Когда они вышли из кружевной лавки, под платаном их уже ждал фиакр, который они называли своим фиакром. Какая удача! Разве нет? Фанни сжала руку мужа. С тех пор, как они выехали за границу, судьба не скупилась на подарки. Он ведь тоже так считает? Но Джордж встал на краешек тротуара, поднял трость и громко крикнул: «Эй»! Фанни иногда становилось немного неловко оттого, как Джордж останавливал кабриолеты, но кучера, вроде, не обижались, а значит так и надо. Толстые, добродушные, улыбчивые, они запихивали куда‑нибудь газетенки, которые читали, сдергивали с лошади попону и ждали указаний.
«Послушай, — сказал Джордж, помогая Фанни забраться в фиакр, — а что если мы поедем туда, где растут лобстеры. Хочешь»? «Ужасно хочу»! — с жаром ответила Фанни, откидываясь назад и думая, почему Джордж всегда говорит так, что становится приятно. «Хорошо, bien». Он был рядом с ней. «Пошел», — весело крикнул он и они тронулись.
И поехали, легкой трусцой, под зелеными и золотыми тенями платанов, по маленьким улочкам, пахнущими лимонами и свежим кофе, мимо фонтана на площади, где женщины с поднятыми кувшинами воды замолкали, чтобы поглазеть им вслед, за угол, мимо кафе с розовыми и белыми тентами, зелеными столами и голубыми сифонами и — к морю. Там ветер — легкий, теплый, струился с бесконечного моря. Это тронуло Джорджа, Фанни тоже задержала взгляд, когда они смотрели на сверкающую воду. И Джордж сказал: «Восхитительно, не правда ли»? И Фанни задумчиво произнесла, как уже говорила раз по двадцать в день с тех пор, как они выехали за границу: «Ну разве не замечательно, что мы здесь совсем одни, вдали от всех, и никто не велит там идти домой и вообще ничего не указывает, и мы делаем, что хотим»?
Джордж уже давно перестал отвечать: «Да, замечательно»! Теперь он просто целовал ее в ответ. А сейчас он взял ее за руку, засунул себе в карман, сжал ее пальцы и сказал: «Когда я был маленький, я всегда держал в кармане белого мышонка».
«Правда»? — переспросила Фанни. Она страстно желала знать обо всем, что когда‑либо делал Джордж. «Так ты любил белых мышей»?
«Весьма», — ответил Джордж без особой уверенности. Он вглядывался в то, что барахталось около ступенек, спускающихся в море. Внезапно он чуть не подпрыгнул. «Фанни! — вскрикнул он. — Парень купается. Вон там. Видишь? Я и не знал, что сезон начался. А я не купался все эти дни». Джордж всмотрелся в покрасневшее лицо, покрасневшую руку, как будто не мог оторваться. «В любом случае, — пробормотал он, — завтра и я пойду и меня не остановят даже бешеные кони».
У Фанни упало сердце. Она столько слышала об ужасных опасностях Средиземного моря. Это была смертельная ловушка. Прекрасное коварное Средиземное море.
Оно лежало перед ними, рябило, его белые шелковые кисти дотрагивались до камней и отходили назад… Но она решила, еще задолго до замужества, что никогда не будет препятствовать радостям мужа, поэтому единственное, что она сказала, легко: «Полагаю, нужно плыть по течению, не так ли»?
«О, я не знаю, — ответил Джордж. — Люди болтают всякую чепуху об опасностях».
Но сейчас они проезжали мимо высокой стены со стороны суши, покрытой цветущим гелиотропом и Фанни подняла свой маленький носик. «О, Джордж, — выдохнула она. — Какой запах! Самый божественный…»
«Смотри, вилла наверху, — сказал Джордж. — Виднеется сквозь пальмы».
«Не слишком ли большая»? — ответила Фанни, которая могла смотреть на любую виллу только как на возможное место обитания для себя и Джорджа.
«Ну, нужны будут слуги, если там задержаться, — ответил Джордж. — А вообще — ужасная. Меня от нее коробит. Интересно, кому она принадлежит». И он ткнул кучера в спину.
Ленивый улыбающийся кучер, который не имел ни малейшего понятия, ответил так, как всегда отвечал в подобных случаях: что это — собственность богатой испанской семьи.
«На этом побережье — тучи испанцев», — прокомментировал Джордж, откидываясь назад, и оба снова замолчали, пока дорога не повернула и они увидели большой, белый, как кость, отель — ресторан. Перед ним шла небольшая пристроенная к морю терраса, засаженная зонтичными пальмами, уставленная столиками, и, как только они подъехали, с террасы, из отеля к ним побежали официанты — принять, поприветствовать Фанни и Джорджа, блокировать их от возможного побега.
«На воздухе»?
О, ну, конечно, они сядут на воздухе. Прилизанный менеджер, удивительно похожий на рыбу во фраке, плавно проскользнул вперед.
«Сиюда, позалуйста. Сиюда, позалуйста. У меня есть тюдесный маленький столик, — страстно приговаривал он. — Как лас для вас, сэл, вон там, в уголку. Сиюда».
И Джордж, казавшийся ужасно скучным, и Фанни, пытающаяся выглядеть так, будто она всю свою жизнь только и знала, что вращаться в среде незнакомцев, последовали за ним.
«Вот позалуйста, сэл. Здиесть вам будет халасо», — улещевал менеджер, снимая со стола вазу и ставя ее обратно на стол, как будто она — свежий маленький букетик, возникший из воздуха. Но Джордж отказался садиться сразу. Он знал этих ребят; его не объегоришь. Эти ребята всегда рады тебя поторопить. Поэтому он заложил руки в карманы и спросил Фанни очень спокойно: «Тебе здесь нравится? Может, хочешь в другое место? Может, вон туда? И он кивнул на столик на другой стороне».
Как здорово быть светским человеком! Фанни обожала его так глубоко, но она только хотела поскорее сесть за столик и выглядеть, как все остальные.
«Я… мне здесь нравится», — выдохнула она.
— Хорошо, — поспешно ответил Джордж, сел первым и быстро произнес: «Чай на двоих и шоколадные эклеры».
«Отень халасо, сэл, — сказал менеджер и его рот открылся и закрылся, как будто он готов к очередному нырянию под воду. — Мозет, с тостов натьнёте? У нас есть плекласные тосты».
«Нет, — обрезал его Джордж. Ты же не хочешь тосты, Фанни»?
«О, нет, спасибо, Джордж», — ответила Фанни, молясь, чтобы менеджер ушел.
«А, мозет, леди хотет взглянуть на лобстелов в батьке? Пока готовится тяй». И он сделал гримасу и ухмыльнулся, и стряхнул салфетку — так, как будто ударил плавником.
Джордж сделал каменное лицо и снова сказал «Нет», а Фанни наклонилась над столиком, расстегивая перчатки. Когда она подняла голову, официант исчез. Джордж снял шляпу, бросил ее на стул и пригладил волосы.
«Слава богу, — произнес он. — Ушел. Эти иностранцы такие надоедливые. От них можно избавиться только если вот так молчать. Боже мой»! — снова вздохнул Джордж с таким жаром, что, если бы это не было бы так нелепо, Фанни могла бы вообразить, что он боится менеджера не меньше, чем она сама. Но она почувствовала прилив любви к Джорджу. Его руки лежали на столе, загорелые, большие руки, которые она так хорошо знала. Ей захотелось взять его за руку и сильно сжать. Но, к ее удивлению, именно это сделал сам Джордж. Перегнувшись через столик, он накрыл своими руками ее руки и сказал, не глядя на нее: «Фанни, дорогая Фанни».
«О, Джордж»! Именно в этот божественный миг Фанни услышала дин — дон — трынь — брынь и легкое бренчание. Будет музыка, подумала она, но сейчас музыка была не нужна. Ничего не было нужно, кроме любви. Слабо улыбаясь, она посмотрела в слабо улыбающееся лицо, и чувство было таким блаженным, что ей захотелось сказать Джорджу: «Давай останемся здесь, за этим маленьким столиком. Все чудесно, море чудесно. Давай останемся». Но вместо этого ее глаза посерьезнели.
«Дорогой, — сказала Фанни. — Я хочу попросить тебя кое о чем. Обещай, что ответишь мне. Обещай».
«Обещаю», — ответил Джордж, слишком торжественно для такой серьезности, какую испытывала она.
«Я вот что хочу спросить». Фанни помедлила, опустила глаза, снова подняла взгляд. «Ты чувствуешь, — сказала она мягко, что ты хорошо меня знаешь — теперь? В самом деле знаешь»?
Для Джорджа это было уже слишком. Знает ли он свою Фанни? Он ухмыльнулся широкой детской ухмылкой. «Думаю, что, да, черт возьми, — ответил он многозначительно. — А что? В чем дело»?
Фанни почувствовала, что он не вполне понял. Она поспешно продолжила: «Я вот что имела в виду. Очень часто люди, даже если они любят друг друга, как бы это сказать, — так трудно это выразить словами — не знают друг друга, как следует. И даже не хотят узнать. По — моему, это ужасно. Они не понимают друг друга в самых важных вещах». Казалось, Фанни в ужасе. «Джордж, у нас ведь так не будет? Никогда не будет»?
«Никогда», — засмеялся Джордж и уже собирался сказать ей, как ему нравится ее маленький носик, но тут подошел официант с чаем и заиграл оркестр. Флейта, гитара, скрипка, и они играли так весело, что Фанни показалось, что даже у чашек с блюдцами могут вдруг вырасти крылья и они улетят, если она не будет за ними тщательно следить. Джордж поглотил три шоколадных эклера. Фанни — два. Чай, несмотря на его странный вкус — «Лобстеры в бачке», прокричал Джордж сквозь оркестр — оказался хорошим, и, когда поднос был отставлен и Джордж закурил, Фанни осмелилась взглянуть на других людей. Но больше всего ее поразил оркестр, скучившийся под одним из темных деревьев. Толстяк, перебиравший гитару, походил на картинку. Темнокожий человек, игравший на флейте, все время поднимал брови, как будто удивлялся звукам, исходившим из его инструмента. Скрипач сидел в тени.
Музыка оборвалась так же внезапно, как началась. И тогда она заметила высокого пожилого мужчину, седого, стоявшего рядом с музыкантами. Странно, что она не заметила его раньше. На нем был высокий засаленный воротничок, пиджак, зеленый на швах, с безобразно обтрепанными петлями. Еще один менеджер? Но он не был похож на менеджера, и все же он стоял там и глядел на столики, но как будто думал о чем‑то другом и далеком. Кто бы это мог быть?
Вскоре — Фанни за ним следила — он дотронулся до кончиков своего воротничка, слегка кашлянул и повернулся к оркестру в пол — оборота. Музыка вновь заиграла. И тут нечто неистовое, безрассудное, полное огня, полное страсти метнулось в воздух, метнулось к этой спокойной фигуре мужчины, и он сжал руки и все с тем же далеким взглядом запел.
«О, Господи»! — произнес Джордж. Казалось, все остальные также ошеломлены. Даже маленькие дети застыли с ложечками мороженого в руках и уставились на него… Ничего не было слышно, кроме тонкого слабого голоса, памятью от голоса, певшего что‑то на испанском. Он дрожал, бился, брал высокие ноты, снова падал, как будто заклинал, упрашивал, просил о чем‑то, и тут мелодия изменилась, и он сдался, согнулся, он знал, что его не приняли.
Почти под самый конец маленький ребенок пискнул от смеха, все остальные улыбались, кроме Фанни и Джорджа. Значит, жизнь может быть и такой? — подумала Фанни. И есть такие люди? Страдания? И она посмотрела на великолепное море, плещущееся о берег, как будто ласкало его, и на небо, такое яркое, каким оно бывает перед наступлением вечера. Имеют ли они с Джорджем право быть такими счастливыми? Разве это не жестоко? Наверное, есть в жизни и что‑то другое, что делает возможным все это. Что это? Она повернулась к Джорджу.
Но Джордж чувствовал иначе, чем Фанни. Голос бедняги, конечно, чем‑то забавен, но Боже, услышав его, ты понимаешь, как здорово быть в начале всего, как они, он и Фанни! Джордж тоже посмотрел на яркую, дышащую воду, и его губы раскрылись, как будто он мог ее испить. Как прекрасно! Что еще, кроме моря, может дать молодому мужчине почувствовать себя таким сильным. И рядом сидит Фанни, наклоняясь вперед и дыша так нежно.
«Фанни»! — позвал ее Джордж.
Когда она повернулась к нему, что‑то в ее мягком, вопрошающем взгляде заставило Джорджа почувствовать, что он сейчас может перепрыгнуть через столик и унести ее прочь.
«Слушай, — быстро проговорил Джордж. — Давай уйдем отсюда. Давай вернемся в отель. Пойдем. Хорошо, Фанни, дорогая? Давай сейчас уйдем».
Оркестр снова заиграл.
«О, Боже! — почти простонал Джордж. — Давай уйдем, пока этот старый чудак не закрякал».
И мгновение спустя их уже не было.
Перевела с английского Ольга Слободкина — von Bromssen
