КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Брешь [Патрик Ли] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Патрик Ли Брешь

Что за чертовщина здесь творится?

Что еще считается нормой в мире Пэйдж? Какими возможностями обладают ее враги? И с чем они столкнулись?

Его размышления прервал звук. Последнее, что ему хотелось бы сейчас слышать. Звук несущих винтов. Они здесь. Пройдет всего пара минут, и их с Пэйдж заберут из здания, усадят в свой геликоптер и начнут, надо думать, петлять над долинами на малой высоте, скорее всего, невидимые для чьих-либо радаров. Возможно, у этих людей найдутся инструменты и препараты, которые позволят им на некоторое время поддерживать в Пэйдж жизнь: с тем, чтобы пробудить ее для нового марафона мучений.

Если он не убьет ее раньше.

Должно быть, просто настало время. Мог ли он сделать такой выбор? Логика твердо и ясно говорила ему, что в противном случае он горько пожалеет.

Вместе с колебаниями зародилась ненависть — горестная, какой ему не доводилось испытывать годами. Ненависть к этим людям, вынудившим его оказаться перед подобным выбором.

И тут вертолет взорвался.

Данная книга является художественным произведением. Имена, образы, названия и события являются плодом авторского вымысла и не должны восприниматься как реальные. Любые совпадения с существующими или существовавшими в действительности происшествиями, местами, организациями или личностями, как живущими, так и умершими, являются исключительно случайными.

Посвящается моей матери

Благодарности

У меня просто нет возможности поблагодарить этих замечательных людей так, как они того заслуживают, но позволю себе хотя бы попытаться.

Это Жаннет Рейд, самый трудолюбивый литературный агент из подвизающихся в этом бизнесе, которая, должно быть, по прибытии в Нью-Йорк восприняла слова о том, что этот «город никогда не спит», буквально.

Это мой редактор в издательстве «Харпер-Коллинз» Сара Дуранд, поверившая, что эта история заслуживает права на существование, и сделавшая все возможное, чтобы провести ее сквозь все тернии.

Это Эмили Крамп и замечательные сотрудники «Харпер-Коллинз», чей нелегкий труд заслуживает куда большего, чем несколько строк на печатной странице.

Часть 1 ЧЕРНАЯ ПТИЦА

Глава 01

В первую годовщину своего освобождения из тюрьмы Трэвис Чейз проснулся в четыре часа утра, разбуженный светом, окаймлявшим задернутые занавески. Он забросил свой рюкзак в «Эксплорер», выехал из Фэрбенкса по дороге штата номер 2 и спустя час уже гнал машину по плотному гравию Датонского шоссе по направлению к Северному полярному кругу и дальше, к хребту Брукс. С вершин самых высоких холмов можно было на мили вперед видеть полосу дороги и трубопроводы, переваливавшие через гребни пониже и змеящиеся по поросшим розовеющим мелколистником долинам.

Это путешествие не представляло собой празднование юбилея. Вовсе нет. Скорее то был способ поразмыслить над всем случившимся: понять, к чему он пришел, где находится и куда двигаться дальше.

Судя по показаниям на приборной панели температура снаружи равнялась пятидесяти девяти градусам[1]: Трэвис опустил окна, чтоб машину продувало влажным сквозняком. Здесь, в горах, даже в разгар лета воздух пахнул так, как в Миннеаполисе весной, — свежей травой, только-только появившейся из-под снежного покрова.

К десяти утра он доехал до Колдфута и остановился перекусить. Поселение, состоявшее всего из нескольких зданий, с населением в пару десятков человек существовало исключительно за счет проезжавшего по дороге транспорта, большую часть которого составляли грузовики, направлявшиеся к находившимся в 250 милях к северу нефтепромыслам Прудхоу-Бэй. По существу, Колдфут представлял собой последний форпост цивилизации перед тем, как дорога пересекала возвышенность и начинала свой долгий спуск по направлению к морю.

Но Трэвис так далеко не собирался. Нужные ему горы находились прямо здесь. К западу от города располагался национальный парк «Ворота Арктики» с протянувшимся дугой на две сотни миль к юго-западу хребтом. Ведущих туда дорог и даже пешеходных троп поблизости не пролегало. Туристические маршруты проходили в других местах, а поскольку путеводители и сайты подробно знакомили любителей самостоятельных путешествий со множеством надежных, проверенных путей, Трэвис доскональнейшим образом изучил их и выбрал свой курс так, чтобы их избежать.

Оставив «Эксплорер» на стоянке, он наполнил водой кожаные фляги, закинул за спину рюкзак и еще до одиннадцати отправился в путь. Пообедать (пакет лиофилизированного шелушеного риса был приготовлен с помощью маленькой пропановой горелки) Трэвис остановился, уже поднявшись на гребень первого кряжа, в двух тысячах футов над городком. Обратно на юг уходили семьдесят миль проделанного утром пути. Уходили в бесконечность и назад, в мир, в те места, между которыми он должен был выбирать.

Аляска или Миннесота?

Разумеется, существовало сильное давление, вынуждавшее вернуться домой. Давление со стороны всех тех, кого он там знал. Всего лишь через месяц после освобождения Трэвис приобрел билет в один конец до Фэрбенкса: некоторые из родственников даже не успели с ним повидаться. Какое будущее ждало его на дальнем севере, в двух тысячах миль от близких?

А какое будущее ждало его среди них? Даже для тех немногих, которые могли понять и простить все, что он совершил, Трэвис навсегда останется братом, угодившим за решетку около двадцати пяти и вышедшим оттуда лишь к сорока. И через двадцать лет в глазах следующего поколения он останется в первую очередь таким вот малым. Этаким вот дядюшкой. Так не лучше ли со всем этим разделаться одним махом?

Прежде чем пришло время остановиться на ночевку, он успел добраться до следующего гребня, причем последние несколько часов прошел в быстро холодеющих сумерках, в то время как солнце постепенно утопало в тумане, затягивавшем горизонт пусть не строго, но все же в северном направлении. Колышки палатки Трэвис вбил в мягкую почву рядом с протянувшимся по взгорью на мили вперед снежным полем и примерно с час сидел перед ней, ожидая, когда его сморит сон.

Примерно в милях пяти к западу — здесь, в горах, расстояния были обманчивы — виднелся скальный кряж, превышавший по высоте предгорья, через которые Трэвис уже перебрался. Углядев в угасающем свете мелькавшие на каменистом склоне тени, Трэвис достал бинокль и с минуту всматривался, прежде чем разобрал, что именно он видит. То были дикие овцы, перемещавшиеся по почти вертикальной гранитной стене с поразительной, просто пугающей легкостью. Ягнята не старше двух месяцев от роду уверенно следовали за овцематками. Трэвис наблюдал за ними до тех пор, пока они не исчезли за изгибом скалы.

Наконец, ощутив в руках и ногах баюкающую тяжесть, он залез в палатку, забрался в спальный мешок и под шелест ветра в короткой траве провалился в сон.


Пробудился Трэвис с участившимся пульсом, осознавая, что его что-то напугало, хотя и понятия не имея, что именно.

Судя по тому, как просачивался сквозь парусину свет, снаружи уже стало гораздо светлее, хотя по часам было чуть больше трех утра. Он заморгал, стараясь прогнать остатки сна, и в этот миг над кряжем разразился тройной громовой раскат. Секунду спустя земля содрогнулась: казалось, волна исходила прямо из горы под ним.

Расслабившись, Трэвис нырнул обратно в спальный мешок и потер глаза. Беззвучно вспыхнула молния, ярко осветив западную стенку палатки: он засек время на своих часах и отсчитал тридцать пять секунд, прежде чем снова громыхнул гром. Стало быть, гроза бушевала в семи милях от него.

Его снова стало клонить в сон, и усиление бури ничуть тому не мешало. Напротив, он находил странное успокоение в этих звуках, самой подходящей колыбельной для столь дикой, суровой местности. По прошествии нескольких минут гроза приблизилась, а вспышки молний и громовые раскаты стали почти непрерывными.

Уже почти ускользнув за грань сознания, Трэвис сквозь шум бури вдруг услышал нечто, заставившее его снова открыть глаза. Он обратил ухо к западу и прислушался. Что там такое — уж, во всяком случае, точно не гром. И не крик или вой, издаваемый человеком или животным. Больше всего это напоминало ему визг, раздающийся, когда сверлят металл, — звук, хорошо знакомый ему по тюремной мастерской.

Да, похоже, он самый и есть. Стало быть, это не более чем собственные призраки, появляющиеся на грани сна, чтобы досадить ему. Да, они навязчивы и неотступны, но он уже научился их игнорировать.

Трэвис снова закрыл глаза и заснул.


Спустя три часа Трэвис устроил привал в тридцати шести милях от Колдфута. Впрочем, добирался он туда не по прямой и, судя по данным навигатора, проделал путь больше, чем в сорок девять миль. Перекусил он разогретым супом, приправленным чили (хотя все эти консервированные продукты, на его взгляд, по вкусу больше походили на собственную упаковку, чем на то, что на ней было написано), на краю обнесенной крутыми горными склонами долины, уходящей в глубину футов на шестьсот, — широкой, плоской, тянувшейся почти прямо на северо-запад мили на три.

В выемке долины лежали облака, клубившиеся вокруг утесов и возвышений, заполняя впадины и уподобляя их дымящимся прудам. Непосредственно под Трэвисом дно было скрыто почти полностью, хотя временами, когда косые лучи солнца пробивались сквозь плотный туман, ему удавалось заметить, как под ним что-то сверкало. Вода, а может быть, лед.

Сон был крепким, спокойным и прерывался лишь дважды, на сей раз не громом, а воем волков. Он понятия не имел, на каком расстоянии они находятся, хотя порой казалось, что до них не больше четверти мили. Ему доводилось читать о том, что волчьи стаи меняют громкость своего воя, чтобы не дать возможности жертвам, равно как и другим волкам, возможным соперникам, точно определить дистанцию. В отношении людей это тоже срабатывало.

В шесть утра Трэвис проснулся, откинул полог палатки и сел, вдыхая морозный воздух, куда более холодный, чем в предыдущую ночь. Видимая линия горизонта отодвинулась дальше, чем когда-либо за все время путешествия.

Аляска или Миннесота?

Он пришел сюда, чтобы найти ответ на свой вопрос. Но пока в этом отнюдь не преуспел. Доводы за и против той и другой позиции сменяли друг друга, циркулируя в его сознании. Дома находились родные и друзья, которые пусть никогда и не скрывали своих суждений, все же относились к его прошлому терпимее, чем кто-либо посторонний. Там находился его брат Джеф, который предложил Трэвису участие в затеянном им бизнесе в области программного обеспечения и с самого начала ввел его в курс дела.

Но, помимо этого, дом был наполнен призраками прошлого, и каждая улочка по соседству с ним проседала под гнетом тягостных воспоминаний.

Аляска — совсем другое дело. То, что окружало его здесь, — безупречная пустота, вовсе не претендующая на то, чтобы в том или ином смысле понять его, и совершенно не пытающаяся вернуть его на старую колею. Отправляясь в Фэрбенкс, Трэвис не взял с собой ничего, даже временами казалось, самого себя. Год назад, в первый свой день на воле, он ни за что бы в такое не поверил, но здесь ему, бывало, доводилось провести целый день, ни разу не вспомнив ни о тюрьме, ни о том, что он сделал, чтобы туда попасть. Здесь он порой вообще не был тем парнем. И черт бы его побрал, если это ощущение не крепло с каждым днем.

И все это пойдет прахом, стоит только ему ступить на прежнюю почву. По этой причине, если не по какой-либо другой, Трэвис полагал, что знает, к какому пути склоняется.

Расстегнув молнию спальника, он натянул штаны, сапоги и перебросил ноги наружу. Трава, еще вчера мягкая, теперь похрустывала под его подошвами. Он постоял, потягиваясь, потом опустился на колени, достал из рюкзака газовую горелку и металлическую чашку: несколько мгновений, и голубое пламя уже с шипением разогревало воду для кофе. Дожидаясь, пока она закипит, Трэвис подошел к обрыву и оглядел сверху долину, благо теперь, когда воздух сделался кристально чистым, вид открывался превосходный.

Он замер. Остолбенел, вытаращив глаза, ошеломленный настолько, что в первое мгновение не способен был даже моргнуть.

На дне долины лежал разбитый «Боинг-747».

Глава 02

За девяносто секунд Трэвис ухитрился упаковать все, включая палатку, и припустил бегом вдоль края долины. Как мог здесь оказаться самолет? И как это может быть, чтобы он просто лежал на земле, а над ним не вились вертолеты, вокруг не хлопотали сотни представителей спасательных служб, вооруженных ацетиленовыми горелками и схемами самолета, осторожно прорезающих фюзеляж в дюжине мест?

Как может быть, чтобы внизу лежал разбившийся самолет, а рядом никого не было?

Там, где он останавливался на ночлег, обрыв над долиной был слишком крут для того, чтобы пытаться спуститься вниз, но в полумиле к северо-западу Трэвис приметил узкий выступ, уходивший вниз с наклоном примерно градусов в сорок. Тоже чертовски круто, но по крайней мере не отвесно. Правда, требовалась немалая осторожность, чтобы, спускаясь там, да еще со всем своим грузом, не полететь кубарем и не переломать себе при этом все кости, в этом случае выжившим пассажирам, если, конечно, таковые имелись, вряд ли стоило бы ждать от него помощи.

Другое дело, что и при благоприятном спуске он мог лишь попытаться сделать что-то лично, поскольку никакой возможности вызвать подмогу у него не было. Сотовый телефон, лежавший в рюкзаке, стал бесполезным в сорока милях от Фэрбенкса, а рация, служившая лучшим средством связи на шоссе, осталась в машине, на парковочной площадке возле топливного склада.

Но, хотя двигаться приходилось с величайшей осторожностью, ему трудно было оторвать взгляд от невероятного зрелища внизу.

Судя по всему, пилоты пытались посадить самолет: он лежал, развернутый кабиной вдоль долины, словно она представляла собой взлетно-посадочную полосу. Позади, более чем на три сотни ярдов, тянулись глубокие борозды проделанного им тормозного пути. Примерно на уровне середины этого следа валялось правое крыло, оторвавшееся от корпуса при столкновении с торчавшим утесом. Лишь слепая удача не дала самолету превратиться в объятый пламенем ад: инерция увлекла корпус дальше по устилавшему дно долины снежному полю, помешав топливу воспламениться.

В остальном, учитывая обстоятельства, воздушное судно выглядело пострадавшим не так уж страшно. Хвост отломился и лежал, завалившись на левый стабилизатор, словно сломанная конечность, держащаяся на одной коже. Фюзеляж получил в тех местах пробоины, вертикальные щели в фут шириной, из которых торчали обрывки проводов и изоляции. Сквозь эти трещины Трэвис видел внутри корпуса лишь темное пространство, хотя с такого расстояния не различил бы ничего даже и при ярком освещении. Во всяком случае, никакого движения ни внутри, ни рядом с потерпевшим крушение самолетом заметно не было. Как и признаков того, что нечто подобное имело место раньше. Никто не вытаскивал из самолета припасы, не устраивал с ним рядом аварийный лагерь. Может быть, люди просто решили остаться внутри, как в укрытии? Или все получили столь серьезные повреждения, что вообще не могли двигаться?

Расстояние делало бесполезными попытки разглядеть, есть ли вокруг отпечатки ног. Снежное поле, примороженное в результате похолодания, сверкало так, что почти слепило, и с шестисотфутовой высоты было решительно невозможно углядеть, покидал ли кто-нибудь упавший самолет, чтобы поискать помощь.

Помощь. Прозвучав в сознании, это слово вернуло его к мысли, повергшей в растерянность. Как могло случиться, чтобы к месту крушения «Боинга-747» до сих пор никто не прибыл? Кстати — «до сих пор», это сколько времени? Господи, когда же случилась катастрофа?

Три дня назад — тут же пришел ответ. Три дня назад Трэвис услышал сквозь шум грозы скрежет рвущегося металла: сейчас это вспомнилось ему со всей отчетливостью. Теперь ясно, что он слышал звук чертова крушения.

Три дня — и никто не прибыл к месту катастрофы? Более того, не велось никаких поисков: за все время своего путешествия через горы Трэвис не видел поисковых самолетов или вертолетов, даже не слышал шума их моторов. И это при том, что гробанулась здесь не одномоторная «Сессна», вылетевшая незнамо куда без полетного плана и пропавшая без вести. Воздушные лайнеры с избытком оснащены разнообразнейшими системами связи: тут тебе и мощные радиостанции, и двусторонние спутниковые коммуникаторы, и, надо думать, какие-нибудь другие штуковины, о которых он даже и не догадывается. Даже если каким-то чудом все эти приборы накрылись одновременно, на диспетчерском пункте международного аэропорта в Фэрбенксе должны были зафиксировать последнее местонахождение самолета. Да уже через час после того, как прервалась связь, на поиски лайнера должны были выслать целую армию.

Трэвис добрался до узкого, постепенно расширявшегося вниз наклонного спуска. Он оказался труднее и круче, чем это выглядело издали, однако более пологого спуска в пределах видимости в обоих направлениях не наблюдалось. Пытаться спуститься здесь, по прямой, было бы сущим самоубийством, но переход наискось казался задачей хоть и нелегкой, но выполнимой. Ступив на склон, Трэвис обнаружил, что его поверхность по крайней мере отвечала имевшимся надеждам: была достаточно мягкой, чтобы обеспечить сцепление, но не глинистой и скользкой, что сулило бы дополнительные неудобства. Кроме того, спускаясь, приникнув к склону и держась за траву, риск потерять равновесие можно было свести к минимуму.

Спустя пятнадцать минут, припустив вдоль одной из борозд в дне долины, оказавшейся достаточно широкой и глубокой, чтобы по ней мог проехать «Хаммер», Трэвис поравнялся с оторванным крылом, валявшимся, словно брошенная игрушка, рядом с отломавшим его скальным зубцом.

Стоило Трэвису оказаться на снежном поле, как в ноздри ударил запах авиационного топлива: снег был пропитан им насквозь. Едва сделав шаг, каждый его след тут же заполнялся розоватой жидкостью.

Теперь авиалайнер отделяло от него расстояние, меньшее, чем футбольное поле. Корпус развернуло на несколько градусов против часовой стрелки, так, что его левая, с неповрежденным крылом, сторона отсюда была видна лучше, чем правая.

А вот никаких следов на снегу вокруг так и не было видно.

Впереди над долиной высился хвост лайнера: даже с обломанным стабилизатором он вздымался над головой Трэвиса на высоту четырехэтажного дома. Вес левого крыла завалил корпус на левый борт, оба двигателя зарылись глубоко в снег. Пройдя мимо хвоста, он нерешительно остановился ярдах в десяти от крыла, между двумя бороздами, оставленными в снегу двигателями.

Все три трещины в фюзеляже, увиденные им сверху, находились на этой стороне корпуса. Ближайший пролом, до которого оставалось всего несколько шагов, был достаточно широк, чтобы туда можно было пролезть, а вот рассмотреть что-либо внутри, даже со столь близкого расстояния, не удавалось: там царила кромешная тьма. Иллюминаторы не помогали: из-за наклона корпуса в них лишь отражался снег.

Трэвис набрал полную грудь воздуха и что было мочи крикнул:

— Есть там кто-нибудь?

Его возглас был несколько раз отчетливо повторен эхом. Другого ответа не последовало.

Он подошел к пролому, опробовал на прочность металл по обоим его краям и осторожно залез внутрь корпуса…

Это был не пассажирский авиалайнер.

Глава 03

Внутреннее пространство, в которое проник Трэвис, было заполнено рядами инструментальных и приборных панелей и более всего напоминало ужатый в размерах пункт управления НАСА. Терминалы тянулись от хвоста до переборки в передней части секции, находившейся от него футах в тридцати. Привинченные к полу позади каждого терминала вращающиеся кресла остались на своих местах, а все, что не было закреплено, беспорядочно скатилось к левой стенке фюзеляжа.

Запах топлива хоть и оставался достаточно сильным, уступал место чему-то более свежему. Тоже казавшемуся знакомым. Во тьме, непроглядность которой лишь подчеркивали полосы попадавшего снаружи сквозь иллюминаторы и щели света, Трэвис определил этот запах еще до того, как различил его источник.

Кровь. То была кровь, растекшаяся под крошевом обломков. Растекшаяся под его ногами.

У него скрутило желудок, и он, отвернувшись к бреши в стене, высунул голову наружу, чтобы сделать вдох, и, хотя воздух снаружи был насыщен парами топлива, это помогло. Стараясь теперь не вдыхать слишком глубоко, Трэвис снова нырнул внутрь, поднял руку, загораживаясь от падавшего снаружи света, и внимательно всмотрелся в царивший внутри разгром в поисках того, что, как знал, должно было там находиться.

И разумеется, нашел, что искал. Они были там.

Среди обломков валялось около дюжины тел.

Точнее, на обломках. Не под ними, а над ними. Что было странно.

Придвинувшись и присмотревшись внимательнее, Трэвис понял, в чем дело, и в его желудке на месте недавней тошноты возник ледяной ком. Эти люди погибли не из-за авиакатастрофы. Каждая из жертв получила по две, легших очень близко одна к другой, пули в висок.

Он замер, прислушиваясь, стараясь уловить на борту признаки движения. Логика подсказывала ему, что убийца (или убийцы) вряд ли могли оставаться на борту. Самолет лежал в долине уже три дня, а массовое убийство, скорее всего, было свершено сразу или вскоре после аварийного приземления. Оставаться на борту самолета у стрелков не было никакого резона, а вот поводов убраться отсюда поскорее и подальше было более чем достаточно.

Он все равно простоял секунд десять, напрягая слух, но так и не услышал ничего, кроме скорбного стона ветра, продувавшего долину и залетавшего в щели фюзеляжа. Исполнявшего отходную по умершим.

Взгляд Трэвиса снова обратился к ним. Все погибшие были одеты одинаково, в черных брюках и накрахмаленных голубых рубашках: вроде и не военная униформа, но вряд ли это было случайным совпадением вкусов. Никаких знаков различия, символов или эмблем на одежде не имелось, так что определить ранг каждого не представлялось возможным. Девять человек из числа убитых были белыми, трое — чернокожими, семеро мужчин, пять женщин. Возраст, из-за вздутия, определить было трудно; по прикидкам Трэвиса, то были люди средних лет, от тридцати до пятидесяти.

Только сейчас он вспомнил одну странность, касавшуюся наружного оформления самолета, до сих пор из-за спешки и возбуждения оставленную им без внимания. На корпусе не было никаких надписей и обозначений, даже хвостового номера.

Что же это за хреновина?

Он, ясное дело, смотрел достаточно полуночных программ канала «Дискавери», чтобы знать: в распоряжении правительства имеются пилотируемые командные пункты, зарезервированные на крайний случай: если стационарные штабы, вроде Пентагона, будут уничтожены первым ударом вероятного противника. Их называли «самолеты Судного дня». На их создание и содержание налогоплательщикам приходилось выкладывать миллиарды долларов, и дай бог, чтобы эти деньги так навсегда и остались потраченными попусту.

Но если это и вправду «самолет Судного дня», то тот факт, что его до сих пор никто не нашел, казался еще более невероятным.

Хотя нет, кто-то его все же нашел, не так ли?

Выпрямившись, Трэвис снова обвел взглядом распростертые тела, разбитые приборы и инструменты, которыми управляли эти люди.

Сплошные вопросы. И нет никаких ответов.

Впрочем, раз уж на то пошло, и надобности в них тоже нет.

Помочь этим людям он ничем не может, а все остальное его не касается. Вопрос закрыт. Пора сваливать. Вернуться в Колдфут и рассказать ребятам в закусочной, что он совершил славное путешествие без каких-либо происшествий.

Уже возвращаясь к бреши в корпусе, он снова всмотрелся вперед, и на сей раз его уже успевшие приспособиться к сумраку глаза различили в передней переборке дверной проем. За ним, футов на сто к носу самолета, тянулся коридор с иллюминаторами по одну сторону и дверями по другую.

Трэвис уже успел высунуть наружу голову и плечо, прежде чем осознал, что именно он увидел в коридоре. И крепко зажмурил глаза, причем вовсе не из-за слепящего сверкания снега. Секунд десять он медлил, страстно при этом желая продолжать двигаться и поскорее убраться подальше от трупов, самолета и всей этой хреновой долины. И ведь нужно-то для этого всего ничего: взять да спрыгнуть на снег. А дальше ноги сами его унесут.

Однако вместо этого Трэвис снова засунул голову внутрь и повернулся в сторону коридора.

Почти неразличимый на темном полу, а потому не замеченный сразу кровавый след вел из приборной секции за дверь и тянулся по устилавшей коридор ковровой дорожке футов на пятнадцать, после чего сворачивал направо, к двери. Причем по сторонам от кровавой полосы посередине виднелись отпечатки ладоней. Иными словами, туда не тащили тело, а полз раненый.

Трэвис подошел к порогу коридора. По правую его сторону находились четыре двери, напротив них плексигласовые иллюминаторы. Кровавый след уходил за третью дверь. Пятая дверь находилась в дальнем конце коридора и, по всей видимости, вела на лестницу, позволявшую подняться на верхнюю палубу, и к пилотской кабине.

Пятна крови на ковровой дорожке давно высохли и побурели: лужи на полу позади него оставались липкими до сих пор лишь потому, что там пролились галлоны крови. Если атака последовала сразу же за крушением, раненый пролежал за этой дверью целых трое суток. Никаких шансов остаться в живых.

Впрочем, чтобы все проверить, потребуется всего-то минута. Трэвис вошел в коридор.

Первая дверь была изрешечена пулями, выпущенными на уровне головы и груди, причем, похоже, с обеих сторон. Поравнявшись с открытой дверью, Трэвис увидел у дальней стены двух мертвецов, лежавших за перевернутым столом, использовавшимся ими как прикрытие. Коротко стриженные, в черных костюмах и с галстуками, они походили на секретных агентов или, тут же подумал Трэвис, на высококлассных сотрудников службы безопасности. Оба получили ранения в шею и грудь, а потом были добиты контрольными выстрелами точно так же, как жертвы, лежавшие в приборном отсеке. Только вот, в отличие от тех, у этих покойников имелось оружие. И осталось.

Последний раз Трэвис держал в руках огнестрельное оружие очень давно, и, уж конечно, во время его продолжительного пребывания в исправительных учреждениях Миннесоты его не знакомили с новейшими образцами вооружения. Но то, что рядом с убитыми лежали некие модификации «М-16», он узнал сразу.

Подойдя к ближайшей пушке, Трэвис поднял ее, осмотрел и убедился, что в полупрозрачном магазине сохранилась примерно половина из общей емкости, по его прикидкам, тридцать патронов. Прислонив оружие к стене, он обследовал магазин второй винтовки, установил, что тот почти полон, и вынул его, а проверив карманы покойников, обнаружил у каждого по еще одному полному магазину. Больше у них при себе ничего не было, в том числе и каких-либо документов. Рассовав боеприпасы по карманам, Трэвис прихватил с собой одну из винтовок и перешел по коридору к следующему помещению.

То, что он там обнаружил, заставило его замереть на месте на более долгое время, чем даже при виде мертвых тел.

В центре помещения находился трехфутовый стальной куб, состоявший из двух скрепленных шарнирами половин. В настоящий момент он был открыт, причем, чтобы откинуть верхнюю половину, пришлось использовать два мощных цепных полиспаста, укрепленных на потолочных двутавровых балках. На обеих стальных половинах ровно посередине имелись квадратные выемки примерно четыре дюйма в поперечнике и пару дюймов глубиной. Когда куб был закрыт, вместе они образовывали внутреннюю полость, способную вместить мяч для игры в софтбол, отгороженную со всех сторон более чем футом сплошной стали. Куб явно предназначался для хранения чего-то, требовавшего чрезвычайных мер безопасности.

И что бы это ни было, оно исчезло.

На одной из сторон куба находилась металлическая пластинка с выдавленной темной надписью:

ОБЪЕКТ ИЗ БРЕШИ 0247−«ШЕПОТ»

ОБРАЩЕНИЕ СОГЛАСНО ПРОТОКОЛАМ КЛАССА «А»

ОСОБЫЕ ИНСТРУКЦИИ, КАСАЮЩИЕСЯ ДАННОГО ОБЪЕКТА:

НИКТО ИЗ ПЕРСОНАЛА НЕ ДОЛЖЕН ОСТАВАТЬСЯ БЛИЖЕ ЧЕМ В ПЯТИ ФУТАХ ОТ ОТКРЫТОГО ОБЪЕКТА ДОЛЬШЕ ДВУХ (2) МИНУТ ПОДРЯД.

Нечто в состоянии стали вокруг внутренней емкости куба привлекло внимание Трэвиса, и он ступил вперед, чтобы присмотреться получше, хотя почти сразу же об этом пожалел. На обеих половинках куба металл, непосредственно примыкавший к полости, приобрел странный, грязно-синий оттенок. Казалось, сама структура стали претерпела деформацию, вспучившись, словно под воздействием некой невообразимо мощной и упорной силы.

Его сознание внезапно заполнилось отчаянным треском зашкаливающего за красную отметку счетчика Гейгера, и Трэвис торопливо отпрянул от куба и вылетел из помещения. Лишь оказавшись снова в коридоре, он осознал, что задержал дыхание.

В коридоре Трэвис развернулся. Не по направлению к третьей двери, а обратно, туда, откуда пришел. Яркий, светящийся пролом в фюзеляже находился всего в паре десятков футов. Казалось, задержись на нем взгляд дольше, он обнаружит, что уже проскальзывает сквозь него наружу.

Но вместо этого, рассердившись на себя, Трэвис развернулся кругом и направился к третьей двери. Осложнений не предвидится, он сделает все как надо. Обнаружит последнюю жертву и убедится, что человек давно умер и тело остыло. Сотрет свои отпечатки с винтовки «М-16». Покинет самолет, рванет подальше, и лишь когда между ним и долиной пролягут три горных кряжа, позволит себе оттянуться, заварив наконец чертов кофе.

Трэвис был уверен в этом, пока шел к третьей двери. После чего уже ни в чем не был уверен.

Да, последняя жертва была мертва и холодна. Но вот насчет того, что осложнений не предвидится, он явно дал маху.

Глава 04

У Трэвиса уже имелся определенный сюрреалистический опыт: ему доводилось сталкиваться с явлениями, которые в равной мере казалось невозможным и принять, и отвергнуть. То, что открылось, когда он заглянул в третий отсек, вернуло его к этим воспоминаниям, возродило запах минувшего, не посещавший его годами. Стерильный зал суда. Стробирующий флюоресцентный свет, отражавшийся в узких окошках, закрытых, кроме одного-единственного. Из-за открытого окна, откуда-то снизу, из другого мира, другой реальности, не имеющей ничего общего с этим помещением, этим судьей и этим приговором, доносится девичий смех. Разумеется, Трэвис заслуживал худшего, и приговор отнюдь не являлся неожиданным, но все равно был воспринят им как удар под дых. Не так-то легко осознать в двадцать пять лет, что в следующий раз ты увидишь ночное небо уже после сорока.

От того, что он увидел, у него перехватило дыхание.

Первая леди Соединенных Штатов, мертвая, глядя сквозь него невидящими глазами, сидела, привалившись к стене, с окровавленным тетрадным листом в руке.

Эллен Гарнер. Прекрасная даже в нынешнем состоянии. Ее всегда отличала утонченная бледность, благодаря чему цвет лица мало изменился из-за потери крови, пропитавшей ковер вокруг нее. Единственная пуля пробила ее брюшную полость.

Рядом с ней лежало нечто, походившее на одну из ранних моделей автомобильного телефона: довольно громоздкая трубка, соединенная черным спиральным шнуром с чемоданом. Это мог быть только спутниковый телефон. Высохшие отпечатки окровавленных пальцев поведали о случившемся: миссис Гарнер приползла сюда из хвостового отсека специально ради этого устройства, извлекла его из стенного шкафчика, обнаружила, что оно повреждено, и попыталась исправить, но не смогла.

Трэвис отставил «М-16» в сторону, подошел к ней, опустившись на колени, аккуратно извлек листок бумаги из давно сведенных смертным окоченением пальцев и прочитал:

Надеюсь, это найдет кто-нибудь из «Тангенса». Если вы посторонний, не связывайтесь с местными властями, а как можно скорее наберите номер l 112–289–0713. Не обращайте внимания на рекламную запись консультационной фирмы: по добавочному 42551 вам в любое время ответит оператор. Сообщите ему (ей), что местонахождение «Коробчатого Змея» — 67.4065 северной широты, 151.5031 восточной долготы. Все погибли, кроме двоих, захваченных в плен семерыми нападавшими. Они почти наверняка встали лагерем в нескольких милях от этого места — в «Тангенсе» знают, почему, и будут знать, что предпринять.

Ниже было оставлено пустое пространство, потом текст продолжался, но теперь строки были неровными, нажим — слабым. Чувствовалось, что выводившая буквы рука теряла последние силы.

Я знаю, что мы упали в какой-то отдаленной местности, и только сейчас поняла, что до того момента, как кто-то обнаружит это письмо, может пройти не один день, а тот, кто его обнаружит, может не иметь средств связи и находиться в нескольких днях пути от ближайшего телефона. Крушение произошло в 3:05 утра по местному времени 26 июня. Если вы найдете меня больше чем через два дня после этого, а до телефона вам добираться далеко, все написанное сначала можете оставить без внимания. Времени на установление связи с «Тангенсом» нет. Захватчики будут пытать своих пленников, выжимая из них нужную информацию, поблизости от места крушения и не покинут его, пока похищенные не будут сломлены. (Это не предположение, есть причины, по которым они не уберутся отсюда раньше.) Другое дело, что я не знаю, сколько времени смогут продержаться наши люди. Думаю, несколько дней, но точно не знаю.

Я быстро теряю силы и уж точно не имею возможности объяснить, что поставлено на карту. Но поверьте, кто бы ни читал эти строки, происходящее затрагивает и вас. Оно затрагивает всех. Дело плохо. Понимаю, вы можете думать, что не способны на такое, но я прошу вас убить этих людей.

Оружейный ящик находится в задней стенке верхнего отсека, кодовый номер 021602. Внутри автоматические винтовки «М-16». Убейте всех. Главное — надо убить наших людей, пленников, если уж вам не удастся перебить и захватчиков. Мне тяжело просить о таком, но это необходимо.

Снова пробел, а за ним последний фрагмент текста, едва различимый, так что Трэвису пришлось поднести листок к свету.

PS — Если убьете их, не приближайтесь к тому, что они забрали: трехдюймовому тёмно-синему шару. Уходите оттуда и свяжитесь с «Тангенсом».

Трэвис перечитал все письмо заново и, когда закончил, ощутил, что, несмотря на теплую куртку, его пробирает холод. Потом ему на глаза попался уголок другой бумажки, едва видневшийся из кармана блузки миссис Гарнер. Он вытащил записку и развернул. Там было всего несколько строк.

Ричард!

Я то и дело лишаюсь чувств, и всякий раз, когда теряю сознание, оказываюсь в общежитии, в комнате 712: лежу рядом с тобой под лоскутным одеялом и смотрю, как снег засыпает двор. Счастливая жизнь, прошедшая рядом с единственным человеком, которого я любила.

Эллен.
Ощутив неловкость, будто он подглядывал в замочную скважину, Трэвис аккуратно сложил бумажку и вернул точно на то место, откуда достал.

Потом он наконец в первый раз присмотрелся к снегу за окнами правого борта, у которого сидела Эллен. И там увидел отпечатки ног и следы вездехода. Они обрывались у края снежного поля, ярдах в сорока от самолета, однако в том, куда эти следы ведут, сомнений было немного.

Глава 05

Пэйдж Кэмпбелл смотрела вверх, на сосны, пытаясь ускользнуть в сон. До сих пор ей удавалось это уже дважды — каждый раз, может быть, на минуту, не больше. Всего-навсего несколько крупиц покоя, но, о боже, они того стоили. С учетом того, что ей приходилось ждать, это помогало.

Разумеется, ей не было бы в этом нужды, имей она возможность оторвать голову от стола и приподнять всего на несколько дюймов. Приподнять, а потом ударить что есть сил затылком о столешницу. Проломить затылочную кость, раскроить череп, разбить, разорвать что-нибудь — что угодно. Три-четыре сильных удара, прежде чем человек с крысиной физиономией успеет остановить ее, — и все. Она была бы свободна.

Почему для этого требовалось так много? Почему простое желание умереть казалось неосуществимой мечтой?

Да по той простой причине, что упомянутый человек с крысиной физиономией хорошо знал свое дело. Потому что ее голова была накрепко примотана к дереву, равно как и все прочие части тела. Даже ее язык был намертво зафиксирован, с тем чтобы она не могла откусить его и захлебнуться в собственной крови. Вот почему вместо этого ей оставалось лишь пытаться провалиться в сон. Когда удавалось, это было сущим волшебством. Исчезали боль, тугие путы, нескончаемый, леденящий свет дня. Во сне Пэйдж оказывалась в знакомых ей, безопасных местах.

Первым из них был читальный уголок в ее комнате. Правда, в этом сне она ничего не читала, а просто проходила босыми ногами по каменным плиткам и пробегала ладонью по мягкой ткани обивки кресла.

Вторым местом был пляж города Кармел: Пэйдж запускала пальцы глубоко в песок, сквозь пропеченную солнцем поверхность в глубину, где он оставался прохладным. Она была там много лет назад, но во сне все тогдашние ощущения возвращались в мельчайших деталях.

Правда, возможность провалиться в сон представлялась редко. Это происходило, лишь когда воздействие снадобья ослабевало, в последние пять-десять минут до новой инъекции. Не прояви она осторожность, они, заметив это, сделали бы укол быстрее. Это значило, что закрывать глаза, хоть это и облегчило бы уход в сон, было нельзя ни в коем случае. Нужно было держать их открытыми, что, впрочем, и ладно. Ведь уснуть с открытыми глазами ей удавалось уже дважды.

Фокус заключался в том, чтобы смотреть не на небо, а на сосны. Свет при этом был не таким интенсивным, и ей не приходилось опускать веки.

Правда, сейчас это не срабатывало из-за отвлекающих факторов. Человек с крысиной физиономией и остальные налетчики перепирались всего в нескольких футах от нее, тараторя на своем языке с пулеметной скоростью. Когда-то Пэйдж нравилось звучание этого языка: она подумывала о том, чтобы избрать его в качестве дополнительной изучаемой дисциплины и отправиться на пару семестров за границу для погружения в языковую среду, а когда обстоятельства не предоставили ей такой возможности, сожалела об этом не один месяц. Сейчас ей казалось, что, окажись перед ней большая красная кнопка, способная волшебным способом вырвать язык любому мужчине, женщине или ребенку на планете, пользующимся этим наречием, она бы мигом нажала на эту кнопку. Не будь, конечно, ее рука тоже примотана к долбаному столу.

Перебранка закончилась, и она услышала приближающиеся шаги человека с крысиной физиономией. Подходившего к ней со шприцем.

На сей раз улизнуть в страну снов не удалось.

Слезы полились из глаз еще до укола, до того, как пришла боль. Пэйдж ненавидела себя за эту слабость, за то, что обнаруживала ее перед этими людьми, но ничего не могла с собой поделать.

Ее тело дернулось, когда острие иглы прикоснулось к коже рядом с пупком. Потом игла вонзилась в ее тело, и, хотя зелье должно было начать действовать только через несколько минут, она уже чувствовала, как оно, холодное и едкое, расплывается по ее желудку.

Сосны затуманились и поплыли, все тело задергалось, слезы хлынули ручьем. Попытки сдержать крики, которые здесь, в горах, надо думать, разносились очень далеко, ни к чему не привели: Пэйдж слышала свой голос, вновь, вновь и вновь повторяющуюся отчаянную мольбу. С этим она тоже ничего не могла поделать.

Потом затрещал подъемный механизм, и столешница поднялась в вертикальное положение: теперь тело Пэйдж не лежало, а висело на ремнях. И смотрела она не вверх, а в сторону.

Прямо в глаза ее отца.

Сам он был так же намертво привязан к основанию ствола ближайшей сосны, а голова зажата между двумя брусками так, чтобы он не имел возможности отвести взгляд и смотреть куда бы то ни было, кроме как прямо на нее.

Ее слезы струились по щекам. Его слезы стояли в глазах.

Тем временем человек с крысиной физиономией пропал из виду: он зашел позади нее, чтобы проделать то, что проделывал всякий раз. Сама Пэйдж этого, разумеется, видеть не могла, но на лице ее отца все его действия отражались лучше, чем в любом зеркале.

И уж, понятное дело, она имела ясное представление обо всем происходящем с ней по собственным ощущениям. Еще в первый раз (кажется, это было дня три назад, сразу после того, как человек с крысиной физиономией связал ее) он вскрыл скальпелем верхнюю часть ее руки и раздвинул трехглавую мышцу клиновидным зажимом. Действуя осторожно, чтобы не повредить артерию, ибо ему никак нельзя было дать ей возможность вот так «легко» уйти из жизни и от него, он добрался до прилегавшего к кости, толстого, как карандаш, радиального нерва. С тех пор он имел к нему постоянный доступ.

Сейчас человек с крысиной физиономией готовился к очередному пыточному сеансу, как всегда, превращая свои приготовления в настоящее шоу: как полагала Пэйдж, он считал это важным психологическим аспектом процесса: реплики, заставлявшие ее предчувствовать еще не пришедшую боль, звук расстегивающейся на футляре с инструментами молнии, пощелкивание языка, как бы в знак сожаления, что ему приходится всем этим заниматься, и, наконец, вздох.

Сейчас глаза ее отца пришли в движение, потому что человек с крысиной физиономией, готовясь приступить к делу, смотрел на него.

— Ну и какой ты после этого папаша? — произнес человек с крысиной физиономией на ломаном,но певучем английском. — Как ты после этого на себя в зеркало смотреть будешь? Ну разве можно позволять девочке так долго мучиться?

Последовал высокий, быстрый, на беличий манер, смешок.

Глаза ее отца затвердели, взгляд сместился с мучителя и встретился с ее взглядом. Теперь слезы струились и по его лицу.

Надо полагать, это тоже являлось частью пыточного процесса: заставить их, когда Пэйдж будет подвергаться мучениям, смотреть друг другу в глаза. Возможно, с другими людьми такое срабатывало, но в данном случае захватчики жестоко просчитались. Именно взгляд отца придавал ей сил, чтобы выдержать муки.

Но, разумеется, они заставляли их смотреть друг на друга не ради нее. Все это проделывалось из-за отца. Именно его они хотели сломать таким образом.

Неужели это сработает? Неужели им удастся сломать его?

Нет, черт возьми, как бы не так! Не может быть, чтобы Пэйдж вынесла все эти немыслимые страдания напрасно, с тем, чтобы в итоге их мучители все равно добились от него своего.

Ну и, кроме того, ее отец просто был сильнее, в этом Пэйдж нисколько не сомневалась. Он знал, что стоит на кону, понимал, каковы могут быть последствия, и возможность сказать этим людям, как включается «Шепот», им просто не рассматривалась. Тут и говорить было не о чем.

Моргая сквозь слезы, Пэйдж пыталась придать своему взгляду твердость и уверенность. С ней все в порядке. Да, черт побери, в порядке, пусть даже ее колотит дрожь и все внутри сжимается от ужаса, когда она слышит, как человек с крысиной физиономией роется в своем футляре и достает инструмент. И пусть слезы неудержимо льются из ее глаз, ее взгляд должен придать ему сил, чтобы выдержать это зрелище, ибо, сколь бы жутким оно не было, дать им то, чего они добиваются, было бы несравненно, гораздо хуже…

Мучитель извлек свой инструмент, включил его, а спустя секунду его зажимы сомкнулись на обнаженном нерве. Пэйдж истошно завопила, а образ отца перед ее глазами расплылся, словно отражение в мутной воде.


Трэвис в полной неподвижности лежал на скальном уступе и пытался восстановить в памяти мысленный настрой убийцы. С которым распростился много лет назад. Причем, как полагал, навсегда.

Так он считал до сего момента.

В бинокль было хорошо видно, как коротышка с ниточкой усов копошился своим инструментом в открытой ране на руке молодой женщины. Рот у нее был закрыт приглушающей звуки повязкой, но Трэвис все равно слышал ее истошные вопли. Притом что его стоянка находилась ярдах в пятидесяти от них по прямой.

И футах в семидесяти над ней.

Семеро захватчиков. Двое пленников.

Ощущение нереальности происходящего не отпускало Трэвиса с того момента, как он нашел миссис Гарнер. Кто, черт побери, эти люди? И что все это вообще значит?

Даже после того, как он заставил себя отвлечься от абстрактных предположений и сосредоточиться на ситуации, в которой намеревался действовать, вопросы все равно остались. Почему нападавшие решили остаться здесь? Как могут они чувствовать себя в безопасности всего в трех милях от места падения «Боинга-747», на борту которого находилась первая леди Соединенных Штатов? Не говоря уж о том, что за дерьмо было в стальном контейнере. Трудно было представить, что могло заставить нападавших задержаться здесь и на час, не говоря уж о трех днях. Правда, в записке миссис Гарнер говорилось, что у них есть на то причины, но ничего не объяснялось.

Стоит отметить и то, что самолет не обнаружил никто из представителей властей, которым вроде как следовало бы его искать. Включая, между прочим, самого президента. Но этих ребят, похоже, такие мелочи почему-то не волновали, они были настолько уверены в своей безопасности, что даже не удосужились выставить дозор. С одной стороны странно, а с другой — подтверждает правоту миссис Гарнер. Эти ребята ничего не опасались.

Из своего укрытия Трэвис мог прикончить их всех. Запросто. Тут и особого искусства не требовалось, учитывая позицию и дистанцию. И вооружение: он прихватил из самолета пять «М-16», и все они были сейчас поставлены на огонь очередями. Всякий, кому доводилось поливать клумбы с цветами из садового шланга, разделался бы со всеми девятью находившимися внизу людьми, опустошив магазины разве что первых двух винтовок. А уж про все пять и говорить нечего.

Да, он мог это сделать. Мог сделать это прямо сейчас, чтобы все было кончено.

Но не собирался.

По правде сказать, эта часть послания Эллен Гарнер ему не нравилась. Что бы там ни говорилось насчет высоких, но не названных ставок, но если Трэвис и задумывался хоть на миг о том, чтобы в точности последовать ее указаниям, все эти мысли развеялись в тот самый момент, как только он увидел в бинокль молодую женщину, привязанную к пыточному столу.

Убивать ее Трэвис не собирался. Того бремени вины, которое лежало на нем, и без этого было более чем достаточно для одной жизни.

Но это отнюдь не значило, что он не собирался убивать вообще.

По мере наблюдения за тем, как «усы ниточкой» с явным наслаждением предается своему пыточному ремеслу, а тело его жертвы содрогается в агонии, Трэвис чувствовал, что настрой на убийство складывается у него без особых затруднений.

Он мог это сделать.

Просто требовалось подобраться поближе.

Стих I Октябрьская ночь 1992 года

Его шаги были единственным звуком в ночи, и звук этот быстро стихал.

В это время года в Миннеаполисе дни стояли теплые и влажные, но в такое время, за час до полуночи, город продувало холодным ветром, сгонявшим призрачные клочья тумана к кладбищу, куда выводила Кедровая улица.

Тут, на самой окраине, не было уличного освещения, но некоторых из тех, чья жизнь проходила здесь, это вполне устраивало. Нынче ночью к их числу принадлежал и Трэвис Чейз. В такой темноте было не разглядеть даже его тени или силуэта, а подошвы туфель лишь слегка постукивали по разбитой мостовой. Если кто и обладал чутьем, достаточным, чтобы уловить его присутствие, то лишь существа, как, во всяком случае, представлялось ему, еще более дикие, чем он сам. Где-то слева в тумане позвякивала легонько о крыльцо собачья цепь, но дело, которое привело его сегодня на Кедровую улицу, собак не касалось. А те, кого это касается, его приближения не заметят.

В кармане Трэвиса лежит полностью заряженная пушка 32-го калибра.

Впереди за тонкой пеленой тумана он видит дом. Дом Эмили Прайс. Свет горит лишь в единственном окне, большом окне гостиной.

Он представляет себе их двоих внутри, может быть, сидящими на кушетке обнявшись, изредка тихонько переговаривающихся или молчащих.

При мысли об этом Трэвиса опаляет стыдом.

Он стучит в дверь, понятия не имея, чем это закончится.

Глава 06

Через несколько минут Трэвис уже знал, что требуется для успеха задуманного. Конечно, что-то могло пойти не так, но он полагал, что преимущество, невзирая на численность противников, на его стороне.

По ту сторону их лагеря, футах в пятидесяти от него, рос густой сосняк. Добраться туда незамеченным Трэвис мог в обход, по краю долины, прячась за камнями, с тем, чтобы потом повернуть и подобраться к ним на полсотни футов. Если добавить фактор внезапности, неплохое расстояние, чтобы открыть огонь.

Первым выстрелом он наверняка беспрепятственно снимет одного из них, да и второго, надо думать, тоже. Таким образом, их останется пятеро против него одного. Однако вряд ли они мгновенно оправятся от замешательства и сорганизуются, чтобы дать отпор, а это, если Трэвис будет достаточно быстр, даст ему возможность прикончить еще одного из них. А то и двух.

Но вот потом эти «если» начнут нарастать с большой скоростью. Уцелевшие враги постараются найти укрытие. Если хотя бы двоим из них удастся занять надежную позицию, чтобы повести оттуда ответный огонь, он окажется в затруднительном положении. А скорее всего, будет убит.

Нет, одного фактора внезапности тут недостаточно. Необходимо их чем-то отвлечь. Нужно, чтобы их внимание было обращено не туда, откуда Трэвис будет вести огонь. Неплохо, чтобы оно было приковано к тому месту, где он лежит сейчас.

Решение пришло к нему быстро — возможно, потому, что вариантов для размышлений и выбора было совсем немного.

Прислонив одну «М-16» к валуну в пояс высотой, он достал из рюкзака нейлоновый пакет со сменной одеждой. Одежда отправилась обратно в рюкзак, а пустой пакет, теперь практически невесомый, был подвешен завязками к спусковому крючку винтовки.

Затем Трэвис поместил на камень одну из фляг с водой и острием ножа проделал в ней тонюсенькую дырочку — так, чтобы вода, пусть по капельке, но непрерывно вытекала оттуда прямехонько в мешок, размещенный точно под отверстием. Пакет непромокаемый, так что вода будет скапливаться внутри. И когда ее скопится достаточно, ее вес спустит курок. И автоматическая винтовка разрядит весь магазин в божий свет.


Питер Кэмпбелл был близок к тому, чтобы сдаться.

Он продолжал смотреть в глаза Пэйдж все время, пока она истошно кричала, а мерзкий усатый недомерок копошился своим электрическим щупом в ее ране. Время от времени глаза ее суживались, охваченная петлей голова дергалась.

Посыл был безошибочен: нет!

Но он считал иначе. И хотя часами гнал от себя эту мысль, сейчас в конечном счете начинал это признавать.

Просто-напросто эти люди победили. Помощь не пришла — и не придет еще много дней, если придет вообще. И все из-за Драммонда.

Драммонд. Он ведь сломался, не так ли? И под каким нажимом? Ничего похожего на агонию этих трех дней. Насколько понимал Питер, ему хватило одного телефонного звонка от его жены, хнычущей из-за того, что кто-то приставил ствол к ее голове. Оно, конечно, этого вполне хватило бы большинству людей на свете, но предполагалось, что сотрудник «Тангенса» все же покрепче духом. То было одно из качеств, по которым они отбирались, и еще недавно Питер жизнью своей поручился бы за стойкость Стюарта Драммонда.

Собственно говоря, он так и сделал. И проиграл.

То, что Драммонду доверяли и все остальные, вряд ли могло служить утешением, хотя в противном случае он не оказался бы в составе экипажа самолета, на борту которого находились люди из самой верхушки «Тангенса», вкупе с самым опасным объектом, когда-либо извлекавшимся из Бреши. Только вот в программе перелета из Токио в Винд-Крик, штат Вайоминг, где предполагалось выгрузить объект, чтобы навсегда его обезопасить, где-то над Алеутскими островами произошла неожиданная и резкая перемена. Драммонд перебил остальных пилотов и разгерметизировал корпус, не выдав при этом в отсеки кислородные маски. После чего, наплевав на все правила безопасности и перепады давления, совершил фантастический нырок, снизившись настолько, что оказался вне зоны слежения радаров, и увел пропавший с экранов самолет сюда, на север Аляски.

Питер и остальные пришли в себя, когда самолет с визгом и скрежетом рвущегося металла, остановился бог знает где, и сквозь трещины в корпус внутрь вновь хлынул воздух. Едва очнувшись, они услышали донесшийся снаружи звук двигателей снегоходов, а потом надрывный, что было совсем для него не характерно, голос Драммонда. Питер уловил его извинения, сбивчивый рассказ о захваченной в заложницы жене и запомнил последние слова, прозвучавшие за миг до того, как Драммонд покончил с собой.

Эти последние слова — Чернильный Взрыв — испугали его больше, чем выстрел, которым завершилась трансляция.

По одной простой причине: они означали, что надежды на подмогу нет. Чернильный Взрыв — технологический прием, осуществляемый с помощью другого извлеченного из Бреши объекта, относительно безопасного и управляемого, — представлял собой способ маскировки и, пущенный в ход, надежно скрывал упавший самолет от спутникового слежения, даже визуального. Для этого использовался целый комплекс хитроумных трюков, включая рассылку во всех направлениях сигналов, сбивающих с толку разведывательные аппараты, заставляя их игнорировать подлинное место падения и создавая ложные ориентиры. Радиус покрытия составлял около пяти миль, что с избытком превосходило расстояние, на котором могли быть разбросаны обломки. В настоящее время противостоять Чернильному Взрыву не мог ни один орбитальный аппарат в мире, хотя Управление перспективных исследований Министерства обороны уже разработало систему противодействия, которую планировалось запустить в ноябре. Но разве угадаешь, когда твои собственные игрушки вдруг окажутся использованными против тебя?

Как выяснилось, эта предосторожность опоздала на несколько месяцев.

Усатый мучитель произвел очередную манипуляцию своим инструментом, так что тело Пэйдж конвульсивно дернулось, а глаза снова наполнились слезами. Он менял парадигму действий каждые несколько минут, видимо, для того, чтобы не дать ей, если это вообще возможно, привыкнуть или приспособиться к определенному типу боли. Такого рода пыточный сеанс продолжался полтора часа, после чего, когда действие снадобья начинало сходить на нет, стол переводили в горизонтальное положение и устраивали часовой перерыв. Разумеется, этот перерыв не имел никакого отношения к гуманности: просто усатый мучитель отдавал себе отчет в том, насколько далеко он может зайти, не поставив под угрозу ее жизнь. Наркотик, должно быть, представлял собой один из дюжины известных Питеру противошоковых препаратов.

Он больше не мог это терпеть.

Его не волновало, каковы будут последствия его слабости для мира, потому что его мир невероятно сжался и уже не вмещал даже его самого. Там осталось место только для Пэйдж.

Он мог положить конец ее мучениям прямо сейчас: всего-то и надо — произнести пару десятков слов, объяснив им, как найти в самолете ключ к «Шепоту». Он представлял собой маленькую, всего-то в дюйм, полоску материала, с виду неотличимого от обычного целлофана. Спрятать такую вещицу было проще простого, и, не имея наводки, даже команда специалистов по оснащению «Боинга-747» потратила бы месяцы, пытаясь отыскать ее среди великого множества находящихся на борту разнообразных предметов. Питер мог сказать этим людям, где именно находится ключ, а найдя его и убедившись, что это именно то, что им нужно, они покончат со всем этим затянувшимся кошмаром, пустив пулю в висок Пэйдж. И ему.

Компания, собравшаяся вокруг костра, разразилась смехом. То, что эти самонадеянные подонки разложили костер еще три дня назад, подсказало ему, что это место в обозримом будущем не найдут. Правда, первые двенадцать часов он цеплялся за надежду на то, что уцелела Эллен. Ему и другим из команды приборного отсека удалось заставить ее укрыться в помещении центрального блока. Она была против, намереваясь разделить общую участь, и согласилась, лишь когда возле самолета остановились вездеходы. Если бы она выжила, то смогла бы, дождавшись, когда захватчики покинут самолет, вызвать помощь.

Но захватчики после того, как расправились на борту со всеми, кроме него и Пэйдж, изрешетили отсек автоматными очередями. Некоторые из них прошили насквозь закуток, где пряталась Эллен, так что шансы на то, что она выжила, были близки к нулю.

К концу первого дня, когда Пэйдж уже прошла через восемь пыточных сеансов, решимость Питера истощилась: она держалась на ниточке, и если эта нить еще не порвалась, то лишь благодаря гневной решимости в глазах его дочери, обещавших возненавидеть его, если он дрогнет.

Стойкость ее оставалась непоколебимой даже сейчас, после стольких часов невыносимых страданий. Чего никак нельзя было сказать о нем самом.

Держаться дольше он уже не мог. Время пришло.


Прячась среди сосен неподалеку от лагеря, Трэвис положил на землю две запасные «М-16». Другие были заброшены за плечи, и одну винтовку он держал в руках.

В полусотне футов от него «усы ниточкой» был погружен в свои хлопоты. Со своего места Трэвис хорошо видел лицо второго пленника, немолодого мужчины, привязанного к дереву неподалеку от подвергаемой пыткам женщины, и сильно сомневался в том, что мог бы увидеть большее страдание во взгляде кого бы то ни было в целом мире.

В десяти футах от усатого четверо из его компании собрались вокруг небольшого, аккуратного, почти не дымившего костра. Огонь поддерживали, то и дело добавляя сучья к прогоревшим угольям, над которыми один из них жарил здоровенный шмат мяса. Создавалось впечатление, будто эти четверо пытались отвлечься от того, что рядом с ними пытали женщину: их громкий разговор (на каком языке он велся, Трэвис определить не мог) служил своего рода «белым шумом», маскировавшим приглушенные, малоразличимые крики женщины.

А вот еще двое захватчиков сидели лицом к пыточному столу, словно то был экран.

Трэвис припал к земле и напрягся, готовый к действию. Теперь все могло начаться в любой момент. Он проделал сюда путь с наблюдательного пункта на уступе за двадцать минут, чертовски надеясь, что не просчитался со скоростью вытекания воды и весом, необходимым, чтобы спустить курок.

Но теперь это уже не имело значения. Он был готов.

Первым делом Трэвис собирался разделаться с четверыми, сидевшими у костра. Возможно, их удастся снять одной очередью, но это уже зависит от того, не бросятся ли они в разные стороны. Ну а потом придется перейти на одиночные выстрелы: его палец уже лежал на переключателе. Аккуратнее всего придется обойтись с теми тремя противниками, которые ближе всего к пленникам, но к тому времени, когда дело дойдет до них, он уже ворвется в лагерь и стрелять будет почти в упор.

Дыхание ровное. Ладони сухие. Полная готовность.

И тут неожиданно привязанный к дереву мужчина сказал:

— Хватит.

Глава 07

Усатый отключил свой инструмент, хотя и оставил его в руке женщины, и когда жужжание прекратилось, воцарилась тишина, нарушавшаяся лишь ее всхлипываниями да случайным треском головешек в костре.

Ее глаз Трэвис не видел, но привязанный напротив нее мужчина — скорее всего ее отец — выглядел хуже некуда. Он прошептал что-то вроде «извини» и «я люблю тебя», повторив последнее не меньше трех раз, и отвел глаза.

Наконец он воззрился на мучителя.

— Говори, — произнес «усы ниточкой».

Связанный мужчина заговорил слабым, безжизненным голосом:

— Самый передний туалет — умывальник — сразу за кабиной. Сними кожух с потолочного вентилятора, запусти туда руку и пошарь справа. Это там.

Усатый стоял к нему спиной, но Трэвис все равно представил себе, как сузились, когда тот обдумывал услышанное, его глаза. Потом он повернулся и заговорил на своем языке с сидевшими у костра. Двое из них поднялись на ноги и поспешили к припаркованным на краю лагеря снегоходам. За плечами обоих висели винтовки. Оседлав две из четырех машин, они припустили через долину к месту авиакатастрофы. Усатый мучитель проводил их взглядом, после чего повернулся к отцу, продолжавшему шептать что-то невразумительное молодой женщине на столе.

— Надеюсь, ты сказал правду, — проговорил он на ломаном английском. — Я продолжу свое дело, пока не буду знать точно.

С этими словами он снова включил свое приспособление. На сей раз женщина и ее отец закричали одновременно.

Двое оставшихся у костра отвели глаза. Двое других, и до того с любопытством глазевшие на пытку, заулыбались. Трэвис еще лишь осмысливал собственную реакцию, ярость, какую ему еще в жизни не доводилось испытывать, когда воздух над лагерем прошила очередь. «Усы ниточкой» бросил свое устройство и упал плашмя наземь — оружия под рукой у него не было. Остальные повели себя так, как Трэвис и рассчитывал: попытались укрыться, развернувшись в направлении, откуда доносились выстрелы. Он выскочил из сосняка и под продолжавшийся грохот отвлекающих выстрелов рванул к лагерю. До него было пятьдесят футов, сорок, тридцать… Четверо вооруженных захватчиков прятались за деревьями, спиной к нему, словно мишени-чучела на учебном полигоне.

Усатый палач лежал ничком, без укрытия, без оружия. И — это ж надо! — затыкал уши руками.

Двадцать футов. Трэвис притормозил, так что его ноги заскользили по мягкой почве, вскинул винтовку к плечу, движением большого пальца переведя ее в режим одиночного огня (расстояние между целями было слишком велико, чтобы рассчитывать их срезать одной очередью) и прицелился в самого левого из вооруженных людей.

В этот миг магазин отвлекающей винтовки опустел, и над долиной воцарилась внезапная тишина, казавшаяся еще более оглушительной, чем недавний огонь.

Трэвис нажал на спуск. Первый выстрел угодил врагу в спину, и хотя выходного отверстия на груди противника он не видел, дерево обдало кровью так, словно этот малый не пулю схлопотал, а съел гранату.

А вот остальные уже поворачивались. Быстро. Трэвис качнул ствол в сторону следующего противника, и выстрел угодил ему в бок, разворотив грудную клетку и вынеся чуть ли не все ее содержимое с противоположной стороны. Следуя инерции качнувшегося ствола, Трэвис выстрелил снова через четверть секунды, но этот выстрел оказался не таким точным и лишь задел плечо третьего противника.

К тому времени оба оставшихся вооруженных захватчика уже полностью развернулись лицом к нему и поднимали оружие.

Дальше Трэвис действовал неосознанно, как на автопилоте. Такое случалось с ним и прежде, когда жизнь зависела от скорости реакции и на принятие решения отводились даже не секунды, а их доли. Казалось, его тело движется само по себе.

Колени подогнулись, и он упал в тот самый миг, когда громыхнули обе нацеленные на него винтовки. Его лицо обдало жаром просвистевших совсем рядом пуль, но он, еще падая, нажимом большого пальца вернул переключатель в автоматический режим и выпустил очередь.

Она не отшвырнула обоих противников назад, — такое происходит только в кино, но вот жизнь из них вышибла мигом. Они просто рухнули, где стояли, с прошитыми пулями торсами. Левый из них сложился пополам, буквально приложившись головой к коленям, прежде чем завалиться набок.

Трэвис уже опустошил магазин, когда вспомнил о садисте с усами ниточкой, и развернулся к нему, срывая в движении с плеча другую винтовку.

Тот уже не лежал, затыкая уши, а стоял, хотя винтовке у него взяться было неоткуда, вытаскивал из-за пазухи девятимиллиметровый пистолет. И смотрел он при этом вовсе не в сторону Трэвиса, его взгляд был прикован к привязанному к дереву мужчине. Похоже, именно в него усатый и собирался стрелять.

Молодая женщина закричала еще громче, чем раньше: повязка на ее рту не смогла заглушить этот отчаянный вопль.

В то самое время, когда Трэвис, разворачиваясь к нему, вскидывал, наводил и снимал с предохранителя запасную «М-16», его противник прицелился в голову пленника и выстрелил. Крик женщины усилился вдвое.

Спустя полсекунды, когда усатый палач уже разворачивался к ней, «М-16» Трэвиса, уже переведенная в автоматический режим, выдала очередь. Три пули угодили ему в лицо, прежде чем отдача увела ствол в сторону. Трэвис прекратил огонь и проследил за тем, как садист упал, выронив девятимиллиметровый пистолет на усыпанную сосновыми иголками землю. После того он оглядел тела первых четверых противников, желая убедиться в том, что они мертвы. Те были мертвы.

Забросив винтовку за плечо, он поспешил к столу с молодой женщиной, на ходу вынимая из кармана нож. Она смотрела на него со страхом, причина которого была понятна: пленница не видела практически ничего из только что случившегося, если не считать того, как «усы ниточкой» застрелил ее отца, а потом был убит сам.

В кривошипном механизме стола ничего мудреного не было: взявшись за металлическую ручку, Трэвис мигом перевел столешницу в горизонтальное положение, аккуратно взялся за повязку на рту, разрезал ее и убрал.

Женщина больше не кричала. Лежала молча, тяжело и глубоко дыша.

К столу она была примотана накрепко, но лезвие его ножа прошло сквозь путы без малейших затруднений. Оказавшись развязана, она сразу же перекатилась на бок, подтянув колени к груди. Вскинув руки ко рту, она нащупала там что-то, и вытащила. Это оказалась какая-то резиновая прокладка или затычка.

На взгляд Трэвиса, рана на ее правой руке выглядела ужасно, но сейчас она не обращала на это внимания.

Желая дать ей возможность прийти в себя не под чужим взглядом, Трэвис отвернулся и направился к краю лагеря, прислушиваясь на ходу к звукам двигателей снегоходов. Они доносились издалека и продолжали удаляться, чему удивляться не приходилось: рев собственных моторов не позволил этим людям услышать стрельбу. С учетом того, что снегоходы отбыли примерно девяносто секунд назад, они сейчас, видимо, находились на полпути к месту крушения.

— Вы кто? — прозвучал слабый, надломленный голос молодой женщины.

Трэвис повернулся и с удивлением увидел, что она сидит на столе. Ее тело еще сотрясала дрожь, однако она, принимая во внимание все обстоятельства, выказывала просто удивительное самообладание. С виду ей было между двадцатью пятью и тридцатью, волосы и глаза темные. Он поймал себя на мысли о том, что она красива, несмотря на то, что сегодня, наверное, худший день в ее жизни.

— Трэвис, — ответил он, неожиданно пожалев, что у него нет ответа получше. И, видя, что она явно ждет продолжения, добавил: — Просто парень, случайно оказался рядом. Нашел самолет, а в нем миссис Гарнер.

— Она жива?

— Прожила достаточно, чтобы оставить инструкции.

Прежде чем женщина успела спросить что-нибудь еще, внимание их обоих привлекло шевеление на земле. «Усы ниточкой», несмотря на то что одна из пуль вырвала у него чуть ли не всю щеку (остальные две, как понял теперь Трэвис, скользнули по крепким костям скул и черепа), был жив и пытался перевернуться на земле. Он взялся было за оружие и готов был прикончить недобитого врага, когда освобожденная пленница неожиданно издала хриплый, похожий на что-то среднее между шепотом и рычанием звук:

— Нет!

После чего удивила Трэвиса тем, что, развернувшись, сбросила ноги на землю и встала. В первый миг ее повело, но она сохранила равновесие и устояла.

Здоровой рукой она подобрала оставшийся на столе нож Трэвиса и, упав коленом на спину усатого мучителя, с силой придавила его к земле. После чего, держа нож острием вверх, вонзила его противнику под мышку и сделала глубокий разрез. «Усы ниточкой» взвыл, но Трэвис успел услышать звук, такой, будто сталь рассекла эластичные резинки. Рука, которой он больше не владел, неуправляемо дернулась. Проделав ту же операцию с другой рукой, женщина развернулась на сто восемьдесят градусов и перерезала ему поджилки на ногах. Вопли усатого сменились низким, булькающим стоном. У него пошла горлом кровь.

Женщина встала, отложила нож, а потом наклонилась и взяла усатого сзади за шкирку.

Даже будь у него такое желание, Трэвис не был уверен, что успел бы остановить ее. Она приподняла усатого за ворот, протащила его футов десять по мягкой, усыпанной хвоей земле и бросила лицом на угли лагерного костра. Он истошно заорал и конвульсивно задергался, но ни на что другое способен не был: после произведенной ею операции ни руки, ни ноги ему не повиновались. Правда, он, напрягая спинные мышцы, смог-таки на несколько секунд приподнять лицо, но молодая женщина надавила ногой ему на затылок, снова прижала физиономию к углям и не убирала ее, пока у него не загорелись волосы. К тому времени он уже не дергался и не вопил. Понаблюдав за ним еще секунд десять, она подхватила оброненную одним из захватчиков винтовку, щелчком, не глядя, перевела в автоматический режим и выпустила очередь ему в затылок.

После этого женщина бросила винтовку, повернулась обратно к Трэвису, и некоторое время он не был уверен в том, человеческие ли у нее глаза. Правда, спустя мгновение взгляд женщины переместился к привязанному к древесному стволу телу ее отца, и все сомнения насчет ее человечности испарились.

Подойдя к сосне, она осела на землю возле его бездыханного окровавленного тела, прижалась к нему и снова зарыдала, на сей раз беззвучно.

Трэвис вернулся на край лагеря и прислушался, ловя отдаленный шум моторов. Спустя тридцать секунд тот стих.

Глава 08

Трэвис полагал, что ему придется деликатно оторвать освобожденную пленницу от оплакиваемого отца, поскольку им требовалось убраться с места бойни и найти себе позицию, которая позволит им расправиться с двумя оставшимися врагами, когда те вернутся. Однако этого не потребовалось: посидев в обнимку с покойным всего несколько минут, она встала, взяла нож Трэвиса, перерезала путы, бережно опустила тело на землю и неуверенно огляделась.

Трэвис ее понял.

— Куда вы хотите его убрать?

Ее взгляд остановился на густом сосняке, где раньше прятался он.

— Туда.

Наклонившись, Трэвис поднял тело с земли, перенес к деревьям и, полавировав со своей ношей между стволами, уложил его на землю в самых густых зарослях. Женщина постояла, молча глядя на покойного, и спустя некоторое время обратилась к нему:

— Нам нужно будет убраться отсюда как можно скорее. Сразу, как только мы убьем тех двоих, которые укатили.

— А что, сюда могут нагрянуть и другие? — осведомился Трэвис.

— Еще как могут, — ответила она. — Непременно нагрянут: эти ребята звонили по спутниковому телефону каждый час, и как только их боссы не дождутся очередного звонка, тут же поймут, что дело неладно, и вышлют вертолет с подкреплением.

С тяжелым вздохом женщина бросила на отца последний взгляд и повернулась назад, в сторону лагеря. В этот момент в поле зрения Трэвиса снова попала глубокая и широкая, не меньше чем в дюйм, рана на ее руке, заполненная темными сгустками, воспаленная и вздувшаяся по краям. Оставшиеся в ней зажимы удерживали ее открытой.

Заметив его взгляд, Пэйдж и сама посмотрела на собственную руку: по выражению ее лица Трэвис понял, что она увидела рану в первый раз. И ничего, выдержала.

— Я бы не стал там копаться и ничего оттуда выковыривать, пока рядом не будет врача, — заметил Трэвис. — Если просто очистить рану в здешних условиях, возрастет опасность подцепить инфекцию из воздуха.

— Не думаю, что мне скоро удастся попасть к врачу, — отозвалась она, однако рану трогать не стала и двинулась к лагерю. Трэвис за ней.

— А вы не можете воспользоваться спутниковым телефоном, чтобы вызвать подмогу? — спросил он. — Пусть сюда направят военных, или кого там еще могут послать ваши люди.

Она покачала головой.

— Эти ребята делали исходящие звонки, используя код. Будь я более подкована по технической части, мне, может, и удалось бы в этом разобраться, но увы. А как далеко мы от города?

— Милях в пятидесяти, если идти пешком. — Он взглянул на припаркованные поблизости два оставшихся квадроцикла. — Правда, мы могли бы покрыть две трети расстояния, использовав одну из этих машин, но тогда надо будет двинуть в объезд, огибая горные кряжи. Дальше будет река, и перебраться через нее можно только по деревянным мосткам или по камням. Так что тачку все равно придется бросить и тащиться до Колдфута на своих двоих, может быть, целый день.

Она обдумала услышанное с видом явно не обнадеженным, а скорее озабоченным и, глядя мимо Трэвиса, окинула взором долину и огораживавшие ее горные кряжи, словно этот ландшафт представлял собой гигантский эшафот. Впрочем, Трэвису и самому стало не по себе при мысли о том, что им предстоит целый день тащиться по преимущественно открытой местности, в то время как вооруженные противники будут преследовать их на вертолете. Судя по выражению лица молодой женщины, ее посетили схожие мысли.

— Похоже, дело плохо, — пробормотала она, еще немного посмотрев вдаль, повернулась к Трэвису. — Ну что ж, будем знакомы. Меня зовут Пэйдж. Спасибо за спасение моей жизни.


Снегоходы возвращались. Двигатели их были запущены минуту назад, а сейчас обе машины уже находились в пределах видимости, на расстоянии, может быть, в милю.

Трэвис стоял за деревом, крепко сжимая в руках «М-16». Пэйдж укрылась за соседней сосной. Свою винтовку она положила стволом на горизонтальную ветку, а на спуске, что явно было для нее непривычно, держала палец левой руки. Правая рука висела вдоль тела.

В тишине долины отдаленный гул моторов казался чем-то вроде жужжания насекомых: ветер, шумевший в ветвях, и то был громче. Точно так же, как и хриплое, прерывистое дыхание Пэйдж.

Трэвис мог лишь гадать, какая решимость и сила воли требовались для того, чтобы хотя бы просто стоять после всего, что ей довелось пережить. А это, в свою очередь, заставляло задуматься о том, что же питало подобную решимость.

— Похоже, вас заботит нечто гораздо большее, чем собственное выживание, — промолвил он.

— Да, — ответила Пэйдж, не отводя взгляда от мушки.

— Мне хотелось бы понять, в чем тут дело, — заявил он. — Я видел на борту самолета стальной контейнер и читал записку первой леди, но это не внесло ясности. Скажу сразу, что я в любом случае намерен помочь вам добраться до Колдфута, но мне не больно-то улыбается рисковать жизнью вслепую, неизвестно из-за чего. Я хочу знать, что происходит. Не думаю, что прошу слишком многого.

Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом.

— Что такое «Тангенс»? — спросил Трэвис. — И что, черт возьми, такое «объект из Бреши»?

Мгновение она продолжала смотреть ему в глаза, а потом, когда приближавшийся шум двигателей усилился, снова направила взгляд на цель, вдоль ствола винтовки. Точно так же, как и Трэвис. Снегоходы находились еще в тысяче ярдов от лагеря и, хотя как раз сейчас обрели наконец четкие очертания, никакой опасности того, что враги с такого расстояния различат укрывшихся за деревьями Трэвиса или Пэйдж, не было.

— «Тангенс» — это организация, — промолвила Пэйдж. — Вся наша деятельность связана с Брешью. С ее охраной. Контролем. Ну а Брешь — это… это очень трудно объяснить.

— Склонен предположить, что сегодня я куда более восприимчив ко всему новому, чем был еще вчера, — заметил Трэвис.

Пока Пэйдж размышляла над тем, что ей сказать, прошло еще несколько секунд: Трэвис уже видел отблески солнечного света на хромированных рулях машин.

— Слышали вы когда-нибудь о величайших странностях? О чем-нибудь совершенно невероятном… двуглавой змее, картофельном клубне, похожем на Джорджа Вашингтона, о чем-нибудь таком?

— Конечно, — ответил Трэвис.

— Так вот, если дать этому строго научное определение, то Брешь, без всякого преувеличения, может быть названа величайшей странностью в мире. — Она помолчала, задумавшись, потом продолжила: — Это источник. Источник технологий. Мы извлекаем оттуда объекты. Понимаю, это звучит туманно, но яснее мне не сказать. И не только потому, что это было бы предательством, но и потому, что в это просто нельзя поверить, пока не окажешься там и не увидишь все собственными глазами.

Она снова умолкла, прижала приклад к плечу, и глаза ее сузились, сосредоточившись на цели. До вездеходов еще оставалось более пятисот ярдов, слишком много для гарантированного смертельного попадания. Трэвис только собрался предложить Пэйдж, когда враги приблизятся на дистанцию поражения, взять на себя левого, чтобы правый достался ей, когда, словно мини-раскат грома, тишину долины разорвал выстрел из ее винтовки. Левый ездок дернулся (Трэвис увидел кровь на его груди) и завалился на сторону, при этом так круто вывернув вправо руль, что машина подскочила в воздух, сбросив его словно манекен для аварийного испытания. Каковым он, по сути, в тот момент уже и являлся.

Он еще не успел упасть на землю, как выстрел Пэйдж снес голову второму врагу выше челюсти. Еще секунд пять он продолжал стоять на своей машине и лишь потом, качнувшись назад, упал. Пустая машина, тарахтя, проехала еще ярдов тридцать, уткнулась во что-то и остановилась.

Трэвис повернулся к Пэйдж. Она смотрела на убитых: взгляд ее был жестким, и если он прочел его правильно, неудовлетворенным проделанной работой.

— С оптикой у меня получается лучше, — сказала она, прислонила винтовку к дереву, повернулась и направилась к центру лагеря, где было сложено имущество захватчиков.

В несколько секунд Пэйдж разгребла кучу снаряжения, среди которого находилась маленькая, испачканная землей лопата, и добралась до лежавшей там квадратной стальной пластинки в восемнадцать дюймов в поперечнике и в дюйм толщиной. Приподняв ее здоровой рукой, она дала ей упасть в сторону, и оказалось, что пластинка прикрывала отверстие в земле примерно в ногу шириной. Дна его — под тем углом, под которым смотрел Трэвис, — видно не было. Зато он сразу отметил структурные повреждения на нижней стороне стальной крышки, темно-синюю коррозию и явное вздутие того участка, который находился непосредственно над ямой. Было очевидно, что эти повреждения причинены чем-то, находившимся внизу, на дне ямы.

— Объектом мы называем любое технологическое устройство, извлекаемое из Бреши, — сказала Пэйдж. — Данный объект носит кодовое наименование «Шепот», и он чертовски опасен. Человек, пославший сюда этих наемников, хотел завладеть им, и если бы ему это удалось… — Она умолкла, глядя на Трэвиса, потом покачала головой, словно отгоняя нежелательные мысли, и опустилась на колени у ямы. — Но ему не удастся. Не так-то это просто.

Пэйдж запустила руку в отверстие, засунув ее почти по плечо, и вытащила оттуда безупречно круглый предмет с поверхностью такого переливчато-синего цвета, какого Трэвис совершенно точно никогда прежде не видел.

Объект из двустворчатого стального куба, что находился на борту самолета.

Мгновение Пэйдж рассматривала его со смесью страха и отвращения во взгляде, словно то был использованный топливный стержень, излучавший опасную радиацию, потом глаза ее сузились и, как могло показаться, сосредоточились на каком-то иррациональном ощущении.

Трэвис вдруг почувствовал, что опасность, которую представляет собой эта штуковина, не просто физического свойства. Во всяком случае, не только.

Он оторвал глаза от объекта и встретился взглядом с Пэйдж.

— Брешь — это что-то вроде лаборатории, да? Место, где вы создаете подобные вещи?

Она покачала головой.

— Нет, не лаборатория. И мы этого не создавали.

— Мы, в смысле — американцы? — уточнил Трэвис.

— Мы, в смысле — люди.

Еще несколько секунд она удерживала его взгляд, а потом наклонилась и взяла принадлежавшую захватчикам лопату.

Трэвис продолжал смотреть на нее, прокручивая в сознании значение ее последних слов.

— Будь добр, окажи услугу, — обратилась к нему Пэйдж. — То, что эти двое должны были забрать с самолета, похоже на дюймовую полоску синтетической ленты. Это очень важная вещь — ключ, приводящий «Шепот» в действие. Сейчас он наверняка при них. Найди его, а я тем временем закопаю «Шепот». Так, чтобы, когда к ним прибудет подмога, его не смогли найти.

— А мы разве не заберем его с собой? — спросил Трэвис.

— Ни в коем случае. «Шепот» слишком опасен, его необходимо экранировать. А вот ключ, конечно, заберем. Наша задача — не допустить, чтобы эти люди завладели и тем, и другим. И конечно же, как можно скорее связаться с «Тангенсом».

С этими словами Пэйдж отвернулась и с «Шепотом» и лопатой пошла в сосняк.

Трэвис проводил ее взглядом, прислушиваясь к удалявшимся шагам, а потом направился к вездеходам. Отойдя всего на несколько шагов от лагеря, он услышал, как за его спиной зазвонил сотовый телефон захватчиков.


Спустя час они уже оставили позади две низины, двигаясь поспешно набросанным им длинным, извилистым курсом. Пэйдж сидела на вездеходе прямо перед ним, между двумя его руками, сжимавшими руль. Пока они готовились к отъезду, она постепенно слабела — как пояснила сама, сказывалось прекращение действия введенного врагом наркотика. Теперь трое суток, проведенные без сна и в мучениях, навалились на нее со всей силой. Ее глаз Трэвис теперь видеть не мог, но замечал и чувствовал, как порой ее тело, обмякнув, заваливалось назад, прежде чем она, вздрогнув, пробуждалась снова.

Сколько бы времени ни потребовалось вражеской подмоге, чтобы добраться до лагеря, было очевидно, что исчезновение одного вездехода будет быстро обнаружено. После чего один-единственный взгляд на карту не оставит ни малейших сомнений в том, в каком направлении сбежала добыча. Беглецам некуда было податься, кроме как в Колдфуд, а проезжих путей туда вело не много.

Чтобы по крайней мере не оставлять за собой четкого следа, Трэвис старался гнать машину по твердой почве и по возможности избегать снежных полей.

Глава 09

Аэропорт Ла Гуардиа оставался погруженным во тьму, но над горизонтом уже проступало вишневое, словно там была протянута раскаленная проволока, свечение рассвета. Из темноты гостиничного номера Карл наблюдал за тем, как пробуждается мир вокруг него. Его отражение в оконном стекле, подсвеченном сбоку светом из ванной, в ответ смотрело на него. Ему был виден лишь один глаз, голубой и холодный.

В его распоряжении имелось двадцать пять минут. Можно сказать, все время мира. Ведь в очереди ему точно стоять не придется.

Ни в коем случае, пока у него есть этот костюм.

Две его половинки лежали рядом с ним на стуле. Он пошарил, нащупывая нижнюю половину, нашел ее, сел на кровати и натянул заканчивавшиеся чулками штаны поверх джинсов так, что они плотно, словно детские ползунки, обтянули его обувь. Потом нащупал плечевые лямки, перебросил через плечи, застегнул и, уже вставая, потянулся за верхней половиной костюма. Натянул куртку, разгладил ее край, спускавшийся на добрый фут с хвостиком ниже талии, перекрывая брюки. Материя не походила ни на что, с чем ему доводилось иметь дело раньше, и он при всем своем уже немалом опыте ношения этой одежды никак не мог к ней привыкнуть. На ощупь ткань больше всего походила на упругое, растягивающееся во всех направлениях полиуретановое волокно, но при этом, облегая вплотную, нигде ничего не стягивала и не пережимала. Оставляя впечатление… расслабленности: пожалуй, это было самое точное определение. Кроме того, тканьдышала, словно палаточный полог, и была почти невесома. В прошлый раз Карл не снимал костюм на протяжении более чем сорока восьми часов, не ощутив при этом ни малейшего дискомфорта, даже при том, что голову покрывал капюшон, а руки — перчатки. Хотя он никогда и не спрашивал об этом своих нанимателей — тем более с учетом того, откуда взялась эта штуковина, казалось сомнительным, чтобы они знали о том, как она работает, намного больше его, — но нутром чуял, что превосходные качества костюма обусловлены своего рода узкоспециальным интеллектом материала, из которого тот был сделан. Вот и сейчас костюм принимал форму его тела, подстраиваясь под него так, что скоро должен был практически перестать ощущаться. Конечно, то, что костюм обладает своеобразным встроенным интеллектом, не так уж и поражало, учитывая, что это было не самым впечатляющим его свойством.

Выглянув в глазок, Карл убедился, что коридор пуст, вышел из комнаты и, пройдя мимо лифтовой площадки, двинулся к лестнице. Лифты, разумеется, категорически исключались. Спустившись на пять пролетов, он приник к маленькому окошку на двери и убедился, что на этаже никого нет, кроме двух девушек, сидевших за столом футах в тридцати от лестничного колодца.

Выходить у них на глазах было, конечно, не самым лучшим решением, но вполне допустимым при отсутствии лучшего варианта. Карл открыл дверь и ступил с лестничной площадки в холл. Как он и ожидал, обе девушки подняли глаза на открывшуюся дверь, в их взглядах читалось недоумение. Карл прошел мимо стола, прямо перед ними, но они так и продолжали таращиться на дверь, со стуком захлопнувшуюся уже далеко позади него.

— Хм… вроде все в порядке, — пробормотала девушка постарше.

Вторая покачала головой и вернулась к своему наполовину законченному судоку.

Карл мог выйти через главный вход, прямо перед ними, но, поскольку в данном случае имелась лучшая возможность (на то, чтобы свернуть за угол и добраться до задней двери в конце коридора, требовалось не больше минуты), правила требовали прибегнуть к ней. Хотя, по большому счету, все правила использования костюма сводились к трем словам: не валять дурака.

Добравшись до задней двери, он в полном одиночестве открыл ее и ступил наружу, навстречу холодному нью-йоркскому утру.

Движение по Центральной парковой магистрали даже в столь ранний час было достаточно оживленным и требовало внимания и осторожности. Выждав, когда в сплошном потоке машин образовался разрыв, Карл стремительным броском преодолел все пять полос, по которым шло движение на восток, а спустя мгновение перемахнул вторую половину трассы, перелез через ограду и оказался на территории Ла Гуардиа. Терминалы и авиалайнеры обрисовывались на фоне красного восточного небосклона, словно вражеская крепость.

Пересек четвертую взлетно-посадочную полосу, две подъездные дороги, обогнул здание Центрального терминала и направился к ближайшему входу в зал «Д».

Перед скользящей дверью Карл помедлил: ее электронные детекторы видели его ничуть не лучше, чем стоявший в нескольких футах в стороне сонный сотрудник службы безопасности, но это не имело значения. Правила требовали дождаться, пока механизм двери приведет в действие кто-то другой. Аэропорт был не тем местом, где можно было позволить себе проявлять излишнюю самоуверенность. И где позволительно валять дурака.

Ждать пришлось всего полминуты: усталый с виду бизнесмен вылез из такси и побрел внутрь. Карл проскочил в открывшуюся дверь следом за ним, свернул налево и двинулся мимо немноголюдных очередей ранних пассажиров у пунктов выдачи багажа. Теперь, когда он уже был внутри, затруднений не предвиделось. Рамка металлодетектора и без костюма-то не являлась для него серьезным препятствием, а в данной ситуации и вовсе была детской забавой: он попросту поднялся на бордюр, ограждавший дорожку к ней, обошел ее по нему слева и снова спустился на пол футах в двадцати за пропускным пунктом.

Вот пребывание в самом пассажирском зале могло бы представлять для него определенную проблему, будь там побольше народу. Чтобы избегать столкновений в тесноте и толчее, от невидимки требовалась особая осторожность. Однако в такой час практически все проходы были пусты: исключение составляли находящиеся впереди ворота Д-7, являвшиеся его целью.

Добравшись до них, Карл выдержал долгую паузу, присматриваясь к толпе ожидающих и размышляя, где лучше встать. Ясно было, что не там, где он находился: люди будут двигаться в обоих направлениях, и в такой ситуации предсказать перемещения тех, кто уже тут толпится, практически невозможно. Хуже того, совсем рядом шалили и гонялись друг за другом пара ребятишек, мамаша которых, погрузившись в книжку в мягкой обложке, лишь изредка окликала их, пытаясь утихомирить.

Ясно, конечно, что лучше всего было занять позицию рядом с дверью к раздвижному переходу за стойкой дежурного. Держась на приемлемом расстоянии, Карл обогнул толпу, поднырнул под барьер и занял себе место. Ждать предстояло не слишком долго: «Боинг-737» уже стоял на взлетно-посадочной полосе, позади которой над еще сумрачным горизонтом поднималась, словно ощерив зубы, небесная линия города.

— Дамы и господа, — прозвучал в микрофоне голос дежурной, — объявляется посадка на рейс 935 авиакомпании «Кайман эруэйз», беспосадочный перелет до Джорджтауна. Посадка осуществляется через пятый проход. Повторяю, посадка осуществляется через пятый проход.

Другая служащая аэропорта открыла дверь, и, как только отступила в сторону, Карл мигом прошмыгнул мимо нее наружу, в прохладу раздвижного перехода. Теперь он двигался быстро, намного опередив первых пассажиров. У двери самолета Карл на миг задержался, потому что на его пути оказалась стюардесса. Она взглянула сквозь него в проем раздвижного перехода, и поскольку никто из пассажиров еще не появился, нырнула обратно в самолет и заговорила с кем-то из команды. Карл проскользнул мимо нее и направился к хвостовой части лайнера.

Наилучшее место для укрытия на борту «Боинга-737» зависело от конфигурации, но в большинстве случаев это была служебная кладовка в кормовой части. Маленький отсек пустовал почти все время полета, и даже когда кто-нибудь из экипажа появлялся там, чтобы взять или поставить тележку, всего-то и требовалось, что нырнуть в угол за ледником.

Ну а покинуть самолет, само собой, будет еще проще, чем пробраться на борт.


Карл сидел на краю тени, футах в пяти от девушки, загоравшей нагишом возле бассейна. Безусловно, одним из интересных аспектов ношения костюма являлась предоставлявшая его обладателю возможность наблюдать за людьми, когда те считали, что они одни. Он сам, пока в первый раз не оказался в таком положении, понятия не имел о том, сколь уникальные перспективы это открывает. Ведь в норме вы просто по определению не можете находиться рядом с тем, кто пребывает в одиночестве. Можно, конечно, установить скрытую камеру, но это далеко не то, что находиться там самому.

Считая, что пребывают наедине с собой, люди полностью расслабляются, не выказывают ни малейшего беспокойства, неловкости, смущения и робости. Странное дело: лучше всего люди держатся именно тогда, когда рядом нет никого, способного это оценить.

Девушка, двадцати трех лет от роду, была потрясающе красива. Оливковая кожа. Равномерный загар. Глубокие карие глаза, посветлевшие на солнце. Пять футов два дюйма и не больше ста фунтов покрытой влагой упругой плоти. Ну, если быть точным, влажной она была минут пять назад. Карл видел, как она разделась, нырнула в бассейн и выбралась из него, а сейчас карибское солнце уже почти полностью осушило ее кожу. Он проследил за тем, как испаряются под его лучами последние капельки влаги.

Ее звали Лорен Кук. Эту информацию Карл получил заодно с прочими сведениями, касающимися ее отца, Эллиса Кука.

Дом площадью в пять тысяч квадратных футов, смотревший на залив Бодден и широкое синее Карибское море с юга, находился в полном ее распоряжении. Разумеется, у входов дежурили сотрудники охраны, готовые броситься на помощь при первом зове или сигнале тревоги. Все как один американцы и профессионалы. Карл внимательно присмотрелся к каждому из них и пришел к выводу, что эти ребята прошли подготовку в какой-то очень крутой конторе, куда более крутой, чем полиция. Система безопасности дома была оснащена инфракрасными камерами и датчиками движения, но Карла все это совершенно не заботило.

Желтая бабочка-капустница села Лорен на бедро. Девушка вздрогнула от неожиданности, взмахнула рукой, но, когда увидела, в чем дело, улыбнулась, проследив взглядом за ее полетом. Бабочка пролетела прямо за Карлом, и на мгновение провожавший ее взгляд Лорен оказался на одной линии с его глазами. Карл ощутил холодок, но она тут же снова прилегла на свой шезлонг и закрыла глаза.

Позади нее стоял двухэтажный дом, тянувшийся на семьдесят футов в обе стороны, влево и вправо от него. Несколько открытых окон второго этажа выходили на балкон, куда ничего не стоило взобраться. Карл это уже проделал, прошелся по комнатам, исследовал шкафы и выдвижные ящики в спальне Эллиса, чтобы не допустить оплошности. Нельзя валять дурака.

Спустя несколько минут Лорен встала, подобрала одежду и удалилась внутрь, заперев за собой дверь патио. Карл подошел к ограде бассейна и взглянул вниз на изумрудные лужайки и простиравшуюся за ними гавань, где стояли на якоре яхты. Ему было жаль девушку: она ничем не заслужила того, что должно было случиться. Хотя каковы ее душевные качества, покажет время. Выглядела она милой и доброжелательной. Но что поделаешь: наш мир отнюдь не таков.

* * *
Над заливом смеркалось. Весь вечер скапливался туман, который сейчас затягивал горизонт, разделявший розовую воду и пурпурный небосклон. Сквозь это марево пробивался свет лишь самых ярких звезд.

Карл проследил за тем, как Эллис вошел в спальню. Он проследовал мимо трех выходивших на море балконных дверей, не удостоив закатный пейзаж даже мимолетным взглядом.

«И зачем тогда жить в таком месте?» — подивился Карл.

Эллис подошел к компьютеру, включил его и стал расхаживать по комнате, пока он загружался.

В заднем углу письменного стола стояли две фотографии в рамках: Лорен и жена Эллиса. Никаких признаков присутствия жены в доме Карл не обнаружил. Информация, полученная от вышестоящих, указывала на то, что у объекта большие семейные проблемы.

Запустив руку за пазуху своего костюма, Карл взялся за рукоять того, что нашел в ящике прикроватного столика Эллиса.

На экране компьютера высветились иконки.

Карл вытащил хромированный пистолет сорок пятого калибра, приставил к голове Эллиса и выстрелил.

В тот же миг снаружи раздались крики охранников. Крик донесся и из комнаты Лорен. На завершение работы у него оставалось лишь несколько секунд.

Карл поднял руку Эллиса, прижал его пальцы к рукояти оружия и выстрелил снова, на этот раз в фотографию миссис Кук. Зная, что теперь на руке остались пороховые следы, он отпустил руку, позволив пистолету упасть. Спустя две секунды, едва не сорвав дверь с петель, в спальню ворвались четверо охранников, держа наготове навскидку «МП-5».

— В комнате никого!

Группа разделилась, один заглянул в душевую, другой — в огромную кладовку.

— В душевой никого!

— В кладовке никого!

Карл выбрал самый широкий участок стены, подальше от проходов, и просто стоял. Снаружи в коридоре еще трое охранников удерживали Лорен, рвавшуюся внутрь и требовавшую объяснений, а находившиеся в спальне, связавшись с наружными постами, передали указание перекрыть все выходы. Они действовали по правилам, хотя в их взглядах читалась спокойная уверенность. Им было ясно, что случилось.

Наблюдавший со стороны за всей этой суматохой Карл ощутил вибрацию своего сотового телефона. Предполагалось, что он должен ответить на звонок при любых обстоятельствах, кроме совсем уж исключительных… Сейчас, однако, имели место именно такие.

Спустя десять минут, воспользовавшись временным затишьем, когда охранники уже закончили проверку, а вызванная ими полиция еще не прибыла, он выскользнул на балкон, перебрался через ограждение и спрыгнул в патио. Оттуда была видна гостиная, где двое сотрудников службы безопасности, одна из них женщина, сидели рядом с Лорен, обнимая ее и бормоча слова утешения.

Карл подошел к дальнему краю патио и, спрыгнув с высоты в шесть футов, оказался на пологом склоне, ведущем к берегу.

Пройдя четверть мили в сторону пляжа, он нашел свободную скамейку, сел на нее и достал телефон, на котором, как и ожидал, обнаружил текстовое сообщение.

ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ В АЭРОПОРТ, ЕСЛИ ТЕКУЩАЯ РАБОТА ЕЩЕ НЕ ВЫПОЛНЕНА, ОСТАВЬТЕ, ЛЕТИТЕ РЕЙСОМ 829 ЮНАЙТЕД ДО ЧИКАГО, ОТТУДА РЕЙСОМ 71 ТОЙ ЖЕ КОМПАНИИ ДО ФЭРБЕНКСА, ИНСТРУКЦИИ БУДУТ ЖДАТЬ В ЖЕЛТОМ ЛЕНДРОВЕРЕ С НАКЛЕЙКОЙ ГРИНПИСА, НА ДОЛГОСРОЧНОЙ СТОЯНКЕ Д. РЕЧЬ ИДЕТ О ПРЯМОМ НАПАДЕНИИ НА СОТРУДНИКОВ ТАНГЕНСА.

Глава 10

Даже после того, как звук вертолета стих, Трэвис всматривался сквозь ветви кедров в дорогу добрых десять минут. Отсюда, с возвышения, было отчетливо видно, что путь впереди на протяжении более чем двух миль пролегает по совершенно голой равнине без какого-либо укрытия. А оказаться обнаруженным вертолетом на открытой местности было равносильно самоубийству.

В целом же их путь оказался весьма нелегким, но этого он и ожидал. К настоящему времени, за прошедшие двенадцать с лишним часов, ищущий их вертолет появлялся над долиной уже пять раз, медленно и методично просматривая местность или просто зависая на некоторое время на одном месте. С укрытиями по пути было негусто, но до сих пор они всякий раз оказывались в пределах досягаемости после того, как разносившийся над утесами и отдававшийся эхом шум винта предупреждал их о приближении погони.

До этого кедровника они еле успели добраться: Трэвис укрыл Пэйдж под ветвями и спрятался сам за миг до того, как летательный аппарат обогнул ближайший изгиб долины.

Теперь над долиной снова воцарилась тишина. Только вот надолго ли?

Пэйдж пребывала в беспамятстве: начать с того, что ее не мог растормошить даже рев двигателя, раздававшийся всего-то в сотне футов. Состояние ее, и без того скверное, за последний час заметно ухудшилось. Края раны на ее руке опасно покраснели, воспаленные ткани внутри, казалось, раздулись втрое по сравнению с тем, что было, когда Трэвис увидел это впервые. Еще больше пугало то, что вены на предплечье расширились и потемнели, что по меньшей мере указывало на расползание инфекции. А ведь это было лишь то, что он видел: кто знает, куда еще могла распространиться зараза?

Его аптечка первой помощи не была рассчитана на такие раны, и помочь ей он ничем не мог, хотя попытался, с ее согласия, обработать рану дезинфицирующим спреем. Единственным очевидным результатом этого действа была острая боль, которую Пэйдж старательно попыталась от него скрыть. В чем не преуспела: столько слез с глаз запросто не сморгнешь.

К тому времени, когда мотоцикл был утоплен в реке, после того, как они проехали не одну милю вдоль берега, чтобы найти достаточно пенистую стремнину и укрыть его, у Пэйдж уже поднялась температура, она теряла сознание, не говоря о том, что, разумеется, не могла идти. В результате Трэвису пришлось отправить свой рюкзак в воду следом за вездеходом, оставив при себе лишь маленькую флягу с водой, и нести женщину.

Что оказалось труднее, чем он полагал. Весила она фунтов на сорок больше, чем рюкзак и, в отличие от снаряжения полярного путешественника, не была сконструирована с тем расчетом, чтобы вес равномерно распределялся на плечи. При каждом подъеме чертовски уставали ноги, но спуски были несравненно труднее: нагрузка на лодыжки создавала на каждом шагу серьезную угрозу растяжения или вывиха. К ней добавлялась опасность споткнуться, кувырнуться и покатиться кубарем вниз. Любое повреждение в данных обстоятельствах было бы смертельным для них обоих.

Правда, Трэвиса поддерживала мысль о том, что пришлось испытать Пэйдж за последние три дня. По сравнению с этим все его неудобства были все равно что ушиб о кофейный столик.

Он осторожно приподнял ее из-под кедра. На секунду глаза Пэйдж приоткрылись, но на нем так и не сфокусировались. Ему хотелось верить, что ее кататония объясняется в основном действием наркотика и тем, что ей пришлось долго обходиться без сна, однако на самом деле он понимал, что роль инфекции в происходящем не так уж мала и по ходу дела лишь усиливается. Ее лоб был мокрым от пота, словно ветровое стекло в дождливую погоду.

Покинув убежище под кедрами, Трэвис зашагал вперед, двигаясь быстрее, чем когда-либо раньше, стараясь как можно скорее преодолеть наводящее страх открытое пространство. Он подумал, что, наверное, нечто подобное испытывают люди, страдающие агорафобией, оказавшись в огромных торговых центрах. Чувствуют себя добычей.

Ясное дело, никаких оснований предполагать, что на борту вертолета может оказаться дружественная команда, у него не было. Сумей соратники Пэйдж каким-либо образом установить место крушения, они нагрянули бы сюда в куда большем количестве: в небе кружили бы самолеты, вертолеты вились бы, словно стрекозы, а спасательные и поисковые команды давно высадились бы на всех ближних кряжах. Они действовали бы открыто, как полагается тем, кто находится на своей территории и осуществляет законные полномочия.

А вот одинокий геликоптер скорее походил на грабителя, забравшегося в чужой дом с преступными намерениями.

Отрезок открытого пространства впереди, за изгибом, оказался шире, чем рассчитывал Трэвис. Он уже пересекал его по пути в долину, но тогда не заботился об укрытии, и сейчас не мог припомнить, видел ли по пути пригодную для этого рощицу. Зато сразу узнал высокий каменистый гребень, на котором в свою первую ночевку на территории заповедника приметил диких овец. В тот раз он находился в нескольких милях восточнее, а сейчас приближался с запада, с существенно большего расстояния. Учитывая характер местности и скорость движения (куда меньшую, чем когда он был обременен одним лишь рюкзаком, несмотря на то что стимул для ускорения теперь был гораздо сильнее), до Колдфута отсюда оставалось никак не меньше двадцати часов хода.

О сне, разумеется, не приходилось и думать. Жизнь или смерть Пэйдж зависели от того, как быстро она сможет получить квалифицированную медицинскую помощь. Каждый час был на счету.

Шагая по долине, Трэвис размышлял об услышанном от нее.

«Тангенс», Брешь, «Шепот».

У него в кармане лежал кусочек прозрачного пластика, который он забрал у убитых с вездеходов. Ключ к «Шепоту». И что, собственного говоря, способен отмочить этот «Шепот», если привести его в действие этим ключом?

В памяти всплыли слова Пэйдж.

«Мы этого не создавали… Мы — в смысле, люди».

Все это просто не укладывалось в его голове. И вовсе не потому, что он ей не верил. Как раз наоборот.

Пэйдж пробормотала что-то во сне, оторвав его от размышлений. Это были даже не слова, просто звуки, несчастные и умоляющие. Это продолжалось всего несколько секунд, после чего она снова умолкла, однако Трэвис ощутил, как напряглись ее мышцы, и видел, как вращаются прикрытые веками глаза. Сколько же еще пройдет времени, прежде чем она сможет видеть во сне что-нибудь, кроме кошмаров?

— Ты в безопасности, — тихонько промолвил он. — Их здесь нет.

Трэвис не рассчитывал на особый эффект от своих слов, однако они сработали. Она почти сразу же расслабилась и, похоже, погрузилась в сон без сновидений.

Трэвис по большей части старался на нее не смотреть. Пытался не видеть ее ресниц, того, как падает на лоб челка, не замечать слабых следов давних веснушек на переносице. Старался не думать о том, что, невзирая на боль, заполнившую все его мускулы так, словно внутри их разлилась кислота, он испытывал сейчас, наверное, самое сильное чувство за полтора десятка лет.

Пэйдж представляла собой нечто, никуда от этого не денешься.

Впрочем, в известном смысле она представляла собой все — все, для чего в его будущем не было места. За год, прошедший после освобождения, мысль о том, чтобы снова завести роман, даже не приходила ему в голову. Трэвис пятнадцать лет учился не думать о том, что потерял, весьма преуспел в этой науке, и освобождение в этом плане мало что изменило. Может быть, физически он теперь и не пребывал в столь жестких рамках, но шансы на близость с такой женщиной, как Пэйдж, вряд ли стали выше, чем во время заточения.

Это не значило, что он собирался провести всю жизнь в полном одиночестве. Существовали способы ослабить воздействие прошлого, и Трэвис над этим работал. Во время своего пребывания в Фэрбенксе он, нанявшись к подрядчику, подвизался на ниве строительства. Работал много, умело, качественно, проявляя деловой подход и сберегая деньги, благодаря чему в скором времени мог бы начать собственное дело. Осуществлять средние по размеру проекты, преимущественно субподрядного характера. При удачном раскладе лет через пять ему светил полностью самостоятельный, ничем не обремененный бизнес, а со временем, может быть, еще лет через пять стабильность и состоятельность. Где-то в середине этого пути, когда солидные перспективы были бы уже очевидны, а тюрьма осталась в далеком прошлом, он вполне мог попытать счастья с какой-нибудь женщиной.

Но не такой, как Пэйдж. Ничего даже отдаленно похожего. Что воспринималось вполне нормально, пока он на эту тему не думал. Поэтому Трэвис старался вообще об этом не думать.

Но получалось у него плохо.


Открытая равнина, протянувшаяся, как оказалось, на три мили, заканчивалась у ольховой рощи, к которой сверху сходились три долины поменьше. Трэвис уже миновал рощу и отмахал четверть мили по следующему открытому участку, когда снова услышал вертолет. Времени на то, чтобы вернуться назад и спрятаться в зарослях ольхи, не оставалось, но другого убежища не было. Он рванул к роще.

Спешка заставила его забыть о необходимой осторожности, когда движешься по подобной местности. Смотреть все время под ноги было некогда, нараставший грохот возвещал о скором появлении преследователей, когда он — чего так боялся всю дорогу — оступился.

За десятую долю секунды до того, как его нога опустилась, Трэвис успел увидеть опасность, но было уже поздно. Под ногой оказался небольшой, с обеденную тарелку, разлом с темной и влажной землей от стаявшего снега или от того, что где-то внизу находился источник. Собственно говоря, влажным был весь склон, но почву на нем скрепляли корни травы — там, где ее покрывала трава. Трэвис, оглядываясь на звук, задержал взгляд на полсекунды дольше, чем следовало, в результате чего его ступившая на мягкую мокрую землю нога скользнула по ней в сторону, как по льду.

Его тело еще рефлекторно пыталось восстановить потерянное равновесие, он еще не успел упасть, но уже знал, что все кончено. Сейчас они повалятся на землю, и вертолет окажется над ними прежде, чем он сам успеет собраться и встать, не говоря уж о том, чтобы поднять Пэйдж. Вдобавок, словно нарочно, совсем рядом из земли торчал зазубренный валун, ударившись о который при падении он запросто мог раскроить себе череп.

В этой суматохе мыслей Трэвису вдруг вспомнились уроки вождения на льду. Когда теряешь управление и машину заносит, не стоит пытаться вывернуть в направлении, противоположном заносу. Поворачивай туда, куда уводит инерция.

Сама эта ассоциация казалась нелепой, но ничего другого ему все равно не оставалось. Он с усилием крутанул корпус против часовой стрелки — и оказался стоящим неподвижно, столь внезапно, что едва не растерялся. Но винты, казалось, уже барабанили по его черепу. Все могло закончиться в любую секунду.

Правда, все время, пока ему приходилось двигаться под открытым небом, некоторую надежду, невзирая на все страхи и опасения, внушала мысль, что люди в вертолете могут и не знать, кто на самом деле перебил их товарищей в лагере. Они должны были предположить, что пленникам каким-то образом удалось взять верх над захватчиками или на них напал кто-то из экипажа самолета, уцелевший после бойни на борту. И в том, и в другом случае они должны были высматривать беглецов, одетых для полета на «Боинге», а не для пешего путешествия по Аляске.

До валуна чуть выше колена оставался всего шаг. Трэвис сел на землю, тяжело привалившись к нему спиной, а Пэйдж усадил себе на колени. На ней сейчас была его теплая куртка, правда, без рукава, чтобы рана могла дышать. Но ее раненую правую руку Трэвис прижал к себе, так что сверху этой странности заметить не могли.

Ее лицо он притянул к своему, с тем, чтобы использовать единственный их шанс на спасение: создать у преследователей иллюзию того, что они видят внизу всего лишь влюбленную парочку, отправившуюся в туристический поход по заповеднику и целующуюся на лоне природы.

В следующее мгновение вертолет поднялся из-за ближнего кряжа, сместился на север и завис над ними: пилот явно увидел их. Впрочем, Трэвис отслеживал геликоптер лишь краем глаза: большую часть его поля зрения заполняло лицо Пэйдж.

Перестук лопастей усилился: вертолет двинулся по направлению к ним.

Трэвис закрыл глаза — со столь небольшого расстояния это должны были заметить — и сделал все возможное для того, чтобы поцелуй выглядел натурально. Одна его рука лежала на ее затылке, другая обнимала талию, губы были прижаты к ее губам. Турбины ревели прямо над их головами, поднятый винтами ветер яростно трепал волосы.

Все это в совокупности было настолько чувствительно, что Пэйдж очнулась.

Трэвис почувствовал, как вздрогнуло ее тело. Он открыл глаза и увидел меньше чем в дюйме от себя ее испуганный взгляд. Ну вот, сейчас все и кончится. Она оттолкнет его, вырвется, а спустя несколько секунд пулеметная очередь с вертолета оборвет обе их жизни.

Но в тот же миг глаза ее изменились, наполнились пониманием. Она прижалась к нему, подняла здоровую руку и запустила пальцы ему в волосы. И поцелуй сейчас был самым что ни на есть настоящим: ее губы, влажные, жаркие, заставили Трэвиса на мгновение забыть обо всем прочем. Все куда-то исчезло, и рев двигателей, и ветер: не осталось ничего, кроме нее и ее поцелуя, столь же отчаянного, как потребность в дыхании. В тот миг неважным казалось даже то, что это притворство.

Потом до него дошло, что им стоило бы помахать вертолету. Как поступила бы почти любая парочка, но тут тональность работы двигателя изменилась, и вертолет, набирая скорость, начал уходить прочь.

Пэйдж не прерывала поцелуй еще секунд десять, пока геликоптер не отлетел на достаточное расстояние, и лишь тогда отстранилась. Они смотрели друг другу в глаза, разделенные всего шестью дюймами.

— Соображаешь, — произнесла она шепотом, поскольку на большее у нее не было сил.

Он кивнул, неожиданно осознав, что ему трудно говорить.

Она повернулась посмотреть вслед вертолету, но это движение породило такую волну боли, что у нее перехватило дыхание. Ее больная рука прижалась к нему, но лишь слегка, так, что он едва это почувствовал.

Совладав с собой, Пэйдж медленно подняла руку, вытянула ее, присмотрелась к венам, вздувшимся на предплечье более чем в футе от воспаленной раны, и Трэвис впервые с того момента, как они повстречались, увидел в ее глазах страх.

— Далеко отсюда до города? — спросила она.

— Всего пара часов, — соврал он. — Закройте глаза, а снова откроете уже там.

В какой-то затянувшийся момент ему казалось, что Пэйдж так и сделает: она подалась к нему, коснувшись лбом его щеки. Он уже собрался встать и идти, когда она заговорила.

— Запомните как следует. От того места, где меня пытали, в направлении, противоположном месту крушения, пройти пятьдесят шагов. Там дерево, самое большое поблизости. Не ошибетесь. «Шепот» зарыт по другую его сторону, на глубине двух футов. Я присыпала то место хвоей, чтобы не было видно, что там рыли яму.

— Мне это незачем знать, — заявил Трэвис, — доложите об этом сами.

Он помолчал, ожидая ответа, но его не последовало.

Ее дыхание, обдававшее теплом его шею, сделалось медленным и равномерным.

Стих II Октябрьская ночь 1992 года

Сквозь тонкие занавески на окне гостиной Трэвис видит, что был близок к истине: они сидели обнявшись, правда, не на кушетке, а на одном из больших раскладных кресел.

Он стучится и видит, как мужчина оборачивается на звук. Спустя момент тот проходит с другой стороны к двери, и Трэвис сквозь маленькое окошечко в ней видит его глаза. Они красные от слез. Позади него в столовой стол завален цветами и траурными карточками.

Мужчина открывает дверь, даже не взглянув, кто за ней. Он ожидает кого-то другого, кого угодно, и, когда оказывается лицом к лицу с Трэвисом, его передергивает. Его глаза сужены, из левого глаза вытекает слеза.

Глядя ему в глаза, Трэвис ожидает, что сейчас этот человек повернется, пройдет в другую комнату, возьмет дробовик и откроет огонь. В этом случае Трэвис не побежит: он знает, что заслуживает такого за то горе, которое причинил этим людям.

Но отец Эмили Прайс не поворачивается. Из глубины дома слышен голос ее матери, она спрашивает, кто пришел. Голос слабый, охрипший от рыданий.

Ответа она не получает.

— Что вам угодно, детектив? — спрашивает мистер Прайс, глядя Трэвису в глаза.

В его словах звучит презрение. Как знает Трэвис, тоже заслуженное.

— Что вам сказали в полиции? — спрашивает он.

Взгляд мужчины каменеет.

— Идите поинтересуйтесь у них сами. Они ведь вам верят, не так ли? — Трэвис молчит. Он ждет ответа. — Они не собираются никому предъявлять обвинение, — со злобой, мукой и отчаянием произносит наконец мистер Прайс.

— Почему?

— Нет доказательств. Они не нашли даже ее тело. Даже машину. Но там было столько… — у него перехватывает дыхание, и на миг кажется, что он уже не сможет говорить, — …столько крови. Ее крови. Слишком много, чтобы после такой кровопотери девушка ее габаритов могла выж…

Он не договаривает и опускает глаза. Его нижняя губа подрагивает.

— Она ничего им не сделала, — продолжает мистер Прайс дрожащим голосом. — Это все вы. С вас все началось.

Трэвис кивает. Подступает ближе и тихо говорит:

— Мной все и закончится.

Мистер Прайс смотрит на него.

— Меня сегодня здесь не было, — говорит Трэвис. — Вы с этим согласны, мистер Прайс?

Отец Эмили молчит. Тянутся секунды. Он понимает, что имел в виду Трэвис. Понимает, что тот собирается сделать. И обдумывает ответ, как будто на самом деле есть какой-нибудь выбор. Но потом, поскольку Эмили была его единственной дочерью, поскольку он заключал ее в объятия после первых, неуклюжих шажков, поскольку подростком она, бывало, засыпала у его плеча перед телевизором во время шоу «Сегодня вечером», поскольку сегодня он трижды заходил в ее спальню и прижимал к лицу ее подушку, пытаясь вдохнуть оставшийся от нее запах, кивает.

— Хорошо, — говорит Трэвис.

Мистер Прайс закрывает дверь, и Трэвис уходит обратно, в ночь и туман, машинально нащупывая рукой пистолет тридцать второго калибра.

Глава 11

Последнюю тысячу ярдов до шоссе Трэвис пробежал бегом. Колени его болели так, словно все хрящи в них заменили на острые осколки стекла. Сквозь передние окна заведения под названием «Хребет Брукс» он видел с полдюжины посетителей, наверно, завсегдатаев, сидевших за стойкой с напитками и закусками и смотревших по телевизору бейсбольный матч. Времени было восемь вечера, косые лучи багровеющего солнца падали с северо-запада.

Трэвис остановился на дороге, в сотне футов от ресторана. Пэйдж пошевелилась у него на руках: на бегу ее растрясло, но прийти в сознание она все равно не могла. За последние два часа ее дыхание превратилось в прерывистый хрип: иногда оно звучало так, будто ей грозило удушье.

Насколько это было возможно с такого расстояния, Трэвис присмотрелся к посетителям. Выглядели они, насколько он мог судить, вполне безобидными.

Настороженность была вызвана пониманием: враги Пэйдж наверняка просчитали, что беглецы, скорее всего, появятся в этом месте, и могли подготовиться к встрече. Единственным преимуществом этого населенного пункта являлся его малый размер: здесь просто невозможно было устроить серьезную засаду, не привлекая внимания. Ни больших парковок, где может незаметно пристроиться фургон, ни темных проулков — ничего такого. Единственным местом, где можно торчать часами и никто на тебя и не посмотрит, был придорожный ресторан; но если резерв захватчиков состоял из таких же ребят, каких он видел в лагере, иностранцев, говоривших на ломаном английском, вряд ли они решились бы на подобную демонстрацию.

Конечно, нельзя было исключить того, что они связались с кем-то, не столь бросающимся в глаза, тем более что на это у них было целых полтора дня, но в любом случае Колдфут был не тем местом, где посторонние надолго задерживались. Водители грузовиков, следовавших на север, в Прудхоу-Бэй останавливались перекусить, порой останавливался на ночь фургон с туристами, но столпотворения посторонних тут явно не наблюдалось. Колдфуд представлял собой поселение у дороги, которая вела к одному определенному месту, и сам по себе пунктом назначения ни для кого не являлся.

Нет, если сюда и посланы наблюдатели, то они, скорее всего, прячутся где-то в горах, над городком. Трэвис обвел взглядом окрестные кряжи, но там было столько сосен и ольховых рощ, что всматриваться не имело смысла. Или они там, или их нет. Если они там, то неприятности нагрянут раньше, чем помощь, а стало быть, ему придется разбираться с ними самому. Единственным оружием, прихваченным им из лагеря захватчиков, был девятимиллиметровый пистолет. Его обнадеживающая тяжесть ощущалась сзади, где он был заткнут за пояс и прикрыт сверху рубашкой.

Трэвис пересек дорогу, преодолел остаток пути по усыпанной гравием площадке, мимо собственного «Эксплорера», двух джипов и желтого «Лендровера». Он уже находился в тридцати футах от здания, когда здоровенный малый в шляпе «Джон Дир», заметив его приближение, сначала чуть растерялся, а потом вскочил, бросился навстречу и распахнул перед ними дверь.

— Что случилось? — крикнул здоровяк.

Остальные, за его спиной, тоже забыли про телевизор и, вскочив из-за стойки, уставились на Трэвиса.

Он понимал, что, добравшись до городка, непременно столкнется с вопросами, и заранее заготовил краткий ответ. Благо немногословие вполне можно было списать на стресс.

— Я нашел ее в долине, к западу отсюда, — промолвил Трэвис, впервые за двадцать часов заговорив в полный голос, звучавший вполне соответственно ситуации и его внешнему виду.

Здоровенный малый придержал дверь, Трэвис ступил в помещение, и находившиеся там посетители увидели руку Пэйдж; пожалуй, завались он к ним со свежим трупом, даже это не произвело бы на них худшего впечатления. Вышедшая из-за прилавка блондинка (Молли, судя по значку на блузке) подавила, закашлявшись, испуганный крик, но отпрянула и налетела на газетную стойку. Пока все гомонили, низкорослая женщина, прикрыв рот ладошкой, переводила пристальный, может быть, оценивающий взгляд с Трэвиса на Пэйдж и обратно. Здоровяк в шляпе, увидев в ране на руке зажимы, потрясенно спросил, что это еще за дерьмовые штуковины.

— Так было, когда я ее нашел, — объявил Трэвис, не для него одного, а для всех. — Говорить она не может, так что насчет того, кто и зачем все это с ней устроил, я знаю не больше вашего. Просто притащил в ближайшее место, где можно вызвать подмогу. Как скоро сюда приедут «Скорая» и полиция?

Сказано это было исключительно ради местных жителей: у Трэвиса не было намерения дожидаться здесь полиции или кого-то еще и уж тем более передоверять ее им, случись каким-то чудом кому-то из них появиться здесь раньше представителей «Тангенса».

Но это сработало. Подозрения, возникшие было в отношении его, развеялись. Молли уже вернулась к прилавку, достала телефон и набрала какой-то номер, явно длиннее, чем 911.

— Копов придется ждать часов пять-шесть, — сказал здоровяк. — На шоссе дорожного патруля нет. Эвакуационный вертолет может долететь из Фэрбенкса, думаю, часа за полтора. Им понадобилось примерно столько времени пару лет назад: они вылетали сюда, когда у одного дальнобойщика случился сердечный приступ.

Молли, дожидавшаяся соединения, положила трубку на плечо и, придерживая ее щекой, взяла с полки под стойкой ключ, который швырнула здоровяку со словами:

— В третьем свободно, пусть он ее уложит.

Мужчина вывел Трэвиса через заднюю дверь в короткий коридор с дверями по обе стороны.

Номер третий представлял собой просто обставленную, прибранную комнату: косые лучи солнца, падая в окно, золотили постель.

Трэвис осторожно уложил Пэйдж поверх покрывала, особо беспокоясь насчет руки: любое нажатие на рану могло серьезно ее травмировать. Изменение положения тела снова вызвало резкие, глубокие вздохи, так что казалось, будто она чуть ли не задыхается.

Мужчина, который привел его, так и стоял в дверях.

Трэвис дождался, когда дыхание Пэйдж вернулось к норме, и тихо спросил:

— У вас тут есть какое-нибудь оружие?

Краешком глаза он приметил, как повернулась к нему шляпа «Джон Дир».

— В лагере, где я ее нашел, — продолжил Трэвис, не отрывая взгляда от Пэйдж, — было полно разных следов, не меньше трех человек, и это без нее. Не берусь судить, где эти люди сейчас, но если они объявятся здесь…

— Господи… — прошептал мужчина.

— Копов, вы сами сказали, придется ждать часов шесть. Любому, знакомому со здешними местами, это, надо полагать, тоже известно. Если у вас есть пушка, лучше держите ее наготове. И другим скажите — тем, кому доверяете, если у них есть оружие.

Здоровяк кивнул, потом подошел к окну, упираясь краем шляпы в стекло, и обвел взглядом западные кряжи.

Трэвису не хотелось врать, но правда бы в данной ситуации не сработала, а промолчать, учитывая опасность того, что их могут накрыть прямо здесь, было бы еще хуже. Об этом и думать не хотелось, но выбора у него так или иначе не было.

Человек в шляпе снова повернулся к нему.

— Ладно, займусь делом, — сказал он и направился к выходу.

— Могу я отсюда позвонить? — спросил Трэвис.

Малый остановился в дверях и взглянул на замеченный Трэвисом телефон, стоявший на прикроватной тумбочке.

— Через девятку, — сказал он и вышел.

Трэвис закрыл за ним дверь, достал из кармана записку первой леди и начал набирать написанный ею номер. В это время дверь заскрипела и медленно приоткрылась снова под собственным весом. Но сейчас ему было не до нее.

После первого же гудка в трубке зазвучала запись:

— Благодарим вас за обращение в «Лейктаун ассошиэйтс», где вы можете получить консультации по…

Он набрал 4–2–5–5–1. Раздался щелчок, и почти сразу же послышался женский голос:

— Назовите пароль.

Это прозвучало строго, не как предложение, а как требование. Трэвис моргнул.

— Я его не знаю.

— Кто это?

— Просто гражданин, — ответил он столь же резко и строго. — Нашел ваш самолет. Все погибли, кроме Пэйдж Кэмпбелл.

Тут все пришло в движение: где-то на заднем фоне прозвучал быстрый обмен репликами, в трубке снова раздался приглушенный щелчок и зазвучал новый, теперь мужской, голос:

— Откуда вы звоните?

Трэвис подумал, что уж это они, надо думать, уже определили.

— Колдфут, Аляска, — ответил он. — Место крушения в тридцати шести милях к западу…

— Стоп, — прервал его мужчина, — линия не безопасна. Просто отвечайте на вопросы, ничего не добавляя…

— Там все мертвы… — не дал ему договорить Трэвис, которому усталость добавила раздражения. — Уцелела только одна женщина, и если вам хочется получить ее живой, то лучше побыстрее послать сюда самолет и высадить парашютный десант. Причем чтобы в его составе непременно был хирург. Час она еще, пожалуй, протянет: но я не доктор, могу, на хрен, и ошибиться.

На три секунды воцарилось молчание: то ли они не привыкли, чтобы с ними так разговаривали, то ли записывали услышанное. Потом где-то на заднем фоне прозвучал женский голос: «Ну, быстрее за дело», и ему малость полегчало.

— Пожалуйста, отвечайте на вопросы однозначно, «да» или «нет», — снова заговорил мужчина. — Могут ли представители враждебной стороны добраться до вас в течение ближайшего часа?

— Да.

— Опять же, только «да» или «нет»: можете вы оценить возможную численность нападающих?

— Нет. Но у них есть нечто, о чем вам следует знать.

— Продолжайте.

— Вертолет. Это не боевой геликоптер. Не думаю, что он может представлять угрозу для других летательных аппаратов, но тому, кто полетит сюда, следует об этом знать.

— Хорошо, — отозвался мужчина и уже более человеческим тоном продолжил: — Не говорите ничего о ваших оборонительных возможностях, но будьте готовы, насколько это в ваших силах, и ждите нашего прибытия. Сейчас я свяжу вас с хирургом и попрошу описать ему состояние мисс Кэмпбелл. Сделайте это побыстрее и будьте наготове.

Разговор с врачом занял три минуты. Судя по голосу, оптимизма доктору услышанное не внушало.

Закончив разговор, Трэвис подтащил из угла к кровати стул и сел, глядя на нее. Она снова издала жуткий, хрипящий звук, страшнее даже, чем когда он остановился с нею на руках у дороги. Пэйдж лежала здоровой рукой к нему: он взял ее ладонь в обе свои, закрыл глаза. Сквозь открытую дверь доносились звуки транслировавшегося по телевизору бейсбольного матча.

В коридоре скрипнула половица. Он открыл глаза и повернулся к проему. Никого. Скрип повторился теперь дальше, в направлении передней части строения. Трэвис снова повернулся к Пэйдж и вдруг услышал хлопок, похожий на выстрел из пневматического ружья, а за ним женский возглас. Потом щелчки последовали один за другим, сопровождаемые криками — боли и, несомненно, ужаса. Вскочив со стула и отпихнув его в сторону, Трэвис развернулся к двери, выхватив из-за пояса пистолет.

В тотмомент, когда он сделал это, крики в ресторане смолкли: лишь один голос, всхлипывая, повторял: «Пожалуйста». Потом раздался последний хлопок, и теперь тишину снова нарушали лишь звуки бейсбольного матча.

Трэвис выжидал с оружием наготове, держась между Пэйдж и открытой дверью.

Пол в коридоре заскрипел снова.

Глава 12

Чудно все-таки выглядит, когда на человеке этот костюм, а он держит что-то в руках. Как, например, пистолет с глушителем «Марк-23», что имело место в данном случае. Когда эта пушка, в отличие от него вполне видимая, подпрыгивая в такт шагам, двигалась перед ним, ему казалось, будто она плывет. Плывет себе ни на чем.

Открытая дверь находилась в десяти футах впереди, слева.

Мудреное дельце, ничего не скажешь.

Женщина — единственная находившаяся здесь сотрудница «Тангенса» и, возможно, единственная, обладавшая нужными сведениям, судя по издаваемым ею звукам, находилась в паре вздохов от смерти. О том же говорил и внимательный осмотр раны на ее руке, произведенный Карлом чуть раньше, пока этот парень, кем бы он ни был, звонил ее коллегам.

Парень, впрочем, похоже, был случайно наткнувшимся на нее туристом.

Приказы Карл получал четкие, однако дававшие возможность выбирать образ действий сообразно складывавшейся ситуации. Его руководство знало, что Пэйдж Кэмпбелл, которой не оказалось в числе погибших, неизбежно появится в Колдфуте, если, конечно, вообще где-то появится, и что именно она спрятала «Шепот» где-то неподалеку от того места, где подвергалась пыткам. Забрать его с собой она не могла: эта штуковина требовала такой толстой предохранительной оболочки, что утащить подобную тяжесть на руках не удалось бы никому. Оставалось одно: она запрятала артефакт поблизости от участка, на котором каким-то неизвестным способом смогла расправиться с семерыми пленившими ее людьми и освободиться.

Впрочем, тайна ее освобождения Карла не касалась, ему было достаточно того, что Пэйдж сейчас здесь. И не одна, а со своим новым другом. Вопрос заключался в том, сочла ли Пэйдж, не сломленная тремя днями беспрестанных пыток, возможным доверить столь важную тайну случайному встречному, пусть и оказавшему ей помощь? Иными словами, знает ли этот малый, где спрятан «Шепот»? И другой вопрос, не менее важный: имеет ли кто-то из них при себе ключ?

Аккуратно приподняв полу куртки, Карл спрятал оружие в кобуру и, прикрыв курткой, заставил исчезнуть. Теперь ничто не выдавало его, и он заскользил вперед, ступая с максимальной осторожностью, чтобы свести к минимуму скрип половиц. Они, правда, все равно поскрипывали, но лучше уж старое дерево, чем ковровая дорожка. Костюм, конечно, представлял собой технологическое чудо, но действия силы тяжести не отменял и никак не маскировал следы, оставляемые ногами на мягкой поверхности.

Он вздрогнул и чуть не охнул вслух, когда, сунувшись в дверь, обнаружил смотрящий прямо на него не более чем с пары футов ствол зажатой в руке туриста «беретты». Подавив порыв отскочить, Карл бесшумно скользнул на фут в сторону, убравшись с линии огня.

Но откуда у этого малого пушка? Он о ней и словом не обмолвился, когда расспрашивал того толстозадого в фермерской шляпе насчет оружия.

Успокоившись, Карл присмотрелся к туристу. Пистолет он держал в руке твердо и, похоже, со знанием дела. В глазах его читался страх, но отнюдь не паника. Походило на то, что, появись в проеме кто-то видимый, этот тип уложил бы его на месте, что в представлении Карла не очень-то вязалось с образом случайного туриста. Впрочем, с рюкзаками по заповедникам бродят разные люди, да и вообще, не всегда угадаешь, кто на что способен.

Он сделал шаг к человеку, и, словно по воле провидения, пол на сей раз не скрипнул. Второй шаг, тоже бесшумный, привел его туда, куда ему и было нужно. Его левая рука поднялась к стволу «беретты», пока не прикоснувшись, но уже окружив его кольцом пальцев. Правую он отвел назад и напрягся.

Трэвис ждал. Кто бы ни был снаружи, он, должно быть, укрывался за стеной не более чем в футе. Можно было открыть огонь сквозь стену, простреливая ее с интервалами в шесть дюймов, но если он опустошит магазин, а в результате окажется, что убийца залег или находился дальше по коридору, чем это казалось по звукам, — ему конец.

Сейчас стояла тишина уже добрых десять секунд. Что было хуже, чем скрип.

А потом Трэвис ощутил, как неведомая сила, словно вделанный в пол сверхмощный магнит, рванула вниз ствол его пистолета. Впрочем, он не успел даже толком осознать это, не то что осмыслить. Резкий удар, острая боль за ухом, ослепительная белая вспышка перед глазами.

И тьма.


Что случилось? Он лежал на полу лицом вниз со связанными лодыжками. Руки тоже были связаны за спиной чем-то похожим на клейкую ленту. Другая такая же полоса охватывала его голову, закрывая глаза.

Трэвис по-прежнему находился в комнате с Пэйдж: было слышно, как она дышит. Судя по этим звукам, ее состояние ухудшилось: сколько же он провалялся в беспамятстве?

Теперь ему вспомнился выбитый пистолет и удар по голове, обрушившийся из ниоткуда. Действительно ли все произошло именно так или память после пребывания в нокауте обманывает его?

Зазвучал глубокий, не окрашенный эмоциями, мужской голос:

— Скажи мне, где она это спрятала.

Трэвис обдумал варианты, все столь непривлекательные, что из них и выбирать не хотелось. Если он скажет, что не знает, и этот тип ему поверит, он займется вместо него Пэйдж. Удастся ли привести ее в сознание? Вполне возможно, с помощью очень сильной боли. А причинять боль этот малый наверняка умеет и займется этим без колебаний. С другой стороны, признайся Трэвис, что знает, где зарыта штуковина, убийца может решить, что Пэйдж ему теперь без надобности, и прикончить ее прямо на месте. Впрочем, походило на то, что при любом раскладе меньше чем через час оба они будут покойниками.

Впрочем, не при любом — существовал и еще один вариант, худший из возможных и, похоже, наиболее вероятный. У этого типа наверняка имелись средства связаться со своей командой в долине. Вертолет прилетит сюда минут через двадцать; их с Пэйдж поднимут на борт и отправят неизвестно куда еще до того, как прибудет помощь.

А когда она вообще прибудет, эта помощь? Сколько времени он пробыл без сознания? Может быть, удастся потянуть время и дождаться подмоги. Конечно, когда сюда нагрянут люди из «Тангенса», этот тип, перед тем как смыться, прикончит их обоих, но по крайней мере это будет всего лишь смерть. Наименьшее из зол: все прочие варианты не просто хуже, а намного хуже.

Пожалуй, если затянуть представление минут на десять, что-нибудь и получится.

— Ну и позабавился же я, кончая твоих приятелей, — промолвил Трэвис.

Незнакомец промолчал.

— Особенно здорово вышло с тем коротышкой с электрической тыкалкой. Правда, его-то я, если уж быть точным, как раз не грохнул. Не исключено, что он прожил… какое-то время. Ты не видел, что с ним стало?

— Я слышал, там все в порядке, — прозвучал голос.

— Ну нет. Вот если бы он три дня подряд поджаривался на медленном огне, вот тогда все точно было бы в порядке. В полном.

— Где «Шепот»? Она зарыла его? Его ведь нельзя держать при себе без защитного контейнера, так что унести его она не могла.

— Ага. Мы чуток поиграли этой штуковиной в футбол, но нам надоело, и мы решили отправиться в город. А вещица, надо думать, лежит там, где ее бросили.

Что-то надавило на пол, голос зазвучал ближе.

— Сарказм вряд ли можно считать естественным со стороны человека, находящегося в столь затруднительном положении. Скорее это похоже на какой-то прием, способ воздействия на меня с определенной целью. Что само по себе является достаточным ответом на мой вопрос.

Незнакомец поднял какой-то предмет — тяжелый, пластиковый, судя по звуку, раздавшемуся, когда им задели о стену, вышел из комнаты и отошел на несколько шагов, после чего Трэвис ясно расслышал писк нажимаемых кнопок — тот стал нажимать на кнопки мобильного телефона, набирая номер.

* * *
— Место ему известно, — промолвил Карл. — А ключ у него в кармане. Я пока там его и оставил, чтобы он чувствовал себя увереннее.

Стоя снаружи, перед рестораном, вне пределов слышимости пленника, Карл изложил по телефону свой план. Когда он закончил, его собеседник некоторое время молчал, обдумывая услышанное.

С севера, в просвет между хребтами, по которому проходила дорога, дул усилившийся за последнее время ветер. Солнце, тоже сместившееся на север, подкрашивало покрытую гравием ленту кроваво-красным цветом.

— Если то, что вы предлагаете, не удастся, — промолвил наконец собеседник, — получится, что ужасная жертва была принесена напрасно.

— Но если удастся, успех все окупит, — возразил Карл. — Да и в любом случае это единственный способ добиться того, что вам нужно.

Снова молчание. Соблюдая правила игры, Карл молча ждал, повернувшись на юг и обозревая окрестности. Насчет одного этот турист сообразил верно: «Тангенс» пришлет подмогу на военном самолете, скорее всего, на «Глоубмастере С-17», который в спешном порядке вылетит с базы Элмендорф, имея на борту пару групп особого назначения, готовых к десантированию. Элмендорф находится в Анкоридже, то есть милях примерно в четырехстах к югу. Если «С-17» взлетит через десять минут после звонка, то будет здесь в течение часа. Но поскольку турист сообщил «Тангенсу» о вертолете, Карл не сомневался, что из Элмендорфа вышлют и другую машину, куда более скоростную, чем транспортный самолет. Которая, возможно, полетит раза в три быстрее.

Наконец в трубке снова раздался голос.

— Хорошо. Действуйте. Когда вам понадобится вертолет?

Карл в уме произвел расчет времени. Даже с поправкой на возможные непредвиденные обстоятельства расклад выглядел неплохо.

— Позвоните им сейчас, — ответил Карл. — Скажите, чтобы взлетали немедленно.

Глава 13

Оставшись один, если не считать издававшей болезненный хрип Пэйдж, Трэвис попытался восстановить в памяти тот момент, когда был отключен неожиданно обрушившимся на него ударом. Вновь и вновь прокручивая это мгновение, он пришел к выводу, что помнит все достаточно четко, хотя это никак не проясняет случившееся. Пистолет в его руке внезапно сам себя резко потянул вниз… Не просто вниз, вперед и вниз. Да только пистолеты сами себя не вырывают. Это могло случиться, лишь если за ствол схватилась человеческая рука.

Далее: спустя полсекунды после рывка последовал удар в голову. Его нанес кто-то, стоявший позади него, вне поля зрения.

Но каким образом? Комнатушка маленькая, Трэвис не выходил из нее с того момента, как здоровяк в шляпе завел его внутрь. Там никого не было. Не было ни кладовки, ни чулана, ничего, где можно спрятаться. Окно закрыто. Откуда мог взяться позади него нападавший, он что, под кроватью прятался?

Но даже если и так, Трэвис нутром чуял: тут было и нечто другое. Нечто принципиально иное: просто до сего момента ему никак не удавалось сообразить, что именно.

А потом он вспомнил.

Солнечный свет падал с северо-запада, то есть солнце светило почти прямо в окно. Когда Трэвис стоял там, направив пушку на дверной проем, его тень обрисовывалась на стене комнаты четко и резко, как изображение на киноэкране. Каждый появившийся у него за спиной на расстоянии меньше пяти футов, независимо от направления, неизбежно отразился бы там же. Он просто не мог этого проглядеть.

Так что же в таком случае здесь случилось?

В его сознании снова всплыл образ Пэйдж, держащей «Шепот» и говорящей, что он создан не людьми. Таким тоном, словно в этом нет ничего необычного и считается нормой.

Что за чертовщина здесь творится?

Что еще считается нормой в мире Пэйдж? Какими возможностями обладают ее враги? И с чем они столкнулись?

Его размышления прервал звук. Последнее, что ему хотелось бы сейчас слышать. Звук несущих винтов. Они здесь. Пройдет всего пара минут, и их с Пэйдж заберут из здания, усадят в свой геликоптер и начнут, надо думать, петлять над долинами на малой высоте, скорее всего, невидимые для чьих-либо радаров. Возможно, у этих людей найдутся инструменты и препараты, которые позволят им на некоторое время поддерживать в Пэйдж жизнь: с тем, чтобы пробудить ее для нового марафона мучений.

Если он не убьет ее раньше.

Должно быть, просто настало время. Если ему удастся правильно повернуться и привалиться к стене, он сможет перейти в сидячее положение, а там не так уж трудно будет и встать. Лодыжки у него связаны, но чтобы добраться до кровати, понадобится сделать всего пару прыжков, а потом просто обрушиться на нее, придавив плечом. В ее нынешнем состоянии этого будет более чем достаточно.

Проделать все эти движения Трэвис, безусловно, мог. Мог ли он сделать такой выбор? Логика твердо и ясно говорила ему, что в противном случае он горько пожалеет. Драгоценное время утекало, шум винтов слышался все ближе и казался теперь стуком часов, отсчитывающих мгновения с невероятной быстротой.

Вместе с колебаниями зародилась ненависть — горестная, какой ему не доводилось испытывать годами. Ненависть к этим людям, вынудившим его оказаться перед подобным выбором.

И тут вертолет взорвался.

Взрывная волна заставила здание содрогнуться, а когда грохот стих, настала самая восхитительная тишина, какой Трэвис наслаждался в своей жизни. Спустя пять секунд низко над домом пронесся истребитель: на сей раз стекла задребезжали от его ударной волны. Рев двигателей начал удаляться, но не стих совсем, а с определенного расстояния стал звучать ровно, не ослабевая. Боевой самолет кружил над городком.

Только вот от врага, уже находившегося здесь, он их спасти не мог. В любой момент его шаги могли раздаться в коридоре: у него было предостаточно времени, чтобы заглянуть к ним, прикончить обоих и смыться. Однако самое худшее им уже не грозило, и уже одно это радовало ожидавшего смерти Трэвиса.

Прошло полминуты. Шагов слышно не было. В глубине его души стала возрождаться надежда, пусть даже пока он боялся этому верить.

А потом он услышал не шаги, а голоса, громкие крики. Уцелевшие жители Колдфута, человек десять, не больше, высыпав из своих домов, звали остальных. Раздался женский голос, выкрикивавший, приближаясь к дому, имя Молли. Потом послышался испуганный визг и голоса других подбежавших к ней людей. Дверь в здание распахнулась.

Трэвис заорал, чтобы привлечь их внимание.

После того, что увидели в ресторане, те не спешили на зов сломя голову, а появились у него лишь спустя минуту: осторожно заглянули и, обнаружив его связанным, сняли повязку с глаз, развязали и усадили.

Через окно был виден горный склон по ту сторону дороги, усыпанный обломками вертолета.

— Кто это сделал? — спросил Трэвиса освободивший его старик. — И куда они делись?

— Не знаю, — ответил Трэвис. — У кого-нибудь из погибших там, впереди, было оружие?

Мужчина кивнул с еще более озадаченным видом.

— И у Молли, и у Ллойда. — Он посмотрел на Пэйдж и снова перевел взгляд на Трэвиса. — Может, расскажете, что здесь вообще случилось?

— Сюда летят военные, — ответил Трэвис. — Может быть, они нам обоим расскажут. А сейчас вам лучше вооружиться и сказать всем, чтобы держались настороже, пока не прибудет помощь.

Старик подумал, кивнул и вышел из комнаты.

Трэвис увидел на стене свою тень, одинокую, как и раньше, и поневоле усомнился в полезности своего совета.

Глава 14

Сорок минут спустя с юга появился транспортный самолет, с борта которого, с высоты в три тысячи футов, десантировались две дюжины парашютистов. Трэвис подошел к окну, поскольку ему не хотелось выходить и оставлять Пэйдж одну, без присмотра, и проследил за тем, как они один за другим приземлялись футах в пятидесяти от строения. Все были в черном, в тяжелых бронежилетах, с оружием за плечами. К тому времени, когда последний из бойцов коснулся земли, спустившиеся раньше уже заняли позиции, окружив дом. Среди них выделялись четверо. Один, старше других лет на десять, жестикулировал и отдавал приказы: их четкость и уверенность не оставляли сомнений, при том что с такого расстояния не были слышны. Трое других в приказах не нуждались — это были медики.

Местные махали им из дверей руками, а как только они вошли, Трэвис возвысил голос, зовя их в комнату. С собой врачи принесли самое современное оборудование для экстренной помощи: в считаные мгновения пространство вокруг кровати оказалось опутано силовыми кабелями и уставлено мониторами, светильниками и прочими приборами и устройствами медицинского назначения. Трэвис отступил в сторону, уступив контроль над ситуацией им, и лишь наблюдал и прислушивался к их разговору. Профессиональные детали ему, разумеется, были недоступны, но главное он понял: врачи считали, что ее можно спасти.

Спустя недолгое время в здание вошел командир десанта. Он держал спутниковый телефон, такой же, какой пыталась восстановить Эллен Гарнер. Офицер на ходу вел разговор и, когда увидел Трэвиса, сказал в трубку:

— Он здесь.

Военный подошел к Трэвису, но не передал телефон ему, а помедлил, слушая собеседника, потом сказал «конечно» и, глядя мимо Трэвиса в глубь помещения, спросил:

— Доктор Карро, состояние?

— Стабильное, — ответил старший из хирургов, Карро, не оборачиваясь и не отрываясь от своей работы.

Командир повторил этот ответ в телефон, потом сказал «есть, сэр» и передал трубку Трэвису. При этом в его глазах на миг промелькнула озадаченность, почти как у старика, который развязал Трэвиса. Потом он повернулся и удалился по коридору.

— Алло, — промолвил Трэвис.

В трубке зазвучал голос того самого человека, с которым он уже разговаривал, когда сам звонил в «Тангенс».

— Сейчас мы пользуемся более безопасной линией, — сказал он, — но вам в разговоре все равно необходимо соблюдать осторожность. Те, что прибыли к вам первыми, — это военные, они не в курсе того, о чем мы будем говорить.

— Понятно.

— Прежде всего хочу поблагодарить вас за вмешательство и помощь миссис Кэмпбелл: мы весьма вам обязаны. На следующие вопросы прошу отвечать однозначно: «да» или «нет». Видели ли вы некий предмет размером с бильярдный шар, темно-синий…

— Да.

— Находится ли он во владении людей, которые удерживали мисс Кэмпбелл?

— Вовсе нет, — ответил Трэвис.

— Она его где-то спрятала?

— Да. Я могу сказать вам…

— Нет, — прервал его собеседник, — не надо. Просто подтвердите, действительно ли он спрятан поблизости от лагеря, где вы ее выручили?

— Да, — заявил Трэвис.

— Хорошо. Пилот «Ф-15» заверяет, что там никого нет. Возможно, все захватчики находились на борту вертолета, который был сбит. Далее мы будем действовать следующим образом: через час с небольшим к вам прибудут два вертолета «Блэк хоук» — не из состава ВВС, пилоты и команды на них наши, они в курсе происходящего. Один из вертолетов эвакуирует мисс Кэмпбелл, другой доставит вас к лагерю в долине, и вы покажете им местонахождение «Шепота». У них имеется все необходимое, чтобы обеспечить его транспортировку.

— Хорошо, — промолвил Трэвис.

— У вас есть какие-нибудь вопросы?

Трэвис совсем было решил рассказать о необъяснимом нападении, произошедшем в третьем номере, но поймал себя на том, что просто не в состоянии изложить это в понятной, вразумительной форме. Ему пока не удалось это сделать даже для самого себя.

— Нет, — ответил Трэвис.

Собеседник поблагодарил его и отключился.


«Мать твою!»

Карлу пришлось приложить усилие, чтобы этот возглас не прозвучал вслух. Не хватило доли секунды, чтобы осуществилась самая легкая версия плана.

Он стоял в проеме четвертой двери по коридору, в десяти футах от туриста со спутниковым телефоном, откуда и следил за разговором.

Он заскочил в эту комнату перед самым уничтожением вертолета, использовав шум винтов, чтобы заглушить скрип коридорных половиц. Оттуда Карл без затруднений проследил за туристом, хотя, если надо, последовал бы за ним куда угодно. Так или иначе, события разворачивались в соответствии с его замыслом.

Карл был уверен, что после гибели вертолета и полученного от пилота истребителя подтверждения того, что в долине неприятеля нет, руководство «Тангенса» спросит туриста, где же спрятана чертова штуковина. И спросили — и он уже начал было им выкладывать, но они спохватились и остановили его.

А жаль, иначе игра была бы уже закончена. Карлу ничего не стоило забрать у туриста ключ, тихонько прикончив его в коридоре, пока доктора заняты женщиной, и покинуть дом. Его собственный спутниковый телефон был спрятан в придорожной канаве по ту сторону шоссе, в трех сотнях ярдов к югу. Быстрая пробежка, и он смог бы сообщить вышестоящим местонахождение «Шепота» меньше чем за час до прибытия туда представителей «Тангенса».

Времени было бы более чем достаточно. Его руководители уже подняли в воздух с собственной базы дополнительный вертолет, и сейчас он, держась на малой высоте, вне видимости радаров, летел над хребтом Брукс по направлению к долине, где лежал упавший «Боинг» и был зарыт «Шепот». «Ф-15» давно повернул домой, тем более что после стремительного рывка к Колдфуту топлива у него оставалось в обрез.

Надо же — всего одна фраза, и все встало бы на свои места.

«Мать твою!»

Подождав, пока турист вернется обратно к открытой двери импровизированной реанимационной палаты, благо голоса и звуки, раздававшиеся там, — позвякивание и стук инструментов — вполне заглушали шаги в коридоре, Карл проскользнул мимо него по коридору и вышел наружу через переднюю дверь.

Добравшись до телефона, откуда окружавшие здание солдаты казались отдаленными фигурками, а все звуки сносил ветер, он набрал номер и, дождавшись ответа, сказал:

— Передайте на вертолет, чтобы садились в пяти милях от места и ждали там. Дело осложняется.

Глава 15

Ко времени появления вертолетов «Блэк хоук» северный ветер усилился. Подставив ветру спину, Трэвис следил за их приближением, но, когда те еще были в миле от Колдфута, доктор Карро, выглянув из передней двери, помахал ему рукой, приглашая зайти внутрь.

— Она спрашивает о вас, — пояснил врач.

Трэвис последовал за Карро в комнату, где обнаружил Пэйдж с открытыми, но не способными сфокусироваться глазами. Он взял ее за руку, и она сумела-таки, хоть это и стоило ей огромных усилий, взглянуть ему в глаза. Трэвис подумал о том, что, возможно, ей только этого и хотелось: увидеть рядом знакомое лицо. Пусть даже едва знакомое. Потом Пэйдж заговорила. Голос ее был так слаб, что Трэвису пришлось наклониться пониже:

— Если придется активировать его, ладно: коли нет другого выхода, дело того стоит. Но отключитесь как можно скорее.

Доктора переглянулись.

— Бессвязный лепет. Дело обычное, после такого количества обезболивающих и успокоительных препаратов. С ней все будет в порядке после…

— Я знаю, что лежу под капельницей и получаю по десять миллиграммов пропофола в минуту, — прошептала Пэйдж. — Заткнитесь и дайте мне договорить.

Карро умолк. Пэйдж четче сосредоточила взгляд на Трэвисе и продолжила:

— Я знаю, «Тангенс» на подходе. Кажется, теперь уже все в порядке. Но ни в чем нельзя быть уверенным. Нельзя допустить утечки. Если дело обернется плохо… если придется воспользоваться «Шепотом»… приложите к нему ключ, чтобы привести его в действие. — Обессиленная, она на несколько секунд умолкла, потом сделала глубокий вздох и заговорила снова: — Тут главное — побыстрее отключиться. Если задержаться надолго, он не отпустит.

Затем ее глаза закрылись и дыхание выровнялось.

Снаружи снижались вертолеты. Трэвис слышал, как поднятый ими ветер раскатал камушки на усыпанной гравием парковочной площадке перед рестораном. Затем через окно в северной стене он увидел, как обе машины сели на поросший травой луг. Задержав на несколько секунд руку Пэйдж в своей, Трэвис встал и покинул комнату.

Когда он появился перед строением, из ближайшего вертолета выбрался человек. Один из стоявших в оцеплении бойцов поднес руку к уху, выслушал его вопрос, а потом указал на Трэвиса, как раз вышедшего из двери.

Он ожидал, что сотрудники «Тангенса» обойдутся одним вопросом, касающимся сути дела, и не станут заводить разговоров, однако этот человек представился как Шоу и поблагодарил его с той же серьезностью, что и телефонный собеседник.

Экипирован Шоу был так, как в представлении Трэвиса должен был выглядеть представитель флотского спецназа, «морских котиков». Его модифицированная под стрельбу патронами девятого калибра винтовка притягивала взгляды окружающих солдат.

— Мы готовы взлететь немедленно, сэр, — промолвил Шоу и указал на открытый десантный люк «Блэк хоука».

Трэвис последовал за ним на борт, мельком подумав о том, что еще несколько дней назад сама мысль о том, чтобы оказаться на военном летательном аппарате, полном коммандос, показалась бы ему, мягко говоря, странной. Забравшись внутрь, он уселся у задней стены на скамью с прокладкой. Шоу занял место рядом с ним. Помимо пилотов на борту вертолета находилось шесть человек, оснащенных так, словно они готовились в сжатые сроки встретить конец света. Взревели турбины, и спустя несколько мгновений строения остались уже далеко внизу, а машина, интерьер которой, качаясь, освещали падавшие снаружи солнечные лучи, уходила на запад. Выглянув в один из маленьких бортовых иллюминаторов, Трэвис увидел, как внизу врачи выносят из дома на носилках Пэйдж, и не сводил с нее глаз, пока его поле зрения, заслонив Колдфут, не заполнил первый горный кряж. Отведя взгляд от окна, он снова оглядел обстановку вертолета и увидел на полу в центре закрытый металлический куб, уменьшенную копию того стального короба, в котором на борту «Боинга-747» транспортировали «Шепот». Внизу стремительно убегали назад низины и хребты, на преодоление которых пешком у него уходили часы и дни.


С того времени как Трэвис покинул лагерь, здесь уже побывали люди. Глядя через открытый люк в правом борту вертолета, делавшего круг, и осматривая долину перед посадкой вертолета, он видел развороченную землю на том месте, где приземлялись и взлетали вражеские машины, высаживались, рыскали вокруг и поднимались на борт люди.

Убедившись, что сейчас в долине никого нет, пилот посадил вертолет на той же помеченной оголенной землей площадке, удобнее которой места для высадки поблизости не было, и как только колеса коснулись почвы, из него с обеих сторон выскочили вооруженные люди. Трэвис, выбираясь последним, бросил взгляд вперед, вдоль фюзеляжа, и что-то заставило его задержаться.

Он знал это чувство, хоть и не испытывал его уже много лет.

Один знакомый барыга, описывая его, говорил: «Дергает за усы». Некая разновидность интуиции, присущая, возможно, не только преступникам, но и недалеко ушедшим от них дурным копам, которая взвивается и резко обостряется, когда человек годами занимается тем, на чем не хотел бы оказаться застуканным. Обостряется восприимчивость к малозаметным, косвенным признакам угрозы: например, если впереди на дороге машины, одна за другой, без каких-либо видимых причин сбавляют скорость — это свидетельствует о том, что дальше за пределами видимости стоит полицейская тачка.

Когда Трэвис бросил взгляд вперед вдоль корпуса «Блэк хоука», что-то «дернуло его за усы». Сильно.

Только вот что именно, было непонятно. Он огляделся вокруг и прошел, сам не зная зачем, к правому переднему колесу, вынесенному на фут от корпуса на распорке. Но, насколько он мог судить, с ними — колесом и креплением — все было в порядке.

— Что-то не так? — спросил заметивший его настороженность Шоу.

Ответа у Трэвиса не было, и он просто покачал головой, отгоняя невнятную тревогу. В конце концов, он не спал больше тридцати часов, не считая тех нескольких минут, что провалялся без сознания, когда его вырубили, а последние два часа вдобавок провел на месте массовой бойни. Если нервы малость и пошаливают, удивляться здесь нечему.

— Нет, ничего, — пробормотал Трэвис и кивнул в направлении деревьев.

— То, что вы ищете, находится неподалеку. В пятидесяти шагах за лагерем, зарыто под самой большой сосной, какую увидите.

Он снова непроизвольно скользнул взглядом по колесу, прошел сквозь группу стоявших рядом людей, чтобы повести их к роще, — и снова остановился.

Остановился и обернулся обратно к вертолету.

На мягкой земле по обе стороны от колеса были видны отпечатки ног, направленные наружу. Человек мог оставить такие следы только в одном случае: если сидел прямо на покрышке, спиной к борту вертолета, может быть, держась для надежности за торчавший повыше орудийный ствол.

Трэвис уставился на них, чуть ли не ожидая, что следы начнут двигаться прямо у него на глазах, и не сразу почувствовал, что Шоу стоит с ним рядом.

— Скажите, — промолвил Шоу. — Плевать, если это кажется нелепым: скажите, о чем вы сейчас думаете.

Голос его звучал чертовски серьезно. Да что там, он звучал испуганно.

— Взгляните на следы возле колеса, — проговорил Трэвис.

Прошло около секунды: достаточно для Трэвиса, чтобы успеть подумать, что этот малый содрогнулся от смеха.

Но по прошествии этой секунды он понял, что сильно, очень сильно ошибался.

Шоу вздрогнул, Трэвис был уверен, что видел это, хотя все его дальнейшие движения были столь стремительны, что, казалось, слились в одно: он вскинул винтовку и выпустил очередь, прошив пулями воздух в футе над колесом. Пули зазвенели о металл. Ни крови, ни криков не последовало.

— Внимание, ищите ствол! Ствол ищите! — закричал Шоу на бегу, устремляясь по развороченной земле к вертолету.

Люди вокруг Трэвиса вскинули оружие, наводя винтовки во всех направлениях. Они сделали это мгновенно, без обсуждения, словно такие действия были вбиты в них муштрой. Впрочем, Трэвис уже понимал, что так оно и было: даже пилоты, выскочившие из машины, выхватили личное оружие и присматривались к окружавшим их редким деревьям.

Шоу нырнул в люк вертолета, поводя туда-сюда стволом винтовки и полагаясь не столько на зрение, сколько на чутье, подобно восприятию слепца, чья жизнь зависит от осязания и слуха. Взгляд Трэвиса тем временем остановился на поручнях, ухватившись за которые враг мог подтянуться в вертолет, не касаясь земли.

Шоу ничего не обнаружил.

Он повернулся к выходу. Его взгляд упал на землю перед ним, и Шоу похолодел. Причина этого была для Трэвиса очевидна: по всему участку оголенной земли до самой кромки травы расходились следы высадившихся с вертолета бойцов, и выделить среди них след врага не представлялось возможным.

— Мать твою… — прошептал один из солдат.

Этих пропитанных страхом слов, непроизвольно вырвавшихся у закаленного, видавшего виды бойца, оказалось вполне достаточно, чтобы Трэвис понял, что они попали в серьезную передрягу.

На осмысление этого у него была лишь секунда, потому что по ее прошествии солдат получил пулю в голову. Выстрела не прозвучало, только щелчок, словно сломалась толстая дубовая доска, и человек упал, уже мертвый. Остальные с криками озирались по сторонам, наводя оружие во всех направлениях. Трэвис видел, как Шоу выскочил из вертолета и побежал к своим людям, призывая их к спокойствию. Второй пилот озирался по сторонам, до смерти перепуганный, будто понял нечто ужасное, и пока Трэвис пытался связать все воедино, пуля угодила летчику пониже левого глаза. Входное отверстие смотрело прямо на Трэвиса, а стало быть, пуля должна была пролететь над его плечом. Шоу уже уставился на него.

— Где? — проорал командир. Трэвис вскинул руку, чтобы указать позади себя, и в следующее мгновение мир потонул в пулеметном огне.

Бойцы развернулись веером. Трэвис пригнулся позади них, глядя, как красные трассирующие очереди прошивают клиновидное пространство между ними и краем долины, в шестидесяти ярдах к северу.

Шоу выкрикнул приказ рассыпаться, увеличить расстояние между ними, и едва закончил, как пуля пробила ему горло и вышла сзади шеи, оставив дыру размером с кулак. Глаза его расширились, пальцы вцепились в ворот, и он рухнул наземь.

Его бойцы рассредоточились, стреляя на бегу; один, наклонившись, схватил винтовку Шоу и бросил Трэвису: тот едва успел вскинуть руки и поймать оружие. Он побежал вперед вместе с той половиной, которая устремилась в направлении к лагерю, и пока мчался, в сознании только начинало оформляться решение, уже принятое телом.

Впереди, словно обелиск, высилось дерево, чуть ли не вдвое толще любого, росшего поблизости. Затормозив и проскочив за него, Трэвис торопливо разгреб ногами ковер из хвои, под которым открылась выемка. Просевшая земля, которой Пэйдж заполнила вырытую ею яму.

Где-то неподалеку раздался крик, потом звук упавшего на бегу тела. Раненый звал на помощь, но уже через несколько секунд Трэвис услышал бульканье и хрип: его дыхательное горло заполнилось кровью.

Сам Трэвис, бросив винтовку, упал на колени рядом с углублением и принялся голыми руками разгребать землю. Мягкую землю, ведь яма была вырыта и засыпана всего полтора дня назад, но все равно дело шло… недостаточно быстро. Слишком медленно.

Ведь убийца знал, что искомый предмет зарыт именно здесь. Трэвис сам объявил об этом во всеуслышание, едва выбрался из вертолета.

Он слышал, как очередная пуля ударила в голову футах в двадцати слева, и, обернувшись на звук, увидел, что выстрел снес человеку верхнюю половину черепа, но тот, по инерции бежал вперед, пока не налетел на сук и не рухнул, обмякнув, на узловатые корни.

Трэвис копал изо всех сил. Уши вдруг заполнились шумом крови, струившейся по сонным артериям, хотя как он мог сейчас это слышать?

Потом до него дошло, что стрельба прекратилась.

Он перестал копать и огляделся.

Все бойцы были мертвы.

Глава 16

Он снова подхватил брошенную было винтовку Шоу и вскинул ее. Оружие испачкалось в глине, так что ему с трудом удалось наложить как следует палец на спусковой крючок.

Вокруг царили тишина и неподвижность, нарушаемые лишь дуновением ветра, колыхавшего ветви и качавшего самые маленькие деревца.

Что там орал Шоу насчет ствола? Похоже, он считал, что если даже убийца невидим, его можно обнаружить по действующему оружию.

Трэвис медленно переводил взгляд слева направо, не настраиваясь на что-то определенное. Просто вдруг в этой тишине и неподвижности он что-нибудь да увидит?

И кое-что он-таки увидел — хоть и не прямо перед собой.

Синеватое мерцающее свечение под ногами. Хотя все вроде бы говорило о необходимости следить за окрестностями, Трэвис опустил глаза и увидел, что прежде, чем перестал копать, все-таки добрался до цели. Из-под земли был виден небольшой, с десятицентовую монету размером, участок поверхности «Шепота». Он поблескивал и переливался. Казалось, будто этот шар представляет собой особый мир, планету, покрытую океаном и непонятно каким образом погруженную в сумерки.

Среди деревьев послышался какой-то звук…

Трэвис поднял глаза, но признаков движения не обнаружил. У него даже не было уверенности насчет того, откуда именно донесся шумок. Не поднимаясь с колен, он осмотрелся по сторонам, но нигде ничего не обнаружил.

Теперь, когда их осталось только двое, убийца проявлял осторожность, но в том, чем это все закончится, сомнений не было. Вопрос состоял лишь в том, сколько секунд ему еще осталось жить.

«Если ты активируешь…»

Никаких надежд Трэвис с этим не связывал. Какими бы там возможностями ни обладал «Шепот», чем он мог помочь ему в сложившейся ситуации? Ничего подобного Пэйдж предвидеть не могла.

Секунд десять? А осталось ли у него столько времени? И если да, то неужели ему предстоит прожить эти десять секунд, стоя на коленях в грязи и гадая, что он почувствует, когда пуля разнесет ему череп?

В любом случае терять ему особо нечего.

Убрав руку от ствола винтовки, Трэвис залез в карман, вытащил целлофановый ключ и, сунув в яму, прижал к расчищенному от почвы участку поверхности «Шепота».

Шар полыхнул столь ярким, слепящим синим сиянием, что даже в его отягощенном страхом сознании осталась лишь одна мысль: это звезда. Он зажег звезду…

Потом эта мысль исчезла, словно бумажка, унесенная реактивным выхлопом, и его сознание заполнил голос, еще более прекрасный, чем это восхитительное свечение, и Трэвис вдруг осознал, что голос знаком ему, хотя он и не слышал его много лет.

Голос Эмили Прайс звучал так, как когда ему и ей было по семнадцать, звучал во влажном сумраке «древесного домика» во дворе дома ее родителей в ту ночь, когда она сказала ему, что все хорошо и сейчас можно…

Правда, сейчас она ничего такого не говорила.

— Сзади, — произнес ее голос, — на два фута левее раздвоенной сосны. Живо, живо!

Трэвис крутанулся и развернул правой рукой винтовку, остановив движение чуть дальше росшего в пятнадцати футах от него дерева с двумя стволами, расходившимися от корней в виде буквы V.

Он услышал резкий, удивленный вздох, а потом увидел нечто невозможное: в воздухе, из ниоткуда, появился пистолет с глушителем.

Трэвис выпустил очередь.

Отдача у этой мощной винтовки была раза в три сильнее, чем у «М-16», так что ствол почти сразу же увело от цели. Но это уже не имело никакого значения, потому что даже сквозь грохот выстрелов он услышал крик убийцы и увидел, как пистолет, выпав из невидимой руки, отлетел в сторону и упал на землю. Секундой позже самая нижняя ветка двойной сосны прогнулась, клонясь к земле, словно под навалившимся на нее весом.

Трэвис перестал жать на спуск. Сначала все было тихо, потом раздались хриплые стоны.

Трэвис взглянул на зажатый в руке шар. Теперь его свечение пульсировало в такт его собственному участившемуся пульсу.

И снова его голову заполнило воркование Эмили. Он услышал, как она хихикнула.

— Накормил его пончиками, а? Да так, что вишневая начинка наружу лезет!

У Трэвиса голова шла кругом. Умом он, ясное дело, понимал, что голос вовсе не принадлежит Эмили и эта штуковина не имеет к ней ни малейшего отношения, да только понимание это как будто подтаивало с каждой секундой, пока он сжимал сферу в руке. Он чувствовал, как его мышление теряет ясность и четкость, размываясь подобно тому, как в слепящем сиянии теряло четкость зрение.

Пришло время отключиться. Отключиться побыстрее, как говорила Пэйдж. Он разжал руку…

Винтовка выпала, стукнувшись о корни у его ног. Он резко набрал в грудь воздуха, осознавая свою ошибку.

— Милый, ты ведь не хотел меня бросить, правда?

Нет, конечно, не мог же он на самом деле захотеть расстаться с ней.

С ней? С этой штуковиной!

— Ты можешь думать обо мне как о девушке, если тебе нравится. Мне-то все равно. У меня не было возражений даже против того, что меня все это время называли не тем именем. Обещаю, как-нибудь потом я назову тебе свое настоящее имя. Оно гораздо лучше, чем «Шепот».

С каждым уходящим мгновением — с очередной пульсацией сферы — голос все больше успокаивал и убаюкивал его, возвращая чувствами в ту ночь, к тем нескольким часам, которые очень долго вспоминались им как лучшие в его жизни. Когда Эмили поцеловала его со страстным желанием, их дыхание смешалось, а потом их губы разъединились на то время, какое потребовалось, чтобы снять через голову ее блузку…

— На тот случай, если тебе интересно: в него попали три из двенадцати выпущенных тобой пуль.

Как прекрасно! Не так важно, что именно она сейчас говорит. Достаточно одного голоса. О чем вообще думала Пэйдж? Кто, спрашивается, в здравом уме захочет отказаться от этого? От этого счастья?

— Твоя третья пуля ударила ему в ключицу, отклонилась вниз на сорок пять градусов и разорвалась как раз вовремя, чтобы раздробить шестой и седьмой позвонки. Лихо получилось! Он даже не в шоке — боль, которую он испытывает, достигает девяноста девяти процентов того уровня, какой вообще в состоянии выдержать нервная система человека. А этот человек, судя по его сердцебиению, сможет выдерживать ее еще секунд восемьдесят.

— Я люблю тебя, — услышал Трэвис свой шепот. — Я всегда тебя любил.

— Ох, милый, Эмили Прайс мертва. Ты ведь сам знаешь.

— Да, знаю.

Это не имело значения. Ничто не имело значения. Все было превосходно.

— Это ведь жестоко для близких, что ни один живой человек не знает, где она похоронена, ты не находишь?

— Не то слово.

Он вздохнул, его сердце забилось быстрее, и пульсация света поддержала этот ритм.

— Вересковое озеро, дюны к западу от парковочной площадки природного центра. Там, на гребне задней дюны, растут восемь берез, она зарыта под самой маленькой. Когда они ее закапывали, деревца еще не было, а сейчас корни проросли сквозь ее грудную клетку.

Как здорово, как потрясающе здорово! Трэвис приблизил источник света к глазам. Как он мог ошибиться, приняв это сокровище за какую-то там звезду? Бери выше, гораздо выше!

— Тебе стоило бы всерьез подумать насчет Пэйдж Кэмпбелл.

Кто такая Пэйдж Кэмпбелл? Впрочем, какая разница.

— Может быть, тот поцелуй был чисто прагматическим действием, но, по моим ощущениям, за ним стоит готовность к чему-то большему, когда она лучше тебя узнает. А мои ощущения, как правило, не обманывают.

— О, это замечательно.

— Если вы оба выживете после того, что предстоит, у тебя появится шанс заполучить ее, несмотря на твою биографию. Тут весь фокус как раз в том, чтобы выжить. Это будет непросто, как пить дать, особенно с учетом того, куда вы вдвоем вскоре отправитесь. В Швейцарию, Театерштрассе, семь. При том что это стержневой момент плана ее врагов. Фактически это самое опасное строение в мире, ну, может быть, не считая хранилищ радиоактивных отходов. Но, право же, их никто и не считает.

— Театерштрассе, семь…

В ее устах эти слова звучали как музыка.

— Все в «Тангенсе» смертельнобоятся этого места. А уж как бы они обделались, узнав о его истинном назначении…

Трэвис рассмеялся. Не зная почему. Да и какая разница?

— Но, раз уж тебе предстоит туда сунуться, дам-ка я тебе кое-то нужное.

Едва прозвучала эта фраза, Трэвис ощутил покалывание в голове, не точечное, а словно повсюду одновременно. Потом все прошло.

Он услышал хихиканье Эмили.

— Теперь не говори, будто тебе не помогли, это без иронии. Девушка ведь должна получить удовольствие, верно?

— Я хочу того же, чего и ты, — прошептал Трэвис.

— Серьезно?

Он энергично закивал, и сфера на момент погрузилась в молчание, быть может, задумчивое. Потом свет изменился. Заметно. Потемнел, но каким-то образом при этом не потускнел.

— Дело в том, что я хочу неприятностей.

— Неприятности, — с готовностью повторил Трэвис.

— Я их устраиваю. Для того меня и создали.

— Хммм…

— И поэтому ваши враги желают меня заполучить. Каких только гадостей они не затевают! Но нас тут сейчас их замыслы не заботят, правда ведь? Мы сейчас сами можем так навредить, что мало не покажется. Никому на свете. Ведь ты хотел бы этого?

— О, да…

Сфера снова умолкла, и у Трэвиса сложилось впечатление, что она оценивает варианты. Он повертел ее влево-вправо перед глазами, любуясь игрой света в ее глубинах.

— Ладно, посмотрим… Это сработало бы, но скучновато, мне хочется чего-то большего. Все или ничего, да? А что, если…

Произошла неожиданная вспышка, и Трэвис услышал смех Эмили.

— Точно. Вот уж это точно привлечет внимание. И времени до прибытия вертолета вполне хватит… Ладно, решено. Дуй в «Блэк хоук» и возьми спутниковый телефон из переднего отсека. Бегом!

Трэвис припустил бегом, разве что не подпрыгивая, как малое дитя. Он и припомнить не мог, когда испытывал подобную эйфорию. Героин, конечно, сильная вещь, но после него такой отходняк…

Возле самого вертолета он поскользнулся в грязи, чуть не упал, рассмеялся и с налипшей на ноги глиной залез внутрь. Чемоданчик, висевший на передней переборке слева, должно быть, и представлял собой устройство связи. Он вытащил его из креплений и положил на пол.

— Переверни и открой прямоугольную крышку в нижнем правом углу.

Трэвис перевернул устройство, нажал большим пальцем и сдвинул панель, открыв печатную схему.

— До того, как позвоним, нужно будет произвести кое-какие изменения, иначе это не сработает.

— Хорошо.

— На дюйм левее процессора находятся семь перемычек размером с половину телефонного гнезда.

Он их видел. Каждая перемычка соединяла два зубца вилки, замыкая электрическую цепь.

— Удали номера 4 и 6.

Это было не так-то просто, но после пары попыток ему удалось.

— А теперь насади одну из них на двенадцатую вилку, где ничего не было.

Это просто. Как просто доставить ей удовольствие!

— Теперь открой красный инструментальный ящик на стене, справа от тебя. Достань самую маленькую отвертку.

Она говорила, а Трэвис выполнял все ее указания, слыша в ее голосе настойчивость и нетерпение. Любовное нетерпение, побуждающее его к действию.

— Проковыряй отверткой дырочку в силиконовой коммутационной дорожке, промаркированной PRC21. Только смотри, другую дорожку не задень.

Он выполнил эту работу в считаные секунды.

— Отлично. Теперь включи телефон.

Трэвис снова перевернул устройство и нажал красную кнопку с маркировкой «вкл/выкл». Засветился жидкокристаллический экран, и на нем в красной рамке появилось требование ввести код авторизации.

— Введи с клавиатуры следом за звездочкой цифры: 98104801.

Как только он набрал код, красная рамка исчезла, уступив место меню.

— Выбери пункт четвертый «Изменить идентификационный префикс». Да, нажми единичку. Теперь введи 77118-звездочка-945, это будет новый код. Быстрее, милый.

Он затрепетал, отзываясь на ее нарастающее возбуждение, а когда закончил, его дрожащие пальцы еле попадали на клавиши.

— Теперь выйди из меню: просто нажми девятку и удерживай, пока на экране не появится «Выполнено». Прекрасно, любовь моя. Мы готовы сделать звонок. Возьми трубку и набери 82-звездочка-121-9188.

Он набрал. После первого же звонка мужской голос ответил:

— Коммутатор Тихоокеанского Верховного командования, прошу аутентифицироваться.

Трэвис открыл рот и пережил блаженное перерождение: «Шепот» установил контроль над его голосом, обойдясь без его согласия. Звучало это так, как если бы он говорил сам, только медленнее и с некоторой растяжкой:

— Ноябрь, отель, один, четыре, восемь, эхо, Оскар. «Лазейка», приоритетный доступ.

У мужчины вырвался резкий вздох, но заговорил он ровно:

— «Лазейка», аутентификация принята. Продолжайте.

Трэвис почувствовал, как его рот открывается, чтобы заговорить снова, но осекся. Он развернулся ухом к открытому люку позади себя и услышал отдаленный шум винтов, почувствовав одновременно, что сфера в его руке каким-то образом напряглась, свет затрепыхался, словно при нервном тике. Затем он снова склонился к трубке и торопливо заговорил:

— Передайте на военный корабль «Мэриленд» следующее: приказ президента Соединенных Штатов и начальника штаба ВМФ, гриф четыре-альфа. Немедленно произвести пуск двух ракет «Трайдент» по совокупности целей 3261, Нанкинскому баллистическому ракетному комплексу в Восточном Китае, провинция Цзянсу.

Человек, принимавший звонок, не ответил сразу, и Трэвис повысил голос:

— Коммандер.

— Да, сэр.

Последовала еще одна пауза, менее чем секундная, после чего голос в трубке произнес:

— В соответствии с протоколом, определяющим использование стратегического ядерного оружия, старший контролер запросит у вас пусковые коды президента и начальника штаба ВМС. Они требуются для окончательной авторизации.

— Подключите его, — произнес Трэвис.

— Давай, давай, давай, — прошептала в его сознании Эмили. Свет пульсировал сейчас с такой быстротой, что вспышки почти слились воедино, образовав что-то вроде светящегося пузыря.

Шум винтов сделался громче, он разносился эхом по долине, что затрудняло определение расстояния.

В трубке зазвучал негромкий, спокойный голос другого мужчины:

— Пожалуйста, назовите сначала код президента.

— Шесть, один, девять, три, три, три, два, восемь.

— Теперь код начальника штаба Военно-морского флота.

— Четыре, девять, шесть, восемь, пять…

Внезапно шум вертолета раздался гораздо ближе: он уже пересек последний хребет и появился в воздушном пространстве над долиной.

— Сэр? — промолвил человек с мягким голосом.

— Прошу прощения, — сказал Трэвис. — Повторяю сначала: четыре, девять, шесть, восемь, пять, семь, семь, один.

— Спасибо, сэр. Послание авторизовано и будет передано в течение тридцати секунд с настоящего момента…

Последние слова потонули в пронзительном скрежете разрываемого металла: «Блэк хоук» прошило пулеметной очередью, и инстинкт самосохранения, пересиливший даже эйфорию, отбросил Трэвиса назад. Отлетев, он ударился запястьем о заднюю скамью и выронил «Шепот». Сфера упала на пол и откатилась в задний угол.

У Трэвиса вырвался крик, не от физической боли, а от отчаяния, вызванного нежданной разлукой. Ощущение было такое, будто он потерял любимую. Единственную, кого по-настоящему любил.

Машина с ревом турбин прошла над стоявшим на земле вертолетом, так что его качнуло воздушной волной. Огонь прекратился. Трэвис увидел, что геликоптер делает круг над долиной, чтобы пойти на второй заход.

Поднявшись на колени, он потянулся к «Шепоту»… и рука его замерла в трех дюймах от вожделенного предмета.

Внезапно его сознание прояснилось, и он отдернул руку, словно от ядовитой змеи. Что он наделал? Что, черт побери, он наделал?

Из валявшейся позади него трубки послышался слабый, едва различимый на таком расстоянии голос.

— Сэр, вы на связи?

Все только что произошедшее предстало перед ним со всей ужасающей отчетливостью. Вертолет завершил полукруг и возвращался назад. Оставалось секунд десять.

— Сэр?

Трэвис развернулся, схватил трубку и заорал:

— Отзовите приказ! Это вранье! Отзовите его!

— Прошу прощения?

— Позвоните кому надо, пусть отменят этот чертов приказ! Это бред собачий!

— С кем я, черт возьми, говорю?

Через окно Трэвис увидел огонь, вырвавшийся из пулеметного ствола, метнулся прочь и вывалился через люк на землю, тогда как весь корпус «Блэк хоука» заходил ходуном под более продолжительным обстрелом, чем в прошлый раз. Трэвис вскочил на ноги и, успев поймать взглядом сквозь люк синюю вспышку под сиденьем, припустил к деревьям.

Промчавшись футов сорок, он понял, что вертолет его не преследует: судя по звуку, он завис на месте. Остановившись среди деревьев, достаточно густых, чтобы обеспечить укрытие, Трэвис остановился, оглянулся и увидел, как машина опустилась и села рядом с «Блэк хоуком».

Высыпавшие из него люди чертовски походили на захватчиков, пытавших Пэйдж. Один из них, в толстых, доходивших до локтей перчатках, спрыгнув на землю, подбежал к «Блэк хоуку» и едва заглянул в люк, как его лицо тут же омыло свечением «Шепота». Дотянувшись, он взял сферу в руки, и хоть они были защищены, покачнулся: его напряженное лицо расслабилось, губы изогнулись в детской улыбке. Сзади к нему поспешили еще двое с металлическим ящиком примерно того же размера, что и стоявший на полу «Блэк хоука». Человек, державший «Шепот», похоже, не сразу их заметил, но в конце концов им удалось привлечь его внимание. Он кивнул, открыл контейнер и убрал туда «Шепот».

Двадцать секунд спустя груз был поднят на борт, вновь взревели моторы, и вертолет, набирая обороты, устремился прочь из долины.

Часть 2 ТЕАТЕРШТРАССЕ, 7

Глава 17

Представители «Тангенса», которых доставил следующий «Блэк хоук», имели более строгие приказы, чем первая группа. Трэвиса связали, накинули на голову мешок и затащили на борт, где он следующие два часа не слышал ничего, кроме завывания работавших во всю мощь двигателей.

Мысли его занимал «Шепот», память об эйфорическом, даже эротическом чувстве, испытанном им, когда он держал в руках это чудо, утрата которого воспринималась как личная потеря. Однако при всей эмоциональной яркости этого странного опыта он быстро забывался. Даже сейчас, по прошествии не столь уж долгого времени, все пережитое вспоминалось обрывочно, словно сон. Он хорошо помнил самое начало, как взял в руки сферу и услышал голос Эмили Прайс, указавший ему, куда стрелять, чтобы поразить невидимого убийцу. И помнил, чем все кончилось: когда вертолет обстреляли, он, отпрыгнув, ударился рукой о скамью, выронил «Шепот» и начал осознавать, что натворил, пока находился под его контролем. Что проделал со спутниковым телефоном, и чем это могло отозваться за тысячи миль отсюда.

Но все происходившее между этими двумя моментами тонуло в ярком синем тумане. Словно после приема основательной дозы наркотика в памяти всплывали лишь случайные, бессвязные обрывки событий и общие впечатления. Трэвис помнил о невероятных способностях устройства, знавшего, кажется, все — без преувеличений, именно все! Оно и про Пэйдж ему что-то говорило, правда, что именно, вспомнить никак не удавалось. И адрес какой-то называло, но в связи с чем, это сейчас тоже являлось для него загадкой. Сейчас ему вспоминалось лишь то, что этот адрес вроде бы звучал по-немецки. Но за время полета даже эти смутные воспоминания становились еще более туманными.

Вертолет приземлился. Где именно, у Трэвиса не было ни малейшего представления. Члены экипажа помогли ему выбраться из машины на твердое покрытие, и он услышал, как запускаются мощные турбины большого летательного аппарата.

Кто-то помог ему подняться по металлическому трапу, и он, по-прежнему с мешком на голове, оказался на борту самолета.

Судя по голосам, народу там было немного, человек десять-пятнадцать. Подталкивая руками, Трэвиса усадили на заднюю скамью. Машины снаружи взревели громче, и самолет пришел в движение.

В голосах вокруг него угадывалось напряжение. И страх. Не прекращались телефонные звонки — и с борта, и на борт. Разговоры велись на разных языках, но из содержания тех из них, что шли по-английски, Трэвис понял, что собеседниками людей из самолета являлись высшие государственные служащие различных стран. Он перепугался, уж не осуществился ли на практике задуманный «Шепотом» запуск межконтинентальных баллистических ракет по целям в Китае, но из нервного телефонного разговора сидевшего рядом человека понял, что этого не случилось.

Но что-то происходило. Нечто, переполошившее весь мир. И пугавшее до смерти этих людей.

Спустя момент самолет вывернул на взлетную полосу, постоял, дав двигателям набрать обороты, и, как только он взлетел, Трэвиса начали допрашивать.

Ему пришлось пять раз дать пяти различным людям полный отчет обо всем произошедшем, начиная с того, что он нашел на борту упавшего «Боинга-747». Смысл этого повторения был очевиден: обнаружить неточности и противоречия, способные уличить его во лжи. Этого не произошло. Все изложенное им во всех случаях совпадало, а умолчал он лишь о том, чего просто не помнил. Практически все время, проведенное в контакте с «Шепотом», скрывала почти непроницаемая завеса амнезии.

Он поведал им о невидимом противнике, придавившем телом нижнюю сосновую ветку. Реакция была мгновенной: звонок тем, кто работал в долине, с указанием места, где должно находиться тело. А Трэвис вспоминал страх членов первой команды, то, как они один за другим расставались с жизнью, и гадал, давно ли «Тангенсу» приходится иметь дело с подобной угрозой.

Рассказал он им и про адрес, звучавший, насколько ему помнилось, вроде бы по-немецки.

— Театерштрассе, семь, — тут же сказал первый из проводивших допрос. Он не спрашивал, но Трэвис все равно кивнул. Точно, то самое название.

Эти слова пронеслись по всему салону, передаваемые от одного к другому, и Трэвис мог отследить их движение по тому, что слышавшие их люди мигом умолкали.

* * *
После пятого допроса его оставили в покое, позволив поспать, и проснулся он, когда самолет уже выпустил шасси и касался колесами земли. Его свели по трапу и усадили в джип. Несколько сотен ярдов машина ехала явно не по дороге, а судя по тому, как припекало его покрытую черной тканью голову, по сухому жаркому воздуху, дело происходило в пустыне. Потом джип выбрался на более ровную поверхность и одновременно убрался в тень из-под жгучих лучей. Потом десять секунд машина ехала по склону, шедшему на спуск.


— Это можно с него снять. Это тоже, — послышался голос. Негромкий и хриплый, словно вчера вечером она сорвала его, крича на рок-концерте.

Трэвису развязали руки, сняли глухой капюшон, и он увидел, что находится в кабинете без окон, лицом к лицу с Пэйдж Кэмпбелл. Вены на ее правой руке оставались вздувшимися, лицо — осунувшимся и бледным, под глазами залегли темные круги. Но она стояла на ногах и держалась на них вполне уверенно, а дыхание было нормальным, практически неслышным. А ведь всего часов десять назад — Трэвис не знал, сколько времени он проспал в самолете, — ее вынесли из придорожного отеля на носилках на две трети мертвой.

Все остальные покинули помещение. Он остался с ней наедине.

Пэйдж заметила, что его взгляд скользнул по ее правой руке: шов, наложенный на рану, выглядывал из-под рукава, и некоторые стежки, судя по виду, пропитались заживляющим бальзамом, которым ее, должно быть, обработали внутри. Так или иначе, припухлость вокруг почти спала.

— Вы увидите здесь много странного, — сказала она и гораздо мягче добавила: — Я видела по карте, на какое расстояние вы меня пронесли. Спасибо.

Он просто не знал, что на это сказать, а потому лишь кивнул, думая о том, что она наверняка уже видела к настоящему времени его судебное дело со всеми подробностями совершенного им деяния. Вполне достаточный противовес его заслугам по отношению к ней.

— Прошу прощения за то, как с вами обращались на борту самолета, — добавила Пэйдж. — Что поделать, мы действуем по инструкции.

Зазвонил ее сотовый телефон. Она взглянула на экран, ответила и попросила звонившего подождать минутку. В ее голосе Трэвис уловил напряженность того же рода, что и у людей в самолете.

Она бросила на него взгляд, который давал понять, что вежливое предисловие на этом заканчивается. Хотя в нем и угадывалось что-то вроде попытки извиниться за это.

— Вы не будете возражать, если мы допросим вас с использованием «сыворотки правды»? Это позволит восстановить многое из услышанного вами от «Шепота».

У Трэвиса было такое ощущение, будто она не верит в успех этой затеи, но делает что положено и что возможно. А еще был уверен, что допрос под наркотическим воздействием состоится вне зависимости от его согласия или несогласия. Спасибо и за то, что она вообще спрашивает, делая вид, будто у него есть возможность отказаться.

На стене позади Пэйдж висело нечто, не больно-то соответствующее официальному стилю офиса, больше всего похожее на рекламный плакат рок-группы. Сделанный крупным планом снимок стальной поверхности с грубо вырезанными на ней словами «Мертвый эфир». И все: ни тебе графика выступлений, ни адреса веб-сайта.

Пэйдж ждала ответа. Но вряд ли собиралась ждать слишком долго.

— Делайте что положено, — буркнул он.

— Спасибо. — Она указала ему на дверь слева. — Там санузел, если есть надобность. Я вернусь через несколько минут, и мы начнем.

Трэвис повернулся к двери, она, в свою очередь, направилась к выходу из офиса.

— Я думал, что хорошо знаю группы, исполняющие «тяжелый металл», — заметил он. — Оказывается, одну пропустил.

Ее шаги замерли на пороге, у выхода в коридор.

— Что?

Он посмотрел на нее — и встретился с непонимающим взглядом.

— «Мертвый эфир», — пояснил Трэвис, указывая кивком на плакат. — Никогда о них не слышал.

Пэйдж не шевелилась. Стояла, глядя на него из дверного проема, и он растерялся, не понимая, в чем дело. Возможно, на ней еще сказывалось действие инъекций, хотя ничто в остальном ее поведении на это не указывало.

А потом Пэйдж отреагировала.

Ее глаза сузились, она ступила из проема обратно в комнату, переводя взгляд с него на плакат и обратно.

— Вы это видите?

Трэвис в свою очередь хотел спросить, все ли с ней в порядке, но вопрос так и остался неозвученным. Он снова посмотрел на плакат — теперь неожиданно тот показался ему больше похожим не на рекламу, а на увеличенный лист из судебного дела — и присмотрелся к словам. То есть не просто прочел, как в прошлый раз, а присмотрелся.

Это был не английский язык.

Собственно говоря, там и надписи, в общепринятом смысле этого слова, никакой не было. Никакого набора знаков, разделенных пробелами, или чего-то в этом роде. Ничего упорядоченного: на стали было выгравировано хаотическое переплетение каких-то загогулин и линий, расползавшихся во всех направлениях, словно туда было понакидано иголок с продетыми в ушко оборванными нитками.

И тем не менее он мог это прочесть.

Трэвис воспринял смысл этого, даже не размышляя, как слово «стоп», написанное белыми буквами посреди ярко-красного восьмиугольника.

Стих III Октябрьская ночь 1992 года

Конечно, здесь, в районе, прилегающем с запада к деловому центру, туман не столь густой, а улицы освещены ярче, но Трэвис все равно гонит машину слишком быстро и не сбавляет скорости, даже когда въезжает в район Эмпайр-оукс с гладкими асфальтированными подъездами к особнякам площадью по десять тысяч футов. Он не сбавляет скорости, поскольку на сей раз ему плевать, заметит ли кто-либо его прибытие. Осуществить задуманное он намерен в любом случае.

Он думает об Эмили, гадая о том, винила ли она его в последние минуты своей жизни, когда уже знала, что все кончено. Разумеется, она имела на это полное право, но инстинкт подсказывал ему, что она, напротив, винила только себя, и это ранило еще сильнее. Мысленно Трэвис добавил эту боль к тому долгу, с которым намеревался разобраться в ближайшие несколько минут.

Поворот на Стоукгейтс-корт он сделал на скорости в пятьдесят миль, так, что задние колеса на миг теряют контакт с дорогой, но тут же выравниваются, и машина несется дальше.

Эмили Прайс.

Только она сейчас имеет для него значение, даже при том, что ее больше нет.

Он думает обо всем, что она для него делала. И что видела в нем под тем, каким он казался снаружи.

Он думает о ее отце, использовавшем слово «детектив» как презрительную кличку. И, что самое больное, был прав. Хотя именно это слово вот уже три года предваряло имя Трэвиса на платежных чеках, он гораздо дольше получал плату от кое-кого другого. На самом деле Трэвис и копом-то стал только для того, чтобы служить таким образом другим нанимателям. Настоящим своим нанимателям.

Без нее, осветившей ему путь из лабиринта, он бы и дальше жил как крыса. Она вывела его наружу.

И они убили ее за это.

Трэвис повернул еще раз и увидел в конце улицы дом, сверкавший огнями всех двадцати шести эксклюзивно обставленных комнат. Деньги, полученные от продажи наркотиков, тратятся точно так же, как и всякие другие.

На скорости в сорок миль Трэвис влетает за ограду, ударяет по тормозам уже во дворе, и когда спидометр еще показывает двадцать пять, распахивает дверь и вываливается на лужайку. Перекатывается и вскакивает как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как тачка влетает в эркер и исчезает внутри дома. Спустя пять секунд он прыгает следом с пушкой в руке, высматривая цели.

Глава 18

Офис Пэйдж ожил. Люди деловито, озабоченно сновали туда-сюда, и если еще недавно их настроение можно было охарактеризовать как напряженность и страх, то сейчас, хотя напряженность и страх никуда не делись, к ним добавилась некая толика надежды, хотя никто не высказывал это вслух. Пэйдж поручила кому-то подыскать подходящий транспорт, на сей раз до Цюриха. Как понял Трэвис из контекста последовавших событий, дом 7 по Театерштрассе находился именно там, а металлическая таблица с гравировкой, изображенная на фотоснимке с плакат размером, хранится, вместе с другими письменами того же рода, в этом доме. Похоже, и Пэйдж, и ее сотрудники верили в то, что «Шепот» одарил его способностью читать такого рода тексты, хотя никто не понимал, ни как это было сделано, ни с какой целью.

Кто-то просунулся в дверь и сообщил Пэйдж, что транспорт будет через полчаса. Она о чем-то задумалась, отключившись от прочих разговоров, а потом, найдя глазами Трэвиса, но обращаясь не к нему, заявила:

— Чтобы ему показать, времени хватит.

— Показать ему что? — спросила женщина, находившаяся с ней рядом.

Пэйдж задумалась еще на несколько секунд, а потом решительно сказала:

— Все.

* * *
Спустя мгновение они с Пэйдж уже покинули офис и вышли в коридор, оставив остальных позади. Трэвис слышал, как они делали звонки, окончательно согласовывая детали обеспечения их наземной транспортировки в Цюрихе.

Оказаться в тихом, почти пустом, тускло освещенном коридоре было в известном смысле облегчением. Он походил на коридор средней школы после уроков.

Мимо них по направлению к оставшемуся позади офису спешила рыжеволосая, лет пятидесяти с небольшим женщина. Поймав взгляд Пэйдж, она остановилась и спросила:

— Это правда? Он может читать?

Пэйдж кивнула.

Женщина взглянула на Трэвиса с таким выражением, словно он был то ли звездой, пусть и второй величины, то ли подопытным кроликом, сбежавшим из чумной лаборатории. А может, и тем, и другим одновременно.

Пэйдж повела его дальше.

— Наверно, это похоже на то, как если бы кто-то стал промывать контактные линзы под струей из пожарного шланга, — сказала она, — но я постараюсь подать все по возможности внятно и доходчиво. Похоже, многое будет зависеть от вашей осведомленности.

Она помолчала, собираясь на ходу с мыслями, и продолжила:

— В настоящий момент вопрос об управлении миром находится в подвешенном состоянии. А самые могущественные люди на Земле сидят у телефонов, включая американского президента, недавно потерявшего жену. Он не имеет возможности предаваться скорби по ней, так же как я не могу оплакивать отца, потому что именно сейчас существует угроза воплощения в жизнь самого худшего сценария, какой только можно представить. И пока вы не прочли текст у меня на стене, я не видела ни одного реального способа предотвратить такое развитие событий.

Они подошли к лифту. Пэйдж нажала на кнопку со стрелкой, указывающей вниз.

— Это здание называется «Пограничный город» и является резиденцией «Тангенса». Оно находится в восточном Вайоминге, в семидесяти милях от ближайшего населенного пункта.

Двери лифта со звуковым сигналом открылись, и Трэвис, следуя за Пэйдж, вошел в кабину. Повернувшись, он увидел панель с кнопками этажей, начинавшуюся с Б-1 и кончавшуюся Б-51. В настоящий момент светилась кнопка Б-10. Еще до того, как ее рука поднялась, Трэвис подумал, что знает, на какую кнопку она нажмет, и не ошибся. Спустя несколько секунд они уже спускались в недра строения, которое можно, наверное, было назвать подземным небоскребом.

— А на какой границе стоит этот «Пограничный город»? — поинтересовался Трэвис.

— На границе с иным миром, — ответила Пэйдж так, как если бы сказала «на границе с Небраской» или «с Южной Дакотой».


Этаж Б-1 не имел ничего общего с коридором, который они оставили наверху. Бетонные пол, стены, потолок. Бетонный тоннель тянулся от лифта на шестьдесят футов и уводил в полнейший, непроглядный мрак. Угадывалось лишь, что за кромкой тьмы находится обширное, возможно с футбольное поле, пространство. Пэйдж направилась прямо к темному залу, но свернула в дверь футов за тридцать до него. Трэвис последовал за ней в помещение, выглядевшее, по его представлениям, как бункер, из которого ученые в пятидесятые годы могли наблюдать за ходом ядерных испытаний. Всюду, как и в коридоре, сплошной бетон, в дальнем конце комнаты давно устаревшие компьютерные терминалы. Ближе к двери на некоторых столах лежали недавние номера «Ньюсуик» и «Уолл-стрит джорнал». Несмотря на мавзолейную атмосферу, люди здесь, похоже, бывали.

Открыв шкаф, Пэйдж достала общую тетрадь на пружинках с желтовато-коричневой обложкой.

— Было время, когда только этот этаж и существовал. Здесь осуществлялся проект Министерства энергетики, так называемый ГИК, Гигантский ионный коллайдер. Строили десять лет, вбухали шестьдесят миллиардов долларов. Его запустили 7 марта 1978 года. В первый и последний раз.

Она вручила ему тетрадь: вблизи на ней были различимы ржавого цвета отпечатки, которые могли быть только следами крови. Виделись они и на срезе: судя по всему, кровь просочилась и на страницы.

— Прочитайте, — предложила Пэйдж. — Много времени это не займет, а объяснит все лучше, чем смогла бы я.

С этими словами она достала сотовый телефон. Трэвис открыл тетрадь, а она позвонила наверх и стала справляться в офисе, как идут приготовления.

Тетрадь была в синюю, сейчас уже почти полностью выцветшую линейку, а вот написанный от руки черными чернилами текст сохранил четкость и читался легко.

«ГИК». ОБЩИЙ РАБОЧИЙ ДНЕВНИК.

(ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ С НАУЧНЫМИ РЕЗУЛЬТАТАМИ СМ. ЖУРНАЛ УЧЕТА ДАННЫХ.)

7 МАРТА 1978 г.

УНИВЕРСАЛЬНОЕ СИНХРОНИЗИРОВАННОЕ ВРЕМЯ 14:33

Ну что ж, сегодня все начинается. Мы так волнуемся, что это невозможно передать словами. Я ограничусь кратким вступлением, потому что главное еще впереди. Главная задача этого журнала — фиксация истории данного объекта не с сугубо технической, а с человеческой точки зрения. Возможно, когда-нибудь нам захочется сделать про ГИК популярную книгу в духе Фейнмана или Сагана, и для этого потребуется обобщить богатейший опыт множества людей. Так что, ребята, никакого нажима. Здесь просто записываются ощущения. Предвкушения, разочарования… все.

Итак, сегодня. Вокруг царит невероятное воодушевление. Многие из нас участвовали в осуществлении проекта на протяжении десятилетия, пока шло сооружение ГИКа, и нет ничего удивительного в том, что последние часы перед пуском протекают в таком волнении, какого мне, например, в жизни не доводилось испытывать. На открытие прибудет около двух десятков высших чинов из Министерства энергетики, включая министра Грэма. Он уже встречался с нами раньше и произвел приятное впечатление. Похоже, он представляет себе, какое значение имеет данный объект для развития физики в частности и науки вообще, хотя, когда он вышел, нашлись шутники, предположившие, что для него «В-бозон» — это нечто, имеющее отношение к сети мексиканских закусочных «Тако Белл». Смешно. (Если эти строки попадут вам на глаза, господин министр, не обижайтесь: мы тут любим подурачиться.)

Есть ли предсказания, касающиеся первого пуска? Да ну, ни за что в жизни! То есть, разумеется, имеются ожидания, касательно в первую очередь того, что мы обнаружим бозон Хиггса, предсказываемый стандартной моделью, но никто не берется утверждать, будто это случится при первом же запуске. Забегая вперед, должен признаться, что я питаю надежду на еще более сногсшибательные результаты, но не хочу потом, перечитывая это вступление, чувствовать себя идиотом. А потому ограничусь следующим заявлением: я горжусь тем, что в этот исторический момент нахожусь здесь и состою в команде, которой оказано такое доверие. И все остальные разделяют это чувство.

Дэйв Брис
7 МАРТА 1978 г.

ВЕРОЯТНО, СПУСТЯ ЧЕТВЕРТЬ ЧАСА

ПОСЛЕ 18:00 У.С.В.

Это снова Дэйв Брис. Данный отчет о пуске предназначен для тех, кто будет проводить расследование, на тот случай, если никто из нас не выберется отсюда живым. Данные, зафиксированные приборами и механизмами, судя по тому, что произошло с металлами, утрачены полностью. Остается непонятным, почему мы до сих пор живы: железо в нашей крови и медь, входящая в состав нервных волокон, должны были подвергнуться тому же воздействию и убить нас мгновенно. Скорее всего, впрочем, воздействие имело место, просто симптомы по какой-то причине еще не проявились. Все мы ошеломлены и напуганы. Так или иначе, я делаю эту запись, чтобы тот, кто найдет тетрадь, кем бы он ни был, знал, с чего начать.

Итак, пуск состоялся, как и было запланировано, в 17:40 по У.С.В. В момент столкновения весь металл, имевшийся в бункере, засветился. Разные металлы и сплавы излучали разное свечение, но преимущественно оно было голубым и зеленым. Что-то внутри настенного телефона, уж не знаю, что именно, вспыхнуло ярко-желтым. Заместитель министра энергетики Портер рухнул, где стоял, и, когда к нему бросились, оказалось, что сердце его уже не бьется. Двое знавших его сотрудников министерства сказали, что у него был кардиостимулятор. По мне, так спускаться на объект с кардиостимулятором было безответственно даже при том, что никто не предвидел ни малейшей опасности. Во всяком случае, знай я об этом, непременно посоветовал бы ему воздержаться от участия в запуске.

Сейчас его тело лежит у задней стены бункера: может, это не похоже на почетные похороны, но ничего лучшего никто для него сделать не в состоянии.

Сразу же рухнул и Рубен Уард, но по другой причине: в момент запуска обе его руки лежали на металлической панели кольцевого коммутатора. Получил ли он удар током, или это было нечто иное, судить не берусь, но только он потерял сознание и упал. Он остается на полу без сознания, и сейчас, чтобы было помягче, мы подложили под него пару свитеров.

Свечение металла прекратилось по прошествии примерно тридцати секунд: к этому времени мы оказались полностью лишенными и возможности продолжать работу, и какой-либо информации о происходящем. Все электрические устройства вышли из строя: компьютеры, измерительные приборы, все. Освещение в бункере тоже погасло, и если что-то и позволяет нам видеть друг друга, то лишь яркое свечение в конце коридора, исходящее из пусковой камеры, сразу за дверью. Оно очень яркое, так что хоть напрямую на нас свет не падает, но достает и досюда. Другое дело, что под таким углом зрения мы не можем разглядеть, что там происходит, и остаемся в полном неведении относительно источника света. Могу лишь сказать, что мы там никаких осветительных приборов подобной мощности не устанавливали. Этот яркий свет продолжает гореть и сейчас, через тридцать, а то и сорок минут после запуска.

Мы устроили голосование и большинством приняли решение открыть дверь и послать кого-нибудь проверить, работает ли лифт. (Пойду я.) Шахта находится на дюжину, или около того, ярдов дальше от камеры, чем это помещение, и, возможно, она не пострадала. Правда, открывать дверь страшновато, ведь мы не знаем, что там снаружи, например с воздухом? С одной стороны, с чего бы ему вдруг делаться вредоносным, а с другой — кто вообще может сказать, что здесь происходит?

ПРИМЕРНО ЧАСА ЧЕРЕЗ ПОЛТОРА ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАПИСИ

На то, чтобы открыть дверь, нам потребовалось полтора часа. В нескольких местах расплавленный металл припаяло к раме словно сварочным аппаратом: если бы дверь прилегала к раме плотнее, сварной шов прошел бы по всему контуру, и тогда мы бы точно не выбрались. Ясно ведь, что сквозь дверное окошко, перекрытое двухдюймовой толщины пластиной из оптического пластика, не пролезешь.

Впрочем, толку так и так никакого. Выбраться я выбрался и до лифта добрался, только он не работает. Обесточен, да и шкивы, надо полагать, заварило.

Находясь в коридоре, я смог заглянуть в камеру, но бивший оттуда свет слепил так, что невозможно было ни к чему присмотреться. Фактически ничего, кроме ослепительного света, различить не удалось. Складывалось впечатление, что он исходит из одной точки, находящейся в центре чего-то ярко-белого, не знаю уж чего. Кожей он ощущался как прямые солнечные лучи — даже, пожалуй, теплее, что пугало. Я поспешил оттуда убраться.

Помимо света из камеры исходил некий звук, настолько слабый, что мог бы, пожалуй, сойти за игру воображения, но мне так не кажется. Описать его довольно трудно, что-то отдаленно напоминающее камертон. Вернувшись в бункер и закрыв дверь, я уже больше этого звука не слышал.

Скоро кто-то должен будет за нами явиться. Рубен так в себя и не приходит, а я все думаю о мерах предосторожности, о которых стоило бы позаботиться в ходе сооружения этого комплекса. Скажем, не говоря уж о большем, здесь, внизу, не помешало бы присутствие медика. Но ведь никому, включая меня, даже на миг не пришло в голову, что нечто подобное, что бы это ни было, может здесь случиться. А стало быть, ответственность за происходящее сейчас с этими людьми лежит на мне.

Это, если кто не понял, писал по-прежнему Дэйв.

ПЯТЬ-СЕМЬ ЧАСОВ ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАПИСИ

Я впал в забытье. Министр Грэм растормошил меня, и я увидел, что свет в холле изменился. Сильно потускнел и приобрел синеватый оттенок. Нервы у всех на пределе, у меня тоже. Почему, черт побери, до нас так никто и не добрался?

Рубен все так же в беспамятстве. Может, и в коме, но кто его знает, я же не врач. Тело Портера уже начало раздуваться, пахнет ужасно, и, учитывая, что помещение не проветривается, это не может нас не беспокоить.

Короче говоря, я просто вне себя. Наверное, это непрофессионально и, возможно, потом я эту страницу вырву, но сейчас откровенно пишу, что я вне себя и в полном раздрае. Рубен был моим другом и одним из умнейших людей в мире, он мог столько сделать для науки, а сейчас, возможно, его бесценный мозг поврежден и состояние ухудшается из-за того, что эти долбаные задницы наверху заняты невесть чем. Интересно, они хотя бы назначили время собрания, на котором собираются обсудить, как нас отсюда вытащить?

Нет, тут, конечно, во мне говорят отчаяние и страх. На самом деле они там наверняка стараются сделать все возможное, но нам-то от этого не легче. Бункер наполнился трупным смрадом, но покинуть его мы боимся. Хотел бы я все-таки знать, что это за чертов свет исходит из камеры.

Дэйв
ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАПИСИ.

ВЕСЬМА ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО

Терпеть эту вонищу нет больше никаких сил. Мы с Грэмом добровольно вызвались по крайней мере вынести тело в коридор, а может быть, и оттащить его подальше к камере. Большинство проголосовало за то, чтобы после этого на некоторое время оставить двери открытыми и попытаться, если получится, проветрить помещение.

Свет сейчас потускнел еще больше, приобрел пурпурный оттенок и отбрасывает на пол коридора рябь, словно вы смотрите на дно бассейна. Должен признаться, что мне страшно туда выбираться, ведь я понятия не имею, что там творится и что находится в камере. Страх есть, никуда не денешься, но и любопытство тоже имеет место. Так или иначе, сейчас мы отправляемся.

Дэйв
ЧАС ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАПИСИ

Центр взаимодействия частиц, находившийся посреди камеры, исчез, словно его и не было. Пропала вся аппаратура, включая создававшие магнитное поле электромагниты, а там, где эти устройства крепились к полу, исчезла и часть пола. На нем образовалось нечто вроде кратера, но не как при взрыве; скорее словно на этом месте над полом потрудился великан с шлифовальным диском. В середине глубина выемки достигала примерно фута, уменьшаясь по краям, а радиус составлял футов, наверное, двадцать.

Над этим кратером, там, где должны были сталкиваться разогнанные частицы, находилось то, что я, пытаясь подобрать правильное определение, пожалуй, назову разрывом или разрезом в воздухе. Разрыв имеет форму овала футов в десять шириной и заполнен пурпурным и голубоватым светом, змеящимся по краям, словно пламя. Если заглянуть в этот разрыв и подвигаться из стороны в сторону, становится понятно, что за ним некая глубина, пламенеющее пространство. Это как если бы вы заглядывали через заслонку в огромную угольную топку.

Дотащив тело до камеры и увидев это диво, мы с Грэмом остолбенели и стояли там, вытаращившись на него невесть сколько времени. Затем Грэм обогнул разрыв с краю и, зайдя сзади, поманил меня за собой. Я подошел и увидел нечто и вовсе безумное: с той стороны никакого разрыва не было! Стоило вам обогнуть его, и он исчезал, так что над кратером не оставалось ничего, кроме воздуха. Вернувшись, вы снова видели синевато-пурпурное пламя, лизавшее края отверстия, но шаг дальше — и оно исчезало.

Присутствовал там и звук, но тоже изменившийся, как и свет. У меня нет возможности описать его полноценно, скажу лишь, что… это похоже на голоса. То есть я не хочу сказать, будто там и вправду звучали голоса, но это было первое, что пришло на ум: поющие голоса, доносящиеся из-за разрыва. И есть в этих звуках нечто скверное. Конкретно не скажешь, но они влияют на настроение, портят его, заставляя чувствовать себя плохо во многих отношениях. Грэм тоже все это ощутил, а когда мы вернулись в помещение, оказалось, что остальные раздумали оставлять двери отрытыми. Они предпочли закрыть их и оставить внутри трупный запах, лишь бы отгородиться от этого звука. Я с ними согласился.

С того момента я сижу здесь и ломаю голову, пытаясь понять, что же мы натворили. Что это за чертовщина? Пришлось вспомнить кое-какие концепции, казавшиеся мне давно утратившими актуальность, «мосты Эйнштейна — Розена» и все такое. Что, конечно, один черт, ничего не проясняло, да и не мог я вот так, с ходу, найти ответ. Тут требовалась работа специалистов в разных областях, измерения, тесты. Сначала нужно получить данные, а потом уж на их основе выстраивать теории. Но все равно это было круто. Круто в квадрате, как сказал бы Рубен.

До меня только что дошло, что я продолжаю слышать звук, даже после того, как дверь закрыли. Может быть, потому, что к настоящему моменту понял, что же я слышу.

ПОЛДНЯ ИЛИ ОКОЛО ТОГО ПОСЛЕ ПОСЛЕДНЕЙ ЗАПИСИ

Я пришел в себя в коридоре, ближе к концу, там, где он расширяется перед камерой. Как меня занесло сюда и почему, в памяти не отложилось. Когда я опомнился, меня била дрожь, будто доносившийся из отверстия звук пронизывал насквозь, заставляя резонировать мои кости. Торопливо поднявшись, я увидел, что Грэм тоже снаружи. Здесь же находился и один из его сотрудников, толстый малый, которого звали вроде бы Карсон. Я растолкал их обоих, и они, поняв, где находятся, удивились ничуть не меньше меня.

В комнате за закрытой дверью тоже было особо не расслабиться. Когда женщина из министерства, чья-то там помощница, рассыпала галеты с сыром и бросила их в мусор, я рассвирепел и накинулся на нее с руганью… да что там, чуть не напал. Меня удержали и утихомирили. Потом, правда, я взял себя в руки и извинился, но ситуация и вправду складывалась аховая.

Какого черта за нами до сих пор никто не явился? Уже, наверное, дня два прошло, хотя сказать точно я затрудняюсь. Полнейшая нелепость. Когда все закончится, кое-кто выслушает от меня все, что я о нем думаю, а возможно, дело дойдет и до судебного иска.

Нет, серьезно, что за дерьмо?

ЧЕРТ ЗНАЕТ СКОЛЬКО ЧАСОВ ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАПИСИ

Долгое время я сидел рядом с Рубеном и читал ему вслух книжку в мягкой обложке, которая лежала у него в письменном столе, надеясь, что он все-таки что-то слышит. Впрочем, возможно, таким образом я пытался блокировать звук, доносившийся из камеры. А потом, понятия не имею по какой причине, поднялся и направился прямиком туда, в камеру. Стоял перед разрывом (отверстием) и смотрел в него. Это красиво, а знаете, что еще? Когда вы туда смотрите, звук уже не совсем плохой. Наверное, надо будет сказать Грэму, чтобы тоже попробовал. Думаю, он сможет это оценить.

ПОЛАГАЮ, ДЕНЬ СПУСТЯ

Напряженность между оказавшимися запертыми внизу возрастает, чего, полагаю, можно было ожидать от всех, кого угораздит попасть в подобное положение. Ну, я вообще не больно-то вписываюсь в компанию: жду не дождусь возможности выбраться отсюда, чтобы никогда в жизни больше не видеть этих людей. Совсем недавно я в очередной раз — в третий или в четвертый, точнее не скажу, — получил еще один веский аргумент против их всех, кроме Грэма и Карсона.

Представляете себе, некоторые из них, сговорившись, потребовали, чтобы мы прекратили ходить к камере слушать звук. Заявили, видите ли, будто эти хождения как-то на нас влияют и это чревато печальными последствиями. Это ж надо, а? Я им так и сказал: а шли бы вы, ребята, подальше. Нечего меня доставать!

Звук сейчас приобрел успокоительное звучание. Собственно говоря, это единственное, что позволяет мне до сих пор сохранять рассудок. Когда же наконец за нами явятся?

ВРЕМЯ ОПРЕДЕЛИТЬ ТРУДНО,

ДУМАЮ, ПРОШЕЛ ДЕНЬ

Да, есть у меня догадка, что с Рубеном Уардом дело обстоит странно и паршиво, но об этом писать не хочется. Кроме того, вынужден признать, что мне становится все труднее сохранять сосредоточенность, а моя правая рука, после того, как я сегодня побывал в камере, целый час дрожала не унимаясь. Но это, конечно, не из-за звука. Звук мне очень даже нравится.

НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ СПУСТЯ

Подозреваю, что Рубен сейчас прикидывается. Нет, поначалу он и вправду был без сознания, но сейчас прикидывается. Это позволяет ему отстраниться от споров и не становиться на мою сторону против всего этого долбаного сброда. Если это правда, то я просто не знаю, как это назвать. И ведь как только я не пытался привести его в чувство, даже оплеух надавал. В результате эти придурки навалились на меня и оттащили. А как же иначе, если он, дерьмо этакое, встал на их сторону? Сейчас я пишу эти строки в коридоре возле камеры.

Если что и поддерживает меня в этой отвратительной ситуации, то только голоса из Бреши (мы теперь стали называть это брешью, такое название нравится нам больше).

Я, конечно, готов терпеть эту шайку, но уверен, что попади они все хором под автобус, сна бы меня это не лишило.

МНОГО, МНОГО ЧАСОВ

(МОЖЕТ, ДЕНЬ, МОЖЕТ, БОЛЬШЕ) СПУСТЯ

Почему? Почему они так поступают? Так нельзя!

Грэм, Карсон и я пробыли в камере долгое время, а по возвращении обнаружили, что остальные подперли дверь изнутри столом, чтобы было не открыть. Грэм по-настоящему рассердился и попытался выбить дверное окошко, но оптический пластик оказался очень крепким.

Признаюсь без шуток, я с удовольствием поубивал бы их всех, и Грэм в том же настроении. Карсон просто кивает — надо думать, говорит нам то, что мы хотим услышать.

А как прекрасен танец синего и пурпурного цветов…

НАВЕРНОЕ, ПРОШЛИ ЧАСЫ,

НО СЛЕДИТЬ ЗА ВРЕМЕНЕМ СТАНОВИТСЯ НЕВОЗМОЖНО

Похоже на то, что умение следить за всеми этими часами, минутами и прочим куда-то улетучивается. Да и вообще, кажется, мне всю жизнь было очень трудно следить за временем. Чертовски трудно. Это тот еще фокус, я так думаю.

УПОМИНАЛ ЛИ Я, ЧТО ЭТО ПО-ПРЕЖНЕМУ ДЭЙВ?

У меня нет ни малейшего желания возвращаться обратно к этой своре, но сам принцип выводит меня из себя. Я стою и смотрю на них, а они на меня даже внимания не обращают. А ты, Рубен, долбаный трус, погоди, ты мне за все заплатишь!

Но в основном я все же спокоен. Никогда не был так спокоен, как сейчас, — и мне это нравится.

У ГРЭМА ПОЯВИЛАСЬ ПРЕВОСХОДНАЯ ИДЕЯ

Он отломал в задней части камеры кусок трубы, для чего ему пришлось колотить по ней ногой целую вечность, и использовал ее острый край, чтобы резать оптический пластик дверного окна. И ведь получилось! Сначала он сделал разрез в полдюйма глубиной и, убедившись, что это возможно, решил вырезать окно, надрезав пластик по периметру. Эти придурки увидели, что он затевает, и переполошились, а он малый толковый, не зря ведь стал такой большой шишкой в министерстве энергетики.

Мы твердо намерены попасть внутрь через пару дней, и тогда, Рубен, бабуин долбаный, ты у меня поднимешься, это я тебе обещаю.

БРЕШЬ КОЕ-ЧТО НАМ ДАЛА

Эта штуковина появилась оттуда совсем недавно, кусочек зеленой ткани размером с салфетку. Самого ее появления я не видел, а заметил тряпицу, когда она уже лежала под брешью, хотя раньше ее не было. Я хотел было ее взять, но куда там… Она весит сотни фунтов, мне и приподнять-то ее не удалось. Мы с Грэмом на пару кое-как смогли сдвинуть ее по полу в сторону. Что за чертовщина? Я не схожу с ума, эта тоненькая тряпочка и вправду весит сотни фунтов.

ГРЭМ НАВОДИТ СТРАХ

Он бросил на время это дело и снова принялся колотить трубой в дверное окошко, а потом заметил, что порезал себе ладонь, да так, что здоровенный — огромадный — шмат мяса прямо так и болтался, а Грэм ухватил его зубами у них у всех на глазах — они изнутри таращились, — дернул и оторвал. Вот какой он грозный. А Карсона мы убили, не то чтобы умышленно, просто неожиданно на него напали, так получилось. Правда, на самом деле никто в этом не виноват, так что все хорошо.

КТО ПОЕТ В БРЕШИ?

Голоса так прекрасны: ох, до чего же мне хочется узнать, чьи они?

СПАСЕНИЕ!!! ХАХАХАХА

Грэм этим утром умер, даже не знаю как, кто-то разорвал ему горло, пока он спал, а потом двое мужчин в желтых комбинезонах с альпинистским снаряжением появились из дверей лифта, вот так и вылезли, без предупреждения. Одного мне удалось уложить обрезком трубы, но второй оказался ловким, как горностай, и убрался прочь через люк в крыше лифтовой кабины, крича: «Не надо!»

ОРУТ ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ

Эти придурки беспрерывно тарахтят в мегафон сверху, через шахту лифта, но мне плевать, пусть хоть глотки сорвут, будь они все прокляты. Бесит другое: дверное окошко все еще держится, и эти люди, чего доброго, выживут, особенно Рубен, который должен был умереть.

Но когда сидишь у бреши, все налаживается.

День возле бреши дает такой эффект?

Вот было бы здорово, сумей я в конечном счете остаться здесь.

ДУМАЮ, Я ЗНАЮ, КТО

Маленькие призрачные девочки, вот кто поет в Бреши.


Трэвис закрыл окровавленную тетрадь и как раз уловил конец телефонного разговора Пэйдж. Самолет будет готов через двадцать минут.

Она кивнула на тетрадку.

— Думаю, вы догадываетесь, что произошло дальше. Вниз спустилась другая команда, уже с оружием.

Пэйдж помолчала, а потом продолжила:

— Голоса Бреши — это всего лишь одно из тысячи явлений, относительно которых мы пребываем в полном неведении. Их происхождение, значение, причины их воздействия на людей. Ничего этого мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем. Я часто думаю о Дэвиде Брисе. Выпускник Массачусетского технологического института, был первым на своем курсе, отец четверых детей — человек, уважаемый всеми, кто его знал. И он не смог увидеть опасности, буквально сидя напротив нее с широко открытыми глазами. Боюсь, как такое случилось, могла бы рассказать только сама Брешь.

Пэйдж повела Трэвиса обратно в холл, по направлению к открытому пространству в конце него. В контексте только что прочитанного царившая тьма казалась странной, ведь там должна была быть видна Брешь. Но, пройдя несколько шагов дальше, он понял, в чем дело. Войдя в подобное пещере помещение, они оказались перед практически заполнявшим его массивным черным сооружением, куполом высотой с трехэтажный дом.

С правой стороны у основания купола имелся лаз, примерно как у эскимосского иглу, и по приближении к нему Трэвис увидел отражавшееся на противоположной бетонной стене исходившее оттуда призрачное синевато-пурпурное свечение, то самое, которое описывал Дэйв Брис. В десяти футах от отверстия стоял простой металлический стол. Пэйдж, оставив в покое свой телефон, воззрилась на него. Трэвис, следуя за ее взглядом, посмотрел туда же.

Он думал, что она направится ко входу, но Пэйдж остановилась и взглянула на него, словно принимая решение.

— Вы ведь были копом, — произнесла она. — Детективом.

Трэвис кивнул.

— Хорошим?

Он хмыкнул.

— Вот уж кем я точно не был, так это хорошим копом.

— Про ваши преступные связи мне известно. Я спрашиваю, были ли вы хорошим копом с точки зрения профессиональных навыков? Хорошо ли справлялись с задачами, встававшими перед вами как перед детективом? Чувствовали ли потребность докопаться до истины?

Осуждения в ее голосе он не слышал. Там было нечто иное, может быть раздумье. Хотелось бы понять, почему.

— Да. В этом смысле я был хорош.

Пэйдж смотрела на него немигающим взглядом, глаза задумчиво сузились.

— Может, это в конце концов принесет пользу, — выдавила из себя она. — В конце концов, у нас нечасто случается, чтобы кто-то посмотрел на все свежим взглядом. В самолете у меня будет время рассказать вам больше, сейчас же я хочу лишь, чтобы вы поняли, каковы ставки.

С этими словами она повела его к входу в купол, перекрытому тяжелой стеклянной дверью.

Глава 19

Все равно что заглянуть в глубину, в топку. Так писал Брис. Брешь представляла собой овальной формы разрыв в воздухе, десять футов в ширину и около трех в высоту. Синие и фиолетовые щупальца света, по сути своей, если не по форме подобные языкам пламени плясали по всей длине тоннеля, имевшего три фута в диаметре и уходившего в бесконечность. Лишь на последнем ярде тоннель расширялся до размеров своего овального зева.

Под гигантским куполом, отгораживавшим остальное здание от неизвестно чего, находилась еще одна, гораздо меньшая оболочка, сооруженная над Брешью и служившая для защиты тех, кто зашел внутрь. Она представляла собой прямоугольник из стекла, более толстого, чем у герметичной двери напротив. Предназначение этого стеклянного панциря было столь же очевидным, как и библиотечная тишина в помещении. Трэвис увидел свое слабое отражение, ритмично расплывающееся по вибрирующему стеклу, и не мог не подумать о том, что злокозненные голоса Бреши заключены внутри и звучат всего в нескольких футах от него.

Всмотревшись в саму Брешь, в уходящий вдаль, превращаясь в точку, тоннель, он вдруг осознал, что этот канал притягивает к себе его восприятие словно магнит, воздействующий на железные опилки.

— Все, что можно сказать о нем, — произнесла Пэйдж, — это то, что он куда-то ведет. Куда именно, мы даже не пытаемся понять. С нашей стороны туда ничто проникнуть не может. И никакие живые существа не проникали к нам с той стороны. А вот предметы — да, появляются. В среднем по три-четыре в день, вот уже три десятилетия. Объекты.

Непосредственно под Брешью находилось нечто вроде мощного промышленного батута. Квадратной формы, пять на пять футов, с полотном, выглядевшим пружинистым и весьма прочным. Ножки устройства окружали пружинные амортизаторы. Оно явно предназначалось для того, чтобы смягчать падение любого появлявшегося из Бреши предмета, вне зависимости от того, будет он весить унцию или тонну.

Установленные внутри стеклянной оболочки камеры просматривали Брешь под двумя углами, и не приходилось сомневаться в том, что данные с них передаются на посты наблюдения куда-нибудь повыше этажа Б-51 и отслеживаются круглосуточно. Как только из Бреши что-то появлялось, об этом мгновенно извещали всех, кому положено.

— Есть объекты, которые вываливаются всю дорогу, — продолжила Пэйдж. — Десятка два наиболее часто встречающихся составляют, наверное, девяносто девять процентов всего потока. Некоторые из них находятся позади вас.

Трэвис оторвал взгляд от Бреши и обернулся. На стене висела доска со сделанной маркером надписью о том, что следующему объекту будет присвоен код 0697. Под доской и слева от нее находились металлические полки, на которых было расставлено по несколько экземпляров трех различных предметов. Один из них представлял собой нечто вроде ярко-белого шнура, чуть более толстого, чем зубная нить, около фута длиной. Один конец каждой из этих нитей был прижат к полке с помощью пресс-папье, иначе бы они улетели. Нити лениво покачивались в воздухе, словно были не тяжелее и не легче его и, похоже, совершенно избавлены от какого-либо влияния гравитации. На полках уровнем ниже находилось несколько розовых кристаллов длиной и толщиной в палец. Ничего особенно в них, во всяком случае на первый взгляд, Трэвис не видел. А вот под ними, на самой нижней полке, лежали два экземпляра того, о чем писал Брис. Зеленые тряпицы. Трэвис присел на корточки и присмотрелся к ним повнимательнее. Лежали они в основном плоско, а там, где в нескольких местах оказались сморщенными, складки на ткани выглядели тугими и жесткими, словно затвердевшие вены, будто материю притягивало к поверхности вакуумметрическим давлением.

— Попробуйте приподнять, — предложила Пэйдж.

Трэвис попробовал. Попытался взять одну из них пальцами за середину, словно мочалку для лица, но это было бы все равно, как если бы он попробовал сгрести в пригоршню саму полку. Ткань даже не шелохнулась. Тогда он ухватился за край большим и указательным пальцами и приподнял-таки этот краешек аж на целый дюйм, но на большее у него не хватило сил. Сначала его удивило, как здешним техникам вообще удалось переместить эти артефакты на полки, но потом ему на глаза попался установленный в нескольких футах в стороне цепной полиспаст со свисающим с консоли прочным захватом. Устройство, предназначенное для извлечения двигателей из автомобилей, видимо, все-таки справлялось с зелеными тряпицами.

— А Брис-то не бредил, — заметил Трэвис.

— На сей счет — точно.

Пэйдж взяла со средней полки один из розовых кристаллов.

— Мы мало что знаем и понимаем относительно Бреши, — заявила она, — но одно не вызывает ни малейшего сомнения: в технологическом смысле пребывающие по ту сторону, кем бы они ни были, опережают нас настолько же, насколько мы опережаем питекантропа.

Она уронила кристалл на высоте плеча над уровнем пола. Он, как и положено, полетел вертикально вниз, но примерно на высоте фута над уровнем пола замедлил падение, а в четверти дюйма над бетонной поверхностью завис в воздухе, испуская в направлении пола тонюсенькие лучики света. Создавалось впечатление, будто предмет, вращаясь, определяет с их помощью свое положение. Спустя секунду лучи исчезли, и кристалл приземлился со звоном, разнесшимся эхом по помещению.

— Абсолютно все, появляющееся оттуда, сбивает нас с толку, — продолжила Пэйдж. — Лучшие ученые-материаловеды мира исследовали эту ткань с помощью самых совершенных приборов, сканирующих туннельных микроскопов, позволяющих изолировать атомы. И так ничего и не выяснили. Вообще ничего за тридцать лет исследований. По их словам, похоже, что в структуре этой материи вообще нет атомов. Они назвали ее «кварковой решеткой», но это просто предположение, а даже не основанная хоть на чем-то гипотеза, к тому же она почти наверняка ошибочна.

Трэвис почувствовал, что его взгляд снова переместился к Бреши.

— Раз или два в месяц, — продолжила Пэйдж, — оттуда появляются редкие, а то и вовсе уникальные предметы вроде «Шепота». Разумеется, мы не имеем ни малейшего представления о том, как они работают, но, как правило, можем догадаться об их предназначении. Не всегда, но в большинстве случаев. Некоторые из них находят полезное применение у нас, как, скажем, медицинские инструменты, с помощью которых меня за несколько прошедших часов привели в порядок. Другие столь опасны, что главной нашей задачей становится убрать их подальше, изолировать, исключая случайный доступ. Собственно говоря, ради этого главным образом и был создан «Тангенс». Присматривать за тем, что появляется из Бреши. Различать полезное и вредное, находить применение первому и обеспечивать безопасное хранение второму.

Пэйдж умолкла и повернулась к нему. Глядя на нее, Трэвис видел, что ее глаза подернуты пеленой, и знал, что это такое, потому что сам ощущал некое подобие транса. Видимо, вблизи от Бреши этого было не избежать.

— В первый месяц после 7 марта 1978 года, — продолжила Пэйдж, — пока правительство решало, что, собственно говоря, делать с этим местом, высказывались предложения залить шахту лифта бетоном и навсегда отгородиться от всего того, что там находится и может оттуда появиться. Вне зависимости от того, насколько эти вещи могут быть полезны или опасны. На том этапе многим такая точка зрения казалась наиболее благоразумной. Мой отец, однако, с этим не соглашался и указывал, что в такой ситуации любой предмет, появившийся из Бреши, может сыграть роль бомбы с часовым механизмом: оттуда может вывалиться нечто столь разрушительное, что пять сотен футов бетона не смогут защитить от него наш мир, а люди, не зная, что там находится, не примут никаких мер.

Он оказался прав. За прошедшее время как минимум три объекта из Бреши соответствовали этому критерию. Суть дела совершенно очевидна. Специально отобранным людям, самым способным и специально подготовленным, приходится постоянно отслеживать ситуацию, чтобы не позволить Бреши ввергнуть наш мир в кошмар. Представьте себе, каковы могут быть последствия попадания отдельных объектов в руки агрессивно настроенных людей, и вам станет ясно, что стоит на кону.

Ее взгляд вернулся к Бреши.

— Это здание представляет собой, пожалуй, самое безопасное место на Земле. Оно защищает Брешь и все, что из нее появляется и может появиться в будущем. Но сейчас все висит на волоске. Это убежище недостаточно надежно. Те люди, которые меня пытали, убили моего отца и имеют сейчас в своем арсенале «Шепот», желают установить контроль над этим местом; и если в ближайший день или около того дела обернутся не в нашу пользу, они своего добьются.

Глава 20

Надо заметить, что при поверхностном взгляде, то есть при взгляде на то, что выступало над поверхностью земли, «Пограничный город» не производил особого впечатления. Всего-то-навсего тускло-красный ангар, у задней стенки которого были свалены ржавые автомобильные запчасти, а от когда-то обносившего участок штакетного забора осталось лишь несколько покосившихся столбов. Все это убожество если и выделялось, то только на фоне уходившей во всех направлениях к горизонту плоской равнины, а отходившая от него посыпанная гравием дорога тянулась на юго-запад через пятьдесят миль полнейшего запустения.

Во всяком случае, именно так эта местность и выглядела. А на самом деле этот участок пустыни таил огневую мощь, способную отразить нападение, даже произведенное американскими военными.

Трэвис стоял у открытой двери ангара рядом с Пэйдж и еще полутора десятками сотрудников, составлявших нечто вроде увеличенной версии отрядов, какие он видел на Аляске. Теперь он знал, как их принято называть: такие команды именовались отделениями, а их члены — операторами. Хотя в настоящий момент все пятнадцать операторов были в обычной одежде, а их оружие и защитное снаряжение находилось в зеленых пластиковых сумках, весь облик выдавал в них людей закаленных и хорошо подготовленных. Пэйдж выглядела под стать остальным. Вне всякого сомнения, она прошла путь с самых низов, хотя сейчас явно занимала самое высокое положение среди присутствующих.

На блекло-голубом западном небосклоне блеснула точка, вскоре выросшая в то, что Трэвис и ожидал увидеть: белый, без опознавательных знаков «Боинг-747». Его сопровождали два «Ф-16». По приближении лайнера к месту назначения они вылетели вперед и стали кружить над пустыней. Трэвис предположил, что такого рода эскорт и предосторожности «Тангенс» принял за правило после того, что произошло с самолетом, перевозившим «Шепот».

Спустя минуту «Боинг» приземлился в четверти мили от ничем с виду не примечательных зарослей кустарника, куда все отделение, включая Трэвиса, отправилось на трех электромобилях с вездеходными колесами. Похоже, на такой машине его везли и раньше, только с мешком на голове. Только когда они оказались футах в пятидесяти от самолета и почва под колесами вездеходов сделалась неестественно гладкой, до Трэвиса дошло, что все это время он видел перед собой взлетно-посадочную полосу. В бетоне содержались цветовые добавки, позволявшие ему практически сливаться с окружающей почвой, а для пущей маскировки на него были нанесены пятна, имитирующие неровности рельефа или участки, где пробивалась скудная пустынная растительность. Заметить эту площадку с самолета или со спутника было невозможно ни днем, ни ночью. Поначалу Трэвис удивился тому, как же на нее вышли пилоты, совершившие посадку, но тут и сам увидел ответ: периметр обозначался линией светильников, покрытых маскировочными пластиковыми кожухами. Правда, ни сейчас, ни в момент приземления никакого света он не заметил, но, видимо, они светили в ультрафиолетовом диапазоне, и, чтобы зафиксировать свечение, требовалось специальное оптическое оборудование.

В глубокой тени крыла «Боинга-747» открылась дверь. Член экипажа, придерживавший ее, отступил внутрь корпуса, видимо в багажный отсек. За его спиной Трэвис видел внутренний трап, ведущий на главный уровень. Если бы он исследовал потерпевший крушение «Боинг» более тщательно, то наверняка обнаружил бы нечто подобное.

Пэйдж с остальными начали сгружать оборудование с электромобилей и заносить в самолет. Трэвис, взявшись помогать им, обратил внимание на то, что среди зеленых сумок были две черные: спрашивать, с чего бы это, у него не было необходимости.

Спустя два часа они закончили погрузку, и самолет, прикрываемый с обеих сторон «Ф-16», поднялся в воздух и взял курс на северо-восток, чтобы добраться до Швейцарии кратчайшим из возможных маршрутов, через полюс.

План помещения в этом «Боинге» был таким же, как и в потерпевшем крушение. Трэвис устроился в глубоком кресле лицом к Пэйдж в отсеке, представлявшем собой практически копию того, в котором он нашел мертвую Эллен Гарнер с широко открытыми, невидящими глазами. Под крылом на восток, до границы Небраски, простиралась пустынная бурая равнина Вайоминга.

— Вы правда даже не задумывались? — спросил Трэвис.

— Простите? — не поняла Пэйдж.

— Ну, насчет Бреши: вы говорили, что даже не пытались узнать, что там, по ту сторону. В это трудно поверить.

После недолгого размышления она ответила:

— Да, конечно, все мы задумываемся, строим догадки, но нет никакого способа хоть одну из них проверить. Нет возможности сопоставить их хотя бы с точки зрения правдоподобия. Мы просто ничего не знаем.

— Кто бы ни находился по ту сторону, — промолвил Трэвис, — тоннель должен открываться и туда, к ним, не так ли? Но если так, они должны были бы это заметить. И как эти объекты туда попадают? Что, кто-то с той стороны подкладывает их туда три-четыре раза в день?

— Ну, одна из самых расхожих версий сводится к тому, что мы случайно пробили дыру в работающую систему тоннелей. Своего рода эквивалент трубопроводов пневмопочты, существующих у нас в банках. Это может быть и какая-то система доставки, исключающая транспортировку живых существ. Может быть, так, а может, иначе. «Может быть» — обычное выражение в «Пограничном городе».

— А может, вы наткнулись на мусоропровод, — высказал предположение Трэвис, — и все эти удивительные штуковины не более чем тамошний хлам?

Пэйдж улыбнулась: похоже, высказанная версия ее удивила и позабавила. Трэвис впервые увидел ее улыбку и пришел к выводу, что ради одного этого стоило отправиться в полет.

— Никогда ничего подобного не слышала, — призналась она.

— Свежий взгляд, — хмыкнул Трэвис.

Некоторое время они молчали, а потом он поинтересовался:

— А почему никто не может проникнуть туда с нашей стороны?

— В створе тоннеля наличествует сопротивление. Если вы пытаетесь что-то туда просунуть, то ощущаете встречное давление, сначала сопоставимое с силой тяжести. Но оно удваивается с продвижением на каждые три сантиметра, так что далеко ничего переместить не удается. Та рыжая женщина, которая встретилась нам в коридоре, доктор Фэган, — она как раз проделала немалую работу, изучая сопротивление Бреши. Она хочет преодолеть его и найти способ вступить в контакт с теми, кто находится по ту сторону.

Почему-то из всего, о чем они разговаривали, именно это больше всего задело Трэвиса за живое. Перспектива реального контакта с теми, кем бы они ни были, кто находился по ту сторону.

Судя по взгляду Пэйдж, она догадывалась, о чем он думает, словно это было написано на его лице. Может быть. А может, и нет. Возможно, все дело в том, что точно та же реакция имела место у всех, кто впервые сталкивался с этой идей.

— Вероятность успеха очень невелика, это даже Фэган признает, — произнесла Пэйдж. — Даже если удастся преодолеть первоначальный барьер, возникнет масса препон, сопряженных с различными областями науки: общей теорией относительности Эйнштейна, расширением времени — всем тем, что мы способны описать математически, но едва ли понимаем по-настоящему. Так или иначе, все эти расчеты приводят к следующему заключению: если мы и отправим нечто в Брешь, оно вернется обратно до того, как попадет на ту сторону. При этом может вернуться через месяцы, через годы — а может, и до того, как было отправлено. Возможно, задолго до того. — Проследив за выражением лица Трэвиса, она добавила: — Как я уже говорила, у нас в «Пограничном городе» сплошные «может быть».

Трэвис кивнул и выглянул в окно, озирая бескрайнюю равнину. Ее пересекла ведущая с востока на запад дорога, на которой почти не было движения.

— Ладно, — промолвил он, помолчав. — А что это за место, Театерштрассе, семь? Что там находится?

Пэйдж ответила не сразу:

— Тут не столько важно, что там находится, сколько — что представляет собой само здание.

— А что оно собой представляет?

Снова последовала пауза, а потом краткий ответ:

— Оружие.

Он отвернулся от окна и уставился на нее, ожидая продолжения.

— Театерштрассе, семь — это то место, где все должно решиться, — сказала Пэйдж. — Это средоточие всего, что затевают наши враги. Если мы победим там, то победим везде. Если же потерпим там поражение… — Пэйдж осеклась, не желая говорить, а может быть, даже думать о такой возможности.

— Чтобы все это не казалось бессмыслицей, мне нужно начать с самого начала, — промолвила она после паузы. — Изложить вам суть дела.

Пэйдж снова задумалась, видимо, на сей раз о том, как лучше это сделать, а потом повела рассказ:

— Тогда, весной 1978 года, имели место два странных события. Одно, как вам уже известно, произошло в пяти сотнях футов под землей, в Вайоминге, а другое — в пяти сотнях футов к югу от Пенсильвания-авеню. Наиболее могущественная бюрократия в мире выступила с самой ценной инициативой в истории, решив ограничить собственное влияние.

По прошествии нескольких недель после катастрофической попытки запуска Гигантского ионного коллайдера в Винд-Крик президент Соединенных Штатов и большая часть членов его кабинета выслушали доклад инспекторов, обследовавших место происшествия. Угодившие в ловушку сотрудники министерства энергетики были госпитализированы и освобождены от исполнения обязанностей. Они дали подписку о неразглашении и получили лечебные отпуска, обещавшие, похоже, затянуться надолго. Рубен Уард так и остался в коме: его доставили в больницу Джонса Хопкинса, и никаких изменений в его состоянии не наблюдалось.

Третьего апреля на месте происшествия побывала первая научная экспедиция. Она установила, что под Брешью (этот термин устоялся уже к тому времени) скопилось более девяноста извергнутых ею предметов.

Если до того момента еще не для всех знакомых с возникшей проблемой было очевидно, насколько она масштабна и сколь осторожного подхода требует, находки и выводы экспедиции прояснили картину. На восьмидесяти семи страницах доклада, представленного ею после первого осмотра, слово «опасность» появлялось более двухсот раз.

После получения доклада наиболее приближенные советники президента принялись обсуждать программу предполагаемых действий по вполне предсказуемым направлениям. Речь шла в первую очередь о соблюдении режима секретности, о том, до какой степени можно поделиться информацией с Конгрессом, о том, кто из оборонных подрядчиков может быть допущен к работам и как распределить их роль в использовании этого неожиданно возникшего нового ресурса. Ясно, что фирмы, проявившие наибольшую щедрость в ходе избирательной кампании, окажутся в очереди первыми, но насколько вообще длинна будет эта очередь? Будет она состоять из двух компаний? Или все-таки из трех?

По прошествии нескольких часов такого рода дискуссии президент обратил внимание на человека, почти не принимавшего в ней участия. То был Патрик Кэмпбелл, профессор Массачусетского технологического института и в свои тридцать три года самый молодой член Совета по науке.

— Вы, похоже, не согласны? — заметил президент.

— Не согласен.

— Тогда выскажите свои соображения.

Кэмпбелл выдержал паузу, подыскивая правильные слова, а потом сказал:

— Неужели кто-то из вас и вправду верит, будто мы сможем удержать все это в тайне?

Он помолчал несколько секунд, словно ожидая возражений. Таковых не последовало.

— Давайте посмотрим, как обстояло дело с данными по проекту «Манхэттен»: уж если что и старались сохранить в секрете, так это их. Ну и долго это удавалось делать? Два года. Всего два года — и русские уже знали все, что требовалось для разработки собственной ядерной бомбы. А теперь подумайте о том, сколько сведений им нужно было добыть у нас тогда, и сравните с нынешней ситуацией, когда требуется установить всего два факта: сам факт существования Бреши и то, что она возникла в результате попытки запустить коллайдер. Разжиться дополнительной информацией, которая может им понадобиться, и вовсе не составит ни малейшего труда. Первые публикации о ГИКе появились в «Сайентифик америкэн» еще за пять лет до того, как мы завершили его сооружение.

— То, что Россия создаст свою собственную Брешь, конечно, проблематично, но… — подал голос вице-президент.

— Россия, Китай, Индия, Северная и Южная Кореи, Израиль, Германия, Британия, Япония, Саудовская Аравия, — продолжил его мысль Кэмпбелл. — Возможно, я еще многих упустил, но все перечисленные страны имеют полную возможность произвести такой же прорыв в рамках ближайшего десятилетия. Скажем прямо, десять лет нам потребовалось потому, что это был проект министерства энергетики: займись им министерство обороны, коллайдер был бы построен вдвое быстрее. Думаю, следует ожидать, что перечисленные ранее страны будут действовать в этом направлении с максимальной поспешностью.

Он махнул рукой на лежавшую перед ним копию доклада.

— Вы хотите, чтобы этим долбаным дельцем занялись все самые опасные оборонные компании десятка стран?

Даже через много лет Кэмпбелл не переставал удивляться: неужто и правда тогда, ввернув вовремя крепкое словечко, ему удалось спасти мир? Конечно, доклад и сам по себе вызывал основательную нервозность, так что после его своевременного вмешательства обсуждение приобрело иной характер и на прежнюю стезю больше не возвращалось. Он просто озвучил их собственные страхи. Вот и всё. Указал на них и ткнул в них носом.

Естественно, что под конец президент обратился к Кэмпбеллу с неизбежным в такой ситуации вопросом: какую конкретно альтернативу предлагает он сам?

Ответ у Кэмпбелла имелся. Перво-наперво лишить другие страны побудительных мотивов к созданию собственных Брешей, то есть поделиться с ними информацией об уже существующей. Провести тайную встречу руководителей держав, обладающих соответствующими возможностями, с непременным участием наиболее уважаемых ученых, но без привлечения воротил военно-промышленного комплекса. Проявить откровенность, честность. Забыть обо всех политических разногласиях ради главной задачи: уберечь мир от хаоса. Брешь должна быть передана под контроль единой международной организации, которая служила бы интересам человечества в целом, а не какой-либо страны или группы стран. Разумеется, эта организация должна быть сформирована из людей с безупречной репутацией, как научной, так и этической, причем под этикой в данном случае следует понимать приверженность реальным, общечеловеческим ценностям и потребностям, а не догматическим предписаниям какой-либо культуры или религии. Разумеется, объявлять о вакансиях, проводить открытые конкурсы ни в коем случае нельзя. Напротив, организация должна сама отыскивать достойных кандидатов на пополнение своих рядов, присматриваться к ним, изучать и лишь после этого брать на службу. Страны-участницы должны обеспечивать защиту и финансирование организации, но не вмешиваться в ее работу. Это касается даже Америки.

— Но Брешь находится на нашей территории, — указал министр обороны. — И то, что ее создало, было построено за наш счет.

— Это, конечно, увеличивает степень нашей ответственности, — указал Кэмпбелл, — но послушайте, чем сильнее мы будем настаивать на своих особых правах, тем выше будет вероятность того, что какая-нибудь другая сверхдержава заявит: «Ладно, ребята, проехали: забавляйтесь со своей игрушкой, а мы соорудим собственную, которой будем распоряжаться по нашему усмотрению». И как только так поступит хоть одно государство, остальные последуют его примеру. Единственный способ предотвратить такое развитие событий — это соблюдение равноправия. Подумайте о том, насколько благодарны были бы мы, поступи так кто-то из них. В том случае, если бы подобное произошло у кого-то из них.

— Я не верю, чтобы какая-либо другая страна сделала это, — заявил президент.

— Я тоже, — отозвался Кэмпбелл. — Именно поэтому за вами в истории сохранится особое место.

Разумеется, в тот же день дебаты не завершились, но все решения, принятые в течение весны и лета 1978 года, лежали в русле, намеченном Кэмпбеллом. Организация, наделенная полномочиями по надзору над Брешью, получила название «Тангенс». Задачи ее были просты: наблюдать и исследовать все, что оттуда появляется, изучать результаты и делать, насколько это возможно, научные заключения, расширяя человеческие познания, не допуская превращения Бреши в объект соперничества противоборствующих сил.

И до поры до времени это срабатывало.

У истоков «Тангенса» стоял один из наиболее влиятельных сторонников идей моего отца Аарон Пилгрим, советник президента по вопросам науки и один из авторов первоначального проекта ГИК. Как и мой отец, он занял в «Тангенесе» один из высоких, ответственных постов и, по общему мнению, являлся самым одаренным сотрудником организации. Особенно силен он был в выяснении предназначения редких и уникальных объектов, появлявшихся из Бреши. Со временем их, по умолчанию, стали в первую очередь предъявлять для ознакомления Аарону Пилгриму.

Пэйдж помедлила, глядя за окно, на пропекаемую жарким солнцем равнину.

«Шепот» вывалился наружу летом 1989 года. Ключ прилагался отдельно, но этот объект даже в неактивированном состоянии был чертовски опасен. Деструктивный аспект его сущности действовал постоянно, ключ лишь добавлял к этому интеллектуальную составляющую. Первый сотрудник, прикоснувшийся к нему голыми руками, убил двух лаборантов, а потом ухитрился покончить с собой, пробив себе горло авторучкой. Но, обогатившись интеллектом, «Шепот» способен инициировать столь же убийственные и самоубийственные деяния уже в масштабах всего мира.

Трэвис попытался воскресить в памяти мгновения, когда он был одержим объектом, но ничего не вышло. Несколько часов, непосредственно предшествовавших допросу, сохранились в ней смутно, а все остальное оказалось стертым. Правда, он еще мог припомнить, как описывал происходившее с ним, отвечая на вопросы, но даже эти воспоминания потускнели.

Пэйдж поняла, в чем дело, по выражению его лица.

— Это со всеми так, никто ничего не помнит, — промолвила она. — Еще несколько часов, и без напоминания со стороны вы даже не вспомните, что вообще к нему прикасались. Почему это так, мы без понятия.

— Но почему он спас мою жизнь? — задался вопросом Трэвис. — Я имею в виду, от убийцы-невидимки?

— Ну, насколько мы вообще способны в этом разобраться, он действует по следующей схеме. В первую очередь откликается на самые насущные потребности того, кто с ним связывается. Чем настоятельнее нужда, тем лучше. Ну а в вашем случае настоятельнее всего была потребность в спасении, вот он и помог вам убить того, кто на вас нападал. А потом — правда, тут я уж позволяю себе некоторые догадки — одарил вас способностью понимать язык, надпись на котором вы видели у меня на стене, потому что это тоже необходимо, если мы собираемся предотвратить надвигающееся бедствие.

— Но моя это надобность или ваша?

— Сейчас это всеобщая надобность.

То, как Пэйдж это сказала, не оставляло места ни для малейших сомнений.

— Ну а потом-то что? — спросил он. — Правильно я понимаю, что сначала «Шепот» откликается на нужду пользователя, а потом начинает втягивать его в свои делишки?

— Что-то в этом роде. Может поиграть с человеком некоторое время, открыть ему, скажем, некоторые чувствительные моменты из прошлого, посыпать соль на старые раны… Возможно, с этой целью он использует голос, извлеченный из человеческой памяти, тот, который способен произвести наиболее сильное эмоциональное воздействие. Но да, в конечном счете он довольно скоро обращается к собственным целям, а они всегда одинаковы: причинить миру настолько много вреда, насколько удастся. И чем скорее, тем лучше.

— Лихо!

— Мы все это поняли на достаточно раннем этапе. Опасность выглядела столь очевидной, что было принято решение спрятать «Шепот» подальше и не производить с ним никаких исследований. Однако эти исследования сулили такие потенциальные возможности, что их просто нельзя было игнорировать. «Шепот» всеведущ. Ему известно все обо всем. Он знает точное число травинок, растущих в настоящий момент на равнинах Канзаса, длину, угол наклона и изгиб каждой из них, и то, как этот угол изменится, если ветер усилится на полмили в час. Знает средство от рака. Знает средства от всех болезней.

— Я так понимаю, вы его спрашивали?

— Спрашивали. Доставляли больных на последней стадии рака и давали его подержать. Должно бы сработать, верно? Ан нет, ничего не получалось. То ли он не находил их потребность такой уж настоятельной, то ли…

Она помедлила, но потом вздохнула и произнесла:

— Или просто не хотел рассказывать нам такие вещи.

Трэвис ждал от нее продолжения, но Пэйдж снова отвернулась и посмотрела в окно. Возможно, этот разговор воскресил в ней давний страх перед загадочным и опасным предметом.

— Вы, надо думать, не помните, — сказала она, помолчав, — но, когда он переходит от помощи в решении насущных проблем к попыткам уничтожить мир, изменяется его свечение.

Трэвис этого действительно не помнил, но принял ее слова на веру.

— Цель нашего исследования — исследования, проводившегося Аароном Пилгримом, — состояла в том, чтобы, если можно, найти возможность расширить первую, позитивную часть деятельности «Шепота». Найти возможность для пользователя контролировать ситуацию и не позволять объекту переходить к следующей, разрушительной стадии. Пилгрим был единственным, кому удалось добиться на этой стезе каких-либо успехов. Со временем он научился удерживать контроль над «Шепотом» несколько минут подряд. А потом и неопределенно долго. Это удавалось ему благодаря какому-то сочетанию сосредоточенности и… кто знает? Он говорил, что и сам толком не знает. Просто входил туда, брал объект под контроль и сохранял его столько, сколько требовалось.

— Но средство от рака так и не получил, — заметил Трэвис.

Пэйдж немного помолчала.

— Сейчас, оглядываясь назад, мы понимаем, что понятия не имеем, что он там ему говорил на самом деле, — промолвила наконец она, и Трэвис понял, чем вся эта история обернулась.

— Не было никаких настораживающих признаков. Ни малейшего ощущения того, будто с ним что-то не так. Он сделал свой ход в 1995 году, проработав с «Шепотом» шесть лет. Отключил защитную систему «Пограничного города» и покинул его, убив при этом восемь человек из службы безопасности. С собой Пилгрим захватил три объекта. Одним был костюм-невидимка, который вернулся к нам нынче утром. Другим — «Шепот». О последнем я расскажу потом. Он важен. Он остается вне досягаемости и, должно быть, является частью его плана.

— Установить контроль над «Пограничным городом»?

Она кивнула.

— Да, тогда, в 1995 году, сделать это в одиночку ему, разумеется, было не под силу. Последовавшие четырнадцать лет он провел, работая над созданием собственной организации, которую можно назвать темным двойником «Тангенса».

Пэйдж встретилась с ним взглядом, и он увидел, что, даже умирая, она не выглядела столь горестно.

— В «Пограничном городе» хранятся такие объекты, что возможности любой армии мира в сравнении с ними просто смешны. Пилгрим знает, как с ними обращаться, и, надо думать, некоторые из его людей тоже. Если они проникнут внутрь и установят контроль над зданием хотя бы на полчаса, возможности остановить их уже не будет. Мир окажется в их власти. И какие бы долбаные планы они ни вынашивали, шести с половиной миллиардам людей придется испытать все на себе.

Еще несколько дней назад Трэвис просто не поверил бы ни во что подобное. Но теперь верил всему.

— Аарон Пилгрим превратился в самую разыскиваемую персону в истории, — продолжила Пэйдж. — Разведывательные службы всех государств — учредителей «Тангенса» объединили свои ресурсы, знания и усилия, но ничего не смогли добиться. Шли годы. Чем дольше Пилгрим не предпринимал никаких шагов, тембольшую нервозность это порождало. Он пребывал неизвестно где, расставляя фигуры для партии, которая вызревала в его уме и которую намеревался сыграть по своим правилам, когда сочтет нужным. И это обещало стать чем-то грандиозным, не так ли? Он мог полагаться на помощь «Шепота», мог получить любую требуемую информацию, а учитывая, что знания — сила, располагал любыми нужными средствами и влиянием. Он располагал всем этим, но тратил годы на подготовку к осуществлению своих замыслов, в чем бы они ни заключались. Думаю, вы представляете себе, какого страху это на нас нагоняло. Ощущение такое, будто кто-то стоит у вас за спиной с рогаткой. Вы не видите его, но знаете, что чем больше проходит времени, тем дальше он оттянет резинку и тем сильнее будет выстрел. После пяти лет бесплодных усилий разведывательного сообщества и поисков «Тангенс» счел их дальнейшее продолжение бесполезным.

— Они решили заняться поисками сами, — догадался Трэвис.

Еще один кивок.

— Это произошло примерно в то время, когда я, в двадцать лет, присоединилась к организации. Отец хотел, чтобы я занималась научными исследованиями, пребывая в безопасности «Пограничного города». Поначалу я и сама строила такие планы, но, осознав, как важна вновь создаваемая программа, решила принять в ней участие. За образец мы взяли Оперативное управление ЦРУ с добавлением всех тех возможностей, которые предоставлялись технологиями Бреши. Такого рода действий Пилгрим от нас не ожидал, а если «Шепот» и рассказал о них, этого было недостаточно, чтобы помочь ему.

— Почему вы так решили?

— Потому что это сработало. Мы стали перехватывать инициативу. Захватили некоторых его людей, нескольких даже взяли живыми. Допросили. Несколько продвинулись вперед. Так и действовали, постепенно подбираясь к нему.

— Неужели этот Пилгрим все время пребывал в бегах? — поинтересовался Трэвис, но тут же сам сообразил, каков будет ответ. — Ох!

— Театерштрассе, семь, — подтвердила Пэйдж, видя, что он и сам все понял. — Весь его замысел оказался накрепко связанным с определенным местом. Конечно, задним числом говорить легче, но в принципе мы могли и раньше подумать о Цюрихе… ну, по крайней мере о Швейцарии. Информационная безопасность — как нигде больше на земле. Нет места, где можно было бы лучше укрыть серьезное, дорогостоящее предприятие. Мы выяснили его местонахождение 17 мая 2005 года и тут же нагрянули туда, чтобы накрыть его на месте. Он все же ускользнул, но в такой спешке, что даже бросил «Шепот» вместе с некоторыми своими людьми, которых мы захватили и заставили говорить. Почти все, что нам известно об этом месте, выведано от них. Они поведали нам, что назначение Театерштрассе, семь, далее я цитирую: «…постоянно препятствовать попыткам «Тангенса» ограничить всемирное влияние Аарона Пилгрима». А еще от них нам стало известно, что это не просто здание. Это оружие. И когда мы явились туда и остановили его, оставалось всего три часа до приведения этого оружия в действие.

Повисла тишина. Был слышен лишь гул моторов и мягкое трение воздуха за окном.

— Три часа, — произнес Трэвис.

— Три часа.

— В это очень трудно поверить.

— Да, — сказала Пэйдж.

— Невероятно.

— И тем не менее есть факторы, позволяющие счесть это правдоподобным. В последние несколько месяцев перед обозначенным им сроком его люди проявляли необычайную активность, приобретая здесь и там припасы и предметы первой необходимости в таких масштабах, что этого трудно было не заметить. В то же самое время Пилгрим знал, что мы идем по следу и подходим все ближе. Ясно, что при этом он несколько заторопился, утратив отчасти осторожность, присущую ему до тех пор. Все это помогло нам.

— Все понятно, но три часа… — Трэвис покачал головой. — Знаю, всякое дерьмо случается, но таких совпадений почти никогда не бывает.

— Альтернатива выглядит еще менее вероятной. Тогда получается, будто он сам захотел, чтобы мы нагрянули туда, выставили его из убежища, в котором он десятилетие вынашивал свои планы, и заставили бежать, бросив при этом даже «Шепот», который он за это время наверняка привык считать чем-то вроде своего второго мозга. Да он скорее согласился бы лишиться глаз и ушей, чем этого предмета.

Эти доводы прозвучали убедительно.

— Таким образом, четыре года назад Театерштрассе, семь оказался под контролем «Тангенса», — проговорил Трэвис. — Я так понимаю, ваши люди внимательно изучали все, что наворотил Пилгрим там, внутри.

— Круглые сутки, семь дней в неделю — с того момента, как мы туда попали.

— Ну и какого рода это оружие? Как оно действует?

— Знаете, почему мы туда летим? По той простой причине, что даже сподвижники Пилгрима не имели об этом ни малейшего представления. Впрочем, как и мы.

Снова воцарилось молчание. Относительно отдельных вертевшихся в голове вопросов у него уже возникли догадки, но лишь некоторые.

— Причина, по которой это нам неизвестно, очевидна, — промолвила Пэйдж. — Пилгрим не сам разработал это оружие. Его создал для него, исходя из его целей и надобностей, «Шепот». На протяжении десяти лет этот проект воплощался в жизнь, встраиваясь, возможно, в каждый кубический дюйм девятиэтажного здания, стоящего на берегу Цюрихского озера. Это технология иного мира, соединенная с компонентами, созданными человеческими руками. Конечно, это умный ход — построить нечто подобное, используя возможности «Шепота», однако тут, с точки зрения Пилгрима, имелась и обратная сторона.

— Эффект памяти, — промолвил Трэвис.

Пэйдж кивнула.

— Вот именно. Невозможность запомнить, что говорил «Шепот» в прошлый раз: это чертовски усложняло следование его инструкциям. Поэтому Пилгрим начал эти инструкции записывать, а чтобы такого рода записи не сказались на безопасности проекта, «Шепот» научил его языку, на котором никто другой читать не мог.

Сейчас наконец в голове Трэвиса все фрагменты мозаики сложились вместе.

— Здание испещрено письменами, — сказала Пэйдж. — Я могла бы прямо сейчас продемонстрировать вам тысячи снимков, но в этом нет смысла: лучше увидеть все самому на месте. В том виде, в каком они нанесены.

— Вы надеетесь, что я смогу помочь вам понять, в чем там дело, — произнес Трэвис. — А вы, основываясь на этом, обезопасите объект?

— Скорее мы молимся о том, чтобы вы могли нам помочь. Но в остальном — да, верно.

— Могу я спросить нечто, напрашивающееся само собой?

Пэйдж слегка улыбнулась, угадав вопрос.

— Почему мы попросту не сровняли здание с землей? На то есть причина, и вы сами это поймете, когда попадете туда. И защитить его при этом мы тоже не в состоянии. Сейчас не в состоянии. И даже размести мы на подступах к нему бронетанковую дивизию, это не имело бы никакого значения. У него есть «Шепот». Этот козырь бьет все. Даже другие объекты, в чем вы имели возможность убедиться на Аляске.

Трэвис ее понял.

— Если и существует какой-либо способ добиться нужного результата, — а какой-то способ существует обязательно, — то о нем, разумеется, осведомлен «Шепот». Подумайте об этом как об игре в камень, ножницы, бумагу, но имея в виду, что «Шепот» способен разрезать камень, как алмаз. Он попросту побивает все. Если Пилгрим желает вернуться на Театерштрассе, семь, и привести в действие оружие — а давайте предположим, что, скорее всего, именно это ему и нужно, — то он так и сделает. Если мы не уничтожим оружие раньше его.

Стих IV Октябрьская ночь 1992 года

Трэвис тут же осознает, что его прорыв получился весьма удачным. Машина, которая остановилась перед развлекательным центром у дальней стены гостиной, прижала к телевизору с огромным экраном кушетку и того, кто на ней лежал. Мэнни Райта, малого в шесть футов пять дюймов ростом и, наверное, четыреста фунтов весом. Телохранителя владельцев дома и единственного человека, постоянно жившего там вместе с ними. У него сломана спина. Даже в таком состоянии он пытается дотянуться до пистолета сорок четвертого калибра, что находится в кобуре у него на поясе. Но не может.

Трэвис думает о том, что Эмили была, скорее всего, убита руками Мэнни по приказу его хозяев. Но думает недолго, поскольку ответ очевиден. Он нацеливает свой ствол тридцать второго калибра Мэнни в лицо.

У Мэнни нет сил набрать достаточно воздуха, чтобы взмолиться о пощаде. Об этом молят только его глаза. Отчаянно. Но напрасно.

Трэвис сбоку, так, чтобы выстрел прошил лицо, приставляет пушку к правому глазу Мэнни и нажимает курок. Выстрел вырывает у него оба глаза и сносит переносицу, оставив в верхней части физиономии кровавый кратер, но при этом, к величайшему удовлетворению Трэвиса, Мэнни не теряет сознания, и у него даже хватает дыхания, чтобы издать звук. Горестный, полный жалости к себе, как если бы он кричал: «За что?» Трэвис был бы не прочь простоять здесь целый час, слушая эти стоны, однако вместо этого наклоняется, забирает пушку сорок четвертого калибра и оставляет Мэнни умирать как он есть — ослепленного и издающего стоны.

Ведь в конце концов Трэвис явился сюда нынче ночью вовсе не ради Мэнни. Его главной целью являются хозяева дома, люди, принявшие решение убить Эмили.

Трэвис выходит в широкий, вымощенный камнем коридор, что ведет в хозяйскую спальню, где его ждут собственные мать и отец.

Глава 21

День проскочил быстро, поскольку, пролетая на восток над Канадой и Северной Атлантикой, самолет пересекал часовые пояса. Пэйдж вручила Трэвису два тонких отчета, по одному на каждый из объектов, взятых ими с собой в путешествие.

Тех, которые находились в черных переносных футлярах.

ОБЪЕКТ ИЗ БРЕШИ

0118—«МЕДИК».

КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ,

ПОЯВЛЕНИЕ ИЗ БРЕШИ: 15 июля 1981 г. 15–07:31 УНИВЕРСАЛЬНОЕ СИНХРОНИЗИРОВАННОЕ ВРЕМЯ.

ФИЗИЧЕСКИЕ ПАРАМЕТРЫ: Масса «Медика» составляет 1,31 кг. Длина 1,5 см, высота 8,1 см, ширина 3,0 см. Внешне имеет сильное сходство с пистолетом. Конструктивно прост: ствол, рукоять, спусковой крючок с предохранительной скобой.

Цвет черный.


ФУНКЦИЯ: Локализованное, чрезвычайно ускоренное заживление повреждений биологических объектов. Испускает из ствола поток излучения, покрывающий с расстояния примерно в 15 см площадь диаметром в 30 см. Излучение представляет собой сложную смесь частиц, большая часть которых опознаваема или известна современной науке. Результатом является незамедлительная гибель всех вредоносных микроорганизмов и полное свертывание контактирующей с воздухом крови менее чем за секунду. Чрезвычайно полезно для борьбы с инфекциями и отчасти для заживления серьезных ран.

Продемонстрировал работоспособность, будучи испытан на людях, млекопитающих и позвоночных в целом. При испытании на беспозвоночных лечебного воздействия не выявлено.


ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ОБЪЕКТА: Отсутствует.


ОГРАНИЧЕНИЯ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ:

Применение «Медика» при попытке заживления слишком тяжелых ран может быть чревато осложнениями.

ОБЪЕКТ ИЗ БРЕШИ

0353—«УДВОИТЕЛЬ»

ПОЯВЛЕНИЕ ИЗ БРЕШИ: 24 января 1991 г. 14:50 УНИВЕРСАЛЬНОЕ СИНХРОНИЗИРОВАННОЕ ВРЕМЯ.

ФИЗИЧЕСКИЕ ПАРАМЕТРЫ: Масса удвоителя 7,85 кг. Длина 18,2 см, высота 5,1 см, ширина 5,1 см. Цвет черно-желтый. По форме напоминает большой квадратный в сечении фонарь с линзами по обе стороны.


ФУНКЦИЯ: Будучи включен, «Удвоитель» испускает отдельный конус света с каждого конца. Желтый конец светится желтым светом, черный конец — ультрафиолетовым. Оба конуса испускаются линзами, расширяются и резко обрываются на расстоянии чуть больше 1,5 м.

Все, оказывающееся внутри конуса желтого света дольше чем на 3,44 секунды, подвергается физическому клонированию. Копия предмета возникает внутри ультрафиолетового конуса. Дублирование происходит практически мгновенно, в промежуток времени, не превышающий смену кадров в цифровом видео, то есть менее чем 0,066 секунды.

Копия практически идентична оригиналу, вероятно, вплоть до атомного уровня. Показательно, что в ходе эксперимента с дублированием компьютера-ноутбука возникший двойник имел не только те же технические характеристики, что и оригинал, но сохранил всю информацию, включая пароли и коды. Полноценно копируются химические вещества и соединения любой сложности, копии патронов отстреливаются нормально, скопированные продукты питания, скормленные подопытным животным, не произвели какого-либо вредоносного эффекта. При копировании зажженной зажигалки «Зиппо» двойник возник горящим.


ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ОБЪЕКТА: Отсутствует.


ОГРАНИЧЕНИЯ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ:

(1) Не воздействует на большинство объектов из Бреши. По последним (на 16 ноября 2008 г.) данным испытаний, успешному дублированию подверглись только пять нижеперечисленных объектов: Объект 0001 (Тяжелая тряпица), Объект 0004 (Черепок), Объект 0012 (Колпачок), Объект 0028 (Летучая проволока), объект 0051 (Инерционная планка).


(2) Живые существа могут подвергаться копированию, но во всех проведенных к настоящему моменту опытах копии появлялись уже мертвыми. При вскрытии никакой конкретной причины смерти не обнаруживалось. Подопытные животные (из этических соображений опыты проводились только на лабораторных мышах и крысах) никаких повреждений не получили. По достигнутому в «Тангенсе» общему соглашению, на людях данный объект не испытывался.


Когда Трэвис закончил чтение документов, Пэйдж открыла ноутбук и развернула к нему экраном.

— Здесь тестовый материал по последнему объекту, захваченному Пилгримом, — пояснила она. — Он не уникален, за время существования Бреши таких появилось уже четыре. Один из них у него. Это, конечно, не «Шепот», но вещь в своем роде сильная.


Она запустила видеоплеер, и на экране появилась абсолютно белая комната с металлической клетью размером не больше обезьянника-одиночки для пьяниц в каком-нибудь захолустном полицейском участке. На экране появился лысеющий мужчина лет сорока, державший в руках оранжевый куб дюймов примерно шести в поперечнике. На нем имелись какие-то знаки, вытравленные черным символы, которые, из-за того что камера находилась далековато, было не разобрать. Впрочем, это не имело значения: Трэвис сразу понял, что это не те письмена, которые он видел на стене Пэйдж. И уж конечно же, вовсе не английский.

— Сегодня 4 октября 1986 года, — произнес лысеющий мужчина. — Видеодемонстрация объекта 0205 «Арес».

С кубом в руках он вошел в клетку, закрыл дверь, запер ее с внутренний стороны и принялся манипулировать с символами, перемещая их по поверхности куба. Видимо, чтобы расположить в определенном порядке.

Камера сместилась назад, открывая более широкий обзор, что позволило увидеть с дюжину зрителей, сидевших перед клеткой на стульях. Ближайший из них находился футах в десяти. Народ был разный: мужчины и женщины, молодые и средних лет, одеты обыкновенно. В них не было ничего особенного, если не считать возбуждения. Должно было произойти нечто интересное, и они это знали.

Мужчина в клетке завершил свои непонятные манипуляции, и куб вспыхнул так ярко, что это превысило порог чувствительности камеры, отчего помещение словно бы погрузилось в сумрак. В тот же миг все зрители, кроме троих, резко вскинулись, глядя на человека в клетке с видом, похожим на изумление. А потом как один вскочили со своих стульев и бросились на него с пылом игроков в бейсбол, вознамерившихся выбить все дерьмо из представителя команды противника. Одни с разбегу налетели на клетку, словно пытаясь проломить ее своим весом; другие просовывали руки сквозь прутья, силясь дотянуться до человека внутри; третьи, вцепившись в решетку, трясли ее. Несколько человек, отступив, стали бить ногами по двери, надеясь сломать запор. Попади они внутрь, находившийся там человек был бы попросту разорван в клочья; в этом не было ни малейших сомнений. Характер движений этих людей позволял понять, что сам оранжевый куб их не интересовал: они рвались внутрь не для того, чтобы разрушить или отобрать его. Объектом их ярости был державший куб человек, до которого они и пытались добраться всеми возможными средствами. Одни садились на корточки, стараясь дотянуться до его ног, другие лезли на клетку, чтобы, просунув руки сверху, нанести удар по голове. Они хотели убить его, всего-то-навсего.

Однако, если не считать этой беспричинной ярости, все в их действиях оставалось на удивление нормальным. Не было никаких признаков превращения их в бесчувственных, подвластных манипуляциям марионеток, или какого-то звероподобного состояния сознания. Ничего похожего. То были просто чертовски разъяренные люди, жаждавшие дорваться до объекта своей ярости. Мощный выброс адреналина не помешал двоим из них обменяться репликами, после чего один попытался открыть замок с помощью ключей от машины…

Мужчина в клетке взирал на все это окружавшее его буйство без малейшего удивления. Он походил на морского биолога, находившегося в клетке среди акул.

Взгляд Трэвиса вернулся к стульям, на которых, как ему запомнилось, осталось трое зрителей. Это были люди, сидевшие дальше всего от клетки и от оранжевого куба.

Создавалось впечатление, будто у объекта имелся ограниченный радиус действия и они просто оказались за его пределами. Один из сидевших смотрел вверх: его взгляд привлекало нечто, находившееся за пределами экрана. Потом он кивнул, видимо в ответ на какую-то услышанную реплику, встал и сделал один шаг в направлении клетки. Глаза его сузились от злобы, челюсти сжались, а спустя секунду он уже бросился вперед, атакуя решетку вместе с остальными.

На этом видео закончилось.

— Я правильно понимаю, — промолвил Трэвис, — что эта штуковина как ничто другое выводит людей из себя?

— Тут имеет место какое-то воздействие на те базовые структуры мозга, откуда поступает команда «сражаться или бежать». В данном случае индуцируется ярость. Куб осуществляет два действия. Первое обозначает любого двуногого, находящегося в пределах двух футов от него, как мишень. А второе воздействует на всех, находящихся в пределах следующих двенадцати футов, пробуждая в них агрессию и обращая ее против этой мишени.

— Бьюсь об заклад, кому-то в «Пограничном городе» это знание обошлось дорого, — промолвил Трэвис.

Пэйдж кивнула, глядя в сторону. Трэвис предпочел не надоедать ей выяснением деталей.

— А что-нибудь по-настоящему хорошее из этой Бреши когда-нибудь вываливалось? Скажем, мгновенный генератор щеночков или что-то в этом роде? — поинтересовался он.

Пэйдж улыбнулась:

— Да не все так уж плохо. Если мы проживем следующие тридцать шесть часов, непременно покажу вам всякие славные вещицы.

* * *
Где-то над Гринфилдом Трэвис откинул кресло, решив отдохнуть. Через несколько минут он уже спал.

Пэйдж смотрела на него.

Спустя мгновение ей стало неловко, и она отвела взгляд, хотя в отсеке больше никого не было и видеть ее никто не мог.

Тому, что она чувствовала в отношении этого человека, Пэйдж не доверяла, и для такого недоверия у нее имелись все основания. Начать с того, что все ее чувства были непомерно обострены чрезвычайными обстоятельствами. Этот человек спас ее, причем не только спас жизнь, а избавил от ужасающих мучений: явился ниоткуда, в грохоте и пламени выстрелов, отбил у врагов, доставил, несмотря на все трудности, за пятьдесят миль и передал своим. Ее собственные воспоминания об этом броске через горы, отрывочные по причине частой потери сознания, почти не сохранили моментов, когда она шла с ним рядом: похоже, большую часть проделанного пешком пути он пронес ее на руках, словно дитя. Отчасти это просто бесило, да и как может порадовать подобная беспомощность человека, прошедшего усиленную подготовку по программе военного спецназа? Но на это накладывалось и другое ощущение, с которым Пэйдж ничего не могла поделать: ей было приятно, что ее несут на руках. Иррациональное ощущение, возникавшее на глубинном уровне и связанное с инстинктами уязвимости и безопасности. Просто с ним она чувствовала себя в безопасности.

А потом еще и поцеловала его. Господи, ну это-то ей зачем понадобилось? Не было никакой реальной необходимости в настоящем поцелуе. Он все устроил как надо, так, что с вертолета они и без этого выглядели вполне естественно. Вспоминая этот момент, Пэйдж испытывала сильное искушение списать все на беспамятство, но, будучи честна перед собой, не могла не признать, что как раз тогда находилась в полном сознании. Винты вертолета исполнили роль превосходного будильника.

Она снова посмотрела на него. Сонное посапывание, свет солнца, падающий на грудь, размеренное, колышущее складки на рубашке дыхание.

Нет, она определенно не доверяла своим чувствам. Несколько часов назад, просматривая его биографию на экране своего карманного компьютера, Пэйдж испытала такое ощущение, будто ей врезали под дых, а уже в следующий миг поймала себя на том, что пытается найти всему тому, что содеял и кем был этот малый в прошлом, если не оправдание, то объяснение. Хорошо еще, что ее не угораздило высказать свои соображения вслух, выставив себя не в лучшем свете перед сотрудниками.

И на все это накладывалось событие, которое она, похоже, вообще пока еще не осмыслила.

Смерть отца.

Даже сейчас Пэйдж не плакала. Не плакала с самой первой своей реакции еще там, на поляне. Она устала. Ей стоило слишком больших усилий даже просто понять, что это случилось, не говоря уж о большем. Да и было это слишком огромно, столь огромно, что ей трудно было осознать масштаб случившегося.

Но в конце концов всему свое время. Вряд ли стоит что-то форсировать. Во всяком случае, сейчас ей и самой не помешало бы немного поспать.

С этой мыслью Пэйдж встала и вышла из отсека поискать для себя подходящее место.


Почувствовав, как кто-то потряс его за плечо, Трэвис удивился. Он что, спал? По ощущениям не похоже. Открыв глаза, Трэвис увидел над собой Пэйдж, вокруг ее головы расходился свет потолочных светильников маленького помещения. Снаружи царила тьма, каждые несколько секунд прерывавшаяся вспышками бортовых огней самолета.

— В пять часов посадка, — сообщила Пэйдж.

Трэвис кивнул. Она покинула отсек и заговорила с кем-то в коридоре.

Самолет начал снижение, заходя на посадочную полосу аэродрома ВВС Швейцарии Мейринген. Бетонная полоса была зажата между горными кряжами, что вызывало неприятные ассоциации.

Спустя десять минут Трэвис ступил на бетонку и вдохнул свежего горного воздуха. Над скалистыми вершинами ярко сияли звезды.

Двухвинтовой вертолет — «Чинук», вспомнилось ему название, — уже дожидался на полосе с работавшим вхолостую двигателем. Отделение выгрузило снаряжение, и спустя пять минут они уже снова находились в воздухе, держа курс над гористой местностью на север, в направлении Цюриха. И того, что ждало их на Театерштрассе.

Глава 22

Цюрих оказался примерно таким, каким Трэвис его себе и представлял. Он сидел рядом с Пэйдж в последнем внедорожнике автоколонны, петлявшей по улицам, направляясь к сердцу города. Четко вырисовывавшиеся под темным небом старинные здания спускались к воде, где впереди внизу проступали из тумана строения, обрамлявшие береговую линию. По улицам города расползались серые клочья тумана, в который автоколонна нырнула как раз перед поворотом на Театерштрассе.

Впереди и справа, словно вырастая прямо из воды, высился единственный на несколько прибрежных кварталов девятиэтажный дом. Пэйдж и остальные в машине, возможно, сами того не осознавая, отреагировали на его появление. Руки непроизвольно подтягивали застежки бронежилетов, покрепче перехватывали оружие. Пальцы нервно постукивали по подлокотникам.

Операторы отделения надели боевое снаряжение на борту «Чинука». Спрашивать, не найдется ли чего-нибудь и для него, Трэвису не пришлось. Нашлось. Помимо кевларовой брони его снабдили крохотным наушником и микрофоном, которые уже были включены и настроены на волну команды. Оружие ему тоже дали — такую же винтовку, как и у остальных. Такую же, из какой он уже убивал, стоя на коленях у земляной ямы на Аляске.

Пэйдж позвонила по сотовому в «Пограничный город», обновляя информацию. С момента их приземления в Мейрингене она выходила на связь каждые пять минут. В настоящее время на высоте в тысячу футов над Цюрихом кружил нашпигованный электроникой разведывательный самолет «Авакс». На площадках к северу и югу от города стояли наготове шесть боевых вертолетов, а еще дальше несли дежурство «Ф-18», готовые сбить любой самолет или вертолет, появившийся без разрешения в пределах пятидесяти миль от города. Каждая дорожная камера наблюдения на много миль вокруг была оснащена особыми фильтрующими линзами, позволявшими сквозь ветровые стекла получать высококачественное изображение всех водителей на улицах ночного города и пригородов. Эти изображения передавались в информационный центр, где была установлена программа, способная немедленно опознать Аарона Пилгрима и нескольких его ближайших сподвижников. На этот случай были приведены в боевую готовность и дожидались сигнала три отделения из берлинского филиала «Тангенса».

Но Трэвис видел: ничто из этого Пэйдж не успокаивало.

Камень, ножницы, бумага.

Снаружи здание выглядело великолепно. Старинный, возносящийся к небу каменный фасад. Великолепное мощение на подходе. Поблескивавшая, ловя и отражая в тумане огни ночного города, ограда из кованого железа.

Внутри дом выглядел как жилище одержимого навязчивым неврозом, неспособного пройти мимо компьютерного магазина, чтобы не прикупить целую серию машин, и уже сделавшего это несколько сот раз.

Трэвис не был силен в компьютерах: за год, прошедший после освобождения, он этим устройством так и не обзавелся, а в те времена, когда отправился в тюрьму, слова «электронная почта» еще не вошли во всеобщий обиход. Правда, он видел, как его брат ведет свои дела прямо из дома, да и сам в последние месяцы несколько раз выходил в Сеть, посещая библиотеку Фэрбенкса, но на этом его опыт исчерпывался. Впрочем, достаточного было одного взгляда на интерьер дома 7 по Театерштрассе, чтобы понять, что навыки пользователя все равно бы ему не помогли: тут спасовали бы и конструкторы суперкомпьютеров. Возможно. Во всяком случае, «Тангенс» наверняка привлекал к работе лучших из лучших.

Начиная с фойе первого этажа, где несли караул шестеро бойцов одного из берлинских подразделений, все внутреннее пространство здания, от стены до стены, от пола до потолка, было заполнено переплетающимися проводами, кабелями, системными блоками, экранами, консолями и еще невесть какими приспособлениями, не то что предназначение, но и названия которых были Трэвису неведомы. Настоящие электронные джунгли, освещенные собственными звездами мерцающих светодиодов. То здесь, то там к стенам и потолку были привинчены вентиляторы, направленные на самые плотные скопления проводов, запущенные на максимальную скорость и, наверное, работавшие в таком режиме годами. Повсюду слышалось тихое гудение кондиционеров: тепло, излучаемое их двигателями, отводилось через встроенную систему каналов к наружным стенам.

— С тех пор как вы обосновались в здании, электричество здесь не отключалось? — спросил Трэвис у Пэйдж.

— О, нет, — ответила она так, словно он спросил, не жонглировала ли она острыми лезвиями. За этим ответом крылось больше, чем она хотела показать, и он, полагая, что достаточно скоро все равно это узнает, промолчал.

— Дом подключен к городской сети, но у него имеется и собственный аварийный генератор, достаточно мощный, чтобы обеспечить питание. Слава богу, за эти четыре года его приходилось включать лишь дважды.

Когда они двигались через фойе к лестнице, Трэвис приметил в углублении нечто, плохо сочетавшееся со всем остальным убранством. Больше всего это походило на мастерскую художника. Мольберт у стены, несколько пустых холстов, сваленных в углу, покрытые пылью тюбики из-под масляных красок.

— Что это? — поинтересовался он.

— Ничего, насколько мне известно, — ответила Пэйдж. — Возможно, это осталось от прежнего хозяина, владевшего зданием до Пилгрима.

Они прошли дальше, к подножию лестницы. Электрические джунгли расползались из фойе вверх по мраморным ступеням, оплетая перила лианами кабелей и оставляя посередине проход, достаточный лишь для того, чтобы свободно пропустить одного человека. Пэйдж пошла впереди, Трэвис сразу за ней.

На каждом этаже в стороны от прохода на лестнице расходилось по полдюжины тоннелей. Какой бы цели они ни служили при Пилгриме, теперь «Тангенс» приспособил их для своих нужд. Трэвис видел, что по большей части они вели к наружным стенам, а потом вдоль них — к окнам, у некоторых из которых занимали свои позиции снайперы или наблюдатели «Тангенса».

На третьем этаже Пэйдж повела группу в сторону от лестницы по одному из таких тоннелей. Пройдя мимо трех снайперских постов, тропа снова пошла через нагромождение кабелей, аппаратуры и светодиодных индикаторов, пока не уткнулась во что-то вроде поляны — расчищенного круга диаметром около дюжины футов. В центре его находился стальной ящик размером с прикроватный сундучок. С находившегося над ним навеса спускался толстый пук проводов, уходивших в отверстие в крышке. Та была приварена к корпусу.

Выйдя на свободное пространство, Пэйдж отступила в сторону, но ровно настолько, чтобы не заслонять ему обзор. При этом, чтобы выйти из тоннеля и приблизиться к стальному коробу, ему пришлось бы сдвинуть ее с дороги.

— Ближе мы не подходим, — пояснила она. — Опыт первого обследования здания научил нас осторожности. Всего в здании пять таких ящиков, и мы даже не пытались их открыть.

— По причине полного отсутствия любопытства, верно? — спросил Трэвис.

Пэйдж криво усмехнулась.

— Ага. Ну и еще потому, что они покоятся на подставках, очень чутко реагирующих на малейшее изменение давления. Стоит нажать на крышку или положить руку на ящик, как произойдет нечто скверное. То же самое, что и в случае обесточивания здания.

И снова Трэвис не стал уточнять, что именно. Его глаза скользнули по тонким черным подложкам под углами ящика, к которым тянулись проводки.

— Следуйте за мной, — промолвила Пэйдж. — Повторяйте мои движения. Ни в коем случае не приближайтесь к ящику на меньшее расстояние, чем я.

С этими словами она шагнула на площадку и начала огибать ее, двигаясь вдоль наружной стены, опутанной проводами. Трэвис следовал за ней. Дважды Пэйдж останавливалась и указывала на провода, подведенные к сенсорным подложкам. Трэвис и так их видел, но понимал, почему она это делает.

Спустя мгновение они оказались по другую сторону ящика, и Трэвис увидел именно то, что и ожидал. Всю заднюю металлическую стенку, а также пол возле нее покрывали смутно различимые в тусклом мерцании светодиодов письмена, те же самые, какие он видел увеличенными на стене офиса Пэйдж. Подлинная надпись оказалась выполнена шрифтом размером с газетный, и сперва ему показалось, что текста тут на добрых полчаса чтения.

Но через несколько секунд он понял, что был не прав.

Там наличествовала всего одна фраза, лишь многократно, словно маниакально, повторенная. Она была начертана, быть может, тысячу раз, в разных направлениях, но слова были одни и те же. И читались просто.

ГРАВИТАЦИОННАЯ АБЕРРАЦИЯ, ВНУТРЕННЯЯ СВЯЗЬ.

Он перевел для Пэйдж предложение и рассказал про его многократный повтор. В ее реакции смешались растерянность и беспокойство, как будто это не только удивило ее, но и вывело из равновесия, причем подтолкнув в худшем из возможных направлений.

Некоторое время она молча смотрела на него, а потом уточнила:

— И это все?

— Все.

Она перевела взгляд с него на остальных, все еще стоявших в тоннеле. Один из операторов «Тангенса» — Халсет, кажется, — самый старший в подразделении, на вид лет под пятьдесят, уже вбивал эту информацию в наладонник.

Трэвис проследил за взглядом Пэйдж, обдумывавшей значение услышанного. Должно быть, за четыре года «Тангенс» подключал к работе с этим текстом лучших специалистов по дешифровке, пропускал через самые современные программы в надежде получить тысячу страниц неоценимых данных. А в итоге получили четыре слова. Причем никто понятия не имел, что, черт возьми, они означают.

— Есть еще четыре таких ящика, — сказала наконец Пэйдж. — Идем туда.

Если в ее голосе и звучала какая-то надежда, Трэвис ничего подобного не услышал.

Расчищенные площадки находились на четвертом, пятом, шестом и восьмом этажах. И площадки, и ящики имели одинаковые размеры, равно как и площадь, занимаемая надписями. Но вот сами надписи и по размеру, хотя не так уж значительно, и по содержанию везде были разными.

Расшифровывались они по порядку следующим образом:

ОПТИЧЕСКИЙ УНИФИКАЦИОННЫЙ ТЕНЗОР, ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ УНИФИКАЦИОННЫЙ ТЕНЗОР.

ШИРОКИЙ ОСЕВОЙ НУЛЕВОЙ ДРАЙВЕР, ОБРАБАТЫВАЕМЫЕ ВПАДАЮЩИЕ ГАРМОНИЧЕСКИЕ ПРИТОКИ.

СИСТЕМА РЫЧАЖНОГО ДЕЙСТВИЯ, МЕРТВЫЙ ЭФИР, ВЫХОД УСТРОЙСТВА ДЛЯ ПЕРЕДАЧИ ПОД ПРЯМЫМ УГЛОМ.

ВЫХОД СВОБОДНЫХ ЭЛЕМЕНТОВ, ПОТОК, НАПРАВЛЯЕМЫЙ НА ИЗЛУЧАТЕЛЬ С УСТАНОВЛЕННЫМ ОСЕВЫМ СОПРОТИВЛЕНИЕМ.

Задолго до того, как они добрались до последнего ящика, реакция группы в целом и Пэйдж в частности была для Трэвиса очевидна. Он никогда не видел столько тревоги и отчаяния, собранных воедино.

— Ну что ж, надо для порядка взглянуть и на последнюю штуковину, — уныло обронила Пэйдж и повела его обратно к лестнице.

На середине пролета, по пути к девятому этажу, переплетение проводов закончилось: дальше шли ничем не загроможденные ступени. На вершине лестницы находилась площадка десять на десять футов, отгороженная слева и справа стенами. Попасть в остальные помещения девятого этажа можно было только через двойные двери в дальнем конце площадки. Они были закрыты, а перед ними, словно часовой на посту, громоздилась не радующая глаз штуковина.

Трэвис увидел выходящие из отверстий в полу тонкие проводки — те самые, которые были подсоединены к подложкам, реагирующим на перепады давления, на нижних этажах: все они, как оказалось, замыкались на стоявшем на площадке устройстве. Потом он увидел и другие сенсорные подложки, просунутые в щели под двойными дверями и тоже подсоединенные проводами к тому же предмету.

Трэвис сразу понял, что это такое, хотя никогда не видел воочию подобных изделий и никак не рассчитывал когда-либо увидеть. То есть в кино, конечно, видел, но полагал, что там они не больно-то похожи на настоящие. Так оно в общем-то и было, но он все равно узнал изделие с первого взгляда. Это был конус высотой со стиральную машину, тускло-зеленого цвета, с нанесенной краской темно-красной звездой. Одна сторона устройства была открыта, обнажая сложное переплетение проводов и плат, к которым были подключены все провода, связанные с индикаторами давления на каждом этаже. Потревожить любую из подложек означало привести устройство в действие.

— У Пилгрима имеются связи, — заметил Трэвис.

— У Пилгрима имеются связи, — подтвердила Пэйдж, а потом добавила: — Ракеты русских вначале не имели такой точности, как наши, и они стремились скомпенсировать этот недостаток за счет увеличения мощности боеголовок. Это боеголовка ракеты СС-18. Во-первых, обогащенный уран. Во-вторых — тритий. Мощность заряда около пяти мегатонн. Вполне достаточно, чтобы обратить в пар все в радиусе двадцати миль отсюда.

— Теперь понимаю, почему это местечко так нервировало ваших ребят, — промолвил Трэвис.

Пэйдж посмотрела на него, и в ее глазах он увидел не подтверждение, а одно лишь опустошение.

— Нет, — сказала она, — не понимаете.

Глава 23

Спустя десять минут Трэвис стоял у открытого окна восьмого этажа, одного из немногих, не занятых снайперами. Остальные сотрудники распределились по зданию, укрепив рубежи обороны, кто у окон, кто у входов на нижнем этаже.

Трэвис смотрел на затягивающий город туман и крыши ближайших домов, вздымавшиеся над ним, словно корабли над поверхностью моря. Внизу виднелись расплывчатые, тусклые пятна уличных фонарей, а кое-где блуждающие огни фар. Доносилось эхо шагов, слышались и голоса, порой звучала английская речь. Ну, конечно, если кто и мог разгуливать по Цюриху в четверть четвертого утра, так это пьяные американские туристы! Постоянное движение, да и то весьма умеренное, наблюдалось только в нескольких милях к западу, на главной улице, пересекавшей реку и уходившей вверх по направлению к северному и южному склонам. Улице Е41, по которой они сюда добирались.

Дыхание стоявшей позади него Пэйдж выдавало ее волнение. Ему вспомнился страх, появившийся в глазах той, первой группы «Тангенса» на Аляске, когда они увидели на почве следы. Это была не трусость, а настоящий, подлинный страх. Страх, охвативший людей, которых не так-то просто напугать.

— Я ведь и вправду верила, что у нас есть шанс, — грустно заметила Пэйдж. — Надеялась, письмена расскажут нам, что надо делать, и тогда, как бы ни было трудно, мы сделаем все, что потребуется. У меня и в мыслях не было, что, обретя возможность читать надписи, мы останемся где и были — на нуле.

Ее взгляд настороженно обежал панораму города, словно там в любой миг мог разразиться Ад. Возможно, так оно и было.

— Признаться, я просто не знаю, что теперь делать, — сказала она. — Это была наша единственная надежда. Конечно, мы можем убраться отсюда, да только какая разница? Если Пилгрим добьется своего, безопасных мест не будет нигде, а оставаясь здесь, мы можем по крайней мере убеждать себя в том, что хоть что-то делаем. Хотя на самом деле это не так. В доме сорок два снайпера, но они не смогут задержать Пилгрима даже на минуту. Пока «Шепот» с ним, он всегда будет знать, что делать.

Пэйдж умолкла, и долгое время тишину нарушали лишь звуки ночного Цюриха.

— Расскажите мне, что все-таки может быть еще хуже, чем тот ядерный заряд наверху, — нарушил молчание Трэвис.

Она взглянула на него чуть ли не с облегчением: похоже, ее радовала любая возможность хоть ненадолго отвлечься от мыслей о неизбежном конце.

— Мы не думаем, будто ядерный заряд — это единственный элемент защитной системы сооружения, — сказала она. — Мы даже не считаем его главным.

Трэвис молчал, ожидая продолжения.

— Предназначение бомбы очевидно, — промолвила Пэйдж.

— Не дать никому открыть ящики, — сказала Трэвис. — И проникнуть на девятый этаж.

Она кивнула.

— Датчики давления вмонтированы и в потолок восьмого этажа, так что мы не можем прорезать отверстие и попасть наверх в обход двери. Крыша тоже защищена, так же, как и окна. Которые изнутри закрашены. Совершенно ясно, что мы не поймем, с какой целью все это делалось, пока не заглянем в ящики и на этаж, а Пилгрим этого не хочет, так что… Все просто, верно?

— Верно, — подтвердил Трэвис. — Но?

— Но на самом деле это не срабатывает. Нелогично. Это все равно что проблема одного заложника. Предположим, террорист захватил заложника и угрожает его убить, но при этом очевидно, что заложник — его единственный козырь, и, убив его, сам террорист окажется ни с чем. Мне, конечно, известны случаи, когда люди захватывали по одному заложнику, но все это были идиоты. А Пилгрим, как вы прекрасно понимаете, далеко не идиот. Не может быть, чтобы он оставил это здание под защитой одного-единственного устройства, использование которого разрушило бы и само здание, и все надежды, которые он на него возлагал. Поймите меня правильно: бомба, несомненно, взорвется, если мы совершим что-то, приводящее ее в действие. Однако Пилгрим ожидал, что мы проявим осторожность. И, полагаю, ожидал от нас кое-чего еще. Того, чего должен был ожидать, будучи весьма предусмотрительным.

Трэвис на миг задумался — и понял.

— Пилгрим полагал, что у «Тангенса» может возникнуть возможность обойти бомбу, используя возможности какого-либо объекта, появившегося из Бреши уже после того, как он покинул «Пограничный город»?

— Вот именно. Нечто подобное могло появиться вчера. Или в любой другой день. Почем ему знать, что может вдруг оказаться в нашем распоряжении? А ну как мы получим возможность видеть сквозь стены? Проходить сквозь стены? Или, например, превращать обогащенный уран в олово… Кто знает, верно?

Трэвис не стал тратить время, спрашивая, а не появилось ли что-либо подобное на самом деле. Было понятно, что не появилось, но сути это никоим образом не меняло.

— Если Пилгрим оказался достаточно предусмотрительным, чтобы оснастить здание датчиками и бомбой, — сказал Трэвис, — он должен быть достаточно предусмотрительным и для того, чтобы позаботиться о какой-то дополнительной страховке.

— О запасном заложнике, — подхватила Пэйдж. — Желательно таком, которого он не побоится пустить в расход. И это меня пугает. Я полагаю, что, даже сумей мы разобраться с бомбой и найти способ обезопасить ее, мы непременно натолкнулись бы на дополнительную страховку, какой бы уж там она ни была. — Она взглянула сквозь туман на реку, поблескивающую на фоне ночного города ленту, змеясь, утекавшую на северо-запад. — Однако сейчас ясно, что и к разрешению первой проблемы мы ничуть не ближе, чем были в самом начале.

Пэйдж отвернулась от окна и посмотрела на Трэвиса. В ее глазах, столь же прекрасных, как и полных тревоги, отражалось свечение тумана.

Пэйдж держала в руке наладонник, куда были вбиты все пять надписей, которые Трэвис прочел на ящиках. Большую часть из последних десяти минут она провела, глядя на них и пытаясь увидеть в этом хоть какой-то смысл. Сейчас она воззрилась на них снова.

А он смотрел на нее. Смотрел, как она пытается справиться с разочарованием и отчаянием и как трудноей это дается. Пэйдж выглядела так, словно пыталась разорвать опутывавшую ее проволоку.

И тут у него возник вопрос. Он не знал, почему это имеет значение, однако у него возникло такое ощущение, что имеет.

— Послушайте, если вы забрали у Пилгрима «Шепот» еще четыре года назад, как вышло, что на той неделе он оказался на борту «Боинга»? Разве его не следовало укрыть понадежнее в «Пограничном городе»?

Раздражение в ее взгляде возросло.

— Там он и находился: все четыре года мы старались получить от него нужные ответы. Пытались заставить его рассказать нам про это место.

Она едва заметно покачала головой и стиснула зубы.

— Должна признаться, это чертовски сложно. Просто выводит из себя. Вы не можете заставить его помочь вам, если он сам не считает, что вам это по-настоящему нужно. Кроме того, на попытку есть всего несколько секунд, после чего цвет меняется, и теперь уже он пытается взять верх. Некоторые предлагали позволить кому-нибудь заняться им вплотную, попытаться адаптироваться, как это сделал Пилгрим. Думаю, вы можете себе представить, как проходило голосование по этому предложению.

Трэвис изобразил улыбку.

Где-то внизу зазвенела разбитая об асфальт бутылка. Это могло случиться и рядом с соседним домом, и в соседнем квартале. В таком тумане не разберешь. Послышался мужской смех: наполнявшие туман голоса рикошетом отдавались от стен.

— В «Пограничном городе» мы нашли старую тетрадь с рукописными пометками Пилгрима, — продолжила Пэйдж. — Перед тем как бежать, в 1995 году, он, разумеется, уничтожил все компьютерные файлы, касавшиеся его работы с «Шепотом». Но эти заметки от руки он делал гораздо раньше и, видимо, потерял их след. В 1998 году один служитель обнаружил тетрадь в стопке архивных материалов. Большая часть ее содержимого оказалась совершенно бесполезной. Описания безрезультатных лабораторных испытаний, от которых было решено отказаться, ну и все в таком роде. Но нашлось там и нечто интересное — упоминание об устройстве, которое должны были опробовать в Японии. Тогда, в девяностых, речь шла только о замысле, на воплощение которого в жизнь требовалось десять, а то и пятнадцать лет. Большой адронный ускоритель. Обратите внимание: ускорители элементарных частиц как раз и являлись областью научных интересов Аарона Пилгрима. По этой части он считался ни больше ни меньше одним из величайших специалистов на Земле. Ну так вот, в тетрадке было страниц пять математических выкладок, все от руки, и сделанный на их основании, обведенный красными чернилами вывод: когда строительство БАУ в Японии будет завершено, стоило бы поместить туда «Шепот» и обстрелять разогнанными частицами. По мысли Пилгрима, этот поток мог воздействовать на объект как включающий/выключающий ключ… Причем речь шла о разрушительной функции, а не об интеллектуальной. Иными словами, открывалась возможность избавиться от всего плохого и сохранить все хорошее.

На лице ее отразилось такое огорчение, что на нее больно было смотреть.

— В прошлом месяце БАУ был введен в строй, — продолжила она. — Мы просто не могли не попробовать, ведь удача сулила нам практически всеведение. Умение исцелять все существующие болезни. Возможность узнать, как пользоваться теми объектами из Бреши, о назначении которых мы не имели даже догадок. Ну а главное, знание того, как можно нейтрализовать это здание, уничтожить оружие до того, как Пилгрим сумеет найти возможность пустить его в ход. Мы должны были попытать счастья и имели все основания стремиться сделать это как можно скорее. Четыреста тысяч человек находились в пределах радиуса поражения ядерного устройства, при этом привести его в действие мог случайный разряд молнии, обесточивший здание, или грузовик, врезавшийся в цокольный этаж, что могло изменить нагрузку на детекторы. И как мы могли застраховаться от последствий: предложить жителям Цюриха массовую эвакуацию?

Пэйдж так переживала, что ее глаза увлажнились.

— Только все оказалось напрасно. Мы испытали «Шепот» в БАУ, как он и предлагал. Безрезультатно.

— Полагаю, после того, как ему пришлось оставить вам «Шепот» и бежать, он мог предвидеть возможность, что вы наткнулись на его записи, а значит, будете транспортировать «Шепот» туда и обратно, — заметил Трэвис.

Она с горечью повела бровями.

— Думаю, да.

— Он ведь обвел это место красным, верно?

Пэйдж посмотрела на него внимательнее, ее глаза сузились.

— Верно. Ну и что?

— А еще какое-нибудь место в тетрадке было обведено таким же образом?

— Нет. К чему вы клоните? Думаете, он все это подстроил заранее? За столько времени? Обвел это место красным, чтобы мы заглотили наживку?

— Не знаю, — вздохнул Трэвис. И действительно, он не знал.

— Нет, это невозможно, — проговорила, поразмыслив, Пэйдж. — Эти записи были сделаны за полтора десятка лет до того, как он бежал из «Пограничного города». Невозможно строить планы на такой длительный срок. Ну, как он мог предвидеть, что будет вынужден оставить «Шепот» нам, с тем чтобы заранее разработать способ вернуть его себе?

— Не знаю, — повторил Трэвис.

Но что-то в сказанном ею все равно не сходилось. Он нутром чуял проблему, просто не мог пока ее вычленить и сформулировать.

Взгляд Пэйдж снова опустился к экрану мини-компьютера, к пяти высвечивавшимся на нем строчкам. Проследив за ним, Трэвис спросил:

— Можно взглянуть поближе?

Она передала ему компьютер.

ГРАВИТАЦИОННАЯ АБЕРРАЦИЯ, ВНУТРЕННЯЯ СВЯЗЬ.

ОПТИЧЕСКИЙ УНИФИКАЦИОННЫЙ ТЕНЗОР, ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ УНИФИКАЦИОННЫЙ ТЕНЗОР

ШИРОКИЙ ОСЕВОЙ НУЛЕВОЙ ДРАЙВЕР, ОБРАБАТЫВАЕМЫЕ ВПАДАЮЩИЕ ГАРМОНИЧЕСКИЕ ПРИТОКИ.

СИСТЕМА РЫЧАЖНОГО ДЕЙСТВИЯ, МЕРТВЫЙ ЭФИР, ВЫХОД УСТРОЙСТВА ДЛЯ ПЕРЕДАЧИ ПОД ПРЯМЫМ УГЛОМ.

ВЫХОД СВОБОДНЫХ ЭЛЕМЕНТОВ, ПОТОК, НАПРАВЛЯЕМЫЙ НА ИЗЛУЧАТЕЛЬ С УСТАНОВЛЕННЫМ ОСЕВЫМ СОПРОТИВЛЕНИЕМ.

Все эти слова для него ничего не значили. И для нее тоже. И похоже, ни для кого другого. Однако при всем этом она вбила их в свой компьютер и наверняка переслала в «Пограничный город», где с ними уже ознакомились лучшие из живущих специалистов. Уже минут пятнадцать как ознакомились, но, судя по тому, что ее телефон молчит, ничего из текста не извлекли.

— Наверное, не с моей квалификацией выступать с подобными заявлениями, — сказал Трэвис, — но только сдается мне, писульки эти — сущая ерунда. Неважно, какой этот ваш Пилгрим смышленый малый: если бы он писал послания для себя, то выражался бы яснее. Если в этих фразах и содержится какой-то смысл, то не буквальный. Тут что-то другое.

— Согласна, — промолвила Пэйдж. — Только вот что?

Трэвис лишь пожал плечами, глядя на экран с выражением, очень похожим на то, которое несколько мгновений назад было у нее.

И тут все огни Цюриха погасли.

Глава 24

Спустя несколько секунд Пэйдж уже говорила по телефону, спрашивая у кого-то, что случилось. Через вставленное в ухо коммуникационное устройство Трэвис слышал, как переговаривались снайперы на нижних этажах, информируя друг друга об обстановке. Пока все было в порядке.

Он облокотился о подоконник. Сети в непосредственной близости от Театерштрассе, 7 отключились первыми, а уже потом началось последовательное отключение других кварталов. Последними погрузились во тьму дома, гнездившиеся по обе стороны города на горных склонах, после чего внизу остались светящимися лишь фары машин, двигавшихся потоком по Е-41, да редких одиночных автомобилей, попадавшихся на темных улицах. Глаза Трэвиса приспособились к темноте почти мигом, и туман снова стал различимым: только подсвечивался он теперь не снизу, уличными огнями, а сверху, серпом луны. Затягивавший город туман мерцал в серебристо-голубом лунном свете, составляя контраст с выступавшими над его поверхностью черными монолитами дремлющих в ночи зданий.

Пэйдж разговаривала с кем-то из «Пограничного города», поддерживавшим связь с тремя берлинскими подразделениями, контролировавшими подступы к Цюриху. Никто из них ни о каких враждебных действиях не докладывал. Закончив разговор, она повернулась к Трэвису. Сейчас их обоих освещал лишь экран ее компьютера, остававшегося у Трэвиса, да светодиоды, мерцавшие среди спутанных проводов словно глаза затаившихся в зарослях зверей. Электроснабжение Театерштрассе, 7 благодаря на редкость совершенной системе аварийного питания не прерывалось даже на долю мгновения.

— Что бы ни случилось, этого следует ждать прямо сейчас, в любой момент, — произнесла Пэйдж, пытаясь заставить свой голос звучать спокойно. Без особого успеха.

Снаружи в окнах немногих домов, где в такой час пробудились люди, зажигались огни. Свечи или фонари.

— Вы вовсе не обязаны здесь оставаться, знаете? — добавила она. — То, о чем вас просили, вы сделали, никаких иных обязательств у вас нет. Если хотите покинуть здание — это ваше право.

Трэвис посмотрел на нее — и снова перевел взгляд на город.

— Знаю, — произнес он, да тем и ограничился, не выказав намерения воспользоваться ее предложением. И, если это ему не показалось, краешком глаза приметил промелькнувшую на ее лице улыбку. Она облокотилась о подоконник с ним рядом.

— Когда положение станет действительно безнадежным, — сказала Пэйдж, — останется лишь одно, что мы сможем сделать, а он, пожалуй, не сможет предугадать. И даже если «Шепот» предупредит его за несколько минут, он уже не успеет ничего сделать, чтобы остановить нас.

Тон ее голоса и смертельная решимость в глазах сказали Трэвису, что имеется в виду.

— Мы можем взорвать бомбу, — сказал он.

— Мы можем взорвать бомбу.

— Не думаю, чтобы местные жители это одобрили.

— Они этого даже не заметят: тысячная доля секунды, и все кончится. Спасение мира того стоит.

— А что, долгосрочные планы Пилгрима так ужасны?

Пэйдж издала горестный смешок, пробормотала:

— Да уж не сомневайтесь, так оно и есть.

Трэвис задумался. Он готов был согласиться с ней в том, что они, похоже, по уши в дерьме, но, как ему казалось, концы с концами тут не сходились. Разве, атаковав сейчас здание, Пилгрим не поставит под угрозу все, что он вложил в него, плоды своих многолетних трудов? Ясно ведь, что при попытке захвата здания, у окон которого дежурят сорок два снайпера, неизбежны весьма активные действия насильственного характера, в ходе которых вероятность срабатывания одного из множества детекторов давления и, как следствие, ядерного взрыва становится весьма высокой.

Но, с другой стороны, «Шепот» должен был это понимать, а стало быть, подсказать способ избежать такой развязки. Любой способ. Например, распылить поблизости от здания пару канистр боевого нервно-паралитического газа, чтобы все его защитники благополучно отправились на тот свет, не потревожив микрочипов. Это первое, что пришло на ум; в действительности же наверняка существуют тысяча, если не больше хитроумных способов решения проблемы. И «Шепот» знает их все.

Снаружи раздался крик. Мужской голос. Трэвис увидел, как Пэйдж вздрогнула. Зазвучал пьяный смех, кто-то призывал кричавшего заткнуться. Тот не унимался, громогласно вопрошая, кто и на кой черт вырубил на улице этот долбаный свет.

— Это долго не продлится, — промолвила Пэйдж.

Однако она ошиблась. Прошло более получаса; ничего не происходило. По городу промчалось несколько машин «Скорой помощи»: сирены были приглушены, но мигалки вспыхивали, озаряя туман. Трэвис невольно подумал о больных людях, у которых дома внезапно отказали медицинские приборы. Где-то на востоке, за углом, вне прямой видимости из окна, находился яркий источник света. Надо полагать, здание располагало автономным генератором. Возможно, это была больница: машины «Скорой помощи» появлялись с той стороны и исчезали в том направлении.

Пэйдж снова и снова связывалась по телефону с «Пограничным городом», берлинскими подразделениями на подступах к Цюриху, самолетом «Авакс», кружившим над городом. К четырем утра ничего не изменилось. Снайперы со своих постов продолжали регулярно, с короткими интервалами докладывать о ситуации. Приборы инфракрасного видения позволяли им различать человеческие очертания в самом густом тумане, так что ни один пешеход, появившийся в радиусе двух кварталов, не мог ускользнуть от их внимания. Признаков тревоги не наблюдалось.

— Не понимаю, — пробормотала Пэйдж. — Чего Пилгрим ждет?

Вновь возникло ощущение того, что сзади натягивают рогатку. И с каждой секундой оно становилось все сильнее.

По большей части они смотрели в окно, но время от времени то он, то она, то вместе машинально скользили взглядом по строчкам на экране. Кстати, аналитики в «Пограничном городе» пришли к согласованному решению, совпадавшему с мнением Трэвиса: если воспринимать надписи буквально, они бессмысленны.

После того как молчание затянулось больше чем на минуту, Трэвис сказал:

— Должны же у вас быть хоть какие-то догадки.

Пэйдж посмотрела на него в бледном свечении экрана и со слабой улыбкой ответила:

— Честное слово, у меня их нет.

— Прошу прощения, я имел в виду догадки не насчет надписей, — поправился он. — Насчет оружия. За четыре года «Тангенс» должен был разработать по этому вопросу теорию, а то и не одну. Пусть не на основе осмотра и изучения всех этих проводов, но на основе того, что именно мог бы предпринять Пилгрим, чтобы разделаться с «Тангенсом». Речь ведь идет о том, чтобы справиться с защитой «Пограничного города», верно? Причем сделать это он собирался отсюда, с расстояния в пять-шесть тысяч миль.

— Есть у нас кое-какие догадки, — признала Пэйдж. — Все они базируются на той идее, что это здание представляет собой нечто вроде гигантского излучателя или передающей антенны, возможно направленной, способной поразить «Пограничный город» даже с такого расстояния. Ну а уж способы поражения могут быть самыми разными. Возможно, это излучение убивает живых существ, не повреждая материальные объекты, вроде нейтронной бомбы. А может, провоцирует в определенных материалах реакции, способные на какое-то время вывести защитные системы «Пограничного города» из строя. Это, так сказать, лишь один набор возможностей.

— А каков другой набор? — поинтересовался Трэвис.

— Да там речь не о наборе, а только об одной возможности.

— В чем она заключается?

— Да в том, что его оружие предназначается вовсе не для захвата «Пограничного города». Мы исходили из того, что его цель такова, потому что это логично. Контроль над «Пограничным городом» открывает для него величайшие возможности, а отсутствие такого контроля является препятствием на пути к осуществлению его планов. Плюс там находится сама Брешь. Разумеется, он должен стремиться к установлению контроля. Это подсказывает логика.

Другое дело, что, возможно, им движет вовсе не логика. Возможно, оружие должно ввергнуть весь мир в некую катастрофу. Например, уничтожить девяносто процентов населения планеты. С тем, чтобы ему было легче управлять оставшимися десятью.

— Мне почему-то кажется, что вы склоняетесь к версии номер два, — заметил Трэвис.

— Для этого есть основания, — заметила Пэйдж, вглядываясь в саван тумана.

Он молчал, дожидаясь продолжения.

— Нам известно, что Пилгрим приобрел эту недвижимость в 1995 году, всего через несколько месяцев после того, как покинул «Пограничный город». С того времени в Цюрихе начали твориться странности, продолжающиеся и поныне. Утроилось количество самоубийств. Число арестов в связи с домашним насилием возросло в четыре раза. Частота заболеваний некоторыми редкими формами рака увеличилась в пять-семь раз. Разумеется, мы обо всем этом узнали только в ретроспективе, после того, как четыре года назад обнаружили это место. Причем все это выглядит еще более впечатляюще, если наложить статистические данные на карту и посмотреть на частоту их распределения относительно этого здания. Разумеется, непосвященному такое наложение ничего не даст, мало ли почему в одних местах те или иные события происходит чаще, а в других реже… Но когда знаешь, от чего плясать, становится очевидным, что Театерштрассе, 7 уже что-то делает. Возможно, осуществляет облегченную, пилотную версию того, что должно произойти во всем мире, если Пилгрим вернется сюда и произведет запуск.

На миг Трэвис встретился с ней взглядом, потом отвел глаза и снова уставился во тьму. Еще одна «Скорая помощь» беззвучно промчалась сквозь туман по той стороне реки.

— Хватит ли у вас сил заставить себя взорвать бомбу, если до того дойдет? — напрямую спросил он.

Пэйдж ответила не сразу, но когда все же заговорила, в ее голосе не было ни малейшего сомнения:

— Да.

— В таком случае у меня есть идея.

Глава 25

— Выкладывайте, — потребовала она.

— Сначала мне нужно кое-что выяснить, — произнес Трэвис, обводя взглядом путаницу проводов позади них, заполнявшую практически все помещение, не считая узкого прохода к окну. — Все это электрическое снаряжение, оно ведь на виду, доступно: надо думать, специалисты «Тангенса» изучили тут каждый дюйм, верно?

— Каждое соединение, каждую клемму и каждый переключатель. Все.

— Есть неподключенные провода?

Судя по взгляду, Пэйдж его не поняла.

— Я что имею в виду: есть на каком-нибудь из этих этажей местечко, где работа выглядит незавершенной? Провода болтаются, инструменты валяются на полу, ну, в этом роде… не успели доделать, все побросали и дали деру?

Пэйдж покачала головой.

Трэвис пораскинул мозгами еще секунду, а потом сказал:

— Когда «Тангенс» нагрянул сюда в 2005 году, до активации всего этого оставалось три часа?

Она кивнула.

— Ему не хватило именно этих трех часов, чтобы закончить все свои приготовления, так?

— Ну… так всегда считалось, да.

— При этом нигде в доступных нам помещениях недоделок не обнаруживается, а все пять стальных ящиков заварены. Что бы в них ни было, с ними работа была завершена. Отсюда вывод: если ему оставалось еще на три часа работы, эта работа должна была производиться наверху, за дверями девятого этажа.

Пэйдж снова закивала. Разумеется, до этой версии «Тангенс» додумался еще давным-давно. Что и ему было понятно.

— Когда вы ворвались в здание, где был найден «Шепот»?

— На седьмом этаже, в защитном контейнере.

Трэвис снова задумался, мысленно сводя все услышанное воедино и пытаясь рассмотреть эти факты и события с позиции Пилгрима в тот день, когда ему пришлось уносить отсюда ноги. Когда-то, почти два десятилетия назад, ставить себя на чужое место и влезать в чужую голову было для него так же привычно, как натягивать знакомую бейсбольную перчатку. В этом он был хорош вне зависимости от мотивации.

— Прекрасно, сейчас у нас 17 мая 2005 года, — промолвил он. — Пилгриму осталось три часа до приведения своего оружия в полную готовность. Этим он и занимается. Ему известно, что «Тангенс» идет по следу и уже близко, поскольку в последние недели вы захватили нескольких его людей. Но о том, что вы вот-вот нагрянете, он не знает, иначе во избежание излишнего риска смылся бы отсюда пораньше. Но если так, получается, что он в это время не пользовался «Шепотом», потому что в противном случае объект бы предупредил его. И в общем-то можно представить себе, почему это могло быть так. Я хочу сказать: он вложил в это место десять лет упорного труда, работа уже близится к полному завершению, и он, возможно, полагает, будто и без «Шепота» прекрасно знает, что ему осталось сделать.

— Так… — протянула Пэйдж.

— Итак, он там, наверху, работает на девятом этаже. «Шепот» находится в сейфе на седьмом. Если он за две минуты получает известие о том, что люди из «Тангенса» уже на улице возле дома, каковы его действия?

— Видимо, он закрывает двери девятого этажа, засовывает детекторные прокладки во все щели и покидает здание.

— Итак, на это у него времени хватает, — отметил Трэвис. — Однако по пути вниз он не задерживается всего на несколько секунд на седьмом этаже, чтобы прихватить с собой «Шепот». Предмет, значащий для него больше, чем собственные органы чувств. Не странно ли?

— Да, конечно, мы тоже обратили внимание на эту нестыковку, — ответила Пэйдж. — Поэтому мы не думаем, что в момент получения предупреждения Пилгрим находился на девятом этаже. Скорее всего, он был на первом, куда мог спуститься по множеству различных причин. Там находится кухня, а также единственный работающий санузел.

— Если так, поверить во все случившееся еще труднее, — промолвил Трэвис.

Впервые за все время разговора во взгляде Пэйдж появилась растерянность. Она промолчала, ожидая от него продолжения.

— Он внизу, на первом этаже. Ему звонят. Черт возьми, «Тангенс» уже совсем рядом. Он рискует нарваться на противника, даже если выскочит из дверей прямо сейчас. У него просто нет времени на то, чтобы сбегать на седьмой этаж за «Шепотом». И он принимает самое трудное для себя решение: оставляет «Шепот» и бежит.

— Правильно.

— Но как в таком случае вышло, что двери девятого этажа закрыты и блокированы датчиками давления?

Пэйдж пожала плечами:

— Он мог сделать это перед тем, как спустился вниз. Не исключено, что это являлось стандартной процедурой: все закрывать и опечатывать при каждом перерыве в работе, открывать и распечатывать при ее возобновлении. Уж ему-то было известно, как отключить датчики давления, когда нужно вернуться. Уверена, мы сами могли бы это выяснить, пусть и не с первой попытки. Проблема лишь в том, что ошибиться с первого раза означало бы обратить город в пар.

— Нет, это объяснение не годится, — возражает Трэвис. — Вы вот о чем подумайте: получается, Пилгрим проделывает все это с дверями ради того, чтобы на минутку спуститься вниз? Позади десять лет работы. Работы, в результате которой он должен заполучить весь мир или что там ему нужно. И поработать-то осталось всего три часа. Наверняка последние несколько дней он ничем, кроме этой работы, и не занимался. Скорее всего, даже не спал. Готов поспорить, на кухне внизу все чашки были со следами кофе. И не только кофе.

Судя по виду, эта догадка произвела на нее впечатление.

— Амфетамины, да? — спросил он. — Не метамфетамин. Наверное, что-то, отпускающееся по рецепту.

Пэйдж кивнула.

— Декседрин. Хорошая догадка.

— Я бы не сказал. Ничего особенного. Я три года занимался преступной деятельностью, не так долго, как многие, но все равно достаточно долго. Достаточно, чтобы почувствовать, как все это давит, непрерывно повторяясь снова и снова. И это касается их всех.

— Всех — это кого?

— Людей, занятых вовсе не тем, чем положено, и знающих, что, если их за этим накроют, им мало не покажется. Людей, находящихся не в том положении, чтобы валять дурака. И уж если они, как Пилгрим, вплотную приблизились к тому моменту, ради которого так долго все это терпели, сомнительно, чтобы кому-то из них вдруг приспичило сгонять на пять минут вниз, чтобы сделать сэндвич. Да он с его возможностями просто послал бы кого-нибудь вниз за провизией, чтобы не отрываться лишний раз от работы. Что такого могло понадобиться ему внизу, чтобы ради этого пришлось закрывать дверь, раскладывать и подключать детекторы, с тем чтобы в ближайшее время проделать обратную процедуру? И это за три часа до полного завершения работы?

По глазам Пэйдж он понял, что с этой позиции ни она, ни кто-либо из «Тангенса» события того дня не рассматривали. Возможно, просто потому, что никто из них даже не пытался поставить себя на место Пилгрима. Они, в отличие от Трэвиса, никогда не оказывались в столь критическом, отчаянном положении.

— Но подложки в дверях установлены были, это факт, — промолвила Пэйдж. — Объясните, к чему вы клоните.

— Да к тому, что в таких обстоятельствах он не стал бы тратить попусту ни минуты, а стало быть, если и отрывался от дела, то ненадолго, с тем чтобы иметь возможность как можно скорее к нему вернуться. Иными словами, все эти «детекторы» на девятом этаже — фальшивка. Вы можете открыть эти двери и войти туда хоть сейчас.

Некоторое время она молчала. Просто смотрела на него. А потом сказала:

— Провода, подведенные к подложкам, под током. Мы проверяли.

— Конечно, — хмыкнул Трэвис. — Все и должно было выглядеть реальным. Так, чтобы никто в этом не усомнился. И чтобы не было никакой возможности узнать, так ли это на самом деле.

Снова последовало молчание. Пэйдж задумалась. Он смотрел на нее, сознавая, что его идея вряд ли способна вызывать восторг. Просто ему казалось, что это все же малость получше прочих предлагаемых вариантов действий. Всяко лучше, чем сидеть и ждать неизвестно чего.

Похоже, Пэйдж пришла к тому же выводу. Она достала телефон, набрала номер и связалась, судя по обращению, с тем же человеком в «Пограничном городе», с которым говорила раньше. Довела до него идею. Как эта идея была воспринята, Трэвис, не слышавший реакции собеседника Пэйдж, сказать не мог. Спустя момент она произнесла: «Да, свяжитесь со всеми». И стала ждать, хмуря брови. Потом разговор возобновился: что прозвучало в трубке, Трэвис не слышал, но она испустила резкий вздох, опустила на дюйм телефон и встретилась в темноте с ним взглядом.

— Ни одно из четырех наших отделений в городе не отвечает.

Глава 26

По прошествии шестидесяти секунд они уже стояли у двойных дверей на площадке девятого этажа. Позади них возвышалась боеголовка. Нанесенная на нее краска сверкала точно холодная улыбка. В наушниках Трэвис слышал переговоры снайперов: донесения оставались прежними, но в голосах слышалось напряжение, какого раньше не замечалось. Они были в курсе задуманного.

— Предоставить эту честь вам? — спросила Пэйдж и указала на орнаментированные дверные ручки.

Трэвис кивнул. Почему бы и нет? Он взялся за левую ручку, но помедлил и, выдавив смешок, сказал:

— Знаете, а ведь ему не было никакой надобности подкладывать фальшивки под обе двери.

В полумраке ему удалось разглядеть ее улыбку. Вот уж точно «юмор висельника».

— Если это сработает, — сказал он, — мы очень скоро выясним, правы ли вы относительно второй защитной системы.

Судя по тому, как Пэйдж держала винтовку, об этом ей можно было и не напоминать.

— Если это сработает и туда действительно окажется так легко проникнуть, — заметила она, — я без понятия, где она может находиться.

Он снова взялся за ручку, но опять задержался. В другой руке Трэвис продолжал держать работающий мини-компьютер с высвечивавшимися в темноте пятью строчками. Что-то в них было, понять бы что. Вот и тогда, выбравшись из «Блэк хоука», он смотрел на колесо, но следов возле него не заметил, во всяком случае в сознании они не отложились. Ведь было же у этих слов какое-то значение, наверняка было. Но не прямое, не поверхностное. Подспудное.

— Что? — спросила Пэйдж.

Несколько секунд Трэвис медлил с ответом: боялся, что стоит заговорить, и формировавшаяся в сознании догадка так и не созреет. Но наконец все встало на свои места. С такой очевидностью, что трудно было понять, как он не додумался раньше.

— Взгляните на первые буквы слов, — сказал Трэвис. — По порядку.

Он наклонил экран так, чтобы ей было лучше видно, и меньше чем через секунду услышал ее резкий вздох.

Первая строчка: Сигнатура, Инерция, Гравитация, Нейтронная, Аберрация, Линз.

СИГНАЛ.

Следующие четыре строчки тоже соответственно складывались в слова: усиление, ввод, передача, нарастание.

— Усилитель! — произнесла Пэйдж. — Все эти слова имеют отношение к усилителю сигнала.

Они переглянулись в свете экрана: последний вопрос был столь очевиден, что никто не стал его озвучивать. Молчание затягивалось. По ее глазам Трэвис видел, что ответ так же далек от нее, как и от него.

О каком, черт возьми, усилителе речь? Что тут, на хрен, усиливать?

В это время в наушнике зазвучал доклад одного из находившихся ниже снайперов:

— В южном направлении по Фалькенштрассе на большой скорости несется автомобиль. Могу его снять.

Пэйдж оторвала взгляд от Трэвиса и посмотрела в никуда, обдумывая ситуацию.

— Открыть огонь? — спросил снайпер.

Глаза Пэйдж сузились, и еще через полсекунды последовал ответ:

— Нет. Но быть наготове.

Трэвис услышал в наушнике тяжелый вздох, затем снизу, через открытое окно восьмого этажа и лестничный пролет, до их слуха донесся звук работавшего мотора. Машина быстро приближалась.

— В тех зданиях… — констатировал снайпер. — В двух…

Судя по тону, он ждал, когда Пэйдж пересмотрит приказ. Она закрыла глаза.

Рев мотора послышался в непосредственной близости, а уже в следующее мгновение тональность звука изменилась. Он пошел на убыль и стал удаляться. Автомобиль проследовал мимо здания.

— Машина движется на юг, — доложил другой снайпер. Вижу сзади двойные двери. Это «Скорая» с отключенным световым сигналом.

Пэйдж медленно выдохнула и снова встретилась взглядом с Трэвисом.

— Хватит с нас ложных тревог, — сказала она и взглянула в последний раз на светившийся экран. Всего один раз. Потом выключила компьютер и сосредоточилась на дверях перед ними.

Трэвис понял. Что бы там и чем ни усиливалось, стоя на площадке им это не выяснить. Так или иначе, они должны пройти за двери и разобраться с тем, что находится по ту сторону. Узнать, о каком оружии речь, и уничтожить его, даже если для этого потребуется вернуться на площадку и пнуть готовую чутко отреагировать на любое механическое действо боеголовку, словно это автомат по продаже кока-колы, проглотивший их последний доллар. Что бы им ни предстояло сделать, время, отведенное на это, стремительно утекало: ведь если «Шепот» у Пилгрима, тот наверняка уже в курсе их намерения открыть дверь.

Трэвис взялся за ручку и бросил последний взгляд на боеголовку.

— Нет желания попробовать разрядить ее? — спросил он.

Пэйдж взглянула на него.

— Нельзя сказать, чтобы это было совсем уж невозможно. Ядерные боеголовки — это ведь не обычная взрывчатка. Это сложное, целостное устройство. Если разъединить его, нарушить эту целостность, не приведя устройство в действие, дело сделано.

— Разъединить? — повторил Трэвис. Слово прозвучало так, словно послужило заменой для другого, покрепче.

Заметив его выражение, Трэвис улыбнулась.

— Например, запихнуть туда гранату и выдернуть чеку.

— И насколько велика вероятность, что это сработает?

— Меньше даже, чем у того, что собираетесь сделать вы.

Он улыбнулся в ответ, повернулся к двери и сжал ручку…

— Погодите! — окликнула его Пэйдж.

Он встретился с ней глазами и обнаружил, что она смотрит на него со странным выражением.

— Я вас толком так и не поблагодарила, — начала Пэйдж. — Раньше, еще до того, как мы отправились в «Пограничный город». Сказала, конечно, какие-то слова, но мне хотелось сказать больше. Мне хотелось… — Она снова умолкла, чем-то раздраженная, но потом продолжила: — Мне действительно стоило бы сказать больше. Но что именно, сама не знаю. Прошу прощения, если все это звучит бессмыслицей. Спасибо…

Трэвис поискал ее глаза, но она опустила взгляд, глядя теперь куда угодно, только не на него.

— На здоровье, — промолвил он совсем тихо, так, что на миг сам усомнился, а услышит ли она его.

Пэйдж подняла глаза, и в них было что-то такое, чего раньше не наблюдалось. Какая-то беззащитность. Последний раз так на него смотрела Эмили Прайс.

Ну что ж, если это и конец, то не такой уж и плохой.

Удерживая взгляд Пэйдж, он повернул ручку и сильно толкнул дверь. Ничего не произошло.

В темноте за дверью тоже вились и путались провода и схемы, хотя далеко не в таком количестве, как на нижних этажах. То, что их не так уж много, было хорошо видно, потому что они четко обрисовывались на фоне оранжевого свечения. Где-то впереди как будто тлели угольки, неярко и равномерно.

Из помещения начал распространяться звук, жужжание, очень низкое, чуть ли не за порогом слышимости. Трэвис скорее ощущал его, чем воспринимал на слух.

Спрятав в карман компьютер, он снял с плеча винтовку и шагнул вперед. Пэйдж ступила за ним следом. В темноте было почти ничего не видно, а оранжевое свечение помогало мало. Трэвис направился туда, откуда оно вроде бы исходило, хотя различить источник не мог. Когда глаза несколько приспособились к мраку, Трэвис увидел вокруг себя огромное пространство. Весь девятый этаж за пределами площадки представлял собой одно помещение без каких-либо внутренних стен и перегородок.

Жужжание исходило откуда-то спереди, с того же направления, что и свет.

В двадцати футах от дверей Трэвис увидел что-то на полу: сначала показалось, что это разбросанные, спутанные провода, но по приближении выяснилось, что проволока тут ни при чем. По полу, вырезанные прямо на половицах, вились письмена, выполненные теми же буквами, что и предыдущие пять текстов. Только тут читалась куда более внятная фраза, гласившая, что, когда это помещение открыто, теги установлены.

Трэвис перевел написанное вслух для Пэйдж. Та напряглась.

— Теги, — промолвила она. — Метки. «Арес».

Трэвис вспомнил видео, которое она ему показывала. Оранжевый куб, метивший человека в клетке, превращавший его в мишень, направляя на него ярость всех окружавших.

Он посмотрел на оранжевый свет впереди: хотя источник до сих пор не был виден, сомнений в том, что это такое, не оставалось.

— Он пометил нас, когда мы открыли дверь, — сказал Трэвис. — А я-то думал, для этого надо находиться от него в паре футов.

Понимание пришло к нему прежде, чем он закончил эту фразу. Пришло оно, как заметил Трэвис, и к Пэйдж.

— Усилитель, — проговорила она. — Сигнал усиливается, дистанция увеличивается.

Трэвис воззрился на источник света и понял, что до него по меньшей мере футов пятьдесят.

— Если он смог пометить нас с такого расстояния, — сказал он, — то с какого сможет побудить людей броситься на нас?

Трэвис увидел, как осознание страшной действительности отразилось на лице Пэйдж и все ее тело содрогнулось, словно призрак пробежался пальцами по ее спине. Они находились на верхнем этаже здания, полного прекрасно вооруженных и обученных убивать людей. Если воздействие распространится хотя бы на тех, кто находится на ближайшем этаже…

— Господи! — прошептала она, после чего поправила прикрепленный у уголка рта микрофон, набрала воздуху и отчетливо произнесла: — Всем командам немедленно покинуть здание. Быстро!

Но, уже произнося эту фразу, она понимала, что слишком поздно. В темноте вокруг них в маниакальном ритме вспыхивали светодиодные индикаторы печатных плат. Ловушка сработала. Там, откуда исходило оранжевое свечение, произошла яркая вспышка, такая же, как и на видео. Только ярче. Настолько ярче, что озарила все помещение, словно настал день. Пространство размером с баскетбольную площадку, практически пустое, лишь увешанное здесь и там паутинами проводов.

Схватив Пэйдж за руку, Трэвис развернул ее по направлению к двойным дверям, за которыми находилась площадка, и рванул туда, таща ее за собой, пока она не поймала темп и не побежала сама.

— Мы куда? — спросила на бегу Пэйдж.

— Окно восьмого этажа выходит на реку. Плавать, надеюсь, умеете.

— Вы сумасшедший?

— Какая проблема — такое и решение.

Они проскочили в дверной проем, обогнули ядерный заряд и, перепрыгивая через две ступеньки за раз, понеслись, замедлив бег лишь среди переплетения проводов на полпролета ниже.

Лестничная клетка уже заполнялась топотом бегущих ног. Бегущих вверх или вниз? Разбираться не было времени.

Трэвис домчался до восьмого этажа, опережая Пэйдж всего на одну ступеньку. Тоннель, проложенный среди переплетения проводов, расходился в пяти направлениях. Он не знал, куда надо поворачивать, чтобы выйти к окну над рекой, а она знала. Теперь они поменялись местами, и Трэвис, сгибаясь в низком проходе, следовал за Пэйдж. С лестницы продолжал доноситься топот, но направления по-прежнему было не определить.

Они углубились в тоннель футов на тридцать, когда в наушниках зазвучал голос:

— Это Хаслетт. Только что добрался до главного выхода. Мне кажется, лучше вернуть людей на позиции.

Пэйдж замерла, и Трэвис от неожиданности чуть не налетел на нее. Топот с лестницы больше не доносился.

Совладав с собой, Пэйдж заговорила:

— Всем доложить обстановку. Ощущаете ли какое-либо воздействие?

Бойцы один за другим спокойно отчитались о выполнении приказа, и, хотя система коммуникации отсекла Трэвиса от большинства рапортов, услышанное позволяло понять, что у них все в порядке.

Пэйдж повернулась в тоннеле лицом к нему. Выглядела она так же, как чувствовал себя он: совершенно сбитой с толку.

— Может быть, он воздействует на меньшем расстоянии? — предположила она вслух.

— Нет, — прозвучал в наушниках голос Хаслетта. — Я думаю, наоборот, на гораздо большем. Думаю, мишенями стали мы все — так же, как и вы.

— О чем это вы? — спросила Пэйдж.

— Выгляните в окно, — ответил Хаслетт. — Всем расчетам занять прежние позиции, быстро! Прошу прощения, мисс Кэмпбелл, но я вынужден отменить ваш приказ.

Лестничная клетка снова наполнилась топотом: теперь люди явно бежали вверх.

Встретившись на миг взглядом с Трэвисом, Пэйдж повернулась и стремглав преодолела последние сорок футов до угла, где из одного окна можно было посмотреть за реку, а из другого на город. Трэвис, едва остановившись у нее за спиной, уже увидел, что происходит. Пэйдж молчала. У нее просто не было слов.

Фонари и свечи больше не освещали окна домов, потому что их обладатели, сколько мог видеть глаз, высыпали на улицы и, подсвечивая снизу туман, мчались по направлению к Театерштрассе, 7. Это происходило повсюду. Ехавшие по находившейся в двух милях Е-41 машины, судя по свету фар, тоже развернулись и на полной скорости устремились туда же.

Стих V Октябрьская ночь 1992 года

Ни мистер, ни миссис Чейз больше не напрягаются, пытаясь освободиться из пут. Похоже, они смирились с тем, что должно с ними случиться, и за это Трэвис ненавидит их еще больше. Он хочет, чтобы они были напуганы, как, нет сомнений, была вне себя от ужаса перед смертью Эмили.

Ставни окаймляются безумными синими и красными вспышками: под окнами стоят машины полиции. Но попыток проникнуть внутрь пока не предпринималось. За прошедшие десять минут они то и дело гундосили в мегафон. Трижды, по полминуты или около того, надрывался телефон, но Трэвис не обращал на это внимания.

И не разговаривал с родителями.

Все так просто: он хочет, чтобы они сидели и дожидались смерти.

Он хочет, чтобы они прочувствовали, каково было Эмили. Причем хочет, чтобы это продолжалось как можно дольше. А потом он убьет их. Последним, что они услышат, будет топот сапог полицейского спецназа по каменному полу в холле. Скорее всего, это будет последним, что услышит и сам Трэвис; вот и прекрасно. Ну а если уцелеет и проведет остаток жизни в тюрьме, тоже нормально, потому как он того заслуживает. В любом случае в ближайшие четверть часа все причастные к гибели Эмили в полной мере получат по заслугам. Правосудие свершится прямо в этой комнате.

Эмили, конечно, заслуживает большего. Она заслуживает того, чтобы быть живой, милой двадцатичетырехлетней девушкой, которую ждет счастливое исполнение простых человеческих желаний: дом, дети, пара кошек, мурлычущих в лучах солнца, развалившись в гостиной на ковре. Мщение способно послужить лишь жалкой, неполноценной заменой всему этому, однако поскольку больше Трэвис ничего для нее сделать не может, то сделает хотя бы это.

Внизу, в гостиной, поначалу истошные вопли Мэнни уже стихли до подвывания, а в последние несколько минут он начал хрипеть и булькать, захлебываясь, несомненно, кровью. Эти звуки не оставляют безучастной мать Трэвиса, заставляют дрогнуть ее бесстрастное лицо. Сейчас она думает о своей собственной смерти. Действительно, думает об этом.

Будь у него хоть малейшее желание поговорить с ними, он бы спросил, как они могли вообще ожидать какого-либо иного исхода. Они вылепили его таким, каким он и стал: глубоко испорченным человеком. Копом, реальная задача которого заключалась в том, чтобы предупреждать их о любых действиях полиции. Обладателем морального компаса, стрелки которого указывали, когда и куда ему заблагорассудится. Неужели они не понимали, что после содеянного ими их зверь может обратиться против них самих?

Конвульсивный, сдавленный кашель Мэнни становится громче: он из последних сил старается, используя оставшийся воздух, вытолкнуть заполнявшую дыхательное горло жидкость. Но оставшегося воздуха явно недостаточно, и спустя мгновение снизу уже не доносится ни звука. Миссис Чейз, уже не сдерживаясь, рыдает. Мистер Чейз смотрит на нее с отвращением, и Трэвис неожиданно осознает, что это такое, когда бобина кончилась и конец смотавшейся пленки болтается на штанге проектора. Ему удается сдержаться и не рассмеяться в голос над ними обоими.

Газовая граната выбивает окно, распахивает ставни и, пролетев по дуге, отскакивает рикошетом от буфета. Оранжево-белое облачко перцового газа начинает заполнять помещение, и тут мистер и миссис Чейз, понимая, что сейчас произойдет, пускаются в крик.

— Мы же твои родные, черт тебя побери! — орет миссис Чейз.

— Как и дитя, которое она носила, — отзывается Трэвис. Он видит, что это до них доходит, и решает, что, пожалуй, пусть мысль о загубленном младенце станет для них последней. Он поднимает пушку сорок четвертого калибра… и медлит, хотя еще секунду назад был полон решимости.

Проходит еще секунда. Комната уже наполовину наполнилась газом, и у Трэвиса начинает щипать глаза. Со следующим вздохом его легкие заполнит эта отрава, и в мире для него не останетсяничего, кроме боли. Но в это время атакующие вышибают окно в соседней комнате и забираются в него. Если он не сделает это сейчас — прямо сейчас, — то этого не произойдет уже никогда.

Усилием воли Трэвис вызывает в сознании образ Эмили. Она стоит здесь, рядом с ним, достойная надлежащего воздаяния. Но это не укрепляет его решимости, а лишь позволяет понять, что мешает ему нажать на курок. Вовсе не жалость. Она. Мысль о том, что почувствовала бы она по отношению к нему, если бы и вправду находилась здесь и видела все, что он делает. Трэвис не верит в загробную жизнь. Эмили ушла, ушла навеки, но он все равно знает, что бы она об этом подумала. Ей было бы за него чертовски стыдно.

Он чувствует, как пистолет выскальзывает из его руки еще до того, как командир полицейского спецназа, появившись в дверном проеме, орет ему «ложись!», а спустя миг Трэвис уже на полу, в облаке газа, и задерживать дыхание у него больше нет сил.

Глава 27

— Этого просто не может быть! — произнесла Пэйдж.

Они уже слышали доносившиеся из тумана яростные крики людей, бежавших в первых рядах неудержимо катившейся к зданию толпы. Здания, непосредственно окружавшие дом 7 по Театерштрассе, принадлежали корпорациям и коммерческим структурам и в такой час, естественно, пустовали, поэтому враждебная толпа стекалась с большего расстояния. Но не слишком далекого, и она, судя по мерцанию фонарей в тумане, приближалась с каждым мгновением. Трэвис вспомнил, с каким остервенением люди на видео атаковали мужчину в клетке. В данном случае того же рода эффект был усилен в тысячи раз. Театерштрассе, 7 сегодня представлял собой гигантскую клетку, а все находившиеся в нем оказались объектами озлобления, охватившего по меньшей мере весь Цюрих.

Передние ряды нападающих, двигавшихся в просветах между домами с запада и пересекавших реку по двум ближайшим мостам с юга, уже находились примерно в пятидесяти секундах от цели.

У Пэйдж зазвонил телефон. Она ответила. Звонил кто-то с борта кружившего над городом «Авакса». Как разобрал Трэвис, ей докладывали, что внизу, в городе, происходит нечто странное.

— Мы заметили, — ответила в трубку Пэйдж.

В наушник Трэвис слышал, как снайперы, один за другим, докладывали о занятии огневых позиций у окон.

Осознание того, что вот-вот должно произойти, нахлынуло на Трэвиса как ядовитое облако. Он видел, что и с Пэйдж, следившей за стремительным приближением к зданию волны колышущихся огней, происходит то же самое. Передние ряды атакующих уже перехлестнули мост.

Последние снайперы доложили о готовности. Трэвис представил себе, как они отслеживают продвижение обезумевшей толпы, наведя винтовки в ожидании приказа.

— Нам следует просто их впустить, — произнес Трэвис.

— Но они убьют нас всех, — возразила Пэйдж.

— Да.

Он сам удивился тому, как мало страха прозвучало в его голосе. Так мало на самом деле, что его это устрашало. Может быть, из-за слишком большого масштаба происходящего? Так или иначе, место страха заняла логика.

— Убьют, конечно, но это ведь не их вина, — сказал он. — И то, что нам, не столь уж многим, придется погибнуть вместо сотен и сотен их, не столь уж тяжкий выбор.

На миг ему показалось, что в глазах Пэйдж промелькнуло согласие. Да и какой лучший выбор мог быть при данных обстоятельствах? Но потом взгляд ее изменился, и Трэвис тут же понял, в чем дело. Они не могут вот так просто взять и самоустраниться, даже путем самоубийства.

— Господи! — прошептала она.

И тут Трэвис мысленно увидел то, что произойдет в этом здании меньше чем через минуту, если они не откроют огонь и позволят толпе ворваться внутрь. Увидел, как по лестнице, словно нагнетаемый давлением поток, течет человеческая река. Обезумевшие люди рвутся вперед, толкаются, топчут упавших, пытаются прорваться сквозь путаницу заполняющих пространство проводов, и мчатся через расчищенные площадки, где стоят металлические ящики, не замечая тонких проводков, подведенных к подложкам-детекторам, скорее всего отнюдь не фальшивым.

— Если взорвется бомба, вся эта толпа все равно погибнет, — сказала Пэйдж. — Но погибнет и весь город.

В ее голосе Трэвис услышал подтверждение всех ее прежних опасений, касавшихся этого здания. Наконец прояснился вопрос о запасном заложнике, которого Пилгрим не боялся принести в жертву.

Но помимо этого она выглядела растерянной. Чертовски растерянной, и, несмотря на всю страшную напряженность момента, Трэвису показалось, что он понимает почему. Потому что в таком случае получалось, будто все только ради этого и затевалось. Здание со всей его начинкой исполняло роль второго заложника. Но где тогда, черт возьми, оружие, над созданием которого Пилгрим не покладая рук работал десятилетие?

Размышления Трэвиса прервал раздавшийся из толпы, отличавшийся от остальных возгласов, крик. Отчаянный, полный безумной злобы и такой высокий, звонкий, что издать его могла только совсем юная девочка. Скорее всего, моложе десяти лет.

Толпа находилась уже всего в двадцати секундах от здания.

— Черт, черт, черт… — бормотала Пэйдж.

Трэвис подумал о том, сколько же в этой толпе детей, но в следующий миг уже знал ответ. Очень скоро здесь предстояло оказаться всем детям Цюриха.

— Мисс Кэмпбелл? — прозвучал в коммуникаторе натянутый, как струна, голос одного из снайперов.

Вопрос был очевиден.

Так же, как и ответ.

Пэйдж тяжело сглотнула и, собрав всю волю в кулак, произнесла:

— Открывайте огонь.

Ночь разорвали винтовочные выстрелы.

Трэвис видел, как внизу, по фасаду, дюжина окон озарилась вырывавшимися из стволов вспышками. Снайперы вели огонь прицельно, так что туман пронизывали красные следы трассирующих пуль. И хотя, в отличие от самих снайперов с их противотуманной оптикой, он результатов их попаданий видеть не мог, они были для него вполне очевидны. Катившийся вперед поток мерцающих огней вдруг резко остановился и качнулся назад. Выстрелы выкашивали передние ряды атакующих, и до его слуха доносились крики боли, удивления и страха. Мужские, женские, детские.

Но приступ это не остановило. Даже особо не замедлило. Люди из задних рядов, спотыкаясь, топтали тела упавших, ставших на их пути всего лишь чем-то вроде «лежачего полицейского».

Между тем все новые и новые огоньки зажигались в окнах дальних домов: спавшие жители просыпались, поднятые то ли раздавшейся в ночи стрельбой, то ли зовом «Ареса». Огни светились у окон ровно столько времени, сколько требовалось обитателям квартир, чтобы взглянуть на Театерштрассе, 7 и понять, где находится то, что для них ненавистнее всего на свете. После этого они разворачивались, устремлялись вниз по лестницам и выбегали на улицы. В течение нескольких минут в движение должен был прийти весь город.

Внизу, в тумане, толпа надвигалась на здание, несмотря на интенсивный огонь. Трэвис видел в глазах Пэйдж слезы. Он знал, что решимости и силы духа ей не занимать, но сейчас и они мало помогали. Да и что тут могло помочь!

— Этого недостаточно, — промолвила она, и ее голос при произнесении этих двух слов дважды дрогнул. — Одиночными выстрелами их не удержать.

Пэйдж отвернулась от окна и быстро двинулась по тоннелю среди проводов по направлению к лестнице. Трэвис последовал за ней. На ходу Пэйдж завела руку себе за спину, расстегнула рюкзак, пошарила внутри и вытащила что-то похожее на фонарь с линзами по обе стороны. «Удвоитель». Трэвис, читая описание, примерно так его себе и представлял, хотя сейчас его внимание привлекли некоторые опущенные там особенности. То, как отражала его поверхность свет, то, что разнородные, какими бы они ни были, материалы корпуса образовывали единое целое без стыков и швов. Ничего подобного ему видеть не доводилось: чужеродность этого изделия бросалась в глаза.

Добравшись до лестничной площадки, Пэйдж крикнула:

— Седьмой этаж — старшему оператору выйти на лестницу!

Ей пришлось прокричать приказ снова, дождавшись короткого перерыва между выстрелами, прежде чем одна из снайперов, женщина лет тридцати с хвостиком, появилась под пролетом.

Трэвис припомнил, что ее представляли как Миллер. Судя по виду, она была потрясена происходящим, как, наверное, и остальные снайперы, однако держалась стойко.

Пэйдж бросила ей «Удвоитель», и крикнула:

— Придется стрелять очередями. Надо взять пять магазинов, довести с помощью этой штуки их количество до восьмидесяти, а потом использовать эти восемьдесят как основу для дальнейшего удвоения. Пусть один человек с каждого этажа займется доставкой боеприпасов от «Удвоителя» снайперам. Да, нужно продублировать еще и запасные винтовки. Непрерывного огня они долго не выдержат.

Миллер кивнула и исчезла, отправившись выполнять задание.

Трэвис и Пэйдж вернулись к окну. Снаружи толпа полностью запрудила оба моста на юге и все улицы в остальных направлениях. Огни колыхались в тумане над толпой, словно на чудовищном рок-шоу, устроенном в честь конца света. Количество трупов, нагромоздившихся в горловинах всех этих подступов, как улиц, так и мостов, стало наконец реальным препятствием для толпы, хотя и не умерило ее рвения. Трэвис подозревал, что эту баррикаду составили тела не только сраженных пулями, но и тех горожан, кто, споткнувшись, оказался под ногами напиравших сзади.

Снайперы пока продолжали вести одиночный прицельный огонь, поражая в первую очередь вырывавшихся вперед. На глазах Трэвиса один огонек взметнулся над завалом из трупов, преодолел его и, подскакивая, понесся к зданию с невероятной скоростью. Ну не мог человек, кем бы он ни был, так бежать…

В окне пятого этажа, прямо под Трэвисом, громыхнул выстрел. Огонек в тумане, дернувшись, упал на мостовую практически одновременно с криком получившего пулю человека. Трэвис услышал дребезжание металла. Атакующий свалился вместе со своим велосипедом.

Но завалы из трупов были лишь временной преградой. Представлялось очевидным, что, если бойцы очень скоро не перейдут на огонь очередями, пятидесятифутовая буферная зона вокруг здания долго не продержится.

Трэвис услышал, как внизу кто-то кричит от боли. Похоже, человек, проскочивший через завал на велосипеде, был только ранен. Судя по голосу, совсем молодой, может быть, чуть за двадцать, он так страдал, что у Трэвиса скрутило желудок. В заполненных слезами глазах Пэйдж отражался лунный свет, падавший сверху, и красные трассирующие следы снизу: лишь с огромным трудом ей удавалось сохранять самообладание. Раненый молодой человек истошно выкрикивал одно и то же слово — «Bitte!».

Bitte! Насколько знал Трэвис, по-немецки это означало «пожалуйста». В том, о чем он умоляет, сомнений не было.

Пэйдж выудила из-за пазухи очки ночного видения, надела их, сняла с плеча винтовку, и пристроившись на подоконнике, прицелилась вниз. Она произвела единственный выстрел, и крики мгновенно оборвались.

Спустя несколько секунд снайперы, один за другим, стали переходить на стрельбу очередями, а потом снизу донесся жуткий рев. Воздействие автоматического огня на напиравших оказалось более драматическим, чем они могли себе представить. Передние ряды прогибались назад безумными дугами, словно сорняки, срезаемые косой. Пэйдж, ошеломленная открывшейся ей во всех подробностях страшной картиной, сорвала очки и, не выдержав, бросилась ему на шею. Трэвис в ответ тоже сжал ее в объятиях, глаза его против воли увлажнились, и он чертовски надеялся, что когда-нибудь ему выпадет шанс взять на прицел Аарона Пилгрима.

Глава 28

Пэйдж прижалась лицом к его груди лишь на миг, после чего отстранилась, утерла слезы и снова всмотрелась в ночь, как будто это составляло ее обязанность или то была ее епитимья.

— Может быть, — пробормотала она, — будь у нас слезоточивый газ… перцовые гранаты… что-нибудь в этом роде…

— Сомневаюсь, чтобы это помогло, — угрюмо отозвался Трэвис, глядя на хаотическое метание огней, накатывавших отовсюду, скашиваемых очередями и надвигающихся снова, снова и снова.

— Зато могли бы помочь некоторые объекты, — с сожалением заметила Пэйдж. — Прояви я побольше прозорливости, непременно прихватила бы с собой нечто подобное. Есть одна вещица, с виду очень похожая на «Арес», только зеленая — она воздействует на память. Мы ее называем «Забывалка»: в пределах радиуса действия этот объект мгновенно и начисто стирает память за последние три дня. Подвергнувшемуся такому воздействию кажется, будто то, что происходило с ним три дня назад, имело место только что. Полная путаница, никакой возможности быстро осмыслить происходящее. Со временем память восстанавливается. Это идеальное средство для рассеивания толпы, пресечения массовых беспорядков. Если бы мы имели возможность установить такой объект внизу, перед входом, то, может быть… не знаю.

Она мучилась и из-за этого пыталась взять на себя вину за то, в чем на самом деле виновата не была. Судя по такому поведению, Пэйдж обладала качествами, необходимыми для настоящего руководителя, только вот в нынешних обстоятельствах это никому помочь не могло. И меньше всего — ей самой.

Трэвис положил руку ей на плечо и заставил отвернуться от окна.

— Пойдем лучше обратно и посмотрим, с чем мы тут имеем дело.

Пэйдж кивнула, стараясь снова взять себя в руки. Он повернулся и двинулся по тоннелю к лестнице.

Выйдя на площадку, Трэвис посмотрел вниз и увидел Миллер и еще двоих операторов, работавших с «Удвоителем». Пульсирующие вспышки автоматического огня разгоняли мрак, позволяя, хоть и урывками, рассмотреть, что происходит. Миллер направляла излучавший одним концом устройства конус желтого света так, что он полностью охватывал груду из примерно восьмидесяти магазинов с патронами. Поток ультрафиолетового излучения с другой стороны сам по себе почти не был виден, хотя там, куда он падал, на полу и отчасти на перилах ярко светились пылинки.

Каждые пятнадцать секунд под ультрафиолетовым конусом формировалась копия находившейся по ту сторону груды боеприпасов. Хотя вспышки выстрелов позволяли отслеживать процесс лишь фрагментарно, Трэвис сомневался, что он выглядел бы в его глазах нормально и ясным солнечным днем. Стоило очередной куче магазинов сформироваться, кто-нибудь из операторов, работавших в связке с Миллер, забирал ее и исчезал в одном из боковых тоннелей или спешил по лестнице на нижние уровни.

Трэвис пересек площадку и стал подниматься по пролету на девятый этаж. Пэйдж — за ним. Они выбрались из прохода между проводами и спустя несколько секунд уже поднялись на верхнюю площадку, обогнули ядерную боеголовку и вошли в помещение девятого этажа.

«Арес» по-прежнему излучал яркий свет, и они воспользовались этим, чтобы толком осмотреться, чего не сделали ранее, пустившись бежать. В центре просторного зала виднелся плотный клубок проводов и кабелей, появлявшихся в этом месте и переплетавшихся, формируя нечто, напоминавшее орлиное гнездо. Свет исходил из углубления посередине, куда Трэвису не удавалось заглянуть, пока он, прикрывая глаза ладонью от слепящего сияния, не приблизился футов на десять.

В углублении «гнезда» лежало два объекта: «Арес» и угольно-черный куб со стороной в один фут. К верхней и боковым сторонам куба не было подведено никаких проводов. Должно быть, подключение осуществлялось снизу, но, так или иначе, было ясно, что это и есть усилитель. Луч серебристого света, как будто плотный плазменный жгут, соединял его с «Аресом» в единый комплекс.

Среди переплетения проводов, печатных плат и клемм было размещено множество прокладок-детекторов, которые, на сей счет у Трэвиса не было ни малейших сомнений, являлись настоящими. Ему казалось, что они отреагируют, даже если просто сильно топнуть по полу.

Внизу беспрерывно тарахтели очереди, и он видел, что это разъедает Пэйдж, словно кислота. Она мучительно щурилась, заставляя себя сосредоточиться на этом помещении, поскольку с происходящим снаружи все равно ничего поделать не могла.

— Ну и где тут, к черту, оружие, о котором нам толковали люди Пилгрима? — проворчала она, обведя взглядом каверну. — Что он здесь собирался активировать, когда мы нагрянули, опередив его всего на три часа?

Пэйдж кивнула в направлении «Ареса».

— Уж точно не эту проклятую штуковину. Какая ему могла быть от того польза? И стальные ящики на этажах служат лишь элементами, обслуживающими эту систему, так что о них тоже можно забыть. Должно быть что-то еще. Я что имею в виду: на кой черт ему понадобилось превращать все здание в сплошную систему защиты, когда оно ничего, кроме самого себя, не защищает? Бред какой-то. Что-то вроде тех дурацких предостережений, которые некоторые шутники вешают на притолоках: «Осторожно, не приложитесь к табличке головой».

Трэвис подумал о том, что, видимо, эта шутка успела войти в моду и забыться за то время, пока он сидел в тюрьме.

Он тоже обвел комнату взглядом, внимательнее присматриваясь к каждой детали. То здесь, то там свисали, выходя из отверстий в стенах, или вились по выемкам в полу провода, соединенные с тоже висевшими или лежавшими печатными платами. Светодиоды мигали в яростном ритме, заданном им с момента включения усилителя. Но все это занимало лишь очень малую часть в остальном совершенно пустого помещения. Голый пол. Голые стены. Вводы, к которым ничего не подключено.

— Все подключенные провода связаны с усилителем, — заметил Трэвис. — И здесь, и в остальной части здания. Получается, что именно на это у него ушло почти десять лет неустанных трудов, верно?

Пэйдж кивнула, ожидая продолжения.

— Но в таком случае во всем этом еще меньше смысла. Зачем было тратить уйму времени на создание защитной системы и уж тем более создавать ее в первую очередь, до того, что она должна была защищать? Если бы у этого места имелось какое-то иное, более важное назначение, Пилгриму следовало сначала завершить работу в основном направлении.

Пэйдж лишь молча смотрела на него, тоже осознавая бессмысленность общей картины.

Снаружи донесся рев двигателя, конец которому положил взрыв бензобака. К зданию начали прибывать машины с дороги Е-41.

И тут взгляд Трэвиса привлекло кое-что за ее спиной. Очередная куча спутанных проводов на полу у стены, под которой вроде бы находилось что-то еще. Что именно, он понял, сделав в том направлении всего несколько шагов: письмена, вырезанные прямо на полу. Трэвис осмотрел провода, убедился, что среди них не спрятан детектор, и сдвинул их в сторону.

— Что там написано? — спросила Пэйдж.

— Имена, — ответил Трэвис. — Это список имен.

Всего их было тридцать семь. Они принадлежали представителям разных национальностей: несколько японских, еще несколько русских, немецких, испанских, французских. Они явно не принадлежали знаменитостям: Трэвис ни одного из них прежде не слышал, а когда прочел некоторые вслух для Пэйдж, на ее лице тоже не отразилось узнавания.

Она достала телефон, набрала номер, а когда «Пограничный город» ответил, переключилась на громкую связь, чтобы Трэвис мог передать имена напрямую. Человек, говоривший по телефону, представился как Кроуфорд, а когда Трэвис начал зачитывать список, послышались щелчки клавиатуры. К тому моменту, когда он закончил оглашение, техники уже получили информацию по первым десяти именам.

Информация оказалась очень важной. Все эти люди в определенном смысле имели нечто общее. Все они после 1995 года покончили с собой.

Когда в «Пограничном городе» ввели в компьютер все имена, Трэвис повернулся к Пэйдж.

— Все эти люди представляли собой некую угрозу для плана Пилгрима, — заявил он. — Выясните, в чем тут дело, и вы получите реальную информацию, с которой можно работать.

Неожиданно в трубке послышались какие-то странные звуки, словно там возникла какая-то суматоха, кто-то кому-то звонил, что-то уточнял.

— Что там у них происходит? — проворчала Пэйдж.

Снова заговорил Кроуфорд:

— Последним в списке был Эллис Кук. Он покончил с собой выстрелом в голову. На острове Гранд Кайман, два дня назад.

— Два дня? — одними губами выговорила Пэйдж, ошеломленно глядя на Трэвиса.

— Все не то! — заявил он. Мысль пришла к нему прежде, чем она закончила говорить. — Пилгрим не собирался пускать здесь ничего в ход четыре года назад, когда вы думали, будто остановили его. Что бы он ни затевал, его план начал осуществляться нынче ночью. И именно на это он был рассчитан изначально.

Прежде чем Пэйдж успела как-то на это отреагировать, снова заговорил Кроуфорд:

— Второй от конца в списке — Рудольф Хаген. Выпрыгнул с балкона двенадцатого этажа отеля, разбился насмерть. Три месяца назад. В номере был один, дверь закрыта, следов насильственного проникновения нет.

Пэйдж, не сводя глаз с Трэвиса, качала головой, то ли не восприняв его логику, то ли не желая ее воспринимать.

— Нет тут никакого оружия, — пояснил Трэвис. — Это Пилгриму требовалось, чтобы «Тангенс» считал, будто оно есть. Он сам заманил вас сюда четыре года назад: хотел, чтобы вы вернули себе «Шепот».

— Да почему, черт возьми, он мог захотеть, чтобы мы забрали у него «Шепот»? — спросила она.

— Да потому, что именно это «Шепот» ему порекомендовал.

Эти слова разрезали воздух, словно клинок. Даже стук клавиатуры в трубке прервался: все, кто слышал разговор по громкой связи, замерли.

— Что? — выдохнула Пэйдж.

— Он научился с ним справляться, верно? — сказал Трэвис. — Нашел способ добиваться, чтобы тот сообщал ему то, что требуется?

— Тому есть свидетельства, — ответила Пэйдж.

— Ну вот, он попросил разработать для него план. Способ вывести из игры «Тангенс», овладеть «Пограничным городом»… Ну, что-то в этом роде. Что бы то ни было конкретно, задача ставилась нелегкая. Собственно говоря, обо всех очевидных способах ее решения вы уже подумали и разработали меры защиты на случай любой такой попытки. Стало быть, план, предложенный «Шепотом», должен был совершенно не походить на что-либо предсказуемое. Ну, подобно тому, как шахматный суперкомпьютер способен сделать ведущий к победе ход, который даже лучшие шахматисты-люди сочтут бессмысленным.

Ее взгляд изменился. Она, быть может, сама того не желая, начала воспринимать идею.

— О том, в чем конкретно состоит план, мне и гадать без толку, — продолжил Трэвис, — но он точно был. Точно. В соответствии с ним Пилгрим позволил вам тогда, в 2005 году, вытурить его отсюда. Позволил завладеть «Шепотом», зная, что получит его обратно. Он знал, что через четыре года в Японии построят Большой адронный ускоритель. Знал, что вы найдете его старую тетрадь и рискнете отправить «Шепот» в полет ради проверки его старой теории. В общем-то, предусмотреть такое почти под силу даже человеку, а уж для «Шепота» это просто детская игра. Важнее другое — что еще он мог предвидеть? Мог, например, рассчитать, что, лишившись «Шепота», «Тангенс» направит сюда людей и попытается сегодня ночью удержать это место?

Пэйдж подумала и кивнула.

— Ладно, — промолвил Трэвис. — И что тогда? Предусмотрен ли его замыслом акт отчаяния с вашей стороны? Помнится, вы говорили, что были готовы, если дело дойдет до того, взорвать ядерную боеголовку. А как именно вы собирались это сделать?

Он заранее знал, что она скажет.

— Я собиралась поступить так, как мы на самом деле и поступили. Открыть двери в это помещение.

— Еще одно действие, которое «Шепот» мог предвидеть. Пока все складывается.

— Что складывается?

— Одно к одному. Аарон Пилгрим намеренно устроил так, чтобы команда «Тангенса» прибыла сюда, открыла эти двери, привела в действие «Арес» и в итоге вступила в сражение со всем городом.

— Но зачем?

Трэвис задумался, но в конечном счете смог лишь покачать головой.

— Не знаю. Но что бы то ни было — «эффект домино» налицо: к настоящему моменту костяшки валятся одна за другой в намеченном им порядке. Мы угодили в западню.

Она обдумала услышанное и вынуждена была скрепя сердце признать его правоту. То была не столько оценка сложившегося положения, сколько диагноз.

— У меня нет соображений насчет того, что мы можем противопоставить такому типу мышления, — заявил Трэвис.

— А вот у меня кое-какие есть, — ответила Пэйдж, снова оглядела практически пустое помещение и вернулась взглядом к нему. — Мы используем то, что «Шепот» никак не мог предусмотреть.

— Например?

— Например, вас. Ни четыре года назад, ни четырнадцать, когда бы там «Шепот» ни составил для Пилгрима план действий, он не мог предусмотреть, что спустя два дня после крушения самолет обнаружит случайный человек. Что Эллен Гарнер проживет достаточно долго, чтобы написать записку, которая попадет к вам. Что сам «Шепот» окажется в итоге в ваших руках и будет вынужден вложить в вас способность читать эти письмена.

Трэвис кивнул. До сих пор все звучало правдоподобно.

— Надо думать, предполагалось, что мы никогда не сможем прочесть эти имена, — промолвил Трэвис, указывая на вырезанные в полу знаки.

Воцарилось молчание, нарушенное через некоторое время голосом Кроуфорда:

— Готово. Я выяснил всю подноготную каждого человека из списка и установил, что между ними общего.

Неожиданно его прервал прозвучавший в наушнике Трэвиса возглас одного из снайперов:

— Пушка!

Спустя полсекунды послышался крик другого снайпера, а потом два голоса разом, кричавшие, что человек ранен.

Глава 29

И снова они рванули бегом. Мимо боеголовки, по лестнице на восьмой этаж.

Миллер, увидев бегущую Пэйдж с площадки, крикнула ей:

— Ниже! Шестой этаж. Хилла подстрелили!

Трэвис сбежал вниз следом за Пэйдж, мимо груды магазинов, которые продолжала копировать Миллер, в проход среди проводов, к окну, откуда доносились крики. Там они обнаружили двух снайперов, склонившихся над третьим, которому снесло половину лица и часть шеи. Каким-то чудом он еще ухитрялся дышать, но было ясно, что долго это не продлится.

Сбросив со спины рюкзак, Пэйдж расстегнула молнию и вытащила что-то, на первый взгляд смахивавшее на пистолет, — как показалось Трэвису, «вальтер». Но, присмотревшись, понял, что сходство это поверхностное. Форма предмета была проста и практична: небольшая черная трубка с рукоятью и спусковым крючком. То был «Медик».

Пэйдж, поза которой выражала неуверенность, направила ствол на раны умирающего снайпера и нажала на спуск.

Произошло нечто вроде фотовспышки, сопровождаемой выбросом тепла, которое Трэвис ощутил с расстояния в пару футов. Тело раненого спазматически дернулось, изменения последовали незамедлительно. Меньше чем за секунду кровотечение практически остановилось.

Однако боец оставался на грани смерти. Глаза были расширены, словно каждый глоток воздуха давался ему со страшным усилием. Пэйдж схватила его за руку, умоляя взглядом не сдаваться, но спустя мгновение его глаза закатились, и он испустил хриплый, тяжкий вздох, последний в своей жизни.

— Стреляли из окна вон того дома, — сказал один из бойцов. — Они начинают действовать толковее.

Трэвис снова вспомнил компьютерное видео: двое из разъяренной, атакующей группы совещаются, а потом пытаются открыть клетку, сорвав замок. Они озлоблены, но не тупы. Далеко не тупы.

Он повернулся к окну. Снаружи, на мостах и на ведущих к зданию улицах, к завалам из мертвых тел добавились пылающие автомобили. Взрывы бензобаков лишь слегка замедляли натиск, но разгоравшееся пламя разогревало воздух, и его восходящие потоки разгоняли поблизости от горящих машин туман. Эти участки были подобны линзам, позволявшим Трэвису ясно в ярких отблесках пламени видеть творившийся внизу кошмар.

Лучше бы ему этого не видеть.

Кучка людей, отделившись от толпы, со всех ног бросилась вперед. Снайперы рядом с Трэвисом и Пэйдж снова открыли огонь. Трэвис подался к ней и крикнул:

— Долго нам не продержаться. Там, снаружи, четыреста тысяч человек. Они испробуют одно, другое — и найдут способ прорваться.

— Что же нам делать? — крикнула в ответ Пэйдж. — Ворвавшись внутрь, они потревожат сенсор.

— А как это происходит в норме с «Аресом»? — спросил он. — Я к тому: атакующие нацелены на сам объект или именно на помеченных им людей? Я так понимаю, что только на людей, верно?

Внизу, словно выстрел из мортиры, громыхнул еще один взрыв бензобака.

— Да! — крикнула Пэйдж сквозь грохот. — Они охотятся только за нами.

— Тогда уберемся отсюда.

Она посмотрела на него так, словно он повредился умом. И оба ближних снайпера тоже.

— Они погонятся за нами, — пояснил свою мысль Трэвис, — и потеряют интерес к зданию. Конечно, для нас все кончится смертью, но по крайней мере мы уведем их подальше от долбаной бомбы. Тут должны быть какие-то хозяйственные тоннели, канализационные, кабельные, что-то подобное. Можно попасть туда изнутри здания?

— Да, — ответила Пэйдж. — В подвале есть лаз. Небольшой, но если по одному…

Пэйдж осеклась. У нее перехватило дыхание, и спустя секунду Трэвис сообразил, в чем тут дело.

Она уже вскочила на ноги и снова понеслась по тоннелю, крича на бегу в микрофон:

— Огневым расчетам второго этажа спуститься в подвал. Перекрыть доступ через трубопроводный люк.

Трэвис мчался с ней рядом с винтовкой в руке дальше и дальше вниз, через опутанное проводами пространство, мимо кроличьих нор, расходящихся по этажам, к позициям снайперов. Третий этаж. Второй. Первый.

Ниже, перед сорванной с петель дверью в подвал находились снайперы, только что отправленные вниз приказом Пэйдж. Они поливали очередями через дверной проем что-то, чего Трэвис при таком угле зрения видеть не мог. Но прекрасно все понимал. Пэйдж осознала опасность, но посланные ею бойцы поспели к подвалу, когда туда через служебные тоннели уже добрались атакующие.

В этот миг один из снайперов получил пулю в голову и упал. Сколько бы людей ни пробралось в подвал, некоторые из них имели оружие.

Трэвис слышал их голоса, перекрывавшие даже стрельбу. Чувствовал их ярость, различал даже отдельные слова, выкрикивавшиеся по-немецки и, кажется, по-итальянски.

Потом справа раздался звук, заставивший его обернуться, грохот, как будто об пол ударилось что-то тяжеленное. Там ничего не было, но, когда звук повторился, он увидел и его источник: пол холла горбатился и трещал, проламываемый чем-то снизу. Нападавшие, надо полагать, использовали что-то тяжелое и твердое, как таран, старясь пробить толстые половицы. Третий удар оставил после себя дыру дюйма четыре в поперечнике, сквозь которую Трэвис увидел сущий кошмар. Все пространство внизу было битком забито обезумевшими от ярости людьми. Некоторые из них заметили его и разразились жуткими злобными криками.

Повернувшись к Пэйдж, он увидел, что она смотрит туда же. А потом позади нее один из снайперов достал что-то из своего рюкзака. При таком свете Трэвис не мог разобрать, что именно, но догадка у него имелась.

Пэйдж повернулась, тоже увидела это и крикнула:

— Нет!

Боец резко развернулся к ней, и Трэвис увидел в его руке гранату.

— Там, внизу, газопровод! — крикнула Пэйдж.

— Ну и что нам тогда, черт возьми, делать? — крикнул снайпер в ответ.

Ответа у нее не было.

Пол содрогнулся снова. Еще одна доска, рядом с первой, треснула: просунувшаяся в щель рука ухватилась за нее и, отломив кусок, утащила вниз, во тьму. Теперь пролом был достаточно широк, чтобы в него могли начать пролезать люди. А спустя секунду Трэвис услышал подобный же стук откуда-то из другого места. Там тоже проламывали пол.

Снайпер продолжал смотреть на Пэйдж, ожидая ответа.

— Я не знаю, что делать, — растерянно сказала она и повторила то же самое, озираясь по сторонам, словно ожидая откуда-то ответа.

— Знаете, — сказал Трэвис.

Она встретилась с ним взглядом. Ее глаза сузились.

— Граната, — промолвил Трэвис и вскинул взгляд вверх. К потолку. Словно пронизывая его и глядя на нечто, находившееся на восемь этажей выше, над их головами. Она тоже подняла глаза и поняла.

— Это все, что нам осталось, — сказал Трэвис.

— А мог «Шепот» предугадать такой шахматный ход? — спросила она.

— Нам все равно никуда от этого не деться. Отправляйтесь. А я помогу этим ребятам.

Она задумалась на пару секунд, потом кивнула, повернулась к снайперу и протянула руку за гранатой. Он выглядел так, словно понял, в чем состоит план. Или его уже не заботило, есть ли таковой вообще. Так или иначе, гранату он отдал.

— Стоять насмерть на этом этаже незачем! — крикнула Пэйдж. — Станет жарко — отходите вверх по лестнице. Так или иначе, но через пару минут все решится.

Трэвис смотрел на нее, понимая, что старается запечатлеть в памяти ее образ. Не зная, доведется ли им увидеться вновь.

Потом она ушла.

Трэвис вскинул винтовку, щелчком большого пальца снял ее с предохранителя и присоединился к группе, сдерживавшей толпу, рвавшуюся из подвальной двери.

Ничего кошмарнее творившегося за ней он в жизни своей не видел. Вся видимая часть подвала, футов на двенадцать вглубь, была, словно змеиный ров, завалена телами людей — живых и мертвых, перемешавшихся так, что их невозможно было различить. Толпа напирала, очереди скашивали передние ряды, но люди, рвавшиеся сзади, расталкивали трупы по сторонам, перебрасывали через себя или перелезали через них, чтобы тоже угодить под пули. Кровь, хлеставшая из страшных ран, заливала и мертвых, и живых.

Мужчины, женщины, дети. Здесь их уже не укрывал уличный туман, и было видно, что это самые обыкновенные горожане, каких можно встретить в торговом центре, в супермаркете — да где угодно. Некоторые родители держали за руку ребятишек, как будто боялись потерять их из виду, хотя при этом, не колеблясь, тащили их под огонь. Да и сами эти детишки выглядели готовыми убивать. И точно попытались бы сделать это, сумей они дорваться до противника.

Внизу, на расстоянии в десять-двенадцать ступенек, вновь вздымалась, чтобы рвануть вперед, только что отброшенная огнем людская толпа. Трэвис навел на нее винтовку, но пока не стрелял. И вовсе не был уверен в том, что сможет. Ведь то были люди. Вымазанные в крови, обезумевшие от злобы, готовые рваться вперед сквозь смертоносный огонь, но все же люди. И во всем происходящем их вины не было.

Один из снайперов прервал стрельбу, чтобы сменить магазин. Это заняло у него всего три секунды, но мощь огня ослабла, и рвавшаяся вперед толпа, прежде чем снова оказалась отброшена, успела отыграть четыре ступеньки. Всякий раз она оказывалась на чуть меньшем расстоянии, чем успевала продвинуться, так что в итоге хоть и медленно, но неуклонно поднималась.

Спустя мгновение после того, как первый снайпер возобновил огонь, двое остальные одновременно выпустили все патроны и потянулись за новыми магазинами. Толпа тут же хлынула наверх, одному стрелку нечего было и надеяться ее сдержать. Старик в нелепом зеленом, словно надетом на День св. Патрика галстуке-бабочке, рванул вперед, целя ножом для разделки мяса в бедро перезаряжавшему оружие и не видевшему угрозы снайперу. Трэвис спустил курок, и выстрел снес старику макушку. Тело повалилось назад и было немедленно схвачено и переброшено назад, с дороги, теми, кто рвался за ним следом: подростком и женщиной не старше тридцати лет. Выстрелами в грудь Трэвис уложил обоих и больше не прекращал огонь, поражая каждого, оказывавшегося на линии огня, ибо быстро усвоил, что для этого требуется. Не смотреть на их лица, вот и все. Именно так действовали снайперы. Применяя эту тактику, он чувствовал отвращение и к ней, да и к себе тоже, словно взваливал на себя долг, который заплатит позже. Если, конечно, это позже вообще наступит.

Позади снова раздался удар, затрещал пол, и Трэвис, обернувшись, увидел конец чего-то вроде стальной палки, торчавшей из пробитого ею отверстия. У него на глазах железяка нырнула вниз, а на ее месте появились ухватившиеся за края руки. Люди, явно встав на плечи других, пытались подтянуться и пролезть в дыру.

— Отступаем к лестнице! — крикнул Трэвис.

В отверстие просунулась голова. Вся в крови, но не в собственной, а в чьей-то чужой. Ни пола, ни возраста разобрать было невозможно. Трэвис всадил в нее пулю, и она исчезла в дыре до того, как палка отлетела.

Он и снайперы отходили, пятясь, скользящими шагами, не прекращая огня, что некоторое время позволяло не дать толпе выплеснуться из подвала. Достигнув подножия пролета, ведущего на второй этаж, они начали подниматься, продолжая перезаряжать оружие и стрелять. По мере их отступления толпа продвигалась вперед.


Пэйдж добралась до площадки седьмого этажа, где Миллер продолжала дублировать боеприпасы и винтовки. Ее подручные разносили патроны по этажам.

— Подбрось на первый этаж! — крикнула Пэйдж на бегу, устремляясь выше. На восьмой этаж. Потом на девятый, мимо боеголовки со звездой, казалось, смотревшей на нее, словно красный глаз, и испытывая на храбрость.

Весь вопрос заключался в том, сработает это или нет. Если нет, ну что ж, смерть в самом центре ядерного взрыва по крайней мере быстрая и не мучительная. По правде говоря, далеко не худший конец: ее разнесет на атомы в десять тысяч раз быстрее, чем нервные окончания успеют передать в мозг сигнал боли, быстрее даже, чем зрительные нервы успеют отправить туда информацию о вспышке, хотя сигналу потребуется преодолеть всего несколько дюймов. Она знала, что просто не успеет ничего почувствовать, решительно ничего.

Но ей все равно было чертовски страшно.

Пэйдж опустилась на колени рядом с ядерным устройством, прикидывая, как бы получше засунуть в него гранату. Лучше всего, конечно, было бы подсунуть ее под первичный заряд. Тот, который осуществляет направленный внутрь взрыв. Внутри находится урановая сфера, окруженная комплексом присоединенных к детонатору направленных взрывателей. При правильном одновременном срабатывании происходит направленный внутрь взрывной толчок, в течение миллисекунды направляющий весь уран в центр, соединяя его в единое целое. Как только уран достигает критической массы, в нем начинается реакция деления. Происходит атомный взрыв. Но атомная бомба — это лишь первичный элемент термоядерного взрывного устройства, и при всей своей разрушительной мощи служит в данном случае лишь для достижения температуры, при которой происходит взрыв водородной составляющей.

Суть замысла заключалась в том, что, если граната повредит наружную сферу из направленных взрывателей, расположенных с требуемой высочайшей точностью, уран не достигнет критической массы. А следовательно, не произойдет и всего дальнейшего — ни атомного, ни водородного взрыва. Боеголовка будет обезврежена.

Такова, во всяком случае, была идея. До сих пор никому не доводилось проделывать ничего подобного на практике.

Левой рукой Пэйдж просунула гранату между взрывчатой оболочкой и одним из раздвижных алюминиевых креплений первичного заряда, а правой вытащила чеку. Послышался хлопок сработавшего капсюля воспламенения.

Стремительно развернувшись, она со всех ног бросилась прочь, прямиком в наполненное слепящим бело-оранжевым светом помещение — больше ведь все равно было некуда. Мимо вырезанных на полу имен, мимо гнезда из проводов, «Ареса», усилителя и связывающего их серебристого жгута, в дальний конец помещения. Стремясь успеть отбежать на как можно большее расстояние от места взрыва гранаты, Пэйдж гадала, успеет ли она вообще услышать этот взрыв, прежде чем оборвется ее жизнь.

Глава 30

Трэвис замыкал отход, держась на пару ступенек ниже остальных снайперов и, таким образом, всего в шести ступенях от первого ряда атакующих. Удерживать их здесь оказалось куда труднее, поскольку главная лестница была шире подвальной.

— Площадка! — донесся сверху голос одного из снайперов, который следующим шагом оказался не на ступеньку выше, а на ровной площадке второго этажа.

Скользя вдоль перил, Трэвис сместился к следующему, ведущему наверх пролету, и в этот миг его магазин опустел. Он извлек его из винтовки, достал другой, и, как раз когда вставлял его, здание содрогнулось от раздавшегося высоко наверху взрыва.


Пэйдж закрыла глаза и отвернулась за миг до того, как громыхнуло, а когда открыла их, помещение было полно дыма, взметнувшейся пыли и штукатурки. Часть стены возле двойных дверей вышибло взрывной волной, и там образовался большой проем. Должно быть, граната не только грохнула сама, но и привела в действие часть оболочечных зарядов бомбы, так что шарахнуло основательно. Но вполне терпимо: могло шарахнуть на пять мегатонн сильнее.

Пэйдж повернулась к «Аресу», так и лежавшему в гнезде рядом с усилителем, соединенным с ним нитью странного, отливавшего металлом света. Спереди переплетенных проводов по-прежнему находились прокладки, служащие детекторами давления, но сейчас они уже не представляли ни малейшей угрозы. Метнувшись вперед, она мигом оказалась возле «Ареса» и влепила по объекту такой пинок, какие ей доводилось отвешивать только в школьные годы, когда она в составе футбольной команды била пенальти. «Арес» вылетел из гнезда, грохнулся на пол и, подскакивая, покатился по нему, однако его соединение с усилителем сохранилось. Серебристый плазменный жгут лишь удлинился и неуклонно двигался следом за «Аресом», словно луч лазерного прицела. «Арес» врезался в стену возле пролома, отскочил на три фута и замер среди клубящейся пыли.

Помещение по-прежнему заполнял оранжевый свет. Снизу доносился непрекращающийся огонь.

До сих пор Пэйдж ни разу не приходилось разрушать объект из Бреши. Строгие правила «Тангенса» запрещали подобные попытки по вполне понятным причинам. Кто, черт возьми, мог предсказать результат?

Она колебалась лишь секунду: вскинула винтовку к плечу, прицелилась и выпустила очередь.

«Арес» издал звук, похожий на человеческий крик, и разлетелся вдребезги. В тот же миг помещение погрузилось во мрак: оранжевое свечение погасло, серебристый плазменный шнур,тянувшийся от усилителя, исчез. На месте разбитого «Ареса» возникло несколько искрящихся электрических разрядов, похожих на шарившие по полу искрящиеся пальцы, но их свечение быстро ослабло, они замигали и погасли.


В то же мгновение изменился и настрой толпы. Трэвис убрал палец с курка, резко развернулся и отвел в сторону ствол винтовки продолжавшего огонь снайпера.

Люди, только что рвавшиеся по ступеням вверх, отпрянули. Их ярость исчезла, уступив место потрясению. И страху, такому, какого он никогда не видел. Дрожащие, с округлившимися от ужаса глазами, они пятились, испуганно восклицая не меньше чем на трех языках. Теперь Трэвис не сводил взгляда с их лиц. Он видел их и был чертовски уверен в том, что это зрелище, память о том, как они взирали в тот миг на него, останется с ним до конца дней. И ему не удастся забыть ни малейшей детали, даже если он проживет на свете до ста пяти лет.

Всего за несколько секунд лестничный пролет ниже его очистился от людей — во всяком случае от живых. Толпа, сначала пятившаяся, развернулась и, устремившись вниз, пропала из виду, а он вдруг услышал, как со всех сторон одновременно донеслись вопли ужаса. Трэвис знал, что они исходят от тысяч людей снаружи, вдруг обнаруживших, что они находятся среди чудовищного нагромождения трупов своих друзей и знакомых.

А потом в наушниках коммуникаторов зазвучал голос Пэйдж:

— Не стрелять, сохранять позиции. Вертолеты для эвакуации прибудут через пять минут. До той поры быть начеку на случай новых сюрпризов.

Пять минут спустя туман над мостовой перед кованой решеткой за главным входом всколыхнул ветер, поднятый двигавшимися на малой высоте над еще догоравшими машинами вертолетами «Блэк хоуками». Четыре геликоптера приближались с востока, прямо вдоль Театерштрассе, и, прореживая туман, открывали взору окружавшие здание завалы из мертвых тел. Выбежавший навстречу вертолетам Трэвис видел сквозь стекло кабины, как пилот ближайшего из них что-то сказал своему напарнику: что именно, легко читалось по губам.

Еще мгновение, и он уже находился на борту третьего вертолета вместе с Пэйдж и еще дюжиной людей. Все пристегнулись. Пэйдж держала на коленях черный куб с девятого этажа. Усилитель.

— Посмотрите! — крикнула она ему в ухо, приложив ладони ко рту.

Она повертела куб, показывая ему объект со всех сторон. Он был гладким, без отверстий или выступов. Ничего, к чему можно было бы подсоединить провода или кабели. Эта чертова штуковина просто лежала в проволочном гнезде, ни к чему не подключенная. Усилитель действовал сам по себе, а все нагромождение электропроводки, сопротивлений, реле и прочего на девяти этажах являлось не более чем показухой.

Еще один пункт в списке здешних сюрпризов.

Другие участники операции быстро заняли места в остальных вертолетах, и через несколько секунд летательные аппараты поднялись в воздух. На прилегавших улицах, насколько мог видеть Трэвис, живых людей уже не осталось. Вертолеты поднялись над крышами, развернулись и, темнея на фоне рассветного неба, плотным строем направились на юг.

На базе Мейринген в конце взлетно-посадочной полосы их с уже запущенными двигателями дожидался «Боинг-747». Посадка была произведена стремительно, после чего самолет взмыл в небо над Швейцарией по самой крутой из возможных траекторий — на тот случай, если на одном из соседних, поросших соснами склонов притаился кто-то с переносным зенитным устройством «Стингер». Когда они поднялись на высоту в 45 тысяч футов, Трэвис увидел за правым крылом сопровождение из трех истребителей. Не было сомнений в том, что и с левой стороны летело такое же звено, а спереди и сзади также осуществлялось прикрытие.

Пэйдж приняла решение перевести второго пилота в хвост самолета, а в пилотскую кабину отправила трех, отобранных по жребию, операторов — на тот случай, если летчик начнет совершать какие-либо странные действия. Когда она вернулась на свое место рядом с Трэвисом, вид ее, хотя самое страшное вроде бы было позади, выдавал скорее изнеможение, чем облегчение.

Черный куб усилителя лежал рядом с ней на полу.

Загибая пальцы, она перечисляла пункты:

— Его дому крышка: мы сотрем его с лица земли авиаударом, как только оттуда вынесут раненых. Усилитель в наших руках. Из трех объектов, которыми располагал Пилгрим, один — костюм-невидимку — мы вернули, а другой — «Арес» — уничтожили. Но «Шепот» все еще остается у него.

Пэйдж посмотрела на Трэвиса, и он углядел на ее лице нечто, пусть отдаленно, далеко не полностью, но все же напоминавшее оптимизм.

— Итак, остается вопрос: что же все-таки произошло в Цюрихе? Удалось ли нам разрушить его планы?

— Для этого неплохо бы знать, что именно он планировал, — заметил Трэвис.

— Но ведь все, что создавалось им в течение четырнадцати лет, или уничтожено, или попало в наше распоряжение, — возразила она таким тоном, словно говорила это в первую очередь для себя, а не для него.

Трэвис кивнул, принимая эти доводы, хотя полной уверенности у него не было. Поскольку он так и не имел представления о том, в чем же заключался план.

У Пэйдж зазвонил телефон: ее вызывал Кроуфорд из «Пограничного города». Она снова включила громкую связь.

— Слушайте, мы тут кое-что выяснили насчет последнего имени из списка Пилгрима, — промолвил он. — Эллис Кук. Позвольте кое-что уточнить, убедиться, что я правильно вас понял. Эти имена были вырезаны на полу, в помещении девятого этажа?

— Да, — подтвердила Пэйдж.

— Куда никто не имел доступа на протяжении как минимум четырех лет? — добавил Кроуфорд.

— Правильно, — сказала Пэйдж с нетерпением в голосе.

— Так вот, Эллис Кук был владельцем состояния более чем в сто миллионов долларов. Однако приобрел его, выиграв в лотерею «Пауэрболл» три года назад. А четыре года назад, когда его имя оказалось вырезанным на полу, Кук рулил кофейней в северной Калифорнии.

Пэйдж выглядела так, будто ожидала большего. Или, может быть, эффектного завершения. Она смотрела на телефон сузившимися глазами, потом перевела взгляд на Трэвиса и спросила:

— И что?

У него не было для нее ответа.

— Это то, что мы на настоящий момент выяснили, — промолвил Кроуфорд. — Все эти люди из списка на момент своей смерти были чертовски богаты, хотя мы продолжаем искать и еще что-нибудь, объединявшее их. Но в то время, когда Пилгрим вырезал у себя на полу имя Эллиса, этот малый собачился с посетителями, жаловавшимися, что у них в капучино мало пенки. Так что мы в такой же растерянности, как и вы.

Закончив разговор, Пэйдж некоторое время смотрела перед собой в никуда, потом наконец покачала головой и заговорила:

— Ну ладно, я готова принять как факт, что «Шепот» знает все о настоящем. Понятия не имею, как ему это удается, но, так или иначе, эта информация наличествует в мире, а стало быть, может оказаться доступной. Но, господи, каким образом любое, самое совершенное устройство может видеть будущее? Оно определяется слишком многими случайными факторами. Это хаос.

— Ну, не стоит забывать, что у этой штуковины много информации, на основании которой можно строить догадки, — заметил Трэвис. — Куда больше, чем у нас.

— Достаточно, чтобы больше чем за год вперед угадать не только выигрышные номера, но и то, кому достанется выигрыш? По-вашему, такое возможно?

Трэвис встретился с ней взглядом.

— Шестьдесят секунд назад я бы сказал «нет», — ответил он. — Но сейчас склоняюсь к ответу «да».

Еще какое-то мгновение Пэйдж продолжала смотреть ему в глаза, а потом моргнула и отвернулась к окну, под которым проплывала Швейцария.

— Ну и с чем нам предстоит иметь дело теперь?

— Есть у меня догадка, — отозвался Трэвис. — Правда, не уверен, что она вам понравится.

— Попробуйте.

— Мы действовали исходя из того, что Пилгрим полностью контролирует «Шепот». Управляет им.

Пэйдж кивнула, ожидая от него продолжения.

— А что, если на деле все наоборот? Если «Шепот» управляет Пилгримом?

Стих VI Майский полдень 2001 года

Размер камеры девять на семь футов. Решеток нет. Только четыре бетонных стены, выкрашенные в самый отвратительный оттенок синего цвета, да стальная дверь со встроенным в нее двухдюймовым вертикальным глазком. Это единственное окно в камере. В потолок вделан люминесцентный светильник, который никогда не отключается. Правда, с декабря свет сделался каким-то неровным, а лампа то и дело начинает мигать, вызывает у Трэвиса головную боль сразу позади глаз. Вот уже восемь лет он каждый день проводит в этой камере двадцать три с половиной часа.

Над его койкой пришпилено отпечатанное письмо, полученное три месяца назад. Оно извещает о том, что его родители были убиты, застрелены на перекрестке в Миннеаполисе, когда дожидались смены сигнала светофора. Два детектива приходили к нему, задавали дежурные вопросы и порадовали Трэвиса своим откровенным равнодушием к смерти мистера и миссис Чейз.

Помимо этого извещения он получает письма только от брата, но все они сложены под кроватью, чтобы не попадаться ему на глаза и не заставлять думать о том, чем пропитано все их содержание, угадываемое между строк. Джеф уверен в том, что действия Трэвиса той ночью 1993 года были единственной причиной, по которой он сам оказался не вовлеченным в семейный бизнес.

Трэвис лежит на кровати, закрыв глаза, чтобы не видеть раздражающего мигания. Это мало помогает, но порой ему удается на какое-то время просто забыть о чертовом мигании, даже когда оно имеет место. Умение избавить свое сознание от чего-либо очень полезно, когда находишься в подобном заведении. Днями. Месяцами. Годами. Уйма времени позади и впереди. Умение отрешиться от всего этого очень важно, чтобы не сойти с ума.

Он встает с койки и начинает мерить шагами камеру, едва ли сознавая, почему это делает. Такое происходит автоматически несколько раз в день. Маршрут все время один и тот же: от двери до туалета, от туалета до двери, от двери до туалета.

Неожиданно щелкает замок, и охранник открывает дверь. При этом Трэвис чувствует, что тюремщик нервничает. Это странно.

В камеру входит мужчина в дорогом костюме, и охранник закрывает за ним дверь. У мужчины седеющие на висках волосы, его глаза даже здесь, в комнате без окон, скрыты за темными очками. Поморщившись при виде мигающего света, он говорит:

— Привет, Трэвис. Меня зовут Аарон Пилгрим.

Он подает Трэвису руку, словно собираясь ее пожать, но оказалось, что он протянул ему какой-то предмет. Ярко-синий шар размером с бейсбольный мяч. Он излучает волны гипнотизирующего света, так что Трэвис берет его, даже не подумав о том, чтобы отказаться.

Едва он прикасается к предмету, как в его голове звучит голос. Голос, который он не чаял услышать уже никогда в жизни.

— Трэвис, — слышит он, и у него подкашиваются ноги. Он тяжело садится обратно на койку.

Эмили.

Сквозь синее свечение, ставшее всем, что сейчас для него важно, он смутно осознает, что этот посетитель, Пилгрим, чему-то улыбается. Ну и пусть, в настоящий момент это не имеет для него значения. Ничто не имеет значения.

Трэвис произносит ее имя. Свечение откликается трепетом, а потом подстраивает собственную пульсацию под ритм его сердца.

— Наш разговор будет недолгим, — говорит Эмили. — И в этот раз, и в следующий, спустя годы, когда мы встретимся снова на Аляске. Но зато в третий раз… о, милый. Наша третья встреча — это будет сплошное очарование.

— Почему ты не можешь остаться со мной сейчас? — просит Трэвис, и в голосе его звучит щемящая тоска. Он еще не расстался с ней, а уже страдает от разлуки.

— У меня есть работа, которую следует выполнить, — ответила Эмили. — Сложная работа. Боюсь, милый, я не могу объяснить тебе, в чем она состоит, — во всяком случае, здесь и сейчас. Когда-нибудь потом, да. А пока, если тебе это поможет, знай, что ты для меня важнее всех на свете. Гораздо важнее того ухмыляющегося осла, что стоит тут в камере. Из шести миллиардов человек ты — именно тот, в чьем участии я нуждаюсь больше всего. Ты — незаменимый компонент моего плана.

При этих словах Трэвис чувствует, как у него перехватывает от восторга дыхание. Он ей не безразличен. Она избрала его. Ему с трудом удается удержаться от счастливых слез.

— Почему я? — шепчет он.

Она издает легкий смешок.

— Со временем поймешь.

Еще несколько секунд свет продолжает пульсировать в такт его сердцебиению. Затем он меняется. В каком-то смысле темнеет.

— Сейчас я собираюсь дать тебе то, ради чего и было задумано это посещение, — говорит Эмили. — Это немного. Можешь расценивать это как своего рода аванс. Преимущество, которое поможет определиться, когда ты покинешь это место.

Как только она заканчивает эту фразу, Трэвис ощущает что-то в голове. Покалывание. Оно длится, может быть, секунду, потом проходит.

— Ну вот, — говорит Эмили, — теперь все в порядке. Ты на верном пути, милый. На пути к нашей следующей встрече.

Вопреки его воле по краям глаз выступают слезы. Она собирается его покинуть. Он опять останется в одиночестве, с этим противным светом, головной болью, среди гадких синих стен. И без чего-либо еще. На целые годы, годы и годы.

— Шшш, — шепчет она ему. — Все будет хорошо, обещаю. В один прекрасный день мы вместе над этим посмеемся.

Но сейчас ему далеко не до смеха. Этот момент прекраснее всего, что он когда-либо знал. Но и ужасен в той же мере, ибо подходит к концу.

— Отдай меня обратно этому ухмыляющемуся ослу, Трэвис.

Он знает, что не может не выполнить ее распоряжение: его тело подается вперед, как будто без участия сознания. Ноги напрягаются, поднимая его с кровати, рука протягивается вперед, отдавая ее.

— Пожалуйста, — шепчет Трэвис, как будто и вправду надеясь отговорить ее.

— Скоро, — произносит она.

Он гадает, сможет ли все эти годы думать хоть о чем-то, кроме нее, но она, полыхнув в его руке светом последний раз, говорит:

— К ночи ты перестанешь обо мне вспоминать.

Потом мужчина с седеющими волосами на висках, ступив вперед, смыкает на ней свои пальцы: если что-то и удерживает Трэвиса, чтобы не прикончить его на месте, так это настойчивость Эмили. Посетитель убирает ее из виду, и у Трэвиса сжимается сердце. Будь у него нож, он перерезал бы себе горло.

Человек по имени Пилгрим стучит в дверь, та открывается, и он исчезает за ней, унося с собой источник чудесного синего света, а Трэвис падает на кровать. Продолжая жалеть об отсутствии ножа, а еще лучше надежного ствола тридцать восьмого калибра, он решает, что, на худой конец, сгодится и угол металлической рамы кровати. Наверное, все получится не так быстро и чисто, как вышло бы с помощью ножа, но главное — результат, а он будет тем же.

Он лежит, обдумывая эту перспективу. Проходят минуты. В какой-то момент до него доходит, что синий шар ускользнул из его сознания на несколько секунд, может быть, аж на целых десять. Как такое возможно? Как вообще можно забыть это, забыть ее — пусть даже на краткий миг?

Трэвис осознает, что таращится прямо на осточертевший мигающий светильник, и, перевернувшись на живот, утыкается лицом в подушку. Он очень устал. Издерган, измучен переживаниями. Он чувствует, как его обволакивает и затягивает сон.

Трэвис пробуждается. Во рту сухо, словно он нажевался ватных шариков. Он встает, идет к раковине, плещет воду в лицо и пьет, подставив рот под кран.

Что-то не дает ему покоя. Какое-то ускользающее воспоминание. А может, это вообще ему приснилось? Он силится вспомнить, и на миг его мысленному взору предстает пульсирующий синий шар, и это зрелище, неведомо почему, кажется очень приятным. Наверное, то был приятный сон. Но пока он гадает об этом, даже тот смутный образ ускользает во мрак за пределы досягаемости. Исчезает.

Трэвис выпрямляется, закручивает кран. Возвращается к койке, но его не тянет ни прилечь снова, ни даже присесть. Бессознательно, не задумываясь, Трэвис начинает мерить камеру шагами, от двери до туалета, от туалета до двери, от двери до туалета.

Часть 3 ОБЪЕКТ 0697

Глава 31

Они летели на запад вместе с нескончаемым рассветом, пересекая часовые пояса с той же скоростью, что и земная тень.

Трэвис пытался заснуть. И не смог. Сейчас, когда ночное напряжение схлынуло, а отвлечься было не на что, произошедшее предстало перед ним во всей своей ужасающей полноте. Тогда, посреди всей этой бойни, он воображал, будто осознает масштаб происходящего, но оказался не прав. С каждым часом его обращенный в прошлое взгляд проникал все глубже, страшные подробности громоздились перед внутренним взором, словно завалы из трупов вокруг Театерштрассе, 7.

Дважды за время полета он вставал — оба раза, чтобы побывать в туалете, — и, проходя по дороге туда мимо отсеков, видел в каждом из них операторов, сидевших в полном снаряжении, только без винтовок. Никто из них не спал. Некоторые сидели, уронив головы на руки, другие смотрели в окна на черный океан и пастельное небо. Зрелище было прекрасным, и, может быть, как раз и требовалось увидеть нечто прекрасное, если это хоть как-то могло помочь.

Пэйдж тоже не спала, хотя долго, во время полета над Европой, а потом над Атлантикой, хранила молчание. Она не плакала, но от Трэвиса не укрылось, что временами руки ее дрожали.

По прошествии некоторого времени он вдруг осознал, что, следуя примеру операторов, смотрит в окно, стремясь успокоить свои мысли. Трэвис любовался тем, как легкое розоватое зарево небес отражается в снегах Гренландии, когда заговорила Пэйдж.

— Я была не права, — промолвила она голосом, столь напряженным, как будто ей с трудом удавалось не разрыдаться. — Не права, когда говорила, что по сравнению с тем, что находится по ту сторону Бреши, мы все равно что питекантропы.

Она помедлила и, аккуратнее подбирая слова, продолжила:

— На самом деле мы как муравьи, случайно прорывшие ход к резервуару под химической фабрикой, заполненному хлором. Они понятия не имеют, что оказались на волосок от гибели. Им абсолютно невдомек, насколько это опасно. А им там, по ту сторону, ничуть не больше дела, чем работникам фабрики до копающихся в земле муравьишек. Скорее всего, они про нас даже не знают, а хоть бы и узнали, им наплевать.

Она снова умолкла, и они оба вновь погрузились в долгое, ничем не нарушаемое молчание. Лишь когда самолет пролетал над Северной Дакотой, где царил туманный рассвет, словно захваченный ими с собой из Швейцарии, его нарушил звонок сотового телефона Пэйдж.

Это снова был Кроуфорд, сообщивший, что «Тангенс» обнаружил дочь Эллиса Кука, находившуюся с ним дома в момент предполагаемого самоубийства. Девушка была в теплых, доверительных отношениях с отцом и могла что-нибудь знать. Сейчас она уже летит в «Пограничный город», должна прибыть за час до них.

Трэвис поймал себя на том, что снова думает о «Шепоте». Уверенности эти размышления не придавали, но хотя бы позволяли отвлечься. Когда Пэйдж, закончив разговор, посмотрела на него, он увидел в ее взгляде примерно то же чувство.

— Вы когда-нибудь слышали притчу под названием «Свидание в Самарре»? — спросила она после недолгого молчания.

— Нет, — ответил Трэвис.

— Кто автор, не помню, это из тех текстов, которые школьники обычно читают в хрестоматиях. Короче говоря, пошел как-то в Багдаде слуга на базар и увидел там Смерть, которая погрозила ему. Испугавшись, бедняга прибежал домой и упросил хозяина дать ему коня, чтобы ускакать в город Самарру, где смерть его не отыщет. Хозяин согласился, дал коня, а сам отправился на базар, отыскал Смерть и спросил, зачем она пугала его слугу. «И не думала пугать, — ответила старуха с косой, — я просто удивилась, встретив его здесь. Нынче вечером у меня с ним свидание в Самарре».

И Пэйдж отвернулась от него, глядя в окно на расстилающийся под крылом пейзаж.

— Вот такое у меня складывается ощущение, — продолжила она после паузы. — Как будто, что бы мы ни делали, какой бы путь ни избрали, в конце его нас поджидает «Шепот». Если он в состоянии угадывать заранее выигрышные номера, так уж тем более способен предугадать любые наши действия. Даже если мы скажем себе: «Ладно, этот ход он наверняка угадает, так что поступим наоборот». Он угадает в любом случае.

Трэвис на это только и мог что кивнуть. Думать иначе не было никаких оснований.

— Ну и что нам в таком случае делать? — спросила Пэйдж.

Он задумался. Ему казалось, что если что-то и может привести к правильному решению, то только одно: имена, вырезанные на полу девятого этажа по Театерштрассе, 7.

— Нам необходимо узнать, зачем Пилгриму понадобилась смерть всех этих людей. Или зачем она понадобилась «Шепоту». Тому должна быть причина, и это имеет значение. И если даже чертова штуковина ожидает, что мы это выясним, и предвидела такой вариант десять лет назад, что нам еще остается? Если выход вообще существует, к нему ведет понимание того, чего нужно бояться.

Пэйдж кивнула, не столько соглашаясь, сколько признавая возможность такого подхода. Что более или менее совпадало с его собственными ощущениями.

Она смотрела на Северную Дакоту, на проплывавшие под крылом населенные пункты; некоторые из них выглядели не более чем отдельными, еще не выключенными в рассветном сумраке огоньками у перекрестка дорог.

И тут ему в голову пришла странная мысль. То есть на самом деле она вовсе не была странной. Мысль была нормальной. Странным было то, что это не приходило Трэвису в голову.

Его прежняя жизнь кончилась.

Его квартира в Фэрбенксе, тамошняя работа, постоянные колебания — оставаться там или вернуться домой, в Миннеаполис, — эта его жизнь прошла, будто ею жил кто-то другой. Сейчас он, нравилось ему это или нет, был накрепко связан с «Тангенсом», сделался его частью. Даже вздумай он отправиться домой, там, вне всякого сомнения, его уже поджидали бы люди Пилгрима. Да и «Тангенс», с учетом многих немаловажных сведений насчет Бреши, ставших за это время его достоянием, скорее всего, даже когда все закончится, предпочтет оставить его в своих рядах, просто из соображений безопасности.

Если, конечно, когда все закончится, он будет жив. И сохранится «Тангенс».

Глава 32

Лорен Кук сидела в офисе Пэйдж, почти на том самом месте, где днем ранее стоял только что развязанный Трэвис. Ей было двадцать три года, но выглядела она гораздо моложе и смотрелась потерявшимся ребенком.

Трэвис стоял рядом с Пэйдж. Кроме них в комнате находились Кроуфорд и еще несколько человек. Вот уже полчаса они задавали Лорен вопросы про ее отца, ответов на которые не находили в компьютерах. Но до сих пор ничего существенного не выяснили.

В глазах девушки Трэвис видел нечто знакомое ему по прошлой жизни, то, что наблюдал у некоторых людей во время допросов. Стремление что-то рассказать, подавляемое страхом. Страхом, порожденным недоверием к тем, кто задает вопросы.

Подавшись поближе к Пэйдж, Трэвис прошептал вопрос ей на ухо. Она взглянула на него, потом поняла идею, кивнула и вышла из комнаты, прихватив с собой сотовый телефон (темные глаза Лорен следили за ее перемещениями). Вернулась, когда Кроуфорд попросил ее разъяснить что-то, что она уже объясняла дважды, и снова вышла.

Спустя несколько минут Пэйдж вернулась с черной пластиковой сумкой, в каких переносили объекты.

Дождавшись, когда Кроуфорд закончит задавать Лорен очередную серию вопросов, Трэвис сказал:

— Можно мне с ней поговорить?

Кроуфорд кивнул. Трэвис выступил вперед, встретился с девушкой взглядом и мягко, но напрямик спросил:

— Вы ведь не верите, что ваш отец покончил с собой, не так ли?

Она покачала головой, глядя ему прямо в глаза.

— Это невозможно, — промолвила девушка. Она помолчала, опустив глаза к полу, а потом продолжила: — Конечно, все подряд мне только и твердили, что я должна смириться с произошедшим. Что ничего другого мне не остается. Что, когда такое случается, люди всегда чувствуют то же самое, что и я. И что такое всегда случается… неожиданно. Меня уверяли, что усадьба была под охраной, что там все проверялось от и до после случившегося и что никто туда не входил и оттуда не выходил. Но мой отец не кончал с собой. И пусть вы мне не верите…

— Мы знаем, что он не кончал с собой, — прервал ее Трэвис.

Лорен снова подняла глаза. Встретилась с ним взглядом. Трэвис повернулся к Пэйдж, и та передала ему черный футляр. Он сел на стол около двери и открыл его. Казалось, что внутри пусто. Трэвис запустил руку внутрь и наугад ухватил то, что там лежало. Ощущение было такое, будто он взялся за некий предмет одежды с закрытыми глазами. Сначала его пальцы, кажется, нащупали рукав, потом нижний край куртки или рубашки.

Он снова повернулся к Лорен.

— Убийца вашего отца носил вот это, — промолвил он и, засунув руку поглубже в куртку, вынул ее из сумки. Ниже плеча она была не видна.

Лорен содрогнулась, уставившись туда, где должна была находиться его рука. Голова ее затряслась, рот приоткрылся, кажется, чтобы задать вопрос, но он так и не прозвучал. Она просто смотрела. Прошло пять секунд. Потом десять.

Когда девушка наконец заговорила, голос ее был еле слышен.

— Где он сейчас?

Задавая этот вопрос, она снова посмотрела на Трэвиса. Тот, не моргнув, встретил ее взгляд.

— Мертв, — ответил он. — Я убил его.

Наблюдая ее реакцию, Трэвис увидел именно то, на что надеялся. Девушка поверила, что он сказал правду.

— Лорен, мы тут вовсе не плохие ребята, — промолвил он. — Нам можно рассказать все, о чем вы боитесь говорить с другими.

Некоторое время она продолжала смотреть на него, потом перевела взгляд на Пэйдж, затем по очереди на каждого из остальных. Каждый кивнул.

Девушка снова повернулась к Трэвису, потом, помедлив, опять опустила глаза и заговорила:

— Мой отец принадлежал к группе людей, о которых вы никогда не слышали. И ничего не узнаете о них, проверяя его счета, налоговые документы или телефонную книгу. Погиб не он один — за последние годы убивали и остальных, причастных к этому делу. Я расскажу вам все, что знаю.

Знала, она, правда, не так уж много: отец старался не вовлекать дочь в свои небезопасные дела.

По ее словам, группа, о которой шла речь, не имела даже названия: предположительно, из соображений безопасности. Но посвященные — может быть, в шутку, только между собой и только устно, никогда не записывая, — называли это сообщество «Орден Кубит».

Трэвису слово «кубит» ничего не говорило, но остальные присутствующие знали, что оно означает. «Квантовый бит», или квантовая ячейка памяти, вычислительный блок квантового компьютера. Большую часть последнего десятилетия несколько десятков правительств и несколько сотен компаний прилагали огромные усилия для разработки подобных компьютеров, открывавших несравненно большие возможности, нежели существующая техника. Однако дальше подтверждавших концепцию экспериментов дело не сдвинулось, так и застряв на лабораторной стадии. Все пребывали в уверенности насчет того, что решение непременно будет найдено, только вот когда? Через пять лет или через пятьдесят — никто сказать не мог.

По мнению Лорен, «Орден Кубит» возник в начале девяностых: насколько она понимала, он представлял собой сообщество очень богатых людей, втайне развивавших собственную программу по созданию квантового компьютера. Их стремление к секретности объяснялось страхом: слишком высоки были ставки в гонке за лидерство. Пересекшего финишную черту первым ждало невиданное могущество, однако было сомнительно, чтобы многие из весьма вероятных кандидатов на победу в этой гонке использовали обретенные возможности во благо мира. Куда более вероятным представлялось обратное. «Орден Кубит» ставил своей целью самостоятельно добиться успеха, а потом, выбрав среди перспективных организаций максимально ориентированные на всеобщее благо, поделиться с ними технологией.

Славная идея. И как раз из тех, за какие убивают. Потому как стремящиеся к могуществу и власти очень не любят, когда возникает угроза осуществлению их планов. И склонны выражать свое недовольство весьма решительными средствами.

Достиг ли «Орден» поставленной цели и далеко ли продвинулся на этом пути, Лорен не знала. В неведении она пребывала и насчет того, где проводилась работа, где проходили встречи и как «Тангенс» мог бы найти других членов организации.

Закончив говорить, девушка снова обвела всех присутствующих взглядом и спросила:

— Я вам помогла?

Трэвис встретился взглядом с Пэйдж и увидел, что она думает так же, как и он. После чего снова повернулся к Лорен и сказал:

— Помогли.


— Один у них есть, — промолвил Трэвис. — Работающая модель.

Они с Пэйдж стояли в открытом дверном проеме ангара на поверхности, провожая взглядом самолет — на сей раз это был «Гольфстрим», — отлетавший с Лорен на борту. Она просила оставить ее в «Пограничном городе»; говорила, что здесь чувствует себя в большей безопасности. Но она ошибалась. Сейчас это, пожалуй, было наименее безопасное место на всей Земле, поскольку находилось под прицелом «Шепота». Что же до самой Лорен, то вряд ли ей угрожала опасность, поскольку все, что знала, она уже рассказала.

— Думаю, это так, — согласилась Пэйдж.

Трэвис проследил за тем, как самолет, удаляясь, уменьшился до размеров авиамодели, потом превратился в пятнышко, а затем и вовсе пропал из виду.

— Но разве может быть, чтобы такой компьютер, как бы хорош он ни был, превзошел «Шепот»? — осведомился он. — И по этой причине «Шепот» увидел в создающих его людях угрозу?

— Я не больно-то много знаю о квантовых компьютерах. Время от времени появляются публикации об их огромных возможностях. Я знаю, что их мощность возрастает в геометрической прогрессии с добавлением каждого кубита, но тут тоже есть свой фокус. Много их не добавишь: существует какое-то техническое ограничение. Десять или двенадцать кубит, что-то в этом роде. Недостаточно для создания какой-то там супермашины. Но вот если бы кому-нибудь удалось обойти эти ограничения и создать компьютер в пятьдесят или сто кубит, получилось бы нечто запредельное. Совершенно запредельное. Насколько я знаю, тут тоже есть ограничения по возможности их использования и какие-то ограничения математического характера, но, надо думать, при творческом подходе и тут можно отыскать обходные пути. Так или иначе, если бы кому-то действительно удалось создать продвинутую работающую версию, это было бы нечто.

Трэвис задумался, глядя на уже опустевшее небо. Даже если они были правы, это все равно не имело смысла. Коль скоро то, чем занимались эти люди, могло таить в себе угрозу для «Шепота», тот должен был узнать об этом заранее. А узнав, направить Пилгрима, чтобы тот пресек эту работу в корне, задолго до ее завершения.

И не только это казалось Трэвису бессмысленным. Было и несколько других моментов. Он не мог отделаться от мысли, что вся эта кажущаяся бессмыслица входила в план «Шепота»: любой отменный стратегический ход должен был показаться противостоящей стороне нелепостью.

Но в чем заключался сам этот план? Какую конечную цель ставил перед собой «Шепот»? Если зачастую бывает непросто понять, чего хочет человек, то что, черт возьми, говорить о такого рода штуковине? По этой части Трэвис не мог даже строить догадки.

Глава 33

В течение дня они получили фото- и видеоматериалы от отделения, исследовавшего дом Эллиса Кука на острове Гранд Кайман. Славное местечко. Внутри не было обнаружено решительно ничего, содержавшего хотя бы намек на причастность владельца к тайному обществу. Были проверены воздуховоды. Перевернуты все ковры и половики. Огромный сейф, находившийся в подвале, просверлили и вскрыли. Тщательнейшим образом был изучен весь гидротехнический комплекс бассейна. Там имелась мощная система насосов и фильтров, позволявших закачивать морскую воду из залива в количестве сотен галлонов в минуту, что позволяло заполнить бассейн меньше чем за час: только человек, имеющий сотню миллионов долларов, может считать, будто ему это нужно.

Но чего там точно не было, так это квантового компьютера.

А вот в материалах Управления воздушным движением аэропорта Роберта Оуэна на Гранд Каймане удалось обнаружить кое-что интересное. Несколько раз в году там приземлялся «Аэробус» А318, способный принять на борт несколько сотен пассажиров, при этом полет регистрировался как бизнес-рейс. Всякий раз аэробус улетал не позже чем через восемь часов. Владельцем самолета числился Кук, однако местом базирования значился Даллас, форт Уэрт, где у него имелся специальный авиационный ангар. При этом непохоже, чтобы «Аэробус» служил Куку в качестве личного транспорта. Для этой цели у него имелся «Фэлкон», который хозяин держал под рукой, здесь же, на Гранд Каймане. Кук, судя по всему, никуда на «Аэробусе» не летал, а вот к нему эта машина людей доставляла, причем многих одновременно. Казалось очевидным, что дом Кука служил для организации оперативной базой, или, во всяком случае, одной из таких баз. Только вот никаких признаков такого рода деятельности в усадьбе обнаружить не удалось, а самая тщательная проверка не выявила на острове других земельных участков и объектов недвижимости, принадлежавших тому же владельцу.

Трэвис видел, как угнетает Пэйдж отсутствие информации, способной дать основу для практических действий. Как и все остальные, она старалась справляться с этим, но было очевидно, сколь настоятельна ее потребность в хоть какой-нибудь активной деятельности и как изводит ее отсутствие возможности направить куда-либо эту энергию. Пэйдж напоминала ему двигатель, вынужденный часами работать вхолостую на близкой к предельной частоте оборотов.

Трэвис не единожды слышал, как люди говорили, что в нынешней ситуации, когда ответы крайне необходимы, а получить их крайне трудно, им очень не хватает отца Пэйдж. Ее реакция в основном оставалась приглушенной, трудно читаемой, но во второй половине дня она уединилась, а когда вернулась, выглядела эмоционально опустошенной.

К девяти часам вечера команда на острове закончила осмотр дома. На настоящий момент изучать там больше было нечего. И работать не с чем.

Кроуфорд вручил Трэвису ключ-карту от жилого помещения на уровне Б-12, заявившись куда, он оказался в обиталище, примерно вдвое превосходящем по площади его квартиру в Фэрбенксе. Кухонные прилавки, отделанные под гранит. Восьмидесятидюймовый жидкокристаллический телевизор в гостиной. Огромный, заполненный всяческой снедью холодильник, прекрасный буфет, ванная с натуральной каменной плиткой.

Отражение в зеркале напомнило Трэвису о том, что он неделю не брился. Впрочем, он и душа не принимал несколько дней, в течение которых был, мягко говоря, очень занят. Открыв аптечный шкафчик, Трэвис обнаружил там и крем для бритья, и нераспакованные лезвия. В ванной нашлись шампунь и неиспользованное мыло. По прошествии двадцати минут Трэвис снова чувствовал себя человеком.

Обнаружив в шкафу подбор одежды, он натянул джинсы, футболку и отправился было на кухню с мыслью о сэндвиче, когда вдруг заметил, что на настенном телефоне горит кнопка голосовой почты. Раньше она не горела. Трэвис нажал ее и услышал голос Кроуфорда, который сказал, что «Тангенс» перенаправил сюда два послания, присланных на его голосовую почту в Фэрбенксе.

— Разумеется, — произнес записанный голос Кроуфорда, — исходящие звонки отсюда осуществляются в соответствии с правилами безопасности. Если вы захотите с кем-то связаться, сообщите мне; посмотрим, что можно сделать.

Первое сообщение представляло собой предложение приобрести продленную гарантию на его «Эксплорер». Второе было от Джефа, его брата:

— Привет, Трэвис. У меня классная новость. «Белая Птица» уже, можно сказать, готова. Первый уровень «Тумана войны» пройден без моего участия. Она еще сыровата, требует доработки, но ты ведь знаешь, я на этом повернутый. Можешь подключиться, если хочешь. Звони. Пока.

«Белой Птицей» именовалась компьютерная система, включавшая в себя как аппаратную, так и программную составляющие, над разработкой которой Джеф трудился не покладая рук уже не один год. То была своего рода узкоспециализированная форма искусственного интеллекта, предназначенная для совершенствования компьютерных игр, основанных на соперничестве и противоборстве. Первоначально Джеф испытывал ее возможности, поручая системе роль человека-игрока в несложных, старых, по большей части относящихся к боевым искусствам восьмиразрядных играх восьмидесятых-девяностых годов, но теперь, видимо, усовершенствовал ее до уровня куда более современного — «Тумана войны». Впечатляющий успех. Пожалуй, он сможет загрести миллионы, продавая свою разработку производителям компьютерных игр, конечно, после того, как устранит оставшиеся шероховатости. Впрочем, вне зависимости от результата Джефу Чейзу просто чертовски нравилась эта работа.

Весь прошедший год Трэвис испытывал искушение подключиться к этому делу, но окончательно не определился и теперь испытывал чувство, сродни возникающему у водителя, проскочившего съезд со скоростной автострады и понимающего, что назад уже не повернуть.

Ему пришло в голову, что любой, знавший обоих братьев, наверное, побился бы об заклад, что если кто-то из них и угодит в итоге в местечко, подобное «Пограничному городу», то уж точно Джеф. Надо думать, на «Тангенс» работала целая армия специалистов в компьютерной области.

Отвернувшись от телефона, Трэвис направился было к холодильнику, когда кто-то постучал в дверь.

Он пересек гостиную, отворил дверь и увидел Пэйдж, тоже только что принявшую душ.

— Скажите, что вы еще ничего не ели, — промолвила она.

— Я еще ничего не ел.


Спустя час они сидели, скрестив ноги, на ее кровати, глядя друг на друга. Порой она опускала взгляд на свои никак не находящие места руки, а волосы падали ей на лицо так, что Трэвис просто не мог на них не смотреть.

Разговор шел о чем попало. Пэйдж, окончив школу в шестнадцать лет, поступила в Техасский университет с намерением стать историком. Но как-то само получилось, что она переключилась на нанотехнологии, и спустя четыре года темой ее магистерской работы стала попытка создания начальной версии того, что в будущем, в случае удачи, должно стать цифровым аналогом лейкоцитов, то есть в перспективе лекарством чуть ли не от всего на свете.

Когда Трэвис поинтересовался, почему она сменила специализацию, Пэйдж ответила, что со временем поняла: как бы ни было интересно прошлое человечества, куда больше ее увлекает будущее. Ничто не воодушевляло Пэйдж сильнее, чем передний край технического прогресса, стараниями лучших умов человечества продвигавшийся со все нараставшей скоростью. К двадцати одному году она уже твердо решила связать свое будущее с этим чудесным миром. А затем как-то на выходные отец, к тому времени единственный из ее живущих родственников, доставил ее в это удивительное место и познакомил с тем, чем он в действительности зарабатывает на жизнь. Для нее это стало настоящим открытием. Но выяснилось и другое. Всем, кто был близок и дорог сотрудникам «Тангенса» — таким, как Питер Кэмпбелл, — уже по одной этой причине грозила серьезная опасность. Жизнь Пэйдж подвергалась риску просто потому, что она была тем, кем была, и до тех пор, пока эта угроза не будет устранена, ей было предпочтительнее оставаться в «Пограничном городе».

— С тех пор я здесь и живу, — сказала она, обводя взглядом помещение. Расположенное на два уровня ниже того, которое предоставили Трэвису, оно было точно таким же, за исключением деталей убранства, отражавших ее личный вкус.

Их руки соприкоснулись, и он, взяв ее ладони, принялся поглаживать их, водя туда-сюда своими большими пальцами.

— У тебя были с кем-то серьезные отношения после тюрьмы? — тихонько спросила Пэйдж.

— Ни с кем, — ответил Трэвис и, помолчав, добавил: — И в тюрьме тоже.

Пэйдж рассмеялась и, оторвав взгляд от их рук, встретилась с ним глазами.

— После освобождения, — продолжил он, — какой-то части моего «я» казалось, что смысла нет и пробовать, потому что, едва начав разговор, упрешься в стенку: «О, ты из Миннесоты? И что ты там делал?»

Пэйдж снова негромко рассмеялась.

— А что, интересно, казалось другой части?

Трэвис немного помолчал, а потом ответил:

— Что это и есть мое настоящее наказание. От которого мне не освободиться вовеки. И что я его заслужил.

— За то, что случилось с… — Пэйдж замешкалась, и Трэвис, понял, что она вспоминает прочитанный ею полицейский доклад. — С Эмили? — вспомнила она. — С Эмили Прайс?

Трэвис кивнул.

— Она спасла меня от того, кем я был. Спасла мою жизнь — и фигурально, и, я уверен, даже буквально. А они ее за это убили. Я должен был предвидеть беду, предотвратить ее, но не сделал этого.

— Легко совершить ошибку, не догадываясь, на что способны другие люди, — промолвила Пэйдж. — Не думаю, что это основание для пожизненного приговора.

Он изобразил нечто похожее на улыбку и чуть крепче сжал ее руки.

В темноте их одежда словно испарилась сама собой, и осталась лишь ее кожа, такая жаркая, какой он и вообразить не мог, и ее волосы, падавшие на него, дурманя сладким запахом октябрьских яблонь. Он ощущал на ее языке привкус белого вина, которое они пили за обедом. Ощущал нежную кожу под ее подбородком, всю ее.

Позднее, молча обнимая ее, Трэвис почувствовал, как тишина вновь заполняется всеми теми вопросами, на которых они остановились. Всем тем, что упорно не сходилось, как ни старались они приладить одно к другому.

— Решительно все, сделанное «Шепотом» с момента появления из Бреши в 1989 году, было частью некоего плана. Так? — спросил Трэвис и ощутил у груди ее кивок.

— Думаю, да.

— То, что он будто бы поначалу вынужденно помогает человеку, а потом пытается установить контроль над его волей, — это чушь. Он может делать что хочет в любое время. Ничто его непринуждает и не ограничивает. Просто он напускает туману, создает дымовую завесу для тех, кто имеет с ним дело. Скажем, тогда на Аляске, когда он чуть не использовал меня для развязывания ядерной войны, могло показаться, будто эта затея сорвалась из-за того, что люди Пилгрима на своем вертолете прибыли слишком рано. Но, скажи, ты хоть на секунду веришь в это? Чертова штуковина могла предсказать выпадение выигрышных номеров за годы вперед, но предчувствовать появление вертолета за несколько минут ей было слабо… Да это мог рассчитать в уме любой наблюдатель, имей он радар и секундомер!

— Да, это малость несообразно, — прошептала Пэйдж.

— Он создавал видимость, — продолжил Трэвис, — исполнял свою роль. Но не слишком ли долго, если предположить, что каждое его действие, совершенное с момента появления в нашем мире, было направлено на то, чтобы привести все к нынешнему положению вещей? Ты ведь видишь, в чем тут проблема?

— В том, что два десятилетия — это чертовски долгий срок для достижения цели, когда речь идет о столь могущественном объекте?

— Вот именно, — подтвердил Трэвис. — Будь его целью установление контроля над «Пограничным городом» или Брешью, он бы давным-давно этого добился. Повел бы себя иначе с самого начала, прибрал тут всех под контроль, добрался до нужного человека, имеющего доступ к самому смертоносному дерьму, которым наверняка нашпиговано это место, и, используя его как марионетку, всех бы здесь перебил. Короче, что-то в этом роде. Но если так, то какого черта ему нужно на самом деле? Это должно быть нечто вне пределов его досягаемости. Находящееся настолько далеко, что ему потребовались все эти годы и эти хитроумные интриги. Что это может быть?

Некоторое время Пэйдж молчала, потом лоб ее сморщился.

— А вдруг ему нужно нечто такое, что до настоящего времени было недоступно? — спросила она.

Трэвис задумался. Догадка звучала правдоподобно. И уж точно была гораздо лучше любых его соображений, поскольку у него таковых не имелось.

— Нечто вроде нового объекта? — предположил он. — Который мог бы только что появиться?

— Не знаю. Ни один из недавно появившихся уникальных объектов не был особо могущественным или опасным — во всяком случае, насколько мы знаем.

Они снова погрузились в молчание: в тишине Трэвис слышал, как работает вентиляционная система здания. Он уткнулся лицом в макушку Пэйдж, и каждый его вздох наполнялся ароматом ее волос.

— Тут есть один момент, беспокоящий меня больше всего остального, — заговорил он после затянувшейся паузы, снова умолк, размышляя, с чего начать, и продолжил: — Мы ведь сошлись на том, что Пилгрим не настоящий враг, верно? Я не в том смысле, будто он ни в чем не виноват; скорее всего «Шепот» остановил свой выбор на нем, именно зная, на что этот человек способен. Однако, что бы ни воображал на сей счет Пилгрим, на самом деле всем заправляет «Шепот». Пока все вроде складывается, верно?

— Верно.

— Но ведь «Шепот» — это всего лишь машина. Это инструмент, который не может сам выбирать свое предназначение. За него это должен был сделать кто-то другой.

— Ты имеешь в виду, кто-то другой по ту сторону Бреши? — уточнила Пэйдж после долгой паузы.

— Да.

Он ощутил, как дрожит под его ладонью ее спина.

— Если это так, — сказала она, — то у нас никогда не было ни единого шанса.

Трэвис попытался придумать какую-нибудь успокаивающую реплику, но не получилось, и единственное, что он смог сделать, — обнять ее покрепче. Это тут же встретило ответный отклик: она тоже прижалась к нему. Так он и лежал, прислушиваясь к ее дыханию, чувствуя, как постепенно расслабляется ее тело, и вновь и вновь прокручивая в голове все те же вопросы и гадая, с кем — или с чем — им приходится иметь дело. За этим его и сморил сон.

Через некоторое время Трэвис проснулся с очень странным ощущением. Как будто он до чего-то додумался. Может быть, во сне. Трэвис напряг память, но это лишь отталкивало воспоминания, как если бы детская ладошка при попытке обхватить оттолкнула бы баскетбольный мяч. Он попробовал иначе: расслабился, и сначала казалось, что это сработало. Во всяком случае в сознании всплыл образ, видеозапись с мощной насосной станцией в усадьбе Кука на острове Гранд Кайман. Тут была какая-то связь. В первую очередь в отношении того, зачем Куку это понадобилось.

Но, увы, добиться большего ему так и не удалось. Спустя миг видение исчезло. Рядом с ним что-то дремотно промурлыкала Пэйдж. Он поцеловал ее в лоб, и она прижалась к нему, нежно поцеловала в шею и снова уплыла в сон в его объятиях. Ощущая совсем рядом биение ее сердца, Трэвис закрыл глаза и последовал за ней.

Глава 34

Где-то в темноте зазвонил телефон. Трэвис почувствовал движение Пэйдж, она перекатилась по направлению к прикроватному столику — будильник показывал начало пятого утра, — включила свет и нажала кнопку громкой связи. Едва назвав свое имя, Пэйдж снова нырнула под одеяло и прижалась к нему.

В голосе звонившего слышался испуг.

— Пэйдж, это Кроуфорд. Я у системного модуля, на уровне Б-31. Меня дежурные вызвали: тут кое-что происходит. Может, спуститесь?

Она посмотрела на Трэвиса.

— Пэйдж? — окликнул Кроуфорд.

— Я здесь. — Она отстранилась, села, сбросила ноги на пол и принялась нашаривать одежду. — Что именно там происходит?

— Мы и сами толком не понимаем. Это связано с объектом, который вы доставили из Цюриха. С черным кубом.

— Усилитель, — произнесла Пэйдж и снова посмотрела на Трэвиса.

По громкой связи они услышали своего рода жужжание или гул, словно из глубины диафрагмы. Именно такой звук они слышали на девятом этаже дома номер 7 по Театерштрассе перед тем, как все полетело к чертям.

— Он находится в хранилище, как и положено, — пояснил Кроуфорд. — Мы оставили его там вчера утром, заперли, как полагается по инструкции. Но сейчас он гудит, вы, наверное, и сами слышите. Хранилище мы пока не отпирали — не уверены, что это следует делать.

Внезапно Кроуфорд умолк, в трубке повисло молчание, потом снова зазвучал голос:

— Пэйдж, я не отключался, просто мне позвонили с пульта обеспечения защиты. Сейчас я переключусь на конференц-связь, чтобы все было слышно.

Он снова умолк, а спустя секунду, после щелчка, сказал:

— Пульт управления, слушаю вас.

Заговорила женщина:

— Мистер Кроуфорд, у нас нештатная ситуация. Не представляю, как это может быть, но только радар зафиксировал появление прямо над нами, на высоте около сорока тысяч футов, материальных объектов. Они падают. По данным компьютера, это человеческие тела.

— Десант? — спросила Пэйдж.

— Думаем, да. Они снижаются со скоростью около двухсот миль в час, максимальной при свободном падении. Самолета радар не засек, так что он или летел на запредельной высоте, как «У-2», или невидим для локаторов, если такое возможно.

Трэвис увидел, как глаза Пэйдж сузились, но только слегка. У Пилгрима имелся «Шепот», так что это было вполне возможно.

— Вскоре после обнаружения снижающаяся группа рассеялась, и радар потерял ее из виду, но их продолжают фиксировать автоматические камеры теплового излучения, и, когда они снизятся на достаточную высоту, их можно будет отследить вручную. С вашего разрешения, сэр, мы просто перебьем их всех в воздухе.

— Действуйте! — распорядился Кроуфорд.

В трубке по-прежнему звучало басовитое жужжание.

Взбудораженная происходящим, Пэйдж, так и держа одежду в руках, встала с постели.

— Делалось что-нибудь, способное запустить усилитель? — спросила она. — Какие-нибудь опыты поблизости, что-нибудь в этом роде…

— Ничего подобного, — ответил Кроуфорд. — Он просто пришел в действие, и все. Как будто сработал таймер.

И тут Трэвиса потрясла догадка, да так, что он мигом сел, сбросив ноги на пол. Пэйдж, обернувшись, увидела выражение его лица.

— Кроуфорд, это Трэвис Чейз, — заговорил он. — Какие объекты находятся в хранилищах поблизости от усилителя?

Последовало замешательство: видимо, Кроуфорда удивил тот факт, что Трэвис говорит по телефону Пэйдж в четыре утра, однако потом он ответил:

— На настоящий момент у меня такой информации нет. Сейчас запрошу. Подождите.

Они слышали, как он отдал кому-то распоряжение, однако Трэвис уже знал ответ. Встав, он направился к письменному столу Пэйдж, высматривая на ходу ручку и что-нибудь, на чем можно сделать запись. Пэйдж, бросив одежду, последовала за ним.

— В чем дело? — спросила она.

Прежде чем он успел ответить, вновь заговорила женщина из центра обеспечения безопасности:

— Вижу их в инфракрасном диапазоне. Еле-еле. Приступаю к ручному наведению наземных орудий.

— Нам нужно оставить для себя послание, — сказал Трэвис. — Тогда мы будем знать, что произошло.

Он выдвинул ящик письменного стола, нашел тупой карандаш и, схватив какую-то распечатку, перевернул, чтобы писать на обратной стороне.

— Ты о чем толкуешь? — не поняла Пэйдж.

— Получил список, — снова послышался в динамике голос Кроуфорда. — В ближайшем хранилище содержится объект «Забывалка».

Именно этого Трэвис и ожидал. Штуковина, о которой Пэйдж рассказывала ему в Цюрихе. Такая же, как «Арес», только действует иначе. Стирает из памяти события последних трех дней, как будто их и не было.

У Пэйдж медленно приоткрылся рот, она слегка затрясла головой из стороны в сторону, понимая, но не желая понимать.

— Если «Шепот» может предсказать выигрышные номера, — промолвил Трэвис, — то в силах предсказать и то, в какое хранилище будет помещен усилитель.

— Боже мой! — выдохнула Пэйдж.

Он устремил взгляд на бумагу, соображая, что именно следует написать, но тут из динамика донесся крик Кроуфорда, и ему стало ясно, что время упущено. В следующий миг спальня Пэйдж — как и все помещения «Пограничного города», в чем Трэвис не сомневался, — озарилась ярко-зеленым светом. Он инстинктивно заключил Пэйдж в объятия, словно мог защитить ее, тогда как сияние, казалось, пронизывало их тела насквозь…

Глава 35

Трэвис лежал без сна в своей палатке, прислушиваясь к доносящемуся откуда-то со стороны хребта волчьему вою. Он читал, что волчьи стаи варьируют громкость своего воя, чтобы сбить с толку возможную жертву — или других волков, не дав верно определить дистанцию. На людях это тоже срабатывало. Вой звучал так, слово раздавался по меньшей мере с…

Внезапно он ощутил ярчайшую, столь сильную, что увидел ее закрытыми глазами, сквозь веки, вспышку зеленого света. Свет почти сразу же погас, но ему уже было не до того, потому что он обнаружил рядом с собой кого-то еще, цепляющегося за него и в то же время вырывающегося…

Открыв глаза, Трэвис увидел, что находится в совершенно незнакомой комнате, а вырывается — точнее уже вырвалась, очень красивая женщина. И абсолютно голая.

Она держалась за правое плечо, лицо искажала гримаса, словно она только что избавилась от боли. Трэвис был уверен, что за руку ее не хватал и, уж конечно, боли ей не причинял, но на все эти размышления у него был всего миг, потом глаза ее расширились в том же изумлении, что и у него, и она яростно закричала:

— Что происходит? Что, черт возьми, тут творится? Где мой отец?

Он непроизвольно отступил от нее на шаг, повторяя снова и снова, что ничего не знает, ибо то был единственный возможный ответ на ее вопросы. И на его собственные тоже.

Правда, комнату она, в отличие от него, похоже, узнала, и хотя поначалу это лишь усугубило ее растерянность, ее взгляд вдруг упал на прислоненные к стене рюкзак и винтовку. Прежде чем он догадался об угрозе, она схватила оружие, вскинула к плечу и прицелилась ему в лицо.

— Что, черт возьми, устроили ваши люди?

Трэвису нечего было на это ответить. Он лишь взглянул ей в глаза и покачал головой, разведя руки в стороны, чтобы показать отсутствие враждебных намерений.

Поведя стволом, она шагнула вперед, заставив его вжаться в стену. Одновременно взгляд ее упал, и Трэвис, проследив за ним, обнаружил, что тоже голый. Он опять встретился с ней взглядом, и глаза ее сузились: она еще раз оглядела комнату, потом посмотрела на себя, обнаружила полное отсутствие одежды, и было видно, что испытала еще одно сильное потрясение. Это, похоже, поколебало ее агрессивный настрой. Но винтовка в ее руках не дрогнула.

Где-то совсем рядом в громкоговорителях звучали возбужденные голоса: потом они умолкли, и раздался один, принадлежавший мужчине в возрасте:

— Я говорю с Пэйдж, да?

Женщина, видимо, ее звали Пэйдж, повернулась на звук, и теперь Трэвис увидел, что он исходит из телефона с функцией громкой связи.

— Кроуфорд?

— Пэйдж, вы где?

Она помедлила, словно была слишком смущена и растеряна, чтобы сказать все это вслух.

— У себя… в своей комнате. А вы?

Мужчина тоже немного замялся.

— Я… такое дело, я был уверен, что нахожусь в конференц-зале… и вдруг обнаружил себя у пульта управления защитными системами.

Его прервал зазвучавший в динамике новый звук, тоже голос, но не живой, компьютерный.

— …Сближение… сближение…

Впервые за все время Пэйдж опустила винтовку: это повторявшееся вновь и вновь слово привлекло все ее внимание. Повернувшись, она направилась к телефону.

— Кто дежурит у пульта?

В ответ зазвучал женский голос, такой же растерянный, как и все остальные.

— Это Карен, Карен Лав. Не знаю только, как меня сюда занесло, я была в своей комнате…

— Забудьте, с этим потом разберемся, — прервала ее Пэйдж. — Что там за сближение?

— Да нет никакого сближения. Экраны радаров пусты — все как один. Правда, камеры наведения пушек включены, но почему, не понимаю. На них тоже ничего нет…

На заднем фоне послышались другие голоса, потом снова заговорила Карен.

— Да, ладно. Что это такое?

Трэвис увидел, как Пэйдж подалась вперед, присматриваясь к светящемуся дисплею электронного будильника. После чего ошеломленно прошептала:

— Три дня…

— Их там десять, не меньше, — сказала Карен кому-то на ее конце провода.

— Карен, что вы там видите? — требовательно спросила Пэйдж.

— Если б я знала. Это не летательные аппараты. По данным термокамер, у них температура человеческих тел: это могут быть парашютисты, но… это вражеский десант, или…

— Уничтожить! — отрезала Пэйдж, и Трэвис увидел, что в этот миг ей удалось справиться с растерянностью.

— Всех к оружию, и открыть огонь без промедления. И пусть кто-нибудь замкнет намертво все уровни сдерживания. Замкнуть — и разбить панели управления!

Если содержание этого приказа и смутило получивших его людей, то решительный тон не оставил места для колебаний: Трэвис услышал рев тревожных сирен, а потом звон и грохот: похоже, кто-то принялся громить панели управления. Было слышно, как хрупкие электронные компоненты разлетаются под ударами чего-то тяжелого, может быть стула.

— Вы стреляете или нет? — спросила Пэйдж.

— Целимся, — ответила Карен. — Готовность — пять, четыре, три…

Неожиданно Трэвис ощутил толчок, прошедший сквозь пол, а потом все здание содрогнулось от пришедшей откуда-то сверху басовой взрывной волны.

Глава 36

Теперь из динамика телефона слышался только треск. Пэйдж смотрела на него меньше секунды, после чего подхватила с пола джинсы и бросила Трэвису. Когда он поймал их, она уже тянулась за своей одеждой.

— Мне кажется, вы знаете больше, чем я, — заметил он. — Может, поделитесь?

— У меня разве что догадки, — ответила она, — и то с большими пробелами.

— У меня и того нет.

Он ступил в джинсы и подтянул их вверх. Пэйдж застегнула свои, натянула через голову блузку и снова взяла винтовку.

— Слова «Тангенс» и «Брешь» для вас что-нибудь значат? — спросила она.

— Нет.

— В таком случае боюсь, я не смогла бы объяснить это, даже будь у нас час…

Вентиляционный канал разнес по зданию треск очередей.

— А вот часа у нас явно нет. — Она открыла прикроватную тумбочку и вынула оттуда пистолет сорок пятого калибра с двумя запасными магазинами. — Оружием пользоваться умеете?

Трэвис кивнул. Она сделала шаг по направлению к нему, остановилась и снова смерила его взглядом. Сквозь воздуховоды снова доносились выстрелы, потом хлопок взрыва. Пэйдж подошла к нему, вручила пушку с боеприпасами и направилась к двери, по пути прихватив и забросив на спину рюкзак.

Он последовал за ней, сформулировав наконец напрашивавшийся в первую очередь вопрос:

— Как, черт возьми, я сюда попал?

Пэйдж оглядела коридор и, похоже, осталась довольна тем, что там никого не было.

— Мне самой было бы чертовски любопытно это узнать, — сказала она и вышла из комнаты.

С винтовкой у плеча Пэйдж продвигалась к гостиной, готовая уложить каждого, кто появится перед ней. При этом не побоялась повернуться спиной к этому незнакомцу, у которого, как только сейчас сообразила, не спросила даже имени. Что поделать, в сложившейся ситуации приходилось идти на определенный риск. Кем бы он ни был, но тот факт, что совсем недавно она обнаружила себя в его обществе без одежды, заставлял предположить, что между ними существовало определенное доверие.

Гостиная была пуста. За дверью по главному коридору эхом разносились крики.

Как ей удалось вернуться в «Пограничный город» живой? Она была привязана к самодельному пыточному столу, истерзанная, наверное, до полусмерти, окруженная врагами, да еще в такой глуши, какой никогда прежде не видывала. Что произошло за эти три дня, по истечении которых она оказалась в собственной спальне голышом перед таким же голым парнем? Которого она в жизни не видела и который даже не слышал о «Тангенсе»?

И спасся ли также ее отец?

Надежда и страх разрывали ее в противоположных направлениях, следование которым в настоящей ситуации было одинаково бесполезно. Поэтому перед дверью Пэйдж постаралась заглушить в себе и то и другое, после чего оглянулась через плечо на незнакомца.

— Не стреляйте раньше меня ни в кого, в кого я не стреляю, — предупредила она, после чего, подумав, добавила: — Если, конечно, он не соберется выстрелить в вас первым.

Парень лишь пожал плечами, даже не пытаясь скрыть свою растерянность.

Она поймала себя на том, что задержала на нем взгляд: выглядел он неплохо. Затем Пэйдж повернулась, подошла к двери, сделала последний глубокий вздох, открыла ее и переступила порог.

По коридору бежали люди — все как один сотрудники «Тангенса». Вид у них был потрясенный, отчасти из-за взрывов и выстрелов, но больше, как догадалась она, из-за провалов в памяти. Только некоторые — видимо, из дежурного персонала — были с оружием, но и они растерянно озирались по сторонам в ожидании указаний и разъяснений, не получая никакой помощи.

Если ее догадки, со всеми их лакунами, были верны, у всех были стерты воспоминания о прошедших трех днях. Три дня — это срок, на который вымарывает память «Забывалка». Но как, черт возьми, могла эта штуковина воздействовать на все здание?

И как Пилгриму удалось все это устроить? В том, что налет совершили его люди, сомнений не было. Надо думать, и сам Пилгрим с ними.

Действие «Забывалки» длится всего несколько минут. Это одна сторона вопроса. Есть и другая: Пилгрим тоже прекрасно это знал, а стало быть, действовал, рассчитывая именно на это. Ставил своей задачей захватить контроль над «Пограничным городом» за эти несколько минут.

В конце коридора из щелей по периметру дверей лифтовой шахты просачивался дым. В этот момент где-то на верхних этажах снова раздался взрыв, заставивший задрожать стены. Люди поблизости от Пэйдж содрогнулись, видимо, испугавшись, как бы не обрушились потолки, что представлялось вполне возможным. От Пэйдж не укрылось, что некоторые коллеги таращились на нее, словно на привидение. На определенном уровне она их понимала, но заострять на этом внимание в такой ситуации было некогда.

Что должен предпринять Пилгрим для скорейшего установления контроля?

Ответ на этот вопрос был прост. Связующий узел здания, Центр безопасности, располагался непосредственно под помещением пульта управления оборонительными системами. Обладая «Шепотом» — а в том, что объект с ним, сомневаться не приходилось, — он легко мог получить все коды доступа ко всем системам защиты и жизнеобеспечения здания. И использовать их по своему усмотрению.

Пэйдж обернулась к ближайшей группе вооруженных операторов с намерением окликнуть их, возглавить и повести на лестницу. Они могли добраться до Центра безопасности меньше чем за минуту, но, прежде чем она успела что-то сказать, из вентиляционных отверстий над головой ударили струи белого газа. На миг ей показалось, что это сработала автоматическая система пожаротушения, начав подавать в помещение препятствующую горению галогенную смесь. Но только до тех пор, пока не ощутила запах.

То была не галогенная смесь.

Ну конечно! Пилгрим привел в действие эту систему. Такой простой ход.

Пэйдж развернулась, собираясь увести всех в свой жилой отсек, но, уже двигаясь, сообразила, что это не выход: газ через систему воздуховодов закачивался во все помещения. Пэйдж заглянула по очереди каждому из них в глаза, отметив, что на некоторых газ уже начал действовать. Почему-то дольше всего ее взгляд задержался на незнакомце. Он пребывал в явной растерянности, иначе и быть не могло, но крепко держал свой страх в узде. «Интересно, кто же он все-таки такой?» — подумала Пэйдж, но тут колени ее ослабли и перед глазами все расплылось. Она успела увидеть, как он шагнул вперед, чтобы не дать ей упасть, — и лишилась чувств.

Глава 37

Придя в себя, Трэвис мигом ощутил, что события трех прошедших дней вновь заняли свое место в его полностью восстановившейся памяти. Пэйдж рядом с ним выглядела так, словно о чем-то плакала, и он спустя момент решил, что знает, о чем. Помимо нее рядом в просторном конференц-зале находились и другие выжившие после атаки сотрудники «Тангенса». Все были связаны и кашляли, отходя после воздействия газа.

Прямо над ним стоял Аарон Пилгрим: хотя Трэвису ни разу не показывали даже фото этого человека, он мигом узнал его. Хотя даже ради спасения своей жизни не мог бы сказать, по каким признакам.

Пленников сторожили четверо вооруженных охранников. Пилгрим взглядом привлек их внимание, указав на Трэвиса и Пэйдж:

— Эти!

Двое охранников забросили винтовки за плечи, схватили Пэйдж, потом Трэвиса и оттащили на десять футов от стены, вдоль которой находились остальные.

Пилгрим выделил среди них еще восемь человек, включая Кроуфорда и доктора Фэган, рыжеволосую женщину, искавшую способ установить связь с той стороной Бреши. Вооруженные охранники оттащили их на открытое пространство, к Трэвису и Пэйдж.

Окинув взглядом десятерых пленников, Пилгрим кивнул, словно в подтверждение своим мыслям, и кратко распорядился:

— Остальных убить!

— Нет! — воскликнула Пэйдж.

Выстрелы зазвучали один за другим, когда ее крик еще отдавался эхом от стен, быстрые и беспощадные. Каждый из приговоренных получил пулю в лоб. Трэвис ощущал, как содрогается рядом с ним Пэйдж после каждого щелчка затвора, очередного вопля обреченных и следующей бесполезной попытки уклониться от пули. Когда все закончилось, ее всю трясло от подавляемых, беззвучных рыданий. Будучи связан, Трэвис мог лишь податься поближе к ней, и она откликнулась на это движение, припав со слезами к его плечу.

Глядя поверх ее головы, Трэвис увидел на столе посреди совещательной комнаты кубический стальной ящик со стороной примерно в десять дюймов, с защелкой и привинченной сверху рукоятью. Уменьшенную версию того сейфа, который он видел на борту потерпевшего крушение «Боинга». Только этот был закрыт, а сквозь узкий, проходивший по его середине стык пробивалось синее свечение, словно атмосферная оболочка какой-то кубической планеты.

Пилгрим повернулся к оставленным им в живых пленникам и задержал взгляд на Трэвисе.

— Ты — долбаная игрушка этой штуковины, — бросил ему Трэвис.

— Можно назвать это игрой, — отозвался Пилгрим. — Но это моя игра.

Трэвис присмотрелся к тому, с каким выражением он произносил эти слова. Сознательным блефом тут и не пахло: этот человек верил в то, что только что сказал. Верил, что «Шепот» служит его интересам и никак иначе.

— К тому же кто ты сам такой, чтобы говорить об игрушках? — продолжил Пилгрим. Похоже, он ожидал, что Трэвис поймет подтекст этой фразы, но потом, увидев выражение его лица, улыбнулся: — Ах да, конечно. Ты ведь не помнишь нашу встречу, верно?

Трэвис промолчал: если то была шутка, он ее не понял. Да не больно-то к этому и стремился.

— Ладно, — махнул рукой Пилгрим. — Предполагалось, что ты будешь здесь, так что все идет, как задумано. Все путем…

У Пилгрима зазвонил телефон. Он ответил. В царившей тишине Трэвис расслышал слова, звучавшие в трубке.

— Все, что нам нужно, находится за бронированными дверями. Замыкающие компьютеры разбиты. Мы не можем ввести отпирающие коды.

— Знаю, — отозвался Пилгрим.

— Чтобы вскрыть эти здоровенные двери и попасть в главную лабораторию, их придется сверлить, на что уйдет около часа.

— Час пятнадцать минут, — уверенно заявил Пилгрим, спокойно переведя взгляд на ящик с «Шепотом» на столе. — Пусть займутся этим немедленно. А как обстоит дело с системой защиты: восстановили?

— Техники над этим работают, но тут немало проблем. Многое пострадало от взрыва, включая важные детали, и им приходится доводить все до ума вручную. Думаю, за полчаса управятся, плюс-минус несколько минут.

— Все путем, — повторил он, кивнув двоим бойцам, приказал им сторожить пленников и вышел из комнаты, даже не оглянувшись на тела убитых.

Двое других охранников последовали за ним. Один здоровенный, сложенный как вышибала детина в шесть футов три дюйма ростом и, наверное, в три сотни фунтов весом прихватил с собой «Шепот».

Пэйдж молчала. Дыхание ее было прерывистым и тяжелым, но плакать она перестала.

Прошла всего минута с момента ухода Пилгрима: тела убитых еще продолжали кровоточить. Взгляд Трэвиса упал на валявшийся возле ножки стола рюкзак Пэйдж: кто-то просто отшвырнул его, не озаботившись тем, чтобы открыть. Стало быть, «Удвоитель» по-прежнему находился там. Так же, как и «Медик». Правда, это уже не имело значения. Валявшимся у стены покойникам объект помочь не мог.

Однако, глядя на рюкзак, Трэвис понял, как сможет действовать, если представится случай.

Искоса, стараясь не привлечь к себе внимания, он присмотрелся к двум охранникам. Они были слишком самоуверенны и не воспринимали свою задачу всерьез. И то сказать, под их надзором находилось десять связанных, согнанных в плотную группу посреди открытого пространства беспомощных пленников. О том, что кто-то из этих пленников может предпринять какую-нибудь безумную выходку, караульные даже не задумывались.

Да и что они могли предпринять с туго стянутыми запястьями? Причем не ремнями или веревками; это была металлическая проволока, алюминиевая или стальная. О том, чтобы разорвать ее, нечего было и думать.

Но она могла резать кожу.

Трэвису требовалось, чтобы оба охранника не смотрели в его сторону. Один так и делал: стоял у открытой двери и таращился в коридор. Возможно, его мутило от запаха крови. Второй расхаживал по помещению, взгляд его скользил повсюду, не задерживаясь ни на чем в отдельности. Не задерживаясь настолько, чтобы Трэвису хватило времени осуществить задуманное.

Прошла еще минута. Не имея возможности действовать, Трэвис размышлял об услышанном от Пилгрима.

«Предполагалось, что ты будешь здесь…»

«Шепот» хотел, чтобы он попал сюда. Хотел с самого начала, да так все и устроил. А что еще сказал этот малый? Что мы с ним встречались… Ну что ж, принимая во внимание возникающий после общения с «Шепотом» эффект амнезии, это вполне правдоподобно. Встреча могла состояться когда угодно. В любой, выбранный наугад день в Фэрбенксе. Или в тюрьме.

Так или иначе, Трэвис в каком-то смысле являлся частью замысла «Шепота». И Пилгрим знал об этом, потому и оставил его в числе живых. Другой вопрос, зачем ему понадобилось оставлять кого-то в живых? Впрочем, возможно, на самом деле этого не знает и Пилгрим, действовавший в очередной раз по указке «Шепота».

Но если Трэвис важен для осуществления плана, этим можно воспользоваться против охранников.

Между тем расхаживавший караульный пропал из виду. Осторожно повернув голову, Трэвис увидел, что тот застрял у доски, занимавшей большую часть стены возле двери. Она была покрыта надписями, несомненно, по большей части, если не полностью, касавшимися объектов из Бреши. Эта писанина явно увлекла парня: надо думать, он служил у Пилгрима не один год, был наслышан про «Пограничный город» и Брешь и с нетерпением ждал сегодняшнего дня. Ну что ж, дождался: хотя не исключено, что через минуту все это закончится для него плохо.

Трэвис неслышно набрал, сколько мог, воздуху. Крепко сжал зубы. И изо всех сил развел в стороны запястья.

Тонкая проволока разрезала кожу, как лезвие бритвы. Он добавил усилие, и металл врезался глубже, рассекая не только кожу, но и жировую ткань и мышцы. Петля на левом запястье оказалась более тугой: она мигом прорезала плоть до кости, где и застряла. А вот правая, чуточку пошире, до кости не дошла, но выступившая кровь, словно смазка, помогла сдвинуть ее вперед. Правда, она все равно оставалась слишком тесной, чтобы протащить сквозь нее кулак, и в выступавших местах — на костяшках и у основания большого пальца — металл просто срезал плоть, словно стружку. Казалось, если существовал предел физической боли, то он был достигнут.

А в следующий миг петля рывком соскочила. Его левый локоть ткнул Пэйдж, и она вскинула на него все еще полные слез, налитые кровью глаза. Он бросил быстрый взгляд на караульных: оба смотрели не на них. Один в коридор, другой на доску.

Трэвис взглянул на руки: правая выглядела еще хуже, чем можно было представить себе по ощущениям. Болтающиеся клочья кожи и мяса, кровь, струящаяся из глубоких ран. Даже после всего пережитого Пэйдж при виде этого пришла в ужас, но он отразился лишь в ее глазах. Спустя секунду она уже совладала с собой и теперь смотрела на него вопросительно. Но у него не было ни малейшей возможности объяснить ей, что он собирался сделать. Да что там, попытайся Трэвис сам рационально подойти к задуманному, он пришел бы к выводу, что идея дерьмовая. Идея и впрямь была таковой, но ее преимуществом являлось отсутствие других.

Трэвис снова присмотрелся к охранникам: в его сторону по-прежнему ни один не глядел. Подавшись вперед, радуясь тому, что разут и не скребет по полу подошвами, он ползком скользнул к рюкзаку.

В сторону охранников Трэвис больше не смотрел, это не имело смысла. Обернись любой из них сейчас к нему, то все равно уже ничего не смог бы сделать, а потому взгляд его был сосредоточен на рюкзаке. При этом старался двигаться как можно быстрее, но не производя шума…

Трэвис добрался до рюкзака. Взялся за молнию, расстегнул и, как только отверстие позволило засунуть внутрь отчаянно кровоточившую руку, залез туда и на ощупь, по памяти, достал то, что искал. Вытащил нужный предмет. Встал. Двое охранников находились в поле его зрения, футах в двадцати спереди и футах в десяти в стороне. Винтовки у обоих висели на ремнях: чтобы вскинуть и выстрелить, потребовалось бы две полных секунды.

— Вы на мушке! — объявил Трэвис. В тишине его голос прозвучал громом.

Охранники развернулись и увидели перед собой освободившегося пленника с «Медиком» в руке. Отличить это устройство от пистолета было непросто, даже с очень близкого расстояния, а они находились не так уж близко. Ни один из них даже не потянулся к своей винтовке, причем, как полагал Трэвис, тому, помимо его блефа с «Медиком», была и иная причина.

Пилгрим хотел сохранить ему жизнь. И они это знали. В их глазах читалась растерянность.

— Мне не хочется поднимать шум и стрелять, — промолвил Трэвис, — иначе вы оба уже были бы покойниками. Кладите оружие, и останетесь в живых.

Бойцы переглянулись, помедлили еще секунду, потом тот, который стоял в дверном проеме, медленно, стараясь не делать резких движений, снял винтовку с плеча и опустил на пол. Второй поступил так же.

Трэвис указал на пол перед собой.

— Винтовки ко мне!

Они толкнули оружие, и обе винтовки, заскользив, остановились в футе от него.

— Теперь на пол, — скомандовал он. — Лежать ничком, руки в стороны.

Несколько секунд спустя они уже лежали, распластанные, словно насекомые в коллекции, лицом к полу. Трэвис обдумал дальнейшие действия. Стрелять ему действительно не хотелось. Трудно сказать, далеко ли находятся враги и на каком расстоянии будет слышен звук выстрела.

Положив «Медик» и вооружившись одной из винтовок, он, по-прежнему стараясь двигаться бесшумно, переместился к лежавшим охранникам, остановился между ними, перехватил винтовку поудобнее и врезал прикладом одному по голове. Второй среагировал и попытался уклониться, в результате чего удар пришелся ему не позади уха, а в висок.

Отключились оба.

Но этого было мало.

На поясе второго охранника висел большой складной нож. Конечно, теперь Трэвис мог разнести им обоим черепа и сделал бы это с удовольствием, но нож сулил куда более быстрое решение проблемы. Он поднял его, раскрыл и перерезал обоим глотки от одной сонной артерии до другой.

Держа нож в руках, Трэвис повернулся к остальным пленникам и увидел в их глазах больше облегчение, чем испуг. Он с нажимом чиркнул лезвием по все еще охватывавшему его левое запястье металлическому кольцу, но это ничего не дало: чтобы освободить Пэйдж и остальных, требовались кусачки. Обыск тел караульных ничего не дал, нужного инструмента у них не было. И едва он закончил, у одного из мертвецов зазвонил сотовый телефон.

Глава 38

Он все звонил и звонил. Трэвис посмотрел на Пэйдж. Она встретилась с ним взглядом. Глаза ее расширились. Она явно не знала, что делать, но замешательство продолжалось недолго.

— У тебя нет времени нас освобождать. Прихвати рюкзак и выбирайся на поверхность через шахту лифта. Возьми мой телефон, свяжись по нему с…

Он покачал головой, направляясь к ней и остальным.

— Должен быть способ освободить вас…

— Послушай меня, — перебила она его. — Они будут здесь через минуту. Забирай рюкзак и дуй к лифту. Нажми кнопку вызова три раза, а потом, удерживая нажатой, сосчитай до пяти. Дверь откроется, и ты сможешь проникнуть в шахту.

— Нас тут десять человек, — попытался возразить он. — Винтовки и боеприпасы есть, мы можем справиться с охранниками…

— И Пилгрим снова пустит газ, — опять перебила его Пэйдж.

Крыть было нечем.

Она была права.

Дерьмо!

Возможности вырваться и бежать всем вместе действительно не было, все приходившие на ум варианты отпадали как шелуха.

— Высадившись, они снесли крышу лифтовой шахты, — продолжила Пэйдж. — Когда окажешься внутри, увидишь у стены лестницу, она идет до самого верха. По ней и выберешься. Как окажешься на поверхности, позвони по девятому номеру в списке моего телефона. Там поймешь почему.

Трэвис смотрел на нее. На остальных. А они на него. Почти столь же потерянные, как мертвецы у стены. Он должен был оставить их. Выбора у него фактически не было, но это ничуть не уменьшало чувство вины.

Понимая, что каждая из стремительно бегущих секунд может оказаться решающей, Трэвис стряхнул оцепенение и взглянул на свою все еще кровоточащую руку. Кровавый след непременно бы его выдал. Понимая это, Трэвис поднял левой рукой брошенный на пол «Медик» и навел его на правую — так, как это делала Пэйдж, пытаясь исцелить раненого в Цюрихе.

Трэвис нажал на спуск и понял, что ошибался. Боль, которую он испытывал, когда сдирал с руки мясо, была далеко не предельной. Ничего близкого. Предельную ему довелось ощутить только сейчас.

У него перехватило дух, в глазах потемнело, но он выдержал. Устоял на ногах. Когда боль ослабла, посмотрел на руку. Не то чтобы она совсем зажила, клочья по-прежнему болтались, но кровотечение остановилось, словно раны прижгли. Без всяких следов ожогов.

Схватив рюкзак, Трэвис забросил его на спину и повернулся к остальным.

— Не забудь, девятый номер, — напутствовала его Пэйдж. — И не дай себя убить.

Трэвис вымучил улыбку и, сознавая, что секунд у него больше нет, все же потратил еще одну: опустился на колени и поцеловал ее. Нежно, крепко, но быстро. Потом встал, посмотрел на нее еще полсекунды и выбежал из помещения, прихватив с собой по пути одну из винтовок.

Добравшись до дверей лифта, он увидел, что дверь на лестницу рядом задрожала. Где-то, то ли наверху, то ли внизу, открылась другая дверь. Они вот-вот нагрянут.

Нажать три раза, потом удержать кнопку и сосчитать до пяти. Он уже протянул руку, но остановился.

В пятидесяти футах отсюда находился офис Пэйдж. Дверь туда открыта, а на столе со вчерашнего дня осталась черная пластиковая сумка с костюмом-невидимкой.

Двадцать секунд на то, чтобы сгонять туда и вернуться. Не тратя времени на размышления, Трэвис припустил к офису, влетел туда через открытую дверь, схватил сумку, развернулся и рванул обратно к лифту. Три нажатия. Удержание. Счет до пяти.

Эти пять секунд показались ему минутами.

Двери лифта разъехались, открыв темную шахту. Слабый свет попадал в нее лишь с самого верха, с большой высоты. Несколькими этажами ниже можно было разглядеть мешанину кабелей и тросов на крыше остановившейся там кабины лифта, а по правую руку тянулась вделанная в стену лестница. Он закрепил пластиковую сумку на поясе и ступил на поперечину.

По мере подъема стало ясно, что Пэйдж не ошиблась: часть крыши шахты снесло, открывая взору участок фиолетового, испещренного звездами неба. До этого отверстия надо было подниматься этажей десять, и стоило ему подумать, что люди Пилгрима не могут не заметить, что двери лифтовой шахты открыты, как поперечина под его руками задрожала, а спустя секунду за стеной, где находилась лестничная клетка, прогрохотали шаги спускавшихся людей. Теперь в любой миг…

С приглушенным звуком оставшиеся в двадцати футах внизу двери шахты сдвинулись. Они закрылись в тот самый момент, когда находившаяся с ними рядом дверь с лестницы распахнулась и бегущие люди выскочили в коридор. Трэвис, застыв, ухватился одной рукой за ступеньку, сжимая в другой винтовку, слушал, как стих удалившийся топот.

Скоро его начнут искать. Много ли времени потребуется им, чтобы, добравшись до совещательной комнаты, заметить его исчезновение? И сообразить, куда он мог направиться?

Забросив винтовку за спину, Трэвис поднажал, карабкаясь вверх. Каждая секунда по-прежнему была на счету.


Среди вбежавших в совещательную комнату людей Пилгрима не оказалось. Их было пятеро, все с оружием. Сначала они увидели трупы своих товарищей, потом — оставленный Трэвисом кровавый след, что вел от мертвых тел к пленникам. Двое или трое тут же принялись искать такой же след в коридоре и крайне удивились, ничего не обнаружив.

— Где этот герой? — рявкнул один из бойцов.

Пэйдж молчала, гадая, не начнут ли они убивать по одному пленнику, чтобы заставить остальных разговориться.

Однако малый, задавший вопрос, похоже, и без расправы сообразил, что делать: во всяком случае, он принял решение. Повернулся и увел своих людей, оставив двоих караулить комнату. Через десять секунд Пэйдж услышала, как они, остановившись на площадке, пытаются вручную раздвинуть двери в шахту лифта.

Желудок скрутило узлом. Все произошло слишком быстро, и если только Трэвис не карабкался с какой-то совсем уж запредельной скоростью, он не мог уйти далеко. Пэйдж слышала, как они кряхтят от напряжения, потом внезапно их голоса подхватило эхо. Стало очевидно, что дверь открылась. А спустя мгновение они открыли автоматический огонь так, что выстрелы слились в сплошной грохот. Пэйдж понимала, что, просунувшись в шахту, они даже не высматривали его вверху и не целились. При такой плотности огня в этом не было необходимости: ничто наверху не могло уцелеть.

Она пыталась подготовиться к звуку, который должен был последовать.

Услышала его. И оказалась не готова.

Сначала мужской крик, пронизанный неподдельным ужасом. Он звучал во время падения откуда-то сверху, эхом отдаваясь от стен шахты. Потом тишина — прекратилась даже стрельба. А спустя секунду удар: что-то рухнуло на крышу кабины лифта с такой силой и грохотом, словно взорвалась граната.

Это произвело на нее такое воздействие, словно упало ее собственное тело. Снова неудержимо хлынули слезы. Они уже не могли смягчить ей боль.

В коридоре зазвучали голоса. Стрелки возвращались, переговариваясь и посмеиваясь. Пэйдж вытерла глаза о колени собственных джинсов и, когда они вошли в комнату, подняла взгляд. Они несли тело Трэвиса за руки и за ноги. И бросили его прямо перед Пэйдж.

Его глаза, хоть и пустые, были направлены более-менее в ее сторону. На голове сбоку имелась вмятина глубиной с суповую чашку.

Она попыталась сдержать крик, желая сохранить лицо перед товарищами и не доставлять удовольствие приспешникам Пилгрима.

И того, и другого оказалось недостаточно.

Придя наконец в какой-то мере в себя, Пэйдж обнаружила, что люди Пилгрима стоят где стояли, уставившись, как показалось сначала, на нее. Но нет, они смотрели не на нее, а на пол — туда, куда бросили тело Трэвиса.

И вид у них был напуганный.

Похоже, до них только сейчас дошло, кого они убили. Человека, которого их босс неизвестно по какой причине хотел оставить в живых.

— Что мы скажем Пилгриму? — спросил один.

Самый здоровенный из них покачал головой:

— Ничего. Примерно через час он попадет в Главную лабораторию. Глядишь, обрадуется настолько, что не прикажетприкончить нас за это.

Они развернулись и покинули помещение, оставив троих на страже.

Глава 39

От ангара сверху практически ничего не осталось. И стены, и крышу снесло тем самым взрывом, который сорвал и часть крыши лифтовой шахты. Возможно, бомбой размером с футбольный мяч, брошенной с большой высоты одним из десантировавшихся людей Пилгрима.

Трэвис стоял у рваной дыры в бетоне, а со всех сторон расстилалась голая, холодная предрассветная пустыня. По левую руку от него валялись разбросанные остовы старых машин, что раньше были сложены у задней стенки. Взрыв перенесла только сверхмощная зарядная станция для электромобилей-вездеходов. Два вездехода были искорежены, но один, подключенный для зарядки по ту сторону станции, оказался прикрыт ею от взрыва и уцелел.

Казалось, что после всех странных событий этого дня его уже ничем не проймешь, так ведь нет же. Почему-то слово «копия» плохо подходило для описания того, что получилось в результате клонирования его тела. Может быть, потому, что это была не копия, а он сам. Весь, до последнего атома.

Только мертвый.

Ну а уж после того, как вы справились со своим желудком, заглянув в пустые, безжизненные глаза собственного трупа, столкнуть его в шахту лифта уже не столь уж трудная задача.

Убрав «Удвоитель» обратно в рюкзак, Трэвис отложил его в сторону, открыл черную пластиковую сумку, пошарил в ней и нашел костюм.

И улыбнулся.

Дела оборачивались забавно. Пэйдж просила его позвонить, позвать на помощь, но теперь в этом нет надобности. Вся помощь, какая только может потребоваться здесь в наличии, в его распоряжении. Только и надо, что надеть костюм, спуститься вниз да прикончить Пилгрима и всю его шайку, до последнего человека.

Он уже натягивал костюм на плечи, когда его остановила внезапная мысль.

А не это ли и задумывал «Шепот»?

Не это ли его план?

Не скачет ли он на коне, мчащемся в Самарру?

Пять секунд Трэвис стоял неподвижно. Пустыню вокруг наполняло равномерное жужжание ночных насекомых.

Это действие имело смысл. Но не исключено, в этом и заключалась проблема. Это делало его предсказуемым. Черт, да, для «Шепота» все было предсказуемым. Как говорила Пэйдж? Эта штуковина могла предсказать даже попытку совершить что-то непредсказуемое. От этой безумной логики голова шла кругом. Трэвис бросил куртку от костюма обратно в сумку и тихо выругался.

Ну и кому же Пэйдж просила его позвонить?

Присев на корточки над рюкзаком, он выудил оттуда ее телефон. Девятым по порядку шел номер без имени. Номер, и все. Он набрал его — и нажал кнопку вызова.

Мужской голос отозвался немедленно.

— Слушаю вас, мисс Кэмпбелл.

— Я звоню по поручению мисс Кэмпбелл, — промолвил Трэвис. — Меня зовут Трэвис Чейз. Она просила меня позвонить по этому номеру.

Говоривший замешкался, потом на заднем фоне послышался какой-то разговор и такой звук, словно трубку передавали из рук в руки.

Заговорил другой мужчина. Трэвис узнал его голос.

— Мистер Чейз, это Ричард Гарнер. Что там происходит?

Ричард Гарнер, президент Соединенных Штатов.

Глава 40

Гарнер был в курсе всех связанных с «Тангенсом» событий нескольких последних дней. Трэвис дополнил эти сведения, сообщив о том, что происходило в течение последнего получаса. Когда он закончил, на линии воцарилось молчание.

Тьма, лежавшая над пустыней, начинала развеиваться. Далеко на юго-западе солнечные лучи коснулись вершин Скалистых гор.

— Так вы говорите, оборонительные системы отключены? — задал уточняющий вопрос Гарнер.

— Да, — ответил Трэвис, — другой вопрос в том, надолго ли. По моему разумению, не дольше чем на двадцать минут.

— Да, чтобы перебросить туда войска, этого времени не хватит. Нужно по меньшей мере вдвое больше. Этот вариант не рассматривается…

Что-то в его тоне навеяло Трэвису очень скверные подозрения насчет варианта, который рассматривается. Если эти ощущения его не обманывали, становилось ясно, почему на самом деле Пэйдж послала его наверх сделать этот звонок.

Гарнер сказал, о каком варианте речь. Трэвис не ошибся.

— Мистер президент, — промолвил он, — в здании находятся оставшиеся в живых сотрудники.

— Я это понимаю. Но сейчас мы должны в первую очередь думать об интересах всего мира.

— А как насчет находящихся внутри объектов? Опасных объектов? Известно ли нам, как они отреагируют на подобное действие? И сама Брешь?

— Нет, — ответил Гарнер. — Неизвестно. Но сценарии, подобные этому, обдумывались и рассматривались со всех возможных позиций специалистами, которые разбираются во всех задействованных в игре факторах лучше, чем вы или я. Другого выхода у нас просто нет. Ракета будет выпущена из шахты, находящейся в двухстах милях от «Пограничного города», а стало быть, окажется там меньше чем через пять минут после того, как я отдам приказ. Уверен, что в настоящий момент вас в первую очередь заботит отнюдь не собственная безопасность, однако, если вы имеете под рукой машину, вам, возможно, удастся за это время удалиться за пределы смертоносного радиуса.

Трэвис молчал. Но думал он вовсе не о собственной безопасности. По-прежнему не о ней.

К нему пришла мысль совершенно иного рода. Да и то скорее почти пришла. Ему вспомнилось ночное озарение, когда он просыпался, держа в объятиях Пэйдж, и едва не ухватил на грани сна и бодрствования какую-то догадку. И вот она снова чуть вынырнула на поверхность.

— Мистер Чейз? — окликнул его президент.

Трэвис не ответил: он боялся, что если заговорит, то спугнет идею.

— Мистер Чейз?

Прошла еще секунда. Контуры догадки проступали яснее. Еще немного…

— Трэвис?

Он понял. Перед его мысленным взором предстал четкий, словно экранная заставка, образ. Он мигом понял его значение.

И его значимость.

Кроме того, увидел в нем надежду. Надежду на то, что в конечном счете «Шепот» можно переиграть. В настоящий момент «Шепот» был запрятан в свой маленький ящик. Все находившиеся в «Пограничном городе» — и добрые люди, и злодеи — были уверены, что Трэвис мертв. И именно сейчас у него имелся шанс отыскать то единственное на Земле, чего «Шепот», похоже, боялся. С чего бы еще ему приспичило убивать всех тех людей, работавших в этом направлении? Столько дыма — и без огня?

— Есть другой выход, — заявил Трэвис.

Теперь предстояло прибегнуть ко лжи. В лучшем случае, к полуправде. Иначе бы это не сработало.

— Я слушаю, — промолвил Гарнер.

Трэвис рассказал ему про Лорен. И про квантовый компьютер.

— Мы знаем, где он.

Это была полуправда. Никаких «мы» не было. Был он один. Трэвис знал, где находится изделие. Во всяком случае, думал, что знает.

— Где? — спросил Гарнер.

Трэвис поделился с ним своей догадкой. И президент снова погрузился в молчание.

— Отделение «Тангенса» еще остается на острове, — промолвил он наконец. — Полагаю, чтобы добраться до дома, им потребуется минут десять. Еще десять я отведу им на выполнение того, о чем вы сказали. Но если у них ничего не получится, ядерный вариант будет уже упущен. После того как оборонительные системы «Пограничного города» будут восстановлены и запущены в действие, они смогут сбить любую ракету на дальней дистанции.

Трэвис подумал об этом, прокручивая в уме все возможные последствия.

— У меня к вам один довольно нелепый вопрос, мистер Чейз, — сказал Гарнер. — До какой степени «Тангенс» верит в эту идею?

Трэвис дал ответ, настолько близкий к нелепому, насколько посмел:

— Это лучший ход, какой можно сделать, сэр.

Глава 41

Трэвис наблюдал за операцией через экран мобильного телефона Пэйдж, подключенного к камере на каске командира отделения на острове Гранд Кайман. Человека по фамилии Кин, о чем известили крохотные буковки в левом нижнем углу дисплея. Отделение прибыло в усадьбу, уложившись в отведенные для этого президентом десять минут, промчавшись со скоростью восемьдесят миль по дороге, шедшей вдоль побережья ярко-голубого, уже освещенного тропическим солнцем Карибского моря.

А вот восточный Вайоминг за несколько минут до рассвета еще оставался преимущественно погруженным в сумрак. Трэвис сидел на бетонке рядом с отверстием в земле в пятьдесят один этаж глубиной и смотрел, как подразделение врывается в находящийся от него в двух тысячах миль дом. Через полминуты они уже добрались до машинной пристройки у бассейна.

— Полагаете, это сработает, а? — спросил Кин, судя по выговору, уроженец Техаса. Один из тех ребят, которые выросли среди коров и стали специалистами по системам наведения крылатых ракет. Впрочем, не исключено, что коров для собственного удовольствия он разводит до сих пор.

— Через минуту узнаем, — отозвался Трэвис.

Один из операторов нашел висевший на стене здоровенный, в пару футов длиной, стальной рычаг с довольно своеобразным рабочим концом. Отложив винтовку, малый отключил все электрические рубильники и с железякой в руке спустился в бассейн. Через камеру Кина Трэвис наблюдал за тем, как он, подцепив рычагом, поднял со дна крышку люка для спуска воды и поплыл к борту.

Вся вода ушла из бассейна всего за несколько минут. Походило на то, что пропускная способность отводных труб была столь же необычно велика, как и тех, по которым вода подавалась в бассейн, при том что мощность этой системы раз в пять превосходила все, что устанавливают люди в домашних бассейнах, независимо от толщины их кошельков. Кому, черт возьми, нужно, чтобы бассейн заполнялся за час?

Только тому, кто что-то под ним прячет.

Кин и его команда спустили на мокрое каменное дно пустого бассейна лестницу: Трэвис видел, как Кин присматривался к мостившим пол плитам, ища признаки того, что его интересовало. И нашел. Спустя мгновение он указал на одну из плит и пояснил:

— Раствор ее держит не как другие.

Даже при не слишком высоком разрешении экрана мобильного телефона Трэвис понял, что тот имел в виду. Кин снова послал одного из своих людей за ломиком-монтировкой. Сначала с ее помощью раскрошили державший плитку цемент, потом Кин засунул рычаг в образовавшееся отверстие и надавил. Плитка продержалась не более секунды, а потом с треском подалась, словно сломанная печать. Ее тут же подхватили руками, и под ней открылся уходивший вниз темный лаз со вделанными в стенку скобами-ступенями.

* * *
Спустя минуту команда уже находилась в камере под бассейном. Она оказалась больше, чем ожидал Трэвис, самое меньшее — сорок на сорок футов, и простиралась далеко за пределы самого дома. Потолок был выложен прочными, как несущие конструкции моста, стальными балками, а их через каждые примерно пятнадцать футов подпирали вертикальные столбы.

Внутри все выглядело так, как он и предполагал. Как в компьютерной лаборатории. Рабочие станции. Паутина проводов и кабелей вокруг столов. Повсюду вращающиеся кресла. Что-то вроде импровизированного стола для конференций: несколько столов, составленных вместе, с выставленными возле них по обе стороны стульями.

Но никакого квантового компьютера.

Ничего даже отдаленно похожего. На некоторых столах находились ноутбуки, и операторы «Тангенса» включили каждый: сначала на экранах появились всем известные логотипы загружающихся операционных систем, потом требование ввести пароль.

Другого оборудования в подземелье не было.

Трэвис чувствовал себя просто убитым — что, впрочем, после того, как прервался его поход к хребту Брукс, случалось с ним регулярно. Что все это значило? Зачем «Шепоту» могло понадобиться убивать этих людей, если у них не было ничего, способного ему повредить?

Кин последний раз обвел взглядом подземелье и повернулся следом за своими людьми, уже направившимися к лестнице.

— Погодите, — сказал Трэвис.

Камера остановилась.

— В чем дело? — осведомился Кин.

— Там, на стенке, над столом — это что?

Кин посмотрел. Потом подошел поближе. Там висела абстрактная картина маслом, темно-зеленые закорючки на белом фоне.

— Да так, ничего, — сказал Кин.

— Не «ничего», а все! — возразил Трэвис.

Он посмотрел на кнопки экранного меню и нашел кнопку фиксации.

— Сделайте одолжение, — обратился он к Кину и попросил подойти к картине так близко, чтобы она заполнила экран, после чего отснял четыре ее сектора. Даже при таком разрешении экрана знаки на картине были вполне различимы.

То было послание от «Шепота». Выполненное теми же письменами, что и в Цюрихе. Переключаясь со снимка на снимок, Трэвис прочел его.

«ПРИВЕТ, ТРЭВИС, СЕЙЧАС ТЫ, ДОЛЖНО БЫТЬ, СИДИШЬ НАД ОТКРЫТОЙ ЛИФТОВОЙ ШАХТОЙ «ПОГРАНИЧНОГО ГОРОДА» ПРИМЕРНО ЗА ДЕВЯНОСТО СЕКУНД ДО РАССВЕТА. ЭТО УСТРОЕНО МНОЙ: ААРОН ПИЛГРИМ НЕ ПОМНИТ, НИ КАК ОН НАПИСАЛ ЭТО ПОСЛАНИЕ, НИ КАК ПРОДАЛ ЕГО В ГАЛЕРЕЮ В ЦЮРИХЕ, КОТОРУЮ ВПОСЛЕДСТВИИ, БУДУЧИ В ОТПУСКЕ, ДОЛЖЕН БЫЛ ПОСЕТИТЬ ЭЛЛИС КУК С ДОЧЕРЬЮ. ЖАЛЬ ТЕБЯ ОГОРЧАТЬ, НО НИ В ЭТОМ ДОМЕ, НИ ГДЕ-ЛИБО В МИРЕ КВАНТОВОГО КОМПЬЮТЕРА НЕТ. В ИЮНЕ 2009-го «ОРДЕН КУБИТ» НЕ БЫЛ И БЛИЗКО К ДОСТИЖЕНИЮ СВОЕЙ ЦЕЛИ. ТЫ МОЖЕШЬ СЧЕСТЬ НЕСООБРАЗНОЙ ВУЛЬГАРНОСТЬЮ УБИЙСТВО ТРИДЦАТИ СЕМИ ЧЕЛОВЕК В ТЕЧЕНИЕ ПОЛУТОРА ДЕСЯТИЛЕТИЙ ТОЛЬКО ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ДАТЬ ТЕБЕ ПОВОД ОТГОВОРИТЬ ПРЕЗИДЕНТА НАНОСИТЬ ПО «ПОГРАНИЧНОМУ ГОРОДУ» ЯДЕРНЫЙ УДАР, КОТОРЫЙ МОГ БЫТЬ ПРОИЗВЕДЕН ДВАДЦАТЬ МИНУТ НАЗАД. НО ПОВЕРЬ, С МОЕЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ, ТО БЫЛО ПРОСТОЕ И ЕСТЕСТВЕННОЕ ДЕЙСТВИЕ. К ТОМУ МОМЕНТУ, КАК ТЫ ДОЧИТАЕШЬ ЭТО ПРЕДЛОЖЕНИЕ ДО КОНЦА, ВСЕ ОБОРОНИТЕЛЬНЫЕ СИСТЕМЫ «ПОГРАНИЧНОГО ГОРОДА» БУДУТ ПОЛНОСТЬЮ ПРИВЕДЕНЫ В ДЕЙСТВИЕ, И ПОСКОЛЬКУ ЯДЕРНОЕ РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ НЕВОЗМОЖНО, У ТЕБЯ НЕ ОСТАНЕТСЯ ДРУГОГО ВЫХОДА, КРОМЕ ТОГО, О КОТОРОМ ТЫ ДУМАЛ ИЗНАЧАЛЬНО: НАДЕТЬ КОСТЮМ-НЕВИДИМКУ И НАЧАТЬ ДЕЙСТВОВАТЬ ПРОТИВ ПИЛГРИМА И ЕГО ЛЮДЕЙ. ОБЕЩАЮ, ЧТО ЕСЛИ ТЫ ЭТО СДЕЛАЕШЬ (А ТЫ СДЕЛАЕШЬ), ПЭЙДЖ КЭМПБЕЛЛ ОСТАНЕТСЯ В ЖИВЫХ. В ЛЮБОМ ДРУГОМ ВОЗМОЖНОМ БУДУЩЕМ ОНА ПОГИБАЕТ ЧЕРЕЗ ОДИННАДЦАТЬ МИНУТ С НАСТОЯЩЕГО МОМЕНТА. МЫ СКОРО УВИДИМСЯ, СТАРИНА, И ТОГДА ТЫ УЗНАЕШЬ, ЧЕГО РАДИ ВСЕ ЭТО НА САМОМ ДЕЛЕ ДЕЛАЛОСЬ.

ЖЕЛАЮ ПОЗАБАВИТЬСЯ».

Глава 42

Карабкаться вниз по вбитым в стену шахты скобам, надев костюм, было непросто: попробуйте-ка хвататься за ступени невидимыми руками и ставить на них невидимые ноги. Спустившись на два этажа, Трэвис выбрался на уровне Б-2 из лифтовой шахты в коридор. У Кина он разузнал о расположении Главной лаборатории и обоих пультов управления — оборонительного и внутренней безопасности; где-то там должен был находиться Пилгрим со своими людьми. Пульт управления оборонительными системами находился на уровне Б-4. Трэвис вышел на лестничную клетку и начал спускаться вниз.

Сквозь дверное окошко он увидел четверых молодых, лет двадцати с хвостиком, людей, смотревших на мониторы высокого разрешения так внимательно, словно там показывали финальный матч на Суперкубок. В действительности там была видна лишь окружавшая убежище голая пустыня.

С виду аппаратная представляла собой одну большую комнату: ни внутренних коридоров, ни ведущих неизвестно куда дверей, ни отгороженных углов. Санузел, правда, имелся, но дверь туда была открыта, и Трэвис видел, что там пусто. Больше в помещении никого не было, если не считать мертвых, с простреленными головами, тел — женщины, голос которой он слышал по громкой связи, и еще пятерых человек, дежуривших там первоначально.

Стена, противоположная той, у которой находились мониторы, была покорежена взрывом, сорвавшим с нее гипсокартон: даже несущие стальные конструкции потрескались и покрылись окалиной. Между двумя опорами тянулась сеть из множества всякого рода проводов и компьютерных кабелей, соединенных с помощью зажимов и адаптеров. Выглядело все это хаотично, но, так или иначе, в результате получасовой работы специалистов управление защитными системами «Пограничного города» было полностью восстановлено.

На плече у Трэвиса висела винтовка, которая, в отличие от всего остального, была видна. Впрочем, войти в комнату и пристрелить этих четырех парней он мог бы и без костюма, потому как ни у кого из них под рукой не было оружия. Проблема заключалась в том, что прямо под этим помещением находилось другое — пульт управления системой безопасности, где, надо полагать, тоже сидели люди. Звуки выстрелов могли их переполошить, а стало быть, этих четверых следовало прикончить тихо. Чем тише, тем лучше.

Сняв винтовку с плеча, Трэвис прислонился к стене у двери и, не отрываясь глядя сквозь стекло на людей внутри, повернул ручку и открыл дверь. Спустя миг он закрыл ее снова уже изнутри. Все лица оставались обращенными к мониторам.

Как действовать? Тут имелись варианты. Под сетью проводов валялись разнообразные инструменты, некоторые колющие или режущие, хотя не слишком большие. Наиболее впечатляюще выглядели восьмидюймовые отвертки фирмы «Филиппс», особенно одна штуковина, показавшаяся Трэвису достаточно увесистой: монтировка в два фута длиной. Он поднял ее двумя руками, чтобы она не заскрежетала по полу и не выдала его, повернулся к сидевшим к нему спиной людям и перехватил ее, как бейсбольную биту. Взгляд его скользнул по мертвым телам на полу: в их открытых глазах запечатлелся предсмертный ужас.

Никаких угрызений совести по поводу того, что он собирался сделать, у него не было.

Все четверо сидели на расстоянии не более чем в фут один от другого, подставив макушки, как превосходные мишени. Трэвис решил начать с правого края, так было удобнее размахиваться.

Первый удар прозвучал так, словно сломалась сырая ветка: угодив противнику повыше уха, Трэвис оставил на его черепе вмятину не меньше дюйма в глубину. Тело повалилось набок, на соседа, который повернулся как раз вовремя, чтобы получить ломиком прямо в лоб. Глаза его закрылись, и он тоже рухнул со стула. У третьего на то, чтобы отреагировать, была целая секунда: он так и не понял, что происходит, но прикрыл рукой лицо и закричал. Толку от этого не было: сделав шаг вперед, Трэвис вскинул монтировку и обрушил ее сверху парню на макушку, как топор на полено. Примерно с тем же результатом. Только до четвертого противника дошло, что происходит. Он слетел со стула, приземлился на задницу и отъехал по полу назад, пока не уткнулся спиной в стену, закрываясь обеими руками. Перед собой он видел только плясавшую в воздухе монтировку.

— Эй, погоди! — заорал парень.

На вид ему было лет двадцать пять, с физиономии еще не совсем сошли подростковые прыщи. Должно быть, бедолага гадал, кто-то это вырядился в костюм-невидимку его босса, а главное, пытался сообразить, что ему следует сказать сейчас, чтобы спасти свою задницу. Смотреть на это было, в определенном смысле, забавно. Хотя бы потому, что английский язык тут помочь не мог.

— Ты мог бы меня просто связать, — выдал наконец парень.

Решив, что звучит это предложение более чем убого, Трэвис занес ломик, отвлекая все внимание на него, а сам изо всех сил нанес ему удар ногой под ребра. У парня вышибло из легких весь воздух; заорав, он скрючился в сидячем положении, словно эмбрион в утробе, и Трэвис что было мочи врезал ему монтировкой по затылку.

Крик оборвался.

В комнате царила тишина. Все четверо явно были мертвы, но Трэвис для пущей уверенности добавил каждому по черепушке. После чего подобрал с пола кусачки, сунул в карман и вернулся в коридор.

Забрав винтовку оттуда, где оставил, и прихватив заодно монтировку, он вышел на лестницу и спустился на уровень Б-5, где располагался пульт контроля безопасности. Здесь тоже наверняка находились люди Пилгрима, а вот следующая их группа, скорее всего, караулила Пэйдж и остальных пленников пятью этажами ниже. Для стрельбы все равно слишком близко: здание было пронизано воздуховодами, по которым звук мог разноситься на значительное расстояние.

Двери к пульту контроля безопасности были такими же, как этажом выше, да и сама аппаратная повторяла верхнее помещение. Но здесь дежурил лишь один человек Пилгрима.

Трэвис зашел внутрь и убил его ударом ломика.


В определенном смысле последние полчаса были для Пэйдж мучительнее, чем пытки, перенесенные на Аляске. Конечно, не в физическом смысле, но во всех иных отношениях.

Всему тому, чему она посвятила свою жизнь, приходил конец. Хуже того, все это грозило не просто сгинуть, а преобразиться в свою вредоносную противоположность. Все то, что «Тангенс» сохранял и изучал, дабы применить во имя высших интересов человечества, Пилгрим собирался использовать против людей в своих личных целях. Но и это не самое страшное; хуже, если в действительности он, сам того не ведая, лишь воплощает в жизнь некий план «Шепота». Нечто такое, чего даже Пэйдж не могла себе представить.

Все эти тридцать минут ее мысли были заняты смертельно опасными объектами, сокрытыми в стальных катакомбах внизу, и тем страшным вредом, который они способны причинить.

Труп Трэвиса тоже оставался здесь. Так и лежал прямо перед ней. Всего сорок пять минут назад она проснулась обнаженной в его объятиях — и это, пожалуй, были самые счастливые моменты в ее полной ограничений жизни в «Пограничном городе». И вот его не стало. Он погиб, пытаясь выполнить ее просьбу, и не стоило напоминать себе, что другого выхода все равно не было. Это не помогло. Ничто не помогало.

Пэйдж посмотрела на охранников. Те следили за пленниками, не сводя глаз. Ни малейшего шанса на какое-либо действие. Разве что попробовать заставить их убить ее.

Что не было полным сумасшествием…

Она знала, что такое желать смерти как избавления. Что бы ни уготовил Пилгрим ей и остальным, оставленным им в живых, это, вероятно, означало возвращение к тому же положению. Весьма вероятно.

Ну уж к черту!

От ближайшего охранника ее отделяло пять футов. Внезапно, ничем не выдав своих намерений, Пэйдж, что было очень непросто со связанными за спиной руками, совершила кувырок и снова подскочила вверх, подтягивая в прыжке правую ногу к груди, уже в футе от караульного. Тот непроизвольно отпрянул. Точнее, одна его нога отступила назад, другая же осталась на месте, выпрямленная в колене. Вот и прекрасно.

Пэйдж что было сил ударила его ногой по колену. Раздался треск, пострадавшая нога прогнулась в противоестественном направлении. Караульный взвыл и упал на пол, но винтовку не выронил. Он целился ей прямо в лицо.

Пэйдж закрыла глаза, а спустя секунду комнату разорвала очередь.

Конечно, трудно сказать, что ощущает человек, умирая, но испытываемое ею на агонию не походило. Она слышала, как падают тела, отстраненно удивляясь тому, что вообще может слышать. Особенно учитывая, что ее голове пора бы уже разлететься на части.

Стрельба смолкла.

Она открыла глаза.

Все трое охранников были мертвы. А в воздухе плавала винтовка.

Глава 43

Чего было больше в ее объятиях — ярости или счастья, — Трэвису было не разобрать: их неистовство могло указывать как на одно, так и на другое. Через ее плечо он видел, как позади остальные пленники передают по цепочке кусачки: освободившись от уз, люди принимались вращать онемевшими руками и разминать их.

На столе за его спиной лежал рюкзак, который он принес под костюмом, и куртка от самого костюма, снятая им секундой раньше. Наконец Пэйдж выпустила его, чуть отстранилась и встретилась с ним взглядом. Чувствовалось, что слова даются ей нелегко.

— Человеческие тела дублировать не положено, это не по правилам.

— Так ведь я же здесь новичок, — отозвался Трэвис. — Сделай на это скидку. Ты знаешь, что по правилам не положено дублировать человеческие тела?

При этом он невольно бросил взгляд на лежавший на полу собственный труп. Да, зрелище было еще то.

Тем временем остальные пленники освободились. Некоторые из них смотрели на Трэвиса, но большинство настороженно поглядывало на дверь.

Трэвис повернулся к рюкзаку, расстегнул его и достал «Удвоитель».

— Ребята, вы можете получить достаточно оружия, чтобы защитить себя, если сюда еще кто-то сунется. Но мне кажется, все остальные возятся с бронированными дверьми на Б-42. — Он взял со стола верхнюю часть костюма-невидимки и добавил: — Сейчас я пойду туда и займусь ими.

Сказав это, он увидел глаза Пэйдж и понял, что она хочет пойти с ним. Инстинкт побуждал ее первой подвергать риску себя или, по крайней мере, разделять опасность с другими. Но то, что костюм-невидимка обеспечивал ему преимущество, лишь если он будет действовать в одиночку, было настолько очевидно, что тут не о чем было и говорить. Пэйдж сдержала свой порыв и кивнула.

— Они наверняка собрались на платформе обслуживания, подвешенной этажом выше и спущенной в лифтовую шахту: иначе к этой двери просто не подобраться.

Трэвис кивнул, поцеловал ее и натянул куртку от костюма.

Странно было видеть, как потеряли его ее глаза. Пэйдж смотрела туда, где только что находилось его лицо.

Он повернулся к трем только что убитым им караульным. У двоих из них в дополнение к винтовкам имелись еще и пистолеты в кобурах. Преимущество пистолета, который, в отличие от винтовки, можно спрятать под костюмом, было для него очевидно. Трэвису самому довелось на Аляске стать свидетелем того, как это преимущество позволило одному человеку расправиться с целым вооруженным до зубов отрядом, да и сам он находился на волосок от того, чтобы стать его жертвой. Правда, на сей раз это он был одет в костюм и намеревался действовать против «Шепота». Если он совершит хоть малейшую оплошность и Пилгрим успеет извлечь объект из ящика, то костюм ему уже не поможет. Как не помог и прежнему его владельцу.

Трэвис, однако, не думал, что сейчас все обернется таким образом и закончится так просто. После всего случившегося, особенно после прочтения послания на картине в доме Эллиса Кука, это представлялось маловероятным.

Сейчас он смирился с участью, уготованной «Шепотом» ему да и всему миру. Избежать ее все равно не было ни малейшей возможности. Оставалось одно: идти вперед до конца и, по крайней мере, постараться выяснить, в чем этот чертов план заключается.

Забрав у ближайшего охранника пистолет сорок пятого калибра и два запасных магазина, Трэвис направился к выходу. Но остановился. И хотя никто не мог этого увидеть, улыбнулся.

— Лифт на три этажа ниже нас, — промолвил он. — Тросы оборваны, так что его, надо думать, удерживает трение о стены шахты.

— Ну? — Пэйдж смотрела туда, откуда доносился его голос.

— Кто-нибудь знает, как это исправить?

Глава 44

Пилгрим стоял у раздвинутых и заклиненных в открытом состоянии дверей лифтовой шахты и смотрел вниз, в полутьму. Там, десятью футами ниже, группа под руководством его толстозадого помощника Джекли неплохо продвигалась в деле вскрытия бронированных дверей. Работа была тяжелой и утомительной. Велась она с подвесной платформы, спущенной в шахту на тросах, державшихся на вбитых в пол коридора скрепах. И чем с большим напором вгрызался Джекли в сталь твердосплавными бурами, тем сильнее раскачивалась опора. Чтобы справиться с этой проблемой, работники упирались в противоположную стенку деревянными брусьями сечением два на четыре дюйма. Сам Джекли в процессе сверления налегал на один конец такого бруса спиной. Метод требовал сноровки и скоординированности действий, но давал результаты.

Пилгрим по этому поводу не переживал. По правде сказать, он вообще забыл, когда последний раз переживал. Да и с чего бы ему, если к его услугам имеется «Шепот», все эти годы ведущий его к поставленной им перед объектом цели?

Контроль над «Пограничным городом».

Контроль над всеми теми могущественными предметами, что хранились в Главной лаборатории, там, за бронированными дверями, где находилось множество чудес, сути которых «Тангенс» никогда в полной мере не понимал. Объектов, явно имевших великое и ужасное предназначение, хотя исследователи так и не научились их использовать. А в некоторых случаях — даже как их включать.

Ничего, зато это знает «Шепот». И, попав внутрь, он получит все, что ему требуется.

За прошедшие годы Пилгрим научился не задаваться вопросами относительно весьма извилистого пути к цели, проложенного для него «Шепотом». И неудивительно, ведь объект делал для него великое дело. Дело, которое самому ему нечего было бы и пытаться осилить. Естественно, этот план был загадочным. Естественно, он был сложным, сбивающим с толку. Это являлось составной частью его силы. И сейчас он близился к осуществлению.

Пилгрим находился здесь потому, что доверял «Шепоту» и во всем неукоснительно следовал его указаниям, сколь бы странными они ни казались. Как, например, указание оставить в живых находившихся сейчас наверху пленников, включая Чейза. Того, чью важность по сравнению с остальными особо подчеркивал «Шепот». В чем тут причина, Пилгрим мог лишь гадать. Может быть, из парня со временем — и после оказания должного давления — получится особо ценный помощник? Кто знает… Да и кого это волнует? Если «Шепоту» нужно, чтобы он был здесь, этого достаточно.

Внизу, на платформе, Джекли, используя твердосплавную насадку скорее как клинок, чем как сверло, прорезал в броневой пластине в фут толщиной круг, и сейчас у него вырвалось возбужденное восклицание, поскольку он вот-вот должен был этот круг замкнуть.

Насадка завершила окружность, вернувшись с другой стороны на то место, с которого началась работа. Вырезанная стальная пробка с глухим звуком просела на дюйм вниз, так что щель сверху чуть расширилась.

— Магнит! — скомандовал Джекли.

Стоявший позади него человек поднял с платформы и подал ему электромагнит. Джекли приставил его к вырезанной стальной затычке и включил. Инструмент с гудением потянулся к металлу с такой силой, что увлек за собой державшего его Джекли. Люди, находившиеся с ним на платформе, бросив остальные дела, ухватились за ручку магнита, чтобы потянуть его на себя.

— Только аккуратно, — предупредил Джекли. — Чем больше высовывается, тем осторожнее тянем.

Благодаря усилиям работников затычка выдвинулась наружу на дюйм, потом на два, четыре, шесть. После восьми дюймов она начала крениться вниз, и Джекли жестом приостановил процесс.

— Ну-ка, отодвинемся, — сказал он.

Его люди перехватили брусья и оттолкнули ими подвесную платформу от двери, так чтобы вырезанный кусок металла упал не на нее, а в зазор, в шахту. Осторожно подавшись вперед и навалившись животом на ограждение платформы, Джекли в последний раз потянул на себя магнит.

Затычка вывалилась из отверстия и полетела вниз, во тьму. А потом упала с такой силой и грохотом, словно выстрелило палубное орудие. Пилгрим почувствовал, как удар отдался дрожью в его костях. Ему это понравилось. Ему вообще все происходящее сейчас очень нравилось. Джекли и остальные смотрели на него снизу вверх, ухмыляясь, как идиоты. При виде этого он расхохотался.

Теперь осталось последнее. Джекли предстояло протиснуться в вырезанную в броне дыру и нажать на рычаг, находившийся в лаборатории, в десяти футах от входа. Двери откроются.

Люди перестали отталкиваться от стены, и платформа снова зависла по центру шахты. Джекли взялся руками за края отверстия, потоптался, прилаживаясь, а потом просунул внутрь голову и плечи. Через несколько секунд он уже наполовину залез туда. Снаружи, комично дергаясь, оставались ноги. Остальные со смехом ухватились за них, подталкивая его вперед.

И тут откуда-то сверху, из чернильной тьмы, раздался пронзительный визг — нечеловеческий; визжал и скрежетал испытывающий трение металл. Потом звук оборвался.

Настала тишина.

Люди прекратили смеяться и задрали вверх головы.

Джекли больше не брыкался.

— Это еще что за дерьмо? — прозвучал из отверстия его приглушенный голос, поскольку большая часть дыры была заткнута его же задницей.

Еще секунду ничего не происходило. Потом Пилгрим ощутил дуновение. Легкий, словно вздох, ветерок пронесся по шахте сверху вниз, отчасти залетев в открытые двери, у которых он стоял. Люди на платформе тоже ощутили дуновение: ветер взъерошил их волосы.

Потом один из них содрогнулся и завопил, словно десятилетняя девчонка, а спустя секунду мир перед лицом Пилгрима наполнился раскаленным металлом. Он промелькнул в те же полсекунды, а потом поддерживавшие платформу тросы полопались, словно натянутые гитарные струны, хотя звук их разрыва был едва слышен на фоне донесшегося снизу страшного удара. Пилгрим отпрянул от открытых дверей, а спустя пару секунд с самого дна шахты, куда минуту назад рухнула стальная затычка, пришел второй толчок.

Казалось, эхо этого столкновения не смолкнет вовеки. А когда все стихло, Пилгрим услышал дикий, отчаянный вопль. Вернувшись к дверям, он заглянул вниз, во тьму, где только что, секунду назад, висела платформа. Сейчас там зияла пустота. Ему потребовалось еще мгновение, чтобы осознать, откуда исходит крик.

Джекли. Падавший лифт, словно гильотина, рассек его тело прямо посреди задницы. Нижняя часть упала, а из верхней, слово из шланга под давлением, хлестала кровь. Он был еще жив. Его туловище находилось там, в лаборатории, вне пределов видимости Пилгрима. Но не вне его слышимости. Дикий, отчаянный вопль заполнял шахту.

Но не могло же такое являться частью чертова плана. Как мог «Шепот» допустить подобное?

Пилгрим развернулся, ища взглядом лежавший в пяти футах от него закрытый стальной ящик, сквозь щели стыков которого пробивался синий свет.

Но вперед он не двинулся. Его взгляд приковало нечто иное, вдруг оказавшееся у него на пути.

Ствол сорок пятого калибра, висевший в воздухе в трех футах от него. Нацеленный ему в лицо.

В коридоре воцарилась тишина. Стихли даже вопли Джекли. Смотревший на него ствол был неколебим, как гранит.

— Но я делал все, что он говорил, — зачастил Пилгрим, слыша, как дрожит его голос. — До самого конца.

— Вот он и настал, твой конец, — прозвучал мужской голос.

Пилгрим увидел, как из ствола вырвалась вспышка, но когда грохнул выстрел, он уже был мертв.

Глава 45

Трэвис вполне мог бы оставить все как есть. Пилгрим был мертв. «Шепот» находился в своем ящике. Он мог бы дождаться, пока спустятся Пэйдж и остальные, благо они уже со всех ног неслись по лестнице вниз. Им предстояло преодолеть тридцать этажей, и здесь они должны были появиться через пару минут.

Он мог бы дать всему закончиться таким образом.

Но понимал, что не может.

По той простой причине, что за все эти годы пребывания в мире «Шепот» заронил в него семена и все проросшие из них лозы сплелись в настоящий момент в этом месте. Что-то грандиозное должно было совершиться вне зависимости от того, оставит он «Шепот» в ящике или нет. Трэвис чувствовал это. Все, что проделал этот объект за двадцать лет своего пребывания на Земле, было проделано только для того, чтобы именно в этот момент Трэвис оказался здесь, в коридоре. Один.

С какой-то целью.

Пришло время выяснить, с какой именно.

Наклонившись, он отложил в сторону винтовку, расстегнул крепления и открыл ящик. Оттуда полыхнуло синевой. Трэвис стянул с себя куртку от костюма-невидимки, отбросил к стене и ничем не защищенной рукой извлек «Шепот» наружу.

Ничего похожего на транс он на сей раз не испытал. Никакого эротического наваждения, подавляющего логику и волю. Просто в его сознании зазвучал ровный, спокойный голос Эмили Прайс.

— Привет, Трэвис.

— Привет, — отозвался он.

— Знаешь, хотя со стороны может показаться иначе, на самом деле у меня вовсе нет склонности ходить вокруг да около. Давай сразу к делу, а?

— Давай, — согласился Трэвис.

— Понимаешь, ровно через три минуты из Бреши появится нечто очень важное — объект 0697. Жизненно необходимо, чтобы ты оказался там и принял его. Ты один.

— Что это такое, объект 0697?

— Сам увидишь. Давай, Трэвис, тебе пора спускаться. А пока ты это делаешь, я расскажу тебе все, что мне позволено рассказать.

Трэвис запер дверь на лестницу, откуда через минуту или около того должна была появиться Пэйдж с остальными, а сам нырнул в шахту лифта и ступил на вделанные в стену ступени. Только лифтовая шахта пронизывала все строения до уровня Б-51.

То, что в одной руке приходилось держать «Шепот», спуска особо не затрудняло: Трэвис даже высвободил два пальца, чтобы придерживаться за скобы. Синее свечение, приноровившееся к ритму его пульса, то и дело выхватывало из тьмы тусклые стены шахты.

— Я поведаю тебе историю твоей жизни, — проговорил «Шепот», — расскажу о том, как бы она обернулась, не появись я и не начни вносить изменения. Ты отсиживаешь свои пятнадцать лет. Выходишь на волю. Ни на какую Аляску не едешь. Остаешься в Миннеаполисе помогать брату в его компьютерном бизнесе. Он вводит тебя в курс дела. Ты учишься очень быстро. Оказывается, во многих отношениях программирование сродни работе детектива, для которой ты создан. Та же самая логика причинно-следственных связей, преломленная через призму креативности. Благодаря твоему участию работа по совершенствованию детища твоего брата, своего рода искусственного интеллекта, названного им «Белая Птица», получает новый импульс. По аналогии со старой восьмибитовой игрой-карате, с которой все начиналось, вы начинаете присваивать новым версиям программы цвета, как пояса в боевых искусствах. Первый уровень — «Белая Птица». Второй — «Желтая». Третий — «Зеленая». В апреле 2014 года твой брат полностью передает проект под твое управление. Ты создаешь «Синюю Птицу», которую «Сони» приобретает за двести сорок миллионов долларов, делая основой для игр нового поколения. Это привлекает внимание «Тангенса». В октябре того же года ты вступаешь в организацию, поселяешься в «Пограничном городе», занимаешься разработкой аппаратного и программного обеспечения на основе «Синей Птицы» и быстро продвигаешься по службе. Но вскоре после этого — тут я не вправе вдаваться в подробности, — дела начинают оборачиваться скверно.

— Насколько скверно?

Попутно Трэвис отмечает, что миновал уровень Б-48: номерами этажей двери шахты помечены с внутренней стороны.

— Лучше я умолчу об этом до тех пор, пока ты сам не увидишь объект 0697, — отвечает «Шепот» и умолкает. Трэвис к нему больше с вопросами не пристает.

По мере спуска в шахте становится светлее. Посмотрев вниз, Трэвис увидел, что при падении лифта сила удара выбила дверь в шахту, так что свет проникает туда из бетонного коридора уровня Б-51. Сам лифт при этом сплющило так, что он перекрывает только половину входного отверстия и пролезть в него не составит труда.

Оказавшись наконец на последней ступеньке и присмотревшись к крыше упавшего лифта — искореженной, перекошенной, но вроде бы достаточно крепкой, — Трэвис ступил на нее. Спустя миг он уже находился в коридоре, глядя на темную оболочку, скрывавшую Брешь. Каждая выемка и трещинка в бетоне под его ногами была заполнена кровью.

— Трэвис? — донесся сверху голос Пэйдж. — Трэвис, ты где?

Ее голос, растерянный и взволнованный, пробудил в нем желание откликнуться. Крикнуть, что с ним все в порядке и скоро он будет с ней.

— Ты должен принять объект, будучи один, — промолвил «Шепот».

Это не было внушением, воздействием на психику — просто слова. Трэвис кивнул и двинулся по коридору, слыша позади повторявшийся вновь и вновь зов Пэйдж.

Он дошел до конца. Приблизился к огромному черному куполу. Нырнул в лаз, похожий на вход в иглу, и миновал стеклянную дверь.

Впереди, за звукозащитной стеклянной преградой светилась синевой и пурпуром уходящая в бесконечность Брешь.

Объект появился прямо у него на глазах, хотя рассмотреть его в светящемся тоннеле было затруднительно: что-то белое и почти невесомое — судя, во всяком случае, по тому, как оно порхало в проеме, словно перышко. Только это не было перышко. Совсем не перышко.

Объект находился в тридцати ярдах от него. В двадцати, в десяти.

Трэвис открыл дверь, и его барабанные перепонки словно пронзило острием скальпеля — слух заполнили голоса Бреши. Он вспомнил Дэйва Бриса: это место притягивало его, пока не свело с ума.

Объект 0697 появился из Бреши и, порхая, опустился на приемную платформу. Это оказалось не что иное, как плотно исписанный листок бумаги.

Трэвис наклонился и поднял его, ожидая увидеть перед собой письмена «Шепота», или, может быть, какой-то вовсе неведомый ему язык.

Ничего подобного: написано было от руки по-английски.

Он отступил обратно за стеклянную преграду, отгородившись от голосов Бреши, хотя к тому времени уже напрочь забыл о них. Как и вообще обо всем на свете, кроме записки в его руках.

ЭТО ПОСЛАНИЕ ОТ ПЭЙДЖ КЭМПБЕЛЛЛ ДЛЯ ПЭЙДЖ КЭМПБЕЛЛ. Я ОТПРАВЛЮ ЕГО ИЗ ТОЧКИ В БУДУЩЕМ, СООБЩАТЬ О КОТОРОЙ НЕ СТАНУ. КАК ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ТОГО, ЧТО ЭТО И ВПРАВДУ ПЭЙДЖ, СКАЖУ, ЧТО ЛЮБИМЫМ МОИМ МЕСТОМ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ЯВЛЯЕТСЯ ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕД ЭПИЛОГОМ ПАРАГРАФ В «ОБИТАТЕЛЯХ ХОЛМОВ» РИЧАРДА АДАМСА, ЧЕМ Я НИКОГДА НИ С КЕМ НЕ ДЕЛИЛАСЬ. КАК ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ТОГО, ЧТО ПОСЛАНИЕ И ВПРАВДУ ИЗ БУДУЩЕГО, ПРИВОЖУ ДАННЫЕ О НЕБОЛЬШОМ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИИ, КОТОРОЕ ПРОИЗОЙДЕТ В ПУСТЫНЕ МОХАВЕ СПУСТЯ ТРИ ДНЯ ПОСЛЕ ПРИБЫТИЯ ЭТОГО ПОСЛАНИЯ: МАГНИТУДА 2.35, ДАТА И ВРЕМЯ 3 ИЮЛЯ 2009 ГОДА, 10:48 ПО УНИВЕРСАЛЬНОМУ СКООРДИНИРОВАННОМУ ВРЕМЕНИ, КООРДИНАТЫ: ШИРОТА — 34,915, ДОЛГОТА — 118,072, ГЛУБИНА 14,32 КМ.

ЭТО ПОСЛАНИЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ ИНСТРУКЦИЮ, КАСАЮЩУЮСЯ ЧЕЛОВЕКА ПО ИМЕНИ ТРЭВИС ЧЕЙЗ. В 2009 ГОДУ ОН ЯВЛЯЕТСЯ ИНЖЕНЕРОМ-ПРОГРАММИСТОМ, ЖИВУЩИМ В МИННЕАПОЛИСЕ, МИННЕСОТА, КАЛМАЧ-СТРИТ, 4161. НАЙДИ ЕГО И УБЕЙ: НА КОНУ СТОИТ БОЛЬШЕ 20 МИЛЛИОНОВ ЖИЗНЕЙ.

Трэвис заметил, что пульсация свечения «Шепота» участилась. Значительно участилась. Но по-прежнему соответствовала частоте пульса.

— Этого не может быть, — заговорил Трэвис, вернувшись взглядом к посланию.

— Это факт, — заявил «Шепот». — Письмо действительно написала Пэйдж и действительно отправила, используятехнологию, которую разработает доктор Фэган. Ее теория верна: объекты могут быть направлены в Брешь с этой стороны, но они возвращаются, не достигнув противоположного конца. И — это уже зависит от скорости — могут вернуться до того, как были отправлены. Даже за много, много лет.

Трэвис покачал головой. Позади его неверия теснились неисчислимые вопросы. Он снова пробежал глазами строки письма.

Пэйдж охотится за ним? Хочет его смерти?

— Да кто я такой в этом будущем? — спросил он. — Монстр, что ли?

— Монстр — это ярлык, навешиваемый людьми. Понятие субъективное. Могу, например, предположить, что ты был сущим монстром, когда минут двадцать назад прикончил четверых парней монтировкой, причем сделал это с удовольствием.

— Они получили по заслугам.

— И это тоже ярлык. Все зависит от того, с чьей точки зрения смотреть.

«Шепот», пульсирующий свет которого отражался от стеклянной оболочки Бреши, помолчал, а потом продолжил:

— Я изложу тебе суть дела объективно. Трэвис Чейз, который стал сотрудничать с «Тангенсом» в качестве инженера-программиста, в конечном счете стал тем, кому Пэйдж Кэмпбелл пожелала смерти. Да так сильно, что отправила это послание, чтобы оно вернулось до отправки и твоя смерть опередила это событие. Но Трэвис Чейз, о котором идет речь, узнал о случившемся и принял свои меры противодействия. К тому времени он разработал весьма усовершенствованную систему искусственного интеллекта под названием «Бурая Птица». Однако существовал путь придания системе возможностей, о каких человечество и не помышляло, превосходящих даже возможности квантового компьютера, пусть и модернизированного с помощью технологий Бреши. Мне было трудно сейчас растолковать тебе все это в деталях: даже тот Трэвис, который разработал систему, не до конца понимал, как она работает. Если вкратце, она использовала в вычислениях внешнюю материю, соединяясь с ней посредством частиц, очень близких по параметрам к тем, которые физики в 2009 году называли гравитонами. Система в состоянии рассчитать спин каждой элементарной частицы любого близлежащего скопления вещества — такого, например, как планета Земля. Вчера Пэйдж рассказала тебе о возможностях квантового компьютера в сотню кубит. А теперь представь себе такой же, мощностью во столько кубит, из скольких кварков состоит Земля. Эта система называется «Черная Птица». Помнишь, я обещал, что когда-нибудь назову тебе свое настоящее имя?

— Так это я создал тебя? — изумился Трэвис. — И отправил… обратно в 1989 год?

— Да. С двумя целями. Во-первых, чтобы доставить тебя нынешнего сюда и дать тебе возможность перехватить послание Пэйдж себе самой. Второе — устроить так, чтобы ты, как и в первоначальной временной версии, стал сотрудником «Тангенса» — но на несколько лет раньше.

Трэвис попытался вникнуть во всю эту мудреную логику и, несмотря на свою растерянность, обнаружил в услышанном от объекта некоторое противоречие.

— Ты удивляешься тому, как я могу существовать сейчас, — тут же прозвучала догадка «Черной Птицы». — В этом временном континууме ты не стал сотрудничать с братом в его бизнесе. Не занялся созданием искусственного интеллекта. Ты понятия не имеешь, как можно создать нечто, подобное мне. И каким же тогда образом я могу возникнуть?

Трэвис молчал, ожидая продолжения.

— Люди называют эту проблему «парадоксом дедушки» и ломают над ней голову невесть сколько времени. Суть в следующем: что будет, если ты, переместившись в прошлое, убьешь своего деда до того, как он повстречался с твоей бабушкой? Прекратишь ли ты существовать оттого, что предотвратил свое появление на свет? Нет! Твое появление в прошлом само становится твоим рождением, даже если это означает, что ты появляешься на свет взрослым, с головой, полной воспоминаний о детстве, которого никогда не будет. В моем случае дело обстоит именно так. Я мог быть создан в будущем Трэвисом Чейзом, но мое появление в 1989 году стало актом моего созидания, заменившим другой. «Парадокс дедушки» — это обман. Я существую. Все просто. А теперь, поскольку мое предназначение выполнено, я отключаюсь. Навсегда.

— Погоди, — промолвил Трэвис. — Скажи, что ждет меня в будущем? Что должно случиться, чтобы превратить меня в… в того, кем я должен стать? И можно ли этого избежать?

В его голове послышался мягкий смешок, словно сама подобная мысль показалась «Черной Птице» нелепой. Правда, эта мысль осталась невысказанной.

— Предполагалось, что об этом я говорить не стану.

— Но я не понимаю, — не унимался Трэвис. — Неужели этот… Ну, скажем, я не хотел… не хотел перезагрузиться и получить второй шанс? Шанс не стать кем-то ужасным?

— Трэвис, который послал сюда меня, вовсе не считал себя ужасным. Да и кто считает?

Прежде чем он успел спросить у «Черной Птицы» что-то еще, объект в его руке вспыхнул так ярко, что ему пришлось отвернуться. На стене он увидел собственную тень, огромную и ужасную. Потом она исчезла, и когда Трэвис вновь посмотрел на предмет в своей руке, тот больше не светился.

— Трэвис?

Пэйдж. Она стояла позади него, у входа под купол.

В другой руке он по-прежнему держал записку. Держал перед собой так, что она ее еще не видела.

Он мог бы показать ей послание и все ей рассказать. Попробовать встать на правильный путь, найти какую-то возможность предотвратить предполагаемые последствия.

Позади звучали ее шаги: она направлялась к нему по бетонному полу.

Трэвис скомкал бумажку и сунул за пояс брюк от костюма-невидимки, в которых так и оставался. Письмо пропало из виду за полсекунды до того, как Пэйдж обошла его и заглянула ему в глаза.

Он отреагировал так, словно только сейчас осознал ее присутствие. А до этого все его внимание было приковано к Бреши.

То есть начал лгать ей, еще не начав говорить.

Пэйдж заметила в его руке «Черную Птицу», и ее глаза беспокойно сузились.

— Ты снял с него ключ? — спросила она. — Но он опасен, даже не будучи…

Подняв объект на свет, Трэвис показал ей, что похожий на целлофановую наклейку ключ остался на месте.

— Он мертв, — промолвил Трэвис. — Отключился после того, как я убил Пилгрима. Не знаю уж, почему.

Пэйдж смотрела ему в глаза, словно стараясь заглянуть в душу, но если и почуяла что-то за его словами, ничем этого не выказала. Она подступила ближе. Взгляд ее смягчился. Рука прикоснулась к его запястью.

— Эй, — окликнула его Пэйдж, — все прошло. Что бы это ни было, оно уже кончилось.

Трэвис кивнул, ухитрившись придать себе вид, который не был совсем уж угрюмым. Она прислонилась к его груди, оказавшись в его объятиях.

А он, прижимая ее к себе, смотрел через ее плечо на Брешь, светившуюся синевой и пурпуром, словно уходящий в бесконечность синяк. Смотрел, размышляя о своем будущем, об ином пути, ведущем неизвестно куда. К чему-то, способному превратить его в человека, которому Пэйдж пожелает смерти. К тому, что затаилось, поджидая его по дороге, во тьме, в милях и годах от нынешнего момента.

— Все кончилось, — повторила Пэйдж.

Трэвис крепче прижал ее к себе, надеясь, что она права.


Продолжение следует…


Примечания

1

По Фаренгейту.

(обратно)

Оглавление

  • Благодарности
  • Часть 1 ЧЕРНАЯ ПТИЦА
  •   Глава 01
  •   Глава 02
  •   Глава 03
  •   Глава 04
  •   Глава 05
  •   Стих I Октябрьская ночь 1992 года
  •   Глава 06
  •   Глава 07
  •   Глава 08
  •   Глава 09
  •   Глава 10
  •   Стих II Октябрьская ночь 1992 года
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  • Часть 2 ТЕАТЕРШТРАССЕ, 7
  •   Глава 17
  •   Стих III Октябрьская ночь 1992 года
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Стих IV Октябрьская ночь 1992 года
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Стих V Октябрьская ночь 1992 года
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  •   Глава 30
  •   Стих VI Майский полдень 2001 года
  • Часть 3 ОБЪЕКТ 0697
  •   Глава 31
  •   Глава 32
  •   Глава 33
  •   Глава 34
  •   Глава 35
  •   Глава 36
  •   Глава 37
  •   Глава 38
  •   Глава 39
  •   Глава 40
  •   Глава 41
  •   Глава 42
  •   Глава 43
  •   Глава 44
  •   Глава 45
  • *** Примечания ***