КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Мишень [Анастасия Ильинична Эльберг] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Анастасия Эльберг, Анна Томенчук MISHEN

Пролог

Киллиан

24 декабря

Треверберг


— Я слышала, у вас случилась беда. — Голос Авироны был таким же бесцветным, как небо за окном.

Она стояла посреди кухни-гостиной в недавно купленной мною квартире, спокойная и отрешенная, казавшаяся пришельцем. Я не ожидал, что она приедет, и радовался, что сегодня дома один. Я не готов к неудобным вопросам и косым взглядам. И не готов подвергать ненужным подозрениям Эмилию.

— Я бы не назвал это бедой. Все под контролем.

— Мысль о контроле кажется абсурдной всегда, когда за дело принимается старший каратель Винсент, — обронила она, глядя в окно. — Вам нужна помощь?

— Ты хочешь помочь мне, Винсенту или Ордену?

— Выбери сам, что тебе больше по душе, друг мой.

Я покачал головой, но не ответил. На вопрос, какую цель бывшая Хранительница Библиотеки преследует на этот раз, ответа не было. Ее что-то тяготило, а я не мог понять, что именно.

— У меня немного времени. Думаю, ты понимаешь…

— Неделя моды. Я знаю, что ты избавился от приглашения, которое тебе выдала Оливия, — с этими словами они открыла маленькую изящную сумочку, — но мое же не выбросишь?

— Зачем тебе так нужно, чтобы я там был? — растеряно спросил я, принимая бумагу из ее рук. Синие глаза Авироны блеснули, хотя мне по-прежнему не удалось прочитать, что же она чувствует. И чувствует ли вообще что-то.

— Возможно, я хочу чувствовать себя в безопасности?

— Это возможно лишь в моем присутствии?

— Приглашение именное. Ты не сможешь его кому-нибудь подарить. Эдвард Берг неуловим. А я хотела бы…

— Его поймать, мисс Барт? — я положил бумагу на столик, и, сделав несколько шагов, остановился неподалеку, глядя на нее сверху вниз.

Наконец Авирона улыбнулась. Она протянула мне руку и потянула на себя. Я сделал еще шаг и, обняв ее, прижал к груди. Как всегда, разница в росте мешала, как всегда, мне казалось, что рядом хрупкая фарфоровая кукла подобная тем, что делает кукольник в старой части города. При этом раньше всегда от нее веяло силой, деликатной, слегка приглушенной, почти неразличимой, но все же ощутимой. А сейчас… ничего.

— Вы же не против, доктор, быть пойманным?

Она отстранилась, с кокетливым видом поправляя прическу.

— Я разгадал твой замысел. Теодора Барт решила сделать то, что не удалось самой Оливии Сандерс. Что Оливия тебе пообещала? Скидки на печать очередного альбома?

Авирона рассмеялась. Настолько звонко и искренне, что и я не смог удержаться от смеха. Как давно я не смеялся искренне и от души… Как-то повода не было.

— Надолго ты здесь? — спросила она через несколько минут, опускаясь в большое кресло, обитое темно-синей кожей. Она смотрелась в нем как ребенок на космическом корабле. Ее глаза потемнели, превратившись в две маленькие вселенные, отливающие синим и серебром, но темные и холодные в своей глубине.

— Уеду, как только мы разберемся с тем, что творится с городом.

— «Мы»?

— С Винсентом, — медленно произнес я. Выражение ее лица не изменилось, а вот глаза стали еще холоднее. — Может, расскажешь, почему ты так реагируешь на его имя? Может вам поговорить?.. — Переспать, в конце концов.

Она вновь обожгла меня взглядом.

— Нет, говорить мне с ним не о чем, — отрезала Авирона. — Он тоже будет на открытии Недели Моды?

— Оливия не могла не пригласить.

— Значит, будет, — кивнула она. — Постараюсь сделать так, чтобы мы не встретились. И ты ему обо мне не говори… ничем хорошим это не закончится.

— Позволь сказать…

— Не надо, — прервала она, складывая руки на груди и скрещивая ноги.

— Ты ведешь себя как…

— Как кто, Киллиан? — она встала. — Все, что было, благополучно осталось в прошлом.

Я поднялся вслед за ней и, несмотря на сопротивление, привлек к себе. Взял за подбородок и заставил посмотреть мне в глаза.

— И это прошлое прорывается в настоящее, принося боль вам обоим.

— Он не по мне тоскует.

— Ты не можешь знать наверняка. Прекрати эти игры, Авирона.

Она вырвалась и, подобрав сумочку, замерла у выхода.

— Я как-нибудь разберусь. Приезжай завтра, пожалуйста. Не обещаю, что будет весело. Но я буду рада тебе.

— Давай поговорим, — предпринял я еще одну попытку, понимая, что она обречена на провал. Лицо Авироны стало совершенно холодным.

— Я не готова к каким бы то ни было разговорам, Киллиан, — ответила она, теребя сумочку. — У меня много работы.

Она была слишком похожа на лань, готовую в любой момент сорваться с места и убежать. И я мучительно искал слова, которые бы подействовали в этой ситуации так, как нужно, которые помогли бы ей расслабиться, донесли бы до нее мысль, что я не враг ей. Не враг даже тогда, когда не разделяю ее поступков.

— У Теодоры много работы, — возразил я. — А ты можешь выделить несколько минут, чтобы пообщаться со старым другом. И этот друг готов взять на себя вопрос с нехваткой времени.

Она смягчилась. Снова бросила сумочку, на этот раз на диван. Поправила пиджак строгого цвета «мокрый асфальт», и села, забросив ногу на ногу. Ей невероятно шел деловой стиль. Брючный костюм сидел идеально, подчеркивая фигуру и при этом однозначно говоря о том, что хозяйка настроена решительно.

— Ты очень изменился. Новый облик. Новое мышление. Стал жестче. Притягательнее… Почему ты до сих пор один?

Я поднялся с места и подошел к кофеварке. Мне нравится эта планировка. Кухня, перетекающая в гостиную. Рабочее место, стол, уголок для разговоров за чаем, кофе или чем-нибудь более крепким. Люблю пространство. И в этой квартире его было достаточно. Надо при случае поблагодарить Самуэля за прекрасно подобранные апартаменты. И за скорость, с которой была заключена сделка. Я достал кофе из шкафчика, включил машину и повернулся к собеседнице лицом, практически готовый к новому кругу разговора.

— Видимо, по той же причине, почему и ты одна.

Авирона молчала. Я приготовил кофе, разлил его по чашечкам, вновь сел рядом с ней, а она все молчала. Бледнее, чем обычно. Максимально собранная. Ее хотелось утешить, но я понимал: неуместно. Она мудрее многих из нас. Хотя в последнее время с ней творится что-то странное. Слишком вовлечена во все, что происходит в светлом мире. Слишком отдалилась от нас. Она в Темном Храме-то в последний раз была в девятнадцатом веке. Первый каратель, получивший свободу от Великого Аримана. Единственный Хранитель Библиотеки, получивший свободу. Она менялась, и та связь между нами, которая когда-то была настолько крепкой, постепенно таяла.

— Пока одна, Киллиан, — еле слышно возразила она. — Ты знаешь, кого я жду.

* * *
После ухода Авироны я сидел в кресле, ничего не делая, еще минут пятнадцать. Разговор оставил неприятный осадок, от которого хотелось избавиться, но не выходило. Ее состояние передалось мне, и теперь нужно время, чтобы вернуться в норму. Прошло много лет, много десятилетий, и в ней все росла и росла маленькая черная дыра, постепенно поглощающая ее саму. Страшно представить, к чему это приведет. Я ее не узнавал, хотя до сих пор считал, что знаю эту женщину лучше кого бы то ни было. Некогда мы были очень близки. К сожалению, и эти времена остались в далеком прошлом.

Особенно интересно после такого разговора ехать к Винсенту. Последняя наша с ним встреча была не из приятных. Впрочем, он заслужил. Меня не так просто вывести из себя. Но устойчивый запах Анны, который притащил с собой Каратель, не просто выбил из колеи — привел в бешенство. Впрочем, я не жалею. Хотя бы таким образом, но Винсент получил свой пинок. Вопрос, конечно, привел ли он к результату? Каратель вернулся в Треверберг сегодня утром, позвонил, назначил встречу. Голос был весьма бодрый — почти доволен собой. «У меня есть план!», — заявил он мне. Если так говорит, значит, не справился с заданием, и придумал, как все повернуть в свою сторону. Редкое качество — в любом случае оставаться в выигрыше.

Да, Анна до сих пор на свободе, хотя затаилась. С другой стороны, за прошедшие сутки, растянувшиеся по ощущениям на чертову темную веху, она бы вряд ли смогла переплюнуть саму себя. Кэцуми соперник не из легких. Уверен, Незнакомке нужно время, может, еще хотя бы день, чтобы восстановить силы. Этот день нужен и нам, чтобы определиться, что дальше делать. Нападение на главу Темной Мафии выбивалось из всего, что Анна делала до того. Есть подозрение, что не все так просто. Плюс Кэцуми говорила, что под нее начали копать.

Интересно, что все-таки решил Винсент?

Северная резиденция, по крыльцо заметенная снегом, смотрелась внушительно. Я припарковал машину и, собрав все спокойствие, которое у меня было, вышел под снег.

Нам нужно определиться с планом действий.

Каждый может ошибаться.

Каждый может сходить с ума, как ему угодно. Это свободный мир.

Винсент открыл почти сразу. Он смотрел на меня настороженным взглядом, пытаясь оценить, опасен я или нет. Я улыбку выдавить не смог. Молча пожал ему руку и переступил порог. Снял пальто, повесил его на вешалку в прихожей. Прошел в гостиную. Согласился на крепкий чай, сел, следя за перемещениями хозяина особняка. Винсент молчал. Он двигался легко и свободно. От него так и веяло уверенностью в себе. Судя по всему, каратель был в прекрасном настроении, но не спешил делиться о причине оного. Еще через пару минут передо мной поставили чашку с ароматным чаем. Винсент сел напротив, пряча улыбку и сверкая глазами, в свою очередь взял чай и пригубил его, ожидая, что я нарушу молчание.

Его настроение постепенно передавалось мне. Интересно, что его так встряхнуло. Ночь в компании пары вакханок, готовая картина или все-таки конкретный план по тому делу, ради которого он тут?

— Киллиан. Я чертовски рад тебе, мой друг.

Я изогнул бровь, удержавшись от едкого комментария, всем своим видом показывая, что готов слушать дальше.

— У меня есть план, — повторил Винсент свою шедевральную фразу, занимавшую мою голову с утра. — Но сначала нужно кое-что определить.

— Я слушаю.

— Зачем нам ловить Анну?

— Если твой план заключается в том, что нам не надо ее ловить, это не план.

— Да нет, — отмахнулся он, не переставая улыбаться. Сейчас совсем похож на мальчишку. Я не выдержал и улыбнулся в ответ, возможно, холодно и отчужденно, но все же улыбнулся. Винсент расцвел. — Причина ее ареста?

— На текущий момент или изначальная?

— На текущий момент.

— Она напала на старшего карателя…

— Не зная, что это старший каратель, — прервал меня Винсент с торжествующим видом.

— Ты уверен?

Он хмыкнул.

— Не могу сказать, что мы с Кэцуми близки, но все же общаемся. А я не знал, что она и есть Железная Леди. Кто знает о ее назначении?

— Я и Авиэль. Но это не значит, что ее не могли вычислить. Если не имя, то сущность…

— … похожую на сущность Незнакомца, — закончил каратель. Он сделал еще пару глотков чая, чтобы придать вес последней фразе, и теперь смотрел на меня, посерьезнев, хотя в потемневших глазах продолжали плясать черти.

Я откинулся в кресле, понимая, куда он клонит. То, что он говорил, было созвучно тому, что я думал. Вопрос, к каким выводам Винсент придет в итоге. Его мышление весьма абстрактно, и логические цепочки его исполнения могут свести с ума любого прирожденного логика.

— Эта последняя выходка резко отличается от всего, что она творила до того. Анна — Незнакомка, которой скучно. Она сходит с ума, сводит с ума людей, питается, достает служителей Культа Равновесия и в целом, если и приносит вред, то подконтрольный. То, что можно исправить. Конечно, она вышла за рамки, — поспешно добавил Винсент, видя, как изменилось выражение моего лица. — Но согласись, когда ты приехал за мной в Иерусалим, ты не мог предположить, что она пойдет на такое.

— Возможно.

— Я не думаю, что Кэцуми она покусала по собственной инициативе. Более того, я не думаю, что Анна хотела ее убить.

— Ты слишком явно ее защищаешь.

Он нахмурился.

— Киллиан, я лишь хочу донести до тебя мысль, что мы имеем дело не столько с Незнакомкой, которой скучно, сколько с кем-то действительно влиятельным и опасным. Ты волен поправить меня, если считаешь, что я не прав. Но…

— …но ты уверен, что ты прав, — закончил я с улыбкой. — Что ты предлагаешь?

— Поймать Незнакомку, конечно, — совершенно спокойно сказал он.

— Тебе это, я так понимаю, не удалось.

— Пока не удалось, Первый Советник, — парировал он, сверкнув глазами. — Анна хитра. Надо идти в нескольких направлениях. У нас есть несколько возможностей в этом деле. Несколько дорожек, на которые она рано или поздно выйдет.

— Слушаю.

Все же восхитительный чай. Я отставил чашку и сложил руки на груди, глядя на карателя в ожидании его предложений, хотя мне казалось, что я уже знаю, что он скажет. Но это не повод не выслушать. Винсент наконец увлечен делом, ищет варианты. Это действительно неплохо, учитывая обстоятельства. Видимо, девочка из розового сада его отпустила.

Хотелось бы верить.

Винсент, в джинсах, немного растянутом светлом джемпере, взъерошенный и при этом собранный, сейчас как никогда был самим собой. В его случае фраза «внешность обманчива» работала с особенным вкусом. Да, по его лицу, по глазам читалась его сила. Да, подобные мне видели его глубину, боль и определенную потерянность. Но в светлом мире он выглядел как сумасшедший гений, каким-то образом умудрявшийся жить в социуме. Неизменно стильный, независимый, он приковывал к себе внимание. И при этом все время оставался в стороне. Невозможно было непосвященному понять, с кем приходится иметь дело. Его сила не была очевидна. Его власть не была демонстративна. Я не завидую тем, кому приходилось столкнуться с карателем в минуты гнева. Винсент самый невыносимый из всех членов Совета Тринадцати. Но и лучше него вряд ли кто-то сможет выполнить сложные задания.

— Нам нужна Анна. Но еще больше нам нужен тот, кто ее направляет.

— Это разные истории, Винсент.

— Но ты не будешь спорить с тем, что они практически в равной степени важны?

Я улыбнулся, показывая, что спорить не буду.

— К Анне можно подобраться четырьмя способами, — сосредоточенно начал объяснять Винсент. — Один я уже задействовал — остается ждать. Есть Эдуард Мун, сынок Самуэля Муна. Это одна из жертв Анны. Этот милый мальчик пытается сделать вид, что сам инициировал расставание, и уже забыл про существование мисс Креймер, но это, скорее, бравада. Рано или поздно Анна за ним вернется. И, если присматривать за Эдиком, мы ее поймаем.

— Уже «мы», — усмехнулся я.

Винсент пропустил это мимо ушей.

— Вторая возможность — Мина. Моя бывшая соседка. Текущая жертва. Анна на свой лад пытается сделать ее счастливой, подпитываясь ее вечными страхами. В общем и целом, они могли бы быть вместе долго и счастливо, если бы не ряд «но».

— Если бы это не была Анна.

— И это в том числе. Еще чай будешь?

Я кивнул, и Винсент поднялся с места, чтобы согреть уже подостывший чайник. Стандартная схема, старая, но исправно работающая до сих пор: нужен Незнакомец — ищи его жертв. И каратель хорошо знает жертв этой Незнакомки. Успел подружиться Эдуардом, достаточно узнать Мину и втереться к ней в доверие до того, как она попала под влияние новой хозяйки. Винсент хорошо понимает, что оба сейчас под ударом. Если Креймер почувствует опасность, она от шуток и веселья перейдет к делу, и начнет убивать. И тогда город может не выдержать, начнется цепная реакция, которую подчинить своей воле станет практически невозможно. Рядом с тем, кому все сходит с рук, теряют контроль и остальные. Один неугомонный Незнакомец еще куда ни шло, но сотни темных существ, у которых сорвало крышу — уже серьезная опасность. Нам и так приходится периодически приструнивать вампиров и темных эльфов. К счастью, пока не высших. Молодняк-середнячок.

— Если эти два канала закроются, у нас есть еще один, — с заговорщицким видом проговорил Винсент, подавая мне чай.

— Да? И какой же?

— Ты. Именно поэтому я говорю «мы».

— Я?! — я отставил чашку и посмотрел на карателя. Он был совершенно серьезен. Даже без издевки в глазах. Ни намека на шутку.

— Анна… она влюблена в тебя.

— Это не влюбленность.

Он поморщился, но ничего не сказал по поводу того, что я его прервал.

— Ее к тебе тянет. И безбашенности там хватит, чтобы прийти к тебе. Но ты бы мог прийти к ней сам. Честно говоря, Киллиан, я думаю, она в опасности. Если вспомнить о той силе, о которой я говорил, ее могут убрать.

— Винсент, ты ничего не перепутал? — спросил я. — Речь обо мне, а не о тебе. Я не планирую связываться с Незнакомкой.

— Ну что ты. Это крайний случай… если не получится найти ее через Мину и Эдика.

У него был совершенно невинный вид. Невинный и доброжелательный. Черт.

— Давай подытожим?

Он усмехнулся и откинулся в кресле, положив руки на подлокотники и не скрывая довольной улыбки человека, который точно знает, что нужно делать.

— Нам надо найти Анну. Нам надо защитить ее в случае чего. В конечном счете, к развоплощению она не приговорена.

— Пока что.

— Это неважно. И найти ее ты мне поможешь, ведь так?

— У меня нет выбора.

— Отлично. И… — он посерьезнел. — У меня есть к тебе просьба личного характера?

— Привести тебе вакханку? Думаю, в этом городе ты справишься самостоятельно.

Винсент помолчал мгновение, осмысливая услышанное. Видимо, мой пассаж сбил его с мысли.

— Нет. Черт. Эмили прилетает на Неделю Моды. Я не могу поехать за ней в Прагу. Ты сможешь ее забрать?

— А Амир что?

— Он как чумы боится Треверберга, — поморщился Каратель. — Вся надежда только на тебя.

Я улыбнулся.

— Хорошо.

— Спасибо.

* * *
Я вышел из резиденции с четким ощущением, что все прошедшее есть один большой спектакль. Только Винсент теперь выступает в качестве режиссера, и он прекрасно понимает, за какие ниточки дергать, чтобы получить то, что ему нужно. С другой стороны, его последняя просьба удивила. Мы так и не поговорили с Эмили после того, как я был вынужден уехать, вызванный Кэцуми.

Автомобиль послушно вывез меня на дорогу. Удалившись на безопасное расстояние, я взял телефон и набрал номер дочери Винсента. Эм ответила почти сразу.

— Привет, — несколько напряженно поздоровалась она.

— Почему я не знаю, что ты двадцать шестого утром прилетаешь из Парижа?

— Ой… Я забыла тебе сказать. Папа пригласил на…

— Неважно. Винсент попросил встретить тебя. И привезти на открытие Недели моды.

— Хорошо, — совсем стушевалась она. — Киллиан. Ты скоро приедешь?

— Да.

— Я тебя очень жду.


Анна

24 декабря

Треверберг


Анна с задумчивым видом стояла с ножницами у одного из розовых кустов, который избавляла от высохших листьев. На ее лице не отражалось ничего, кроме спокойного средоточия. Она любила розы. С детства любила розы. В доме ее родителей в Риме был большой розовый сад, разбила который ее мать, старший каратель Веста. Еще будучи человеком и потом, после обращения, Анна училась ухаживать за розами. Ей нравилось выводить новые сорта. Ей нравился тягучий аромат цветов, обволакивающий, магический. В нем было что-то настолько светлое и легкое, что она буквально жила в саду тогда.

Тогда…

1815 год, черной пропастью разделивший ее жизнь на «до» и «после». Анна слегка дрожащей рукой провела по лбу, выгоняя из памяти неотступно преследовавшие ее воспоминания. Иногда удавалось забыться в чьих-нибудь объятиях или во время охоты. Боль отступала, оставляя место лишь глухой ненависти и огромному, поглощающему все желанию отомстить. Сейчас она одна. Ее домик в Треверберге, розы. Покой и одиночество. Одиночество, не приносящее желанного успокоения. Одиночество, которое так заботливо, так филигранно выдает картины из прошлого.

Она не поехала к этой девочке Мине, ожидаемо потерявшей голову и ловившей каждое мгновение наедине с той, от кого теперь зависит ее жизнь. Жертва-трофей. Ну не смешно ли? Как глупо выглядела Морана, явившаяся выяснять с ней отношения. Право, только ради того, чтобы увидеть Незнакомку в таком состоянии, стоило отобрать у нее еду. Они не вампиры, законы о неприкосновенности пищи на Незнакомцев не распространяются. На них не распространяются никакие законы. Она бы и сама разозлилась, если бы кто-то посмел утащить ее смертного. Но никто не смел.

Скучно.

Анна улыбнулась черной розе, с чьим кустом сейчас возилась. Редкое растение. Очень уж привередливое. Но ей была в радость такая забота. И цветы отвечали благодарностью, распускаясь и благоухая. В какие-то минуты Незнакомка чувствовала, что сейчас в обоих мирах у нее есть только розы. Почти двести лет одиночества. Двести лет поиска, страха. Двести лет, когда приходилось выживать. Вытачивание образа, определение целей, жизнь Анны Креймер. И вечная память о том, что было до Треверберга, до того, как ей помогли встать на ноги.

1815 год.

Она помнит то мгновение, когда умер отец. Когда был убит отец. Она буквально видит, как кинжал Карателя Винсента, кинжал из храмового серебра, древней и тонкой работы, врезается в тело Пифона, мгновенно выпивая из него жизнь. Удивительное свойство металла: царапины, нанесенные им, не заживают, даже на теле карателя или Незнакомца останется шрам. Тонкая белая полоса как вечное напоминание. Храмовое серебро несет смерть любому темному существу. Обращенному — в особенности. У нее не было информации, почему так, но она слишком хорошо знала, что это именно так. Кинжал из Храмового Серебра убил ее отца. Сильнейшего из всех Незнакомцев, если не считать Дуату.

Анны не было там — но она помнит все. Память жестоко и услужливо оберегает ключевые моменты, храня их как картинки, полотна из дальних уголков храма ее разума. Вот Веста бледнеет, теряет равновесие, медленно опускается на пол. Анна бросается к ней, чтобы утешить. Последующие дни карательница проводит в постели, бледная и отчужденная, она погружена в воспоминания, пытается вытащить и сохранить самые светлые, самые счастливые мгновения. Анна впервые остается совершенно одна. И в этот момент мир раскалывается надвое. И сознанию маленькой, недавно обращенной девочки, так сложно принять простой факт: ее отца больше нет. Они и без того редко виделись, но его спокойная, немного мрачная сила окутывала ее с рождения. Она чувствовала огромное единение с ним. Он был Незнакомцем. Коронованным королем Незнакомцев. Первый и последний король — вся система рухнула с его уходом. Что, собственно, и добивался Орден. Изъять ключевой элемент системы, чтобы она перестала функционировать. Тонкий расчет, который себя оправдал. Как всегда.

Очередной сухой листочек отправился в мешок. Анна хотела смахнуть с ресниц слезу, но запоздало поняла: глаза сухи. Слезы — роскошь, которой ее обделила судьба. Но сосредоточиться на этой мысли не позволил очередной виток воспоминаний.

Ордену было мало отобрать у нее отца. Они пришли и за матерью. Анна старалась не возвращаться мысленно к тому дню, когда на их пороге появился один из старших карателей. Знаменитая Елена, безраздельно властвовавшая в Новом Свете. Елена с огненными волосами, горящая желанием отомстить. Ледяная и неприступная. Она позволила им попрощаться. Позволила обменяться парой фраз перед вечной разлукой. Как благородно! Как жаль, что тогда Анна не могла ничего сделать, чтобы помешать аресту. Не смогла помочь матери — а та и не стремилась скрыться. Почему она не сбежала, только почувствовав смерть Пифона? Знала же, чем это закончится, и не сделала ничего!.. Каратель. Орден. Понятия о чести. Законы. Сколько условностей, которые привели лишь к одному — Весту осудили. Приговорили к смерти. И за что? За любовь! За дочь… За нарушение каких-то идиотских, никому не нужных правил. За то, что она была живой и искренней, за то, что она жила!

Анна уронила ножницы, но, придя в себя, подобрала их, с некоторым удивлением глядя на розовый куст.

Ее переполняла боль, смешанная со злостью. Тогда, в 1815 году она была беспомощной девочкой, которая не в состоянии за себя постоять. О которую можно было вытереть ноги. Она не спасла мать. Она не пошла с карателем Винсентом, посмевшим прийти за ней и предложить отправиться в Орден. Какая ирония… убийца ее отца делал вид, что ему не плевать на ее судьбу. Винсенту пришлось убраться восвояси. Зато Анна обрела друга и наставницу.

Дуата появилась в ее доме неожиданно. Она просто пришла. «Возможно, я могла бы стать твоей матерью», — обычные, ни к чему не обязывающие слова. Тогда они поразили девочку в самое сердце. Позже Анна узнала, что имела в виду Дуата, и удивилась, почему согласилась пойти за ней. В Незнакомке было слишком много дикой, первобытной силы, с трудом управляемой. От нее буквально веяло мощью и свободой. Те ощущения, которых так не хватало! Те ощущения, которые были так желанны. Дуата вырастила ее. Научила всему, что знала сама. Помогла с самоопределением. А потом оставила. Она никогда не уходила надолго, но сейчас Анна не видела ее уже несколько десятков лет, хотя знала, Дуата придет. Их связывали странные отношения. Рядом с ней Анна чувствовала себя так же, как ее смертные рядом с нею. Абсолютный лидер и средоточие силы. Существо, в котором можно спрятаться.

Анна отложила ножницы. Она сама уже давно не та девочка. И она не тратила время зря. Винсент уже покорен. Он подпустил ее так близко, как просто невозможно подпустить. Она знает вкус его крови. Она знает, чего он стоит. Так иронично. Близость с убийцей отца. Впрочем, это было приятно. И почти нескучно. И, хотя Винсент, как все мужчины, оказался страшно предсказуемым, Анна чувствовала, что вполне довольна собой, им и проведенными вместе часами. Хотя то, что было после, понравилось ей даже больше. Жаль, придется пока залечь на дно, но она прекрасно повеселилась. Перед мысленным взором до сих пор стояло изумленное лицо Кэцуми. Японочке повезло, не было цели ее убивать.

Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. Слишком ушла в себя. Анна взглянула в зеркало, удостоверившись, что хищный оскал уступил место болезненной гримасе, пошла к двери. И какого черта она отпустила слугу? На пороге стоял… человек-посыльный. Он дрожал на ветру и выглядел самым несчастным существом в двух мирах. Анна открыла дверь.

— Мисс К-к-к-к-креймер? — произнес он.

— Чем обязана? — спросила она, для достоверности закашлявшись.

— Вам пакет. — Он протянул желтоватый конверт формата А4. — Распишитесь здесь, пожалуйста.

Она, не глядя, поставила подпись на извещении и, кивнув, закрыла дверь, вглядываясь в почерк, которым был написан ее адрес. Незнакомый. Не пахнет ничем. Что это могло бы быть?

Анна прошла в кабинет, неотрывно глядя на бумагу. Взяла нож для конвертов. Вскрыла, чувствуя странное волнение. Вытряхнула документы на стол и села в кресло, озадаченно глядя на то, что получилось. Здесь было несколько бумаг, подтверждающих факт передачи некой недвижимости в ее собственность. Были фотографии, которые она отложила, и письмо. Вернее, записка.

«Это по праву принадлежит тебе.

Р.»
Что? Незнакомка взяла фотографии. Дыхание перехватило: она не могла не узнать старенький родительский дом в Риме. Царский подарок от того, кто хорошо ее знает. Впрочем, Анна понимала, кто такой Р., хотя не понимала, с чего вдруг он решил ее поддержать. В качестве извинения за то, что она разобралась с Кэцуми и привлекла тем самым к себе лишнее внимание господ представителей Закона? Какая ерунда, ей скучно, а это маленькое приключение позволило провести несколько прекрасных часов.

Домик в Риме. Там даже розовый сад сохранился! Ее розовый сад. Царский подарок. Анна отложила документы, предварительно собрав их в аккуратную стопочку. Нужно будет отдать юристу, пусть проверит, не розыгрыш ли это, и, если нет, выяснить, что от нее нужно, чтобы вступить в права. Интересно, почувствует ли она что-то, вновь войдя в этот дом?

К черту.

Скучно.

Она встала из-за стола, сбросила теплый халат, в котором ходила весь день. Скучно. Розы — ее жизнь. Но какие розы, когда такая скука? Надо встретиться с Роланом, сказать ему «спасибо» за дом. Надо навестить высокомерного красавчика Киллиана. Может, он сменит гнев на милость и поймет, что с ней может быть очень весело? На крайний случай попытается вспомнить, что он закон. А она согласна сдаться на милость такого существа, как Киллиан, лишь бы побыть с ним несколько лишних часов.

Незнакомка взяла телефон, чтобы проверить сообщения. Многочисленные пожелания выздороветь. Отвечать было лень. Впрочем, один адресат ее заинтересовал. Конечно же. Эдуард Мун. Нежные, трогательные строчки, пронизанные заботой. Он перестал быть навязчивым, но не позволял о себе забыть. Анна улыбнулась. Кажется, решение, как развлечься, пришло само собой. Спасибо, мальчик, что написал. Хотя вряд ли он смог бы предположить, что его ждет.

К черту простуду. Пусть Креймер валяется дома с температурой, Незнакомка Анна сидеть запертой в четырех стенах не сможет. Да и незачем, когда все, кто может нанести ей хоть какой-то вред, заняты мелкими делами. Сейчас она чувствовала себя в безопасности.

Анна крутилась перед зеркалом, выбирая наряд. Она яркая. Сильная. Красивая. Желанная. Нет силой, способной сокрушить ее. И почему она должна отсиживаться дома? Ей скучно. Пришло время поиграть!

Глава первая Морана

26 декабря

Треверберг


— Кейтлин, дорогая, вы потрясающе выглядите. Загар вам к лицу. Пожалуй, я в следующем году тоже отправлюсь на Гавайи. И платье у вас очаровательное. Франческа все же решила отдать предпочтение оттенкам синего в последней коллекции? Почему бы и нет.

Мы с Гвендолен Астер обнялись и расцеловались. В теле дурочки-хлопоглазки Кейтлин Монтгомери я чувствовала себя неуютно по всем фронтам, начиная от моих проблем с платьями и шпилькой и заканчивая ее ростом (Диана Каннингем была выше больше чем на голову), а поэтому не могла отделаться от ощущения, что играю чужую роль. И почему я в свое время выбрала именно жизнь модели? Могла ведь остановиться на какой-нибудь актриске. Но нет, потянуло на подвиги. А как хлопотно выдумывать предлоги для того, чтобы пропасть и уделить немного внимания жизни Дианы!.. Что же, если ты только и делаешь, что жонглируешь биографиями, легких деньков ждать не приходится.

— Спасибо, Гвен. У вас платье тоже просто замечательное. — Что может быть хуже платьев, укладки, длинных ногтей, макияжа и каблуков? Верно. Необходимость вести светские разговоры. И помнить о том, что Кейтлин Монтгомери не блещет интеллектом, а только старается убедить собеседника в том, что умна. — Кажется, со времени нашей последней встречи вы даже помолодели!

Миссис Астер улыбнулась и пригладила ладонью уложенные в аккуратную прическу волосы. Их цвет — в прошлом золотистый блонд — сменился платиновым. Отличный способ скрыть седину. Впрочем, для своих шестидесяти она выглядит хорошо, даже молодчики, которым еще и тридцати не исполнилось, поглядывают. Такие, как приятель ее дочери, например. Интересно, почтит ли нас мисс Паттерсон своим присутствием … Кстати, о присутствии.

— Нигде не вижу мисс Креймер… — Я оглядела толпу, наполнявшую зал. — Неужели она не будет выступать? В прошлый раз она произнесла замечательную речь!

— К сожалению, сегодня ее нет. — Гвен опустила голову. — Анна подхватила грипп. Бедняжка. Она порывалась прийти, но я строго-настрого наказала ей оставаться дома, пусть соблюдает постельный режим. Тут куча людей, которые могут произнести речь, да не одну. А вот и Лив! Вы только посмотрите, какая красотка. Будь бдительна, а то тебя украдет какой-нибудь принц.

— Я позволю украсть себя только в том случае, если ты согласишься прочитать мою речь.

Оливия поцеловала миссис Астер в щеку и обратилась ко мне.

— Мисс Монтгомери, рада вас видеть! Вы знаете, какой сюрприз нам приготовили парижские коллеги Франчески и Гвен?

Я вежливо улыбнулась и пожала плечами.

— К нам приехала сама Ева Сержери! — сообщила Оливия. Вид у нее был такой, словно она получила желанный подарок.

— Уговорить ее на дефиле — дело не из простых, — подхватила Гвен. — Но Лив все устроила. Не родился еще тот человек, который осмелится отказать Оливии Сандерс.

— Ева Сержери? Жена кутюрье… как его там?

Оливия достала из сумочки пачку сигарет, извлекла одну — и рядом тут же появился официант, предложивший ей огоньку.

— Уже не жена, — сказала она и перешла на заговорщицкий шепот: — Но таких женщин просто так не отпускают.

— Да и таких мужей тоже, — вторила мисс Астер, и женщины дружно рассмеялись.

Я снова оглядела зал, ища в толпе знакомое лицо — хотя вряд ли «та самая жена» вышла бы к гостям до дефиле. Несколько раз мы встречались на приемах — Париж, Милан, Лондон, Нью-Йорк. Она цвела, расточала улыбки и сводила с ума всех мужчин. Сложно сказать, пошла ли свобода ей на пользу, но очевидно: она была ей к лицу.

Интересно, как отреагирует на ее появление каратель Винсент?.. Не то чтобы я горела желанием его увидеть, уж слишком свежи были неприятные воспоминания после нашей последней встречи, но как сложно отказаться от удовольствия понаблюдать за его изумленной физиономией. Буквально десять минут назад я видела его издалека в компании рыжеволосой женщины, в которой признала бывшую начальницу Мины, Веронику — куда он запропастился?..

— Мисс Монтгомери, — обратилась ко мне Оливия, тронув за руку. — У нас важные гости! Я хочу вас представить. Это Марко Горетти, хозяин кукольного магазина в старой половине. Мастер на все руки, делает настоящие шедевры. А это — Кейтлин Монтгомери, одна из ведущих моделей Франчески Уинстон. Она просто душечка. Почему бы вам не слепить с нее куклу?

Темноволосый мужчина, названный Марко, улыбнулся и протянул мне руку. На мгновение наши взгляды встретились, и в карих глазах кукольного мастера промелькнул страх. Я могла поклясться, что он увидел нечто большее, чем наивное личико Кейтлин, но у него получилось разыграть вежливое безразличие. Даже если что-то и почувствовал, вряд ли смог понять, что. Развелось же в этом городе эмпатов. Сначала — Мун-младший, рассказами о котором Мина прожужжала мне все уши. И теперь — этот Марко. Подумать только.

— Очень приятно, мисс Монтгомери, — сказал Марко, пожимая мне руку. — Мне нравится идея с куклой. Вы этого достойны.

— Спасибо, господин Горетти. Я подумаю.

— А вот и дама! Идем к нам, милая. — Оливия погладила по плечу подошедшую к нам женщину, и я поняла, что эмпаты — это не самое странное, что я сегодня увижу. — Лорена Мэдисон, художница, модельер. Она иногда работает с господином Горетти, помогает ему делать эскизы для кукольных нарядов. И еще она… экстрасенс?

— Медиум, — вежливо поправила Лорена.

— Медиум, — закивала Оливия. — Очень подходящее занятие для нашего чудного городка, не так ли? Лорена, это — Кейтлин Монтгомери…

Дежурное «одна из ведущих моделей Франчески Уинстон» я не услышала, потому что кусочки паззла в моей голове сложились в цельную картину. Синеглазая брюнетка с печатью Прародительницы, найти которую меня просила Дуата. Лорена Мэдисон, именно так ее назвала Мара. Обычный человек с печатью, всего и делов. Или не совсем обычный… если судить по эмоциональному запаху. Но на вид Лорена ничем не отличалась от смертной женщины. Минимум косметики, тщательно уложенные волосы цвета воронова крыла, элегантное платье в пол из нежно-розового шелка и высокий каблук. Желанная добыча Дуаты улыбалась, и тепло этой улыбки плохо сочеталось с осторожным взглядом темно-синих глаз. И она уже открыла рот для того, чтобы сказать привычное светское «очень приятно», но Оливия ее опередила.

— Лорена, милая, ты не можешь позволить себе упустить момент. Гвен, куда ты направилась? — Она сделала нетерпеливый жест мисс Астер, и та отвлеклась от разговора с парой не знакомых мне мужчин. — Здесь есть дама, которая жаждет показать тебе свои работы. Ты оценишь ее талант модельера по достоинству.

— Мисс Сандерс… — начала Лорена.

— Да, да, — продолжила Оливия, будто и не услышав. — Все мы знаем, что миссис Астер неуловима, и в офисе ее не застать. Что поделать? Приходится улучать минутку на обедах, приемах и даже на открытии недели моды.

Гвен бросила заинтересованный взгляд на Лорену.

— Это вы модельер? — спросила она, легко прищурившись.

— Я просто любитель, я… — предприняла очередную попытку защититься Лорена.

— И очень талантливый. Где официант? Пусть принесет еще шампанского. Кристиан! Наконец-то. Приставить к вам Нику было отличной идеей — мы отрезали все пути к отступлению.

— Да, мисс Сандерс. Гениальный и беспощадный стратегический ход.

Оливия подала Винсенту руку для поцелуя и приобняла Веронику, которая пришла вместе с ним.

— С доктором Дойлом вы знакомы, мисс Монтгомери, так что я со спокойной совестью могу оставить вас наедине. Ника, милая, отойдем на минутку. И где уже этот официант? Принесите гостям шампанского!

Когда Вероника ушла следом за Оливией, придерживая полы пышного платья, Винсент кивнул в сторону окна.

— И мы отойдем, — предложил он. — У меня уже голова кругом от этой толпы.

— Отойдем, — согласилась я. — Надеюсь, разговор будет не очень серьезный?

Винсент не ответил, но вид у него был спокойный и довольный. Впрочем, это еще не означало, что через пару мгновений он не взбесится. Это мы уже проходили.

— Присаживайся, — предложил он, кивнув на один из стульев с мягкой обивкой.

— Нет, спасибо, — покачала головой я и устроилась на подоконнике.

— Я хотел попросить прощения. В прошлый раз я не очень вежливо с тобой разговаривал.

— Ничего страшного. Ты просто чуть не придушил меня, причем дважды, пустяки.

Винсент закивал и присел рядом.

— Ты не злишься. Я рад.

— Твой сногсшибательный белоснежный смокинг в одно мгновение сделал меня твоей поклонницей. Или сногсшибательный ты в сногсшибательном белом смокинге?.. По крайней мере, сегодня ты не пьян, как смертный, уничтоживший пару-тройку бутылок виски, и с тобой можно поговорить.

— Как там Аннет?

Я развела руками.

— Как видишь, ее тут нет. Немудрено: если бы я покусала старшего карателя, тоже свалила бы куда подальше. А ведь она покусала не одного, а двух старших карателей, включая тебя. Ах, прости. Ведь второе было сделано по обоюдному согласию.

— Что я слышу в твоем голосе — зависть или ревность?

— Восхищение, каратель Винсент — у нее прекрасный вкус. И искреннюю радость — мисс Креймер так повезло, ведь ты не удостаиваешь вниманием каждую женщину. Если только она не жрица Диониса.

— Когда ты найдешь ее, сделай милость — не причиняй ей серьезного ущерба. Она нам пригодится.

Винсент достал портсигар, предложил мне угоститься — и я решила не отказываться.

— Похоже, кто-то настроен поиграть?

— Похоже на то. И один из участников этой игры отдал приказ покусать старшего карателя. А между делом побывал твоим заказчиком.

Я подкурила от протянутой мне зажигалки.

— Что бы это значило?

— Это одно и то же лицо, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сопоставить факты. Кто-то из Незнакомцев, мой ровесник, а, вероятно, и старше. Скорее всего, он действует в одиночку, хотя мы не исключаем, что у него есть сообщники.

— Пойти в одиночку против темных криминальных структур Треверберга? — Я выпустила колечко дыма. — Отчаянный малый.

Винсент сделал пару затяжек и приоткрыл окно.

— Скорее, безрассудный, — поправил он. — Он хочет получить все целиком. И уже перешел ту черту, когда можно остановиться. Знаешь, что кружит голову сильнее всего?

— После афродизиака, который готовят вакханки?

— Власть. И ничто не раздражает так, как цель, которая маячит перед тобой, но недостижима. Анна вряд ли близка с ним, но он на нее полагается, иначе не поручил бы такое дело. Она нам нужна.

— Жестокие вы существа, каратель Винсент. Это — дочь твоей сестры. Несколько дней назад ты резвился с ней в постели, а сейчас хладнокровно решаешь воспользоваться бедняжкой.

Он пожал плечами и затянулся в очередной раз.

— Кто-то выживает, кто-то умирает. Все мы чем-то жертвуем. Жизнь бывает жестока.

— Увлекательное дельце эта ваша охота, да, каратель Винсент? Нервы напряжены до предела, глаза горят, ты предельно сконцентрирован на цели и не позволяешь себе даже мысли о поражении. Ты всегда сильнее, быстрее, умнее. Мне нравится об этом думать.

— Мне тоже.

— Говорят, совместная охота сближает. Хочешь взять меня с собой?

Винсент рассмеялся и потушил остаток сигареты в пепельнице.

— А что на это скажет твой смертный?

— Мой смертный?.. — На мгновение я замешкалась, не понимая, как разговор перетек в это русло. — Ну, каратель Винсент. Я пошутила.

— Я тоже. Не думаешь ли ты, что мне есть дело до твоего смертного? О, а вот и официант, которого так долго звала мисс Сандерс. Бокал шампанского, мисс Монтгомери?

— Только если вы выпьете со мной, доктор Дойл.


Киллиан


Эмили сосредоточенно крутилась перед зеркалом в моей спальне. Пару дней назад она заявила, что здесь лучшее зеркало во всей квартире, и теперь бегала сюда, чтобы поглядеть, как на ней сидит очередной наряд. Остро чувствовалось влияние Даны: девушка перемерила уже с десяток различных платьев, и сейчас пристально смотрела на воздушные складки изысканного василькового, больше похожего на кимоно. Широкие рукава, широкий же пояс темно-синего цвета, плотная глянцевая ткань цвета василька. Юбка до середины бедра. Еще не совсем мини, но уже не миди. Честно говоря, смотрелась она сногсшибательно.

— Так… — она в очередной раз повернулась вокруг своей оси. — Киллиан!

Я отложил в сторону ноутбук. Закончить чтение новостей, видимо, не удастся.

— Да?

— Мне идет?

— Эмили, ты прекрасна во всем.

— Ну ты же мужчина! Я не могу тебе нравиться во всем. Это платье хорошо на мне сидит?

Пришлось приложить усилие, чтобы сохранить безмятежное выражение лица. Девочка кокетничала без зазрения совести, пыталась отследить реакцию, чтобы зацепиться за нее и пойти в наступление. Впрочем, я рад, что сегодня передаю ее отцу. Эти игры начали выходить из-под контроля, а мне совершенно не хочется случайно разбить девочке сердце.

— Чудесно.

— Это не ответ, — она насупилась. — А что с волосами?

— Собери их. — Открой шею. Это будет очень мило. Возможно, мне придется разбить пару особо любопытных носов. Во всяком случае, появление на людях восемнадцатилетней дочери Кристиана Дойла обещало вызвать фурор. Уже предвкушаю заголовки утренних газет. Главное, Эмили немногоразвеется и отвлечется от мыслей обо мне. Когда женщине скучно, жди беды.

— А в чем будешь ты? — пробормотала она, стараясь не выронить шпильки, которые держала в зубах. Когда она успела их туда положить, я не знаю. И откуда взяла, тоже непонятно. Скорее всего, притащила вместе с платьем, чтобы сразу опробовать все возможные варианты прически.

— Костюм, рубашка, галстук.

— Скучно…

— Я доктор Эдвард Берг, не забывай. А ему чужд эпатаж.

Эм вставила очередную шпильку в прическу и сверкнула глазами.

— А если бы ты не был Эдвардом Бергом, как бы ты оделся?

— Бессмысленный разговор.

— Ну, Киллиан, почему ты такой скучный?

— Может, потому что мне пять тысяч лет, и разговоры об одежде уже не вдохновляют?

Она вспыхнула и уткнулась в свое отражение. Я снова взял ноутбук. Новых трупов нет, но за ночь было совершенно несколько самоубийств. Кроме того, травматология переполнена — холод и лед. Время переломов и обморожений.

— С каких пор возраст — причина перестать жить?

— С каких пор обсуждение одежды — жизнь? — вздохнул я. — Эмили, что ты от меня хочешь?

— Я просто разговариваю с тобой! — воскликнула она, яростно перевязывая пояс на платье. При этом платье предприняло попытку распахнуться, кимоно же, девушке пришлось отвернуться. Через мгновение она снова развернулась ко мне лицом. Раскрасневшаяся и определенно злая.

— Мы не опаздываем? — задала она новый вопрос.

Я взглянул на часы. Увы, нет. Даже если мы еще минут сорок будет препираться, приедем вовремя.

— Ты еще можешь сказать все, что обо мне думаешь, — уведомил я девушку, складывая руки на груди и с трудом скрывая улыбку.

— Да? — ее глаза потемнели. Сейчас они стали почти синими. Странно. — Ты же понимаешь, что я злюсь, потому что мы расстанемся сегодня?

— Неужели ты не хочешь провести несколько дней с отцом? Исследовать Резиденцию?

Она потупила взгляд.

— Конечно, хочу. Но это другое. Папа ждет меня, я знаю. Но, наверное, он сейчас очень занят…

Я поднялся с места и подошел к ней.

— Сейчас ты ему нужна как никогда, Эмили. Поверь мне.

Она вздрогнула, когда я положил руки ей на плечи.

— Мы так и не поговорили после того как… — прошептала она и запнулась, пряча глаза.

После того, как я оставил ее в постели в одиночестве, вызванный Кэцуми. Сейчас я понимаю, что все к лучшему. Я бы жалел о ночи, проведенной с ней. Наверное. Скорее всего. Черт.

— Милая, — прошептал я, — ты чудесная девушка.

— Но ты меня не любишь.

Она осеклась и, прижав пальцы к губам, вырвалась и отступила на несколько шагов назад, парализованная собственной смелостью, которую расценивала как наглость.

— Эмилия.

— Не называй меня так! Пожалуйста.

— А ты не забивай себе голову глупостями. Ты потрясающе выглядишь, молода, идешь на одно из крупнейших мероприятий города, встретишь отца, которого не видела уже большое количество времени. Вечер обещает быть интересным! К чему портить его слезами?

Она несмело улыбнулась.

— Ты прав. Как всегда…

В пути мы говорили ни о чем. Вернее, Эмили снова задавала вопросы по истории Ордена и Реформы, а я отвечал. После она беззаботно болтала о том, что теперь с большим удовольствием пройдется по магазинам. И что хорошо было бы, если бы тут была Дана — уж она знает толк в моде. И что несмотря на классический вид, я выгляжу вдохновляюще, что темно-синий цвет мне к лицу. Что мои волосы было бы хорошо укоротить, но так тоже сойдет, в них так приятно было бы запустить руку… ой. Мне оставалось лишь слушать и следить за дорогой, радуясь, что в какой-то момент я отказался от легковых автомобилей, полюбив что-то более существенное.

И все же я ждал момента, когда передам ее отцу и спокойно займусь своими делами. В частности, нужно встретиться с Авироной. Я не видел ее в роли Теодоры на крупных приемах. Интересно, какая она в таких условиях, как на нее реагируют окружающие. Получает ли она то, что хочет, в этом городе?

Процесс передачи дитя из рук в руки прошел безболезненно и мирно. Убедившись, что Эмили под присмотром, я скрылся в толпе, надеясь не встретить ни Гвен, ни Оливию, чтобы избежать необходимости познакомиться со всеми присутствующими сразу. Впрочем, в крайнем случае можно будет использовать случай и представить Эмилию мисс Сандерс, пусть сами разбираются с романом.

Торжество проходило в огромном фешенебельном Храме моды, принадлежавшем Гвендолен Астер и ее семье. Мне известно, что изначально проект здания разрабатывал Виктор Джеймс Кеппел, потом он был доработан и реализован уже в новом варианте, впрочем, сохранив саму идею. Сад, открытый летом и превращавшийся в просторную оранжерею зимой, десятки залов, гримерок, огромные номера для VIP-гостей и стандартный гостиничный этаж для гостей рангом пониже. Мрамор, зеркала, золото и хрусталь. Кричащая роскошь, которая неумолимо напоминала мне Версаль в эпоху его расцвета. Я не мог в таких местах находиться долго, но архитектор предусмотрел и это, подарив особенно интровертным гостям возможность спрятаться среди аккуратных фонтанов. Вода, приятное освещение, легкая музыка и отсутствие толпы. Миниатюрный рай на земле.

Меня беспокоило изменение поведения Эмили. Нить, связавшая нас когда-то давно, окрепла, но теперь эта связь была настолько двойственной, что я не знал, что с ней делать. Избавиться от чисто физического влечения к девушке я не мог и не хотел, но решение идти в ситуации до конца нивелировало само себя в какой-то момент. Может быть, меня выдернули из сладостного плена последние события и необходимость сосредоточиться на них. Может, инстинкт самосохранения сработал. Эмили теряла голову. И лучшим решением тут было — действительно не видеться. Насколько это осуществимо? Впрочем, даже она вряд ли будет бегать ко мне на свидания из дома своего отца.

Хотя кто знает…

— Прекрасно выглядите, доктор.

Я поднял голову. Авирона стояла в двух шагах от меня. Зеленое бархатное платье в пол, элегантные шпильки на два тона темнее, декольте из тех, что не показывает ничего лишнего, но стимулирует воображение. Волосы она собрала в тяжелую сложную прическу, оставив на свободе лишь несколько тугих локонов редкого иссиня-черного цвета. Маленькое совершенство.

— Могу ответить вам тем же, мисс Барт.

— Спасибо, что пришли. Я это ценю.

— Я не посмею нарушить обещание, данное женщине.

— Любезны, как всегда, — улыбнулась она. В глазах, принявших цвет морской волны, зажглась смешинка. — Вы не против пройти в залу? Вскоре там начнется официальная церемония. Много красивых женщин и мужчин, гости со всей Европы. Это бриллиант в венце мероприятий, посвященных моде. Гвендолен и Франческа превзошли сами себя.

Я поднялся с места и взял ее за руку. Прикоснулся к пальцам с дежурным поцелуем и выпрямился, глядя в глаза.

— А ты хочешь туда пойти?

— Не особо, — она покачала головой. — Но Теодора хочет. Здесь есть люди, которые ей нужны.

— Может, к черту все, поехали кататься? — проговорил я без особой надежды, что она согласится.

— В другой раз, Киллиан, — прошептала Авирона. — Пошли?

Мы вынырнули в залу рука об руку. Я не насиловал себя и не улыбался, сохраняя спокойно-вежливое выражение лица, Авирона же изображала фотомодель, одаривая залу ослепительной улыбкой. Ее встречали чуть ли не овациями. Одна из первых леди Треверберга, успешная бизнес-вумен, занимающаяся сразу несколькими видами бизнеса, жена Самуэля Муна, местной звезды, красавица, она приковывала к себе внимание везде, где оказывалась.

Я взял два бокала шампанского и подал ей один. Она помрачнела, глядя куда-то вправо. Я проследил за ее взглядом — там стоял Винсент. Он, Эмили и Оливия Сандерс мило болтали о чем-то, полностью поглощенные друг другом. В итоге никто из них не смотрел по сторонам, и мы с Авироной оказались в полной безопасности в небольшой нише, откуда видно все.

— Он почти не изменился, — прошептала она, поднесла бокал ко рту, улыбнулась. — Такой же взъерошенный.

— Что ты чувствуешь, глядя на него?

Она еле ощутимо вздрогнула и даже приблизилась ко мне, будто ища поддержку.

— Знаешь… Наверное, ничего.

— Не верю, — покачал я головой, в свою очередь пригубив напиток. Чудесный брют. Что-что, а алкоголь в этом городе подбирать всегда умели.

— Все это вызывает недоумение. Я в равной степени не могу понять, как мы вообще были вместе, и как мы расстались. И почему. Столько времени прошло, а я не могу найти ответы на простейшие вопросы.

— Быть может, ты всего лишь боишься смотреть в зеркало из храмового серебра…

— … ибо боишься посмотреть своим страхам в лицо, — закончила она. — Может и так. Но я чувствую, что в мою жизнь войдут новые краски.

— Ты очень изменилась, моя дорогая, — прошептал я.

Она хотела ответить, но не успела. Что-то произошло. Авирона молча отдала мне бокал. Посмотрела прямо перед собой невидящим взглядом.

— Я должна идти, — прошептала она. — Что-то случилось с Эдуардом.

Развернувшись, она вышла из залы. Никто не посмел ее остановить. Я вообще не уверен, что кто-то, помимо меня, видел ее. Что-то случилось с Эдуардом. Анне не сидится дома… или как?

Будто в ответ на мои мысли завибрировал телефон. Я быстро поставил бокалы с недопитым шампанским на поднос пробегающего мимо официанта. С недовольным видом достал аппарат из нагрудного кармана пиджака и замер, хмурясь. Она в своем репертуаре.

— Может, господин тюремщик придет за мной? — заворковала трубка голосом Незнакомки Анны.

— У тебя странные способы добиваться мужчину, в которого ты влюблена, — уведомил я ее, возвращаясь к фонтанам.

— Влюблена? — удивилась Анна. — Не думаю, что я влюблена.

— Расскажи мне.

— О. Сам Первый Советник решил со мной поговорить.

— Ты же этого хотела?

Я сел на скамью и прикрыл глаза, сосредотачиваясь на разговоре. По ту сторону трубки молчали. Видимо, Незнакомка не ожидала, что ей удастся ко мне прорваться, и теперь думала, что сказать дальше.

— Хотела я не этого. Так что, ты не будешь меня ловить?

— Ты сама придешь, Анна.

Она рассмеялась. Холодно и зло.

— Доктор Берг изволит читать будущее?

— Доктор Берг изволил приехать на открытие Недели моды. А мисс Креймер так и не появилась. Какая незадача.

— Увы. Она тяжело больна. Но Доктор может навестить ее. Она будет рада.

— Он воздержится от визита. К чему беспокоить даму?

— Киллиан, — она вздохнула. — Не играй со мной.

Я улыбнулся. Видимо, легкими путями мы не пойдем, и Винсент был прав. Возможно, я еще оторву ему голову за этот план, но пока он действует…

— А разве не поиграть ты хотела?

— Возможно. Но не так. Ты…

Она замолчала, подбирая слова. А я слушал журчание воды. Незнакомка сотворила глупость. Почти сразу же позвонила мне. Что она ждала? Хотела рассказать, как кого-то убила? А если я спрошу, что с Эдуардом, ответит ли? Вряд ли. Снова уйдет в глухую оборону и выставит шипы. Дотронься — уколет.

— Надеюсь, ты со скуки там никого не убила? Если нет, то я должен идти.

— Как жаль. Нужно было довести начатое до конца, несмотря на помехи. Но должна отметить, ты делаешь успехи. Мы поговорили!

— Чему ты очень рада.

— Конечно, — она понизила голос. — Я еще позвоню.

— Не трать время.

— Прекрасного вечера вам, доктор Берг.


Винсент

26 декабря

Треверберг


— Ничего себе, пап! Тебя не узнать — прямо восточный принц. В последний раз ты надевал смокинг… когда? Надеюсь, к восточному принцу прилагается парочка нефтяных скважин?

— Очень изящный способ попросить карманных денег, детка. Кстати, что это на тебе?

Эмили отошла на пару шагов и продемонстрировала свое платье.

— Классное? Я долго выбирала. Решила, что если уж предстоит выйти в свет…

— … то юбка должна быть короткой, потому что здесь принято блистать обнаженными частями тела, а не изысканными манерами и интеллектом.

— Не начинай, пап.

— Как скажешь, детка. Я рад тебя видеть.

— Пришло время проявить мои изысканные манеры. — Эмили присела в реверансе. — Встреча с вами — большая честь для меня, многоуважаемый доктор Дойл.

— Доктор Дойл… простите, я отвлеку вас.

Я обернулся, и подошедший к нам журналист поднял фотоаппарат.

— Я готовлю репортаж для «Треверберг Таймс». В последнее время вы ведете замкнутый образ жизни, на светских мероприятиях вас не застать. А в компании дочери — тем более. Пара снимков… вы позволите?

— С удовольствием! — Эмили прильнула к моему плечу и подарила журналисту ослепительную улыбку.

Молодой человек достал диктофон.

— Чем вы сейчас занимаетесь, доктор Дойл? — поинтересовался он.

— Рисую, фотографирую… путешествую. Занимаюсь историческими исследованиями.

— А что насчет юной леди? — обратился журналист к Эмили. — Насколько я знаю, вы художница, как и отец.

— Писательница, — ответила она с таким видом, будто дает интервью на презентации своей десятой книги. — Работаю над историческим романом.

— Я услышала кодовое слово, — раздался за спиной журналиста голос Оливии. — Отстань от них, Тэд. Почему ты не фотографируешь моделей? Они закончили дефиле. Которое вы, к слову сказать, пропустили, доктор Дойл.

Журналист испарился, а Оливия в позе королевы бала замерла напротив нас, перебирая в руках полупустой бокал с шампанским. Мисс Сандерс неровно дышала к оттенкам красного: сегодня на ней было платье из ярко-алого плюша, длинный рукав и открытая спина, а плечи покрывала нежно-розовая кружевная накидка. Уже в который раз я ловил себя на мысли, что она, красивая женщина, умудряется выглядеть властной не только в деловых костюмах, но и в вечерних нарядах. Почти все мужчины, оказываясь перед ней, сутулились и опускали глаза: она словно придавливала их к земле невидимой внутренней силой, тогда как любая другая на ее месте пустила бы в ход обаяние. Какой уж тут флирт. Особенно если вы находитесь на месте бизнесмена, которому Оливия Сандерс говорит: «Упрямиться ни к чему, мы оба знаем, что контракт будет подписан через пять минут».

— Доктор Берг привез мою дочь, мисс Сандерс. Мы давно не виделись и заболтались.

— Немудрено: если бы я выбирала между сеансом созерцания длинноногих пустоголовых красоток и обществом очаровательной юной мисс, я бы выбрала последнее. Так что, писательница?

Я погладил Эмили по плечу.

— Детка, это Оливия Сандерс, владелица городского издательства. А это Эмилия, моя дочь.

— Я много слышала о вас, мисс Сандерс, — затараторила Эмили, пожимая протянутую ей руку. — Я прочитала почти все ваши романы, но некоторые достать не смогла. Не беда, я заглянула в один из здешних книжных, там все нашлось. Ох уж этот Amazon, у них ужасный ассортимент! Вам, кстати, неплохо было бы завести собственный онлайн-магазин литературы. — Она перевела дух. — Да, я писательница. Но пишу неформат…

— И кто же так решил? — нахмурилась Оливия. — Должно быть, вы сами?

Эмили потупилась.

— Ну, не знаю. Я работаю в жанре исторического фэнтези, но все не так просто. У меня свой собственный мир… много разных деталей…

— Чушь, — фыркнула Оливия и взяла мою дочь под руку. — Расскажите поподробнее о вашем романе, дитя. И позвольте мне решать, кто подходит для серии, а кто работает над шедевром, скромно называя его «неформатным». Писатель тут вы, а издатель — я.

Оставшись в одиночестве, я оглядел зал в поисках Киллиана, понял, что тот испарился и уже приготовился насладиться парой минут долгожданного одиночества, но не успел.

— Крис! Я говорю-говорю, поворачиваюсь — а тебя и нет!

Вероника обиженно сморщила нос и убрала со лба растрепавшиеся пряди.

— Я должен был встретить Эмили. Как прошло дефиле?

— Смертная скука. — Она жестом подозвала официанта и взяла с подноса бокал с шампанским. — Угощайся, Крис.

— Нет, спасибо. Да и тебе, похоже, хватит.

Вероника взглянула на меня исподлобья и сделала пару глотков.

— Я тут не работаю, а отдыхаю, — заявила она, сделала паузу, вгляделась в мое лицо и добродушно рассмеялась. — Выпила пару бокалов, не делай из этого трагедию. А потом еще пару… и еще пару. Я провожу в офисе по двенадцать часов каждый день и привыкла наслаждаться отдыхом на полную катушку. В конце-то концов, может, это тонкий намек? И я хочу, чтобы ты отвез меня домой? И угости уже даму сигаретой, Крис, где твои манеры?

Я забрал у нее бокал и вернул официанту — он как раз завершил круг почета и направлялся к бару за следующей порцией.

— Отвезти тебя домой — это хорошая идея.

Вероника затрясла головой, выражая протест.

— Не сейчас, Крис! Скоро будут танцы… Но твоя идея мне тоже нравится. Потанцуем у меня дома!

Я взял ее под руку и повел к выходу, размышляя о том, что серьезные проблемы со спиртным у успешных и одиноких женщин в возрасте тридцать плюс встречаются так же часто, как нарушения сна и злоупотребление снотворным. Несколько бокалов шампанского — это не алкоголизм, но кто знает, не прячет ли она бутылку виски в кухонном шкафу, и не прикладывается ли к ней с завидной регулярностью.

— А спорим, я знаю, о чем ты думаешь, Крис? — поинтересовалась Вероника. — Это все ерунда полная, никаких там синдромов у меня нет. Эй, моя сестра — психиатр, ты забыл? Она любую мою проблему по телефону учует. Я — взрослая и самодостаточная женщина, и мужчины мне не надо. Хотя я готова рассмотреть варианты… Я один-единственный раз выпила лишнего!

— Все начинается с малого.

— Хочу остаться на танцы!

— Наконец-то я вас нашла, доктор Дойл! И Ника здесь. Прекрасно.

Франческа Уинстон, в облаке лавандового шелка похожая на нимфу, довольно улыбалась, держа за руку свою спутницу.

— Ева Сержери, — объявила она. — Прямиком из Парижа. Топ-модель…

На один короткий миг мне показалось, что мир замер, будто кто-то поставил его на паузу, а потом снова нажал play, но краски стали другими, звуки — слишком густыми, а люди двигались медленно, как под водой. Образ топ-модели Евы Сержери сидел на Дане как вторая кожа. Она даже пахла иначе, хотя я улавливал ее настоящий запах — тот самый, одна мысль о котором когда-то сводила с ума, заставляла забыть обо всем, сужала мир до крохотной Вселенной, принадлежавшей только нам двоим. Она покрасила волосы в ярко-красный цвет, выбрала чересчур вызывающий макияж, но осталась прежней. Она была прекрасна: стиль, выверенный до мельчайших деталей — ультра-короткое платье из серебристой материи, высокий каблук, кружевные перчатки, бриллианты на шее, тяжелые серьги. Ни одной лишней улыбки, ни одного лишнего жеста — только для тех мужчин, в которых она видела потенциальных поклонников. На нее смотрели все. Мужчины провожали восхищенными взглядами, женщины — ревнивыми, журналисты щелкали фотоаппаратами и строчили в блокнотах. Дана позировала естественно и легко — так, будто жизнь для нее была продолжением подиума или съемок для журнала.

Холодные стальные глаза скользнули по мне, оценивающе оглядели мою спутницу. Дана небрежным жестом убрала волосы с плеча, демонстрируя бриллиантовый браслет, и снисходительно улыбнулась Веронике.

— Ева, милая, этого очаровательного джентльмена зовут доктор Кристиан Дойл, — продолжала стараться Франческа. — Тот самый нейробиолог из Англии, который открыл секрет бессмертия. Хотя, как по мне, никакие, даже самые чудные открытия и рядом не стояли с его картинами и музыкой. Вот где раскрывается подлинный гений…

— Очень приятно, доктор Дойл.

— Взаимно, мадам.

— Мадемуазель, — поправила Дана тоном, в котором разве что очень чуткое ухо различило бы капельку яда.

Я поцеловал ей руку, отметив отсутствие кольца.

— Хочется верить, что ваш бывший супруг сможет постичь всю глубину своего несчастья — он потерял сокровище.

— Если за сокровищем не охотятся пираты, и оно залеживается в одном трюме, даже ящик золотых монет превратится в безделушку, доктор Дойл. Оно ценно только тогда, когда никому не принадлежит.

— Судя по тому, что все присутствующие здесь мужчины очарованы вами, вот-вот разразится настоящая пиратская война…

Дана приготовилась выдать колкость, но Вероника ее опередила.

— Прошу прощения. Что-то мне нехорошо. Пойду попудрю носик.

Франческа взяла ее под локоть.

— Я провожу тебя. — Она успокаивающе кивнула нам. — Кое-кто не рассчитал с шампанским. Все поправимо. Ах, милые, мне бы ваши годы…

Проводив женщин взглядом, Дана снова повернулась ко мне.

— Неожиданный визит, — наконец обронил я. Страшно подумать, каких усилий мне стоило это спокойствие — сердце стучало так, будто я непрерывно охотился пару суток.

— Неожиданный поворот. Думала, что увижу тебя в компании пустоголовой вампирши, максимум — в компании вакханки, но пьяная смертная?..

Дана достала из сумочки сигареты, а я выудил из нагрудного кармана зажигалку.

— Я курю, — объявила она с гордым видом.

— Смертные говорят, что хорошие привычки продлевают жизнь, а плохие делают ее приятнее.

— Тон знатока. Должно быть, ты успел пообщаться со смертными.

— Не так близко, как ты, но успел.

Дана затянулась, и ментоловый дым медленно поплыл в безветренном воздухе.

— Какими судьбами ты здесь? — осведомилась она. — Аннет, не так ли? Впервые за много десятилетий тебе представилась возможность поохотиться. — Дана сделала шаг ко мне и потянула носом воздух. — Или… не совсем поохотиться. Хотя почему бы не совместить приятное с полезным и не завести интрижку? Сначала Марта, теперь — Незнакомка. Когда-нибудь Магистр найдет способ прикрутить тебе голову как следует. Или открутить и больше не мучиться. Я бы выбрала последнее, хотя первое веселее.

Она стряхнула пепел в большую мраморную пепельницу. Пауза затягивалась, я изучал ее профиль — он был знаком мне до мельчайших деталей, я часто рисовал его по памяти, но не мог поверить в то, что вижу Дану снова. Мучительно реальный сон наяву — я ждал, что проснусь, и одновременно боялся, что это произойдет.

— А что привело тебя, Дана?

— Работа.

— И только?

Дана с недовольным видом потушила сигарету.

— Мы встретились на светском мероприятии в большом европейском городе, а ты ведешь себя так, будто кто-то плетет вселенский заговор, Винсент. Может, это чистая случайность?

— Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Может, я решила тебя проведать? Полюбоваться твоими вакханками и смертными приятельницами? Взглянуть на твои картины, послушать музыку? Иногда я вспоминаю о тебе, Винсент.

Я не ответил, и Дана подняла глаза к потолку.

— Ты жесток! Ты мог бы сказать, что тоже вспоминаешь обо мне, и часто!

— Слишком часто.

— Ведь ты любишь меня, Винсент?

— Был рад увидеться, Дана.

Заметив, что я хочу уйти, она взяла меня за рукав.

— Если ты часто обо мне вспоминаешь, но не любишь, о чем же ты тогда думаешь?

— Почему тебя это интересует?

— Потому что ты думаешь обо мне, а, значит, я должна знать. Ты вспоминаешь нашу брачную неделю, да, Винсент? Помнишь наше путешествие? Ирландию? Ведь было весело?

Тысячу раз она цепляла одни и те же невидимые крючки внутри меня — и тысячу раз получала желаемую реакцию. Сейчас я чувствовал то же, что и всегда во время ее бесконечных сцен — медленно нарастающую злость. И, если тогда такие проблемы решались, стоило нам закрыть за собой дверь спальни…

— Хочешь знать, о чем я думаю, Дана? Я думаю о том, как женщина, которая ждала меня почти две тысячи лет, спасала мне жизнь, делила со мной постель и клялась в вечной любви ушла, потому что свобода для нее оказалась дороже! Ты знаешь, каково это — день за днем открывать глаза и понимать, что ад, в котором ты живешь, еще не закончился? А ты знаешь, каково это — когда кто-то вызволяет тебя из этого ада, а потом бросает, и вот он, снова, этот ад, только уже страшнее, потому что он тебе уже знаком? Ты спрашиваешь, люблю ли я тебя, Дана? А ты любила бы существо, которое предпочло тебе свободу?!

— Вот уж не знаю, Винсент. Будь я на твоем месте… думаю, что да.

— И, к сожалению, ты права. Хотя не уверен, можно ли называть это любовью.

Дана, напустив на себя невинный вид, потрепала волосы.

— Надеюсь, со своими чувствами к Аннет ты определился поконкретнее.

— Больше нам не о чем говорить, Дана.

— Пока-пока, Винсент. Передай своей смертной, что алкоголь плохо влияет на слабый человеческий организм.

Официант остановился передо мной, и я решил не отказываться от очередного бокала. Правда, пить мне не хотелось, я бы с большим удовольствием разбил его о стену, туда же отправил бы и поднос, а потом — и официанта. Но если каратель Винсент мог позволить себе такое поведение, то доктора Кристиана Дойла как минимум не поняли бы. Пришлось сделать пару глубоких вдохов и, сохраняя внешнее спокойствие, пройтись взад-вперед по зале. Я высматривал Эмили, но она меня опередила, вынырнув из толпы.

— Ну, что я сейчас расскажу!.. — начала она и осеклась, посмотрев мне в лицо. — Что такое, пап?

— Все в порядке, детка, просто задумался. Так что ты хотела рассказать?

— Просто задумался? Да ты сейчас от злости сметешь все вокруг!

— Хватит, Эмилия. Я тебя слушаю.

— Обещай, что дома все расскажешь!

Пообещать я не успел, потому что мой сотовый телефон разразился заливистой трелью. Сначала я решил, что меня ищет Киллиан, на худой конец — мисс Сандерс, но ошибся.

— Только не думай, что я сошел с ума, ладно? — заговорил Эдуард.

— Где ты? Отец тебя искал.

— В больнице. В приемном покое. Госпиталь имени Люси Тревер, знаешь такой?

— Знаю, черт побери. Как ты туда попал?

— Не знаю! — заныл Эдуард. — Здесь все говорят, что я попал в аварию, а я отлично себя чувствую! Но меня не выпускают… сказали, это шок. В общем, не мог бы ты приехать?

— Сейчас буду.

Эмили смотрела на то, как я убираю телефон в карман.

— Сделай мне одолжение, детка, — обратился я к ней. — Права у тебя с собой?

— Да. — Она указала на сумочку. — А что такое?

— Ты видела рыжеволосую даму, в компании которой я пришел? Это Вероника Корд, моя начальница. Ее машина — серебристый двухдверный «мерседес», на заднем стекле наклейка «Я люблю быструю езду». Доставь даму домой — это недалеко. Она выпила лишнего, не хочу, чтобы она садилась за руль.

Эмили развела руками.

— Ну ладно. А ты куда?

— Как всегда. На поиски приключений.

* * *
Эдуарда я нашел без труда — и потому, что приемный покой госпиталя в такой час был почти пуст, и потому, что все знали, кто такой Мун-младший. Возле его кровати топтались две медсестры, а молодой светловолосый врач с сосредоточенным видом изучал показатели кардиографа.

— Еще порцию крови, — распорядился он. — Вторая отрицательная.

— Да, доктор, — ответила одна из медсестер и направилась к двери.

Вторая не отвлекалась от своего занятия — прикрепляла к капельнице пакет с прозрачной жидкостью.

— Вот и обезболивающее, господин Мун, — с улыбкой обратилась она к Эдуарду. — Все будет хорошо.

— Со мной и так все хорошо! — простонал пациент. — Кристиан, скажи им!

Врач и медсестра как по команде повернули головы ко мне. Я улыбнулся.

— Добрый день. Меня зовут Кристиан Дойл, я друг Эдуарда. Мы можем побыть пару минут наедине? Я врач. Обещаю, ничего не случится.

Медики помедлили, поглядывая на меня с сомнением, а потом сдались и вышли из маленькой палаты, тихо прикрыв дверь.

— Все сошли с ума! — отрубил Эдуард.

— Помолчи-ка.

Я заглянул ему в глаза — зрачки были подозрительно широкими при учете яркого света лампы — а потом взял за руку и сосредоточился на ощущениях. Эдуард не выглядел жертвой аварии: ни царапины, ни синяка. И здоровый цвет его лица никак не вязался с моим диагнозом.

— Сколько? — спросил я, поднимая руку и показывая Эдуарду четыре пальца. Кто бы мог подумать, что мне придется прибегнуть к привычной для смертных диагностике.

— Четыре, — ответил он с таким видом, будто я считаю его за идиота.

— Дышать не тяжело?

— Нет, господи ты боже мой! Я же сказал, я здоров!

Я отпустил его запястье и взял распечатанную ленту кардиографа.

— У тебя сотрясение мозга и сломаны два ребра. И… уже дважды за последние пятнадцать минут был нитевидный пульс.

— Не знаю, что такое нитевидный пульс, мистер бессмертный доктор, но повторю в стотысячный раз. Я. Абсолютно. Здоров!

— Ну, расскажи мне, во что ты вляпался.

Эдуард сложил руки на животе.

— Все твердят, что я попал в аварию. Мою машину нашли в реке, она упала с одного из мостов в старой половине. И — лобовое столкновение, кто бы мог подумать. Нет, по мосту я ехал, я помню. Точнее, я помню, как въехал на мост — тот самый, который возле моего дома… а потом темнота. Просыпаюсь тут, все бегают, как помешанные. Забери меня, я здесь умру!

— Ты уже умирал, — сказал я, ткнув пальцем в соответствующий отрезок кардиограммы, — и был мертв целых три минуты. Где второй водитель?

— Второй? — поднял бровь Эдуард.

— Да. Ты ведь сказал, что это было лобовое столкновение — значит, водителей двое. Даже если он пострадал незначительно, страховая компания потребует медицинские документы, он должен пройти проверку.

Мун-младший вжал голову в плечи, и я понимающе закивал.

— Ладно. Что бы там ни было, надеюсь, ему повезло, и он отделался легким испугом… — Я отложил кардиограмму. — Постой-ка. Мост возле твоего дома? Но там нет встречного движения. Только одна полоса.

— И верно. — Эдуард потер лоб ладонью. — Что же тогда случилось?

— Это твоя барсетка?

Мун-младший проследил за моим указательным пальцем.

— Да, — он взял барсетку в руки. — Хорошо, что я ее не потерял.

— Удивительно, как она уцелела после твоего купания в реке. Совсем сухая.

Эдуард принял скорбный вид.

— Я попробую вспомнить… о чем я думал, когда выезжал из дома? Говорят, что когда вот так вспоминаешь, память восстанавливается! Я думал… думал… — Его щеки залились румянцем. — Об Анне. Жалел, что не увижу ее на открытии, ведь она заболела… я послал ей сообщение с пожеланием скорейшего выздоровления с утра. Она, естественно, не ответила…

— Кто знает.

Он хохотнул и откинулся на подушку.

— Вот уж нет. Память у меня отказала, но если бы она ответила, я бы это не забыл!

— Прости, но времени у меня маловато. Посмотри-ка мне в глаза. Не знаю, что за существо помогло тебе выбраться из реки, но оно спасло твою жизнь. Ты должен поправляться. Ты будешь глубоко спать и видеть цветные сны. Ты понимаешь меня, Эдуард?

Мун-младший закивал, зевнул и устроился поудобнее. Я положил ладонь ему на лоб и прислушался к его дыханию.

— И все равно — я здоров, — пробормотал Эдуард, засыпая.

— Верно, мальчик. И будешь совсем здоров, если черт не понесет тебя к другой Незнакомке.

* * *
На этот раз Анна открыла дверь после первого звонка. Откровенный халат она сменила на спортивный костюм из тонкого белого атласа, а на ногах вместо элегантных домашних туфелек красовались мягкие полусапожки.

— Каратель Винсент! Ох, я же приболела. Извини, вышла из роли.

И она убедительно изобразила кашель.

— Желаю скорейшего выздоровления.

— Я не вызывала врача — а он взял и пришел сам. Моя любимая медицинская процедура — это грелка на все тело. Но парный прием ванны тоже ничего. — Она потерла пальцами подбородок. — Кажется, это тебя не вдохновляет? Какой ты сегодня холодный, каратель Винсент… Может, это тебе нужно согреться?

— У меня есть идея получше.

Я достал ножны с кинжалом из храмового серебра и показал их Анне. В ее глазах промелькнула искра интереса.

— О, вот как? Тебе понравилась моя любимая игра?

— Очень. Но пришло время поиграть в мою любимую игру.

Анна поджала губы.

— Игры карателей мне не интересны.

— Таинственная авария, в которую попал Эдуард, говорит об обратном.

— Не припомню, чтобы в твоих привычках было тыкать пальцем в небо, каратель Винсент. Но, предположим, ты угадал.

— Посмотри повнимательнее. — Я достал кинжал из ножен. — Он может тебя убить, а может и защитить.

Анна сложила руки на груди и оперлась на дверной косяк.

— И от кого же ты собрался меня защищать, благородный рыцарь?

— Если ты думаешь, что существо, по просьбе которого ты покусала старшего карателя, ценит твою жизнь, то ошибаешься. Стоит ему добиться своего — и он уничтожит тебя так же, как уничтожал других на пути к своей цели. Он манипулирует тобой, не так ли? Что он тебе говорит? Называет себя другом твоего отца? Говорит, что понимает твою боль, хочет помочь отомстить Ордену, который отобрал у тебя родителей? Сейчас все иначе, Аннет. Времена розового сада прошли. Те, кому ты доверяешь, могут оказаться врагами. А враги могут помочь.

— Не будь дураком, каратель Винсент. Врагов можно только ненавидеть.

— Включая Киллиана, да?

Ее губы вздрогнули, по лицу пробежала тень.

— Я могу сделать так, что ты проведешь вечность в коридорах узников в Темном Храме, а могу и солгать Магистру, устроив твой побег. Ты хочешь быть свободной, Аннет? Ты хочешь жить?

— Чего тебе надо, каратель Винсент?

— Его имя ты мне, конечно, не назовешь.

— Ты чертовски прав.

— Так еще интереснее. Поиграем на славу. Ведь ты азартна, не так ли, Аннет?

— Смотри, как бы твоя затея не вышла тебе боком, каратель Винсент. И как бы ставки не оказались слишком высоки.

Выйдя за ворота дома, я достал телефон и уже набрал номер Киллиана, но решил повременить со звонком: следовало сменить воодушевленный тон на ровный и успокоиться.

Мина ответила почти мгновенно.

— Привет, Кристиан. Что-нибудь случилось?

— Нет-нет. Я не мешаю? Ты на работе?

— Вроде того. А что ты хотел?

— Поужинаем сегодня в японском ресторане в новой половине? Я угощаю.

Мина выдержала паузу, и я уже решил, что она откажется, но ошибся.

— Здорово! — Неподдельная радость. — Я возвращаюсь в шесть. Приезжай около семи, буду готова!

Глава вторая Анна

28 декабря

Треверберг


Концентрация представителей Ордена на один несчастный город уже давно превысила все допустимые нормы. И кто мог подумать, что ее затянут в эту игру и даже начнут использовать во благо себе? А как все интересно начиналось. Она могла делать, что хочет, получая ровно столько внимания, сколько заслужила, сводя с ума и играя. Развеивала свою скуку всеми доступными и недоступными способами, забывала о прошлом. И что теперь? Теперь ее поставили перед фактом, что она не может уехать из города, не может и «подставляться». И вообще тюремщики будут охранниками, потому что ей грозит опасность. Опасность от кого? Детский сад. Смертный детский сад.

Анна отшвырнула смартфон. Попытка прозвониться Киллиану в очередной раз оказалась неудачной. И что он там делает? Развлекается со своей девчонкой? Мерзавец. Телефон свалился в кресло и возмущенно замигал, то ли в очередной раз пытаясь кому-то позвонить, то ли самостоятельно отвечая на входящий вызов. Когда Незнакомка злилась, техника начинала сходить с ума.

Впрочем, это весело.

Анна сорвала с себя одежду. Деловой костюм ее душил. Хотелось свободы. Хотелось движения. Безумия. Этот город, самый сытный, самый роскошный город в двух мирах, душил ее. Неумолимо затягивал петлю на шее, и она не знала, что делать с этим ощущением. Куда бежать? Ей хотелось буйства стихии. Ей хотелось ветра, воды. Того чувства слияния с пространством, когда каждая молекула окружающей материи работает на тебя и твои цели. Как давно в последний раз она испытывала подобное! Как хотела снова испытать. Безудержная свобода.

Пришлось подобрать телефон, чтобы прочитать пришедшее сообщение. Заботливая компания прислала уведомление, что Киллиан снова в сети. Анна тут же набрала заветный номер, но… Гудки! Один… второй… третий. Ну же! Пусть возьмет трубку. Чем он может быть занят сейчас? Она взглянула на часы. Одиннадцать утра. Он не спит в это время. Она почему-то думала, Первый Советник Магистра рано встает и в принципе мало времени уделяет сну.

Телефон снова полетел в кресло. Анна распахнула платяной шкаф и замерла, выбирая, что надеть взамен деловому костюму. Она приняла решение, и теперь искала максимально эффективные инструменты, которые помогут добиться поставленной цели.

Защищать они ее собрались, использовать. Чтобы поймать Ролана. Вот тут место для настоящего гомерического хохота. Ролан им не по зубам! Слишком осторожен, слишком древний, через слишком многое прошел, чтобы так просто попасться в расставленные сети. Ладно бы расставил их кто поинтереснее… а так… игрушки карателя Винсента. Даже смешно. Еще смешнее от того, что она ввязалась в эту историю.

— Да, каратель Винсент, — прошептала Анна, глядя на свое отражение в зеркале, — времена розового сада прошли. И игры кончились. Вряд ли ты понимаешь, с кем связался.

Анна смотрела на себя, с удовлетворением отмечая, что время лишь красило ее, как и любое бессмертное существо. Идеальная юная кожа, колючий взгляд опасно-прекрасных глаз, длинные ресницы, которым не нужна была тушь. Она научилась придавать им самое разное выражение. Она научилась быть и совершенно невинной и чистой, и роковой, становиться такой, которая сможет отыграть свою роль лучше. Без применения силы Незнакомки она добилась огромных высот в карьере. Ну почти. Природную притягательность никуда не спрячешь. Но есть и смертные женщины, обладающие похожим арсеналом, но растрачивающие его впустую. Анна не привыкла благодарить свою природу, она привыкла ею пользоваться.

Все-таки платье. Бордо. Ей сказочно шел богатый цвет бордо. Тяжелые ткани, плотно облегающие фигуру, строгая роскошь. Идеальный баланс несочетаемого. Против такого никто никогда устоять не мог. Макияж… Через минуту Незнакомка сидела за туалетным столиком, вооружившись кисточками и подходящими тенями. Ей не нужно было много красок, чтобы подчеркнуть достоинства лица, ей не нужна была и тональная основа. Только пудра — изредка. Немного блеска. Не нужно ярких губ. Подчеркнуть глаза. Давно она не подходила к вопросу макияжа так тщательно.

Дура. Ради чего все это?

Сомнения были выгнаны так же скоро, как и закрались в сознание. Анна перевела дыхание и улыбнулась своему отражению в зеркале. Каратель Винсент идиот. Ролан никогда не стал бы причинять ей неприятности. Он подарил ей дом родителей! Как можно делать такие подарки и желать убить? Конечно, она никогда не испытывала к суровому Незнакомцу теплых чувств и искренне не понимала Клариссу, связавшую с ним свою жизнь, но он всегда держал данное слово. И не перебегал с места на место, как Морана. Анна рассмеялась. Все-таки игра становилась веселее день ото дня. Она сильна и прекрасна как никогда. Вряд ли хоть кто-то сможет испортить ей удовольствие от игры. Даже если очень постарается.

Ах, Винсент, почему ты используешь свой кинжал не по назначению? Ведь можно было так повеселиться! Забыться в объятиях друг друга до утра, не растрачивая энергию попусту. Ведь можно было вновь пройтись по лезвию, переступить порог, забраться за грань запретного. Тебя же это заводит: Незнакомка и Каратель. Тебя же держит не память о девочке из розового сада. Тебя держит запрет. И ты пойдешь на что угодно, лишь бы его нарушить.

Анна знала, что права. И была абсолютно уверена в своей полной и безоговорочной победе над существом, посмевшим попытаться навязать ей свои правила игры. Бьет по больному. Манипулирует. И при этом он приполз к ней на коленях. «Не мучай меня, Аннет». Ради таких моментов стоит начинать любую игру! И потом он понял, как нужно себя вести, понял, что она ждала от него — и дал ровно то, что она хотела. Ах, мужчины, ну почему их надо так пинать, чтобы они поняли, что женщина хочет всего лишь видеть рядом с собой мужчину, а не маленького мальчика, боящегося собственной тени! Но ничего… они быстро учатся.

Набросив на плечи шубу, она взяла ключи от машины и, бросив прощальный взгляд в зеркало, висевшее в просторной прихожей, поняла, что неотразима. К черту Винсента и его игры. Ее ждало нечто поинтереснее. Что ж, Киллиан, раз ты не хочешь говорить по телефону, придется поговорить лицом к лицу. И кто знает, чем закончится подобный разговор.

* * *
До дома, где жил Каратель, Незнакомка добралась чуть меньше чем за час. Пробки, вновь разыгравшаяся метель (то ли дождь со снегом, то ли снег с дождем), редкие прохожие, тщетно пытающиеся укрыться от непогоды. Скорость вопреки всему. И мысли. О Винсенте, об Эдуарде, о том, как нелепо ей помешали довести начатое до логического конца. Анна не сразу узнала женщину, которая вмешалась, и не позволила закончить с Эдиком и его любовью раз и навсегда. Кто мог подумать, что давно свободному существу, древнему и сильному, такому как Авирона, будет не наплевать на смертного мальчишку? К счастью для них обоих, Авирона не стала преследовать Незнакомку, а Незнакомка не попыталась прогнать Авирону. В итоге Эдуард жив и даже не напуган. Возможно, он не помнит, что произошло. Пусть Винсент покудахчет над ним. Всяко полезнее самоистязания и тоски по прошлому.

Анна оказала им услугу. Такие смешные прислужники Равновесия, не видят дальше собственного носа. Как все линейно в их мире. Как все просто и сложно. Скучно.

Она остановила автомобиль и запрокинула голову в бесплотной попытке увидеть окна квартиры Киллиана. Конечно, с земли это невозможно. Но чутье подсказывало: он дома. Он один. Один? И что, черт побери, тогда происходит?

Консьерж не смог задать ни одного вопроса: взгляда Незнакомки хватило, чтобы он пропустил ее без лишних слов. На самый верхний этаж, под крышу. Пентхауз. Есть в этом что-то символическое. В Храме Киллиан сидел в самой глубокой дыре, в Треверберге предпочел забраться повыше. Устал от тьмы и мрака? Или понимает, что в этом городе только высота спасает от незваных гостей? Как бы там ни было, Анна с минуту стояла у его двери, глядя на нее и не решаясь постучать. Конечно, она могла бы войти и так — он не стал тратить силы и ставить защитные заклинания. Или снял их к ее приходу? Хотя скорее просто не заморачивался на этот счет. Да и кто посмеет нарушить покой пяти тысячелетнего существа, которое прошло и Реформу, и войны, смену темных вех… Он знает о мирах больше кого бы то ни было. Так чего ему бояться?

Анну притягивала эта независимая сила, мощная, древняя, чистая. Таких, как Киллиан, почти не осталось. Если не считать несколько старейших членов Ордена и Дуату.

Как же хотелось к нему прикоснуться…

Дверь открылась за долю секунды до того, как Незнакомка постучала. Киллиан стоял на пороге. Чересчур высокий, как всегда, собранный и отчужденный. Невыносимо красивый. Она замерла, загипнотизированная взглядом его жгуче-черных глаз. Тот редкий цвет, когда зрачокнеразличим, придавая взгляду жуткое выражение. Ощущение, что в них нет дна. Это две пропасти, темные, мрачные, притягательные. Четко вычерченное лицо. Легкая щетина (дань образу Эдварда Берга), черные брови, слегка изогнутые. Как контрастно это смотрится с волосами, почему-то принявшими серебристо-седой цвет. Анна знала, раньше у Киллиана были совершенно белые волосы. А теперь в них добавило стали. Что с ним произошло? На нем были узкие брюки благородного темно-синего цвета и светло-серая рубашка, еле ощутимо мерцающая в приглушенном свете ламп, пара верхних пуговиц расстегнута. Он или пришел откуда-то, или куда-то собирался.

Куда бы ни собирался, все планы придется отложить.

— Анна.

— Киллиан. Ты дома и живой и какого-то черта не берешь телефон?

Он усмехнулся и сместился вправо, приглашая ее войти. Какое чудесное начало. Она прошла, сбросила ему на руки шубу.

— Когда кто-то не берет трубку, это значит, что он не хочет разговаривать.

Она развернулась, демонстрируя Карателю наряд и улыбаясь.

— Но я пока в твоей квартире, ты держишь в руках мою одежду, смотришь на меня весьма красноречиво и не собираешься выгонять. Это значит, ты не прочь со мной поговорить. Ведь так?

— Вежливость, Анна. Ты забыла?

— Я ничего не забыла.

Он повесил ее шубу на вешалку и прошел в квартиру, приглашая за собой. Минимализм. Паркет, почти полное отсутствие мебели на первый взгляд, лишь самое необходимое. Никакого хлама. Ничего лишнего. Вполне в его стиле.

— Как там Эдуард?

Она поморщилась, будто это она, а не машина бывшего любовника свалилась в ледяную реку.

— С ним твой дружок, так что нормально. Ты хочешь поговорить об Эдуарде?

Киллиан остановился возле бара и с улыбкой указал на несколько бутылок, предлагая Анне выбрать. Она кивнула, выбирая черный ром, и опустилась в изящное минималистичное, но при этом весьма мягкое и удобное кресло.

— Я бы предпочел вообще с тобой не разговаривать, но раз уж ты пришла…

— Что тебя связывает с Эмили? — выпалила Незнакомка, с милой улыбкой принимая из его рук рокс с напитком.

— Что, прости?

— Я знаю, что вы водили Винсента за нос, не говоря, что она здесь. Какого черта она жила у тебя… сколько дней?

Киллиан налил себе красного вина и замер, с широкой улыбкой глядя на собеседницу. Он и не старался скрыть, что разговор его забавляет. Подонок! Анна одним глотком разделалась с ромом, на мгновение задохнулась, от едкого вкуса, но быстро пришла в себя и теперь смотрела на него с вызовом.

— Интересно, — обронил он, продолжая улыбаться.

— Что тебе интересно? Потянуло на детей?

— Кто тогда ты, если Эмили — ребенок?

Анна вспыхнула и отвернулась. Киллиан оставил бокал на столе и приблизился. Он больше не улыбался, и глаза приняли другое выражение. В них был такой холод и такое отчуждение, что вряд ли кто-то смог бы выдержать этот взгляд дольше пары секунд.

— Явилась ко мне, пытаешься влезть в мою личную жизнь…

— Ах, значит, она — твоя личная жизнь?!

— … требуешь что-то, — как ни в чем ни бывало, продолжил Киллиан, продолжая стоять рядом и смотреть на нее сверху вниз. — Кажется, самообладание оставило тебя, Незнакомка. Чего ты добиваешься?

Она встала.

— Ты знаешь, чего я добиваюсь. Так сложно дать то, что я прошу?

Он слегка наклонился вперед, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

— Может, ты просто не научилась просить?

— Эмили, Киллиан? Тебе интересно проводить время с Эмили? Неужели в постели она способна удовлетворить такого мужчину, как ты? — Он не ответил. Анна отошла в сторону, не скрывая улыбки. — О, по глазам вижу, не способна. Ты многое теряешь, Первый Советник. Сколько можно жить по правилам? Жизнь более интересна и многообразна, чем вы, служители Культа Равновесия, можете себе представить. Пошли со мной…

— Остынь.

— Ты жесток.

— Ты сама сказала, мне не к лицу проводить время с детьми, а ведешь себя как ребенок.

— Винсент сказал, вы будете меня защищать!

Если Киллиан и удивился, не подал виду.

— И что ты подразумеваешь под защитой?

Она потянулась, как кошка, демонстрируя почти обнаженную спину и в очередной раз убеждаясь в том, что наряд был подобран верно.

— По меньшей мере, не выпускать из виду объект, который ты должен охранять. Иначе как?

Киллиан красноречиво промолчал.

— Твой друг прекрасно проявил себя несколько дней назад. Ты знаешь, он был настолько мил, что провел рядом целую ночь. Вот это понимание собственной ответственности. Все ради дела! Я восхищена.

— Надо же.

— Фи, как сухо, господин Первый Советник. Неужели тебя не интересует, что мы делали с Винсентом?..

— Нисколько, — прервал Киллиан, возвращаясь к бару. — Выпьешь еще?

— Я бы выпила. Но, к сожалению, в твоей коллекции нет подходящего напитка. Но ты можешь дать то, что мне нужно.

Он развернулся. Анна отшатнулась, заметив, как изменилось выражение его лица.

— Сейчас ты уйдешь. Поедешь домой и успокоишься.

— Ты выгоняешь меня?

— Нет, я вежливо прошу тебя уйти. И пожалуйста. Не испытывай мое терпение, Анна. Повторять дважды не буду.

* * *
Пришла в себя Незнакомка только в машине. Который час? Около часа дня. Отлично. Она знает, как доказать этим снобам, что им лучше не шутить с той, которая загнана в угол и еще способна кусаться. Какое счастье, что Винсент успел привязаться к этой девочке Мине. Какое счастье, что эта девочка Мина оказалась одной из самых легких жертв, такая податливая, такая милая… Что ж. Анна посмотрела в зеркало. Знакомый красный отблеск в глазах. Лучше бы им было ее послушать…

Она ударила по рулю в бессильной ярости. Чертовы придурки. Игра продолжается!


Киллиан

28 декабря

Треверберг


Я закрыл за Незнакомкой дверь, думая о том, что я хочу больше: порвать Винсента на сотню маленьких карателей или в экстренном порядке вернуться в Темный Храм. Увы, Винсент нам еще нужен, а приехать к Магистру, когда дело не закончено, я не могу, поэтому пришлось отправиться на кухню и приготовить себе крепкий кофе с полным осознанием того, что придется не только оставаться в городе, но и искать способ разрешения ситуации. Побери Винсента Великая Тьма! Слабая надежда на то, что восточный напиток поможет привести мысли в порядок, с каждым мгновением казалась все более призрачной. Но другого способа немного восстановить равновесие в текущих условиях я не знал. Конечно, лучшим решение было бы вернуться к работе и закрыться в квартире на пару суток в окружении конспектов, формул и чертежей, но что-то мне подсказывало: не получится.

На самом деле Анна повела себя вполне ожидаемо, и мне все еще довольно забавно за нею наблюдать. Ее фирменные эмоциональные качели от ненависти и страха до влюбленности и робости. Она боялась сама себя, прячась за масками и сходя с ума, заодно сводя с ума и всех вокруг. Кто бы мог подумать, что она начнет ревновать и устраивать мне сцены как заправская жена? Надо подумать, что потребовать с Винсента в качестве компенсации. Не расплатится за всю свою вечную жизнь. План у него есть, как же. Переключить внимание Незнакомки на меня и успокоиться. Очень умно. А главное, избавляет его самого от хлопот. Анну он нашел. Худо-бедно, но нашел. Привел аргументы, которые помогли убедить меня, что трогать ее сейчас не надо. Поставил себе более высокую цель и был таков. Ее надо защитить, сосредоточиться на поимке кого-то более страшного и важного.

И как я повелся на эту нелепицу?

Да, давно я не выслушивал женских истерик. Очень давно. Конечно, весьма смешно наблюдать за ними. Но сейчас я чувствовал себя вытянутым на сцену. При том, что сам предпочитал всегда оставаться в зале. Или, в крайнем случае, за кулисами. Что ж. Я перевел дыхание, следя за кофе. Хороша. Сумасшедшая девчонка, которая настолько далеко зашла, что остановиться уже не сможет, даже если вдруг захочет. После ее ухода я нашел телефон за диваном. Как он там оказался, не знаю. Видимо, упал. Естественно, он стоял на беззвучном режиме, при этом я зачем-то отключил и вибрацию. Количество попыток связаться со мной поражало. Тридцать пять пропущенных вызовов от Анны, один от Авироны, четыре от Эмили, один от Винсента (ну надо же) и пятнадцать смс-сообщений различного содержания. Как мило. Это полезно — терять телефон на сутки. Зато я успел поработать, сделать отчет для Магистра (он громко ругался, когда я заявил, что отправил материалы на электронную почту, ну не сову же мне ему отсылать, честное слово), понять, что дальше делать Бергу и что нам с Винсентом делать в этой каше, заваренной уже давно. Время провел более чем плодотворно… и вот. Более сорока пропущенных звонков.

Аппарат жалобно пискнул, показывая, что находится уже на последнем издыхании, что держался до последнего, чтобы продемонстрировать, что в этом мире обо мне помнят, и теперь надеется, что добрый хозяин его поставит на зарядку. Искать зарядное устройство не хотелось, поэтому я подключил аппарат к ноутбуку, решив, что раз так, пора синхронизировать файлы. Почему-то пользоваться для этой цели более современными способами я себя так и не приучил. Ладно.

Анна ушла. Явно займется чем-нибудь, чтобы избавиться от вечной скуки. Возможно, сотворит какую-нибудь глупость или убьет кого-нибудь из смертных. В общем и целом, мне плевать. Ее пакости ушли на другой уровень, с такой силой на сам город она уже не влияет. Интересно, почему. Может, дело в нелепой влюбленности в меня, а может, в том, что она в какой-то момент переключила свое внимание на Винсента. Как бы там ни было, силу она рассредоточила. И вряд ли сможет повторить даже свой подвиг с Кэцуми. Да и последняя предупреждена и так просто не дастся. Я почти не удивился, когда Винсент сообщил мне о том, что случилось с Эдуардом. Это было закономерно, если учесть все обстоятельства. Вопрос, зачем Винсент сказал Анне о том, что сказал? Снова изображает из себя героя и дает Незнакомке выбор? Как это мило, и как это в его духе. Впрочем, меня уже ничего не должно удивлять. Я знаю его две тысячи лет. Свои методы он оттачивал при мне. Это не то существо, от которого стоит ожидать благоразумия. Зато это то существо, от которого можно требовать результат.

Телефон замигал. Я забыл включить звук, но к счастью для звонящего аппарат сейчас лежал аккурат перед моим носом.

Эмили. Веселье продолжается?

— Слушаю.

— Может, ты впустишь меня, или предпочитаешь, чтобы я замерзла?

— Я тебя не приглашал.

— Ты не один? — в ее голосе зазвучала такая паника, что я не удержался от улыбки.

— Один, работаю.

— Я замерзла! Открой дверь.

Я позвонил консьержу с просьбой впустить гостью и вернулся к ноутбуку, уже понимая, что поработать не удастся, но все еще не теряя надежды. По меньшей мере, я успел разгрести почту Берга. Кажется, сегодня я своими делами заняться не смогу, не смогу и отдохнуть. Эмили звучала весьма уверенно, значит, что-то решила, значит, так просто не отступится. Я поднялся с места и отправился в прихожую, чтобы открыть дверь. Как и Анна, Эмили не успела позвонить или постучать. Я молча пропустил ее в квартиру, стараясь не смотреть на то, что она весьма ярко накрашена. Закрыл за ней дверь. Принял теплое пальто и жестом предложил пройти. Платье. Снова короткое. На этот раз нежно-салатового цвета. Спасибо, что не красное.

— Чем обязан?

— Какой ты холодный…

Да уж, заявление с порога. Она бросила сумочку в кресло и свободно прошлась по гостиной, то и дело встряхивая гривой светлых волос.

— Что случилось?

— Папа снова уехал, я поняла, что скучаю, и вот я здесь. Почему вам, мужчинам, надо все объяснять?

Я присел на подоконник, чуть сощурившись и сложив руки на груди.

— Вот как мы заговорили.

Она фыркнула и в очередной раз провела рукой по волосам. А я поймал себя на мысли, что не могу ее воспринимать всерьез. Это раз. И два — ее вид вызывал одно желание — отправить ее в душ, хотя выглядела она сногсшибательно. Яркий, даже вызывающий макияж, который наполнил сумасшедшими красками ее лицо, сразу добавив с десяток светлых лет (она выглядела лет на 28), но при этом он не был лишен вкуса. Тяжелые локоны, собранные в небрежную прическу. Мини-платье с широкими рукавами, обнажающее одно плечо. Легкая асимметрия и многослойность. Стильно, красиво, но подходило больше Дане, нежели Эмили. Мне ее образ на Неделе моды был ближе, чем тот, что она продемонстрировала сейчас.

— Киллиан, я скучаю по тебе, — продолжила свою мысль девушка, стараясь игнорировать мой настрой. — Резиденция клевая, и по папе я соскучилась, но я не передам, как была рада тому, что сегодня наконец смогла сбежать. А тебе, гляжу, и все равно?

— Милая девочка.

— Это все, что ты можешь мне сказать? Я тебе тут душу изливаю, рискую, платье вон купила… а ты мне: «Милая девочка»?!

Я с трудом удержался от смеха. Ну надо же. Если она сейчас начнет говорить, что ревнует меня к кому-то, я подумаю, что все это проделки Винсента или еще кого-нибудь, кому еще более скучно, и этот кто-то выбрал в качестве козла отпущения меня. Ариман точно не проснулся? Конечно, не в его духе действовать такими методами, но кто знает, что ему там приснилось за тридцать лет?

— Оливия сказала, что напечатает мой роман.

Боже, какая последовательность!

— Я не сомневался в этом. Ты молодец.

Она села в кресло, изящно сложив ноги и глядя на меня с робкой улыбкой, которая смотрелась дико на ярко накрашенном лице. Да что сегодня за день такой?

— Киллиан, пожалуйста, поговори со мной. Что-то случилось, и я не понимаю, что. Я обидела тебя? Что я сделала не так?

— Эм, успокойся, — попросил я. — Все нормально.

— Нормально не значит хорошо. Мне больно… мне показалось — всего на мгновение — что между нами началось что-то… И я…

Я подошел и присел перед ней, чтобы заглянуть снизу вверх в ее глаза. Она с трудом сдерживала слезы. Раскачала себя сама до пика эмоций, и теперь не справлялась. Как это по-женски. Странно было видеть ее в таком состоянии.

— Нам не стоит продолжать.

— Но я люблю тебя!..

— Не любишь, — я не дал ей закончить. — Равно как и я тебя не люблю.

— Но ты отвечал на поцелуй!..

Я улыбнулся.

— Милая, ответить на поцелуй — не значит полюбить. Ты очень красива, мила и умна. Но игру пора прекращать.

Она неожиданно соскользнула с кресла, села на пол и обняла меня за шею.

— Прекратим, если так хочешь, но может, сначала…

Она попыталась меня поцеловать. Безрезультатно. Я отвернулся, отстранился и поднялся на ноги. Эмили опустила голову, не шевелясь. Пришлось наклониться и заставить ее встать. Само смирение, сама скорбь. Я в какой-то момент почувствовал себя крайне неуютно. Разговор зашел в тупик, и единственное, о чем я мечтал — тишина. Покой. Одиночество, черт возьми. Но сегодня явно не мой день. Эмили сжала губы, отчаянно пытаясь не разреветься. Я оставил ее и пошел на кухню, чтобы заварить чай. Вот уж чудеса. Ей четыре сотни лет, а ведет она себя как пятнадцатилетний подросток. Даже Анна, которая успела разменять лишь вторую сотню, ощущалась как взрослая женщина, пусть и сумасшедшая. А тут вот… странности такие.

Я вернулся в комнату с горячим крепким и сладким чаем и молча подал ей чашку. Эмили смотрела в нее, лишь бы не глядеть мне в глаза. Она была смущена. Искала варианты. Ответы на вопросы. Боролась с желанием завопить или швырнуть чашку мне в лицо. Или расплакаться. Ну что за черт.

— Мне надо уйти.

— Выпьешь чай и пойдешь.

Она сделала глоток и поморщилась: горячий.

— Что я сделала не так?

— Эм, не хорони себя заживо.

— Ой, не надо этих стандартных «дело во мне, а не в тебе», от этого не легче, знаешь ли. У меня, можно сказать, жизнь рухнула, а ты говоришь что-то непонятное…

Я улыбнулся, не ответив на последний выпад. Она шутит, уже хорошо. Да, ей больно сейчас. Но если бы мы успели зайти дальше, было бы больнее. Вряд ли я изменил бы свое мнение о наших отношениях, а она, раскрывшись, приняла бы удар посильнее того, что получает сейчас. И почему я позволил всему этому зайти так далеко?

— Совсем без вариантов, да? — наконец прошептала она.

— Да.

— Но ты же один!

— Мое одиночество — не повод использовать тебя.

— А если я хочу, чтобы меня использовали?

Я улыбнулся.

— Эмили, милая, пока ты не знаешь, о чем говоришь. Поверь мне, лучше сделать это сейчас, чем тогда, когда дороги назад не будет.

* * *
Отправить ее домой удалось лишь через час. Она пыталась с разных сторон подойти к вопросу «это же может быть просто секс», пытаясь любым способом добиться от меня шага навстречу. Я его не сделал, девочке пришлось уехать. Уехать в отвратительном настроении с полной уверенностью, что ее сердце разбито, и больше она никогда и никого не полюбит. Лучше бы нам не видеться какое-то время. Пусть занимается романом, познакомиться с кем-нибудь, в конце концов. И выбросит мысли обо мне из головы. Я чувствовал себя омерзительно. Спектакль продолжался, день казался скомканным, а я самому себе напоминал выжатый лимон.

Две женщины подряд для меня — это слишком. Я никогда не концентрировался на женском внимании в свой адрес, сам раскрывался кому-то навстречу крайне редко, и в итоге не всегда знал, что с этим делать. Анна ладно — она сумасшедшая, ее во мне притягивают сразу две вещи: то, что я правая рука Магистра и то, что я — переобращенное существо. Вряд ли она общалась с кем-то подобным, и потеряла голову от ощущений. Это можно понять. Но Эмили? Мы начали общаться очень давно, она была еще ребенком. Волею судеб мне пришлось ее учить, впервые приоткрыть дверцу в бесконечность Темного Знания. Мог ли я подумать, что тепло, которое я испытывал к ней, ее детский восторг выльются в сегодняшнюю сцену? Скорее всего, мог. Но не думал об этом.

А между тем девочка выросла. Хотя до сих пор ей было комфортно под маской подростка.

Кофе помог лишь отчасти. Я отвлекся на его приготовление и в конечном итоге мысленно вернулся к проекту, над которым сейчас работал. Оружие. Меня всегда привлекало оружие. Чем сложнее и разрушительнее оно, тем интереснее. Я некогда принимал участие в разработке ядерной и водородной бомб, сейчас ввязался в биологическое и химическое направление. Оружие и способ борьбы с ним. Человек дошел до апогея в своем стремлении разрушать. Было принято решение, что все это нужно хотя бы слегка контролировать… В итоге у доктора Берга и того, кто был до него, весьма богатая биография.

Но предчувствие меня не обмануло, и расслабиться за работой мне не удалось. Меня ждало еще одно маленькое испытание. Я почувствовал ее присутствие за несколько минут до того, как раздался звонок в дверь, но не спешил выйти на встречу. Поднялся с места нехотя, будто с трудом, шел в прихожую и думал о том, что за дурдом здесь творится, и почему мой день, который обещал быть плодотворным и интересным, превратился в спектакль. Если бы я знал, кому можно за такие шутки оторвать голову, я бы оторвал. Но, увы, происходящее издевалось, ухмылялось и просто свершалось. Судьба, как всегда, безнаказанна. Хотя это и нельзя назвать Судьбой.

Дана, или Ева Сержери, стоящая на моем пороге, была сумасшедше красива. Топ-модель, бывшая жена французского кутюрье, почетный гость Недели моды. Конечно, я слышал о том, что она в городе. Но не горел желанием с ней встретиться, прекрасно понимая, к чему подобная встреча приведет. Впрочем, сейчас я был способен почувствовать лишь усталость.

— Входи, — проговорил я, понимая, что не впустить ее просто нельзя — рискую остаться без квартиры, без дома и без квартала, в котором этот дом стоит.

— А у тебя миленько, — прокомментировала Дана, сбрасывая мне на руки манто. Как всегда, на ней был тот минимум одежды, чтобы можно было сказать «я одета». Ну почти одета. Ультра-мини, тяжелые серьги в ушах, колье и браслет, платье на широких бретелях, приталенное, со свободной юбкой, спускающейся ниже талии от силы сантиметров на двадцать. Полусапожки на шпильке. И без того высокая, в них Дана становилась очень высокой — ей не нужно было вставать на цыпочки, чтобы заглянуть мне в глаза.

Что она и сделала с очаровательной улыбкой. Классические smoky черно-стального цвета удивительно оттеняли ее серебристо-серые глаза. Ярко-красные волосы со всем этим смотрелись весьма странно, вызывающе, но — чудно — гармонично. В Дане всегда соблюдался баланс. Она дикая, сильная, неуправляемая, но она — совершенный хищник. Была всегда. И осталась сейчас, несмотря на двести лет свободы от своих прямых обязанностей.

— Хочешь выпить или перекусить?

— Если ты имеешь в виду нормальную еду, то я как раз собиралась поохотиться, но заехала проведать тебя. Так что ты можешь составить мне компанию.

Я улыбнулся.

— Это великодушное приглашение, Дана, но я…

— Ты вынужден отказаться. Я знала. — Она беззаботно рассмеялась. — Сколько времени прошло, а ты… — Видимо, она хотела сказать «не меняешься», но не решилась. Она замерла, принюхиваясь и разглядывая меня одновременно. — А ты точно тот Киллиан, какого я знаю?

— Твое чутье говорит об обратном?

Она приблизилась.

— Мое чутье говорит о том, что ты Киллиан. Но ты другой.

— Что еще ты чувствуешь?

— Я не чувствую. Эмоциональный запах. Твой. Его почти нет!

— Мы давно не виделись, правда?

Я отстранился и отошел к окну. В последний раз с Даной мы виделись в 1875 году, и я не могу сказать, что это была приятная встреча для меня. Хотя она, наверное, получила свое удовольствие. Развлеклась, как всегда.

— Слишком давно. Ты мне не рад?

— А должен быть рад?

Ее лицо вновь озарила улыбка, на этот раз злая. Она поправила волосы и крутанулась вокруг своей оси.

— Правда, красиво?

— Не думал, что ты решишь выкраситься в столь яркий цвет, чтобы привлечь к себе дополнительное внимание, ведь ты и так всегда на виду.

— Фи, Киллиан, какой ты злой.

— Не поверишь, дорогая, но ты третья за этот день, кто мне говорит подобное, — я усмехнулся. Дана помрачнела. — Зачем ты пришла?

— Ты больше не любишь меня, Киллиан?

Опять двадцать пять. Мне захотелось рассмеяться, но это было бы настолько неуместным, что пришлось сдержаться. Жалобный тон и роскошная внешность Евы Сержери никак не хотели мириться друг с другом, и у меня возник определенный диссонанс. Дана опустилась на подлокотник, умудрилась положить ногу на ногу, а одну руку — на спинку кресла для поддержания равновесия. Она всегда показывала чудеса акробатики. Я почувствовал, как напряжение сходит на «нет». Мне было смешно. Естественная защитная реакция весьма нагруженной психики.

— Ты пришла ко мне спустя сто пятьдесят лет спросить, люблю ли я тебя?

— Что для таких существ как мы какие-то несчастные сто пятьдесят лет? — ответила она вопросом на вопрос, наклонив голову на бок и улыбаясь.

— Ты ведь почувствовала изменения. Можешь развить свою мысль.

Она нахмурилась, не сразу сообразив, о каких изменениях идет речь. Даже поднялась с места и обошла вокруг меня, делая вид, что прислушивается и принюхивается. Наклонилась ко мне (меня накрыло волной ее духов), улыбаясь и изучая. Она получала от этой игры колоссальное удовольствие. Кто я такой, чтобы мешать? Я стоял неподвижно, позволяя ей делать все, что хочет. Но она избегала прикосновений, концентрируясь на натяжении пространства и запахах.

— Да, раньше от тебя не несло таким количеством дам. — Едко уведомила она меня, остановившись напротив моего лица. — Это прерогатива Винсента, но никак не твоя.

— Сегодня мой день. — Вернее, не мой, но неважно.

— А ты изменился.

— В какую сторону?

Она сделала вид, что думает, положив тонкие пальцы на чуть тронутые блеском губы. Роскошная красная шевелюра блестела в свете лампы, украшение на шее слишком явно привлекало внимание к зоне декольте.

— Мне нравится, — сделала вывод она, не ответив на вопрос. — Так даже интереснее. И то, как ты выглядишь, и то, как ты говоришь, и то, как ты пахнешь. Ты научился скрывать эмоциональный запах. Может, ты снова охотишься?

— Иногда.

— Глядя на тебя я бы сказала, что ты помолодел. Смешно же.

— Глядя на тебя, скажу, что ты похорошела. Хотя лично мне красный кажется последней каплей в роковом образе Евы Сержери, — я слегка наклонился к ней. — Какую цель ты преследовала, явившись сюда? В очередной раз просто поразвлечься, или свобода тебя утомила, и ты явилась ко мне с просьбой принять обратно в Орден?

Она сделала несколько шагов назад, изящно обогнула стол, кресло прошлась по комнате, изредка бросая на меня неоднозначные взгляды.

— Вернуться в Орден? Думаешь, это то, чего я хочу?

— Не могу судить о твоих желаниях, но думаю, это то, что действительно тебе нужно.

— Но не ты.

— Уж точно не я, Дана.

— Я понимаю. Ты занят. И мне кажется, я даже знаю имена каждой из них, — она придала своему лицу выражение крайней скорби. — Возможно, мне стоит заехать как-нибудь в другой раз?

Ночь медленно, но неотвратимо опускалась на город, скрывая его улочки. Надежда поработать улетучилась окончательно. В принципе, это время можно использовать, чтобы вернуться к особняку Кеппелов и проверить свои догадки относительно местонахождения Аримана, но я не хотел даже думать о том, что случится, если я случайно разбужу Великого. Когда Авиэль вытащил его из парижских катакомб, Ариман чуть не разнес половину Парижа. Треверберг, и без того подкошенный деятельностью Незнакомцев, подобного взрыва просто не выдержит.

— Ты как никогда проницательна, душа моя.

— Я тоже изменилась. И я прекрасно выгляжу, ведь так?

— Я бы сказал «самая красивая женщина в двух мирах», но к чему повторяться? Где ты остановилась?

Она поморщилась.

— В отеле. Но там весело. Такие милые швейцары и очаровательные горничные.

— Отвезти тебя?

— Какой ты милый.

В автомобиле Дана рассказывала о своей жизни топ-модели, о муже, который был чрезвычайно мил, хоть и смертный, о том, какая скука в двадцать первом веке, что за женщин перестали сражаться, и подарки обмельчали. Ну что ей делать с десятым автомобилем? Даже вампиры не додумываются, что настоящей женщине намного приятнее получить еду, чем сто пятый бриллиант. Хотя иногда они шевелили остатками мозгов и находили древние украшения, которые Дана любила. Я молча слушал ее болтовню, следя за дорогой. Ехать было недалеко, но метель разыгралась не на шутку. Дана поправила манто. В салоне было тепло, но вид крупных снежных хлопьев вызывал озноб.

— Что у вас тут происходит? — наконец сосредоточенно спросила она.

— Незнакомки, Незнакомцы, их жертвы и пропавшие трупы. Все как всегда.

— Развлекаетесь.

— Более чем, — кивнул я, притормаживая на светофоре.

— А тебя сюда каким ветром занесло?

Я усмехнулся, повернул голову, чтобы взглянуть на собеседницу, странно серьезную. Хотя не странно, а, скорее, непривычно.

— Каким и всегда. Начинал как наблюдатель, а теперь вот принимаю непосредственное участие. А тебе какой интерес?

— Может, хочу помочь.

Светофор сменил гнев на милость, и мы тронулись с места.

— Тебе скучно, и ты скучаешь по сумасшедшим заданиям Магистра.

Она опустила голову, не ответив. Как бы там ни было, она действительно скучала. Дана получила свободу, которой пользовалась от души, но она оставалась прирожденным охотником. А на свободе так просто не поохотиться, тем более, сейчас. Мне кажется, никто не удивится, если в обозримом будущем она вернется в Орден, использовав для этого Винсента или меня, или направившись к самому Авиэлю, да чем черт не шутит — и к Ариману. Мы были бы рады такому повороту. Сейчас в Ордене не хватало существ подобной пробивной силы. А тандема лучше, чем Дана и Винсент, так и не сложилось.


Винсент

28 декабря

Треверберг


— Какое выбрать — лиловое или салатовое?

Мина вертелась перед зеркалом, меняя платье за платьем. Она уже раз десять доставала украшения из шкатулки и снова возвращала их — «совсем не под настроение» — переворошила косметику, перевернула коробки с обувью, но все равно была недовольна. Я сидел в кресле под сенью торшера с абажуром из рисовой бумаги и набирал текст на клавиатуре ноутбука.

— Кристиан, я с тобой разговариваю. Ты слушаешь?

— Да. Повтори-ка, что ты сказала?

— Я спросила: лиловое или салатовое?

Я поднял голову и посмотрел на платья.

— Салатовое.

— А почему не лиловое?

— Почему бы и нет? Лиловое тоже ничего.

Мина возмущенно фыркнула и отложила одежду.

— С мужчинами невозможно говорить о моде. Может, лучше выбрать то, цвета шампанского? Или черное? А как тебе белое, понравилось? И изумрудное тоже прекрасное, правда?

— Очень даже.

— А если я пойду голой?

— Ты замерзнешь.

— Тебе все равно!

Мина снова сосредоточилась на своем отражении и принялась укладывать волосы. Их нежно-персиковый цвет сменился цветом темного шоколада. Линзы моя бывшая соседка оставила в прошлом, сменив на очки в стильной пластиковой оправе. Теперь она уделяла непростительно много внимания одежде и макияжу, умудрившись за несколько дней узнать все модные тренды и завалить квартиру глянцевыми журналами. Конечно же, за это она, не закрывая рта, благодарила самую лучшую на свете Анну. У мисс Креймер получилось не только полностью переделать Мину внешне, но и совершить невозможное. В японском ресторане я принялся нахваливать здешние суши, и моя спутница уплела целых две порции, а потом сказала, что с удовольствием угостилась бы мясом. Вегетарианство осталось в прошлом.

С час назад мы вернулись из аргентинского ресторана, и теперь Мина собиралась навестить Эдуарда, которого до сих пор не выписали из больницы. Поехать в «обычном вечернем платье» она не могла, а поэтому решила выбрать что-то «более вечернее» — ведь «настоящая женщина не позволит себе появиться в госпитале в джинсах и свитере». Говядину в ресторане подавали отменную, и стейк с кровью настроил меня на доброжелательный лад. Я наблюдал за тем, как Мина, выбравшая платье-футляр цвета фуксии, вертится перед зеркалом, бормоча что-то вроде «кружевная накидка или манто», и размышлял над вопросом, который не давал мне покоя вот уже два дня: что делать дальше?

Поселить ее у себя? Спален для гостей предостаточно, да и подходящий предлог я придумаю, но Эмили не обманешь — и мне не хотелось ее обманывать, да и как я объясню гостье причину переезда? Позвать на помощь Эдуарда, когда тот вырвется из лап врачей? От Анны это ее не защитит. Пойти на крайние меры и привязать Мину к себе?.. Что-то во мне противилось мысли о том, что я когда-нибудь ее соблазню, но, если разобраться… Каратели десятилетиями переманивали смертных Незнакомцев таким способом. Для нас нет ничего проще, чем соблазнить человека, а она — привлекательная женщина, так что переступать через себя не придется…

— Скажи, Мина, у тебя есть планы на выходные?

Она в последний раз прикоснулась к лицу широкой кистью для румян и кокетливо улыбнулась.

— А что?

— Почему бы нам не поехать завтра в Прагу?

Мина удивленно распахнула глаза.

— Что мы там будем делать?

— Все, что захочешь. Можно погулять, сходить в тот ресторан, где подают колено вепря. Я покажу тебе исторические места, возьму фотоаппарат. Хочешь, чтобы я тебя поснимал?

— Конечно!

— Если сядем на один из утренних поездов, то к полудню уже будем в Праге. А номер можно заказать прямо сейчас.

Мина снова улыбнулась — на этот раз, тихо и загадочно.

— А давай закажем номер для новобрачных? — попросила она.

— Пусть будет номер для новобрачных.

— Как здорово! Ой, только… — Она прижала пальцы к губам. — А что я скажу Анне? Мы договорились встретиться в воскресенье, у нас деловой ленч…

Мина обхватила себя руками и уперла взгляд в пол. Несколько секунд мучительных размышлений — и она вскинула голову, поджав губы.

— За каким чертом мне сдался деловой ленч в воскресенье? И могу я провести хотя бы пару дней наедине с мужчиной? Позвоню ей завтра и скажу, что ленч отменяется. Вот.

С этими словами она взяла помаду и продолжила колдовать над лицом.

— Надеюсь, мисс Креймер не расстроится.

— Знаешь, Кристиан, она милая и добрая, но… иногда у меня такое ощущение, будто она хочет подчинить себе всю мою жизнь. Я многим ей обязана, но это еще не означает, что мной можно крутить и вертеть. — Мина отложила помаду и со вздохом опустилась на стул возле зеркала. — Что бы я ни делала, я всегда думаю — а что скажет Анна? И отказать не могу, потому что почувствую себя виноватой. — Она достала телефон и просмотрела полученное сообщение. — О, а вот и такси. Ура, я успела собраться!

— Я ухожу минут через десять. Оставлю ключи под вазой у входа.

Мина замерла, перебирая в пальцах сумочку. Пару мгновений она молчала, а потом сказала то, что я ожидал услышать:

— Ты вернешься? Я приготовлю тебе чай… ночью будет холодно.

Я прикрыл глаза, чувствуя себя самым отвратительным существом в двух мирах.

— Вернусь.

Куда же я денусь.

* * *
Служанка-японка открыла дверь и отстранилась, пропуская меня.

— Великий, — коротко объявила она.

Кэцуми подняла голову от бумаг. Ее лицо осветила спокойная улыбка.

— Пожалуйста, принеси нам чаю, — обратилась она к служанке. — Здравствуй, Винсент. Садись.

Я занял одно из мягких кресел возле стола и осмотрелся. После оглушающей музыки в основном помещении клуба здешняя тишина ласкала слух, а приглушенный зеленоватый свет располагал к беседе. Кэцуми умела создавать уют.

— Рада тебя видеть, — сказала она, подавая мне руку.

— Как ты себя чувствуешь?

— Неплохо. У меня было время отдохнуть и выучить свой урок.

Заметив, что я достаю портсигар, Кэцуми поставила передо мной пепельницу.

— Должно быть, то был важный урок, если до тебя решили достучаться таким способом.

— Весьма.

Неслышно вошедшая служанка водрузила на стол поднос с чайником и двумя чашками, поставила одну из них передо мной, легко поклонилась и снова испарилась.

— Кэцуми-сан и темная мафия Треверберга. Кто бы мог подумать, — улыбнулся я, делая глоток чая. Пах он восхитительно, а на вкус был еще лучше: должно быть, Кэцуми общалась со служанкой без слов и поведала ей о моей любви к бергамоту.

— Ты ожидал увидеть здесь кого-то другого, Винсент? Может быть, Незнакомца?

— О нет, не думаю. Теперь я понимаю, что это место просто создано для тебя.

— Благодарю.

Я отставил чашку и открыл портсигар.

— И давно ты этим заправляешь?

Кэцуми взяла с небольшого блюда кусочек сахара.

— Как давно мне в голову пришла идея создания такой структуры? Достаточно давно. Как давно я поняла, что мне нужно заправлять этим самостоятельно? Относительно недавно.

— Исчерпывающе.

— Тебе нужны ответы на другие вопросы, Винсент. Перейдем к ним.

Я предложил Кэцуми угоститься сигаретой, и она согласно кивнула.

— Северянин, — заговорила она, делая первую затяжку. — Незнакомец. Твой ровесник. Важный господин. Водит дружбу с влиятельными криминальными авторитетами. Опутал сетями всю Европу.

— А Треверберг оставил на десерт.

Вместо ответа Кэцуми прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Мы не были хорошими друзьями, но рядом с ней я чувствовал какое-то домашнее спокойствие, ощущал ее как родное существо. Должно быть, потому, что нас обоих считали странными: меня — потому, что я делал то, что хотел, а Кэцуми — потому, что она думала в непонятном для остальных ключе, непостижимое дитя страны восходящего солнца.

Ее никогда не видели в слезах или в ярости. Всегда спокойная, уравновешенная, тихая и вежливая. В ней удивительно сочетались хрупкость, сила и мудрость. Она была… слишком полна собой. Она давно поднялась над одиночеством, над пустотой, над душевной болью. Ради таких женщин не начинают войны, их не забрасывают дорогими подарками — им нечего дать, у них есть все. К ним приходят за поддержкой, за советом, для того, чтобы положить голову им на колени и позволить себе пару минут слабости. Такие женщины ни в чем не упрекают мужчин, не демонстрируют свое превосходство — он позволяют быть рядом, не держат, если мужчина уходит, принимают, если он возвращается. А в подруги выбирают других…

— Он не назвал своего имени?

Кэцуми открыла глаза, посмотрела на сигарету, тлевшую в пальцах, и стряхнула пепел.

— Нет, он осторожен. И умен. — Она проследила взглядом за колечком дыма. — Но у него есть слабое место. Подруга. Полагаю, он ее любит, хотя готов пожертвовать ей, если нужно будет поставить на карту все. Кларисса Вольпе.

Я выпрямился в кресле и вернул на блюдце чашку с уже остывшим чаем.

— Тебе знакомо это имя? — спросила Кэцуми, продолжая наблюдать за дымом.

Маленькая девочка с печатью Прародительницы. Минул не один век — а я помнил, как она заглядывала мне в глаза, прижимая к груди игрушку, и спрашивала шепотом: «Ты уводишь Марту прочь?». И вот что из этого получилось…

— Не вини себя, — мягко сказала Кэцуми. — У каждого свой путь. Мы не можем спасти всех. Мир играет по своим правилам.

— Так, значит, Кларисса.

— Да. Она живет в Треверберге. Найдешь ее — и останется только распутать клубок.

Кэцуми взяла свою чашку.

— Подозрительно просто, — нахмурился я.

— Самые сложные вещи всегда просты, Винсент. Нам ли не знать.

— Спасибо за информацию. Не скучно тебе здесь? Чем ты занимаешься, помимо работы?

Она повела плечами.

— Охота, икебана, оригами, рисование. Стихи. — Ее губы тронула слабая улыбка. — С любовью и теплом вспоминаю нашу переписку. Благодарю тебя за нее.

— Думаю, это я должен тебя поблагодарить. Если бы не ты, японская поэзия оставалась бы для меня загадкой.

— Я слышала, в Треверберг приехала Дана.

Повисла неловкая пауза, и воздух в комнате из теплого превратился в ледяной.

— Да. Мы виделись на открытии Недели моды.

Кэцуми допила чай и вернула чашку на блюдце.

— Мудрость приходит не тогда, когда мы случайно выбираем единственно верный путь. Мы обретаем ее после долгих лет мучительных поисков, в тот момент, когда нам кажется, что дальше искать бессмысленно. Но находим не извне, а внутри себя. И выходим на свет.

— Как там в кодексе бусидо? Если мир становится черным, благородный муж находит в нем белое пятнышко.

Она закивала, улыбаясь, и сцепила пальцы.

— В тебе есть сила, которую ты когда-нибудь назовешь по имени. Но мир устроен так, что силу мы познаем через боль.

— А если нет и боли, и осталась только пустота?

— Пустой сосуд можно наполнить чем угодно, а в сосуд, до верха наполненный болью, не влить ни капли. Мы говорим: принять может только пустая рука. Пусть это утешает тебя в те минуты, когда ты теряешь, Винсент.

* * *
В просторных помещениях на последних этажах здания клуба Кэцуми организовала настоящие хоромы. Здесь были и гостиные, где она принимала деловых партнеров, и уютные кабинеты, в полумраке которых говорили по душам, и светлые столовые, и даже комната для размышлений, обставленная в столь любимом хозяйкой буддийском стиле «все, что не пустота, мешает сосредоточиться». Около часа мы провели в оранжерее, наблюдая за фонтанами и лакомясь неизвестно откуда взявшимися зимой свежими фруктами, и вернулись в кабинет Кэцуми, когда уже перевалило за полночь. За все это время мы не обменялись и парой десятков слов, но ощущение было такое, словно я впервые за несколько веков выложил кому-то целый список самых личных вещей и вздохнул свободно. Терять это ощущение не хотелось, уходить — и подавно, но мой визит затянулся.

— Я могу проводить тебя в библиотеку, — сказала Кэцуми. — Там есть прекрасные исторические манускрипты. К утру я освобожусь, мы сможем подняться на крышу и полюбоваться восходом.

— Не хочу злоупотреблять твоим гостеприимством. Спасибо за чай и за экскурсию… и за беседу.

Кэцуми спрятала руки в широких рукавах вязаного пончо, опустила глаза и легко кивнула.

— Желаю тебе удачи.

— Ты уверена, что…

— Не переживай. — Она тронула прическу, в которой поблескивали шпильки из храмового серебра. — Говорят, что мир равновесен. Придет время платить по счетам, и каждый из нас выложит все, что должен, до последнего цента.

Она жестом пригласила меня следовать за собой.

— Я позвоню одному из своих водителей. Вряд ли таксисты поедут в старую половину города в такую погоду.

— Я уже договорился с тем, кто вез меня сюда, так что пусть твои ребята посидят в тепле.

— Была рада повидать тебя, Винсент. Пожалуйста, заходи в любое время.

Я достал сотовый телефон для того, чтобы позвонить таксисту, и с удивлением обнаружил три непринятых вызова — когда мы с Кэцуми зашли в оранжерею, я перевел аппарат на тихий режим. И стоило мне прикоснуться пальцем к экрану, как он снова ожил, показывая номер Мины.

— Милая, я буду минут через сорок. Надеюсь, в старой половине не завалило снегом все дороги? Ты не замерзла?

— Доктор Дойл? — ответил мне незнакомый мужской голос. — Меня зовут Джейсон Хайтауэр, я офицер полиции Треверберга. Вам знакома женщина по имени Вильгельмина Бриггс?

— Естественно, ведь мой номер есть в ее телефоне, а с него вы и звоните. Что-то произошло, офицер?

— Боюсь, что да, доктор. Не могли бы вы приехать к нам?

— В участок? Но… черт. Вы можете объяснить мне, что стряслось?

— Будет лучше, если мы поговорим лично. Я жду вас. Пожалуйста, приезжайте.

Лицо Кэцуми, как и раньше, выражало вселенское спокойствие. И тон ее, когда она заговорила, был таким же спокойным.

— Случилось несчастье?

Я убрал телефон.

— Похоже на то.

— Пусть все сложится хорошо, Винсент. — Кэцуми посмотрела на кого-то за моей спиной. — Ко мне визитер? Проводи господина, Лара.

С визитером мы столкнулись в дверях — высокий мужчина в длинном плаще, светловолосый, вот и все, что я успел разглядеть. Уже спускаясь по лестнице, запоздало понял, что это Незнакомец, вспомнил рассказ про северянина и даже подумал вернуться, но счел это лишним. После попытки убийства только полный идиот так открыто вернется завершить начатое. Или тот, в ком столько безрассудства и самоуверенности, что они скоро польются из ушей… Впрочем, здесь при необходимости ему вправят мозги. Да и почему Кэцуми не может водить дела с Незнакомцами? И откуда мне знать, сколько среди них светловолосых, а сколькие из них родились на севере.

* * *
Расстояние от клуба до полицейского участка можно было преодолеть быстрым шагом за полчаса, а на машине — и того быстрее, но метель разыгралась не на шутку, и такси ехало до пункта назначения непростительно долго. Когда я вошел в стеклянные двери, впустив за собой облачко снега, мои часы показывали половину второго ночи. Поразмышлять о том, где искать звонившего мне офицера, я неуспел: меня окликнули по имени.

— Доктор Дойл! Что это вы здесь делаете в такой час? — поинтересовалась Джой, приятельница Муна-старшего, патрульная из Ночного квартала.

— Добрая ночь. — От холода у меня уже зуб на зуб не попадал, но это еще не означало, что я могу грубить даме. — Не подскажете, где искать офицера Хайтауэра?

Джой улыбнулась и прижала к груди тонкую папку, которую несла с собой.

— Я провожу вас.

Через пятнадцать минут я сидел в одном из кресел у стола офицера Хайтауэра, пил горячий чай и слушал рассказ о событиях последних часов. Ровно в десять вечера госпожа Вильгельмина Бриггс вернулась из больницы, где навещала господина Эдуарда Муна. Ей следовало облачиться в домашнюю одежду и, приготовив себе горячий шоколад, расположиться на диване с хорошей книгой и кошкой под боком. Но госпожа Вильгельмина Бриггс этого не сделала. Она оставила в одном из кресел свою сумочку, сняла верхнюю одежду, разулась, босиком поднялась на крышу своего дома и шагнула вниз. Смерть наступила мгновенно: перелом шейных позвонков.

Как офицер Хайтауэр нашел мой номер? Он значился в телефоне Мины в быстрых наборах под цифрой «два». Может быть, это плохая шутка? Для опознания — в Треверберге родственников у Мины не было, до родителей дозвониться не удалось — пришлось спуститься в полицейский морг и померзнуть там еще немного, пока не очень трезвый парень в белом халате искал в документах номер ячейки. Тело принадлежало Вильгельмине Бриггс.

Был ли этот рассказ странным для здешних полицейских? Ничуть. В Треверберге, большом городе, самоубийства происходят регулярно. Был ли он странным для меня? Да. Более чем.

Где я просчитался? Анна пересеклась с ней на пути домой? Вряд ли, Мина ехала на такси, в ее сумочке даже нашли квитанцию. Они встретились в больнице? Нет. Там дежурила пара врачей-темных эльфов, они позвонили бы мне, а если бы я не ответил, то набрали бы номер Киллиана. Она пробралась туда незаметно? Но если так, зачем отпускать Мину домой, ведь я могу ждать ее, и тогда «сюрприза» с самоубийством не получилось бы? Нет, в таком случае Незнакомка выбрала бы что-нибудь более эффектное — заставила бы ее прыгнуть под поезд или полететь с одной из башен торгового центра.

Она ждала Мину в квартире? Не вариант: после преодоления охранных заклинаний у нее хватило бы ментальных сил разве что на слабое внушение вроде «принеси-ка мне кофе». Конечно, оставалась еще одна опция: естественное самоубийство без вмешательства Анны. Но люди такого склада, как Мина, не уходят из жизни тихо. Она оставила бы предсмертную записку и устроила бы все так, чтобы у полицейских и врачей была возможность ее спасти. По сути, умирать они не хотят — скорее, обращают на себя внимание. Да и выбор способа самоубийства казался странным: прыгнуть с крыши? Больно и страшно. Полсотни таблеток снотворного — это идея получше. Никакой боли и крови, глубокий вечный сон.

— Спасибо, что приехали, доктор Дойл. И примите мои соболезнования еще раз.

Офицер Хайтауэр — он оказался молодым светловолосым парнем и походил, скорее, на полицейского из кино, чем на обыкновенного служителя закона — уже хотел закрыть свой ноутбук, но передумал.

— Еще один вопрос, вы не возражаете? — обратился он ко мне.

— Отвечу с радостью.

— До того, как переехать в старую половину, Вильгельмина жила в одном из высотных домов неподалеку от Ночного квартала. Ее сожительницу звали Диана Каннингем. Она была последней, кому звонила мисс Бриггс. Точнее, могла бы быть последней, но Вильгельмина сбросила звонок, не дождавшись первого гудка.

Только Мораны здесь не хватало для полного счастья. С другой стороны… а если это и не Анна вовсе? Морану Мина вряд ли впустила бы в квартиру, но они могли увидеться где угодно. С ума она, что ли, сошла? Или все здесь сошли с ума?..

— Мы пытались связаться с мисс Каннингем, но она не отвечает, — продолжил офицер Хайтауэр. — А вы, насколько я знаю, были соседями, жили на одной площадке…

— Мы знакомы, — кивнул я, перебирая в пальцах пластиковый стакан.

Офицер Хайтауэр бросил на меня короткий взгляд.

— Простите, доктор Дойл… я сказал что-то забавное?

Я выбросил стакан в корзину с яркой наклейкой «Утилизация пластика — спасение планеты» и поднял глаза на полицейского. Он дожидался ответа, смущенно улыбаясь, а я с трудом сдерживал смех. Неприятный разговор с Даной казался далеким, спокойные минуты в компании Кэцуми тоже отошли на второй план. Когда я в последний раз чувствовал такой душевный подъем? Очень давно. На кого я тогда охотился? Не помню, да и не важно. Меня буквально распирало от желания пуститься по следу. Не останавливаться несколько дней подряд? Очень хорошо. Не спать пару недель? Еще лучше. И эта глупая девка действительно решила, что я поверю в причастность Мораны? Надеюсь, ты готова, Аннет. Сейчас-то мы точно повеселимся на славу.

— Нет, офицер, нет. Просто мне очень понравился ваш чай. Я свяжусь с мисс Каннингем. Наверное, вы хотите, чтобы она вам позвонила? Тогда мне понадобится ваша визитная карточка.

* * *
Под утро метель поутихла, снег падал большими пушистыми хлопьями, и на улице даже стало теплее. Я присел на одну из скамеек у здания полицейского участка и набрал номер Киллиана.

— Да, Винсент, — отозвался он после нескольких гудков.

— Скоро я буду дома. Как ты смотришь на то, чтобы выпить чашечку кофе?

— Говори прямо. Для твоего же блага.

Судя по голосу, Киллиан не был расположен к беседе. Наверное, следовало извиниться и набрать его номер позже, например, завтра утром. Но я не удержался.

— У меня отличные новости.

— Я знал, что один из самых ужасных дней в моей жизни еще не закончился.

— Теперь он точно у нас в руках, можешь мне поверить.

Мой рассказ получился коротким и каким-то чересчур стройным и логичным. Киллиан придерживался такого же мнения. Зловещее молчание на том конце провода казалось бесконечно долгим.

— Винсент, — наконец начал он. Тон его был таким спокойным, что я порадовался своему счастью — если бы мы находились рядом, легким испугом я бы не отделался. — Ты не встречал вакханок в клубе «Токио»? Кэцуми-сан не предлагала тебе изысканное угощение?

— Я не пьян! — возмутился я.

— Очень жаль. Потому что если бы ты сказал мне это на пьяную голову, то я предложил бы тебе проспаться, а потом забыл все, как страшный сон.

— Брось, Киллиан! Мы договорились! Ты нравишься Анне, не забыл?

— Нет! И она тоже не забыла. И пришла ко мне сегодня для того, чтобы напомнить.

Я достал из кармана перчатки, придерживая телефон плечом.

— Вот как. Все само идет к нам в руки. Кстати, чем ты занимаешься?

— Подумываю о том, чтобы открыть клуб нестерпимо надоедливых овец. То есть, одиноких сердец. И пытаюсь работать.

— Пора сделать перерыв. Так что там насчет кофе? Самое время обговорить последние детали плана.

— Две трети твоего плана уже полетели к чертям, Винсент. И последняя треть тоже полетит к чертям, и неудивительно — ведь это твой план.

— Даже если план полетит к чертям, всегда есть место для импровизации. Где твой боевой настрой?

— Я и забыл, что может быть что-то хуже твоего плана: твоя импровизация и твой боевой настрой.

— Купи ей цветы или украшение. Пригласи в театр. На ужин. И не делай из этого драму. Помни о том, что у нас благая цель.

— Напомни мне сказать Авиэлю, чтобы по окончании этой истории он запер тебя на пару веков в Библиотеке.

— Я бы предпочел Отдел Науки. И почему ты дважды проигнорировал предложение? Может, ты разлюбил мой кофе? Или тебе не хочется об этом говорить?

— Мне не хочется тебя убивать. Великая Тьма видит — если мы встретимся в ближайшие два дня, я это сделаю. До скорого, Винсент.

Я повертел замолчавший телефон в руках, посмотрел на небо, с которого до сих пор падали хлопья снега, и набрал номер Мораны. Мисс Каннингем ответит. Хотя разговор этот будет не из легких.


Ролан

28 декабря

Треверберг


Я задумчиво смотрел на экран телефона, размышляя о том, стоит ли предпринять очередную попытку и позвонить Клер. Конечно, без нее мои дела не встали и даже не затормозились: я вызвал своего помощника из Мирквуда и поручил ему вести ту часть, которой занималась подруга, — но все равно ощущал внутри странную пустоту без нее. Наши отношения развивались стихийно. Мы встретились вскоре после того, как ее бросил Создатель. Так начинается история каждого Незнакомца: его один на один с огромным миром оставляет Создатель. Каждый из нас выживал всеми правдами и неправдами, оставшись в одиночестве, без понимания, кто ты, где ты и что нужно делать. Кого-то из нас находят другие Незнакомцы — и в свое время Пифон организовал целые отряды, которые занимались поиском юных брошенных существ, — кто-то учится всему сам, как я или сам Пифон или Дуата. Клер начала учиться сама, а я ей помог, взял под крыло и уже не отпускал. Мы сблизились, решили, что это большее, нежели партнерство, и более не расставались. Может, это было моей ошибкой — настолько довериться женщине, а, может, естественное желание мужчины завести семью. У нас были «дети», обращенные нами существа, которые уже давно вели самостоятельную жизнь, с кем мы не поддерживали связи. Чтобы не навредить. Чтобы не приучить к тому, что все твои проблемы решают более сильные товарищи. Мы по примеру карателей стерли себя из их памяти. Но, в отличие от техник, которые использует Орден, наши не дали гарантии, что ребенок не узнает нас при встрече. Поэтому ни с кем мы не встречались, хотя я постоянно получал информацию о проделках каждого из них. Их нельзя было назвать Незнакомцами в полной мере. В них не было той боли и того страха, которые всегда лежат в начале нашего пути. В них не было той вселенной пустоты, обреченности, из которой мы черпали свои силы. Дети. Семья. Я несовместим с этими понятиями. И все же я их разделил. Странно. Странно понимать спустя столько времени, что все это имеет значение почти в такой же мере, как и поставленные цели и результаты, которых удалось достичь.

Телефон молчал. Кларисса не позвонила. И я не могу знать, уехала она на самом деле или же спряталась в городе. Я ее не чувствовал. Я знал, что она жива, и у нее все хорошо, но не чувствовал связи, нашей связи, лишь крепнувшей с того момента, как мы впервые встретились. Что-то сломалось внутри нее. Что-то сломалось внутри меня. Люди бы сказали, что отношения дали трещину, но отношения бессмертных существ складывались по другим законам.

Я криво улыбнулся, думая о том, как, наверное, жалок в этот момент: одинокий вечер, 28 декабря. Время, которое принято проводить с семьей. Ни любовницы. Ни подруги. Ни друзей. И к счастью. Ценю одиночество. Я начал им дорожить в день гибели Пифона. И дорожу до сих пор. В одиночестве я черпаю свою силу. Думаю. Планирую. Воплощаю планы в жизнь. Мне нравится это ощущение свободы, ощущение, которое появляется, как только понимаешь, в этой жизни все зависит только от тебя. Обстоятельства в сущности всего лишь способ переложить ответственность за свою жизнь на внешние факторы. Как тяжело, наверное, делать первые шаги в сторону осознания того, что все в твоих руках. И как легко потом, когда ни от кого ничего не ждешь. Ты сам можешь все. Ты сам способен повернуть мир в ту сторону, которая выгодна тебе.

Планы. Дела. Треверберг. Мысли услужливо вернулись к текущему. Анна блестяще справилась со своим заданием. Этой милой девочке даже не пришлось ничего объяснять. Покусала Железную Леди, припугнула, оставила в живых. Молодец, держи конфетку. Я вернул ей дом. Вернул без зазрения совести и без сожаления. В конечном итоге он принадлежит ей по праву, а мне вряд ли пригодится. Дом был передан, оппонент или готов к дальнейшим переговорам или к смерти, и в общем и целом все хорошо. Светлая мафия уже подчинилась. Осталось дело за малым. Я не привык останавливаться, не привык отступаться. Отключил телефон, чувствуя одновременно разочарование и облегчение. К черту. Пора навестить Железную Леди. И уже на месте определиться, убить ее или попытаться договориться.

Я не стал брать свой автомобиль, он был слишком приметным. Вызвал такси. К счастью, в это время суток много кто ехал в «Токио» и обратно, такой заказ не вызовет подозрений, и проблем не будет. К черту погоду. К черту Клер. К черту карателей с их слишком длинными носами. Любопытство не доводило до хорошего никого из них, но они не учатся! Что ж, значит, продолжим игру без изменения условий. Без отступления от плана.

В «Токио» меня встретили с привычным гостеприимством. Сегодня здесь было весьма многолюдно, и я почти с облегчением вздохнул, когда оказался в хоромах Железной Леди. Служанка отправилась доложить хозяйке о моем приходе, а я остался в просторной прихожей, уже знакомой мне, в полном одиночестве и наедине со своими мыслями. Интересно, сколько здесь скрытых камер? Сколько потайных комнат, откуда так удобно было бы следить за гостями? Какова численность охраны? Каким-то образом Анне же удалось обойти все эти ограничения и выйти сухой из воды. Значит, и мне удастся, если я решу, что убить Железную Леди проще, чем договориться с ней.

Я огляделся с видом впервые прибывшего в новое место туриста. К счастью, такое поведение вопросов не вызовет: покои были полны тонкого восточного изящества, столь дико смотревшегося в европейском мегаполисе, что казалось, ты перенесся в другой мир. Мягкие цвета, песочный, черная отделка, золото, зеленый… Здесь сама природа дышала чистотой и простором, несмотря на весьма скромное по размерам помещение. Японская роспись, японская мебель, японские обои. Кусочек Японии в Европе. Наверное, непросто было его воссоздать.

От созерцания меня отвлекло сразу два фактора: возвращение служанки и появление нового героя игры, которую мы затеяли в Треверберге. С Винсентом мы не общались, но я хорошо его знал. Знал в лицо, знал по ощущениям, знал, на что он способен — еще со времен Пифона, когда наша политика напоминала скорее экспансию, и нам приходилось все время быть начеку. Мы знали всех карателей. Пифон заставил выучить их по именам, показал всех, кого смог показать. И вот… Совпадение ли? Винсент вхож в круги Темной Мафии? Орден вхож в круги Темной Мафии? Если это так, я готов пожать руку Магистру: он тонкий политик. Впрочем, на меня каратель внимания не обратил. Он вылетел вон, движимый то ли какой-то новостью, то ли какой-то целью. Не важно. Важнее то, что меня ждала Железная Леди. И ждала прямо сейчас.

— Входи, мой северный гость, — проговорила она, стоило мне пройти в следующие покои. — Мой ночной северный гость.

— Твое гостеприимство поражает, моя госпожа, — отозвался я, повинуясь. Служанка испарилась. Мы остались одни. И твоя смелость меня поражает, женщина. Я не чувствую присутствия мало-мальски сильных темных существ ни в этой комнате, ни в одной из соседних. Честно говоря, существ, способных нанести вред мне, здесь вообще нет. — Я узнал, что с тобой случилась беда, и позволил себе приехать, — продолжил я. — Но если тебе неугодно видеть меня, уйду. Вернусь в более подходящее время.

Темные глаза японки блеснули. Она опустила руку, которую мгновение назад держала у прически, будто бы поправляя ее, а на самом деле проверяя, легко ли выходят шпильки их храмового серебра, которые она держала при себе постоянно. Сложила пальцы привычным жестом, так свойственным японским женщинам. Скромность и уважение.

— Мне лестно, что Северный воин помнит обо мне.

— В прошлый раз наш разговор был не таким приветливым.

Она жестом предложила сесть, и я повиновался, радуясь, что одет в джинсы, и могу спокойно сидеть практически на полу. Она так же опустилась на колени напротив. На столике перед нами уже находился чай. Судя по всему, успели принести свежий в тот момент, когда гости в зале сменили друг друга.

— В прошлый раз ты приходил с другой целью.

— Ты уверена, что цель изменилась, моя госпожа?

Она не улыбнулась, но я почувствовал невидимую улыбку, озарившую ее лицо изнутри. Это странно передать. Благородное и спокойное лицо. И мельчайшие изменения настроения. Так просто и нельзя понять, что не так по сравнению с выражением минутной давности, все уходит на уровень ощущений. Сейчас Железная Леди была настроена приветливо. Может быть, разговор с Винсентом ее расположил? Или она действительно рада мне? С чего бы, если учесть, как мы расстались в прошлый раз и что за этим последовало? Или она относится к тем женщинам, которые мастерски дорисовывают реальность в своем воображении?

— Ты по-другому пахнешь.

Аргумент так аргумент. В какой-то момент я обрадовался строгим традициям, касающимся чаепития. Можно молчать по уважительной причине и спокойно думать о том, какой шаг должен стать следующим. Разговор в этом случае напоминал пошаговую битву. Шахматы. Интеллектуальные. Эмоциональные. Игра, построенная на ощущениях, жизненном опыте, целях, возможностях и шансах. Когда незначительные детали имеют больший вес, чем очевидные вещи. Когда маленькое слово способно переломить ход истории, которая, как мы знаем, пишется не на поле боя.

Нет, я не буду ее убивать. У меня есть идея получше и поинтереснее.

— Что с тобой случилось?

На этот раз она улыбнулась. Грустно.

— Это не принесло ожидаемого результата, а значит, уже не важно. Ни к чему говорить о том, что исправить нельзя.

— О чем же хочет поговорить моя госпожа?

— О тебе. Ты пришел в другом настроении, уже не бросаешься требованиями, не злишься. Ты решил, что победил?

Я поднял на нее максимально спокойный взгляд.

— Мы же оба знаем, что нам придется найти то решение, которое удовлетворит обе стороны.

— Ты хочешь, чтобы я тебе доверяла?

— Я понимаю, что твое доверие нужно заслужить.

Ее взгляд потеплел, в нем промелькнуло одобрение. Она играла и была рада, что я включился в игру. Сейчас последуют условия, возможно, невыполнимые, придется их менять, сходиться на чем-то среднем, потом снова менять и выдвигать свои. Привычная перетасовка.

— На меня напали. Ты сделал бы большой подарок, если бы поймал ту, что пошла на это.

— Ту?

— Это женщина, — спокойно пояснила Железная Леди, кивая. — Из ваших. Уверена, ты знаешь ее. И сможешь найти.

— Она нужна тебе живой?

— Детали обсудим позже. Ты согласен?

— Смотря о ком идет речь.

Не согласиться сразу. Не отказать. Она не сможет понять, знаю я о нападении больше, чем показываю, или нет. Она не сможет определить, плевать мне на Анну или нет. Знаю я ее или нет. Я ли ее послал или нет. Конечно, Незнакомцев не так много, как вампиров или темных эльфов, но мы не можем знать каждого из собратьев в лицо. Выражение лица Железной Леди изменилось лишь на мгновение. Нет, не растерянность на нем отразилась, а, скорее, мрачное удовлетворение происходящим.

— Детали обсудим позже, — повторила она. Улыбаясь.

Улыбаясь! Меня обдало горячей волной. Она флиртует? Со мной?!

— Я весь внимание, моя госпожа, — проговорил я, понимая, что чаепитие как таковое на этом закончится.

— Я готова показать тебе, как живу, Северный гость. Викинг.

— Великая честь и большое доверие.

Она поднялась. Я встал вслед за ней. В груди было жарко от предвкушения. Я понимал, что уже не могу скрывать легкую улыбку. Но это была улыбка не Викинга. В ней было слишком много несвойственных ему эмоций. Я подал ей руку и с трудом удержался от дрожи, когда она вложила в нее свою. Восточные женщины тяжело идут на контакт. Японки особенно. Или мне так кажется?

Железная Леди в первую очередь Леди. Как удивительно это понимать.

* * *
Я вышел из «Токио» уже утром. Оставил ее в спальне, спящей и прекрасной. На прощание поцеловал в щеку, думая, что Великая Тьма подарила мне восточную сказку. Пусть на несколько часов, но мою. Маленький мирок, пронизанный светом и теплом. Теплая и нежная женщина рядом. Нечто настолько нереальное, что кажется сном. Сном наяву.

Но нужно возвращаться в реальность, даже если все в тебе этому противится. Мое хорошее настроение не способно приблизить меня к цели ни на шаг. Хотя контакт с Железной Леди обеспечен. Она хочет голову Анны? Я найду способ дать ей или голову Анны или то, что понравится ей больше. Не проблема.

Я включил телефон и, не думая, набрал номер Клариссы. Она ответила сразу же. Не спит и ждет звонка.

— Да?

— Возвращайся, милая. Нас ждут великие дела.

— Хочешь сказать, что сменил гнев на милость и готов меня лицезреть? — недоверчиво спросила она.

— Возможно, я тоже способен скучать, Клер. Даже если тебе так не кажется. Возвращайся. И, пожалуйста, позвони, когда приедешь.

— Хорошо.

— Тогда до связи.

— Ролан?

— Да?

— Спасибо, что позвонил.

Я отключился, не скрывая торжествующей улыбки. В эту минуту я чувствовал, что возможно все. И я иду правильным курсом. Что ж… Партия с каждой минутой становится все интереснее. А если учесть, какие игроки приняли вызов…


Морана

29 декабря

Треверберг


— Не молчи. Так только тяжелее.

— Знаешь, как я ее впервые встретила? На вокзале, на станции «Старый Треверберг». Длинная очередь, она стояла в конце. И вид у нее такой затравленный, что на нее никто бы и внимания не обратил, даже самый голодный в двух мирах Незнакомец, а я взяла и подошла. Говорю: «Вам помочь, мэм?». А она мне: «Нет, спасибо». А я ей: «Вы замерзли. Хотите, я куплю вам чай или кофе?». А она мне: «Ой, нет, я тороплюсь!». А я ей: «Что, прямо сильно спешите?». А она мне: «Вообще-то, нет». И рассказывает, что ей просто все осточертело, она решила купить билет в любой город, в один конец, и уехать отсюда. Без вещей, только небольшая сумка да документы.

Винсент кивнул и, открыв дверцу одного из кухонных шкафов, достал оттуда большую стеклянную банку.

— Ты подошла вовремя.

— Вначале она, конечно, опасалась меня, — продолжила я, делая очередной глоток чая, — но потом все пошло на лад, мы сблизились. Видел бы ты ее глаза в тот момент, когда я принесла ключи от новой квартиры. Мы двое суток перевозили вещи, почти не спали, а она без умолку говорила, что куда поставит, что каким цветом покрасит, что нарисует там и там. Я могла пропадать два месяца, а она при встрече и не думала устраивать скандалов, бросалась на шею, говорила, что скучала, и хорошо, что я приехала именно сегодня, ведь она сделала еженедельную уборку и опробовала новый рецепт пирога. У меня впервые за всю мою жизнь было чувство, что я возвращаюсь не к своей еде, не к человеку, которого уже завтра при необходимости смогу поменять на кого-то другого. Я приходила домой, понимаешь? Я живу на свете больше тысячи лет, и только сейчас поняла, что такое «дом». Когда она ушла, я думала, это к лучшему. Анне надоест, она оставит девочку в покое, все наладится, даже если и без меня. И вот …

Я в сердцах ударила кулаком по столу, и чашка с кофе печально зазвенела.

— Теперь ты лишаешь меня права на месть!

— Месть не заполнит пустоту.

Винсент достал из полотняного мешка пучок сухой травы и принялся растирать его в ладонях. Я допила чай, отставила чашку и откинулась на спинку стула. Меньше суток назад я думала, что в двух мирах нет существа счастливее меня. Ключи от новой квартиры в Мирквуде были получены, вещи собраны — осталось погрузить все в машину и убраться из этого города к чертям. Я позвонила Вивиану, мы договорились поужинать ровно в шесть и даже поговорили о том, что отметим новоселье в узком кругу. Одни сутки, одни проклятые сутки мне нужны были для того, чтобы разобраться с делами Кейтлин Монтгомери. И кто бы мог подумать, что каратель Винсент осчастливит меня своим звонком в начале пятого утра, да еще огорошит такими новостями?..

Незнакомцы редко по-настоящему привязываются к своим жертвам. Выходить замуж или жениться на собственной еде — это удел инкубов или суккубов. Но… Мина была не просто едой, сожительницей или подругой. Я делила с ней что-то очень важное, что-то, чему не могла подобрать названия — и сейчас это у меня забрали. А ведь она не была особенной, не блистала умом и красотой: дурочка, каких тысячи, боявшаяся собственного отражения в зеркале и жутких чудовищ из темноты ночной квартиры, нескладная, наивная, постоянно подворачивавшая ноги и набивавшая синяки. И что я в ней нашла? Почему подошла тогда? Почему осталась?.. Мне хотелось ее защитить. Но так оно бывало и до Мины. Я уходила от них и грустила, но то была светлая и легкая грусть. А сейчас мне казалось, словно у меня вырвали сердце.

— Что бы ты знал о мести, каратель Винсент.

— И о мести, и о пустоте я знаю предостаточно.

Он повернулся спиной к плите, на которой кипел отвар из трав, и посмотрел на меня. Судя по всему, доктор Кристиан Дойл и каратель Винсент не очень хорошо уживались у него внутри, и последний неизменно одерживал верх: расческа отправлялась подальше, а вместе с ней и элегантные стильные вещи. Сегодня он был одет в светлые джинсы и темно-синий свитер крупной вязки, и вид имел привычно встрепанный. И какой-то… диковатый.

— Какие у тебя планы? — поинтересовался он.

— Я уезжаю в Мирквуд.

— Как скоро?

— Через пару дней, нужно закончить кое-какие дела. И… похороны.

Винсент убрал волосы со лба.

— Да, и верно, забыл. Я решу все вопросы, тебе не придется этим заниматься.

— А почему ты спрашиваешь? — Я улыбнулась. — Дай-ка угадаю. Ты хочешь попросить Незнакомку Морану об очередной услуге.

— Утро вечера мудренее.

— Привет, пап. Ну и холод на улице! Ой… прости, я не знала, что ты не один.

Эмили остановилась посреди кухни и оглядела нас.

— Все в порядке, детка. Как кино?

— Треш, угар, много секса, все умерли в один день. — Она подошла к холодильнику, достала из него пакет молока и подняла его, салютуя кому-то невидимому. — И да придет зомби-апокалипсис!

Винсент улыбнулся и снял с огня отвар.

— Знакомься, милая, это Морана. А Эмили ты, наверное, знаешь.

— Знаю, — кивнула я.

Девушка расстегнула кожаную куртку и принялась распутывать шарф, поставив пакет с молоком на стол.

— Примите мои соболезнования, я слышала про вашу подругу, — сказала она. — Жаль, что обращенные существа после смерти превращаются в пыль, а то вы бы оттянулись, поиграв головой Анны в футбол. У нас тут и стадион рядом. Но не переживайте, рано или поздно ей наподдадут, это как пить дать.

— Спасибо.

— А куртка у вас классная, — продолжила Эмили, снова завладев пакетом. — На мою похожа. Тоже теплая, наверное, да? Ну ладно. Пойду напишу пару-тройку страниц треша и угара про Сайлса Следопыта и Наамана Жреца, потом заставлю всех героев переспать друг с другом и одолею еще страниц десять, а потом посмотрю мультики. — Она выразительно поиграла бровями. — Оставляю вас наедине.

— Она стала совсем взрослой, — обратилась я к Винсенту, когда Эмили вышла.

— Подросла, — согласился он, наполняя прозрачную стеклянную чашку готовым отваром. — Сахар или мед?

— Сахар.

Винсент поставил чашку на стол, взял из маленькой фарфоровой миски пару сахарных кубиков и уже хотел бросить их в отвар, но покачал головой.

— Совсем забыл.

Под моим пристальным взглядом он открыл флакон из темного стекла, наклонил его над чашкой и отсчитал несколько капель.

— Уж не решил ли ты меня отравить, каратель Винсент?

— Если бы я хотел тебя убить, то выбрал бы более оригинальный способ. Пей маленькими глотками, не торопись.

Даже с сахаром отвар казался отвратительно горьким на вкус, но я мужественно опустошила чашку.

— Спасибо. А теперь мне пора.

— Куда ты собралась? Ключей от старой квартиры у тебя нет, а охрана в доме Кейтлин Монтгомери вряд ли обрадуется визиту чужой женщины.

— Я их зачарую.

— Не стоит. Сейчас тебе нужно отдохнуть, любое ментальное усилие будет во вред.

— Тогда поеду в Мирквуд.

— Офицер Хайтауэр попросил тебя не уезжать из города. Еще один визит к нему, пара часов бесконечных бюрократических процедур — и ты свободна.

— Тупица этот твой офицер. Да и остальные полицейские тоже.

Я подала Винсенту чашку. Кончено, можно было придумать и другие варианты — например, заказать номер в отеле… но уезжать не хотелось. Не хотелось даже подниматься со стула и куда-то идти, не говоря уже о том, чтобы сесть за руль.

— Оставайся, — предложил Винсент. — Спален для гостей предостаточно.

Я зевнула и устало потерла глаза.

— Незнакомка Морана пришла к тебе поплакаться на судьбу, и вот как ты ей отплатил? Напоил снотворным, потому что устал от ее болтовни.

— Думаю, та, что с ванной, душем и гардеробной придется тебе по душе.

* * *
Солнце светило в лицо, и я прикрыла глаза ладонью.

— Вивиан, ты опять забыл закрыть шторы. Мадемуазель Диану разбудили солнечные лучи, так что тебе придется старательно просить прощения. — Я помолчала, дожидаясь ответа. — Неужели ты в кои-то веки встал раньше меня? Хорошо, если принесешь кофе в постель, я сменю гнев на милость. Но могу и передумать, так что…

Я села на кровати и осмотрелась. Спальню, оформленную в пастельных тонах, я видела впервые. В приоткрытые створки большого окна можно было рассмотреть заснеженные деревья, а вдалеке — ограду, которая показалась мне смутно знакомой. Где я? Мирквуд? Треверберг? Чертово захолустье? И почему я ничего не помню?

Мебели в комнате почти не было, а та, на которую не поскупились, выглядела безыскусной и простой, но изящной — дизайнерская рука. Я обвела взглядом стены, кое-где украшенные картинами, и уставилась на камин. Точнее, на фотографию над камином — Уильям Тревер на фоне одного из мостов в старой половине города. Прекрасно. Значит, я в Треверберге. Уже что-то. «Особняк на эльфийском холме», гласила надпись на небольшой табличке под фотографией. «Архитектор — Уильям Тревер». Проснуться в Северной резиденции, которая теперь принадлежит карателю Винсенту — что ни говори, прекрасное начало дня.

Я опустила ноги на пол и уже приготовилась встать, но бурая шкурка какого-то животного, сначала показавшаяся мне ковриком, разразилась возмущенным мяуканьем, зашипела и цапнула меня за пятку. Довольный произведенным впечатлением, Данте отошел на безопасное расстояние, пошевелил усами, размышляя, куда бы ему податься и устроился в кресле со светло-кофейной бархатной обивкой. Ладно, кот Мины может делать здесь все, что захочет — слишком много вопросов для того, чтобы мне хотелось искать ответы, тем более, с утра. Голова была тяжелой, я со вздохом потерла виски… и только сейчас поняла, что на мне нет одежды.

Под пытливым взглядом кота я взяла с кровати тонкое шелковое покрывало, завернулась в него и прошлась по комнате, разыскивая свои джинсы и футболку. Ну хорошо, хотя бы обувь. На худой конец, нижнее белье. Но ничего такого здесь не было. В задумчивости я кружила по спальне, пытаясь восстановить в памяти события вчерашнего вечера. Ах да. Мина. Беготня по городу. Полицейский участок. А потом добрый хозяин решил угостить меня и предложил остаться на ночь.

— Что смотришь? — упрекнула я кота.

Данте пару раз чихнул и притворился спящим.

В плетеном кресле, стоявшем у изголовья кровати, лежала перевернутая обложкой вверх книга — моего знания русского хватило только на то, чтобы прочитать имя автора, Иосиф Бродский. А на одном из подлокотников кресла я увидела знакомый темно-синий свитер крупной вязки и, не думая дважды, решила, что нашла хотя бы какую-то одежду. Не знаю, с какого перепугу каратель Винсент решил почитать у моей кровати и по какой причине оставил здесь свою вещь, но мне это на руку.

Я наскоро приняла душ, облачилась в свитер, который по длине сошел бы, скорее, за мини-платье и повертелась перед большим зеркалом. Уютный вид… чересчур домашний для гостей, которые могут сюда заглянуть, но и только.

Винсента я нашла на кухне. Он устроился за столом, разбросав вокруг себя кучу записных книжек, больших и поменьше, и печатал что-то на ноутбуке с таким сосредоточенным видом, что я даже почувствовала что-то сродни неуверенности — мешать не хотелось.

— Уж не вернулись ли вы к науке, доктор Дойл? Лицо у вас такое, будто вы работаете над серьезной статьей.

Он поднял голову и даже бровью не повел, увидев на мне свой свитер.

— Как спалось? Это не статья, это путевые заметки.

— Не знала, что ты пишешь.

— Мисс Сандерс так настойчиво просила рассказать хотя бы пару историй, что мне не хотелось ее разочаровывать. Я увлекся. Так как тебе спалось?

Я устроилась на стуле напротив.

— Так хорошо, что я даже забыла, как здесь оказалась. Кстати, не подскажешь, куда пропала моя одежда?

— Она в сушилке для белья.

— Как она там оказалась, Великая Тьма тебя разбери?

Винсент, к тому времени снова уткнувшийся в экран, бросил на меня короткий взгляд.

— Ты промокла до нитки. Перед сном попросила посушить одежду, и я ее забрал.

— Забрал или снял?!

— Прости?

Я сложила руки на груди и наклонилась к нему.

— Ладно, брось меня разыгрывать, каратель Винсент. Я проснулась голой в чужой постели…

— Это была постель в спальне для гостей.

— … и последнее, что я помню из событий вчерашнего вечера — твоя вежливая просьба остаться на ночь. Может, у меня бывают приступы гнева, но память я еще не теряла. А теперь давай, расскажи-ка, кто с кого снял одежду.

— О чем это ты, Морана? Я к тебе не прикасался.

Я потеребила рукав свитера.

— Тогда какого черта твой свитер делал в кресле возле моей кровати?

— Ты решила, что мы занимались любовью, а потом я читал тебе вслух стихи Бродского? Смертный сделал тебя романтичной особой. Боюсь, сейчас ты испытаешь самое жестокое разочарование в твоей жизни, но я просто принес тебе воды, а потом решил посидеть рядом. Удостовериться, что ты не видишь дурных снов.

— Очень смешно, каратель Винсент.

— Наверное, после незабываемой ночи любви со служителем Равновесия тебе нестерпимо хочется крепкого кофе? Кстати, как ты находишь поэзию Бродского? Я хотел спросить об этом ночью, но ты так крепко спала, что тебя не разбудила бы даже внезапно наступившая смена темных вех.

Я взяла одну из записных книжек и бегло просмотрела ее. Ничего интересного: наброски да редкие буквы.

— Будь любезен.

— Не переживай, ты все вспомнишь. Это побочное действие ландышевых капель, они затуманивают рассудок.

— То есть, мне все же есть, что вспоминать?

— Кто знает. Может, добрый служитель Равновесия послал тебе парочку незабываемых снов.

Винсент закрыл ноутбук, но подняться не успел — в дверях кухни появилась Эмили.

— Отличные новости: метель отступила, и мы идем гулять! — Она прошлась взад-вперед, подражая манекенщице на подиуме. — Как я выгляжу? Эти новые джинсы — просто отпад. Наконец-то нашла клеш! Уже опасалась, что по всем магазинам одни «дудочки».

— Выглядишь прекрасно, детка, — похвалил Винсент. — И боевая раскраска тоже ничего.

— Пап, это просто «стрелки», подкрученные ресницы, и немного теней, не драматизируй. Ну ладно, еще и алая помада. — Эмили наконец-то заметила меня. — Ой. Простите, я не хотела мешать… вы, наверное, разговариваете. О всяком личном. — Она улыбнулась. — А папин свитер… в смысле, темно-синий цвет вам к лицу.

— Не смущай даму, милая.

— Вот уж не думала, что твоих дам легко смутить.

Винсент встал, подошел к шкафу и достал две чашки.

— Нет-нет, пап, я кофе не буду, — покачала головой Эмили. — Мне пора. Дана будет с минуты на минуту.

— Дана?..

— Дана, а что такого? Она сказала, что мне нужно поработать над стилем, мы идем выбирать правильные вещи. — Она сложила ладони в молитвенном жесте и обратила к отцу такой жалостливый взгляд, что и кот из «Шрека» разрыдался бы. — Ведь я могу взять твою кредитку?

Винсент тяжело вздохнул и поставил передо мной чашку с кофе.

— Бумажник в барсетке. Поищи в кабинете, должна быть на столе.

— Спасибо, пап, ты лучший на свете! — Эмили подняла указательный палец, услышав звонок в дверь. — О! Это Дана! В кои-то веки пришла вовремя.

Я обхватила чашку, согревая руки. Винсент подошел к окну, приоткрыл ставни и выглянул на улицу.

— Весной нужно будет разбить сад, — сказал он задумчиво. — У меня будет красивый сад.

— Тебе не по душе ее визит, а, каратель Винсент?

Он закрыл окно и вернулся за стол.

— Знаешь, я могу солгать тебе, могу попытаться поверить в эту ложь, но себя не обману. Это печально, не так ли?

— А ведь ты сам когда-то говорил мне, что прошлое нужно оставлять в прошлом.

— А о том, что делать, когда оно возвращается, да еще и спрашивает, любишь ли ты до сих пор, я не рассказывал?

— Дана, постой-ка, туда нельзя! — услышали мы голос Эмили. — У папы гости…

— Кто там уже, — отозвалась недовольная Дана. — Толпа вакханок?

Эмили честно пыталась помешать гостье войти, но у нее ничего не вышло. Дана сделала несколько шагов в направлении стола и остановилась, с надменным видом изучая меня. Было непривычно видеть блистательную Еву Сержери в обычных джинсах и сиреневом полупальто. А вот Вавилонянка Дана как раз-таки нацепила один из любимых образов: делала вид, что она тут королева, при этом ревниво сверкая глазами.

— Привет, — поздоровалась я.

— Привет-привет. А дом у тебя большой, Винсент. Неудивительно, что ты решил собрать гарем Незнакомок.

— Мы деловые партнеры, Дана. — Он жестом предложил ей занять свободный стул. — Присаживайся. Будешь кофе?

Она уперла руки в бока.

— С каких это пор деловые партнеры сидят у тебя на кухне в такой час чуть ли не голышом? Ах, простите… они одеты в твой свитер! Новый способ ведения переговоров?

— Ну, раз кофе ты не хочешь, может, посмотришь дом?

— Неплохая мысль! — встрепенулась Эмили. — Я все покажу. У нас тут тихо и спокойно, — обратилась она к Дане. — Вот только этой ночью было как-то шумновато… — Она выдержала паузу и продолжила: — Ох уж эти кошки в мусорных баках, так кричат, так кричат.

Дана достала из кармана пальто тонкие перчатки. Вид у нее был такой, словно она готова убить всех присутствующих, а потом оживить и убить еще разок.

— Подожду на улице, — проронила она.

— Я уже иду! — Эмили взяла ее под руку и помахала нам на прощание. — Чао!

Винсент поболтал остатки кофе в чашке и с минуту молча изучал разбросанные по столу записные книжки.

— У меня есть к тебе просьба, — заговорил он.

— Перевернуть планету, но найти Аннет?

— Я хочу, чтобы ты узнала, где живет Кларисса Вольпе.

При звуке этого имени я встрепенулась.

— Но зачем?..

— Ты встречаешь меня впервые, и еще не поняла, что лучше не задавать лишних вопросов?

— Что ты знаешь о ней, каратель Винсент? Помимо того, чья она сестра, естественно.

— Кое-что.

Я рассеянно потрепала еще не успевшие высохнуть волосы. Неужели это и правда Ролан? Заказать темного эльфа — еще куда ни шло, попросить Анну покусать старшего карателя — тоже. Но отправиться сюда в одиночку, решив, что весь криминальный мир Треверберга упадет перед ним на колени?.. Это чересчур даже для него. Или он окончательно рехнулся, или… или просто заигрался, а каратель Винсент и доволен — он тоже настроен оторваться на полную катушку. Пусть развлекаются. Для меня важнее разгадать другую загадку: кто этот умник, заказавший Викинга? Хотя, может, это и к лучшему, если каратель Винсент сделает работу сам.

— Ты ее убьешь?

— У меня другие планы.

— Кажется, я знаю, кого вы ищете, каратель Винсент.

— Я в курсе. Но его имя мне ничем не помогло бы, адреса никто бы не сообщил. Мы знаем, что он в Треверберге. Остальное — дело времени. Адрес Клариссы мне нужен как можно быстрее.

Я закивала, перебирая в пальцах чашку.

— Так уж и быть, каратель Винсент. Вижу, охота серьезно увлекла тебя?

— Как много вопросов, Морана. Повторяю во второй — и в последний раз.

— Почему бы тебе, Великий, не проявить знаменитое восточное гостеприимство и не подлить даме еще кофе?

Глава третья Винсент

30 декабря

Треверберг


— А я-то, наивный, думал, что эмпатов не существует. Это вроде как… экстрасенсы. Ты удивляешься, но находится разумное объяснение. Вот твой чай. Это ничего, что я заварил обычный красный? Травяной закончился… Давно не был в магазине.

Эдуард поставил передо мной чашку и сел напротив. Из больницы его выписали утром: пациент, вопреки всем законам медицины, чувствовал себя здоровым и успел порядком достать персонал, так что радость была обоюдной.

Мун-младший жил в одном из самых маленьких особняков старой половины, занимая нижний этаж (верхний принадлежал хозяйке дома). Все комнаты были оформлены в светлых тонах, отчего потолки казались выше, а окна — больше. Эдуард не принадлежал к любителям аккуратно сложенных вещей, но легкий беспорядок повсюду не выглядел отталкивающе, напротив, создавал ощущение уюта. Черный кот Граф разделял мое мнение: он развалился на смятом покрывале рядом с большой корзиной, в которой лежали книги, и пытался убедить нас в том, что спит. Это не мешало ему время от времени приоткрывать один глаз и наблюдать за птицами. Их у Эдуарда было превеликое множество, и жили он в подвешенных под потолком клетках. Умные птицы не торопились спускаться, а Графу его габариты не позволяли прыгать слишком высоко. Кот предавался мечтам и облизывался.

— Существуют и эмпаты, и экстрасенсы.

— Экстрасенсы? Врешь ты все. Что, они еще и мысли читают? И потусторонний мир видят?

— Они видят наш мир.

Эдуард зябко поежился. Я сделал глоток чая, взял телефон и в тысячный раз проверил, не пришло ли новых сообщений. Морана молчала. Это не казалось мне подозрительным, но я готов был передумать в любой момент.

— И что, эмпатов в мире много? — задал очередной вопрос Мун-младший, разворачивая золотистую обертку шоколадной конфеты.

— Таких, как ты, мало. Один на несколько тысяч.

— Это плохо или хорошо?

— Скорее, плохо. Но хорошо, если ты не будешь думать об этом слишком часто.

Эдуард отправил конфету в рот и запил ее чаем.

— А экстрасенсов?

— Они не экстрасенсы, просто окружающим удобнее так думать, это наиболее рациональное объяснение. У этих людей есть особый знак на спине, мы называем его печатью Лилит. Другие рождаются либо смертными, либо темными существами, а они иные. Живут на границе двух миров, видят происходящее по обе стороны одинаково хорошо, но не понимают, что происходит — зачастую думают, что это душевное расстройство. Хотя некоторые из них вырастают, учатся принимать свою темную сторону и используют «дар». Порой даже деньги умудряются на этом зарабатывать. У них много талантов — они располагают к себе, умеют убеждать, лечат прикосновением, читают мысли. Становятся врачами-диагностами или криминалистами, например. Любят сложные загадки, им нравитсяразмышлять.

— Может, Говард Логан — тоже экстрасенс? — Я уже хотел ответить, но Эдуард меня опередил: он покачал головой и рассмеялся. — Говорю так, словно ты знаешь, кто это. Дэйв — его поклонник. — Он подмигнул мне. — Расскажи Кристиану, кто такой Говард Логан.

Сводный брат Эдуарда сидел в кресле у окна, читал роман Лавкрафта в мягком переплете, заботливо завернутый в обложку из тонкой бумаги и слушал музыку. Большие наушники полностью отгораживали юношу от окружающего мира — он отреагировал на вопрос Эдуарда не сразу.

— Говард крутой, — дал исчерпывающий ответ Дэйв, рассеянно потрепав длинные, ниже плеч, светлые волосы.

— Не сомневаюсь, — кивнул я.

— Дэвид мечтает попасть в команду Говарда, — пояснил Эдуард. — Он сейчас учится на криминалиста. Будет специалистом по маньякам. Да, Дэйв?

— Второй курс, — с достоинством кивнул молодой человек, снова надел наушники и сосредоточился на чтении.

Мун-младший развернул очередную конфету.

— Говард Логан — детектив. Группа, в которой он работает, занимается самыми безнадежными делами. Не так давно он поймал маньяка, за которым гонялись больше года. А чуть раньше засадил какого-то криминального авторитета. К нему было и не подобраться, но он смог. Говорят, он гений.

— Вот как.

— Будет здорово, если Дэйв к нему попадет. На самом деле он способный малый, если не ленится. Сделает прекрасную карьеру. — Эдуард опустил глаза и потрепал нитку чайного пакетика, который до сих пор оставался в чашке. — Дэйв еще и рисует, и немного пишет музыку, когда-то он хотел собрать группу — на гитаре играет. Но папа говорит, что сын-художник — это уже чересчур, а если двое — настоящий ад. А сын-музыкант — и того хуже. Так что пусть Дэйв копается в деталях преступлений, если так интересно…

Телефон зажужжал, и экран еще не успел осветиться — а я уже держал его в руках и проверял сообщение.

— Прости, Эдуард. Мне пора. Большое спасибо за чай.

— Пора… уже? — разочарованно протянул Мун-младший.

— По делам.

— В десять вечера?

Я отставил чашку и поднялся.

— Хочу пробежаться перед сном. Пока, Дэвид.

— Пока, мистер Дойл, — отозвался юноша.

Эдуард проводил меня до двери.

— Может, все-таки останешься? — предложил он. — Такой мороз… я приготовлю еще чаю.

— Нет, спасибо. Хочу лечь пораньше. Завтра тяжелый день. В издательстве все на ушах.

— Дедлайн, — сочувственно закивал Мун-младший.

— Да. Ничего не поделаешь, план нужно выполнять. — Включая и наш с Киллианом план, хотя ощущение у меня такое, что он в очередной раз окажется прав, и все полетит к чертям. Что же, так даже интереснее. Охота по плану — это скучно, пусть Киллиан и думает иначе. — Увидимся. Я позвоню.

— Спокойной ночи. Когда будешь бегать, вдыхай только носом! Я читал, что зимой так нужно… Иначе простынешь.

* * *
Кларисса Вольпе поселилась в спокойном районе, и мне это было на руку. Вряд ли она впустит меня в дом, а беседовать при лишних свидетелях не хотелось. В современном мире непросто сделать что-то незаметно. Еще пару веков назад мы могли устроить вакханалию у дома Незнакомца, а потом спокойно уйти. Сегодня имелась куча дополнительных сложностей. Например, полиция. Стоит кому-то из бдительных соседей поднять трубку и набрать заветный номер — и начинаются проблемы. Служителя закона, остановившего нас за превышение скорости, можно было зачаровать, если не хочешь платить штраф. Но в участке такое не работало — и в случае с детективом Хайтауэром я убедился в этом в очередной раз. Кроме того, я предпочитал решать такие вопросы без отлагательств. Мы могли быть лучшими в двух мирах охотниками и мастерами конспирации и постоянно совершенствовать свое мастерство, но и люди не отставали. И не раз ловили на мелочах, ведь дьявол, как известно, в деталях.

После того, как ваше досье оказывается в списках Интерпола, а вы — в числе разыскиваемых террористов или киллеров, приходится менять личность. Дело трудоемкое. Незнакомцы могли себе это позволить, так как вели дикую жизнь. С карателями все обстояло на порядок сложнее. В роли доктора Кристиана Дойла мне жилось комфортно, и не хотелось по глупости все погубить. Хватило того, что этот детектив Логан умудрился заявиться в мою квартиру и принялся расспрашивать о мадам М., злом и страшном киллере, наводящем ужас на всю Европу.

Я выбросил докуренную сигарету, прислонился к стене дома и спрятал руки в карманы — к ночи холод стал невыносимым, они мерзли даже в теплых перчатках. Детектив Логан. Еще одна маленькая загадка. Или большая, как знать.

Я посмотрел на наручные часы. Кларисса, если верить информации Мораны, должна была приехать в Треверберг на девятичасовом поезде. Вежливая девушка-оператор из «Треверберг Экспресс» сообщила, что он прибыл по расписанию. А сейчас начало двенадцатого. Где ее носит? Решила пройтись по магазинам? Но последние закрывались в районе десяти. Перекусить? Но кому захочется идти в ресторан после дороги? Уж лучше вернуться домой и заказать пиццу или китайскую еду. Пошла на массаж? К парикмахеру? Делает маникюр? Может, отправилась в клуб? Вряд ли. Ведь нужно сменить платье и привести себя в порядок. Разве что если это что-то очень срочное… встреча. И точно не деловая, скорее, личного характера. Например, с тем, кого мы все так активно ищем. Спуститься с поезда — и сразу в объятия любовника?

Что бы там ни было, надеюсь, я не буду мерзнуть тут всю ночь, пока Кларисса Вольпе резвится с кем-то в постели. Это уже переходит всякие границы.

Поднялся ветер, и я поправил шарф. Мысль об охоте не согревала, на предстоящей беседе с Незнакомкой сосредоточиться не получалось. Зато о горячей ванне и стакане глинтвейна думалось хорошо. Правда, сконцентрироваться на этом мне не позволил звук, которого я давно ждал — и который разом заставил меня забыть и про холод, и про ванну. Стук каблучков. Кларисса Вольпе собственной персоной быстро шла к двери подъезда, подбрасывая на затянутой в тонкую перчатку ладони ключи.

Она совсем не походила на Марту — выше ростом, с другими чертами лица, с иной походкой — и я не смог сдержать вздох облегчения. Что ни говори, а увидеть в ней знакомые черты было бы испытанием не из легких.

Кларисса остановилась у двери, набрала код на панели интеркома, чертыхнулась в адрес загоревшейся красной лампочки и принялась что-то искать в сумочке. Наконец она извлекла на свет карточку с указанными на ней цифрами и эмблемой одной из городских маклерских контор — правильный код — прочитала их и фыркнула.

— Ошиблась в одной цифре. Вот дура-то.

— Разве маклер не говорил тебе, что следует запомнить код и уничтожить карточку? В дом могут попасть чужие.

Она медленно, словно во сне, отняла руку от кнопок, опустила карточку в карман пальто — и только после этого повернулась ко мне.

— Привет, Кларисса. Помнишь меня?

— К сожалению. Чем обязана?

Холодные серые глаза внимательно изучали мое лицо. И, как я ни старался увидеть в них хотя бы отблеск той маленькой Клариссы, которая боялась чудовищ, ничего не получалось.

— А я-то думал, ты будешь вежливой дамой и пригласишь меня на чашку кофе.

— На чашку кофе тебя будет приглашать твоя подруга. А я тороплюсь.

— Уж не к любимому ли мужчине, который поставил на уши весь Треверберг?

Я почувствовал, как она напряглась, но ей хватило выдержки сохранить спокойное выражение лица.

— А я-то думала, что Треверберг на уши поставила Аннет. Кстати, я могу называть ее твоей любимой женщиной — или вы пока что не афишируете отношения?

— Прекрасная осведомленность.

— Стараюсь, каратель Винсент. Должна же я соответствовать своему любимому мужчине. Извини, но мне пора.

— Не торопись, Кларисса. Удели минутку служителю Равновесия.

Она снова подняла руку, но я подошел ближе и прикрыл ладонью панель с кнопками. Несколько долгих секунд мы смотрели друг другу в глаза, и наконец она сдалась.

— Так и будем здесь стоять?

— Буду рад, если ты угостишь меня кофе в теплой квартире.

— Жаль, не могу доставить тебе такого удовольствия. — Кларисса указала в направлении парка, расположенного рядом с домом. — Там спокойнее. И в такой час нет людей.

В парке не было не только людей, но и нормальных фонарей. Мы с Клариссой миновали несколько участков со слабым, почти не разгоняющим мглу светом и остановились в темноте под большим деревом.

— Романтичное местечко, — похвалил я. — Будь я смертным, регулярно бы приходил сюда для того, чтобы пощекотать нервы.

— Недавно тут зарезали одного незадачливого. — Она подняла голову и поманила меня пальцем. — Так чем обязана, каратель Винсент?

Я наклонился к ней и заглянул в глаза.

— Ты знаешь, что в этом городе два старших карателя?

— Знаю. — Она провела языком по губам. — Охота. Опасность возбуждает, да, каратель Винсент?

— А ты знаешь, почему они здесь?

— Потому что им это нравится. Жертва не важна. Они охотятся ради ощущений. Такие же вампиры, как и все остальные. Как мы. На охоте, каратель Винсент, все равны. И не важно, кто ты — служитель Равновесия или Незнакомец…

— Они здесь потому, что твой любимый мужчина натворил кучу глупостей. Он быстр и ловок, но когда-нибудь он попадется, Кларисса. А до него попадешься ты, потому что когда ему нужно будет выбрать между тобой и свободой, он выберет свободу. Принесет тебя в жертву. А ты еще слишком молода для того, чтобы жизнь тебе наскучила. — Я наклонился чуть ниже и добавил, понизив голос: — Ты знаешь, я всегда держу слово. У тебя будет шанс начать все с самого начала. Стать счастливой. Дело за малым, детка. Мне нужна его голова.

Кларисса оттолкнула меня и отошла. Сумочка соскользнула с ее плеча и упала в сугроб.

— Держишь свое слово?! А ты помнишь, что ты обещал мне тогда? Ты сказал, что моя сестра будет жить! Ты убил ее собственными руками — и теперь ты смеешь говорить мне о том, что держишь слово?! И неужели ты хотя бы на минутку, хотя бы на секунду всерьез подумал о том, что я соглашусь? Думаешь, я боюсь смерти?! — Она раскинула руки. — Что ты можешь у меня отнять? Тело? Забирай! Я умру, а ты будешь жить и вспоминать о том, как убил мою сестру. Если мне придется выбрать между смертью и подлостью, я выберу смерть. Давай, убей меня, если хочешь. Но запомни мои слова. Ты — гадкий лжец. Если бы Великая Тьма была справедлива, ты бы не пережил смерти Марты. Хотя… думаю, она справедлива. Ты должен как следует помучиться. Ты заслужил.

— Браво, Кларисса. Чудесный монолог. Ты не пробовала играть в театре? Тебе пошли бы роли, где нужно много плакать. Если речь идет о жизни, то такие можно играть хоть каждый день. А вот смерть — только один раз. Поплакать о бывшем любовнике, но остаться в живых. Подумай. Грех зарывать такой талант в землю.

Она наставила на меня указательный палец и улыбнулась. Эту улыбку можно было охарактеризовать как угодно — но только не как милую и добрую.

— Ведь ты знал, что я тебе отвечу, не так ли, каратель Винсент? Это служители Равновесия могут приходить за своими же братьями и сестрами и изображать палачей. У нас все иначе! Если мы с кем-то, то рядом до конца!

— Вот как. А припоминаешь, сколькие Незнакомцы когда-то отвернулись от Пифона? Припоминаешь, что женщина, остававшаяся с ним до последнего, была карателем, а не Незнакомцем?

— Он тоже оставался рядом с Пифоном! До последнего! Я поступлю так же! Я останусь с ним! Понял?!

Мы в очередной раз переглянулись. Кларисса выглядела изумленной. Она оценивала последние слова. Мне впервые за время этого разговора захотелось искренне улыбнуться.

— Что же, Кларисса. Это твой выбор. Пусть твоей последней ролью будет роль благородной героини, принесшей себя в жертву. Жаль, что мы быстро забываем о жертвах. Наша память коротка…

— Мы закончили.

Она нетерпеливо мотнула головой, давая мне понять, что пора уходить. Я церемонно поклонился на прощание, повернулся к ней спиной и уже сделал несколько шагов, но остановился, вспомнив о незначительной детали — Кларисса так и не подобрала сумочку. Кто бы мог подумать, что это спасет мне жизнь.

Если бы я прошел еще метр-другой, кинжал сидел бы у меня в затылке. Сейчас он просто порезал щеку и вонзился в ствол дерева. Доля секунды мне потребовалась для того, чтобы выхватить свое оружие — я даже предположить не мог, что оно понадобится, так что пришлось прибегнуть к одному из давно не использованных заклинаний боевой магии. Металл оставил в воздухе едва заметный, но четкий и идеально прямой след. Кларисса распахнула глаза — то ли от удивления, то ли от ужаса — и попыталась закрыться ладонью, но, конечно же, безуспешно, и через мгновение обратилась в серебристо-голубую пыль.

Я привычным жестом вытянул руку с раскрытыми пальцами, поймал кинжал и вернул его в ножны. Сердце колотилось как сумасшедшее, щека горела огнем. Я присел на корточки, прислонившись спиной к дереву, и осторожно прикоснулся пальцами к лицу, исследуя рану. Было бы лучше зашить, так быстрее заживет. Глубоко, но не смертельно. Шрама не останется. Да, Кларисса. Я ожидал от тебя чего угодно — но чтобы такие глупости?..

Сумочка Незнакомки была крошечной, но туда каким-то непостижимым образом вместились записная книжка, косметичка, бумажник, визитница, несколько конвертов, частью подписанных и заполненных, частью — чистых и пустых и еще дюжина мелочей. Не нашел я только сотового телефона, который интересовал меня в первую очередь. В карманах одежды, которую я тщательно сложил, его тоже не обнаружилось. Ладно, черт с ним. Потом перерою проклятую сумочку сверху донизу. Не могла же она оставить телефон в поезде? Да, кстати, где ее багаж? Ехала налегке? Короткий деловой визит? Тогда вещи бы не понадобились. Девятичасовой поезд — экспресс… нужно будет проверить маршрут. Я открыл бумажник Клариссы и бегло просмотрел его содержимое. Кредитки, водительские права, пара банкнот, немного мелочи, подарочный сертификат для покупки в магазине косметики. Ни намека на серебристую карточку, которой на здешних вокзалах открывают ячейки для хранения вещей и документов. Загадка. Распечатанных билетов на поезд тоже нигде нет.

Я попытался подняться, но голова кружилась, и пришлось снова устроиться под деревом. Щеку начинало щипать — нехороший признак, нужно уже что-нибудь сделать с этим порезом. Отогнав непонятно откуда взявшуюся здесь кошку, худую и длинную, как велосипед, я порылся в карманах джинсов и достал телефон.

Киллиан ответил почти сразу.

— Боюсь и подумать, — проронил он.

— Не нужно думать. Нужно поговорить. Нам есть, что обсудить.


Киллиан

30 декабря

Треверберг


Клуб надоедливых овец создавать не пришлось хотя бы потому, что все три барышни решили на денек оставить меня в покое. Даже Анна больше не звонила, при этом не устояв перед искушением отправить несколько сообщений различного характера. Я вопреки обычному своему поведению ответил на парочку, втягиваясь в игру. Явно все это не очень хорошо на меня влияло, я слишком много общался с Винсентом, внутри проснулся азарт и интерес: к чему все это в конечном итоге нас приведет? Мне было не только интересно наблюдать за всеми участниками действа, включая самого себя, но и принимать в нем непосредственное участие, что шло вразрез со всеми теми установками, которыми я жил прошлую темную жизнь и часть этой. Возможно, не дай мне Ариман возможность «перезагрузиться», я бы пошел на поводу у Анны, и уже вовсю разгребал бы последствия своего участия в игре, затеянной Винсентом. Но вторая темная жизнь дала еще больше выдержки и несколько другой взгляд на происходящее. На приключения не тянуло.

Что мне было интересно сейчас?

Изменение эмоционального запаха всех, кто свалился в тревербергский котел, и с удовольствием тут варился. Авирона, которая иногда пахла как смертный. Дана, от которой уже не так явно несло безумием, Эмили, постепенно понимающая, что она не ребенок, Анна, чей личный ад чуть было не обернулся адом для всего города. Винсент, чья боль трансформировалась в азарт. Он как ищейка: стоит напасть на след, все остальное уходит на десятый план. Я, постепенно отходящий от привычной невозмутимости и непричастности. Треверберг менял не только людей, по какой-то причине сюда переехавших, он менял и темных существ. Он менял даже нас, хотя, казалось бы, кто как не каратели, должен в наименьшей степени быть подвержен влиянию извне?

Во времена Великой Реформы мы пришли к выводу, что карателем может стать только существо нового типа, вампир, который не боится солнца, серебра, воды, не нуждается в крови в таком объеме. Первой стала Авирона. Ариман обратил ее еще до Реформы, скорее всего, уже тогда зная, каким образом подобное решение отразится на мире. Им двигал не только интерес. Потом были Дана и Веста, древние каратели, еще почти вампиры. Дикие, воинственные. Тогда. Именно во многом благодаря им и их собратьям Реформа разрешилась в нашу пользу. Концентрированный естественный отбор, когда противоборствующие силы были брошены в один котел. И выжило меньшинство сильнейших. Мир раскололся. Мы считали, что каратель — идеальная форма идеальных существ. И были правы почти во всем. За исключением того, что существа типа Винсента много глубже переживают все. Они чувствуют острее. Они более восприимчивы к психологическим нагрузкам, чем обычные вампиры. Они больше концентрируются на духовных понятиях, пытаясь проникнуть в суть смысла существования и цели их деятельности. Они задают вопросы. Все. Даже сверхлогичный брат-близнец Винсента Амирхан, чья коммерческая жилка изумляла всех с того момента, как он начал делать самостоятельные шаги.

Идеальная машина для убийства, которую может растрогать красивый восход.

Стало грустно. За пять тысяч лет мы потеряли слишком много действительно близких существ, братьев и сестер. Теперь уже не только по духу, но и по крови.

С течением времени я все глубже понимал тех, кто меня окружает. Я вампир. Никогда не был карателем в привычном понимании, хотя в какой-то момент с помощью Аримана научился жить под солнцем. А кто я сейчас? В Ордене таких существ называли уклончиво «переобращенные». Пора уже изобрести более красивый термин. Все началось с интереса подчиненного мне темного эльфа к тому, «а что будет, если обращенного обратить еще раз? Он станет смертным? Он умрет? Получится что-то интересненькое?». Научный интерес и обстоятельства заставили меня поэкспериментировать, создав поразительное существо. Она жила в собственном измерении, мерила всех по принципу «опасен» и «не опасен», не чувствовала боли, экспрессии, только мерную радость, гармонию, привязанность к своим детям, ко мне (к счастью), и обладала способностью мгновенно принимать решения. Она практически забыла своего первого Создателя. Это был прорыв.

В конце девятнадцатого века бесшабашные чувства к Дане и потеря ориентира в пространстве привели меня к решению, что нужно что-то менять, и я воспользовался предложением Аримана. Я понимал, что после этого уже ничто не будет, как прежде, также понимал, что личность свою сохраню. Хотя бы потому, что Ариман знает, что делает. На выходе я получил почти гармоничное состояние, приглушенные эмоции, отсутствие боли и тоски по прошлому и… И не знаю. Я ощущал себя другим, меня воспринимали иначе, и при этом это был я. Хотя теперь мне нужен был сон раз в месяц на несколько часов, кровь не нужна была вообще, а эмоции насыщали лучше, чем когда бы то ни было. Преимущественно положительные эмоции, что странно. Я не обладал эмоциональным запахом — и научился его выделять, чтобы не шокировать друзей и собеседников. Я потерял светлый облик. Хотя для выходов в свет всегда несколько корректировал образ Эдварда Берга. Мечта любого ученого — получить возможность подтвердить гипотезу на практике. Пожалуй, я должен чувствовать себя счастливым.

Но не чувствовал. Я оцениваю свое внутреннее состояние как гармоничное. Периодически внешняя среда выбивает, повышается эмоциональное восприятие, но мне нужен лишь час покоя, медитации или работы, чтобы вернуться в норму.

Вибрация телефона заставила меня отвлечься от размышления и поднять голову. Я сидел за своим столом в кабинете, где работал ровно до того момента, когда мысленный поток унес в прошлое. На экране высветилась фотография Кристиана Дойла. И что Винсент натворил в этот раз?

— Боюсь и подумать, — заявил я вместо приветствия. Открыл ноутбук, разбудил его и пробежался глазами по списку полученных писем, стараясь не реагировать на беззвучные, но упрямые оповещения календаря.

— Не нужно думать. Нужно поговорить. Нам есть, что обсудить.

— Если ты придумал сто пятый аргумент на тему, почему я должен переспать с Анной, не выйдет, так и знай, — уведомил я его, откидываясь на спинку кресла и глядя в потолок.

Я уже знал, что речь пойдет не об Анне — слишком усталым и чересчур собранным был голос карателя. По интонации было понятно, что Винсент на грани истощения, а это означало одно: он звонил мне после того, как сполна поиздевался над собой, экспериментируя с ментальными усилиями. Или кого-то оживлял или кого-то убивал.

— У меня есть две новости, — невозмутимо продолжил Винсент. В трубке шумел ветерок, но в остальном было тихо. Он на улице, скорее всего, в каком-то парке или во дворе, где почти нет сквозняка и совсем нет людей.

— Слушаю, — проговорил я, когда пауза затянулась. Каратель то ли думал, то ли подыскивал слова. До меня донесся приглушенный вздох.

— Слушай, я дико замерз и устал. Ты не против, если я приеду?

— Через сколько тебя ждать?

— Ну, если ты поможешь, то немедленно, — усмехнулся он.

Я отключил телефон и усмехнулся. Чудесная черта все время лезть на рожон, кажется, его даже украшала. Он знает, что сейчас не лучшее время говорить со мной по душам, но новости предпочел сообщить лично. Хотя, я уверен, по телефону безопаснее, ибо если он едет сюда, и если он позвонил, значит, либо сам натворил что-нибудь безумное, либо стал свидетелем какого-то безумного происшествия, либо что-нибудь безумное натворила его помощница-Незнакомка.

Винсент и Незнакомцы. Акт второй. Возмездие.

Каратель нарисовался на моем пороге минут через пятнадцать после того, как позвонил. Выглядел он потрепано, с трудом держался на ногах. Я молча позволил ему пройти в гостиную, закрыл дверь, предвкушая интересный разговор, щелкнул кнопкой кондиционера, повышая температуру в квартире, и ушел на кухню, отгороженную от гостиной лишь невысокой широкой перегородкой, из которой сделали барную стойку — заваривать травяной чай. Винсент сбросил пальто, уселся в кресло и обхватил себя руками. Свитер его не спасал. Я поставил воду кипятиться, принес карателю плед из спальни и, прислонившись спиной к стене, замер. Поймав мой взгляд, Винсент качнул головой, мол, дай мне пять минут, все расскажу. Я удержался от того, чтобы пожать плечами, и вернулся на кухню. Заварил чай, поставил чашки, мед и тарелочку с печеньем на поднос и вернулся к другу, который с блаженным видом закутался в плед.

— Ты мимоходом слетал на Северный Полюс? — поинтересовался я, подавая ему чай.

Винсент попытался улыбнуться — безуспешно — и с благодарным видом принял чашку. Он не торопился пить, грея руки об ее бока. Он выглядел совершенно спокойным.

— Всего лишь мрачный парк рядом с домом Клариссы Вольпе. К сожалению, я пробыл там достаточно долго.

— Судя по состоянию твоей щеки, вечер был жарким?

Он поморщился. Видимо, уже забыл про порез, который в тепле покраснел.

— Его надо зашить, — отрешенно проговорил Винсент, глядя на меня самым невинным взглядом из своего арсенала. Я вздохнул, поставил свою чашку на столик и, поднявшись, вернулся на кухню, где хранил аптечку и прочие медицинские принадлежности.

— Шить необязательно, — заявил я, возвращаясь с тонким лезвием и ватными дисками.

— Порез глубокий, — возразил Винсент.

Я опустился рядом с ним и черканул лезвием по большому пальцу. Собрал первые капли ватным диском, подождал, пока на коже выступит еще, и провел пальцем по порезу. Каратель вздрогнул, но не отстранился. В его глазах отразилась смесь благодарности и… смущения?

— Рассказывай, подстреленный воробей.

Винсент рассмеялся, пригубил чай, приглушенно фыркая. Я скрыл улыбку и вернулся на свое место. В квартире становилось жарко, но карателю нужно было согреться, поэтому я не трогал кондиционер, хотя привык существовать в прохладе. Непросто ему приходится в зимнем холодном Треверберге.

— Я убил Клариссу Вольпе.

— Вот как.

Я посерьезнел. Винсент смотрел на меня с опаской, ожидая любой реакции, но ничего не смог прочитать по моему лицу.

— Приехал, чтобы с ней поговорить… и…

— Случайно убил. Ясно.

— Принес ее сумочку и вещи. В прихожей.

Я молча встал с места. Миниатюрное изделие из кожи, практическую ценность которого способны оценить лишь женщины, я нашел лежащим на полу. Поднял. Рядом обнаружилась стопочка аккуратно сложенных вещей. Их я решил пока не трогать, а вот сумочку принес обратно, положил на стол, слегка сдвинув поднос с чаем, и посмотрел карателю в глаза.

— Убил Клариссу Вольпе, — повторил я. Семейству Вольпе явно лучше было не связываться в свое время с карателем Винсентом. Ничего хорошего им это знакомство не принесло.

— Я пришел поговорить, — продолжил Винсент. — Разговора не получилось.

— Какая неожиданность.

— Мы должны это использовать. Теперь ее дружок выйдет из тени.

— Ну конечно, смерть любимой женщины он не спустит на тормозах, — кивнул я.

— Мы должны подготовиться!

Да. Я в любом случае собираюсь навестить Кэцуми. Ее роль в этом деле сложно недооценивать. И есть несколько мыслей на тему, что делать дальше. А ввиду последних событий действовать нужно быстро, потому что та сторона точно сидеть, сложа руки, не будет. И тогда гарантировать полную безопасность кому-то из нас или наших друзей будет непросто. Незнакомцы обычно нападают сначала на тех, кто не может постоять за себя. Разъяренные Незнакомцы же мстят без оглядки, не оценивая ни собственные силы, ни силы противника. Так что времени у нас мало.

— Для начала ты отдохнешь.

Винсент посмотрел на меня с таким видом, будто хотел спросить, злюсь я или нет. Я поднялся с места, поправил свитер, взял со стола телефон.

— Останься здесь. Поспи. Грейся. Я скоро вернусь. Нужно, чтобы к моему приходу ты восстановил силы.

Каратель пожал плечами.

— Мой холодильник и гостевая спальня в твоем распоряжении, — добавил я, набрасывая на плечи пальто.

В «Токио» сегодня было особенно многолюдно. С трудом найдя место на парковке, я оставил автомобиль, и вошел. Пересек помещение клуба, чтобы подняться в покои Кэцуми. Охрана привычно шарахалась от меня, послушная приказу не трогать. Музыка грохотала, темные существа, светлые существа… Развлечения, танцы, порок, удовольствие. Вечная смесь, которая в другом месте сосуществовать бы просто не смогла. По дороге сюда я думал о том, какие ответные шаги будут предприняты сейчас, когда мы перешли черту. Это уже не игры, это уже не споры относительно смертных. Погибла Незнакомка. Пусть, молодая, но Незнакомка, которая весьма дорога тому, кто стоит за покушением на Карателя. Если тогда он был готов на такое, на что он будет готов сейчас? Вычислит ли он, что это дело Ордена, или спишет на свою войну с местной мафией? Как он поступит?

Пока я должен предупредить Кэцуми.

Она встретила меня в своих покоях, как всегда. Прекрасна, холодна, спокойна и нежна. Я поклонился, следуя традициям. Она ответила коротким поклоном и улыбкой. Жестом предложила сесть, я отказался. Мне не хотелось ни садиться, ни пить чай, ни говорить ни о чем, ни молчать. Мне нужен был четкий план действий. План, который можно реализовывать. Время бесед пока что закончилось.

— Прости, что отвлекаю тебя. Я приехал раньше, но дело важное.

— Понимаю, Первый Советник, — она скромно склонила голову. — Не припоминаю, чтобы видела тебя таким, поэтому готова выслушать.

— Он ведь был здесь. — Я не спрашивал. Что-то в ней, в атмосфере этого месяца мне дало понять, что он здесь был.

Кэцуми совершенно неожиданно покраснела (я не знал, что она так умеет) и отвернулась. Потом набрала воздуха в грудь и выдала короткое еле слышное «да».

— Его зовут Ролан, — продолжила она, понимая, что я не собираюсь что-либо говорить в ответ на признание. Ни осуждать, ни давать советы, ни комментировать. Она одно из самых вдумчивых и рациональных существ в Ордене. В конечном счете, не мне ее судить.

— К сожалению, я знаю, кто такой Ролан. Что же его сподвигло назвать свое имя?

Кэцуми неожиданно улыбнулась. Она пропустила вопрос мимо ушей во избежание дискуссии.

— Я думаю, ввиду новых обстоятельств наши шансы его поймать увеличиваются, — сказала она, сохраняя загадочный вид.

Я посерьезнел. Если учитывать самые последние обстоятельства, непонятно, чьи шансы и на что увеличиваются, и есть ли они вообще.

— Час назад погибла его подруга, Кларисса Вольпе.

Она все-таки опустилась и с нарочито спокойным видом принялась наливать чай. Всегда горячий свежий чай. Я перевел дыхание и сел напротив, ожидая, что она скажет. Что за мода такая у карателей — связываться с Незнакомцами. И как нас к ним влечет. Влечет к собственной противоположности, равной по силе, но лишенной ограничивающих факторов. И даже лучшие из нас не могут избежать искушения. За те несколько дней, что мы не виделись, Кэцуми и сама умудрилась влезть в историю. Сейчас она придумает, что все это ради поимки преступника, а на самом деле ее чувства говорят о другом. Она ищет повод для еще одной встречи. Как это по-женски.

— Он на многое готов, чтобы добиться от меня уступчивости, — сказала она. — Мы можем заманить его в ловушку. Сейчас он более склонен ошибаться, чем когда бы то ни было. И я попросила его достать мне ту, что пыталась меня убить.

— По его же приказу.

Она кивнула.

— Я знаю, хотя он, естественно, не признается. Но он готов мне выдать Анну.

— Ты уверена в этом?

— Да.

Черт. Если так, придется защищать Незнакомку от Незнакомца, чтобы ее не потерять. С другой стороны, а зачем она нам теперь? Ее смерть принесет избавление городу и может помочь нам поймать Ролана.

— Или же он просто играет с тобой, чтобы втереться в доверие настолько, чтобы не нужна была Анна. Кэцуми, будь осторожна с ним.

Она мягко улыбнулась.

— Тебе не о чем беспокоиться, Первый Советник, я знаю, что делаю. И я знаю, как нам заманить его в ловушку, откуда не выбраться. Если он выстоит против нас, если встретит по одному, то против вас с Винсентом не сможет.

— В таком случае действовать нужно поэтапно.

Она вновь посмотрела на меня, показывая, что готова к диалогу. Все к лучшему. И смерть Клер, и то, что очередной каратель поддался чарам Незнакомца, и то, что Ролану нужна Кэцуми. Мы расставим ловушку, обойти которую он не сможет. Причем, нам необязательного его убивать. Обезвредить. Отвезти в Орден. Он неплохой малый, но заигрался. Может пригодиться. В конечном итоге он добился многого, выстроил собственную империю. Почти совершенную, почти замкнутую систему. Ему не повезло нарваться на карателей в последний момент, когда до цели остается всего ничего.

Я оставил Кэцуми готовиться к встрече. Она должна выстроить свое поведение таким образом, чтобы Ролан сам захотел прийти за Анной. И тогда мы сможем его поймать. А Анна… Я достал телефон. Что ж, придется продолжить играть роль ее телохранителя. Только на этот раз не на словах. Наверное, я впервые звонил ей сам. Обычно она писала сообщения или звонила, требуя внимания, требуя реакции на свои слова, не скрывая желаний.

Она взяла трубку на пятом гудке.

— О. Неужели, ты знаешь, что я в ванной, и решил присоединиться?

Я улыбнулся. Стоял возле машины, смотрел в небо, ища звезды за тучами и смогом, держал у уха телефон и думал о том, что, пожалуй, мне нравится тот поворот событий, которому способствовало очередное безрассудство Винсента.

— Я бы с радостью, Анна, но нет. Всего лишь хоть узнать, как у тебя дела.

— Мне скучно и одиноко, это же очевидно, — тоном обиженной девочки отреагировала она.

— Я не могу приехать сейчас, не смогу и завтра. Обещай, что будешь осторожна.

— Ты позвонил мне, чтобы сказать, что не можешь приехать? Ты меня расстроил, Первый Советник, — я услышал плеск воды. Видимо, она ударила рукой по поверхности. А может, ногой. И слова про то, что она лежит в ванной, получили подтверждение.

— Я позвонил, чтобы узнать, как ты.

— Скучный.

— Да, иногда.

Аннет молчала, играя с водой и прислушиваясь к моему дыханию. Мне несложно было сейчас представить выражение ее лица, ее саму. Она играла, чувствуя себя в полной безопасности. Нужно будет проследить, чтобы она не нарвалась на Ролана сама. Она не знает, что можно от него ожидать, доверяет ему. Видимо мы что-то не знаем. Он ведет многоуровневую игру. Кто знает, вписываемся ли мы в уже заданный сценарий, или нет? Кто знает, зачем он пообещал Кэцуми голову Анны и что собирается дальше делать? Он держался в тени, не переходил дорожку Ордену, и в целом был весьма позитивным типом. До недавнего времени. Его изменила смерть Пифона. И во что он превратился сейчас?

— Может, все-таки приедешь? Обещаю, будет весело.

— Не сейчас, Анна.

Я отключился и сел в машину. Ночь уже вступила в свои права, на улице стало страшно холодно и пустынно. Люди разбрелись по домам, лишь ночные заведения были полны народу. Новый Год приближался, город преобразился в ожидании праздника. Новый год. Новая эпоха. Новая эра.


Ролан

30 декабря

Треверберг


Я закрыл ноутбук и откинулся на спинку кресла, в котором сидел до того момента, когда в очередной раз позвонила Кларисса. Кто бы мог подумать, что она с таким воодушевлением отнесется к приглашению? Напомнила мне, что завтра Новый Год, и это было бы чудесно — встретить его вместе. А потом на несколько дней забыть про все дела и просто побыть вдвоем, изображая смертных супругов в старости. А через несколько дней было бы здорово отправиться в Трансильванию или в Чехию, если не захочется уезжать так далеко. Ведь я не против маленького путешествия? Я был не против. Хотя бы потому, что уже почти уверен в близкой победе над Железной Леди, пусть и не без определенных уступок с моей стороны.

Последний звонок Кларисса сделала, уже подъезжая к городу. Она описывала вид за окном и говорила о том, что чувствует, будто возвращается домой. Наверное, ради этого стоило уезжать. Я мог лишь порадоваться за нее — Незнакомец редко когда может назвать какое-то место домом. У нас нет дома и нет семьи. В этом наша сила и слабость. Я положил трубку, и потом минут тридцать не мог сосредоточиться на работе, улыбаясь и зачем-то вспоминая историю наших отношений. Первую встречу. Первый поцелуй. Первый взгляд. Ее взгляд, полный страха и надежды. Взгляд, знакомый каждому Незнакомцу, который уже научился выживать, но пока не понял, как начать жить.

Отогнать воспоминания оказалось сложнее, чем я думал. Мне крайне редко не удавалось мгновенно собрать мысли в кучу и вернуть концентрацию, но сейчас пришлось несколько раз перечитать письмо от помощника, чтобы понять, что он имеет в виду, и включиться в работу. Железная Леди Железной Леди, но от ее решения зависит лишь малая часть моей сети. Вся же сеть, опутавшая Европу, нуждается в контроле и модерировании. К счастью, я не один.

Я очнулся после одиннадцати. К этому моменту разослал все необходимые письма, изучил отчеты, и успокоился, понимая, что все расчеты были верны. Уходящий год принес двойной рост по всем направлениям. А стратегия на следующий предполагала очередное увеличение оборотов практически вдвое относительно текущих показателей. Присоединение Треверберга поднимет всю структуру на новый уровень. Аналогов у нее не будет ни в светлом мире, ни в темном. Эта мысль вернула на мое лицо улыбку. Чудесный вечер. Если бы счастье было в деньгах, возможно, я стал бы одним из самых счастливых существ в мире. Но на доходы в чистом виде мне плевать. Я отправлял деньги нуждающимся, порой тратил их в никуда. Создал несколько фондов, чтобы они не пропадали. Что нужно бессмертному существу? Уж явно не то, что можно купить за деньги.

Телефон в очередной раз пикнул, экран осветился сообщением. Железная Леди. Надо же, кто помнит обо мне. Короткое «ты как» заставило почувствовать себя победителем. Смешно же. Бессмертные существа, которые давно научились общаться без лишних слов, шлют друг другу обычные смс сообщения, чтобы спросить, как дела, напомнить о себе и получить обратную связь. Словом, ведут себя, как обычные смертные. Интересно, что будет дальше. Мы даже чувствовать начинаем, как они. Только живем вечно. Я порой думаю о том, что это единственное различие меж нашими мирами — срок жизни. И ее концентрация. Мы чувствуем глубже и острее, живем дольше, лучше справляемся с потрясениями.

Мое внимание привлек голос диктора. Когда я успел включить телевизор? Или забыл его выключить? Я повернулся на кресле, чтобы посмотреть на экран.

— …событие века! — вещала оттуда миловидная блондинка. Судя по всему, светлая фея, из них всегда получались прекрасные журналистки. — Встреча самых влиятельных женщин делового Треверберга: Изольды Астер-Паттерсон и Теодоры Мун-Барт. Еще месяц назад никто не знал о предстоящей сделке, а сегодня контракт подписан, и госпожа Барт стала полноправной хозяйкой отеля «Память крови», строительство которого было начато в 1963 году под руководством знаменитого архитектора Виктора Джеймса Кеппела и было заморожено с его смертью.

Милую физиономию журналистки на экране сменила очаровательная пара. Изольда и Теодора пожимали друг другу руки, улыбаясь в объектив. Они были похожи: одинаково уверенные в себе, успешные бизнес-вумен, знаменитые не только в Треверберге, но и далеко за его пределами. Ресторатор, меценат Теодора Барт, жена Самуэля Муна. Наследница сети отелей Изольда Астер-Паттерсон, чей успех можно было бы списать на наследство, если бы не побочный бизнес, имеющий и светлую, и темную сторону. Изольду я знаю очень хорошо, приходилось вместе решать некоторые вопросы, касающиеся той самой, тайной стороны ее деятельности. А вот Теодору видел впервые. Она могла обмануть кого угодно: идеальная маскировка, идеально вписывается в окружение, почти человек. Пусть и необычный, слишком яркий, но человек. Но я даже через изображение на экране почувствовал тысячелетнюю историю, опыт и дикую страсть бессмертного существа. Это явно не вампир. Незнакомка? Почему я не знаю ее?

Ледяные синие глаза, подведенные умело и тонко, сияли. И даже телевизионная маска не могла скрыть их истинного выражения от меня. Выражения, свойственного древнему существу, которому пришлось многое пережить. Которое испытало такую боль, что уже вряд ли ее чувствует. Каждый раз при виде такого я ловил себя на желании помочь. Помочь собрату по несчастью. Или просто поддержать разговором. Но, что еще важнее — узнать, через что пришлось пройти.

— Я решила закончить то, что начал Виктор Джеймс Кеппел более тридцати лет назад, — спокойно заговорила Теодора, а мне стало не по себе от двойственности ощущений, которые пробудили звуки ее голоса. Вот бы встретиться… — «Память крови» не достроен, не приносит дохода и нуждается в реставрации. В ходе исследований дел лорда Кеппела мы нашли полный план здания и готовы реализовать задумку гениального архитектора.

— Спасибо, Теодора. А в чем заключается эта задумка?

Мисс Барт холодно улыбнулась.

— Не стоит раньше времени раскрывать всех карт. Леди Астер-Паттерсон любезно согласилась продать мне отель. Спасибо, Изольда. Ты будешь в числе первых приглашенных на открытие, когда мы все закончим.

Изольда вежливо улыбнулась. Конечно, если отель действительно не приносит дохода, он ей не интересен.

— Мисс Барт, а почему сделка состоялась именно сейчас?

Глаза Теодоры сверкнули.

— Нам удалось узнать, где в эти дни находится сын лорда Кеппела от первого брака. Планируем пригласить его в Треверберг.

— Теодора, вы сказали, что отель нуждается в реставрации. Кто берет на себя расходы?

— Я и моя компания, — спокойно отреагировала мисс Барт. — Предвосхищаю ваш следующий вопрос: бюджет проекта предварительно составляет несколько миллионов евро. Но подлежит пересчету.

Камера вновь сместилась. Журналистка выглядела так, будто только что получила олимпийскую медаль. Вопрос только, за что.

— Спасибо. Лорд Джеймс Кеппел. Одна из самых загадочных личностей, чей вклад в развитие нашего города переоценить сложно. Мы с вами знаем, что мисс Брианна Фостер стала его второй женой. О первой же ничего не известно, равно как и о старшем сыне. И если он действительно существует, и нам удастся его разыскать, думаю, он будет рад посмотреть на дело своего отца. Мисс Барт взялась за амбициозный, дорогой и трудозатратный проект. Нам остается пожелать ей удачи. Следите за новостями с Треверберг Ньюс. С вами была Мирина Грейс.

Я выключил телевизор, закрыл крышку ноутбука и, послушный импульсу, отправился на улицу. Мне хотелось увидеть Теодору. Убедиться в том, что она та, о ком я подумал. Или хотя бы понять, кто она. Странное существо. Я давно не видел такой холодной красы. Давно не видел такого напряжения, искусно замаскированного, но достаточно очевидного, чтобы уловить, ни разу не встретившись лицом к лицу, а лишь по глазам. Кем бы она ни была, с ней не скучно общаться. Почему-то она заставила меня вспомнить про жену Пифона, карательницу Весту. Я отогнал невеселые воспоминания прочь и вынырнул на мороз.

Меня встретили колкие снежинки и почти пустой город. Ночь. И слишком холодно для обычных смертных и некоторых бессмертных. Шаг за шагом я отдалялся от дома, где-то внутри себя задаваясь вопросом, почему Клер до сих пор не объявилась и машинально проверяя, на месте ли телефон — вдруг позвонит. Где можно искать Теодору? Я только что видел ее по телевизору, но репортаж мог быть снят в любое время, он не был прямым включением с места событий. Я сел в машину и включил планшетный компьютер. Нужно подумать. В любом случае где-нибудь в сети да остался след информации о ее месте нахождения. Дом. Работа. Друзья. Рестораны. Можно вытащить любой адрес. Я ввел параметры поиска в нужную программу и перевел дыхание. Развалился на водительском сидении. Завел машину. В этот момент было бы уместно закурить, но я не носил с собой сигареты. Устройство негромко шумело то ли от напряжения, то ли ради того, чтобы подчеркнуть серьезность полученного задания. Военная разработка, как всегда, раздобытая по серым каналам. Люди обладали чудесным мышлением. Меня поражало,как ловко они заставляли технику служить своим интересам. И все же жду времен, когда экраны у планшетов будут не размером со спичечный коробок, а мощность сопоставима с мощностью ноутбуков. Пока лишь доступ к военным разработкам позволял мне раньше других получать действительно хорошую технику. В то время, как рынок в целом оставлял желать лучшего.

Я вырулил на дорогу. Сидеть на месте не хотелось. Наверное, на обратном пути стоит заехать за цветами для Клер. Она любит лилии. Планшет наконец выдал коротенький список из оптимальных адресов. Дом Самуэля Муна. Офис Теодоры. Последние посещенные ею места. Все, где она попадала в объектив камер слежения. Я взглянул на часы. Скоро полночь. Но вряд ли такая женщина сидит дома и готовит праздничный ужин. Вероятнее всего, она на каком-то приеме или на работе. Не думая, я решил начать с офиса. Наверное, мне даже необязательно с ней говорить. Увидеть. Мне важно понять. Может, она — высший темный эльф? Но тогда впору верить в то, что Янтарные Жрецы выжили во время Великой Реформы. А это невозможно.

По практически пустой дороге ветер гнал белые облачка сухого снега. Холодный, сухой ветер, колкий снег. Треверберг будто сковало льдом. Наверное, было даже сложно дышать. Я нажал кнопку на руле, включая радио. Там говорили про Новый год, про гремевшую на весь город Неделю Моды, приехавшую сюда Еву Сержери, про сделку Теодоры с Изольдой и о том, что «Полная корзина» в праздничные дни подготовила для своих покупателей особые призы. Стандартный бред.

Я неторопливо ехал по городу, прислушиваясь к его дыханию. Такой концентрации темных существ в Европе, как здесь, нет нигде. Порой это очень мешает, с другой стороны, помогает: агенты не так заметны, никто не лезет в мои дела. Даже не подозревает о них. Мои действия остаются невидимыми. Моя сеть — абсолютной. В конечном счете Треверберг — единственное место на планете, власть над которым мне интересна. Отсюда можно управлять любой точкой на Земле — и все время находиться ниже уровня радаров. Никто и ничто не сможет тебя отследить, если ты залег на дно в Треверберге. Никогда ты не совершишь ошибку, если выберешь именно этот город в качестве своей штаб-квартиры.

Офис Теодоры находился не так далеко от моего дома. Надеюсь, мне удастся почувствовать ее присутствие. Остановил машину у огромного офисного центра, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь понять, есть там кто-нибудь, кроме охраны, в это время или нет. Впрочем, в некоторых окнах горел свет. Я уже готов был поверить, что поездка не прошла даром, когда на меня навалилось странное, сокрушительное ощущение пустоты.

Кларисса.

Грудную клетку сдавило, я потерял способность дышать и рухнул на руль, борясь с внезапно накатившей болью. Отчаяние. Она звала меня. Но это не был зов, привычный, когда хочется увидеть или нужна помощь. Это был неистовый крик о помощи. Она в опасности. Винсент! Картинка прилетела. Страх. Я не в состоянии разобрать эмоции и реальность, не в состоянии даже понять, где она. Еще мгновение. Пустота. Клер мертва. Где-то она рассыпалась серебряной пылью. Куда ты влезла, черт побери? Какого черта служителю культа Равновесия понадобилось убивать Незнакомку, которая ни разу не покачнула это самое равновесие? Выйти на меня? Как он мог узнать? Откуда?..

Морана….

Телефон оглушил меня трелью. Я одной рукой схватился за голову, другой взял аппарат. Номер незнакомый. Машинально ответил на вызов, борясь с тошнотой. Когда умер Пифон, мне было плохо. Но я знал, что рано или поздно это случится. Он упрямец, не соблюдал простейших правил, не берег себя и слишком включился в игру, чтобы остановиться или сбавить обороты. Мне было больно, но не так. Кларисса нигде не светилась. Если она и виновата в чем-то в глазах Ордена — так только в том, что не умерла, покорная судьбе, а боролась за свою жизнь до последнего. Орден забрал у нее все. Теперь забрал и жизнь. Хотя почему это «Орден»? Винсент.

Возможно, придет и его очередь ответить за все. Хотя он просто выполняет свой весьма извращенный долг. А вот предатель от меня не уйдет. Морана…

— Здравствуй, милый, — ожил телефон, когда я поднес его к уху.

— Дуата.

— Чудесно, ты меня узнал.

— Ты не вовремя.

— О, я знаю. Твоя подружка. Жаль. Правда, очень жаль, — она попыталась изобразить сожаление, и я даже поверил. Почти. Совсем чуть-чуть. Откуда она узнала? Прошла минута. Или две… или целая вечность. — И что ты будешь делать? Накажешь мальчишку карателя?

— Какое дело тебе до этого, Дуата? Я не видел тебя двести лет, и ты выбрала не очень удачный момент, чтобы о себе напомнить.

Незнакомка рассмеялась. А я поймал себя на мысли, что пытаюсь вспомнить, сколько ей лет. Пять тысяч лет? Шесть? Незнакомка Дуата появилась в Отделе Науки в Темном Храме. В расцвет Великой Реформы. Она чудесным образом сохранила память. Память уже тысячелетнего к тому моменту вампира. Ее жизнь тесно переплеталась с каждой сменой Темных Вех, с каждым потрясением. Она была везде, как Горевестник, всегда с хищным оскалом, всегда прекрасная. Валькирия. Ледяная и одинокая. Неизменно опасная. Самое сильное существо из всех, кого я знал. Мы были друзьями. Потом врагами. Потом она решила, что мы могли бы стать парой. Потом передумала. Мы стали друг другу никем. И вот. Дуата — которая научила меня многому — появляется в тот момент, когда я лишаюсь любимой женщины. Может, она дала Винсенту информацию, чтобы попросту убрать Клер? Ведь она достаточно сумасшедшая, чтобы действовать так…

— Бедняжка Морана. Что, она теперь потеряет работу?

Я сжал руль свободной рукой, невидящим взглядом глядя прямо перед собой.

— Жизнь. За предательство платят жизнью.

— Ты слишком линеен, Ролан. Может, Клер сама виновата? Ты же знаешь, у них с Винсентом свои счеты.

— Не смей так говорить о Клер, — начал я и осекся. — Даже если ты права. Не сейчас.

— Ты хочешь разрушений. Как Пифон. Будет грустно, если ты умрешь также бессмысленно и глупо, как он.

— Не доставлю тебе такого удовольствия.

— Увидимся, — неожиданно сообщила она и отключилась. Я несколько мгновений смотрел на экран, пытаясь понять, что это такое было.

Боль исчезла. Растворилась в новых ощущениях. Мысли выстроились. Смятение ушло. Жаль Клер. Будет сложно найти кого-то взамен. Но в конечном итоге она была сильна. Ее смерть говорит лишь об ошибке.

Меня отвлек короткий стук. Я уронил телефон и повернул голову, чтобы посмотреть на того, кто стоял около двери. Опустил стекло. Ледяные синие глаза. Идеальные черты лица Теодоры Барт.

— Очень мило с твоей стороны подать мне такси, Незнакомец.

Я понял, что парализован. Женщина стояла рядом, сложив руки на груди. Шубка с капюшоном, с широкими рукавами в три четверти, длинные перчатки, сумочка. Она выглядела вполне обычно. Необычными были глаза. И та сила, которая вырвалась на свободу. В этот миг я понял, каких усилий ей стоило все время сдерживать себя. Я чувствовал магию. Я чувствовал власть. Но она не могла быть карателем! Кто она?

— Ты ведь отвезешь даму домой? — она наклонила голову, слегка улыбнувшись. Я медленно кивнул. Ее приказы соответствовали моим желаниям. Наверное, в этом и есть сила влияния такого уровня? Или я обманываю себя — и просто хочу забыть о том, что было десять минут назад?

— Ты отдохнешь. Викинг. Ролан. — Она говорила еле слышно. Села на пассажирское сидение. Руки в замок. Сумочка на коленях. Лицо, бледное и прекрасное.

Почему-то именно так я всегда представлял Лилит. И в моих снах она всегда была черноволосой женщиной с синими глазами. Но Лилит нет доступа в эти миры. Кто же ты, Теодора?

— Меня зовут Авирона, — отреагировала она. Я спросил вслух? Может быть.

Машина выехала со стоянки. Я чувствовал, как напряжение медленно исчезает, уступая место чудовищной усталости.

— Ты отдохнешь.


Морана

31 декабря

Треверберг


— Какой лак вы хотите, мэм?

— Что-нибудь яркое… м-м-м… алый? Нет, темно-вишневый.

— Прекрасный выбор, мэм! Темно-вишневый подчеркнет форму ваших ногтей. И руки у вас красивые и замечательные!

— Спасибо, милая. Ты тоже ничего.

Девушка-филиппинка скромно потупилась и принялась рыться в своем таинственном чемоданчике, отыскивая очередное орудие пытки, на этот раз не такое уж чтобы страшное — нужный лак и тонкую кисть. За последние три часа она измучила меня массажем, обертываниями, ваннами и масками для лица, и вот мучениям пришел конец: осталось накрасить ногти. Милашка старалась на совесть — и не потому, что была нелегальным эмигрантом и до смерти боялась, что ее отсюда выгонят. То есть, нелегальным эмигрантом она была, но такие проблемы Изольда Паттерсон, которой принадлежал отель, решала быстро — помогали связи в нужных кругах. Девушка любила свою работу и искренне верила в то, что нашла дело жизни. Кроме того, она знала, чего стоит, и умела себя подать без лишней скромности и фальшивых улыбок. Рука мисс Паттерсон чувствовалась во всем. Она как никто другой умеет настроить людей, работающих с ней, на нужный лад. Если понадобится, она убедит дельфина в том, что он — обезьяна. И дельфин будет лазать по деревьям со довольным видом.

Я достала из кармана халата телефон, в третий раз за это утро набрала номер Вивиана и услышала то же самое, что и до этого — сообщение автоответчика. Десять часов!.. Чем он занимается? Должно быть, первые пары в университете. Очаровательный профессор, первые ряды забиты девочками, которые хлопают глазками, утирают слюнки и пишут любовные записочки. Вот бы очаровательный профессор написал любовную записочку мне. Улучил бы минутку и черкнул короткое сообщение. Но он считает время по секундам. Все во имя науки. И медицинской, и той, которой обычно занимаются по ночам.

Девушка закончила с левой рукой и занялась правой. Телефон пришлось отложить. Сейчас мне меньше всего хотелось возвращаться к обдумыванию плана встречи с Роланом, и я пожалела, что не взяла книгу. Впрочем, рано или поздно придется крепко призадуматься — нужно найти решение. Желательно, не особо сумасбродное и не слишком заумное. Простое. Любитель сложных и запутанных комбинаций зачастую так ими увлечен, что его легко можно уделять матом в два хода. Относительно легко. Если не принимать во внимание тот факт, что это Ролан.

Я наблюдала за тем, как кисть оставляет на ногтях аккуратные штрихи. От кого можно получить его адрес? Разве только в справочной, но вряд ли ему нужен домашний телефон, а, значит, адреса там не окажется, так что это тупиковый путь. Где он обычно появляется? В клубах, где собираются самые крутые криминальные авторитеты? Вряд ли он пошел бы туда сам — скорее, послал бы помощника. Может, плюнуть на все и заявиться к Железной Леди с прямым вопросом? Эта мысль позабавила меня. Нет. А вот помощник… Тут следовало копнуть глубже. Кого-то я бы припугнула, остальные продаются за определенную сумму. Но поиски заняли бы время, которым я не располагала. Нужны другие варианты. Например… Кларисса Вольпе. Кстати, интересно, как там с ней у карателя Винсента? Она просто выставила его за порог или запустила ему в голову чашкой из-под кофе? Если уж я ее навещу, желательно понять, в каком она настроении.

На короткое сообщение Винсент не ответил ни через пять, ни через десять минут. Моя мучительница успела нанести второй слой лака и закрепитель поверх, а я успела отстегнуть ей вдвое больше заранее обговоренной суммы и от всей души поблагодарить за наведенную красоту. Я выпила кофе, постояв у окна и поглазев на город с высоты двенадцатого этажа, уничтожила несколько пирожных с заварным кремом и запила их апельсиновым соком, после чего решила, что если служитель Равновесия не снисходит до меня, то, так уж и быть, придется позвонить.

— Тебя не учили отвечать на сообщения, каратель Винсент? Это называется «вежливость».

— Я читал. Что ты думаешь о «Лавке древностей» Диккенса?

— Я не люблю книги.

— А я уж было надеялся, что ты удивишь меня высокоинтеллектуальной выкладкой. Чем могу помочь, Морана?

Я взяла с блюда очередное пирожное.

— Хотела узнать, как у тебя дела.

— Полагаю, это означает «хотела узнать, как прошла встреча с Клариссой Вольпе».

— Ты читаешь мои мысли, каратель Винсент. Рискну навлечь на себя твой праведный гнев, но все же скажу: похоже, ты — мужчина моей мечты. Так как поживает тетя твоей дочурки? Тетя. Вот забавно, да?

— Смеюсь до упаду. Жаль, что «поживает» для нее уже не совсем актуально.

Я поспешно прожевала остатки пирожного и потянулась за стаканом с соком.

— Что ты имеешь в виду?

— Меня можно понять превратно? Есть два состояния: либо ты жива, либо мертва.

— Какого черта?

— Ответ «самозащита» тебя устроит?

— Она… тебя ранила? Ты цел?

В трубке послышался шелест страниц.

— Рискну навлечь на себя твой праведный гнев, но все же скажу: мне приятна твоя забота.

— Ты не разыгрываешь меня, каратель Винсент?

— Нет. Я даже забрал сумочку Клариссы вместе с ключами от квартиры и разной всячиной. Правда, сотовый куда-то запропастился. Должно быть, он в ее машине. Я думал поехать и посмотреть, но решил, что игра не стоит свеч. Мы и так знаем достаточно.

Я допила сок и вернула стакан на стол. Он говорит таким спокойным тоном, будто не понимает, что натворил. Или в очередной раз строит из себя идиота с известной только ему целью? Ладно. Клариссы Вольпе больше нет. Но с момента ее смерти прошло всего ничего…

Вот у меня и появилась возможность опередить тебя на целый шаг, Ролан.

— Нам нужно встретиться, каратель Винсент.

— Это вряд ли. В двух мирах нет такой силы, которая заставила бы меня вылезти из теплой кровати. И я еще не дочитал роман.

— Дочитаешь потом. Тем более что делаешь это, наверное, уже раз в десятый.

— В пятый. Излагай.

— Пришло время возвращать должок. Остальное я скажу при личной встрече.

Он рассмеялся.

— Встретимся в итальянском ресторане в новом торговом центре. С одной из его башен ты когда-то сбросила одну из своих жертв. Это было эффектно. Должно быть, тебе будет приятно снова туда заглянуть. Что может быть лучше, чем навестить одно из мест былой славы.

— Поесть в торговом центре, где совершили убийство — это в твоем духе.

— В три часа. Тебя устроит?

— Вполне. Бывай, каратель Винсент. Обедаем за твой счет.

* * *
В новый торговый центр я приехала за пару часов до назначенного времени, и, увидев тамошнюю толпу, поняла, что поступила мудро. Какой идиот будет откладывать покупку подарка на Новый год до последнего, особенно если знает, что тридцать первого декабря в магазинах самые большие очереди? Таких идиотов много, и раз за разом они повторяют одну и ту же ошибку. Отсюда и толпа. Я лавировала между мужчинами в деловых костюмах, женщинами в дорогих шубах, студентами в ярких куртках и детьми, поглощающими конфеты и сладкую вату, и изучала витрины магазинов. Я тоже пришла за подарком, но не за новогодним. Так уж получилось, что Вивиан осчастливил свою мамочку появлением на свет не когда-нибудь, а первого января.

Я остановилась на покупке трех редких книг, которые достала у владельца букинистического магазина, моего приятеля (он же мне их и посоветовал). Они были с неимоверным трепетом завернуты в специальную бумагу, потом — в специальный пакет, и только после этого помещены в пластиковую сумку с изображением совы и надписью «Коллекционируете книги? У нас найдется все». Теперь осталось сделать подарок себе — приобрести вечернее платье. Господин Фельдман, несмотря на уговоры коллеги, решил отпраздновать его день рождения на широкую ногу. Толпа в Клубе не собралась бы, но мне впервые за долгое время — если не впервые за всю жизнь — хотелось выглядеть красивой женщиной.

Вывеска с логотипом F.W. нашлась минут через двадцать — пришлось сделать пару кругов по этажу. Девушка в элегантном деловом костюме цвета топленого молока подошла через мгновение после того, как я переступила порог.

— Добро пожаловать, мэм. — Она одарила меня улыбкой — ослепительной и профессиональной. — Ищете что-нибудь определенное?

— Да… да. — Я потрепала в руках пакет с книгами. Кейтлин Монтгомери магазины одежды казались родной стихией, а Диана Каннингем их недолюбливала. Особенно если там продавали платья. Она уже и забыла, когда надевала что-нибудь подобное в последний раз. — Я ищу платье. Вечернее платье. Что-нибудь…

— Соблазнительное? — закончила за меня девушка. — Обручального кольца у вас нет, вы — привлекательная женщина, а когда лучше соблазнять мужчин, если не на Новый год?

Я смущенно улыбнулась и пожала плечами.

— Меня зовут Кристал, — представилась моя собеседница. — А вас?

— Диана.

— Очень приятно. И очень хорошо, что вы пришли именно сегодня, и так рано! Мы объявили небывалые скидки всего-то час назад… Вот, взгляните. На таком наряде остановила бы выбор только обладательница сногсшибательных ног. Вы и в джинсах выглядите так, словно только что сошли с подиума, а стоит вам надеть это…

За полчаса я перемеряла шесть платьев. В каждом из них я чувствовала себя одинаково неуютно, но отражение в зеркале мне нравилось.

— Вы обворожительны, — щебетала Кристал. — Вы никогда не думали о том, чтобы стать моделью? Рост у вас подходящий, да и фигура тоже. Франческа всегда рада приходу новых девушек. Сколько вам лет?

— Двадцать восемь, — ответила я, расправляя на талии очередное платье, на этот раз, из черного бархата с ручной вышивкой, переминаясь на каблуках и чувствуя себя коровой на льду. — Для модели я старовата.

— Вовсе нет! — горячо возразила Кристал. — Это все домыслы. Вам обязательно нужно показать себя. Даже если вы потерпите неудачу, ничего страшного, главное — попытаться. Но я уверена, что все получится, и вы… — Она не договорила, уставившись на кого-то за моей спиной, прижала ладони к щекам и воскликнула: — Мадемуазель Сержери. Какой приятный сюрприз!

Я повернулась к зеркалу сначала одним, потом — другим боком, и поправила лежавшее на плечах пушистое боа. Для полного счастья здесь не доставало только мадемуазель Сержери.

— Как там платье? — осведомилась Дана, со скучающим видом оглядывая магазин и снимая перчатки.

— Уже готово, осталось только примерить. — Кристал бросила на нее восхищенный взгляд. — Принесу. Я мигом!

Дана подошла ко мне и критически осмотрела с головы до ног. Сегодня на ней было ярко-бирюзовое вязаное платье (в кои-то веки не мини — аж до колена), подпоясанное косичкой из тонких кожаных ремешков, и сапоги-чулки на высоком каблуке. Пара сотен лет практики — и я смогу проковылять на таких несколько метров.

— Неплохо, — констатировала она. — Вышивка выглядит пошловато, но спишем на авторский почерк. Франческа любит ненавязчивый китч. Плечи у тебя широковаты, так что я бы акцентировала внимание на декольте. Подбери какое-нибудь украшение, только не дешевое. — Дана указала на мои ноги. — И не дави так сильно на каблуки, когда ходишь. Расправь плечи. Подними голову. Шагай шире и увереннее. Ты выглядишь школьницей на балу, которая впервые надела такие туфли.

От истины это недалеко.

— Спасибо за рекомендации.

Она призывным жестом потрепала волосы и огляделась в поисках мужчин, с которыми можно было бы пофлиртовать, но никого не обнаружила.

— Собираешься на праздник? — поинтересовалась я.

— Да, у Гвен будет ужин, много гостей. А тебя, судя по всему, пригласили на мероприятие поскромнее. На свидание? Уже купила кавалеру подарок? — Дана посмотрела на пакет с совой — он лежал на маленькой табуретке рядом с зеркалом. — Старые-престарые книги? Прекрасный выбор. Винсент будет в восторге. Ты уже закончила с выбором наряда? В магазин нижнего белья еще не заглядывала? Хочешь, посоветую что-нибудь?

Мадемуазель Сержери смотрела на меня так, словно хотела сожрать на месте. И, похоже, говорила на полном серьезе. Какая муха ее укусила? Хотя что можно подумать, когда ты с утра пораньше приходишь к мужчине в гости и видишь на кухне женщину, одетую в его свитер.

— Я не ношу белья, — продолжила Дана, — и Винсенту это нравилось. Можешь делать выводы.

— У нас с Винсентом разные планы на вечер.

— Так это платье на ночь? Тогда я бы прибавила к нему чулки. И подвязки не забудь.

— Вот и я! Простите, что задержалась!

Кристал втащила в комнату нечто, состоявшее из серебристых и золотых перьев. Я бы ни за что не приняла это за платье, но Дана, увидев наряд, пришла в восторг.

— Просто чудо. Вы все душечки! Где можно примерить?

— Вот здесь. — Кристал отодвинула одну из бархатных занавесок, и мадемуазель Сержери скрылась в примерочной кабинке. — Решили что-нибудь, Диана?

— Да. — Я уже в который раз взглянула на свои ноги — «не дави так сильно на каблуки» — и сбросила туфли. — Возьму это платье. Боа и обувь — тоже. И подберите мне какое-нибудь украшение… чтобы подчеркнуть декольте.

* * *
Когда я вошла в двери итальянского ресторана, мои наручные часы показывали без четверти три, но Винсент уже ждал за столиком у окна. Пришлось в очередной раз признать, что образ доктора Кристиана Дойла ему очень шел, пусть и не вязался с характером: аккуратно уложенные волосы, со вкусом подобранная одежда и дорогая обувь. Ученый с мировым именем, который готов хоть в три часа ночи появиться перед камерой и дать интервью, из которого не вырежут ни кадра, ведь он неизменно телегеничен. Пара слов для журналистов из крупного научного журнала в ответ на вопрос о том, как продвигается новая книга, вежливый отказ от приглашения на благотворительный ужин (как-нибудь в другой раз, его уже пригласили на другое мероприятие) и изысканный комплимент для дамы. Тяжело ему со всем этим, должно быть.

— Доктор Дойл! — защебетала я, картинно хлопая глазами и прижимая руки к груди. — Неужели это правда, и вы теперь живете здесь? Я из журнала «Humanity +», мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Ведь вы слышали о движении трансгуманистов? Нас очень интересует тема ваших исследований!

Винсент поднял глаза от экрана ноутбука, за которым печатал, и жестом предложил мне сесть.

— Ты поверил, пусть и на долю секунды, — сказала я, занимая второй стул.

— Весьма настырный молодой человек из «Humanity +» завалил меня электронными письмами и позвонил уже раз десять. Я решил, что они вознамерились за мной следить.

— Почему ты не дашь бедняге интервью?

— Трансгуманисты надоели мне еще со времен Оксфорда. — Винсент закрыл ноутбук. — Что это с тобой?

Я бегло оглядела свои руки.

— А что не так?

— Твои ногти. Ты их накрасила.

— Да, каратель Винсент, женщины иногда красят ногти. Такое случается.

— Ты накрасила ногти, привела в порядок брови, постриглась, купила вещи у Франчески Уинстон.

— А, может быть, я надеюсь на романтическое продолжение обеда? Не каждый день я встречаюсь с самим доктором Кристианом Дойлом.

Он кивнул и достал из кармана пальто небольшой сверток из серебристой бумаги.

— Журналистам бы понравилась эта история. У меня есть для тебя кое-что. Праздник сегодня, как-никак.

Я взяла подарок, развернула бумагу, открыла коробочку и достала оттуда цепочку с маленьким кулоном в форме морской ракушки.

— Кое-кто по секрету сообщил мне, что ты некоторое время жила на побережье в Штатах. Моря и океаны так просто не отпускают. Должно быть, ты скучаешь.

— Да. Это очень красиво. И внезапно. — Я продолжала разглядывать украшение. — Это что, платина?

— Белое золото. У него более теплый тон, платина не подошла бы к твоему кольцу. Кстати, где оно?

Я инстинктивно притронулась к большому пальцу, на котором когда-то носила украшение.

— Потеряла при переезде. Должно быть, закатилось куда-нибудь в старой квартире.

— Тебе понравилось?

— Очень. Спасибо, каратель Винсент. — Я надела цепочку, достала из сумочки зеркало и принялась изучать себя. — Мне идет?

— Да. — Он подпер голову рукой и посмотрел на меня. — Ты сама не своя. Похоже, со смертным все серьезно?

Ответить я не успела, потому что к столику подошла официантка. Она достала из кармана нежно-зеленого фартука блокнот и сняла колпачок с ручки.

— Добро пожаловать, — поприветствовала она нас. — Хотите сделать заказ? Сегодня у нас замечательное блюдо дня: запеченная в сыре лазанья с артишоком и помидорами.

— Звучит соблазнительно, — кивнула я.

— Две порции лазаньи и бутылку белого вина на ваш выбор, — обратился к девушке Винсент.

Официантка сделала пару пометок в блокноте.

— И принесите мне какао с зефиром, — попросила я. — Очень хочется чего-нибудь горячего.

— Хорошо, мэм. — Она повернулась к Винсенту. — Что-нибудь горячее и для вас, сэр?

— Двойной эспрессо, пожалуйста.

— Лазанья дважды, бутылка белого вина, какао с зефиром и двойной эспрессо, — подытожила официантка. — Что-нибудь еще?

Винсент покачал головой, и девушка улыбнулась нам.

— Все будет готово с минуты на минуту.

Я взяла одно из оставленных официанткой меню и просмотрела длинный список салатов.

— Ни слова по-английски.

— Естественно, это же итальянский ресторан. — Винсент указал на оборот меню. — Перевод — с другой стороны. Что такое какао с зефиром, черт возьми?

— Какао с маленькими зефирными шариками. Это вкусно, каратель Винсент. Не все так ревностно берегут фигуру, как ты.

— По телефону ты сказала, что пришло время вернуть должок. Вот мы здесь, и я внимательно тебя слушаю.

Официантка принесла горячие напитки, и я обхватила руками свою чашку, предвкушая несколько минут удовольствия. В последний раз какао с зефиром я пила лет пять назад, и воспоминания у меня остались приятные. Как-то я рассказала об этом Мине, и она сделала мне сюрприз, приготовив его дома, но ощущения были не те. Почему-то в ресторанах и маленьких кафе какао с зефиром всегда вкуснее…

— Ты сказал, что забрал сумочку Клариссы вместе с ключами от квартиры и прочей всячиной.

— Да, это так.

— Мне нужны ключи.

Винсент взял свою чашку, вдохнул запах кофе и с наслаждением прикрыл глаза.

— Для чего?

Сделать Ролану сюрприз и наконец-то закончить это дело — оно уж слишком затянулось.

— Ищу кое-что.

— А теперь — правду.

— Ты и так услышал слишком много правды.

— Я тысячу раз говорил тебе, Морана, что лгать не имеет смысла. Ты хочешь проникнуть в квартиру незаметно, не пользуясь магией. Никаких следов эмоционального запаха. Очевидно, что прячешься ты не от смертных и даже не от простых вампиров. Ты хочешь убить ее любовника и сделать это тихо, попытавшись опередить его на пару шагов. Подкараулить в квартире Клариссы — неплохой ход, но чересчур рискованный. Я бы оценил твои шансы как пятьдесят на пятьдесят. Если ты готова поставить на карту все, то, наверное, решила завязать с жизнью мадам М.? Жаль, детектив Говард Логан будет по тебе скучать.

Я подхватила кофейной ложкой пару кусочков зефира.

— Ты говоришь таким тоном, будто на сто процентов уверен в своей правоте, каратель Винсент.

— Ты раздобыла адрес Клариссы Вольпе потому, что я тебя напугал? Или потому, что ты якобы что-то мне должна? В это не поверит даже отъявленный дурак. Ты делаешь только то, что тебе выгодно. Может, охота и вскружила мне голову, но два и два я сложить способен. Одного не могу понять: кто тебе его заказал?

— Мне тоже хотелось бы знать.

Винсент достал связку ключей и отделил от нее пару штук.

— Дело не в деньгах, не так ли?

— Нет, — вздохнула я. — Ты сам знаешь, я могу купить чертов остров в Тихом океане, если захочу.

— Дело в принципах.

— Зови это как хочешь, каратель Винсент.

Он положил передо мной ключи.

— На твоем месте я бы тоже сделал по-своему. Но перед этим подумал бы дважды. Не время для безрассудства.

— И это мне говорит существо, которое когда-то убило короля Незнакомцев в одиночку.

— Тогда подумай о своем смертном.

Я спрятала ключи в сумочку.

— Не люблю много думать, каратель Винсент. Это твоя прерогатива.

— Буду рад, если ты не воспользуешься этими ключами.

— Так что у вас случилось с Клариссой Вольпе? Ты хотел продолжить беседу в более интимной обстановке, а дама сочла это сексуальным домогательством и достала острый ножичек?

Винсент сделал еще пару глотков кофе.

— Я сделал ей деловое предложение, а она разнервничалась. В принципе, здесь можно было бы остановиться, но у нее появилось что-то такое в глазах… и мне захотелось позлить ее еще. Она очень красива, когда злится. Была.

Он задумчиво потер подбородок и посмотрел в окно.

— Ты ненормальный, — констатировала я.

— Это все слова, слова.

— Что вы собираетесь делать дальше?

— Импровизировать. Киллиан изо всех сил старается показать, что недоволен, но я-то знаю, что ему это нравится. Морана, слушай.

Я замерла, так и не достав из чашки очередную порцию зефира.

— Слушаю.

— Ты говорила про Дуату.

— Когда мы общались в последний раз, она городила такую чушь, что я начала опасаться за ее рассудок. Это даже для нее чересчур.

— Что она сказала?

Я вспомнила последний разговор с Дуатой и решила, что озвучивать это не стоит.

— Несла вздор. Когда ты много веков думаешь только о том, какие мужики козлы и горишь желанием отомстить всему миру, рано или поздно крышу все-таки сорвет. Она с этим не связана, это точно.

— Я хочу, чтобы ты была осторожна.

— Как это трогательно, каратель Винсент. — Я поболтала ложкой в чашке с какао. — Незнакомка Морана — большая девочка, она позаботится о себе сама. А вот и лазанья! Не знаю, как она на вкус, но пахнет потрясающе.

Глава четвертая Ролан

1 января

Треверберг


Италия прекрасна весной. Мы жили на берегу Средиземного моря, в волшебной Тоскане. Леса. Зелень. Море. Чудесные люди. Тишина и покой. Держаться подальше от политики и торговых путей. Не привлекать к себе внимания Ордена. Не лезть на рожон. В сущности, правила просты и понятны. Мне две тысячи лет. И больше тысячи из них я ощущаю себя спокойно, гармонично. Я чувствую, что счастлив. Милая Кларисса рядом. Эта девочка, посланная мне Великой Тьмой. Верные наставники. Помощники. Друзья. Не лезь на рожон. Плети паутину, сидя там, где тебя никто не увидит. Я помню бесконечные дни в Токио. Вернее, сейчас этот город носит гордое название «Токио». Тогда он не был мегаполисом. Я помню цветущую сакуру. Я помню путешествия. Италия, Япония, Франция, острова, которые сейчас называют Новой Зеландией.

Я помню изящную бригантину. Я назвал ее «Венецианка», использовал в личных целях. Тогда маленький кораблик был равноценен современной яхте. Торговое суденышко. Или судно для путешествий. Средиземное море огромное, непредсказуемое. Я помню ослепительное сияние солнца. Я помню вкус воздуха семнадцатого века. Чистейшего воздуха, не испорченного промышленностью. Я помню себя в то время. Я помню все, кроме событий прошедших суток.

Коммуникатор сообщил, что меня перенесло в Новый Год. Мы уехали с Авироной от офиса Теодоры Барт. Она молчала. А я впервые за все свои две тысячи лет чувствовал себя совершенно беспомощным. От нее веяло такой силой, что перехватывало дыхание, и… и все становилось совершенно неважным. В моем мире оставались только ее глаза. Холодные. Синие. Похожие на сапфиры. Этот странный льдистый взгляд, блестящий, темный. Не знаю ни одного смертного, имеющего похожий оттенок глаз. И ни одного бессмертного, обладающего таким взглядом. Я вел машину, ни о чем не думая. Робко делал вдох за вдохом, ощущая ее аромат. Мне казалось, вдохну глубже — и нарушится хрупкий баланс, чудовищная сила Авироны сотрет меня в порошок. Смерти я не боюсь. Боюсь потерять мгновение. И еще мгновение. И еще одно.

Влияние? Гипноз? Я не переживал подобного никогда. Плевать. Я благодарен за этот фальшивый покой, хоть и понятия не имею, зачем она делала то, что делала. Кого хотела защитить: меня или кого-то другого от моего гнева и безрассудства. Ей удалось. Покой укрепился в моем сознании. Но что было потом?

Я с трудом открыл глаза. Совершенно незнакомое помещение. Судя по обстановке — отель. Один из отелей Теодоры Барт. Я стянул с себя одеяло. Жарко. Не люблю жару. Я родился на Севере, туда же стремился возвращаться при каждом удобном случае. Потянулся к телефону. Черт. Несколько пропущенных от Железной Леди. И гневное сообщение «ты решил забыть про свое обещание»? Я набрал номер, не думая, что скажу ей. Писать не хотелось. Глупо выяснять отношения в сообщениях.

— Великая Тьма шутит или действительно это ты? — вместо приветствия заявила она.

— Это я. Прости. Возникли сложности.

— Я верю тебе, Викинг. Но верю недостаточно для того, чтобы работать с тобой. Ты обещал…

— Наказать того, кто посмел напасть на тебя, — я упал на подушки. — Поверь, не забывал ни на минуту.

Почти. За исключением тех суток, которые выпали из памяти.

— Хорошо. Мне нужна ее голова.

— Мы оба с тобой знаем, что голову я смогу принести только с ней самой, Леди, — проговорил я, потирая глаза. Все же вид деятельности накладывает определенный отпечаток даже на бессмертных. — Я могу принести что-то с ее тела. Или ее саму, если хочешь.

— Ты волен выбирать сам. Когда ты придешь? — удивило, насколько изменилась ее интонация. Кто-то скучает? Какой своевременный конфуз. Железная Леди неровно дышит к тому, что решил почти лишить ее власти. Я люблю мироздание!

— Я должен решить одну проблему.

— У тебя что-то случилось?

Да. У меня сутки вылетели из жизни. Где теперь искать Морану? Как вообще понять, где правда, а где ложь? Стоит ли верить Дуате или довериться собственной интуиции? Зачем я понадобился Авироне? О, я слишком много слышал о ней, чтобы списать все это на минутную прихоть. Или она изменилась?

Стоп. Авирона — это Теодора Барт?

С каждым мгновением этот город становился все интереснее и интереснее. Кажется, Орден решил сменить базу, и теперь собирал своих членов на территории Треверберга. Бывшие каратели. Старшие каратели. Их агенты везде. Я ввязался в игру, ставки в которой повышаются неуправляемо. Как это… мило.

— Забота? Может, назовешь мне свое имя?

— Имя? Оно скажет тебе о чем-то?

— Нет, — я прикрыл глаза, улыбаясь. — Назови мне имя. Только для меня.

Леди помолчала. Я слышал ее дыхание. Видимо, задумалась. Может, тоже улыбалась.

— Арика. Называй меня так.

Она отключилась. Естественно, придумала на ходу. «Арика» имеет такое же отношение к Японии, как роллы, которые подают в местных ресторанах. Я с трудом заставил себя встать. Гнев, испытанный накануне, испарился, уступив место решительности. Найти Морану и вытрясти из нее мотив? Глупости. Просто убить. Хватит уже этому перебежчику путать карты всем подряд. Она хамелеон. Всегда принимает ту сторону, которая в каждый конкретный момент ей выгодна. Рано или поздно она должна была заиграться… и вот. Попала меж молотом и наковальней.

Я оделся. Нужно что-нибудь поесть. Вышивка на полотенце в ванной подсказала название отеля. Здесь есть ресторан. Удобно. При мне было только портмоне с документами и кредитками. Может, и к лучшему. Я вышел из номера и спустился на первый этаж, параллельно вновь пытаясь вспомнить вчерашний вечер. Голова отозвалась адской болью. Может, я просто спал? Она вырубила меня… зачем? Сбить гнев? Доказать мне, что я не всесилен?

Надо с ней поговорить.

Потом.

Миловидная хостес проводила меня к свободному столику у окна. Принесла меню и, сообщив, что официант подойдет ко мне через пару минут, испарилась. И откуда они берут такую обслугу? Я заказал кофе, какой-то салат и включил телефон. И почувствовал на себе взгляд, лишенный и намека на приязнь. Я поднял глаза и увидел — кто бы мог подумать — карателя Винсента, сидевшего за соседним столиком в компании какой-то блондинки. Судя по всему, Эмили. Она спиной ко мне, он — лицом. Я отложил аппарат и улыбнулся. Вокруг полно людей. Мы оба, вопреки всему, в безопасности. Но эта встреча — ирония судьбы, не иначе. Каратель Винсент в образе Кристиана Дойла был похож на хорошего, но плохо загримированного актера. На самом деле бессмертное существо и в его случае выдавали только глаза. Он впился в меня взглядом, делая вид, что слушает болтовню дочери. Не знаю, о чем они говорили, но сейчас его голову занимал только я.

Мне принесли кофе. Винсент изредка поглядывал в мою сторону, не решаясь подойти при Эмили. Все верно. Нечего ее втягивать. Хоть одна из рода Вольпе должна быть счастлива. Незачем ей знать, что папа пару дней назад убил ее родную тетю. Ах, простите. Она еще не знает, что папа убил маму. Какая трагедия… Наконец Эмили поднялась с места и, подхватив сумочку, направилась в дамскую комнату. Винсент проводил ее взглядом и, как только она скрылась, встал и подошел ко мне. Я жестом предложил ему сесть.

— Какая встреча. Доктор Дойл.

— К сожалению, не имею счастья знать вашего имени.

— Да ну? — я прищурился. — Но будем вежливыми. Меня зовут Ролан.

— Вот как…

Винсент выглядел совершенно спокойно, даже отчужденно. Я не чувствовал от него угрозы. Равно как и не чувствовал желания причинить ему зло. Несмотря ни на что. Наверное, я мог понять его. И в конечном счете… Морана помогла ему, а он поможет мне.

— Ты ведь знаешь, где найти твою старую подружку Незнакомку?

Он напрягся. Промолчал. Кажется, с его губ так и не сорвался вопрос «какую из». Ах да. Анна. Анна, за чьей «головой» мне еще предстоит отправиться, для начала решив, что я хочу больше, ее жизни или ее смерти.

— Морана. Ведь именно она тебе подсказала, когда возвращается Клер и где она живет.

— Проницательно. И почему ты так спокоен?

Я усмехнулся.

— Я слишком хорошо знаю Орден, каратель Винсент. И если я приду когда-нибудь за тобой, это будет не сейчас. Но, думаю, ты понимаешь, что с разъяренным Незнакомцем лучше не шутить. Так где Морана?

— Ты был очень зол, когда приказал напасть на Железную Леди?

— Ты прекрасно осведомлен, — кивнул я. Сделал глоток кофе, замер, глядя ему в лицо немигающим взглядом. — Но, пожалуй, я отвечу. Если бы я хотел ее смерти, она была бы уже мертва. Но она жива и в добром здравии. Даже час назад говорила со мной по телефону. Поэтому я вернусь к вопросу. Где Морана?

— С чего я должен давать тебе информацию?

— Она перевертыш, — пожал я плечами. — Сейчас с тобой из страха, завтра со мной из выгоды. Ты же не хочешь пожалеть в тот момент, когда она, воспользовавшись твоим доверием, нападет, например… на Эмили?

Винсент побледнел. Судя по сузившимся зрачкам, разозлился.

— Ты угрожаешь?

— Вовсе нет. Кто сказал, что по моему приказу? Есть еще Дуата, — я перешел на шепот. — А она не питает к тебе теплых чувств и слишком хорошо знает Морану. Ну так что?

— Она взяла ключи от квартиры Клер, — проговорил он. — Ты затеял опасную игру. И уже переступил границу.

— Я хорошо чувствую границы, каратель Винсент. Свою я еще не переступил. Спасибо тебе за помощь.

— Ролан. В твоих интересах больше со мной не встречаться.

Он поднялся с места и вернулся за свой столик ровно в тот момент, когда в зале появилась Эмили. Хороша. Похожа на Клер чуть больше, чем я мог ожидать. Это вызвало чувство, похожее на боль. Я вызвал официанта, расплатился, и вышел во двор. В портмоне обнаружился купон на парковку. Я забрал автомобиль.

Ключи от квартиры Клер. Даже если Мораны там нет сейчас, я смогу определить, когда она там была. И, скорее всего, что искала. Конечно, у меня есть предположение, зачем ей нужны были ключи. Но если это так, она глупее, чем я думал. Я завел машину и мягко вывел ее на дорогу. Что-то блеснуло рядом — на пассажирском сидении лежала крохотная сережка из белого золота с синим сапфиром. Я подцепил ее свободной рукой и поднес к глазам. Достойный сувенир. И хороший повод для повторной встречи.


Морана

1 января

Треверберг


— Так, значит, вы начинаете в полночь?

— Именно так. И гуляем до утра. Ради такого случая я даже взял выходной на следующий день. Ты, как я понимаю, припозднишься?

— Да. Мне нужно закончить… дела.

Я в последний раз достала пистолет, извлекла магазин и тщательно осмотрела его содержимое. Кто бы мог подумать, что мне пригодятся пули из храмового серебра? Был у меня и кинжал. Зато не было стопроцентной уверенности в том, что эта железяка способна причинить серьезный ущерб подобным Ролану существам. А если в тебя всадят целую обойму этих шариков из светлого металла, то дела плохи… может, ты не умрешь на месте, но слегка растеряешься. И тогда все решится за пару секунд.

Все же хорошо, что мы еще не достигли того уровня сумасшествия, на котором находятся люди, и убиваем за идею точечно, а не массово. Страшно подумать, что могла бы сделать бомба, начиненная храмовым серебром. Хотя не удивлюсь, если в их Отделе Науки уже проверяли подобные теории. Всегда найдется особо умный темный эльф, который из чистого любопытства решит провернуть что-нибудь эдакое. И даже будет использовать в качестве подопытных несчастных из коридоров узников. С другой стороны, почему бы и нет? Все во имя науки, вдруг когда-нибудь пригодится. Да и в опытах над людьми никто не обвинит.

— У меня есть для тебя сюрприз, — снова заговорил Вивиан. Я включила громкую связь, положила телефон на колени и откинулась на спинку водительского кресла, изучая дорожку перед домом Клариссы Вольпе. Полно людей. Подожду. — Как ты смотришь на то, чтобы отправиться на неделю в Италию?

— Мы будем есть пиццу и пасту и ходить по музеям?

— Мы будем делать все, что захочется мадемуазель Диане. Она может считать, что это маленькие каникулы, которые ее кавалер подарил ей на Новый год. Прости, но у меня не было времени придумать что-то более романтичное. Надеюсь, я тебя не разочаровал?

— Нет, что ты. — Я снова взяла телефон и рассеянно повертела его в руках. — Я думаю, это прекрасная идея. Я давно не была в Италии… и это здорово, что мы поедем вместе. Только вещи собрать не успею.

— Если ваш кавалер приглашает вас в Италию, но не может купить вам пару-тройку платьев и зубную щетку, мадемуазель Диана, хорошенько подумайте перед тем, как довериться этому человеку.

Я рассмеялась и тронула маленькую фигурку панды, висевшую на зеркале заднего вида.

— Так уж и быть, доктор. Я буду осторожна. Я везу вам подарок.

— Самый дорогой подарок сейчас беседует со мной по телефону, но вы очень любезны.

— И еще… я хочу поговорить с тобой, Вивиан.

— О чем?

— Я хочу рассказать о себе. То есть… о той себе, которую ты до сих пор не знаешь.

— Почему ты решила, что мне это интересно?

Я несколько секунд теребила манжеты куртки. И правда, почему я так решила? Может, лучше плюнуть на серьезные разговоры и оставить все в прошлом? Я начнуновую жизнь. Кому какая разница, что было в прежней?

— Просто я подумала… это сблизило бы нас. Мы бы стали больше доверять друг другу.

— Чужая боль стоит дешево, мадемуазель Диана. А чужие демоны — и подавно. Мы привыкли думать, что люди становятся ближе, когда делятся первым или вторым, но это не так. Всегда нужно оставлять в душе темный уголок, о существовании которого будете знать только вы. Так лучше для всех. Для вас — прежде всего.

— У тебя он тоже есть? Этот темный уголок?

— Уголком он был много лет назад. И теперь я сам боюсь туда заглядывать. Так что не будем об этом. Ты припозднишься, но, надеюсь, не опоздаешь?

Я наблюдала за маленькой девочкой, игравшей с сенбернаром. Собака прыгала вокруг нее и пыталась уронить в сугроб, но соперница двигалась слишком быстро.

— Постараюсь не опоздать.

— Прости, если я был чересчур резок. Надеюсь, я не обидел тебя.

— Нет. Но если ты захочешь поговорить, знай, что я всегда готова выслушать.

— А я-то думал, что выслушивать рассказы о чужих проблемах — это моя, а не ваша профессия, мадемуазель Диана.

Вы правы, доктор. У меня другая профессия. Я убиваю людей.

— То, что я сейчас скажу, наверное, прозвучит очень глупо, но… я хочу, чтобы ты был счастлив. Ты вообще знаешь, что это такое — счастье?

— Да, — ответил Вивиан после паузы. — Но кто-то наверху, похоже, очень сильно любит меня. Так сильно, что за свое счастье я плачу втридорога. И я решил, что так дело не пойдет. Жизнь коротка, и мы ее все равно на что-нибудь потратим. Пусть лучше это будут изысканные удовольствия, чем сомнительная перспектива принадлежать кому-то одному. Этот кто-то может уйти, предать вас, оставить ни с чем. А удовольствия не закончатся никогда.

— Но это самообман. Ты бежишь от самого себя!

— Не переживайте, мадемуазель Диана. Еще десять-двадцать лет — и жалкая кучка моих друзей для вида поплачет на моих похоронах, а потом всем станет все равно. В том числе, и мне.

Я утерла слезы, катившиеся по щекам. Пусть сколько угодно корчит из себя циника. Все изменится. Если ради него я решила оставить позади все, что у меня было, то отступать уже некуда. Да я и не собираюсь отступать.

— Мне пора. Позвоню, когда буду подъезжать к городу.

— Осторожнее за рулем.

— Постой, Вивиан. — Я прикрыла глаза и сделала глубокий вдох. — Я…

Я люблю тебя, черт побери.

— Я очень скучаю. Мне одиноко без тебя.

— Шесть-семь часов пути, мадемуазель Диана — и вы на месте.

Я отключила телефон и взглянула на часы. Десять минут шестого. А и не подумаешь, такая темень на улице. Людей возле дома стало меньше, но я решила подождать еще минут пятнадцать — Ролана нет, да и что мне делать в пустой квартире? Уж лучше посидеть здесь. Послушать радио. Немного успокоиться. Подышать глубоко.

— … Интерпол в очередной раз обратился к полиции Треверберга с просьбой о сотрудничестве, — заговорила девушка-диктор. — Все мы слышали о таинственном убийце, жертвами которых стали влиятельные люди из криминальных структур. Интерпол не без оснований полагает, что эти преступления — дело рук некоей мадам М., получившей прозвище «женщина с тысячей имен и лиц». Официальный представитель полиции Треверберга подтверждает эту информацию. Капитан Этьен Боннар, руководитель команды детективов, занимающейся расследованием вышеупомянутых убийств, согласился дать нам короткое интервью. Он сообщил, что Интерпол располагает двумя дюжинами фотографий мадам М. и тридцатью предполагаемыми именами этой женщины. Она выполняет не только частные заказы, но и сотрудничает со спецслужбами и террористическими организациями. На счету киллера около четырех десятков жертв, и это далеко не полный список. Капитан Боннар подчеркивает, что речь идет не о серийном убийце, а о профессионале, который работает точечно и за большие деньги. В ответ на вопрос о том, как продвигается расследование, полицейский сказал, что команда настроена оптимистично. «Профессионал — тоже человек», напомнил капитан Боннар, «и у него есть слабости. Не забывайте, что и у нас работают профессионалы». Речь идет, прежде всего, о Говарде Логане, молодом детективе, фотография которого не так давно вновь появилась на первых страницах «Треверберг Таймс» — был пойман опасный маньяк, к которому полиция не могла подобраться очень долго. Что же, причин не верить капитану Боннару и сомневаться в профессионализме детективов, работающих под его началом, у нас нет. Справедливость восторжествует, а зло будет наказано. Самый настоящий зимний детектив. Именно так звучит тема очередного сборника рассказов начинающих авторов, который издательство «Сандерс Пресс» традиционно выпускает в январе. Презентация, первое литературное мероприятие 2008 года, состоится в ближайшую пятницу в семь вечера…

Я выключила радио, заглушила двигатель и уже хотела достать ключи из зажигания, но так и не прикоснулась к ним. Может быть, ну это все к чертям? Зачем это мне? Принципы? Что за чушь. Мне больше тысячи лет, какие принципы? Если уж я решила закончить эту игру, то лучше снова завести машину и уехать отсюда, а дурацкие ключи от квартиры Клариссы выбросить в сугроб где-нибудь за городом.

Кому и что я пытаюсь доказать? Кому и что я доказывала до этого? Когда-то мне это нравилось — уходить у Интерпола из-под носа, разбрасывать улики, ложные и не очень, скрываться, менять лицо. А потом… доигрываешь и понимаешь, что это была возня в песочнице. Пусть люди ловят «таинственных убийц», серийных маньяков и прочих идиотов, а те пусть развлекаются и убивают. В конечном итоге, жизнь смертных коротка, им недостает острых ощущений. А мы рано или поздно приходим к выводу, что нам нужно что-то большее, чем банальный адреналин.

Мелодия телефона нарушила воцарившуюся в салоне машины тишину, и я, опомнившись, схватила лежавший на пассажирском сидении аппарат. Каратель Винсент. Чего он от меня хочет на этот раз? Очередное «найди Незнакомку»? Нет уж. С тобой мы тоже наигрались. Я провела пальцем по экрану, сбрасывая звонок, подождала еще пару минут и уже хотела отложить телефон, но он запищал снова, на этот раз, уведомляя о сообщении. «Перезвони мне. Это срочно». Нет, каратель Винсент. В моей жизни «срочно» уже закончилось. Придется тебе искать другую девочку на побегушках.

Я вышла из машины и потянулась, расправляя затекшую спину. Все же лучшего материала для одежды, чем кожа, еще не придумали. И вряд ли придумают. Ради «особо важных», которых мне иногда приходилось сопровождать, нужно было затягивать себя в идиотский латекс и разыгрывать роль женщины-кошки. А вот для путешествий по лабиринтам ночных коридоров в офисе очередной жертвы, для лазания по стенам и крышам… Кожа — удивительная штука. Особенно натуральная.

Коды «1111» и «1234» к панели интеркома, естественно, не подошли. Пришлось подождать и войти в дом вместе с пожилой женщиной, которая несла пару пакетов с логотипом «Полной корзины».

— Недавно у нас? — поинтересовалась женщина.

— Да, переехала пару дней назад. Позвольте, я помогу вам.

— Спасибо, милая. Меня зовут Роуз. А вас?

— Ди… — Я осеклась. — Кларисса. Но можно просто Клэр.

Роуз улыбнулась и передала мне пакеты.

— Кларисса. Как в том фильме… ну, помните? Про маньяка.

— «Молчание ягнят», — подсказала я, бросая взгляд на почтовые ящики. Квартира пятьдесят три. Пятый этаж. Очень хорошо. — Любите детективы и триллеры?

Она нажала кнопку вызова лифта.

— А что же мне остается, моя хорошая? Дети выросли и уехали, навещают только по большим праздникам. Моя единственная и самая верная подруга — пишущая машинка.

— Вы писательница, — улыбнулась я.

— Да, детка, так и есть. А кто бы мог подумать, что все так обернется? Я много лет преподавала в университете английскую литературу и на одном из семинаров познакомилась с Лив. До этого мы, конечно, знали друг друга, но заочно, а теперь встретились, разговорились. Я рассказала, что пишу, но все это несерьезно, в стол. А Лив — добрая волшебница, около трети авторов, сотрудничающих сегодня с «Сандерс пресс», без нее так бы и оставались в тени. Я послала ей рассказ, потом — черновик одной из повестей. Волновалась ужасно. Если бы мне кто сказал, что сегодня я смогу похвастаться десятью опубликованными романами, ни за что бы не поверила. А ведь в работе одиннадцатый. И сценарий для сериала.

— Рада за вас, мэм. Должно быть, это здорово — найти свое призвание.

Двери лифта открылись, и я вошла в лифт следом за Роуз.

— На какой этаж тебе, милая? — поинтересовалась она.

— На пятый. Пятьдесят третья квартира.

— Мы соседи. Ах да… та светловолосая девчушка, она тоже приехала недавно. Не успела спросить, как ее зовут. Должно быть, вы подружки?

— Да. Мы поступили в университет, скоро начинается учеба. Весенний семестр.

Роуз задумчиво потерла подбородок.

— Должно быть, медицина? Из вас получится прекрасная медсестричка!

— Криминология.

— Ах. — Она выразительно подняла брови и улыбнулась. — Теперь я знаю, к кому обращаться за советом!

— Буду рада помочь, мэм.

Здешний лифт ездил с той же фантастической скоростью, как и в нашем с Миной бывшем доме, хотя тут было всего-то семь этажей. Я поставила пакеты перед дверью квартиры Роуз.

— Спасибо, милая. Теперь я просто обязана напоить тебя чаем. Сегодня приезжали внуки, я пекла печенье, а еще у меня есть замечательный шоколад.

— Как-нибудь я обязательно загляну к вам, мэм, но не сегодня. Нужно разложить вещи, оформить оставшиеся документы на квартиру. Ох уж эти переезды.

— Верно, настоящая морока. — Роуз прищурилась, изучая мои руки. — Обручального кольца у тебя нет, так что на наше чаепитие я, пожалуй, приглашу и одного из своих сыновей. Он очаровательный мальчик! И до сих пор холост. Все ждет свою принцессу. — Она вставила ключ в замок, и из-за двери донеслось приглушенное мяуканье. — Тише, тише, мои дорогие. Знаю, что вы проголодались, сейчас я вас накормлю.

Я подождала, пока Роуз скроется в квартире, и подошла к двери Клариссы. Табличка с именем жильца под номером «53» была пуста, зато ниже красовалась наклейка «Мы знаем, у вас золотое сердце. Мы нуждаемся в вашей помощи!». Рядом с надписью поместили фотографию счастливого круглощекого ребенка. Фонд «Золотое сердце» Изольда Паттерсон основала года четыре назад, и он, по словам журналистов, стал одним из самых крупных благотворительных проектов за всю историю существования города. О том, что богачи жертвуют средства, в основном, для очистки совести и решения ряда проблем с налогами, разумеется, никто не говорил (по крайней мере, громко).

Денег у фонда было пруд пруди, но это не мешало активистам с поистине сектантским упорством стучаться в двери горожан с их знаменитым «мы знаем, у вас золотое сердце». Мина не могла устоять и часто отдавала последние деньги, включая мелочь, случайно найденную в карманах. Как-то раз «сектанты» умудрились соблазнить ее на добровольную работу в приюте для бездомных детей, основанном на деньги фонда. Работа эта шла ей на пользу, она даже ходила в супермаркет в полном одиночестве, что для нее было равносильно подвигу. Но длилось это недолго: однажды вечером Мина пришла домой и заявила, что с нее хватит, потому что «несчастные дети заставляют ее плакать, это расстраивает и угнетает».

Мысль о том, что Кларисса жертвовала деньги на благотворительность, смешила и умиляла одновременно.

Маленький ключ не подошел к нижнему замку, и я воспользовалась вторым. В квартире было душно, пахло пылью, средством для полировки и цветочными духами. Я сняла перчатки, сунув их в карман куртки, бросила ключи на столик возле зеркала в прихожей и прошла в гостиную. Часть вещей до сих пор не разложена: один закрытый чемодан и парочка маленьких, распотрошенных только наполовину. Пустые коробки, на полу — бумага и куски синтепона. Мебель почти вся новая, кое-где даже остались чехлы. Девочка уезжала в спешке.

Услышав скрип входной двери, я снова метнулась в прихожую. Забыла запереть, надо же. Где моя голова? Очередной порыв ветра захлопнул дверь, и я повертела в руках уже ненужную связку, инстинктивно схваченную со столика. Хотя связкой ее называть не стоило: два ключа и кусочек пластика с номером «53». Я взяла маленький ключ и попыталась вставить его в верхний замок. Ничего не вышло. Может, он от какой-нибудь шкатулки или сейфа? Осмотр квартиры, занявший от силы двадцать минут, показал, что сейфов нет, а шкатулка только одна, но без замка — Кларисса держала в ней драгоценности.

Я поднесла ключ к глазам. Весь исцарапанный и истертый, пользовались им часто. Только вот что открывали? Опознавательных знаков на ключе не было.

Винсент ответил после второго гудка.

— Я рад, что ты позвонила, — начал он. — Слушай внимательно и не перебивай.

— Это ты слушай внимательно и не перебивай, каратель Винсент. Я тороплюсь. И мне нужна твоя гениальная голова.

— А мне нужна твоя голова. Думаю, и ты не против ее сохранить. А поэтому, как я уже сказал, слушай внимательно.

— На связке, которую я получила от тебя, есть два ключа. Один — от квартиры. Второй, как я думала, открывает верхний замок, но это не так. Здесь нет ни сейфов, ни шкатулок, ни другой подобной чуши. Маленький потертый ключ без надписей.

— Медный? — предположил Винсент.

— Нет… — Я снова оглядела ключ. — Кажется… стальной.

— О, черт. Я чувствовал, что здесь все не так просто.

Я проверила, закрыта ли дверь, вернулась в гостиную и развалилась на диване.

— Может, поделишься тяжелыми мыслями со своей подругой?

— Скорее всего, это ключ от банковской ячейки.

— Они открываются с помощью магнитных карт, каратель Винсент. Добро пожаловать в двадцать первый век.

— Это не депозитная ячейка, а что-то вроде личного сейфа. Там хранят особо ценные вещи. Владелец может быть только один, и ключ тоже только один. У меня такая есть.

— И что ты там хранишь? Свидетельства об опытах над людьми?

— У нее где-то должны быть документы, подтверждающие права на владение ячейкой. Папка, может быть, несколько отдельных бумаг.

— Ты шутишь, каратель Винсент? Ты предлагаешь мне устроить тут обыск?

— Нет. Я хочу, чтобы ты ушла оттуда. Я буду минут через двадцать.

Я встала с дивана и беспомощно огляделась.

— Постой-ка. Не нужно приезжать. Если ты хочешь знать, я…

— Нет, не хочу знать. Я уже говорил тебе, что не стоит в это ввязываться. Не хочешь меня слушать — дело твое. Просто уходи и не задавай лишних вопросов. Закрой дверь, спустись, затаись где-нибудь и подожди. Я все тебе объясню.

— Жаль, каратель Винсент, но мне придется ответить тебе «нет». — Я подошла к письменному столу Клариссы и открыла один из ящиков. — Так, значит, маленький личный сейф. Вместительный?

— Не особо. Туда можно поставить небольшой кейс, но и только.

— У деточки были секреты.

— Похоже на то. И она не спешила делиться ими даже со своим мужчиной. Иначе бы не завела ячейку с единственным ключом.

Я открыла второй ящик. Предыдущий был пуст, а в этом от прошлых жильцов осталась горстка канцелярского мусора: скрепки, стержни от ручек и огрызки карандашей.

— Что бы это могло быть?

— Компромат.

— Компромат на существо, за которого она отдала жизнь?

— Типичная женская логика.

— Типичный мужской шовинизм.

— Типичная женская узость мышления. Я не сказал, что это компромат на него. Может, она просто не хотела, чтобы он задавал лишние вопросы. И не забывай о том, что это просто предположения.

В очередном ящике не было ничего, кроме пыли.

— Пусто, каратель Винсент.

— Значит, она хранит документы в бардачке. Это логично: если бы я пользовался ячейкой регулярно, я бы не доставал бумаги из бардачка. Тем лучше. Уходи, Морана. Можешь спрятаться в парке, там тебя не найдут, уже стемнело. Хотя нет. Иди в направлении дворца культуры. Там есть маленькое кафе, оно называется «У Хранителя». Закажи какао с зефиром, которое ты так любишь. Так уж и быть, за мой счет. Я приеду — и мы разберемся с машиной.

— Слушай, каратель Винсент, я… — Мое внимание отвлек шорох, раздавшийся со стороны спальни. Через долю секунды я повернула голову, краем глаза уловив движение, и замерла. — Какао подождет. Я перезвоню.

Я выпрямилась, захлопнув ящик стола вместе с оставленными там ключами.

— Значит, какао подождет?

Ролан стоял в дверях спальни, скрестив руки на груди. Как он умудрился сюда забраться? Чертова дверь. Мне нужно было запереть ее сразу после того, как я пришла. Я сунула руку в карман куртки, где лежал пистолет… и вспомнила, что куртки нет. Она лежала в спальне, на кровати. Я сбросила ее, когда обыскивала каждый уголок этой чертовой квартиры на предмет скважины для маленького ключа.

— Это ищешь? — поинтересовался Ролан, притрагиваясь к рукояти заткнутого за ремень пистолета. — Вот уж не думал, что мадам М. бывает такой рассеянной.

Он выглядел таким спокойным, что я даже почувствовала что-то сродни оптимизму.

— Приятно увидеться снова, Ролан. Сколько лет, сколько зим. Так что ты там говорил про какао? Хочешь меня угостить?

— Боюсь, какао отменяется.


Ролан

1 января

Треверберг


Морана побледнела так, что мне на мгновение показалось — она готова потерять сознание. Впрочем, Незнакомка никогда не была похожа на кисейных барышень прошлых веков. Иногда можно было усомниться и в том, что она — женщина, слишком мужским было ее поведение порой. Тем проще и комфортнее с ней было работать. Пока она не нашла себе смертного и не начала ошибаться. Я достал пистолет, с наигранным спокойствием рассматривая его. Тонкая работа. Такие недавно появились на черном рынке… и почти все проходили через меня. Хотя сложно предположить, какими путями она заполучила себе такую дорогую и редкую игрушку. Незнакомка следила за моими движениями огромными глазами, с трудом пряча нарастающий страх. От меня она сбежать не сможет. И… если нам не помешают.

— Какао отменяется? — наконец с невинным видом переспросила она. — Может, в таком случае, ты угостишь даму кофе?

— С расплавленным храмовым серебром. С удовольствием. — Я поднял оружие, нацелил его ей в голову. Морана замерла. — Сейчас мы уйдем отсюда. С меня хватит на сегодня встреч с Винсентом — ведь именно с ним ты говорила? И ты не будешь даже думать о том, чтобы бежать.

— С чего бы вдруг?

— Ты киллер. И прекрасно знаешь, что даже темное существо можно убить тысячью разных способов.

Я подал ей куртку, запахнул плащ, держа оружие под его полами. Морана оделась. От меня не укрылась ее попытка оглядеться в поисках выхода. Но, поймав мой взгляд, она сжалась в комок и покорно подала мне руку. Я вывел ее из квартиры, мягко улыбаясь. Незнакомка дрожала, пытаясь не показывать, что панически боится продолжения вечера, а об его окончании думать не хочет вообще. В таком состоянии я видел ее впервые.

Тем лучше.

Незнакомцы насыщаются эмоциями людей. И редко кто из нас способен почувствовать огромное удовольствие от насыщения эмоциями Незнакомцев. В первую очередь потому, что это крайне редкое явление. Мы редко чувствуем боль, страх, даже ненависть. Наше обычное состояние скорее напоминает апатию или мрачную решимость. Нет эмоций. Действия. Логика. Ощущения. Наш мир черно-белый. И как редко он окрашивается в яркие цвета. Воздух вокруг Мораны почти что сиял от переизбытка чувств, которые на нее навалились. Она держала меня под руку, невольно передавая эти чувства мне. А я в свою очередь ощущал, как медленно начинает рассасываться пустота внутри. Во мне уже не было злости. Сейчас, за пару часов до того, как она поплатится за предательство, я не чувствовал ничего.

Мы подошли к моей машине. Я открыл дверцу, помог Моране сесть. Она молчала и не шевелилась. Я сел за руль и завел мотор. Вновь повалил снег. Природа чутко реагирует на все изменения в темном мире. Когда на грамм смещается равновесие, бушуют ураганы и цунами. Когда темное существо испытывает сильные эмоции, негодует непогода. Когда Незнакомец идет вразнос, сходят с ума целые кварталы. И вот сейчас на разрастающийся страх Мораны природа ответила снегопадом.

— Ты так любезен, — сказала она, когда мы отъехали от дома Клер, лавируя меж припаркованных автомобилей, и выбрались на дорогу. — Предложил даме машину. Вывел, держа под руку…

— Все для вас.

Конечно, она хотела бы выброситься на полном ходу. Но моей воли хватало, чтобы удерживать Незнакомку на месте, хотя должен признаться, давалось это нелегко — она стала намного сильнее. Впрочем, ее это спасти уже не могло, я значительно старше. Морана сжимала телефон. Ах да. Телефон. Я протянул руку, затянутую в перчатку. Она замялась, сжимая аппарат, но в итоге не выдержала давления, и отдала его мне. Я, отвлекшись от дороги, выключил его и, не думая, выбросил в окно. Мы проезжали по мосту. Конечно, в воду он упасть не может, но, врезавшись в лед, вряд ли сможет сохранить целостность.

— Зачем? — внезапно осипшим голосом спросила Морана.

— Он тебе не понадобится. Что ты делала в квартире Клер?

— Искала тебя.

— Самонадеянно, не находишь?

Она пожала плечами.

— Я закурю?

— Не поможет. Ты хотела попытаться убить меня?

Она промолчала. Я усмехнулся, ускоряясь. Нужно выехать за пределы города как можно скорее. Мой след неразличим, но если каратель Винсент поторопится, сможет его отыскать. Лучше обезопасить себя и выиграть время. Его появление в мои планы не входит. Две кучки серебристого пепла для одного вечера — это слишком много. Мне хватит и одной. Но какой!

— У меня бы получилось…

— Если бы ты не растеряла весь профессионализм, влюбившись в смертного, так?

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но до меня донесся лишь легкий вздох. Все-таки женщина. Она могла бы поспорить, перевести разговор в шутку, попытаться оправдаться, но не стала, послушная инстинктам. Скорее всего, внутри себя она уже понимала, к чему приведет этот разговор. И почти смирилась.

Широкая дорога ярко освещена, ее постоянно чистили, но в эти часы снегоуборочная техника не справлялась. Мы летели, поднимая тучи мокрого грязного снега, не обращая внимания на скоростные ограничения и прочую ерунду. Праздничный вечер, полупустая трасса, скорость. Мир готовится ко сну. А я знаю одно прекрасное место, где мы пробудем до утра. И где никто не сможет нас потревожить.

— Кларисса, Морана. Почему? — спросил я, глядя на дорогу. Мы проезжали непростой участок. Не слететь с дороги, не врезаться в кого-нибудь… К счастью, кроме нас на эту дорогу в такую погоду рискнуло выбраться от силы три-четыре водителя.

— Не я убила твою подругу, — тихо, но уверенно проговорила Незнакомка.

Я взглянул на нее.

— Ты виновата в ее смерти не меньше Винсента.

А в моих глазах даже больше.

— И что теперь? — приосанилась Морана. Видимо, она наконец определилась с линией поведения, и теперь постепенно раскручивала сценарий, думая, что он сработает.

Сработал бы, если бы она не решила играть против меня. Незнакомка сделала вид, что тянется, но вместо этого рванулась ко мне.

— Пистолет тебе не понадобится. — Я предупредил ее попытку выхватить оружие и взглядом заставил расслабиться и остаться на сидении. — Не забывай, с кем имеешь дело.

Она закрыла глаза, чтобы скрыть от меня ярость. Даже она понимала, что без оружия со мной не справится. Что теперь ты будешь делать, Морана?

— Не надо было мне…

— Что?

Треверберг остался позади. Я еще ускорился. В этих местах есть чудесный заброшенный особняк, построенный в девятнадцатом веке. Один из домов, за которым закрепилась настолько дурная слава, что люди не решались строить жилье рядом. В итоге местность опустела, и особняк остался в гордом одиночестве, потерянный в лесах. Я нашел его совершенно случайно и какое-то время использовал как место для тайных встреч. Любителей приключений манило сюда как магнитом. Но в какой-то момент я поставил защиту, не позволяющую людям и низкоуровневым существам подбираться к особняку. Конечно, карателя мои махинации не задержат, но от ундины или низшего вампира защитят вполне.

Морана молчала до конца поездки. У нее не было слов, она лихорадочно искала выход, не понимая, что своим состоянием лишь подпитывает меня. Я не хотел об этом думать, но понимал, что наслаждаюсь каждым мгновением. Она несет ответственность за смерть Клер. Любой перевертыш рано или поздно забывает про правила игры и допускает ошибку. Моране не повезло — она просчиталась со мной. И теперь сидела, натянутая и статная, перепуганная, но превосходно держащая себя в руках. Она не считала, что игра закончена. Уверена была, что выход есть. И не понимала, что заигралась.

— Я киллер, Ролан, — проговорила она, когда я остановил машину. — Ты же знаешь закон… все претензии к тем, кто направляет руку киллера.

— В случае с Клариссой ты сама стала тем, кто направил оружие, Морана.

— Мне ее жаль, — кивнула она. Голос звучал вполне искренне. Жаль, это ничего уже не изменит.

— Мне тоже.

И я не передам тебе, насколько.

Я заглушил мотор, вытащил ключи с брелоком, прислушиваясь. Здесь никого. Тишина и пустота. Столь желанные и необходимые сейчас. Внутри нарастало предвкушение, мощное, схожее с сексуальным, желание отомстить. Убить. Уничтожить всю цепь звено за звеном. Начать с перебежчика. Закончить виновными.

— Что ты планируешь делать?

Я достал пистолет. Вышел из машины и, обойдя ее, открыл дверь для Мораны. Она могла бы попытаться сбежать, но не стала, понимая, что на открытом пространстве точно не сможет скрыться. Даже если доберется до леса — каким-то чудом — будет поймана там. Я быстрее.

— Пули из храмового серебра. Такую участь ты мне готовила? — спросил я, держа ее на прицеле.

— Заказ пришел несколько дней назад. У меня было время, — сообщила она.

Все-таки заказ.

— Какой-то идиот решил выставить тебя против меня? Детка, от тебя весьма ловко избавились. Выходи!

Она вздрогнула от резкой перемены в моем голосе и, скорее всего, в выражении лица. Последнее слово прозвучало как приказ. По сути, оно и было приказом, ослушаться которого она не могла. Уже не могла.

Инстинктивно запахнула куртку, пытаясь согреться. Я не убью ее быстро. Шесть патронов и кинжал. Я оглянулся на особняк. Там достаточно просторные гостиные и хороший подвал. Прохладно, тихо, спокойно, темно. Держа Незнакомку на прицеле, я жестом показал ей, что стоит двигаться в сторону дома. Она опустила голову, закусила губу, но все-таки сделала несколько шагов молча. Молча, борясь сама с собой, она шла к месту казни, наверное, уже понимая, что не увидит ни неба, ни природы, ни людей, ни своего смертного. Но ничего. Он быстро забудет про само существование мисс Дианы.

Внутри поднималась жгучая волна предвкушения и боли. Раньше я и представить бы себя не смог в роли палача. Все меняется. Даже мы.

* * *
Я вернулся в Треверберг к утру. Голова раскалывалась от боли. Разряженный пистолет оттягивал карман пальто. На мне не осталось и капли крови. Со смертью Мораны она превратилась в серебристую пыль. Не осталось и чувств. Это было долго. Мучительно для обоих. Но если для Незнакомки выход один, я все время видел лицо Клер. Только в этот момент оглушительной мести я понял, как мне ее не хватает. Мне хотелось бежать. От самого себя. К Железной Леди. Может, вновь попытаться завладеть вниманием Авироны и понять, что было той ночью, о которой я ничего не помню. Явиться к карателю Винсенту и сообщить ему о смерти его подружки. Сделать какую-то глупость. Я сдерживался чудовищным усилием воли. Завтра никаких встреч и никаких разговоров. К черту Анну…

Кстати.

Я взял телефон и набрал знакомый номер. Вне зоны доступа. Умничка. Или почувствовала неладное, или ее предупредили. Но не суть. От меня она скрыться не сможет. Я до сих пор не решил, что сделаю с ней. Девочка была послушна и полезна. И, честно говоря, она для меня ценна живая. Клер нет. Мне нужна помощница. Возможно, я найду способ обмануть заказчицу. У Анны есть несколько вещей, особо ей дорогих. Если она согласится их отдать… Кулон матери, например. Реликвия, с которой она не расставалась. Она сможет уехать из Треверберга, пока все уляжется… Милая девочка, не прячься от меня. Не играй со мной сейчас… это слишком опасно для тебя.

Она ждала меня в гостиной, как всегда наплевав на правила хорошего тона. Полулежала в кресле, положив ноги в высоких кожаных сапогах на журнальный столик. Я включил свет через несколько секунд после того, как почувствовал ее присутствие. Средний рост, гибкая, стройная, огромные черные глаза, полные дикой радости, сумасшествия, чувственные губы. Волосы, совершенно неожиданно крупными локонами спускающиеся почти до плеч. Я думал, в двадцать первом веке она будет коротко стричься. Плотные кожаные брюки, кожаный корсет поверх рубашки. Косуха, брошенная на спинку кресла. Дуата во всем своем великолепии.

Я сбросил пальто. И молча опустился на диван, глядя ей в глаза. Бесполезно задаваться вопросом, как она сюда проникла. Она всегда приходила и уходила сама. Всегда принимала решения сама. Всегда жила по тем законам, которые сама же и написала, нарушая все остальные. Она меня восхищала, когда-то пугала, иногда вызывала недоумение. Но сейчас мне было плевать.

— И не жаль тебе девочку? — проговорила она вместо приветствия.

— Прости, если лишил тебя подруги.

Она рассмеялась. Хрипло, некрасиво.

— Ну что ты, милый, ты сделал грязную работу за меня. Но вот смотрю на тебя и думаю, что не надо было тебе Морану убивать. Никакого удовольствия от этого ты, к сожалению, не получил, да и пользы мало. Девчонка лишь делала свою работу и спасала свою шкуру.

— Клер мертва.

— Твоя блондинка бы в любом случае нарвалась на Винсента и довела бы его до белого каления, чтобы он ее убил. И ты сам прекрасно знаешь, почему.

Я сжал кулаки, сдерживаясь, чтобы не ударить. Толку от этого мало, а злить Незнакомца, который уже давно разменял четвертую тысячу лет, глупо.

— Это не имеет значения.

— Знаешь, за что я тебя всегда любила? — мягко и воркующе спросила она, демонстративно поменяв ноги местами. Я невольно засмотрелся на ее голени, затянутые в сапоги. — Ты идешь до конца, если считаешь, что прав. И почти всегда оказываешься прав. Но сейчас утонешь в собственной каше, малыш.

— Ты пришла учить меня жизни, мамочка, или хочешь помочь?

Она опустила ноги на пол и поставила локти на колени, наклонилась вперед, будто желая оказаться ближе. Огромные глаза пронзали насквозь. Я мало рассудка видел в них. Лишь бесконечную страсть и дикую, необузданную силу.

— Ну что ж, ты большой мальчик. И вполне можешь разобраться сам. Но учти, тронешь Анну, иметь дело придется со мной.

— Ах, так вот, в чем дело… Дуата, ты чудесна в своей предсказуемости. Двести лет опекаешь дитя, само появление на свет которого в свое время тебя чуть не убило.

— Молчи… — прошипела она, прищурившись. — Ты жив только потому, что тебя ценил Пифон. Так что не зли меня лучше.

— Поверь, дорогая, ты — последняя, кого мне стоит бояться. И ругаться с тобой я не хочу. Останешься на чай?

— И на душ. Отдыхай, малыш. Поговорим потом.


Анна

1 января

Треверберг


Анна поняла, что выдуманная болезнь — не лучшее решение, лишь только стоило почувствовать скуку. Можно было отлично провести праздничные дни и ночи, пообщаться с друзьями, знакомыми, сорвать овации поклонников на очередной вечеринке. И что в итоге? Вместо этого она просидела дома в окружении роз, музыки и редких выпусков новостей. Ей было скучно и одиноко, хотелось феерии, а вместо этого она какого-то черта прислушивалась к советам дорогих служителей Культа Равновесия и «берегла себя».

Да к черту такое «беречь»! Так можно умереть со скуки намного быстрее, чем от руки якобы опасного и якобы разоренного Ролана. Что за бред вообще? Впрочем, бред — не бред, а слабое ощущение того, что Винсент говорил не просто так, ее не отпускало. Еще Киллиан с его совершенно невразумительным разговором по телефону. «Будь осторожна, Анна». Сначала они хотели ее арестовать, потом — она уверена — убить, а теперь в один голос «будь осторожна»? Подозрительно.

Первые дни Анна просто гуляла по квартире, в сотый раз прикасалась к розам, определяя, пришла ли пора их полить или подрезать. Но, увы, за пару суток с цветами ничего нового не случилось, и занять себя было откровенно нечем. С горя Незнакомка решила сделать глобальную уборку и снова переложила все вещи с места на место, отсортировав их по типу тканей, цветам, стилям и наконец по интенсивности носки. Отделила те, которые нужно отдать в благотворительные фонды, собрала десятки не нужных ей сувениров. Желание изменить что-то в своей жизни началось с желания выбросить лишнее. В итоге через сутки в квартире стало значительно меньше дорогущего хлама, не имевшего для хозяйки ровно никакой ценности. Анна ни о чем не думала, сантиметр за сантиметром изменяя пространство вокруг и приобретая столь необходимое душевное равновесие.

А потом ее мысли вернулись к служителям Культа Равновесия, посмевшим вторгнуться в личное и перевернуть там все с ног на голову. Винсент… То удовольствие, которое она получила, когда он стоял перед ней на коленях в поисках ключа. Киллиан. И тот трепет, который она испытывала каждый раз при звуках его голоса. Это не поддавалось сравнению, не поддавалось осмыслению. Просто факт. Просто черноглазый Первый Советник, чертов закон, чей еле уловимый запах свел ее с ума мгновенно. Она искренне думала, что отношения с ним станут очередным витком игры. Это же так удобно — держать на поводке подобное существо. Просчиталась. И только сейчас начала понимать, насколько нелепо просчиталась. Всесильная Незнакомка, создание, для которого нет понятия «закон», нет понятия «нельзя», была готова сдаться без боя своему злейшему врагу. Она злила его, требовала внимания, любой ответной реакции — и не получала ее. Хотелось что-то сделать. Звонок или смс — банальщина. Она и так им злоупотребляла в последнее время. Хотелось чего-то необычного. Чего-то, что она никогда не делала. Хотелось подарить ему что-то такое, что понравится, а не вызовет усмешку. Оставить какую-то вещь для него. Чтобы он не избавился от нее, а сохранил. Может, даже поблагодарил ее. Может, перестал бы издеваться, заметил бы… В новинку было оказаться на месте жертвы. Это ее обычно добивались, тщетно ища внимания. Это к ее ногам пытались бросить мир — она никогда не испытывала подобного желания. Видимо, и в жизни Незнакомцев наступает период, когда любое «никогда» себя исчерпывает и уступает место волнительному «первый раз».

Решение пришло быстро. Оно созрело в тот момент, когда Незнакомка добралась с генеральной уборкой до мастерской. Десятки холстов, разбросанные краски, наброски. Обычно она рисовала натюрморты, иногда пейзажи. А сейчас очень четко поняла, что пришло время для портрета. Да. Живопись — вот подходящий язык. Вот способ открыться, не оголяя душу, не унижаясь и не ища взаимности. Она подарит ему портрет.

Это была странная монохромная работа. Необычное для нее количество мелких деталей, очень четкая прорисовка черт лица. Она рисовала Киллиана, думая о том, что хотела бы вот так пройтись пальцами и губами по его лицу, как водила кистью по холсту. Нежно или с нажимом. Настойчиво и при этом мягко. Она вырисовывала детали, не думая о том, что никогда раньше этого не делала. Портрет стал ее идеей, ее вдохновением. Незнакомка понимала, что у нее почти нет времени, чтобы закончить работу, торопилась и при этом погружалась в процесс с головой. Она рисовала нечасто. И всегда в тот момент, когда не хватало слов. Когда эмоции переполняли, и хотелось их выплеснуть, избавиться от них, разложить мысли по полочкам. Живопись помогала упорядочить хаос в голове. И дать себе направление. Новое направление. Как правило, каждая законченная картина приносила с собой новый этап.

Портрет был готов утром первого января. Новый Год Незнакомка встретила за работой, отгоняя на десятый план мысли о скуке и праздничных приемах. Ее захватил процесс. Она редко работала с таким увлечением и поглощением. В портрете было все: надежды, мечты, просьба о помощи, уверенность в собственной неотразимости и влюбленность. Старательно вырисованные глаза, небрежные пряди серебряных волос. Четкий нос с небольшой горбинкой, аккуратно очерченные губы. Наверное, их сладко целовать… Наверное, это волшебное ощущение — принимать ответные поцелуи. И, пусть она никогда не страдала от недостатка внимания, при мысли о близости с Киллианом чувствовала непередаваемую дрожь. Ее наполняли свет, предвкушение, надежда.

Закончив, она уснула, измотанная и счастливая. Впрочем, сон длился недолго. Она пришла в себя через пару часов. Глупая, отключилась в мастерской, в кресле в самой неудобной позе из всех, что только можно было придумать. Пара кисточек под головой, разбросанная бумага на полу, альбом для набросков тут же и почему-то свалившийся со стола стакан с остро заточенными карандашами. Не глядя на всю эту разруху, чувствуя себя совершенно разбитой, Анна отправилась в душ. Нужно смыть с себя ощущение помятости. По ней будто проехал бульдозер. Упругие струи горячей воды привели в чувство за несколько минут. И вместе с хорошим самочувствием вернулась вселенская скука. Желание оторваться неотвратимо вытесняло все доводы в пользу того, что нужно остаться дома и прислушаться к советам приспешников Ордена.

Надо оторваться. Никто и никогда еще не страдал от хорошей тусовки. Напротив, отрыв позволяет привести чувства и мысли в порядок и найти новые решения. Конечно, если не искать в нем забвения и избавления от проблем. Незнакомка рассматривала вечеринки как способ переключиться с рутины на что-нибудь новенькое. У нее был определенный предел прочности, и когда действительность выталкивала за границы этого предела, нужно было стряхнуть с себя все. А может, она лишь убеждала саму себя, что все обстоит именно так, пытаясь сбежать от действительности, забывшись в неровном свете огней клубного квартала.

Не вытираясь, Незнакомка отправилась в гардеробную, оставляя за собой мокрую цепочку следов. Длинные волосы липли к спине, бодря и освежая. Пар из душевой, казалось, еще преследовал ее, вызывая желание броситься в снег с головой и не вылезать оттуда несколько сладко-ледяных минут. Распахнув шкаф, Анна замерла. Вода с волос стекала по ее телу, собираясь в лужицу у ног. Что ж теперь, придется мыть полы. Ну и ладно. Зато она давно не испытывала подобного наслаждения. Конечно, от холодных прядей инстинктивно хотелось спрятаться, но разгоряченное тело воспринимало происходящее с восторгом. Осталось определиться с образом и местом назначения, ведь уже ясно — дома сидеть она не будет.

Местные увеселительные заведения сидели в печенках. Единственное, которое заслуживало внимание — «Токио», но появляться там сейчас глупо. Вряд ли ее выпустят живой даже при условии наличия дружбы с сильными мира сего. Железная Леди предательства не прощает. А Анна ее покусала. Конечно, не убила. Если бы хотела, то завершила бы начатое. И все же. Как бы там ни было, здесь ей точно рады не будут. Остальные человеческие клубы Треверберга для нее — скука смертная. Единственное, что оставалось — поездка в Мирквуд. А что. Магистрали сейчас пустынны, народ празднует. Ей лишь понадобится несколько часов, чтобы добраться, она всегда любила быструю езду.

Заодно посмотрит на смертного Мораны. Он должен быть красавчиком. Все-таки у старой Незнакомки всегда был спорный, но в целом неплохой вкус. Анна многое знала о ней и ее пассиях (именно так, даже если речь шла о мужчинах). От этого вдвойне было интересно посмотреть на доктора из Мирквуда. Мир слухами полнится, и те обрывки информации, которые дошли до нее, не оставили равнодушной. Может, он поможет ей отвлечься от господ Служителей Культа Равновесия, и она наконец обретет потерянную гармонию?

Анна выудила из недр гардероба аккуратный темно-синий комбинезон с мелкой вышивкой по лифу. Не надо лишней сексапильности. Сейчас все должно быть в меру, и при этом достаточно откровенно, чтобы не сбивать желания. Еще через минуту она крутилась перед зеркалом, придирчиво оценивая, как на ней сидит туалет, нужно ли добавить аксессуар, или образ получился вполне сбалансированным. В итоге, ограничившись парой браслетов, она взяла в руки фен. Волосы уже подсохли, теперь нужно был их уложить — они никогда не отличались покорностью.

Вскоре их стягивала широкая резинка, удерживая в конском хвосте. На лице появился легкий макияж, подчеркнувший горящие безумным огнем глаза. Мирквуд! Мысленно Незнакомка была уже в пути. Вряд ли господин Ролан, если он действительно решил испортить ей жизнь, отвлечется первого января для того, чтобы ее искать по всей Европе.

Анна бросила портмоне и несколько кредиток в сумочку, набросила на плечи роскошное манто и открыла входную дверь, собираясь отправиться на встречу приключениям. Выйти из квартиры не удалось — на пороге стоял Киллиан. Судя по всему, он только что пришел и как раз собирался позвонить.

— Куда-то собралась? — суховато для незваного гостя спросил он.

Анна сделала шаг назад и замерла, сбросив с плеч манто, опустив сумку на пол и спокойно улыбаясь.

— Какие люди. Сам Первый Советник решил навестить меня. Я польщена, сударь!

— Пригласишь?

— Неужели все Служители Культа Равновесия вынуждены унижаться перед маленькой Незнакомкой, чтобы войти в ее дом?

И в ее сердце. Анна привычно саркастировала, поддевала его, пытаясь вызвать ответную реакцию. Лицо Киллиана при этом не изменилось. Абсолютно спокойное, прекрасное, оно приковывало ее внимание, вызывая противоречивые желания. Не к месту вспомнился портрет. Как хотелось сейчас провести пальцами по коже Киллиана, как хотелось почувствовать его руки на своем теле… И забыть обо всем. Просто довериться его ровной силе. Но это мечты. Хотя… зачем-то же он пришел?

— Ты не понимаешь. Я могу войти. Но хочу, чтобы ты меня пригласила.

— Входи. Что значит, можешь войти?

Он улыбнулся, переступил порог и закрыл за собой дверь. От него пахло снегом. Городом. Свободой. Желанием. Ее желанием. Киллиан стряхнул с плеч почему-то до сих пор не растаявшие снежинки, и снял пальто. Повесил его на вешалку. Поднял ее манто, повесил туда же. Анна ждала улыбку. Но ее не было. Его движения были размерены и бесчувственны. А сам он холоден.

— Не уверен, что хочу объяснять, — выдержав паузу, произнес он. — Так куда ты собралась?

— Не уверена, что хочу это объяснять, — нахмурилась она. — Чем обязана столь высокой чести? Не на свидание же ты пришел…

— Свидание?

— Может, поцелуешь меня?

Вот.Наконец-то. Он улыбнулся. Хотя получившаяся гримаса была похожа больше на ухмылку. Киллиан уверенно прошел в гостиную.

— Хотел убедиться, что ты не натворила глупостей.

— Польщена. Хочешь чай или кофе?

— Нет.

— Полно же, — возразила она. — Ты же так много общаешься со своим восточным другом, должен понимать, что в гостях не отказываются от угощения. А я многое для тебя приготовила.

Анна привычным движением отбросила массу волос назад, радуясь, что собрала их. По меньшей мере, они не лезли в глаза. Внутри нарастало торжество. Чтобы ни привело его сюда — он здесь. Он рядом, при желании она сможет прикоснуться к нему. А если постараться, то сегодня она почувствует вкус его поцелуя. И пусть она ведет себя как глупая смертная женщина, это предвкушение ни с чем нельзя было перепутать. Анна с трудом сдерживала себя, чтобы не пуститься в пляс. Ей хотелось кричать от восторга, но желание до конца сохранить лицо в итоге взяло верх. Незнакомка, не дождавшись ответа, отправилась на кухню, где почти с любовью приготовила крепкий чай, поставила чашки, чайник и вазочку с печеньем на поднос и вернулась в гостиную. Киллиан сидел в кресле с какой-то книгой в руках.

— Приятно, — констатировал он, принимая чашку. — Ты не похожа на больную.

— Я же сказала тебе. Мне скучно. Хотелось развеяться.

— Женская логика. Лучшее время, чтобы оторваться? Именно в тот миг, когда твоя жизнь висит на волоске.

— Женскую логику воспевают в песнях, а мужская считается эталоном, — начала она, опускаясь напротив, сложила ноги и откинулась в кресле, стараясь сохранять независимый вид. — Только вот твою я так и не понимаю. Причинно-следственные связи не ясны, Первый Советник. Ты выгнал меня. Потом сам позвонил. А сейчас пришел. Я слишком женщина, чтобы не замечать перемен в твоем отношении ко мне. Может, ты передумал? Или твой друг поделился чем-то таким, что заставило тебя прийти?

— Например?

— Ты не споришь, — удовлетворенно отметила Анна. — Это уже хорошо. Например? В свое время мы прекрасно провели время вдвоем.

— Уверена, что хочешь, чтобы я это знал?

Она нахмурилась.

— Киллиан, не будь снобом. Это же просто секс.

— Вот как.

Она опустился чашечку на поднос.

— У меня есть для тебя подарок.

— Если это красивое нижнее белье, можешь не демонстрировать.

— Зря ты так.

Анна вышла из комнаты, не понимая, что берет верх: злость, отчаяние, вожделение или предвкушение. Она шла в мастерскую, по памяти воссоздавая позу, в которой сидел гость. Изгиб бровей, наклон головы, полуулыбку четко очерченных губ, тонкие пальцы, пепельно-седые волосы, бездонные пропасти глаз. Ему удивительно шло черное. Шелковая рубашка казалась призраком из прошлого, и не подошла бы Эдварду Бергу, но идеально подчеркивала особенности внешности Киллиана. Брюки, ремень, дорогие часы на запястье. Ничего лишнего. Образ цельный, собранный и… прекрасный. Так часто описывают главных героев любовных романов. Только всем персонажам не хватит одного — глубины — чтобы приблизиться к образу Первого Советника. И теперь уже портрет казался глупой идеей — она не смогла отразить и десятой части того, что видела в нем. Но пускай… По меньшей мере это был порыв, а порывы не нужно сдерживать.

Собственная квартира казалась ей сетью лабиринтов. Необходимость пересекать пространство, отдаляясь от объекта страсти, приносило почти сверхъестественную боль. Она чуть ли не бегом добралась до мастерской. Схватила портрет и вернулась обратно. Постояла на пороге, чтобы восстановить слегка сбившееся дыхание. И вошла в гостиную, стараясь не обращать внимания на то, как сильно бьется ее сердце.

Киллиан поднял голову. Он успел отставить чашку и снова взять в руки книгу. Черт, и правда. Как же ему идет черный цвет! Чуть смугловатая кожа не бледнеет на его фоне. Он подчеркивает глубину глаз и серебро волос. Анна улыбалась, глядя на него. Он слегка нахмурился, но молчал, ожидая, что она скажет. Незнакомка молча протянула ему свою работу.

О, этот миг. Как он отреагирует? Скользнет равнодушным взглядом? Обрадуется? Удивится? Разозлится?

Киллиан принял портрет. В его глазах на мгновение отразилось непонимание, потом — тепло. Анна была готова запрыгать от радости. Она чувствовала себя так, будто стала Олимпийской чемпионкой. Огромная победа — его одобрение.

— Ты хорошо рисуешь.

— Спасибо. Это тебе.

— Даришь мне мой портрет. Символично. — Он положил картину на стол. — Благодарю.

— Так зачем ты пришел?

— Какой ответ тебе больше понравится?

— Правдивый.

— Это вряд ли. Скажи, Анна, почему ты, вопреки советам, собралась уехать? Ты действительно не понимаешь, что происходит, или таким нехитрым способом пытаешься лишний раз привлечь к себе внимание?

— Фу, как грубо.

— Ролан поставлен в такие условия, что будет охотиться за тобой.

— У меня нет оснований тебе верить, Киллиан.

Она разозлилась. Вместо того, чтобы стащить с нее комбинезон и самозабвенно предаться страсти, он говорит о Ролане и пытается выставить ее непослушной девчонкой! Ну что за бред? Анна сорвалась с места и, не успев подумать о том, что собирается делать, опустилась перед ним на колени. Она встала около его кресла, положила руки ему на грудь и потянулась вперед. Киллиан предупредил ее движение, выпрямившись.

— Ты пришел ко мне, потому что хочешь меня, так ведь? И все эти недели холода — лишь маленькие шаги большой игры. Так возьми то, зачем пришел!

Киллиан поймал ее за запястья и, заставив отстраниться, поднялся следом. У нее перехватило дыхание. Но еще через мгновение ее парализовало. Она почувствовала его настроение, и ничего общего с возбуждением оно не имело.

— Я пришел потому что ты была готова наломать дров.

— Ложь. Поцелуй меня, — она вырвалась, освободив руки, и прильнула к нему.

Она вздрогнула, когда почувствовала на своей шее ледяную гладь кинжала.

— Заигралась, — прошептал Киллиан, наклонившись к ней. Они стояли так близко, что она чувствовала его дыхание на своих губах. И в это мгновение даже смерть была не страшна. Анна, не обращая внимания на кинжал, поддалась вперед — и поцеловала. Лезвие все-таки распороло нежную кожу, но через долю мига он убрал оружие и отстранился.

Незнакомка стояла, держась за порез и улыбаясь. Поцелуй. Пусть, мимолетный и полученный обманом. Но настоящий поцелуй. На мгновение ей показалось, что он отвечает, но вряд ли это было так. Она смотрела на него, на кинжал в его руках. Если бы он хотел — она уже обратилась бы серебристой пылью. Но она жива. А он…

— Довольна?

Он небрежным движением достал из кармана черный же платок и вытер лезвие. Почему он не попробовал ее кровь?

— Я не пью кровь, — ответил Киллиан на ее мысли. — Мне достаточно твоих эмоций.

— Тогда ты должен быть очень сыт.

— Весьма. Так довольна?

— Нет. — Она прищурилась. Пересекла образовавшееся меж ними пространство, и положила ладони ему на грудь. — Может, продолжим?

На миг на его лице отразилось изумление. Он спрятал кинжал и замер, глядя на нее сверху вниз.

— Кто знает…


Винсент

1 января

Треверберг


— … непогода не помешала жителям Треверберга встретить наступление нового года с традиционным для нашего города размахом. Как отметили праздник в Праге, Париже, Милане и Риме? Как он прошел в Токио, Пекине, Киеве и Москве? Сразу после рекламы — репортаж, в котором мы совершим кругосветное путешествие. Оставайтесь с нами.

Я нажал кнопку отключения звука, допил остатки глинтвейна, поставил стакан на ковер и открыл портсигар. В другой ситуации мне бы показалось, что пятая сигарета за час — это чересчур, но кто бы мог подумать, что лежать на диване и смотреть телевизор так утомительно? Я трижды прослушал прогноз погоды, полюбовался на зимние пейзажи в Альпах, посмотрел на дорогие автомобили и узнал десять вариантов гороскопов на будущий год, после чего решил, что хватит с меня этой чепухи, и теперь следил за происходящим на экране, не особо концентрируясь на сути. Дополнительный раздражитель помогал упорядочить носящиеся по кругу мысли.

В логической цепочке, составлению которой я посвятил последний час, не хватало двух звеньев. Для того, чтобы их отыскать, требовалось ответить на два ключевых вопроса. Вопрос первый: кем был непуганый идиот, заказавший Ролана? Скорее всего, темным существом. Неужели решил, что Морана справится? Где теперь этот непуганый идиот, что собирается предпринять? Связан ли он с Аннет? А с Кэцуми? Знает ли он нас с Киллианом, знаем ли мы его? Зачем ему все это?

Может, он вовсе не хотел убивать Ролана, это было частью сложного, детально проработанного плана? Вряд ли. Больше похоже на импровизацию, если не на каприз или попытку воплотить возникшее в результате странного импульса желание. Такие планов не продумывают, они действуют, а потом разгребают последствия. Морана упоминала имя Дуаты, а эта могла бы так поступить. Но зачем ей убивать Ролана? Она хотела столкнуть их с Мораной лбами и посмотреть, что получится? Умрет кто-то один — хорошо. Умрут оба — еще лучше. Но ведь это бессмыслица.

Заходя в тупик, я переходил к обдумыванию второго вопроса, который волновал меня куда сильнее.

Вывести из себя самого культурного и «очеловеченного» служителя Равновесия и разбудить в нем его темную сторону, жестокого вампира, не так уж и сложно. Достаточно причинить вред тому, кто нам дорог. Реакцией любого обращенного существа будет припадок дикой ярости. Каратели, чью силу ограничивают рамки и правила Ордена, способны в таком состоянии совершать чудовищные вещи. Страшно подумать, что может сделать Незнакомец, не имеющий даже понятия об ограничениях.

На месте Ролана я бы достал того, кто убил мою женщину, из-под земли, даже если бы мне пришлось проделать путь в сотни километров, и собственными руками, без помощи кинжала из храмового серебра, превратил его в пыль. Так поступил бы любой из нас. Но вместо этого Незнакомец пропал на сутки, а при встрече в ресторане выглядел таким спокойным, будто мы — соавторы и обсуждаем план научной статьи, хотя должен был оторвать мне голову у всех на глазах. Что произошло за эти чертовы сутки? Где он пропадал? Решил, что корень всех проблем — Морана и переключился на нее, полностью забыв обо мне? Загадка.

Мохнатый Данте, лежавший у меня в ногах, свернувшись уютным клубком, заворочался, чихнул, спрыгнул на пол и примостился на ковре. Я взял телефон и довольно кивнул, прочитав короткий ответ Киллиана на посланное пару часов назад сообщение: «Скоро буду».

— К нам едут гости, — сказал я коту. — Не все же тебе скучать в моем обществе.

Кот зевнул, широко и от души, и принялся умываться. Я взял пульт и включил звук.

— Тебе интересно, как справляют Новый год в Москве? — поинтересовался я. — Рекомендую посмотреть. В России празднуют на славу. Почти как наше Рождество, только пышнее раз в пять.

Данте навострил уши, и через пару секунд я услышал звонок в дверь. Еще бибггж несколько секунд я размышлял, открывать или нет, но вежливость взяла верх.

Дана сбросила мне на руки белоснежное манто, стряхнула с волос снежинки и деловито огляделась.

— Ни вакханок, ни Незнакомок, ни смертных, — констатировала она. — Должно быть, у тебя очередной приступ рисования. Или стихосложения. Или игры на скрипке.

— Я смотрю телевизор.

— У тебя что, депрессия? Или творческий кризис?

— Ты пришла для того, чтобы меня развлечь?

Она сделала неопределенный жест рукой, прошла к камину и устроилась в одном из кресел, положив ногу на ногу. Разрез черного платья из тонкой шерсти почти полностью открыл бедро, демонстрируя черные же чулки с алой подвязкой.

— Где Эмили? — задала очередной вопрос Дана.

— Отдыхает. У нее болит голова. Никак не привыкнет к здешнему климату.

— Так, значит, мы одни, Винсент? Что ты сказал? У нее болит голова? Уверен, что это из-за климата?

Я занял второе кресло.

— Может, подхватила вирус. С ней такое случается.

— Вирус «украл сердце и не вернул». — Заметив, что я хочу ответить, Дана подняла указательный палец. — Она влюблена по самые уши. Ведь ты вроде не слепой, Винсент?

— Я сам разберусь, что не так с моей дочерью. Зачем ты пришла, Дана?

Она откинулась на спинку кресла и принялась накручивать на палец прядь волос.

— На твоем месте я бы отнеслась к этому посерьезнее, не уверена, что ты одобрил бы ее выбор. — Она посмотрела на носок своего лакированного сапога и повертела им из стороны в сторону. — Это у вас семейное. Вы сначала бросаетесь в чувства с головой, а потом плачете о набитых шишках.

— Еще пара фраз в таком тоне — и я выставлю тебя за дверь. Повторяю в последний раз. Чем обязан?

Она сморщила нос и отвернулась.

— Фу, Винсент. Человеческая жизнь тебя испортила. А ведь помнишь? Нам было…

— … весело. Ты пришла для того, чтобы меня позлить?

— Но почему ты так жесток?! — В ее голосе послышались истерические нотки, и мне захотелось ударить ее по лицу. Я сдержался, хотя Великая Тьма видит — это далось с большим трудом. — Не отвечай. Я знаю. Дана — не дурочка, несмотря на то, что ты ее таковой считаешь. Тебе просто нравится меня унижать. Бегать за женщинами, ухаживать — это не твое. Ты любишь, чтобы они приходили сами. Чтобы приползали на коленях! Чтобы мучились полторы тысячи лет, ждали, пока ты до них снизойдешь!

— А, по-моему, это тебе нравится меня унижать. Этим ты сейчас и занимаешься.

— Неправда! — взвилась Дана. — Я подошла на открытии Недели моды, хотя могла бы и не подходить! Потом я пришла к тебе домой и увидела на кухне сучку-Незнакомку и могла закатить скандал, но не сказала ни слова! И почему-то решила, что ты будешь рад меня видеть после стольких лет, ведь мы не чужие, брат и сестра, охотились вместе чертовы несколько веков, а когда-то ты — помнишь, Винсент? — подарил мне браслет и спросил, согласна ли я разделить с тобой вечную жизнь! И я сказала «да»! Может, ты позвонил, зная, что я в городе? Нет, не нужно было приглашать меня к себе домой, что ты, это слишком большая жертва! Ты мог бы пригласить меня на кофе. Просто кофе в чертовом кафе! Или тебе плевать?!

— Выпьешь что-нибудь, Дана?

Она смахнула со щеки слезу и всхлипнула. Способность красиво и эффектно плакать входила в число ее достоинств. Никакой растекшейся туши и искренняя печаль в глазах.

— Ты должен извиниться. Я не заслужила такого обращения!

— У меня есть глинтвейн, но я могу сварить кофе.

— Ладно! Хочешь правду? Вот тебе правда! Мне уже три тысячи лет, и в двух мирах нет ни одного мужчины, которого я не смогла бы получить, если бы захотела, но я повела себя как смертная потаскушка, наплевала на гордость и приползла к тебе! Должно быть, ты доволен! — Дана в очередной раз всхлипнула. В слезах она была особенно красива. Как-то раз я даже написал с нее такой портрет — мне казалось, что в подобные моменты в ней появляются чистые и искренние чувства. — Неужели ты думаешь, что я хотела свободу? Да, я согласилась и не думала дважды, но ведь ты знаешь меня так, как никто другой. Я вспыхиваю, а потом остываю и понимаю, что случилось. Куда я могла бы пойти на свободе, Винсент? Ты думаешь, что я представляла свою жизнь без тебя? Я ждала твоего предложения…

Я поднял руку, заставляя ее замолчать.

— Хватит, Дана. Тебе пора идти.

— Я ждала твоего предложения целую вечность, — продолжила Дана, будто и не услышав. — А ведь другие предлагали то же самое, и не раз. И я просто хочу… хочу… — Она прижала пальцы к губам и отвернулась. — Я сделала тебе больно, Винсент, я хочу попросить прощения. Ведь ты дашь мне еще один шанс?

Я набрал в легкие воздуха и уже приготовился ответить, но Дана меня опередила. Она сжала мои руки — ее пальцы, вопреки моему ожиданию, не были холодными, кожа пылала огнем. Впервые за этот вечер я подумал о том, что она, вероятно, не играет и не лжет. Да, слезы у нее всегда были близко, но…

— Мне было одиноко. Не проходило и дня без того, чтобы я мысленно не произнесла твое имя. Эти смертные и вампиры — они ведь ничто, ты понимаешь? Просто пыль, вот и все. — Она провела пальцами по моей щеке и заглянула в глаза. — Когда-то ты пытался быть таким холодным и со мной. Но я показала тебе, что бывает иначе. Не твоя вакханка. Не твоя первая вампирша. А я.

Она наклонилась чуть ниже, между нашими лицами оставалось каких-то несколько миллиметров, и я, закрыв глаза, вдохнул запах ее кожи — так, как делал раньше, в прошлой жизни, тогда, когда она мне принадлежала. Может, это и правда. Она всегда была импульсивна, могла вспылить, но через полчаса успокаивалась. Все эти годы я обвинял ее в том, что она ушла, выбрав свободу, а не меня, но даже не задумывался о том, каково было ей.

— Я знаю, зачем ты пришла, Дана, — заговорил я. — Ты пришла для того, чтобы меня помучить, а потом уйти, хлопнув дверью. Так?

— Не так. — Она погладила меня по волосам. — Я люблю тебя, Винсент. Не хочешь давать шанс мне? Хорошо. Дай нам еще один шанс. Мы будем жить здесь. Ведь тебе нравится тишина. Ты будешь рисовать, играть, писать, заниматься темным языком. А потом у нас будут дети, маленькие обращенные дети.

— Ты знаешь, что мне запретили кого-либо обращать. И знаешь, почему.

— Это ничего. Магистр всегда шел тебе навстречу, уверена, так будет и на этот раз. У Эмили появятся братья и сестры, кто-то из них сядет за стол Совета Тринадцати. И все будет иначе, Винсент, вот увидишь, мы будем так счастливы, как первый Великий и его подруга. Ты сам знаешь, иногда нужно время для того, чтобы что-то понять, нужно сделать много ошибок, а потом…

Она осеклась, когда я взял ее за руку и поднес к губам, но так и не поцеловал.

— Послушай меня, Дана, и попробуй понять. Я наелся всего этого вдоволь, понимаешь? Мне плохо, больно, но лучше так, чем начинать с начала и опять падать в эту яму. Не уверен, что в следующий раз я поднимусь со дна.

— Но ведь я люблю тебя, Винсент?

— Черт, Дана!

Я поднялся и присел на подлокотник кресла спиной к ней.

— Сейчас тебе лучше уйти. У меня есть твой номер, я позвоню. Я хочу побыть один.

Она подошла ко мне и обняла за плечи.

— Когда-то ты мог доверить мне все, помнишь, Винсент? Я хочу, чтобы это вернулось. Обещаю, я выслушаю. Что мешает поделиться…

— Мое отношение к тебе слишком часто меняется от ненависти до любви, чтобы я мог ответить. А теперь — прошу тебя.

Дана запустила пальцы мне в волосы и растрепала пряди, до этого лежавшие аккуратно.

— Не надо думать, Винсент. — Она наклонилась к моему уху. — Хочешь, я останусь на ночь?

— Прошу прощения, было открыто.

Увидев нас с Даной, Киллиан поднял руку и картинно постучал в распахнутую им входную дверь.

— Я не вовремя? — поинтересовался он.

— Дана уже уходит.

Дана состроила недовольную гримасу, подождала, пока я принесу ее манто и повернулась ко мне спиной.

— Вечер убежденных холостяков, — высокомерно проронила она. — Все вакханки и светлые эльфийки по вызову ваши. Не буяньте, мальчики.

Я закрыл за гостьей дверь и жестом предложил Киллиану сесть поближе к огню.

— Если настроения варить кофе у тебя нет, подойдет и глинтвейн, — сказал он.

— Как угодно.

Пятнадцать минут, проведенные за приготовлением глинтвейна, спокойствия мне не вернули. Я положил вдвое больше гвоздики, чем следует, в последний момент вспомнил о корице и вдобавок ко всему прочему довел вино до кипения. Разливая напиток по бокалам, я думал о Дане. Больше всего мне хотелось повернуть время вспять, отмотать пленку назад всего лишь на полчаса и сказать ей «оставайся, конечно, оставайся». Оставайся на эту ночь, вернись следующей ночью, а потом — еще и еще. И какое тебе дело до того, что после твоего ухода ты найдешь очередного смертного или вампира, а я снова буду страдать. Я так устал убегать от себя, я хочу просыпаться рядом с женщиной и если не любить ее, то хотя бы убеждать себя в том, что она мне не безразлична. А завтра… завтра наступит потом.

— Вышел грог, — сообщил я, передавая Киллиану стакан.

— Люблю тебя за творческий подход, — кивнул он. — Твое здоровье. Как поживает Дана?

— Все хорошо.

— Хочешь поговорить?

— Не особо.

Киллиан сделал пару глотков и посмотрел на огонь.

— Я нашел машину Клариссы во дворе ее дома и покопался в бардачке, — нарушил молчание я. — Она занималась частным сыском. Агентство в Италии. Они предлагают и дополнительные услуги. Фальшивые визы, паспорта. А еще случилась беда. Морана.

Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

— Ролан узнал, что она навела тебя на след его дамы, нашел и убил.

— Она взяла у меня ключи от квартиры Клариссы и ждала его там. — Я принялся сформировывать журналы на столике в стопку. — Одного не пойму. Я убил Клариссу тридцатого декабря. Первого января встретил Ролана в ресторане, где обедал с Эмили. Я думал, что он меня убьет, но он был спокоен как удав.

Киллиан бросил на меня короткий взгляд.

— Тебе помогла Авирона, — сказал он.

Верхний журнал выскользнул из моих рук и спланировал на пол. Я наклонился для того, чтобы его поднять. Если после визита Даны я чувствовал себя так, будто меня засунули в костер, то теперь мне на голову вылили ушат ледяной воды.

— Известная дама. Теодора Барт. Бизнес-леди. Слышал о такой?

— Почему ты не сказал мне?

Киллиан поболтал остатки глинтвейна в стакане и вернул его на столик, но ничего не ответил.

— Поверить не могу, — продолжил я. — Ты знал, что Авирона живет в Треверберге — и молчал?! А ты подумал обо мне?! Мы с ней…

Я осекся, заметив, что Киллиан качает головой.

— Я от тебя такого не ожидал, — закончил я. — И давай закроем тему.

— Я был у Кэцуми. У меня хорошие новости.

— Она спрашивала обо мне?

— Кэцуми?

— Авирона, черт побери! Она обо мне спрашивала?

Губы Киллиана тронула легкая улыбка.

— Она будет на закрытии Недели моды. Вы поговорите.

Я достал из портсигара папиросу и постучал ей по ладони, утрамбовывая табак.

— Извини. Вечер у меня выдался не ахти. Так что Кэцуми?

— Дурной пример заразителен. Она завела себе дикого друга-Незнакомца по имени Ролан. И попросила у него голову Анны.

Я положил папиросу в пепельницу.

— Должно быть, ей стало одиноко. Или захотелось изысканных угощений. Незнакомец — это очень изысканно.

— У всех есть право на слабость.

Предчувствуя приступ головной боли, я потер виски. Мне требовалась еда, да посытнее человеческой. А потом — несколько часов хорошего сна. Хотя я чувствовал себя таким измотанным, что мог проспать трое суток.

— Она ведь вышла замуж, да?

— Да, она замужем за Самуэлем Муном. И, если к нам применим термин «человеческое счастье», то она по-человечески счастлива.

— Это так по-человечески мило. Что же, хорошо, что она тогда уехала от меня в Швейцарии. Иначе она бы не нашла человеческую любовь своей жизни.

Киллиан положил один из журналов на колени и принялся нарочито медленно перелистывать страницы.

— Я рад, что она счастлива, — снова заговорил я.

— Надеюсь, себя ты обманываешь лучше, чем меня.

— Чему мне радоваться, скажи на милость? Тому, что я чертову кучу времени жил в Треверберге, а ты не додумался рассказать мне про Авирону? Или тому, что она вышла замуж за трижды проклятого смертного?!

— Ты можешь порадоваться тому, что у вас есть возможность встретиться.

Я взял оставленную в пепельнице папиросу и чиркнул спичкой.

— Не уверен, что хочу с ней встречаться.

Киллиан перевернул страницу и сделал вид, что его увлекла реклама новомодного гаджета. Я затянулся, выпустил дым, положил голову на спинку кресла и принялся наблюдать за тем, как он поднимается к потолку. Прошло больше века. О чем мы с ней будем говорить? Больше нет ни темного знания, ни Библиотеки, ни темного языка, ни мыслей и идей, которые мы обсуждали ночами, гуляя по Темному лесу. А от свежего, хрупкого, едва зародившегося чувства, мыслями о котором я жил тогда, в Швейцарии, не осталось даже осколков. Она — жена известного художника, успешная деловая женщина. Я — известный ученый. Мы будем улыбаться, делать вид, что нам нравится наша человеческая жизнь и смотреть друг на друга так, словно нас никогда и ничто не связывало. Стоит ли ворошить прошлое?

— Поговорим об Анне, — предложил Киллиан, отрываясь от журнала.

Я повернул голову и посмотрел на него.

— Ты был у нее в гостях. Несмотря на голод, обоняние мне не отказало.

— Она подарила мне мой портрет.

— Вот как. Не знал, что она рисует портреты. Можно взглянуть?

— Он в машине. Так уж и быть, я свожу тебя в город и угощу сытной эмоциональной трапезой.

Киллиан вернул журнал в стопку и допил уже остывший глинтвейн. Он по-прежнему казался мне изменившимся и чужим, но под этой маской я различал знакомые черты. Когда-то он учил меня всему, что знал. Если бы не он, не было бы моего увлечения темной медициной и темным языком. Иногда ему приходилось меня терпеть, мне доводилось злиться на его закрытость и холодность, мы оба менялись, менялся мир, а нас до сих пор связывала крепкая нить. Дружба — самая странная форма общения обращенных существ, особенно один — вампир, а другой — почти что человек.

— Мы с тобой нарушаем все темные законы, — улыбнулся я.

Киллиан удивленно поднял бровь.

— Мы? А я-то думал, что это твоя прерогатива. Моя функция — это предпринимать тщетные попытки отговорить тебя от очередной авантюры, а потом ввязаться в нее и сделать вид, что все так и задумано.

— У меня есть идея. Но она тебе не понравится.

— Не сомневаюсь.

— Мы поймаем Ролана на живца.

Он положил ногу на ногу, сцепил пальцы на колене и наклонился ко мне.

— Кто будет живцом?

— Анна. Кэцуми хочет ее голову, так? Ролан хочет принести эту голову и получить от Кэцуми то, что ему нужно, так? Им обоим нужна Анна, так? Остается привести ее в «Токио» — и дело с концом. Пусть она позвонит Ролану и назначит встречу. А дальше как по нотам.

Киллиан кивнул.

— А если Ролан нас опередит?

— Этого не случится, — убежденно возразил я. — Ты защитишь Анну. Можешь поселиться у нее. Или пусть она поживет у тебя.

— Да, ты прав, Винсент. Это мне не нравится.

Я заметил, что он снова тянется за журналом, и подвинул стопку ближе к себе.

— Все пройдет без сучка и задоринки.

— Условный сигнал к тому, чтобы начать беспокоиться всерьез.

— У нас нет других вариантов. Разве что снести половину Треверберга.

— Тут ты прав. Лучше снести только «Токио». Клубов тут много, с них не убудет.

Киллиан отнес стаканы на кухню, вернулся в гостиную и присел на подлокотник кресла. Я надел куртку и порылся в карманах в поисках перчаток.

— Ты, должно быть, не бывал нигде, кроме «Токио»? Я тебя кое-куда отведу. Там есть эльфийки.

Он поднял глаза к потолку, делая вид, что глубоко задумался.

— Не вздумай отказываться, Киллиан. Когда мы в последний раз проводили время подобным образом? Полторы тысячи лет назад, когда работали в Отделе Науки?

— Может, после сытной эмоциональной пищи ты будешь рассуждать более здраво, — высказал предположение он. — А если нет — заглянем на часок.

— Расскажи про Анну. У тебя были веские причины для того, чтобы не отвечать на телефон. Погода с этим не связана, это я понимаю.

— Да, Киллиан. Расскажи и мне.

Эмили стояла у подножия лестницы, сложив руки на груди, и смотрела на нас так, будто намеревалась растерзать на мелкие клочки.

— Детка, — начал я. — Что случилось?

Киллиан поднялся, посмотрел сначала на Эмили, потом — на меня, потом — снова на Эмили, но не произнес ни звука.

— Не делай вид, будто ничего не произошло! — взорвалась она. — Что ты молчишь?! Мне тоже интересно, как там у вас с Анной! Теперь я поняла! Дурочка Эмили тебя не устраивает! Со мной ты должен был прятаться по углам, тебе нужна настоящая вампирша, с которой не стыдно показаться на глаза и выйти в свет! Высшая — хорошо, Незнакомка — еще лучше! Вот кем я должна была быть для того, чтобы ты выбрал меня, да? Незнакомкой?!

— Эмилия, я понятия не имею, что все это значит, но я требую, чтобы ты прекратила истерику. — Заметив, что она собирается продолжать, я поднял руку, останавливая ее. — Ты меня поняла? Немедленно. Сейчас ты извинишься, а потом отправишься в свою комнату.

— Черта с два! — Она вытерла слезы рукавом байковой рубашки. — Я сама буду решать, что мне делать и куда идти! Пусть он расскажет про Анну, мы оба послушаем! А потом пусть расскажет, как я приезжала к нему, надевала платье и каблуки, как полная дура, в надежде не то, что он обратит на меня внимание — но какое там! Ведь я не вампирша, да, Киллиан?! Я не Незнакомка! Нужно, чтобы тупая курица Аннет процокала перед тобой на каблучках! А я — кто я такая?! Просто дочь твоего друга, да?! Я не женщина?!

Пауза длилась несколько бесконечно долгих секунд. Эмили и Киллиан неотрывно смотрели друг на друга, не двигаясь с места, а я пытался понять, какая муха укусила мою дочь. Хотя что там, ответ я знал. И сейчас мне больше всего хотелось, чтобы все это оказалось слуховой галлюцинацией — от голода случается и не такое.

— Молчишь?! — наконец крикнула Эмили, упирая руки в бока. — Проглотил язык?! Будь мужчиной, отвечай за свои слова! Давай, расскажи папе, какая у него талантливая дочь, какой многогранный у нее внутренний мир, и целой вечности не хватит для того, чтобы постичь хотя бы частичку, а поэтому ты выбрал…

Я снял куртку и бросил ее в кресло, где недавно сидел Киллиан.

— Замолчи, Эмилия. Если вы меня разыгрываете, то это не смешно. Я хочу, чтобы вы объяснили мне, что здесь происходит. Сейчас же.

Холода во взгляде Киллиана с успехом хватило бы для того, чтобы вернуть в прежнее состояние все растаявшие ледники на полюсах. На один короткий миг в его глазах промелькнуло что-то, похожее на злость, но эта искра исчезла прежде чем я успел удивиться — давно я не замечал за ним проявления эмоций.

— До связи, Винсент, — сказал он.

— Осторожнее за рулем.

Эмили ждала, пока Киллиан прикроет за собой дверь. Все это время она стояла, обхватив себя руками и глядя в пол, но стоило мне подойти к ней — и она тут же вскинула голову, приготовившись возражать.

— Что это за мерзкие спектакли? — спросил я. — Как ты смеешь вести себя подобным образом, когда в доме гости? Что с тобой происходит, Эмилия? Ты репетируешь монолог из пьесы? Если так, я оценил, а Киллиан — тем более.

— Я могу кричать тебе в ухо о том, что что-то не так, а ты все равно ничего не поймешь! — Она махнула на меня рукой и побежала вверх по лестнице. — В двух мирах нет ни одного существа, которое захотело бы просто выслушать меня — не то чтобы понять или попытаться понять! Ненавижу тебя!

— Не поворачивайся ко мне спиной, Эмилия. Мы не закончили разговор.

— Мне не о чем с тобой разговаривать! — Она остановилась на верхней площадке лестницы и в сердцах топнула ногой. — Охота, Дана, Киллиан, вакханки, темная медицина, темный язык, рисование, стихи, дурацкие путевые заметки — но только не твоя дочь! Знаешь, что? Ты — самый отвратительный отец на свете! Понял?!

Я стоял посреди гостиной, слушая удаляющиеся шаги Эмили. Через некоторое время хлопнула дверь ее комнаты, щелкнул замок. И, если дверью она хлопала частенько, то запиралась впервые. Сказать «я чувствую себя полным идиотом» было бы все равно что не сказать ничего. За минуту мои эмоции описали полный круг, да не по одному разу — от гнева до разочарования, от желания убить первого, кто попадется под руку, до утомительного состояния опустошенности. Наконец я тряхнул головой и решил, что глубокомысленным молчанием и бездействием делу не поможешь.

— Никого нет дома, — отозвалась Эмили на мой стук. — Все ушли на войну и умерли.

— Открой, Эмилия. Ты ведешь себя как ребенок. С каких это пор ты запираешь двери?

— Думай, что я — пятнадцатилетняя смертная, и в моей жизни больше нет смысла, так что я перережу вены. Или выпью сто двадцать пять пригоршней снотворных таблеток.

— Прекрати упрямиться, детка. Нам нужно поговорить.

— Я буду лежать и усну, а потом никогда не проснусь.

— Не зли меня, Эмилия. Открой сейчас же.

— Уже уснула и храплю.

Я сел на пол возле двери.

— Ладно. Я голоден, но буду сидеть здесь, пока ты не откроешь. Это будет завтра? Хорошо. Но я, в отличие от тебя, действительно могу уснуть и не проснуться, потому что мне нужна эмоциональная пища. Ты хочешь, чтобы я умер?

— Эмоциональный шантаж, — заявила Эмили, открывая дверь и выглядывая в коридор. — Манипуляции — это низко!

Я прошел в комнату и сел на кровать, убрав ноутбук.

— Ты права. А теперь я слушаю.

Эмили села в кресло, обитое нежно-салатовым плюшем, понурила голову и всхлипнула. Несобранные пряди упали ей на лицо.

— Я его люблю, а он меня нет! — начала она. — Чем я хуже вампирши? Я приехала к нему тайком, давала первый черновик, надевала дурацкое девчоночье платье, а он… а он… а я ему не нужна!

Она спрятала лицо в ладонях и разрыдалась. Я терпеливо ждал, изучая спальню. Эмили вынесла отсюда половину мебели, после чего тут стало светлее и свободнее, и отделила стоявший у большого окна письменный стол ширмой из рисовой бумаги. Кочевая жизнь, которую мы вели не один век, приучила и ее, и меня довольствоваться малым и возводить практичность в культ.

— А еще я тебе врала, — продолжила Эмили, утирая слезы. — Думала, что наберусь храбрости — и все расскажу, хотя знала, что не расскажу. Мне так хотелось, чтобы он… а он меня только поцеловал пару раз — и все! Попользовался и выбросил, как…

— Не говори так, детка. Тот Киллиан, которого я знаю — а он остался собой, пусть и изменился — никогда бы так не поступил ни с одной женщиной. Тем более, с тобой. Он решил, что так будет лучше — и он прав. Он не хотел сделать тебе больно.

— Ты говоришь так не потому, что он — чертовски древний вампир и твой друг, а я — твоя дочь?

— Конечно же, нет. Думаю, это все, что ты хотела мне рассказать. Верно?

Эмили кивнула со вздохом, поднялась из кресла и села на кровать. Я обнял ее, прижал к себе и поцеловал в макушку.

— Что бы ни происходило, я люблю тебя, детка. Знай это.

— Даже когда я вру?

— Даже когда ты врешь.

— Прости, пап. Я не думаю, что ты самый отвратительный отец на свете. Ты самый лучший в двух мирах. Кто-то умеет только подбирать туфли к платьям да покупать сумочки, а ты научил меня куче классных вещей. Скакать на лошади без седла, и ориентироваться в лесу, и стрелять из лука, и рисовать мрачняк.

— И бросать через бедро тех, кто слишком настойчиво выпрашивает твой номер телефона.

— А еще мы побывали в куче разных мест, и иногда даже спали на голой земле в лесу. А еще ты рассказывал мне много сказок, и ни разу не повторялся. Больше всего я любила про амазонок, ведь они сильные и никогда не плачут. А теперь сижу и реву…

Эмили подняла голову и посмотрела мне в глаза. Я вытер слезы с ее щек.

— Идем на кухню, детка. Выпьем чаю.

— Залить горе и закусить печенькой? Ладно, пап. Только умоюсь.

Я спустился в гостиную, взял оставленный на журнальном столике сотовый телефон и набрал номер Киллиана. Он ответил после пятого звонка.

— Слушаю, Винсент.

Что я собирался ему сказать? Великая Тьма знает. Что я мог ему сказать?..

— Хотел узнать, как ты доехал. Снова поднялась метель.

— Все хорошо. — Он выдержал паузу. — Как там Эмили?

— В порядке. Хочешь поговорить?

— Не особо.

— Созвонимся.


Киллиан

1 января

Треверберг


Я отключил телефон и теперь смотрел прямо перед собой, держа аппарат в правой руке, левой едва касаясь руля. Какого черта я делал рядом с особняком Виктора Кеппела, понятия не имею. Но сейчас моя машина стояла как раз у резных ворот, нагнавших столько страху на всю округу. Уже давно стемнело, хотя в текущем состоянии я видел даже лучше, чем в прошлой жизни, когда был вампиром, и тьма помехой не стала. Мир раскладывался на уровни, я видел тепло, я видел звук, видел жизнь и ощущал силовые нити, пронизывающие пространство. Новое мироощущение было настолько точным, что в разы превосходило все системы слежения, доступные людям. Я с точностью до миллиметра мог определить место нахождения мелкого животного или птицы в радиусе несколько десятков километров (если не мешал городской ландшафт). Я слышал эмоции людей и темных существ. Порой они меня даже оглушали. Особенно, в первые дни после переобращения.

Тихо и пустынно. Особняк и прилегающие территории безлюдны и залиты неровным лунным светом. А я все так же ловлю себя на мысли, как так вышло, что приехал именно сюда. Еще и поговорил с Винсентом.

Конечно, я ждал какого-нибудь фокуса от Эмили, но до последнего надеялся, что она проявит благоразумие. Жаль, влияние Даны оказалось настолько сильным, что девочка пошла по стопам мачехи, слепо переняв ее модель поведения. Закатить истерику при Винсенте! Не подумав о том, что может почувствовать он. Стоило ли мне ей отвечать? Нет. Я редко когда вот так уходил, но возможности говорить в этой ситуации не видел. Эмили ничего не услышала бы, а любая лишняя фраза, сказанная мной, была бы принята Винсентом слишком болезненно. Теперь он знает. И если захочет, когда-нибудь придет с вопросом «зачем» или «почему». Он позвонил. Как настоящий отец, решил устроить разнос, но в последний момент остановился. Радует.

Я швырнул телефон на пассажирское сидение, борясь с желанием выбросить его в окно. Был бы дома, разбил бы о стену.

Глупая девчонка.

Черт.

Я выскочил из машины, захлопнув за собой дверь и замер, не застегивая пальто. Меня разрывали противоречивые желания. Вроде бы все ровно и хорошо, но хочется убивать. Что это? Разочарование? В ком? В Эмили? Или на самом деле меня разозлило то, что она уже считала нас с Анной парой? Вот порадовалась бы Незнакомка такому повороту. Я усмехнулся, представив хищную улыбку в совокупности с хитрым блеском карих глаз. Наш сегодняшний разговор так ничем и не закончился. Я уехал, велев ей сидеть дома. Как ни странно, ее желание отправиться в Мирквуд сошло на «нет», она согласилась дождаться моего появления или звонка, прежде, чем предпринимать какие-то действия. Ей скучно, и я могу это понять. Могу понять и то, почему она с такой покорностью приняла тот факт, что должна оставаться в городе. Цель достигнута, моего внимания она добилась. Эмили не могла знать всех этих тонкостей — она и не знала, дорисовала на основе простого факта «Киллиан был у Анны». Такими темпами решит, что я собираюсь предложить Незнакомке разделить со мной вечную жизнь, и закатит еще одну истерику «а-ля Дана».

Стоп.

Все-таки какого черта я здесь делаю? Я не помню, как ехал сюда. И вот уже стою перед воротами. Толкнул их и скользнул во двор. Тишина била по ушам, давила. Еще чуть-чуть, и мне захочется свалиться на землю и закрыть уши руками. Мгновение слабости, как всегда, мимолетно и сокрушительно.

Мысли о так и не открытом клубе надоедливых овец вытеснило неожиданно проснувшееся ощущение, даже озарение. В прошлый раз я очень четко почувствовал здесь присутствие Аримана. Меня буквально пронзило его волей, еще около ворот. А теперь здесь никого не было. Не было и защитных заклинаний, многослойно обволакивающих особняк. Я пересек двор и подошел к дому. Метель изменила здание, украсила. Оно не казалось таким зловещим, больше похоже на старика, усталого, но добродушного, уже седого и совсем больного, но полного света и доброты. Я шел наобум до тех пор, пока не обогнул дом с обратной стороны, оказавшись у двери, ведущей в подвал. Она была приоткрыта. Мне не нужно было спускаться, чтобы понять: там последние тридцать лет находился Ариман. Тридцать лет. До недавнего времени. Великий вернулся.

Как всегда, вовремя. Мысль о том, что надо предупредить Винсента о его возвращении, испарилась, не успев оформиться. Каратель не в том состоянии, чтобы воспринимать подобную информацию. Тем более, от меня, мужчины, отвергнувшего «любовь» его дочери. Что ж, рано или поздно Великий объявится. Надеюсь, к тому моменту мы успеем разобраться с толпой психованных Незнакомцев. В противном случае нам предстоит такое веселье, о котором даже Дана может лишь мечтать.

* * *
У «Токио» я был через час. Предварительно позвонил Кэцуми, убедился, что она на месте. Можно было решить все вопросы по телефону, но мне хотелось видеть ее, чтобы глубже понимать, что она чувствует и о чем думает на самом деле. После переобращения мысли карателей и высших вампиров стали мне понятны. Конечно, не тот уровень открытости, как мышление человека, но все же я тоньше ловил эмоции и смыслы, мог их интерпретировать, что называется, «близко к тексту». Я ограничил количество контактов, учился контролировать новую степень чувствительности, чтобы ненароком не прочитать то, о чем мне лучше не знать. Когда имеешь дело с карателями, лучше играть в открытую, иначе можно пожалеть. Но сейчас важна каждая деталь. Японка изменилась после нападения. И я подозревал, с чем это связано. Да нет. Я точно знал причину. До последних встреч мы общались с ней нечасто, особенно в тот период, когда она жила в Японии и была местным Судьей, и у меня не было возможности ее узнать. Теперь же Треверберг объединил нас, подарил новые грани отношений, новые темы для разговоров. В последние сто пятьдесят лет я в принципе заново открывал для себя каждое из ранее знакомых существ, включая брата, друзей, когда-то любимых. Но Кэцуми, всегда и для всех остававшаяся загадкой, до сих пор казалась таковой. И, естественно, манила. Не как женщина. Даже не как друг. Это можно назвать обычным «коллега». Да. Вот то, что я ощущал по отношению к карателям. Рабочие отношения, ровные со всеми, лишенные личного окраса. Со всеми, кроме Винсента. И когда-то Даны. Вынужденный контактировать с ними, порой раздавать тумаки, я в конечном итоге закрылся от каждого из служителей культа Равновесия. Переобращение это усугубило. Но, бог мой, знал бы кто, как мне хорошо в той действительности, которую обрел!..

Я удивился, когда Кэцуми вышла ко мне не в привычном кимоно, а в узком сером деловом костюме. Не было и традиционной прически — волосы распущены по плечам, иссиня-черные и идеально-прямые, они спускались ниже лопаток, почти до талии, плотным плащом.

— Ты прекрасна, — не удержался я, целуя ей руку.

Кэцуми улыбнулась.

— Решила пройтись по магазинам и не смогла заставить себя переодеться обратно. Я недавно вернулась и не ждала гостей.

— Я не отниму много времени.

Она приглушенно рассмеялась, прикрывая за мной то, что, наверное, можно было бы назвать дверью, но при определенных условиях.

— Что ты, мой друг, ты давно уже не гость.

— Кэцуми…

Она не ответила, по-прежнему улыбаясь. И выглядела как… черт побери, влюбленная смертная девчонка. Да что ж это за поветриетакое? Женщины посходили с ума. Все! Еще не весна. И даже не смена Темных Вех, чтобы творить такое.

Мы расположились в ее покоях. Японка быстро почувствовала мое состояние — улыбка исчезла с ее лица, уступив место замороженной, чуть настороженной вежливости. И если внутри у нее по-прежнему горело тепло чувств, которые она сама пока не могла никак охарактеризовать, я знал об этом исключительно благодаря новой сущности и новому чутью. Ни вампир, ни каратель не поняли бы, что она разыгрывает маленький спектакль — никто не смог бы спрятать эмоции лучше Служителя Культа Равновесия. И никто более него не был им подвержен. Интересная закономерность. Чем руководствовался Ариман, создавая настолько двойственных существ? Вампирское и человеческое в них настолько плотно переплетались, что то одна, то вторая часть брала верх, культивируя особенности до карикатурности. Впрочем, эмоциональная уязвимость никогда не мешала им считать себя самыми сильными существами в двух мирах, что недалеко уходило от истины.

— Я говорил с Винсентом. У нас есть план, который поможет поймать Ролана.

Она затаила дыхание, но кивнула, показывая, что внимательно слушает. Я отметил усилие, выдержал паузу и продолжил:

— Есть способ привести его в твой клуб.

— Таких способов много…

— Привести в клуб и заставить сконцентрироваться на цели, — перебил я. — В этот момент он будет уязвим.

Японка побледнела, слегка нервным движением провела по волосам. Понимание того, какие чувства ее переполняют, возродило злость.

— Он приговорен к развоплощению?

Я покачал головой. Отросшие волосы упали на глаза, пришлось рукой отбросить их назад. Жест получился отрывистым, коротким, почти рубящим, что не укрылось от внимательных глаз карательницы. Она была бледна, испугана. В любой момент ждала приговора или удара в спину.

— Наша цель — обезвредить.

— Не думаю, что он будет опасен.

— Кэцуми, — остановил ее я. Японка замолчала. Внешне она оставалась почти спокойной, и сторонний наблюдатель не заметил бы, насколько напряженно она ждет моей следующей фразы, готовая ко всему. — Твоя задача состоит в том, сделать так, чтобы ни одно темное существо, вампир ли, Незнакомец ли, вакханка ли, черт побери, не помешали нам. Делай, что хочешь, но обеспечь пространство для проведения операции.

— Ты говоришь как детектив.

— Сейчас я говорю как Первый Советник Магистра.

Она вздрогнула, но промолчала, понимая, что реакция здесь не нужна. Я пил чай, почти не чувствуя его вкуса и думая о том, что мне нужно ехать к Анне. И о том, что я даже, наверное, не против провести с ней какое-то время. За эти несколько часов меня перевернуло. А после выходки Эмили хотелось расслабиться. Какой вариант я выберу, не знаю. Может, просто лягу спать. А может быть, пойду у Незнакомки на поводу. В конечном итоге, пусть я уже не вампир, дикое, почти животное влечение, мне по-прежнему не чуждо. К счастью, я научился отключать мозг.

— Что вы решили сделать?

— Ты подала идею. Ролан придет за Анной.

— Как просто, — она поежилась и обхватила себя за плечи. — Знаешь, она милая девочка, но мне до сих пор не по себе при упоминании ее имени.

— Я не удивлен. Она чуть не убила тебя.

— Она не хотела убивать. Если бы хотела, довела бы начатое до конца, Киллиан, — Кэцуми опустилась рядом со мной, инстинктивно стараясь быть ближе. До этого мгновения о нападении она не говорила. — Перед ней стояла другая задача. Припугнуть. Заставить изменить решение. Понять, что я не всесильна даже в собственном городе.

Я обнял ее за плечи. Кэцуми приникла к моей груди, прячась и постепенно согреваясь — ее морозило. Странная реакция для бессмертного существа.

— Ты знаешь все это. И все равно так близко подпустила к себе Ролана. Почему?

— Если бы он был карателем, это был бы один из сильнейших. Не надо его убивать! — неожиданно отстранившись, взмолилась она. — Пообещай, что не станете его убивать!..

Я разомкнул объятия и поднялся с места.

— Если не полезет в бутылку, будет жить. Обещаю. Мне пора, Кэцуми. Приведи себя в порядок. Я сообщу, когда определимся с датой.

— Киллиан?

— Да, — я остановился у выхода.

Она сидела, все так же обхватив себя руками.

— Ты изменился.

— Увы, моя дорогая, ты не первая, кто мне это говорит.

— Ты всегда можешь прийти ко мне, если захочешь поговорить.

— Спасибо.

Я выдохнул только тогда, когда сделал несколько шагов по направлению к выходу, а окончательно пришел в себя уже в зале клуба. Я решил несколько минут побыть здесь, сел у барной стойки и достал из внутреннего кармана телефон. Один пропущенный вызов. Теодора Барт. Надо же. Легка на помине.

Мне подали напиток, а я машинально набрал номер, не думая о том, что сейчас уже поздно и, возможно, Авирона не одна. Впрочем, она почти сразу ответила.

— А я вот гадаю, куда ты пропал, мой друг.

— Тебе лучше не знать. Ты звонила. Что-то случилось?

— У меня нет. А вот у тебя случилось, если верить твоему эмоциональному состоянию. Не хочешь встретиться?

Напиток оказался слишком холодным и едким. Я поморщился, запоздало соображая, что не пил виски как минимум век.

— Не хочу. Но хочу тебя предупредить: Ариман вернулся.

Молчание затянулось. Я слышал ее дыхание и почти видел лицо. Она удивлена и не знала, как реагировать.

— Ты… говорил с ним?

«С ним» она выделила так, будто говорила о божестве. Конечно, это было недалеко от истины, но все же не настолько явно. Ее голос сел. В нем появились несвойственные нотки, опаска. Не знаю, что их связывало с Ариманом, хотя они много лет ходят друг вокруг друга, по очереди разыгрывая пантомиму «лиса и сыр». Кто из них лиса, а кто сыр сейчас, непонятно.

— Не говорил. Я его не видел.

— Откуда знаешь, что…

— Он меня переобратил, помнишь?

— Чувствуешь? — еле слышно спросила она.

— Не только, — я допил и жестом попросил повторить. Жаль, что алкоголь на нас не действует. Но его сумасшедший вкус воистину бодрит. И согревает, чего уж там. От внутреннего тепла мне становилось спокойнее. — Я был в особняке. Его там нет.

— Спасибо, что сказал.

— Авирона. Не натвори глупостей. Иначе я за себя не отвечаю.

— И что ты сделаешь? — рассмеялась она.

— Запру тебя в Отделе Науки на век, — пригрозил я, принимая тумблер со льдом и напитком.

— И прикуешь к батарее?

— Это очень волнующее предположение, но, увы….

— Спокойной ночи, Киллиан, — проговорила она. — Не забудь, завтра встретимся.

— Уже забыл.

Я отключил аппарат, улыбаясь. Почему-то этот незамысловатый разговор несказанно поднял настроение. Я вручил бармену деньги. Могу задуматься и уйти, забыв заплатить. Конечно, Кэцуми против не будет, но не хочется злоупотреблять ее гостеприимством. Кто-то положил руку мне на плечо, подкравшись незаметно и вырвав из мыслей о завтрашнем дне. Я среагировал машинально: вернул тумблер на стойку, перехватил руку и, развернувшись на стуле, оказался лицом к лицу с… Даной. Я держал ее за запястье, чувствуя, как медленно внутри нарастает ярость. Встретить ее сейчас после….

— Кто-то решил расслабиться. Видимо, твой друг сегодня не лучшая компания? — проговорила она, не пытаясь вырваться. Еще через миг она уселась мне на колени как наездница. Платье она сменила на очень плотный и облегающий комбинезон светло-зеленого цвета. Кожа. Подходящий наряд для подобного заведения.

— А кто-то пошел в разнос?

— Зачем ты так? — она поджала губы. — Всего лишь пара корибантов. У меня плохое настроение.

Она наклонилась вперед, делая вид, что принюхивается. Я чувствовал ее дыхание на своей коже. На долю секунды это привело меня в замешательство. Правой рукой я взял Дану за волосы и потянул, заставив выпрямиться и отстраниться. Она отозвалась мгновенно. На прекрасном лице застыла печать вожделения, а в глазах уже плескалось расплавленное серебро. Мне же хотелось отбросить ее прочь, как надоедливую собачонку, но я все-таки сдержался. В конечном итоге, она не виновата в том, что Эмили копирует именно ее модель поведения.

— Поверь, у меня не лучше. Что ты хотела?

— Составить тебе компанию, ты скучаешь. — Она положила руки мне на грудь, но почти сразу потянулась к волосам, пытаясь освободиться. Я упразднил эти попытки с помощью свободной руки.

Дана замерла, почти смирившись со своим положением. Я держал ее за волосы достаточно крепко, чтобы она почувствовала силу. Но вряд ли это воспринималось как угроза. Напротив, свободной от всех клятв перед Орденом карательнице происходящее казалось игрой. Она даже расслабилась, искренне вовлеклась в процесс, готовая на все. Или почти на все.

— Или же развеять собственную скуку, Дана? — Теперь я наклонился к ней, не удержавшись от соблазна вдохнуть аромат ее кожи. Во мне проснулось что-то древнее и почти забытое. То, что всегда удавалось во мне разбудить только ей, женщине, обладающей сумасшедшей животной притягательностью. Желание прыгнуть за грань, раздвинуть рамки, заглянуть за угол, сделать то, что никогда раньше не сделал бы. И сейчас как никогда я готов был наплевать на все и просто пойти за собой. Или за ней?

Что она хотела? Подыграть? Сделать что-то Винсенту назло, чтобы добиться внимания? Заполучить меня?

— Мне плохо и одиноко, — наконец проговорила она, снова подняв руки к волосам. — Отпусти.

— Не отпущу. Ты же этого хотела?

Я смотрел на нее снизу вверх, позволив и ей немного опустить голову, чтобы наши взгляды встретились. Ее губы приоткрылись — ей никогда не удавалось скрыть желание. Захотелось укусить. Я почувствовал, что в шаге от того, чтобы выпустить клыки… Действие, о самом существовании которого я почти забыл.

— Кажется, мой вечер будет намного интереснее, чем я могла рассчитывать.

— И каким же ты его видишь?

Между нами — ткань моей рубашки и тонкая кожа ее костюма. И при этом между нами барьер, возведенный в 1876 году и не пройденный до сих пор. Условно мы могли творить все, что захотим. Я не ограничен Орденом, потому что не Каратель. А она свободна. Возможно, она стала бы сегодня способом отвлечься, дорогой выпивкой и одновременно старым другом. Но что стало бы с нами утром?

Я отпустил ее, спихнул с себя и отвернулся. Дана опустилась на соседний стул, поправляя развороченную прическу.

— Ты передумал? — обиженным тоном спросила она.

— Иди, развлекайся с корибантами. Оставь меня.

Дана вновь положила руку мне на плечо. Я напрягся, пытаясь понять, чего больше хочу сейчас: снова усадить ее к себе на колени или отшатнуться. Вместо этого посмотрел на бармена.

— Выпьешь?

— Мне то же, что и ему, — сообщила она, и вновь вернулась ко мне. — Ты должен мне. Сегодня ты все испортил.

— А, то есть теперь я должен вернуть тебе ночь любви?

Она усмехнулась.

— Конечно. Ты лишил даму удовольствия.

— У дамы в распоряжении два корибанта.

— Они не сравнятся с Первым Советником.

— А с Винсентом они сравнятся?

Она отвернулась. Видимо, тоже разозлилась.

— Ты бесчувственный чурбан, Киллиан, — сообщила мне она, залпом выпивая свой виски.

— Увидимся завтра, — кивнул я, не провожая ее взглядом. Надеюсь, после такого корибанты уйдут живыми.


2 января


Я пришел в себя около обеда. От того, что телефон буквально разрывается от чьего-то настойчивого звонка. Он заткнулся на полуписке — разрядился полностью. Благодарный мирозданию за тишину, я попытался снова уснуть, но не вышло. Тело ломило так, будто я был смертным, который всю предыдущую неделю без перерыва занимался тяжелой атлетикой без предварительной подготовки. Минувший день расплывался и никак не хотел восстанавливаться в памяти. Может, к лучшему. Я чувствовал себя вполне спокойным и собранным. И даже мысль о том, что сегодня закрытие Недели Моды, и мне предстоит ехать к Анне, не вселяла тоску, как накануне. Напротив, она почти вдохновляла. Хотя встречаться ни с кем из вчерашнего дня не хотелось. Совсем. Нужно было забыть все это, заниматься делами и не отвлекаться на личностные истории. Странно, что не получалось держать ситуацию под контролем. Впрочем, сон мне пошел явно на пользу.

Из-под одеяла пришлось вылезти. Я направился в душ. Пора влезать в личину Эдварда Берга. В чем он там ходит? Классические костюмы. Очень жаль. Сейчас мне больше были по душе джинсы и свитер. И никакого официоза. Но нет. Закрытие Недели Моды. Эдвард Берг. Необходимо соответствовать собственноручно выбранному образу и мероприятию, на которое меня затащили обстоятельства и Авирона.

Черт.

Ладно. Надо поставить телефон заряжаться и может быть даже посмотреть, кто мне названивает в такую рань.

Минут через пятнадцать я уже был бодр и свеж, и в общем готов к предстоящему дню. Протирая влажные волосы небольшим полотенцем, я вернулся в спальню, чтобы проверить телефон. Звонила Оливия. Она оставила голосовое сообщение, в котором содержалось напоминание о том, что меня ждут на закрытии Недели Моды. Пожалуй, я даже рад был ее слышать. Эта смертная женщина своей деловой хваткой могла бы подать пример и бессмертному существу.

До начала церемонии закрытия еще оставалось несколько часов. Я позвонил Анне, чтобы она собиралась, предупредил, когда заеду, и на час уединился в кабинете — нужно было поработать. Работа помогала привести мысли в порядок, выбросить лишнее из головы и наконец сделать что-нибудь полезное.

За Анной я заехал ровно в пять. Она встретила меня с кроткой улыбкой жены моряка. Предложила чай — я отказался. Вздохнула. Попросила пятнадцать минут на сборы, и ушла к себе. Она не спрашивала, где я был вчера и почему не звонил (хотя она просила), уже не бросалась на меня с попытками поцеловать или утащить в постель. Она возвращалась к привычному ей образу Анны Креймер. Знаменитой Анны Креймер. И девочка из розового сада, слегка побитая жизнью, вновь пряталась под непробиваемой толщей лоска и напускной самодостаточности. При этом, когда я подал ей руку, чтобы помочь спуститься с лестницы, почувствовал, как дрожь пробежала по ее телу, а она сама сжалась то ли от смущения, то ли от предвкушения.

До места мы добрались без приключений. Не было и Ролана. Или он почувствовал мое присутствие. Или и не собирался нападать на Анну. Он не так линеен, как нам хотелось бы. Ролан уже давно исподтишка управляет тысячами агентов. Его шпионская сеть может поспорить по масштабу с любой человеческой организацией типа ФБР или Интерпола. В какой-то степени Кэцуми права. Намного выгоднее нам было бы с ним договориться, чем просто его убивать. Но теперь, когда Клер мертва, это не так просто. Спасибо Авироне, она сняла первичную агрессию, но рано или поздно Ролан вернется к идее мести, и тогда перевернуть его сознание станет вдвойне непросто.

Дом Моды, где проходила церемония, кишел разношерстными личностями, темными и светлыми существами, скучающими, ищущими свою выгоду, пришедшими оторваться. Анна держала меня под руку, одаривая пространство ослепительной улыбкой, я вежливо кивал знакомым Берга. Нужно уйти от толпы. Я не рассчитывал оставаться здесь надолго, но предсказать, как пройдет вечер, не мог. Я увел Анну в нишу, поймал официанта с шампанским и вручил ей бокал.

— За нас? — предложила Незнакомка.

Я кивнул, улыбаясь. Ей необычайно шло длинное изумрудное платье из тяжелого бархата. Оно подчеркивало достоинства фигуры. Наверное, впервые я обратил внимание на то, насколько Анна красива. И как чудно в ней переплелись черты Пифона и Весты. Эта жгучая воля и сила отца, утонченность и глубина матери. И что-то еще. Новое, напускное, поверхностное, болезненное стремление привлечь к себе внимание, огромное желание быть увиденной. Для нее нормальна ситуация, когда к ее ногам падает каждый мужчина из встреченных на пути. Но сейчас в ней появлялось что-то еще. Истинная Аннет проступала под маской из высокомерия и лоска.

— За нас, — эхом повторил я. Хотя мы слишком далеки от этого понятия и состояния.

Анна просияла. Пригубила шампанское. Периодически к нам подходили знакомые. Здоровались, спрашивали, как дела, и исчезали, будто бы не желая мешать. Еще через несколько минут я оставил Анну наедине с Франческой и наконец обрел свободу, сбросив с себя негу и оцепенение. Нужно найти Винсента. Надеюсь, он один, потому что к встрече с Эмилией после вчерашнего я явно не готов. Нет, не потому, что мне нечего ей сказать. А потому, что я хочу избежать публичного скандала.

— Доктор Эдвард Берг слишком далек от этого мира, чтобы заметить скромную персону Евы Сержери?

Дана выловила меня в зале. Я остановился, глядя на нее сверху вниз и думая о том, что чертовка выбрала неподходящий момент. Или подходящий? Она попыталась взять меня за руку, но я отстранился и молча пропустил ее вперед. Через несколько минут мы очутились в нише, противоположной от той, где я оставил Анну.

— Я занят, — еле слышно проговорил я, — и не расположен продолжать вчерашнее общение.

— Ну зачем же нам продолжать, — рассмеялась она, покачивая из стороны в сторону бокал с шампанским. — Можно начать заново. Мне понравилось. Ты вкусно пахнешь.

— Перестань, Дана, — обрубил я. — Если тебе скучно, иди к Винсенту. Если ты решила воспользоваться мной, чтобы заставить Винсента ревновать, иди к черту. Я занят.

— Ох, какие мы злые. Я оторвала тебя от подружки? — она замолчала, выдерживая театральную паузу. И даже приложила кончики пальцев ко рту, будто скрывая изумление. — Ах, друг мой, у тебя роман с Незнакомкой, и ты пытаешься это скрыть? Орден уже не тот…

— Многое изменилось с тех пор, как ты решила нас покинуть.

— Я решила?! — вскинулась она. — Я заслужила эту свободу! Выстрадала ее. И почему каждый болван из Ордена считает нужным ткнуть в то, что я смогла добиться того, что ему недоступно?

— Я — болван из Ордена? Как мило. — Я изобразил удивление, а потом отвернулся со скучающим видом.

Дана взяла меня за руку.

— Ты как он. Я свободна! И я счастлива…

— Так счастлива, что решила поделиться этим счастьем со старыми друзьями?

— Ты невыносим.

— Всегда был таким, — пожал я плечами.

Дана отстранилась. На ее лице появилась улыбка. Привычная мне улыбка, которая просыпалась каждый раз, когда карательница находила для себя выход из текущей ситуации или если решила уйти, не теряя лица.

— Этим ты мне и нравился.

— Так чего ты хочешь от меня?

— Просто так… Не могу захотеть с тобой поговорить?

Я покачал головой.

— Та Дана, которую я знаю, редко делает что-то просто так.

Она опустила голову.

— Та Дана, которую ты знаешь, осталась где-то в девятнадцатом веке. Я тоже изменилась, Киллиан, хотя и осталась верна собственной сущности. В отличие от некоторых.

— Что ж. Каждому свое. А теперь извини. Мне нужно идти.

— Конечно. Твоя Незнакомка скучает и ищет тебя по всему Дому Моды. А мне пора возвращаться на свое место…

— Как всегда в центре внимания.

Я наклонил голову в знак прощания. Дана проводила меня долгим неоднозначным взглядом. Вряд ли она чувствовала поражение. Скорее, рассматривала все это как многоходовую игру, в которой ей только предстоит сделать главный ход. Не знаю, зачем она вернулась. Но она добьется поставленной цели, как всегда.


Винсент

2 декабря

Треверберг


— Прическа у доктора Кристиана Дойла должна быть волосок к волоску, манжеты рубашки просто обязаны всегда хрустеть, ботинки должны быть начищены так, что всем больно смотреть. Пап, скажи честно — ты изобрел новый способ выживания вместе с твоим секретом бессмертия? А иначе как ты умудряешься проводить в таком виде долгие часы и остаешься в здравом уме?

— Привычка, детка. Она воспитывает в нас воинов.

Эмили хохотнула, скрестила руки на груди и облокотилась на стену. Я в последний раз оглядел себя в зеркало и поправил отвороты пальто.

— Уверена, что не хочешь пойти со мной? Такси приедет минут через пятнадцать, ты успеешь собраться.

— Нет, пап. Что-то не хочется. Там будет шумно. Допишу главу, поем мороженое… посмотрю мультики. Все в таком духе.

— Причина в Киллиане?

Она затаила дыхание и напряглась, как тетива лука, но сдержалась, пусть ей и хотелось ответить.

— Когда-нибудь вам придется встретиться, милая.

— Что значит «придется»? Меня что, кто-то заставит?

— Вы можете случайно пересечься в городе. Он может прийти ко мне в гости. Это мой близкий друг, ты помнишь?

Эмили помотала головой и отвернулась.

— Ты должна перед ним извиниться, — продолжил я.

— Что?! Вот уж чего я не должна — так это извиняться! Обычно извиняются тогда, когда чувствуют себя виноватыми!

— Я понимаю, ситуация не из простых, должно быть, где-то ошибся и Киллиан, но ты тоже была неправа. Разве такое поведение достойно взрослого существа?

— А Дана вот думает, что достойно!

— Ты встретишься с Киллианом и извинишься, Эмилия. Не сегодня — так в другой раз. И здесь мы закончим этот пустой разговор.

Эмили бросила на меня холодный взгляд и недовольно поджала губы.

— А перед Даной ты бы извинился?

— Обычно Дана устраивает сцены, а потом вытягивает из меня извинения за них же.

— А перед Авироной?!

Я отложил перчатки, которые держал в руках.

— Что бы это значило, Эмилия?

— Ой да ладно, пап, ты ж не думаешь, что я малолетняя дурочка? Может, я слепая, глухая, бесчувственная? Не угадал. Что бы ни происходило между тобой и Авироной…

— Что бы ни происходило между мной и Авироной, тебя это интересовать не должно. Тебя вообще не должно интересовать происходящее за дверью моей спальни.

— Ну вот, теперь и томик Роберта Бернса, который лежит у тебя на подоконнике, взять нельзя? Он меня интересует.

Я открыл полученное от таксиста сообщение — он уведомлял о том, что ждет возле дома — и вернул аппарат в карман брюк.

— Поговорим, когда я вернусь, детка.

— Ладно, извини, пап. Но меня раздражает упоминание о Киллиане. И мне не за что просить прощения.

— А меня раздражает упоминание об Авироне. — И мысль о том, что придется ее увидеть на приеме, тоже. Хотя не уверен, что это следует называть раздражением. — Милая, прошу тебя… послушай. Когда закончится эта беготня, мы отправимся в путешествие. Ты сама выберешь маршрут, я куплю билеты. Уедем на пару недель. Мы побудем вдвоем и поговорим обо всем. Мы давно не путешествовали вместе.

Эмили кивнула со вздохом, и я погладил ее по щеке.

— Куда ты хочешь поехать? В тропики? В Штаты? В Австралию? В Тибет? В Россию? Может быть, в Индию или в Таиланд?

— Я хочу во Флоренцию. Посмотреть на нашу прежнюю виллу. Помнишь тот балкон, на котором мы сидели по вечерам, и ты рассказывал мне про звезды?

— Да.

— Я хочу, чтобы ты рассказал про маму.

Прежде чем я успел произнести хотя бы звук, Эмили обняла меня и уткнулась носом в мягкую ткань пальто.

— Так нельзя, пап. Мы будем ссориться каждый день, и так — пока не умрем. У нас не должно быть друг от друга секретов. Мы ругаемся только потому, что кто-то что-то недоговаривает!

— Ты права, детка. — Я взъерошил ей волосы. — Хорошо. Мы поедем во Флоренцию, и я расскажу про маму.

— И про Авирону.

— Да.

— И про остальных.

— Так уж и быть.

— Ого! Похоже, придется отправиться в кругосветное путешествие, разговоров хватит на несколько месяцев!

Я легко щелкнул ее по носу, и Эмили, вывернувшись, звонко рассмеялась.

— Мой папа — суровый и крутой служитель культа Равновесия, — начала она, подходя к зеркалу и беря костяной гребень. — Он сделал головокружительную карьеру, но вот беда — в личной жизни ему не везет. Каждый раз попадаются неправильные женщины. Нет счастья ни в одном из миров. Полный отстой.

— Нет, детка. Женщины мне попадаются правильные. Просто им попадается неправильный мужчина в моем лице.

— Ой, брось. Ты не знаешь моего папу. Да нет ни одной женщины в Ордене, которая не пришла бы к нему с полными мольбы глазами! — Эмили провела гребнем по волосам. — Ну и что, что они умоляли о помощи с переводами с темного языка?

Заскучавший таксист пару раз просигналил, и я, решив, что такими темпами он поднимет на уши весь район, взял отложенные перчатки.

— Пойми меня правильно, детка. Если я не рассказываю тебе чего-то, этому есть причина. Прозвучит глупо, но в данном случае я не хочу подавать плохой пример.

— Ой ладно, пап. Мы оба знаем, что женщины — коварные и расчетливые стервы, которым нужны только деньги и украшения, а мужчины — пустоголовые идиоты, которым нужен только секс. Может, ну его, это закрытие недели моды? Давай устроим вечер сыра и вина. Мы будем делиться трагическими историями, плакать и обниматься каждые пять минут.

— Я должен там присутствовать. Но вечер сыра и вина — это отличная идея. По возвращении жду накрытый стол и растопленный камин.

Эмили отложила гребень и, достав из кармана джинсов шелковую ленту, начала заплетать волосы в косу.

— Намек понят, придется ехать в «Полную корзину» за сыром и вином. Когда мы купим машину? Такси надоели до чертиков. Я даже марку и модель могу выбрать.

— Обеими руками «за».

— Класс! Я знала, что ты согласишься. «Мазерати» подойдет?

* * *
— Доктор Дойл! Вы, как всегда, без спутницы. Но это ничего, когда-нибудь одна из здешних красавиц растопит ваше ледяное сердце, уж будьте уверены.

Оливия Сандерс вручила мне бокал с шампанским, взяла под локоть и повела к гостям. Пока здешняя толпа наслаждалась полуголыми манекенщицами на торжественном дефиле, мы с таксистом наслаждались гигантской пробкой, которую из самых лучших побуждений образовали снегоуборочные машины, и обсуждали необходимость реформы политической системы Треверберга. Точнее, говорил водитель, а я поддакивал, мысленно умоляя всех известных мне богов о милосердии. И они были милосердны. В конце-то концов, мы простояли в пробке всего-то полтора часа — сущие мелочи для здешних дорог, особенно в вечерний час.

— Как поживают ваши путевые заметки? — осведомилась Оливия. — Надеюсь, вы уже закончили черновик?

— Да, мисс Сандерс. Остались только правки. Вы уверены, что…

— Опять вы за свое. Да откуда в вас столько упрямства?! Сначала вы говорили, что никогда не писали художественную прозу, и мне не понравится ваш слог. Он тяжеловат, но не более. В конце-то концов, для поэтов это простительно, у них особая подача, и нельзя забывать об авторском почерке. Потом вы говорили, что все это не сложится в историю, но сложилось. Потом сказали, что можете не успеть подготовить рисунки, но успели. И больше я ничего не хочу слушать. Мне нужна готовая рукопись. Это все.

Люди и темные существа приветственно кивали мне, а я отвечал им тем же — и какая разница, что ни одного имени не вспомнил бы даже в глубоком гипнотическом трансе. Настроение у меня было хуже некуда. Не хотелось видеть ни Дану, ни — тем более — Авирону, ни остальных. Уже очень давно я не испытывал такого желания повернуться и уйти куда-нибудь, не важно, куда, только подальше отсюда. А потом? Поохотиться. Так, как это когда-то делали мои предки-вампиры. Я никогда не охотился подобным образом, в этом не было необходимости, звать мы умели лучше, чем старшие братья и сестры, да и человеческую кровь не пили. Но время от времени древние инстинкты подавали голос.

Мы подавляли их, наша воля в разы сильнее вампирской… подавляли всегда, если речь шла об охоте на людей, почти всегда, если речь шла об инстинкте создателя, и очень редко, если речь шла о самом желанном удовольствии для любого обращенного существа — близости с себе подобным. Невозможность получения последнего для карателей была особенно мучительна: с одной стороны — табу Ордена, с другой — Незнакомцы, с которыми нас объединила природа и разъединила идеологическая вражда. Сдерживаться можно долго, но рано или поздно рядом окажется существо, от которого, по выражению Эмили, снесет башку, и ты перейдешь точку невозврата. Несколько часов безумств, при одной мысли о которых у любого нормального смертного (да и у необращенного темного существа) случится нервный приступ — и ты снова превращаешься в почти что человека.

Нет. Сейчас мне нужна совсем не охота.

До сытной эмоциональной пищи добраться так и не удалось, я до сих пор был голоден, и обоняние обострилось до предела. Оно выискивало в миллионе запахов что-то, напоминающее ненависть или страх, но ничего, помимо зависти и легкой неприязни, не обнаруживало. В таких количествах, которые требовались мне — тем более. Зато обнаружило пусть и не человеческий, но уже знакомый запах.

Ну еще бы. Какой Незнакомец станет прятаться, если его охраняют двое служителей Равновесия?

— Мисс Креймер, изумрудный вам к лицу.

— Благодарю, доктор Дойл.

— Приятно видеть вас в добром здравии.

Анна подала руку для поцелуя, а Оливия, воспользовавшись моментом, куда-то испарилась. Выпрямившись, я огляделся, но Киллиана поблизости не обнаружил, хотя был уверен, что они пришли вместе. Довольный вид Незнакомки говорил обо всем, а остальную часть рассказа поведал изменившийся эмоциональный запах.

— Вавилонянка Дана продефилировала по подиуму в весьма откровенном наряде, — сообщила мне Анна, жестом подзывая официанта. — Ты многое пропустил.

— Как твой… м… грипп? Терапевт не прописал постельный режим?

— Мой терапевт сказал, что лучшим лечением будет выйти из дома и развеяться. Жаль, он куда-то запропастился…

Я отказался от очередного бокала шампанского и маленького бутерброда с красной икрой, а Анна с удовольствием угостилась и тем, и другим.

— Он оставляет тебя в одиночестве? Это неосмотрительно.

— А что, меня кто-то может украсть? Ролан?

— Твои каблуки целы. Ты уже починила крыльцо?

На мгновение Анна задумалась, а потом понимающе улыбнулась.

— Нет, каратель Винсент. Я решила его не чинить. Я очень сентиментальна — сломанное крыльцо напоминает мне о тебе…

— Вот как. Что же, надеюсь, ты не так часто роняешь ключи. Ведь доставать их некому.

— Звучит так, будто ты снова хочешь мне помочь.

— Если тебе нравится эта мысль, не буду разубеждать.

Анна повертела в руках бокал.

— И серьезно у вас с Киллианом? — спросил я.

— А что? — Ее улыбка из довольной превратилась в кокетливую. — У тебя есть планы?

— Я хочу тебя нарисовать.

Анна вытянула шею, делая вид, что прислушивается повнимательнее.

— Нарисовать?

— Ты не против? Я редко рисую с натуры, но для тебя сделаю исключение.

— А полотно? Ты подаришь его мне?

— Почему бы и нет?

Она нахмурилась и недоумевающе пожала плечами.

— Ты приглашаешь меня попозировать, а потом отдашь картину? Зачем тогда рисовать?

— Я знаю, что про каждую мою картину скажут «гениально», а то, что в них вкладываю я, никто не разглядит и не поймет до конца. Важен процесс. Результат второстепенен. Кроме того, я рисую много, для хранения картин нужно место, которого у меня нет. Не таскать же все это за собой по миру.

— Это верно, свои полотна он и в грош не ставит. Может, хотя бы у вас получится его переубедить, но это вряд ли.

Не дав Анне ответить, Мун-старший приобнял ее за талию и поцеловал в щеку.

— Сегодня вы великолепны, — сообщил он ей, и я мог поклясться, что на щеках самой Незнакомки Аннет появился румянец, пусть и едва незаметный. — Но Кристиана я у вас украду. Мне нужно его кое с кем познакомить.

— Конечно, господин Мун. Была рада увидеться, доктор Дойл.

Самуэль помахал Анне рукой на прощание и снова повернулся ко мне.

— Почему вы один? В прошлый раз вы пришли в компании этой рыжеволосой красавицы… постоянно забываю, как ее зовут. Ах да. Вероника. Весь свет уже решил, что вы наконец-то обзавелись дамой, и половина ваших поклонниц приуныла, а половина приготовилась сражаться до последней капли крови.

— Мы работаем вместе, господин Мун.

— Не самая убедительная причина для того, чтобы не заводить роман. Тем более что она смотрит на вас так, будто вы — ее долгожданный принц. А вот и Тео! Посмотри, кого я тебе привел!

Авирона стояла у окна в компании трех мужчин, которых при нашем появлении как ветром сдуло. Она посмотрела сначала на Самуэля, потом — на меня, и улыбнулась. Наверное, в этой улыбке была светская вежливость, но я видел — и чувствовал — только холод.

— Познакомься! — Художник сиял как золотая монета, любовно начищенная первым советником главы какого-нибудь вампирского клана. — Это доктор Кристиан Дойл. Кристиан, это Теодора, моя супруга.

— Тот самый Кристиан Дойл.

На Авироне было платье из темно-синего шелка, длинное, в пол, но открывавшее спину. Она небрежным жестом поправила лежавший на плечах шарф — тот же шелк, под цвет платья — и легко прикоснулась к волосам, словно проверяя, не растрепалась ли прическа. До последнего момента я пытался убедить себя в том, что увижу на ее месте другую женщину. Может, она изменит внешность, рост, цвет глаз и волос — ведь Незнакомцы так поступают, почему бы ей, получившей свободу, не сделать то же самое? Но передо мной стояла прежняя Авирона.

Моя наставница, с которой мы когда-то проводили долгие часы в Темной Библиотеке. Существо, с которым мы делили мечты и планы, хотели изменить образовательную систему Ордена, претворяли эти изменения в жизнь. Женщина, к которой я всегда что-то чувствовал, но не находил слов для описания этих чувств ни в одном из известных мне языков… И которая когда-то ушла, а я ее не остановил. Должно быть, побоялся ее остановить. Меня напугала мысль о том, что все это выглядит таким светлым, таким человеческим, таким бесконечно прекрасным, будто я не просто полюбил кого-то после Марты, а нашел то, что искал всю жизнь. Бессмыслица: между болью и наслаждением я выбрал боль. А теперь уже ничего не исправить, как бы мне ни хотелось.

А хотелось ли? Когда-то я любил Марту, потом любил пустоту, оставшуюся после нее. Должно быть, я люблю эту пустоту и сейчас, просто называю другим именем.

— Моя госпожа. На месте вашего мужа я называл бы вас не супругой, а музой. Вы этого заслуживаете.

— Спасибо, доктор Дойл.

Авирона подала для поцелуя руку, затянутую в тонкую кружевную перчатку. Она пахла почти как человек. Ощущалась так, будто ее, героиню яркого и цветного фильма, вырезали из кадра, и теперь она вынуждена играть в черно-белом, да еще и немом кино. Она выглядела человеком даже для темного существа, но для меня вопреки всем законам логики оставалась собой.

— Журналисты хотели поговорить с тобой, Сэм. — Авирона кивнула в направлении мужчин, с которыми беседовала пару минут назад. — Что-то насчет следующей выставки.

— Черт побери, — буркнул художник, но спорить не стал.

Журналисты, завидев его, приветливо заулыбались, а один из них сделал приглашающий жест.

— Отвратительная шутка, — заговорил я, когда Самуэль отошел на безопасное расстояние. — Но тонкая, не могу не признать.

Авирона молчала, глядя не на меня, а казалось, куда-то сквозь. Интересно, она читает мои мысли? Если так, надеюсь, они ей нравятся.

— Шарф, — пояснил я. — Ты будешь столь щедра, что оставишь мне его в подарок? Как тогда, в Швейцарии?

— Вам нравится Треверберг, доктор Дойл? Слышала, вы поселились в Северной резиденции. Рада, что Сэм наконец-то ее продал, да и он доволен, что особняк перешел в хорошие руки.

В ее тоне не было ни сарказма, ни иронии, ни злости. Она говорила ровно и спокойно, а я чувствовал себя так, словно пытаюсь пробить головой ледяную стену. Уже знаю, что ничего не получится, но упорствую.

— На случай, если ты забыла мое имя — меня зовут Винсент.

— Я слышала, вы больше не занимаетесь наукой, доктор Дойл. Это печально. Теперь вы рисуете, не так ли? Знаю, что Сэм уже давно донимает вас с этим вопросом, но ведь я еще не спрашивала… что вы думаете по поводу того, чтобы выставить у нас несколько ваших полотен? Если не хотите продавать — пусть так, но мы можем организовать вашу выставку.

— Давай прекратим этот фарс. Притворяться нам не перед кем. Если ты не хочешь меня видеть — так и скажи, я уйду. Ведь ты не хотела со мной встречаться, не так ли? Иначе Киллиан давно рассказал бы мне, что ты здесь живешь.

Авирона достала из сумочки сотовый телефон и просмотрела полученное сообщение. Я вглядывался в ее лицо, пытаясь различить хотя бы намек на эмоции, но тщетно. Да, правда, ледяная стена. И такая крепкая, что пройдет вечность — а в ней не появится ни единой трещины.

А чего я, собственно, ждал? Думал, что она скажет, что рада меня видеть?

— Дефиле было очень милым, доктор Дойл. Жаль, что вы его пропустили.

— Должно быть, мадемуазель Сержери превзошла себя, миссис Мун? — поинтересовался я.

— Миссис Мун-Барт, — автоматически поправила она и продолжила: — Да. Она была прекрасна.

— Я до сих пор не заглянул в вашу галерею. Знаю, мне нет прощения, но буду рад, если вы сообщите мне даты следующей выставки.

Авирона снова открыла сумочку и протянула мне извлеченную оттуда визитку.

— Думаю, будет лучше, если вы свяжетесь с моим арт-директором. Она в курсе всех тонкостей, я не вникаю в подробности — для этого есть профессионалы. Через пару недель у нас выставка работ начинающих художников… Кстати, я слышала, что вы преподаете, доктор Дойл?

— Совсем немного, миссис Мун-Барт, и очень редко.

— В галерее проводят занятия семинарного типа. Вы могли бы прочитать несколько лекций о мастерах эпохи Возрождения. Думаю, желающих будет предостаточно. Мы можем пригласить и класс Эдуарда. Вы ведь знакомы с сыном Сэма?

— Ну, хватит уже нести эту чушь.

Я шагнул к ней, и Авирона подняла руку, призывая меня сохранять дистанцию.

— Что за черт? Мы не виделись больше века, а ты говоришь со мной об идиотской галерее и дурацких картинах?! Я вижу, что ты неплохо устроилась без меня. Муж, дом, карьера, красивые платья, статус. А тебе интересно, каково мне было без тебя?!

— Нет, — коротко ответила Авирона. Она смотрела мне в лицо, но взгляд ее был совершенно прозрачным и пустым. — Нет.

— Кто бы мог подумать. И это правильно. Потому что мне не о чем рассказывать. У меня нет жены, дома, статуса. У меня ничего нет. Время остановилось в тот момент, когда ты ушла из моего швейцарского дома. Остановилось навсегда. И знаешь, что? Ты можешь сколько угодно разыгрывать из себя человеческую пустышку, можешь сколько угодно делать вид, что тебе все равно. Но я знаю, что это не так.

— Не стоит драматизировать, доктор Дойл. Придет время — и вы найдете замечательную девушку, которую полюбите.

Я пожалел, что отдал пустой бокал из-под шампанского официанту: разбей я его сейчас — мне стало бы немного легче.

— Это правда, Авирона? Неужели это то, что я заслужил? Когда-то мы были самыми близкими в двух мирах существами, а теперь ты даже не называешь меня по имени?

— Доктор Берг!

Вынырнувший из толпы Киллиан внимательно оглядел нас обоих, и, кажется, даже позволил доктору Бергу немного поволноваться. Впрочем, только на долю секунды — потом на его лицо снова легла привычная спокойная маска. Он улыбнулся мне и Авироне.

— Где притаился папарацци, который завтра порадует главного редактора своей газеты фотографией Теодоры Барт и Кристиана Дойла?

— Надеюсь, ему щедро заплатят за этот снимок, — вернула Киллиану улыбку Авирона. И то была не прежняя светская улыбка, в ней появилось что-то искреннее и теплое. — Ох уж эти фотографы. Вы уходите, доктор Дойл?

— Здесь душновато, миссис Мун-Барт, у меня кружится голова. Подышу свежим воздухом. — Я легко поклонился на прощание. — Был рад знакомству.

Возле входа в дом Моды — что за дурацкое название? И откуда у смертных эта любовь к пафосу? — стояла вереница такси. Один из водителей помахал мне рукой, но я только мотнул головой, закурил и прислонился к стене. Голова действительно шла кругом, но духота к этому не имела ровным счетом никакого отношения. Поведение Авироны должно было привести меня в ярость, я должен был приревновать ее к Сэму, к Киллиану, ударить, взять под руку и увести туда, где мы сможем нормально поговорить. Наверное, мне следовало бы вернуться и попросить прощения — или же продолжить этот идиотский спектакль, делая вид, что все замечательно, и мы просто-напросто играем свои человеческие роли. Но время шло, а я все стоял, глядя на огни фонарей и медленно падающий снег, и думал о том, что нужно было послушать свою интуицию и не приезжать сюда.

Лучше бы Киллиан не упоминал ее имени. Да, когда-нибудь бы мы встретились, Треверберг не такой большой, каким кажется. Я бы случайно увидел ее фото в газете, углядел краем глаза сюжет с ее участием по телевизору, мы бы пересеклись на каком-нибудь приеме. Но все было бы… иначе, не так. А теперь я не знал, что лучше — остаться в этом городе, понимать, что между нами ничего не изменится, но надеяться на обратное, или уехать отсюда к чертям, так далеко, чтобы меня не нашел даже Авиэль.

Конечно, я не уеду. От себя не убежать, хотя последний век с лишним я завидным упорством занимаюсь именно этим.

— И не холодно тебе здесь, на улице?

Папироса выскользнула из моих пальцев и упала под ноги. Подошедшая Дана осуждающе поцокала языком.

— Черт возьми. Чего тебе от меня надо?

— Винсент! Что за тон? Хотела посмотреть, как ты тут.

— Так чего тебе надо?

Она возмущенно выдохнула и сложила руки на груди. Белоснежный воротник шубки оттенял смуглую кожу, и Дана выглядела заморской моделью, которую нарядили в никогда не виданные ею меха.

— Я же сказала, хотела посмотреть, как ты тут.

— Вчерашняя парочка корибантов не умерила твой пыл?

— Ты учуял обоих! Человек окопался в тебе не так глубоко, как я думала.

— О да. — Я наставил на нее указательный палец. — Я дьявольски голоден, а теперь, благодаря тебе, еще и зол. Чего бы ты ни хотела — катись к черту, Дана. Если ты хочешь, чтобы я тебя убил, то ты выбрала самое подходящее время для истерики.

Она подняла воротник, делая вид, что заслоняется от меня.

— Вот так всегда. А ведь я подошла для того, чтобы сообщить о своем желании помочь…

— Мне не нужна помощь.

Несмотря на мой протест, Дана протянула руку и прикоснулась к моим волосам, убирая за ухо растрепавшиеся пряди.

— Не будь таким глупым, сучонок, — сказала она почти ласково. — Мы вместе убили кучу тварей, с которыми не справилась бы и целая компания карателей. Мы вместе убили Пифона. А теперь ты решил, что можешь поохотиться один? Ты неправ.

— У меня есть Киллиан.

Она насмешливо фыркнула.

— Киллиан не охотник. А вот мы с тобой — да.

— Нам не нужно никого выслеживать. И, надеюсь, не придется никого убивать.

— А если придется?

— Я же сказал, у меня есть…

Дана рассмеялась.

— Ладно, сучонок. Я вижу, сейчас с тобой разговаривать бессмысленно. Но это ничего, ты остынешь и снова будешь рассуждать здраво. Помни о том, зачем я сюдаприехала.

— Окончательно свести меня с ума. Да. Это все?

Дана тяжело вздохнула и поправила пушистый шарф цвета топленого молока, получше закрывая горло.

— Пожалуй, да. Желаю приятного вечера.

— Постой-ка.

Она замерла вполоборота ко мне, нетерпеливо притопывая снег сапогом.

— Куда ты идешь?

— Возвращаюсь на дурацкий скучный прием. — Она передернула плечами. — Я бы предпочла поохотиться, но Ева Сержери не охотится и людьми не питается. И вынуждена торчать среди тупых людишек.

— Поохотимся вместе?

Дана повернулась ко мне и с загадочной улыбкой пригладила волосы.

— А чем мы займемся потом?

— У меня есть только один вариант. А у тебя?

— Пожалуй, тоже. — Она выдержала паузу. — Корибанты были вкусными, а наверху ждет очаровательный молодой вампирчик. Так что прием не такой уж скучный и дурацкий. Да и ночь обещает быть интересной.

— Я рад, что мадемуазель Сержери не обделена вниманием молодых вампирчиков.

— Мое предложение до сих пор в силе.

— Мое тоже.

Дана послала мне воздушный поцелуй.

— Пока, Винсент. Не скучай.


Ролан

2 января

Треверберг


В последнее время казалось, что я решил отоспаться за несколько бессонных веков разом. После ухода Дуаты я отключился. И даже не знаю, сколько времени потерял. Мысль о том, что ответ стоит искать в начисто стертых из моей памяти сутках, была неприятна и непонятна, и я не стал ее развивать. Как бы там ни было, я проснулся утром второго января, чувствуя себя обновленным, полным сил и планов. Я точно знал, что нужно делать, и был готов даже включиться в игру, если господам Служителям Культа Равновесия захочется со мной поиграть. Не уверен, что пойду на поводу у Арики и убью Анну, но чем черт не шутит?

Меня переполняли идеи и одновременно тягучее ощущение разрастающейся пустоты. Будто за движением я пытался спрятать внутренний разрыв, с каждым мгновением становившийся все более глубокими почти безнадежным. Первоначальная цель приезда в город казалась призрачной и совершенно не важной. Я хотел построить империю? Железная Леди и без того скоро будет в моих руках, и лучшего помощника в городе я не смогу найти при всем желании. Многоходовка провалилась впервые за последнее тысячелетие. Так ли чувствовал себя Пифон, когда оказался загнанным в угол? Я не сжег мосты, оставил пути к отступлению, что меня держит еще здесь? Почему бы мне не исчезнуть? Я мог бы вернуться в Рим, уехать в Токио или в Нью Йорк. Для меня открыт любой город этого мира, а я торчу в Треверберге, бестолково тратя время на сон.

Я уеду.

Решение очевидно. Надо встретиться с Железной Леди. Еще хотя бы раз. Договориться с Анной, уговорить ее исчезнуть на пару лет, пока все не уляжется. Тем более, у нее теперь есть дом… Можно найти оптимальное решение — это не сложно, надо лишь включить мозги. Но почему-то именно сейчас, когда необходимо собраться, сконцентрироваться, я теряю способность трезво оценивать ситуацию и планировать.

И куда улетучивается ощущение обновленности?

Нужно заново собирать собственный мир. А мне все еще не хватает элементов, уничтоженных этим городом. Мне не хватает более полного ощущения своего пространства и самого себя, потерянного пару дней назад. После смерти Клер все то важное и необходимое, чем я жил, рассыпалось в прах. Зачем это все? Я понимаю, что вопрос «зачем» способен убить любую идею, любое стремление. Я не задавал его себе. Но сейчас потерял опору. Потерял цель. Хотя объективно она никуда не делась. Ведь что могло измениться за пару дней в мышлении существа, которое привыкло мерить время веками?

Сборы заняли пять минут. Радуясь прогрессу, я отыскал брелок с ключами и завел автомобиль, не выходя из комнаты. Пока я спустился вниз, машина успела согреться и была полностью готова к путешествию. Я направился в «Токио», стараясь ни о чем не думать. Дошел до той стадии, когда собственные мысли могли довести до края и перебросить за него. Я начну обвинять себя, а потом и весь мир в смерти Клер, буду раскачивать себя на эмоции, культивировать в себе желание отомстить. А в итоге приду все к той же пустоте, когда-то поглотившей и Пифона, а теперь подобно болоту засасывающей меня.

Теперь мне не нужно было проходить через клуб, чтобы подняться к его владелице. В прошлый раз Арика показала мне тайный ход, ведущий в ее покои так, чтобы она могла в любой момент появляться и исчезать. Так что мысль о том, что Железная Леди не покидает клуб, абсурдна, хоть и привычна.

Она встретила меня в спальне. Я остановился на пороге, несколько бесконечных мгновений глядя на то, как она сидит на краю кровати, тяжело ссутулившись. В ее позе была такая невысказанная тоска, что мне стало не по себе. Я не вовремя? Что-то случилось? Кто-то еще посмел на нее напасть?!

Но нет. Никаких посторонних запахов. Никакой угрозы. Если что-то и случилось, то исключительно в ее голове. Я наконец вошел в комнату и прикрыл за собой дверь. Железная Леди, почувствовав, что ее уединение нарушено, встрепенулась. И вот передо мной уже стояла несгибаемая женщина, чья воля сковывает криминальные структуры огромного города. Я не мог понять, что изменилось, но чувствовал, что-то не так. Железная Леди недаром получила такое прозвище. Эмоции… Мне не могло показаться. Что вызвало напряжение? Явно не мой приход. Это что-то еще. И я должен разобраться. Недомолвки вызывают разногласия, а они ведут к предательству.

Она будто испугалась моего появления. Хотела что-то скрыть.

— Ты готова поговорить? — отстраненно произнес я, удивляясь, насколько сухо и иначе звучит мой голос.

Железная Леди хотела обхватить себя руками, но в последний момент сдержалась и просто прошлась по спальне.

— О чем? Ты до сих пор не выполнил обязательств.

Так же холодно и отчужденно. И глаза прячет. А я только сейчас поймал себя на мысли, что она в европейском костюме, а не в кимоно.

— Чего ты хочешь?

— Она напала на меня, забыл? Или тебе уже все равно?

Я в два шага пересек расстояние между нами и хотел взять ее за плечи, но передумал. Мысль о том, что я хочу ее поцеловать вместо того, чтобы разводить дискуссии на тему, кто что кому обещал, опалила. Пришлось сделать шаг назад. В ее глазах стоял только холод и мрак.

— Я верен своему слову.

— Слову, — едко повторила она. — Мне нужны дела, Викинг.

— Мне уйти?!

Я сложил руки на груди, глядя на нее. Железная Леди опустилась на кровать. Она выглядела абсолютно расслабленной и уверенной в себе. Ее ничто не беспокоило, или же силе воли этой женщины стоило позавидовать. Я не знаю, в чем дело, но эта игра начинала раздражать. Чем дольше мы общались, тем больше я убеждался в своем решении договориться с Анной, но никак ее не убивать.

— Ты свободное существо и волен поступать так, как хочешь.

— Как хочу? А если я хочу послать к черту все дела и запереть тебя в спальне на неделю, что ты на это скажешь?

Она сделала вид, что задумалась.

— Я скажу, что помогу тебе выполнить твои обязательства передо мной.

— О, — я приблизился. — Как это мило. И что ты предлагаешь?

Она жестом предложила мне сесть. Я отказался. Чудно видеть ее в пиджаке. Я только сейчас понял, насколько мне не нравится такой вид. Она казалась далекой. Кукла в дорогом платье. Искусственный макияж, маска на лице и на душе. Что-то дрогнуло между нами. На короткое мгновение мне показалось, что в глубине ее глаз я вижу вину. Огромную, неподъемную вину, желание что-то исправить, что-то сказать. Но она отвела взгляд, а когда снова подняла его, наваждение растворилось.

— Я организую вам встречу.

— Я в состоянии найти Незнакомку самостоятельно.

— Ну что ты, милый, — она поднялась, подошла ко мне и положила ладони мне на грудь.

Меня пронзило будто от удара током от этого невинного касания.

— Отойди, — прошептал я, не думая о том, что говорю. От мест ее прикосновения расползалась жаркая волна. Хотелось избавиться от этих ощущений любой ценой, но я не рискнул силой оторвать ее руки от себя. Напряжение, разливавшееся в комнате, было столь явным, что становилось трудно дышать. Ее зрачки расширились, губы приоткрылись так, будто она ждала поцелуя. Мерзкий спектакль. Черт побери, мы спали вместе! И она требует от меня несусветную чушь.

— Вы встретитесь в моем клубе. И поговорите. Мне нужна ее голова. Или ее исчезновение.

— Да? Ты решила отступить?

— Я подумала…

Контакт удалось разорвать. Я приглушенно рассмеялся, и ушел к окну в попытке перехватить свежего воздуха. Открыл ставню и выглянул наружу. Ночной Треверберг был тревожен и тягуч. Я мог бы полюбить этот город. Когда-то давно. Но сейчас с ним связано столько боли, сколько я не переживал со смерти Пифона. Тени прошлого решили выползти. И выбрали именно этот город для прорыва. Старая тварь Дуата вылезла из сумрака не просто так. И я не хочу знать, чего она добивается. Железная Леди сама не знает, что хочет. Я лишился женщины, которую думал, что любил, и которая точно любила меня. Я сосуществую бок о бок с разъяренными карателями и почему-то не делаю ничего, чтобы себя обезопасить. Я сошел с ума? Или на самом деле причина лишь в том, что я банально и глупо не вижу, куда мне дальше идти?

— Ролан….

Меня передернуло. Железная Леди подошла сзади и совершенно беспардонным образом обняла меня за талию, прижавшись лицом к спине. Я невольно положил ладони поверх ее рук.

— Это все такая ерунда, — прошептала она настолько тихо, что я скорее почувствовал, чем услышал ее слова. Смысл никак не мог уложиться в голове. Что ерунда? Ее требование убить Анну? Полная ерунда, но вполне логичная, учитывая обстоятельства. Или то, что она хотела смерти Незнакомки, чтобы проверить мою верность? А вот это уже определенно бред.

— Ты меня удивляешь, — проговорил я. Арика отстранилась.

— Я тебе солгала.

— Я знаю. И лжешь до сих пор. Но на то ты и глава Тревербергской Мафии, чтобы уверенно лгать, не так ли?

Она разомкнула объятия, обошла меня, чтобы заглянуть в лицо. Я сложил руки на груди, инстинктивно пытаясь увеличить дистанцию.

— Викинг. Так вот ты какой.

Она ждала реакции, которой так и не последовало. На красивом утонченном лице Арики, вечно спокойном, сейчас отразилось замешательство, озарение. Даже почти облегчение. Такое выражение лица свойственно тяжело больному, наконец узнавшему свой диагноз. Смертельный диагноз. Он чувствует облегчение, потому что появилась определенность.

Я опешил, когда она прильнула к моим губам. Мысли улетучились. Вернулось желание продержать ее в постели неделю. Я обнял ее, прижал к себе и наконец подхватил на руки, не отрываясь от ее губ. Поцелуй был жгучим и горьким от странного отчаяния. Мне хотелось остановить ее, сбежать или продлить эту пытку. Она запустила пальцы в мои волосы, уничтожая остатки воли. Поцелуй растянулся на вечность. Мягкость ее губ, трепетность объятий наконец изгнали из моей головы все сомнения. Я отнес ее на кровать. Стянул с нее пиджак и замер, любуясь. Раскраснелась. Волосы разметались. В глазах мрачное пламя, древнее, первозданное. Она прекрасна. Одна из самых красивых женщин в двух мирах. И даже вопрос, кто она на самом деле, занимал меня сейчас в последнюю очередь.

* * *
Я проснулся от пищания телефона. Арика лежала рядом, дышала мерно и глубоко, положив голову мне на плечо и обнимая меня одной рукой. Я потянулся за аппаратом, стараясь не потревожить ее сон.

— Всему свое время, — гласило сообщение. Дуата напоминала о себе.

Я выронил телефон и резко повернулся к Арике, будто пытаясь уберечь ее от неприятного звука. Она лишь приоткрыла глаза, притянула меня к себе и замерла. Я задержал дыхание, прикасаясь губами к ее волосам. Не знаю, что происходит между нами, и зачем, но эти мгновения, пожалуй, помогают мне сохранить душевное равновесие. Не говоря уж о том, что близость с ней принесла массу открытий.

Она не Незнакомка и не вампир. Кто же она? Чудесное существо, сначала служившее огромной преградой на моем пути, а сейчас ставшее единственной опорой? Как много я отдал бы за то, чтобы понимать ее глубже. Как бы я хотел…


Анна


Когда Самуэль утащил Винсента, Незнакомка на мгновение почувствовала себя брошенной. Она даже растерялась, будто за несколько дней умудрилась растерять навык светской львицы, но опомнилась и восстановила душевное равновесие. В итоге интерес взял верх, она вынырнула из ниши, где пряталась, и отправилась в залу. Анна Креймер весьма известная личность в Треверберге. Так пусть она будет на виду. К ней подходили, поздравляли с выздоровлением. Оливия завалила вопросами, а Франческа рецептами коктейлей, способных поставить на ноги любого. Анна поддерживала разговор машинально, при каждом удобном случае пытаясь найти глазами Киллиана. Но увы. Если он и был в зале, явно не хотел быть найденным. Занимался своими делами. Общался с кем-то. Сейчас он оставил ее одну, но это не имело никакого значения. Странно, но она чувствовала, как меняется его к ней отношение. Даже в те минуты, если он холоден. Когда работает.

Он приехал за ней сегодня. Это было так волнующе, так мило, так потрясающе, что от одного факта перехватило дыхание. Он всего лишь отвез ее в Дом Моды, всего лишь подал руку и всего лишь был с ней вежлив. А Анна чувствовала себя такой счастливой, будто он предложил разделить с ним вечную жизнь. Чего, конечно же, не случится. Незнакомка отдала официанту уже пустой бокал и, пользуясь тем, что осталась в одиночестве, попыталась скрыться из залы. Не успела. Ее перехватил Самуэль Мун. Художник почему-то был один, и, увидев ее, решил, что это способ пообщаться с хорошенькой девушкой.

— Анна, душа моя, это снова вы. Вы не обижены за то, что я увел Кристиана?

Она покачала головой.

— Потрясающе, — незамедлительно отреагировал художник, — в любом случае я решил искупить свою вину. Я же достойная замена Кристиану?

Анна усмехнулась. Сэм увел девушку в очередную нишу с мягкими диванами и небольшим столиком. Странно, что ее не заняли. Может, это был именной стол четы Мун-Барт?

— Весьма достойная, — согласилась она. — Только, в отличие от доктора Дойла, вы женаты. Впрочем, до доктора Дойла мне дела нет…

— Да? — Сэм усадил ее в кресло, а сам открыл бутылку вина, которую достал из-под стола. — Неужели неприступная мисс Креймер нашла пару себе по душе?

— Кто знает… Вы выглядите потерянным Сэм.

— Что? — он разлил вино по бокалам и сел в соседнее кресло. — А. Не берите в голову.

— Проблемы в семье?

— Когда вы успели так хорошо изучить мои реакции, Анна? — Сэм прищурился, подал ей бокал и поставил локоть на стол.

Он всегда принимал слегка расхлябанную позу, свойственную всем свободным художникам, и совершенно несвойственную бизнесменам уровня Муна. Как он сочетал в себе коммерческую жилку и творческий полет, оставалось загадкой. Но ему это удавалось блестяще. Состояние росло, картины продавались, его выставки проходили по всему миру. Конечно, к этому не могла не приложить руку и его супруга, Теодора Барт, давно превратившая искусство в высокодоходный бизнес.

— Я наблюдательна. Вы можете поделиться со мной.

— Так. Все. — Сэм нахмурился. — Надоело. Сейчас же выпьем на брудершафт и вы, мадемуазель, забудете навсегда про «вы», ясно?

Она рассмеялась.

— Как вам будет угодно, мистер Мун.

Вино оказалось восхитительно легким и при этом имело богатый, глубокий вкус. Сочетание несочетаемого, признак аристократизма. Самуэль удовлетворенно поцеловал ее в щеку, потом приложился к руке и наконец отстранился. Анна в очередной раз поймала себя на мысли, что он слишком хорош для простого смертного. В нем были черты, которые смущали и одновременно радовали. И однозначно удивляли. И дело не во внешности, не в затянувшейся без помощи пластического хирурга молодости. Дело во внутреннем ощущении, в том, как он говорил, как пах. Можно было бы предположить, что он не просто человек. Или же относится к тем людям, которые вылезают за отмеренные их виду грани. Сэма было очень много. Много в общении, много в делах. Категоричный, стремительный, деловой, прекрасный оппонент для Оливии, он порой утомлял и неизменно очаровывал. Анна давно обращала на него внимание, но никогда не оставалась с ним наедине. Впрочем, то ощущение, которое сейчас поглотило ее, лишь с натяжкой можно было назвать влечением. Впервые за долгую жизнь ее голову занимал один мужчина, уверенно вытеснивший всех остальных. Так странно.

— Так что у тебя случилось? — спросила она, поставив бокал на стол.

— Случилось? — эхом отозвался Сэм. Только сейчас Незнакомка обратила внимание на то, что он уже порядком пьян. — Ничего. Все так, как должно быть.

— И все же тебя что-то беспокоит, я вижу это.

— Тео.

Ну конечно. Чем красивее жена, тем больше проблем с нею приползает в твой мир. Анна откинулась на спинку кресла, глядя на художника из-под опущенных ресниц. Его брак казался бы идеальным, если бы не был столь публичным. Теодора Барт — одна из самых влиятельных женщин Треверберга, и он — мечта моделек. Звездная парочка, кормившая толпы писак журналистов. Не может быть все так гладко, когда речь идет о Муне, известном своими бесчисленными похождениями. Но сейчас, похоже, дело не в нем.

— Что с ней? Неужто нашла кого-то помоложе?

Сэм пожал плечами.

— Пока нет. А, может, и да. Мне плевать. Все хорошо, Анна.

— Вот только не надо мне лгать, — Анна посмотрела на него. — Ты совершенно не умеешь лгать, Самуэль Мун. Раз уж начал разговор, доводи до конца.

— Мне кажется, что она хочет подать на развод.

— Кажется или хочет подать?

— Кажется, что хочет подать, — задумавшись на мгновение, проговорил Сэм.

Анна сокрушенно покачала головой.

— У вас тяжелый день, господин Мун. Купите жене цветы. И скажите, как любите ее. Отведите ее в театр, в конце концов. И вот увидите, о разводе даже не поднимется разговора.

— Твои слова бы да…

Мун тяжело встал. Старомодно поклонился и ушел. Наверное, отправился за цветами. Анна проводила его улыбкой. Люди. В конечном итоге они чрезвычайно забавны. На приеме стало скучно. Он закончится через пару часов, но хотелось уйти пораньше. Она набрала номер Киллиана, но тот не ответил. Что ж. Он охотник, ему ее и искать.

* * *
Заснеженный город был как всегда уютен и прекрасен. Анна отправилась в свое любимое кафе, находящееся в квартале от Дома Моды. Она хотела первоклассного кофе, одиночества и — что важнее — знала, что должна встретиться с особой, не терпевшей отказа. Присутствие Дуаты она почувствовала незадолго до появления художника. Старая Незнакомка находилась где-то поблизости, и лишь Великая Тьма знает, что она забыла на светском приеме.

Кофе оказался чудесным, а гостья не заставила себя ждать. Она присела за столик. Тоже сделала заказ и расслабилась, глядя на подопечную спокойными немигающими глазами. Ее красота была слишком чуждой современным критериям моды, слишком дикой, почти первобытной. От Дуаты за милю веяло концентрированной опасностью. И даже существо, подобное Анне, не рискнуло бы так просто нанести Незнакомке вред. Дуата научила ее всему. Охотиться. Кайфовать. Жить. Выживать. Она дала ей цель. Смысл. Только все это рухнуло, стоило карателям вмешаться в Аннину жизнь.

— Не думала, что доживу до момента, когда ты отдашься на милость карателей, детка, — почти ласково проговорила Дуата, когда официант принес ее заказ и испарился.

— Знала бы ты, насколько это может быть приятным.

— И что теперь? Любовь, дети, кухня, дом?

Анна, в этот момент пригубившая напиток, закашлялась, резко поставила чашку на стол и откинулась назад.

— Ты мастер шуток, — сквозь выступившие слезы и кашель пробормотала она.

— Ну почему же. Ты влюблена. Это заметит даже смертный идиот. А я не смертный идиот, и вижу больше. Ты сошла с ума? Собираешься им помогать?

— О нет, — улыбнулась Анна, прикладывая к губам салфетку. — Помогать им — что за чушь. Я просто…

Дуата наклонилась вперед, пристальным взглядом рассматривая ее лицо, будто на нем могло отразиться что-то важное. Какая-то мелочь, за которую она сможет зацепиться — и припереть Анну к стенке, вернуть свою власть над ней. Но не видела ничего. Прекрасное лицо Анны Креймер было спокойным, почти одухотворенным. Она никогда не была такой гармоничной и тихой. Обычно она — феерия. И каждая встреча с ней превращалась в спектакль. Но сейчас….

— Милая, я беспокоюсь, — сменила направление Дуата. — Ты не в состоянии за себя постоять. Ты влюблена в того, у кого достаточно силы и власти, чтобы тебя уничтожить.

— И с чего ты это взяла?

— Не получится, — покачала головой Незнакомка. — Ты можешь обвести вокруг пальца весь Орден. Но не меня.

— Зачем ты вернулась?

Дуата поднялась с места и бросила на стол несколько купюр.

— Потому что пришло время. Ты должна быть готова. Если ты еще со мной…

Анна сложила руки на груди.

— Я сделала все, что ты хотела. И это было приятно, надо признаться. Ему было достаточно тяжело, поверь мне.

— Недостаточно. Ты со мной, Анна?

Повисло тягостное молчание. Еще неделю назад она бы, не задумываясь сказала «да». Ведь так сладка была сама возможность отомстить за родителей. Заставить существо, убившее ее отца, страдать. Так сладко было видеть унижение Винсента, понимать, что ее власть над ним почти безгранична. А сейчас это не имело значения. Нет, она не отрекалась от памяти, не забывала, кто она и почему ее жизнь стала такой. Но Киллиан дал ей слабую надежду на то, что все еще можно изменить. И что теперь?

— Что ты собираешься делать?

— Всех, кто причастен к смерти Пифона, должно настигнуть возмездие, — отрезала Дуата. — Всех. И врагов. И тех, кто пытался изображать из себя друзей.

— Что? Только не говори, что ты…

Анна хотела еще что-то сказать, но заметив то, как изменилось выражение глаз собеседницы, замолчала. В воздухе разливалось ощущение зыбкой напряженности. Змея приготовилась нанести удар, и теперь было известно, кто станет следующей жертвой. Кольцо сжималось. Не хотела бы она оказаться на месте тех, кто оказался под прицелом.

Когда Анна подняла глаза, чтобы повторить вопрос, Дуаты уже не было. На столе осталась странная вещица. Кулон из храмового серебра с вытесненной руной. Креймер не знала ее значения. Она знала только то, что эта вещь когда-то принадлежала ее матери, даже если Веста и не придавала ей значения. Жестокое напоминание о том, что даже когда ты счастлив, в прошлом остались нерешенные вопросы. Анна подобрала кулон и сжала его в кулаке. Потом взяла телефон.

Ролан ответил почти сразу.

— Я знал, что ты позвонишь, — вместо приветствия заявил он.

— Нам надо поговорить.

— Больше, чем поговорить, детка.

— Где и когда?

— Сама решишь. Я не жду от тебя сюрпризов?

Анна разжала кулак и посмотрела на кулон.

— Нет, Ролан. Ты в опасности, я хочу тебе помочь.

Она отключилась за пару мгновений до того, как почувствовала присутствие Киллиана. Первый Советник вошел в кафе, весь заснеженный и холодный, как всегда. Он оглядел залу в поисках и, встретившись с ней глазами, неожиданно улыбнулся. Анна незаметным движением спрятала кулон.

— А я думала, миссис Мун-Барт безраздельно завладела твоим вниманием на этот вечер, — проговорила она, когда Киллиан сел.

— Так вот почему ты сбежала с бала. Забыла оставить туфельку.

— К чему? Ты всегда можешь найти меня по запаху. Я звонила. Ты не ответил.

— Был занят.

— Что ж, — она игриво наклонила голову. — Понимаю. Чем займемся?

— Отвезу тебя домой…

— Скучно…

— … ты соберешь необходимые вещи, — продолжил он, подняв палец в качестве знака «внимание», — и мы поедем ко мне.

Анна улыбнулась.

— Даже так. Ледяной каратель сменил гнев на милость?

— Возможно. Или просто мне удобнее присматривать за тобой, когда ты у меня дома, а не в другой части города.

— Рационализации, Киллиан. Ты мастер рационализаций. Поехали? Чего мы ждем?

Глава шестая Киллиан

4 января

Треверберг


Кэцуми принесла чай. Она отпустила слуг, чтобы те не имели возможности помешать операции, и теперь сама исполняла их роль. Что ж, это грамотный ход в условиях того, что права на ошибку у нас нет. Ролан слишком стар и умен, чтобы дважды попасться в одну ловушку. Он не из тех, кто совершает поступки без предварительного анализа, иначе Винсент был бы уже мертв. У нас есть цель, есть четкие распоряжения Магистра, есть даже варианты исхода сегодняшнего вечера, которые устроят всех. У нас нет одного — возможности упустить Незнакомца. Хотя бывшая Великая Токийская Судья уже готова снять с него все обвинения за недавнее нападение и покушение на ее единоличную власть над миром тревербергской мафии.

Я молча поблагодарил. Кэцуми встала у окна, напряженная и при этом сохраняющая видимость божественного спокойствия. И вновь на ней привычный всем традиционный костюм. В волосах шпильки храмового серебра, взгляд, как и прежде, прям и несгибаем. Безупречное оружие востока. Один из сильнейших карателей и теперь доверенное лицо Великого Магистра в непростом мире.

Всего лишь женщина.

Я ждал появления нашей звездной пары охотников, Даны и Винсента, пил чай и поддерживал непринужденную беседу, содержание которой не вспомнил бы даже под гипнозом, с Кэцуми. Наблюдал за ней, с удовлетворением отмечая, что она не намерена показывать и тени эмоций, разрывающих ее изнутри. Японка всегда ассоциировалась у меня с катаной: уникальная прочность, смертоносность и бесконечная красота.

Телефон отвлек от разговора. Я удивился, прочитав имя звонившего: Теодора Барт. Авирона не выходила на связь в последние два дня, и сейчас позвонила откровенно не вовремя: в любую минуту могли появиться гении охоты, а я не люблю обрывать разговор на полуслове.

— Да?

— Киллиан.

Она редко называла меня настоящим именем, когда звонила. Это настроило на серьезный лад. Впрочем, не только это: ее голос звенел от возбуждения. Как у ребенка, который получил давно желанную игрушку, но до сих пор не мог поверить в свое счастье.

— Слушаю тебя, — я поднялся и вышел в коридор.

— Ты был прав, — неопределенно ответила Авирона, видимо, из последних сил сдерживая эмоции.

— Относительно чего?

— Он, — она выдохнула это и затаила дыхание, — он вернулся! Я видела его…

— Кого?

Я уже понял, о ком речь, спросил скорее машинально, вынуждая ее закончить мысль.

— Аримана.

Пауза. Я взглянул на часы, пытаясь определить, насколько можно затянуть разговор. Впрочем, точное время не поможет, в подобных ситуациях можно опираться только на чутье. И оно мне подсказывало, что надо бы закругляться, а потом по необходимости вытащить ее на встречу, если она не будет занята чем-то более приятным.

— Вот как.

— Да. Он в городе.

— И где он сейчас?

— Не знаю, — ее голос изменился. На этот раз он звучал растеряно. Вот действительно как ребенок. — Он ушел.

— Сказал что-нибудь важное?

Авирона помолчала несколько мгновений, видимо, вспоминая детали разговора.

— Он вообще мало говорил. Как всегда. Знаешь, пожалуй, не сказал ничего, что ты счел бы важным или полезным.

— Великий проявил человеческое лицо наконец?

— Ты мастак острить, Киллиан, — отпарировала она. — Спасибо, что уделил время. Созвонимся позже.

— Я сам тебе позвоню. Отдыхай, время позднее.

— Работа. Пока.

Я отключил аппарат, вернулся в гостиную. Кэцуми по-прежнему сидела там одна. Как деталь интерьера, честное слово. Такая молчаливая, почти незаметная, она старалась не попадаться мне на глаза, старательно отводила взгляд и делала вид, что страшно занята. Перед ней на низком столике действительно стоял ноутбук, но я видел: мысли японки далеки от всех дел. Впрочем, я не в праве вмешиваться в личное карателей.

Винсент и Дана подошли чуть позже. Вместе, что не странно. К их приходу я успел сформировать план вечера в голове достаточно подробно, чтобы изложить его, позвонить Анне, которая должна появиться через час-полтора, вернуться мыслями к странному разговору с Авироной и в итоге настроиться на работу.

Каратели тепло поприветствовали Кэцуми, с благодарностью приняли чай и синхронно посмотрели на меня. Мы будто вернулись в те времена, когда они были не только напарниками во всех сложных операциях Ордена, но и парой. Зная их, я не удивился бы такому исходу, хотя не мог не почувствовать легкое напряжение. Не все так просто, как они пытаются показать.

— У нас есть план, мальчики, или я тут буду в качестве супер-стильной и супер-красивой мебели?

Дана попыталась по привычке принять развязную позу, откинуться на спинку кресла, но японский интерьер не позволил. Откидываться было некуда. Сидеть пришлось изящно, курить было нельзя — мы все знали, что Кэцуми не очень любит запах табака, даже хорошего, хотя и не скажет ни слова. В итоге в арсенале Вавилонянки остались глаза. О, фирменный взгляд возбужденной Даны, которая предвкушает охоту, воистину способен растопить льды Арктики. Я слегка улыбнулся и перевел глаза на Винсента. Тот сидел с каменным выражением лица, опустив подбородок на скрещенные пальцы рук. Волосы упали ему на лоб, в целом он производил впечатление очень замкнутого в себе существа, которое мечтало только об одном: остаться в полном одиночестве веков на пять. Впору делать ставки: придет ли он ко мне проситься обратно в Отдел Науки, и если да, то когда?

— План определяется целью. Почему же ты не спрашиваешь о ней?

— Тут мне все понятно, — отрезала Дана. — Обезвредить паршивца.

Краем глаза я увидел, как слегка побледнела Кэцуми, стоявшая за спинами карателей.

— Мы не должны его убивать.

— Черт, Киллиан, мы не в детском саду! Убивать-не убивать. Обезвредить — вполне однозначно звучит, не находишь?

— Ты даже почти вежлива. Удивлен. — Я улыбнулся и выдержал паузу. Винсент очнулся, и теперь смотрел на меня с любопытством. — Ловим на живца, господа. Вскоре сюда приедет Незнакомка Аннет. Она поговорит с Роланом, и выманит его из клуба. Есть тайный ход, ведущий во внутренний двор. Оттуда непросто сбежать. Более того, это единственное место, где можно будет спокойно поговорить.

— Вы и двух дней не можете прожить без сучек-Незнакомок, мальчики.

— Станет ли Ролан говорить? — произнес Винсент, проигнорировав Данин выпад. Право, чем больше я наблюдаю за ними, тем больше проникаюсь уважением к его терпению.

— Станет. С тобой. И не делай такое лицо. У нас нет выбора — Дана сама с ним говорить не будет, ведь так, дорогая?

Она фыркнула и пригубила чай. Разговоры не по ее части, это известно всем. Если, конечно, речь не идет об угрозах. А у нас как раз нет цели угрожать Незнакомцу. Нам нужно, чтобы он выслушал и пошел на контакт. Все слишком сложно в его истории. И он достаточно талантлив и умен, чтобы иметь стимул сохранить ему жизнь, и до последнего бороться за нее. Даже с ним самим.

— Анна выводит Ролана из клуба. И дает возможность вам поговорить. Один говорит с Роланом, другой остается на страже. Винсент, Дана, помните о том, что этот Незнакомец может пригодиться Ордену. Винсент, он твой ровесник. Он знаком с темной медициной и, судя по всему, знаком очень хорошо. Он опытный политик, знает цену власти и порядком устал от бессмысленности своего существования. Мы можем дать ему главное — смысл и цель. И мы не имеем права упустить такое существо. Я не разрешаю вам его убивать.

— А если он нападет? Стоять и хлопать глазками, пока он будет кромсать меня кинжалом? Не дождешься, будь ты хоть трижды Первым Советником, я оторву тебе голову раньше, чем эта тварь прикоснется ко мне!

Дана ударила кулаком по столику. Кэцуми мягко повернула голову и смерила ее неопределенным взглядом. Я видел в нем больше заинтересованности, чем неприязни.

— Он не нападет, если не спровоцировать.

— Как хорошо ты его знаешь… — процедила Дана сквозь зубы.

Винсент скрыл улыбку.

— На первый взгляд все просто. О чем мне с ним говорить?

— Сейчас важен первый контакт. Результатом разговора должна стать назначенная встреча. Ролан должен понимать, что мы от него хотим.

Кэцуми присела рядом. Она принесла горячей воды.

— Вы разыгрываете сложную комбинацию, — проговорила она, — но Ролан не Пифон. Он будет слушать и способен понимать.

— Да, мы пошли длинным путем, — согласился я.

На самом деле мы сделали бы проще, если бы не еще один персонаж этой пьесы — Анна. Мне было важно посмотреть, как она поведет себя в этой ситуации. Могу ли я ей доверять. Она жила у меня два дня, держалась скромно и тихо, больше не лезла целоваться, ловила мои взгляды, но в целом была очень мила. Я был готов поверить в то, что она может измениться. И тогда мы смогли бы и ей предложить нечто иное. Важно проверить. Отыграет ли она свою роль? Или, может, решит предупредить Ролана об опасности? Я сказал ей, что ей предстоит сделать. Но не сказал, каковы наши цели. Зная Незнакомку, она решит, мы решили его убить.

Игра становилась опаснее. Но она стоит свеч.

— На вопрос «почему» ты не ответишь? — еле слышно спросила Кэцуми.

Я покачал головой. Винсент посмотрел мне в глаза, беззвучно спрашивая, что происходит. Он не волновался, чувствовал себя уверенно, и при этом, не обладая всеми козырями в рукавах, не сразу мог сориентироваться и начать действовать. Это действительно очень сложная и длинная комбинация. Мы могли пойти через Кэцуми. Я мог просто встретиться с Роланом и поговорить. Но по многим причинам важно, чтобы все прошло именно так.

— Соскучились?

Анна стояла в дверях. Кожаный комбинезон, тяжелые украшения, противоречивый макияж, высокий хвост. Девушка из клуба. Сногсшибательная красотка.

Я взглянул на часы.

— Ты пришла раньше.

Кэцуми поднялась с места. Повисла пауза. Дана следила за всеми участниками сцены, сохраняя молчание. Странно.

— Еще одна овца… ой, простите, участница торжества. — Вавилонянка поднялась с места и прошлась, с наслаждением потягиваясь. — Проходи, садись. Тут есть мужчины, женщины и выпивка.

— Проходи, — подтвердила Кэцуми. На ее лицо вернулось спокойствие, хотя она инстинктивно держала руку на месте укуса.

— Как мило, — проговорила Анна. Она подошла к Кэцуми, глядя на нее почти с состраданием. — В прошлом?

— Да.

Они пожали друг другу руки, и Железная Леди удалилась, видимо, чтобы принести чайный набор для вновь прибывшей.

— Что ж, прекрасно. Мало времени. Обсудим детали, и ты, Аннет, отправишься отрываться. Как ты это любишь.

— Что? — возмутилась Дана. — Как отрываться, так Незнакомка, а как пахать, так я?


Ролан


Анна знала, когда можно выйти из сумрака и назначить мне встречу. Дождаться, пока я приду в себя после смерти Клер, окончательно потеряю интерес к происходящему, а желание отомстить убийце лишится остроты. Она сказала, что нужно поговорить, а я почти не отреагировал. Раньше я схватился бы за эту возможность, выжал бы из нее все, а сейчас думал лишь о том, что пора покинуть этот город, исчезнуть, раствориться где-нибудь на туманных берегах Великобритании. Я не был настроен на борьбу. Не был настроен и на завоевание. Окончательно созрело решение: я не буду убивать дочь Пифона. Железная Леди ее не получит. И этот город мне не нужен. И власть меня утомляет. И жертвовать дочерью близкого друга не стану. Как я мог даже рассматривать такой вариант? Власть. Сладкий яд, перевернувший мир и сознание. Я устал от нее. В ней нет смысла, хотя, бесспорно, мое положение помогает мне втрое быстрее решать любые проблемы. Есть границы. Я не успел через них перейти. И это хорошо.

К черту все. Нужно предупредить Аннет, что ей стоит быть осторожной. Возможно, Железная Леди не отступится. И тогда единственным решением для девочки останется отправиться со мной подальше отсюда, залечь на дно, и устроить свою жизнь где-нибудь в другом месте. На пару тройку десятков лет, когда внимание Арики окончательно переключится на новую жертву.

В клубе гремела музыка. Пятница. Преддверие выходных, почему бы не оторваться? Шкафы у выхода посторонились раньше, чем я поднялся по лестнице. Выучили уже. Странно, но среди грохочущей музыки, прыгающего света, и десятков танцующих тел я чувствовал себя вполне свободно. Анна заказала столик, и я занял его, почти не удивившись, когда понял, что она еще не пришла. Женщины. У меня было время, чтобы оглядеться, просканировать помещение. Что-то не так, но я не понимал, что именно. Клуб переполнен сегодня, дикое смешение бесконечно интенсивных запахов сбивает с ног. Феи, вампиры всех мастей, светлые и темные эльфы, даже молодой Незнакомец — привычный коктейль подобного места. Но было что-то еще — сложно определить. При этом я не чувствовал присутствия самой Железной Леди.

Как это смело со стороны Анны — назначить встречу там, где она наиболее уязвима.

Дочь Пифона появилась минут через двадцать. Она роскошно выглядела в кожаном комбинезоне. Агрессивная. Прекрасная. Восхитительная. Я видел перед собой сильную женщину, не знающую ни страха, ни сомнения. Все для нее игра, испытание. Она перешагнет через преграды, пройдет дальше подобно топ-модели, идущей по сложному подиуму, и забудет обо всем. Перед ней есть только она сама, ее жизнь, ее мечта. Даже прошлого уже нет. Ее ничто не тяготит. Она смеется и дразнит судьбу, влетает в капкан, выбирается из него, и летит в новый. Бабочка.

— Привет, — протянула она, усаживаясь за стол, и протягивая мне руку для поцелуя.

Я усмехнулся, включаясь в игру.

— Бесстрашная женщина.

— В моей жизни нет места страху, Ролан, иначе она была бы чересчур скучна.

Анна тряхнула волосами, отдернула руку и придирчиво осмотрела бутылку вина, которую я заказал.

— Красное. Старое. Сухое. Ты грустишь, мой друг? — спросила она, позволяя мне наполнить бокалы.

— Немного. Ты хотела поговорить?

— Вот как, — проговорила она, наклонив голову набок. Ее подведенные черным глаза приковывали к себе внимание. Я поставил бутылку и замер, разглядывая Анну. Та не шевелилась, ожидая, пока я закончу мысль или задам вопрос. Фраза невпопад — любимый прием, чтобы заставить нервничать и сболтнуть лишнего. В таких ситуациях естественная реакция — продолжить говорить. Но я молчал. Анна пригубила вино, потянула время, играя с кончиком хвоста.

Наконец оставила бокал и приняла серьезный вид.

— Да, хотела. Но и ты хотел со мной поговорить. И не только. Так?

Я прищурился.

— Возможно. Слушаю тебя.

— В этом ты весь. Никаких прелюдий, сразу к делу? Даже скучно.

Я проследил взглядом за проходившим мимо вампиром. Ему было лет семьсот, но выглядел он неважно. Обычный средний вампир, измотанный и запутавшийся в себе и в действительности. Он не вылезает из клубов, снимает светлых эльфиек и в общем не просыхает.

Не опасен.

Анна, сидевшая спиной к зале, излучала вопиющее спокойствие. Но на самом деле была похожа на сжатую пружину. В ней боролось желание что-то мне рассказать с желанием уехать отсюда подальше. И, желательно, сейчас. Становилось интереснее. Сначала Железная Леди, чуть не плача у меня на плече, настояла на том, чтобы я притащил к ней Анну. Потом сама Анна строит из себя бизнес-леди, не имея туза в рукаве.

— Анна, детка, я знаю тебя слишком давно. Поэтому давай карты на стол и покончим с этим?

— Ты виделся с Дуатой?

— Так бы сразу. Конечно, да. А ты?

— Естественно. — Она кивнула. — Дуата ничего не забыла, Ролан. Я думаю, тебе нужно ее опасаться.

— Мне? — Я удивился. Откинулся на спинку стула и взял в руки салфетку. — С чего бы вдруг? Я знаю ее почти с момента обращения.

Своего.

Анна неожиданно смутилась.

— Не знаю. Мне кажется, она считает тебя виновным в смерти отца.

Если это действительно так, старая Незнакомка окончательно двинулась. И если она начнет мстить всем сопричастным, методично истребит половину Темного мира. А потом подумает, что не все еще ответили за свои грехи, и перекинется на Светлый Мир.

— А ты что считаешь?

— На ее пути лучше не стоять.

Анна выпила вино. Взяла с подноса кусочек сыра и изящным движением отправила его себе в рот. Теперь я увидел в ней что-то еще. Напускное спокойствие, способное обмануть кого угодно, скрывало огромную тревогу. Тревогу за меня? За себя? Что служило причиной? Она что-то знает и хочет этим поделиться или знает, но делиться не хочет? Я подавил в себе желание вытащить ее из залы прочь. Слишком громкая музыка начинала действовать на нервы.

— Это все?

— Нет. Знаешь, кто такая Железная Леди на самом деле?

Вот так поворот.

— Я многое знаю. Интересно выслушать твою версию.

Анна принялась с самым заинтересованным видом изучать свой маникюр.

— Моя версия заключается в том, что она или член Ордена, или их агент.

Я подался вперед, сплел пальцы рук между собой, но промолчал.

— Тебе нужно кое-что узнать, мой друг, — наконец прошептала она, в свою очередь наклонившись ко мне. — Все не так просто, и тебя заманили в ловушку.

— Как и тебя.

— Не спорю. Но у меня есть спасательный круг, а у тебя нет. Железная Леди в сговоре с карателями, посетившими сей славный городок. И то, что он требует мою голову (да не дергайся ты, я все знаю) — сделано с их подачи.

— Они решили попытаться меня развоплотить?

Смешно подумать даже.

— Конечная цель мне неизвестна. Киллиан и Винсент приехали в город из-за меня, но в последний момент решили заняться тобой.

— Из-за того, что я использовал тебя, чтобы достать Железную Леди.

— Все так, — Анна кивнула. — И к Клариссе, прости за напоминание, Винсент пошел, чтобы поговорить. Разговора не случилось.

— Анна… Ты пытаешься его оправдать?..

Она выпрямилась. Смерила меня почти презрительным взглядом. Она не пыталась разыграть недоумение или досаду, но в ее глазах отразился гнев.

— Я излагаю свое видение ситуации, помнишь?

— И встреча сегодня назначена не просто так.

— Конечно. Скажи мне…. Что ты намерен делать?

— Мы, Анна, а не я один. Думаешь, если поможешь им поймать меня или убить, они оставят тебя в покое? Я не уверен, что здесь ты в безопасности. Об этом я и хотел поговорить с тобой.

— Какой благородный викинг.

Вино потеряло вкус. Я отставил бокал в сторону, принял расслабленную позу, и смотрел на дочь Пифона, думая о том, как долог был наш путь сюда. Это банально, но даже в две тысячи лет ты еще получаешь уроки от жизни. Мощные, жесткие уроки, которые не так просто усвоить, но которые меняет твое мировоззрение, меняют и систему ценностей.

— У тебя есть другие варианты?

— Всегда. Здесь небезопасно. Я знаю один проход, он выведет нас на задний дворик, там можно будет спокойно поговорить. — Анна поднялась с места. —Ты знаешь, я рискую, чтобы помочь. Я не должна предупреждать о том, что сегодня тебе придется поговорить с кем-то из карателей. Не должна говорить о том, что все они здесь. Даже Первый Советник. О том, что Дана приехала из Парижа и тоже включилась в игру. Всего этого я не должна тебе говорить.

— Просто поговорить с карателем?

— Да. У них есть предложение к тебе.

— Зачем тогда устраивать мне ловушки?

— Ты только что потерял подругу по их вине. Ты убил Морану. Ты опасен.

— Странно, что Орден выбрал парламентером тебя, Аннет.

— Все меняется. И я изменилась, Ролан. Тебе ли не понимать, как это бывает?

Надо же. Что это? Румянец на ее щеках никак не вязался с агрессивным видом доминатрикс.

— Девочка влюбилась?

— Это было бы слишком просто, Ролан, — отрезала Анна немного поспешнее, чем стоит. — Ты поговоришь с Винсентом? Пообещай мне, что поговоришь!

— С чего бы тебе обо мне беспокоиться?

Она отвернулась и замерла, несколько долгих минут изучая танцующих. На ее лице застыла фальшивая улыбка посредственной фотомодели. Ее красота в этот момент была абсолютной, обнаженной, трепетной. Она пряталась под гримом, под вызывающим костюмом, но все более явно проступала, выражаясь в глазах. Анна действительно менялась. Взрослела. Она не была похожа боле на избалованного ребенка, на стерву, которой скучно. Она, гроза этого города, привязавшая к себе десятки людей, некогда чуть не уничтожившая Эдуарда Муна, сошедшего с ума от любви к ней, которая на самом деле была лишь глубокой зависимостью, она, бесстрашная Незнакомка, становилась мягкой, светлой и прекрасной женщиной, которой не чуждо сострадание, которая наконец смотрит в мир, а не в себя. Что могло перевернуть ее так буквально за неделю?

Хотя мне ли не знать, что темное и светлое время сильно разнятся в моменты душевных потрясений.

— Просто будет очень грустно, если существо, бывшее ближайшим другом и советником моего отца, погибнет по собственной глупости.


Анна


Анна наклонилась вперед и оперлась ладонями о стол, пристально глядя на Ролана. Тот откинул голову назад и рассматривал низкий потолок. Он выглядел предельно спокойным и несколько отстраненным. Северная внешность: жесткие черты лица, кажущегося обветренным, светлая кожа, соломенного цвета волосы, кристально чистые и при этом неприятно колючие глаза. Было странно находиться рядом с ним, странно смотреть на него, вспоминая предупреждения карателей. Кто угроза? Он угроза? Смешное предположение. Анна готова была рассмеяться, если бы не уже начавшее сказываться напряжение. Она чувствовала огромную усталость в совокупности с желанием закончить все это здесь и сейчас.

Ролан поговорит с Винсентом. Они все решат. И все будет хорошо. А потом они с Киллианом поедут домой, и ей наконец удастся утащить его в постель. Грубо? Незнакомка одернула сама себя. И тут же отвернулась, почувствовав, что краснеет. Как бы там ни было, ледяному королю пришла пора растаять. А она готова ему в этом помочь.

— Ты идешь, викинг? — слишком резко спросила Незнакомка, глядя на него. Выныривать из омута желаний было неприятно.

Незнакомец будто очнулся. Он встал. Поправил рубашку. Выглядел так, будто пытался понять, кто он и что здесь делает. Огляделся. Вряд ли вид десятков танцующих полуголых тел ему понравился — Ролан нахмурился, бросил на стол несколько крупных купюр и медленно двинулся вслед за ней. Удивительно, насколько они научились жить в социуме. Это же такая мелочь — расплатиться по счету в ресторане. Они всегда могут зачаровать, заставить забыть о деньгах — и все же предпочитают вести себя почти по-человечески. Оставляют чаевые, играют в светлый мир. Может быть, это становится еще одной ниточкой, напоминающей бессмертным существам о том, что мир многогранен, и что жизнь идет сейчас, каждое мгновение, каждую минутку. Она протекает, струится по городу, по телу, изменяя все. Время не властно над их телами. Но оно старит их души.

Анна чувствовала давление. Впервые жаркие ритмы клуба не заставляли ее тело вовлекаться в танец. Впервые ей не хотелось забыться, отдаться во власть ночи, дойти до черты и переступить ее. Впервые она ощущала что-то сродни настоящему волнению. Так волнуются хорошие артисты перед спектаклем, так волнуются сильные адвокаты перед процессом. Мощный импульс, показывающий «ты еще жива», чуждый и непонятный. И все же простой. Незнакомка шла вперед, привычно улыбаясь. Чтобы попасть в тайный проход, нужно было пересечь весь зал, подойти к лестнице, подняться на один пролет и нажать определенное место на стене. Железная Леди все продумала. Такой схеме позавидовали бы и знаменитые переходы во дворцах и замках французской знати.

Ролан остановился около лестницы. Он выглядел как тяжело больной человек. Что-то пограничное было в его посеревших глазах. Анна ободряюще улыбнулась, ругая себя за нерешительность. Да что может случиться в конце концов? Винсент не идиот, чтобы попытаться напасть на такое существо как Ролан. Хотя нет. Винсент, конечно, идиот, но хочется верить, что не настолько. Она до сих пор не могла избавиться от манящей картинки: каратель Винсент на пороге ее дома, — и никак не хотела принимать простую истину: он один из сильнейших карателей. Верное и не знающее промаха оружие Магистра Авиэля.

Она нажала на изображение цветков сакуры на обоях, и обозначился проем в стене. Ролан не показал виду, что удивлен. Видимо, он или знал о существовании прохода, или привычно держал эмоции в кулаке. Во внутреннем дворике было тихо и пусто. Там стояла лавочка, на которую Анна и опустилась, чувствуя что-то близкое с облегчением. Она рада, что каратели еще не появились. Они дают им время поговорить. Это хорошо.

— Ролан, — окликнула она Незнакомца, который решил пройтись по дворику, окруженному каменным забором. Где-то за ним шумел мегаполис.

— Слушаю.

— Зачем ты подарил мне дом?

— Он твой по праву.

— Ни по каким законам я не могла его требовать. Ты нашел его. Выкупил. Привел в порядок и подарил мне. Зачем?

Он заложил руки за спину и посмотрел в небо, странно отчужденный, будто вырванный из этого мира.

— Возможно, я чувствовал вину. Ты осталась одна. Ты потеряла родителей, а я был вхож в твою семью. И не успел прийти.

Анна усмехнулась.

— Думаешь, ты был нужен мне?

— Не знаю, — он опустил на нее тяжелый взгляд. — Дом — это самое малое из того, что я мог для тебя сделать.

— Итак. Ты чувствовал вину, — Анна поднялась с места. — За смерть моего отца?

— Гляжу, я как раз вовремя, детки.

Анна и Ролан повернулись на голос. Дуата сидела на заборе, свесив ноги. Она выглядела вполне безобидно. Улыбалась. Но оба знали ее слишком давно, чтобы понять: ее появление здесь неслучайно. Одной Великой Тьме известно, что старая Незнакомка забыла на внутреннем дворе тверебергского клуба «Токио».

— Ты всегда вовремя, — проговорила Анна.

Ролан замкнулся. Сложил руки на груди и сделал шаг назад. Видимо, он не был рад такой встрече. Зимняя ночь стала душной. Воздух звенел от внезапно накатившего напряжения. Даже заложило уши. Анна почему-то вернулась на скамейку, не понимая, как себя вести. Дуата не шевелилась. Она ощущала себя полной хозяйкой положения.

— Значит, ты чувствуешь вину, Ролан? Я сошла с ума или ты действительно внезапно обрел мозг?

— О чем ты? — холодно спросил он.

— Даришь нашей Аннет дом. Все чаще вспоминаешь Пифона. А он ведь доверял тебе.

— Я знаю.

— О да, — она спрыгнула на землю. — Конечно, знаешь. Ты же пользовался его доверием. И так легко. Так непринужденно.

— Если бы ты была человеком, я бы подумал, что ты пьяна, — отрезал он. — Что тебе нужно?

— Дуата, дорогая, прости, но на самом деле ты не вовремя. Мы заняты.

— Помолчи, Аннет, — взвилась та, выхватывая кинжал. Ее жгучие глаза пригвоздили Анну к месту, лишая и воли и желания шевелиться.

Она могла видеть только, каким неподвижным стало лицо Ролана. Он окончательно замкнулся, сложил руки на груди. Ну что ты стоишь?! Сделай что-нибудь! Возрази, достань оружие, отбрось ее в сторону! Ролан, не стой, как истукан, неужели она сильнее тебя?

Анна знала, что сильнее. Сильнее его, ее, карателей — всех вместе взятых. Сколько ей лет? Пять тысяч лет? Шесть? Семь? Свою вторую темную сущность — сущность Незнакомки она получила во время Реформы. Сколько она успела прожить до того? Века?

— Что мне нужно? — прошипела Дуата, делая еще один шаг вперед. Ролан не шевелился. — Ты предал его. Ты должен заплатить.

— Вот как.

— Ты должен был спасти его.

— От него самого? Ты и правда сошла с ума, Дуата.

Она неожиданно остановилась. Меж ними оставалась всего пара шагов. На короткий миг показалось, что она развернется и уйдет. Дуата обеспокоенно обернулась на Анну, крепче сжала кинжал тонкими белыми пальцами. Тряхнула волосами. Короткий выпад.

Анна почувствовала, что не может дышать. Лишь миг тело Ролана сохраняло прежнюю форму. Его взгляд. Устремлен на нее. В нем все. Боль. Обещание. Мольба. Вина. Он просил прощения за все сразу и при этом был убежден, что все сделал правильно. Он мог бы защититься. Мог бы убежать. Не стал? Не думал, что Дуата нападет? Сколько лет они знали друг друга? Насколько были близки? Почти что королева и правая рука короля. И вот. Он пал от ее руки.

Серебристо-голубая пыль опустилась на землю. А потом исчезла. На мощеном дворе остался лежать костюм. Дуата стояла рядом с ним, скорбно опустив голову. Она выглядела смертельно усталой. Анна никогда не убивала существ подобных Ролану, но могла представить, каких усилий это требует.

А потом накатила огромная холодная волна. Дворик буквально сковало льдом. Обе Незнакомки хотели бы бежать, но не смогли. Огромная невидимая тень накрыла их. Горло сдавило, воздух исчез. Их будто засосало в излом темной материи, в глубинный пласт темного времени. А потом вытолкнуло на поверхность огромного горного озера.

— Вон.

Этот голос не принадлежал карателю. Не принадлежал и человеку. Никому из темных или светлых существ. Он был громким и еле слышным одновременно. Гулким и шипящим. Объемным и совершенно плоским. Непонятно, откуда он шел, но он проникал напрямую в сознание, трогая что-то внутри. Чья-то воля сковала тело. Анна не могла шевелиться. Теперь она лежала на скамейке. Она могла только видеть, как испуганно вздрагивают и опускаются плечи Дуаты. Как к ней приближается очень высокая фигура в черном кожаном плаще. Анна может видеть только спину незнакомца — в том, что это мужчина, она не сомневалась. Но от догадки, кто это может быть, стало горько во рту.

Дуата каким-то обреченным жестом вскинула голову. Она хотела что-то сказать, но не решилась. Несколько бесконечных мгновений они смотрели друг другу в глаза, а потом она сжалась в комок, спрятала кинжал и, тяжело оттолкнувшись от земли, перепрыгнула через забор.

Фигура обернулась. Анна резко села, инстинктивно прижимая руки к горлу, будто пытаясь его защитить. Светящиеся синим глаза на не поддающемся описанию лице. Черные зачесанные назад волосы. Плащ скрывает тело. Не видно и рук. Только глаза. Они светятся внутренним огнем. Знаменитое синее пламя Темного Храма. Знаменитые синие глаза. Говорят, они серы, когда он спокоен. Но если злится…

Могла ли думать Незнакомка, что все так закончится?

— Игры окончены, Аннет.

Последнее, что она запомнила, был блеск вывалившейся из портмоне Ролана серебряной монеты, лежащей на сером камне внутреннего дворика ночного клуба «Токио», принадлежащего главе криминального мира Треверберга карательнице по имени Кэцуми. А потом ее поглотила тьма. Что ж, смерть милосердна, если выглядит именно так.


Винсент


— Ну, очередной гениальный план, сучонок? Я уже успела соскучиться по твоим глубокомысленным выкладкам.

— Самый гениальный из всех, что я когда-либо выдавал. Мы ждем.

Дана скрестила руки на груди, закатила глаза и оперлась на стену. Поверх короткого плюшевого платья с леопардовым принтом она набросила легкую кружевную накидку — выглядело все это так, словно она хочет покрасоваться перед кем-то невидимым. Мы уже минут пять стояли в полумраке на лестничном проеме, не двигаясь и стараясь говорить как можно тише. От заветной цели — дворика, куда ушли Анна и Ролан — нас отделяла единственная дверь. Я прислушивался, но безрезультатно: тот, кто строил здание клуба «Токио», был настоящим мастером, умудрившимся воздвигнуть абсолютно звуконепроницаемые стены. Даже мы, обращенные существа, чувствовали себя глухими. Что же, Анна и Ролан находятся в такой же изоляции. Это не могло не радовать.

— Объясни мне, чего мы ждем, Винсент, — заговорила Дана, не выдержав минутного молчания. — А если они убегут?!

— Не убегут, — ответил я убежденно. — Анне бежать некуда.

— А чертовому ушлепку?!

— А если убежит чертов ушлепок, тем лучше. Ты еще не забыла, как охотятся на Незнакомцев?

Дана насмешливо фыркнула.

— Мы выносливее, — продолжил я. — Мы будем бежать быстро-быстро и долго-долго. Совсем как раньше. И так — до тех пор, пока его не поймаем. Помнишь, что это за ощущение?

— Ты совсем одурел и превратился в вампира, сучонок. Вот что я об этом думаю.

— Кто знает, может, ты и права.

Дана бросила на меня подозрительный взгляд.

— Ты голоден? — поинтересовалась она с почти материнской заботой.

— Чертовски голоден. А еще я замерз. Так что охота пришлась бы как нельзя кстати.

— Но ведь ты это не на полном серьезе, Винсент? Мы не будем бегать по всему городу за Незнакомцем?

— Конечно же, нет. Потому что он не убежит. Это тебе не низший вампир, который примется уносить ноги при малейшем признаке опасности. У него есть кинжал из храмового серебра. Вероятно, два кинжала — второй он забрал у Мораны. Уверен, он умеет пользоваться оружием. И он без колебаний пустит его в ход. А мне, в свою очередь, придется пустить в ход свой дипломатический талант. Он не дурак, ему есть, что терять, и вряд ли он хочет умирать. Перед нами у него нет шансов, и он это понимает. Так что придется поговорить.

Дана развела руками, показывая, что крыть нечем. Впрочем, после секундного размышления она все же предприняла попытку возразить.

— А если он возьмет в заложницы бессмертную сучку?

— Это Незнакомец, а не неврастеник-террорист. А даже если и так, что он потребует? Вертолет и миллион долларов? Он сможет скрыться от нас с тобой, но ведь есть еще и Киллиан.

— Ты рассуждаешь так, словно хочешь сохранить жизнь им обоим.

Я бросил взгляд на наручные часы. Кажется, время еще никогда не шло так медленно.

— Так и есть. Они пригодятся Ордену.

— Да ты шутишь! И что же с ними сделают в Ордене? Может быть, перевоспитают?! Психопата-Незнакомца и сумасшедшую девку?!

— Эта сумасшедшая девка — дочь нашей сестры. Никто не виноват в том, что она стала такой. Да и мы с тобой, если так разобраться, не такие уж чтобы нормальные. И об остальных карателях можно сказать то же самое.

Дана толкнула меня в плечо.

— Вот что, Винсент! — выпалила она. — Если ты решил, что сможешь забрать ее в Орден, а потом делать с ней все, что твоей душеньке угодно — знай, что это паршивая идея, и с рук тебе это не сойдет! Может, ты хочешь запереть ее в Отделе Науки? Чтобы вам там никто не мешал? Тебе не хватило?!

— Почему это тебя интересует? Ты с Орденом уже давно не имеешь ничего общего. С Отделом Науки — и подавно. Чем бы мы там ни занимались, это тебя волновать не должно.

— Ах так, мы?! То есть, и твой приятель Киллиан к тебе присоединится?!

Я поморщился и потер висок. Голод уже не досаждал — он сводил с ума и мешал думать. Хотелось влепить Дане затрещину, пусть я и знал, что это не заставит ее замолчать. Скорее бы все закончилось. А потом я поохочусь. Мысль о том, что я буду пить человеческую кровь, мне не нравилась — я забыл, когда в последний раз это делал — но обычная эмоциональная пища сейчас меня не насытит. Я наконец-то наемся вдоволь. Может, отпущу несчастную жертву, предварительно зачаровав, а, может, и нет. Когда отец учил нас с Амиром охотиться, мы убили нескольких людей до того, как научились правильно определять степень голода. Убивать приятнее, чем оставлять в живых — это знает каждый вампир. Дело тут не столько в голоде, сколько во власти, которую мы получаем над жертвой. Она кружит голову. Не так-то просто пересилить себя и отпустить человека. Тем более, до смерти напуганного. Самый сладкий для обращенного существа запах — запах страха.

— Черт, Дана. Клянусь кровью своего создателя, я сожру тебя живьем, если ты сейчас же не замолчишь. Мы можем провести хотя бы пару минут в тишине?

— Конечно, сучонок! Подумай о своей ненаглядной Анне!

— Ну все. С меня хватит. — Заметив, что она хочет что-то сказать, я поднял указательный палец. — Ни звука. Жди здесь. Я позову.

Дана открыла рот для того, чтобы возразить, но выражение моего лица говорило красноречивее слов. Она тяжело вздохнула (не забыв принять обиженный вид) и уперла взгляд в стену прямо перед собой.

Я на мгновение замер перед закрытой дверью. В тысячный раз проверил, на месте ли ножны с кинжалом. Прокрутил в голове сто двадцать пять вариантов развития разговора. Стал бы я беседовать с существом, убившим мою подругу? А с существом, которое когда-то убило моего близкого друга? Нет. Но это я. Смерть друга осталась в прошлом, мстить бессмысленно. Подругу месть тоже не вернет. Он остался один, если не считать его чертовой империи. Наломал кучу дров. Отдал приказ покусать Кэцуми. Убил Морану. Еще предстоит выяснить, сколько темных существ погибло по его вине. Будь на моем месте кто-нибудь другой, он бы вынес не подлежащий обсуждению приговор: развоплощение, и немедленно. А если учесть, что речь идет о Незнакомце — и подавно.

Но нет. Мне в голову пришла дурацкая идея поймать его на живца, воспользовавшись Анной, а потом предложить жизнь в обмен на… это уже не мне решать, пусть разбирается Авиэль. С моей точки зрения Ролан стал бы полезным приобретением для Ордена. Не без вмешательства со стороны, естественно. Кто знает, может, я бы сам не отказался поучаствовать в этом веселье. Я знал, как переобращают темных существ, примерно представлял, как переобращают обычных вампиров. А что получится, если переобратить Незнакомца? Это любопытно. И, пожалуй, ради этого я бы даже вернулся в Отдел Науки. Тем более что здесь мне ловить уже нечего…

От мыслей меня отвлек тихий звук, природу которого я определить не смог. Да и не успел, потому что в тот же момент, повинуясь инстинкту, распахнул дверь и вышел на улицу. После долгого пребывания в помещении воздух показался чересчур свежим, глотнув холода, я даже закашлялся. А потом огляделся. И обнаружил, что дворик пуст. Ни Аннет, ни Ролана. Ни следа чужого запаха. Ни намека на чье-либо присутствие. Если здесь кто-нибудь и был, то он не просто ушел — испарился.

— Какого черта? — Я сделал пару шагов в направлении скамейки и снова остановился. — Какого, Великая Тьма меня разбери, черта?!

— Что там, Винсент?

Дана, вышедшая на звук моего голоса, тоже замерла, а потом приблизилась и присела на корточки.

— Кажется, я говорил тебе оставаться внутри?

— Ну что поделать, Вавилонянка Дана всегда была непослушной девочкой. Что это здесь?

— Не трогай.

Брошенная внезапно появившимся Киллианом фраза подействовала на Дану как пощечина. Она подняла руки, демонстрируя покорность.

— Мне это не нравится, — сказал я.

Киллиан присел рядом с Даной и принялся разбирать лежавшую на земле одежду. Она принадлежала Ролану, сомнений в этом не было. Через пару мгновений я присоединился к инспекции и извлек на свет небольшой медальон из темного золота. Не такая уж чтобы дорогая, но древняя вещица с выгравированным на ней коротким охранным заклинанием.

— Что тут случилось, мальчики? — поинтересовалась Дана, стараясь говорить будничным тоном.

— Выражаясь твоими словами, — ответил Киллиан, — кто-то оторвал недомерку Ролану голову.

Почему-то мне казалось, что он зол, хотя спокойствие на его лице могло означать что угодно. Похоже, он недоумевал — как и все мы.

— Кто-то, — передразнила Дана. — Должно быть, Аннет?

Я повертел медальон в пальцах, положил его на ладонь и поднес к глазам.

— Убившее его существо было чудовищно сильно. Он просто испарился, ни намека на серебряную пыль — а следы всегда остаются. Ненадолго, на четверть часа, на полчаса, но остаются. Да и потом можно определить, где и кого убили. По запаху.

— Выглядит так, словно кто-то подчистил следы, — резюмировала Дана.

Киллиан поднялся.

— Да, — сказал он задумчиво. — Пожалуй, именно так это и выглядит.

— Но это не Аннет. — Я поднялся и отряхнул джинсы. — Вряд ли бы она стала подчищать следы. Да еще так тщательно.

— Да, — повторил Киллиан.

Он еще некоторое время изучал дворик, размышляя о своем, а потом повернулся ко мне.

— Проверю кое-что. Скоро буду.

— Но что тут можно… начал я. — Вот черт. Когда-то он просто не отвечал на мои вопросы в Отделе Науки, а теперь улепетывает у меня на глазах, как самый настоящий вампир.

Такого Киллиан на моей памяти не позволял себе еще ни разу. Испарился он мгновенно, в лучших традициях обращенных существ, проживших на этом свете не одну тысячу лет. В случае вампиров такое поведение меня не раздражало, а, скорее, забавляло, но теперь я поймал себя на том, что злюсь. Что же, отличный повод вернуться в тепло помещения… и найти Кэцуми.

— Не думай сваливать, сучонок, — зловеще предупредила Дана.

— Мне нужно внутрь. — Я в очередной раз посмотрел на медальон, который держал в руке. — Это не займет много времени. Если хочешь, можешь подождать внизу. Потанцуй, выпей. Развлекайся.

* * *
Кэцуми я нашел в ее кабинете. Японка сидела за столом, положив подбородок на сцепленные пальцы, и смотрела куда-то в направлении книжных полок. Увидев меня, она испуганно встрепенулась, впервые на моей памяти проявив эмоции так открыто, и порывисто поднялась.

— Винсент. — Она сделала было шаг ко мне, но я жестом остановил ее, и ей не оставалось ничего другого, кроме как снова опуститься в кресло. — Все… произошло очень быстро.

Сказав последние два слова, она замерла, и я почти физически почувствовал, как ее сковало напряжение. Ни дать, ни взять готовность услышать смертельный диагноз. Или что похуже.

— Рада, что ты цел, — продолжила Кэцуми. Она неотрывно смотрела мне в глаза, и мы оба знали, что сказать она хотела совсем не это. — И Дана. Рада, что все целы.

Я подошел к столу и положил перед ней медальон.

— Возьми. Думаю, это должно принадлежать тебе.

Кэцуми медленно и осторожно, как во сне, протянула руку и прикоснулась к потемневшему от времени металлу. Она молчала целую вечность, изучая медальон, после чего взяла его в руки и сжала в ладонях.

— Вот и все, — проговорила она чуть слышно. — Такой холодный. Очень холодный.

— Мы не знаем, что случилось. Киллиан поможет выяснить.

— Очень холодный, — повторила Кэцуми. Она прижала медальон к щеке и замерла, прикрыв глаза. — Не уходи, Винсент. Пожалуйста, садись.

Я опустился в одно из кресел рядом с ее столом.

— Когда такое случается, люди иногда плачут, — сказала Кэцуми все тем же спокойным тоном. — Говорят, когда плачешь, становится легче.

— Это правда.

Она положила медальон на стол и подцепила пальцем цепочку.

— Есть пустота, которая должна оставаться пустотой. Так правильно.

— Среди тех, кто следует правилам, так же много несчастных, как и среди тех, кто эти правила нарушает. Мы оба это знаем.

— Правила.

Кэцуми опустила ресницы и прикоснулась пальцами к щеке, смахивая слезу. Я не мог сказать, что она плачет, но ее слезы видел впервые, и знал, что вряд ли мне еще раз представится такая возможность. Молчание становилось тягостным, но подобрать подходящие слова было еще сложнее. Больше всего хотелось подойти к ней и обнять, и я бы поступил именно так, будь на месте Кэцуми другая женщина. Вряд ли она обрадуется объятиям. Особенно сейчас.

— Я рядом, — заговорил я наконец. — Ты знаешь.

— Да. — Кэцуми подняла на меня глаза. — Дана ждет тебя, Винсент. Она скучает.

* * *
При мысли о том, что придется высматривать Дану в помещении клуба, продираясь сквозь толпу полуголых женщин и стараясь не замечать оглушающую музыку, хотелось сбежать через черный ход, но задача решилась просто. Красную шевелюру Евы Сержери я приметил издалека. Она не танцевала, а мирно сидела у стойки и в гордом одиночестве — неужели — пила виски. Я подумал о том, что не отказался бы увидеть на ее месте Аннет, и неожиданно для себя рассмеялся в голос, так меня позабавила эта мысль. Напряжение последних дней превратилось в снежный ком чудовищных размеров, а сегодняшний вечер только усугубил положение.

Вот и вся охота за Незнакомкой. Никакого результата. Ноль. Нет. Меньше, чем ноль. То самое ничто, которым я жил до того момента, как приехал сюда. Кто бы мог подумать? Я изначально знал, что все будет так. Сейчас мне нужно было поохотиться, потом — вернуться домой и как следует выспаться. А потом сказать Киллиану, что я хочу вернуться в Отдел Науки. И пусть все будет так, как раньше. Кто знает, может, я даже обзаведусь очередным подопечным-темным эльфом. Темная наука в разы увлекательнее светлой. Конечно, оттуда нужно будет время от времени выбираться, но…

— Что пялишься, сучонок? — прохладно поинтересовалась Дана, приподняв бровь. — Не видишь? Дама развлекается.

— Вот как. Где же твой корибант? Или сегодня ты решила остановить свой выбор на вампире, одном из прихвостней главы клана? Или еще не определилась и ждешь, кто преподнесет тебе подарок подороже?

Дана, уже было вернувшаяся к созерцанию виски в своем бокале, снова повернулась ко мне. На ее губах появилась улыбка, а в глазах промелькнуло выражение, о котором я сказал бы «вызов». Какое знакомое ощущение: один легкий толчок — и снежный ком, казавшийся таким большим, почти неподъемным, падает с горы и летит вниз.

— А я-то думала, что ты пошел охотиться, Винсент.

— Кажется, я не так давно предлагал тебе поохотиться со мной.

— А ты уверен, что я не составлю конкуренцию Незнакомке, пьяной смертной или вакханке?

— Я уверен в том, что если ты сейчас же не поднимешься и не пойдешь со мной, то я вытащу тебя из этого клуба за волосы. И, поверь мне, я это сделаю.

Дана, напустив на себя смиренный вид, слезла с высокого табурета, взяла меня под руку, и мы направились к выходу.

— А как же Киллиан? — спросила она, когда мы продрались сквозь толпу танцующих и оказались на улице — там было холодно, но спасительно тихо.

Самый идиотский в двух мирах вопрос — и настолько же неуместный.

— Это то, что тебя сейчас волнует, Дана. Киллиан. Да?

— Ну да. — Она рассеянно накрутила на палец прядь волос. — Мы не сказали ему, что ушли. А вдруг он нас потеряет? А вдруг он решит, что с нами что-то случилось?

— А если я скажу, что сейчас мне плевать на Киллиана? И даже если сейчас я и думаю о чем-то, то он в этом списке находится на последнем месте?

Дана сжалась, и я почувствовал, что она дрожит.

— Я скажу, что ты чертовски пугаешь меня, Винсент. Не знаю, что с тобой случилось, но ты явно не в себе.

— Не ты ли говорила, что я превратился в вампира? Помнишь, что я ответил? Возможно, что ты права.

— Прекрати, Винсент. Это не смешно. Ты правда меня пугаешь.

Я погладил ее по щеке и убрал растрепавшиеся волосы за ухо.

— А что если так? Когда-то тебе это нравилось.

— Когда-то ты делал это потому, что я тебя об этом просила, но теперь все иначе! — Я взял ее за руки, и Дана попыталась вырваться, но безуспешно. — Я серьезно, Винсент! Если хочешь поохотиться — поохотимся, я не против, но не надо на меня смотреть так, будто… будто…

— Тебе не холодно? Давай найдем место потеплее.

Мы обогнули здание клуба и вошли в один из небольших павильонов. Сейчас он пустовал, но летом, должно быть, здесь ставили столики или даже организовывали мини-концерты.

— Подумать только. Напугать Вавилонянку Дану не так уж и сложно. Так что? Поговорим про Киллиана? Или обсудим что-нибудь еще?

Она набрала в легкие воздуха для того, чтобы ответить, но я прижал ее к стене, лишив возможности двигаться.

— Винсент, хватит. — Я видел, как ее зрачки расширяются в полумраке. — А если кто-нибудь придет?

— Тебя смущают случайные зрители? Когда ты успела стать такой скромницей? — Дана по-прежнему отбивалась, но уже не так усердно, и эмоциональный запах тоже не обманывал: к страху примешивалось кое-что еще. Не такое сладкое, но не менее знакомое. Предвкушение. — Может, позовем кого-нибудь? Того же Киллиана, например?

— Мерзавец! — прошипела она мне в самое ухо. — Сейчас я покажу тебе такого Киллиана, что ты вспомнишь имя своего создателя!

* * *
Настенные часы в моей спальне мерно тикали, стрелки продолжали свой привычный круг, за окном слышались отдаленные голоса прохожих — самых ранних пташек — а мы с Даной все лежали, обнявшись, и боялись сдвинуться с места. Казалось, стоит пошевелиться — и прекрасный сон закончится, превратится в реальность, в обман, и останется только собирать осколки.

— А где Эмили? — спросила Дана шепотом, уткнувшись мне в шею.

— Уехала на пару дней к Амиру.

— То есть, я смогу провести у тебя еще сутки?

— Да.

— А что мы будем делать, Винсент?

— То же, что делали до этого. Сутки. А потом — еще сутки. И еще.

Дана села, обхватила себя руками за плечи и зябко поежилась.

— Так нельзя. Мне скоро уезжать.

— Нет. Ты никуда не поедешь.

— Почему это?

— Потому что я так хочу.

Она завернулась в одеяло и снова легла рядом.

— Я не могу оставаться здесь только потому, что ты так хочешь, Винсент.

— Еще как можешь. Дана, ты согласна разделить со мной вечную жизнь?

Ответом мне был звук, похожий то ли на смешок, то ли на стон.

— Ты и правда сошел с ума, сучонок. Ты хоть понимаешь, что несешь? За пять тысяч лет еще ни один каратель не произносил клятву предназначения дважды. Каратель! Да я же не в Ордене, идиот! Нас не удержат никакие клятвы!

— Не думал, что карателей держат вместе только клятвы. А как же единение тел и душ? Любовь? Общий долг?

Дана в сердцах ударила кулаком подушку.

— То есть, ты мне отказываешь? — задал очередной вопрос я.

— Я не могу так, Винсент.

— Должно быть, твой невинный флирт зашел слишком далеко, верно? Ты приехала для того, чтобы поиграть, но и не ожидала, что все окажется так серьезно? Что же. Уезжай. Так будет лучше. Я напишу тебе письмо — как тогда. Письмо, которое ты не прочтешь. Почему бы и нет, Дана. Мы попробовали. Не получилось. Кто виноват в том, что я так серьезно воспринял второй шанс?

Мы снова замолчали, и несколько минут тишину нарушали только привычные ночные звуки. Время близилось к утру, едва заметная полоска света на горизонте становилась все шире и ярче. Может быть, все и правда лучше закончить именно так. Разойтись с утра, вежливо и прохладно попрощаться и сделать вид, что ничего не произошло. Может быть, я и правда не в себе — не я ли не так давно говорил, что не хочу боли, и что с меня хватило всего этого с лихвой? Кто знает, что будет дальше, что получится из этой истории? Кто знает… никто не знает. Что же, тем лучше. Терять мне уже нечего. Когда-то я просто закрыл глаза и нырнул в этот омут с головой. Что мешает мне и сейчас поступить так же?

Задумавшись, я не сразу заметил, что Дана плачет. Она тихо всхлипывала, утирая слезы тыльной стороной ладони.

— Что такое? — Я повернулся к ней и обнял. — Что я сказал не так?

— Ты все говоришь не так! — Дана всхлипнула в очередной раз. — Потому что ты — мерзкий недоносок! Ведь ты знаешь, что я скажу тебе «да», но не можешь отказать себе в удовольствии задеть меня за живое, а, Винсент?!

— Так… ты согласна?

— Конечно, я согласна, сучонок! Или в прошлый раз я не согласилась сразу, и тебе пришлось меня уговаривать?!

Я уже в который раз за эту ночь прикоснулся к ее губам, но теперь — никакой страсти, только нежность. Должно быть, так она целовала меня, спящего, в лоб много веков назад, в тот период, когда была моей наставницей, учила охотиться на Незнакомцев и пользоваться кинжалом из храмового серебра. Так я целовал ее в макушку, когда она засыпала у костра во время одного из наших бесконечных походов, а я сторожил ее сон, перебирая тонкой веточкой угли и размышляя о своем. Имели ли мы право называть возникшее между нами чувство любовью? Умеют ли обращенные существа любить?.. Или правду говорят вампиры, мы испытываем только глубокую привязанность к создателю и братьям и сестрам по крови? Впрочем… стоило ли рассуждать об этом сейчас.

— Ева Дойл — это хорошо звучит, — подала голос Дана.

— О черт. Чертова человеческая свадьба.

— Естественно. Мы не в семнадцатом веке, когда ты мог спокойно одеть мне на руку браслет в присутствии всех карателей и забыть о церемониях. Доктор Кристиан Дойл не может позволить себе увезти будущую жену на необитаемый остров и там потихоньку с ней обвенчаться. Ведь ты наденешь тот свой белый смокинг, Винсент?

— Ты говоришь это таким тоном, будто у меня есть выбор.

Глава седьмая Винсент

18 января

Флоренция, Италия


— Подумать только, тут даже остался сад! Ну… чуть-чуть сада.

Погода преподнесла нам сюрприз, порадовав парой солнечных дней. До последнего момента я думал, что на виллу мы не попадем, придется довольствоваться созерцанием ее силуэта из окна машины — под дождем не очень-то погуляешь — но опасения не подтвердились. И теперь мы с Эмили брели между деревьями нашего бывшего сада, рассматривая все вокруг. За четыре века я бывал во Флоренции несколько раз, и как-то даже подумывал о том, что стоит заглянуть сюда — хотя бы из любопытства — но дальше желания так и не продвинулся. Уж не знаю, что я ожидал тут увидеть. Музей? Новостройку? Пустырь?

Музея здесь не было. Равно как и новостройки или пустыря. Вилла стояла на прежнем месте — белоснежная, похожая на сказочный дворец, к воротам которого когда-то приходили привлеченные запахами цветущего сада путники. Здесь никто не жил, а единственными посетителями, наверное, были туристы: деревья до сих пор плодоносили, несмотря на то, что за ними не ухаживал, и гости не отказывали себе в удовольствии полакомиться апельсинами и персиками. Интересно, как экскурсоводы объясняют наличие фруктов посреди зимы?..

— А вот и гранатовые деревья, — снова заговорила Эмили, сопроводив свои слова кивком. — Помнишь, я как-то взобралась на одно из них, а потом грохнулась вниз. Аллегра разозлилась и хотела меня отшлепать.

— Хорошо, что я был в отъезде. В случае с Аллегрой все закончилось угрозами, но со мной такой номер н прошел бы.

— Да брось, пап. Ты бы в жизни меня не отшлепал.

— Пожалуй, что и так. Во всяком случае, теперь я знаю, что упустил в твоем воспитании.

— И что же? Ты непросительно редко отпускал меня гулять с молодыми вампирами?

Путь до широких мраморных ступеней мы проделали молча и остановились возле таблички со знакомыми мне словами Villa Misteria. Должно быть, ее регулярно обновляли — я запомнил выгравированные буквы с каллиграфическими петлями и крючками такими же аккуратными. Когда-то по обеим сторонам лестницы, сразу за перилами, росли розовые кусты. Аллегра ухаживала за ними чуть более тщательно, чем за остальным садом, почти каждый день приносила свежий букет, когда мы собирались за завтраком, а Веста во время редких визитов на виллу могла часами любоваться цветами. Сейчас от розовых кустов осталось только воспоминание.

— Мы с твоей мамой впервые встретились здесь, у подножия этой лестницы, — сказал я. — Она была сестрой одного из моих друзей. Одного из учеников.

Эмили помолчала, разглядывая табличку.

— А по какому случаю она приехала?

— У нас был званый вечер… сегодня сказали бы «творческий вечер». Я уже рассказывал тебе, здесь жило много художников и поэтов, и почти каждый день приезжал кто-то новый. Иногда люди оставляли виллу на следующее же утро, мы даже не успевали спрашивать, как их зовут. Но были и постоянные гости, члены академического кружка. Мы собирались в саду, ели фрукты, пили вино, обсуждали картины и стихи. Частенько засиживались до утра.

— А дамы к вам приходили?

— Иногда приходили и дамы. И тогда мы говорили не «званый вечер», а «бал».

— То есть, мама приехала для того, чтобы потанцевать? Она была в бальном платье?

Я посмотрел на небо, прикрыв глаза ладонью. Ни облачка. И не скажешь, что зима. Солнце светило так ярко, что впору было избавляться от куртки и шарфа.

— Твоя мама приехала для того, чтобы познакомиться со мной. Втайне от своего брата, конечно же, потому что была слишком молода для таких визитов. И на ней был мужской костюм.

Эмили прыснула со смеху.

— Мужской костюм? На маме?! И что? Он был ей к лицу?

— О да. Я смотрел на нее, думал о том, как же объясню этот визит брату, который должен был появиться с минуты на минуту и уже знал, что ни за что не забуду ее лицо, даже если кто-то зачарует меня и сотрет память.

— Пойдем, посмотрим, как там внутри, пап. Любопытно ведь.

Двери виллы оказались незапертыми — наверное, туристы навещали здешние места круглый год. Мебели внутри было мало, зато сохранились почти все фрески. Над библиотечными поработали реставраторы, хотя без книжных полок помещение выглядело пустым и заброшенным. Мы сделали круг по второму этажу, заглянули во все спальни (часть комнат, к сожалению, была заперта) и вышли на балкон — тот самый, о котором не так давно вспоминала Эмили. Небольшие мраморные скамейки застелили покрывалами, сплетенными из разноцветных ниток, и мы опустились на одну из них.

— Здесь здорово. — Эмили сложила руки на коленях и посмотрела вдаль. — Интересно, а летом плющ все так же разрастается?

— Уверен. Как-то раз мы уехали на пару месяцев, а по возвращении обнаружили, что он совершенно бесстыдно оплел весь балкон. Мальчики были еще малы, они пришли в восторг, увидев зелень, и упрашивали Аллегру оставить все, как есть, а она упиралась и говорила, что плющ нужно убрать — он растет слишком быстро и скоро облепит всю виллу.

— Итак, ты познакомился с мамой на званом вечере… а когда вы встретились снова?

Я помолчал, разглядывая мраморные перила. Кое-где были привязаны тонкие шелковые ленты — белые, зеленые, бирюзовые, темно-синие. Тысячу раз я прокручивал в голове этот разговор, почти уверенный в том, что завтра или послезавтра мы с Эмили сядем друг напротив друга — если не здесь, то где-нибудь в кафе или у нас дома за чашкой горячего шоколада — и я расскажу все как есть, но сейчас, когда время пришло, чувствовал, что нужных слов нет. Она заслуживала правду. Заслуживала с самого начала. И мы оба это знали.

— Прошло некоторое время. Она была занята, я тоже… — Нет. Если уж правду — то правду. — У меня было много возможностей встретиться с ней. Но я медлил. Люди бы назвали это страхом.

— Что тебя пугало? — не поняла Эмили.

— Мои чувства. Все, что я когда-то называл влюбленностью, не имело с этим ничего общего. Это было как… — В поисках нужного слова я принялся внимательно разглядывать свои пальцы. — Как что-то, что приходит и накрывает тебя с головой. Внезапно, неконтролируемо. Подчиняет полностью. Я мог подумать, что почувствую такое к себе подобному, но к человеку — никогда. Я писал ей тысячи стихов, сотни писем, зная, что ничего из этого не передам и не отошлю. Я провожал ее взглядом на городских улицах, оставаясь при этом невидимым… и мне этого хватало. Я думал о том, что брат выдаст ее замуж, и она будет счастлива. А что она может получить от меня?

— Но вы все-таки встретились.

— Да. Она приехала ко мне и попросила вылечить ее сестру. Клариссу. Девочку с печатью Прародительницы. Потом мы встретились еще раз, на этот раз, в городе, в мастерской художника, к которому я заходил почти каждый день. Как-то раз мне даже пришлось помочь ей, дав своей крови. А потом я получил от Магистра очередное задание, и нужно было уезжать, причем как можно быстрее, никто и понятия не имел, сколько это продлится. Нам удалось поговорить и объясниться, я отдал твоей маме часть написанных для нее стихов…

Эмили не задавала наводящих вопросов, а я воспользовался короткой передышкой и достал портсигар. Тот вечер я помнил в мельчайших деталях, наверное, не забыл бы ни одной даже через две тысячи лет. Марта в белоснежном кружевном платье выглядела как ангел, такая непохожая на разодетых в бархат и шелка придворных дам. Печальный ангел с полными слез глазами: она слушала меня под деревьями в саду, сжимала мои руки и не могла поверить — неужели я говорю правду, неужели действительно люблю ее? И мы думали только об одном — почему в нашем мире столько условностей, и нельзя сорваться и уехать отсюда, провести вдвоем хотя бы несколько часов и не думать о том, что будет, когда поднимется солнце.

— Когда я вернулся, — продолжил я, — то моим первым желанием было найти ее. К сожалению, для смертных время движется быстрее. На момент моего возвращения они с братом и сестрой уже покинули Флоренцию. Никто не мог назвать даже города, где они могли поселиться.

— Но ты ее разыскал.

— Не я. Филипп, ее старший брат, сам меня нашел. Он написал мне письмо, рассказав о том, что твоя мама больна, и помочь ей, скорее всего, смогу только я. И это было правдой… только обычные лекарства оказались бы бессильны, потому что я приехал слишком поздно, хотя торопился. Конечно, я мог снова дать твоей маме своей крови, но где бы ее брат нашел меня, заболей она еще раз? И тогда я принял решение совершить то, что для служителя Равновесия считается одним из самых серьезных проступков — обратить обычного человека, смертного без печати Прародительницы. Но твоя мама для меня не была обычной смертной.

Эмили перекатывала носком ботинка мелкие камешки, рассыпанные по полу. Я не видел ее лица, но по голосу слышал, что она улыбается.

— Мама была послушным созданием?

— Думаю, «упряма как сто самых упрямых в двух мирах созданий» будет ближе к истине. Но она хотела этого и была счастлива. Мы оба были счастливы. Мы путешествовали, разговаривали обо всем на свете, я обучал ее темному языку. Почти все, о чем я когда-то говорил «ценно», «интересно», «важно» ушло на второй план, что-то вообще потеряло смысл. У меня появился другой, новый мир. И в этом мире никого не интересовало, сколько я знаю, что умею, как хорошо охочусь и как быстро убиваю Незнакомцев. Впервые я нашел что-то очень важное — и это что-то не было войной или наукой. Мне не хотелось думать о том, что происходит, не хотелось задавать вопросы и искать ответы. Хотелось просто жить. Сегодня. Сейчас. Мы оба знали, что завтрадля нас может не наступить, а поэтому держались за это «сейчас» так цепко, как могли. — Я чиркнул спичкой, но огонек к папиросе так и не поднес. — А потом случилось чудо, детка. Я узнал, что мама беременна тобой.

— Ой. — Нога Эмили на мгновение замерла, а потом снова зашуршала мелкими камешками. — Это было внезапно?

— Еще бы. Я знаю, что у обращенного существа и человека может появиться ребенок, пусть шансы и стремятся к нулю, но живые дети у двух обращенных существ?.. Нет. Это противоречит законам нашей природы. Хотя на то это и чудеса, чтобы они противоречили законам природы, не так ли?

— Маме было тяжело?

— И ей, и мне. Это были непростые три месяца. Больше всего мама боялась самих родов, но, как ты знаешь, мы уже давно научились облегчать боль, а поэтому страхи оказались беспочвенными. Я тоже переживал, потому что не знал, кем ты родишься — человеком или темным существом. Но ты родилась бессмертной. Крошечный теплый комочек. У тебя были мои глаза, и мама удивилась — она ждала, что они будут синими, как у всех новорожденных.

Мы снова замолчали, и я мысленно вернулся к той ночи — она была бесконечно долгой, казалось, время остановилось, а солнце никогда не поднимется. Взволнованная Аллегра носилась туда и обратно, шелестя юбками, и приносила то горячую воду, то травяные отвары. Муса и Александр попеременно заглядывали в комнату и путались у нее под ногами. Слуги-вампиры и темные эльфы ловили кого-то из них в коридоре и шепотом осведомлялись, как идут дела: не нужна ли Великому помощь, не хочет ли госпожа перекусить, может быть, ей принести апельсинов или молока? Во всем этом хаосе мне нужно было вести себя так, будто я контролирую все от и до и знаю, что делать, но руки дрожали, а при виде слез Марты (пусть она плакала не от боли, а от счастья) я приходил в ужас. Вопросы, один страннее другого, носились в голове с сумасшедшей скоростью: а если не получится остановить кровотечение, перерезать пуповину, если ребенок не будет дышать, если не будет биться сердце, если я ошибся, и на свет появятся близнецы?..

Но я не ошибся, сердце девочки билось, да и с дыханием все было в порядке, что она продемонстрировала сразу же, завопив так, что услышали даже видевшие девятый сон слуги. «Какая ты красивая», сказала Марта, когда я передал ей ребенка. «Мы назовем тебя Эмилия». После нескольких часов, которые выдались не самыми спокойными, сосредоточиться было сложно, да и выглядел я, наверное, не самым лучшим образом — по крайней мере, Аллегра смотрела на меня с нескрываемой жалостью, готовая сказать «думаю, тебе нужно отдохнуть, Великий» — но кивнул и ответил, что имя замечательное. После этого я оставил фею присматривать за Мартой и проспал больше суток. Проспал бы и дольше, но довольная мама оправилась быстро и принесла Эмили мне. Выяснилось, что биение сердца девочки я слышу очень чутко и тут же открываю глаза, хотя обычно меня не будил самый адский в двух мирах шум. Так дела обстояли и по сей день: мне не нужно было выходить из кабинета для того, чтобы понять, хорошо ли спит Эмили или же ей снится кошмар.

— А потом, пап? Что было потом?

— Самые счастливые пятнадцать лет в моей жизни. Ты сказала первое слово, сделала первый шаг. Я учил тебя чтению, рисованию, письму, верховой езде. Рассказывал сказки. Каждый вечер мы с тобой сидели здесь и смотрели на звезды. Я объяснял, какие существуют созвездия, как они могут помочь заплутавшим путешественникам найти дорогу. Муса показывал тебе, как ухаживают за лошадьми, а Александр втайне от меня сделал для тебя лук. Я страшно разозлился, когда узнал об этом, но к тому времени ты уже умела стрелять и ни за какие сокровища мира не соглашалась расстаться с оружием. Тогда я понял, что неплохо быть бы объяснить тебе, как обращаются и с другими его видами — с парными клинками, с кинжалами. Я научил тебя охотиться, выслеживать дичь, снимать шкуру с пойманных животных — всему, чему обычно учат молодых карателей, когда они приходят в Орден. Мы много бегали, плавали, ночевали в лесу. Мама была недовольна, ей хотелось, чтобы ты выросла леди, смирно сидящей в библиотеке за книгами и танцующей на балах, а не сорванцом с ободранными коленками, но ты располагала другим мнением на этот счет. По ночам мы с ней думали о том, что совсем скоро ты вырастешь, начнешь знакомиться с молодыми вампирами, они будут дарить тебе подарки и пригашать на верховые прогулки под луной.

Эмили сидела, положив руки на колени, и смотрела в небо, на котором начали появляться первые тучи.

— Но все получилось иначе, — сказала она.

— Да. Потому что мы всегда платим за свои ошибки, даже если они приносят нам много счастья. И за свою я тоже заплатил. Очень дорого. Будь на моем месте кто-то другой, приговор за такой проступок был бы однозначным — развоплощение. Но Великий Ариман предоставил мне выбор. И самым чудовищным в этом выборе было то, что все заранее знали, какое решение я приму. Он дал мне кинжал из храмового серебра и сказал, что варианта у меня два: либо лишить жизни себя, либо существо, которое я обратил.

— Я поняла, пап. Не думаю, что нужно рассказывать дальше. Я буду плакать. И тебе тоже будет нелегко.

Тучи понемногу заполняли небо, на землю упали первые капли, а через несколько минут дождь уже лил, как из ведра. Эмили поджала под себя ноги, положила голову мне на плечо, и я погладил ее по волосам. Впервые за долгие годы она ощущалась не как взрослое существо, а как маленькая девочка, которую хотелось обнять и защитить от всех реальных и выдуманных опасностей. Я чувствовал, что она плачет, но знал, что нужно дать ей немного времени, ничего не говорить и не задавать вопросов. Можно ли было описать мое состояние банальным «камень свалился с души»? Наверное, да. Я чувствовал такую легкость, словно снял державшие меня много веков кандалы, вышел из самой темной камеры в коридорах узников, вдохнул свежий воздух и увидел солнечный свет. Стоит ли удивляться, что и на моих глазах появились слезы.

— Это Веста меня зачаровала, да? — спросила Эмили.

— Да, детка. Она поступила очень мудро.

— А тебя она зачаровать могла?

В ожидании ответа Эмили подняла голову и испытующе посмотрела на меня.

— Зачаровать? — не понял я. — Зачем?

— Чтобы ты, как и я, забыл…

— Да, конечно, она могла.

— А ты бы согласился?

— Нет. В моей жизни было много всего, о чем я мог бы сказать «это нужно оставить в прошлом», но только не твоя мама. Какую бы боль мне ни причиняли эти воспоминания, я не готов с ними расстаться.

Эмили сплела пальцы и посмотрела на залитый дождем сад.

— Что ты думаешь об этом? — задал я вопрос, уже давно вертевшийся на языке.

— Ты уверен, что хочешь знать?

— Да.

— Наверное, я не смогла бы об этом рассказать, будь я на твоем месте. Сперва я подумала — почему ты был так жесток, почему так долго молчал, ведь я имела право знать. А теперь думаю о том, каково тебе было со всем этим. Ведь ты мог оставить меня, или отдать на воспитание Весте, или вовсе передать чужим вампирам… но ты возил меня с собой, не отпускал ни на секунду даже тогда, когда мы только уехали из Флоренции. Ты смотрел на меня и думал о маме, а я, дурочка, канючила и требовала внимания.

— Даже если и так, у меня не было повода отдавать тебя на воспитание Весте. И я уж точно не думал о том, чтобы оставить тебя и передать чужим вампирам. Или ты меня плохо знаешь, детка?

Эмили взяла меня за руку.

— Ты бы не отдал меня чужим вампирам?

— Конечно же, нет. Ты была единственным существом, державшим меня в этой жизни. Сейчас ничего не изменилось. Я живу ради тебя, милая. Ты — мое маленькое счастье.

— Даже когда я плохо себя веду?

— Даже когда ты плохо себя ведешь.

— А если я приведу домой Незнакомца и скажу, что у нас большая и чистая любовь?

— Главное — чтобы не Незнакомку.

Эмили со смехом ткнула меня локтем в бок.

— Ладно-ладно, я учту.

— Помнишь, что ты мне обещала? Насчет Киллиана?

Она подняла глаза и напустила на себя невинный вид.

— Попросить прощения?

— Да. Как ты знаешь, у обещаний нет срока годности. Их нужно исполнять.

— Не уверена, что хочу его видеть. Можно, я напишу ему письмо?

— Только не электронное.

— Возьму у тебя храмовые чернила, напишу на старом-престаром пергаменте и отошлю с почтовым голубем. Это будет достаточно романтично, на твой взгляд?

— Главное — чтобы письмо было искренним.

Увидев, что я снова открываю портсигар, Эмили протянула руку.

— Угости уже, — попросила она. Тон был почти извиняющимся.

— Что?! Какая наглость! Поверить не могу. Эмилия, ты куришь?

— Просто балуюсь. Можно ведь?

— Если ты думаешь, что я буду давать тебе сигареты, то очень серьезно заблуждаешься. — Я спрятал портсигар в карман куртки. — И чтобы я больше не слышал от тебя таких просьб!

Эмили надулась.

— Я просто пошутила, пап. Хватит с нас и одного паровоза, разве нет? Кстати, ты собираешься бросать?

— Собираюсь.

— Когда?

— Никогда. Посмотри, какой ливень. И как мы, скажи на милость, доберемся до машины? Все же нужно было захватить зонт.

— Придется бежать быстро-быстро, чтобы не набрать в ботинки воды. А пойдем в кино, пап?

— Пойдем. Только до этого заглянем в кафе и выпьем что-нибудь горячего. И перекусить тоже не помешало бы.

— А ты дашь мне почитать готовый черновик?

Я встал, оправил куртку и поднял воротник. Эмили поднялась следом.

— Похоже, отнекиваться дольше не имеет смысла.

— Наконец-то ты это понял.

— Ты будешь читать, а я буду скучать? Не выйдет. Придется тебе снабдить меня книгой. Ведь ноутбук у тебя с собой. А, значит, и твой роман тоже.

Эмили замерла.

— Ты серьезно, пап? Ты хочешь прочитать мой роман?

— Да. И, надеюсь, на этот раз ты расщедришься на большее, чем жалкая треть одной главы.

— А если тебе не понравится?

— Как там говорит мисс Сандерс? Выводы предоставь делать мне.

— Ты сам напросился. Тогда я буду читать твой черновик и делать правки.

— Хорошо.

— И еще я буду оставлять ремарки. Много.

— Ладно, детка. Я понял. Вызов принят.


Киллиан

20 января

Треверберг


Сложно описать, что я почувствовал, когда Авирона сказала мне, что видела Аримана. Еще сложнее описать те ощущения, которые затопили меня с головой во внутреннем дворике «Токио». Его присутствие, незримое, практически незаметное, стало настолько очевидным, что я сорвался с места, не успев взвесить решение. На что я надеялся? Найти Создателя вот так, когда он явно не хотел быть найденным? Уже позже, вернувшись домой, я смог наконец включить рациональность и проанализировать собственное поведение. Во мне говорил инстинкт. Впервые за долгое время во мне говорил инстинкт, и он заглушил разум. Непознанный инстинкт создания. Ребенок, отчаянно стремившийся встретиться с отцом.

Как странно.

Ариман снова пропал, но на этот раз я чувствовал его присутствие явно и четко. Мне отчаянно хотелось позвать его, но сама сущность моя не позволяла перейти черту. На то, чтобы справиться с собой, понадобилось несколько дней. Я закрылся дома, выключил телефон и погрузился в работу, приводя мысли в порядок и расставляя их по полочкам и комнатам Дворца Памяти.

Удивительно, насколько иначе я стал чувствовать своего Создателя. В прошлой жизни, которую мне подарил Авиэль, все казалось более плоским, понятным и конкретным. Он воспринимался, скорее, как брат, нежели как отец. Да, он учил меня, стал проводником и опорой, но мы все время держались на равных. Мой предок по крови, мой создатель, истинный брат по духу. После 1876 года я иначе посмотрел на само понятие «Создатель», будто впервые оказался по эту сторону баррикады, ведь мне приходилось переобращать. И эти существа из прошлого оставили в лишь след, растворившись в прошлом. До сих пор чувствую терпкое послевкусие расставания. Я смог дать им то, что не имел сам. А Ариман позволил мне обрести больше, чем новые свойства, власть и свободу. С его помощью я обрел себя.

Конечно, и наши отношения изменились. Рядом с ним я терял весь груз прожитых тысячелетий. Рядом с ним я мог снова чувствовать себя пару лун назад обращенным существом, чистым и свежим, у которого впереди еще огромное количество открытий. Удивительное ощущение для вампира, который уже давно разменял пятую тысячу лет. Хотя, по большому счету, теперь моя история начинается в 1876 году, а не за несколько тысячелетий до Рождества. Перерождение избавило меня от груза ненужных эмоций и давно отжившей свое боли. Но моя память, мой опыт остались при мне.

Впрочем, в эти дни Ариман не посчитал нужным встретиться. И я до сих пор не знаю, что на самом деле произошло во дворике позади ночного клуба Кэцуми. Пустое пространство, вещи Незнакомца, кристально чистый воздух, в котором нет ни тени эмоционального запаха, понимание, что здесь побывал Темный Основатель, родившееся где-то в самых глубинах подсознания. И что мы имеем? Ролан мертв или крайне удачно изобразил свою смерть. А Анна исчезла. Жива ли она? Я не чувствовал ее присутствия в этом мире. Будто ее отключили. Зачаровали, усыпили или же… или же она тоже мертва. Почему-то при мысли об этом становилось грустно.

Цель не достигнута. Они оба могли пригодиться Ордену. И они оба могли найти наконец обрести себя, а вместо этого, по-видимому, обрели покой. Хотя вопрос, кто обладал достаточной силой, чтобы развоплотить такое существо, как Ролан, оставался открытым. Если, конечно, это не спектакль.

Треверберг вернулся к рабочим будням. Неделя моды, Рождество и Новый год остались позади. Нужно было входить в колею, отвыкать от ежедневных празднеств. Я решал вопросы Эдварда Берга, подписал контракт с Университетом, следуя идее немного попрактиковаться в качестве преподавателя. Для начала взял простой для себя курс высшей математики, потом, возможно, переключусь на что-нибудь более интересное. Желания возвращаться в Темный Храм не было. Я съездил туда на пару дней, отчитался Магистру и выпросил разрешение вернуться обратно. Авиэль не возражал. Сейчас его взор был обращен к Тревербергу, городу, ставшему негласной столицей Темного Мира. Городу, где смешались время и материя. Прежнего доверия к Кэцуми, к сожалению, не было, Винсент временно уехал, и мое пребывание здесь — единственное решение.

Моя квартира стала привычной и почти родной. Авирона стала единственным существом, кого я после возвращения из Темного Храма хотел видеть рядом с собой. Сейчас в ожидании ее очередного визита я готовил чай и слушал новости, не сосредотачиваясь на том, что там говорят. Какие-то сделки, политические дрязги, мелкие открытия науки, шумиха вокруг готовящейся свадьбы Кристиана Дойла и Евы Сержери, словом весь тот информационный мусор, которого я старался избегать. Но болтовня диктора на нервы не действовала, пожалуй, я мог бы ее расценить как приятную.

Авирона приехала в пять. Я проводил ее в гостиную, принес чай, сладости, весьма странно чувствуя себя в качестве принимающей гостей стороны. Она собрала волосы в неопрятный хвост, вместо привычного делового костюма натянула джинсы и синюю футболку, слегка тронула макияжем лицо, и напоминала скорее студентку, только что вылезшую из спортзала, чем одну из ярчайших представительниц бизнеса Треверберга.

Она приняла чай из моих рук и отвернулась, глядя то ли в окно, то ли в телевизор. Судя по всему, день не задался. От нее пахло грустью. И одновременно я видел перед собой Авирону, а не Теодору Барт. Славно. Ведь метаморфозы ее личности уже начинали пугать, а сейчас я почувствовал, что она вернулась. Надолго ли?

— Что-то случилось?

Она подняла на меня глаза. Предельно спокойный взгляд лишь подчеркивал факт того, насколько тяжело ей держать маску.

— Спасибо, что пригласил. Чай очень вкусный.

— Попробуй еще пирог. Тебе понравится. В лучших традициях…

Она улыбнулась. Взяла кусок пирога и с наслаждением откусила. Авирона умудрялась настолько элегантно есть, что меня затапливала волна умиления каждый раз, когда я видел это.

— Так что случилось?

— Ничего. Все хорошо. Без изменений.

— Ты не с журналистами разговариваешь, милая, — покачал головой я. В такие моменты мне очень хотелось ее обнять, прижать к себе, защитить от всего мира. Глупое желание. Инстинктивное, свойственное мужчине. Приходилось контролировать — наши отношения давно потеряли романтический оттенок, несмотря на то, что обоим периодически хотелось это исправить.

— Я устала. Разведусь.

От удивления я поставил чашку на стол, чтобы не расплескать напиток.

— Это то, что тебя тревожит? Расставание со смертным мужчиной?

— Я еще ничего не решила, — улыбнулась она.

— Но уже печалишься и тоскуешь по этому поводу? Настоящая женщина.

— Ты неизменно остроумен, мой друг. Считаешь, я переживаю из-за ерунды?

Не представляю себя влюбившимся в смертную. Не представляю, чтобы я убивался по поводу расставания со смертной. Но, помня о Винсенте, понимаю, что не все так однозначно в нашей сущности. Возможно, для Авироны даже такая мелочь в контексте ее тысячелетней жизни становится серьезным горем, поводом погрустить, даже поплакать. Она быстро привыкает, быстро адаптируется. Сэм стал частью ее мира. Пусть очень маленькой, но все же частью. Но сейчас, когда есть Ариман? Когда наконец она добилась его внимания, добилась встречи, есть ли место для грусти?

— Я думаю, что ты всегда очень тонко чувствовала этот мир, дорогая. А что там Ариман?

— Исчез.

— Ты так и не рассказала мне…

Она просияла.

— Он позвал меня. Мы встретились в особняке Кеппелов. Он сидел на пороге, рассматривал звезды и размышлял о своем. — Ее лицо тронула удивительно теплая улыбка. — Ему не было холодно. Несмотря на мороз — обнажен по пояс, египетский медальон на груди. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Представляешь, Киллиан? Он улыбнулся! В тот момент я поняла, что, наверное… Мой путь подошел к концу. Этот бесконечный поиск, сомнения. В тот миг я была счастлива. Без повода. Прости… наверное, тебе неприятно это слушать, ведь он твой Создатель, а вы так и не встретились.

— Продолжай. Я радуюсь за тебя.

— Скажи мне, Киллиан. А… каково это? Помнить своего Создателя? Иметь возможность с ним говорить?

Я налил ей еще чай и задумался. Откинулся назад, положил руки на спинку дивана и посмотрел в потолок. Обычный подвесной потолок, сложная система освещения, игра света и тени. В меру ярко и при этом не слепит глаза.

— Иметь возможность говорить с ним — это громко сказано, — усмехнулся я.

— Ты понял, что я имею в виду, — прервала она. — Ты единственный в Ордене, кому Создатель не стер память. Ты знаешь его, можешь с ним говорить. Можешь задать ему вопрос, и он ответит… если захочет, — поправилась она, увидев выражение моего лица.

— Для меня это естественно, Авирона. Я не могу представить, как может быть иначе.

— Фраза «я не могу» тебе не к лицу, мой друг, — поморщилась она. — Ариман — твой Создатель. Ты давно сказал мне об этом, но, честно говоря, до сих пор не могу уложить в голове такой простой факт.

— Создатель? — Я приподнялся, чтобы взглянуть на нее. — Я не знаю, подходит ли это слово к тому, что я чувствую по отношению к нему. Он, скорее, отец. Это ближе.

— Не представляю тебя в роли ребенка, — рассмеялась она. — Сколько себя помню, ты всегда был рядом, такой взрослый, сосредоточенный и сильный.

Почему вид за окном меняется только согласно погоде? Конечно, я живу в пентхаузе, и ночной город должен завораживать, но сейчас я многое отдал бы за горы. Или за горное озеро. Точно. Озеро в горах. Кажется, появился повод выехать из Треверберга. Отдохнуть, насладиться тишиной, кристальным воздухом, ледяным ветром и полным одиночеством.

— Здесь все непросто. Вот как ты чувствуешь себя рядом с Ариманом?

Она задумалась.

— Раньше мне казалось, что я очень и очень маленькая, как один листок в кроне древнего дерева. Сейчас рядом с ним я ощущаю столько света, силы и тепла, что растворяюсь в них. Мне просто спокойно.

Интересно. Она находила такие образы под описание своих ощущений, что я буквально видел картинку. Перед мысленным взором стояло огромное дерево с мелкими мягкими листьями. А через мгновение все затопил солнечный свет. Только не золотой, а серебряный, северный.

— Это схоже и с моими ощущениями, милая. Мне странно сознавать, что существо, основавшее Орден, дало мне вторую жизнь. Но для меня это предельно естественно. Ариман очень помог мне. Мы всегда были близки, но теперь стали ближе.

— Он отзывается, если ты зовешь?

— Я не зову. Никогда. Он почувствует, если нужен, и придет сам.

— Вы общаетесь?

— Редко, — было горько и просто одновременно это сознавать. Редко. Редко — это еще при оптимистичном раскладе. — Я часто вижу его в качестве Темного Основателя, но почти никогда не говорю с ним как с отцом. Может, потому, что мне не нужно с нуля познавать мир.

— Но разве у тебя нет вопросов, на которые он мог бы дать ответы? — удивилась она, забыв и про чай, и про пирог. Ее занимал разговор. Раскраснелась, волосы растрепались, глаза горят. Все свидетельствует о полном вовлечении в диалог.

— Есть. Но я должен найти на них ответы самостоятельно. Помнишь, когда ты обучала Винсента, ты не давала ему готовых ответов. Помогала только в том случае, если он наломает кучу дров, сделает неправильные выводы. Ты направляла его и только. Думать он должен был сам.

— Это естественный процесс, — отметила она, задумчиво покусывая прядку.

— Вот именно. Иногда он дает мне направление. И только.

— Наверное, он очень спокойный в такие минуты… — мечтательно проговорила она, прикрыв глаза. Мне даже стало не по себе от понимания, каким именно она его представляет.

— Более подходит слово «абсолютный», — подумав, проговорил я. Действительно. Абсолютный. Вырванный из обоих миров, он при этом естественным образом вписывался и туда, и туда. Правду ли говорят о том, что он — божество, выбравшее земной путь? Похоже.

— Знаешь, Киллиан. Мне пока страшно верить.

— Не бойся — потеряешь.

— Если бы речь шла не о нем, я бы согласилась и посмеялась бы над собой. Но сейчас мне кажется, мир стал хрустальным, такой хрупкий. Не хочу больше собирать осколки.

— Ну, до этих пор ты собирала лишь те осколки, которые и разбивала сама.

Фраза хлестнула. Авирона вздернула подбородок, в ее глазах отразилось недоумение, затем гнев. Через мгновение он сменился пониманием — а потом влагой слез, которым она ни за что не позволит скатиться по щекам.

— Возможно, — она опустила голову. — Спасибо за правду.

— Сейчас все хорошо, почему же ты грустишь из-за Сэма?

Она вздрогнула от резкой смены темы. На самом деле говорить об Аримане больше не хотелось, мне приходилось давить в себе тоску по отцу, а подобные разговоры лишь распаляли желание его увидеть, хотя я знал: ничего не изменится, пока Темный Основатель не решит иначе. Оставалось лишь гадать, чем он сейчас занимался. Хотя я вполне понимаю, почему он встретился с Авироной, но не показался на глаза мне.

— Не знаю. Я не решила. Не вижу смысла Теодоре Барт дальше связывать свою жизнь с балаганом Самуэля Муна. Им хорошо работать вместе, но продолжать быть мужем и женой? Он задыхается с одной женщиной, слишком привык к тому, что меняет их как перчатки. А изменять мне не может.

— Вот как.

Она сверкнула глазами.

— Рано или поздно это бы прекратилось. Наши отношения со смертными скоротечны.

— Ну да, но ты воспринимаешь это очень серьезно.

— Естественно. Это же моя жизнь. И мое тело.

Она отвернулась к окну. Хвост окончательно рассыпался, делая ее еще больше похожей на студентку. Я улыбнулся скорее собственным мыслям, чем ей.

— А пошли в ресторан?

— Что?! — не поняла она.

— В двух шагах отсюда есть чудесный итальянский ресторан. Тебе понравится.

— Ладно, — она рассеянно оглянулась. — У тебя есть расческа? Переодеться с не смогу, так хоть голову в порядок приведу.

* * *
— Надо выяснить, кому принадлежит это заведение, — проговорила Авирона, задумчиво крутя в руках папку с меню. Ее заинтересовало, как оно было реализовано: дизайн папки, расположение блюд, языки. Профессионал не дремал даже в выходной.

И как можно было сочетать в себе столько профессиональных качеств? Арт-индустрия, гостиничный, ресторанный бизнес… Недавно она рассказала мне о своих планах, и я подумал, что даже мафиозная сеть может померкнуть перед тем, что выстраивала Теодора Барт. И зачем это темному существу? Не иначе попытка напомнить самой себе, что жива и еще способна приносить пользу. А деньги — лишь инструмент для достижения более амбициозных целей.

— Что хочешь?

— Выкупить, — просто сказала она. — Или предложить партнерку.

— Надо же. Теодора Барт всегда остается Теодорой Барт. Если она пришла в ваш ресторан — бойтесь. Скорее всего, она решит вас его лишить.

Она рассмеялась.

Подошедший официант сначала смерил нас высокомерным взглядом — прям флорентийский купец, не меньше, — но, узнав сначала Теодору, потом меня, стушевался. Принял заказ, перепроверил его и унесся вбивать его в систему, пока данные свежи в голове. Вот еще, запоминать, кто что заказал. И к чему эта старина, если можно использовать технику или на крайний случай фирменный блокнот? Но ведь нет. Помнить слова клиента. Сервис.

— Ну почему сразу лишить, — вернулась к разговору она, когда официант удалился. — Никого не заставляют…

— Ты Наполеон в юбке. Все тебе покорять и осваивать.

— Что ж теперь. Зато нескучно жить.

— Хочешь вернуться?

Авирона хотела ответить, но промолчала. Вернулся официант. Он разлил по бокалам вино, предупредил, что блюда будут чуть позже, и испарился, удостоверившись, что гостям больше ничего не надо, и они не нуждаются в дальнейшей помощи.

Синие глаза, ставшие почти кристальными после вопроса, смотрели мне в лицо.

— Со мной говорит сейчас друг или Первый Советник?

— А кого ты хочешь услышать?

— Ариман дал мне свободу, Киллиан. Он бы не сделал этого, если бы хотел видеть меня в Библиотеке.

Женская логика. Прямая и несгибаемая. Это было почти двести лет назад. Ну ладно, сто пятьдесят. Это был дар, но Авирона восприняла его как проклятие. Я не могу судить, зачем Ариман принял решение освободить ее и по сути выпустить в большой мир без должной подготовки. Она практически не жила вдали от Храма, не нуждалась в людях. И вот в конце девятнадцатого века была вынуждена научиться прятать свою сущность, вылезти в свет, соткать новый облик. Когда-то очень давно она прикрывалась маской итальянской герцогини. И то лишь ради того, чтобы встретиться со старыми друзьями в новой обстановке. Но тогда… тогда у нее не было пути назад. В итоге сейчас мы имеем дело с Теодорой Барт. Одной из самых жестких женщин в бизнесе в свое время. Она ведет дела легко и с улыбкой, но к конкурентам безжалостна. На какой точке начнется ее новая история? Вернется ли она к себе?

— И все же. Хотела бы ты вернуться?

— Не сейчас.

Что-то заставило меня оторвать взгляд от Авироны и посмотреть поверх ее головы. Она сидела спиной к зале, так что я мог спокойно обозревать окрестности — старая привычка следить за всем, оставаясь в тени. Когда я узнал девушку, нерешительно переминавшуюся с ноги на ногу за огромными стеклянными витринами ресторана, мне стало не по себе. Эмили выглядела ребенком, не решавшимся потревожить родителей. Она стояла за стеклом, глядя на меня и не решаясь никаким образом привлечь к себе внимание. Просто смотрела. Даже не обратилась мысленно. Не позвонила. Поймав мой взгляд, она смущенно отвернулась.

Мне кажется, или она действительно изменилась? Когда я видел ее в последний раз? Тем безобразным днем, когда она устроила истерику. Но стоило ли ее винить?

— Извини, дорогая, — сказал я Авироне. — Мне нужно отойти. Пару минут.

— Конечно, — кивнула она, доставая из сумки ноутбук. — Поработаю.

Я не стал брать пальто. Вряд ли предстоит длинный разговор. Да и холода я не почувствую. Можно сделать вид, что я вышел покурить. Без сигарет, правда. Эмили поборола желание отшатнуться в сторону — вместо этого она замерла, будто вкопанная в землю.

— Здравствуй, — сказал я, ловя себя на мысли, что пытаюсь сложить руки на груди. Вместо этого прикрыл за собой дверь ресторана и отошел от нее на несколько шагов, жестом показывая Эм, чтобы следовала за мной. Мы отошли от стеклянных витрин и одновременно спрятались от ветра, укрывшись за выступом стены.

— Привет. Я тебе принесла… мне нужно. В общем, держи, — она протянула мне конверт. — Только не открывай сейчас, обещаешь?

Я спрятал письмо во внутренний карман пиджака.

— Обещаю.

— Хорошо. Пока.

Она развернулась, чтобы уйти. Я хотел остановить движением руки, но переборол себя.

— Эмили? — девочка с готовностью развернулась на мой голос. — Прости меня.

Она сжалась в комок. Огромные глаза были полны слез. С некой долей ярости она провела пальцами по ресницам.

— Ты придешь на папину свадьбу?

— Да.

— Пока, Киллиан.

* * *
К письму я вернулся глубокой ночью, когда отвез Авирону домой и вернулся к себе. Было что-то трепетное и странное в этом. Она написала мне письмо. Я боролся с желанием сжечь его, не читая, до последнего. Я не знал, что от нее ждать. И не знал, нужна ли этой истории другая точка. В итоге странное чувство долга пересилило. Я сел за рабочий стол, распечатал конверт с помощью ножа для бумаги, и выудил оттуда исписанный аккуратным почерком Эмили лист. Сердце глухо колотилось в груди, к горлу подступал ком. Наша история не начиналась и не закончилась. Несколько моментов, даже не связанных единой цепью. Пара поцелуев. Эмоции. Что между нами было общего? Ничего. Я решил идти от простых желаний, а она углядела в этом жесте судьбу. В итоге мы там, где оказались.

Наверное, на месте Винсента я бы все же не сдержался, если бы моя дочь влюбилась в пятитысячелетнего некогда вампира, который и самого тебя еще когда-то учил. Что ж, все мы меняемся, это не может не радовать.

Дорогой Киллиан,

Сначала я хотела отправить тебе это письмо по почте, но потом подумала, что это будет выглядеть так, словно я боюсь. А поэтому я передам его при личной встрече. Не знаю, когда это произойдет, ведь найти тебя сложно — точнее, доктора Эдварда Берга, который весь из себя занятой — но я найду.

На днях мы с папой вернулись из Флоренции. Мы пили кофе, ели пиццу, заглянули в галерею Уффици и посмотрели кучу достопримечательностей (Флоренция, как же иначе). А еще мы навещали нашу бывшую виллу, туда теперь водят туристов, сад до сих пор плодоносит, на балконе есть маленькие мраморные скамейки, а внутри отреставрировали фрески. Особенно постарались в библиотеке. Мою любимую, ту, что со всадниками Равновесия и первым Великим, будто только-только нарисовали — выглядит как новенькая. И ту, что с Авироной, тоже. А под конец мы немного посидели на балконе, и папа рассказал про маму. Мне стало интересно, знал ли ты ее. Должно быть, видел пару раз, ведь иногда ты приезжал на виллу, пусть и нечасто. Если так, то я немного завидую тебе. Я бы очень хотела посмотреть на нее. Не на папиных полотнах, а вживую. Должно быть, у нее был высокий голос и звонкий смех. Папа говорил, что она часто смеялась.

В последний раз мы расстались… не очень хорошо, и папа сказал, что я должна попросить прощения. Я и сама знаю, что должна попросить прощения, потому что вела себя как последняя дура. Не понимаю, что на меня нашло, но мне просто необходимо было выскочить и сказать все это. Наверное, я была похожа на Дану. Ты ведь подумал, что я похожа на Дану? Уверена, что так. Прости меня. Я действительно не должна была устраивать концертов. Не знаю, чего я хотела этим добиться. Наверное, внимания. Папа очень разозлился, да и ты, конечно же, разозлился… И ушел, и потом я думала, что, наверное, стоит тебе написать или даже позвонить, но знала, что ты не ответишь.

Так вот. Прости меня. Если бы я могла взять свои слова назад, то обязательно сделала бы это. В последние дни я думала о нас с тобой… то есть, о тебе и обо мне, конечно же, никаких «нас с тобой» или «мы» никогда не существовало. И, знаешь, благодаря папиному рассказу я поняла кое-что. Думаю, я давно это знала, просто не могла передать словами. Я рада, что мы когда-то встретились и познакомились. Я рада, что все получилось именно так. И хорошо, что все закончилось именно так. Это правильно. Мы так часто хотим получить все и сразу, а потом еще и еще больше — и перестаем ценить то, что у нас есть сейчас. А ведь это сейчас может закончиться очень быстро. Завтра. Или даже сегодня. Так, как это произошло у мамы с папой.

Они это понимали — и поэтому брали все, что есть, не думали о будущем, не думали о том, что все могло бы быть иначе. Когда папа говорит о маме, у него меняются глаза, и я вижу в них не только боль, но и счастье. Он до сих пор любит ее, хотя уже ничего не вернуть, и он это знает. И я подумала — а разве я так не могу, Киллиан? Разве я не могу встречаться с тобой и чувствовать не боль, а тепло при мысли о том, что когда-то испытывала к тебе что-то большее, чем просто симпатию? Я могу. Мне будет трудно, но папа научил меня быть сильной, я справлюсь. А даже если что-то пойдет не так, ты поможешь. Я знаю. Ведь для тебя все это так же ценно, как для меня.

Только не подумай, что я постоянно буду искать встречи и надеяться на что-то большее, если мы пойдем в кино или в кафе. Вовсе нет, все не так. Мы будем… то есть, я хочу надеяться, что мы будем близкими друзьями, и я всегда смогу обратиться к тебе за советом или просто позвоню для того, чтобы о чем-нибудь поговорить. Я, как и раньше, буду читать тебе свежие главы. И подпишу самый-самый первый экземпляр романа на бумаге. И я буду очень счастлива, если ты встретишь симпатичную вампиршу и решишь предложить ей разделить с тобой вечную жизнь. То есть, не симпатичную, а по-настоящему красивую вампиршу. И чтобы она была умной. Желательно, с высшим образованием. И еще было бы здорово, если бы она писала стихи. И я обижусь, если ты не позовешь меня на свадьбу.

Наверное, письмо получилось глупым. Но я хотела написать искренне. Это глупое, но искреннее письмо.

Всегда твоя, Эмили
P.S: Кажется, наречий тут слишком много. Но в главах я их честно убираю. Помню, ты говорил.

Э.
Отложив письмо, я надолго замер, глядя в одну точку перед собой. А потом достал из тайного ящичка в столе чернила, старинную бумагу, и вывел простое «Дорогая Эмилия».


Анна


Что там, за гранью привычного мира? Что ищут люди, к чему припадают глупцы, стараясь оправдать свое раздолбайство в обычной жизни? Что можно назвать смертью? Существует ли само понятие смерти для существа, которое уже умирало? Умирало для того, чтобы возродиться вновь. На самом деле любой вампир — это настоящий феникс. Он рожден, чтобы умирать и воскресать, проживать полную жизнь, заканчивать ее, начинать с нуля. С новым именем. С новым образом. С новой судьбой.

Анна не знала, откуда в ее голове нашлось место подобным мыслям, но именно они первыми пришли на ум, когда она очнулась. Голова не болела, но странное ощущение пустоты мешало сосредоточиться на чем-то конкретном, зато абстракции — хоть отбавляй. Она с трудом открыла глаза. Старомодные покои. Может, она провалилась во времени? Могла бы поклясться, что кровать с тяжелым бархатным балдахином, где она лежала, была создана еще в восемнадцатом веке. С трудом приподнялась, подтянула подушки, чтобы сесть, и собиралась оглядеться, но еле различимый шорох ткани привлек внимание. Потянуло сквозняком, пряный запах, видимо, с кухни. Незнакомка повернула голову. В стене открылся проем. Такие любили в то время — множество тайных ходов, соединявших покои. Неприметные на первый взгляд двери, хитроумные проходы. Все для общества, пронизанного интригами. Еще через мгновение в ее спальне показалась очаровательная темная фея. Темно-медные волосы собраны в старомодную прическу, в руках поднос.

— Я Лейла, моя госпожа, — представилась она, умудрившись изобразить реверанс и не опрокинуть поднос. — Рада служить тебе. Госпожа голодна?

— Что за черт…

Анна хотела сбросить одеяла, но поняла, что не в силах боле шевелиться. Поэтому приняла царственную позу и посмотрела на фею в ожидании, что она еще скажет.

— Здесь есть теплое молоко, хлеб, сыр и масло. Если хочешь, я приведу тебе человека…

Какая мерзость. Она не какой-нибудь вампир, чтобы только и думать, что о человеческой крови!

— Не надо людей. — Незнакомка позволила поставить перед ней небольшой столик — как раз для таких случаев. — Завтрак в постель. Как это мило. Кто же приказал тебе служить мне, Лейла?

Фея побледнела, приложила руки к груди.

— Я не в праве тебе рассказать.

— Не зли меня… — выдохнула Анна, чувствуя, что начинает злиться.

— Прости, но ты не в силах меня запугать, госпожа. Ты все узнаешь, когда он посчитает нужным. А пока — мы рады, что ты пришла в себя. Пожалуйста, поешь.

— Поем. Уходи отсюда.

Фея поклонилась и оставила Анну в одиночестве. Та огляделась. Тканевые обои со сложными рисунками, дорогим тиснением. Странно, цвет бордо в интерьере, оказывается, торжественный, а не давящий. По крайней мере, ей было весьма уютно в огромной кровати, в старинной спальне. Слуги и еда здесь есть. Если были готовы привести человека как вампиру, значит, и эмоциональную пищу можно будет достать. Величают госпожой. Жить можно. Рано или поздно она выяснит, кто за этим стоит, и как она здесь оказалась…

Анна выронила ножик, которым собралась намазать масло на хлеб. Как она тут оказалась? Последнее, что она помнила — упавшая на землю серебряная монетка. Ролан мертв. Дуата убила его! А что дальше? Дальше лишь тьма и пустота. Она попыталась восстановить в памяти ход событий, но голова отозвалась такой болью, что стало невыносимо даже смотреть. Незнакомка спрятала лицо за руками, потирая виски большими пальцами. Оставалось надеяться, что тайной похитительницей была Дуата. Та точно с ней ничего не сделает. Хотя… можно ли было предположить, что старая ведьма решит прикончить Ролана?

Стоп.

По меньшей мере она жива, и ей прислуживают. Осталось разобраться, где она находится. И, если ей здесь не понравится, сбежать. Уж сбежать-то она сможет. Наверное. Если уж от карателей могла скрываться, то и сейчас выберется из ситуации. Чего бы это ей ни стоило. Придя к такой ободряющей мысли, Анна поела. Отставила столик в сторону и наконец почувствовала, что может встать. Рядом на высоком резном стуле, больше похожем на трон, лежал расписной халат, в который Незнакомка закуталась. Босые ноги утопали в толстом ворсе ковра, принося странное удовольствие. На туалетном столике она нашла расческу, колокольчик, шпильки и полный набор косметики в лучших традициях восемнадцатого века. Впрочем, при близком рассмотрении стало понятно, что средства современные, просто стилизованы.

Кто-то очень заботится о ее благополучии. И, даже если она пленница, то больше похожа на пленницу благородных кровей. Как это романтично. Захотелось под настроение почитать какой-нибудь романчик, а потом броситься в чувства к первому встречному. Хоть какое-то развлечение, так непохожее на все то, к чему она привыкла в Треверберге.

Не думая, Анна позвонила.

Через минуту в комнате снова появилась Лейла. Она поклонилась, молча двинулась к кровати, чтобы забрать поднос, и хотела уйти, но была остановлена коротким окликом. Фея сжалась, развернулась к своей госпоже и замерла, опустив голову, видимо, не зная, что от нее можно ждать. И при этом от нее веяло спокойствием, будто она была уверена, что Незнакомка, несмотря на свой крутой нрав, не причинит ей вреда.

— Мне полагается ванна? — мягко спросила Анна, играя с расческой.

— О, да, конечно, госпожа! — просияла фея. — Ты хочешь принять ванну сейчас?

— В этом месте есть обычная ванна?

— Да, замок оборудован по последнему слову техники. — В голосе феи послышалась гордость. — Но ты всегда можешь выбрать, что хочешь больше: погрузиться в старину или принять джакузи.

Замок? Интересно. Она давно не бывала в подобных местах.

— Горячую воду.

* * *
К вечеру от плохого настроения не осталось и следа. Анна привела себя в порядок и вышла в сад, чтобы подышать свежим воздухом. Ее действительно привезли в замок. Построен веке в шестнадцатом. Если верить архитектуре и интерьерам — это Франция. Но кому понадобилось отвозить ее во Францию, так далеко от Треверберга? Забивать голову сложными мыслями в такой чудесный вечер совершенно не хотелось. Незнакомка решила позволить себе отдохнуть. Кто бы ни стоял за ее перевозом сюда, он явно не желал ей зла. По меньшей мере, не собирался убивать в ближайшем будущем, а значит, ничто не мешает насладиться красотами местных видов. Сад был восхитителен. Жаль, в нем не оказалось роз. Но в целом — ее покорила мерная прохлада этих мест. Лейла рассказала, что замок окружен виноградниками, и что госпожа может попросить местного вина, если захочет. По мнению феи, вино, которое делали из винограда, выращенного здесь, не знает конкурентов, настолько оно восхитительно.

Пробовать пока не хотелось. Хотелось остаться в одиночестве. Анна ушла в дальний угол сада, спряталась за небольшим фонтаном и опустилась на скамейку, с задумчивым видом теребя пояс платья. Она вновь попыталась восстановить события последнего дня, который помнила. Она встретилась с карателями. Потом говорила с Роланом. Ей удалось увести Незнакомца во внутренний дворик — все шло по плану. Они говорили. Ролан согласился с тем, что нет смысла лезть в бутылку, и все можно решить другим путем. Кажется… Что было еще? Она даже не могла вспомнить, кто Ролана убил. И убивал ли?

Упавшая монетка, рухнувшие на землю вещи — вот и все, что услужливо подносила ей память в ответ на попытки проникнуть глубже. Анна обхватила себя руками и закрыла глаза. Стало бесконечно грустно и одиноко. Где там Киллиан? Думает ли он о ней? Или настолько занят текущими делами, что ему и нет дела до пропавшей Незнакомки?

— Ты замерзнешь.

Полузнакомый голос вырвал ее из воспоминаний крайне резко. Голова отозвалась вспышкой боли, сокрушившей ее и тут же отступившей. Рядом с фонтаном стоял высокий мужчина в черном плаще. Черные волосы, серые глаза. Спокойное лицо. И было в нем что-то вековечное, не подвластное осознанию. Незнакомка приложила пальцы к губам, будто сдерживая крик. Ее глаза расширились, но она нашла в себе силы покачать головой — нет, ей не холодно.

— Я Ариман.

— Я знаю тебя, Великий, — прошептала она, не понимая, откуда это взяла. Может, почувствовала? Картинка восстановилась. Дуата. Ариман, которыйпрогнал ее и повернулся к Анне. Игры кончились? Что же начнется вместо них?

— Зачем я здесь?

— Из-за твоей матери.

— Она давно умерла.

«Убита. Тобой». Анне хотелось закончить фразу привычным сарказмом, отсылке к неспокойной совести, но изменившийся взгляд Аримана не позволил произнести и звука. Темный основатель отделился от фонтана и опустился на скамейку. Рядом с ним она не могла думать и говорить. Но при этом чувствовала, как незнакомое ощущение покоя затапливает ее, смывая горечь и напряжение последних лет.

— Ты предпочитаешь развоплощение?

— Очевидно, у меня нет выбора, Великий.

— Отчего же. Ты его уже сделала.

— Не понимаю.

Он покачал головой и неожиданно улыбнулся.

— Ты останешься здесь на некоторое время. Лейла будет служить тебе во всем. Потом я за тобой приду.

— И что дальше?

— А что бы ты хотела?

Она задумалась, отвернулась, чтобы он не видел ее внезапно запылавших щек. Что она хотела бы, если бы ей дали выбор, как провести последний день жизни?

— Увидеть Киллиана. Если это возможно. Великий.

— Интересно.

Ариман поднялся с места. Он замер напротив нее, сложив руки на груди. Впервые этот жест Анна расценила не как попытку спрятаться самому, а как меру, защищающую пространство. От чего?

Страх растворился. Незнакомка ощутила предвкушение. Он не сказал «нет»! Она увидит Киллиана? Только вот захочет ли Первый Советник с нею говорить? Там, в Треверберге, ей показалось, что лед начал таять, и они стали ближе. Больше не хотелось его задевать, не хотелось лишний раз требовать от него внимания. Ей было просто тепло и спокойно рядом. И он начал иначе к ней относиться. Но что, если все это — лишь обман воображения?

— Что меня ждет? Великий.

— Новая жизнь.

Эпилог

Винсент

2 февраля

Треверберг


— Доктор Кристиан Дойл — один из крупнейших мировых ученых, автор восьми научных книг, сотен статей, интерактивного нейробиологического атласа, предназначенного для широкой публики, соавтор научно-популярного сериала для детей. Также доктор Дойл известен как исследователь, совершивший ряд важных открытий в области молекулярной генетики, главное из которых, конечно же, разгадка тайны бессмертия. Мы можем жить вечно? Правда ли это? Такой вопрос доктору Дойлу задают с завидной регулярностью. Но сегодня мы располагаем другой темой для разговора, не менее интересной, чем секрет бессмертия. Исследовательская деятельность ученых широко обсуждается в СМИ, а подробности личной жизни остаются за кадром. Доктор Дойл относится к числу тех, кто оберегает эту информацию особенно тщательно. Неудивительно, что его знакомство с французской топ-моделью Евой Сержери прошло незамеченным, а известие об их свадьбе стало сюрпризом.

Поймав мой взгляд, журналистка ослепительно улыбнулась и направилась в нашу с Даной сторону. В крытой оранжерее одного из городских дворцов культуры (хотя, если принимать во внимание размеры этой оранжереи, следовало бы назвать ее садом, если не лесом) было прохладно, но сотрудница телеканала «Треверберг-33» экипировалась легко: платье из нежно-лилового шелка и туфли на каблуке. Заметив, что оператор замешкался, она остановилась и сделала ему властный жест. Сразу видно, кто тут хозяин.

— Доктор Дойл, миссис Дойл, позвольте мне поздравить вас от имени команды «Треверберг-33», — промурлыкала журналистка, приблизившись. — Вашу свадьбу уже назвали главным мероприятием года. Насколько мне известно, в Треверберге вы недавно. Надеюсь, мы приняли вас достаточно гостеприимно?

В ожидании ответа журналистка улыбнулась в очередной раз, и микрофон переместился в мою сторону. При ближайшем рассмотрении она оказалась светлой феей, коих на здешнем телевидении было прилично. Судя по подаче, карьеристка, любит быть первой — это я за годы общения с журналистами научился определять мгновенно. Не будет марать руки или идти по головам для того, чтобы получить заветную должность, потому что ставит на профессиональные качества. Снимет сюжет о личной жизни Изольды Паттерсон, например. Проникновенное интервью и несколько душевных снимков. Зрители утирают слезы, рейтинги взлетают, довольная журналистка получает заслуженную премию или взбирается по карьерной лестнице.

— У вас замечательный город, мэм, — ответил я. — Найти такой в Европе — просто чудо.

— Знаю, что он вам настолько понравился, что вы решили остаться и даже купили Северную резиденцию — особняк, которым когда-то владел Самуэль Мун. Для одного человека он великоват, но теперь вы, конечно же, довольны приобретением?

— Вы правы. Раньше мне казалось, что он огромный как замок… но теперь в нем поселилась принцесса, так что жаловаться не на что.

Журналистка сделала знак оператору — какая-то сложная фигура из пальцев, которая, должно быть, означала смену ракурса — и повернулась к Дане.

— Миссис Дойл, вы очаровательны. Алый вам к лицу! Франческа Уинстон сообщила мне по секрету, что она шила это платье на заказ специально для вас.

Дана кокетливо поправила волосы и улыбнулась — и для собеседницы, и для фотографов, которые крутились вокруг нас.

— Каково это — быть супругой самого Кристиана Дойла? — осведомилась журналистка. — Вы вышли замуж за одного из самых умных мужчин планеты. Что вы чувствуете, когда думаете об этом? Должно быть, это большая ответственность?

— Что я об этом думаю? — На лице Даны промелькнуло замешательство. — Детка, я топ-модель. Думать — это не моя работа. Моя работа — восхищать окружающих своей красотой.

Журналистке хватило профессиональной выдержки для того, чтобы не рассмеяться.

— Теперь все ваши конкурентки остались далеко позади, миссис Дойл.

— Не уверена, что они могут отстать еще больше, ведь они плетутся в самом хвосте, но вы, должно быть, правы.

— А что вы ощущаете при мысли о том, что за вашей супругой следят тысячи глаз всякий раз, когда она идет по подиуму в откровенном наряде, доктор Дойл?

— Гордость, мэм. Что же еще я могу ощущать. У меня было все, а теперь есть еще и красавица-жена. Кажется, больше желать нечего.

Очередная сложная комбинация из пальцев — и оператор переместил камеру влево.

— Я могу задать вам провокационный вопрос, доктор Дойл? — спросила журналистка.

— Отвечу с радостью.

— Нейробиология, конечно же, далека от вопросов отношений, но мне бы хотелось услышать мнение профессионала. Что думают исследователи о соответствии уровня интеллектуального развития мужа и жены? Противоположности дополняют друг друга — или для крепкого брака важно, чтобы мужчина и женщина имели примерно одинаковый уровень IQ?

Либо Дана не поняла намека, либо была слишком увлечена позированием фотографу.

— Думаю, что противоположности не просто дополняют друг друга, мэм. Каждая из них выглядит особенно привлекательно для другой стороны. Это — одна из основ эволюции. Мы улучшаем друг друга и тем самым улучшаем мир. — Я бросил взгляд на Дану и наклонился к журналистке, делая вид, что хочу открыть ей какой-то секрет. — Но, если уж совсем честно, могу сказать вот что. Красивые и умные женщины в науке составляют серьезную конкуренцию мужчинам. Что нам остается? Только держать позиции в доме, на территории, которая испокон веков принадлежала женщинам.

Моя собеседница улыбнулась и понимающе кивнула.

— Спасибо, доктор Дойл. — Она повернулась к камере. — Свадьба известного ученого и топ-модели, центральное мероприятие этого года. Мирина Грейс, дворец культуры имени Уильяма Тревера, специально для «Треверберг-33».

Дана взяла меня под руку и повела к столу. Официант убирал пустые тарелки из-под канапе и заменял их новыми.

— Я забыл часы, — сказал я.

— Половина пятого.

— Что? Ты хочешь сказать, что прошло только четыре часа? А я уж было решил, что сменилась темная веха.

— Не будь таким скучным, Винсент. Здесь есть фотографы и еда. Мне весело. А тебе?

— Нет. По крайней мере, до того момента, пока я не убил одного из журналистов.

Дана надулась, взяла со стола бокал с шампанским и вложила мне в руку.

— Выпей. Ты вообще пробовал шампанское?

— Оно уже льется у меня из ушей. И я еще никогда не испытывал такого сильного желания вмешаться в ход светлого времени. Я хочу оказаться в аэропорту по дороге в Ирландию.

— А я думала, ты хочешь, чтобы наступил вечер, и мы оказались в спальне.

Заметив, что я отворачиваюсь, Дана тронула меня за плечо.

— Ведь я люблю тебя, Винсент?

— И я люблю тебя.

— Ведь правда, тебе нравится мое платье?

Я поцеловал ей руку.

— Разве может быть иначе? Оно прекрасно.

— Мне кажется, оно немного морщит на талии.

— Это весомый аргумент в пользу того, чтобы я с тебя поскорее его снял.

— Так все же морщит?!

— Посмотрите-ка, кого я привела!

Вынырнувшая из толпы Эмили сияла как начищенная золотая монета. На ней было нежно-розовое кружевное платье, и она вела за собой Киллиана.

— Доктор Берг, — улыбнулся я. — Какой приятный сюрприз. Рад, что вы пришли.

— Мои поздравления, доктор Дойл. Миссис Дойл, вы очаровательны.

— О, ну, пожалуй, я пойду и съем бутербродик до того момента, пока светские любезности не испортили мне аппетит, — напомнила о себе Эмили и, в последний раз внимательно оглядев всех участников дискуссии, испарилась.

Журналистов поблизости, как ни странно, не было, и я обрадовался возможности ненадолго расстаться с человеческой маской.

— Я рад, что ты пришел не один. Да еще с такой дамой.

Киллиан неопределенно пожал плечами. То ли он не придавал особого значения даме, то ли просто думал о своем. И, скорее всего, последнее. Вид у него был такой, словно мысленно он очень далеко отсюда. Почему-то меня так и подмывало спросить, не видел ли он Авирону, но я решил, что не хочу портить праздник. Себе — в первую очередь.

— Дама попросила ее подвезти. Отказывать было бы невежливо.

— У вас все хорошо?

— У нас? — Он выдержал паузу. — Можно сказать и так.

— Вы поговорили?

— Она написала мне письмо. Был рад узнать, что ты рассказал ей о Марте.

— Пришло время, не так ли?

— Верно.

Подошедший журналист поднял фотоаппарат. Я обнял Киллиана одной рукой за плечи, и мы дружно улыбнулись в объектив. К счастью, вопросов не последовало, потому что алое платье бывшей мадемуазель Сержери притягивало внимание, и она была для прессы более лакомым кусочком, чем два скучных ученых. Пусть даже один из них открыл секрет бессмертия, а второй работал на американское правительство.

— Какие у тебя планы? — задал я очередной вопрос.

— Пока ничего конкретного. Но есть дела.

— Понимаю, мне лучше этого не говорить, но приятно видеть вас с Эмили вместе. В хорошем смысле этих слов.

— Спасибо, Винсент. — Киллиан посмотрел на Дану, которая о чем-то говорила с журналистом. — Ты счастлив?

— Если счастье — это иметь то, чего тебе хочется на данный момент, то да.

— А ты думаешь, что это счастье?

Я поболтал остатки шампанского в бокале.

— Скорее нет, чем да. Но лучше такое, чем никакого.

— Простите… доктор Берг, не так ли?

Вероника подошла бесшумно. Она остановилась рядом с Киллианом и протянула ему руку. Он ее узнал, и она удивилась, хотя виду не подала.

— Мисс Корд, не так ли? Если вы пришли, то и мисс Сандерс где-то поблизости, вы редко расстаетесь.

— Да, она беседует с журналистами. Я украду у вас доктора Дойла на пару минут?

Киллиан согласно закивал. Я посмотрел на Дану, но интервью увлекло ее не на шутку. Выбора не было — пришлось повиноваться и пойти следом за Вероникой. Она открыла стеклянную дверь оранжереи, и мы устроились за одним из небольших столиков в помещении, которое летом служило уютным местом для уединенных посиделок.

— Я даже не предложил тебе шампанского, — спохватился я.

Вероника рассмеялась и легкомысленно отмахнулась.

— Я бы все равно отказалась. Я не пью. Мой врач будет недоволен.

— Вот как.

— Да. — Она сцепила пальцы и принялась изучать свои ногти. Темно-красные, под цвет платья. — Хотела тебя поздравить. Вы выглядите счастливыми.

— Не стоит поздравлять из вежливости. Радости в твоем голосе я не слышу.

Вероника вздохнула и ссутулилась. Выглядело это так странно и неуместно, что я с трудом подавил желание встать и обнять ее за плечи.

— У меня проблемы, — сказала она после паузы. Даже ее голос стал другим — глухим и подавленным.

— Это я понял. Что говорит твой врач? Выглядишь ты хорошо, так что, думаю, идешь на поправку?

— Не те проблемы. — Вероника достала из сумочки пачку тонких сигарет — еще один совершенно неуместный для нее атрибут. — Другие.

— Я могу чем-то помочь?

Сигареты вернулись в сумочку.

— Разве что если сотрешь себя из моей памяти, и все будет выглядеть так, словно мы никогда не встречались.

Я набрал в легкие воздуха и приготовился ответить, но Вероника меня опередила.

— Я уезжаю из Треверберга.

— Что?.. Но… как?

Она не смогла подавить облегченный вздох, и я понял, что сделал правильный выбор, не задав вопрос «почему».

— Когда ты возвращаешься? — спросила Вероника.

— Через пару месяцев.

— Лучше не придумаешь. У меня будет два месяца для того, чтобы посвятить тебя во все тайны должности работы главного дизайнера «Сандерс Пресс».

— О чем это ты? — вконец растерялся я.

— Кто-то должен будет меня заменить. Ты — самая подходящая кандидатура. Я говорила с Лив. Она согласилась. Даже уговаривать не пришлось.

Я откинулся на спинку плетеного кресла.

— Да ты шутишь! А ничего, что до этого следовало бы спросить меня?

— Но ты правда подойдешь лучше всего. Конечно, среди девочек я смогла бы кого-нибудь найти, но тебе они и в подметки не годятся.

— Поверить не могу. Но у меня даже опыта нет!

— Вот и хорошо, начнешь без опыта. Все мы когда-то так начинали.

— Это самое идиотское решение, которое ты когда-либо принимала за все время нашего знакомства.

— Нет, Крис. Самым идиотским решением было принять тебя на работу. А потом еще и влюбиться. Не буду портить тебе настроение. Праздник, как-никак.

Вероника поднялась, но я удержал ее.

— Постой. Я не отказываюсь, просто мне нужно подумать. Что бы там ни было, это очень лестное предложение. Я рад, что ты так высоко меня ценишь. Куда ты уезжаешь?

— В Штаты. Я не сменю электронный адрес, так что ты даже сможешь прислать мне открытку на Рождество.

— Мне жаль, что все так вышло. Не думаю, что я должен за что-то просить прощения, но…

Вероника отмахнулась и взяла сумочку.

— Брось, Крис. Ты говоришь так, будто что-то вышло. Ева Сержери тебе подходит, пусть она умом и не блещет, но зачем ученому умная жена? Я как-то спросила у мамы: что лучше — быть умной или красивой? Мама ответила — конечно, красивой, потому что так ты побыстрее выйдешь замуж и будешь счастлива. Но ведь мне больше всех надо. Я решила, что и умная, и красивая, а замуж — это скучно. И выбрала карьеру. А время летит быстро, Крис. Вот тебе тридцать. Вот тебе тридцать пять. Вот у тебя уже первые морщины, как бы ты за собой ни следила. Да, ты второй человек после самой Оливии Сандерс, ну и что? Ты возвращаешься домой к своим кошкам и понимаешь, что твоя жизнь — полное дерьмо, как бы ты ни корчила из себя успешную деловую женщину. Но что поделать? Ты сама выбрала это. Вот и живи теперь с этим выбором. Ой, все. Только не говори ничего душещипательного, ладно? Как там? Это не ты, это я.

— Я просто хотел пожелать тебе удачи. Пусть все сложится в Штатах. И, надеюсь, я не слишком достану тебя своими вопросами, когда ты будешь меня учить.

Вероника закатила глаза.

— Думаю, уже через неделю мне захочется тебя убить, но не стоит забегать вперед. Ну, что ли, обнимемся?

Я поднялся, отодвинув стул, Вероника подошла ко мне, и я обнял ее.

— Ева красивая, — шепнула мне она. — У вас все будет хорошо. Я желаю тебе счастья.

— Спасибо. Ну, от шампанского ты отказываешься. Зато у них есть компот.

Вероника отстранилась и посмотрела на меня.

— Компот? Разыгрываешь?

— Вовсе нет. Ананасовый. Очень вкусный.

— Ладно. Тогда закинемся парой рюмочек компота. Я угощаю.

* * *
— От этого жуткого платья болит спина. Мне в жизни никто так туго не затягивал корсет!

Дана вложила в тяжелый вздох все страдание, на которое была способна, перевернулась на живот и рассеянно погладила мех большой белоснежной шкуры. Ее мне преподнес на новоселье Мун-старший. Не далее как вчера Эмили с заговорщицким видом достала подарок из кладовой и постелила возле камина в моей спальне, не проронив при этом ни слова. Какие бы коварные планы она ни вынашивала, шкура пришлась нам с Даной по душе.

— Может, стоит принять ванну? — предложил я. — Это поможет тебе расслабиться.

— А потом ты сделаешь мне массаж?

— Непременно.

— Ведь я люблю тебя, Винсент?

— И я люблю тебя.

— Что тебе сказала твоя сучка-начальница, и почему она не могла сказать это при всех?

Я прилег, подпер голову рукой и посмотрел на догорающие поленья в камине.

— Она предложила мне занять ее место. Я буду главным дизайнером в «Сандерс-Пресс».

— Экие тайны. — В голосе Даны зазвучали капризные нотки. — Она тебе нравится?

— Ну конечно, она мне нравится. Разве не хороша?

Дана привстала и толкнула меня в спину.

— Ты мерзкий! Ты говоришь это для того, чтобы меня разозлить!

— Мне нравится, когда ты злишься.

Она недовольно фыркнула и приняла прежнее положение. Я сел, запахнув рубашку, и провел пальцами по ее позвоночнику — от шеи и ниже, в направлении поясницы.

— Не хочу, чтобы ты смотрел на мерзких сучек. Ты принадлежишь мне.

— Вот как? А я думал, что это ты принадлежишь мне. Или не эту фразу ты когда-то сказала, войдя в мою спальню после церемонии предназначения? «Я принадлежу только тебе, мой господин»? Ты берешь свою клятву назад? Разве я не твой господин?

Дана неслышно вздохнула — ее плечи поднялись и опустились.

— Конечно, не беру. Ты — мой господин.

— И ты принадлежишь только мне.

— Конечно, разве может быть иначе? Черт возьми, мне иногда кажется, что ты на самом деле превратился в вампира. Что с тобой происходило все это время?

— А с тобой? Скольким вампирам в твоей постели ты говорила «мой господин»? А скольким смертным?

Дана села и уставилась на меня так, словно я сказал самую жуткую в двух мирах вещь.

— О чем это ты? Может, нам стоит обсудить и твоих смертных? Я могла бы сказать «вакханок», но ты вряд ли упомнишь всех за последний год — не говоря уж о большем!

— Ну, если я вампир, то мне полагается ревновать так, как это делают вампиры, не так ли?

— Мне это не нравится!

— Хотел бы я посмотреть на то, как ты говоришь такое подарившему тебе ритуальный браслет вампиру пару тысяч лет назад. Он бы убил тебя за один намек на такие речи. Тебе это не нравится? Очень жаль. Потому что мне это нравится. — Дана хотела ответить — и, судя по всему, на повышенных тонах — но я взял ее за горло и наклонился к ней почти вплотную. — Так что? Ты мне ответишь?

Она сбросила мою руку и отодвинулась на безопасное расстояние.

— Не хочу отвечать! Я понимаю, что это дурацкая смертная первая брачная ночь, но у тебя нет никакого права ее портить!

— Ну ладно, ладно. Может быть, твоему приятелю-вампиру просто нравится твой эмоциональный запах в те моменты, когда ты напугана? Ты ведь хочешь доставить ему немного удовольствия? Как-никак, первая брачная ночь предназначена для двоих, а не только для тебя.

Кинжал из храмового серебра Дана достала молниеносным движением — его невозможно было даже заметить, не то чтобы за ним уследить. Доля секунды — и я уже лежал на спине, а она прижимала лезвие к моей шее. Еще пара секунд ушла на то, чтобы осознать, что я не могу даже пошевелить пальцем.

— Твоей подружке-вампирше тоже нравится твой эмоциональный запах в те моменты, когда ты напуган. — Дана прижала лезвие чуть плотнее, и оно оставило на коже тонкий порез. — Но эмоциональный запах — это еще не все. Знаешь, что больше всего нравится твоей подружке-вампирше? Вкус твоей крови в те моменты, когда ты напуган.

— Прекрати, Дана, это не смешно. — На мгновение мне показалось, что порез — это тоже часть магии, но боль в шее была абсолютно реальной, как и участившееся сердцебиение. — Это нечестно! Я же не могу двигаться!

— Конечно, сучонок. И, если я захочу, ты пролежишь без движения хоть до смены темных вех. Я же сказала. Ты принадлежишь мне.

Дана наклонилась к моей шее, втянула носом воздух и слизала выступившую кровь. Я прикрыл глаза и почувствовал, что она выпустила клыки.

— Теперь я говорю на полном серьезе, Дана. Хватит. Если я говорил с тобой слишком резко, то прошу прощения, но это еще не означает, что я буду лежать вот так, и…

— Если мне захочется, то ты и говорить перестанешь. Так что помолчи. — Дана потрепала мои волосы и уткнулась носом в шею. — Думаю, я буду пить маленькими глотками. По чуть-чуть. Хватит до утра. Когда я почувствую, что ты слабеешь, то, так уж и быть, дам тебе немного своей крови. Но только если ты будешь хорошо себя вести. Когда-то это было любимой забавой вампиров. Один выпивал кровь другого практически полностью. И давал свою только тогда, когда чувствовал, что тот при смерти. — Ее клыки снова прикоснулись к коже. — Инстинкты обостряются, ты словно превращаешься в электрический ток. Так бы мы сказали сегодня.

Я снова закрыл глаза, окончательно убедившись в том, что Дана не в своем уме, но она вдруг отпустила меня. Магия уходила из тела постепенно, оставляя ощущение неприятного покалывания где-то глубоко под кожей.

— Ты меня напугала, — сказал я.

— Ну еще бы. Тетя Дана знает в этом толк. — Она повертела в пальцах кинжал. — Понравилось? Мой господин?

Не знаю, какой реакции я от себя ожидал, но меня внезапно разобрал смех. Я тронул порез на шее, который до сих пор болел, но сдержаться уже не мог и хохотал так, будто Дана рассказала что-то невероятно смешное.

— Конечно, моя госпожа, — наконец выдавил из себя я, вытирая выступившие на глазах слезы. — Если ты подсядешь поближе, то я расскажу тебе, как сильно мне понравилось.

Дана убрала кинжал в свою сумку и прилегла рядом.

— Тебе правда понравилось? — спросила она.

— Правда.

— Ты — мерзкий вампир.

— Ты права. Мерзкий, гадкий и похотливый вампир. Самый отвратительный в двух мирах. Ведь его ты видела во мне, и именно его ждала больше полутора тысяч лет?

Дана протянула руку и прикоснулась к порезу.

— Кто знает, Винсент? Может быть, может быть…


Киллиан

4 февраля

Резиденция Магистра

Озеро Аверно, Италия


Зов Аримана застал меня врасплох. Я пропустил прошлую свадьбу Винсента и дал себе слово, что эту посещу, поздравлю его, но карты легли иначе. Как бы там ни было, в системе ценностей Создатель всегда остается на первом месте, хотим мы того или нет. Как всегда, он не объяснил, что случилось. Да и разговором наш короткий контакт назвать нельзя. Я всего лишь ощутил его присутствие в своей голове и безмолвный призыв прибыть к нему. Сказано — сделано. Немного посомневавшись, я решил, что оптимальным будет воспользоваться обычным видом транспорта. А это значит поезд, самолет и автомобиль на прокат аккурат до резиденции брата.

На Аверно Авиэль бывал не так часто. И сейчас, я уверен, он сидел в Темном Храме в Ливане. Но Ариман был здесь. И здесь же он хотел со мной поговорить. Наконец-то. Путешествие заняло у меня пару дней. Я даже успел переговорить с Авироной, которая пребывала в самом мрачном расположении духа и саркастировала на тему грандиозных торжеств этой зимой. К Аверно я подъехал поздно вечером. Солнце уже закатилось, и на землю опустилась липковатая мгла. Я не мог назвать это и тьмой. Резиденция Магистра хорошо защищалась от посторонних глаз. Ни человек, ни обычное темное существо не могли подойти к ней, не будучи приглашенными. Их пугала мгла и тишь, затопившие пространство вокруг паркового комплекса, который на самом деле был светлым и просторным. И не скажешь, что мой братец неровно дышал к подобной архитектуре. Ему к лицу больше Темный Храм, чем воздушные хоромы под итальянским солнцем. Как бы там ни было, Аверно он никому не отдавал. Здесь было очень мало слуг. Только приближенные к правящей особе. Темные и светлые эльфы, в основном. Несколько вампиров постарше. Резиденция сияла чистотой и в любой момент была готова принять высоких гостей, к числу коих волей случая относился и я.

Я испытывал странную смесь волнения и предвкушения, когда за мной закрылись высокие резные ворота, и автомобиль влетел во двор, украшенный фонтаном. Темный эльф, невысокий и ладный, как фотомодель, с поклоном принял у меня ключи и испарился вместе с машиной, предоставив самому определиться, что я собираюсь делать дальше. Местные хорошо знали, что ни ко мне, ни к Магистру или, тем более, Ариману лучше не приставать с вопросами, что нам угодно. Мы сами позовем, если что-то понадобится. В резиденции мы появлялись нечасто, и каждый визит был ознаменован каким-либо событием. Хотя, в основном, она становилась площадкой для сложных переговоров и решений.

Аримана я нашел в кабинете. Он читал, сидя в своем кресле напротив стола брата. Авиэля здесь, конечно же, не было. Отец не отреагировал на мое появление. Вернее, отреагировал не сразу. Видимо, он был погружен в книгу или, что вероятнее, в свои мысли. А мне было приятно его увидеть. Просто увидеть знакомые черты, отметить, что он не меняется, хотя в уголках глаз залегли еле приметные морщинки. Неизменный на протяжении веков образ. Абсолютное спокойствие. Я лишь пару раз видел, как он злится, ненамного чаще его улыбку. Ариман все время был бесстрастен, но ощущения рядом с ним менялись в зависимости от множества факторов. Он мог ничего не сказать и никак не отреагировать на твою оплошность — но тебя сжимало в комок, и способность дышать куда-то улетучивалась от осознания, что ты ошибся. Он мог поощрить, ничего не говоря, но ты чувствовал себя так, будто к спине прикрутили крылья. Хотя это сравнение более подошло бы смертному.

Он поднял на меня глаза примерно через минуту после того, как я переступил порог кабинета. Закрыл книгу. Отложил ее. Я надеялся на тень улыбки, но ее не было. Лишь глаза стали теплыми, приняли цвет расплавленного серебра.

— Киллиан.

— Великий.

В последний момент я удержался, чтобы не назвать его «отец». Первые недели новой жизни прошли, дистанция между нами увеличивалась, и это «отец» не нужно ни мне, не ему. Сейчас.

— Садись.

Я перевел дыхание и опустился напротив него. Привычная расстановка мебели во всех кабинетах брата: его рабочий стол, резное кресло-трон, и кресла для нас: для меня и Аримана. Столик между ними. Стеллаж с книгами. Все остальное опционально.

Я молчал, понимая, что фразы типа «я рад тебя видеть» не должны нарушать канву разговора. Он и так знает, что я рад его видеть. И знает, что я был бы не прочь на пару суток запереться с ним в Отделе Науки и проработать несколько новых гипотез. Иногда я думаю, что он знает все, но, скорее, просто более чутко, чем все мы вместе взятые, умеет читать эмоциональную карту.

— Треверберг понравился тебе.

— Можно сказать и так.

— Но последнюю операцию нельзя назвать удачной.

Я помрачнел. Это мягко сказано.

— К сожалению, я до сих пор точно не знаю, что там произошло.

— Все, что вам надо знать. — И почему меня так резануло это «вам»? — Это то, что Ролан мертв. Вы упустили перспективное в глазах Ордена существо.

— То, что Ролан мертв, мы знаем и так, — парировал я. — Интереснее, кто его убил.

— Это не единственный вопрос, который тебя интересует.

— Ты прав. Но он важнее многих.

— Лжешь, — Ариман неожиданно улыбнулся.

Я замер, улыбаясь в ответ, и понимая, что он меня запутал. Вернее, нет. Я запутал сам себя.

— Да. И, если ты об этом заговорил…

— Не торопись. Пройдемся?

С этими словами он поднялся с места, поправил мантию (в деловом костюме я почувствовал себя рядом с ним неуверенно), и направился в сторону сада. Здесь был прямой выход к фонтанам и уютным аллеям. Авиэль любил гулять по ночам. Луна помогала ему сосредоточиться, успокаивала и давала сил. Сейчас луны не было. Я шел след во след за Ариманом, думая о том, что он подготовил что-то интересное и непростое. Он будто готовился к разговору, чуть ли не слова подбирал. А еще я чувствовал, что он отслеживает мою реакцию. Реакцию на что? Что за кролик в шляпе? Он подготовил сюрприз, и для этого меня позвал? Или новый урок? Что бы это ни было, я готов к любому повороту.

Ариман неторопливо шел по саду, шелестя мантией. Мне оставалось только следовать за ним, гадая, что такого он подготовил, и ловить себя на мысли, что я начинаю злиться. Обычная защитная реакция на «ваша операция прошла не так, как хотелось бы». Да, черт возьми, не так. Совсем не так. Она провалилась, и Великая тьма знает, почему. Что мы не учли? Еще и Анна пропала.

— Ты изменился.

Я вздрогнул от неожиданности. Привык к этой фразе за последний век, но услышать ее от Аримана не ожидал.

— Надеюсь.

— Когда ты в последний раз разговаривал с Винсентом.

— Два дня назад. На его свадьбе.

— Чувствуется. На свадьбе? — Ариман обернулся, изогнув бровь.

— Да. Они с Даной… В смысле Кристиан Дойл с Евой Сержери…

— Ясно.

Конечно. Темные существа сходят с ума. Дана не в Ордене, но им надо как-то отметить решение снова быть вместе. Повторная Клятва пред ликом Магистра невозможна, они пошли простым путем. Хотя, вспоминая выражение глаз Винсента, я ему искренне посочувствовал. Человеческие свадьбы, да еще и свадьбы известных людей — это пытка для подобных нам существ. Слишком много внимания, слишком много фальши. Но Дана в восторге от того факта, что она снова в центре внимания, а Винсент не стал бы отказывать ей в удовольствии. В любом удовольствии, тем более, сейчас.

— Это длинная история, — проговорил я.

Ариман кивнул.

— Представляю. Скажи мне, Киллиан, ты помнишь, что такое переобращение.

Неожиданно.

— Такое не забывается, Великий.

— А если я скажу, что есть существо, которое нужно переобратить для Ордена, как ты отреагируешь?

— Естественно, я не должен задавать вопросов?

Черты его лица смягчились. Мы шли бок о бок по аллеям, впервые за долгое время разговаривая на равных. Как во времена Реформы. Как во времена смены Темных Вех. Когда от совместных решений зависели судьбы тысяч, а позже миллионов.

— Задавай.

— Кого?

— На этот вопрос ты ответ знаешь сам.

Я остановился. Ведь правда. Он лежал на поверхности. Почему-то сдавило грудь, я даже приложил к ней правую руку. Ариман прошел еще несколько шагов и тоже замер, обернулся, ожидая, пока я что-то скажу или что-то сделаю. А я не мог пошевелиться. Не ожидал от себя такой сентиментальности.

— Так вот как все было на самом деле.

Ариман сложил руки на груди, приглашая к дискуссии. Он всем своим видом говорил «как? Проговори свою версию событий, а я подумаю, поправить тебя или нет».

— Анна не погибла тем вечером. Ты забрал ее. Но почему?

— Лучше мы, чем Дуата, мой мальчик.

Я выпрямился. Необычное обращение.

— Вот как. Дуата убила Ролана. Странное решение. Даже для нее.

— Ей предстоит сделать еще много нелогичных поступков и принять тучу странных решений, Киллиан. Для Анны ее компания неполезна.

— И поэтому Анну надо переобратить?

— Нет. Она невольно меняет пространство вокруг себя. Я не хотел бы в это вмешиваться.

— Поэтому ты выбираешь меня?

Ариман помолчал, а потом поманил меня за собой. Мы пришли к фонтану. Любит же мой брат воду. Очень странная любовь для вампира, пусть и высшего. Любит ее журчание, блеск струй в свете луны. Сейчас эти звуки казались лишними. Любые звуки казались лишними. Мои нервы были напряжены до предела, хотелось рухнуть в этот фонтан, но я понимал, что облегчения такой поступок не принесет. Темный Основатель затеял очередную игру, и, кажется, всем придется принять в ней то или иное участие.

— Нет. Когда я спросил у нее, чего она хочет, Анна ответила, что хочет видеть тебя. Она думала, это последнее желание в ее жизни.

— Это не стало бы для тебя аргументом.

— Верно. Не основным. Одним из нескольких.

— Пожалуй, мне не следует знать, что ты обо всем этом думаешь.

— Верно, — повторил Великий. — Ты переобратишь Анну?

— У меня есть выбор?

Ариман пожал плечами.

— У всех всегда есть выбор, Киллиан. Кому, как не тебе это знать? Я хочу услышать твой ответ.

— Да. Если ты хочешь этого, я согласен, отец.

* * *
Ариман оставил меня в саду размышлять на тему, что мне предстоит сделать. Хотел ли я этого? Сложно сказать. В прошлые разы, когда мне приходилось переобращать вампира, это происходило естественно. В первый раз с целью спасти ему жизнь, во второй — изменить личность и использовать ради мести. Сейчас все иначе. Анна нужна Ордену, но она слишком раскачала себя. Да, в последние дни она стала более сдержанной, но это временно. Пинок — и она пойдет в разнос и прихватит за собой кусочек города.

И как Авирона умудрялась обращать по приказу?

Я обхватил себя руками и замер, невидящими глазами смотря на воду.

Я явно не был готов к такому повороту. Ожидал чего угодно. Но только не такого приказа. Ариман не объяснял. Я понимал, почему Анне сохранили жизнь. Но был бы рад, если бы меня избавили от необходимости принимать непосредственное участие в дальнейшем. И я до сих пор не могу ответить себе на вопрос, почему это так воспринимаю. Во мне проснулось что-то, уснувшее с новой жизнью. Какая-то опаска, даже страх. Монолит дал трещину, я чувствовал, как она разрасталась, медленно, но неуклонно, как на озерном льду. Скоро превратится в мелкую сеть, а потом — крах. И что выльется тогда? Какие новые краски я в себе открою? Или это будет смесь старых красок?

Думать об этом не хотелось. Но я оттягивал момент, когда нужно будет снова заглянуть ей в глаза. Я боялся увидеть там безумный блеск сошедшей с ума от желания получить блестяшку сороки. Она менялась, и мне больше нравилась та Анна, которая раскрывалась передо мной в Треверберге. А какая она сейчас? С другой стороны, вряд ли она так быстро растеряла благоразумие. Тем более, находясь под присмотром Аримана. Что ж. Пластырь лучше отрывать рывком.

Анна сидела на балконе и читала в свете искусно устроенного светильника. Странно было ее видеть с книгой. Волосы собраны во французскую косу. Несколько прядок выбились и падают на лицо. Она спокойна. Улыбается тому, что читает, сопереживет персонажам. Совсем не Анна Креймер. Стало немного легче. Я перевел дыхание и постучал в косяк балконной двери. Она встрепенулась и закрыла книгу. Улыбнулась. Посмотрела на меня. И замерла. Видимо, она не ожидала меня увидеть.

Анна хотела встать, но я жестом удержал ее на месте. Не хотелось сокращать дистанцию. Пока что. Глядя на нее сейчас, я понимал, что вскоре в двух мирах никого не будет ей ближе меня. А мне, возможно, ближе ее.

— Киллиан!

— Рад, что ты цела.

— Поверить не могу. — Она опустила книгу на колени и прижала руки к груди. — Это действительно ты.

— Почему тебя это так удивляет?

Я пересек балкон, и коснулся руками перил. Холодные. Анна оказалась за моей спиной, и я не мог не чувствовать ее взгляд. Да, Ариман прав. Она лишь временно контролирует себя. Излом в ней не смог бы скрыть и километровый налет эйфории или страсти. Почему-то понимание этого сняло последнюю тень сомнений. Я ощутил привычный покой и даже улыбнулся своим опасениям. Развернулся к Анне, прислонившись к перилам и положив на них ладони.

— Я не думала, что мое желание осуществится.

— Твое желание?

— Я хотела тебя увидеть. Я не знаю, что мне уготовано.

— Но ведь догадываешься?

— Я в руках Ордена, господин Первый Советник. Я в твоих руках.

— Мечты сбываются, да, Анна?

Она рассмеялась.

— Я себе это представляла не так.

— А как? Темные подземелья, кандалы и полную беспомощность?

— Это очень заманчиво.

— На самом деле у нас для тебя другое предложение.

— Да?

Она наконец встала и подошла ко мне. Несмотря на достаточно высокий рост Анна едва доставала макушкой до моего носа, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы, стоя вплотную, посмотреть в глаза. Я не пошевелился.

— Я пришел, чтобы предложить тебе новую жизнь.

— Ты хотел сказать, пришел предложить разделить с тобой вечную жизнь? — передразнила она прежде, чем смысл сказанного стал очевидным. Я не отреагировал на колкость, а Анна опасливо приложила пальцы к губам и сделала шаг назад. На ее лице отразилось сразу несколько эмоций: от страха до радости, от непонимания до гнева. Она почти с мольбой посмотрела на меня, а потом отступила в тень. Не завидую. Я долго шел к подобному решению. Ей не оставляли выбора. Но это лучший вариант.

— Поясни, — наконец сказала она хриплым от волнения голосом.

Я выпрямился, сделал несколько шагов вперед и обнял ее за плечи. Анна покорна приникла к моей груди, ища в объятиях успокоения. Я чувствовал, что ей страшно, и уже инстинктивно пытался утешить. Это хорошо — кажется, я уже смирился со своей участью. Осталось сделать все возможное, чтобы она приняла это спокойно.

— Я могу переобратить тебя.

— Пере… как это?

Я провел ее в комнату и закрыл балконную дверь. Потом снова притянул еще пока Незнакомку к себе.

— Ты ведь задавалась вопросом, что я за существо, и не могла найти на него ответа. Спрашивала у меня, но я не отвечал. Ты хочешь узнать секрет?

— Да! — она отстранилась, чтобы посмотреть мне в глаза. — Если ты хочешь рассказать, я буду счастлива.

Я усадил Анну на диван и опустился рядом, не разрывая контакта.

— В отличие от тебя, я не был рожден в семье темных существ, Анна. Мою судьбу выбрал за меня мой брат по крови и первый создатель, магистр Авиэль. Это было так давно, что тебе сложно будет представить. Я стал вампиром. Почти обычным вампиром, который боится солнца и серебра, питается человеческой кровью, но при этом чувствует себя властителем мира. В те времена не было ни кланов, ни Ордена, планета имела другой вид, человечество не было столь многочисленным. Ты спрашивала, сколько мне лет? Больше пяти тысяч. Я видел смены цивилизаций и даже участвовал в некоторых из них. Я принимал непосредственное участие в том, что все привыкли называть Великой Реформой. Я помню твоего отца еще в ту пору, когда он был темным эльфом.

— Папа был темным эльфом? — глаза Анны расширились от удивления. — Как это?

— Это было очень давно, — улыбнулся я. — Если хочешь, я расскажу тебе его историю. Позже. В ту пору я был другим существом. На первом месте стояли знание, опыты, инновации, как сказали бы сейчас. Я жил этим. Основал Отдел Науки. Занимался Темной Медициной. Оружием. Но в какой-то момент я понял, что все, что окружает меня, не приносит удовольствия. Мое одиночество разрасталось, не придавая сил, как обычно, но буквально убивая, выпивая из меня жизнь. Мы бессмертны. Я прожил пять тысяч лет и видел все. И последнее тысячелетие доживал практически бесцельно, просто делая то, что должно делать. Я запутался в себе. Потерял женщину, которую думал, что люблю, потом еще одну. И пришел к пустоте. Тебе ведь это знакомо, Анна?

Она слушала, затаив дыхание. Странно было открываться такому существу, но как иначе подвести ее к скорому решению? Только через собственный опыт. Кроме того, мне действительно хотелось ей рассказать.

— Да, Киллиан. До последних дней мне было это знакомо.

— Не обманывай себя. Стоит тебе вернуться в Треверберг — и все начнется с начала. Это больно, когда ты пытаешься вырваться из замкнутого круга, и тебе кажется, что удалось, но следующий шаг ты ступаешь уже про проторенной дорожке. Снова. И снова.

— Ты жесток.

— Я говорю тебе правду. Лучше я, чем ты сама наступишь на любимые грабли и проклянешь весь свет. Что ты чувствуешь сейчас?

Она поежилась.

— Ты отбираешь мой мир.

— Хочешь послушать историю дальше?

— Да.

Я прикрыл глаза, вспоминая детали. 1876 год. Год переобращения. Предшествующие ему события. Моя больная влюбленность в Дану, надежда, что она ответит взаимностью. Ее игры. Вечные игры, которые почему-то тогда меня так задевали. Пустота, в которую я провалился, когда понял, до чего дошел в своем стремлении не быть одному. Я? Не быть одному? Какие глупости. Но тогда это стало навязчивой идеей. И я не был в состоянии что-либо изменить.

— Я пришел к Ариману. Сам. Помнил его старинное предложение — дать мне новую жизнь. Я пришел, чтобы сказать, что согласен.

— К Ариману? — протянула она. Кажется, она до сих пор не понимала, что мой Создатель — живое существо, которое способно общаться, чувствовать, обращать и даже, наверное, любить. Он был для нее почти богом. Ну, как минимум, божеством из легенды.

— Да. К нему. Он переобратил меня.

— Что ты почувствовал?

— После первых недель, когда я просто привыкал к новой системе координат? Легкость. Я стал таким, каким ты знаешь меня сейчас. Не Каратель, не Незнакомец и не вампир. Но нечто большее.

— Ты сильнее Карателей, Незнакомцев и Вампиров. Я чувствую в тебе чудовищную силу.

— И покой, Анна. Мне нет нужды эту силу применять.

— Почему ты предлагаешь это мне?

— Мы не видим для тебя другого пути.

— Нет, Киллиан, — она повернулась, снова отстранившись. — Почему ты?

Что ей ответить? Потому что Ариман приказал? Это не так. Это не было приказом.

— Ты хотела бы, чтобы кто-то другой предложил тебе такое?

— Нет!

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Мама обратила меня. Я была маленькая и ничего не помню. Это больно?

Я притянул ее к себе, запустил руку в волосы и прикрыл глаза.

— Даже если больно, клянусь, я заберу всю твою боль.

* * *
Меня разбудил солнечный луч. Поморщившись, открыл глаза, чувствуя чудовищную слабость. Как я умудрился заснуть? Пришлось встать с кресла, где я отключился, и задернуть шторы. Я не хотел, чтобы солнце потревожило спящую Анну. Она лежала в постели, свернувшись калачиком, и мирно спала. Уже сейчас я видел другую Анну. Новое имя — Нетта — несказанно ей шло. Маленький росток, свежий, робкий, совсем скоро она расцветет. Она будет заново учиться жить. Я помогу ей открыть весь мир. Огромное тепло разлилось по телу, вытесняя усталость. Наверное, мне нужно было поесть и нормально отдохнуть, но эйфория от осознания произошедшего вытесняла все прочие желания.

Мое создание. Какой она станет? Что в ней изменится? Уже сейчас ее эмоциональный запах сменился. Вернее, его почти не было. Я ощущал его лишь потому, что был ее Создателем. Я подошел и поправил одеяло. Нетта пошевелилась во сне. Улыбнулась. И открылаглаза.

— Мне не было больно.

Даже голос немного другой. Глубже и мелодичнее. В глазах золотистые искорки. Не удивлюсь, если они будут менять свой цвет.

— Ну конечно. Я же обещал.

— Я голодна. — Она с лукавым видом посмотрела на меня.

Я сел рядом с ней. Пожалуй, первые несколько недель можно… Выпустив клыки, я осторожно прокусил запястье. Она припала губами к ранкам, а я закрыл глаза, отдаваясь во власть непередаваемого ощущения. Вот и все. Теперь мы намного ближе, чем ты могла когда-либо мечтать, девочка. Я погладил ее по волосам, мягко отнимая руку. Нетта облизнулась, приподнялась и замерла, определяя, будет ли лишним ее желание меня обнять. Я привлек ее к себе, прислушиваясь к биению ее сердца. Новый ритм. Такой мерный, редкий. Биение родного сердца. Как бы там дальше ни было, Ариман хитрец. Волей-неволей он показал мне, что и сейчас можно обрести новый смысл, который вытеснит все остальные. И мой смысл сосредоточился в этом существе, созданным мной.


Оглавление

  • Пролог
  • Глава первая Морана
  • Глава вторая Анна
  • Глава третья Винсент
  • Глава четвертая Ролан
  • Глава шестая Киллиан
  • Глава седьмая Винсент
  • Эпилог