надо было подмазать сандинистов за разрешение на посадку в Никарагуа. Лито смог собрать такую сумму не вдруг, но в конце концов принес — в трех чемоданах и картонной коробке. Когда Лито ушел, Сил позвонил агенту УБН — чтобы прислали фотографа. Горы денег выглядели весьма внушительно.

7 июля Сил вылетел в Никарагуа на «С-123К». Приземлившись на «Лос—Бразилес», Сил сказал Воэну, что на борт поступило сообщение из штата Миссисипи: полиция взяла под наблюдение место разгрузки. Сил предложил пока оставить кокаин в Никарагуа. Воэн отвел его к Эскобару. Тот, выслушав Сила, поблагодарил его за бдительность. Вторая никарагуанская партия, девятьсот килограммов кокаина, осталась на «Лос—Бразилес».

Бдительность Сила была, разумеется, выдумкой. УБН вынуждено было бы захватить и эту партию, очутись она на американской земле. В этом случае оправдать Сила в глазах картеля вряд ли удастся. А в УБН мечтали, чтобы Силу поручили перебросить из Колумбии в Никарагуа боливийское кокаиновое основание: так выяснится расположение лабораторий. А еще сотрудники УБН хотели с помощью Сила заманить Очоа и Эскобара в какую–нибудь страну, где их можно будет легко арестовать и добиться выдачи преступников Соединенным Штатам.

Сил уже собирался лететь порожняком домой, когда Эскобар снова заговорил о переброске в Никарагуа кокаинового основания. Но решили, что сперва Сил отвезет готовый «снежок» из Никарагуа в Мексику и приземлится там севернее Мехико, на полосе Родригеса Гачи, отвечавшего за сбыт на западном побережье. Пилоты Гачи на маленьких самолетах перевезут затем кокаин из Мексики в Штаты. А Сила Эскобар просит проверить качество мексиканских взлетно–посадочных полос. Сил согласился. Мексика вполне подходила для захвата главарей картеля.

В УБН уже предвкушали грандиозный успех, но дело неожиданно приняло новый оборот. Участие сандинистов придало делу острую политическую окраску — столь острую, что острие эго проткнуло в аккуратно скроенной операции огромную зияющую дыру. Еще 26 июня, когда Сил прибыл на базу в Хоумстеде с первой партией груза, подробности его секретной миссии стали известны подполковнику Оливеру Норту из Совета национальной безопасности, который, по поручению правительства Рейгана, непосредственно занимался тайной помощью контрас.

В тот день Норт занес в настольный блокнот имя Фредди Воэна. Ниже он приписал: «На фото Воэн и солдаты внутренних войск Никарагуа». А еще ниже: «750 фунтов кокаина».

В конце июня или в начале июля в старое здание СНБ приехал Рон Каффри, начальник кокаинового отдела УБН, чтобы поставить Норта в известность о полетах Сила в Никарагуа. Выяснилось, что Норт уже располагает фотографиями Сила. Каффри был вне себя: налицо явное нарушение секретности!

Три года спустя во время слушаний в конгрессе Каффри припомнил, что Норт интересовался: нельзя ли навести журналистов на наркоаферу в Никарагуа? Оба понимали, что грядет голосование по вопросу помощи контрас, и свидетельство об участии сандинистов в контрабанде наркотиков — этакая политическая бомба — сыграло бы на руку контрас и их американским покровителям.

Но Каффри заявил Норту, что утечка информации в прессу поставит под угрозу все планы УБН и лишит их важнейшего осведомителя. В конце концов Норт согласился с Каффри: Силу безусловно следует продолжить свою подпольную деятельность и привезти Эскобару в Никарагуа полтора миллиона — взятку, предназначенную для сандинистов.

Однако, когда 8 июля Сил вернулся из Никарагуа без второй партии груза, в УБН узнали, что «Вашингтон таймс», газета с явно правым уклоном, намерена опубликовать подробности миссии Сила. Кто выпустил информацию из рук — сомнений не вызывало.

И в УБН решили, что пора ставить в деле точку. Силу велели назначить встречу Лито и Этцелю. 17 июля в майамском мотеле «Воздушные пути» их арестовали. Лито предъявил водительские права на имя Хорхе Негрете, но в УБН к этому времени уже выяснили его настоящее имя: Карлос Бустаманте. Паспорта у него не было. Он сообщил полиции, что работает мойщиком машин. Феликса Бейтса задержали в майамском аэропорту «Хилтон» с двадцатью тысячами в кармане. Имена главарей картеля — Эскобара, Очоа, Ледера и Родригеса Гачи —были впервые объединены в одном уголовном деле. И Большой федеральный суд присяжных вынес решение о привлечении этих людей к уголовной ответственности. Впрочем, сами они находились по–прежнему вне пределов досягаемости.

Материал в «Вашингтон тайме» появился как раз в день майамских арестов. Эта статья породила лавину публикаций по всей стране. И везде внимание у читателей сосредоточивалось на неприглядной роли сандинистов в контрабанде наркотиков. Главари картеля снова остались в тени. Политика затмила истинное значение Медельинского картеля.

15 ОБЛАВА

Убийство Родриго Лары Бонильи заставило Медельинский картель пуститься в бега впервые за все годы его существования. Провалы в Никарагуа были симптомом более серьезной болезни. После убийства Лары Бонильи наркодельцов три месяца кряду преследовали неудачи.

Главное же — картель опозорил свой народ и глубоко оскорбил президента. Впервые в истории Колумбии был убит член кабинета министров. Белисарио Бетанкур просто не мог оставить безнаказанной такую вопиющую наглость. После убийства Лары Бонильи соотечественники увидели картель в новом свете — то были враги, безжалостные жестокие убийцы, покушающиеся на самые основы Колумбийского государства. И проблему наркобизнеса перестал наконец считать чужой. Она встала для страны во весь рост.

Согласно указу Бетанкура от 1 мая «Об осадном положении» обвиняемые наркодельцы должны были предстать перед военным трибуналом и весь период следствия и суда провести в камерах — без права выхода под залог или на поруки. В случае осуждения им грозили длительные сроки без надежды на досрочное освобождение. Полиции были даны широчайшие полномочия обыскивать, конфисковывать, арестовывать и задерживать для допроса, не предъявляя обвинения. За несколько дней сотни подозреваемых были брошены в тюрьму. Полицейские обыскали больше ста зданий, предположительно принадлежавших картелю. По всей стране был произведен захват самолетов, автомобилей, грузовиков и другой собственности. В Медельине устроили облаву на одной из квартир Пабло Эскобара, но его, очевидно, кто–то предупредил, и Эскобар успел ускользнуть. Полиция захватила и асьенду «Наполес». Колумбийские Общества защиты природы вскоре начали жаловаться, что животные в зоопарке Эскобара голодают. Тогда государство приняло зоопарк под свою опеку и открыло его для туристов.

Дела Карлоса Ледера тоже пошли наперекосяк. Его служащие в «Немецком дворе» сидели без зарплаты, с тех пор как Ледер, испугавшись приказа Лары Бонильи о выдаче, скрылся в джунглях. Теперь все его люди — более 200 семей — всем скопом покидали «Двор». Имение было разорено, строения разрушены дождями и пожарами. Сохранилась только статуя Джона Леннона — единственное напоминание о былом величии.

Берри Сил обнаружил, что большинство картельщиков решили пересидеть облаву в соседней Панаме. Это был, по ряду причин, правильный выбор. Во–первых, от Медельина до Панамы меньше часа лету и торговцы хорошо знали город. Несколько лет подряд они встречались именно в Панаме и отмывали свои доходы в панамских банках.

Но главное, у картеля в Панаме имелся покровитель — генерал Мануэль Антонио Норьега, командующий силами обороны Панамы, самый могущественный человек в стране. О лучшем друге не приходилось и мечтать.

Некоторые наркодельцы лично знали генерала еще с 1982 г., когда Эскобар с Норьегой превратили Панаму в перевалочный пункт для кокаиновых грузов, идущих в США. Много позже в отчетах майамского суда появятся цифры: за каждый груз Норьега получал по 100 000 долларов. Люди Эскобара обучили пилота Норьеги управлять личным самолетом Эскобара, и он курсировал теперь между ранчо Эскобара и Панамой с грузом кокаина на борту. К концу 1982 г., говорилось в тех же отчетах, Эскобар переправил в Панаму 400 кг кокаина, а Норьега поднял таксу до 150 000 долларов за груз. Обе стороны, однако, остались довольны.

А на исходе 1983 г. тандем «картель — Норьега» осмелел еще больше. Дельцы возвели большую кокаиновую лабораторию в Дарьенских джунглях на юге Панамы, в 80 километрах от границы с Колумбией. Члены картеля заплатили 5 миллионов долларов высокопоставленным панамским военным, чтобы заручиться их поддержкой. Не установлено, получал ли Норьега эти деньги лично, но ясно, что без одобрения генерала построить лабораторию такого масштаба было бы невозможно.

Норьега вел опасную игру. Впрочем, кто, если не он, мог позволить себе рисковать по–крупному? Честолюбивый военный крошечного росточка, он страшно стеснялся своего прыщавого лица, за которое и получил прозвище Cara de Pina — Ананасная Морда. В обществе Норьега не блистал и обаянием не отличался. Но это был ловкий, как канатоходец, политик, он умело изображал лидера «третьего мира», дружил с кубинским вождем коммунистом Фиделем Кастро и в то же время преданно служил американскому ЦРУ. Слухи о продажности Норьеги, об его участии в торговле наркотиками и оружием ходили давно. Ему вменялись в вину и более тяжкие преступления, но Норьега всегда выходил сухим из воды, поскольку им дорожили гринго: он позволял им свободно пользоваться Панамским каналом и поддерживал в стране стабильность.

После убийства Лары Бонильи Норьега принял изгнанников под свое крылышко. Он обеспечил главарей картеля телохранителями и давал им полезные советы. Очоа снял дом неподалеку от отеля «Марриот», Эскобар жил в гостиницах «Валле» и «Бамбито» или в «Праздничной таверне». Одному Эскобару убежище обошлось в 1 миллион долларов, эти деньги перекочевали в карман Норьеги.

Под покровительством Норьеги картель вел двойную, с дальним прицелом, игру по восстановлению своего былого могущества. С одной стороны, дельцы запустили огромную лабораторию в Дарьенских джунглях Панамы и намеревались создать по–добные в Никарагуа, а также уточняли с Берри Силом детали перевозки полутора тонн кокаина. Откажется от своих детей Колумбия — их примет Никарагуа. Или Панама. Или кто–нибудь еще. Кокаин — это праздник, который всегда с тобой.

С другой стороны, картель был не прочь помириться с колумбийским правительством в надежде, что старое позабудется и им отпустятся все грехи. Картельщики отправили через посредника длинное, на шести страницах, письмо Белисарио Бетанкуру. Дельцы назвали это выдающееся послание «односторонней декларацией», подчеркивали «честность и откровенность своей позиции» и просили президента «рассмотреть возможность их воссоединения с колумбийским обществом».

В первой части авторы кратко обрисовали историю наркобизнеса в Колумбии. Тут утверждалось, что «наши организации сегодня контролируют от семидесяти до восьмидесяти процентов общего объема кокаина, производимого в стране», и дают около 2 миллиардов «годового дохода». Далее шло заверение, что «организации, которые мы представляем», не несут ни прямой, ни косвенной ответственности за убийство Лары Бонильи. Более того, дельцы открещивались от политики: менять «существующую демократическую и республиканскую систему в Колумбии» не входит в их планы.

Во второй части меморандума правительству предлагалась сделка. Со своей стороны кокаиновые короли обязывались передать государству все тайные аэродромы и лаборатории, распустить картель, пустить свои деньги в оборот в Колумбии, оказать помощь в посадке сельскохозяйственных культур вместо коки и марихуаны и «сотрудничать с правительством в кампаниях по искоренению наркомании и лечению наркоманов в стране». Взамен дельцы хотели, чтобы Бетанкур отменил осадное положение и согласился не выдавать США преступников, нарушавших закон до этого знаменательного письма. Иными словами, картель требовал амнистии. Наркодельцы получали два миллиарда в год и хранили их за пределами страны. Безнаказанное возвращение контрабандистов означало возвращение в колумбийскую экономику невероятной суммы. Стране предлагали колоссальную взятку.

Члены картеля не получили ответа ни от Бетанкура, ни от кого–либо еще и продолжали отсиживаться в Панаме, постепенно теряя свои миллионы. 15 июня 1984 г. в аэропорту Майами таможня перехватила 1,2 метрических тонны кокаина, упакованного в коробки с надписью «Духи». «Духи» находились в холодильных камерах грузового самолета панамской авиакомпании, сдающей самолеты напрокат. Неделей позже панамские агенты конфисковали 6159 барабанов с эфиром в Зоне Канала. Наркодельцы недоумевали — ведь Норьега куплен! Что же происходит?

Картельщики оказались беззащитными в капкане чужой страны, их сопровождали несчастья и громкие скандалы. Становилось очевидно, что картелю придется убраться из Панамы. Ни Эскобар, ни Очоа не чувствовали себя спокойно за пределами Колумбии. Оба знали, что в конечном счете безопасней всего будет дома, где они всегда смогут купить покровительство сильных мира сего и нанять убийц, чтобы держать в страхе врагов.

Но Бетанкур не собирался уступать. На должность министра юстиции вместо Лары Бонильи он назначил другого борца с наркомафией — Энрико Парехо Гонсалеса. Парехо был несгибаем, подобно Ларе Бонилье, но в отличие от покойного министра он мог рассчитывать на поддержку Бетанкура. К концу лета США запросили о выдаче более 60 колумбийских ответчиков по делам о контрабанде наркотиков.

И, наконец, 14 августа Верховный судья Боготы Мануэль Кастро Гил выдвинул предварительное обвинение против 14 подозреваемых в убийстве Лары Бонильи и среди них так называемых «вдохновителей» преступления: Пабло Эскобара, трех братьев Очоа и Гонсало Родригеса Гачи. Эскобара могли арестовать теперь по пяти различным обвинениям: за ним числились два убийства медельинских агентов колумбийской службы безопасности, соучастие в убийстве Лары Бонильи, незаконный ввоз животных для личного зоопарка и — контрабанда наркотиков. По последнему обвинению он подлежал выдаче в США. 19 октября Кастро Гил предъявил Эскобару обвинение в убийстве Лары Бонильи, а братьев Очоа и Родригеса Гачу назвал соучастниками.

Дело против Эскобара было основано в первую очередь на показаниях Хайме Рамиреса. Главари картеля знали, что Рамирес дает против них показания судье Кастро Гилу, более того — им передали его показания дословно. Но Рамирес ничего не боялся. Они винил себя в смерти своего друга Лары Бонильи и поклялся «бороться еще упорней».

И боролся. К середине 1984 г. в отделе у Рамиреса было 1200 человек. Он то и дело наносил удары по кокаиновым лабораториям: после Транкиландии Рамирес и Фелпс убедились, что успех порождает успех. У них появились новые осведомители. За первые семь месяцев 1984 г. полиция захватила 26 метрических тонн кокаина и кокаинового основания и 37 метрических тонн базуко — то есть в одиннадцать раз больше, чем за предыдущие четыре года. На счету полиции было также 84 разрушенные лаборатории, 144 захваченных самолета–извозчика. Но Рамирес был разочарован. Поймать крупных наркодельцов оказалось практически невозможно. Они всегда загодя узнавали о намерениях полиции. Так, однажды люди Рамиреса упустили Карлоса Ледера. Он успел скрыться за четыре дня до рейда.

Ледер представлял для Рамиреса особую ценность. В отличие от Эскобара, Очоа и Родригеса Гачи, которые скрывались в Панаме, Ледер находился в Колумбии. Будучи реалистом, Рамирес понимал, что арестуй он Эскобара или Очоа, они найдут способ выбраться из колумбийской тюрьмы, и удержит их только чудо. С Ледером дело обстояло иначе. Бетанкур подписал приказ о его выдаче Штатам, и Ледер уже не имел права на апелляцию. Если бы Ледера удалось арестовать, его можно было бы спокойно посадить в самолет и отправить в Соединенные Штаты — без всякой бюрократической волокиты.

Рамирес начал подкрадываться к добыче. Послал людей собирать сведения и вербовать осведомителей. И в ноябре напал на след. В ста пятидесяти километрах к юго–востоку от Картахены, в Финка—Чипре, Ледер наладил новую контрабандную базу. Во время налета полиция захватила 230 кг кокаина, но Ледера уже след простыл.

В конце года осведомители Рамиреса выследили Ледера в Колоне, неподалеку от Панамского канала. А всего лишь неделей раньше его видели в Медельине. Вне всякого сомнения, Ледер вновь нашел своих соратников.

И, наконец, в феврале 1985 г. Ледер дал интервью испанскому телевидению в одном из своих убежищ в льянос. Небритый, косматый, одетый в защитные пятнистые брюки и черную безрукавку, он сообщил репортерам, что намерен создать «пятисоттысячную армию для защиты национальной независимости», что проблема выдачи преступников Штатам выросла в проблему национального освобождения, а Лару Бонилью пристрелил сам народ — прежде чем министр успел, при помощи империалистов, отправить многих и многих колумбийцев на суд в США. Ледер считал себя «символом всех борцов с империализмом» и утверждал, что «в этой борьбе цель оправдывает средства».

16 СОКРАЩЕНИЕ ШТАТОВ

Льюис Тамз и Джонни Фелпс выполнили свою главную миссию: соглашение о выдаче преступников было подписано. Они победили. Тамз назвал 1984 год годом «прорыва». Даже более осторожный и скептически настроенный Фелпс в итоге остался доволен Бетанкуром. Чего греха таить — президент и пальцем не пошевелил, пока не пристрелили Лару Бонилью, но, начав борьбу, уже не отступал.

Однако Фелпс понимал, что убийство Лары Бонильи изменило ход кокаиновой войны, поставив на карту самые устои колумбийской жизни. Чтобы арестовать и осудить преступников, стране следовало усовершенствовать законы; чтобы удержать осужденных под замком, надо было усилить систему охраны. Да и противостоять постоянным угрозам со стороны картеля без сильной правоохранительной системы было невозможно. Колумбийскому правосудию предстояло выдержать серьезнейший экзамен.

Жить в Колумбии стало опасно как никогда. Наркодельцы отсиживались в Панаме или скрывались в колумбийских джунглях и сдаваться отнюдь не собирались. В июле они позвонили с угрозами в президентский дворец по личному телефону Бетанкура. Считалось, что этот номер известен лишь ближайшим советникам президента. И Бетанкур, любивший появляться на людях и купаться в лучах собственной славы, теперь ездил в бронированном автомобиле и назначал для деловых встреч самое неожиданное время.

Льюису Тамзу тоже потребовалась усиленная охрана. В первые годы в Колумбии он ездил на бронированном армейском «кадиллаке», а сопровождал его один автомобиль охраны. Тамз носил с собой пистолет.

Но ответственные за безопасность посла постепенно увеличивали его эскорт. К моменту убийства Лары Бонильи машин было уже пять: «разведчик», «проводник», лимузин самого Тамза и еще две шли в хвосте.

Другие сотрудники посольства также ездили на работу в бронированных автомобилях. Армейские джипы со станковыми пулеметами сопровождали автобус, на котором их дети ездили в школу. К каждому сотруднику Тамз приставил вооруженного телохранителя.

В конце мая 1984 года, вскоре после убийства Лары Бонильи, к резиденции посла США скатился с горы пустой автомобиль и взорвался, наехав на бордюрный камень. Пламя взметнулось ввысь почти на километр. Еще чуть–чуть — и автомобиль оказался бы прямо у ворот посольства.

А угрозы продолжали поступать — по телефону и по почте. К октябрю 1984 г. Тамз почувствовал, что посольство в осаде. В Вашингтоне разделяли его тревогу и велели сократить штат до минимума. Тамз отправил в США 30% сотрудников.

Джонни Фелпс разъезжал теперь в бронированном фургоне с пулеметом; телохранители не покидали его ми на минуту, даже ночью. А ночи стояли тревожные, в окрестностях слышалась нескончаемая перестрелка. Дочери Фелпса видели стрельбу из окна школьного автобуса, а восьмилетний сын наткнулся на улице на труп. Но срок пребывания Фелпса в должности подходил к концу, и в середине 1984 года он уехал домой.

Успехи Фелпса в Колумбии не оказали продолжительного воздействия на ситуацию в США. После рейда в Транкиландию оптовые цены на кокаин подскочили в Майами до 25 тысяч долларов за килограмм. Но через пять месяцев они снова снизились до 14 тысяч и продолжали падать. Дешевле кокаин не стоил никогда. Министр иностранных дел Колумбии, обескураженный тем, что дело застопорилось, без конца жаловался Тамзу: «Мы смогли перехватить самые крупные партии наркотиков в мире. Почему же вы не можете остановить их потребление?» Тамз не знал, что ответить.

Тем временем все наркодельцы, кроме кокаиновых королей, вернулись в Медельин. А в сентябре засланный в город вместо Эррола Чавеса агент УБН Майк Виджил неоднократно видел на бое быков самого Пабло Эскобара с женой и свитой телохранителей. В секретном полицейском меморандуме сообщалось, что Эскобар и Родригес Гача проживают в фешенебельном жилом районе Медельина. Но попытка арестовать их была заранее обречена на провал. Акулы наркобизнеса завели столько охранников и наемных убийц, что для беседы с ними пришлось бы прихватить с собой целую армию.

Год подходил к концу, а облава явно не принесла желаемых результатов. Кокаин шел в США неиссякаемым потоком, наркодельцы не испугались и не оставили свой преступный бизнес; их не выдали Штатам и даже не пересажали в тюрьму.

Прошло несколько месяцев, и колумбийцы изрядно подустали от напряжения. Люди то гневались, то смирялись, их охватывала то жажда мести, то жажда миротворчества. Когда столичная газета «Тьемпо» поведала читателям о предложении картеля провести переговоры и простить все их прошлые прегрешения, в стране сперва поднялась буря негодования.

Самые влиятельные колумбийцы возмутились. Один сенатор заявил, что вести переговоры с наркодельцами — все равно что «приглашать грабителей на симпозиум по охране банков». Сам Бетанкур не смог отмолчаться и, естественно, отверг предложение контрабандистов. «Диалог не состоится ни при каких обстоятельствах. Между правительством и авторами письма переговоров не было и не будет».

И все же не все колумбийцы соглашались с Бетанкуром. «Тьемпо» отметила, что писем от сторонников переговоров больше, чем писем от противников. Телевизионный опрос показал, что 48% зрителей выступают за переговоры. Люди поняли, что политика «твердой руки» не дала результатов, и надеялись только на переговоры. Ведь Эскобар был жив–здоров и не мучился угрызениями совести. Предложение картельщиков позволяло надеяться на мирный исход дела. Многие колумбийцы считали, правительству стоит подумать о переговорах всерьез.

В ноябре Майка Виджила предупредили, что контрабандисты оценили его голову в немалую сумму. Медельинские агенты Виджила обнаружили, что он под колпаком: за ним наблюдают ежедневно и ежечасно. Виджил позвонил в Боготу и побеседовал с Джорджем Фрэнгалли, который сменил Джонни Фелпса в должности главного резидента УБН в Колумбии. Фрэнгалли доложил обо всем Тамзу, и еще до Рождества медельинское бюро УБН было закрыто.

В то же самое время Тамз в Боготе тоже усилил бдительность. После взрыва у посольства он оставил в штате только бездетные пары и одиноких. 26 ноября возле посольства США взорвался маленький белый «фиат», по всему проспекту вышибло стекла, а два квартала пострадали весьма серьезно. Шесть человек получили тяжелые ранения; проходившей мимо женщине снесло голову большим осколком стекла.

В начале декабря служба безопасности при посольстве сообщила Тамзу, что, судя по всему, один из его телохранителей–колумбийцев подкуплен и готовится убить Тамза. Государственный департамент поспешил отозвать Тамза из Колумбии. И 26 декабря Тамз с семьей вылетел домой, якобы в отпуск. После его отъезда сотрудники службы безопасности проверили весь штат посольства на детекторе лжи. Один человек — как раз тот, которого подозревали, — отказался от тестирования, уволился и снял со своего счета в банке крупную сумму.

В Штатах Тамзу сначала объявили, что в Колумбию он вернется, но без жены и детей. А еще через несколько дней в госдепартаменте решили, что его миссия в Колумбии окончена.

С середины 1981 до начала 1985 года четыре человека неутомимо преследовали Медельинский картель. Их успехи впечатляли, но ожидаемых результатов не приносили. И это было очевидно. Картельщики понесли немалые потери, но все же — завершили этот раунд вничью: убили Лару Бонилью, продержались на ринге дольше Джонни Фелпса, выставили из страны Льюиса Тамза.

Оставался только Хайме Рамирес.

17 СУД

К осени 1984 года Медельинский картель отчасти вернул себе былую власть и могущество. Пабло Эскобар и Гонсало Родригес Гача спокойно занимались восстановлением сети производителей и сбытчиков. Карлос Ледер, который прежде имел дурацкую привычку болтать лишнее и пытался тягаться с картелем в качестве поставщика, сослал себя в льянос и сидел там тише воды ниже травы. Но Эскобар и Родригес Гача все же приставили его к делу: надзирать за растущим производством кокаина в джунглях. Ледер был также посредником между картелем и «Движением 19 апреля» («М-19») — левацкой партизанской группой, которую наркодельцы нанимали порой для выполнения отдельных заданий. Партизаны служили любому, кто щедро оплачивал наемных убийц. Что же до Хорхе Очоа, то с мая месяца о нем не было ни слуху ни духу. Очоа словно испарился, как только никарагуанское дело получило широкую огласку.

На самом деле приблизительно в июле или в начале августа Очоа эмигрировал в Испанию. И объявился в Мадриде под именем Мойсес Морено Миранда. Путешествовал он с женой и производил исключительно респектабельное впечатление.

Вскоре после приезда супруга Очоа начала вносить в местные банки крупные долларовые вклады. В одном из самых фешенебельных предместий Мадрида Очоа купил дом площадью в 750 квадратных метров с бассейном, теннисными кортами, складом и дискотекой. В гараже стояли четыре «мерседеса». Своего пятилетнего сына Очоа записал в американскую школу с обучением на двух языках.

В конце августа к Особому прокурору Испании по предотвращению и искоренению наркобизнеса по тайным каналам поступили сведения, что Морено Миранда не тот, за кого себя выдает. Провели расследование и вскоре поняли, что Морено Миранда — контрабандист, который хочет обосноваться в Испании. К 25 сентября полиция выяснила его настоящее имя и подслушала пять телефонных разговоров: Очоа звонил в Колумбию, Лондон, Панаму и Бельгию.

Полиция сообщила об этом резиденту УБН в Мадриде, а он телеграфировал в Вашингтон. Министерство юстиции подготовило запрос о выдаче Очоа в связи с никарагуанским делом. Запрос отослали в посольство США в Мадриде, и 17 октября посол передал экземпляр документа в министерство иностранных дел Испании. США требовали ареста Очоа.

Испанские полицейские следили за Очоа несколько месяцев. Размах его деятельности был пугающе велик. В ноябре стало известно, что Очоа собирается купить более четырех тысяч гектаров угодий на юге Испании. Полиция опасалась, что он использует это ранчо для превращения Испании в международный центр по распространению кокаина.

15 ноября 1984 года испанская полиция арестовала Очоа с женой и заморозила все их банковские счета. Агенты УБН проследили, чтобы сына Очоа забрали из американской школы.

Для администрации Рейгана арест Хорхе Очоа казался подарком судьбы. Не прошло и четырех месяцев с тех пор, как правительство США назвало Очоа и других членов Медельинского картеля преступными партнерами сандинистского правительства Никарагуа. Теперь представлялась отличная возможность заполучить Очоа в Соединенные Штаты для суда.

Испанцы с готовностью пошли им навстречу. Пускай они никогда не сталкивались с международным наркобизнесом, но они устали от всякого рода терроризма и идеологического экстремизма, и связи Очоа с марксистским правительством Никарагуа имели в их глазах понятную политическую окраску. Соединенные Штаты обрисовали испанцам и связь Очоа с Транкиландией, которая охранялась партизанами «М-19». Все это — кокаин, терроризм, марксизм — связывалось для испанцев воедино, в тройной кошмар свободного мира.

В Испании объявили, что Очоа задержан согласно специальным законам по борьбе с террористами; это влекло за собой пересмотр предъявленных обвинений.

Вскоре после ареста и заключения Очоа в тюрьму в Мадриде Соединенные Штаты официально запросили о его выдаче по обвинению в никарагуанском деле. А несколько дней спустя Колумбия попросила выдать Очоа ей — по обвинению в подлоге документа, а именно лицензии на ввоз 128 испанских быков в Картахену в 1981 году. Тоесть Очоа опять обвиняли в контрабанде. Борьба продолжалась.

Поначалу больше шансов получить Очоа было у США. Контрабанда наркотиков посерьезнее, чем контрабанда быков. Да и требование о выдаче Очоа США представили раньше Колумбии. Испанское правительство отдавало явное предпочтение США.

Защитникам Очоа предстояло либо свести эти преимущества на нет, либо обойти противника как–то иначе. Не прошло и полгода, как Колумбия вторично потребовала выдачи Очоа. На этот раз запрос пришел из Медельина: «земляки» пожелали осудить его все за ту же никарагуанскую операцию, на основании которой на Очоа уже завели уголовное дело в Майами. На самом деле произошло следующее: закадычный дружок Хорхе Очоа нашел в Майами доступ к судебным протоколам, снял фотокопию с никарагуанского обвинения и отправил в медельинский окружной суд. В результате на одной чаше весов оказался один американский, а на другой — два колумбийских запроса. Очоа обвиняла родина, причем одно из обвинений полностью совпадало с майамским! Кроме того, государственные обвинители серьезно просчитались, свалив в одну кучу терроризм, коммунизм и наркотики. И защита не преминула этим воспользоваться. Многие испанцы считали свою, испанскую, полицию и уж тем более рейгановское УБН ярыми антикоммунистами, которые припишут сандинистам что угодно, даже в наркобизнесе уличат — лишь бы дискредитировать. И адвокаты Очоа быстро поняли, что политическими симпатиями присяжных можно воспользоваться. Они осудили Рейгана за развязывание грязной войны против Никарагуа и изобразили своего подзащитного пешкой в бесчестной политической игре.

Впрочем, обвинители тоже пускались на различные мелкие хитрости. Однажды страну молнией облетела весть, что друзья Очоа предприняли дерзкую попытку выкрасть его из тюрьмы, втянув на борт вертолета. Еще через пару дней некие «полицейские источники» сообщили Испанскому информационному агентству, что Очоа пытался подкупить полицейских, ведущих расследование. В этой истории Очоа изображался «вице–королем мирового кокаинового бизнеса», вторым человеком после Эскобара.

Дело Очоа слушалось в уголовной палате Национального суда Испании (Audiencia Nacional). Суд изучал представленные материалы почти девять месяцев. Очоа признал себя виновным в незаконном ввозе быков в Колумбию, но категорически отрицал свое участие в контрабанде наркотиков и заявил, что по обвинению в наркобизнесе не сядет на скамью подсудимых ни в Колумбии, ни в США. Защитники Очоа упорно подчеркивали политическую подоплеку обвинений и всячески старались дискредитировать иск США. Они утверждали, что обвинение смехотворно, так как оно основано на свидетельствах Берри Сила, отъявленного преступника и лжеца. По сути Сил был главным и единственным свидетелем обвинения. Защите, однако, пришлось признать показания еще двух агентов УБН, связанных с Берри Силом. Они всего лишь пересказали показания Сила, но по испанским законам свидетельства из вторых рук имеют юридическую силу. Таким образом, обвинение теперь располагало показаниями трех свидетелей, один из которых был преступником.

Слушание дела о выдаче Очоа в Национальном суде Испании было назначено на 17 сентября 1985 года. Во время судебного заседания испанцы обращались с Очоа как с арестованными баскскими сепаратистами: он считался особо опасным преступником с особо опасными друзьями. На то, вероятно, имелись веские причины. В зале суда публика была отделена от судей, защитников и прокурора метровой деревянной панелью и стеклянной пуленепробиваемой перегородкой — от пола до потолка. Обычно это отбивало у политических активистов охоту пострелять или побросать гранаты со время судебных заседаний. Трое судей обозревали зал заседаний с деревянного возвышения. Обвиняемый сидел перед ними на низкой скамье, спиной к стеклу, разделявшему зал.

В день суда на галерке толпились колумбийцы, в том числе и члены семейства Очоа. Поначалу стоял шум и в воздухе витало смутное недовольство, но едва вышли судьи, публика тотчас притихла. Очоа, одетый в темный костюм, спокойно сидел между двумя полицейскими в беретах. Он сильно похудел и неплохо выглядел. Холеный, аккуратно подстриженный — ну чем не молодой преуспевающий колумбийский бизнесмен?

Слушание дела длилось дольше обычного — около трех часов. Открыв заседание, судьи пригласили обвинителей изложить суть дела. После них выступил защитник; затем, для опровержения его доводов, снова поднялся обвинитель; и, наконец, защитник выступил «с вторичным возражением». Судьи задали несколько вопросов, но это уже было чистой формальностью. Все ответы содержались в толстых томах судебных архивов, ознакомиться с которыми судьям предстояло позже.

Закрыв заседание, судьи совещались целую неделю. И 24 сентября вынесли решение. Иск США был единогласно (3–0) отклонен из–за его «политической подоплеки». Очоа надлежало отправиться в Колумбию и предстать перед судом за ввоз быков.

В решении говорилось: «При удовлетворении ходатайства США на оценку степени виновности подсудимого могут повлиять политические мотивы». Суд также нашел неубедительными доводы США «о причастности к делу правительства Никарагуа», поскольку «вражда между правительством США и правительством этой центральноамериканской республики общеизвестна».

Адвокаты Очоа выиграли, выставив «антиимпериалистический» козырь, дискредитировав Сила и проявив стремление отдать своего подзащитного Колумбии. Но обвинители подали апелляцию, и — невероятно, но факт! — 21 января 1986 года суд пересмотрел свое решение и согласился выдать Очоа Соединенным Штатам. На этот раз напряженные отношения между США и Никарагуа уже «не являлись юридически обоснованным препятствием для выдачи преступника». Очоа обвинялся в контрабанде наркотиков, а это «не политическое преступление». Защита тут же обжаловала решение суда.

18 «ВАС ТРЕБУЕТ ДЯДЮШКА СЭМ»

После ареста Хорхе Очоа ценность Берри Сила для правительства США неизмеримо возросла. Если Очоа выдадут США, Сил окажется единственным свидетелем его преступлений. Самое крупное дело за всю историю борьбы с наркобизнесом без Сила просто рассыпалось бы. Однако судебные чиновники в Батон—Руже и Новом Орлеане не оставили попыток обвинить его в преступлениях, которые он совершил в Луизиане прежде, чем стал осведомителем во Флориде. В Луизиане Сила знали как хитрого, наглого ловкача. Он водил за нос полицию в Батон—Руже и ввозил в штат тонны кокаина. Зато во Флориде Сил был раскаявшимся в прошлых грехах осведомителем, ценнейшим тайным агентом. Кстати, образы эти вовсе не противоречили друг другу. Луизианский прокурор говорил о Силе так:

— В Майами этого парня ставят высоко, да это и понятно — без него они как без рук. Ну а мы, в Батон—Руже, считаем его самым грязным наркодельцом Луизианы, что тоже верно.

Агенты УБН обычно проводят тайные расследования с помощью осведомителей. Порой федеральные прокуроры вербуют их среди осужденных наркодельцов. Некоторые предлагают свою помощь сами, боясь Большого федерального суда, где свидетели дают показания под присягой и их могут бросить в тюрьму, уличив в малейшей лжи.

В августе 1984 года Сил узнал, что Большой федеральный суд в Батон—Руже втягивает в дело его дружков. Верный себе, Сил перешел в наступление. И для начала попытался заручиться поддержкой своих майамских покровителей. Поступок вполне логичный, поскольку судебное преследование Сила вовсе не было на руку агентам УБН и прокурорам на юге Флориды. Сил–преступник в Луизиане мог очернить Сила–свидетеля во Флориде. Однако луизианским прокурорам было что вменить Силу в вину, и они твердо намеревались довести дело до суда. Ситуация сложилась донельзя запутанная, причем Луизиана, Флорида и Сил преследовали каждый свои цели.

Сил задумал признать свою вину в Луизиане, с тем чтобы судьи двух штатов совместили сроки приговора. Это был единственно возможный выход — чтобы и волки остались сыты, и овцы целы. Решение этой задачи взял на себя Томас Д. Склафани, один из адвокатов Сила. Переговоры, однако, вскоре зашли в тупик, и трения между Луизианой и Южной Флоридой усилились. Сил был осведомителем УБН в Майами, а государственная полиция Луизианы по–прежнему считала его контрабандистом и, уверенная, что он ввозит в штат наркотики, не сводила глаз с его авиафирмы в Батон—Руже. Одному из дружков Сила объяснили напрямую, что Берри Сила они раздобудут любым путем, даже кокаин не постесняются ему в колесо подложить.

Сил всегда был не прочь потягаться силой с полицией, а уж узнав об их кознях, он не на шутку рассвирепел. И придумал от отчаянья свой собственный план. В сентябре 1984 года он связался с Джоном Кэмпом, уголовным репортером второго канала местного телевидения. Он поведал тележурналисту о тайном расследовании, которое он предпринял для майамских агентов УБН и ЦРУ. И заодно напел ему о происках луизианской прокуратуры. Кэмп слушал недоверчиво. Но многое из того, что говорил Сил, подтвердилось.

Разнесся слух, что Кэмп снимает о Силе документальный фильм. И тут же переговоры юристов пошли на лад. В ноябре 1984 года Стэнфорд Бардвелл, главный прокурор Центрального округа Луизианы, встретился с Силом и его адвокатами — Льюисом Англсби из Батон—Ружа и Томасом Склафани. Стороны порешили, что Сил признает себя виновным на суде в Батон—Руже, а срок ему назначат не больший, чем определил для него в Форт—Лодердейле судья Рётгер за контрабанду. Сроки не суммируются, и, отсидев первый, Сил выйдет на свободу. А судья Рётгер под давлением федеральных агентов как раз собирался изменить приговор. Не сидеть же десять лет осведомителю УБН! Луизианские прокуроры были довольны: Сил проведет за решеткой не меньше трех лет. А Сил тоже радовался: он снова был «на ты» с законом.

Он согласился признать себя виновным по двум пунктам. Во–первых: вхождение в сговор для завладения 210 килограммами кокаина с целью дальнейшего их распространения. Во–вторых: уклонение от регистрации переводов по четырем вкладам в различные банки Батон—Ружа на общую сумму в 51 006 долларов и 4 цента. По первому пункту он получит такой же срок, как от Рётгера. По второму пункту — за отмывание денег — тюремные сроки не предусматривались. Окружному судье из Батон—Ружа Фрэнку Полоцоле придется выпустить Сила. Он должен будет определить лишь условия освобождения.

20 ноября документальный фильм Кэмпа под названием «Вас требует дядюшка Сэм» показали по второму каналу в Батон—Руже.

— Берри Сил непостижим и загадочен, — говорил Кэмп с телеэкрана. — С одной стороны, он тесно сотрудничал в Майами с агентами УБН. Он — главный свидетель по крупнейшему делу за всю историю борьбы с наркотиками. Но в то же время здесь, в своем родном Батон—Руже, этот заслуженный пилот подвергся разнузданным и, как он утверждает, несправедливым нападкам защитников закона.

Следом на телеэкранах появился Сил — в темных очках и военной летной форме. Говорил заносчиво и интригующе.

— Я не занимаюсь контрабандой наркотиков, — заявил он. — Докажите, что я вру! Ну, где ваши доказательства? Если вы такие хорошие, лучшие в мире сыщики, а я самый — ну просто самый! — главный преступник на свете, почему же я до сих пор гуляю? Главным преступникам от закона не уйти!

Сил обвинил луизианских агентов УБН в том, что они просили навести их на большую партию кокаина, а когда он отказался, стали клеить ему дело.

— Начинали они нежно, — рассказывал Сил. — «Ну, помоги нам взять наркотик! Заложи партию! Отдай груз. Мы тебя прикроем». А потом пошло круче: «Ах, не хочешь? Ну мы тебя найдем!» Ну, я им и ответил: «Дерзайте! Стукните ночью мне в кабину, когда я лечу со скоростью километров эдак триста двадцать в час. Стукните и скажите: «Вы арестованы». Слабо? Шалите, братцы. Ни во что вы меня не впутаете».

Кэмп дополнил его рассказ. Он подробнейшим образом осветил федеральное расследование в Луизиане, где следователи из кожи вон лезли, чтобы выставить Сила крупным контрабандистом. Стэнфорду Бардвеллу этот фильм, должно быть, показался кошмарным сном.

— Я полагаю, что расследование мистера Бардвелла зашло в тупик, — сказал Сил. — Уверен, что у него нет никаких доказательств.

Сил обвинил местных следователей в том, что они вынуждали людей к лжесвидетельству перед лицом Большого суда присяжных. И привел в пример своего дружка, которого заставляли дать на Сила «любой компромат».

Дальше — хлеще.

— Я верю, что федеральные власти состоят, по большей части, из честных людей. Но местные власти Центрального округа Луизианы переусердствовали. И это их подвело — они преступили границу между добром и злом, между истиной и ложью.

Телезрителям Сил представился знатоком летного дела и поведал о своей богатой приключениями жизни.

— За бурную, интересную жизнь приходится платить сполна. Нельзя проторчать всю жизнь в Батон—Руже, по будням таскаться на службу, отсиживать там от звонка до звонка, по субботам ходить на футбол, а по воскресеньям — в церковь и рассчитывать при этом на интересную жизнь. Настоящая, полнокровная жизнь всегда сопряжена с риском, с угрозой смерти. Называйте меня рыцарем фортуны, кем угодно называйте, но я эту жизнь ни на что не променяю.

Кэмп спросил Сила, насколько верны слухи об обещанном за его голову вознаграждении. Вроде бы братья Очоа обещали 350 тысяч?

— Джон, при такой работе рискуешь каждую минуту. Поэтому и платят за нее неплохо. Ну, а волков бояться — в лес не ходить. Я никого не боюсь. Пускай охотятся за моим скальпом. В конце концов, чему быть, того не миновать.

Кэмп подытожил сказанное.

— Наш фильм не защищает и не обвиняет. Мы преследовали совсем иные цели. Да, образ жизни Сила подозрителен. И он выбрал такую жизнь сам. Его связи с поставщиками кокаина, его участие в головокружительных операциях ЦРУ и УБН создали ему некий ореол таинственности. Он утверждает, что этот ореол и превратил его в мишень для ревностных сыщиков.

Мы неоднократно обращались к федеральному прокурору Бардвеллу и другим официальным лицам. Мы просили их прокомментировать нарушения в ведении следствия. Быть может, обвинения Сила голословны? Но юристы отказались отвечать на наши вопросы и крайне отрицательно отнеслись к тому, что Сил получил возможность высказать свои претензии во всеуслышанье. Однако претензии Берри Сила и его друзей к федеральным властям выходят далеко за рамки данной конкретной ситуации. Ущемление свободы личности, давление на свидетелей, пренебрежение к процедуре суда присяжных — все это ставит под сомнение безупречность нашей системы правосудия. Такие вопросы требуют ответа — не важно, кто их задает!

Этот фильм поставил луизианских следователей в крайне неловкое положение. Отказ Бардвелла давать интервью представил дело в совершенно определенном свете. Льюис Англсби считал, что Сил практически «объявил войну федеральным властям — сам навлек на себя беду».

19 МАКС

«Вас требует дядюшка Сэм» смотрели не только луизианские федеральные власти. Вскоре частный батон–ружский сыщик отправил видеозапись фильма в Медельин, семейству Очоа.

Через несколько дней в северном пригороде Майами появился коренастый инженер по имени Макс Мермелстайн. Остановился он в доме колумбийца Рафаэля (Рафы) Кардоны Салазара. Мермелстайн работал на Кардону — торговал кокаином. Когда он прибыл, в доме находились его шеф и несколько других колумбийцев, среди них — Карлос Аранго, по кличке Кумбамба, — самый страшный убийца в Майами. Был там и некий Кано, приехавший из Медельина с видеозаписью. Братья Очоа послали Кано в Штаты, чтобы он убрал Эллиса Маккензи. Ведь тот, кого они принимали за Маккензи, собирался выступить свидетелем против Хорхе Очоа и Пабло Эскобара.

Рафа Кардона включил видеомагнитофон, и втроем — Рафа, Кано и Макс — они уселись у экрана. Тогда–то Макс впервые узнал, что настоящее имя Маккензи — Адлер Берриман Сил.

Просмотрев фильм, они стали прикидывать, где искать Сила. Кано несколько раз летал с ним вторым пилотом, возил из Колумбии наркотик. Он знал адрес Сила в Батон—Руже; знал, на каких машинах ездят его жена и секретарша; знал его излюбленные рестораны. Кокаиновые короли предпочли бы получить Сила живым и предлагали за похищение миллион. Ну, а если не выйдет… Тогда Сил должен замолчать. За убийство Сила Фабио Очоа и Пабло Эскобар обещали полмиллиона.

Тут до Макса дошло, что убить Сила предлагают именно ему. Выбор пал на него, оттого что он — американец. Колумбийцы в Батон—Руже — гости залетные, подозрительные. И Макс согласился. Он чувствовал, что за отказ сам поплатится жизнью.

Рафа Кардона позвонил в Колумбию и передал Максу трубку. Фабио Очоа поблагодарил его за согласие и пожелал удачи. Затем трубку взял сам Эскобар и тоже сказал Максу «спасибо». Затем снова Фабио: спросил, не нужно ли денег на расходы. Макс не отказался. Сколько? На их усмотрение.

После телефонного разговора Кано напомнил Максу, что Сил женат и у него есть малолетние дети. Макс возмутился. Он не детоубийца!

— Кто знает, как повернется дело? — сказал Рафа. — И никуда ты тогда не денешься.

Для Медельинского картеля Макс Мермелстайн был «на все руки гринго». Детство Макса прошло в Бруклине, а его жизненный путь оказался извилист и тернист. В тринадцать лет он, по настоянию отца, начал работать. «Чтобы понял, что деньги не валятся с неба». За учебу с тех пор платил сам. В 1963 году он окончил Общественный колледж в Нью—Йорке, получив степень бакалавра прикладных наук. Работал инженером–консультантом, но ему наскучило сидеть целый день за письменным столом. Занялся торговлей, продавал обогреватели и вентиляторы. Потом наскучило и это. В начале семидесятых годов, после развода, переехал в Пуэрто—Рико, желая начать жизнь заново. Спустя шесть лет получил должность главного инженера отеля «Принсес» во Фрипорте на Багамах.

К тому времени Макс женился на колумбийке, с которой познакомился в Пуэрто—Рико. Чтобы помочь ее семье, он занялся нелегальной переправкой беженцев через Багамы в США.

В 1978 году переехал в Майами — главным инженером загородного клуба «Авентура» («Приключение»). А колумбийцы продолжали проникать в Штаты по проторенной им тропе. Среди них оказался и Рафа Кардона — бывший медельинец лет двадцати пяти. Приехав в США, Рафа зашел к Максу, рассказал, что занимается контрабандой кокаина, и потихоньку втянул Мермелстайна в преступный бизнес.

Однажды паренек по имени Фабио оставил у Макса килограмм наркотика для Кардоны. Макс принял его тогда за старшеклассника — панкующего, длинноволосого.

Он красиво, без просторечных словечек говорил по–испански и был прекрасно воспитан.

Вскоре Максу случилось попасть вместе с Кардоной в притон контрабандистов. Кардона приехал за очередным килограммом и оставил Макса в машине. Но тут появился Фабио в сопровождении еще одного человека и пригласил Макса в дом. И там в одной из комнат Рафа показал Максу два контейнера с небывалым — по меркам 1978 года — грузом. Там было несколько сот килограммов кокаина.

Лишь покинув притон, Макс узнал, что длинноволосый паренек — важная птица, один из братьев Очоа. А клан Очоа — крупнейшие в мире наркодельцы. Фабио ведает майамской сетью сбытчиков. Кардона как раз на него и работает.

Несколько месяцев Макс был на побегушках: сюда килограмм, туда килограмм. В канун Рождества все изменилось. В тот день Мермелстайны принимали гостей у себя дома, в западном пригороде Майами. Был и Рафа. Гости уже разошлись, но Рафа вдруг вернулся с приятелем–сбытчиком по кличке Чино (Метис). Выпили еще, понюхали кокаин. Потом Рафа попросил Макса отвезти их домой.

Макс сел за руль белого фургона Рафы, и они покатили по пустынным пригородным улицам. Рафа сидел возле Макса, а Чино сзади. Рафа и Чино беспрестанно пререкались. Выяснилось, что в тот же вечер, на другом сборище, Рафа выстрелом в упор убил человека — за невпопад сказанное слово. Чино утверждал, что Рафа сглупил.

Оружие у Рафы было всегда под рукой. Он вдруг развернулся и разрядил в Чино свой револьвер 38–го калибра.

— Я только вспышки видел, — вспоминал позже Мермелстайн. — Нога точно приросла к педали, жму газ и жму — так и гоню без остановки.

В конце какого–то проулка все же остановились и выкинули труп в чистом поле. Рафа объяснил, что в одном из грузов недоставало трех килограммов кокаина. В воровстве подозревали Чино и еще одного парня.

— В сущности, с этого дня я стал пешкой в его руках. Ведь он убил Чино при мне, а меня не тронул. По–моему, он все продумал заранее.

Макс и Рафа на время убрались из Майами. Рафа отправился в Медельин, а Макс — в Нью—Йорк. Там он тоже служил колумбийцам верой и правдой, зная, что за ним наблюдают.

Минуло два года, и, наконец, в феврале 1981 года Рафа призвал Макса обратно в Майами: пускай Макс на него поработает. В апреле 1981 Макс побывал на встрече «в верхах», проходившей на асьенде «Веракрус». Молодой кокаиновый король Хорхе Очоа был столь предупредителен к гостю, что Макс почувствовал к нему искреннее расположение. Очоа умел найти подход к любому, и никто ему ни в чем не отказы вал.

Вернувшись в Майами, Мермелстайн стал координатором контрабандных полетов. До конца 1981 года — за семь месяцев — он принял от Очоа девятнадцать тонн с тридцати восьми самолетов. По крайней мере раз в неделю он говорил по телефону с самим Хорхе Очоа: назначали время полетов, подсчитывали доходы, решали проблемы сбыта и сбора денег. В январе 1982 года Мермелстайн и Рафа присутствовали на встрече в Кали, где обсуждались будущие лаборатории в Транкиландии. Там–то впервые Макс и услышал о летчике Маккензи. Этому гринго предстояло перебросить для картеля огромный груз. Наркодельцы называли Маккензи Эль Пахарито — Птичка.

У Макса тоже была своя транспортная группа — соперники Маккензи. Он сколотил ее из американских летчиков и владельцев моторных катеров, заключив с ними — от лица Рафы — договор на переброску кокаина. Они начали действовать в сентябре 1982 года. Брали в Колумбии груз на борт своего единственного самолета «Пайпер—Навахо» и сбрасывали его в прибрежные воды багамского острова Лонг—Кей. Там плавающие мешки втаскивали на борт катеров и со скоростью в 150 км/ч мчали в Майами. Через 45–50 минут под покровом темноты катера проскальзывали в Бискайский залив. С одиннадцатого этажа одного из зданий на набережной их высматривал в бинокль наблюдатель. В Майами у группы имелся свой центр связи, позволявший самолетам и катерам работать слаженно. Связисты, к тому же, знали частоты, на которых работает полиция, и могли предупредить любую опасность. Операции проходили без сучка без задоринки.

В Майами Макс передавал кокаин сбытчикам, собирал выручку и получал от Рафы около полумиллиона в год, хотя ежедневно ворочал куда большими суммами. За три года он принял от своих колумбийских хозяев около тридцати пяти тонн нар–котика и отправил в Колумбию более двухсот миллионов долларов. Жил Макс хорошо, но особенно не роскошествовал. Дом на Голден—Бич обошелся ему в 350 тысяч, яхта стоила 80 тысяч, машина — 30. Кроме того, у него было тысяч на 30 драгоценностей, несколько мелких предприятий и 275 тысяч лежало «в чулке». Но Макс все же чувствовал себя не богачом, а хорошо оплачиваемым рабом. И несколько раз порывался завязать.

Рафа, однако, был неумолим:

— Сесть за решетку или подохнуть. Третьего не дано.

Однажды к Максу наведались Рафа и Кумбамба — громила, работавший на клан Очоа. Кумбамба принес черный дипломат. Внутри оказался автомат МАК-10 с глушителем. Хитроумный механизм позволял стрелять, не открывая портфеля. Для ствола сбоку была проделана дыра, которую сверху прикрывала визитная карточка. Серийный номер оружия стерли, чтобы не опознала полиция. Рафа хотел испробовать оружие около бассейна. Но Макс не позволил. Вместо этого он притащил из гаража пластиковый охладитель для пива и, наполнив его водой до половины, сунул туда пять телефонных книг. Отнес это сооружение за гараж и предложил Рафе в него пострелять. Рафа вынул МАК-10. Самодельный глушитель сделал выстрел практически беззвучным. Послышался лишь легкий хлопок от удара бойка. Однако МАК-10 оказался слишком мощным для примитивного пулепоглотителя. Несколько пуль, пробив пластиковую обшивку и все пять книг, угодили в стену. Переезжая несколько месяцев спустя на новую квартиру, Макс предусмотрительно заклеил и замазал дыры.

20 СОКРУШИТЕЛЬНЫЕ УДАРЫ

Максу никогда не приходилось убивать людей. Пообещав убрать Сила, он пребывал теперь в крайнем затруднении. Но вскоре нашлись помощники. Один дружок–контрабандист давно предлагал свои услуги, если Макс захочет свести с кем–нибудь счеты. Макс рассказал ему о контракте, показал видеозапись «Вас требует дядюшка Сэм». И дружок заверил, что обо всем позаботится.

Некий молодой колумбиец принес Максу сто тысяч — картонную коробку, доверху набитую двадцатидолларовыми бумажками. Деньги прислал на расходы Фабио Очоа.

В конце января 1985 года Макс вместе с человеком, которого сосватал его дружок–контрабандист, вылетел из Майами в Луизиану — на поиски Берри Сила. Они нашли почти все рестораны, указанные Кано, но не нашли ангар с вертолетами. Да и рестораны вызывали сомнение: может, не те? Макс вызвал Кано на подмогу. Приехав в Батон—Руж, колумбиец мгновенно показал дом Берри Сила, его авиаконтору, рестораны, где он бывает. Нашли белый «кадиллак» Сила. Потратив целый день, обнаружили и вертолеты. Самого Сила, однако, нигде не было. Так ни с чем и вернулись в Майами.

А колумбийцы, похоже, заподозрили, что Макс тянет время. Однажды Рафа и Кумбамба зашли к нему на работу в магазин импортной обуви, который он открыл в «Отеле Четырех Послов» в Майами. Рафа желал узнать, отчего Максу никак не удается выловить Сила. Ведь братья Очоа и Пабло Эскобар требуют результата с него, Рафы.

Макс посоветовал Рафе набраться терпения. Тот ушел. А Кумбамба остался. Он грустил. Его обошли! Предложили такой контракт другому! Узнав от Макса, сколько стоит голова Сила, Кумбамба расстроился еще больше. А почему, собственно, у Макса это дело не ладится? Какие трудности?

Макс рассказал, что Сил живет, на отшибе. Лишь одна дорога упирается в его дом, дальше — тупик. При таком раскладе придется вырезать всех, кто окажется в доме, а Максу неохота мараться.

Кумбамбе такие трудности были нипочем.

Макс сказал, что не вправе передать контракт другому без разрешения. Пускай Кумбамба сам поговорит с Рафой, Очоа и Эскобаром. И Кумбамба решил непременно это сделать.

Макса Мермелстайна арестовали 5 июня 1985 года. Брала его группа специального назначения УБН, куда входили и федеральные и местные агенты. Макс ехал на своем «Ягуаре» по малонаселенному западному предместью Форт—Лодердейла. Сдался он безропотно. «Вроде бы даже с облегчением», — вспоминали потом агенты. При обыске в доме, где он проживал с женой и двумя детьми, обнаружили двадцать пять огнестрельных единиц, 73 тысячи долларов во встроенном сейфе и 200 тысяч — в дорожной сумке под кроватью.

Рафа, успев предупредить Макса о грозящем им обоим аресте, смылся в Колумбию. А Макс предпочел остаться. Он чувствовал слежку уже три месяца, но настала пора умывать руки, а единственный способ выйти из игры, оставшись при этом в живых, — арест.

Постановление о привлечении Мермелстайна и Рафаэля Кардоны к уголовной ответственности было утверждено в Лос—Анджелесе в начале 1985 года, когда осведомитель УБН связал их имена с контрабандным ввозом наркотика в Калифорнию. Мермелстайн обвинялся в управлении постоянно действующим преступным предприятием. Наркодельцы боялись такой формулировки как огня, она влекла за собой пожизненный срок без права на сокращение и условное освобождение. Провести остаток дней за решеткой Максу не улыбалось. Оставалось только одно — заговорить.

И он заговорил, оказавшись даже лучшим осведомителем, чем Берри Сил. Сил был всего–навсего летчиком, извозчиком. Мермелстайн же входил в самый узкий круг доверенных лиц. Он указал следователям путь в самые глубины организованной преступности, провел их по нехоженным доселе тропам. На допросе он в присутствии присяжных детально описал, как и почему Медельинский картель захватил в свои руки весь наркобизнес. Назвал всех картельщиков — в том числе клан Очоа и Пабло Эскобара. Подсчитал среднемесячное поступление кокаина: от Рафы — 1 тонна, от Фабио Очоа — полторы, от Эскобара — две. Мермелстайн рассказал и о группе, заправлявшей в Кали, — о втором могущественном наркосиндикате с хитроумной контрабандной технологией: кокаин прятали в носовом конусе самолетов компании «Истерн эйрлайнз».

Макс говорил безостановочно. У него оказалась феноменальная память на имена, названия мест и даты. Его второй допрос собрал массу зрителей. Прибыли агенты УБН из Форт—Лодердейла, Майами и Кливленда. Прислали своих людей ФБР и таможня. Прибыл Эл Синглтон из уголовного отдела Дейдской окружной полиции. Показания Макса интересовали всех, они всем помогли связать оборванные, разрозненные нити следствия воедино. Специально для Синглтона Мермелстайн рассказал о расстреле в Дейдленде и даже назвал одного из колумбийцев, сидевших в белом грузовичке. Большим откровением для агентов УБН было и то, что в каждом шаре с кокаином, оказывается, есть бумага с фамилией поставщика, но найти ее можно, лишь аккуратно распаковав наркотик. Макс назвал и имя главного координатора сбыта на юго–востоке США.

Его рассказ ошеломил слушателей.

Мермелстайн выдавал секреты картеля, а Берри Сил тем временем продолжал истово работать на УБН — несмотря на тучи, сгустившиеся над его головой. 24 января 1985 года Сил подстроил арест девяти колумбийцев с 90 килограммами кокаина в Лас—Вегасе. Это была самая крупная партия кокаина, захваченная в Неваде.

Не прошло и месяца, как Силу вновь повезло, на сей раз в Майами. Он отвалил двадцатитысячную взятку Норману Сондерсу, главному министру британских островов Теркс и Кайкос, расположенных к югу от Багам. В благодарность министр должен был обеспечить беспрепятственный транзит для кокаиновых грузов.

Сцену передачи денег тайно засняли на видеопленку. Вскоре Сондерс и еще два высокопоставленных чиновника были арестованы. Впервые иностранного главу правительства арестовали по обвинению в связях с наркомафией, выдвинутому в США.

28 июня 1985 года Сил сдался судебным исполнителям для отбывания десятилетнего срока, к которому его приговорил в Форт—Лодердейле судья Рётгер.

Поскольку жизнь Сила была в несомненной опасности, ему предстояло сидеть не в обычной камере, а в безмолвии подземелья. Согласно «Программе защиты свидетелей государственного обвинения» Сила поместили в келье с кроватью, телевизором и ванной комнатой, без окон, в полной изоляции от внешнего мира. Тут он провел пятьдесят дней. К нему никого не пускали, еду приносили в комнату. Жена Сила Дебби при–везла детей за две с половиной тысячи километров повидаться с отцом, но — впустую: членов семьи не включили в список допускаемых к Силу лиц. Свободолюбец Сил не терпел никаких уз, и уединение тяготило его безмерно.

Жизнь ограничилась для него залом суда. Летом 1985 года он был в Майами главным свидетелем по делам о наркокоррупции на островах Теркс и Кайкос и в Никарагуа, а также по делу о захвате кокаина в Лас—Вегасе. В Майами он свидетельствовал в присутствии помощника главного прокурора штата Дика Грегори. Грегори было под сорок. Черноглазый, впечатлительный, он воспитывался в детстве у иезуитов и восставал против наркодельцов всем своим естеством. От преступлений картеля он пришел в ярость. И предупредил Сила, чтоб рассказывал все без утайки: все должно быть в распоряжении государственных обвинителей.

— Берри, если ты упустил хоть что–то, пусть даже мелочь, эти защитники тебя просто распнут. Мне нужно знать все! — говорил Грегори.

Сил оказался безукоризненным свидетелем, с энциклопедической точностью выкапывал он из памяти подробности контрабандных операций. Такому свидетелю позавидовал бы любой адвокат, это признали крупнейшие юристы по уголовному праву, сидевшие в зале на первом суде — по делу «Теркс и Кайкос».

— Этот парень — золото, — сказал Джей Хоган, один из лучших майамских защитников.

Сил и присяжных привел в восторг. В итоге все подсудимые, в том числе и Норман Сондерс, получили обвинительный приговор.

По никарагуанскому делу проходили Карлос (Лито) Бустаманте, Лизардо Маркес Перес, Феликс Бейтс и Пауль Этцель. В обвинительной речи прокурор Грегори назвал ответчиков членами «одной из крупнейших кокаиновых организаций в мире». Сил давал показания два дня кряду и раскрыл всю подноготную никарагуанской аферы. На исходе первого дня Бустаманте и Бейтс признали себя виновными. А потом к ним примкнули и остальные. Лишь Этцель так и не изменил «невиновен» на «виновен». Он единственный досмотрел суд до конца, но присяжные все же признали его виновным. Бустаманте и Маркес получили по сорок лет, Бейтсу дали двенадцать, Этцелю — девять. Сразу же после оглашения приговора их перевезли в тюрьму строгого режима в Атланте. А Сил отправился в Лас—Вегас. Там он добился семи обвинительных приговоров. За три процесса Сил засадил за решетку семнадцать человек.

21 НАДУВАТЕЛЬСТВО

Прожженный ловкач Берри Сил в конце концов переловчил самого себя.

Сначала все складывалось неплохо: опять он вывернулся, опять сгладил все трения с правоохранительной системой, опять показал кукиш своим луизианским недругам. В декабре 1984 года, через месяц после демонстрации фильма «Вас требует дядюшка Сэм», прокурор Стэнфорд Бардвелл огласил обвинительное заключение на пресс–конференции в Батон—Руже.

Бардвелл всячески превозносил заслуги следствия, хотя оно лишь выполняло соглашение с Флоридой. Но Бардвелл мечтал восстановить свое доброе имя и репутацию своего ведомства, утраченные по вине телевизионщиков. Он даже не упомянул о том, что Сил признал себя виновным, зато многажды повторил, что «сложнейшее расследование, обнажившее преступную сущность Сила», длилось год и три месяца. На конференции, однако, присутствовал тележурналист Джон Кэмп. И снова этот неуемный репортер обесславил Бардвелла.

— Существует ли негласное соглашение, которое гарантирует, что мистер Сил не получит в Батон—Руже большего срока, чем он уже получил во Флориде? — спросил Кэмп.

— Ответить на подобный вопрос я пока не вправе, — сказал Бардвелл.

Кэмп заключил, что Бардвелл не знает об обещаниях, данных Силу в Майами. Ведь там, благодаря его заслугам перед УБН, готовился пересмотр приговора. Силу обещали, что он не проведет за решеткой ни дня.

Представ в январе перед судом в Батон—Руже, Сил признал свою вину по всем пунктам. Окружной судья Фрэнк Полоцола, будучи близким другом Бардвелла, спросил Сила о заявлениях, сделанных с телеэкрана. Его особенно интересовали якобы противоправные действия судебных властей в Центральном округе Луизианы. На этот раз Сил благоразумно держал язык за зубами.

24 октября 1985 года Берри Сил снова предстал во Флориде перед судьей Рётгером. Согласно Предписанию 35 судье предстояло решить, можно ли сократить срок осужденному. Таким способом американское законодательство благодарит осведомителей за помощь, которую они оказывают государству.

К этому времени Берри Сил стал воистину знаменитостью — самым известным стукачом в истории УБН. Один, без помощников, он провел крупнейшие расследования и дал затем блистательные свидетельские показания против арестованных с его подачи людей. Он проявил большую личную смелость и неоднократно рисковал жизнью.

Неудивительно, что свои показания дали представители самых разных полицейских ведомств. Агент Боб Джаура выступал от майамского УБН.

— УБН считает расследование деятельности клана Очоа самым значительным из всех, предпринятых нами когда–либо, — заявил Джаура. — Мне приходилось работать с разными осведомителями. Но никогда не встречал я лучшего, чем мистер Сил. Он множество раз давал показания, и я не услышал от него ни слова неправды. По–моему, сделав выбор, он уже не отступался и преданно служил интересам государства. Я полагаю, что он вполне осознал пагубное влияние, которое оказывает кокаин на структуру американского общества, то есть понял, какой ущерб наносил он своей стране, занимаясь контрабандой наркотика. Думается, что, сотрудничая с УБН, он пытается в какой–то мере восполнить этот ущерб, исправить ошибки прошлого.

Выслушав Джауру и других представителей от правоохранительных органов, судья Рётгер заговорил. Вспомнил первый суд, когда он приговорил Сила к десяти годам заключения.

— Обвиняемый показался мне тогда умным, хитрым и совершенно аморальным. Все свидетельствовало о том, что Сил — воплощение зла. Никакие посулы обвиняемых, никакие их обещания не трогают обычно мое сердце. Порой я сокращаю сроки. Но на свободу выпускаю лишь тех, чья помощь государству поставила на карту их собственную жизнь. За такой риск надо отблагодарить соответственно. Поэтому я сокращаю срок Адлера Берримана Сила до уже отбытого им к настоящему моменту.

Сил вышел из зала суда свободным человеком.

Законники из Батон—Ружа были в ярости. Больше всех разозлился судья Фрэнк Полоцола, ревнитель буквы закона, — поскольку приговор, вынесенный Рётгером, связал ему руки. Он не имел права приговорить Сила к большему сроку, чем Рётгер. А значит, Сил не проведет за решеткой ни дня.

20 декабря 1985 года Сил предстал перед судьей Полоцолой. Сопровождал его лишь один адвокат, Льюис Англсби. Полоцола разразился гневной тирадой в адрес Рётгера.

— Я и предполагать не мог, что флоридский суд освободит мистера Сила. Я никогда не пошел бы на это соглашение. И я по–прежнему считаю, что таким людям, как вы, мистер Сил, самое место в тюрьме, на тяжелых каторжных работах. Вы должны трудиться на благо страны в самый жестокий мороз, в самый палящий зной! И то не искупить вам вины за тот яд, которым вы травите людей.

Затем Полоцола изложил условия освобождения. Нарушив хотя бы одно, Сил угодит в тюрьму на пять лет. Во–первых, Сил обязан был испрашивать разрешение судьи для выезда за пределы Луизианы. Это относилось к любой поездке, даже по заданию УБН. На Сила наложили штраф в 35 тысяч долларов и лишили телохранителей, которых он нанял для защиты от картеля. Сил запротестовал, но судья Полоцола ответил:

— Вы знали, на что идете, мистер Сил.

Затем судья перечислил еще целый ряд обычных в таких случаях условий. Самое главное он припас под конец.

— И последнее условие пробации. Ответчик обязан на шесть месяцев поселиться в Центре Армии спасения по адаптации бывших заключенных по адресу: Луизиана, Батон—Руж, Авиационное шоссе, 7361.

К такому повороту событий Сил и Англсби не подготовились. О Центре адаптации никто прежде не заикался. Берри Сила превращали в легкую добычу для картеля.

Англсби возмутился:

— Это надувательство.

— Ошибаетесь, — возразил Полоцола. — Перечитайте второй пункт соглашения.

— Я его читал, — сказал Англсби. — Я знаком с этим соглашением весьма подробно. Собственно говоря, я его и составил. И тюремного заключения он не предусматривает.

— А это вовсе не тюремное заключение, — парировал Полоцола.

Сил попался в судебную ловушку. Подписывая соглашение, луизианские юристы вовсе не собирались отдавать судьбу Берри Сила на откуп Рётгеру из Форт—Лодердейла. Пообещав не превышать срока, на который осудит Сила Рётгер, они, во втором пункте, оставили за собой право определить условия освобождения. Тогда это выглядело вполне невинно, но луизианские законники предвидели, что Рётгер может Сила выпустить. И на суде в Батон—Руже ловушка захлопнулась.

Англсби заявил, что непременно опротестует решение суда.

Полоцола ответил:

— Отлично! Буду очень рад расторгнуть нашу договоренность!

Он предложил Силу отказаться от своего признания сразу же.

Судья положил Сила на обе лопатки. Отказавшись от заявления, Сил окажется беззащитен! Ведь он признал свою вину по всем пунктам. Бардвелл покинул зал, торжествующе улыбаясь. Он одолел Берри Сила. Покинул зал и частный сыщик, нанятый кланом Очоа.

После заседания суда Льюис Англсби спросил одного из помощников Бардвелла, известно ли им, сколько сделал Сил для майамского УБН.

— Знаете, что он ответил?! — пересказывал позже Англсби. — «Так то во Флориде. А для нас, в Батон—Руже, он ничего не сделал».

Всю жизнь контрабандист Сил бравировал своим умением перехитрить закон. До встречи с судьей Полоцолой он не проиграл ни одного раунда. Ввозил в Луизиану тонны кокаина, хотя постоянно был под колпаком у полиции. Когда агенты УБН и следователи прокуратуры захотели упечь его в тюрьму сразу в двух точках США, он снова вывернулся: стал осведомителем, причем условия сделки диктовал сам.

В Никарагуа Сил оставил в дураках Хорхе Очоа и Пабло Эскобара, крупнейших наркодельцов в мире. Он одурачил Карлоса Ледера и Федерико Воэна. Над всеми взял верх! А теперь свобода, которая была так близка, начала вдруг ускользать.

Берри Сил не сразу отправился в Центр адаптации Армии спасения. Его адвокаты потребовали пересмотра решения суда. Повторное слушание назначили на 24 января 1986 года. Но за три дня до этого произошло нечто, бросившее на ситуацию новый свет. Испанский апелляционный суд удовлетворил иск США о выдаче Хорхе Очоа. Главаря наркодельцов в Майами ждал суд, и Сил — единственный свидетель государственного обвинения — стал теперь стократ ценнее для федеральных властей и стократ опасней для Медельинского картеля.

Томас Склафани, майамский адвокат Сила, написал ходатайство об «изменении» условий освобождения, выдвинутых Полоцолой. Он назвал Сила «уникальным, наиважнейшим для США свидетелем обвинения». В ходатайстве утверждалось, что приговор Полоцолы «создает угрозу для жизни Сила, особенно в преддверии суда над Очоа в Майами».

Склафани настойчиво напоминал судьям, что над головой Сила занесен топор. Согласно контракту его убийца получит полмиллиона, а похититель — миллион долларов.

Но ходатайство о пересмотре судебного решения в Луизиане отклонили:

«Федеральные власти не усматривают связи между проживанием мистера Сила в Центре адаптации Армии спасения с угрозой для его жизни. Здесь он рискует не больше, чем в собственном доме в Батон—Руже». Судья Полоцола лично сообщил Склафани, что Силу придется сдаться на следующий день в 13.00.

Склафани упрекнул судью, что его совершенно не заботит, убьют Сила или нет. Склафани вспоминал, что судья притворился обиженным и, раскрасневшись, хрипло заорал:

— Послушайте, ваш клиент клевещет на меня! Он говорит репортерам, что судья Полоцола не способен настоять на своем. Так вот, передайте вашему клиенту— пускай поостережется клеветать на судью Полоцолу перед телекамерой! Его надо проучить!

Склафани заметил, что ученье вряд ли пойдет впрок, поскольку Сил наверняка не переживет этот урок.

На следующий день Сила прямо из зала суда отправили в Центр адаптации. Ни собраться, ни повидаться с семьей он не успел.

22 ЦЕНТР АДАПТАЦИИ

Все считали, что в Центре адаптации Берри Сил не задержится. Это было бы нелепо. Сил — ценнейший свидетель, не станут же власти, в самом деле, подставлять его под пули. Однако Сил твердо решил отбыть в Центре положенные полгода и стать свободным человеком. Он полагал, что колумбийцы его не тронут. «Они деловые люди, а не олухи!» — говорил он, чувствуя себя в Батон—Руже в относительной безопасности. Появление колумбийцев в этих краях не пройдет незамеченным.

Сил отмечался в Центре в шесть часов вечера. Днем он был предоставлен самому себе, главное — вернуться ночевать. Большую часть времени Сил проводил у адвокатов. Оценив на суде свои доходы от контрабанды наркотиков в 75 миллионов, Сил тут же столкнулся со множеством налоговых проблем.

Через две недели после переезда Сила в Центр адаптации трое мужчин вылетели из Медельина через Панаму в Мексику. Затем они тайно пересекли границу США. Спустя четыре дня в гостинице неподалеку от Нового Орлеана под своим собственным именем поселился Бернардо Васкес — колумбиец, постоянно проживавший в Хайали, к северу от Майами. Еще через четыре дня появился и Кумбамба. Он взялся убрать Сила с дороги картеля, то есть выполнить контракт Мермелстайна, еще в мае 1985 года. Но тогда, согласно «Программе защиты свидетелей», Сила упрятали в подземелье. Теперь Кумбамба дождался лучших времен. И действовал без промедления, поскольку суд грозил самому Хорхе Очоа.

Под именем Мигеля Велеса Кумбамба тоже поселился в отеле «Хилтон», в номере 312. На следующий день прибыла и медельинская группа, а Васкес купил серый «бьюик» 1982 года выпуска. В тот же вечер Васкес и один человек из медельинской троицы отправились в Батон—Руж и сняли в мотеле «Джей» номер 228, из окон которого отлично просматривалась автостоянка Центра адаптации, расположенная неподалеку.

На следующий день Васкес по своей кредитной карточке взял в прокатной фирме «Авис» красный «кадиллак–де–вилль». А 19 февраля в магазине мужской одежды «Энтониз» он купил три бейсбольные шапочки и два клетчатых плаща. В тот же день Кумбамба и Луис Карлос Кинтеро Крус из медельинской тройки запарковали «бьюик» на автостоянке Центра адаптации, неподалеку от больших белых ящиков для одежды и обуви, пожертвованных в фонд Армии спасения. Ящики находились посреди стоянки. Свидетели вспоминали, что Кумбамба и Кинтеро Крус что–то бросили в ящики, а потом Кумбамба сел обратно в машину. Он курил и поджидал Берри Сила.

В то утро, 19 февраля, Сил встал по обыкновению рано и в семь утра уже отправился по делам. Обедал он дома, с Дебби и сыновьями, а к шести вернулся в Центр адаптации и, проехав мимо серого «бьюика», поставил свой белый «кадиллак» на свободное место за ящиками для пожертвований. Они прикрывали его, пока он выходил из машины. До дверей было пятнадцать шагов.

Память свидетелей не подвела. Действительно, незадолго до шести часов Крус положил в ящик нечто, завернутое в клетчатый плащ. И остался у ящиков с пустыми руками — этакий праздно шатающийся благотворитель. Он ждал Сила.

Когда тот открыл дверцу машины, Крус мгновенно выхватил сверток из ящика и, отбросив плащ, рванулся с МАК-10 в руках наперерез Силу. За две секунды он выпустил двенадцатизарядную очередь. Несмотря на глушитель, выстрелы хлопали громко, точно праздничные шутихи. Крус стрелял в упор, до Сила было не больше полуметра. Все пули прошли навылет: четыре через череп, пятая — через плечо, шестая — через грудь.

Зажав руками уши, точно пытаясь защититься от грохота выстрелов, Сил упал навзничь обратно на сиденье.

Майор Бенни Льюис находился в здании Центра. Услышав стрельбу, он подбежал к «кадиллаку» и склонился над Силом.

— Берри! Слышишь меня? Ответь! — кричал Льюис.

Но Сил не ответил.

Берри Сил погиб сорока шести лет от роду.

Да, конечно, колумбийцы в Батон—Руже непременно вызвали бы подозрение. Но они налетели внезапно и застали Сила врасплох… По тревоге поднялись все силы ФБР. Не прошло и двух суток, как шестеро колумбийцев были арестованы по обвинению в убийстве.

Расстреляв Сила в упор, Кинтеро Крус вскочил в «бьюик». Один из свидетелей заметил, что он передал МАК-10 Кумбамбе. Тот вырулил со стоянки, едва не сбив еще одного свидетеля. Зато третий успел отлично рассмотреть Кумбамбу, даже заметил, что водитель «бьюика» был в зеленых штанах, какие носят хирурги.

Проехав метров четыреста, преступники бросили «бьюик» возле Центра детского досуга. Мотор работал, МАК-10 валялся на полу машины. А колумбийцы, смеясь, пересели в красный «кадиллак».

На другой стороне улицы оказались два свидетеля с профессиональной памятью — помощники шерифа. В свободное от службы время они охраняли здесь игроков в бинго. Полиция получила детальное описание преступников.

Агенты ФБР перекрыли в аэропорту все входы и выходы. Проверили все списки гостей в отелях — искали латиноамериканцев. Преступники выказали удивительную беспечность: почти все поселились под своими собственными именами, а Васкес даже пользовался своей кредитной карточкой для аренды машины.

В половине восьмого Васкес и еще один колумбиец расплатились за гостиничные номера. «Кадиллак» поставили на стоянку в Новоорлеанском аэропорту в 8.36.

В 8.45 два агента ФБР заметили, что к кассе «Истерн эйрлайнз» приближается латиноамериканец. И явно нервничает. На прямой рейс до Майами билетов не было. Агенты спросили, кто он и откуда. Он прикинулся наивным путешественником, потерявшимся в незнакомом городе. Предъявил паспорт на имя Мигеля Велеса. К тому времени агенты еще не располагали показаниями свидетелей: о зеленых хирургических штанах они не знали. Оснований для ареста не было, и Велеса пришлось отпустить. Он сказал, что поедет в гостиницу и возьмет там такси до другого аэропорта. Через пятнадцать минут агенты получили по рации описание преступников и поняли, что одного они только что упустили. Обзвонили все гостиницы. Да, действительно, Велес взял такси. Дорожная полиция бросилась на поиски.

Ночью, в двадцать минут третьего, в штате Миссисипи неподалеку от Меридиана, патрульный офицер обнаружил на шоссе такси с заглохшим мотором. Авария редкая: сбили оленя. Офицер обыскал пассажира в зеленых штанах. В его карманах оказались 3270 долларов почти сплошь двадцатидолларовыми бумажками и ключи от красного «кадиллака». Мигель Велес — Кумбамба — был немедленно арестован.

Бернардо Васкес ночевал у друга на конспиративной квартире в Алжире, неподалеку от Нового Орлеана. Он не подозревал лишь одного: друг его работал на ФБР. Наутро Васкеса арестовали. Кинтеро Круса взяли в Марреро, на другой конспиративной квартире.

На следующий день после убийства Сила главный прокурор Стэнфорд Бардвелл провел пресс–конференцию.

— Он заслуживал наказания. Заслуживал, — повторял Бардвелл снова и снова.

— Вы хотели его проучить? — возмущенно крикнул телерепортер Джон Кэмп, которому дословно передали угрозы Полоцолы.

Лицо Бардвелла на миг исказилось.

— Конечно. Только проучить… Не убить же! — добавил он — пожалуй, чересчур поспешно.

Хоронили Сила после арестов. Его близкие положили в гроб телефонную книжку и кучу монет для телефонов–автоматов. Пускай уж останутся с ним… Преподобный Джо Херстон прочел эпитафию, которую Сил давно выбрал и вписал в свою Библию:

«Ловец удачи из лихой породы тех, кто добыл Америке величье». Ни один из тех, на кого работал крупнейший в истории УБН осведомитель, не пришел на его похороны. В Вашингтоне решили, что для Сила это неподобающая честь.

Через четыре месяца после убийства Сила помощник главного прокурора Дик Грегори и Эл Уинтерс, шеф новоорлеанского уголовного отдела министерства юстиции, наведались в бункер в пригороде Майами. Его называли обычно «подводной лодкой», поскольку обитатель жилища не мог бы сказать наверняка, где он: под землей или под водой. Окон в бункере не было. Так оберегали в Южной Флориде Макса Мермелстайна — единственного теперь свидетеля против Хорхе Очоа и Пабло Эскобара, важнейшего из оставшихся в живых осведомителя УБН.

Смерть Сила потрясла Мермелстайна. У каждого из его гостей имелись веские причины навестить Макса. Грегори перестраивал дело против Хорхе Очоа, поскольку рассчитывать на показания Сила уже было нельзя. К тому же в Испании, благодаря тонкой игре адвокатов Очоа, снова засомневались, выдавать ли его Штатам. Ну а на долю Уинтерса выпало расследование убийства Берри Сила в Батон—Руже. Теперь он рассказывал подробности убийства, а Макс курил сигарету за сигаретой. Услышав, что Сила застрелили из МАК-10, Макс забросал Уинтерса вопросами. Глушитель есть? Номер стерт? Да!

— Я его опознаю. К тому же его опробовали в моем доме.

На Голден—Бич, в бывший дом Мермелстайна, немедленно послали агентов ФБР. Под штукатуркой в толще стены они обнаружили пять пуль 45–го калибра. Точно такие же пули прошили насквозь Берри Сила. Показания Макса накрепко связали Медельинский картель с убийством Сила. Основываясь на них, Большой федеральный суд присяжных в Батон—Руже постановил привлечь к уголовной ответственности Фабио Очоа, Пабло Эскобара и Рафаэля Кардону. Их обвиняли в участии в заговоре с целью убийства Берри Сила. Налицо попрание гражданских прав личности.

23 ДВОРЕЦ ПРАВОСУДИЯ

Однажды в августе 1985 года в кабинете члена Верховного суда Алфонсо Патиньо во Дворце правосудия в Боготе раздался телефонный звонок.

— Мы требуем, чтобы вы объявили соглашение о выдаче преступников незаконным, — произнес чей–то голос.

— Что–что? — недоверчиво переспросил Патиньо. — Кто вы?

— Мы требуем, чтобы вы объявили соглашение о выдаче преступников незаконным.

Гудки… Все это по меньшей мере странно. Что за люди? Откуда у них его личный телефон? Сначала судья решил не волновать Марию Кристину, но не удержался.

— Веди себя осторожней! — велел он жене.

— Кого мне бояться? — спросила она.

Патиньо ответил, что, возможно, все дело не стоит выеденного яйца. Дело в том, что суд как раз сейчас рассматривает вопрос о конституционности двустороннего соглашения о выдаче преступников. Многие преступники, особенно торговцы наркотиками, боятся, что их выдадут американцам. Впрочем, все это не его забота. Он обязан следить за соблюдением законов.

В начале сентября Патиньо получил три письма. Они в точности повторяли текст, услышанный им по телефону. Имелась и подпись: «Те, кого вы хотите выдать». Коллегам по Конституционной палате Верховного суда Патиньо ни словом не обмолвился о письмах. А жене сказал:

— У меня неприятности. Измени свои ежедневные маршруты, не сообщай мне по телефону, куда и когда ты едешь, и будь очень, очень осторожна.

Алфонсо и Мария Кристина были скорее возмущены, чем напуганы. Семейство Патиньо принадлежало к высшим кругам консервативной знати, предки судьи безупречно служили на благо государства многие поколения. Преступный мир был от них весьма далек.

14 сентября пришла вторая пачка писем. Два получил Алфонсо на работе, а три вынула из почтового ящика Мария Кристина. Все они начинались одинаково: «i Hola, Perro!» — «Здорово, собака!» Те–кого–вы–хотите–выдать сообщали Патиньо, что знают «о его жизни все». На приложенной к одному из писем кассете были записаны разговоры Алфонсо с женой. Супруги отправились в министерство юстиции. К судье приставили четырех сотрудников службы госбезопасности, Мария — служащая министерства иностранных дел — тоже получила телохранителя. Патиньо поинтересовался у коллег, оказывают ли им подобное внимание. Выяснилось, что звонили и писали всем двадцати четырем членам Верховного суда. Один судья даже получил сувенир — крохотный изящный гробик с его именем, выгравированным на медной пластинке.

Третью пачку писем супруги Патиньо получили 15 октября. Все они пришли на домашний адрес и были адресованы лично Марии Кристине. «Убедите мужа аннулировать соглашение. Помните, мы те же, кто убрал Лару Бонилью. Никакие телохранители вас не спасут — ни десять, ни сто».

Судья с женой теперь сидели по вечерам дома, и Алфонсо предложил Марии Кристине ездить на работу самой, а не в одной с ним машине.

В начале ноября, во вторник, Алфонсо, придя с работы, сообщил жене, что соглашение о выдаче преступников значится в завтрашней повестке дня Конституционной палаты. В ту ночь супруги Патиньо так и не смогли уснуть. Утром оделись, позавтракали, поговорили о каких–то пустяках. Затем, поцеловав жену, Алфонсо сел в машину.

— Побереги себя сегодня, — сказал он напоследок. Было утро 6 ноября.

На заре кокаиновых войн конфликты между кокаиновыми баронами и представителями правосудия разрешались в частном порядке: подкупали полицейских, а в случае ареста — и судью, который вел дело. Чтобы закрыть дело, крупный наркоделец выкладывал кругленькую сумму в песо, равную 30 тысячам американских долларов. Позже ставки возросли до 50 тысяч. Если же судья взяток не брал, контрабандисты пытались его запугать или платили судебным писарям и те выкрадывали папку с документами. Если же не помогало ничего — судью попросту убивали. Ну как еще прикажете поступить с честным судьей?

Когда бароны превратились в королей, угрозы в адрес судей зазвучали сплошь и рядом. К 1985 году картель твердо знал, что самым слабым звеном в колумбийской системе борьбы с наркотиками является именно суд. Судьи были перегружены работой, им мало платили, их плохо охраняли. И к 1985 году судьи тоже твердо заучили простое правило, которое один молодой прокурор сформулировал так: «Хочешь жить — бери пятьдесят тысяч».

Соглашение о выдаче усложняло ситуацию. Одно дело — поладить с родным, сговорчивым колумбийским правосудием, и совсем иное дело — оказаться в стране, где говорят по–английски и чтят судей точно наместников Бога на земле. Правовая система США в корне отличается от колумбийской, и большинство колумбийцев считали ее безжалостной и беспощадной. Гринго непременно засудят колумбийца за наркотики, засадят за решетку на веки вечные!

С такой глыбой картелю привычными методами не справиться — слишком все чуждое, иностранное. И с 1982 года, когда соглашение вошло в силу, они начали неистовую борьбу за признание документа неконституционным. Но правительство Бетанкура не уступало. К сентябрю 1985 года американцам выдали шестерых, еще девять наркодельцов находились под арестом, а еще 105 ордеров на задержание было подписано в Колумбии по искам Соединенных Штатов. Министр юстиции Парехо Гонсалес по–прежнему стойко поддерживал соглашение и говорил, что сотрудничество с американцами «идет на лад».

Медельинский картель, похоже, это почувствовал и решил покончить с соглашением одним махом. Тогда–то и родилась идея нападения на Верховный суд.

6 ноября 1985 года в 11.40 утра, возле уродливой четырехэтажной каменной коробки Верховного суда на главной столичной площади — Плаца Боливар — остановился крытый грузовик, и оттуда выскочили примерно тридцать пять партизан, вооруженных пулеметами, автоматами и пистолетами. Они принадлежали к «М-19». За несколько минут они целиком захватили здание, а в нем — двести пятьдесят заложников, включая Главного судью Алфонсо Рейеса Эчандию и почти всех из двадцати четырех членов Верховного суда. Алфонсо Патиньо и другие члены Конституционной палаты заседали в конференц–зале на третьем этаже, они как раз обсуждали соглашение о выдаче.

Более суток сотни пехотинцев, полицейских и десантников атаковали Дворец правосудия, пытаясь выбить оттуда партизан. Борьба, казалось, была неравной. У солдат — и танки, и ракеты, и вертолеты. Они применяли их ничтоже сумняшеся, оставляя в мощной каменной кладке глубокие шрамы. Но партизаны продумали операцию досконально. Их люди в штатской одежде заполнили все этажи суда еще до появления ударной группы. Стрелков хватило на каждое окно, на каждый вход. Но самое главное, они вытащили на лестничные площадки столы и шкафы и установили на них тяжелые пулеметы. С этих огневых точек простреливалось, все пространство внутри и снаружи, и шквальный огонь легко пресекал любую попытку полиции и армии проникнуть внутрь здания. Партизаны при этом не рисковали ничем. Борьба быстро зашла в тупик.

Иесид Рейес Алварадо узнал о захвате Дворца правосудия по радио. И молодой юрист попробовал позвонить отцу, Главному судье Алфонсо Рейесу Эчандии, прямо из своей конторы на севере Боготы. В трубке послышались частые гудки. После нескольких неудачных попыток он позвонил в соседний с отцовским кабинетом секретариат. Перепуганные секретарши полувнятно объяснили, что с отцом все в порядке, телохранители от него не отходят, и к ним, на четвертый этаж, партизаны пока не добрались.

Перезвонив через полчаса, Иесид услышал примерно то же самое. Но потом он услышал в трубке страшный грохот, девушка вскрикнула:

— Они сейчас пробьют стену! — и бросила трубку.

Еще час спустя Иесид в конце концов прорвался по отцовскому личному номеру. Кто–то зло заорал в трубку:

— Передайте полиции, чтоб не стреляли!

— Кто это? — спросил Иесид. — Я хочу говорить с отцом.

Отец взял трубку. Сказал, что рядом с ним Луис Отеро, командир партизан. Он руководит налетом. Рейес говорил очень спокойно:

— Со мной все в порядке, но если бы полиция прекратила…

И снова голос Отеро:

— Если они через пятнадцать минут не прекратят стрелять, мы тут сдохнем все вместе.

Позвонив в полицию, Иесид предложил начать переговоры. Потом снова набрал номер отца. Отеро буквально обезумел, орал что–то неразборчивое. Правительство не желало вести переговоры, отказывалось даже выслушать осажденных во Дворце партизан.

Дальше по коридору, съежившись на полу своего кабинета, лежал судья Умберто Мурсия Баллен. С каждой минутой страх сжимал его сердце все сильнее. Когда во Дворец ворвались партизаны, он решил, что они постреляют в воздух, размалюют стены, побьют стекла да и уберутся восвояси. Потом подоспели солдаты, и Мурсия ждал, что вот–вот начнутся переговоры. Но вместо мирных переговоров во Дворце то и дело свистели пули. Несколько лет назад Мурсия потерял ногу, а в первые минуты осады шальная пуля угодила ему в протез. Теперь он вовсе не мог передвигаться. Впрочем, пока это и не нужно. Лучше сидеть тут, носа не высовывать и никому не напоминать, кто он такой и как зарабатывает себе на жизнь.

В семь часов вечера начались пожары. После осады некоторые члены колумбийского правительства и официальные лица из американского посольства будут утверждать, что поджигали Дворец партизаны — с целью сжечь все протоколы о выдаче преступников. Правительственная оппозиция заявит, что пожар устроили сами полицейские, желая уничтожить документы о деятельности батальона смерти и о прочих неблаговидных делах службы безопасности.

Хотя огонь и в самом деле поглотил все архивы, обвинения той и другой стороны в поджоге звучат не очень правдоподобно. Помещения Дворца разделялись деревянными перегородками — достаточно искры, не говоря о сотнях людей с ручными гранатами и трассирующими пулями, которые девять часов кряду ведут непрерывную перестрелку. Пожар был неизбежен.

Дым в конце концов выкурил судью Мурсию из его убежища. Охваченный ужасом, он, задыхаясь, прополз по коридору четвертого этажа до лестницы и сдался на милость партизан. Его запихнули в туалетную комнату, где уже копошились на полу шестьдесят заложников. Мурсия окончательно уверился, что смерть недалека.

Около полудня следующего дня началось решительное наступление. К тому времени в туалетную набились все: и заложники, и партизаны — полуживые и мертвые. Отчаявшись, партизаны велели заложникам встать и пинками и тычками погнали к дверям. Мурсии помогли подняться, и, поддерживаемый под руки, он доковылял до двери. Там заложников встретили взрывы гранат. Оглушенный, окровавленный судья Мурсия снова упал. Почти все, кто шел с ним, были мертвы. Партизаны спустили трупы, а заодно и Мурсию, с лестницы. И ушли. Подождав немного, Мурсия спрятался в подвале. Он знал, что в вестибюле стоит армейский танк. С огромным трудом он преодолел один пролет и увидел солдат. Собрав последние силы, судья выпрямился и, подняв руки вверх, закричал:

— Не стреляйте!

Во Дворце правосудия погибло не менее девяноста пяти человек. Среди них — Главный судья Рейес с двумя телохранителями и партизанский командир Луис Отеро. Алфонсо Патиньо и остальные члены Конституционной палаты были убиты все до единого — вероятно, в числе первых. Погибли одиннадцать членов Верховного суда. И, по–видимому, все партизаны. Кроме того в перестрелке погибли одиннадцать солдат и полицейских и еще тридцать два человека: помощники судей, секретарши, адвокаты и случайные посетители.

Дни Бетанкура на президентском посту были сочтены. Этого ужаса страна ему никогда не простит. Когда–то он своей крутой хваткой завоевал почет и любовь, теперь его упрекали за жестокость. Почему правительство даже не попыталось начать переговоры? Оставшиеся в живых судьи, а среди них и Умберто Мурсия, осудили правительство за паралич ума и воли.

Министр юстиции Парехо Гонсалес высказал предположение, что захват Дворца — дело рук картеля. Но кроме него ни один член правительства не заявил этого во всеуслышание. Поначалу колумбийцы решили, что идею о причастности картеля подкинуло само правительство, чтобы отвлечь общественное мнение от собственной несостоятельности. Но позже люди определенно уверились, что без картеля тут не обошлось. А через год любой колумбиец на ответственном государственном посту будет утверждать, что наркоторговцы оплатили и благословили захват Дворца правосудия, что это была их совместная акция с партизанами «М-19».

Впрочем, такое послесловие Бетанкуру не помогло. 10 ноября он держал речь на скорбной мессе в память погибших судей. А спасшиеся судьи туда демонстративно не пошли — они объявили президенту бойкот.

24 ЗАКАТ БЕТАНКУРА

В феврале 1986 года президенту Белисарио Бетанкуру оставалось до отставки меньше полугода. За последние несколько месяцев доверие граждан к его правительству сильно пошатнулось. Через восемь дней после кровавой сечи во Дворце правосудия в стране случилось новое несчастье. Селевой поток и лава, образовавшиеся в результате мощнейшего извержения вулкана, похоронили город Армеро, который стоял в долине реки Магдалена. Погибло двадцать две тысячи жителей. В Боготе сначала просто не осознали масштабов трагедии, а когда организовали спасательные отряды, было уже поздно. Нещадная критика со всех сторон сыпала соль на гнойные политические раны Бетанкура.

К 1986 году картель вступил в открытый конфликт с правительством и от угроз перешел к методичному уничтожению любого колумбийского ведомства, любой организации, не угодившей наркодельцам или ставшей им поперек дороги. Картель мог безнаказанно убить любого, убийц почти не преследовали. Работа судьи стала смертельно опасна. Судья Фернандо Урибе Рестрепо, сменивший Алфонсо Рейеса Эчандию на посту Главного судьи, через четыре месяца — в марте — подал в отставку: картель угрожал ему расправой. По этой же причине уйдет в отставку в январе 1987 года и следующий Главный судья — Немесио Камачо Родригес. 31 июля 1986 года убийцы на мотоциклах покончили с судьей Эрнандо Бакеро Бордой — последним из старой гвардии, которая боролась за соглашение о выдаче преступников не на жизнь, а на смерть.

В середине года один из бывших судей так обрисовал печальное положение в колумбийском судопроизводстве: «Год назад о месте судьи мечтал каждый юрист, а теперь все прячутся — лишь бы ему не предложили место».

Картелю удалось скомпрометировать всех: суд, политические партии, конгресс и полицию.

Несмотря на это, Америке продолжали выдавать преступников, и министр юстиции Парехо Гонсалес продолжал неумолимо преследовать контрабандистов при полной поддержке Бетанкура. К концу 1986 года число выданных преступников достигло тринадцати, всех — кроме одного — США затребовали за махинации с наркотиками.

А главарям по–прежнему удавалось уйти. Пабло Эскобар и Гонсало Родригес Гача довольно часто наведывались в Медельин. Карлос Ледер тоже появлялся то здесь, то там, но, в основном, скрывался в джунглях. Хорхе Очоа сидел за решеткой в Испании, однако его сеть сохранилась и действовала безупречно — братья Очоа стояли у руля.

Картельщики были неуловимы, хотя присутствие их ощущалось постоянно. И больше всего они желали отменить соглашение о выдаче преступников. Правительство же упрямилось и на уступки не шло. В 1986 году по стране прокатилась волна страшных убийств. И все так или иначе были связаны с пресловутым соглашением. Захват Дворца правосудия оказался лишь увертюрой к большой многоактной опере.

Начался год с вендетты в Медельине. По слухам, дело было так: огромный груз, принадлежавший семейству Очоа, попал в Америке в руки полиции. А картельщики по какой–то причине отказались выплачивать страховку мелким пайщикам. Рассвирепевшие пайщики попытались бороться с картелем его же оружием: похищали людей и держали — пока должники не вернут деньги. А если те отказывались платить, заложников убивали. Самыми крупными жертвами среди членов картеля стали Родриго Пардо и Пабло Корреа Арройаве, оба — зятья Хорхе Очоа. Первый был похищен, а второй убит прямо на улице.

Насилие давно уже стало для медельинцев частью их повседневной жизни, но теперь город буквально превзошел сам себя. В 1985 году здесь было зарегистрировано 1698 убийств — самый высокий показатель на душу населения для государства, где в целом за тот же год произошло 11 000 убийств — тоже гораздо больше, чем в любой другой стране, не охваченной гражданской войной. (В США, где жителей в десять раз больше, чем в Колумбии, произошло в 1986 году лишь 16 000 убийств.)

Но 1986 год затмил в Медельине и эти достижения. Основной причиной смерти мужчин в возрасте от 15 до 40 лет стало убийство. Из 1155 случаев, зарегистрированных в городе за первые полгода, 80,4% убийств совершено огнестрельным оружием. К концу года Медельин побьет все рекорды: 3500 убийств! По десять каждый день!

Правоохранительные силы города были парализованы. В Боготе шутили, что на «двадцать тысяч нераскрытых убийств в Медельине открыто лишь двадцать дел по обвинению в убийстве».

В Испании тем временем шел неспешный суд над Хорхе Очоа — даже не шел, а полз по лабиринту законов, за которыми большинству колумбийцев было просто не уследить. Как и ожидалось, постановление Национального суда в пользу выдачи Очоа Соединенным Штатам не поставило в деле точку. Защитники подали ответное прошение, обвинив прокурора в неконституционных действиях.

31 января 1986 года суд принял ходатайство защиты о пересмотре дела и 12 февраля постановил выдать Очоа уже не США, а Колумбии. Американцы чувствовали, что на этот раз Очоа вывернется и, одурачив гринго, отбудет в Колумбию.

25 мая 1986 года колумбийские избиратели назвали нового президента страны. Им стал кандидат от либералов Вирхилио Барко Варгас. Получив 58% голосов, он намного обогнал своего соперника — консерватора. Барко — невзрачный инженер с дипломом Технологического института штата Массачусетс — был известен своей честностью, деловыми способностями и дружескими отношениями с США. Считалось, что он ярый борец с наркомафией и ярый сторонник соглашения о выдаче преступников. Но Барко, как и Бетанкур, недооценил Медельинский картель, не понял, что органы правосудия в стране загнаны в капкан, не почувствовал, что торговцы наркотиками покушаются на саму государственную систему страны.

Слева направо: Льюис Тамз, Джонни Фелпс, Белисарио Бетанкур.

После выборов картельщики затеяли новую серию убийств. С леденящей кровь настойчивостью они преследовали все ту же цель: напугать противников и вынудить законодательные органы к отмене соглашения о выдаче преступников. 16 июля был убит Луис Роберто Комачо, корреспондент «Эспектадор» в Летиции. Этот журналист давно вел борьбу с наркодельцами, которые взяли в свои руки все операции местной торговой палаты. А две недели спустя был убит судья Бакеро. 30 августа в городе Барранкабермеха на реке Магдалена мотоциклисты застрелили второго конгрессмена от коммунистической партии Леона Посаду Педрасу. 1 сентября другая группа убийц–мотоциклистов застрелила сенатора Педро Нела Хименеса, представителя левацкой партии «Патриотический союз». Он как раз садился в самолет, чтобы лететь на похороны Посады. Примерно в это же время в Кали два снайпера застрелили около дома ответственного редактора газеты «Оссиденте» («Случай»), который был решительным сторонником выдачи преступников и введения смертной казни для наркодельцов. А через два дня после захвата двухсот килограммов кокаина, спрятанных в шасси самолета авиакомпании «Авианка эйрлайнз», мотоциклисты убили начальника охраны, руководившего рейдом.

Из эпицентра кровопролития удалось тайно вывезти министра юстиции Парехо Гонсалеса, который занимал этот пост после убитого Лары Бонильи. В сопровождении сильной охраны он отправился в Венгрию в ранге посла. Двумя годами ранее Бетанкур пытался укрыть Лару Бонилью в Праге, но не успел. Парехо Гонсалесу, похоже, повезло больше.

13 июля 1986 года после двадцати месяцев, проведенных в тюрьме, после шести независимых судебных процессов и череды хитроумных ходатайств и апелляции Хорхе Очоа вернулся на родину. Едва самолет приземлился в аэропорту «Эльдорадо» в Боготе, Очоа перевезли в штаб службы госбезопасности — взять отпечатки пальцев и сфотографировать. Старик Очоа плакал от радости:

— Я так счастлив, что сына вернули домой. Я думаю, это по–справедливости.

Испанский Национальный суд разрешил предпоследний (пятый по счету) процесс в пользу Колумбии, поскольку ее запросы в конце концов приобрели в глазах испанцев больший вес, нежели запросы США. Они сочли, что сначала Очоа лучше отправиться в Картахену и предстать перед судом за нелегальный ввоз быков в Колумбию в 1981 году. Затем он переедет в Медельин — на суд по обвинению в контрабанде наркотиков через Никарагуа. Дальше, по идее, ему грозила высылка в Штаты.

То, что никарагуанская история расследуется в Медельине, было Очоа на руку. Ведь в Южной Флориде против него выставили точно такие же обвинения. Значит, и высылать его незачем. Нельзя же дважды судить за одно и то же.

Очоа отвезли в Картахену, и 1 августа он впервые в жизни предстал перед колумбийским судом. Таможенный судья Фабио Пастрана Ойос признал его виновным в незаконном ввозе быков и предписал ему ждать суда присяжных за решеткой.

Министр юстиции Парехо Гонсалес, который тогда уже собирался выехать из Боготы в Будапешт, прекрасно знал, что поставлено на карту. И министр сделал все, чтобы перекрыть Очоа все законные пути к спасению. Главное, послал судье Пастране наказ: не выпускать знаменитого преступника ни под каким видом.

Оставив все наставления, Парехо Гонсалес отбыл в Будапешт; правительство Бетанкура уже сидело на чемоданах, а 7 августа состоялась церемония инаугурации нового колумбийского президента, Вирхилио Барко. С собой он привел целый сонм мошенников–бюрократов.

15 августа судья Пастрана приговорил Очоа к двадцати месяцам тюремного заключения. Впрочем, неведомым для страны образом, Хорхе Очоа вышел из–под стражи еще до судебного заседания. Выяснилось, что за два дня до суда Пастрана выпустил Очоа под залог в 2,3 миллиона песо (11 500 долларов) при условии, что он будет отмечаться каждые две недели. Пастрану убили 21 августа, за шесть дней до первого срока явки. Отмечаться Очоа и не подумал.

25 СМЕРТЬ ПОЛКОВНИКА

25 января 1986 года в разведывательном отделе колумбийской национальной полиции в Боготе появился пожилой человек, известный сотрудникам как надежный осведомитель, тесно связанный с медельинскими партизанами из «М-19».

В тот день его сообщение касалось Пабло Эскобара. По его словам, два месяца назад Эскобар заключил контракт на убийство некоего полковника полиции. И собирался выложить крупную сумму — 25 миллионов песо (152 000 долларов) плюс все расходы. Известны и исполнители: медельинская группа «бригады Рикардо Франко» — левые, крайне жестокие экстремисты. Непосредственно осуществить убийство полицейского поручили Карлосу Эспиносе Осорио по кличке Куко — Лис. Еще его называли «смертных дел мастером».

По данным осведомителя, Эскобар дал Лису задаток в 2 миллиона песо (12 000 долларов). Ударная группа приобрела на эти деньги четыре пистолета 9–го калибра, один револьвер для патронов «магнум» и один автомат МАК-10. Все это хранилось в багажнике «рено», который стоял около дома в городке Чиа — северном пригороде Боготы. Дом этот был одной из «берлог» Пабло Эскобара.

Осведомитель не знал предполагаемую жертву, однако знал, что у Эскобара и Лиса собрана о нем куча сведений. Поставлял их лейтенант полиции, «пользующийся особым доверием полковника» и продавший это доверие за 5 миллионов песо (30 000 долларов). Лис знал, что полковник собирается прослушать курс в школе для генералитета с 25 числа «неизвестного месяца»; что отдел полиции по борьбе с наркотиками устроил ему прощальный вечер в офицерском клубе в Боготе; что к северу от столицы у него есть дача; что ездит он на «тойоте» — фургоне…

Он перечислял все новые и новые данные, полицейские все тщательно записывали, но имя жертвы им было уже ясно: Хайме Рамирес Гомес.

31 декабря 1985 года Рамирес ушел на повышение. В феврале после сорокадневного отпуска он приступил к работе. И пребывал в эти дни в чудесном расположении духа, горделиво поглядывая на всех вокруг. Ему было чем гордиться. За три года его люди из отдела по борьбе с наркотиками захватили двадцать семь тонн кокаина, арестовали 7941 мужчину и 1405 женщин, конфисковали 2783 грузовых и 1060 легковых автомобилей, 83 лодки и 116 самолетов. 54% кокаина, захваченного во всем мире в 1985 году, приходилось на долю его отдела.

В 1985 году отдел признали лучшим в полиции. Рамиресу светило повышение в звании и в должности. Он, перескочивший через класс в Высшем военном колледже, должен был вскоре стать генералом. Никто в мире не знал наркобизнес лучше Рамиреса, его донимали звонками из Лимы и Вашингтона — отовсюду обращались к полковнику за советом.

Донимал его и Медельинский картель, желавший убрать с дороги неуемного полицейского. Неудивительно, что Эскобар пообещал убийцам такие деньги. Рамирес лишил его во много раз больших сумм — пускай теперь расплачивается головой. Операция предстояла сложная — быть может, самая сложная за всю историю картеля. Они покусились на жизнь выдающегося профессионала, который наверняка узнает о заговоре и изыщет способ себя надежно защитить. Однако Эскобар был не прочь потягаться силой с Рамиресом.

Эскобар пригласил в долю и других главарей картеля: месть стоит недешево, но ее жаждали и Карлос Ледер, и Гонсало Родригес Гача, потерявший в Транкиландии миллионы.

Ледер, вероятно, был заинтересован в смерти Рамиреса больше всех. Полковник преследовал его нещадно, гнался за ним буквально по пятам. И дважды почти настиг. В апреле 1985 года несколько десятков полицейских из отдела по борьбе с наркотиками совершили рейд в льянос. За пять дней прочесали огромную территорию, обнаружили шесть поселений, опросили множество людей. Да, все тут принадлежит Ледеру. Да, он тут был, но очень недолго. Короче — старая история: громи лаборатории, забирай имущество, жги кокаин. А хозяина опять ищи–свищи.

Но все же Ледер немало претерпел от полиции. В одном из его загородных домов изъяли переговорные устройства и 355 килограммов кокаина, зарытых в саду. В другом — нашли 1 678 680 долларов наличными в картонных коробках из–под рома. В третьем — обнаружили немецкий паспорт Ледера и арестовали его любовницу и девять дружков.

После апрельского рейда Ледер перебрался в джунглях в другое место — на виллу под названием «Абундансия» («Изобилие»). Осведомители сообщили Рамиресу, что Ледер занимается тяжелой атлетикой, гоняет на мотоцикле и непрерывно нюхает кокаин. 5 августа 1985 года люди Рамиреса совершили налет на «Абундансию». И разминулись с Ледером на какие–то секунды. Арестовали двух его подружек. По их показаниям, Ледер убежал в сторону реки Ува — в красном нижнем белье и с автоматом в руках. Дом оказался битком набит важными бумагами, фотографиями и прочими следами «человека–невидимки». Переписка Ледера с защитником наркоторговцев, юристом из Боготы Пабло Салой, наглядно раскрыла главную заботу Ледера: он — и это совершенно естественно — стремился наладить отношения с правосудием и выбраться из джунглей.

Сала обращался к Карлосу «Дорогой Чарли», утешал его и поучал. Велел Ледеру «попридержать язык». «Все твои беды начались, когда ты втравился в политику. Теперь надо словно бы умереть, стать призраком, чтоб тебя забыли и гринго, и колумбийцы… Богатым надо не умирать. Богатым надо быть и жить — как прежде».

Рамиресу пока не удавалось настичь Ледера, но уже год он гнал его по краю пропасти. В сентябре 1985 года фотография косматого, полубезумного Ледера обошла все редакции Боготы. Он под псевдонимом Рэмбо примкнул к партизанам. Впрочем, Ледер интересовал газетчиков лишь постольку, поскольку за ним охотился сам Хайме Рамирес.

В феврале 1986 года Рамирес с женой Хеленой и сыновьями Хайме (Хими) и Хавьером переехали на территорию Политической академии им. генерала Сантандера в Боготе. Рамиресу, как полковнику со стажем, полагалась служебная квартира, но им двигали главным образом соображения безопасности.

Гарнизонная жизнь тяготила и во многом ограничивала, но была сравнительно безопасна, а Рамирес хотел уберечь семью. Самому же ему предстояло ездить каждый день по столичным улицам — в генеральскую школу и обратно.

Впрочем, Рамирес до поры не особенно беспокоился. Но разговор с пожилым осведомителем встревожил его всерьез. Проверив знаменитыми пятью–шестью вопросами достоверность информации, полковник расстроился, и весьма. «Этот человек не врет, — сказал Рамирес своим домашним. — Он говорит чистую правду».

Хайме Рамирес в корне изменил образ жизни. Следующие восемь месяцев он ездил в генеральскую школу на бронированном «форде-ЛТД», который предоставило ему УБН. Он вооружился револьвером 38–го калибра и МАК-10 и носил пуленепробиваемый жилет. У шофера тоже имелся револьвер 38–го калибра. Маршрут они меняли ежедневно, держась подальше от удобных для засады мест, которые назвал осведомитель.

Постоянное напряжение тяжело сказывалось на семье. Хелена, привлекательная женщина семью годами моложе Рамиреса, была по натуре боязлива и крайне чутка к настроениям мужа. Всю супружескую жизнь ее преследовали страхи, порой она просто с ума сходила от тревоги за мужа. Но разве сравнить прежние опасения с тем ужасом, который испытывала Хелена сейчас? Она сама и ее близкие точно превратились в живые мишени. Мальчики ездили в школу в бронированном автобусе, а когда семья — редко теперь — выбиралась в ресторан, все надевали бронежилеты. Хими, к счастью, походил на отца: выдержанный, умный и решительный — даром что ему всего шестнадцать лет. Он научился управляться с МАК-10 и взял на себя охрану семьи во время совместных поездок. В ресторанах он ставил автомат на пол, между ног.

Жизнь становилась невыносима. Чувствуя, что вскидывается на каждый шорох, Рамирес выходил из себя. «Я же всегда был охотником. А теперь они охотятся за мной! — с досадой говорил он брату Франсиско. — Это же я — я! — должен ставить людей к стенке, а не они меня!!!»

Осведомитель поставлял информацию более или менее регулярно и достаточно подробно рассказывал, что поделывает Лис — «смертных дел мастер». Сведения были неутешительны. Ударная группа, по слухам, располагала неограниченным количеством взрывчатых веществ, реактивных гранат и пусковых устройств, семью машинами, мини–фургоном и такси.

Через пару месяцев осведомитель внезапно исчез, и поток новостей иссяк. В полиции забеспокоились. Усилили охрану Рамиреса и с удвоенным усердием взялись за поиски новых осведомителей. Но безуспешно. Рамиреса теперь постоянно сопровождали унтер–офицер, трое полицейских и эскорт мотоциклистов.

Курс в генеральской школе завершился в августе, и слушатели отправились на месяц в Европу — поглядеть на организацию полицейских служб и поучаствовать в семинарах. Вернулся Рамирес с чемоданами, полными брошюр и полицейских отчетов. Его обуревали идеи. Он мечтал сделать колумбийскую полицию самой лучшей и самой технически оснащенной в мире.

Рамирес считал дни в ожидании генеральских лампасов и хватался в главном полицейском управлении за любую работу. Часто консультировал — чтобы развлечься и отвлечься. Его пригласили вести семинары в Перу; Боливия попросила помочь разгромить лаборатории в самой глуши, на востоке страны. Рамиресу удалось найти две лаборатории, принадлежавшие Эскобару, и он радостно смотрел, как их поджигает боливийская полиция. Впервые за целый год ему удалось нанести ответный удар! Рамирес посетил и Вашингтон, побеседовал со старыми друзьями и, в частности, с Джонни Фелпсом, который руководил теперь кокаиновым отделом УБН. Фелпс почувствовал, что Рамирес измучен, нервозен и крайне обеспокоен судьбой своей семьи. Фелпс, зная воинственный пыл Рамиреса, понимал его лучше, чем кто–либо другой. Рамиресу была отвратительна собственная беспомощность.

Передышка наступила 21 октября. Стало известно, что в Медельине погиб Лис, получив в драке огнестрельную рану. Эскобару, похоже, придется нанимать другого убийцу. Смерть Лиса явно откладывала покушение на Рамиреса на неопределенный срок. Новому палачу придется повторить многие, а то и все изыскания Лиса.

Рамирес так воспрял от этого известия, что предложил УБН снять охрану. Он обрел прежнюю уверенность в себе. Ему казалось, что его семье уже ничто не грозит. Через несколько месяцев эта передряга наверняка закончится, и он вернется к своей повседневной работе.

В четверг, 13 ноября 1986 года, Франсиско Рамирес, зная, что жизнь у брата стала полегче, пригласил его, Хелену и мальчиков на семейную встречу. Встречу назначили на ближайший понедельник — конец праздников — на даче в Сасайме, в пятидесяти километрах к северо–западу от Боготы. Поездка предстояла недолгая и сравнительно спокойная — без риска.

Рамиресы выехали из Боготы в воскресенье днем. Бронированный «форд» остался в гараже, а Хайме сел за руль своей белой «тойоты» — фургона. Онне преуменьшал опасности, но считал, что ехать тут — всего ничего, да и какая засада в праздник, когда шоссе забито машинами? Впрочем, на случай засады в ногах у Хими стоял МАК-10.

Через час остановились на ночлег у друзей в Вильетте. В понедельник добрались до дачи Франсиско в Сасайме. Съехались все: родители, братья и сестры, племянники и племянницы. Рамирес повеселился на славу. Он всегда был душой общества и больше всего на свете любил сидеть на лужайке в кругу семьи, болтать, шутить и рас–сказывать анекдоты. В голове его роилось множество планов на будущее, ведь вскоре его должны назначить шефом управления личного состава всей колумбийской полиции. «Дай бог, чтобы развеялись тучи над его головой», — думал Франсиско, глядя на брата.

В половине пятого Хайме Рамирес засобирался домой: завтра рабочий день, и скоро на шоссе будет сплошная пробка. Лучше выехать пораньше.

Как только «тойота» отъехала, взревели моторы и вдогонку устремились сразу несколько машин, стоявших неподалеку. Позже соседи вспоминали, что они крутились возле дачи несколько часов. Людей за рулем никто не знал.

17 ноября 1986 года в 17 часов 43 минуты «тойота» въехала на мост через реку Боготу совсем близко от столицы. Машины шли очень плотно, но все же Рамирес двигался с приличной скоростью по правой дальней полосе. На середине моста с «тойотой» поравнялся слева красный «рено» — сначала, казалось, хотел обойти, но потом пошел голова к голове. Из пассажирского окна показался ствол МАК-10 и, дернувшись, выплюнул в «тойоту» длинную очередь.

Хайме Рамирес обмяк и упал головой на руль. Он скончался мгновенно. Хелена, легко раненная в правое колено, попыталась вырулить; резко повернув к краю моста, машина врезалась в бордюрный камень. Сыновья тоже были ранены: Хавьер — легко, в ладонь, а Хими пули угодили в оба бедра, и он истекал кровью. Все же он потянулся за МАК-10. Как на грех, автомат оказался глубоко под сиденьем, он засунул его подальше, чтобы двоюродные братишки на даче не вздумали поиграть. Оружия под рукой не было.

«Рено» затормозил перед «тойотой». Дверцы распахнулись, и оттуда выскочили трое парней лет по двадцати — двадцати пяти, опрятные, одетые с иголочки. Это запомнилось всем, кто их видел. В руках у каждого был автомат.

Один стал перед «рено», другой — позади «тойоты», а третий, открыв дверцу «тойоты», выпустил еще одну обойму в бездыханное тело Рамиреса.

Хелена открыла свою дверцу, соскользнув на землю, кое–как отползла за машину, но там стоял второй часовой.

— Прошу вас, не убивайте меня! — прошептала женщина.

Взглянув на нее, парень отвернулся, а затем все трое сели в «рено» и укатили.

26 КАРТЕЛЬ ВИНОВЕН

Долгое время правоохранительные ведомства США не желали свыкнуться с мыслью, что одна–единственная группа наркодельцов способна держать под контролем весь рынок. В семидесятые годы хлынувшие в США колумбийские торговцы представлялись там аморфной, неорганизованной массой частных предпринимателей–уголовников. Лишь после рейда в Транкиландию в марте 1984 года умные головы из УБН осознали истинный размах колумбийского наркобизнеса. А слово «картель» впервые слетело с их уст лишь в конце года, после свидетельств Берри Сила о совместной деятельности Эскобара, Очоа и Ледера. Но и тогда сотни захваченных партий кокаина, сотни свидетельских показаний о Хорхе Очоа, Пабло Эскобаре и Карлосе Ледере не сложились в единое целое, фрагменты огромной картины оставались пока разрозненными.

Лед тронулся летом 1985 года в главной прокуратуре штата Флорида. К тому времени правоохранительные органы весьма успешно потеснили майамских сбытчиков. Рвение агентов УБН и таможенников вынудило наркоторговцев уйти в подполье. Дикие перестрелки в торговых центрах постепенно отошли в прошлое. «Сентак-26», сводный взвод дейдской полиции и агентов УБН, охотился за убийцами и методично преследовал кокаиновых ковбоев. Появились и новые государственные законы, препятствующие отмыванию денег. Теперь обвиняемых можно было задерживать на время следствия без права выхода под залог. Удлинились приговоры колумбийцам за торговлю наркотиками.

Увы, несмотря на успехи в Штатах, картель стоял непоколебимо, надежно укрытый в медельинской твердыне. И поток кокаина не иссякал, а наоборот, ширился. Лишь за две январские недели 1985 года полиция и федеральные агенты УБН захватили во Флориде 2250 килограммов кокаина — больше, чем за первые три месяца 1984 года, и больше, чем за весь 1981 год. Кроме того, в 1985 году началась эпидемия крэка, мгновенно, точно факел, охватившая города США. К концу года лишь во Флориде наркодельцы потеряли 25 тонн кокаина и кокаиновых полуфабрикатов, то есть вдвое больше, чем в прошлом, 1984 году. Цены продолжали падать — с 35 до 20 тысяч долларов за килограмм. Значит, рынок был насыщен сполна. Прежде кокаином баловалась элита, теперь это зелье стало доступно всем. Средним американцам угрожала наркомания.

В этот период небольшая группа федеральных прокуроров готовилась пригласить картель на сцену в полном составе. Работая в Майами по частным обвинениям в наркобизнесе, они вдруг поняли, что все эти мелкие дела суть звенья одной цепи, в их основе лежит преступный сговор, заключенный между кланом Очоа, Эскобаром, Ледером и другими наркодельцами.

— Почему бы нам не предъявить им коллективное обвинение? — предложил один из помощников главного прокурора. — Объединим их в одном большом уголовном деле.

Дело это подпадало под Акт об организованной уголовной деятельности и коррупции, который успешно применялся в борьбе с мафией. Он позволял посадить на скамью подсудимых не отдельных преступников, а целые преступные организации. Согласно этому Акту, в рамках одного уголовного дела могло вменяться в вину любое количество преступлений. Изымалось и все имущество организации.

Дику Грегори — теперь уже шефу главного управления по борьбе с наркотиками при федеральной прокуратуре — идея эта пришлась по душе.

Чтобы выстроить «дело картеля», агенты УБН тщательно изучили горы свидетельских показаний и связали воедино множество отдельных преступлений. Масштабы и формы работы картеля прояснились в ходе длительных бесед с Максом Мермелстайном. Наконец, на исходе 1985 года, был избран Большой федеральный суд присяжных, который заслушал свидетелей и истца — то есть федеральных прокуроров. Присяжным предстояло решить: «виновен» картель или «не виновен». Это первая, непременная ступень в судебной системе США.

Агенты УБН и прокуроры развернули дело–великан по собственному почину, в свободное время. Оно, как говорится, не горело, поскольку ответчики скрывались от колумбийского правосудия. Вердикт «виновен» не повлек бы за собой крупных арестов. Но вот в августе 1986 года судья Пастрана в Картахене выпустил Хорхе Очоа, и дело картеля обрело серьезнейшее сиюминутное значение. Грегори и помощник главного прокурора Боб Мартинес пришли в ярость от исхода дела Очоа. Они жаждали привлечь к наркомафии внимание всего мира.

Чтобы получить обвинительный вердикт, они соединили рассказ Макса Мермелстайна о контрабандных перевозках для Рафы Кардоны с захватом лабораторий в Транкиландии, куда агенты УБН добрались по следу эфира. К этому добавили и историю с осуждением Берри Сила за никарагуанскую аферу и детально воспроизведенный Мермелстайном план убийства Сила. Самым же важным оказалось другое: они поняли и описали механику работы картеля. Обвинительное заключение начиналось так: «С 1978 года по настоящее время существует международное преступное предприятие по производству и распространению наркотиков, которое базируется в Колумбии, в Медельине, и известно под разными названиями, в том числе как «Медельинский картель» (именуемый далее «Картель»). Картель состоит из руководителей главных международных организаций, занимающихся производством и сбытом. Картель способствовал обобществлению средств крупнейших кокаиновых организаций — включая сырье, подпольные лаборатории по переработке листа коки, самолеты, суда и другие транспортные средства, сети сбыта и кокаин — для развития международной наркоторговли».

Картель, говорилось далее в обвинительном заключении, контролировал свои материально–технические ресурсы, коррумпировал официальных лиц иностранных правительств и осуществлял убийства «для защиты интересов предприятия и усиления своего влияния».

В обвинительном заключении были названы главари картеля: три брата Очоа, Пабло Эскобар, Карлос Ледер и Гонсало Родригес Гача.

Согласно заключению, картель являлся крупнейшей в мире организацией по контрабанде наркотиков. Поначалу обвинители и сами не представляли, о каком количестве кокаина идет речь. А подсчитав, были потрясены. Картель обвинили в производстве пятидесяти восьми тонн кокаина в период с 1978 по 1985 год. Эта цифра в семь раз превышала любое обвинение, предъявлявшееся наркоторговцам прежде. А ведь это, бесспорно, была лишь малая толика всего произведенного ими кокаина — то, что можно доказать документально. То есть, по всей вероятности, даже меньше трети от общего количества наркотика, попавшего в США стараниями Хорхе Очоа, Пабло Эскобара, Родригеса Гачи и Карлоса Ледера.

Обвинение картелю выдвинули 18 ноября, на следующий день после убийства Хайме Рамиреса. Оно не наделало в США много шуму. Большинство американцев Рамиреса не знали, да и о Колумбии давно ничего не слыхали — с тех пор, как выпустили из тюрьмы Хорхе Очоа. Посему публичное обличение Медельинского картеля значило в США не больше чем любой большой процесс, связанный с наркоторговлей. Свидетели не делали под присягой сенсационных заявлений, акул наркобизнеса не брали под стражу. Обвинение содержало лишь самое общее, беглое описание огромного тайного производства.

Зато в Колумбии обвинительное заключение вызвало настоящую бурю. Газетчики суетились, стремясь раздобыть текст заключения, в котором перетряхивалось все грязное белье Колумбии. Газета «Эспектадор» поместила подробный, в двух частях, отчет о заседании Большого федерального суда присяжных. Такие публикации были в Колумбии весьма и весьма рискованны и требовали от редакторов немалого мужества. Кроме «Эспектадора» мало кто отважился наступить картелю на больную мозоль. А к этой редакции Пабло Эскобар присматривался давно, еще с августа 1983 года, когда на первой странице появились откровения о небезгрешном прошлом «крестного отца». Ничто не нанесло тогда процветающему политику Эскобару большего ущерба, чем его собственная физиономия на первой странице чуть ли не самой крупной колумбийской газеты.

Выпады против картеля возглавлял главный редактор «Эспектадора» Гильермо Кано Исаза. Он вел редакционную колонку под названием «Libreta de Apuntes» — «Тетрадь для заметок». Седовласый, осанистый Кано долго боролся в одиночку за ужесточение законов о наркоторговле. Он был крайне обеспокоен, когда несколько влиятельных колумбийцев предложили легализовать наркоторговлю для достижения спокойствия в стране. «Легализовать торговлю наркотиками? — риторически восклицал он в одной из своих заметок. — Что ж, тогда легализуем и отмывание денег, и убийство членов Верховного суда, а также членов правительства, судей и множества других честных людей, павших жертвой наркодельцов и их наемных убийц!»

В среду 17 декабря 1986 года Кано, по обыкновению, закончил работу чуть позже половины восьмого. Прошел на стоянку, сел в свой фургон — «субару» и выехал на улицу. Он надеялся побыстрее пробраться в крайний левый ряд, чтобы развернуться у травяного островка на авениде дель Эспектадор. Маневр отчаянный, но Кано проделывал его пять раз в неделю. В тот вечер, однако, он не приметил стоявшего на островке мотоциклиста. Вот Кано притормозил на повороте. Тут же на землю соскочил пассажир мотоцикла и из чего–то, похожего на футляр для виолончели, поспешно достал курносый МАК-10. Выпрямился, быстро подошел вплотную к «субару» и нажал курок. Кано умер мгновенно.

27 УЛЫБКА МАДОННЫ

Убийство Гильермо Кано Исазы потрясло колумбийцев не меньше, чем смерть Родриго Лары Бонильи двумя с половиной годами ранее. В их душах снова всколыхнулся гнев против картеля. Прессу захлестнул шквал негодующих публикаций — убили коллегу, соратника, друга! Причем именно за его активную и честную журналистскую позицию!

В четверг, на следующий день после убийства, президент Вирхилио Барко возглавил скорбное шествие к пригородному кладбищу. По всему пути люди махали с обочины платками и колумбийскими флагами. Все теле-, радиокомпании транслировали похороны.

В пятницу союз журналистов Боготы объявил общенациональную забастовку средств массовой информации. Колумбийские репортеры, редакторы, корректоры прошли в маршах молчания по улицам Боготы и других крупных городов. Траурными речами они почтили память более чем двадцати журналистов, убитых картелем за последние четыре года.

Убийство Кано явилось для президента Барко последней каплей. Его правительство, так же как прежде правительство Бетанкура, не могло более терпеть унижения. Сначала освобождение Очоа в Картахене, окончательно превратившее всю колумбийскую систему правосудия в нелепый и позорный фарс. Затем — убийство Рамиреса. Теперь — Кано. Неужели и это сойдет картелю с рук?

Настало время действовать. Барко издал ряд указов о введении в стране осадного положения. Один из них позволял задерживать подозреваемых на срок до десяти суток без предъявления обвинения. Другой указ увеличивал до десяти лет сроки за нелегальное владение взлетно–посадочными полосами и до восьми лет за ношение и хранение оружия. Для покупки мотоциклов с объемом цилиндра более 125 куб. см требовалось теперь особое разрешение.

Правительство одновременно утвердило две программы: по защите свидетелей от грозящей им мести и по вознаграждениям за предоставление ценных сведений. И, наконец, правительство выдало правоохранительным органам секретный список наркодельцов для первоочередного задержания. В нем значилось 128 человек, в том числе 56 контрабандистов, выдачи которых требовали Соединенные Штаты.

На время облавы Барко предоставил всем полицейским неограниченные полномочия. И не ошибся. За первые три недели после выхода указов полиция арестовала 360 человек, захватила 243 килограмма кокаина, уничтожила 5 лабораторий и конфисковала более 400 стволов. Из списка к задержанию в сети попали восемь человек, двое из них подлежали выдаче Штатам.

После ужасов 1986 года эти, сравнительно скромные, успехи вызвали в Колумбии легкую эйфорию: «плохих дядей» сажают в тюрьму, забирают у них наркотики… Хоть какой–то, пусть даже недолгий, просвет.

Просвет и в самом деле оказался кратковременным. 13 января 1987 года в Боготе узнали о покушении на колумбийского посла в Венгрии Энрике Парехо Гонсалеса — бывшего министра юстиции, который решительно и успешно боролся с картелем два самых трудных года. В него выпустили пять пуль — прямо в лицо.

Кто направил руку убийц — гадать не приходилось. Парехо приехал в Будапешт полгода назад, в августе. И получил за это время целую кипу письменных угроз. В каждой так или иначе говорилось одно: беги хоть на край света — от нас все равно не скроешься. От угроз они перешли к делу. В тот же день преступная группа, назвавшая себя «командой Эрнана Ботеро», заявила о своей причастности к покушению. Ботеро был первым колумбийцем, выданным в Штаты по соглашению 1979 года; приказ о его выдаче подписал — первым из тринадцати — сам Парехо Гонсалес.

Венгерские врачи оперировали Парехо дважды, извлекли все пули… Парехо выжил.

Колумбии теперь нужна была только победа.

Майор Национальной полиции Уильям Лемюс узнал, что Карлос Ледер обретается в окрестностях Медельина. Люди говорили об этом на каждом углу, и майор буквально чуял добычу. В декабре 1986 года Лемюс стал шефом полиции в городе Рио—Негро — в пятидесяти километрах к востоку от Медельина. И, не успел он приступить к работе, ему все уши прожужжали: Ледер в городе, Ледер выбрался из джунглей, Ледер приехал на переговоры с Эскобаром. Задумав построить вокруг Медельина несколько лабораторий, Ледер хотел взять в долю «крестного отца». Эскобар приютил Ледера на конспиративной квартире в Рио—Негро, и Лемюс сразу же вышел на охоту.

Рио—Негро находится в глубине андских сосновых лесов, окружающих Медельин со всех сторон. Это глухой, необжитый край с плохими дорогами, которых, к тому же, очень мало. Короче, найти человека здесь не так–то просто. Лемюсу пришло в голову, что Эскобар мог поместить Ледера ка одной из дач, которые картельщики понастроили для себя в горах. Но на какой? Или хотя бы в какой стороне?

3 февраля 1987 года около полудня местный констебль по имени Цеха привел к Лемюсу «campesino» (крестьянина) — осведомителя, которого Лемюс отрядил в далекую глушь для проверки одной из таких дач. Крестьянин сообщил, что в последние два дня на даче объявился «всякий сброд», они непрерывно орут и разносят дом, музыка гремит на всю округу. Крестьянин говорил с экономом, который ведет хозяйство. Тот был в ужасе от своих гостей.

— Может, стоит взглянуть, господин майор? — спросил констебль. — Хорошо бы вы поехали с нами.

— Что ж, можно и поехать.

Днем, часа в четыре, Лемюс с двумя молодыми полицейскими осторожно приблизился к дому. Это была двухэтажная ярко выкрашенная дачка с лужайкой перед входом. Лемюс видел только фасад, но эконом сказал ему, что позади дома — обрыв, глубокий заросший зеленью овраг с ручейком на самом дне. На дальнем, пологом склоне оврага росли сосны. С шоссе дом не просматривался, скрытый вечнозелеными стражами, меж которых извивалась узкая проселочная дорога.

Лемюс с полицейскими просидели в сосняке два часа и насчитали шестнадцать человек, сновавших возле дома. Ровно в шесть из дома вышел низкорослый, плотный парень с шезлонгом в руках. Он разложил его на лужайке и уселся. Это был Ледер.

Лемюс стоял перед серьезной дилеммой. Своим подчиненным он сказал, что они охотятся за партизанами. Местные службы безопасности истово боролись с партизанами, а о наркодельцах не хотели и слышать. Ведь партизаны — чужаки, никто за них не отомстит, а наркодельцы, чего доброго, всю твою семью в отместку перережут. Лемюс видел, что его юные спутники и не подозревают, кого им придется брать.

— Знаете этого типа? — спросил он шепотом у одного из полицейских.

— Никак нет, господин майор.

И Лемюс решил ничего им не объяснять.

Оставив при себе одного человека, Лемюс отослал другого в аэропорт — за подмогой. Посланец вскоре привел тридцать шесть полицейских, в том числе группу захвата.

Лемюс расставил людей вокруг дачи. Особенно ему понравился дальний склон оврага, дом оттуда отлично простреливался, а сверху даже просматривалась лужайка. Лемюс отправил туда больше десяти стрелков, а остальные перекрыли все возможные пути отхода. Сам Лемюс с двумя снайперами затаились прямо перед домом.

И стали ждать. Проблем было несколько. Ледер выставил трех часовых: у дверей и по бокам дома. Время от времени часовые скрывались в доме, но их тут же сменяли новые. И у каждого в руках оказывался пистолет–пулемет. Одно дело, если их всего три, и они просто передают их из рук в руки. А если шестнадцать? Тогда у людей Ледера серьезное огневое превосходство, и на успех полиции надеяться нечего. Кроме того, у Лемюса не было ордера на обыск. Даже при осадном положении в стране полиция имела право вторгнуться в дом только после шести утра и при наличии ордера на обыск.

Ночью было холодно и туманно, но на рассвете пригрело солнце, туман рассеялся и очень быстро стало жарко. В половине седьмого Лемюсу улыбнулась удача: ледеровский часовой первым открыл стрельбу, заметив в сосняке одного из полицейских. Тот выстрелил в ответ, ранил часового и — сражение началось. Поскольку часовой атаковал полицию первым, никакого ордера уже не требовалось.

Стрелки Ледера, сгруппировавшись на втором этаже, стреляли из окон, пытаясь выбить полицию со склона. Лемюс понял, что они прикрывают Ледера: он, по–видимому, хотел выбраться через заднюю дверь. Надо было попасть в дом как можно скорее, иначе Ледер уйдет.

Лемюс и два снайпера бросились к даче с автоматами наперевес. Ворвавшись в дом, Лемюс сразу наткнулся на Ледера. Оказалось, что огонь со второго этажа велся не для прикрытия, а для отвода глаз. Ледер же надеялся скрыться через парадные двери. Но путь к свободе преградил Лемюс, уставив ему автомат меж глаз.

— Начальник, не стреляй! — взмолился Ледер.

— Мы не убийцы, — ответил Лемюс. — Руки за голову и на пол!

Ледер послушно лег и, достав из кармана пачку песо, бросил их к ногам Лемюса.

— Тут миллион, — произнес он.

— Подбери, — сказал Лемюс. — Самому пригодятся, на лимонад.

Лемюс собрал пленников в гостиной, обыскал их и построил друг за дружкой. Его обуяла безумная радость.

— Господа, — сказал он полицейским. — Позвольте представить вам Карлоса Ледера.

Мертвая тишина.

Но Лемюсу все было нипочем. Собственно, такой реакции и следовало ожидать. Он вывел пленных во двор и снова выстроил — сфотографировать свой улов. Настраивая фотоаппарат, Лемюс пошутил:

— Мяч–то где? Вроде вся команда в сборе.

Люди Ледера засмеялись. Кадр вышел отличный.

В десять утра два полицейских фургона забрали всю ледерову команду в Медельин. Лемюс поехал следом, посадив Ледера в свою машину. Из придорожного телефона–автомата позвонил шефу антьокийской полиции. Он задыхался от восторга, он сам себе не верил! Какая удача!

— Господин полковник! Господин полковник! — захлебывался Лемюс. — Я его взял!

— Да–да. Успокойтесь, — произнес полковник. — Кого вы взяли?

— Нам улыбнулась Мадонна! Мы поймали Карлоса Ледера.

Лемюс недолго упивался своей победой. В полицейское управление он доставил Ледера без труда. Раздобыл для него еды. В два часа дня во дворе приземлился военный вертолет и забрал пленника. Вскоре Лемюса вызвал шеф Национальной полиции — чтобы поздравить. А поздравив, посоветовал взять ноги в руки и убраться из города, пока жив.

Лемюс уложил чемодан и вылетел вместе с семьей в Боготу. А десять дней спустя посольство США помогло ему выбраться из страны.

Вертолет отвез Ледера в аэропорт Рио—Негро, там уже ждал армейский самолет «С-130». Пока Ледер летел в Боготу, министр обороны связался по телефону с посольством США.

— Он вам нужен? — спросил министр. — Забирайте.

Приказ о выдаче Ледера подписал еще президент Бетанкур. И обжалованию он не подлежал. Ледера можно было отправить в Штаты незамедлительно. Так и произошло.

В Боготе Ледера пересадили на командирский самолет УБН. Формальности уладили быстро, и самолет с Ледером и двумя агентами УБН вылетел в город Тампа во Флориде. Пленник выглядел измученным, усталым и не был особенно разговорчив. Только время от времени вздыхал и повторял:

— Все–таки поймали.

28 «СВИДЕТЕЛИ ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ»

Три судебных исполнителя сопровождали Макса Мермелстайна в зал судебных заседаний штата Луизиана. Ему, государственному осведомителю, предстояло выступить свидетелем по делу об убийстве Берри Сила. Полицейские не отходили от Мермелстайна ни на шаг и не сводили глаз с публики, хотя всех присутствующих проверяли специальными датчиками: нет ли оружия. В свои сорок три года полноватый Мермелстайн походил на английского профессора, который совершенно перестал заботиться о своей внешности: седые длинные волосы, седая борода, пестрая, неподходящей расцветки одежда — ярко–голубая спортивная куртка, кричащая рубашка. Галстука у Мермелстайна не было. Сидя на свидетельской скамье в центре зала, он принял из рук прокурора, Премилы Бернс, автомат МАК-10 без патронов.

— Мистер Мермелстайн, будьте любезны взглянуть на эти два предмета — вещественные доказательства государственного обвинения под номерами четырнадцать и пятнадцать, — попросила прокурор Бернс. Под номером 14 значился МАК-10, под номером 15 — глушитель.

— Вы когда–нибудь прежде видели эти предметы?

— Видел, — ответил Мермелстайн.

Он начал рассказывать. Трое обвиняемых и их защитники глядели на него неотрывно. Карлос Аранго (Кумбамба) был в очках с толстыми стеклами и в свитере цвета морской волны. На Макса он уставился исподлобья, ни один мускул не дрогнул на его лице. Бернардо Васкес, в коричневом свитере, порой озирался, не в силах постичь подноготной этого грандиозного спектакля. Луис Карлос Кинтеро Крус, непосредственно обвиняемый в убийстве, был в очках и в респектабельном сером пиджаке. Английского он не знал — переводчик нашептывал ему на ухо.

Прем Бернс попросила каждого из двенадцати присяжных взять в руки МАК-10, чтобы почувствовать холодноватую тяжесть этого неумолимого бездушного убийцы. Свыше полуметра в длину, он весил три с половиной килограмма. Самодельный глушитель занимал более половины длины — почти тридцать сантиметров.

Прокурор Бернс попросила Мермелстайна рассказать присяжным, при каких обстоятельствах он увидел эти предметы впервые.

— Их принесли ко мне домой. Не то в апреле, не то в мае 1984 года, — ответил Мермелстайн.

— Кто принес? — уточнила Прем Бернс.

— Рафаэль Кардона.

— Почему у него было при себе оружие?

— Он сказал, что хочет его испробовать.

Суд над убийцами Берри Сила начался 6 апреля 1987 года. После убийства минуло больше года. Трех участников ударной группы — Кумбамбу, Кинтеро Круса и Васкеса — обвинили в тягчайшем преступлении, и прокурор настаивала на смертном приговоре. Им грозил электрический стул в тюрьме города Анголы, штат Луизиана. Против четвертого члена ударной группы обвинения выдвигались не столь серьезные, и допрашивали его отдельно. Чтобы посадить на скамью подсудимых прочих подозреваемых, недоставало улик. Их просто депортировали в Колумбию.

Суд начался в Батон—Руже, но там не удалось найти нужное количество непредвзятых присяжных, слишком хорошо знали здесь Берри Сила, причем далеко не с лучшей стороны. Пришлось перенести суд почти на триста километров к западу, в Лейк—Чарльз. Этот город с нефтеперерабатывающими предприятиями стоит на самой границе с Техасом.

Прем Бернс беспокоил состав суда присяжных: десять женщин и всего двое мужчин. Смертного приговора от мужчин добиться куда легче. Женщины все же мягкосердечнее. Впрочем, сама Премила Бернс вела обвинение твердо и рьяно. За свою двенадцатилетнюю прокурорскую карьеру из ста дел она проиграла лишь три. И присяжные всегда соглашались с этой миниатюрной темпераментной брюнеткой, когда она требовала смертного приговора. Защитники прозвали ее Черная Вдова. Премиле Бернс поручили ведение дела на следующий день после убийства Сила. О Медельинском картеле она прежде не слыхала, но, распутывая этот сложный клубок, осознала, сколь велика власть картеля, сколь длинны его руки, и желание покарать преступников поглотило ее безраздельно.

С самого начала судебных слушаний защита принялась всячески выпячивать двойственную, маккиавеллиевскую натуру Сила. «Этот человек был слишком сложен, — заявил главный защитник, майамский адвокат Ричард Шарпстайн. — Он был многолик, многогранен, нельзя описывать его характер лишь черной и белой краской. Адлер Берри Сил занимался контрабандой наркотиков. Он был рыцарем фортуны, он продавался за ее улыбку. И искал во всем лишь личной, собственной выгоды. Он не ведал прямых, честных путей. Он сам всадил себе в голову эти пули. Он сам виноват в собственной смерти».

Свидетельские показания Макса Мермелстайна разбили все доводы защиты в пух и прах. Во–первых, он определил четкую связь между МАК-10 и картелем. Кроме того, он опознал Кумбамбу. Шарпстайн из кожи вон лез, чтобы дискредитировать свидетеля. По его словам, Макс Мермелстайн — «второй Берри Сил, его двойник, быть может, еще и худший». Мермелстайн произвел на присяжных неотразимое впечатление, признавшись, что собственноручно перевез в Штаты более семнадцати тонн кокаина за тридцать восемь рейсов. Всего же, по утверждению Шарпстайна, на его счету около пятидесяти тонн, или «двадцать самосвалов», кокаина.

— А сколько денег вы вывезли из Соединенных Штатов обратными рейсами? — спросил Шарпстайн.

— Около трехсот миллионов, — ответил Мермелстайн.

Присяжные ахнули.

Показания прочих свидетелей и вещественные доказательства не оставляли сомнений в виновности подсудимых. Отпечатки пальцев Кинтеро Круса, Васкеса и Кумбамбы были обнаружены и в «бьюике» и в красном «кадиллаке», на котором они бежали. После ареста Кумбамбы в штате Миссисипи специальный анализ показал, что он держал в руках оружие, из которого убили Сила; в кармане у него оказались ключи от «кадиллака». Женщина, у которой он снял комнату, чтобы пересидеть облаву, подтверждала, что он вел тот самый «бьюик». Продавец машин опознал Васкеса, который этот «бьюик» покупал. Еще двое свидетелей подтвердили, что Кинтеро Крус принимал участие в убийстве.

Прокурору потребовалось пять недель, чтобы допросить всех 118 свидетелей обвинения. Защита не выставила ни одного свидетеля. Обращаясь к присяжным с заключительной речью, Прем Бернс так объяснила привлечение Макса Мермелстайна в качестве свидетеля:

— Когда судишь сатану, нужны свидетели из преисподней.

Прем Бернс требовала смертного приговора. Она снова и снова взывала к присяжным, потрясая перед ними МАК-10 — оружием смерти.

— Отчего они выбрали автомат? Отчего не подошли вплотную к Берри Силу и не всадили ему в лоб обычную пулю? Чтобы проучить! Чтобы другим было неповадно! И в этом вся их преступная суть.

Присяжные удалились на полчаса. И определили меру наказания: пожизненное заключение для всех троих. Кумбамба, Васкес и Кинтеро Крус ничем не выдали своих чувств. Три женщины из числа присяжных громко всхлипывали.

Несколько недель спустя прошел слух, что за голову Макса Мермелстайна обещано семизначное вознаграждение.

29 ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

В конце 1986 года колумбийские законники, пробудившись от спячки, развили вдруг бурную деятельность. Мимолетные приступы любви к правопорядку, очевидно, бессмысленны, но именно ими отродясь славится Латинская Америка. Разбирая в очередной раз претензии по двустороннему соглашению о выдаче преступников, Верховный суд неожиданно выяснил, что оно неконституционно, так как указ о введении его в действие подписан не самим президентом Колумбии, а лицом, временно исполнявшим президентские обязанности. И 12 декабря соглашение утратило силу.

Верховный суд быстро нашел выход из положения, предложив нынешнему президенту Вирхилио Барко поставить на документе свою подпись. Что он и сделал два дня спустя. 14 декабря соглашение снова вступило в силу. Посол США Чарльз Гиллеспи одобрил решительность и бескомпромиссность президента. «Двухдневный перерыв прошел без последствий», — сказал он.

Посол США ошибался. Юридический казус породил мощное наступление Медельинского картеля по всему фронту: он вознамерился покончить с выдачей преступников раз и навсегда. За предшествующие пять лет борьбы картель лишил жизни множество судей, десятки политиков чувствовали занесенный над головой топор. Подкупленные наркодельцами газеты и журналы называли соглашение не иначе, как «попрание национальной независимости страны».

А колумбийцев–контрабандистов продолжали выдавать по первому требованию США. И они пошли в атаку. К Рождеству картельщики написали девять исковых заявлений, оспаривающих право Барко подписывать указ пятилетней давности. Они утверждали, что президент превысил свои полномочия, и требовали ратификации указа конгрессом. А уж конгресс не подведет — это наркодельцы знали твердо. Большинство конгрессменов они просто закупили на корню, остальные и пикнуть не смели от страха. Отказ конгресса ратифицировать указ означал бы только одно: само соглашение о вы–даче преступников пришлось бы принимать заново. Случай беспрецедентный и, по всей вероятности, противозаконный. Значит, его можно снова опротестовать. И так до бесконечности. Главное — выиграть время.

Борьба разыгралась отчаянная, терять было нечего. Барко отстаивал соглашение из последних сил, но один в поле не воин. Неподалеку, точно шакалы, кружили картельщики, они чуяли скорую добычу. Часы соглашения были сочтены. Расставить точки над «i» предстояло Верховному суду — несчастным, загнанным в ловушку судьям. Еще до 12 декабря все они, особенно члены Конституционной палаты, получали от контрабандистов неоскудевающий поток угроз — и по почте, и по телефону. Обстановка — словно накануне захвата Дворца правосудия. Только хуже, поскольку судьи уже знали, что угрозы эти отнюдь не пустые.

И все же нынешние судьи были в несколько лучшем положении, чем их предшественники. Теперь их охраняли. Телохранители не отходили от них круглые сутки. По городу судьи ездили только с полицейским эскортом.

Тягостное существование. В особенности для людей немолодых. Не радостью, не признанием высокого профессионализма стало для них избрание в Верховный суд, а ужасом, постоянным страхом за себя и за своих близких.

Обстановка в стране накалилась до предела. Колумбийцы уже не доверяли ни судебной, ни законодательной власти. 1986 год выдался столь кровавым, столь оскорбительным для национальной гордости, что общество, устав от крови, жаждало лишь одного — спокойствия. Люди снова смирились с тем, что картель непобедим и с ним необходимо договориться.

В начале 1987 года Верховный суд вынес несколько судебных определений, связав правительство по рукам и ногам. В феврале суд отказался рассматривать семь дел о выдаче преступников в США до решения вопроса о президентском указе. В марте суд аннулировал некоторые постановления, которые Барко подписал в декабре в связи с объявлением осадного положения.

Правительство получило передышку лишь 1 мая, когда Государственный совет подтвердил действенность соглашения о выдаче и предписал Верховному суду рассмотреть семь незавершенных дел. Судьи, однако, заявили, что они не имеют права выдавать людей Штатам, раз указ о применении соглашения не имеет силы.

Противники обменивались пока лишь легкими уколами, сеча была впереди. Власти прекрасно видели, какой капкан уготовил для них картель. Исход борьбы зависел только от одного: вправе ли был Барко подписывать указ заново. 28 мая мнения судей по этому вопросу разделились поровну: 12–12. Теперь все решит нечетный, специально выбранный член Верховного суда.

Судьба соглашения была предрешена: с одним юристом Медельинский картель справится наверняка!

Так и оказалось. Под тем или иным предлогом почтенные, уважаемые юристы отказывались рубить этот гордиев узел. Алфонсо Суарес де Кастро, четвертый из тех, к кому обратился Верховный суд, тоже пытался уклониться от сомнительной чести. Но суд призвал его в приказном порядке. И 25 июня с перевесом в один голос действия президента Барко были признаны неконституционными. Соглашение о выдаче преступников приказало долго жить. Картель победил.

Эскобару теперь не грозила выдача Штатам, и он быстро покончил с висевшими на нем обвинениями. Причем на этот раз — ненасильственным путем. 22 июля были аннулированы три ордера на арест, выданные полиции по инициативе Соединенных Штатов. 9 августа журналисты выяснили, что обвинение в убийстве редактора «Эспектадора» Гильермо Кано с Эскобара и его дружков тоже снято. А спустя еще три дня Эскобар оказался непричастен и к смерти Лары Бонильи.

Зато Хорхе Очоа был по–прежнему не в ладах с правосудием. Он ушел в бега, нарушив условия, предписанные судом. Он не отсидел положенных за ввоз быков двадцати месяцев. Да и медельинское обвинение в контрабанде наркотиков пока еще никто не отменял.

Все это, конечно, было сущей ерундой по сравнению с тем списком убийств, которые до недавнего времени вменялись в вину Эскобару. Но все же Очоа не жаждал новой встречи с законом.

Решение Верховного суда не укротило президента Барко. Министром юстиции в его кабинете стал Энрике Лоу Муртра — бывший член Государственного совета, один из немногих спасшихся из пекла Дворца правосудия. Наркодельцов он ненавидел и не скрывал, что разделяет воинственный пыл президента. Вскоре после вступления в должность он заявил газете «Тьемпо»:

— Правительство намерено выдавать преступников во что бы то ни стало.

Но как? Правительство начало, пока неофициально, обсуждать с США возможные варианты. Что предпочтительнее: возобновить соглашение? подписать новое? использовать предшествующие договоры? Ведь существовала так называемая Конвенция Монтевидео 1933 года, под которой подписались представители всего западного полушария. Имелось и двустороннее соглашение 1888 года. Оба документа были в принципе пригодны, но придется немало потрудиться, чтобы применить их на практике.

Картель тем временем вполне оправился от тягот и передряг последних лет. Они потеряли Ледера, но отныне Штатам уже никого не заполучить. Картель все больше походил на респектабельную мафию, царившую в США. Главарей знали в лицо, они властвовали безгранично и безнаказанно и, будучи с законом «на ты», ни в какие конфликты не ввязывались.

21 ноября 1987 года днем, в половине пятого, постовой махнул водителю новенького белого «порше»: «Остановитесь!» Многие машины останавливались здесь, чуть севернее Пальмиры, на шоссе Кали — Медельин, чтобы уплатить дорожную пошлину. И полиция любила устраивать тут засады на автомобилистов–нарушителей. В тот день как раз и проходила будничная проверка.

Постовой с напарником подошли к окошку водителя, спросили документы. Однако что–то их не удовлетворило. Они предложили водителю и его спутнице прокатиться с ними в Пальмиру. Владелец белого «порше» захотел уладить дело ну, скажем, за 3000 песо (12 долларов). Полицейские отказались. Может, мало? Хотите 50 тысяч (200 долларов)? Полицейские посоветовали водителю не отягощать своей вины взяткой. Что? Опять мало? Хотите 12 миллионов (48 тысяч долларов)? Нет. Так, может, на ста миллионах сойдемся (400 тысяч долларов)?

Полицейские денег не взяли. Впоследствии они воздержались от публичных заявлений, а их предусмотрительные начальники не выдали имен подчиненных. Вероятно, это были молодые идеалисты или просто честные, достойные люди, которые решили задержать нарушителей. Кто знает… Во всяком случае, джинну не удалось выскочить из бутылки. За рулем «порше» сидел Хорхе Очоа.

В Пальмире, в управлении дорожной полиции, Очоа встретили с распростертыми объятиями. Женщина–юрист из прокуратуры пообещала все уладить и принялась обзванивать окрестные военные и полицейские формирования. Вдруг кто–нибудь рискнет да и отпустит Очоа на поруки? Однако полиция была непреклонна. Судья из Картахены выдал им ордер на арест Очоа за нарушение судебного постановления и уклонение от ответственности за историю с быками.

Полицейские сцапали Очоа и отвезли его в расположение армейского батальона Кодацци, в пригород. Там в карцере он провел ночь и большую часть следующего дня. Уже вечерело, когда самолет колумбийских ВВС забрал Очоа с близлежащего аэродрома. В Боготе его встречал взвод мотополиции. Очоа запихнули в бронированный фургон, ослепительно вспыхнули фары, взревели сирены, и кавалькада устремилась на окраину столицы.

В девять вечера Очоа сидел под замком в военной тюрьме самого строгого режима. А правительство размышляло: что же предпринять дальше? Полиция и армия свое дело сделали: арестовали, посадили за решетку… Ваше слово, правительство!

На самом деле Очоа повезло, причем вдвойне: во–первых, ему придется отсидеть срок в Колумбии — все же отсрочка от встречи с грозными судьями США. Во–вторых, соглашение 1979 года о выдаче преступников потеряло юридическую силу. Реально действующего механизма для выдачи Очоа Штатам снова не было.

Президент Вирхилио Барко все это знал, не знал только — на что решиться. Колумбийская общественность считала, что Очоа следует немедленно отправить во Флориду. Ей вторили Соединенные Штаты.

«Президент Колумбии окажет своей стране неоценимую услугу, если немедленно выдворит за ее пределы Хорхе Очоа. Решайтесь, — твердил председатель майамского

УБН. — Как только Очоа окажется в США, он уже никому не даст взятку, никого не обманет и не убьет».

В конце концов правительство пришло к единственно возможному промежуточному решению: пускай Очоа отсидит положенные за контрабандный ввоз быков двадцать месяцев, а власти тем временем изыщут способ выдать его Штатам, которые прислали в помощь колумбийцам шесть законников из госдепартамента и министерства юстиции.

Американцы с трудом находили общий язык с представителями колумбийского правосудия, которые чинили им всяческие препятствия. Зато президент Барко вызывал у них неподдельное и все растущее уважение. Вступив на пост, он, подобно Бетанкуру, недооценивал Медельинский картель, не представлял, какой ущерб могут нанести стране эти люди. Но схватившись с картелем не на жизнь, а на смерть, он быстро образумился. Теперь Барко горой стоял за выдачу Очоа и других преступников.

Группа из США могла также рассчитывать на окружного прокурора Карлоса Мауро Ойоса Хименеса, который постепенно оказался в первых рядах борцов с наркомафией. Ойосу было под пятьдесят, Тихий, застенчивый человек, он сторонился шумных компаний. Выходные проводил с матерью и невестой на даче под Медельином, точно отрешась от ужаса и хаоса, царивших в его родном городе. Он начал обсуждать с законниками США возможный механизм выдачи преступников задолго до поимки Очоа. «Ойос — один из немногих, кому мы доверяли, кто относился к делу всерьез с самого начала», — говорил впоследствии один из американских юристов.

Картель теперь тоже относился к делу всерьез, во всяком случае — куда серьезнее, чем когда–то Ледер. Их голыми руками не возьмешь. Да и вообще Ледер — чужак, по–английски почем зря болтал, колумбийцем–то настоящим никогда не был. Одно слово — изгой. Другое дело — Очоа. «Толстяк», главарь, «земляк», главный «доставала». Своих выдавать нельзя.

На захват Очоа картель отозвался незамедлительно. На следующий день после ареста перед домом Хуана Гомеса Мартинеса, редактора «Коломбиано» — ведущей ежедневной газеты Медельина, — остановились два фургона с автоматчиками. Они начали колотить прикладами в дверь. Сын Гомеса Мартинеса, выглянув украдкой, сказал отцу, что на улице убийцы. Гомес Мартинес смотрел телевизор, сидя спиной к двери. Он мгновенно скользнул за кресло и, нащупав пистолет, выстрелил в головорезов. В ответ послышался дружный залп. Оборону Гомеса Мартинеса хотели прорвать и со стороны гаража — фургон попытался протаранить стальную дверь, но она не поддалась.

Через пятнадцать минут соседи не выдержали.

— Они хотят убить ГомесаМартинеса, — закричал кто–то. — Надо что–то делать!

На защиту редактора поднялись все как один. Уж чему–чему, а самообороне «земляки» научились, десять лет кровавой анархии не прошли даром. Меткий выстрел достал одного из нападавших. Остальные тут же стушевались и отступили.

Первоначальный замысел картеля не удался — они хотели похитить Гомеса Мартинеса и передать через него послание всем средствам массовой информации. Тем не менее через час ультиматум был уже во всех редакциях.

«В случае выдачи Соединенным Штатам гражданина Хорхе Луиса Очоа мы объявим абсолютную, тотальную войну полицейскому руководству страны». И подпись: «Те, кого вы хотите выдать».

Первую битву за Очоа выиграло правительство: он оказался за решеткой. Вторую выиграл картель, поскольку уже через несколько дней стало ясно, что существующих договоров и соглашений мало — Очоа так просто не выдать. Это означало отсрочку, а отсрочка давала Очоа возможность мобилизовать всех продажных юристов страны.

Не прошло и недели, а на него уже работали шесть юристов, трое из которых были когда–то членами Верховного суда. Очоа изнывал в «Ла Пикота» — гражданской тюрьме самого строгого режима, а его защитники принялись строить козни государственному обвинению. Поначалу прокуроры неусыпно следили за защитой, но близилось Рождество, юристы из США улетели в середине декабря домой… А дело против Очоа стало потихоньку рассыпаться.

30 декабря главный защитник Очоа наведался к Главному судье Боготы по уголовному праву Андресу Энрике Монтаньесу. Защитник заявил, что Очоа уже отсидел положенный за быков срок, поскольку следует учесть время, проведенное им в тюрьмах Испании, Картахены и Боготы.

— На самом деле, — уточнил он, — Очоа отсидел даже на месяц больше, но мы согласны закрыть на это глаза.

— О чем, собственно, идет речь? — спросил судья Монтаньес.

— О неприкосновенности личности. Есть, знаете, такой закон, — ответил юрист. И Монтаньес без лишних слов подписал приказ об освобождении.

В тот же день защитники Очоа прибыли в «Ла Пикота», они потрясали приказом судьи и требовали освобождения Очоа. Начальник тюрьмы Алваро Камачо пытался потянуть время, что–то выяснить, но в конце концов сдался. И Очоа покинул тюрьму — в синем фланелевом костюме, с чемоданчиком в руках, — сел вместе с женой и юристами в голубой фургон и был таков. Вскоре он уже летел на специально зафрахтованном самолете в неведомые дали — встречать Новый год.

В Колумбии и США удивлялись, сожалели, негодовали. Но — Очоа не вернешь. Он, по слухам, укрылся в Бразилии. С самого начала нового, 1988, года власти повели себя весьма решительно. Но и картель не уступал.

25 января на рассвете окружной прокурор Ойос, попрощавшись с невестой, сел в «мерседес», и шофер повез его в Медельинский аэропорт. Ойос провел выходные на даче, и теперь — с первым рейсом — летел в Боготу. Впереди напряженная рабочая неделя.

Около семи утра на подъезде к аэропорту дорогу ему преградили три машины с автоматчиками. Пулеметные очереди мгновенно превратили лимузин в решето. Свидетелями расстрела оказались пассажиры автобуса, тоже спешившие в аэропорт. Шофер и телохранитель скончались сразу. Ойоса, тяжело раненного, истекающего кровью, преступники запихнули в одну из своих машин и укатили.

По приказу президента Барко полиция прочесала весь район засады. Днем, часа в четыре, в полиции раздался анонимный звонок. Один из тех, «кого–вы–хотите–выдать», сообщил, где искать останки прокурора.

— Мы казнили окружного прокурора. Он предатель и продажная шкура. И помните — война продолжается.

30 КОКАИНОВЫЙ ГЕНРИ ФОРД

Поимка и выдача Карлоса Ледера произвели в США настоящую сенсацию. Никогда еще перед американским правосудием не представал наркоделец столь высокого пошиба. Агенты УБН в разных концах света были начеку: Медельинский картель не преминет отомстить за одного из своих главарей.

5 февраля 1987 года в два часа ночи лайнер с Ледером на борту приземлился на дальней посадочной полосе в аэропорту Тампы. Самолет тут же окружили агенты ФБР с автоматами и винтовками. Через десять секунд Ледер уже сидел в синей легковой машине. В сопровождении еще четырех машин его доставили в центр Тампы и поместили в тюрьму при окружном суде.

Утром Ледер впервые встретился с мировым судьей. Он сохранял присутствие духа, ухмылялся, посмеивался. По–английски говорил очень четко, с едва заметным акцентом. Первое заявление Ледера немало удивило присутствующих.

— Денег у меня нет, — сказал он.

— Это правда? — спросила судья Элизабет Дженкинс.

— Да, ваша честь, — тихо ответил Ледер. — Практически все мои сбережения заморожены колумбийскими властями.

Судья Дженкинс назначила Ледеру общественного защитника, На следующем судебном слушании предстояло решить, останется ли Ледер в Джексонвилле без права выхода под залог. Ведь выдали Ледера Штатам исключительно по джексонвиллскому обвинению 1981 года. Ему грозило пожизненное заключение плюс еще 135 лет.

Познакомился Ледер и с окружным прокурором Робертом У. Мерклем, который четырьмя годами ранее летал в Боготу с ходатайством о выдаче Ледера. Меркль по всем статьям подходил на роль обвинителя Медельинского картеля. Этот сорокатрехлетний юрист руководил прокуратурой Центрального округа Флориды. Крупный (более 110 кг), внушительного вида блондин, с лицом кирпичного цвета, он был когда–то отважным защитником в футбольной команде, а теперь столь же рьяно преследовал преступность и коррупцию. За решительность и настойчивость подсудимые прозвали его «бешеный пес».

Вне зала суда Меркль был нежным отцом девяти детей, любил петь и играть на гитаре. Зарабатывал он всего 70 000 в год — жалкую толику тех сумм, которые получают частнопрактикующие адвокаты. Но он был безмерно предан своей работе. И сосредоточил теперь все силы на деле Ледера.

Во время первого судебного разбирательства в Тампе Меркль настаивал на задержании Ледера на все время следствия без права выхода под залог. Он утверждал, что Ледер угрожал судьям.

— Клевета! — выкрикнул Ледер с места.

— Ледер давно говорил, что, если его поймают, его сподвижники будут убивать по одному федеральному судье в неделю, пока не добьются освобождения Ледера, — напомнил представитель прокуратуры.

После слушания судебные исполнители переправили Ледера на военную базу неподалеку от Джексонвилла — в одиночную камеру. Где находится Ледер, не знали даже его защитники.

Первое слушание в Джексонвилле состоялось 9 февраля. Власти приняли неслыханные дотоле меры предосторожности. Зрителям предложили пройти через обнаружители металлических предметов. По коридорам суда рыскала ищейка, специально выдрессированная на поиск взрывных устройств. На четырех улицах, прилегающих к зданию суда, запретили ставить машины.

Ледер повторил суду, что не в состоянии нанять себе адвоката, поскольку колумбийское правительство заморозило его сбережения. Меркль отметил, что на руке у Ледера — часы фирмы «Ролекс».

— Вы знаете, что эти часы стоят около шести тысяч долларов? — спросил он.

— Нет, — честно признался Ледер.

Судья с самого начала установил для Ледера меру пресечения, которую требовал прокурор: за решетку на все время следствия без права выхода под залог. Уже к вечеру дела Ледера стали совсем плохи. Налоговое ведомство определило его долг казне на сумму в 70 миллионов долларов, так как его доходы от контрабанды кокаина лишь за 1979 и 1980 годы составили 300 миллионов. После заседания Ледера отправили в окружную тюрьму усиленного режима.

Карлос Ледер не собирался вверять свою судьбу государственным защитникам. Его эмиссары принялись обхаживать лучших майамских адвокатов. А те набивали цену. Наконец она дошла до 2,5 миллиона, что в тридцать раз превышало годовой доход Боба Меркля.

Защищать Ледера в конце концов согласились Эд Шохат и Хосе Киньон. Шохату уже приходилось защищать колумбийских контрабандистов в Майами. Коллеги характеризовали его как «адвоката до мозга костей — компетентного, высоконравственного и крайне скрупулезного». К тому же он был блестящим оратором. Киньон, бывший следователь, американец кубинского происхождения, мог говорить с клиентом по–испански. А славился Киньон тем, что всегда находил понимание у присяжных и свидетелей.

Суд по разным причинам все откладывали: с весны до осени. Вдруг на одном из длительных предварительных заседаний в мае 1987 года Меркль обнародовал сенсационную новость: Карлос Ледер отправил письмо вице–президенту Джорджу Бушу. Он предложил сотрудничество в обмен на свободу. Меркль сообщил, что письмо попало в Белый дом. Подробности послания остались неизвестны, так как письмо ушло из тюрьмы запечатанным. Подобный шаг, по мнению Меркля, иначе как «наглостью» не назовешь. Любая сделка с Ледером аморальна. Защитники Ледера заверили, что Ледер вовсе не желает стать осведомителем.

— Это письмо — издержка одиночного заключения, — сказал Киньон.

Но наутро газеты пестрели заголовками: «Обвиняемый колумбийский контрабандист хочет помочь следствию», «Предложение кокаинового магната — плевок а лицо правительству».

Друг юности Ледера, собрат по Данберской тюрьме, Джордж Джанг прочитал газетные статьи с отвращением. Он в это время отбывал свои 15 лет за ввоз трехсот килограммов кокаина во Флоридской тюрьме. В душе Джанга снова вскипела жестокая обида ка Ледера, снова вспомнилось предательство, унижение… Ледер, похоже, готов выдать своих дружков с потрохами. Что ж, Джангу тоже есть что порассказать. Джанг обратился в ФБР, а затем и сам написал письмо — о Карлосе Ледере.

Суд над Ледером открылся 17 ноября 1987 года. Меркль к этому времени собрал все, что имелось на Ледера начиная с 1974 года: от Данбери до Медельина. И пошел ва–банк. Он не желал ограничивать дело джексонвилльскими обвинениями, которые охватывали лишь период с 1978 по 1980 год. Меркль намеревался представить деятельность Ледера как единый преднамеренный заговор по отравлению США кокаином.

Вступительная речь прокурора прозвучала впечатляюще:

— Дело, которое нам предстоит разобрать, уходит корнями в далекое прошлое, в 1974 год. Именно тогда и задумал Карлос Ледер стать королем кокаинового извоза. Он сыграл в развитии наркобизнеса ту же роль, что Генри Форд — в развитии автомобильной промышленности. Ледер считал США загнивающим обществом. И видел в кокаине будущее Америки.

На следующий день настал черед защитников. Они называли своего клиента «Джо» Ледер и утверждали, что он был попросту задиристым и глупым пареньком, которого одурачили контрабандисты–марихуанщики. И было это вдвойне просто оттого, что они — американцы, а он — колумбиец.

Шохат рассказал, что Ледер собирался устроить на Норманс—Кей курортный рай, да вот — на беду! — подружился с Эдом Уордом. А Уорд после ареста наговорил на Ледера агентам УБН, желая спасти свою шкуру.

Для Карлоса Ледера суд обернулся сплошным многосерийным кошмаром под названием «Твоя жизнь». Главным свидетелем против него выставили Эда Уорда, но после ареста Ледера вдруг обнаружились другие, давно забытые тени прошлого: Джордж Джанг, чье письмо привлекло внимание следователей; Стив Яковач, который тоже написал из Форт—Лодердейла, где работал механиком по ремонту импортных машин. Оба они стали свидетелями обвинения. Эбен Манн, летчик с «Континента эйрлайнз», сообщил, что возил для Ледера грузы девять лет назад. Бывший тележурналист Уолтер Кронкайт тоже пришел в суд. Он рассказал, как 12 лет назад ему не позволили даже причалить на Норманс—Кей.

Джанг припомнил все до мельчайших подробностей: и Данберскую тюрьму, и Норманс—Кей, и последнюю встречу с Ледером в 1985 году. Джангу было всего сорок пять, но он походил на старика — морщинистый, потрепанный жизнью длинноволосый наркоман… Кокаин его обогатил, кокаин же его и разорил. По собственным подсчетам, Джанг потерял 10 миллионов. Теперь терять было уже нечего. По лицу Джанга то и дело скользила довольная улыбка: наконец–то он отомстит, как же долго мечтал он об этой мести.

Эд Уорд давал показания целую неделю. День за днем описывал он жизнь контрабандистов на Норманс—Кей, а Ледер то и дело содрогался от деланного отвращения.

В тридцативосьмилетнем Ледере вполне можно было угадать прежнего красивого, востроглазого подростка. Но под глазами у него были мешки, а от долгого сидения взаперти, без солнечного света его кожа обрела мучнистый, мертвенный оттенок. Если бы не это, он вполне походил бы на преуспевающего молодого банкира: волосы аккуратно разделены на пробор, костюмы ладно пригнаны. Слушая свидетелей, он ритмично похлопывал правой рукой по столу, сосал леденцы, улыбался репортерам, а порой что–то записывал в блокнот. За его спиной неизменно сидели три судебных исполнителя. После заседания они уводили Ледера в камеру, примыкавшую к залу заседаний.

В ходе суда над Ледером прояснилась вся история Медельинского картеля. За полгода слушаний прокурор Роберт Меркль привел к присяге 115 свидетелей обвинения. Вспомнили и о взятках, которые Ледер давал багамским властям. Один свидетель заявил, что премьер–министр Линден О. Пиндлинг ежемесячно получал от Ледера по 100 тысяч. Суд еще не кончился, а прокуратура под руководством Меркл я уже начала следствие по делу Пиндлинга.

Пожалуй, самый большой ущерб Ледер нанес себе сам. Присяжным продемонстрировали теле- и радиоинтервью, которые Ледер давал в Колумбии. В знаменитом интервью для радио «Караколь» в Боготе от 28 июня 1983 года Ледер заявил, что готов всемерно помогать колумбийским контрабандистам, поскольку дело это заведомо выгодное. «Наш долг — любым путем вернуть нашему народу доллары. И мы это делаем.

Называйте нас как хотите: мафией, синдикатом, хапугами — это ваше право. Но поперек правды не пойдешь. Колумбия — главный поставщик марихуаны и кокаина, и отрицать это бессмысленно». Вину за существование наркомании Ледер всецело возложил на США, поскольку именно там «сорок миллионов курят марихуану и двадцать пять миллионов нюхают кокаин».

Когда Меркль закончил опрос свидетелей, адвокаты Ледера немало удивили суд, объявив, что защита свидетелей не выставляет. Они ограничатся заключительной речью главного защитника Эда Шохата.

Заключительные дебаты начались 10 мая 1988 года. Тогда же — по странному совпадению — началась и общенациональная неделя «Нет наркотикам!».

Меркль решил заострить внимание присяжных на двух важнейших моментах, обнажившихся в ходе суда: на соучастии граждан США в формировании преступной натуры Ледера и на разрушительном воздействии кокаина на человеческую личность.

— Изначально Карлос Ледер и Генри Форд — братья по духу, — начал свою речь Роберт Меркль. — Форд идеально снабжал американских потребителей автомобилями. Карлос Ледер столь же безупречно снабжал их кокаином. На этом, впрочем, сходство кончается. Мистер Форд желал скрасить жизнь американских потребителей. А мистер Ледер желал превратить их жизнь в сущий ад.

Защитники представили Ледера добропорядочным бизнесменом. Меркль решительно развенчал этот образ. Взяв в руки МАК-10, он спросил:

— Неужели любой порядочный бизнесмен защищает свою собственность таким оружием?

Свидетелей обвинения Меркль назвал людьми кончеными — ибо их здоровье, души и жизни съедены кокаином.

— Перед вашими глазами прошла целая цепь человеческих трагедий, — сказал Меркль присяжным. — Эти люди вредили обществу рука об руку с мистером Ледером. За ним повсюду тянулся шлейф продажности, разврата, насилия и человеческого унижения. И сколько еще их — конченых! — в Колумбии, на Багамах, в Соединенных Штатах! Они — порождение мистера Ледера, они — наша кровоточащая рана, но залечит ее не месть, а справедливость, правда и мир.

Меркль показал присяжным специальную ложечку — на одну затяжку — и сообщил, что помещается в ней одна тридцатая часть грамма. Карлос Ледер ввез в США 18 миллионов граммов! То есть (с учетом 50% чистоты) более миллиарда затяжек!

— Мистер Ледер точно и вовремя распознал потребность США в наркотиках, — продолжал Меркль. — Его сила, дамы и господа, коренилась в нашей слабости. Он подстерегал разочарованных, неприкаянных, отчаявшихся.

За Мерклем на трибуну поднялся Шохат. И снова — в который уже раз! — заявил, что таким свидетелям доверять нельзя. Меркль говорил очень тихо, почти шепотом, а Шохат принялся буквально орать на присяжных. Размахивал руками, бил кулаком об стол, казалось — его вот–вот хватит удар. Короче, он стремился выразить весь гнев, который обуревал его клиента.

— Государственное обвинение выставило двадцать девять подкуп темных свидетелей! — Шохат намекал ка возможный пересмотр приговора для тех, кто отбывал тюремные сроки.

Меркль выступил с ответной речью. Говорил он спокойно, взвешивая каждое слово:

— Мистер Шохат ошибается. Я вовсе не пытаюсь уверить вас, будто мистер Ледер породил наркоманию в Америке. Я утверждаю как раз обратное. Самым вопиющим о сегодняшнем деле является именно активное, равноправное партнерство Америки, вернее — значительной ее части, в делах мистера Ледера. Вы сами слышали его интервью. С одной стороны, его вели горькая обида и ненависть к США. С другой стороны, совершенно очевидно, что никакая, сила не заставила бы американских летчиков возить для Ледера наркотик, если бы они не хотели сами; не взятки и угрозы принудили жертв Ледера колоться и нюхать кокаин. Вам предстоит признать эту очевидную истину. Собственно, ваш вердикт и явится таким признанием. Это долг, но и высокая честь. Прошу вас, заклинаю — взгляните правде в глаза!

Присяжные ушли совещаться, а Карлос Ледер, повернувшись в зал к репортерам, поднял над головой собственноручно намалеванный лозунг: «Нет расизму!»

Присяжные совещались день, два, три дня. Безрезультатно. На четвертый они попросили снова показать им интервью Ледера для колумбийского телевидения. И снова жалкий маленький человечек на экране защищался, разглагольствовал, улыбался и спихивал вину на всех вокруг. Кроме того, явственно ощущался распад личности под влиянием наркотика.

Вопрос: «Любая страна, в том числе и Колумбия, живет согласно определенным нравственным принципам. Вам не кажется, что эти принципы важнее, чем деньги?»

Ледер: «Цель оправдывает средства… Чтобы страна двигалась вперед… люди, которых преследуют… да я оставлю за порогом угрызения совести, сделаю дело, а потом уж заберу их обратно…»

На следующий день присяжные смотрели интервью для испанского телевидения, заснятое в джунглях в феврале 1985 года. Ледер восседал на некоем подобии трона, волосы ниспадали до плеч. Окружали его вооруженные телохранители в масках. Со времени первой записи Ледер очень изменился. Нес исступленный, маниакальный, бессвязный бред. «Кокаин стал революционным оружием в борьбе против североамериканского империализма, — провозглашал Ледер. — Нарковозбудители из Колумбии — ахиллесова пята империализма. И поэтому преследует нас не закон, а политики».

Однако его сентенции не убедили журналиста. «Откуда же у вас столько денег? Разве не от контрабанды наркотиков?» — спросил он.

«Ну-у… я же летчик, верно? — ответил Ледер. — И очень дорогостоящий…» — Ледер таинственно улыбнулся.

Присяжные совещались семь дней — в общей сложности сорок два часа. Вердикт: виновен по всем пунктам предъявленного обвинения.

Ледер выслушал решение суда сдержанно, не поднимая глаз. Его брат Гильермо, сидевший в зале, тоже принял решение присяжных стоически.

Усталый, изможденный судебным марафоном, Эд Шохат заявил на пресс–конференции, что это решение свидетельствует лишь об одном: кокаиновая война лишила людей элементарных конституционных прав. И, что обиднее всего, решение это ничего не изменит.

— Хоть всех ледеров пересажайте — все равно ничего не добьетесь, — говорил Шохат. — Проблема куда шире. Разве оттого, что Ледер за решеткой, вам труднее достать наркотик? Да он все равно продается на каждом шагу, в каждой школе!

Боб Меркль тоже дал пресс–конференцию. Широко улыбаясь, он подошел вплотную к телекамерам и сказал:

— Это победа ради хороших людей. А хорошие люди — это американцы.

Решение присяжных для Меркля означало, что Медельинскому картелю больше «некуда бежать, негде прятаться. Их дни сочтены».

Меркля спросили: меньше ли будет теперь кокаина?

— Война с наркотиками идет не на килограммы. Человеческий дух, воля — вот что противоборствует в этой войне. Сила духа американцев против картеля.

Меркль сказал, что Медельинский картель неизбежно уничтожит сам себя. Остальное — в руках американцев.

Никто не заставляет Америку потреблять кокаин под дулом пистолета.

ЭПИЛОГ

20 июля 1988 года Карлос Ледер предстал перед судом для вынесения окончательного приговора. Слушания длились шесть месяцев, и за это время с него слетел весь лоск преуспевающего, гладковыбритого бизнесмена. Обросший, с всклокоченной бородой и усами, Ледер обратился с последним словом к окружному судье Хаузлу Мелтону. Говорил он полчаса, без всяких бумажек, по–английски.

— Я похож на индейца, которому белые устроили судилище, — начал Ледер. Назвал себя политзаключенным, жертвой личных амбиций федерального прокурора. Заявил, что его, бедного латиноамериканца, похитили и увезли с родины насильно, что на него науськали двадцать девять матерых преступников, которых самих надо судить, и куда строже чем его. Злоупотребление наркотиками, конечно, преступно, но куда преступнее похищать людей и высылать их с родины без суда и следствия.

— Вы творите неправый суд! — сказал напоследок Ледер.

Затем заговорил судья Мелтон:

— Главной вашей целью всегда были деньги. Вы стремились к обогащению в (ущерб здоровью и жизни людей. Ваша преступная деятельность все на своем пути превратила в дым. Следы пепелищ тянутся от коковых плантаций Южной Америки до дверей моих соотечественников во всех городах Соединенных Штатов. Я выношу сегодня приговор мистеру Ледеру, но пускай он послужит серьезным предупреждением для всех наркоторговцев. Страна употребит все силы, пустит в ход все законы — и справится с наркоманией, которая угрожает устоям и жизнеспособности нашего общества.

Приговор был самым суровым из всех возможных: пожизненное заключение без права на условное освобождение плюс еще 135 лет.

Для Пабло Эскобара Гавирии 1988 год тоже выдался тяжелым. 13 января перед рассветом возле его восьмиэтажного дома в Побладо — самом элитарном районе Медельина — взорвалась огромная бомба. Погибли два швейцара, в близлежащих домах вылетели стекла, а перед «Монако» — так называлось здание — зияла посреди улицы воронка глубиной в четыре метра. «Крестного отца» дома в ту пору не было. Но враги стращали именно его. Война за кокаиновые рынки, за власть над страной между Эскобаром и группой из Кали шла не на жизнь, а на смерть.

Примерно тогда же колумбийская армия устроила на Эскобара облаву во всех городах Антьокии. Дважды он спасся чудом. Поскольку наркодельцов из Кали ловили с меньшим рвением, Эскобар решил, что его конкуренты вступили с правительством в заговор против Медельинского картеля. И ответил старым, проверенным способом: к сентябрю 1988 года в так называемой «войне картелей», по армейским данным, погибло 80 человек, причем более 60 были из Кали.

Хорхе Луис Очоа Васкес в 1988 году жил куда беззаботнее Эскобара. Выйдя под Новый год из тюрьмы «Ла Пикота», Очоа словно испарился. По сведениям правоохранительных органов, он отошел от будничного руководства своей огромной кокаиновой империей, так как работать в ореоле славы оказалось непросто. Впрочем, по другим данным, он попросту пережидал облаву. Кокаиновые короли себе не изменяли: Эскобар бросался в атаку, сметая все на своем пути, а Очоа пригибался и втягивал голову в плечи.

Хосе Гонсало Родригес Гача тоже, как и Очоа, предпочитал не связываться с Кали. В 1988 году Мексиканцу привалила удача. Эскобар сражался с конкурентами, Очоа скрывался в подполье, а Родригес Гача выбрался на простор и отвоевал для Медельинского картеля рынки Европы и юго–запада США. В 1988 году он догнал своих коллег Эскобара и Очоа: журнал «Форбс» включил и его имя в список миллиардеров мира..

Рафаэля (Рафу) Кардону Салазара изрешетили из автомата 4 декабря 1987 года, через три дня после публикации подробностей о его отношениях с Максом Мермелстайном на страницах майамской «Геральд». Тридцатипятилетнего Кардону убили недалеко от Медельина в его собственном магазине «Машины старых марок». Убийца до сих пор не найден.

Джорджа Джанга отблагодарили за показания по делу Ледера, сократив его пятнадцатилетний срок до отбытого к моменту пересмотра приговора. Печалится Джанг лишь об одном: зря он тогда свел Ледера с калифорнийской парикмахершей. «Проворонил двести миллионов!» Еще он гордится, что его десятилетняя дочка участвует в акции «Нет наркотикам!». Джанг часто вспоминает своего бывшего партнера. «Он до меня доберется, будьте уверены. У него есть деньги, а деньги это сила».

Стэнфорд Бардвелл ушел с поста прокурора Центрального округа штата Луизиана через несколько месяцев после убийства Берри Сила, став помощником гласного адвоката в министерстве энергетики в Вашингтоне. Он заявил, что с убийством Сила его уход никак не связан.

Фрэнк Полоцола остался окружным судьей в Батон—Руже. Он воздерживается от публичных заявлений по делу Сила, отказывается отвечать на вопросы прессы.

Дав показания против убийц Берри Сила, Макс Мермелстайн также свидетельствовал по делу двух колумбийцев, отмывших для картеля 21 миллион в майамских банках. Мермелстайн помогал суду разобраться в цифрах и именах — в отчетности картеля, захваченной УБН. Колумбийцев признали виновными. А еще через полгода таможенники и агенты ФБР захватили владельцев катеров — всю транспортную группу Мермелстайна.

Мермелстайн и шестнадцать его родственников охранялись согласно «Программе защиты свидетелей государственного обвинения». Теперь он, под другим именем, проживает в одном из отдаленных районов США.

Льюис Тамз в июле 1985 года приехал послом США в Коста—Рику. И тут же распространились слухи, что никарагуанские контрас пообещали Медельинскому картелю за немалое вознаграждение убить Тамза. Его все же не тронули. Однако в январе 1987 года Тамза обвинили в пособничестве. Совету национальной безопасности — он якобы помогал Оливеру Норту организовать нелегальное снабжение контрас через Коста—Рику. И Тамз был вынужден подать в отставку. Сейчас он снова преподает историю в университете штата Аризона.

Джонни Фелпс около года возглавлял кокаиновый отдел УБН в Вашингтоне. В конце 1985 года стал руководителем Центра международных программ. Еще через два года, в начале 1988–го, отправился в Майами в качестве специального уполномоченного УБН. Фелпс и по сей день — один из самых уважаемых руководителей в УБН.

Энрике Парехо Гонсалеса избрали председателем тридцать второй комиссии ООН по наркотическим веществам — не прошло и трех недель после покушения в Будапеште. Министерство иностранных дел перебросило его из Венгрии в Чехословакию. И за границей, и в родной Колумбии посол Парехо действовал по–прежнему твердо и непреклонно. В конце 1987 года он, с усиленной охраной, прибыл в Медельин и даже произнес там речь. Новых покушений не было.

Поймав Ледера, Уильям Лемюс, майор колумбийской Национальной полиции, через десять дней покинул Колумбию. Ему дали дипломатический статус полицейского атташе и отправили неизвестно куда неизвестно зачем. Зарплата майора полиции едва позволяла сводить концы с концами, Лемюс увяз в долгах и был, говорят, очень несчастен. Ни славы, ни головокружительной карьеры не принесла ему поимка Ледера. Он стал узником по доброй воле и горько об этом сожалел.

Генерал Мигель Антонио Норьега, панамский покровитель картеля, был признан виновным в связях с наркомафией в феврале 1988 года. Суд присяжных в Майами рассматривал события давние, относящиеся к 1982 году, когда Норьега предоставил убежище членам картеля, позволил им построить в Панаме лаборатории по производству кокаина, помогал переправлять наркотик в США и добывал нужные для производства химикалии. Если суммировать сроки, которые соответствуют всем пунктам обвинения, Норьеге пришлось бы провести в тюрьме 145 лет и заплатить 1145 миллионов штрафа.

В марте 1988 года трон Норьеги пошатнулся: по улицам Панамы прокатилась волна демонстраций и была совершена попытка государственного переворота. Норьега, однако, вскоре упрочил свою власть и отклонял бесчисленные попытки дипломатов США провести с ним переговоры о замене лидера в стране. В конце 1988 года Норьега правил безраздельно, хотя экономика была подорвана долгими месяцами застоя и Панама разваливалась на глазах.

Линден Пиндлинг, премьер–министр Багамского содружества с 1967 года, снова, в шестой раз подряд, был избран на этот пост в июле 1987 года. Тем временем в Орландо, штат Флорида, заседал Большой федеральный суд присяжных. Когда газеты опубликовали материалы судебного расследования по делу Пиндлинга, Белый дом объявил, что отныне любые обвинения в адрес глав иностранных держав должны быть представлены на одобрение Президенту. И к осени 1988 года грехи багамского лидера позабыли, дело заглохло.

Спустя четыре месяца после неудачной попытки картельщиков похитить Хуана Гомеса Мартинеса, редактора медельинской газеты «Коломбиано», его избрали мэром города — самого преступного города в западном полушарии. Он пообещал «найти общий язык» с наркодельцами, но к августу 1988 года признал, что война картелей сделала город практически непригодным для обитания.

В 1988 году в Медельине совершалось в среднем восемь убийств в день.

© 1989 by Guy Gugliotta and Jeff Leen

© 1991 Ольга Варшавер

ПОСЛЕСЛОВИЕ

ЛЕВ ЕЛИН

НУЖЕН ЛИ «ЦАРЬ», ЧТОБЫ ПОБЕДИТЬ «КОРОЛЕЙ»?

…Страшный рекорд Медельина продержался недолго. В 1989 году в Колумбии было совершено более 18 тысяч убийств, то есть около 50 в день. В начале 1990 года убивали уже по 70 человек в день, в Медельине жертвами наркомафии пали около 200 полицейских. И только в середине года, с июля по сентябрь, царило относительное, весьма относительное спокойствие.

Самый кровопролитный этап кокаиновой войны начался после 19 августа 1989 года, когда был убит кандидат в президенты Луис Карлос Галан. Видеопленка запечатлела одного из убийц: человек в белом костюме и белой шляпе медленно поворачивается у помоста, на котором только что упал Галан, и так же медленно уходит среди обезумевших от ужаса, мечущихся участников митинга… Следствие быстро установило, что убийство Галана было совершено по приказу руководителей «Медельина». Семь человек были арестованы.

В тот же день, 19 августа, президент Колумбии Вирхилио Барко начал наступление на наркомафию. Полицейские операции привели к тому, что уже в сентябре производство кокаина упало до четверти обычного уровня. Началась выдача наркодельцов американскому правосудию. К концу 1990 года были доставлены в США 16 человек, в том числе казначей Медельинского картеля Эдуардо Мартинес Ромеро и личный пилот Эскобара Хорхе де ла Куэста Маркес.

Пабло Эскобар, обвиняемый теперь уже в убийстве трех колумбийских кандидатов в президенты, трижды уходил из облав, в которых участвовали сотни агентов элитарных полицейских корпусов и целые армейские бригады, и лишь один раз был легко ранен. В его поместье обнаружили планы по дестабилизации страны, по захвату центров нефтяной промышленности и пособие «Способы самоубийства». Эскобар и Мексиканец — Хосе Гонсало Родригес Гача — предлагали властям заключить перемирие, обещая многомиллионные вклады в экономику в обмен на полное прощение. Они клялись также перенести свою деятельность в другие страны. Получив отказ, наркомафия нанесла один из самых мощных за всю историю «войны» ударов. Прозвучало 200 взрывов, были убиты более десяти должностных лиц. Полиции едва удалось сорвать заговор с целью убийства дочери президента… В июле 1990 года «короли» объявили перемирие, признав на словах свое поражение, но уже в сентябре похищением семи журналистов началась новая волна насилия. Медельинский картель, видимо, раскололся: часть его членов открестилась от Эскобара, приписав именно его людям все убийства и похищения последнего времени.

В начале декабря 1989 года Мексиканец — Гача — организовал обстрел штаба криминальной полиции (погибли 63 человека), но на этой военной операции его везение кончилось. В середине декабря он был убит в стычке с полицией, что вызвало эйфорию в стане президента Барко. Незадолго до смерти Гача дал интервью по телефону, в котором сказал:

— Все, что у нас отняли, — ерунда. Главное — это кока, а коку у нас не отняли… Правительство дает армии и полиции награды, а мы даем деньги…

В ноябре Мексиканец предлагал 1,2 миллиона долларов армейскому офицеру за уничтожение конфискованных документов картеля…

Панамский лидер генерал Мануэль Антонио Норьега после вторжения американских войск в Панаму некоторое время скрывался в представительстве Ватикана, но в январе 1990 года сдался на милость победителя. Суд над ним должен состояться в Майами. Обвинению предстоит доказать, что Норьега получал взятки от Медельинского картеля, позволяя использовать Панаму в качестве перевалочного пункта при переправке кокаина в США, «отмывал» деньги картеля в панамских банках и разрешал главарям наркомафии скрываться на территории своей страны… Расстался с властью, потерпев поражение на выборах, и никарагуанский президент Даниэль Ортега. Осенью 1989 года американские газеты писали о том, что Эскобар и Гача летали в Панаму, где на военно–воздушной базе Токумен обсуждали вопрос о предоставлении им убежища с доверенными людьми Норьеги подполковником Луисом дель Сидом и подполковником Виарельдом Мадримианом. В Токумен прилетал тогдашний глава никарагуанской разведки Рикардо Уилок — речь шла о том, чтобы Хорхе Луис Очоа Васкес на время переселился в Никарагуа.

В июле 1989 года 32–летняя Моника де Грейф стала шестым за три года министром юстиции в правительстве В. Барко. Ее предшественники подавали в отставку после того, как начинали получать угрозы со стороны наркомафии. Вскоре после убийства Галана Моника де Грейф совершила поездку в США и добилась 19–миллионной помощи для обеспечения безопасности колумбийских судей. С 1980 года в стране было убито более 350 судей и работников правоохранительных органов. За лето–осень 1989 года только в столичном округе подали в отставку 400 судей… Как бы то ни было, уже в конце сентября де Грейф сама подала в отставку, что также связывают с участившимися угрозами в ее адрес.

В августе 1990 года вступил в должность новый президент Колумбии Сесар Гавириа Трухильо, ставший кандидатом в президенты от Либеральной партии вместо убитого Галана. Во время церемонии инаугурации президент, его жена и двое детей находились за пуленепробиваемой стеклянной оградой. Гавириа заявил, что считает наркотерроризм главной угрозой демократии в стране. В сентябре он издал декрет, обещая наркодельцам сократить сроки наказания, если они явятся с повинной, а также не выдавать их в США. Поначалу казалось, что попытки Сесара Гавириа расколоть наркомир на «дельцов» и «террористов», изолировать последних дают плоды. В газетах сообщалось о готовности 200–300 членов Медельинского картеля сдаться властям. Однако на деле так поступили лишь 6 человек. Правда, среди них — братья Хорхе и Фабио Очоа, «номера 3 и 4» Медельина.

В конце января 1991 года Сесар Гавириа показал, что, предлагая пряник, он не забывает и про кнут: в результате полицейских операций были убиты братья Давид и Армандо Приско, возглавлявшие наемных убийц Медельинского картеля. 120 коммандос захватили виллу, где, как сообщил информатор, скрывался Пабло Эскобар, — но глава картеля вновь успел скрыться. Война «королей» и правительства вступила в новый этап…

Журналист из Луизианы Джон Кэмп после смерти Сила выпустил еще один документальный фильм — «Убийство свидетеля», в котором обвинил правоохранительные органы в смерти летчика–контрабандиста. Фильм прибавил Кэмпу популярности, но и навлек на него критические атаки. Местные представители закона утверждали, что Кэмп попался на удочку Берри Сила и к тому же нарушил правила журналистской этики, незаслуженно облив грязью прокуратуру и суд штата.

Летом 1989 года я заехал в Батон—Руж специально, чтобы встретиться с Джоном Кэмпом, звезда которого к этому времени сияла уже слишком сильно для тихой болотистой Луизианы. Поговаривали — и сам Кэмп подтвердил это при встрече, — что он переселяется в Атланту, получив заманчивое предложение от телекомпании Си–эн–эн. Бывший алкоголик, от которого ушла жена и которому ничего, кроме белой горячки, казалось, не светило, — теперь был олицетворением успеха. Каждый его фильм удостаивался высших профессиональных наград. Мы заговорили о Силе.

— Мне постоянно твердили, что я поднимаю на щит отвратного типа, перевозившего в Америку наркотики, — рассказывал Джон. — Но я повторяю то, что сказал с экрана: я снял фильм о том, как наши правоохранительные органы нарушают закон, трактуют его так или иначе в зависимости от своих нужд. Я хотел показать, что это недопустимо делать даже ради такой благой цели, как борьба с наркотиками.

Джок Кэмп первым вышел на тему, которая в конце 1989 года, после объявления президентом Дж. Бушем «войны наркотикам», стала одной из самых острых. Что допустимо и что нет — ради того, чтобы очистить страну от скверны? Можно ли «на время» дать государству чрезвычайные права, развязать руки полиции, урезать права граждан, ужесточить наказания преступникам, а потом, добившись успеха, вернуть все на прежнее место?

Война с наркотиками, как и вообще война с преступностью, неминуемо становится испытанием того, насколько прочно защищены в данном обществе права личности, насколько зрелы демократические институты. Естественно, никто не хочет повторения ситуации, в которой оказалась Колумбия. И «большая» экономика этой страны, и «маленькие» экономики сотен тысяч семей настолько зависят от наркобизнеса, что успех в борьбе с ним может стать крахом победителя. Ослабление влияния Медельинского картеля в той или иной зоне приводит к непредсказуемым последствиям. Например, вооруженные отряды, которые использовались для охраны плантаций, поместий и т. п., оказавшись без хозяев, развязывают террор, которого не было и при Мексиканце. Пока картель не начал совершать покушения на видных государственных и политических деятелей, торговцы наркотиками, по словам Габриэля Гарсиа Маркеса, «пользовались полной безнаказанностью и даже некоторым народным уважением из–за своих благотворительных дел в районах бедноты, где они провели свое детство»…

Никто не хочет отдавать наркотикам власть в стране, но для государств —потребителей наркотиков сегодня главная опасность — растерять в войне с ними свои демократические завоевания. Насколько реальна эта опасность, можно увидеть на при–мере США, страны с прочными демократическими институтами, независимой судебной властью.

Американская война с наркотиками началась с учреждения вне устоявшихся структур — исполнительной, судебной, законодательной власти — поста Директора управления по выработке политики в области наркотиков. Директором стал Уильям Беннет, которого немедленно окрестили «царем». Заместитель государственного секретаря США по правам человека Ричард Шифтер так объяснил мне этот феномен: новый институт «царя» — кусочек столь хорошо знакомой советским людям административно–командной системы. Американцы устали от того, что решение серьезнейших проблем упирается раз за разом в бесконечные согласования, голосования; многочисленные институты, созданные для защиты демократических порядков, удлиняют путь от принятия решения до его воплощения в жизнь. Поэтому, говорил Ричард Шифтер, и назначен «царь», власть которого должна, подобно скипетру самодержца, «пробивать» мешающие демократические перегородки… Предмет для социопсихологического анализа: заправил наркобизнеса американцы называют «королями» («кингз»), используя старинное, привезенное из Англии слово; а Уильяма Беннета именуют на русский манер «царем»: подчеркивают неограниченность власти. Демократическое общество со странной ностальгией смотрит в чужое прошлое: вот могли же люди приказать — и все сразу сделано! Нечто похожее я услышал в разговоре с техасским прокурором вскоре после нашумевшего процесса на Кубе над офицерами, участвовавшими в наркобизнесе.

— Я не очень верю официальной версии, — говорил мой собеседник. — Думаю, что для руководителей страны секретов тут не было… Но посмотри, с какой легкостью Кастро решает проблему. Казнили одним махом дюжину человек — и наркосети не стало! А у нас одно оформление документов, санкции на обыск дольше занимает.

В тяжелые для общества дни, когда «человек с улицы» требует от властей решительных действий, демократические пути начинают раздражать. Это раздражение очень точно выразил журнал «Ридерз дайджест», поместивший в январе 1990 года статью «Дайте нашей полиции скрутить наркодельцов». Подзаголовок гласил: «Как могут полицейские бороться с наркотиками, если они повязаны по рукам законами, лишенными здравого смысла?»

Доводы автора, тоже бывшего прокурора, звучат убедительно. «Сегодня, когда мы очутились в центре эпидемии наркомании, — пишет он, — нужно менять законы. Нам не нужна защита от полицейских — нам нужна защита от преступников…» Журнал приводит примеры того, как полиция, связанная инструкциями, пасует перед уголовниками.

…8 февраля 1989 года Федеральный суд отклонил обвинение против торговца крэком из Денвера, потому что полицейские забыли постучать в дверь его набитого наркотиками дома, прежде чем выбить ее…

…В апреле того же года в суде штата Аляска был оправдан бармен, продавший наркотики агенту полиции в штатском. Наркотики лежали в кармане куртки бармена — а куртка висела метрах в шести от стойки. Суд постановил: поскольку сам обвиняемый не мог дотянуться до куртки, полиции следовало получить дополнительную санкцию на ее обыск.

Все эти ограничения, выстроенные в ряд и действительно кажущиеся на первый взгляд чрезмерными, появились не случайно. Их выработало само общество в процессе борьбы за гражданские права, за недопустимость произвола государства в отношении личности.

Но сегодня, пишет «Ридерз дайджест», перед пораженным наркотиками американским обществом встал вопрос: кто больше угрожает нашим домам — полиция или наркодельцы, вооруженные самым современным оружием? Вопрос поставлен не совсем корректно — но когда идет «война»,эмоциональный подход часто преобладает над логикой.

Слово «война» легко может ударить в голову. Трудно поверить, что современные американские законодатели, свысока критиковавшие государства вроде Пакистана за применение кнута и палок в отношении преступников, сами теперь предлагают… сечь наркодельцов. Эту идею всерьез и долго рассматривали в сенате штата Делавэр… В Лос—Анжелесе прозвучало не менее одиозное предложение: подвергать предполагаемых членов гангстерских банд, участвующих в наркобизнесе, домашнему аресту на 23 часа 35 минут в сутки. Другие законодательные инициативы вполне реально могут быть претворены в жизнь.

Верховный суд, который своими решениями по конкретным делам дает трактовку конституционных норм, определяет, что соответствует Основному закону страны, а что — нет, уже, по мнению либеральных юристов, нанес серию серьезных ударов по Четвертой поправке Конституции США, гарантирующей «неприкосновенность личности, жилища, бумаг и имущества». Суд счел конституционной полицейскую слежку за домами людей с вертолета (обыск с воздуха?), разрешил полиции рыться в мусоре, выброшенном подозреваемым, а также останавливать граждан «с подозрительной внешностью». Известный экономист, консерватор по убеждениям, Милтон Фридмэн направил «царю» Уильяму Беннету открытое письмо, в котором выразил возмущение открывающейся перспективой: «армия блюстителей закона, вооруженная полномочиями нарушать гражданские свободы».

Однако в Америке демократические устои достаточно прочны, и демократические институты в целом гарантируют защиту прав личности. А резкие высказывания самих американцев — юристов, конгрессменов — иллюстрация «правовой паранойи», врожденной, генетической боязни лишиться своих прав. Прекрасная болезнь Америки. Поэтому, когда, скажем, вашингтонский адвокат говорит, что «война с наркотиками» приближает США к состоянию полицейского государства, это нельзя понимать буквально. Но это обязательно нужно услышать. Как надо, необходимо знать обо всех эксцессах американской «войны с наркотиками». Борьба с наркобизнесом, с преступностью в целом — международная проблема, она стоит и перед СССР. И наше общественное мнение, пожалуй, менее стабильное, чем в США, требует объявить преступникам войну, зовет к ужесточению наказаний. При небольшой пропагандистской обработке оно может высказаться и за расширение применения смертной казни. Решительных мер ждут то от МВД, то от КГБ, то от самого Президента. И реакция (правда, тут не всегда легко определить, где причина, а где следствие) налицо. Юристы и функционеры консервативного толка уже предлагают, например, расширить число принимаемых в суде доказательств: использовать лай собаки, опознавшей преступника по запаху, данные «детектора лжи». Но все это — методы, изначально допускающие возможность ошибки. А значит, допускающие осуждение невиновного… Опасность «перегибов» для нас крайне серьезна, что подтвердила серия законов, приказов и указов последнего времени. Легализовано прослушивание телефонных переговоров, что до сих пор официально в нашей стране не допускалось — хотя мы знаем, что КГБ прибегало к этому. Новый закон разрешает прослушивать разговоры не только подозреваемых и обвиняемых, но и «причастных к преступлению». То есть — практически неограниченный круг лиц… Органам внутренних дел и госбезопасности разрешено беспрепятственно входить в производственные помещения, используемые гражданами для занятия индивидуальной и иной трудовой деятельностью, что выливается в нарушение конституционной нормы — неприкосновенности жилища. Ведь индивидуальной трудовой деятельностью занимаются в основном дома… Можно спорить о том, действительно ли ради борьбы с преступностью решено вывести армию на улицы в составе совместных патрулей, но трудно не увидеть в этом угрозу потенциальным демонстрантам и забастовщикам…

Призывы покончить с преступностью, а для этого «не мешать правоохранительным органам» звучат в нашей стране постоянно. Перемены в руководстве и структуре этих органов удивительно напоминают назначение жесткого, властного сторонника «энергичных мер» Беннета «царем» борьбы с наркотиками… При этом система правовой защиты в СССР далеко не отработана. Суды еще не стали независимыми и легко поддаются кампаниям даже вроде «борьбы с алкоголизмом», адвокатов не хватает; правозащитная система, подобная американской — как государственной, так и негосударственной, — мало сказать, в зачаточном состоянии. По сути, нет тормозов, способных остановить наступление на права человека. Поэтому нам пригодится американский опыт — чтобы выбрать свои методы, свои средства, чтобы правильно рассчитать баланс между интересами общества и свободами личности.

© 1991 «Иностранная литература» № 3 1991 стр. 141-236

ISSN 0130-6545

Примечания

1

Смита обвинили во взяточничестве, но свидетели отказались от показаний, и обвинение пришлось снять. Вскоре после этого Смиту «позволили уйти в отставку», и он уехал с Багамских островов. (Прим. издателей.)

(обратно)

Оглавление

1 ДЕЙДЛЕНД

2 МЕЧТАТЕЛЬ ИЗ ДАНБЕРСКОЙ ТЮРЬМЫ

3 БАГАМСКИЙ КОКАИНОПРОВОД

4 КОРОЛЬ КОКАИНОВОГО ИЗВОЗА

5 МАЙАМИ, 1982

6 ДЖОННИ ФЕЛПС

7 ЗОЛОТОЙ ВЕК КАРТЕЛЯ

8 ПОЛКОВНИК И ПОСОЛ

9 КОНТРАБАНДНЫЕ ДЕНЬГИ

10 ПО СЛЕДУ ЭФИРА

11 ТРАНКИЛАНДИЯ

12 БЕЛЫЙ «МЕРСЕДЕС»

13 БЕРРИ СИЛ

14 НИКАРАГУАНСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

15 ОБЛАВА

16 СОКРАЩЕНИЕ ШТАТОВ

17 СУД

18 «ВАС ТРЕБУЕТ ДЯДЮШКА СЭМ»

19 МАКС

20 СОКРУШИТЕЛЬНЫЕ УДАРЫ

21 НАДУВАТЕЛЬСТВО

22 ЦЕНТР АДАПТАЦИИ

23 ДВОРЕЦ ПРАВОСУДИЯ

24 ЗАКАТ БЕТАНКУРА

25 СМЕРТЬ ПОЛКОВНИКА

26 КАРТЕЛЬ ВИНОВЕН

27 УЛЫБКА МАДОННЫ

28 «СВИДЕТЕЛИ ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ»

29 ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

30 КОКАИНОВЫЙ ГЕНРИ ФОРД

ЭПИЛОГ

ПОСЛЕСЛОВИЕ

*** Примечания ***