Сад Сулдрун (СИ) [Джек Холбрук Вэнс] (fb2) читать онлайн

Джек Вэнс. Лайонесс: Сад Сулдрун

Jack Vance. Lyonesse Suldrun's Garden

Первое издание оригинала: октябрь 1983

ВСТУПЛЕНИЕ

Древние Острова и их народ: короткий, хотя и не совсем скучный отчет, которым читатель может пренебречь, если торопится узнать факты.

Древние Острова, которые сейчас покоятся под водами Атлантики, в древности располагались в Кантабрийском заливе (сейчас Бискайский залив) недалеко от Старой Галлии.

Христианские летописцы мало что рассказывают об Древних Островах. Гильда^[1] и Ненний^[2] упоминают Гибрас, хотя Беда^[3] обходит его молчанием. Гальфрид Монмутский^[4] осторожно намекает на Лайонесс, Авалон, и, возможно, на другие места и события, которые нельзя отождествить с полной уверенностью. Кретьен де Труа в напыщенных строках описал Исс и его развлечения; именно Исс часто является местом действия самых ранних из армориканских сказок. Ирландские источники многочисленны, но смутны и противоречивы. Св. Бресабий Кадифский оставил нам совершенно фантастический список королей Лайонесса; Св. Колумба^[5] яростно обличал «еретиков, ведьм, идолопоклонников и друидов» острова, который он называл «Ги Бразиль», средневековое название Гибраса.

Остальные хронисты молчат.

Греки и финикийцы торговали с Древними Островами. В Гибрас приезжали и римляне, многие из которых селились там, оставляя за собой акведуки, дороги, виллы и храмы. На закате Империи на берег Авалона сошли христианские прелаты во всей своей пышности и блеске. Они основали епархии, назначили соответствующих чиновников и потратили доброе римское золото на постройку базилик, которые, однако, захирели.

Епископы сражались со старыми богами, хафлингами и магами, но мало кто отваживался войти в лес Тантреваллес.

Кропила, кадила и проклятия ничего не могли поделать с великаном Данквином, Всепогодным Тодри или фейри из Холма Питпенни. Дюжины вдохновленных верой миссионеров заплатили ужасную цену за излишнее рвение. Сам святой Элрик отправился босиком к Смуришскому Утесу, чтобы подчинить огра Магра и обратить его в христианство. Впоследствии барды говорили, что он добрался туда к полудню и огр вежливо согласился выслушать его.

Пока Магр разводил огонь в яме, Элрик прочитал великолепную проповедь. Он рассказал и объяснил Писание, и спел гимн Истинной вере. Когда он закончил и в последний раз воскликнул «Аллилуйя!», Магр дал ему ведро эля, чтобы смочить горло. Потом, наточив острый нож, он поблагодарил Элрика за жар, с которым тот проповедовал, проломил ему голову, разрезал на куски, вынул внутренности и насадил мясо на колья; приготовив святого таким образом, он сожрал его с гарниром из лука и капусты. Святая Улдина попробовала окрестить тролля в воде Черного озера Мейра. Она была неутомима и отчаялась только после того, как он четырежды изнасиловал ее. В результате она родила четырех чертенят. Первый из них, Игналдий, стал отцом мрачного рыцаря сэра Сакронтина, который не мог заснуть вечером, если днем не убил христианина. Других детей святой Улдины звали Драте, Аллейя и Бэзил.^[6] В Годелии друиды так и не перестали поклоняться Солнечному Лугу, Госпоже Луны, Прекрасному Адонису, Оленю Кернону, Медведю Мокусу, Темному Каю, Приятному Шиху и бесчисленному числу местных полубогов.

Именно в это время Олам Великий из Лайонесса, используя силу Персиллиан, так называемого «Магического зеркала», подчинил себе все Древние Острова, за исключение Скаганы и Годелии. Назвав себя Олам I, он правил долго и удачно; за ним последовали Рордек I и Олам II. Потом власть ненадолго захватили «Галисийские кукушки», Кварниц I и Ниффит I. И только Фашем Долгоносый сумел вернуть власть старой династии.

Его сыном был Олам III, который перенес трон Эвандик и великий стол, известный как Каирбра ан Медхан, «Доска Благородных»,^[7] из города Лайонесс в Авалон, в герцогство Даут. После того, как внук Олама III, Утер II, убежал в Британию (где стал сэром Утером Педрагоном, отцом Артура, короля Корнуэлла), страна разделилась на десять королевств: Даут, Лайонесс, Северный Ульфланд, Южный Ульфланд, Годелия, Блалок, Кадуц, Помпероль, Дассине и Тройсине.

Новые короли быстро нашли поводы для ссоры, и на Древних Островах началось время несчастий. Северный и Южный Ульфланды, беззащитные перед ска,^[8] стали не признающими закона землями, занятые бандами рыцарей и дикими зверями. Только Долина Эвандер, охраняемая с востока замком Тинзин-Фираль, а с запада городом Исс, осталась островком спокойствия.

Наконец Король Даута Одри I сделал роковой шаг. Он заявил, что, поскольку он сидит на троне Эвандик, его должны признать королем Древних Островов.

Король Фристан из Лайонесса немедленно бросил ему вызов. Одри собрал огромную армию и прошел по Ихнилдскому Пути через Помпероль и вошел в Лайонесс. В ответ король Фристан повел свою армию на север. Враги встретились около Орм Хилла, сражались два дня и две ночи, и, наконец, разделились полностью обескровленные. Фристан и Одри погибли в сражении, и обе армии отступили. Одри II побоялся повторить утверждение отца; так что сражение выиграл Фристан.

Прошло двадцать лет. Ска вторглись в Северный Ульфланд и захватили местность, известную как Северное побережье. Король Гакс, наполовину слепой и беспомощный, скрылся неизвестно куда; ска даже не потрудились найти его. В это время королем Южного Ульфланда был Ориант, сидевший в замке Сфан-Сфег около города Ульд. Его единственный слабоумный сын, принц Квилси, проводил дни, играя с причудливыми куклами и кукольными домиками. Но Одри II, король Даута, и Касмир, король Лайонесса, оба хотели стать королем всех Древних Островов и по праву сидеть на троне Эвандик.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В ПЕЧАЛЬНЫЙ ЗИМНИЙ ДЕНЬ, когда струи дождя лились с неба на город Лайонесс, королева Соллас начала рожать. Ее перенесли в родильную комнату и оставили на попеченье двум акушеркам, четырем служанкам, врача Балхамеля и старухи по имени Дилдра, настолько глубоко знавшей свойства растений, что кое-кто считал ее ведьмой. Дилдра присутствовала по желанию королевы Соллас, находившей больше утешения в вере, чем в логике.

Появился король Касмир. Соллас перестала хныкать и, схватившись пальцами за густые белые волосы, начала стонать.

Касмир поглядел на нее с другого конца комнаты. Он надел простую алую мантию и перепоясался пурпурным поясом; золотая диадема украшала его бело-рыжие волосы.

— Уже есть знаки? — спросил он Балхамеля.

— Еще нет, сир.

— Можно ли как-то узнать пол ребенка?

— Насколько я знаю, нет.

Касмир, стоявший слегка расставив ноги в дверях, с руками за спиной, казался олицетворением суровости и королевского достоинства. И, действительно, эта поза так часто сопровождала его, что служанки, хихикая, спрашивали себя, не носит ли он корону и в брачной постели. Он холодно осмотрел Соллас из-под нахмуренных бровей.

— Похоже она испытывает боль.

— Ей не так больно, сир, как должно быть. Еще не так, по крайней мере. Вспомните, что страх увеличивает боль, которая уже существует.

Каснир ничего не ответил. Осмотревшись, он заметил в тенях на другой стороне комнаты Дилдру, наклонившуюся над медной жаровней.

— Что эта ведьма здесь делает? — спросил он, указав на нее пальцем.

— Сир, — прошептала главная повитуха. — Она пришла по приказу королевы Соллас.

Касмир хмыкнул.

— Она навлечет беду на ребенка.

Дилдра наклонилась еще ниже и бросила на угли связку трав. Клуб едкого дыма проплыл через комнату и коснулся лица Касмира; тот закашлялся, резко повернулся и вышел.

Служанка опустила шторы, отрезав комнату от мокрого пейзажа, и зажгла бронзовые светильники. Соллас лежала неподвижно, раскинув ноги и отбросив голову назад; ее царственное тело завораживало тех, кто ухаживал за ней.

В это мгновение в нее вонзились острые клыки боли. Соллас закричала, сначала от боли, а потом от гнева — почему она должна страдать как самая обычная женщина?

Спустя два часа она родила девочку, и даже не очень большую.

Закрыв глаза, Соллас откинулась на подушку. Когда ребенка принесли к ней, она взмахом руки отослала ее и провалилась в беспамятство.

Праздник в честь рождения принцессы Сулдрун получился невеселым. Король Касмир не выражал особого ликования, а королева Соллас согласилась принять только некоего Эвалдо Идру, адепта восточных мистерий. Однако король Касмир не посмел нарушить давнюю традицию, и был вынужден устроить благодарственную процессию.

Стоял день с белым светом солнца, холодным ветром и высокими торопящимися облаками, когда ворота замка Хайдион открылись. Впереди величественно чеканили шаг четыре герольда в белых атласных одеждах, на их горнах развивались флажки из белого шелка с гербом Лайонесса: черное Древо жизни, на котором росли двенадцать алых гранатов.^[9] Пройдя сорок ярдов, они остановились, подняли горны и сыграли «Радостные Известия». В то же мгновение из дворца выехали четыре хрипящих белых коня, на которых сидели четверо высших вельмож королевства: Киприс, герцог Скроя; Банной, герцог Трембланса; Одо, герцог Фолиза и сэр Гарнел, рыцарь-знаменосец из замка Сванг, племянник короля. За ними появилась королевская карета, которую везли четыре белых единорога. В ней сидела королева Соллас, завернутая в зеленую одежду; она держала на руках Сулдрун, которая лежала на темно красной подушке. Рядом с каретой на огромном черном жеребце, Шеване, гарцевал король Касмир. За ними маршировала Элитная Гвардия, сплошь аристократы, каждый из которых нес серебряную алебарду. И, наконец, позади ехала повозка, с которой пара девушек бросала в толпу пригоршни пенни.

Пройдя по Сфер-Аркт, центральной улице Лайонесса, процессия достигла Шале, дороги, полукругом огибавшей гавань. Оттуда она прошла мимо рыбного рынка, а потом вернулась на Сфер-Аркт и в Хайдион. За воротами раскинули палатки, предлагавшие всем голодным соленую рыбу и печенье, и эль всем тем, кто захочет выпить за здоровье новой принцессы.

За всю зиму и весну король Касмир увидел инфанту только дважды, и оба раза холодно отвернулся. Она нарушила его королевскую волю, появившись на свет женщиной. Он не мог прямо сейчас наказать ее за это, но не собирался даровать ей свою милость.

Соллас стала угрюмой, потому что Касмир обиделся на нее, и в резких цветистых выражениях запретила показывать ей ребенка.

Кормилицей Сулдрун стала Эхирма, худая крестьянская девушка, племянница младшего садовника. Ее собственный сын умер от желтой лихорадки, и ее переполняли как молоко, так и необходимость о ком-либо заботиться.

Несколько веков назад, в то не очень отдаленное время, когда легенда и история начали расплываться, суровый пират Блаусреддин выстроил на задней стороне каменистой полукруглой гавани крепость. Он опасался не столько атаки с моря, сколько неожиданного нападения из горных ущелий и пиков, находившихся к северу от порта.

Столетием позже король дану, Раббро, окружил гавань замечательным волноломом, а к крепости добавил Старый зал, а также несколько новых кухонь и спален. Его сын, Золтра Яркая Звезда, углубил гавань и соорудил массивный каменный пирс, к которому мог причалить любой корабль в мире.^[10]

Золтра еще больше увеличил старую крепость, добавив Великий зал и Восточную башню. Однако он умер, не дождавшись окончания работы, продолжившейся во время царствования Палэмона I, Эдвариса I и Палэмона II.

Во время короля Касмира Хайдион обладал пятью большими башнями: Восточной, Королевской, Высокой (также известной как Орлиная), Башней Палэмона и Западной. Он имел и пять больших залов: Великий, Зал чести, Старый, Банкетный (или Клод ан Дах-Нэйр) и Малую трапезную. Из всех них выделялся Великий зал, громоздкая величественность которого, казалось, превосходила человеческие возможности. Его масса, пропорции и размеры, а также игра света и теней, изменявшаяся с утра до вечера, в зависимости от света движущихся факелов, невольно внушали почтение любому. Входы в зал были почти за пределами человеческого разума; во всяком случае больше никому не удалось создать нечто подобное. Дверь открывалась на узкую площадку, из которой шесть широких ступенек спускались в сам зал; ступеньки обрамляли колонны, настолько массивные, что их не могли охватить двое взрослых мужчин. Вдоль одной из стен бежал ряд высоких окон, толстое стекло которых, полиловевшее от времени, пропускало в зал бледный полусвет. По ночам факелы в железных скобах отбрасывали скорее черные тени, чем свет. Двенадцать мавританских ковров смягчали жесткость каменного пола.

Пара железных дверей открывалась в Зал чести, размером и пропорциями напоминавший неф огромного собора. Тяжелый ярко-красный ковер бежал по его центру от входа до королевского трона.

Вдоль стен стояли пятьдесят четыре стула, над каждым из которых висела эмблема благородного рода. Во время торжественных церемоний на этих стульях сидели вельможи Лайонесса, каждый под гербом своих предков. До того, как Олам III перенес Эвандик и Каирбра ан Медхан в Авалон, они тоже находились здесь. Стол, на котором благороднейшие из благородных могли найти свои имена, стоял в самой середине зала.

Зал чести был построен королем Карлом, последним из Менетевенской династии. Хловод Красный, первый из Тирхенианской,^[11] распространил Хайдион на восток, к стене Золтры. Он замостил Уркиал, старый плац Золтры, и на его конце построил массивный Пейнхадор с лечебницей, казармами и тюрьмой. Он перестал использовать подземную темницу под старым арсеналом; ее древние камеры, пыточные, тиски, колеса, дыбы, прессы, колья и изгибающие устройства ржавели и разрушались во влажном воздухе.

Сменявшие друг друга короли увеличивали залы Хайдиона, добавляли новые проходы, галереи, башни и башенки, как если бы каждый из них, размышляя о смертности, хотел сделать себя частью вечного Хайдиона.

Для тех, кто жил здесь, Хайдион всегда оставался маленькой вселенной, безразличной к событиям, происходившим в любом другом месте, хотя мембрана, отделявшая его от внешнего мира, не была непроницаемой. Снаружи приходили слухи, менялись времена года, люди приезжали и уезжали, они привозили с собой новости или тревогу; но все это было приглушенным шорохом, смутными образами, едва задевавшими органы дворца. На небе сверкает комета? Удивительно! Но о ней мгновенно забывали, когда поваренок Шилк пинал ногой кота подмастерья повара. Ска вторглись в Северный Уфланд? Эти ска — они как дикие звери. Но в то утро герцогиня Скрой, доев овсянку со сливками, обнаружила на дне кувшина со сливками мертвую мышь. Что тут началось, какие яростные крики, сколько туфель полетело в служанок!

Этой маленькой вселенной правили ясные законы. Статус определял место на длинной лестнице, от самых высших до самых низших. Каждый знал в точности свое положение и понимал разницу между собой и тем, кто был чуть выше (старался уменьшить) и чуть ниже (старался увеличить и подчеркнуть). Некоторые, недовольные своим положением, покушались на чужие права. Возникало напряжение, в воздухе повисал острый запах вражды. Все тщательно изучали поведение вышестоящих, скрывая свои дела от нижестоящих. Особенно внимательно глядели на людей с королевской кровью: их привычки и поступки обсуждались и анализировались дюжину раз за день. Королева Соллас очень сердечно говорит с религиозными фанатиками и священниками, она интересуется их убеждениями. Считают, что она сексуально холодна и у ней никогда не было любовников. Король Касмир регулярно навещает ее в кровати, раз в месяц, и они, как слоны, спариваются с величавой тяжеловесностью.

Однако принцесса Сулдрун занимала в социальной структуре дворца особое место. Все видели, что король и королева не интересуются ей, и можно было чуть-чуть поиздеваться над ней, совершенно безнаказанно.

Прошли годы, и, никем не замечаемая, Сулдрун выросла в молчаливую девочку с длинными белыми волосами, а Эхирма из кормилицы превратилась в служанку принцессы, огромное изменение в статусе.

Эхирма, не знавшая этикета, да и в других отношениях не слишком одаренная, тем не менее впитала в себя знания своего дедушки-кельта, которые за эти годы передала Сулдрун: рассказы и сказки, опасности, ждущие в далеких местах, заговоры, отвращающие шалости фейри, язык цветов, предосторожности, которые помогают ходить по ночам и избегать призраков, и как отличать хорошие деревья от плохих.

Сулдрун узнала и о странах, лежащих за пределами замка. — Из города Лайонесс ведут две дороги, — рассказала Эхирма. — Ты можешь пойти на север к горам по Сфер-Аркт, или на восток, через Ворота Золтры и Уркиал. Вскоре ты придешь к нашему маленькому дому и трем полям, на которых мы выращиваем капусту и турнепс и заготавливаем сено для коров; потом дорога разветвляется. Если ты пойдешь направо, то по берегу Лира придешь в Слут-Скем. Левая дорога ведет на север, и сливается со Старой улицей, идущей вдоль леса Тантреваллес, в котором живут фейри. Через лес тоже идут две дороги, одна с севера на юг, вторая с востока на запад.

— Расскажи, что происходит там, где они встречаются! — Сулдрун знала ответ, но всегда наслаждалась жаром, с которым Эхирма описывала все на свете.

— Ту же понимаешь, что я никогда не заходила так далеко! — предупредила ее Эхирма. — Но мой дедушка всегда говорил: в древности перекрестки всегда двигались, потому что они заколдованы и не знают покоя. Для путника это даже хорошо, потому что, в конце концов, он ставит одну ногу перед другой, потом еще и еще, и, наконец, побеждает дорогу, так и не поняв, что увидел в два раза больше леса, чем ожидал. Совсем другое дело тот народ, что каждый год продает свои товары на Ярмарке Гоблинов, которая проходит только на перекрестках! Вот у них возникала масса неудобств, потому что ярмарка проходит на перекрестках в ночь летнего солнцестояния, но когда они приезжали на перекресток, он сдвигался на две с половиной мили, и ярмарку нигде не было видно.

Однажды маги вступили в ужасную схватку на склонах Атласских Гор. Мурген оказался сильнее и победил Твиттена, отцом которого был хафлинг, а матерью — лысая жрица из Каи-Канга. Что же делать с побежденным магом, который кипит злобой и ненавистью? Мурген скатал его и заключил в крепкий десятифутовый железный столб, толщиной с мою ногу. Потом Мурген принес заколдованный столб на один из перекрестков, подождал, пока тот не переместился на подходящее место, и забил железный столб глубоко в землю в самом центре. Тем самым он заставил перекрестки оставаться на месте, и все люди на Ярмарке Гоблинов очень обрадовались и поблагодарили Мургена.

— Расскажи о Ярмарке Гоблинов.

— Ну, в этом месте и в это время встречаются халфлинги и люди, и никто не обидит другого, пока тот остается вежливым. Лесной народ устанавливает ларьки и продает самые редкие вещи: одежду из паутины и фиалковое вино в серебряных бутылках; книги из эльфийской пряжи, написанные словами, которые ты не сможешь выбросить из головы, если они в нее вошли. И ты увидишь все расы халфлингов: фейри и гоблинов, троллей и веселых дровосеков, и даже странных робких фаллоев, которые очень редко показывают себя людям, хотя и являются самыми красивыми из всех. Ты услышишь музыку и песни, и как звенит их золото, которое они выдавливают из лютиков. О, эти фейри — редкий народ!

— Расскажи мне, как ты увидела их!

— Ох, да! Тогда мне было пять лет, и я жила с сестрой, только что вышедшей замуж за сапожника из деревни Фрогмарш. Однажды, уже в сумерках, я присела на перелаз отдохнуть и засмотрелась на вечер, наплывавший на луг. Внезапно я услышала тинь-тинь-тинь. Я оглянулась и прислушалась. Опять: тинь-тинь-тинь, и вот, в двадцати шагах от меня, я заметила маленького человечка с фонарем, из которого лился зеленый свет. С козырька его шляпы свисал серебряный колокольчик, который весело звенел, когда он прыгал с места на место. Я сидела тихо, как мышка, пока он не ушел со своим колокольчиком и зеленым фонарем. Вот и все, и сказать больше нечего.

— Расскажи об ограх!

— Нет, на сегодня хватит.

— Пожалуйста.

— Ну, так и быть. Откровенно говоря, я знаю не слишком много. Хафлинги очень отличаются друг от друга, ну как лиса от медведя, так что фейри, огры, гоблины и скайты все разные. И они враждуют друг другом, хотя, конечно, не на Ярмарке Гоблинов. Огры живут в самой чаще леса; и это правда, что они хватают детей и жарят их на вертеле. Так что никогда не заходи глубоко в лес, когда собираешь ягоды, иначе заблудишься.

— Я буду очень острожной. А теперь расскажи мне…

— Нет, сейчас ты должна съесть овсянку. И сегодня, кто знает? Быть может в моем мешке лежит прекрасное розовое яблоко...

Обычно Сулдрун завтракала в своей маленькой гостиной, или, если позволяла погода, в оранжерее: она ела маленькими кусочками и пила маленькими глотками, пока Эхирма держала ложку у ее рта. Со временем она стала есть сама, тщательными движениями и очень собранно, как если бы в мире не было ничего важнее, чем есть изысканно и без спешки.

Эхирма находила эту привычку смешной и, одновременно, привлекательной; иногда она подкрадывалась к Сулдрун сзади и кричала «Бу!» ей в ухо, как раз тогда, когда девочка открывала рот за очередной ложкой супа. Сулдрун делала вид, что сердилась и упрекала Эхирму, говоря «Это неприличная шалость!» Потом она опять начинала есть, осторожно посматривая на Эхирму уголком глаза.

Выходя из комнат Сулдрун Эхирма старалась быть как можно более незаметной, но, постепенно, все поняли, что крестьянская девушка украла себе неподобающее место. Дело было доложено даме Боудетте, обергофмейстерине, жесткой и бескомпромиссной леди, хотя и незначительного рода. Она исполняла много важных обязанностей: надзирала за служанками, особенно за их добродетелью, и решала вопросы собственности. Она великолепно знала все законы дворца, писаные и неписаные, генеалогию и все скандальные происшествия.

Впервые ей пожаловалась Бьянка, служанка из самых высших.

— Эта Эхирма вообще посторонняя, и даже не живет во дворце. Он нее несет свиньями, а ходит она с видом знатной дамы, и только потому, что машет метлой в спальне маленькой Сулдрун.

— Да, да, — сказала дама Боудетта, произнося слова через длинный горбатый нос. — Я знаю об этом.

— И это еще не все! — с легким ударением сказала Бьянка. — Все мы знаем, что принцесса Сулдрун, как бы это сказать, слегка отстает в развитии…

— Бьянка! Это уже слишком!

— ...но когда она говорит, то произносит слова с жутким выговором! Что, если король Касмир захочет поговорит с принцессой и услышит голос мальчишки-конюшенного?

— Ты права, — величественно сказала дама Боудетта. — Тем не менее я уже обдумала это дело.

— Помните, что я очень хорошо подхожу для этой работы: у меня безупречный выговор и я знаю все об манерах и одежде.

— Я подумаю.

В конце концов дама Боудетта назначила на этот пост благородную женщину средних достоинств, свою кузину даму Магелин, у которой она была в долгу. Эхирму немедленно уволили, и она, понурив голову, поплелась домой.

Сулдрун, которой тогда исполнилось четыре года, была кроткой и послушной девочкой, хотя немного отчужденной и задумчивой.

Узнав об изменении, она даже застыла от потрясения. Эхирма была единственным существом в мире, которое она любила. Однако Сулдрун не стала плакать и кричать. Она поднялась в свою комнату, и десять минут стояла у окна, глядя на город. Потом завернула куклу в платок, надела плащ с капюшоном, сделанный из серой овечьей шерсти, и незаметно вышла из дворца.

Она пробежала по аркаде, примыкавшей к восточному крылу Хайдиона, и по сырому проходу в двадцать футов длиной проскользнула под стеной Золтры.

Потом она пробежала через Уркиал, даже не посмотрев в сторону мрачного Пейнхадора и виселиц на его крыше, с которых свешивалась пара трупов.

Оставив Уркиал позади, Сулдрун бежала по дороге, пока не устала, после чего пошла. Она хорошо знала дорогу: вперед и вперед, вплоть до первой развилки, а потом налево до первого дома.

Она робко толкнула дверь и нашла Эхирну, печально сидевшую у стола и резавшую турнепс для вечернего супа

Эхирна изумленно посмотрела на нее.

— Что ты тут делаешь?

— Мне не нравится дама Магелин. Я пришла жить с тобой.

— Ах, маленькая принцесса, так не бывает! Пошли, мы должны вернуться прежде, чем поднимется крик. Кто-нибудь видел, как ты уходила?

— Никто.

— Тогда пойдем, и побыстрее. Если кто-нибудь спросит, мы вышли только для того, чтобы подышать воздухом.

— Я не хочу жить там одна!

— Сулдрун, моя самая дорогая, ты должна! Ты — принцесса, и не должна об этом забывать! То есть ты должна делать все то, что тебе скажут. Пойдем!

— Но я не буду делать то, что мне скажут, если это означает, что тебя не будет.

— Посмотрим. Давай поторопимся; может быть мы сможем проскользнуть, и никто ничего не узнает.

Но Сулдрун уже хватились. Хотя никто не замечал ее, когда она находилась в Хайдионе, ее отсутствие сразу стало делом государственной важности. Дама Магелин обыскала всю Восточную башню, начиная с чердака под самой крышей, в который Сулдрун любила забираться (красться и прятаться, ты, скрытная маленькая чертовка , подумала дама Магелин), потом спустилась в обсерваторию, в которую король Касмир приходил, чтобы поглядеть на порт, еще ниже, через комнаты на следующем этаже, в том числе и комнатку самой Сулдрун. Наконец, разгоряченная, усталая и полная дурных предчувствий, она спустилась на самый нижний этаж и, с яростью и облегчением, увидела, как Сулдрун и Эхирма открывают тяжелую дверь и спокойно входят в вестибюль на конце главной галереи. Дама Магелин пролетела последние три ступеньки, только юбки яростно закрутились вокруг нее, и набросилась на провинившуюся парочку.

— Где вы были? Мы все страшно волновались. Пошли, мы должны найти даму Боудетту; дело в ее руках.

Дама Магелин быстро прошла по галерее и повернула в боковой коридор, к кабинету дамы Боудетты; Сулдрун и Эхирма боязливо шли следом.

Дама Боудетта, переводя взгляд с Сулдрун на Эхирну и обратно, выслушала взволнованный отчет дамы Магелин. Дело, казалось, не стоило и выеденного яйца, мелкое и скучное. Тем не менее, была проявлена непокорность, а это надо пресекать на корню, быстро и решительно. Не имело значения, кто виноват; дама Боудетта оценивала ум Сулдрун как вялый, в пару к круглой крестьянской тупости Эхирмы.

Но, конечно, наказать Сулдрун невозможно; даже Соллас разгневается, если узнает, что розги прогулялись по королевской заднице.

Дама Боудетта быстро приняла решение и холодно посмотрела на Эхирму:

— Женщина, ты понимаешь, что ты сделала?

Эхирма, действительно не отличавшаяся острым умом, непонимающе посмотрела на даму Боудетту.

— Я ничего не сделала, миледи. — Потом, надеясь защитить Сулдрун, она все испортила. — Мы просто гуляли, как обычно. Больше ничего. Верно, принцесса, дорогая?

Сулдрун, посмотрев на даму Боудетту, чем-то похожую на ястреба, и на дородную даму Магелин, заметила только холодную неприязнь.

— Да, я пошла прогуляться.

Дама Боудетта повернулась к Эхарне.

— Как только ты осмелилась на такую наглость! Разве тебя не уволили?

— Да, миледи, но это же не означает, что…

— Молчать! Ни слова больше. Я не желаю слышать никаких извинений. — Боудетта подозвала лакея. — Отведи эту женщину во двор и собери всех.

Всхлипывающую и недоумевающую Эхирму отвели на задний двор за кухней, и послали за тюремным надзирателем из Пейнхадора.

Пока все дворцовые слуги и служанки собирались во дворе, двое лакеев в ливреях Хайдиона положили Эхирму на деревянные подмостки. Вперед вышел надзиратель: дородный чернобородый человек с мертвенно-бледной, почти лиловой кожей. Он праздно стоял, поглядывая на служанок и поигрывая плеткой из ивовых прутьев.

Наконец на балконе появилась дама Боудетта, за ней дама Магелин и Сулдрун.

Четким носовым голосом дама Боудетта прокричала:

— Слуги, внимание! Эта женщина, Эхирма, виновна в ужасном преступлении. Глупая и беззаботная, она присвоила себе нашу любимую принцессу Сулдрун, заставив нас ужаснуться и опечалится. Женщина, ты раскаиваешься?

— Она не сделала ничего! — крикнула Сулдрун. — Просто привела меня домой!

Захваченная особой страстью, охватывающей всех, глядящих на казнь, дама Магелин осмелилась схватить Сулдрун за руку и грубо оттащить назад.

— Молчи! — прошипела она.

— Мне было бы стыдно, если бы я сделала что-то плохое! — завопила Эхирма. — А я только привела принцессу домой, и очень быстро.

Внезапно дама Боудетта ясно поняла, что произошло. Ее нижняя челюсть отвисла. Она шагнула вперед. Но события зашли слишком далеко; само ее достоинство в опасности. Без сомнения Эхирма раньше сумела избежать наказания за другие проступки. Ее дерзкое поведение всегда сходило ей с рук.

Дама Боудетта подняла руку.

— Сейчас вы все получите урок! Ведите себя почтительно! Ничего не позволяйте себе! Уважайте вышестоящих! Смотрите и соблюдайте осторожность! Стражник! Восемь ударов, веских, но не тяжелых.

Надзиратель отошел назад, надел черную маску палача и подошел к Эхирме. Задрав ее коричневую юбку из дрока, он обнажил пару полных белых ягодиц; потом высоко поднял плеть. Хрясь! Эхирма придушенно закричала.

Кое-кто из зрителей сдержанно вздохнул, другие захихикали.

Дама Боудетта бесстрастно глядела на экзекуцию. Дама Магелин поджав губы, бессмысленно улыбалась. Сулдрун стояла молча, только прикусила нижнюю губу. Надзиратель самокритично посмотрел на свою работу, и опять поднял плеть. Не самый добрый человек на свете, он, тем не менее, не любил причинять боль и сегодня был в хорошем настроении. Изображая страшные усилия, он поводил плечами, пошатывался и крякал, но, на самом деле, вкладывал в удары мало веса и ни в коем случае не сдирал кожу. Тем не менее Эхирма вопила при каждом ударе, и все пришли в ужас от такой суровой порки.

— ... семь... восемь. Достаточно, — объявила дама Боудетта. — Тринта, Молотта, позаботьтесь об этой женщине. Смажьте ее хорошим маслом и отвезите домой. Все остальные: возвращайтесь к работе!

Дама Боудетта повернулась и вышла с балкона в гостиную для высокопоставленных слуг, таких как она сама, сенешаль, казначей, сержант дворцовой гвардии и главный эконом; здесь они могли расслабиться, освежиться и обсудить важные дела. Дама Магелин и Сулдрун последовали за ней.

Дама Боудетта повернулась к Сулдрун и обнаружила, что та уже на полпути к двери.

— Дитя! Принцесса Сулдрун! Куда вы собрались?

Дама Магелин тяжелыми шагами подошла к двери и преградила Сулдрун дорогу.

Сулдрун остановилась, посмотрела на одну женщину, потом на другую, на ее глазах блеснули слезы.

— Пожалуйста, уделите мне внимание, принцесса, — сказала дама Боудетта. — Мы начинаем нечто новое, то, что мы откладывали слишком долго: ваше образование. Вы должны научиться быть уважаемой, достойной леди. Вас будет учить дама Магелин.

— Я ее не хочу.

— И, тем не менее, вам придется принять ее. Так приказала сама милостивая королева Соллас.

Сулдрун посмотрела прямо в лицо даме Боудетте.

— Однажды королевой буду я. И тогда тебя отстегают кнутом.

Дама Боудетта открыла рот, и тут же его закрыла. Она быстро шагнула к Сулдрун, стоявшей наполовину вызывающе, наполовину робко.

Дама Боудетта остановилась. Дама Магелин, невесело ухмыляясь, наблюдала за ней сбоку, ее глаза глядели сразу во все стороны.

— Принцесса Сулдрун, — сказала дама Боудетта каркающим, болезненно тихим голосом. — Запомните, я предана вам. Не подобает королеве или принцессе действовать под влиянием капризной мстительности.

— Так оно и есть. Помните, что то же самое верно и по отношению ко мне, — елейным голосом подтвердила дама Магелин.

— Наказание завершено, — объявила дама Боудетта, все еще натянуто и осторожно. — И теперь всем будет только лучше. А нам лучше всего забыть о нем. Вы — наша драгоценная принцесса Сулдрун и достойнейшая дама Магелин будет обучать вас соблюдать приличия.

— Я не хочу ее. Хочу Эхирму.

— Замолчите, будьте почтительны.

Сулдрун отвели в ее комнату. Дама Магелин расположила свои дородные телеса на кресле и занялась шитьем. Сулдрун подошла к окну и уставилась на порт.

На следующий день дама Магелин тяжело поднялась по винтовой каменной лестнице в апартаменты дамы Боудетты, ее бедра тряслись и раскачивались под темно-коричневым платьем. На третьем этаже она остановилась, чтобы отдышаться, а потом подошла к арочной деревянной двери, обитой полосками черного железа.

Дверь был приоткрыта. Дама Магелин толкнула ее, железные петли заскрипели, и дверь открылась, давая возможность обширному телу дамы Магелин протиснуться внутрь. Дама Магелин вошла и застыла на пороге, обшаривая глазами все уголки комнаты.

Дама Боудетта сидела у стола, подсовывая длинным указательным пальцем семена репса синичке, сидевшей в клетке.

— Клюй, Дикко, клюй! Будь воспитанной птицей! Ага! Вот так-то лучше.

Дама Магелин несмело сделала пару шагов вперед, и, наконец, дама Боудетта заметила ее.

— Ну, что еще?

Дама Магелин тряхнула головой, сжала руки и облизнула поджатые губы. — Ребенок тверд, как камень. Я ничего не могу поделать с ней.

Дама Боудетта раздраженно фыркнула.

— Ты должна действовать быстро и энергично! Составь расписание! Настаивай на послушании!

Дама Магелин развела руками.

— Как? — резко спросила она.

Дама Боудетта раздраженно щелкнула языком и повернулась к клетке.

— Дикко? Экий ты дурак, Дикко! Еще одно зернышко, и все. Больше не будет!

Потом дама Боудетта встала, и с дамой Магелин в кильватере выплыла из комнаты и спустилась в комнаты Сулдрун. Открыв дверь, она оглядела гостиную.

— Принцесса? — позвала дама Боудетта. — Вы прячетесь от нас? Не шалите и выходите.

— Где же эта маленькая упрямица? — прогудела печальным контральто дама Магелин. Я строго настрого приказала ей сидеть на стуле.

Дама Боудетта заглянула спальню. — Принцесса Сулдрун! Где вы?

Вскинув голову, она прислушалась и не услышала ничего. В комнатах никого не было.

— Она опять убежала к этой толстухе, — пробормотала дама Магелин.

Дама Боудетта подошла к окну, но косая черепичная крыша над аркадой и заплесневелая стена Золтры закрывали вид на восток. Она перевела взгляд на оранжерею, находившуюся прямо под окном; там, наполовину скрытое густой зеленой листвой, блеснуло белое платьице Сулдрун.

Молчаливая и мрачная, она прошествовала из комнаты; дама Магелин плелась за ней, шипя и негромко ругаясь.

Они спустились по лестнице, вышли из здания и пошли к оранжерее.

Сулдрун сидела на скамейке и играла оборванными травинками. Бесстрастно посмотрев на приближающихся женщин, она опять занялась травой.

Дама Боудетта остановилась и посмотрела на маленькую белую головку. В ней поднялась волна гнева, но она была слишком умна и осторожна, чтобы разрешить ей вырваться наружу. Дама Магелин стояла сзади, от возбуждения поджав рот; она надеялась, что дама Боудетта ущипнет принцессу, даст ей пощечину или шлепнет по твердой маленькой попке.

Сулдрун подняла глаза и какое-то мгновение разглядывала даму Боудетту, потом отвернулась, как бы от скуки и апатии, но даме Боудетте показалось, что принцесса посмотрела вперед, в далекое будущее.

Наконец дама Боудетта с трудом сказала скрипучим голосом:

— Принцесса Сулдрун, вы не хотите подчиняться указаниям дамы Магелин?

— Я ее не люблю.

— Но вы любите Эхирму?

Сулдрун не ответила, только изогнула травинку.

— Очень хорошо, — величественно сказала дама Боудетта. — Так тому и быть. Мы не можем видеть нашу драгоценную принцессу несчастной.

Быстрый взгляд наверх; принцесса, казалось, видела даму Боудетту насквозь.

Чему быть, того не миновать , подумала дама Боудетта с горькой усмешкой. По меньшей мере мы понимаем друг друга .

— Эхирма вернется, — сказала она, и, спасая лицо, твердо добавила. — Но вы будете слушаться даму Магелин, которая займется вашими манерами.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЭХИРМА ВЕРНУЛАСЬ, и дама Магелин продолжала пытаться привить Сулдрун приличные манеры, с тем же успехом, что и раньше. Сулдрун даже не упрямилась, а казалась где-то далеко; она не тратила усилий, бросая вызов даме Магелин, но просто не замечала ее.

Дама Магелин попала в затруднительное положение; если бы она призналась в неспособности обучать Сулдрун, дама Боудетта могла бы дать ей значительно менее приятную работу. Поэтому дама Магелин каждый день появлялась в комнатах Сулдрун, где уже хозяйничала Эхирма.

Обе заметить ее или сделать вид, что не замечают. Дама Магелин, улыбаясь во весь рот и глядя во все стороны сразу, ходила по комнате, делая вид, что приводит все в порядок.

Наконец она подходила к Сулдрун.

— Принцесса, — говорила она в грациозно-шутливой манере, — сегодня мы подумаем о том, как сделать из вас настоящую придворную леди. Для начала покажите мне ваш лучший реверанс.

Предполагалось, что принцесса должна уметь делать шесть разных реверансов, и дама Магелин тяжеловесно приседала, опять и опять, явственно скрипя суставами, пока Сулдрун, из жалости, не пыталась повторить упражнение.

После обеда, который подавали или в комнатах Сулдрун, или, если позволяла погода, в оранжерее, Эхирма возвращалась домой и занималась своим домом, в то время как дама Магелин ложилась отдохнуть. От Сулдрун тоже ожидали, что она будет спать, но как только дама Магелин начинала выводить рулады, Сулдрун вставала с кровати, надевала сапожки, выскальзывала в гостиную, спускалась вниз и бродила по залам древнего дворца.

Казалось, что в эти медленные послеполуденные часы сам дворец погружается в дрему, и маленькая хрупкая фигурка скользила по галереям и высоким комнатам, как струйка сна.

В солнечную погоду можно было пойти в оранжерею и поиграть в печальные игры в тени шестнадцати старых апельсиновых деревьев; однако чаще всего Сулдрун незаметно пробиралась в Великий зал, а оттуда Зал чести, вдоль стен которого стояли пятьдесят четыре больших стула, представлявшие пятьдесят четыре самых благородных домов Лайонесса.

Герб над каждым из массивных стульев рассказывал девочке о врожденной природе каждого стула, его отличительных особенностях, ярких и сложных. В одном стуле было что-то лживое, хотя и с претензией на очарование; другой казался безрассудно храбрым и обреченным на гибель.

Сулдрун распознавала дюжину разных видов угроз и жестокостей, и столько же безымянной любви; их всех невозможно было описать словами, но от них внутренности бурлили, по коже бежали мурашки или возникали другие ощущения, эротические: скоротечные и приятные, но очень странные.

Некоторые стулья любили Сулдрун и готовы были защищать ее; другие источали грозную опасность. Пробираясь между их массивными телами, Сулдрун чувствовала себя незначительной и неопытной. Она шла медленно, слушая невнятные голоса и наблюдая за движением или сдвигом неярких красок. Иногда, сидя в полудреме, полуяви в объятиях стула, который любил ее, Сулдрун становилась восприимчивой. Шепчущие невнятные голоса приближались, делались разборчивыми: стулья вновь и вновь рассказывали друг другу о трагедиях и триумфах.

В самом конце зала со стропил свисало достававшее до пола темно-красное знамя с вышитым на нем Древом жизни. За прорезью в материи находилась маленькая комнатка, темная и обтрепанная, пахнувшая древней пылью. Здесь хранились церемониальные предметы: чаша, вырезанная из алебастра, кубки, связки одежды. Эта комната казалась Сулдрун маленьким жестоким местом, где замышлялись и, возможно, совершались жестокие дела, оставляя в воздухе подсознательную дрожь; девочка не любила ее.

Иногда в Залах было скучно, и тогда Сулдрун шла вдоль парапетов в Старую крепость, откуда открывался всегда интересный вид на Сфер-Аркт: путешественники приходили и уходили; проезжали повозки, до краев наполненные бочонками, тюками и корзинами; скакали странствующие рыцари в потрепанных доспехах; проносились окруженные свитой вельможи; проходили актеры, бродячие ученые, священники и паломники самых разных сект; из своих поместий приезжали дворяне, чтобы купить одежду пряности и всякие безделушки; и еще, и еще.

На севере Сфер-Аркт проходила мимо утесов Мигер и Йакс: история рассказывала, что это были гиганты, помогшие королю Золтре Блестящая Звезда углубить порт Лайонесса; после конца работ они стали шумными и надоедливыми, и волшебник Амбер превратил их в камень.

С парапетов Сулдрун могла видеть гавань и стоявшие на якоре чудесные корабли из далеких стран. До них было не добраться: одна попытка вызвала бы шторм упреков от дамы Магелин; ее могли отчитать в присутствии королевы Соллас или даже перед устрашающим королем Касмиром. Сулдрун не хотела видеть никого из них: королева Соллас была немногим больше, чем высокомерный голос из вороха красивой одежды, а король Касмир, по мнению Сулдрун, состоял из сурового лица с голубыми глазами навыкате, золотых кудрей, золотой короны и золотой бороды.

Сулдрун не собиралась рисковать и встречаться с ними, и ограничила свои путешествия окрестностями Хайдиона.

Когда принцессе исполнилось семь лет, у королевы Соллас опять вырос большой живот и она родила мальчика. На этот раз Соллас меньше боялась и меньше страдала, чем с Сулдрун. Ребенка назвали Кассандр; со временем он станет Кассандром V. Он родился летом, в замечательную погоду, и праздник по случаю его рождения длился неделю.

В Хайдион съехались знатные гостисо всех Древних Островов. Из Дассине приехали принц Отмар со своей женой, аквитанской принцессой Элинетт, а также герцоги Афибан, Хелинг и Утри-мэдекс со свитами. Король Тройсине, Гранис, прислал своих царственных братьев, Арбамета и Осперо, а также сына Арбамета, Тревана, и сына Осперо, Аилла. Из Южного Ульфланда приехал великий герцог Эрвиг, который привез замечательный подарок: шкатулку из красного дерева, инкрустированную голубой бирюзой и красным сланцем. Гакс, король Северного Ульфланда, которому так досаждали ска, не только не приехал, но и не прислал поздравления. Король Даута, Одри, прислал делегацию вельмож и дюжину слоников, вырезанных из янтаря... И еще, и еще.

На церемонии наречения имени, проходившей в Великом зале, принцесса Сулдрун скромно сидела вместе с шестью дочерьми высшей знати; напротив сидели принцы Треван и Аилл из Тройсине, Беллат из Кадуца и три юных герцога из Дассине. По такому случаю Сулдрун нарядили в платье из бледно-голубого бархата, ее мягкие бледные волосы поддерживала лента, усыпанная лунными камнями. Он выглядела очень красивой, и привлекла внимание многих из тех, кто раньше не обращал на нее внимание, включая самого короля Касмира.

«Она хорошенькая, безусловно, хотя худая и изможденная, — подумал король, больше всего стремившийся восстановить древнее величие Лайонесса. — Выглядит одинокой; похоже слишком много хранит в себе... Все это надо исправить. Вырастет — можно будет выгодно выдать замуж. И, конечно, подумать о женихе надо уже сейчас».

Он стал перебирать возможности. Даут — вот главное препятствие на его пути, а король Одри — враг, хотя и скрытый. Когда-нибудь старая война вспыхнет опять, но напасть на Даут надо не с востока, через Помпероль, где нет оперативного простора (страшная ошибка короля Фристана), а через Южный Ульфланд, через незащищенные западные границы Даута. И король Касмир подумал о Южном Ульфланде.

Король Ориант, бледный маленький человек с круглой головой, был слабым, назойливым и язвительным. Он сидел в замке Сфан-Сфег около города Ульд, и свирепые бароны гор и пустошей не признавали его власти. Его королева, Бехус, высокая и дородная, сумела родить только одного сына, Квилси, которому сейчас было пять лет; принц оказался слабоумным, из его рта постоянно текла слюна. Брак между Сулдрун и Квилси мог принести много пользы. Однако все зависело от того, сумеет ли Сулдрун повлиять на слабоумного мужа. Если Квилси действительно настолько послушный, как его описывают донесения, умная женщина легко подчинит его себе.

Вот о чем думал король Касмир на церемонии наречения имени своего сына, Кассандра.

Сулдрун почувствовала на себе напряженный взгляд отца и испуганно поежилась, решив, что вызвала его неудовольствие. Но вскоре он отвернулся: какое облегчение!

Прямо напротив нее сидели принцы из Тройсине. Четырнадцатилетний Треван, высокий и сильный для своего возраста, имел темные, коротко обрезанные волосы, густой волной падавшие на уши. Слегка тяжеловатые черты лица совсем не портили его, и он уже успел стать своим среди служанок Заркона, поместья его отца, принца Арбамета. Его взгляд часто останавливался на Сулдрун, заставляя ее нервничать.

Второй принц из Тройсине, Аилл, был на два-три года младше двоюродного брата. Узкие бедра, квадратные плечи. Шапка прямых светло-коричневые волос, покрывавшая кончики ушей. Прямой короткий нос, ясно очерченный рот. Казалось, он не замечал Сулдрун, что, почему-то, слегка раздражало ее, хотя ей и не нравилась наглость его брата... В этот мгновение появились четыре суровых друида, приковавшие к себе ее внимание.

Каждый из них был одет в плащ из коричневого дрока, подпоясан и скрывал лицо под капюшоном; и каждый нес ветку дуба, росшего в священной роще. Они проковыляли вперед, их длинные белые ноги то появлялись, то исчезали под плащами; подойдя к колыбели, они разделились, встав на севере, юге, востоке и западе от нее.

Друид с севера вытянул ветку дуба над ребенком и, коснувшись его лба деревянным амулетом, произнес:

— Дагда благословляет тебя и нарекает Кассандром.

Следующим протянул ветку дуба друид с запада:

— Бригита, первая дочь Дагды, благословляет тебя, дарует искусство поэзии и нарекает Кассандром.

Друид с юга протянул ветку дуба:

— Бригита, вторая дочь Дагды, благословляет тебя, дарует крепкое здоровье и силу исцелять, и нарекает Кассандром.

Последним протянул ветку дуба друид с востока:

— Бригита, третья дочь Дагды, благословляет тебя, дарует железо, меч, щит, плуг и серп, и нарекает Кассандром.

Ветки, которые они держали над ребенком, образовали потолок из листьев.

— Да согреет твое тело свет Луга; да улучшит твое будущее тьма Огмы; да поддержит Лир твои корабли; пусть милость Дагды никогда не покидает тебя.

Они повернулись и, медленно ступая босыми ногами, вышли из зала.

Пажи в ярко красных панталонах с буфами подняли горны и заиграли «Честь королевы». Все встали и под тихий шепоток королева Соллас вышла из зала, поддерживаемая леди Ленорой; принца унесли под наблюдением леди Десди.

На высокой галерее появились музыканты с цимбалами, трубами, лютней и кадвалом (это такая скрипка с одной струной, на которой играют джигу). Середину зала расчистили, пажи дунули в фанфары второй раз: Смотрите! Веселый король!

Король Касмир пригласил леди Аресму, герцогиню Слахана; музыканты заиграли величавую мелодию паваны, и король повел вперед леди Аресму, а за ними последовали все лорды и леди королевства, одетые в великолепные костюмы самых разных цветов; каждый их жест, каждый шаг, каждый поклон и движение головы, руки или ноги соответствовали этикету. Сулдрун зачарованно смотрела на них: медленный шаг, остановка, маленький поклон, рука грациозно взлетела вверх, потом следующий шаг; мерцают шелка, шелестят юбки, звучно играет музыка. И каким жестким и величественным казался отец, даже поглощенный таким легкомысленным делом, как танец.

Павана закончилась, все перешли в Клод ан Дах-Нэйр и заняли места за столом. Здесь действовали самые жестокие правила этикета; главный герольд и распорядитель заработали страшную головную боль, определяя положение гостей. Сулдрун посадили справа от короля Касмира, на том месте, которое обычно занимала королева. Сегодня вечером королева Соллас чувствовала себя нехорошо и осталась в кровати, утешая себя сладкими ватрушками; Сулдрун впервые ела за тем же столом, что и ее отец, король.

Через три месяца после рождения принца Кассандра жизнь Сулдрун изменилась. Эхирма, уже бывшая матерью двух сыновей, родила двойню. Ее сестра, управлявшая домом в отсутствии Эхирмы, вышла замуж за рыбака, и Эхирма больше не могла служить Сулдрун.

К тому же именно тогда дама Боудетта объявила желание короля: Сулдрун должна обучиться манерам, танцам и всему остальному, что подобает знать и уметь принцессе.

Солдрун безропотно подчинилась и придворные дамы начали обучать ее. Но, как и раньше, в те часы, когда замок погружался в послеполуденный сон, она неслышно бродила по нему: оранжерея, библиотека или Зал чести. Из оранжереи дорога вела по аркаде к Стене Золтры, через сводчатый туннель и на Уркиал. Однажды Солдрун зашла в туннель так далеко, как только осмелилась, и встала в тени, смотря на солдат, упражнявшихся с пиками и мечами. Они ходили строем, стреляли из лука, наносили выпады, отступали... Красивое зрелище, подумала Сулдрун.

Справа Уркиал обрамляла потрескавшаяся стена. Сквозь нее вела рассохшаяся от времени тяжелая деревянная дверь, почти невидимая за старой раскидистой лиственницей.

Сулдрун выскользнула из туннеля и спряталась за лиственницей. Посмотрев на трещину в двери, она изо всех сил потянула за затвор, удерживавший покоробленное дерево на месте. Никакого результата. Тогда она нашла камень и ударила им по затвору, как молотком. Заклепки разошлись и затвор отвалился. Сулдрун толкнула; дверь задрожала и заскрипела. Девочка повернулась к ней спиной и толкнула ее круглыми маленькими ягодицами. Дверь запротестовала почти человеческим голосом и приоткрылась.

Сулдрун проскользнула сквозь щель и оказалась в начале оврага, который спускался к морю. Собрав все свое мужество, она осмелилась сделать несколько шагов вниз по старой тропинке, потом остановилась, прислушалась... ни звука. Одна. Она прошла еще пятьдесят футов, и пришла к маленькому строению из выветрившегося камня, заброшенному и пустому: вероятно древний храм.

Идти дальше Сулдрун не осмелилась; ее хватятся и дама Боудетта опять будет ругаться. Вытянув шею, она посмотрела сквозь овраг и заметила кроны деревьев. Потом неохотно повернулась и отправилась обратно.

Осенний шторм принес в город Лайонесс дождь и туман, и четыре дня Сулдрун была заперта в Хайдионе. На пятый день тучи начали расходиться, через них ударили столбы солнечного света. К полудню небо стало наполовину синим, хотя вторую половину еще покрывали остатки облаков.

При первой же возможности Сулдрун пробежала по аркаде и проскользнула в туннель под Стеной Золтры. Бросив предупредительный взгляд на Уркиал, она проскочила за лиственницу, вбежала в старую деревянную дверь и закрыла ее за собой. Она была одна, изолированная от всего остального мира.

По старой тропинке она спустилась к храму: восьмиугольное каменное сооружение покоилось на каменной полке, за которой отвесно поднимался гребень. Сулдрун посмотрела через низкую арочную дверь храма. Четыре больших шага привели бы ее к задней стене, с низкого каменного алтаря которой смотрел символ Митры. Свет в храм лился через окна, прорезанные в боковых стенах, крышу покрывала черепица. Ветер шевелил мертвые листья на полу; в остальном храм был пуст. Чувствовался холодно-сладкий запах гниющих листьев, слабый, но неприятный. Сулдрун сморщила нос и отступила.

Овраг резко пошел вниз и стал походить на ущелье с невысокие скалистыми склонами. Тропинка вилась среди камней, заросших диким тимьяном, асфоделью и чертополохом, и перепрыгивала с уступа на уступ, покрытых толстыми слоями почвы. Два массивных дуба стерегли древний сад, росший еще ниже, и Сулдрун почувствовала себя исследователем, открывшим новую землю.

Левый склон уже превратился в высокий утес. Маленькая роща из тиса, лавра, граба и мирта затеняла кусты и цветы: фиалки, папоротник, колокольчики, незабудки и анемоны; воздух был напоен запахом гелиотропа. Правый склон, почти такой же высокий, ловил солнечный свет. Под ним росли розмарин, асфодель, наперстянка, дикая герань и лимонная вербена, над которыми возвышались узкий кипарис с черно-зелеными листьями и дюжина громадных оливковых деревьев, шишковатых и перекрученных; их свежая серо-зеленая листва резко выделялась на фоне состарившихся стволов.

Там, где овраг расширялся, Сулдрун обнаружила руины римской виллы, от которой не осталось ничего, кроме потрескавшегося мраморного пола и наполовину опрокинувшихся колонн: упавшие мраморные блоки лежали среди сорняков и чертополоха. На краю террасы росла одинокая липа с тяжелым стволом и раскидистыми ветвями. Тропинка вела дальше, к узкой полоске галечного пляжа, выгнувшейся между двумя мысами: их образовали утесы, уходящие в море.

Ветер ослабел до легкого бриза, но волны все еще накатывались на берег и разбивались о гальку.

Какое-то время Сулдрун смотрела на сияющую солнечную дорожку, бегущую по морю, потом повернулась и посмотрела обратно, в овраг. Старый сад зачарован, никакого сомнения, подумала она, но доброй магией; она чувствовал только мир. Деревья грелись на солнце и не обращали на нее внимания.

Все цветы любили ее, за исключение гордой асфодели, которая любила только саму себя. В руинах шевелились печальные воспоминания, но они были почти неосязаемыми, меньше, чем завитки тумана, и у них не было голоса.

Солнце продолжало свой путь по небу, и Сулдрун неохотно пошла обратно.

Ее хватятся, если она задержится здесь. Вверх, через сад, старую дверь, обратно в аркаду, в Хайдион.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

СУЛДРУН ПРОСНУЛАСЬ В ХОЛОДНОЙ СЕРОЙ КОМНАТЕ; в ее окно лился мрачный мокрый свет: дожди вернулись, а тут еще горничная забыла зажечь огонь в камине. Сулдрун подождала несколько минут, потом решительно выскользнула из кровати и, дрожа от холода, сама оделась и причесалась.

Наконец появилась служанка и быстро зажгла огонь, боясь, что Сулдрун может пожаловаться на нее даме Боудетте, но принцесса уже забыла об ее оплошности.

Сулдрун подошла к окну. Дождь размыл панораму города, на месте гавани плескалась большая лужа, черепичные крыши стали десятью тысячами серыми тенями. Куда исчезли все цвета?

Цвет! Что за странная вещь? Он сверкает под солнцем, но блекнет в полумраке дождя: очень странно. Появился завтрак, который она съела, размышляя о парадоксах цвета. Красный и синий, зеленый и фиолетовый, желтый и оранжевый, коричневый и черный: каждый имеет свой характер и особое качество, хотя и неуловимое...

Сулдрун пошла в библиотеку, утренние уроки. Сегодня ее учителем будет мастер Джеймес, архивист, ученый и библиотекарь при дворе короля Касмира. Высокий и худой, с большим острым носом, делавшим его похожим на хищную птицу, поначалу он показался Сулдрун воплощением суровости и точности.

Всего несколько лет назад мастер Джеймес оставил за собой безумство юности, но он не был ни старым, ни даже человеком средних лет. Непокорные черные волосы закрывали половину высокого лба и нависали над ушами, пергаментно-бледная кожа обтягивала длинные тощие руки и ноги; тем не менее он нес свое худое тело с достоинством и даже странной нескладной грацией. Его отец, сэр Кринсли из Хрдека, владел тридцатью акрами каменистых холмов, и шестой сын не получил от него ничего, кроме благородного происхождения. Вначале он обучал Сулдрун с бесстрастной педантичностью, но она быстро узнала, как сбить его с толку и очаровать. В результате он безнадежно полюбил ее, хотя делал вид, что не чувствует к ней ничего, кроме естественной терпимости. Сулдрун, очень восприимчивая, если хотела, видела его насквозь, несмотря на заносчивую беспристрастность, и сама управляла собственным обучением.

Мастер Джеймес нахмурился, посмотрел на ее прописи и сказал:

— Твои Б и В не отличить друг от друга. Мы должны написать их снова, более точно.

— Перо затупилось!

— Заточи его! И аккуратно, не порежься. Ты должна научиться делать это легко и изящно.

— О-оо-ах!

— Ты порезалась?

— Нет. Но я практикуюсь на случай, если порежусь.

— Для это не надо практиковаться. Крики боли выходят сами, очень даже естественно.

— Как далеко ты ездил?

— Как это связана с необходимостью заточить перо?

— Ученики в других странах, далеких, таких как Африка, они точат перо как-то иначе?

— Не могу сказать.

— Как далеко ты ездил?

— О, не очень далеко. Я учился в университета Авалона и еще в Метеглине. Как-то раз был в Аквитании.

— А какое самое далекое место в мире?

— Хмм, трудно сказать. Китай? По ту сторону Африки?

— Это не может быть подходящим ответом!

— Неужели? Тогда, пожалуйста, просвети меня.

— Самого далекого места в мире вообще нет; обязательно есть что-нибудь более далекое.

— Да, возможно. Дай мне заострить твое перо. Вот так. А теперь вернемся к Б и В...

Придя в библиотеку в то дождливое утро, Сулдрун нашла мастера Джеймеса уже готовым, рядом с ним лежала дюжина наточенных перьев.

— Сегодня, — сказал мастер Джеймес, — ты напишешь свое полное имя таким изысканным почерком, который заставит меня закричать от удивления.

— Я сделаю все, что могу, — пообещала Сулдрун. — Замечательные перья.

— Действительно великолепные.

— И белое оперенье.

— Мне кажется, что ты права.

— А чернила черные. Я думаю, что к черным чернилам лучше подошло бы черное оперенье.

— Не думаю, что это имеет какое-нибудь значение.

— Я могла бы попробовать написать белыми чернилами.

— У меня нет белых чернил и черного пергамента. Итак—

— Мастер Джеймес, этим утром я не увидела за окном цветов. Куда они подевались? И что они такое?

Мастер Джеймес мигнул и склонил голову на плечо.

— Цвета? Они существуют. Мы все видим в цвете.

— Но они приходят и уходят. Что они такое?

— Ну, откровенно говоря, я не знаю. Ты очень умна, если задаешь такие вопросы. Красные вещи — красные, зеленые вещи — зеленые, и, кажется, так и должно быть.

Сулдрун улыбнулась и тряхнула головой.

— Иногда, мастер Джеймес, мне кажется, что я знаю столько же, сколько и ты.

— Не упрекай меня. Видишь эти книги? Платон, Цнессус, Рохан и Геродот — я прочитал их все и узнал только то, как много я не знаю.

— А маги? Они что-нибудь знают?

Мастер Джеймес опять сгорбился на стуле, все его надежды на формальную холодную атмосферу опять не сбылись. Какое-то время он глядел в окно библиотеки, потом сказал:

— Когда я еще жил в Хрдеке — я был чуть старше, чем мальчишка, — то подружился с одним магом. — Взглянув на Сулдрун, он увидел, что ему удалось завладеть ее вниманием. — Его звали Шимрод. Как-то раз я пришел в его дом, Трильда, и забыл о времени. Пришла ночь, а я был далеко от дома. Шимрод поймал мышь и превратил ее в прекрасную лошадь. «Скачи домой, — сказал он мне, — но не спешивайся и не касайся земли ногой, пока не окажешься в Хрдеке. Как только ты коснешься земли, лошадь опять станет мышью».

Так и произошло. Я скакал с шиком, на зависть всем, кто видел меня, и спешился только за конюшней. Так что никто и не узнал, что я ехал на мыши.

— Ой! Мы зря тратим время. — Он выпрямился на стуле. — Возьми перо, обмакни в чернила и напиши мне красивое Р, такое, которое ты бы хотела иметь в своем имени.

— Но ты не ответил на мой вопрос!

— «Знают ли маги что-нибудь?» Нет, они ничего не знают. А теперь буквы, твердой рукой.

— Мастер Джеймес, я уже устала писать. Лучше научи меня магии.

— Ха-ха-ха! Если бы я умел колдовать, стал бы я тут надрываться за два флорина в неделю? Нет, моя принцесса, я бы сделал кое-что другое, намного лучшее. Я бы взял двух мышей, превратил их в пару великолепных коней, сам стал бы красивым юным принцем, почти твоего возраста, и мы бы поскакали по горам и равнинам, в прекрасный замок в облаках, где ели бы землянику со сливками, слушали арфы и колокольчики фейри. Увы, я не знаю магии. Я никудышный мастер Джеймес, а ты прекрасная шаловливая Сулдрун, которая не хочет, чтобы я научил ее писать.

— Нет, — внезапно сказала Сулдрун, очень решительно. — Я научусь читать и писать, и ты знаешь, почему? Потому что тогда я смогу научиться магии и тебе будет надо только поймать мышь.

Мастер Джеймес негромко и странно рассмеялся. Протянувшись через стол, он взял обе руки девочки.

— Сулдрун, ты уже волшебница.

Какое-то время они оба улыбались; потом, внезапно смутившись, Сулдрун склонилась над работой.

Дожди продолжались. Мастер Джеймес, вышедший наружу в холод и слякоть, заболел горячкой и не мог ее учить. Никто не позаботился сообщить ей об этом. Сулдрун пришла в библиотеку и обнаружила, что там никого нет. Какое-то время она тренировалась в письме, а затем стала перелистывать переплетенную в кожу книгу, привезенную из Нортумбрии; книга была иллюстрирована изысканными изображениями святых в ландшафтах, нарисованных яркими красками.

Наконец Сулдрун отложила книгу в сторону и вышла из библиотеки.

Стояла середина утра, слуги работали в Длинной галерее. Служанки полировали плитки пола воском и овчиной; лакей, стоя на десятифутовых ходулях, наполнял канделябры маслом из водяных лилий. Снаружи, приглушенный стенами дворца, послышался рев горнов, объявлявший о прибытии кого-то важного. Сулдрун взглянула в галерею и увидела, как гости вошли в зал приемов: трое вельмож, громко топавших и стряхивавших дождь с одежды. Лакеи поторопились освободить их от плащей, шлемов и мечей. Сбоку донесся звучный голос герольда.

— Три благородных мужа из королевства Даут! Их имена: Ленард, герцог Мешский! Миллифлор, герцог Кадва и Джоссельма! Импал, маркиз Кельтской Марки!

Вперед выступил король Касмир.

— Господа, я рад приветствовать вас в Хайдионе!

Трое аристократов встали правым коленом на пол и приложили руки к груди, опустив голову и согнув плечи. Это указывало на визит скорее официальный, чем церемониальный.

Король Касмир поднял их грациозным взмахом руки.

— Господа, я предлагаю вам поторопиться в приготовленные для вас комнаты, где горячий камин и сухая одежда улучшат ваше настроение. После чего мы обсудим наши дела.

— Спасибо вам, король Касмир, — ответил сэр Миллифорт. — Откровенно говоря, мы промокли до нитки; чертов дождь не дал нам ни секунды передышки!

Гостей увели. Король Касмир повернулся и заметил Сулдрун, стоявшую неподалеку.

— Эй, а это что? Почему ты не на занятиях?

Сулдрун решила не выдавать мастера Джеймеса, почему-то не пришедшего на занятия.

— На сегодня я уже закончила учиться. Я могу хорошо написать все буквы, и умею складывать из них слова. А сегодня утром я читала большую книгу о христианах.

— Ого, читала? Буквы и все такое?

— Не все буквы, отец. Они написаны от руки и на латыни. У меня проблемы с обоими. Но я внимательно посмотрела картинки и мастер Джеймес сказал, что я все сделала хорошо.

— Приятно слышать. Тем не менее ты должна научиться достойным манерам и не бегать взад и вперед по галерее без сопровождения.

— Отец, иногда я предпочитаю побыть одна, — с опаской сказала Сулдрун.

Касмир, слегка нахмурившийся, стоял расставив ноги и заложив руки за спину. Он не любил, если кто-нибудь не подчинялся его приказам, особенно маленькая неопытная девочка.

— Иногда твоим предпочтениям приходится уступать перед силами действительности, — сказал он сдержанным голосом, предназначенным для точного и окончательного изложения фактов.

— Да, отец.

— И ты никогда не должна забывать о том, кто ты такая. Ты — принцесса Сулдрун Лайонесская! Вскоре приедут знатные молодые люди со всего мира, желая жениться на тебе, и ты не должна выглядеть девчонкой-сорванцом. И мы выберем из них того, кто принесет больше пользы тебе и королевству!

— Отец, я никогда не думала о замужестве, — неуверенно ответила Сулдрун.

Глаза Казмира сузились: опять намек на неповиновение! На этот раз он использовал голос, предназначенный для грубых шуток:

— Надеюсь, что не думала! Ты ведь только ребенок. Тем не менее ты уже достаточно большая и обязана осознавать свое положение. Ты понимаешь, что такое «дипломатия»?

— Нет, отец.

— Это слово означает отношения с другими странами. Дипломатия — очень тонкая игра, чем-то похожая на танец. Тройсине, Даут, Лайонесс, ска и кельты, все делают пируэты, все готовы объединиться в тройки или четверки, чтобы нанести другим смертельный удар. И я все время должен заботиться, чтобы Лайонесс не выпал из кадрили. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Сулдрун задумалась.

— Да, как мне кажется. Я счастлива, что не должна участвовать в этом танце.

Касмир даже отступил, спрашивая себя, действительно ли она так хорошо поняла смысл его слов.

— На сегодня все, — отрывисто сказал он. — Уходи отсюда и веди себя пристойно. Я поговорю с леди Дезди; она найдет тебе подходящих компаньонок. — Сулдрун хотела было объяснить, что ей не нужны никакие компаньонки, но посмотрела в лицо короля Касмира, прикусила язык и ушла.

Для того, чтобы выполнить приказ короля Касмира точно и буквально, Сулдрун поднялась в свои комнаты в Восточной башне. Дама Магелин, откинув голову назад, сладко похрапывала на стуле.

Сулдрун выглянула в окно — дождь падал ровной пеленой. На мгновение она задумалась, потом скользнула мимо дамы Магелин в гардеробную и одела платье, сотканное из темно-зеленого льна. Последний взгляд через плечо на даму Магелин, и она выскочила из комнаты. Приказ короля Касмира исполнен; если он случайно увидит ее, она продемонстрирует пристойное платье.

Осторожно, шаг за шагом, она спустилась в Восьмиугольник.

Здесь она остановилась, чтобы оглядеться и прислушаться. Длинная галерея была пуста, ни звука. Все спали, она шла по зачарованному замку.

Сулдрун побежала в Великий зал. Сквозь высокие окна с трудом пробивался серый свет, терявшийся в полумраке. Очень тихо она подошла к высокой узкой двери в длинной стене, оглянулась через плечо — уголки рта пошли вверх, — решительно открыла массивную дверь и проскользнула в Зал чести.

Как и Великом зале, свет, серый и неясный, придавал залу еще большую торжественность. Как и всегда, пятьдесят четыре высоких стула стояли вдоль стен слева и справа, и, казалось, с задумчивым пренебрежением глядели на стоящий посреди комнаты стол, вокруг которого расположились четыре стула поменьше.

Сулдрун тоже с неодобрением осмотрела пришельца.

Он вторгся в пространство между высокими стульями и мешал их свободному общению. Почему сюда поставили эту неуклюжую вещь? Наверняка из-за появления трех вельмож. Значит... Сулдрун решила немедленно уйти из Зала чести, но опоздала. Из-за двери донеслись голоса. Девочка, испуганная, застыла на месте. Потом растерянно забегала взад и вперед, и, в конце концов, метнулась за трон.

Спина коснулась края красного гонфалона. Сулдрун тихонько проскользнула через разрез в кладовую. Стоя совсем рядом со свисавшим полотнищем и раздвинув края разреза, она увидела пару лакеев, вошедших в зал. Сегодня они надели великолепные церемониальные наряды: ярко красные панталоны с буфами, черно-красные полосатые чулки, черные туфли с загнутыми кончиками и золотистые табарды с вышитым на них Древом жизни. Лакеи пошли по залу, зажигая светильники на стенах.

Два других лакея принесла пару тяжелых железных канделябров и поставили их на стол, потом зажгли свечи из восковницы, каждая толщиной в два дюйма; Сулдрун никогда не видела Зал чести таким сверкающим.

Сулдрун разозлилась на себя. Она — принцесса, и ей не нужно прятаться от лакеев; тем не менее она осталась в укрытии. Новости мгновенно разносились по коридорам Хайдиона: если лакеи увидят ее, очень быстро об этом узнает дама Магелин, затем дама Боудетта; кто знает, как высоко поднимется волна?

Лакеи закончили приготовления и вышли из комнаты, оставив дверь открытой.

Сулдрун протиснулась в зал. Остановившись за троном, она прислушалась, ее бледное перекошенное волнением лицо вспыхнуло от возбуждения. Внезапно решившись, она пробежала через комнату, но тут услышала звяканье металла и топот тяжелых шагов; в панике она повернулась и бросилась к трону.

Взглянув через плечо она увидела короля Касмира, олицетворение величия и могущества: он не шел, а шествовал через Зал чести, высоко подняв голову и выставив вперед подбородок и белокурую бороду. Отблески пламени играли на его короне, простому золотому обручу, увенчанному серебряными лавровыми листьями. Длинная черная накидка, почти касавшая пяток, черно-коричневый камзол, черные бриджи и черные высокие ботинки. Никакого оружия и украшений, лицо холодное и бесстрастное, как обычно. Он показался Сулдрун воплощением внушающего страх великолепия; она упала на четвереньки и проползла под гонфалоном в заднюю комнату. Только через какое-то время она осмелилась выпрямиться и заглянуть в щель. Король Касмир не заметил, что полотнище гонфалона колыхнулось. Он стоял у стола спиной к Сулдрун, опираясь руками на спинку стоящего перед ним стула.

В комнату вошли герольды, пара за парой, всего восемь, каждый нес штандарт с Лайонесским Древом жизни. Они встали у задней стены. За ними в комнату вошли те самые трое вельмож, приехавших утром.

Король Касмир подождал, пока все трое встали перед своими стульями, потом сел; за ним трое гостей.

Стюарды поставили перед каждым из них серебряный кубок, а глава стюардов наполнил их темно-красным вином из алебастрового кувшина. Поклонившись, он вышел из зала, за ним лакеи и герольды. Четверо мужчин, сидевших у стола, остались одни.

Король Касмир высоко поднял свой кубок.

— Я хочу выпить за радость наших сердец, за исполнение наших желаний и за достижение наших общих целей.

Все четверо выпили.

— А теперь займемся делами, — сказал король Касмир. — Мы здесь одни, без формальностей; давайте поговорим искренно и свободно. Такой разговор пойдет на пользу нам всем.

— Ловлю вас на слове, — сказал сэр Миллифор, слегка улыбнувшись. — Тем не менее я сомневаюсь, что наши сокровенные желания так уж сильно совпадают, как вы, похоже, считаете.

— Дайте мне определить позицию, которая должна подойти нам всем, — сказал король Касмир. — Вспомним старые времена, когда одним единственным правилом было поддерживать безмятежный мир. С тех пор мы познали вторжения, грабеж, войну и подозрения. Оба Ульфланда превратились в отвратительные пустоши, где нет никого, кроме ска, грабителей и диких зверей. Кельты подчиняются только благодаря неусыпной бдительности, как подтвердит сэр Импал.

— Подтверждаю, — сказал сэр Импал.

— Тогда я изложу дело простыми словами, — продолжал король Касмир. — Даут и Лайонесс должны действовать сообща. Объединив наши силы под единым командованием, мы сможем изгнать ска из Ульфландов, и подчинить кельтов. Потом Дассине и Тройсине, и Древние Острова снова станут едиными. Но первое и самое главное: объединить две наших страны.

— Тут не о чем спорить, — сказал сэр Миллифлор. — Однако у нас на пути несколько трудных вопросов. Кто станет гегемоном? Кто поведет армии? Кто будет править объединенным королевством?

— Да, прямые вопросы, — сказал король Касмир. — Пусть ответ на них подождет, пока мы не согласимся в принципе, вот тогда мы и обсудим все возможности.

— Мы уже согласны в принципе, — возразил сэр Миллифлор. — Давайте поговорим о настоящих разногласиях. Король Одри сидит на древнем троне Эвандик; вы уступите ему?

— Я не могу так поступить. Тем не менее мы может править вдвоем, как равные. Ни король Одри, ни принц Доркас не являются закаленными воинами. Я буду командовать армиями, а король Одри займется дипломатией.

Сэр Ленард мрачно рассмеялся.

— Вот и первая разница в мнениях: армии могут легко победить дипломатов.

Король Касмир тоже рассмеялся.

— Надеюсь, такая ситуация не возникнет. Пусть король Одри будет верховным королем до самой смерти. Потом буду править я, тоже до самой смерти. За мной — принц Доркас. Если у него не будет наследника, следующим будет принц Кассандр.

— Интересная мысль, — холодно сказал сэр Миллифорт. — Король Одри стар, а вы сравнительно молоды; вы хотели, чтобы я это напомнил? Принцу Доркасу придется ждать короны лет тридцать.

— Возможно так оно и есть, — неохотно сказал король Касмир.

— Король Одри лично дал нам указания, — сказал сэр Миллифорт. — Ему, как и вам, не нравится обстановка на островах, но он также опасается ваших печально известных амбиций. Он предполагает, что вы хотите разделаться со ска руками Даута, что разрешило бы вам напасть на Тройсине.

На мгновение король Касмир застыл, потом пошевелился и сказал:

— Одри согласился объединить усилия против ска?

— Да, если армии будут под его командованием.

— У него есть другие предложения?

— Он заметил, что принцесса Сулдрун скоро войдет в брачный возраст, и предлагает подумать о возможном браке между ней и принцем Вемусом.

Король Касмир откинулся на спинку стула.

— Вемус — его третий сын?

— Верно, ваше величество.^[12]

Король Касмир улыбнулся и коснулся короткой белокурой броды. — Быть может лучше соединить первую дочь короля Одри, принцессу Хлою, с моим племянником, сэром Нонусом Римским.

— Мы обязательно передадим ваше предложение двору в Авалоне.

Король Касмир отпил из кубка; послы дипломатично отпили вслед за ним. Король Касмир внимательно оглядел их.

— Быть может вы простые посыльные? И не можете вести настоящие переговоры?

— Мы можем вести настоящие переговоры, — ответил сэр Миллифор, — но в пределах наших полномочий. Быть может вы выскажите ваше предложение простыми словами, без всяких умолчаний.

Король Касмир взял кубок обеими руками, поднял его к подбородку и уставился на послов поверх него.

— Я предлагаю собрать всю силу Даута и Лайонесса, отдать объединенную армию под мое командование, обрушиться на ска и сбросить их в море, а потом подчинить кельтов. Одри или я, кто-то из нас умрет первым. Выживший будет править объединенным королевством, королевством Древних Островов, как правили в древности. Моя дочь, принцесса Сулдрун, выйдет замуж за принца Доркаса. Женитьба моего сына, принца Кассандра, зависит от обстоятельств.

— Ваше предложение имеет много общего с нашей позицией, — сказал сэр Ленард. — Однако король Одри предпочитает сам командовать военными операциями, которые будут проходить на територии Гаута. Во-вторых—

Переговоры продолжались еще час, но только подчеркнули взаимную непреклонность. Так как на большее рассчитывать не приходилось, переговоры закончились вежливо, но безрезультатно. Послы ушли, чтобы отдохнуть перед вечерним пиром, и король Касмир задумчиво сидел у стола, в одиночестве. Сулдрун в задней комнате смотрела на него не отрывая глаз, и с ужасом увидела, что он взял один из канделябров, повернулся и тяжелыми шагами направился к кладовой.

На мгновение она застыла, как парализованная. Сейчас он узнает, что она все слышала! Она бросилась в угол, за какой-то тюк, и прикрыла сверкающие волосы куском старой ткани.

Занавески дрогнули; по комнате побежали лучи света.

Сулдрун съежилась, ожидая грозного рыка короля. Но он стоял молча, расширив ноздри, возможно ощущая аромат лавандового саше, в которое клали одежду Сулдрун. Касмир поглядел через плечо, потом подошел к задней стене. Достав из щели тонкий железный стержень, он вставил его в отверстие, находившееся на уровне колена, потом в другое, немного выше. Дверь открылась, испустив свет, дрожащий и почти осязаемый, который вспыхивал то фиолетовым, то зеленым. Из комнаты потекла волнующая волна магии. Что-то закричали два высоких пронзительных голоса.

— Молчать! — сказал король Касмир. Он вошел внутрь и закрыл за собой дверь.

Сулдрун выскочила из угла и вылетела из задней комнаты. Пробежав через Зал чести, она проскользнула в Великий зал, а потом в Длинную галерею. Потом, уже спокойно, она пошла в свои комнаты, где нашла даму Магелин, которая сделала ей выговор за смятое платье и запачканное лицо.

Сулдрун вымылась и переоделась в теплую одежду. Взяв руки лютню, она подошла к окну и сделала вид, что занимается; при этом она так яростно дергала за струны, что дама Магелин всплеснула руками и куда-то ушла.

Оставшись одна, Сулдрун отложила лютню и села, глядя на ландшафт за окном. Было уже далеко за полдень, погода прояснилась; на мокрых крышах Лайонесса сверкал солнечный свет.

Медленно, происшествие за происшествием, Сулдрун перебирала в памяти события дня.

Три посла из Даута почти не заинтересовали ее, хотя нет, они хотели увезти ее в Авалон и выдать замуж за какого-то незнакомца. Никогда! Она убежит, станет крестьянкой или бродячим менестрелем, или будет собирать грибы в лесу! Сама по себе тайная комната в Зале чести не была чем-то необычным или удивительным. На самом деле она только подтвердила ее наполовину оформившиеся подозрения о короле Касмире, обладавшим такой абсолютной и ужасной властью!

В комнату влетела дама Магелин, тяжело дыша от возбуждения.

— Ваш отец приказывает вам придти на пир. Он хочет, чтобы вы выглядели так, как должна выглядеть настоящая прекрасная принцесса Лайонесса.

Вы слышите? Немедленно одевайте голубое бархатное платье и лунные камни. И не на секунду не забывайте об этикете! Не крошите хлеб и пейте как можно меньше вина. Говорите только тогда, когда к вам обращаются, отвечайте вежливо и не глотайте слов. Не хихикайте, не чешитесь и не крутитесь на стуле, как если бы у вас зачесалась попа. И, конечно, не рыгайте и не булькайте, пейте мелкими глотками. Если кто-нибудь пустит ветры, на обращайте внимания и не пытайтесь его порицать. И следите за собой; нет ничего более заметного, чем пукающая принцесса. Идемте! Я должна расчесать вам волосы.

Утром Сулдрун пришла в библиотеку, но мастера Джеймеса опять не было, и на следующий день и на следующий. Сулдрун слегка обиделась. Несмотря на болезнь он должен был связаться с ней.

Она специально целую неделю не ходила в библиотеку, но все равно не получила ни слова от мастера Джеймеса.

Наконец Сулдрун забеспокоилась и пошла к даме Боудетте, которая немедленно послала лакея в маленькую невзрачную келью в Западной башне — жилье мастера Джеймеса. И лакей нашел мастера Джеймеса, лежащего на тюфяке, мертвого. Его горячка перешла в воспаление легких, и он умер, чего никто не заметил.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ОДНИМ ЛЕТНИМ УТРОМ, незадолго до десятого дня рождения, Сулдрун вошла в гостиную на третьем этаже приземистой и старой Совиной башни. Здесь проходили уроки танцев. Быть может это было самое красивое помещение во всех Хайдионе. Навощенный березовый паркет отражал свет, лившийся из трех высоких окон, задрапированных жемчужно-серым атласом. Вдоль стен стояла мебель, обитая бледно-серой и розовой материей; на всех столах всегда находились свежие цветы — об этом заботилась госпожа Лалетта. Здесь учились восемь мальчиков и восемь девочек, все из лучших семей королевства; по возрасту — от восьми до двенадцати лет. Сулдрун считала группу смешанной: некоторые приятные, другие скучные и тупые.

Госпожа Лалетта, стройная темноглазая женщина, благородного происхождения, но без особых надежд на будущее, обучала их хорошо и никого не выделяла; Сулдун тоже относилась к ней равнодушно.

В то утро госпожа Лалетта чувствовала себя плохо и не могла преподавать. Сулдрун вернулась к себе и обнаружила даму Магелин, лежавшую на кровати Сулдрун; ее оседлал крепкий юный лакей по имени Лопус.

Сулдрун с испуганным интересом наблюдала за ними, пока дама Магелин не заметила Сулдрун и не закричала в полный голос.

— Отвратительно! — сказала Сулдрун, — И в моей кровати!

Лопус, глуповато улыбаясь, высвободился из объятий дамы Магелин, натянул бриджи и исчез. Дама Магелин оделась не медленнее его, одновременно весело болтая.

— Так быстро с танцев, моя дорогая принцесса? Ну, вы получили хороший урок? То что вы видели, так, пустяки, просто игра. Но лучше, намного лучше, если об этом никто не узнает…

— Ты испачкала мою кровать! — с досадой сказала Сулдрун.

— Тогда, дорогая принцесса…

— Убери с кровати все — нет, сначала вымойся сама, потом принеси чистое белье и хорошо проветри комнату.

— Да, дорогая принцесса. — Дама Магелин поторопилась подчиниться, и Сулдрун убежала вниз, в великолепном настроении, подпрыгивая на каждой ступеньке и радостно смеясь. Со строгостью дамы Магелин покончено, и Сулдрун может делать все, что захочет.

Выбежав в аркаду, Сулдрун быстро оглядела Уркиал и убедилась, что никто ее не видит; потом она скользнула за старую лиственницу и открыла застонавшую дверь. Протиснувшись внутрь, она закрыла дверь и по вьющейся тропинке спустилась в сад.

Стоял ясный солнечный день; воздух сладко пах гелиотропами и свежими зелеными листьями. Сулдрун с удовлетворением осмотрела сад. Он выдернула все сорняки, которые считала противными и грубыми, в том числе крапиву и большую часть чертополоха; сейчас сад выглядел почти упорядоченным. Она подмела листья с мозаичного пола старой виллы и прочистила дно маленького ручейка, текшего по краю оврага. Надо еще много чего сделать, но не сегодня.

Стояв в тени колонны, она расстегнула пряжку на плече, дала платью упасть и вышла из него, совершенно голая. Солнечный свет покалывал кожу; холодный воздух и солнце — восхитительный контраст!

Она пошла через сад. Наверно вот так чувствует себя дриада, подумала Сулдрун; просто двигаться, в тишине, ни единого звука, только ветер вздыхает в листьях.

Она постояла в тени одинокой старой липы, потом спустилась на пляж, на который накатывались длинные волны.

Довольно часто ветер дул с юго-востока, и тогда течения закручивались вокруг мыса и поворачивали в ее маленькую бухту, принося с собой всякую всячину, которая лежала на берегу вплоть до следующего высокого прилива, забиравшего ее с собой. Сегодня пляж был пуст. Сулдрун побегала взад и вперед, огибая прибой, накатывавшийся на грубый песок. Потом остановилась и внимательно осмотрела камни в пятидесяти ярдах от нее; однажды на одном из них она заметила пару юных русалок. Они тоже увидели ее и что-то сказали на своем медленном странном языке, который Сулдрун не понимала. Оливково-зеленые волосы падали на бледные плечи; губы и соски тоже были бледно-зелеными. Одна махнула рукой и Сулдрун увидела перепонку между пальцами. Потом обе повернулись и посмотрели в море, где высунулся из волн бородатый тритон, что-то крикнувший хриплым, похожим на свист ветра голосом. Русалки соскользнули с камня и исчезли.

Сегодня на камнях никого не было. Сулдрун повернулась и медленно пошла в сад.

Одев смятое платье, она вернулась на вершину оврага. Поглядев через дверь, Сулдрун убедилась, что никто сюда не смотрит, быстро протиснулась наружу и вприпрыжку вбежала в аркаду, принеслась мимо оранжереи и опять вошла в Хайдион.

На следующий день задул сильный ветер и принес из Атлантики легкий дождь. Сулдрун пришлось остаться в Хайдионе. После полудня она забрела в Зал чести.

В Хайдионе было тихо; казалось, что замок затаил дыхание. Сулдрун медленно обошла зал, проверяя каждый из больших стульев, как если бы хотела оценить их силу. Стулья, в свою очередь, обсуждали ее.

Некоторые стояли гордо и отчужденно, другие сердились. Некоторые были темными и злыми, другие — благожелательными. За троном короля Касмира по-прежнему висел темно-красный гонфалон, скрывавший заднюю комнату.

Ничто, сказала она себе, не сможет заставить ее рискнуть и войти: магия слишком близко.

Подойдя к боковой стене, онаизбавилась от надзора трона, и почувствовала себя более уверенно. В десяти футах от лица висел гонфалон. Она, естественно, не осмелится даже приблизиться к задней комнате, не то что войти... Тем не менее от взгляда хуже не будет.

Она неуверенно, на ватных ногах, подошла к гонфалону и осторожно отвела его в сторону. Луч света из высокого окна прошел над плечом и упал на каменную стену. Вот там, в трещине, железный стержень. А там два отверстия: замок. А за ними комната, в которой может войти только король Касмир... Сулдрун дала полотнищу вернуться обратно.

Он отвернулась и, успокоившись, вышла из Зала чести.

Отношения между Лайонессом и Тройсине, никогда не отличавшиеся теплотой, совсем испортились, по многим причинам, и, мало помалу, страны стали открыто враждовать друг с другом. Амбиции короля Касмира включали как Тройсине, так и Дассине, и его шпионы проникли во все слои общества тройсов.

Однако на пути планов короля Касмира стояла существенная помеха: отсутствие флота. Несмотря на длинную береговую линию, Лайонесс располагал всего четырьмя портами: Слут-Скем, Балмер-Скем, порт города Лайонесс и Паргетта за Дальним Мысом. Зато неровный берег Тройсине подарил стране добрую дюжину защищенных гаваней, каждая с пирсами, верфями и дорогами. В стране было полно умелых корабельщиков и строевого леса: вязы и лиственницы для скреп; дубы для корпуса, молодые остроконечные ели для мачт, плотные смолистые сосны для обшивки. Тройсские торговые корабли поднимались на север в Ютландию, Британию и Ирландию, спускались на юг вплоть до Мавритании и королевства Голубых людей; плыли мимо Танжера и проникали в Средиземное море.

Король Касмир считал себя мастером интриги и постоянно пытался найти мелкие преимущества, которые мог бы использовать в своих целях. Однажды тяжело нагруженный ког, в сильный туман медленно пробиравшийся вдоль побережья Дассине, врезался в песчаный берег. Ивар Эксельций, вспыльчивый король Дассине, немедленно объявил судно и груз своим, ссылаясь на морские законы, и послал лихтеры, чтобы разгрузить корабль. Появилась пара тройских военных кораблей, которые отогнали флотилию полупиратских суденышек, и на высоком приливе утащили ког на глубину.

Король Ивар пришел в ярость и послал оскорбительное письмо королю Гранису в Алсейнор, требуя компенсацию и угрожая ужасными карами.

Король Гранис, хорошо знавший темперамент Ивара Эксельция, не обратил на письмо ни малейшего внимания, доведя короля Дассине до белого каления.

В этот момент король Касмир послал тайного эмиссара в Дассине, предлагая напасть на Тройсине и обещая любую помощь. Тройские шпионы перехватили посла и привезли его в Алсейнор вместе с документами.

Спустя неделю в Хайдион прислали бочонок, в котором король Касмир нашел тело своего посла; изо рта трупа торчали документы.

Тем временем король Ивара Эксельций уже отвлекся на что-то другое, и забыл о своих угрозах Тройсине.

Король Гранис не стал больше задирать короля Касмира, но всерьез задумался о возможности нежелательной войны.

Тройсине, население которого составляло не больше половины населения Лайонесса, не имел шансов на победу в войне, и, следовательно, не мог ничего приобрести, зато мог все потерять.

Из Паргетты, находившей рядом с Дальним Мысом, пришли плохие вести о грабежах и убийствах, совершенных ска. На рассвете появились два черных корабля и высадили войска, которые ограбили город с бесстрастной точностью, более устрашающей, чем дикость. Все, кто попытался мешать, были убиты.

Ска забрали кувшины с оливковым маслом, шафран, вино, золото из храма Митры, слитки олова и серебра, и бутылки со ртутью.

Пленных они не взяли, здания не сожгли, никого не изнасиловали и не замучили, и убили только тех, кто мешал грабежу.

Две недели спустя в гавань Лайонеса вошел ког из Тройсине с грузом ирландского льна. Моряки рассказали, что видели разбитый корабль ска в море Тетры, к западу от Дальнего Мыса. Ког прошел рядом, и увидел на корабле около сорока ска, сидевших на скамьях; они были настолько слабы, что даже не могли грести. Капитан предложил взять корабль на буксир, но ска отказались и ког уплыл.

Король Касмир немедленно отправил туда три военных галеры, которые нашли длинный черный корабль со сломанной мачтой, неуклюже качавшийся на волнах.

Галеры встали рядом с ним, и обнаружили несчастье, боль и смерть. Шторм сорвал стоячий такелаж, а мачта упала на нос судна, разбив бочонки с водой; половина команды уже умерла от жажды.

В живых осталось девятнадцать человек, слишком слабых, чтобы сопротивляться; их перенесли на борт кораблей Лайонесса и напоили. Трупы выкинули за борт, к длинному кораблю привязали трос и все вернулись в город; ска поместили в тюрьму в старом форте на западной стороне порта. Король Касмир уселся на своего жеребца, Шевана, и отправился в порт, где осмотрел дракар. Все, что было в трюмах, уже перенесли в док: ящик с золотыми и серебряными храмовыми украшениями, стеклянные сосуды с шафраном, взятые из долин за Дальним Мысом, глиняные сосуды с символом Балмер-Скема, выдавленным на них.

Осмотрев добычу морских разбойников и дракар, король проехал по Шале в крепость. По его приказу пленников вывели наружу и выстроили перед ним; они стояли и мигали в свете солнца: высокие темноволосые мужчины, скорее худые и жилистые, чем массивные. Они смотрели вокруг с легким любопытством почетных гостей, и говорили друг с другом тихими ровными голосами.

— Кто из вас капитан корабля? — спросил король Касмир.

Ска повернулись и посмотрели на него, но ни один не ответил.

Король обратился к человеку первом ряду.

— Кто из вас командир? Покажи мне его.

— Капитан мертв. Мы все «мертвецы». Командование исчезло, и все остальное в жизни тоже.

— Мне ты кажешься очень даже живым, — сказал Касмир, холодно улыбаясь.

— Мы считаем себя мертвыми.

— Потому что думаете, что я убью вас? А если мне хватит выкупа?

— Кто станет выкупать мертвого человека?

— Мне нужна информация, а не пустая болтовня, — нетерпеливо сказал король. Он осмотрел пленных и заметил человека постарше, с властными чертами лица. — Ты останешься здесь, — сказал он и кивнул стражникам. — Остальных в камеры.

— Ты тоже «мертв»? — спросил он у выбранного им ска.

— Меня больше нет среди живых ска. Для моей семьи, друзей и меня самого — я мертв.

— Скажи мне: если бы я захотел поговорить с королем ска и поручился бы за его безопасность, приехал бы он в Лайонесс?

— Конечно нет, — ответил озадаченный ска.

— А если бы я предложил ему союз?

— С какой целью?

— Действующие согласованно флот ска и семь армий Лайонесса будут непобедимы.

— «Непобедимы»? С кем ты собрался воевать?

Король Касмир не любил, если кто-то оказывался более проницательным, чем он.

— Со всеми остальными королевствами Древних Островов! С кем же еще?

— И ты думаешь, что ска помогут тебе против твоих врагов? Нелепая мысль. Я бы рассмеялся, если бы был жив. Ска воюют со всем миром, включая Лайонесс.

— Это не оправдание. Я собираюсь осудить вас, как пиратов.

Ска посмотрел на солнце, на небо, потом перевел взгляд на море.

— Делай как тебе хочется. Мы мертвы.

Король Касмир мрачно усмехнулся.

— Мертвые или нет, ваша судьба послужит уроком другим убийцам. Завтра ровно в полдень.

Около волнолома поставили девятнадцать рам. Прошла ночь, настало утро, ясное и блестящее. На Шале начали собираться люди: жители прибрежных деревушек, крестьяне в чистых рубашках и шапках с бубенчиками, продавцы шалфея и сушеной рыбы. На скалах к западу от Шале, в соответствии с законами Лайонесса, толпились увечные, прокаженные и слабоумные.

Солнце достигло зенита. Ска вывели из крепости.

Каждого из них, обнаженного, распяли на раме, вниз головой, лицом к морю. Церлинг, Главный палач короля, пришедший из Пейнхадора, подходил к каждому, разрезал живот и двузубым крюком вытаскивал наружу кишки, так что они падали на грудь и голову, потом переходил к следующему. Над входом в порт подняли черно-желтый флаг и оставили умирающих людей самим себе.

Дама Магелин надела вышитую шляпку и спустилась к Шале. Сулдрун было решила, что ее оставили одну, но дама Боудетта привела ее на балкон за спальней королевы, откуда придворные леди смотрели на казнь. В полдень разговоры прекратились и все прижалисль к баллюстраде, впитывая в себя зрелище. Когда Церлинг приступил к работе, дамы вздохнули и опять зашептались. Сулдрун встала на цыпочки, чтобы лучше видеть судьбу, ожидавшую разбойников. Чувствуя отвращение, но не в силах отвести глаза, она увидела, как Церлинг медленно идет от одного человека к другому, но расстояние скрывало детали.

Мало кто из дам высказались о казни одобрительно. Близорукие леди Дуйсан и леди Ермоли не разобрали ничего. Леди Спанейс назвала зрелище скучным.

— Все равно, как будто мясник зарезал коров, — сказала она. — Ска не показали ни страха, ни раскаяния. Что это за казнь?

— Хуже всего, — проворчала королева Соллас, — что ветер дует из порта сюда, в наши окна. Через три дня вонь заставит нас уехать в Саррис.

Сулдрун преисполнилась надежды и радости: Саррис, летний дворец, находился в сорока милях к востоку, за рекой Глейм.

Но, несмотря на пророчество королевы Саллас, они не уехали в Саррис: хищные птицы почти мгновенно склевали трупы. Наконец королю Касмиру надоел вид обломков костей и хрящей, висевших на рамах под странными углами, и он приказал убрать их с глаз долой.

В Хайдионе было тихо. Дама Магелин, страдавшая от распухших ног, лежала и стонала в своей комнате на верхнем этаже Совиной Башни. Сулдрун, оставшись в одиночестве, не могла найти себе места: штормовой ветер, мокрый и холодный, выгнал ее из тайного садика.

Она постояла у окна, волнуемая сладко-печальной тревогой. О, если бы у нее был магический жеребец, который унес бы ее в небо! Она бы полетела через белые облака, над Страной Серебряной реки, прямо к горам на самом краю мира.

На миг она затаила дыхание и представила себе, как завертывается в плащ, выскальзывает из дворца и убегает: вверх по Сфер-Аркт до Старой улицы, и вот перед ней все дикие земли! Вздохнув, она слабо улыбнулась: что за глупые фантазии! Бродяга; она видела с парапета, как они проходят мимо: грязные, голодные, всеми презираемые и, иногда, с ужасными привычками. Такая жизнь ее не привлекала. Подумав, Сулдрун решила, что намного лучше иметь укрытие от ветра и дождя, прекрасную чистую одежду и быть уважаемой личностью.

Вот если бы у нее была магическая карета, которая ночью становилась бы маленьким коттеджем, где можно было приготовить вкусную еду и уснуть в уютной кровати!

Она опять вздохнула и, внезапно, ее осенило. Сулдрун облизала губы, набираясь отваги. Осмелится ли она? Но что может произойти, если она будет очень осторожной? Еще подумав, она сжала губы, наклонила голову и немедленно стала похожа на девочку, замыслившую очередную шалость.

Сулдрун зажгла свечу в ночнике, опустила колпак и, неся лампу с собой, спустилась по лестнице.

В Зале чести было мрачно, страшно и тихо, как в могиле.

Сулдрун вошла как можно тише и незаметнее. Большие добрые стулья не обратили на нее особого внимания, занятые собственными делами, а злые хранили обычное каменное молчание. Очень хорошо, пускай не смотрят нее. Сегодня и она не будет смотреть на них.

Сулдрун обогнула трон, подошла к задней стене и сняла колпак с лампы. Просто взглянуть; на большее она не надеялась — умные девочки не бросаются в опасные приключения сломя голову. Она отодвинула занавес; свет упал на заднюю стену.

Сулдрун поспешно нашла железный стержень; если она заколеблется, храбрость может сбежать от нее. Быстрее! Девочка вставила стержень в нижнее отверстие, потом в верхнее и вернула стержень на место. Дверь вздрогнула и приоткрылась, оттуда вырвался фиолетово- зеленый свет. Сулдрун неуверенно шагнула вперед; взгляд или два, не больше. Осторожно и медленно! Насколько она знала, магия полна ловушек.

Она полностью открыла дверь. Комната плыла в слоях окрашенного света: зеленый, фиолетовый, оранжевый. У одной из стен стоял стол, на котором возвышался странный инструмент из стекла и резного черного дерева. На полках выстроились бутылки, флаконы и приземистые каменные горшки, а также книги, свитки с заклинаниями, пробирные камни и могрифиеры. Сулдрун осторожно вошла.

— Кто пришел повидать нас? — внезапно спросил нежный горловой голос. — Кто ты, тихая как мышь и одновременно любопытная, с маленькими белыми пальцами и запахом цветов?

— Входи, входи! — сказал второй голос. — Возможно ты сделаешь доброе дело, и заслужишь нашу благодарность и награду.

Сулдрун заметила на столе зеленую стеклянную бутылку, емкостью с галлон. Ее горлышко в точности соответствовало шее двухголового гомункулуса, так что из бутылки торчали только две маленькие головы. Короткие и толстые, не больше чем у кошки, со сморщенными лысыми макушками и дерзкими черными глазами; носы и ротовые аппараты из твердого коричневого рога. Тело оставалась невидимым: оно плавало в густой темной жидкости, похожей на крепкое пиво. Головы вытянулись, посмотрели на Сулдрун и заговорили, перебивая друг друга:

— Ах, что за прекрасная девочка!

— И очень добрая!

— Да, это принцесса Сулдрун; она уже известна добрыми делами.

— Ты слышал, что она выходила маленького воробья и вернула ему здоровье?

— Подойди ближе, моя дорогая, чтобы мы могли насладиться твоей красотой.

Сулдрун осталась там, где стояла. Ее внимание привлекли другие предметы; все они казались интересными и удивительными, хотя их назначение зачастую оставалось загадкой. Вот урна, из которой лился цветной свет; он, как жидкость, опускался вниз или плавал в воздухе на строго определенном уровне.

На стене висело восьмиугольное зеркало в деревянной рамке, потемневшей от времени.

Рядом с ним на колышках висел псевдо-человеческий скелет из черных костей, тонких, как прутья ивы. Из лопаток торчала пара крыльев, усеянных дюжиной отверстий, из которых могли расти крылья или чешуйки. Скелет демона? Поглядев в пустые глазницы, Сулдрун почувствовала мрачную уверенность, что это создание никогда не летало в воздухе Земли.

— Сулдрун, прекрасная принцесса! Подойди к нам! — позвали ее бесенята сердечными голосами. — Дай нам насладится твоим видом!

Сулдрун пошла вдоль комнаты. Наклонившись, она внимательно рассмотрела отвес, свисавший с блюда с кипящей ртутью. На стене над свинцовой дощечкой отражались непонятные черные знаки, изменявшиеся, пока она глядела; действительно замечательно! Сулдрун спросила себя, что эти знаки предвещают: она никогда не видела ничего похожего.

— Знаки — это надпись, — сказал мягкий голос. — Там написано: «Сулдрун, милая Сулдрун, уходи отсюда прежде, чем зло коснется тебя!» Голос шел из зеркала, и Сулдрун увидела, что нижняя часть рамы сделана в форме широкого рта с изогнутыми уголками.

Сулдрун оглянулась.

— Что может повредить мне?

— Если чертенята из бутылки сумеют ухватить тебя за палец или за волосы, ты это узнаешь.

Две головы заговорили одновременно:

— Что за злословие! Мы верны, как голуби!

— О, как легко злословить, если мы не можем наказать тебя за ложь!

Сулдрун чуть ли не вжалась в стену и повернулась к зеркалу.

— Кто это говорит?

— Персиллиан.

— Ты так добра и предупредила меня.

— Возможно. Но время от времени мной правит своенравие.

Сулдрун осторожно прошла вперед.

— Я могу заглянуть в зеркало?

— Да, но берегись: тебе может не понравиться то что ты увидишь!

Сулдрун остановилась и задумалась. Что бы она не хотела увидеть? В любом случае мысль только подстегнула ее любопытство. Она переставила к зеркалу трехногий стул, взобралась на него и взглянула на гладкую поверхность.

— Перселлиан, я не вижу ничего. Как будто смотрю в небо.

Поверхность зеркала задвигалась и в следующее мгновение на нее взглянуло лицо, мужское лицо. Темные кудрявые волосы, совершенный цвет лица; тонкие брови, изогнутые над блестящими темными глазами; прямой нос, полный чувственный рот... Потом магия растаяла.

Сулдрун опять глядела в никуда.

— Кто это? — задумчиво спросила она.

— Если ты увидишь его, он представится. Если ты никогда не увидишь его, то его имя тебе не нужно.

— Персиллиан, ты смеешься надо мной.

— Возможно. Время от времени я показываю невозможное, смеюсь над невинными, говорю правду вруну или срываю маску добродетели — и только из-за своенравия. Сейчас я замолкаю; таково мое настроение.

Сулдрун спустилась со стула, мигая от подступивших к глазам слезам. Она чувствовала себя растерянной и подавленной. Внезапно двухголовый гоблин вытянул одну из своих шей и сунул клюв ей в волосы. Однако он сумел ухватить только несколько волосков, которые выдрал с корнем. Сулдрун с ужасом вылетела наружу. Она уже собиралась захлопнуть дверь, но тут вспомнила о свече. Вбежав в комнату, она схватила свечу и выбежала обратно. Закрытая дверь приглушила издевательские крики двухголового уродца.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В ДЕНЬ БЕЛТЕЙНА, весной года, наступившего вслед за одиннадцатым днем рождения Сулдрун, проходил старинный ритуал, известный как Блодфах, или «Вход в Цветы». Вместе с двадцати тремя другими девочками из благородных семейств, Сулдрун прошла через кольцо из белых роз, а потом возглавила павану с принцем Беллатом из Кадуца. Шестнадцатилетний Беллат, скорее худощавый, чем крепкий, имел симпатичное, ясно очерченное лицо, хотя и немного строгое, а также чрезвычайно точные и скромные манеры.

В некоторых отношениях он напоминал Сулдрун кого-то другого, кого она знала. Но кого? Он пыталась вспомнить, но никак не могла. Пока они выполняли тщательно вымеренные па паваны, она изучала его лицо и тут сообразила, что он делает то же самое.

Наконец Сулдрун решила, что Беллат ей нравится. Она застенчиво улыбнулась и спросила.

— Почему ты так пристально на меня смотришь?

— Я должен сказать правду? — почти извиняющим тоном спросил он.

— Конечно.

— Хорошо, но постарайся взять себя в руки. Мне сказали, ты и я со временем поженимся.

Сулдрун не нашла, что сказать. В молчании они проделали еще несколько величественных па.

— Надеюсь, ты не расстроилась? — смущенно спросил Беллат.

— Нет... Когда-нибудь мне придется выйти замуж — так мне кажется. А сейчас я еще не готова думать об этом.

Позже, лежа в кровати, Сулдрун прокручивала в голове события дня и только тут сообразила, кого ей напомнил принц Беллат: мастер Джеймес, конечно!

После Блодфаха жизнь Сулдрун изменилась. Ей пришлось переехать из знакомых и любимых комнат в Восточной башне в более просторные апартаменты этажом ниже, а на ее место поселили принца Кассандра.

Двумя месяцами раньше дама Магелин умерла от водянки. Ее место заняли портниха и пара служанок.

Даме Боудетте поручили надзор над принцем Кассандром.

Новый архивист, сморщенный маленький педант по имени Юлий Сагамуд, стал учить Сулдрун орфографии, истории и арифметике. А улучшение манер поручили леди Десди, вдове брата королевы Соллас; она постоянно жила в Хайдионе и вела светскую жизнь, исполняя вялый приказ королевы.

Леди Десди уже исполнилось сорок лет; неимущая, высокая и ширококостная, с преувеличенно большими чертами лица и неприятным запахом из рта, она не имела никаких перспектив на будущее, но, тем не менее, обманывала себя невероятными фантазиями.

Каждый день она наряжалась, пудрилась, душилась и изящно укладывала темно-каштановые волосы: сложная гулька на затылке, двойные жесткие кудряшки, поддерживаемые сеточками, над ушами.

Свежая юная красота Сулдрун и ее свободные небрежные привычки раздражали самые чувствительные струны души леди Десди. К этому времени все уже знали о том, что Сулдрун ухаживает за старым садом, и леди Десди, естественно, это очень не одобряла. Высокородная девушка — да что там, любая девушка — не должна заниматься такими странными чудачествами; это крайне подозрительно. Да, Сулдрун еще слишком молода, чтобы встречаться там с любовником. И все же... Мысль была совершенно абсурдна. Груди Сулдрун напоминали шишечки. Тем не менее, а вдруг она принимает там фавна, которые были хорошо известны любовью к терпко-сладким прелестям юных девушек?

Так думала леди Десди. И вот однажды она вежливо предложила проводить Сулдрун в садик. Сулдрун попыталась увильнуть.

— Вам там не понравится, — сказала она. — Тропинка идет через камни, и там не на что глядеть.

— И тем не менее я бы хотела посмотреть на это место.

Сулдрун ничего не ответила, но леди Десди не унималась.

— Сегодня замечательная погода. Почему бы нам не прогуляться туда вдвоем?

— Простите меня, миледи, — вежливо сказала Сулдрун. — Но в этот сад я хожу только в одиночестве.

Леди Десди высоко подняла тонкие каштановые брови.

— В одиночестве? Юным дамам вашего положения не подобает шляться по таким далеким и диким местам в одиночестве.

— Нет ничего плохого в том, чтобы наслаждаться одиночеством в личном саду, — спокойно и небрежно сказала Сулдрун, как если бы произнесла банальность.

Леди Десди не нашла, что ответить, но позже сообщила об упрямстве Сулдрун королеве Соллас, которая в тот момент испытывала новую мазь, сделанную из лилий.

— Я слышала об этом, — заметила королева, втирая в запястье белый крем. — Она — странное созданье. В ее возрасте я строила глазки некоторым красивым парням, но такая мысль даже не приходит в ее странную маленькую головку... Ха, какой богатый запах! Чувствуешь настоящую мазь!

Следующий день выдался замечательным, солнце ярко сияло среди маленьких и высоких кусочков облаков.

Сулдрун неохотно пришла на урок к Юлию Сагамунду, одев аккуратное бледно-лиловое платье, собранное под грудью и украшенное вышивкой на кайме и воротнике.

Усевшись на стул, Сулдрун взяла в руки серое гусиное перо и, с сознанием долга, стала писать витиеватым Лайонесским шрифтом; перо было тонкое и такое длинное, что его кончик подергивался в футе над ее головой. Однако она постоянно глядела в окно, и буквы начали прыгать в разные стороны.

Юлий Сагамунд быстро понял, откуда дует ветер, и, пару раз бесстрастно вздохнув, взял из пальцев Сулдрун перо, собрал книги с упражнениями, перья, чернила и пергаменты, и ушел по своим делам. Сулдрун спрыгнула со стула и какое-то время сосредоточенно стояла у окна, как если бы слушала далекую музыку. Потом повернулась и вышла из библиотеки.

Леди Десди вышла на галерею из Зеленой гостиной, в которой король Касмир тщательно проинструктировал ее. И едва успела заметить светло-лиловое пятно платья Сулдрун, исчезнувшее в Восьмиугольнике.

Десди заторопилась вслед, четко исполняя поручение короля.

Войдя в Восьмиугольник, она огляделась, а потом выскочила из него и успела заметить Сулдрун, находившуюся в самом конце аркады.

— Ах, мисс хитрые башмачки, — сказала себе леди Десди. — Вот теперь мы посмотрим. Но терпение, терпение! — И она закрыла себе рот ладонью. Потом отправилась к комнаты Сулдрун и расспросила служанок. Никто из них не знал, куда отправилась Сулдрун. — Не имеет значения, — сказала леди Десди. — Я знаю, где найти ее. А теперь достаньте ее голубое послеобеденное платье с кружевным лифом, а также все, что к нему прилагается, и приготовьте ванну.

Леди Десди спустилась в галерею и полчаса ходила по ней взад и вперед. Наконец она повернулась и решительно пошла к Длинной галерее.

— Вот теперь, — сказала она себе, — мы посмотрим.

Спустившись по аркаде, она прошла туннель и вышла к плацу. Справа от нее сливовое дерево и лиственница затеняли старую стену, в которой она заметила ветхую деревянную дверь. Пройдя вперед, она обогнула лиственницу и толчком распахнула дверь. Тропинка вела вниз, по буграм и каменным выступам. Подобрав юбки, леди Десди стала спускаться по неровным каменным ступенькам, шедшим то направо, то налево, мимо старого каменного храма. Она шла очень осторожно, стараясь не упасть, потому что это безусловно повредило бы ее достоинству. Наконец стены оврага разошлись и леди Десди увидела сад.

Она продолжила спускаться, шаг за шагом, и, если бы не была зла за шалость, заметила бы лужайки с цветами и приятными растениями, маленький ручей, втекавший в искусственный пруд, а потом звеневший между камнями и впадавший в другой пруд. Вместо этого леди Десди увидела только каменистую пустошь, сырую и неприятно обособленную от всего. Она споткнулась, подвернула ногу и выругалась, злясь на обстоятельства, заведшие ее так далеко от Хайдиона, и тут же увидела Сулдрун, в тридцати футах впереди, совершенно одну (леди Десди знала, что так и будет, но надеялась на скандал).

Сулдрун услышала шаги и поглядела вверх. Синие глаза на бледном лице полыхнули яростью.

— Я повредила себе ноги на этих камнях, — ворчливо сказала леди Десди. — Просто стыд.

Губы Сулдрун беззвучно задвигались; она не могла найти слов, чтобы выразить все, что думает.

Леди Десди, покорно вздохнув, сделала вид, что осматривается.

— Итак, моя дорогая принцесса, это и есть ваше маленькое убежище, — снисходительно сказала она, преувеличенно вздрогнула и ссутулилась. — Разве вы не чувствуете ничего в воздухе? А я чувствую, сырость. Наверно от моря. — Она опять огляделась и неодобрительно поджала рот. — Тем не менее это маленький дикий уголок; наверно таким был весь мир перед тем, как появился человек. Пойдемте, дитя, покажите мне его.

Ярость исказила лицо Сулдрун, даже зубы стали видны через сжатый рот. Она подняла руку и указала вверх. — Уходи! Убирайся отсюда!

Леди Десди выпрямилась.

— Мой дорогой ребенок, не будьте такой грубой. Я озабочена только вашим здоровьем и не заслужила такой злобы.

— Я не хочу тебя здесь! — дико проорала Сулдрун. — Я вообще больше не хочу тебя видеть! Убирайся!

Леди Десди отступила назад, ее лицо превратилось в отвратительную маску. В ней бурлили противоречивые желания. Но больше всего ей хотелось найти прут, задрать наглой девчонке юбку и отвесить полдюжины хороших ударов по попе: но она не осмелилась даже признаться себе в этом. Отойдя на несколько шагов, она проговорила с мрачным упреком.

— Вы самая неблагодарная из детей. Неужели вы думаете, что мне приятно учить вас благородству и хорошему поведению, и вести вашу невинность через все дворцовые западни, если вы не уважаете меня? Я ищу в вас любовь и доверие, а получаю злобу и неуважение. И какова же моя награда? Мне сказали «убирайся». — Ее голос перешел в нудное жужжание. Сулдрун наполовину отвернулась и стала смотреть за полетом береговых ласточек. Волны океана разбивались о прибрежные камни, и, сверкая и пенясь, накатывались на ее пляж. Леди Десди не умолкала.

— Я хочу, чтобы вы поняли: я спустилась по этим ужасным камням и чертополоху не ради собственного удовольствия. Нет, меня послали сказать вам, что сегодня вы должны присутствовать на важном приеме. И я была обязана сыграть роль надоедливой леди Десди. Я выполнила свой долг и больше мне здесь делать нечего.

С этими словами леди Десди повернулась и устало потащилась вверх. Сулдрун смотрела на нее, размышляя.

В положении головы леди и во взмахах рук чувствовалось какое-то неопределимое удовлетворение. Сулдрун спросила себя, что это все значит.

Для того, чтобы лучше защитить короля Помпероля Дьюэла и его свиту от солнца, на большом дворе Хайдиона раскинули тент из красно-желтого шелка, цветов Помпероля. Под тентом удобно устроились король Касмир, король Дьюэл и различные аристократы, наслаждаясь неофициальным пиром.

Король Дьюэл, жилистый человек средних лет, вел себя энергично и говорил с жаром. С собой он привез очень маленькую свиту: сын, принц Кестрел, четыре рыцаря, несколько помощников и лакеев, так что, как он сам сказал о себе, «мы свободны как птицы, эти счастливые создания, парящие в воздухе; мы идем куда хотим, с нашей скоростью и удовольствием!»

Принцу Кастрелу было пятнадцать лет и он походил на отца только огненно-рыжими волосами. Степенный и даже вялый, с мясистым телом и благодушным выражением лица. Тем не менее король Касмир считал Кестрела возможной парой для Сулдрун, если, конечно, не подвернется что-нибудь более выгодное, и приготовил для Сулдрун место за пиршественным столом.

Однако место осталось свободным.

— Где Сулдрун? — резко спросил он у королевы.

Королева Соллас медленно пожала мраморными плечами.

— Не могу сказать. Она непредсказуема. Я обнаружила, что легче всего оставить ее самой себе.

— Прекрасно, но я приказал ей прийти!

Королева опять пожала плечами и потянулась за леденцом.

— В таком случае леди Десди должна сообщить нам, где она.

Кроль Касмир взглянул через плечо на лакея.

— Приведи сюда леди Десди.

Тем временем король Дьюэл веселился, глядя на ужимки дрессированных животных, которых приказал привести король Касмир. Медведи в синих треуголках бросали шары вперед и назад; четыре волка розово-желтых костюмах танцевали кадриль; шесть цапель и столько же ворон маршировали строем.

Король Дьюэл громко аплодировал, особенно ему понравились птицы.

— Великолепно! Ну разве они не достойные создания, величавые и мудрые? Обратите внимание на изящество, с которым они маршируют! Шаг: отлично! Еще один шаг: великолепно!

Король Касмир принял комплимент, величаво кивнув в ответ:

— Похоже вы не равнодушны к птицам?

— Я считаю их замечательными и прекрасными. Они летают с небрежной храбростью и изяществом, далеко превосходящим наши!

— Истинная правда... Извините, я должен сказать пару слов леди Десди.

Король Касмир повернулся к знатной даме.

— Где Сулдрун?

Леди Десди изобразила изумление.

— А разве ее нет? В высшей степени странно! Она упряма и, возможно, немного капризна, но я не верю, что она настолько непокорна.

— Тогда где она?

Леди Десди скорчила шутовскую гримасу и развела руками.

— Как я сказала, она очень упрямая девочка, Ваше величество, и полна причуд. Сейчас она увлеклась одним старым садом под Уркиалом. Я попыталась разубедить ее, но безуспешно; сейчас это ее излюбленное место.

— И она сейчас там? — резко спросил король Касмир. — Одна?

— Ваше величество, она не разрешает никому приходить в сад, так мне кажется. Я поговорила с ней и сообщила желание Вашего величества. Однако она даже не дослушала меня и отослала прочь. Я полагаю, что она все еще в саду.

Король Дьюэл был полностью увлечен очередным зрелищем: дрессированная обезьяна шла по туго натянутому канату. Король Касмир прошептал извинение и вышел из-за стола. Леди Десди семенила за ним с приятным чувством успеха.

Уже лет двадцать король Касмир не бывал в этом старом саду. Он спустился по вымощенной галькой песчаной тропинке, вившейся среди деревьев, цветов и растений. На полдороге к пляжу он наткнулся на Сулдрун, которая стояла на коленях и мостила дорожку галькой.

Сулдрун посмотрела на отца без особого удивления. Король Касмир молча оглядел сад, потом посмотрел вниз, на Сулдрун, которая медленно встала на ноги.

— Почему ты не исполняешь мои приказы? — ровным голосом спросил он.

Сулдрун даже разинула рот от удивления.

— Какие приказы?

— Я приказал, чтобы ты присутствовала на пиру, который я устроил в честь короля Помпероля Дьюэла и его сына, принца Кестрела.

Сулдрун порылась в памяти и только сейчас вспомнила слова леди Десди. Прищурясь на море, она сказала:

— Леди Десди сказала мне что-то, но она так много говорит, что я редко слушаю.

Король Касмир разрешил холодной улыбке оживить свое лицо. Он тоже чувствовал, что леди Десди говорит чересчур длинно. Он еще раз оглядел сад.

— Почему ты ходишь сюда?

— Я здесь одна, — запинаясь ответила Сулдрун. — Никто мне не мешает.

— И ты не чувствуешь себя одинокой?

— Нет. Я представляю, что со мной разговаривают цветы.

Король Касмир хмыкнул. Излишние и непрактичные фантазии. Возможно она действительно излишне эксцентричная.

— Значит тебе скучно находиться среди девочек твоего круга?

— Отец, я общаюсь с ними во время уроков танцев.

Король Касмир бесстрастно оглядел ее. В сверкающие золотые волосы она воткнула маленький белый цветок; черты лица правильные и нежные. В первый раз король Касмир увидел, что его дочь нечто большее, чем красивая рассеянная девочка.

— Пошли, — хрипло сказал он. — Мы должны быть на приеме. Хотя на тебе не самое лучшее платье, ни король Дьюэл, ни принца Кестрел не подумают о тебе ничего плохого. — На лице Сулдрун появилось грустное выражение. — Ого, ты не хочешь идти на банкет?

— Отец, я не знаю никого из них; почему я должна встречаться с ними?

— Потому что со временем тебе придется выйти замуж, и принц Кестрел может оказаться самой выгодной партией.

Сулдрун еще больше погрустнела.

— Я думала, что выйду замуж за принца Беллата из Кадуца.

Лицо короля Касмира стало жестким.

— Где ты услышала об этом?

— Принц Беллат сам сказал мне об этом.

Король Касмир неприятно рассмеялся.

— Три недели назад Беллат обручился с принцессой Махевой из Даута.

Уголки рта Сулдрун опустились.

— Она уже взрослая?

— Девятнадцать лет, и ужасно некрасивая. Но это не имеет значения: он подчинился воле отца, который выбрал Даут, а не Лайонесс; очень большая глупость, как он скоро узнает... А ты, тебе понравился Беллат?

— Да, он очень милый.

— Теперь это неважно. Нам нужен и Помпероль и Кадуц; если мы заключим брачный договор с Дьюэлом, у нас будут оба. Пошли, и имей в виду: ты должна вести себя вежливо с принцем. — Он повернулся и пошел вверх.

Сулдрун последовала за ним на подкашивающихся ногах.

На приеме она сидела рядом с принцем Кастрелом, бросавшим на нее высокомерные взгляды, которые Сулдрун даже не замечала. Ее тяготил как пир, так и Кастрел.

Осенью того же года король Кадуца Квэт и принц Беллат отправились на охоту в Длинные холмы. Там на них напали бандиты в масках и убили. Жителей Кадуца охватило смятение, плохие предчувствия и сомнения.

И тут король Касмир заявил, что притязает на трон Кадуца, потому что его дедушка, герцог Кассандр, был братом королевы Кадуца, Лидии.

Притязание основывалось на передаче права на престол от сестры к брату, и, следовательно, к ее троюродному потомку, и являлось легальным (с оговорками) в Лайонессе и Ульфландах, но противоречило обычаям Даута, согласно которым трон передавался строго по мужской линии. Законы самого Кадуца допускали разные толкования.

Подкрепляя свои притязания, Касмир прискакал в Монтрок, столицу Кадуца, вместе с отрядом из сотни рыцарей, что мгновенно пробудило от спячки короля Даута Одри. Он предупредил, что ни при каких обстоятельствах не позволит Касмиру вот так запросто завладеть Кадуцем, и начал собирать огромную армию.

Герцоги и графы Кадуца приободрились и начали выражать неприязнь к Касмиру; а многие задавали неудобный вопрос: откуда в обычно мирной местности взялись бандиты, быстрые, смертельные и безымянные?

Касмир понял, куда дует ветер. В один штормовой полдень, во время конклава знати Кадуца, в помещение вошла странно выглядевшая женщина в белом платье; она держала над головой стеклянный сосуд, из которого вырывались цвета, крутившиеся за ней как дым. Как в трансе она взяла корону и возложила ее на голову Тирлаха, мужа Этейн, младшей сестры Касмира. Потом женщина в белом вышла из комнаты и больше ее никто не видел. После некоторого спора событие было признано предзнаменованием, и Тирлаха короновали новым королем. Касмир ускакал домой, довольный тем, что увеличил свое влияние: действительно, его сестра Этейн, ныне королева Кадуца, была весьма решительной женщиной.

Наконец Сулдрун исполнилось четырнадцать лет и она достигла брачного возраста. Слухи о ее красоте разнеслись по всем островам, и в Хайдион потянулись аристократы, молодые и не очень, чтобы лично увидеть легендарную принцессу.

Король Касмир принимал всех с равной гостеприимностью, но не торопился с выбором зятя: сначала он должен проверить все возможности.

Жизнь Сулдрун все больше и больше усложнялась: балы и пиры, праздники и причуды. Некоторых из гостей она находила приятными, других нет. Король Касмир, однако, никогда не спрашивал ее мнение, потому что оно его не интересовало.

В Лайонесс приехал совсем другой гость: брат Умпред, дородный круглолицый миссионер, родом из Аквитании. Он ехал на остров Ваниш и епархию Скро, и по дороге заглянул в Лайонесс.

Брат Умпред, обладавший инстинктом таким же безошибочным и точным, как тот, который приводит хорька к горлу кролика, мгновенно нашел ухо королевы Соллас. Несколько настойчивых медоточивых проповедей, и королева Соллас стала христианкой, а брат Умпред основал часовню в башне Палэмона, всего в нескольких шагах от апартаментов королевы.

По предложению брата Умпреда Кассандр и Сулдрун тоже крестились, и теперь должны были присутствовать в часовне на утренней мессе.

Следующим брат Умпред попробовал обратить в христианство короля Касмира, и зашел слишком далеко.

— Что в точности ты здесь делаешь? — спросил король. — Шпионишь для Рима?

— Я скромный слуга единственного и всемогущего бога, — ответил брат Умпред. — Несмотря на трудности и тяжелые испытания, я несу послание любви и надежды для всех людей. И больше ничего.

Король насмешливо улыбнулся.

— А что ты скажешь об огромных соборах в Авалоне и Тасиэле? Разве деньги на их постройку дал твой «бог»? Нет. Их вытрясли из крестьян.

— Ваше величество, мы скромно принимаем пожертвования.

— Мне кажется, что для всемогущего бога было бы легче создать деньги... Больше никаких обращений! И если ты примешь хоть один фартинг от любого жителя Лайонесса, тебя прогонят отсюда до Порт-Фадера, по дороге стегая плетями, засунут в мешок и отправят на корабле обратно в Рим.

Брат Умпред поклонился без видимого возмущения.

— Все будет так, как вы желаете.

Сулдрун решила, что доктрина брата Умпреда непонятна, и он ведет себя слишком фамильярно. Она перестала ходить на мессы, и навлекла на себя недовольство матери.

Впрочем у Сулдрун вообще почти не оставалось времени на себя. Дочки аристократов не отставали от нее с утра до вечера; они болтали и сплетничали, замышляли мелкие интриги, обсуждали платья и манеры, и разбирали по косточкам тех, кто приезжал в Хайдион за ее расположением. Очень редко Сулдрун удавалось остаться в одиночестве и вырваться в старый сад.

Одним ранним летним утром, когда солнце светило так сладко и дрозд в оранжерее пел так жалобно, Сулдрун не выдержала и решила сбежать из дворца. Она сделала вид, что плохо себя чувствует, выгнала ждавших ее пробуждения девушек, и тайком, как будто любовное свидание, пробежала по аркаде, через старую дверь и в сад.

Что-то изменилось. Ей даже показалось, что она видит сад в первый раз, хотя каждая деталь, каждое дерево и каждый цветок были знакомы и любимы. Она с печалью оглядела сад, свидетель ушедшего детства, и повсюду увидела свидетельства заброшенности: колокольчики, анемоны и фиалки скромно приютились в тени наглых пучков дикой травы. Напротив, среди кипарисов и оливковых деревьев, гордо поднималась крапива, закрывая собою асфодель. И дождь размыл тропинку, которую она так тщательно вымостила прибрежной галькой.

Сулдрун медленно спустилась к старой липе, под которой просидела, мечтая, так много часов... Сад казался меньше. Его заливал самый обыкновенный солнечный свет. Где же старое очарование, которое было только здесь, где дикие розы, чей роскошный аромат наполнял воздух, когда она впервые попала сюда? Под тяжелыми шагами захрустел песок, она оглянулась и увидела лучезарно улыбавшегося брата Умпреда. Священник одел коричневую рясу и подпоясался черной веревкой.

Между пухлыми плечами свисал клобук; выбритая тонзура отливала розовым.

Брат Умпред бросил быстрый взгляд налево и направо, поклонился и сложил перед собой руки.

— Благословенная принцесса, Неужели вы зашли так далеко без сопровождения?

— Именно так, я прихожу сюда за одиночеством. — В голове Сулдрун не хватало тепла. — Мне нравится быть одной.

Брат Умпред, все еще улыбаясь, опять оглядел сад.

— Это настоящий приют тишины. Я тоже люблю одиночество; быть может мы оба сделаны из одного теста? — Брат Умпред подошел к девушке, и остановился буквально в ярде от нее. — Какое удовольствие найти вас здесь. Я уже давно хотел поговорить с вами, очень серьезно.

— А я не хочу говорить ни с вами, ни с кем-нибудь другим, — ответила Сулдрун еще более холодным голосом. — Я пришла сюда побыть одна.

Брат Умпред состроил шутливую гримасу.

— Сейчас я уйду. Но, тем не менее, неужели вы думаете, что пристойно ходить одной в такое уединенное место? Вот была бы добыча для языков, если бы об этом стало известно! Все бы захотели знать, с кем вы встречаетесь в такой интимной обстановке.

Сулдрун, молча и холодно, повернулась к нему спиной. Брат Умпред состроил еще одну потешную гримасу и отправился вверх по тропинке.

Сулдрун какое-то время посидела под липой. Она подозревала, что брат Умпред затаился где-то между камней, надеясь увидеть того, кто придет к ней на свидание.

Наконец она встала и пошла обратно. Изгнание брат Умпреда вернуло саду часть очарования, и Сулдрун выдернула некоторые сорняки. Возможно завтра она вернется и выкорчует крапиву.

Брат Умпред поговорил с королевой Соллас и кое-что ей предложил. Соллас подумала, а потом, с холодной рассчитанной злобой — она давно решила, что не любит Сулдрун — отдала соответствующие приказы.

Прошло несколько недель, прежде чем Сулдрун, несмотря на свое решение, сумела вернуться в сад. И, пройдя через старую деревянную дверь, заметила группу каменщиков, работавшую в старом храме. Они ужерасширили окна, вставили дверь, сломали заднюю стену, расширяя внутренность храма, и поставили алтарь. — Что вы строите здесь? — с ужасом спросила Сулдрун.

— Церковку, Ваше высочество, или часовню, можно и так сказать. Христианский священник будет проводить в ней свои ритуалы.

Сулдрун почти не могла говорить.

— Но... кто отдал такой приказ?

— Сама королева Соллас, Ваше высочество, чтобы ей было удобнее и приятнее молиться.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

МЕЖДУ ДАССИНЕ И ТРОЙСИНЕ лежал Скола, остров скал и утесов, двадцать миль в поперечнике, населенный скилами. Посреди острова возвышался вулканический пик, Кро, время от времени напоминавший о себе бурчанием, клубом дума или пузырем серы. От Кро отходили четыре крутых кряжа, делившие остров на четыре герцогства: Сэдракс на севере, Корсо на востоке, Рамнантус на юге и Мелванг на западе; ими номинально правили герцоги, принесшие присягу королю Ивару Эксельцию из Дассине.

Но на самом деле скилами, темным и хитрым народом неизвестного происхождения, не правил никто. Они жили обособленно в горных долинах, выходя из них только тогда, когда приходило время для кровавых дел. Их жизнями правили вендетта, месть и ответная месть. Они считали добродетелями воровство, безрассудную отвагу, жажду крови и стойкость под пытками; кроме того скилы всегда держали слово, будь то обещание, гарантия или угроза, причем приверженность скила своему слову часто граничила с абсурдом. С рождения до смерти жизнь скилов была последовательностью убийств, пленов, побегов, диких сражений и бесстрашных спасений: дел, несовместимых с идиллической красотой мест, в которых они жили.

На дни праздников мог объявляться мир, и тогда веселье и потеха перехлестывали любые границы. Все было чересчур: столы стонали под тяжестью еды; выпивалось невероятное количество вина; гремела страстная музыка и танцоры извивались в диких танцах. Внезапные приступы сентиментальности могли закончить старую вражду и покончить с кровной местью, насчитывавшей сотни убийств. Слезы и воспоминания оживляли и укрепляли старую дружбу.

Красивые девушки и галантные кавалеры встречались и любили друг друга, или встречались и расставались. Восторг и отчаяние, обольщение и похищение, погони, трагические смерти и падшая добродетель, все давало пищу для новых вендетт.

Горцы с западного побережья, если приходило настроение, плавали в Тройсине, где грабили, насиловали, убивали и похищали ради выкупа.

Король Гранис давно и часто направлял протесты по этому поводу королю Ивару Эксельцию, который отвечал, что эти набеги мало чем отличаются от юношеских шалостей. Самое достойное — не обращать внимания на эти неприятности; в любом случае он не знает, как от них избавиться.

Каждый год в Порт-Меле, самой восточной точке Тройсине, летное солнцестояние отмечали трехдневным праздником и Великим карнавалом.

Ретхерд, молодой и глупый герцог Малванга, пришел на праздник инкогнито, в компании только трех буйных друзей. Во время Великого карнавала они согласились, что девушки, представлявшие Семь Граций, невероятно очаровательны, но никак не могли выбрать из них лучшую. Весь вечер они пили и спорили, и, наконец, чтобы решить это дело, похитили всех семерых и увезли через пролив в Малванг.

Герцога Ретхеда узнали и новость быстро достигла короля Граниса.

Не теряя времени на новые жалобы, король Гранис высадился с тысячью воинами на Сколе, уничтожил замок Ретхеда и спас девушек, заодно кастрировав Редхеда и его друзей. Потом, для ровного счета, сжег еще дюжину прибрежных деревушек.

Три оставшихся герцога собрали армию в три тысячи человек и напали на укрепление тройсов. Но к этому времени король Гранис втайне усилил свою армию двумя сотнями рыцарей и четырьмя сотнями тяжеловооруженных всадников. Недисциплинированные горцы были разбиты наголову, все три герцога попали в плен и король Гранис завладел Сколой.

В ответ Ивар Эксельций предъявил ультиматум королю Гранису: он должен вывести все войска, выплатить компенсацию в сто фунтов золота, отстроить заново замок Малванг и дать в заклад еще сто фунтов золота, как гарантию того, что никаких других оскорблений королевства Дассине не будет.

Кртоль Гранис не только отверг ультиматум, но и издал указ, что отныне Скола принадлежит Тройсине. Ивар Эксельций взбесился, начал спорить, а потом объявил войну. Однако он не отреагировал бы так резко, если бы недавно не подписал договор о взаимной помощи с королем Касмиром Лайонесским.

Король Касмир, подписывая договор, думал только о том, как бы усилиться на случай возможного противостояния с Даутом, и никак не ожидал, что его втянут в неприятности, особенно в войну с Тройсине. С другой стороны, уж если его, под тем или иным предлогом, втянули в войну, то можно получить немаловажную выгоду, если как следует все обдумать.

Король Касмир взвесил все аспекты создавшегося положения. Как союзник Дассине, он мог бы разместить там свою армию, а потом ударить всеми силами по Тройсине через Сколу, и, таким образом, нейтрализовать морскую мощь Тройсине, котороая казалась неуязвимой.

И король Касмир принял роковое решение. Он приказал семи из двенадцати армий собраться в Балмер-Скеме. Потом, упомянув о прошлом суверенитете, нынешних жалобах и договоре с королем Иваром Эксельцием, объявил войну королю Гранису.

Конечно, король Иваром Эксельций действовал в приступе злости и пьяной бравады.

Протрезвев, он сообразил, что забыл простой и непреложный факт: Тройсине превосходит его числом солдат, военным искусством и боевым духом. Он мог рассчитывать только на договор с Лайонессом и пришел в восторг, когда король Касмир объявил, что готов участвовать в войне.

В Балмер-Скем собрались транспортные суда Лайонесса и Дассине, и, в полночь, армии Лайонесса поплыли в Дассине. По дороге, однако, они обнаружили встречный ветер, а на рассвете и флот тройсов.

За два часа половина перегруженных кораблей Лайонесса и Дассине утонула или разбилась о скалы, вместе с двумя тысячами людей. Счастливая половина сумела сбежать обратно в Балмер-Скем и высадиться на берег.

Тем временем разнородная флотилия тройсских торговых судов, береговых когов и рыбацких шхун, нагруженная войсками Тройсине, пристала к берегу в Аргенсио, где они заявили, что являются армией Лайонесса. К тому времени, когда выяснилась правда, было уже поздно: армия взяла замок и король Ивар попал в плен.

Для Дассине война кончилась. Гранис объявил себя королем Внешних островов, королевства не настолько густонаселенного, как Лайонесс или Даут, но, тем не менее, полностью контролировавшего Лир и Кантабрийский залив.

Теперь война между Лайонессом и Тройсине стала помехой планам короля Касмира. Он предложил закончить военные действия, и король Гранис согласился на следующих условиях: Лайонесс должен уступить графство Трембланс, находящее на дальнем западе Лайонесса, за Троахом, и пообещать не строить военные корабли, которые смогут угрожать Тройсине.

Как и ожидалось, король Касмир отверг такие жесткие условия, и предупредил о самых неприятных последствиях, если король Гранис будет пылать такой безрассудной враждебностью.

— Вспомни, — ответил король Гранис. — Я не начинал с тобой войну. Ты, Касмир, беспричинно напал на меня. И потерпел поражение, вполне заслуженное. Теперь ты должен заплатить за свою «безрассудную враждебность». Ты слышал мои требования. Принимай их, или продолжай войну, в которой ты не можешь победить, и которая будет стоить тебе много людей и ресурсов, и закончится очередным унижением. Я требую герцогство Трембланс только для того, чтобы защитить свои корабли от ска. И учти, я могу в любой момент высадить армию у Дальнего мыса; берегись.

— Да, ты одержал маленькую и временную победу, — угрожающим тоном ответил король Касмир. — Но неужели ты хочешь бросить вызов всей силе Лайонесса? Тогда ты так же глуп, как и высокомерен. Я объявляю вне закона тебя и всех твоих родственников; на вас будут охотиться, как на преступников и убьют, как только увидят. Больше ты от меня ничего не услышишь.

Король Гранис ответил на такое заявление всей силой своего флота. Он объявил блокаду Лайонесса, и теперь даже рыбацкая шхуна не могла безопасно переплыть Лир. Однако Лайонесс жил землей, и блокада означала только мелкие неудобства и продолжающееся оскорбление, с которым король Касмир ничего не мог поделать.

В свою очередь король Гранис не мог причинить большого вреда Лайонессу. Портов было мало и они были хорошо защищены. Кроме того береговая стража глядела во все глаза, и шпионы Лайонесса наводнили Дассине и Тройсине. Тем временем король Касмир собрал корабельных дел мастеров и потребовал от них как можно скорее построить военные корабли, с которыми он мог бы победить тройсов.

В устье реки Сайм, лучшей естественной гавани Лайонесса, начали строиться двенадцать кораблей, и еще много больше на мелких верфях, стоявших на берегу залива Приманка в герцогстве Фец.

Одной безлунной ночью в устье незаметно вошли шесть тройских галер и, несмотря на укрепления, гарнизоны и береговую стражу, подошли к доку, в котором стояли готовые к спуску на воду корабли, и сожгли их. Одновременно заливу Приманка подплыли на маленьких лодках налетчики из Тройсине и сожгли все верфи, вместе с кораблями и огромными запасами древесины.

Планы Касмира по быстрому созданию армады улетучились вместе с дымом.

В Зеленой гостиной Хайдиона король Касмир завтракал в одиночестве. Съев маринованного угря, вареные яйца и лепешки, он откинулся на спинку стула и задумался. Горечь поражения при Балмер-Скеме уже сгладилась; сейчас он был способен более бесстрастно подумать о последствиях.

В целом были все основания для сдержанного оптимизма. Блокада была вызовом и оскорблением, но сейчас он должен выносить ее с достоинством. Со временем Гранис заплатит полную цену, но в настоящее время надо проводить свой великий план: победить Одри и перенести трон Эвандик в Хайдион.

Даут уязвим для атаки с запада: достаточно обойти линию крепостей на границе с Помперолем. Путь вторжения ведет из Нолсби Севан мимо замка Тинзин-Фираль, потом поворачивает на север, на дорогу, известную как Тромпада, которая ведет в сам Даут. Дорогу закрывают две грозные крепости: Кол-Боках во Вратах Цербера и сам Тинзин-Фираль. В Кол-Бокахе стоит гарнизон Южного Ульфланда, но король Южного Ульфланда, Ориант, боясь неудовольствия Касмира, уже пообещал Касмиру и его армиям свободный проход.

Так что на пути его планов стоит только Тинзин-Фираль, нависающий над двумя горловинами и контролирующий как Тромпаду, так и дорогу через Долину Эвандер, ведущую в Южный Ульфланд. В Долине Эвандер правит Фауд Карфилхиот, сидящий в неприступном замке, скорее похожем на разбойничье гнездо. Высокомерный и заносчивый, он не признавал ничью власть, и только номинально подчинялся королю Орианту.

В Зеленую гостиную вошел младший камергер и поклонился королю.

— Сир, некий молодой человек ожидает вашего соизволения. Он назвался Шимродом и заявил, что пришел по приказу Вашего величества.

Касмир выпрямился на стуле.

— Приведи его сюда.

Младший камергер исчез и вернулся с высоким худощавым человеком; его наряд составляли свободная рубашка и штаны из дорогой материи, низкие сапоги и темно-зеленая шапка, которую он снял, открыв густые рыжеватые волосы, обрезанные, согласно последней моде, на уровне ушей. Правильные, хотя и слегка изможденные черты лица, тонкий нос, костистые челюсть и подбородок, широкий изогнутый рот и блестящие серые глаза придавали ему самоуверенный и слегка чудаковатый вид, в котором не хватало почтения и самоунижения, которые так любил король Касмир.

— Сир, — сказал Шимрод. — Вы послали за мной, и я пришел.

Касмир поджал рот, слегка склонил голову набок и скептически оглядел Шимрода.

— Ты совсем не такой, каким я представлял тебя.

Шимрод вежливо поклонился, снимая с себя ответственность за недоумение короля.

— Садись, если хочешь, — сказал король, указал молодому человеку на стул, а сам встал, подошел к камину и повернулся к нему спиной. — Мне сказали, что ты сведущ в магии.

Шимрод кивнул.

— Языки хорошо работают, особенно если кто-то не такой, как все.

Касмир слегка улыбнулся.

— Так значит это правда?

— Ваше величество, магия требует за свое изучение большую цену. Некоторые имеют к ней большие природные способности; но я не такой. Я тщательно изучаю ее, но еще не достиг больших успехов.

— И сколько ты знаешь?

— Ну, скажем, одну тридцатую, если сравнить с настоящими адептами.

— Ты знаком с Мургеном?

— Я хорошо знаю его.

— Именно он обучил тебя?

— В некоторой степени.

Король почувствовал раздражение, но не стал его показывать. Шимрод изящно скользил по самой границе дерзости, отвечая на вопросы точно и без подробностей, что делало разговор изнурительным.

— Ты знаешь, что наше побережье блокировано тройсами, — сказал он ровным голосом. — Как я мог бы прорвать блокаду?

Шимрод какое-то время думал.

— Самый простой способ — заключить мир.

— Несомненно. — Король дернул себя за бороду, странный народ эти маги. — Но я бы предпочел более сложный способ, и более соответствующий интересам Лайонесса.

— Вы могли бы противопоставить блокаде другую силу, большую.

— Именно так. Вот это и есть главная трудность. Я думаю заручиться поддержкой ска, и желал бы узнать последствия такого решения.

Шимрод улыбнулся и покачал головой.

— Ваше величество, мало кто из магов может читать будущее. И, конечно, не я. Однако, с позиции обыкновенного здравого смысла, я был бы против такого решения. Ска провели десять тысяч лет в тяжелой работе; это жестокий народ. Они, как и вы, хотели бы править Древними Островами. Пригласите их в Лир, дайте им базы, и они никогда не уйдут отсюда. Это совершенно очевидно.

Король прищурился; он не часто сталкивался с такой независимостью в суждениях.

Тем не менее, насколько он понял, манера разговора Шимрода свидетельствовала о его искренности; никто, пытающийся что-то скрыть, не будет говорить так свободно.

— Что ты знаешь о замке Тинзин-Фираль? — спросил он нарочито ровным голосом.

— Никогда его не видел. Говорят, что он неприступен, но, я уверен, вы и так это знаете.

Король коротко кивнул.

— Я также слышал, что частью его защиты является магия.

— Не могу сказать. Замок построил не очень сильный маг, Удо Голиас, чтобы править Долиной Эвандер не опасаясь синдиков Исса.

— А как им завладел Карфилхиот?

— Ну, я могу только повторить слухи.

Король Казмир бесстрастно махнул рукой, показывая, чтобы Шимрод продолжал.

— Происхождение Карфилхиота никому в точности не известно, — начал Шимрод. — Вполне возможно, что его родила ведьма Десми от волшебника Тамурелло. Однако Десми исчезла, а за ней и Уго Голиас, со всем своим имуществом, как если бы его забрали демоны. Замок пустовал до тех пор, пока не появился Карфилхиот с своим отрядом и занял его.

— Тогда он тоже маг.

— Не думаю. Маги ведут себя по-другому.

— Ты знаком с ним?

— Нет. Я никогда не видел его.

— Тем не менее тебе известно его происхождение и характер.

— Маги с удовольствуем сплетничают о других, особенно когда речь идет о людях с дурной репутацией, вроде Карфилхиота.

Касмир потянул за веревку звонка; в гостиную вошли два лакея с вином, орехами и леденцами, которые они поставили на стол.

Король сел за стол напротив Шимрода и налил вино в два бокала, один из которых протянул Шимроду.

— Мое почтение, Ваше величество, — сказал Шимрод.

Какое-то время король сидел и только глядел на огонь.

— Шимрод, мои амбиции ни для кого не секрет, — наконец сказал он. — Маг, такой как ты, мог бы оказать мне неоценимую помощь. И вознаграждение тебя бы не разочаровало.

Шимрод покрутил бокал в руке и какое-то время смотрел, как плещется темная жидкость.

— Король Одри из Даута сделал то же самое предложение Тамурелло. Король Ивар Эксельций искал помощи у Номики. Все отказались, из-за великого эдикта Мургена, который относится и ко мне.

— Ерунда! — рявкнул король Касмир. — Неужели авторитет Мургена перевешивает любой другой?

— В этом отношении — да.

— Тем не менее ты говоришь со мной совершенно свободно, — проворчал король Касмир.

— Я только советую вам, и это может сделать любой разумный человек.

Касмир резко вскочил на ноги и бросил на стол кошелек.

— Вот твоя награда за службу.

Шимрод расстегнул кошелек, и на стол покатились пять золотых крон.

Потом они стали пятью золотыми бабочками, которые взлетели в воздух и закружились по гостиной. Потом их стало десять, двадцать, пятьдесят, сто. Внезапно они все сели на стол, и превратились в сто золотых крон.

Шимрод взял пять монет и вернул их в кошелек, который сунул в карман.

— Спасибо, Ваше величество, — сказал он, поклонился и вышел.

Одо, герцог Фолиза, проскакал в сопровождении маленькой свиты на север через Троах, мрачную землю скал и расселин, въехал в Южный Ульфланд и проехал мимо Кол-Бокаха, к которому утесы подходили так близко, что три человека не могли проехать в ряд.

Веер маленьких водопадов падал в узкое ущелье, дальше становившееся южный веткой реки Эвандер; дорога и река шли на север бок о бок. Впереди поднялся массивный утес: Зуб Крона или Так-Тор. Здесь в реку вливалась северная ветка Эвандера, обе ветки объединялись и текли между Так-Тором и утесом, на вершине которого стоял Тинзин-Фираль.

Герцог Удо объявил о себе у ворот, и по извилистой дороге его провели к Фауду Карфилхиоту.

Спустя два дня герцог выехал обратно и тем же путем вернулся в город Лайонесс. Спешившись на Оружейном дворе, он стряхнул пыль с плаща и немедленно отправился к королю Касмиру.

Хайдион, по которому слухи разносились с невероятной скоростью, немедленно взбудоражился: скоро приедет важный гость, замечательный лорд сотни тайн, Фауд Карфилхиот из Тинзин-Фираля.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

СУЛДРУН СИДЕЛА В ОРАНЖЕРЕЕ с двумя любимыми фрейлинами: Лией, дочерью Тандра, герцога Сонберхара, и Туйссани, дочерью графа Мерсского. Лиа, как оказалось, слышала множество рассказов о Карфилхиоте.

— Он высокий и сильный, и гордый, как полубог. Говорят, что он очаровывает всех, кто смотрит на него!

— Кажется, он очень импозантный мужчина, — заметила Туйссани, и обе девушки искоса посмотрел на Сулдрун, чьи пальцы шевельнулись.

— Импозантные люди слишком серьезно относятся к себе, — ответила Сулдрун. — По большей части от них можно услышать только команды и жалобы.

— От этого не только! — воскликнула Лиа. — Моя портниха слышала, как о нем говорила леди Педрейа. Похоже Фауд Карфилхиот — самый романтичный из людей. Каждый вечер он поднимается на высокую башню, глядит, как восходят звезды, и тоскует.

— Тоскует? По чему?

— По любимой.

— И кто эта надменная девушка, которая вызвала у него такую боль?

— Это и есть самое странное. Он ее придумал. Карфилхиот боготворит девушку, которую увидел во сне.

— В это трудно поверить, — возразила Туйссани. — Я подозреваю, что он проводит больше времени в постели с настоящими девушками.

— Не знаю ни о чем таком. Кроме того слухи, как обычно, все преувеличивают.

— Было бы интересно узнать правду, — заметила Туйссани. — О, идет твой отец, король.

Лиа вскочила на ноги, как и Туйссани. Сулдрун тоже встала, хотя намного медленнее. Все три церемониально присели.

Король Касмир подошел к ним.

— Девушки, я хочу поговорить с принцессой; оставьте нас на несколько секунд.

Лиа и Туйссани вышли. Король долго смотрел на Сулдрун, которая наполовину отвернулась от него: ее живот сковал холод мрачного предчувствия.

Король слегка кивнул, как если бы осмотр подтвердил его мысль, и заговорил напыщенным тоном.

— Ты должна знать, что мы ожидаем визита очень важной персоны, герцога Карфилхиота из Долины Эвандер.

— Да, я много слышала о нем.

— Ты уже достигла брачного возраста, и, если понравишься герцогу, я бы благоприятно посмотрел на этот брак; я ожидаю от него очень многого.

Сулдрун подняла глаза к золотобородому лицу.

— Отец, я еще не готова к такому событию. У меня нет ни малейшего желания разделить постель с каким-нибудь мужчиной.

Касмир кивнул.

— Именно это чувство я и ожидаю от чистой и невинной девушки. И оно мне нравится. Однако твои желания ничто по сравнению с интересами государства. Дружба с герцогом жизненно важна для нас. И ты быстро привыкнешь к этой мысли. Запомни: ты будешь относиться к герцогу любезно и доброжелательно, хотя ни в коем случае не переигрывай. И не навязывай ему свое общество: мужчин вроде Карфилхиота скорее привлекает сопротивление и недоступность. Тем не менее, не будь слишком застенчивой и холодной.

— Отец, мне не надо изображать сопротивление! — расстроено крикнула Сулдрун. — Я не готова к замужеству! И, возможно, никогда не буду готова!

— Молчать! — рявкнул король. — Скромность хороша и даже привлекает, в небольших количествах. Но если ее слишком много, она надоедает. Карфилхиот не должен посчитать тебя ограниченной пустой дурой. Таковы мои желания, ты поняла?

— Отец, я очень хорошо поняла ваши желания.

— Отлично. А теперь веди себя в соответствии с ними.

Кавалькада из двадцати рыцарей и тяжеловооруженных всадников спустилась к Сфер-Аркту и въехала в город. Во главе отряда скакал герцог Карфилхиот, сидевший в седле прямо и расслабленно: черные кудри падали на уши, прекрасная кожа, тонкие правильные черты лица, хотя и немного жесткие; и только рот принадлежал сентиментальному поэту.

Отряд остановился на Оружейном дворе. Карфилхиот спрыгнул на землю, и его жеребца тут же увела пара грумов в лилово-зеленых ливреях Хайдиона. Его свита тоже спешилась и выстроилась за ним.

Король Касмир спустился с верхней террасы и пересек двор.

Герцог Карфилхиот церемониально поклонился, свита последовала его примеру.

— Добро пожаловать! — сказал король. — Добро пожаловать в Хайдион!

— Ваше гостеприимство – высокая честь для меня, — сказал Карфилхиот твердым, хорошо поставленным, хотя и бесцветным голосом.

— Позвольте представить моего сенешаля, сэра Мунга. Он покажет вам ваши апартаменты. Легкая закуска уже готова. Когда вы освежитесь, добро пожаловать на террасу на неофициальную трапезу.

Часом позже герцог появился на террасе. Он переоделся в рубашку из серого шелка с черными полосами, черные бриджи и черные сапоги: необычная одежда только подчеркивала его впечатляющую внешность.

Король Касмир ждал его у балюстрады. Подойдя, Карфилхиот поклонился.

—Король Касмир, я уже наслаждаюсь своим визитом. Замок Хайдион — самое замечательное сооружение на всех Древних Островах. А вид из него на город и море не имеет себе равных.

— Надеюсь, что вы не в последний раз приезжаете сюда, — также учтиво сказал король. — В конце концов мы самые ближайшие соседи.

— Воистину! — воскликнул Карфилхиот. — К сожалею меня осаждает бесчисленное множество проблем, которые держат меня дома; какое счастье, что Лайонессу они не знакомы.

Касмир поднял брови.

— Проблемы? Неужели вы думаете, что у нас их нет? У нас их по меньшей мере столько же, сколько тройсов в Тройсине!

Карфилхиот вежливо улыбнулся.

— Тогда мы должны обменяться соболезнованиями.

— Я бы с удовольствием обменялся проблемами.

— Мои грабители, разбойники и изменники бароны за одну блокаду? Плохая сделка, для нас обоих.

— Как стимул вы могли бы добавить тысячу ваших ска.

— С удовольствием, если бы они были моими. По какой-то странной причине они избегают Южного Ульфланда, хотя беззаботно бесчинствуют на Севере.

Пронзительно и мелодично зазвучали фанфары, приветствуя королеву Соллас, за которой тянулся хвост ее дам.

Король Касмир и Карфилхиот повернулись к ней, и король представил королеве своего гостя. Соллас безразлично приняла комплименты Карфилхиота, на что тот не обратил внимания.

Прошло какое-то время, Касмир забеспокоился и стал часто посматривать через плечо на дворец. Наконец он что-то пробормотал лакею. Прошло еще пять минут.

Герольды опять подняли горны к губам, зазвучали фанфары. На террасу влетела, покачнувшись, Сулдрун, как если бы ее втолкнули туда; в тени за ней мелькнуло искаженное лицо леди Десди.

Сульдрун, с мрачным лицом, медленно подошла к столу, за ней Леа и Туйссани. Фигуру принцессы облегало розовое платье из мягкой шерсти, из-под круглой белой шляпы выбивались золотые локоны, падавшие на плечи. Остановившись около стола, она оглядела террасу, задев взглядом Карфилхиота. Подошел стюард с подносом; Сулдрун и ее фрейлины взяли по бокалу вина и скромно отошли в сторонку, где остановились, перешептываясь.

Король, глядевший на это преставление из-под насупленных бровей, подозвал к себе сэра Мунго, сенешаля.

— Сообщи принцессе, что мы ждем ее.

Сулдрун, поджав рот, выслушала сэра Мунго, видимо вздохнула, пересекла террасу и остановилась перед отцом, уныло присев.

— Принцесса Сулдрун, — объявил сэр Мунго своим самым глубоким голосом. — Я имею честь представить вам герцога Фауда Карфилхиота из Долины Эвандер!

Сулдрун наклонила голову; Карфилхиот с улыбкой поклонился и поцеловал ее руку. Потом понял голову, поглядел прямо ей в лицо и сказал:

— Слухи о красоте и изяществе принцессы Сулдрун пересекли горы и достигли Тинзин-Фираля. Я вижу, что они не преувеличивали.

— Надеюсь, что вы не обращаете внимания на слухи, — ответила Сулдрун бесцветным голосом. — Я уверена, что не получила бы никакого удовольствия, услышав их.

Король Касмир быстро наклонился вперед, но Карфилхиот опередил его.

— Неужели? И почему?

— Я не выбирала эту внешность, — ответила Сулдрун, отказываясь глядеть на отца.

— И вас не радует восхищение мужчин?

— Я не сделала ничего восхитительного.

— Как роза или многогранный сапфир.

— Простые украшения; у них нет своей жизни.

— Нечего стыдиться красоты, — веско сказал король Касмир. — Это награда, дарованная немногим. Разве кто-нибудь — даже принцесса Сулдрун — предпочтет быть уродливой?

Сулдрун открыла рот и хотела сказать «Лично я бы предпочла быть в другом месте, только не здесь», но обдумала свои слова еще раз и закрыла рот.

— Красота — самое странное свойство, — объявил Карфилхиот. — Кто был первым поэтом на Земле? Тот, кто изобрел идею красоты.

Король равнодушно пожал плечами и отпил из фиолетового стеклянного бокала.

— Наш мир — ужасное и, одновременно, прекрасное место, — продолжал Карфилхиот негромким мелодичным голосом. — Он почти всегда обманывает пылкого поэта, стремящегося увидеть идеал красоты.

Сулдрун, сжав руки перед собой, изучала кончики пальцев.

— Похоже, что вы не согласны, — сказал Карфилхиот.

— Ваш «пылкий поэт» мне кажется скучным собеседником.

Карфилхиот с притворным ужасом хлопнул себя по лбу.

— Вы бессердечны, как сама Диана. Неужели вам не нравится пылкий поэт, этот бедный помешанный, искатель приключений?

— Да, не нравится. Он кажется мне по меньшей мере сверхэмоциональным и эгоистичным. Вероятно таким «пылким поэтом» был император Нерон, который танцевал, глядя на пылающий Рим.

Король Касмир беспокойно шевельнулся; разговор казался ему бессмысленным и фривольным... Тем не менее Карфилхиот, похоже, наслаждался им. Неужели робкая одинокая Сулдрун умнее, чем он предполагал?

— Мне наш разговор представляется исключительно интересным, — сказал Карфилхиот, обращаясь к Сулдрун. — Не сможем ли мы продолжить его в другое время?

— Откровенно говоря, герцог Карфилхиот, — заявила Сулдрун самым официальным голосом, — мои мысли далеко не так глубоки, как ваши. Я боюсь оконфузиться, обсуждая такие вопросы с человеком вашего ума и опыта.

— Как пожелаете, — сказал Карфилхиот. — Тем не менее, разрешите мне просто наслаждаться вашим обществом.

В это мгновение король поспешил вмешаться, опасаясь, что непредсказуемый язычок Сулдрун оскорбит гостя.

— Герцог Карфилхиот, я заметил несколько лордов нашего королевства, ждущих, когда их представят.

Позже король отвел Сулдрун в сторонку.

— Я удивлен твоим поведением по отношению к герцогу! Ты даже представить себе не можешь вред, который нанесла; его добрая воля совершенно необходима для наших планов!

Стоя перед внушительной фигурой отца, Сулдрун почувствовала себя безвольной и беспомощной.

— Отец, пожалуйста, не заставляй меня выйти за герцог! — тихо взмолилась она. — Мне страшно в его обществе!

— Ба! Ты глупа и ничего не понимаешь, — жестко ответил Касмир, готовый к ее жалобам. — Уверяю тебя, герцог далеко не самый худший вариант. Все будет так, как я решу.

Сулдрун, стоя с опущенным вниз лицом, молчала; слов у нее не было. Король повернулся, прошел по Длинной галерее и поднялся к себе. Сулдрун, сжав кулаки и прижав их к бокам, какое-то время глядела на него. Потом повернулась, пробежала по галерее и выбежала на умирающий послеполуденный свет; вверх, в аркаду, через старые ворота, и вниз, в сад. Солнце, низко висевшее над горизонтом, светило из-под мрачных высоких облаков; сад казался холодным и далеким.

Спустившись по дорожке, она прошла мимо руин, уселась под старой липой и обхватила колени руками; она думала об ожидающей ее судьбе.

Безусловно, или во всяком случае ей так казалось, Карфилхиот захочет жениться на ней, увезти в Тинзин-Фираль и там, в свое время, выпытать все тайны ее души и тела... Солнце погрузилось в тучи, задул холодный ветер. Сулдрун вздрогнула, встала на ноги и, глядя в землю, медленно пошла обратно. И не успела она войти в свои комнаты, как леди Десди набросилась на нее с упреками.

— Где вы были? Королева приказала, чтобы я приготовила для вас лучшие платья; вечером будут пир и танцы. Ваша ванна уже готова.

Сулдрун покорно сбросила одежду и села в широкую мраморную ванну, до краев наполненную теплой водой. Служанки натерли ее мылом, сделанным из оливкового масла и пепла алое, потом промыли водой, пахнувшей вербеной, и высушили мягкими хлопковыми полотенцами.

Ее волосы расчесывали до тех пор, пока они не засверкали. Потом на нее надели темно-синее платье и повязали на голову серебряную повязку, инкрустированную кусочками лазурита.

Леди Десди отступила на шаг.

— Это лучшее, что я могу сделать с вами. Теперь, нет никаких сомнений, вы красивы и привлекательны. Однако кое-чего не хватает. Вам надо пофлиртовать с герцогом — но не слишком, имейте в виду! Дайте ему понять, что вы понимаете его намерения. Девушка без озорной улыбки — все равно, что еда без соли... Вот, настойка из наперстянки, чтобы глаза заблестели!

Сулдрун отшатнулась.

— Не хочу и не буду!

Леди Десди хорошо знала, что уговаривать бесполезно.

— Вы самая упрямая девица на свете! И, как обычно, делаете только то, что вам нравится.

Сулдрун горько рассмеялась.

— Если бы я делала только то, что хочу, я точно не пошла бы на бал.

— Вы, дерзкая маленькая жеманница. — Леди Деси поцеловала Сулдрун в лоб. — Ну, надеюсь, что жизнь будет плясать под вашу мелодию... Пошли, нас ждет пир. И, умоляю, будьте повежливее с герцогом, потому что ваш отец надеется на помолвку.

Король Касмир и королева Соллас сидели во главе пиршественного стола, Сулдрун посадили справа от отца, а Карфилхиота — слева от королевы.

Сулдрун незаметно изучала Карфилхиота. Чистая кожа, густые черные волосы, блестящие глаза: безусловно красив, почти слишком. Он изящно ел и пил, и вежливо разговаривал; единственное, что казалось притворством — скромность, с которой он говорил о себе. И, тем не менее, Сулдрун обнаружила, что не в состоянии встретить его взгляд: когда обстоятельства заставляли ее разговаривать с ним, слова с трудом выходили из горла.

Она догадывалась, что Карфилхиот чувствует ее неприязнь, но, казалось, это только постегивало его. Он стал даже еще больше льстивым, как если бы хотел победить ее антипатию безупречной галантностью.

И все время, как мороз в воздухе, Сулдрун чувствовала осторожное внимание отца, причем до такой степени, что начала терять самообладание. Она склонилась над тарелкой, но от волнения кусок не шел в горло.

Она протянула руку к бокалу и встретилась со взглядом Карфилхиот.

На мгновение она застыла, как парализованная. «Он знает, о чем я думаю, мои мысли. Он знает — и улыбается, как если бы уже завладел мною...» Сулдрун с трудом оторвала взгляд и уставилась на тарелку. Все еще улыбаясь, Карфилхиот повернулся, чтобы выслушать королеву.

Сулдрун казалось, что во время бала ей удастся остаться незамеченной, если она смешается со своими фрейлинами. Как бы не так! Сэр Эшар, младший сенешаль, разыскал ее и привел туда, где собрались король, королева, герцог и другие вельможи. Зазвучала музыка, герцог Карфилхиот протянул ей руку, и она не осмелилась отказаться.

В молчании они проделали все па, шли вперед и назад, кланялись и грациозно крутились среди цветных шелковых платьев и вздыхающих атласных рубашек. Тысяча свечей в шести массивных канделябрах заливала зал мягким светом.

Наконец музыка остановилась. Карфилхиот подвел Сулдрун к стене зала, и отвел в сторонку.

— Не знаю, что и сказать, — заметил он. — Вы ведете себя так холодно, как будто вам чем-то угрожает.

— Сэр, — ответила Сулдрун как можно суше, — я не привыкла к таким роскошным приемам, и, откровенно говоря, мне не до веселья.

— То есть вы бы предпочли быть где-то в другом месте?

Сулдрун взглянула туда, где стоял король вместе с придворными.

— Мои предпочтения, какими бы они ни были, важны только для меня. Так мне дали понять.

— Конечно вы ошибаетесь! Мне, например, ваши предпочтения очень интересны. На самом деле я нахожу вас очень... необычной.

В ответ Сулдрун только неопределенно пожала плечами, и на мгновение с Карфилхиота слетала изящная причудливость; он заговорил напряженно и даже резко.

— То есть вы считаете меня тусклым и даже скучным человеком? — По-видимому он надеялся на смущенное отрицание.

— Сэр, вы гость моего отца, — рассеянно сказала Сулдрун и оглянулась по сторонам. — Мне не положено высказывать такое мнение, или вообще какое-нибудь мнение.

Карфилхиот негромко засмеялся, таким странным смехом, что Сулдрун, вздрогнув, с изумлением взглянула на него и как будто увидела через трещину душу герцога; впрочем в следующее мгновение он пришел в себя. Снова беззаботный и любезный, он протянул к ней руки, выражая вежливое комическое разочарование.

— Как вы можете быть такой надменной? Неужели я настолько плох?

Сулдрун опять ответила холодно и сухо.

— Сэр, у меня нет никаких причин для подобного высказывания.

— А вы не притворяетесь? Вы должны знать, что все вами восхищаются. И я бы очень хотел вам понравиться.

— Сэр, все хорошо знают, что отец хочет женить меня как можно быстрее, и намного быстрее, чем хочу я. Я еще ничего не знаю о том как любить или быть любимой.

Карфилхиот взял ее за обе руки и заставил посмотреть себе в лицо.

— Я обнаружил несколько загадочных обстоятельств, например то, что принцессы редко женятся на тех, кого любят. А что касается искусства любви... Я бы с удовольствием занялся обучением такой невинной и прекрасной ученицы. Как говорится, все ночи напролет.

Сулдрун отдернула руки.

— Давайте присоединимся к остальным.

Карфилхиот проводил Сулдрун на ее место. Несколько минут спустя она пожаловалась королеве, что плохо себя чувствует и выскользнула из зала. Король Касмир, поднимавший очередной тост, даже не заметил ее ухода.

На лугу Дерфи, в двух милях к югу от города, король Касмир приказал устроить пир с представлением, которое должно было порадовать его почетного гостя, герцога Фауда, повелителя Долины Эвандера и замка Тинзин-Фираль.

Праздник готовился тщательно и с размахом. Туши волов обжарили на углях вместе с растительным соусом, луком и чесноком, все время поливая сиропом из тамаринда; сейчас они лежали всему лугу, источая дразнящий аромат. Рядом возвышались подносы с ломтями белого хлеба; в стороне шесть бочек вина дожидались, когда из них вышибут затычки.

Соседние деревни прислали юношей и девушек в фестивальных костюмах; били барабаны, играли свирели, и молодые люди танцевали джигу и чечетку до тех пор, пока пот не залил им лбы. В полдень появились клоуны и стали сражаться пузырями и деревянными мечам; их сменили рыцари королевского двора, бившиеся копьями с надетыми на них кожаными колпачками.^[13]

Тем временем жареное мясо подняли на стол для разделки мяса, нарезали на куски и, вместе с кусками хлеба, разнесли всем, кто воспользовался королевской щедростью; из бочек вышибли пробки и вино потекло рекой.

Король Касмир и Карфилхиот наблюдали за поединками с помоста, в обществе королевы, принцессы Сулдрун, принца Кассандра и дюжины вельмож. Потом король и герцог пересекли лук, чтобы посмотреть на состязания лучников, и дальше разговаривали под шипение и всхлипывание стрел, вонзавшихся в мишени. В этом соревнование участвовали два воина из свиты Карфилхиота, и они стреляли с таким искусством, что Касмир громко похвалил их.

— Моя дружина сравнительно невелика, — ответил Карфилхиот, — но они все являются великолепными воинами. Каждого своего солдата я считаю равным десяти обычным. Он живет сталью и умирает от стали. Тем не менее я завидую вашим двенадцати армиям.

Король мрачно хмыкнул.

— Двенадцать армий — замечательная вещь, и король Одри плохо спит, вспоминая о них. Тем не менее против Тройса они бесполезны. Его корабли плавают вдоль моего берега, смеясь и издеваясь надо мной: они останавливаются рядом с портом и показывают обнаженные задницы.

— Вне досягаемости выстрела из лука, без сомнения.

— Пятьдесят ярдов за пределом полета стрелы.

— Очень раздражающе.

— Мои амбиции ни для кого не секрет, — тяжело сказал король Касмир. — Я должен ослабить Даут, покорить ска, победить Тройсине. Я верну Эвандик и Каирбру на их законные места; Древними Островами будет править один король.

— Очень благородное желание, — любезно ответил Карфилхиот. — Будь я королем Лайонесса, я бы стремился к тому же самому.

— Но стратегически задача выглядит очень тяжелой. Я мог бы устремиться на юг, на Тройс, но тогда мне нужно заручиться поддержкой ска; или на север, через Ульфланды, но герцог Долины Эвандер должен разрешить мне пройти мимо Тинзин-Фираля. Тогда мои армии смогут выгнать ска из Северного побережья, напугать до смерти Годелию, повернуть на восток в Даут и там закончить компанию. С флотилией в тысячу кораблей я бы победил Тройсине, и Древние Острова опять бы стали единым королевством, а герцог Долины Эвандер — герцогом Южного Ульфланда.

— Очень симпатичная концепция, и, как мне кажется, осуществимая. Однако мои собственные амбиции не идут так далеко: я вполне доволен Долиной Эвандер. Но у меня действительно есть заветное желание, хотя совсем другого сорта. Говоря откровенно, я по уши влюбился в принцессу Сулдрун, и нахожу ее самым замечательным человеком на свете. Не сочли бы вы меня чересчур дерзким, если бы я попросил ее руки?

— Напротив, я бы посчитал вас самой подходящей для нее парой.

— Счастлив услышать ваше одобрение. Но что с самой принцессой? Она не слишком жалует меня.

— Иногда она бывает капризной. Я поговорю с ней. Завтра мы устроим торжественную церемонию, вы и она обручитесь, и очень скоро поженитесь.

— Очень радостная перспектива, для меня, и, надеюсь, для принцессы.

Ближе к вечеру королевская карета с Касмиром, Соллас и Сулдрун возвращалась в Хайдион. За ней скакали Карфилхиот и юный принц Кассандр.

— Сегодня я поговорил с герцогом, и он заявил, что любит тебя, — будничным голосом сказал король. — Этот брак представляется мне очень выгодным, и я согласился на твою помолвку.

Сулдрун в ужасе взглянула на отца, сбылись ее самые худшие опасения. Только спустя какое-то время она сумела выдавить из себя.

— Сир, вы мне не верите? Я вообще не хочу замуж, и за Карфилхиота меньше всего. Он совсем не подходит мне!

Взгляд круглых синих глаз короля ударил наотмашь по Сулдрун.

— Твои слова дерзость и жеманство; я их не слышал. Карфилхиот благороден и красив, а ты слишком привередлива. Завтра в полдень ты обручишься с герцогом, а через три месяца вы поженитесь. Больше говорить не о чем.

Сулдрун упала на подушки. Карета громыхала по дороге, раскачиваясь на рессорах из слоев граба. Мимо кареты проносились тополя, росшие вдоль дороги. Сквозь слезы Сулдрун видела свет и тени, игравшие на лице отца. Еле слышным сломанным голосом она осмелилась взмолиться в последний раз:

— Отец, не заставляйте меня выходить замуж!

Король бесстрастно выслушал ее и, не отвечая, отвернулся.

Сулдрун в ужасе поглядела на мать, но вместо поддержки увидела равнодушие и неприязнь.

— Любой зрячий заметит, — едко сказала Соллас, — что ты уже созрела для замужества, и тебе пришло время вылететь из Хайдиона. Все эти твои капризы и причуды не приносят нам ни капли радости.

— Ты родилась принцессой Лайонесса, и не знаешь ни страданий, ни забот, — добавил король. — Ты носишь одежды из тонкого шелка и наслаждаешься роскошью, о которой не может даже мечтать обычная женщина. Ты — принцесса, и должна склоняться перед требованиями политики, как и я. Твоя свадьба — решенное дело. Забудь о своей неуместной застенчивости и разговаривай с герцогом Карфилхиотом как можно любезнее. Больше я ничего не хочу слышать.

Добравшись до Хайдиона, Сулдрун побежала прямо к себе. Часом позже леди Десди нашла ее сидящей перед камином и глядящей в огонь.

— Идите сюда, — сказала леди Десди. — От хандры тело сохнет и кожа желтеет. Значит надобыть в хорошем настроении! Король желает, чтобы через час вы были на торжественном ужине.

— Я не хочу идти.

— Но вы должны! Король приказал. Так что хо-тили-хей-нонино и мы пойдем на ужин! Вы оденете темно-зеленое бархатное платье, в котором будете выглядеть так, что любая другая женщина при виде вас станет похожей на выпотрошенную селедку. Будь я помоложе, я бы тоже заскрежетала зубами от зависти. Не понимаю, чего вы кукситесь.

— Мне не нравится герцог Карфилхиот.

— Фу! После замужества все изменится. Быть может вы влюбитесь в него по уши, и будете смеяться, когда вспомните о своих глупых капризах. Теперь: снимайте одежду! Хей-хо! Подумайте что будет, когда вам прикажет это сделать герцог Карфилхиот! Сосия! Где эта чертова девка? Сосия! Расчеши принцессе волосы, по сто раз с каждой стороны. Сегодня вечером они должны сверкать как река из золота!

За ужином Сулдрун старалась держаться холодно и официально. Она попробовала кусочек тушеного голубя и выпила полбокала слабого вина. Если к ней кто-то обращался, она вежливо отвечала, но было ясно, что ее мысли бродят где-то далеко. Однажды, подняв глаза, он встретила взгляд Карфилхиота, и какое-то мгновение глядела в его лучистые глаза как зачарованная птица.

Потом она опустила глаза и принялась задумчиво изучать тарелку. Карфилхиот, бесспорно, вежливый, храбрый и просто красивый мужчина. Почему он вызывает у нее такую антипатию? Она знала свои инстинкты — они никогда не обманывали. Карфилхиот совсем не прост; она чувствовала в нем затаенную злобу и странные наклонности. И тут в ее голове возникли слова, не ее: для Карфилхиота красота не то, что надо любить и почитать, но то, что надо унижать и портить.

Дамы вышли к гостиную королевы; Сулдрун воспользовалась мгновением и убежала к себе.

Рано утром короткий дождик вылетел из моря, смочил зелень и прибил пыль. К середине утра солнце пробилось через облака, и по городу побежали торопливые тени. Леди Десди нарядила Сулдрун в белое платье с белой накидкой, вышитую розовыми, желтыми и зелеными узорами; на голову надела маленькую белую шляпку, увенчанную золотой диадемой с кроваво-красными гранатами.

На террасу постелили четыре дорогих ковра так, что образовалась дорожка, ведущая от громоздкого главного входа в Хайдион к столу, завешенному тяжелым белым полотном. Древние серебряные вазы, четыре фута в высоту, наполнили белыми розами, а на стол поставили священную реликвию королей Лайонесса: серебряный кубок, в фут высотой, на котором были вырезаны символы, непонятные ни для кого из жителей страны.

Когда солнце поднялось к зениту, начали появляться вельможи, одетые в церемониальные одежды с древними гербами.

В полдень появилась королева Соллас. Король Касмир подвел ее к трону. За ними шел герцог Карфилхиот, сопровождаемый герцогом Тандрой из Сондбехара.

Настало торжественное мгновение. Король поглядел на дверь, в которой должна была появиться принцесса в сопровождении своей тетки, леди Дезди. Вместо нее он увидел только непонятное движение. И тут же заметил призывный жест леди Десди.

Касмир встал с трона и быстро подошел к дворцу, где стояла достойная леди, размахивая руками от смущения и растерянности.

— Где Сулдрун? — спросил король, оглядев фойе. — Что вызвало эту недостойную задержку?

— Она была готова, прекрасная как ангелочек, — выпалила леди Десди. — Я привела ее вниз; она шла за мной. Я пошла по галерее и тут почувствовала что-то странное! Я остановилась и оглянулась, а она стоит там, бледная как лилия. Она что-то сказала, но я плохо расслышала, вроде бы «Я не могу! Нет, не могу!» И тут она бросилась бежать, в боковую дверь и в аркаду! Я ее позвала, бесполезно. Она даже не обернулась!

Король Касмир повернулся, подошел к полукругу лиц, вопросительно глядевших на него, и сказал скучным голосом.

— Я прошу прощения у всех собравшихся. Принцесса Сулдрун чувствует себя плохо, поэтому церемония отменяется. Угощение на столах; все желающие могут есть и пить.

Повернувшись, король вернулся во дворец и подошел к леди Десди, стоявшей у стены с растрепанными волосами и повисшими как веревки руками.

Он глядел на нее ровно пять секунд, после чего размеренным шагом вышел из дворца, прошел по аркаде, под стеной Золтры, через деревянную дверь и спустился в старый сад. Здесь, на упавшей колонне, сидела Сулдрун, опираясь локти на колени и положив подбородок на руки.

Король остановился в двадцати футах от нее. Сулдрун медленно подняла голову и, скривив губы, пристально поглядела на него.

— Ты пришла сюда вопреки моему приказу, — сказал король.

— Да, — кивнула Сулдрун.

— Ты задела честь герцога Карфилхиота; последствия предсказать невозможно.

Рот Сулдрун задвигался, но слова не вышли.

— Ты прибежала сюда, а не в то место, куда я приказал тебе явится; глупый и легкомысленный каприз. Поэтому ты останешься здесь до тех пор, пока не умрешь, или пока не смягчится тот огромный ущерб, который ты мне нанесла. Если ты убежишь, храбро или тайком, то станешь рабыней того, кто первый захочет тебя, будь он рыцарь или крестьянин, простолюдин или бродяга; не имеет значения! Ты будешь его вещью.

Касмир повернулся, поднялся по тропинке и прошел через ворота, которые закрылись за ним.

Сулдрун медленно повернулась, с белым и почти спокойным лицом, и посмотрела на море; лучи солнца пробивались через облака и тонули в море.

На террасе стояла молчаливая группа, ожидая короля. Касмир огляделся.

— Где герцог Карфилхиот?

Вперед вышел герцог Тандра.

— Сир, он ждал ровно минуту после вашего ухода. А потом подозвал к себе коня, крикнул своих людей и они все уехали из Хайдиона.

— Что он сказал? — крикнул король. — Какое-нибудь сообщение для меня?

— Сир, ни единого слова, — ответил герцог.

Король бросил на всех ужасный взгляд, повернулся и длинными шагами вернулся во дворец.

Целую неделю король размышлял, и только потом, грязно выругавшись, приказал принести принадлежности для письма и, после нескольких попыток, написал следующие строки:

Благородном Герцогу Фауду Карфилхиоту в Его Замок Тинзин-Фираль.

Благородный сэр! Мне трудно писать эти слова, потому что до сих я пребываю в огромном замешательстве. Я знаю, что не могу принести вам подходящие извинения, ибо, как и вы, стал жертвой непредвиденного инцидента, и, возможно, потерял больше вас. Безусловно вам нанесено оскорбление, которое, конечно, вызвало ваш гнев. Тем не менее нет сомнения, что ваше достоинство не может пострадать от фантазий придирчивой и глупой девушки. С другой стороны я потерял привилегию объединить наши дома при помощи брака. Несмотря на это, я могу только выразить сожаление, что это событие произошло в Хайдионе и, в некоторой мере, повредило моей репутации гостеприимного хозяина. Я верю, что, благодаря благородной широте вашей души, вы продолжите глядеть на меня как на вашего друга и союзника в будущих совместных предприятиях.

С наилучшими пожеланиями, Касмир, король Лайонесса.

Гонец увез письмо в Тинзин-Фираль и вернулся с ответом:

Его Августейшему Величеству Касмиру, Королю Лайонесса.

Достопочтенный сэр! Будьте уверены, что эмоции, полученные мной во время инцидента, о котором вы упомянули, вызвали во мне — я надеюсь, вы меня понимаете — целую бурю, которая, однако, быстро улеглась и оставила меня в растерянности на узкой полоске терпимости. Я согласен с тем, что наши отношения не должны пострадать от непредсказуемых фантазий юной девицы. Вы всегда можете рассчитывать на мое искреннее уважение, и я, конечно, надеюсь, что вы сумеете воплотить в жизнь свои законные амбиции. Когда бы у вас не возникло желание посетить Долину Эвандер, будьте уверены, что Тинзин-Фираль всегда будет рад увидеть вас в своих стенах.

Всегда благожелательный к Вам, Ваш друг, Карфилхиот.

Король Касмир тщательно изучил письмо. Карфилхиот, скорее всего, не обиделся; тем не менее его заверения в дружбе могли бы быть более сердечными и конкретными.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

КОРОЛЬ ТРОЙСИНЕ ГРАНИС, худой, седой и угловатый, обладал грубыми манерами и не любил много говорить, во всяком случае до тех пор, пока дела не начинали портиться; зато тогда он оглашал воздух проклятиями и ругательствами. Он очень хотел сына и наследника, но королева Бодилла подарила ему только четырех дочек, каждая из которых родилась под аккомпанемент яростных жалоб короля. Первой была Лорисса, за ней последовали Этель, Ферниста и Байрин; потом Бодилла больше не могла рожать, и брат Граниса, принц Арбамет, стал предполагаемым наследником. Второй брат Граниса, принц Осперо, отличавшийся богатым внутренним миром и довольно хрупким телосложением, вообще не хотел быть королем; он настолько ненавидел придворную жизнь с ее формальностями и церемониями, что проводил почти все время в своем поместье Теневодье в середине Силда, внутренней равнины Тройсине. Супруга Осперо, Эйнор, умерла, рожая их единственного сына, Аилла, который вырос в сильного широкоплечего парня, среднего роста, скорее подтянутого и жилистого, чем массивного, с короткими светло-русыми волосами и серыми глазами.

Теневодье стояло в прекрасном месте на берегу маленького озера Джанглин, с холмами на севере и юге, и Силдом на западе. Когда-то Теневодье служило стражем Силда, но уже триста лет вооруженные захватчики не проходили через его ворота, и от защитных сооружений остались только живописные развалины. В кузницах ковали исключительно лопаты и подковы для лошадей, разводной мост не поднимали на памяти живых. Приземистая круглая башня Теневодья стояла наполовину в воде; над ее конической крышей нависали ветви деревьев.

Весной над болотом летали дрозды, а в небе, далеко от поместья, кружили вороны, громко крича «Кар! Кар! Кар!» Летом в ветвях тутовых деревьев жужжали пчелы, воздух пах камышами и наклонившимися над водой ивами. По ночам в лесу кричали кукушки, а по утрам коричневые форели и лососи бросались на приманку, как только та касалась воды.

Осперо, Аилл и нередкие гости ужинали на террасе и смотрели, как пламенеющий закат тонет в озере Джанглер. Осенью желтели листья, а кладовки заполнялись до предела плодами урожая. Зимой в доме зажигали все камины и белый свет солнца отражался тысячами бриллиантовых искорок от поверхности Джанглера; форели и лососи плавали близко ко дну и отказывались брать приманку.

Осперо являлся скорее поэтической натурой, чем практической. Его не интересовали как события, происходившие в королевском дворца Миралдра, так и война против Лайонесса. Он был ученым и собирателем древностей. Для образования сына он пригласил в Теневодье знаменитых преподавателей, которые научили Ахилла математике, астрономии, музыке, географии и литературе. Принц Осперо мало знал о войне и отдал эту часть образования Аилла Таунси, управляющему его имением и ветерану множества военных компаний. Аилл умел стрелять из лука, сражаться на мечах и даже бросать ножи: загадочное искусство, считавшееся привилегией галисианских бандитов.

— Использовать нож, — утверждал Таунси, — не благородно и не по-рыцарски. Это уловка головорезов, убивающих по ночам за кусок хлеба. Кроме того кидать нож надо не больше, чем с десяти ярдов; иначе лучше использовать лук. Тем не менее, в сложных ситуациях набор ножей будет очень даже подходящей компанией.

Но лично я всегда предпочту маленький клинок тяжелому вооружению, которое так любят конные рыцари. Им я могу за полминуты искалечить или убить любого тяжело вооруженного воина. Искусство всегда возьмет верх над грубой силой. Вперед! Подними этот двуручник и ударь меня.

Аилл с сомнением поднял меч.

— Боюсь, что я разрублю им тебя на пополам.

— Люди посильнее тебя не раз пытались сделать это, и кто сейчас с тобой разговаривает? Давай, изо всех сил!

Аилл ударил, Таунси парировал. Он попытался еще раз; Таунси ловко выгнулся, и меч вылетел из рук Аилла.

— Еще, — сказал он. — Видишь, как это происходит? Отбил, скользнул, ушел! Ты вкладываешь в удар весь свой вес, а я изгибаюсь и ухожу; меч вылетает у тебя из рук, я ударяю в отверстия в твоей броне и из тебя вытекает кровь вместе с жизнью.

— Очень полезное искусство, — сказал Аилл. — Особенно против тех, кто ворует у нас цыплят.

— Ха! Ты же не останешься в Теневодье на всю жизнь — мы, кстати, воюем с Лайонессом. А воров оставь мне. Продолжим. Допустим ты идешь по переулкам Авалона и заходишь в таверну, чтобы выпить стакан вина. И тут огромный простофиля заявляет, что ты соблазнил его жену, выхватывает саблю и бросается на тебя. Что ты должен сделать? Использовать нож! Вынь и брось, в одно мгновение!

— Потом ты вытаскиваешь нож из шеи негодяя и вытираешь его о его же рукав. Если ты действительно соблазнил жену это мертвого невежи, скажи ей, чтобы убиралась прочь! Происшествие охладило твой пыл. Но тут другой муж нападает на тебя с другой стороны. Быстрее! — Урок продолжался.

В конце Таунси заметил:

— Я считаю нож самым элегантным оружием. Даже не говоря об его действенности, сколько красоты в его полете, как красиво он раскалывает мишень! Настоящее удовольствие видеть, как глубоко и точно он вонзается в цель.

Весной того года, когда Аиллу исполнилось восемнадцать, юноша, не оглядываясь назад, мрачно выехал из Теневодья. Дорога увела его за болота, окружавшие озеро, сквозь Силд, через холмы, прямо к Щели Зеленого Человека. Только здесь Аилл повернулся и поглядел обратно, на Силд. Далеко-далеко, рядом с мерцающим Джанглином, темная клякса деревьев скрывала приземистые башни Теневодья. Аилл какое-то сидел, глядя на дорогие знакомые места, которые он должен был покинуть; на его глазах появились слезы. Потом резко встал, взнуздал лошадь, проскакал через заросшую деревьями Щель и поехал по долине реки Рандл.

Только ближе к вечеру он заметил впереди Лир, и, буквально за несколько минут до заката, въехал в портовый город Хаг, находившийся под Туманным Мысом. Аилл направился прямо в гостиницу «Морской Коралл», владелец которой хорошо знал его; там он получил хороший ужин и удобную комнату на ночь.

Утром он поехал на запад по дороге, шедшей вдоль берега. Сразу после полудня он подъехал к Домрейсу и задержался на холмах, нависающих над городом. Дул сильный ветер, воздух казался чересчур прозрачным и, как линза, отчетливо передавал каждую деталь.

Гавань окружала каменная стена Крюк, вдоль внешнего лица которой пенилась борода прибоя. У основания Крюка стоял дворец Миралдра, местопребывание короля Граниса; длинный парапет вел от дворца к маяку, стоявшему на конце Крюка. Когда-то Миралдра была сторожевой башней, но за много лет к ней пристроили потрясающий комплекс залов и галерей, и дюжину башен самой разной высоты.

Аилл спустился с горы, проехал мимо Палеоса, храма Геи, в котором две двенадцатилетние девочки в белых платьицах ухаживали за священным пламенем. Аилл поскакал через город, копыта его жеребца громко стучали по вымощенной булыжником улице. Мимо доков, где стояла на якоре дюжина кораблей, мимо лавок и таверн с узкими фасадами, и на дамбу, которая вела к замку Миралдра.

Внешние стены темнели где-то высоко над Аиллом. Они казались почти излишне массивными, в результате чего вход, обрамленный двумя навесными башнями, казался непропорционально маленьким. Перед входом с наклоненными алебардами стояли два стражника в каштаново-серой одежде Миралдры, полированных серебряных шлемах и блестящих серебряных доспехах.

С одной из башен увидели и узнали Аилла; герольды протрубили в фанфары. Стражники отсалютовали ему алебардами, и принц проехал через ворота.

Во дворе Аилл спешился и отдал коня груму. Сэр Эсте, дородный сенешаль, вышел встретить его и от изумления всплеснул руками.

— Принц Аилл! Неужели вы приехали один, без свиты?

— Сэр Эсте, я предпочитаю ездить в одиночестве.

Сэр Эсте, широко известный своими афоризмами, немедленно выдал еще один.

— Как необычно, что люди, наделенные с рождения привилегиями, больше всех готовы игнорировать их! Как если бы благословения Проведения ценится только в их отсутствие. Хорошо, я отказываюсь рассуждать.

— Вы, как я понимаю, наслаждаетесь вашими привилегиями?

— В самой полной мере! Знаете ли, принц, во мне живет глубоко сидящий страх, что если я пренебрегу хотя бы одной из моих маленьких привилегий, Провидение обидится и лишит меня их всех. Пойдемте, я посмотрю, чтобы вас устроили с полным удобством. Король отправился на весь день в Ардлемаус. Он инспектирует новый корабль, который, как говорят, будет быстрым как птица. — Он махнул рукой лакею. — Отведи принца Аилла в его комнату, приготовь ванну и обеспечь его достойной двора одеждой.

После полудня король Гранис вернулся в Миралдру. Аилл встретил его в большом зале; оба обнялись.

— Ну, как здоровье моего дорогого брата Осперо?

— Он редко отваживается выйти из Теневодья. Похоже воздух наружи вреден его горлу. Он быстро устает и начинает так тяжело дышать, что я опасаюсь за его жизнь!

— Он всегда был таким хилым! В любом случае ты выглядишь совершенно здоровым.

— Сир, вы тоже, похоже, не жалуетесь на здоровье.

— Парень, я открою тебе мой маленький секрет. Каждый день именно в это время я выпиваю пару бокалов красного вина. Оно обогащает кровь, проясняет взгляд, освежает дыхание и укрепляет член. Маги ищут по всему миру эликсир жизни, а ведь знай они наш маленький секрет, они бы уже держали его в руках. Верно, парень? — И Гранис хлопнул Аилла по спине. — Пошли, подбодримся.

— С удовольствием, сир.

Гранис привел их в гостиную, увешенную флагами, досками с названиями судов и военными трофеями. В камине горел огонь, около которого Гранис согрелся, пока слуга наливал вино в серебряные бокалы.

Гранис указал Аиллу на стул, а сам сел около камина.

— Я пригласил тебя не просто так. Как принцу крови тебе пора познакомиться с государственными делами. Самый надежный факт нашего ненадежного положения — ничто не остается постоянным. Любой идет, прыгает и скачет на десятифутовых ходулях, в постоянном волнении; иначе он упадет. Сражайся или умри! Плыви или утонешь! Беги или тебя растопчут! — Гранис залпом выпил бокал вина.

— Значит спокойствие здесь, в Миралдре, не более, чем иллюзия? — предположил Аилл.

Гранис мрачно хмыкнул.

— «Спокойствие»? Я о таком не знаю. Мы воюем с Лайонессом и очень опасным, испорченным человеком, королем Касмиром. Мы — что-то вроде затычки, держащей содержимое огромной бочки. Не буду тебе рассказывать, сколько кораблей патрулируют побережье Лайонесса; это военная тайна, которую шпионы Касмира были бы рады узнать; я, кстати, был бы рад узнать, сколько их. Они повсюду, как мухи в амбаре. Только вчера я повесил парочку, и их трупы все еще болтают ногами на Семафорном Холме.

Естественно я тоже засылаю шпионов. Меня немедленно извещают, когда Касмир закладывает новый корабль, после чего мои агенты сжигают его дотла, а Касмир от ярости скрежещет зубами. Вот так идет война: тупик, пока этот медлительный король Одри не решит вмешаться.

— И тогда?

— Что «и тогда»? Битва и кровь, утопленные корабли, горящие замки. Касмир хитер и достаточно гибок. Он не рискует, если ставки недостаточно высоки. Сейчас он не может ударить по нам, и все его мысли связаны с Ульфландами. Он попытался заключить союз с герцогом Долины Эвандер, и не сумел. Сейчас отношения между Касмиром и Карфилхиотом в самом лучшем случае вежливые.

— И что он сделает следующим?

Гранис неуверенно вздохнул.

— В конце концов, если мы сумеем удержать его достаточно долго, он должен заключить с нами мир на наших условиях.

А пока он пробует и мечется, а мы пытаемся понять, что у него на уме.

Мы ломаем голову над донесениями наших шпионов; мы пытаемся посмотреть на мир так, как на него смотрят из-за парапетов Хайдиона. Ну, хватит на сегодня о заговорах и интригах. Твой кузен, Треван, где-то поблизости: суровый и очень серьезный молодой человек, но достойный, или я на это надеюсь, потому что, если дела пойдут так, как надо, однажды он станет королем. Пошли в обеденный зал, где, без сомнения, мы найдем еще больше этого благородного Волуспа.^[14]

За ужином Аилл сидел рядом с принцем Треваном, ставшего крепким мрачным юношей, с симпатичным, хотя немного тяжеловатым лицом; длинный патрицианский нос разделял темные круглые глаза. Треван тщательно оделся, вполне соответственно своему рангу; похоже он уже предвидел день, когда станет королем, то есть смерть своего отца, Арбамета, если тот действительно унаследует корону у Граниса.

Обычно Аилл отказывался воспринимать Тревана всерьез, таким образом раздражая Тревана и навлекая на себя его тяжелое неодобрение. Однако сегодня Аилл сдержал себя, зная, что должен узнать как можно больше, и Треван с удовольствием просвещал своего деревенского кузена.

— Откровенно говоря, — сказал Треван, — я очень рад, что ты уехал из Теневодья, где время идет как во сне.

— Нас мало что тревожит, — согласился Аилл. — На прошлой неделе кухарка отправилась за зеленью в огород и ее ужалила пчела. Самое выдающееся событие недели.

— Уверяю тебя, в Миралдре дела идут иначе. Сегодня мы инспектировали большой новый корабль, который, мы надеемся, увеличит нашу силу и вызовет у Касмира язву. Ты знаешь, что он пытался заключить союз со ска и натравить их на нас?

— Мне это кажется крайней мерой.

— В точности, и даже Касмир не осмелился зайти так далеко. Тем не менее мы должны быть готовы ко всему, и именно это я и говорю на советах.

— Расскажи мне о новом корабле.

— Ну, он выглядит так же, как те корабли, что плавают в арабских морях. Корпус широк на уровне палубы и узок в воде, так что в целом судно легкое и устойчивое. Две короткие мачты, каждая поддерживает очень длинную рею. Один конец реи снижается к палубе, а другой поднимается высоко вверх, чтобы ловить верхний ветер. Корабль может быстро двигаться при самом легком ветре, в любом направлении. От носа к корме поставят катапульты и другие приспособления для защиты от ска. Сразу после пробного плавания — имей в виду, это тайна — король собирается послать меня с важной дипломатической миссией. Сейчас я не могу сказать больше. А что привело тебя в Миралдру?

— Я здесь по приказу короля.

— И для чего он вызвал тебя?

— Сам точно не знаю.

— Увидим, — важно сказал Треван. — Я замолвлю за тебя слово, когда буду в следующий раз совещаться с королем Гранисом. Быть может это поможет твоему будущему и безусловно не повредит.

— Ты очень добр, — сказал Аилл.

На следующее утро Гранис, Треван, Аилл и несколько вельмож выехали из Миралдры, проскакали через Домрейс, проехали две мили на север вдоль берега и достигли изолированной верфи в устье реки Тамблинг. Пройдя через охраняемые ворота, они прошли по мосткам к маленькой бухте, скрытой от моря изгибом реки.

— Мы пытаемся сохранять все в тайне, но шпионам до этого дела нет. Они переваливают через горы и кишат среди корабельных плотников. Некоторые нанимают лодки, другие пускаются вплавь, — сказал Гранис Аиллу. — Мы знаем только о тех, кого поймали, но — хороший знак! — они продолжают приезжать, что говорит кое-что о любопытстве Касмира... Вот и сам корабль. Сарацины называют такие корабли фелуками.

— Взгляни, как низко она сидит! Корпус сделан в форме рыбы и скользит по воде без всплеска. Сейчас такелажники устанавливают мачты. — Гранис указал на столб, свисавший с подъемной стрелы. — Мачта сделана из древесины ели, светлой и упругой. Вон там лежат реи, тоже сделанные из срубленных елей; их смолят, склеивают и связывают железной проволокой, так что получается очень длинная перекладина, заостренная по обоим краям. На земле нет мачт или рей лучше этих; чеез неделю мы попробуем их в деле. Мы назовем фелуку Смаадра: так звали богиню моря у битне-шасиан.^[15] Пошли, поднимемся на борт.

Гранис привел юношей в кормовую каюту.

— Не такая удобная, как на торговом корабле, но достаточно хорошая. Вы двое, садитесь. — Он указал Тревану и Аиллу на скамью. — Стюарт, пригласи сэра Фамета и принесли нам чего-нибудь освежающего.

Король сел за стол и внимательно оглядел обоих молодых людей.

— Треван, Аилл: все, что я скажу сейчас, только для ваших ушей. Вы поплывете на Смаадре. Обычно новый корабль сначала тщательно испытывают и проверяют все его части. Мы так и сделаем, но очень поспешно.

В каюту вошел сэр Фамет, крепкий белоголовый человек с лицом, высеченным из гранита. Он лаконично приветствовал Граниса и сел у стола.

— Недавно я получил сообщение из Лайонесса, — продолжил король. — Кажется, король Касмир, корчащийся и извивающийся как раненая змея, послал тайную миссию в Скагану. Он надеется использовать флот ска для защиты Лайонесса от высадки армии Тройсине. Ска пока не заключали договор ни с кем Никто из них, конечно, не доверяет друг другу; каждый хочет урвать кусок пожирнее. Но, очевидно, Тройсине угрожает серьезная опасность. И если мы потерпим поражение, Древние Острова достанутся Касмиру или, еще хуже, ска.

— Угрожающие новости, — напыщенным голосом сказал Треван.

— Да, верно, и мы должны принять контрмеры. Если Смаадра поведет себя так, как мы надеемся, мы построим еще шесть таких же кораблей. Во-вторых, я надеюсь нажать, как военными так и дипломатическими способами, на Касмира, хотя и не питаю большого оптимизма. Тем не менее попытка — не пытка. И поэтому я пошлю Смаадру в Даут, Блалок и Помпероль, потом в Годелию и, наконец, в Южный Ульфланд. Командовать посольством будет сэр Фамет; ты, Аилл, и ты, Треван, будете его помощниками. Я имею в виду, что главная цель этого путешествия — ваше образование, а не здоровье, удовольствие или, скажем, удовлетворение вашего тщеславия. Ты, Треван, прямой наследник трона. Ты должен узнать как можно больше о морских сражениях, дипломатии и о жизни на Древних Островах. То же самое относится и к тебе, Аилл: ты должен оправдать свой ранг и привилегии верной службой Тройсине!

— Сир, я сделаю все, что в моих силах, — сказал Аилл.

— И я не меньше! — объявил Треван.

— Очень хорошо, — кивнул Гранис. — Меньшего я и не ожидал. Но зарубите себе на носу: во время путешествия вы подчиняетесь сэру Фамету. Слушайте его обоими ушами и впитывайте его знания. Ему не нужны ваши советы, так что сохраните свои мнения и теории до того времени, пока они не потребуются. И, лучше всего, на время путешествия забудьте о том, что вы принцы, и ведите себя как кадеты, неопытные и необученные, но жаждущие узнать все на свете. Я ясно выразился? Треван?

— Конечно я буду подчиняться, — угрюмо ответил Треван. — Тем не менее, у меня создалось впечатление...

— Обдумай его еще раз. Аилл?

— Я все отлично понял, сир, — усмехнулся Аилл. — Я буду учиться.

— Великолепно. А теперь вы оба осмотрите корабль, а мне надо поговорить с сэром Фаметом.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ВОЗДУХ ПЕРЕД РАССВЕТОМ БЫЛ ТИХ и холоден; небо украсилась лимонным, жемчужным и абрикосовым цветами, отражавшимися от моря. Из устья реки Тамблинг выплыл черный корабль, Смаадра; длинные весла размеренно били по воде. В миле от берега весла убрали, подняли реи, развернули паруса и натянули бакштаги.^[16] С восходом солнца поднялся бриз, корабль быстро заскользил на восток и вскоре Тройсине стало тенью на горизонте.

Аилл, устав от общества Тревана, пошел на нос, но Треван нашел его и там и принялся объяснять работу носовых катапульт. Аилл слушал с вежливо и отстранено; раздражение и нетерпение были бесполезны при общении с Треваном.

— В сущности они просто огромные арбалеты, — сказал Треван голосом человека, удовлетворяющего любопытство почтительного ребенка. — Они бьют на две сотни ярдов, хотя с точностью на движущемся корабле дело обстоит плохо. Жгут сделан из стали, ясеня и граба, собранных вместе и склеенных тайным методом. Катапульты могут метать гарпуны, камни или огненные шары, и очень эффективны.

Со временем, если понадобиться, мы сможем развернуть флот из сотни таких судов, оснащенных катапультами в десять раз больше и тяжелее. Понадобятся также грузовые корабли, и, конечно, адмиральский флагман с подходящими каютами. Я не слишком доволен моими нынешними апартаментами: они абсурдно малы для человека моего ранга.

Треван имел в виду каморку за кормовой каютой. Аиллу досталась похожая комнатка напротив, в то время как сэр Фамет наслаждался самой кормовой каютой, достаточно удобной.

— Возможно сэр Фамет поменяется с тобой койками, — как можно серьезнее сказал Аилл, — если, конечно, ты найдешь для этого разумные доводы.

Треван только сплюнул через поручни — иногда он находил шутки Аилла слишком ядовитыми; остаток дня они не разговаривали.

На закате ветер стих почти до штиля. Сэр Фамет, Треван и Аилл ужинали на задней палубе под высоким бронзовым фонарем. Выпив стакан красного вина сэр Фамет слегка расслабился.

— Ну, — спросил он, почти весело, — как проходит ваше путешествие?

Треван немедленно стал желчно жаловаться, а Аилл смотрел на него, разинув от удивления рот: как Треван может быть таким невосприимчивым?

— Достаточно хорошо, я полагаю, — сказал Треван. — Но можно кое-что улучшить.

— Неужели? — без всякого интереса спросил сэр Фамет. — И что именно?

— Во-первых мои апартаменты невыносимо тесные. Человек, который проектировал корабль, мог бы сделать их побольше. Добавив десять или пятнадцать футов к длине корабля, он мог бы обеспечить две удобные каюты вместо одной; и еще пару достойных туалетов.

— Верно, — сказал сэр Фамет, глядя, чуть прищурившись, на вино. — А если добавить еще футов тридцать, можно было бы разместить камердинеров, парикмахеров и наложниц. Что еще не нравится вам?

Треван, поглощенный обидой, не уловил смысл замечания.

— Матросы какие-то слишком легкомысленные и одеваются как им нравится, без всякой элегантности. И они вообще не имеют понятия об этикете, не обращают внимания на мой ранг... Сегодня, когда я инспектировал корабль, мне сказали «Подвиньтесь, сэр, вы мешаете», как если бы я какой-нибудь оруженосец.

На твердом лице сэра Фамета не шевельнулся ни один мускул. Какое-то мгновение он думал, а потом сказал:

— На море, как и на поле боя, уважение не приходит автоматически. Его нужно заработать. И о вас будут судить по компетенции, а не по рождению. И я только за. Вы еще увидите, что подобострастный моряк, как и слишком вежливый солдат, не тот, кого бы вы хотели иметь рядом с собой во время шторма или битвы.

Треван, слегка обескураженный, попытался спорить.

— Тем не менее подходящее уважение очень важно! Иначе не будет ни власти, ни порядка, и мы будем жить как животные.

— Это избранный экипаж. И вы найдете их очень дисциплинированными, когда придет время для дисциплины. — Сэр Фамет выпрямился на стуле.

— Возможно я должен кое-что рассказать о нашей миссии. Мы, якобы, должны заключить несколько выгодных договоров. Но я и король Гранис очень удивились бы, если бы мы это сделали. Нам придется иметь дело с людьми, статус которых превосходит наш, самых разных характеров и упорно придерживающихся собственных концепций. Король Помпероля Дьюэл —пылкий орнитолог, король Блалока Мило обычно не встает с постели, пока не выпьет четверть пинты аквавита.^[17] Двор в Авалоне бурлит от эротических интриг, и главный мальчик-любовник короля Одри имеет больше влияния, чем лорд-генерал сэр Эрмис Пропирогер. Поэтому мы обязаны быть очень гибкими. Мы можем надеяться только на минимум: вежливый интерес и осознание нашей силы.

Треван нахмурился и искривил губы.

— Почему мы должны быть такими скромными и довольствоваться полумерами? Я-то надеялся, что в переговорах мы достигнем что-то близкого к максимуму. Я полагаю, что мы должны выстроить нашу стратегию именно в таких терминах.

Сэр Фамет откинул голову назад, показав вечернему небу тонкую холодную улыбку, отпил из стакана и со стуком поставил его обратно.

— Стратегию и тактику определяют король Гранис и я, — жестко сказал он, — и мы будет придерживаться этого правила.

— Конечно. Тем не менее ум хорошо, а два лучше, — Треван говорил так, как если бы Аилла здесь не было, — и есть очевидные возможности для изменения в планах.

— Если обстоятельства потребуют, я спрошу совета у принца Аилла и у вас. Король Гранис считает это обучением для вас обоих. Вы сможете участвовать в некоторых дискуссиях, но в таком случае вы обязаны слушать и не говорить ни слова, пока я не разрешу. Ясно, принц Аилл?

— Абсолютно, сэр.

— Принц Треван?

Треван коротко поклонился и учтиво развел руки.

— Естественно, сэр, мы выполним все ваши приказы, и я не буду высказывать мое личное мнение. Тем не менее, надеюсь, вы будете сообщать мне о всех переговорах и обязательствах, ибо, в конце концов, мне придется иметь дело с их последствиями.

— В этом отношении, принц Треван, — с холодной усмешкой ответил сэр Фамет, — я сделаю все, чтобы угодить вам.

— В таком случае, — искренним голосом объявил Треван, — больше говорить не о чем.

Утром следующего дня прямо перед носом появился маленький остров; не дойдя до него четверть мили, Смаадра спустила паруса. Аилл подошел к моряку, стоявшему у поручней.

— Почему мы остановились?

— Это же Млия, остров водяных людей. Глядите внимательно; иногда можно увидеть что-нибудь на низких скалах или даже на пляже.

На грузовой стреле подняли маленький плот, сколоченный из деревянных обломков; его нагрузили кувшинами с медом, пакетами с изюмом и урюком, и опустили на воду. Глядя через прозрачную воду Аилл увидел силуэт мертвенно-бледного создания и лицо с плывущими за ним волосами. Странное узкое лицо с прозрачными черными глазами, длинным узким носом и удивительным выражением: диким, алчным, возбужденным или радостным, он так и не смог решить каким, потому что никогда такого не видел.

Через несколько минут Смаардра уже спокойно плыла по воде. Плот медленно дрейфовал, потом внезапно ускорился и целенаправленно, маленькими толчками, направился к берегу.

— А что, если мы сами высадимся на берег с такими подарками? — спросил Аилл у боцмана.

— Кто может сказать, сэр? Вот если вы осмелитесь поплыть туда без всякий подарков, вам точно не повезет. Мудрее всего обращаться с морским народом вежливо. В конце концов море — их вотчина. А теперь время трогаться. Эй вы, там! Подобрать шкоты! Эй, на руле! Давай поднимем пену!

День шел за днем; они высаживались на сушу и опять уходили в море. Позже Аилл вспоминал это путешествие как мешанину звуков, голосов и музыки; лица и фигуры; шлемы, доспехи, шляпы и одежда; вонь, благоухания и ароматы; люди и позы; порты, пирсы, якорные стоянки и открытые рейды. А еще приемы, аудиенции, пиры и балы.

Аилл не мог оценить результаты их визитов, однако чувствовал, что они производили хорошее впечатление: Треван, по большей части, держал язык за зубами, а в сэре Фамете чувствовалась честность и сила.

Все короли говорили уклончиво и на соглашение нечего было и рассчитывать. Пьяный король Мило оказался достаточно трезвым, чтобы заметить:

— Высокие крепости Лайонесса стоят там, куда флоту тройсов не доплыть!

— Сир, мы надеемся, что, при помощи союзников, мы сможем ослабить угрозу, исходящую из этих крепостей.

Король Мило ответил меланхолическим жестом и поторопился поднести ко рту кружку с аквавитом.

Безумный король Помпероля Дьюэл тоже не сказал ничего определенного. Чтобы получить аудиенцию, делегации тройсов пришлось приехать в его летний дворец, Алькантаду. Они пересекли приятную и процветающую страну. Народ Помпероля не только не осуждал навязчивые идеи своего монарха, но, наоборот, радовался его глупостям и поощрял их.

И действительно, сумасшествие короля не вредило никому: он страстно любил птиц и предавался абсурдным фантазиям, некоторые из которых, благодаря своей власти, сделал реальностью.

Своим министрам он дал титулы вроде лорд Щегол, лорд Бекас, лорд Чибис и лорд Танагр. Его окружали герцог Сойка, герцог Кроншнеп, герцог Соловей и герцог Черная хохлатая крачка. Его эдикты запрещали есть яйца, потому что это «жестокое убийство, за которое полагается суровое наказание».

Алькантада, летний дворец, приснился королю Дьюэлу во сне. Проснувшись, он позвал архитекторов и рассказал им о своем видении. Как и можно было предположить, Алькантада имела необычную форму, но, одновременно, и странное очарование: светлый легкий дворец, раскрашенный в яркие веселые цвета, с высокими крышами на разных уровнях.

Приехав в Алькантаду, сэр Фамет, Аилл и Треван обнаружили короля на борту его барки с головой лебедя, плывущей по озеру; дюжина юных девушек, одетых в белые перья, медленно работали веслами.

Вскоре король сошел на берег: маленький болезненный человек средних лет. Он сердечно приветствовал послов:

— Добро пожаловать! Как приятно встретить гостей из Тройсине, страны, о которой я слышал много хорошего. Ширококлювые поганки в изобилии гнездятся на ваших каменных берегах, а поползни насыщаются желудями ваших чудесных дубов. Тройские рогатые совы славятся повсюду своей величественностью. Откровенно говоря, я очень люблю птиц; их грация и мужество проводят меня в восторг. Но хватит обо мне. Что привело вас в Алькантаду?

— Ваше величество, мы послы короля Граниса. Он доверил нам передать вам серьезное послание. Если вы не против, я выскажу его прямо сейчас.

— Почему нет? Разве можно найти время получше? Стюард, принеси нам прохладительного! Мы сядем за тем столом. Давайте, рассказывайте ваше послание.

Сэр Фамет посмотрел на придворных, вежливо стоявших поблизости.

— Сир, быть может вы предпочтете выслушать меня наедине?

— Совсем нет! — объявил король. — В Алькантаде у нас нет секретов. Мы как птицы в саду с спелыми фруктами, где всякий может пропеть свою счастливую песню. Говорите, сэр Фамет.

— Очень хорошо, сир. Я расскажу о некоторых событиях, которые беспокоят короля Тройсине, Граниса.

И сэр Фамет начал рассказывать; король Дьюэл внимательно слушал, склонив голову на бок.

— Поэтому, сир, нам всем угрожает опасность, и не в самом далеком будущем, — в заключение сказал сэр Фамет

Лицо короля искривилось.

— Опасность, повсюду опасность! Меня преследуют со всех сторон, и часто я не могу спокойно заснуть. — Голос короля стал плаксивым и он изогнулся на стуле. — Каждый день я слышу дюжину жалостливых криков о помощи. Мы охраняем всю северную границу от котов, горностаев и ласк, используемых королем Одри. И годелиане представляют огромную опасность, хотя их насесты отделены от наших на сотни лиг. Они разводят и тренируют соколов-каннибалов, каждый из которых является предателем своего рода. Но угроза с запада еще страшнее, и я имею в виду герцога Фауда Карфилхиота, который выдыхает зеленый воздух. Как и годелиане, он охотится с соколами, используя птиц против птиц.

— Тем не менее, — сдавленным голосом запротестовал сэр Фамет, — вам нечего бояться настоящей атаки. Тинзин-Фираль находится далеко за лесами!

Король пожал плечами. — Всего-навсего день полета. Но мы должны глядеть в глаза правде. Я назвал Карфилхиота негодяем, и он не осмелился возразить, опасаясь моих могучих когтей. Сейчас эта барахтающаяся в грязи жаба разрабатывает самые зловещие планы.

Принц Треван, не обращая внимания на холодный взгляд сэра Фамета, резко сказал:

— Почему бы не использовать ваши могучие когти вместе с нашими? Наша стая смотрит на Карфилхиота и его союзника, короля Касмира, так же как и ваша. Вместе мы можем встретить их атаки сокрушительными ударами когтей и клювов!

— Да, верно. Придет день, и мы увидим создание такой могучей стаи. А пока каждый делает все, что может. Я усмирил этого чешуйчатого Карфилхиота и бросил вызов годелианам; и я не даю пощады птицеубийцам короля Одри. Поэтому вы можете помочь нам против ска и вымести их из моря. Каждый делает свою часть: я в воздухе, вы — в волнах океана.

Наконец Смаадра прибыла в Авалон, самый большой и старый город Древних Островов: место великих дворцов, театров и огромной общественной бани. Здесь возвышалась дюжина храмов в честь Митры, Аида, Юпитера, Яхве, Луга, Геи, Энлиля, Дагона, Бааля, Кроноса и трехглового Диона из древнего Гибрасийского пантеона. Массивный собор Сомрак-лам-Дор скрывал в себе священный трон Эвандик и стол Каирбра, предметы, обладание которыми в древности узаконивало власть королей Гибраса.^[18]

Король Одри вернулся из летнего дворца розово-золотой карете, запряженной шестью белыми единорогами. В тот же самый полдень эмиссары из Тройсине получили у него аудиенцию. Король Одри, высокий мрачный человек с удивительно безобразным лицом, был широко известен своими любовными приключениями. Проницательный и тщеславный, он потакал своим слабостям и, иногда, бывал жесток. Он учтиво приветствовал тройцев и попросил их держаться непринужденно. Откинувшись на подушки и полузакрыв глаза, он слушал сэра Фамета и поглаживал белого кота, прыгнувшего к нему на колени.

— Сир, — закончил сэр Фамет, — вот то, что просил нас передать вам король Гранис.

Король Одри медленно кивнул.

— Это предложение с многими сторонами и еще большим числом концов. Да! Конечно! Я очень хочу положить конец амбициям Касмира. Но прежде, чем вложить золото, оружие и кровь в такой проект, я должен обезопасить фланги. И когда я гляжу кругом, то вижу годелианцев, которые делают набеги на мои земли, грабят и захватывают рабов. Северный Ульфланд одичал, ска вторглись на Северное побережье. Если же я отправляюсь в Северный Ульфланд против ска, король Касмир обрушится на меня.

Какое-то мгновение король размышлял, потом продолжил:

— Искренность — плохая политика, и мы всегда автоматически закрываем глаза на правду. Но в этом случае вы должны ее знать: для меня самое лучшее, когда Тройсине и Лайонесс оба находятся в тупике. Каждый день скав Северном Ульфланде становятся все сильнее и сильнее. У них тоже есть амбиции. Я сдерживаю их при помощи моего форта Поелитец. Сначала годелиане, потом ска, потом Касмир.

— А что будет, если Касмир, при помощи ска, возьмет Тройсине?

— Катастрофа, для нас обоих. Сражайтесь получше!

Дартвег, король годелианских кельтов, выслушал сэра Фамета со скучной и льстивой учтивостью.

— Вот нынешнее положение дел, во всяком случае как мы его видим из Тройсине, — закончил сэр Фамет. — Если события пойдут так, как хочет король Касмир, в конце концов он придет в Годелию и уничтожит вас.

Король Дартвег дернул себя за рыжую бороду. Друид нагнулся и что-то прошептал его в ухо. Дартвег кивнул и встал на ноги.

— Мы не собираемся оставить в покое Даут. Они завоюют Лайонесс и обрушатся на нас с удвоенной силой. Нет! Мы стоим на страже наших интересов!

Смаадра плыла и плыла; днем весело светило солнце, по ночам небо искрилось звездами: через залив Дафдилли, вокруг мыса Тавги, в Узкое море, в котором ветер то умирал, то пробуждался и пел за кормой; потом на юг, мимо Скаганы, Фрехана и дюжин маленьких островков: окруженные утесами леса, пустоши и скалы, открытые всем ветрам Атлантики; там жили только птицы и ска.

Много раз показывались корабли ска, а также маленькие торговые коги из Ирландии, Корнуэла, Тройсине или Аквитании, которым ска разрешали плавать по Узкому морю. Корабли ска не пытались приблизиться, возможно понимая, что Смаадра легко обгонит их при свежем ветре.

Они проплыли мимо Ульда, в котором больной король Ориант поддерживал некое подобие двора. Последним портом должен был стать Исс, находившийся в устье Эвандера — здесь Сорок синдиков охраняли независимость Исса от Карфилхиота.

В шести часах от Исса ветер ослаб, и тут появился дракар ска, шедший на веслах под красно-черным квадратным парусом. Увидив Смаадру он изменил курс. Смаадра, не способная обогнать корабль ска, приготовилась к бою. Зарядили катапульты, приготовили горшки с горючей смесью и повесили на гики, на фальшбортах подняли экраны для защиты от стрел.

Битва началась. Ска выпустили несколько залпов стрел, подошли поближе и попытались пойти на абордаж.

Тройсы ответили своими стрелами, а потом забросили огненные горшки прямо на палубу дракара, где они и взорвались, выбросив из себя удивительное желтое пламя. С расстояния тридцать ярдов катапульты Смаарды спокойно разносили длинный корабль на куски. Смаадра подошла, чтобы спасти выживших, но ска даже не попытались уплыть от качающегося на волнах корпуса когда-то гордого корабля, который постепенно тонул под тяжестью добычи.

Капитан корабля, высокий черноволосый человек в трехрогом стальном шлеме и чешуйчатом панцире, неподвижно стоял на юте и ушел под воду вместе с дракаром.

Смаадра потеряла очень мало людей, но среди них оказался сер Фамет, получивший стрелу в глаз во время первого же залпа; сейчас он мертвый лежал на юте, стрела торчала из его головы на два фута.

Принц Треван, осознав, что является вторым по рангу членом посольства, взял на себя командование кораблем.

— В море с нашим достойным покойником, — сказал он капитану. — Траур подождет, пока мы не вернемся в Домрейс. Мы идем в Исс, как и шли.

Смаадра подошла к Иссу с моря. Сначала была видна только линия низких холмов, протянувшихся вдоль берега, потом через туман проступили высокие зубчатые очертания Тич-так-Тича.^[19]

Широкий бледный пляж, окаймленный блестящим прибоем, сверкал в свете солнца. Наконец появилось устье Эвандера; на берегу рядом с ним стоял одинокий белый дворец. Внимание Аилла привлекла как атмосфера уединение и секретности, так и необычная архитектура дворца; такого он еще не видал.

Смаадра вошла в устье Эвандера и через дыры в листве темных деревьев, покрывавших холмы, стали видны и другие белые дворцы, стоявшие на нависающих друг над другом террасах; Исс был богатым и старым городом. Показался каменный причал, вдоль которого стояли на якоре корабли; за ним виднелись ряды таверн и лавок, торгующих рыбой и зеленью.

Смаадра осторожно подошла к причалу и пришвартовалась к деревянным тумбам, вырезанным в виде торсов русалок. Треван, Аилл и пара офицеров спрыгнули на берег. Никто не обратил на них внимания.

Треван уже окончательно поставил себя во главе посольства. Различными знаками и намеками он дал понять Аиллу, что в сложившейся ситуации считает его и офицеров корабля совершенно равными по положению и членами своей свиты. Аилл, не слишком обрадованный этим, тем не менее держал рот на замке. Путешествие почти закончено, и к тому же Треван, к лучшему или худшему, скорее всего станет следующим королем Тройсине.

По приказу Тревана Аилл навел справки, и группа отправилась ко дворцу лорда Шейна, Первого синдика Исса. Его дворец находился в четверти мили от причала; дорога шла с холма на холм, с террасы на террасу, в тени высоких самшитовых деревьев.

Лорда Шейн принял четверых тройцев без какого-нибудь удивления или чрезмерного проявления чувств. Треван представил себя и своих спуников.

— Я сэр Треван, принц дворца Миралдры и племянник короля Тройсине Граниса. Это сэр Левес, сэр Эльморет и мой кузен, принц Аилл из Теневодья.

Лорд Шейн дал понять, что аудиенция будет неформальной.

— Пожалуйста, садитесь, — сказал он, указал на кресла и приказал слугам принести прохладительное. Сам он остался стоять: худой черноволосый человек, только что достигший зрелости и державший себя так же элегантно, как какой-нибудь легендарный танцор. В его уме сомневаться не приходилось и он вел себя отменно вежливо; однако по сравнению с напыщенностью Тревна казался почти легкомысленным.

Треван объяснил, повторив слова сэра Фамета, какое дело привело делегацию в Исс; с точки зрения Аилла он вообще не понимал положение города, находившего в двадцати милях к востоку от долины Эвандр, которой правил Фауд Карфилхиот; к тому же корабли ска каждый день проплывали недалеко от причала.

Шейн, слегка улыбнувшись, покачал головой и мгновенно отверг предложение Тревана.

— Вы должны понимать, что Исс — особый случай. Обычно мы подчиняемся герцогу Долины Эвандер, который сам является вассалом короля Орианта. То есть мы обращаем внимание на приказы Карфилхиота еще меньше, чем он на приказы короля Орианта. На самом деле совсем не обращаем. И мы никак не связаны с политикой Древних Островов. Король Касмир, король Одри, король Гранис: нам они равно не интересны.

— А мне кажется, что вы уязвимы с обеих сторон: вам угрожают как Карфилхиот, так и ска, — недоверчиво возразил Треван.

Шейн улыбнулся и несколькими словами разрушил концепцию Тревана.

— Мы тревены, как и люди в долине. У Карфилхиота наберется не больше сотни человек. Да, если ему понадобится, он сможет собрать еще пару тысяч человек из долины, но он никогда не нападет на Исс.

— А что со ска? Они могут захватить город без всякого предупреждения.

— Мы, тревены, старая раса, как и ска, — опять возразил Пейн. — Они никогда не нападут на нас.

— Мне этого не понять, — пробормотал Треван. — Может быть вы маги?

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, Когда вы возвращаетесь в Тройсене?

— Немедленно.

Шейн с недоумением оглядел послов.

— Я не хочу никого обидеть, но удивлен тем, что король Гранис послал для таких важных переговоров очень молодых послов. Особенно учитывая его интересы в Южном Ульфланде.

— Какое именно интересы вы имеете в виду?

— Неужели вам не ясно? Если принц Квилси умрет без наследника, то Гранис унаследует трон, потому что королевская династия началась с Данглиша, герцога Южного Ульфланда, который приходится дедом отцу Граниса, и, одновременно, дедом Орианту. Вы, конечно, знаете об этом?

— Да, конечно, — ответил Треван. — Мы отслеживает такие вопросы.

Шайн открыто улыбнулся.

— Значит вы знаете и о новых обстоятельствах в Тройсине?

— Естественно, — сказал Треван. — Мы немедленно возвращаемся в Домрейс.

Он встал на ноги и чопорно поклонился.

— Я сожалею, что вы не смогли занять более плодотворную позицию.

— Тем не менее другой не будет. Я желаю вам приятного путешествия домой.

Послы пошли через Исс, возвращаясь на причал.

— Что он имел в виду, когда говорил «о новых обстоятельствах в Тройсине»? — пробормотал Треван.

— Почему ты не спросил его? — подчеркнуто спокойно спросил Аилл.

— Потому что я так решил, — рявкнул Треван.

Дойдя они до причала, они заметили только что пришедший тройский ког; его матросы еще привязывали лини к швартовочным тумбам.

Треван резко остановился.

— Я переговорю с капитаном, а вы трое готовьте Смаадру к немедленному отходу.

Два офицера и Аилл поднялись на борт Смаадры. Спустя десять минут Треван сошел с кога, и медленно и задумчиво пошел вдоль причала. Остановившись около корабля, он повернулся и посмотрел в сторону Долины Эвандер, и только потом поднялся на Смаарду.

— Что это за новые обстоятельства? — спросил его Аилл.

— Капитан не сказал ничего.

— Но ты внезапно помрачнел.

Треван сжал губы, но ничего не ответил и внимательно оглядел горизонт.

— Дозорный кога видел пиратский корабль. Нам придется быть настороже. — Треван отвернулся. — Я плохо себя чувствую; мне надо отдохнуть. — И он, пошатываясь, спустился в кормовую каюту, которую занял после смерти сэра Фамета.

Смаадра вышла из порта. Когда они проплывали мимо белого дворца на берегу, Аилл, стоявший на ют, заметил молодую женщину, вышедшую на террасу. Расстояние смазало черты ее лица, но Аилл разглядел длинные черные волосы, и, судя по ее манере себя держать или чему-нибудь другому, счел ее симпатичной, а возможно и красавицей. Он поднял руку и помахал ей, но она, не обратив на него внимания, вернулась во дворец.

Смаадра вышла в открытое море. Дозорный оглядел горизонт, но не увидел ни одного корабля; пират, даже если он действительно существовал, где-то прятался.

Треван появился на палубе только на следующий день.

Его непонятная болезнь прошла, и он выглядел совершенно здоровым, хотя немного желтым и бледным. Поговорив с капитаном о ходе судна, он больше не сказал ни слова и вернулся в каюту, куда стюард принес ему поджаренный бифштекс с луком.

За час до заката Треван опять вышел на палубу. Посмотрев на низкое солнце, он спросил капитана:

— Почему мы плывем таким путем?

— Сэр, мы должны были немного отклониться на восток. Иначе, если ветер усилится или изменит направление, мы окажемся в опасной близости от Тарка, который, как мне представляется, находится вон там, за горизонтом.

— И мы плывем медленнее.

— Слегка медленнее, сэр, но так легче. Пока я не вижу необходимости в веслах.

— Безусловно.

Аилл поужинал с Треваном, который внезапно стал разговорчивым и высказал дюжину грандиозных планов:

— Когда я стану королем, меня будут называть «Монарх Морей»! Я построю тридцать военных кораблей, и на каждом будет не меньше сотни моряков. — И он в деталях описал будущие корабли. — И нам будет все равно, с кем Касмир заключил союз: со ска, татарами или арабскими мамелюками.

— Благородный проект.

Треван рассказал и о более сложных схемах.

— Касмир собирается стать королем всех Древних Островов; он утверждает, что является потомком самого Олама I. Король Одри тоже претендует на этот трон; кроме того у него есть Эвандик, а это придает силу его претензиям. Я тоже происхожу от Олама, и, если бы сумел устроить набег и похитить Эвандик, тоже мог бы претендовать на звание единого короля.

— Честолюбивая концепция, — осторожно сказал Аилл. «И сколько голов падет, прежде чем ты достигнешь своей цели? »

Треван искоса взглянул на Аилла из-под тяжелых бровей. Он судорожно схватил бокал вина и выпил его одним глотком; потом опять замолчал.

Вскоре Аилл вышел на ют, облокотился на поручни и стал глядеть на вечернюю зарю; лучи садящегося солнца отражались от воды. Через два дня путешествие закончится, и он распрощается с Треваном и его раздражающими привычками: радостная мысль! Аилл отвернулся от поручней и пошел туда, где свободные от вахты моряки сидели под яркой лампой; некоторые играли в кости, а один пел печальную балладу, подыгрывая себе на лютне. Аилл посидел с ними полчаса, и отправился в свою крошечную каюту.

Рассвет нашел Смаадру в проливах Палисидры, и уже в полдень вдали показался мыс Полисидра, самая западная точка Тройсине. Вскоре он исчез, и Смаадра вошла в воды Лира.

После полудня ветер утих, и Смаадра легла в дрейф; только трещали реи и хлопали паруса. Ближе к закату ветер вернулся, но с другого направления; капитан изменил курс и поплыл почти на север.

— Так мы не попадем в Домрейс даже завтра! — раздраженно сказал Треван.

Капитан, с трудом общавшийся с Треваном, только пожал плечами.

— Сэр, курс прямо в порт приведет нас в Вихри, «кладбище кораблей». А так, если течения не собьют нас с курса, ветры принесут нас в Домрейс завтра.

— Что они такое, эти течения?

— Они непредсказуемы. Прилив гуляет по Лиру как хочет; течения могут увлечь нас в любом направлении. Они очень быстрые и закручиваются посреди Лира; не один корабль разбился из-за них на камнях.

— В таком случае будьте бдительнее! Удвойте число дозорных!

— Сэр, все необходимое уже сделано.

На закате ветер опять прекратился и Смаадра застыла на месте.

Аилл ужинал с Треваном в бортовой каюте, солнце садилось в оранжевую дымку. Треван казался чем-то озабоченным, и молчал весь ужин; Аилл с радостью отправился к себе.

Наконец закатное солнце потонуло в гряде облаков, сгустилась ночь. Над головой ярко сверкали звезды. С юго-востока налетел холодный пронизывающий бриз, сбивая идущую в крутом бейдевинде Смаагру на восток.

Аилл пошел к команде и стал играть в кости со свободными от вахты матросами. Он проиграл пару медяков, потом вернул их, и в конце концов потерял все монеты, лежавшие в кармане.

В полночь вахта сменилась и Аилл вернулся на корму. Ему не хотелось спускаться к себе, и он, вместо этого, вскарабкался на ют. Бриз наполнил паруса; искривший огоньками кильватер бурлил за кормой.

Облокотившись на поручни, Аилл наблюдал за мелькающими огнями.

Кто-то подошел сзади, и, внезапно, Аилл почувствовал, как его схватили за ноги, подняли и бросили в пустоту. Небо накренилось, звезды закружились, он ударился о воду. Вниз, вниз, в суматоху кильватера, а Аилл продолжал удивляться.

Наконец он выплыл на поверхность. Все направления равны; где Смаадра? Он открыл рот, чтобы закричать, и захлебнулся.

Задыхаясь и кашляя, он хотел закричал еще раз, но сумел только почти неслышно прохрипеть. Следующая попытка была сильнее, но все равно слабая; в лучшем случае крик какой-нибудь морской птицы.

Корабль ушел. Аилл плыл один, посреди личной вселенной. Кто бросил его в море? Треван? Зачем? Нет ни одной причины. Тогда кто?..

Все мысли исчезли из сознания; они неуместны, часть другой жизни. Его новое я осталось наедине со звездами и волнами. Ноги отяжелели; он изогнулся в воде, сбросил обувь и дал ей утонуть. Потом избавился от камзола, очень тяжелого. Теперь он может держаться на воде без больших усилий. Ветер дул с юга, и Аилл поплыл по ветру: так намного проще, волны не захлестывают лицо. Волны поднимали его и несли на себе.

Он почувствовал себя легче и настроение слегка улучшилось, хотя вода, поначалу холодная, а потом терпимая, опять казалась прохладной.

Обезоруженный усталостью, он опять почувствовал себя удобно, на него снизошло умиротворение. Так просто расслабиться и соскользнуть в неподвижность.

Если он заснет, то никогда не проснется. И еще хуже, он никогда не узнает, кто бросил его в море. «Я Аилл из Теневодья !»

Он встряхнулся, стал почаще грести руками и ногами; немедленно стало невыносимо холодно. Как долго он сможет плыть в темной воде? Он поглядел на небо. Звезды изменили положение: Арктур исчез, Вега висела низко на западе... На какое-то время первый уровень сознания исчез, и осталось только неясное понимание, которое начало мерцать и уходить... Внезапно что-то встревожило его. Вернулась чувствительность. Восточное небо пожелтело, скоро рассвет. Вода вокруг стала черной, как железо. Сбоку, в ста ярдах от него, вода пенилась у подножия утеса. Он поглядел на это с печальным интересом; ветер и волны пронесли его мимо.

Уши наполнились ревом; он почувствовал внезапный удар, потом его схватила волна, подняла и бросила на что-то твердое и мучительно крутое. Окостеневшими руками и ногами он попытался уцепиться за камень, но следующая волна утащила его прочь.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В ТЕЧЕНИИ ЦАРСТВОВАНИЯ ОЛАМА I, великого короля Древних Островов и его ближайших приемников, трон Эвандик и каменный стол Каирбра ан Медхан находились в Хайдионе. Олам III, «Тщеславный», перенес трон и стол в Авалон. Косвенным образом этот поступок привел к разладу между самыми могущественными магами страны, архимагами. В то время их было восемь: Мурген, Сарзанек, Десми, Миоландер, Байбналидес, Виддефут, Коддефут и Ноумик.^[20] Первым среди них всех считался Мурген, что совершенно не устраивало других. Сарзанек, в частности, негодовал на суровую непреклонность Мургена, а Десми сильно не нравилась суровость, с которой он относился к ее хобби — вмешиваться в дела округи.

Резиденцией Мургена был Свер-Смод, беспорядочно выстроенный каменный дом в северо-западной части Лайонесса, там, где горы Тич-так-Тич переходили в лес Тантреваллес. В основании его эдикта лежало простое соображение, что любая помощь, оказанная магом своему любимцу, должна рано или поздно вступить в противоречие с интересами других магов.

Сарзанек, самый своенравный и непредсказуемый из всех, жил в Фароли, глубоко в лесу, находившемуся в великом герцогстве Даут. Он страстно негодовал на запрещения Мургена, и нарушал их так часто, как только осмеливался.

Изредка Сарзанек проводил эротические эксперименты с ведьмой Десми. Ужаленный насмешками Виддефута, Сарзанек отплатил ему заклинанием Полного знания, в результате чего Виддефут внезапно узнал все, что только можно узнать: историю каждого атома во вселенной, изменения всех восьми видов времени, возможные фазы каждого последующего мгновения; все ощущения, звуки, виды и запахи мира, а также все, что можно воспринять другими девятью менее обычными чувствами. Виддефута затрясло и парализовало, он даже не мог есть. Он так и стоял, дрожа в замешательстве, пока не высох как тростинка и ветер не унес его прах.

Возмущенный протест Коддефута привел Сарзанека в такую ярость, что он отбросил всю осторожность и наслал на Коддефута червей, которые покрыли все тело мага слоем толщиной фут. В результате Коддефут потерял контроль над своей мудростью и разорвал себя на куски.

Все выжившие маги, за исключением Десми, призвали давление, с которым Сарзанеку не удалось справиться. Его сжали в семифутовый железный столб, четыре дюйма в ширину и глубину, и только очень внимательно вглядевшись можно было заметить его искаженные черты лица.

Примерно такой же столб стоял на Уголке Твиттена. Столб Сарзанека установили на самой вершине горы Агон; говорили, что, когда ударяла молния, выгравированные на железе черты лица дергаются и дрожат.

Некий Тамурелло немедленно вселился в особняк Сарзанека, Фароли, и все сочли его alter ego^[21] или потомком Сарзанека: в некоторых отношениях продолжением самого мага.^[22]

Как и Сарзанек, Тамурелло был высок, физически силен, имел черные глаза, черные кудри, полные губы и пылкий темперамент.

Ведьма Десми, состоявшая в эротической связи с Сарзнеком, переключилась на короля Олама III. Она появилась перед ним в виде женщины, одетой в мягкую кожу из черного меха и в странно прекрасной кошачьей маске. Это создание знало тысячи сладострастных трюков, и король Олам, одурманенный и поглупевший, подчинился его воле.

Чтобы досадить Мургену, Десми убедила Олама перенести Эвандик и Каирбру в Авалон.

Старое спокойствие исчезло. Все маги стали не доверять друг другу, между ними разгорелась вражда. Мурген, с холодным отвращением, заперся в Свер-Смоде.

На Древних Островах настали трудные времена. Король Олам, полностью сойдя с ума, попытался изнасиловать самку леопарда; та искусала его и король умер. Его сын, Утер I, болезненный и застенчивый юноша, не долго наслаждался поддержкой Мургена. На северное побережье Даута высадились готы и разграбили остров Ваниш, где сожгли монастырь с большой библиотекой.

Одри, великий герцог Даута, собрал армию и разбил готов в битве при Хаксе, но при этом понес такие потери, что кельты из Гаделии вторглись на восток и захватили полуостров Висрод.

После нескольких месяцев колебания Король Утер решил выступить против годелиан и сразился с ними у брода Бледной Ивы; его армия потерпела унизительное поражение и он сам был убит. Его сын, Утер II, убежал на север, в Англию, где со временем стал Утером Пендрагоном, отцом короля Артура из Корнуолла.

Герцоги Древних Островов встретились в Авалоне, чтобы выбрать нового короля.

Герцог Фристан из Лайонесса потребовал себе титул, ссылаясь на родство с Утером, в то время как престарелый король Одри из Даута заявил, что, поскольку он владеет Эвандиком и Каирброй, трон должен принадлежать ему. Члены конклава перессорились между собой, и каждый герцог, вернувшись домой, провозгласил себя королем своих владений.

Вместо одного образовалось десять королевств: Даут, Лайонесс, Северный Ульфланд, Южный Ульфланд, Годелия, Блалок, Кадуц, Помпероль, Дассине и Тройсине.

Новые королевства быстро нашли обширное поле для ссор. Король Фристан из Лайонесса и его союзник король Джоэл из Кадуца начали войну против Даута и Помпероля. В битве при Орм Хилле Фристан убил старого, но крепкого короля Одри I, но и сам был убит стрелой; битва и война закончились безрезультатно, и стороны разошлись, затаив ненависть друг к другу.

Принц Касмир, «Хлыщ», храбро, но не безрассудно сражался в битве, и вернулся в город Лайонесс королем.

Он мгновенно позабыл об элегантных нарядах и посвятил себя делам королевства, всячески стараясь усилить его.

Спустя год он женился на принцессе Соллас из Аквитании, хорошенькой блондинке с примесью готской крови, величавая внешность которой скрывала флегматичную натуру. Касмир считал себя покровителем магических искусств. В тайной комнате он хранил интересные и магические предметы, включая книгу заклинаний, написанную неразборчивым почерком; в темноте она тускло светилась. Когда палец Касмира пробегал по рунам, ему казалось, что заклинания наполняют его мозг.

Первый такой контакт он смог выдержать; второй заставил его вспотеть, и он никогда не осмеливался сделать это в третий раз, опасаясь потерять над собой контроль. В ониксовом ящичке лежал коготь грифона. Желчный камень огра Хейламида издавал характерное зловоние. В бутылке сидел маленький желтый скак,^[23] покорно ожидая свободы. А на стене висел предмет, обладающий настоящей силой: Персиллиан, так называемое «Магическое зеркало».

Зеркало могло ответить на три вопроса владельца, после чего надо было передать его другому. Если бы владелец задал четвертый вопрос, зеркало с радостью бы ответило и освободилось, исчезло. Касмир уже задал свои три вопроса и сейчас сохранял четвертый на крайний случай.

Гиганты, огры и тролли считались халфлингами, и, следовательно, фейри, но другого типа. В третий класс входили веселые дровосеки, виллавены и хислопы; кое-кто причислял к ним также квистов и дарклингов. Сандестины, самые могущественные, образовывали отдельный класс.

Народная мудрость считала магов скорее проклятием, чем благословением. Касмир, хотя и хорошо знал эдикты Мургена, несколько раз просил помощь у архимагов Байбналидеса и Ноумика, и нескольких магов послабее, и каждый раз получал отказ.

Касмир получал новости о волшебнице Десми, которая считалась врагом Мургена. Судя по надежным донесениям, она никогда не упускала случая появиться на Ярмарке Гоблинов, где веселилась до упаду.

Касмир надел сине-серые доспехи и взял щит с изображением двух драконов, стоящих на задних лапах. Он назвал себя сэр Пердакс, бродячий рыцарь, и с маленький свитой поскакал в лес Тантреваллес.

Через какое-то время он прибыл к Уголку Твиттена. Гостиница «Улыбающееся солнце и Плачущая луна» была забита до пределе; Касмиру пришлось принять место в сарае. В четверти мили от нее, в лесу, шумела Ярмарка Гоблинов. Однако никто не видел Десми.

Касмир побродил по рядам. Он увидел много интересного и заплатил золотом за различные редкости.

Наконец, после полудня, он заметил высокую женщину, со слегка изможденными чертами лица; ее голубые волосы были собраны в пучок серебряной заколкой. Он носила белый табард с черно-красной вышивкой и вызвала у короля Касмира (а также всех мужчин, видевших ее) странное ощущение: очарование, смешанное с отвращением. Это и была волшебница Десми.

Касмир осторожно подошел к ларьку, у которого она стояла, споря со старым мошенником-продавцом. Торговец, с желтыми волосами, желтоватой кожей, расколотым носом и глазами, похожими на медные шарики, явно имел примесь крови гоблинов.

— Это перо, — сказал он, — незаменимо в ежедневных делах: оно безошибочно обнаруживает обман.

— Удивительно! — скучным голосом заявила Десми.

— Не думаете ли вы, что это самое обыкновенное перо, выдернутое из тела мертвой сойки?

— Да. Мертвой или живой. Так я предполагаю.

— Вы можете ошибаться, как перевернувшийся треножник.

— Возможно. Как использовать это замечательное перо?

— Нет ничего проще. Если вы подозреваете кого-то во лжи, обмане или надувательстве, просто коснитесь его пером. Если перо станет желтым, ваши подозрения совершенно обоснованы.

— А если останется синим?

— Тогда вы имеете дело с честным и искренним существом! И за такую великолепную вещь я прошу всего шесть золотых крон.

Десми металлически рассмеялась.

— Неужели вы считаете меня такой легковерной? Да это почти оскорбительно. Конечно вы ожидаете, что я проверю перо, оно останется синим и я заплачу золотом!

— В точности! Перо докажет мою правоту!

Десми взяла перо и коснулась им расщепленного носа.

В то же мгновение перо стало желтым. Десми опять презрительно рассмеялась.

— Именно это я и подозревала! Перо указывает, что вы лжец!

— Ха-ха-ха! Разве перо не сделало именно то, что я сказал? Как я могу быть обманщиком?

Десми нахмурилась и посмотрела на перо, а потом резко бросила его на прилавок.

— У меня нет времени на эти головоломки! — И она гордо пошла к ларьку, продававшем юную гарпию в клетке.

Касмир подошел к ней.

— Вы — волшебница Десми?

Десми посмотрела на него. — А вы кто такой?

— Я называю себя сэр Пердракс, странствующий рыцарь из Аквитании.

Десми улыбнулась и кивнула.

— И что вы хотите от меня?

— Это очень деликатное дело. Могу ли я рассчитывать на ваше молчание?

— До определенной степени.

— Тогда я выскажусь совершенно откровенно. Я служу королю Касмиру из Лайонесса, который собирается вернуть трон Эвандик на его законное место. Поэтому он просит вашего совета.

— Архимаг Мурген запретил магам участвовать в делах королей.

— Вы не очень-то ладите с Мургеном. Как долго вы будете подчиняться его приказам?

— Не вечно. Как меня наградит Касмир?

— Скажите, чего вы хотите. Я передам ему ваши требования.

Десми внезапно рассердилась.

— Скажите Касмиру, пусть сам приходит в мой дворец в Иссе. Там я поговорю с ним.

Сэт Пердакс поклонился, и Десми ушла. Вскоре она уже ехала через лес в паланкине, который несли шесть бегущих теней.

Прежде чем уехать в Исс, король Касмир долго размышлял: Десми была хорошо известна своим умением торговаться.

Наконец он приказал приготовить королевский галеас, и в сверкающий ветреный день проплыл мимо волнолома, вокруг Дальнего мыса и в Исс.

Касмир спустился на каменный причал и пошел по берегу к белому дворцу Десми.

Десми, опираясь на балюстраду, стояла на террасе, глядевшей на море; высокая мраморная урна, из которой свисала листва земляничного дерева, наполовину скрывала ее фигуру.

Она очень изменилась. Касмир остановился и с недоумением отметил бледное лицо, впалые щеки и исхудавшую шею. Тонкие пальцы с шишковатыми суставами вцепились к край балюстрады; на ее ногах, длинных и худых, выступила сеть фиолетовых вен.

Касмир, с отвисшей от удивления челюстью, неловко стоял, чувствуя, что эта загадка выше его понимания.

Десми вскользь посмотрела на него, не показав ни удивления, ни интереса.

— Итак ты пришел.

Касмер сделал отчаянную попытку вернуть себе инициативу, которая, как он чувствовал, должна быть его.

— Вы ожидали меня?

— Ты опоздал, — только и сказала Десми.

— Почему? — озабоченно воскликнул Касмер.

— Все изменилось. Меня больше не интересуют дела людей. От ваших набегов и войн одни неприятности — они мешают спокойствию природы.

— Речь идет не о войне! Я хочу только Эвандик! Дайте мне магию или плащ-невидимку, и я заберу Эвандик без войны.

Десми рассмеялась негромким диким смехом.

— Все знают, как я торгуюсь. Ты готов заплатить мою цену?

— Что вы хотите?

Десми долго глядела на морской горизонт. Наконец она заговорила, так тихо, что Касмир подошел на шаг ближе, чтобы услышать ее.

— Слушай! Я расскажу тебе. Выдай замуж Сулдрун как можно лучше; ее сын будет сидеть на троне Эвандик. И что я хочу за пророчество? Ничего, потому что это знание не поможет тебе. — Десми внезапно повернулась и пошла к линии высоких арочных проходов, стоявших в тени дворца. Касмир смотрел, как тонкая фигура стала неразличима и исчезла. Какое-то время он ждал, стоя на солнцепеке. Ничего, ни одного звука, только вздох прибоя.

Повернувшись, Касмир вернулся на корабль.

Десми смотрела, как галеас уходит в море. Она была одна во дворце. Уже три месяца она ждала Тамурелло, но он не пришел, и, очевидно, уже не придет.

Она прошла в мастерскую, расстегнула платье и дала ему соскользнуть на пол; потом изучила себя в зеркале: мрачные черты лица, костлявое тело, худое, почти бесполое. На голове — спутанные черные волосы, ноги и руки тонкие и непривлекательные. Но это ее естественное тело, то самое, в котором она чувствует себя наиболее удобно.

Другие наружности требовали концентрации, иначе они исчезали.

Десми прошла в мастерскую и принесла много инструментов. Следующие два часа она работала над великим заклинанием, которое превратило ее жизненную силу в жидкость, вылившуюся в сосуд с тремя отверстиями.

Жидкость забурлила, очистилась и вышла из сосуда, образовав три тела. Первой была изящная девушка с фиолетово-синими глазами и черными как полночь мягкими волосами. От нее пахло фиалками и ее звали Меланча.

Вторым был мужчина. Десми, у которой, благодаря капризу времени, еще остались какие-то чувства, быстро завернула его в плащ, чтобы другие (такие как Тамурелло) его не нашли.

А третье, безумное верещащее создание, вобрало в себя самые отвратительные черты личности Десми. Трясясь от отвращения, Десми подчинила себе мерзкую тварь и сожгла ее в кузнечном горне; тварь корчилась от боли и визжала. Из горна пошел зеленый дым; Меланча отшатнулась от него, но невольно вдохнула клуб вонючего воздуха; второе создание, завернутое в плащ, тоже вдохнуло его, с наслаждением.

Последние искры жизни вышли из Десми, она превратилась в дым и исчезла.

Из трех созданий, на которые она разделилась, только Меланча, по-прежнему излучавшая слабый запах фиалок, осталась во дворце. Второе, все еще завернутое, отправилось в замок Тинзин-Фираль, стоявший в Долине Эвандер. А третье превратилось в пригоршню черного пепла, долго наполнявшую зловонием всю мастерскую.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

КРОВАТЬ СУЛДРУН ПОСТАВИЛИ в часовне на вершине сада, и каждый полдень высокая суровая судомойка по имени Багнольд приносила туда еду. Багнольд выбрали за то, что она была наполовину глуха и, возможно, нема, и не могла разговаривать с принцессой. Она проверяла, что пленница не сбежала, и, если Сулдрун не было в часовне, сердито топала вниз, в сад, разыскивая ее, что и происходило почти каждый день, поскольку Сулдрун не следила за временем.

Через какое-то время Багнольд это надоело, и она просто ставила полную корзину на ступеньки часовни, забирала пустую и уходила: порядок, который устраивал обеих.

Уходя, Багнольд ставила тяжелую дубовую перекладину в железные скобы, запирая дверь. Сулдрун легко могла взобраться на скалы с любой стороны сада; она сказала себе, что однажды так и сделает и уйдет из сада навсегда.

Прошла весна, ее сменило лето; сад был прекрасен, хотя и погружен в тишину и непреходящую грусть. Теперь Сулдрун знала, как выглядит сад в любое мгновение: во время серого рассвета траву покрывала обильная роса, а птицы пели ясно и живо, как в начале времен. Поздно ночью, когда луна плыла высоко над облаками, девушка сидела под липой и глядела на море, а прибой грохотал по гальке.

Однажды вечером появился брат Умпред, его круглое лицо светилось невинными добрыми намерениями. Он принес корзину, которую поставил на ступеньки часовни. Потом внимательно оглядел Сулдрун, снизу до верху.

— Чудесно! Вы прекрасны, как всегда! Волосы сияют, кожа светится. Как вам удается оставаться такой чистой?

— Неужели вы не знаете? — спросила Сулдрун. — Я каждый день моюсь в этом бассейне.

Брат Умпред в притворном ужасе всплеснул руками. — Это же купель со священной водой! Да вы святотатствуете!

Сулдрун пожала плечами и отвернулась.

Счастливо улыбаясь, брат Умпред распаковал корзину.

— Давайте порадуемся жизни. Вот темно-красное вино; давайте выпьем!

— Нет. Пожалуйста, уходите.

— Быть может вы устали и чем-то раздражены?

— Нет, совсем нет. Забирайте ваше вино и уходите.

Брат Умпред молча ушел.

Пришла осень. Листья пожелтели, сумерки приходили рано. Печальные и великолепные закаты сменяли друг друга, потом начались дожди. Настала зима, в часовне стало уныло и холодно. Сулдрун наносила камней и под одним из окон сложила камин. Остальные окна она заделала сучьями и травой. Течения, огибавшие мыс, выбрасывали на гальку плавник, который Сулдрун высушивала в часовне и сжигала в камине.

Дожди почти прекратились; лучи солнца начали нагревать холодный ядреный воздух, приближалась весна. На клумбах расцвели желтые нарциссы, на деревьях появились новые листья. В ночном небе можно было видеть весенние звезды: Капелла, Арктур, Денебола. По утрам ярко светило солнце, кучевые облака высоко поднимались над морем и, казалось, кровь Сулдрун бежала по жилам быстрее. Она чувствовала странное нетерпение, никогда прежде не волновавшее ее.

Дни стали длиннее, и Сулдрун более отчетливо ощущала их: каждый день отличался от других, как будто их число было ограничено. Начало образовываться напряжение, непонятная опасность, и часто Сулдрун не спала всю ночь, потому что хотела знать все, что происходит в ее саду.

Брат Умпред решился на вторую попытку. Он нашел Сулдрун, сидевшую на ступеньках часовни и гревшуюся на солнце. Брат Умпред с любопытством поглядел на нее. Руки, ноги и лицо загорели, солнце проделало более светлые полосы на волосах. На вид она была спокойной и здоровой; на самом деле, подумал брат Умпред, она казалась почти счастливой.

И это возбудило его худшие подозрения: наверняка в дело замешан любовник.

— Дражайшая Сулдрун, мое сердце обливается кровью, когда я думаю о вашем одиночестве. Скажите мне, как вы себя чувствуете?

— Достаточно хорошо, — ответила Сулдрун. — Я люблю одиночество. Пожалуйста, не оставайтесь здесь для того, чтобы развлекать меня.

Брат Умпред весело хихикнул, и уселся рядом с ней.

— Ах, дражайшая Сулдрун... — Он положил свою руку на ее. Сулдрун посмотрела на жирные белые пальцы; они были влажными и чрезмерно любезными.

Она шевельнула рукой; пальцы недовольно убрались.

— ... я принес вам не только христианское наставление, но и человеческое утешение. Вы должны понимать, что я не только священник, но и мужчина, восприимчивый к вашей красоте. Не хотите ли принять мою дружбу?

Голос Умпреда стал масляный и елейным.

— Или другое чувство, более теплое и нежное, чем простая дружба?

Сулдрун мрачно рассмеялась, встала на ноги и указала на ворота.

— Сэр, немедленно уходите. Я надеюсь, что вы никогда не вернетесь. — Она повернулась и спустилась в сад. Брат Умпред негромко выругался и ушел.

Сулдрун сидела под липой и глядела на море.

— Хотела бы я знать, — спросила она себя, — что со мной будет? Я прекрасна, так говорят все, и это принесло мне одни несчастья. Почему меня наказали? Что плохого я сделала? Я должна встряхнуться; нужно что-то менять.

После ужина она пошла в разрушенную виллу, в которой любила сидеть ясными ночами и смотреть на звезды. Сегодня они сияли сверхъестественно ярко и, казалось, хотели что-то сказать ей, как замечательные дети, переполненные тайнами... Она встала на ноги и прислушалась. В воздухе висела неотвратимость, но она не могла сказать чего именно.

Поднялся холодный бриз, и Сулдрун вернулась в часовню; в очаге еще дымились угли.

Сулдрун подула на них, и они разгорелись. Она подбросила сухого плавника, и в комнате стало тепло.

Утром она встала рано и окунулась в рассвет.

На листьях и траве лежала обильная роса; царила первозданная тишина. Медленно, как во сне, Сулдрун спустилась к берегу моря. Прибой грохотал по гальке. Солнца, поднимаясь, окрасило далекие облака, плававшие на горизонте. И на южной излучине пляжа, там, куда течения приносили плавник, она заметила человеческое тело, которое волны несли на себе. Сулдрун остановилась, потом осторожно, шаг за шагом, подошла к нему и с ужасом и жалостью уставилось на покойника. Какая трагедия, умереть такой холодной смертью; такой молодой, бледный, симпатичный... Волна пошевелили ноги юноши. Пальцы конвульсивно вытянулись, схватились за гальку. Сулдрун встала на колени и вытащила тело из воды. Она откинула назад его промокшие кудри. Руки в крови, голова в царапинах и ушибах.

— Не умирай, — прошептала Сулдрун. — Пожалуйста, не умирай!

Веки юноши вздрогнули; глаза, тусклые, покрытые морской водой, поглядели на нее, потом закрылись.

Сулдрун вытащила тело на сухой песок. Когда она дернула за правое плечо, юноша глухо застонал. Сулдрун сбегала в часовню, принесла угли и сухой плавник, и разложила костер. Потом вытерла холодное лицо тряпкой.

— Не умирай, — повторяла она снова и снова.

Наконец его кожа начала теплеть. Свет солнца перевалил через утесы и устремился на пляж. Аилл опять открыл глаза и спросил себя, не умер ли он и не ходит ли по райскому саду, а самый прекрасный из всех золотоволосых ангелов ухаживает за ним.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Сулдрун.

— Плечо болит. — Аилл подвигал рукой. Приступ боли убедил его, что он жив. — Где я?

— Это старый сад около города Лайонесс. Меня зовут Сулдрун. — Она коснулась его плеча. — Ты думаешь, оно сломано?

— Не знаю.

— Ты можешь идти? Я не смогу поднять тебя на холм.

Аилл попробовал встать, но упал. Он попробовал опять, на этот раз с рукой Сулдрун на поясе, и с трудом сумел устоять.

— Пошли, я попытаюсь удержать тебя.

Шаг за шагом они взобрались к разрушенной вилле, где остановились, чтобы отдохнуть.

— Я должен сказать тебе, — слабо прошептал Аилл. — Я — тройс. Упал с корабля. Если меня схватят, то посадят в тюрьму — в самом лучшем случае.

Сулдрун рассмеялась.

— Ты уже в тюрьме. В моей. Мне не разрешают выходить отсюда. Но не беспокойся, я смогу уберечь тебя.

Она помогла ему подняться на ноги; наконец они добрались до часовни.

Сулдрун сделала самое лучше что могла: наложила на плечо Аилла повязку и укрепила ее ивовыми прутьями; потом заставила лечь на кровать. Аилл принял ее помощь и, лежа на кровати, наблюдал за ней: за какое преступление эту прекрасную девушку посадили в тюрьму?

Сулдрун накормила его медом и вином, а потом и кашей. Аилл согрелся и уснул.

Вечером у него начался жар. Сулдрун не знала другого лекарства, кроме мокрых тряпок на лоб. В полночь жар прошел, и Аилл опять заснул. Сулдрун устроилась как можно удобнее на полу перед очагом.

Утром Аилл проснулся, наполовину убежденный в том, что этого не было, ему все приснилось. Мало-помалу он разрешил себе вспомнить Смаадру. Кто бросил его в море?

Треван? Внезапно сошел с ума? Или есть другая причина? Он очень изменился после того, как побывал на тройском коге. Что там произошло? Что заставило Тревана подойти к грани безумия?

На третий день Аилл решил, что кости не сломаны и Сулдрун ослабила его повязку. Когда солнце встало повыше, они оба спустились в сад, уселись среди упавших колонн старой римской виллы и, наслаждаясь золотым полуднем, рассказали друг другу свою жизнь.

— Мы уже встречались, — сказал Аилл. — Лет десять назад. Ты помнишь гостей из Тройсине? Я тебя помню.

Сулдрун задумалась.

— Мы принимали дюжины посольств. Но я действительно вспоминаю кого-то, похожего на тебя. Так давно; я не уверена.

Аилл взял ее руку, в первый раз он коснулся ее с обожанием.

— Как только я наберусь силы, мы убежим. Очень просто взобраться вон на те камни, потом через холмы и наружу.

Сулдрун съежилась.

— Если нас поймают, — она боязливо сгорбилась, — король безжалостно накажет нас.

— Нас не поймают! — приглушенный голосом сказал Аилл. — Особенно если мы все хорошо спланируем и будем очень осторожными. — Он выпрямился и энергично продолжил. — Мы пойдем полями и лесами! Будем путешествовать по ночам и прятатьсяднем; будет заодно с бродягами, и кто узнает нас?

Оптимизм Аилла начал заражать Сулдрун, а возможность освободиться подбодрила ее.

— Ты на самом деле думаешь, что мы сможем убежать?

— Конечно! А как же иначе?

Сулдрун задумчиво посмотрела на сад, потом взглянула на море.

— Не знаю. Я никогда не надеялась на счастье. А сейчас я счастлива — хотя и боюсь. — Она нервно рассмеялась. — Странное состояние.

— Не бойся, — сказал Аилл. Ее близость захлестнула его, и он обнял ее за пояс.

Сулдрун вскочила на ноги.

— Я чувствую себя так, как будто на нас смотрят тысячи глаз!

— Насекомые, птицы, пара ящериц. — Аилл оглядел холмы. — Больше никто.

Сулдрун оглядела сад.

— Я тоже никого не вижу. И все-таки... — Она скромно уселась в трех футах от него и бросила на него лукавый взгляд. — Похоже тебе стало получше.

— Да. Я чувствую себя хорошо, и не могу смотреть на тебя, не желая коснуться тебя. — Он подвинулся ближе к ней; смеясь, она отодвинулась.

— Аилл, нет! Пока твоей руке не станет лучше.

— Я буду очень осторожен с рукой.

— Кто-нибудь может придти.

— Кто осмелится?

— Багнольд. Священник Умпред. Мой отец, король.

— Судьба не может быть такой злой, — тяжело вздохнул Аилл.

— Судьбе все равно, — тихо ответила Сулдрун.

В сад пришла ночь. Сидя перед огнем, они поужинали хлебом, луком и мидиями, которые Сулдрун собрала на омываемых приливом скалах. Потом опять заговорили о побеге.

— Ты знаешь, возможно без этого сада я буду чувствовать себя странно, — задумчиво сказала Сулдрун. — Я знаю в нем каждое дерево, каждый камень... Но, с тех пор, как ты пришел, все изменилось. Сад уходит от меня. — Она посмотрела в огонь и слегка вздрогнула.

— Что с тобой? — спросил Аилл.

— Я боюсь.

— Чего?

— Не знаю.

— Мы могли бы убежать сегодня, но моя рука... Еще несколько дней, и ко мне вернется сила. А пока надо разработать план. Женщина, которая приносит тебе еду; что с ней?

— В полдень она приносит полную корзину и забирает пустую, вчерашнюю. Я никогда не разговариваю с ней.

— Ее можно подкупить?

— Для чего?

— Чтобы она приносила еду, как обычно, но выбрасывала ее и на следующий день уносила пустую корзину. Таким образом мы сможем выиграть неделю, и нас точно не поймают.

— Багнольд никогда не осмелится, даже если бы была к этому расположена. Но это не так. И нам нечем подкупить ее.

— У тебя есть золото или драгоценности?

— Да, во дворце, в моей комнате. Там у меня есть и золото, и драгоценности.

— То есть до них не добраться.

Сулдрун задумалась.

— Быть может добраться. После заката жизнь в Восточной башне замирает. Я смогу пойти прямо туда, никто и не заметит. В комнату, обратно, и все в одно мгновение.

— Неужели это так просто?

— Да! Я делала это сотни раз, и очень редко встречала кого-нибудь.

— Если мы не можем подкупить Багнольд, у нас останется только один день, от полудня до полудня, плюс то время, которое понадобится твоему отцу чтобы организовать поиски.

— Час, не больше. Он действует быстро и решительно.

— Нам нужна крестьянская одежда, и это легче сказать, чем сделать. Есть кто-нибудь, кому ты можешь доверять?

— Только няня, которая ухаживала за мной, когда я была маленькой.

— И где она?

— Ее зовут Эхирма. Она живет на ферме к югу отсюда. Она даст нам одежду и все остальное, если узнает, что мы в нем нуждаемся.

— Если мы сумеем переодеться, получим день форы и деньги на проезд до Тройсине, считай, что мы уже на свободе. Как только мы пересечем Лир, ты станешь Сулдрун из Теневодья. Никто не будет знать, что ты принцесса Сулдрун из Лайонесса, за исключением меня и моего отца, который, я уверен, полюбит тебя, как я.

Сулдрун взглянула на него.

— А ты действительно любишь меня?

Аилл взял ее руки и поднял Сулдрун на ноги; их лица находились в дюймах друг от друга. Они поцеловались.

— Я люблю тебя. Ты для меня дороже жизни, — сказал Аилл, — и я хочу никогда не расставаться с тобой.

— Я люблю тебя, Аилл, и хочу никогда не расставаться с тобой.

С неописуемым восторгом они посмотрели в глаза друг другу.

— Сюда меня привели беда и предательство, но я благодарю за них судьбу, — сказал Аилл.

— Мне здесь было так печально, — сказала Сулдрун. — Тем не менее, если бы меня не услали из дворца, я бы не сумела спасти твой бедный утонувший труп!

— Тогда да здравствует убийца Треван и жестокий Касмир! Мы благодарим их! — Он наклонился к Сулдрун, они поцеловались, потом еще и еще; не разжимая объятий, они легли на кровать и отдались страсти.

Недели прошли быстро и странно: период наслаждения, ставшего еще более пылким благодаря их приключениям. Постепенно боль в плече Аилла затихла, и однажды, вскоре после полудня, он взобрался на утес к востоку от сада и пересек обращенный к морю каменистый склон Уркиала; он шел босиком, медленно и осторожно, потому что его обувь лежала на дне моря. За Уркиалом он пробрался через маленькую рощу из дубов, бузины и рябины, и выбрался на дорогу.

В это время по дороге шло не так много народа. Аилл встретил только торговца скотом, гнавшего стадо овец, и маленького мальчика, ведущего козла; и тот и другой едва взглянули на него.

Пройдя милю по дороге, он свернул на узкую тропинку, вившуюся между живыми изгородями; она привела его к ферме, на которой жила Эхирма вместе с мужем и детьми.

Аилл остановился в тени изгороди. Слева от него, на дальнем конце луга, Хастейн, муж Эхирмы, и его два старших сына косили сено. Сам дом лежал за огородом, на котором аккуратными рядами росли лук порей, морковь, турнепс и капуста. Из дымохода валил дым.

Аилл обдумал положение. Если он пойдет прямо к двери и его увидит кто-нибудь, кроме Эхирмы, ему могут начать задавать неприятные вопросы, на которые у него нет ответов.

Трудность разрешилась сама собой. Из двери вышла коренастая круглолицая женщина с корзиной в руках. Она пошла прямо к свинарнику.

— Эхирма! Госпожа Эхирма! — позвал Аилл.

Женщина остановилась, с сомнением и любопытством оглядела Аилл, и медленно подошла к нему. — Что вы хотите?

— Вы Эхирма?

— Да.

— Не смогли бы вы втайне помочь принцессе Сулдрун?

Эхирма поставила корзину на землю.

— Пожалуйста, объяснитесь, и я скажу, могу ли я помочь ей.

— А вы сохраните все в тайне?

— Да, сохраню. А кто вы такой?

— Я Аилл, джентльмен из Тройсине. Я упал с корабля. Сулдрун спасла меня, иначе бы я утонул. Мы решили убежать из сада и уехать в Тройсине. Нам нужна старая одежда, шляпы и обувь, а у Сулдрун нет другой подруги, кроме вас. Мы не можем заплатить сейчас, но, если вы нам поможете, я вознагражу вас, как только вернусь в Тройсине.

Эхирма задумалась, морщины на ее обветренном лице подергивались в соответствии с ее мыслями.

— Я помогу всем, чем смогу, — наконец сказала она. — Я долго страдала от жестокости по отношению к бедной маленькой Сулдрун, которая не обидела и муравья. Вам нужна только одежда?

— Ничего больше, мы будем благодарны вам по гроб жизни.

— Эта баба, которая приносит Сулдрун еду — я хорошо знаю ее; Багнольд, злая как черт, мерзкая и отвратительная. Как только она заметит, что еда не тронута, она тут же побежит к королю Касмиру, а тот бросится на поиски.

Аилл безнадежно пожал плечами.

— А что мы можем сделать? Днем нам придется прятаться.

— У вас есть оружие? По ночам бегают злые твари. Я часто вижу, как они прыгают по лугу или летают среди облаков.

— Я найду хорошую дубину; этого должно хватить.

Эхирма уклончиво фыркнула.

— Я хожу на рынок каждый день. По дороге обратно я могу открыть заднюю дверь, опустошить корзину и Багнольд ничего не узнает. А через неделю след остынет.

— Большой риск. Если Касмир узнает, вам не сносить головы.

— Дверь спрятана за кустом. Кто меня заметит? И я позабочусь, что быть как можно более незаметной.

Аилл вяло запротестовал, на что Эхирма не обратила внимание. Он оглянулась, посмотрев на лес и луг.

— В лесной деревушке Глимвуд живут мой старый отец — дровосек — и мать. Их хижина стоит на отшибе. Я приготовлю хлеб, масло и сыр, и их отвезет туда на осле мой сын Коллен. Завтра утром, по пути на рынок, я принесу вам плащи, шляпы и сапоги. Завтра вечером, через час после заката, я встречу вас здесь, на этом месте, и вы будете спать в стоге сена. На восходе Коллен проводит вас в Глимвуд. Никто не узнает о вашем побеге, и вы сможете идти днем; кто свяжет принцессу Сулдрун с тремя крестьянами и ослом? Мой отец и мать позаботятся о вас, пока опасность не пройдет, а потом вы сможете уплыть в Тройсине, возможно через Даут; дорога более долгая, но и более безопасная.

— Не знаю, как и отблагодарить вас, — робко сказал Аилл. — По меньшей мере до Тройсине. Вот тогда я смогу поблагодарить не только словами.

— Не надо меня благодарить! Я буду вполне вознаграждена, если смогу украсть бедняжку Сулдрун у этого тирана, Касмира. Завтра вечером, через час после заката, я буду ждать вас обоих на этом месте!

Аилл вернулся в сад и рассказал Сулдрун о предложении Эхирмы.

— И нам не нужно будет по-воровски красться через ночь.

На глазах Сулдрун появились слезы.

— Ах, моя дорогая верная Эхирма! Я никогда полностью не ценила твою доброту!

— Из Тройсине мы сможем наградить ее за верность.

— И нам все равно нужно золото. Я должна проникнуть в мою комнату в Хайдионе.

— Эта мысль пугает меня.

— Нечего бояться. В мгновение ока я проскользну во дворец и обратно.

Настали сумерки.

— Пора, — сказала Сулдрун. — Я иду в Хайдион.

Аилл вскочил на ноги.

— Я пойду с тобой, хотя бы до дворца.

— Как хочешь.

Аилл перебрался через стену, снял с двери брус и Сулдрун вышла наружу. Какое-то мгновение они постояли рядом со стеной. Полудюжина тусклых огней светилась на различных этажах Пейнхадора. Уркиал был пуст.

Сулдрун всмотрелась в аркаду.

— Пошли.

Через арки мерцали огоньки города. Ночь была теплой, в аркаде пахло камнем, хотя иногда воняло аммиаком, если кто-нибудь опустошал свой мочевой пузырь. У оранжереи все запахи забил аромат цветов и фруктов.

Над ними темнел Хайдион, в его окнах светились лампы и свечи.

Дверь в Восточную башню казалась глубоким и темным полуовалом.

— Лучше, чем мы могли ожидать, — прошептала Сулдрун.

— А если кто-нибудь придет?

— Иди в оранжерею и жди там. — Сулдрун нажала на ручку тяжелой двери из железа и дерева. Та со скрипом отворилась. Через щель Сулдрун всмотрелась в Восьмиугольник.

Она обернулась к Аиллу.

— Я... — В это мгновение из аркады донесся звук голосов и топот шагов.

Сулдрун втащила Аилла во дворец.

— Идем со мной.

Оба пересекли Восьмиугольник, освещенный несколькими толстыми свечами.

Дверь слева вела в Длинную галерею, лестница впереди на более высокие этажи.

В Длинной галерее не было никого. Из Согласия донесся звук голосов: кто-то пел и весело смеялся. Сулдрун взяла Аилла за руку.

— Пошли.

Они взбежали по лестнице и остановились перед дверью в комнаты Сулдрун. Массивный замок соединял тяжелые петли, вделанные в камень и дерево.

Аилл внимательно оглядел дверь и пару раз нерешительно дернул замок.

— Здесь не войти. Дверь слишком прочная.

Сулдрун привела его к другой двери, на которой замка не оказалось.

— Спальня для моих фрейлин.

Она открыла дверь и прислушалась. Ни звука. Комната пахла духами и мазями, с намеком на зловоние грязной одежды.

— Кто-то спит здесь, — прошептала Сулдрун, — но сейчас она где-то веселится.

Они пересекли комнату и подошли к окну. Сулдрун открыла створки.

— Жди здесь. Я много раз ходила этим путем, когда не хотела объясняться с дамой Боудеттой.

Аилл с сомнением поглядел на дверь.

— Надеюсь, никто не войдет.

— Тогда спрячешься под кроватью или в комоде с бельем. Я быстро.

Она выскользнула из окна и по широкому каменному парапету подошла к окну своей старой комнаты, открыла створку и спрыгнула на пол. Пахло пылью и долгими днями одиночества, дождем и солнцем. В воздухе висел и след духов, печальное воспоминание о прошедших годах, и на глазах Сулдрун выступили слезы.

Она подошла к сундуку, в котором лежали ее вещи.

Ничего не потревожено. Она нашла потайной ящик и открыла его; внутри, как сказали ей пальцы, лежали украшения, драгоценные камни, золото и серебро, которыми она обладала — главным образом подарки родственников; Касмир и Соллас не подарили своей дочери даже пенни.

Сулдрун быстро связала все в шарф. Подойдя к окну, она обернулась и попрощалась с комнатой. Она чувствовала, что больше никогда не войдет в нее.

Выбравшись в окно, она закрыла створку и по парапету вернулась к Аиллу.

Они пересекли темную комнату и выскользнули в полуосвещенный коридор. Сегодня вечером, в отличии от других вечеров, дворец гудел жизнью; приехало множество аристократов и из Восьмиугольника доносились оживленные голоса; Аилл и Сулдрун не могли незаметно выбраться наружу. Они растерянно посмотрели друг на друга, их сердца громко бились.

Аилл тихонько выругался.

— Мы в ловушке!

— Нет! — прошептала Сулдрун. — Мы спустимся по задним лестницам. Не беспокойся, мы убежим, так или иначе. Пошли!

Они проворно пробежали по коридору, и началась неожиданная, но захватывающая игра. Где-то они бежали, где-то, замирая от страха, скользили на ватных ногах по старым коридорам, от комнаты к комнате, избегая людей; они прятались в тенях и выглядывали из-за углов: из Согласия в Зеркальный зал, потом вверх по спиральной лестнице в старую обсерваторию и гостиную под самой крышей, в которой молодые аристократы назначали свидания; затем вниз, по лестнице для прислуги, в длинные задние коридоры, а оттуда в музыкальную галерею, нависавшую над Залом чести.

В стенных подсвечниках горели свечи; зал подготовили для какой-то церемонии, которая должна была состояться позже, но сейчас в нем никого не было.

Лестница вела в закуток, из которого можно попасть в Розовую гостиную, называвшуюся так из-за розово-лилового шелка, которым были обтянуты стулья и диваны: роскошную комнату украшали коричневые панели из слоновой кости и яркий изумрудно-зеленый ковер. Аилл и Сулдрун неслышно подбежали к двери и выглянули в Длинную галерею, в которой в это мгновение никого не было.

— Уже близко, — сказала Сулдрун. — Сначала мы подойдем к двери в Зал чести, потом, если там никого нет, в Восьмиугольник и оттуда наружу.

В последний раз поглядев направо и налево, оба вбежали в арочный альков, в котором находилась дверь в Зал чести. Сулдрун оглянулась назад и схватила Аилл за руку.

— Кто-то вышел из библиотеки. Быстрее, внутрь.

Они проскользнули в Зал чести и остановились, лицом друг другу, сдерживая дыхание.

— Кто это был? — прошептал Аилл.

— По-моему священник Умпред.

— Может быть, он не увидел нас.

— Может быть... Но если увидел, то захочет убедиться. Бежим в заднюю комнату!

— Не вижу никакой задней комнаты!

— Она за занавесом. Быстрее! Он идет к двери! — Они промчались через зал и спрятались за занавесом. Глядя сквозь щель, Аилл увидел, как дверь очень медленно открылась и появилась внушительная фигура брата Умпреда: темный силуэт на фоне светлой Длинной галереи.

Какое-то мгновение брат Умпред стоял неподвижно, только быстро тряс головой. Потом удивленно фыркнул и вошел в зал, поглядывая направо и налево.

Сулдрун отступила к задней стене, нашла железный стержень и вставила его в отверстия-замок.

— Что ты делаешь? — удивленно прошептал Аилл.

— Умпред может знать о задней комнате. Но ничего не знает об этой.

Дверь открылась, оттуда вырвался фиолетово-зеленый свет.

— Если он подойдет поближе, спрячемся там, — прошептала Сулдрун.

— Нет, — сказал Аилл, стоявший у прорези. — Он поворачивает... вышел. Сулдрун?

— Я здесь. В этой комнате мой отец, король, прячет свою личную магию. Заходи!

Аилл вошел в дверь и осторожно поглядел направо и налево.

— Не бойся, — сказала Сулдрун. — Я уже была здесь. Вот этот маленький черт — скак; он заперт в своей бутылке. Я уверена, что он хотел бы освободиться, но я боюсь его злобы. Зеркало зовут Персиллиан, временами оно говорит. Коровий рог содержит свежее молоко или мед, в зависимости от того, как держать его.

Аилл медленно прошел вперед. Скак с раздражением посмотрел на него. Окрашенные пылинки света возбужденно носились в бутылках. Маска гаргульи, висевшая высоко на стене, презрительно усмехнулась.

— Пойдем! — с тревогой сказал Аилл. — Пока эти вещи ничего не сделали нам.

— Я уже была здесь, — ответила Сулдрун, — и они ничего не сделали мне. Зеркало знает мое имя и говорит со мной!

— Магические голоса — проклятые вещи! Пошли! Нам надо уходить из дворца!

— Погоди, Аилл. Зеркало говорило со мной очень доброжелательно; быть может оно сделает это опять. Персиллиан?

Послышался печальный голос:

— Кто сказал «Персиллиан»?

— Это Сулдрун! Ты уже говорила со мной и называла меня по имени. Вот мой любовник, Аилл!

Персиллиан тяжело вздохнула, и запела, глубоко, протяжно и очень медленно, так что каждое слово было отчетливо слышно.

Аилла унес безлунный прилив,

Сулдрун спасла от бед.

Слились их души навсегда,

Чтоб сын их явился на свет.

Аилл, пред тобою много путей,

На всех крови пелена.

Сегодня вы пожениться должны,

Чтоб матерью стала она.

Уже давно я служу королю,

Три раза спросил меня плут.

Но больше не спросит, ибо тогда

Я стану свободной от пут.

Аилл забери меня с собой,

И спрячь от людей меня.

У древа Сулдрун я буду лежать

Под камнем, все тайны храня.

Аилл, как во сне, протянул руки к раме Персиллиан и снял зеркало с металлического крючка, на котором оно висело. Держа зеркала перед собой, он изумленно спросил:

— Что это значит «Сегодня вы пожениться должны»?

Из зеркала донесся сильный красивый голос Персиллиан.

— Ты украл меня у Касмира; я твоя. И это твой первый вопрос. Ты сможешь спросить еще два. Если спросишь в четвертый раз, то освободишь меня.

— Очень хорошо, как хочешь. Но как мы можем пожениться этой ночью?

— Возвращайтесь в сад, путь открыт. И там будут выкованы ваши брачные узы; увидишь, что они сильные и верные. А сейчас быстрее; время давит! Вы должны уйти раньше, чем все двери Хайдиона закроют на ночь!

Без лишних слов Сулдрун и Аилл вышли из тайной комнаты и плотно закрыли за собой дверь, чтобы зелено-фиолетовый свет не просачивался наружу. Сулдрун взглянула в прорезь занавеси: в Зале чести не было никого за исключением пятидесяти четырех стульев, чьи личности величаво наблюдали за ней во время детства. Сейчас они, казалось, съежились и состарились; все их великолепие исчезло. Тем не менее, пробегая мимо них, Сулдрун почувствовала, что они задумчиво глядят на нее.

Длинная галерея была пуста; они выбежали в Восьмиугольник, а оттуда в ночь.

Они вбежали было в аркаду, но тут же поспешно нырнули в оранжерею, пока четверо стражников, топая, гремя доспехами и ругаясь, спускались с Уркиала. Наконец их шаги затихли, настала тишина. Арки, освещенные лунным светом, отбрасывали на аркаду бледные тени, то серебряно-серые, то угольно-черные. В городе все еще светились лампы, но из дворца не доносилось ни звука. Сулдрун и Аилл выскользнули из оранжереи, пробежали по аркаде и через дверь вошли в старый сад. Аилл вынул Персиллиан из-под туники.

— Зеркало, я уже спрашивал тебя и уверен, что больше у меня вопросов не будет, пока не возникнет необходимость. И сейчас я не спрашиваю, как спрятать тебя; тем не менее, если ты скажешь об этом немного побольше, я послушаю.

— Спрячь меня, Аилл, спрячь меня сейчас, под старой липой спрячь меня. В трещине под камнем спрячь меня, вместе с золотом, как можно быстрей.

Аилл спустился к старой липе, поднял камень, на котором так часто сидела Сулдрун, и действительно нашел щель, в которую положил Персиллиан и мешочек с золотом и драгоценностями.

За это время Сулдрун подошла к двери часовни и замерла, увидев свечу, горящую внутри.

Она нерешительно открыла дверь. Внутри сидел брат Умпред и дремал, опершись о стол. Услышав скрип, он открыл глаза и посмотрел на Сулдрун.

— Сулдрун! Ты вернулась, наконец! Ах, Сулдрун, нежная и распутная! Ты такая озорница! Что заставило тебя выйти из твоих маленьких владений?

Сулдрун стояла молча, с тревогой глядя на него. Брат Умпред поднял осанистое тело, и пошел к ней, обаятельно улыбаясь и полузакрыв веки; его глаза казались немного косыми. Подойдя, он взял ее безвольные руки.

— Дражайшее дитя! Скажи мне, где ты была?

Сулдрун попыталась отодвинуться, но брат Умпред схватил ее покрепче.

— Я ходила во дворец за плащом и платьем... Отпустите мои руки!

Но брат Умпред только притянул ее поближе. Он задышал быстрее, лицо стало розово-красным.

— Сулдрун, самое прекрасное из созданий земли! Знаешь ли ты, что я видел, как ты танцуешь в коридоре с одним из дворцовых юношей? И я спросил себя, может ли это быть чистая Сулдрун, целомудренная Сулдрун, такая печальная и сдержанная? И я ответил себе: нет, невозможно! Но, быть может, в ней все-таки пылает огонь, несмотря ни на что!

— Нет, нет, — выдохнула Сулдрун, и попыталась оттолкнуть от себя священника. — Отпусти меня!

Но брат Умпред не ослабил хватку.

— Будь подобрее, Сулдрун! Даже я, мужчина с благородным умом, не смог остаться безразличным к твоей красоте! Долго-долго, драгоценнейшая Сулдрун, я только мечтал испить твой сладкий нектар, и, помни, моя страсть вложена в святость церкви! Так что теперь, дорогое дитя, сегодняшняя шалость только согреет твою кровь. Обними меня, моя золотая прелесть, моя сладкая шаловница, моя лукавая притворщица! — И брат Умпред потянул ее на кровать.

В двери появился Аилл. Сулдрун увидела его и жестом указала отойти подальше. Встав на колени, она попыталась отползти от брата Умпреда.

— Священник, отец узнает о твоих поступках!

— Ему все равно, что происходит с тобой, — хрипло сказал брат Умпред. — А сейчас покорись! Иначе я все равно заставлю тебя, но тебе будет очень больно.

Аилл больше не мог сдерживаться. Шагнув вперед, он с такой силой ударил брата Умпреда по голове, что тот покатился по полу.

— Аилл, ну зачем ты вмешался? — с тревогой сказала Сулдрун.

— А что, разрешить этой скотине обнимать тебя? Сначала я его убью! Нет, я убью его прямо сейчас, за наглость.

Брат Умпред отполз к стене, его глаза свернули в свете свечи.

— Нет, Аилл, — нерешительно сказала Сулдрун. — Я не хочу его смерти.

— Он донесет о нас королю.

— Нет, никогда! — крикнул брат Умпред. — Я знаю тысячи тайн, и все они умрут со мной!

— Он засвидетельствует наш брак, — задумчиво сказала Сулдрун. — Пусть он поженит нас по христианскому обряду, который такой же законный, как и любой другой.

Брат Умпред с трудом встал на ноги, что-то несвязно бормоча.

— Пожени нас, — сказал ему Аилл. — И сделай это как подобает.

Брат Умпред привел с порядок сутану и выпрямился.

— Поженить вас? Это невозможно.

— Еще как возможно, — сказала Сулдрун. — Ты уже женил слуг в Хайдионе.

— В часовне Хайдиона.

— Это тоже часовня. Ты сам освятил ее.

— Она осквернена. В любом случае я могу провести таинство брака только над христианами.

— Тогда сделай нас христианами, и побыстрее!

Брат Умпред насмешливо тряхнул головой.

— Сначала вы должны искренно поверить и стать новообращенными. Кроме того, король разгневается и отомстит нам всем!

Аилл подобрал толстый обломок плавника.

— Священник, для тебя эта дубина страшнее короля Касмира. Жени нас, или я проломлю тебе голову.

Сулдрун взяла его за руку.

— Нет, Аилл. Мы поженимся так, как женятся в нашей стране, а он будет свидетелем; тогда не будет иметь значения, кто христианин, а кто нет.

— Я не буду участвовать в вашем языческом ритуале, — запротестовал брат Умпред.

— Будешь, — угрожающе сказал Аилл.

Молодые люди встали у стола и нараспев заговорили крестьянскую свадебную литанию:

— Пусть все будут свидетелями того, как мы обмениваемся супружескими клятвами. Мы клянемся этим куском, который едим вместе.

Они разделили кусочек хлеба и съели.

— Водой, которую пьем вместе.

Они выпили воду из одной чаши.

— Огнем, который греет нас обоих.

Они провели руку через пламя свечи.

— Кровью, которую смешиваем.

Аилл уколол тонкой иголкой палец Сулдрун, потом свой, и смешал две капли крови.

— Любовью, которая связывает наши сердца.

Они поцеловались и улыбнулись.

— Таким образом мы вступаем в законный брак и объявляем себя мужем и женой в соответствии с законами людей и царственным великодушием Природы.

Аилл взял перо, чернила и лист бумаги.

— Пиши, священник! «Сегодня ночью я был свидетелем брака между Сулдрун и Аиллом». И не забудь подписаться.

Дрожащими руками брат Умпред оттолкнул перо.

— Я боюсь гнева короля Касмира!

— Священник, лучше бойся меня!

Охваченный отчаянием, Брат Умпред написал, как ему сказали.

— А теперь дайте мне уйти.

— Чтобы ты побежал докладывать королю Касмиру? — Аилл покачал головой. — Нет.

— Не бойтесь! — в отчаянии крикнул брат Умпред. — Я буду нем, как могила! Я знаю тысячи секретов!

— Тогда поклянись! — сказала Сулдрун. — Встань на колени. Поцелуй священную книгу, которую всегда носишь с собой, и скажи: Клянусь надеждой на спасение и страхом перед вечным Адом, что я никогда не открою никому того, что видел, слышал или сделал сегодня ночью.

Брат Умпред, с мертвенно бледным лицом, поглядел на одного, потом на другого, и тихонько выругался. Затем, медленно, опустился на колени, поцеловал Евангелие и произнес клятву. Потом встал на ноги.

— Я засвидетельствовал и поклялся; теперь я могу уйти!

— Нет, — мрачно сказал Аилл. — Я не верю тебя. Я боюсь, что злоба заставит тебя пожертвовать своей честью и ты донесешь на нас. Я не могу такого допустить.

От возмущения брат Умпред на мгновение потерял дар речи.

— Но я поклялся всем святым!

— Ты легко отречешься о своих слов и очистишься от греха. Должен ли я хладнокровно убить тебя?

— Нет!

— Тогда я должен сделать что-нибудь другое.

Все трое на мгновение замерли, глядя друг на друга.

Наконец Аилл зашевелился.

— Священник, жди здесь, и не пытайся убежать, иначе узнаешь, что такое боль от хорошего удара дубины. Мы будем сразу за дверью.

Аил и Сулдрун вышли в ночь и остановились в нескольких ярдах от часовни. Аилл заговорил хриплым полушепотом, опасаясь, что брат Умпред прижал ухо к двери.

— Этому священнику нельзя доверять.

— Согласна, — кивнула Сулдрун. — Он скользкий, как угорь.

— И все-таки я не могу его убить. Мы не можем связать его и запереть у Эхирмы: тогда сразу узнают, что она помогла нам. Но вот что я придумал. Мы разделимся. Я заберу его из сада и мы пойдем на восток. Нас никто и не заметит; мы не беглецы. Я позабочусь о том, чтобы он не позвал на помощь и не убежал: неприятная и нудная работа, но надо ее сделать. Через неделю или две я оставлю его, пока он будет спать, а сам вернусь в Глимвуд и найду тебя. Дальше все будет так, как мы планировали.

Сулдрун обняла Аилла и положила голову ему на грудь.

— Ты уверен, что мы должны разделиться?

— Другого пути обезопасить себя нет, если не считать убийства, а я не могу хладнокровно убить его. Я возьму немного золота; ты возьми остальное и Персиллиан. Завтра, через час после заката, иди к Эхирме и она пошлет тебя в хижину ее отца; там я найду тебя. А сейчас иди к липе и принеси мне немного золотых безделушек, чтобы я смог купить еду и питье. А я посторожу священника.

Сулдрун сбегала к дереву и спустя несколько секунд вернулась с золотом. Они вошли в часовню. Брат Умпред стоял у стола, мрачно глядя в огонь.

— Священник, — сказал Аилл, — ты и я отправляемся в путешествие. Повернись ко мне спиной, если ты не против: я свяжу тебе руки, чтобы ты не выкинул глупых шуток. Подчиняйся мне, и останешься цел и невредим.

— А что с моим комфортом? — пробормотал брат Умпред.

— Тебе стоило подумать об этом прежде, чем придти сюда ночью. Поворачивайся, снимай сутану и сложи руки за спиной.

Вместо этого брат Умпред прыгнул к Аиллу и ударил его дубиной, которую вытащил из кучи дерева.

Аилл отшатнулся. Брат Умред оттолкнул Сулдрун и бросился вверх по тропинке, Аилл за ним. Проскочив через дверь, священник вылетел на Уркиал и заорал изо всех сил:

— Стража, ко мне! На помощь! Измена! На помощь! Ко мне! Схватить предателя!

Из аркады выбежало четыре солдата, те самые, от которых Аилл и Сулдрун спрятались в оранжерее. Бросившись вперед, они схватили Умпреда и Аилла.

— Что здесь происходит? Что за крики?

— Позовите короля Касмира! — завопил брат Умпред. — Не теряйте ни секунды.! Этот бродяга побеспокоил принцессу Сулдрун: ужасный поступок! Приведите сюда короля! Бегом!

Появился король Касмир и брат Умпред начал возбужденно рассказывать:

— Я увидел их во дворце. Я узнал принцессу и вспомнил этого человека; он уличный бродяга. Я последовал за ними, и — вообразите себе их наглость! — когда они захотели, чтобы я женил их по-христиански. Я отказался и предупредил их, что они затевают преступление.

Сулдрун, стоявшая у двери, вышла вперед.

— Сир, не сердитесь на нас. Это Аилл. Мы муж и жена. Мы нежно любим друг друга; пожалуйста, дайте нам уйти и спокойно прожить нашу жизнь. Если вы не против, мы уйдем из Хайдиона и никогда не вернемся.

Однако брат Умпред, возбужденный своей ролью в этом деле, не мог молчать.

— Они угрожали мне; я едва не лишился сознания от их угроз! Они заставили меня быть свидетелем на их свадьбе. И если бы я не подписал свидетельство о браке, они проломили бы мне голову!

— Хватит! — холодно сказал Касмир. — С тобой я разберусь позже. Приведите сюда Церлинга. — Он повернулся к Сулдрун. Когда король Касмир гневался или волновался, его голос становился ровным и нечего не выражающим, как сейчас. — Ты опять не подчинилась моему приказу. И, какая бы ни была причина, это недопустимо.

— Вы — мой отец, — тихо сказала Сулдрун. — Неужели вас не волнует счастье дочери?

— Я король Лайонесса. Даже если у меня и были к тебе какие-то чувства, они исчезли, когда ты не подчинилась мои желаниям. И теперь ты еще вышла замуж за безвестного мужлана. Так тому и быть! Мой гнев не уменьшился. Ты вернешься в сад и останешься в нем навсегда. Иди!

Плечи Сулдрун поникли; она вошла в дверь и спустилась в сад. Король повернулся к Аиллу и внимательно оглядел его.

— Твоя самонадеянность просто потрясает. И у тебя будет много времени, чтобы подумать о ней. Церлинг! Где Церлинг?

— Сир, я здесь. — Вперед вышел приземистый лысый человек с покатыми плечами, коричневой бородой и круглыми широко открытыми глазами: Церлинг, главный королевский палач, самый страшный после короля человек в Лайонессе. Король Касмир что-то прошептал ему.

Церлинг накинул петлю на шею Аилла, провел его через Уркиал и за Пейнхадор. При свете месяца с Аилла сняли петлю, обвязали веревку вокруг груди, подняли над каменным колодцем и стали опускать туда: вниз, вниз, все время вниз. В конце концов его ноги коснулись дна. Вслед за ним полетела веревка, очень емкий последний жест.

Темнота, ни звука. Воздух пах мокрым камнем с оттенком человеческого гниющего тела. Какое-то время Аилл стоял, глядя вверх, потом на ощупь дошел до одной из стен, пройдя может быть футов семь. Нога коснулась чего-то круглого и твердого.

Наклонившись, он нащупал череп. Отойдя немного в сторону Аилл сел, прислонившись спиной к стене. Через какое-то время веки налились усталостью; он начал засыпать. Он боролся со сном, потому что боялся пробуждения… Наконец он уснул. Проснувшись, он вспомнил все и мучительно закричал, не в силах поверить себе. Как могла произойти такая трагедия? На глазах выступили слезы; он положил голову на руки и заплакал.

Прошел час, он сидел сгорбившись, в полном отчаянии.

Наконец через шахту просочился свет, и Аилл осмотрел свою камеру. Круглый пол, футов четырнадцать в диаметре, вымощенный тяжелыми каменными плитами. Каменные стены поднимались вертикально на шесть футов, потом сходились к центральной шахте, входившей в камеру на высоте двенадцати футов над полом. У дальней стены лежала куча черепов; Аилл насчитал десять, остальные скорее всего лежали под грудой костей. Радом с ним лежал еще один скелет: очевидно последний обитатель камеры.

Аилл встал на ноги, подошел к середине камеры и посмотрел вверх. Высоко над ним висел диск синего неба, такой воздушный, открытый всем ветрам и свободный, что слезы опять хлынули у него из глаз.

Он осмотрел шахту. Диаметр около пяти футов, обшита грубым камнем, длина — футов шестьдесят-семьдесят от той точки, где входит в камеру.

Аилл огляделся. Предыдущие пленники нацарапали на стенах свои имена и печальные девизы. А самый последний, над своим скелетом, целую колонку из двенадцати имен. Аилл, слишком подавленный, чтобы думать о чем-либо другом, кроме своих несчастий, отвернулся.

Мебели в камере не было. Веревка бесформенной массой лежала под шахтой. Рядом с грудой костей Аилл заметил гниющие остатки других веревок, одежды, старых кожаных пряжек и ремней.

Пустые глазницы скелета, казалось, следили за ним. Аилл оттащил его к груде костей и повернул череп так, чтобы тот мог видеть только стену. Потом опять уселся. Внезапно его внимание привлекла надпись на противоположной стене: «Новоприбывший! Добро пожаловать в наше братство!»

Аилл что-то проворчал и отвернулся от стены. Так началось его заключение.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

КОРОЛЬ КАСМИР ОТПРАВИЛ ПОСЛА в Тинзин-Фираль. Спустя какое-то время тот вернулся с трубкой из слоновой кости, из которой главный герольд извлек свиток с письмом:

Достопочтенный сэр! Как всегда мои почтительные поздравления. Я с удовольствием узнал о вашем будущем визите. Будьте уверены, что мы достойно примем ваше королевское величество и избранную свиту, в которой, как я предполагаю, будет не больше восьми человек; увы, Тинзин-Фиралю далеко до величия Хайдиона.

Мое самое сердечное приветствие!

Фауд Карфилхиот, герцог Долины Эвандер.

Король Касмир немедленно поскакал на север со свитой из двадцати рыцарей, десятком слуг и тремя фургонами.

Первую ночь они провели в Тваннике, замке герцога Бальдреда. Весь второй день они скакали на север через Троах, хаос из остроконечных вершин и узких ущелий, а уже на третий день пересекли границу Южного Ульфланда. Ближе к вечеру перед ними предстали Врата Цербера, утесы сблизились, сжимая дорогу, которую преграждала грозная крепость Кол-Боках. Ее гарнизон составляли дюжины разношерстных солдат и командир, который считал, что взыскивать пошлины с путешественников намного выгоднее, чем гоняться за бандитами.

Кавалькада из Лайонесса остановилась по оклику дозорного, а солдаты гарнизона, мигая и хмурясь под стальными касками, показались на зубчатой стене.

Вперед выехал сэр Велти.

— Стой! — крикнул командир. — Назовите ваши имена, откуда вы, цель и назначение, чтобы мы могли взять с вас законную пошлину.

— Мы — благородные рыцари на службе короля Касмира из Лайонесса. Мы едем к герцогу Долины Эвандер, по его приглашению, и мы освобождены от пошлины!

— Никто не освобожден от пошлины, кроме короля Орианта и великого бога Митры. Десять серебряных флоринов.

Сэр Велти подъехал к королю, который задумчиво оглядел крепость.

— Заплати, — сказал Касмир. — А с этими негодяями мы разберемся на обратном пути.

Сэр Велти вернулся в крепость и презрительно бросил капитану мешочек с деньгами.

— Проезжайте, джентльмены.

Колонной по двое отряд проскакал мимо Кол-Бокаха. Эту ночь они провели на лугу рядом с южной излучиной Эвандера.

В полдень следующего дня отряд остановился перед Тинзин-Фиралем, как будто выраставшем из вершины высокого утеса.

Король Касмир и восемь рыцарей выехали вперед; остальные повернули обратно и разбили лагерь рядом с Эвандером.

Из замка выехал герольд и обратился к королю Касмиру:

— Сир, я привез приветствие от герцога Карфилхиота; он настаивает, чтобы вы поехали за мной. Мы поскачем по извилистой дороге, ведущей по краю утеса, но не беспокойтесь: она опасна только для врагов. Я поеду впереди.

Как только маленький отряд поехал вперед, ветер донес до них вонь мертвечины.

Посреди зеленого луга, через который тек Эвандер, стояло двадцать кольев с насаженными на них трупами.

— Не похоже на сердечное приветствие, — сказал герольду король Касмир.

— Сир, это зрелище напоминает врагам герцога, что его терпение не безгранично.

Король Касмир пожал плечами, оскорбленный не столько действиями Карфилхиота, сколько запахом.

У основания утеса их ожидал почетный караул из четырех рыцарей в церемониальных доспехах, и король Касмир спросил себя, откуда Карфилхиот знал так точно время его приезда. Сигнал из Кол-Бокаха? Шпионы в Хайдионе? Касмир, которому так и не удалось внедрить шпиона в Тинзин-Фираль, помрачнел от этой мысли.

Кавалькада стала подниматься по вырезанной в камне дороге, которая закончилась на высоте не меньше двухсот ярдов, пройдя под опускной решеткой внешнего двора замка.

Вперед вышел герцог Карфилхиот; король Касмир спешился и оба торжественно обняли друг друга.

— Сир, я крайне обрадован вашим визитом, — сказал Карфилхиот. — Я не могу организовать достойный праздник, но не от нехватки желания. Откровенно говоря, у меня просто не было времени.

— Меня это вполне устраивает, — ответил король. — Я здесь не для пиров и развлечений. Я надеюсь обсудить с вами вопросы, которые принесут нам взаимную выгоду.

— Великолепно. Я всегда рад поговорить на эту тему. Вы в первый раз в Тинзин-Фирале, верно?

— Однажды, еще молодым человек, я видел замок, но издали. Без всяких сомнений, это могучая крепость.

— Совершенно верно. Она оседлала четыре важные дороги: в Лайонесс, Исс, пустоши Ульфиша и к северной границе, в Даут. И мы ни от чего не зависим. Я приказал пробурить глубокий колодец, который идет через твердый камень к водоносному слою. Съесные припасы в наших подвалах позволят нам пережить годы осады. Четыре человека смогут удержать дорогу против тысяч или миллиона. Я считаю замок неприступным.

— Я склонен согласиться с вами, — сказал Касмир. — Тем не менее, что вы скажите о той седловине? Если какая-нибудь армия займет вон ту гору, она, предположительно, сможет привести осадные орудия.

Карфилхиот повернулся и так поглядел северные холмы, связавшие утес с седловиной, как если бы никогда не допускал такой возможности.

— Да, так может показаться, на первый взгляд.

— Но вы не встревожены?

Карфилхиот засмеялся, показав совершенные белые зубы.

— Мои враги давно размышляют о Сокрушительном кряже. А что касается седловины, то на этом прекрасном месте я приготовил маленькие хитрости.

— Великолепный вид, — заметил король Касмир.

— Точно. В ясный день из моей мастерскую на самом верху крепости я вижу всю долину, вплоть до Исса. Но сейчас вы должны освежиться, а потом мы поговорим.

Касмира провели через множество высоких комнат, выходивших на Долину Эвандер: двадцать миль зеленого пейзажа, в конце которого сияло море. Через открытые окна лился свежий воздух, время от времени пахнувший гнилью. Касмир подумал о мертвых врагах Карфилхиота, торчавших на кольях посреди луга.

В голове мелькнул образ: бледная как смерть Сулдрун, которую притащили в Тинзин-Фираль, дышит мерзким воздухом. Он отмахнулся от него: дело закончено и забыто.

Два черных мавра с голой грудью, тюрбанах из фиолетового шелка, красных панталонах и сандалиях с загнутыми концами, помогли ему вымыться в ванне, потом нарядили в шелковые короткие штаны и желтовато-коричневый камзол, украшенный черными розочками.

Спускаясь в большой зал, Касмир прошел мимо огромного вольера, в котором с ветки на ветку перелетали многоцветные птицы.

Карфилхиот ждал его в большом зале; оба сели на диваны и стали угощаться замороженным фруктовым шербетом из серебряных бокалов.

— Великолепно, — сказал Касмир. — Вы замечательный хозяин.

— Это неофициальный прием, и, я надеюсь, вы не слишком соскучитесь, — промурлыкал Карфилхиот.

Касмир отставил лед в сторону.

— Я приехал, чтобы обсудить очень важное дело. — Он посмотрел на слуг. Карфилхиот махнул рукой и они вышли из комнаты. — Я внимательно слушаю.

Касмир откинулся на спинку стула.

— Король Гранис недавно построил новый корабль и послал на нем дипломатическую миссию, которая побывала в Блалоке, Помпероле, Дауте, Клюггахе в Годелии и Иссе. Послы описали мои амбиции и предложили союз против меня. Их принимали не слишком тепло, хотя — Касмир холодно улыбнулся, — я не скрываю мои намерения. Каждый надеется, что другие победят меня в сражении; каждый хочет, чтобы его королевство оставили в покое. Я уверен, что Гранис и не ожидал ничего другого; он хочет, чтобы остальные приняли его лидерство и превосходство на море. Вот в этом он преуспел. Его корабль потопил дракар ска, что меняет наше отношение к ска: их больше нельзя считать непобедимыми. Морская сила тройсов возросла, хотя они и заплатили за это дорогую цену, потеряв предводителя посольства и одного из двух принцев, бывших на борту.

Я получил ясное послание. Тройсине стало сильнее; я должен ударить и вызвать беспорядок. Очевидное место — Южный Ульфланд, откуда я могу ударить по ска прежде, чем они закрепятся в своих владениях. Как только я возьму крепость Поелитец, Даут запросит пощады. Одри не может сражаться и на западе, и на юге.

— Но прежде всего надо захватить ЮжныйУльфланд, с минимальными усилиями, а это предполагает ваше участие. — Касмир остановился. Карфилхиот, внимательно глядевший на огонь, ничего не ответил.

И только когда молчание стало нестерпимым, Карфилхиот пошевелился и сказал:

— Вы знаете, что я всегда желаю вам только самого хорошего, но я не всегда свободен в своих действиях и должен вести себя в соответствии с обстоятельствами.

— Конечно, — сказал Касмир. — Но, надеюсь, вы не имеете в виду вашего номинального сеньора — короля Орианта?

— Безусловно нет.

— А раз так, могу ли я спросить вас, кто те враги, которых вы так остро пытаетесь убедить не сопротивляться вам?

Карфилхиот неопределенно шевельнул рукой.

— Согласен, просто потрясающая вонь. Негодяи с пустошей: мелкие бароны и десяток незначительных лордов, мало отличающихся от бандитов; во время охоты честному человеку приходится рисковать жизнью, чтобы проскакать по пустошам. В Южном Ульфланде вообще нет порядка, не считая Долины Эвандера. Бедняга Ориант не может управлять собственной женой, не говоря уже о королевстве. Предводитель каждого клана считает себя аристократом и строит горную крепость, из которой грабит соседей. Я попытался навести порядок: неблагодарная работа. В результате меня называют деспотом и чудовищем. Но эти горцы понимают только один язык: твердость.

— Это и есть те враги, которые вызывают вашу осторожность?

— Нет. — Карфилхиот встал, подошел к камину, повернулся к нему спиной и холодно посмотрел на Касмира. — Откровенно говоря, дело в другом. Я изучаю магию под руководством великого Тамурелло. У меня есть обязательства по отношению к нему и, в частности, я обязан советоваться с ним в политических делах.

Касмир посмотрел Карфилхиоту в глаза.

— Когда я могу ожидать ответ?

— Зачем ждать? — спросил Карфилхиот. — Давайте уладим вопрос сейчас. Пойдемте.

Оба поднялись в мастерскую Карфилхиота. Касмир, спокойный и настороженный, с интересом глядел по сторонам.

Аппаратура Карфилхиота оказалась на удивление скудной; даже пустяки Касмира казались огромным богатством по сравнению с ними. Возможно, подумал Касмир, Карфилхиот хранит большую часть своих приборов в других местах.

На всем господствовала огромная карта Гибраса, вырезанная из разных пород дерева. На панели в конце карты был вырезан портрет человека с жесткими и чрезмерно подчеркнутыми чертами лица: скорее всего Тамурелло. Мастер не собирался льстить волшебнику: глаза навыкате, выпяченный лоб, губы и щеки отталкивающе красные. Карфилхиот не стал ничего объяснять и потянул ухо изображения.

— Тамурелло! Слушай голос Фауда Карфилхиота! — Он коснулся рта портрета. — Тамурелло, говори!

— Я слышу и говорю, — деревянным каркающим голосом сказал рот.

Карфилхиот коснулся глаз.

— Тамурелло! Посмотри на меня и короля Касмира из Лайонесса. Мы обсуждаем использование его армий в Южном Ульфланде. Он собирается подавить беспорядки и установить мудрое правление. Мы понимаем твою политику невмешательства; тем не менее мы просим у тебя совета.

— Мой совет: никаких чужих войск в Южном Ульфланде, а особенно армий Лайонесса! — ответило изображение. — Король Касмир, твои цели заслуживают всяческого уважения, но они взбудоражат весь Гибрас, включая Даут, и причинят беспокойство мне. Я советую тебе вернуться в Лайонесс и заключить мир с Тройсине. Карфилхиот, я советую тебе использовать всю мощь Тинзин-Фираля, чтобы помешать вторжению в Южный Ульфланд.

— Спасибо, — сказал Карфилхиот. — Мы безусловно воспримем твой совет всерьез.

Касмир не сказал ни слова. Они вместе вернулись в гостиную и в течение часа вежливо разговаривали о пустяках. После чего Касмир заявил, что готов лечь спать, и Карфилхиот пожелал ему спокойной ночи.

Утром король Касмир рано встал, поблагодарил Карфилхиота за гостеприимство и без лишних слов уехал.

В полдень отряд достиг Кол-Бокаха. Король вместе с половиной своих рыцарей уплатив пошлину в восемь серебряных флоринов и проехал через форт. Отъехав на несколько ярдов, они остановились. К крепости подъехала остальная часть отряда. Вперед вышел капитан крепости. — Почему вы не проехали все вместе? Теперь необходимо уплатить еще восемь флоринов.

Сэр Велти неторопливо спешился. Потом схватил капитана и приставил нож к его горло.

— Выбирай: или мертвый ульфский головорез, или живой солдат на службе короля Касмира из Лайонесса?

Стальной шлем капитана упал, его лысая загорелая макушка дергалась, пока он старался вырваться. Наконец он выдохнул.

— Это предательство! Где твоя честь?

— Смотри туда; там сидит король Касмир. Ты ограбил его и теперь обвиняешь в бесчестии?

— Конечно нет, но...

Сэр Велти уколол его ножом.

— Прикажи своим людям выйти на проверку. И тебя сожгут на медленном огне, если прольется хоть капля не твоей крови.

Капитан попробовал возразить, в последний раз.

— Ты ожидаешь, что я без сопротивления отдам тебе неприступный Кол-Боках?

— Сопротивляйтесь, если тебе так хочется. Я даже разрешу тебе вернуться обратно и сам возглавлю осаду. Мы взберемся на утес и сбросим на крепость валуны.

— Может быть и возможно, но очень трудно.

— Тогда мы зажжем поленья и бросим их в проход; они загорятся, начнется пожар, и вы все зажаритесь, как горячие пирожки. Ты хочешь бросить вызов всей мощи Лайонесса?

Капитан тяжело вздохнул.

— Конечно нет! Я с радостью поступлю на службу самого милосердного из всех королей, короля Касмира! Эй, солдаты! Наружу, на проверку!

Гарнизон выстроился; встрепанные солдаты с лохматыми волосами под стальными шлемами хмуро глядели на рыцарей.

Король Касмир презрительно оглядел их.

— Легче всего было бы отрубить вам всем головы.

— Не бойтесь, — крикнул капитан. — В обычных обстоятельствах нет солдат умнее нас!

Король пожал плечами и отвернулся. Все деньги из крепости загрузили в один из фургонов. Сэр Велти и четырнадцать рыцарей образовали временный гарнизон, и король безрадостно вернулся в Лайонесс.

В своей мастерской в Тинзин-Фирале Карфилхиот опять обратился к Тамурелло.

— Касмир уехал. Наши отношения в лучшем случае формально-вежливые.

— Самое оптимальное! Короли, как дети, очень меркантильны. Великодушие портит их. Они считают любезность слабостью и торопятся использовать ее в своих интересах.

— Характер Касмира еще более неприятный. Он очень целеустремленный, как рыба. Непринужденным я увидел его только здесь, в мастерской; он интересуется магией и хотел бы знать о ней больше.

— Касмир безнадежен, он никогда не будет магом. У него не хватает терпения, и в этом он очень похож на тебя.

— Возможно это правда. Я всегда стремлюсь действовать в первом же направлении.

— Как и раньше. Твоей второй натурой должно стать поле аналогий. Сколько времени ты можешь держать образ в сознании, а потом изменить его цвет согласно своему желанию, не меняя отличительных черт?

— Я еще недостаточно искусен.

— Эти образы должны быть тверды как камни. Постигнув пейзаж, ты должен суметь пересчитать все листья на дереве, потом пересчитать заново и получить то же самое число.

— Очень трудное упражнение. Почему я не могу просто использовать приборы?

— Ага! И где ты найдешь их? Несмотря на всю мою любовь к тебе, я не могу поделиться с тобой ни одним инструментом — они достались мне слишком тяжело.

— Но ты же всегда можешь изобрести новый.

— Неужели? Я был бы рад узнать как это делается. Это очень тяжело и держится в строжайшей тайне.

— Тем не менее это возможно.

— Но трудно. Сандестины давно перестали быть невинными, любезными и щедрыми... А! — внезапно воскликнул Тамурелло, а потом заговорил изменившимся голосом. — Мне пришла в голову одна идея. Настолько великолепная, что я почти не осмеливаюсь обдумать ее.

— Расскажи мне о ней.

Тамурелло молчал, погрузившись в сложные вычисления.

— Опасная мысль, — наконец сказал он. — Я бы не стал ни защищать, ни даже высказывать ее!

— Скажи мне!

— Даже не сколько она сама, сколько осуществление!

— Наверно это действительно опасная идея.

— Чистая правда. Давай перейдем к более безопасным предметам. Вот озорное наблюдение, которое я сделал: можно приобрести магический аппарат, ограбив другого мага, который тогда станет слишком слабым, чтобы отомстить за ограбление — особенно, если не знает грабителя.

— Я следую за твоей мыслью. И?

— Предположим, что кто-то решил ограбить мага: кого он выберет жертвой? Мургена? Меня? Байбналидеса? Никогда. Последствия будут быстрыми и ужасными. Надо найти новичка, неопытного в искусстве, желательно со множеством инструментов, так что воровство принесет хороший урожай. Кроме того, жертва должна быть тем человеком, которого ты считаешь своим будущим врагом. Так что именно сейчас время ослабить или даже уничтожить этого человека! Я говорю, конечно, в чисто гипотетических терминах.

— Ради иллюстрации и чисто гипотетически, кто это такой?

Тамурелло не смог заставить себя произнести имя.

— Даже гипотетические предположения можно исследовать на несколько уровней вниз, поэтому необходимо упорядочить все области двойственности. Мы поговорим об этом позже, а пока никому ни слова!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ШИМРОД, ОТПРЫСК МУРГЕНА, еще в детстве проявил чрезвычайные способности к искусству, и, со временем, уйдя из-под опеки Мургена, отправился путешествовать.

Оба были совсем разными, хотя и походили способностями, силой и некоторым избытком воображения, который проявлялся у Шимрода в виде странного юмора и, иногда, излишней впечатлительности.

Внешне они походили друг на друга еще меньше. Мурген представал перед другими в облике крепкого белоголового человека неопределенного возраста. Шимрод же казался худощавым молодым человеком с почти простодушным выражением лица, длинными ногами, палевыми волосами и серовато-карими глазами.

У него были длинная челюсть, немного впалые щеки и широкий рот, слегка изогнутый, как в кривом отражении.

После беспорядочных странствий Шимрод поселился в бывшем особняке Мургена, Трильде, стоявшем на лугу Лалли в глубине Тантреваллеса, и там стал всерьез изучать магию, используя книги, образцы, приборы и инструменты, которые ему подарил Мурген.

Трильда была самым подходящим местом для интенсивных занятий. Ее воздух пах свежей листвой, днем светило солнце, а луна и звезды — ночью. И почти полное одиночество — мало кто из обычных людей осмеливался забираться так глубоко в лес. Трильду построил еще Хиларио, второстепенный маг с многими причудливыми прихотями. Комнаты редко были квадратными и глядели на луг Лалли через эркеры самых различных размеров и форм. В добавление к шести дымовым трубам, крутая крыша располагала бесчисленными слуховыми окнами, фронтонами и гребнями, самый высокий из которых поддерживал черный железный флюгер, одновременно отпугивавший приведений.

Мурген запрудил ручей и соорудил пруд; избыток воды вращал колесо, располагавшее за мастерской; оно питало энергией дюжину машин, включая токарный станок и кузнечные мехи.

Время от времени на опушку выходили халфлинги и смотрели, как Шимрод ходит по лугу; однако они никогда не подходили близко, боясь его магии.

Время шло, зима сменила осень. Снежинки падали с неба и тихо-тихо укрывали луг. В камине потрескивали поленья, а Шимрод начал изучать Выдержки Балберри, обширное собрание упражнений, методов, фигур и образцов, написанное на древних и даже вымышленных языках. Используя линзы, сделанные из глаза сандестина, он легко читал любые надписи.

Скатерть-самобранка обеспечивала его едой: Шимрод расстилал ее на столе и выбирал самые вкусные из блюд. Для развлечения он научился играть на лютне, искусство, которое особенно ценили фейри из Холма Таддифот, жившие на другом конце луга Талли; они любили музыку, хотя, без сомнения, по сомнительным причинам. Фейри изготавливали великолепные виолончели, гитары и травяные свирели, но их музыка, в лучшем случае, казалось тихой нестройной жалобой, похожей на звон далеких колокольчиков.

А в худшем раздавался нестройный лязг, который они не могли отличить от лучшего. Вдобавок они была самыми тщеславными из тщеславных. Фейри-музыканты, обнаружив, что проходивший мимо человек слышит их, неизменно требовали, чтобы он рассказал, как прекрасна их музыка; беда ждала того невежу, который говорил то, что думал: он танцевал неделю, а потом еще день, час, минуту и секунду, без остановки. Если, однако, слушатель заявлял, что он без ума музыки, тщеславный и злорадствующий халфлинг мог наградить его.

Часто, когда Шимрод играл на лютне, он видел фейри, больших и маленьких,^[24] сидевших на изгороди; они носили зеленую одежду, красные шарфы и остроконечные шляпы. Если он признавался, что видит их, они начинали чрезмерно льстить и требовали больше музыки. Иногда фейри-трубачи предлаги ему поиграть вместе с ними, и каждый раз Шимрод вежливо отказывался; если бы он согласился, ему пришлось бы играть вечно: днем, ночью, на лугу, в верхушках деревьев, как придется, в чаще, в терновнике, на пустошах и даже под их холмами.^[25] Шимрод знал секрет договоров с фейри: никогда нельзя принимать их условия и всегда настаивать на своих, иначе тебе не поздоровится.

Одной из тех, кто слушал игру Шимрода была прекрасная девушка-фейри с текучими коричневыми волосами. Шимрод попытался заманить ее в дом, предлагая конфеты и леденцы. Однажды она действительно подошла и остановилась, внимательно глядя на него: рот изогнут, глаза озорно сверкают.

— Почему ты хочешь, чтобы я зашла в твой большой дом?

— Хочешь, я скажу правду? Я надеюсь заняться с тобой любовью.

— Ага! Но эту конфету тебе лучше не пробовать, иначе ты можешь сойти с ума и будешь бегать за мной с напрасными мольбами.

— Всегда «напрасными», а? И ты будешь жестоко отвергать меня?

— Возможно.

— А если окажется, что теплая человеческая любовь более приятна, чем ваше спаривание, скорее похожее на птичье? Тогда кто будет умолять и вечно бегать за другим, «напрасно» пытаясь разжалобить другого?

Лицо фейри изумленно сморщилось.

— Такая мысль никогда не приходила мне в голову.

— Тогда заходи внутрь и посмотрим. Сначала я налью тебе гранатовое вино. Потом мы скинем одежду и согреемся около камина.

— А потом?

— А вот потом мы проверим и узнаем, чья любовь жарче.

Девушка надула губки в притворном возмущении.

— Я не собираюсь выставлять себя на показ перед незнакомцем.

— Но я не незнакомец. Даже сейчас ты таешь от любви, когда смотришь на меня.

— Я боюсь. — Она исчезла в лесу и Шимрод больше никогда ее не видел.

Пришла весна; снег растаял, луг украсился цветами. Одним солнечным утром Шимрод вышел из особняка и пошел на луг, чтобы насладиться весенними цветами, блестящей зеленой листвой и птичьими трелями, и заметил тропинку, ведущую на север, в лес, которую никогда раньше не видал.

Войдя под толстые дубы с раскидистыми ветками, он пошел по тропинке: вперед, назад, через холм, вниз, в темную долину, опять вверх, через поляну, окруженную высокими серебряными березами, сбрызнутыми голубыми васильками. Тропинка провела через рассыпь черных камней и опять нырнула в лес. И тут Шимрод услышал жалобы и крики, прерываемые звучными ударами.

Шимрод проворно пробежал через лес и увидел среди камней озеро с черно-зеленой водой. На его берегу длиннобородый тролль с невероятно большой дубиной избивал худое пушистое существо, висевшее как ковер на веревке, натянутой между двумя деревьями.

При каждом ударом существо кричало о пощаде:

— Хватит! Престань! Ты ломаешь мне кости! Неужели у тебя нет ни капли жалости? Ясно, что ты принял меня за другого! Меня зовут Грофине! Хватит! Используй логику и рассудок!

Шимрод шагнул вперед.

— Перестань его бить!

Тролль, большой и сильный, пять футов в высоту, даже подпрыгнул от удивления. У него не хватало шеи: голова сидела прямо на плечах. Он был одет в кожаную куртку и короткие штаны; кожаный гульфик закрывал огромные гениталии.

— Почему ты должен колотить бедного Грофине? — спросил Шимрод, подходя к нему.

— А почему все что-то делают? — прогремел тролль. — Из целеустремленности! Ради того, чтобы работа была сделана хорошо!

— Хороший ответ, но оставляет много неотвеченных вопросов, — заметил Шимрод.

— Возможно, но тебе-то какая разница? Убирайся прочь! Мне нужно отлупить этого незаконнорожденного сына двух кошмаров.

— Это ошибка, ужасная ошибка! — завопил Грофине. — Она должна быть исправлена, пока еще не поздно! Опусти меня на землю и мы поговорим спокойно, без предубеждения.

Тролль стукнул его дубиной.

— Молчи!

Невероятно изогнувшись, Грофине освободился от пут, и помчался по поляне на длинных больших ногах, подпрыгивая и увертываясь; тролль помчался за ним, не выпуская из рук дубину. Шимрод шагнул вперед и толкнул тролля в озеро. На поверхность поднялось несколько маслянистых пузырей, и вода опять успокоилась.

— Очень умело, — сказал Грофине. — Сэр, я ваш должник.

— Ничего особенного, откровенно говоря, — скромно сказал Шимрод.

— Сожалею, но я с вами не согласен.

— Довольно справедливо, — сказал Шимрод. — Я сказал не подумав, а сейчас я хочу пожелать тебе доброго дня.

— Минуточку, сэр. Могу ли я спросить, кому обязан жизнью?

— Меня зовут Шимрод; я живу в Трильде, примерно в миле отсюда.

— Удивительно! Мало кто из расы людей осмеливается заходить так далеко в лес в одиночестве!

— Я что-то вроде мага, — сказал Шимрод. — Халфлинги избегают меня. — Он внимательно оглядел Грофине. — Должен сказать, что никогда не видел никого, похожего на тебя. Кто ты, какого вида?

— Этот предмет джентльмены любой расы редко обсуждают между собой, — выспренне ответил Грофине.

— Прошу прощения! Я не собирался тебя оскорблять. И я опять желаю тебе доброго дня.

— Я могу проводить вас до Трильды, — сказал Грофине. — По дороге есть опасные места. По меньшей мере это я могу для вас сделать.

— Как хочешь.

Оба вернулись на луг Лалли. Шимрод остановился.

— Нет необходимости идти дальше. Трильда вон там, всего в нескольких шагах.

— Пока мы шли, я размышлял, — сказал Грофине. — И мне пришло в голову, что я вам очень обязан, по гроб жизни.

— Не говори больше нечего, — объявил Шимрод. — Я счастлив, что сумел помочь тебе.

— Вам-то легко сказать, но это бремя тяготит мою гордость! Я вынужден стать вашим слугой, по меньшей мере до тех пор, пока счет не уравняется. Не отказывайтесь, я непреклонен! Вам надо будет только кормить меня и давать кров на ночь. Я могу выполнять всякие мелкие дела, которые иначе отвлекали бы вас, и даже выполнять мелкие магические трюки.

— Ого! Так ты тоже маг?

— Не больше чем любитель искусства. Вы можете обучить меня чему-то большему, если захотите. Два обученных ума лучше, чем один. И никогда не забывайте о безопасности. Тот, кто сосредоточенно смотрит вперед, оставляет спину незащищенной!

Шимрод не смог поколебать решимость Грофине, и тот стал жить в доме.

Сначала Графине и его действия только мешали; за первую неделю Шимрод раз десять собирался прогнать его, но каждый раз останавливался, из-за заметных достоинств слуги. Он не вызывал никакого беспорядка и не отвлекал Шимрода от занятий. Замечательно чистоплотный, он никогда не бывал не в духе; на самом деле все неприятности происходили только из-его веселого нрава: его ум рождал одну восторженную идею за другой. В первые несколько дней Грофине вел себя с преувеличенной робостью; и пока Шимрод пытался запомнить бесконечные списки Ордена Изменяющихся, Грофине бегал вприпрыжку по дому, разговаривая с вымышленными — или по крайней мере невидимыми — собеседниками.

Постепенно раздражение Шимрода прошло, и он обнаружил, что с удовольствием ждет следующей глупости Грофине. Однажды Шимрод смахнул с рабочего стола муху; Грофине немедленно стал неусыпным врагом мух, мотыльков, пчел и других крылатых насекомых, и не разрешал им пересекать порог. Не в состоянии поймать их в доме, он широко распахнул парадную дверь и стал гнать их наружу. Тем временем в дом влетела дюжина других. Шимрод заметил усилия Грофине и наложил на Трильду маленький запрет, заставивший всех насекомых стремглав бежать из дома. Грофине чрезвычайно радовался своему успеху.

Наконец, устав хвастаться победой над насекомыми, Грофине изобрел новый каприз. За несколько дней он смастерил крылья из ивы и желтого шелка, которые прикрепил к своему тощему телу. Шимрод из окна с усмешкой глядел, как Грофине бегал по лугу, хлопая крыльями и подпрыгивая в воздух, надеясь полететь, как птица.

У Шимрода родилось искушение поднять Грофине в воздух при помощи магии, но он не поддался ему, побоявшись, что Грогине сойдет с ума от счастья и навредит себе самому. Но и без этого после полудня Грофине попытался полететь с берега и упал в реку Лалли. Фейри из Холма Таддифот так развеселились, что стали кататься по траве, дрыгая ногами в воздухе.

Грофине с отвращением выкинул крылья и приплелся обратно в Трильду.

Тогда он решил изучать египетские пирамиды.

— Это невероятно прекрасный знак почтения к фараонам! — заявил он.

— Совершенно верно.

На следующее утро Грофине вернулся к своей идее.

— Эти могучие монументы очаровательны именно своей простотой.

— Да, конечно.

— Интересно, какие у них размеры?

Шимрод пожал плечами.

— Мне кажется по сто ярдов с каждой стороны, более или менее.

После Шимрод заметил, как Грофине измеряет шагами луг Лалли.

— Что ты делаешь?

— Ничего особенного.

— Надеюсь ты не собираешься строить пирамиду! Она закроет мне весь солнечный свет!

Грофине приостановился.

— Возможно вы правы. — Он с неохотой отказался от этого плана, но быстро нашел новый. Вечером Шимрод пришел в гостиную, чтобы зажечь лампы. Из темноты появился Грофине. — Сэр Шимрод, вы прошли мимо меня. Вы видели меня?

Шимрод думал совсем о другом, да и Грофине стоял вне его поля зрения.

— На самом деле, — сказал Шимрод, — я действительно не заметил тебя.

— В таком случае, — сказал Грофине, — я научился быть невидимым.

— Замечательно! И как?

— Я использую силу кривизны и оказываюсь за гранью восприятия!

— Я должен этому научиться.

— Ключ к успеху — интеллектуальное усилие, чистое и простое, — сказал Грофине и добавил. — Если у вас не получится, не расстраивайтесь. Это очень трудно.

— Посмотрим.

Весь следующий день Грофине экспериментировал со своим новым трюком.

— Грофине! — звал его Шимрод. — Где ты? Опять стал невидимым? — И Грофине с победным видом выходил из угла комнаты.

Однажды Грофине подвесил на потолке мастерской два ремня и повис на них, похожий на гамак.

Шимрод, войдя в комнату, ничего бы не заметил, если бы не хвост Грофине, болтавшийся посреди комнаты; замечательный хвост, который заканчивался пучком коричневого меха.

В конце концов Грофине решил забыть о всех своих предыдущих желания и всерьез стать магом. Для этого он стал часто заходить в мастерскую Шимрода и глядеть за его манипуляциями. Он, однако, очень боялся огня, и как только Шимрод, по какой-нибудь причине, пробуждал язык пламени, Грофине в панике выбегал из мастерской; в результате ему пришлось отказаться и от этой мысли.

В канун середины лета Шимроду приснилось несколько очень отчетливых снов, смутивших его. Он всегда видел себя в одном и том же месте: терраса из белого камня, нависавшая над белым песком; вдали плескалось синее море. Террасу огораживала мраморная балюстрада, на пляж накатывался низкий прилив, гоня перед собой пену.

В первом сне Шимрод стоял, облокотясь на балюстраду и рассеянно смотрел на море. По пляжу шла босая темноволосая девушка, одетая в серо-коричневую сорочку без рукавов. Когда она подошла поближе, Шимрод увидел, что она стройная и изящная, и на пару дюймов выше среднего роста. Черные волосы, поддерживаемые темно-красной лентой, свисали почти до плеч. Элегантные руки и ноги, бледно-оливковая кожа. Шимроду показалось, что она исключительно красива, и еще в ней было нечто особенное, включавшее как тайну, так и вызов, но не явный, а скрытый в самом ее существовании. Проходя мимо, она повернулась к Шимроду и мрачно улыбнулась, не приглашая и не запрещая, потом пошла по пляжу дальше и исчезла из вида. Шимрод зашевелился во сне и проснулся.

Второй сон походил на первый, как две капли воды, но на этот раз Шимрод пригласил девушку на террасу; она заколебалась, с улыбкой покачала головой и пошла дальше.

На третью ночь она остановилась и сказала:

— Почему ты позвал меня, Шимрод?

— Я хочу, чтобы ты остановилась и поговорила со мной.

— Нет, — отказалась девушка. — Не думаю. Я очень мало знаю о мужчинах и боюсь тебя, потому что, проходя мимо, чувствую странное желание.

На четвертую ночь приснившаяся девушка остановилась, заколебалась, а потом медленно подошла к террасе. Шимрод спустился вниз, чтобы встретить ее, но она остановилась, и Шимрод обнаружил, что не может подойти ближе: очень странно, ведь это его сон.

— Сегодня ты поговоришь со мной? — спросил он.

— Мне нечего тебе сказать, я ничего не знаю.

— Почему ты ходишь по пляжу?

— Мне нравится.

— Откуда ты пришла и куда идешь?

— Я — создание твоих снов; я выхожу из твоих мыслей и возвращаюсь обратно.

— Создание или не создание, подойди ближе и останься со мной. Это мой сон, и ты обязана подчиниться.

— Нет, этот сон не такой. — Она повернулась и пошла, на прощание взглянув на него через плечо, и, проснувшись, он вспомнил это выражение. Волшебство! Но с какой целью?

Прогуливаясь по лугу, Шимрод рассмотрел положение со всех возможных сторон. Кто-то наложил на него очень тонкое заклинание, послав соблазнительную приманку, несомненно с целью причинить ему вред.

Но кто мог такое сделать? Шимрод перебрал в уме всех известных ему магов, и не нашел никого, кто захотел бы обмануть его такой странной прекрасной девушкой.

Вернувшись в мастерскую, он попытался сделать предсказание, но никак не мог сосредоточиться и заклинание рассыпалось на брызги несочетающихся цветов.

Он сидел в мастерской допоздна, пока холодный ночной ветер не стал вздыхать через деревья, росшие у задней стены особняка. Будущий сон рождал в нем как опасения, так и тревожные предчувствия, которые он пытался подавить, но они упрямо появлялись снова и снова.

— Очень хорошо, — наконец сказал он себе с показной смелостью. — Давай поглядим сну в лицо и узнаем, куда он меня приведет.

Он лег на кровать, но сон никак не хотел приходить. Несколько часов он ворочался в беспокойной полудреме, просыпаясь от каждой фантазии, приходившей ему на ум. Наконец он заснул.

Сон пришел мгновенно. Шимрод стоял на террасе; по пляжу шла босая девушка с голыми руками, морской ветер развевал ее черные волосы. Она неторопливо подошла к нему. Шимрод невозмутимо ждал, опираясь на балюстраду. Проявлять беспокойство — плохая политика, даже во сне. Девушка приблизилась и Шимрод спустился по широким мраморным ступеням.

Ветер прекратился, прибой затих; темноволосая девушка остановилась и стояла, ожидая его. Шимрод подошел ближе и почувствовал запах фиалок. Они стояли в ярде друг от друга; он мог бы коснуться ее.

Посмотрев ему в лицо, она улыбнулась задумчивой полуулыбкой.

— Шимрод, я пришла к тебе в последний раз, — сказала она.

— Почему?

— Мое время кончается. Я должна идти в место, находящееся за звездой Ахернар.

— Ты туда пойдешь добровольно?

— Я зачарована.

— Расскажи, как уничтожить заклинание.

Девушка заколебалась.

— Не здесь.

— А где?

— Я буду на Ярмарке Гоблинов. Ты встретишь меня там?

— Да! Расскажи мне о заклинании, чтобы я подготовил контрзаклинание.

Девушка медленно пошла прочь.

— На Ярмарке Гоблинов. — Бросив лишь один взгляд назад, она ушла.

Шимрод задумчиво разглядывал ее уходящую фигуру... Сзади послышался рев, как если бы много голосов завопили от ярости. Земля задрожала от тяжелых шагов, а он стоял как вкопанный, не в силах пошевелиться или заглянуть через плечо.

Он проснулся на диване в Трилде, с бьющимся сердцем и сдавленным горлом.

Стоял самый темный час ночи, задолго до того, как можно было поверить в рассвет. Огонь в камине почти угас и освещал только ногу и тощий хвост Грофине, тихо похрапывавшего на мягкой подушке.

Шимрод подкинул дров в камин и вернулся на диван. Лежа, он слушал звуки ночи. С луга послышался печальная и нежная трель, проснулась какая-то птица, возможно сова.

Шимрод закрыл глаза и проспал всю оставшуюся ночь.

До Ярмарки Гоблинов оставалось совсем мало времени. Шимрод упаковал все свои магические приборы, книги, фолианты, зелья и инструменты в ящик, на который наложил заклинание помутнения, так что ящик сначала сжался, потом семь раз повернулся, в секретном порядке, и, наконец, стал напоминать тяжелый черный кирпич, который Шимрод спрятал под камином.

Грофине в полном недоумении наблюдал за ним из дверного проема.

— Почему вы все это делаете?

— Потому что я должен ненадолго покинуть Трильду, а воры не украдут то, чего они не могут найти.

Пока Грофине обдумывал замечание, его хвост подергивался, синхронно мыслям.

— Это, конечно, очень благоразумно. Тем не менее, пока я на страже, ни один вор даже не осмелится поглядеть в направлении дома.

— Несомненно, — сказал Шимрод, — но с двойной предосторожностью наши вещи будут вдвое безопаснее.

Грофине, не найдя что сказать, вышел наружу, чтобы осмотреть луг. Шимрод, воспользовавшись случаем, установил высоко в тени Домашний Глаз, который мог следить за событиями в доме — третья предосторожность.

Шимрод собрал маленький рюкзак и продошел к Грофине, дремавшему на лугу.

— Грофине, последнее слово!

Грофине поднял голову.

— Говорите, я внимательно слушаю.

— Я иду на Ярмарку Гоблинов. Ты отвечаешь за безопасность и дисциплину. Никто, ни человек, ни фейри, не должен входить внутрь. И не обращай внимание на льстивые или ласковые слова. Говори всем и каждому одно и тоже: это особняк Трильда, в который нельзя входить никому.

— Я понял, во всех подробностях, — заявил Грофине. — Я вижу, как орел, а силой духа не уступлю льву. Даже блоха не должна войти в дом.

— Совершенно верно. Я пошел.

— Прощайте, Шимрод. Трильда в безопасности.

Шимрод вошел в лес. Убедившись, что Грофине не видит его, он вынул из сумки четыре белых пера, приладил их к сапогам и пропел:

— Белые перья, ответьте на нужду: перенесите меня туда, куда я хочу.

Перья затрепетали, подняли Шимрода, и он заскользил через лес, под дубами, пронзенными столбами солнечного света. В тени росли чистотел, фиалки и колокольчики; поляны пестрели лютиками, первоцветом и красными маками.

Миля мелькала за милей. Он пролетал мимо холмов фейри: Черная Астра, Каттерлейн, Фейр Фойри и Темный Фавн, дворец Родиона, короля всех фейри. Он пронесся мимо домов гоблинов, находившихся под тяжелыми корнями дубов, и руин, когда-то бывших домом огра Фидоха. Когда Шимрод остановился, чтобы попить из источника, из-за дерева послышался нежный голос:

— Шимрод, Шимрод, куда ты направляешься?

— По дороге и за нее, — ответил Шимрод и отправился в путь. Нежный голос полетел за ним: — Эй, Шимрод, почему бы тебе не остановиться, на мгновение, и не изменить судьбу, которая тебя ждет!

Шимрод не ответил и не остановился, потому что хорошо знал: за все, что предлагает лес Тантреваллес, придется заплатить непомерную цену. Голос ослаб до шепота и исчез.

Наконец он достиг Великого северного пути, только чуть-чуть шире его тропы, и быстро полетел на север.

Он остановился попить воды в месте, где большие серые валуны поднимались рядом с дорогой и росли низкие зеленые кусты, нагруженные красными загадягодами, из которых фейри делали свое вино; над кустами возвышались изогнутые черные кипарисы, росшие в расщелинах и трещинах.

Шимрод потянулся сорвать ягоды, но, заметив трепет тонкой как паутина одежды, подумал еще раз о такой дерзости и отдернул руку, после чего его обстреляли пригоршней ягод. Шимрод решил проигнорировать наглецов, а также последовавшие трели и хихиканье.

Солнце стояло уже низко, когда Шимрод оказался в области низких скал и россыпей валунов, в которой росли изогнутые шишковатые деревья; здесь сверху лились солнечны лучи цвета разведенной крови, а тени казались темно-синими пятнами. Ничего не двигалось, никакой ветерок не шевелил листья, и все-таки это странное место было, безусловно, опасным, и лучше всего было убраться из него до заката; Шимрод прибавил скорость и полетел на север.

Солнце коснулось горизонта; небо заполнили печальные цвета.

Шимрод остановился на вершине каменистого холма и поставил на землю маленький ящик, который расширился до размеров хижины. Шимрод вошел внутрь, закрыл дверь на засов, поел припасы из кладовой, лег на диван и заснул. Среди ночи он проснулся и полчаса следил за процессией маленьких красных и белых огоньков, шедшей через лес; потом вернулся на диван.

Спустя час его вырвали из сна: чьи-то пальцы — или когти — осторожно поскреблись в стену, потом в дверь, пытаясь выведать и выяснить; потом в ставни окна. Затем хижина содрогнулась: создание прыгнуло на крышу.

Шимрод зажег лампу, вынул меч и стал ждать.

Прошло мгновение.

Из камина появилась длинная рука, желтовато-серого цвета. Пальцы, заканчивавшиеся маленькими подушечками, как у лягушки, зашарили по комнате. Шимрод ударил мечом и отрубил руку у запястья. Из обрубка полилась черно-зеленая кровь; с крыши послышался стон неизбывного горя. Тварь упала на землю и опять наступила тишина.

Шимрод проверил отрубленную кисть. Четыре пальца украшали кольца, а на большой палец было надето тяжелое серебряное кольцо с бирюзовым кабошоном.^[26] Камень окружала загадочная надпись. Магия? Быть может, но она не сумела защитить руку.

Шимрод срезал с пальцев кольца, отмыл их, убрал в мешочек и лег спать.

Утром Шимрод уменьшил хижину и полетел вдоль дороги, которая вывела его на берег реки Твай; он пересек реку одним прыжком. На той стороне дорога пошла вдоль реки, иногда расширявшейся в мирный пруд с текучей водой, в которой отражались плакучие ивы и камыши. Потом река свернула на юг, а дорога опять устремилась на север.

Через два часа после полудня он уже оказался около железного столба, отмечавшего перекресток, известный как Уголок Твиттена. Вывеска, «Улыбающееся солнце и плачущая луна», висела на двери длинной низкой гостиницы, сделанной из грубо оттесанного дерева. Прямо под вывеской находилась тяжелая дверь, окованная железными скобами; она открывалась в общую комнату гостиницы.

Войдя, Шимрод увидел слева столы и лавки, а справа стойку. Здесь работал высокий узколицый юноша с белыми волосами, серебряными глазами и, как заподозрил Шимрод, с кровью халфлинга в жилах.

Шимрод подошел к стойке.

— Сэр? — обратился к нему юноша.

— Мне нужен номер, если это возможно.

— Мне кажется, что у нас нет свободных, сэр. Ярмарка. Но вам лучше спросить Хокшанка, владельца гостиницы. Я тут мальчик на побегушках.

— Тогда, будь добр, позови Хокшанка.

— Кто произнес мое имя? — спросил голос из кухни, и оттуда появился человек с тяжелыми плечами, короткими ногами и почти незаметной шеей. Густые волосы, скорее похожие на старую солому, покрывали большую куполообразную голову; золотые глаза и остроконечные уши также указывали на примесь крови халфлинга.

— Я, сэр, — ответил Шимрод. — Мне нужен номер, но я понимаю, что у вас может не быть свободных номеров.

— Да, более или менее. Обычно я могу найти номер на любой вкус и за любую цену, но сейчас выбора почти нет. Что именно вы хотите?

— Я бы хотел чистую комнату, полную воздуха, без насекомых, удобную кровать, хорошую еду и умеренную цену.

Хокшанк потер подбородок.

— Сегодня утром одного из моих постояльцев ужалила водяная змея с медными рогами. Ему стало плохо и он уехал по Восточному Пути не заплатив по счету. Я могу предложить вам его комнату, вместе с хорошей едой и умеренной ценой. Или вы можете поселиться в конюшне, за меньшею цену, но со змеей.

— Я предпочитаю комнату, — сказал Шимрод.

— Я бы тоже так выбрал, — заметил Хокшанк. — Сюда, пожалуйста.

Он привел Шимрода в номер, который Шимрод нашел вполне подходящим.

— Вы говорите вежливо и ведете себя как джентльмен, — сказал Хокшанк, — и все-таки я чувствую в вас запах магии.

— Возможно он идет от этих колец.

— Очень интересно, — оживился Хокшанк. — За эти кольца я могу предложить вам веселого черного единорога. Некоторые говорят, что на этом создании может скакать только девственница, но я никогда не верил в это. Какое дело единорогу до целомудрия? Он очень милый, но как он вообще узнает об этом? Разве девушки склонны демонстрировать всем и каждому свидетельства своей невинности? Не думаю. Так что это красивая легенда, не более того.

— В любом случае мне не нужен единорог.

Разочарованный Хокшанк ушел.

Через какое-то время Шимрод вернулся в общий зал, где не спеша поужинал. Остальные посетители Ярмарки Гоблинов сидели маленькими группами, обсуждая свои товары и заключая сделки. Нельзя было сказать, что в зале царило веселье, звучали шутки и дружески сдвигались кружки с пивом. Наоборот, клиенты, бормоча и перешептываясь, низко наклонялись над столиками, бросая подозрительные взгляды в сторону других. Некоторые от возмущения откидывали головы назад и закатывали к потолку глаза. Кто-то тряс кулаками, внезапно громко вздыхал и шипящим голосом восклицал, что таких цен не бывает. Здесь торговали амулетами, талисманами, редкостями и загадочными предметами настоящей или сомнительной ценности. Двое из купцов были одеты в бело-голубые полосатые одежды Мавритании, один — в грубую ирландскую тунику. Некоторые говорили с отчетливым армориканским акцентом, а один золотоволосый человек с голубыми глазами и грубыми чертами лица мог быть ломбардцем или восточным готом. А кое-кто имел признаки крови халфлингов: остроконечные уши, странный цвет глаз, лишние пальцы.

Женщин было мало, и никто из не напоминал девушку, ради которой приехал Шимрод.

Поужинав, Шимрод вернулся в номер и спокойно проспал всю ночь.

Утром Шимрод позавтракал абрикосами, хлебом и беконом, и неторопливо отправился на луг, уже окруженный кольцом ларьков.

Около часа Шимрод бродил по ярмарке, а потом уселся на скамью между клеткой с замечательной юной хобгоблинкой с зелеными крыльями и продавцом афродизиаков.

День прошел без всяких событий; вечером Шимрод вернулся в гостиницу.

На следующий день ему тоже повезло не больше, хотя ярмарка достигла пика. Шимрод спокойно ждал; по самой природе таких дел, девушка появится только тогда, когда нетерпение Шимрода размоет его благоразумие — если она вообще решит появиться.

Наконец, уже после полудня третьего дня, девушка появилась на поляне. Длинный черный плащ был накинут на бледно-коричневое платье. Откинутый капюшон открывал венок из белых и фиолетовых фиалок, надетый на ее черные волосы. Она посмотрела на луг, задумчиво и хмуро, как если бы пыталась понять, почему она пришла сюда. Ее взгляд упал на Шимрода, прошел мимо, потом с сомнением вернулся.

Шимрод встал на ноги, подошел к ней и проговорил тихим голосом:

— Приснившаяся девушка, я здесь.

Глядя через плечо и улыбаясь знакомой полуулыбкой, она смотрела как он подходит. Потом повернулась к нему, очень медленно. Шимроду она показалась более уверенной в себе, более материальной, созданием из плоти и крови, а не той абстрактной красоткой, которая шла по его снам.

— Я тоже здесь, как обещала, — сказала она.

Терпение Шимрода устало от ожидания, и он резко заметил.

— Ты не торопилась.

Девушка развеселилось.

— Я знала, что ты дождешься.

— Если ты приехала только для того, чтобы посмеяться надо мной, меня это не радует.

— Так или иначе, я здесь.

Шимрод внимательно и отчужденно осмотрел ее, отмечая каждую деталь. Девушке это не понравилось.

— Почему ты смотришь на меня так? — спросила она.

— Спрашиваю себя, что ты хочешь от меня.

Она печально качнула головой.

— Ты настороже и не доверяешь мне.

— Ты посчитала бы меня глупцом, если бы я так не сделал.

— Да, но галантным и дерзким глупцом.

— Я настолько галантен и дерзок, что приехал сюда.

— Во сне ты не был таким подозрительным.

— Значит ты тоже спала, когда шла по пляжу?

— Как бы я смогла войти в твой сон, если бы ты не вошел в мой? Но ты не должен задавать вопросы. Ты Шимрод, я — Меланча; мы вместе и это устанавливает границы нашего мира.

Шимрод взял ее за руки и притянул к себе; запах фиалок наполнил воздух между ними.

— Каждый раз, когда ты говоришь, появляется новый парадокс. Откуда ты знаешь, что меня зовут Шимрод? Во снах я не называл ни одного имени.

Меланча засмеялась.

— Шимрод, подумай сам! Неужели я могла бы войти в сон человека, имя которого не знаю? Это нарушило бы правила вежливости и пристойности, одновременно.

— Замечательная и нахальная точка зрения, — сказал Шимрод. — Меня вообще удивляет, что ты разговариваешь так смело. Ты знаешь, что во снах на пристойность как-то не обращают внимание.

Меланча склонила голову набок, скривила лицо и дернула плечами, как могла бы сделать глупая молодая девушка.

— Я позаботилась о том, чтобы избежать непристойных снов.

Шимрод отвел ее на скамейку в стороне от основного водоворота ярмарки. Оба сидели наполовину повернувшись друг к другу, почти касаясь коленями.

— Мы должны узнать правду, всю правду! — сказал Шимрод.

— Как так, Шимрод?

— Если я не могу задавать вопросы, или — более точно — если ты не станешь отвечать на мои вопросы, как я могу успокоиться и перестать тебя подозревать?

Она наклонилась к нему на полдюйма, и он опять почувствовал запах фиалок.

— Ты приехал сюда по собственной воле для того, чтобы встретиться с той, кого видел только во сне. Разве это не знак доверия?

— В определенном смысле. Ты обольстила меня своей красотой. Я с радостью сдался. И сейчас я стремлюсь сделать эту невероятную красоту и острый ум моими. Придя сюда, я дал недвусмысленное обещание, в королевстве любви. Встретив меня здесь, ты тоже поклялась в любви.

— Я ничего не обещала и никому не клялась.

— Я тоже. Но теперь мы оба должны высказаться, чтобы все это можно было правильно взвесить.

Меланча принужденно улыбнулась и поерзала по скамье. — Слова не выйдут из моего рта. Я не смогу произнести их. Каким-то образом я скованна.

— Из-за твоей девственности?

— Да, можно и так сказать.

Шимрод взял ее руки в свои.

— Если мы станем любовниками, девственности придется посторониться.

— Это больше, чем девственность. Это страх.

— Чего?

— Мне кажется очень странным говорить об этом.

— Любовь не боится ничего. Мы должны освободить тебя от страха.

— Ты держишь мои руки в своих, — нежно сказала Меланча.

— Да.

— Ты первый, кто коснулся меня.

Шимрод посмотрел ей в лицо. Ее рот, розово-красный на бледно-оливковом лице, пленял своею чувственностью. Он наклонился вперед и без сопротивления поцеловал ее, хотя она могла бы отвернуть голову. Ему показалось, что ее губы дрогнули под его.

Она отпрянула назад.

— Это ничего не значит.

— Только то, что мы поцеловались, как настоящие любовники.

— Еще ничего не произошло!

Шимрод недоуменно покачал головой.

— Кто кого соблазняет? Если мы стремимся к тому же концу, нет необходимости в стольких тайных намерениях.

Меланча задумалась. Шимрод притянул ее к себе и хотел поцеловать еще раз, но Меланча отстранилась.

— Сначала ты должен сослужить мне службу.

— Какую?

— Достаточно простую. В лесу, неподалеку отсюда, есть дверь, ведущая в другой мир, Ирерли. Один из нас должен пройти через дверь и принести назад тринадцать драгоценных камней разных цветов, а другой будет сторожить выход.

— Очень опасная работа. По меньшей мере для того, кто войдет в Ирерли.

— Вот почему я пришла к тебе. — Меланча вскочила на ноги. — Пошли, я покажу тебе.

— Прямо сейчас?

— Почему нет? Дверь вон там, в лесу.

— Хорошо, веди.

Меланча, заколебавшись, с подозрением посмотрела на Шимрода. Он слишком легко согласился. Она ожидала мольбы, протестов, условий и попыток заставить ее сделать то, что, как она чувствовала, она должна избегать.

— Пошли.

Она вывела его с луга и по еле заметной тропинке повела в лес. Тропинка петляла, шла через пятнистые тени, мимо столбов, поддерживавших полки с архаическими грибами, рядом с зарослями чистотела, анемонов, аконита и колокольчиков.

Звуки позади них растаяли; они остались одни.

Наконец они вышли на маленькую поляну, затененную высокими березами, ольхой и дубами. Дюжины белых цветков амариллиса окружали обнаженный пласт черного габбро^[27], заканчивавшийся утесом с одной отвесной гранью.

И в эту черную грань была вделана окованная железом дверь.

Шимрод оглядел поляну. Прислушался. Посмотрел на небо, поискал среди деревьев. Никого и ничего.

Меланча подошла к двери. Откинув тяжелый железный запор, она приоткрыла дверь, за которой обнаружилась стена из белого камня.

Шимрод смотрел на нее действия с вежливым, но отстраненным интересом.

Меланча наблюдала за ним уголком глаза. Очень странно, но Шимрод казался совершенно беззаботным. Вынув из плаща странный шестиугольный предмет, она приложила его к середине стены; предмет повис на камне. Спустя мгновение стена исчезла, превратившись в светящийся туман. Меланча отступила назад и повернулась к Шимроду.

— Это дорога в Ирерли.

— Прекрасный проход. Кстати, у меня есть несколько вопросов. Я должен знать ответы на них, чтобы эффективно стеречь. Сколько времени ты собираешься там пробыть? Мне бы не хотелось дрожать здесь от холода всю ночь напролет.

Меланча повернулась, подошла к Шимроду и положила руки ему на плечи. По воздуху поплыл запах фиалок.

— Шимрод, ты любишь меня?

— Ты меня заворожила, я думаю только о тебе. — Шимрод обнял ее за талию. — Сегодня слишком поздно для Ирерли. Пошли, вернемся в гостиницу. Сегодня ты будешь спать в моей комнате, и еще много чего другого.

Меланча приблизила лицо вплотную к нему и тихо сказала:

— Ты действительно хочешь узнать, насколько я люблю тебя?

— Именно это я и имел в виду. Пошли. Ирерли может подождать.

— Шимрод, сделай это для меня. Пойди в Ирерли и принеси тринадцать блестящих камней, каждый своего света, а я посторожу проход.

— А потом?

— Увидишь.

Шимрод попытался опрокинуть ее на дерн.

— Сейчас.

— Нет, Шимрод! Потом!

Она уставились друг друга. «Я не могу больше давить на нее, — подумал Шимрод. — Я и так заставил ее высказаться».

Сжав в руке амулет, он почти неслышно выговорил заклинание, тяжело лежавшее в его сознании, и время разделилось на семь полос. Одна полоса удлинилась, несколько раз изогнулась под прямым углом и образовала отверстие во времени; вдоль этой полосы и пошел Шимрод, а Меланча, поляна в лесу и все вокруг застыло без движения.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

РЕЗИДЕНЦИЕЙ МУРГЕНА ЯВЛЯЛСЯ СВЕР-СМОД, каменный особняк из пятидесяти больших гулких комнат, стоявший высоко в горах Тич-так-Тич.

Шимрод, включив полную скорость крылатых сапог, пролетел из Уголка Твиттена по Восточно-Западному Пути до Нижнего Озви, потом, по узкой тропе, в Свер-Смод. Грозные стражи Мургена без возражений пропустили его.

Парадная дверь открылась, как только Шимрод ступил на порог. Он вошел и увидел Мургена, сидевшего за большим столом и ждавшего его. На столе, застеленном льняной скатертью, стояла серебряная посуда.

— Садись, — сказал Мурген. — Ты голоден и хочешь пить.

— Да, и то, и то.

Слуги принесли супницы и тарелки; Шимрод жадно ел, пока Мурген откусывал по кусочку там и здесь, и молча слушал рассказ Шимрода о снах, Меланче и двери в Ирерли.

— Я чувствую, что она действует под принуждением, иначе ее поведение объяснить невозможно. В какое-то мгновение она почти по-детски сердечна, а в следующее рассуждает как взрослый циник. Предположительно ей нужны тринадцать гемм из Ирерли, но я подозреваю, что здесь замешено что-то другое. Она так уверена в моей слепой страсти, что почти этого не скрывает.

— Все дело пахнет Тамурелло, — сказал Мурген. — Если он победит тебя, то ослабит меня. И, поскольку он использует Меланчу, его причастность нельзя будет доказать. Он забавлялся с ведьмой Десми, а потом устал от нее. В отместку она создала два творения несравненной красоты: Меланчу и Фауда Карфилхиота. Она хотела, чтобы Меланча, равнодушная и недосягаемая, свела с ума Тамурелло. Но Тамурелло предпочел Фауда Карфилхиота, совсем не равнодушного; вместе они как ближний и дальний берег неестественного слияния рек.

— Как может Тамурелло управлять Меланчой?

— Не имею понятия, даже если он действительно вовлечен в это дело.

— И... и что я должен делать?

— Ты влюблен и должен сделать то, что решишь.

— А что с Ирерли?

— Если ты пойдешь в таком состоянии, как сейчас, то никогда не вернешься; так мне кажется.

— Мне трудно соединить такое предательство с такой красотой, — медленно и печально сказал Шимрод. — Она играет в опасную игру, поставив на кон саму себя.

— Не меньше, чем ты, с твоим смертным телом.

Ошеломленный Шимрод откинулся на спинку стула. — Хуже всего то, что она собирается победить. И все-таки...

Мурген подождал.

— «И все-таки»?

— Ничего.

— Я понимаю. — Мурген налил вино в два бокала. — Мы должны не дать ей победить, хотя бы для того, чтобы расстроить планы Тамурелло. Лично я, начиная с этого мгновения и, возможно, навсегда, буду заниматься Судьбой. Я видел будущее в виде гигантской морской волны. Я должен полностью сосредоточиться на задаче, и, по-видимому, ты получишь всю мою силу прежде, чем будешь готов для этого. Приготовься, Шимрод. Но сначала ты должен очиститься от страсти: это единственный способ добиться цели.

Сапоги-скороходы принесли Шимрода обратно в Уголок Твиттена, туда, где он оставил Меланчу; она стояла на том же месте. Он обыскал поляну: никто не прятался в тенях. Шимрод заглянул в портал: зеленые полоски плавали, кружились и расплывались неясными очертаниями в проходе в Ирерли. Он вынул из мешочка клубок пряжи, прикрепил свободный конец к трещине в железной двери и бросил клубок в отверстие. Потом расплел семь потоков времени и вернулся в реальность. В воздухе все еще висели слова Меланчи:

— Увидишь.

— Ты должна пообещать.

Меланча вздохнула.

— Когда ты придешь назад, ты получишь всю мою любовь.

— И мы станем любовниками, душой и телом. Ты это обещаешь?

Меланча вздрогнула и закрыла глаза.

— Да. Я буду хвалить тебя, ласкать тебя и ты сможешь сделать со моим телом все, что тебе подскажет твоя разнузданная фантазия. Достаточно?

— Принимаю за отсутствием лучшего. Расскажи об Ирерли и о том, что я должен найти.

— Ты окажешься в интересной стране живых гор. Они ревут и кричат, но, по большей части, только бахвалятся. Мне сказали, что, в сущности, они —добродушные существа.

— А если я встречусь с кем-нибудь, сделанным из другого теста?

Меланча печально улыбнулась.

— Тогда мы избавимся от сомнений и затруднений, которые нас ждут после твоего возвращения.

«Лучше бы она этого не говорила », подумал Шимрод.

— Для восприятия Ирерли надо использовать необычные методы, — бесстрастным голосом сказала Меланча. Она дала Шимроду три маленьких прозрачных диска.

— Они помогут тебе искать; на самом деле без них ты сойдешь с ума. Как только войдешь в портал, поставь их на щеки и лоб; это чешуйки сандестинов и они приспособят твои чувства к Ирерли. Что у тебя за рюкзак? Я не видела его раньше.

— Вещи и все такое; не бери в голову. Что с геммами?

— Они окрашены в тринадцать цветов, неизвестных здесь, — сказала Меланча. — Я не знаю, для чего они или зачем, но ты должен просто найти их и принести сюда.

— Да, точно, — сказал Шимрод. — А теперь поцелуй меня, чтобы продемонстрировать добрую волю.

— Шимрод, ты слишком легкомысленный.

— И доверчивый?

Шимрод внимательно глядел на Меланчу и заметил, как она то ли вздрогнула, то ли быстро дернулась. Потом улыбнулась.

— «Доверчивый»? Не совсем. Когда войдешь в Ирерли, тебе понадобится вот этот плащ. Он защитит тебя от испарений. Возьми и этих. — Она указала на пару железных скорпионов, ползавших на концах золотых цепочек. — Их зовут Туда и Обратно. Один приведет тебя туда; другой выведет обратно. Больше тебе ничего не нужно.

— И ты будешь ждать здесь?

— Да, дорогой Шимрод. Теперь иди.

Шимрод завернулся в плащ, прилепил чешуйки на лоб и щеки, и взял железные амулеты. — Туда! Веди меня в Ирерли.

Скользнув в проход, он подобрал клубок пряжи и пошел вперед. Вокруг него роились и пульсировали зеленые искры. Зеленый ветер тянул его в одну сторону, розовато-лиловый и сине-зеленый — в другую. Клубок устроился между пальцами. Железный скорпион, Туда, резко прыгнул и потащил Шимрода в полосу света, и вниз, в Ирерли.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

УСЛОВИЯ В ИРЕРЛИ ОКАЗАЛИСЬ ТРУДНЕЕ, чем надеялся Шимрод. Плащ сандестинов оказался не очень плотным, и разрешал звуку и двум другим чувствам Ирерли, тойсу и глири, раздражать его тело. Железные насекомые, Туда и Обратно, мгновенно превратились в груды пепла. Быть может вещество Ирерли было исключительно вредно для них, или, как предположил Шимрод, эти скорпионы вовсе не были сандестинами. Более того, диски были плохо отрегулированы, и Шимрод испытал безумные ощущения: звук приходил к нему в виде струи плохо пахнувшей жидкости, а запахи в виде красных конусов и желтых треугольников, которые, когда он стал регулировать диски, полностью исчезли. Глаза показывали прямые линии, исчертившие пространство и сочившиеся огнем.

Он пробовал по-разному ставить диски, вздрагивая от невероятной боли и звуков, ползших по его коже на паучьих ногах, пока, случайно, не добился того, что приходящие ощущения стали передаваться в соответствующие области мозга. Неприятные чувства уменьшились, по меньшей мере на время, и Шимрод с облегчением оглядел Ирерли.

Он увидел пейзаж, усеянный одинокими серо-желтыми горами, заканчивавшихся нелепыми получеловеческими лицами. И все эти лица глядели на него, с гневом и осуждением. Одни недовольно хмурились и катастрофически гримасничали, другие с презрением выбрасывали столбы огня. Самые несдержанные высунули пару красно-коричневых языков, с которых капала магма, с тихим звоном ударявшаяся о землю; один-два выкинули шипящий зеленый звук, от которого Шимрод уклонился; струи звука ударили в другие горы, вызвав новое волнение.

Как и научил его Мурген, Шимрод закричал, дружелюбным голосом:

— Господа, господа, спокойствие! Я только гость в вашем замечательном мире, и прошу вашего внимания!

— Другие тоже называли себя гостями, но, вместо этого, оказались ворами и грабителями, — проревела огромная гора, находившаяся милях в семидесяти пяти от Шимрода. — Они приходили, чтобы похитить наши громяйца; сейчас мы не доверяем никому. Я приказываю горам Манк и Эльфард объединились с твоим веществом.

— Я не то, что вы думаете, — опять прокричал Шимрод. — Великие маги Древних Островов узнали о несчастьях, которым вы подвергаетесь. Они восхищены вашим стоическим терпением. И, на самом деле, меня послали сюда похвалить вас за эти качества и всем известное совершенство. Я никогда не видел, чтобы магму выбрасывали с такой точностью! Никогда прежде не бывало таких гротескных жестов.

— Легко сказать, — проворчала та же самая гора.

— Более того, — заявил Шимрод, — я и мои товарищи не меньше вас ненавидим воров и грабителей. Мы убили некоторых из них и хотим вернуть вам их добычу. Господа, вот ваши громяйца, которые мы сумели добыть за это время. — Он открыл рюкзак и высыпал на землю груду речной гальки. Горы с сомнением запыхтели, некоторые выпустили маленькие струи магмы.

Из рюкзака вылетел лист пергамента. Шимрод выловил его из воздуха и прочитал:

— Эти слова написал я, Мурген. Ты знаешь, что красота и верность редко сочетаются в одном человеке. После того, как ты временной петлей обманул ведьму Меланчу, она использовала тот же самый трюк и подменила все твои громяйца, чтобы горы могли ударить по тебе струями магмы. Я подозревал это и вмешался, использовав третью петлю, во время которой положил в твой рюкзак все громяйца, которые она украла. Действуй как и раньше, но с осторожностью.

— А теперь, громяйца! — крикнул Шимрод горам.

Он запустил пальцы в рюкзак, вытащил мешочек и демонстративно высыпал содержимое на ближайшие наросты. Горы мгновенно успокоились и прекратили представление.

— Хорошо сделано! — заявила одна из самых знатных, находившаяся на расстоянии сто двадцать миль. — Прими наш дружеский привет. Не собираешься ли ты остаться здесь, на какое-нибудь время?

— Срочные дела требуют меня обратно, почти немедленно. Я хотел только вернуть вашу собственность и отметить ваши замечательные достижения.

— Разреши мне рассказать тебе о нашей любимой земле. Первым делом ты должен понять, что у нас конкурируют три религии: Доктрина Аркоидных Глубин, Окутанный Макролит, которую лично я считаю заблуждением, и замечательная Дореликтовая Звонница. Они отличаются существенными деталями. — И гора начала подробно рассказывать о них, предлагая аналогии и примеры, и время от времени осторожно проверяя, как Шимрод понял незнакомые понятия.

— Очень интересно! — наконец сказал Шимрод. — Все мои понятия существенно изменились.

— Как жаль, что ты должен уйти. Не собираешься ли ты вернуться и принести еще яйца?

— Так быстро, как только смогу. А пока я хотел бы взять с собой несколько сувениров, чтобы сохранить воспоминания об Ирерли.

— Пожалуйста. Что возбуждает твою фантазию?

— Ну... что о маленьких блестящих предметах восхитительного цвета, числом тринадцать? Я бы с удовольствием взял один набор.

— Ты, наверно, имеешь в виду маленькие цветные пустулы, которые скапливаются вокруг наших сопел; мы считаем их язвами, прости за грубое слово. Возьми столько, сколько хочешь.

— В таком случае столько, сколько поместится в этот мешочек.

— Он вместит только один набор. Манк, Идиск! Несколько ваших отборных прыщей, если вы не против! А теперь вернемся к обсуждению теологических аномалий; как ученые в твоем мире примиряют различные нелепые обзоры, на которые мы ссылались?

— Ну... в основном они берут из них и плохое, и хорошее.

— Ага! Это очень хорошо сочетается с Первоначальным Гностицизмом, как я давно подозревал. Да, похоже сильные чувства неблагоразумны. Ты упаковал свои сувениры? Хорошо. Кстати, как ты вернешься? Я заметил, что твои сандестины рассыпались в прах.

— Мне нужно только идти к порталу вдоль вот этой линии.

— Очень умная теория! Она предполагает целиком новую революционную логику.

Одна из далеких гор выбросила струю синей магмы, чтобы выразить недовольство.

— Все как всегда! Концепция Додара почти суеверно непостижима.

— Вовсе нет! — твердо объявил Додар. — Последний рассказ, который проиллюстрирует мою точку зрения — но нет! Я вижу, что Шимрод собирается уходить. Счастливого пути!

Шимрод нащупывал свой путь вдоль пряжи, иногда сразу в нескольких направлениях, проходя через облака едкой музыки, благодаря мягким внутренностям которых он воспринимал причудливые мертвые идеи.

Зеленые и синие ветры, налетавшие сверху и снизу, били по нему с такой силой, что он начал бояться за нить, которая стала на удивление упругой. Наконец клубок снова стал таким же большим, как раньше, и Шимрод понял, что он недалеко от портала. И тут он обнаружил сандестина в виде юноши со свежим лицом, сидевшего на камне и державшего конец нити.

Шимрод остановился. Сандестин лениво встал.

— Ты принес тринадцать безделушек?

— Да, и готов вернуться.

— Отдай их мне; я должен пронести их через вихрь.

— Лучше, чтобы я пронес их, — возразил Шимрод. — Они слишком нежные, чтобы ими занимался кто-то второстепенный.

Сандестин отбросил свободный конец клубка и исчез в зеленом тумане; Шимрод выпустил из рук бесполезный клубок. Время шло. Шимрод ждал, чувствуя себя все хуже и хуже. Диски показывали нелепые изображения, еще немного — и защитный плащ протрется.

Сандестин вернулся, с видом того, кому больше нечем заняться.

— Мне велели то же, что и раньше. Отдай безделушки.

— Ни одну. Неужели твоя хозяйка считает меня идиотом?

Сандестин исчез в путанице зеленых перепонок, с сардонической усмешкой поглядев через плечо.

Шимрод вздохнул. Предательство, абсолютное и несомненное. Он вынул из рюкзака несколько вещей, данных ему Мургеном: сандестина из породы гексаморфов, несколько капсул с газом и плитку, покрытую заклинанием Непобедимого Удара.

— Проведи меня через вихрь, обратно на поляну у Уголка Твиттена, — сказал Шимрод сандестину.

— Сфинктер запечатан твоими врагами. Мы пойдем в обход, через пять трещин и искаженное пространство. Обволоки себя газом и приготовься использовать заклинание.

Шимрод окружил себя газом из одного из пузырьков; тот прилип к нему, как сироп. Сандестин долго вел его, пока не разрешил отдохнуть.

— Расслабься; мы должны подождать.

Прошло непонятно сколько времени, и сандестин заговорил.

— Приготовь заклинание.

Шимрод перенес слоги в мозг, и руны растаяли, оставив пустой черепок.

— Сейчас. Говори заклинание.

И Шимрод оказался на той самой поляне, на которую он пришел вместе с Меланчой. Ее нигде было не видно. Стоял поздний полдень серого холодного дня. Поздняя осень или зима. Облака низко висели над поляной; черные могучие ветви деревьев закрывали небо. На утесе не было и намека на железную дверь.

Этим зимним вечером в «Улыбающемся солнца и Плачущей луне» было тепло, уютно и почти пусто. Владелец, Хокшанк, приветствовал Шимрода вежливой улыбкой.

— Счастлив видеть вас, сэр. Я боялся, что с вами случилось какое-нибудь несчастье.

— Ну, по большому счету, вы были правы.

— В этом нет ничего нового. Каждый год на ярмарке исчезает множество людей.

Одежда Шимрода изорвалась, ткань сгнила. Посмотрев на себя в зеркало, он увидел впавшие щеки, вытаращенные глаза и подбородок, покрытый коричневыми пятнами, как на потемневшем от непогоды дереве.

После ужина он уселся у камина и глубоко задумался. Маленча послала его в Ирели с одной из нескольких возможных целей: добыть тринадцать камней, убить, или обеими. Кажется главной целью была его смерть. Иначе она могла бы разрешить ему принести геммы ей. Ценой невинности? Шимрод улыбнулся. Она бы нарушила свое обещание с такой же легкостью, как предала его.

Утром Шимрод заплатил по счету, приладил перья на новые сапоги и улетел из Уголка Твиттена.

На следующий день он уже был в Трильде. Под низко опустившимися облаками луг казался блеклым и грустным. Особняк окружала атмосфера заброшенности. Шимрод осторожно подошел, остановился и внимательно оглядел дом. Входная дверь была приоткрыта.

Он медленно прошел через сломанную дверь и вошел в гостиную, где обнаружил труп Грофине, подвешенный на потолочных балках за длинные ноги; его жгли на огне, пытаясь заставить открыть местоположение сокровищ Шимрода. Судя по виду сначала на жаровне сожгли его хвост, дюйм за дюймом. А потом в огонь опустили голову. Он, без сомнения, бился в истерике, страдая от ужасной боли, своей слабости и страха пред огнем, и выдал им все. А потом, чтобы прекратить его крики, кто-то разрубил его обожженное лицо огромным ножом.

Шимрод посмотрел под камином, но черный шишковатый кирпич со всеми его магическими приборами исчез. Он и не ожидал ничего другого. Шимрод знал начала искусства, несколько трюков и пару неплохих заклинаний. Да, не великий маг, а сейчас вообще не маг.

Меланча! Она верила ему не больше, чем он ей.

Тем не менее, он не сделал ей ничего плохого, а она запечатала портал, чтобы он умер в Ирерли.

— Меланча, мерзкая Меланча! Ты заплатишь за свои преступления.! Я спасся и победил, но в мое отсутствие я потерял свои сокровища, а Грофине — жизнь. Ты будешь страдать! — яростно выкрикнул Шимрод.

Он обошел особняк. В его отсутствие воры ограбили Трильду; их тоже надо найти и наказать. Но кто они?

Домашний Глаз! Установленный именно для таких случаев! Но нет, сначала надо похоронить Грофине; он так и сделал, вырыв могилу в беседке за особняком. Туда он положил труп друга вместе с его маленьким имуществом. Закончив в последних лучах угасающего дня, он вернулся в дом, зажег все лампы и развел огонь в камине. Тем не менее Трильда казалась какой-то мрачной.

Шимрод снял Домашний Глаз с высокого бруса, поставил его на столик в гостиной, проговорил заклинание и начал смотреть то, что произошло в доме в его отсутствие.

Первые несколько дней не происходило нечего особенного. Грофине ревностно исполнял свой долг и все шло хорошо. Потом, посреди медлительного летнего полудня, малый страж выкрикнул:

— Два незнакомца непонятного рода. Приближаются с юга!

Грофине поспешно надел шлем и встал в двери с видом, который он считал властным.

— Незнакомцы! — крикнул он. — Будьте добры, остановитесь! Это Трильда, особняк великого мага Шимрода, и он сейчас под моей защитой. Я не знаю, кто вы и что вам надо, поэтому, будьте добры, уходите.

— Мы хотим только немного освежиться, — ответил голос. — Дайте нам кусок хлеба, немного сыра, бокал вина, и мы уйдем.

— Не подходите ближе! Я принесу вам еды и вина, но стойте там, где стоите, а потом идите своим путем. Таковы мои приказы!

— Сэр рыцарь, мы поступим так, как вы приказываете.

Грофине, польщенный, отвернулся, и тут же его схватили и крепко связали кожаными ремнями; так начался кошмар того летнего полдня.

Захватчиков было двое: высокий красивый человек с одеждами и манерами джентльмена, и его подчиненный. Джентльмен был силен и очень ловок; блестящие черные волосы обрамляли правильные черты лица. Он носил темно-зеленую кожаную куртку и черную накидку, на поясе висел длинный рыцарский меч.

Второй грабитель был на два дюйма ниже, и на шесть дюймов толще. Сжатые и перекошенные черты лица, как если бы он все время морщился. На рот спускались мускатно-коричневые усы. Тяжелые руки и тонкие ноги; казалось, что ему больно ходить, и поэтому он шел осторожной семенящей походкой. Именно он пытал Грофине, пока другой, развалясь за столом, пил вино и выдвигал предположения.

Наконец дело было сделано. Дымящийся Грофине висел на балке; уменьшившийся ящик с ценностями вынули из потайного места.

— Пока все хорошо, — объявил черноволосый рыцарь, — хотя Шимрод хорошо спрятал свои сокровища. Но, тем не менее, мы их добыли.

— Счастливый случай. Я работал долго и тяжело. Сейчас я смогу отдохнуть и насладиться своим богатством.

Рыцарь снисходительно рассмеялся.

— Рад за тебя. Всю жизнь ты рубил головы, пытал и сворачивал носы. Зато теперь ты станешь важной персоной, может быть даже джентльменом.

— Только не я. Мое лицо говорит все. «Здесь, — говорит оно, — стоит вор и палач». Так оно и есть: я люблю обе профессии, но больные колени мешают мне заниматься ими.

— Как жаль! Редко можно встретить такие таланты.

— Откровенно говоря я уже не хочу резать животы при свете огня, а что касается воровства... Мои бедные колени больше не годятся для этого. Они гнутся как хотят и громко трещат. Тем не менее я не могу отказать себе в удовольствии иногда срезать кошелек или почистить чей-либо карман, ради развлечения.

— Это и будет твое новое занятие?

— Я поеду в Даут. Там я буду бывать на ярмарках и, возможно, стану христианином. Если я вам понадоблюсь, оставьте слово в Авалоне, в том месте, которое я вам указал.

Шимрод полетел в Свер-Смод на крылатых сапогах. На двери висело объявление:

Земля в опасности и будущее непонятно. Мурген должен покинуть свой уют, чтобы решить проблемы Судьбы. Я прошу прощения у всех друзей и тех, кто придет ко мне за помощью. А тем, кто собирается повредить мне, я не скажу ничего. Они и так все знают.

Шимрод написал письмо, которое оставил на столе в главном зале:

Мало что можно сказать, кроме того, что я пришел и ушел. Мое путешествие прошло согласно плану, но есть неприятности в Трильде. Я надеюсь, что вернусь через год или быстрее, как только восстановлю справедливость. Оставляю на твое попечение все геммы тринадцати цветов.

Он приготовил себе еду из припасов, хранившихся в кладовке Мургена и лег спать на диване в большом зале.

Утром он оделся в костюм странствующего музыканта: зеленая шляпа без полей, украшенная спереди плюмажем из совиных перьев, обтягивающие штаны из зеленой саржи, синяя туника и каштановый плащ.

На большом столе он нашел серебряный пенни, кинжал и маленький шестиструнный каденсис необычной формы, который, почти сам, играл приятные мелодии. Шимрод опустил пенни в карман, сунул кинжал за пояс и повесил каденсис на плечо.

Потом, выйдя из Свер-Смода, он отправился через лес Тантреваллес в Даут.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В сделанной в виде колокола камере — четырнадцать футов в диаметре и семьдесят футов ниже поверхности земли — дни мало чем отличались друг от друга: иногда шел дождь, иногда проглядывал кусочек синего неба, а иногда в еду добавляли лишнюю корочку хлеба. Аилл отмечал ход времени, кладя гальку на полку. Каждые десять камешков в области «единиц» производили один камень в области «десяток». На следующий день после того, как было по девять «единиц» и «десяток», Аилл клал один камень в область «сотен».

Ему давали ломоть хлеба, кувшин воды и раз в три дня опускали корзину со связкой моркови, турнепсом или кочаном капусты.

Аилл часто гадал, сколько времени он проживет. В начале он лежал, в полной апатии. Наконец, с огромными усилиями, заставил себя делать упражнения: прыгать, тянуть, тащить, переворачивать. Вскоре мышцы восстановились, дух поднялся. Бежать: не невозможно. Но как? Он попытался процарапать зацепки в каменной стене, однако пропорции и профиль камеры гарантировали неудачу. Тогда он попытался выкопать камни из пола, соорудить пирамиду и, таким образом, добраться до шахты, но блоки были слишком тяжелыми и слишком плотно прилегали друг к другу: еще одна мысль от которой пришлось отказаться.

Дни шли и складывались в месяцы. В саду время тоже не стояло на месте, и Сулдрун почувствовала себя беременной.

Король Касмир запретил входить в сад всем, кроме немой судомойки, однако брат Умпред считал себя, священника в сутане, исключением, и через три месяца появился у Сулдрун.

Надеясь на новости, Сулдрун разрешила ему войти, но брат Умпред ничего не знал. Он только подозревал, что Аилл в полной мере испытал на себе гнев короля Касмира; Сулдрун тоже считала так и не стала больше спрашивать. Брат Умпред испытал пару несмелых вольностей, на что Сулдрун ушла в часовню и закрыла за собой дверь. И брат Умпред ушел, не заметив, что Сулдрун начала полнеть.

Спустя три месяца он вернулся, и теперь состояние Сулдрун была очевидно.

— Сулдрун, моя дорогая, — озорно заметил брат Умпред, — ты пополнела.

В ответ Сулдрун молча встала и ушла в часовню.

Брат Умпред какое-то время сидел, глубоко задумавшись, потом пошел свериться со своим дневником. Он отсчитал от даты свадьбы девять месяцев и получил примерную дату рождения. Однако он ошибся, потому что зачатие произошло за несколько недель до свадьбы, чего брат Умпред не знал. В любом случае самым главным была беременность: какой доход он может получить от знания, которым владеет только он один?

Прошло еще несколько недель. Брат Умпред разработал сотни схем, но ни одна не обещала ему дохода и он держал язык за зубами.

Сулдрун хорошо понимала вычисления брата Умпреда, и с приближением времени родов все больше беспокоилась. Рано или поздно брат Умпред встретится с королем и, смешав бесстыдство со смирением, выдаст ее драгоценный секрет.

И что тогда? Ее воображение не осмелилось заходить так далеко. Но что бы не случилось, ей это точно не понравится.

Времени оставалось все меньше и меньше. Во внезапном приступе паники Сулдрун взобралась по склону холма и перебралась через стену. Спрятавшись в кустах, она могла видеть крестьян, идущих на рынок и с него.

На второй день она перехватила Эхирму, которая, тихонько удивленно вскрикнув, перебралась через камни в сад. Заплакав, она обняла Сулдрун и потребовала рассказать ей, почему не удался побег. Все было готово!

Сулдрун рассказала ей все, что знала.

— Что с Аиллом?

Сулдрун не знала ничего, зловещая неопределенность. Его можно было считать мертвым. Они обе опять заплакали, и Эхирам выругала бессердечного тирана, который принес своей дочери такое горе.

Эхирма посчитала дни и месяцы. Приняв во внимание лунные циклы, она решила, что Сулдрун должна родить дней через пять-десять, не больше, и без всякой подготовки.

— Ты должна опять бежать, сегодня ночью, — объявила Эхирма.

Сулдрун с сожалением отвергла эту идею.

— На тебя подумают в первую очередь, и вот тогда произойдет нечто ужасное.

— А что с ребенком? Его заберут у тебя.

Сулдрун опять не смогла сдержать слезы и Эхирма прижала ее к себе.

— Послушай, у меня есть идея. Моя племянница полоумная; три раза она беременела от помощника конюха, тоже полоумного. Первые два ребенка сразу умерли, просто от путаницы. У нее уже схватки, и сейчас она должна родить третьего, которого не хочет никто, и она меньше всех. В добрый час! Каким-то образом мы должны воспользоваться ситуацией.

— Я не вижу как, — печально сказала Сулдрун.

— Посмотрим!

Племянница Эхирмы родила: девочка, судя по внешнему виду. Как и у ее предшественников, у ребенка начались конвульсии, она несколько раз крикнула и умерла, упав лицом в собственные выделения.

Труп положили в ящик, над которым — племянница недавно стала христианкой — брат Умпред пробормотал несколько слов, и ящик отдали Эхирме для похорон.

В полдень следующего дня Сулдрун начала рожать. Ближе к закату, изможденная, с ввалившимися глазами, но относительно радостная, она дала жизнь сыну, которого назвала Друн, по имени героя Дану, правившего мирами Арктура.

Эхирма вымыла Друна и одела его в чистую льняную распашонку. Позже вечером она вернулась с маленьким ящиком. Под оливами она выкопала узкую могилу, в которую без особых церемоний положила мертвое дитя. Потом сломала ящик и сожгла его в камине.

Сулдрун лежала на кушетке и глядела на нее большими глазами.

Эхирма подождала, пока пламя не успокоилось и ребенок не уснул.

— Сейчас я должна идти. Я не скажу тебе, куда пойдет Дран, поэтому, в любом случае, ты в безопасности от Касмира. Через месяц, два или три ты исчезнешь отсюда, пойдешь к своему ребенку и, я надеюсь, будешь беспечально жить с ним.

— Эхирма, я боюсь! — тихо сказала Сулдрун.

Тяжелые плечи Эхирмы сгорбились.

— Я тоже, честно говоря. Но что бы не случилось, мы должны сделать все, что в наших силах.

Брат Умпред сидел напротив королевы Соллас за маленьким столом из черного дерева и слоновой кости. Он сосредоточенно изучал деревянные таблички, на которых были вырезаны герметические знаки, понятные только ему. С каждой стороны стола горели свечи из восковницы.

Внезапно брат Умпред наклонился вперед и воскликнул, словно от удивления.

— Как такое может быть? Неужели в королевской семье родился еще один ребенок?

Королева гортанно рассмеялась.

— Умпред, это шутка или глупость.

— Знаки совершенно ясны. Синяя звезда висит в гроте нимфы Мерлах. Камбиан спускается к седьмому; здесь — видите! — другие планетоиды. Никакое другое значение не правдоподобно. И это время — сейчас. Моя дорогая королева, позовите эскорт и проведите осмотр. Ваша мудрость будет лучшей проверкой.

— «Осмотр»? Не хочешь ли ты сказать... — Соллас внезапно замолчала.

— Я знаю только то, что сказали мне таблички.

Соллас тяжело поднялась на ноги и позвала дам из соседней гостиной.

— Пошли! Мне хочется прогуляться по свежему воздуху.

Дамы, болтая, смеясь и жалуясь на неподобающие упражнения, прошли по аркаде, протиснулись бочком в дверь и, огибая камни, спустились вниз, к часовне.

Сулдрун вышла наружу и в то же мгновение поняла, для чего они пришли.

Королева внимательно оглядела дочь.

— Сулдрун! Что означает вся эта глупость?

— Какая глупость, королева-мать?

— Что ты беременна. Я вижу, что это не так, и благодарю за это бога. Священник, твои таблички обманули тебя!

— Мадам, таблички ошибаются крайне редко.

— Посмотри сам!

Брат Умпред нахмурился и дернул себя за подбородок.

— Мне кажется, что сейчас она не беременна.

Королева какое-то мгновение глядела на него, потом величаво вошла в часовню и осмотрела ее.

— Ребенка там нет.

— Быть может он в другом месте.

Выведенная из себя, Соллас накинулась на Сулдрун.

— Расскажи нам правду, раз и навсегда!

— Если есть тайный сговор, — задумчиво добавил брат Умпред, — его легко можно обнаружить.

Сулдрун с презрением посмотрела на брата Умпреда.

— Я родила дочь. Она открыла миру глаза, увидела жестокость той жизни, которую ей предстоит прожить, и опять закрыла их. Я похоронила ее в здесь, в великой печали.

Королева разочарованно пожала плечами и подозвала к себе пажа.

— Позови короля; это его дело, не мое. Я никогда не приказывала заключить сюда эту девицу.

Пришел король Касмир, уже в в плохом настроении, которое он скрывал под маской мрачной невозмутимости.

Он посмотрел на Сулдрун.

— Что произошло?

— Я родила девочку. Она умерла.

И тут король вспомнил предсказание Десми: первый сын Сулдрун сядет на Эвандик.

— Девочку? Девочку?

Сулдрун трудно давалась ложь. Она кивнула.

— Я похоронила ее на склоне холма.

Король оглядел круг лиц и указал на Умпреда.

— Ты, священник, с твоими изысканными свадьбами и жеманными словами: ты годишься для такой работы. Принеси труп.

Кипя от ярости, которую он не мог выплеснуть, брат Умпред покорно поклонился и пошел к могиле. Нагнувшись к земле под последними лучами солнца, он засучил свои холеные белые руки и откинул черный перегной. Примерно в футе под поверхностью он нашел мертвого ребенка, завернутого в льняной саван. Отбросив грязную одежду, он открыл ее головку. На мгновение брат Умпред перестал копать. Через его сознание пронеслась вереница картин, сопровождаемая эхом прошлых стычек. Пронеслась и исчезла.

Он поднял ребенка, принес его к часовне и положил перед королем.

Потом он вспомнил унижения, которым она подвергала его Сулдрун, и поглядел прямо ей в глаза, одним взглядом передав всю злобу, скопившуюся в нем за эти годы.

— Сир, — сказал священник, — это труп девочки. Это не ребенок Сулдрун. Я сам совершал погребальный ритуал над этим ребенком три или четыре дня назад. Это бастард некой Мегвет от грума Ральфа.

Король Касмир отрывисто рассмеялся.

— Неужели меня можно обмануть? — Он посмотрел на свиту и указал на сержанта. — Возьми священника и отнеси труп матери. Узнай всю правду. Если ребенка подменили, принеси с собой живого.

Посетители ушли, оставив Сулдрун одну в свете восходящей луны.

Сержант вместе с братом Умпредом пришли к Мегвет, которая сказала им, что отдала труп Эхирме, для похорон.

Сержант вернулся в Хайдион не только с Мегвет, но и с Эхирмой.

— Сир, — робко сказала Эхирма, — быть может я поступила неправильно, но будьте уверены, что я действовала только из любви к вашей благословленной дочери, принцессе Сулдрун, которая не заслужила обрушившегося на нее несчастья.

Король Касмир опустил веки.

— Женщина, ты хочешь сказать, что я несправедливо наказал непослушную дочь?

— Сир, я говорю так не из-за неуважения; однако я верю, что вы хотите узнать правду от ваших подданных. Я считаю, что вы поступили слишком сурово с бедной девочкой. Я прошу вас дать ей прожить счастливую жизнь с ее ребенком: простите ее, и она, которая за всю жизнь не сделала никому ничего плохого, будет счастлива, как я и все ваши подданные.

Наступила тишина. Все украдкой смотрели на короля, который задумался... Женщина права, подумал Касмир. Однако сейчас проявить сострадание — все равно, что признаться, что он действительно слишком строго поступил с дочкой. Он не видел, как элегантно отступить. Да и вообще, сострадание непрактично, лучше всего подтвердить свою прежнюю позицию.

— Эхирма, твоя верность достойна похвалы. Я бы хотел, чтобы моя дочь так относилась ко мне. Но я не собираюсь здесь обсуждать это дело и объяснять, почему я ее так сурово наказал. Но знай, что для принцессы самое главное — долг перед государством. И больше мы не будем об этом говорить. А сейчас я перехожу к ребенку, которого родила принцесса, похоже в законном браке, что делает его законнорожденным, и, следовательно, объектом моей почтительной заботы. Я должен послать за ним сенешаля с подходящим эскортом и перенести его в Хайдион.

Эхирма нерешительно мигнула.

— Могу ли я спросить, сир, не обидев вас: а что будет с принцессой Сулдрун, ведь ребенок-то ее?

И опять король какое-то время обдумывал ответ, и только потом негромко сказал.

— Ты продолжаешь упрямо заботиться о сбившейся с пути принцессе. Во-первых я объявляю свадьбу недействительной, фиктивной и противоречащей интересам государства, хотя ребенок будет считаться законнорожденным. Что касается Сулдрун, я готов простить ее, если она смиренно признается в своих ошибках и заявит, что впредь будет полностью подчиняться моим приказам. Вот тогда она сможет вернуться в Хайдион и быть матерью своему ребенку. Но первым делом мы должны немедленно принести сюда ребенка.

Эхирма облизала губы, обратной стороной ладони вытерла нос, посмотрела направо, налево и неуверенно сказала.

— Вы все замечательно решили, Ваше величество. Я прошу вашего разрешения немедленно передать ваши слова принцессе Сулдрун и смягчить ее горе. Могу я сейчас же побежать в сад?

Король мрачно кивнул.

— Да, можешь, как только мы узнаем, где найти ребенка.

— Ваше величество, но я не могу открыть ее тайну! Проявите ваше великодушие, приведите ее сюда и сами расскажите ей добрые вести!

Веки короля Касмира опустились на шестнадцатую часть дюйма.

— Не ставь верность принцессе выше долга ко мне, твоему королю. Я спрашиваю тебя в последний раз: где ребенок?

— Сир, — прохрипела Эхирма, — умоляю вас, спросите у Сулдрун.

Кроль слегка мотнул головой и шевельнул рукой: жесты, хорошо знакомые тем, кто служил ему, и Эхиму увели из зала.

Этой ночью Сулдрун спала урывками, постоянно просыпаясь от безумного воя, доносившегося из Пейнхадора. Она не понимала, что это такое, и пыталась не обращать на него внимания.

Падрайг, третий сын Эхирмы, пробежал через Уркиал и упал на колени перед Церлингом.

— Хватит! Она не скажет тебе, но я, я скажу! Я только что вернулся из Глимвуда, куда увез проклятое отродье; там ты найдешь его.

Церлинг прекратил пытать растянутое на раме тело, и сообщил новость королю Касмиру, который немедленно послал четырех рыцарей и двух нянек за ребенком. Потом спросил Церлинга:

— Эти словавышли из рта женщины?

— Нет, ваше величество. Она так и не заговорила.

— Приготовься отрубить по ноге и руке ее мужу и сыновьям, если из ее рта не выйдет ни одного слова.

Эхирма, затуманенными глазами, смотрела на мрачные приготовления.

— Женщина, — сказал Церлинг, — в Глимвуд уже скачет отряд, который принесет ребенка во дворец. Король настаивает, чтобы ты подчинилась ее приказам и ответила на вопрос; иначе твои муж и сыновья потеряют по руке и ноге. Я спрашиваю тебя: где ребенок?

— Мама, скажи! — крикнул Падрейк. — Молчать нет смысла!

— Ребенок в Глимвуде, — с трудом прохрипела Эхирма. — Там вы его найдете.

Церлинг освободил мужчин и велел убираться. Потом взял щипцы, вытащил язык Эхирмы наружу и отрезал половину. Потом раскаленным железом прижег рану и остановил кровь. И это было последнее наказание, наложенное королем Касмиром на Эхирну.

Первый день в саду прошел медленно, мгновение за колеблющимся мгновением, каждое из которых приближалось робко, как на цыпочках, торопливо пробегало через настоящее и терялось среди сумрака и теней прошлого.

На второй день сгустился туман, воздух слегка зашевелился, но в нем по-прежнему тяжело висело мрачное предчувствие.

Третий день, все еще туманный, казался вялым и бесчувственным, но, тем не менее, каким-то невинным и нежным, как будто готовым для обновления. В этот день Сулдрун медленно обошла сад, иногда останавливаясь и касаясь камня или ствола дерева.

Склонив голову, она прошла по всему пляжу и только тогда остановилась и посмотрела на море. Потом взобралась по тропинке и уселась среди руин.

Настал полдень: золотое время сна, и каменные утесы обступили вселенную.

Пришел вечер, и солнце село, тихо и спокойно. Сулдрун задумчиво кивнула, как будто окончательно решилась, по щекам потекли слезы.

Появились звезды. Сулдрун спустилась к старой липе и, под скудным светом звезд, повесилась. Луна, поднявшись над кряжем, осветила обмякшее тело и прекрасное печальное лицо, уже поглощенное новым знанием.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

АИЛЛ, ЗАТОЧЕННЫЙ В ПОДЗЕМНОЙ ТЕМНИЦЕ, больше не считал себя в одиночестве. С большим терпением он выложил вдоль стены двенадцать скелетов. После того, как каждый из них походил под солнцем и закончил заключенным, они выцарапали на стене свое имя и девиз: двенадцать имен, соответствовавших двенадцати скелетам. Нет ни прощения, ни спасения, ни побега — вот послание, которое они оставили после себя. Аилл начал было царапать свое имя, используя конец пряжки; потом, в приступе гнева, стер. Это означало бы поражение, готовность стать тринадцатым скелетом.

Аилл встал напротив новых друзей. Каждому из них он выбрал имя, хотя мог и ошибиться.

— Тем не менее, — сказал Аилл группе, — имя не больше чем имя, и если один из вас обратится ко мне неправильно, я не обижусь.

Он ввел их в кус дела.

— Джентльмены, мы собрались на тайное заседание и используем коллективный разум, чтобы выработать общую политику; регламента нет, пускай высказываются все, но в пределах приличия.

Итак, мы обсуждаем тему «побег». Я знаю, что мы все обдумывали ее, но, очевидно, без особого успеха. Некоторые из вас могут посчитать, что тема больше не важна; тем не менее победа одного будет победой для всех! Давайте первым делом определим задачу. Все крайне просто: надо подняться по шахте на поверхность. Я считаю, что если сумею достичь основания шахты, то смогу вскарабкаться наверх, упираясь спиной и ногами.

Поэтому мне нужно поднять себя на высоту двенадцать футов, и это действительно серьезная проблема. Я не могу подпрыгнуть так высоко. И у меня нет лестницы. Да, друзья мои, кости сильные, но не хватает мускулов и сухожилий... А, вы имеете в виду как-то использовать ваши кости и эту веревку? Ну да, я вижу перед собой двенадцать черепов, двенадцать костей таза, двадцать четыре бедренные кости, двадцать четыре голени, столько же плечей и предплечий, много ребер и очень много всяких других частей.

Джентльмены, работа должна быть сделана. Пришло время для перерыва. Кто-нибудь хочет высказаться?

— Я предлагаю распустить собрание на неопределенное время, — сказал гортанный голос.

Аилл поглядел на линию скелетов. Кто из них заговорил? Или это был его собственный голос?

— Кто-то против? — после паузы спросил он.

Молчание.

— В таком случае совещание считается распущенным.

Он немедленно принялся за работу: разобрал каждый скелет, отсортировал компоненты и проверил, в каком сочетании их можно соединить. Потом начал строить, подбирая кость за костью, тщательно и аккуратно, растирая о камень, если необходимо, и укрепляя соединения волокном веревки. Он начал с четырех костей таза, которые скрепил при помощи ребер. На это основание он поднял четыре самых больших бедра, на которые поставил еще четыре кости таза, и соединил их ребрами. На этой платформе он укрепил еще четыре бедра и четыре последних кости таза, скрепив их несколько раз, чтобы гарантировать жесткость. Получилась лестница с двумя ступеньками, которая легко выдержала его вес. Еще одна ступенька, и еще.

Он работал не торопясь, дни и недели, твердо решив, что в критический момент лестница не должна упасть. Чтобы она не заскользила в сторону, он вбил в пол обломки костей и натянул на них куски веревки, получив, со свирепым удовольствием, достаточно жесткую структуру. Лестница стала его жизнью, вещью невероятной красоты; даже побег казался менее важным, чем эта великолепная лестница. Он наслаждался ее запасными белыми подпорками, точными соединениями, благородной устремленностью вверх.

Наконец лестница была закончена. Верхний уровень, составленный из локтевых и лучевых костей, находился только на два фута ниже отверстия шахты, и Аилл, очень осторожно, несколько раз втискивался в шахту. Теперь ничего не мешало побегу; надо было только дождаться следующей корзины с водой и хлебом, чтобы не повстречаться с Церлингом, идущим кормить его. А когда Церлинг заметит, что еда не тронута, он глубокомысленно кивнет, и больше не будет спускать корзину.

Хлеб и вода появились в полдень. Аилл взял их из корзины, которую немедленно подняли по шахте.

Незаметно подкрался вечер; время еще никогда не шло так медленно; наконец небо над шахтой почернело, и Аилл встал на верх лестницы.

Упершись плечами в одну стенку шахты, он поставил ноги на другую и заклинил себя. Вверх! Каждый раз только на шесть дюймов: сначала неловко, из страха соскользнуть, потом все более легко. Однажды он остановился, чтобы отдохнуть, потом снова вверх, пока не оказался в трех футах от вершины, где опять замер и прислушался.

Тишина.

Он стиснул зубы и полез дальше, с искаженным от напряжения лицом. Потом перекинул плечи через низкую стену, лег на бок, спустил ноги на твердую землю и выпрямился.

Вокруг царила спокойная ночь. С одной стороны небо пачкала огромная масса Пейнхадора.

Аилл, пригнувшись, метнулся к старой стене, окружавшей Уркиал. Как большая черная крыса, он прокрался через темноту к старой деревянной двери.

Приоткрытая дверь висела на сломанных петлях. Аилл неуверенно посмотрел вниз. Он неловко сгорбился и проскользнул через вход. Из темноты не пришло ничего. Он почувствовал, что в саду никого нет.

Аилл спустился к часовне. Как он и ожидал, не горела ни одна свеча; камин был холоден и безжизнен. Он спустился дальше. Луна, поднявшись над холмами, освещала серый мрамор руин.

Аилл на мгновение замер, посмотрел вокруг, прислушался, а потом стал спускаться к старой липе.

— Аилл.

Он остановился, и опять услышал голос, говоривший мрачным полушепотом.

— Аилл.

Он подошел к липе.

— Сулдрун? Я здесь.

Под деревом виднелась фигура, сотканная из воды и тумана.

— Аилл, Аилл, ты пришел слишком поздно; они забрали нашего сына.

— «Нашего сына»? — изумленно спросил Аилл.

— Его зовут Друн, и сейчас он навсегда ушел от меня... О, Аилл, как ужасно быть мертвой.

Из глаз Аилла потекли слезы.

— Бедная Сулдрун. Как они довели тебя до этого?

— Жизнь не была добра ко мне. А сейчас она ушла.

— Сулдрун, иди ко мне!

Бледная фигура пошевелилась и, кажется, улыбнулась.

— Нет. Ты почувствуешь только холод и влагу. Ты не боишься?

— Я отбоялся на всю жизнь. Возьми мои руки, и я передам тебе тепло.

И опять фигура шевельнулась в лунном свете.

— Я Сулдрун, но я и не Сулдрун. Все твое тепло не смягчит холод, терзающий меня... Я устала и должна уйти.

— Сулдрун! Останься со мной, прошу тебя.

— Дорогой Аилл, я — плохая компания.

— Кто предал нас? Священник?

— Да, он. Друн, наш дорогой маленький мальчик: найди его, окружи любовью и заботой. Скажи, что ты так и сделаешь!

— Клянусь, я сделаю все, что в моих силах.

— Дорогой Аилл, я должна идти.

Аилл остался один, по щекам текли слезы, сердце было переполнено. Сад был пуст, луна стояла высоко в небе. Наконец Аилл встряхнулся. Покопав под корнями липы, он вынул оттуда зеркало Персиллиан и мешочек с драгоценностями и монетами из комнаты Сулдрун.

Остаток ночи он провел на траве под оливами.

На рассвете он перебрался через скалы и спрятался в подлеске за дорогой.

Группа нищих и паломников пришла со стороны Керселота, маленькой береговой деревушки, находившей на востоке от города. Аилл присоединился к ним и безбоязненно вошел в Лайонесс. Кто сможет узнать в истощенном негодяе с пепельно-серым лицом принца Аилла из Тройсине?

Там, где Сфер-Аркт встречается с Шале, стояло несколько гостиниц. Аилл снял комнату в «Четырех Мальвах» и, наконец-то вняв упрекам желудка, медленно позавтракал супом из капусты, хлебом и вином; он ел очень осторожно, потому что непривычная еда могла повредить его высохшему желудку. После еды его потянуло в сон; он пошел в свою спальню, бросился на соломенный матрац и проспал до полудня.

Проснувшись, он посмотрел на окружавшие его стены в тревоге, близкой к панике. Он лежал на спине, тело дрожало, пульс бился как сумасшедший... Какое-то время он сидел на матраце со скрещенными ногами, изнемогая от ужаса. Как он сумел не сойти с ума в темной камере, находящейся глубоко под землей?

На него обрушилась череда необходимых дел, и ему необходимо время, чтобы подумать, составить план и восстановить самообладание.

Он спустился на площадку перед гостиницей, где беседка из виноградных лоз и вьющихся растений защищала скамьи и столы от горячего полуденного солнца.

Аилл уселся на скамью рядом с дорогой; мальчик принес ему пива и жареные овсяные лепешки. Две крайние необходимости толкали его в противоположных направлениях: почти невыносимая ностальгия по Теневодью и страстное стремление, усиленное требованием Сулдрун, найти сына.

Портовый цирюльник побрил его и подрезал волосы. Он купил одежду, вымылся в общественной бане, переоделся в новое и почувствовал себя неизмеримо лучше. Сейчас его можно было принять за моряка или помощника купца.

Он вернулся на площадку перед «Четырьмя Мальвами», на которой кипела послеполуденная торговля. Аилл неторопливо выпил кружку пива, слушая все обрывки разговоров, которые мог подслушать: он надеялся узнать новости. Напротив него сидел старик с плоским красным лицом, шелковистыми белыми волосами и добрыми голубыми глазами. Он дружески приветствовал Аилла, заказал пиво и рыбные котлеты и, ожидая их, втянул Аилла в разговор.

Аилл, хорошо знавший о печально знаменитых шпионах Касмира, отвечал с туповатым простодушием. Проходивших мимо здоровались со стариком, называя его Биссантом. Ему не требовалось поощрение, и он вывалил на Аилл груду всевозможных новостей. Он заговорил о войне, и Аилл понял, что в целом ничего не изменилось. Тройсы все так же блокировали порты Лайонесса. А военный флот Тройсине одержал победу над ска и закрыл Лир от их набегов.

Аилл время от времени вставлял «Именно так!», «Так я и думал!» или «Ну, такое случается, верно?» и этого оказалось вполне достаточно, особенно когда Аилл заказал еще пива и Биссант обрел второе дыхание.

— Чего бы там король Касмир не планировал для Лайонесса, боюсь, все рухнет под собственным весом, хотя, если бы Касмир услышал меня, он бы мгновенно вбил бы мне кол в яйца. Тем не менее, дела могут пойти еще хуже, особенно учитывая будущего короля Тройса.

— Как так?

— Ну, король Гранис — здоровенный жестокий мужик, но он уже стар и не может жить вечно. И если он сегодня помрет, то корона перейдет к Осперо, в котором нет ни на пенни жестокости. Но когда умрет Осперо, корона перейдет к принцу Тревану, потому что сын Осперо пропал в море. И если Осперо умрет раньше Граниса, Треван получит ее сразу. Говорят, что Треван дышит войной; Лайонесс ждет самое худшее. Будь я королем Касмиром, я бы заключил мир на самых лучших условиях, которые сумел бы выторговать, и отложил бы свои притязания в сторону.

— Да, так было бы лучше всего, — согласился Аилл. — Но что с принцем Арбаметом? Разве он не первый в очереди наследования?

— Арбамет умер больше года назад — неудачно упал с лошади. Тем не менее, это ничего не меняет. Следующий будет таким же диким, как нынешний, и даже ска не стоят близко. Ох, мое горло пересохло от разговоров! Как, парень? Не закажешь ли старику кружечку пива?

Аилл, скрепя сердце, подозвал мальчика.

— Кружку пива этому джентльмену. Мне ничего.

Биссант говорил и говорил, а Аилл обдумывал то, что услышал.

Отец Тревана, принц Арбамет, был жив и здоров, когда они отплыли из Домрейса на Смаадре. Тогда с наследованием все было ясно: Гранис, Арбамет, Треван, а потом наследник Тревана. В Иссе Треван побывал на тройском коге, и, скорее всего, узнал о смерти отца. В результате, с его точки зрения, все поменялось: от Граниса через Осперо к Аиллу, обходя Тревана. Не удивительно, что Треван стал таким угрюмым и мрачным! И теперь не загадка, почему он попытался убить Аилла!

Необходимо как можно скорее вернуться в Тройсине! Но что с Друном, его сыном?

И как бы отвечая на его вопрос, Биссант слегка толкнул его покрасневшим пальцем:

— Смотри! Весь правящий дом Лайонесса отправился подышать воздухом после обеда!

И действительно, на Сфер-Аркт появилась великолепная карета, запряженная шестью белыми единорогами. Перед ней ехала пара конных герольдов, а позади маршировали двенадцать солдат в парадных мундирах. На заднем сидении, лицом вперед, сидели король Касмир и принц Кассандр, худой большеглазый юноша лет четырнадцати. Напротив них сидели королева Соллас в зеленом шелковом платье и Фаро, герцогиня Релсиморская, державшая на коленях или, точнее, пытавшаяся удержать рыжеволосого ребенка в белом платье. Ребенок пытался вскарабкаться на спинку сидения, несмотря на все наставления леди Фаро и хмурый взгляд короля Касмира, а королева Соллас даже не смотрела на него.

— Это и есть вся королевская семья, — сказал Биссант, снисходительно махнув рукой. — Король Касмир, принц Кассандр и королева Соллас, а эту я не знаю. За ней стоит принцесса Мадук, дочь принцессы Сулдрун, ну той, которая покончила с собой.

— Принцесса Мадук? Девочка?

— Ага, и все говорят, что она очень странно себя ведет. — Биссант прикончил пиво. — Ну, тебе свезло увидеть всех наших королей на расстоянии вытянутой руки! А я пошел баиньки.

Аилл вернулся в свою комнату. Сидя на стуле, он распаковал Персиллиан и поставил ее на ночной столик. Зеркало, в легкомысленном настроении, сначала отразило стену вверх ногами, потом поменяло лево на право, а потом показало окно, выходящее на конюшню и закончило королем Касмиром, зло глядевшим в окно.

— Персиллиан, — сказал Аилл.

— Я здесь.

— Я могу задать три вопроса и не больше, — осторожно сказал Аилл, построив фразу без намека на вопрос.

— Ты можешь спросить и в четвертый раз. Я отвечу, но потом буду свободна. И один вопрос ты уже задал.

— Я хочу найти своего сына, Друна, и забрать его себе. Потом я должен быстро и безопасно вернуться в Тройсине. Скажи мне, как лучше это сделать.

— Ты должен задать вопрос.

— Как я могу сделать то, что описал?

— Там три вопроса.

— Очень хорошо, — сказал Аилл. — Как мне найти сына?

— Спроси Эхирму.

— И это все? — крикнул Аилл. — Два слова и не больше?

— Этого вполне достаточно, — сказала Персиллиан и обиженно замолчала.

Аилл завернул зеркало в тряпку и сунул под соломенный матрац.

Уже близился вечер. Аилл шел по Шале, обдумывая то, что он узнал. Потом зашел в лавку мавританского ювелира и предложил купить пару изумрудов Сулдрун, каждый размером с горошину. Мавр тщательно осмотрел геммы, используя новейшее увеличительное стекло. Закончив, он заговорил умышленно невыразительным голосом.

— Исключительные камни. Я могу заплатить по сто серебряных флоринов за каждую — примерно полцены. Это первое и последнее предложение.

— Согласен, — сказала Аилл. Мавр положил перед ним золотые и серебряные монеты, которые Аилл положил в мешочек и вышел из лавки.

На закате Аилл вернулся в «Четыре Мальвы», где поужинал жареной рыбой, хлебом и вином. На этот раз он спал спокойно и, когда проснулся, подземная темница уже казалась плохим сном. Позавтракав, он расплатился с хозяином, закинул узелок с Парселлиан на плечи и пошел вдоль берега на юг.

По дороге он вспоминал как, в предыдущей жизни, пришел на ферму Эхирмы. Как и раньше, он остановился у живой изгороди и оглядел окрестности. Как и раньше, мужчина и мальчики косили сено. На огороде коренастая старуха ковыляла среди капусты, выпалывая сорняки мотыгой. Пока Аилл смотрел на нее, три маленькие свинки вырвались из свинарника и потрусили к грядке с турнепсом. Старуха как-то странно крикнула и из дома выбежала маленькая девочка и стал охотиться на свинок, которые бежали куда угодно, но только не в свинарник.

Тяжело дыша, девочка пробегала мимо ворот, и Аилл остановил ее. — Не скажешь ли ты Эхирме, что у ворот ее ждет человек, который хочет поговорить с ней?

Девочка недоверчиво оглядела его с ног до головы, что-то крикнула старухе, возившейся с капустой, и опять погналась за свинками, на этот раз вместе с маленькой черной собакой.

Старуха поковыляла к воротам. Шаль, наброшенная на голову, выступала немного вперед, затеняя черты лица.

Аилл с ужасом уставился на нее. Старое скрюченное создание: неужели это Эхирма? Она приближалась: сначала шаг правой ногой, потом наклон бедра, и разворот левой ногой. Она остановилась.

Лицо оказалось странно искажено, глаза утонули в глазницах.

— Эхирма! — заикаясь выговорил Аилл. — Что с тобой произошло?

Эхирма открыла рот и что-то промычала. Аилл ничего не понял. Она разочарованно вдохнула и позвала девочку, которая встала рядом с ней.

— Король Касмир вырвал ей язык и повредил все остальное, — сказала девочка.

Эхирма заговорила; девочка внимательно выслушала, потом, обернувшись к Аиллу, перевела:

— Она хочет знать, что произошло с тобой.

— Меня посадили в подземную тюрьму. Я убежал, и теперь хочу найти сына.

Эхирма опять что-то сказала; девочка только покачала головой.

— Что она сказала? — спросил Аилл.

— Кое-что о короле Касмире.

— Эхирма, где мой сын, Друн?

Еще одно мычание.

— Она не знает, что случилось, — перевела девочка. — Она послала мальчика к своей матери, в большой лес. Касмир послал отряд, но они привезли девочку. Так что ребенок должен быть где-то там.

— Где это?

— Иди по Старой Улице, потом на восток к Малому Саффилду. Там поверни на дорогу, ведущую на север, в городок Таун-Тимбл, а уже оттуда в деревню Глимвуд. Там спроси дровосека Грайса и его жену, Уэйнс.

Аилл заглянул в мешочек и вынул ожерелье из розового жемчуга. Он отдал его Эхирме, которая холодно взяла его.

— Это ожерелье Сулдрун. Когда я вернусь в Тройсине, я пошлю за тобой, и ты проживешь всю оставшуюся жизнь в довольстве и так, как захочешь сама.

Эхирма тихо промычала.

— Она говорит, что ты очень добр, но она не знает, захочет ли ее муж уехать из своей страны.

— Мы решим все это позже. Здесь я только бродяга Аилл, и у меня нет ничего, кроме благодарности.

— Так тому и быть.

В тот же день Аилл пришел в Малый Саффилд, рыночный городок на реке Тимбл, все здания которого были выстроены из серо-коричневого камня. В центре города стояла гостиница «Черный Бык», в которой он остановился на ночь.

Утром он пошел на север по длинной узкой дороге, шедшей вдоль реки Тимбл под сенью тополей.

Над полями летали вороны, заявляя о его присутствии всем, кто мог их слышать.

Солнечный свет прожигал утренний туман и согревал лицо Аилла, которое постепенно теряло тюремную бледность. Он шел, и ему в голову пришла странная мысль: «Однажды я должен вернуться и посетить двенадцать добрых друзей...» Он мрачно выругался. Что за чушь! Вернуться в темную дыру? Никогда... Он подсчитал дни. Сегодня Церлинг опустит корзину с его порцией. Хлеб и вода останутся нетронутыми и бедного заключенного посчитают мертвым. Быть может Церлинг сообщит об этом королю. Как отреагирует король? Безразлично пожмет плечами? Или хоть чуть-чуть полюбопытствует о судьбе отца своей внучки? Аилл жестко ухмыльнулся и какое-то время развлекался, представляя себе возможное будущее.

Наконец на северном горизонте появилась черная тень: лес Тантраваллес. Аилл подошел ближе и местность изменилась, как если бы погрузилась глубже во время. Цвета казались богаче и обильнее; тени — выразительнее и окрасились в собственные странные цвета. Река Тимбл, затененная ивами и тополями, убежала прочь, величаво извиваясь; дорога повернула на север и привела Аилла в городок Таун-Тимбл.

В гостинице он съел тарелку бобов и выпил кружку пива.

Дорога в Глимвуд шла через луга, почти по опушке мрачного леса; иногда она огибала его, а иногда вела через окрестную рощу.

В середине дня Аилл устало вошел в Глимвуд. Владелец гостиницы «Желтый Человек» указал ему дорогу к дому дровосека Грайса.

— Что заставляет стольких джентльменов посещать Грайса? — удивленно спросил он. — Он обыкновенный дровосек, ничего больше.

— Все очень просто, — ответил Аилл. — По-моему некоторые большие люди в Лионессе хотели, чтобы ребенок, которого привезли к нему тайком, воспитывался здесь, но потом они передумали.

— Ага! — Хозяин гостиницы лукаво усмехнулся и почесал нос. — Теперь ясно. Тем не менее, очень странный способ скрыть неосмотрительность.

— Ба! Нельзя судить высокородных по обычным меркам.

— Чистая правда, — заявил хозяин. — Они живут за облаками! Ну, теперь вы знаете дорогу. Не бродите по лесу, особенно после полуночи; там можно найти то, что вы не искали.

— Скорее всего я вернусь до заката. Не будет ли у вас лишней кровати?

— Конечно. Если все будет занято, я постелю вам тюфяк на чердаке.

Аилл вышел из гостинице и вскоре оказался у хижины Грайса и Уэйнс: маленький двухкомнатный домик из камня и дерева с соломенной крышей, стоявший на самом краю леса. Худощавый старик с большой белой бородой колол полено при помощи кувалды и клиньев. Приземистая женщина в домотканой рубахе и шали возилась в саду. При виде Аилла они выпрямились и молча смотрели, как он подходит к дому.

Аилл остановился в палисаднике и подождал, пока они медленно приблизились.

— Вы Грайс и Уэйнс? — спросил Аилл.

Мужчина коротко кивнул.

— А вы кто? Что вы хотите?

— Меня послала сюда ваша дочь, Эхирма.

Оба стояли, застыв как статуи, и смотрели на него. Аилл почувствовал запах физический страха.

— Я не сделаю вам ничего плохого, — сказал Аилл, — скорее наоборот. Я — муж Сулдрун и отец ее ребенка. Это был мальчик по имени Друн. Эхирма послала его сюда, а солдаты короля Касмира привезли обратно девочку по имени Мадук. Я хочу знать: где мой сын, Друн?

Уэйнс заплакала. Грайс поднял руку.

— Спокойнее, жена, мы не сделали ничего плохого. Приятель, не знаю твоего имени, нам очень жаль, что мы ввязались в это дело. Наша дочь перенесла страшную боль. Мы презираем и ненавидим тех, кто искалечил ее. Ребенка забрал король Касмир. Больше говорить не о чем.

— Есть. Касмир бросил меня в подземную темницу, из которой я убежал несколько дней назад. Он мой враг, не меньше, чем ваш, и однажды он об этом узнает. Я прошу то, что мое по праву. Отдайте мне мальчика, или скажите, где его искать.

— У нас ничего нет! — крикнула Уэйнс. — Мы старые люди и каждый день боремся за жизнь. Когда наша лошадь умрет, как мы сможем отвезти дрова в деревню? В одну из следующих зим мы умрем от голода.

Аилл вынул из кармана мешочек и достал оттуда еще одну вещь Сулдрун: золотой браслет, усыпанный гранатами и рубинами. К нему он добавил пару золотых крон.

— Сейчас я могу вам помочь только этим, но, по меньшей мере, вы не умрете с голода. А теперь скажите, где мой сын.

Уэйнс нерешительно взяла золото.

— Хорошо, я расскажу тебе о мальчике. Грайс пошел в лес за хворостом. Я положила ребенка в корзину, которую поставила на землю, а сама стала собирать грибы. Увы! мы живем близко от луга Мадлинг, и фейри из холма Трипси частенько подшучивают над нами. Они забрали ребенка, а нам оставили девочку-фейри. Я ничего не замечала, пока не захотела взять ребенка на ручки и он укусил меня. Тогда я посмотрела внимательнее и увидела рыжеволосую девочку; я сразу поняла, что это дело рук фейри.

— А потом появились солдаты короля, — сказал Грайс. — Они приказали отдать им ребенка под угрозой смерти, и мы отдали им подменыша, чтоб им пусто было!

Какое-то время Аилл изумленно смотрел то на мужа, то на жену. Наконец он взглянул на лес.

— Вы можете отвести меня к холму Трипси?

— О, да, мы можем отвести тебя туда, но если ты допустишь промашку, получишь жабью голову, как бедный погонщик скота Уилкло; или танцующие ноги и будешь вечно танцевать по дорогам и тропинкам, как они сделали с бедным парнем по имени Дингл, которого поймали, когда он ел их мед.

— Нельзя иметь дело с фейри! — убежденно сказала Уэйнс. — Будьте счастливы, когда они оставляют вас в покое.

— Но мой сын, Друн! Я должен узнать, что с ним.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ВНУТРИ И ВОКРУГ ЛЕСА Тантреваллес находилось больше ста холмов, каждый из которых являлся дворцом одного из племен фейри. Холм Трипси на лугу Мадлинг находился в миле от опушки леса; им правил король Тробиус и его жена, королева Боссум. Королевство включало в себя луг Мадлинг и столько окружающего леса, сколько согласовалось с саном Тробиуса. В холме жило ровно восемьдесят шесть фейри. И среди них:

БОАВ, который выглядел как бледнозеленый юноша с антеннами и крыльями кузнечика. Он носил с собой черное перо, выдернутое из хвоста ворона, и записывал на листах, сделанных из спрессованных лепестков лилии, все события, произошедшие с племенем.

ТАТТЕРВИТ: чертенок, который любил забираться в человеческие дома и дразнить котов. Кроме того он любил подсматривать в окна, жалуясь и гримасничая, пока кто-нибудь не замечал его; тогда он быстро сбегал.

ГУНДЕЛАЙН: стройная девушка невероятной красоты с текучими бледно-лиловыми волосами. Она строила гримасы, прихорашивалась и дурачилась, но никогда не говорила, и никто не знал ее достаточно хорошо. Она любила слизывать шафран с пестиков мака, быстро двигая заостренным зеленым язычком.

УОН: она любила встать рано, до рассвета, и побаловать себя каплями росы, смешанными с цветочными нектарами.

МУРДОК: жирный коричневый гоблин, дубивший мышиную кожу и сплетавший из пуха совят мягкие серые полотенца для детей фейри.

ФЛИНК, который, используя старинные знания, ковал мечи фейри.

Большой хвастун, он часто пел балладу о знаменитой дуэли, на которой сражался с гоблином Данготтом.

ШИММЕР: как-то раз она решила поиздеваться над королевой Боссум, и стала прыгать за ее спиной, подражая вихляющей походке королевы. При виде этого все фейри уселись на пол, сгорбились и прижали руки ко рту, чтобы не расхохотаться. В наказание королева Боссум вывернула ее ноги назад и приделала карбункул на нос.

ФАЛАЭЛЬ: показывается в виде бледно-коричневого чертенка, с телом мальчика и лицом девочки. Фалаэль беспрестанно озорничает, и когда жители деревни приходят в лес за ягодами и орехами, именно Фалаэль заставляет их орехи взорваться, а ягоды земляники стать жабами и пчелами.

И еще была Твиск, обычно казавшаяся девушкой с оранжевыми волосами в платье из серой кисеи. Однажды она бродила в тенях около пруда Тилхилвелли, и внезапно повстречала тролля Манжеона. Он схватил ее за талию, унес на берег, сорвал с нее серую кисею и приготовился к эротической связи. При виде его приапического инструмента, гротескно большого и покрытого бородавками, Твиск обезумела от страха. Извиваясь, дергаясь и лягаясь, она попыталась вырваться из рук потного Манжеона. Но вот она ослабла, и Манжеон навалился на нее всем весом. Она попыталась защититься при помощи магии, но от волнения вспомнила только заклинание для уменьшения водянки фермерских животных, которое, за отсутствием лучшего, и произнесла. Заклинание подействовало.

Массивный орган Манжеона съежился до размеров желудя и потерялся в складках серого брюха.

Манжеон от испуга вскрикнул, но Твиск и не подумала извиняться.

Тогда Манжеон в ярости провопил:

— Ведьма, ты дважды жестоко подшутила надо мной, и будешь подходяще наказана.

Он принес ее на дорогу, которая огибала лес. На перекрестке тролль поставил что-то вроде позорного столба и привязал ее к нему. Над ее головой он прибил вывеску: ДЕЛАЙТЕ СО МНОЙ ЧТО ХОТИТЕ и отошел назад, любуясь работой.

— Вот заклинание, которое я налагаю на тебя: ты будешь оставаться здесь, пока трое прохожих, будь то болваны, скряги или знатные вельможи не насытятся тобой. Надеюсь впредь ты будешь более любезной с теми, кто пристанет к тебе на берегу пруда Тилхилвелли.

Манжеон ушел, и Твиск осталась одна.

Первым, кто ехал мимо, оказался сэр Джасине из Облачного Замка. Остановив коня, он удивленно оглядел Твиск.

— «ДЕЛАЙТЕ СО МНОЙ ЧТО ХОТИТЕ», — прочел он. — Госпожа, почему вас подвергли такому унижению?

— Сэр рыцарь, я не просила, чтобы меня привязали к этому столбу, — сказала Твик, — и не я повесила эту вывеску.

— Тогда кто?

— Тролль Манжеон, из мести.

— Тогда, конечно, я помогу вам всем, чем только смогу.

Сэр Джасине спешился и снял шлем, став симпатичным белокурым джентльменом с длинными усами. Он попытался ослабить веревки, но ничего не добился.

— Госпожа, — наконец сказал он, — эти узы не поддаются моим усилиям.

— В таком случае, — вздохнула Твиск, — пожалуйста сделайте то, что подразумевает вывеска. Только после трех таких встреч узы ослабнут.

— Не самый доблестный поступок, — сказал сэр Джасине. — Тем не менее я выполню свое обещание. — И он сделал то, что должно было помочь ей освободиться.

Сэр Джасине предложил остаться и помочь ей, если понадобится, но она попросила его уехать.

— Увидев вас, другие путешественники не осмелятся остановиться. Так что вы должны идти, и немедленно! День клонится к вечеру, и я надеюсь оказаться дома до наступления ночи.

— Здесь мало кто ездит, — сказал сэр Джасине. — Тем не менее здесь появляются бродяги и прокаженные, так что, может быть, вам повезет. Госпожа, я желаю вам доброго дня.

Сэр Джасине надел шлем, сел на коня и уехал.

Прошел час, солнце начало склоняться к западу. И тут Твиск услышала веселый свист, и вскоре к ней подошел молодой крестьянин, идущий домой после дня работы в поле. Как и сэр Джасине, он изумленно остановился, потом медленно подошел к ней. Твиск печально улыбнулась ему.

— Как видите, сэр, я привязана. Я не могу уйти и не могу сопротивляться тем желаниям, которые вызываю в вас.

— У меня очень простое желание, — сказал парень. — Но я родился не вчера и хочу знать, что написано на вывеске.

— Там сказано: делай все, что хочешь...

— А, тогда все в порядке. Я просто боялся, что там может быть цена или карантин.

Без дальнейших слов он поднял свою рубашку и с грубым рвением соединился с Твиск.

— А теперь, мадам, простите меня. Я тороплюсь домой, сегодня на ужин бекон с турнепсом, и после вас я чувствую страшный голод.

Парень исчез в наступающем вечере, а Твиск с беспокойством ожидала прихода ночи.

Наступила ночь. По воздуху поплыл ледяной холод, облака закрыли зведы, стало темно, как в могиле. Несчастная Твиск съежилась, дрожа и всхлипывая, и со страхом слушала звуки ночи.

Медленно текли часы. В полночь Твиск услышала медленные шаги. Потом они остановились, и кто-то, могущий видеть сквозь темноту, оглядел ее.

Потом он приблизился, но даже глаза фейри увидели только высокий силуэт.

Какое-то время он только стоял, потом коснулся ее холодными пальцами.

— Сэр? — спросила трепещущая Твиск. — Кто вы? Вы человек?

Существо не ответило. Дрожа от ужаса Твиск вытянула пальцы и нащупала одежду, похожую на плащ; она дернула ее и оттуда хлынул тревожащий запах.

Незнакомец схватил Твиск в холодные объятия, и она почти потеряла сознание. Наконец он ушел, и Твиск упала на землю, грязная, но свободная.

Через кромешную тьму она побежала к холму Трипси. Вдруг облака разошлись; свет звезд помог ей найти дорогу и она добралась до дома. Она с остервенением вымылась и отправилась спать в свою комнату, обитую зеленым бархатом.

Фейри никогда не забывают обиду, но и не унывают от неудач, так что Твиск быстро забыла об этом случае, и вспомнила только тогда, когда выяснилось, что она беременна.

В соответствующее время она родила рыжеволосую девочку, которая, даже лежа в ивовой корзине, накрытой совиными перьями, смотрела на мир с преждевременной мудростью.

Кто — или что — был ее отцом? Неопределенность раздражала Твиск, и она не могла полностью наслаждаться ребенком. Однажды Уэйнс, жена лесоруба, принесла в лес мальчика. Ни думая ни секунды Твиск взяла себе белокурого младенца и положила на его место странную умную девочку.

Вот таким образом Друн, сын Аилла и Сулдрун, оказался в холме Трипси, а Мадук, дочь неизвестного отца, в Хайдионе.

Дети фейри подвержены истерикам, у них часто случаются вспышки раздражения и злобы.

Друн, веселый ребенок с дюжиной привлекательных качеств, очаровал фейри как дружелюбием, так и блестящими белыми кудрями и темными синими глазами; его рот всегда был поджат и изогнут, как будто накануне улыбки. Его назвали Типпит, постоянно целовали и кормили орехами, цветочным нектаром и хлебом из травяных семян.

Фейри не терпят неловкости, и Друн учился очень быстро. Он узнал все о цветах и чувствах растений; он взбирался на деревья и исследовал луг Мадлинг, от Травяного Бугра до реки Тванкбоу. Он выучил язык земли и тайный язык фейри, который так часто ошибочно принимают за птичьи трели.

В замке фейри время идет намного быстрее, и Друну уже исполнилось восемь лет. Первая половина этого времени прошла счастливо и незамысловато. Когда ему было примерно пять лет (при всей неопределенности такого определения), он спросил у Твиск, к которой относился как к снисходительной, хотя и взбалмошной сестре.

— Почему у меня нет крыльев, как у Дигби, и я не могу летать? Я бы хотел научиться этому, пожалуйста.

Твиск, которая, сидя на траве, плела косу из первоцвета, пожала плечами.

— Летают только дети фейри. А ты не совсем фейри, хотя ты — мой обожаемый Типпит; вот я вплету этот первоцвет в твои волосы и ты будешь намного красивее Дигби с его узким лисичьим лицом.

— Тем не менее, — настойчиво спросил Друн, — если я не фейри, то кто?

— Ну, ты нечто намного большее, это точно: возможно принц, и твое настоящее имя Друн. — Она узнала это довольно странным образом. Беспокоясь о судьбе своей рыжеволосой дочери, Твиск наведалась в дом Грайса и Уэйнс, и видела, как приехали рыцари короля Касмира. После чего она незаметно забралась на тростниковую крышу и слышала, как Уэйнс жалуется о пропавшем ребенке, Друне.

Нельзя сказать, что Друн обрадовался.

— Я бы предпочел быть фейри.

— Увидим, — сказала Твиск, прыгая на ноги. — А сейчас ты принц Типпет, повелитель всех первоцветов.

Какое-то время все шло как и прежде, и Друн засунул нежелательное знание как можно подальше. В конце концов король Тробиус владеет могущественной магией; если его вежливо попросить, король сделает из него фейри.

Только один из обитателей холма относился к нему со злобой: Фалаэль, с девичьим лицом и телом юноши, чей ум кипел остроумными проказами. Однажды он выдрессировал две армии мышей и одел их в замечательные мундиры. Первая носила красное с золотым, вторая — синее с белым и серебряные шлемы. Они храбро пошли навстречу друг другу с разных сторон луга и сразились в великой битве, в то время как фейри из холма Трипси аплодировали доблестным подвигам и лили слезы над павшими героями.

Кроме того Фалаэль был талантливым музыкантом. Он собрал оркестр из ежей, ласок, ворон и ящериц, и научил их играть на музыкальных инструментах. Они мелодично настолько искусно и мелодично, что сам король Тробиус разрешил им сыграть Великую павану весеннего равнодействия, после чего Фалаэлю надоел его оркестр. Вороны улетели; две ласки-фаготистки напали на ежа, который слишком рьяно бил в барабан, и оркестр распался.

Со скуки Фалаэль превратил нос Друна в длинного зеленого угря, который, изгибаясь, пронзал Друна насмешливым взглядом. Друн побежал за помощью к Твиск, а та негодующе пожаловалась королю, который привел нос в порядок и наказал Фалаэля: тому пришлось молчать ровно неделю и день; жуткое наказание для разговорчивого фейри.

Но и после того, как наказание закончилось, Фалаэль молчал еще три дня, от полной испорченности. На четвертый он подошел к Друну.

— Из-за твоей злобы я навлек на себя унижение: я, Фалаэль, со многими достоинствами! Неужели тебя удивляет мое недовольство?

— Вспомни, я не привязывал угря к твоему носу, — с достоинством ответил Друн.

— Я сделал это для смеха, и почему ты должен хотеть изуродовать мое прекрасное лицо? Напротив, твое лицо похоже на пригоршню теста с двумя сливами-глазами. Грубое лицо, поле сражения глупых мыслей. Но чего еще можно ожидать от смертного? — И Фалаэль торжествующе прыгнул в воздух, сделал тройное сальто и, приняв величественную позу, заскользил по лугу.

Друн побежал к Твиск.

— Я действительно смертный? И никогда не буду фейри?

Твиск какое-то время внимательно глядела на него.

— Да, ты смертный. И никогда не будешь фейри.

С этого мгновения жизнь постепенно стала меняться. Былая невинность сменилась напряжением; фейри глядели на него искоса; каждый день он чувствовал себя все более и более одиноким.

На луг Мадлинг пришло лето. Однажды утром Твиск подошла к Друну и заговорила голосом, похожим на звон серебряных колокольчиков.

— Пришло время; ты должен выйти из холма и проложить себе дорогу в мире людей.

Друн стоял, с разбитым сердцем, чувствуя, как по щекам текут слезы.

— Тебя зовут Друн, — сказала Твиск. — Ты сын принца и принцессы. Твоей матери больше нет среди живых, о твоем отце я не знаю ничего, и искать его бесполезно.

— Куда же я пойду?

— Иди за ветром! Туда, куда поведет тебя судьба!

Друб повернулся и, со слезами, застилавшими глаза, пошел к выходу из холма.

— Подожди! — крикнула ему Твиск. — Все собрались, чтобы попрощаться с тобой. И ты не уйдешь без наших подарков.

И, действительно, фейри из холма Трипси, необычно подавленные, пожелали ему доброй дороги.

— Типпит, или Друн, — сказал король Тробиус, — ты знаешь, что время пришло. Сейчас тебе грустно расставаться с нами, потому что мы по-настоящему любим тебя, но вскоре ты забудешь нас, и мы станем для тебя как искры в темноте. Когда ты состаришься, то будешь считать нас странными детскими снами.

Фейри столпились вокруг Друна, плача и смеясь, одновременно. Они одели его в прекрасные одежду: темно-зеленый камзол с серебряными пуговицами, синие бриджи из плотного льняного твила, зеленые чулки, черные сапоги и черная шапочка со скругленными полями, остроконечным козырьком и розовым пером.

Кузнец Флинк подарил Друну меч.

— Его зовут Дассенах. Он будет расти вместе с тобой, и всегда будет подходить тебе. Его кромка никогда не затупится и, как только ты позовешь его по имени, он окажется в твоей руке!

Боаб повесил ему на шею медальон.

— Это талисман против страха. Всегда носи этот черный камень, и тебя никогда не покинет мужество.

Нисмус принесла ему свирель.

— Это музыка. Когда ты заиграешь, все пятки взлетят в воздух и ты никогда не останешься без веселых друзей.

Король Тробиус и королева Боссум поцеловали Друна в лоб.

Королева дала ему маленький кошелек с золотой кроной, серебряным флорином и медным пенни.

— Это магический кошелек, — сказала она ему. — Он никогда не опустеет. Более того, если ты даже отдашь монету и захочешь ее назад, коснись кошелька, и монета вернется к тебе.

— А теперь храбро вперед, — сказал король. — Иди и не оглядывайся назад, иначе у тебя будет семь лет несчастья; именно так должен идти тот, кто навсегда уходит из холма фейри.

Друн повернулся и пошел через луг Мадлинг, уставившись только на тропинку, по которой должен идти. Фалаэль, сидевший где-то в стороне, не участвовал в прощании. Зато сейчас он послал пузырь звука, который не слышал никто, кроме Друна. Пузырь пронесся через луг и взорвался у уха Друна, заставив того вздрогнуть.

— Друн! Друн! Погоди!

Друн оставился и оглянулся, обнаружив только пустой луг, наполненный презрительным смехом Фалаэля. Где же замок, беседки, гордые развевающиеся знамена?

Он увидел только низкий холмик в центре луга, и чахлый дуб, растущий на его вершине.

Обеспокоенный Друн отвернулся от луга. Неужели король Тробиус действительно поразит его семью годами несчастья, и только из-за ошибки, вызванной Фалаэлем? Законы фейри чаще всего непоколебимы.

Флотилия летних облаков закрыла солнце, лес помрачнел. Друн потерял чувство направления; он хотел идти на юг, к краю леса, но вместо этого пошелзапад, а потом, постепенно, забрал на север, еще глубже в лес: он шел под огромными раскидистыми ветвями древних шишковатых дубов, пересекал мшистые россыпи камней, переходил спокойные ручьи, обрамленные папоротниками; так прошел день. Ближе к закату он соорудил себя постель из стеблей и сучков; пришла темнота, он накрылся листьями папоротника, и долго лежал без сна, слушая звуки леса. Животных он не боялся; они почувствуют запах фейри и обойдут его стороной. Однако по лесу бродят и другие создания, и что будет если они почуют его? Друн решил не думать об этом.

— Как здорово не бояться, — вслух сказал он, коснувшись талисмана, висевшего на шее. — Иначе я бы не сумел заснуть от страха.

Наконец его веки отяжелели и он уснул.

Облака разошлись; на небо выплыл месяц, свет луны просочился через листья. Так прошла ночь.

На рассвете Друн зашевелился и сел в своем гнезде из веток и папоротника. Он посмотрел по сторонам и вспомнил об изгнании из холма. Какое-то время он сидел, охватив колени руками, чувствуя себя одиноким и потерявшимся...

Далеко в лесу он услышал птичью трель и внимательно прислушался... Нет, только птица, не фейри. Друн встал с импровизированной кровати и почистился. Рядом он нашел заросли земляники, хорошо позавтракал и, постепенно, его настроение поднялось. Возможно все к лучшему. Он не фейри, и должен войти в мир людей. И разве он, в конце концов, не сын принца и принцессы? Ему нужно только найти родителей, и все будет в порядке.

Он задумался. Вчера, без всякого сомнения, он выбрал неправильное направление; и какое же направление правильное? Друн почти ничего не знал о землях, окружавших лес, и не умел читать направление по солнцу. Он пошел наискосок и оказался рядом с ручьем, по берегу которого бежала тропинка.

Друн застыл на месте, огляделся и прислушался. Тропинки означали прохожих, а по лесу ходят очень злые создания. Быть может лучше пересечь ручей и пойти там, где никто не ходит? С другой стороны тропинка может привести его куда-нибудь, и, если он будет вести себя осторожно, ему ничего не грозит. Кроме того, разве есть такая опасность, с которой он не сумеет справиться с помощью талисмана и меча Дассенаха?

Друн расправил плечи пошире, и пошел по дорожке, которая постепенно отклонилась на северо-восток, заводя его еще глубже в лес.

Он шел часа два и пришел на поляну, засаженную сливовыми и абрикосовыми деревьями, давно одичавшими.

Друн оглядел поляну, казавшуюся заброшенной и тихой. Среди лютиков, красного клевера и портулака летали пчелы; никаких признаков жилья. И, тем не менее, Друн отступил назад, смущенный подсознательными опасениями.

— Если есть хозяин у этих фруктов, пожалуйста, выслушай меня, — громко сказал он. — Я голоден, и хотел бы взять десять вишен и десять абрикосов. Могу ли я это сделать?

Тишина.

— Если ты не запрещаешь мне, — опять сказал Друн, — я буду считать фрукты подарком, за которые благодарю тебя.

Из-за дерева в тридцати футах от него выскочил тролль с узким лбом и большим красным носом, из которого торчала целая поросль волос. В руках он держал сеть и деревянные вилы.

— Вор! Я запрещаю тебе брать мои фрукты! Если ты сорвал хотя бы один абрикос, твоя жизнь принадлежит мне! Я схвачу тебя, откормлю абрикосами и продам огру Арбогасту! За десять абрикос и десять вишен я требую медное пенни.

— Хорошая цена за фрукты, которые должны пропасть, — сказал Друн. — Неужели тебе недостаточно моей благодарности?

— Благодарность не турнепс — в горшок не положишь. Медный пенни или обедай травой.

— Хорошо, — сказал Друн. Он вынул пенни из кошелька и бросил его троллю, который удовлетворенно хрюкнул.

— Десять абрикосов, десять вишен и не больше; и не жадничай, выбирая лучшие.

Пока Друн срывал абрикосы и вишни, тролль сосредоточенно считал. Как только Друн сорвал последний фрукт, тролль закричал:

— Хватит, убирайся!

Друн пошел по тропинке и на ходу ел фрукты. Закончив, он напился воды из ручья и пошел дальше. Пройдя полмили, он остановился и коснулся кошелька. Заглянув внутрь, он увидел вернувшееся пенни.

Ручеек расширился и образовал пруд, затененный четырьмя величественными дубами.

Друн вырвал молодые камыши и обмыл их жесткие белые корни. Он отыскал кресс салат и дикий латук, и сделал из всего это свежий острый салат; потом пошел дальше по тропинке.

Ручей слился с рекой; чтобы идти дальше, надо было пересечь или его или ее. Оглядевшись, он заметил аккуратный деревянный мост, протянувшийся над ручьем; как всегда осторожный, остановился перед ним.

Никого не было видно, и не было никакого свидетельства того, что проход может быть запрещен. «Если нет, очень хорошо, — сказал себе Друн. — Тем не менее лучше всего попросить разрешение».

— Хранитель моста! — громко сказал он. — Я хочу воспользоваться мостом!

Никакого ответа. Тем не менее Друну показалось, что он услышал шорох под мостом.

— Хранитель моста! Если ты запрещаешь мне пройти, покажись! Иначе я пересеку мост и заплачу только благодарностью.

Из глубокой тени под мостом выскочил взбешенный тролль в одежде из фиолетовой бумазеи. Он был даже более уродлив, чем предыдущий: бородавки и жировые шишки торчали изо лба, который нависал как скала над маленьким красным носом с повернутыми вперед ноздрями.

— Ты чего здесь орешь? Почему я не могу спокойно отдохнуть?

— Я хочу пересечь мост.

— Только поставь ногу на мой драгоценный мост, и я положу тебя к себе в корзину. Чтобы пересечь мост ты должен заплатить серебряный флорин.

— Не слишком ли дорого?

— Не имеет значения. Плати, как все воспитанные существа, или поворачивай обратно и иди откуда пришел.

— Если я должен, значит должен. — Друн открыл кошелек, вынул серебряный флорин и швырнул его троллю, который укусил его и сунул в свой кошель.

— Проваливай, и впредь постарайся поменьше шуметь.

Друн пересек мост и пошел по тропинке. Через какое-то время деревья поредели и солнце стало весело греть плечи. В конце концов не так уж плохо быть свободным и ни от кого не зависеть! Особенно с кошельком, возвращающим деньги, потраченные против желания. Друн коснулся кошелька и флорин, отмеченный зубами тролля, вернулся на место. Насвистывая, Друн продолжал путь.

Вокруг тропинки опять сгрудились деревья; с одной стороны появился высокий холм, поднимавший из зарослей цветущего мирта и белых лощин-цветов.

Внезапно раздался ужасающий рев, и на тропинку за его спиной прыгнуло два огромных черных пса, рычавших и пускавших слюни. Их сдерживали цепи, но они рвались с цепей, дергали их, вставали на задние лапы и скрежетали зубами. Друн, перепугавшись до смерти, резко повернулся, выхватил Дассенах и приготовился защищаться. Из осторожности он отступил назад, но тут еще две собаки, не менее дикие, чем первые, бросились ему на спину, и только отчаянный прыжок вперед спас его от смерти.

Он находился между двумя парами разъяренных тварей, и каждая из них рвалась с цепи, чтобы добраться до его горла.

Друн вспомнил о талисмане.

— Как здорово, что я их не боюсь! — дрожащим голосом сказал он самому себе. — Теперь я должен доказать свою храбрость и убить этих мерзких тварей!

Он взмахнул мечом.

— Собаки, берегитесь! Я готов закончить ваши злые жизни!

Сверху послышался повелительный крик. Псы замолчали и застыли в свирепых позах. Друн поглядел наверх и на каменной полке, футах в десяти над его головой, увидел маленький деревянный домик, на пороге которого стоял тролль, соединивший в себе все омерзительные черты первых двух. Он носил одежду табачного цвета, черные сапоги с железными пряжками и странную коническую шляпу, наклоненную на одну сторону.

— Только коснись моих собачек! — яростно крикнул тролль. — Одна царапина, и я свяжу тебя и отдам Арбогасту!

— Прикажи им освободить дорогу! — крикнул Друн. — И я уйду с миром.

— Не все так просто! Своим свистом и щебетанием ты потревожил их; надо быть потише! Плати за нанесенный ущерб: золотая крона, не меньше!

— Это слишком много, — сказал Друн, — но время дорого, и я вынужден заплатить. — Он вынул из кошелька золотую крону и бросил ее троллю, который взвесил монету на ладони.

— Ну, похоже, я должен тебя простить. Собачки, прочь!

Псы молча канули в кустах, а Друн изо всех сил понесся по тропе. Он бежал, пока не выбился из сил; только тогда он остановился, коснулся кошелька и пошел дальше.

Спустя милю тропинка соединилась с дорогой, мощеной коричневым кирпичом.

Очень странно найти такую прекрасную дорогу так глубоко в лесу , подумал Друн. Одно направление было ничем не лучше другого, и Друн повернул налево.

Около часа он шел по дороге, а лучи заходящего солнца уже с трудом пробивались сквозь листву. Внезапно он что-то услышал и остановился. Бум, бум, бум. Друн мгновенно спрыгнул с дороги и спрятался за деревом. По дороге шел огр, раскачиваясь из стороны в сторону на тяжелых кривых ногах. Футов пятьдесят в высоту, объемистое пузо выдается вперед, руки, ноги и тело в буграх мускулов. Большая мягкая шляпа затеняла невероятно уродливое лицо. На спине он нес плетеную корзинку с двумя детьми.

Наконец тролль прошел, его бум-бум-бум затихло вдали.

Друн вернулся на дорогу; его осаждала дюжина разных чувств, самое сильное из которых скрутило в узел живот и заставило челюсть отвиснуть. Страх? Конечно нет! Талисман защищает его от этого недостойного мужчины чувства. Что тогда?

Очевидно гнев: этот огр, Арбогаст, собрался мучить человеческих детей.

Друн отправился вслед за огром. Идти было недалеко. Дорога поднялась на невысокий холм, потом спустилась на луг, в центре которого стоял замок Арбогаста, большое мрачное здание из серого камня с крышей из зеленых медных листов.

Землю перед замком была засажена капустой, турнепсом и луком, по бокам росли кусты смородины. Дюжина детей, в возрасте от шести до двенадцати лет, работали в саду под присмотром черноволосого толстого мальчика лет четырнадцати. У него было странное лицо: тяжелый квадратный верх сужался в лисью мордочку с маленьким острым подбородком. В руке он держал грубый бич, сделанный из ивовых прутьев, связанных на конце веревкой. Время от времени он щелкал бичом, заставляя детей работать более усердно. Он ходил вокруг сада, раздавая приказы и угрозы:

— Арвил, не бойся запачкать руки! Сегодня необходимо выдернуть все сорняки. Бертруда, что с тобой? Почему сорняки ускользают от тебя? Быстрее! Работа должна быть сделана! Поуд, не ложись всем телом на капусту. Обрабатывая землю не убивай растение!

Тут он сделал вид, что заметил Арбогаста и приветствовал его:

— Добрый день, ваша честь; все идет как положено, как и всегда, когда за работу отвечает Нерульф.

Арбогаст перевернул корзину и вывалил на землю двух девочек лет двенадцати, одну белокурую, вторую — черноволосую.

Арбогаст надел железное кольцо на горло каждой девочки, и проревел.

— Если только попробуете убежать, сразу узнаете то, что уже знают другие!

— Совершенно верно, сэр, совершенно верно! — крикнул из сада Нерульф. — Никто не осмеливается покинуть вас. А если кто-то решится, доверьте мне поймать их!

Арбогаст не обратил на него внимания.

— За работу! — проревел он девочкам. — Я люблю свежую капусту; вы будете ухаживать за ней! — Тяжело переваливаясь, он прошел через луг к замку. Огромная дверь открылась; он вошел и оставил дверь открытой.

Солнце опустилось совсем низко; дети стали работать медленнее, не помогали ни угрозы, ни щелканье кнута. Наконец они совсем остановились и сгрудились в кучу, бросая боязливые взгляды на дом. Нерульф поднял свой бич повыше.

— Колонна, аккуратная и упорядоченная. Марш!

Дети образовали неровную двойную линию и вошли в дом. Дверь за ними закрылась со зловещим лязгом, разнесшимся по всему лугу.

Сгустились сумерки. Из окна на боковой стене дома полился желтый свет ламп.

Друн осторожно подошел к замку; коснувшись талисмана, он по грубой каменной стене поднялся к одному из окон, используя трещины и щели как ступеньки, и выбрался на широкий каменный подоконник. Створки были приоткрыты; осторожно припав к щели, Друн оглядел главный зал, освещенный шестью висевшими на стенах лампами и пламенем большого очага.

Арбогаст сидел у стола и пил вино из оловянной кружки. На дальнем конце комнаты, у стены, сидели дети, с ужасом глядя на Арбогаста, как зачарованные. Над очагом жарилось тело ребенка, нафаршированное луком и посаженное на вертел, который поворачивал Нерульф, время от времени поливая мясо маслом. Рядом, в большом черном котле, варились турнепс и капуста.

Арбогаст допил вино и рыгнул. Потом, похожий на дьявола, вытянул массивные ноги и покрутил вертел взад и вперед, громко смеясь при каждом движении. Дети сидели съежившись, с широко распахнутыми глазами и отвисшими губами. Один из маленьких мальчиков захныкал.

Арбогаст бросил на него холодный взгляд.

— Замолчи, Даффин! — негроким мелодичным голосом приказал мальчику Нерульф.

Пока Арбогаст ел свое блюдо, бросая кости в огонь, дети поужинали супом из капусты.

Несколько минут Арбогаст пил вино, дремал и рыгал. Потом повернулся на стуле и стал разглядывать детей, которые сразу сбились поближе друг к другу. Даффин опять захныкал, и Нерульф, которому, похоже, было так же неловко, как всем остальным, опять мягко пожурил его.

Арбогаст протянул руку в высокий шкаф и поставил на стол две бутылки, одну высокую и зеленую, вторую — маленькую и черно-фиолетовую.

Потом достал два кубка, зеленый и фиолетовый, в каждый из которых нацедил вина. В зеленый кубок он аккуратно добавил каплю из зеленой бутылки, а фиолетовый — каплю из черно-фиолетовой.

Потом встал на ноги и, ворча и хрипя, тяжело подошел к дальней стене. Отбросив Нерульфа в угол, он уставился на группу, а потом указал пальцем.

— Вы двое, вперед!

От стены, трепеща, отделились те самые две девочки, которых он поймал сегодня. Друн, глядевший из окна, решил, что обе очень хорошенькие, особенно блондинка, хотя брюнетка была на полгода ближе к женской зрелости.

Арбогаст заговорил глупо лукавым и игривым голосом.

— Ага, парочка девиц, изящных и вкусных. Как вы называете себя? Ты! — Он указал на блондинку. — Как тебя зовут?

— Глинет.

— А тебя?

— Фаренс.

— Очень мило. Обе прелестны. Ну, кому повезет сегодня? Этой ночью Фаренс.

Схватив черноволосую девочку, он поднял ее на кровать, высотой не меньше двадцати четырех футов.

— Снимай одежду!

Флоренс заплакала, и стала просить пощады. Арбогаст свирепо фыркнул, с раздражением и удовольствием.

— Быстрее! Или я оторву у тебя спину и тебе будет не на чем носить одежду!

Задыхаясь от рыданий, Фаренс сбросила с себя платье. Арбогаст аж заверещал от удовольствия.

— Замечательное зрелище. Что может быть вкуснее, чем голая девочка, робкая и нежная? — Подойдя к столу, он выпил содержимое фиолетового кубка. В то же мгновение он сжался, превратившись к приземистого сильного тролля, ростом не выше Нерульфа, прыгнул на кровать, сбросил одежду и занялся сексом с Фаренс.

Друн глядел на все это из окна; колени ослабели, кровь пульсировала в горле. Отвращение? Ужас? Естественно не страх, и он благодарно коснулся амулета. Тем не менее, чем бы это ни было, он чувствовал себя странно ослабевшим.

Арбогаст был неутомим. И еще долго после того, как Фаренс безвольно вытянулась на матрасе, он продолжал и продолжал. Наконец тролль откинулся назад со стоном удовлетворения, и мгновенно заснул.

Друну пришла в голову потрясающая мысль, и, поскольку он ничего не боялся, то сразу начал действовать. Аккуратно спустившись на спинку высокого стула Арбогаста, он прыгнул на стол, вылил содержимое зеленого кубка на пол, добавил вина и налил в него две капли из фиолетовой бутылки. Потом взобрался на подоконник и спрятался за занавесом.

Пришла ночь, огонь в очаге почти погас. Арбогаст громко храпел; дети молчали, и только изредка кто-нибудь из них всхлипывал.

Наконец через окна просочился серый рассвет и Арбогаст проснулся. Минуту он полежал, приходя в себя, потом прыгнул на пол, зашел в уборную и облегчился. Вернувшись, он подошел к очагу, подул на огонь и подкинул свежих дров. Когда пламя заревело и затрещало, он подошел к столу, вскарабкался на стул, взял зеленый кубок и выпил его содержимое. В то же мгновение, благодаря каплям, которые Друн добавил в вино, он уменьшился и стал ростом с фут. Друн тут же спрыгнул с окна на стул, потом на стол и на пол. Выхватив меч, он разрубил на куски суетящуюся и пронзительно кричащую тварь. Тем не менее верещащие куски все время пытались соединиться друг с другом, и Друн не мог позволить себе ни секунды передышки. Глинет бросилась вперед, стала хватать куски тела и бросать их в огонь; там они сгорали дотла. Тем временем Друн поместил голову в горшок, который накрыл крышкой; голова, работая зубами и языком, пыталась освободиться.

Остальные дети осторожно подошли к нему. Друн вытер меч о засаленную шляпу Аброгаста и сказал.

— Больше бояться нечего; Аброгаст вам ничего не сделает.

Нерульф облизал губы и протиснулся вперед.

— Могу я спросить, кто ты такой?

— Меня зовут Друн; я случайно проходил мимо.

— Понял. — Нерульф глубоко вздохнул и развернул мясистые плечи. Не самый располагающий к себе парень, подумал Друн: грубые черты лица, толстый рот, остроконечный подбородок и узкие черные глаза.

— Пожалуйста, прими нашу благодарность. На самом деле я как раз хотел осуществить в точности такой же план; тем не менее ты очень достойно выполнил его. А сейчас, дай мне подумать. Мы должны организоваться, иначе как мы справимся? Но сначала необходимо все привести в порядок. Поуд и Хлоуд: ведра и швабры. За работу, я не хочу увидеть ни одного пятна. Друн, ты можешь помочь им. Гретина, Зоел, Глинет, Бедртруда: проверьте кладовку и приготовьте нам завтрак. Лоссами и Фальп: вынесите наружу всю одежду Арбогаста и одеяла; возможно здесь станет пахнуть лучше.

Пока Нерульф раздавал приказы, Друн взобрался на стол. Он налил немного вина в зеленый и фиолетовый кубки, и добавил по капле из соответствующей бутылки. Потом выпил зеленую порцию и стал двенадцать футов в высоту. Спрыгнув на пол, он схватил потрясенного Нерульфа за железное кольцо, обхватывавшее шею. Взяв со стола фиолетовую порцию, он поднес ее ко рту Нерульфа.

— Пей!

Нерульф попытался протестовать, но не мог ничего поделать и стал крепким чертенком в два фута высотой. Друн приготовился стать обычного роста, но Глинет остановила его.

— Сначала сними железные кольца с наших шей.

Один за другим дети подходили к Друну. Он бил по металлу Дассенахом, потом несколько раз скручивал кольцо, и ломал его. Освободив всех, Друн опять стал нормального роста. Очень осторожно он упаковал обе бутылки и положил к себе в рюкзак. Тем временем дети разыскали палки и с удовольствием принялись избивать Нерульфа. Тот выл, плясал и просил прощения, но не нашел его ни у кого, и его били до тех пор, пока он не стал черно-синим. На какое-то мгновение избиение прекратилось, но тут один из детей припомнил некоторые из жестоких поступков Нерульфа, и его стали бить опять.

Девочки заявили, что готовы приготовить обильный пир из окороков и сосисок, засахаренной смородины, пирогов с куропатками, белого хлеба, масла и лучшего вина Арбогаста; но они отказались начинать, пока очаг не будет вычищен от пепла и костей, слишком живых свидетельств их рабства. Все охотно принялись за работу, и вскоре весь зал стал сравнительно чистым.

В полдень был устроен великолепный пир. Каким-то образом голова Арбогаста сумела забраться на край горшка и вцепиться в него зубами; приподняв крышку лбом, она из темноты горшка следила за детьми, наслаждавшимися лучшими блюдами, которые могла предложить кладовая замка.

Закончив с едой, Друн заметил, что с горшка упала крышка, а сам горшок опустел. Он закричал, и все бросились разыскивать пропавшую голову. Поуд и Даффин нашли ее уже на лугу: она упрямо двигалась вперед, хватая землю зубами. Ударами ног они пригнали ее в замок. На переднем дворе соорудили что-то вроде виселицы, привязали к многоцветным волосам железную проволоку и повесили на ней голову. По настоянию всех бывших пленников, Друн влил каплю зеленого зелья в красный рот, голова стала своего естественного размера и даже начала отдавать приказы, на которые дети радостно не обращали внимание.

Пока голова в ужасе глядела на все это, дети навалили под ней вязанки хвороста, принесли огонь из очага и зажгли хворост. Друн принес свою свирель и заиграл, а дети стали весело танцевать вокруг огня. Голова ревела и умоляла, но никто ее не простил.

Наконец голова сгорела, и жизнь огра Арбогаста закончилась.

Устав от событий дня, дети вернулись с замок. Они поужинали кашей и капустным супом с хорошим хрустящим хлебом, запили все это вином и отправились спать. Кое-кто, несмотря на ужасный запах, ловко взобрался на кровать Арбогаста; остальные устроились у огня.

Друн, не спавший предыдущую ночь, устал до последней косточки тела, не говоря уже о сегодняшних событиях; тем не менее заснуть он не смог. Он лежал перед огнем, заложив руки за голову, и обдумывал свои приключения. В конце концов с ним не произошло ничего особенно плохого. Возможно он все-таки сумеет избежать семи лет несчастья.

Огонь почти догорел, и Друн принес из поленицы дрова. Он сунул их в угли, и из камина вылетел целый рой красных искорок. Пламя ярко вспыхнуло и отразилось от глаз Глинет, каторая проснулась и села. Потом она подошла к Друну и села перед очагом. Оба сидели, обхватив руками колени и глядели в огонь. Наконец она заговорила хриплым полушепотом.

— Никто не потрудился поблагодарить тебя за то, что ты спас нас. Я делаю это сейчас. Спасибо, дорогой Друн; ты добрый, вежливый и невероятно храбрый.

— Надеюсь, что я действительно добрый и вежливый, — задумчиво сказал Друн, — потому что я сын принца и принцессы, но что касается храбрости... Боюсь, что я не могу ей похвастаться.

— Чушь! Только невероятно храбрый человек может сделать то, что ты сделал.

Друн горько рассмеялся и коснулся талисмана.

— Фейри знали, что мне не хватает храбрости, и дали мне вот этот талисман мужества; без него я бы не осмелился ни на что.

— Совсем не уверена, — сказала Глинет. — Амулет или нет, но я считаю тебя исключительно храбрым.

— Приятно слышать, — мрачно сказал Друн. — Хотел бы я быть таким.

— Кстати, а почему фейри вообще дали тебе такой подарок, или любой другой? Обычно они не страдают избытком щедрости.

— Всю свою жизнь я прожил с ними в холме Трипси на лугу Мадлинг. Однако три дня назад они выгнали меня, хотя многие из них любят меня до сих пор. Поэтому они и подарили мне амулет и еще кое-что. Только один или два желали мне зла, и устроили так, что, уходя, я оглянулся и навлек на себя семь лет несчастий.

Глинет взяла руку Друна и прижала к своей щеке.

— Как они могли поступить так жестоко?

— Это дело рук Фалаэля, который живет ради таких шалостей. Но что произошло с тобой? Почему ты оказалась здесь?

Глинет печально улыбнулась огню.

— Мрачная история. Ты уверен, что хочешь ее услышать?

— Если ты ее расскажешь.

— О самом худшем я тебе не расскажу. Я жила в Северном Ульфланде, в городе Трокшо. Мой отец был сквайром. Мы жили в замечательном доме со стеклянными окнами, кроватями с перинами и ковром на полу гостиной.

На завтрак мы ели яйца и кашу, на обед сосиски и поджаренных цыплят, и ужинали хорошим супом с салатом из зеленых овощей.

Нашей округой правил граф Джалк, сидевший в замке Сфег; он воевал со ска, которые уже высадились на Дальнем Побережье. К югу от Трокшо лежит крепость Поелитец: проход через Тич-так-Тич в Даут и места, занятые ска. Ска всегда давили на нас, и всегда граф Джалк отгонял их. И вот однажды сто рыцарей ска на черных лошадях ворвались в Трокшо. Люди города взяли в руки оружие и отогнали их. Неделю спустя армия из пяти сотен ска на черных лошадях выехала из Дальнего Побережья и взяла штурмом Трокшо. Они убили отца и мать, и сожгли наш дом. Я спряталась под сеном вместе с моей кошкой Петтис, и смотрела, как они скачут взад и вперед, завывая, как демоны. Потом появился граф Джалк со своими рыцарями, но ска убили и его, завоевали всю округу и, возможно, Поелитец.

Когда ска уехали из Трокшо, я взяла несколько серебряных монет и убежала вместе с Петтис. Дважды меня едва не схватили бродяги. Однажды ночью я осмелилась заночевать в старом сарае, и на меня напала большая собака.

Моя храбрая Петтис не захотела убегать, бросилась меня защищать и погибла. Пришел фермер и нашел меня. Он и его жена были добрыми людьми, и взяли меня к себе. Я была почти довольна, хотя все время работала в кладовке и во время молотьбы. Но один из их сыновей начал приставать ко мне и предлагать всякие глупости. Я больше не осмеливалась одна ходить в сарай, боясь, что он найдет меня. Однажды мимо фермы шла процессия паломников. Они называли себя Остатки Старого Гомара и шли на праздник в Годвайн Фойри, где находятся руины столицы Старого Гомара, стоявшей на краю Великого леса; потом они собирались в Тич-так-Тич и Даут. Я решила пойти с ними и ушла с фермы.^[28]

Мы благополучно пересекли горы и пришли в Годвайн Фойри, разбили лагерь на краю развалин и все было хорошо, пока не настал день перед летним солнцестоянием. Только тогда я узнала о празднике и о том, что меня ждет. Мужчины разделись догола и надели на себя рога козлов и оленей. Они раскрасили лица в синие, а ноги в коричневое.

Женщины вплели в волосы листья тополя и надели на талию пояс с двадцатью четырьмя ягодами рябины. Каждый раз, когда женщина соединялась с мужчиной, он отрывал одну из ее ягод; та из женщин, которая первой избавлялась от всех своих ягод, объявлялась воплощением богини любви, Соб. Мне сказали, что по меньшей мере шесть мужчин собираются тронуть меня, хотя я еще не полностью женщина. В ту же ночь я сбежала из лагеря и спряталась в лесу.

Еще дюжину раз я пугалась до смерти и сбегала, но, в конце концов, одна ведьма поймала меня, сунула под шляпу и продала Арбогасту. Остальное ты знаешь.

Какое-то время оба сидели молча и глядели на огонь.

— Хотел бы я путешествовать с тобой и защищать тебя, — наконец сказал Друн, — но на мне висят семь лет несчастья, которые я бы не хотел разделить с тобой.

Глинет положила голову на плечо Друна.

— Я бы с радостью рискнула.

Они еще долго разговаривали этой ночью, пока от огня не остались только угли. Внутри и снаружи все было спокойно, и только сверху иногда слышался легкий стук; Глинет сказала, что по крыше бегают призраки мертвых детей.

Утром дети позавтракали и взломали сокровищницу Арбогаста, в которой нашли шкатулки с драгоценностями, пять корзин, полных золотых крон, набор серебряных чаш, на которых были искусно изображены события мифических времен, и дюжины других ценностей.

Какое-то время дети резвились и проказничали, играя с сокровищами и представляя себя владельцами больших имений, и даже бледная Флоренс чуть-чуть поиграла с ними.

К полудню сокровища разделили поровну между всеми, за исключением Нерульфа, которому не разрешали ничего.

Поужинав луком, заготовленным впрок гусем, белым хлебом с маслом и пудингом с винным соусом, дети собрались вокруг огня, хрустя орехами и попивая наливку. Восемь мальчиков: Даффин, Поуд, Фульп, Аврил, Хлоуд, Лоссами, Друн и мрачный чертенок Нерульф, и шесть девочек: Гретина, Зоэль, Бертруда, Фаренс, Виделин и Глинет. Самыми младшими были Аврил и Зоэль, самыми старшими, не считая Нерульфа, Лоссами и Фаренс.

Несколько часов они обсуждали свое положение и лучшую дорогу через лес Тантреваллес в цивилизованную местность.

Поуд и Хлоуд лучше всего знали местность.

Они заявили, что надо идти на север по дороге, мощеной кирпичом; тогда они выйдут к реке, которая рано или поздно впадет в Мюрмейл. А если идти вдоль Мюрмейл, то можно попасть на равнины Даута, или, если повезет, купить лодку или построить плот.

— На самом деле с нашими деньгами мы можем легко добыть лодку и доплыть до башен Гехадиона или, если захотим, добраться до Авалона, — сказал Поуд.

Наконец, за час до полуночи, все уснули; все, за исключением Нерульфа, который еще долго сидел у камина, мрачно глядя на тлеющие угольки.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ГОТОВЯСЬ К ПУТЕШЕСТВИЮ, дети перетащили тележку огра к главной двери дворца, смазали оси жиром и загрузили ее сокровищами. Поперек оглоблей привязали шесты, так что девять из них могли тянуть, а остальные толкать сзади. Только Нерульф не мог помогать, но никто и не надеялся на него, не говоря уже о том, что на тележке его вещей не было. Дети попрощались с замком Арбогаста и пошли по вымощенной коричневым кирпичом дороге.

День выдался свежий, ветер пригнал сотни облаков из Атлантики и собрал их вместе высоко над лесом. Дети энергично тянули и толкали тележку по дороге, в то время как Нерульф изо всех сил бежал за ними в туче пыли. В полдень отряд остановился, пообедал хлебом и коричневым пивом, и пошел дальше, на север и восток.

Ближе к вечеру дорога привела их на заросшую травой поляну, на которой росло полдюжины скрюченных яблонь. Сбоку стояло маленькое разрушенное аббатство, построенное пламенными христианскими миссионерами первой волны. Несмотря на провалившуюся крышу, знание предлагало хоть какое-то подобие крова. Дети развели огонь и приготовили ужин из сморщенных яблок, хлеба, сыра и салата, запив его водой из ближайшего ручья. Потом все улеглись на траве, чтобы отдохнуть после дневной работы. Они были счастливы и уверенны в себе; похоже счастье повернулось к ним лицом.

Ночь прошла без происшествий. Утром группа уже приготовилась идти дальше, когда Нерульф, склонив голову и прижав руки к груди, подошел к Друну.

— Сэр Друн, дайте мне сказать, что я заслужил наказание, которое вы наложили на меня. Я никогда не осознавал свою заносчивость, пока меня не заставили поступать так. Но сейчас вы открыли мне глаза. Я считаю, что выучил урок и больше не буду делать такие ошибки; сейчас я новый человек, честный и порядочный. Поэтому, прошу вас, верните мне мой нормальный облик, чтобы я мог толкать повозку. Я не хочу сокровищ — я не заслужил их — но я хочу помочь остальным. Конечно вы можете отказать мне; я все пойму и не буду питать к вам плохих чувств: в конце концов вина полностью лежит на мне. И я очень устал: весь день я бежал со всех ног за повозкой, весь в пыли, спотыкаясь о булыжники и боясь упасть в лужу. Что вы скажете мне, сэр Друн?

Друн безучастно выслушал его.

— Погоди, пока мы не доберемся до людей; там я верну тебе твой рост.

— Ах, сэр Друн, вы не доверяете мне! — крикнул Нерульф. — Тогда давайте расстанемся здесь и сейчас, потому что еще один такой день я не переживу. Идите по дороги до великого Мурлейла и по его берегам к башням Гехадиона. Удачи вам всем! Я последую за вами, но в своем темпе.

Нерульф вытер глаза грязным суставом пальца.

— Быть может однажды вы в красивой одежде будете гулять по карнавалу и заметите карлика, бьющего в барабан или корчащего смешные рожи; пожалуйста, бросьте бедняге пенни, ведь это может быть ваш старый товарищ Нерульф — если, конечно, я переживу встречи с чудовищами Тантреваллеса.

Друн долго молчал.

— Ты действительно раскаиваешься в прошлом поведении?

— Я презираю себя! — крикнул Нерульф. — Я ненавижу старого Нерульфа.

— В таком случае нет смысла больше наказывать тебя.

Друн добавил в кружку с водой одну каплю из зеленой бутылки.

— Выпей, прими свой первоначальный облик и стань нам всем добрым другом; тогда, возможно, в конце концов и ты получишь часть сокровищ.

— Благодарю вас, сэр Друн! — Нерульф выпил зелье, и тут же стал большим и сильным, как раньше. В мгновение ока он прыгнул на Друна, бросил его на землю, сорвал с его пояса меч Дассенах и повесил на свою толстую талию. Потом взял зеленую и фиолетовую бутылки, и разбил их о камень. — Больше никаких глупостей, — объявил Нерульф. — Я самый большой и сильный, и я опять буду главным. — Он пнул ногой Друна. — Вставай!

— Ты сказал, что сожалеешь о прошлых поступках! — возмущенно крикнул Друн.

— Да! Я не был достаточно жестким. Слишком много разрешал. Теперь все будет иначе. Эй, вы все, к тележке!

Испуганные дети собрались у тележки и ждали, пока Нерульф срезал три ветки ольхи и связывал их концы веревкой, сделав грубый, но практичный кнут.

— Выстроиться в линию! — крикнул Нерульф. — Быстрее! Поуд, Даффин, вы издеваетесь надо мной? Хотите попробовать кнута? Тихо! Все внимательно слушают мои слова, повторять не стану.

Во-первых, я ваш господин и все живут по моей команде.

Во-вторых, сокровище мое. Каждый камень, каждая монета и каждый кусочек.

В-третьих, мы идем в Клуггах в Годелии. Кельты задают гораздо меньше вопросов, чем Дауты, и не лезут в чужие дела.

— И четвертое, — здесь Нерульф остановился и неприятно улыбнулся. — Когда я был беспомощен, все вы избивали меня, палками. Я помню каждый удар, и если те, кто бил меня, предчувствуют, что их кожа загорится, они совершенно правы. Голые задницы увидят небо! Кнут засвистит и на них появятся кровавые рубцы! Вот все, что я хотел сказать, но я удовольствием отвечу на вопросы.

Никто ничего не сказал, и только в голове Друна ворочалась мрачная мысль: семь лет только начались, а несчастья уже ударили по нему с жуткой силой.

— Занимайте места у тележки! Сегодня мы пойдем быстро; наш стиль — скорость! Не как вчера, когда вы шли легким шагом. — Нерульф взобрался на повозку и устроился как можно удобнее. — Пошли! Шибче! Головы откинуть, и чтобы пятки сверкали в воздухе. — Он щелкнул кнутом. — Поуд! Меньше работай локтями. Даффин! Открой глаза; ты заведешь нас всех в канаву! Друн, половчее, покажи нам, как надо быстро идти! Вокруг прекрасное утро, счастливое время для нас всех!.. Эй, почему замедлились? Особенно вы, девчонки, переваливаетесь как курицы!

— Мы устали, — выдохнула Глинет.

— Так быстро? Ну, возможно я переоценил ваши силы, отсюда все кажется таким простым. И твои в частности; я не хочу, чтобы ты слишком устала, потому что ночью тебе понадобится поработать. Ха-ха-ха! Как приятно держать кнут! Вперед, но помедленнее.

Друн улучил мгновение и прошептал Глинет.

— Не бойся; он ничего тебе не сделает. Мой меч — магический, и вернется ко мне, как только я ему прикажу. В нужное время я призову Дассенах и этот негодяй останется беззащитным.

Глинет уныло кивнула.

Ближе к полудню дорога стала подниматься на низкие холмы, и дети уже не могли справиться с весом тележки, сокровищ и Нерульфа. Сначала Нерульф стегал всех кнутом, потом слез на землю, и, в конце концов, стал помогать толкать; наконец все вместе втащили тележку на высокий кряж. Короткий, но крутой участок дороги лежал между повозкой и берегами озера Линголен. Мечом Друна Нерульф срубил высокую сосну, привязал ее как тормоз к заду тележки, и они благополучно преодолели спуск.

И оказались на болотистом перешейке между озером и темными холмами, за которые спускалось солнце.

В болоте теснилось несколько островков; на одном из них нашла себе убежище банда негодяев. Их наблюдатели уже давно заметили тележку, и сейчас бандиты выскочили из засады. Дети, на мгновение оцепеневшие от страха, бросились во все стороны. А бандиты, разглядев добычу, и не подумали преследовать их.

Друн и Глинет убежали вместе по дороге, ведущей на восток. Они бежали до тех пор, пока ноги не свело судорогой и в груди закололо; только тогда они бросились в высокую траву у дороги, чтобы отдохнуть.

Мгновением позже на дороге рядом с ними появился еще один беглец: Нерульф.

— Семь лет несчастья, — вздохнул Друн. — Неужели всегда будет так плохо?

— Хватит нахальничать, — прошипел Нерульф. — Я все еще командир, если ты забыл. Вставай!

— Для чего? Я устал.

— Не имеет значения. Мое великое сокровище пропало; но, быть может, у тебя за пазухой завалялся камень другой. Вставай, я сказал! Ты тоже, Глинет!

Друн и Глинет медленно встали. В рюкзаке Друна Нерульф нашел старый кошелек, вывернул содержимое на ладонь и разочарованно проворчал:

— Крона, флорин, пенни: чуть больше, чем ничего. — Он бросил кошелек на землю. Друн, со спокойным достоинством, поднял его и убрал в рюкзак.

Нерульф обыскал и Глинет, его руки задержались на выпуклых частях ее молодого тела, но ничего ценного не нашел. — Теперь пошли; мы должны найти укрытие на ночь.

Все трое пошли по дороге, время от времени оглядываясь, нет ли преследователей; однако никто не появлялся. Лес стал исключительно густым и темным; все трое, несмотря на усталось, шли как можно быстрее, и постепенно вышли на равнину, рядом с которой тянулось болото.

Садящееся солнце светило из-за холмов, позолотив нижние края облаков, плывших над озером; они отбрасывали нереальный темно-золотой свет на болото.

Нерульф заметил маленький выступ, почти остров, вдававшийся в болота ярдов на пятьдесят; в его самой высокой точке росла плакучая ива. Он повернулся к Друну и угрожающе посмотрел на него.

— Глинет и я проведем ночь там, — объявил он. — А ты иди куда хочешь, и не возвращайся. И считай, что тебе повезло, потому что я хотел поблагодарить тебя за побои. Иди!

И он подошел к краю болота и, используя меч Друна, начал рубить кусты для кровати.

Друн прошел несколько ярдов, остановился и задумался. Он мог вернуть Дассенах в любое мгновение, но что это даст? Нерульф может найти другое оружие: большие камни, длинную дубину или просто станет за дерево и бросит вызов «Иди сюда». И благодаря росту и силе, сможет победить Друна и, безусловно, убить, если ему захочется.

Нерульф оглянулся, заметил Друна и крикнул.

— Разве я не приказал тебе уходить? — Он бросился было к Друну, который быстро убежал в густой лес. Здесь он нашел сук и обломал его, сделав крепкую дубину в четыре фута длиной. Потом вернулся к болоту.

Нерульф медленно шел через болото туда, где росли более толстые и мягкие тростники. Друн махнул рукой Глинет. Та подбежала к нему и Друн быстро объяснил ей, что надо сделать.

Нерульф оглянулся и увидел их двоих, стоящих вместе.

— Что ты тут делаешь? Я же сказал тебе уйти и никогда не возвращаться! Ты не подчинился мне и я приговариваю тебя к смерти.

Глинет увидела, как что-то поднимается из болота за спиной Нерульфа. Она вскрикнула и указала пальцем.

Нерульф презрительно рассмеялся.

— И ты думаешь, что можешь одурачить меня этим старым трюком? Я кое-что больше... — И тут он почувствовал, как что-то мягко коснулось его ноги. Поглядев вниз, он увидел серую руку с длинными пальцами, шишковатыми суставами и клейкой кожей. Нерульф застыл, как вкопанный; потом, как бы против воли, обернулся и оказался лицом к лицу с хесептором.

Он придушенно закричал, отпрыгнул назад и взмахнул Дассенахом, которым резал тростник.

Друн и Глинет вылетели на дорогу, где они остановились и посмотрели назад.

Нерульф медленно отступал от хесептора, который наступал на него, угрожающе подняв руки и растопырив пальцы. Нерульф пытался бить мечом, и сумел пронзил плечо хесептора, на что тот печально зашипел.

Пора.

— Дассенах, ко мне! — крикнул Друн.

Меч вылетел из пальцев Нерульфа, пролетел над болотом и оказался в руке Друна, который угрюмо сунул его в ножны. Хесептор бросился вперед, окутал Нерульфа и утянул кричащего человека вниз, в трясину.

Было уже темно, на небо высыпали многочисленные звезд. Друн и Глинет забрались на вершину травянистого холма, стоявшего в нескольких ярдах от дороги. Они собрали охапки травы, сделали мягкие кровати и вытянулись на них, усталые до последней степени. И полтора часа глядели на звезды, большие и нежно-белые. Наконец они свернулись калачиком и заснули, спокойно проспав до утра.

После двух относительно спокойных дней пути, Друн и Глинет добрались до широкой реки, которая, как чувствовала Глинет, должна была быть самой Мюрмейл. Над текой протянулся массивный каменный мост, и здесь кончалась древняя кирпичная дорога.

Прежде, чем поставить ногу на мост, Друн трижды позвал сборщика пошлины, но никто не показался, и они спокойно пересекли мост.

Отсюда начинались три дороги. Одна вела на восток по берегу реки; вторая шла вверх по течению рядом рекой; и третья, наконец, уходила на север, как если бы не имела в виду никакой определенной цели.

Друн и Глинет пошли на восток, и два дня путешествовали через речные пейзажи удивительной красоты.

Глинет радовалась хорошей погоде.

— Подумай, Друн! Если бы ты был действительно проклят, дождь промочил бы нас до ниточки или снег заморозил до костей!

— Хотел бы я в это поверить.

— Нет никаких сомнений. Посмотри на эти замечательные ягоды! Как раз для нашего ланча! Разве это не счастье?

Друн очень хотел, чтобы его убедили в этом.

— Похоже так оно и есть.

— Конечно! И больше не будем говорить о проклятьях. — Глинет подбежала к роще, по краю которой тек маленький ручей, вскоре после этого впадавший в Мюрмейл.

— Погоди! — крикнул Друн, — или обязательно произойдет какое-нибудь несчастье! Есть кто-нибудь, кто запрещает нам есть эти ягоды?

Никто не отозвался, и они вдосталь наелись спелой черной смородины.

Какое-то время они лежали, отдыхая в тени деревьев.

— Мы почти вышли из леса, — сказала Глинет. — Пришло время строить планы. Ты уже думал о том, что нам делать?

— Да. Мы будем ездить повсюду и пытаться найти моих отца и мать. Если я действительно принц, тогда мы будем жить в замке и я добьюсь того, чтобы тебя тоже сделали принцессой. У тебя будут замечательные платья, карета и другая кошка, такая же как Петтис.

Глинет засмеялась и поцеловала Друна в щеку.

— Мне бы понравилось жить в замке. И конечно мы найдем твоего отца и мать: на свете не так много принцев и принцесс!

Глинет начала дремать. Ее веки опустились и она уснула. Друн, который не мог спать, отправился посмотреть на тропинку, шедшую по берегу ручья. Он прошел сотнюфутов и оглянулся. Глинет спокойно спала. Он прошел еще сотню футов, и еще. Лес казался очень тихим; деревья — Друн никогда не видел таких высоких деревьв — величественно поднимались вверх, создавая светящийся зеленый полог высоко над головой.

Тропинка поднялась на маленький каменистый пригорок, и Друн увидел круглое озеро, затененное высокими деревьями. На мелководье резвилось пять нагих дриад, стройных созданий с красно-розовыми ртами, длинными коричневыми волосами, маленькими грудями, узкими бедрами и невыразимо красивыми лицами. Как и у фейри, у них не было волос на лобке; они казались сделанными из материи, менее грубой, чем кровь, мясо и кости.

Минуту восхищенный Друн стоял, не в силах отвести глаза; потом внезапно испугался и медленно попятился.

Его заметили. Он услышал звонкие испуганные крики.

На берегу, почти у ног Друн, небрежно валялись повязки, которые поддерживали их коричневые волосы; смертный, завладевший такой повязкой, получил бы власть над дриадой, и она бы вечно исполняла его капризы, но Друн ничего этого не знал.

Одна из дриад плеснула водой в Друна. Он увидел, как капли поднялись в воздух, вспыхнули в свете солнца и превратились в маленьких золотых пчел, которые жужжали и впивались Друну в глаза; мир вокруг него исчез.

Друн от ужаса закричал и упал на колени:

— Фейри, вы ослепили меня! Я не собирался подглядывать за вами! Вы слышите меня?

Молчание. Только звук листьев, дрожавших в полуденном воздухе.

— Фейри! — крикнул Друн, слезы ручьем текли по щекам. — Неужели вы ослепили меня за такую маленькую обиду?

Молчание, окончательное.

Друн на ощупь пошел по тропе, ориентируясь по журчанию ручейка. На полдороге он встретил Глинет, которая проснулась и отправилась искать его. Она мгновенно поняла, что опять произошло несчастье, и подбежала к нему.

— Друн! Что случилось?

Друн глубоко вздохнул и попытался заговорить мужественным голосом, который, несмотря на все усилия, дрожал и прерывался.

— Я пошел по тропинке и увидел в пруду пять купающихся диад; они плеснули в меня пчелами и теперь я ничего не вижу! — Несмотря на талисман, Друн еле сдерживал горе.

— Ох, Друн! — Глинет подошла ближе. — Открой глаза пошире, дай мне взглянуть.

Друн посмотрел туда, где должно было быть ее лицо.

— Что ты видишь?

— Очень странно! — сбивчиво ответила Глинет. — Я вижу круги золотого света, один вокруг другого, а между ними коричневые ободки.

— Пчелы! Они наполнили мои глаза жужжанием и темным медом!

— Друн, мой самый дорогой Друн! — Глинет ласково обняла и поцеловала его. — Как они могут быть такими злыми!

— Семь лет несчастья, — мрачно сказал он. — Хотел бы я знать, что будет следующее. Ты должна бросить меня...

— Друн! Как ты мог такое сказать?

— ...потому что если я упаду в дыру, тогда тебе не надо будет падать за мной.

— Я никогда не брошу тебя!

— Глупости! Я обнаружил, что это ужасный мир. И все что ты можешь сделать — бросить меня и позаботиться о себе.

— Но ты единственный, кого я люблю больше всего на свете! Мы как-нибудь проживем. Семь лет кончатся, и останутся только годы счастья!

— Но я ослеп, навсегда! — крикнул Друн дрожащим голосом.

— Не уверена. Магия ослепила тебя, магия может и вылечить. Что ты думаешь?

— Надеюсь, что ты права. — Друн сжал талисман рукой. — Я благодарен ему за храбрость, хотя гордиться нечем. Я подозреваю, что в душе я трус.

— Амулет или нет, ты — мой храбрый Друн. Тем или иным способом, но мы преуспеем в этом мире.

Друн какое-то время думал, потом вынул магический кошелек.

— Будет лучше, если его понесешь ты. С моим счастьем ворона схватит его и унесет прочь.

Глинет заглянула внутрь и даже вскрикнула от удивления.

— Нерульф из него все вытряхнул; а сейчас я вижу золото, серебро и медь!

— Это магический кошелек, и мы никогда не обеднеем, пока он в безопасности.

Глинет сунула кошелек за лиф платья.

— Я буду настолько осторожной, насколько возможно. — Она взглянула на тропинку. — Быть может мне стоит пойти к пруду и объяснить дриадам, какую ужасную ошибку они сделали...

— Ты никогда не найдешь их. Кроме того они бессердечны, как фейри, или еще хуже. Они могут и тебе что-нибудь сделать. Давай уйдем отсюда.

Ближе к вечеру они пришли к развалинам христианской часовни, построенной давно забытыми миссионерами. Рядом росли слива и айва, ветки которых ломились от фруктов.

Сливы оказались спелыми; айва же горчила, несмотря на прекрасный цвет. Глинет собрала множество слив, которые стали их скудным ужином. Потом она нарвала травы и сделала мягкие кровати среди упавших камней. Все это время Друн сидел, слепо глядя вдоль реки.

— Мне кажется, что лес кончается, — сказал Глинет Друну. — Вскоре мы будем в безопасности среди цивилизованных людей. Тогда у нас будет хлеб, мясо и молоко, и еще настоящие кровати.

Над лесом Тантраваллес горел закат, который превратился в сумерки.

Друн и Глинет забрались в кровати и быстро заснули.

Где-то перед полночью на небо поднялся месяц, бросил свой свет на реку и осветил лицо Глинет; девочка проснулась. Какое-то время она лежала в полусне, слушая сверчков и лягушек... Внезапно до нее донесся далекой тяжелый топот копыт. Потом он стал громче, к нему добавился звон цепей и скип кожаных седел. Глинет приподнялась на локте и увидела дюжину всадников, скачущих по дороге вдоль реки. Они сидели, низко пригнувшись к седлу, сзади развевались плащи; свет месяца освещал их древнюю упряжь и черные кожаные шлемы с пылающими наушниками. Один из всадников, почти уткнувшийся головой в лошадиную гриву, повернулся и поглядел на девочку.

Лунный свет осветил его мертвенно-бледное лицо; затем призрачная кавалькада ускакала. Топот стал ослабевать и скоро исчез.

Глинет опять легла на траву и наконец заснула.

На рассвете Глинет тихо встала; она попыталась выбить искру из огнива, которое нашла вчера, и разжечь костер, но у ней ничего не получилось.

Друн проснулся и закричал от ужаса; потом быстро подавил крик.

— Это был не сон, — сказал он через мгновение.

Глинет осмотрела глаза Друна.

— Все те же золотые круги.

Она поцеловала Друна.

— Не переживай, мы найдем способ вылечить тебя. Помнишь, что я сказала вчера? Магия дала, магия возьмет.

— Я уверен, что ты права, — глухо сказал Друн. — В любом случае словами горю не поможешь. — Он встал на ноги, почти немедленно запнулся за корень и упал. Раскинув руки в стороны, он зацепил цепочку, на которой висел амулет; оба взлетели в воздух.

Глинет подбежала к нему.

— Ты сильно ударился? О, бедное колено, все в крови от этого острого камня!

— Плевать на колено, — прохрипел Друн. — Я потерял талисман; я порвал цепочку и он улетел!

— Он не убежит, — рассудительно сказала Глинет. — Сначала я перевяжу колено, а потом найду талисман.

Она оторвала полосу от юбки и промыла царапину водой из маленького ручья.

— Сейчас кожа высохнет, я перевяжу рану и вскоре ты будешь такой же резвый, как всегда.

— Глинет, найди талисман, пожалуйста. Это надо сделать как можно быстрее. А что, если его утащит мышь?

— Тогда она станет самой храброй мышью в мире! Кошки и совы будут поджимать хвост и спасаться бегством. — Она потрепала Друна по щеке. — Сейчас найду... Он должен быть где-то там. — Он встала на четвереньки, посмотрела там и здесь, и почти тут же увидела амулет. Как назло, кабошон ударился о камень и разбился на дюжину кусков.

— Ты его видишь? — с беспокойством спросил Друн.

— Мне кажется, что он в этой куче травы. — Глинет нашла маленький гладкий камень, и вложила его в зажим. Ударив амулетом по краю валуна, она опустила защелку и камень встал на место. — Вот он, в траве! Сейчас починю цепочку.

Она расправила перекошенное звено и повесила амулет на шею Друну, к его огромному облегчению.

— Вот так, как новый.

Оба позавтракали сливами и пошли вдоль реки.

Лес превратился в рощи, разделенные лугами с высокой травой, волнуемой ветром. Они прошли мимо пустой хижины, убежища для тех пастухов, которые осмеливались пасти свои стада так близко к волкам, грисвольдам и медведям.

Еще одна миля, потом еще одна, и они подошли к приятному двухэтажному коттеджу, под верхними окнами которого висели ящики с цветами. Каменная изгородь окружала сад, в котором росли незабудки, желтофиоль, анютины глазки и луговой сивец. Пара дымовых труб на каждом коньке крыши кончались колпаками, находившимися высоко над свежей чистой соломой. Дальше по дороге виднелась деревня с серыми каменными домами, сгрудившимися в низине. Старуха в черном платье и белом переднике пропалывала сад.

Увидев Друна и Глинет она выпрямилась, покачала головой и вернулась к работе.

Когда Глинет и Друн подошли к воротам, на маленьком крыльце появилась округлая хорошенькая женщина средних лет.

— Дети, что вы делаете здесь, так далеко от дома?

— Мы бродяги, госпожа, — ответила Глинет. — Боюсь, что у нас нет ни дома, но семьи.

Женщина удивленно посмотрела туда, откуда они пришли.

— Но эта дорога никуда не ведет!

— Мы прошли через лес Тантреваллес.

— Тогда вы родились в рубашке! Как вас зовут? Вы можете называть меня дама Мелисса.

— Я Глинет, а это Друн. Фейри пустили пчел ему в глаза, и сейчас он ничего не видит.

— Ах! Какое горе! Они часто бывают такими жестокими. Подойди сюда, Друн, разреши мне увидеть твои глаза.

Друн шагнул вперед и дама Мелисса изучила концентрические желто-золотые кольца.

— Я знаю пару магических трюков, но не так много, как настоящая ведьма, и ничего не могу для тебя сделать.

— Возможно вы можете продать нам немного хлеба и сыра, — предположила Глинет. — Вчера и позавчера мы не ели ничего, кроме слив.

— Конечно, и не думайте мне платить. Дида? Где ты? У нас тут пара голодных детей! Принеси из молочной молоко, масло и сыр. Входите, дорогуши. Идите на кухню, а я подумаю, что мы можем найти для вас.

Когда Глинет и Друн уселись за шероховатый деревянный стол, дама Мелисса подала им только что испеченный хлеб, густой суп из баранины и ячменя, вкусного цыпленка, зажаренного с шафраном и орехами, и, наконец, сыр и сочный зеленый виноград.

Сама дама Мелисса сидела рядом, пила чай из листьев вербены и с улыбкой смотрела, как они едят.

— Я вижу, что вы оба здоровые молодые люди, — сказала она. — Вы брат и сестра?

— Так может показаться, — сказала Глинет. — Но, откровенно говоря, мы не родственники. Но мы оба пострадали от несчастий, и мы считаем, что нам надо быть вместе, потому что никого другого у нас нет.

— Вы находитесь в Дальнем Дауте, — успокаивающе сказала госпожа Мелисса, — вне этого ужасного леса, и я уверена, что ваша жизнь изменится к лучшему.

— Я тоже надеюсь на это. Нам нечем вас поблагодарить за замечательный обед, но мы не хотим навязывать себя. Если вы извините нас, мы пойдем своей дорогой.

— Почему так быстро? Уже полдень. Я уверена, что вы устали. Наверху есть замечательная комната для Гвинет, а на чердаке хорошая кровать для Друна. Вы поужинаете хлебом с молоком и парой кексов, поедите яблок, мы сядем у огня и вы расскажете мне свои приключения. А завтра, когда отдохнете, пойдете своей дорогой.

Глинет заколебалась и взглянула на Друна.

— Оставайтесь, — попросила дама Мелисса. — Иногда здесь так одиноко с капризной старой Дидой.

— Мне все равно, — сказал Друн. — Возможно вы сможете сказать нам, где найти могущественного волшебника, который уберет пчел из моих глаз.

— Я подумаю об этом деле и спрошу Диду; она знает понемногу обо всем.

Глинет вздохнула.

— Боюсь, вы испортите нас. Бродягам не положено есть хорошую еду и спать в мягких кроватях.

— Только на одну ночь. Потом хороший завтрак и вы пойдете своей дорогой.

— Тогда мы благодарим вас за доброту.

— Совсем нет. Мне доставляет удовольствие видеть, как такие хорошенькие дети наслаждаются моим домом. Я прошу вас об одном: не докучать даме Диде. Она очень стара, немного раздражительна и даже — мне стыдно признаться — немного жутковата. Но если вы оставите ее в покое, она и вам ничего не сделает.

— Естественно; мы будет относиться к ней очень вежливо.

— Благодарю тебя, моя дорогая. А теперь, почему бы вам не выйти наружу и, пока не придет время ужина, не насладиться садом?

— Благодарю вас, дама Мелисса.

Оба вышли в сад, где Глинет водила Друна от цветка к цветку, чтобы он мог насладиться их запахом.

Целый час они ходили, вдыхали и наслаждались, после чего Друн устал, вытянулся на лужайке и заснул под лучами теплого солнца, а Глинет стала разгадывать тайну солнечных часов.

Кто-то позвал ее со стороны коттеджа; она оглянулась и увидела даму Диду, которая сначала призвала ее к молчанию, а потом жестом подозвала к себе.

Глинет медленно подошла к даме Диде, которая, сгорая от нетерпения, знаками приказала ей идти быстрее. Глинет поторопилась подойти к ней.

— Что дама Мелисса сказала вам обо мне? — спросила дама Дида.

Глинет заколебалась, но все-таки храбро сказала правду.

— Она сказала, что лучше не тревожить вас; вы очень старая и часто раздражительная, или даже немного, ну, непредсказуемая.

Дама Дида сухо хихикнула.

— Ну, у тебя будет возможность судить об этом самой. А пока — слушай меня внимательно, девочка! — не пей молоко за ужином. Я обращусь к даме Мелиссе и, когда она отвлечется, вылей молоко в раковину, а потом скажи, что больше не хочешь. После ужина скажи, что вы очень устали и хотите спать. Все поняла?

— Да, дама Дида.

— Пренебрежешь мной — подвергнешься серьезной опасности! Сегодня ночью, когда дом затихнет и дама Мелисса пойдет в свою мастерскую, я тебе все объясню. Ты внимательно следила за моими словами?

— Да, дама Дида. Если я могу так сказать, вы не сердитая и не жуткая.

— Хорошая девочка. До вечера. А сейчас я должна вернуться к сорнякам: они растут быстрее, чем я способна их выдернуть.

Пришел вечер. На закате дама Мелисса позвала их на ужин. На кухонном стеле она поставила свежий хрустящий хлеб, масло и тарелку с маринованными грибами. И она налила кружки с молоком для Глинет и Друна; рядом стоял кувшинчик с молоком, если они захотят добавки.

— Садитесь, дети, — сказала дама Мелисса. — Вы вымыли руки? Хорошо. Ешьте, сколько хотите, и не забывайте о молоке. Оно очень свежее.

— Спасибо, дама Мелисса.

В это мгновение из гостиной послышался голос дамы Диды.

— Мелисса, иди сюда! Мне надо поговорить с тобой!

— Позже, Дида, позже! — Но Мелисса все-таки встала и пошла к двери; в то же мгновение Глинет вылила молоко из обоих кружек.

— Сделай вид, что пьешь молоко; кружка пуста, — прошептала она Друну.

Когда дама Мелисса вернулась, оба, Друн и Глинет, сделали вид, что допивают молоко.

Дама Мелисса ничего не сказала, но отвернулась и больше не обращала на них внимания.

Глинет и Друн съели хрустящий хлеб с маслом, после чего Глинет сделала вид, что зевает. — Мы оба устали, дама Мелисса. Надеюсь вы извините нас, если мы пойдем спать.

— Конечно! Глинет, помоги Друну добраться до кровати, и ты знаешь, где твоя комната.

Глинет, со свечой в руке, отвела Друна на чердак.

— Ты не боишься остаться одна? — с сомнением спросил Друн.

— Немного, но не слишком.

— Я больше не боец, — с горечью сказал Друн. — Тем не менее, если я услышу твой крик, я прибегу.

Глинет спустилась в свою комнату и не раздеваясь легла на кровать. Спустя несколько минут появилась дама Дида.

— Она в мастерской; у нас есть несколько минут. Начну с того, что эта дама Мелисса, как она называет себя, могущественная злая ведьма. Когда мне было пятнадцать лет она дала мне молоко с дурманом, а потом перенесла себя в мое тело — то самое, которое носит сейчас. А я, пятнадцатилетняя девчонка, получила тело сорокалетней женщины, которое Мелисса использовала тогда. И все это было двадцать пять лет назад. Сегодня ночью она хочет обменяться телами с тобой. Ты будешь дамой Мелиссой, она станет Глинет и сохранит всю свою силу; ты закончишь свои дни служанкой, как я. А Друн будет носить воду из реки для ее сада. Сейчас она у себя в мастерской готовит магию.

— Как мы может остановить ее? — спросила Глинет дрожащим голосом.

— Остановить? — фыркнула Дида. — Я хочу уничтожить ее!

— Я тоже — но как?

— Пойдем со мной; быстрее!

Дида и Глинет побежали в свинарник. На простыне лежала молодая свинья.

— Я вымыла и одурманила ее, — сказала Дида. — Помоги мне перенести ее наверх.

Оказавшись в комнате Глинет, они одели свинью в ночную рубашку и домашний чепец, и положили на кровать, лицом к стене.

— Быстрее, — прошептала Дида. — Она будет здесь с минуты на минуту. В шкаф!

Едва они успели запереться, как услышали на лестнице шаги. В комнату вошла дама Мелисса, одетая в розовое платье, с красной свечой в каждой руке.

Над кроватью на крюках висели две курильницы; Мелисса коснулась их пламенем, и, затлев, они стали испускать едкий дым.

Мелисса легла на кровать рядом со свиньей. Она положила черный брусок на свою шею и шею свиньи, потом проговорила заклинание:

Я в тебя, в меня ты.

Прямо и быстро, другие мы.

Безады!

Раздался испуганный визг: свинья обнаружила себя в неодурманенном теле Мелиссы. Дида выпрыгнула из шкафа, стащила тело свиньи на пол, толкнула первоначальную Мелиссу к стене и легла рядом с ней. Потом поставила черный брусок на свою шею и на шею Мелиссы. Вдохнув дым из курильниц, она выговорила заклинание:

Я в тебя, в меня ты.

Прямо и быстро, другие мы.

Безады!

И тут же испуганный визг свиньи донесся из тела старухи Диды. Мелисса встала с кровати и сказала Гвинет.

— Успокойся, дитя. Все закончилось. Я опять в своем теле. У меня украли детство и молодость, и кто мне возместит их? А сейчас помоги мне. Прежде всего мы должны спустить свинью в свинарник, по меньшей мере там она себя будет чувствовать в безопасности. А это старое тело скоро умрет.

— Бедная свинка, — прошептала Глинет.

Они привели создание, которое раньше звали Дидой, в свинарник и привязали к столбу. Потом, вернувшись в комнату, вынесли тело свиньи, которое уже начало шевелиться. Мелисса привязала его к дереву за коттеджем и окатила холодной водой.

Свинья немедленно пришла в сознание. Она попыталась заговорить, но язык и рот, для этого неприспособленные, издавали только неразборчивые звуки. Она завыла, в ужасе и печали.

— Так тебе и надо, ведьма, — сказала новая госпожа Мелисса. — Я не знаю, что ты видишь глазами свиньи или слышишь ее ушами, но ведьмой тебе больше не бывать.

На следующее утро Глинет разбудила Друна и рассказала о событиях предыдущей ночи. Друн немного обиделся, что его не позвали, но придержал язык.

Настоящая госпожа Мелисса приготовила завтрак из свежего окуня, только что выловленного из реки. Пока Друн и Глинет ели, на пороге дома появился подмастерье мясника.

— Дама Мелисса, у вас есть скот на продажу?

— Совершенно верно! Прекрасная годовалая свинья, в которой я не нуждаюсь. Она привязана к дереву с задней стороны дома. И не обращай внимания на странные звуки, которые она издает. А когда я буду в городе, мы с твоим мастером подведем счет.

— В точности так, дама Мелисса. Я уже заметил животное, когда шел сюда, и мне кажется, что оно в прекрасном состоянии. С вашего разрешения, я займусь им. — Подмастерье ушел и вскоре они увидели через окно, как он уводит визжащую свинью.

Почти сразу после этого Глинет вежливо заговорила.

— Мне кажется, что если мы хотим сегодня пройти побольше, нам лучше всего немедленно отправиться в путь.

— Поступай так, как считаешь нужным, — сказала дама Мелисса. — Сейчас у меня много дел, иначе я бы потребовала, чтобы вы погостили у меня подольше. Подождите секунду. — Она вышла и вскоре вернулась с золотой монетой для Друна и другой для Гвинет.

— Не благодарите меня; я переполнена радостью от того, что вернула себе тело, которое так долго использовалось не тем.

Из страха потревожить магическую силу, находившуюся в старом кошельке, они засунули золотые монеты в пояс бриджей Друна; потом, попрощавшись с дамой Мелиссой, пошли по дороге.

— Теперь, когда мы выбрались из леса, можно начинать строить планы, — сказала Глинет. — Во-первых мы должны найти мудрого человека, который направит нас к еще более мудрому человеку, который приведет нас к Первому мудрецу королевства и тот выгонит пчел из твоих глаз. Потом...

— И что потом?

— Потом мы должны узнать все что можно о принцах и принцессах, и кто из них может иметь сына по имени Друн.

— Если я переживу семь лет несчастья, этого может хватить.

— Ну, всему свое время. Вперед, шаг за шагом, шаг за шагом. Впереди деревня, и если можно верить этой вывеске, она называется Уокин.

На скамье перед деревенской гостиницей сидел старик и срезал с зеленой ветки ольхи длинные желто-белые сережки.

Глинет робко подошла к нему.

— Сэр, кто считается самым мудрым человеком в Уокине?

Старик задумался на время, которое потребовалось ему, чтобы снять с древесины ольхи две исключительно изогнутые сережки.

— Я удостою тебя честным ответом. Имей в виду, Уокин кажется мирным и спокойным, но недалеко от нас темнеет лес Тантреваллес. Злая ведьма живет в миле вверх по дороге, и бросает тень на весь Уокин. Следующая деревня, Люмарт, находится от нас в шести милях. Каждая из этих миль посвящена памяти разбойника из банды Жантона Головореза. Неделю назад все шесть собрались, чтобы отпраздновать именины Жантона, и их схватил Нуминант Охотник-за-Ворами. На Трехмильном Перекрестке ты все еще найдешь нашу знаменитую и самую интересную достопримечательность, старую Шесть-Сразу. Прямо на север, сразу за деревней, стоят дольмены, образующие лабиринт Туда-Сюда; откуда они взялись — никто не знает. В Уокине живут вампир, глотатель ядов и женщина, разговаривающая со змеями. В Дауте нет другой такой деревни. Я прожил здесь восемьдесят лет. Нужно ли сделать что-то еще, чтобы объявить себя самым мудрым человеком в Уокине?

— Сэр, быть может вы тот самый человек, которого мы ищем. Вот это мальчик — принц Друн. Фейри послали золотых пчел, которые оставили круги в его глазах, и он ослеп. Скажите нам, как мы можем вылечить его, или, если вы не знаете, у кого мы можем попросить помощи?

— Поблизости нет никого, кто может сделать такое. Магия фейри может быть снята только заклинанием фейри. Поищи Родиона, короля всех фейри; он носит зеленую шляпу с красным пером. Сорви с него шляпу, и он должен сделать все, что ты попросишь.

— Но как мы найдем короля Родиона? Вот это самое важное.

— Даже самый мудрый человек в Уокине не в силах разрешить эту загадку. Родион часто бывает на ярмарках, где покупает ленточки, ворсовые ткани и прочую ерунду. Однажды я видел его на Тинквудской ярмарке: веселый старый джентльмен верхом на козле.

— Он всегда ездит на козле? — спросила Глинет.

— Редко.

— Тогда как узнать его? На ярмарках можно найти сотни веселых джентльменов.

Старик срезал с ветки очередную сережку.

— Да, согласен, это слабое звено в моем плане, Тогда, возможно, тебе стоит обратиться к волшебнику. Есть Тамурелло, который живет в Фароли и Кватц из Баюкающей Воды. Тамурелло потребует очень трудную службу, для которой придется отправиться чуть ли не на край земли: опять пятно в моем плане. Что касается Кватца, то он мертв. Если ты сможешь каким-нибудь способом оживить его, осмелюсь сказать, что он сделает для тебя все.

— Возможно, — подавленно сказала Глинет. — Но как…

— Хватит! Ты заметила изъян. Тем не менее, это хороший план и он может сработать. Так сказал я, самый мудрый человек в Уокине.

Из гостиницы вышла матрона с суровым лицом.

— Дедушка, пошли! Тебе надо отдохнуть. Вечером ты сможешь посидеть час или два, потому что сейчас луна встает поздно.

— Хорошо, хорошо! Мы старые враги, луна и я, — объяснил он Гвинет. — Злая луна посылает ледяные лучи и замораживает мой мозг, и я стараюсь избежать их. Вон на том холме я собираюсь устроить огромную лунную ловушку, и когда луна придет к моему окну, чтобы все высмотреть и выведать, я опущу щеколду и мое молоко больше не будет свертываться в лунные ночи!

— Давно пора, верно, дедушка? Ну, скажи друзьям до свидания, и пойдем к твоему замечательному супу из говяжьих ножек.

Друн и Глиннет молча вышли из Уокина.

— Многое из того, что он сказал, имеет смысл, — наконец заметил Друн.

— Мне тоже так показалось, — ответила Глинет.

Сразу за Уокиным река Мюрмейл повернула на юг, и дорога пошла через лесистую равнину, частично засеянную ячменем, овсом и кормовыми. Там и здесь мирно дремали дома фермеров, построенные из местного серого базальта и покрытые соломой.

Друн и Глинет прошли милю, потом еще, и повстречали только трех путников: мальчика, который вел табун лошадей; пастуха со стадом коз и бродячего лудильщика. К свежему воздуху добавился запах гнили, все время усилившийся: сначала только дуновения и клубы, потом, внезапно, такой плотный и обильный, что Друн и Глинет на мгновение остановились.

Глинет крепче сжала руку Друна.

— Пошли, мы должны поторопиться и пройти это место как можно быстрее.

Оба пошли по дороге, прикрыв рты платками. И через сто ярдов вышли на перекресток, на котором стояли виселицы. Вывеска со стрелками, указывавшими на восток, запад, север и юг, говорила: БЛАНДУОЛЛОУ: 3; ТАМБИ: 3; УОКИН: 3; ЛЮМАРТ: 3.

С виселиц свешивалось шесть мертвых тел, мрачно темневших на фоне неба.

Глинет и Друн хотели быстро пройти мимо, но все-таки им пришлось задержаться. На низком пне сидел высокий худой человек с длинным узким лицом. Темная одежда, без шляпы; к узкому черепу липли волосы, прямые и смертельно черные.

Глинет показалось, что в человеке есть нечто зловещее, и она решила пройти мимо, ограничившись только вежливым приветствием, но человек вытянул длинную руку и остановил их.

— Пожалуйста, мои дорогие, что нового в Уокине? Я дежурю здесь уже три дня, и эти джентльмены умерли, несмотря на невероятно крепкие шеи.

— Мы не слышали никаких новостей, сэр, за исключением смерти шести бандитов, о которой вы сами должны знать.

— Чего мы ждем? — спросил Друн с обезоруживающей прямотой.

— Ха-хви! — Худой человек пронзительно хихикнул. — Теория, придуманная учеными людьми, утверждает, что если в социальной структуре появляется какая-нибудь ниша, всегда найдется кто-нибудь, кто заполнит ее. Я допускаю, что занимаюсь настолько особой работой, что у нее даже нет имени. Говоря без обиняков, я жду под виселицей, пока трупы не упадут, после чего присваиваю себе всю их одежду и пожитки. И у меня мало конкурентов: работа безрадостная и я никогда не разбогатею, зато, по меньшей мере, честная и у меня есть время помечтать.

— Очень интересно, — сказала Глинет. — До свидания, сэр.

— Секундочку. — Он оглядел тела, качавшиеся над ним. — Я бы хотел иметь сегодня номер два. — Он взял прислоненный к виселице длинный шест с раздвоенным концом, зажал им веревку над узлом и резко дернул. Труп повис как раньше. — Если вы хотите знать мое имя, то меня зовут Нахабод, и, иногда, меня называют Узкий Наб.

— Спасибо, сэр. И, если вы не против, нам надо идти.

— Подождите! Я сделал наблюдение, которое даже вам покажется интересным. Вон там, номером два по порядку, висит старый плотник Тонкер, который вбил два гвоздя в голову матери: она упрямо не хотела умирать. Обратите внимание, — он указал своим шестом и его голос стал поучающим, — вот на этот фиолетовый кровоподтек. Он вполне обычен для первых четырех дней. Потом он становится багровым, и еще через какое-то время — мелово-бледным. И вот тут я понимаю, что труп начал разлагаться. Поэтому я считаю, что Тонкер созрел.

Ну, на сегодня достаточно. Токнер упадет завтра, а после него Пилбейн-Танцор, который грабил прохожих тринадцать лет, и грабил бы до сего дня, если бы не Нуминант Охотник-за-Ворами: Нуминант нашел его спящим, после чего Пилбейн сплясал последнюю джигу.

Следующий — фермер Кам. Перед шестью его лучшими молочными коровами прошел прокаженный, вот на этом самом перекрестке, и все шесть перестали давать молоко. Поскольку проливать кровь прокаженного незаконно, Кам окатил его маслом и поджег. Говорят, что прокаженный допрыгал отсюда до Люмарта за четырнадцать прыжков. Номинант сверх сурово прочитал закон, и сейчас Кам болтает ногами на свежем воздухе. Номер шесть, самый последний, Боско, известный повар. Много лет он страдал от капризов старого лорда Тремоя. И вот однажды, будучи в игривом настроении, он пописал в суп его светлости. Увы! при этом присутствовали три поваренка и повар, пекший печенье. Это и повесило бедного Боско!

Глинет, заинтересовавшаяся вопреки своему желанию, спросила.

— А что с этим?

Узкий Наб слегка коснулся шестом болтающихся ног.

— Это Пиррикло, грабитель с совершенно невероятным чувством восприятия. Он мог посмотреть вот так, — и здесь Наб вытянул голову вперед и уставился на Друна, — или так! — Он повернулся и бросил еще более проницательный взгляд на Глинет. — И в это мгновение он был способен угадать, где его жертва держит свои деньги или драгоценности; очень полезное искусство. — Наб тряхнул головой, как если бы сожалел о потере такого замечательного таланта.

Рука Друна поползла к шее, проверяя безопасность амулета; Глинет машинально коснулась лифа, где спрятала магический кошелек.

Узкий Наб, все еще разглядывавший на труп, казалось ничего не заметил.

— Бедный Пиррикло! Он был в расцвете сил, когда Нуминант схватил его, и сейчас я жду его одежду — с предвкушением, должен я добавить. Пиррикло носил только самое лучшее и требовал тройных швов. Он примерно моих размеров, и не исключено, что я буду носить его одежду!

— А что с последним трупом?

— Вот этим? Он ничего не стоит. Старая ткань, шитая-перешитая одежда, нет никакого стиля. Эта виселица называется Шесть-Сразу.

Закон и обычай запрещают вешать на этом древнем бревне меньше шести человек. Зубоскал и бездельник Йодер Серые Уши украл яйца из-под черной курицы вдовы Ход, и Нуминант решил сделать из него пример; вот так он стал шестым на старой Шесть-Сразу, и впервые в жизни сделал что-то полезное. Он шел на смерть со счастливым видом, как человек, исполнивший свое предназначение; не каждый из нас может этим похвастаться.

Глинет с сомнением кивнула. Замечания Наба стали слегка напыщенными, и она спросила себя, не хочет ли он порадовать себя за их счет. Она взяла Друна за руку.

— Пошли; до Люмарта еще три мили.

— Безопасные три мили, потому что Нуминант вымел всю грязь, — сказал Узкий Наб.

— Последний вопрос. Ты можешь указать нам ярмарку, на которой можно повстречать магов и мудрецов?

— Конечно. В тридцати милях за Люмартом находится город Орешник, в котором каждый праздник друидов отмечают ярмаркой. Через две недели там будет друидский Люграсад!

Глинет и Друн пошли по дороге. Не успели они пройти и полмили, как из-за густых кустов черной смородины выскочил высокий худой разбойник. На нем был черный плащ, черный капюшон, который закрывал все лицо, кроме глаз, и плоская черная шляпа с исключительно широкими полями. Он размахивал острым кинжалом, который держал в левой руке.

— Руки вверх, — хрипло крикнул он, — иначе я разрежу ваши глотки от уха до уха!

Подойдя к Глинет, он запустил руку в ее лиф и вытащил оттуда кошелек, уютно устроившийся между грудями. Обернувшись к Друну, он взмахнул кинжалом.

— Все ценное, и поживей!

— Мои ценности тебе не интересны.

— Интересны! Я заявляю, что владею этим миром и всеми его плодами. Тот, кто использует мои вещи без разрешения, навлекает на себя мой гнев; разве это не справедливо?

Озадаченный Друн не ответил ничего; тем временем грабитель умело снял амулет с его шеи.

— Фу! Что это такое? Ладно, посмотрю позже. Идите отсюда не оборачиваясь, и в будущем будьте более осторожны!

Глинет, мрачная и молчаливая, и Друн, всхлипывавший от ярости, пошли дальше. Сзади послышался смешок.

— Ха-хви! — Потом грабитель исчез в подлеске.

Через час Глинет и Друн добрались до деревни Люмарт.

Они немедленно подошли к гостинице, отмеченной вывеской «Синий Гусь», и Глинет спросила, где она может найти Нуминанта Охотника-за-Ворами.

— По прихоти Фортуны ты найдешь Нуминанта в общей комнате; он пьет эль из кружки размером с его голову.

— Спасибо, сэр. — Глинет осторожно вошла в общую комнату. В других гостиницах ее подвергали всяким унижениям: пьяные поцелуи, фамильярное похлопывание по заду, хмурые взгляды и щипки. У прилавка сидел человек среднего роста с совершенно трезвым взглядом и пил эль из огромной кружки.

Глинет уверенно подошла к нему; этот человек не позволит себе вольностей.

— Сэр Нуминант?

— Да, девочка?

— Нас ограбили.

— Рассказывай; это мое занятие.

— На перекрестке мы повстречали Нахабода, или Узкого Наба; он сказал, что ждет, когда трупы упадут, чтобы взять себе их одежду. Мы немного поговорили с ним и пошли дальше. Через полмили на нас из леса выскочил грабитель, который забрал все, что у нас было.

— Моя дорогая, — участливо сказал Нуминант. — Вас ограбил сам Жантон Головорез. Только за последнюю неделю я повесил шестерых из его шайки. Наверняка он собирал их обувь, для коллекции; их одежда ему не нужна.

— Но он рассказал нам о плотнике Тонкере, поваре Боско, двух грабителях, Пиррикло и... второго я забыла.

— Вполне возможно. Они, во главе с Жантоном, рыскали по округе как стая диких псов. Но сейчас Жантон уже ушел отсюда и будет грабить прохожих в других местах. Однажды я его повешу, но... придется подождать, пока они не придут сюда.

— Значит вы не сможете отправить кого-нибудь за ним? — спросил Друн. — Он забрал мой амулет и наш кошелек с деньгами.

— Отправить то я могу, — сказал Нуминат, — а толку? У него повсюду убежища. Все, что я могу сделать — накормить вас за счет короля. Энрик! Накорми детей. Одного из этих жирных цыплят с вертела, хороший кусок бифштекса и еще пудинг. Да, и не забудь сидр, чтобы смочить горло.

— Будет сделано, сэр Нуминант.

— Еще одна просьба, сэр, — сказала Глинер. — Как вы видите, Друн слеп, его ослепили лесные фейри. Нам посоветовали найти мага, который исправит положение. Вы можете предложить кого-нибудь, кто поможет нам?

Нуминант выпил добрую пинту эля, подумал и сказал.

— Я знаю таких людей, но только понаслышке. Так что я ничем не могу помочь: я не маг, и только маги знают других магов.

— Жантон предложил нам отправиться на ярмарку в Орешник и там попытаться кого-нибудь найти.

— Мне это кажется хорошим советом, если, конечно, он не собирается повстречать вас по дороге и опять ограбить. Но я вижу, что Энрик приготовил вам еду — приятного аппетита.

Опустив головы, Друн и Глинет подошли к приготовленному для них столу, и хотя Энрик приготовил для них самое лучшее, они не почувствовали вкуса еды. Дюжину раз Глинет открывала рот, собираясь сказать Друну, что он потерял самый обычный камень, что камень фейри давно разбился, и столько же раз глотала слова, стыдясь признаться в обмане.

Энрик показал им дорогу в Орешник.

— Идите вверх, на холм, потом вниз, четырнадцать миль по долине, потом через лес Веари и Тощие Земли; подниметесь на Дальние Холмы, спуститесь с них и идите вдоль реки Шам; так и окажитесь в Орешнике. Четыре дня пути. Надеюсь у вас нет при себе крупной суммы?

— Две золотые кроны, сэр.

— Давайте я разменяю одну на флорины и пенни; тогда вам будет легче платить.

С восемью серебряными флоринами и двадцатью медными пенни, звякавшими в маленьком полотняном мешочке, и одной золотой кроной в поясе бриджей Друна, они отправились по дороге в Орешник.

Спустя четыре дня, голодные, со стертыми ногами, они вошли Орешник. По дороге с ними ничего не произошло. Только однажды, ближе к вечеру, в полумиле от городка Мод, они услышали стоны из канавы рядом с дорогой. Они подбежали и обнаружили хромого старика, который шел по дороге и упал в огромный куст лопуха.

С большими усилиями Друн и Глинет вытащили его из канавы и помогли добраться до города, где он упал на скамью.

— Большое спасибо, мои дорогие, — сказал старик. — Лучше уж умереть здесь, чем в канаве.

— Но почему вы должны умереть? — спросила Глинет. — Я видела, как живут люди, которые чувствуют себя намного хуже, чем вы.

— Возможно, но у них есть те, кто их любит, или они способны работать. А у меня нет ни одной медной монетки, и никто не наймет меня, так что я умру от голода.

Глинет отвела Друна в сторонку.

— Мы не можем бросить его здесь.

— Но мы не можем и взять его с собой, — глухо ответил Друн.

— Знаю. Но я не могу просто так уйти и бросить его в отчаянном положении.

— Что ты предлагаешь?

— Я знаю, что мы не можем помогать всем, кого встретим, но этому мы можем помочь.

— Золотая крона?

— Да.

Друн без единого слова вынул монету из пояса и отдал Глинет. Она передала ее старику.

— Это все, что мы смогли сохранить; надеюсь вам это поможет, хоть немного.

— Мои благословения вам обоим!

Друн и Глинет пришли к гостинице и обнаружили, что свободных номеров нет.

— Чердак над конюшней полон свежего сена, — сказал хозяин, — и вы можете там спать за пенни. А если поможете мне на кухне, я вас бесплатно накормлю.

Друн чистил горох и Глинет мыла горшки, пока хозяин не закричал.

— Хватит, хватит! Я вижу в них себя, как в зеркале! Пошли, вы заслужили свой ужин.

Он посадил их за стол в уголке кухни и подал чечевичную похлебку, свинину, обжаренную в яблоках, хлеб, соус, а на десерт — свежие персики.

Выйдя из кухни, они оказались в общей комнате, где шел большой праздник. Три музыканта, с барабанами, флажолетом и двойной лютней, играли веселые быстрые танцы. Взглянув через ряды танцоров, Глинет заметила старого калеку, которому они дали золотую крону; тот пил и отплясывал неистовый хорнпайп, оба его ноги так и летали в воздухе. Потом он подхватил молоденькую служанку и оба заплясали экстравагантный кекуок, прыгая по всей общей комнате, причем старик одной рукой обнимал девушку, а во второй держал большую кружку эля.

— Кто этот старик? — спросила Гвинет у одного из зрителей. — Когда я видела его в последний раз, он казался хромым.

— Людольф-плут, и он хромает не больше, чем ты или я. Он выходит из города и удобно устраивается рядом с дорогой. Потом, когда показывается путник, он начинает жалобно стонать, и путешественник помогает ему вернуться в город. Там Людольф начинает жаловаться на жизнь, и путешественник обычно дает ему монету-другую. Но, похоже, сегодня он встретил на дороге на индийского пашу.

Глинет печально провела Друна к конюшне и, по лестнице, на сеновал. Там она рассказала Друну то, что видела в общей комнате.

Друн пришел в ярость. Он заскрежетал зубами и оскалился.

— Презираю лжецов и обманщиков!

Гвинет мрачно улыбнулась.

— Друн, мы не должны переживать. Но не могу сказать, что мы выучили урок, потому что завтра можем опять сделать то же самое.

— Но со значительно большими предосторожностями.

— Верно. Но, по меньшей мере, нам нечего стыдиться себя.

Дорога от Мода до Орешника шла через леса и поля, холмы и долины, и они без всяких неприятностей пришли в Орешник в полдень, на пятый день после выхода из Люмарта. Праздник еще не начался, но плотники уже установили ларьки, павильоны, помосты и все остальные строения для ярмарки.

Глинет, крепко держа Друна за руку, огляделась.

— Похоже, купцов здесь больше, чем обычных людей. Возможно они продают товары друг другу. Но здесь действительно весело, со всей этой суматохой и новыми флажками.

— А что это за восхитительный запах? — спросил Друн. — Он напомнил мне, как я голоден.

— В двадцати ярдах от нас человек в белой шляпе жарит сосиски. Я согласна, что запах мучает тебя, но у нас только семь флоринов и несколько старых пенни, на которые мы должны жить, пока не заработаем еще денег.

— Этот продавец сосисок — дела у него идут хорошо?

— Не похоже.

— Не попробовать ли нам привлечь сюда побольше клиентов?

— Хорошо, но как?

— Вот этим. — Друн вынул свою свирель.

— Отличная мысль. — Глинет подвела Друна поближе к ларьку продавца сосисок. — Сейчас играй, — прошептала она. — Храбрые мелодии, счастливые мелодии, голодные мелодии!

Друн начал играть, сначала медленно и осторожно, потом его пальцы, казалось, задвигались сами по себе, залетали над отверстиями, и из инструмента полились громкие веселые мелодии. Люди, хотевшие послушать, собрались вокруг ларька и многие из них покупали сосиски, так что продавец только успевал принимать деньги.

Через какое-то время Глинет подошла к продавцу.

— Сэр, может быть вы дадите нам пару сосисок, мы очень голодны. Мы поедим и опять поиграем.

— Отличная сделка, с моей точки зрения. — Продавец накормил их хлебом и жареными сосисками, и Друн заиграл опять: джигу и прыжки, веселые хороводы, рил и хорнпайп; его пятки выбивали ритм, нос дрожал от запаха сосисок, и уже через час продавец сосисок распродал весь свой товар, после чего Глинет и Друн незаметно ушли.

Неподалеку, в тени фургона, стоял высокий юноша с сильными плечами, длинными ногами, длинным носом и ясными серыми глазами. Прямые палевые волосы падали ему на уши, но у него еще не было ни бороды, ни усов. Когда Глинет и Друн проходили мимо, он шагнул вперед и остановил их.

— Я в полном восторге от твоей музыки, — сказал он Друну. — Где ты научился так играть?

— Сэр, это подарок от фейри из холма Трипси. Они дали мне многоствольную свирель, кошелек с деньгами, амулет храбрости и семь лет несчастья. Мы потеряли кошелек и амулет, но я сумел сохранить свирель и несчастья, которые висят на мне как неприятный запах.

— Холм Трипси далеко отсюда, в Лайонессе. Как же ты оказался здесь?

— Мы шли через огромный лес, — сказала Глинет. — И тут Друн случайно увидел, как купаются голые лесныефейри. Они послали магических пчел и сейчас он не может видеть, пока мы не сумеем прогнать пчел.

— И как вы собираетесь это сделать?

— Нам посоветовали найти Родиона, короля всех фейри, и схватить его шляпу; тогда он сделает все, что мы захотим.

— Прекрасный совет. Но сначала вы должны найти короля Родиона, а это совсем не просто.

— Говорят, что он часто бывает на ярмарках: веселый джентльмен в зеленой шляпе, — сказала Глинет. — Есть с чего начать.

— Да, действительно... Смотрите, вот там один такой! А вот еще один!

— Не думаю, что хотя бы один из них король Родион, — с сомнением в голосе сказала Глинет, — и уж точно не этот пьяница, хотя он веселится за двоих. Во всяком случае у нас есть и второй совет: попросить помощи у архимага.

— И опять: легче сказать, чем сделать. Маги живут очень обособленно, чтобы их не затопил бесконечный поток просителей. — Поглядев на их мрачные лица, он сказал: — Тем не менее есть способ избежать этих сложностей. Позвольте представиться. Меня зовут доктор Фиделиус. Я путешествую в Даут в этом фургоне, который тянут две замечательные лошади. Надпись на боку объясняет, чем я занимаюсь.

Глинет прочитала:

ДОКТОР ФИДЕЛИУС

Гностик, пророк, маг.

ИСЦЕЛЯЕМ БОЛЬНЫЕ КОЛЕНИ

Анализ и разгадка тайн... заклинания на известных и неизвестных языках... продажа средств от головной боли, бальзамов, укрепляющих средств... снятие проклятий.

Настойки для лечения тошноты, чесотки, ломоты в костях, коликов, перхоти, бубонов, рака.

ИСЦЕЛЯЕМ БОЛЬНЫЕ КОЛЕНИ

Глинет внимательно оглядела доктора Фиделиуса и неуверенно спросила.

— Вы действительно маг?

— Действительно! — засмеялся доктор Фиделиус. — Посмотри на эту монету! Я держу ее в руке, теперь хо-тили-хей-нонино! Где монета?

— В другой руке.

— Нет. Она на твоем плече. Смотри! На втором плече еще одна! Что скажешь?

— Удивительно! Вы можете вылечить глаза Друна?

Доктор Фиделиус покачал головой.

— Но я знаю мага, который может и который, я верю, захочет.

— Великолепно! Вы возьмете нас к нему?

Доктор Фиделиус опять покачал головой.

— Не сейчас. У меня очень срочное дело в Дауте, которое должно быть сделано. А вот потом я собираюсь посетить мага Мургена.

— Можем ли мы найти этого мага без вашей помощи? — спросил Друн.

— Никогда. Дорога к его дому длинна и опасна, и он очень хорошо охраняет свое уединение.

— Ваше дело в Дауте... оно потребует много времени? — робко спросила Глинет.

— Трудно сказать. Рано или поздно один человек придет в мой фургон, и тогда...

— «И тогда?»

— И тогда, я надеюсь, мы отправимся к Мургену вместе. А пока вы можете присоединиться ко мне. Друн будет играть на свирели и привлекать клиентов, Гвинет — продавать бальзамы, порошки и талисманы, а я — наблюдать за толпой.

— Вы очень великодушны, — сказала Глинет, — но ни я, ни Друн ничего не понимаем в лекарствах.

— Не имеет значения! Я шарлатан! Мои лекарства абсолютно бесполезны, но я продаю их дешево и обычно они работают так, как описано самим Гиркомом Галеном. Так что гони прочь сомнения, если они у тебя есть. Доход не велик, но мы всегда сможем поесть вкусной еды и выпить хорошего вина, а когда пойдет дождь — укрыться в фургоне.

— На мне висит проклятие семи лет несчастья, — мрачно сказал Друн. — Оно может заразить вас и ваши дела.

— Друн большую часть жизни прожил в замке фейри, — объяснила Глинет, — пока они не выкинули его прочь с проклятием на голове.

— Нет, это был чертенок Фалаэль, — сказал Друн. — Он наложил на меня проклятье в тот момент, когда я уходил из холма. Если бы я мог, я отразил бы проклятие на него.

— Проклятье можно снять, — объявил доктор Фиделиус. — Возможно надо высматривать и короля Родиона. Когда ты заиграешь на свирели фейри, он безусловно подойдет к тебе послушать!

— И что тогда? — спросила Глинет.

— Вот тогда ты должна схватить его шляпу. Он будет реветь и бушевать, но в конце концов сделает так, как ты хочешь.

Глинет задумалась.

— Мне кажется неприличным срывать шляпу с незнакомца, — мрачно сказала она. — А что, если я ошибусь? Тогда джентльмен не станет реветь и бушевать, а погонится за мной и надает тумаков.

— Да, возможно, — согласился доктор Фиделиус. — Есть очень много веселых джентльменов, которые носят зеленые шляпы. Однако короля Родиона можно узнать по трем знакам. Во-первых его уши не имеют мочек и заострены вверх. Во-вторых у него длинные узкие ноги с тонкими пальцами. В-третьих у него зеленые ногти и перепонки на пальцах рук, как на ногах лягушки. Кроме того, говорят, от него пахнет не потом или чесноком, а шафраном и ивовыми сережками. Так что, Глинет, ты всегда должна быть наготове. Я тоже буду смотреть в оба, и один из нас безусловно сможет схватить шляпу Родиона.

Глинет обняла Друна и поцеловала его в щеку.

— Слышал? Ты должен играть как можно лучше, и тогда, рано или поздно, король Родион придет к нам и снимет с тебя семь лет несчастья.

— Только удача может привести его сюда. Так что мне придется ждать все семь лет. К концу я буду старым и сморщенным.

— Друн, ты смеешься над нами! Музыка всегда побеждает несчастье, не забывай об этом!

— Поддерживаю твою точку зрения! — сказал доктор Фиделиус. — А сейчас пойдемте со мной, вы оба. Мы должны кое-что поменять.

Доктор Фиделиус привел обоих детей в лавку, в которой торговали прекрасной обувью и красивой одеждой. При виде Друна и Глинет хозяин всплеснул руками.

— Немедленно в заднюю комнату!

Слуги принесли бочонки с теплой водой и сладко пахнущее византийское мыло. Друн и Глинет разделись и смыли с себя грязь и песок. Слуги принесли полотенца и льняное исподнее, после чего одели на них красивую новую одежду: синие бриджи, белую рубашку и мускатного цвета тунику для Друна; бледно-зеленое батистовое платье для Глинет и темно-зеленую ленту для ее волос. Остальную одежду упаковали в ящик и отправили в фургон.

Доктор Фиделиус с одобрением осмотрел обоих.

— Куда делись два оборванца? У нас тут изящный принц и прекрасная принцесса!

Глинет улыбнулась.

— Мой отец был сквайром в Трокшо в Ульфланде, но отец Друна действительно принц, а мать — принцесса.

— Кто тебе это сказал? — с интересом спросил доктор Фиделиус у Друна.

— Фейри.

— Если это правда, — медленно сказал доктор Фиделиус, — а, похоже, так оно и есть, ты — очень важная персона. Твоей матерью может быть Сулдрун, принцесса Лайонесса. Извини, что говорю тебе это, но она мертва.

— А мой отец?

— О нем я не знаю ничего. Очень загадочная личность.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

РАНО УТРОМ, когда солнце еще не вышло из-за деревьев и роса еще смачивала траву, дровосек Грайс привел Аилла на луг Мадлинг. Он показал на низкий холм, на котором рос невысокий искривленный дуб.

— Это и есть холм Трипси. Глазам смертных он кажется очень маленьким, но много лет назад, когда я был молодым и безрассудным, я украдкой прокрался сюда в день летнего солнцестояния, когда фейри и не думают прятаться. И вот, там, где сейчас ты видишь холмик со старым деревом, я увидел шелковые беседки, миллионы ламп и башни, громоздящиеся одна на другую. Музыканты заиграли павану, и полилась музыка. Я почувствовал, что должен бежать и присоединиться к ним, но я знал, что если сделаю хотя бы один шаг на газон фейри, то протанцую без перерыва остаток жизни; поэтому я зажал уши руками и как сумасшедший помчался прочь.

Аилл осмотрел луг, и услышал птичьи трели и звон колокольчиков, который мог быть смехом. Он сделал три шага внутрь луга.

— Фейри, прошу, выслушайте меня! Меня зовут Аилл, мальчик Друн — мой сын. Пожалуйста, кто-нибудь может поговорить со мной?

На луге Мадлинг воцарилась тишина, только птица еще раз свистнула. И закачались люпины и шпорник, росшие рядом с холмом, хотя в утреннем воздухе не было ни ветерка.

Грайс потянул его за рукав.

— Пошли. Они готовят какую-то каверзу. Если бы они захотели поговорить с тобой, они бы уже это сделали. А сейчас они замышляют какую-нибудь злую шутку. Пошли, пока с тобой ничего не случилось.

Оба пошли обратно. — Они странный народ, — задумчиво сказал Грайс, — и думают о нас не больше, чем мы думаем о рыбах.

Аилл попрощался с Грайсом и пошел обратно один. По дороге в деревню он свернул и подошел к полусгнившему пню. Достав Персиллиан, он поставил ее прямо на пень. Какое-то мгновение он видел в зеркале себя: симпатичный юноша с синими блестящими глазами, которого не портили тяжелая челюсти, сильный подборок и выпирающие скулы. Потом Персиллиан, из вредности, изменила изображение, и Аилл обнаружил, что смотрит в лицо ежу.

— Персиллиан, мне нужна помощь.

— Ты хочешь задать вопрос?

— Да.

— Это будет третий.

— Я знаю. Поэтому я опишу тебе мой вопрос, чтобы ты не ответила мне правдоподобной отговоркой. Я ищу моего сына Друна, которого похитили фейри из холма Трипли. И вот что я тебя спрашиваю: «Как я могу найти сына, живого и здорового?»

Я хочу знать в точности, как мне найти сына, освободить его от фейри холма Трипси, завладевших его здоровьем, юностью и умственными способностями, и не навлечь на себя их гнев. Я хочу сделать это сейчас, и мне не нужен план, который потребует недель, месяцев или лет; и я не хочу чтобы меня обманули каким-нибудь неведомым мне способом. Поэтому, Персиллиан…

— А тебе не пришло в голову, — спросила Персиллиан, — что ты ведешь себя крайне высокомерно? Ты требуешь у меня помощи, как если бы я что-то должна тебе. Я уверена, что, как и остальные, ты ревниво откажешься освободить меня, задав четвертый вопрос. Неужели ты удивляешься, что я так отрешенно смотрю на твои неприятности? А ты задумался, хотя бы на мгновение, о моих желаниях? Нет, ты пользуешься мной и моей силой, как будто я лошадь, которая тащит повозку; ты бранишь и тиранишь меня, как если бы какой-то подвиг дал тебе право командовать мной, хотя, на самом деле, ты тайком украл меня у короля Касмира; ну, и ты по-прежнему будешь оскорблять меня?

На мгновение сконфузясь, Аилл заговорил приглушенным голосом.

— Ты совершенно права, по большей части. Тем не менее сейчас я должен найти сына, и не могу думать ни о чем другом. Поэтому я вынужден повторить: подробно и полностью ответь на вопрос: «Как я могу найти сына, живого и здорового?»

— Спроси Мургена, — мрачно и печально ответила Персиллиан.

Аилл в ярости отпрыгнул от пня.

— Это не настоящий ответ, — сказал он, с трудом сдерживаясь.

— Достаточно хороший, — легкомысленно сказала Персиллиан. — Наши насущные проблемы толкают нас в разных направлениях. Конечно, если ты хочешь задать другой вопрос, задавай.

Аилл повернул зеркало лицом к лугу.

— Смотри! Вон там находится старый колодец. Время для тебя ничего не значит, но если я опущу тебя в колодец, ты утонешь в грязи. Вскоре колодец обрушится, и ты останешься там навсегда, как в могиле, и вот такой промежуток времени должен иметь значение даже для тебя.

— Вот предмет, в котором ты ничего не понимаешь, — горделиво и высокопарно ответила Персиллиан. — Напомню тебе: краткость — сущность мудрости. Но, поскольку ты не удовлетворен, я расширю свой ответ. Фейри ничего не дадут тебе, если ты не предложишь им какой-нибудь подарок. А тебе ничего предложить им. Мурген — мастер-маг. Он живет в Свер- Смоде под горой Габун, в Тич-так-Тич. Путь к нему очень опасен. В Падающей Щели придется пройти под валуном, стоящим на кончике камня. И убить сторожевого ворона, иначе он обрушит валун тебе на голову. На реке Сисс старуха с головой лисы и ногами цыпленка попросит тебя перенести ее через реку. Ты должен разрубить ее мечом напополам и каждый кусок нести отдельно. Там, где дорога натыкается на гору Габун, тебе повстречается пара бородатых грифонов. Ты должен дать каждому из них меду, при входи и при выходе; мед надо принести с собой. Оказавшись перед Свер-Смодом, крикни три раза: «Мурген! Это я, принц Аилл из Тройсине!» Когда ты будешь говорить с Мургеном, не робей; помни, что он такой же человек, как и ты — не очень добродушный, но не без чувства справедливости. Внимательно выслушай его слова и выполни их в точности. И, чтобы избавиться от упреков, я добавлю последний совет. Ты поедешь верхом?

— Да, собираюсь.

— Прежде, чем пойдешь к реке Сисс, оставь коня у деревни Нижняя Озви; иначе он наестся сводящих с ума растений и бросит тебя на камни.

— Ценный совет. — Аилл поглядел с тоской в сторону луга Мадлинг. — Кажется, лучше иметь дело с фейри, чем в первый раз добираться до Мургена через все эти опасности.

— Это только так кажется. Есть причины, почему выгоднее первый делом нанести визит Мургену.

И Персиллиан разрешила появиться на стекле отражению Аилла. Аилл какое-то время глядел на свое лицо, искаженное нелепыми гримасами; потом оно исчезло и зеркало опустело.

В Таун-Тимбле Аилл обменял золотую брошь с вделанными в нее гранатами на сильного чалого мерина с уздечкой, седлом и седельными вьюками. В лавке оружейника он купил приличный меч, тяжелый кинжал, сделанный в лайонесском силе и старый лук, побитый и поцарапанный: Аилл решил, что если его промаслить и натянуть, лук вполне способен стрелять; к нему прилагался колчан с двенадцатью стрелами. В лавке торговца одеждой он купил черный плащ и черную шляпу лесника. Городской башмачник подогнал к его ноге удобные черные сапоги. Сев на коня, Аилл опять почувствовал себя джентльменом.

Выехав из городка, Аилл поскакал на юг, к Малому Саффилду, потом на запад по Старой улице; на севере чернела громада Тантреваллеса. Наконец лес отступил и впереди замаячили голубые тени великого Тич-так-Тича.

Во Фрогмарше Аилл повернул на север, на Биттершо роуд, и через какое-то время оказался в Нижнем Озви, сонной деревушке с двумя сотнями жителей. Он снял номер в гостинице «Павлин» и весь вечер точил меч и проверял полет стрел на соломенном чучеле в поле за гостиницей. Лук действительно оказался крепким, но нуждался в починке; стрелы летели на сорок ярдов и даже дальше. Аилл с меланхолическим удовольствием посылал стрелу за стрелой в шестидюймовую цель; похоже стрелять он не разучился.

Рано утром, оставив мерина в конюшне, он пошел по тропинке на запад и долго карабкался на холм, пересекая песчаные пустоши с разбросанными на них камнями и валунами; здесь росли только чертополох и полынь-трава. Оказавшись на вершине, он осмотрел широкую долину, простиравшуюся перед ним. На западе и дальше на север, скала за скалой, поднимался могучий Тич-так-Тич, закрывая путь в Ульфланды. Прямо под ним начиналась тропа, которая, прыгая с террасы на террасу, спускалась на дно долины; там текла река Сисс, начинавшаяся на горе Троах на Дальнем Мысе и, впоследствии, впадавшая в Сладкий Джаллоу. Ему показалось, что он разглядел Свер-Смод, стоявший склоне Габуна, но фигуры и тени обманывали зрение, и он не был уверен, что увидел его.

Аилл начал спускаться вниз, скользя и прыгая, и очень быстро достиг долины. Он оказался во фруктовом саду, на ветках яблонь висели красные плоды, однако Аилл решительно прошел мимо и выбрался на берег реки. На пне сидела женщина с маской рыжей лисы и цыплячьими ногами.

Аилл так внимательно поглядел ее, что она крикнула:

— Эй, мужчина, почему вы уставились на меня?

— Мадам лисье лицо, вы очень необычно выглядите.

— Это не причина смущать меня.

— Мадам, простите, я не хотел быть невежливым. Вы то, кто вы есть.

— И заметьте, я спокойно и достойно сижу здесь, а не прыгаю по склону горы, как один молодой сумасброд. Я никогда не позволяла себе таких проказ, иначе люди сочли бы меня девчонкой-сорванцом.

— Ну, возможно, я слегка пошумел, — согласился Аилл. — Можно ли задать вам вопрос, из чистого любопытства?

— При условии, что он не будет излишне дерзким.

— Вы должны рассудить сами и понять, что задавая вопрос, я не беру на себя никаких обязательств.

— Спрашивайте.

— У вас лицо рыжей лисы, тело женщины и ноги цыпленка. Что заставило вас жить такой жизнью?

— Неуместный вопрос. Теперь моя очередь потребовать возмещение.

— Но я специально отказался от всех обязательств.

— Я взываю к вашей рыцарской чести. Разве вы не видите бедное испуганное создание, простертое перед вашими глазами? Перенесите меня через реку, будьте так добры.

— Такую просьбу дамы джентльмен не может игнорировать, — сказал Аилл. — Подойдите к краю воды и покажите мне ближайший брод.

— Охотно. — Женщина встала и с важным видом пошла к реке.

Аилл выхватил меч, и одним ударом разрубил женщину пополам, однако куски не остались в покое. Таз и ноги заметались взад-вперед, торс стал наносить яростные удары по земле, а голова молила и упрекала его, пока кровь Аилла не застыла в жилах.

— Спокойнее, женщина, — наконец сказал он. — Где же твое хваленое достоинство?

— Иди своим путем! — взвизгнула она. — Мое возмездие не заставит долго ждать!

Аилл аккуратно схватил ее за заднюю часть туники, притащил к воде и перенес через брод.

— С ногами на одной стороне, а руками на другой, у тебя будет меньше соблазна заниматься злыми делами!

Женщина ответила новым взрывом ругательств, и Аилл пошел дальше. Дорога привела его на склон горы; он остановился и посмотрел назад. Женщина подняла голову и свистнула; ноги пересекли реку; обе части соединились и создание снова стало целым.

Аилл начал мрачно подниматься на гору Габун; под ним лежал весь восток, по большей части покрытый темно-зеленым лесом, за которым лежала пустая земля, поросшая острой травой. Крутой утес поднимался над всей областью, и тропа, по-видимому, кончалась на его вершине. Еще два шага, и Аилл увидел Падающую Щель, узкую трещину в утесе. За входом в щель стояла подставка, десять футов в высоту, заканчивавшаяся точкой, на которой, в полном равновесии, стоял огромный валун.

Аилл, с чрезвычайной осторожностью, подошел к нему. Рядом, на ветке мертвого дерева, сидел ворон, красный глаз которого внимательно поглядел на Аилла. Аилл отвернулся от него, вынул стрелу, натянул лук, потом резко повернулся к ворону и выстрелил. Ворон замахал крыльями и упал на землю. Падая, он задел валун крылом. Валун закачался, наклонился и с грохотом обрушился в проход.

Аилл поднял стрелу, отрезал у ворона крылья и хвост и положил в рюкзак; придет день, и все двенадцать стрел получат черное оперенье.

Тропинка провела его через Падающую Щель и он оказался на террасе, нависавшей над обрывом. В миле от него, под вершиной Габуна, был ясно виден Свер-Смод: небольшая крепость, укрепленная высокой стеной и парой сторожевых башенок, надзиравших за входом.

За тропой, в тени восьми высоких черных кипарисов, стоял каменный стол, за которым играли в шахматы два бородатых грифона, каждый восемь футов в высоту. Когда Аилл подошел к ним, они перестали играть и достали длинные ножи.

— Поставь ногу на тропинку, — сказал один, — и спасешь нас от необходимости вставать.

Аилл достал из рюкзака соты с медом и поставил их на каменный стол.

— Господа, вот ваш мед.

Грифоны недовольно застонали.

— Опять мед, — сказал один. — И, безусловно, безвкусный, — уныло добавил другой.

— Нужно радоваться тому, что есть, — сказал Аилл, — а не жаловаться по тому, чего нет.

Грифоны с неудовольствием посмотрели на него. Первый мрачно зашипел, а второй сказал.

— Если наешься такой пошлости, как мед, то можно и сломать кому-нибудь кости, от досады.

— Наслаждайтесь вашей едой, покоем и добрым здоровьем, — сказал им Аилл и пошел к двери. Там стояла высокая женщина преклонных лет в белом платье и ждала, когда он подойдет. Аилл уважительно поклонился ей. — Мадам, я хочу поговорить с Мургеном по очень важному делу. Не могли бы вы передать ему, что Аиил, принц из Тройсине, ждет его разрешения?

Женщина, не говоря ни слова, поманила его рукой и пошла внутрь.

Вслед за ней Аилл пересек двор, прошел по залу и оказался в гостиной. На полу лежал ковер, посреди стоял стоял стол и пара массивных стульев. Вдоль задней стены стояли полки с сотнями книг, в воздухе плыл приятный запах старых кожаных переплетов.

Женщина указала на стул.

— Садитесь. — Она вышла из комнаты и тут же вернулась с подносом, на котором находились кексы с орехами и кубок с темно-коричневым вином; поставив поднос перед Аиллом, она вышла из комнаты.

После чего в гостиную вошел Мурген в серой одежде крестьянина. Аилл ожидал старика, или, по меньшей мере, человека с внешностью мудреца.

У Мургена не было даже бороды. Белые волосы, но скорее от природы, чем от возраста; его синие глаза были такими же яркими, как у Аилла.

— Ты хочешь посоветоваться со мной? — спросил Мурген.

— Сэр, я Аилл. Мой отец — принц Осперо из Тройсине; я прямой наследник трона. Меньше двух лет назад я повстречался с принцессой Сулдрун из Лайонесса. Мы полюбили друг друга и поженились. Король Касмир бросил меня в глубокую подземную тюрьму. Когда я, наконец, сумел убежать из нее, Сулдрун от отчаяния уже покончила с собой, а нашего сына Друна забрали фейри из холма Трипси. Я пришел туда, но они не захотели со мной разговаривать. Я хочу вернуть сына и прошу вас помочь мне.

Мурген налил немного вина в два бокала.

— Ты пришел с пустыми руками?

— У меня нет с собой ничего ценного, не считая некоторых драгоценностей, когда-то принадлежавших Сулдрун. Я уверен, что вам они неинтересны. Но я могу предложить зеркало Персиллиан, которое украл у короля Касмира.

Персиллиан может ответить на три вопроса, и это может очень помочь вам, если вы сформулируете вопросы правильно. Если вы зададите четвертый вопрос, Персиллиан освободится. Я предлагаю вам его на том условии, что вы спросите ее в четвертый раз и тем самым освободите.

Мурген протянул руку.

— Дай мне Персиллиан. Я принимаю твои условия.

Аилл отдал ему зеркало. Мурген согнул палец и тихо произнес какое-то слово. Белый фарфоровый ящик пролетел по комнате и остановился на столе. Мурген откинул крышку и высыпал содержимое на стол: тринадцать гемм, вырезанные, судя по виду, из серого кварца. Мурген посмотрел на них и слабо улыбнулся.

— Тебя они не интересуют?

— Насколько я могу судить, да.

Мурген любовно коснулся их пальцем, полюбовался на игру света и тяжело вздохнул.

— Тринадцать уникальных камней, каждый заключает в себе ментальную вселенную. Но я должен побороть жадность. Там, откуда они пришли, есть еще. Так тому и быть. Возьми один; он веселый и поглощает свет восхода. Приходи к холму Трипси в то мгновение, когда первые лучи солнца побегут по лугу. Но не при свете луны, иначе умрешь мучительной смертью.

— Покажи кристалл рассвету, пусть лучи солнца вспыхнут на его гранях. И не отдавай его до тех пор, пока не заключишь с ними сделку. Фейри сдержат свое слово; вопреки расхожему мнению, эта раса обладает самым точным умом. Они выполнят свои условия: не меньше и, безусловно, не на йоту больше, так что будь очень внимателен при заключении сделки. — Мурген встал на ноги. — Я теперь прощай.

— Минутку, сэр. Грифоны вели себя очень агрессивно. Им не понравился мед. Мне кажется, они бы с удовольствием пососали мои кости.

— Их легко отвлечь, — сказал Мурген. — Предложи весь мед одному, а другому — ничего.

— А что с валуном на Падающей Щели? Он будет стоять, как раньше?

— Как раз сейчас ворон устанавливает его на место — не самый простой подвиг для птицы без крыльев и хвоста. Я подозреваю, что он захочет отомстить. — Мурген протянул Аиллу рулон бледно-голубой веревки. — Недалеко от входа в ущелье, прямо на краю обрыва, растет дерево. Обвяжи вокруг него веревку, сделай петлю и и ты легко спустишься с утеса.

— А что с женщиной с лицом лисы на реке Сисс?

Мурген пожал плечами.

— Найди способ обмануть ее. Или она выцарапает тебе глаза когтями ног. И не разрешай ей приблизиться к себе: царапина от ее ногтей парализует.

Аилл встал на ноги.

— Сэр, благодарю вас за помощь. Тем не менее я поражен тем, насколько опасен путь. Многие из тех, кто хотел бы посетить вас, безусловно являются вашими друзьями.

— Да, несомненно. — Было ясно, что Моргена это не интересует. — Кстати, на всякий случай. Эти препятствия установили мои враги, а не я.

— И грифоны так близко от Свер-Смода? Какая наглость!

Мурген рассеянно махнул рукой.

— Ниже моего достоинства замечать такие вещи. А сейчас, принц Аилл, я желаю тебе безопасного путешествия.

И Мурген вышел из гостиной. Женщина в белом провела Аилла к двери. Она посмотрела на небо; солнце уже перешло зенит.

— Если вы поторопитесь, — сказала она, — то будете в Нижнем Озви до того, как сумерки перейдут в ночь.

Аилл пошел обратно по тропинке и быстро оказался возле грота с двумя грифонами. Они повернулись и увидели Аилла.

— Неужели ты осмелишься опять предложить нам этот безвкусный мед? Мы хотим что-нибудь более аппетитное!

— Судя по виду вас обоих терзает голод, — сказал Аилл. — Но я знаю, как помочь вам. Вот...

Аилл вынул соты с медом.

— Первоначально я собирался дать одному из вас одни соты, а другому — другие. Но сейчас я думаю, что один голоднее другого, и ему должно достаться все. Я оставляю соты здесь, решайте сами.

Аилл отступил от тут же вспыхнувшей перебранки, и не успел он пройти по тропе и пятидесяти ярдов, как они уже вцепились в бороды друг другу. Аилл шел быстро, но еще долго слышал возмущенные крики.

Подойдя к Падающей Щели, он осторожно посмотрел через край утеса. Огромный валун стоял там же, где и прежде, покачиваясь от малейшего ветерка.

Ворон, с забрызганными кровью перьями, без крыльев и хвоста, наполовину сидел, наполовину стоял на согнутых желтых лапах; его красный глаз не отрываясь глядел на горлышко.

В пятидесяти ярдах на восток рос перекошенный старый кедр; его изогнутый ствол тянулся над самым краем обрыва. Аилл накинул веревку на ствол с таким расчетом, чтобы при спуске не удариться о склон утеса. На конце он завязал петлю, в которую сел, крепко натянул веревку, повис над бездной и аккуратно спустился к подножию утеса. Перекинув конец через ствол дерева, он освободил веревку, свернул ее и повесил на плечо.

Ворон стоял как и раньше, вздернув голову, готовый в любое мгновение обрушить валун. Аилл тихо подошел с другой стороны и ткнул валун концом меча. Тот зашатался и обрушился в проход, а ворон громко заорал от ужаса.

Аилл пошел по тропинке, спускаясь с горы Габун и остановился только перед деревьями, растущими вдоль реки Сисс. Где-то там, в засаде, лежала женщина-лиса.

Скорее всего она устроилась в зарослях чахлого орешника, росшего в ста ярдах впереди. Их можно было обогнуть сверху или снизу, и переплыть реку, а не идти вброд.

Аилл вернулся немного назад, и, как можно более скрытно, обошел орешник, идя вниз по течению по направлению к берегу реки. Теперь от воды его отделяли только непроходимые заросли ивы, и он был вынужден пойти вверх по течению. Нигде ничего не шевелилось, ни в чаще, ни где-то еще.

Аилл почувствовал себя неуютно, тишина нервировала. Он остановился и прислушался опять, но услышал только жучание воды. С мечом в руке, он медленно шел вверх по течению, шаг за шагом, шаг за шагом... Подойдя к броду, он остановился около густых зарослей тростника, качавшихся на ветру. На ветру? Он мгновенно обернулся и увидел рыжую маску женщины-лисы, сидевшей сгорбившись, как лягушка. Аилл взмахнул мечом в то же мгновение, как она прыгнула на него, и одним ударом снес ей голову. Тело и ноги кучей свалились на землю, голова откатилась к краю воды.

Аилл слегка подтолкнул голову мечом, она скатилась в реку и, покачиваясь, поплыла вниз по течению. Тело выпрямилось и начало бесцельно метаться взад-вперед, размахивать руками и прыгать, и, в конце концов, исчезло за холмом по направлению к горе Габун.

Аилл вымыл меч, пересек брод и вернулся в Нижнюю Озви до того, как сумерки сменились полной темнотой. Он поужинал хлебом и окороком, выпил пинту вина и вернулся в свою комнату.

Не зажигая света он вынул серую гемму, которую дал ему Мурген. Она тускло светилась, цветом сумрачного дня. Довольно таки бледно, подумал принц. Но, отвернувшись, он ощутил странную вспышку на краю зрения, ощущение, которому не смог подобрать имя.

Он попробовал несколько раз, но ощущение не повторилось и, постепенно, он уснул.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ЧЕТЫРЕ ДНЯ ПРОШЛИ БЕЗ ПРОИСШЕСТВИЙ, и Аилл вернулся в Таун-Тимбл. Здесь он купил двух жирных цыплят, окорок, половину бекона и четыре кувшина красного вина. Упаковав часть из всего этого в седельные вьюки, он привязал остаток к седлу и поскакал на север, в Глимвуд, а оттуда к дому Грайса и Уэйнс.

Грайс вышел ему навстречу. При виде провизии он обернулся и крикнул:

— Жена, разжигай огонь. Сегодня мы поужинаем, как лорды.

— Мы поедим и хорошо выпьем, — сказал Аилл. — Тем не менее, я должен оказаться на лугу Мадлинг завтра до рассвета.

Все трое поужинали великолепно зажаренным цыпленком, фаршированным ячменем и луком, подовым пирогом, ловившим стекавший с цыпленка жир, горшком полевой зелени, сваренной вместе с беконом, и кресс салатом.

— Я бы не рубил дрова утром, — объявил Грайс, — если бы ел так каждый вечер.

— Молись, чтобы этот день настал! — воскликнула Уэйнс.

— Кто знает? Возможно даже раньше, чем ты ожидаете, — сказал Аилл. — Но я устал и должен встать до рассвета.

За полчаса до рассвета Аилл уже стоял на лугу Мадлинг. Он ждал во мраке под деревьями, пока на востоке не появился первый отсвет восходящего солнца, после чего медленно пошел через мокрую от росы траву, с геммой в руке. Он шел к холмику и услышал, как кто-то тихо бормочет и свистит, очень высоким голосом, на пороге его восприятия. Что-то ударило по руке, в которой он нес камень, но Аилл только крепче сжал пальцы.

Невидимые пальцы хватали его за уши и дергали за волосы; шляпу сорвали с головы и она взлетела высоко в воздух.

— Фейри, добрые фейри, не обращайтесь со мной так! — сказал Аилл мягким голосом. — Я — Аилл, отец Друна, которого вы любите.

Мгновенно настала мертвая тишина. Аилл подошел к холмику и остановился в двадцати ярдах от него.

Внезапно холмик замерцал и начал меняться, как если бы в нем собирались и выходили наружу фигуры, то затуманиваясь, то приобретая четкую форму.

Наружу вылетел красный ковер и развернулся почти там, где стоял Аилл. На ковер вышел фейри пяти футов в высоту, с бледно-коричневой кожей, отсвечивавшей желтовато-зеленым. На нем была ярко-красная мантия, отделанная белыми головами ласки, хрупкая корона из золотых нитей и зеленые бархатные туфли. Справа и слева от него виднелись расплывчатые силуэты других фейри.

— Я король Тробиус, — величественно сказал фейри. — Ты действительно отец нашего любимого Друна?

— Да, ваше величество.

— В таком случае наша любовь к нему переходит на тебя, и тебе не будет не причинено никакого вреда в холме Трипси.

— Благодарю вас, Ваше величество.

— Не нужно меня благодарить; мы гордимся, что ты посетил нас. Что ты держишь в руке?

— О, его свет ослепляет! — негромко сказал другой фейри.

— Ваше величество, это магический камень огромной ценности.

— Да, да, — прошептали другие голоса. — Пылающая гемма, цвет магии.

— Разреши мне взять ее, — безапелляционным голосом сказал король.

— Ваше величество, ваши желания — приказ для меня, но я получил очень жесткое указание от другого человека. Я хочу, чтобы мой сын Друн вернулся ко мне живым и невредимым; только в этом случае я могу отдать гемму.

— Испорченный человек! — зашептали голоса с удивление и неодобрением.

— Все смертные такие!

— Нельзя доверять даже знати!

— Бледные и грубые, как крысы!

— Я должен сказать, с сожалением, что Друна больше нет среди нас, — сказал король Тробиус. — Он стал подростком, и мы были вынуждены отослать его.

— Но ему не больше года! — изумленно выдохнул Аилл.

— В холме время дергается и прыгает, как муха-однодневка! Мы никогда не ведем ему счет. Когда Друн уходил, ему, по вашим меркам, было лет девять.

Аилл стоял молча.

— Пожалуйста, отдай мне эту хорошенькую безделушку, — вкрадчиво сказал король, как будто уговаривал норовистую корову, чье молоко он собирался украсть.

— Нет. Ничего не изменилось. Только в обмен на сына.

— Это невозможно. Он ушел довольно давно. А теперь, — внезапно заговорил король заговорил резко и жестко, — делай, как я тебе сказал, иначе никогда не увидишь сына!

— Я и так никогда не видел его! — с диким смехом сказал Аилл. — Что я теряю?

— Мы можем превратить тебя в барсука, — пропищал голос.

— Или в пучок молочая.

— Или в воробья с рогами оленя.

— Вы обещали мне любовь и защиту, а сейчас угрожаете, — сказал Аилл. — Это и есть честь фейри?

— Наша честь славится во всем мире, — объявил король Тробиус звонким голосом. Его подданные одобрительно заворчали, и он с удовлетворением кивнул направо и налево.

— В таком случае я отзываю свое предложение: эта легендарная гемма достанется моему сыну.

И тут сбоку чей-то пронзительный голос завопил:

— Этого не должно случиться, потому что она принесет Друну счастье! Я ненавижу его всеми фибрами моей души! Я наложил на него мордет!^[29]

— На какое время мордет? — спросил Тробиус самым вкрадчивым голосом.

— А, — фейри прочистил горло. — Семь лет.

— Да, действительно. Ты рассердил меня. И семь лет ты будешь пить не нектар, а уксус, от которого сводит зубы. Семь лет от тебя будет плохо пахнуть, и ты никогда не найдешь источник запаха. Семь лет твои крылья не будет нести тебя, а твои ноги будут настолько тяжелыми, что ты будешь проваливаться на четыре дюйма в любую почву, кроме самого крепкого гранита. Семь лет ты будешь выносить из холма все помои и слизь. Семь лет ты будешь радоваться, если у тебя не чешется какой-нибудь дюйм живота. И семь лет тебе не будет позволено глядеть на эту прекрасную новую безделушку.

Фалаэль, похоже, больше всего расстроился из-за последнего наказания.

— О, эту безделушку? Добрый король Тробиус, не мучь меня так! Я обожаю этот цвет! Я ничего не люблю так, как его!

— Так и будет! А теперь убирайся!

— Вы вернете мне Друна? — спросил Аилл.

— Ты хочешь, чтобы я начал войну с холмами Трелани, Зади или Туманной Долины? Или с любым другим, который стережет этот лес? Попроси более разумную цену за твой кусок камня. Флинк!

— Здесь, сэр.

— Мы можем предложить принцу Аиллу что-нибудь такое, что исполнит его желание?

— Сэр, я бы предложил Безошибочный , который принадлежал сэру Чилу, рыцарю фейри.

— Счастливая мысль! Флинк, ты гений. Иди и немедленно приготовь его!

— Он будет готов немедленно, сир!

Аилл нарочито сунул руку с геммой в карман.

— Что такое «Безошибочный»?

Рядом с королем Тробиусом раздался голос Флинка, пронзительный и задыхающийся.

— Я уже здесь, сир; я добросовестно и старательно выполнил ваш приказ.

— Когда я говорю быстро, Флинк летит, — сказал король Аиллу. — А когда я говорю «немедленно» , он понимает это как «сейчас».

— Именно так, — выдохнул Флинк. — Ах, как я тяжело работал, чтобы порадовать принца Аилла! Если он удостоит меня хотя бы словом похвалы, я буду более, чем вознагражден!

— Вот настоящая речь Флинка! — сказал король Аиллу. — Флинк — сама честность и благородство!

— Меня интересует не Флинк, а мой сын Друн. Вы собирались привести меня к нему.

— Лучше! Безошибочный будет служить тебе всю жизнь, и всегда указывать, где можно найти лорда Друна. Смотри! — И король Тробиус показал Аиллу премет неправильной формы, три дюйма в диаметре, вырезанный из наплыва орехового дерева и подвешенный на цепочке. Выпуклость на одной из сторон заканчивалась точкой, из которой торчал острый зуб.

Король покачал Безошибочным .

— Видишь, куда показывает белый зуб фейри? Именно в этом направлении и находится твой сын, Друн. Безошибочный никогда не ошибается и будет служить вечно. Бери его! Он безошибочно приведет тебя к сыну.

Аилл возмущенно тряхнул головой.

— Он указывает на север, в лес, где ходят только дураки и фейри. Безошибочный указывает направление на мою смерть — или приведет меня без ошибки к трупу Друна.

Король изучил инструмент.

— Друн жив, иначе зуб не ухватился бы за направление с такой силой. Что касается твоей безопасности... Могу только сказать, что опасность поджидает повсюду, что меня, что тебя. Чувствуешь ли ты себя в безопасности, идя по улицам города Лайонесса? Я подозреваю, что нет. Или даже Домрейса, где принц Треван надеется стать королем? Опасность — как воздух, которым мы дышим. Зачем спорить о дубине огра или животе оссипа? Смерть приходит ко всем смертным.

— Ба! — пробормотал Аилл. — У Флинка быстрые ноги; пускай сбегает в лес с Безошибочным и вернется обратно с моим сыном.

Со всех сторон донеслись сдавленные смешки, быстро прекратившиеся, как только король Тробиус, которому было не до смеха, выбросил руку вверх.

— Солнце стоит высоко; роса испарилась и первые пчелы уже пьют нектар из чашечек наших цветов. Мне надоело вести переговоры. Твои последние условия?

— Как и раньше, я хочу, чтобы мой сын был живым и невредимым. А это означает: никаких мордетов несчастья и возвращение Друна, моего сына. В обмен на гемму.

— Я сделаю все разумное и возможное, — сказал король. — Фалаэль снимет мордет. Что касается Друна: вот Безошибочный и к нему наша гарантия: он приведет тебя к полному жизни Друну. Возьми его. — И он вжал Безошибочного в руку Аилла, который вслед за тем ослабил хватку на камне. Король схватил камень и высоко поднял его: — Он наш!

Со всех сторон послышались вздохи восхищения и радости:

— Ах!

— Смотрите, как он светится!

— Простак, дубина!

— Смотри, что он отдал за такую ерунду!

— За такое сокровище он мог потребовать воздушный корабль, или паланкин, запряженный грифонами, а впридачу еще девушек-фейри!

— Или замок с двадцатью башнями на Туманном Лугу!

— Дурак, простак!

Иллюзии замерцали; король начал терять свои очертания.

— Стойте! — крикнул Аилл и схватил багровую мантию. — Что с мордетом? Его необходимо снять!

— Смертный, ты коснулся королевской одежды! — сказал объятый ужасом Флинк. — Это непростительное оскорбление!

— Меня защищают ваши обещания, — сказал Аилл. — Мордет должен быть снят!

— Надоел, — вздохнул король Тробиус. — Придется выполнить. Фалаэль! Да, ты, который так старательно чешет живот... Сними мордет и я уберу часотку.

— На кон поставлена честь! — крикнул Фалаэль. — Разве я бросаю слова на ветер?

— Никто даже не намекнет на это.

— Пусть Друн извинится за злые косые взгляды.

— Как отец, — сказал Аилл, — я заменяю его и приношу глубочайшие сожаления за все то, что он сделал вам.

— Да, ему не подобало так относится ко мне.

— Конечно нет. Вы чувствительны и справедливы.

— В таком случае я напоминаю королю Тробиусу, что это его мордет; я просто обманом заставил Друна оглянуться.

— Так оно и было? — спросил король.

— Именно так, ваше величество, — ответил Флинк.

— Тогда я не могу ничего сделать. Королевское проклятие невозможно снять.

— Отдайте обратно гемму! — крикнул Аилл. — Вы не выполнили условия сделки.

— Я обещал сделать все разумное и возможное. И я это сделал; ничего больше сделать невозможно. Флинк! Аилл мне надоел. За какую кайму он схватил мантию — северную, восточную, южную или западную?

— Западную, сир.

— Западную, говоришь? Мы не можем причинить ему вред, но можем переместить его. Вот и отправь его на запад, поскольку, похоже, он его предпочитает, и как можно дальше.

Аилла закрутило и понесло по небу. В ушах выл ветер; солнце, облака и земля кружились вокруг него. Он поднимался все выше и выше, потом стал падать к сверкающей солнечным светом воде, и приземлился на песке у самого края прибоя.

— Западнее этого запада ничего быть не может, — весело сказал голос. — И считай, что мы поступили с тобой очень вежливо! Если бы мы решили тебе нагрубить, запад был бы на полмили дальше…

Голос умолк. Аилл, тяжело поднявшись на ноги, стоял в одиночестве на открытом всем ветрам мысе недалеко от города. Безошибочный валялся на песке у его ног; принц поспешно подобрал амулет, пока его не унес прибой.

Аилл привел мысли в порядок. Вероятно он стоит на Дальнем Мысе, самой западной точке Лайонесса. Тогда это город — Паргетта.

Аилл качнул Безошибочным . Зуб немедленно прыгнул в точку на северо-востоке.

Аилл глубоко и разочарованно вздохнул, и устало побрел по берегу к Паргетте, над которой возвышалась громада замка Малисс. В гостинице он поел хлеб с жареной рыбой, и, после часа споров в конюхом, купил тупого серого жеребца, не очень молодого, своенравного и некрасивого, но все еще способного нести всадника, если, конечно, не гнать его галопом и — существенный момент! — относительно дешевого.

Безошибочный по-прежнему указывал на северо-восток, и в полдень Аилл поехал по Старой Улице^[30], потом вверх, по долине реки Сиринкс и в предгорья Троаха, самой южной точки Тич-так-Тича. На следующий день, переночевав в пустынной горной гостинице, он приехал в рыночный город Нолби-Севан, в котором сходились три важных дороги: Сфер-Аркт, ведущая на юг, в город Лайонесс, Старая Улица и Ульфский Проход, который, извиваясь, уходил на север, в Ульфланды, через Кол-Боках.

Аилл остановился в гостинице «Белая Лошадь», и на следующий день отправился по Ульфскому Проходу, настолько быстро, насколько разрешил его упрямый конь. При нынешнем положении дел он не мог строить точные планы. Пока он решил проехать по Проходу, войти в Южный Ульфланд через Кол-Боках и поехать в Даут по Тромпаде, обогнув как можно дальше Тинзин-Фираль. В Кампердильских Уголках он повернет на Восточно-Западную Дорогу, и, если не помешает семилетний мордет, Безошибочный приведет его кДруну.

Через несколько миль Аилл повстречал группу бродячих торговцев, направлявшихся в Исс и в города на побережье Южного Ульфланда. Аилл присоединился к ним, чтобы не проходить одному через Кол-Боках, что могло бы вызвать подозрения.

Кол-Боках гудел от новостей, принесенных беженцами с севера. Ска опять рыщут по Северному и Южному Ульфландам, не трогая только город Ульд, с королем Ориантом и его ничтожным двором; никто не понимал, почему ска проявили такую снисходительность к беспомощному Орианту.

Одновременно ска двинулись на восток к границе с Даутом и через нее, намериваясь захватить великую крепость Поелитец, господствующую над Равниной Теней.

Однако для сержанта из Кол-Бокаха стратегия ска не являлась загадкой.

— Они собираются проглотить Ульфланды, Северный и Южный, как щука окуня. Какие тут сомнения? Один укус за раз: отщипнут здесь, грызанут там, и вскоре черный флаг будет развеваться от Головы Тавзи до Мыса, а однажды они обнаглеют и, если смогут взять Тинзин-Фираль, захватят Исс и Долину Эвандер. — Он поднял руку. — Нет, не говори мне! Да, щука глотает окуня одним глотком. Но все кончается одинаково.

Напуганные торговцы собрались на совет в осиновой роще, и в конце концов решили, соблюдая осторожность, все-таки дойти до Исса.

Пройдя пять миль по дороге, они повстречали беспорядочную толпу крестьян, кое-кто на лошадях или ослах, другие на повозках с домашним скарбом; остальные шли пешком, с детьми и младенцами: беженцы, бегущие от ска со своих хуторов и ферм. Они утверждали, что огромная черная армия уже пронеслась через Южный Ульфланд, подавляя всякое сопротивление, порабощая мужчин и женщин и сжигая баронские замки.

И опять торговцы, уже в ужасе, собрали совет, и опять решили идти по меньшей мере до Тинзин-Фираля.

— Но не дальше, пока не убедимся, что дорога безопасна! — объявил самый благоразумный из группы. — Помните: один шаг в Долину и нам придется платить герцогу пошлину.

— Тогда в Тинзин-Фираль! — сказал другой. — Там и увидим, как обстоят дела.

Группа пошла по дороге, и очень скоро повстречала новых беженцев, которые принесли с собой ужасные новости: якобы армия ска уже у Тинзин-Фираля и даже напала на крепость.

Теперь речь о том, чтобы идти вперед, больше не шла; торговцы повернулись и пошли обратно на юг значительно быстрее, чем пришли сюда.

Аилл остался один. До Тинзин-Фираля оставалось не больше пяти миль. Делать нечего, он должен обогнуть крепость: вскарабкаться на гору, пройти верхом и только потом спуститься на Тромпаду.

У маленького крутого ущелья, заросшего низкорослыми дубами и чахлыми кедрами, Аилл спешился и повел коня по еле заметной тропинке к горизонту. Путь преграждали густые кусты, под ногами качались камни и тупому серому коню не нравилось лезть вверх. За первый час Аилл прошел не больше мили. А еще через час он достиг отрога кряжа, отходившего от центрального гребня. Тропа стала легче и пошла параллельно нижней дороге, хотя и продолжила подниматься к горе с плоской вершиной, известной как Так-Тор, самой высокой точке окрестностей.

Тинзин-Фираль не мог быть далеко. Остановившись передохнуть, Аилл подумал, что слышит слабые крики. Стараясь не высовываться из-за камней, он пошел дальше. Насколько он мог судить, Тинзин-Фираль стоял прямо перед Долиной Эвандер, сразу за Так-Тором.

И он оказался к осажденному замку ближе, чем собирался.

Закат нашел его в сотне ярдов ниже вершины, в маленькой лесистой долине, заросшей горными лиственницами. Аилл привязал коня на длинном поводке около маленького ручейка, вытекавшего из родника, и нарезал себе веток для постели. Решив обойтись без костра, он поужинал хлебом и сыром из седельного вьюка. Потом вынул Безошибочный : зуб качнулся на северо-восток, возможно немного восточнее, чем раньше.

Убрав Безошибочный в мешочек, Аилл засунул его и седельные вьюки глубоко под куст лавра и прошелся по кряжу, чтобы оглядеть местность. Вечерняя заря еще горела на небе, и из черной громады Тантреваллеса поднялась огромная полная луна. Можно была увидеть проблеск свечи или лампы, не говоря уже о пламени костра.

Аилл подумал о плоской вершине, всего в ста ярдах выше его. В полумраке он заметил тропинку; похоже по ней кто-то ходил, в отличии от той, по которой пришел он.

Аилл поднялся по тропинке на вершину и оказался на площадке в три-четыре акра, с каменным алтарем и пятью дольменами в середине, молча и непреклонно стоявших в свете луны.

Обойдя стороной алтарь, Аилл подошел к противоположному краю, отвесно спадавшему вниз. Тинзин-Фираль находился так близко, что, казалось, можно было бросить камень на крышу самой высокой из башен. Весь замок светился, как если бы в нем шло торжество, из окон лился золотой свет. Вдоль кряжа за замком горели сотни небольших огней, красных и оранжевых; среди них двигались высокие мрачные воины, число которых Аилл не мог оценить. За ними, в свете костров, виднелись четыре огромных катапульты.

Было ясно, что дальше дороги нет: любая рискованная авантюра обречена на провал.

Пропасть, начинавшая у ног Аилла, спускалась к Долине Эвандер. Ниже огней замка светился плац, сейчас пустой; несколько параллельных рядов факелов отмечали парапеты стены, закрывавшей узкое горлышко долины; как и на плацу, на ней не было никого.

В миле на запад, вдоль кряжа, виднелась еще одна россыпь огней: второй лагерь, скорее всего ска.

Странное величие сцены наполнило Аилла благоговейным страхом. Какое-то время он внимательно глядел на нее, потом спустился в собственный лагерь.

Ночь выдалась не по сезону холодной. Аилл лежал на кровати из веток, дрожа под плащом и снятым с коня потником. Наконец он заснул, но спал урывками, постоянно просыпался и смотрел, как луна шествует по небу.

Однажды, когда луна уже наполовину прошла путь на запад, он услышал далекий страдальческий крик: что-то среднее между воем и стоном, от которого волосы на задней стороне шеи встали дыбом. Он поглубже скорчился в своей холодной кровати. Прошли минуты, крик не повторился. Наконец он погрузился в оцепенение и проспал дольше, чем собирался; проснулся он только тогда, когда на лице заиграли первые лучи всходящего солнца.

С трудом встав, он умылся в ручейке и стал думать, как лучше всего поступить. Тропинка, ведущая на вершину, вела и вниз, к Тромпаде: очень удобная дорога, если удастся избежать ска. Тем не менее он решил вернуться на вершину и получше оглядеть окрестности. Запасшись куском хлеба с сыром, который он собирался съесть по дороге, Аилл взобрался наверх. Горы внизу и за его спиной спадали горбатыми отрогами, расселинами и неровными складками почти на границу леса. И он отчетливо рассмотрел, что тропа спускается к Тромпаде и может сослужить ему хорошую службу.

Этим ясным солнечным утром в воздухе сладко пахло вереском, дроком, розмарином и кедром. Аилл пересек вершину: он хотел посмотреть, как идет осада Тинзин-Фираля. Подумав, он решил, что исход осады очень важен: если ска сумеют захватить Поелитец и Тинзин-Фираль, они будут полностью управлять Ульфландами.

Не доходя до края обрыва, Аилл опустился на четвереньки, чтобы его силуэт нельзя было увидеть на фоне неба; около края он лег на живот, пополз и, в конце концов, увидел все ущелье. Прямо под ним, на высокой скале, вздымался Тинзин-Фираль; близко, но не так близко, как показалось ночью, когда он подумал, что сможет кинуть камень ему на крышу. Замок лежал на расстоянии очень хорошего выстрела из тугого лука. Самая высокая башня кончалась террасой, окруженной парапетами. Глубокая седловина или кряж соединяла замок с высотами за ним; оттуда, с расстояния полета стрелы, смотрела на замок сверху самая близкая смотровая площадка, усиленная снизу подпорной стенкой из каменных блоков. Замечательно, подумал Аилл, что из-за глупого высокомерия Фауда Карфилхиота такое удобное для атаки место осталось без охраны. Сейчас оно кишело солдатами ска в стальных шлемах и черных плащах с длинными рукавами. Они двигались зловеще и быстро, чем-то напоминая армию черных муравьев-убийц. Если король Касмир надеялся заключить с ними союз, или, по крайней мере, договор, теперь все его надежды обратились в прах: этой атакой ска объявили себя его врагами.

Этим ясным утром казалось, что замок и Долина Эвандер спят летаргическим сном. Ни один крестьянин не пахал поле и не шагал по дороге, нигде не было видно и солдат Карфилхиота. Ска, с большими усилиями, протащили четыре больших катапульты через пустоши, вверх по склону горы и сейчас тащили по тому самому кряжу, который господствовал над Тинизин Фиралем. Пока Аилл смотрел на них, орудия ощутимо приблизились. Тяжелые военные машины, способные с этого расстояния добросить валун весом в сто футов до Тинзин-Фираля, сломать зубец, проломить отверстие, снести стену и, постепенно, повторными ударами, повалить всю башню. С компетентными инженерами и одинаковыми снарядами, они могли стрелять почти точно.

Вскоре ска уже устанавливали их на краю смотровой площадки, нависавшей над Тинзин-Фиралем.

На террасу вышел Карфилхиот, одетый в бледно-голубой утренний халат: вероятно он только что встал с кровати. Лучники ска немедленно выскочили вперед и через горлышко полетел поток стрел. Карфилхиот, недовольный тем, что помешали его утренней прогулке, укрылся за мерлоном.

На крыше появились трое его придворных и быстро установили вдоль парапета металлическую сетку, защищающую от стрел; после чего Карфилхиот опять стал наслаждаться утренним воздухом. Одни ска, обмениваясь ироническими замечаниями, с недоумением смотрели на него; другие в это время загружали катапульты.

Аилл знал, что должен идти, но не мог оторваться от зрелища. Сцена воздвигнута, занавес поднят, актеры появились: сейчас начнется драма. Ска начали вращать лебедки. Массивные силовые балки оттянулись назад, со стоном и скрипом; в метательные ложки поместили каменные снаряды. Главный лучник покрутил винты, наводя на цель.

Все было готово для первого залпа.

Только тут Карфилхиот, казалось, заметил угрозу своей башне. Он сделал раздраженный жест рукой и через плечо выговорил какое-то слово. В то же мгновение рухнули каменные опоры, поддерживавшие смотровую площадку, и катапульты, снаряды, валуны, лучники, инженеры и обычные солдаты покатились вниз. Они падали долго и обманчиво медленно: вниз, вниз, крутясь, изгибаясь и подпрыгивая; последнюю сотню футов они проскользили, и, наконец, отталкивающая груда камня, дерева и сломанных тел замерла у подножия утеса. Карфилхиот в последний раз обошел террасу и вошел в замок.

Ска осознали положение, скорее сурово, чем со злостью. Аилл отпрянул назад, чтобы ска не увидели его. Самое время отправиться в путь, и идти как можно быстрее. Он по-новому посмотрел на каменный алтарь. Карфилхиот, безусловно, был мастером коварных трюков. Мог ли он оставить самую высокую точку окрестностей без защиты от предполагаемых врагов? Аилл, внезапно занервничав, в последний раз посмотрел на Тинзин-Фираль. Рабочие команды ска, похоже состоящие из рабов, тащили по кряжу бревна. Ска, несмотря на потерю всех катапульт, не собирались снимать осаду.

Аилл смотрел минуту, потом две. Отвернувшись он края обрыва, он обнаружил, что стоит перед патрулем из семи человек в черной одежде ска: капрал и шесть солдат, двое натянули луки.

Аилл поднял руки вверх.

— Я — простой путешественник; дайте мне уйти.

Капрал, высокий человек со странно свирепым лицом, недоверчиво гортанно крякнул.

— Здесь, на вершине горы? Ты шпион!

— Шпион? И что я могу узнать и рассказать? Что ска осаждают Тинзин-Фираль? Я пришел сюда, чтобы безопасно обойти сражение.

— Сейчас ты будешь в безопасности. Пошли; даже двуногих^[31] можно использовать.

Ска забрали меч Аилла и накинули ему на шею веревку. Вслед за ска он спустился с Так-Тора, прошел через горлышко и очутился в лагере ска. С него сняли всю одежду, постригли наголо и заставили вымыться желтым мылом с водой, после чего выдали новую одежду из серой грубой ткани; кузнец надел ему на шею железный ошейник с кольцом, к которому можно было прикрепить цепь.

Потом Аилла схватили четыре человека в серых туниках и наклонили над бревном. Его штаны спустили, и кузнец выжег раскаленным железом клеймо на его правой ягодице. Аилл услышал шипение горящей плоти и почувствовал запах, от которого его вырвало; те, кто держал его, выругались и отскочили назад, хотя и продолжали держать его, пока перевязывали его рану. Потом Аилла вздернули на ноги, и сержант ска подозвал его к себе.

— Надень штаны и иди сюда. — Аилл подчинился. — Имя?

— Аилл.

Сержант записал в гроссбухе.

— Место рождения.

— Не знаю.

Сержант опять что-то записал и поднял голову.

— Друг, сегодня твой счастливый день; теперь ты можешь называть себя скалинг, и ты только на одну ступень ниже настоящих ска. И запомни: не допускаются насилие против ска или скалинга, сексуальные извращения, грязная одежда, неподчинение приказам, угрюмость, наглость, свирепость или необузданность. Забудь о прошлом; оно тебе приснилось! Сейчас ты скалинг, и навсегда останешься им. Я отправляют тебя в группу Тауссига. Подчиняйся ему, честно работай и тебе будет не на что жаловаться. Тауссиг вон там; иди и доложи о себе.

Тауссиг оказался невысоким седым скалингом, наполовину ходившим, наполовину прыгавшим на одной нормальной ноге и второй скрюченной; он постоянно напряженно махал руками и сердито щурился бледно-голубыми глазами, как если бы всегда на кого-то злился. Он быстро оглядел Аилла и прикрепил к его ошейнику легкую длинную цепь.

— Я Тауссиг. Забудь свое имя, как бы тебе не звали. Теперь ты Тауссиг Шесть. Если я закричу «Шестой», значит я имею в виду тебя. Я жестко руковожу отделением. Я соревнуюсь с другими отделениями. Чтобы мне понравиться, ты должен делать все то, что делают остальные отделения. Понял?

— Я понял ваши слова, — ответил Аилл.

— Нет, так не отвечают. Скажи «Да, сэр!»

— Да, сэр.

— Я уже чувствую в тебе возмущение и сопротивление. Берегись! Я честный человек, но не прощаю ничего. Работай изо всех сил, или даже лучше, и мы все получим высокий ранг. Медленно и лениво, и тогда я буду страдать, как и ты, а этого не должно произойти! Давай, за работу!

С добавлением Аилла группа Тауссига стала полностью укомплектована: шесть человек. Тауссиг привел их в каменистый овраг и там, под палящими лучами солнца, они стали таскать бревна на кряж и с него, туда, где ска и скалинги вместе строили деревянный туннель к воротам Тинзин-Фираля: ска собирались провести через него таран. С парапетов крепости лучники Карфилхиота высматривали цели, ска или скалингов, все равно: показаться им хоть на миг означало получить сверху стрелу.

Когда туннель достиг середины седловины, Карфилхиот поднял на башенку онагр и на туннель посыпались стофунтовые камни. Однако они не могли повредить сооружению из упругих бревен, искусно соединенных между собой: камни сбивали кору, расщепляли поверхность и валились в расселину.

Аилл быстро обнаружил, что его товарищи по отделению не больше настроены повысить ранг Туссига, чем он сам.

Тауссиг, подпрыгивая и хромая, носился взад-вперед, как безумный; он призывал, угрожал и оскорблял.

— Пятый, толкай плечом! Тяни, тяни. Ты что, заболел? Третий, всем телом! Тяни же! Шестой, я смотрю за тобой! Я знаю твою породу! Я уже взял твой след! — Насколько Аилл смог определить, отделение Тауссига работало точно так же, как и остальные, и он с холодным безразличием слушал завывания Тауссига. Утренняя катастрофа ошеломила его; он только начинал осознавать в полной мере, что произошло.

В полдень скалингов накормили хлебом и супом. Аилл, в немой задумчивости, сидел на левой ягодице. Утром его соединили с Яне из Северного Ульфа, неразговорчивым человеком лет сорока, невысоким и жилистым, с длинными руками, грубыми черными волосами и измученным кожистым лицом. Яне какое-то время наблюдал за Аиллом, а потом хрипло сказал:

— Ешь, парень; надо сохранять силы. Сколько не думай — лучше не станет.

— У меня есть неотложные дела.

— Забудь о них; у тебя началась новая жизнь.

Аилл тряхнул головой.

— Не для меня.

Яне хрюкнул.

— Если ты каким-то образом сумеешь убежать, все отделение высекут и понизят в ранге. Включая Тауссига. Так что каждый глядит за каждым.

— И никому не удалось сбежать?

— Редко.

— А ты? Ты никогда не пытался бежать?

— Убежать намного труднее, чем ты, наверно, думаешь. Мы много раз обсуждали это.

— И никого не освободили?

— После того, как ты отработаешь свой срок, ты уже инвалид, и им на тебя наплевать.

— Сколько этот «срок»?

— Тридцать лет.

Аилл застонал.

— Кто у ска главный?

— Герцог Мертаз; вон там, стоит... Эй, ты куда?

— Я должен поговорить с ним. — Аилл с трудом встал на ноги и пошел туда, где стоял высокий ска, задумчиво глядевший на Тинзин-Фираль. Аилл остановился перед ним. — Сэр, вы герцог Мертаз?

— Это я и есть. — Ска внимательно оглядел Аилла серо-зелеными глазами.

— Сэр, — убедительным голосом сказал Аилл, — этим утром ваши солдаты схватили меня и надели вот этот ошейник.

— Да, действительно.

— В моей стране я дворянин и не понимаю, почему со мной так обошлись. Наши страны не воюют.

— Ска воюют со всем миром. Мы не ожидаем пощады от наших врагов и не даем ее никому.

— Тогда я прошу вас соблюдать правила войны и позволить мне выкупить себя.

— Нас не так много, и нам нужны рабочие руки, а не золото. Сегодня тебе выжгли дату. Ты прослужишь тридцать лет, а потом тебе освободят и дадут хорошую сумму. Попытаешься бежать — тебя покалечат или убьют. Мы ожидаем такое и всегда настороже. Наши законы просты и недвусмысленны. Подчиняйся им. Возвращайся к работе.

Аилл вернулся к Яне.

— Ну?

— Он сказал , что я должен проработать тридцать лет.

Яне хихикнул и встал на ноги.

— Пошли, нас зовет Тауссиг. — Караван из запряженных волами повозок привез бревна из горных лесов. Отделения скалингов потащили бревна вверх на кряж; фут за футом туннель пересекал седловину и приближался к Тинзин-Фиралю.

Сооружение приблизилось к воротам замка. Воины Карфилхиота стали сбрасывать на дерево пузыри с маслом и стрелять горящими стрелами. Вверх взметнулось оранжевое пламя; одновременно капли горящего масла просачивались через щели. Те, кто работали внизу, были вынуждены отступить.

Специально обученное отделение принесло конструкцию из медных полос и накрыло ею туннель, образовав защитную крышу; горящее масло скатывалось по ней вниз и без всякого вреда сгорало на земле.

Фут за футом туннель продолжал приближаться к стенам замка. Защитники, довольно зловеще, и не думали как-то реагировать на это.

Наконец туннель достиг стен замка. Вперед выдвинулся тяжелый таран, обитый железом; воины ска сгрудились в туннеле, готовые к атаке через пробитые ворота. И тут с самого верха башни полетел по дуге вниз массивный железный шар на цепи: он со страшной силой ударил по деревянному сооружению в точке, находящейся в тридцати футах от стены и перебросил дерево, таран и воинов через седловину во все ту же пропасть; новый спутанный клубок из раздробленных тел и обломков бревен вырос на старом.

На кряже, в свете заката, стояли командиры ска и обсуждали уничтожение всех их трудов. Все работы на время остановились. Скалинги собрались в лощине, чтобы защититься от постоянного ветра с запада. Аилл, как и все остальные, скорчился в умирающем свете дня, спиной к ветру, и время от времени поглядывал на силуэты ска, резко выделявшиеся на фоне неба.

В тот вечер ска больше ничего не сделали против Тинзин-Фираля. Скалинги спустились в лагерь, где их накормили кашей, сваренной вместе с сушеной треской. Капралы привели свои отделения в отхожие места, где они в унисон опорожнились. Потом их провели к тележке, где каждый взял грубое шерстяное одеяло и все устроились спать на земле.

Аилл, полностью изнеможенный, забылся сном. И проснулся через два часа после полуночи, не понимая, где находится. Он толчком сел и почувствовал, как цепь дернула его за ошейник.

— Стоять! — проворчал Тауссиг. — В первую ночь все новички пытаются убежать. Я знаю все ваши трюки.

Аилл опять нырнул под одеяло. Он лежал и слушал: холодный ветер завывал между утесами, негромко бормотали часовые и костровые ска, храпели скалинги. Он подумал о Друне, одиноком и беззащитном, которому, возможно, грозила опасность именно в это мгновение. Он подумал и о Безошибочном , спрятанном под кустом лавра на склоне Так-Тора.

Конь, конечно, оборвал повод и убежал в поисках еды. Он вспомнил о Треване и каменно-сердечном Касмире. Возмездие! Месть! Ладони вспотели от вспышки ненависти... Через полчаса он опять уснул.

Незадолго до рассвета, в самый мрачный час ночи, раздался далекий рокот, как если бы упало огромное дерево, и Аилл проснулся во второй раз. Какое-то время он неподвижно лежал, слушая стаккато криков ска.

На рассвете зазвенел колокол, поднимая скалингов. Мрачные и вялые, они побросали одеяла в тележку и сходили в отхожее место; кое-кто вымылся ледяной водой из ручья. Завтрак очень напоминал ужин: все та же каша с сухой треской, хлеб и кружка с горячим чаем из мяты, смешанным с перцем; еще дали немного вина, для бодрости.

Тауссиг привел отделение на кряж и там стал ясно, что за грохот был перед рассветом. Ночью защитники замка укрепили на башне лебедку, подцепили крюками остатки деревянного туннеля и сбросили их в балку. Все усилия ска пошли прахом; еще хуже, у них не осталось ни материалов, ни машин. Тинзин-Фираль совсем не пострадал.

Однако ска занимал не уничтоженный туннель, а армия, появившаяся в трех милях к западу от их лагеря. Разведчики сообщили о четырех батальонах хорошо дисциплинированных войск: ополчение из Исса и Эвандера, состоявшее из копейщиков, лучников, конных копейщиков и рыцарей; всего около двух тысяч человек. За ними, еще в двух милях, утренний свет сверкал на металлических наконечниках; шли еще войска.

Аил оценивающе осмотрел ска: совсем не так много, как он думал вначале, не больше тысячи человек.

Тауссиг заметил его взгляд и грубо хихикнул.

— Не рассчитывай на сражение, парень, не тешь себя глупыми надеждами! Они не сражаются для славы, если не могут чего-нибудь достичь. Уверяю тебя, они не рискуют без смысла.

— Тем не менее они снимают осаду.

— Да, это уже решено. Они надеялись застать Карфилхиона врасплох. Не вышло! Он обманул их. Но в следующий раз все будет иначе, вот увидишь!

— Я не собираюсь здесь задерживаться.

— Ха-ха-ха, легко сказать! Я уже девятнадцать лет скалинг. Я занял ответственное положение и через одиннадцать лет получу круглую сумму. Так что я надеюсь на хороший доход!

Аилл презрительно посмотрел на него.

— Я не верю, что ты мечтаешь о свободе.

Тауссиг тут же заговорил грубо и отрывисто.

— Тебе не хватает порки. Эй все! Сигнал. Свертываем лагерь!

Ска со скалингами спустились с кряжа и углубились в пустоши Южного Ульфланда. Такой местности Аилл еще не видел: низкие холмы, поросшие дроком и вереском, сменялись равнинами, по которым струились веселые ручейки. Каменные россыпи усеивали холмы; рощи и рощицы затеняли болотистые низины. При виде черных войск крестьяне убегали сломя голову. Заброшенные поля, пустые хижины и сломанные каменные изгороди, заросшие дроком... Кое-где на холмах стояли замки, напоминая о войнах кланов и ночных рейдах. Многие из них лежали в развалинах, руины покрывал лишайник; другие, выжившие, поднимали подъемные мосты; на их парапетах толпились люди, наблюдавшие за проходящими войсками ска.

Постепенно холмы становились выше, между ними появилась угрюмая черная почва и торфяные болота. Облака клубились над самой головой, иногда расходясь, чтобы пропустить столбы света, и тут же закрываясь опять, перекрывая солнце. Мало кто жил здесь, за исключением изгнанников, мелких фермеров и рудокопов, добывавших олово.

Аилл бездумно шел вперед. Он знал только крепкую спину и взлохмаченные волосы человека перед ним, и кусок цепи, болтающийся между ними. Он ел по команде, спал по команде и не говорил ни с кем; только иногда он шептался с Яне, шагавшим, сгорбясь, рядом с ним.

Колонна прошла в полумиле от укрепленного города Ульд, со стороны океана. Уже давно в городе находился двор короля Орианта; время от времени король издавал высокопарные приказы, которые мало кто исполнял, и проводил все время в дворцовом саду среди ручных белых кроликов. При виде войск ска опускная решетка ворот с лязгом опустилась, на стенах появились лучники. Ска не обратили на них внимания и продолжали идти по прибрежной дороге; волны Атлантического океана с грохотом накатывались на берег.

Патруль ска принес новость, быстро распространившуюся среди скалингов: король Ориент умер во время припадка и трон Южного Ульфланда унаследовал его слабоумный сын, Квилси. Он тоже любил белых кроликов и, как говорили, не ел ничего, кроме заварного крема, булочек с медом и бисквитов.

Яне объяснил Аиллу, почему ска разрешали Орианту — а теперь Квилси — править в безопасности.

— Они оба не доставляют ска ни малейшего неудобства. С точки зрения ска Квилси, пока играет в куклы, может править вечно.

Колонна вошла в Северный Ульфланд, границы которого отмечала только пирамидка на обочине дороги. Рыболовецкие деревушки на берегу были почти пусты, в них остались только старики и старухи; остальные сбежали, избегая кабального плена.

Одним безотрадным утром колонна, обдаваемая соленой пеной, которую ветер приносил с берега, прошла под древним маяком фирболгов, построенным в те времена, когда кланы сражались против набегов дану, и вошла на Дальнее Побережье, полностью захваченное ска. Деревни стояли пустыми: все бывшие жители были убиты, стали рабами или изгнаны. В Ваксе колонна разделилась. Нескольких отправили на кораблях в Скагану; кое-кто пошел дальше по придорожной дороге к гранитным карьерам, где самые непокорные скалинги проводили остаток жизни, добывая гранит. Остальных, включая Тауссига и его отделение, отправили в глубь материка, к замку Санк, в котором правил герцог^[32] Лухокс; здесь собирались конвои ска перед дорогой к Поелитецу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

В ЗАМКЕ САНК ОТДЕЛЕНИЕ ТАУССИГА назначили на лесопилку. Тяжелое водяное колесо двигало сооружение из железных рычагов, которое поднимало и опускало стальную пилу с прямыми зубцами, девять футов в длину, стоившую не меньше, чем золото того же веса. Пила резала стволы и делала доски настолько быстро и точно, что Аилл был потрясен. Скалинги с многолетним опытом работы управляли механизмом, любовно точили зубья и, похоже, работали без принуждения или надзора.

Команду Тауссига назначили в навес для сушки дерева, где они складывали и перекладывали поленицы.

Неделя шла за неделей, и, постепенно, мало помалу, Аилл навлек на себя неприязнь Тауссига. Тауссиг презирал утонченные манеры Аилла и его нежелание работать даже йоту более энергично, чем необходимо. Яне Тауссиг тоже не любил, поскольку тот выполнял свою долю работы без заметных усилий, и Тауссиг подозревал его в безделье, хотя и не мог ничего доказать.

Сначала Тауссиг попытался уговорить Аилла.

— Я тебя вижу! Я не спускаю с тебя глаз и тебе не обмануть меня, ни на секунду! Почему ты ведешь себя так, как если бы ты — бывший лорд? Таким образом ты никогда не получишь более высший ранг. Ты знаешь, что случается с лентяями и неженками? Их отправляют в медные копи, а если они ухитряются отработать свой срок, то на кузницу, где в их крови закаляют мечи. Я очень советую тебе показать мне, что такое настоящее рвение.

— Ска взяли меня в плен, — как можно вежливее ответил Аилл. — Они вырвали меня из жизни и причинили мне огромный вред. Почему я должен напрягаться ради них?

— Дурень, твоя жизнь изменилась, навсегда! — заорал Тауссиг. — Попытайся приспособиться к ней, как мы все! Думай! Тридцать лет не такой уж большой срок! Они вернут тебе свободу и еще добавят десять золотых монет, а то и дадут ферму с домом, женой и скотом; и твои дети будут свободны от кабалы. Разве это не щедрая плата?

— За лучшие годы моей жизни? — Аилл насмешливо улыбнулся и отвернулся.

— Возможно ты презираешь такое будущее! — крикнул ему в спину Тауссиг. — Но не я! Если моя группа работает плохо, я получаю выговоры. И я не хочу получать их из из-за тебя! — И Тауссиг запрыгал прочь, его лицо от ярости пошло пятнами.

Два дня спустя, Тауссиг привел Аилла и Яне ко двору позади замка. Он не сказал ни слова, но в кивке головы и движении локтей чувствовалось радостное предчувствие.

Открыв ворота во двор, он обернулся к ним и в последний раз выход своему гневу.

— Они захотели пару домашних слуг, и я с чистым сердцем назвал вас. Теперь я свободен, и ваш новый хозяин — стюард Имбоген. Только попробуйте с ним ваши штучки и увидите, что это вам принесет!

Аилл посмотрел в переполненное яростью лицо, пожал плечами и отвернулся. Яне стоял с обычной унылой скукой. Говорить было не о чем.

Тауссиг крикнул поваренку.

— Позови сюда Имбогена, живо! — Он метнул через плечо мрачный злобный взгляд. — Никому из вас не понравится Имбоген. У него тщеславие павлина и душа горностая. Вашему безделью на солнышке конец.

Наконец на крыльце, нависающем над двором, появился Имбоген: уже немолодой узкоплечий мужчина, с тонкими руками, длинными тонкими ногами и выдающимся вперед животом. Мокрые волосы липли к его черепу; казалось, что у него было не лицо, а набор из длинных ушей, длинного бугорчатого носа, круглых глаз, обведенных мышьяковыми кольцами, и отвисшего серого рта. Он повелительно посмотрел на Тауссига, который проорал:

— Я здесь! Я не ступлю на двор замка!

Имбоген нервно выругался, спустился по ступенькам и пересек двор, странной важной походкой, которая заставила Тауссига сдавленно ухмыльнуться.

— Иди, иди сюда, ты, старый козел! Я не собираюсь ждать весь день! — Аиллу и Яне он негромко сказал. — Он только наполовину ска, бастард какой-то кельтской женщины. Худший вид ска для скалинга и он делает все, чтобы об этом узнал каждый.

Имбоген остановился у ворот.

— Ну, что тут такое?

— Пара домашних обезьян для тебя. Вот этот очень разборчивый и слишком много моется, а этот думает, что умнее всех, особенно меня. Бери их на здоровье.

Имбоген осмотрел обоих с головы до ног. Потом ткнул пальцем в Аилла. — Он еще молод, но уже глядит странным диким взглядом. Он не болен?

— Здоров как герой, от ног до легких!

Имбоген перевел взгляд на Яне.

— А это образец негодяя. Я полагаю, что он сладок как мед?

— Он ходит проворно, быстро и беззвучно, как призрак мертвого кота.

— Очень хорошо; они подойдут. — И Имбоген слегка согнул палец.

— Это означает «Идите за мной», — с огромной радостью сказал Тауссиг. —О, вы еще изучите его жесты: он не любит говорить!

Имбоген посмотрел на Тауссига с испепеляющим презрением, повернулся и так же величественно отправился через двор; Ян и Аилл пошли следом. Дойдя до каменных ступенек, поднимавшихся на крыльцо, Имбоген слегка пошевелил пальцем.

— Это означает, «ждите здесь», — проорал Тауссиг, стоявший у ворот; потом он, громко смеясь, ушел.

Прошло несколько минут. Аилл вспомнил о своих неотложных делах и им овладело волнение. Он посмотрел на ворота и открытую местность за ними.

— Возможно настало время, — прошептал он Яне. — Лучше быть не может!

— Хуже быть не может, — заметил Яне. — Тауссиг ждет вон там. Он надеется увидеть, как мы бежим, потому что сейчас его не будут пороть.

— Ворота, поля, все так близко — меня это мучит.

— Через пять минут они спустят на нас собак.

С крыльца спустился худощавый человек с печальным лицом. На нем была серо-желтая ливрея, короткие желтые бриджи, застегнутые ниже колена на черных чулках, и серая куртка поверх желтой рубашки. Черная чашеобразная шапочка скрывала его коротко подстриженные волосы.

— Меня зовут Киприан. У меня нет титула, может называть меня мастером, старшиной рабов, посредником, главным скалингом — как захотите. Вы будете получать приказы от меня, потому что только у меня есть привилегия говорить с Имбогеном; он сам разговаривает только с сенешалем, сэром Кэлом, чистокровным ска. Имбоген получает приказы от герцога Лухокса, и, через меня, они будут доходить до вас. Даже если у вас есть какое-то сообщение для герцога, вы должны сначала передать его мне. Как вас зовут?

— Яне.

— Похоже на ульфское имя. А тебя?

— Аилл.

— «Аилл»? Южное имя. Лайонесс?

— Тройсине.

— Не имеет значения. В Санке никого интересует, где ты родился: ведь тебя не интересует, какой сорт мяса в сосиске. Пошли со мной; я найду для вас одежду и объясню вам правила поведения, которые вы должны понять, как любые умные люди. Попросту говоря, они... — Киприан поднял четыре пальца, — Во-первых, в точности исполняйте приказы. Во-вторых, будьте чистыми. В-третьих, невидимыми, как воздух. Никогда не привлекайте внимание ска. Лично я думаю, что они не видят скалинга, пока он не сделает что-нибудь замечательное или шумное. И четвертое, очевидное: не пытайтесь сбежать. Это огорчит всех, за исключением собак, которые очень радуются, разрывая человека на куски. Они могут пройти по запаху месячной давности, и обязательно поймают вас.

— Что тогда? — спросил Аилл.

Киприан негромко и печально засмеялся.

— Предположим, что у тебя есть жеребец, которая настойчиво пытается убежать. Что ты сделаешь с ним?

— Очень много зависит от коня.

— В точности. Если он старый, хромой и норовистый, ты его убьешь. А если он молодой и сильный, ты не станешь ограничивать его способности, но пошлешь к специалисту, который сломает его гордый дух. А если он подходит только для мельницы, ты ослепишь его.

— Никогда такого не сделаю.

— В любом случае это принцип. Искусный писец может потерять ногу. Лучшее из того, что можно сказать о ска: они редко, практически никогда, не прибегают к пыткам. Чем более полезным для них ты станешь, тем легче тебе будет, когда собаки догонят тебя. Пошли в спальню. Цирюльник обрежет вам волосы.

Аилл и Яне вслед за Киприаним прошли через холодный боковой коридор в спальню скалингов. Цирюльник по очереди прижал голове каждого из них неглубокий горшок и отрезал волосы торчавшие из-под него. В умывальной комнате они постояли под потоком воды, вымылись мягким мылом, смешанным с мелким песком, а потом побрились.

Киприан принес им серо-желтые ливреи.

— Помните, незаметный скалинг не навлекает на себя несчастье. Никогда не обращайтесь к Имбогену; он высокомернее самого герцога Лухокса. Леди Шрайо — добрая женщина с ровным характером; она всегда настаивает, чтобы скалингов хорошо кормили. Лорд Алвикс, ее старший сын, ведет себя странно и, отчасти, непредсказуемо. Леди Татзель, ее дочь, выглядит очень приятно, но легко обижается. Тем не менее она не язвительна и не создает большие трудности. Пока вы двигаетесь бесшумно и никогда не поворачиваете головы, что посмотреть на них, они вас не заметят. Какое-то время вы будете мыть полы; так начинали мы все.

Аилл знал множество прекрасных замков и богатых особняков; однако суровое величие Санка впечатлило его, и он не мог понять, почему. В замке не было ни галерей, ни мест для прогулок; комнаты соединялись друг с другом короткими, часто изогнутыми коридорами. Высокие потолки тонули в тени, создавая ощущение загадочного пространства. Узкие маленькие окна протыкали стены в самых разных местах, а оконные стекла делали падавший на них свет загадочно-желтым или бледно-голубым. Аилл не очень понимал назначение некоторых комнат, как, впрочем, и принципы, которыми руководствовались герцог Лухокс, его жена и дети. Каждый из них двигался по мрачному замку как актер, в одиночку играющий на сцене.

Все говорили спокойно, и не слишком часто пользовались скальрадом, языком, более древним, чем история человечества. И очень редко смеялись; из всех видов юмора они, похоже, понимали только спокойную иронию или краткое преуменьшение. Личность каждого из них напоминала крепость; они часто впадали в глубокую задумчивость или давали увлечь себя потоку мыслей, которые предпочитали беседе.

Иногда то в одном, то в другом внезапно появлялось что-то особое или экстравагантное, исчезавшее так же быстро, как и появилось. Аилл, никогда не забывавший о собственных делах, тем не менее не мог не поддаться обаянию людей, населявших замок. Как раб, он был незаметен, как дверь, и втайне наблюдал за жителями Санка и их делами.

Все время герцог Лухокс, его семья и их приближенные носили очень утонченные парадные костюмы, которые меняли несколько раз в день, в зависимости от обстоятельств. Костюмы и их детали обладали большим символическим значением, известным только им. Много раз Аилл слышал удивительные реплики, которые не понимал. Публично или наедине, члены семьи демонстрировали утонченные манеры, которые они использовали, общаясь с незнакомцами. Однако между собой они обменивались знаками любви, слишком тонкими для восприятия Аилла.

Герцог, высокий, сухопарый, с твердыми чертами лица и глазами цвета морской волны, вел себя с решительным бесспорным достоинством, одновременно непринужденно и строго, и Аилл ни разу не видел, чтобы он возмутился или встревожился: как если бы на любую случайность у Лухокса был готов подходящий ответ. 127-ой в династии, он хранил в «Зале Древней Чести»^[33] церемониальные маски, вырезанные в Норвегии задолго до того, как там появились первые ур-готы. Леди Шрайо, высокая и стройная, казалась почти неестественно погруженной в себя. Даже когда в замке появлялись жены знати, Аилл часто замечал, как она сидит в одиночестве у ткацкого станка или вырезает вазы из древесины груши. Свои прямые черные волосы она расчесывала на старинный манер, подрезая их сбоку и сзади на уровне челюсти, и спереди на уровне лба.

Леди Татзель, примерно шестнадцати лет, стройная и подтянутая, с небольшой высокой грудью и узкими, как у мальчика, бедрами, выделялась живостью и энергией, и, казалось, не ходила, а летала над землей. У нее была очаровательная манера наклонять голову набок во время ходьбы, и тогда на ее рту трепетала улыбка, как если бы она смеялась над шуткой, понятной только ей. Как и мать — и большинство женщин ска — она коротко подстригала волосы на лбу, но давала им свободно падать на уши. Привлекательные, хотя и неправильные черты лица; прямой и живой характер. Ее брат, лорд Алвикс, ровесник Аилла, был самым беспокойным и неугомонным членом семьи. Он расхаживал с важным видом и говорил с большим жаром, чем любой другой. По словам Киприана он великолепно сражался в дюжине сражений и мог получить рыцарство уже хотя бы за число убитых врагов.

Аилл выполнял работу лакея: чистил камины, тер плиты пола, полировал бронзовые лампы и наполнял их маслом. Работа давала ему возможность входить в любую комнату замка, за исключением спален; он работал достаточно хорошо и Киприан был доволен. При этом Аилл оставался настолько незаметным, что Имбоген не обращал на него внимания; и все это время, с утра до вечера, принц обдумывал планы побега.

Киприан, казалось, видел его насквозь:

— Собаки, собаки, ужасные собаки! Только ска умеют их выращивать; взяв след, они никогда не сдаются. Будь уверен, скалинги пытаются убежать, иногда при помощи магических устройств. Но иногда и ска используют магию, чтобы поймать скалинга!

— Я думал, что ска незнакомы с магией.

— Кто знает? — спросил Киприан, разводя руки. — Магия за пределами моего понимания. Возможно ска помнят магию, которой обладали их далекие предки. Но, безусловно, магов-ска очень мало. Во всяком случае я не знаю ни одного.

— Не могу поверить, что они тратят время на поиски беглых рабов.

— Быть может ты и прав. Почему это должно их заботить? Один убежит, сотню поймают. Если не маги, то собаки.

— А беглецы пытались украсть лошадь?

— Да, пытались, но мало у кого получилось. Лошади ска подчиняются только ска. Когда даут или ульф пытается поехать на ней, лошадь или стоит на месте, или бегает по кругу, или сбрасывает всадника. Наверняка ты думаешь, что сумеешь на лошади убежать от собак. Именно это у тебе на уме, верно?

— У меня ничего нет на уме, — достаточно вежливо сказал Аилл.

Киприан меланхолически улыбнулся.

— У меня была та же навязчивая мысль — вначале. Прошли годы, тоска угасла, и сейчас я знаю, что никогда не буду другим, пока не кончатся мои тридцать лет.

— А Имбоген? Разве он был рабом тридцать лет?

— Десть лет назад его освободили. Для нас Имбоген свободный и ска; сами ска считают его высокопоставленным скалингом. Он озлобленный и одинокий человек; жизнь сделала его странным и эксцентричным.

Однажды вечером, когда Аилл и Яне ужинали хлебом и супом, Аилл заговорил о том, что Каприана очень заботит тема побега.

— Когда бы я не заговорил с ним, он все время упоминает об этом.

Яне кисло улыбнулся.

— Эта особенность замечена не только у него.

— Возможно он грезит наяву, или что-то в этом духе.

— Возможно. Тем не менее, если бы я собирался покинуть в спешке замок Санк, я бы не стал говорить он этом Киприану.

— Да, это была бы бессмысленная вежливость. Особенно сейчас, когда я знаю, как убежать из замка, несмотря на всех лошадей, собак и Киприана.

Яне вскользь взглянул на него.

— Ценная информация. Собираешься поделиться?

— Со временем. Какие реки протекают неподалеку?

— Только одна: Малкиш, примерно три мили к югу. Беглецы всегда бегут к ней, но это ловушка. Если они пытаются плыть вниз, к морю, то тонут на порогах. А если идут вверх по течению, то собаги бегут по обеим берегам и берут их след. Река — вероломный союзник; ска знают это лучше, чем мы.

Аилл кивнул и не сказал ничего. После чего говорил с Киприаном о побеге только с точки зрения теории, и Киприан постепенно потерял интерес к этой теме.

До одиннадцати-двенадцати летдевочки-ска выглядели и действовали в точности, как мальчики. Потом они изменялись, неизбежно и подходящим образом. Юноши и девушки свободно общались, контролируемые только обычаями ска, по меньшей мере такими же действенными, как бдительные дуэньи.

В замке Санк молодые люди встречались во время солнечных полдней на садовой террасе, находившейся к югу от замка; здесь, в зависимости от настроения, они играли в шахматы или триктрак, ели гранаты, подшучивали друг над другом в манере, которую остальные расы находили глупой или смотрели, как один из них бросал вызов своенравному устройству, известному как хурло-трумбо. Устройство предназначалось для мечников; при помощи него они учились быстро и точно наносить удары. Но если неловкий претендент не попадал в маленькую подвижную мишень, на него обрушивался град тяжелых ударов. Лорд Авикс, гордившийся своим мастерством, считал себя знатоком игры с хурло-трумбо, и всегда был готов продемонстрировать свое искусство, особенно если леди Татзель приводила на террасы своих подружек.

Подчеркивая свою грацию и артистизм, он разработал бесшабашный стиль атаки, который еще больше украшал, топая ногами, красиво размахивая мечом и выкрикивая древние боевые возгласы ска.

Стоял один из таких полдней. Машина уже победила двое из друзей Алвикса, которые не вынесли из упражнения ничего, кроме болячек на голове. Алвикс, с насмешливым сочувствием покачав головой, взял со стола меч и, гортанно крича, подбежал к машине и стал прыгать взад и вперед, наклоняясь, ударяя и оскорбляя машину.

— Эй ты, крутящийся дьявол! Ударь меня, можешь? А если так? А так? О, предательство! Опять! Внутрь и наружу! — И он отпрыгнул назад, свалив на на пол мраморную вазу, которая разлетелась на куски.

— Хороший удар, Алвикс! — крикнула Татзель. — Своей вызывающей страх задницей ты уничтожил врага!

Ее подружки отвернулись или посмотрели в небо, скрывая слабую улыбку, которой ска заменяли смех.

Сэр Кэл, сенешаль, поглядел на осколки и что-то сказал Имбогену, который, в свою очередь, подал знак Киприану. Вскоре появился Аилл, посланный убрать остатки вазы. Он прикатил на террасу маленькую ручную тележку, нагрузил на нее обломки мрамора, а потом, вооружившись метлой и совком, стал подметать пол.

Алвикс снова вступил в бой с хурло-трумбо, на этот раз с еще большой энергией, чем обычно, и, споткнувшись о тележку, упал среди обломков и грязи. В это время Аилл стоял на коленях, дометая последнюю грязь. Алвекс прыгнул на ноги и ударил Аилла ногой по заднице.

Какое-то мгновение Аилл оставался неподвижным, потом все внутренние барьеры рухнули.

Поднявшись на ноги, он толкнул Алвикса в хурло-трумбо, и обитые ватой руки нанесли обычные удары по лицу молодого лорда.

Алвикс сделал круговое движение мечом.

— Негодяй! — Он ударил Аилла, который отскочил назад и схватил со стола меч. Он отбил второй удар, а потом перешел в атаку с такой яростью, что уже Алвекс был вынужден отступить. Ситуация была беспрецедентной: как может какой-то скалинг сражаться лучше великолепного искусного ска? Они двигались по террасе, Алвикс пытался атаковать, но каждый раз натыкался на непробиваемую защиту врага. Он сделал очередной прямой выпад, Аилл отбил меч в сторону и перегнул Алвикса через балюстраду, уперев кончик лезвия ему в горло.

— Если бы мы были на поле боя, я бы легко убил тебя, — с напряженной страстью сказал Аилл. — Скажи спасибо, что я только играл с тобой.

Отведя меч назад, Аилл вернул его на стол. Он огляделся и встретился взглядом с леди Татзель. Какое-то мгновение они молча глядели друг на друга, потом Аилл отвернулся, выровнял тележку и опять стал нагружать ее кусками мрамора. Алвикс задумчиво смотрел на него с другой стороны террасы. Наконец он принял решение и кивнул стражникам.

— Отведите этого негодяя за конюшню и убейте.

С балкона, нависавшего над террасой, заговорил герцог Лухокс.

— Твой приказ, лорд Алвикс, не делает тебе чести и позорит как наш дом, так и всю нашу расу. Я полагаю, что ты отменишь его.

Алвикс уставился на отца. Наконец он медленно повернулся и сказал безжизненным голосом.

— Стражники, не обращайте внимания на мой приказ.

Он поклонился сестре и ее разнообразным гостям, на лицах которых застыло изумление; потом спустился с террасы.

Аилл вернулся к тележке и закончил нагружать ее обломками; тем временем леди Татзель и ее подруги негромко переговаривались, поглядывая на него уголками глаз. Аилл не обращал на них внимания. Он подмел последнюю грязь с пола и ушел вместе с тележкой.

Киприан не сказал ничего, только грустно и с упреком поглядел на Аилла, и за ужином подчеркнуто сидел в одиночестве, отвернув лицо к двери.

— Говорят, что ты заколол Алвикса его собственным мечом? — тихо спросил Яне.

— Совсем нет! Я пару раз отбил его удары, а потом коснулся его кончиком меча. Ерунда.

— Не для тебя. А для Алвикса это позор, и ты еще это почувствуешь на своей шкуре.

— Каким образом?

Яне рассмеялся.

— Он еще не решил.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВНЫЙ КОРИДОР ЗАМКА САНК тянулся от прихожей в западном конце до дамского туалета в восточном.

Высокие узкие двери вели из коридора в различные залы и комнаты, включая Хранилище, в котором находились всякие редкости, знамена кланов, добытые в сухопутных и морских битвах трофеи, а также священные для ска предметы. На полках стояли книги, переплетенные кожу, материю или бук. На широкой стене висели портреты предков, выжженные на отбеленной березе раскаленной до красна иглой.

Техника никогда не менялась; черты лица послеледникового вождя были такими же энергичными, как на портрете герцога Лухокса, сделанным пять лет назад.

В нишах за входом стояла пара сфинксов, вырезанная из блоков черного диорита: Тронен, кумиры дома.

Один раз в неделю Аилл мыл Тронен теплой водой, смешанной с соком молочая.

К середине утра Аилл вымыл Тронен и сейчас вытирал досуха мягкой тряпкой. Оглянувшись, он заметил леди Татзель, тонкую, как прутик в темно-зеленом платье. Черные волосы, обрамлявшие ее бледное напряженное лицо, подпрыгивали на ходу. Она пролетела мимо Аилл, оставив за собой смутный цветочный запах, намекающий на мокрые травы первобытной Норвегии.

Спустя несколько минут она вернулась, закончив свое дело. Пройдя мимо Аилла, она остановилась, вернулась назад и стала беззастенчиво разглядывать его, с головы до ног.

Аилл бросил на нее быстрый взгляд, нахмурился и продолжал работать.

Татзель, удовлетворив любопытство, повернулась, чтобы идти дальше. И, сделав первый шаг, внезапно заговорила, самым прозрачным голосом:

— Из-за коричневых волос я приняла тебя за кельта. Но ты не выглядишь таким уж грубым.

И опять Аилл поглядел на нее.

— Я тройс.

Татзель остановилась.

— Тройс, кельт, кем бы ты ни был: ты вел себя как дикарь, а непокорных рабов кастрируют.

Аилл перестал работать, задохнувшись от возмущения. Потом медленно встал на ноги и, глубоко вздохнув, сумел заговорить спокойным голосом.

— Я не раб. Я дворянин из Тройсине, захваченный в плен племенем бандитов.

Челюсть Татзель отвисла от удивления; она повернулась, чтобы уйти, но остановилась.

— Мир научил нас ярости; иначе мы бы остались в Норвегии. Если бы ты был ска, ты бы тоже считал всех остальных врагами или рабами, без исключения. Так должно быть, и ты должен с этим смириться.

— Посмотри на меня, — сказал Аилл. — Неужели ты считаешь, что я смирился?

— Ты уже подчиняешься.

— Я подчиняюсь сейчас, потому что позже приведу сюда всю армию Тройса и не оставлю от Санка камня на камне; вот тогда ты будешь думать иначе.

Татзель засмеялась и пошла дальше по коридору. В кладовке Аилл встретил Яне.

— Мне надоел Санк, — сказал Аилл. — Меня кастрируют, если я не изменюсь.

— Алвикс уже выбирает нож.

— В таком случае самое время уйти.

Яне посмотрел через плечо; они были одни.

— Мне бы подошло любое время, если бы не собаки.

— Собак можно обмануть. Главная проблема — как избавиться от Киприана на время, за которое можно добраться до реки.

— Река собак не обманет.

— Если я смогу убежать из замка, то смогу убежать и от собак.

Яне потер подбородок.

— Дай подумать.

— Есть способ уйти из замка, — сказал Яне за ужином. — Но тогда придется взять еще одного человека.

— Кого?

— Его зовут Каргус. Он работает на кухне помощником повара.

— Ему можно доверять?

— Не больше и не меньше, чем мне или тебе. А как ты собираешься обмануть собак?

— Мне нужно провести полчаса в плотницком сарае.

— В полдень сарай пуст. Киприан! Нос в суп!

Стоя, Каргус всего на дюйм возвышался над Яне, но если тот был кривовато сделан из сухожилий и перекрученных костей, то Каргус бугрился мышцами, а шея была толще массивных рук. Коротко подрезанные черные волосы, из-под тяжелых черных бровей сверкают маленькие черные глаза.

— Я собрал кварту растений, которые называются волкобой; они ядовитые, но редко убивают. Сегодня вечером я добавлю их в суп и мясные пирожки, которые подадут на большой стол. По всему замку забулькают животы, но все обвинят несвежее мясо.

— Если бы ты еще сумел отравить собак, — буркнул Яне, — мы бы ушли без всякого труда.

— Отличная мысль, но на псарню меня не пускают.

За ужином Яне и Аилл съели только хлеб и капусту, и с удовлетворением смотрели, как Киприан расправился с двумя тарелками супа.

Утром, как и предсказал Каргус, все в замке страдали резями в животе, ознобом, тошнотой, лихорадкой, галлюцинациями и звоном в ушах.

Каргус пришел туда, где Киприан, которого била бесконтрольная дрожь, сидел, уткнувшись головой в свой рабочий стол.

— Ты должен что-то сделать! — крикнул Каргус грубым голосом. — Поварята отказываются шевелиться, и мои лохани для мусора переполнены отбросами.

— Опустоши их сам, — простонал Киприан. — Я не могу заниматься такой ерундой. За мной пришла смерть!

— Я повар, а не поваренок. Эй, вы двое! — Он подозвал к себе Яне и Аилла. — Вы вроде можете ходить. Опустошите лохани и побыстрее!

— Никогда! — проворчал Яне. — У тебя самого есть руки.

Каргус повернулся к Киприану.

— Мои лохани необходимо опустошить. Отдай приказ, или я пожалуюсь Имбогену, даже если он сидит на ночном горшке!

Киприан бессильно махнул рукой Яне и Аиллу.

— Вы, двое, идите и опустошите лохани этого дьявола, даже если вам придется ползти.

Аилл, Яне и Каргус вынесли мусор на свалку и взяли свертки, которые приготовили заранее. А потом торопливо пошли на восток, прячась за кустами и деревьями.

В полумили от замка они перевалили через холм, после чего, уже не опасаясь соглядатаев, побежали на юго-восток, обогнув по широкой дуге лесопилку. Они бежали, пока не запыхались, потом пошли, потом опять побежали, и через час оказались на берегу реки Малкиш.

Именно в этом месте река разливалась и мелела, хотя выше по течению с ревом сбегала по крутым ущельям с горы, а ниже яростно проносилась через несколько узких горлышек, где многие беглые скалинги разбились об острые камни. Без колебаний Аилл, Яне и Каргис вошли в реку и перешли ее в брод, держа свертки над головой, хотя вода часто доходила до груди. Подойдя к противоположному берегу, они остановились и внимательно оглядели его, он не подходил для их цели. Тогда они пошли по воде вверх по течению, пока не оказались рядом с маленьким пляжем, покрытым слежавшимся гравием; за ним поднимался заросший травой низкий откос. Они достали из свертков предметы, которые Аилл и Яне сделали в плотницкой: ходули, с соломенными подушечками, надежно привязанными к концам.

По-прежнему оставаясь в воде, они встали на ходули и вышли на берег, стараясь как можно меньше потревожить гравий. Поднявшись по откосу, они пошли дальше; соломенные подушечки не оставляли ни следа, ни запаха.

Так они шли около часа, не снимая ходулей. Дойдя до маленького ручья, они вошли в воду и слезли с ходулей, чтобы отдохнуть. Потом опять надели их, на случай, если их преследователи, не сумев взять след у реки, станут прочесывать местность концентрическими кругами, все увеличивая радиус.

Еще час они неутомимо шли на ходулях, постепенно поднимаясь вверх через редкий лесок из малорослых сосен, где там и здесь лежали тонкие пятна красной почвы. Земля не годилась для возделывания, и те немногие крестьяне, которые раньше собирали смолу для скипидара или пасли свиней, убежали с приходом ска; беженцы шли по ненаселенной пустынной местности, полностью подходившей им.

Перейдя еще один ручей, они сняли ходули и сели на каменную полку, отдохнуть. Они съели хлеб и сыр, и запили их чистой водой. Прислушавшись, они, как и ожидали, не услышали далекого лая собак: скорее всего их отсутствие еще не заметили. Все трое поздравили себя: теперь у них целый день форы перед любым преследователем.

Выбросив ходули, они пошли вдоль ручья на восток, и постепенно поднялись на плоскогорье, на котором тянулись вверх древние остроконечные башенки и утесы из выветрившегося черного камня; когда-то здесь обрабатывали землю, но сейчас не было никого. Какое-то время они шли по старой дороге, которая в конце концов привела их к развалинам древней крепости.

В нескольких милях от форта земля снова одичала, сменившись областью волнистых вересковых пустошей. Наслаждаясь свободой под высоким небом, все трое поспешили на туманный восток.

Однако на пустоши они оказались не одни. Из болота, находившегося в полумили к югу, выехала группа всадников ска; над ними развевались четыре черных флага. Они мгновенно окружили беглецов.

Предводитель, суровый барон в черной броне, удостоил их только одного взгляда и не сказал ни слова. К железным ошейникам привязали веревки и повели трех скалингов на север.

В тот же день отряд повстречался с фургоном, нагруженным самой разной провизией. Позади него шли сорок человек, шеи которых были соединены веревками. Аилла, Яне и Каргуса присоединили к колонне, и, волей-неволей, они пошли вслед за фургоном на север. Со временем они вошли в Даут и подошли к огромной крепости Поелитец, которая стерегла центральные опоры Тич-так-Тича и надзирала за Равниной Теней.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ТАМ, ГДЕ ДАУТ ГРАНИЧИЛ С СЕВЕРНЫМ УЛЬФЛАНДОМ, тянулся крутой склон длиной в восемьдесят миль, лицо Тич-так-Тича, глядящее на Равнину Теней. В месте, которое называлось Поелитец, река Тамсур, текущая вниз с горы Агон, прорезала расселину, которая позволяла относительно легко попасть из Даута в пустоши Северного Ульфланда.

Пока на Древних Островах шла война, Поелитец непрерывно укрепляли; тот, кто владел крепостью, управлял Дальним Даутом. Ска, захватив Поелитец, начали огромную работу, чтобы оградить крепость как с запада, так и с востока и сделать ее полностью неприступной. Они закрыли ущелье кирпичными стенами толщиной в тридцать футов, оставив проход в двенадцать футов в ширину и десять в высоту. В проходе они поставили трое железных ворот, одни за другими. В результате крепость и склон показывали Равнине Теней одно непроницаемое лицо.

Чтобы лучше разведать Равнину Теней, ска начали рыть под ней туннель, ведущий к заросшему низкорослыми дубами холму, до которого было не меньше четверти мили от основания склона.

Туннель строился в обстановке высочайшей секретности, в тайне от всех, за исключением нескольких высокопоставленных ска и тех, кто рыл тоннель: скалингов шестой категории, Непокорных.

Попав в Поелитец, Аилл, Яне и Каргус были подвергнуты небрежному допросу. Их не искалечили — как ожидали они сами, — а отправили в отдельные изолированные бараки, в которых жила бригада из сорока скалингов, строившая туннель. Они работали по десять с половиной часов в день с тремя получасовыми перерывами. Бараки стерег элитный взвод солдат, и скалингам не разрешали общаться ни с кем в Поелитеце. Все понимали, они смертники: их убьют, как только тоннель будет закончен.

С ясной и несомненной смертью за плечами, никто из скалингов не спешил: ситуация, которую ска согласились принять и не пытались изменить. Пока туннель двигался к горе, работе разрешали идти своим шагом. Один день в точности походил на другой. Каждый скалинг имел свои обязанности. Туннель, находившийся в пятнадцати футах под поверхностью равнины, бежал через сланец и сжатый ил. Четыре человека с кирками и мотыгами пробивали проход. Трое собирали обломки в корзины, которые грузили на тележки и катили ко входу в туннель. Здесь обломки вываливались в бункеры, которые поднимались наверх при помощи лебедки, опустошались в фургоны и возвращались обратно.

Быки, ходившие вокруг ворота, приводили в действие меха, вдувавшие воздух в кожаную вентиляционную трубу, которая вела к порталу туннеля. По мере того, как туннель шел вперед, его потолок и стены укреплялись просмоленными кедровыми бревнами. Каждые два-три дня инженеры ска наращивали пару веревок, которые определяли направление туннеля, и при помощи водяного уровня^[34] измеряли горизонтальное отклонение.

Руководил работой ска-надсмотрщик, которому, в случае необходимости, помогала поддерживать дисциплину пара солдат. Обычно надсмотрщик и стражники оставались в начале туннеля, где был свежий холодный воздух. Считая количество наполненных фургонов, надсмотрщик оценивал энергию, с которой работали скалинги. Если работа шла хорошо, скалинги получали хорошую еду и им давали вино. Если они слонялись без дела или работали слишком медленно, их порции соответственно уменьшались.

В туннеле работали две смены: от полудня до полуночи, и от полуночи до полудня. Невозможно было сказать, что лучше: скалинги никогда не видели солнца и знали, что больше его не увидят.

Аилла, Каргуса и Яне назначили в первую смену, от полудня до полуночи.

Они сразу же стали думать о побеге. Будущее виделось еще более мрачным, чем в замке Санк. Зарешеченные двери и недоверчивые стражники стерегли их до и после работы, а во время работы они находились в трубе, выход из которой был запечатан.

После двух дней работы Аилл сказал Яне и Каргусу.

— Мы можем убежать. Это возможно.

— У тебя больше воображения, чем у меня, — сказал Яне.

— И у меня, — добавил Каргус.

— Но есть одна трудность. Нам нужна совместная работа всей смены. И сразу встает вопрос: нет ли такого, кто сломлен и предаст нас?

— И для чего? Каждый видит, как его собственный призрак танцует перед ним.

— Есть люди — предатели по натуре. Им нравится предавать.

И все трое, сидевшие на корточках у стены комнаты, в которой они проводили свободные от работы часы, обсудили своих товарищей, одного за другим.

— Если мы заразим всех возможностью побега, предательства не будет, — в конце концов сказал Каргус.

— Положимся на судьбу, — сказал Яне. — Выбора у нас все равно нет.

Четырнадцать человек из смены работало в туннеле, еще шестеро наверху, никогда не спускаясь вниз. Четырнадцать человек образовали заговор отчаяния и операция началась.

К этому моменту туннель прошел уже двести ярдов на восток. Оставались еще двести, через сланец, в котором попадались необъяснимо твердые как железо шары голубого песчаника, иногда до трех футов в диаметре. За исключением их, земля поддавалась кирке: каждый день туннель двигался вперед на десять-пятнадцать футов. Как только тоннель продвигался, пара плотников ставила крепеж.

Они оставили, случайно, несколько подпорок незакрепленными, и их можно было вытащить. В образовавшейся таким образом дыре некоторые члены команды начали рыть наклонный туннель, выводящий на поверхность. Обломки грузились в корзины, которые ставились на тележки и вывозились наверх точно так же, как и обломки из портала туннеля. Боковой туннель прокладывали двое, а все остальные работали даже еще более усердно, и основной туннель продвигался с такой же скоростью, как и раньше. Всегда кто-нибудь с нагруженной тележкой ждал в тридцати ярдах от начала туннеля, не появится ли надсмотрщик. В таком случае дозорный прыгал на вентиляционной трубе, таким образом предупреждая товарищей. В случае необходимости он был готов перевернуть тележку, как бы ненароком, чтобы задержать надсмотрщика. Потом, когда надсмотрщик проходил, наблюдатель ставил свою тележку так, чтобы сплющить вентиляционную трубу. В результате воздух на дальнем конце становился настолько спертым, что надзиратель очень быстро возвращался обратно.

Боковой туннель, пять футов в высоту и три в ширину, уходил резко вверх, и копатели всегда работали осторожными ударами, опасаясь, что могут сделать слишком большую дыру, видимую из крепости. Наконец они наткнулись на корни, потом пошла трава и кустарники, а затем темная почва, и они поняли, что поверхность близко.

На закате скалинги поужинали в помещении, находившемся в начале туннеля, и вернулись к работе. Спустя десять минут Аилл подозвал Килдреда, надсмотрщика, высокого ска средних лет с покрытым шрамами лицом, лысой головой и холодными для ска манерами.

Он, как обычно, играл в кости со стражниками. Килдред посмотрел через плечо и подошел к Аиллу.

— Ну, что случилось?

— Копатели наткнулись на голубой камень. Они хотят дрели и камнерубы.

— «Камнерубы»? А это что за устройство?

— Не знаю. Я только передаю их просьбу.

Килдред глухо выругался и встал.

— Пошли, посмотрим на этот голубой барьер.

Он вошел в туннель, Аилл за ним. Пройдя через полумрак, освещенный только мигающим светом масляных ламп, они подошли к порталу туннеля. Килдред нагнулся, чтобы оглядеть голубой камень, и в это мгновение Каргус ударил его железным прутом, убив на месте.

Снаружи настали сумерки. Все собрались в боковом туннеле, где копатели пробивали мягкую почву.

Аилл взял тележку с мусором и прикатил ее в начало туннеля.

— Какое-то время не будет тележек, — сказал он обслуживавшему лебедку скалингу громким голосом, так, чтобы слышали стражники. — Мы наткнулись на каменную жилу.

Стражники равнодушно взглянули на него и вернулись к игре. Лебедочник пошел вслед за Аиллом в туннель.

Дыра для побега уже была готова. Один за другим скалинги выбирались под сумеречное небо, включая лебедочника, который ничего не знал о заговоре, но был счастлив сбежать. Все легли в осоку и меч-траву.

Последние, Аилл и Яне, прежде чем уйти, поставили крепеж на место, не оставив ска никаких подсказок. Оказавший на поверхности, они забросали дыру папоротником, утрамбовали землей и пересадили траву.

— Пусть подумают, что дело в магии! — сказал Аилл. — Так будет лучше всего!

В темноте, согнувшись в три погибели, бывшие скалинги побежали по Равнине Теней на восток, все глубже углубляясь в королевство Даут. Поелитец, великая крепость ска, чернела на фоне неба позади них. Группа остановилась и все посмотрели назад.

— Ска, — сказал Аилл, — вы странный народ с темной душой, пришедший из прошлого! Я еще встречусь с вами, с мечом в руке. Вы дорого заплатите за раны, которые оставили мне, и каторжную работу, которую взяли у меня!

После часа бега и быстрой ходьбы, отряд оказался на берегу реки Глоден, в которую впадала Тамсур. Над рекой стояла почти полная луна, на воде лежала лунная дорожка. За завесой из огромных плакучих ив, серебрившихся в свете луны, группа остановилась отдохнуть и обсудить положение.

— Нас пятнадцать человек: сильный отряд, — сказал им Аилл. — Некоторые из вас хотят уйти домой; у других нет дома. Я обещаю вознаграждение тем, кто присоединится ко мне и поможет достигнуть моей цели. Сначала мне нужно добраться до Так-Тора, а дальше... я еще сам не знаю: возможно Даут, чтобы найти сына. Потом мы поедем в Тройсине, где у меня есть состояние, честь и положение. Те, кто последует за мной как товарищи, надеюсь, вернутся со мной в Тройсине и там — клянусь! — я вознагражу их. Я обещаю хорошую землю и титул рыцаря-кавалера.^[35] Но я предупреждаю вас! Путь очень опасен! Сначала в Так-Тор, это гора рядом с Тинзин-Фиралем, а потом, кто знает? Выбор за вами. Идите своим путем или со мной, но здесь мы расстанемся. Я пересеку реку и отправлюсь на юг с теми, кто пойдет со мной. Остальным лучше пойти на восток и пересечь равнину; вы окажитесь в спокойных частях Даута. Кто со мной?

— Я, — сказал Каргус. — Мне некуда иди.

— И я, — сказал Яне.

— Мы подружились в темные дни, — сказал человек по имени Квайлс. — Зачем расставаться? Я очень хочу и землю, и рыцарство.

В конце концов вместе с Аиллом пошло семеро. Они пересекли Глоден по мосту и пошли по дороге, которая вела на юг. Остальные, главным образом жители Даута, выбрали собственную дорогу и пошли на восток вдоль Глоден.

К Аиллу присоединилось семь человек: сначала Яне и Каргус, а потом Гарстанг, Квайлс, Боде, Шарис и Фаурфиск: очень разнородная группа.

Невысокие Яне и Каргус, высокие Квайлс и Боде. Гарстанг, который мало говорил о себе, имел манеры джентльмена, в то время как Фаурфиск, огромный, светловолосый и голубоглазый, заявил, что он незаконный сын пирата-гота и кельтской рыбачки. Шарис, который был даже моложе Аилла, выделялся симпатичным лицом и приятным характером. Фаурфиск, напротив, был страшен как смерть: все лицо в ожогах и шрамах. Его поймал и пытал какой-то мелкий барон из Южного Ульфланда; гнев редко сходил с его лица. Квайлс, беглый ирландский монах ко всему относился легкомысленно и заявлял, что он такой же распутник, как и любой ирландский задира-епископ.

Хотя группа и находилась в Дуте, Поелитец бросал мрачную тень на всю округу, и маленький отряд шел по дороге без остановки.

По пути Гарстанг заговорил с Аиллом.

— Нам необходимо объясниться. Я — лайонесский рыцарь, из Тванбоу-Холла, это в графстве Эллсмер. Ты — тройс, и, номинально, мы воюем. Конечно это вздор, и я всерьез связал свою судьбу с вашими, но только до тех пор, пока мы не войдем в Лайонесс; там мы пойдем разными путями.

— Там тому и быть. Но ты посмотри на нас: одежды рабов, железные ошейники, крадемся через ночь как бродячие собаки. Действительно два джентльмена! Денег у нас нет, так что придется воровать еду, как и любая другая банда бродяг.

— И другие голодные джентльмены шли на подобные компромиссы. Мы будем красть вместе, чтобы никто не смог презирать другого. И я предлагаю, если возможно, красть у богатых, хотя бедняки — более легкая добыча.

— Пускай нас ведут обстоятельства... Слышишь, собаки лают. Впереди деревня и, почти наверняка, кузница.

— В этот час ночи он спокойно спит.

— Добросердечный кузнец не откажется встать, чтобы помочь доведенным до отчаяния людям, таким как мы.

— Или мы поднимем его сами.

Впереди, в сером свете луны, показалась деревня. На улицах никого не было; свет лился только из таверны, из которой доносились звуки шумной пирушки.

— Завтра должен быть праздник, — сказал Гарстанг. — Видите котел на площади? Там будут варить быка.

— Действительно огромный котел, но где же кузнец?

— Наверно там, по дороге, если он вообще существует.

Группа прошла через весь поселок и действительно, уже на окраине, нашла кузницу, стоявшую перед каменным зданием, в котором горел свет.

Аилл подошел к двери и вежливо постучал. Долго ничего не происходило, и только потом дверь медленно открылась; за ней стоял юноша семнадцати-восемнадцати лет.

Он казался подавленным, даже изможденным.

— Сэр, кто вы? Что вы хотите? — спросил он треснувшим от напряжения голосом.

— Дружище, нам нужна помощь кузнеца. Только сегодня мы сбежали от ска и не можем терпеть эти проклятые ошейники лишнее мгновение.

Юноша остановился в нерешительности.

— Мой отец — кузнец в Вервольде, этой деревне. Я Элрик, его сын. Но, поскольку ему никогда уже не ковать железо, теперь кузнец я. Проходите в лавку. — Он принес лампу и проводил их в кузницу.

— Боюсь, что твоя работа будет актом милосердия, — сказал Аилл. — У нас нет ничего, и мы можем заплатить только железом от ошейников.

— Не имеет значения, — сказал юный кузнец безжизненным голосом. Один за другим все восемь беглецов становились на колени рядом с наковальней, и кузнец, усердно работая молотком и зубилом, срезал заклепки; один за другим все вставали на ноги без ошейника.

— Что произошло с твоим отцом? — спросил Аилл. — Он умер?

— Еще нет. Но завтра утром придет его время. Его сварят в котле и скормят собакам.

— Неважные новости. И за что?

— Он совершил преступление, — угрюмо ответил Элрик. — Когда лорд Халис вышел из кареты, отец ударил его по лицу, а потом ногой в живот, и причинил ему боль.

— Дерзость, самое меньшее. И почему?

— Не сдержался. Моей сестре пятнадцать лет, и она очень красивая девушка. Естественно, что лорд Халис захотел пригласить ее в Фэр Априллион и согреть ей постель. И кто бы порицал его, согласись она на его предложение? Но он не согласилась, и лорд послал слуг, чтобы привести ее силой. Мой отец, хотя и кузнец, очень непрактичный, и думал, что наведет прядок, побив лорда Халиса. И вот, за эту ошибку, его должны сварить в котле.

— Этот лорд Халис — он богат?

— Он живет в Фэр-Априллионе, роскошном особняке, в котором шестьдесят комнат. В его конюшне стоят самые лучше жеребцы. Он ест жаворонков, устриц, мясо, зажаренное с гвоздикой и шафраном, белый хлеб и мед. Он пьет красное и белое вино. Ковры на полу, шелк на спине. Он одевает двадцать головорезов в цветастые мундиры и называет их «паладинами». Они исполняют все его указы и очень много своих собственных.

— Да, пожалуй это хорошая причина считать лорда Халиса богатым.

— Я возмущен поведением лорда Халиса, — сказал сэр Гарстанг. — Богатство и рождение в знатной семье — замечательные обстоятельства, которым многие позавидуют. Тем не менее богатый аристократ должен уместно наслаждаться своим положением и никогда не позорить себя, как делает лорд Халис. По-моему его надо наказать, оштрафовать, унизить и лишить восьми или десяти из его лучших лошадей.

— В точности мое мнение, — согласился Аилл. Он повернулся к Элрику. — Лорд Халис командует только двадцатью солдатами?

— Да. И главным лучником Хунольтом, палачом.

— Завтра утром все пойдут в Вервольд поглядеть на казнь, и Фэр-Априллион опустеет.

Элрик почти истерически рассмеялся.

— И, пока моего отца будут варить в котле, вы будете грабить особняк?

— Как можно сварить кого-то в котле, в котором нет воды? — спросил Аилл.

— В котле нет ни единой дыры. Отец сам починил его.

— Нет, так будут. Возьми молот и долото, и мы их сделаем.

Элрик медленно взял инструменты.

— В лучшем случае отсрочка, но что потом?

— По меньшей мере твоего отца не сварят немедленно. — Отряд вышел из кузницы и вернулся на площадь.

Как и раньше, все дома стояли темными, желтый свет свечей трепетал только в таверне, из которой доносилась громкая песня.

Группа, освещенная только светом луны, подошла к котлу.

— Давай! — кивнул Аилл Элрику.

Элрик приставил долото к стенке котла и сильно ударил молотом; раздался глухой лязгающий звук, похожий на приглушенный удар гонга.

— Еще!

Элрик ударил еще раз и долото пробило железо. Элрик сделал три дыры, потом еще четвертую, для надежности, и с мрачным удовлетворением отступил назад.

— Пусть они сварят меня самого, но я никогда не пожалею о этой работе!

— Никто не сварит ни тебя, но твоего отца. Где Фэр-Априллион?

— Туда ведет вот эта дорожка, между деревьями.

Дверь таверны открылась и, выделяясь на фоне прямоугольника желтого света, на площадь вывалились четверо мужчин, немедленно начавших состязаться в грубых шуточках.

— Это солдаты Халиса? — спросил Аилл.

— Да, и каждый из них жестокий зверь.

— Тогда бегом за деревья. А потом устроим небольшой суд, и заодно из двадцати вычтем четыре.

— У нас нет оружия, — нерешительно запротестовал Элрик.

— Неужели в Вервольде живут одни трусы? Нас девять против четырех!

Элрику было нечего сказать.

— Быстрей! — сказал Аилл. — Так как мы стали ворами и убийцами, давайте играть свою роль!

Группа перебежала площадь и затаилась в кустах рядом с дорожкой. Через листву двух больших вязов, стоявших по каждую сторону от нее, просачивался лунный свет, покрывший дорожку серебряной филигранью.

Все вооружились камнями и палками, и стали ждать. Ночная тишина только усиливала голоса, звучавшие на площади.

Прошло несколько минут, голоса стали громче. Появились паладины, шатаясь и покачиваясь, жалуясь и рыгая. Один звал богиню ночи, Зинктра Лелей, упрашивая сделать небосвод более твердым; другой ругал его за шаткие ноги и требовал, чтобы тот полз на четвереньках. Третий никак не мог обуздать идиотский смех над шутками, известными только ему или, возможно, никому вообще. Четвертый пытался икать в такт шагам. Когда все четверо проходили мимо кустов, внезапно затопали ноги, послышались звуки ударов молотка, ломающего кость, и крики ужаса; через несколько секунд на дороге лежали четыре трупа.

— Заберите их оружие, — сказал Аилл. — И оттащите трупы за живую изгородь.

Группа вернулась в кузницу и все заснули мертвым сном.

Утром они встали рано, съели кашу с беконом, и вооружились тем, что смог дать им Элрик: старым мечом, парой кинжалов, железными прутьями и луком с дюжиной стрел, который сразу забрал себе Яне. Потом сменили серую одежду скалингов на старые изодранные обноски, нашедшиеся в доме кузнеца. Одетые таким образом, они пришли на площадь, где нашли несколько дюжин людей, державшихся в сторонке, хмуро глядящих на котел и негромко переговаривавшихся.

Среди них Элрик обнаружил пару двоюродных братьев и дядю. Они отправились домой, вооружились луками и вернулись на площадь.

Первым со стороны дорожки, ведущей в Фэр-Априллион, появился главный лучник Хунольт. За ним шли четверо стражников и фургон с клеткой, сделанной в форме улья, в которой сидел осужденный. Он не поднимал глаз от пола клетки, и только однажды взглянул вверх, посмотрев на котел. За ним шли еще два солдата с мечами и луками.

Хунольт остановив лошадь, сразу заметил дыры на котле.

— Предательство! — крикнул он. — Поломка собственности его светлости! Кто это сделал? — Его голос разнесся над всей площадью. Головы повернулись, но никто не ответил.

Он повернулся к одному из солдат.

— Эй, ты, притащи кузнеца.

— Кузнец в клетке, сэр.

— Тогда, нового, какая разница!

— Сэр, вон он стоит.

— Эй, кузнец! Иди сюда, немедленно! Котел прохудился.

— Да, я вижу.

— Исправь его, да побыстрей, чтобы мы могли сделать то, что должны.

— Я кузнец, — угрюмо ответил Элрик. — А это работа лудильщика.

— Кузнец, лудильщик, называй себя как хочешь, только исправь этот горшок добрым железом, и быстро!

— Вы хотите, чтобы я починил горшок, в котором вы собираетесь сварить моего отца!

Хунольт хихикнул.

— Да, согласен, есть в этом жестокая ирония, но она только иллюстрирует беспристрастное правосудие его светлости. Так что если не хочешь булькать в горшке вместе с отцом — места там хватит — чини горшок.

— Я должен принести инструменты и заклепки.

— Побыстрее!

Элрик отправился в кузницу за инструментами. Аилл и его отряд уже ускользнули по дороге, ведущей в Фэр Априллион, чтобы приготовить засаду.

Прошло полчаса. Ворота открылись; из них выехал лорд Халис в карете с эскортом из восьми солдат.

Как только колонна проехала, из-за кустов вышли Яне, дядя Элрика и кузены. Они натянули луки и выстрелили, потом еще раз. Остальные, до этого времени прятавшиеся за кустами, выскочили на дорогу, и через пятнадцать секунд все было кончено. Лорда Халиса, бледного как смерть, разоружили и вытащили из кареты.

Хорошо вооружившись, отряд отправился обратно. Хунольт стоял над Элриком, внимательно следя, что тот чинил котел как можно быстрее.

Рядом с площадью Боде, Квалис, Яне и все остальные лучники отряда выстроились в ряд, выстрелили и еще шесть паладинов Халиса упали замертво.

Элрик ударил молотом по ноге Хунольта; Хунольт закричал и припал на сломанную ногу. Элрик еще сильнее ударил по второй ноге, раздробил ее и Хунольт упал на спину, корчась от боли.

Элрик освободил отца из клетки.

— Наполните котел! — крикнул Элрик. — Принесите хворост. — Он притащил Халиса к котлу. — Ты приказал сварить человека; ты им и будешь!

Ошеломленный Халис в ужасе посмотрел на котел. Он лепетал и молил, потом начал угрожать, но ничего не помогло. Его колени прижали к груди, и в таком положении связали и посадили в котел, а Хунольта поместили рядом с ним. В котел налили воды, по грудь, и подожгли хворост. Народ Вервольда стал прыгать вокруг котла, вне себя от радости. Вскоре они взялись за руки и стали танцевать вокруг котла тремя концентрическими хороводами.

Два дня спустя Аилл и его отряд уехали из Вервольда. На них была хорошая одежда, сапоги из мягкой кожи и самые лучшие кольчуги. Они ехали на лучших лошадях из конющни Фэр-Априллиона, и в их седельных вьюках звякало золото и серебро.

Их осталось семеро. На пиру Аилл посоветовал старейшинам деревни выбрать нового лорда.

— Иначе какой-нибудь соседний лорд приедет со своими войсками и объявит себя владельцем всей округи.

— Мы очень боимся такого развития событий, — сказал кузнец. — Но мы, в деревне, слишком близки, знаем все тайны друг друга и никто из нас не сможет командовать с должным уважением. Для этой работы мы бы хотели честного иностранца с добрым сердцем и щедрым умом, который будет честно судить нас, брать небольшой налог и использовать свои привилегии не больше, чем необходимо. Короче говоря мы хотим, чтобы вы, сэр Аилл, стали новым лордом Фэр-Априллиона и всей области.

— Только не я, — сказал Аилл. — У меня есть срочные дела; я и так опаздываю. Выберите кого-нибудь другого.

— Тогда наш выбор — сэр Гарстанг!

— Хороший выбор, — сказал Аилл. — Он дворянин, храбрый и щедрый.

— Не я, — сказал сэр Гарстанг. — У меня уже есть свой домен, и я хочу вернуться в него.

— Ну, тогда кто-нибудь из остальных?

— Не я, — сказал Боде. — Я — слишком беспокойная натура. И то, что я ищу, можно найти только где-нибудь очень далеко.

— Не я, — сказал Яне. — Я — человек таверны, а не зала, и вам будет стыдно за мои попойки и хождение по шлюхам.

— Не я, — сказал Каргус. — Вам не понравится фолософ в роли лорда.

— И бастард гота, — добавил Фаурфиск.

— Похоже, что остался я один, — задумчиво сказал Квайлс. — Я благороден, как и все ирландцы; я справедлив, терпелив и честен; я умею играть на лютне и петь, и могу оживить деревенский фестиваль проказами и шалостями. Я щедр, но не расточителен. На свадьбах и похоронах я трезв и умерен; обычно я весел, светел и радостен. Более того...

— Хватит, хватит! — крикнул Аилл. — Откровенно говоря, ты именно тот человек, в котором нуждается деревня. Лорд Квайлс, разрешите нам покинуть ваш домен!

— Сэр, у вас есть мое разрешение, вместе с пожеланиями удачи. Я буду часто спрашивать себя, что с вами произошло, и мой ирландский темперамент будет рваться наружу, но зимними ночами, когда дождь будет стучать в окна, я буду держать ноги поближе к огню, пить красное вино и наслаждаться тем, что я — лорд Квайлс из Фэр-Априллиона.

Семеро поскакали на юг по старой дороге, которая, как утверждали крестьяне из Вервольда, огибает лес Тантреваллес, потом поворачивает на юг и, постепенно, становится Тромпадой. Никто из Вервольда не осмеливался пройти так далеко в этом направлении — как и в других, по большей части — и никто в точности не знал, что можно повстречать по пути.

Некоторое дорога выделывала кренделя: поворачивала то направо, то налево, взбиралась на холм и спускалась в долину, шла вдоль реки или через мрачный лес. Крестьяне возделывали поля и пасли стада. В десяти милях от Вервольда крестьяне стали другими: темные волосы и глаза, худое сложение, и настороженные, до враждебности.

Они ехали вперед весь день, и местность стала все более дикой: появились обрывистые холмы и каменистые луга, а деревень почти не стало. Уже под вечер они приехали в маленькую деревушку, не больше, чем группа фермерских домов, построенных близко друг к другу для взаимной защиты и совместных простых праздников. Аилл дал золотую монету патриарху одного из домов, и получил взамен обильный ужин из свинины, поджаренной на обрезках виноградных лоз, бобы, лук, овсяные лепешки и вино. Лошадей накормили сеном и поставили в амбар. Патриарх какое-то время посидел с отрядом, убедился, что все хорошо поели и расслабились, после чего обратился к Аиллу:

— Кто вы и откуда?

— Вот это гот, — ответил Аилл. — Кельт. Ульф. Каргус из Галисии, а это —рыцарь из Лайонесса. Сам я тройс. Мы смешанная группа. Откровенно говоря, нас свели вместе ска, против нашей воли.

— Я слышал о ска, — сказал старик. — Но они никогда не осмелятся сунуться в эти места. Нас не много, но лучше нас не задевать.

— Мы желаем вам долгой жизни, — сказал Аилл, — и многих счастливых праздников, таких как тот, который вы нам задали сегодня вечером.

— Ба, это просто торопливый легкий ужин, собранный для неожиданных гостей. В следующий раз сообщите нам, что вы едете.

— Лично нас все устроило, — сказал Аилл. — Тем не менее перед нами длинный тяжелый путь, и мы еще не дома. Что нас ждет по дороге на юг?

— Мы слышали самые разные слухи. Некоторые говорят о призраках, другие об ограх. Этих ограбили бандиты, а те жалуются на чертей, скачущих как рыцари на бронированных цаплях. Трудно отделить факты от истерии; лично я рекомендовал бы осторожность.

Дорога превратилась в широкую тропу, вьющуюся на юг в туманную мглу. Слева виднелся лес Тантреваллес, а справа вздымались вверх крутые утесы Тич-ак-Тича.

Наконец фермы полностью исчезли, попадались только отдельные хижины и разрушенные замки, которые редкие местные жители использовали как укрытие для овец. В одной из таких старых хижин семеро остановились на ночь.

Совсем рядом темнел великийлес. Время от времени Аилл слышал странные звуки, от которых по его коже бежали мурашки. Шарис какое-то время стоял, очарованный звуками, и в конце концов Аилл спросил, что он слышит.

— Неужели ты не слышишь? — спросил Шарис, его глаза сияли. — Это музыка; я никогда не слышал чего-нибудь, похожего на нее.

Аилл прислушался.

— Ничего не слышу.

— Она приходит и уходит. Сейчас остановилась.

— Ты уверен, что это не ветер?

— Какой ветер? Ночь тиха.

— Если это действительно музыка, ты не должен слушать. В таких местах магия всегда близко, что очень опасно для обычного человека.

— Как я могу не слышать, если я хочу слышать? — раздраженно спросил Шарис. — Когда она рассказывает мне о вещах, которые я хочу знать?

— Это выше моего понимания, — сказал Аилл и встал. — Я пошел спать. Завтра нам скакать далеко и долго.

Аилл установил смены, отмечая два часа по движению звезд. Боде взял первую смену, Гарстанг и Фаурфиск вторую, потом Яне и Каргус, и, наконец, сам Аилл и Шарис. После чего отряд устроился как можно удобнее. Шарис, почти неохотно, улегся, но быстро заснул, и Аилл с радостью последовал его примеру.

Когда Арктур достиг установленного места на небе, Аилл и Шарис встали и начали дежурить. Аилл заметил, что Шарис больше не слушает ночные звуки.

— Что с музыкой? — негромко спросил Аилл. — Ты ее слышишь?

— Нет. Она ушла раньше, чем я уснул.

— Хотел бы я услышать ее.

— Тебе бы это не пошло на пользу.

— Почему?

— Ты стал бы таким же, как я, к твоему горю.

Аилл рассмеялся, хотя немного натянуто.

— Ты не самый худший из людей. И почему, слушая ее, я могу повредить себе?

Шарис уставился на огонь. Наконец он заговорил, наполовину размышляя вслух.

— На самом деле я достаточно обычный человек, даже слишком обычный. Но у меня есть недостаток: я легко увлекаюсь всякими причудами и фантазиями. Ты уже знаешь, что я слышу неслышную музыку. Иногда, на ходу, мне кажется, что я вижу мельком отблеск движения, и когда я начинаю всматриваться, то что-то мелькает на краю зрения. Если ты станешь таким как я, твой поиск замедлится или кончится ничем; вот ответ на твой вопрос.

Аилл пошевелил огонь.

— Иногда я испытываю что-то похожее — причуды, фантазии, называй как хочешь — и стараюсь думать о них поменьше. Они не настолько настойчивы, чтобы заставить меня волноваться.

Шарис безрадостно рассмеялся.

— Иногда я думаю, что сошел с ума. Иногда боюсь. Есть красота, настолько большая, что не в состоянии родиться. Вечная. — Он уставился на огонь и внезапно кивнул. — Да, это послание музыки.

— Шарис, мой дорогой друг, я думаю, что у тебя галлюцинации, — с тревогой сказал Аилл. — У тебя слишком богатое воображение, вот и все!

— Как я могу вообразить что-то настолько великолепное? Я ее слышал, ты — нет. Есть три возможности. Во-первых, может быть это все игра воображения, как ты и предположил; во-вторых, я воспринимаю все острее, чем ты; и последняя — ужасная мысль! — эта музыка предназначалась только для меня.

Аилл скептически хмыкнул.

— Откровенно говоря, лучше всего тебе забыть об этих странных звуках. Если людям суждено исследовать такие тайны, или такие тайны действительно существуют, вот тогда мы узнаем о них побольше.

— Наверно так оно и есть.

— Скажи мне, когда опять услышишь ее.

— Как хочешь.

Медленно забрезжил рассвет, из серого став жемчужным, потом желто-оранжевым. К тому времени, когда солнце поднялось, семеро уже ехали через приятную, хотя и пустынную местность. В полдень они достигли реки, которая, по мнению Аилла, называлась Сисс и скоро должна была влиться в Голден; весь остаток дня они ехали по берегу на юг. Ближе к вечеру небо заволокло тяжелыми облаками, подул холодный ветер, где-то вдали заурчал гром.

Ближе к закату дорога привела их к каменному мосту, из пяти арок; здесь Восточно-западная дорога из Тантреваллеса пересекала Тромпаду и уходила в расселину в горах, которая заканчивалась в Ульде, столице Южного Ульфланда.

Дождь припустил не на шутку. За перекрестками обнаружилась гостиница, «Звезда и Единорог». Семеро оставили лошадей в конюшне и вошли в общий зал, где обнаружили веселый огонь, горящий в массивном камине. За прилавком стоял высокий худой мужчина с лысой макушкой, длинной черной бородой, нависавшим над грудью, длинным носом, нависавшим над бородой, и парой черных широко расставленных глаз, полуприкрытых веками. Рядом с камином сидели трое мужчин, скорчившиеся как заговорщики над своим пивом; полы широких низко надвинутых шляп затеняли их лица. За другим столом сидел в одиночестве человек с тонким орлиным носом и прекрасной рыжеватой бородой; не нем была красивая одежда из темно-синей и коричневой материи.

— Мы заночуем в вашей гостинице, — сказал Аилл. — Подайте нам ужин и пошлите, пожалуйста, кого-нибудь, кто позаботиться о наших лошадях.

Трактирщик кивнул, вежливо, но без особой теплоты.

— Господа, мы исполним все ваши желания.

Семеро уселись у огня и трактирщик принес вино. Трое, сидевшие у стола, незаметно оглядели их и зашептались между собой. Джентльмен в темно-синем и коричневым бросил на них рассеянный взгляд и опять погрузился в свои мысли. Все семь, расслабленные теплом огня, пили вино маленькими глотками. Спустя какое-то время Яне подозвал к себе служанку.

— Эй, кукла, сколько кувшинов вина ты подала нам?

— Три, сэр.

— Правильно! Отныне каждый раз, когда ты приносишь кувшин, ты должна будешь подойти ко мне и громко назвать номер. Ясно?

— Да, сэр.

Хозяин трактира подошел к Яне, покачиваясь на ногах-соломинках.

— Что-то случилось, сэр?

— Совершенно ничего. Девушка будет вести счет вину, которое мы выпьем; теперь не будет никакой ошибки.

— Ба! Нечего забивать голову бедному созданию такими сложными вычислениями! Я и так веду счет!

— И я делаю то же самое, а девушка сохранит баланс между нами.

Трактирщик воздел руки горе, ушел в кухню и через какое-то время принес ужин. Две служанки, мрачно и настороженно стоявшие в полумраке, быстро и ловко наполнили стаканы и принесли новые кувшины, каждый раз говоря нараспев его номер Яне, в то время как хозяин, опять стоявший за стойкой с кислым видом, вел параллельный учет и спрашивал себя, осмелится ли он долить в вино воду.

Аилл, выпивший не меньше всех, откинулся на спинку стула и разглядывал своих товарищей, вольготно развалившихся за столом. Гарстанг, независимо от обстоятельств, никогда не мог скрыть свое происхождение. Боде, раскрепощенный вином, забыл о своей ужасающей внешности и стал неожиданно забавным. Шарис, как и Аилл, откинулся на спинку стула и наслаждался отдыхом. Фаурфиск с огромным удовольствием рассказывал сальные анекдоты и поддразнивал служанок. Яне говорил мало, но, похоже, находил сардоническое удовольствие в приподнятом настроении друзей.

Каргус, с другой стороны, мрачно уставился на огонь. Аилл, сидевший рядом с ним, наконец не выдержал и спросил.

— Почему ты такой мрачный? Что за мысли беспокоят тебя?

— Самые разные, — сказал Каргус. — У меня в голове каша. Я вспоминаю старую Галицию, отца и мать, и как я ушел от них, когда они состарились, а мог бы остаться и облегчить им жизнь. Я думаю о ска и их грубых обычаях. И я думаю о своем настоящем положении — еда в животе, золото в кошельке, вокруг верные друзья — и это заставляет меня задуматься о перипетиях жизни и краткости таких мгновений; вот теперь ты знаешь причину моей меланхолии.

— Да, теперь ясно, — сказал Аилл. — А я счастлив, что мы сидим здесь, а не под дождем; но в моих костях по-прежнему теплится гнев: возможно он никогда не оставит меня, даже если я отомщу.

— Ты еще очень молод, — сказал Каргус. — Спокойствие приходит с возрастом.

— Что до этого, ничего не могу сказать. Быть может жажда мщения — непривлекательное чувство, но я никогда не успокоюсь, пока не отомщу за то, что мне сделали.

— Лично я предпочитаю быть тебе другом, а не врагом, — сказал Каргус.

После чего они оба замолчали. Джентльмен в темно-синем и коричневом, который все это время тихо сидел за своим столом, встал и подошел к Аиллу.

— Сэр, я обратил внимание, что вы и ваши товарище ведете себя как джентльмены и, развлекаясь, не теряете достоинства. Разрешите мне, если вы не против, предостеречь вас.

— Пожалуйста, говорите.

— Это две девушки терпеливо ждут. Однако они совсем не такие застенчивые, какими кажутся. Когда вы решите пойти спать, более старшая из них предложит вам себя, и пока она будет развлекать вас своими тощими прелестями, вторая украдет ваш кошелек. Добычей они поделятся с хозяином.

— Невероятно! Они такие маленькие и тоненькие!

Джентльмен печально улыбнулся.

— Именно это произошло здесь со мной в последний раз, когда я слишком много выпил. Спокойной ночи, сэр.

Джентльмен отправился в свою комнату. Аилл сообщил новость товарищам; обе девушки растаяли в тени, хозяин больше не подкладывал поленья в огонь.

Наконец все семеро, пошатываясь, добрались до соломенных матрацев, специально застеленных для них, и, слушая шипение дождя, барабанившего по крыше, спокойно уснули.

К утру дождь кончился, солнце залило землю ослепительным сиянием.

Им подали завтрак из черного хлеба, творога и лука.

Аилл отправился платить трактирщику, а остальные пошли в конюшню, чтобы приготовить лошадей к дороге.

Аилл с удивлением уставился на счет.

— Что? Так много? За семь человек со скромными потребностями?

— Вы выпили целую реку вину. Вот точное число: девятнадцать кувшинов моего лучшего караунджского вина.

— Секунду, — сказал Аилл. Он позвал Яне. — Мы не можем точно сказать, сколько вина мы выпили вчера. Можешь помочь?

— Конечно. Нам подали двенадцать кувшинов вина. Я написал число на листке бумаге и отдал вот этой девушке. И вино было не караунджское; его наливали вон из того бочонка, на котором написано «Корриенте»: два пенни за кувшин.

— А! — воскликнул трактирщик. — Я понял свою ошибку. Это счет за позавчерашний вечер, когда у нас гостила группа из десяти дворян.

Аилл опять изучил счет.

— А это что за сумма?

— Разнообразные услуги.

— Понял. Джентльмен, который сидел за соседним столиком, кто он такой?

— Сэр Дескандол, младший сын лорда Молелет из Серого Фосфра; за мостом и вглубь Уфлянда.

— Сэр Дескандол был так добр, что предупредил нас о твоих девушках и их хищнических проделках. Так что не было никаких «разнообразных услуг».

— Неужели? Тогда я вычеркиваю эту строчку.

— А вот здесь: «лошади — место в конюшне, корм и вода». Неужели семь лошадей стояли в настолько роскошных помещениях, съели настолько много овса и выпили настолько много воды, что оправдали сумму в тринадцать флоринов?

— Ага, я ошибся, когда делал счет. Должно быть два флорина.

— Вот теперь правильно. — Аилл вернулся к счету. — Что-то угри чересчур дороги.

— Не сезон.

Наконец Аилл заплатил по исправленному счету.

— Куда ведет дорога?

— Дикая местность. Дорога заходит в лес, все во мраке.

— До следующей гостиницы далеко?

— Еще как.

— А вы ездили по дороге?

— Через лес Тантреваллес? Никогда.

— А что о бандитах, разбойниках и прочей швали?

— Вы должны были спросить у сэра Дескандола; он, похоже, может рассказать вам о них.

— Возможно, но он ушел прежде, чем мне в голову пришла эта мысль. Неважно, мы справимся с любой шайкой.

Семеро поехали по дороге. Река отвернула в сторону; с обеих сторон подступил лес. Яне, ехавший впереди, уловил движение среди веток и крикнул:

— Вниз, все! Пригнитесь к седлу! — Он скатился за землю, наложил стрелу на тетиву и выстрелил во мрак; послышался вой боли.

Тем временем из леса хлынул поток стрел. Всадники, успевшие пригнуться к седлу, остались невредимы, за исключением массивного Фаурфиска, который получил стрелу в грудь и немедленно умер. Низко пригнувшись, пятеро бросились в лес, размахивая сталью. Яне положился на лук. Он выстрелил трижды, попав в шею, грудь и ногу. Из леса слышались стоны, крики внезапного ужаса и шум падающих тел. Кто-то попытался сбежать; Боде прыгнул ему на спину, сбил на землю и разоружил.

Наконец наступила тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием и стонами. Стрелы Яне убили двоих и еще двоих тяжело ранили. Еще двое лежали на земле, истекая кровью. Среди раненых бандитов оказалось трое грубо одетых мужчин, сидевших в гостинице прошлым вечером.

Аилл вздернул пленника Боде на ноги и, как истинный рыцарь, слегка поклонился.

— Сэр Дескандол, хозяин предупредил, что вы хорошо знаете местных разбойников, и теперь я понимаю, почему. Каргус, перебрось пожалуйста, веревку через тот толстый сук. Сэр Дескандол, прошлым вечером я был очень благодарен вам за мудрый совет, но сегодня я спрашиваю себя: быть может вы подали его из жадности, намериваясь забрать себе все наше золото.

— Не совсем так! — запротестовал сэр Дескандол. — В первую очередь я собирался избавить вас от унижения быть ограбленным парой болтушек.

— Тогда вы поступили, как благородный человек. Жаль, что мы не можем провести часок-другой, обмениваясь любезностями.

— Ничего не имею против, — сказал сэр Дескандол.

— Время поджимает. Боде свяжи руки и ноги сэра Дескандола, чтобы он ни в коем случае не мог принять недостойные позы. Мы уважаем его достоинство не меньше, чем он наше.

— Вы очень добры, — сказал сэр Дескандол.

— А теперь! Боде, Каргус, Грастанг! Тяните посильнее; вздернем сэра Дескандола как можно выше!

Фаурфиска похоронили в лесу под филигранью света и тени. Яне побродил среди трупов и собрал свои стрелы.

Сэра Дескандола опустили, веревку с него сняли, сложили и повесили на седло высокого черного жеребца Фаурфиска. Шесть всадников, не оглядываясь, поскакали через лес.

Вокруг них сомкнулась тишина, скорее подчеркиваемая, чем нарушаемая далекими птичьими трелями. Наконец день разгорелся; солнечный свет, сочившийся через густую листву, стал рыжевато-коричневым, появились тени, темные, глубокие, выкрашенные в каштановый, розовато-лиловый или темно-синий цвет. Все молчали; только копыта приглушенно ступали по земле.

На закате кавалькада остановилась рядом с маленьким прудом. В полночь, во время смены Аилла и Шариса, появилась компания бледных голубых огоньков и, мерцая, пролетела через лес. Часом позже далекий голос отчетливо произнес три слова. Аилл их не понял, но Шарис вскочил на ноги и вскинул голову, как если бы собирался ответить.

— Ты понял, что он сказал? — удивленно спросил Аилл.

— Нет.

— Тогда почему ты хочешь ответить?

— Мне показалось, что он говорил со мной.

— Зачем ему это?

— Не знаю... Такое вещи пугают меня.

Больше вопросов Аилл не задавал.

Встало солнце; шестеро поели хлеба с сыром и поехали дальше, через поляны и луга. Дорогу пересекали каменные осыпи, деревья стали искривленными и перекошенными.

К полдню небо затянуло дымкой; через нее пробивался слабый золотой свет солнца, похожий на осенний. Ветер гнал с запада облака, все более тяжелые и угрожающие.

Недалеко от того места, где дорога пересекала длинный луг, заднюю часть классического сада, стоял красивый, хотя и причудливый дворец. Мраморная арка сторожила вход, тщательно посыпанный гравием. В дверях сторожки стоял привратник в темно-красной ливрее с синими ромбами.

Шестеро остановились и оглядели дворец, обещавший кров на ночь, при условии, что здесь еще чтут обычные правила гостеприимства.

Аилл слез с коня и подошел к сторожке. Привратник вежливо поклонился. На его лоб была низко надвинута широкая шляпа из черного фетра, маленькая черная полумаска закрывала верхнюю часть лица.

К стенке сторожки была прислонена церемониальная алебарда, другого оружия у него не было.

— Кто хозяин этого замка? — спросил Аилл.

— Это Вилла Мероэ, сэр, простой загородный приют, в котором милорд Далдас наслаждается компанией своих друзей.

— Очень уединенное место для такой виллы.

— Так оно и есть, сэр.

— Мы бы не хотели тревожить лорда Далдаса, но, возможно, он даст нам приют на ночь?

— Почему бы вам не пройти прямо в виллу? Лорд Далдас — щедрый и гостеприимный человек.

Аилл еще раз осмотрел виллу.

— Откровенно говоря, мне тревожно. Это лес Тантреваллес, на замке лежит отблеск волшебства, и мы бы хотели избежать того, чего не в силах понять.

Привратник рассмеялся.

— Сэр, ваши опасения оправданы, до некоторой степени. Тем не менее вы можете совершенно безопасно провести здесь ночь; никто вам ничего не сделает. Заклинания, наложенные на гуляк Виллы Мероэ, не тронут вас, если вы будете есть еду из ваших дорожных тюков и пить вино, которое везете с собой. Короче говоря, не ешьте и не пейте ничего из того, что вам, безусловно, предложат, и заклинания только помогут вам приятно провести время.

— А если мы что-то съедим или выпьем?

— Тогда вы можете задержаться здесь надолго, сэр.

Аилл повернулся к товарищам, собравшимся позади него.

— Вы все слышали его слова; мне кажется, что он говорил честно и прямо. Рискнем ли мы войти, или поскачем через бурю?

— Пока мы будем есть нашу еду и не брать ничего, что подадут нам внутри, мы в безопасности, — сказал Грастанг. — Верно, друг привратник?

— Совершенно точно, сэр.

— Тогда я предпочитаю хлеб и сыр в со всеми удобствами, чем те же хлеб и сыр под ветром и ночным дождем.

— Разумно, — сказал Аилл. — А остальные? Боде?

— А я бы хотел узнать у доброго привратника, почему он носит полумаску.

— Сэр, таков местный обычай, и вам тоже придется ему подчиниться. Если вы решите заночевать на Вилле Мероэ, вам тоже придется одеть полумаску, которую я вам дам.

— Очень странно, — прошептал Шарис. — И в высшей степени интригующе.

— Каргус? Яне?

— Этот дворец воняет магией, — проворчал Яне.

— Меня она не пугает, — решительно сказал Каргус. — Я знаю контрзаклинание: есть хлеб с сыром и отворачиваться от чудес.

— Так тому и быть, — сказал Аилл. — Привратник, объяви о нас лорду Далдасу. Вот это сэр Гарстанг, рыцарь из Лайонесса, это Яне, Шарис, Боде и Каргус, джентльмены из различных частей Древних Островов, а я — Аилл, джентльмен из Тройсине.

— Благодаря своей магии лорд Далдас уже ждет вас, — сказал привратник. — И, пожалуйста, наденьте эти полумаски. Можете оставить лошадей здесь; завтра я приготовлю их для вас. И не забудьте взять с собой еду и питье.

Все шестеро прошли по выложенной гравием дорожке через сад и террасу, и оказались у входя в виллу. Садящееся солнце на мгновение выглянуло из-под низких облаков и осветило дверной проем, в котором стоял высокий человек в великолепном костюме из темно-красного бархата. На его голове вились коротко подстриженные черные волосы. Короткая борода закрывала челюсть и подбородок, а черная полумаска — глаза.

— Джентльмены, я лорд Далдас, и рад приветствовать вас на Вилле Мероэ, где, я надеюсь, вам будет уютно до тех пор, пока вы не решите уйти.

— Благодарим вас, ваша светлость. Мы будем надоедать вам только одну ночь, потому что важное дело заставляет нас завтра покинуть вас.

— В таком случае, господа, хочу дать вам совет. У всех нас есть что-то сибаритское во вкусах, и наши развлечения зачастую обманывают нас. Ешьте и пейте только то, что привезли с собой, и вас не будет никаких неприятностей. Я надеюсь, что, несмотря на предупреждение, вы не подумаете обо мне плохо.

— Совсем нет, сэр. Мы здесь не для того, чтобы пировать; нам нужно только укрытие от непогоды.

Лорд Далдас приглашающе помахал рукой.

— Мы еще поговорим, когда вы освежитесь.

Слуга отвел группу в комнату с шестью диванами.

Прилегающая к ней ванна предлагала текущую струю теплой воды, мыло из пальмы и алое, и льняные полотенца. Вымывшись, они съели и выпили то, что принесли с собой в седельных вьюках.

— Поешьте как следует, — сказал Аилл. — Никто не должен выйти из этой комнаты голодным.

— Лучше всего вообще не выходить из этой комнаты, — заметил Яне.

— Невозможно! — заявил Шарис. — Неужели тебя ничего не интересует?

— Дела такого сорта? Очень мало. Я собираюсь идти прямиком в кровать.

— Я люблю как следует повеселиться, когда у меня есть настроение, — сказал Каргус. — И только мрачнею, когда вижу, как веселятся другие. Я тоже пойду спать, и буду видеть собственные сны.

— Я останусь, — сказал Бодэ. — И уговаривать меня не нужно.

Аилл повернулся к Гарстангу.

— А ты?

— Если ты останешься, то и я останусь. Но если ты пойдешь, я буду рядом, чтобы защитить тебя от жадности и невоздержанности.

— Шарис?

— Я не смогу удержать себя в комнате. Я пойду; по меньшей мере погуляю по замку и поглазею через дыры в маске.

— Тогда я пойду, и будут охранять тебя, пока Гарстанг охраняет меня, а мы оба охраняем Гарстанга; таком образом мы будем в почти полной безопасности.

Шарис пожал плечами.

— Как скажешь.

— Кто знает, что может случиться? Мы будем гулять и смотреть вместе.

Трое надели маски и вышли из комнаты.

Высокие арки нависали над террасой, а цветущий жасмин, апельсиновые деревья, шалфей и кленотис наполняли воздух чудесным ароматом. Все трое присели отдохнуть на канапе с подушечками из темно-зеленого бархата. Облака, угрожавшие сильной грозой, пронеслись мимо; стоял тихий ласковый вечер.

Высокий человек в темно-красном костюме, с черными кудрями и маленькой черной бородкой остановился и оглядел их.

— Ну, и что вы думаете о моей вилле?

Гарстанг покачал головой.

— У меня нет слов.

— Надо слишком много понять, — добавил Аилл.

Лицо Шариса побледнело, глаза сияли, но, как и Гарстангу, ему было нечего сказать.

Аилл указал на диван.

— Посидите немного с нами, лорд Далдас.

— С удовольствием.

— Мы заинтригованы, — сказал Аилл. — Здесь так невероятно красиво, как будто мы спим и видим сны.

Лорд Далдас огляделся с таким видом, как если бы увидел виллу в первый раз.

— Что такое сны? Самый обыкновенный опыт — это сон. Глаза, уши, нос: все они передают картинки в мозг, и эти картинку мы называем «реальностью». По ночам, когда мы спим, в мозг вторгаются другие картинки, неизвестно откуда. Иногда ночные видения более реальны, чем сама «реальность». Какие из них настоящие, какие иллюзия? Зачем мучаться, выискивая различие? Только педант, пробуя восхитительное вино, анализирует каждый компонент букета. Разве мы, любуясь замечательной девушкой, оцениваем кости из ее черепа? Я уверен, что нет. Принимайте красоту такой, какая она есть: это кредо Виллы Мероэ.

— А пресыщение?

Лорд Далдас улыбнулся.

— Разве можно пресытиться сном?

— Никогда, — ответил Гарстанг. — Сон всегда остается живым.

— Жизнь и сны — хрупки и недолговечны, — сказал Шарис. — Удар, взмах ножа, и они исчезли, как унесенные ветром.

— Возможно вы расскажите мне, почему все носят маски? — спросил Гарстанг.

— Каприз, причуда, фантазия, прихоть! Я могу ответить на ваш вопрос другим вопросом. Посмотрите на ваше лицо: разве на него не надета маска из кожи? Вы трое, Аилл, Гарстанг и Шарис, каждому из вас покровительствует природа; ваша кожа-маска рекомендует вас миру. А вашему другу Боде не повезло: если бы ходил с маской на лице, то мог бы вечно наслаждаться жизнью.

— В вашем обществе никто не обижен природой, — сказал Гарстанг. — Джентльмены благородны, дамы — прекрасны. Это совершенно очевидно, несмотря на маски.

— Возможно. Тем не менее, ночью, когда любовники в приливе страсти начнут раздеваться, маски они снимут в последнюю очередь.

— Кто играет эту мелодию? — спросил Шарис.

Аилл прислушался и сказал Гарстангу.

— Я не слышу никакой музыки.

— И я, — отозвался Гарстанг.

— Она очень тихая, — сказал лорд Далдас. — На самом деле почти не слышная. — Он встал. — Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство?

— Только невежа мог бы потребовать больше, — сказал Аилл. — Вы были более, чем любезны.

— Вы очень приятные гости, и мне очень жаль, что завтра вы уедете. Но сейчас меня ждет дама. Она только что приехала на Виллу Мероэ и я должен позаботиться, чтобы ей не было скучно.

— Тогда последний вопрос, — сказал Аилл. — Если приезжает новый гость, старый должен уехать, иначе гости займут все залы и комнаты Виллы. Но когда они уезжают, куда они идут?

Лорд Далдас тихо рассмеялся.

— Когда вы, наконец, просыпаетесь, куда деваются люди, жившие в вашем сне? — Он поклонился и ушел.

Перед ними остановились три девушки.

— Почему вы так спокойно сидите? — игриво спросила одна из них. — Неужели нам не хватает очарования?

Трое мужчин вскочили на ноги. Аилл оказался лицом в лицу с изящной девушкой с тонкими чертами лица; на ее плечи падала копна светлых волос. Из-за черного домино на него смотрели фиолетовые глаза. Сердце Аилла болезненно вздрогнуло, от боли и радости. Он начал было говорить, но потом оборвал себя.

— Простите меня, — пробормотал он. — Я себя не очень хорошо чувствую.

Он повернулся, и обнаружил, что Гарстангу еще хуже.

— Это невозможно, — запинаясь сказал тот. — Она напоминает мне одного человека, который когда-то был мне очень дорог.

— Они — сны, — сказал Аилл. — И им почти невозможно сопротивляться. Неужели лорд Далдас сказал нам чистую правду?

— Давай вернемся к нашим кроватям. Мне наплевать на сны, даже такие реальные... Где Шарис?

Девушки и Шарис исчезли.

— Мы должны найти его, — сказал Аилл. — Темперамент Шариса предаст его.

Они пошли через анфиладу комнат Мероэ, не обращая внимания на приглушенные светильники, прелестные интерьеры и столы, заваленные деликатесами. Наконец они нашли Шариса в маленьком внутреннем дворе, выходящем на террасу. Он сидел вместе с четверкой других гостей, выдувая из свирели негромкие звуки. Остальные играли на разных инструментах, выводя нежную навязчивую мелодию. Рядом с Шарисом сидела стройная черноволосая девушка; она так близко наклонилась к нему, что ее волосы касались его плеча. В одной руке она держала бокал с фиолетовым вином, из которого время от времени пила; наконец музыка остановилась и она предложила бокал Шарису.

Шарис, в полном отупении, взял его, но Аилл перегнулся через балюстраду и выхватил бокал из руки друга.

— Шарис, что на тебя нашло? Пошли, нам пора спать. Завтра мы уйдем из этого замка-сна; он опаснее, чем все вервольфы Тантреваллеса!

Шарис медленно поднялся на ноги; потом посмотрел вниз, на девушку.

— Я должен идти.

Все трое вернулись в спальню.

— Ты почти выпил из бокала, — сказал Аилл.

— Знаю.

— Ты пил раньше?

— Нет. — Шарис заколебался. — Я поцеловал девушку, которая очень похожа на ту, которую я когда-то любил. До этого она пила вила и на ее губе осталась капля. Я попробовал ее.

— Тогда я должен найти лорда Далдаса и потребовать от него противоядие! — простонал Аилл.

К нему присоединился Гарстанг; они обошли всю Мероэ, но так и не нашли лорда Далдаса.

Светильники начали гаснуть, и друзьям пришлось вернулись в их комнату. Шарис спал, или делал вид, что спит.

Через высокие окна в спальню влился свет утра. Шесть человек встали с хмурым видом посмотрели друг на друга.

— День начался, — сказал Аилл. — Мы должны ехать. Поедим по дороге.

Лошади ждали их у ворот, хотя привратника нигде не было видно. Аилл твердо решил не оборачиваться, не желая видеть то, что находится позади. Он заметил, что его товарищи поступили так же.

— Вперед, и давайте забудем этот дворец снов!

Все шестеро поскакали галопом по дороге, только плащи бились вокруг плеч. Проскакав милю, они остановились, чтобы позавтракать. Шарис, погруженный в свои мысли, уселся в стороне. Он выглядел рассеянным и, похоже, есть не хотел.

«Странно, — подумал Аилл, — но штаны Шариса чуть ли не спадают с его ног. И почему куртка так странно свисает с плеч?»

Аилл прыгнул на ноги, но Шарис уже соскольнул на землю, его одежда опустела. Аилл опустился перед ним на колени.

С Шариса слетела шляпа; его лицо, маска из вещества, похожего на бледный пергамент, сдвинулось вбок и глядело — в никуда.

Аилл медленно встал на ноги. Он повернулся и поглядел назад, туда, откуда они приехали. Боде встал рядом с ним.

— Поехали, — хрипло сказал Боде. — Возвращение ничего не даст.

Дорога повернула направо, и начала то подниматься на холмы, то спускаться в низины. Почва истончилась, из-под нее появились выступы каменной породы; лес превратился в разбросанные там и сям низкорослые тисы и дубы, а потом вообще убежал на восток.

Весь день дул сильный ветер; облака проносились над головой, пятеро скакали через сменяющие друг друга солнце и тень.

Закат нашел их на безлюдной пустоши среди сотен выветрившихся гранитных валунов ростом с человека или даже выше. Гарстанг и Каргус заявили, что это мегалиты, хотя камни стояли без всякого заметного порядка.

Пятеро остановились на ночь рядом с маленькой речкой. Они сделали себе кровати из папоротника и провели ночь не слишком приятно; зато их беспокоил только свист ветра.

На рассвете все пятеро опять вскочили в седла и поехали на юг по Тромпаде, которая здесь выглядела тропинкой, петляющей между каменными столбами.

К полудню дорога покинула пустоши и, вновь соединившись с Сиссом, побежала по берегу реки на юг.

Ближе к вечеру они остановились на развилке. Разобравшись в дряхлом указателе, они узнали, что Биттершо роуд поворачивает на юго-восток, а Тромпада пересекает мост и идет вдоль Сисса на юг.

Путешественники пересекли мост и через полмили встретили крестьянина, который вел на поводу осла, нагруженного вязанками хвороста.

Аилл поднял руку; крестьянин в тревоге отскочил назад.

— Что? Если вы грабители, у меня нет золота; я не вру, даже если вы не грабители.

— Кончай глупить, — проворчал Каргус. — Где здесь лучшая и ближайшая гостиница?

Крестьянин недоуменно замигал.

— «Лучшая» и «ближайшая», а? Неужели вам надо целых две гостиницы?

— Вполне достаточно одной, — сказал Аилл.

— Здесь очень мало гостиниц. Быть может вам подойдет «Старая башня», если вы не слишком привередливы.

— Мы привередливы, — сказал Яне, — но не слишком. Где эта гостиница?

— Вам надо проехать пару миль вперед, пока дорога не станет подниматься на эту гору. А там тропинка приведет вас к «Старой башне». — Аилл бросил ему пенни. — Премного благодарны.

Две мили пятеро ехали по берегу реки. Солнце спустилось за горы; они скакали в тени сосен и кедров.

Там, где над Сиссом нависал отвесный берег, дорога резко пошла вверх. Вдоль берега бежала тропинка, петлявшая в тени густой листвы, пока впереди не показался силуэт высокой круглой башни.

Пятеро проехали вдоль заплесневелой стены башни и оказались на плоской площадке, нависавшей над рекой, которая текла в сотне футов ниже.

От древнего замка остались только угловая башня и одно крыло.

Появился мальчик и отвел их лошадей в помещение, когда-то бывшее большим залом, а сейчас служившее конюшней.

Пятеро вошли в старую башню и оказались в мрачном месте былого величия, не склонившегося перед нынешним унижением. Дрожащий свет очага бродил по большой круглой комнате.

Пол, выложенный каменными плитами; стены, оставшиеся без картин. Зал окружал балкон, шедший в пятнадцати футах над головой; над ним находился другой, а еще выше третий, почти невидимый в полутьме.

Рядом с очагом стояли грубые столы и скамьи. У стены, во втором очаге, тоже горел огонь; здесь, за прилавком, стоял старик с тонким лицом и легкими седыми волосами, энергично орудовавший горшками и сковородками. Казалось, что у него шесть рук, которые доставали повсюду, встряхивали и помешивали. Он поливал жиром ягненка, которого крутил на вертеле, встряхивал сковородку с голубями и перепелами, одновременно манипулируя другими висевшими на крюках горшками, чтобы они тоже могли подогреться.

Какое-то мгновение Аилл с почтительным вниманием наблюдал за ним, восхищаясь ловкостью старика. Наконец, воспользовавшись остановкой в работе, он спросил.

— Сэр, не вы ли владелец гостиницы?

— Правильно, милорд. Я претендую на эту роль, если эти ветхие развалины заслуживают такого титула.

— Если вы сможете обеспечить нам приют на ночь, то титул — это последнее, что нас волнует. И, если я могу доверять своим глазам, то я предвкушаю хороший ужин.

— Приют здесь проще некуда: вы спите в сене над конюшней. Башня не предлагает ничего лучшего, а я слишком стар, чтобы что-то менять.

— А что насчет эля? — спросил Боде. — Дайте нам чистый и холодный, да посильнее, и вы не услышите ни одной жалобы.

— Сэр, вы избавили меня от беспокойства, потому что я варю хороший эль. Садитесь, пожалуйста.

Все пятеро уселись у огня и поздравили себя с тем, что им не придется провести на папоротнике еще одну ветреную ночь. Дородная женщина принесла эль в буковых кружках, которые каким-то образом подчеркивали качество пива, и Боде объявил:

— Хозяин прав! Он не услышит от меня ни одной жалобы.

Аилл осмотрел остальных посетителей, сидевших за своими столами.

Их было семеро: престарелый крестьянин и его жена, пара коробейников и три молодых человека, которые могли быть лесорубами. В это время в комнату вошла согнутая старуха, закутанная в серый плащ; капюшон так тесно облегал ее голову, что почти полностью скрывал лицо.

Остановившись, она внимательно оглядела комнату. Аилл почувствовал, как ее взгляд заколебался, достигнув его. Потом, горбясь и спотыкаясь, она пересекла зал и села в полутьме у дальнего стола.

Дородная женщина принесла ужин: перепелка, голуби и куропатка вместе с кусками хлеба, вымоченными в жире, а также куски поджаренного ягненка, пахнувшего чесноком и розмарином, в гальском стиле; к ним хозяин добавил салат и свежую зелень: намного лучшая еда, чем они ожидали.

Ужиная, Аилл незаметно поглядывал на завернутую в плащ женщину за дальним столом, которая тоже ела ягненка, очень невоспитанно: наклонившись вперед, она жадно пожирала мясо. Аилл заметил, что женщина тоже время от времени поглядывает на него из полумрака своего капюшона. В какое-то мгновение она наклонилась над самой тарелкой и ухватила зубами кусок мяса; ее плащ распахнулся, обнажив ногу.

— Старуха за тем столом, — негромко сказал Аилл своим товарищам. — Посмотрите на нее и скажите, что вы видите.

— У нее нога цыпленка, — пробормотал пораженный Гарстанг.

— Она ведьма, с головой лисы и ногами большой курицы, — объяснил Аилл. — Она дважды нападала на меня, и дважды я разрезал ее на куски; и каждый раз она восстанавливалась.

Ведьма повернулась к ним и заметила их взгляды; поспешно отдернув ногу, она посмотрела вокруг, не заметил ли кто-нибудь ее оплошность. Аилл и его товарищи сделали вид, что ничего не заметили. Тогда она вернулась к еде, кусая и давясь.

— Она ничего не забыла, — сказал Аилл, — и, конечно, попытается убить меня, если не здесь, то из засады где-нибудь по дороге.

— В таком случае, — сказал Боде, — давайте убьем ее первыми, прямо сейчас.

Аилл скривился.

— Все тут же обвинят нас в том, что мы убили беззащитную старуху.

— Нет, если увидят ее ноги, — сказал Каргус.

— Давайте-ка покончим с этим, — сказал Боде. — Я готов.

— Секунду, — сказал Аилл. — Я сам это сделаю. Но держите мечи наготове. Одна царапина от ее когтей — и ты покойник; не давайте ей прыгать на себя.

Ведьма, казалось, угадала, о чем они говорят, и, прежде чем они успели начать, встала и быстро заковыляла, скрывшись в темноте под низкой аркой.

Аилл выхватил меч и подошел хозяину.

— Вы только что накормили злую ведьму; ее необходимо убить.

Пока хозяин изумленно глядел по сторонам, Аилл подбежал к арке и посмотрел внутрь, но, не увидев ничего, кроме тьмы, не решился войти. Он повернулся к хозяину.

— Куда ведет этот проход?

— В старое крыло и комнаты наверху: все в развалинах.

— Дайте мне свечу.

Легкий звук; Боде посмотрел вверх и увидел на первом балконе женщину с лицом лисы. Пронзительно завопив, она прыгнула на Аилла; Боде швырнул стул и сбил ее в сторону. Она зашипела и опять завопила, а потом, вытянув ноги, прыгнула на Боде и полоснула его когтями по лицу. Только тогда опоздавший Аилл ударил ее мечом по шее и отрубил голову; тело начало бешенно метаться взад и вперед, ударяясь о стены. Каргус сумел прижать его к полу тяжелой скамьей, и Яне отрубил птичьи ноги.

Боде лежал на спине, царапая камень судорожно сжатыми пальцами.

Потом его язык вывалился наружу, лицо стало серым и он умер.

— На этот раз огонь! — гортанным голосом крикнул Аилл. — Разрежьте эту злую тварь на кусочки. Хозяин, принеси дрова и хвороста. Пусть огонь говорит долго и ярко!

— Только не огонь, — противным голосом провыла лисья голова. — Не бросайте меня в огонь!

Наконец отвратительная дело закончилось. Ревущее пламя сожгло плоть ведьмы, все ее кости превратились в прах. Постояльцы, бледные и удрученные, отправились спать в сено, а хозяин и его жена с швабрами и ведрами стали чистить запачканный пол.

За несколько часов до рассвета усталые Аилл, Гарстанг, Каргус и Яне еще сидели за столом, глядя на угольки, оставшиеся от огня.

Хозяин принес им эля.

— Ужасное событие! Уверяю вас, что в этом доме такого обычно не происходит, — сказал он.

— Сэр, никто вас ни в чем не обвиняет. Будьте счастливы, что мы прикончили эту тварь. Вы и ваша жена нам очень помогли, и не понесете никакого ущерба.

С первыми лучами восхода они похоронили Боде в тихом затененном месте, когда-то бывшем розовым садом. Лошадь Боде оставили хозяину вместе с пятью золотыми кронами из кошелька Боде, а сами печально поскакали к Тромпаде.

Четверо стали подниматься в каменную долину по дороге, которая петляла между огромными валунами и крутилась из стороны в сторону, проходя мимо крутых обрывов; постепенно они достигли продуваемой всеми ветрами Щели Глиняного всадника. Отсюда боковая дорога вела через пустоши в Ульд; Тромпада же поворачивала на юг и по длинному склону спускалась вниз, мимо древних оловянных рудников, к городу Жалкая Ярмарка. В гостиница «Оловянный человек» все четверо, уставшие от ночной работы и трудной дороги, с благодарностью съели баранину и выпили ячменное пиво, после чего уснули мертвым сном на матрацах в комнате наверху.

Утром они опять поехали по Тромпаде, которая шла вдоль Северного Эвандера по широкой ровной долине к далекому фиолетовому телу Так-Тора.

К полудню они уже были в пяти милях от Тинзин-Фираля; здесь местность начала подниматься, приближаясь к горлышку Северного Эвандера.

Через три мили, когда, казалось, чувство угрозы из близкого Тинзин-Фираля уже витало в воздухе, Аилл заметил узкую тропинку, ведущую в глубокий овраг, который, как он решил, мог быть концом той самой тропы, по которой он, когда-то, надеялся спуститься с Так-Тора.

Тропа привела их на длинный отрог, спускавшийся с Так-Тора, как извилистый корень дерева; потом, по скругленному кряжу, они вышли на относительно легкую дорогу. Аилл шел впереди, и, наконец, добрался до пещеры, в которой разбивал лагерь, всего в нескольких ярдах ниже плоской вершины Так-Тора.

Он нашел Безошибочный именно там, где оставил его. Как и раньше, зуб указывал на северо-восток.

— В том направлении мой сын, — сказал Аилл, — и именно туда я должен идти.

— Тогда ты должен выбирать из двух дорог, — сказал Гарстанг. — Можно вернуться обратно по дороге, по которой мы пришли, а потом отправиться на восток. Или ты можешь пройти через Лайонесс по Старой Улице, а потом на север в Даут. Первый путь короче, но второй избегает леса, и, поэтому, вероятно быстрее.

— Второй, конечно, — сказал Аилл.

Четверо проехали мимо Кол-Боках и без происшествий приехали в Лайонесс. В Нолсби-Севан они повернули на восток и поехали по Старой Улице; через четыре дня трудного пути они оказались в городе Оделарт.

Здесь Гарстанг попрощался с товарищами.

— Тванбоу-Холл только в двадцати милях на юг. Я буду дома к ужину, и мои приключения поразят всех. — Он обнял товарищей. — Нечего и говорить, что вы всегда будете желанными гостями в Тванбоу! Мы вместе прошли долгий путь; вместе перенесли все испытания. Я никогда не забуду этого!

— И я.

— И я.

— И я.

Аилл, Каргус и Яне смотрели, как Гарстанг скачет на юг, пока он не исчез из виду. Аилл тяжело вздохнул.

— Нас осталось трое.

— Друзья уходят, один за другим, — сказал Каргус.

— Поехали, — сказал Яне. — Мне не хватает терпения на сантименты.

Трое уехали из Оделарта по Старой Улице и спустя три дня приехали в Татвиллоу, где Старая Улица пересекает Ихнилдский Путь.

Безошибочный указывал на север, в направлении Авалона: хороший знак, во всяком случае так казалось, потому что это направление позволяло избежать леса.

Они поехали по Ихнилдскому Пути в сторону Авалона.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

ГЛИНЕТ И ДРУН присоединились к доктору Фиделиусу в Орешнике, на Ярмарке Стеклодувов. Первые несколько дней их они вели себя настороженно и неуверенно, как если бы шли по яйцам, одновременно искоса поглядывая на доктора Фиделиуса, ожидая от него любой неожиданности или внезапной вспышки гнева. Но доктор Фиделиус, уютно устроив их, относился к ним настолько ровно и бесстрастно-вежливо, что Глинет начала беспокоиться уже о том, что доктор Фиделиус не любит их.

Замаскированный Шимрод, исподтишка наблюдавший за ними с тем же интересом, с каким они смотрели на него, был поражен их самообладанием и очарован желанием понравиться ему. Они были, думал он, совершенно необычной парой: чистой, изящной, умной и любящей. Глинет, от природы веселая и жизнерадостная, время от времени взрывалась вспышками чувств, которые она подавляла, чтобы не раздражать доктора Фиделиуса. Друн, склонный к долгим периодам молчания, часто тихо сидел, безучастно глядя на свет солнца, и думал о своем.

Оставив позади Ярмарку Стеклодувов, Шимрод повернул свой фургон на север, к рыночному городу Порройф и его ежегодной Ярмарке Торговцев Овцами.

Во второй половине дня Шимрод съехал с дороги и остановился в маленькой долине рядом с ручьем. Глинет собрала сухие ветки и разожгла костер. Шимрод установил треножник, подвесил котелок и приготовил цыпленка, стушив его вместе с луком, турнепсом, луговыми травами и петрушкой; на приправу пошли чеснок и гарчица. Глинет набрала кресс-салат и еще нашла сморчки, которые Шимрод добавил к цыпленку. Все это время Друн молча сидел, слушая ветер, шумевший в деревьях и треск костра.

Все трое сытно пообедали, и уселись на траву, наслаждаясь наступившими сумерками. Шимрод переводил взгляд с одного на другого.

— Я должен вам признаться. Я много раз ездил в Даут, путешествуя от одной ярмарки до другой, но только в последние несколько дней, которые вы провели со мной, понял, насколько я был одинок. И говорите со мной на «ты».

Гвинет с облегчением вздохнула.

— Добрые новости для нас, потому что нам нравится путешествовать с тобой. Я не осмеливаюсь сказать, что мы счастливы; иначе сработает проклятие.

— Расскажите мне об этом проклятии.

Друн и Гвинет по очереди рассказали свои отдельные истории, а потом, уже вместе, о событиях, которые они пережили вдвоем.

— Вот почему мы хотим найти Родиона, короля всех фейри: быть может он сможет снять проклятие и вернуть Друну глаза.

— Он никогда пройдет мимо звуков свирели фейри, — сказал Шимрод. — Раньше или позже, он остановится послушать, и, будьте уверены, я тоже буду настороже.

— Ты когда-нибудь видел его? — с легкой завистью спросил Друн.

— Откровенно говоря, я высматриваю кое-кого другого.

— Я знаю кого, — сказала Гвинет. — Человека с больными коленями, которые трескают и скрипят, когда он идет.

— Как ты догадалась?

— Потому что ты часто объявляешь, что лечишь колени. И когда кто-нибудь выходит вперед, ты смотришь на его лицо, а не на ноги, и всегда остаешься разочарованным. Ты даешь ему горшочек мази и посылаешь хромать дальше.

Шимрод криво улыбнулся костру.

— Неужели меня видно насквозь?

— На самом деле нет, — скромно сказала Глинет. — Наоборот, я думаю, что ты — таинственная личность.

Шимрод громко рассмеялся.

— И почему?

— Ну, например, как ты научился делать так много лекарств?

— Никакой тайны. Есть несколько основных лекарств, все знают, как их делать. А все остальное — растертые в пыль кости, смешанные с салом или костным маслом, к которым я добавляю разные ароматы. Они никогда не вредят и иногда лечат. Но намного больше, чем продать лекарства, я хочу найти человека с больными коленями. Как и Родион, он бывает на ярмарках, и, рано или поздно, я найду его.

— И что произойдет тогда? — спросил Друн.

— Тогда он расскажет мне, как найти кое-кого другого.

С юга на север через всю страну прокатился фургон доктора Фиделиуса и его двух юных коллег, останавливаясь на ярмарках и фестивалях: от Дафнеса на реке Лалл до Даблбатца, стоявшего под каменными пустошами Годелии. Долгие дни путешествия по тенистым заброшенным проселкам, вверх на горы и вниз в долины, через черные перелески и старые деревни.

Некоторые ночи они проводили при свете костра, пока полная луна скакала через облака; другие — под небом, полным звезд. Однажды в полдень, когда он и пересекали безлюдную пустошь, Глинет услышала жалобные звуки из придорожной канавы. Спрыгнув с фургона и раздвинув чертополох, она обнаружила пару пятнистых котят, оставленных на произвол судьбы. Глинет позвала их, и котята с опаской подбежали к ней. Она, обливаясь слезами, взяла их в фургон. Когда Шимрод разрешил ей оставить их, она обняла его за шею и горячо поцеловала, и Шимрод понял, что теперь он ее раб навеки, даже если раньше это было не так.

Глинет назвала котят Смирриш и Снизер, и начала обучать их разным трюкам.

С севера они отправились запад, через Аммарсдейл и Скархед, к городу Тинс на границе с Ульфландом, находившемуся в тридцати милях севернее устрашающей крепости ска, Поелитец. Мрачное место, и они были счастливы повернуть еще больше на восток и поехать вдоль реки Мюрмейл.

Лето в этом году выдалось долгим; для каждого из них дни были горьковато-сладкими. С Друном постоянно случались странные мелкие неприятности: горячая вода ошпарила ему руку; дождь промочил кровать; пойдя облегчиться за живой изгородью, он упал в крапиву. Однако он никогда не жаловался, и заслужил уважение Шимрода, который, несмотря на первоначальный скепсис, был вынужден принять реальность проклятия.

Как-то раз Друн наступил на шип, глубоко вошедший ему в пятку. Шимрод удалил окровавленную колючку, и все это время Друн сидел молча, кусая губу. Шимрод был так тронут, что обнял его и потрепал по голове.

— Ты — храбрый парень. Мы снимем с тебя проклятие, тем или иным способом. В самом худшем случае оно продлится только семь лет.

Как и всегда, Друн на мгновение задумался, а потом сказал:

— Шип — ерунда. Я боюсь совсем другого несчастья: ты устанешь от нас и высадишь из фургона.

Шимрод засмеялся и почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Он еще раз обнял Друна.

— Клянусь, что никогда не поступлю так. Я уже не могу жить без вас.

— Тем не менее, несчастье — это не счастье.

— Верно. Но никто не знает, что приготовило нам будущее.

Почти немедленно из костра вылетела искра и приземлилась на лодыжку Друна.

— Ох, — сказал Друн. — Еще больше счастья.

Каждый день приносил что-нибудь новое. На Плеймонтской ярмарке герцог Жослин из Кастель-Фуара устроил замечательный турнир: вооруженные рыцари играли в сражение, состязаясь в новом виде спорта, известном как рыцарский поединок. Сидя в полном вооружении на сильных конях, они били друг друга обитыми войлоком шестами, стараясь сбросить соперника на землю.

Из Плеймонта они, обогнув лес Тантреваллес, отправились в Лонг-Даннс и приехали туда в полдень, когда ярмарка была в полном разгаре. Шимрод распряг своих замечательных двухголовых лошадей, дал им овса, опустил боковую стенку фургона, превратив ее в помост, и водрузил на нем вывеску:

ДОКТОР ФИДЕЛИУС, ЧУДОТВОРЕЦ, ПАН-СОФИСТ, ШАРЛАТАН

Избавляет от Язв, Коликов и Желудочных Болей

ЛЕЧИТ БОЛЬНЫЕ КОЛЕНИ

Совет специалиста: бесплатно.

После чего вернулся в фургон, чтобы надеть черную одежду и шляпу некроманта.

Друн и Глинет били в барабаны по обе стороны помоста. Они оделись как мальчики-пажи: низкие белые сапожки, облегающие синие штаны и панталоны, камзолы с голубыми и черными вертикальными полосками, белые сердечки, пришитые к черным полоскам, и невысокие шляпы из черного бархата.

На помост ступил доктор Фиделиус и обратился к зрителям:

— Господа и дамы! — Здесь доктор Фиделиус указал на вывеску. — Обратите внимание, что я величаю себя «шарлатан». Причина проста. Оскорбится ли бабочка, если ее назовут «легкомысленной»? Оскорбится ли корова, если ее назовут «тупой»? Оскорбится ли человек, назвавший себя шарлатаном, если его назовут «обманщиком»? Но действительно ли я шарлатан, обманщик, жулик? — Глинет прыгнула на помост и стала рядом с ним. — Судите сами.

— Обратите внимание на мою очаровательную помощницу — если вы до сих пор не заметили ее. Глинет, открой рот пошире. Господа и дамы, поглядите в это отверстие. Вот зубы, это язык, за ним полость рта, в естественном состоянии. Смотрите, я кладу в этот рот апельсин, ни большой, ни маленький, в точности подходящего размера. Глинет, закрой рот, если хочешь, если можешь... Замечательно. А теперь, господа и дамы, посмотрите на девочку с раздутыми щеками. Я касаюсь ее справа и слева, и вуаля! Щеки такие же, как раньше! Глинет, что ты сделала с апельсином? Это очень необычно! Открой рот; мы все озадачены!

Глинет послушно открыла рот. Доктор Фиделиус заглянул внутрь и удивленно воскрикнул:

— Что это? — Он протянул большой и указательный пальцы. — Это не апельсин; это замечательная красная роза! Но здесь есть еще кое-что. Господа и дамы, смотрите! Три прекрасных спелых вишни! Что еще? Что же это такое? Гвозди от подков! Один, два, три, четыре, пять, шесть! А вот и сама подкова! Глинет, разве такое возможно? Нет ли у тебя еще сюрпризов? Открой рот пошире... Клянусь луной и солнцем, мышь! Глинет, как ты смогла такое проглотить?

— Сэр! — веселым ясным голосом ответила Глинет. — Я принимала ваши пищеварительные таблетки!

Доктор Фиделиус картинно взмахнул руками.

— Достаточно! Ты победила меня при помощи моих собственных снадобий. — И Глинет спрыгнула с помоста.

— Вот они, мои снадобья и зелья, порошки, пилюли и слабительные, укрепляющие и болеутоляющие. Действительно ли они действуют так, как я утверждаю? Господа и дамы, даю вам гарантию: если, принимая мои лекарства, вы заболеете и умрете, вы можете вернуть мне неиспользованные пилюли, и я верну вам деньги, частично. Где еще вы слышали о подобной гарантии?

В частности я преуспел в лечении больных коленей, особенно тех, которые скрипят, трещат или еще каким-нибудь образом мешают. Если вы или кто-нибудь другой, кого вы знаете, страдает от болей в таких коленях, я желаю осмотреть страдальца.

А теперь разрешите мне представить вам другого моего помощника, благородного и талантливого сэра Друна. Он сыграет для вас на свирели фейри, заставит вас засмеяться и заплакать, а ваши ноги сами пустятся в пляс. Тем временем Глинет будет продавать лекарства, которые я описал. И последнее, господа и дамы! Вы уже заметили, что мои примочки жгут и щиплются, как если бы я их сделал из жидкого пламени, а таблетки на вкус отвратительны и горчат, как ядовитые грибы. Зато ваше тело быстро станет здоровым и крепким, и вам больше не понадобятся мои поддельные смеси! Это и есть секрет моего успеха. Музыку, сэр Друн!

Глинет закружила среди толпы, одновременно высматривая кого-нибудь в коричневом костюм и зеленой шляпе с воткнутым в нее ярко-красным пером, особенного такого, кто с наслаждением слушал музыку; но в этот солнечный полдень в Лонг-Даннсе, недалеко от леса Тантреваллес, не было такой личности, и никакой негодяй с мрачным лицом и длинным носом не подошел к доктору Фиделиусу, чтобы вылечить больные колени.

После полудня с запада задул сильный ветер, заставив флаги реять на ветру. Глинет пошла в фургон и принесла стол с высокими ножками, высокий стул для Друна и корзину. Пока Друн играл на свирели джигу, Глинет поставила на стол своих котят, черного и белого. Она коснулась стола палочкой, котята встали на задние лапки и начали танцевать в такт музыке, прыгая и скача взад и вперед по столу. Быстро собралась толпа. Какой-то юноша с острым лицом, маленький и щегольски одетый, особенно увлекся зрелищем. Он щелкал пальцами в такт музыке, и, наконец, начал танцевать, очень ловко выделывая ногами сложные па. На нем была зеленая шапочка с длинным красным пером, и сердце Глинет ёкнуло. Она поспешно положила котят в корзинку, незаметно прокралась за спину юноши, сорвала с него шляпу и бросилась к фургону. Изумленный юноша помчался за ней.

— Что на тебя нашло? Отдай мне шляпу!

— Нет, — сказала Гвинен. — Пока вы не пообещаете исполнить мое желание.

— Ты сошла с ума? Что за чушь! Я не могу исполнить свои желания, не говоря уже о твоих. Отдай мне шляпу, или я заберу ее у тебя силой, и в придачу отколочу тебя.

— Никогда, — храбро заявила Глинет. — Вы — Родион. У меня ваша шляпа, и я никогда не верну ее, пока вы не исполните мое желание.

— Увидим! — Юноша схватил Гвинет и они начали бороться, но тут лошади зафыркали, встали на дыбы и к юноше ринулись белые зубы; он в страхе отскочил. Из фургона выпрыгнул Шимрод и юноша яростно крикнул:

— Это девчонка сошла с ума. Она схватила мою шляпу и убежала с ней, а когда я ее попросил, очень вежливо, вернуть шляпу, она сказала нет и еще назвала меня Родионом или кем-то еще в этом роде. Меня зовут Тиббальт; я торгую свечами в деревне Сухое Дерево и пришел на ярмарку купить воск. И почти тут же эта безумная девчонка-сорванец сорвала с меня шляпу и требует, чтобы я подчинился ей! Вы когда-нибудь слышали такое?

Шимрод тяжело тряхнул головой.

— Она совсем не плохая девочка, хотя немного чересчур пылкая и проказливая. — Он шагнул вперед. — Сэр, разрешите мне. — Он отвел в сторону коричневые волосы Тиббальта. — Глинет, взгляни. Мочки ушей этого джентльмена хорошо развиты.

Глинет посмотрела и кивнула.

— Да, так и есть.

— Какое это имеет отношение к моей шляпе? — спросил Тиббальт.

— Окажите мне еще одну услугу, — сказал Шимрод. — Покажите ваши руки... Глинет, взгляни на кончики ногтей: на них нет и следа паутины, и они не покрыты пленкой.

Глинет кивнула.

— Вижу. Так что я могу отдать ему шляпу?

— Да, конечно, тем более что от джентльмена пахнет восковницей и пчелиным воском.

Глинет вернула шляпу.

— Сэр, пожалуйста, простите мою шалость.

Шимрод дал Тиббальту глиняный кувшинчик:

— Вместе с нашими извинениями пожалуйста примите эту помаду для волос; теперь ваши брови, борода и усы будут красивыми и шелковистыми.

Тиббальт ушел в хорошем настроении. Глинет вернулась к столу перед вагоном и рассказала о своей ошибке Друну, который просто пожал плечами и опять заиграл на свирели. Гвинет достала из корзинки котят, которые усердно запрыгали и заплясали, к большому удивлению тех, кто остановился посмотреть.

— Чудесно, чудесно! — воскликнул невысокий дородный джентльмен с тонкими щиколотками и веретенообразными ногами, одетыми в зеленые кожаные туфли с нелепо скругленными кончиками. — Парень, где ты научился играть на свирели?

— Сэр, это дар фейри.

— Что за чудо! Настоящий магический подарок!

Внезапно налетевший порыв ветра сорвал с джентльмена зеленую шляпу и бросил ее к ногам Глинет. Она подобрала ее и заметила ярко-красное перо. Девочка с сомнением посмотрела на человека, который протянул к ней руку.

— Спасибо тебе, моя красавица. Я вознагражу тебя поцелуем.

Глинет посмотрела на вытянутую руку, белую и округлую, с маленькими изящными пальцами. Тщательно ухоженные ногти были отполированы до молочной белизны. Или это пленка? Между пальцами лоскуты кожи: паутина? Глинет медленно подняла взгляд и встретилась с глазами джентльмена.

Светло-коричневыми глазами. Уши прикрывали редкие песочно-красные волосы. Налетевший порыв ветра приподнял волосы, и Гвинет изумленно уставилась на мочки. Маленькие, не больше крошечных узелков розовой паутины. Кончики ушей она не могла видеть. Джентльмен топнул ногой.

— Мою шляпу, пожалуйста!

— Секунду, сэр, я только смахну с нее пыль. — Снизер и Смирриш вернулись в корзину, и Глинет убежала с шляпой.

С недюжинной ловкостью джентльмен помчался следом и сумел прижать ее спиной к передку фургона, где никто не мог их видеть.

— Мою шляпу, мисс, и потом ты получишь свой поцелуй.

— Не раньше, чем вы пообещаете выполнить мое желание.

— Что? Это еще что за чушь? Почему я должен выполнить твое желание?

— Потому что, ваше величество, у меня в руках ваша шляпа.

Джентльмен искоса поглядел на нее.

— Кем же ты считаешь меня?

— Вы Родион, король всех фейри.

— Ха-ха-ха! Чего ж ты хочешь?

— Сущую безделицу. Снять проклятие, которое висит на Друне и вернуть ему зрение.

— И все это за мою шляпу? — Дородный джентльмен широко расставил руки и шагнул к Гвинет. — А теперь, мой хитрый маленький утенок, я обниму тебя; что ты за очаровательный маленький зверек! А теперь поцелуй, и, возможно, что-нибудь еще...

Глинет, нагнувшись, проскочила под его руками, отпрыгнула назад, потом вперед, и помчалась вокруг фургона. Джентльмен бросился за ней, выкрикивая ласковые слова и умоляя вернуть шляпу.

Одна из лошадей вытянула левую голову и злобно укусила его за ягодицу. Однако дородный маленький джентльмен только помчался еще быстрее вокруг фургона, туда, где стояла Глинет, озорно и неприяненно усмехаясь над его состоянием.

— Вот ты где, мой маленький котенок! Ну, моя обожаемая конфетка, пойди ко мне за поцелуем! Помни, я король Рат-та-тат, или как там его зовут, и я могу исполнить твои самые сокровенные желания! И для начала давай исследуем, что у тебя есть под этим превосходным камзолом!

Глинет отпрыгнула назад и кинула шляпу к ногам джентльмена.

— Вы — не король Родион, а какой-нибудь цирюльник и наглый развратник в придачу. Берите свою шляпу и проваливайте!

Джентльмен ликующе расхохотался. Нахлобучив шляпу на голову, он, щелкнув каблуками, подпрыгнул высоко в воздух и весело крикнул:

— Я обманул тебя! Ого-го! Как приятно сбивать с толку смертных! У тебя была моя шляпа, и ты могла потребовать с меня все, что угодно. Но сейчас...

Из теней за ним появился Шимрод и сорвал с короля шляпу.

— Но сейчас, — он протянул шляпу Глинет, — ваша шляпа опять у нее и вы должны исполнить ее желание!

Король Родион застыл, как пораженный громом; его глаза стали круглыми и несчастными.

— Пожалейте меня! Никогда не подчиняйте своей воле бедного старого халфлинга; это утомит меня и вызовет взрыв горя!

— У меня нет жалости, — сказала Глинет. Она подошла к Друну, который все еще сидел на стуле, и привела его за фургон.

— Это Друн. Все свое детство он прожил в холме Трипси.

— Это владение Тробиуса, веселый холм, знаменитый своими праздниками!

— Друна выгнали оттуда, повесив на его голову мордет несчастья, и теперь он слеп, потому что увидел купающихся дриад. Вы должны убрать проклятие и вернуть ему зрение!

Родион дунул в маленькую золотую трубочку и нарисовал в воздухе знак. Прошла минута. Звуки ярмарки стали приглушенными, как будто она переместилась куда-то далеко. Негромкий треск, и рядом с ними появился король Трипси Тробиус. Он немедленно опустился на колено перед королем Родионом, который милостиво кивнул, разрешая ему встать.

— Тробиус, вот Друн, которого ты вырастил в холме Трипси.

— Да, это действительно Друн, я хорошо помню его. Он — добрый малый и доставлял нам всем много удовольствия.

— Тогда почему ты отослал его с мордетом?

— Ваше величество! Это дело рук одного ревнивого черта, по имени Фалаэль, который достойно наказан за свою зависть.

— Тогда почему мордет до сих пор не снят?

— Ваше величество, это плохая политика, которая вызовет непочтительность среди смертных: они могут подумать, что им нужно только чихнуть или немного пострадать, чтобы снять наши мордеты.

— В таком случае мордет необходимо снять.

Король Тробиниус подошел к Друну и коснулся его плеча.

— Друн, я благословляю тебя дарами фортуны! Я рассеиваю потоки, которые приносили тебе страдания; пусть злобные хвастуны, которые приносили это зло, возвращаются, хихикая, обратно в Тинс-моуль.

Друн, с побелевшим и измученным лицом, выслушал слова короля, не пошевелив ни одним мускулом. Потом тонким голосом спросил:

— А что с моими глазами?

— Добрый сэр Друн, — вежливо сказал Трониус, — тебя ослепили дриады. Это ужасное несчастье, роковая случайность, но оно вызвано не мордетом; это не наших рук дело. Это работа дриады Феодосии, и мы не можем уничтожить ее.

— Тогда почему бы не заключить сделку с дриадой Феодосией и не предложить ей милость фейри в обмен на уничтожение ее магии? — спросил Шимрод.

— О, мы схватили Феодосию и еще одну дриаду, Лаурис, когда они спали; мы использовали их во время представления, и получили много удовольствия. От ярости они сошли с ума и убежали в Аркадию, куда мы не можем попасть ни в коем случае; кроме того она потеряла всю свою магическую силу.

— Значит глаза Друна прокляты навсегда?

— Знание фейри не может ответить на этот вопрос, — сказал король Родион. — Это за пределами наших возможностей.

— Тогда вы должны даровать ему что-нибудь другое.

— Я не хочу ничего, — каменным голосом сказал Друн. — Они могут мне дать только то, что взяли.

Шимрод повернулся к Глинет.

— Ты держишь шляпу и можешь попросить для себя какую-нибудь милость.

— Что? — воскликнул король Родион. — Да это откровенное вымогательство! Разве я не вызвал сюда короля Тробиуса и не развеял мордет?

— Вы исправили зло, которое сами и создали. Это не милость, а справедливость; а где вознаграждение за его страдания?

— Он ничего не хочет, и мы никогда не даем того, что человек не хотел.

— Глинет держит шляпу; вы должны удовлетворить ее желание.

Все повернулись к Глинет и Шимрод спросил:

— Что бы ты хотела больше всего?

— Я бы хотела вечно путешествовать в этом фургоне с вами и Друном.

— Помни, что все в мире изменяется, и мы не всегда будет путешествовать в фургоне, — сказал Шимрод.

— Тогда я бы хотела вечно быть с тобой и Друном.

— Это будущее, — сказал Родион. — Оно лежит за пределами наших возможностей, если ты не хочешь, чтобы я убил вас всех троих и похоронил вместе под фургоном.

Глинет покачала головой.

— Но вы можете помочь мне. Мои котята часто не слушаются меня и не выполняют мои приказы. Если бы я могла разговаривать с ними, они бы не могли сделать вид, что не понимают меня. И я бы хотела говорить с лошадьми, птицами и всеми живыми существами: даже с деревьями, цветами и насекомыми.

— Деревья и цветы не говорят и не слушают, — проворчал король Родион. — Они только вздыхают друг по другу. А если ты услышишь разговоры насекомых, то так испугаешься, что тебя будут мучить ночные кошмары.

— Но с птицами и животными я могу говорить?

— Возьми медный амулет из моей шляпы, повесь его на шею и твое желание исполнится. Но не ожидай от них глубоких мыслей; обычно птицы и животные тупы, как пробки.

— Смизер и Смирриш достаточно умны, — сказала Глинет. — Скорее всего я буду наслаждаться нашими разговорами.

— Очень хорошо, — сказал дородный король Родион. — Он взял шляпу из разжавшихся пальцев Глинет и, подозрительно взглянув на Шимрода, нахлобучил ее на голову. — Игра закончена. Смертные опять перехитрили меня, хотя, на этот раз, мне было почти приятно. Тробиус, ты можешь вернуться в Трипси, а я отправлюсь в Темный Фавн.

Король Тробиус поднял руку.

— Последнее. Возможно я все-таки компенсирую мордет. Друн, слушай меня. Много месяцев назад в холм Трипси пришел юный рыцарь и потребовал рассказать все, что мы знаем о его сыне, Друне. Мы обменялись подарками: он дал мне камень цвета «смадр », а я ему Безошибочный , который всегда указывает на тебя. Он еще не нашел тебя? Тогда ему помешали или даже убили, потому что он был настроен очень решительно.

— Как его звали? — хрипло спросил Друн.

— Сэр Аилл, принц из Тройсине. Я ухожу. — Его тело расплылось, потом исчезло. Но они еще услышали слова, донесшие как будто издалека. — Я ушел.

Король Родион какое-то время стоял на своих веретенообразных ногах, потом пошел вдоль передка фургона.

— И еще одно маленькое замечание, для Глинет. Амулет — моя печать. С ним на шее тебе нечего бояться халфлингов: фейри, черти, тролли или двойные троли не посмеют тебя тронуть. Но остерегайся призраков и лошадеголовых, серых и белых огров, и тех, кто живет под трясиной.

И король Родион обошел передок фургона. Все трое бросились за ним, но он уже исчез.

Глинет подошла, к корзине с котятами, которую она бросила на переднем сидении фургона, и обнаружила, что Смирриш уже сдвинул крышку и почти вырвался на свободу.

— Смирриш, это настоящая злая выходка; ты знаешь, что должен сидеть в корзине, — крикнула Глинет.

— Там жарко и душно, — ответил Смиррш. — Я предпочитаю свежий воздух и собирался исследовать крышу фургона.

— Очень хорошо, но сейчас ты должен танцевать и развлекать народ, который с восхищением смотрит на тебя.

— Если они так восхищаются мной, пусть танцуют сами. Снизер полностью согласен со мной в этом отношении. Мы танцуем только для того, чтобы порадовать тебя.

— Очень благоразумно, ведь я кормлю вас молоком и рыбой. Неприветливые котята будут сидеть на хлебе и воде.

Снизер, слушавший из корзины, мгновенно ответил:

— Не бойся! Мы будем танцевать, если должны, хотя, хоть убей, я не понимаю, почему. Мне нет дела до тех, кто останавливается и смотрит.

Солнце умерло на кушетке из душных облаков; по вечернему небу заскользили тучи и темнота быстро накрыла Лонг-Даннс. Дюжины маленьких костров замигали, раздуваемые холодным сырым ветром, и разносчики, торговцы и хозяева балаганов съежились вокруг них, с подозрением поглядывая на мрачное небо; они готовили ужин, полные страха перед дождем, который промочит их и товары.

У костра за своим фургоном сидели Шимрод, Глинет и Друн, ожидая, когда суп будет готов. Все трое сидели молча, погруженные в свои мысли; наконец Шимрод нарушил тишину:

— Сегодня, безусловно, был интересный день.

— Могло быть хуже, могло быть и лучше, — ответила Глинет. Она посмотрела на Друна, который сидел, обняв руками колени, слепо глядя на огонь, но мальчик ничего не сказал.

— Мы сняли проклятье, так что, по меньшей мере, несчастий больше не будет. Но, конечно, и счастья не будет, пока Друн не сможет опять видеть.

Шимрод подбросил в огонь хворост.

— Ты знаешь, что я ищу человека с больными коленями и ради этого обыскал весь Даут. Если я не найду его на ярмарке в Авалоне, мы поедем в Свер-Смод, это в Лайонессе. Если кто-нибудь и сможет помочь, то только Мурген.

— Друн! — прошептала Гинет. — Не плачь!

— Я не плачу.

— Нет, плачешь. По твоим щекам бегут слезы.

Друн мигнул и вытер запястьем лицо.

— Без вашей помощи я бы умер от голода, или меня бы съели собаки.

— Мы не дадим тебе умереть с голода. — Глинет обняла его за плечи. — Ты важный мальчик и сын принца. Однажды ты сам будешь принцем.

— Надеюсь, что так.

— Так что давай, ешь свой суп и почувствуешь себя лучше. И еще тебя ждет вкусный ломтик дыни.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Небольшие комнаты Карфилхиота на верхушке Тинзин-Фираля не отличались роскошью: белые отштукатуренные стены, чистые деревянные полы и только самая необходимая мебель. Карфилхиот и не хотел ничего более сложного; такая обстановка смягчала его слишком горячую натуру.

Герцог вел размеренную жизнь. Обычно он вставал рано, часто на восходе, и завтракал фруктами, пирожными, изюмом и, иногда, маринованными устрицами. Всегда один. В это время дня вид и голос других людей раздражал его и портил весь день.

Лето перешло в осень; в воздушных пространствах над Долиной Эвандер замерцал туман. Карфилхиот чувствовал беспокойство и тревогу, но не мог понять, почему.

Тинзин-Фираль хорошо подходил для его намерений, но находился слишком далеко от всего: что-то вроде заводи, и отсюда он не мог управлять ходом событий, делать то, что другие маги, возможно более высокого ранга — Карфилхиот считал себя магом — делали ежедневно и считали само собой разумеющимся. Возможно все его фантазии, авантюры, новшества и капризы были иллюзиями, и ничем больше.

Время шло, и, несмотря на всю его несомненную деятельность, он ни на йоту не приблизился к своим целям. Неужели враги — или друзья — специально держат его здесь в одиночестве, чтобы он не мог ничего добиться? Карфилхиот раздраженно фыркнул. Этого не может быть, но, если так, они играют в опасные игры.

В прошлом году Тамурелло перенес его в Фароли, странное сооружение из дерева и цветного стекла, стоящее глубоко в лесу. После трех дней эротических наслаждений они сидели в спальне, слушая шум дождя и глядя на огонь в камине. Была полночь.

— Самое время научить меня магическим искусствам, — сказал Карфилхиот, чей подвижный ум никогда не оставался покое. Разве я этого не заслужил?

— Каким странным и незнакомым местом стал бы мир, если бы каждый получал согласно своим заслугам! — со вздохом ответил Тамурелло.

Карфилхиоту замечание показалось невежливым.

— Ты смеешься надо мной, — печально сказал он. — Считаешь меня слишком неуклюжим и глупым для искусства.

Тамурелло, огромный человек, в чьих венах текла темная вонючая кровь быка, снисходительно рассмеялся. Он уже слышал эту жалобу, и ответил то же, что и раньше.

— Чтобы стать волшебником ты должен пройти множество испытаний, и проделать столько же скучных упражнений. Их число специально сделали таким большим, чтобы разубедить тех, кто не слишком стремиться познать искусство.

— Подлая и низкая философия, — сказал Карфилхиот.

— Если и когда ты станешь мастером-волшебником, ты сам будешь охранять свои привилегии так же ревниво, как и любой другой.

— Хорошо, обучи меня! Я готов учиться! И у меня сильная воля!

Тамурелло опять засмеялся.

— Мой дорогой друг, ты слишком непостоянен. Может быть твоя воля крепка как железо, но твое терпение не так уж непоколебимо.

Карфилхиот преувеличенно махнул рукой.

— Неужели нет коротких путей? Во всяком случае магические устройства я мог бы использовать без всяких скучных упражнений.

— Устройства у тебя есть.

— Шимрода? Я не могу ими пользоваться.

Тамурелло начал уставать от спора.

— Большая часть таких устройств предназначена для конкретных людей и конкретных целей.

— У меня исключительно конкретные цели, — ответил Карфилхиот. — Мои враги похожи на диких пчел, которых невозможно покорить. Они знают, где я; а как только я отправляюсь за ними, они исчезают среди трясин и зарослей.

— Вот в этом я, быть может, могу помочь тебе, — сказал Тамурелло, — хотя, должен признаться, без особого желания.

На следующий день он показал герцогу большую карту Старых Островов.

— Вот это, как ты можешь заметить, Долина Эвандер, а это Исс и Тинзин-Фираль. А вот здесь маленькие фигурки, вырезанные из корня терновника. Нанеси на них имена и помести их на карту, и они перебегут на свое место. — Он взял одну из фигурок и плюнул на ее лицо. — Я нарекаю тебя Касмиром. Иди туда, где находится Касмир. — Он поставил фигурку на карту, и она стремглав помчалась к городу Лайонесс.

Карфилхиот пересчитал фигурки.

— Только двадцать? — крикнул он. — Я мог бы использовать сотню: я воюю с каждым мелким бароном Южного Ульфланда.

— Назови их имена, — сказал Тамурелло, — и мы увидим, сколько тебе надо.

Карфилхиот с неохотой назвал имена, и Тамурелло, дав имена фигуркам, поставил их на карту.

— Но их намного больше! — запротестовал герцог. — Разве непонятно, что я хотел бы знать, где находишься ты, когда уедешь из Фароли? А Меланча? Ее перемещения исключительно важны для меня! И что с другими магами: Мурген, Фалори, Миоландер, Байбалидес? Я бы не отказался узнать, где они находятся.

— О магах тебе знать не подобает, — сказал Тамурелло. — Гранис, Одри? Хорошо, почему нет? Меланча?

— Особенно Меланча!

— Хорошо. Меланча.

— А также вожди ска и дворяне Даута!

— Будь поумереннее, во имя Фафхадиста и его трехногого синего козла! Иначе фигурки вытеснят с карты друг друга!

В конце концов Карфилхиот отправился к себе с картой и пятьюдесятью девятью фигурками.

Год спустя, одним летним утром, Карфилхиот зашел в свою мастерскую и проверил карту. Касмир по-прежнему находился в своем летнем дворце Саррис. Сверкающая белая дуга над головой фигурки, находившейся в Домрейсе, означала, что король Гранис мертв; теперь королем должен был стать его хилый брат, Осперо. Меланча находилась в Иссе и бродила по гулким залам своего приморского дворца. Севернее по побережью, в Ульде, сумасшедший король-ребенок Южного Ульфланда, Квилси, играл на пляже в песчаные замки... Карфалхиот опять поглядел на Исс. Меланча, надменная Меланча! Он редко видел ее; она держалась в стороне от всех.

Взгляд Карфилхиота прошелся по карте. Его быстрый ум отметил изменение: сэр Кадвал из Форт-Кабера позволил себе переместиться на шесть миль на юго-запад и пересечь Дантон- Фелс. Похоже он направляется к лесу Дравеншо.

Карфилхиот погрузился в раздумья. Сэр Кадвал был одним из самых надменных врагов, несмотря на бедность и отсутствие могущественных связей. В суровой крепости Форт-Кабер, стоявшей над самой мрачной частью равнин, не было ничего привлекательного, за исключением надежности. Сэр Кадвал, командовавший только дюжиной членов своего клана, давно не повиновался Карфилхиоту. Обычно он охотился в холмах недалеко от своей крепости, где напасть на него было не так просто; однако сегодня он рискнул углубиться в равнины: дерзость, подумал Карфилхиот, в высшей степени неблагоразумная. Крепость, конечно, не осталась без охраны, так что сэра Кадвала сопровождают не больше пяти-шести человек, двое из которых его сыновья-подростки.

Забыв о недомогании, Карфилхиот немедленно послал приказы своим офицерам. Спустя полчаса, одетый в легкую броню, он уже спускался на плац, находившийся ниже замка. Двадцать конных воинов, элита из элит, уже ждали его.

Карфилхиот придирчиво оглядел отряд и не нашел ни одного изъяна. Все носили полированные железные шлемы с высокими гребень, пластинчатые кирасы и короткие юбки из фиолетового бархата с черной вышивкой. Каждый нес меч, кинжал и копье, на котором трепетал лилово-черный флажок. С каждого седла свешивался топор, лук и колчан со стрелами.

Карфилхиот сел в седло и дал сигнал к отправлению. Колонной по двое отряд поскакал на запад, пронесся мимо зловонных кольев для наказания, затопленных камер на берегу реки и стоявших над ними виселицами, и поскакал в сторону деревни Бладдивен.

По политическим причинам Карфилхиот никогда не был слишком строг с жителями Бладдивена и никак не унижал их; тем не менее, при его приближении, детей схватили и унесли в дома, все двери и окна захлопнули, и герцог, с холодным весельем, проехал по пустым улицам.

Наблюдатель на кряже заметил кавалькаду. Он отошел от края обрыва и махнул белым флагом. Мгновением позже человек, находившийся в миле на север от него, в самой высокой точке горы, подтвердил, что получил его сигнал. И если бы полчаса спустя Карфилхиот смог посмотреть на свою магическую карту, он бы увидел, что фигурки из терновника, названные по имени его злейших врагов, выехали из своих крепостей и горных фортов и двинулись вниз, к равнинам перед Дравеншо.

Карфилхиот и его отряд с грохотом пролетели через Бладдивен, потом повернули в сторону от реки и поскакали к равнинам. Достигнув кряжа, Карфилхиот остановил отряд и перестроил их в линию.

— Сегодня мы охотимся на Кадвала из Форт-Кабера; он — наша добыча. Мы встретимся с ним в Дравеншо. Но, чтобы усыпить его бдительность, мы поедем через Динкин-Тор.

А теперь внимание! Мы должны взять сэра Кадвала живым, а также всех людей его крови, скачущих рядом с ним. Сэр Кадвал должен в полной мере искупить зло, которое он мне сделал. Позже мы захватим Форт-Кабер, выпьем его вино, изнасилуем его женщин и захватим все его сокровища. Но сегодня нам нужен только сэр Кадвал!

Он развернул лошадь на пол-оборота, выполнив прекрасный караколь^[36], и поскакал галопом через равнины.

Наблюдатель на Хэкберри-Тор, заметив движения Карфилхиота, согнулся за скалой и сигналил белым флагом, пока не получил подтверждения с двух сторон.

Карфилхиот и его отряд уверенно поскакали на северо-запад. У Динкин-Тор они остановились. Один из всадников спешился, взобрался на вершину скалы и оттуда крикнул Карфилхиоту:

— Всадники, пять или шесть, самое большее семь! Приближаются к Дравеншо.

— Тогда живей, — крикнул Карфилхиот. — Мы перехватим их у опушки леса.

Колонна поскакала на запад, прикрываясь Низиной Дьюни; достигнув старой дороги, они повернули на север и на полной скорости понеслись к Дравеншо.

Дорога обогнула разбросанные камни какого-то доисторического храма, потом повернула прямо к Дравеншо. Чалые лошади отряда сэра Кадвала, пересекавшего равнину, мерцали, как самородная медь в свете солнца.

— А теперь как можно тише! — сказал Карфилхиот своим людям. — Стрелы, если понадобится, но Кадвала брать живьем!

Отряд поскакал вдоль маленькой речки, обрамленной ивами. Щелканье и треск! Свист и жужжание! Воздух пронзили стрелы, выпущенные почти в упор, их острые наконечники разрывали кольчуги. Стоны удивления, крики боли. Шесть воинов Карфилхиота упали на землю и застыли; еще трое получили по стреле в ногу или плечо.

Конь Карфилхиота, со стрелами в шее и ляжках, встал на дыбы, заржал и упал. Никто не целился прямо в герцога: отсрочка, скорее тревожащая, чем успокаивающая.

Карфилхиот, согнувшись в три погибели, метнулся к лошади без всадника, прыгнул на нее, ударил ее шпорами и, пригнувшись к гриве, поскакал прочь; оставшаяся часть отряда последовала за ним.

На безопасном расстоянии он остановился и огляделся, чтобы оценить положение. К его ужасу из темноты Дравеншо вылетел отряд из дюжины всадников. Одетые в цвета Кабера, они скакали на гнедых конях.

Герцог зашипел от разочарования. Еще по меньшей мере шесть лучников, до того сидевших в засаде, присоединились к вражескому отряду: противник превосходил его числом.

— Уходим! — крикнул Карфилхиот и перевел лошадь в галоп: мимо разрушенного храма, всадники Кабера в ста ярдах за спиной. Лошади Карфилхиота были сильнее гнедых Кабера, но сегодня они скакали дольше, да и вообще эти тяжелые боевые кони не отличались выносливостью.

Герцог свернул к Низине Дьюни и только для того, чтобы найти там отряд всадников с поднятыми копьями, напавший на него с пригорка. Их было не больше дюжины, в сине-черных цветах замка Налнесс. Карфилхиот выкрикнул приказы, и отряд развернулся на юг. Пять из его людей получили копья в грудь, шею или голову, и остались на дороге. Трое попытались защититься мечами и топорами, но их быстро убили. Только четверо, вместе с Каффилхиотом, прорвались к краю низины, и там остановились, давая отдохнуть запыхавшимся лошадям.

Но только на мгновение. Всадники из Налнесса, на относительно свежих лошадях, уже почти взобрались на пригорок. Отряд Кабера выехал на старую дорогу и перекрыл восток, чтобы помешать герцогу добраться до Долины Эвандер.

Впереди виднелась небольшая еловая роща, где он сможет укрыться, хотя бы временно. Карфилхиот ударил шпорами усталого коня, заставляя его двигаться. Уголком глаза герцог увидел что-то ярко-красное.

— Пригнись! Бежим!

Он бросился в узкую балку, а лучники в красных цветах замка Тарджис выпрыгнули из зарослей дрока и выпустили два залпа. Стрелы попали в двух из людей Карфилхиота, пробив кольчуги. Конь третьего получил стрелу в живот, встал на дыбы и повалился назад, придавив всадника, которого сильно помяло; воин, разъяренный и очумелый, тем не менее, сумел подняться на ноги.

Его убили сразу шесть стрел. Последний оставшийся в живых сломя голову поскакал в низину, где воины Кабера сначала отрубили ему ноги, потом руки, а потом бросили его в канаву, чтобы он подумал о печальном положении, к которому пришла его жизнь. Карфилхиот в одиночку проскакал через еловую рощу и оказался на каменной пустоши. Между камнями вилась пастушья тропа. Впереди поднимались утесы, известные как Одиннадцать Сестер.

Карфилхиот оглянулся через плечо, и пришпорил жеребца так, что тот помчался вскачь, перевалил через Одиннадцать Сестер и спустился вниз по склону в глубокий мрачный овраг, задушенный ольхой; здесь герцог завел коня под каменную полку, чтобы его не было видно сверху. Преследователи принялись обыскивать скалы, разочарованно перекрикиваясь: неужели Карфилхиот вырвался из ловушки? Опять и опять они заглядывали в овраг, но так и не увидели герцога, находившегося всего в пятнадцати футах ниже. И все это время в голове Карфилхиота крутился навязчивый вопрос: каким образом они организовали ловушку, а он ничего не знал об этом?

Карта показала, что только сэр Кадвал уехал из своей крепости; тем не менее не было никаких сомнений, что вместе со своими отрядами сюда прискакали и сэр Клеон из замка Налнесс, и сэр Декстер из Тарджиса! Однако простая мысль о системе сигналов даже не пришла ему в голову.

Карфилхиот ждал час, пока жеребец не перестал дрожать и его бока не успокоились; потом осторожно забрался в седло и поскакал вниз по оврагу, все время оставаясь под прикрытием ольхи и ивы, и, постепенно, выехал на Долину Эвандер в миле от Исса.

Стоял ранний полдень, когда Карфилхиот въехал в Исс. На террасах вдоль каждого берега реки стояли белые дворцы, затененные кипарисами, тисами, оливами и плосковерхими соснами; в них безмятежно жили факторы. По пляжу из белого песка Карфилхиот прискакал к дворцу Меланчи. Его встретил дворовый мальчик, которому Карфилхиот с вздохом облегчения отдал коня. Поднявшись по трем мраморным ступенькам, герцог пересек террасу и вошел в полутемный вестибюль, где дворецкий молча помог ему снять шлем, юбку и пластинчатую кирасу. Появилась девушка-служанка: странное создание с отливающей серебром кожей, возможно наполовину фаллой^[37]. Она принесла Карфилхиоту белую льняную рубашку и бокал с подогретым белым вином.

— Сэр, леди Меланча вскоре примет вас. А пока я исполню все ваши просьбы.

— Спасибо, но мне ничего не нужно. — Карфилхиот вышел на террасу, опустился к мягкое кресло и остался сидеть, глядя на море. Спокойный нежный воздух, безоблачное небо. Невысокие волны с убаюкивающим рокотом набегали на песок. Веки Карфилхиота отяжелели и он задремал.

Проснувшись, он обнаружил, что солнце уже почти село. Меланча, в платье без рукавов, сотканном из мягкого белого фаниша^[38], стояла, облокотившись о балюстраду; очевидно она забыла о его присутствии.

Карфилхиот, непонятно почему раздосадованный, выпрямился к кресле.

Меланча повернула голову и посмотрела на него, потом, спустя мгновение, опять повернулась к морю. Карфилхиот смотел на нее из-под полуприкрытых век. Ее самообладание показалось ему чересчур натянутым; возможно оно предназначалось для того, чтобы испытать чье-то терпение... Меланча взглянула на него через плечо, уголки ее рта опустились, вероятно ей нечего было сказать: ни приветствия, ни интереса к его неожиданному появлению, ни любопытства к обстоятельствам его жизни.

Карфилхиот решил заговорить первым.

—Кажется Исс живет достаточно мирной жизнью.

— Да, достаточно.

— У меня был опасный день. Я прошел почти по краю смерти.

— Наверно ты испугался.

Карфилхиот задумался.

— «Испугался»? Нет, это неподходящее слово. Скорее встревожился. И я глубоко опечален, что потерял своих людей.

— Я слышала толки о твоих воинах.

Карфилхиот улыбнулся.

— А что бы ты хотела? Страна бурлит, все сопротивляются власти. Разве ты не предпочитаешь страну, живущую в мире?

— Как абстрактное понятие, да.

— Мне нужна твоя помощь.

Меланча удивленно рассмеялась.

— Даже не мечтай. Однажды я уже помогла тебе, к большому сожалению.

— Да ну? Моя благодарность должна была успокоить все твои опасения. В конце концов я и ты — одно и тоже.

Меланча повернулась от него и опять посмотрела на бескрайнее синее море.

— Я — это я, а ты — это ты.

— Значит ты не поможешь мне.

— Я дам тебе совет, если ты согласишься принять его.

— По меньшей мере я послушаю.

— Полностью изменись.

— Это все равно, что сказать: «Выверни себя наизнанку», — с вежливым жестом ответил Карфилхиот.

— Я знаю. — Эти два слова прозвучали приговором судьбы.

Карфилхиот скривился.

— Неужели ты действительно настолько ненавидишь меня?

Меланча оглядела его от головы до ног.

— Я часто спрашиваю себя, что я чувствую на самом деле. Твое внимание очаровывает; на тебя невозможно не обращать внимание. Возможно это вид нарциссизма. Если бы я была мужчиной, я бы стала такой же.

— Верно. Мы одно и то же.

Меланча тряхнула головой.

— Я не заражена. А ты выдыхаешь зеленый дым.

— Но ты его чувствуешь.

— Я его выплевываю.

— Тем не менее ты знаешь его аромат.

— Поэтому я вижу твою душу насквозь.

— Очевидно без восхищения.

Меланча опять отвернулась и уставилась на море. Карфилхиот подошел к ней и тоже оперся о балюстраду.

— Разве для тебя ничего не значит, что я в опасности? Половина моего элитного отряда погибла. И я больше не доверяю моей магии.

— Ты ничего не понимаешь в магии.

Карфилхиот не обратил внимание на ее слова.

— Мои враги объединились и строят против меня ужасные планы. Сегодня они могли убить меня, но попытались взять живым.

— Посоветуйся со своим дорогим Тамурелло; возможно он что-то сделает для своего любовника.

Карфилхиот печально засмеялся.

— Я не уверен даже в Тамурелло. Так или иначе он очень умерен в своей щедрости, и даже где-то скуп.

— Найди более щедрого покровителя. Король Касмир?

— У нас слишком мало общих интересов.

— Тогда, кажется, тебе лучше всего надеяться на Тамурелло.

Карфилхиот бросил взгляд на ее нежный профиль.

— Неужели Тамурелло никогда не просил у тебя определенных милостей?

— Конечно просил. Но моя цена слишком велика.

— Какая именно?

— Его жизнь.

— Это чересчур. А что бы ты попросила от меня?

Брови Меланчи поднялись, рот насмешливо скривился.

— Ты бы заплатил хорошую цену.

— Мою жизнь?

— Этот товар мне не нужен; он только мешает мне. — Она отвернулась. — Я ухожу внутрь.

— Что со мной?

— Делай что тебе нравится. Спи на солнце, если хочешь. Или возвращайся в Тинзин-Фираль.

— Для того, кто мне ближе, чем сестра, — с упреком сказал Карфилхиот, —ты слишком язвительна.

— Наоборот, я абсолютно беспристрастна.

— Тогда, если я могу делать то, что хочу, я приму твое гостеприимство.

Меланча, задумчиво поджав губы, вошла во дворец; Карфилхиот шел следом. В вестибюле она остановилась: круглая комната, отделанная синим, розовым и золотым; на мраморном полу бледно-голубой ковер.

— Покажите сэру Фауду его комнату и выполняйте все его желания, — приказала она дворецкому.

Карфилхиот принял ванну и какое-то время отдыхал. Дневной свет угас, синий сумрак окутал океан.

Герцог оделся в монотонную темную одежду и вышел в вестибюль, где к нему обратился дворецкий.

— Леди Меланча еще не появилась. Если хотите, можете подождать ее в маленьком салоне.

Карфилхиот уселся и тут же ему подали кубок темно-красного вина со вкусом меда, сосновой хвои и граната.

Прошло полчаса. Серебрянокожая служанка принесла поднос со сладостями, которые Карфилхиот попробовал без особого желания.

Спустя десять минут он поднял глаз от вина и и обнаружил, что перед ним стоит Меланча. На этот раз она надела простое черное платье без рукавов. На ее шее висела черная цепочка, с которой свисал черный опаловый кабошон; вместе с бледной кожей и большими глазами, в этом черном наряде она казалась уязвимой к импульсам удовольствия и боли, и возбуждала желание доставить ей то или другое, или оба сразу.

Помедлив, она села рядом с Карфилхиотом и взяла с подноса бокал вина. Герцог ждал, но она сидела и молчала. Наконец он не выдержал.

— Ты хорошо отдохнула?

— Я не отдыхала. Я делала некоторые упражнения.

— Неужели? Для чего?

— Не так-то просто стать волшебницей.

— Это именно то, что ты хочешь?

— Конечно.

— Но это не слишком трудно, верно?

— Я взобралась только на порог искусства. Настоящие трудности впереди.

— Ты уже сильнее меня, — шутливым голосом сказал Карфилхиот. Меланча не улыбнулась.

Над салоном повисло тяжелое молчание. Наконец она встала.

— Пора ужинать.

Они пошли в большой зал, отделанный чернейшим эбеновым деревом; пол был выложен плитками из полированного черного габбро. Зал освещался стеклянными призмами, висевшими на стенах.

Ужин был скромным, всего две перемены блюд: мидии, отваренные в белом вине, хлеб, оливки и орехи. Меланча ела мало, и, не считая случайных взглядов на Карфилхиота, не обращала на него внимания и не поддерживала разговор. Обидевшийся герцог тоже держал язык на привязи, и ужин прошел в молчании. Карфилхиот выпил несколько бокалов вина и, наконец, раздраженно стукнул пустым бокалом по столу.

— Ты прекраснее любой мечты! Но у тебя темперамент рыбы!

— Невелика беда.

— Почему мы так скованны? Разве мы не одно и то же?

— Нет. Десми создала троих: меня, тебя и Денкинга.

— Скажи это самой себе!

Меланча покачала головой.

— Все созданы из земли. Но лев отличается от мыши, и они оба от человека.

Карфилхиот отмахнулся от аналогии.

— Мы одно, хотя и разные. Очаровательное состояние! Тем не менее ты задираешь нос!

— Да, — ответила Меланча. — Согласна.

— Хотя бы на миг подумай о возможностях! О вершинах страсти! О безумных восторгах! Неужели ты не чувствуешь возбуждения?

— Чувствуешь? Достаточно того, что я думаю. — На мгновение самообладание изменило ей. Она встала, пересекла зал, остановилась у камина, глядя на пылающий огонь.

Карфилхиот не спеша подошел к ней.

— Чувствовать очень легко. — Он взял ее руку и прижал к своей груди. — Чувствуй! У меня сильное сердце. Почувствуй, как оно бьется и дает мне жизнь.

Меланча отдернула руку.

— Я не хочу чувствовать по твоему приказу. Страсть — это истерия. Откровенно говоря у меня нет тяги к мужчинам. — Она отошла от него. — А теперь, пожалуйста, уходи. Начиная с завтрашнего утра ты меня больше не увидишь, и я не буду участвовать в твоих предприятиях.

Карфилхиот встал перед ней и взял ее под локти; отблески пламени метались по их лицам. Меланча открыла рот, чтобы заговорить, но не произнесла ни слова, и, Карфилхиот, нагнувшись к ней, поцеловал ее и потянул на диван.

— Вечерние звезды поднялись на небо. Ночь только что началась.

Она, казалось, не слушала его, но сидела, глядя в огонь.

Карфилхиот расстегнул застежки ее плечах; она без сопротивления разрешила платью соскользнуть с тела; в воздухе повис запах фиалок.

Она покорно и молчаливо смотрела, как Карфилхиот выскользнул из собственной одежды.

В полночь Меланча встала с дивана и, обнаженная, остановилась перед огнем, превратившимся в россыпь угольков.

Карфилхиот, сжав рот, смотрел на нее с дивана из-под полуоткрытых век, озадаченный поведением Меланчи. Ее тело соединилось с его достаточно страстно, но во время любви она ни разу не посмотрела ему в лицо: ее голова была откинута назад или отвернута в сторону, глаза глядели в никуда. Физически она возбудилась, он чувствовал это, но когда он пытался говорить с ней, она не отвечала, как если бы он был не более, чем призраком.

Меланча посмотрела на него через плечо.

— Одевайся.

Карфилхиот угрюмо влез в свою одежду, и все это время она стояла, глядя на умирающий огонь. В его голову приходили одно язвительное замечание за другим, но все казались слишком грубыми, сварливыми, низменными или глупыми, и он придержал язык.

Одевшись, он подошел к ней и обнял за талию. Она выскользнула из его объятий и задумчиво сказала:

— Не прикасайся ко мне. Ни один мужчина никогда не касался меня, даже ты.

Карфилхиот засмеялся.

— Разве я не мужчина? Я касался тебя, очень глубоко, касался сердцевины твоей души.

Все еще глядя в огонь, Меланча покачала головой:

— Ты — только странное создание воображения. Я использовала тебя, а теперь ты исчезнешь из моей головы.

Карфилхиот озадаченно посмотрел на нее. Неужели она сошла с ума?

— Я совершенно реален, и не собираюсь исчезать. Меланча, послушай! — И он опять обнял ее за талию. — Давай станем настоящими любовниками! Разве мы оба не замечательны?

Меланча снова вырвалась от него.

— Опять ты пытаешься коснуться меня. — Она указала на дверь. — Уходи! Исчезни из моего сознания!

Карфилхиот насмешливо поклонился и пошел к двери. Здесь, заколебавший, он посмотрел назад. Меланча стояла у камина, положив руку на высокую облицовку, свет огня и черные тени пробегали по ее телу.

«Говори о призраках сколько хочешь , — беззвучно прошептал себе Карфилхиот. — Я взял тебя, я имел тебя, и все это было реальностью ».

Он открыл дверь, и в его ухо — или в его мозг — пришли неслышные слова: «Я играла с призраком, а ты думал, что имел дело с реальностью. Признаки не чувствуют боли. Подумай об этом, когда придет повседневная боль ».

Карфилхиот, вздрогнув, вышел за дверь, которая немедленно закрылась за ним. Он оказался в темном проходе между двумя зданиями; в каждом конце прохода мерцал свет. Над головой нависло ночное небо. Воздух странно пах гниющими деревьями и мокрыми камнями; неужели это тот самый ясный соленый воздух дворца Меланчи?

Карфилхиот, на ощупь, перебрался через мусор и вышел на городскую площадь. Он огляделся и остолбенел от неожиданности. Это был не Исс, и герцог мрачно выругался.

На площади неистовствовал шумный веселый праздник. Вверху горели тысячи факелов и развевались тысячи зеленых и синих флагов с желтой птицей. В середине, лицом друг к другу, стояли две большие птицы, составленные из перевязанных веревками связок соломы. На большом помосте рядом с ними ходили, прыгали и плясали под музыку труб и барабанов мужчины и женщины, одетые как выдуманные птицы.

Мимо герцога шел человек, одетый белым петухом: красный гребешок, желтый клюв, белые, покрытыми перьями крылья и высокий хвост. Карфилхиот схватил его за руку.

— Минутку, сэр! Просветите меня, что это за место?

— У вас нет ни глаз, ни ушей? — со смехом прокукарекал человек-петух. — Это же Великое Представление Птичьих Искусств!

— Да, но где?

— Где? Это Касподел, центр города!

— Что за город? И какое королевство?

— Вы что, потеряли рассудок? Это Гаргано!

— В Помпероле?

— Вот именно! Но где ваш хвост и перья? Король Дьюэл приказал во время представления всем носить хвосты с перьями! Посмотрите на меня! — И человек-петух забегал по кругу, пританцовывая, подпрыгивая и размахивая высокими перьями его великолепного хвоста; потом он пошел своей дорогой.

Карфилхиот оперся о здание, в ярости скрежеща зубами. У него не было ни денег, ни драгоценностей, ни золота. И друзей среди жителей Гардано; на самом деле сумасшедший король Дьюэл считал его опасным птицеубийцей и врагом.

На краю площади Карфилхиот заметил вывеску гостиницы: «Грушевое Дерево». Он подошел к хозяину и узнал, чтобы в гостинице свободных мест нет. Аристократические манеры герцога принесли ему только скамью в общем зале рядом с группой гуляк, которые пили, спорили и громко орали песни вроде «Пошел фазаненок невесту искать», «Тирра-лирра-лэй», «Госпожа страус» и Благородный сэр воробей». За час до рассвета пьяницы свалилась на стол и разлеглись среди обгрызенных свиных ножек и луж пролитого вина. Карфилхиоту удалось поспать два часа, пока не пришла служанка с тряпками и ведрами, и не выгнала всех наружу.

Мелодия праздника достигла крещендо.

Повсюду развивались синие, зеленые и желтые флаги и вымпелы. Волынщики играли джигу, а люди в птичьих одеждах прыгали и танцевали. И все подражали птичьим крикам, повсюду слышалось щебетанье, чириканье, свист и карканье.

Дети были одеты как деревенские ласточки, золотые зяблики или синицы; взрослые оделись более чинно, став воро́нами, во́ронами или сойками. Люди потолще часто наряжались совами, но в целом каждый одевался так, как подсказывала ему фантазия.

Однако никакие краски, песни или веселые лица не могли улучшить настроение Карфилхиота; он сказал себе, что никогда не видел столько бессмысленной глупости. Он плохо отдохнул, ничего не ел и его настроение только ухудшилось.

Мимо прошел продавец булочек, одетый перепелом; Карфилхиот купил сладкий пирожок с изюмом и миндалем, расплатившись серебряной пуговицей своей рубашки. Он поел, стоя перед гостиницей, надменно и презрительно глядя на гуляк.

Проходившая мимо группа юношей заметила усмешку Карфилхиот и остановилась рядом с ним.

— Эй! Это же Великое Представление! Ты должен счастливо улыбаться, а не быть со всеми в разладе! — выкрикнул один.

— Что? — крикнул другой. — Нет разноцветных перьев? Хвоста? Они должны быть у каждого гуляки!

— Давай! — заявил третий. — Мы должны навести порядок. — Встав за спину герцога, он попытался воткнуть длинное гусиное перо в пояс. Карфилхиоту это не понравилось, и он оттолкнул подростка.

Остальные, однако, решили добиться своего, и началась потасовка, с криками, ругательствами и ударами.

— Эй, эй! Это еще что за постыдная драка? — донесся суровый голос. Сам безумный король Дьюэл, проезжавший мимо в украшенной перьями карете, остановился, чтобы сделать выговор драчунам.

— Во всем виноват этот угрюмый бродяга! — ответил один из юнцов. — У него нет хвоста с перьями. Мы попытались помочь ему и процитировали указ Вашего величества; а он ответил, что воткнет все наши перья в зад Вашего величества!

Король Дьюэл внимательно поглядел на Карфилхиота.

— Он так сказал, а? Это невежливо. Мы знаем трюк, который стоит двоих таких. Стражники! Слуги!

Карфилхиота схватили и нагнули над скамьей. С его брюк срезали заднюю часть, и воткнули в ягодицы сотню перьев самых разных размеров и цветов, включая пару очень дорогих страусиных. Конец каждого пера расщепили, чтобы помешать выдернуть его, и сделали так, чтобы перья поддерживали друг друга; в результате получилось оперенье, лихо торчавшее из зада Карфилхиота.

— Великолепно! — объявил король Дьюэл, удовлетворенно хлопая в ладоши. — Замечательное зрелище, которым мы можем гордиться. Теперь иди и вдоволь наслаждайся праздником! Теперь ты достойно наряжен!

Карета укатила прочь; юнцы критически оглядели Карфилхиота, но согласились, что его оперенье вполне соответствует празднику и пошли своей дорогой.

Карфилхиот, на деревянных ногах, доковылял до перекрестка на краю города; там стояла вывеска, указывавшая на север, в сторону Авалона.

Карфилхиот стал ждать, одновременно вытаскивая из ягодиц перья, одно за другим.

Наконец из города выехала тележка, которой управляла старая крестьянка. Герцог поднял руку, чтобы остановить тележку.

— Куда вы едете, бабушка?

— В деревню Филстер; это в Дипдене, если вам это что-то говорит.

Карфилхиот показал кольцо на своем пальце.

— Бабушка, посмотрите на этот рубин!

Старуха пристально оглядела камень.

— Я хорошо вижу его. Он горит как красное пламя! Я часто удивляюсь тому, что такие камни растут в темных глубинах земли!

— Тогда удивись еще и тому, что на этот маленький рубин можно купить двадцать лошадей с повозками, вроде той, на которой вы ездите.

Старуха мигнула.

— Ну, я должна верить вашим словам. Вряд ли вы остановили меня для того, чтобы рассказывать басни.

— А теперь слушайте внимательно, потому у меня есть для вас несколько предложений.

— Говорите; скажите, чего вы хотите! Я могу думать о трех вещах сразу.

— Я направляюсь в Авалон, но стер ноги. Я не могу ни идти, ни ехать на лошади. Я хочу поехать в вашей тележке, чтобы добраться до Авалона с удобствами. Поэтому, если вы отвезете меня в Авалон, кольцо и рубин будут ваши.

Женщина подняла указательный палец.

— Лучше! Мы доедем до Филстера, там мой сын положит в тележку солому и отвезет вас в Авалон. И тогда все эти шепотки за моей спиной и сплетни на мой счет остановятся не начавшись.

— Этого будет вполне достаточно.

Карфилхиот слез с повозки у вывески «Кот-Рыболов» и отдал кольцо с рубином Раффину, который немедленно уехал.

Карфилхиот вошел в гостиницу. За прилавком стоял чудовищных размеров человек: на полфута выше герцога, большое красное лицо и живот, лежащий на прилавке. Великан посмотрел на Карфилхиот сверху вниз; его глаза напоминали холодную гальку.

— Что вы хотите?

— Я ищу Ругхальта с больными коленями. Он сказал, что вы знаете, где найти его.

Толстяк, которому не понравился вид Карфилхиота, отвернулся, его пальцы забарабанили по прилавку.

— Он скоро появится, — наконец пробормотал трактирщик.

— «Скоро», это когда?

— Полчаса.

— Я подожду. Подайте мне одного из этих жарящихся цыплят, ломоть хлеба и бутылку хорошего вина.

— Покажите ваши монеты.

— Когда придет Ругхальт.

— Когда придет Ругхальт, я и подам вам цыпленка.

Карфилхиот с приглушенных ругательством отошел от прилавка; толстяк, не изменив выражения лица, поглядел ему вслед.

Карфилхиот уселся на скамью перед гостиницей. Наконец появился Ругхальт, который, тихо шипя, медленно и осторожно передвигал ноги, одну за другой; Карфилхиот хмуро наблюдал за его медлительным появлением. Ругхальт был одет в старомодную коричневую одежду учителя.

Герцог встал на ноги; Ругхальт, удивленный, остановился рядом с ним.

— Сэр Фауд! — воскликнул он. — Что вы делаете здесь, и в таком виде?

— Предательство и черная магия; что же еще? Найди мне приличную гостиницу; это место подходит только для кельтов и прокаженных.

Ругхальт потер подбородок.

— Вон там, на площади, «Черный Бык». Но, говорят, там очень дорого. Вам придется заплатить серебряную монету за одну ночь.

— Я у меня вообще нет никаких монет, ни серебряных, ни золотых. Тебе придется обеспечить меня деньгами, пока я не устрою все дела.

Ругхальт мигнул.

— В конце концов «Кот-Рыболов» совсем не так плох. Владелец, Харди, кажется страшным только при первом знакомстве.

— Ба. Он и его хибара воняют гнилой капустой и кое-чем похуже. Веди меня в «Черного Быка».

— Хорошо. О, мои бедные больные ноги! Долг зовет вас вперед.

«Черный Бык» пришелся Карфилхиоту по вкусу, хотя Ругхальт даже зажмурился, когда трактирщик назвал цену. Галантерейщик принес одежду, которую герцог счел достойной себя; к ужасу Ругхальта Карфилхиот отказался торговаться и скрюченные пальцы Ругхальта медленно отсчитали хитрому портному требуемую сумму.

Карфилхиот и Ругхальт уселись за столик перед «Черным Быком», глядя на жителей Авалона. Ругхальт заказал у официанта две скромные полупорции.

— Подожди! — скомандовал Карфилхиот. — Я голоден. Принеси мне хороший холодный ростбиф с луком и свежим хлебом, и пинту вашего лучшего эля.

Ругхальт с таким неодобрением смотрел, как Карфилхиот жадно ест, что герцог не выдержал и спросил:

— Почему ты не ешь? Ты высох, как старый кожаный ремень.

— Откровенно говоря, — поджав губы ответил Ругхальт, — мне приходится быть поаккуратнее с деньгами. Я живу на грани бедности.

— Что? Я-то думал, что ты — эксперт по срезанию кошельков, который ограбил все ярмарки и фестивали Даута.

— Нет, с этим покончено. Мои колени не дают мне быстро и легко исчезнуть, а без этого я не могу заниматься такой работой. Я больше не работаю на ярмарках.

— Тем не менее не похоже, что ты бедствуешь.

— Мне живется совсем не легко. К счастью, я хорошо вижу в темноте и сейчас работаю по ночам в «Коте-Рыболове»: граблю постояльцев, пока они спят. Но даже и так, щелкающие колени очень мешают, и с тех пор, как Харди, трактирщик, стал требовать долю с заработка, я избегаю ненужных трат. И, в этой связи, как долго вы собираетесь пробыть в Авалоне?

— Совсем недолго. Мне нужно найти некоего Триптолоджиуса. Ты слышал про такого?

— Он некромант. Занимается эликсирами и зельями. А что вам от него нужно?

— Во-первых, он предоставит мне столько золота, сколько мне нужно.

— В таком случае попросите сразу для нас обоих!

— Увидим. — Карфилхиот встал. — Пошли, поищем Триптолоджиуса.

Скрипя и щелкая коленями, Ругхальт медленно поднялся и оба пошли по боковым улицам Авалона к темной маленькой лавке, которая взгромоздилась на гору, нависавшую над устьем Мюрмейл. Неряшливая старуха, чьи подбородок и нос почти соприкасались, сообщила, что Триптолоджиуса нет: сегодня утром он установил ларек на общественном выгоне, чтобы продавать свой товар на ярмарке.

Оба спустились с горы по извилистым пролетам узкой каменной лестницы, нависавшей над старыми изогнутыми фронтонами Авалона — чванливый юный щеголь в прекрасной новой одежде и тощий мужчина, идущий осторожной и скованной походкой паука, — и вышли на выгон, с рассвета ставший местом бурной деятельности и многоцветной суеты. Вставшие пораньше продавцы вовсю торговали своими товарами. Новоприбывших встречали, в самом лучшем случае, жалобы, подшучивания и ругательства, а иногда даже удары и пинки. Торговцы устанавливали свои палатки, большими деревянными кувалдами вбивали в землю колья и вешали на них выцветшие многоцветные флаги. Рядом с ларьками с едой светились раскаленные до красна жаровни; на горячем жире шипели сосиски; жареную рыбу, погруженную в чеснок и масло, подавали вместе с ломтями хлеба. Апельсины из долин Дассине соперничали цветом и ароматом с багровым виноградом Лайонесса, яблоками Висрода и гранатами, сливами и айвой Даута. На задней стороне выгона находился отделенный от ярмарки узкий загон, в котором собрали нищенствующих прокаженных, калек, сумасшедших, уродов и слепцов. Каждый из них залезал на помост, с которого кричал свои жалобы; одни пели, другие кашляли, а остальные завывали от боли. Сумасшедшие с пеной у рта ругали прохожих, каждый в том стиле, который он считал наиболее полезным. Шум этого квартала, разносившийся по всему выгону создавал контрапункт музыке трубачей, скрипачей и звонарей.

Карфилхиот и Ругхальт ходили взад и вперед, разыскивая ларек, в котором Триптолоджиус продавал свои зелья. Ругхальт, постанывая от расстройства, указывал на тяжелые кошельки, которые он легко бы украл, если бы не его болезнь. Внезапно Карфилхиот остановился, восхищаясь упряжкой двухголовых могучих лошадей, запряженных в фургон. На передке фургона сидел мальчик и играл на свирели веселые мелодии, в то время как хорошенькая белокурая девочка стояла у стола, управляя двумя танцующими котятами: те с важным видом прыгали, ударяли лапами, кланялись и поворачивались, подергивая хвостами в такт музыке.

Мальчик закончил мелодию и отложил свирель в сторону; на помост перед вагоном вышел высокий худой человек с веселым лицом и волосами песочного цвета. На нем была черная мантия с друидскими символами и высокая черная шляпа с пятьюдесятью двумя серебряными колокольчиками. Встав лицом к толпе, он поднял руки, требуя внимания. На помост запрыгнула девочка, на этот раз одетая мальчиком: белые ботинки, облегающие панталоны из синего бархата и темно-синяя курточка с золотыми застежками.

— Друзья! — объявила она. — Представляю вам замечательного магистра целительных искусств доктора Фиделиуса!

Она прыгнула на землю и доктора Фиделиус обратился к толпе:

— Дамы и господа. Мы все знакомы с болезнями, теми или другими — сифилисом, фурункулами или галлюцинациями. Разрешите мне с самого начала сказать вам, что мои возможности ограничены. Я могу вылечить зоб, глисты и запоры, стриктуру и геморрой, а также чесотку. Но моя особая страсть — скрипящие и щелкающие колени. Только тот, кто страдает от болей в них, знает, что это такое!

Пока доктор Фиделиус говорил, девочка ходила среди толпы, продавая мази и настойки. Доктор Фиделиус продемонстрировал схему.

— Посмотрите на этот рисунок, на котором изображено человеческое колено. Больная коленная чашечка уменьшается, как от удара железным прутом; сустав становится жестким; нога болтается взад и вперед, как крыло кузнечика, в результате чего скрипит и щелкает.

— Мои колени могут служить иллюстрацией его слов! — сказал Карфилхиоту глубоко потрясенный Ругхальт.

— Удивительно, — подтвердил Карфилхиот.

— Давайте послушаем, — сказал Ругхальт, подняв руку.

— Но у меня есть лекарство от этого несчастья! — Доктор Фиделиус взял маленький глиняный горшочек и поднял его высоко в воздух. — Вот здесь мазь, привезенная из Египта. Она проникает глубоко в сустав, расслабляет его и восстанавливает гибкость связок. Люди входят в мою лабораторию на костылях, а выходят полностью обновленными. Зачем страдать, когда можно почти мгновенно вылечиться? Да, лекарство дорого, один серебряный флорин за горшочек, но дешево, если учитывать его действие. И, между прочим, я лично ручаюсь за эту мазь.

Ругхальт слушал с глубоким интересом.

— Я безусловно должен попробовать эту мазь.

— Брось, — резко ответил Карфилхиот. — Этот человек — шарлатан. Не трать время и деньги на такую глупость.

— Мне больше не на что тратить их, — возразил внезапно набравшийся храбрости Ругхальт. — Вот если мои ноги опять станут гибкими, тогда у меня появится много денег, которые я буду беречь!

Карфилхиот с подозрением посмотрел на доктора Фиделиуса.

— Где-то я видел этого человека.

— Ба! — проворчал Ругхальт. — Не вы же страдаете от клыков острой боли. Вы можете позволить себе быть скептиком, а я должен хвататься за всякую соломинку. Доктор Фиделиус, посмотрите сюда! Мои коленные чашечки в точности подходят под ваше описание! Вы можете помочь мне?

— Сэр, выйдите вперед, — крикнул доктор Фиделиус. — Да, даже на таком расстоянии я вижу типичное состояние ваших коленей. Оно известно как «Кровельное колено» или «Колено грабителя», потому что часто появляется от ударов коленями по черепице кровли. Пожалуйста, подойдите ко мне, чтобы я смог тщательно осмотреть ваши ноги. Так, я могу почти гарантировать, что в самое короткое время боли прекратятся. Вы кровельщик, сэр?

— Нет, — коротко ответил Ругхальт.

— Не имеет значения. Колено, в конце концов, всегда колено. Если его не лечить, оно постепенно источником страданий: пожелтеет и из него полезут кусочки гниющей кости. Мы должны предупредить эти события. Сэр, встаньте здесь, за фургоном.

И Ругхальт последовал за доктором Фиделиусом на другую сторону фургона.

Карфилхиот нетерпеливо повернулся и отправился на поиски Триптолоджиуса; в конце концов он нашел некроманта, который выкладывал на полки своего ларька предметы из тележки, запряженной собаками.

Оба обменялись приветствиями, и Триптолоджиус спросил, почему Карфилхиот появился здесь. Карфилхиот ответил уклончиво, намекнув на интриги и тайны, о которых нельзя говорить вслух.

— Тамурелло должен был оставить для меня сообщение, — сказал Карфилхиот. — Когда ты в последний раз связывался с ним?

— Вчера. Но в его послании нет ни слова о тебе; он остается в Фироли.

— Тогда и мне нужно как можно быстрее отправиться в Фироли. Ты должен снабдить меня хорошей лошадью и десятью золотыми кронами; их возместит Тамурелло.

Потрясенный Триптолоджиус отшатнулся.

— В его послании нет ни слова об этом!

— Тогда пошли ему новое сообщение, но я должен уехать из Авалона немедленно — или завтра, самое позднее.

Триптолоджиус выпятил длинный серый подбородок.

— Я могу выделить не больше трех крон. Тебе придется обойтись ими.

— Что? Неужели я должен есть корки и спать под забором?

После базарной перебранки Карфилхиот договорился на пять золотых крон, полностью снаряженного коня и переметные сумки с отборными продуктами.

Карфилхиот пересек выгон и вернулся к фургону доктора Фиделиуса, боковые двери которого были закрыты, и не нашел никого: ни самого доктора, ни мальчика или девочку, ни даже Ругхальта.

Снова оказавшись в «Черном Быке», Карфилхиот уселся за столиком перед гостиницей. Небрежно вытянув ноги, он пил желтое вино из мускатного винограда, и обдумывал события своей жизни. В последнее время его дела шли не слишком хорошо. В его сознании толпились образы: он улыбнулся одним и нахмурился при виде других.

Вспомнив о засаде в Дравеншо, он слегка простонал и сжал пальцы на бокале. Пришло время уничтожить его врагов раз и навсегда. В его сознании они походили на зверей: рычащие шавки, ласки, кабаны, лисы с закрытыми черными масками лицами.

Появился образ Меланчи. Она стояла в тени своего дворца, совершенно голая, на черных волосах венок из фиалок. Спокойная и холодная, она смотрела сквозь него, далеко за него... Карфилхиот резко выпрямился. Меланча всегда относилась к нему снисходительно, как если бы чувствовала свое естественное превосходство, вероятно из-за зеленого дыма. Она завладела всеми магическими приборами Десми, не разрешив ему ничего взять. Из-за сожаления, вины или, возможно, чтобы отвести от себя его упреки, она обманула мага Шимрода, и Карфилхиот смог похитить магические аппараты; однако, благодаря хитроумному замку Шимрода, ему это ничего не принесло. Вернувшись в Тинзин-Фираль, он, безусловно... Шимрод! Карфилхиот внутренне содрогнулся. Где же Ругхальт, который так доверчиво похромал вперед, чтобы доктор Фиделиус вылечил его?

Шимрод! Если он поймал Ругхальта, кто будет следующим? У Карфилхиота внутри все похолодело и его замутило, как будто внутренности нуждались в облегчении.

Карфилхиот вскочил на ноги и посмотрел в сторону выгона. Никакого признака Ругхальта. Герцог приглушенно выругался.

У него нет ни монет, ни золота, и не будет до завтра.

Карфилхиот попытался восстановить самообладание. Он глубоко вдохнул и сжал кулак. «Я Фауд Карфилхиот! Я — это я, лучший из лучших! Я танцую мой опасный танец по самому краю неба! Я беру глину Судьбы в свои руки и леплю из нее то, что я хочу. Я Фауд Карфилхиот, верх совершенства!»

Твердым легким шагом он подошел к выгону и пошел через него. Оружия у него не было, поэтому он подобрал сломанный ясеневый шест от палатки в фут длиной, спрятал его под плащом и направился прямо к фургону доктора Фиделиуса.

* * *

Оказавшись за фургоном диктора Фиделиуса Ругхальт заговорил пронзительным головом:

— Вы говорили о больных коленях; у меня они в избытке, ровно двое. Они скрипят и трещат, а иногда гнутся в противоположную сторону, причиняя мне крайние неудобства.

— Интересно! — воскликнул доктор Фиделиус. — Действительно интересно! И как долго вы страдаете?

— Всегда, или мне так кажется. Они — результат моей работы. Мне приходилось работать в холод и в жару, в суховей и в проливной дождь. И все время с большим натяжением, изгибами тела, поворотами, толчками и ударами. И я чувствовал, как слабеют колени.

— Именно так! Тем не менее в вашем случае есть некоторые особенности. Больные колени не типичны для Авалона.

— Тогда я жил в Южном Ульфланде.

— Значит я был прав! Для болезней Южного Ульфланда нам надо некоторые лекарства, которые я не храню в фургоне.

Шимрод позвал Глинет; она подошла, глядя попеременно на двух мужчин. Шимрод отозвал ее в сторонку.

— Мне нужно пообщаться с этим джентльменом где-то около часа. Закрой фургон, запряги в него лошадей. Сегодня вечером мы отправимся в Лайонесс.

Глинет кивнула и отправилась к Друну, чтобы сообщить новости.

Шимрод опять повернулся к Ругхальту.

— Сюда, сэр, пойдемте.

Наконец Ругхальт жалобно спросил.

— Почему мы зашли так далеко? Мы уже вышли из города!

— Да, мой склад с лекарствами находится в уединенном месте. Тем не менее, как мне кажется, я могу вам пообещать полное излечение.

Колени Ругхальта уже скрипели и щелкали всерьез, он жаловался все более раздраженно.

— Сколько нам еще идти? Каждый шаг, который мы делаем сейчас, нам придется пройти на обратном пути. Мои колени уже поют печальным дуэтом.

— Они никогда больше не запоют! Пение прекратится полностью и навсегда.

— Приятно слышать. Тем не менее я не вижу никакого признака вашего склада.

— Вон там, за той густой рощей.

— Хм, очень странное место для склада.

— Оно полностью подходит для наших целей.

— Но здесь нет даже тропинки!

— Зато теперь нам никто не помешает. Сюда, за рощу, где свежие лепешки коровьего навоза.

— Но здесь ничего нет.

— Здесь ты и я, и я — маг Шимрод. Ты ограбил мой дом, Трильду, и сжег живьем моего друга, Грофине. Я очень долго искал тебя и твоего товарища.

— Глупости! Ничего такого. Чушь, каждое слово... Что вы делаете. Прекратите. Стойте! Стойте, я сказал!

И позже:

— Пожалейте! Не надо больше! Мне приказали!

— Кто?

— Я не осмеливаюсь сказать... Нет, нет! Не надо, я скажу...

— Кто приказал тебе?

— Карфилхиот из Тинзин-Фираля!

— Зачем?

— Он хотел ваши магические устройства.

— Нелепость.

— Но это правда. Его подговорил маг Тамурелло, который не захотел ничего дать Карфилхиоту.

— Расскажи мне больше.

— Больше я ничего не знаю... А! Вы чудовище! Я расскажу вам!

— Что? Быстрее, не останавливайся, чтобы подумать. И не дыши — говори!

— Сейчас Карфилхиот в Авалоне, в гостинице «Черный Бык»... И что вы теперь со мной сделаете? Я рассказал вам все!

— Ты умрешь, но прежде я тебя немного подрумяню, как ты Грофине.

— Но я рассказал вам все! Пощадите!

— Да, пусть будет так. Мой желудок не выдерживает пыток. Умри. Это и есть мое лекарство для твоих коленей.

* * *

Карфилхиот обнаружил, что фургон доктора Фиделиуса по-прежнему закрыт, но в него запряжены двухголовые лошади, как будто доктор собрался уезжать.

Герцог подошел к задней двери фургона и прижал к ней ухо. Насколько он смог определить, внутри было совершенно тихо; шум доносился только от ярмарки за его спиной.

Он обошел фургон и обнаружил детей, сидевших у маленького костра, на котором жарились ломти свиной грудинки и четвертинки лука.

Девочка поглядела на Карфилхиота; мальчик продолжал следить за костром. Герцог поразился его отрешенному виду. Прядь золотисто-коричневых локонов падала ему на лоб; черты лица — тонкие, но решительные — производили очень сильное впечатление. Ему было лет девять-десять.

Девочка была двумя или тремя годами старше, на самой весне своей жизни, веселая и нежная, как нарцисс. Она посмотрела вверх, их глаза встретились. Тут же ее рот опустился, веселье исчезло. Тем не менее она заговорила вежливым голосом.

— Сэр, доктора Фиделуса сейчас нет.

Карфилхиот медленно подошел к костру. Девочка поднялась на ноги. Мальчик повернул голову и посмотрел в направлении герцога.

— Когда он вернется? — негромко спросил Карфилхиот.

— Я думаю, что очень скоро, — ответила девочка.

— Ты знаешь, куда он пошел?

— Нет, сэр. Он сказал, что у него важное дело, и что мы должны быть готовы уехать, как только он вернется.

— Тогда все в порядке, — сказал Карфилхиот. — Прыгайте в фургон, и мы поедем прямо к доктору Фиделиусу.

И тут в первый раз заговорил мальчик. Несмотря на его ясные черты лица, Карфилхиот счел его меланхоликом, или даже немного сумасшедшим. Поэтому его застала врасплох нотка властности в голосе мальчика.

— Мы не можем уехать отсюда без доктора Фиделиуса. Кроме того мы готовим себе ужин.

— Подождите перед фургоном, сэр, если хотите, — сказала девочка и повернулась обратно к шипящему бекону.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

ПРИБЛИЖАЯСЬ К МОРЮ, река Камбер сливается с Мюрмейл и образует дельту около тридцати миль в длину: Рот Камбера. Приливы и отливы, водовороты, сезонные туманы и песчаные отмели появляются и исчезают вместе с изменением погоды, что делает заход кораблей в порт Авалон и выход из него трудной задачей.

Путешественник, подходящий к Авалону по Ихнилдскому Пути с юга, должен пересечь дельту — в этом месте достигающую в ширину двести ярдов — на пароме, который привязан цепью, выходящей из массивного полиспаста, к высоко идущему канатом.

На юге канат был соединен с верхушкой Когстоун-Хэд рядом с маяком. На севере он кончался на каменной опоре моста через реку Скарп. Канат пересекал дельту наискосок, так что когда паром отходил от Когстоунской пристани, его похватывал прилив и волок к докам Сланжа, находившимся рядом с устьем Скарпа. Шесть часов спустя отлив толкал паром обратно к южному берегу.

Аиллл и его товарищи, скача на север по Ихнилдскому Пути, добрались до Когстоуна во второй половине дня. Проскакав через Когстоунский мост они остановились, пораженные широким видом, внезапно открывшемся перед ними: извилистая дуга Рта Камбера тянулась на запад и, казалось, переливалась через горизонт; на востоке дельта еще больше расширялась и соединялась с Кантабрианским заливом.

Отлив как раз сменялся приливом; паром стоял у Когстоунской пристани.

Сильный ветер, дувший со стороны моря, принес в дельту корабли, шедшие под всеми парусами, в том числе большую двухмачтовую фелуку под флагом Тройсине. Пока путешественники глядели на нее, фелука подошла к северному берегу и пришвартовалась в Сланже.

Все трое спустились по дороге на пристань, где паром дождался полного прилива, чтобы отплыть.

Аилл заплатил за перевоз и все трое завели лошадей на паром: тяжелую плоскодонку пятьдесят футов в длину и двадцать в ширину, нагруженную фургонами, скотом, мелкими торговцами и нищими, идущими на ярмарку; дюжина монахинь из монастыря острова Ваниш шла к Святому камню, привезенному святой Коломбой из Ирландии.

В Сланже Аилл попросил друзей подождать и подошел к фелуке. Обратно он вернулся в унынии, вынул Безошибочный и разочарованно воскликнул, когда зуб показал на север.

— Откровенно говоря, — объявил Аилл, — я не знаю, что делать.

— Что-то случилось в Тройсине? — спросил Яне.

— Они сказали, что король Осперо тяжело заболел. Если он умрет, а меня там не будет, королем станет Треван, как он и планировал... Сейчас я должен изо всех сил скакать на юг, но как я могу это сделать, если Друн, мой сын, движется на север?

Каргус на мгновенье задумался и сказал:

— Ты не можешь ехать на юг, во всяком случае до тех пор, пока паром не перевезет тебя обратно в Когстоун. Авалон в часе пути на север. Кто знает, что мы там найдем?

— Кто знает? Давайте проверим!

Все трое проскакали полным аллюром последние мили по Ихнилдскому Пути, между Сканжем и Авалоном, и оказались на окраине выгона.

Ярмарка уже заканчивалась. Аилл вынул Безошибочный. Зуб указал на север, через выгон и, возможно, за него.

— Он может быть на выгоне, — недовольно сказал Аилл, а может быть и в сотне миль за ним, или где-то посреди. Сегодня мы проверим край города, а завтра, волей-неволей, я поскачу на юг к полуденному парому.

— Хороший план, — сказал Яне, — и будет еще лучше, если мы найдем ночлег.

— «Черный Бык», вон там, кажется привлекательным, — сказал Каргус. — Мне не помещает кружка горького эля, или даже две.

— Тогда «Черный Бык», и, если нам повезет, там найдется комната, в которой можно будет вытянуть ноги.

На вопрос о свободной комнате хозяин только развел в отчаянии руки, но один из работников толкнул его локтем.

— «Комната Герцога» свободна, сэр. Та компания так и не появилась.

— «Комната Герцога»? Почему нет? Я не могу держать свою лучшую комнату пустой всю ночь. — И хозяин довольно потер руки. — Мы называем ее «Комнатой Герцога», потому что двенадцать лет назад герцог Снел из Снелдайка удостоил нас посещением. На за нее я возьму серебряный флорин. Сегодня Великая ярмарка, и за «Комнату Герцога» мы просим вдвойне.

Аилл заплатил серебряный флорин.

— Мы будет снаружи, под деревом, принеси нам эля.

Они сели за стол, чтобы отдохнуть под прохладным послеполуденным ветерком. Текущая мимо толпа высохла до струйки уборщиков и запоздавших посетителей, надеющихся отменить невыгодные сделки. Музыка прекратилась, продавцы упаковали свои товары; акробаты, женщины-змеи, мимы и фокусники уехали своей дорогой. Формально Великая ярмарка заканчивалась на рассвете, но павильоны сняли и ларьки разобрали; тележки и фургоны покатились с выгона на дорогу и дальше: на север, восток, юг и запад. Перед «Черным Быком» проехал цветистый фургон доктора Фиделиуса, который тянула пара черных двухголовых лошадей; ими правил лихой юный джентльмен очень привлекательной наружности.

Яне с удивлением показал на лошадей.

— Вы только посмотрите на это чудо! Каприз природы или дело рук какого-нибудь мага?

— Лично я, — сказал Каргус, — предпочел бы что-нибудь поскромнее.

Аилл прыгнул на ноги и посмотрел вслед фургону, потом повернулся к товарищам.

— Вы обратили внимание на кучера?

— Конечно. Какой-то молодой гранд, решивший порезвиться.

— Или какой-нибудь молодой охотник с аристократическими замашками.

Аилл медленно сел на место.

— Я уже где-то видел его — при странныхобстоятельствах. — Он поднял кружку и обнаружил, что она пуста. — Мальчик! Еще эля! Мы допьем его и пойдем туда, куда укажет Безошибочный, по меньшей мере до края города.

Какое-то время все трое сидели молча, глядя на прохожих и проезжающие мимо экипажи. Мальчик-официант принес им эль; в то же самое мгновение улицу пересек высокий человек с волосами песочного цвета и растерянным выражением лица.

Он остановился и требовательно сказал мальчику:

— Я —доктор Фиделиус; не видел ли ты здесь мой фургон? Его должна была вести упряжка из двухголовых лошадей!

— Нет, сэр, не видел. Я приносил эль этим джентльменам.

— Сэр, — вмешался Аилл. — Ваш фургон проехал здесь несколько минут назад.

— Вы обратили внимание на кучера?

— Еще бы! Человек примерно вашего возраста, с темными волосами, красивым лицом и манерами подчеркнуто самоуверенными или даже наглыми. Я уже видел его где-то, но не помню где.

— Он поехал вон туда, на юг, по Ихнилдскому Пути, — показал Яне.

— Тогда они остановятся у Рта Камбера. — Молодой человек поглядел на Аилла. — Если я назову вам имя Фауд Карфилхиот, это оживит вашу память?

— Да, действительно. — Аилл мысленно пробежался по времени тяжелой работы, побега и странствий. — Однажды я видел его в его же замке.

— Вы подтвердили мои самые страшные кошмары. Мальчик, ты можешь достать мне коня?

— Я могу сходить к конюху, сэр. Но чем лучше лошадь, тем больше монет он за нее запросит.

Шимрод бросил на стол золотую крону.

— Приведи лучшую, и побыстрее.

Мальчик убежал. Шимрод сел на лавку и стал ждать. Аилл вскользь оглядел его.

— И что будет когда вы схватите его в Сланже?

— Я сделаю то, что должно быть сделано.

— Вам лучше как следует подготовится. Он силен и, без сомнения, хорошо вооружен.

— У меня нет другого выхода. Он похитил двух детей, которые очень дороги мне, и способен по отношению к ним на любую подлость.

— Я бы поверил во все, что касается Карфилхиота, — сказал Аилл. Он еще раз оценил свое положение и решился. Принц встал на ноги.

— Я поеду с вами в Сланж. Мои собственные дела могут подождать пару часов.

С его запястья все еще свисал Безошибочный. Аилл мельком посмотрел указатель, потом еще раз, не веря своим глазам.

— Посмотрите на зуб! Сейчас он указывает на юг!

Аилл медленно повернулся к Шимроду.

— Карфилхиот едет на юг с двумя детьми: как их зовут?

— Глинет и Друн.

Четыре человека поскакали на юг, освещенные заходящим солнцем; слыша топот копыт, люди, идущие по дороге, прыгали на обочину, давая всадникам пролететь мимо, потом поворачивались и спрашивали себя, почему эти люди изо всех сил гонят лошадей по Ихнилдскому Пути.

Проскакав через вересковые пустоши все четверо вылетели на Прибрежные Холмы, где осадили фыркающих лошадей. Рот Камбера ослепительно сиял в свете заката. Паром не стал дожидаться полного отлива. Стремясь полностью использовать дневной свет, он покинул Сланж в то мгновение, когда прилив сменялся отливом, и уже наполовину пересек реку. Последним на него въехал фургон доктора Фиделиуса. Рядом с фургоном стоял человек, Фауд Карфилхиот.

Четверо спустились с холма в Сланж, и там узнали, что паром вернется на север после полуночи, когда опять начнется прилив, и только на рассвете отправится в Когстоунскую гавань.

— Есть ли другой способ пересечь дельту? — спросил Аилл у портового рабочего.

— Только не с вашими лошадьми; нет, сэр!

— Мы можем пойти пешком, и тогда?

— И пешком тоже, сэр. Нет ветра, который мог бы наполнить парус, и никто не погребет против течения в полный отлив, ни за серебро, ни за золото. Течение кончается у острова Ванишь, или даже за ним. Возвращайтесь на рассвете, и переплывете с удобствами.

Онуи вернулись на холмы и смотрели, как паром пришвартовывается в Когстоуне. Фургон скатился на берег, выехал на дорогу и быстро исчез в сумерках.

— Они ушли, — без выражения сказал Шимрод. — И даже если лошади будут скакать всю ночь, мы их не настигнем. Зато теперь я знаю, куда он направляется.

— Тинзин-Фираль?

— Но сначала он остановится в Фароли, что встретиться с магом Тамурелло.

— Фароли, это где?

— В лесу, не так далеко отсюда. Я могу связаться с Тамурелло из Авалона, через некоего Триптолоджиуса. По крайней мере он присмотрит за безопасностью Глинет и Друна, если Карфилхиот привезет их в Фароли.

— А пока они отданы на милость Карфилхиота.

— Да.

Ихнилдский Путь, пергаментно-белый в лунном свете, пересекал темную тихую местность; по обе стороны от дороги не было видно ни единого огонька.

С раздувающимися ноздрями и сумасшедшими глазами, обезумев от ярости, двухголовые лошади доктора Фиделиуса тянули фургон на юг, злясь на того, кто безжалостно подгонял и подгонял их — никогда их так не гнали.

В полночь Карфилхиот остановился на привал рядом с ручьем. Пока лошади пили и щипали траву рядом с дорогой, он подошел к заду фургона и открыл дверцу.

— Как вы?

Друн, помолчав, ответил из темноты:

— Достаточно хорошо.

— Если вы хотите пить или облегчиться, спускайтесь, но попытайтесь без фокусов — у меня плохо с терпением.

Глинет и Друн пошептались и согласились, что нет смысла ехать с неудобствами. Они осторожно спустились из фургона.

Карфилхиот дал им десять минут, а потом приказал вернуться в фургон. Друн пошел первым, молчаливый и напряженный, от злости. Глинет поставила ногу на первую ступеньку лесенки и остановилась. Карфилхиот, освещенный луной, стоял у нее за спиной.

— Почему вы похитили нас? — спросила она.

— Чтобы Шимрод, которого вы знаете как доктора Фиделиуса, не использовал против меня магию.

— Значит вы собираетесь освободить нас? — опять спросила она, стараясь, чтобы ее голос не дрожал.

— Не сейчас. Иди в фургон.

— Куда вы направляетесь?

— В лес, а потом далеко на запад.

— Отпустите нас!

Она стояла, освещенная лунным светом, и Карфилхиот внимательно осмотрел ее. «Красивая девочка, свежая как полевой цветок», подумал он.

— Если ты будешь вести себя любезно, тебя ждут приятные неожиданности. А сейчас иди в фургон, — безразлично сказал он.

Глинет забралась внутрь и Карфилхиот закрыл дверцу.

Фургон опять покатился по Ихнилдскому Пути.

— Этот человек пугает меня, — прошептала Глинет на ухо Друну. — Я уверена, что он враг Шимрода.

— Если бы я мог видеть, я бы его заколол своим мечом, — пробормотал Друн.

— Не знаю, смогла бы я — пока он не попытается причинить нам вред, — колеблющимся голосом сказала Глинет.

— Тогда будет уже поздно. Допустим ты встанешь у двери. Если он откроет ее, сможешь ударить его в горло?

— Нет.

Друн замолчал. Спустя какое-то время он подобрал свою свирель и начал тихо играть: трели и рулады, чтобы лучше думать. Внезапно он остановился и сказал:

— Странно. Здесь же темно, верно?

— Да, очень темно.

— Возможно я никогда раньше не играл в темноте. Или, возможно, играл, но не обращал внимания. Когда я играю, золотые пчелы мечутся и выделывают петли, как если бы им это мешает.

— Возможно ты не даешь им спать.

Друн заиграл с большим жаром. Он сыграл джигу и меддаун, а потом веселый танец с прыжками из трех частей.

— Прекрати дудеть, черт побери, — крикнул в окно Карфилхиот. — От твоей музыки у меня зубы ломит!

— Потрясающе! — сказал Друн Глинет. — Пчелы мечутся, как сумасшедшие. Они, как и он, — мальчик ткнул пальцем вперед, — не любят музыку.

Он уже собирался заиграть опять, но Глинет остановила его.

— Друн, нет! Он изобъет нас!

Лошади бежали всю ночь; они не знали, что такое усталость, но тем не менее гневались на демона, который безжалостно погонял их. Через час после рассвета Карфилхиот разрешил еще одну десятиминутную остановку. Друн и Глинет решили ничего не есть. Карфилхиот нашел хлеб и сушеную рыбу в кладовке в задней части фургона; съев несколько кусков, он опять сел на передок и взмахнул кнутом.

Весь день фургон катился через веселые ландшафты южного Даута: плоская бескрайняя равнина с огромным ветреным небом над головой.

Ближе к вечеру фургон пересек реку Тэм по семиарочному каменному мосту и въехал в Помпероль; на столе, стоявшем посреди моста, прямо на границе, один единственный даутский стражник увлеченно играл в шахматы со своим дородным коллегой из Помпероля, и оба даже не подумали о чем-нибудь спросить Карфилхиота.

Ландшафт изменился; появились леса и отдельно стоявшие холмы, по форме напоминавшие булочку — на вершине каждого из них стоял замок; огромные пространства Даута уменьшились до обычного человеческого масштаба.

На закате лошади, наконец, начали уставать, и Карфилхиот понял, что не сможет гнать их еще одну ночь напролет. Он повернул в лес и остановился рядом с ручьем. Пока он осторожно распрягал лошадей и привязывал их так, чтобы они могли попить и пощипать траву, Глинет соорудила костер, поставила треножник, повесила на него железный котелок и сварила суп из того, что находилось под рукой. Выпустив из корзины котят, она разрешила им побегать поблизости. Потом дети уселись у костра и, тихо переговариваясь, съели свой жидкий суп.

Карфилхиот, сидевший по другую сторону костра, наблюдал за ними из-под полуприкрытых век, но ничего не говорил.

Глинет все больше и больше волновало неотступное внимание Карфилхиота. Наконец, когда небо затянули сумерки, она позвала котят и посадила их в корзинку. Карфилхиот, казавшийся вялым и ленивым, думал о ее изящных, но неожиданно роскошных формах, естественной грации и элегантных жестах, придававших Глинет невероятное обаяние.

Глинет прополоскала железный котелок и уложила его в кладовку вместе с треножником. Карфилхиот встал на ноги и потянулся. Глинет заметила, как он подошел к задку фургона, искоса посмотрел на нее и вытащил соломенный матрас, который расстелил рядом с костром.

Глинет шепнула что-то на ухо Друну; они вместе подошли к фургону, Карфилхиот стоял рядом с ними.

— Куда вы собрались?

— Спать, — ответила Глинет. — Куда еще?

Карфилхиот схватил Друна, втолкнул его в фургон и закрыл дверцу на засов.

— Сегодня ночью, — сказал он Глинет, — мы будем вместе спать у костра, а завтра у тебя будет о чем подумать.

Глинет попыталась убежать за фургон, но Карфилхиот поймал ее за руку.

— Побереги свои силы, — сказал он ей. — Постепенно ты устанешь, но тебе не захочется останавливаться.

Внутри фургона Друн схватил свирель и, с яростной страстью и безнадежной тоской, начал играть, негодуя на то, что происходит с Глинет. Золотые пчелы, собиравшиеся спокойно выспаться и только изредка теплым жужжанием напоминать о себе Друну, обиженно заметались, но Друн играл все громче и громче.

Карфилхиот прыгнул на ноги и пошел к фургону.

— Престань тренькать! Скрежещет по нервам!

Друн заиграл с таким жаром, что почти встал с сидения. Золотые пчелы, уже летавшие зигзагами, заметались как безумные и, в конце концов, в отчаянии вылетели из глаз Друна, которые заиграл еще громче.

Карфилхиот подошел к двери.

— Сейчас я войду, сломаю твою флейту, а тебя изобью так, что ты поневоле замолчишь.

Друн играл и играл, а пчелы носились взад и вперед по фургону, качаясь как на волнах.

Карфилхиот поднял засов. Друн бросил свирель и скомандовал:

— Дассенах, в руку!

Карфилхиот толчком распахнул дверь. Пчелы вылетели наружу и ударили его в лицо; он отшатнулся и тем самым спас свою жизнь: клинок просвистел мимо шеи. Выругавшись, он схватил руку Друна и выкрутил из нее меч, который швырнул в кусты.

Друн попытался ударить Карфилхиота ногой в лицо, но герцог поймал ногу и бросил Друна в фургон; тот покатился по полу.

— И больше никакого шума! — выдохнул Карфилхиот. — Только попробуй заиграть или застучать, и я тебя изобью до полусмерти!

Он захлопнул дверь и закрыл ее на засов. Повернувшись к Глинет, он обнаружил, что она карабкается по веткам массивного старого дуба. Он побежал через поляну, но она уже была вне досягаемости. Герцог полез за ней, но она устроилась на конце ветки, согнувшейся под ее весом, и он не рискнул последовать за ней.

Он сначала льстил, потом умолял и угрожал, но она ничего не отвечала и молча сидела среди листьев. Карфилхиот выкрикнул последнюю угрозу, от которой у нее кровь застыла в жилах; потом спустился с дерева. Если бы у него был топор, он бы срубил ветку, на которой она сидела, или само дерево, и бросил ее умирать.

Всю длинную ночь Глинет ежилась на ветке, замерзшая, скованная и несчастная. Карфилхиот, казалось, спал на матрасе у огня, но время от времени шевелился и подбрасывал сучья в огонь, и Глинет боялась спускаться.

В фургоне Друн лежал топчане, радовался тому, что зрение вернулось, и ужасался, представляя себе то, что происходит у костра.

Рассвет медленно осветил фургон. Карфилхиот встал с матраца и посмотрел на дерево.

— Спускайся; пора ехать.

— Не собираюсь.

— Как знаешь. Я уезжаю, в любом случае.

Карфилхиот запряг лошадей и вывел их на дорогу, где они, вздрагивая, стояли и били копытами, горя злобой на своего нового хозяина.

Глинет смотрела на эти приготовления с растущей тревогой. Карфилхиот наблюдал за ней уголком глаза.

— Спускайся и иди в фургон, — наконец крикнул он. — Иначе я вытащу Друна наружу и задушу его прямо у тебя перед глазами. А потом заберусь на дерево, наброшу на ветку веревку и буду дергать до тех пор, пока ветка не сломается. Возможно я поймаю тебя, но возможно нет, и ты здорово ударишься. В любом случае я сделаю с тобой все, что захочу.

— Если я спущусь, ты сделаешь со мной то же самое.

— Откровенно говоря, — сказал Карфилхиот, — мне больше не хочется твоего злобного маленького тела, так что спускайся.

— Пусть сначала Друн выйдет из вагона.

— Зачем?

— Я тебя боюсь.

— Как он сможет помочь?

— Он найдет способ. Ты не знаешь Друна.

Карфилхиот распахнул дверцу.

— Выходи, ты, маленький змееныш.

Друн слушал перепалку с большой радостью; кажется Глинет удалось ускользнуть от Карфилхиота. Притворяясь слепым, он на ощупь вышел из двери и спустился на землю, с трудом подвив свой восторг. Каким чудесным выглядел мир! Какими зелеными были деревья, какими благородными — лошади. Он никогда раньше не видел фургон доктора Фиделиуса: разноцветный и высокий, оригинальных пропорций. И здесь была Глинет, дорогая Глинет, красивая, как никогда, хотя бледная и напряженная; в ее белокурых локонах запутались сухие прутики и дубовые листья.

Друн встал около фургона, глядя в никуда. Карфилхиот бросил матрац в фургон. Друн исподтишка наблюдал за ним. Так вот каков их враг! Друн представлял его себе старше, с неприятными чертами лица и пестрым носом, но у Карфилхиота оказались ясные глаза и замечательно красивое лицо.

— В фургон, — сказал Карфилхиот. — Быстро, оба.

— Сначала мои котята должны побегать! — крикнула Глинет. — И что-нибудь поесть! Я дам им немного сыра.

— Если у тебя есть сыр, принеси его сюда, — приказал Карфилхиот. — Коты могут поесть траву, а сегодня вечером мы сможем поесть котов.

Глинет не ответила и без возражений принесла Карфилхиоту сыр. Котята расшалились и собирались носиться дальше. Только после того, как Глинет прикрикнула на них, они вернулись в корзину. И фургон опять покатил на юг.

Внутри Друн радостно крикнул Глинет:

— Я могу видеть! Прошлой ночью пчелы улетели из моих глаз. Они такие же хорошие, как и раньше! Мои глаза, не пчелы.

— Ш-ш-ш! — прошептала Глинет. — Это замечательная новость! Но Карфилхиот не должен узнать об этом! Он так же хитер, как и страшен.

— Я никогда больше не буду печалиться, — сказал Друн. — Чтобы не случилось. Я буду думать о том времени, когда мир был темным.

— Я была бы намного счастливее, если бы мы ехали с кем-нибудь другим, — с тоской в голосе сказала Глинет. — Всю прошлую ночь я провела на дереве.

— Если он осмелится коснуться тебя, я разрежу его на куски, — заявил Друн. — Не забывай! Сейчас я могу видеть!

— Возможно до этого дело не дойдет. Сегодня вечером ему придется подумать кое о чем другом... Интересно, Шимрод пытается найти нас?

— Он не может быть слишком далеко позади.

Фургон катился и катился на юг, и через час приехал в рыночный город Хонриот, где Карфилхиот купил хлеба, сыр, яблоки и кувшинчик вина.

Посреди Хонриота Ихнилдский Путь пересекался с Западно-Восточной Дорогой; Карфилхиот повернул на запад и погнал лошадей с еще большей скоростью, как будто тоже предполагал, что Шимрод недалеко. Фыркая, недовольно тряся гривами, опустив головы вниз или, иногда, задирая их наверх, огромные черные лошади понеслись на запад, их мягкие тигриные лапы неутомимо отбрасывали землю назад. За ними катился фургон, колеса подпрыгивали, корпус покачивался на длинных многослойных рессорах.

Время от времен Карфилхиот щелкал кнутом по блестящим черным крупам, и лошади яростно вскидывали головы.

— Берегись, берегись! — кричали они герцогу. — Мы подчиняемся твоим поводьям, потому что так и должно быть; но не перегни палку, иначе мы повернемся, встанем на дыбы и станем молотить тебя большими черными ногами, протащим по грязи и вобьем в землю! Слушай, и берегись!

Карфилхиот не мог понять их слова и хлестал кнутом в свое удовольствие; лошади мотали головами в постоянных приступах гнева.

Во второй половине дня фургон ехал мимо летнего дворца короля Дьюэла.

По приказу короля Дьюэла сегодняшние развлечения проходили под девизом «Фантастические птицы». Придворные, с большим искусством, украсили себя черными и белыми перьями, изображая вымышленных морских птиц. Дамы дали себе больше свободы и прогуливались по аллеям парка в экстравагантных птичьих нарядах, украшенных перьями страусов, белых цапель, лирохвостов, павлинов и весприлов. Некоторые носили бледно-зеленые воздушные одежды, другие светло-вишневые, розовато-лиловые или коричнево-золотые: вычурные и сложные, они радовали своим богатством безумного короля Дьюэла, сидевшего на высоком троне и одетого кардиналом, единственной чисто красной птицей на празднике. Он восторженно хвалил всех подряд и не скупился на комплименты, указывая на придворных кончиком своего красного крыла.

Карфилхиот, вспомнив предыдущую встречу с королем, придержал фургон. Немного подумав, он спустился, позвал Глинет и отдал приказы тоном, не допускавшим ни споров, ни возражений. Она, опустив боковую стенку, сделала помост и принесла корзину с котятами; Друн заиграл на флейте и котята принялись танцевать.

Дамы и господа, одетые в замечательные пышные наряды, подошли посмотреть; они смеялись и хлопали в ладоши, а некоторые обратились к королю Дьюэлу, призывая его полюбоваться новым развлечением.

Король спустился с трона и неторопливо пошел по аллее, чтобы посмотреть на зрелище. Он улыбался и кивал, но не преминул сделать несколько критических замечаний.

— Я, конечно, вижу изобретательную попытку и достаточно забавные ужимки. Ха! Замечательные прыжок! Этот черный котенок исключительно ловок. Тем не менее нужно помнить, что, как говорится, коты — существа низшего сорта. Почему, осмеливаюсь я спросить, у нас нет танцующих птиц?

— Ваше величество, — сказал Карфилхиот, — я держу танцующих птиц внутри фургона. Мы считаем их слишком изысканными для зрения простонародья!

— Не считаешь ли ты мое августейшее зрение вульгарным и простонародным, или каким-нибудь другим, но не возвышенным? — презрительно спросил безумный король.

— Ни в коем случае, ваше величество! Вы, и только вы один, можете посмотреть на необыкновенное представление внутри фургона.

Король, смягчившись, направился к задку фургона.

— Минутку, ваше величество! — Карфилхиот закрыл боковую стенку и пошел к задку фургона. — Глинет, внутрь! Друн, внутрь! Приготовьте птиц для его величества. А теперь, сэр, вверх по этих ступенькам!

Он закрыл дверь на засов, и, забравшись на переднее сидение, погнал лошадей сумасшедшим галопом. Украшенные перьями дамы с изумлением, посмотрели вслед фургону; кое-кто из мужчин сделал несколько шагов по дороге, но им мешали черные и белые перья; с волочащимися крыльями они вернулись на газон перед летним дворцом, где попытались понять, что произошло.

Внутри же фургона король Дьюэл выкрикивал приказы:

— Останови, немедленно! Я не вижу никаких птиц! Это самая неинтересная проделка!

— Со временем, ваше величество, я остановлю фургон, — крикнул через окно Карфилхиот. — Вот тогда мы и обсудим перья, которые вы приказали воткнуть в мой зад.

Король Дьюэл замолчал и остаток дня только изредка раздражительно крякал.

День катился к вечеру. На юге появилась линия низких серых холмов; далекая рука леса Тантреваллес темной полосой пересекла север. Крестьянские хижины почти исчезли, местность стала дикой и печальной.

На закате Карфилхиот свернул с дороги, пересек луг и остановился около рощи из буков и берез.

Как и раньше, Карфилхиот распряг лошадей и пустил пастись на длинной привязи, а Гвинет приготовила ужин. Король Дьюэл отказался выходить из фургона, и Друн, все еще прикидывавшийся слепым, сел на упавшее дерево.

Гвинет принесла королю суп, а также хлеб и сыр; потом села вместе с Друном. Они тихо заговорили между собой.

— Он делает вид, что не смотрит на тебя, но его глаза следят за каждым твоим шагом.

— Друн не будь таким безрассудным. Он может убить нас, но это самое худшее, что он может сделать.

— Я не разрешу ему коснуться тебя, — сквозь зубы процедил Друн. — Сначала я умру.

— Я придумала кое-что, так что не беспокойся, — прошептала Глинет. — И помни, ты еще слепой.

Карфилхиот вскочил на ноги.

— Друн, иди в фургон.

— Я собираюсь остаться с Глинет, — угрюмо ответил Друн.

Карфилхиот схватил его, и, не обращая внимания на пинки и удары, бросил в фургон и закрыл дверь на засов. Потом повернулся к Глинет.

— Здесь нет деревьев, на которые ты могла бы залезть.

Глинет отступила назад, Карфилхиот пошел к ней. Глинет метнулась к лошадям.

— Друзья, — крикнула она. — Вот существо, которое гнало вас весь день, и било кнутом по вашим голым спинам.

— Да, я вижу.

— Я вижу его обоими головами сразу.

Карфилхиот склонил голову набок и медленно пошел вперед.

— Глинет, посмотри на меня!

— Я достаточно хорошо вижу тебя, — сказала Глинет. — Уходи, или лошади растопчут тебя.

Карфилхиот остановился и посмотрел на лошадей, на их белые глаза и напрягшиеся гривы. Открыв рты, они показали длинные раздвоенные клыки.

Внезапно один из них встал на задние лапы и ударил герцога когтями передних.

Карфилхиот отскочил туда, откуда он, в случае необходимости, мог бы забраться в фургон, и стоял, сердито глядя на Глинет. Лошади опустили гривы, убрали когти и опять начали пастись.

Глинет шагнула к фургону. Карфилхиот метнулся вперед. Глинет остановилась. Лошади подняли головы и посмотрели на Карфилхиота, их гривы начали подниматься. Герцог зло сплюнул и взобрался на переднее сидение фургона.

Глинет открыла заднюю дверцу. Она и Друн устроили себе кровать под фургоном и спокойно проспали всю ночь.

Утром, под скучные капли дождя, фургон выехал из Помпероля в западный Даут, и въехал в лес Тантреваллес.

Карфилхиот, сгорбившийся на переднем сидении, работал кнутом без остановки и несся с отчаянной скоростью; черные лошади, все в пене, бежали через лес. В полдень герцог свернул с дороги и поехал по неторной тропинке, которая, взобравшись на каменистый холм, привела его к Фароли, восьмигранному многоуровневому особняку волшебника Тамурелло.

Три пары невидимых рук перенесли Карфилхиота в ванну, раздели и намылили с головы до ног душистым льняным соком. Его протерли белым самшитовым скребком и вымыли теплой водой с запахом лаванды, так что его усталость превратилась в сладостную истому.

Его одели в черную с алым рубашку и темно-золотой халат. Невидимая рука принесла ему бокал гранатового вина; он выпил и, как ленивый зверь, потянулся всем своим замечательно легким телом. Он помедлил несколько мгновений, думая, как лучше всего говорить с Тамурелло.

Многое зависело от того, в каком настроении был Тамурелло: активном или пассивном. Карфилхиот должен, одновременно, подчиняться и управлять настроениями, как музыкант подчиняется и управляет своей музыкой. Наконец он вышел из комнаты и присоединился к Тамурелло в салоне, высокие застекленные окна которого надзирали за лесом.

Тамурелло редко показывался в своем настоящем облике, предпочитая дюжины масок, имевшиеся в его распоряжении.

Карфилхиот видел его самым разным, более или менее не похожим на себя, но всегда незабываемым. Сегодня он предстал как старейшина фаллоев, в халате цвета морской волны и короне с серебряными зубцами. Белые волосы и серебристо-бледная кожа, зеленые глаза. Карфилхиот уже видел этот облик, и не питал к нему большой любви из-за слишком тонких ощущений и изысканной точности его требований. Как всегда, встретившись со старейшиной фаллоев, герцог держал себя с молчаливым достоинством.

Старейшина захотел узнать, как он себя чувствует.

— Надеюсь, ты освежился?

— У меня было несколько трудных дней, но сейчас я опять пришел в себя.

Старейшина улыбнулся и взглянул в окно.

— Твоя неудача — такая странная и неожиданная!

— Во всех моих неприятностях я обвиняю только Меланчу, — ровным голосом ответил Карфилхиот.

Старейшина улыбнулся опять.

— И без всякой провокации с твоей стороны?

— Конечно! Когда это я, или ты, провоцировали кого-то?

— Редко. И какие будут последствия?

— Никаких, надеюсь.

— Ты еще не решил, как будешь действовать?

— Надо как следует все обдумать.

— Верно. В таких случаях следует быть исключительно благоразумным.

— Надо взвесить и другие обстоятельства. Я встретился с потрясениями и грубыми сюрпризами. Ты помнишь дело в Трильде?

— Достаточно хорошо.

— Шимрод выследил Ругхальта по больным коленям, и Ругхальт тут же назвал меня. Теперь Шимрод собирается мне отомстить. Но у меня есть заложники.

Старейшина вздохнул и пренебрежительно махнул рукой.

— От заложников толку мало. Но они причиняют неприятности, если умирают. Что за заложники?

— Мальчик и девочка, которые путешествовали в компании Шимрода. Мальчик замечательно играет на свирели, девочка умеет говорить с животными.

Тамурелло встал на ноги.

— Пошли.

Оба отправились в мастерскую волшебника. Тамурелло взял с полки черный ящик, налил в него четверть пинты воды и добавил несколько капель светящейся желтой жидкости, которые заставили всю толщу воды переливаться разноцветными огоньками.

В переплетенном в кожу манускрипте Тамурелло нашел имя «Шимрод». При помощи дополнительного заклинания он приготовил черную жидкость, которую добавил в ящик, а потом влил получившуюся смесь в железный цилиндр шести дюймов в высоту и двух в диаметре. Запечатав верх цилиндра стеклянной крышкой, он поднес его к глазу. Через секунду он передал цилиндр Карфилхиоту.

— Что ты видишь?

Через стекло герцог увидел четырех человек, мчащихся во весь опор по лесу. Одним из них был Шимрод. Остальных он не узнал: воины или рыцари, насколько он мог судить.

Он вернул цилиндр Тамурелло.

— Шимрод с тремя товарищами сломя голову скачет через лес.

— Он будет здесь через час, — согласился Тамирелло.

— И тогда?

— Шимрод надеется найти тебя в моей компании, а это даст ему основание обратится к Мургену. Я еще не готов к прямой конфронтации с Мургеном; следовательно тебя неизбежно осудят, и очень сурово.

— Значит я должен уйти.

— И как можно быстрее.

Карфилхиот зашагал взад-вперед по комнате.

— Очень хорошо, если другого пути нет. Я надеюсь, что ты дашь мне транспорт.

Тамурелло вопросительно поднял брови.

— Ты намериваешься удержать этих детей, к которым Шимрод так привязан?

— А есть причина этого не делать? Они — очень ценные заложники. Я обменяю их на замки к магии Шимрода и прекращение преследования. Если хочешь, можешь процитировать ему эти условия.

Тамурелло неохотно согласился.

— Я сделаю то, что должен. Иди!

Оба подошли к фургону.

— Есть еще одно дело, — сказал Тамурелло. — Шимрод надавил на меня перед твоим прибытием, и я не могу отказать ему. Я советую тебе, очень советую, и, на самом деле, даже приказываю: никаких побоев, унижений, оскорблений, пыток, плохого обращения, насилия и даже физического контакта с заложниками. Не заставляй их мучиться, ни физически, ни духовно. И не разрешай другим плохо обращаться с ними. Никакого вреда или неудобств. И не давай им, действием или бездействием, пострадать от несчастных случаев, ран или приставания, случайного или нет. Заботься как можно лучше об их здоровье и удобствах. Обеспечь...

— Хватит, хватит! — зло рявкнул Карфилхиот. — Я понял, что ты хочешь от меня. Я должен относится к этим детям, как к почетным гостям.

— В точности. Я не собираюсь отвечать за тот вред, который ты им сделаешь из-за легкомыслия, похоти, озорства или злобы; Шимрод потребовал этого от меня!

Карфилхиот сдержался, не дал выход взрыву чувств и коротко ответил:

— Я понял твои указания; они будут выполнены.

Тамирелло пошел вокруг фургона, касаясь колес и осей синим талисманом из нефрита. Подойдя к лошадям, он поднял их лапы и вытер камнем их ступни. Кони вздрогнули и окостенели при его прикосновении, но, принимая его силу, сделали вид, что не видят его.

Тамурелло протер камнем их головы, бока, ляжки и животы, потом бока фургона.

— Сейчас! Ты готов! Немедленно уезжай. Шимрод очень быстро приближается. Лети низко, лети высоко, но лети в Тинзин-Фираль!

Карфилхиот прыгнул на сидение кучера и взял поводья. Он поднял руку к Тамурелло, потом щелкнул хлыстом. Лошади рванулись в воздух. Заложив вираж над верхушками самых высоких деревьев, фургон доктора Фиделиуса полетел на восток, и люди в лесу с благоговейным трепетом смотрели на двухголовых лошадей, несшихся по небу и тащивших за собой высокий фургон.

Полчаса спустя в Фароли прискакали четыре всадника. Соскочив с лошадей, они стояли, покачиваясь, побежденные усталостью и разочарованием, потому что знали, благодаря Безошибочному , что фургон Шимрода исчез.

Из особняка вышел камергер.

— Благородные сэры, ваши пожелания?

— Объявите о нас Тамурелло, — сказал Шимрод.

— Ваши имена, сэры?

— Он нас ждет.

Камергер удалился.

В одном из окон Шимрод заметил движущуюся тень.

— Он наблюдает за нами и слушает, — сказал он остальным. — Решает, в каком облике появиться.

— Жизнь волшебника — странная штука, — сказал Каргус.

— Неужели он стыдится собственного лица? — удивился Яне.

— Мало кто видел его. Теперь он услышал достаточно и сейчас выйдет.

Медленно, шаг за шагом, из теней появился высокий человек. На нем была серебряная кольчуга, каждое звено которой было настолько тонким, что казалось почти невидимым, шелковая юбка цвета морской волны и шлем с тремя высокими зубцами, похожими на рыбьи колючки. Со лба, полностью скрывая лицо, свисали серебряные цепи. В десяти футах от Шимрода он остановился и сложил руки на груди.

— Я — Тамурелло.

— Ты знаешь, почему мы здесь. Отдай нам Карфилхиота и двух детей, которых он похитил.

— Карфилхиот пришел и ушел.

— Тогда ты его сообщник и разделяешь его вину.

Из-за цепей послышался сдавленный смех.

— Я — Тамурелло. Я не принимаю ни хвалу, ни хулу за свои действия. В любом случае ты поссорился с Карфилхиотом, а не со мной.

— Тамурелло, у меня нет терпения на пустые слова. Ты знаешь, чего я требую от тебя. Приведи обратно Карфилхиота, мой фургон и двух детей, которых он захватил.

— Только сила может угрожать, — глубоким звучным голосом ответил Тамурелло.

— Опять пустые слова. Еще раз: прикажи Карфилхиоту вернуться.

— Невозможно.

— Ты содействовал его побегу; теперь ты отвечаешь за Глинет и Друна.

Какое-то время Тамурелло стоял, сложив руки не груди, и молчал. Четверо почувствовали, что их изучают из-за серебряных цепей.

— Ты передал свое послание, — наконец сказал волшебник. — Теперь тебе нечего медлить с отъездом.

Четверо сели на лошадей и уехали. На краю прогалины они остановились и посмотрели назад. Тамурелло уже вернулся в особняк.

— Делать нечего, — глухим голосом проговорил Шимрод. — Теперь нам придется иметь дело с Карфилхиотом в Тинзин-Фирале. Зато Глинет и Друн, по меньшей мере временно, защищены от физического насилия.

— А что Мурген? — спросил Аилл. — Он вмешается?

— Это совсем не так легко, как ты думаешь. Мурген ограничивает действия магов, поэтому и сам ограничен в средствах.

— Я не могу больше ждать, — сказал Аилл. — Я вынужден вернуться в Тройсине. И, быть может, если король Осперо мертв, я уже опоздал.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Четверо всадников вернулись от Фароли на Ихнилдский Путь, и поскакали на юг, через Пимпероль и весь Лайонесс, к Слут-Скему на Лире.

Рыбаки в порту очень сдержанно говорили о поездке в Тройсине.

— Тройский военный корабль патрулирует побережье, — объяснил Аиллу капитан «Ласковой Волчицы» — Иногда он подходит чуть ли не к берегу, иногда уходит за горизонт, и всегда топит любое судно, которое ему удается поймать. И это очень быстрый корабль. Чтобы сделать сыр потверже, Касмир содержит дюжины шпионов. Даже если я сумею пересечь пролив, новость об этом достигнет Касмира, меня схватят, как агента Тройса, и кто знает, что тогда произойдет? Старый король умирает, и можно ожидать перемены к лучшему, во всяком случае я на это надеюсь.

— Значит он еще не умер?

— Мои новости не очень-то новые — им неделя сроку; кто может сказать? Так что мне приходится плыть глядя одним глазом на погоду, другим на Тройс и третьим на рыбу, и я никогда не отплываю дальше мили от берега. Нужно пообещать мне целое состояние, чтобы искусить меня доплыть до Тройса.

Ухо Шимрода уловило намек на то, что решение рыбака не слишком неколебимо.

— Сколько надо плыть?

— Ну, если отплыть ночью, чтобы избежать шпионов и патрулей, моя «Волчица» будет там следующей ночью. Сейчас хороший ветер и слабые течения.

— И сколько же ты хочешь?

— За десять золотых крон я могу попытаться.

— Девять золотых крон и наши четыре лошади.

— Идет. Когда вы хотите отплыть?

— Сейчас.

— Слишком рискованно. Я должен подготовить свою посудину. Возвращайтесь на закате. Оставите лошадей вон в той конюшне.

Без всяких происшествий «Ласковая Волчица» пересекла Лир и за два часа до полуночи пристала в Ширклиффе, на побережье Тройса; в припортовых тавернах все еще светились огоньки.

Капитан пришвартовал «Ласковую Волчицу» к пирсу без всякой опаски.

— А что с властями Тройса? Они не попытаются схватить твое судно? — спросил Каргус.

— Да ну! Все это буря в стакане воды. Почему мы должны причинять неприятности друг другу из-за подобной чуши? Мы остаемся в хороших отношениях и всегда помогаем друг другу.

— Хорошо, желаю тебе попутного ветра!

Четверо отправились в конюшню и подняли конюха с его соломенного матраца. Сначала он сварливо ругался:

— Почему вам бы не подождать до утра, как всем разумным людям? Что за суета посреди ночи? Почему вы не даете спать честным людям?

— Вместо того, чтобы жаловаться, лучше бы ты нашел нам четырех добрых лошадей, — еще более сварливо ответил Каргус.

— Если я должен, то найду. Куда вам надо?

— В Домрейс, как можно быстрее.

— А, на коронацию? Тогда вы уже опоздали, церемония начинается в полдень!

— Король Осперо мертв?

Конюх почтительно вздохнул.

— К нашему горю. Он был хороший король, не жестокий и не тщеславный.

— А новый король?

— Он будет королем Треваном. Я желаю ему благополучия и долгой жизни, так как только деревенщина может желать другого.

— Поторопись с лошадями.

— Вы все равно опоздали. А если надеетесь прибыть к коронации, то загоните всех лошадей.

— Быстрее! — в ярости крикнул Аилл. — Пошевеливайся!

Конюх, что-то бормоча про себя, оседлал лошадей и вывел их на улицу.

— А теперь мои деньги!

Шимрод заплатил и конюх вернулся в конюшню.

— Сейчас я — король Тройсине, — сказал Аилл своим товарищам. — Если мы окажемся в Домрейсе до полудня, завтра я останусь королем.

— А если мы опоздаем?

— Тогда корону водрузят на голову Тревана, и королем будет он. Поскакали.

Четверо помчались за запад по берегу, мимо тихих рыбацких деревушек и длинных пляжей.

На рассвете, когда лошади уже спотыкались от усталости, они прибыли в Слалок, где поменяли лошадей и, освещенные лучами утра, во весь опор поскакали в Домрейс.

Солнце уже подходило к зениту, когда дорога повернула, спустилась под уклон и привела их в парк перед храмом Геи, в которым ожидала коронации тысяча самых знатных дворян королевства.

На краю территории храма их оставил отряд стражников из восьми кадетов Герцогского колледжа, в сине-золотых церемониальных доспехах и парадных шлемах с высоким розовым плюмажем. Они закрыли алебардами дорогу четырем всадникам.

— Вы не можете войти.

Изнутри донесся торжественный рев труб и фанфар, объявивший о появлении будущего короля. Аилл вонзил шпоры в бока лошади и та прорвала ряд скрещенных алебард; его три товарища поскакали за ним. Спустя мгновение они уже стояли перед храмом Геи. Тяжелый портик опирался колонны, сделанные в классическом стиле. Внутренность храма была открыта всем ветрам. В центральном алтаре горел династический огонь. Со спины лошади Аилл увидел, как принц Треван поднимается по ступенькам, с предписанной ритуалом важностью пересекает террасу и становится на колени на покрытую подушкой скамью. Между Аиллом и алтарем стояла вся знать Тройсине, одетая в церемониальные одежды. Стоявшие сзади начали гневно поворачиваться, когда все четверо, не сходя с лошадей, стали пробиваться вперед.

— Дорогу, дорогу! — закричал Аилл. Он попытался проехать через толпу дворян, но злые руки схватили его лошадь и заставили остановиться. Аилл спрыгнул на землю и бросился вперед, грубо отталкивая со своего пути поглощенных зрелищем зрителей, которые негодовали и возмущались.

Перед коленопреклоненным Треваном появился Верховный Жрец. Он поднял высоко вверх корону и громким голосом провозгласил благославление на древнем языке дану.

Ударяя, уклоняясь, отскакивая в сторону, не обращая внимания на тех, кого он отпихнул, отталкивая аристократические руки, пытавшиеся остановить его, ругаясь и задыхаясь, Аилл добрался до ступенек.

Верховный Жрец вынул церемониальный меч и положил его перед Треваном, который, как и предписывал обычай, положил обе руки на крестовину рукоятки. Жрец царапнул лоб Тревана ножом, появилась капля крови. Треван, наклонив голову, прижал кровь к рукоятке меча — символ того, что он будет защищать Тройсине кровью и сталью.

Жрец уже высоко поднял корону и держал ее головой Тревана, когда на ступеньки впрыгнул Аилл. Два стражника бросились, чтобы схватить его; Аилл сбил с ног их обоих, устремился к алтарю и успел оттолкнуть руку Верховного Жреца прежде, чем корона коснулась головы Тревана.

— Остановите церемонию! Он не ваш король!

Треван, в замешательстве мигнув, встал на ноги и, повернувшись, посмотрел Аиллу в лицо. Его нижняя челюсть отвисла, глаза расширились. Потом, притворяясь возмущенным, он крикнул:

— Что означает это жалкое вторжение? Стража, выкиньте отсюда этого сумасшедшего! Он совершил святотатство! Уведите его в сторонку и отрубите голову!

Аилл оттолкнул стражников.

— Посмотрите на меня! — крикнул он. — Неужели вы не узнаете меня? Я — принц Аилл!

Треван нахмурился, его рот задергался, на щеках загорелись красные пятна. Наконец, решившись, он гнусаво сказал:

— Аиллл утонул в море. Ты — не можешь быть Аиллом. Стража, сюда! Возьмите этого обманщика!

— Подождите! — По ступенькам медленно поднялся дородный старик, одетый в костюм из черного бархата. Аилл узнал сэра Эсте, который был сенешалем при дворе короля Граниса.

Какое-то время сэр Эсте вглядывался в лицо Аилла. Потом повернулся к собравшимся дворянам, которые уже теснились перед ступеньками.

— Это не обманщик. Это — принц Аилл. — Он опять повернулся к Тревану. — Кто знает это лучше, чем вы?

Треван не ответил.

Сенешаль посмотрел на Аилла.

— Я не могу поверить, что вы бросили Тройсине и погрузили нас всех в траур из-за глупого легкомыслия. Я не могу поверить и в то, что вы прибыли именно в это мгновение только для того, чтобы сотворить сенсацию.

— Сэр, я только сегодня вернулся в Тройсине. Я скакал так быстро, как только лошади могли нести меня, и мои товарищи могут подтвердить мои слова. А до этого времени я был узником короля Касмира. Я убежал, но только для того, чтобы быть захваченным ска. Я перенес множество испытаний, но, благодаря помощи товарищей, сумел появиться вовремя, что не дать убийце Тревану захватить корону: именно он столкнул меня в темное море!

— Никто не может безнаказанно позорить мою честь и жизнь! — яростно крикнул Треван. Он схватил церемониальный меч и обрушил его на голову Аилла.

Рядом стоял Каргус. Он выбросил вперед руку, в воздухе мелькнул широкий гальский нож и так глубоко вонзился в горло Тревана, что его кончик вышел наружу. Меч застучал по каменному полу. Глаза Тревана закатились, показались белки, и он упал, нелепой кучей, ударяя ногами и сотрясаясь всем телом; наконец он перевернулся на спину и застыл.

Сенешаль махнул рукой стражникам.

— Уберите труп!

Он подождал полминуты.

— Пускай церемония продолжится!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

ЕЩЕ ДО РАССВЕТА Аилл и Шимрод выехали из дворца Миралдра и поскакали навосток вдоль берега. В полдень, проехав через Щель Зеленого Человека, они остановились, наслаждаясь открывшимся видом. Перед ними простирался Силд, завернувшийся в многоцветные ленты: туманную черно-зеленую, серовато-желтую, темно-коричневую и дымную сине-фиалковую.

Аилл указал на мерцающую вдали безмятежную серебряную гладь.

— Это озеро Джанглин, и Теневодье. Сотни раз я сидел там с отцом; ему всегда больше нравилось возвращаться домой, чем уезжать из дома. Очень сомневаюсь, что ему удобно сиделось на королевском троне.

— А тебе?

Аилл задумался.

— Я был пленником, рабом, беглецом, — наконец сказал он, — а теперь я король, и это намного лучше. Тем не менее это не та жизнь, которую я бы выбрал для себя.

— В любом случае, — заметил Шимрод, — ты видел мир изнутри, и, возможно, это поможет тебе в будущем.

Аилл засмеялся.

— Испытания не сделали меня дружелюбнее, это точно.

— Тем не менее ты еще молод и, на вид, не потерял умения радоваться жизни, — сказал Шимрод. — Передо тобой лежит большая часть жизни. Жена, сыновья и дочери; кто знает, что еще?

— Вот это маловероятно, — проворчал Аилл. — Нет никого, на ком я бы хотел жениться. За исключением... — Негаданно и нежданно в воображении Аилла появилось изображение темноволосой девушки, гибкой как тростинка, с оливково-бледным лицом и большими глазами цвета морской волны.

— За исключением кого?

— Не имеет значения. Я никогда больше не увижу ее... Время ехать, нам еще надо проскакать восемь миль.

Два всадника спустились в Силд, миновали пару сонных деревушек, проехали через лес и пересекли несколько старых мостов. Рядом с дорогой тянулось болото, по которому текли сотни маленьких речушек, берега которых заросли рогозом, ивами и ольхой. На болоте жило множество птиц: цапли, лысухи, выпи и утки; на верхушках деревьев вили гнезда соколы, в камышах — черные дрозды.

Речушки стали глубже и шире, камыши ушли под воду; болото перешло в озеро Джанглин, и дорога, пройдя через фруктовый сад из старых груш, привела всадников к замку Теневодье.

У двери Аилл и Шимрод спрыгнули на землю. Появился грум, чтобы взять их лошадей. Когда Аилл уезжал из Теневодья ко двору короля Граниса, грум был Церном, мальчиком-конюхом. Сейчас Церн приветствовал Аилла радостной, хотя и немного нервной улыбкой.

— Добро пожаловать домой, сэр Аилл — хотя сейчас надо говорить «ваше величество». Но мне этот титул как-то не идет на язык, когда я вспоминаю, как мы плавали наперегонки в озере или боролись в амбаре.

Аилл стиснул Церна в объятиях.

— Я и сейчас положу тебя на обе лопатки. К тому же теперь я король, и ты должен мне уступать.

Церн склонил голову набок и задумался.

— Так и должно быть, потому что надо проявлять уважение к власти. Так или иначе, Аилл-сэр-ваше-величество — как бы вас не называть — как приятно видеть вас дома. Я заберу лошадей; их нужно обтереть и накормить.

Парадная дверь распахнулась; в проеме стоял высокий седой человек в чреном с ключами на поясе: Уэр, камергер Теневодья, бывший камергером так долго, как Аилл мог помнить, и еще дольше до того.

— Добро пожаловать домой, сэр Аилл!

— Спасибо, Уэр. — Аилл обнял старика. — За последние два года мне часто хотелось оказаться здесь.

— И вы не найдете ничего нового, за исключением того, что наш добрый сэр Осперо больше не с нами, поэтому здесь тихо и одиноко. Я часто тоскую о добрых старых днях, когда вы, а затем сэр Осперо отправились ко двору. — Уэр отступил на шаг и взгляделся в лицо Аилла. — Вы уехали мальчиком, красивым и легкомысленным, которого никогда не беспокоила ни одна неприятная мысль.

— И я изменился? Окровенно говоря, Уэр, я стал старше.

Уэр изучал его еще какое-то время.

— Я все еще вижу храброго парня, и еще что-то темное. Боюсь, вы узнали, что такое тревоги.

— Достаточно верно, но я здесь, и плохие дни позади.

— Я тоже на это надеюсь, сэр Аилл.

Аилл опять обнял его.

— Вот мой товарищ, благородный Шимрод, который, я надеюсь, будет гостить у нас часто и подолгу.

— Счастлив познакомиться с вами, сэр. Вы будете жить в Голубой комнате, оттуда открывается великолепный вид на озеро. Сэр Аилл, сегодня вечером, я думаю, вы предпочтете Красную комнату. Я думаю, что вам не стоит жить ни в ваших старых комнатах, ни в апартаментах сэра Осперо, во всяком случае так скоро.

— Совершенно точно, Уэр! Ты хорошо понимаешь мои чувства. И всегда был добр ко мне!

— Вы всегда были хорошим мальчиком, сэр Аилл.

Часом позже Шимрод и Аилл вышли на террасу, чтобы посмотреть, как солнца садится за далекие холмы. Уэр подал им вина в глиняном кувшинчике.

— Это наше собственной сорт, «Сан Сью», который вы так любите. В этом году мы заложили восемьдесят шесть бочонков. Я не могу подать вам ореховый торт, потому что Флора не хочет портить вам аппетит перед ужином.

— Надеюсь она не сделала что-нибудь слишком грандиозное.

— Только несколько ваших любимых блюд.

Уэр ушел. Аилл откинулся на спинку стула.

— Я пробыл королем ровно неделю. Я говорил и слушал с утра до вечера. Я произвел в рыцари Каргуса и Яне, и наделил их имениями; я выслал деньги Эхирме и ее семье: всю оставшуюся жизнь она проживет в достатке. Я осмотрел верфи, арсеналы и казармы. Главы разведки рассказали мне столько секретов и тайн, что у меня голова пошла кругом. Я узнал, что король Касмир строит военные галеры на верфях, расположенных далеко от берега. Он надеется набрать сотню галер и вторгнуться в Тройсине. Король Гранис собирался высадить армию на Дальнем Мысе и захватить Трембланс до Троаха. Он вполне мог преуспеть; Касмир не ожидал такой наглости, но шпионы увидели флот и Касмир перебросил армию на Дальний Мыс и устроил засаду. Однако Граниса предупредили наши шпионы, и он отступил.

— То есть войной управляют шпионы.

Аилл согласился, что да, может быть это тот самый случай.

— В целом преимущество на нашей стороне. Армия не пострадала, и у нас есть новые катапульты, которые бросают камни на три сотни ярдов. Так что Касмир переминается с ноги на ногу, потому что наши транспорты готовы отчалить, а шпионы никогда не успеют предупредить Касмира вовремя.

— Значит ты собираешься продолжать войну?

Аилл поглядел на озеро.

— Иногда, на час или два, я забываю дыру, в которой бросил меня Касмир. Но никогда надолго.

— Касмир все еще не знает, кто отец ребенка Сулдрун?

— Только имя в дневнике священника, если он вообще удосужился заглянуть в него. Он считает, что я сгнил на дне той дыры. Однажды он узнает, что ошибся... А, вот Уэр, и нас зовут на ужин.

За столом Аилл сел на стул отца, Шимрод — напротив. Уэр подал им форель из озера и утку из болота, а также салат из огорода. За вином и орехами Аилл, вытянув ноги к огню, сказал:

— Я много размышлял о Карфилхиоте. Он все еще не знает, что Друн — мой сын.

— Запутанное дело, — сказал Шимрод. — В конечном счете все это дело рук Тамурелло: он собирается через меня досадить Мургену. Именно он заставил ведьму Меланчу завлечь меня, чтобы убить — или навсегда оставить — в Ирерли, пока Карфилхиот крадет мою магию.

— И Мурген ничего не сделает, чтобы вернуть тебе магию?

— Да, пока Тамурелло не сделает свой ход.

— Но Тамурелло уже сделал его.

— Не открыто.

— Значит мы должны заставить Тамурелло действовать более открыто.

— Легче сказать, чем сделать. Тамурелло — осторожный человек.

— Недостаточно осторожный. Он не учел возможность ситуации, которая разрешит мне законным образом действовать как против Карфилхиота, так и против Касмира.

Шимрод какое-то время размышлял.

— Не понимаю какой.

— У моего великого дедушки, Хельма, был брат Лафинг, герцог Южного Ульфланда. Я получил новости из Ульда: король Квилси умер, утонул в собственной ванне. Я — следующий в линии наследования короны Южного Ульфланд, хотя Касмир этого не знает. И я собираюсь немедленно заявить об этом и потребовать себе королевство. Тогда, как законный сюзерен Карфилхиота, я потребую, чтобы он прибыл ко мне из Тинзин-Фираля и принес присягу на верность.

— А если он откажется?

— Тогда я нападу на его замок.

— Говорят, что Тинзин-Фираль неприступен.

— Пускай говорят. Просто когда ска потерпели поражение, все в этом уверились.

— А почему тебе должно повезти?

Аилл бросил в огонь пригоршню ореховой скорлупы.

— Я буду действовать как законный сюзерен. Меня поддержат факторы Исса, а также бароны. Только Касмир будет против нас, но он слишком инертен, и мы собираемся застать его врасплох.

— Если ты способен удивить меня — уже удивил! — тогда сможешь удивить и Касмира.

— Надеюсь. Наши корабли готовы, шпионам мы дали ложную информацию. Касмира ждет неприятный сюрприз.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

КОРОЛЬ КАСМИР ИЗ ЛАЙОНЕССА, который никогда не довольствовался полумерами, внедрил шпионов во все уголки Тройсине, включая королевский дворец, Миралдру. Он совершенно правильно предполагал, что тройские шпионы так же внимательно наблюдают за его деятельностью; поэтому, получая информацию от одного из тайных агентов, всегда тщательно проверял подлинность агента.

Информация приходила самыми разными способами. Однажды утром, за завтраком, Касмир нашел рядом со своей тарелкой маленький белый камень. Не говоря ни слова, король убрал его в карман; камень положил — он знал это совершенно точно — Мунго, сенешаль, получивший его от гонца.

Позавтракав, Касмир завернулся в коричневый вельветовый плащ с капюшоном и вышел из Хайдиона через тайный проход в старой оружейной, прямо на Сфер-Аркт. Убедившись, что никто не следует за ним, Касмир закоулками добрался до некого винного склада. Открыв ключом тяжелую дубовую дверь, король вошел в маленькую пыльную комнату для дегустации, в которой стоял тяжелый винный запах. Его небрежно приветствовал приземистый седой человек с кривыми ногами и перебитым носом. Касмир знал его как Вальдеца, а себя называл «Сэр Эбан».

Вальдец мог знать, а мог и не знать, что имеет дело с Касмиром; в любом случае он всегда вел себя абсолютно бесстрастно, что полностью устраивало Касмира.

Вальдец указал ему на один стул, сам сел на другой и налил из глиняного кувшина вина в пару кружек.

— У меня есть важная информация. Новый король Тройса замышляет морскую операцию. Он собрал свои корабли внутри Крюка и на Туманном мысе, войска грузятся на борт; атака совсем близко.

— Атака на что?

Вальдец, чье лицо выдавало человека умного, холодного, безжалостного и мрачного, безразлично пожал плечами.

— Никто не потрудился сообщить мне. Капитанам сказали, что они отплывут, когда шторм уйдет на юг; значит остаются запад, восток и север.

— Мне кажется, они опять нападут на Дальний мыс.

— Очень может быть, особенно если там ослаблена оборона.

Касмир задумчиво кивнул.

— Так оно и есть.

— Есть еще кое-что.. На каждый корабль погрузили тяжелые абордажные крючья и тросы.

Касмир откинулся на спинку стула.

— Зачем? Они же не ожидают сражения на море.

— Они могут надеяться помешать ему. И они взяли горшки с горючей смесью. И, вспомните, южный ветер может домчать их до реки Сайм.

— К верфям? — Касмир мгновенно встрепенулся. — К новым кораблям?

Валдец поднес кружку с вином к изогнутой прорези рта.

— Я могу только сообщить факты. Тройс приготовился к атаке силами ста кораблей и по меньшей мере пяти тысяч хорошо вооруженных солдат.

— Залив Приманка охраняется, но не очень хорошо, — пробормотал Касмир. — Если они застанут нас врасплох, то смогут там все разгромить. Но как я могу узнать, когда их флот выйдет в море?

— Я бы не стал доверять сигнальным огням. Если один из них не получит сообщение, из-за тумана или дождя, вся система рухнет. В любом случае нет времени организовать такую цепь. Голуби не смогут пролететь над сотнями миль воды. Так что остается только магия.

Касмир прыгнул на ноги и бросил на стол тяжелый кожаный кошелек.

— Возвращайся в Тройсине и посылай мне новости так часто, как только сможешь.

Валдец поднял кошелек, взвесил его на ладони и, похоже, остался доволен.

— Я так и сделаю.

Касмир вернулся в Хайдион и через час из города Лайонесс на полной скорости понеслись курьеры. Герцоги Джонг и Тварсбейн получили приказ вести армию, рыцарей и тяжелую кавалерию на Дальний мыс, чтобы усилить тамошний гарнизон.

Другие войска, численностью восемь тысяч, были спешно переброшены к верфям на реке Сайм, и по всему побережью была выставлена стража. Все порты закрыли и корабли поставили на якорь (за исключением единственного судна, унесшего Вальдеца обратно в Тройсине), для того, чтобы шпионы не сообщили в Тройсине, что армия Лайонесса приготовилась отразить внезапную атаку.

Ветры ушли на юг и восемьдесят кораблей с шестью тысячами солдат отплыли в море. Выйдя из портов, они взяли курс на запад. Пройдя через проливы Палисидры, флот плыл на юг, пока не вышел из пределов видимости бдительных гарнизонов Касмира, а затем повернул обратно на север и поплыл вдоль берега, подгоняемый попутным ветром, только голубая вода бурлила под носами и убегала за транцы^[39].

Тем временем эмиссары Тройса изъездили вдоль и поперек Южный Ульфланд. Холодные замки на вересковых пустошах, обнесенные стенами города и горные крепости, всюду они приносили новости о новом короле и его указах, которым теперь следовало подчиняться. Часто они встречали немедленное и благодарное молчаливое согласие; так же часто они были вынуждены сражаться с ненавистью, разжигаемой убийцами, предателями и столетней враждой. Горькие чувства побеждали рассудок: раздоры, в которых феодалы чувствовали себя как рыба в воде, месть и надежда на месть овладевали умами. В таких случаях о логике никто не думал. («Мир в Ульфланде? Никогда, пока я не разметаю по камешку крепость Кегхорн и не напою камни кровью Мелидота!»

Тогда посланники использовали другую тактику, более прямую.

— Вы должны, ради собственной безопасности, забыть о ненависти. Сейчас Ульфландом правит тяжелая рука, и если вы будете нарушать порядок, обнаружите, что ваши враги восторжествовали и все дела королевства идут так, как им хочется, а вам самим придется заплатить дорогую цену за никому не нужные вещи.

— Кха-ха. И кто же сейчас правит Ульфландом?

— Король Аилл, по праву и по силе, и старые недобрые времена ушли. Вы должны выбирать! Объединяйтесь с лучшими людьми страны и несите мир на эту землю. Иначе вас назовут преступником, замок возьмут приступом и сожгут, а вы, если останетесь в живых, станете рабом вместе с сыновьями и дочерьми. Свяжите свою судьбу с нашей; вы ничего не потеряете, но только выиграете.

Вслед за тем тот, к кому обращался посланник, мог пытаться тянуть время, или заявлял, что интересуется только собственной областью, а до страны ему дела нет. Если он был человек предусмотрительный, то мог сказать, что должен подождать и посмотреть, как поведут себя другие.

— Выбирайте сейчас! — в любом случае отвечал ему посланник. — Либо вы с нами, на стороне закона, либо против нас, против закона! И нет среднего пути!

В конце концов почти все дворяне Южного Ульфланда неохотно согласились выполнять приказы новой власти, хотя многие только из-за ненависти к Фауду Карфилхиоту. Они починили древнее оружие, собрали войска, подняли флаги и поскакали от своих старых крепостей к полю около замка Кледстоун.

Фауд Карфилхиот сидел в своей мастерской, поглощенный фигурами, движущимися по карте. Что предвещает такое собрание? Безусловно ничего хорошего. Он позвал своих капитанов и разослал их по долине с приказом собирать армию.

За два часа до рассвета ветер прекратился и море успокоилось. Оказавшись рядом с Иссом, матросы взяли паруса на гитовы и гребцы склонились над длинными веслами. В предрассветном небе проступили силуэты мыса Истайя и храма Атланта; корабли скользили по чистой воде к лестнице, спускавшейся из храма к морю, поворачивали к дельте Эвандера и высаживали на пляж войска; потом, уже налегке, подходили к докам Исса, чтобы разгрузить военные припасы.

Факторы Исса почти безразлично наблюдали за высадкой с зеленых террас своих домов, а жители города продолжали заниматься своими делами, как если бы вторжения с моря случались каждый день.

Меланча наблюдала за подходом кораблей с балюстрады своего дворца. Наконец она повернулась и скользнула в полумрак своего дворца.

Сэр Глайд из Файерстеда вместе с одним единственным товарищем сели на лошадей и поскакали через долину, поля и фруктовые сады; справа и слева от их вздымались к небу отвесные склоны гор. Они проехали через дюжины городков и деревушек, и никто не поинтересовался, куда они едут.

Горы сошлись в долину, кончавшейся под плоской верхушкой горы, известной как Так-Тор; на одном из ее склонов стоял Тинзин-Фираль.

Дорога прошла под пересекавшей луг цепочкой столбов, доказывавшей, что Карфилхиот стал еще свирепее по отношению к своим врагам: с рамы высотой в двадцать футов свешивались четыре человека, к ногам которых были привязаны тяжелые камни. Рядом с каждым стоял столбик с зарубками, отмечающий длину в дюймах.

Дорогу охраняла караульная. Из нее вышла пара солдат в черно-фиолетовых цветах Тинзин-Фираля и скрестили перед всадниками алебарды. За ними последовал капитан, который и обратился к сэру Глайду.

— Сэр, почему вы хотите приблизиться к Тинзин-Фиралю?

— Мы — делегация короля Аилла, — провозгласил сэр Глайд. — Мы требуем аудиенции у сэра Фауда Карфилхиота, и просим у него безопасности и защиты до, во время и после оной, дабы получить полную свободу выражения.

Капитан небрежно отдал им честь.

— Господа, я немедленно передам ваше послание. — Он вскочил на коня и поскакал по узкой дороге, вырубленной так, чтобы проходить поперек утеса. Два солдата продолжали загораживать дорогу скрещенными алебардами.

— Ты давно служишь у сэра Фауда Карфилхиота? — спросил сэр Глайд у одного из стражников.

— Только год, сэр.

— И ты из Ульфа?

— Северный Ульф, сэр.

Сэр Глайд указал на раму.

— Какова цель всего этого?

Стражник безразлично пожал плечами.

— Местные дворяне очень докучают сэру Фауду; они не признают его власть. Мы, быстрые и беспощадные, как волки, прочесываем местность, и если они выходят из своих замков, чтобы поохотиться или осмотреть свои владения, берем их в плен. А потом сэр Карфилхиот делает из них пример, который должен испугать других.

— Очень изобретательное наказание.

Стражник опять пожал плечами.

— Какая разница. Так или иначе, все одно смерть. А если просто повесить или даже посадить на кол — это уже никого не впечатляет.

— А для чего рядом с этими людьми мерные столбики?

— Это люди — сэр Дженан из Фемуса, его сыновья Уолдроп и Хэмбол, и его двоюродный брат сэр Бэзил — большие враги сэра Фауда. Их схватили, и сэр Фауд приговорил их к мучительному наказанию, но проявил и милосердие. «Пускай поставят столбики с зарубками, — сказал он. — Как только эти злодеи вытянутся вдвое, пусть их освободят, положат на шкуры и отнесут в замок Фемус».

— И как идет дело?

Стражник покачал головой.

— Они слишком слабы и ужасно страдают, а им еще надо вырасти по меньшей мере на два фута.

Сэр Глайд оглядел долину и склоны гор.

— Мне кажется, что достаточно легко прискакать сюда с тридцатью всадниками и спасти их.

Стражник усмехнулся, показав полный рот сломанных зубов.

— Это только кажется. Не забывайте, что сэр Фауд — мастер на коварные ловушки. Никто не сможет вторгнуться в долину и безнаказанно уйти из нее.

Сэр Глайд опять измерил взглядом отвесные горные склоны, поднимавшие со дна долины. Нет сомнений, что они полны туннелями, наблюдательными пунктами и отверстий для вылазок.

— И все-таки я подозреваю, — сказал он стражнику, — что враги сэра Фауда множатся быстрее, чем он успевает убить их.

— Может быть и так, — сказал стражник. — Да сохранит нас Митра! — С его точки зрения говорить больше было не о чем; возможно он и так слишком много сказал.

Сэр Глайд подошел к своему товарищу, высокому человеку, одетому в черный плащ и черную шляпу с широкими полями, которую он надвинул на лоб, пряча в тени длинноносое лицо. Он был вооружен только мечом и не носил доспехи; тем не менее он держал себя как дворянин, и сэр Глайд относился к нему, как к равному.

Капитан спустился из замка и обратился к сэру Глайду.

— Сэр, я честно передал ваше послание сэру Фауду Карфилхиоту. Он разрешает вам войти в Тинзин-Фираль и ручается в вашей безопасности. Следуйте за мной, если хотите; он немедленно примет вас. — После чего капитан исполнил великолепный караколь и поскакал к замку. Делегация последовала за ним, хотя и не так быстро. Они поднимались на утес по извилистой дороге, и на каждом шагу видели оборонные сооружения: амбразуры, ловушки, нависшие камни, деревянные шесты, готовые смести врага в пропасть, и ворота для вылазок.

Вперед, назад, опять и опять, и вот дорога стала шире. Двое спустились на землю и отдали своих лошадей конюхам.

Капитан провел делегацию в низший зал Тинзин-Фираля, где их ждал Карфилхиот.

— Джентльмены, вы дворяне из Тройсине?

— Совершенно верно, — согласился сэр Глайд. — Я — сэр Глайд из Файерстеда, и я принес верительные грамоты от короля Тройсене, Аилла, и вот они. Он протянул Карфилхиот пергамент, на который герцог бегло взглянул и отдал маленькому толстому камергеру.

— Читай.

Камергер прочитал гнусавым голосом:

— Сэру Карфилхиоту из Тинзин-Фираля. Согласно законам Южного Ульфланда, а также по праву и силе, я стал королем Южного Ульфланда, и ныне требую от вас принести присягу верности мне, вашему суверену. Я представляю вам лорда Глайда из Файерстеда и его спутника; оба являются моими доверенными советниками. Сэр Глайд изложит вам мои требования и, в целом, считайте его моим голосом. Вы можете доверить ему любые послания, даже самые секретные, которые захотите передать мне.

Я полагаю, что вы быстро передадите ответ на мои требования сэру Глайду. Прилагаю свою подпись и печать королевства.

Аилл, король Южного Ульфланда и Тройсине.

Камергер вернул пергамент Карфилхиоту, который хмуро изучил его, очевидно приводя мысли в порядок. Наконец он заговорил, очень серьезно.

— Естественно меня заинтересовали мысли короля Аилла. Давайте поговорим об этом в моем кабинете.

Карфилхиот провел сэра Глайда и его товарища вверх по небольшой лестнице мимо помещения, тридцать футов в высоту и пятнадцать в диаметре, напоминавшего птичник и снабженного насестами, гнездами, кормушками и качелями. Человеческие обитатели птичника служили примером самых пикантных капризов Карфилхиота; он ампутировал руки и ноги нескольким пленникам, как мужчинам, так и женщинам, и заменил их железными когтями и крючьями, при помощи которых они взбирались на насесты. Каждый был украшен перьями того или иного вида. Все они щебетали, свистели или пели птичьи песни. Главным в этой группе был безумный король Дьюэл, сверкавший блестящими зелеными перьями. Сейчас он сидел, сгорбясь, на своем насесте, с удрученным выражением лица. При виде Карфилхиота он заволновался и энергично запрыгал по насесту.

— Минуточку, пожалуйста. У меня есть серьезная жалоба!

Герцог остановился.

— Ну, что теперь? В последнее время вы только и делаете, что жалуетесь.

— И почему нет? Сегодня мне обещали червей. Но, несмотря на все, опять подали ячмень!

— Терпение, — сказал Карфилхиот. — Завтра вы получите ваших червей.

Безумный король Дьюэл ворчливо забормотал, перепрыгнул на другой насест и уселся, глубоко задумавшись. Карфилхиот привел послов в комнату, обшитую бледными деревянными панелями, с зеленым ковром на полу и окнами, выходящими в долину. Он указал на стол.

— Садитесь, пожалуйста. Хотите что-нибудь съесть?

Сэр Глайд уселся за стол; его товарищ остался стоять у задней стены комнаты.

— Мы уже поели, — сказал сэр Глайд. — И, если вы не против, давайте займемся нашими делами.

— Пожалуйста. — Карфилхиот откинулся на спинку стула и вытянул длинные сильные ноги.

— Мое послание совсем просто. Новый король Южного Ульфланда высадился в Иссе с большой армией. Король Аилл собирается править этой страной твердой рукой и требует, чтобы все подчинились ему.

Карфилхиот металлически рассмеялся.

— Ничего не знаю об этом. Но, судя по моим данным, Квилси не оставил наследников. Династия прекратилась. Откуда Аилл унаследовал свое право на трон?

— Он унаследовал Южный Ульфланд по боковой линии и согласно законам этой страны. Он уже в долине, и предлагает вам спуститься и встретить его; и вы должны оставить всякую мысль о сопротивлении его власти, ибо в противном случае он возьмет штурмом ваш замок, Тинзин-Фираль, и сотрет его с лица земли.

— Кое-кто уже пытался, — с улыбкой сказал Карфилхиот. — Они пришли и ушли, а Тинзин-Фираль остался. В любом случае король Лайонесса Касмир не допустит власти Тройса над Долиной Эвандер.

— Ему не останется ничего другого. Мы уже послали большой отряд, который захватит Кол-Боках. Касмир никак не сумеет попасть сюда.

Карфилхиот задумался, потом пренебрежительно щелкнул пальцами.

— Мне нужно действовать очень осторожно. Слишком неопределенные обстоятельства.

— Осмелюсь вам возразить. Аилл уже правит Южным Ульфландом. Бароны с благодарностью приняли его власть и привели свои отряды к замку Кледстоун, на тот случай, если им придется брать штурмом Тинзин-Фираль.

Карфилхиот, пораженный и напуганный, прыгнул на ноги. Так вот что означало движение на магической карте!

— Значит вы уже настроили их против меня! Напрасно! Заговор провалится! У меня есть могущественные друзья!

Компаньон сэра Глайда заговорил в первый раз.

— У тебя есть только один друг, твой любовник Тамурелло. И он не поможет тебе.

Карфилхиот резко повернулся к нему.

— Кто ты такой? Выйди вперед! Где-то я тебя видел.

— Ты хорошо знаешь меня, потому что причинил мне много горя. Я — Шимрод.

Карфилхиот вздрогнул.

— Шимрод!

— Ты захватил в плен двух детей, Глинет и Друна, которые дороги мне, и должен их вернуть. И ты ограбил мой особняк, Трильду, и забрал мои вещи. Верни их мне, немедленно.

Карфилхиот жутко осклабился.

— И что ты предлагаешь взамен?

Шимрод заговорил негромким глухим голосом.

— Я поклялся, что негодяи, которые ограбили Трильду, перед смертью испытают те же муки, что и мой друг Грофине. Убийцу Ругхальта я нашел по его больным коленям. Он умер в муках, но перед смертью назвал своего сообщника. Верни мне мои вещи и двух детей, и я, хотя и с неохотой, откажусь от мести: ты не умрешь от моей руки, и я не буду пытать тебя перед смертью. Мне больше нечего предложить тебе, но это хорошая сделка.

Карфилхиот поднял брови и наполовину опустил веки; на его лице появилось гримаса крайнего отвращения. Потом он заговорил терпеливо, как тот, кто объясняет слабоумному истины, не требующие доказательств.

— Ты для меня никто. Я забрал твои вещи, потому что захотел их. И сделаю это опять, быть может. Шимрод, берегись меня!

— Сэр, я обязан еще раз процитировать приказы вашего сеньора, короля Аилла, — вмешался сэр Глайд. — Он предлагает вам спуститься из дворца и передать себя на его суд. Он совсем не злой человек, и предпочитает не проливать кровь.

— Ха-ха! Вот как подул ветер! И что он предлагает мне за верную службу?

— Совершенно реальную выгоду. Благородный Шимрод уже сказал вам. Если вы принимаете эти условия, он обязуется не посягать на вашу жизнь. Соглашайтесь с его предложением! Силлогизм, но мы предлагаем вам саму жизнь: самое драгоценное и реальное из всего, что возможно предложить.

Карфилхиот опустился на стул и захихикал.

— Сэр Глайд, у вас искусный язык. Кто-нибудь менее терпимый, чем я, назвал бы его дерзким, и даже я неприятно поражен. Вы пришли сюда без всякой защиты, и только ради спутника, который выходит за рамки благоразумия и пристойности. И сейчас вы хотите добиться от меня больших уступок при помощи насмешек и угроз, которые ранят мое ухо. В моем птичнике вы бы быстро научились петь более приятные песни.

— Сэр, я собираюсь не рассердить вас, а убедить. И я обращаюсь к вашему рассудку, а не к чувствам.

Карфилхиот опять прыгнул на ноги.

— Сэр, ваш бойкий язык выводит меня из терпения.

— Очень хорошо, сэр, я не скажу ничего больше. Что именно я должен передать королю Аиллу?

— Скажите ему, что Фауд Карфилхиот, герцог Долины Эвандер, не согласился на его предложения. И что в будущей войне между ним и королем Касмиром я не примкну ни к одной стороне.

— Я передам ему ваши слова в точности.

— А мои требования? — спросил Шимрод.

Казалось, что в глазах Карфилхиота вспыхнул желтый свет.

— Как и сэр Глайд ты не предложил мне ничего, а ожидаешь всего. Я ничего не должен тебе.

Сэр Глайд выполнил минимальный поклон, требуемый рыцарским этикетом.

— Наша благодарность, по меньшей мере за ваше внимание.

— Если вы надеялись пробудить к себе мою глубокую антипатию, вы достигли своей цели, — сказал Карфилхиот. — В противном случае вы только напрасно потратили время. Сюда, пожалуйста. — Он провел обоих мимо птичника, где безумный король Дьюэл прыгнул вперед с неотложной новой жалобой, и в зал внизу, где Карфилхиот позвал своего камергера. — Проводите этих джентльменов к лошадям. — Потом он повернулся к послам. — Я прощаюсь с вами. Мое слово обеспечит вашу безопасность, пока вы будете ехать по долине. Но если вы вернетесь, я буду считать вас вражескими агентами.

— Я хочу сказать тебе кое-что, последнее, — сказал Шимрод.

— Как хочешь.

— Выйдем наружу; то, что я скажу, прозвучит слабо и приглушенно внутри твоего зала.

Карфилхиот вывел Шимрода на террасу.

— Говори.

Они стояли, освещенные полуденным солнцем.

— Я маг одиннадцатого уровня, — сказал Шимрод. — Ограбив Трильду, ты отвлек меня от занятий. Сейчас они возобновятся. Как ты собираешься защититься от меня?

— Неужели ты осмелишься помериться силами с Тамурелло?

— Он не защитит тебя от меня. Он слишком боится Мургена.

— Я в полной безопасности.

— Отнюдь. В Трильде ты бросил мне вызов; у меня есть право на месть. Таков закон.

Челюсть Карфилхиота отвисла.

— Он не применим.

— Да неужели? Кто защитил Ругхальта, когда его тело сгорало изнутри? Кто защитит тебя? Тамурелло? Спроси его. Он даст тебе гарантии, но ты сам легко откроешь, что они ничего не стоят. Последний раз: отдай мне мои вещи и обоих детей.

— Я не подчиняюсь ничьим приказам.

Шимрод повернулся, пересек террасу и сел на коня.

Оба посла поскакали зигзагом вниз, мимо рамы с четырьмя висящими людьми из замка Фемус, и на дорогу, ведущую в Исс.

Компания из пятнадцати оборванных нищих пробиралась на юг по Ульфскому Проходу. Некоторые шли сгорбясь, другие прыгали на скрюченных ногах; кое-кто носил гнойные повязки. Приблизившись к Кол-Бокаху, они заметили солдат, стоявших на страже, и поспешно похромали вперед, жалобно стоная и требуя милостыню. Солдаты с отвращением оттолкнули их от себя, и группа быстро прошла через проход.

Оказавшись за фортом, нищие сразу поздоровели. Они выпрямились, сбросили повязки и перестали хромать. В лесу, в миле от крепости, они вынули из-под одежды топоры, нарезали шесты и изготовили четыре лестницы.

Прошел полдень. В сумерках к Кол-Бокаху подошла другая группа, на этот раз странствующие актеры. Они разбили перед фортом лагерь, открыли бочонок вина, насадили на вертелы куски мяса и вскоре шесть пригожих девушек в свете костра заплясали джигу.

Солдаты форта, собравшие поглазеть на представление, стали выкрикивать комплименты девушкам. Тем временем незаметно вернулась первая группа, приставила к стенам лестницы и, неслышная и невидимая, вскарабкалась на парапеты.

Тихо и быстро они закололи пару неудачливых стражников, не отрывавших глаз от пляски, потом спустились в караульную, где убили еще несколько солдат, спавших на матрацах, а потом прыгнули на спины тех, кто смотрел представление. В то же мгновение танец прекратился. Актеры присоединились к сражению и через три минуты армия Южного Ульфланда опять овладела крепостью Кол-Боках.

Командир и четверо выживших были посланы на юг с письмом:

КАСМИРУ, КОРОЛЮ ЛАЙОНЕССА: ОБРАТИ ВНИМАНИЕ!

Крепость Кол-Боках опять наша, незваные гости из Лайонесса убиты или выгнаны. Лайонессу больше не удастся, ни хитростью, ни отвагой, вырвать Кол-Боках из наших рук.

Войди в Южный Ульфланд, на свой страх и риск! Хочешь ли ты проверить свои армии в бою с силой Ульфа? Приходи к Поелитецу; там ты легко и без проблем найдешь ее.

Я подписываю это своей рукой, Голес из замка Кледстоун, капитан армии Ульфа. Кол-Боках.

Ночь была темной и безлунной; только свет звезд освещал черные громады гор вокруг Тинзин-Фираля, в высокой башне которого сидел, задумавшись, Карфилхиот. Весь его вид выражал нетерпение, как будто он ожидал сигнала или события, которое никак не могло произойти. Наконец он прыгнул на ноги и пошел в мастерскую. На стене висела круглая рама меньше фута диаметром, окружавшая серую пленку.

Карфилхиот сунул руку в середину пленки и вытащил круглую шишечку вещества, которая начала быстро увеличиваться и превратилась в грубый нос, тут же выросший до гигантского размера: большой, красный и крючковатый, с расширяющимися книзу волосатыми ноздрями.

Герцог раздраженно зашипел; сегодня ночью сандестин был игривым и неугомонным. Карфилхиот схватил огромный красный нос, изогнул его и сделал из него что-то вроде грубого и комковатого уха, которое стало извиваться под его пальцами и превратилось в тощую зеленую ногу. Обоими руками герцог смял ногу и опять сделал ухо, в которое прокричал резкую команду:

— Слушай! Прислушивайся и слушай! Передавай мои слова Тамурелло в Фароли. Тамурелло, ты слышишь меня? Тамурелло, ответь!

Ухо изменилось и стало самым обыкновенным. Кусочек пленки изогнулся и превратился в рот, по форме повторяющий рот самого Тамурелло, который заговорил голосом мага:

— Фауд, я здесь. Сандестин, покажи лицо.

Пленка зарябила и изогнулась, и превратилась в лицо Тамурелло, за исключением носа, где сандестин — из-за безалаберности или, возможно, озорства — поместил уже созданное ухо.

— События происходят очень быстро! — серьезно заговорил Карфилхиот. — Армии Тройса высадились в Иссе и король Тройса уже называет себя королем Южного Ульфланда. Бароны не осмелились противостоять ему, и я оказался в изоляции.

Тамурелло задумчиво хмыкнул.

— Интересно.

— Более чем интересно! — выкрикнул Карфилхиот. — Сегодня у меня побывали два посла. Первый потребовал, чтобы я подчинился новому королю. Он вел себя крайне невежливо и не дал никаких гарантий, что я счел за дурной знак. Естественно, я отказался.

— Неблагоразумно! Ты должен был объявить себя верным вассалом, но слишком больным, чтобы принимать посетителей или спускаться из замка, и таким образом не бросить вызов и не дать предлог.

— Я не подчиняюсь требованиям людей, — с раздражением сказал Карфилхиот.

Тамурелло никак не отреагировал, и герцог проложил.

— Вторым посланцем был Шимрод.

— Шимрод!

— Собственной персоной. Он приехал вместе с первым, прячась в тенях, как призрак, а потом вышел вперед и потребовал двух детей и свои магические приборы. И я опять отказал.

— Неблагоразумно, неблагоразумно! Ты должен научиться искусству изящно уступать, когда это является полезным. Дети бесполезны для тебя, как и приборы Шимрода. Ты должен был добиться его нейтралитета!

— Ба! — сказал Карфилхиот. — Он почти никто в сравнении с тобой, хотя, кстати, он презирает тебя и злословит о тебе.

— Каким образом?

— Он сказал, что на тебя нельзя положиться, что твое слово — ложь и ты не в состоянии защитить меня. Я посмеялся над ним.

— Да, именно так, — рассеянно сказал Тамурелло. — Тем не менее, что может Шимрод сделать с тобой?

— Он может наложить на меня ужасное проклятие.

— И таким образом нарушить эдикт? Никогда. Разве ты не создан Десми? Разве ты не обладаешь магическими приборами? Таким образом ты стал магом.

— Магия приборов заперта и остается загадкой! Она полностью бесполезна. Так что, может быть, это не убедит Мургена. Кроме того приборы украдены у Шимрода, а это может рассматриваться как провокация одного мага другого.

— Вспомни о том, — хихикнул Тамурелло, — что в то время у тебя не было магических орудий, и, следовательно, ты был обычным человеком.

— Этот аргумент кажется натянутым.

— Это логика; не больше и не меньше.

Карфилхиот все еще сомневался.

— Я похитил его детей, а это тоже можно истолковать как «подстрекательство».

Ответ Тамурелло, даже переданный губами сандестина, казался весьма сухим.

— В таком случае верни Шимроду детей и приборы.

— Я считаю детей заложниками, которые гарантируют мою безопасность, — холодно сказал Карфилхиот. — А что касается магических аппаратов... Как ты предпочитаешь: чтобы я их использовал вместе с тобой, или их использует Шимрод для поддержки Мургена? Вспомни, это и была наша первоначальная идея.

Тамурелло вздохнул.

— Да, дилемма, выраженная в самых сильных выражениях, — согласился он. — Уже на основание одного этого я должен поддержать тебя. Тем не менее ни при каких обстоятельствах дети не должны пострадать, иначе цепочка событий в конце концов столкнет меня с гневом Мургена.

— Я подозреваю, что ты преувеличиваешь их важность, — сказал Карфалхиот обычным небрежным тоном.

— И тем не менее ты должен подчиниться!

Карфилхиот пожал плечами.

— О, конечно я буду потакать твоим прихотям, это ясно.

Сандестин в точности воспроизвел дребезжащий смешок Тамурелло.

— Называй их так, как тебе нравится.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

С ПРИХОДОМ ДНЯ армия Ульфа — все еще набор маленьких отрядов, с подозрением относившихся друг другу, — свернула лагерь и выстроилась на лугу перед замком Кледстоун: две тысячи рыцарей и тяжеловооруженных всадников.

В сплоченную силу ее превратил Сэр Фентарал из Серого Замка, самый уважаемый из всех баронов. Затем армия пошла через пустоши.

На следующий день они остановились на кряже, нависавшем на Тинзин-Фиралем; тем самым, с которого ска пытались атаковать замок.

Тем временем армия Тройса двигалась по долине, сталкиваясь только с безразличными взглядами жителей. Сама долина казалась странно жуткой в своей неподвижности.

Позже в тот же день армия прибыла в деревню Саркуин, находившуюся неподалеку от Тинзин-Фираля. По приказу Аилла собрали всех старейшин города. Аилл представился и объяснил цели похода.

— А сейчас я хочу установить один факт. Говорите откровенно; никто не будет наказывать вас за правду. Вы против Карфилхиота, нейтральны или поддерживаете его?

Старейшины пошептались между собой, бросая через плечо взгляды на Тинзин-Фираль.

— Карфилхиот — колдун, — сказал один из них. — Самое лучшее для нас — не иметь своей позиции. Если мы рассердим вас, вы в состоянии отрубить нам головы, но, когда вы уйдете, Карфилхиот сделает с нами кое-что похуже.

Аилл засмеялся.

— Вы упустили то, зачем мы пришли. Когда мы уйдем, Карфилхиот будет мертв.

— Да, да; другие говорили так же. Они ушли; Карфилхиот остался. Даже ска сумели только слегка потревожить его.

— Я хорошо помню те события, — сказал Аилл. — Ска отступили из-за приближающейся армии.

— Да, верно; Карфилхиот поднял против них всю долину.

— Лучше уж Карфилхиот, сумасбродное зло, чем значительно более основательные ска.

— На этот раз не будет армии, которая придет на помощь Карфилхиоту: ни с севера, ни с юга, востока или запада; никто не поможет ему.

Старейшины опять зашептались между собой.

— Предположим, что Карфилхиот падет. Что потом?

— Уверяю вас, потом вы узнаете, что такое справедливая и честная власть.

Один из старейшин дернул себя за бороду.

— Хорошо звучит, — признался он. Затем, бросив взгляд на товарищей, сказал. — Тогда ситуация вот какая. Мы непоколебимо верны Карфилхиоту, но вы устрашили нас, вплоть до паники, и поэтому, если Карфилхиот когда-нибудь спросит нас, нам пришлось выполнить ваше требование, несмотря на наши чувства.

— Пусть так и будет. И что вы можете нам рассказать о силах Карфилхиота?

— Недавно он усилил дворцовую стражу головорезами и оборотнями. Они будут сражаться до смерти, потому что в других местах их не ждет ничего хорошего. Карфилхиот запрещает им насиловать людей из долины. Тем не менее у нас часто исчезают девочки, и больше никогда о них никто не слышит; и им разрешено брать женщин из равнин, и еще они часто занимаются отвратительными делами между собой; по крайней мере так говорят.

— Сколько их?

— Мне кажется три-четыре сотни.

— Не слишком много.

— Карфилхиот считает, что так лучше. Для того, чтобы сдержать всю вашу армию, ему надо не больше десяти человек; остальные — лишние рты. И берегитесь трюков Карфилхиота! Говорят, что он использует магию и знает толк в засадах.

— Как? Каким образом?

— Взгляните туда: в долину вдаются утесы, расстояние между ними — меньше полета стрелы. Они изрешечены туннелями; когда ваша армия очутится между ними, последует град стрел, и в одну минуты вы потеряете тысячу человек.

— Да, если мы будет достаточно безрассудны и пройдем под утесами. Что еще вы можете нам сказать?

— Очень мало. Если вас схватят, то посадят на высокий кол, пока ваше тело не сгниет дотла. Именно такой монетой Карфилхиот платит своим врагам.

— Господа, вы можете идти. Я благодарен вам за совет.

— Запомните, я говорю только из-за панического страха! Так я буду этообъяснять.

Аилл и армия прошли еще полмили. К этому времени армия Ульфа заняла высоты за Тинзин-Фиралем. От отряда, посланного на захват Кол-Бокаха, вестей еще не было; по-видимому все прошло без сучка и задоринки.

Входы и выходы в Тинзин-Фираль оказались запечатаны. Карфилхиот доверил свою жизнь неприступности замка.

Утром в долину прискакал герольд с белым флагом.

Он остановился перед воротами и крикнул.

— Кто-нибудь меня слышит? Я привез послание для сэра Фауда Карфилхиота!

На вершине стены показался капитан стражи, одетый в черную с лиловым форму Карфилхиота: огромный человек с седыми волосами, которые струились по ветру. Он крикнул рокочущим басом.

— Кто принес послание сэру Карфилхиоту?

Герольд шагнул вперед.

— Замок окружили армии Тройсине и Южного Ульфланда. Их ведет Аилл, король Тройсине и Южного Ульфланда. Передадите ли вы послание, которое я привез, или злодей спустится на стену, чтобы услышать его собственными ушами и ответить собственным языком.

— Я передам послание.

— Скажите Фауду Карфилхиоту, что, по приказу короля, его правление в Тинзин-Фирале закончилось, и занимая замок, он ставит себя вне закона, ибо его король не даровал ему это право. Скажите ему, что о его преступлениях знает весь мир, что они навлекли позор на него и его приспешников, и что воздаяние уже близко. Скажите ему, что он может смягчить свою судьбу только немедленной сдавшись. Скажите ему, что войска Ульфа заняли Кол-Боках, отрезав армии Лайонесса от Ульфланда, и он может не ожидать помощь как от короля Касмира, так и от кого-нибудь другого.

— Достаточно! — прогрохотал капитан. — Больше мне не запомнить. — Он повернулся и спрыгнул со стены.

Вскоре можно было видеть, как он поднимается по дороге к входу в замок.

Прошло двадцать минут. Капитан спустился по дороге, опять поднялся на стену и крикнул.

— Сэр герольд, слушайте и запоминайте! Сэр Фауд Карфилхиот, герцог Долины Эвандер и князь Ульфланда, ничего не знает об Аилле, короле Тройсине, и не признает его власти. Он требует, чтобы захватчики немедленно покинули эту чужую им область, под страхом жестокой войны и ужасного поражения. Напомните королю Аиллу, что Тинизин-Фираль перенес дюжину осад и не сдался никому.

— Так он сдастся или нет?

— Он не сдастся.

— В таком случае объявите всем вашим товарищам и тем, кто защищает Карфилхиота. Скажите им, что все, кто будет сражаться за Карфилхиота и ради него прольют чужую кровь, будут считаться не меньшими преступниками, чем сам Карфилхиот и разделят его судьбу.

На Долину Эвандер пала темная безлунная ночь. Карфилхиот вскарабкался на плоскую крышу высокой башни и стоял под ветром. Тысячи лагерных огней превратили долину, лежавшую в двух милях внизу, в мерцающий ковер, похожий на стаю красных звезд. Значительно ближе дюжина других огней обрамляла северный кряж и заставляла предположить, что за кряжем, укрытые от ветра, горит много больше костров. Герцог повернулся и с тревожным испугом заметил на вершине Так-Тора втрое больше огней. Возможно эти костры развели только для того, чтобы он испугался, и они достигли цели. В первый раз он почувствовал страх: первую, на грани удивления, возможность того, что, при каком-нибудь трагическому повороте судьбы, Тинзин-Фираль может пасть. От одной мысли о том, что это может произойти, липкий холод пополз по его внутренностям.

Карфилхиот коснулся твердого камня парапета, для уверенности. Он в безопасности! Как может его замечательный замок пасть?

В подвалах запасы еды на год, а то и больше; он получает достаточно воды из подземного источника. Теоретически отряд из тысячи шахтеров, работая день и ночь, мог бы подкопаться под основание утеса и опрокинуть замок; практически эта мысль — полная глупость.

И что враги надеются сделать с вершины Так-Тора? С той стороны замок защищен расселиной, шириной в полет стрелы. Лучники на Так-Торе могли бы стать помехой, но достаточно поставить заслоны против стрел, и все их усилия пропадут втуне. Тинзин-Фираль кажется уязвимым только с севера. После атаки ска Карфилхиот усилил оборону, построив остроумные новые системы против тех, кто надеется использовать таран.

Эти мысли успокоили Карфилхиота. Более того, самое главное, Тамурелло открыто пообещал помочь. Если припасы начнут кончаться, маг сможет магически пополнить их. В сущности Тинзин-Фираль может бесконечно противостоять любой осаде!

Карфилхиот еще раз оглядел круг ночи, потом спустился в мастерскую, но Тамурелло — отсутствовавший, занятый или пренебрегший вызовом — не заговорил с ним.

Утром Карфилхиот наблюдал, как армия Тройса, избежав засады, подошла почти к основанию Тинзин-Фираля: они прошли по одному за заслонами из щитов. Потом они свалили его колья, освободив растянутых людей из замка Фемус, и разбили лагерь на лугу. Караваны повозок засновали по долине и вдоль кряжа — неторопливая и методичная подготовка, вновь возродившая в герцоге мрачные предчувствия, несмотря на логику, настаивавшую на противоположном. На вершине Так-Тора началась странная деятельность, и вскоре Карфилхиот увидел каркасы трех огромных катапульт.

Из-за крутых склонов он считал Так-Тор местом, откуда не может исходить опасность, но проклятые тройсы нашли тропинку наверх и, как муравьи, кусок за куском затащили на вершину три огромных катапульты, сейчас вознесшиеся в самое небо. Конечно кряж слишком далеко! Брошенный валун отразится от стен замка и будет опасен только лагерю тройсов под Тинзин-Фиралем, уверил себя Карфилхиот. На северном кряже строилось еще шесть других осадных орудий, и опять Карфилхиоту стало нехорошо при виде эффективности инженеров Тройса. Массивные катапульты были сделаны исключительно точно. В свое время их подвинут к краю утеса, точно так же, как это сделали ска со своими машинами... Однако день уже шел к вечеру, и Каффилхиот начал сомневаться, а потом сомнения сменились гневом: катапульты стояли на безопасном расстоянии от его опрокидывающей платформы. Откуда они узнали об опасности? От ска? Неудачи, со всех сторон! Глухой удар и сотрясение, как если бы что-то ударило в стену башни.

Пораженный Карфилхиот резко повернулся. Рука одной из гигантских баллист качнулась и с щелчком остановилась. Валун взвился высоко в воздух, и по медленной арке стал спускаться к замку. Герцог обхватил руками голову и пригнулся.

Камень пролетел в пяти футах от башни и, шипя, ударился о землю около подъемного моста. Кафрилхиот не стал радоваться промаху врага: это пристрелочные выстрелы.

Он сбежал вниз и приказал взводу лучников подняться на крышу.

Они подошли к ограждению, поставили луки на мерлоны, легли на спину, натянули луки ногами и выстрелили. Стрелы взлетели высоко над пропастью и ударились о склоны Так-Тора. Дохлый номер.

Кафрилхиот проорал ругательство и вызывающе взмахнул руками. В ответ две катапульты выстрелили одновременно; два валуна со свистом взвились высоко в небо, достигли высшей точки дуги и устремились вниз, прямо на крышу. Первый убил двух лучников и сломал крышу; второй ударил в десяти футах от герцога, пробил крышу и ударился о пол высокой гостиной. Оставшиеся в живых лучники побежали по лестнице вниз, Карфилхиот за ними.

Около часа валуны ударяли по крыше башни; они уничтожили зубчатое ограждение, изрешетили крышу и сломали балки перекрытия, которые теперь наполовину торчали в воздух, а наполовину попадали на пол.

Инженеры изменили прицел и начали ломать стены башни. Стало ясно, что не больше, чем через несколько дней, одни баллисты с Так-Тора снесут Тинзин-Фираль до основания.

Карфилхиот помчался к раме в мастерской и на этот раз сумел связаться с Тамурелло.

— Армия при помощи огромных машин атакует меня с окружающих высот; помоги мне или я погибну!

— Очень хорошо, — тяжелым голосом сказал Тамурелоло. — Я сделаю то, что должно быть сделано.

Аилл стоял том же месте на Так-Торе, где стоял раньше, в предыдущей эпохе своей жизни. Он смотрел, как камни перелетают через пропасть и пробивают бреши в стенах Тинзин-Фираля.

— Война окончена, — сказал он Шимтоду. — Ему некуда идти. Мы разрушаем его замок, камень за камнем. Пришло время для новых переговоров.

— Дай ему еще час. Я чувствую его настроение. Это ярость, но еще не отчаяние.

По небу пролетела темная тень, зацепилась за вершину Так-Тора и с негромким хлопком взорвалась. Тамурелло, на голову выше обычного человека, стоял прямо напротив них. На нем было одеяние из блестящих черных чешуек и серебряный шлем в форме рыбьей головы. Из-под черных бровей сверкали странные глаза: белые кольца окружали черные зрачки.

Он стоял на шаре мерцающей силы, который, уменьшаясь, опустил его на землю. Тамурелло посмотрел на Аилла, перевел взгляд на Шимрода, потом обратно на Аилла.

— Когда мы встретились в Фароли, я не сумел распознать твой высокий сан.

— В то время я еще не был королем.

— А сейчас ты протянул свои владения вплоть до Южного Ульфланда.

— Страна стала моей благодаря праву наследования и силе завоевания. Оба фактора вполне легитимны.

Тамурелло сделал знак рукой.

— Сэр Фауд Карфилхиот справедливо правит в мирной Долине Эвандер. Завоевывай где-нибудь в другом месте, но здесь сдержи свою руку. Карфилхиот мой друг и союзник. Отзови свои армии, или мне придется использовать против тебя свою магию.

— Прекрати, прежде чем ты навлечешь на себя неприятности, — вмешался Шимрод. — Я — Шимрод. Достаточно мне выговорить одно слово, и здесь появится Мурген. Мне было запрещено это делать, если ты не вмешаешься прямо. Но, поскольку ты это сделал, я призываю Мургена.

Вершину горы осветила вспышка синего пламени, из которого вышел Мурген.

— Тамурелло, ты нарушаешь мой эдикт.

— Я защищаю дорогого мне человека.

— В этом случае ты мог не поступать так; ты ввязался в опасную игру, и сейчас я дрожу от желания уничтожить тебя.

Из глаз Тамурелло, казалось, хлынул черный свет, и он шагнул вперед.

— Неужели ты осмеливаешься угрожать мне, Мурген? Ты — дряхлый старик, сжавшийся от вымышленных страхов. В то время как я полон сил!

Мурген, казалось, улыбнулся.

— Вначале я использую Порчу Фалакса, потом Капюшон плоти Мискуса и закончу Воплями Тотнесса. Подумай, а потом уйди своим путем и будь благодарен мне за сдержанность.

— А что с Шимродом? Он — твое создание.

— Уже нет. В любом случае ты оскорбил его. И у него есть право восстановить равновесие. Ты не совершил явного преступления, и вот твое наказание: возвращайся в Фароли и, под страхом смерти, не смей выходить из него в течении пяти лет.

Тамурелло дико взмахнул руками и исчез в вихре дыма, который превратился в темную тень, быстро уплывшую на восток.

Аилл повернулся к Мургену.

— Вы можете помочь нам еще чем нибудь? Я бы не хотел рисковать жизнями честных людей и, тем более, собственного сына.

— Твои желания делают тебе честь. Но я связан своим эдиктом. Как и Тамурелло, я не могу помогать даже тем, кого люблю. Я иду по узкой тропинке, и меня судит дюжина глаз. — Он положил руку на голову Шимрода. — Ты стал совсем другим.

— С одной стороны я шарлатан, доктор Фиделиус, а с другой — маг, Шимрод.

Мурген, улыбаясь, отступил назад. Синее пламя, в котором он появился, опять вспыхнуло и поглотило его; он исчез. На земле, там, где он стоял, остался маленький предмет. Шимрод поднял его.

— Что это? — спросил Аилл.

— Катушка, на которую намотана тонкая бечева.

— Для чего?

Шимрод попробовал веревку.

— Очень прочная.

Карфилхиот стоял в мастерской, сотрясавшейся от ударов валунов, падавших с неба. Круглая рама изменилась и стала морщинистым лицом Тамурелло, перекошенным от возбуждения.

— Фауд, мне помешали; я не в силах помочь тебе.

— Но они уничтожают мой замок! И вскоре разорвут меня на клочки.

В воздухе повисло молчание Тамурелло, более тяжелое, чем слова.

Спустя мгновение Карфилхиот заговорил задыхающимся голосом, негромким и переполненным эмоциями.

— Такая тяжелая утрата, как моя смерть — разве она безразлична тебе, который так часто клялся мне в любви? Я не могу в это поверить!

— Нет, не безразлична, но любовь не может двигать горы. Я сделаю все, что возможно, и даже больше. Так что приготовься! Я перенесу тебя в Фароли.

— А мой чудесный замок? — жалобным голосом выкрикнул Карфилхиот. Я никогда не оставлю его! Ты должен прогнать их!

Тамурелло печально вздохнул.

— Лететь или сдаться, что ты выбираешь?

— Ни то, ни другое! Во имя нашей любви, помоги мне!

— Лучше всего тебе сдаться прямо сейчас, — сказал Тамурелло деловым голосом. — Чем больший урон ты нанесешь им, тем тяжелее будет твоя судьба.

Потом его лицо втянулось в серую пленку, которая со щелчком вырвалась из рамы и исчезла, оставив пустую буковую панель. Карфилхиот выругался и швырнул раму на пол.

Он спустился на этаж ниже и стал ходить взад и вперед, сцепив руки за спиной. Потом повернулся и позвал слугу.

— Двое детей. Немедленно приведи их сюда.

На вершине Так-Тора капитан инженеров внезапно прыгнул вперед и встал перед катапультами.

— Прекратить огонь!

Аилл подбежал к нему.

— Что случилось?

— Смотрите! — указал капитан. — Они поставили кого-то на то, что осталось от крыши.

— Глинет и Друн! — крикнул Шимрод.

Аилл поглядел через пропасть и в первый раз увидел своего сына.

— Прелестный мальчик, сильный и храбрый, — сказал Шимрод, вставший рядом с ним. — Ты будешь гордиться им.

— Как мы их спасем? Они во власти Карфилхиота. Он остановил наши катапульты: Тинзин-Фираль опять неприступен.

Глинет и Друн выглядели грязными, сбитыми с толку, несчастными и испуганными; их выволокли из тюрьмы и приказали подняться по спиральной лестнице. Поднимаясь, они чувствовали повторяющиеся удары, заставлявшие сотрясаться каменные стены башни. Глинет остановилась отдохнуть, и слуга немедленно угрожающе замахал на нее руками.

— Быстрее! Сэр Фауд торопится!

— Что происходит? — спросила Глинет.

— На замок напали; больше я не знаю ничего. Пошли, нельзя терять ни секунды!

Их обоих втолкнули в гостиную; Карфилхиот остановился и оглядел их. Его спокойное изящество исчезло; он выглядел растрепанным и обезумевшим.

— Идите туда! Наконец-то вы принесете мне пользу.

Глинет и Друн отшатнулись от него; он требовал, чтобы они поднялись по лестнице на самый верх башни. Сверху упал валун, проломился сквозь сломанную крышу и ударил в дальнюю стену.

— Быстрее! Вверх! — Карфилхиот толкнул их на просевшую и сломанную лестницу, и дальше, под свет послеполуденного солнца, где они остановились, ожидая очередного снаряда.

— Смотри, там на горе! — выкрикнул Друн.

— Это Шимрод! — крикнула Глинет. — Он пришел, чтобы спасти нас! — Она взмахнула руками. — Мы здесь! Забери нас! — Крыша застонала, когда одна из балок просела и лестница провисла. — Быстрее! Крыша под нами падает!

— Сюда, — сказал Друн и подвел Глинет поближе к сломанному ограждению; оба с восторженной надеждой поглядели через пропасть.

Шимрод подошел к краю утеса, держа в одной руке лук, в другой — стрела. Он отдал их лучнику.

Глинет и Друн с изумлением глядели на на него.

— Он пытается подать нам сигнал, — сказала Глинет. — Он хочет, чтобы мы что-то сделали. Но что?

— Лучник собирается выстрелить; он говорит нам быть настороже.

— Но для чего стрелять?

Нить с катушки Мургена была такой тонкая, что почти плыла в воздухе, хотя самый сильный человек не смог бы разорвать ее. Шимрот аккуратно выложил нить на землю, взад и вперед десятифутовыми кольцами, чтобы она могла свободно вытянуться. Потом поднял вверх лук и стрелу, чтобы две тоскливые фигуры, такие близкие и далекие, могли угадать его цель, и привязал нить к концу стрелы.

Шимрод повернулся к Каргусу.

— Ты сможешь дострелить до башни?

Каргус наложил стрелу на лук.

— Если я промахнусь, потяни за веревку и выбери для следующей попытки человека получше!

Он натянул тетиву, поднял изогнувшийся лук так, чтобы стрела полетела как можно выше и выстрелил. Стрела взлетела высоко в небо, а потом устремилась вниз, к крыше Тинзин-Фираля, таща за собой веревку. Глинет и Друн подбежали и схватили веревку. По сигналу Шимрода они привязали ее к мерлону на дальней стороне крыши. В то же мгновение нить утолщилась и стала двухдюймовым канатом из переплетенных волокон. Солдаты на Тик-Торе обвязали канатом плечи, вытянули слабину и натянули его, как струну.

Тремя этажами ниже Карфилхиот сидел в гостиной. Он успокоился, хотя и оставался мрачным: благодаря своей изобретательности, он сумел остановить обстрел. Но что дальше?

Сейчас все обстояло не дурно, но могло измениться. Он должен проявить чудеса изобретательности и использовать все свои таланты для мгновенной импровизации; только так он сможет спасти себя и лучшую часть своих владений из этого ужасного положения. Но, несмотря на все, мрачное убеждение, как черная тень, начало просачиваться в его голову. У него очень мало места для маневра. Его лучшая надежда, Тамурелло, бросил его. Даже если ему удастся неопределенно долго удерживать Друна и Глинет на крыше, он не сможет вечно сопротивляться осаждающей армии. Он горько вздохнул от душевной боли. Пришло время для поиска компромисса, для приветливости и умной сделки. Какие условия предложат ему враги? Если он отдаст пленных и инструменты Шимрода, сохранит ли он власть над долиной? Вероятно нет. А замок? Тоже вероятно нет... Наверху царило молчание. Что происходит на вершине Так-Тора? Мысленным зрением Карфилхиот представил себе врагов, стоящих у края утеса; ветер уносит их бесподные ругательства.

Он подошел к окну, посмотрел вверх и увидел тонкую линию, протянувшуюся по небу. Герцог испуганно вскрикнул. На краю Так-Тора стояли люди, приготовившиеся соскользнуть вниз по веревке. Карфилхиот подбежал к лестнице, наклонился над ней и проревел приказ капитану стражи.

— Робнет! Взвод на крышу, быстро!

Он пробежал по своей разрушенной комнате. Лестница, ведущая на крышу, прогнулась под его весом, застонала и заколебалась. Герцог стал подниматься, как можно более легким шагом. Он услышал восклицание Глинет, попытался пойти быстрее и почувствовал, как ступеньки уходят из-под ног. Карфилхиот рванулся и, схватившись за расщепленную балку, подтянулся. Глинет, с белым лицом, стояла над ним. Она взмахнула какой-то сломанной палкой и изо всех сил ударила его по голове. Карфилхиот, ошеломленный, соскользнул вниз и повис, держась одной рукой за балку; потом, отчаянно взмахнув второй рукой, он схватил Глинерт за щиколотку и потянул к себе.

Друн бросился вперед, протянув руку в воздух.

— Дассенах! Мой меч Дассенах! Ко мне!

И Дассенах возник в руке Друна, прилетев из леса Тантреваллес, из чащи, в которую Карфилхиот забросил его. Мальчик высоко поднял меч и ударом сверху пригвоздил запястье Карфилхиота к балке. Глинет брыкнулась, освободилась и отползла в безопасное место. Герцог пронзительно вскрикнул, соскользнул вниз и повис на пригвожденном запястье.

Сидя на петле, приделанной к веревке, вниз соскользнул квадратный широкоплечий человек с темной суровой внешностью. Он спрыгнул на крышу и подошел к Карфилхиоту. Взлед за ним с Так-Тора соскольнул другой. Они подняли герцога на крышу, связали ему руки и ноги веревками, потом повернулись к Глинет и Друну.

— Меня зовут Яне, — сказал человек поменьше Друну, — а это Каргус. Мы — друзья твоего отца.

— Моего отца?

— Вон он, стоит рядом с Шимродом.

Один за другим солдаты Тройса соскальзывали вниз по веревке. Лучники Карфилхиота пытались стрелять по ним снизу, но бойницы не предназначались для стрельбы вверх и стрелы летели мимо.

Тинзин-Фираль опустел. Его защитники погибли один за другим: меч, огонь, недостаток воздуха в запечатанных туннелях и топор палача. Остался последний, Робнет, который вскарабкался на верх стены, окружавшей плац. Он стоял, расширив ноги, ветер раздувал его седые волосы.

— Идите сюда! — громко и хрипло проорал он, вызывая врагов на бой. — Кто хочет встретиться со мной с мечом в руке? Где ваши храбрые воины, ваши герои, ваши благородные рыцари? Идите сюда! Скрестите вашу сталь с моей!

Какое-то время воины Тройса молча глядели на него. Наконец сэр Каргус окликнул его.

— Старик, спускайся! Топор ждет тeбя.

— Поднимайся сюда и возьми меня! Проверь свою сталь!

Каргус кивнул лучникам, и Робнет умер, пронзенный шестью стрелами, вонзившимися ему в шею, грудь и глаз.

Необычные затруднения встретили их в птичнике. Некоторые из пленников, трепеща и увертываясь, взобрались на высокие насесты, чтобы не встречаться с теми, кто пришел освободить их. Сумасшедший король Дьюэл попытался красиво пролететь по клетке, но его подвели крылья: он упал и сломал себе шею.

Подземные тюрьмы содержали такое, что вечно будет являться в страшных снам тем, кто исследовал их. Кричащих палачей приволокли на плац. Ульфы потребовали посадить их на кол; однако Аилл, король Тройсине и Южного Ульфланда запретил пытки, и головы палачей отрубил топор.

Карфилхиота посадили в клетку, установленную на плацу перед замком, и поставили огромную виселицу, в шестьдесят футов высотой. В полдень промозглого ненастного дня, когда с востока налетел странный ветер, герцога подвели к виселице; и опять были слышны страстные голоса:

— Он убегает слишком легко.

Аилл не обратил на крики никакого внимания.

— Вздерните его. — Палач связал руки Карфилхиота за спиной, накинул петлю на голову и герцог повис высоко над землей, брыкаясь и дрыгая ногами: гротескная черная тень на фоне серого неба. Колья сломали и из них сложили костер. Тело Карфилхиота бросили в пламя, где оно подергивалось и извивалось, словно умирая вторично. Из пламени поднялся отвратительный зеленый пар; ветер подхватил его и понес над Долиной Эвандер и морем. Но пар не рассеялся. Его частички соединились и слиплись, и стали предметом, похожим на большую зеленую жемчужину; она упала в океан, где ее проглотил палтус.

Шимрод упаковал в ящики украденные у него аппараты, а также и другие магические инструменты. Он погрузил ящики в фургон, Гвинет села рядом, и маг погнал фургон по долине в старый Исс. Сбоку скакали Аилл и Друн. На берегу ящики погрузили на корабль, который должен был отвезти их в Тройсине.

За час до отплытия Шимрод, движимый внезапной причудой, сел на коня и поскакал вдоль пляжа по тому пути, который он так давно видел во сне. Приблизившись к низкому дворцу рядом с морем, он нашел Меланчу, стоявшую на террасе, как если бы она ждал его.

В двадцати футах от Меланчи Шимрод остановился, и какое-то время сидел в седле, глядя на нее. Она не сказала ни слова, он тоже. Наконец он повернул коня и медленно поехал обратно в Исс.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

РАННЕЙ ВЕСНОЙ того же года посланники от короля Касмира прибыли в Миралдру и попросили аудиенции у короля Аилла.

Герольд объявил их имена:

— Я представляю Его высочеству сэра Нонуса Римского, племянника короля Касмира, герцога Алдрудина из Тварсбейна, герцога Рубарта из Джонга, а также графа Фаниша из Стрэнлипского замка!

Аилл сошел с трона и шагнул вперед.

— Господа, я приветствую вас в Миралдре.

— Вы очень добры, Ваше величество, — сказал сэр Нонус Римский. — Я привез свиток со словами Его величества, короля Лайонесса Касмира. Если вы разрешите, я прочитаю его вам.

— Пожалуйста, сделайте это.

Оруженосец принес сэру Нонусу Римскому круглый футляр, вырезанный из слонового бивня. Сэр Нонус вынул свиток. Оруженосец проворно шагнул вперед и сэр Нонус протянул ему свиток. Потом сэр Нонус Римский обратился к Аиллу:

— Ваше величество, вот слова Касмира, короля Лайонесса.

Оруженосец прочитал монотонным голосом:

Эти Слова предназначены для Его величества, короля Аилла, в его дворце Миралдра, Домрейс: Я верю, что вы находитесь в добром здравии.

Я сожалею о тех обстоятельствах, которые так пагубно повлияли на традиционную дружбу, существовавшую между нашими странами.

Нынешние подозрительность и разлад не служат на пользу ни одной из сторон. Поэтому я предлагаю немедленно прекратить все враждебные действия и заключить мирный договор сроком по меньше мере на один год, в течении которого ни одна из сторон не будет предпринимать вооруженных усилий или военных экспедиций любого сорта без предварительной консультации с другой стороной, за исключением нападения снаружи.

Через год договор продлевается без переговоров, если одна из сторон не уведомит другую о противном. Я надеюсь, что в течении этого времени все разногласия между нашими странами будут улажены и наши будущие связи будут происходить в условия братской любви и поддержки.

Опять, с поздравлениями и лучшими пожеланиями. Дано мной, Касмиром, в Хайдионе, в городе Лайонесс.

Обратно в город Лайонесс сэр Номус Римский привез ответ короля Аилла:

Эти Слова Касмиру, королю Лайонесса, от Аилла, короля Тройсине и Южного Ульфланда: Я принимаю ваше предложение о мире на один год на следующих условиях: Мы в Тройсине не желаем побеждать, завоевывать или оккупировать королевство Лайонесс. Нас сдерживает не только превосходящая сила ваших армий, но и наше собственно нежелание.

Мы не можем чувствовать себя в безопасности, если Лайонесс использует предоставленную передышку для построения военного флота, могущего бросить вызов нашему.

Поэтому я согласен на мир, если вы прекратите строительство военных кораблей, ибо мы считаем это подготовкой к вторжению в Тройсине. Вы считается себя в безопасности благодаря силе ваших сухопутных армий, мы — силе нашего флота. Сейчас ни один из нас не является угрозой другому; давайте сделаем эту взаимную безопасность основой договора.

Аилл.

Когда договор вступил в силу, короли Тройсине и Лайонесса обменялись церемониальными визитами. Сначала в Миралдру приехал Касмир.

Встретившись с Аиллом лицом к лицу, он улыбнулся, а потом в замешательстве нахмурился.

— Где-то я вас видел. Я никогда не забываю лица.

Аилл уклончиво пожал плечами.

— Я не хочу обсуждать память Вашего величества. Насколько я помню, я был в Хайдионе ребенком.

— Да, возможно и так.

В течении всего визита Аилл часто ловил на себе взгляд Касмира, пытливый и изучающий.

Во время плаванья через Лир для ответного визита, Аилл и Друн вышли на нос корабля. Впереди на горизонте показалсь черная тень неправильной формы, Лайонесс.

— Я никогда не говорил тебе о твоей матери, — сказал Аилл. — Возможно настало время рассказать тебе о событиях, приведших к твоему рождению. — Он посмотрел на запад, восток, а потом указал на север.

— Смотри, вон там, где-то милях в десяти или двадцати отсюда, меня бросил в воду мой кровожадный кузен. Я был уже на грани смерти, когда течения вынесли меня на берег. Я пришел в себя и решил, что действительно умер и моя душа отправилась в рай. Я был в саду, в котором в одиночестве жила прекрасная девушка, дочь жестокого отца.

Отец — король Касмир; девушка — принцесса Сулдрун.

Мы по-настоящему полюбили друг друга и собирались убежать из сада, но нас предали. По приказу Касмира меня бросили в глубокую яму, и он, наверно, все еще верит, что я там умер. Твоя мать дала тебе жизнь, и тебя унесли прочь, чтобы обезопасить от Касмира.

От печали и безысходного горя Сулдрун покончила с собой, и за эту муку, которую испытывало существо, безгрешное как лунный свет, я буду всегда до мозга костей ненавидеть Касмира. Вот так обстоит дело.

Друн поглядел вдаль.

— А какой была мама?

— Трудно описать ее. Она была неземным созданием, одиноким и глубоко несчастным. Я считал ее самым прекрасным существом, которое когда либо видел...

Аилл шел через залы Хайдиона, и его осаждали картины прошлого, образы его самого и Сулдрун, такие живые, что ему казалось, будто он слышит шепот их голосов и шелест их одежды; ему показалось, что любовники прошли мимо, искоса посмотрели на него и загадочно улыбнулись сияющими глазами, словно эти двое в простоте душевной не понимали, что играют в опасную игру.

В полдень третьего дня Аилл и Друн вышли из Хайдиона через оранжерею. Они прошли по аркаде, через провисший деревянный портал, вниз по камням и в старый сад.

Они медленно спускались по тропинке, проходя через тишину, которая, как тишина сна, навсегда окутала это место. На развалинах они остановились, и Друн посмотрел вокруг, с благоговением и удивлением.

Воздух наполнял запах гелиотропа; отныне Друн никогда не ощущал его без мгновенной вспышки эмоций.

Когда солнце спряталось среди золотых облаков, оба спустились на пляж и смотрели, как прибой играет с галькой. Скоро наступят сумерки; они вернулись на холм. Около липы Аилл замедлил шаги и остановился, Друн не мог слышать его, и он прошептал.

— Сулдрун! Ты здесь? Сулдрун?

Аилл прислушался, и ему послышался ответный шепот, хотя, возможно, только ветер прошелестел в листьях.

— Сулдрун? — громко сказал Аилл.

Друн подошел к нему и сжал его руку; мальчик уже по-настоящему любил отца.

— Ты говоришь с мамой?

— Я говорю. Но она не отвечает.

Друн поглядел вокруг, потом взглянул на холодное море.

— Пошли. Мне не нравится это место.

— Мне тоже.

Аилл и Друн вышли из сада: два создания, живые и быстрые; если что-то и шептало у старой липы, шепот прекратился и ночной сад опять затих.

Тройские корабли уплыли. Касмир, стоя на террасе перед Хайдионом, наблюдал, как паруса исчезают вдали.

В этот момент к нему пришел брат Умпред.

— Сир, одно слово.

Касмир с холодком посмотрел на него. Соллас, ставшая еще более ревностной христианкой, предложила построить собор для поклонения трем существам, которые она называла «Святая Троица». Касмер подозревал, что это идея брата Умпреда, которого он ненавидел.

— Что ты хочешь? — спросил король.

— Прошлым вечером мне удалось увидеть короля Аилла — он шел на пир.

— Ну и что?

— Вам его лицо не показалось знакомым? — На губах брата Умпреда трепетала игривая и многозначительная улыбка.

Касмир поглядел на него.

— По правде говоря, да.

— А вы помните молодого человека, который утверждал, что я женил его на принцессе Сулдрун?

Нижняя челюсть Касмира отвисла. Он ошеломленно посмотрел на брата Умпреда, потом на море.

— Я бросил его в яму. Он мертв.

— Он сбежал. И все помнит.

Касмир фыркнул.

— Это невозможно. Принцу Друну лет десять.

— А сколько лет королю Аиллу?

— Двадцать два или двадцать три, не больше.

— И он отец ребенка двенадцати-тринадцати лет?

Касмир прошелся взад и вперед, заложив руки за спину.

— Это возможно. Здесь какая-то загадка. — Он остановился и посмотрел на море; корабли Тройса уже исчезли из виду.

Касмир подозвал сэра Мунго, сенешаля.

— Ты помнишь женщину, которую допрашивали в связи с принцессой Сулдрун?

— Конечно, сир.

— Приведи ее сюда.

Вскоре сэр Мунго доложил королю.

— Сир, я попытался выполнить вашу волю, но не преуспел. Эхирма, ее муж и вся семья от мала до велика исчезли; они бросили свою землю и, как говорят, уехали в Тройсине, где получили дворянство.

Касмир не ответил. Он отклонился назад на стуле, поднял бокал красного вина и какое-то время глядел на танцующие отражения пламени, горевшего в камине.

— Здесь какая-то загадка, — пробормотал он себе.

ЭПИЛОГ

ЧТО ТЕПЕРЬ?

Планы короля Касмира были разрушены; на время его честолюбие осталось неудовлетворенным.

И виноват в этом был Аилл, которого он однажды пытался убить, и Касмир питал к Аиллу глубокое отвращение. Король Лайонесса продолжает плести интриги. Тамурелло, боясь Мургена, отсылает Касмира к волшебнику Шан Фарвею. В своих тайных планах они используют имя «Джолд» и оба хранят молчание.

Принцесса Мадук, полуфейри, стала длинноногим сорванцом с темными кудряшками, очаровательным подвижным лицом и необычными привычками; что произойдет с ней? Кто ее отец? По ее просьбе ищущий приключений юноша по имени Травен отправляется на поиски ответа. Если он сумеет его найти, она должна будет исполнить его любое требование. Травен попадает в плен огру Осмину, но спасает себя, научив своего похитителя играть в шахматы.

А что с Глинет, которая полюбила Теневодье и Миралдру, но тоскует по бродячей жизни с доктором Фиделиусом? Кто полюбит и кто завоюет ее?

Аилл, как король Южного Ульфланда, должен считаться со ска, которые ведут войну против всего мира. Думая о ска, он думает и о Татзель, которая живет в замке Санк. Он знает тайный путь в крепость Поелитец: как это знание поможет ему?

Кто выловил палтуса, проглотившего зеленую жемчужину? Кто гордо носит в медальоне эту жемчужину, которая вызывает странные эксцессы в ее поведении?

Много дел осталось незаконченными. Друн не сумел забыть зло, которое причинил ему Фалаэль из Холма Трипси хотя король Тробиус достойно наказал Фалаэля. Из-за свой глубокой прочности Фалаэль спровоцировал войну с троллями из Комин Бэга, в которую их ведет свирепый черт по имени Дарделлой.

А что с Шимродом? Как он справится с ведьмой Меланчой?

И что произойдет с рыцарем Пустого Шлема, и как он поведет себя с замке Рак?

В Свер-Смоде Мурген трудится, чтобы пролить свет на загадки судьбы, но каждое новое озарение рождает новую загадку. Тем временем враг, зловеще улыбаясь, прячется в тенях. Он силен, а Мурген может спустя какое-то время устать, и с печалью признать поражение.

ГЛОССАРИЙ I

ИРЛАНДИЯ И ДРЕВНИЕ ОСТРОВА

Очень мало твердо установленных фактов известно о Партолоне, мятежном принце Даута, который, убив отца, сбежал в Лейнстер. Из Северного Ульфланда происходили фомуары, после известные как фоморы. Король Немед, вместе со своими людьми приплывший из Норвегии, три раза сражался с фоморами около Донегола. Ска, как называли себя воины Немеда, были свирепыми воинами; дважды они побеждали фоморов, и проиграли последнюю битву только из-за магии трех одноногих ведьм: Кух, Гадиш и Фехор; в этой битве был убит Немед.

Ска сражались с честью и отвагой; даже побежденные, они завоевали уважение победителей, которые дали им год и день, чтобы подготовить черные корабли к дальнейшему пути. Наконец, после трех недель пиров, песен, соревнований и питья меда, они отплыли из Ирландии; их королем стал Старн, старший сын Немеда.

Старн повел выживших ска на юг, в Скагану, самую северную часть Геспериды, на западном краю Древних Островов.

Второй сын Немеда, Фергус, поплыл в Арморику и собрал армию из кельтов, извесных как фирболги, с которыми отправился обратно в Ирландию. По дороге, на самом конце Висрода, фирболги наткнулись на ффлау, но их армия была настолько велика, что фирболги решили не сражаться и поплыли дальше в Ирландию, где стали преобладающим народом.

Спустя век племена дану, с приключениями мигрировав из центральной Европы через Малую Азию, Сицилию и Испанию, пересекли Кантабрианский залив и достигли Древних островов, где поселились в Дассине, Тройсине и Лайонессе.

Шестьдесят лет спустя они разделились на две части, одна из которых поплыла в Ирландию, где сразилась с фирболгами в Первой и Второй битвах у Маг Туиред.

Вторая волна кельтов, которая принесла милезиан в Ирландию и бритов в Британию, прошла мимо Древних островов. Тем не менее их маленькие группы мигрировали в Гибрас и основали кельтское королевство Годелия.

ГЛОССАРИЙ II

ФЕЙРИ

Фейри — это халфлинги, такие как тролли, фаллои, огры и гоблины, и непохожие на них веселые дровосеки, сандестины, квисты и дарклинги. Веселые дровосеки и сандестины могу представать в образе людей, но только подчиняясь капризу и всегда ненадолго. Квисты всегда такие, какие они есть, а дарклинги предпочитают только намек на свое присутствие.

Фейри, как и остальные халфлинги, с функциональной точки зрения являются гибридами, с изменяющимися пропорциями основного материала, земли. С течением времени количество земли увеличивается благодаря поступлению воздуха и воды, хотя случайная связь человека и халфлинга ускоряет процесс. Когда халфлинг становится «тяжелым» землей, он приближается к человеку и теряет некоторые или все свои магические способности.

«Тяжелый» фейри с оскорблениями изгоняется из холма, как хам и кретин, отправляется бродить по окрестностям и со временем входит в человеческую общину, где живет, убитый горем, и только изредка использует свою постепенно исчезающую магию. Потомки таких созданий больше обычного восприимчивы к магии и часто становятся ведьмами или колдунами: таковы все маги Древних островов.

Медленно-медленно халфлинги вырождаются; холмы темнеют, и основной жизненный материал халфлингов, земля, рассеивается в человеческой расе. Каждый живой человек унаследует больше или меньше жизненного материала халфлингов из тысяч мирных вливаний. Все знают, что люди обладают этой характерной чертой, но она едва ощущается и редко идентифицируется совершенно точно.

Фейри из холма часто кажется похожим на ребенка из-за своей несдержанности. Ее характер изменяется от одного фейри к другому, но они всегда капризны и часто жестоки.

Похожим образом легко пробудить симпатии фейри, вследствие чего он становится экстравагантно щедрым. Вообще фейри любит хвастаться; он склонен к драматическим позам и быстро сердится. Он также высоко ценит себя и не выносит насмешек, которые мгновенно вызывают в нем открытую ярость. Он равно восхищается красотой и гротескной странностью; для фейри это совершенно эквивалентные свойства.

Фейри эротически непредсказуем и часто в высшей степени неразборчив. Его не особенно привлекают обаяние, молодость или красота; больше всего фейри стремится к чему-нибудь новому. Его привязанность редко длится долго, как и все его прихоти. Он быстро переходит от радости к горю, а от ярости через истерику к смеху, или к любой из дюжины других эмоций, неизвесных более бесстрастной человеческой расе.

Фейри любят проделки. Горе тому гиганту или огру, над кем они решили поиздеваться! Они не дадут ему покоя. Они обладают могущественной магией, которая легко снимается. С жестокой радостью они будут мучить его до тех пор, пока он не спрячется в своем логове или замке.

Фейри — великие музыканты и играют на тысячах причудливых инструментах, некоторые из которых, вроде скрипок, волынок или флейт, переняли у них люди. Иногда они играют джигу и фарсы, чтобы, как говорится, приделать крылья к пяткам; но иногда при свете луны звучат мрачные мелодии, которые никогда не забудет тот, кто их слышал. Во время шествий и торжественных церемоний музыканты играют благородные сложные мелодии, используя темы за пределами человеческого понимания.

Фейри ревнивы, раздражительны и нетерпимы к появлению без приглашения. Мальчик или девочка, по незнанию явившие на луг фейри, может получить жестокие удары ореховыми прутьями. С другой стороны, если фейри дремлют, на ребенка могут не обратить внимание, или даже осыпать его дождем из золотых монет, потому что фейри любят смутить мужчин и женщин как внезапным богатством, так и внезапным несчастьем.

ГЛОССАРИЙ III

СКА

В течении десяти тысяч лет или даже больше ска поддерживали чистоту расы и продолжали соблюдать традицию, говоря на том же самом языке; в результате самые древние хроники, устные и письменные, остаются вполне понятными, без налета архаики. Их мифы рассказывают о миграциях на север вслед за вюрмским оледенением; их самые старые рассказы о чудовищах включают мастодонтов, пещерных медведей и ужасных волков. В своих сагах они сражаются в битвах с каннибалами-неандертальцами, и полностью уничтожают их в решающем сражении, в котором красная кровь залила лед озера Ко (в Дании).

Вслед за ледниками они отправились на север в девственную глушь Скандинавии, которую объявили своей родиной. Здесь они научились плавить бурый железняк, из которого ковали орудия, оружие и части строений; они построили морские корабли и доверили себя компасу.

Около 2500 до н. э. орда арийцев, ур-готы, мигрировала в Скандинавию с севера, заставив более цивилизованных ска отправиться на запад, на край Норвегии и, в конце концов, в море.

Остатки ска высадились в Ирландии и вошли в ирладские мифы как «Немедяне»: сыновья Немеда. Ур-готы восприняли нравы ска и стали прародителями трех различных готических народов, из которых самыми заметными являются германцы и викинги.

В Ирландию мигрировали и фоморы из Фомории (Северный Ульфланд); они встретились со ска в трех великих битвах, заставив тех покинуть Ирландию. На этот раз ска отправились на юг, в Скагану, которую поклялись никогда не оставлять. Закаленные горькими превратностями судьбы, они превратились в расу воинов-аристократов и стали считать себя в состоянии войны со всем миром. Всех остальных людей они считают недочеловеками, только немногим отличающимися от животных. Между собой они справедливы, кротки и рассудительны; с другими они бесстрастно безжалостны: философия ска рассматривает чужие народы только как инструмент для выживания.

Примечание переводчика

Начиная переводить, я понятия не имел о переводах А. Фета. Когда же я узнал о них, было переведено уже около 9/10 текста, и я закончил перевод. О дальнейшей судьбе героев смотрите в переводах Фета.

А. Вироховский.

Примечания

1

Гильда Премудрый, ( умер ок. 569/570) —британский святой, известен своим сочинением «О погибели Британии» (De Excidio Britanniae). «О погибели Британии» — это обширное письмо-проповедь на латинском языке в 110 главах. В нём автор анализирует причины морального упадка своих современников: главы 3-25 содержат краткий очерк истории Британии в I—VI веках нашей эры и являются уникальным историческим источником, особенно в отношении истории завоевания востока Британии англосаксами.

(обратно)

2

Ненний — валлийский историк VIII—IX века, автор «Истории бриттов», где описывается история Британии от заселения острова до эпохи короля Артура и приводятся отдельные данные по более поздним периодам.

(обратно)

3

Беда Достопочтенный (Досточтимый) (ок. 672 или 673 — 735) — бенедиктинский монах в монастыре святого Петра в Нортумбрии и в монастыре святого Павла в современном Джарроу. Написал одну из первых историй Англии под названием «Церковная история народа англов» (лат. Historia ecclesiastica gentis Anglorum, англ. Ecclesiastical History of the English People), которая принесла ему славу «отца английской истории».

(обратно)

4

Гальфрид Монмутский (ок. 1100 — 1154/1155) — священник и писатель, сыгравший важную роль в развитии истории в Британии и заложивший основы артуровской традиции в известном сегодня виде.

Гальфрид создал несколько заметных литературных произведений. Самое раннее из них — «Пророчества Мерлина» , написанное до 1135 года и опубликованное по просьбе Александра, епископа Линкольна. Они представляют собой несколько апокалиптических текстов, которые Гальфрид представил как принадлежащие волшебнику Мерлину. Именно к Гальфриду восходит эта версия его имени (в валлийской традиции оно выглядит как Myrddin). «Пророчества» были первым приписываемым Мерлину произведением, известным вне Уэльса.

Ещё один труд Гальфрида — «История королей Британии». Гальфрид представил её как истинную историю Британии от заселения её Брутом, потомком троянского героя Энея, до смерти Кадваладра в VII веке. В частности, в этом труде содержатся рассказы о вторжении Цезаря, Леире и Кимбелине (пересказанные Шекспиром в «Короле Лире» и «Цимбелине»), и короле Артуре.

Наконец, между 1149 и 1151 годом Гальфрид написал «Жизнь Мерлина». Это эпическое повествование, написанное гекзаметром, является пересказом валлийских преданий о Мерлине (точнее, о «дикаре Мерлине).

(обратно)

5

Св. Колумба — ирландский монах, проповедник христианства в Шотландии. Св. Колумба считается одним из «двенадцати апостолов Ирландии». В 563 году святой Колумба основал первый монастырь на территории нынешней Шотландии и был там настоятелем.

(обратно)

6

Деяния всех четырех описаны в редкой хронике «Дети св. Улдины». (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

7

Безусловно свой Круглый стол король Артур создал по образцу Каирбры ан Медхан (прим Дж. Вэнса).

(обратно)

8

См. Глоссарий III (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

9

Тогда геральдика — а также теория и практика рыцарства — была простой и здоровой, а не такой барочно экстравагантной, как в будущем (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

10

Согласно легенде для своего дела Таббра и Золтра нанимали лоалда, подводного великана, хотя до сих неизвестно, чем они с ним расплатились (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

11

Дедом Хловода был Балеарик Этрусский (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

12

В то время люди обращались друг к другу по-разному в зависимости от сотен причин. Совершенно невозможно перевести титулы на современный язык, сохраняя все оттенки обращения; поэтому мы используем более знакомые, хотя и более простые термины (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

13

В то время еще не было турниров, в которых рыцари сражались в потешных сражениях. Во время праздников боролись, состязались в скачках и вольтижировке: относительно мирные развлечения, в которых редко участвовали аристократы (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

14

Voluspa на др. скандинавском означает «носитель мудрости» или «божественная мудрость». По-видимости король имеет в виду красное вино.

(обратно)

15

Один из народов, живших на Древних Островах в третьей эре (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

16

Бакштаги — снасти стоячего такелажа, поддерживающие с боков и кормы рангоутные деревья, боканцы, шлюпбалки и т. п. На кораблях с косым парусным вооружением, как в нашем случае, для обеспечения возможности перехода гика с борта на борт при перемене галса нижние концы бакштагов выполняются скользящими по рельсу на палубе, натягиваемыми с помощью рычагов или талей, либо пропускаются через блоки.

(обратно)

17

Скандинавская тминная водка.

(обратно)

18

Стол, Каирбра ан Медхан, делился на двадцать три сектора, на каждом из которых были вырезаны ныне нечитаемые символы, предположительно имена двадцати двух рыцарей, служивших легендарному королю Махадиону, и самого Махадиона. Впоследствии стол, сделанный в стиле Каирбра ан Медхан, прославился под именем Круглого стола короля Артура.

(обратно)

19

Буквально «пик на пике» на одном из древних языков (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

20

Где бы маги не встречались, всегда появлялся еще один: высокий, завернутый в длинный черный плащ, в черной широкополой шляпе, скрывавшей черты лица. Он всегда стоял в тени и никогда не разговаривал; если тому или другому из магов удавалось заглянуть ему в лицо, они видели черную пустоту с парой далеких звезд на том месте, где должны были находиться глаза. Присутствие девятого мага (если это был маг) поначалу вызвало тревогу, но поскольку со временем стало ясно, что тот ничего не делает, на него перестали обращать внимание, и только изредко бросали косые вгляды (прим Дж. Вэнса).

(обратно)

21

Второе я, двойник (лат.).

(обратно)

22

Шимрод тоже считался продолжением или alter ego Мургена, хотя их личности были разделены и вообще это совершенно разные люди (прим Дж. Вэнса).

(обратно)

23

Последняя в иерархии фейри. Сначал идут феи, потом фаллои, гоблины, черти и, наконец, скаки (прим Дж. Вэнса).

(обратно)

24

Фейри достаточно часто меняют рост. Имея дело с людьми, они становятся ростом с ребенка, иногда, очень редко, больше. А если их застать врасплох, чаще всего они будут не выше четырех дюймов. Сами фейри не обращают на рост никакого внимания . См. Глоссарий II (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

25

Фейри разделяют с людьми такие качества как злоба, зависть, предательство и безжалостность; однако в них нет милосердия, доброты и жалости. А шутки фейри никогда не веселят их жертв (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

26

Кабошон — драгоценный или полудрагоценный камень, поверхность которого обработана таким образом, что стала гладкой и выпуклой, без граней.

(обратно)

27

Габбро — вулканический камень, напоминающий гранит.

(обратно)

28

Гомар: древнее королевство, включавшее в себя весь Северный Гибрас и Гесперийские острова (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

29

Единица желчности и злобы, заключенных в проклятии (примечание Дж. Вэнса).

(обратно)

30

Старая улица, бегущая от Атлантического Океана в залив Кантабрия, была проложена Магдалами за две тысячи лет до появления дану. Согласно популярной легенде, каждый шаг по Старой Улице смотрел на поле битвы. Когда на Белтейн над ней светит полная луна, призраки убитых встают по сторонам Старой Улицы и глядят на врагов по ту сторону дороги (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

31

Двуногие: полупрезрутельный термин, которым ска обозначают всех остальных людей, кроме себя; это сокращение от «двуногие животные», т.е. нечто среднее между ска и «четырехногими животными». Еще одна унизительная кличка «пахнущий лошадью» относится к разнице в запахе. Ска пахнут, не неприятно, камфорой, скипидаром и слегка мускусом. (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

32

Напоминание: «король», «принц», «герцог», «лорд», «барон», «простолюдин» используются более-менее произвольно и неточно, чтобы указать на соответствующие уровни статуса в иерархии ска. Разница в рангах ска очень специфична; только «король», «принц» и «герцог» передаются по наследству, и все, кроме «короля», могут быть заработаны благодаря доблести или героическим поступкам. Таким образом «простолюдин», убивший или захвативший в плен пятерых врагов, становится «рыцарем», а другие точно кодифицированные достижения могут потом его сделать «бароном», «лордом», «герцогом» и, наконец, «великим герцогом» или «принцем». Король избирается на совете герцогов, обычным голосованием; династия передается по прямой линии только наследникам мужского полу до тех пор, пока династия не истощится или совет не лишит ее власти. Для краткого описания истории ска см. Глосасарий III (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

33

Конечно выражение «Зал Древней Чести» — не более, чем приблизительный перевод (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

34

Водяной уровень дошел до нас в нескольких видах. Ска использовали пару деревянных желобов, каждый двадцать футов длиной с сечением в четыре квадратных дюйма. Вода в желобах лежала совершенно горизонтально; поплавки на каждом конце давали возможность разместить горизонтально сами желоба. Последовательно сдвигая желоба, можно было продолжать желаемую горизонталь бесконечно, точность ограничивалась только терпением инженера.

(обратно)

35

Да, здесь нужно примечание (быть может Вэнс пошутил). Титул Knight-Companion (кавалер, или рыцарь-кавалер) носили (и носят) младшие 24 члена Ордена подвязки. Сейчас, например среди них Эдвард Хит, Джон Мейджор, а также баронесса Соамс — дочь сэра Уинстона Черчилля.

(обратно)

36

В конном спорте — поворот лошади кругом или на пол-оборота.

(обратно)

37

Фаллои: худые халфлинги, похожий на фейри, но больше по размерам, не такие фигляры и не так ловко управляющеся с магией; на Древних Островах они встречаются даже реже, чем фейри (прим. Дж. Вэнса).

(обратно)

38

Материал фейри, сотканный из шелка одуванчиков (прим Дж. Вэнса).

(обратно)

39

Транец (морской термин) — плоский срез кормы шлюпки, яхты или другого судна.

(обратно)

Оглавление

Джек Вэнс. Лайонесс: Сад Сулдрун

  ВСТУПЛЕНИЕ

  ГЛАВА ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ВТОРАЯ

  ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ПЯТАЯ

  ГЛАВА ШЕСТАЯ

  ГЛАВА СЕДЬМАЯ

  ГЛАВА ВОСЬМАЯ

  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

  ЭПИЛОГ

  ГЛОССАРИЙ I

  ГЛОССАРИЙ II

  ГЛОССАРИЙ III

  Примечание переводчика

*** Примечания ***