Бессонница. След [Анастасия Ильинична Эльберг] (fb2) читать онлайн

Анастасия Эльберг, Томенчук Анна БЕССОННИЦА. СЛЕД

There's something wrong with me chemically

Something wrong with me inherently

The wrong mix in the wrong genes

I reached the wrong ends by the wrong means…

«Depeche Mode», «Wrong»

Глава первая Первое письмо Джонатана к незнакомке

Имя… твое имя. Как же тебя зовут? Я сел за стол, достал из ящика блокнот для писем, взял ручку — и поймал себя на мысли, что не помню твоего имени. Как такое могло произойти? Ведь я называл его столько раз. Оно было для меня самой сладкой музыкой, которую только доводилось слышать простым смертным. А теперь… я забыл его. Почему? Мне кажется, оно начинается на гласную… впрочем, я могу и ошибаться. Я давно не писал писем, надеюсь, ты простишь мне мой кривоватый слог.

Хотя что я несу? Я не знаю твоего адреса, так что письмо отсылать не буду. Но я просто обязан его написать. На вопрос «почему» у меня тоже нет ответа. Вопросы, сплошные вопросы. Сотни вопросов — и ни одного ответа. Если я во что-то влипаю, то это обычно серьезно: так говорил мой отец, и я злился, но теперь понимаю, что это правда. Я буду звать тебя… Незнакомка. Хорошо? Мне нравится, как это звучит. Надеюсь, тебе тоже понравится. Нам ведь нравились одни и те же вещи, ты помнишь?

С трудом представляю, что можно тебе написать. Разве мы во время последней встречи не сказали друг другу все, что можно было сказать? Точнее… я говорил, а ты молчала. Женщины всегда так много говорят, а с тобой было иначе. С тобой все было иначе. Я сам стал другим. И теперь тебя нет рядом, но я до сих пор тот, другой. Ты забрала с собой частицу меня. И я не уверен, хочу ли получить ее обратно. Может быть, через эту частицу мы с тобой поддерживаем невидимую связь? Может, благодаря ей я так часто думаю о тебе?

Больше шести месяцев прошло с тех пор, как мы расстались, а я до сих пор восстанавливаю в памяти то, что было… и, знаешь, порой мне кажется, что я сам себе это придумал. Красивая сказка, слишком хорошо, чтобы быть правдой, чтобы не сломаться в грубых человеческих руках. Мы всегда ломаем то, к чему прикасаемся. Таков человек. Кто-то говорит, что основа нашей природы — это творчество, создание чего-то нового. Ведь мы сами творения природы, и должны продолжать творить. Но это все чушь, скажу я тебе. Сколько бы человек ни создавал, это будет разрушено. Боль, страх, смерть — вот такой язык понимают люди.

Но ты была не такой… ты была другой. Порой мне казалось, что тебя прислал сам черт, настолько ты отличалась от остальных. Черт или ангел — какая теперь разница? Думаю, что все же черт. Потому что в тебе было что-то дьявольское. В том, как ты на меня смотрела. В том, как ты улыбалась. Я так и не смог понять тебя до конца. И теперь осознаю, что не стремился к этому. Я принимал тебя такой, какая ты есть. Вместе с твоими странностями и тайнами. Наверное, это и есть та любовь? Но если так… зачем же кто-то отнял тебя у меня в тот самый момент, когда я поверил в свое счастье?

Ох, твое имя — ну почему же я не могу его вспомнить? Это так странно. Мне кажется, что буквально вчера я шептал его, лежа в кровати и пытаясь заснуть. Эта бессонница. Она уже измучила меня — какие бы таблетки я ни пил, они помогают мне забыться разве что на пару-тройку часов. С того момента, как мы расстались, бессонница стала моей постоянной спутницей. Она всегда рядом. Устроилась на моей подушке, следит за мной и дышит, обдавая холодом мою щеку. Такой любовницы я не пожелаю никому, но, похоже, кто-то сделал выбор за меня.

Ну, зачем я тебе рассказываю о бессоннице… лучше ты расскажи мне о себе. Где ты сейчас? Париж? Новый Орлеан? Северный Полюс? Ты одинока или вышла замуж? Надеюсь, что у тебя все хорошо… я чувствую, что у тебя все хорошо. Хотя, если говорить совсем честно, я ничего не чувствую. Иногда у меня такое ощущение, будто я умер, и только оболочка моя бродит по этой земле. Порой я тянусь куда-то, и у меня даже появляются желания, свойственные существу из плоти и крови: мне хочется выкурить хорошую сигарету, выпить бокал вина, обнять красивую женщину. Но это так быстро угасает во мне, что я уже через пару минут забываю, чего хотел. Дни, бесконечная, хмурая череда дней. Они похожи один на другой, как близнецы. Бесконечное серое безумие, холодное и гладкое на ощупь — камень без души.

Я скучаю по тебе. Не знаю, можно ли это так назвать, но определение «скучаю» как нельзя лучше описывает мои ощущения. Мне не хватает тебя. Я понимаю, что не увижу тебя, но это меня не отрезвляет. Я не верю в то, что меня что-то сможет отрезвить. Я словно застрял между сном и явью, на этой зыбкой границе, которую кто-то провел между полубессознательным состоянием и бодрствованием, и, похоже останусь тут надолго. Или навсегда.

Навсегда. Ты когда-нибудь думала о том, как странно звучит это слово? Да, странно, но не страшно. Ты научила меня не бояться. Ты-то точно знала, что такое «навсегда». Вечность. Ты могла бы дать мне это — достаточно было попросить. Думаю, ты согласилась бы, хотя мне пришлось бы тебя уговаривать, но рано или поздно ты все равно сказала бы мне «да». И я бы пошел на это. Ты говорила, что нельзя принимать такие решения быстро, потому что ты не знаешь, что ждет тебя в вечности: нескончаемое счастье или нескончаемая боль. Но ради тебя я был бы готов даже на нескончаемую боль. Мы были бы вместе. Всегда. И я был бы счастлив — этого бы мне вполне хватило для счастья. Я не знаю, какому богу следует молиться для того, чтобы он вернул мне тебя. Или же просто знаю, что молитвы не помогут…

На часах начало четвертого утра. Когда-то в это время я видел девятый сон, а теперь я пишу тебе письмо, изредка поднимаясь со стула для того, чтобы размять спину, и смотрю в окно, на ночной сад. Когда-то я боялся темноты, но теперь думаю, что ночь прекрасна. Теперь ночь — это мое время. Днем все так переменчиво, быстротечно. А ночью мир меняет краски. Глупцы те, кто говорит, что ночь — это непроглядная тьма! Они ничего не понимают. Если бы они встретили тебя, то поняли бы, что такое ночь. Ты бы им объяснила, что она в себе таит. Но это вряд ли. Ты говорила мне, что ночь открывается только избранным, тем, кто готов ее понять. Не думаю, что среди всей этой суеты, в этом дневном мире, так много избранных. На то они и избранные, чтобы их было мало, ведь так?

Иногда я думаю о том голоде, который ты описывала. Интересно, почувствую ли я когда-нибудь этот голод? Как бы я хотел почувствовать его! Всего лишь на пару секунд. Мы бы стали ближе. Ненамного, на чуть-чуть. Но стали бы. Ведь, по сути, мы с тобой — одной крови. Дар это или проклятие, но уже ничего не изменить.

Голод. Я стою по ночам возле окна, смотрю на сад и жду, когда он появится. Это глупо — точно так же можно ждать наркотического прихода, не притрагиваясь к героину. Я не знаю, что это за ощущение, не знаю, как поведет себя мое тело. И порой я даже боюсь, что это повлечет за собой что-то страшное … но я готов к этому. Уже готов. И я не оступлюсь.

Светает. Этот суетный день, это яркое солнце. В последнее время у меня болят глаза, когда я выхожу на солнечный свет. Я поменял солнцезащитные очки на другие, с более темными стеклами. Мой начальник говорит мне, что я похудел и стал похож на наркомана. Скоро я пошлю его к черту и уволюсь. Большинство своих денег я и так зарабатываю свободной журналистикой, не понимаю, зачем я еще хожу на эту работу. Даже ноги секретарши меня уже не волнуют. И денег у меня достаточно для того, чтобы жить без работы хоть целый год.

Наверное, пора заканчивать, потому что письмо получилось слишком длинным. Я надеюсь, что ты не скучаешь, и у тебя достаточно поклонников. Ты любила, когда вокруг тебя крутились мужчины… но не будем об этом. Всего хорошего.

Всегда твой, Дж. С.

2008–2009 Треверберг

Глава вторая Винсент

(1)

— Властью, данной мне Темным Советом, я, Авиэль, Магистр карательной части Ордена, предназначаю вас друг другу. Отныне ты, Винсент, принадлежишь Дане, а Дана принадлежит тебе, и так будет до тех пор, пока Великая Тьма не распорядится иначе.

Дана осторожно сжимает мою руку — единственный жест, который выдает ее волнение. Словно извиняясь за излишнюю эмоциональность, она поднимает на меня глаза и виновато улыбается. Я успокаивающе киваю ей, и она поправляет фату, вышитую кем-то из наших мастериц — ярко-алую, как и ее платье. Немногочисленные присутствующие переминаются с ноги на ногу. Они нервничают: складывается впечатление, будто это не мы с Даной стоим напротив Магистра в зале Совета и даем клятву, к которой каждый из нас идет сотни лет. По причине торжественного события зал освещен чуть ярче обычного — в два раза больше факелов и масляные светильники, напоминающие канделябры.

— Я, Винсент, клянусь кровью своего создателя, что буду рядом с Даной до тех пор, пока Великая Тьма не распорядится иначе, — говорю я Магистру заранее заученную формулировку. Он кивает и поворачивается к Дане.

— Я, Дана, клянусь кровью своего создателя, что буду рядом с Винсентом до тех пор, пока Великая Тьма не распорядится иначе, — отвечает она с готовностью.

Магистр подает нам чашу с ритуальным напитком. Мы все уже пробовали такой, когда давали клятву верности Ордену: у него сладкий вкус, и его считают вином, хотя по запаху можно предположить, что это отвар каких-то трав. Мы с Даной поочередно делаем по глотку, и Таис, получившая чашу из наших рук, относит ее гостям.

— Ты можешь поцеловать свою подругу, Винсент, — говорит мне Магистр.

Услышав эту фразу, остальные, включая Таис, отвлекаются от причащения к таинству ритуала предназначения и как по команде обращают взоры на нас. Щеки Даны, которая и без того смущена приглашением совершить более чем интимный поступок (до этого на людях мы разве что случайно соприкасались руками), заливаются краской.

— Я… не могу прямо здесь, господин Магистр, — говорит она смущенно.

— Дана. — В его голосе можно уловить неуверенные нотки. — Это часть ритуала. Я понимаю, что вам обоим неуютно, но вы должны это сделать.

После секундного колебания я поднимаю ее фату и уже хочу опустить ее на плечи, но в последний момент Дана перехватывает ткань и вытягивает руку так, чтобы тонкое кружево закрывало наши лица от гостей, а потом быстро прикасается к моим губам и делает шаг назад. Присутствующие реагируют на это одобрительным свистом, кто-то начинает аплодировать, а Магистр кладет руки нам на плечи и говорит:

— Поздравляю вас, дети мои. Теперь вы живете друг для друга. Сегодня перед лицом Великой Тьмы вы поклялись друг другу в верности, и пусть она всегда будет с вами, куда бы вы ни повернули.

Таис снова подходит к нам, на этот раз, в сопровождении Рафаэля. В честь церемонии он в кои-то веки нормально уложил волосы и выбрал более-менее приличную одежду. Разве что мантию члена Ордена он накинул на плечи так небрежно, будто это был холщовый мешок. Рафаэль отдает Магистру пустую чашу, а Таис протягивает Дане свернутую белую ткань.

— Дана, Винсент, — произносит она, восхищенно переводя взгляд с меня на Дану и обратно, — наши дорогие собратья по Ордену, наши верные друзья, те, с кого мы берем пример! Вот мы и дождались этого дня: вы произнесли клятву предназначения! Среди карателей нет ни одной более гармоничной пары, чем вы. Вы так хорошо подходите друг другу! Оба сильные, независимые, непримиримые… это будет замечательный союз! Это было так волнующе… вы такие лапочки!

— К делу, Таис, — торопит ее Рафаэль.

— Я расчувствовалась… — В подтверждение своих слов Таис смахивает со щеки слезу и протягивает Дане ткань. — Это подарок от всех нас. Десять фей ткали его почти три месяца! — Таис подмигивает Дане. — Они нашептали мне на ушко, что перед тем, как отдать его мне, они пару недель вымачивали ткань в специальном растворе. Если женщина наденет такое платье, то перед ней не устоит ни один мужчина…

Рафаэль морщится, и его лицо принимает еще более скучающее выражение, хотя кажется, что это невозможно.

— Ну, брось, Таис, — говорит он. — Если перед Даной не устоял сам Винсент, то нет на свете мужчины, который перед ней устоит. В платье она или без платья.

— Хватит вам, — обрывает их Дана, принимая подарок. — Не смущайте меня еще больше. Давайте лучше посмотрим, что это…

Подарок оказывается белым шелковым платьем с искусной вышивкой. Чего тут только нет: и жемчуг, и драгоценные камни, и золотые нити.

— Это платье для первой брачной недели, — поясняет Таис, смущенно опуская глаза, и на ее щеках появляется легкий румянец. — Есть древняя традиция: во время первой брачной недели невеста должна быть в платье, которое ей дарит одна из близких подруг…

Дана обнимает Таис и целует ее в лоб.

— Спасибо, милая. Платье прекрасно. Завтра утром мы приедем в резиденцию Магистра, и я сразу же переоденусь. — Она оглядывается на гостей. — Ну? Кто будет нас сопровождать? Или мы поедем в одиночестве?

(2)

Я проснулся за секунду до того, как прохладная ладошка Эмили коснулась моего лба, и взял ее за руку.

— Я много раз просил тебя не делать этого. Мне нужно тебя наказать для того, чтобы ты поняла?

— Но ведь тебе снился плохой…

— Не важно, что мне снилось. Ты не должна прикасаться ко мне, когда я сплю. Не заставляй меня повторять это еще раз.

— Хорошо, папа.

Эмили вздохнула и отошла к окну. Я еще с минуту лежал без движения, после чего встал, потянулся, расправляя спину после долгого сна, и подошел к ней. Поезд ехал по лесистой местности — здесь не было ни души, разве что коровы и овцы, пасшиеся на лугу. Солнце спряталось за горизонт, и небо еще было светлым, но ночь в этих местах наступала внезапно, так что до темноты оставалось немногим больше двадцати минут.

— Не обижайся, моя хорошая, — сказал я Эмили, погладив ее по голове. — Тебе нужно немного подрасти и набраться сил для того, чтобы правильно забирать плохие сны. Я обещаю, что научу тебя этому, но время еще не пришло. А я всегда сдерживаю свои обещания. Или когда-то было иначе?

— Сколько можно расти? Мне уже…

— Знаю, дорогая. Я все знаю. Но поверь мне — нужно подождать. Ты особенная. Помнишь?

Она подняла голову и посмотрела на меня.

— Помню.

— Вот и отлично. Через пару часов мы будем на месте. Ты голодна?

— Нет, но я устала… я посплю немного, хорошо?

— Хорошо. Я разбужу тебя, когда мы будем подъезжать к городу.

Эмили улеглась поудобнее, свернулась калачиком, и я поправил ей одеяло.

— Мы останемся в Треверберге надолго? — спросила она, закрывая глаза.

— Не знаю, милая. Все зависит от того, как удачно пойдут мои дела.

— Ты ведь не оставишь меня? Так, как в прошлый раз?

— Теперь мы всегда будем рядом, что бы ни случилось.

Я положил руку на подушку, и Эмили легко сжала мои пальцы.

— Можешь рассказать мне легенду про Диких Охотников? — попросила она.

— Скорее всего, этой ночью поспать тебе не удастся, потому что мы приедем поздно и будем искать отель, а поэтому засыпай. Завтра я сниму квартиру, а заодно выясню, где можно купить книгу городских легенд.

— Целую книгу?

— Да. И там будут легенды, которых ты никогда не слышала. Каждый вечер я буду читать тебе вслух по одной. Или, может, ты хочешь мне почитать?

Ответа не последовало: Эмили уже спала, положив ладони под щеку. Засыпала она мгновенно, чем выгодно отличалась от подавляющего большинства обычных смертных детей.

Я снова выглянул в окно. Пейзаж сменился более пустынным — леса и луга с зеленой травой остались позади, и теперь местность больше всего напоминала сухую степь. Совсем стемнело, и на высоком загородном небе можно было разглядеть созвездия и тонкий серп луны.

Реклама поездов компании «Треверберг Экспресс» была правдой от первого до последнего слова: еще никогда я не встречал такой точной информации в проспектах. Компания предлагала пассажирам не только комфортабельные купе, вкусную еду и обслуживание на высшем уровне, но и ряд других удобств, в число которых входил беспроводной Интернет. За три дня дороги я успел досконально изучить сайт Треверберга, города, который был конечной точкой нашего путешествия. Сайт оказался информативным и регулярно обновляемым: я ознакомился с историей города, с праздниками и важными датами, а также узнал, что он являет собой теперь: Западная Европа, приятный климат, относительно нежаркое лето и не очень холодная зима.

Миллионный город, главной экономической отраслью которого является «ночной бизнес»: на десятерых человек тут приходился в среднем один клуб. Две крупные сети отелей, «Астер Hotel» и «Тревер Palace» (последняя названа в честь основателя города, Уильяма Тревера), издательство, радиостанция, официальный канал спутникового телевидения (точнее, два канала — еще частный, порнографический). Небоскребы из стекла и бетона и торговые центры в новой половине города, мрачные особнячки в два этажа и архитектурные памятники в старой половине. Я скопировал в походный блокнот городскую карту и красными точками отметил на ней места, которые нужно будет посетить. Среди прочих я отметил и улицу Арт Стрит, на которой выставляли свои работы молодые художники и скульпторы.

Я закрыл компьютер, отложил его и в очередной раз посмотрел в окно. На этот раз Рианна, похоже, решила надо мной посмеяться. Она не назвала мне даже имени той, кого мне нужно найти. Женщина лет тридцати, европейской внешности, живет обособленно, редко впускает кого бы то ни было в свою жизнь. Классический портрет Незнакомки, под который подходят девяносто девять процентов таких существ, если не сто. Хочется верить, что Треверберг Эмили понравится. Так или иначе, нам придется там задержаться.

Во всем этом есть только одна положительная деталь: женщина, которую Рианна порекомендовала мне в качестве компаньона. На этот раз мне попалась особенная женщина. Лорена Мэдисон. Синеглазая брюнетка — мимо такой пройдет разве что слепой, глухой и немой. По образованию — врач, так что мы с ней коллеги, но по профессии не работает. То есть, она продолжает оказывать другим помощь, но только не медицинскую, а духовную и энергетическую. Занимается арифметикой судьбы, этой чепухой, в которую свято верят некоторые смертные, иногда берется за более серьезные вещи, используя свои знания в области демонологии — печать Прародительницы позволяет. По словам Рианны, медиумов сильнее она еще не встречала, хотя прожила на свете не на одну тысячу лет больше меня.

От размышлений меня отвлек тихий стук в двери купе. Гостьей оказалась проводница. Она держала в руках бумажный стакан с кофе и пакет, в котором прятались сэндвичи.

— Прошу прощения, что помешала вам, доктор Дойл, — сказала она и смущенно улыбнулась. — Мне сказали, что вы еще не ужинали… и попросили передать вам еду. Тут две порции — для вас и для вашей дочери. Думаю, кофе на ночь она пить не будет, но я могу приготовить чай.

— Большое спасибо. Я не голоден, а вот Эмили, думаю, проголодается, когда проснется.

Проводница отдала мне кофе и пакет. В какой-то момент наши руки соприкоснулись, и я почувствовал, как она напряглась. В ее глазах мелькнула искра непонимания, но через секунду она уже снова улыбалась. Девушка оказалась медиумом, пусть и не очень умелым: скорее всего, она и сама не подозревала о своих способностях, но ее сил хватило на то, чтобы понять, что со мной «что-то не так». Пауза затягивалась, а ее улыбка из неуверенной становилась вызывающей. Она провела ладонью по волосам, по-прежнему глядя мне в глаза.

— Я могу сделать для вас что-нибудь еще, доктор Дойл? Может, вы хотите чего-нибудь особенного? Буду рада вас обслужить.

В такие моменты я жалел о том, что во мне осталось так мало от вампира, и Великая Тьма забрала у меня способность зачаровывать. Вампиры делали это без особого труда, а мне приходилось прилагать недюжинное ментальное усилие, когда речь шла о внушении.

— Вы знаете, у меня есть одна просьба. Мисс… Росс, верно? Или же я могу называть вас просто «Адриана»?

Проводница подняла бровь.

— Я не называла вам своего имени!

Вместо ответа я указал на табличку, приколотую к ее блузке, и Адриана закивала.

— Ах да, да… извините. В последнее время я стала такой рассеянной…

Мне наконец-то удалось поймать ее блуждающий взгляд: теперь она смотрела мне в глаза.

— Я хочу попросить вас кое о чем, Адриана. Не могли бы вы заглянуть к нам за полчаса до прибытия? Мне нужно разбудить дочь и собрать вещи. Не хочу делать это в спешке.

— Конечно, доктор Дойл!

— Заранее благодарю вас. А теперь вам нужно отдохнуть. Я вижу, вы устали. У вас тяжелая работа — весь день на ногах. Думаю, ничего не случится, если вы подремлете с часок.

Адриана устало потерла висок.

— Да, вы правы. Сегодня я чувствую себя совсем разбитой… пожалуй, на самом деле подремлю. В такой час все пассажиры уже спят, а если случится что-то непредвиденное, мне позвонят. Еще раз извините, что помешала, доктор Дойл.

— Все в порядке. Большое спасибо за ужин и за кофе. Эмили любит сэндвичи с тунцом.

Адриана с готовностью закивала, так и не спросив, откуда мне стало известно о содержимом еще не открытого пакета, и пошла по коридору в направлении своего купе.

Я поставил стакан с кофе на стол, положил рядом пакет с сэндвичами и посмотрел на Эмили. Она спала в той же позе, свернувшись калачиком и положив ладонь под щеку. Я протянул руку и легко коснулся пальцами ее лба: сделал то, что она пыталась проделать со мной некоторое время назад — прочитал ее сон. Ей редко снились кошмары, так было и на этот раз: я увидел сказочный лес, яркое солнце, голубое небо и эльфов с феями, которые водили вокруг нее хоровод и весело смеялись. Много раз Эмили просила меня научить ее «выпивать» кошмары, обращая отрицательную энергию себе на пользу. Не знала она только одного: такие фокусы можно проделывать только с теми снами, которые не являются воспоминаниями. Но кошмары смертных она могла «лечить» уже сейчас: просто нужно было найти того, на ком это можно испробовать.

Эмили вздохнула, перевернулась на другой бок и обняла подушку. Для окружающих, не имеющих понятия о ее истинном возрасте, она выглядела ребенком, на вид ей можно было дать максимум восемь лет. Я давно ждал того момента, когда ее сверхъестественные способности наконец-то проявятся. Это произошло неожиданно. Теперь мне приходилось спешно объяснять ей некоторые вещи, думать о том, что кое-какие моменты пока лучше держать в тайне. И еще мне пришлось принять тот факт, что она начала взрослеть. Не пройдет и десяти лет, а она превратится в светловолосую девушку с ясными голубыми глазами, станет еще более непохожей на меня, и мне придется рассказать ей самую главную тайну. Может, она проклянет меня. Может, она полюбит меня еще сильнее. Но рано или поздно настает момент, когда нам нужно платить по счетам. И не важно, как давно мы совершили ошибку.

Глава третья Лорена

(1)

Свои дни рождения Оливия Сандерс справляла с размахом — так, как и подобает основательнице и владелице городского издательства. И сегодняшний исключением не стал, хотя я надеялась, что в этот замечательный июньский вечер мне не придется втискиваться в вечернее платье и изображать версальские манеры. Вечернее платье я заменила коктейльным — более легким и откровенным, так как на улице царила жара: погода не только не для начала лета, но и не для Треверберга вообще. Я отдала предпочтение удобным классическим туфлям, а не высокому каблуку, на случай внезапных изменений в настроениях стихии захватила легкий жакет, и своим внешним видом осталась довольна.

Я припозднилась, почти все гости собрались — это можно было понять по количеству дорогих машин во дворе и возле ворот. Приемы Оливия устраивала у себя дома: ее викторианский особняк в два этажа к этому располагал. Правда, мне куда легче было представить тут компанию в средневековых костюмах, а не женщин в вечерних платьях и мужчин в смокингах. Гости степенно перемещались по гостиной, изредка подзывая официантов для того, чтобы взять коктейль или шампанское. Я кивнула паре друзей, улыбнулась бывшим коллегам, после чего решила, что неплохо было бы перекусить, и направилась к столу (шведскому, как водилось). Тут-то ко мне и подошла виновница торжества.

— Я уж думала, что ты не придешь, Лорена? — сказала мне она полувопросительно и с явным недовольством в голосе, подставляя щеку для поцелуя.

— Ну что ты, разве я пропущу твой день рождения? Скорее, придумаю какой-нибудь смехотворный предлог и улизну со скучной презентации.

Оливия заулыбалась и приняла пакет с подарком. Всего несколько лет оставалось ей до семидесятилетнего юбилея, но точный возраст ее не знал практически никто, а выглядела она хорошо. Пару месяцев назад в рамках какого-то проекта городская газета обратилась к нашим бизнес-леди и предложила им сделать снимок без макияжа, а потом рассказать о том, как они ухаживают за собой. Наверное, автор соответствующей колонки сбила не одну пару туфель, разыскивая участниц. Согласились только двое: Оливия и Изольда Паттерсон. Появление последней меня не удивило: ненавязчивый эпатаж Изольде никогда не был чужд, а вот согласие Оливии оказалось полной неожиданностью. На вопрос о том, как она заботится о своем лице, мисс Сандерс ответила пространно, упоминая и правильное питание, и спорт, и наименования нескольких косметических фирм, а Изольда ограничилась двумя словами: сон и секс.

Сегодня на Оливии было строгое, но неизменно элегантное вечернее платье из черного бархата с позолотой на рукавах и воротнике. Она взяла меня под руку, но повела не к столу, а в противоположном направлении — к гостям.

— Ты ведь сегодня без кавалера, Лорена? — задала она очередной вопрос.

— Да, так получилось, — ответила я, пытаясь выдумать подходящую отговорку.

— Это хорошо. Потому что я хочу тебя кое с кем познакомить. Этот джентльмен ищет тебя с самого начала вечера.

Я окинула взглядом толпу гостей.

— Кто бы это мог быть?

— О, это замечательный молодой человек! Он недавно приехал в Треверберг, так что, полагаю, он ищет друзей…

— Друзей или любовницу?

— Одно другому не мешает. — Она подняла руку и сделала кому-то пригласительный жест. — Доктор Дойл! Мисс Мэдисон почтила нас своим присутствием.

Когда незнакомец подошел к нам, я пожалела, что не надела туфли на каблуке: оказалось, что он выше меня как минимум сантиметров на двадцать. Смуглокожий, как-то не по-нашему статный, он резко выделялся на фоне остальных гостей, а белоснежный смокинг только подчеркивал явно не европейское происхождение. Мужчина изучал меня спокойно, чуть свысока (его рост к этому располагал), и я в какой-то момент почувствовала себя неуютно. Наконец, он улыбнулся мне, и я подарила ему ответную улыбку.

— Знакомьтесь, это доктор Кристиан Дойл, — представила мне мужчину Оливия. — Как я уже сказала тебе, дорогая, он недавно приехал в Треверберг. Он врач, работает в нашем госпитале. А в свободное время рисует, пишет статьи по истории искусств и играет на скрипке. Я права, доктор Дойл?

— Абсолютно правы.

Услышав это короткое предложение, я оторопела, так как голос моего знакомого оказался в точности таким, каким я его себе представляла: мягкий, бархатистый и обволакивающий. Кристиан произносил чуть тверже обычного букву «р». В остальном же его английский был безупречен.

— А это — Лорена Мэдисон, моя подруга. Она занимается целительством и рядом других вещей, о которых не рассказывает простым смертным.

Я подала руку для поцелуя, но его не последовало. Кристиан только тронул мои пальцы, после чего приложил ладонь сначала к левой стороне груди, а потом — ко лбу. Я вежливо улыбнулась, размышляя о том, почему он решил воспользоваться восточным жестом вместо принятого в свете приветствия.

— Очень приятно, Лорена. — Подумать о том, что он игнорирует обращение «мисс Мэдисон» и называет меня по имени, я не успела: объяснение последовало сразу же. — Я не люблю фамилии. Вы можете называть меня «Кристиан».

Оливия, воспользовавшись нашим замешательством, поспешила откланяться.

— Пожалуйста, не скучайте, — сказала она и отправилась к гостям.

Кристиан с любопытством оглядел меня.

— Как я понял, мы с вами коллеги? — задал он вопрос.

— Можно сказать, что так.

— Я знаю, что вы тоже врач. А мне не чуждо целительство и, — он сделал паузу, — некоторые вещи, о которых не рассказывают простым смертным.

Я понимающе кивнула.

— Думаю, что-то подобное есть у каждого из нас.

— Вы правы. Так что же, вы с мисс Сандерс подруги?

— Скорее, приятельницы.

— Да, у женщин это так сложно… я могу угостить вас шампанским?

Услышав эти слова, проходивший мимо официант замедлил шаг, но я покачала головой.

— Что же, тогда и я не буду пить. Хотя мог бы, я не за рулем — до моего дома отсюда рукой подать, я пришел пешком.

— Оливия сказала, что вы искали меня. Это правда?

— Я хотел побеседовать с вами. Но для начала познакомиться.

— Мы уже познакомились.

Он снова сделал паузу и вгляделся в мое лицо — похоже, так пристально разглядывать собеседников было в его манере.

— Вы предпочитаете побеседовать о светской шелухе? Или перейдем к делу?

— К делу? — переспросила я с улыбкой. — Светскую шелуху я не люблю, так что, похоже, выбора у меня нет.

— Давайте выйдем на свежий воздух. У меня от этой духоты кружится голова.

Широкий каменный балкон оказался пуст, так как почти все гости были увлечены показываемой в одном из залов культурной программой. Мы с Кристианом подошли к перилам, и я посмотрела вдаль.

— Какой прекрасный отсюда открывается вид, — заговорил он. — Это ведь кладбище и старая часовня, я прав?

— Да. И еще Темная площадь. Та самая, на которой можно встретить мстительный дух жены Основателя.

Кристиан величаво кивнул.

— Я успел ознакомиться с частью городских легенд, они впечатляют. Судя по всему, здешним жителям по душе тема темных существ?

— Она популярна. Тут даже два Хэллоуина, если вы в курсе.

— Апрельская ночь. Замечательная идея. — Кристиан помолчал, глядя на тускло освещенное газовыми фонарями кладбище. — И что же, много тут темных существ? Полагаю, ваш род занятий обязывает вас быть в курсе дел.

Я отреагировала на его слова чуть заметным смешком.

— Вопрос в том, насколько сильно наше желание с ними познакомиться.

— Полностью солидарен с вами. Расскажите мне, о чем вы фантазируете, Лорена.

Я повернулась было к нему для того, чтобы посмотреть в глаза и понять, говорит он серьезно или же шутит, но Кристиан покачал головой.

— Нет-нет. Не отвлекайтесь от созерцания вида, я уже сказал, что он прекрасен. Вам холодно? Могу предложить свой пиджак.

— Мне не холодно, спасибо. — В голове моей пронеслась дикая мысль: Кристиан хочет, чтобы я стояла к нему спиной, так как ему по какой-то непонятной причине нужно смотреть на татуировку. Глаз, разумеется, предательски молчал — ни искры тепла, ни намека на холод. Но тогда зачем он предлагал мне пиджак? Или он знал, что я откажусь? — О чем я фантазирую… когда?

— Во время того, как занимаетесь самоудовлетворением, разумеется. — Очередная моя попытка обернуться была пресечена более активно: Кристиан положил руку мне на плечо. — Вы представляете, как вас берут силой? Может быть, вы представляете двух мужчин, а не одного?

Его рука на моем плече казалась тяжелой и невесомой одновременно. Я снова попыталась сосредоточиться на своих ощущениях, но и на этот раз ничего не почувствовала. Исключительно темную глубину, спокойную, как море в хорошую погоду. Еще ни разу мне не доводилось встречать человека, который бы так удачно скрывал от меня свои мысли.

— Или вы предпочитаете женщин? — снова заговорил Кристиан. — Какая роль вам больше по душе — рабыня или госпожа?

— Рабыня, — ответила я. Не знаю, что за игру он затеял, но я в нее сыграю. — Но под настроение бываю и госпожой.

— Признаться, вы напугали меня — я уже было подумал, что вы принадлежите к числу тех скромниц, которые краснеют от одного слова «фантазия». Так что насчет мужчин? Только не надо лгать, я этого не люблю.

Кристиан убрал руку с моего плеча и положил ее на перила балкона, на расстоянии нескольких миллиметров от моей руки — так, чтобы пальцы наши не соприкасались. Он наклонился к моему уху, и я почувствовала его дыхание на своей шее.

— Когда я занимаюсь самоудовлетворением, — начала я, — то представляю, как в мою спальню пробирается незнакомец. Она находится на первом этаже, а окно я оставляю открытым даже зимой. Похоже, он не удивлен тем фактом, что хозяйка квартиры не спит. Он подходит ко мне, несколько секунд наблюдает за мной, откидывает одеяло…

— И что же происходит дальше?

Он опустил голову еще ниже, так что теперь почти касался губами кожи за ухом. Я почувствовала, как его руки легли мне на плечи и легко провели по ним, словно Кристиан пробовал на ощупь бархат или шелк.

— Потом он еще несколько секунд наблюдает за мной — на этот раз, одеяло не скрывает ничего. А потом мы занимаемся любовью.

— Расскажите подробнее.

Это прозвучало, скорее, как приказ, а не как просьба. Я полуобернулась к нему, и мы посмотрели друг другу в глаза. Кристиан прикоснулся пальцами к моей щеке и осторожно взял за подбородок. Я провела языком по губам и улыбнулась.

— А если я не хочу рассказывать?

— Тогда я расстроюсь.

Я прикрыла глаза и потянулась к нему в ожидании поцелуя. Мне казалось, что это будет прямым и логичным следствием разговора, но, услышав тихий смех Кристиана, поняла, что ошиблась.

— Надо же, а я успел забыть о том, что часто женщины предпочитают уходить от ответа.

— Может быть, найдем место потише? — предложила я. — Например, поедем к вам домой? Или ко мне?

— Неужели я произвел на вас впечатление дурно воспитанного человека, который в день первого знакомства тащит женщину в постель?

Я отошла на пару шагов от Кристиана и поправила прическу.

— Тогда зачем вы расспрашивали меня о моих фантазиях?

— Я хочу знать, что могу предложить вам во время нашей следующей встречи.

— Кто вам сказал, что мы встретимся еще раз?

— Мы встретимся еще раз, Лорена. Я просто знаю.

Некоторое время я молчала, внимательно изучая лицо Кристиана. Никаких эмоций он не проявил — даже не повел бровью.

— А вы довольно самоуверенны, — заметила я и не удержалась от того, чтобы добавить: — Для человека в вашем возрасте.

На мои слова Кристиан отреагировал открытой улыбкой.

— Откуда вы знаете, сколько мне лет, Лорена?

— Я умею читать мысли.

— Да, я знаю. Но мои мысли у вас прочитать не получилось. А я ведь сказал, что не люблю, когда меня обманывают.

Я поджала губы.

— А я не люблю, когда меня разочаровывают. Сначала вы расспрашивали меня о моих фантазиях, и я решила, что вы, как любой нормальный мужчина, хотите провести приятный вечер наедине. А оказалось…

— … что я ненормальный мужчина. Я не отказывался от того, чтобы провести приятный вечер наедине. Я могу почитать вам вслух, сыграть на скрипке. Могу даже нарисовать вас. — Он достал из кармана брюк портсигар — темное золото, явно коллекционная вещь — извлек сигарету без фильтра и подкурил от небольшой зажигалки. — Современность портит людей, Лорена. Я не люблю легкодоступных женщин, но вы мне нравитесь. Надеюсь, вы дадите мне шанс доказать, что я еще более ненормален, чем вы думаете?

Я фыркнула от смеха.

— И что же вы мне можете предложить?

— Все, что вы хотите, и даже больше, если позволите.

— Незнакомца? Женщину-госпожу?

— У вас есть другие желания?

Я тоже достала сигареты из сумочки.

— Одно из них вы только что отказались исполнять, сославшись на хорошее воспитание.

— К сожалению, исполнить это желание я не могу. Но могу пообещать вам, что все последующие желания будут исполнены. Завтрашний вечер вас устроит?

— Вполне.

Я подала ему руку, и Кристиан поцеловал мои пальцы.

— Я рад, что мы поняли друг друга, Лорена. А теперь нам лучше пойти внутрь. Иначе гости уничтожат все шампанское, и мы не сможем выпить на брудершафт.

(2)

Незнакомая комната. Непонятно, как я сюда попала, но могу сказать точно: я тут впервые. Большой зал напоминает зал для танцев. Мебели почти нет, а те немногочисленные предметы, которые тут присутствуют, закрыты белой тканью: впечатление такое, будто кто-то решил делать ремонт. Зал почти не освещен — только канделябры по углам, но мрак свечи рассеять не могут. Я осматриваюсь и размышляю о том, как сюда попала. Это похоже на дом в старой половине города, но Треверберг ли это? Кажется, что это другой город, более того — другая страна. И даже… другой век? Ощущение полного растворения во времени. Оказавшись в помещении, я по привычке начинаю снимать плащ… и понимаю, что, кроме этого плаща, на мне ничего нет.

— Ты опоздала, — слышу я за своей спиной и оборачиваюсь.

Молодая женщина. Пышные светлые волосы, не собранные в прическу, свободно лежат на плечах. Голубые глаза. Макияж, который при ярком освещении смотрелся бы вульгарно, но в полумраке выглядит уместно. Ростом женщина почти с меня, но каблук добавляет ей несколько сантиметров, так что она смотрит на меня сверху вниз. На ней черный корсет и короткая, едва прикрывающая бедра юбка. Женщина деловито постукивает по ладони рукоятью небольшой плетки, которую держит в руках.

— Ты опоздала, — повторяет она.

— Прошу прощения. — Первое, что приходит мне в голову. — Вы можете напомнить мне, на какое время мы назначали нашу встречу?

— Ты опоздала — и еще смеешь задавать вопросы?! Вставай на колени. И снимай плащ!

Прежде, чем я успеваю отреагировать, женщина поднимает плетку для удара, но потом снова опускает ее.

— И повернись ко мне спиной, — добавляет она. — Для опоздавшей ты слишком нагло смотришь мне в глаза.

Я послушно поворачиваюсь спиной и, сняв с плеч плащ, бросаю его на пол. Женщина убирает его в сторону небрежным движением ноги.

— Вставай на колени, — напоминает она.

И я, решив, что спорить бессмысленно, опускаюсь на пол.

С плеткой женщина управляется мастерски. Такое ощущение, будто кто-то рассказал ей обо всех моих предпочтениях, и она знает все эрогенные зоны на моей спине с точностью до миллиметра. В какой-то момент я забываю о том, что оказалась в незнакомом месте, да еще и попала в такую странную ситуацию, и отдаюсь на милость момента. Более того — чувствую, что женщине нравится делать то, что она делает. И в тот самый момент, когда я поднимаю голову и выпрямляю спину, приготовившись получить более сильный удар, она неожиданно кладет руку мне на плечо, наклоняется к моему уху и говорит:

— Теперь ты.

Эта перемена в ее настроении приводит меня в замешательство. Я поднимаюсь с колен и беру из рук женщины плетку. Теперь она выглядит иначе: на ее лице уже нет решимости, только абсолютная покорность. Она даже опускает глаза и съеживается.

— Делай со мной все, что хочешь, Госпожа, — говорит она.

У женщины, как и у большинства блондинок, светлая кожа. И, похоже, очень тонкая, чувствительная к прикосновениям. Ничего не стоит оставить синяк — достаточно крепко схватить за руку, и такие синяки долго заживают. Я внимательно изучаю ее лицо. Интересно, кто она? У женщин, любящих подобные развлечения, всегда есть другая жизнь, и эти две жизни существуют независимо одна от другой.

Кто она? Бизнес-леди? Руководитель высшего звена в банке? Финансовый аналитик на бирже? Или же она — из тех простых служащих, которые пашут за жалкие гроши с восьми до пяти? Как бы то ни было… мне не дано этого узнать, да и вряд ли она расскажет, если я спрошу. Одно из главных правил таких заведений (если это, конечно, было таким заведением): не задавать вопросов касательно другой жизни.

Женщина поднимает на меня глаза, не меняя раболепной позы. Я перебираю плетку в руках и думаю о том, что кожаные ремни оставляют особенные следы: их не спутаешь ни с чем и вряд ли замаскируешь тональным кремом. Я ловлю себя на мысли, что мне хочется ударить ее не по рукам и не по спине, а по лицу, и понаблюдать за тем, как на ее щеке выступают красные полоски. Что она скажет завтра на работе, если ей начнут задавать вопросы? Как на нее будут смотреть коллеги? Как она будет чувствовать себя со всем этим?

Мы стоим рядом, почти вплотную — так близко, что я могу чувствовать тепло ее кожи. И еще я могу почувствовать ее запах. Запах страха, к которому примешивается легкая, почти незаметная нотка желания. Женщинам в ночных клубах, которые любят подобные развлечения, обычно не хватает именно этого запаха: без него вся прелесть таких игр сходит на «нет». Я снова смотрю на свою новую «знакомую», и она нерешительно улыбается мне. Если это и актерская игра, то игра талантливая… впрочем, играть мне надоело. Я беру ее за руку и веду к одному из диванов.

Женщина смотрит на то, как я принимаю вальяжную позу, но не двигается с места. Наконец, она понимает, что от нее требуется, и пытается примоститься на краю дивана, но я ставлю ногу ей на плечо и отталкиваю.

— Садись на пол. Мне и так мало места.

— Да, Госпожа, — покорно отвечает женщина, берет меня за щиколотку и целует мои пальцы, а потом отпускает мою ногу и устраивается на полу.

Несколько секунд мы пытаемся найти позу, которая устроила бы нас обоих. Я направляю женщину прикосновениями пальцев ноги к ее щеке, и, объяснив ей таким образом, что от нее требуется, кладу голову на подлокотник дивана. Плетка до сих пор у меня в руках, и я размышляю о том, что совсем не обязательно отказывать себе в удовольствии ударить ее прямо сейчас, но тут понимаю, что голова моя лежит не на подлокотнике дивана, а на коленях… у Кристиана.

Я пытаюсь разглядеть его, подняв голову, но сумрак не дает мне этого сделать. Все, что я могу сказать точно: он, в отличие от нас с незнакомкой (она уже успела избавиться от одежды) одет. Мне просто снится сон, вот и все, говорю я себе. Как я не поняла этого в самом начале?

— Выбирая между незнакомцем и женщиной, я предпочел женщину, — слышу я голос Кристиана. — Надеюсь, я не разочаровал тебя? Вероятно, ты ждала незнакомца?

— Ждала? — переспрашиваю я. — В каком это смысле — ждала?

— Впрямом. Это ведь твой сон. Люди часто фантазируют о ком-то, кого они хотели бы увидеть в своих снах.

— Я… я не знаю. Мне редко снятся сны.

Кристиан гладит меня по волосам.

— Знаю. Ты особенная женщина.

Его рука опускается чуть ниже, он кладет ладонь мне на лоб, потом гладит меня по щеке и, наконец, осторожно прикасается к губам. Я ловлю его пальцы и провожу по ним языком. У него прохладная кожа, в отличие от кожи женщины, которая буквально пылает. Я чувствую ее прикосновения к своим бедрам, она поднимается чуть выше, прикасается к животу и к груди, а потом обнимает меня за поясницу и заставляет податься вперед — переместиться чуть ближе к ней. Кристиан пытается убрать руку, но я снова обхватываю губами его пальцы, и только потом отпускаю их.

— Ты так и будешь смотреть? — снова задаю я вопрос. — Или присоединишься?

— А ты хочешь, чтобы я присоединился?

Я не отвечаю, пытаясь сосредоточиться на ощущениях. Женщина сжимает мою поясницу чуть крепче, и я откидываю голову назад. Кристиан кладет руку мне на шею и сжимает пальцы.

— Чего ты хочешь? — снова спрашивает он.

— Тебя, — отвечаю я.

— Нас тут двое. — Он делает паузу. — Назови мое имя.

(3)

Если бы со мной рядом сегодня спал мужчина, то это был бы последний раз, когда я его видела. Потому что проснуться, сесть на кровати и сказать «Кристиан» — это не самое подходящее начало дня. Особенно если спящего рядом мужчину зовут иначе.

В первую секунду я подумала о том, что сон закончился непростительно быстро и на самом интересном месте. Потом я обратила внимание на то, что кошки не дремлют в ногах (именно так они «приветствовали» меня с утра), а сидят на кровати и смотрят на меня во все глаза — так, будто увидели привидение. На часах было начало десятого, за окном, конечно же, светило солнце, а мой будильник, поставленный на восемь утра, так и не прозвенел. Либо я умудрилась выключить его во сне, а потом успешно об этом забыла, либо просто не услышала.

Я поднялась с кровати и отправилась в ванную, на ходу сняв пеньюар и бросив его в корзину для белья — он был таким мокрым, что его впору было выжимать, кондиционер работал всю ночь, но от жары не спасал. Не спасал и ледяной душ: я минут пять простояла под струями без движения, вытянув шею и прикрыв глаза, но кожа до сих пор была горячей. Я провела ладонями по шее и щекам и вспомнила женщину из сна: почему-то этот жест ассоциировался у меня с ней. Вспомнила ее кожу, горячую и влажную, вспомнила ее лицо и свое желание понаблюдать за тем, как на ее щеках появляются красные следы… и вспоминать могла бы, наверное, бесконечно, если бы к реальности меня не вернул звонок сотового телефона. По привычке я принесла аппарат с собой и положила на низкий стул. Номер Кристиана на определителе не удивил — обрадовал.

— Не помешал? — спросил он. — Хотел узнать, понравился ли тебе сюрприз.

— Сюрприз? — Почему-то я сразу подумала про сон и тут же отогнала от себя эту мысль.

— Я посылал тебе цветы. Надеюсь, они уже у тебя?

Я взяла полотенце.

— Нет. Но, думаю, скоро привезут.

— Как все это сложно с доставкой. Ты хорошо спала? Надеюсь, я тебя не разбудил?

— Нет. — Я помолчала. — Спала я отлично, мне приснился эротический сон. С твоим участием.

Кристиан выдержал паузу, а потом продолжил, как ни в чем не бывало:

— Чем мы занимались?

— Ничем. Вот это-то и обидно.

— Но ты ведь получила удовольствие, так?

— Так, — согласилась я. — Но проснулась в самый неподходящий момент.

— Обычная ситуация, когда речь заходит о снах. Мы встречаемся в восемь? Ничего не изменилось?

(4)

Долго выбирать одежду перед свиданием не входило в мои привычки, но на этот раз я превзошла себя. Платье было выбрано за долю секунды — я даже не успела толком подумать, просто достала его из шкафа. Оно лежало на самой дальней полке, как раз на том месте, куда я отправила его почти сразу же после покупки. Хотя платье оно напоминало довольно-таки отдаленно, и больше всего подходило на роль наряда для проститутки из квартала Красных Фонарей: небольшой кусочек ярко-алого бархата, который с трудом прикрывал грудь и бедра. Одна из тех вещей, которые женщины покупают в приступе лечебного шопоголизма, а потом не понимают, как они могли положить глаз на такое убожество.

Я примерила платье, повертелась перед зеркалом и пришла к выводу, что выгляжу потрясающе. С момента покупки прошло чуть больше года, и я похудела килограмм на пять, но ткань до сих пор плотно обтягивала фигуру и подчеркивала все, что нужно: в том числе, и то, что под такую одежду невозможно надеть нижнее белье. К платью я добавила чулки и туфли на каблуке, бросила последний взгляд на свое отражение и решила, что к свиданию с Кристианом готова как никогда.

Вечер выдался прохладным, и людей на улицах почти не было. И хорошо: непонятно, что бы подумали мои соседи (да и случайные прохожие тоже), увидев меня в таком наряде, да еще и направляющейся к дому доктора Дойла, который, несмотря на недолгое пребывание в Треверберге, уже прослыл джентльменом с твердыми моральными принципами. Почему бы доктору Дойлу не заказать проститутку, подумала я, нажимая на кнопку звонка? Эта мысль мне понравилась, и я уже начала обдумывать замысловатую фразу, которую можно применить в качестве приветствия, но тут дверь открылась, и на пороге появился Кристиан. Похоже, он, как и я, не особо размышлял над тем, что надеть, и ограничился черными брюками и белой шелковой рубашкой.

— Добрый вечер, — поздоровалась я. — Я не опоздала?

Кристиан не ответил. Он медленно оглядел меня с головы до ног. Это был более чем откровенный взгляд, но на его лице появилось то самое возвышенное восхищение, которое свойственно изучающим произведения искусства людям. Молчание затягивалось, и я почувствовала себя неуютно, а потом осознала, что мои щеки заливаются краской.

— Можно войти? — попросила я. — Тут прохладно.

— Да-да, конечно. — Кристиан отошел, пропуская меня, после чего прикрыл дверь и сделал пару шагов по направлению к центру комнаты, неосознанно следуя за мной. — Я планировал приготовить ужин, но, к сожалению, слишком поздно освободился.

— Все в порядке, я не голодна. — Я оглядела гостиную. — А у тебя уютно.

Кристиан положил ключи от двери на небольшой столик возле зеркала.

— Ты хорошо выглядишь.

Я посмотрела на него и не сдержала улыбки. Он выглядел мальчишкой, который впервые говорит женщине комплимент — и, конечно же, комплимент неумелый.

— Я старалась.

Маска нерешительности пропала с его лица так же незаметно, как и появилась. Он взял меня под руку и провел вглубь комнаты.

— Прошу прощения, я растерялся, — объяснил он свое поведение. — Я давно не приглашал женщин на свидание… что ты будешь пить?

Я снова оглядела комнату, и взгляд мой упал на патефон. Вещь выглядела такой старой, будто ей исполнилось как минимум два века. Я вспомнила, что на приеме нам с Кристианом не удалось потанцевать. Интересно, а он танцует?

— Не хочу пить, — сказала я. — Давай лучше потанцуем.

— Отличная мысль. Танго тебя устроит?

— Вполне.

Я смотрела на то, как ловко Кристиан управляется с патефоном, и мне пришла в голову забавная ассоциация: он мог бы работать смотрителем в музее и демонстрировать посетителям экспонаты.

— Старинная вещь, — кивнула я на патефон, когда мы уже кружили по гостиной. — Откуда она у тебя?

— Одна из немногих дорогих моему сердцу вещей, которую я забрал из прошлой жизни.

— Какая же прошлая жизнь может быть у скромного врача? Или ты кого-нибудь убил, а теперь это скрываешь?

Кристиан улыбнулся.

— А если я скажу, что кого-то убил, то ты повернешься и уйдешь? Или будешь расспрашивать меня о случившемся до тех пор, пока я не расскажу тебе всю правду?

— Только если ты сочтешь нужным это мне рассказать.

Он погладил мои плечи — это был тот же самый жест, который он позволил себе во время нашего знакомства.

— Сейчас я буду нести романтическую чушь, но, надеюсь, ты простишь мне это. — Мы смотрели друг другу в глаза, но я странно воспринимала его голос: он казался мне голосом в моей голове. — У тебя такая кожа… на ощупь… я так давно не прикасался к женщине по-настоящему.

— По-настоящему? — переспросила я.

— Только не задавай вопросов. — Он осторожно прикоснулся к моей щеке. — Ты особенная женщина. Рианна была права…

(5)

Если бы у меня попросили детально рассказать о своих ощущениях, то мои попытки потерпели бы неудачу. Ни в одном языке мира не существовало слов для того, чтобы их описать — да и вряд ли они когда-нибудь появятся. Это был один из тех немногих случаев, когда слова становятся лишними, теряют свою актуальность. За эти два с лишним часа мы с Кристианом не обменялись ни единой репликой, ни одним слогом — мы не видели смысла в том, чтобы пользоваться человеческим языком. Мы понимали друг друга через прикосновения, и понимали так хорошо, что порой казалось, что мы знаем друг друга всю жизнь. Так, будто на его месте и вовсе не другой мужчина, а я сама — он буквально читал мои мысли.

Да и были ли в моей голове какие-то мысли? Мысль была только одна: я хочу, чтобы это продолжалось вечно. Чтобы мое тело хотя бы один раз в жизни изменило самому себе и растянуло эти два часа до бесконечности. Конечно, оно мне не изменило. Хотя и доказало мне, что до этого скрывало такие ощущения, о которых я раньше даже не думала. И, когда я уже лежала, спокойно прикрыв глаза и пытаясь привести в норму дыхание, Кристиан наклонился к моему уху и сказал то, что я никак не ожидала услышать, тем более в такой ситуации:

— Спасибо.

Я повернула голову.

— За что ты меня благодаришь?

— Просто за то, что ты есть. Разве этого недостаточно?

Я улыбнулась и приняла прежнюю позу.

— Да. Романтическая чушь. Я забыла.

— Мне трудно полностью отказаться от этого… говорят, что я сентиментален. Может, ты хочешь пить? Или есть?

— Нет. Я просто хочу еще.

Кристиан взял со стула рубашку и накинул ее на плечи, а потом сел на кровать рядом со мной. Мне хотелось понаблюдать за его реакцией, но еще сильнее хотелось лежать без движения и вспоминать испытанные ощущения. Хотелось помнить их как можно дольше.

— Еще будет потом. А сейчас мы поговорим о делах.

— А ты деловой человек, — усмехнулась я.

Кристиан положил ладонь мне на спину — как раз на татуировку. Сначала я решила, что он просто хочет прикоснуться ко мне, но уже через долю секунды затаила дыхание от ужаса: глаз начал нагреваться. Моим инстинктивным желанием было вскочить, отойти на безопасное расстояние, стряхнуть его руку… но я не смогла даже пошевелить пальцем.

— Не трать энергию попусту, Лорена, — сказал он. — Пока что у тебя осталась только возможность вести беседу. Это нам и нужно. Надеюсь, ты не злишься, и не настроена воинственно?

— Кто ты такой? — задала я ответный вопрос.

— Если ты хочешь знать мое настоящее имя, то меня зовут Винсент.

— Я не об этом! Кто ты вообще такой?!

— Так дело не пойдет. Спрашиваю я, а ты отвечаешь. — Он снова погладил мою спину. — Этот глаз. Тебе часто задают вопросы о том, откуда у тебя такая странная татуировка?

Я не удостоила его ответом.

— Не хочешь отвечать — не нужно. Между тем, кем бы ты была, если бы не он? Сама Прародительница оставила тебе эту отметину. Спасла тебя от смерти, вынесла на руках… из огня? Из воды? Из-под обломков? Это не так уж и важно. Но с тех пор, Лорена, ты одна из нас.

— Я не одна из вас, черт бы тебя побрал! — крикнула я.

— В таких ситуациях люди говорят: «Мы с тобой одной крови». — Он наклонился ко мне. — Так вот, Лорена. Мы с тобой одной крови. Прародительница оставила мне точно такой же глаз, как и тебе. И функционирует он точно так же, как и твой: нагревается, собирая положительную энергию, при встрече с темными существами, и становится холодным, собирая отрицательную энергию, когда рядом с нами появляются светлые существа. Но между нами есть два существенных отличия. Как минимум два. Во-первых, меня никто не достает с вопросами о том, что же это за татуировка, потому что виден он не всем. Во-вторых, — он наклонила еще ниже, — тебя Прародительница сопроводила прямо до пункта назначения. А в моем случае мы сделали остановку. В Аду.

Я почувствовала, что сейчас расплачусь от бессилия.

— Ты просто чертов вампир! — наконец, сказала я с сожалением.

— На приеме мы ели серебряными ложками, и я даже не поморщился, хотя вампиру было бы как минимум неудобно держать серебряную ложку в руках. Там же мы гуляли по парку, и ты видела, как я перешагиваю через маленькие ручейки и не боюсь воды. В конце-то концов, я свободно вхожу в дома других людей. И, если все вышеупомянутые ограничения большинство вампиров давно преодолели, то входить в человеческие дома без приглашения не может даже Прародительница.

— Если ты не хочешь причинить мне вред, то почему…

— … почему нагревается глаз? Потому что встреча с потенциальным злом мобилизует наши силы и заставляет сосредоточиться. А я хотел, чтобы ты послушала меня внимательно и сосредоточенно. Я полностью контролирую его. Смотри.

Я снова прислушалась к своим ощущениям. На долю секунды глаз обжег холодом, а потом его температура снова сравнялась с температурой тела.

— Убедил? — спросил Кристиан. Или мне теперь нужно было называть его «Винсент»? В его голосе слышался мальчишеский задор, и я снова разозлилась.

— Чего ты от меня хочешь?

— Если не ходить вокруг да около, то сотрудничества.

— Сотрудничества?! Для начала было бы неплохо, если бы я смогла пошевелиться! А как только я смогу пошевелиться, я убью тебя, это я тебе обещаю.

Первые несколько секунд Винсент сдерживал смех, а потом бросил эти тщетные попытки и от души расхохотался.

— И что ты со мной сделаешь? Окропишь святой водой? Расстреляешь серебряными пулями?

— Не волнуйся, я придумаю оригинальный способ.

— Убить меня практически невозможно. Но как долго ты проживешь в том случае, если все же сделаешь это?

— Ты мне угрожаешь?

— Как я понял, ты хорошо знакома с темой вампиров. У большинства из них есть серьезные функциональные ограничения, и поэтому их не так много вокруг нас. Они предпочитают жить в тесных компаниях, но держатся отдельно от людей. А теперь представь себе совершенный вид вампиров. Они не боятся солнечного света. Они не боятся серебра. Они не боятся святой воды. Им даже не требуется кровь для того, чтобы существовать.

— Незнакомцы, — выдохнула я.

Винсент убрал ладонь с моей спины и поднялся. Я села на кровати и потерла руки — мне показалось, что запястья затекли.

— Да, — ответил он. — Незнакомцы. Именно так их назвал Орден.

— Орден, — повторила я. — Уж не хочешь ли ты сказать, что ты — член Ордена?

— Да. Я каратель. Старший каратель.

— Ордена не существует. Это сказки.

Он подошел к столу и взял оставленный там портсигар.

— Если бы не существовало Ордена, то Незнакомцы давно бы пожрали сначала представителей своего рода, а потом переключились бы на людей. Каждый раз поражаюсь тому, сколько вопросов задают люди. И почему я думал, что ты будешь исключением из правил?

— Вы только послушайте! Ты знакомишься со мной на приеме у Оливии, расспрашиваешь меня о моих эротических фантазиях, потом приглашаешь на свидание, потом мы трахаемся почти три часа, а потом ты сообщаешь мне, что ты — чертов бессмертный член Ордена! Сам подумай — нормальный человек стал бы задавать тебе вопросы?! И еще этот эротический сон!

Винсент чиркнул спичкой и закурил.

— Да, кстати, забыл спросить. Надеюсь, тебе понравилось?

Я подняла на него глаза.

— Ты что, придумываешь сны другим? Это у тебя такое хобби?

— Это наши общие сны. С помощью них мы удовлетворяем ряд потребностей.

Я прыснула со смеху.

— Как это?

— Каратели бессмертны, ты сама недавно говорила об этом, так что мы постепенно научились обходиться без необходимых человеку вещей. Мы редко едим, мало спим. То же самое относится и к сексу. Мне не так часто требуется физический контакт — я получаю почти все необходимое из снов.

— То есть, ты просто… придумал мне сон для того, чтобы заняться со мной любовью?

— Именно так.

Я протянула руку и взяла вторую сигарету, которую Винсент подкурил по моей невысказанной просьбе.

— И… что это за ощущения?

— На порядок приятнее тех, что ты испытала сегодня. Иначе бы мы не отказались от частых физических контактов. В нас течет и человеческая кровь, так что нам необходимо удовлетворять свои инстинкты.

— То есть, если ты хочешь какую-то женщину, но по какой-то причине не можешь с ней переспать, ты просто выдумываешь эротический сон с ее участием?

— Да, такое тоже бывает. Но это может быть и воображаемая женщина. Или две женщины. Или женщина и мужчина. Или двое мужчин.

Винсент снова присел на край кровати, сделал пару затяжек и посмотрел на то, как дым растворяется в воздухе.

— А как это выглядит… с твоей стороны? — задала я очередной вопрос.

— Обычно в эти моменты я сплю. Но бывает, что просто визуализирую сон. В таком случае я могу заниматься чем угодно: все происходит в моей голове.

— В общем, ты просто трахаешь себе мозг.

— Что-то вроде того.

С минуту Винсент молча наблюдал за мной, а потом улыбнулся.

— Вижу, ты мне не веришь? Что я должен сделать? Может, зажечь на ладони пламя? Или показать какой-нибудь красивый фокус?

Я предостерегающе подняла руки.

— Нет-нет! Ты уже показал мне фокус, больше не надо. Просто я не ожидала, что все получится… вот так. У меня есть вопросы…

— Можешь задать три. А потом мы все же поговорим о деле. Я могу долго обходиться без сна, а тебе, полагаю, нужно поспать.

— Только три? — Я задумчиво покусала губы. — Ладно… твоя татуировка — где она?

Винсент поднялся и, сняв рубашку, повернулся ко мне спиной. Я могла поклясться, что до этой минуты татуировки не замечала, но теперь ясно видела глаз перед собой — так, будто он был там всегда. Точно такой же, как и у меня, выполненный в той же технике, на том же самом месте. Я протянула руку для того, чтобы к нему прикоснуться, но Винсент отошел на пару шагов.

— Не стоит, — предупредил он. — Задавай следующий вопрос.

— Ты когда-нибудь видел ее? Я имею в виду… Лилит?

— Прародительницу? Да, дважды. Но она — редкая гостья в этом мире.

— Как она выглядит?

Винсент едва заметно пожал плечами.

— У нее нет собственного тела, каждый раз она появляется в разном обличье. Кроме того, даже членам Ордена строго-настрого запрещено смотреть ей в глаза и поднимать голову, когда она находится рядом, так что я, скорее, ее чувствовал. Ну что же, Лорена, свои три вопроса ты задала.

Я тоже встала с кровати и подошла к нему. Он оглядел меня, застегивая рубашку.

— У меня есть другие вопросы, — сказала я.

— Ты задашь их потом. Лучше расскажи мне, что ты знаешь о Незнакомцах.

— Почти ничего. Только то, что они — вампиры, но другой, более совершенный вид, не такие, которые пьют кровь. Максимально приспособленный к жизни в современном обществе. Они питаются человеческой энергией.

Винсент закивал.

— Да. Ты когда-нибудь общалась с Незнакомцами?

— Только этого мне не хватало!

— Так я и думал. Что же, Лорена, похоже, тебе придется это сделать.

Я скрестила руки на груди и посмотрела на него.

— С чего это ты так решил?

— Потому что я приехал сюда с целью найти Незнакомца, и мне понадобится твоя помощь.

— С чего ты взял, что я буду тебе помогать? Только не говори напыщенных фраз вроде «у тебя нет другого выбора», потому что это полная чушь.

— Ну почему же. У тебя есть выбор. Мне порекомендовали тебя, но при желании я смогу найти другого человека: как ты понимаешь, для меня не составляет труда на время даровать кому-то медитативные способности. Но что будет, если Незнакомец — а он рано или поздно тебя найдет, они чувствуют карателей, приходят в те места, где мы бывали — придет к тебе домой?

— Я просто не дам ему разрешения войти, они ведь вампиры, их должен впустить хозяин.

— Не знаю ни одного человека, который мог бы сказать Незнакомцу «нет». Так что ты впустишь его. Знаешь, что будет потом?

Я подняла бровь.

— И что же?

— В лучшем случае ты родишь им парочку детишек. А в худшем случае они тебя обратят. И вот тогда тебе будет не до смеха.

Я вздохнула.

— Да, выбор отличный. Ладно. И какая же помощь тебе нужна?

— Я найду Незнакомца. А от тебя требуется самая малость: помочь мне его нейтрализовать.

— Убить?! — ахнула я. — Убить Незнакомца?!

Винсент поморщился.

— Я не сказал «убить», я сказал «нейтрализовать». Мне нужно, чтобы ты максимально сблизилась с ним. В идеале он должен пустить тебя в свой дом.

— А почему ты сам этого не сделаешь?

— Вот тут-то и загвоздка. Незнакомец не даст мне приблизиться к нему — он чувствует меня не хуже, чем я его. И уж точно не даст мне войти в свой дом. А дом Незнакомца — это единственное место, куда я не могу войти. Мне нужно приглашение хозяина.

Я подошла к столу и потушила сигарету в пепельнице.

— То есть, я должна войти в дом Незнакомца. А что будет потом?

— А потом дело за мной.

Винсент снял с запястья браслет-цепочку и протянул его мне.

— Возьми. Пусть это будет у тебя. Это талисман.

Я взяла цепочку.

— Спасибо. Так когда мы начнем наше… дело?

— Всему свой срок. — Винсент поднял голову и замер, прислушиваясь. — Эти ночные звуки сводят меня с ума — как же в этом городе собралось столько темных тварей? Я не различаю даже их голосов. — Он осторожно потянул носом воздух. — Но я чувствую… тут есть вакханки?

Я прикрыла рот ладонью, чтобы не смеяться слишком громко.

— Вакханки? Да ты что. Конечно, нет.

— Конечно, есть! — Он снова сделал паузу. — Одна живет неподалеку, в паре домов отсюда. Голубоглазая блондинка. Ее зовут… Мара?

— Мара? Это моя подруга. Но какая же она вакханка? Она — бизнес-леди, у нее свой ночной клуб… кроме того, если бы она была вакханкой, я бы это обязательно почувствовала.

— Они отлично находят контакт с людьми, так что неудивительно, что ты не заподозрила неладное. И что мешает вакханкам покупать и открывать ночные клубы? Теперешнее поколение — социальные существа, они полностью интегрированы в обществе. Они уже не увлекаются каннибализмом и не устраивают безумства на людях. Культ полностью легализован, но он превратился, скорее, в образ жизни. Кроме того, они теперь могут заводить детей. Чего еще можно желать?

Я вернулась в кровать.

— Никогда бы не подумала, что Мара — вакханка. То есть, она, конечно, зажигает, когда мы куда-то идем, любит повеселиться… и так много ест, что я ей порой завидую, потому что она умудряется сохранять хорошую фигуру…

— Если вакханки и Незнакомцы живут рядом, то они почти всегда тесно общаются. Так что твоя подруга, может статься, знакома с тем, кого мы ищем. Ты представишь нас друг другу?

— Конечно! Можно даже пригласить ее ко мне домой, мы устроим мини-вечеринку.

— Чтобы она разнесла тебе всю квартиру? Я сказал, что им запретили безумствовать на людях. Но в домах своих друзей они отрываются на полную катушку.

— Хорошо. Тогда мы встретимся с ней в клубе. А сегодня мы побезумствуем вдвоем.

Глава четвертая Эдуард

(1)

Вчера я решил сделать себе подарок. Мог бы приобрести что-нибудь практичное и нужное, но на новой квартире было все необходимое. А поэтому я купил себе iPod, сменил старую модель на более современную. Меньших размеров, большего объема, с сенсорным экраном и удобным интерфейсом. По возвращении домой я продолжил собирать вещи, но до этого решил испытать свое новое приобретение, включив режим случайного выбора. Выяснилось, что подарок я выбрал более чем удачно. Он выдал мне следующие композиции подряд: «Lonely Nights» «Scorpions», потом — «Walking in My Shoes» «Depeche Mode», а напоследок — «Comfortably Numb» «Pink Floyd».

Три этапа, которые переживает человек, когда судьба посылает ему очередное испытание и проверяет его на прочность. Жалость к себе. Потом — сожаление. И напоследок — безразличие и апатию. Сначала он упивается своим несчастьем. Потом размышляет о том, что этого могло и не произойти, если бы… тысяча «если бы». И рано или поздно приходит к выводу, что так оно и должно быть. Сколько бы мы ни кричали, сколько бы мы ни махали руками, судьба найдет способ скрутить нас в узел.

Прошлое. Вот что мы тащим за собой. Даже в тех случаях, когда это отрицаем. Оно сидит внутри, вгрызается острыми зубками в самую чувствительную часть нашей души. И оно никогда не уйдет оттуда, как бы мы ни хотели его отпустить. Потому что это наше прошлое. И оно всегда будет частью нас. Будет расти, изменяться вместе с нами. Иногда будет делать вид, что ушло и пропало… только для того, чтобы вернуться, и ударить в спину в очередной раз.

(2)

Бывший хозяин квартиры забрал только книги, вещи из шкафа и посуду. Все остальное теперь было в моем распоряжении, начиная от дорогих ковров и заканчивая старомодной мебелью. На полу валялись газеты и куски бечевки — единственная деталь, по которой можно было определить, что отсюда кто-то переехал.

Госпожа Бенсон, владелица дома и хозяйка второй квартиры, той, что располагалась на первом этаже (квартир в доме было две — стандартная планировка большинства домов старой половины Треверберга), поднялась вместе со мной и, увидев мусор, обреченно покачала головой.

— Так и знала, что он оставит за собой бардак… — Она подобрала полы темно-вишневого вязаного платья и присела для того, чтобы подобрать пару кусков бечевки. — Я недавно вернулась из университета, не успела заглянуть сюда. Иначе бы все убрала.

Я поспешно присел рядом с ней и протянул ей руки, делая знак подняться.

— Да что вы, госпожа Бенсон! Это всего лишь газеты и бечевка, я соберу их сам. Уверен, ваша спина будет против таких упражнений.

Госпожа Бенсон поднялась и потерла поясницу.

— Пожалуй, вы правы. Доктор Гроссман пару недель назад говорил мне, что спину нужно поберечь. Подумать только, а лет пять назад я могла танцевать. — Она в очередной раз оглядела гостиную. — Если вам что-то понадобится, господин Мун, пожалуйста, скажите мне. К примеру, посуда, мелочи для ванной…

Обращение «господин Мун» из ее уст звучало более чем странно. Когда я учился в университете, госпожа Бенсон преподавала у меня латынь и называла меня исключительно «Эдуард».

— Скажу обязательно, — пообещал я. — Но все необходимое у меня есть, а мелочи для ванной и посуду можно приобрести на рынке. Теперь далеко ходить не нужно — он почти под рукой.

Госпожа Бенсон смотрела на то, как я ставлю у стены мольберт и складываю на стол чистые холсты.

— Хочется верить, что эта квартира принесет вам вдохновение, — снова заговорила она. — До вас тут жил еще один художник, а до него — писатель. Вы давно не организовывали выставок…

— Последние три месяца я не рисую. По личным причинам.

— Понимаю. — Она сцепила руки в замок, глядя на то, как я достаю из сумки блокноты с набросками. — Я так скучаю по вашим картинам. Вы рисуете ничуть не хуже, чем ваш отец …

Сравнение с отцом уже обижало меня, хотя несколько лет назад вполне могло отбить охоту брать в руки кисть или карандаш. Я смирился с тем, что как хорошо ни рисовал бы, всегда буду находиться в тени гения Самуэля Муна, автора «Женщины в лисьих шкурах», «Философа» и «Утра ведьмы». У нас с папой был разный стиль — он почти всегда работал с красками, а я предпочитал графику, и вдохновлялись мы разными вещами. Отец, всегда тяготевший к мистике, являлся автором иллюстраций к большинству опубликованных в «Сандерс Пресс» книг с мифами и легендами, и работы его были темными, если не сказать, жутковатыми.

Упомянутое выше «Утро ведьмы», принесшее ему славу, послужило обложкой для романа Оливии Сандерс «Смерть может подождать». На картине была изображена женщина, сидящая перед зеркалом. Половина ее лица — лицо молодой девушки, а вторая половина имеет явно демоническую принадлежность. После этой картины отец буквально проснулся знаменитым. Я же предпочитал более светлые и близкие к обычной жизни вещи. Но и мне, по иронии судьбы, известность принесла картина с мистическим подтекстом — Демон Реки, ждущий очередную жертву возле моста. Сейчас я отнекивался от этой картины, не зная, что побудило меня нарисовать такое, и аргументировал это тем, что в тот период увлекался легендами.

— Отец рисует на порядок лучше меня, — ответил я. — Но сравнение мне льстит.

— Может быть, вы поговорите с господином Муном-старшим, и он согласится преподавать у нас историю искусств?

Я отвлекся от раскладывания кистей и посмотрел на госпожу Бенсон. Отец, скорее, согласился бы побыть в роли натурщика, но на кафедру его не затащил бы даже черт.

— Сомневаюсь в успехе этой затеи, но обещаю попробовать.

Я огляделся в поисках подходящего места для принесенных красок, и взгляд мой остановился на окне. Точнее, на подоконнике. Я чувствовал чей-то взгляд с того самого момента, как переступил порог квартиры, и теперь понял, что к чему. На подоконнике сидел огромный черный кот. Он смотрел на меня блестящими медово-желтыми глазами, едва заметно шевелил усами и не двигался с места. Шерсть у кота была пушистой и немного клочковатой, а на его шее, помимо природного мехового «воротника», красовался узкий ярко-алый ошейник с крохотным бубенчиком.

Кот лениво переставил передние лапы, на которые он опирался, когда сидел. Я смотрел ему в глаза, но взгляда он не отводил. Наконец, до меня дошел весь абсурд происходящего, и я отвел глаза, запоздало (и с легким раздражением) подумав, что проиграл коту «в гляделки». А кот только и ждал момента, когда я отвлекусь. Он спрыгнул с подоконника (при его весе и габаритах сделал это очень изящно), подошел ко мне и потерся о мои ноги.

— Это Граф, — представила мне кота госпожа Бенсон. — Ни за что не соглашался переезжать, представляете? Вот бывший хозяин и оставил его тут.

— Он не мог просто взять его и забрать с собой? — удивился я.

Госпожа Бенсон посмотрела на меня так, будто я нес откровенную чушь.

— Да что вы, господин Мун! Разве его можно просто так взять и забрать? Он ведь вас покусает!

Кот продолжал тереться о мои ноги, топчась по ворсу ковра мохнатыми лапами.

— Надеюсь, вы не против котов? — улыбнулась госпожа Бенсон.

— Вовсе нет. Даже, я бы сказал, обеими руками «за».

— Я оставлю вас, разбирайте вещи. И, если вам что-то понадобится, вы знаете, как меня найти.

Пока я раскладывал вещи, Граф обнюхивал книги, холсты, краски и кисти. Инспекцией он остался доволен, разве что запах флакона с растворителем ему не понравился — изучив его, он чихнул и вернулся на подоконник. Книга, на которой он сидел, оказалась подарочным изданием «Легенд и мифов Треверберга», к слову сказать, довольно редким — «Сандерс Пресс» выпустило его пару лет назад в количестве пятидесяти экземпляров в честь какого-то городского праздника, и книги продавались за баснословные деньги.

Через пару часов все вещи были на своих местах. Посуды мне на самом деле не хватало, госпожа Бенсон оказалась права, и я решил, что завтра сразу же после работы отправлюсь на рынок. Неудобство заключалось в том, что если раньше рынок находился в другой части города, и добраться туда было проблематично, то теперь рынок находился рядом — зато для того, чтобы доехать до школы, мне нужно было сделать приличный крюк. Школа имени Уильяма Тревера (частная школа для детей из семей с достатком гораздо выше среднего — именно так говорили о ней здешние жители) находилась в двадцати минутах езды от города, но оба выезда располагались в новой части.

Граф, покачивая хвостом, смотрел на то, как я снимаю кусок ткани с привезенной картины. Единственное полотно, которое я хранил дома — остальные рисунки находились в студии, которую я снимал уже несколько лет, и пользовался ей, если мне нужно было рисовать с натуры. На этой картине была изображена Анна. Последняя вещь, которую я писал с нее — точнее, с ее фотографии. Пару месяцев назад мне предложили продать полотно, предлагая приличные деньги и аргументируя это тем, что в музее обязательно должен быть портрет новой владелицы модного дома «Гвен Астер». Но я не согласился и решил оставить его себе. И теперь меня не оставляло ощущение, что я знал, чем это закончится.

На картине Анна сидела в черном бархатном кресле. Я помнил эту фотосессию по ее белому брючному костюму, туфлям на таком высоком каблуке, который могла носить, как казалось, она одна, и широкополой шляпе. Очередной рекламный проект для какого-то модного журнала (до того, как занять место Гвендолен Астер, Анна работала фотомоделью). Тут у нее до сих пор были длинные волосы — она превратилась из брюнетки в блондинку и сменила длинную стрижку на модный короткий «боб» незадолго до нашего расставания. Вот так женщины поступают, когда они хотят что-то изменить. Сначала красят волосы и делают стрижку, а потом находят новых мужчин.

Сказать по правде, я не был уверен в том, что она нашла нового мужчину. И, если уж совсем честно, меня это не интересовало. Мы расстались неделю назад, но я до сих пор не мог поверить в то, что это произошло. Если у меня выдавалась свободная минута на работе, я выходил в сад для того, чтобы выпить кофе и выкурить сигарету и раз за разом повторял сказанные нами обоими слова. Мне казалось, что это либо плохой сон, либо диалог из какой-то идиотской книги.

(3)

Мы с Анной познакомились на приеме в честь ее назначения на должность главы модного дома. Госпожа Астер, принявшая решение оставить работу, так как состояние здоровья не позволяло ей продолжать исполнять обязанности, доверила свое дело старшей ассистентке, Анне Креймер. Анна с отличием окончила университет Сорбонны, в совершенстве знала пять языков, была модельером-дизайнером одежды и, что было важно для госпожи Астер, поднялась с самых низов, так как обладала невероятным упорством. Это означало, что преемница не боится тяжелой работы.

Нас с Анной представили друг другу, хотя нужды в этом не было — к тому времени мое имя в городе знал каждый. Она сказала, что всегда была моей поклонницей. На что я ответил, что через неделю организовываю следующую выставку, и буду рад, если она придет. Конечно же, она пришла. И уже через месяц все желтые газеты обсуждали наш с ней роман. Они писали все — от «к госпоже Креймер вместе с новой должностью пришел новый мужчина, который уже чувствует ее деньги» до напоминаний о твердых моральных принципах Анны и о том, что я меняю женщин каждую неделю. Вывод был один: эти отношения долго не проживут. Что, конечно, не мешало журналистам называть нас «яркой творческой парой». Они немного поутихли после того, как мы начали жить вместе, но заговорили с новой силой три месяца назад. Тогда, когда мы с Анной снова разъехались, так и не сообщив никому причину нашей ссоры.

У нас с Анной были разные истории успеха. У нее — такая модная нынче история «сделавшей себя» женщины. У меня — история сына богатого отца, которому успех был написан на роду еще до того, как он появился на свет. Я, как и подобает сыновьям богатых отцов, учился в школе имени Уильяма Тревера. Учился хорошо, но при этом регулярно устраивая бунтарские выходки. Я носил длинные волосы, демонстративно запихивал в карман школьный галстук, не чистил ботинки и называл почти всех учителей не «сэр», как оно было принято, а по именам. Мне достался характер отца, которого тошнило при мысли о правилах.

Однажды я, прогуляв урок, достал из шкафчика заранее припасенные краски и нарисовал прямо на стене карикатуру на учителя физкультуры. Вся школа сбежалась ради того, чтобы взглянуть на «шедевр» хотя бы одним глазком. Директор сфотографировал рисунок, заставил меня отмывать стену и показал фото отцу.

— По мне — так отличная работа, — сказал тот. — Мальчик весь в меня!

После школы я поступил в университет. Я мечтал о Гарварде, но отец и слышать об этом не хотел, а он был единственным человеком на этой планете, которого я до смерти боялся. Изучал я, разумеется, классическое и современное искусство, продолжая семейную традицию. И теперь занимал скромную должность преподавателя рисования в той самой школе, где когда-то доводил учителей до белого каления.

Я любил преподавательскую деятельность, хотя окружающим часто казалось, что мой взбалмошный характер к ней не располагал. Мне нравилось передавать знания и наблюдать за успехами учеников. Кроме того, работа у меня была творческая, а творчество являлось смыслом моей жизни. Да и ребятам льстило то, что у них преподает рисование сын самого Самуэля Муна. В первой половине дня я преподавал, во второй — рисовал, и этот распорядок, казалось, ничто не может нарушить. Я был уверен в этом до того, как произошли последние события.

Мы с Анной прожили вместе почти год, и первое время были не просто влюблены — мы бредили друг другом, дошли до той стадии, когда происходящее вокруг кажется далеким и нереальным. Мы не ссорились из-за немытой посуды, разбросанных вещей или оставленной на столе чашки. А потом…. что-то сломалось. Нет, никто не заговаривал о чем-то более серьезном, не уговаривал зарегистрировать отношения или завести детей. Просто период влюбленности прошел, и мы оба оказались в холодной реальности. В той, где нужно вести совместный бюджет, жертвовать работой ради личных целей или жертвовать личными целями ради работы. Всевышний наградил нас обоих холерическим темпераментом, и Анна выходила из себя еще быстрее, чем я. Первое время мы находили особую прелесть в том, чтобы мириться в постели, но потом поняли, что это не выход.

Я был первым, кто предложил разойтись ненадолго и отдохнуть друг от друга. Вот тогда и началась вся эта чушь. Три месяца телефонных разговоров ни о чем, встречи в кафе, во время которых мы смотрели в разные стороны, двусмысленные заметки в Facebook, изменения в графе «статус» там же, бывшие и новые любовницы… и мысль о том, что это нам не поможет, которую я старательно отгонял от себя. До того момента, пока Анна не пришла неделю назад и не сказала, что нам нужно со всем этим разобраться. На что я ответил: «Думаю, нам следует это прекратить».

Я знаю, мне нужно было ругаться, кричать, бить тарелки, говорить, что я люблю ее, что она мне нужна и что я умру, если она уйдет. Потом мы занялись бы любовью — и таким образом продлили бы это еще на пару-тройку дней. Но к тому времени у меня внутри что-то перегорело, и я готов был сделать все, только бы это закончилось. Мне нужна была определенность. Пусть даже если эта определенность привяжет к моей шее мешок с песком и бросит меня на дно реки — к тому самому демону, изображением которого она когда-то восхищалась на выставке. Мне не хотелось искать правых и виноватых, потому что каждый из нас был одновременно и прав, и виноват. И еще меньше мне хотелось, чтобы она страдала.

(4)

Граф подошел к картине, обнюхал ее, пошевелив усами, и сел рядом.

— Нравится? — спросил я у него. — Повесим ее над камином?

Кот повернул голову на звук голоса, пару секунд смотрел на меня, словно пытаясь осмыслить мои слова, после чего его вниманием снова завладела картина.

— Не больно ты разговорчивый, — упрекнул я. — Хотя я тебя понимаю, лучше рассматривать картины в молчании. Самые искренние чувства — это чувства, которые не были высказаны вслух.

Большие настенные часы пробили двенадцать. Я подумал о том, что следует поужинать, а потом вспомнил, что должен позвонить отцу и сообщить, что у меня изменился телефонный номер. Будучи в отъезде, по вечерам он звонил не на сотовый, а на домашний. Я присел на подоконник, убрав книгу на полку, поставил перед собой пепельницу, закурил и набрал номер отца.

— Самуэль Мун, — ответили мне на другом конце провода.

— Привет, пап. У меня новый номер. Пожалуйста, запиши.

Отец зашуршал листами блокнота.

— А что случилось со старым? — спросил он.

— Не согласились переводить на другую квартиру. Сказали, что разная инфраструктура, разные компании… что-то вроде того. В общем, пришлось купить новую линию. Завтра позвоню и попрошу, чтобы на старом номере установили автоответчик — он будет переправлять звонки сюда.

— Лентяи и бюрократы, — буркнул отец. — Какая разница, где ты живешь и какая там инфраструктура? За телефонные линии платят одни и те же люди! Диктуй.

Я продиктовал новый номер, и отец записал его.

— Как прошел переезд? — спросил он.

— Утомительно. Уже разложил вещи и никак не могу привыкнуть к тому, что тут так тихо.

— Да, район у тебя теперь превосходный. Только на работу нужно будет вставать на час раньше, а?

Я красноречиво промолчал. Если на свете и было что-то, что я ненавидел всей душой, то этого удостаивались утренние подъемы.

— Как тебе новая квартира? — продолжил отец.

— Квартира прекрасна. Гостиная, спальня, кабинет, еще одна маленькая комната для хлама и приличных размеров балкон. Еще тут есть камин и старинный книжный шкаф. И сожитель.

— Красивая женщина? — высказал отец предположение, которое было вполне в его духе.

— Огромный черный кот, которого зовут Граф. Остался от прежних хозяев. Как Англия?

— Холодно и мокро, уже хочу домой. Ты уже придумал себе костюм для Апрельской ночи?

Я потушил сигарету.

— По правде говоря, не уверен, что пойду на карнавал.

— Даже если и не хочешь, Анна тебя туда затащит. Она умеет тебя уговаривать, упрямая ты башка.

— Папа. — Я сделал паузу. — Мы с Анной расстались.

Отец чиркнул спичкой.

— В каком это смысле? — спросил он.

— В прямом. Мы больше не вместе.

— Вот это новости, Эдуард! И как давно?

— С неделю назад. Ты разве не читаешь газеты?

— Не думаю, что ты настолько известен, что твои романы будут обсуждать в здешних таблоидах. Ну и новости, Эдуард! Ты решил меня расстроить? А я только на днях думал о том, что надо у тебя поинтересоваться — вдруг вы готовите свадьбу, но держите это в секрете?

Я протянул сидевшему рядом со мной Графу руку, и он лизнул мою ладонь шершавым языком.

— Нет, пап.

— Что произошло?

— Мы не сошлись характерами.

— Кто бы спорил! Анне нужно поставить памятник при жизниза то, что она протянула с тобой так долго. — Он помолчал. — Ну, а вообще…. как ты там? В порядке?

Я закурил в очередной раз, и Граф тут же с любопытством обнюхал пачку сигарет.

— Более-менее.

— Ладно. — Отец сделал очередную паузу. — Знаешь, в душе я всегда желал тебе такую же судьбу, как у меня, за исключением беспорядочных связей. Но, похоже, у Вселенной иногда отказывает слух. Посмотри: мне скоро шестьдесят, я был трижды женат, трижды развелся, у меня шестеро детей, слава и куча денег, а я все не угомонюсь.

— Отличные перспективы.

Граф столкнул на пол мою зажигалку, и я наклонился для того, чтобы ее поднять.

— Знаешь, Эд, о чем я подумал? — снова заговорил отец. — Тебе нужно было сделать ей ребенка.

Я поперхнулся сигаретным дымом и закашлялся.

— Ребенка?!

— Все так кричали о том, что она дама строгих правил. Она бы точно вышла за тебя замуж.

— Не хочу вдаваться в подробности, но в наши дни появилось много женских средств контрацепции, и сделать ребенка не так просто, как раньше.

— Понимаю. И все же, согласись, отличная мысль.

— Чудовищная мысль даже для тебя, если ты хочешь знать мое мнение.

— Прекрасная мысль, — уверенным тоном сказал отец. — А пока тебе только и остается, что обсуждать со своими друзьями в баре ее любимые позы и говорить о том, что она была плохой любовницей.

— Твой цинизм порой действует на нервы, — сообщил ему я.

— Не чаще, чем твое занудство. Ладно, Эдуард, тебе давно пора спать. Деньги нужны?

У этой шутки выросла многометровая борода, но она до сих пор смешила и меня, и отца.

— Сотня долларов не помешала бы.

— Надеюсь, ты потратишь ее на женщин. И сделай милость, не сиди дома, поедая себя изнутри. Я знаю, как ты любишь предаваться этому занятию. Лучше сходи куда-нибудь. И не увлекайтесь там с котом, ладно?

— Спокойной ночи.

Глава пятая Лорена

(1)

— Тут направо, а на следующем повороте — налево, и мы на месте.

— Ах, так это «Северная змея»?

Я в последний раз оглядела макияж, спрятала зеркало в сумочку и посмотрела на Винсента. Он, следуя моим указаниям, повернул направо и медленно поехал по ярко освещенной улице. Быстро тут ездили разве что те водители, которым хотелось расстаться с правами, сбив одного пешехода, а то и парочку: пять минут назад мы пересекли невидимую, существующую только для жителей Треверберга границу и оказались в районе, который считался центром ночной жизни. Тут нельзя было и шагу ступить без того, чтобы наткнуться на какой-нибудь бар или ночной клуб. И, соответственно, тут постоянно шатались пьяные компании. Некоторые напивались до такой степени, что даже не помнили, как их зовут — и уж точно не замечали едущих по дороге машин. Мэр вел личный блог на официальном сайте города, и однажды там появилась запись о ночной жизни. Какой-то умник предложил поставить в этой части города специальные знаки для водителей, и изобразить на них людей, переползающих дорогу: «Осторожно, пьяные пешеходы». Мэр отнесся к предложению с известной долей юмора, но знаков тут, конечно, не поставили. Зато полиция всегда была настороже.

Мы с Винсентом ехали по направлению к центру района: там располагались самые дорогие и элитные клубы. По мере продвижения пьяных пешеходов на улицах становилось все меньше, и все чаще нам попадались элегантно одетые мужчины и женщины, а дешевые автомобили и мотоциклы сменились «ягуарами» и «порше». «Северная змея», клуб, принадлежавший Маре, был одним из самых крупных — и одним из самых закрытых заведений в городе. Для того чтобы попасть внутрь, пройдя двойной фейс-контроль, и окунуться в атмосферу, за которой многие приезжают в Треверберг, нужно было либо лично знать Мару, либо кого-то из ее знакомых. А также иметь в кармане приличную сумму денег и желание с этими деньгами расстаться. Но в клиентах у Мары недостатка не было, потому что все бизнесмены, зарабатывавшие деньги на любителях ночной жизни, заводили близкие знакомства, и, как следствие из этого, имели на девяносто процентов общую клиентуру.

— Да, так и есть, «Северная змея». Ты уже тут бывал?

— Нет. Но я о нем слышал. Мне нравится их слоган: «У нас вы можете найти все. Даже больше, чем все». Я редко смотрю телевизор, но когда включаю городской канал, то почему-то каждый раз вижу именно эту рекламу.

— Хозяева клубов часто рекламируют свои заведения, у нас это — отдельная рекламная отрасль. У той же Изольды Паттерсон, например, есть два или три специалиста по рекламе, они каждый раз выдумывают что-то новенькое. Ролики их клубов уже несколько раз занимали первые места на разных конкурсах.

Винсент притормозил, пропуская очередную группу пешеходов, после чего снова тронулся с места и повернул налево.

— Изольда Паттерсон? Ах да… она часто появляется в новостях. Красивая женщина. Когда-то про таких говорили «чувствуется порода». Давно, когда еще люди не начали забивать себе голову глупостями и видеть в любом комплименте сексуальное домогательство, а в любой двусмысленной шутке — сексизм. Но этот мальчик рядом с ней… как там его? Уильям Барт? Не понимаю, откуда он взялся. У вас, женщин, порой что-то щелкает в голове, и вы, поменяв кучу любовников, за каждого из которых вполне могли бы выйти замуж, выбираете заморыша.

— Скажу тебе по секрету: не ты один недоумеваешь. Многие не понимают, что их связывает.

— А почему Мара не снимается в рекламе своего заведения?

Я рассмеялась.

— Она уверена, что не киногенична. «Изольда Паттерсон — это икона, имя, бренд, а кто я?». Напрашивается на комплименты, она это любит. — Я указала на знак парковки. — Нам сюда. До того, как ты с ней познакомишься, я хочу тебя кое о чем предупредить. Во-первых, она… несколько развязно себя ведет. Игнорирует почти все правила этикета, говорит с незнакомыми гостями так, будто они — ее лучшие друзья, позволяет себе пошлые шутки и все такое. Во-вторых, она очень, очень, очень много разговаривает. И, в-третьих…

— … она постоянно говорит о сексе, — закончил за меня Винсент. — Верно. Ведь она вакханка. Раньше они вели себя еще хуже. Сейчас они хотя бы не знакомятся с людьми для того, чтобы потом съесть их в компании своих подружек.

Когда мы с Винсентом вышли из машины, к нам подошел молодой человек в черном. Единственным цветным пятном в его облике был ярко-зеленый шейный платок: знак распорядителей и обслуживающего персонала клуба.

— Доктор Дойл и мисс Мэдисон, я прав? — Он повернулся к Винсенту. — Особые клиенты ставят машины внутри, на подземной парковке. Но въезд найти трудно, особенно в темноте. Вы можете дать мне ключи, я верну их вам через несколько минут.

— Очень мило с вашей стороны, хотя в темноте я вижу неплохо.

Молодой человек кивнул, подбросив на ладони полученные ключи, после чего сел в машину и поехал по направлению к зданию, а потом свернул куда-то и исчез.

Вечер был в самом разгаре, и на первом этаже нельзя было и шагу ступить без того, чтобы не натолкнуться на кого-то из танцующих. В другом конце зала на сцене играла какая-то группа, а рядом с музыкантами на небольшом возвышении исполняли очередной номер девушки-стриптизерши. Как и в большинстве клубов, тут было жарко и душно, а в воздухе витали запахи алкоголя, духов и сигаретного дыма. Я взяла Винсента под руку и сделала пару неуверенных шагов вперед, ища глазами Мару.

— Тут шумно, — поморщился Винсент.

— Это основной зал, за перегородкой есть другой, там спокойно и тихо. Правда, не знаю, может, Мара забронировала нам место на втором этаже, там есть комнаты для небольших компаний.

Я огляделась в очередной раз, и услышала откуда-то со стороны:

— Вы только посмотрите, кто пришел! Я жду вас уже целых полчаса! Опять пробки на центральном шоссе? Там давно пора сделать развилку или хотя бы поставить нормальные светофоры! Это просто невозможно! Вчера я стояла там два часа! А для чего я выбралась в город, как ты думаешь? Купить платье! И два часа в пробке!

Мара подошла к нам в сопровождении двух рыжеволосых девушек, похожих одна на другую как две капли воды. На ней было длинное черное платье из тонкого материала, которое не только демонстрировало окружающим силуэт бедер, но и оставляло открытыми плечи и спину. Впрочем, грудь оно тоже почти не скрывало, и, как казалось, пушистое черное боа только подчеркивало тот факт, что платье выглядит вызывающе. Если, конечно, термин «вызывающе» был применим к Маре. Она сняла длинные, почти до локтя, бархатные перчатки, и отдала их одной из девушек.

— Лорена, ты великолепно выглядишь! — Она взяла меня за руки, приблизилась и поцеловала в обе щеки. — Твое платье шикарно! Наконец-то ты начала нормально одеваться! А то я уже подумала было, что ты решила стать монашкой?

После долгих раздумий я решила «выгулять» то самое красное платье. Правда, перед выходом все же накинула короткий жакет.

— Доктор Дойл, — тем временем продолжила Мара, повернувшись к моему спутнику. — Но, полагаю, можно просто «Кристиан»?

— Это Мара, — поспешила представить я. — Хозяйка этого заведения и моя хорошая подруга.

— Очень приятно, — ответил Винсент.

Мара протянула ему руку для поцелуя, но когда он легко сжал ее пальцы и наклонил голову, вздрогнула и поборола желание отойти на пару шагов. Руку она не убрала, скорее всего, решив, что это будет уж слишком невежливо даже для нее и подождала, пока Винсент снова выпрямится.

— Ты странное существо, — сказала она медленно, изучая его. — Древнее… кто ты такой?

Винсент улыбнулся в ответ.

— Чуть более древнее, чем ты, но между нами есть кое-что общее.

Мара поднесла ладонь к уху, делая вид, что внимательно слушает.

— В детстве меня кормили кровью вакханок. Те, кто воспитывали меня, поговаривали, что это сделает меня более жизнерадостным. — Он сделал паузу и добавил: — Шучу.

На эту шутку Мара отреагировала непредсказуемо: довольно заулыбалась и, наверное, подпрыгнула бы на месте пару раз, если бы не высокий каблук.

— Так ты каратель! Второй член Ордена за две недели, и оба приходят в мой клуб!

— Второй? — переспросил Винсент.

Мара задумчиво пригладила безымянным пальцем аккуратную бровь.

— Да. Первым была женщина. Красивая. Сероглазая шатенка. И, если верить моим ощущениям, постарше тебя. Ее звали… не помню. Впрочем, какая разница? Она повеселилась, вот и все. Даже ничего у меня не спрашивала. Хотя от корибанта не отказалась! — Она весело подмигнула собеседнику. — Ты ищешь сбежавшую жену? Не знала, что от вас сбегают жены. Если верить слухам, в постели вы так хороши, что с вами не сравнится никто. — Она повернулась ко мне. — Это правда, дорогая? Надеюсь, ты уже успела проверить? Потому что пары, которые приходят в клуб и до этого не успевают друг с другом переспать, должны делать это на публике, это скромный ритуал посвящения. — Она снова перевела взгляд на Винсента. — Шучу.

— Мы пришли поразвлечься, — сказала я. — Кстати, если уж упоминали корибантов и их… женский вариант — я на тебя в обиде. Я думала, ты мне доверяешь.

Мара передернула плечами с таким видом, будто она не понимает, о чем я.

— Ты что, не знала, что я вакханка, милая?

— Ну как бы тебе сказать… нет. Но ты могла бы меня предупредить. На всякий случай. Чтобы я знала, чего от тебя ожидать.

— На что это ты намекаешь? Или ты думаешь, что я могу тебя обидеть? Знаю, что о вакханках говорят много плохого, и, конечно, часть из этого правда, у нас нехорошая история, но… — Она сложила руки в умоляющем жесте. — Поверь, мы не делаем ничего плохого уже сотни лет! И уж тем более не причиняем вред своим друзьям!

— Я, скорее, о том, что ты могла бы мне рассказать, что ты за существо. Знаешь, как… люди иногда рассказывают другим людям о том, какую религию они исповедуют.

Мара посмотрела на Винсента, и этот взгляд вполне можно было охарактеризовать как угрожающий.

— Что ты ей порассказал? — спросила она с вызовом.

— Правду.

— Так я тебе и поверила! Лучше бы рассказал, что вы пьете нашу кровь! Это точно было бы правдой!

Я повернулась к Винсенту.

— Это правда?

— Конечно! — ответила за него Мара. — Их хлебом не корми — дай только присосаться к кому-нибудь из нас. Недаром вы чуете вакханок за версту!

Мы с Винсентом переглянулись, и он покачал головой.

— Лорена, это долгий разговор.

— Ты притащил меня сюда ради крови вакханки?!

— Ты ведь сама сказала, что мы пришли сюда для того, чтобы поразвлечься, так?

Я покрепче сжала сумочку и вздохнула.

— Так. Но при чем тут кровь, черт побери?

— Я тебе все расскажу, но чуть позже. Как уже было сказано, это долгий разговор.

— Извини, если обидела, но до тебя я еще членов Ордена не встречала, так что я не в курсе твоих наклонностей.

— Это хорошо, — вмешалась Мара. — Если бы ты была в курсе всех его наклонностей, то не смогла бы спокойно спать ночью. — Она погладила Винсента по плечу и улыбнулась. — Ну, будет. Мне кажется, наше знакомство началось плохо. Не нужно держать друг на друга зла. Сейчас я вам кое-что принесу, а вы пока проходите во второй зал. Столик номер двадцать пять, там есть табличка с номером и с вашими именами.

Пару секунд мы с Винсентом смотрели вслед удаляющейся Маре, а потом направились в сторону второго зала.

— Можешь начинать рассказывать, — сообщила ему я.

— Даже не знаю, с чего начать. — Он помолчал. — Ты знаешь, что такое Темный Совет?

— Не имею понятия.

— Это высшая власть в нашем мире. Мы называем его темным — в противоположность вашему, светлому. Семь существ, не имеющих тела и контролирующих все, что происходит в темном мире. Для большинства своих подданных эти существа вездесущи, видят и знают все. Исключение составляем мы, каратели. Мы можем скрывать от Темного Совета некоторые вещи. Правда, не факт, что потом это не выйдет на свет.

Молодой человек, как две капли воды похожий на встреченного на улице, открыл перед нами двустворчатые двери и пропустил нас во второй зал, после чего проводил до столика и, кивнув на прощание, удалился. Винсент помог мне сесть, подвинув стул, и сел напротив меня.

— Звучит как сказка, — вынесла я свой вердикт касательно его слов. — И откуда же появился Темный Совет?

— Он создал сам себя из Великой Тьмы, которая была до того, как появились добро и свет.

— То есть, сначала были тьма и зло, а потом уж появилось добро?

Винсент подпер рукой щеку и посмотрел на меня так, будто я сказала глупость.

— Разумеется. Войны, болезни, несчастья, боль — именно они заставляют людей двигаться, но никак не добро. Люди быстро привыкают к добру, потому что их с детства учат, что добро — это хорошо. У вас есть религии, вы говорите о Боге, о карме, о судьбе… между тем, никто не знает об этом мире столько, сколько знают существа на темной стороне. Миром движет зло, Лорена. А добро развращает людей, делает их ханжами и лицемерами.

Я перебирала в руках пачку сигарет.

— И… ты на самом деле в это веришь?

— Мне не нужна вера. Я знаю.

— Ладно, предположим. Если Темный Совет такой великий и вездесущий, то зачем ему Орден?

Винсент поднес зажженную спичку к моей сигарете, а потом закурил сам.

— Темный Совет, даже будучи вездесущим, не мог уследить за происходящим в мире. А поэтому был создан Орден. Мы — глаза и уши Темного Совета. У Ордена есть три части. Первая — законодатели. Что-то вроде ваших «белых воротничков». Они должны писать законы, но на самом деле они просто записывают их и передают на обсуждение. Это самая низшая ступень. Они смертны, правда, живут чуть дольше обычных смертных — около трехсот лет. Долгожители — около четырехсот. Сверхъестественных способностей практически не имеют, так как они им не нужны. Зато их свобода почти не ограничена — например, они могут вступать в брак и продолжать род, не получая разрешения от Темного Совета. Вторая часть Ордена — исполнители. Составляют примерно две трети от нас, самая многочисленная часть. Они приводят в исполнение законы, принятые Темным Советом, если требуется их присутствие, присутствуют. Для того чтобы они выполняли свои обязанности как можно лучше, им даруют основные сверхъестественные способности: они могут общаться друг с другом с помощью телепатии, чувствуют темных существ и отличают их друг от друга. Исполнители тоже смертны, но живут они дольше законодателей — самому старому исполнителю сегодня почти тысяча лет. Ну, а когда у исполнителей появляются проблемы — или же когда у темных существ возникают проблемы с законом — то появляемся мы, каратели. Раньше нас звали инквизиторами, но теперь это… как вы говорите? Неполиткорректно.

— И сколько же лет самому старому карателю?

Винсент и бровью не повел, услышав этот вопрос.

— Скоро исполнится пять тысяч, — ответил он спокойно. — Но мы, в отличие от остальных членов Ордена, бессмертны. Мы — элита. Карателей не избирают и не назначают за какие-то заслуги — ими рождаются. Раньше, очень давно, должности карателей занимали вампиры, но Темный Совет обратил внимание на то, что они зависят от своей пищи, а, значит, могут предпочесть порцию крови своей работе, если будут голодны. В итоге было принято решение создать новых существ: таких, которые сочетали бы в себе сильные качества вампира и слабости человека. Этот период у нас называют Реформой. Сильные качества вампира не позволяли бы нам любезничать с нарушителями, а в случае непослушания Темный Совет мог бы сыграть на наших чувствах и тем самым заставить нас делать то, что требуется.

Винсент подвинул к себе пепельницу.

— Нет, все сложнее. Примерно раз в пятьсот лет тщательно отобранные смертные приносят потомство. Детей забирают, и они получают новый дом — дом их будущего создателя, одного из карателей. До двух лет они растут как обычные смертные, а потом им предстоит пройти церемонию первого посвящения. Для этого их отвозят в лес и оставляют там на двое суток.

— Двухлетних детей? — ужаснулась я.

— Они находятся под защитой Темного Совета, и не повезет тому, кто приблизится к ним с целью нанести вред. Потом на землю приходит Прародительница. Она изучает детей, берет некоторых из них и уносит с собой. По возвращении у них на спине появляется «дурной глаз» — тот самый, который есть и у тебя, и у меня. Только…

— Да-да, я помню, в твоем случае Лилит делала остановку в Аду.

Винсент со смехом покачал головой.

— Эту сказку рассказывают всем нашим детям. К сожалению или к счастью, смертным туда дорога закрыта.

— А что происходит с остальными детьми?

— Их тоже принимают в Орден, но либо в законодатели, либо в исполнители. Их растят как обычных детей, разве что воспитывают иначе. Тех, кто получил от Прародительницы Дар — проще говоря, тех, кому предначертано стать карателем — тоже растят как обычных детей. Только кормят не обычной человеческой едой, а кровью создателя. Того, в чьем доме он живет. Если это муж и жена, то кровью обоих.

Меня передернуло от отвращения.

— Кровью?

— Да. С кровью мы приобретаем силу, бессмертие и часть способностей. До восьми лет нас кормят кровью, потом в наш рацион начинают включать человеческую еду. К пятнадцати годам нас отучают от крови и разлучают с создателем. Это психологическая травма, так что создатель заставляет нас забывать этот период. — Винсент улыбнулся. — У смертных это называют переходным возрастом.

— Так и называют. — Я приложила ладонь к губам. — Ты пил кровь в детстве? У тебя… есть клыки?

— Тебя я кусать не собираюсь, если ты об этом. Я даже не знаю, какой вкус у человеческой крови. Кроме того, она мне ничего не дает. От людей мы обычно берем другие вещи.

Я потушила сигарету в пепельнице и сложила руки перед собой.

— Ну, а что происходит после того, как вас разлучают с создателем?

— Нас собирают на заседании Темного Совета, и там мы выбираем себе наставника из членов Ордена. Потом нас начинают обучать. Это длительный процесс, иногда он затягивается на двести-триста лет. После того, как наставник решает, что мы достаточно сильны для того, чтобы начинать собственный путь, мы проходим вторую церемонию посвящения, долгую и сложную. Мы получаем мантию члена Ордена и перстень, символизирующий нашу власть.

— А потом?

— А потом мы приступаем к своим обязанностям.

Я откинулась на спинку стула.

— Вы на самом деле имеете неограниченную власть над всем, что вас окружает?

— Да, если мы говорим о силах природы. Да, если мы говорим о смертных. Нет, если мы говорим о темных существах — я уже говорил тебе, что в этом случае существует ряд ограничений.

— Ты умеешь читать мысли?

— Да.

— Тогда скажи, о чем я думаю?

Винсент вгляделся в мое лицо, и на его губах снова появилась улыбка.

— Ты думаешь о том, что тебе хочется как можно дольше оставаться со мной наедине.

Я почувствовала, что краснею.

— Неправда…

— Уже правда.

— Ты не читал мои мысли!

— Я редко прибегаю к чтению мыслей, когда речь идет о смертных. У вас достаточно выразительная мимика. Ваши мысли можно прочитать по лицу.

Он положил руку на стол, и я накрыла его пальцы ладонью.

— Мара занята, — сказал Винсент. — К ней пришел Эрик.

— Эрик? — переспросила я.

— Да. Эрик Фонтейн, криминальный авторитет из Мирквуда. И его сестра Долорес, которая почти всегда приезжает сюда с ним. Эрику нравится это место. Мара приводит ему мальчиков-азиатов. Он твердит всем вокруг, что предпочитает мужчин славянского типа, но на самом деле любит восточный тип.

Я сморщила нос.

— Надеюсь, она в курсе, что работорговля — это противозаконно.

— Главное — чтобы она жила в соответствии с законами темными. А их она соблюдает неукоснительно. Можешь спросить у нее, она идет сюда, несет нам бутылку шампанского и огромное блюдо приготовленных на огне креветок с чесночным соусом. Я знаю, что ты их любишь.

Мара в сопровождении рыжеволосых девушек появилась на пороге зала минуты через три. Одна из ее подруг несла ведерко с бутылкой шампанского, а вторая — блюдо с креветками. Я улыбнулась, помахав ей рукой, и решила для себя, что если уж судьба свела меня с самым настоящим членом Ордена, то теперь мне не стоит ничему удивляться. И самое главное — не впутаться в неприятности. Впрочем, что-то внутри мне подсказывало, что в неприятности я все же впутаюсь. Если это уже не произошло.

— А вот и мы! — Мара заняла один из стульев и жестом предложила девушкам оставить все, что они принесли, на столе. — Ох, какой же этот Эрик болтун! Ему точно не следует пить. — Она посмотрела на меня. — Ты ведь знаешь Эрика? Он такой милый.

Одна из девушек открыла шампанское и достала из ведерка бокалы.

— Ты придешь на мой день рождения, Лорена? — снова заговорила Мара. — Не забудь, в пятницу.

— Но твой день рождения в воскресенье!

— Да, но мы начнем праздновать раньше — тогда мы сможем праздновать дольше. — Мара повернулась к Винсенту. — Тебя я тоже приглашаю. Первые пару дней у нас будет большая вечеринка, а потом мы поедем охотиться. Это будет самая настоящая охота, не такая, когда специально подсовывают дрессированных зверей! Потом мы устроим еще одну вечеринку, прямо в лесу, и спать будем под открытым небом. И обязательно организуем пир! Настоящий пир, не эти жалкие креветки и не пикники. А потом, — она посмотрела сначала на меня, а потом — снова на Винсента, — мы устроим оргию. На всю ночь. Вам нравится?

— Да, отличная идея, — натянуто улыбнулась я. — Особенно оргия.

Мара махнула на меня рукой.

— Ох, Лорена, порой ты бываешь такой скучной. Или ты считаешь, что оргия — это плохо?

— Конечно, нет. Просто нас будет много…

— Разумеется, нас будет много! Ты говоришь странные вещи. Втроем или вчетвером оргии не получится. Я пригласила своих детей, ты с ними познакомишься, это будет здорово! Пригласила всех десятерых, но приедут только пятеро… у остальных дела.

Наверное, от удивления у меня округлились глаза, так как Винсент и Мара смотрели на меня в полном недоумении.

— Детей? Десятерых?! Мара, у тебя есть дети… десять детей?!

Мара с деланным кокетством заправила за ухо золотой локон.

— Да. И они все такие лапочки. Похоже, я тебе не рассказывала…

— Но… — Не находя подходящих слов, я описала в воздухе силуэт женской фигуры, намекая на то, что после десяти родов Мара вряд ли выглядела бы как фотомодель. — Твое тело …

— Вакханки уже давно не вынашивают детей сами, — пришел Маре на помощь Винсент. — На дворе двадцать первый век, не составляет никакого труда перенести оплодотворенную яйцеклетку в организм другой женщины. Для этого у нее есть подруги.

Мара подозвала жестом одну из девушек и обняла ее за талию.

— Правда, они замечательные? — спросила она у меня.

Я оглядела девушек, и они заулыбались.

— Они соглашаются вынашивать детей? И рожать?

Винсент взял один из бокалов.

— Дети вакханок рождаются легко — никакой крови, никаких обезболивающих. Они часть этого мира, фактически сама природа, поэтому они приходят в мир так же естественно, как, к примеру, солнце восходит каждое утро. Оно не испытывает боли. Вот и они не испытывают. А детей они вынашивают максимум месяц.

— Хорошо, если бы это было так и у человеческих женщин…

— Не будем о грустном, милая! — Мара погладила меня по руке, и на лице ее выразилось искреннее сочувствие. — Мне жаль смертных женщин — они заводят так мало детей… но на их месте я бы поступала точно так же. — Она тоже взяла бокал. — За знакомство!

После того, как мы опустошили бокалы, Мара наполнила их в очередной раз.

— А теперь давайте выпьем за перспективу близкого знакомства, — объявила она.

— У меня есть пара вопросов, — сказал ей Винсент. — Ничего личного, просто вещи, которые меня интересуют по работе. Ты не будешь против?

— Лучше бы это было что-то личное. Я ответила бы с удовольствием. — Мара тронула непослушный локон, выбившийся из прически. — А вот на вопросы по работе я отвечать не хочу… точнее, хочу, но с одним условием. Если ты сегодня поедешь ко мне домой.

— Договорились, — с готовностью согласился Винсент.

Я посмотрела на него.

— Ты шутишь? А… как же я?

— Я дам тебе ключи от машины и от моего дома, ты можешь переночевать у меня. Эмили уже спит, так что ты ее не разбудишь. Можешь поужинать, принять ванну, посмотреть телевизор… да и вообще, устраивайся так, будто это твой дом.

Мара открыла сумочку.

— Совсем забыла, вот ключи от твоей машины, мне их передали. У тебя «порше»! Он быстро ездит?

— Ты оставляешь меня тут… одну?! — снова возмутилась я, обращаясь к Винсенту.

— Конечно, нет, дорогая. У нас впереди весь вечер и вся ночь. Мара покажет нам новый фиолетовый зал, я уверен, что на него стоит взглянуть.

Мара нахмурилась и посмотрела на него.

— Откуда ты знаешь? Ах, черт. Я постоянно забываю, кто ты такой. — Она кокетливо улыбнулась. — От вас ничего не скроешь. Подождите несколько минут, мы сейчас вас позовем. Девочки, мы идем показывать Кристиану и Лорене фиолетовый зал! Вы должны помочь мне проверить, все ли готово. Не отставайте.

Когда Мара с девушками удалилась, я сгребла со стола сумочку и поднялась.

— Ну, знаешь, это уже чересчур! Лезть под юбку моей подруги прямо у меня на глазах?!

— Во-первых, под юбку ей никто не лез — заметь, она сама предложила, а я согласился. Во-вторых, запомни: единственный способ получить от вакханки то, что ты хочешь — это дать ей то, что хочет она.

— Ты будешь трахаться с ней до утра, а я буду мерзнуть в одиночестве?!

— Ревнуешь?

Винсент тоже встал и, вернув на место стул, подошел ко мне.

— Нет, — ответила я, опуская глаза. — Но просто у людей… не принято так себя вести.

— Как? Делать то, что они хотят? Да, я заметил, что у людей это не принято. Я долго живу среди них, их взгляды остаются одними и теми же на протяжении веков.

— Ладно, забудь. Я уже поняла, что с тобой бессмысленно играть в словесные игры.

Винсент осторожно поднял мою голову за подбородок, наклонился ко мне и поцеловал.

— В этом мире нет ни одного существа, которое полностью мне принадлежит — и я, соответственно, не принадлежу полностью ни одному существу. Но ты можешь поехать со мной. Я дам тебе попробовать то, что ты никогда не пробовала. Тебе должно понравиться.

— Это звучит очень соблазнительно, но я откажусь.

— Тогда пойдем и посмотрим на фиолетовый зал. На него на самом деле стоит взглянуть.

Глава шестая Винсент

(1)

Она была молода. Пожалуй, таких молодых вакханок я еще не встречал — по моим ощущениям, ей было чуть больше ста лет. В этом возрасте они уже полностью осознают то, кем являются, но еще не успевают устать от слишком долгой, по их меркам, жизни. Ее кожа едва ощутимо пахла вином — терпкий, сладковатый запах, который мог бы показаться неприятным, если бы не оставлял легкого послевкусия: такое обычно ощущаешь после пары глотков качественного напитка. В первые минуты я чувствовал, что она немного скованна, даже смущена, но, скорее всего, потому, что наши с ней статусы были слишком разными, а не по причине того, что она боялась меня разочаровать. Последняя маска слетела с нее довольно быстро. Наверное, она сама не поняла, как и когда именно это произошло.

Мы редко говорили об этом вслух, но в наших кругах связи с вакханками считались чем-то недостойным — вроде похода в бордель для политического деятеля, который блюдет свою репутацию. Вместе с тем, если бы кому-то из нас предложили провести приятный вечер в такой компании, он согласился бы (пусть и не публично). Это был один из очень немногих соблазнов, перед которыми не мог устоять никто. Особым шиком считались вакханки, которым уже исполнилось триста лет: обычно они являлись хозяйками заведений, в которых можно было устроить такое веселье, и принимали на работу, в основном, своих ровесниц или женщин постарше. К молодым вакханкам относились с легким презрением — они были глуповаты, в их обществе было скучно, если речь шла о чем-то, кроме секса. А еще потому, что с молодыми вакханками, в отличие от старших представительниц их рода, было довольно сложно растягивать удовольствие — так, как мы привыкли делать это со смертными. Вакханки чувствовали наше влияние и начинали ему сопротивляться.

Мара мне не сопротивлялась. Не знаю, что пробуждало во мне нетерпение: тот факт, что она мне не сопротивляется, или же мысль о том, что мне не так уж хочется растягивать удовольствие, и я хочу получить то, что полагается мне как существу, стоящему выше нее в темной иерархии. С каждой минутой держать себя в руках становилось все сложнее, а их кровь я не пробовал целую вечность, и это подливало масла в огонь. Я хорошо помнил, какова она на вкус. Наверное, даже слишком хорошо. Эти ощущения нельзя было забыть и при большом желании.

Определение «приятные» вряд ли подошло бы: я не был уверен, что существуют подходящие эпитеты. Секс с вакханкой еще можно было воссоздать искусственно в фантазиях или снах, но со вкусом их крови это не прошло бы. Его невозможно было описать. В этом было что-то издевательское и порочное… в этом была наша слабость. Одна из немногих, но непреодолимая.

— Ну, сколько же можно? — спросила Мара, глядя мне в глаза. В ее взгляде читалась искренняя мольба. — Ты меня уже измучил!

— Ты устала, дорогая? Мне тоже кажется, что нам нужно передохнуть.

— Нет! — Она крепко обняла меня за плечи. — Я убью тебя, если ты остановишься, понял?

Кожа у нее на шее была тонкой, нежной, почти прозрачной. На мгновение я испугался, что не смогу ее прокусить, но отбросил эту мысль — уж слишком она была нелогична. Мара проследила за моим взглядом, и в ее глазах мелькнуло недоумение.

— Только попробуй… — начала она угрожающе, понимая, что к чему.

— Только попробую, милая, обещаю.

Она попыталась подняться, но я положил ладонь ей на щеку и прижал ее голову к подушке.

— Нет, пожалуйста, — взмолилась Мара, пытаясь меня оттолкнуть.

Кожа поддалась легко, так, будто тонкий материал, который может порваться от одного прикосновения. Мне казалось, что я смогу выпить сколько угодно, но на деле у меня получилось сделать разве что пару глотков. Этого хватило для того, чтобы знакомые ощущения захлестнули меня с головой. Я почувствовал головокружение, потом — легкое напряжение, и, в конце концов, абсолютное спокойствие. Такое, будто весь мир с его проблемами отдалился от меня, и я оказался в своей личной реальности, куда заказан вход остальным. И пребывал бы там несколько минут, если бы к миру с его проблемами меня не вернула пощечина Мары.

— Ты меня укусил! — завопила она. — Как ты мог?! Ты чертов наркоман и маньяк! И я впустила тебя в свой дом?! Сейчас же уходи!

— Зачем же распускать руки? — спросил я, потирая щеку.

Мара подошла к зеркалу и, откинув с шеи волосы, внимательно оглядела две небольшие алые точки.

— Да ты настоящий психопат! Как я выйду из дома в таком виде? Что обо мне скажут?!

Я поднялся и подошел к ней, и она инстинктивно сделала пару шагов назад.

— Наркоман, маньяк, вампир, психопат, — перечислил я. — На твоем месте я бы подумал перед тем, как высказывать следующее оскорбление. Следы от укуса пройдут максимум через пару часов, так что нервничать не стоит. Но помни о том, что я нахожусь на добрый десяток ступеней выше тебя в цепочке выживания.

Мара поджала губы.

— Что-то я не заметила, что сейчас ты находился на грани жизни и смерти, — сказала она. — Совсем наоборот — ты очень хорошо себя чувствовал!

— Верно. Поэтому я выпил меньше, чем мог, и твоя жизнь и здоровье под угрозой не оказались. Или ты плохо себя чувствуешь?

— Нет. Но ты мог сделать это более цивилизованно. Попросить у меня разрешения, например. Но уж точно не кусать! Вообще-то, я испугалась!

Я шагнул по направлению к ней, и Мара предостерегающе подняла руку.

— Я не хотел тебя напугать. Но дело в том, что я, в отличие от вампиров, не смогу выпить ни капли, если твое сердце бьется в нормальном ритме. В момент оргазма, как ты понимаешь, оно бьется быстрее. Говорят, в таких случаях кровь приобретает особый вкус.

— Ну ты… — Мара осеклась, вспомнив о моем предостережении, и снова взглянула на себя в зеркало. Одним из самых положительных моментов в поведении вакханок было то, что у них практически полностью отсутствовал инстинкт самосохранения: она могла испугаться, чудом избежав автомобильной аварии, но уже через пять минут думала о том, что ей нравится ощущение опасности, и проделывала опасный маневр на дороге еще раз. Вот и теперь она улыбалась своему отражению, и страха в ней уже не осталось. — Ты знаешь, наверное, я перегнула палку. Подумаешь, какие-то следы. Мне даже понравилось. В этом есть что-то… животное и первобытное. — Она подошла ко мне и заглянула в глаза. — Хочешь еще чуть-чуть?

— Очень, но тогда я не выйду из твоего дома на своих двоих.

— Это скучно. — Она помолчала, внимательно изучая мое лицо. — Пойдем, поплаваем под луной?

Я обнял ее за плечи.

— Как-нибудь потом. Ты мне кое-что обещала, помнишь?

На ее лице появилось скучающее выражение.

— Ах да. Вопросы. Что ты хочешь узнать?

— Эта женщина из Ордена. Подумай хорошенько и попытайся вспомнить — она точно ничего у тебя не спрашивала? Может быть, о своих коллегах? Или обо мне?

Она посмотрела на меня с улыбкой.

— Если это на самом деле твоя сбежавшая жена, то вкус у тебя отменный, не могу не признать. Но о тебе она не спрашивала. Я уже сказала, что она ни о чем не спрашивала. Просто пришла и ушла.

Мара вернулась в кровать, захватив с туалетного столика щетку для волос, и принялась причесываться.

— Зачем ты приехал в Треверберг? — спросила она. — Ищешь Незнакомцев?

— А ты можешь мне в этом помочь? Они любят увеселительные заведения, может, они заглядывали и к тебе.

Она задумчиво провела щеткой по волосам.

— Давно. Один раз. Это был молодой мальчик, максимум лет пятьдесят. Он вел себя настороженно, всего боялся… ну, ты знаешь, как это с ними бывает. Было бы глупо ожидать от создателя, который насильно обращает кого-то, ускоренного курса «как быть вампиром».

— И что же мальчик?

— Поискал жертву, но никто не отозвался. И он ушел ни с чем. Скорее всего, уехал из города. А теперь… теперь тут либо никого из них не осталось, либо они хорошо прячутся. И, скорее всего, последнее. Этот город создан для таких, как они.

Я сел на кровать, потом лег и замер, глядя в потолок. Мара примостилась рядом, свернулась клубочком и положила голову мне на грудь.

— Назови мне свое настоящее имя, — попросила она.

— Хочешь попробовать меня приворожить? Я могу притвориться, что у тебя получилось.

— А как же Лорена?

— Лорена — это особый разговор.

Она вздохнула и потянула на себя разноцветное лоскутное покрывало.

— Я немного подремлю, — заговорил я. — Но тебе я спать не советую.

— Это почему же? — удивилась Мара.

— Когда я сплю потому, что чувствую усталость, мне иногда снятся плохие сны. Если кто-то спит рядом с нами, то ему снится то же самое.

— Хорошо. Тогда я просто полежу с закрытыми глазами, а ты отдыхай. Я буду охранять твой сон.

(2)

Ирландские луга и озера прекраснее всего весной. Нигде в мире нет такого воздуха, даже возле океана, даже в горах, даже на далеких островах, куда не ступала нога человека. Сама природа прикасается к тебе, ты чувствуешь себя ее частью, продолжением. Полдень уже давно миновал, солнце продолжает свой путь к линии горизонта, стало прохладнее, но наша кровь слишком горяча, чтобы это чувствовать. Хотя, наверное, слишком холодна, чтобы обращать на это внимание. Мы с Даной спускаемся к озеру, прокладывая себе путь в высокой траве и обходя немногочисленные деревья. Я держу ее за руку, а она смотрит на солнце, прикрывая глаза ладонью.

— Для моих предков появление на солнце означало смерть, а я смотрю на него без страха, — говорит она мне. — Мне кажется, это прекрасно.

Я оглядываюсь.

— Похоже, мы тут не одни.

Дана прислушивается.

— Да, тут кто-то есть. Но далеко… рядом с озером. — Она неожиданно вырывает руку и бросается вперед, крича на ходу: — На перегонки!

Я знаю, что догнать ее у меня не получится, но все же пробегаю сто-двести метров, останавливаюсь и смотрю на удаляющуюся фигуру. Дана на секунду оборачивается, показывает мне язык, и вот уже фигура в длинном белом платье снова отдаляется от меня.

— Винсент, догоняй! — слышу я ее голос, но все мои шансы, если они и были, упущены.

Через пару минут Дана спускается к озеру и пропадает из виду. Я изучаю обстановку и после недолгих колебаний взбираюсь на ветвистое дерево. Отсюда можно хорошо разглядеть окрестности, в том числе, и озеро. На берегу сидит светловолосый молодой человек. Чуть поодаль пасется стадо овец, которое охраняют большие мохнатые собаки.

Дана, конечно же, видит молодого человека, но не торопится приближаться к нему. А он слишком сосредоточен на своих мыслях и не замечает, что теперь не один. Несколько минут она бродит по берегу в некотором отдалении от него, осторожно опускает ногу в воду и пробует температуру — холодная, почти ледяная, как и должно быть в такое время года — после чего сбрасывает платье и с разбегу прыгает в озеро.

Молодой человек, встрепенувшись, поднимает голову и испуганно осматривается. Собаки уже навострили уши, но, осознав, что опасности нет, успокаиваются. Пастух поднимается, не отрывая взгляда от спокойной глади озера — неужели ему показалось? Он ждет, а Дана не торопится показываться из-под воды — скорее всего, опустилась на самое дно и ищет там что-то интересное, что можно было бы привезти домой в качестве сувенира. Она может позволить себе не дышать под водой хоть несколько дней, но пастух, конечно же, этого не знает. Он идет по берегу и, наконец, находит ее платье: белый шелк запутался в ветвях колючего кустарника. Пастух поднимает платье, стараясь не касаться колючек, натыкается на одну из них, и на ладони появляется крошечная красная капля.

Дана тут же выныривает из-под воды и смотрит на молодого человека, но не подплывает к берегу. Он машет ей рукой, а она качает головой и снова ныряет, а через минуту показывается на другой стороне озера и выходит на берег. Она поворачивается к пастуху спиной и потягивается, а потом садится на траву, скрестив ноги, принимает выжидательную позу и манит его пальцем. Но тот, похоже, не собирается купаться в холодной воде.

Наконец, Дане эта игра надоедает. Она снова соскальзывает с берега в воду и, подплыв к пастуху, протягивает руку, требуя, чтобы он вернул ей платье. Но и эта просьба остается без внимания. Дана повторяет свой жест, на этот раз, более настойчиво, и, понимая, что платье ей не отдадут, выходит из воды, остановившись на расстоянии нескольких шагов от пастуха. Он смотрит на нее во все глаза, гадая, что же это за существо, сумевшее пробыть под водой так долго и плавающее так быстро. Длинные, почти до колен, волосы, с которых крохотными ручейками стекает вода, делают ее похожей на русалку.

Пастух делает шаг по направлению к ней, и Дана поднимает руку, предостерегая его, но он и на этот раз решает ослушаться. Когда между ними остается всего лишь несколько сантиметров, Дана бросается наутек, а молодой человек после секундного колебания пускается в погоню, забывая про стадо и собак. Она зовет меня мысленно, но я не отзываюсь — мне интересно, что будет дальше.

Дана, тело которой и без того является воплощением женской красоты, бежит как львица или пантера: ее движения исполнены изящества и природной силы. Сначала она двигается медленно, стараясь, чтобы пастух не потерял ее из виду, и водит его кругами, но в какой-то момент дыхание его сбивается, а силы заканчиваются, и тогда она использует свои способности для того, чтобы скрыться. Когда она приближается, я зову ее по имени, и она поднимает голову.

— Высоко же ты забрался, Винсент!

Я спускаюсь с дерева и смотрю на нее.

— Кажется, ты что-то потеряла?

— Наглый смертный мальчишка украл у меня платье.

Она падает на траву, раскидывает руки и смотрит на небо. Я ложусь рядом.

— И как же мы теперь вернемся? В городе нас не поймут.

Дана гладит меня по щеке, проводит пальцем по губам и улыбается.

— Мы переночуем тут. Я уже нашла, чем подкрепиться. — Оназакрывает глаза и мысленно зовет пастуха: — Мы тут мальчик. Иди сюда.

— Я люблю тебя, — говорю я ей.

Вместо ответа она приподнимается и целует меня. Я беру в руки ее лицо, заправляю влажные волосы за уши, а потом опускаю ладони ниже, лаская плечи и спину. Дана поднимает голову, подставляя моим губам шею.

— И я люблю тебя, — произносит она тихо, почти шепотом. — И раздевайся уже. Или ты боишься замерзнуть?

Я прижимаю ее к себе и чувствую, как бьется ее сердце. Я могу почувствовать это на расстоянии сотен километров, но сейчас мне хочется прикоснуться к ней.

— Оно бьется так, будто я перепуганная смертная, — выдыхает Дана мне в ухо и смеется. — Ты — первый мужчина, рядом с которым оно бьется так часто… а ведь мое сердце обычно бьется медленнее твоего, правда?

Она не дает мне ответить — легко отталкивает и смотрит в какую-то точку за моей спиной, по-прежнему улыбаясь.

— А вот и мальчик. Подумать только, как быстро он нас нашел, Винсент! Если бы я его не позвала, он блуждал бы тут целую вечность!

Увидев нас, пастух останавливается, как вкопанный. Он до сих пор держит в руках платье Даны, так аккуратно, будто это самый дорогой в мире материал. Он переводит взгляд с меня на нее и обратно, пытаясь отдышаться. Дана снова ложится на траву и принимает довольно-таки развязную позу, при виде которой щеки нашего гостя заливаются краской. Теперь я вижу, что он действительно очень молод — ему не исполнилось даже двадцати, и в очертаниях его лица еще угадывались плавные детские линии.

— Тебе нужно попросить прощения, мальчик, — сообщает ему Дана. — Мы с моим мужчиной кое-чем занимались, а ты нам помешал. И, если уж на то пошло, это нехорошо — красть у женщины платье и подглядывать за ней, когда она купается.

Пастух качает головой, и я перевожу ему сказанное. Если до этого он был смущен, то теперь у него такой вид, будто он готов провалиться в Ад — только бы мы оставили его в покое. Наконец, он, не поднимая глаз, отвечает мне парой слов.

— Твой ужин спрашивает, уйти ли ему, — перевожу я, сдерживая смех.

— Винсент, это не ужин, это изысканный десерт. — Дана смотрит на молодого человека. — Ты останешься и присоединишься.

Эти слова она сопровождает повелительным жестом, понятным без слов, и пастух послушно опускается перед ней на колени. Она приподнимает его голову за подбородок.

— Старайся. А то я разозлюсь, и ты станешь ужином.

К своему счастью, молодой человек не понимает ни слова, но улавливает интонацию и, с жаром кивая, наклоняется к ней. Дана запускает пальцы ему в волосы и запрокидывает голову. Я смотрю на спину пастуха: рубашку он забыл на берегу и, конечно же, не подумал о ней, так как торопился догнать хозяйку платья. У него очень светлая, с синеватым оттенком, кожа — типичный представитель здешних широт. Гладкая, ни единого волоска, ни одной шероховатости. Я ловлю себя на мысли, что мне хочется прикоснуться к нему, и не вижу смысла сдерживаться — провожу пальцами по его позвоночнику. Пастух мгновенно напрягается и поднимает голову, но, похоже, не осмеливается повернуться ко мне и посмотреть в глаза. Дана кладет ладонь ему на грудь.

— Не бойся, дурачок, тебе не будет больно. Ведь ему не будет больно, Винсент?

— Ни капельки, — отвечаю я.

И, конечно же, говорю правду. Если он когда-нибудь решится попробовать такое еще раз, то будет неприятно удивлен, так как ощущения будут менее приятными и очень болезненными. Но сейчас пастух не сдерживает тихий стон, а потом расслабляется, почувствовав прикосновение моих рук к его плечам, и снова наклоняется к Дане. Мы с ней смотрим друг другу в глаза, ее взгляд становится все более туманным, мысли начинают путаться, инстинкты постепенно одерживают верх над разумом и здравым смыслом, и я слышу свое имя, но она обращается ко мне на языке своих предков, и этого языка я не знаю.

— Дана, я не понимаю, — говорю я ей.

— Не торопись, Винсент. Дай ему… войти.

Я останавливаюсь, и Дана немного отодвигается от пастуха. Он поднимает голову, и она делает очередной повелительный жест, но он медлит, не предпринимая более решительных шагов, а потом снова говорит несколько слов.

— Догадываюсь, что он имеет в виду: «Я еще никогда такого не делал». — Я киваю, и Дана нежно гладит молодого человека по шее. — Мы не причиним тебе вреда. Наоборот, тебе будет хорошо. Очень хорошо. Вряд ли ты когда-нибудь испытаешь такое еще раз за свою коротенькую жизнь.

Сердце у пастуха бьется так, будто ему тесно в груди, и оно вот-вот оттуда выпрыгнет. Целая гамма чувств: непонимание, восхищение, смущение, страх. Он пытается понять, нравятся ли ему новые ощущения, сделал ли он что-то, что можно было сделать, или же совершил что-то запретное. Сейчас он чувствует даже некое подобие любви — такой любви, которая балансирует на грани поклонения и ненависти. Он наклоняется к Дане для того, чтобы поцеловать, но она отворачивается, выгибает шею назад под почти немыслимым углом и впивается ногтями в его спину, оставляя на ней следы. С ее губ срывается стон, и она медленно убирает руки, словно демонстрируя свою слабость и покорность. Я смотрю на кровь, выступающую на спине у пастуха, и думаю о том, что если бы наши с Даной сущности были бы чуть более похожи, то мы бы разделили десерт поровну. Но человеческая кровь не пробуждает во мне ни аппетита, ни возбуждения, ни отвращения.

— Винсент, — нарушает тишину Дана.

Трудно сказать, кого она так называет — меня или пастуха, потому что до сих пор лежит, закрыв глаза, и мыслями далеко от происходящего. Наконец, она берет своего нового знакомого за волосы, привлекает его голову к себе, наклоняется к его шее, выпускает клыки и уже почти касается его кожи, но в последний момент отпускает его.

— Ты был хорошим мальчиком, — говорит она ему. — Можешь считать, что я сделала тебе подарок.

Дана касается пальцем его лба.

— Тебя разморило на солнце, и ты уснул. И тебе приснился сон, но ты забыл его. Ты пытался вспомнить, но встретил двух путников, которые были голодны, и ты зарезал лучшего барана из своего стада, а потом разделил с ними ужин. С бараном можешь разобраться сам, мы скоро придем и поможем тебе развести костёр.

Я перевожу ее слова. Молодой человек кивает, встает и начинает одеваться.

— Платье, — коротко напоминает Дана.

Он поднимает с земли платье, бережно отряхивает его и с поклоном отдает, после чего делает несколько шагов назад, не поворачиваясь к нам спиной, кланяется еще раз и быстро скрывается в зарослях травы. Дана хохочет и снова ложится на спину.

— Наверное, он принял нас за древних богов, — говорю я.

— От истины он недалек. Ну что же, я отказалась от десерта в пользу сытного ужина.

Несколько минут мы лежим молча, а потом Дана поворачивается ко мне.

— Ты сказал, что любишь меня, Винсент. А как долго мы будем любить друг друга?

— Странный вопрос. Вечно. Или ты собираешься умереть раньше?

— Конечно, нет. — Она делает паузу. — Я хочу, чтобы ты любил меня дольше.

— Ради тебя я готов прожить бесконечное количество вечных жизней. И во время каждой из них я буду любить тебя. Всегда.

Глава седьмая Эдуард

(1)

… — «… после того, как вампир выпил ее крови, он откусил ей голову, и голова скатилась в кусты возле реки. Туда, где ее никто бы не нашел».

— Вампиры не откусывают головы, — возразила Эмили, доедая остатки мороженого с блюдца.

Я закрыл книгу.

— Смотрю, ты специалист?

— Вампиры не откусывают головы. Они могут выпить из человека всю кровь, до последней капельки, но голову оставят на месте. Так показывают в сериалах.

— Папа разрешает тебе смотреть такие сериалы?

— Нет, я сама смотрю. У нас есть видеотека, где много сериалов про вампиров.

— Напомни мне, чтобы я попросил папу поставить на эту видеотеку код.

Эмили надулась и принялась облизывать испачканные в мороженом пальцы. Я взял со стола салфетку и протянул ей.

— Возьми. Облизывать пальцы — это некрасиво.

— Красиво, — ответила она, но салфетку взяла.

— И еще вежливые девочки благодарят за мороженое.

— Спасибо за мороженое, Эдуард! — без промедления отреагировала она. — И спасибо за книгу. Ты почитаешь мне еще?

— Нет. Тебе пора спать. На ночь я расскажу тебе хорошую сказку. Идет?

— Идет, — кивнула Эмили и, сложив салфетку пополам так, что испачканная часть осталась внутри, стала вытирать лицо.

Я не одобрял любви здешних детей к жутким городским легендам, но после долгих раздумий решил подарить найденную в квартире книгу Эмили. Кроме того, это был прекрасный повод чем-то ее занять. Она, как и все восьмилетние дети, задавала миллионы вопросов, и я пришел к выводу, что могу почитать ей вслух и тем самым этих вопросов избежать. Не то чтобы я не любил детей — я, конечно, любил их, но начиная с того возраста, когда они перестают быть любопытными и не пытаются запихивать пальцы в розетку. Когда Кристиан задерживался на работе или брал внеочередное дежурство (как сегодня, например) и оставлял меня с Эмили, я весь вечер был как на иголках и боялся отойти от нее хотя бы на шаг.

— А папа скоро вернется? — задала она очередной вопрос, возвращая салфетку на стол.

— Думаю, что скоро. Но ты к тому моменту уже будешь спать. Мы и так засиделись.

Эмили снова надулась.

— Если ты пойдешь спать поздно, то не выспишься, и будешь невнимательно слушать учителя, — привел я еще один аргумент.

— Скучная школа, — сообщила мне она и взяла книгу. — Они рассказывают то, что я давно знаю. Прочитай мне еще одну легенду! А потом придет папа, и я пойду спать.

— Да нет же, Эмили. Ты пойдешь спать сейчас.

Несмотря на мои слова, она открыла книгу и, перевернув несколько страниц, подвинула ее ко мне.

— Хочу легенду про Демона Реки, — сказала она.

— Никакого Демона Реки! — возмутился я. — Сейчас я разозлюсь, и тогда не будет вообще никаких легенд!

— А я расскажу папе, что ты покупал мне мороженое! — отпарировала Эмили.

Я покачал головой и взял книгу.

— Ладно. В следующий раз я не буду тебе ничего дарить, и мороженого тоже не куплю.

— А я приду к тебе домой и оттаскаю за хвост твоего кота!

— Хватит уже. Слушай. Но если тебе ночью приснится Демон Реки, я не виноват.

(2)

Кристиан вернулся в начале второго. Первым делом он заглянул в спальню Эмили, и, убедившись, что она спит, вернулся в гостиную. Я доедал остатки попкорна (пакет с кукурузными зернами был обнаружен в одном из шкафов во время приготовления ужина — я искал соль) и смотрел по телевизору фильм с Мэрил Стрип.

— Пахнет едой! — уведомил меня он, снимая с шеи шарф. — Неужели ты приготовил ужин?

— Да. Сейчас разогрею, все уже остыло.

— Я справлюсь сам, только приму душ. Но сначала посижу спокойно пару минут. Весь день на ногах, не понимаю, что сегодня случилось в городе, что нам решили подкинуть столько работы. И как только я собрался домой, приехали две «скорые»: авария в центре. Мы с коллегами уже шутим: не надо брать дежурства по вторникам, одной сменой не отделаешься.

Кристиан занял одно из кресел напротив журнального столика и достал сигареты. Я принял менее развязную позу и поднял с пола пустую миску из-под попкорна.

— Ты здорово выручил меня с Эмили, — продолжил он. — Надеюсь, она не слишком чудачила?

— Бывало и хуже. Я подарил ей книгу легенд и мифов, ты не против?

Кристиан покачал головой.

— Против, но она выпрашивала у меня обновленное издание уже с месяц. Так что ты, можно сказать, сделал ей желанный подарок. Ох уж эта их любовь к жутким историям.

(3)

Треверберг был слишком большим городом для того, чтобы здешние жители обращали внимание на вновь приезжих. Так произошло и с Кристианом: когда он позвонил отцу и сказал, что хочет посмотреть один из домов в старой половине, которым тот владел, это никого не удивило. К отцу часто обращались с такими просьбами: иногда он сдавал жилье, реже — продавал. Они с Кристианом встретились ранним утром в районе Отдаленных мостов и отправились к одному из свободных домов.

По дороге отец прочитал Кристиану короткую лекцию по истории города, показал ему особняк Основателя, который после его смерти превратили в музей, и рассказал пару городских легенд. После этого они осмотрели дом, и Кристиан остался доволен — он предложил отцу купить у него «это произведение искусства». Дом на самом деле можно было назвать произведением искусства: построенный в готическом стиле, он выглядел гостем из прошлого даже в «своей среде» — в старой части Треверберга было много мрачноватых домов.

— Странный малый, — сказал мне отец. — Он даже не стал торговаться — просто согласился на предложенную сумму. Хотя цену я завышать не стал.

Я только пожал плечами: мало ли людей с деньгами, которые хотят приобрести дом в старой части Треверберга и не торгуются? Похоже, отца огорчило не то, что Кристиан принял предложенную цену без возражений, а то, что он упустил возможность пообщаться с ним и узнать его получше. И я оказался прав — уже на следующей неделе отец пригласил своего покупателя к нам домой, на воскресный ужин.

Кристиан (отец называл его исключительно «доктор Дойл», хотя обычно обращался к гостям по имени) производил странное впечатление. Человеком с деньгами он не выглядел — одевался аккуратно и со вкусом, но просто и не дорого. Внешность у него тоже была странная: высокий (метр девяносто, если не больше — выше отца на целую голову), хорошо сложенный, с резкими чертами лица и смугловатым оттенком кожи, явно не европейским, густыми темными волосами и живыми каре-зелеными глазами. На вид — около тридцати, но, вполне может статься, что старше: на Востоке старость медленнее подкрадывается к людям.

Когда нас представили друг другу, Кристиан протянул мне руку и сказал:

— Очень приятно, Эдуард.

Говорил он с легким акцентом и являлся счастливым обладателем того самого тембра голоса, который так нравится большинству женщин — среднего регистра, бархатный, обволакивающий.

— Взаимно, доктор Дойл.

— Можно просто «Кристиан». Пусть такое обращение станет первым мостиком к нашей дружбе.

Рукопожатие у Кристиана было уверенным и деловым. Когда он отнял руку, я бросил короткий взгляд на его запястье — по случаю жаркой погоды он надел рубашку с коротким рукавом, и я мог разглядеть его руки — и обратил внимание на два продольных шрама, белые линии, которые бросались в глаза благодаря темному оттенку кожи. Через секунду я уже отвел глаза, но Кристиан заметил, что я смущен.

— Ошибки молодости, — пояснил он.

Наши взгляды встретились всего лишь на одно мгновение, и в глазах Кристиана промелькнуло что-то темное, холодное, почти ледяное. Мне даже показалось, что из живых и смеющихся они превратись в мертвые. Боль и тоска посмотрели на меня из его глаз, хотя вряд ли это было подходящим описанием. На меня посмотрела вечность.

Я помотал головой, пытаясь стряхнуть наваждение. Кристиан услужливо тронул меня за плечо.

— Все хорошо, Эдуард?

Теперь его глаза снова светились жизнью, и в них не было даже намека на увиденный мной секунду назад холод.

— Да, да. — Я улыбнулся. — Похоже, вчера третья рюмка коньяка была лишней.

Почему-то я думал, что Кристиан сейчас начнет читать мне нотации и рассказывать о том, как алкоголь влияет на человеческий организм, но он этого не сделал.

— Вы любите арак? — поинтересовался он.

— Арак? Что это?

— В Европе его назвали бы восточной водкой … если вы придете ко мне в гости, то я угощу вас. Кстати, пользуясь случаем, приглашаю вас на новоселье. Я сообщу вам подробности.

За столом отец, почувствовав, что «добыча» попала в сети, принялся расспрашивать Кристиана обо всем, о чем только можно расспросить гостя, при этом особо не нарушая правил приличия (что для отца было большой редкостью). Чем он занимался до того, как приехал сюда? Родился в Сирии, учился в Англии. Несколько лет проработал корабельным медиком, объездил почти весь мир. Если он сириец, то почему у него такое странное имя? Потому что в Сирии живут не только мусульмане, но и христиане. Он христианин? Нет, он атеист. Почему он приехал в Треверберг? Потому что наше «захолустье» ему понравилось. Чем он будет заниматься? Работать в городском госпитале. Кем? У него несколько специализаций, но, скорее всего, травматологом.

Женат ли он? Он вдовец, и у него есть дочь, которую зовут Эмили, скоро ей исполнится восемь. Любит ли он искусство? Да, особенно скульптуру, музыку, литературу и живопись, у него дома большая коллекция старинных книг. Чем он интересуется по жизни? Интересы у него разносторонние — от фотографии до охоты. Он играет на скрипке, пишет стихи и музыку, рисует и любит «покопаться в саду» — очень хорошо, что в том доме, который он купил, есть большой сад. На каких языках он говорит? Помимо английского, хорошо говорит на французском, немецком, итальянском и испанском. Знает латынь и арамейский, неплохо владеет хинди и тремя диалектами арабского, а также знаком с древнегреческим, но «совсем чуть-чуть».

Отец остался доволен, и сначала пожелал Кристиану поскорее обзавестись женой, а потом на радостях даже предложил познакомить его с кем-то из его многочисленных приятельниц, на что гость уклончиво ответил:

— Пока я в этом не заинтересован.

Перлу, тогдашнюю сожительницу отца, это, похоже, не убедило: она убирала со стола тарелки и приносила новые блюда, а в перерывах между этими занятиями пожирала Кристиана глазами. Но он либо привык к тому, что женщины так на него реагируют, либо просто ей не заинтересовался.

На новоселье компания собралась немногочисленная: нас было от силы человек семь. Я, теперешние соседи Кристиана и Майкл, его коллега, молодой врач (к тому времени он не только начал работать, но и успел завести знакомства в коллективе). Теперь мы с ним жили рядом, на одной улице, и дома наши располагались практически напротив. Ходить тут по ночам было страшновато, так как в опасной близости отсюда располагались Темная площадь и городское кладбище, но Кристиана это не смущало: я часто видел, как он прогуливается по вечерам в компании своей дочери. Дочь, к слову сказать, оказалась совсем не похожа на отца: светлокожая, даже бледная, голубоглазая, с золотыми волосами, курносым носиком и мягкими, славянскими чертами лица. Она держала Кристиана за руку и смотрела по сторонам.

Почему-то я думал, что наш новый знакомый обставил дом в мрачном стиле, но ошибся. Единственное, что оказалось мрачноватым — картины Кристиана, которые висели на стенах в гостиной, но такое впечатление создавалось благодаря особенному мазку кисти (такой я не видел еще ни у кого, хотя успел повидать достаточно картин), тяжеловатому, хотя и искусному. Помещения же были оформлены в светлых тонах: восторженных гостей провели по комнатам и продемонстрировали им каждый уголок. В конце концов, мы расположились в «комнате для гостей»: именно так ее назвал Кристиан. Раньше тут было большое помещение, которое использовали как кладовку, но полки убрали, стены покрасили в темно-зеленый цвет, а пол застелили ворсистым ковром с причудливым восточным рисунком. В углах комнаты аккуратными стопками лежали шелковые подушки с кисточками, которые тут же были разобраны гостями и использованы вместо неудобных стульев (коих тут не было вообще).

«Восточная водка», которой нас угостил Кристиан, оказалась приятной на вкус, хотя я никогда не питал особой любви к анису. Мы раскурили кальян, в который вместо обычного табака поместили таинственную смесь восточных трав, и минут через сорок глаза у гостей уже весело блестели. Кристиан показывал нам фотографии, сделанные им во время путешествий, и сопровождал демонстрацию снимков рассказами. Это было в Индии. Это — в Китае. Это — в Австралии. Это Норвегия, это Исландия, это Гавайские острова.

Когда перевалило за полночь, фотографии нам наскучили, и мы, откинувшись на подушки, завели непринужденную беседу о каких-то пустяках, иногда прерываясь для того, чтобы сделать очередную затяжку. В какой-то момент взгляд мой остановился на гравюре, висевшей на стене: двое мужчин в восточной одежде сидели за низким кофейным столиком и играли в настольную игру. Гравюра была выполнена в левантийском стиле — я видел такие в турецких музеях.

— Что это у вас, Кристиан? — спросил я, кивая на гравюру.

— Очень ценная вещь. Почти что портрет.

— Чей? — не понял я.

— Мой. — Он пожал плечами с таким видом, будто объяснял простейшие и понятные всем вещи. — Я слева.

Несколько секунд все молча изучали гравюру.

— А справа кто? — наконец, спросил один из гостей.

— Ну как же? — Кристиан в очередной раз пожал плечами, будто желая сказать: неужто не узнаете? — Это Сулейман Великолепный. Мы беседовали почти четыре часа… надеюсь, его не разочаровал тот факт, что я плохо говорю на османском.

Повисла напряженная пауза. Удивленным Кристиан не выглядел: он обвел взглядом гостей так, будто проверял, какое впечатление оказал на них его короткий рассказ.

— У вас прекрасное чувство юмора, доктор Дойл, — сказал его коллега, после чего все дружно рассмеялись, и неловкость была сглажена и забыта.

Сложно сказать, что сблизило нас с Кристианом: любовь к искусству, соседство или же причина была другой, но его прогноз касательно дружбы сбылся: уже месяца через три мы знали друг о друге все. Точнее, он знал обо мне все, а я знал о нем почти все. Это «почти» относилось к его покойной жене. Я бесчисленное количество раз пытался узнать от него что-то о ней, но Кристиан не называл даже имени. «Когда-нибудь я тебе об этом расскажу, Эдуард», раз за разом повторял он. «Но не сейчас».

(4)

— Да у нас, похоже, сегодня жареная курица? Что празднуем, Эдуард?

— Мы празднуем то, что у нас нет повода для праздника.

— Отличная мысль.

Кристиан пригладил ладонью влажные волосы и остановился, изучая накрытый стол. Я поднялся для того, чтобы разложить еду по тарелкам, но он покачал головой.

— Справлюсь сам. — Он взял тарелки. — Завтра у меня выходной. С утра закончу картину, а вечером иду в «Полную луну». Хочешь пойти со мной?

— В «Полную луну»? — вяло поднял бровь я. — По правде говоря, мне не хочется никуда идти.

— Тебе нужно развеяться. Сколько можно мучить себя мыслями об Анне? Кстати, что там у вас, вы не помирились?

— Нет. Да и вряд ли помиримся. — Я изучал белоснежную скатерть и столовые приборы на ней. — И еще эта бессонница…

Почему-то я был уверен, что Кристиан предложит мне восточные травы, которые возвращают сон, или же снотворные таблетки, но его реакция была неожиданной. Он резко выпрямился и посмотрел на меня. Тарелки выскользнули из его рук и, спланировав на пол, разлетелись на осколки. Я испуганно поднял голову и посмотрел на него.

— Бессонница?! — спросил Кристиан. — У тебя бессонница, Эдуард, а ты мне ничего не сказал?!

— В смысле? — не понял я.

— Как давно у тебя бессонница?

— С неделю, наверное. С того момента, как мы с Анной расстались.

— Так я и знал!

Кристиан сел за стол и сцепил руки в замок.

— Это всего лишь бессонница, — успокоил его я. — Я ведь не умру?

— Очень смешная шутка, Эдуард. У тебя всегда были проблемы с чувством юмора.

— Я что-то пропустил, и теперь от бессонницы умирают?

Кристиан налил себе стакан воды из прозрачного стеклянного кувшина и сделал пару больших глотков.

— Ладно, извини, я переборщил, — признал он, успокаиваясь. — Но ты мог бы мне сказать об этом. Я бы выписал тебе снотворное. Или дал бы травяной чай.

— Лучше снотворное, — сказал я. — На травяные чаи я не полагаюсь.

Кристиан ушел и вернулся с пустым бланком для рецептов и ручкой. На бланке с уже поставленной ранее печатью он написал несколько слов и отдал его мне.

— Это лекарство есть в аптеке в старой части города — той самой, что напротив музея Основателя. Принимать половину таблетки за раз. Не больше.

— Поможет? — спросил я с сомнением в голосе.

— Вряд ли, — вздохнул Кристиан. — Если бы ты сказал мне об этом раньше…

— Да что на тебя нашло? Я должен рассказывать себе обо всех своих болезнях?!

Он поморщился и покачал головой.

— Не злись попусту, Эдуард, это делу не поможет. Если таблетки не подействуют, мы будем принимать другие меры. Более действенные.

— Отрубим мне голову? — предположил я и, взглянув на него, поспешил добавить: — Ладно, ладно! Я пошутил. Надо убрать осколки.

— Для начала, обуйся. Что за привычка — ходить босиком?

(5)

По возвращении домой я заварил травяной чай с мятой, и, разумеется, не почувствовав даже тени сонливости, отправился в постель. До рассвета оставалось совсем недолго, и я надеялся, что мне удастся задремать хотя бы на несколько минут. Граф разместился у меня в ногах, поворочался, занимая положение поудобнее, и притих. В отличие от меня, бессонницей он не страдал. Когда-то я читал, что кошки не спят, они только дремлют и всегда начеку. Но Граф являлся исключением из правил. Он спал глубоко, более того — иногда даже посапывал во сне.

Еще до знакомства с Анной я слышал о том, что она не склонна заводить ни к чему не обязывающих романов и вряд ли позволит мужчине прикоснуться к себе в первый день знакомства. Именно об этом я думал, когда пригласил ее на ужин. Мы сидели за столиком, дожидаясь заказа, смотрели друг на друга и практически не разговаривали — тогда мне это показалось странным. Несколько раз мы пытались завязать разговор, но у нас ничего не получалось, и больше всего мы походили на старшеклассников, которые впервые оказались на свидании. И я мог предположить, что ей просто-напросто скучно в моем обществе… но было в глазах Анны что-то, что было мне знакомо, пусть я тогда и не находил этому названия. Или, может, просто не мог и подумать о том, что я увижу это в ее глазах. Это было что-то дикое — такое, наверное, можно было увидеть в глазах первобытных людей. И это что-то искало лазейку для того, чтобы выбраться наружу. Это что-то почти умоляло и безмолвно кричало: «Освободи меня».

Когда принесли заказ, я вспомнил, что не помыл руки, и поднялся.

— Извини, — сказал я Анне. — Сейчас вернусь.

Мы снова переглянулись. Она колебалась пару секунд, после чего коротко ответила:

— Я пойду с тобой.

Возле уборных было крошечное помещение, предназначавшееся для служебных целей. Я сделал еще один шаг дальше по коридору, но Анна взяла меня за руку и кивнула на приоткрытую дверь.

— Сюда, — сказала она.

В полумраке (лампа с трудом освещала саму себя) мы молча смотрели друг на друга, пытаясь понять природу так неожиданно возникшего между нами электрического разряда. Мы стояли почти вплотную, и мне казалось, что воздух вокруг начинает плавиться — жара в пустыне, помноженная на много раз. Наконец, я прижал Анну к стене и стал целовать, поднимая подол ее платья. В первый момент у нее перехватило дыхание — то ли от неожиданности, то ли от осознания того, что я правильно понял ее желание — а потом она принялась торопливо расстегивать пуговицы моей рубашки, отвечая на поцелуи. У меня кружилась голова, происходящее казалось сладкой иллюзией. Такие приключения давно перестали быть для меня чем-то из ряда вон выходящим, но этот случай чем-то отличался от всех остальных. Сдержанность и холодность Анны мгновенно испарились — создавалось впечатление, что их и не было вовсе, что она просто играла пусть и красивую, но совсем не подходящую ей по характеру роль.

— Ты не такая хорошая девочка, как все говорят, да? — шепнул ей я.

— Не мучай меня, — попросила она. — Я наконец-то нашла мужчину, который может понимать без слов. Зачем эти вопросы?

— Может, все же поедем домой?

Анна хотела оттолкнуть меня, но я крепко держал ее руки, и она за неимением других вариантов выражения протеста укусила меня за шею. Укусила, надо сказать, довольно ощутимо, вполне вероятно, что до крови. Я плохо видел ее глаза в тот момент, но мне не нужен был свет.

— Нет, — ответила она. — Я хочу тебя здесь. А потом мы, так уж и быть, поедем домой.

Не знаю, что там до строгих правил и морали, но в постели Анна была ненасытна. На этой территории для нее не существовало никаких запретов и ограничений. Она вела себя как дикарка, как женщина, которая давно не прикасалась к мужчине, который бы ее удовлетворил, и теперь пыталась наверстать упущенное. Я напрягал память, пытаясь вспомнить, когда в последний раз встречал такую женщину, и приходил к выводу, что не помню. Не было ни одной моей просьбы, даже самой замысловатой и изощренной, за которой последовал бы ответ «нет». Анна относилась к тому типу женщин, которые живут и дышат сексом, подчиняют ему все свое существо, от тела до разума. Чуть позже на мой осторожный вопрос (я боялся ее обидеть) о том, как давно она занималась с кем-то любовью в последний раз, она честно ответила:

— Мне кажется, до тебя я ни с кем не занималась любовью. Это было какое-то гадкое подобие секса. А с тобой все встало на свои места…в тебе есть что-то, чего нет в других. Словно что-то у меня внутри сломалось, а потом стало правильным …

(6)

На следующий день я ушел с работы раньше обычного, попросив одного из учителей меня заменить. Я не держался на ногах, а голова у меня болела так, будто вчера вечером я хорошенько выпил и не успел протрезветь. Мое настроение тоже оставляло желать лучшего, и кричать на мальчиков мне не хотелось. Тем более что сегодня они отлично себя вели, вероятно, интуитивно почувствовав, что я не в лучшем расположении духа. Они понимали, что со мной шутки плохи: в их годы я вел себя значительно хуже и знал, какими методами следует наводить порядок. В самом начале моей работы в школе имели место быть несколько неприятных инцидентов, но мы быстро расставили все точки над i, поняв друг друга с полуслова.

Аптеку, о которой говорил мне Кристиан, я нашел быстро. Эту часть города я почти не знал, и поэтому мне пришлось остановить одного из прохожих — он объяснил мне, как добраться до нужного места в кратчайший срок. Пункт назначения на поверку оказался небольших размеров зданием с неприметным фасадом и вывеской, которую случайный прохожий в жизни не заметил бы.

Я толкнул стеклянную дверь и вошел. Где-то над моей головой звякнул колокольчик, и сидевший в большой клетке, подвешенной к потолку, попугай поприветствовал меня скрипучим «добрый день». Я склонил голову набок и посмотрел на птицу. Попугая явно привезли из тропической страны — это был большой какаду с белоснежным оперением и серебристо-серым клювом. Он внимательно смотрел на меня, тоже склонив голову — так, будто ожидал моей реакции на приветствие.

— Добрый день, — ответил я. — Фармацевт вышел, а вы его заменяете?

— Добрый день, — повторил попугай.

— Здравствуйте, — услышал я за спиной. — Чем я могу вам помочь?

За прилавком стояла высокая темноволосая девушка в накинутом на плечи белом халате. Я сделал пару шагов к ней и достал полученный от Кристиана рецепт.

— Здравствуйте. Мне нужно это лекарство.

Девушка взяла рецепт, положила его на прилавок и посмотрела на меня. На секунду наши взгляды встретились, и я почувствовал себя неуютно, хотя причину этому чувству вряд ли смог бы назвать. Она пробежала глазами рецепт, после чего снова посмотрела на меня, и я понял, что меня удивило. Я будто смотрел в зеркало. У нее были точно такие же глаза, как у меня — серо-стальные с зеленым ободком вокруг зрачка.

— Эдуард Мун, — сказала девушка, улыбнувшись. — Надо же! К нам заглядывают знаменитости.

— Вы думаете, что знаменитости не болеют?

— Ну почему же. Я уверена, что знаменитости — такие же люди, как все. Но гораздо лучше, когда никто не болеет. — Она снова посмотрела на рецепт. — Снотворное. У вас бессонница?

— Что-то вроде того.

Она отошла к шкафу и открыла один из небольших ящичков.

— Доктор Кристиан — ваш друг? — задала она очередной вопрос.

— Да.

— По-моему, у него из всех врачей в этом городе самый ужасный почерк.

Девушка взяла из-под прилавка крошечный пакет и положила в него лекарство. Я протянул ей кредитную карту.

— Мы принимаем только наличные, — покачала она головой.

Подобные ситуации всегда приводили меня в ярость, а головная боль подлила масла в огонь.

— Где же я возьму наличные? До ближайшего банка ехать целых сорок минут! Когда в этом городе будет нормальное обслуживание?!

Девушка успокаивающе погладила меня по руке.

— Давайте сделаем вот как, господин Мун, — сказала она. — Я знаю вас и доктора Кристиана. Я отдам вам лекарство, а потом вы принесете мне деньги. Хорошо? Предположим… завтра. Хотя нет. Завтра я не работаю. Через пару дней. В то же самое время. Хорошо?

— Ладно, — смилостивился я.

— Вот и отлично. Кстати, меня зовут Ева. — Она указала на пластиковую карточку, приколотую к карману халата. — Если меня в тот момент, когда вы придете, не будет за прилавком, просто спросите меня.

Я взял пакет с лекарством.

— Скажите, вы носите контактные линзы?

Ева недоуменно подняла бровь.

— Нет, — ответила она. — Почему вы спрашиваете?

— У вас… странный цвет глаз.

— На самом деле?

Я снова посмотрел ей в глаза и в первую секунду подумал, что мне показалось, а поэтому пару раз моргнул, отгоняя наваждение.

— У меня серые глаза, — сказала мне Ева. — Стальные. А у вас — серо-зеленые. Так?

Она была права, хотя я мог поклясться, что мгновение назад дела обстояли совсем иначе.

— Да, действительно… извините. Бессонница шутит со мной шутки.

— Шутки — это хорошо, если ими не увлекаться.

— Вы правы. — Я устало потер переносицу и подумал о том, что если уж мои глаза обманывают меня, то с бессонницей срочно нужно что-то делать. — Не буду отнимать у вас время. До встречи.

Ева сцепила пальцы и с улыбкой кивнула мне, провожая взглядом.

— Приятного дня.

Глава восьмая Второе письмо Джонатана к незнакомке

Незнакомка… до сих пор не могу вспомнить твое имя, но это уже не имеет значения. Ты все равно будешь жить в моем сердце. Ты уже стала частью меня. Ты — и эта чертова бессонница. Хотя, признаться честно, она беспокоит меня все меньше и меньше. Неделю назад она сводила меня с ума, а теперь я… смирился? Как человек может смириться с тем, что он не спал больше месяца?! У меня нет ответа на этот вопрос. Но я больше не чувствую усталости, наоборот — у меня полно сил, я готов свернуть горы. И я уже не вздрагиваю при мысли о том, что так будет продолжаться всегда. Всегда. Вечность. Опять это слово! Я испытываю смешанные чувства при мысли об этом, но страх — не из их числа. Что я чувствую? Настороженность и холодную решимость. Помнишь, я писал об этом в прошлом письме? Я не оступлюсь.

Я знаю, что обещал не писать тебе больше, но какая-то странная сила заставляет меня каждый раз брать бумагу и ручку… это превратилось для меня в таинство, в ритуал: брать лист бумаги и писать строчку за строчкой. Глупо, иррационально… по-человечески. Почему по-человечески? Разве я больше не человек? Если честно, с каждым днем я все меньше ощущаю себя человеком. Во мне остается все меньше от смертного, и душа моя стремится к чему-то другому, темному, страшному… и мне так хочется, чтобы ты явилась ко мне хотя бы на минуту. Чтобы ты забрала меня отсюда.

Мне тесно здесь. Я не чувствую себя частью этого мира. Во мне рождается что-то новое, и это несовместимо с этим миром солнца, поющих птиц, зеленой листвы и шумных городских улиц. Иногда я думаю об этом, и тогда обращаюсь к тебе всеми своими мыслями, всем своим существом. Услышь меня! Я знаю, что ты в силах меня услышать, вероятно, ты даже слышишь, но по какой-то причине не обращаешь внимания на мой зов.

Почему ты так жестока?! Ты оставила меня на границе, ты дала мне возможность сделать выбор, но не позаботилась о том, чтобы позволить мне осуществить желаемое! Как долго я это выдержу, как долго смогу метаться между светом и тьмой? И почему ты не придешь мне на помощь? Или ты хочешь, чтобы я сам нашел тебя? Но где же я буду тебя искать? И что я скажу тебе, если найду? В такие моменты я задумываюсь о том, что все, происходившее между нами — просто пустой звук для тебя, очередное приключение, одно из миллиона.

Но ведь это не так, правда? Я что-то значил для тебя? А если да, то почему ты молчишь? Ведь ты слышишь, я знаю. Может, тебе просто нужно время для того, чтобы добраться до меня? Если так, то я буду ждать. Буду ждать целую вечность! Если ты слышишь меня, умоляю: забери меня отсюда. Я готов сделать все, что ты попросишь, я готов убить любого, на кого ты укажешь. Готов убить даже себя. Только освободи меня. Это — все, чего я хочу.

Всегда твой, Дж. С.

Глава девятая Эдуард

(1)

— Эдуард, опять включился кондиционер.

Я отложил книгу и посмотрел на Эмили. Она сидела напротив меня за кухонным столом и рисовала цветными карандашами в большом альбоме.

— Прекрати эти шутки, ничего не включилось.

— Включилось. Не веришь — иди и посмотри. А если кондиционер на самом деле работает, то ты дашь мне десять центов.

Я поднялся, бросив книгу на стол, и направился в гостиную. Кондиционер на самом деле работал: тонкие бумажные полоски шевелились под струями воздуха.

— Десять центов, Эдуард! — крикнула мне Эмили. — И еще на кухне опять оборвалась полка с чашками.

Прежде чем вернуться на кухню, я отключил кондиционер от электричества. Эмили уже не рисовала, а сидела, сложив руки перед собой, и смотрела на меня.

— Полка с чашками, — напомнила она.

— Ну нет, сейчас ты меня не проведешь. Кондиционер включался пять раз подряд, а полка с чашками падала уже трижды! Что за чертовщина происходит в этом доме?!

— Тут живет полтергейст.

Я открыл по очереди несколько кухонных шкафов и обнаружил оборвавшуюся полку. Чашки на этот раз оказались пластиковыми, так что собирать осколки не пришлось, и я просто аккуратно поставил их в ряд рядом с раковиной.

— Кто такой полтергейст?

— Это маленький дух, который живет в домах и делает пакости. Его нужно задабривать вином или кусочком шоколада. Вино ставят в один из шкафов, а шоколад кладут под холодильник.

Эмили взяла в руки зеленый карандаш. Она рисовала Демона Реки, и он был почти готов — оставалось только раскрасить волосы, чем она сейчас и занималась.

— Духов не бывает, — ответил я, занимая свой стул.

— Еще как бывают. И не только домашние, а самые разные. Бывают и злые духи. Но злые духи не подходят к нам с папой, они нас сторонятся. К нам подходят только добрые. К примеру, Основатель пару дней назад пригласил нас на экскурсию по кладбищу!

— Эмили, ты просто под впечатлением от прочитанных легенд.

Она обиженно насупилась и с увлечением принялась за рисунок.

— Можешь не верить, не очень-то и хотелось! Но папа знает всех духов. И дружит почти со всеми.

Я не ответил и снова принялся за чтение, хотя сосредоточиться на книге мне не удавалось. Голова раскалывалась, все кости ломило, и больше всего мне хотелось лечь в кровать и хотя бы попытаться задремать. Первую ночь после снотворного я спал, но это был тяжелый сон с ворохом кошмаров, а наутро я проснулся совершенно разбитым, и ощущение было такое, что и вовсе не отдыхал. На вторую ночь уже знакомый мне сценарий повторился: я не смог уснуть и лежал, глядя в потолок, вспоминая Анну. Я всегда считал сон пустой тратой времени, но эти несколько дней заставили меня в корне поменять свои взгляды на этот вопрос.

— Хочешь, я сделаю тебе зеленый чай? — донесся до меня голос Эмили.

— Нет, спасибо, моя хорошая.

Она вернула карандаш в коробку и положила свою маленькую ручку на мою руку.

— Тогда, может, я согрею тебе молока? Когда мне не спится, папа всегда греет молоко, а потом кладет в него ложку меда. Я засыпаю, и мне снятся хорошие сны.

— Я не люблю молоко.

— Не волнуйся, скоро ты будешь совсем здоров. Папа тебя вылечит.

Я улыбнулся.

— Конечно, вылечит. Он ведь врач.

— Он найдет ее и убьет. И тогда ты поправишься. И больше никогда не будешь болеть.

— А вот и мы! — донесся из прихожей голос Кристиана. — У нас гости. Эмили, тебе принесли подарок.

Уговаривать Эмили не пришлось — она соскочила со стула и бросилась вон из кухни. Я отправился следом за ней, прошел через гостиную, вышел в прихожую и увидел Кристиана в такой компании, в которой никак не ожидал его увидеть: возле дверей стояла Лорена Мэдисон.

— Подарок, подарок! — завопила Эмили, после чего добавила недовольно: — Ты обещала принести его вчера!

— Знаю, дорогая, но выяснилось, что у меня нет синей ткани, так что пришлось ехать в город для того, чтобы ее купить. Зато посмотри, как получилось!

И Лорена достала из наплечной сумки большую куклу в длинном синем платье. Эмили взяла подарок и погладила куклу по волосам, а потом прижала к груди.

— А как ее зовут?

— Я не придумала ей имя, так что ты можешь придумать сама.

Лорена посмотрела на меня.

— Господин Мун, — сказала она. — Воспользуюсь представившейся мне возможностью и скажу, что я ваша поклонница. С нетерпением жду следующей выставки.

— Спасибо, мисс Мэдисон.

Кристиан обнял свою спутницу за плечи.

— Лорена побудет с тобой пару часов, милая, — обратился он к Эмили. — Как прошел день? Вы не скучали?

— Кнопка кондиционера снова западает, — сказал я. — И опять оборвалась полка с чашками. Правда, на этот раз это были пластиковые чашки.

Услышав это, Эмили крепче прижала к себе куклу.

— Я забыла положить под холодильник шоколад, — заговорила она, поднимая глаза на Кристиана. — Полтергейст злится.

— Кажется, мы уже говорили на эту тему, Эмили?

— А когда папа злится…

— Когда папа злится, то полтергейст остается без сладкого. — Кристиан наклонился к ней и поцеловал в лоб. — Я скоро приеду. Веди себя хорошо, и тогда вечером мы пойдем в музей.

Лорена взяла Эмили за руку.

— Пойдем, нужно найти место, где будет жить твой подарок.

Мы с Кристианом вышли из дома и остановились на крыльце.

— Лорена Мэдисон? — спросил я. — Ты действительно встречаешься с Лореной Мэдисон?

— А даже если и так, чтос того?

— Не знаю, она… — Я помолчал, подбирая верное слово. — Странная.

Кристиан достал портсигар и, достав сигарету, закурил.

— Зато с ней не скучно. Какие у тебя планы на день?

— Мне нужно в аптеку. В прошлый раз у меня не было наличных, нужно заплатить за снотворное.

— Тогда нам по пути, я как раз еду за город.

Я бросил на него удивленный взгляд.

— За город? Зачем?

Кристиан задумался и сделал пару затяжек.

— Мы с Лореной и Эмили хотим провести выходные в лесу, хочу посмотреть те домики, которые там построили недавно.

— Ты не берешь их с собой?

— Не вижу смысла возить их туда-сюда.

Когда мы сели в машину, я пристегнул ремень безопасности и приоткрыл окно.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Кристиан, выруливая на дорогу.

— Бывало и лучше. Я весь извелся. — Я сделал паузу. — И Эмили еще городит всякую чушь…

— Не обращай внимания, она очень впечатлительная девочка. Это все гены матери.

— Мы знакомы уже полгода, а я до сих пор ничего о ней не знаю… о твоей бывшей жене.

— О моей покойной жене, — уточнил Кристиан сухо.

Я вздохнул.

— Не понимаю, почему ты упрямишься. Поверь мне, я знаю, каково это — переносить душевную боль в одиночку. И это все, что угодно — но только не героизм.

— Эдуард, послушай…

— Эти шрамы у тебя на запястье… это из-за нее?

Кристиан затормозил так резко, что если бы я не выставил вперед руки, то приложился бы лбом о приборную доску.

— Выходи, — сказал он.

— Выходить? Но ты…

— Выметайся, пока я тебя невышвырнул!

— Ладно, ладно! Уже выхожу!

Я пару минут смотрел вслед удаляющейся машине, после чего перешел дорогу и направился к аптеке. Идти оставалось максимум минут пять, но поднявшийся ветер (и откуда он взялся посреди дня, да еще в такое время года?) не позволил мне идти по открытым улицам. В результате пришлось прокладывать путь через дворы, и до аптеки я добрался через четверть часа. Над дверью уже привычно звякнул колокольчик, заморский попугай поприветствовал меня скрипучим «добрый день», и я подошел к прилавку, за которым стояла Ева. Увидев меня, она подняла голову и улыбнулась.

— Вы один, господин Мун? А где же доктор Дойл, вы потеряли его по дороге?

Заметив мою растерянность, она кивнула в направлении бамбуковой занавески.

— Окна в нашем служебном помещении выходят на другую сторону улицы, я видела вас вдвоем в его машине.

— Он поехал… в лес.

Ева развела руками.

— В лес? Странное создание этот ваш доктор Дойл. А почему он не довез вас до аптеки?

— Мы повздорили.

Я достал бумажник и выложил на прилавок деньги.

— Прошу прощения, что тогда накричал на вас… я был не в духе.

— Ничего страшного. — Ева взяла купюры и положила их в кассу, после чего закрыла ее маленьким ключом. — Скажите, вы не торопитесь? Я заканчиваю смену, мы могли бы прогуляться. Я иду до станции метро. Вы можете меня проводить.

— С удовольствием.

Путь до станции метро — единственной в старой части Треверберга — занял у нас около получаса. За это время мы с Евой успели перейти на «ты», а также обменяться некоторыми деталями наших биографий. Она рассказала мне о том, что в город приехала недавно, до этого работала в другой аптеке, но потом на ее место взяли более опытную сотрудницу.

— Я не сержусь на Линду, она хорошая девочка, — сказала мне Ева, когда мы вошли в невысокое здание из стекла и бетона: станция метро «Старый Треверберг». — Тем более что она живет совсем рядом с той аптекой, может ходить на работу пешком. У нее, бедняжки, серьезные проблемы со здоровьем, ей тяжело переносить долгие поездки…

— Если ты ездишь на работу на метро, то, судя по всему, тоже живешь в новой половине.

— Да, недалеко от квартала с клубами. Шумно временами, конечно, но у меня отличная квартира — пентхауз, два этажа. А еще у меня живет кошка. — Она взяла меня под руку. — Хочешь зайти в гости?

Я пару секунд смотрел на нее в легком замешательстве.

— В гости? Нет. Как-нибудь потом.

— Почему? У вас с доктором Дойлом какие-то планы на вечер? Собираетесь мириться? — Она выдержала паузу и рассмеялась. — Шучу. Ну, если не сегодня, то в другой раз.

После недолгих раздумий я решил, что поеду в новую часть города вместе с Евой — сидеть дома не хотелось. Мы прошли через турникет и оказались возле платформ. Их тут было всего две. Ева посмотрела на электронное табло, где медленно плыли разноцветные строчки.

— Мне нужна фиолетовая ветка. Где-то потеряла расписание поездов, ума не приложу, как это получилось. — Она снова бросила взгляд на бегущие строки. — Ах, вот то, что мне нужно. «Малый торговый центр». Отлично, поезд будет через пять минут. Присаживайся.

Она села на одну из скамеек и кивнула мне на место рядом с собой.

— Ты едешь с пересадкой? Сначала до Малого торгового центра, а потом по красной ветке — до квартала клубов? Зачем? Есть желтая ветка, поезд едет до квартала. Ты сэкономишь двадцать минут.

Мы подошли к другому электронному табло, поменьше. На нем была изображена карта Треверберга, поверх которой тянулись разноцветные ниточки маршрутов. Я нажал на одну из кнопок, и все линии, кроме желтой, погасли.

— Смотри. — Я провел пальцем по желтой линии. — Ты садишься тут, проезжаешь станции «Университет», «Городской госпиталь» и «Клуб любителей пешего туризма», потом — «Большой торговый центр», а потом приезжаешь на станцию, которая называется «Дворец культуры имени Уильяма Тревера». Оттуда до жилых районов рядом с кварталом клубов рукой подать — максимум десять минут ходьбы. Вот карта, положи ее куда-нибудь и больше не теряй.

Я нажал еще несколько кнопок, вывел на небольшой сенсорный экран в правом нижнем углу карты меню печати и тронул надпись «Желтый маршрут — распечатать». Ева недоуменно смотрела на то, как из широкого плоского отверстия рядом с экраном появляется средних размеров пластинка из плотного картона.

— Если в старой половине города все так модернизировано, боюсь и подумать, как обстоят дела в новой, — улыбнулась она.

— Эдуард! — услышал я за спиной. — Вот так сюрприз. Желтая ветка? Едешь в большой торговый центр? Шоппинг — отличное средство от сердечных ран.

Я обернулся и увидел… Анну. На ней был брючный костюм из нежно-зеленого материала — похоже, одно из новых приобретений, потому что раньше я его на ней не видел. Она держала под руку высокого молодого блондина и улыбалась.

— И на самом деле, сюрприз, — сказал я, когда ко мне вернулся дар речи. — Что ты делаешь в старой части города?

— Я была у врача. А теперь возвращаюсь домой. Знакомься, это Джонатан.

Мы с блондином переглянулись, но никто из нас даже не подумал о том, чтобы протянуть руку для рукопожатия.

— Познакомишь меня со своей дамой? — снова заговорила Анна.

— Да, конечно. Это Ева. Ева, это Анна, моя…

— Какого черта?!

Я повернулся к Еве и только сейчас заметил, как она смотрит на Анну. Так обычно смотрят на что-то, что вселяет животный ужас, на призрака из прошлого, который и не должен был возвращаться, но вернулся. Анна вежливо улыбнулась.

— Что-то не так, мэм? — спросила она.

Сначала Ева стояла без движения, потом посмотрела на Анну, потом — на меня, всплеснула руками и уже открыла рот для того, чтобы что-то сказать, но в последний момент помотала головой.

— Ева, да что с тобой? — удивился я. — Это всего лишь моя бывшая женщина.

— Бывшая женщина. — Ева поправила сумочку на плече. — Мне пора, Эдуард.

С этими словами она повернулась и направилась к турникетам.

— Ева, ты не поедешь домой? — крикнул я ей вслед, но она даже не обернулась.

— Похоже, я не понравилась твоей новой подружке? Тебя всегда тянуло на истеричек.

Анна тронула мои пальцы, но я отдернул руку.

— Это уж точно. Вы знакомы?

— Я впервые ее вижу.

— Дамы и господа, — раздался голос диспетчера, — поезд, следующий по фиолетовому маршруту, прибывает на первую платформу. Напоминаем, что до полной остановки поезда для вашей безопасности вам следует оставаться за желтой чертой. Пожалуйста, не забывайте свои вещи. Если вы что-то потеряли, вы можете обратиться к работниками службы безопасности, пройти в камеру хранения потерянных вещей или же позвонить по телефону…

— Что же ты не бежишь за дамой своего сердца? — спросила у меня Анна. — Чего доброго, она обидится, и вы больше не увидитесь.

Я был бы рад побежать за Евой, но безуспешно: мои ноги будто прилипли к полу. Я не мог сделать ни шага. Анна смотрела на меня удивленно, чуть склонив голову.

— Ты всегда был странным парнем, Эдуард, — сказала она. — За это я тебя и любила, в том числе.

— Судя по тому, что ты через неделю нашла мне замену, любовь прошла.

— Зачем ты так со мной? Разве нам было плохо вместе?

Зеленые огни на выезде из тоннеля сменились красными, и пол под ногами задрожал, сообщая о приближении поезда.

— Какая теперь разница? — пожал я плечами. — Но увидеть тебя в компании твоего… нового увлечения было очень приятно.

— Дамы и господа, — снова заговорил диспетчер. — Поезд, следующий по фиолетовому маршруту, прибудет через две минуты. Пожалуйста, оставайтесь за желтой чертой до полной остановки.

Если честно, я побаивался поездов, хотя причин этому не было, и поэтому всегда стоял на уважительном расстоянии от желтой черты. И сейчас я всеми силами старался держаться подальше от рельсовой ямы, но какая-то неведомая сила толкала меня к ней. Это была одна из тех ситуаций, когда происходящее выглядит настолько иррационально, что ты не можешь произнести ни звука — и уж точно не можешь закричать. Через минуту я уже стоял за желтой чертой, оставалось только сделать шаг — и я окажусь на рельсах. Работники службы безопасности, которые обычно зорко следили за тем, чтобы никто из пассажиров не подходил к черте, сейчас по какой-то непонятной причине смотрели по сторонам, но только не на меня.

— Покончить с собой у меня на глазах, бросившись под поезд? — спросила Анна. — Это так романтично, Эдуард!

Мне хотелось удержаться, уцепиться за что-то, но, сколько я ни оглядывался, ничего мне на глаза не попадалось. А тем временем серебристый поезд — «новые городские поезда — сейчас еще быстрее», мелькнула у меня в голове фраза из рекламного ролика — появился из тоннеля и, ослепляя светом фар, продолжил свой путь. До платформы оставалось несколько метров, машинист уже останавливал состав, но меня это не спасло бы. Я сделал последний шаг и почувствовал, что падаю в пропасть. «Только бы это побыстрее закончилось»: это было моей последней мыслью до того, как меня окутала темнота.

(2)

Я вынырнул из холодной глубины легко, почти внезапно — даже не успев осознать, что возвращаюсь в реальный мир. Пару секунд я лежал, не шевелясь, а потом открыл глаза и осмотрелся. Незнакомая комната. Спальня. Темно-зеленые тона, плотно задвинутые шторы, едва уловимый запах благовоний. На низком столике возле кровати — ночник, с трудом освещающий даже самого себя. Размышляя о том, как оказался в чужой кровати, я в очередной раз оглядел комнату, и взгляд мой остановился на Кристиане. Он сидел в одном из кресел, поставленных напротив окна, и читал книгу в тисненом золотом переплете. Глаз он не поднял, даже не повернул головы в мою сторону, но на мое пробуждение отреагировал незамедлительно:

— Добро пожаловать в мир живых, Эдуард.

Я уже было открыл рот для того, чтобы спросить, что я делаю в его спальне, но не произнес ни звука. Голос мой не слушался меня. Точнее, голоса у меня вообще не было: я не смог даже что-то прошептать.

— Тебе придется помолчать еще немного, — продолжил Кристиан, откладывая книгу и поднимаясь. — Это для твоего же блага.

Память постепенно возвращалась ко мне, и я восстановил в голове произошедшие события. Я пришел в аптеку для того, чтобы вернуть Еве деньги. Мы пошли на станцию метро. Я рассказал ей о маршрутах поездов, распечатал для нее карту. Потом я встретил Анну, на появление которой Ева отреагировала довольно странно… а потом? Что было потом? Потом был… поезд?!

— Пользуясь случаем, — снова заговорил Кристиан, — я хочу попросить у тебя прощения. Я вел себя очень невежливо. Надеюсь, ты на меня не в обиде?

Если бы я мог смеяться, то не просто рассмеялся, а расхохотался бы от души — так наивно и по-детски прозвучало это «я вел себя очень невежливо». Но я ограничился кивком головы, так как голос мой мне до сих пор не повиновался.

— В последний раз я искренне извинялся перед смертным больше трехсот лет назад, так что тебе выпала большая честь, несмотря на то, что я виноват.

Не обращая внимания на мое удивление, он поднялся, запахнул полы халата из дорогой парчовой ткани, подошел ко мне и, взяв за руку, снял с моего мизинца перстень с темно-зеленым камнем.

— Теперь ты можешь говорить. Только давай условимся, что ты не будешь говорить слишком много. Тебе необходим покой.

— Какого черта вообще произошло?! Меня переехал поезд! Я до сих пор жив?! Или я уже умер?! Если да, то в Рай я точно не попал бы, но что ты делаешь в Аду?! А если это не Ад и я не умер, то что могло бы означать это «я в последний раз искренне извинялся перед смертным больше трехсот лет назад»?!И….

— Давай-ка по порядку, Эдуард. Да, тебя на самом деле переехал поезд. Но, к счастью, я оказался поблизости и успел вовремя. Точнее, почти вовремя. Тебя уже успели увезти в больницу, упаковали в черный мешок и засунули в холодильник. Слава Богу, ты не успел замерзнуть.

Я молчал, решив, что такого идиотского пробуждения у меня не было еще никогда, и лучше не задавать лишних вопросов, так как ответы могут мне не понравиться.

— Увидев, в каком состоянии твое тело, я немного отчаялся, — продолжил Кристиан. — Тебе повезло: в детстве я любил головоломки, а поэтому приведение твоего тела в порядок доставило мне удовольствие. Согласись, было бы неприятно, если бы ты очнулся, а голова твоя была бы повернута на сто восемьдесят градусов? Я уже не говорю про руки и ноги.

Я судорожно сглотнул и поморщился от отвращения.

— Потом я забрал тебя домой — к себе домой, как ты видишь. Я обладаю определенной властью над большинством живых и мертвых существ, но чудеса мне неподвластны, поэтому твое оживление отняло у меня почти три дня. Потом я еще пару дней следил за тем, как восстанавливаются твои внутренние органы. И, похоже, у меня получилось. Я не чувствую, чтобы у тебя что-нибудь болело.

— Ну и… ну и что я должен со всем этим делать? — спросил я, наконец.

Кристиан присел на кровать.

— Для начала ты мог бы поблагодарить меня за то, что я вернул тебе жизнь.

— Мне снится сон, правда?

— Эдуард, просто, черт побери, скажи, что ты понимаешь! Мне еще нужно объяснить тебе, в какой заднице ты оказался, и как можно из нее выбраться!

Громкий хлопок в углу заставил меня повернуть голову. Большая ваза с сухими цветами, которая до этого была целехонькой (я обратил на нее внимание еще тогда, когда изучал спальню), превратилась в осколки, а цветы жалкими прутиками лежали на ковре.

— Этой вещи было почти пятьсот лет, Эдуард, — упрекнул меня Кристиан. Я вгляделся в его лицо, пытаясь понять, шутит ли он или говорит на полном серьезе. И, похоже, он не шутил. — Ты опять меня злишь. Ваза — это только малая часть того, что я могу сделать, когда я не в духе.

— Я уже понял, что с тобой шутки плохи. — Я потянул одеяло на себя. — Если ты в последний раз искренне просил прощения у смертного — у смертного?! — триста лет назад, этой вазе было почти пятьсот лет… то сколько лет тебе?

— Ты, похоже, решил побить мировой рекорд по количеству заданных вопросов?

— Ладно, если хочешь, можешь не отвечать, — примирительно поднял руки я. — Можешь отдохнуть, можешь спать сколько угодно, это ведь твой дом, в конце-то концов. А когда ты проснешься, то ответишь на мои вопросы. Хотя бы на вопрос о том, что ты за существо… и откуда ты, а также как ты тут появился. И зачем. Но… хотя бы назови свое имя. Или тебя так и зовут — Кристиан?

— Меня зовут Винсент. Я — то самое существо, без которого ты скоро умрешь, и, на этот раз, окончательно. Что касается возраста — я на несколько лет младше Иисуса Христа. Известная историческая личность, уверен, ты о нем слышал.

— Нихрена себе! — вырвалось у меня, и я тут же прижал ладонь ко рту, чтобы не сказать еще чего-нибудь, что разозлило бы Кристиана. То есть, Винсента — у меня и так была плохая память на имена, а теперь требовалось запомнить еще одно. И потом добавил после короткой паузы, так как решил, что неплохо было бы разрядить обстановку. — Так ведь можно разориться на покупке свечей для торта, который ты покупаешь по случаю дня рождения?

Винсент поднял бровь.

— День рождения? Это когда вы празднуете ежегодное приближение к смерти?

— Вообще-то, мы празднуем тот факт, что родились.

— Сколько раз можно праздновать факт своего рождения? Мне кажется, это утомительно.

— Да, если бы мы были ровесниками, то я бы тоже так думал. Только не злись, я шучу. А ты не знаешь дату своего рождения?

Винсент пожал плечами с безразличным видом.

— Нет.

— А когда родилась твоя дочь?

— Осенью, но я не знаю точной даты.

— А вообще … — Я сделал неопределенный жест рукой. — Когда она родилась?

— Примерно четыре века назад.

Я закивал и опустил глаза.

— Она… такая же, как ты?

— Это сложный вопрос, Эдуард. Но она унаследовала часть моих способностей, и они уже проявляются. Помнишь полтергейст?

Я улыбнулся.

— Ну теперь все понятно.

— Она открыла в себе способности, и теперь горит желанием испробовать их. Когда я был ребенком, нас в этот период чуть ли не связывали по рукам и ногам, только бы мы не натворили что-нибудь. Ладно, это было давно. Лучше расскажи мне о том, что произошло в метро.

— Ничего особенного не произошло… до поезда. Я проводил Еву, и на перроне мы встретили Анну… с мужчиной. Не помню, как его зовут. Блондин, высокий, голубоглазый…

— Его звали Джонатан?

Я поднял голову.

— Точно. Откуда ты знаешь?

— Я просто знаю. Идет?

— Идет, — согласился я. — После того, как к нам подошла Анна, Ева, которая до этого собиралась уезжать, взяла и убежала. Даже не попрощавшись.

— Опиши мне Еву, — попросил Винсент.

Я задумался.

— Она шатенка — очень редкий цвет волос, похож на темную золотистую карамель. У нее смуглая кожа, наверное, такая же, как у тебя, может, чуть светлее. Красивая. Даже нет… благородная, аристократичная.

— Она тебе понравилась?

— Такая женщина не может не понравиться. Я даже поймал себя на мысли, что рядом с ней забываю об Анне… но это самообман.

Винсент поднялся, подошел к окну и раздвинул шторы. Я был уверен, что за окном непроглядная ночь, но комнату залил яркий солнечный свет.

— Крепко она тебя зацепила, да? — спросил он.

— Ты даже не представляешь, насколько.

— Нет, Эдуард. Это ты не представляешь, насколько. Дело в том, что Анна — не совсем человек. Точнее, вообще не человек. Она — обращенный против воли вампир. Ей около двухсот лет, она — очень сильное существо, с которым мало кто может справиться. Мы называем таких существ Незнакомцами.

Я откинул одеяло, встал с кровати и потянулся.

— Вампир, который ест человеческую еду и загорает на море?

— Вампир, природа которого настолько совершенна, что для него не существует практически никаких ограничений, и который питается твоей жизненной силой. Для того чтобы ты отдавал свои силы, тебе необходимо бодрствовать. Именно поэтому ты не можешь спать. Когда вы были рядом, ей было достаточно твоей энергии, но теперь дотянуться до тебя не так просто. А после того, как ты проспал целую неделю, она в ярости.

Я повернулся к нему.

— Но это ведь не сможет продолжаться вечно?

— Ты прав. Настанет день, когда в тебе начнут просыпаться вещи, которым ты пока не знаешь названия. Ты будешь чувствовать голод, природу которого пока что не понимаешь. И в какой-то момент все это станет невыносимым. Ты приползешь к ней на коленях и будешь умолять о том, чтобы она пощадила тебя. Но ты перестанешь интересовать ее, будучи мертвым, а поэтому она не доставит тебе такого удовольствия.

— А… как же Джонатан?

— Когда-то ей был нужен Джонатан. Но теперь есть ты. А Джонатана уже не спасти. Я ищу Анну с тех пор, как появился в этом городе. В принципе, с этой целью я сюда и приехал. Мне повезло, что я познакомился с тобой, потому что если бы не это знакомство, я бы еще долго искал ее. Незнакомцы умны и хитры, у них получается спрятаться даже от нас.

Я снова сел на кровать.

— И что ты будешь с этим делать?

— Мне нужно подойти к ней как можно ближе — так близко, чтобы я смог хотя бы частично ее обезвредить и передать в руки тех, кто будет ее судить. А так как она на данный момент питается тобой, то ты можешь мне в это помочь. А заодно ты поможешь и себе.

— Каким образом?

— Ты должен с нейвстретиться.

— Ты, кажется, только что сказал, что она — вампир, и что она мной питается! И после этого ты говоришь, что я должен с ней встретиться?!

Винсент сложил руки на груди и кивнул.

— Да, именно так. Ты должен встретиться с ней. А все остальное сделаю я.

— Как я с ней встречусь? У меня такое ощущение, будто она не хочет меня видеть…

— Вовсе нет. Наоборот.

— Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я проснулся, и это оказалось кошмарным сном. — Я взъерошил волосы. — Ты знаешь, а я проголодался. Судя по тому, что ты спокойно можешь не спать неделями, ешь ты не очень часто?

Винсент подошел к шторам и принялся подвязывать их золотистыми шнурами с большой кисточкой на конце.

— В обычном состоянии — когда я не трачу силы — я могу не есть больше двух недель. А если мы говорим о сне, то могу бодрствовать больше месяца. Но сейчас мне необходимо восстановиться. Так что мы поедем куда-нибудь и перекусим. Но до этого навестим твою подругу.

— Еву? — удивился я — Зачем?

— Я хочу с ней познакомиться. — Наверное, на моем лице появилось недовольное выражение, так как Винсент продолжил: — Постоянно забываю, что вы до сих пор не наигрались в альфа-самцов. Мне не нужна твоя женщина. А если бы она была мне нужна, то я просто пришел бы и взял то, что хочу. И уж точно не тащил бы тебя с собой.

— Да я и не думал… — Я развел руками. — Не важно. У вас нет такого понятия — бороться за женщину?

— Бороться за женщину — это удел смертных, Эдуард. Мы не тратим на это время. Мы делаем женщин, которых нам предназначают, счастливыми — всеми способами, которые нам известны.

Несмотря на то, что реакции Винсента я немного побаивался, сдержать смех у меня не получилось.

— Женщин, которых вам предназначают?

— Вы называете это браком. Мы — предназначением.

— Смотрю, у вас все серьезно…

Винсент сделал пару шагов ко мне и остановился. В его позе было столько торжественности, что улыбаться и шутить мне расхотелось.

— Серьезно? Это свято, Эдуард.

— Вы выбираете одну женщину, и она живет с вами всю жизнь? Не слишком ли для вечно живущих существ?

— Нас никто не ограничивает, нам могут предназначить хоть сотню женщин. Но предназначение — это ответственность, и до того, как сделать этот шаг, следует подумать, сможешь ли ты сделать всех своих женщин самыми счастливыми на свете.

— А какое место в вашем мироустройстве занимают связи с женщинами без… предназначения?

Винсент подошел к креслу, взял с подлокотника книгу и закрыл ее, перед этим осторожно положив закладку между пожелтевших от времени страниц.

— Ты имеешь в виду любовниц? Конечно, мы их иногда заводим. Обычно это смертные любовницы.

— Вы их тоже… делаете счастливыми?

— Конечно. Разве после хорошего секса женщина не чувствует себя счастливой? Секс с нами во много раз лучше секса со смертными.

Я со смехом покачал головой.

— Отличная система. Только вот по моему опыту некоторые женщины — если не большинство — любят, когда их добиваются. Знаешь, когда им дарят цветы, водят в ресторан или в кино. Ради этого они иногда намеренно изображают холодность.

Винсент повел бровью, давая понять, что мое высказывание его не впечатлило.

— Нет, Эдуард, — сказал он. — Женщины любят, когда их берут и уводят с собой. А потом уже начинаются цветы, рестораны и кино. Одевайся. Сначала мы поедем в аптеку, а потом пообедаем.

(3)

Когда мы, терпеливо выстояв все городские пробки, добрались до старой половины, погода испортилась: солнце скрылось за тучи, которые сначала были легкими облачками, а потом как-то незаметно посерели, потяжелели и грозили вот-вот пролиться на нас дождем. Вторую половину пути мы проделали молча. Винсент дремал, откинувшись на спинку пассажирского сиденья, а я вел машину и размышлял о том, что произошло. Если бы я сказал, что понимаю и принимаю все услышанное за это время, то соврал бы. С каждой минутой мне все мучительнее хотелось проснуться и понять, что это сон. Или же мне хотелось уснуть надолго, и спать так глубоко, чтобы вообще не видеть снов. Или хотя бы больше не мучить себя мыслями об Анне.

— Пробки, — вывел меня из задумчивого состояния Винсент. — Ненависть, злость… ты понимаешь, сколько силы заключают в себе люди, Эдуард?

— О чем это ты?

— Ничего особенного, мысли вслух. Останови тут, на бесплатной парковке нет свободного места.

На стеклянной двери аптеки висела табличка «закрыто», но Винсента это не остановило. Он толкнул дверь, и я услышал уже знакомый мне колокольчик.

— Добрый день, мы пришли по делу, тут кто-нибудь есть?

Он прислушался, ожидая ответа.

— Вообще-то, сегодня у нас короткий день, сэр, — раздался откуда-то голос Евы.

— Понимаю, мэм, но мне срочно нужно кое-что купить.

Я вышел из-за спины Винсента как раз в тот момент, когда Ева развела руками бамбуковую штору и появилась за прилавком.

— Эдуард, какой сюрприз! Ты привел мне гостей! — Она посмотрела на моего спутника и улыбнулась. — Ну, здравствуй, Винсент.

— Здравствуй, Дана.

Глава десятая Винсент

(1)

— Ну, здравствуй, Винсент.

— Здравствуй, Дана.

Несколько секунд мы молча изучали друг на друга. Она так непривычно смотрелась в современной европейской одежде и накинутом на плечи белом халате фармацевта, что я никак не мог сопоставить сохранившийся в моей памяти образ с той женщиной, которую видел перед собой сейчас. Наконец, на ее губах мелькнула улыбка.

— Ты смотришь на меня так, будто и не узнал вовсе.

— Конечно, узнал, но… одежда… и… волосы…

— Ничего страшного, они быстро отрастут. Что до одежды — мода, ты сам понимаешь.

И тут мы вспомнили про Эдуарда, который все это время внимательно слушал наш разговор, глядя на нас во все глаза.

— Познакомься, — сказал ему я. — Это Дана. Мы с ней… если можно так выразиться, коллеги.

— Бывшие коллеги, — поправила Дана мягко.

— Дана и Винсент. Винсент и Дана. — Эдуард закивал. — За последние несколько часов на мою голову свалилось столько новых знаний, что я не удивлюсь, узнав, что меня зовут не Эдуард, и я не совсем человек. Судя по всему, вы давно не виделись, и, наверное, хотите поговорить, так что я оставлю вас одних и покурю на улице.

Я проводил его взглядом и, когда звон колокольчика сообщил о том, что дверь закрылась, снова повернулся к Дане.

— Сюрприз так сюрприз. Когда Эдуард рассказал мне о тебе, я до последнего момента думал, что ошибаюсь.

— Ведь ты по мне скучал, Винсент? Я о тебе вспоминаю.

— Да, я это чувствую. И уж лучше бы не вспоминала. Так мне было бы легче тебя забыть.

Она присела на высокий стул рядом с прилавком.

— Драма … не припомню, чтобы ты был к ней склонен. Общение со смертным дурно на тебя влияет. Ах, нет. — Дана потянула носом воздух. — С двумя смертными. Мужчина и женщина. Расскажи мне. Сначала о женщине.

— Не будем об этом. Лучше расскажи, каково там. На свободе.

— О, прекрасно. — Она раскинула руки. — «Властью, данной мне Темным Советом, я снимаю с тебя все клятвы и обеты, которые ты когда-либо давала мне, Великим и Ордену. Ты свободна, Дана». Я могу повторять это бесконечно. У Магистра было такое торжественное лицо, когда он это говорил!

— Я помню.

Дана поднялась и оправила юбку.

— Я веду себя как плохая хозяйка, — сказала она. — Наверное, мне нужно тебе что-то предложить. Кофе, чай? Коньяк? Кровь вакханки, может быть?

— Никогда бы не подумал, что ты будешь пользоваться своим теперешним положением и следить за мной. Никто из членов Ордена больше не связан с тобой, а ты можешь найти всех, если захочешь.

— Следить? Я никогда бы не опустилась до такого, Винсент. В этом городе живет только одна вакханка, и, зная тебя, не думаю, что ты удержался бы от соблазна. — Она подошла ко мне и остановилась на расстоянии вытянутой руки. — Может быть, пригласишь ее на ужин? А заодно и меня позовешь?

— Отличная мысль. Только загляну в магазин — нужно купить серебряные столовые приборы.

Дана насмешливо хмыкнула, отошла и снова села на стул.

— Ну вот, ты уже начал говорить гадости. Я сделала тебе что-то плохое?

— Для начала ответь мне, зачем ты сюда приехала.

— Не хочу отвечать. Теперь твоя очередь.

— Лично мне ты не сделала ничего плохого. Но я и подумать не мог, что после ста с лишним лет разлуки мы встретимся вот так.

Дана положила ногу на ногу и, сцепив пальцы на колене, посмотрела на меня. Выглядела она удивленной, хотя я знал, что это наигранное удивление.

— О чем ты, Винсент? Мы встретились в большом и красивом европейском городе, где на одного нормального горожанина приходится целая толпа темных созданий. Я свободна, ты одинок. Ты ведь до сих пор одинок? Тебе следовало бы подумать если не о себе, то хотя бы об Эмили. Ей нужна мать.

— Я сам разберусь, что ей нужно, это моя дочь. А ты могла бы повежливее вести себя с моими друзьями и не бросать их под поезд. Смертные — хрупкие создания, после таких приключений они обычно умирают.

Она закинула голову и звонко расхохоталась.

— Ох, Винсент. Да мне почти три тысячи лет! Неужели ты думаешь, что я не могу найти других, более изысканных и оригинальных развлечений?

— Мне это тоже показалось странным, Дана. Но еще более странным мне показалось то, что ты после долгой борьбы за свободу приехала в город, в котором совершенно случайно теперь живу я. Совершенно случайно познакомилась с человеком, который на данный момент является последней связующей ниточкой между мной и Незнакомкой. А потом совершенно случайно встретила ее в метро, и Эдуард совершенно случайно попал под поезд.

— Ладно, ты всегда был хитрым чертом. Пожалуй, мне придется раскрыть карты, хотя не знаю, станет ли тебе от этого легче. Эта ваша Анна — не совсем обычная дама. Поэтому Магистр попросил меня оказать Ордену небольшую услугу. И я согласилась тебе помочь.

— И это после того, как ты с таким наслаждением цитировала мне заклинание освобождения?

Она поднялась, подошла ко мне и, глядя в глаза, медленно расстегнула верхнюю пуговицу рубашки.

— Не будь таким скучным. Помнишь, как весело было раньше? Минул целый век, а мне кажется, что мы только вчера сидели рядом за столом старших карателей. — Она потянулась к моим губам. — Ты ведь до сих пор меня любишь, Винсент, правда?

Я отвернулся.

— Это не имеет значения, Дана. Ты сделала свой выбор.

— Вот и молодец. — Она потрепала меня по волосам и направилась к прилавку. — Вы с Эдуардом друзья? Или больше, чем друзья? Ты уже рассказал ему о Марте? Или до сих пор разыгрываешь мистические спектакли? А эта твоя девочка — как она, ничего? У тебя всегда был хороший вкус. — Не услышав ответа, Дана оперлась на прилавок и посмотрела на меня. — Ладно. Когда перестанешь выдумывать себе всякую чушь и наиграешься в смертные игрушки, можешь заглянуть в гости.

Эдуард сидел на одной из скамеек у входа в аптеку. Меня он заметил не сразу, так как был либо сосредоточен на своих мыслях, либо слишком увлечен тем, что гладил приютившегося рядом с ним черного котенка.

— Ну, вот и все, — заговорил я. — Сейчас я отвезу тебя домой, а потом поеду по делам — мне нужно в город.

Он поднял голову.

— А… что у тебя за дела в городе?

Я достал из кармана ключи от машины.

— Покупки. И еще нужно забрать из мастерской картины, я отдал их туда для того, чтобы их вставили в раму.

— Я могу поехать с тобой? — Пару секунд он изучал мое лицо, пытаясь понять, что я думаю по этому поводу, после чего добавил осторожно: — Я не хочу оставаться один.

— Ну, брось, Эдуард. Ты ведешь себя как ребенок. Тебя никто не тронет, я обещаю.

— После этого случая с поездом я уже ни в чем не уверен. А после того, как я узнал, кто такая Анна…

Я подошел к нему и положил руку на плечо.

— Ты слышал, что я сказал, Эдуард? Я обещаю, что тебя никто не тронет. — Конечно, это его не утешило, и я продолжил: — Ты еще слишком слаб, тебе нужно отдохнуть. Я отвезу тебя к Лорене, ты заберешь Эмили, и вместе вы вернетесь домой. Вы можете заказать пиццу и купить мороженое, а потом, так уж и быть, прочитай ей легенду про Демона Реки.

— Нет. Я поеду с тобой.

Поняв, что спорить бессмысленно, я махнул рукой, соглашаясь, и мы пошли к машине.

— Поедем другой дорогой. Не хочу снова стоять в пробке.

— Как скажешь. — Он сел в машину и захлопнул. — А Дана, кто она такая?

Я повернул ключ зажигания.

— Я сказал тебе, что мы бывшие коллеги. А еще мы брат и сестра.

— По тому, как вы друг на друга смотрели, можно было подумать, что вы гораздо ближе, чем коллеги или родственники.

— Нас хотят все, Эдуард, смертные и бессмертные. Это наша природа.

— Не все, — возразил он.

— Если бы я был заинтересован в том, чтобы ты меня хотел, то мы бы уже были любовниками.

Эдуард понял, что лучше прикусить язык и не продолжать дискуссию, а поэтому сделал вид, что его интересует вид городских улиц. В молчании мы преодолели отрезок пути от аптеки до моста, до реки, которая являлась чем-то вроде неофициальной границы между старым и новым Тревербергом. Незадолго после этого тишину нарушил звонок моего сотового телефона.

Я уже успел пожалеть о том, что взял его с собой: сегодня я не дежурил, Лорена после обеда повела Эмили в зоопарк, так как та каждый вечер донимала ее просьбами посмотреть на редких зверей, а Эдуард был со мной. Что-то мне подсказывало, что лучше не отвечать, но человек на другом конце провода не отчаивался: после того, как я сбросил так и не начавшийся разговор, он позвонил еще раз.

— Может, ты возьмешь трубку? — предложил Эдуард. — Это начинает раздражать.

— Ответь. Ты не видишь, что я за рулем?

Эдуард взял аппарат и нажал кнопку приема вызова.

— Да? — ответил он, после чего помолчал, выслушивая, что ему говорит собеседник. — Это не Кристиан, это Эдуард. Он за рулем. Вы можете перезвонить? Или он вам перезвонит. Как вас зовут? Ваш номер не определился. — Эдуард снова помолчал. — Мара?

Я притормозил у обочины, заглушил мотор и протянул Эдуарду руку, сопроводив этот жест красноречивым взглядом. Он закивал и отдал мне телефон.

— Мара, откуда у тебя мой номер? — Я сделал паузу, запоздало подумав о том, что это прозвучало не очень вежливо. — Что-то случилось?

— Твой номер я взяла у Лорены. — Я мог поклясться, что она как минимум лукавит, если не вдохновенно врет. — Но сейчас это не имеет значения… у меня беда!

— Какая беда?

— Похоже, у меня тут… чей-то труп.

Она, наверное, решила надо мной поиздеваться, подумал я. Даже если учесть, что большинство вакханок умом не блещут, не верю, что она не нашла другого способа пригласить меня на свидание.

— Какой еще труп, Мара? Где?

— Тут… рядом с клубом. То есть, я не уверена, что это… мертвый труп.

— Что, он живой? Живой труп?! Ты уже успела выпить?

— Я сама не понимаю, что с ним, — призналась она честно, и я понял, что поездка в город на сегодня отменяется. — Он очень странный… я не могу понять, живой он или мертвый… и я не уверена, что это человеческий труп. Если это вообще труп.

Пауза затягивалась, так как я размышлял, что же ответить, и Мара снова заговорила.

— Пожалуйста, приезжай и помоги мне с этим разобраться. Мне нужно открывать клуб, а у меня тут такое! Я места себе не нахожу!

— Я буду минут через двадцать, хорошо?

— Хорошо, — печально ответила она. — Я буду ждать. Вы сможете меня найти в кабинете, это на втором этаже в том здании, где расположен клуб. Я распоряжусь, чтобы охранники вас впустили.

Я вернул телефон Эдуарду, который все это время смотрел на меня широко раскрытыми глазами и, наверное, не мог решить, какой выход из ситуации будет более приемлемым: задать вопрос или промолчать.

— Вакханки, — коротко пояснил я, и только после этого понял, что для Эдуарда это ничего не объясняет.

— Вакх… кто?

— Вакханки. Ты знаешь, кто такой Дионис?

— Конечно. Бог виноделия.

— А вакханки — это, если можно так выразиться, его прихожанки. Служительницы культа. Раньше они слонялись по миру, несли хаос, сводили смертных с ума, бесконтрольно устраивали оргии и поедали своих детей, если у них рождались мальчики. Когда их включили в цепочку выживания, им пришлось остепениться. Теперь они живут среди людей, некоторые — как Мара, например — даже имеют свой бизнес. Конечно, зов крови и старые привычки невозможно полностью изжить, но оргии они теперь устраиваю за городом, а пять килограмм мяса, которые они съедают на обед, можно купить в обычном супермаркете.

На лице Эдуарда было написано полнейшее непонимание.

— А… она со мной ничего не сможет сделать? — спросил он.

— Она может тебя изнасиловать. Кстати, они могут продолжать это веселье довольно долго. А если к ней присоединятся подружки, то бесконечно. Но сегодня она не в настроении, у нее проблемы.

— Хотя бы одна положительная новость за весь день…

(2)

Кабинет Мары на поверку оказался целой маленькой квартирой: в одной комнате он не уместился и занимал половину этажа. Тут была и спальня, и приличных размеров ванная, и небольшая библиотека, и столовая с кухней, и даже комната, выделенная для гардероба. Мара, одетая, на этот раз, буднично — джинсы, легкая блузка и туфли без каблука — нервно расхаживала по кабинету, заламывая руки. В этом было что-то театральное, но она хотела произвести впечатление взволнованной хозяйки, и ее нельзя было в этом винить.

— Где твои подруги? — полюбопытствовал я.

— Они так разволновались, бедняжки, я отправила их поспать. — Мара посмотрела на Эдуарда. — М-м-м… а я знаю тебя. Ты Эдуард Мун, художник. Правильно? Я люблю твои картины. Я купила одну из галереи. С Демоном Реки. Она висит у меня дома, в спальне, над кроватью. Она прекрасна. Труп — это ужасно, правда? — Эдуард моргнул и недоуменно воззрился на собеседницу, пытаясь понять, как это она перескочила с одной темы на другу. — У меня пропал аппетит — за обедом я смогла съесть только пять куриных ножек! Что со мной будет? В последнее время у меня и так нет аппетита, а если буду продолжать в таком ключе, то похудею, испортится цвет лица, ногти начнут ломаться…

— Мне… очень жаль, что у вас пропал аппетит, — осторожно ответил Эдуард. По его лицу можно было понять, что «пять куриных ножек» не ассоциируются у него с плохим аппетитом.

— Мара, покажи мне труп, — вмешался я. — Потом вы с Эдуардом сможете обсудить все темы на свете.

Она закивала и вышла из комнаты, жестом пригласив нас следовать за собой.

— Охранники отнесли его в подвал. Не хватало мне только того, чтобы он лежал у всех на глазах! В подвале не было места, пришлось полчаса передвигать вещи. Надо будет завести еще один подвал, побольше. Интересно, сколько это будет стоить?

— Не обращай внимания, — шепнул я Эдуарду, пока Мара рассуждала вслух о том, в какую сумму обойдется ей новый подвал. — Они обычно много говорят, а в стрессовых ситуациях рот у них просто не закрывается. Слушай и кивай, не обязательно даже отвечать.

В подвале было сумрачно и душно, и живых существ тут не наблюдалось: это я понял еще тогда, когда мы спускались по винтовой лестнице. Открыв дверь подвала ключом, висевшим на большой связке в компании как минимум десятерых своих товарищей, Мара вошла в комнату и, подойдя к одному из углов, остановилась.

— Вот он, — сказала она, кивнув на лежавший на полу брезент.

— Плохие новости — он мертвее самого мертвого на свете трупа, — начал я. — А теперь давай посмотрим, кто это. Заодно и проверим, не ждут ли нас новости похуже.

— Ох, — коротко отреагировала на мое заявление Мара.

Я откинул брезент и несколько секунд вглядывался в лицо молодого человека, лежавшего передо мной на полу. Умер он как минимум два дня назад, но тело выглядело так, будто он крепко спит: неудивительно, что Мара не смогла определить, мертв он или в глубоком обмороке. С такими «чудесами» я уже встречался, но решил проверить свою догадку: протянул руку и приподнял верхнюю губу молодого человека. И нашел то, что искал: небольшие, но уже острые клыки, которые вполне могли бы прокусить чью-нибудь шею.

— Что это? — спросила Мара недовольно. — Он вампир?

— Вампиры уже мертвы, так что после смерти тела не остается. Это полуобращенный Незнакомец.

— Да это же Джонатан! — заговорил Эдуард. — Тот самый, который был с Анной тогда, в метро!

— Да. — Я снова оглядел молодого человека. — До Незнакомца ему оставалась максимум неделя.

Мара подавила-таки свое отвращение и присела рядом со мной.

— Она убила свое создание? Почему?

— Хороший вопрос, на который у меня пока нет ответа. Скорее всего, ее что-то напугало. Сильное эмоциональное потрясение.

— И что теперь с ним будет?

— Он пролежит тут еще несколько дней, а потом начнет разлагаться, и тогда твой клуб начнут обходить за несколько миль.

Я огляделся, и взгляд мой упал на продолжение той самой винтовой лестницы, по которой мы спускались в подвал.

— Ниже есть еще какое-то помещение?

— Да, винный погреб.

— Пахнет землей. Там земляной пол?

Мара кивнула.

— Лучше не придумаешь. Там мы его и закопаем. У тебя есть лопата?

— Закопаем? Ты хочешь закопать труп в моем винном погребе?!

— Если мы его похороним, тело исчезнет максимум через пару дней — просто растворится в земле. Или ты предпочитаешь, чтобы он разлагался тут?

Мара молчала несколько секунд, нервнопокусывая губы.

— Ладно, — сказала она, наконец. — Только уговор — копать будешь ты.

— Я все сделаю сам. От тебя требуется только одно: принести мне лопату.

Когда Мара поднялась по лестнице и исчезла из виду, Эдуард отошел от того, что раньше было Джонатаном, и замер, глядя в пространство.

— Мне кажется, это плохая идея, — сказал он. — Может, нужно сообщить полиции?

— И что мы скажем полиции? «На территории клуба „Северная змея“ Незнакомец убил свое создание, которое так и не стало Незнакомцем»?

— Надеюсь, в большей заднице мы уже не окажемся, правда?

— Я тоже на это надеюсь, но что-то подсказывает мне, что ты неправ.

Глава одиннадцатая Лорена

(1)

Я стою среди невысоких аккуратно подстриженных кустарников и изучаю дом, от которого меня отделяют несколько метров лужайки с пушистой мягкой травой. Лес, через который я пришла сюда, остался позади, и теперь я не могу понять, где оказалась. Но одно могу сказать совершенно точно: мне хотелось сюда прийти. И вот теперь я разглядываю дом, который, если принимать во внимание его внешнее великолепие и отлично выдержанный, пусть и немного старомодный стиль, больше напоминает дворец. Зачем я сюда пришла? Что я тут ищу? И тут на мое плечо ложится чья-то рука. И сам жест, и прикосновение мне знакомы: я оборачиваюсь и вижу Винсента.

— Лорена, куда ты подевалась? — говорит он мне. — Небезопасно разгуливать в одиночестве. Хорошо, что я тебя нашел! Я боялся, что ты опоздаешь.

— Опоздаю? — переспрашиваю я. — Это что, опять твой сон? В смысле… наш сон?

Несколько секунд Винсент смотрит на меня, нахмурившись.

— Сон? Нет, это не сон. Хотя, если честно, мне кажется, что это сон… кто бы мог подумать, что несколько часов назад я произнес клятву предназначения, и теперь рядом со мной любимая женщина?

— Полагаю, это значит, что ты женился?

— Да, смертные называют это так. — Винсент берет меня за руку и вглядывается в мое лицо. — Неужели ты не рада за меня?

Я глажу его по руке.

— Конечно, я рада за тебя! Желаю, чтобы вы жили долго и счастливо и умерли бы… в один день. Черт, оказывается, вы еще и женитесь….

— Пойдем, я хочу познакомить тебя со своей подругой.

Мы проходим через лужайку и поднимаемся по мраморным ступеням дома.

— Ты тут живешь? — спрашиваю я, когда мы входим в гостиную. Внутри дом выглядит еще великолепнее, чем снаружи: золото, драгоценные камни, слоновая кость, скульптуры и картины, которые никто не принял бы за копию или подделку. — Это твой… настоящий дом?

— Ну что ты, — смеется Винсент. — Это резиденция Магистра. После клятвы… после того, как мы заключаем брак, на неделю нам предоставляют ее в личное пользование, включая лес вокруг. Мы тут совершенно одни, вокруг нет ни души.

— Надеюсь, вы тут не заскучаете. Чем вы будете заниматься?

— Странный вопрос. А чем можно заниматься во время первой брачной недели?

Он говорит это таким тоном, будто термин «первая брачная неделя» я слышу каждый день. Во всяком случае, Винсент не допускает и мысли о том, что ему и его «подруге» будет скучно.

— Первая брачная… неделя? У нас это обычно первая брачная ночь.

— Сегодня, по твоим понятиям, действительно первая брачная ночь. Поэтому мы позвали тебя. Ты должна присутствовать. Это важно.

Вопрос «зачем» задать я не успеваю, так как мы преодолеваем очередную лестницу, которая по стилю ничем не отличается от предыдущей, и Винсент, открыв двери одной из комнат, кивает мне, приглашая следовать за ним. Комната оказывается спальней. Наверное, Магистру хорошо платят, думаю я, изучая старинную мебель, дорогие ковры, золотые канделябры и хрустальные светильники на стенах. После этого я окидываю взглядом кровать с балдахином из темно-синего бархата, и, уловив движение в одном из углов комнаты, понимаю, что мы тут не одни. На низком стуле у туалетного столика сидит женщина в длинном белом платье — не свадебном, а самом что ни на есть простом. Она изучает свое отражение в зеркале, изредка поворачивая голову — проверяет, ровно ли наложен макияж. У женщины каштановые волосы с золотым отливом: густые и длинные, они мягко обволакивают обнаженные плечи, темными волнами струятся по спине и рукам. Она берет щетку, проводит по ним раз, другой, по-прежнему не отрываясь от своего отражения.

— А вот и мы, — нарушает тишину Винсент.

Женщина поворачивается на звук его голоса и смотрит на меня. Еще никогда в жизни я не видела существа красивее. Я даже не могу назвать ее женщиной — это определение обидело бы ее, так как оно не отражает и малой доли ее совершенства. У женщины смугловатая кожа и по-европейски тонкие, аристократические, черты лица. Все пропорции соблюдены идеально: художник почел бы за честь написать с нее портрет. Чистый лоб, высокие скулы, аккуратный нос, губы, которые так и хочется поцеловать. Сложно определить, сколько ей лет — может, двадцать, может, тридцать, может, уже под сорок. Я хочу сделать пару шагов к ней, улыбнуться и поприветствовать, но взгляд ее серых глаз буквально пригвождает меня к месту: холодный, чужой взгляд, который может принадлежать кому угодно — но только не человеку.

Между тем, женщина откладывает щетку и улыбается.

— Винсент, — подает голос она. — Это мой свадебный подарок? Как мило! Я только что думала о том, что проголодалась, и неплохо было бы перекусить. Как тебя зовут, девочка? Ты боишься, я чувствую, но мы тебя не обидим.

— Лорена, — отвечаю я, размышляя о том, как же соотнести мое присутствие тут, слова про свадебный подарок и фразу «неплохо было бы перекусить».

— Лорена. Спасибо тебе, что ты согласилась прийти! Тебе нравятся мои волосы?

Для того чтобы продемонстрировать их, она поднимается и поворачивается ко мне спиной. Волосы ее оказываются на порядок длиннее, чем я думала: они почти достигают колен. Настоящее сокровище, которое мечтала бы иметь каждая женщина.

— Да, очень, — киваю я.

— Лорена, познакомься, это Дана, — представляет мне женщину Винсент. — Моя подруга.

Он подходит к ней и обнимает за талию. Взгляд у него абсолютно потерянный и отрешенный — взгляд человека, который любит до потери рассудка. Дана в ответ обнимает его за плечи, оба они лучезарно улыбаются и смотрят на меня. Ни дать ни взять, молодожены.

— Я ей нравлюсь, — наконец, заявляет Дана.

Я до сих пор смотрю на них, не двигаясь с места. Инстинкт самосохранения подсказывает мне, что тут что-то не так, и лучше бы мне уйти подальше. Но Дана в очередной раз принимает решение за меня: она подходит ко мне и, наклонившись к моей шее, втягивает носом воздух.

— Какая прелесть, — говорит она, и в ее голосе я слышу почти чувственные нотки. — Можно, я попробую немного, Винсент? Совсем чуть-чуть?

— Она никуда не уйдет. Думаю, лучше растянуть удовольствие.

— Ну почему ты всегда говоришь мне назло! Это мой подарок, так что я сама буду решать, что с ним делать!

Дана легко поводит плечами, и платье с легким шелестом опускается на ковер. Похоже, в ней на самом деле нет ни одного изъяна: тело ее так же идеально, как и лицо. Она не худа, вопреки современной моде, а линии ее тела настолько плавны, женственны и эротичны, что кажется, будто она и вовсе не дитя природы, будто она родилась не на Земле, а в другом, более совершенном месте. Может быть, среди богов. «Афродита», думаю я и ловлю себя на мысли, что пожираю ее глазами и облизываю губы. От Даны, конечно же, это не ускользает. Она делает еще один шаг по направлению ко мне — теперь мы стоим совсем рядом — и протягивает руки.

— Иди ко мне, девочка, — говорит она. — Я обещала, что мы тебя не обидим, помнишь?

(2)

Я открыла глаза и порывисто приподнялась, оглядываясь. Не знаю, как меня угораздило уснуть на диване — скорее всего, это произошло потому, что вчера мои соседи буянили до пяти утра, и забыться сном было невозможно — но спина у меня затекла, а тело ломило так, будто я спала на досках, а не на мягких подушках. Винсент, сидевший с книгой в кресле чуть поодаль, поднял на меня глаза.

— Ну и чертовщина, — сказала я. — Тебе скучно?

— Совсем наоборот — сюжет начинает развиваться, и я делаю предположения касательно того, что будет дальше. Ты увидела плохой сон?

— Хочу тебя уведомить, что это плохая шутка! Я хочу спать так, как спала раньше — без снов!

— О чем ты, Лорена? Мы вернулись из города, ты задремала на диване, а я все это время сидел и читал. И уж точно не выдумывал для тебя сны.

Я села и потерла лицо ладонями.

— Что тебе снилось? — полюбопытствовал Винсент.

— Ты не поверишь, но твоя свадьба.

— Надеюсь, торт был красивым, большим и вкусным?

— Нет, потому что вместо торта хотели использовать меня!

Винсент отложил книгу. Теперь он смотрел на меня с нескрываемым любопытством.

— Ты женат? — спросила я.

— Нет.

— Ты когда-нибудь был женат?

— Это похоже на допрос. Да, я был женат.

— Кто такая Дана?

Он выпрямился в кресле.

— Тебе снилась Дана?

— Да, и она, черт побери, хотела меня попробовать!

— Вряд ли, ты не в ее вкусе. — Заметив мой взгляд, он продолжил: — Не волнуйся. Она не обидит тебя.

Я подцепила ногтем браслет.

— Так кто она такая?

— Когда-то она была таким же карателем, как я. Мы с ней брат и сестра, и мы были предназначены друг другу. По-вашему…

— … вы были мужем и женой. А что случилось потом?

— Потом Дана ушла.

Я встала и потянулась, разминая спину, после чего подошла к журнальному столику и взяла оттуда небольшую бутылку с водой.

— И сколько вы были предназначены друг другу?

— По вашим меркам — очень долго. По нашим меркам — всего ничего.

— А почему вы расстались?

— Мы не расстаемся, Лорена. Она ушла из Ордена.

Я отвернула крышку бутылки и сделала пару глотков, после чего осушила ее до дна.

— Вы не расстаетесь? У вас нет такого — «жена ушла к другому»? Вы не изменяете? Не ревнуете?

Винсент пожал плечами.

— Мы все равны с личной точки зрения — различаются только наши статусы, наш авторитет и наша ценность для Ордена. Кроме того, предназначение — это святой ритуал. Одна из высших ценностей для карателя. Тысячу лет мы живем для себя, а потом начинаем искать себе женщин, так как приходит время начать жить для кого-то другого.

— И что же, ты выбрал Дану?

— Скорее, Дана выбрала меня. Такие женщины, как она, выбирают себе мужчин сами. Мне осталось только соблюсти ритуал — предложить ей руку и сердце. Но ей пришлось побороться.

Я положила пустую бутылку рядом с журналами.

— Ты не хотел на ней жениться?

— Мы с ней не были особо близки, хотя она была моей наставницей. Время от времени она предпринимала какие-то шаги для того, чтобы обратить на себя внимание, но я был сосредоточен на себе. Между тем, я уже тогда был одной из самых удачных партий для любой из наших женщин. И однажды я совершил ошибку… а Дана этим воспользовалась. И отказаться я не мог. Да и не хотел.

— Похоже на брак по расчету, — заметила я.

— Нет, что ты. Мы преданы своим подругам всей душой. Это намного больше, чем преданность и любовь. После того, как мы проходим церемонию предназначения, мы становимся одним целым, начинаем жить друг другом. У нас одна жизнь на двоих. Мы видим одни и те же сны, нам не обязательно разговаривать для того, чтобы понимать, мы чувствуем сердцебиение друг друга даже если находимся в разных концах света. И всегда умираем почти одновременно — с разницей в несколько дней. А когда Темный Совет разрешает нам завести детей… это самый прекрасный подарок, который может преподнести Великая Тьма.

Я снова легла на диван и, приняв удобную позу, положила руки под голову.

— Ты хотел детей?

Винсент вздохнул.

— Конечно. У меня есть Эмили, но я хотел наследника… мальчика. Но Великая Тьма неблагосклонна ко мне. И я знаю, почему, но от этого мне не легче…

Когда же я пойму, о чем с этими существами можно заговаривать, а о чем заговаривать не следует, так как это их расстраивает, подумала я, но тему не поменяла.

— Вы не могли завести детей без разрешения?

— Нас бы развоплотили. Обоих. Это считается серьезным преступлением. Почти таким же серьезным, как отношения с кем-то из карателей до клятвы предназначения.

Я приподнялась на локтях.

— В каком это смысле? Вы что… не спите со своими женщинами до свадьбы?!

— Конечно, нет! — В его голосе звучало неподдельное возмущение. — Нам нельзя даже целовать их. Нас предназначают друг другу тогда, когда мы абсолютно чисты. У нас есть специальный обряд очищения, который мы проходим до церемонии, но это, скорее, дань традиции — никому и в голову не придет опорочить женщину.

— Опорочить женщину? — Я положила голову на подлокотник кресла и улыбнулась. — Это звучит интересно в свете того, что со смертными вы вытворяете такое, от чего Дьявол умер бы от стыда.

Винсент передернул плечами.

— Со смертными мы можем делать все, что хотим. Мы можем завести себе хоть целый гарем.

— А если вы… не подойдете друг другу в постели?

— Разве я не подошел тебе в постели?

Я почувствовала, что краснею.

— Подошел… но это другое.

— Мы не можем не подойти кому-то в постели. Тем более если речь идет о наших женщинах. Нас много лет обучают искусству любви.

— Искусству любви?

— А ты думала, что мы рождаемся и с самого детства умеем все?

Я снова перевела взгляд на потолок.

— И кто же вас обучает?

— Вакханки.

— Так вот почему вы так любите их кровь.

Винсент улыбнулся.

— Да. Они дают нам свою кровь для того, чтобы привязать нас к себе и для того, чтобы мы начали им доверять. И в результате у нас вырабатывается что-то вроде… смертные говорят «зависимость». А свою наставницу мы помним всю жизнь… ладно, не будем об этом. — Он посмотрел на часы. — Уже начало девятого. Если я не ошибаюсь, мы собирались к Маре?

— Точно. — Я поднялась. — Сейчас я оденусь. Но у меня есть последний вопрос.

На лице Винсента появилось скучающее выражение.

— Слушаю, — сказал он, всем своим видом показывая, что отвечать на вопросы ему надоело.

— Что такое первая брачная неделя?

— Это время, которое нам разрешается проводить наедине с теми, кого мы выбрали. Магистр предоставляет в наше распоряжение свою резиденцию, и мы вольны делать все, что хотим.

— И что вы обычно делаете?

— Первые два-три дня мы обычно друг друга дразним — бывает и дольше, но мало у кого хватает силы воли выдержать больше, чем три дня. А потом мы занимаемся тем, чем обычно занимаются смертные во время первой брачной ночи.

Я нахмурилась.

— Но до конца недели остается еще четыре дня!

Винсент закивал.

— Мало, я согласен. Поэтому в наших интересах не заиграться дольше пары дней.

— То есть, вы занимаетесь любовью? Четыре дня подряд?!

— Мы выносливее людей, думаю, ты это уже поняла. Кроме того, мы можем не спать неделями и подолгу обходимся без пищи. А провести наедине неделю в будущем нам вряд ли удастся. Обычно мы видимся примерно раз в полгода, и проводим вместе максимум пару дней.

— А что это за история со свадебным подарком?

Винсент положил голову на спинку кресла.

— Если выбранная нами женщина старше нас и принадлежит к тому поколению, когда каратели были больше вампирами, чем людьми, то хорошим тоном и проявлением любви и доверия считается привести ей смертного мужчину или смертную женщину. Когда-то это было отдельным ритуалом, и оба предназначенных пили кровь, но теперь карателей-вампиров все меньше, и поэтому кровь пьет кто-то один. Смертный живет с нами, у него есть возможность спать вдоволь, хорошо питаться и свободно гулять по территории резиденции. Но если его позовут, он обязан прийти. Обычно его не зовут больше четырех-пяти раз, ему нужно восстанавливать силы, иначе он умрет.

— Ты дарил Дане… свадебный подарок?

— Конечно. Я привел ей двух темнокожих близнецов. Ей очень понравилось.

Я помотала головой.

— Ладно, ладно. На сегодня с меня хватит. Пойду одеваться. Я мигом, ты пока можешь идти вниз.

(3)

Сегодня в клубе было относительно спокойно, и мы, недолго думая, решили занять столик в основном зале. Я заказала ужин, Винсент ограничился рюмкой коньяка и, несмотря на уговоры Мары, не согласился попробовать «прекрасную курицу-гриль».

— Похоже, наш друг на самом деле исчез, слава Великой Тьме, — сообщила Винсенту Мара с видом заговорщика.

— Я же говорил тебе, что все будет нормально. Твои подруги пришли в себя?

— Да. Спасибо за заботу. — Она оперлась на стол и наклонилась к нему. — Лучше бы ты так заботился обо мне.

— Не искушай. Лучше принеси нам что-нибудь, что напоминает закуску.

— У меня есть великолепные острые колбаски, — очаровательно улыбнулась Мара. — Сейчас принесу. Пока я отсутствую, у тебя есть последний шанс подумать и сказать мне, что ты хочешь попробовать курицу.

И она уже было отправилась на кухню, но Винсент остановил ее жестом.

— Подожди, — сказал он. — К тебе пришли гости. И эти гости не в духе, так что советую тебе остаться ненадолго тут. — Он повернулся ко мне. — Ты хотела познакомиться с Даной? Сейчас ты с ней познакомишься.

Я тяжело вздохнула.

— Вы что, общаетесь мысленно? — удивилась Мара.

— Да. Точнее, она может ко мне обращаться. И я могу обращаться к ней. Когда знаю, что она рядом.

Дана появилась в дверях клуба через пару минут. Выглядела она почти так же, как в моем сне — разве что волосы ее были покороче, и вместо платья она надела облегающий костюм из черной кожи. Гостья прошла через зону танцующих (шла она уверенно и быстро, гордо подняв голову, создавалось впечатление, что она вообще не замечает, что вокруг нее есть люди) и подошла к нам. Она оглядела Мару и Винсента, а потом цепкий взгляд серых глаз остановился на мне. Точно такой же холодный и жестокий, как и у женщины в белом платье. Дана поднесла к губам сигарету, которую держала в пальцах, затянулась и выпустила дым в потолок.

— Вечеринка? — спросила она, улыбнувшись, и посмотрела на Винсента. — Представишь меня своей смертной подружке?

— Знакомься, это Лорена. Лорена, это Дана.

Я кивнула и улыбнулась — наверное, так мог улыбаться кролик удаву за секунду до того, как тот его слопает.

— Лорена. — Я усилием воли подавила желание начать ерзать на стуле, так как не знала, куда себя деть. — Почему ты не танцуешь?

— Я не люблю танцевать.

— Жаль. — После этого Дана решила, что я не стою ее внимания, и переключилась на Мару. — Ты, как я понимаю, хозяйка этого заведения?

Маре, похоже, гостья тоже пришлась не по душе — она ограничилась легким кивком.

— Как-то я уже была у тебя, помнишь? У тебя отличный клуб.

Ответом ей был очередной кивок.

— Мне не нужен столик, сегодня я сяду с этой замечательной парой. Что у нас в меню?

— Все зависит от того, что вы хотите, мэм.

— Мэм, — передразнила Дана. — Я бы не отказалась от египтянина, но у вас их точно нет… может быть, азиатский мальчик? О, нет. Азиатская девочка. Да. Вот что я хочу.

Повисла неловкая пауза, и Мара натянуто улыбнулась.

— Мне очень жаль, мэм, но такого у нас в меню нет.

Дана подняла бровь.

— Вот как? Азиатский мальчик тоже пойдет. Надеюсь, хотя бы они у вас есть.

— Вы не поняли, мэм. Мы вообще такого…

Закончить предложение Мара не успела, так как Дана схватила ее за ухо.

— Нет, это ты не поняла, жалкая пожирательница человеческих сердец, — сказала она Маре нарочито спокойным тоном, в котором без труда можно было уловить если не нотки бешенства, то крайнее раздражение. — Слушай меня внимательно и напряги свою единственную извилину, так как я хочу, чтобы ты хорошенько уяснила все, что я тебе скажу. Я голодна. И я хочу, чтобы ты немедленно выполнила мою просьбу. Иначе я воспользуюсь своим правом высшего существа и вместо азиатских девочек и мальчиков попробуютебя. И вряд ли пара глотков твоей крови меня насытит, так что я выпью почти все. Не слишком много информации для такого короткого промежутка времени?

Мара обреченно всхлипнула.

— У меня серебряные сережки… — выдавила она из себя.

Дана убрала руку и брезгливо потерла пальцы.

— Черт, опять будет аллергия, — сказала она недовольно. — Неужели нельзя носить белое золото вместо этой дешевки?

Маара удалилась, на ходу потирая пострадавшее ухо.

— Что бы это значило? — спросил Винсент. — Смотрю, за век с лишним манеры твои не улучшились?

— Заткнись, Винсент, я хочу есть! — Возмущение на ее лице вдруг сменилось выражением крайней обиды, и она в сердцах топнула ногой. — Я голодна, что тут непонятного?! — Я готова была поклясться, что она вот-вот разрыдается, и через секунду по ее щекам на самом деле потекли слезы. — Неужели в этом городе невозможно найти обыкновенного смертного и получить от него пару глотков крови?!

После секундной паузы Винсент поднялся, подошел к ней, обнял и погладил по волосам. Дана спрятала голову у него на груди.

— Не плачь, — сказал он и поцеловал ее в лоб. — Тут полно смертных, и все они умрут ради того, чтобы тебя накормить. Посмотри-ка, кого тебе привела Мара.

Мара появилась у них за спиной в сопровождении двух азиаток в одинаковых белых платьях в пол.

— Вот… это подходит? — Она вгляделась в лицо Даны. — Вы плачете? Что случилось?!

Дана проигнорировала ее вопрос.

— Они прекрасны! — Она с искренним восхищением посмотрела сначала на одну девушку, потом — на другую. — Близняшки… как это мило с твоей стороны!

Мы с Марой переглянулись — эта перемена в настроении Даны была не менее неожиданной, чем предыдущая.

— Я очень рада, что вам понравилось, — закивала хозяйка.

— Они великолепны! — Дана положила руки на плечи девушек. — Мы скоро вернемся. А пока — выпивку за мой счет всем. Винсенту и его смертной подружке — по две порции.

— Могла бы попросить прощения, — буркнула ей вслед Мара, подождав, пока та не отойдет на безопасное расстояние.

Я посмотрела на Винсента.

— Что это было?

— Примерно раз в месяц на нее находит что-то подобное…

— Предменструальный синдром? — язвительно предположила Мара.

— Нет. Она чувствует легкий голод, но в такие моменты становится неуправляемой. Настроение у нее меняется каждую минуту, и лучше сначала ее утешить, а потом дать поесть. Иначе она разозлится и разнесет весь город к чертям. А о том, что будет, если ее не накормить, я боюсь и думать.

Маара взяла со стола пустые стаканы.

— А у ваших женщин бывает предменструальный синдром? — спросила она у Винсента.

— Разве что в тот период, когда они могут завести детей.

— Я бы умерла, если бы жила вечно, и каждый месяц… — Поймав взгляд Винсента, Мара запнулась. — Ладно. — Она подняла руку и щелкнула пальцами. — Где главный официант? По порции выпивки всем. И раздайте скорее, пока не вернулась эта истеричка.

Глава двенадцатая Эдуард

(1)

Я поднял руку и нажал на кнопку звонка, под которым располагалась табличка с именем «Анна Креймер». Это нехитрое действие я повторял уже дважды, но мне никто не открывал. Можно было подумать, что Анны нет дома, но она не имела привычки оставлять свет включенным, а окна квартиры были ярко освещены, я обратил на это внимание еще тогда, когда искал место для парковки и сделал круг по двору ее дома.

Ответа на вопрос «за каким чертом я сюда пришел» у меня не было. Думаю, если бы не короткий сюжет в новостях о пропавшем без вести Джонатане, я продолжал бы сидеть дома и размышлять о своей дальнейшей судьбе. Мысли эти были далеки от оптимистичных: либо я умру от бессонницы (люди умирают от бессонницы?), либо мою кровь выпьет двухсотлетний вампир, либо случится что-нибудь еще, не менее дикое и иррациональное. И еще эта Лорена, которая путается с Винсентом. Почему бы и нет? В городе и так ходят слухи о том, что она конченая психопатка. Впрочем, как и две трети здешних жителей.

— Эдуард? Я тебя ждала.

Анна открыла дверь бесшумно и теперь стояла, положив руку на косяк и внимательно изучая меня. На ней был короткий домашний халат из розового шелка — я подарил ей его несколько месяцев назад.

— Ждала? А я… хотел попросить прощения за то, что заявился без приглашения.

— Все в порядке. Проходи. У меня небольшой беспорядок, но, думаю, это тебя не смутит.

Квартира Анны выглядела такой, какой я ее запомнил: разве что мебель в салоне была переставлена, а ковры заменены на новые. Я огляделся, обратив внимание и на то, что вместо крошечного аквариума в одном из углов комнаты теперь располагался настоящий особняк для рыб с разноцветным населением и зелеными водорослями, и присел в одно из кресел. Анна некоторое время стояла без движения, будто о чем-то размышляя, а потом заняла кресло напротив меня.

— Хотел сказать тебе, что мне очень жаль… эта вся история с Джонатаном, — заговорил я. — Когда я увидел вас тогда на вокзале, то подумал, что вы отлично смотритесь вместе.

— Джонатан. — На пару секунд взгляд Анны стал пустым и прозрачным. — Он был хорошим мальчиком… пока с ним не случилось плохое.

— А… что с ним случилось? — спросил я осторожно.

— Это не имеет значения. Но мне было хорошо с ним.

— Уверен: лучше, чем со мной.

Эти слова сорвались с моего языка до того, как я вообще успел подумать об ответе. Анна подняла голову и посмотрела на меня.

— С чего ты так решил?

— Обычно люди в здравом уме не меняют хорошее на плохое. Или я неправ?

— Ты, как всегда, глуп и импульсивен. Хочется верить, что ты когда-нибудь повзрослеешь.

Анна встала, подошла к моему креслу и, обойдя его, остановилась у меня за спиной.

— Мы тогда оба были виноваты, — сказала она. — Если бы хотя бы один из нас был чуть гибче, мы бы не расстались. Мы бы всегда были вместе, Эдуард, понимаешь? Ты знаешь, что такое «всегда»?

— Тебе лучше знать.

— Всегда — это вечность, — продолжила Анна, будто не услышав моих последних слов. — И я бы не позволила, чтобы с тобой случилось что-то плохое … как это произошло с Джонатаном. Но он сам виноват! Вы все так нетерпеливы, торопитесь! Куда торопиться, если вам обещают вечность?

— А ты уверена, что Джонатан хотел вечность?

Она наклонилась к моему уху.

— Все смертные хотят вечность. Что вы успеваете сделать за те семьдесят лет, которые вам отмерил этот ваш Творец? Набрать лишние килограммы? Постареть? Заработать деньги и пропить их? Вы живете для других, боитесь, как бы о вас не подумали плохого, как бы не испортить свою репутацию. Когда у тебя есть вечность, ты можешь жить для себя. Вечно жить для себя. Делать то, что ты хочешь. Вечная молодость. Возможность не тратить время на еду и сон. Вечная любовь.

— И вечный приговор убивать других для того, чтобы жить.

— Люди постоянно кого-то убивают. Войны, эпидемии, грабежи, революции. А что они получают взамен? Удовлетворяют свое тщеславие? Кому поможет, что твое имя войдет в историю? Вот жить вечно и видеть, как творят историю — это другой разговор.

— Если так, я предпочитаю прожить семьдесят лет и умереть, но знать, что моя совесть чиста.

Анна снова выпрямилась.

— Умереть спокойно, — передразнила она. — Совесть! Ваши рамки так узки. Для того чтобы умереть спокойно, нужно узнать жизнь. И узнать ее невозможно, пока вы трясетесь за сохранность собственного зада, боитесь заболеть, порезаться, сломать себе ногу или истечь кровью. А мы, — она положила руки мне на плечи, — в семьдесят только начинаем жить. Мы можем делать все, что хотим, так как наши возможности практически не ограничены. Человек планирует, мечтает, ставит цели, но он не успеет сделать все, что хочет. А мы успеваем, Эдуард. И, что немаловажно, мы можем сделать счастливыми тех, кто находится рядом с нами. Мы не плачем на похоронах мужа, не приходим на могилу жены и не проклинаем Бога за то, что Он уготовил нам тяжелую судьбу. Мы сами творим судьбу, у нас нет законов, и только Великая Тьма знает, когда мы уйдем из этого мира. — Анна сделала паузу. — Я люблю тебя, Эдуард. Такие существа, как я, не бросаются подобными фразами, в отличие от смертных. Мы знаем, что это значит. Ведь ты любишь меня? Я знаю, что любишь.

— Да, но…

— Если ты любишь меня, пойдем со мной. Первое время тебе будет страшно, вероятно, ты будешь скучать по прошлой жизни, но это пройдет. Точно так же, как было со мной. Я не брошу тебя, не отпущу. Нам ведь было хорошо вместе, правда? Если ты согласишься пойти со мной, то нам будет хорошо всегда. До того момента, пока Великая Тьма не решит нас разлучить.

(2)

Я очнулся от того, что меня ударили по лицу. Это был не такой уж чтобы сильный удар, но туман в голове рассеялся. Я приподнялся на локтях, оглядываясь и пытаясь определить, где нахожусь. Как ни странно, я лежал в своей кровати.

— Просыпайся, — обратился ко мне смутно знакомый голос. — Ты спишь слишком долго даже для смертного.

Я потряс головой, прогоняя остатки сна.

— Можно было бы разбудить меня повежливее — в аптечке есть нашатырный спирт. — Тут я замолчал: до меня начал доходить смысл последней фразы. — В смысле — даже для смертного?

— В прямом смысле. Или ты перестал быть смертным, а я пропустила это важное событие?

Сидевшая на кровати женщина протянула руку, включила ночник, и я узнал в ней Еву. Точнее, Дану. А еще точнее — я и понятия не имел, как оказался в своей кровати, как она вошла в дом, и что произошло. Опыт общения со сверхъестественными существами у меня был небольшой, но одно я уяснил точно: лучше не злить их и задавать поменьше вопросов, они все расскажут сами. Или не все, но то, что сочтут нужным рассказать.

— Дана, — кивнула она мне и улыбнулась. — Не перевариваю имя «Ева», оно напоминает мне о той сучке, которая возомнила, что может занять место Прародительницы в Раю.

— Дана, — закивал я в ответ. Черт, я и забыл, что они умеют читать мысли. — Может, ты хочешь чаю, кофе? Или коньяка?

Она покачала головой.

— Лучше дай-ка посмотреть на твои боевые раны. — С этими словами она наклонилась к моей шее и несколько секунд внимательно изучала что-то, после чего прикоснулась пальцем к коже. — Ну и ну, парень. Она тебя укусила.

— Укусила?! — ужаснулся я. — Меня никто не кусал!

— Незнакомцы хорошо умеют заговаривать зубы. Посмотри сам, если не веришь.

Дана взяла свою сумочку, достала оттуда крошечное зеркало и отдала мне. Я оглядел свою шею и обнаружил две аккуратные красные точки.

— Видел? — спросила она. — Такое украшение оставляют после себя вампиры, когда они кем-то кормятся.

— И… что теперь? Я превращусь в вампира?

— Ты что, не смотришь сериалы про вампиров? Для того чтобы ты превратился в одного из них, твой создатель сначала должен выпить твоей крови, потом ты должен выпить его крови, а потом вы должны провести в обнимку в могиле целые сутки.

— Даже если бы и смотрел, то… честно признаться, я думал, что вампиров не бывает…

Дана скрестила руки на груди.

— Не бывает? — переспросила она. — То есть, ты считаешь, что нашего с Винсентом создателя не было? И что мы с Винсентом — плод твоего воображения?

— Я был бы рад, если бы все объяснялось именно так. Но ведь вы не вампиры.

— С точки зрения классификации темных существ — нет. Мы выше вампиров. Но с точки зрения нашего происхождения и нашего образа жизни нас можно считать вампирами. Во-первых, мы все когда-то были обращены. Во-вторых, самые старшим из нас — таким, как я, например — иногда требуется кровь, иначе мы заболеваем, впадаем в депрессию и умираем.

Я инстинктивно натянул на себя одеяло, закрывая шею.

— Не волнуйся, я сыта, — успокоила меня Дана. — А если бы не была сыта, то воспользовалась бы твоей беспомощностью и не стала бы травмировать твою расшатавшуюся психику.

— А Винсент… он тоже пьет человеческую кровь?

— Он моложе меня, это другое поколение. Им не требуется человеческая кровь для того, чтобы существовать. Он ее даже не пробовал — она не представляет для него интереса. Ты ведь не будешь пить невкусную воду, если у тебя есть свежевыжатый апельсиновый сок?

Дана достала из сумочки портсигар и, открыв его, извлекла тонкую сигарету.

— Ну, что мы будем делать, мальчик? — спросила она. — Если бы я не подоспела вовремя и не забрала бы тебя оттуда, твоя Анна за сутки сделала бы то, чего уже нельзя исправить.

— А как ты меня оттуда забрала?

Она самодовольно улыбнулась.

— У женщины должны быть свои секреты. Так что? Есть идеи касательно того, как мы избавимся от твоего надоедливого друга Винсента?

— Почему мы должны от него избавляться? — не понял я.

Дана щелкнула зажигалкой.

— Я живу на этом свете уже три тысячи лет, а вы, смертные, не меняетесь. Мы ловим Незнакомцев на эту удочку веками, тысячелетиями. Как ты думаешь, он знал, что случится, если ты пойдешь к Анне?

— Я мог бы предположить, что не знал, но, как мне кажется…

— Вот именно, — перебила Дана. — Ему нужна Анна. А на то, что случится с тобой, емунаплевать.

— И это после того, как он воскресил меня из мертвых после того приключения с поездом?

Дана покачала головой.

— Ох, мой мальчик. Ты, похоже, даже не представляешь себе, как велико наше могущество. В нас с годами воспитывают хитрость и жестокость — ну, поколение Винсента, конечно, несколько отстало от нас, так как они больше люди, чем вампиры, но все же. Ваш мир для нас — тоненькая паутина, а человек — муха, которая в ней запуталась. Для меня люди — это еда. Иногда секс… хороший, но только потому, что я так хочу, в этом нет их заслуги. А для Винсента люди — это пешки, которые он переставляет для того, чтобы выиграть очередную шахматную партию. И он ее выиграет. Он один из самых сильных карателей, может соперничать даже со мной, если захочет. А ты, Эдуард, отличная пешка. Сегодня ты это доказал в очередной раз. — Она погладила меня по волосам. — Мы не дружим со смертными. Если кто-то из нас заводит такие отношения, то только по одной причине: нам что-то нужно.

— Но я не понимаю, разве вы… не вместе?

— Мы не любовники, если ты об этом.

— Нет, я о работе. Разве вы не на одной стороне? И как я после твоих слов могу тебе доверять, если вы не водите дружбу со смертными? Это что, работает по принципу «враг моего врага — мой друг»? Но разве вы враги?

Дана взяла пепельницу и с выражением искренней досады на лице потушила недокуренную сигарету.

— Идиот, — сказала она мне. — Ты думаешь, что я вытащила тебя из дома Незнакомки для того, чтобы убить?!

— Не злись, — попросил я. — У меня тут нет антикварных вещей, как у Винсента, но на кухне есть дорогая посуда, я не хочу, чтобы она разбилась.

Она поднялась и потянулась, расслабляя спину.

— Лишние вопросы, мальчик. Все просто я помогу тебе, а ты поможешь мне.

Я молча смотрел на то, как она снова садится на стул и поправляет юбку на бедрах.

— Ты сама только что описывала мне ваше могущество. Как я смогу противостоять кому-то из вас?

— У меня есть решение. Правда, несколько… радикальное.

— Надеюсь, ты не собираешься меня… обращать, или как там это у вас называется.

— Нет, глупенький. Мне нужно что-то острое. Нож для бумаг, например.

— В письменном столе. В верхнем ящике.

Дана подошла к столу, открыла нужный ящик, достала нож для бумаг и освободила лезвие.

— Острый? — спросила она с подозрением.

— Да. Я точу им карандаши.

— Прекрасно. То, что нужно.

С этими словами Дана вернулась к кровати, заняла стул, сняла наручные часы и аккуратно провела лезвием ножа по запястью.

— Что ты делаешь?! — ахнул я.

— Не волнуйся, мне не больно. Мы не можем намеренно причинить себе боль, наша природа защищает нас от этого. Если бы мы были смертными, было бы удобно резать вены, да?

— Да… наверное, — ответил я, глядя на то, как на ее запястье появляются капли крови. — Если честно, вены никогда не резал, так что я не в курсе.

— Вот и правильно. Никогда не понимала, зачем вы обрываете жизнь, которая все равно закончится. — Дана пересела на кровать и поднесла руку к моему лицу. — А теперь будь хорошим мальчиком. Пей.

Я отодвинулся.

— Вот уж нет!

— С тобой ничего не случится. — Она вгляделась в мое лицо. — Да, чувствую, это будет долгий процесс. Тогда для начала просто попробуй.

Дана собрала несколько капель крови пальцем и прикоснулась к моим губам.

— Когда в детстве мы не хотели пить кровь, нам связывали руки и кормили насильно, — сказала она нравоучительно. — Не заставляй меня повторять то же самое.

Осознав, что выбора у меня нет, я облизал губы и прислушался к своим ощущениям. Кровь, как оказалось, по вкусу ничем не отличалась от человеческой: точно такой же солено-металлический привкус я ощущал во рту тогда, когда нечаянно прикусывал щеку.

— Ну? Краски стали ярче? — спросила Дана с усмешкой.

— Нет…

— Я говорила тебе, что ничего страшного не случится. Будешь пить? Или тебя еще поуговаривать?

От странного занятия нас с Даной отвлек громкий и настойчивый стук в дверь. Она подняла глаза к потолку, и на ее лице появилась страдальческая гримаса.

— Винсент! И какой черт его принес? Открой, только не впускай его.

— Как ты это себе представляешь?

— Просто скажи: «Не входи, Винсент». Он немного взбесится, но это сработает. Будет весело.

Интересно, как следует трактовать это «немного», размышлял я по дороге к двери. Похоже, у нас разные представления на этот счет.

— Эдуард, какого черта?! — с порога заговорил Винсент. — Ты не отвечаешь на телефон целые сутки! Что я должен думать?!

— Мальчик решил поразвлечься. — Подошедшая сзади Дана обняла меня за талию и положила голову мне на плечо. — Давай, Эдуард. Скажи.

— Не входи, Винсент.

Наш гость, который уже сделал было шаг вперед, остановился, и на его лице мелькнуло удивление.

— Что это за игры? — спросил он. — Дай мне войти! Немедленно!

— Точно такие же игры, в которые играешь ты сам, Винсент, — ответила за меня Дана. — Как обидно, когда ты оказываешься на другой стороне, да?

Винсент перевел взгляд на нее, потом снова посмотрел на меня.

— Я понял, — кивнул он. — Что же, Дана, похоже, благородство ты оставила в прошлой жизни. Напоить своей кровью смертного — это очень честный ход.

— О, что я слышу. Честный ход? Ты помнишь, когда в последний раз делал честные ходы? Может, тогда, когда послал мальчика к Незнакомке, но не рассказал ему о том, что мы ловим их на живца, прикармливая кровью жертвы? Как ты думаешь, зная это, он пошел бы к ней?

— Прикармливая кровью… как? — заговорил я. — Как — на живца?

— Да, мой хороший, именно так, — ответила Дана. — Незнакомцы научились обходиться без крови, и поэтому они неуязвимы. Для того чтобы ослабить их, нам нужна кровь. А потом, когда они становятся слабее, мы ловим их.

Я посмотрел на Винсента.

— Это правда?

— Ты хочешь услышать правду, Эдуард? Хорошо. То существо, которое сейчас находится в твоей квартире, толкнуло тебя под поезд. И, если бы не я, тебя бы не было в живых. Так что на твоем месте я бы не поворачивался к ней спиной. Помни о том, что я спас тебе жизнь.

Дана оттолкнула меня и сделала пару шагов вперед, остановившись в дверном проеме.

— Вот как мы заговорили? — спросила она. — Тогда почему бы тебе не рассказать ему о том, как ты, вопреки всем темным законам, обратил смертную и женился на ней? Только не забудь рассказать и о том, как ты своими руками убил свое создание только потому, что твоя жизнь и твой статус были для тебя ценнее жизни того, кого ты любишь! И пусть он сам делает выводы и решает, стоит ли ему с тобой связываться или нет!

— А о том, в какую грязную игру ты решилась сыграть ради того, чтобы получить меня, ты ему не рассказывала? — Винсент повернулся ко мне. — Как ты думаешь, Эдуард, до чего может опуститься женщина, если ее цель — выгодно выйти замуж?!

— Замуж? — Я переводил взгляд с Винсента на Дану и обратно. — Но… ты ведь сказала, что вы не…

— Целых двести лет, — перебил Винсент. — Наверное, Дана, как и я, не поклонница правды, иначе она рассказала бы тебе, что свобода оказалась для нее ценнее того, кого она любила.

Пару секунд я молчал, после чего поднял руки, заставляя их обоих замолчать.

— Стоп, стоп! Хватит! Еще немного — и вы перейдете на обсуждение ваших любимых поз! Уходите оба. Пожалуйста. Мне нужно подумать.

— Как скажешь, мальчик.

Дана ушла в спальню и вернулась с сумочкой в руках.

— Берегись Незнакомцев, — бросила она на прощание и, ловко обойдя Винсента, скрылась в темноте.

— Теперь ты можешь меня впустить, Эдуард.

— Я не уверен, что мне стоит это делать. И я теперь вообще не знаю, что мне делать. Теперь смерть кажется мне не чем-то ужасным, а избавлением от всего, что тут творится!

Я хотел было закрыть дверь, но Винсент не дал мне этого сделать. Он положил руку на косяк и посмотрел на меня.

— Слушай меня внимательно, Эдуард, — сказал он. — Я не знаю, что тебе наговорила эта женщина, но ты не должен верить ни единому ее слову. Я и понятия не имею, в какую игру она играет, но одно могу сказать точно: это очень плохая игра. И тебе не стоит в нее играть.

— Примерно то же самое она говорила мне о тебе.

— Я спас тебе жизнь, ты помнишь?

— Она тоже спасла мне жизнь, в противном случае я уже был бы наполовину вампиром.

— Чушь! Незнакомцы не могут обращать так, как обычные вампиры! Одной проведенной с ней ночи тебе не хватило бы, ей пришлось бы возвращать тебя еще как минимум десять раз! — Он глубоко вздохнул и опустил глаза. — Ты не знаешь, где правда, Эдуард. Поэтому ты должен мне верить. Я втянул тебя в это. И мы крепко связаны, хоть ты и не чувствуешь этой связи.

Я помотал головой.

— Вот же черт, как я умудрился оказаться в таком положении?

— Выходи, Эдуард. Я жду тебя внизу. Мы кое-куда съездим.

— Для полного счастья мне не хватало только поездки, из которой я уже не вернусь.

— Выходи сейчас же, или, клянусь кровью своего создателя, я разнесу твой дом ко всем чертям, и возвращаться тебе будетнекуда!

(3)

Минут пять мы сидели в салоне машины без движения, и никто из нас не произносил ни звука. Я в который раз пытался осознать масштабы истории, в которуювляпался, но, похоже, это было невозможно, так как каждую секунду мне открывались новые грани. Теперь я уже не был уверен, могу ли положиться на Винсента. Да и в том, что я могу положиться на Дану, я сомневался. Вопрос «кому верить?» оставался без ответа, но важнее был другой вопрос: «сколько мне осталось жить?».

От тяжелых дум меня отвлекла невнятная реплика Винсента:

— Черт, ее кровь начинает меня раздражать.

— Что? — спросил я, повернувшись к нему.

— Ничего, я молчу. И ты тоже помолчи, сделай одолжение, мне нужно сосредоточиться.

— Ты сказал, что ее кровь начинает тебя раздражать.

— Я ничего не… — Он осекся. — Прекрати сейчас же, Эдуард.

Я развел руками.

— Прекратить что?

— Ты читаешь мои мысли!

— Вовсе нет, я слышал своими ушами, как ты это сказал!

— В том-то и проблема. — Он покачал головой. — Сколько крови ты выпил?

— Я даже не пил, просто слизал несколько капель с ее пальцев, вот и все.

Винсент пристегнул ремень безопасности и повернул ключ зажигания. Я заерзал на месте.

— Куда мы едем?

— Секрет.

— Не очень хороший ответ, принимая во внимание все, что произошло!

— Придется довольствоваться этим.

Я отреагировал молчанием. Винсент вырулил со стоянки и поехал по направлению к центру города. Когда мы миновали мост, то прохожие на улицах начали попадаться чаще: новая половина Треверберга, в отличие от старой, никогда не спала.

Первое время я честно старался выполнить просьбу Винсента не читать его мысли, но получалось плохо: чем больше я сосредотачивался на этом, тем хуже мне удавалось отгородиться от открывшегося мне мира его головы. Теперь я начал понимать, что чувствуют телепаты.

— У тебя в голове сумятица! — не выдержал я. — Неужели у людей то же самое?

— Кажется, я попросил тебя прекратить, Эдуард?

— Знаю, но у меня не получается. Это выглядит так… будто я слушаю радио и постоянно переключаю с одной волны на другую.

— Да, меня на самом деле раздражает ее кровь, это приводит меня в состояние психологической нестабильности. И не только психологической. Так что в твоих интересах сделать над собой усилие и прекратить. И, хотя ощущение у меня такое, что ты выпил целый литр ее крови, могу тебя уверить — через пару дней это пройдет.

Я приоткрыл окно, достал из кармана куртки пачку сигарет и, достав одну, закурил.

— Так куда мы едем?

— В лес, — коротко ответил Винсент.

— В такой час?! Зачем?!

— Я хочу тебя изнасиловать, а потом убить. А после этого изнасиловать еще разок, для верности. — Он протянул руку, и я отдал ему сигарету. — Тебе нравится эта идея?

Дожидаясь ответа, Винсент сделал пару затяжек и вернул мне сигарету.

— Я хочу познакомить тебя со своим начальством, — сказал он.

— Со своим начальством… в лесу ночью? — осторожно поинтересовался я.

— Да. Мое начальство любит ночь и лес. А теперь, Эдуард, я говорю серьезно — помолчи.

Я покрутил настройку радио и даже поймал какую-то волну, но когда мы выехали за город, музыка в колонках сменилась шипением, и приемник пришлось выключить. За неимением другого занятия я снова обратился к мыслям Винсента (в какой-то момент я научился контролировать свои новые способности, но любопытство взяло верх). Меня ожидал неприятный сюрприз: вместо «радио на все голоса» я обнаружил серую пустоту.

— Какая незадача, — сказал Кристиан, повернувшись ко мне. — Ничего не получается? Сначала наведи порядок в своих мыслях. И только потом принимайся за чтение чужих.

(4)

Мы оставили машину на одной из стоянок, которыми в дневное время пользовались туристы и регулярно посещавшие лес члены клуба любителей охоты. По всему периметру парковочной площадки горели фонари, и я уже было обрадовался тому, что «встреча с начальством» произойдет при свете, но быстро понял, что выдаю желаемое за действительное. Винсент несколько секунд стоял неподвижно, изучая обстановку, после чего пошел в известном только ему направлении, жестом пригласив меня следовать за собой.

— Ты знаешь, куда идти? — спросил я. — Может, нам лучше было захватить фонарик?

— Положись на меня, Эдуард, я отлично вижу в темноте. Кроме того, я бывал тут несколько раз.

— Встречался с начальством?

— В том числе. Иногда я гуляю в лесу по ночам. Тут нет надоедливых людей, и помешать могут только лесные духи, но они боятся ко мне приближаться.

Встречи с лесными духами мне точно не хватало для полного счастья, подумал я, понадежнее запахивая плащ — так, будто он мог меня защитить.

— Мы будем идти около получаса, — снова заговорил Винсент. — За это время я успею рассказать тебе кое-что. Помню, что ты хотел узнать, кем была мать Эмили. Я подумал и решил, что мне стоит быть честным с тобой и рассказать тебе эту историю.

Я не ответил, и Винсент расценил это как мое согласие выслушать его.

— Это было сравнительно давно для вас, людей — около пяти веков назад. Тогда я занимал высокий пост в Священном трибунале испанской инквизиции. Мне посчастливилось знать самого великого Фердинанда.

— Мужа Изабеллы Кастильской? Судя по тому, что о нем пишут в учебниках истории, он был настоящим психом.

— Да, он был несколько фанатичен. Но он был великим человеком, Эдуард. Думаю, если хотя бы один автор этих ваших учебников пожил в то время, он говорил бы совсем иначе.

— Мне остается разве что поверить тебе на слово. Так, значит, ты был инквизитором.

Винсент на секунду остановился, а потом продолжил путь. Фонари уже давно скрылись из виду, и то же самое можно было сказать об остатках моей храбрости. Кровь Даны на поверку оказалась не такой уж чудодейственной: я хорошо ориентировался в темноте, но при мысли о том, что мы можем встретить тут очередное сверхъестественное существо, сердце мое уходило в пятки.

— Да. Почти все существа, подобные мне, занимались такой работой. В этом было много плюсов, ведь по роду нашей деятельности мы недалеко ушли от инквизиторов. Каратели — это высший суд и закон.

— И что было дальше? Ты завел служебный роман?

— Если бы все было так просто, — вздохнул Винсент. — Однажды к нам привели девушку, которую звали Марта. Она занималась тем, что сейчас называют белой магией — была знахаркой, причем не шарлатанкой, а на самом деле помогала тем, кто к ней обращался. На ее беду, она жила неподалеку от семьи религиозных фанатиков, и не прилагала особых усилий для того, чтобы скрыть от них то, чем занимается. На мою беду, я был первым, кто ее увидел. И если бы на этом все беды закончились, Эдуард. Если бы Великая Тьма дала мне немного разума в тот момент, я бы не совершил этой ошибки…

— Что ты сделал?

— То, о чем тебе уже рассказала Дана. Я ее обратил.

Я сделал пару больших шагов, нагнал Винсента и пошел с ним рядом.

— Так вы умеете это делать? Я имею в виду… не такие, как Дана, которые почти вампиры, а такие, как ты.

— С технической точки зрения процесс этот прост: мы каждый день даем смертному свою кровь. Через месяц он перенимает большинство наших качеств, включая бессмертие. А остальное расставляет по местам время. Помнишь шрамы у меня на запястье?

— Помню, — ответил я. — Так вот о каких ошибках молодости ты говорил. А как тебе удалось доказать, что она не ведьма?

— Никто ничего не доказывал. Наша кровь при условии, если ее пьют регулярно, делает человека невосприимчивым к боли и во много раз повышает способность к регенерации, так что с пытками не было никаких проблем. А на костре нас сжечь, как ты понимаешь, невозможно: это равносильно легким солнечным ожогам. Поэтому разыграть смерть большого труда не составило: мы можем замедлять или даже останавливать сердцебиение на очень долгий срок, если понадобится.

Винсент пошел быстрее, и мне пришлось перейти на легкий бег для того, чтобы поспеть за ним.

— А что было потом?

— Потом у нас появилась проблема. Мы не можем обращать людей только потому, что нам так захотелось. Сам факт того, что мы полюбили смертного — это преступление, а о том, чтобы превратить его в подобное нам существо, и речи быть не может. Все новообращенные темные существа должны быть инициированы. Мне нужен был другой каратель, тот, кто признает право Марты на существование. Единственной, к кому я мог обратиться с такой просьбой, была Дана. Мы связаны кровными узами, я мог на нее положиться и рассказать все. Дана согласилась, взяв с меня обещание в случае чего не упоминать ее имя. Так нас с Мартой объединили узы, которые, по понятиям смертных, можно назвать браком. Несколько десятков лет мы жили спокойно и счастливо. А потом появилась Эмили. И, если Дана могла держать в тайне историю с Мартой, то после ее рождения дело приняло другой оборот.

— Боюсь даже предположить, какой.

— Дана оказалась в сложном положении. С одной стороны, она не могла меня предать. С другой стороны, она давала клятву верности Темному Совету, и клятва эта, как и любая другая, в которой используется формулировка «клянусь кровью своего создателя», свята для нас. С одной стороны, она всегда неровно дышала ко мне, и я это знал, а поэтому боялась приговора, который вынесет мне Темный Совет. С другой стороны, Дана могла выбрать только долг, хотя чувства ее природе не чужды. И она сделала свой выбор, рассказав обо всем ее покровителю.

Мы вышли на большую поляну. Луна наконец-то выглянула из-за туч, и лес уже не казался мне таким ужасным, как несколько минут назад.

— Эмили оставили в живых — она была ни в чем не повинным ребенком, так что убивать ее не было смысла. А о том, что делать со мной и с Мартой, Темный Совет размышлял несколько дней. Обычно в таких ситуациях развоплощают обоих, но мне в виде исключения решили предоставить выбор. Самый страшный выбор, который только может сделать подобное нам существо.

— Дай-ка я угадаю. Тебе предложили либо убить себя, либо убить ее. И ты убил ее.

— Да. Именно так.

Я пошевелил ногой траву и, убедившись, что там нет никаких сюрпризов, сел на землю.

— Теперь я понимаю, почему ты мне об этом не рассказывал…

— Говорят, что создатель, скорее, вырежет себе сердце, чем убьет свое дитя. Но даже если бы у меня был миллион сердец, и я бы вырезал их по очереди, эта боль не сравнилась бы с той болью, которую я испытал тогда.

— А что сказала Дана? Что она сделала?

— Она была рядом, утешала, говорила, что все могло закончиться хуже. И в какой-то момент я осознал, что невозможно провести в трауре всю жизнь. Особенно если это вечная жизнь. А потом подумал о том, что слишком долго живу для себя, и мне пора обзавестись женой. Такой женой, которая подходит мне по статусу. Таких женщин вокруг меня было немного, а с Даной соперничать не мог никто.

Я вытянул ноги.

— Поверить не могу. Она подставила тебя, а ты на ней женился?

— Мы — не люди, Эдуард. Мы думаем иначе, и у нас другие ценности. С человеческой точки зрения Дана поступила подло. Но у нее не было выбора. Она все равно сделала бы это. В каком-то смысле она меня спасла.

— Да уж. Она, по-моему, еще та штучка… кстати. У вас что, приняты браки между членами семьи?

— Мы не члены одной семьи. Мы брат и сестра по крови, у нас один создатель.

Винсент сел рядом со мной.

— А почему вы теперь не вместе? — задал я очередной вопрос.

— Дана была одним из самых авторитетных и уважаемых карателей в Ордене. И за некоторые заслуги получила самый драгоценный подарок, о котором мы только можем мечтать: свободу. Она сняла с себя все клятвы, которые давала, включая клятву предназначения. Проще говоря, освободила себя от меня.

— А ты от нее освободился?

— Если я начну думать об этом, Эдуард, то радио в моей голове зазвучит еще более непонятно, чем раньше. Так что давай оставим эту тему. Нам надо подумать о другом: какого черта Дане взбрело в голову вставлять мне палки в колеса, и зачем она тут появилась?

Я закивал, показывая тем самым, что полностью согласен с таким решением. Тем временем Винсент поднялся, аккуратно расправил плащ, который он нес на сгибе локтя, и накинул его на плечи. Луна светила неярко, ее время от времени закрывали легкие облачка, но даже при таком освещении я заметил, что это вовсе не плащ, а длинная мантия из тяжелого материала. Винсент повернулся ко мне спиной, и я, чуть приподнявшись, разглядел на мантии двух вышитых змей, которые сплелись в тесный клубок. Скорее всего, змеи изображали какой-то древний символ, но я и понятия не имел, что это может означать. То же самое можно было сказать и о надписи на непонятном языке, которая заключала странный рисунок в окружность.

— Подними свою задницу, Эдуард, — обратился ко мне Винсент. — Я и так оказал тебе большую честь, взяв тебя с собой. Не пристало смертным сидеть в вальяжных позах перед ликом темных хозяев.

Сделав над собой усилие и сдержав колкое замечание касательно «темных хозяев», я поднялся на ноги.

— А теперь преклони колени, — продолжил Винсент.

— Преклонить… — начал я, но уже через долю секунды стоял на коленях. Ощущение было такое, будто кто-то невидимый дал мне хорошего пинка.

Несколько минут тишину нарушало только пение ночных птиц. Винсент стоял в паре шагов от меня, подняв голову к небу и прикрыв глаза. Я ожидал чего угодно, даже появления странного существа из-за кустов, но только не женского голоса, который, казалось, доносился отовсюду и одновременно из ниоткуда:

— Неурочный час, Винсент. Мы договаривались, что ты придешь тогда, когда у тебя будут новости.

— Я знаю, что виноват, и что нарушил твой покой, Великая. Но мое дело не терпит отлагательств.

— Это настолько срочное дело, что ты привел с собой смертного?

Смертного. Я уже несколько раз ловил себя на мысли, что начинаю ненавидеть это слово.

— Если тебе неугодно его присутствие, я сейчас же отошлю его назад.

— Вот уж нет! — возмутился я. — Я не собираюсь возвращаться в одиночестве по жуткому темному лесу! Особенно после твоих слов о лесных…

Слово «духах» застряло на полпути, так как больше я не мог произнести ни звука. Винсент уже проделывал этот фокус у меня дома, и сейчас повторил его с не меньшим успехом.

— Прости его, Великая. Смертные в большинстве своем очень невоспитанные существа.

Женский голос издал странный звук, который отдаленно напоминал смех.

— Верни ему дар речи, Винсент. Их коротенькая жизнь и без того полна несчастий. Я вижу, что моя сущность приводит его в недоумение. Думаю, мне лучше принять более привычный для него облик.

— Что вы, не стоит так утруждать себя, — обратился я к невидимой собеседнице, довольный тем, что снова могу говорить.

— Ты очень милый мальчик, смертный. Я не хочу тебя пугать.

Голос мягко зашелестел, будто произнося какое-то заклинание на непонятном языке, и через мгновение напротив Винсента появилась невысокая женщина с длинными светлыми волосами. Они были такими густыми, что окутывали ее фигуру почти полностью, и тем самым создавали минимальную видимость одежды — одеться «начальница» Винсента не потрудилась.

— Вот, так лучше?

Женщина посмотрела сначала на меня, а потом перевела взгляд на своего подопечного и заметила, что он опустил глаза.

— В чем дело, Винсент? Тебе не нравится это тело? Когда-то образ богини Афродиты был очень модным. Мода — ведь так это сейчас называется?

— Не сочти мои слова дерзостью, Великая, но люди приобрели привычку носить одежду…

Женщина недоуменно подняла бровь.

— На самом деле? Как давно?

— Достаточно давно…

— Прости, Винсент. Ты знаешь, мы не обращаем внимания на такие мелочи. — Она повернулась ко мне. — Я могу ненадолго одолжить твой плащ, смертный? Ты не замерзнешь?

— Да нет, что вы. Прошу вас.

Я отдал женщине плащ, и она, кивнув мне в знак благодарности, закуталась в него.

— Меня зовут Рианна, — представилась она с улыбкой. — А тебя — Эдуард. Это очень красивое древнее имя. Твои создатели желали тебе добра. — Она взглянула на Винсент. — Так что же случилось? Про Дану я уже знаю.

— Я прошу поддержки, Великая. Ты знаешь, что ради тебя я готов рискнуть всем, включая свою жизнь. Но Дана сильнее меня, это ты тоже знаешь.

Рианна на секунду задумалась.

— Сложная задача, — сказала она, наконец. — У Даны есть могущественный покровитель… один из Великих. Я помогу тебе всем, чем смогу, но я не могу соперничать с ним.

— Тогда… что же мне делать?

— Когда вы были детьми, в вас воспитывали чувства. Потом, когда вы стали старше, в вас начали воспитывать жестокость. Вернись к истокам, Винсент.

— Я не понимаю тебя, Великая.

— В каждом из вас прячется человек. Вы способны чувствовать. Дана любит тебя. Воспользуйся этим.

Винсент опустил голову и вздохнул. Рианна протянула руку и коснулась его плеча.

— Я открою тебе тайну, Винсент. Это не совсем обычный смертный. Он таит в себе кое-что, ради чего Дана оставила спокойную жизнь и решила найти тебя.

— Мое положение слишком нестабильно, чтобы тратить время на загадки, Великая.

— Выбор, как всегда за тобой.

Глава тринадцатая Лорена

(1)

День обещал быть относительно спокойным хотя бы потому, что это была пятница. Клиентов в пятницу приходило мало, максимум человек шесть, и большинству из них требовались только ответы на общие вопросы, а не серьезные расклады Таро или консультации по поводу амулетов или сложных жизненных ситуаций.

Винсент ушел вчера вечером, так как Эмили оставить было не с кем, и с утра меня никто не разбудил: я проспала до десяти, не спеша привела себя в порядок, приняла душ, сварила кофе и разместилась на диване в гостиной для того, чтобы посмотреть выпуск новостей. За этим занятием меня и застали гости.

Дана вошла и осмотрелась.

— У тебя тут так светло и уютно! — сказала она с нотками восхищения в голосе. — Это твой дизайн?

— Да. — Я прикрыла дверь. — Проходи, я пью кофе. Могу сварить и тебе, если хочешь.

— Нет, спасибо. — Дана бросила взгляд на экран телевизора. — Ох, скучные новости. Что новенького в мире? Очередная компания смертных линчевала своего диктатора? Ваши новости до абсурдного однообразны. Я бы за пару-тройку выпусков выучила все и больше их не смотрела. Что уже могут придумать люди.

Я выключила телевизор и положила пульт на диван.

— Садись. Я принесу чего-нибудь холодного: на улице ужасная жара.

— Спасибо, но пить я не хочу. Я к тебе по делу. Наша общая подруга Мара собирается организовать вечеринку в честь… не знаю, вакханкам не нужен повод для вечеринок. Мне нужно платье. Знающие люди нашептали мне на ушко, что ты шьешь одежду. Это правда?

— Да, — кивнула я. — Правда, редко, и только по собственным эскизам, а от новых веяний моды они далеки, так как я руководствуюсь своим вкусом и тем, что идет заказ…

Дана нетерпеливо махнула рукой, делая мне знак остановиться.

— Ох, замолчи, замолчи, Лорена! Я живу на этом свете три тысячи лет, а люди до сих пор уродуют себя, подчиняясь моде. Модные прически, которые выглядят как веники, модные платья, которые сидят на тебе, как на корове седло, модный макияж, который выглядит как следы от побоев. С каждым столетием я надеюсь, что вы, наконец, изживете эту привычку возводить в культ тех, кто хочет сделать вас похожими друг на друга и лишить индивидуальности, но с каждым столетием вы увязаете в этом болоте все глубже. Индивидуальность, Лорена. У каждого из нас разные волосы, разные глаза, разное строение тела. Разве есть на свете что-то более идиотское, чем мода?

Я недоуменно заморгала, удивленная ее монологом.

— Мне порекомендовали тебя потому, что ты шьешь свою одежду, — продолжила Дана. — Иначе бы я обратилась к Франческе Уинстон или Гвен Астер, не находишь?

— Конечно, конечно. Пойдем в мастерскую, у меня есть несколько альбомов с набросками, ты можешь посмотреть и выбрать то, что тебе понравится. У тебя есть мысли по поводу фасона?

— Если честно, нет. Я полагаюсь на твой вкус.

В мастерской Дана заняла один из невысоких стульев возле журнального столика, и я вручила ей два альбома.

— Ты хорошо рисуешь, — сказала она, перелистывая страницы. — Хотя, я уверена, в дизайнерских колледжах учат и этому.

— Я не дизайнер, — улыбнулась я. — Рисовать и шить я училась самостоятельно. По образованию я врач.

Дана подняла голову и несколько секунд смотрела на меня, а потом снова вернулась к изучению эскизов.

— Вот как? То есть, вы с Винсентом, получается, коллеги?

— Да, так и есть. Но медициной… традиционной медициной я уже давно не занимаюсь.

— Я наслышана о роде твоих занятий. — Она пролистала еще пару страниц. — Смотрю, у вас с ним все серьезно?

Я замялась.

— Ну… я бы так не сказала, принимая во внимание… его настоящую работу. И еще ряд вещей.

Длинный, очень длинный ряд. Конечно, все в этом городе уверены, что я не в себе, но таких приключений на мою долю еще не выпадало.

— Понимаю. — Дана улыбнулась. — Ему нужна женщина, жить в одиночестве тяжело. По сути, он почти человек, а существа с его характером страдают, когда им не о ком заботиться. Как он в постели? Ничего, да?

— Да… вполне себе ничего.

— Ты, похоже, меня стесняешься? Не стоит. Со мной ты можешь быть откровенной. Дело даже не в том, что я читаю мысли — могу тебя уверить, что не делаю этого без надобности. Сама подумай: почему я должна причинять тебе вред? Уверена, мы сможем подружиться. У нас много общего. К примеру, отличный вкус, мы умеем подбирать украшения — я тоже люблю эксклюзив. Конечно, при условии, если это не серебро. На серебро у меня аллергия, потом все тело чешется пару дней, ужасное ощущение. И еще у нас похожие вкусы в плане мужчин. И мы обе не против женщин.

Я хотя бы не устраиваю истерик и не пью кровь, подумала я, открывая шкатулку с принадлежностями для шиться. Тем временем Дана протянула мне альбом.

— Мне нравится вот это. Думаю, мне пойдет глубокое декольте и завышенная талия, что думаешь?

— У тебя великолепная фигура, тебе пойдет любой фасон, — кивнула я и продемонстрировала сантиметровую ленту, которую держала в руке. — Теперь мне нужно тебя измерить.

Дана поднялась.

— Хорошо. Заодно проверю, не поправилась ли я. Есть смертные, у которых такая питательная кровь, что толстеешь буквально на глазах. А нам потом ох как сложно возвращать себе былую форму. Но что делать, если мой организм требует необычной еды?

— У всех есть странности. — Я посмотрела на нее. — Для того чтобы я сняла мерки, тебе нужно раздеться.

Пару секунд Дана внимательно изучала мое лицо. Я в очередной раз убедилась, что карателей можно отличить от обычных людей по глазам: в большинстве случаев они оставались абсолютно непроницаемыми. Вот и серо-стальной взгляд Даны сейчас был холодным, как арктические льды.

— Раздеться, — повторила она. — Хорошо.

— Только если это тебя не смутит.

— Главное — чтобы это не смутило тебя, девочка. Я уже давно забыла это чувство.

Дана отошла к стоявшему возле окна креслу, сняла туфли и принялась расстегивать пуговицы на блузке. Затем пришел черед короткой узкой юбки и чулок.

— Я не ношу нижнее белье, — пояснила она таким тоном, будто говорила с близкой подругой. — Не понимаю, зачем его придумали. Скука и морока.

Может, с тех пор, как я видела ее во сне, она и набрала несколько килограмм, но на ее фигуре это не сказалось. Тело стоявшей передо мной женщины являло собой идеал женской красоты, тот самый, который, несмотря на проходящую моду и вкусы, оставался неизменным. Если перед ней когда-то не устоял Винсент, то кто же тогда сможет перед ней устоять?

— Я готова. — Дана подняла руки и приняла позу модели скульптора. — Начнем сверху, да? С груди?

Я теребила в руках сантиметровую ленту, не решаясь к ней прикоснуться. Теперь до меня начал доходить смысл фразы «хотеть до смерти»: в данном случае она имела особый подтекст, и я не могла решить, нравится он мне или нет.

— Ну, что же ты медлишь? Может, я тебе помогу? — Дана осторожно взяла меня за запястья и приблизила мои руки к себе. Она впервые за все время нашего знакомства прикоснулась ко мне. Этот жест был неожиданным, но я и не подумала отстраниться. — Вот мы и познакомились поближе, Лорена. В тебе есть что-то особенное… но я не могу понять, что. И запах у тебя совсем не такой, какой обычно бывает у смертных. Неудивительно, что ты понравилась Винсенту — он любит все необычное. — Она наклонилась к моей шее. — Даже не знаю, как можно описать этот запах. Такой смутно знакомый… вот если бы ты позволила мне попробовать, я бы поняла, в чем тут дело…

Могу поклясться чем угодно, что еще секунда — и я бы ответила ей «попробуй». Но Дана снова выпрямилась и рассмеялась.

— Я шучу, дурочка.

Я до сих пор смотрела на нее, пытаясь понять, что произошло. Наваждение сняло как рукой — растаяло оно так же внезапно, как и появилось.

— Надеюсь, я не очень сильно тебя напугала. — Дана погладила меня по волосам — это был почти материнский жест, который заставил меня растеряться окончательно. — Снимай уже свои мерки. Меня ждут дела поважнее.

(2)

В темноте сад Магистра выглядит совсем не так, как днем. Сказать, что тут жутковато — все равно, что не сказать ничего. Лес, который в лучах предзакатного солнца казался относительно безобидным, теперь кажется угрожающим. Если кому-то придет в голову отчаянная идея прогуляться перед сном, то вряд ли он выйдет оттуда живым.

Я осматриваюсь. Несмотря на установленные кое-где газовые фонари, сад окутывает мгла; и только вдалеке, в некотором отдалении от дома, можно заметить свет. Оттуда же доносятся голоса и веселый смех. Я размышляю, стоит ли мне отправиться на поиски компании или же безопаснее будет остаться тут.

— Как ты думаешь, нам стоит подойти поближе?

Вопрос выводит меня из оцепенения. Я вздрагиваю от неожиданности, оборачиваюсь и вижу… Эдуарда. Наверное, у меня такое же потерянное лицо, как и у него. Во всяком случае, он точно не понимает, где оказался.

— Что ты тут делаешь? — спрашиваю я.

— Хороший вопрос. Не имею понятия. Но, надеюсь, меня никто не убьет и не съест.

— Все в порядке, мне ты можешь доверять, — улыбаюсь я. — Я не кусаюсь, не пью кровь и не лишаю сна.

Эдуард несколько секунд внимательно смотрит на меня.

— Ладно. То, что нам снится один и тот же сон, я уже понял. Что это за место?

— Это дом одного из магистров Ордена.

— Какого еще Ордена?

Я взяла его под руку.

— Похоже, мне нужно многое тебе рассказать. Пойдем, посмотрим, что там за веселье.

Веселую компанию мы обнаруживаем минут через сорок. За это время я успеваю рассказать Эдуарду о том, что такое Орден, объяснить, кто такие каратели и то, для чего в данный момент используется дом Магистра. Он, конечно же, понял все, но, судя по всему, от этих знаний легче ему не стало.

Компания оказывается небольшой — с десяток молодых мужчин и женщин, среди которых я вижу и Дану с Винсентом. Оба они одеты в черное (впрочем, как и все остальные), волосы Даны собраны в замысловатую прическу. Винсент что-то говорит одному из присутствующих, а окружающие так увлечены этим рассказом, что не замечают нас. Наконец, кто-то смотрит в нашу сторону и говорит:

— Посмотрите-ка! Похоже, Винсенту с Даной решили сделать подарок и вернуть традицию охоты за смертной дичью?

— Лучше бы мы сюда не приходили, — вполголоса говорит мне Эдуард.

Дана подходит к молодому человеку, обратившему на нас внимание, и с минуту они молча смотрят друг на друга. Она выше его головы на полторы, и по сравнению с ней он кажется маленьким и жалким, а под ее взглядом съеживается и становится еще меньше.

— Это наши смертные друзья, Рафаэль, и они поедут с нами.

Молодой человек склоняет голову в знак согласия, и расстановка сил в компании сразу становится ясна. Между тем, присутствующие оживляются.

— Интересно будет посмотреть на смертных на охоте, — говорит кто-то. — Ты дашь им отдельную лошадь, Дана?

— Давайте заключим пари: уверен, что они умрут от страха уже через десять минут, — подключается к разговору другой.

— Нет, умники. Я возьму мальчика, а Винсент — девочку. И хватит уже чесать языком. Амир, Таис, выводите лошадей.

Пара, с которой до этого общался Винсент — молодой человек, похожий на него если не как две капли воды, то точно по-родственному, и невысокая светловолосая девушка — уходят в направлении конюшни, и внимание Даны снова переключается на нас.

— Вы можете отказаться, — говорит она нам. — Для смертных это опасное приключение. Помимо всего прочего, наши лошади на порядок быстрее ваших.

— Мы не боимся, — отвечаю я за себя и за Эдуарда, прекрасно понимая, что он со мной не согласен.

— Вот и хорошо. Будет весело!

Лошади, которых приводят Амир и Таис, на вид ничем не отличаются от «наших», но все как на подбор — статные, ухоженные, с шелковистой гривой. Конюхи Магистра стараются вовсю, думаю я, глядя на то, как Винсент помогает Дане взобраться в седло. Она усаживается поудобнее, а потом подает Эдуарду руку:

— Ну, забирайся, мальчик. Только держись покрепче. Если ты упадешь с лошади в лесу, то лишь Великая Тьма знает, что с тобой случится.

Такое же предупреждение я получаю и от Винсента, когда мы занимаем место на своей лошади, и крепко обнимаю его за талию.

— Что тут происходит? — интересуюсь я.

— Это один из наших свадебных обычаев, — поясняет он. — Охота. Раньше мы на самом деле охотились, а теперь это, скорее, дань традиции. На период охоты каждый из нас получает право на три жертвы.

— Смертные жертвы? — спрашиваю я осторожно.

— Нет. Но можно встретить в лесу какого-нибудь духа или демона, поймать его, а потом отпустить. Обычно темные существа чувствуют, когда мы выезжаем на охоту, не могут побороть любопытство и выходят посмотреть. Кстати, узнаешь местность?

Я отрицательно мотаю головой, запоздало понимаю, что Винсент этого не увидит, так как сидит ко мне спиной, и отвечаю:

— Никогда тут не была.

— Когда-то резиденция Магистра была на месте Треверберга. Незадолго до того, как Основатель начал строить город, ее перенесли в другое место.

— Резиденция Магистра… на месте Треверберга?

— Да. Это — одна из причин тому, что тут так много темных существ.

Тем временем вся компания рассаживается по лошадям. Животные нетерпеливо роют копытами землю: по всему видно, что им хочется пуститься в путь.

— Полная луна, — говорит кто-то. — Может, нам посчастливится встретить Диких Охотников?

— Кто такие Дикие Охотники? — спрашиваю я у Винсента, заранее зная, что ответ мне не понравится.

— В полнолуние Дьяволу становится скучно, и он решает прогуляться. Собирает свиту, готовит лошадей. Они особенно любят леса и болота. С ними обычно бегают большие черные собаки с красными глазами — души грешников.

— Надеюсь, нам не «посчастливится» их встретить.

— Отличная мысль! — И почему я была уверена, что Дане это понравится? — Едем на болота! Говорят, встретить Диких Охотников во время свадебной охоты — это хорошая примета, отношения будут долгими. Вечными! Все готовы?

Компания реагирует на это заявление дружным смехом и одобрительными аплодисментами. Дана кивает присутствующим.

— Удачной охоты всем нам, — улыбается она, натягивает поводья, и лошадь срывается с места. А за ней — и все остальные.

В первые мгновения у меня захватывает дух: лошади несутся на сумасшедшей скорости. Мы пролетаем лес за пятнадцать минут, и вот уже перед нами широкая дорога, на которой нет ни души. То есть, человеческой души: как и говорил Винсент, по обеим сторонам толпятся темные существа, и во все глаза смотрят на всадников. Кого тут только нет: и уродливые тролли, и лесные нимфы, и древесные духи, и светловолосые феи, и печальные эльфы. Тот, кого Дана назвала Рафаэлем, наклоняется, и, не сбавляя скорости, ловко подхватывает за талию одну из фей, молодую девушку, почти девочку.

— У меня теперь есть личная фея! — хвастается он. — Может, мне взять ее с собой? Пусть будет рабыней.

— Я слышал, феи хорошо готовят, — говорит кто-то.

— Тогда мне, наверное, нужно взять ее в жены. Что скажешь, красавица?

Если верить магическим трактатам, феи — не такие уж безобидные существа. История знала случаи, когда они уничтожали своих темных товарищей десятками. Но эта — явно исключение из правил. Она оцепенела от ужаса и, намертво вцепившись в гриву коня, боится даже пикнуть.

— Да ты немая? — продолжает Рафаэль. — Немая фея! Вот умора. Я слышал, что вы любители поговорить. Неужели меня обманули?

— А я слышал, что у них вкусная кровь, — включается в разговор Амир. — Правда, никогда не пробовал: они хорошо прячутся, пока их найдешь…

— Пожалуйста, не кусай меня, — наконец, подает голос фея. — Я сделаю все, что ты попросишь…

Рафаэль поворачивает голову по направлению к Амиру и, удостоверившись, что тот смотрит на него, со смехом кивает на свое новое «приобретение».

— Ты это слышал? И после этого кто-то мне втирает, что феи прилично себя ведут и сохраняют девственность до свадьбы. Не ты ли мне это рассказывал, Амир?

— Прекратите, — вмешивается Дана. — Или выпейте крови, или отпустите это существо. Право охотиться не подразумевает право на издевательства. А тебе, Рафаэль, уже полторы тысячи лет. Давно пора обзавестись нормальной женой.

— Ты ведь помнишь, я обещал, что выберу себе подругу только после того, как ты произнесешь клятву предназначения, сестра. Кто же мог знать, что ты будешь тянуть с этим три тысячи лет? Хотя понимаю: ради Винсента можно было ждать и дольше…

— Клянусь кровью своего создателя, я оторву тебе голову, если ты сейчас же не отпустишь фею и не заткнешься.

Рафаэль тяжело вздыхает и, чуть сбавив скорость, отпускает фею. Она уходит с дороги и теряется в толпе темных существ на обочине. Когда он снова нагоняет нас, то всадники пропускают Дану и Винсента вперед. Их лошади оказываются рядом, и они протягивают друг другу руки — опасный маневр, особенно если учесть, что мы, скорее, летим, а не скачем, но их это не волнует. Они улыбаются друг другу и выглядят такими счастливыми и спокойными, будто сидят за столиком в кафе. Темные существа на обочине начинают кивать и кланяться, некоторые из них преклоняют колени, а феи и эльфы забрасывают нас неизвестно откуда взявшимися цветами.

— Слава молодым! — подает голос Амир, делая знак отставшей Таис держаться рядом. — Не каждый день мы празднуем предназначение нашего брата и нашей сестры! Пусть Великая Тьма дарует вам вечную любовь и счастье!

— Слава! — дружно отзывается компания.

На подъезде к болотам мы сбавляем скорость, и я наконец-то могу нормально дышать. Похоже, и Эдуард тоже рад — на его лицо вернулось спокойное выражение (если оно вообще может быть спокойным в такой ситуации). Темных существ тут почти нет, разве что считанные экземпляры, любители болотного воздуха.

— Скукота! — заявляет Рафаэль.

— Да уж, нечем поживиться, — соглашается Амир. — Никогда не любил болота. А ночью тут вообще как в покойницкой.

— Помолчите, — обрывает их Дана.

Она поднимает руку, и всадники пропускают ее вперед. На горизонте, который еще секунду назад был темным, появляется едва заметное зарево. С каждой минутой оно становится все ярче, и вот уже можно различить другую группу всадников, чуть больше, чем наша. Они, в отличие от нас, держат в руках факелы, и их, помимо цокота копыт, сопровождает громкий собачий лай. Как оно всегда и бывает, в реальности Дикие Охотники выглядят страшнее, чем в легендах, даже если истории рассказывают ночью при свечах. Особый ужас наводят собаки: они в точности такие, как описывал Винсент, черные, огромные, со всклокоченной шерстью и жуткими красными глазами.

Дикие Охотники приближаются к нам. Все они носят маски, а на всаднике, который возглавляет процессию, надет еще и длинный плащ, который развевается на ветру.

— Опусти голову, Лорена, и не смотри ему в глаза, — говорит мне Винсент.

— Приветствуем Владыку Ада, перед которым даже Великие преклоняют колени, — говорит Дана, когда главный всадник приближается к нам и останавливается, натягивая поводья. Вся его свита тоже притормаживает и замирает в ожидании. — Мы рады, что в этот важный для нас день встретили тебя и твоих слуг.

Всадник некоторое время смотрит на нее, после чего кивает, поднимает на прощание руку и делает знак своим сопровождающим продолжать путь. Только теперь я замечаю, что и все остальные, включая Винсента и Дану, смотрят в землю и не поднимают глаз. Когда Дикие Охотники удаляются на безопасное расстояние, я бросаю взгляд на Эдуарда. На его лице можно явственно прочитать мои собственные мысли: «Слава Богу, все обошлось».

(3)

Я открыла глаза и некоторое время лежала без движения, глядя в потолок. Все же хорошо после такого приключения проснуться в собственной кровати, даже если учесть, что утро в очередной раз выдалось жарким и душным. Винсент спал, повернувшись ко мне спиной: один из очень немногих моментов, когда мне удавалось застать его спящим. Интересно, они спят «по заказу» или же, как и мы, засыпают, когда сильно устают? Я тронула его за плечо, и он тут же повернулся ко мне.

— Меня посетил очередной дурацкий сон, — уведомила его я.

— Знаю, охота. Я уже говорил тебе, что когда я сплю, тебе нужно бодрствовать. Охота — это еще цветочки, тебе может присниться кое-что похуже.

— Куда уж хуже. — Я снова легла и обняла подушку. — Ты сегодня не работаешь?

— Нет. У меня есть кое-какие дела, а потом мне нужно заказать билеты на поезд. Ты когда-нибудь бывала в Праге?

Я закрыла глаза.

— Да, но давно. Ты хочешь поехать в Прагу? Что, экскурсия?

— Скорее, деловая поездка. Если ты ко мне присоединишься, я познакомлю тебя со своим братом и его подругой.

— Еще один брат? Сколько же у тебя родственников?

— Много. Но это мой брат не только по крови — у нас были одни смертные родители, мы близнецы. Амир занимает пост одного из европейских Судей. После того, как он женился на Таис, Темный Совет решил дать ему более спокойную должность, и теперь он решает проблемы темных существ и иногда помогает советом нам. Хочу задать ему пару вопросов касательно Анны. Надеюсь, он сможет мне помочь.

Я перевернулась на другой бок.

— Ладно, я поеду с тобой. А пока я посплю еще часок, но уже без этих жутких снов.

Глава четырнадцатая Винсент

(1)

Вот уже минут десять я стоял напротив высотного дома, на последнем этаже которого жила Дана, курил вторую сигарету, но не торопился подниматься по широким ступеням и входить в стеклянные двери, которые швейцар услужливо открывал каждому гостю. Мне не следовало сюда приходить. Да что там — мне не следовало даже думать о том, что придется так поступить. Уже много лет я не оказывался в ситуации, когда решения за меня принимал кто-то другой, не оставляя мне выбора. И впервые на моей памяти виноват в этом был не мой враг, а мой союзник, когда-то — самое близкое мне существо. Кто бы мог подумать, что все повернется именно так? Мне казалось, что Великая Тьма развела наши с Даной пути навсегда, и мы уже никогда не встретимся. И уж точно не мог предположить, что после ста лет разлуки мы окажемся по разные стороны баррикад.

Швейцар приветственно улыбнулся мне и пропустил в прохладный холл, больше всего напоминавший холл пятизвездочной гостиницы — именно так выглядели новые дома, построенные в рамках очередного жилищного проекта. Коренные жители города говорили, что еще никогда на их памяти небоскребы не строились так быстро: всего год назад мэр торжественно разрезал красную ленту, и вот уже готово целых два дома, один из которых полностью заселен, а второй частично пустует и ждет своих жильцов. Новомодные сооружения насчитывали по двадцать этажей, на каждом из которых располагалось шесть больших, светлых и уютных квартир (по крайней мере, именно так они выглядели в рекламе).

Для любителей высоты архитектор приготовил сюрприз: каждый дом венчался тремя двухэтажными пентхаузами (в одном из них и жила Дана), которые выглядели заманчиво, но большинству горожан были не по карману. Помимо близости центра города и двух станций метро, жильцы имели возможность воспользоваться трехуровневой подземной парковкой (а парковочные места в центре найти было сложно, даже в жилых районах), а также могли регулярно посещать расположенный в доме тренажерный зал и плавать в бассейне. Летом он располагался на крыше и был открытым, а зимой «переезжал» на один из нижних этажей.

Спонсоры и авторы проекта подчеркивали, что дома «сделаны из экологически чистых материалов», а «кондиционером и отоплением нужно пользоваться исключительно зимой: на крышах установлены солнечные батареи самой последней модели». Без ответа оставался только один вопрос: чем эти солнечные батареи помогут в пасмурные дни, коих в Треверберге летом немало? Я был уверен, что Дану эти дома привлекли удобным расположением и наличием спортивного комплекса. Помимо всего прочего, там было то, что она очень любила: турецкая сауна и джакузи. В последнем она могла просидеть целую вечность, закрыв глаза и блаженно замерев: наш организм намного крепче организма смертных, и мы можем позволить себе подвергать его серьезным нагрузкам.

Скоростной лифт быстро доставил меня на седьмой этаж. Я огляделся и, найдя названный швейцаром номер квартиры, подошел к двери. Звонить мне не понадобилось — Дана открыла сразу же.

— Винсент! Признаюсь, не ждала. Но думаю о тебе почти каждый вечер.

— Я в курсе. Будем разговаривать на пороге?

— Конечно, нет. Заходи.

В квартире было прохладно: комнатная температура причиняла Дане дискомфорт, и поэтому она платила огромные деньги за электричество. Кондиционер старался вовсю, охлаждая воздух. Обычный гость сказал бы, что в ее квартире чуть теплее, чем в морге.

— Я только что из душа, — уведомила меня она. — Сегодня в тренажерном зале была такая толпа! И все эти мальчики, которые на меня пялятся, не дают прохода и мешают заниматься. Я уже думаю, не записаться ли на танцы — их внимание начинает меня раздражать.

Дана поправила на плечах легкий халат и жестомпригласила меня сесть.

— Крови вакханки у меня нет, но могу предложить тебе что-то еще. Например, вино или коньяк. Или, может, ты хочешь кофе?

— Нет. Я хочу с тобой поговорить. И это будет серьезный разговор.

Ее лицо приняло скучающее выражение.

— Ты пришел ко мне в гости, мы впервые после ста лет разлуки остались вдвоем — и ты хочешь вести серьезные разговоры?

— Да. Очень серьезные.

Дана заняла одно из кресел, положила руки на подлокотники и улыбнулась.

— Ладно. О чем ты хочешь поговорить, Винсент?

— О причинах твоего странного поведения.

— Я всегда странно себя веду, ты должен был привыкнуть.

— Ты понимаешь, о чем я. Не будем затевать словесные игры, это лишнее.

Дана смотрела на то, как я снимаю плащ и, устроившись в кресле напротив нее, аккуратно складываю его на коленях.

— И заодно скажи мне, какого черта тебе нужно от Лорены, — продолжил я.

— Ты запрещаешь мне подходить к Эдуарду, а теперь и к Лорене? Что это, песочница, где дети никак не могут поделить смертные игрушки? Или, может, ты вампир, и у тебя есть единоличное право на кого-то из них как на блюдо твоего стола? Или на обоих?

Я положил ногу на ногу, сцепил пальцы на колене и наклонился вперед.

— Послушай, Дана. Великая Тьма знает, я не питаю к тебе неприязни. Вокруг нас нет никого, кто бы мог подслушать наш разговор. Давай выложим карты на стол. Мы всегда были на одной стороне, помнишь? Ты не раз выручала меня, я тебе помогал. Не понимаю, какие у тебя могут быть тайны. Или ты не доверяешь мне?

Дана взяла со стола пачку сигарет, достала одну и щелкнула зажигалкой.

— Глупый вопрос, Винсент. Я знаю наперед все твои действия, я знаю твои мысли. Ты оказался в неприятной ситуации, тебе не нравится, когда кто-то, а не ты, является хозяином положения. Но что поделать? Жизнь — непредсказуемая штука. Иногда госпожа Удача поворачивается к нам задницей.

— Что тебе нужно от Эдуарда?

Она отреагировала на мой вопрос высокомерным смешком.

— А что тебе обычно нужно от еды? Насыщения, верно?

— Надо же, прошло всего-то сто с лишним лет, а ты изменилась до неузнаваемости. Тебя будто подменили. У меня такое ощущение, будто передо мной сидит незнакомое существо, а не женщина, с которой меня связывают кровные и брачные…

— Связывали, — перебила меня Дана, но в ее глазах на секунду мелькнула растерянность. — Нас связывали брачные узы, Винсент. Больше нас ничего не связывает.

— Ты ошибаешься. Я люблю тебя. И знаю, что ты меня тоже любишь.

Дана выпрямилась в кресле.

— Говори за себя, Винсент. Не нужно выдавать желаемое за действительное.

— Отказ от клятвы еще не означает отказ от чувств. Невозможно в один миг, с помощью одной формулировки, перечеркнуть прошлое. Люди, разорвав отношения, порой несут чувства через всю свою жизнь, умирают с именем любимого человека. Мы ничем не отличаемся от них. Разве что тем, что жизнь наша намного длиннее. Однажды ты уже причинила мне боль, Дана. Ты причиняешь мне боль каждый раз, когда вспоминаешь обо мне. Ты снова нашла меня для того, чтобы сделать мне еще больнее? А если нет, то зачем ты здесь?

Дана потушила сигарету в пепельнице и, поднявшись, сделала пару шагов ко мне.

— Шантаж, — сказала она с напускным спокойствием; будь на моем месте кто-то другой, ему уже перегрызли бы горло. — Как низко, Винсент! Ты решил сыграть на моих чувствах?!

— Секунду назад ты сказала, что у тебя нет ко мне никаких чувств.

— Я тебе ничего не говорила! — Она взяла у меня плащ и швырнула его мне в лицо. — Убирайся!

Я поймал плащ и снова сложил его.

— Вот теперь наш разговор направляется в нужное русло. Так зачем же ты приехала, Дана? Повидать меня? Ты соскучилась?

Она недоуменно помотала головой.

— Поверить не могу, что это говоришь ты, Винсент. Ты хоть понимаешь, кому ты это говоришь?

— Отвечай, Дана. Я уже сказал, что не буду играть с тобой в эти игры. Ты меня не ударишь и не убьешь, спать нам не нужно, я не голоден, так что мы можем сидеть тут так долго, как вздумается.

— Ты жесток со мной, Винсент. Я не заслужила такого отношения.

— Я тоже думал, что я его не заслужил. И уж точно не мог подумать, что оно достанется мне именно от тебя.

Дана в сердцах топнула ногой.

— Ты мной манипулируешь! — крикнула она со слезами в голосе. — Зачем?! Ты ведь знаешь, что если бы я могла, то я рассказала бы тебе все!

Я встал и бросил плащ в кресло. Теперь мы стояли совсем рядом, как тогда, в аптеке, с одним-единственным отличием: за дверью не топтался напуганный происходящим Эдуард. Дана подняла голову и посмотрела мне в глаза. Что-то неуловимо изменилось в ее лице, которое я, несмотря на годы разлуки, помнил до мельчайшей черточки. Она была другой, совсем чужой. Впрочем, так оно и должно было быть: она мне не принадлежала. Она больше никому не принадлежала, только самой себе и Великой Тьме, которая должна была решить, когда настанет ее черед уйти. Но разве я отказывался от своей клятвы? И разве Дана не добровольно, а под чьим-то давлением или в результате чьих-то угроз сняла с себя все обязательства перед Орденом, включая клятву хранить неприкосновенность?

— Я не могу рассказать, Винсент, — сказала Дана тихо, почти шепотом. — Можешь считать, что сама Великая Тьма запечатала мне уста. Я не имею права выдавать тайны Великих.

— Кого из Великих?

Она покачала головой.

— Я оказала большую услугу Ордену, согласившись на это, и я до сих пор свободна, но это еще не значит, что меня не могут развоплотить. Ты в курсе, как это важно порой — держать язык за зубами.

Я сделал шаг в сторону, но Дана взяла меня за руку.

— Пожалуйста, Винсент, не уходи. Ты не можешь уйти, ты пришел сюда не для этого!

— Интересно, и для чего же?

Она снова подняла на меня глаза. Еще до того, как мы поклялись друг другу в любви и верности, наши друзья часто шутили и говорили, что стоит только мне войти в комнату — и взгляд Даны из холодного вампирского тут же превращается в теплый и человеческий. Наверное, они и сами не подозревали, сколько истины было в этих шутках.

— Для того чтобы побыть со мной, — ответила она, наконец. — Но я не буду настаивать — такое поведение тебя не красит, да и с точки зрения закона оно сомнительно…

— Кто запретит мне, если я сам — закон?

На губах Даны промелькнула улыбка. На этот раз, не чужая и холодная, а знакомая мне улыбка — такая, которую я видел тысячи раз.

— Ты не изменился, Винсент, — сказала она. — Крови вакханки, как я уже говорила, у меня нет. Взамен могу предложить свою.

Я обнял ее за талию, наклонился к ней и поцеловал. Знакомое, но давно забытое ощущение от прикосновения — такое невозможно испытать ни с одним существом, будь то греческая гетера высшего класса или опытная вакханка, из тех, которые дают уроки любви молодым карателям. Тонкая ткань халата позволяла почувствовать температуру ее кожи: как всегда, чуть холоднее, чем у смертных, и в первые секунды это показалось мне странным, но тело мгновенно настроилось на нужный лад. Инстинкты, которых наши предки были лишены: им было оставлено только одно — жестокость. Инстинкты, на которых основывалась наша человеческая часть сущности — в этом была и наша слабость, которую темные хозяева так часто использовали для того, чтобы нами манипулировать, и наша сила: мы могли чувствовать, это отдаляло нас от животных и приближало к людям.

— Я принимаю угощение, — произнес я. — Это ценный дар.

(2)

Небо за окном начинало светлеть: это означало, что через пару часов мне следует отправляться домой, иначе мы с Лореной рискуем опоздать на поезд. Но о поезде мне сейчас хотелось думать в последнюю очередь. Я был бы рад остаться тут еще на день или даже на несколько дней. Совсем как раньше, когда мы с Даной, мотавшиеся по миру и имевшие возможность видеться не чаще чем раз в полгода, проводили наедине все предоставленные нам часы, зная, что в следующий раз к нам будут менее благосклонны, и при встрече у нас будет время разве что улыбнуться друг другу и пожать руки.

Я провел пальцами по губам. Хотелось запомнить ощущения и сохранить их как можно дольше. Обычай пить кровь друг друга был одним из древнейших, он уходил корнями в наше вампирское прошлое, в те темные времена, когда наши предки не могли жить днем и не питались человеческой пищей, предпочитая охотиться на людей. Раньше его проводили прилюдно, на церемонии предназначения, но потом Темный Совет решил, что это дело интимное, и с тех пор обычай стал достоянием двоих — молодая пара пила кровь в первую брачную ночь.

С момента принятия этого решения прошло больше тысячи лет, и во время нашего с Даной венчания обряд преследовал двойную цель: чисто техническую — обмен кровью позволял сблизить двоих и настроить их на одну и ту же волну, и тайную, духовную — символизировал абсолютную преданность, открытость и доверие. Как ни крути, это не так-то легко психологически — позволить себя укусить, даже если учесть, что это делает кто-то из «своих».

Дана отвлекла меня от созерцания светлеющего неба, обняв за плечи и прижавшись щекой к спине.

— Это были странные, но знакомые ощущения, — сказала она, проводя пальцем по моей шее — я знал, что означает этот жест. — Мне показалось, что у тебя такая холодная кожа! По сравнению со смертными.

— Можно, — ответил я на незаданный вопрос.

— Совсем чуть-чуть, пару глотков, — пообещала Дана. — Чертовски странные ощущения, но приятные.

Я вздрогнул от укуса, несмотря на предупреждение. Дана это почувствовала, но пересилить себя не смогла, и на поверку «пара глотков» оказались значительной порцией. Через минуту она оторвалась, будто опомнившись, и принялась торопливо зализывать крошечные ранки, останавливая кровь.

— Я сделала тебе больно, извини, — проговорила она, не отрываясь от своего занятия.

— Это было терпимо. — Я протянул руку и погладил ее по волосам. — Не трудись. Заживет.

Дана послушалась и легла, положив голову мне на колени.

— Я люблю тебя, Винсент, — сказала она.

— И я тебя люблю. Не думал, что когда-нибудь снова скажу эти слова. — Я помолчал. — Завтра я еду к Амиру. Хочешь присоединиться?

— К Амиру? — вяло удивилась Дана. — Зачем?

— Хочу посоветоваться с ним насчет Эдуарда и Анны. Что-то мне не нравится в этой истории.

Дана устроилась поудобнее.

— Веришь или нет, мне тоже. Ненавижу делать что-то, не зная подробностей.

— Неужели твой Великий не посвятил тебя в подробности?

— Да ты издеваешься, Винсент. Не знаю, кто он такой, этот твой Эдуард и кто такая Анна, и почему Магистр нашел меня и попросил о помощи, но вокруг них столько шумихи, что только Великая Тьма знает, что происходит на самом деле. Я тебе уже говорила, что Анна — не совсем обычная дама, это легко почувствовать. Что до Эдуарда… не знаю. Но вполне вероятно, что он не совсем человек.

— Быть такого не может.

Дана перевернулась на спину и прикрыла глаза.

— Есть много темных существ, которые выглядят как люди, но таковыми не являются. Вполне может статься, что мы и не знаем о таких. Меня послали присмотреть за тобой и убедиться, что ты не делаешь глупостей. А заодно и за Эдуардом.

— Тогда какого черта ты бросила его под поезд?

— Его необходимо уберечь от Незнакомки любой ценой. Кроме того, я была уверена, что ты найдешь его, вернешь с того света и спасешь. Иногда ты бываешь предсказуем.

— А зачем ты устроила этот концерт в доме Эдуарда?

Дана зевнула.

— Так много вопросов, Винсент. Я хочу поспать. Езжай к своему Амиру, потом расскажешь, что узнал. Я и так попала в переплет — хочется верить, что в этом лабиринте мы будем блуждать недолго.

(3)

В Праге я бывал часто, и поэтому мы с Лореной не заплутали в узких улочках — дом Амира и Таис был найден буквально минут за двадцать. На вопрос «где ты был прошлой ночью» я предпочел ответить уклончивым «у меня были дела», но она не поверила: не до конца зажившие ранки от укусов на шее говорили не в мою пользу. Лорена понимала, что я позволил бы проделать с собой такое только существу, равному мне по статусу, а остальное додумала сама. Поэтому всю дорогу до дома Амира она хранила молчание, а я не торопился его нарушать, зная, что рано или поздно она заговорит.

Дворецкий пропустил нас в квартиру и удалился, забрав наши вещи. Когда-то Судьям предоставляли чуть ли не дворцы, которые были призваны подчеркивать их высокий статус, и теперешняя обитель Амира явно проигрывала роскошному парижскому особняку, в котором он жил сто лет назад. В начале двадцатого века Темный Совет решил провести небольшую реформу: часть Судей сняли с должностей, заменив их более молодыми, а остальную часть распределили по другим городам. Амиру досталась мрачноватая готическая Прага.

Впрочем, не могу сказать, что он расстроился по этому поводу. Атмосфера Парижа, который никогда не был спокойным городом, в начале двадцатого века стала невыносимой. Амир редко обращался к кому-то из Великих с просьбами и еще реже выражал недовольство своими обязанностями или условиями проживания, но за пару лет до переезда в Прагу он регулярно просил своего покровителя Авраама «сделать что-нибудь, пока он не сошел с ума». Когда его просьба была удовлетворена, он вздохнул свободно, и в перерывах между работой (работы у него прибавилось, но это его устраивало) занимался тем, что полюбил еще в детстве: изготовлением кукол из китайского фарфора.

Гость имел возможность ознакомиться с творениями хозяина уже в гостиной: кукол можно было увидеть повсюду. Они сидели на каминной полке, на подоконниках, стояли на невысоких столиках в углах. Одна из них — итальянский Пьеро, марионетка — сидела в кресле у окна, печально склонив голову на бок.

— Какая красота! — восхитилась Лорена, изучая «коллекцию» на каминной полке. — Откуда они?

— Их делает Амир.

Она бросила на меня недоверчивый взгляд.

— Мужчина? Делает кукол? Может, он еще и одежду им шьет?

— Да. И, как видишь, шьет неплохо.

Лорена взяла одну из кукол, рыжеволосую барышню в пышном зеленом платье.

— Ну и ну, — сказала она. — Ты рисуешь, Амир делает кукол. А чем занимается Дана? Может, валяет игрушки из войлока?

— Нет, — улыбнулся я. — Это другое поколение. У них была другая жизнь, и воспитывали их иначе. Да и времена тогда были совсем другие.

Лорена вернула куклу на место.

— Вы хотя бы не ведете себя как разъяренные альфа-самки-истерички, когда хотите есть.

— Ты должна понять ее, Лорена. Такого детства, какое было у Даны, не пожелаешь никому.

— И что же произошло в ее детстве? Умерли все люди, и было нечего есть?

— Я уже рассказывал тебе про Реформу. Раньше каратели были вампирами, но потом Темный Совет решил заменить их существами, которые наполовину вампиры, а наполовину люди. В тот период многих вампиров истребили, оставили только самых сильных и древних. Дана была одним из первых существ нашего типа. У нее было много братьев и сестер, но оставшиеся вампиры восприняли в штыки известие о том, что с ними будет работать, давай скажем прямо, их еда. Их не волновал тот факт, что нас обращают, как и их, и что природа наша почти идентична. Они устроили настоящую бойню — убивали молодых карателей сотнями. В результате от всех ровесников Даны осталось меньше трети, а она несколько сотен лет не могла спать спокойно, и каждый день перед ней стоял выбор — либо убить, либо быть убитой. Она отвоевала свое право на жизнь, и именно поэтому пользовалась большим уважением.

Лорена села в кресло, взяв на руки Пьеро.

— Почему из всех она выбрала именно тебя?

— Давно, еще до своего обращения, Дана играла с детьми, которым в скором времени тоже предстояло превратиться в таких существ, как мы. Взрослые плохо присматривали за ними, и дети забрели в подземный лабиринт. Они заблудились там, и только у Даны получилось найти выход. Она вернулась домой через два дня, тогда, когда все уже потеряли надежду на то, что кто-то из детей выживет. Никто не знал, как она провела в лабиринте двое суток, без еды, воды, воздуха и солнца, но наш отец решил, что это — знак судьбы, и его созданию предначертано стать могущественным существом, завоевателем. Он нарек ее двумя именами, не одним, как обычно делает создатель. Он дал ей имя Дэйна — так тайно называли богиню Персефону жрецы, и имя древнего ассирийского божества Ишкур, покровителя воинов и охотников. Последнее имя Дана использовать не могла, потому что Ишкур входил в число тех богов, которым она поклонялась — за это ее прозвали Вавилонянкой. А имя «Дэйна» она до сих пор считает священным и верит в то, что к ней так обратится только создатель. Отсюда и пошло «Дана». Но имя, данное создателем, как известно, накладывает отпечаток на характер и на судьбу. Дана выросла завоевательницей. Она с детства не знала другого пути получения желаемого. Ей покорялись все, кого она встречала на своем пути — смертные и бессмертные. После того, как она чего-то добивалась, ей становилось скучно — и она отправлялась на поиски очередной «жертвы». Так продолжалось до тех пор, пока мы не встретились.

— И что было дальше?

— Я был сосредоточен на себе. С одной стороны, Дана хотела меня добиться, с другой — чувствовала, что по силе мы почти равны. Может, и размышляла о том, что стоит покориться и тем самым добиться моего расположения. Что, в конце концов, и сделала. Со мной она вела себя не так, как с другими: иначе смотрела на меня, разговаривала вежливее, чаще уступала. А потом… ты знаешь, что было потом.

— Да. А теперь вы принялись за старое.

Я уже набрал в легкие воздуха для того, чтобы ответить, но появившийся в гостиной Амир радостно зааплодировал, прерывая наш разговор.

— Если Великая Тьма не шутит со мной шутки, я на самом деле вижу тебя в своем доме, Винсент? Мы видимся раз в век — лучше, чем ничего.

— Ты знаешь, что обычно меня к тебе приводят проблемы, так что, может, это и к лучшему.

— Это уж точно. Таис, пойдем к нам! У нас такие гости, а ты прячешься.

Амир остался точно таким же, каким я его запомнил во время нашей последней встречи, а вот Таис выглядела не очень хорошо. При взгляде на ее лицо можно было подумать, что она серьезно больна. Когда-то она была молодой и полной сил женщиной с веселыми голубыми глазами и копной золотых волос, а теперь, с короткой стрижкой и потухшим взглядом, выглядела совсем замученной.

— Привет, Винсент, — сказала она, и ее усталый тон только укрепил мои опасения. — Я слышала про Дану, сочувствую, это, наверное, очень тяжело.

Мы с Амиром переглянулись.

— Мне кажется, не очень вежливо заговаривать об этом с гостем в первые минуты его появления в доме, — упрекнул жену хозяин.

— Все в порядке. — Я посмотрел на Таис. — Что с тобой? Надеюсь, ты не больна?

Она покачала головой.

— Ничего страшного, пройдет. Познакомься, это Максимилиан, наш сын.

Светловолосый малыш выглянул из-за юбки матери, где он прятался от незнакомцев.

— Привет, Макс. — Я протянул ему руку, но мальчик снова спрятался за Таис. — Прошу прощения, если бы не та история в Тибете, я бы обязательно приехал на церемонию обращения.

— Не извиняйся, Винсент, — ответила Таис, — я уже привыкла, что до нас никому нет дела.

— Но я, право…

Амир решил тактично увести разговор в сторону и сделал шаг к Лорене.

— Почему ты не представляешь нам свою спутницу? Очень приятно, Амир. А вы, должно быть, Лорена? Приятно узнать, что даже в выборе смертных женщин у моего брата отличный вкус.

Щеки Лорены залились румянцем, а Амир, не ограничившись обычным вежливым рукопожатием, до сих пор держал ее пальцы в своих.

— Смертных… или не очень смертных? — продолжил он, будто беседуя с самим собой. — Печать Лилит на вашей очаровательной спине, ваш дар предвидения, способности целителя — и все это принадлежит смертному существу?

При виде этой сцены в глазах Таис появилась такая ненависть, что мне стало не по себе. На такую была способна разве что Дана, да и то нечасто.

— Амир, а почему бы нам не выпить чего-нибудь горячего? — заговорил я. — Мы продрогли в дороге.

— Да, конечно. Сварим кофе!

Лорена, которая стояла спиной к Таис и ее ревнивого взгляда не заметила, подошла к мальчику и присела.

— Привет, Максимилиан! — Мальчик тут же обхватил ее запястье маленькими пальчиками. — Если бы я знала о тебе, то обязательно купила бы подарок!

Но, похоже, свой подарок Максимилиан уже нашел. Он несколько секунд смотрел на руку Лорены, после чего открыл рот и… выпустил крошечные клыки. Она вскочила и отошла от мальчика на безопасное расстояние.

— Вот черт! Теперь еще и ребенок хочет меня попробовать?!

— Тебе следует быть осторожнее, Лорена, он до сих пор пьет кровь, — предупредил я.

— Покорми его, дорогая, — обратился Амир к жене. — Нам с Винсентом нужно поговорить. Или, может, сначала пообедаем?

— Если ты хочешь обедать, Амирхан, то накрывай на стол сам! — заявила Таис, после чего взяла мальчика за руку и увела из гостиной, предварительно бросив очередной ненавистный взгляд на Лорену.

Напряженная пауза длилась с минуту, после чего я нарушил молчание.

— Что с ней происходит?

Амир покачал головой.

— Она никак не может оправиться от стресса, связанного с беременностью и родами. Я предлагал ей обратить смертного ребенка, так делали тысячи семей до нас, но она упиралась и хотела родить сама. Потеряла много крови, очень мучилась… ну, ты знаешь, как это у нас бывает в таких случаях. Если бы ее кормил только я, то она выздоровела бы быстрее, но это невозможно. Врач сказал, что когда мы начнем давать ему человеческую еду, Таис станет лучше, но до этого еще целых три года… все нормальные женщины не хотят рожать, боятся испортить фигуру, а эта — просто исчадие Ада какое-то! — Он в сердцах топнул ногой. — Какого черта ей вздумалось рожать самой, если есть куча смертных детей, которых можно обратить и жить счастливо?! Она что, смертная, которая появляется на свет только для того, чтоб рожать себе подобных десятками?!

— Смертные не рожают десятками, — вставила Лорена, сухо кашлянув. — И они далеко не всегда появляются на свет только для того, чтобы рожать детей.

— Да, иногда они вбивают себе в голову, что любят женщин, но потом все равно выходят замуж или просто беременеют и рожают. Это единственное, что вы умеете делать по-настоящему хорошо — беременеть и рожать.

Я положил руку ему на плечо.

— Амир, хватит. Ты перегибаешь палку.

— Вовсе нет! — Он стряхнул мою руку. — А для чего еще они нужны? Для секса? Не для еды точно — ты ведь их не ешь!

— Было бы намного хуже, если бы Таис до сих пор дружила с Даной, и та каждый день говорила ей, что дети — это унизительно. Тогда бы у вас вообще никого не было.

Амир жестом пригласил нас с Лореной следовать за ним и направился куда-то вглубь дома.

— Было бы еще хуже, если бы Дана решила забеременеть. Великая Тьма знает, сколько сил и нервов тебе бы понадобилось для того, чтобы это выдержать. Хорошо, что мы вынашиваем детей только три месяца.

Хозяин квартиры открыл одну из дверей, пропустив нас вперед, вошел следом. Комната оказалась рабочим кабинетом, интерьер которого был точной копией обстановки кабинета в парижском доме Амира.

— Извините меня, — сказал он, обращаясь к Лорене. — Обычно я хорошо отношусь к смертным. Сейчас я переживаю нелегкий период, мне трудно держать себя в руках.

— Все в порядке, — заверила его моя спутница. — Я уже наслушалась… странностей.

— Прошу прощения еще раз. Я на самом деле в отличных отношениях с людьми, Винсент подтвердит. Присаживайтесь.

Мы заняли удобные кресла у стола, а Амир подошел к окну и открыл тяжелые бархатные шторы.

— Я опасаюсь за ее рассудок — порой мне кажется, что она не в себе. Она начала пить кровь…

— Надеюсь, невашу, — произнесла Лорена и, поняв, что фраза вышла двусмысленной, беззлобно рассмеялась.

— Человеческую. Но она никогда ее не пила, даже не пробовала. А мою кровь она не пила уже давно. Я не помню, когда мы в последний раз друг к другу прикасались… даже чисто по-дружески.

Амир сел в «хозяйское» кресло и, подперев подбородок рукой, устремил взгляд в пространство.

— Все наладится, вот увидишь, — уверил его я. — Может, ты хочешь отдохнуть? Мы не торопимся, переночевать нам все равно придется у вас. Можно отдохнуть, потом поужинать, а после ужина говорить на серьезные темы. Тебе нужно поспать. Посмотри на себя — ты весь на нервах.

— Если я усну, то буду спать до утра. Последние несколько месяцев я сплю почти каждый день, но не восстанавливаюсь. Что там у тебя, Винсент? Про Незнакомку я знаю, ты, как всегда, вляпался в оригинальную историю, но про нее пока ничего конкретного сказать не могу.

— Ну, во-первых, Дана.

Амир поднял бровь.

— Что с ней?

— С ней все в порядке. Чего не скажешь обо мне, потому что она меня нашла.

— А ты думал, что она просто так оставит тебя в покое? Ты же знаешь Дану — если она вцепится, то уже хватку не ослабит. Для нее и раньше не было никаких законов, она, как и ты, подчинялась только Темному Совету. А теперь ей точно никто не указ. От клятвы кровью создателя она освободилась, но создатель не забрал у нее сердце. А сердцу, как известно, не прикажешь. Но что в этом плохого? Ты ведь любишь ее, Винсент.

Я вздохнул.

— Даже если и так… что с нами будет?

— Я могу снова обвенчать вас, уверен, что Рианна согласится. А даже если не обвенчать, то признать ваши отношения. Вы не сможете иметь детей, но это лучше, чем встречаться тайно.

— Наверное, нам стоит поговорить о деле, — вмешалась Лорена. — Ваши темные проблемы вы сможете обсудить потом. Тем более что они мне не интересны.

Амир перевел взгляд на нее, и она невольно вжалась в кресло.

— Неужели вы ревнуете? — спросил он вкрадчиво. — Не стоит. Винсент никогда не испытает с вами того, что он испытывает с Даной, а с Даной никогда не почувствует то, что чувствует с вами. Как вы, наверное, уже успели заметить, температура нашего тела немного ниже, чем у смертных. И, если вам в самом начале не очень приятно прикасаться к прохладной коже, а для нас контакт с теплой человеческой кожей — изысканное наслаждение.

— И на самом деле, давай поговорим о деле, Амир, — сказал я.

Он закивал, соглашаясь, и я положил перед ним фотографию Эдуарда.

— Взгляни на этого мальчика.

Пару минут Амир пристально изучал снимок.

— Эдуард Мун, известный художник, сын знаменитого Самуэля Муна, тоже художника. Пишет отличные картины, иллюстрировал книгу мифов и легенд Треверберга. Попался Незнакомке, бедняга, не повезло. — Он поднес фотографию к глазам. — На первый взгляд, ничего необычного, но эти глаза… где-то я уже видел такие.

— Где? — полюбопытствовала Лорена.

— Это было слишком давно, о смертная подруга Винсента. Наша память благосклонна к нам. Это было бы ужасно — помнить все, что с нами произошло за тысячи лет. — Он поднял голову и посмотрел на меня. — Самуэль Мун женат?

— Отдыхает между браками, — ответил я.

— Эдуард родился в Треверберге? Ты знаешь, кем была его мать?

Я взглянул на Лорену, и она пожала плечами.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что он не человек?

— Одно могу сказать точно, Винсент — глаза у него не человеческие. А в совпадения я не верю. Я слишком долго живу на этом свете для того, чтобы в них верить.

— Если это на самом деле так, что от него нужно Незнакомке?

— Хороший вопрос, Винсент. Для этого тебе нужно узнать, кто он такой. — Амир достал из ящика стола листок для заметок. — Узнай, кем была его мать. Как ее звали, чем она занималась, общаются ли они. Если она в городе или же не в городе, но они общаются, обязательно встреться с ней — тогда уж ты сам поймешь, кто она такая. А если они не общаются, то все равно хорошенько расспроси его. Я дам тебе адрес — эта женщина тебе поможет.

Амир написал три коротких строчки и передал мне листок.

— Бордель? — спросил я недоуменно, читая написанное. — Ты издеваешься?

— Бордель, — поморщился он. — Если это и бордель, то дорогой и изысканный, высшей пробы. Удивляюсь, как ты туда до сих пор не заглянул! — Он снова глянул на Лорену. — Можете пойти с ним. Вам там понравится.

— Спасибо, загляну обязательно, — уверила его она. — Сейчас мне хотелось бы перекусить. Давайте я помогу вам накрыть на стол.

Глава пятнадцатая Эдуард

(1)

Если бы я знал, что меня ждет этим вечером, то, скорее всего, вообще не возвращался бы домой. Хотя сложно было даже предположить, какую чертовщину мне готовит моя судьба — после всего, что со мной произошло, я был готов к чему угодно. А поэтому спокойно вернулся с работы, потрепал Графа, выпрашивавшего еду, наполнил его миску до краев кормом из только что открытого пакета и, приготовив себе кофе, разместился за письменным столом со стопкой тетрадей: в школе начался период контрольных, и теперь свободного времени у меня было еще меньше, чем раньше.

Мне казалось, что после визита к Анне и последующих приключений я даже думать не буду о сне, но по возвращении домой уснул буквально через секунду после того, как положил голову на подушку. В ту ночь я спал глубоко и без снов, а с утра посмотрел на часы и убедился, что проспал все на свете, так как пребывал в объятиях Морфея больше двенадцати часов. Следующей ночью повторилось то же самое. А потом действие крови Даны (ничем другим я это объяснить не мог) сошло на «нет», и бессонница вернулась. Я даже почувствовал некое подобие радости — хотя бы что-то в моей жизни вернулось в свое русло.

За тетрадями я просидел не больше часа, и меня отвлекло протяжное мяуканье Графа — именно так он обычно реагировал на чье-либо приближение к двери. И через минуту я на самом деле услышал негромкий стук. Поздними гостями оказались Винсент и Дана. На последней было длинное белое платье из эластичного материала, обтягивающее фигуру так, что она вполне могла появиться вообще без одежды — эффект был бы тот же. Винсент выбрал более скромный, но не менее странный для домашнего визита наряд: новенький, с иголочки, и явно дорогой белый смокинг. Я оглядел обоих и натянуто улыбнулся.

— У нас… праздник?

Дана ответила мне ослепительной улыбкой.

— Мы едем развлекаться! Одевайся. У тебя есть десять минут. Ладно, пятнадцать. Только поторопись, а то мы уедем без тебя.

— Нам нужно решить кое-какой вопрос касательно тебя и Анны, Эдуард, — заговорил Винсент. — Мы хотим, чтобы ты поехал с нами. Это не займет больше пары часов.

Я перевел взгляд в него на Дану и только сейчас заметил, что ее волосы, которые во время прошлой встречи едва достигали талии, теперь были намного длиннее — почти до колен. Она поймала мой взгляд и одобрительно кивнула.

— Да, да. Одевайся, мальчик. Мы тебя ждем.

— Твои волосы… — Я сопроводил свои слова жестом. — Они…

— О Боже, что с ними?!

Дана влетела в прихожую и остановилась перед зеркалом.

— Ничего, просто… они стали длиннее.

— Немудрено, идиот — во мне течет кровь вампиров. Мы и ногти стрижем раз в три дня. А тот, кто придумает средство, с помощью которого мы удалим волосы с тела навечно, будет посвящен в почетные члены Ордена. — Она махнула мне рукой. — Иди, иди. Пятнадцать минут, помнишь?

(2)

Я предложил сесть за руль, но на этот раз «порше» Винсента сменился маленьким и юрким «фольксвагеном» Даны, и мне отвели место на заднем сидении. Если бы я знал, как она водит машину, то настоял бы на том, чтобы поехать на моей. Даже в пробке на центральном шоссе, там, где водитель с трудом развивал скорость больше десяти километров в час, Дана умудрялась обгонять весь «мешающий» нам транспорт, причем делала это и справа, и слева. Пару раз я с трудом удерживался от того, чтобы закрыть лицо руками и тихо помолиться богу, спасающему от автокатастроф.

— Ведь правда, я хорошо вожу машину? — спросила у меня Дана, бросив взгляд в зеркало заднего вида.

— Что-то подсказывает мне, что твоему учителю по вождению это бы не понравилось, — осторожно заметил я.

— На протяжении пяти уроков этот странный тип пытался объяснить мне, почему нельзя ездить на красный свет. Знаешь, почему? Потому что я подвергаю опасности жизни пешеходов и других водителей! Скажи на милость! Если я спешу, то поеду на какой угодно свет, хоть на фиолетовый! А тот, кому взбрело в голову ехать со мной по дороге в этот момент, сам виноват. Пусть смотрит в оба. Зачем водителю глаза?

— Ну, потом ты ведь все же получила права?

Дана насмешливо фыркнула.

— Зачем мне права? Я и без них отлично вожу. Верно, Винсент? Когда-то машин не было, и мы ездили на лошадях. Скорость, ветер в лицо — и никаких правил! А теперь все стало так сложно! Знаешь, сколько машин я разбила, когда училась парковаться задним ходом?

— Уверен, что не одну, — закивал я.

— Совершенно верно. Но потом меня осенило — а зачем парковаться задним ходом, если можно парковаться по-человечески? Парковаться по-человечески, — рассмеялась она собственной шутке. — До парковки задним ходом мог додуматься только извращенный ум смертных.

Винсент отстегнул ремень безопасности (опасный маневр, принимая во внимание то, что наш водитель любит быструю езду) и повернулся ко мне.

— Ты говорил с отцом насчет твоей матери, Эдуард? Может, он вспомнил какие-то подробности?

Я пожал плечами.

— Нет. Он сказал то, что мне известно: ее звали Франсин, она работала фотомоделью, иногда танцевала в ночном клубе. Они были женаты от силы года три, как я тебе уже говорил. Через год после моего рождения зарегистрировали отношения, прожили бок о бок совсем недолго, а потом разошлись. Мама вечно ездила по командировкам, так что при желании не смогла бы меня воспитывать. Поэтому отец решил, что я останусь с ним. Больше я о ней ничего не слышал. Да и отец мало о ней рассказывал. Разве что иногда, да и то после пары рюмок коньяка и в духе «я был такой идиот, Эдуард, потерял такую женщину». Но так он говорит почти обо всех своих женщинах.

— Негусто, — резюмировала Дана. — Хотя, знаешь, я хорошо понимаю Анну — будь я Незнакомкой, я бы тоже на тебя запала. В тебе есть что-то… наше. Но, разбери меня Великая Тьма, не понимаю, что. Может, у тебя есть печать Прародительницы, как у этой смертной су… — Она посмотрела на Винсента и осеклась. — Как у Лорены, только ты нам ее не показываешь? Говорят, есть смертные, которые могут скрывать печать даже от карателей.

Я помолчал пару секунд, размышляя, как отреагировать на ее заявление.

— Что такое печать Прародительницы?

— У тебя ее нет, — вмешался Винсент.

— Специалист по осмотру тел смертных, — закивала Дана. — С особым вниманием он осматривает женские тела, но мужскими тоже не брезгует. Это я к тому, что он врач, а вы о чем подумали?

Мы остановились у небольшого двухэтажного здания. На почти полной парковке Дана умудрилась занять два места, поставив машину по диагонали, и пребывала в полном восторге от такого положения дел.

— Максимум попросят ключи и поставят так, как надо, — махнула она рукой. — В конце-то концов, могли бы оставить тут человека, который помогает дамам припарковать машину!

Вывески на дверях заведения не было, зато у входа дежурил охранник. Завидев нас, он поднялся, и выяснилось, что ему с успехом можно было бы доверить роль громилы в каком-нибудь боевике: наверное, люди такой внушительной комплекции шьют одежду исключительно на заказ. На Винсента, самого высокого из нас, охранник смотрел сверху вниз, и ожидал, пока кто-нибудь из нас заговорит.

— Нам нужна госпожа Эвелина, хозяйка этого заведения, — сказал громиле Винсент. — Мы пришли по делу.

— А госпожа Эвелина знает о том, что вы пришли? — спросил охранник, опуская на кончик носа совершенно неуместные в ночное время суток солнцезащитные очки. — К нам, знаете ли, приходят только по специальным приглашениям, это закрытое заведение.

— Понимаю. Тем не менее, нам нужно увидеть хозяйку. Я буду рад, если вы позвоните ей и сообщите, что мы пришли. Скажите, что нас прислал Амир.

Охранник поправил очки и снова вытянулся во весь рост.

— Прошу прощения, но пропустить всех вас я не смогу. Только кого-то одного. — Он повернулся к Дане. — Дамы в нашем заведении пользуются особой популярностью, а вы, я уверен, будете нарасхват. Сегодня нам как раз не хватает невинных девочек. Ваше платье сделает вас королевой бала.

— Невинных девочек? — переспросила Дана. Это было сказано абсолютно беззлобным тоном — создавалось такое впечатление, будто она была удивлена, почти шокирована. — Ты назвал меня невинной девочкой, или Великая Тьма шутит шутки с моим слухом?

Ответить охранник не успел, а я не успел даже проследить за происходящим и понять, в чем дело. Дана с нечеловеческой быстротой протянула руку и схватила охранника за горло. Хватка ее, похоже, тоже была нечеловеческой: через секунду громила уже стоял перед ней на коленях.

— Во-первых, хочу тебя уведомить, что для охранника ты очень невежливо беседуешь с гостями, — сказала она ему все тем же спокойным тоном. — Во-вторых, невинной девочкой меня не называли уже как минимум две тысячи лет — спасибо за комплимент, рада, что в моем возрасте я хорошо выгляжу. В-третьих, у меня есть ответное предложение. Если ты сейчас же не впустишь всех нас, то я вырву тебе кишки и обмотаю их вокруг твоей шеи — получится боа. А потом пинком отправлю тебя во Французский квартал в Новом Орлеане — тамошние геи очень любят такие штуки, я прожила там двадцать лет, так что я в курсе модных тенденций. Ты будешь королевой бала — сначала они оттрахают тебя всей компанией, а потом сделают с тобой еще что-нибудь. К примеру, приготовят жаркое из твоих бараньих мозгов, приправив их острым соусом.

— Дана, хватит. — Винсент успокаивающе погладил ее по плечу. — Мы могли бы договориться мирно, такие грубости ни к чему.

— Думаешь, будет гуманнее просто оторвать ему голову и поиграть ею в футбол?

— Думаю, будет гуманнее, если ты отпустишь его, а то он задохнется и не сможет нас впустить.

Дана с явной неохотой отпустила охранника. Тот с минуту сидел на земле, безуспешно пытаясь подняться, и глотал ртом воздух, прижав руки к шее. Винсент подошел к нему и помог встать.

— Прошу вас, извините мою подругу, — сказал он. — Она злится, когда ей в чем-то отказывают.

Страшно даже представить, что будет, если подруге не купят бриллиантовое колье, подумал я, глядя на то, как охранник поправляет костюм.

— Я не люблю бриллианты, это пошло, — тут же отреагировала Дана.

Громила уставился на нее, пытаясь понять, с чего вдруг она заговорила о бриллиантах, после чего распахнул двери и вежливым жестом пригласил нас войти.

Почему-то я решил, что мы пришли в ночной клуб, но помещение внутри напоминало, скорее, большую уютную квартиру: диваны, кресла и столики, пушистые ковры, развесистые хрустальные люстры, камин и салонный рояль, за которым пианистка исполняла какую-то современную композицию. Тут практически не было свободного места: кто-то танцевал, кто-то сидел и мирно беседовал, распивая вино или шампанское. Винсент и Дана оглядывались, изучая обстановку.

— Каратель, прекрасная бессмертная подруга карателя и их смертный спутник, — услышал я откуда-то со стороны. — А у нас, оказывается, важные гости!

Роста в подошедшей к нам женщине было максимум сантиметров сто пятьдесят, несмотря на высокий каблук. Короткое платье из золотистого материала подчеркивало ее миниатюрность, а крошечные кружевные перчатки так и притягивали внимание к неестественно тонким запястьям. Женщина потрепала длинные черные волосы, свободно лежавшие на плечах, и посмотрела сначала на моих спутников, а потом — на меня, и я невольно вздрогнул. Глаза у нее были такими же черными, как и волосы, и абсолютно непроницаемыми. Взгляд змеи, подумал я.

— Госпожа Эвелина? — нарушил молчание Винсент. — Добрый вечер. Меня зовут Винсент, это — моя подруга Дана, а это — наш смертный друг Эдуард. Ваш адрес мне дал Амир, пражский Судья. Он сказал, что вы сможете помочь нам.

Госпожа Эвелина заинтересованно посмотрела на то, как Винсент целует ей руку, и улыбнулась.

— Это очень мило, — сказала она. — Друзья Амирхана — это мои друзья. Как он поживает? Вы были у него в гостях? Знаю, что каратели встречаются друг с другом не так уж и часто. В этом есть что-то печальное…

— Да, я навещал его. Сейчас они с Таис испытывают небольшие сложности, но в скором времени все наладится.

Госпожа Эвелина понимающе кивнула.

— Вы ведь не откажете нам в помощи? — спросила Дана.

— О нет, моя дорогая. Но вы не только друзья — вы мои дорогие гости. Поэтому будет невежливо сразу же заговаривать о делах. Давайте посмотрим, что я могу вам предложить. — Она посмотрела на Винсента. — Для вас у меня есть кое-что особенное. Молодая по вашим понятиям — меньше ста лет — и просто очаровательная вакханка. Девственница. — Госпожа Эвелина выделила последнее слово, заметив, как заинтересованно на нее смотрит собеседник. — Мы держим несколько таких экземпляров для важных гостей. Вы сможете пройти со мной и выбрать из пяти девушек ту, которая вам больше понравится. Вряд ли Великая Тьма когда-нибудь преподнесет вам более ценный подарок — с ним может сравниться разве что ваше освобождение от клятв перед Орденом и Темным Советом. Вы сможете попробовать ее прямо сейчас или уже после того, как она станет женщиной. Или же сможете растянуть удовольствие. И да не введет вас в заблуждение тот факт, что у нее до сих пор не было мужчин — она владеет искусством любви ничуть не хуже своих старших подруг и даже обучает ему ваших женщин.

Бросив последний взгляд на Винсента и окончательно убедившись в том, что слова ее произвели должное впечатление, госпожа Эвелина повернулась к Дане.

— Вам, очаровательная бессмертная подруга карателя, Великая Тьма уже преподнесла самый драгоценный из подарков, но это еще не означает, что я не могу попытаться предложить свой скромный дар.

— Откуда вы знаете, что меня освободили? — недоуменно спросила Дана.

Госпожа Эвелина улыбнулась.

— На вас нет перстня, моя дорогая. Великая Тьма по секрету рассказала мне, что вы любите смуглых мужчин. — Выдержав эффектную паузу, госпожа Эвелина продолжила. — Уверена, что вы тоскуете по тому вкусу, который был у крови смертных тогда, когда ваш создатель учил васохотиться. Он ведь учил вас охотиться? Я уверена, что такая красавица, как вы, была его любимой дочерью. Если я не права, пожалуйста, поправьте меня, не бойтесь.

— Вы правы, — кивнула Дана.

— Вспомните свою первую охоту. Сколько вам было? Пятнадцать? Двадцать? Что вы чувствовали? Страх, нерешительность, азарт, голод, желание? Ваш создатель гордился вами, маленькой амазонкой, существом, перед которым будут преклонять колени все мужчины, смертные и бессмертные. Он держался позади, безмолвно отдавая вам право принимать решения и выбирать дорогу, любовался тем, как уверенно вы держитесь в седле практически не объезженной лошади, как крепко держите поводья — на это способна не каждая детская рука, даже если это рука будущего карателя. Вспомните свою первую жертву. Ее помнят всю жизнь. Молодой египтянин, которого вы поймали, отличался по вкусу от тех, кого вам приводил ваш создатель. Вам так понравилось, что вы выпили чуть больше, чем следовало… правда?

Дана вздохнула, и на ее лице появилось выражение, которое я ожидал увидеть в последнюю очередь: она была смущена.

— Мне сказали, что если убивать каждого смертного, которым ты питаешься, то еды больше не останется. И меня наказали. А я была уверена, что это несправедливо, и вообще отказалась есть… и меня заставляли есть силой.

Я не выдержал и прыснул со смеху — уж очень забавной оказалась представленная картина. Дана тут же подняла голову, и в глазах ее мелькнула ярость.

— Я пошутила, но сама не заметила этого, сучонок? — спросила она с вызовом. — Или ты смеешься не надо мной, а над своими жалкими мыслишками? Способна ли на них единственная прямая извилина в твоем мозгу размером с грецкий орех?

Госпожа Эвелина успокаивающе кивнула Дане.

— Не нервничайте, дорогая, — посоветовала она дипломатичным тоном. — Это случается с лучшими из нас. Сегодня я приготовила вам небольшой сюрприз. Не одного, а двух египтян. Таких же молодых, как тот, который во времена вашего детства был так неосторожен, что попался в ваши очаровательные ручки, а потом — в ваши не менее очаровательные зубки. Вы сможете пить столько, сколько хотите. Вам даже не придется тратить свои силы для того, чтобы их зачаровывать — смысл их жизни заключается в том, чтобы склонить голову перед такой женщиной, как вы.

— Самых настоящих египтян? — спросила Дана с легким подозрением в голосе.

— Так и есть, о прекраснейшая из бессмертных. Потомки благородного рода, кто-то даже говорит, что в их жилах течет кровь одного из великих фараонов…

Не дождавшись ответа, госпожа Эвелина переключилась на меня.

— Выбрать что-то особенное для смертных крайне сложно, — улыбнулась она. — И особенно для смертных, которые знают толк в любви. Кровь вас не интересует, но вы — художник, знаете толк в красоте. Посмотрите: это настоящее сокровище.

Я повернулся в том направлении, которое мне указала госпожа Эвелина. Сидевшая за барной стойкой женщина в коротком алом платье больше всего была похожа на итальянку: смуглая кожа, копна кудрявых черных волос и большие светло-карие — чайные, как их иногда называют — глаза. Красива, но на первый взгляд ровным счетом ничего примечательного. Я уже хотел сделать дежурный комплимент «товару», открыл рот и набрал в легкие воздуха, но тут женщина посмотрела на меня и улыбнулась — и слова застряли где-то внутри, так и не найдя путь наружу. Она будто сняла маску — ее лицо преобразилось, глаза вспыхнули, на щеках появился нежный персиковый румянец. Она что-то сказала мне, но слов я не расслышал.

— Этой вакханке скоро исполнится триста лет, мой друг, — сказала мне госпожа Эвелина, взяв под локоть. — И да не обманет вас ее ангельская внешность — она не только красива, но и очень умна, в интеллектуальной беседе даст фору любому мужчине. Ею многие интересуются, но она мало кого выбирает. А счастливчику она просто улыбается — так, как улыбнулась сейчас вам. — Госпожа Эвелина наклонилась к моему уху. — Если вы до сих пор предпочитаете смертных женщин, это может означать только одно: вы до сих пор не знакомы с этой красавицей.

Затянувшееся молчание нарушил Винсент.

— Вы очень добры к нам, госпожа Эвелина, но, полагаю, нам не следует злоупотреблять вашим гостеприимством. Давайте поговорим о делах, а потом, так уж и быть, подумаем и примем решение: оставаться у вас сегодня или же заглянуть к вам в другой раз.

— Но Винсент… — начала Дана обиженно.

— Винсент! — повторила госпожа Эвелина торжественно. — Как же мне нравится ваше имя. Победитель! Уверена, вы в полной мере оправдываете его, да? — Посмотрев на то, как Дана пожимает плечами, она кивнула на лестницу, ведущую на второй этаж. — Прошу вас. Мой кабинет — первая комната слева, там есть табличка. Я приду через пару минут.

Я пропустил Винсента и Дану вперед, а потом поднялся по лестнице следом за ними, предварительно оглянувшись на брюнетку в алом платье. Она снова повернула голову ко мне и одарила очередной улыбкой.

— Хватит, Эдуард, — окликнул меня Винсент. — Этот орешек тебе не по зубам.

— Вот же чертовки, — покачала головой Дана, когда мы вошли в кабинет — большую светлую комнату с кремовым ковром, кожаной мебелью цвета слоновой кости и не очень вписывавшимся в общую картину современным письменным столом. — Они умудряются подловить даже меня!

— И даже меня, — закивал Винсент, занимая одно из кресел.

Едва заметная насмешка в его тоне, судя по всему, от Даны ускользнула — она села в кресло рядом с ним. Я же облюбовал низкий табурет — один из пяти, стоявших вокруг небольшого журнального столика с аккуратной стопкой свежих газет и вазой из цветного стекла.

— Кто это — они? — полюбопытствовал я, изучая кабинет.

— Феи, — ответил Винсент. — Они очень тонко чувствуют почти всех темных существ. Да и не только темных. И, как ты заметил, отлично этим пользуются. Каких-то сто-двести лет назад их жизнь была проще — они могли найти себе богатого покровителя, к примеру, вампира или эльфа, и жить с ним, не зная бед. Но теперь им приходится работать. Они отлично сходятся с людьми, умеют выйти из любой конфликтной ситуации, и поэтому большинство из них трудятся в сфере обслуживания. Ну, а те, кто хочет зарабатывать больше, становятся хозяйками элитных борделей — таких, как этот. В отличие от вакханок, они обладают твердыми моральными принципами и менее эмоциональны — их невозможно вывести из себя. Кроме того, они отлично считают деньги — у них звериное чутье на все, что касается прибыли. О законах мира людей им думать не нужно, они находятся под нашей защитой, так что теперь феи процветают.

— Верно, все верно, — похвалила появившаяся в дверях кабинета госпожа Эвелина. — А еще в детстве вам рассказывали сказки о том, что с феями лучше не дружить, потому что они могут увести вас с собой.

Дана взяла одну из газет и начала листать ее, бегло просматривая заголовки.

— Мне говорили, что феи раньше пили кровь, и что они крадут детей карателей для того, чтобы потом их выпить на пиру в честь полнолуния.

Госпожа Эвелина нахмурилась.

— Мы уже давно не пьем кровь.

— Перестали всего-то тысячу лет назад, как раз тогда, когда начали конфликтовать из-за этого с вампирами.

— Какая глупость, дорогая! Мы не пьем кровь уже больше трех тысяч лет!

Дана усмехнулась, не отрываясь от своего занятия.

— Если учесть, что тысячу лет мы с Винсентом лично подписывали этот указ и заверяли его своими печатями, то кто-то из нас не просто обманывает, а нагло лжет. Уверена, что вы и теперь попиваете кровь. Посмотрите, какой у вас цвет лица! Люди вашей профессии живут, в основном, ночью. А для того, чтобы хорошо выглядеть, ночной сон незаменим. Если вы не можете себе такого позволить, то остается не совсем законный допинг. — Она подняла глаза на госпожу Эвелину, которую ее слова, похоже, вывели из состояния равновесия. — Ну, не все так плохо. Пить кровь — это не такая уж дурная привычка. Иногда нужно просто отпуститьвожжи и отдаться зову предков. Вы ведь не думаете, что мы больше не убиваем своих жертв?

Госпожа Эвелина хотела было ответить собеседнице, но вовремя поняла, что с ее стороны это будет неверным шагом в психологической борьбе, а поэтому пересилила себя, улыбнулась и заняла кресло за своим письменным столом.

— Когда-нибудь Великая Тьма рассудит нас, — сказала она. — Так что же привело вас ко мне, друзья?

— Вероятно, вы знаете или знали мать этого молодого человека. — Винсент кивнул на меня. — Ее звали Франсин, и она…

— Франсин? — вежливо перебила госпожа Эвелина. — Разумеется, я знала Франсин, она работала у меня больше пяти лет. Бедная девочка… даже не знаю, что с ней случилось. Она просто взяла и уехала… ничего никому не сказала. Обычно эльфы не склонны к необдуманным поступкам.

Услышав последнюю фразу, я чуть не подскочил на месте от неожиданности.

— Какие эльфы?!

— Темные эльфы. — Госпожа Эвелина мечтательно подняла глаза к потолку. — Самые чудесные создания, коих мне только доводилось встречать…

— Подождите, подождите, — вмешался Винсент. — С каких это пор Незнакомцы начали охотиться на темных существ?

Госпожа Эвелина пожала плечами.

— Чего не знаю — того не знаю, мой друг. Это уже по вашей части. Я предпочитаю держаться подальше от Незнакомцев — чего желаю всем остальным. — Она посмотрела на меня. — Ты так похож на нее, мальчик. У тебя ее глаза. Это так забавно — дети от смешанных браков всегда получают глаза темного существа. Интересно, какие глаза будут у твоих детей?

— Если у него когда-нибудь вообще будут дети. — Дана отложила газету и поднялась. — Пойдем-ка, Винсент. Нам нужно поговорить. — Она кивнула мне. — Тебе тоже будет интересно послушать.

Мы вышли на свежий воздух и расположились на ступенях черного входа в клуб. Точнее, расположился я — Винсент и Дана остались стоять. Последняя прислонилась к стене и поправила на плечах легкий жакет.

— Что-то подсказывает мне, что сейчас я услышу очень неприятные новости, — сказал Винсент.

— Я не могла и подумать, что вляпаюсь в такую историю. Если бы меня изначально посвятили во все подробности, то я вряд ли согласилась бы тебе помогать.

— Не тяни, — попросил я. — А то я уже чувствую, как у меня отрастают эльфийские уши.

Ответом мне был насмешливый взгляд.

— У темных эльфов нет эльфийских ушей, дурень, — тут же пояснила себя Дана. — Они имеют практически неограниченные возможности перевоплощения. Могут превратиться в кого угодно, даже в камень или дерево. Стать обычным человеком для них не составит труда. Свой темный облик они используют только в исключительных случаях.

— Уговорила, — вздохнул я.

— Вот тебе сказочка, смертный мальчик, — сказала Дана, присаживаясь рядом со мной. — Жила на свете девочка Дана, и была она карателем. И вот однажды — чуть больше ста лет назад — послали девочку Дану поймать Незнакомца, которого звали Пифон, старого и очень сильного Незнакомца. Если бы Дана знала, что это за Незнакомец, то уже до этой поездки подготовила бы себе место на кладбище, но, увы, она этого не знала. Наша дорогая подруга, наша соратница, наша сестра, прекрасная Веста кормила его своей кровью больше двухсот лет. Если этот Незнакомец был почти таким же сильным, как я, то кровь Весты сделала его намного сильнее. Что бы делала Дана, если бы ей не помог Винсент? Сейчас ты бы не разговаривал с Даной, мальчик. Расскажи, что было дальше.

Я заинтересованно переводил взгляд с одного на другого.

— Девочка Дана получила свободу. А Весту… развоплотили. — Это слово далось Винсенту нелегко: не нужно было приглядываться для того, чтобы это понять. Он опустил голову и принялся созерцать носки своих туфель. — Это было большой утратой для всех нас, но такие ошибки карателям не прощают.

Дана привстала и взяла его за руку.

— Мы все любили Весту, никто не мог и подумать о том, что она путается с Незнакомцами. Она была моей хорошей подругой, моей сестрой, наконец. Но любовь, как известно, делает нас слабее… кто бы мог подумать, что Веста не только будет кормить кровью Незнакомца, но и решит завести от него ребенка?

Винсент вырвал руку.

— Что ты несешь, какого ребенка?!

Дана обиженно посмотрела на него.

— Вот как ты со мной разговариваешь? Да-да. Ты не ослышался. У них был ребенок. Девочка. Ее назвали Аннет. По примерным подсчетам, сейчас ей около двухсот лет, она живет в Треверберге, и ее зовут Анна. — Она повернулась ко мне. — Начинаешь понимать, мальчик?

Винсент отошел на пару шагов.

— Ты знала, — сказал он. — Ты знала, кто она, но ничего не сказала мне!

Дана поднялась.

— Да, я знала. Меня попросили помочь тебе, потому что один ты не справился бы. Она утащила у тебя из-под носа смертного, и, если бы не я, он бы уже был в ее лапах. Она утащила бы его тогда, в первый раз, если бы я не бросила его под поезд. Что бы было потом? Потом все было бы очень просто. С помощью твоей Лорены мы бы забрались в ее дом, а дальше — праздничный финал. Так обстояли бы дела, будь твой смертный обычным смертным. Незнакомцев, один из родителей которых был карателем, не так уж много, их можно пересчитать по пальцам. Но все они — все, Винсент, ты понимаешь? — до сих пор живы. И с каждым обращенным существом они становятся сильнее. Они не отпускают свои создания, как это делают другие. Они собирают их вокруг себя. Десятки, сотни новообращенных.

— И что они делают потом? — нахмурился Винсент.

— Конечно же, ищут и убивают своих врагов. Карателей. Существ, которые являются прямой угрозой для них. Охотятся они, в основном, на темных эльфов и полукровок, так как их легче обратить — хватает одного укуса.

— О, черт, — сказал я. — Так я и знал.

Дана потрепала меня по волосам.

— Не волнуйся, мальчик, с тобой пока все хорошо — иначе бы у тебя уже выросли клыки. Девочка Дана, сама того не подозревая, сделала очень мудрую вещь, напоив тебя своей кровью — так мы отдалили час твоей расплаты до следующей встречи с Анной. Но вечно это продолжаться не может.

— Впервые слышу, чтобы Незнакомцы охотились на темных эльфов, — сказал Винсент. — Хотя и Незнакомцев-полукровок я никогда не встречал…

— Тебе повезло — ты умрешь с осознанием того, что встретил такое редкое существо.

Я встал и отряхнул плащ.

— Подождите-ка. Вы тут рассуждаете о том, что эти ваши половинчатые Незнакомцы охотятся на карателей. Это очень печально, но что будет со мной?

— Ты, в отличие от нас, получишь вечную жизнь, мальчик, — ответила Дана. — Это дар для смертного.

— Какого черта? Сначала я узнал, что спал с вампиром, потом этот вампир меня укусил, потом в моей жизни появились два черт знает каких существа, потом я узнал, что я вообще наполовину эльф — а сейчас вы мне говорите, что я стану вампиром?! Ну уж нет, так дело не пойдет. Вы охотитесь на этих существ тысячелетиями! Должен же быть выход из этой идиотской ситуации!

Дана достала из сумочки портсигар, извлекла из него сигарету и закурила.

— У твоего смертного мальчика истерика, Винсент, — сказала она. — Ты ведь отец, ты знаешь, как утешать детей. Погладь его по голове, расскажи сказку. А заодно расскажи о том, что вот такое вот «тысячелетиями» — это невежливо, потому что он напоминает даме о возрасте.

Винсент посмотрел на меня.

— Из этой ситуации есть выход, Эдуард. Нехороший выход, но, похоже, другого выбора у нас нет.

Дана выпустила дым через ноздри и, подняв голову, посмотрела в ночное небо.

— Винсент что-то придумал. На самом деле, идея диковатая, но неплохая. Ну что же, как любят говорить у нас, удачной охоты. А пока нам надо разобраться с Джонатаном.

— А что с ним? — удивился Винсент. — Он мертв, я закопал его в погребе клуба Мары.

— Да у тебя отказала память? Я две минуты назад сказала тебе, что Незнакомцы обращают темных эльфов с помощью одного укуса. А также что Незнакомцы-полукровки в большинстве случаев охотятся на темных эльфов. Или вы хотите рискнуть, а потом лицом к лицу встретиться с новообращенным Незнакомцем? Думаю, что не хотите. Поэтому следует проверить, что там произошло. — Дана посмотрела на меня. — Интересно, как посмотрит на тебя бывший ужин Винсента, красавица-вакханка Мара, если ты в нашей компании заявишься к ней в клуб с осиновым колом в руках?

Глава шестнадцатая Винсент

(1)

— Я и подумать не могла, что когда-нибудь испытаю что-то подобное, — говорит мне Дана. — Это не хорошо, не прекрасно, это… для этого не придумали слов.

Я не отвечаю — хотя бы потому, что мы с ней думаем в одном и том же ключе, и лишние слова не нужны. Дана обнимает меня чуть крепче и поудобнее устраивается рядом. Магистр чувствует время, так что в его спальне нет часов, и сложно сказать, сколько прошло — час, два или несколько часов. Может, прошел целый день. За окнами резиденции небо уже темнеет, солнце давно скрылось за горизонтом. Я думаю о том, что если вся неделя пройдет так же быстро, то это будет непростительно жестоко по отношению к нам.

— Великая Тьма милостива, Винсент, — отвечает на мои невысказанные опасения Дана. — Может, эта неделя пройдет быстро, но впереди у нас целая вечность… и ты принадлежишь мне целиком, а я принадлежу тебе.

— А еще я люблю тебя, — говорю ей я.

— И я тебя люблю. — Она садится на кровати. — Послушай, Винсент. Я хочу принадлежать тебе не только здесь. Я хочу принадлежать тебе везде! — Она разводит руки в стороны. — Давай поедем куда-нибудь. Ведь у нас есть время. Давай поедем… в Ирландию.

Я пожимаю плечами.

— Разве тебе плохо здесь?

— Нет, но… ведь я хочу принадлежать тебе везде. Мы будем спать на природе и охотиться. Разве это не замечательно?

— Замечательно, — киваю я. — Мы поедем в Ирландию. Утром. Как только встанет солнце, мы отправимся в путь.

— А пока я поохочусь на тебя.

Я не успеваю отреагировать — через долю секунды Дана уже крепко прижимает меня к кровати, лишая возможности двигаться.

— Кто бы мог подумать, что когда-нибудь мне придется побыть в роли жертвы?

— Ну, Винсент. — На ее лице появляется обида. — Поиграй со мной немного. Я не буду больно кусаться. Ведь в прошлый раз тебе не было больно, так?

(2)

Когда я открыл глаза, солнце уже поднялось, и его свет пробивался через неплотно закрытые шторы. Похоже, я и сам не заметил, как уснул, и о Дане можно было сказать то же самое: она удобно устроилась на мне и, казалось, за всю ночь даже не повернула головы.

— Эти сны, — сказала Дана. — С одной стороны, я не люблю спать — черт знает, что тебе привидится. С другой — может присниться что-то хорошее… как сейчас, например.

Я поцеловал ее, и она с готовностью ответила мне, чуть приподнявшись.

— Смертные говорят, что утро вечера мудренее. Может, мы теперь что-то придумаем?

— Нечего тут думать, Винсент. Из этой ситуации есть единственный выход. Ты и сам знаешь.

— Что ты будешь делать, если я умру?

Она посмотрела на меня, и в ее взгляде появилась такая нехарактерная для нее боль.

— Зачем ты так говоришь, Винсент? Ты не умрешь! Или… или ты умрешь, а я умру вместе с тобой.

— Не нужно этих подвигов — это удел смертных. Если я умру, ты будешь продолжать жить. И ты будешь жить долго. Кто лучше тебя позаботится об Эмили?

На лице Даны появилось скучающее выражение.

— Да уж. Представляю, какая из меня выйдет мать!

— Отличная мать. Это заложено в нас природой. Наша жизнь ничего не стоит, если мы уходим из этого мира, не оставив после себя потомков. Если ты воспитаешь ее, это будет твоя дочь.

— Нет, Винсент. Она была, есть и останется твоей дочерью. — Дана поднялась и подошла к окну. — А ведь когда-то у нас была возможность завести детей…

— У нас не было бы детей, Дана. И ты знаешь, почему. Ты не виновата в этом, но тебе известна причина. Она была известна тебе и тогда, когда ты сказала мне «да» на мой вопрос «хочешь ли ты разделить со мной вечную жизнь».

Она обхватила себя руками так, будто пыталась согреться.

— Так не могло продолжаться вечно. Когда-нибудь они простили бы тебя.

— Есть ошибки, которые нельзя искупить, и которым нет прощения. Я не просто нарушил клятву, данную Ордену — я обесчестил кровь своего создателя. Только Великая Тьма может вынести мне приговор. Даже Темный Совет не в силах это сделать.

— Чушь, чушь! — Дана топнула ногой и повернулась ко мне. — И ты в это веришь, Винсент? Сколько можно помнить о смертной женщине, которую ты обратил, и которая родила тебе дочь? Она не Незнакомка, не эльфийка, не вакханка, не вампир! Это — ребенок любви, а не ребенок, которого сделали только для того, чтобы кого-то к кому-то привязать или же стать влиятельнее и значительнее! Сколькие из нас любили смертных? Сколькие из нас страдали от того, что такая любовь обречена, потому что мы — существа из разных миров? Скольким из нас приходилось лгать, потому что мы не хотели отпугивать своих любимых и рассказывать им о нашей истинной сущности? — Она снова повернулась к окну. — Может, ты и совершил ошибку, Винсент. Но простая смертная не согласилась бы быть с тобой. И уж точно не родила бы от тебя ребенка. И отец, кем бы он ни был, и где бы он сейчас ни был, понял бы тебя и не счел бы твой поступок бесчестным. В Эмили течет его кровь. Это наша кровь.

— Слова обладают огромной силой, Дана. Но сейчас они бессмысленны.

Она подошла к кровати и остановилась в паре шагов от меня.

— Ладно, оставим этот разговор, смысла в нем никакого. Теперь ты понял, почему я наговорила Эдуарду ерунды про тебя и заставила его выпить своей крови? Я будто чувствовала, что тут что-то не так! Но, если честно, не ожидала от Рианны такого хода конем.

Я поднял голову.

— Рианна? Так это Рианна тебя сюда послала?!

Дана вздохнула.

— Да. Сначала я подумала, что в этом нет ничего странного — подумаешь, нашла меня через Магистра и попросила помочь. Она знает о том, что… между нами было, так что просчитала все наперед, ведь я в любом случае не отказала бы ей. Когда я узнала о том, кто такая Анна, то решила, что это что-то вроде шанса для тебя. Искупить свою вину и, может, даже получить свободу. Ведь я получила свободу после того, как мы убили Пифона. Но когда выяснилась вся эта чушь с эльфами… помню, я удивилась, когда спросила у нее, человек ли Эдуард, и услышала утвердительный ответ. Она уверила меня в том, что он — человек, Винсент, ты понимаешь?

— Она еще и лбами нас попыталась столкнуть, когда сказала мне, что у тебя могущественный покровитель, и что она не может мне помочь. Что они опять задумали? Очередную Реформу, которая начнется с нас? Но тогда какой смысл избавляться еще и от тебя?

— Не знаю, но одно могу сказать точно: она чертова хитрая сучка.

Я пожал плечами.

— Не имею никакого понятия, что она задумала, Дана. Но с самого начала это выглядело очень странно — она назвала мне только имя Лорены, хотя обычно она дает мне целую груду информации, вплоть до имени Незнакомца и его адреса.

— Ох, еще эта Лорена. — Дана поморщилась. — Надеюсь, она не успела спутаться с Анной?

— Она хотела попробовать устроиться к ней на работу в качестве модельера-дизайнера и уже назначила дату собеседования, но Анна отменила его и сказала, что будет свободна только на следующей неделе.

Дана легла и устроилась на мягких подушках.

— В качестве модельера-дизайнера? Это здорово. Она отлично шьет. А как она рисует! Кстати, завтра я пойду к ней за платьем. Вечеринка уже через три дня! Кстати, Мара пригласила и Анну тоже.

— Не думаю, что нам стоит делать это при всех.

— Неужели ты думаешь, что мы не найдем укромное место в лесу? Тем более что здешний лес — отличное укрытие. Тут можно задушить десятерых смертных, а потом спокойно закопать их — и никто ничего не заметит.

Я сел и протер глаза, прогоняя остатки сна.

— Что же, пусть будет так. Нужно разделаться с этим побыстрее.

— Кстати, насчет Лорены. Ты не будешь против?

— Против чего? — не понял я.

На губах Даны появилась хитрая улыбка.

— Того, что я познакомлюсь с ней поближе? Или она твоя — и только твоя? Знаешь, иногда мне приходит в голову мысль, что в тебе больше от вампира, чем ты сам думаешь. Это «мое — и только мое»…

— Можешь знакомиться столько, сколько захочешь. Только помни о том, что у нее есть печать Прародительницы. Так что в каком-то смысле этих слов она — одна из нас.

Дана удивленно приоткрыла глаза.

— Печать? Так вот в чем дело. А я все думаю — что же в ней не так? У нее такой… знакомый запах. Она пахнет так, как что-то из детства, что я уже успела забыть. — Дана перевернулась на спину. — Интересно, сколько их, смертных с печатью?

— Немного. Большинство из них не доживает до тридцати — не всем под силу нести на себе груз способностей. Они называют это Дар.

— Дар. — Дана рассмеялась. — Послушай, Винсент. Если все закончится хорошо, я вернусь в Орден.

Я повернулся к ней и уже открыл рот для того, чтобы возразить, но она опередила меня.

— Клянусь кровью своего создателя, я вернусь в Орден.

— Какого черта? Ты просто… вернешь свою свободу Великой Тьме?

— Великая Тьма уже давно решила все. — Она посмотрела на меня. — И это простое решение: я хочу быть с тобой, Винсент. В Ордене, вне Ордена, свободной, развоплощенной — но я хочу быть с тобой.

— Надеюсь, ты просто перепила моей крови, и разум вернется к тебе. Если раньше тебе было тяжело, то теперь тебе будет еще тяжелее. Представь себе, как птица вырывается из клетки и узнает, что такое свобода, а потом решает вернуться в клетку. Как она будет себя чувствовать?

— Меня это не волнует, Винсент. Я хочу быть с тобой.

Я обнял ее.

— Ты не понимаешь, что говоришь. Я люблю тебя, любил тогда, когда мы были вместе, и продолжал любить после того, как ты стала свободна, но я даже злейшему врагу я не пожелаю сделать то, что ты хочешь сделать. Мне тяжело думать о том, что тебя нет рядом, но мне будет вдвойне тяжелее смотреть на то, как ты страдаешь.

— Я не буду страдать, если ты будешь рядом. Если мы будем вместе, я вынесу все. Есть вещи, которые дороже миллиона свобод. Что бы с тобой ни случилось, я разделю твою судьбу. Когда-то я уже сказала это тебе, и теперь повторяю еще раз. Но с единственным отличием: в этот раз я не оступлюсь.

(3)

Когда я вернулся домой, Лорена готовила ужин, а Эмили занималась обычным для нее делом — рисовала. На этот раз она выбрала не карандаши, а краски, и разноцветные полосы и кляксы покрывали не только ее руки, но и щеки. Она умудрилась даже прикоснуться кистью к шее, и на ней остался темно-зеленый след.

— Всем добрый вечер, — сказал я. — Вчера я поздно освободился, решил не звонить, был уверен, что все уже спят. — Я кивнул повернувшейся ко мне Лорене. — Спасибо, ты меня выручила.

— Не за что, — улыбнулась она. — Мы не скучали, у нас было много дел. Да, моя хорошая?

— Да, — подтвердила Эмили, не отрываясь от своего занятия. — Лорена учила меня делать кукол. Больше мне не придется надоедать ей с просьбами о подарках, потому что я умею делать их сама!

— Никогда не видела, чтобы кто-то научился делать кукол за один вечер, — недоуменно пожала плечами Лорена.

— Наши дети быстро учатся. Мы осваиваем чтение и письмо за пару дней, новые языки — за неделю. Современная жизнь летит быстро, и мы приспосабливаемся к ее темпу. Что у нас на ужин?

Лорена приподняла крышку одной из кастрюль.

— Жаркое из баранины, два салата и пирог. К последнему я не притрагивалась — его делала Эмили, целиком и полностью.

— Полтергейст помог мне разбить яйца, — произнесла Эмили, положив кисти в стакан с водой.

— Вот как? То есть, пирог вы делали вместе с полтергейстом? Он тебя не подвел?

— Нет. Он решил, что нужно отвлечься от полок с чашками и заняться чем-то полезным.

Я отодвинул один из стульев и сел за стол.

— Ну что же, тогда сегодня полтергейсту полагается мороженое. Лорена, дорогая, оставь нас на минутку — нам нужно поговорить.

— Хорошо. Я буду ждать в гостиной.

Я проводил взглядом Лорену и снова повернулся к Эмили. Она, почувствовав мой взгляд, подняла глаза от рисунка и положила кисть на подставку.

— Милая, я должен рассказать тебе кое-что.

— Что случилось, папа? — Она взяла меня за руку. — Неужели ты заболел? Или… Эдуард заболел еще сильнее?

— Нет, — рассмеялся я. — С Эдуардом очень скоро все будет хорошо, а я здоров, и все остальные тоже здоровы. Это касается мамы.

В глазах Эмили появилась печаль.

— Мамы, — повторила она. — Ты хочешь рассказать мне о маме?

— Да. Мы ведь никогда не говорили с тобой о маме, так?

— Так, — кивнула она. — Но я думала, что ты не хочешь рассказывать, и не спрашивала.

— Сейчас мы о ней поговорим. Или ты хочешь поговорить в другой раз?

Эмили замотала головой, и я начал рассказ. Занял он не больше получаса, хотя мне казалось, что некоторые вещи объяснить ребенку будет сложно. Нужные слова нашлись сами собой — так, будто я до этого несколько раз проговаривал про себя то, что должен буду сказать. Когда я закончил, Эмили сидела, сложив руки перед собой, и смотрела на рисунок. Она размышляла.

— Так вот как все было, — сказала она, наконец. — Это очень грустно.

— Да.

Эмили подняла глаза и накрыла мою руку ладонями.

— Тебе ведь до сих пор грустно, правда? — спросила она.

— До сих пор, — кивнул я.

— А если я скажу, что люблю тебя, то тебе станет легче?

Я обнял ее и поцеловал в лоб.

— Я тоже люблю тебя, моя хорошая.

— А я люблю тебя сильно-сильно. И маму. Ведь неважно, что было, главное — что мы теперь с тобой вдвоем, так?

— Так.

— Когда я вырасту, я тоже буду убивать Незнакомцев. Как ты. Или нет — как Дана! — Она отстранилась и посмотрела на меня. — Ведь Дана тоже любит тебя. Так почему ты грустишь?

Я отпустил ее и вздохнул.

— Сейчас я тебе еще кое-что расскажу, Эмили.

— Про Дану? — подозрительно нахмурилась она.

— И про Дану тоже. А также про меня, Эдуарда и Незнакомку. Я хочу, чтобы ты послушала меня очень внимательно. Ты готова слушать?

На протяжении моего рассказа выражение лица Эмили сменилось сначала на настороженное, потом — на испуганное, а потом — на обреченное.

— Как же так, папа? — спросила она осторожно. — Неужели нельзя иначе?

— Нет, дорогая. Я знаю, это плохо звучит, но иначе нельзя.

Эмили взяла одну из кистей и задумчиво покрутила ее в пальцах.

— И Эдуард выздоровеет?

— Выздоровеет, милая. И будет чувствовать себя еще лучше, чем раньше. И больше никогда не будет болеть. Он будет крепко спать каждую ночь, видеть только красивые сны и навсегда забудет про кошмары.

Она вернула кисть на подставку.

— Если ты говоришь, то я тебе верю.

— Вот и замечательно. — Я погладил ее по щеке. — И помни, что бы ни произошло — я люблю тебя.

— Сильнее, чем Дану?

— Так же сильно. Но Дану я люблю немного иначе. Где там твой пирог? Уверен, что полтергейст испек что-то вкусное. Зови Лорену, будем ужинать.

(4)

После ужина Эмили отправилась в кровать (несмотря на то, что она уже давно читала самостоятельно, Лорене пришлось выполнить свою ежевечернюю миссию и прочитать ей вслух несколько легенд из подаренной Эдуардом книги), а я расположился в мастерской. У меня было три свободных дня — как раз до вечеринки — и мне хотелось посвятить это время рисованию. За этим делом меня и застала Лорена.

— Что ты ей сказал? — полюбопытствовала она. — Обычно она просит у меня прочитать ей еще легенду, а сегодня даже спорить не стала — просто повернулась на бок и уснула.

— Она устала. В таком возрасте дети неэкономно расходуют сверхъестественные способности, так что приготовленный полтергейстом пирог ее утомил.

— Ты пойдешь на вечеринку? Завтра я помогаю Маре заканчивать последние приготовления, и платье Даны уже готово — она придет его забрать. — Она помолчала. — Ты придешь… с Даной?

Я на секунду отвлекся от холста и посмотрел на нее.

— Да, я приду с Даной. А почему ты спрашиваешь?

Лорена отвела глаза.

— Просто интересуюсь. Как говорится, спортивный интерес.

— Я уже говорил тебе, что ревновать не следует. Вы разные, и по определению не можете быть соперницами. А я никому ничего не должен.

— Никому и ничего. Ты просто любишь ее — какие пустяки.

— Это правда, я люблю ее. К тебе я тоже очень тепло отношусь — иначе не имел бы с тобой никаких дел. И уж точно не давал бы тебе ключи от моего дома и не доверял бы тебе свою дочь. Но ты никогда не займешь в моем сердце того места, которое занимает Дана. Это не хорошо и не плохо — просто ты — это ты, а она — это она. Ты понимаешь меня?

Лорена ограничилась легким кивком.

— С тобой я тоже хотел поговорить. Планы касательно Анны изменились — ситуация гораздо серьезнее, чем мы думали. Поэтому приближаться к ней тебе не следует. На самом деле, я был бы рад, если бы ты уехала из города. Взяла бы билет на поезд, который отходит завтра вечером, и с неделю погостила бы у кого-нибудь из друзей. Я дам тебе денег.

— Мне не нужны деньги. А что случилось?

— Ничего хорошего. Поэтому, как я уже сказал, тебе лучше уехать. Думаю, Мара не обидится, если ты пропустишь вечеринку.

— Я никуда не поеду.

Ее решительный тон заставил меня в очередной раз отвлечься от работы.

— Лорена, я говорю это тебе не потому, что хочу от тебя избавиться. Я говорю это…

— Мне плевать, зачем ты это говоришь. Если уж ты втянул меня в эту историю, то я буду рядом с тобой до конца.

— Ладно, будь по-твоему. Но я не уверен, что это закончится хорошо.

— Как там ты любишь говорить? Великая Тьма знает, да?

Глава семнадцатая Лорена

(1)

Я планировала провести вечер дома, до прихода Даны занимаясь личными, не связанными с работой делами, и мне это почти удалось. После того, как уборка была закончена, я приняла ванну и разместилась в кресле с книгой. До прихода Даны оставалось чуть больше часа, гостей я не ждала, и поэтому звонок в дверь меня удивил. Неожиданной гостьей оказалась Мара. Она, как обычно, не дала мне и рта раскрыть, и уже с порога затараторила:

— Ты не представляешь, что произошло, Лорена! Они заявились ко мне без приглашения! Посреди ночи! Эта чертова вампирша-истеричка зачаровала моих охранников! А потом они спустились ко мне в погреб, раскопали труп, который не совсем труп, сказали, что это вампир, и убили его!

— Что? — спросила я коротко, оглядывая ее и размышляя, в своем ли она уме.

Мара сложила руки в умоляющем жесте.

— Пожалуйста, Лорена, дай мне войти! Мне срочно нужно выпить чего-нибудь покрепче! Я не спала всю ночь… я вся на нервах! А мне нужно работать!

Выпивкой дело не ограничилось. Сетуя на плохой аппетит, Мара уничтожила весь мой вчерашний обед и остатки ужина, закусила двумя плитками шоколада и наконец-то успокоилась. Сумбурные предложения сложились в стройный рассказ, из которого я поняла, «они» — это Эдуард и Винсент, «чертова вампирша-истеричка» — это Дана, а «труп, который не совсем труп», убитый во второй раз — это Джонатан, первая жертва Незнакомки.

— Ты бы видела, что они там устроили! — пожаловалась Мара, в очередной раз прикладываясь к стакану с виски. — Они переворотили мне весь погреб! Так, будто они охотились на целую стаю вампиров! Да нет — на целый эшелон! И что они мне предложили? Помощь! Помощь в уборке! А как же психологическая травма? Каково это — узнать, что у тебя в подвале сначала закопали, а потом убили вампира?!

Я успокаивающе погладила ее по руке.

— Самое главное — что все закончилось, и все живы. Ну… относительно все.

— Сколько раз мне говорили — не связывайся с карателями! Там, где они появляются, вечно раздор и бардак! Они будто притягивают неприятности!

Мара достала сигарету из моей пачки, закурила и сделала пару нервных затяжек.

— Зато с ними приятно общаться, — попробовала я привести свой аргумент.

— Тебе легко говорить! На тебя не смотрят так, будто ты — наркотик, и не хотят выпить тебя дочиста, только лишь представится такая возможность!

— А как же хороший секс?

Мара мечтательно подняла глаза к потолку.

— Хороший секс… прекрасный секс! — При упоминании об этом мысли ее переключились с неприятных воспоминаний на приятные. — Ради этого стоит потерпеть пару секунд, пока пьют твою кровь! — Она тронула мои пальцы. — Так что у вас там с Кристианом?

— По правде говоря, ничего особенного. — Я пожала плечами. — Только хороший секс.

— А с Даной?

Я подавилась глотком виски и закашлялась.

— С Даной? С Даной у меня ничего нет.

— А, брось скромничать, — махнула на меня рукой Мара. — Не знаю ни одного существа, которое устояло бы перед карателем. Ты — не исключение.

— У меня на самом деле ничего нет с Даной, — рассмеялась я. — Мы даже не оставались наедине… то есть, оставались, всего один раз. Но это был исключительно… деловой разговор.

Судя по недовольной мине, которую скорчила Мара, мой ответ ей не понравился.

— Подумать только, Лорена, — сказала она. — Ты упустила момент!

Услышав звонок в дверь, я поднялась.

— Вот еще один момент — можно воспользоваться, что думаешь?

— Это Дана? — спросила Мара удивленно. — Дана пришла к тебе… в гости?

— Дана пришла забрать платье, которое она заказала. А ты можешь пригласить ее… на кофе, предположим. И выразить свою симпатию.

Мара отрицательно замотала головой.

— Нет уж. Веселой ночки в погребе мне хватило!

На Дане было легкое платье из сиреневого материала и туфли на высоком каблуке. Оглядев гостью мельком, я невольно вспомнила недавно услышанное признание касательно ее нелюбви к нижнему белью и тут же смутилась, поймав на себе заинтересованный взгляд.

— Привет! — поздоровалась Дана и повернулась ко мне спиной. — У меня обновка!

Выждав пару секунд, она поняла, что обновку я не заметила, и нетерпеливо указала на татуировку на шее: стилизованный кельтский крест.

— Сделала сегодня, — похвасталась она. — Ведь правда, мне идет?

— Да… мне нравится. — Я прикоснулась к татуировке. — И все уже зажило.

— Один из плюсов нашей сущности — все очень быстро заживает. — Дана посмотрела на Мару. — Кто это тут у нас? Очаровательная вакханка? Тебе точно не нужна помощь с уборкой погреба?

Мара медленно покачала головой.

— Нет, спасибо. Мы уже все убрали.

— Вот и славно. — Дана повернулась ко мне. — Было весело!

— Да уж. Просто чума. — Мара подхватила свою сумочку. — Спасибо за ужин, Лорена.

— Постой-ка, — окликнула ее Дана. — Надеюсь, приглашение на вечеринку до сих пор в силе? Или ты решила почтить память вампира недельным трауром?

Лицо Мары озарилось улыбкой.

— Вечеринка? — переспросила она. — Конечно, все в силе! В семь вечера, не забывайте. Кстати, мнения насчет оргии разделились… что думаете?

— Думаю, это чересчур экстремально, — признала я.

— Думаю, это великолепная идея! — с воодушевлением воскликнула Дана. — Оргия в лесу. Или нет — сначала охота, потом — оргия. Как насчет ритуального танца менад с дионисийскими бубнами? Если мне не изменяет память, вечеринка выпадает как раз на полнолуние. Я достану бубны и буду готова исполнить роль одной из главных жриц. Связь с природой, зов предков, возвращение к истокам…

Мара слушала Дану как зачарованная.

— И почему я сразу не подумала про танец менад? — Она посмотрела на Дану, и на лице ее появилось восхищение — так смотрят на явившихся людям богов или богинь. — Это прекрасно! Но роль одной из главных жриц тебе не подойдет… это недостойная тебя роль. Ты будешь главной, самой главной жрицей! — Она приложила ладони к груди. — Ты затмишь всех своей красотой… уверена, что зрители запомнят твой танец на всю жизнь!

— Танцевать будем обнаженными, а в качестве жертвы Вакху выберем Винсента. Думаешь, бог будет доволен?

Мара закивала. Дана несколько секунд изучала ее, а потом беззаботно рассмеялась — и очарование рассеялось. Моя подруга тоже улыбнулась и помотала головой.

— Я шучу, милая. Но предложение танца остается в силе.

Когда за Марой закрылась дверь, Дана прошла в гостиную.

— Платье уже готово, — сказала я ей. — Пойдем, тебе стоит его примерить.

— Я в нетерпении! — уведомила меня Дана, следуя за мной по коридору в направлении мастерской. — Надеюсь, я не отвлекла вас с Марой от важного разговора?

— О нет, нет. Мы говорили о мелочах, ты не помешала.

— Какие у вас с ней отношения? Вы приятельницы? Подруги? Больше чем подруги?

Я открыла дверь и, пропустив Дану вперед, вошла следом.

— Скорее, подруги.

— И каково это — дружить с вакханкой?

— Как по мне — так же, как с… обычными смертными. Да и о том, что она вакханка, я узнала совсем недавно. От Винсента.

— Винсент. — Дана улыбнулась, оглядывая мастерскую. — Он не упустил случая узнать ее поближе — надо отдать ему должное, он умеет взять быка за рога в нужный момент. Даже если это рогатое существо — сам Дионис. Или его жрица.

Платье висело на отдельной вешалке — вчера я достала его из шкафа, где хранила остальные заказы — и поэтому найти его не составило труда. Дана восхищенно посмотрела на готовую вещь, погладила материал рукой, после чего, как и в прошлый раз, совершенно не стесняясь меня, разделась и примерила обновку.

— Оно великолепно! — Дана подошла к зеркалу и внимательно оглядела себя, повернувшись сначала одним боком, потом — другим, а потом попыталась увидеть спину. — Почему же я не знала о тебе раньше? Я бы одевалась только у тебя!

Я почувствовала, как щеки заливаются румянцем. К счастью, Дана этого не заметила — она была слишком увлечена своим отражением.

— Думаю, ты преувеличиваешь.

— Вовсе нет! — Дана, наконец, отвлеклась от своего занятия и подошла ко мне. — Я не помню, когда в последний раз сшитое на заказ платье подходило мне уже после первой примерки. Обычно я заставляю портних подбирать там и прибавлять тут по тысяче раз, даже если они до этого снимают мерки. А тут… ты будто почувствовала мой размер! Сколько я тебе должна?

— Это подарок, — улыбнулась я.

Дана подняла бровь.

— Подарок? — удивилась она. — В честь чего?

— Просто подарок. Я не нуждаюсь в деньгах, а подарить платье тебе почту за честь.

— Получается, яперед тобой в долгу?

— Я ведь сказала, что это просто…

— … просто подарок, да, я поняла тебя. Я хочу подарить тебе ответный подарок.

Я подняла голову, посмотрела на нее и на миг затаила дыхание от неожиданности: глаза Даны, которые раньше были серыми, теперь стали синими — такими же, как у меня. Странное и необычное ощущение — казалось, что я смотрю в зеркало.

— Глаза… как ты это делаешь? — не удержалась я от вопроса.

Дана улыбнулась.

— Существа, в которых течет достаточно вампирской крови, могут воссоздавать глаза и взгляд других существ. Тех, которые им не безразличны. Это будет самым простым объяснением.

— А я тебе не безразлична?

— Нет, Лорена, ты мне не безразлична. — Я попробовала отвернуться, но Дана уже держала меня за подбородок. — Знаю, что я тебе тоже не безразлична. Правда?

— Да, — кивнула я, до сих пор глядя ей в глаза. Они поменяли цвет и из синих снова стали серыми, но теперь уже не были холодными — это был теплый, человеческий взгляд.

Наверное, именно так чувствует себя зачарованная жертва вампира, думала я, изучая лицо Даны. И все-таки, какая же она красивая. Это даже не красота, нет — это какая-то первобытная сила, божественная энергия, почувствовав которую один раз, вы уже никогда не освободитесь от этого плена. Как ужасно было бы, принадлежи такая красота смертной женщине — она бы увяла, как цветок, а потом умерла бы.

Дана относилась к женщинам, ради которых мужчины погибают, предают, начинают войны. К таким женщинам не приходят — к ним приползают на коленях, оставляют у их ног все сокровища мира, дарят им Вселенную — только бы они, эти женщины, удостоили их хотя бы взглядом. Как же счастлив был Винсент — она принадлежала ему почти двести лет… и до сих пор его сердце принадлежит ей.

Дана обняла меня за талию. Это был отнюдь не любовный жест — так, скорее, обнимают добычу, свою законную собственность. Властный и уверенный жест, который мог принадлежать, скорее, мужчине, а не женщине, но вместе с тем нежный и… зовущий. Наверное, поэтому он не вызвал во мне ни тени протеста. Так ощущает себя человек, оказавшийся в надежных и знающих, что делать, руках.

— Хорошо, что у нас с тобой выдался свободный вечер, — сказала мне Дана. — Кто знает — может, я чему-нибудь тебя научу? Или научусь чему-нибудь от тебя? Я не из тех снобов, которые считают, что ни один смертный не владеет искусством любви так, как мы. Ведь искусство — это что-то, чему учатся всю жизнь, даже если это вечная жизнь. Ты согласна?

(2)

— Спасибо… было очень вкусно!

Голос Даны доносился до меня будто через туман — создавалось впечатление, словно уши мои до отказа набиты ватой. Несколько секунд я смотрела на то, как она вытирает губы, после чего меня осенило, и я прикоснулась к своей шее.

— Тебе понравилось? — спросила Дана, сложив испачканную в крови салфетку вчетверо.

Я посмотрела на свои пальцы — кровь в сумерках казалась черной. Дана откинулась на подушки, приняв позу натурщицы художника, и посмотрела на меня с улыбкой.

— До завтрашнего утра заживет, — сказала она мне таким тоном, будто это был не укус вампира, а мелкая ссадина.

— Как… как ты это сделала? Ты меня зачаровала?

Дана поморщилась.

— Нет, что ты. Я тебя не зачаровывала. Но против твоей воли я бы ничего не сделала — просто не смогла бы. Я задала тебе вопрос, а ты ответила утвердительно.

— Я не помню, что ты что-то у меня спрашивала.

— Конечно, потому что я не задавала вопрос вслух. Я спросила мысленно.

Я снова потерла шею.

— То есть… ты мне это внушила?

— Да нет же, Лорена. Я не могу тебе ничего внушить, и зачаровать тебя тоже не могу — у тебя есть печать Прародительницы. Помнишь, ты спросила у меня про глаза? Обычно смертные не замечают этих изменений. А тех, кто их замечает, зачаровать невозможно. С такими людьми каратели могут общаться на уровне… инстинктов? Зачастую люди хотят чего-то, но сами этого не понимают. А мы чувствуем такие желания.

Наверное, выражение лица у меня было потерянное, так как Дана успокаивающе кивнула.

— Не забивай голову, — посоветовала она. — Даже мы не до конца понимаем суть этих процессов.

— А Винсент… он так не умеет?

— Нет. Но зато он умеет многое из того, чего не умею я. — Она помахала в воздухе сигаретной пачкой. — Ну что, закурим?

Мы закурили, и пару минут вечернюю тишину спальни нарушало только едва слышное тиканье часов и урчание кондиционера. Наконец, Дана заговорила.

— Я должна попросить у тебя прощения, Лорена. Я плохо о тебе думала и желала тебе зла.

Я рассмеялась.

— Еще никто не умирал от того, что кто-то другой плохо о нем думает.

— Великая Тьма знает все наши мысли и намерения, — сказала Дана убежденно. — Поэтому мы должны осторожно относиться к тому, о чем думаем. Когда я увидела Винсента впервые после того, как меня освободили, то у него были такие глаза… так смотрят люди, когда они кого-то любят. Так он когда-то смотрел на Марту. И я подумала — чем же я провинилась перед Великой Тьмой, что он во второй раз выбрал смертную женщину? И, признаюсь честно, до недавнего времени мне хотелось оторвать тебе голову и забросить ее на вершину Эвереста, а твое тело отдать на съедение диким медведям и волкам.

Это прозвучало так серьезно, что я помимо своей воли передернула плечами.

— Ну… а что произошло потом?

— А потом я посмотрела на тебя и поняла, что в тебе течет наша кровь. То есть, не наша с Винсентом, а кровь темного существа. Не просто так Прародительница выбрала тебя. Я почувствовала это еще тогда, когда мы впервые встретились тогда, в клубе. Знаю, ты отрицаешь свою темную сторону, у вас говорят, что этот Дар — это что-то светлое, но это неправда, Лорена. После того, как Прародительница прикоснулась к тебе, ты стала одной из нас. Почти все темные существа живут в мире и согласии, они понимают друг друга. И я подумала, что ты не встанешь на пути к моему счастью. Ты знаешь свое место и не посягнешь на большее по одной простой причине — это тебе не нужно. Это правда?

— Правда, — кивнула я.

— Кроме того, — продолжила Дана, — я люблю Винсента так, как ни один смертный не сможет его полюбить. Я знаю, что и вы способны на любовь, но это другая любовь. Такая, когда один готов идти за другим куда угодно, готов терпеть боль и лишения, готов ждать. Но не десять, не двадцать, не сто лет. Сотни лет. Иногда, потеряв того, кого мы любили, мы страдаем целую вечность. Какими сильными бы ни были ваши эмоции, рано или поздно они сменяются другими. А мы, полюбив однажды, любим вечно. Подумай, насколько сильной должна быть любовь, чтобы это длилось всегда. Готова ли ты к тому, чтобы ждать вечность? Я была готова. И Великая Тьма вознаградила меня.

Я улыбнулась.

— Наверное, это замечательное чувство. Увы, мне тебя не понять…

Дана затянулась и выпустила дым в потолок, а потом снова посмотрела на меня.

— Ты бы хотела стать такой, как мы? — спросила она.

— В смысле… жить вечно?

— Хотя бы так. Ты всегда будешь молодой. Будешь такой же привлекательной для всех остальных существ, как мы. У тебя появятся новые друзья. Ты будешь думать иначе, жить иначе. Ты будешь иметь в разы больше, чем имеешь сейчас.

Я опустила глаза.

— А если я отвечу «да»?

— Винсент может тебя обратить — уверена, он согласится, если ты его об этом попросишь. Нам позволено обращать смертных, у которых есть печать Прародительницы. По сути, они такие же каратели, как и мы, просто по какой-то причине в детстве им пришлось выбрать другую дорогу. Или, если хочешь… я тебя обращу.

— И… что будет потом?

— Мы будем крепко связаны. Связь создателя и его создания — это самая крепкая связь, которая только существует в двух мирах, светлом и темном. Мы будем чувствовать боль и радость друг друга даже на большом расстоянии, будем читать мысли друг друга. И я буду иметь над тобой определенную власть, как существо, которое тебя создало.

— Как ваш с Винсентом создатель?

Дана кивнула.

— Да, почти так. С одной разницей: наш с Винсентом создатель отпустил нас и заставил забыть о нем. Такая связь ослабляет нас.

— А он о вас помнит?

— Создатель не может забыть свое дитя. Он помнит всех нас. И слышит, когда мы к нему обращаемся. Но… не отвечает.

Я легла и положила руки под голову.

— Ты знаешь, кем он был? Ваш создатель?

Дана покачала головой.

— Нет. Но одно знаю точно: он — очень древнее и могущественное существо.

В воцарившейся тишине Дана потушила сигарету в пепельнице и, подойдя к окну, взяла свою сумочку.

— У меня есть для тебя подарок, Лорена, — сказала она. — Винсент дал тебе браслет, а я дам тебе кое-что другое. Это должно защитить тебя.

— Защитить от кого? — не поняла я.

— Да поможет тебе Великая Тьма, и тебе не нужно будет ни от кого защищаться. Но подстраховаться не мешает, верно?

Я внимательно разглядывала небольшой флакон с черной жидкостью, после чего включила ночник, поднесла его к свету и обнаружила, что содержимое вовсе не черное, а темно-красное.

— Это… кровь? Чья?

— Моя, — ответила Дана. — Когда пойдешь на вечеринку к Маре, возьми этот флакон с собой. И если случится что-нибудь…неприятное, то просто выпей.

— И что случится? Я превращусь в вампира… в смысле, в такое же существо, как вы?

Дана подошла к кровати и села.

— Конечно, нет, девочка. Для того чтобы превратиться в такое же существо, как мы, нужно пройти особый ритуал, и он длится не один день. А ты уже приняла свое решение?

— Вечная жизнь — это очень соблазнительно, спору нет. Но что я дам этому миру, если получу возможность жить вечно?

Дана снова легла и посмотрела на меня.

— Ты думаешь, что тебе нечего дать этому миру?

— Думаю, что нечего. У вас есть предназначение, цели, способности… а что есть у меня? Что будет делать человек, родившийся смертным и психологически являющийся смертным, с вечной жизнью? Для того чтобы понимать, что такое жить вечно, нужно изначально родиться для этого… кто-то родился для того, чтобы быть смертным. Кто-то родился для того, чтобы стать бессмертным. Ведь во всем этом есть свой смысл, правда?

— Правда. Слава Великой Тьме, ты сделала правильный и мудрый выбор.

(3)

К дому Мары я подошла рано — до вечеринки оставалось больше часа. Столы на большой поляне уже были накрыты, на садовых фонарях красовались длинные разноцветные гирлянды из бумажных флажков. Подошедший официант предложил мне бокал шампанского, но я предпочла стакан холодной воды: на улице было так жарко, что думать об алкоголе не хотелось. Я сделала пару глотков и принялась изучать сад в поисках кого-то из гостей — скучать целый час мне хотелось меньше всего. За этим занятием меня и застала Мара: она подошла сзади и погладила меня по плечу.

— Рановато ты сегодня, — сказала мне она. — Первые гости вот-вот подтянутся, но большинство всегда опаздывает, так что начнем как минимум часа через два. Где твои бессмертные друзья и покусанный Незнакомкой художник? Я думала, вы придете вместе.

Я снова окинула взглядом накрытые столы.

— По правде говоря, мы договаривались встретиться, но в последний момент у Винс… Кристиана появились какие-то дела, и он сказал, что они приедут позже.

— Дела, дела, — передразнила Мара, перекладывая в другую руку бокал с шампанским. — И какие дела могут быть у карателей? Смотри-ка. А у нас первые гости.

Я обернулась и встретилась взглядом с Анной. Она уже успела взять у официанта порцию мохито, и теперь молча изучала нас с Марой, чуть заметно улыбаясь.

— Госпожа Креймер, — заговорила я. — Приятно вас видеть. Надеюсь, вы готовы повеселиться?

— О да, — ответила Анна. — Повеселиться я готова всегда. Даже в три часа ночи. У вас тут очень мило, — обратилась она к Маре. — Похоже, вечер намечается великолепный.

Обычная доброжелательность Мары куда-то испарилась вместе с гостеприимством. Она напряженно вглядывалась в лицо Анны, так, будто хотела увидеть там что-то, скрытое от посторонних глаз. От гостьи это не ускользнуло — еще бы, такое поведение заставило бы почувствовать себя неуютно любого.

— Со мной что-то не так? — вежливо, но прохладно улыбнулась она.

— О нет, нет, что вы. — Мара выдержала паузу. — Извините… это все моя вина. Сегодня с самого утра не очень хорошо себя чувствую. Тошнит, кружится голова… наверное, за ужином съела что-то не то.

На лице Анны промелькнуло сочувственное выражение.

— Какая жалость, — проговорила она. — Хочется верить, что в скором времени вы почувствуете себя лучше. Может, вам стоит выпить воды с лимоном?

— Отличная мысль. — Мара улыбнулась и посмотрела на меня. — Лорена, дорогая, на кухне, в корзине рядом с холодильником, есть лимоны. Поухаживай за мной, будь добра. А заодно и за нашей гостьей. Вы ведь не откажетесь?

— Напротив — буду рада. В такую жару вода с лимоном — самое лучшее, что только можно придумать.

Принято считать, что вакханки превращают свое жилище в подобие вороньего гнезда, но дом Мары всегда сиял чистотой, а кухня была просто стерильной: белоснежная раковина, ни одной крошки на столе, пол, на котором пыль и грязь не обнаружили бы даже под микроскопом. Я нашла корзину с фруктами, извлекла из нее лимон, положила его на небольшую тарелку и взяла нож. А потом подняла голову, бросила взгляд в окно и увидела там Анну. Она наблюдала за моими манипуляциями, но заговаривать не торопилась. Похоже, настоящие вампиры на самом деле передвигаются так же быстро, как и вампиры из кино, подумала я, принимаясь нарезать лимон.

Тем временем Анна положила руки на подоконник и спросила у меня:

— Ты будешь смотреть на то, как я тут торчу, или впустишь меня? Я хочу с тобой поговорить.

Я отвлеклась от своего занятия и несколько секунд смотрела на нее, пытаясь понять, что она имеет в виду под словами «впустишь меня».

— Впустить тебя? Ты хочешь залезть в окно? В доме есть дверь.

— Впусти меня, черт побери. — Тон ее уже не был вежливым. — Я могла бы попросить разрешения у твоей подружки, ведь дом принадлежит ей, но на тебе браслет из храмового серебра. Человек, который его носит, становится хозяином любого дома, где он находится, и вампирам туда входа нет. До тех пор, пока им не позволят войти.

— Я не разрешаю тебе входить.

Анна выпрямилась, и в ее глазах появилась неприкрытая, почти животная ярость. Если до этого ее еще можно было принять за человека, то теперь она на самом деле выглядела вампиром: существом, которое разорвет тебя на части и не особо озаботится тем, что совершило.

— Впусти меня немедленно! — потребовала она. — Не знаю, что вы задумали, но в ваши игры я играть не собираюсь! Либо впусти меня, либо выбрось этот чертов браслет, потому что я рано или поздно все равно до тебя доберусь!

— Не знала, что ты переключилась с эльфов на обычных людей.

Анна издала звук, который можно было принять за рычание, и сделала пару шагов от окна.

— Ладно. Твой бессмертный дружок, наверное, не сказал тебе, что браслет защищает тебя только тогда, когда ты находишься в помещении. Так что мы поговорим, когда ты выйдешь. У меня есть время, а вот терпение мое на исходе. Советую выйти побыстрее.

Убедившись, что Анна ушла, я выглянула на улицу. Гости уже понемногу собирались, и Мара отвлеклась от своей тошноты (если это не было притворством): теперь ей нужно было играть роль гостеприимной хозяйки. А мне досталась роль вампирского ужина. В конце-то концов, сколько я уже смогу просидеть в доме? Час? Два часа? Три часа? Когда-нибудь мне все равно нужно будет выйти.

Первой моей мыслью было позвонить Винсенту. Я открыла сумочку в поисках сотового телефона, но поиски успехом не увенчались. И неудивительно: я часто забывала телефон дома. Уж лучше бы я забыла его в тот момент, когда ждала какой-нибудь важный звонок. Домашним телефоном Мара не пользовалась, а больше позвонить было неоткуда. Может, все же стоит выйти и не злить Анну попусту? В конце-то концов, а если она хочет просто поговорить? Впрочем, в этом я сомневалась: она пила кровь и убивала, но глупость точно не относилась к числу ее пороков. Скорее всего, она понимала (или чувствовала), что происходит. И, конечно же, знала больше меня.

Я присела на один из стульев рядом с барной стойкой, отделявшей основную часть кухни от столового уголка, и снова принялась рыться в сумочке на предмет чего-либо, что помогло бы мне решить проблему. Может быть, телефон все же здесь, просто он завалился за подкладку? Там аппарата не оказалось, зато я нащупала небольшой предмет цилиндрической формы, извлекла его, подцепив ногтем оторвавшийся внутренний карман. Предмет оказался флаконом с кровью, который мне «подарила» Дана.

По виду флакон ничем, кроме размера, не отличался от обычных медицинских колб, в которых обычно хранят анализы крови в лаборатории. Я извлекла пробку и осторожно понюхала содержимое. По запаху кровь тоже ничем не отличалась от человеческой, да и по цвету: можно было подумать, что Дана взяла ее из донорского банка. А если она просто пошутила, и это вовсе не ее кровь? Я не была уверена, что Дана способна на такие шутки. Да и вряд ли ей пришло бы в голову пошутить в такой ситуации: зла она мне точно не желала. Такие вопросы я могла задавать себе бесконечно, а поэтому без лишних колебаний положила пробку в стоявшую на столе пепельницу и выпила содержимое флакона одним глотком.

Прошла минута, за ней — еще одна. Я прислушивалась к своим ощущениям, пытаясь понять, изменилось ли что-то в моем теле или же все осталось так, как было. Изменений не наблюдалось — по крайней мере, таких, которые я могла обнаружить без зеркала. Я ощупала лицо и шею, потом погладила кожу рук, и тут моим вниманием завладел браслет, который спас меня от Анны. Он болтался у меня на запястье, казалось, целую вечность, но мне никогда не приходило в голову его изучить. За неимением подходящего занятия я сняла браслет, поднесла его к глазам и заметила на внутренней стороне украшения надпись на неизвестном мне языке. Впрочем, тот факт, что языка я не знала, слова прочитались без труда. «Только Великая Тьма вездесуща, и только она рождает свет», прочитала я, но задуматься о смысле этой фразы не успела.

— Вот же тупая смертная сучка! — услышала я знакомый голос, инстинктивно обернулась и поняла, что вокруг никого нет, а слова прозвучали в моей голове. — Какого черта ей вздумалось это читать?!

— Ты что, дала ей свою кровь? — послышался второй голос. — Сначала Эдуард, потом — Лорена. Может, тебе открыть банк крови для смертных?

— Ох, Винсент, не учи меня жить — я знаю, как ты любишь это делать, но сейчас явно не тот случай. Лорена, дорогая, — обратился голос ко мне, и я чуть не подпрыгнула на стуле от неожиданности. — Пожалуйста, верни браслет туда, где он был, и не читай то предложение, которое ты только что прочитала.

Я рассеянно потерла ладонью висок.

— Дана, я… слышу, как ты думаешь?!

— Только не прислушивайся слишком внимательно, а то ты услышишь мои самые сокровенные мысли. Можешь послушать, что творится в голове у Винсента. Это на порядок интереснее.

Почувствовав, что сидеть больше не в состоянии, я поднялась со стула и сделала пару кругов по кухне.

— Мы сейчас как раз въезжаем на городской мост, так что минут пятнадцать — и все будут на месте, — сказала мне Дана. — Готовьте шампанское.

Слово «хорошо» я произнести не успела, так как услышала настойчивый стук в дверь и глянула на часы. Отведенные мне пятнадцать минут еще не прошли, да и вряд ли Анна попыталась бы получить разрешение на то, чтобы войти в дом, таким способом — скорее всего, она просто заглянула бы в окно еще раз. Мара точно не стала бы стучать в дверь собственного жилища. Уверившись в том, что кому-то из ее гостей пришло в голову посетить уборную, я подошла к двери, отодвинула легкую занавеску, которая закрывала прозрачную ее половину и увидела… Дану. Она улыбнулась и помахала мне рукой, делая знак открыть.

— Ты ведь сказала, что вы въезжаете на мост? — недоуменно спросила я. — От моста до дома Мары как минимум полчаса пешего хода!

— Некоторые особенности моего организма помогают мне очень быстро бегать, — ответила Дана. — И эти же особенности вынуждают меня попросить тебя о разрешении войти. А то мне придется царапать дверь и изображать разъяренного голодного вампира.

— Конечно, проходи.

Дана вошла в дом и осмотрелась.

— А у нее уютно, — заметила она. — Надо же, у вакханок тоже бывает вкус.

Под ее внимательным взглядом я опустила глаза и покрутила браслет на запястье.

— Да, на твоем месте я бы тоже почувствовала себя виноватой, — кивнула Дана. — Та фраза, которую ты прочитала — это тайная клятва, ее разрешается произносить вслух только членам Темного Совета. Вместе с моей кровью тебе передалось и знание древнего языка, на котором она написана. Винсент принадлежит к последнему поколению карателей, которые знают этот язык: более молодые не найдут тут ни одной знакомой буквы. И это только к лучшему. И не читай мои мысли — ты не найдешь там ничего интересного. Лучше займемся делом. Где там наша психованная Незнакомка?

И прежде чем я успела сказать хотя бы слово, Дана решительно взяла меня за руку и направилась вон из дома.

— Мне не терпится с ней поздороваться, — снова заговорила она. — Я уже видела ее тогда, в метро. Она выросла очень даже миленькой.

— Что? — не поняла я. — Вы с ней знакомы?

— Долгая, долгая история, Лорена. В двух словах рассказывать ее нет смысла, а на длинный рассказ у нас нет времени. Я была знакома с ее папой… на его беду. И еще ближе была знакома с ее мамой.

Мы нашли Анну на лужайке. Она стояла в гордом одиночестве, в некотором отдалении от толпы гостей, пила очередной мохито (интересно, а вампиры пьянеют — или им это ощущение незнакомо?) и смотрела куда-то в направлении леса. Дана окликнула ее, и Анна медленно повернула голову к ней. В ее глазах мелькнуло недоумение, но уже через секунду они снова приняли спокойное выражение.

— Какой сюрприз, — сказала она. — Мне кажется — или мы знакомы?

— Я — то самое существо, которое засадило кинжал из храмового серебра твоему папочке прямо между глаз. Это был волнующий момент.

Анна подняла бровь. Вряд ли она была удивлена — она выглядела так, будто услышала интересную историю, но и только.

— Ты знала моего отца?

— Ты слишком любопытна для вампира, ты это знаешь? — Дана вгляделась в ее лицо и нахмурилась. — Никогда бы не подумала, что в тебе течет наша кровь. Ты выглядишь… дешевкой. Ни капли достоинства, ни намека на породу. Будь Веста жива, она бы расстроилась, увидев тебя. Не думаю, что она хотела бы видеть свою дочь такой.

Анна помолчала несколько секунд, а потом одарила свою собеседницу улыбкой.

— Убить тебя будет просто, — сказала она Дане. — Ты либо слишком глупа, либо очень решительна — иначе бы ты подумала дважды перед тем, как говорить мне такое. А девочку-медиума, — она посмотрела на меня, и я поежилась под ее взглядом, — ты привела мне в подарок? Или как знак примирения?

— Я бы с удовольствием сделала с тобой то же самое, что и с твоим создателем, но какой в этом смысл? Подумай сама. Наши с тобой силы почти равны. Кроме того, мы — одной крови, а это уже говорит о многом. Вместо того чтобы тратить силы на никому не нужное противостояние, мы можем объединить свои усилия. Ты ведь чувствуешь, что мы с тобой одной крови? Да, Анна?

Услышав свое имя, Анна едва заметно поморщилась. Они с Даной смотрели друг другу в глаза, не произнося ни слова — создавалось впечатление, что между ними происходил слышный только им диалог. Несмотря на недавнее предостережение, я попыталась понять, о чем думает Дана, но ее голова была пуста — ни намека на какие-либо мысли. Наверное, такая пустота бывает в космосе — вакуум. Неизвестно, как долго это продолжалось бы, не услышь я знакомый голос за своей спиной, произнесший:

— Простите, что помешали. Замечательный вечер, да?

То, что Винсент пришел в компании Эдуарда, меня не удивило. Удивило меня другое: они были не одни. Винсент держал за руку маленькую Эмили. В пышном белом платье и с уложенными в локоны волосами, она выглядела очаровательной куклой, а не живым ребенком. Широко распахнутые голубые глаза оглядывали нас со спокойным любопытством.

— Еще один каратель, — заговорила Анна, глядя на Винсента. — С каких это пор вы ходите парами?

— Как тебе мохито? У Мары в клубе отличная выпивка, уверен, что тут она еще лучше.

Анна рассмеялась.

— Уверена, что тебя сюда привела совсем не выпивка, а как минимум сама хозяйка.

— Да, от хозяйки я бы тоже не отказался. Но мы пришли сюда ради тебя.

— Кто бы спорил. Ну? И что мы будем делать?

— Мы поговорим. Но до этого отойдем подальше. В лес, например. Не знаю, как ты, а я не люблю выяснять отношения на людях.

Анна внимательно посмотрела на него.

— Не знаю, что ты задумал, каратель, но будь уверен — это плохая идея.

— Я хочу кое-что предложить тебе. И я уверен, что ты примешь мой подарок.

— Ну что же. Пойдем. В лесу мне будет гораздо удобнее свернуть головы вам обоим в том случае, если вы задумали какую-то глупость. А потом сожрать ваших смертных.

Путь до леса занял у нас минут двадцать. Винсент шел впереди, за ним шли Эмили и Эдуард, за Эдуардом следовала я, Дана шла за мной, а Анна замыкала шествие. Наконец, мы преодолели пару извилистых тропинок и оказались на небольшой поляне. Тут-то мы и расположились, встав в широкий круг. Анна скрестила руки на груди и посмотрела на Винсента, всем своим видом показывая, что ей не терпится выслушать упомянутое предложение.

— Думаю, — заговорил Винсент, — ты понимаешь, что с двумя карателями тебе не справиться, а мы — не из тех, кто пользуется чужой слабостью. Поэтому я предлагаю тебе сделку. Выгодный обмен.

— Выгодный обмен? — Анна перевела взгляд с Винсента на Дану и обратно. — Да ты шутишь, каратель? Или ты на самом деле думаешь, что я тебе поверю?

— Для начала просто выслушай меня.

Анна ограничилась кивком. Винсент обнял за плечи стоявшую рядом с ним Эмили.

— Вы охотитесь на существ, в которых течет кровь темных эльфов, — сказал он. — Но я могу предложить тебе другое, более сильное существо. Существо, в котором течет кровь двух бессмертных — карателя и обращенного им человека.

Анна подняла бровь, демонстрируя заинтересованность.

— Ты отпустишь Эдуарда, — продолжил Винсент, — а взамен получишь мою дочь.

Дана почувствовала, что я хочу вмешаться в разговор, и взяла меня за руку.

— Помолчи, Лорена, — услышала я ее голос в своей голове. — Все идет по плану.

Анна подошла к Эмили и погладила ее по волосам. Та подняла на нее глаза и улыбнулась: открытая, наивная улыбка ребенка, который полностью доверяет стоящему рядом человеку.

— Существо, в котором течет кровь двух бессмертных — карателя и обращенного им человека, — повторила она. — Ты хочешь отдать мне свою дочь, каратель?

— Только при условии, если ты отпустишь смертного.

— Эмили, ты хочешь пойти со мной?

Девочка до сих пор смотрела ей в глаза и улыбалась.

— Ну конечно, я пойду с тобой! — ответила она. — У меня есть полтергейст, и я тебя с ним познакомлю! Он иногда наводит дома беспорядок… но он делает полезные вещи. Например, помогает мне готовить. И рисовать.

— Ты ищешь подвох в ребенке, Анна? — спросил Винсент. — И что же ты хочешь найти? Осиновый кол? Клыки? Серебряные пули? Что-то из упомянутых мной предметов может причинить тебе вред?

Анна изучала Эмили, закусив губу. Она размышляла, пытаясь принять решение.

— Решай сейчас, Анна. Я могу передумать.

— Не слишком ли высокую цену ты хочешь заплатить за смертного-полукровку, каратель?

— Ты достаточно долго прожила на свете для того, чтобы обрести мудрость. Я уверен, что ты примешь правильное решение. Кого ты выбираешь: человека, чья мать была всего-навсего темным эльфом, или бессмертное существо, которое через несколько лет по силе будет равно тебе, а с твоей помощью станет еще сильнее, и тебе даже не понадобится обращать других, так как оно будет полностью удовлетворять твои потребности?

Еще с минуту Анна молчала, глядя на девочку, а потом подняла глаза и посмотрела на Эдуарда.

— Я отпускаю тебя, Эдуард, — сказала она.

— Куда ты меня отпускаешь? — непонимающе нахмурился тот.

Но ответить Анна не успела. Когда она снова обратила взгляд на Эмили, девочка уже держала в руках неизвестно откуда взявшийся кинжал с тонким серебряным лезвием. Он даже не походил на оружие — больше всего напоминал нож для бумаг. Анна выбросила вперед руки, но реакция вампира на этот раз подвела ее, и она опоздала всего лишь на долю секунды. Эмили сделала резкий бросок вперед — такой быстрый, на который, казалось, не был способен слабый ребенок — и вонзила лезвие в грудь Анны по самую рукоятку.

Вопреки моим ожиданиям, из раны не появилось ни капли крови. Анна вытянулась, прижала ладонь к груди, попыталась достать кинжал, но у нее ничего не получилось. Она оглядела нас, и на ее лице появилось выражение то ли разочарования, то ли обиды.

— Сюрприз, — улыбнулась ей Дана.

Анна едва слышно вздохнула, прикрыла глаза и медленно села на колени, а потом, будто не в силах находиться в такой позе, опустилась на траву и легла лицом вниз.

— Разве вампиры не испаряются после смерти? — спросил Эдуард удивленно.

— Вампиры — да. Незнакомцы — нет, — ответила Дана. — Полностью развоплотить их может только член Темного Совета. Они забирают трупы, а потом… Великая Тьма знает, что они с ними делают потом.

Эмили подошла к Винсенту, и он, присев рядом с ней, обнял ее.

— Теперь Эдуард выздоровеет? — поинтересовалась она таким тоном, будто купила своему другу микстуру, но не убила вампира своими собственными руками.

— Конечно. Он уже здоров. — Винсент прижал ее к себе. — Я люблю тебя, милая. Слава Великой Тьме, все обошлось.

Дана тоже сделала шаг к Эмили и погладила ее по спине.

— Ну что, красавица? Ты была на высоте. Печь пироги, рисовать и читать книги веселее, но ты прошла боевое крещение и убила своего первого Незнакомца. В Ордене после такого события уже посвященных карателей официально принимают в команду и начинают уважать. Думаю, кинжал тебе лучше забрать, Винсент. Он тебе еще пригодится.

Винсент поднялся, приблизился к Анне и наклонился для того, чтобы перевернуть ее на спину, но его остановил резкий окрик:

— Стой! Если ты прикоснешься к ней, то будешь развоплощен сейчас же.

Он резко выпрямился и посмотрел в мою сторону, но не на меня, а на кого-то, кто стоял за моей спиной. Я обернулась и увидела светловолосую женщину в накинутом на плечи белом покрывале. Судя по лицу незнакомки, происходящее ей не нравилось.

— Познакомься, — сказал мне Эдуард таким тоном, будто они с женщиной уже пили на брудершафт. — Это Рианна. Начальница Винсента.

— Приятно тебя видеть, Дана, — произнесла Рианна.

Дана отреагировала на ее слова поклоном.

— Здравствуй, Великая. Ты решила почтить нас своим присутствием…

— … потому что когда-то предназначенный тебе мужчина в очередной раз совершил ошибку. Похоже, жизнь ничему не учит тебя, Винсент?

— Я не понимаю, Великая. Разве я не сделал того, что от меня требовалось? Разве…

— На колени, — коротко приказала Рианна.

Винсент послушно опустился к ее ногам, и она посмотрела на него сверху вниз.

— Когда-то ты обратил смертную женщину без ведома Темного Совета, и она родила от тебя ребенка. Тебе предложили выбрать между ее жизнью и своей, и ты мог убить ее, но ты сделал неправильный выбор. Ты знал, что за эту ошибку будешь платить всю жизнь, и что даже после клятвы предназначения ты не сможешь получить разрешение на то, чтобы завести детей. Но, тем не менее, своего решения не изменил. Ты знаешь, что мы ценим тебя. Будь на твоем месте кто-то другой, мы бы не думали дважды и оставили бы все так, как есть, но мы дали тебе еще один шанс. Еще никто из карателей не получал от нас второго шанса, Винсент. На этот раз все было просто. Тебе нужно было найти Незнакомку, приманить ее кровью жертвы, как ты делал всегда, с помощью медиума получить возможность войти в ее дом и убить ее.

— Но темные эльфы… — начала Дана.

Рианна легко пожала плечом.

— Далеко не все Незнакомцы-полукровки охотятся на темных эльфов. Да и сколько их, темных эльфов, вокруг? Они чувствуют Незнакомцев и никогда не приближаются к ним по собственной воле. Они прячутся, и найти их сложно. Она слаба, Дана. Сильнее обычного Незнакомца, но слабее, чем те, кто охотится исключительно на темных эльфов. С такой жертвой им не совладать — особенно после того, как они обратят ее. Джонатан на самом деле был темным эльфом. Сначала она думала, что сможет справиться с ним, но на деле все оказалось совсем не так. Поэтому она убила его еще до того, как обратила. Что до хозяйки ночного клуба — феи отлично лгут. Особенно если им пообещать что-нибудь стоящее. Итак, Винсент, ты снова совершил ошибку.

Дана сделала шаг к ней.

— А как же я, Великая? Ведь ты нашла меня… позвала для того, чтобы я помогла… что же я должна была сделать?

— Ты должна была сделать мудрый выбор, Дана. Выбор, достойный существа, которое живет на этом свете уже три тысячи лет. Ты должна была помочь Винсенту и не дать ему оступиться. Это должен был быть выбор вампира, а не человека. Но твои чувства оказались сильнее.

Винсент поднял было глаза на Рианну, но вздохнул и снова обратил взгляд в землю.

— Мне жаль, Винсент, — сказала она коротко и, сделав паузу, продолжила: — Властью, данной мне Великой Тьмой…

— Постой, Великая.

Я не успела и оглянуться — а Дана уже оказалась между Винсентом и Рианной. Она смотрела женщине прямо в глаза, гордо подняв голову. Рианна повела бровью.

— Как ты смеешь? — спросила она после паузы. — Это слишком дерзко даже для тебя!

— Пощади его, Великая. Он ни в чем не виноват. Я старше его. Я могла бы понять, что тут что-то не так, но мои чувства помешали мне. Позволь мне искупить свою вину.

— Каким образом?

— Я поклялась кровью своего создателя, что если никто из нас не умрет, то я откажусь от дарованной мне свободы и снова приму клятву верности Темному Совету.

Рианна молчала, не сводя глаз со своей собеседницы.

— Ты хочешь вернуться в Орден, — повторила она. — Неужели ты решила посягнуть на место Магистра?

— Я готова занять свое прежнее место, Великая. Я снова стану карателем.

— Встань.

Винсент поднялся на ноги и, наконец, посмотрел на Рианну. Она кивнула на Дану.

— Ты обязан этой женщине жизнью, — сказала она. — Она не раз рисковала ради тебя. Уверена, что и теперь она знает, на что идет.

— Уверен, что это так, Великая.

— Властью, данной мне Великой Тьмой, я, Рианна, прощаю тебя, Винсент. Через неделю я жду вас обоих в Храме. Дана принесет клятву верности Темному Совету, а потом вы оба снова поклянетесь друг другу в вечной любви и верности. Иногда даже бессмертным существам нужно сделать что-то дважды для того, чтобы начать это ценить.

После этого Рианна подошла к Анне и подняла ее с земли так легко, будто это была кукла. Уловив кивок и расценив его как приглашение к действию, Винсент забрал принадлежавший ему кинжал и вложил его в украшенные драгоценными камнями ножны, которые отдала ему Эмили.

— Будьте счастливы, смертные, — сказала Рианна, посмотрев на нас с Эдуардом. — И да пребудет с вами Великая Тьма во всех ваших начинаниях.

Еще с минуту после того, как Рианна исчезла — а она на самом деле исчезла, в буквальном смысле растаяла в воздухе без следа — мы молчали. Дана заговорила первой.

— Хорошие новости, — она повернулась к Эдуарду, — заключаются в том, что ты никакой не темный эльф, мальчик — у тебя просто красивые глазки. Плохие новости заключаются в том, что если мы сейчас же не пойдем к гостям, то Мара меня убьет.

— Танец! — вспомнила я.

— О, Великая Тьма, танец! Я совсем про него забыла. — Она обняла меня за плечи. — Лорена, дорогая, у меня для тебя кое-что есть. В этом платье ты в первую же секунду почувствуешь себя вакханкой! Тебе даже не понадобится… в смысле, не захочется его снимать.

Эпилог Лорена

— Господин Мун, мы так рады, что вы наконец-то организовали следующую выставку! Ваши поклонники долго ждали этой минуты. Вы могли предположить, что придет так много гостей?

Эдуард выглядел потерянным, если не сказать, что ошарашенным. Картинная галерея в старой половине города, где он обычно выставлял свои работы, была полна людей: официанты, разносившие шампанское, с трудом протискивались сквозь толпу, а журналисты и фотографы, которым хотелось перекинуться с «господином Муном» хотя бы парой слов, в нетерпении топтались на месте, ожидая своей очереди.

— По правде сказать, нет, — улыбнулся Эдуард. — Это приятный сюрприз.

— Глядя на него, можно подумать, что он сейчас умрет от ужаса. — Мара огляделась, не отпуская моей руки — создавалось впечатление, что она боится потеряться и отойти от меня хотя бы на шаг. — Ну, когда уже будет обед? Я проголодалась!

— Это выставка, а не ресторан. Может быть, тут будет шведский стол, но не думаю, что стоит надеяться на что-то серьезное.

— Вот так всегда, — вздохнула Мара. — Что это за мероприятие, где тебе дают шампанское, но не предлагают закусить чем-нибудь легоньким?

Тем временем молодая журналистка (я знала ее — это была Адриана Гейбл, она работала в издательстве «Сандерс-Пресс», занимала должность заместителя Оливии и, конечно, такая новость, как новая выставка Эдуарда Муна, не могла пройти мимо нее) продолжала задавать вопросы.

— Вы не выставлялись почти год, господин Мун.

— Восемь месяцев, — вежливо уточнил Эдуард.

— Как я понимаю, многое изменилось за эти восемь месяцев? У вас теперь совсем другой стиль. Ваши картины теперь… не такие светлые, как раньше. Как вы можете прокомментировать эти изменения?

Эдуард посмотрел на гостей, которые медленно расхаживали взад-вперед и изучали картины, иногда подолгу останавливаясь перед очередным полотном.

— Я пришел к выводу, что так будет честнее, — ответил он коротко.

— Честнее? — переспросила Адриана. — Вы хотите быть честным с вашими поклонниками? С критиками?

— Я хочу быть честным с самим собой. То, что думают о моем творчестве мои поклонники и мои критики — это их личное дело.

Адриана натянуто улыбнулась и спрятала диктофон в сумочку.

— Я слышала, что у вас много планов, господин Мун. В частности, вы хотите открыть собственную школу живописи, в которой будут специальные классы для детей с ограниченными возможностями, а также для детей, родители которых стеснены в средствах. Это на самом деле так?

— Да.

— Это будет первая школа живописи в Треверберге, если я не ошибаюсь?

— Да.

— Мы слышали, что ваш проект будет финансировать мисс Паттерсон… это правда?

— Да.

Эдуард явно не был настроен на интервью — это было понятно по односложным ответам и прохладному тону. Пару секунд Адриана сконфуженно молчала, а потом ей улыбнулась удача: стоявшие рядом с нами гости расступились, пропуская вперед Изольду Паттерсон и Уильяма Барта.

— Легка на помине, — прокомментировала происходящее Мара и добавила язвительно: — Выставка — отличный повод выгулять очередное платье за тысячу евро.

— Господин Мун, — обратилась Изольда к Эдуарду, — похоже, длительный творческий отпуск пошел вам на пользу. Картины чудесны. Я решила приобрести одну, но мы еще не посмотрели все, так что, скорее всего, мне понравится что-нибудь еще.

— Спасибо, мисс Паттерсон. Похвала ценителя живописи приятна вдвойне.

Адриана воспользовалась короткой паузой и заговорила с Изольдой.

— Мы с господином Муном как раз обсуждали будущий проект школы живописи, — сказала она. — Вы будете финансировать его, мисс Паттерсон, если я правильно понимаю. Вы можете коротко рассказать о причинах такого решения?

Я готова была поклясться, что от официального тона этого вопроса у Изольды заныли зубы, но воспитание не позволило ей продемонстрировать подлинные чувства, а поэтому она улыбнулась — совершенно искренне, так, как улыбалась многочисленным журналистам и фотографам — и кивнула.

— Конечно, мисс Гейбл. Я думаю, что лучше вложить деньги в проект школы живописи для детей, которые не имеют возможности учиться в других городах или же в школе имени Уильяма Тревера, чем в проект сто двадцать пятого дворца культуры или тысячной сети отелей. Так и запишите. Слово в слово.

— Когда вы планируете начать реализацию своих планов?

— Не люблю откладывать дела в долгий ящик. Думаю, что мы начнем уже на следующей неделе. Извините. — Изольда повернулась к своему спутнику и протянула ему чековую книжку. — Билл, пожалуйста, купи ту картину с замком. Я буду спокойна только тогда, когда ее упакуют и напишут на ней мой адрес. И не торгуйся: это производит плохое впечатление, когда речь идет о произведениях искусства. Тут выставка, а не аукцион.

Воспользовавшись моментом, Эдуард отошел от Адрианы на безопасное расстояние, и мы последовали за ним.

— Если сама Изольда Паттерсон покупает у меня картины, значит, выставка удалась, — улыбнулся он.

— Да я бы сама не отказалась приобрести парочку. — Мара скользнула взглядом вдоль стены. — Не знаю, что у тебя щелкнуло в голове, но теперь ты рисуешь на порядок лучше, чем раньше! Дурное влияние Кристиана, а?

Эдуард рассмеялся, остановился у одной из картин и сделал нам знак приблизиться.

— Если уж на то пошло, посмотрите: вот одна из его картин. Ни у кого из современных художников нет такого мазка кисти — слишком размашистый и тяжелый. Сразу видно, что это очень опытная рука, и что человек рисует не один год и даже не один десяток лет.

— Что тут делают его картины? — поинтересовалась Мара.

— После отъезда он отдал мне часть полотен и дал свое согласие на то, чтобы их выставить. Если нам удастся их продать, то деньги пойдут на проект школы, а кто-то приобретет великолепную картину.

На картине были изображены две женщины: блондинка в светлых одеждах и брюнетка в черном. Они стояли лицом к лицу и искренне улыбались друг другу. Блондинка держала руки на виду: они были повернуты ладонями вверх в доверительном жесте. Брюнетка же держала руки за спиной и сжимала в пальцах кинжал с тонким лезвием.

— Безоружный свет и вооруженная тьма, — раздался за нашими спинами незнакомый женский голос, и я обернулась для того, чтобыразглядеть его обладательницу. — Тьма всегда на страже и защищает свет или же просто пользуется его наивностью для достижения своих эгоистичных целей? Я склоняюсь к последнему, а вы?

Светловолосая девушка в темно-синем платье из тяжелого бархата подошла к картине, прикоснулась к раме, осторожно провела по ней пальцем и остановилась в правом нижнем углу холста — как раз в том месте, где знакомым мне готическим почерком был выведен инициал «В».

— Каждый, кто видел его картины, говорит, что он гений, — продолжила девушка. — Они говорят: в этих картинах скрыто что-то мистическое, слишком большое для того, чтобы обычный человек смог постичь их истинный смысл. Интересно, он гений даже среди бессмертных?

Затянувшуюся паузу прервал Эдуард.

— Он на самом деле очень талантливый художник. Самый талантливый из тех, кого мне доводилось встречать. Мало кто понимает его работы, но те, кто понимает, признают, что это — поистине бездонная глубина.

— Я видела ту картину, что ты рисовал с моей фотографии, Эдуард. Очень мило, что ты решил ее выставить. Правда, в компании таких полотен она смотрится немного нелепо, но это ничего. Вижу, Винсент тебя вдохновил?

— Простите, мы знакомы?

Девушка подняла глаза к потолку и задумалась.

— Хороший вопрос, Эдуард. Мне следовало бы ответить «да», но, если тебе так будет удобнее, можешь считать, что сейчас мы познакомились заново. — Она посмотрела на Мару. — Танец мне очень понравился, вакханка. Жаль, что я не смогла принять участие.

— Да кто ты такая, черт побери? — не выдержала Мара. — Это уже не смешно!

— Попробуем угадать? Даю три попытки. — Она перевела взгляд на меня. — Начинай, Лорена.

— Дана? — осторожно предположила я, решив не спрашивать, откуда она знает мое имя.

Девушка сделала скучное лицо.

— Нет. Но то, что ты приняла меня за карателя, не может не льстить. Вторая попытка?

— Анна? — снова заговорил Эдуард. Он буквально выдавил из себя это имя: то ли ему не хотелось его произносить, то ли не хотелось верить в то, что он прав.

— Ты говоришь таким тоном, будто и вовсе не рад меня видеть?

Она отошла от картины, сделала пару шагов в сторону Эдуарда, и он невольно отступил назад.

— Боюсь даже спросить, но… — начал он.

— Если говорить понятным вам языком, то я немного преобразилась. Тебе нравится мое новое тело?

— Ты пришла… за мной?

Анна поморщилась.

— Либо ты думаешь слишком много о себе, Эдуард, либо недооцениваешь меня. Я ведь отпустила тебя, так? Было бы глупо приходить за тем, кому я по доброй воле дала идти. А вот за тобой, — она посмотрела на меня, и я инстинктивно схватилась за серебряный браслет: подарок Винсента остался при мне, — я вполне могла бы прийти. Но ты меня тоже не интересуешь. Равно как и вакханка.

— Тогда зачем ты приехала? — спросил Эдуард. — Поздороваться? Посмотреть картины?

— Да, — кивнула Анна. — Я люблю твои картины, ты ведь знаешь. Теперь они стали еще лучше, приятно видеть твой творческий рост. Я была бы рада остаться, но дела зовут меня… игра скоро начнется, и мне нужно сделать свои ставки.

— Игра? — переспросила я. — Какая еще игра?

— Большая игра, Лорена. Очень большая игра.

Оглавление

Глава первая Первое письмо Джонатана к незнакомке

Глава вторая Винсент

  (1)

  (2)

Глава третья Лорена

  (1)

  (2)

  (3)

  (4)

  (5)

Глава четвертая Эдуард

  (1)

  (2)

  (3)

  (4)

Глава пятая Лорена

  (1)

Глава шестая Винсент

  (1)

  (2)

Глава седьмая Эдуард

  (1)

  (2)

  (3)

  (4)

  (5)

  (6)

Глава восьмая Второе письмо Джонатана к незнакомке

Глава девятая Эдуард

  (1)

  (2)

  (3)

Глава десятая Винсент

  (1)

  (2)

Глава одиннадцатая Лорена

  (1)

  (2)

  (3)

Глава двенадцатая Эдуард

  (1)

  (2)

  (3)

  (4)

Глава тринадцатая Лорена

  (1)

  (2)

  (3)

Глава четырнадцатая Винсент

  (1)

  (2)

  (3)

Глава пятнадцатая Эдуард

  (1)

  (2)

Глава шестнадцатая Винсент

  (1)

  (2)

  (3)

  (4)

Глава семнадцатая Лорена

  (1)

  (2)

  (3)

Эпилог Лорена