Елена Лагутина
Звездочка
Часть первая
НАБЛЮДАТЕЛЬ
Глава первая
НОЧНОЙ ЗВОНОК
Пока играла музыка, Рита отдыхала.
Она откинулась в кресле, сцепив пальцы рук на затылке, закрыла глаза. «Боже, как спать-то хочется, — подумала она. — Даже думать о сне приятно. Как будто на самом деле спишь…»
Она крутанула кресло вокруг оси. Что-то в снятых наушниках щебетала Варум. Сладенький, мяукающий голосок звучал тихо и ненавязчиво. Варум хотели слушать, и никому не было никакого дела, что хочет слышать сама Рита. Сама Рита предпочла бы сейчас слушать Моцарта.
Да, именно Моцарта. Перед сном. С чашкой кофе в руках… Отрешившись от реальности. Уйдя в мир, где дозволена гармония звуков. Неужели это так много?
«Много», — ответила она сама себе и усмехнулась невесело.
Простота и недосягаемость мечты показались Рите забавными.
«Все это будет непременно, но не сейчас, — сказала она себе и подмигнула своему отражению в зеркале: — Слышишь, старушка? К двадцати девяти годам ты наконец-то обрела способность ценить счастье в его маленьких дозах… То ли стареешь, то ли мудреешь… А если это происходит одновременно? Может быть, ты наконец-то обретешь гармонию. Научишься находить компромисс…»
Незатейливая песенка кончилась, смолк мурлыкающий голосок.
Рита вздохнула, взяла микрофон, надела наушники.
— Вы спите? — прошептала Рита обволакивающим, хрипловатым голосом. — Спите наверняка… Даже не понимая, как это глупо — спать именно в тот момент, когда ночь собирается уходить… Простимся с ночью, друзья мои, ведь каждая ночь дарит нам не только кошмары, но и счастливые сны… Простимся с ночью, как прощаются с верной подругой, наперсницей, которой вы доверяете самые сокровенные секреты. Утро принесет в вашу жизнь реальность — будь она трижды неладна, — кучу проблем и никакой надежды на хрупкие счастливые сны… Сны дарит только ночь. Попрощаемся же с ней, мои бессонные друзья!
Она запустила в эфир свою любимую песню — нежный голос запел бессмертные «Дримс».
Рита всегда заканчивала ею свой эфир. И начинала тоже…
В соседней комнате послышались шаги.
Заспанное личико Машки возникло в дневном проеме.
— Привет ночным бабочкам! — прошептала она и зевнула — так сладко, что Рите захотелось выругаться.
— Привет жаворонкам, — сказала она. — Как спалось?
— Отвратительно, — кисло отозвалась Машка. — Не спрашиваю тебя в ответ, поскольку это величайшая глупость… Сон у тебя впереди, счастливая!
Она посмотрела на часы — было без пятнадцати шесть.
— И чего я так рано приволоклась? — спросила она скорее себя, чем Ригу. — Давай я тебе хоть кофе сделаю пока… Раз уж мои гадкие часы решили опаздывать… то есть спешить… Слушай, Ритка, почему все-таки с утра мозги такие вялые! Ты способна, например, сообразить, что делают мои часы?
— В данный момент я их просто не вижу, — отозвалась Рита. — В данный момент я присутствую в этом вот чертовом пространстве… Действия твоих часов для меня загадка. Надеюсь, что они не бегают по всему дому, не бьют посуду, не ломают мебель, наконец!
— Вредно для мозга работать ночами, — проговорила Маша, глядя поверх Ритиной головы. — Человек теряет остатки разума и оптимизма. Но самое ужасное, что ночные бдения убивают чувство юмора. Но я не обижусь. Я тихо и смиренно отправлюсь варить кофе, и пусть все ангелы радуются такому замечательному человеческому экземпляру, как Маша…
«Экземпляр» оставил Риту в одиночестве. Только пение в соседней комнате да урчание кофеварки говорили о Машкином присутствии. А спустя минуту… Рита блаженно втянула носом воздух и прошептала:
— Кофе…
Ах, до чего этот аромат был восхитителен! Особенно сейчас, утром, когда кончились последние аккорды песенки и Рита снова взяла в руки микрофон.
— Последний звонок, — прошептала она. — Неужели возможно такое счастье? Последний…
Может быть, никто сегодня и не позвонит, шевельнулась в ее душе зыбкая надежда. Может быть, все спят. Или телефон сломался…
Она так устала говорить, черт возьми. Она всю ночь трепалась, обсуждая их глупенькие проблемы. «Я хочу молчать, — подумала она, с остервенением глядя в сторону телефона. — Сломайся, а?»
Но он зазвонил.
Машка появилась с чашкой на пороге как раз в этот момент.
Рита подняла трубку:
— Алло, вы в прямом эфире…
Машка скорчила забавную рожицу. Рита приподняла брови и едва слышно вздохнула.
— Алло, — повторила она.
На другом конце провода молчали.
— Поставь сюда, — прошептала Рита Машке, указывая на свободное место.
Машка, кивнув сочувственно, поставила чашку и застыла на пороге со скрещенными на груди руками.
— Фэнкс, — одними губами сказала Рита и снова попросила неведомого абонента: — Говорите же… Я слушаю вас. Вам выпала невиданная удача попрощаться с ночью в прямом эфире…
— А если я не хочу? — сказал он.
Голос был приятный, низкий и бархатистый. Рита даже зажмурилась, услышав эти обертоны, — уж что-что, а голоса она ценить умела. Более того, как-то раз она призналась, что вынесет рядом с собой любого урода, если он будет обладателем подобного голоса.
— Вы не хотите прощаться с ночью? — спросила она.
— А что хорошего в дневном свете?
Играет, подумала Рита. Что ж… она ему подыграет.
Это ее работа. Она сидит здесь именно для этого.
Подыгрывает. Помогает надевать маски…
Чертова работа.
— Да, вы правы… — томно сказала она. — Дневной свет слепит глаза. Он вреден. Он разрушает нас. Мы летучие мыши…
— Дело не в этом, — сказал голос. — Знаете, я ошибся, позвонив вам. Я хотел сказать не это… совсем не это. Мне… Просто так получилось, что мне не с кем поговорить… Я не сплю ночами. Я даже свет не включаю… Сижу в темноте, чтобы не видеть своего лица, понимаете? А днем мне некуда спрятаться… Я вижу его повсюду, и мне все кажется, что это… Впрочем, о чем я?
— Вы о себе, — напомнила Рита.
Ее сердце отчего-то замерло. Там, на другом конце провода, был одинокий человек. Искренне надеющийся на Риту. Но дело было не в этом. В его словах… искренность. Боль. Словно сейчас Рита оказалась в другом измерении.
Иногда так хочется поговорить по душам, и этот человек показался ей именно таким собеседником. «Интересно, если я расскажу ему о своем, он меня поймет?»
«Глупая ситуация, — одернула она себя тут же. — Глупые мысли…»
«Загоняешься, — грустно усмехнулась она. — Твои метания никому не интересны, кроме тебя самой».
— Вы знаете, есть одна песенка, — сказал он. — Вы… Если, конечно, она у вас есть. Поставьте, пожалуйста… Это важно для меня. Это связано с одним человеком…
— Какая? — спросила она.
— Я не помню ее названия. Знаю только, что ее пела Кэнди Найт.
Она догадалась. «Видишь, — усмехнулся внутренний голос. — Все как всегда… Любовь-морковь. А ты уж придумала себе образ таинственного затворника. Квазимодо. Железную Маску. Это песенка про любовь, для предмета сердечных воздыханий…»
— Да, сейчас… Но сначала расскажите про этого человека. Она нас слышит сейчас? — решила проверить Рита свои догадки.
— Нет, — сказал он совсем тихо после минутной паузы. — Нет, она нас не слышит. Она…
В трубке что-то зашуршало, раздались короткие гудки.
— Проклятие! — выругалась Рита.
Она отпила из чашки глоток безнадежно остывшего кофе и оглянулась на Машку.
— Еще три минуты, — поняла ее без слов подружка.
Рита нажала на кнопку.
— Ночь прощается с нами голосом Кэнди Найт, — сказала она в микрофон. — Надеюсь, это именно та песня, которая была вам нужна. Если вы меня слышите, перезвоните. У нас еще две минуты…
— «Wish you were here», — пела Кэнди Найт. Мелодия была грустной и в то же время светлой…
Рита очень любила эту песенку. Может быть, потому, что она была из прошлого? Того самого прошлого, когда Рита еще была юной и счастливой и мир не обрушился еще на ее хрупкие плечи всей своей тяжестью…
На какую-то минуту ей показалось, что этот звонок был не случаен. Ведь и его что-то связывает именно с этой песенкой. Такие же, как у Риты, воспоминания.
Когда раздался звонок, она бросилась к телефону, схватила трубку.
— Привет, цыпочка, — услышала она. — Следующую ночь проведем вместе, а?
— От юношеских угрей помогает лосьон «Охи», дружок, — отозвалась она немедленно. — Не хами больше взрослым тетенькам, хорошо?
Она бросила трубку.
Песня закончилась. Стрелки часов неумолимо приблизились к шести.
Она поднялась, потянулась и остановилась на минуту у окна.
— Доброе утро, город, — прошептала она.
Словно вторя ей, Машка заорала в микрофон, приступая к своим обязанностям:
— Доброе утро, город! Проснись и пой, потому что ночь кончилась! И к черту ее, старую образину! Пожелайте себе самого доброго — и в путь! Я с вами, ваша Маша Литвинова! Пожелаем нашей красавице Марго счастливого пути и мягкой перины! Доброе утро, просыпайтесь, потому что, как говаривали древние мудрецы, надо просыпаться с первым лучиком солнца!
* * *
Улицы были пустынны. Рита поблагодарила водителя, хлопнула дверцей машины и спустя минуту уже поднималась на свой четвертый этаж.
Утром сон, как известно, самый сладкий. Что проку тогда в ночном?
Так уговаривала она саму себя, вставляя ключ в замочную скважину. Тихо, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить маму и Ника, она разделась, босыми ногами прошла на цыпочках в кухню и включила газ под чайником.
По приемнику, патриотично настроенному на волну родного радио, верещала Машка. Рита нажала на кнопку.
Мир погрузился в тишину. Благословенную тишину…
Она заварила кофе и блаженно вытянулась в кресле. Глаза слипались.
Ноги напоминали два александрийских столпа.
— Надо было попросить Машку, чтобы она дала ему мой номер телефона, если он перезвонит, — прошептала она и сама испугалась собственного открытия.
Подсознательно она только и думала, что о таинственном незнакомце, позвонившем ей.
— Как глупо, — усмехнулась она. — Ты стареешь, милая. Какая тайна? Несчастная любовь. Еще одна проклятая, банальная, тоскливая, как крик летучей мыши.
Она написала маме записку, попросив разбудить ее в десять часов. В двенадцать ей надо было быть на озвучивании рекламы.
Иных людей кормят ноги, иных руки, а Риту кормил голос.
И ничего с этим поделать было нельзя…
Вытянувшись на мягкой кровати, она закрыла глаза и пробормотала:
— Ничего не поделаешь, да и надо ли с этим что-то делать? Хорошо, что голос есть, голосом-то куда легче торговать, чем куриными окорочками или телом…
Она и сама не заметила, как перешла зыбкую границу сна и яви — границу ночи и дня, мечты и реальности…
Когда через пятнадцать минут проснулась мама, потому что Нику было пора в школу, и заглянула в комнату, она увидела свою дочь спящей со счастливой улыбкой на полураскрытых губах.
Она тихонько закрыла дверь и, осторожно ступая по скрипучему полу, чтобы не разбудить Риту, прошла в комнату Ника.
«Как же редко у нее бывает такая улыбка, — думала она. — Только во сне… Днем она бывает разная — насмешливая, саркастичная, веселая даже… Но вот счастливой моя бедная девочка бывает только во сне».
Такова судьба. Даже если она несправедлива к нам, что остается, кроме смирения?
В детской комнате были разбросаны игрушки.
— Ник, — тихо позвала мать. — Проспись, детка… Пора.
Рита стояла посреди огромного зеленого поля. Она снова была маленькой. В ее руке был зажат плюшевый заяц с оторванным ухом и двумя пуговицами-протезами вместо глаз. Она знала, что, если перейти поле, с ней наверняка случится что-то важное, захватывающее и интересное. Но мама запрещала ей переходить это поле, и от табу желание попасть туда, на другой край, становилось почти невыносимым. «А вдруг там и края-то нет, — подумала маленькая Рита. — Я исчезну, и тогда мама будет ругаться… Потому что она ведь мне этого не разрешила, а я все-таки перешла…»
— А если попытаться? — услышала она мягкий низкий голос. — Предположим, что на том конце поля тебя ждет чудо…
— Я уже взрослая. Я не верю в чудеса, — ответила Рита.
— Это глупо, — рассмеялся ее невидимый собеседник. — Потому что чудеса никто не отменяет с приходом взрослого возраста. И ты знаешь это лучше меня…
Она оглянулась, пытаясь увидеть его.
— Где ты? — спросила она. — Почему ты прячешься?
— А почему ты все время думаешь обо мне? — насмешливо поинтересовался Невидимый. — С того момента, как я позвонил тебе, ты думаешь только обо мне. Даже когда спишь… Почему?
— Не знаю, — честно призналась Рита, обнаружив, что она стала взрослой. И сама не заметила, как это произошло. — Может быть, потому, что ты меня заинтриговал…
Он поступил точно так же, как наяву.
Исчез.
Ничего не ответил.
Оставил Риту в гордом и печальном одиночестве.
А Рита проснулась.
За окном было пасмурно. Серые тучи заволокли небо. Но Рита улыбнулась. Странное ощущение праздника вдруг появилось в ее душе.
Иногда так бывает, подумала она, появляется надежда… Когда Бог ничего не может больше дать тебе, он протягивает надежду. И только дурак считает, что этого мало…
Она встала, расчесала свои длинные темно-каштановые волосы.
— Ты еще ничего, старушка, — подмигнула она своему отражению. — Вполне еще годишься для подвигов…
И в самом деле Рита не тянула на свои двадцать девять лет… Самое большее, сколько ей давали, — двадцать три. Огромные, широко распахнутые глаза небесного цвета придавали ее лицу детскость. Кожа была такой нежной, что до сих пор Рита не пользовалась косметикой.
А зачем?
Ее ресницы и так были длинными и темно-коричневыми. Один раз она все-таки сделала макияж, и все удивились. Даже мама, которая прекрасно знала свое чадо, восхищенно выдохнула тогда: «Ритка! Да ты у меня прямо голливудская звездочка!»
Но это было один раз. Когда Рита была счастливой.
А потом все изменилось…
В один день. В одно мгновение… Осталась только надежда. Что же поделать — у Бога для Риты была приготовлена большая порция надежды и совсем маленькая — счастья…
С Сережкой Рита познакомилась на первом курсе театрального училища. Тогда было модно ставить непонятные спектакли. Их курс храбро выбрал для постановки «В ожидании Годо»…
Рита была вся в белом. Ее лицо покрывал слой пудры, а длинные волосы были так затянуты и спрятаны под черную шапочку, что Рита весь спектакль страдала от боли. Ее большие глаза казались еще больше и привлекали всеобщее внимание — потом даже написали, что студентка первого курса Маргарита Прохорова, несомненно, талантлива… Ничего бедному критику так не запомнилось, как эти огромные глаза, исполненные самого всамделишного страдания!
Сережку она заметила не сразу.
Они вышли на поклон, и Рита просто почувствовала, что на нее смотрят. Не так, как большинство публики… Иначе.
Словно ее пытаются остановить этим взглядом, а потом им же обнять… Втянуть в себя и оставить там, рядом с сердцем, навечно.
Она подняла глаза и увидела его.
Он не хлопал. Стоял, прислонившись к стене, скрестив руки на груди, и смотрел на нее серьезно и даже, как ей показалось, немного сердито.
Она не знала, почему вдруг покраснела. Сердце ее громко застучало, она даже сделала шаг в его сторону — это вышло глупо, ее тут же потянули назад.
Он усмехнулся. И пошел прочь.
В глазах Риты предательски блеснули слезы.
— Ну и ладно, — пробормотала она сквозь зубы вслед его удаляющейся спине. — Ну и пусть…
И несмотря на то что больше всего на свете ей хотелось сейчас побежать за этим странным высоким темноволосым парнем, она продолжала бессмысленно улыбаться и кланяться, напоминая самой себе старую игрушку — китайского болванчика. С такой же бессмысленной и добродушной улыбкой.
Когда они вышли через служебный вход, было уже темно.
Рита в то время чувствовала себя неуютно в темноте — иногда ей даже казалось, что она страдает куриной слепотой. Мир вокруг становился зыбким и расплывчатым, и Рита остановилась на ступеньке, чтобы привыкнуть к этому новому миру.
Розы появились из темноты, точно прилетели с небес, самостоятельно, или их принес невидимый ангел.
Рита вздрогнула от удивления и подняла глаза.
Он смотрел на нее так же серьезно, как и тогда, на поклоне. Он молчал, словно все слова были бы лишними, потому что розы говорили сами… Они были белыми и мерцали в темноте. Рите даже показалось, что они светятся…
Она взяла их осторожно и тихо прошептала:
— Спасибо…
Потом она подняла глаза. Он продолжал смотреть на нее серьезно, и только улыбка слегка тронула его губы.
Она даже немного испугалась, настолько он был воплощением ее снов и мечтаний. Тем самым принцем, которого втайне ожидает каждая нормальная девчонка восемнадцати лет. Длинные темные волосы его были волнистыми и непокорными, черты лица тонкими, но это все было не главным!
Кто из нас может сказать, почему становится ясно, что ты не можешь жить именно без этого человека? Иногда решает за тебя кто-то другой.
Так вот, дело было не в его притягательной красоте. Эту красоту Рита сразу определила как «эльфийскую» — потому что Сережка и в самом деле был больше похож на принца-эльфа, пришельца из шотландских лесов…
Нет! Дело было в… его плаще. Плащ был совершенно дурацкий и явно был ему мал. Он стоял, засунув руки в карманы, ссутулившись немного, и Рита вдруг поняла — он не суров. Не серьезен, как ей показалось вначале. Он просто смущен. Отчаянно смущен. Куда больше, чем сама Рита…
Наконец он протянул ей руку. Она вложила в его ладонь свою и сказала:
— Меня зовут Рита…
— Я знаю, — кивнул он. — Я Сергей…
Чертовы воспоминания!
Рита усилием воли выключила их, как привыкла выключать постоянно. Воспоминания рождали боль.
Ту самую боль, от которой Рита бежала уже столько лет, и иногда ей казалось, что она, как лошадь на ипподроме, бегает по замкнутому кругу.
— Экскурс в прошлое вреден для здоровья, — постановила она, нажимая на кнопку магнитофона.
— «Wish you were here», — послушно запел хрупкий девичий голос.
— Нет уж, — сказала Рита. — Никаких воспоминаний…
Она сменила кассету.
Дверь тихо приоткрылась.
— Рита? — удивленно спросила мать. — Ты уже проснулась?
И только сейчас Рита осознала, что она не просто сама проснулась, но и чувствует себя выспавшейся. Как будто она проспала не два часа, а всю ночь!
В холодильнике не было ничего, кроме начатой банки кабачковой икры. Рита потрогала хлеб.
«Черствый куда полезнее, — рассудила Рита. — И для фигуры, и для здоровья…»
Она разогрела воду в чайнике, сделала кофе.
— Валентина все-таки сдала квартиру, — рассказывала мама. — Как ей удалось — ума не приложу! И ведь за большие деньги, представь себе! Я ей говорю: «Валентина, но это же бессовестно — сдать квартиру без мебели, без телефона за такие сумасшедшие деньги!» А она смеется… «Раз этот чудик дал за полгода вперед, может, они у него лишние. А у меня деньги лишними не бывают…» Вот ты это понимаешь, Рита? Что за люди такие? Сколько им денег надо?
— Много, ма, — меланхолично отозвалась Рита.
Валентина, ее соседка, была замужем за бизнесменом, удачно пристроившимся к нефтяно-бензиновому промыслу. Они уже давно купили другую квартиру в фешенебельном доме на набережной, а эту держали для подрастающего сынули. А чтобы не стояла квартира без толку, решили сдать. Мебель они всю продали, часть перевезли на новое место… Поэтому никто туда въезжать не спешил — кому охота за этакие деньги еще и обстановку покупать.
Значит, Валентине все-таки повезло наконец-то…
— Придется бедняге покупать мебель, — вздохнула мать.
— Ничего, — хмыкнула Рита. — Он богатый…
— Откуда ты знаешь?
— Если он запросто выложил тысячу баксов за эту халупу, может позволить себе и мебель…
Воображение тут же нарисовало ей мрачного, коротко стриженного гоблина. Одна извилина в голове, зато куча денег…
А тут в холодильнике пустота, в кошельке не густо, зато извилин-то, извилин! В мире, где обитала Рита, от извилин толку было мало. Куда больше — от туго набитого кошелька…
В этом наблюдалась явная несправедливость. Рита охотно поделилась бы с неизвестным, только что обретенным соседом своим интеллектом. В обмен на деньги, конечно… Такой необременительный и полезный ченч.
«Злая ты становишься, Ритка, — укорила она себя. — У каждого человека своя планида… Кому-то повезло больше, чем тебе, в жизни. Например, той же Валентине. Или Мариночке, жене твоего братца… А ты становишься брюзгой, потому что не все у тебя в жизни складывается таким образом, как тебе хотелось бы».
— Рита, ты меня слушаешь?
Голос мамы вывел Риту из тупика отчаяния, которое всегда рождается от осознания собственной обиды на жизнь.
— Нет, прости…
«В конце концов, — подумала она, глядя на материнское лицо с нежной жалостью, — у меня есть мама. Есть мой Ник, который с каждым годом все больше становится похож на Сережку. Это и есть мое счастье…»
— У Васи начались проблемы со здоровьем, — трагично сообщила мама. — Ума не приложу, почему так? Он же молодой совсем…
— Потому что Мариночка, — начала Рита с боевой готовностью и тут же осеклась.
Только что постановила-решила, что не будет брюзжать, — и тут же начала! Но что поделать, если мариночки эти были для Риты как красная тряпка для быка?
Ту ведьму, тупую и расчетливую самочку с холеным личиком, звали не Мариной. Но суть была та же. «Ты ведь обещал на мне жениться…»
— Потому что Мариночка занята ребенком, — ловко вывернулась Рита. — Ей некогда заниматься ужином. И ты же знаешь, ма, какие нынче цены! Девочке надо все самое лучшее, ребенок нынче удовольствие дорогостоящее… Васька от компьютера не отходит… Вот и проблемы со здоровьем.
Она взглянула на часы и подпрыгнула.
— Прости, ма, я опаздываю!
Она и в самом деле опаздывала — надо было торопиться.
«У нас-то троих нет такого вот Васьки, который будет гробиться ради нашего благоденствия, — подумала она, натягивая куртку. — Приходится думать об этом самой…»
Она сбегала по лестнице, напряженная, собранная, как летящая стрела.
Он остановился на первой ступеньке, пропуская ее.
Наверное, он оставил ей очень мало места для прохода. Она остановилась.
Он сделал шаг в сторону.
— Спасибо, — проговорила она необыкновенно мелодичным голосом.
Он поднял голову и увидел ее глаза. Она смотрела на него с легким удивлением, точно перепутала его с кем-то другим.
Он засунул руки в карманы своего плаща, который был ему мал. Немного ссутулился, потому что под пристальным взглядом этих огромных сияющих глаз небесного цвета смутился и испугался теплоты, появившейся внутри, на самом дне души.
Больше всего сейчас он не хотел, чтобы его душа согрелась.
Его душа не имела на это права.
За то, что случилось, он нес ответственность, только он — и поэтому его душа была обязана постоянно находиться в ледяном плену.
А эта девушка, казалось, решила растопить сооруженные им ледяные глыбы, выпустить душу на волю и дать ей согреться…
Он нахмурился и быстро пошел вверх по лестнице. Ему показалось, что он нечаянно задел ее плечом, и уже хотел обернуться. С губ почти сорвалось «простите», но он остановил себя.
Входная дверь хлопнула.
Он снова был один. Наедине со своей виной. Наедине со своей болью.
В вечной темноте, из которой не имел права выйти.
Она вышла из темного подъезда и остановилась на крыльце, чтобы привести в порядок свои чувства.
Сегодня день призраков, пришло ей в голову. Потом, следом за этой мыслью, появилась совсем уж дурная — раз так, сегодня непременно что-то случится. Сначала этот ночной звонок. Песня, которую заказал тот неизвестный. Песня, накрепко связанная с ее прошлым — с Сережкой… Потом странный сон. И воспоминания, воспоминания…
И вот теперь этот тип в подъезде. Так похожий на Сережку — и долговязой фигурой, и лохматой головой, и даже плащ…
Нет!
— Лечиться тебе пора, родная, — прошептала Рита. — Или взрослеть… А может, и то и другое.
Она тряхнула головой — волосы вырвались на волю, сломав заколку.
Тучи на небе расступились, дав место для солнца.
Рита заметила трамвай на остановке и, забыв про все сегодняшние происшествия, побежала к нему изо всех сил.
Глава вторая
«ЧТО ЗНАЧИТ ИМЯ?»
«Что значит имя? Роза пахнет розой — хоть розой назови ее, хоть нет…» Черт побери!
Рита швырнула лист на стол.
— Это бред, — сказала она.
— Чем тебе Шекспир-то не угодил, Марго? — поинтересовался толстощекий и круглолицый Миша. Его глаза, надежно спрятанные под толстыми линзами круглых очков, недобро сверлили Риту.
— Мне не Шекспир не угодил, — устало выдохнула Рита. — Мне ты не угодил. Мне пошлость эта вселенская надоела до смерти…
— Та-а-ак, — зловеще протянул Миша. — Ты мне хочешь сказать, что это вот воплощение человеческой пошлости и есть твой покорный слуга?
— Ну ты сказал, — улыбнулась Рита, слегка наклонив голову. — Я не имела в виду никого из присутствующих.
— Конечно, не имела, — продолжал злиться Миша. — Ты просто указала автору сценария на надлежащее место… Ты ж королева у нас, Ритуля. Это мы тут все простые смертные… Только вот кто нас к смерти-то приговорил? Ты? А знаешь, что я тебе скажу, Ритуля моя дорогая?
Она чувствовала себя отвратительно. Миша был обычным человеком. А Рита снова выпустила на волю джинна — кто ее просил лезть со своим мнением? Прочла бы эти слова… Какая разница? Не реклама же прокладок, в самом деле… Всего лишь «Роуз-гель». Средство для удаления дурных запахов в туалете…
— С запахом розы, — пробормотала она. — Может, и правда, а, Миш? Назовем розу «Роузом». Чего изменится-то во вселенной? Ни-че-го… Или — нет. Наоборот! Все станут такими гладкими, упитанными, счастливыми до одурения… И в самом деле, Миш, это даже хорошо! Есть же на свете люди, которые не удосужились прочитать «Ромео и Джульетту»! А рекламу все смотрят. Так что ты, Мишаня, несешь культуру в массы, верный заветам своих революционных предков!
Миша даже покраснел от гнева и обиды.
— Знаешь, Прохорова, ты не зарывайся, — проговорил он холодно. — Ты думаешь, из-за твоего голоса тебе все позволено, так? А незаменимых-то нет, Прохорова! Не хочешь читать это — иди на… Королева хренова. Амира все прочитает, ей деньги не лишние.
Рита сжала руки в кулаки. Так сжала, что костяшки пальцев побелели. Деньги? А подавитесь вы… Пусть читает Амира. У Амиры уже давно все умело приспособлено к действительности. Она научилась выполнять чью-то волю, даже если видела, как это глупо. «Воля заказчика»…
— «Что значит имя…» — Рита прикрыла глаза.
Она вспомнила, как однажды уже говорила эти слова. На балконе. В темноте…
Что значит имя?
Небо везде одинаковое, подумала она, всматриваясь в темно-синий бархат. Оно неизменно. Такое же было в Вероне. Синий бархат, украшенный маленькими бриллиантами… И — любовь, на первый взгляд достаточно обычная. Встретились мальчик и девочка. А потом умерли… От этой самой любви. Тоже на первый взгляд. А если подумать хорошенько, умерли-то они от ненависти, окружающей их. Любовь не выдержала этой роковой схватки.
До спектакля оставалось два дня. Курсового спектакля, где она, Рита, играла Джульетту. И хотя это был всего лишь ученический спектакль, Рита относилась к своей роли с трепетом. Когда ей сказали, что именно ей выпало играть Джульетту, мечту всех девочек на свете, она думала, что ее сердце от радости разорвется на мелкие кусочки-звездочки и эти звездочки заполнят собой все небо!
— «Что значит имя? Роза пахнет розой…»
Ночь была прохладной, Рита невольно поежилась, поглубже запахиваясь в теплую вязаную кофту, накинутую поверх ночной рубашки. «Нет, там, в Вероне, было все-таки теплее», — решила она.
— «Хоть розой назови ее, хоть нет», — услышала она голос и улыбнулась. Потому что это был голос Сережки.
Он стоял под ее балконом, такой милый, смешной, и, высоко задрав голову, смотрел на нее.
— Привет, — рассмеялась она, и ей показалось, что в тишине ее голос звучит слишком громко. Она оглянулась, боясь разбудить родителей.
— Привет, — прошептал он. — Я соскучился по тебе… Знаешь, Ритка, оказывается, мир — это пустыня… Бродишь по ней и всматриваешься в чужие лица. И эти лица такие странные, они все, оказывается, одинаковые! Ритка, почему ты меня бросила-то?
Рита даже вздрогнула. Вот это наглость!
— Тебя никто не просил уходить, — обиженно сказала она. — Ты ведь сам решил исчезнуть… Я боялась, что ты никогда не вернешься.
— Боялась? — переспросил он.
Она поняла, что он ужасно хочет, чтобы она повторила это, тем самым подтверждая раз и навсегда — я боюсь тебя потерять…
Он ждал, а она упрямо молчала.
«Ты сам меня бросил, исчез… Я не буду говорить тебе, что со мной творилось все это время!»
— Ты боялась, что я не вернусь? — не унимался он.
— Вот еще… Невелика потеря, — процедила она сквозь зубы.
Но голос ее дрогнул — слегка, чуть-чуть — и все-таки выдал гордую Маргариту с головой.
Сережка рассмеялся и вдруг тихонько пропел:
— «Wish you were here…»
Потом замолчал, ожидая ее ответа.
— Я только что спел тебе серенаду, — сообщил он, когда пауза затянулась. — Разве ты не знаешь, что за этим должно последовать?
Рита рассмеялась и пропела в ответ басом:
— «Знаю, заснула помеха — злая дуэнья Перес, то-то нам будет потеха, крошка моя Долорес!»
— Ну, детка, зачем же так-то? — ответил он ей гнусавым голосом, растягивая слова. — Все чин-чинарем, выпьем бордосского винца да потанцуем немного в таверне… Дуэнья Перес все одно до утра не проснется, а утром я тебя верну. Целую и невредимую…
Она расхохоталась.
— Ритка, — сказал он уже нормальным голосом, — честное слово, мы рискуем разбудить твоих родителей… Они, конечно, далеки от образа злой дуэньи, но они же устали после долгого рабочего дня! Давай потише! Ты сейчас спускаешься ко мне на цыпочках, и мы идем смотреть на Полярную звезду. Согласна?
Она задумалась.
— Перспектива заманчивая, — сказала она спустя минуту. — Но вот в чем проблема… Могу ли я отправляться на ночной променад с человеком, который даже не потрудился объяснить мне, где он был целых две недели? Могу ли я вверить этому самому человеку свою девичью честь?
— Можешь, — усмехнулся он. — Запросто, радость моя… А вот где я был… Об этом не будем пока, хорошо? Каждый человек, Ритка, совершает иногда ошибки. Главное, их вовремя исправить.
— Ладно, — великодушно согласилась Рита. — Я не могу позволить тебе погрязнуть в ошибках… Это будет не по-товарищески. Сейчас спущусь, подожди немного…
«Вот так, — думала взрослая Рита, прижав ладони к горячим щекам. — Оказывается, это вовсе не свято… Эти слова вполне подходят для освежителя воды… Для унитазного геля, вот какая гадость!»
Воображение тут же нарисовало картину. Джульетта в исполнении Оливии Хасси задумчиво смотрит на сверкающий чистотой унитаз. Камера наплывает. Она легко касается маленькой рукой, нажимает — радостно булькая, стекает голубая вода… Трагично звучит закадровый голос — несомненно, Мишин. «Я смотрю в унитаз, хохоча»…
Рита фыркнула.
Миша посмотрел на нее с нескрываемой ненавистью.
— Нельзя быть такой циничной-то, — проворчал он. — Королева чертова… Ты знаешь, Прохорова, где твое место? На полу, блин, и жди очереди…
Рита дернулась, как от удара.
«Вот так, дорогуша, указали тебе место в здешнем мире. Оказывается, это ты цинична. Это над Шекспиром можно издеваться, а над Мишиными святынями — не фига… Права не имеешь!»
И упрямиться она не имела права. Мир так был создан. Или предай собственное прошлое, или оставь без средств Ника и маму.
— Что происходит, Михаил?
Дверь хлопнула.
— Витюша, сам с ней говори, — выдохнул Миша. — Эта мамзель решила преподать нам урок изящной словесности. Шекспир ей, видите ли, не нравится…
— Шекспир мне нравится! — выкрикнула Рита. — Что ты мои слова перевираешь? Мне не нравится, что Шекспир у тебя вспомогателен. Главное-то — гель для унитаза, черт тебя побери! Ты еще к рекламе прокладок Гёте приложи! Или Шиллера! А еще лучше — Пушкина!
— Пушкина нельзя, — авторитетно заметил Виктор. — Пушкин — это наше все…
— Кстати, неплохая идея, Миш, — повернулся он к автору рекламных «нетленок». — Насчет прокладок… Красиво получится!
Он смеялся над ней!
Рита вспыхнула.
— Да делайте что хотите, — пробормотала она, хватая сумку. — Амира вам все озвучит. Ей все по барабану… А мне надоело!
— Рита! — попытался остановить ее Виктор, — Рита, куда ты? Подожди!
Она не отвечала. Натянув куртку, бросилась к двери.
Виктор поймал ее уже на лестнице. Догнал, схватил за руку.
— Рита, милая, что происходит?
Она не ответила. Если бы она это сама знала, может быть, подобрала бы нужные слова… Но этих слов не было сейчас. Только сердце стучало в груди так сильно, и обида на весь этот мир, где все подчинялось непонятным законам, и она, Рита, была обречена оставаться в аутсайдерах, если не примет эти непонятные, глупые законы, жгла глаза.
— Мне все осточертело, — пробормотала она. — Просто осточертело, понимаешь? Я устала.
Она вздохнула, достала из сумки пачку сигарет, щелчком выбила одну… Он протянул ей зажигалку. Рита прикурила и опустилась на ступеньку. «Ну-с, — злорадно подумала она, глядя на Виктора снизу вверх, — и как ты, в своем дорогом костюме от какого-нибудь там долбанутого Кензо, сядешь рядом со мной на грязные ступеньки? А иначе задушевного разговора не получится! Только так!»
Он осмотрелся и нашел пакет. Простой полиэтиленовый пакет, с помощью которого и вышел из затруднительного положения. Расстелил и уселся рядом с Ритой.
— Ну, рассказывай, как ты до такой жизни дошла? — сказал он, пытаясь притянуть ее к себе за плечи.
Рита отстранилась. Вышло это немного резко, даже грубо.
Виктор нахмурился.
Она посмотрела на него. Он ужасно смешно выглядел. Такой солидный господин. Сидит рядом с непрезентабельной Ритой на грязной ступеньке… Пытается вникнуть в ее проблемы. Понять ее.
— Рита, почему у тебя эта истерика? — проговорил он наконец. — Миша, конечно, не гений…
— Далеко не гений, — усмехнулась Рита. — Во всяком случае, Вить, кто-то из них двоих точно далек от гениальности. Или Миша — или Вильям Шекспир. В свете последних решений, право, затрудняюсь дать верный ответ.
— Так он в рекламе работает, Рит. Он же и не метит высоко…
— Знаешь, что меня выводит? — сказала Рита. — У меня есть одна знакомая… Мила. Она такие стихи пишет, что потом весь мир кажется каким-то иным… Хочется стать чище, чтобы приблизиться к ее миру. И представь себе, Витя, никто их не печатает. Говорят, стихи не приносят дохода… А вот Шекспир приносит доход. Мише. Мила вечно с копейки на копейку перебивается, а Миша на Гавайи катается… За счет великого барда, умело приспособленного к родным унитазам…
Он вроде слушал ее и даже кивал. Но, присмотревшись, Рита обнаружила, что все, что она говорит, ему непонятно. Как будто она, Рита, вздумала разговаривать на древнеарамейском языке.
«Эх, Витька, — подумала она, ощутив к нему внезапный прилив жалости и удивившись этому чувству. — Хороший ты парень… Добрый. Красивый… Вот только ты сын этого времени. А я… Так. Сиротка приемная… И мы с тобой настолько разные люди, что вообще непонятно, как мы тут оказались вдвоем. На одной грязной ступеньке…»
— Ладно, пошли, — решительно тряхнула она головой. — В конце концов, у Шекспира, говорят, было неплохое чувство юмора… Можно даже обнаружить тайный смысл в том, что теперь его словами рассказывают о достоинствах ароматизатора для туалета… А если покопаться, то смысл становится просто мистическим. Мир вокруг теперь — полное скопище дурного фана, так что его освежит, как не высокая поэзия Шекспира?
Виктор вздрогнул. Посмотрел на нее и вдруг схватил за руку.
— Ритка! — выдохнул он восхищенно. — Ритка, да ты ведь гений! Слушай, Ритка, а почему бы тебе не перейти в криэйтеры?
Рита остановилась.
«Да, конечно, — устало шевельнулась в уголке ее сознания соблазнительная и подлая мысль. — Криэйтером… Они много получают. Куда больше, чем я на озвучке… Стану такой же толстой, как Миша. Куплю Нику четырехскоростной велик… Его мечту. И роликовые коньки. Уйду с радио. Буду спать каждую ночь и заниматься Ником… Это, в конце концов, все, что у меня осталось. Он и мама. Жизнь идет, Ник растет, а мама стареет…
Я уйду с радио…»
Она даже зажмурилась, так заманчиво было предложение.
«Я уйду с ночных эфиров…»
— «Wish you were here…»
Рита вздрогнула.
Мелодия прозвучала так явно, так близко, точно кто-то включил рядом радио. Но нет — было тихо. И все-таки, все-таки…
Она вдруг почувствовала, что сейчас стоит на самом краю пропасти. Пропасть манит ее, потому что на самом дне переливаются сказочные, сверкающие алмазы. «Но это же пропасть, — напомнила она себе. — Алмазы станут углем, стоит тебе только к ним прикоснуться…
Настанет ночь. Кто тогда придет тебе на помощь? Ночь, сестра моя, нежная сестра, успокаивающая боль».
— Я не хочу расставаться с ночью, — прошептал низкий бархатный голос, и Рита невольно повторила эти слова вслух, одними губами:
— Я не хочу расставаться…
— Что, Рита? Что ты сказала?
Она вернулась.
Виктор стоял перед ней, удивленно вскинув брови.
— Рита…
— Ничего, — мотнула она головой. — Я сказала, что подумаю. Пойдем, мне надо еще Ника из школы забрать сегодня… Маме надо к зубному врачу. Чем быстрее начнем запись — тем быстрее закончим…
«Что со мной происходит?»
Она уже давно смирилась с существующим порядком вещей. «Да, — сказала она себе однажды, — тебе немного не повезло. Могла бы стать актрисой… Но не вышло. Могла бы плюнуть на все и выйти замуж… За кого? Да хотя бы за того же Виктора. Но — не захотела… Сама выбрала этот путь, так почему тебя вдруг стала тяготить его «неизменность»?»
Она проговаривала слова машинально, не вкладывая в них особенного смысла. Они были легкими, как перышки попугая во время линьки. Непринужденно срываясь с губ, летели в пространство.
«Придется делать еще дубли», — с ужасом подумала Рита. Боже, как ей этого не хотелось!
— Все! Умница… Прекрасно!
Рита не поверила своим ушам. Но нет — все так и есть… Лицо режиссера сияет, как новенькая пятерка. Даже Миша, все еще хранящий на лице выражение отчуждения и обиды, растянул пухлые губы в одобрительной усмешке.
Она начала собираться.
— Рит! — остановил ее на пороге Виктор. — Правда, вышло хорошо…
«Смешно-то как, — подумала она, — точно успокаивает меня…»
— Тебя подвезти?
Она кивнула.
Времени было уже в обрез, и ей совсем не хотелось, чтобы Ник гулял в темном школьном дворе, ожидая припозднившуюся мамашу. Глупо надеяться на трамваи!
— Кстати, как у тебя с наличностью?
— Плохо, — призналась Рита. — И у Ника, как назло, день варенья… Правда, послезавтра на «Шансе» дадут зарплату.
— Давай я выдам тебе аванс, — предложил Виктор.
— Давай, — согласилась Рита.
Он достал из кармана деньги, протянул. Рита пересчитала.
— Здесь много, — отдала она лишние купюры. — Потом выйдет мало… А мне надо еще расплатиться за свет и газ… Я полгода не платила.
— Это на подарок Нику, — сказал он, мучительно краснея.
Рита про себя улыбнулась. Если чем он ей и нравился, так это своей способностью краснеть.
— Не надо, Витя, — сказала она. — На подарок и так хватит… Сам подари что-нибудь, ладно?
Он хотел что-то сказать ей, даже немного нахмурил брови — но передумал. С Ритой спорить было совершенно бестолковым делом. Она сказала ему в самом начале их знакомства: «Я никогда не буду содержанкой».
«— Почему ты так… — спросил он тогда. — Что плохого, если я могу помочь тебе выжить?
— Я не выживаю, — ответила она. — Я пытаюсь жить… Выживают… содержанки…»
Спрятав деньги, он сказал:
— Ладно, Рит. Выберу ему подарок сам.
— Слушай, а как у тебя со временем?
— Нормально…
— Тогда придется заехать в магазин… У нас в доме шаром покати. Заедем?
Он кивнул и улыбнулся.
Сейчас они были похожи на семейную пару. И пусть это была только иллюзия, детская игра — он был счастлив. Потому что это было его мечтой.
Он, Рита и смешной Ник. Вместе…
Они подъехали к школе, и Ник вылетел им навстречу.
— Мама! Витя! — крикнул он, срывая с головы шапку и размахивая ею. — Я тут!
— Ник, — закричал Виктор, — немедленно надень шапку! Ты простудишься…
— Он «чепчики в воздух бросает» от радости, — заметила хладнокровно Рита. — Каждый раз, когда тебя видит…
Она перехватила мчащегося Ника и прижала к себе, счастливо вдыхая его запах. «Даже самая умная женщина становится немного самкой, когда она оказывается рядом с детенышем», — подумала она.
— Завтра мы с тобой весь день вместе, — пообещала она его — Сережкиным! — зеленоватым глазам.
— Так я тебе и поверил, — насмешливо усмехнулся Ник — по-взрослому.
— Честное слово!
— Правда, Никола, — сказал Виктор. — Лично прослежу, чтобы твоя мама от тебя далеко не отлучалась!
И мальчик поверил.
Он радостно крикнул и прыгнул на Виктора, зацепившись за его шею руками.
«А ему и в самом деле этого не хватает, — отметила про себя Рита, глядя на счастливое лицо Виктора. — Вот тебе еще один вариант… Он богат. Умен. Респектабелен. У него заботливая жена и две дочки подросткового возраста. А ему для счастья не хватает моего Ника…»
«И — тебя», — проговорил внутренний голос, но Рита заставила его замолчать.
Ее путь пролегает совсем в другую сторону. В ту сторону, где остался Сережа…
Он не включал свет, наблюдая, как комнаты заполняют серые сумерки. Темнота наплывала отовсюду, казалось, из углов появляются тени.
Ему наконец-то становилось легче. Дыхание стало спокойным. Мысли уходили, взбирались вверх по лестнице — как в песне, по лестнице на небеса…
«На сегодня мир кончается», — сказал он себе.
Встал, прошел на кухню. Достал бутылку вина.
Сегодня был день памяти. День, когда Таня растаяла во мраке. Ушла, прихватив его душу с собой.
Он глотнул вина, и вино обожгло гортань.
Отставив бутылку, он посмотрел в окно.
К дому
подъехал серебристый «лэндкраузер». Дверцы распахнулись, выпуская на свободу мальчишку с огромным пакетом в руках, смешного и счастливого. Потом появилась та девушка, которую он встретил на лестнице. Девушка что-то сказала, и мальчишка звонко рассмеялся.
Из машины вышел и водитель, обнял девушку за плечи. Что-то сказал ей… Она благодарно улыбнулась и провела пальчиком по его щеке. Потом поцеловала его…
Он зажмурился.
Это было чужое счастье.
Это вообще чужая жизнь…
И все-таки он поспешил отойти от своего окна, как будто они могли его увидеть. Тогда вышло бы, что он подсматривает за ними. Как вампир, пьет чужое счастье украдкой. Маленькими глоточками.
— Ник! Пойдем! — раздался ее голос.
Она протянула руку. Мальчик уцепился за нее, и они пошли к подъезду.
— Рита! — окликнул владелец счастья. — Подожди! Я хоть помогу тебе занести пакеты!
— Я сама справлюсь, — ответила Рита и, смутившись, добавила: — Спасибо…
Дверь внизу хлопнула.
Водитель «лэнда» посмотрел им вслед растерянно и закурил.
Теперь было видно, что его лицо печально.
«Что ж, брат, ты тоже не больно-то счастлив», — подумал наблюдатель со странным удовлетворением. И закрыл штору, наполняя мир вокруг себя благословенной темнотой.
Виктор еще несколько минут постоял, глядя на закрывшуюся дверь подъезда. «Такое ощущение, что эта дверь — магическая граница, — подумал он. — Вот она захлопнулась — и мир разделился на две части… Казалось бы, что проще? Подойди, распахни ее — и окажись в том мире, который тебя тянет к себе, тянет — и одновременно не пускает… Но в том-то и закавыка, что ты этого сделать не можешь. Таковы правила…»
Он докурил сигарету и поднял глаза вверх, стараясь представить себе, как Рита звонит в дверь своей квартиры. Некоторое время они ждут, потом дверь открывается… И — все. Теперь уже даже его воображение не имеет права последовать за тонкой Ритиной фигуркой. Дом — крепость.
Точно так же как его дом — крепость его жены. Только у Виктора этого нет. Потому что он почти не живет дома. А иногда ему начинает казаться, что он вообще не живет. Просто существует в отведенном ему пространстве с единственной целью — работать. Приносить деньги.
Он разучился чувствовать — вернее сказать, отучил себя чувствовать. Еще тогда, в тот чертов момент жизни, когда понял — сам он Римме не нужен. Если он станет инвалидом… ослепнет, например, или оглохнет, лишится рук или ног… если врачи поставят ему смертельный диагноз… Римме он будет не нужен. Римма станет несчастной, потому что счастливой ее делает не он, Виктор, даже не деньги, которые он приносит ей, и иногда ему начинает казаться, что он просто откупается…
Нет. Только статус. Эта химера, всего лишь слово, и так много значит для Риммы!
Ста-тус.
Он затушил сигарету и невесело усмехнулся.
Пора было «домой». К Римме. К двум девочкам, которых он любил и все-таки видел, что они не похожи на него. С каждым днем в них проступали черты самой Риммы и ее матери, властной женщины с красивым чувственным ртом и недобрыми глазами.
На одно мгновение ему вдруг показалось, что кто-то смотрит на него пристально, изучая его, как орнитолог птицу, запутавшуюся в силках.
Ощущение было таким сильным и явственным, что он и в самом деле почувствовал себя неуютно, как если бы и впрямь его движения оказались скованными.
Потом наваждение исчезло, словно его отпустили. Даже не так… Его выгоняли отсюда.
Он поднял снова глаза — окна были темны и, как ему показалось, пусты.
Сумерки уже сгустились, во всех окнах зажигался свет, и Виктор мог наблюдать за нехитрой жизнью обитателей четырехэтажного муравейника. Только окна на четвертом этаже оставались темными, что лишний раз доказывало Виктору — он просто загоняется…
— Доработался, — выдохнул он, проводя ладонью по вспотевшему лбу. — Загнался, как лошадь на бегах… Мерещится уже всякая чертовщина…
Ну не та же дама в цветастом халате, мирно колдующая над кухонной плитой, перевоплотившись в баньши, насылала на него проклятие?
А больше некому…
И все-таки, когда он сел в машину, завел мотор и отъехал от дома, он почувствовал себя странно. С одной стороны, он испытывал огромное облегчение, а с другой…
Ему отчаянно хотелось вернуться, перейти границу и сказать Рите: «Рита! Раньше я жил, не зная о том, что на свете есть нежность. Но однажды я испытал это чувство — благодаря тебе, Рита. И понял, что ничего в мире не ценно так, как это. Я хочу сделать тебя счастливой, Рита. Потому что иначе — если я не смогу сделать тебя счастливой, спокойной, уверенной в себе и в своем завтрашнем дне, я и сам не смогу быть счастлив, спокоен и уверен в себе и в своем завтра. Оно, это завтра, Рита, без тебя кажется мне бессмысленным».
Но он только усмехнулся, наблюдая, как навстречу ему летят огни города.
Он этого не сделает. Потому что никому он не нужен, кроме самого себя, и самому-то себе не особенно нужен, а уж Рите…
— Сегодня просто праздник какой-то!
Ник доставал из сумки пакеты и смешно, с щенячьим восторгом и гордостью отчитывался бабушке:
— Это вот я купил…
— Да что ты? — подыгрывала ему Анна Владимировна. — Неужели сам?
— Конечно…
— А где же ты взял деньги?
— Мама дала, — деловито сообщил Ник.
Особенный восторг у мальчика вызывали бананы и еще — новый диск с компьютерными игрушками.
«— Ну да, — сказала тогда Рита, заметив, что Виктор и Ник застыли с выражением крайней заинтересованности перед киоском с «пиратскими» дисками. — Теперь о работе я могу забыть… Будем целыми днями проходить уровни…
— Ну, ма!
— Все, все…»
Она и сейчас постаралась напустить на себя строгость.
— Ник, — сказала она, — во-первых, нехорошо пользоваться расположением к тебе человека. Во-вторых, прости уж, дружок, но компьютер для меня — тоже часть работы…
— Но ты же все равно садишься за него после девяти! — вскричал Ник обиженно, и Рита почувствовала себя цербером, зверюгой какой-то, отравившей ребенку минуты радости. «Брюзга, — снова сказала она себе. — Стареющая, вредная брюзга…»
— Ладно, — поправила она ситуацию. — Заключаем договор. В восемь вечера ты отползаешь от компьютера. А то я найду тебе страшную картинку о том, что он делает с нашими легкими.
Она и в самом деле видела такую в газете. И страшно испугалась — не за себя, за Ника… Конечно, строгая бабушка периодически отправляла Ника погулять на свежий воздух, но Ник всеми силами стремился назад, к дружку-компьютеру. Где можно было не просто смотреть мультяшку, но и участвовать в ней, быть сотворцом мультяшечных приключений…
Она выгрузила последние продукты, и теперь холодильник выглядел нормально. Кабачковая икра, хранительница холодильника, досель оправдывающая его присутствие в доме, была задвинута в самый угол.
Рита принялась готовить ужин. Она начистила картошку, поставила на огонь.
И тут хлопнула себя по лбу:
— Вот склеротик!
Соль… Она забыла купить соль!
Тщетные поиски показали, что в доме соли нет и грамма. Даже маленькой щепотки…
— И почему всегда забываешь о важном? — проворчала Рита. — Сколько раз ловила себя на этом — отправляешься именно за солью и спичками, покупаешь кучу всякой ерунды, а про это начисто забываешь!
С солью, однако, надо было что-то делать.
Рита открыла дверь и привычно позвонила в дверь напротив.
Только после этого механического движения, очнувшись, она снова выругалась — да, это вошло в привычку. Ходить именно к Валентине за забытыми мелочами. Соль, лук, морковь, сахар… Теперь Валентина живет на другом конце города. Но привычка осталась…
«Поздняк метаться, — сказала она себе, расслышав за дверью шаги. — И в конце концов, это тоже твой сосед. Наверняка он не такой легкомысленный, как ты. Солью затарился… Некоторые вообще затариваются помногу, на случай ядерной войны, может быть, он именно такой?»
Дверь открылась.
Он стоял, смотрел на нее удивленно и молчал.
Она тоже не ожидала увидеть именно его — и в темноте коридора он снова показался ей похожим на Сережку. Наверное, она его разбудила — потому что в квартире было темно.
— Простите, — робко начала она, чувствуя себя виноватой. — Я не хотела вас беспокоить… Я ваша соседка. Рита. Понимаете, я забыла купить соль. Идти уже поздно… У вас, случайно, не найдется немного? Взаймы…
Он не ожидал увидеть именно ее. Он не был готов к этому…
Она что-то говорила — но ее слова, вернее, их смысл не достигал его сознания. Они просто звучали, как звучат ноты, сливаясь в волшебную мелодию.
Доминирующей была нота «соль» — она даже несколько раз повторила это — соль… соль… соль…
Она чего-то ждала.
Наконец он понял, что она просит его именно о соли. Не о ноте, а простом порошке, добавляемом в пищу.
Он кивнул, прошел в кухню и в привычной темноте нашел пакет.
Вернулся и так же молча протянул его ей.
— Но это много, — выдохнула она, снова поднимая на него глаза.
Он только пожал плечами.
— Я завтра верну вам, — сказала она.
Он кивнул, хотя ему было все равно, вернет она или нет, — просто ему хотелось ее еще раз увидеть.
Он боялся ее. Так боятся дневного света — а сейчас ему казалось, что комната стала светлой, точно кто-то включил лампу дневного освещения. «Освящения», — привычно пошутил он внутри себя, потому что всегда любил играть со словами в прежней своей жизни.
— Спасибо, — улыбнулась она и исчезла.
То есть он видел, как она возвращается в свою квартиру, открывает дверь, потом дверь закрывается…
Но она именно исчезла.
Остался только слабый и пьянящий аромат ее духов.
И — темнота, в которую он должен был сейчас вернуться.
Глава третья
В ТЕМНОТЕ
— «Лица у статуй и вправду были весьма привлекательные. Красивые, добрые и мудрые. Но иногда попадались и другие — торжественные, величавые, даже державные… С человеком, у которого такое лицо, запанибрата не поболтаешь — просто не получится…»
— Как у Ирки Потаповой, — заметил Ник, прерывая чтение.
— Ник! — возмутилась Рита. — Мы договорились, что я читаю тебе до сна… Но это уже пятая глава! А ты спать и не думаешь! Ты даже сопротивляешься сну, я же вижу это!
— Мне не хочется спать, — соврал мальчик.
— Не хочется? А мне очень хочется! Знаешь, как я устала за сегодняшний день? Последняя глава, Ник! И мы оба отправляемся в Нарнию, прямым ходом… — Она снова открыла книгу и продолжила: — «А ближе к середине зала пошли статуи, чьи лица — губы сложены в улыбке, подбородок горделиво приподнят — наводили страх, ибо в их чертах сквозили жестокость и злоба. И чем дальше, тем злобнее и безжалостнее становились их лица. Улыбок уже не осталось, на смену им пришло отчаяние, словно эти люди натворили при жизни столько зла, что сами устрашились содеянного…»
— Ма, что такое «зло»?
Она задумалась.
Как объяснить девятилетнему парнишке эту сложную философскую субстанцию?
— Зло — это… — Она запнулась.
А она-то сама готова дать четкое определение?
— Убийство, — уверенно сказала она. — Предательство…
— Значит, они кого-то убили и предали, — постановил Ник. — Дальше…
— «Последней в ряду справа была женская фигура, облаченная в платье, превосходившее пышностью все прочие. Очень высокая и со взглядом, от которого захватывало дух, — одновременно гордым и яростным. И невероятно красивая…»
— Мама! — подскочил на своей кровати Ник. — Это же ты!
Она недоуменно подняла глаза от книги на его взволнованное личико. Глаза Ника округлились изумленно, и он так смотрел на нее, словно она и была этой самой статуей.
— Да, — хмыкнула она. — Именно… Я невероятно красивая. Красивее трудно найти.
Он уловил ироничную интонацию в ее голосе и взволнованно продолжил:
— Ты самая красивая! Просто ты этого не понимаешь, мама! Ты как эта статуя — стоишь посреди остальных и сама не видишь, какая ты!
— Для тебя — да, — вздохнула Рита. — И то временно… Вырастешь, встретишь девушку и полюбишь ее. Покажется она тебе прекраснее всех на свете. Как эта нарнийская королева… Даже еще красивее.
— Где же я найду такую красивую? — не поверил ей Ник.
— A она может быть какая угодно, — рассмеялась Рита. — Даже если она будет рыжей и конопатой, как Ирка Потапова. А ты остановишься, потому что в этот момент вы окажетесь в одной сфере солнечного влияния…
— Как это? А если ночью?
— Солнце, дружок, никогда не покидает нас. Даже ночью оно продолжает влиять на нас. Поэтому мы живем. И кто в этот момент окажется с тобой рядом — это решает уже Бог…
— А если Ирка окажется?
— Придется смириться с Иркой, — рассмеялась Рита.
— Тогда надо постараться никогда не стоять с ней рядом, — постановил Ник после минуты сложных философских раздумий. — А то это плохо кончится… Придется жить с ней всю жизнь, а она вредная…
Рита снова засмеялась и наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку.
— Спокойной ночи, малыш, — прошептала она, убирая с его лба прядку темно-каштановых волос.
— Спокойной ночи, — вздохнул он грустно и сонно.
Она поправила одеяло и выключила лампу.
На выходе она обернулась.
Ник уже засыпал, но шевелил губами.
Она прислушалась.
— Ангел мой, ляг со мной, — шептал малыш. — А ты, сатана, уйди с глаз долой…
«Интересно, а это-то откуда? — удивилась Рита. — Странная формула…»
Она закрыла дверь тихо, опасаясь разбудить его, вернуть на половине пути из волшебного царства сна.
Половица скрипнула под ее ногой, Рита чертыхнулась.
На кухне свистел чайник, и Анна Владимировна раскладывала пасьянс.
— Ну, угомонился наш маленький принц? — спросила она.
— Да, — кивнула Рита, наливая себе чай. — Заснул… А ты почему не ложишься? Поздно уже…
— Не спится.
Глаза у матери были грустными. «Как всегда, — подумала Рита. — С той поры, как умер отец. С той поры, как я осталась одна… Единственное, что ее держит сейчас на плаву, — это Ник. Если бы Мариночка побольше дозволяла маме общаться с маленькой Олей!»
Она снова вспомнила, как тогда, когда Оля родилась, у Васьки была идея назвать девочку Аней — в честь мамы, и мама так хотела этого, как будто от того, как назовешь ребенка, зависит твоя связь с ним!
Мариночка капризно скривила губки и впала в задумчивую депрессию. Она впадала в нее всякий раз, когда кто-то делал что-то против ее воли и вопреки скудным представлениям об окружающем мире. Васька сразу начал нервничать, и девочку назвали в честь Мариночкиной мамы. Олей…
Рита вздохнула, подошла к матери и обняла ее.
— Все будет тип-топ, ма, — сказала она, хотя и сама не очень-то в это верила. — Мы с тобой еще красивые тетки… Вот Ник так считает, а он у нас с тобой, как ни крути, единственный мужик в семье. Хочешь не хочешь, а придется ему поверить… Так что не напускай налицо выражение мрачности — мы по-своему счастливые люди…
Она кивнула, но в глазах матери стояли слезы.
— Да если бы ты знала, Рита! — прошептала она. — Если бы ты только знала, какие… — Она не договорила.
Встала немного резко и быстро ушла в ванную.
Плакать…
Рита знала, что она бессильна. Чем она может помочь? Утешить словами?
Иногда ее руки непроизвольно сжимались в кулаки, и, закрыв глаза, она представляла себе, как дает оплеуху этой красивой куколке, позволяющей себе два часа тратить на макияж. Этой странной девице с ангельским фарфоровым личиком и тихим, вкрадчивым голосом, с ее вечной депрессией…
С ее глубоко и тщательно спрятанной и завуалированной жестокостью сердца…
Как будто и для души своей она приучилась подбирать тщательно макияж, чтобы никто не смог разглядеть ее истинной сущности.
Рита не сомневалась, что мать просто в очередной раз получила от своей невестки твердый отказ. Наверняка она сослалась на плохое здоровье.
Оля, как две капли похожая на нее, Риту, должна была расти в твердых устоях той, другой, семьи. И не дай Бог, она вдруг начнет хоть чем-то повторять Риту и Анну Владимировну! Поэтому Мариночка всеми силами старалась препятствовать отношениям бабушки и внучки.
Делала она это мягко, исподволь. Она не показывала виду, ничего не говорила… Просто демонстрировала всем своим отрешенным видом, что их присутствие ей в тягость. И они, понимая это, приходили все реже и реже…
Исполняя Маринино желание.
«Может быть, так и в самом деле лучше, — думала Рита. — Для Оли».
Но так было жалко маму, что нередко Рите хотелось посмотреть в Мариночкины глаза и спросить напрямую: за что та так ненавидит ее мать?
Римма лежала на диване, вытянув свои длинные стройные ноги, и смотрела телевизор.
Она не отреагировала на стук входной двери, только чуть вздрогнули длинные темные ресницы. Да, именно так… Она даже не пошевелилась, но Виктор сразу уловил запах тревоги и напряженности.
Они были в ссоре.
Виктор прошел в свою комнату и включил компьютер.
«Наверное, это глупо, когда взрослый мужик играет в «Дьявола», отметил он про себя и усмехнулся. — Но так хотя бы выбрасываешь дурную энергию. Так можно не разговаривать с Риммой…»
Конечно, он мог бы включить телевизор и уткнуться в него с той же глупейшей демонстративностью, с какой пялилась в экран Римма.
Но это невольно объединило бы их, а Виктор вдруг ясно осознал, до какой степени ему не хочется с ней объединяться. Хотя бы в чем-то.
Даже в просмотре телепрограмм…
Электрический чайник находился у него в комнате.
Банка с кофе «Амбассадор» тоже стояла на книжной полке. Он сделал себе кофе и переоделся. Теперь, одетый в мягкий домашний костюм, он почти расслабился. Почти… Пока он постоянно ощущает ее враждебное присутствие, он никогда не сможет расслабиться до конца.
«Жить с нелюбимой женщиной все равно, что жить в одном доме с маньяком-убийцей, — усмехнулся он про себя. — Неплохая реклама… для какой-нибудь чертовой «Виагры». Хотя при чем тут вообще «Виагра»?»
Он вспомнил, как его друг Федька (царство ему небесное!), поглядев на счастливую Римму в день их пышной свадьбы, крякнул и пробормотал: «Во акула…» И потом, когда и сам Виктор уверился, что имеет дело с акулой, только акулой в человеческом обличье, да еще в очаровательном, женском, обольстительном, — решился откровенно поговорить с Федькой, тот рассмеялся и сказал неожиданную для священника фразу: «Витька, что я тебе сейчас могу сказать? Надо было раньше… Понимаешь, ты слишком стандартный мужик. Думаешь ты не головой, а как все — болтом. И этот твой болт для тебя прямо оракул Дельфийский! А истина, брат, лежит в другом пространстве. Любовь ты навеки перепутал с похотью. Вот в чем проблема у тебя… И разведешься ты с этой своей барракудой — найдешь точно такую же, потому как мыслишь неправильно… Ты, Витька, думаешь, что тебе нужна та женщина, которая трахаться умеет, а насчет разговоров — сие не обязательно, вроде ты и так найдешь с кем словом перекинуться… Только трахаться-то можно любую научить, а вот разговаривать и думать… Это сложнее. Иногда, как в твоем случае, и вовсе невозможно».
Пока Федька был жив, проблемы задушевных разговоров не существовало. Федька был его другом с детства. Но страшная болезнь унесла Федьку в заоблачные выси к его любимому Богу, или Бог забрал к себе любимого своего Федьку? Может быть, Богу тоже было не с кем поговорить по душам?
Когда Виктор пришел с Федькиных похорон, он застал Римму в веселом расположении духа. Она что-то напевала и даже возилась на кухне. Тортик пекла. Как будто внезапная Федькина смерть от саркомы легкого была для нее и в самом деле радостью.
И вид у нее был как у вампира, напившегося крови. Удовлетворенного…
— Римма, — удивленно спросил он тогда, — у нас что, праздник?
Она замерла. Точно он застукал ее в самый неподходящий момент с любовником. Или — так все и было, в том самом духовном плане, о котором так любил пространно рассуждать Федька?
— Я… — Она неуверенно огляделась вокруг, точно искала поддержки, а потом нахмурилась, так и не найдя подходящего ответа. — Я просто хотела помочь тебе… перенести утрату. Я же знаю, Федор был для тебя больше родного брата… Хотя, конечно, меня он недолюбливал. Но мертвых не судят.
Она стояла, нелепая в этом фартуке, с красными, наманикюренными, длинными ногтями, которыми нервно перебирала кромку такого же нелепого фартука.
— Тебе совершенно не идет чувство сострадания, — холодно сказал он. — Тортик на поминки не делают… На поминках пьют водку…
Сказал — и тут же отругал себя за жестокость.
Поднял глаза, боясь увидеть в них страдание и обиду, — и тут же отвернулся. Взгляд ледяных голубых глаз ужалил его своей непримиримой ненавистью.
— Прости, — сказал он.
И это было началом их конца.
Воспоминание прорезало его болью.
Он закрыл глаза, потому что на смену пришло следующее воспоминание.
Он потерял ручку. Он просто потерял свой любимый «Паркер». Накануне он пришел изрядно подшофе. Раздеваясь, сам не помнил, куда бросал вещи. И его «Паркер», его талисман, когда-то подаренный именно Федором, пропал!
Он полез под диван.
Ручка и в самом деле упала и закатилась в дальний угол. Он начал доставать ее оттуда. Вместе с ручкой и горсткой пыли и старого пуха он вытащил еще какую-то странную вещь. Сначала ему показалось, что это горстка грязи, он гадливо отбросил ее прочь. Но что-то больно укололо его… Булавка?
Он снова нагнулся и отпрянул.
Маленькая, еще с выпускной поры, фотография. Знакомые светлые насмешливые глаза. Встрепанная челка. Федька…
Грубо приклеенное к восковому уроду Федькино лицо было несколько раз проколото. А фигурка из воска обезображена ударами булавки. Сама же булавка покоилась там, где, но мнению автора, надлежало быть Федькиному сердцу…
Это было так глупо и в то же время так чудовищно!
Он повел себя странно, как ребенок. Прагматик, не верящий ни в какие колдовства, он прижал фигурку к груди, будто это и в самом деле был Федька, только маленький, и заплакал. Впрочем, вернее бы сказать — завыл по-волчьи.
Не потому, что верил в дурацкие магические обряды. Глупости это, нет, он, Витька, всегда был прагматиком.
Но как же она ненавидела Федора! И Витька так остро ощутил, что можно вот так, запросто, убить человека своей ненавистью, одной лишь чертовой ненавистью!
Всего лишь за то, что человек не похож на тебя…
Он и теперь, вспомнив это, почувствовал боль в сердце. И страх. Страх, что однажды Римма сделает что-то подобное и с ним.
Может быть, поэтому он не уходит от нее? Боится?
Пытаясь сбежать от мыслей и воспоминаний, от этой боли, от этой невыносимости, прошептал тихо, одними губами:
— Ри-та… Спаси меня, Рита. Спаси меня…
* * *
Рита с трудом успокоила мать. Все оказалось именно так, как она и думала…
«Бедная ма, — вздохнула про себя Рита. — Узнала, что Мариночка снова заболела, и предложила помощь. Приехать — побыть с внучкой…»
— Понимаешь, — говорила мать, комкая платок, — это жестоко… Она так закричала: «Нет! Не надо вам сюда приезжать! И не думайте! Незачем вам…» Как же так, Рита? Господи, за что они нас так ненавидят-то?
Рита ничего не отвечала. Только прижимала к себе хрупкие материнские плечи и молчала, успокаивая ярость. А та, непослушная, жгла сердце, заставляя снова сжимать кулаки.
Но она справилась. Она уже давно этому научилась.
— Да и ладно, — ласково сказала Рита, — пускай… Вырастет Оля — сама к нам будет убегать от этих догматиков и церберов… Какой ребенок нормальный вынесет, если на него будут давить постоянно этой дурацкой вечной «дэпрессией»? Был бы Васька мужиком, а не вечным подпевалой… Мы с тобой и без этой семейки проживем. Ник у нас вон какой славный получился. Подрастет — и у нас с тобой защитник появится… А они пускай живут… в своем болоте.
Она много еще говорила разных слов — то ласковых, то насмешливых, но в сердце все еще стучало одно-единственное, которое она старалась погасить, как гасят огонь, потому что боялась его силы: «Не-на-ви-жу…»
Даже тогда, когда мать заснула и Рита прошла к себе в комнату, она все еще не могла успокоиться.
Она ходила кругами по комнате, сжимала руки, останавливаясь у окна, — где-то там, далеко, жила глупая красивая самка, позволяющая себе оскорблять мать отца ее ребенка. Эта самка не знала, что такое сострадание. Она поместила себя в центр вселенной и полагала, что теперь вся эта вселенная обязана крутиться вокруг нее. А того, кто осмеливался прекратить это безумное движение, она пинала… Пинала с бессмысленной жестокостью, сохраняя свой убогий мирок. Свою убогую вселенную, даже не понимая, какая она убогая, раз в ней, этой вселенной, есть место только для нее одной — белокурой Мариночки.
Васька, Васька… Даже говорить с ним было бестолковым занятием. Однажды она не сдержалась. Выпила «огненной воды» и начала плакаться ему в жилетку. Что мать стареет на глазах и часто стала болеть. Что деньги приходится добывать всеми доступными способами — и она, Рита, уже давно напоминает самой себе заведенный автомат. Что ей ужасно не хватает отца и Сережки…
Он слушал ее, но его глаза были… Она тогда посмотрела ему в глаза случайно и поняла — зря она перед ним решила исповедоваться. Он смотрел на нее заранее усталыми глазами. Он был счастлив там, в этом убогом Мариночкином мирке. И тоже закрыл двери для них с мамой…
— Прости, — вымолвила она.
— Да ничего, я же понимаю, — сказал он снисходительно. — Просто тебе надо привыкнуть, что у меня своя семья. Свои проблемы.
Она удивленно посмотрела на его безмятежное лицо. Как будто это была только
ее, Ритина, мать. И два года назад только у Риты умер отец. А Васька к этому всему никакого касательства не имел. У него просто своя семья и свои проблемы.
И Рите стало так больно и обидно — не за себя. Не за Ника. За мать, которая была, оказывается, только Ритиной.
Чтобы успокоиться, Рита открыла книгу, которую только что читала Нику перед сном. «Хроники Нарнии».
Она прочитала первую строчку, и тут же из прошлого снова появился Сережка.
Ритин день рождения. В тот день она не ждала никого. Ей исполнилось девятнадцать лет, и она — Рита усмехнулась про себя — считала, что стала старой. Поэтому пребывала с утра в мрачном расположении духа.
Когда в дверь позвонили, она сидела на полу, смотрела на огонек зажженной свечи и слушала «Пинк Флойд».
— Можно и не открывать, — задумчиво проговорила она. — К чему?
Свеча оплывала, становилась все меньше и меньше, превращаясь в небольшой огарок. «Это моя жизнь, — сказала себе Рита. — Мое славное будущее…»
В дверь продолжали звонить.
— Вот тоже, — проворчала Рита.
Делать было нечего — гость, хоть и был незваным, по упрямству превосходил Риту.
Она поднялась, задула свечу и пошла открывать.
На пороге стоял Сережка.
— Привет, — удивленно протянула Рита. Она была уверена, что не говорила ему о своем дне рождения.
Он улыбнулся ей, протягивая сверток, и сказал:
— Знаешь, сестра, девятнадцать лет еще не совсем старость. Конечно, это уже и не первая молодость, но до старости еще есть время… Поздравляю тебя, сестра, и желаю обрести мудрость и свет. Это, наверное, самое главное. Остальное — суета сует, как говаривал один умный старикан.
Рита фыркнула:
— Откуда ты узнал?
— Тайну-то можно оставить? — возмутился он. — Я изо всех сил стараюсь произвести на тебя впечатление. «Должна быть в женщине какая-то загадка…»
— Ты не женщина!
— И что? Я не имею права на загадочность? Бог ты мой, думал, встретил приличную женщину, а она оказалась феминисткой! Только женщинам — все, а мужчины и так перетопчутся…
Он прошел в комнату.
— Свеча… Задушевные рыдания Гилмора… Банально ты отмечаешь день рождения! Могла бы напиться как следует, выйти на улицу, поколотить пару гоблинов и разбить парочку витрин! Потом тебя забрали бы в трезвяк или в милицию — и тогда ты навеки запомнила бы день своего рождения! А так… Кстати, почему ты не разворачиваешь подарок? Я старался…
Она послушно освободила от шуршащей бумаги его дар. Книга. «Клайв Степл Льюис. Хроники Нарнии», — прочла она и возмущенно уставилась на его довольную физиономию.
— Это же детская книга… Детская!
— Ну? — самодовольно улыбнулся он. — А ты что читаешь? Какого-нибудь Кастанеду? Или старого зануду Ортега-и-Гассета? Не-е-ет… Это, Марго, для людей, помраченных рассудком. А нам с тобой надо хранить ясность мыслей и легкость дыхания. Чтобы остаться живыми. Ты как хочешь дальше — быть живой или жить мертвой?
— Да ну тебя!
Он сел в кресло и запел:
— «Только детские книги читать… Только детские думы лелеять… Все большое по ветру развеять… Из глубокой печали восстать…»
Его голос становился все тише, тише, а потом он начал расплываться, и Рита с ужасом поняла, что она засыпает.
— «Я от жизни смертельно устал… Ничего от нее не приемлю… Но люблю эту грешную землю, потому что иной не видал…»
Сон уводил ее от него — так же жестоко, как уводила его от нее всегда повседневность. О Боже!
— Нет, — пыталась она вырваться и проснуться, остаться рядом с ним. — Пожалуйста… Он мне нужен! — Понимая, что сейчас он исчезнет, исчезнет снова, погрузится в мир небытия, она крикнула, пытаясь остановить его, удержать, крикнула, чтобы проснуться: — Се-ре-жа!
* * *
Сережа!
Он вздрогнул.
Оглянувшись, спросил:
— Таня?
Тишина ответила ему.
«Глупо, — сказал он себе. — Как глупо…»
Но он же слышал голос! Его звали… И это была Таня, потому что…
«Потому что тебе так хочется, — усмехнулся он про себя. — Хочется, чтобы случилось чудо. Таня…»
Милая девочка с вечно вопросительным взглядом карих глаз. Кроткая и трогательная…
Таня. Танечка…
Он сжал губы, чтобы не позвать ее в ответ — из пустоты. Из вечной темноты.
Девятнадцатилетняя девочка, ушедшая в темноту. Они даже не успели попрощаться, хотя были рядом. Они должны были уйти вместе — почему же он остался?
Можно было говорить сколько угодно оправдательных фраз, но смысл их для него уже давно потерялся.
В тот холодный зимний день, когда девятнадцатилетняя девочка с толстой темной косой, наивная и трогательная в своей тургеневской провинциальности, ушла, унося с собой свет. Оставив вместо себя рядом с ним вечную ночь…
Сон ушел вместе с ее криком.
Он встал и прошел на кухню. Двор был освещен бледно-серебристым светом луны. Достав свой мобильник, Сергей набрал номер. И когда после нескольких долгих гудков прозвучал женский голос, дал отбой.
Сегодня ему не убежать от воспоминаний. Сегодня его «пожизненному строгому режиму» нет послаблений.
Один раз ему уже протянули руку помощи. Больше он не имеет на это права…
Глава четвертая
ПЕРВЫЕ ЛУЧИ СВЕТА
— Мы ненадолго, мама.
Они с Ником уже стояли одетые.
— Да хоть бы и надолго, — улыбнулась им Анна Владимировна. — Я как-нибудь без вас справлюсь с делами…
Ник сиял от счастья — и Рита испытала боль. «Бедные вы мои, бедные, — подумала она. — Живете без меня. Я вроде бы присутствую, но в виде нелепейшего фантома…»
Сегодня утром она подумала было заняться наборами — благо принесли работу. Но Ник посмотрел на нее такими несчастными глазами, что Рита устыдилась.
— А как же деньги? — попыталась она сопротивляться. — Это, между прочим, не просто мое желание — торчать за компьютером… Это наш с вами заработок.
— Деньги не главное в жизни, — по-взрослому сказал Ник.
И Рита согласилась с ним.
Потом еще позвонила Машка. Сообщила, что поменялась эфирами с Владиком, потому что некуда было деть приболевшего Артема, а поэтому она ждет их с Ником в гости.
Ник от перспективы пообщаться с верным другом так обрадовался, что Рита уже не могла пойти на попятную…
И вот они шли по улице, в руках был пакет, а в пакете болтался торт «Причуда» и коробка конфет. Потом они приобрели еще непременные «чупа-чупс», украшенные головами каких-то доисторических уродов, несколько пластинок детского «Орбита» и массу полезных, на взгляд Ника, вещиц.
— Ник, — растерянно сказала Рита, когда Ник пожелал еще большой пакет чипсов, — тебе не кажется, что от такого обилия вкусностей ваши с Артемоном мордашки пойдут трещинами?
— Нет, — подумав, сказал Ник. — Это же радость. Радости много не бывает…
Она на секунду остановилась. Голос Сережи прозвучал рядом — «радости много не бывает»… И снова нахлынули воспоминания…
Она поднималась по лестнице, твердо решив, что сейчас все скажет. «Это была наша последняя ссора, Сережка. Последняя. Все теперь будет иначе».
Она летела вверх, прыгая через ступеньки.
«Скорее же, — подгоняла она себя. — Скорее…»
Он не сразу открыл дверь.
— Привет, — немного растягивая слова, удивленно проговорил он, увидев Риту на пороге. — Не ждали…
— Я знаю, — торопясь кивнула Рита. «Еще мгновение — и моя решимость кончится в конвульсиях. Я ничего не скажу, и все останется по-прежнему». — Я… — начала она и запнулась.
В ванной журчала вода. Она не придала этому значения.
— Ты проходи, — сказал ей Сережка. — Чего стоять на пороге?
— Нет, — покачала она головой. — Я должна тебе кое-что сказать.
— Да? Неужели? — В его глазах сверкнула на минуту радость ожидания. «Говори же…»
— Я…
Дверь ванной открылась.
— Сереж, дай полотенце, — попросил голос.
— Там же есть, — ответил он, не спуская глаз с Риты.
— Да пошел ты со своим, — не унималась дама в ванной. — Дай свежее…
Он чертыхнулся, проговорил:
— Извини… Сейчас вернусь.
Рита стояла, чувствуя себя последней идиоткой. Только теперь до нее начал доходить смысл происходящего.
То, что он так запросто вошел в ванную с этим полотенцем. И слова, которые долетели до нее: «Это кто?» — «Не твое дело…» «Ах да, конечно, не мое, — тут же иронично сказала девица. — Вот только напомнить тебе, что ты обещал на мне жениться?»
Из двери выглянуло круглое смазливое личико.
— Подожди, — сказала ей соперница. — Сейчас мы закончим… Ты ведь не торопишься?
Рита развернулась и помчалась прочь.
Кровь прилила к щекам.
— Рита! — услышала она его голос. — Рита, пожалуйста… Я все тебе объясню!
— Пошел ты, — сердитым шепотом бросила Рита, с силой хлопая входной дверью.
И только на улице она остановилась, обнаружив, что потеряла по дороге сережку.
«Забавно, — усмехнулась она про себя. — Потеряла. Сережку…»
Она засмеялась и всю дорогу до своего дома продолжала смеяться, не замечая, как смех переходит в слезы…
Она уже не помнила, почему они поссорились. Это было наверняка мелочью. Глупой прихотью молодых, самоуверенных головушек…
Она не слышала, что он говорит ей вслед, — просто выбежала прочь из его квартиры и шла, не разбирая дороги, не слыша ничего, не видя — просто ослепнув…
«Он меня предал…»
Дело было в том, что они не могли друг другу сказать, что они чувствуют. Обоих переполняла гордыня, так свойственная молодым душам, и оба молчали. Ждали, кто, собственно, признается первым в том, что не может жить без другого… Ждали, чья крепость падет первой.
Отношения их все меньше напоминали дружбу, и все чаще зажигался в глазах огонек обиды…
В юности мы делаем столько глупостей…
Они с Ником уже подошли к Машкиному дому.
Она так погрузилась в былую боль, что не сразу вспомнила код. Ник стоял, терпеливо ожидая, когда мама придет в себя, — боясь спросить, что произошло, почему она снова стала такой печальной, отстраненной. Он просто держал ее за руку, чутко улавливая ее душевные терзания, и мужественно терпел — хотя больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться рядом с Артемом.
Рита нахмурилась, пытаясь угадать комбинацию цифр, — черт, как долго она не была у Машки! А если Машке так же необходим бывает иногда разговор по душам, как и ей, Рите? Сама Машка всегда оказывается рядом в трудную минуту — стоит только свистнуть… И только она, Рита, безжалостно обрушивала на Машку свои невзгоды и печали, вечно уходила от ее, Машкиных, проблем. Ссылалась на занятость… «И в самом деле, — подумала она, — иногда ты становишься занудой… Можно подумать, только у тебя так непутево жизнь сложилась…»
Она наконец-то вспомнила цифры. Нажала. Дверь, щелкнув, открылась.
Ник побежал вперед, перепрыгивая через две ступеньки.
Рита подоспела к тому моменту, как в ответ на дерзкие Никины трезвоны открылась дверь и Машка возникла на пороге.
— Привет, — обрадовалась она. — Я до последнего момента не верила, что ты, медведица, выберешься из своих листочков-лепесточков… Что, кстати, нового? Много набросали братцы-графоманы?
Она болтала без умолку, а сама смотрела на Риту с тревогой — от нее не укрылось, что Рита мрачна.
Рита пыталась скрыть душевное смятение за улыбкой, но понимала, что это жалкие потуги — улыбка-то наверняка выходила как у бедняги Пьеро…
Ник с Артемом уже смылись в заветную комнату, где Артем хранил свои богатства — святая святых мальчишек, куда во время игры не имели права входить взрослые.
Когда они остались одни, Машка спросила:
— Что случилось?
— Ничего, — попыталась увильнуть от прямого ответа Рита. — Все в порядке…
— Ага, — кивнула подруга, — прямо сразу верится… Поэтому у тебя такая физиономия, как будто ты приехала сюда на катафалке. Или встретила нечаянно баньши, размахивающую черным знаменем смерти…
— Примерно так, — усмехнулась Рита. — Примерно баньши.
И — замолчала.
Машка некоторое время соблюдала трагическую тишину, но потом не выдержала.
— Раз эта зараза тебе встретилась, — сообщила она, — придется выпить… Иного выхода нет. Избавиться от тлетворного смрада ее дыхания поможет только старая добрая «vodka»…
Она поднялась, достала из холодильника початую бутылку.
— Ты что! — испугалась Рита. — А дети?
— Дети? — приподняла удивленно бровки Машка. — Распутная! Ты предлагаешь еще и детям налить? Нет, пусть себе дуются в карты, с этим я уже ничего не могу поделать! Но уж от этого порока я постараюсь сохранить Артемона на долгое время… Лет на пять еще… Или — не выйдет? Ну, хоть на три года. Потом пусть приступает.
— Машка, мне же с Ником домой потом идти!
— Нормально, — хмыкнула Машка, разливая водку по рюмкам. — Если бы ты была без Ника, тебя могли бы забрать в трезвяк. А так — пожалеют. Скажут: «Бедный малыш! Пусть уж дома пьяная мамхен отоспится…» И даже довезут тебя до дома. Ритка! Прекрати трагически воспринимать жизнь, а? Ты создаешь проблемы там, где их особенно и нет! Ты знаешь, какое у тебя лицо последнее время?
— Какое?
— Жуткое, — выдохнула Машка, округлив глаза. — Зеленое и тоскливое. «Все бездны ада ей открылись, и не было спасения душе»… Вот какая у тебя рожа, простите уж за грубость, мэм! Сплошной кислый огурец, а не прелестное, радостное лицо молодой красивой женщины. Это плохо кончится… Морщины попрут прямо на твои розовые ланиты, и ты состаришься на моих глазах за год. — Она подняла рюмку: — Пусть им будет так, как они этого заслуживают, а нам — так, как этого заслуживаем мы!
— Неплохо ты перелицевала тост, — рассмеялась Рита.
Она выпила — водка обожгла ее горло, на глазах выступили слезы. И в то же время отчего-то стало не то чтобы хорошо — а просто легко. Свободно. Все по фигу…
— Вот так и спиваются люди, — печально констатировала Машка. — А насчет тоста… Может, они не самые плохие? Чего грешить попусту, желая им плохого-то? Как говаривал знаменитый герой романа про твою тезку — «зачем самой ручки марать? Пусть верхние люди сами решат, чего заслуживают наши недруги…»
Рита кивнула, соглашаясь.
И в самом деле? Разве угадаешь, какова доля твоей правоты, а какова — их?
— Даже в том, что мы разделяем мир на «своих» и «чужих», уже есть печать недоброго, — сказала она. — Все мы одинаковые… Каждый борется за свое место под солнцем…
И при этом кого-то ненавидит… Ох, Машка, я так часто стала произносить это слово! Ведь зареклась же — а оно само лезет…
— Это от обиды и безнадежности, — сказала подруга, разливая по рюмкам новые порционы. — Когда ты понимаешь, что что-то очень несправедливо, нечестно, а исправить ты не можешь ни фига, возникает внутри тебя этакое богомерзкое чувство… ненависти… В принципе это даже неплохо. Доказывает, что чувства в тебе еще не умерли… Вот когда все станет по барабану, куда хуже. Это будет означать, что мы уже не мы, а дохлые автоматы.
— Я бы все-таки предпочла испытывать любовь…
— А твоя ненависть — зеркальное отражение любви к кому-то… Ты же не из-за собственной обиды ненавидишь.
— Нет, — согласилась Рита.
Вторая рюмка пошла легче. И на душе стало так спокойно и хорошо, что Рита подумала: а почему бы, собственно, не пить почаще?
— Первая ненависть из-за мамы, — сказала она. — Не могу видеть ее в старом пальто! А денег на новое у меня нет… Васька же словно меня не слышит. Смотрит добрыми своими глазами и тут же начинает говорить, сколько у него проблем. Что Мариночке тоже надо пальто…
— Какое по счету? — фыркнула Машка.
— Не считаю я, — отмахнулась Рита. — Если сложиться, вполне можно купить что-то маме. Хотя бы по две тысячи. А получается, что это должно быть только моим делом… А недавно он меня вообще обидел страшно. Я понимаю, что авторство этих слов не ему принадлежит, но все равно! Сказал, что я сама во всем виновата… Есть же Витька, в самом деле. Витька богатый. А я дура ненормальная, потому что любая баба за такой шанс полжизни бы отдала…
— Вот гад! — Машка со всей силы стукнула кулачком по столу. — Нет, ты посмотри на него! Готов родную сестру для вящего спокойствия подруги жизни на панель отправить! Нет, Ритка, я бы ему уже давно мозги вправила! Тяжелой кастрюлей…
— Не могу, — развела руками Рита. — Мне его, Машка, жалко. Я посмотрела недавно — а он лысеет… Я вспомнила, какой он маленький был забавный. Вроде так недавно это было, а вот тебе — лысина уже…
Она тяжело вздохнула.
— Лучше бы у него вместо лысины ум завелся, — не унималась гневливая Машка. — И доброта. А то лысины на каждом шагу сверкают, а ума с добротой днем с огнем не сыщешь!
И такая детская обида прозвучала в ее словах, что Рита не сдержала улыбки.
— Одни лысины, — продолжала развивать понравившуюся ей мысль Машка. — Куда ни посмотришь… Если нет лысины — сами бреются! Что за страсть к лысым черепушкам? На шампунях, что ли, решили экономить? Даже тетки налысо бреются… И так похожи на горилл
лесбийских, без залысин… Уроды.
— Он не бреется, — вступилась Рита за брата. Отчего-то в тот момент, когда Машка стала на него нападать, ей стало так его жалко, до слез, словно он умирает, именно сейчас, в этот момент… Каждое Машкино слово пронзало его организм, как раковая клетка, и она была рада, что Машка перекинулась на непонятно откуда возникших «лесбийских горилл».
Машка угомонилась. Помогла ей в этом третья рюмка.
— А вторая твоя ненависть? — спросила она.
— Давай не будем об этом, — попыталась уйти от ответа Рита.
— Нет уж, — возразила непреклонная Машка. — Психоаналитик требует всегда полной откровенности. Хочешь избавиться от чувства, мешающего тебе жить спокойно, говори.
Рита подумала.
— Последнее время со мной что-то происходит, — начала она. — Меня одолевают призраки прошлого… Все началось с дурацкого звонка.
Машка не прерывала ее. Рита сама запнулась, осторожно взглянув на подругу — не будет ли она над ней смеяться?
Нет. Машка хранила серьезность и смотрела на Риту внимательно, ожидая продолжения.
— Позвонил какой-то мужчина и попросил поставить Кэнди Найт… Только не смейся, Машка!
— Я не смеюсь…
— Именно ту песню, которую я запрещала себе слушать. И все-таки слушала. Тайком. От самой себя… Потому что… Понимаешь, Машка, это была наша последняя песня. Потом ничего не было… Я поставила. И все вернулось. Словно этот тип был медиумом, способным возродить давно умершее… Потом я встретила на лестнице нового соседа. Господи, Машка, как он был похож на Сережку! Я даже остановилась, потому что мне показалось, что это он. Помнишь, я тебе рассказывала, как он всегда появлялся у меня, стоило мне прийти с работы? Я потом уже догадалась, что он просто меня всегда ждал. Садился где-то, где его было не видно, — и дожидался меня. Только этот новый сосед очень странный… Я потом пришла к нему за солью — а он молчит и смотрит на меня… Молчит. Немой, наверное… В общем, Машка, я вдруг снова начала все вспоминать. Против воли. И довспоминалась… Говорят же, что воспоминания притягивают призраков.
Она замолчала.
Машка дотронулась до ее руки — она поняла, что Рита сейчас переживает. Жалость к подруге выплеснулась из ее глаз, и Машка выдохнула едва слышно:
— Бедная моя Ритка!
Рита не могла больше сдерживаться. Слезы вырвались на волю, текли по щекам, и она с готовностью уткнулась в Машкино вовремя подставленное плечо и теперь рыдала, выбрасывая бессвязные, непонятные слова и вместе с ними — накопившуюся боль:
— Мне так плохо без него… Так плохо… Машка, я не выдержу этого. Я этого больше не выдержу!
Странное дело — Машка ни слова не сказала, просто сидела молча, не останавливая Риту, а Рите и в самом деле стало легче.
Она вытерла слезы и улыбнулась:
— Дура я, правда?
— Конечно, дура, — согласилась Машка. — Так, слегка дура. Я бы сказала, что ты просто маленькая дурочка… Создаешь несчастья сама. Завидуешь тем, кто завидует тебе… Эти все твои мариночки полжизни бы отдали, чтобы хоть на секунду испытать, попробовать на вкус, что же это за штука такая — любовь… А ты ею окружена.
— Да брось! — рассмеялась невесело Рита. — Нужно им это.
— Нужно, — серьезно ответила Машка. — Потому что они несчастные. Им надо сражаться. Постоянно. Пытаться вырвать свой кусок торта из других рук. А тебе не надо. За тебя саму сражаются… Сечешь разницу, радость? Они точат свои коготки, чтобы урвать добычу, а тут ходит такая вся Ритка, даже и не красавица… даже морду красить за свои тридцать лет не удосужилась научиться. Ходит, значит, чему-то улыбается внутри себя, как Джоконда… А Витька, мечта всех этих недоделанных «поэтесс», ночами не спит, о Ритке этой ненакрашенной думает. И Сережка ночей не спал. Да ведь это они, Ритка, должны выть от ненависти к тебе. Что они и делают, в чем я нисколечко не сомневаюсь… А то, что тебе трудно… Помнишь, что сказал Осип Мандельштам своей бедной жене перед тем как отправиться в ссылку? «Кто тебе сказал, что мы непременно должны быть счастливы?»
— Но я так хочу быть счастливой! — горячо прошептала Рита.
— Хочешь — будешь, — резюмировала Машка. — Я лично не вижу повода отказать тебе в сем прошении… Думаю, у Бога тоже нет веских возражений. Что-нибудь мы с Ним тебе на голову обрушим. Уж больно ты трогательная, Ритка, бываешь.
И она рассмеялась. Так заразительно, что Рита тоже не удержалась.
Из дверей осторожно выглянула мордашка Артема, потом присоединился и Ник.
— Чего вы ржете? — поинтересовался Артем.
— Ах ты, невоспитанный мальчишка! — возмутилась Машка. — Мы что, лошади? Мы очаровательные тетеньки, которые смеются! Заразительно и звонко, и смех у нас — как серебристые колокольчики! Лучше согласитесь, а то не видать вам торта как своих ушей!
Тема осмотрел их с явным сомнением, но решил не связываться. Торт был ему дороже истины.
— Ладно, — снисходительно проговорил он. — Тетеньки. Красивые. И смех у вас приятный…
На этом рыцарская речь была закончена.
— Вот так тебе, — сказала Рита. — Даже собственные сыновья отказываются признать нас за Клаву Шиффер…
— Так ведь молоды еще, — презрительно фыркнула Машка. — Молоды, глупы и неразвиты эстетически… Ничего, подрастут…
И замолчала.
Лицо ее помрачнело.
— Машка, — дотронулась теперь до ее плеча Рита, — ты что?
— Знаешь, чего я больше всего боюсь? — шепотом призналась Машка. — Что Артем будет расти, а я не увижу…
— Глупые какие у тебя мысли!
— Думаешь обо всем, — передернула Машка плечиком. — О смерти тоже думаешь. А тебе не бывает иногда страшно — что это случится, внезапно так, глупо, и будут мальчишки расти сами по себе?
— Бывает, но я пытаюсь прогнать эти мысли…
— А я иногда не могу. Обещай мне, Ритка, что если что-то случится — я так, на всякий случай! Так вот, ты возьмешь моего Артемона.
— А если со мной?
— Я всех возьму, — серьезно ответила Машка. — И Николу, и Анну Владимировну, и Ваську твоего ненаглядного с его лысиной… И Витьку тоже. А то без Витьки мне весь этот прайд никак не прокормить!
И тут же Машка тряхнула своей рыжей головой в мелких кудряшках и широко улыбнулась.
— Так что, Прохорова, шизофрения свойственна не только тебе… Я тоже не чужда глупостей. Хотя, конечно, я умнее, дальновиднее и прагматичнее… Слушай, а почему бы тебе и в самом деле не выйти замуж за Витьку? Он по крайней мере не лысый…
Рита расхохоталась.
— Да, — сказала она. — Это, конечно, крутой довод в его пользу… А жену куда денем?
— Есть масса способов, — прошептала Машка. — Например, развод.
— Мог бы он — уже давно развелся бы…
— Знаешь, если серьезно говорить, был бы он уверен в ответном чувстве, нашел бы способ…
И Рита кивнула.
Она знала это и сама.
Только вот…
— Если бы могла забыть Сережку, — вздохнула она. — Глупо, правда? Все уже давно кончилось, а я…
— А ты как Кончита… Она ждала его тридцать лет, а потом отчалила в монастырь…
— Где-то так, — кивнула Рита.
— Ей было кого ждать. А тебе?
— В том-то и дело, что я кого-то жду, — призналась Рита. — Вроде его — и в то же время кого-то другого… Не знаю, Машка! Может быть, романтические бредни никак не выветрятся из моей головы… Это плохо?
— He-а… Хорошо. Лучше ждать неизвестного, чем ничего вообще… Это получится, как у Кинга, — безнадега… Давай выпьем по последней. За наши с тобой романтические бредни, благодаря которым мы все еще живые люди, а не ходячие кладбища с дежурно-обязательным набором эмоций!
Они возвращались домой уже вечером.
«Засиделись, — ругала себя Рита. — Мама там одна…» Сердце Риты кольнуло — вечное чувство ответственности и вины.
— Ник, давай быстрее!
Ник и так старался, почти бежал, чтобы поспеть маленькими своими ножками шаг в шаг с материнскими — длинными.
Трамваи как нарочно стояли — Рита видела темно-красный шлейф вагонов с белыми верхушками. За пустыми стеклами даже пассажиров уже не было видно — похоже, трамваи стояли так давно, что и самые терпеливые сбежали. Зато на троллейбусной остановке толпилось такое количество людей, что Рита только вздохнула — две остановки придется одолеть пешком… Ладно бы она была одна, а то с Ником.
«День сегодня явно не из удачных», — подумала она.
Но рядом шел Ник, прижимая к груди пакет с видеокассетами, выданными для просмотра щедрым Артемом, и скорее всего так не считал.
«Может быть, он и прав, — подумала Рита. — Время покажет…»
Они добежали до своего дома уже в полной темноте.
— Вот, — торжествующе сказал Ник. — Дошли же!
— Дошли, только потратили больше времени, чем рассчитывали…
Перед Ритиными глазами возникла страшная картина — куча листов, исписанных мелким, убористым и неразборчивым почерком, светящийся экран, глупейший, занудный текст — «и кто его печатает?» — и бессонная ночь…
Если бы не ее легкомыслие, она запросто справилась бы с подработкой уже сегодня вечером, а так…
На четвертом этаже Рита наконец остановилась.
— Боже… — выдохнула она.
Дверь в их квартиру была приоткрыта. Чуть-чуть. Но и этого хватило, чтобы Ритино воображение немедленно нарисовало картину ограбления, бедную мать, привязанную к стулу с кляпом во рту… О другом она вообще старалась не думать — слишком страшными иногда бывают наши мысли.
— Ник, подожди меня здесь, — прошептала она.
И тихо, стараясь не привлекать к себе внимания возможных злоумышленников, открыла дверь в собственную квартиру.
В квартире тихо бубнил приемник. Рита вошла, по-прежнему стараясь не шуметь.
— А ей тяжело, понимаете, дружок? — услышала она материнский голос — и у нее отлегло от сердца.
«Слава Богу, с мамой все в порядке!»
— Она мечется, пытается заработать деньги, и ее не остановишь! Мне иногда кажется, что она просто старается доказать всем, что она самостоятельна! Что она все может и ни к кому никогда не обратится за помощью… Очень сложный человек моя Рита. И так хочется, чтобы она все-таки чего-то добилась, может, хоть тогда успокоится?
Речь шла о ней, Рите. Она покраснела — Рита никогда не любила этих разговоров о себе, и особенно было неприятно, что мать ее, Риту, жалела, вместе с кем-то невидимым, а потому — неведомым… «Скорее всего к маме забрела ее подруга», — решила она.
Она тихо, на цыпочках вернулась, позвала Ника жестом и позвонила в дверь.
— Дверь не закрыта, мама, — громко крикнула она, входя в коридор. — У тебя гости?
— Да, — кивнула смущенно мать, выходя ей навстречу.
Рита чмокнула ее в щеку, оставила раздевать Ника, а сама прошла на кухню, движимая банальным любопытством.
И — замерла.
За столом с чашкой чаю в руках сидел их новый сосед.
Рита мучительно покраснела, но он покраснел еще больше. Вскочив неловко, так, что стул наверняка бы опрокинулся, не ухвати он его за спинку, он стоял теперь, слегка наклонив голову.
— Здравствуйте, — сказала Рита.
Он кивнул, по-прежнему молча, и поднял на нее глаза.
— Знакомься, Рита, это Сережа, — пояснила мать, входя. — У меня сердце немного прихватило, а корвалола нет! Я бросилась к Сереженьке, и — слава Богу! — он мне очень помог. И за лекарством в аптеку сбегал, и рядом побыл, пока не отпустило… Вот сидим теперь чаи распиваем… А это моя Рита.
Он посмотрел на нее и неожиданно улыбнулся.
— Я знаю, — сказал он. — Мы уже познакомились…
И что же произошло?..
Рита оглянулась. Словно боялась увидеть за окном солнце. Не приведи Бог снова оказаться с кем-то в одной сфере солнечного влияния, хватит уже!
Он стоял и смотрел на нее с таким же испугом.
Странное дело, но именно этот его страх сделал его ближе ей.
Солнца не было. Сумерки сгустились до черноты.
«А оно всегда есть, солнце-то»…
— «И нет ни печали, ни зла, ни ревности, ни обиды… Есть только северный ветер, и он разбудит меня, там где взойдет звезда Аделаида…» — тихо пел Гребенщиков, спрятавшись в приемнике, и ей показалось, что слова эти звучат насмешливо.
«Сможешь спрятаться от солнца в темноте, Ритка?»
Звезда Аделаида всходила на небесах.
Рита знала — надо спрятаться в панцирь. Никаких звезд! Никакого солнца!
За всем этим непременно следует боль.
— Вам кофе со сливками? — спросила она, наливая ему кофе.
Он странно вздрогнул — точно она сказала что-то неуместное. Как если бы сейчас она была обязана произнести совсем другое.
«В волосах моих заблудились мысли твои — неужели ты этого не понял?»
Наверное, именно так она должна разговаривать. Вспомнить, что когда-то она писала стихи. Это было давно. Это неправда…
— Вам со сливками? — повторила она, чувствуя, что щеки заливает горячая краска.
«Фу, — выругала она сама себя. — Веду себя как маленькая идиотка… Он, безусловно, красив. В его глазах спрятана тайна, и тайна эта соседствует с болью… Они, конечно же, уживаются друг с другом. Мне хочется, чтобы он улыбнулся. Мне так этого хочется! Не губами, а именно этими глазами…»
— Да, — сказал он, продолжая смотреть на нее вопросительно-удивленно. — Со сливками… Спасибо.
Мама ушла с Ником. Ему было пора спать.
Из детской комнаты доносился теперь ее мерный голос.
— Она читает ему Клайва Стэпла Льюиса? — удивленно спросил Сергей.
— Что в этом удивительного?
— Странно, — сказал он. — Сейчас все помешаны на Гарри Поттере.
— Мы не совпадаем со всеми, — призналась Рита. — Это наша семейная трагедия… Не получается никак. Хотя стараемся…
— Не надо вам стараться, — рассмеялся он. Глаза остались печальными.
— Отчего же — не надо? Белым воронам никогда не живется хорошо…
— Зато белых ворон любит Бог, — сказал он. — Думаю, за это стоит и пострадать. За это счастье…
— Знаете, Сергей, белые вороны устают, — сказала Рита. — Иногда им хочется покраситься… чтобы не портить общей картины. И кто вам сказал, что Бог любит белых?
— Я так понял, — сказал Сергей, — читая Библию. А то, что вы устаете, это естественно. Вы привыкли думать душой, а не головой. Нормальная усталость…
— Легче от этого мне не стало, — усмехнулась Рита. — Хочу раствориться в стае. С недавнего времени это желание весьма сильно.
— У вас не получится, — сказал он. — Глаза выдадут… Вы не сможете придать своему лицу такое же бессмысленно-озабоченное выражение.
— А мне кажется, оно у меня именно такое и есть, — рассмеялась Рита.
— Знаете, что самое смешное? Каждый человек по своей сути исключителен. Но почему-то все стараются потерять эту исключительность или скрыть от чужих глаз… Друг от друга. А спустя какое-то время начинают искать ее. Я прочитал у какого-то писателя… Сейчас не вспомню, у кого. Да это, наверное, и не важно. «Женщины, радующиеся своей одинаковости и неразличимости, празднуют, в сущности, свою грядущую смерть, которая сделает их одинаковыми абсолютно».
— Милан Кундера, — сказала Рита.
— Что? — вскинул он на нее глаза.
— Это из Милана Кундеры, — пояснила она. — «Невыносимая легкость бытия». Хорошая книга.
Он засмеялся тихо и покачал головой:
— Черт, а я и забыл… Иногда западает мысль, и не помнишь автора…
— Вечная судьба авторов! Они оставляют свои мысли и дыхание. Но никогда — имен… Хотя, если подумать, что значит имя? А мысли и дыхание значат гораздо больше.
— Вы не похожи на других, — проговорил он. — Зачем вам «праздник грядущей смерти»?
— Наверное, потому, что я тоже женщина, — развела она руками. — Да и не уверена я, что сильно отличаюсь от других… Обычная мать-одиночка, с несчастной любовью за плечами… Не оказалось во время под рукой куска раскаленного железа…
Он посмотрел на нее с испугом.
Она рассмеялась.
— Это способ избавиться от любви, — пояснила она. — Так сказать, старинное лекарство от этого чувства. Следует опустить кусок раскаленного докрасна железа в стакан с прохладной водой, и пока оно остывает, проговорить так, чтобы дыхание касалось воды. «Именем Адоная да погаснет во мне страсть подобно тому, как железо остывает в этой воде»… И все проблемы решены!
— Зачем?
— Что — зачем? — спросила она.
— Вам нравится блуждать темноте? Поверьте мне, Рита, темнота — наказание! Но уж никак не благость…
— А мне приносит успокоение только темнота, — пробормотала Рита едва слышно. — Слишком много воспоминаний. А темнота — это сон. Отдых.
— Не знаю, — сказал он резко. — Темнота усиливает боль. Но я не буду спорить. Наверное, у каждого человека собственный взгляд. И это только доказывает мою правоту… Раньше я думал так же, как и вы. Что я один среди людей. Исключительный… Пока не понял — на самом деле все не так. Таких людей, как я, много. Они чувствуют, плачут, смеются и ужасно не хотят подчиняться нескольким одинаковым людям. Понимаете, Рита, разных людей больше, чем одинаковых, можете мне поверить… Просто почему-то люди с бедным сознанием научились подчинять себе других… Может быть, потому, что для других немыслимо пользоваться недостойными методами. Предавать, наносить удары в спину, унижать. Это ведь все ненормально… Но я разговорился. Простите!
— Нет, — попросила Рита. — Вы хорошо говорите… Продолжайте.
Ей показалось, что он сейчас говорит ей что-то важное для него. Так, словно он молчал, запрещая себе даже думать об этом, а сейчас его прорвало. Может быть, когда он выговорится, его глаза улыбнутся?
— Нет, Рита, давайте лучше поговорим о вас…
— Ничего интересного, — помотала она головой. — Обычная история…
Она не хотела рассказывать ему свою историю, и в самом деле — слишком все выглядело сейчас банальным.
Некоторое время они молчали. Он ругал себя за минуту откровенности, за то, что сам приоткрылся, вылез из раковины, но и попытался разбудить другого человека — из интереса, любопытства, желания узнать поближе эту странную женщину с огромными глазами. «Разве ты не знаешь, что это гадко? Зачем будить человека, ведь вместе с ним просыпается и тщательно скрываемая боль?»
Сейчас он испытывал мучительное чувство вины — сколько раз он зарекался, запрещал себе вызывать человека на откровенность! Он просто не имеет на это права — особенно теперь, после случившегося…
«Твой удел — темнота», — напомнил он себе.
Рита посмотрела на часы. «О нет», — чуть не вырвалось у нее. Она почувствовала себя Золушкой из сказки — сейчас пробьет двенадцать часов. Всего два и осталось… Рядом с компьютером лежат ее «горошины». Если она сегодня не успеет, когда? Завтра — ночной эфир…
Расставаться с Сергеем не хотелось, и это тоже путало Риту.
«Мы просто говорим на одном языке, — сказала она себе, успокаивая. — Это редко случается… Наверное, даже если мы будем сидеть и молчать, все равно будет хорошо…»
— Я засиделся, простите.
Он истолковал ее молчание неправильно, но Рита, хотя меньше всего ей хотелось сейчас, чтобы он уходил, промолчала.
— Уже поздно…
Он поднялся и двинулся к двери.
— Было очень приятно общаться с вами…
На выходе он взял ее руку в свою и некоторое время молчал, разглядывая ее ладонь, точно пытался совместить их линии жизни.
— Мне тоже, — тихо сказала Рита. Точно призналась…
— Если возникнут трудности, помните обо мне…
Он резко выпустил ее руку, развернулся и вышел.
Дверь хлопнула.
Рита еще постояла, прислонившись спиной к косяку, провела по горячему лбу прохладной ладонью, пытаясь успокоить мысли, и только после того как справилась с собой и стала прежней Ритой, она вернулась в комнату и включила компьютер.
«Предавать, унижать, бить в спину — это ненормально…»
Но это — в порядке вещей, возразила она мысленно ему.
Она начала набирать текст — в слабом освещении настольной лампы мелкие буквы расплывались, приходилось напрягать глаза.
«Он взял со стола пистолет.
— Ну, козел, прощайся со светом белым, — зловеще протянул он».
Рита вздохнула, убирая со лба прядь упавших волос. Губы беззвучно шевелились, повторяя грубые и мертвые слова. У писателя Андрейчука был вот такой бзик — писал на бумаге, по старинке, а так как сей писатель был печатающийся, периодически требовались Ритины услуги как наборщицы.
«Наборщица-уборщица, — пошутила Рита.
Слова казались ей тяжелыми, но кому-то это нравилось. Она не знала, кто будет читать подобное, — но несколько раз, останавливаясь у книжного развала, Рита с удивлением узнавала, что книги Андрейчука раскупаются. А ее любимый Торнтон Уайлдер лежит, никому не нужный. И Павича особенно не берут. Вот Андрейчук расходится, а эти нет.
«Настанет время — и все будут думать, что вот эта смурь и есть настоящая литература, — подумала она. — Вообще-то беллетристика происходит от французского — изящная словесность. Только словесность в грубых руках каменотесов теряет изящность. Хорошо, что я не писатель…»
Всего лишь уборщица-наборщица.
Едина в трех лицах: то ночной диджей, то голос Джульетты, чистящей сантехнику, то соучастник «великого творчества», пытающегося заставить литературу зависеть от обывательского разумения, какой ей должно быть…
— И — что самое главное, нигде нет моего лица, — сказала она. — Как ни посмотри, нигде нет меня… А есть ли я вообще в этом мире?
Она отключилась. Набрала пять страниц текста и поняла, что больше не может. Или свалится со стула и заснет прямо на полу, или уткнется носом в монитор. Результат будет один и тот же…
— Всю работу не переделаешь, — вздохнула она. — Пускай Андрейчук ругается… Я же не автомат.
Рита выключила компьютер, нашла в себе еще немного сил, чтобы стащить одежду, — и упала на кровать.
— Ну и денек сегодня выдался, — прошептала она. — Одно слово — выходной!
Глава пятая
СНЫ О ЧЕМ-ТО БОЛЬШЕМ
Виктор проснулся рано. Его разбудил Риммин голос. Она разговаривала с кем-то по телефону. «Скорее всего с матерью», — решил он.
По утрам мать Риммы всегда звонила, чтобы пожаловаться.
— Солнце мое, — говорила Римма своим стальным голосом, — ты же знаешь, что сейчас я ничего не могу сделать… Где я их возьму?.. Я понимаю тебя… Нет, сейчас не могу…
Он догадался, что речь идет о деньгах.
«Поэтому она так громко и говорит, — усмехнулся он зло. — Чтобы до такого осла, как я, дошло — бедняжка жена не может помочь родной матери. Жадный супруг не субсидирует!»
Он встал, включил электрический чайник.
— Мама, я понимаю, но ты же знаешь, как он ко мне относится!
«Ты этого даже представить себе не можешь, душа моя! — растянул он губы в злой улыбке. — Даже в самых страшных снах не можешь представить…»
— Ладно, я попытаюсь… Есть ли в этом смысл, право. Я только и делаю, что пытаюсь, мама. Это бревно…
«Это бревно с удовольствием выкинуло бы тебя из своей жизни, — подумал он. — Или задушило бы тебя… А вот был такой тип — он, говорят, топил своих жен. В ванной. Это просто. Только за ноги дернуть — и все».
— Все, мама. Все. Я приду к тебе, и мы все обсудим. Он встал. Я больше не могу разговаривать…
Сквозь полуоткрытую дверь он видел, как она положила трубку. Потом украдкой бросила взгляд в зеркало. Кажется, Римма нашла свою прическу несколько растрепанной. Она подняла волосы выше, заколола их сзади заколкой. На секунду задержала руки, чтобы дать Виктору время оценить стройный и изящный изгиб шеи. Топкие руки нежно погладили затылок. Виктор невольно почувствовал, как внутри против его воли становится тепло. Римма угадала его смятение и поправила платье — провела руками по бедрам. Медленно, словно на подиуме, повернулась.
Теперь их глаза встретились.
— Доброе утро, — проговорила Римма.
Он не ответил.
Недавнее желание обладать Риммой разозлило его. И несмотря на то что злость эта была направлена на него самого, он охотно перекинулся на Римму.
Пройдя к зеркалу, поправил галстук.
Она стояла, прислонившись к дверному косяку. Глаза продолжали неотступно следить за ним с грустной насмешкой.
«Чертова ведьма, — подумал он, еще больше раздражаясь. — Чертова ведьма. Жадная и алчная».
Он вспомнил про недавний разговор, невольно подслушанный им, и полез в карман. Достав бумажник, отсчитал несколько пятисотрублевых купюр.
Положил их перед Римминым носом на столик, рядом с телефоном.
Она ничего не сказала, только на дне ее глаз вспыхнул недобрый огонек.
— Спасибо, — процедила она сквозь зубы.
Он вышел, так и не сказав ей ни слова.
Когда дверь за ним закрылась, Римма схватила деньги, смяла их и кинула вслед. Скомканные бумажки, шмякнувшись о входную дверь, рассыпались по полу.
— Ублюдок, — прошептала Римма.
По ее лицу текли слезы.
Она хотела бы выкинуть его из своей жизни, как эти бумажки. Никогда больше не видеть надменную улыбку, это холеное лицо… Ни-ког-да. Невозможность этого Римма осознавала, и чем острее и безнадежнее было это осознание, тем сильнее горела в Риммином сердце ненависть.
— Ничего, я справлюсь, — пробормотала она, подавляя ярость.
Взяв себя в руки, Римма собрала купюры с пола, бережно разгладила их.
Пересчитала.
Вышло четыре тысячи.
Нормально, решила она. Три отдаст матери. Тысячи хватит, чтобы прожить какое-то время. До следующей экзекуции — а именно так Римма называла редкие моменты общения.
И ничего унизительного, уже трезво рассудила она. В конце концов, с паршивой овцы хоть шерсти клок.
Первые лучи солнца осторожно вползли в комнату. Рита почувствовала их тепло и улыбнулась.
Открыв глаза, она даже не поняла, что с ней случилось. Она просто лежала, блаженно потягиваясь в кровати. Настроение было легким, воздушным, как эти шаловливые солнечные зайчики…
Она ли изменилась — или в ее жизни что-то исправилось?
Некоторое время она лежала, боясь спугнуть это восхитительное состояние легкости. Последнее время подобное бывало с ней редко. В основном, просыпаясь каждое утро, Рита просчитывала все свои будущие дела, потом взвешивала возможные удачи и неудачи — последние перевешивали… Никаких глупых и милых солнечных зайчиков в строгий реестр не допускалось.
Но сегодня они появились, не спрашивая Ритиного разрешения. Сами.
Она не спешила угадать причину их появления, но втайне догадывалась, что это напрямую связано с Сергеем.
«Это его зайчики», — сказала она себе. Потом испугалась этой мысли: из прежнего жизненного опыта Рита лучше всего усвоила один урок — не верить миражам. Сережа же был миражем, в чем Рита нисколько не сомневалась. Кто не бывал счастлив никогда — тот не знает и меры собственного несчастья… Поэтому Рита предпочитала придерживаться золотой середины.
И все-таки воспоминания о вчерашнем вечере наплывали сами, как волны теплого моря, нежили и ласкали Ритино воображение.
— В волосах моих заблудились мысли твои, — прошептала она, провожая взглядом нового солнечного зайчика.
Вот, снова!
Она проснулась теперь окончательно. «Снова ты придумываешь сказку. А сказки-то тем и отличаются, что возносят тебя на небеса с одной-единственной целью — сбросить оттуда. Чем выше окажешься — тем больнее будет падать…»
«Да ничего я не придумываю, — опровергла она собственные претензии. — Просто он хороший человек. С ним легко разговаривать. Он понимает меня. Или делает вид, но все равно это приятно…»
Она оделась и долго чистила зубы, рассматривая себя в зеркале.
Ничего не изменилось, только глаза стали спокойнее. Или — наоборот? Что-то в них появилось новое, Рита знала, втайне догадывалась что, но боялась произнести это вслух.
Надежда.
— Надо срочно раздобыть кусок железа, — сказала она строго этим глазам. — Пока я не вляпалась…
Чтобы прекратить это бессмысленное витание в облаках, она напомнила себе, сколько у нее дел. Закончить с набором — раз. Потом озвучка эта жуткая — два. Потом радио. Самое приятное, кто спорит? Но иногда Рите хотелось заговорить своим голосом, а не этим сексуально-придушенным шепотком.
И говорить о том, что действительно интересно нормальным людям.
Она вспомнила о ночном звонке. Голос звонившего был так похож на голос Сергея…
— Первая галлюцинация, — рассмеялась она. — Вернее, вторая. Сначала тебе почудилось, что он похож на Сережку. Даже в совпадении имен ты усмотрела волю Всевышнего. Теперь ты еще и голос приспособила… Плохо дело, Прохорова! Срочно нужен кусок железа. Без этого куска тебе не выкрутиться, влюбчивая ты моя!
Потом она варила кофе и долго сидела на кухне, наслаждаясь этим новым состоянием.
За окном царила весна, и Рита по привычке свалила все на это сумасшедшее время года.
— Это даже неплохо, — сказала она вслух. — Это означает только одно. Ты еще не такая старуха, чтобы продинамить такое событие, как наступление весны. Такой вот трухлявый пень, который размечтался стать березкой.
Однако «пню» мечтать было особенно некогда, и Рита принялась за работу.
Она существовала в двух мирах — воображаемом и действительном, и на сей раз эта двойственность не раздражала ее, не мешала — напротив, помогала ей.
Пустые слова и бессмысленные фразы наполнялись каким-то смыслом, как китайская книга «И-Цзин». Помимо воли, Рита находила в корявых фразах писателя ответы на вопросы, предсказания и попытки помочь ей, глупой Рите, в сладком мире иллюзий.
— Как он ко мне относится?
Задав этот вопрос, она даже оглянулась — не слышал ли ее кто-нибудь…
Но мать еще не вернулась из школы. В квартире была только она одна, и подслушать ее невольно мог только Бог, а глупостями Бога не удивишь. О, сколько Ему их довелось подслушать!
Задав этот вопрос, она вдруг почувствовала, как важно ей узнать ответ. Ее даже бросило в жар и краску.
«Он усмехнулся, пытаясь скрыть истинные чувства. Девушка стояла раздетая…»
Набрав эту фразу, Рита остановилась.
Если это расценивать как ответ…
Она нервно рассмеялась.
«Неужели я не нравлюсь тебе?»
Она бы задала этот вопрос иначе. Не так. Или — не задала бы совсем, терпеливо дожидаясь сладких моментов нечаянной откровенности.
Затеянная игра с чужим текстом теперь мешала ей сосредоточиться.
Она встала, закурила сигарету и посмотрела в окно.
Там, за стеной, находился он.
Искушение было велико…
Она подняла руку и едва удержалась, чтобы не постучать.
— Фу, до чего глупо, — сказала она и снова покраснела. — Веду себя как несовершеннолетняя девица.
Прислушавшись, она поняла, что за стеной играет музыка, а когда она определила, что он слушает, ее снова бросило в жар.
— Кэнди Найт, — прошептала она. — Именно так.
И как теперь, скажите, ей было справиться со всеми этими совпадениями?
Он ночью не спал.
Ничего удивительного в том не было — на первый взгляд…
Если бы не одно обстоятельство, меняющее ситуацию в корне.
Первый раз за долгое время он думал не о смерти. За этот чертов год, в течение которого Сергей уже разучился жить, он первый раз думал о женщине.
Живой женщине. С теплым взглядом голубых глаз. С нежными руками — он почти ощутил робкое прикосновение этих тонких пальчиков к своей руке… Точно крылья бабочки. «Сережа, вы меня слышите?»
Ее голос.
Теперь в его жизни появился второй голос — но тот, первый, низкий, хрипловатый, наполненный другой энергией — сексуальной, странной, магической, — и тоже жизненной?!
Два голоса. Две женщины. Одна была нереальна. Она была вымыслом. Он придумывал ей лицо, немного это лицо было Ритиным. Только взгляд другой… Рита казалась Сергею Джульеттой, Мирандой из «Бури», а та, чей голос доносили до его слуха волны радиоэфира, — о, та была Клеопатрой… «Ценою жизни ночь мою… — вспомнил он. — Ценою жизни…»
И сразу неслышными шагами в комнату вошла третья женщина — вернее, призрак этой третьей женщины.
Она была невидимой — и более ощутимой, чем те две.
Сергей вздрогнул. Его мысли приняли теперь снова иное направление. Если раньше мысли пытались окунуть его в воды Леты, смыть воспоминания святой водой забвения — теперь он снова был устремлен к бушующим потокам Стикса.
— Любви моей ты боялся зря, — донесся до его слуха голосок из прошлого. — Не так я сильно люблю… Мне было довольно видеть тебя, встречать улыбку твою…
Он закрыл уши, чтобы не слышать, но голос преследовал его — плод воображения, он не был подвластен слуху. Он был сильнее реальности, этот хрупкий, тонкий, сотканный из весенней травы и первых одуванчиков…
— Сережа, взгляни же! Правда, я похожа на Весну? Правда, Сережа?
Она ждала ответа — девочка в венке из одуванчиков. Смешная, глупенькая — слишком глупенькая, чтобы понять, какая пропасть теперь между ними.
Стикс.
Он не Орфей.
Он слабый человек, лишенный воли.
— Се-ре-жа! Ну же! Что ты молчишь? Я похожа на Весну Боттичелли?
Он больше не мог сопротивляться. «Куда ты пытаешься убежать? Не уходи от нее, Сережа! Ты виноват перед этим ребенком — ты не имеешь права на собственную жизнь!»
Он вздохнул. В самой глубине его души вспыхнул образ Риты, убирающей со лба прядку непослушных вьющихся волос цвета спелого каштана. Риты, смущенно улыбающейся ему в ответ на его серьезный взгляд.
— Сережа!
— Да, Таня, — покорно прошептал он, глядя в пустоту. — Да. Ты очень похожа… на Весну!
Время текло быстро — Рита и оглянуться не успела, как прошло два часа. Часы на стене гулко пробили двенадцать.
— Ох! — выдохнула Рита. — Не успеваю…
Осталось еще десять листов — а уже пора было бежать в агентство. Придется потратить те жалкие три часа, что она отвела себе на отдых перед ночным эфиром.
Еще вчера эта мысль опрокинула бы Риту навзничь, испортив ей настроение, заранее наполнила бы вековой усталостью ее тело. Но сегодня все было по-другому.
— Ничего страшного, — улыбнулась Рита. — Такой чудесный день сегодня! Солнце, ручьи, легкий ветерок… Весна.
Радость пробралась в ее сердце и прочно устроилась там, наполняя его все больше и больше силой и способностью воспринимать жизнь не согнувшись в три погибели под ее тяжестью, а легко. Вопреки всем жизненным обстоятельствам.
Рите даже хотелось с кем-то поделиться этой вновь обретенной способностью радоваться синему небу и весеннему ветру.
Она включила радиоприемник — Машка как раз рассказывала о погоде.
— Холод, снег и пронизывающий ветер остались позади, — радостно щебетала невидимая подружка. — Ура, господа! Мир, кажется, начинает светлеть. До жары еще долго, давайте же, пока есть возможность, порадуемся тому короткому времени, которое называем «Весной»! Специально для одной симпатичной мне особы, чтобы она улыбнулась, сбросив с лица маску вековой серьезности, — ее любимая песенка! «Wish you were here» в исполнении Кэнди Найт и ее верного спутника Ричи Блекмора! Помните, детки, раньше он наигрывал себе на гитаре в группешке… «Дин Перпл»! Любовь изменила его. Он стал мягким, добрым, белым и пушистым! Перестал разбивать гитары. Давайте все постараемся и пожелаем моей подружке сегодня встретить эту самую любовь! Говорят, если сто человек вместе пожелают одному счастья и исполнения желаний, все сбудется. Итак — раз, два, три! Рита, будь счастлива!
— Спасибо, — улыбнулась Рита.
И почему-то поверила Машке и тем ста слушателям, которые сейчас желали ей счастья.
Так поверила, что ей показалось, что в самом деле оно, счастье — недосягаемое, недоступное, — стоит прямо за ее дверью. Сейчас она ее откроет, эту дверь, счастье войдет, сядет и скажет ей: «Привет, Рита! Прости, что я задержалось! Не обессудь. Так уж вышло…» «Да ладно, — скажет в ответ Рита. — Лучше поздно, чем никогда…»
Благодарность к Машке переполняла душу. Рита прошептала:
— И тебе, Машуня, того же самого…
Однако пора было собираться.
Рита слегка подкрасила ресницы, потом собрала волосы в привычный «хвост» — подумала, постояв немного перед зеркалом, и легким движением руки распустила их по плечам.
Потом она открыла дверь и вспомнила про Машкино пожелание, про собственные глупенькие мысли и рассмеялась: «Ну и где оно, счастье?»
Дверь напротив открылась.
Рита уже собралась улыбнуться — радостно, потому что пока все и правда сбывалось.
Сергей стоял на пороге и смотрел на Риту немного испуганно и без улыбки.
— Здравствуйте! — сказала Рита, не в силах, напротив, удержать свою улыбку.
Он хмуро и быстро кивнул и так же быстро пошел вниз.
Сердце Риты упало.
Она вдруг почувствовала сильное головокружение — в глазах потемнело, она даже ухватилась за стену.
«Что это с ним? — подумала она. — Может быть, я веду себя глупо? Навязчиво? Да, наверное… Именно так это и выглядит. И все-таки — мог быть поприветливей!»
Теперь обида сменилась раздражением.
Что он, в самом деле, себе позволяет? Это просто невежливо! Она, Рита, не сделала ему ничего плохого, в конце концов!
Она собралась с духом и быстро пошла вниз, пытаясь сосредоточиться на своих вечных проблемах.
Работа, работа, работа…
«Так тебе и надо, дурочка Рита, — шептал ехидный внутренний голос. — Так тебе и надо… Всяк сверчок знай свой шесток!»
Она вышла на улицу, все еще надеясь вернуть себе прежнее безоблачное настроение.
Но настроение было безнадежно испорчено.
«Вот тебе, Машка, и обещанное счастье», — тоскливо подумала Рита, провожая взглядом высокую, чуть сутулую фигуру странного своего соседа.
Тряхнув головой, пошла в другую сторону.
«Не в первый раз, — сказала она себе, пытаясь выглядеть веселой и беззаботной. — В конце концов, к жизненным обломам можно уже было и привыкнуть!»
Сделав несколько шагов, он все-таки остановился и обернулся.
Ее воздушная, легкая фигурка стремительно удалялась. Как лепесток, уносимый ветром…
Ему нестерпимо захотелось остановить ее, окликнуть, встать на колени, чтобы испросить прощения за бессмысленную свою жестокость. Он невольно подался вперед, губы его приоткрылись — на самом деле он звал ее беззвучно уже давно, еще с того момента, как увидел выходящей из квартиры.
— Рита…
Она уходила.
«Сережа, я похожа на Весну?»
— Отстань…
Теперь Танин голос не был мелодичным. Нет, это был голос капризного ребенка, злого и избалованного. «Ах вот ты как? Не боишься? Ты виноват передо мной, виноват, виноват…»
Теперь слова стучали в виски, провоцируя головную боль. Он еще несколько минут стоял, глядя вслед Рите.
«В конце концов, это даже хорошо, — пришло ему в голову. — Все равно — я ведь беспомощен. Я ничего не могу изменить. Надо наконец-то смириться с этим. Она ушла — и мне не надо делать выбор. Принимать решение. Я снова свободен… Свободен!»
Хотя он прекрасно понимал, что его свобода иллюзорна и на самом деле ее нет, этой свободы. Есть только Таня и — прошлое, прошлое, от которого дурно пахнет смертью.
— Как бы Рита посмотрела на меня, расскажи я ей об этом самом прошлом? — задал он себе злой вопрос и ответил на него выразительным жестоким молчанием.
Солнце, еще утром приносившее ему радость и покой, теперь раздражало его — он достал темные очки, надел их. Теперь мир стал сумрачным.
Таким, какого он заслуживал.
— Наконец-то!
Миша сидел, ехидно улыбаясь.
— Трамвай… — пояснила Рита, отчаянно краснея. Она на ходу стянула куртку, схватила наушники.
— Привет, — бросила ей Амира. — Хорошо, что ты пришла. Заказ хороший. Импортная реклама. Я уже боялась, что мне за двоих отдуваться придется… Какой-то срочняк. Витя ходит как лев в клетке. Вот зараза!
Амира говорила без передышки, и получилось, что это Витя и есть зараза. Рита удивленно подняла глаза на Витю, потом посмотрела на Амиру.
Та сосредоточенно разглядывала свою изящную ножку.
— Нет, ты посмотри, Ритка! Они еще врут, что эти их колготки прочнее семейных уз! Ха! Смотря какие узы. Если смотреть вот на эту дыру, так у них каждый месяц разводы!
Она вытянула ногу вперед, демонстрируя Рите маленькую затяжку.
— Кто же врет, как не мы? — усмехнулась Рита. — И ничего страшного нет… Так себе затяжечка. Почти не видно.
— Это тебе не видно, — хмуро проворчала Амира. — Ты у нас вообще неандерталка. В облаках витаешь… Бесконечно далеки вы от жизни, любезная!
Рита представила себя в виде неандертальца, парящего в облаках с дубиной в руке и в звериной шкуре, и фыркнула.
— Еще и смеется над чужим несчастьем!
— Барышни! — постучал пальцем по столу режиссер Костя. — Кончайте так грохотать! По системе Станиславского готовьтесь… Помните хотя бы, что это такое?
— Вот кретин, — прошептала Амира, скорчив при этом глупую мордашку. — Если всю эту дребедень, да еще и по системе бедного Станислав… Ой! Ты посмотри, как расползается-то! Прямо не дыра, а Черное море!
Теперь она наблюдала за колготками с живым интересом.
— В жизни такого не видала… Завтра же куплю себе простые, местные, за двадцать пять рэ! Нет, надо было вот за эту дрянь выложить стольник! Убью на фиг всех рекламщиков! Прямо с Витьки начну. Стоит, не ожидает ничего. Как ты думаешь, Ритка, ему понравится, если я его задушу этими колготками?
Рита уже не могла сдерживать смех.
Виктор стоял, глядя в их сторону с искренним недоумением. А Амира продолжала корчить зверские рожи.
— Ба-рыш-ни! Готовы? Текст!
— О нет! — закричала Амира. — Ты посмотри, Ритка! После вот этой дыры я должна как раз об этих чертовых колготках и говорить! Не берите, бедные согражданки! Лучше на стольник купите себе пива и воблы!
— Барышни, готовы?
На экране появились две красотки. Одна блондинка, другая брюнетка. Блондинка стояла в черном белье, тревожно разглядывая свои длинные ноги. Она что-то проворковала, печально и безнадежно, из чего Рита заключила, что у бедняжки в жизни случилась большая беда. Вторая нежно наклонилась к ноге блондинки, ласково провела ладонью.
— Фу, какой хамский, неприкрытый лесбос! — сердито прошептала Амира. — Прямо с души воротит!
Рита тихо рассмеялась.
На экране между тем происходило следующее — видимо, блондинке кто-то еще и угрожал, потому что она с опаской посмотрела за спину.
— Там у них что, маньяк? — спросила тихонько Рита.
— Нет, боится, что их застукают, — продолжила комментарий Амира. — Видела швейцарскую рекламу голубой краски для волос?
— Нет…
— Там чувак такой кондовый… Выкрасил свой «ирокез» в голубой цвет… И во весь экран его ухмыляющаяся рожа и голос: «Я уже стал голубым. А вы?»
Рита недоверчиво рассмеялась.
— Правда! — серьезно сказала Амира. — Вот тебе мой мусульманский крест, все именно так и было! Борька ролики привез — специально с телика записывал! Это еще цветочки, Рит! Там такое…
Миша принес текст.
— Значит, ты, Амира, говоришь за блондинку…
— Ага, — кивнула Амира. — Как жертва сексуальной атаки, так сразу отчего-то Амира! У меня что, голос придушенный?
— Нет, просто Рита может говорить сексуальным голосом, — сказал Миша.
Потом до него дошел смысл Амириных слов. Он остановился и вытаращился на Амиру.
— При чем тут сексуальные нападения? — спросил он, тупо рассматривая девушек на экране.
— Вот, я всегда говорила, что у мужчин абстрактное мышление по нулям! — торжествующе закричала Амира. — Посмотри сам! Эта тетка с большой грудью, которую ты доверяешь Ритке озвучивать, глядит на невинную овечку, как удавица на крольчиху!
— Удав, — поправила ее Рита.
— Именно удавица! Прямо взглядом пожирает. Та, дуреха, как раз вроде Ритки, разгуливает голяком, думает: «Подумаешь, подруга же пришла, не друг!» А эта подруга вынашивает грязные мысли.
Миша кротко вздохнул.
— Девушки, это реклама колготок…
— Кстати, о колготках! — обрадовалась Амира. — Вот эти колготки! Те самые, можешь не смотреть так, как будто внезапно уселся на кактус! Хочешь, пакетик принесу?
— Не надо, Мирочка. Я тебе новые куплю. Если ты перестанешь маяться дурью и примешься за работу.
— Последнее время я не вижу особенных различий между этими двумя понятиями, — вздохнула Амира с притворной скорбью. — Но я смиренно тебя послушаюсь. За колготки, Миш, я и сама готова в такой порнухе сняться. Только не эти, а другой фирмы.
— Пять минут на текст, — бросил Миша, пытаясь скрыть раздражение.
— Пять? — не могла уняться Амира. — Да брось ты, Мишаня! На твои нетленные строки и двух бы хватило!
Миша ничего не сказал. Окинув Амирину фигуру взглядом, полным кроткой печали, он вышел.
— Нарвешься, Амирка! — прошептала Рита.
— Ты вчера нарывалась, я сегодня… Слушай, Ритка, а может, мы их пошлем куда подальше и откроем собственное дело? Чем, в конце концов, эти дегенераты умнее нас?
Рита ничего не ответила, пытаясь вникнуть в тупое нагромождение бессвязных фраз Мишиного сценария.
Амира, поняв, что Рита ушла в свои мысли, тоже принялась читать, иногда комментируя написанное себе под нос.
— Готовы?
Рита кивнула.
Она подняла глаза и встретилась взглядом с Виктором.
Он стоял, глядя на нее, серьезный и, как показалось Рите, немного печальный.
Рита попыталась улыбнуться ему.
Он грустно развел руками, точно признавался в беспомощности ее попытки развеять его душевную смуту.
«Похоже, у него неприятности, — подумала Рита. — Хотя… его самая большая неприятность — это, как ни прискорбно, именно я…»
Что-то в ней изменилось…
Он смотрел на нее — и не мог понять.
Она была грустна. И в то же время вся наполненная внутренним светом.
Грустна — и светла…
Именно так.
Отчего-то в мозгу всплыла строчка из детской песенки про лисенка и Тутту Карлсон: «У меня есть тайна цвета апельсина…»
Глядя на Риту, казалось, что у нее теперь тоже есть тайна. Она бережно спрятала ее там, на дне души, и, может быть, тайна эта не очень-то радостная, с оттенком печали и недоумения, и все-таки, все-таки, все-таки…
Он почувствовал раздражение и обиду. Кончики пальцев побелели. Виктор старался выглядеть безмятежным, спокойным — это удавалось ему, но так нелегко…
Она улыбнулась какой-то шутке Амиры; даже на Амиру Виктор сейчас смотрел с ненавистью и завистью — она сидела рядом с Ритой. Совсем близко. Она могла дотронуться до нее.
Рита как назло теперь сидела таким образом, что солнце освещало ее, рождая вокруг каштановых кудряшек что-то наподобие нимба.
Она смотрела в окно с нескрываемой грустью и — ожиданием.
Ожиданием чуда…
Мягкий солнечный свет коснулся ее щеки, делая это знакомое лицо странным, магическим, наполняя его своей энергией.
Теперь Рита показалась ему похожей на образ Богоматери, виденный им недавно в храме. Так же опущены глаза, свет продолжает играть с ее личиком, грустным и нежным… «Умиление» — вспомнил Виктор название иконы.
Рита удивленно вскинула на него глаза — и тут же опустила их снова.
«Она ведь просто читает текст, — напомнил он себе. — Бездарный, бессмысленный, пошлый… Так отчего же мне кажется, что она сейчас молится?»
Он испытывал состояние, близкое к шоку. Найти определение этому своему состоянию он не мог.
То, что еще вчера было простым, понятным, имело четкое определение — «влюбленность», или — еще вернее — «она нравится мне», теперь носило совершенно другое имя — короткое, грозное, сладкое…
Он еще не смел обозначить новое чувство этим словом. Он пытался убежать от него, пытаясь найти более близкое, более простое определение.
«Она должна принадлежать мне, — наконец нашел он компромисс. — Она просто должна мне принадлежать!»
Рита устала.
Текст был легким, но пришлось делать такое количество дублей, чтобы твои слова совпали с движениями губ заморской красотки… Рита понимала, что за это платят больше, и все-таки дни, которые Виктор и Миша считали удачными, ей не нравились.
Они с Амирой сидели в комнате, гордо именуемой «артистической». На самом деле комната напоминала чулан, заваленный под самый потолок разным хламом. Амира разлила кофе и теперь сидела на высоком стуле с сигаретой в руках.
— Аллах-Иисус! — простонала она. — До чего меня вымотали эти нечестивцы… Посмотри, Ритка, я похожа еще на женщину?
— На очаровательную женщину, — заверила ее Рита. — Только уставшую.
— Вот я и говорю, что похожа на старую проститутку, к тому же нажравшуюся абсента, — грустно констатировала Амира, поправляя перед зеркалом свои белокурые локоны. — Хочу домой. Хочу замуж за шейха… Или за олигарха. Чтобы не работать. Никогда вовеки. Только валяться на диване целый день, смотря сериалы и ток-шоу. Знаешь, почему я неудачница?
— Почему?
— Потому что я адская смесь, — ответила Амира. — Мать — мусульманка, а отец — христианин… Ничего хорошего не вышло из этакого союза. Какая-то непонятная деваха. Актриса получилась — полный идиотизм. Замуж никто не взял. Приличный, я имею в виду. Ни одного олигарха не встретила на нашей Большой Горной… Что уж говорить о шейхе?
— Все еще впереди, — постаралась успокоить ее Рита. — Поедешь отдохнуть в Турцию…
— На что? На что я туда рвану? — простонала Амира. — Может быть, почку одну продать? Чтобы до Турции добраться? А если я эту самую почку продам, а в Турции, как назло, ни одного тебе олигарха?
Рита включила погромче радио, нашла «Шанс».
Влад с Машкой вели концерт по заявкам. Машка постоянно прикалывалась, сидя на телефоне.
— Охота тебе была, впереди целая ночь…
— Я люблю эту работу, — сказала Рита.
Почему-то ей сегодня туда очень хотелось.
— В принципе я говорю там то, что думаю, — сказала она. — Конечно, иногда приходится подыгрывать… Но ночью большинство идиотов спят.
— Мне кажется, идиоты не дремлют и секунды, — выдохнула Амира, подкрашивая губы.
Она была готова.
— Пошли?
— Да, сейчас…
Рита поднялась, потянулась — «жизнь прекрасна, я полной грудью насыщаюсь ею, у меня появляются силы…», — потом оделась и кивнула Амире:
— Пошли…
Глава шестая
ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ
Ночь опустилась на город. Покрыла дома и улицы своим бархатным покрывалом. Спите, спите… Где-то вдалеке залаяла собака. Потом проехала машина — свет фар достиг Сережиной комнаты, осветив на мгновение фотографию Тани.
Он сидел в темноте, как всегда, погруженный в себя. Тихо играла музыка из приемника. По ночам даже музыка соответствовала его настроению.
Под окном прошла веселая компания.
Там — жизнь. Здесь — смерть.
— «А у реки…» — горланили под окнами «носители» жизни. Голоса у них были отвратительными, надтреснутыми и резкими.
— «Вниз по теченью, вниз по теченью неба…» — пел по радио грустный женский хрустальный голосок.
— «Гуляют девки и гуляют мужики…» — продолжали там, на улице, блеять голоса «жизни».
— Ты сам видишь, — прошептала тишина голосом Тани. — Смерть прекрасна. Она утонченна. Возвышенна. Жизнь не принадлежит тебе, так возьми в свои ладони…
— Доброй ночи вам, мои бессонные друзья, — заговорил голос по радио. — Это я, ваша ночная бабочка. Ваша Марго.
Сергей поднялся с кресла, подошел поближе. Увеличил громкость. Словно пытался удержаться. Схватиться за этот нежный, хрипловатый голос. Как за жизнь. Как утопающий за соломинку.
— Сегодня я задумалась, кстати, о ночных бабочках… Грустная история, друзья мои! Живут они всего одну ночь. Если им не встретится на их коротком жизненном пути яркий свет лампы. Я подумала: почему эти глупышки летят на ее свет? Как вы думаете, знают ли они, что последует за коротким мигом счастья? Блеск, вспышка, ослепление — и гибель… Они обжигают свои крылышки. Они погибают… И все-таки ночная бабочка никогда не откажется от последнего полета. Странно! Может быть, они думают, что лампа — это луна? Или — солнце? Я не могу объяснить этого. Я тоже ночная бабочка. Лечу к солнцу, но потом понимаю, что это только лампа дневного света… «Уже поздно, — говорю я себе, видя, как сгорают мои хрупкие крылья. — Надо было думать раньше…» Кажется, я плохо рассказываю вам о своих чувствах. Но куда мне, косноязычному земному Икару? «Пинк Флойд»…
Заиграла музыка, и голос ее растворился.
Сергей стоял, всматриваясь в ночь, словно пытался увидеть ее в темноте. Маленькую бабочку с чудесными крыльями. Прекрасного «косноязычного Икара», летящего слишком близко к солнцу.
И ее голос, и музыка были гармоничны и — оставляли место для него.
Он закрыл глаза.
«Кто ты, — спрашивал он пустоту. — Как ты выглядишь? Почему твои мысли такие грустные?»
Он потянулся к мобильнику, лежащему на столике.
Отдернул руку, встретившись глазами с Таниными, на фотографии. Она смотрела так, что по коже пробежали мурашки. На мгновение ему даже показалось, что ее глаза сузились. «Не звони», — приказывала Таня с жестокой неумолимостью.
Он положил телефон обратно. Замер.
— Вот так, друзья мои, — грустно проговорила Марго. — Я недавно обнаружила, что все красивые мелодии печальны. Почему? Давайте поговорим об этом. И — о ночных бабочках. Может быть, кто-нибудь из вас такая же ночная бабочка? Вместе мы придумаем, как нам долететь до солнца и не спалить наши крылышки…
Он усмехнулся этим словам, пытаясь защититься от их доверчивой и ясной простоты с помощью иронии.
Долетим-с… Вопрос только — каково оно, это самое солнце?
Ему захотелось набрать номер, прямо сейчас. Немедленно. Сказать ей, этой девушке, чей голос так притягателен, а душа — наивна и немного напугана, как у ребенка, заблудившегося в темном городе: «Здравствуй, это я… Давай сделаем так — я возьму тебя за руку и постараюсь удержать, когда ты захочешь приблизиться к палящему солнцу слишком близко. Так близко, что оно спалит твои крылья… Я удержу тебя, чтобы их сохранить».
Но черт побери, он же не ребенок! Он уже знает цену словам — «мысль изреченная есть ложь»… Люди прекрасно научились скрывать истинное лицо за нагромождением красивых фраз. «Брось, друг, не надо вести себя как последний кретин…»
Эта девушка просто еще одна восковая фигура в музее. Не более того…
Он бросил трубку-телефон.
Прошел на кухню. Туда не долетал ее голос. Тишина. И в этой тишине журчание воды из-под крана вернуло его к реальности. К тому самому восприятию мира, когда становится ясно — все неизменно. Секунды превращаются в минуты, минуты в часы, часы в дни и так далее… Не успеешь оглянуться — мир треснул. Приблизилась финишная ленточка…
И он будет так же никому не нужен, как теперь…
— Последний романтик, — пробормотал он и швырнул стакан, наполненный водой, об стену. — В мире нет ничего чистого. Даже вода с хлоркой…
Звонок в дверь. Он поднял голову, удивленно глядя в сторону коридора. Стрелки на часах-будильнике показывали половину первого.
Ночи…
Он осторожно подошел к двери, посмотрел в глазок.
Открыл ее.
— Простите ради Бога, Сережа, — взволнованно проговорила с порога Анна Владимировна. — Я вас уже измучила, наверное, своими проблемами… Но Риты нет дома, и я очень боюсь… Ник весь горит. И у него что-то странное… Он весь опух. Пожалуйста, Сереженька, помогите мне!
Она пыталась справиться с обидой. «В конце концов, — говорила себе Рита, — он мог быть занят собственными проблемами. По его глазам можно догадаться без особого труда, что его жизнь не так уж и благополучна… Мало ли какая беда приключилась!» И тут же вспоминалось, как они разговаривали — так просто, задушевно, о вещах, на которые оба смотрели одинаково… Музыка, книги… «Как с Сережей, — вспомнила она. — Даже молчание вдвоем напоено пониманием. И зовут его так же. Может быть, это подарок судьбы? Вознаграждение за мои беды?»
А потом в памяти возникла полутемная лестница в подъезде и его удаляющаяся спина.
— Дура ты, Рита Прохорова, — с горечью прошептала Рита. — Когда наконец-то ты повзрослеешь и начнешь смотреть на вещи реально? Любовь — это сказка для девочек-подростков. А если кому-то везет и он на самом деле встречает ее на пути — никто не обещает хорошего конца…
Почти смирившись с этим, Рита даже почувствовала невероятное облегчение — что ж, раз все именно так, ее незадавшаяся судьба не портит гармонии мира…
Раз так — надо смириться. Говорят, когда человек понимает, что смерть неизбежна, он испытывает нечто похожее на счастье. Он освобождается от страхов. Так и она, Рита, освободившись от иллюзий, просто обязана почувствовать себя спокойной и счастливой.
Но душа отказывалась в это поверить.
А что с ней поделаешь?
Звонок телефона. Рита подняла трубку с молниеносной быстротой. Голосом, хриплым от волнения, прошептала:
— Алло…
На другом конце провода молчали.
«Это он!» — стукнуло радостно сердце. Тот человек.
Она снова повторила:
— Алло…
Там все еще молчали.
— Говорите же…
Она терпеливо ждала. Сейчас ее неведомый абонент соединился непостижимым образом с обоими Сережами. Но вот странно, если в случае с ними ей было важно, насколько они понимают ее, здесь было наоборот.
Она чувствовала — или придумывала это, — что она нужна этому неизвестному. И это было дорого ей. То, что там, в ночи, кому-то нужно ее внимание. Ее помощь…
— Алло, я слушаю вас.
Она говорила ласково, нежно — пытаясь хотя бы своим голосом, его тембром помочь «одинокому путнику».
— Ты навеки мо-о-оя…
Голос был гнусавый, отвратительный, и интонация, с которой были произнесены эти безобидные слова, была оскорбительна.
Рита привыкла к таким звонкам и все-таки сжалась, словно откуда-то потянуло холодом, мраком.
— Вы ошиблись номером, — сказала она, пытаясь сдержаться, чтобы не заорать во весь голос: «Ты, придурок, ненормальный урод! Неужели в тебе так много гнусности, что непременно хочется поделиться ею со всеми?»
— Не ошибся, ночная бабочка, — хохотнул неизвестный. — Знаешь, кого называют ночными бабочками? Хочешь встретиться? Я покажу тебе, на что способен мой…
Рита нажала на кнопку.
— Идиот, — прошептала она.
«Вот так, — грустно усмехнулась она, приходя в себя. — Ждешь от жизни пения ангелов — и получаешь отвратительную, бесовскую ухмылку!»
— О черт! — вырвалось у Сергея.
Лоб Ника напоминал раскаленную сковородку. Он определил температуру без градусника, одним прикосновением — за сорок… Аллергическая. Черт…
Глаза Ника были теперь похожи на глаза толстого китайца — все лицо опухло, покраснело, мальчику было трудно дышать.
— Воды, — попросил Ник хриплым голосом. — Ба, дай водички…
— Сейчас, милый…
— Анна Владимировна! Нет!
Он понял, что вышло резко, даже грубо, и осекся.
— Простите меня, — проговорил он. — Но ему нельзя сейчас воды… Это отек Квинки… Аллергическая реакция на какое-то лекарство. Пожалуйста, вызовите «скорую». И позвоните Рите. Где она?
— Сережа, Рита… Я не знаю, надо ли ее беспокоить?
— Анна Владимировна, позвоните Рите, где бы она сейчас ни находилась!
Она послушно отправилась к телефону, но он снова остановил ее:
— Сначала надо вызвать «скорую»…
— Сережа, они увезут его в больницу!
— Не увезут, — спокойно сказал он. — Я договорюсь с ними. Просто я сейчас не могу сделать ему укол дексамстазона и димедрола, понимаете? Они сделают. Чтобы отек спал… Звоните же!
Он дотронулся до горла мальчика — слава Богу, отек еще не опустился!
«Интересно, где Рита?..»
Сразу вспомнился тот шикарный тип, и сердце забилось. «Все женщины одинаковы, — подумал он, пытаясь своей прохладной рукой хоть немного сбить температуру. — Самки…»
Вернулась Анна Владимировна:
— До «скорой» я дозвонилась, а вот у Риточки занято. Сейчас еще перезвоню…
— Не надо, — поморщился он. — Не беспокойте… Сейчас приедет «скорая», сделает ему укол. Я посижу с мальчиком. Не волнуйтесь…
Рите и до этого было тревожно, а после этого звонка… Откуда приходит страх, ощущение, что непременно случится что-то плохое? Или чужое зло заразительно, как проказа?
Рите казалось, что даже свет в комнате стал тусклым, неприятным, как в больнице, когда умирал отец. Словно бы этот человек с измененным голосом проник сюда, зашел в Ритину душу, как в собственную комнату, и принялся обклеивать стены голыми красотками из бульварных журналов…
Когда снова зазвонил телефон, Рита испытала сначала испуг — а если снова звонит этот тип?
Но звонил не этот телефон. Служебный.
Она схватила трубку, заранее предчувствуя беду. Кто позвонит тебе ночью, если ничего не случилось?
— Да, — сказала она.
— Рита, у нас неприятности… Сережа не велел тебе звонить, но я сама уж решила…
Стало жарко, кровь прилила к голове…
— Мама, что случилось? Какой Сережа?
— Рита, мы вызвали «скорую»…
— Мама! — почти крикнула Рита. — Тебе что, плохо?
— Рита, прости, в дверь звонят… «Скорая», наверное, приехала. Рита, я тебе перезвоню потом!
В трубке раздались короткие гудки.
Если было плохо маме, то почему она позвонила? Ей надо лежать!
При чем тут Сережа?
Ник…
— Ник!
Она вскочила.
Что делать?
Машка…
Она набрала Машкин номер.
Сонный голос не сразу откликнулся.
— Да…
— Машка, у меня беда, — проговорила Рита. — Что-то случилось с Ником. Ты не можешь меня подменить?
Машка некоторое время молчала.
— Знаешь, я сейчас им перезвоню. Или заеду… И потом решим.
Верная подружка повесила трубку.
Сейчас она приедет…
— Все будет хорошо, — пробормотала Рита, пытаясь взять себя в руки. — Все будет хорошо…
«Скорая» приехала быстро.
Сергей даже присвистнул от удивления — и только потом сообразил, что дом расположен близко от их пункта. Вот и разгадка…
Пожилой врач страдал астмой. Дышал он тяжело, с характерным присвистом — видимо, подъем на четвертый этаж без лифта дался ему с трудом. Медсестра была дамой «бальзаковской», пышненькой и уютной, с добрым улыбчивом лицом.
— Где мать? — поинтересовалась она.
— На работе, — пояснила Анна Владимировна.
— Значит, придется говорить с отцом, — проговорил врач-астматик. Голос у него был гулкий, басовитый и успокаивающий. — Мальчика надо в больницу… чтобы присмотр был врачебный.
Укол они уже сделали, и Ник дышал ровнее. Лицо было еще опухшим, и все-таки уже не было красного, почти багрового оттенка.
— Я врач, — сказал Сергей.
— Что же вы, папаша, если врач, не знали — у мальчишки реакция на аспирин, — укоризненно проговорила медсестра.
— Не знал, — согласился Сергей. — Так вышло…
— Угробили бы пацана.
Анна Владимировна смотрела на них с ужасом, боясь и слово вымолвить. Это она, она виновата! Сергей постарался успокоить ее взглядом — в конце концов, об аллергии, увы, узнаешь именно таким путем — опытным; черт бы не ведал эти опытные пути.
— Теперь не угроблю, — принял он на себя удары. — Может быть, оставите его под мою ответственность? Я считался хорошим врачом!
— Считались? Значит, теперь уже не считаетесь?
— Теперь я вообще…
Он хотел было уже сказать, что теперь он вообще никем не считается — даже человеком, но промолчал. Откровенности было и так чересчур много.
— Теперь я писатель, — проговорил он.
— Прямо Чехов, — хмыкнула неодобрительно сестра. — Где работали? Участковым?
— Нет, — покачал он головой. — Я работал в клинике. Онкологической… Может быть, слышали о хосписах?
Врач поднял глаза, посмотрел на Сергея. Удивление во взгляде сменилось невольным уважением.
— А что же в писатели ушли? — спросил он тихо. — Работа показалась тяжелой?
«Потому что не имел права!» — хотелось ответить Сергею, но он снова сдержался.
Промолчал.
— Что будем делать? — спросил врач у сестры.
Та пожала плечами:
— Если отец берет на себя ответственность… Детям в больнице не сладко…
— Давайте так, — сказал Сергей. — Мы подождем до утра. Если эксцессов не будет, останемся дома. Я сам прослежу за ним. Можете мне поверить, я справлюсь!
— Не сомневаюсь, — согласился врач. — Раз вы в хосписе работали, кое-чему там научились!
Он написал на листе бумаги свой телефон.
Протянул его Сергею.
— Не хочется беспокоить ребенка, — сказал он. — Поверю вашему опыту… Это мой телефон. Если что, звоните. Я приеду снова…
Сергей кивнул.
— Лев Валерианович! — возмутилась сестра. — Что вы придумываете? А если мальчик…
— Ничего с мальчиком не случится, Нина, — сказал врач. — Он в надежных руках… — Повернувшись снова к Сергею, сказал: — Через час сделаете еще укол. Пропорции знаете. Ампулы и шприцы я вам оставляю. Если — не приведи Господь! — снова будет хуже, звоните мне. Но завтра вызовите врача. И… передайте матери, что… Впрочем, что передавать? Передайте, что ей повезло. У нее хороший муж…
Рита набрала помер.
«Ну пожалуйста, возьми трубку, ма, — прошептала она. — Пожалуйста. Скажи, что Машка уже заезжала. Все нормально…»
* * *
— Сережа, возьмите трубку, если вам не трудно…
— Наконец-то…
Голос был Рите незнаком — или все-таки? На секунду ей показалось, что она где-то его слышала. Потом она сообразила — ах да, это же Сергей.
— Доброй ночи, — сказала она. — Это Рита. Что случилось, Сережа? Мама не сказала мне что.
— Ник заболел, — сказал Сергей. — Но сейчас уже ничего страшного. Все позади. Не волнуйтесь… Приезжала ваша подружка. Кажется, они поехали к вам. Я думаю, Рита, что вам не стоит сейчас срываться, приезжать… Я посижу с Ником.
Она уловила в его голосе снисходительные нотки. Он был холоден и подчеркнуто вежлив.
— Сережа, я…
Она хотела сказать ему: «Я ведь не виновата, я на работе», — но отчего-то сердце захлестнула жгучая обида. «С какой стати я должна перед ним оправдываться?»
— Я подумаю, — таким же ледяным, вежливым голосом сказала она.
— Да, так будет лучше, — усмехнулся он.
И повесил трубку.
Рита тоже опустила трубку на рычаг.
Что он, черт возьми, себе позволяет… Можно подумать, что он может судить других!
Конечно, он сейчас там, с Ником, вместо нее… Кому понравится такая ситуация?
Дверь открылась.
— Привет, — сказала Машка. — Я приехала. Андрюха отвезет тебя домой. Я поработаю за тебя.
— Маш, там…
— Все уже в порядке, — заверила ее Маша. — Просто тебе надо к Нику. Артемом спит, и вам надо торопиться, чтобы Андрюха успел к нему… Давай быстрее!
Рита поцеловала Машку в щеку. Бросила взгляд на ее немногословного братца. На секунду ей стало завидно — Андрей был палочкой-выручалочкой. Ах, если бы она могла так же всегда рассчитывать на Ваську!
— Спасибо тебе, — сказала она.
— Да ладно, чего там, — отмахнулась Машка, надевая наушники. — Со мной тоже такая фигня может случиться. Ты же поможешь! — И когда Рита уже была на выходе, Машка обернулась к ней и прошептала, заговорщицки подмигивая: — А он ничего… Симпатичный!
— «А лев все пел, и распускались цветы…»
Дверь скрипнула.
Он поднял глаза. Закрыл книгу и отчаянно покраснел — как будто она застала его внезапно за постыдным занятием. Она заметила его смущение и улыбнулась — одними губами. Глаза ее оставались беспокойными, тревожными. Она посмотрела на мальчика — опухоль почти совсем спала, и дышал Ник ровно, спокойно…
— Он же спит, — шепотом сказала она. — Почему вы читаете?
— Я всегда так делаю, — серьезно ответил он. — Когда человек болеет, надо окружить его светом и теплом. Свет и тепло воспринимаются даже во время сна. А слова — это единственное, чем мы можем выражать любовь…
— Спасибо вам, — сказала она. — Мама все рассказала…
— Ему уже лучше, — проговорил он. — Температура почти спала…
— От пения Эслана, — пошутила Рита.
— Я думаю, именно поэтому. Лекарства помогают только тогда, когда где-то вдалеке слышится пение Эслана, создающего Нарнию, — сказал он, и глаза его были серьезны. Похоже, он и сам верил в то, о чем говорил.
— Вы идите, — сказала Рита. — Вам надо отдохнуть. Я посижу теперь…
— Его не увезли в больницу только потому, что я за него поручился головой, — возразил Сергей. — Так что теперь я просто обязан находиться рядом…
— Сережа, но я же вижу — вы устали!
— Ерунда, — покачал он головой. — Я привык. Лучше отправьте отдыхать мать. Она едва на ногах держится… Честно говоря, я сейчас за нее боюсь куда больше, чем за Ника.
— Это я во всем виновата, — вздохнула Рита, поправляя одеяло.
Он ничего не сказал. Только немного отодвинулся, но Ритины руки все-таки дотронулись невольно до его плеча. Она едва удержалась, наклонившись слишком сильно, — судорожное движение заставило ее схватиться покрепче.
Она смутилась, он тоже.
— Простите, — пролепетала Рита едва слышно.
— Ничего, — усмехнулся он. — Можете еще разок…
Рита замолчала, пытаясь смотреть совсем в другую сторону. «Он все видит, — думала она, еще больше смущаясь от этих мыслей. — И то, что я покраснела, как вареный рак. И то, что пальцы у меня дрожат… Какая бредовая ситуация! Боже мой, я же взрослая женщина…»
— Вам надо… отдохнуть, — повторила она. — Ник спит. Ему лучше. Я сейчас успокою маму, и…
Он встал.
— Конечно, — сказал он. — Я и в самом деле засиделся… Спокойной ночи.
Он пошел к двери — Рите захотелось остановить его. Плечи опущены, как будто он уходит в темноту. В тоскливый мир одиночества…
— Вам ведь действительно…
Она просто оправдывала себя. Зачем лгать самой себе?
Он махнул рукой и вышел.
Глава седьмая
КАК ТЕБЯ УЗНАТЬ?
Всю ночь Ник то засыпал, то снова просыпался — и Рита застыла на грани сна и яви, в том болезненном состоянии, когда усталый мозг отказывается воспринимать происходящее с ясной четкостью. В полумраке начинающегося утра предметы казались живыми. Стоящая в углу пальма показалась Рите женщиной — она даже испугалась, вырванная из полудремы Никиным вздохом. Открыла глаза — а в углу неведомо откуда стоит женская фигура! У Риты даже вырвался легкий вздох-крик «Мама!» — так она испугалась. Даже когда Рита разобралась, что это только причудливая игра света и тени да ее взбудораженное воображение сыграли с ней злую шутку, она долго не могла успокоиться.
Первая мысль-то была — что это за Ником пришла смерть, как когда-то за отцом. Стоит и ждет, когда Рита отлучится на минутку, чтобы забрать у нее сына.
Тревога не покидала ее, поселившись в сердце сразу, стоило только закрыться двери за Сергеем. С ним было спокойнее. Как будто он защищал ее и Ника от этих дурацких глюков.
Эта мысль Рите не понравилась. «Тоже мне, защитника нашла…»
Она дотронулась до Никиного лба осторожным, легким движением губ. Температура теперь совершенно спала, лобик был прохладным. Опухоль еще осталась — около глаз Ника.
— Бедный мой малыш, — прошептала Рита. — Бедный, бедный мой Ник…
От жалости к нему стало так больно и так обидно…
«Все из-за дурацкой работы, — зло подумала Рита. — Я и в самом деле забыла о том, что у меня есть ребенок… Как будто деньги могут заменить маме и Нику меня…»
Она твердо решила уйти с радио. Обойдутся… Если она согласится писать сценарии для рекламы — получатся те же самые деньги, черт побери… И времени будет больше. Она не будет тогда отлучаться по ночам.
— В конце концов, сейчас время такое… Никто не может делать то, что хочет. Все зарабатывают.
Решение это повлияло на нее странным образом — с одной стороны, принесло ей облегчение, а с другой… Грустно ей стало.
Но если выбирать — собственные амбиции или спокойствие близких, на каком решении остановить свой выбор? Да конечно же, на втором…
Теперь в комнате было совсем светло.
Рита посмотрела на часы. Половина седьмого. Бедная Машка после ночной работы сейчас приступила к утренней.
— Все-таки тебе везет, Рита, — сказала она себе. — Тебя окружают хорошие люди… Что бы ты без них делала?
И снова возник перед глазами Сергей, склонившийся над книгой рядом с Никиной кроватью и тихонько читающий ему «Хроники Нарнии». И появилась в сердце благодарная нежность…
«Он ведь просто одинокий человек, — подумала она. — Как все люди, пережившие одиночество, он привык прятаться. Кактус, выставляющий иголки каждый раз, когда к нему подходишь… Просто подходить надо осторожно и тихо. Чтобы не спугнуть…»
В дверь позвонили.
Рита удивленно оглянулась — кто может прийти в такую рань?
Открыла дверь.
На пороге стоял Сергей.
— Простите, что я так рано, — сказал он, пряча глаза. — Но Нику надо сделать укол…
Он сам не знал, как дожил до утра.
Ему не спалось. Впрочем, он вообще забыл, что такое сон. Но эта ночь была сплетением бессвязных воспоминаний, глупых предчувствий и тоски.
Ему больше всего хотелось вернуться. Как будто рядом с Ритой и Ником он был защищен. От прошлого. От Тани. От самого себя…
«Я им нужен», — говорил он себе и делал шаг к двери. Но тут же останавливал себя: «У них своя жизнь — у тебя…» Он не продолжал, останавливался, зная, что эта мысль не принесет ему облегчения.
Но потом все повторялось — Сергей вставал, решительно шел к двери, останавливался…
Нет.
Снова возвращался, садился и какое-то время тупо таращился в пустоту.
Так он дождался утра.
«Она ведь не сможет сделать укол».
Это был компромисс.
— «Мой тяжкий крест, уродства вечная печаль», — пел по радио голос.
И хотя ему больше правился французский вариант, на этот раз русские слова вполне отвечали его состоянию.
— «Дай мне надежду, о мое проклятье…»
Рита.
Усталая улыбка. Завиток непослушных волос на лбу. Глаза, глубокие и таинственные…
Рита…
— «Светлый сон мой…»
Он больше не мог сопротивляться.
Открыл дверь, и быстрее, чем могла бы догнать его собственная нерешительность, быстрее, чем могла бы остановить его Таня, он уже нажимал на звонок ее двери.
Она стояла и смотрела, как он уверенно и спокойно делает укол Нику.
Вместе с ним вернулось спокойствие. Уверенность, что с Ником будет все в порядке.
— Молодец, Никушка, — ласково сказал Сергей. — Умница ты. Выиграл…
Потом обернулся к Рите и улыбнулся ей.
— Все в порядке, — сказал он. — Видите — отеки почти спали… Те, что у глаз остались, — это пройдет. Ник — настоящий парень. Справился…
— Это вы справились, — проговорила Рита. — Вы с мамой. А я… — Она устало махнула рукой.
— Перестаньте, — слегка поморщился он. — Самоедство никогда не доводит до добра… Вы же не можете это все изменить.
— Могу, — упрямо мотнула она головой. — Надо только решиться.
— Если надо, то решайтесь, — улыбнулся он.
И встал.
— Не уходите, — попросила Рита быстрее, чем включился голос разума. — Правда, не уходите. Хотите, я сварю кофе? Я купила хороший кофе. Хотите?
Он удивленно вскинул брови.
Рита испугалась — а вдруг она сказала что-то лишнее?
Она уже хотела извиниться, отпустить его, но вспомнила, как ей стало страшно. Она с опаской посмотрела на пальму — а вдруг той опять придет в голову принимать очертания женской фигуры — смерти?
Нет. Пальма была самой обычной монстерой. Раскидистые ветви. Огромные листья…
Кстати, надо ее полить.
Потом она перевела взгляд на Сергея и поняла — пусть он думает о ней что угодно. Пусть. Она не хочет, чтобы он сейчас уходил.
— Мне было страшно, — просто сказала она. — Когда вы ушли… Мне даже вот эта пальма показалась черт знает чем! Пожалуйста…
Он рассмеялся.
— Конечно, — сказал он, немного наклонив голову. — Я в самом деле хочу кофе. А Нику надо наконец-то поспать спокойно, без нашего присутствия… А то мы не пускаем к нему хорошие сны…
Теперь пришел ее черед удивиться.
— Вы поэт? — спросила она.
— Нет, — ответил он серьезно. — Вообще-то я врач. Но когда я понял, что не могу исправить что-то, что смерть неизбежна… Наверное, это лишняя откровенность.
— Нет, — покачала она головой. — Нет…
— Я не могу справиться с чужим страданием, — продолжал он. — Но я могу это описать… Попытаться сделать что-то. Люди ведь смотрят на больных со страхом. Словно их прикосновение будет заразным, принесет несчастье… Есть еще глупцы, которые смеются. Тем самым они увеличивают страдания бедняги. Я хотел бы написать про то, что испытывает такой отверженный…
— Вы думаете, это напечатают?
— Скорее всего нет… Но наше дело писать, разве нет? Я люблю слова. В словах заключена музыка. Тайна… Даже магия, если хотите. Люди в основном их боятся.
— А мне кажется, что слово само по себе ничего не значит, если не насытить его эмоциями. Чувством, — рассмеялась Рита. — Это потому, что когда-то я была актрисой…
— Вы? — удивился он.
— А что такого? Я не похожа на актрису?
— У вас кожа хорошая, — сказал он. — Не испорченная гримом.
— А я недолго была актрисой. Потом появился Ник, и вся моя жизнь приняла другое направление. Я, так сказать, презрела законы «дао» и изменила путь в жизненных пределах.
— Не вы, — серьезно сказал он. — Бог изменил. Не надо вам было быть актрисой, по Его разумению… А вы просто покорились Его решению. Ник лучше, чем театр…
— Театров много, а Ник один, — согласилась Рита. — И потом, я сейчас смотрю на актеров и думаю: «Бог мой! Неужели я тоже бегала по сцене так же смешно и говорила громко, почти орала во всю глотку — а мне казалось, что я насыщаю текст собственной гениальностью?»
Они расхохотались.
— Тише, — остановился первым Сергей. — Мы разбудим мальчика, а ему нужен сон… Знаете, это ведь на самом деле так — сон лучшее из лекарств. Я знаю это потому, что уже забыл, как он выглядит, сон. Когда его теряешь, начинаешь вспоминать даже такую банальность…
— Что-то было не так в вашей жизни? Почему вы теперь не спите?
— Было, — вздохнул он. — Когда-нибудь я вам расскажу. Когда мы перейдем на ты.
— Давайте сейчас!
Она смотрела на него прямо, по-детски искренне. Она этого и в самом деле хотела, понял он.
— Хорошо… Ты…
Получилось неуверенно. Как будто он учился ходить. Это «ты» приближало его к ней на опасное расстояние.
— Я первый раз говорю так откровенно… с тобой, — сказала она. — После долгого-долгого перерыва. Вообще-то я привыкла скрывать от окружающих свои настоящие чувства. Мне всегда кажется, что я кого-то обижу, если думаю не так, как он. Или меня обидят…
— Похоже, нам с тобой просто надо заново учится разговаривать по душам, — невесело улыбнулся он. — Конечно, дело нелегкое… Но наплевательски к этому относиться мы просто не имеем права. Из-за Ника…
Она и сама не знала, что с ней происходит. Вернулось спокойствие, и ей даже было хорошо — первый раз за долгие месяцы зимы в сердце…
Он пил кофе, и она снова отметила, что он похож на Сережку, только повзрослевшего, печального и… надежного…
Где-то играла музыка. Она узнала ее — «Белль» из «Нотр-Дам де Пари»… Только на русском.
«Он похож на него, и в то же время это ведь не он, — подумала она. — Просто ты пытаешься объединить два лица в одно… А это ведь невозможно!»
Он почувствовал ее смятение, поднял глаза и попытался успокоить ее взглядом.
Она больше всего сейчас хотела, чтобы он дотронулся до ее руки. Как будто этим прикосновением он разрешил бы сейчас все ее сомнения… Сказал бы: «Брось, Рита. Это только глупцы не верят в любовь. Если им поверить, так вообще получится сплошная фигня. Для чего же тогда жить? Для глупых вещей — деньги, секс и прочая ерунда?»
Она втайне ждала этого прикосновения как признания и боялась.
«Если сейчас он…» — загадала она, и раньше, чем додумала, он мягко и нежно взял в свои руки ее пальчики.
«Да!» — забилось ее сердце.
Она боялась поднять глаза и не отнимала руки.
— Рита, — сказал он немного хрипловато, как будто и сам волновался, — ты опять уходишь… Вернись. Мы же решили учиться быть искренними.
— Решили, — эхом отозвалась она, все еще пытаясь понять саму себя и то, что теперь жило там, внутри, в душе, согревая ее, становясь все больше и больше…
— Тогда не уходи. Там, в прошлом, вряд ли есть что-то, способное тебе помочь… А то, что мешает, надо выкинуть. То есть рассказать. Мысль изреченная есть ложь. Если ты сейчас превратишь это в ложь, то есть в горстку ненужного мусора…
Она вздохнула коротко, как ребенок, который решил заплакать.
— Все дело в Никином отце, — сказала она так тихо, что он едва расслышал. — Я все еще жду его. Ищу его постоянно в каждом другом мужчине. Может быть, я…
Она замолчала, собираясь с силами, потом подумала было, что не надо бы ему об этом говорить, но — искренность ведь главное условие их дружбы!
— Может быть, я ищу его в тебе…
Он постарался скрыть от нее, что ему стало на мгновение больно. Как будто она ударила его. Меньше всего ему хотелось бы быть отражением чьего-то лица. Именно для Риты.
Может быть, для кого-то другого… Но не для нее…
Он сдержался, и когда она наконец-то подняла глаза и встретилась с его взглядом — он просто серьезно и спокойно улыбнулся ей.
— Расскажи о нем, — попросил он. — Раз он так важен для тебя…
— Важен? Наверное…
Она хотела сказать: «Уже нет», — но испугалась. Прежний опыт говорил ей, что за чрезмерную откровенность приходится жестоко расплачиваться.
И она начала рассказывать ему о том, другом, Сергее.
Как они встретились в театре. Как потом он исчез на две недели. Она говорила долго, то и дело вскидывая глаза — не устал ли он, не скучает ли? Ей бы этого не хотелось… Ей было это важно — чтобы он понял ее.
Но он сидел, обхватив пустую чашку обеими ладонями, рассматривая ее дно — словно пытался прочесть в кофейных разводах свое будущее. Или ее будущее… Или…
— Вот так все кончилось, — сказала она. — Сергея не стало, а Ник… появился. Все дело во мне, правда? Это я виновата. Мне просто не хватило терпимости… Ведь можно смириться с недостатками того человека, которого любишь. А я все время доказывала свое право на существование, и вышло так, что я скрываю истинные чувства. И он тоже… Нам хотелось представить все как дружбу.
— А та, другая? — спросил он.
— Оля? О, это особая история… Наверное, она очень хотела быть с ним рядом. Она оказалась в нужном месте в нужный час… Мы опять поссорились. Снова причиной стала мелочь — это становилось невыносимым! Я ушла, хлопнув дверью. Он знал, что я всегда возвращаюсь. Но на этот раз… Я твердо решила, чего бы мне это ни стоило… Когда отношения заходят в тупик, что остается делать? Та, единственная, ночь, когда мы были вместе, как раз и кончилась сценой. Поэтому мне и было так обидно… Я твердо решила — все. Ничего больше не будет. С этим надо завязать, как с дурной привычкой…
На секунду она прервала рассказ — ей показалось, что Ник проснулся и вскрикнул.
Она встала, на цыпочках подошла к двери, приоткрыла ее.
Ник спал.
Рита вернулась.
— Спит, — сказала она. — Просто почудилось… словно кто-то вскрикнул.
— Так ты не вернулась?
— Нет, — усмехнулась она. — Отдалась сладкому чувству обиды… Когда мы нечаянно встречались, я всем видом показывала, как мне хорошо без него… Тем более что Оля все чаще и чаще оказывалась рядом…
Видения из прошлого… Рита так устала от них! «Познакомься, это Оля… — В голосе из прошлого звучали мстительные нотки. — Ты страдаешь? Что ж, я рад…»
И рядом — та девушка из душа. Стояла, властно вцепившись в его руку. Разве Рита сможет забыть ее торжествующий взгляд? «Риточка, вы заходите к нам, мы с Сереженькой всегда будем рады вас видеть!»
Именно так это и было — и Рита тоже пыталась отомстить. Бесконечная череда обманов… А глазами искали друг друга, и некуда было спрятаться от самих себя. «В волосах моих заблудились мысли твои — неужели ты этого не понял?»
Понял… Но когда понял, насколько «мысли заблудились» там, в завитках этих каштановых, было уже слишком поздно.
— Конечно, он появился. Но я уже знала о Наде. Надя ведь старше Ника на несколько месяцев… Я знала — в том, что произошло, виноваты мы. Трое. Я, Сережа, Оля… Но только не Надя. Знаешь, я просто поняла — мы с Ником уже умеем жить без него. А она?
Рита снова прервала рассказ. Понимает ли он, каково ей было принять то решение? «Я больше не могу так, — вспомнила она. — Я не могу без тебя… Я решил — хватит, Рита! Я ухожу. Ухожу к тебе…»
— Вот так я сама испортила себе жизнь, — развела она руками и нервно рассмеялась. — Глупо, правда? Сказала ему, что не люблю его. Что мне хочется оставить все как есть. Даже изобразила легкое непонимание: «Как, мы так чудно дружили! Зачем же все портить?» Он ушел. Я никогда не забуду его глаз. Он смотрел, как побитая собака. Бездомная, несчастная собака…
— Что с ним стало? — спросил Сергей.
— Он уехал отсюда… Куда? Не знаю. Я никогда не пыталась его разыскать. Ни-ког-да…
Теперь из Никиной комнаты отчетливо донесся вскрик.
Рита вскочила.
Открыв дверь, она остановилась. Ник приподнялся на кровати.
— Ма, — сказал он с облегчением, — мне показалось, что никого нет в целом мире — только я один…
— Нет, что ты придумал, милый!
Рита села рядом с мальчиком, прижала его голову к плечу.
— Все хорошо, я рядом, — прошептала она. — Я всегда буду рядом с тобой…
Он вошел следом. Остановившись, застыл на пороге, скрестив руки на груди. Рита попыталась понять взгляд его прищуренных глаз — но не смогла…
На столе, перед компьютером, лежали творения Андрейчука — Сергей
подошел, бегло просмотрел их и вопросительно взглянул на Риту.
— Это подработка, — махнула она рукой. — Не знаю, управлюсь ли… Надо завтра сделать.
Он молча сел за компьютер, включил его.
— Я сама…
— Нет, — проговорил он. — Во-первых, тебе надо отдохнуть… Я привык к бессоннице, а ты нет. Набрать текст для меня тоже дело привычное… Лучше поспи немного, если Ник опять заснет…
Он не сомневался — димедрол снова начал действовать на мальчика, и спустя некоторое время, несмотря на отчаянное сопротивление, Ник снова спал.
— А я не хочу, — сонно пробормотала Рита.
Он ничего не ответил, слегка усмехнувшись.
Она еще что-то лепетала, как ребенок, примостившись рядом с Ником. Уплывая в спасительный сон…
Ей было хорошо и спокойно.
Рядом с этим странным человеком, которого она, в сущности, совсем не знала, Рита отчего-то чувствовала себя надежно.
— Боже, что за бред, — прошептал он. — И это вот печатают…
И все-таки продолжил набирать текст — ради девочки-женщины, спящей за его спиной. Ради маленького мальчика. Ради пожилой женщины с беззащитным взглядом…
— Все ведь просто, Сергей, — прошептал он, — тебе непременно надо за кого-то отвечать, о ком-то заботиться…
И не важно, что придется ради этого делать — убирать улицы, лечить людей или набирать бездарные тексты… Главное в том, что за твоей спиной ищут защиты три человека, которые тебе очень нравятся…
И снился Рите сон…
Все они — Ник, мама, Рита и Сережа — поднимались вверх по склону, усеянному изумрудной травой и одуванчиками. Солнце светило, ласково касалось их лиц. А наверху стоял огромный лев — Эслан. Рите очень хотелось пойти быстрее, даже побежать… «А вдруг мы не успеем? — думала она. — Эслан исчезнет, превратится в солнце, и я не успею загадать желание. Как же так?» Она даже попыталась пойти быстрее, но Эслан повернул голову в ее сторону, и ей показалось, что он нахмурился. «Не обгоняй собственных желаний, — угадала Рита смысл этого взгляда. — Все должно идти своим чередом… Гармония — это плавность. Каждый шаг к счастью необходимо осмыслить, а потом уже — сделать. Если этот твой шаг не привнесет диссонанс… Счастье — это ведь как раз гармония и есть… А если своим счастьем ты приносишь боль кому-то другому, ничего путного не выйдет. Так и будешь мучиться всю жизнь от этого диссонанса. Неудовлетворенность, желание большего — все это ожидает тебя, если за твое счастье кто-то будет платить несчастьем… Счастье твое станет малым, а чужая боль — огромной. Не торопись, Рита! Подумай… прежде чем делать шаг вперед».
Рита упрямо сжала губы и сказала:
— Я ведь так долго была в темноте. Я хочу к свету. Однажды меня оттолкнули от него, погрузили во мрак… Я хочу к свету, иначе зачем вообще я живу?
Она сделала этот шаг, нечаянно отпустив руку Сергея, — и тут же откуда-то прилетел ветер. Не тот, весенний, светлый, ласковый — а совсем иной, серый, с пылью и грязью, оседающей на коже…
Вокруг стало сразу черным-черно, поднялись с земли столбы пыли, и Рита уже никого не видела — ни Эслана, ни Сергея, ни Ника, ни маму…
— Нет! — закричала Рита. — Пожалуйста… Эслан! Верни их!
Но вокруг по-прежнему бушевала буря, и теперь Рита уже не могла идти — ни вперед, ни назад.
Идти было теперь просто некуда…
Она вскрикнула во сне, тревожно и тихо.
Он встал, подошел к ней. Попытался понять, что шепчут ее губы. Но слова были тихими, слова были дыханием…
— Спи, милая, — прошептал он, поправляя одеяло.
Она уснула. Он наклонился к ней.
Она дышала неровно, то и дело дыхание снова становилось словами или слабыми вскриками.
Он взял ее за руку.
— Все будет хорошо, девочка моя, — шептал он ей. — Ничего не бойся теперь.
Он еще долго разговаривал с ней, как с больным ребенком. Она сжала его руку — даже во сне крепко — и наконец успокоилась.
Теперь она засыпала, улыбаясь.
Он сидел, боясь шелохнуться, чтобы не потревожить снова ее сон. Не выпуская руки…
С удивлением понимая, что теперь ее боль оказалась так рядом с его болью, перемешалась, как акварель на палитре неизвестного художника.
И еще более удивительным было для него то, что впервые соприкосновение с чужой болью не было ему в тягость. Напротив, дарило ощущение странное, легкое — и сладостное…
Он боялся дать определение этому новому чувству, хотя втайне уже догадался, как это называется.
«Если бы она умерла сейчас, я захотел бы умереть тоже», — подумал он, глядя на детское лицо с приоткрытым ртом, который отчего-то всегда раздражал его в других спящих женщинах, но не в этой!
Он так и не отнял свою руку — просто не мог нарушить гармонию мига. «Пусть он длится подольше, — решил он. — Раз уж так получилось…
Раз уж ко мне явилась любовь».
Глава восьмая
ДРУГОЙ МИР
Шторы в комнате были задвинуты.
— Представить даже не можешь, — сказала одна женщина другой, тонкими наманикюренными пальцами зажигая свечу, — до какой степени меня все это достало… Я просто с ума начинаю сходить от ситуации.
Вторая, ее гостья, внимала ей с улыбкой. Римма была единственным человеком, с кем она могла говорить откровенно, не прячась под маской, и их дружба, возникшая однажды, еще тогда, когда обе они посещали школу эзотерики, с каждым годом становилась крепче.
Она была многим обязана Римме. И в то же время втайне завидовала ей — Римма жила в тех условиях, к которым Марина стремилась всей душой.
«Ничего, — подумала она, — придет время, у меня все это тоже будет…»
А пока не было даже своей квартиры. Что уж говорить о роскошных апартаментах в элитном доме — с огромным зеркалом в прихожей, с кухней, напоминающей рекламный проспект. А Римма сидела на кожаном диванчике, поникшая, грустно наблюдая, как оплывает свеча под действием огня.
— Ладно тебе… Как девочки?
— В Англии… Девочкам хорошо. Я бы тоже с удовольствием оказалась подальше отсюда… Даже в Занзибаре каком-нибудь. Девочки… Если бы не девочки, Витька послал бы меня подальше. Как раз в Занзибар…
Она нервно рассмеялась.
— Вот такие пироги с тараканами, Маринка! Так что живи да радуйся со своим Васей. Пока он пляшет под твой гобой… А то ошибешься — и ни тебе гобоя, ни Васьки. Вожжи отпускать надо слегка — пусть думает, что свободен, а ты — кроткий ангел…
— Я и есть кроткий ангел, — усмехнулась Марина. — У меня собственное оружие.
— Я рада за тебя. У меня последнее время только полная отупелость…
Римма отпила из бокала вино.
— Полная отупелость, — повторила она. «Если свеча сейчас погаснет, — загадала она, — это будет означать полный «коммунизм». То есть поправить ничего нельзя. Он уйдет все-таки, чертов урод. Кем бы этот гад был без меня-то?»
— Надо что-то сделать, — сказала Марина. — Ты все забыла?
Свеча вспыхнула и… погасла.
— Черт! — грустно сказала Римма. — Так я и знала…
— Римка, ты в самом деле загоняешься!
Марина чиркнула спичкой, поджигая снова фитилек.
— Ты не понимаешь, — грустно покачала головой Римма. — Если она погасла, так погасла… Придется торчать в темноте. Я же не могу сама зарабатывать такие деньги!
— Надо было позаботиться загодя, — сказала Марина. — Я вот деньги откладываю… Если он уйдет, я какое-то время буду жить нормально. Не хочу снова оказаться нищей!
— Я как-то тоже не горю желанием… Давай еще выпьем?
— Не могу, — покачала Марина головой. — Больше не могу. И тебе не стоит… Ты все глубже погружаешься в депрессию.
— Да брось! Депрессия — фигня. Ее вообще нет. Есть просто невыполненные желания. Они давят на мозг… Их надо выполнить, и все проблемы кончатся.
— Кстати, если бы ты могла изобразить депрессию…
— Ха! Его это нисколько не озаботит! Даже если я умру, он это не сразу обнаружит! Через месяц, если не больше…
— Неужели все настолько плохо?
— У него кто-то есть, — решилась наконец поделиться Римма. — Я чувствую…
— Да брось! Глюки…
— Есть, — повторила Римма. — Какая-то сука. Уродина. Он стал другим. Нервный, раздражительный… Вчера сидел, тупо уставясь в одну точку… Долго сидел. Один раз рванул к телефону, но заметил, что я за ним слежу, бросил трубку, так и не набрав номера…
— Может быть, у него проблемы на работе. Он хотел позвонить, но при тебе не решился…
— Ага. Ночью. Проблемы. Ха-ха.
Она налила себе еще вина.
— Римка! Так и спиться недолго! — попыталась остановить ее Марина.
— Ну и фиг с ним. А кому я нужна? Девочкам? Они пошлют меня подальше. Я же не могу оплачивать их образование. А они уже к Англии привыкли. Им в России теперь не нравится. Знаешь, что мне Сонька сказала? «Прости, ма, нищета меня угнетает!» Им уже вот эта квартира халупой кажется! Девочки… Они останутся с папашей.
— Ты так говоришь, как будто он уже ушел.
— Пока не ушел. Но уйдет. Если у него появилась баба, Маринка, я уже не смогу этому противостоять! Пока девчонки были маленькие — все было тип-топ. Куда бы он делся? А теперь… Все изменилось.
Она швырнула бокал в стену.
Бокал разбился, осколками брызнул на ковер.
— Римма! — ахнула Марина. — Римуля, да что с тобой?
— Ничего! Подожди, я уберу.
Она встала. Теперь она выглядела спокойной. Как будто вместе с бокалом разбила свои тревоги.
— Просто я не хочу, чтобы он ушел…
Она вымела с ковра мелкие осколки хрусталя.
Снова села.
— Глупо. Иногда мне кажется, что это не из-за чертовых денег. Может быть, я его, этого козлину, люблю? Или настолько привыкла к нему, что не могу себе представить, как это — не слышать в кухне его мрачное дыхание? Может быть, я уже не вынесу жизни в одиночестве?
— Почему же в одиночестве? Ты красивая женщина…
— А я смогу его заменить?
Она произнесла эти слова шепотом, с какой-то другой интонацией. Марина подняла на нее глаза. Удивилась… Такого взгляда у Риммы никогда прежде она не замечала. Беззащитного. Печального. Обреченного.
— Вот так, Марина… Я просто не смогу… Я, наверное, умру сразу же.
И заплакала.
Марина испугалась.
Она даже не могла сначала поверить, что Римма плачет. Это было из области паранормального — плачущая Римма.
— Ты что, Риммочка?
Марина обняла ее за плечи.
— Да брось ты, мужики не стоят наших слез! Римма…
— В том-то и дело, Маринка, что однажды понимаешь, что это не так! — воскликнула Римма. — Оказывается, эти гады их стоят. Или — может быть, и не стоят… А только в этот момент получается, что никакие аргументы не действуют! Что бы ты себе ни говорила, какие бы слова ни нашла… Обидно.
Она вздохнула коротко и опустила голову.
У Марины даже сердце сжалось — такой сейчас жалкой стала ее гордая подруга. «Ах, Римма, Римма, — подумала она. — Где же теперь твоя высокомерная улыбка?»
Видеть Римму такой — это все равно что видеть поверженного титана. И еще одна мысль не давала Марине покоя — сидела в тайных уголках сознания прочно, вызывая глухое чувство протеста… По сравнению с Мариной Римма и в самом деле была титаном. Марина всю жизнь смотрела на нее снизу вверх, с тайным восхищением и легкой завистью. Еще тогда, когда они только познакомились на дурацких курсах, гордо называемых эзотерическими… На деле-то эти курсы были так себе, глупее и не придумать… Вела их толстая тетка с рябым лицом и недоразвитой речью. И никакого эзотеризма она на самом деле и близко не видала, так… Заговоры-наговоры, глупые тыканья иголками в фигурки «врагов» и какие-то бесконечные рассказы о своей жизни.
Глупость, одним словом, ужасная… А Марина знала, что у нее дар, и даже тогда представлялась всем ведьмой. Она и похожа тогда была на Алену Игоревну из «Чародеев». Такая же красивая девочка с толстой косой… Марина так была влюблена в то время в этот фильм! Она настолько вжилась в образ любимой героини, что в самом деле поверила в их сходство. Бывают же реинкарнации? Может быть, она эта самая «реинкарнированная» Алена и есть?
Маринина фантазия всегда была бурной и, главное, реальной. Она и раньше не особенно различала тонкую грань вымысла и яви, а уж после курсов…
Тетка, кстати сказать, ее сразу разочаровала. Марина наивно думала, что все ведьмы красивые. А эта была страшнее не придумать! Баба-яга.
Зато на третье занятие пришла Римма. И все мысли Маринины о возможном уходе закончились.
Римма была похожа на Клеопатру. Тонкая, с хрупкими плечами, большими карими глазами. Волосы были тяжелыми и густыми, такими, что, казалось, Римма просто вынуждена так задирать нос. Просто волосы оттягивают голову немного назад, вот и получается, что Римма смотрит на окружающих с легким недоумением и презрением. Марина и сама так попыталась, очарованная такой посадкой головы, но у нее ничего не вышло…
Да и Римма сначала не обращала на Марину никакого внимания. Так, краем сознания отметила тайное обожание и едва усмехнулась про себя, незаметно…
В то время разница в возрасте была еще ощутима… Это сейчас восемь лет кажутся ерундой, когда уже знаешь, как быстро пролетают годы… А тогда двадцатипятилетняя Римма смотрела на семнадцатилетнюю девочку Марину снисходительно.
Но однажды она сама заговорила с ней.
Это случилось в перерыв. Римма стояла и курила длинную коричневую сигарету. Такую же изящную, как она сама… Марина вышла и хотела уже пройти мимо, как вдруг Римма произнесла:
— Как мне надоели эти дурацкие сентенции толстой коровы! Можно подумать, что она петрит в магии больше нас.
Марина остановилась и осторожно оглянулась. Римма была совершенно одна, и сначала Марине показалось, что она говорит сама с собой.
Она даже хотела продолжить путь, но Римма сказала, уже явно обращаясь к ней:
— Говорят, есть какой-то типус… Вот он знает все. Правда, уроки у него дорогие. Ну так овчинка выделки стоит… А с госпожой Араной мы ничего не поимеем, кроме опустевшего кошелька… Ты как смотришь?
Марина пожала плечами, все еще не веря своему счастью.
— Хочешь сигарету? — поинтересовалась «Клеопатра».
— Хочу, — кивнула Марина.
Она никогда не курила, но признаться в этом предмету своего восхищения? Ни-ког-да…
«В конце концов, должна же я когда-то начать…»
Она затянулась слишком глубоко, закашлялась. Голова немного кружилась, но стало весело.
Сигареты были с легким ментоловым вкусом.
— Так ты мне не ответила, — напомнила Римма. — Тебя устраивает этот кретинский шабаш?
— Нет, — ответила Марина. Не то чтобы она была согласна с Риммой. Просто ей хотелось соглашаться с ней во всем.
— Я долго на тебя смотрю… В тебе точно что-то есть, — сказала Римма. — Мне кажется, что твои способности надо развивать.
— Но как?
— Если ты согласна, я завтра позвоню Маю, — сказала Римма, переходя на осторожный шепот. — Договорюсь с ним о встрече… А там посмотрим. Если он возьмет нас в ученики… — Она недоговорила, многозначительно смотря в открытые двери, как будто это были не просто входные двери, а дверь в другой мир. Волшебный мир…
Ее волнение передалось и Марине.
«Как было бы хорошо, если бы нас взяли!» — подумала она тогда. Не потому, что ей так уж хотелось стать магом высшей ступени. Ей этого совсем не хотелось…
Нет, ее куда больше манила перспектива их с Риммой дружбы. «Только бы она позвонила», — думала она.
Римма ей позвонила. Через два дня…
Видеть теперь Римму с опущенными плечами, раздавленную было непереносимо. Так же как увидеть себя в треснутом зеркале. Или встретиться лицом к лицу с неминуемой старостью…
Для Марины внешность всегда была главным оружием. Поэтому старость, неизбежно приводящая с собой другую внешность, Марину пугала. Когда она еще верила в магию, она наивно полагала, что сможет остановить время. Пусть все вокруг становятся морщинистыми, толстыми — ей это не грозит. Но однажды она обнаружила морщинки возле глаз, и это повергло ее в шок.
Она никогда не забудет этого ужасного открытия! Жизнь меняется. Хуже — жизнь меняет ее.
Старость казалась Марине страшным унижением.
«Я не хочу быть униженной», — сказала себе Марина. И пошла на курсы визажа. Спустя некоторое время она достигла совершенства в «магии изменения внешности». Она могла посвящать этому занятию ежедневно по два часа, а то и больше. Ее глаза становились яркими, как звезды, губы розовыми, как лепестки, и постепенно она научилась достигать потрясающего эффекта даже с этими ужасными морщинами… Их просто не было.
Так Марина научилась убегать от старости…
И вот теперь она столкнулась с чем-то опасным, потому что не было никаких косметических средств, чтобы справиться с Римминым состоянием. Скрыть его от чужих глаз. Победить это новое унижение.
Старость духовная…
Это была не просто Риммина беда. Это была прямая и явная угроза Марине. Ее благополучию, за которое она боролась так долго и истово.
В конце концов, не случайно ведь в ее голову явились воспоминания о магическо-эзотерической школе!
— Римма, — сказала она деланно-веселым голосом, — а ты Мая помнишь? Как мы к нему ходили…
Римма посмотрела на нее удивленно и прыснула:
— Нашла что вспомнить! Это было тысячу лет назад… Как любит говорить мой благоверный, так давно, что кажется неправдой… К чему ты его вспомнила?
— Понимаешь, Римм, мы ведь с тобой избранные, — начала Марина. — Ты ведь помнишь, как он нам тогда сказал? У нас с тобой особенная аура…
— Ну да, особенная, — иронично отозвалась Римма. — Я уже давно не верю в сказки, Марина. Я самая обычная женщина. И никаких аур у меня нет…
— Он просто тебя сломал, — тихо, почти шепотом, ужаснулась Марина. — Бог ты мой, как же он тебя…
— Хватит с меня того исторического момента, когда я тебя послушалась! — Римма встала, несколько раз прошла по комнате, нервно, немного напряженно. Потом остановилась перед Мариной. — Понимаешь, хватит! — повторила она. — Не случись тогда этого с Витькиным другом, может быть, было бы все иначе!
— Но ведь случилось! — обрадовалась Марина. — А значит, мы что-то можем еще…
— Это было совпадением. Простым, дурацким и необъяснимым. Чем это кончилось для меня — даже если и хотела бы я что-то изменить, ничего уже не выйдет! И все эти жуткие совпадения, Марина, лучше не провоцировать второй раз… Это не понос на человека насылать, как видишь!
— Как хочешь, — сказала Марина разочарованно. — Я хотела тебе помочь. Если у твоего Витьки и в самом деле появилась другая женщина, можно ее… — Она запнулась. С опаской посмотрела на подругу.
Та сощурила глаза и прошипела:
— Что можно? Ну, договаривай! Извести, да? Ты совсем крышей едешь, а? Я до сих пор спать ночами не могу — боюсь. В первый раз я боюсь, понимаешь? А ты… неужели ты не понимаешь, что все то, чем мы раньше занимались, не безопасная игра? Да и не хочу я говорить об этом — глупо!
Она снова опустилась в кресло, налила вина.
Сидела и мрачно смотрела в угол, отхлебывая из бокала вино маленькими глотками.
— Если тебе нравится, когда тебя унижают, — сказала Марина, — пожалуйста… А я не желаю спускать другим собственное унижение. Если я могу это сделать…
— Да что ты заладила про эти твои унижения! — с неожиданной злостью заговорила Римма. — Кто тебя унижает? Васька слова поперек не рискует сказать. Девчонка, хотя и маленькая, уже тебя боится… Вот тебе и подарок от твоего Мая. Вместо любви — страх… А я больше не хочу так! Я до тридцати восьми дожила, совсем ерунда до старости уже осталось! На фига мне этот страх? Мне хочется любви, понимаешь? Простой любви. С Витькой…
Она вдруг сама испугалась своей откровенности. «Не надо было перед ней так раскрываться, — подумала она. — Прямо как бутон… Я же должна соответствовать образу, черт побери… А то последнюю подругу потеряю».
И тут же родилась новая, злая, мысль: «И пусть. Раз уж Марина так устроена, что люди, «не соответствующие образу», по ее мнению, были плохими. Теми самыми — унижающими, обижающими… Плевать».
— Ладно, — первой нарушила возникшую тишину Марина. — Не хочешь этого — твое дело… Но уж «ведьмину бутылку» могла бы поставить… Вреда-то никому не будет.
— Ага, — усмехнулась Римма. — Взрослая тетка сидит, рвет нитки и закладывает их в бутылку. Для охранения домашнего очага… Хорошо я буду выглядеть! А еще круче — в тот самый момент, когда я буду занята этим умнейшим и достойнейшим делом, явится мой муж. Вот мы вместе повеселимся над моей глупостью! Нет, Маринка! Давай не будем вспоминать о заблуждениях юного возраста!
Марина кивнула: «Не будем…»
Словно с глаз упала пелена — теперь она видела перед собой не Клеопатру, а простую, несчастную бабу. Такую же, как миллионы других. Не знающую, как справиться с проблемой. «Я не хочу быть такой, — подумала она упрямо. — Я не хочу. Я другая. Никогда не буду такой жалкой…»
Общение стало невыносимым. Марина поняла, что она не выдержит этих пустых разговоров о детях, Витьке, Римминых проблемах со здоровьем…
Она посмотрела на часы и, хотя у нее еще была масса времени, поднялась.
— Ты куда? — удивленно спросила Римма.
— Да уже можно возвращаться, — сказала Марина, пытаясь спрятать истинные чувства за дежурной, вежливой улыбкой. — Думаю, что мать Васьки уже ушла… Я пойду. Позвоню тебе вечером, ладно?
Римма поняла ее.
Она невесело усмехнулась и махнула рукой.
— Позвони, — сказала она.
«Маринка так и не научилась управлять своим хорошеньким личиком, — отметила она. — Сразу видно, что она недовольна… Даже когда улыбается».
И посмотрела невольно на себя в зеркало — сравнила. А если, когда она злится, у нее такое же неприятное, некрасивое лицо?
Оставшись одна, Римма долго не могла прийти в себя. Она беспокойно кружила по комнате в поисках занятия. Сварила кофе, чтобы успокоиться. Но, сделав глоток, отставила чашку и снова принялась кружить по комнате, как раненая птица.
«Я не хочу его терять, — думала она. — Совсем не из-за чертовых денег. Нет, дело в другом. Я просто без него сдохну!»
Она вдруг представила себе, что рядом не слышно его дыхания. Пусть это дыхание молчаливое. Враждебное… Но в конце концов, может быть, это и есть счастье — ждать? Ждать, когда он придет с работы? Ждать, что он ее простит, заговорит с ней?
— Черт, я же и в самом деле не смогу без него, — прошептала она, остановившись перед зеркалом.
Там был кто-то другой. Лицо было Риммино, но выражение глаз… Растерянное, напуганное, беззащитное…
Она испугалась себя — новой.
Беззащитной?
— Я не хочу так, — пожаловалась она. — Я правда не хочу…
Она вспомнила их с Мариной разговор.
«Ведьмина бутылка»… Глупость какая-то. Она же взрослая женщина.
И она вернулась в кухню, выпила еще немного кофе.
Потом пробормотала:
— Ну и что? Взрослая… Чем черт не шутит? Вреда-то никому не будет…
Она нашла бутылку.
Нашла нитки.
На один миг ей стало страшно — показалось, что хлопнула входная дверь. «Витька», — подумала она и спрятала все под кровать.
Потом она поняла — показалось. Нервно засмеявшись, Римма снова достала магические предметы.
Быстрыми движениями стала рвать нитки на маленькие клочки, складывать их в бутылку.
— Защити меня от напастей, от женщины чужой, — приговаривала она.
Она даже увлеклась этим настолько, что почти забыла о своем страхе быть пойманной мужем.
Заполнив бутылку до половины, она была вынуждена остановиться. Нитки кончились.
Она пошла искать новые.
«Выгляжу я точно по-идиотски», — пришло ей в голову, и она хихикнула.
— Этакая Моргана недоделанная, — пробормотала она и снова засмеялась.
Найдя нитки, она подумала, что еще можно остановиться — ситуация все больше напоминала ей глупый фарс, но Римма уже закусила удила.
«Нет уж, наполню я эту самую бутылку, — решила она. — Будем считать, что я, как Маргарита, поехала крышей от пережитых несчастий. Стала ведьмой. Пробую, так сказать, себя в новом амплуа…
Заодно и проверю, как это мне поможет…»
Она закончила наполнять бутылку, и в этот момент дверь хлопнула.
Римма быстро запихала свое творение подальше от чужих глаз.
Виктор стоял на пороге комнаты и смотрел на нее.
— Привет! — сказала Римма. «Впрочем, зря стараюсь, — подумала она. — Мистер Непоколебимость пойдет дальше, не сказав мне ни слова. Ему жалко слов. Чего на меня тратить слова, если куда проще потратить на меня деньги?»
— Почему ты сидишь на полу? — тихо спросил Виктор.
Марина шла по улице пешком. Она надеялась, что ее раздражение и злость исчезнут, но они только усиливались.
Проходя мимо магазина «Ив Роше», она остановилась. Подумав немного, зашла внутрь.
В конце концов, она же читала в одном журнале, что от дурного настроения помогает шопинг…
Она остановилась перед сверкающей витриной. Небольшие флакончики стоили безумно дорого, но Марина стояла, выбирая духи. Слава Богу, с тех пор как они уехали от Васькиной мамаши и сестры, Марина могла себе позволить маленькие радости. Это там она была вынуждена косить под скромницу…
Она выбрала себе «Минг Шу».
Водный цветок, дарящий спокойствие.
Именно спокойствия она искала.
Большой флакон стоил четыреста двадцать рублей. Когда-то эти деньги казались Марине немыслимыми. «Это было давно, — сказала она себе. — Еще в те времена, когда я работала. Вот ведь прикол — работала я, работала, а денег не было… Зато теперь работает Васька».
Очаровательная девушка-продавщица улыбнулась ей, протягивая прелестную коробочку.
Марина не стала улыбаться ей в ответ, в глубине души она знала, как на самом деле эта девушка к ней относится.
Она сама так относилась к людям, которые тратили больше, чем Марина зарабатывала. Когда-то.
Ее, Марину, не обманешь.
«Обойдется без моих улыбок»…
Выйдя из магазина, она с удивлением отметила, что теперь ее раздражает не Римма, а именно эта девушка-продавец. Более того, почему-то родилась зависть к ней.
Она была, конечно, хорошенькая, молоденькая и свежая, кто спорит?
Но на Марину тоже до сих пор оборачиваются мужики.
Она шла, пытаясь выгнать симпатичное личико девушки из своих мысленных образов. Рядом вдруг откуда-то выплыло лицо сестры Васьки. Точно на подмогу явилась… И она поняла, почему та девушка ей не понравилась.
Такая же, как Рита.
Такие же голубые глаза.
Такой же лицемерно-добрый взгляд. С легким оттенком жалости…
«Себя бы пожалели, лохушки», — подумала Марина, поднимаясь по лестнице и вставляя ключ.
Открыв дверь, она замерла.
«Я рано пришла», — подумала она. Ей захотелось снова уйти. Куда угодно…
Из кухни доносились веселые голоса и смех.
Васькины гости еще не ушли.
Марине ничего не оставалось делать, как закрыть за собой дверь и приготовиться к тому, что сейчас ей придется встретиться с Ритой.
Теперь, когда она вошла в кухню, смех замолк. Васька отчего-то покраснел, встретив ее взгляд. Точно она поймала его за чем-то постыдным…
Анна Владимировна попыталась улыбнуться, но глаза остались настороженными.
— Здравствуй, Мариночка! — проговорила она ласково.
Рита бросила коротко «привет» и насмешливо наблюдала за Марининым лицом.
Только малышка Оля продолжала смеяться на бабушкиных руках. Марину этот факт задел особенно — о, как ей не хотелось, чтобы Васькины родственники вообще присутствовали в Олечкиной жизни! В конце концов, это ведь ее дочь! А Ольга как нарочно все больше и больше становилась похожей на Риту.
— Посмотри, какое мама купила для Оли платье! — постарался разрушить тягостную паузу Василий.
Марина посмотрела на предъявленное платье. «Ужас, — подумала она. — Дешевка…»
— Оно ей будет мало, — сказала она вялым голосом.
И протянула платье Анне Владимировне. «Возьмите назад это барахло», — хотелось сказать ей. Но она все-таки немного боялась Ваську — кто знает, что ему за фантазия придет в голову? Конечно, теперь она не боялась, что он ее бросит. Слава Богу, существовала Олечка, и он был к ней привязан. Но тут же вспомнилась Римма, и Марина подумала, что такое тоже может случиться — теперь Витьку не задерживали дети.
Они растут.
Анна Владимировна взяла платье из ее рук, немного подержала, глядя на эту «тряпку» с таким огорчением, что даже Марине стало ее на минуту жалко.
Ритины глаза полыхнули гневом.
Марина все таким же безжизненным голосом сказала:
— Мне надо переодеться…
И вышла.
Рита вылетела за ней.
— Что ты себе позволяешь? — прошептала она. — Мама вчера специально ходила на рынок… Истратила всю пенсию…
— Зачем? — холодно спросила Марина. — Моя дочь не будет одета в такие… — Она не договорила.
Рита стояла, скрестив руки на груди, и насмешливо улыбалась. Больше всего на свете Марина боялась именно этой вот ее улыбки. Потому что в этот момент что-то происходило. Весь Мариночкин мир рушился под действием этой улыбки. Все приобретало зыбкие очертания и казалось мелким, ненужным и глупым. И сама Марина становилась обычной, точно Рита высвечивала своим взглядом ее, Маринину, настоящую душу. И ничего там хорошего не оказывалось…
— Ладно, Бог с тобой, — бросила ей Рита. — Твои проблемы… Странно только одно — ты так любишь распространяться о карме, а сама только и занимаешься тем, что ее наращиваешь! Лишний раз доказывает, что все вы лицемеры… — И повернулась к ней спиной.
Марина даже не успела ей ответить, так быстро Рита ушла назад.
Она стояла, часто дыша, возмущенная и злая.
«Сука, — думала она. — Проклятая дрянь…»
Она села, чтобы немного успокоиться.
Еще о карме говорит… У нее, Марины, все в порядке. А у этой твари…
Она почувствовала себя теперь лучше. «Вот и доказательство моей правоты, — подумала она, почти совсем успокаиваясь. — У Марины все благополучно, а вот у Риточки-то совсем наоборот!»
Вернулась она в кухню успокоившаяся и повеселевшая.
— А что вы Ника с собой не взяли? — спросила она как ни в чем не бывало.
— Он приболел, — ответила Анна Владимировна.
— Как же вы тогда его оставили? Одного?
— Зачем одного? — рассмеялся Васька. — Ритка снова какого-то принца закадрила…
— Да ничего подобного! — покраснела Рита. — Мы просто друзья…
— Ага, сейчас, — хмыкнул Васька. — Эти сказки рассказывай другим…
— Он очень хороший человек, — начала рассказывать Анна Владимировна. — И дай-то Бог, чтобы и в самом деле это закончилось любовью… Мне он очень нравится…
Рита смущенно улыбнулась.
И Марина отметила, что она странная стала. «Сияние», — вспомнила она. Рита и на самом деле сияла изнутри мягким, ровным, спокойным светом.
Она почувствовала укол зависти и злости.
Неужели и тут Рите повезло?
Повезло больше, чем Марине!
Когда они ушли, а девочка заснула, Марина уселась в кресле, поджав ноги. Она мрачно глядела перед собой в одну точку. Василий остановился рядом с ней, вздохнул, присел на корточки.
— Что с тобой опять? — спросил он, беря ее руки в свои.
Марина выдернула руки и ничего не ответила.
— Опять тебя обидела Ритка? — догадался Василий. — Что она тебе сказала?
Марина снова промолчала обиженно.
— Да что она опять наговорила? — не успокаивался Василий. — Сколько раз ей говорил, чтобы она тебя не трогала, пожалела…
— Не надо меня жалеть! — крикнула Марина. — Уж ей-то тем более не надо! Пусть себя жалеет, понял?
Она вскочила.
Он попытался остановить ее, но она вывернулась.
— Оставьте меня в покое, — процедила она сквозь зубы. — Вы меня достали!
Она заперлась в ванной, пустила воду.
Он постучал несколько раз. Она слышала, как он звал ее. Пускай, подумала она, наблюдая, как льется из крана вода. Пускай этот придурок думает, что она плачет тут. Марина предпочитала выглядеть жертвой, чем быть ею.
У нее были дела поважнее.
Она достала с самого верха шкафа огарок свечи. Чиркнула спичкой. Воск начал растапливаться. Спустя несколько мгновений он уже был мягким и податливым. Марина слепила фигурку.
— Вот так, — сказала она. — Здравствуй, Рита. Здравствуй — и прощай…
Глава девятая
СФЕРА СОЛНЕЧНОГО ВЛИЯНИЯ
«Зря я туда ходила, — подумала Рита. — Каждый раз говорю себе, что никогда больше не пойду, и все равно иду, чтобы снова почувствовать себя бедной родственницей, явившейся за подаянием! Можно подумать, что мы с мамой просим об этой самой помощи… Вроде живем сами, наоборот, Ваське постоянно помочь пытаемся…»
Особенно жаль было мать. Рита снова вспомнила, как вчера та стояла в очереди за пенсией, потом счастливая бегала выбирала платье…
«Что нового произошло? — усмехнулась про себя Рита, пытаясь успокоиться. — Ни-че-го… Все то же самое. Просто у них свои воззрения на правильное воспитание… Все свое. Каждый бьется за собственное местечко под солнцем. Потеплее, поуютнее…
А ты, Рита?»
Она открыла дверь.
Из кухни доносился голос Сережи. Он пел.
— «Звездочка моя ясная, — пел он старую песню, — как ты от меня далека…»
Получалось трогательно и немного забавно. Голос у него был хороший.
Анна Владимировна улыбалась — и Рита ощутила, как же она благодарна этому человеку. Рядом с ним мама забывала и о Васькиных проблемах, и о папиной смерти, такой нелепой и неожиданной, что Рите до сих пор казалось — он просто уехал, а не умер. Он скоро вернется…
Мама обернулась и сказала:
— Кажется, нам готовят ужин, Рита. Наши мальчики…
И Рита снова вспомнила мрачную, напряженную обстановку в Васькином семействе.
Борется ли она за место под солнцем, снова задалась она вопросом.
«Нет, — подумала она, улыбаясь. — Я борюсь за сферу солнечного влияния».
— «Поздно мы с тобой поняли, — продолжали уже вдвоем Сережа и Ник, на два голоса, — что вдвоем вдвойне веселей… Даже проплывать по небу, а не то что жить на земле…»
— Ну Карузо просто! — всплеснула руками Анна Владимировна. — Особенно младшенький…
Застигнутые врасплох, Сергей и Ник засмущались.
На обоих были фартуки и почему-то шляпы.
— Ну, фартуки, это понятно, — рассмеялась Рита. — А шляпы зачем?
— Для осознания торжественности момента, — ответил Сережа. — Ужин — это торжество. Праздник. Особенно в кругу близких по духу людей… Следовательно, и готовить его надо с соответствующим настроением… Все не так просто.
Ник еще не совсем оправился после болезни — был немного бледен, но ему стало теперь намного лучше. И заслуга — главная заслуга! — принадлежала именно Сереже.
Рита это понимала и ценила.
— И что вы приготовили на ужин? — поинтересовалась она. Запах и в самом деле был манящим. — Что-то вкусненькое…
— Рыбу, — пояснил Ник. — Сережа сказал, что сейчас пост. И из-за еды увеличивать количество грехов банально и скучно…
Слово «банально» он выговорил особенно старательно, тайком оглянувшись на нового друга — правильно? Тот кивнул.
Они рассмеялись — два заговорщика… Луч уходящего солнца прорвался через оконное стекло, поиграл с Сережиными волосами. На одно мгновение они у него стали золотистыми, и Рита не могла оторвать от него глаз. Он был сейчас похож на сэра Ланселота из «Экскалибура». Она невольно сделала шаг в его сторону — ей ужасно захотелось дотронуться до позолоченной солнцем пряди, и луч коснулся ее протянутой руки. Она испугалась, отдернула руку и отпрянула назад. Он поднял глаза и смотрел на нее с немым удивлением — как будто и она вдруг таинственным образом преобразилась под действием закатного солнца, превратилась из уставшей, не очень-то счастливой женщины в королеву Джиневру.
«Даже сказки у нас одинаковые», — подумала Рита.
— Мама! — восхищенно воскликнул Ник. — Как тебе идет солнце! Ты теперь очень похожа на прекрасную королеву! Помнишь? Ту самую… Из Нарнии. Правда, мама!
Она молчала, пытаясь понять происходящее с ней.
Почему-то вдруг стало легко, и появилась глупая, детская мысль: «Этот человек с золотыми волосами должен быть моим, Господи! Раз уж Ты так долго не давал мне счастья, то, может быть, именно потому, что знал — принцы есть, иногда они появляются, главное — дождаться их, увидеть, понять, что именно это и есть он, твой принц?»
— Рита, — сказал «принц», — что ты так на меня смотришь? У меня появился второй нос?
Рита засмеялась.
— Нет, — покачала она головой. — Это у меня, кажется, появился третий глаз…
Они с Ником переглянулись.
— Ты видишь? — спросил Сергей с сомнением в голосе. — Мне кажется, у нее ничего нет. А тебе?
Ника тоже уставился на Риту и покачал головой:
— Я тоже не вижу никакого такого третьего глаза.
— Господи, до чего умные ребята, — вздохнула Рита. — Так и радуете меня своими шуточками… Лучше давайте вашу рыбу. Мы с мамой ужасно проголодались…
— Вы же из гостей.
— Давай лучше не вспоминать о нашем визите, — попросила Рита. — Так хорошо дома, с вами… Не будем омрачать красоту момента, ладно?
Ужин прошел в разговорах — легких и веселых. Вернее даже сказать — пролетел. Солнце уступило место темноте, но впервые за долгие месяцы это не напугало его. Темнота стала теплой, нежной, наполненной — он украдкой посмотрел на Риту. Может быть, потому, что теперь рядом с темнотой была она?
Рита сидела задумчивая, подперев подбородок кулачком. Ее глаза смотрели на него — и так странно, словно она сейчас видела перед собой что-то другое, манящее ее, вызывающее мечтательность.
— Кажется, некоторым пора спать, — очнувшись, сказала Рита, выразительно посмотрев на Ника.
— А почитать?
— Похоже, некоторые считают, что пережитая болезнь даст им какие-то особенные привилегии, — сказала Рита таким же тоном. — Лично я считаю это неправильным.
— Ма! Я же не прошу тебя читать! — возмутился Ник. — Я прошу Сережу!
Анна Владимировна мягко дотронулась до Никиной руки.
— Ник, — сказала она, — пойдем, дружок. Я тебе почитаю… Ты же понимаешь, что мама и дядя Сережа хотят поговорить? Они друзья. Мама же не мешает тебе играть с Артемом?
— Но Сережа — мой друг! — возразил Ник. — Правда, Сережа?
— Но и мамин тоже…
Анна Владимировна решительно подняла Ника со стула:
— Пошли, радость моя… Если Сережа тебе друг, надо все-таки и друзьям давать отдохнуть.
Она что-то зашептала ему на ухо, что до Риты донеслось только обрывками — «ты же не хочешь… ты большой уже мальчик… надо и о маме заботиться…».
— Не надо, Анна Владимировна, — сказал Сережа. — Я ему почитаю…
Он встал.
Ник вдруг остановился, посмотрел на Сережу, потом на Риту и помотал головой.
— Нет уж, — сказал он по-взрослому. — Я и так с тобой наобщался. Маме тоже хочется. Мы с бабушкой управимся…
Он подошел к ним по очереди — сначала к Рите, потом к нему — и поцеловал.
— Спокойной ночи, — сказал Ник с легким вздохом сожаления. — Жалко, что такой хороший день подходит к концу…
— Завтрашний будет еще лучше, — заверил его Сергей.
— А ты завтра придешь?
— Приду, — кивнул он. — Куда же я денусь?
Они остались вдвоем. Кухню освещал слабый свет настенного бра. «Как газовый рожок в старинном замке», — подумал он. «Как свеча», — пришло в голову ей невольное сравнение.
Они не знали, что думают в унисон. В комнате царила тишина — но не тягостная, затянувшаяся пауза.
«Нам ведь так много надо сказать друг другу», — подумала Рита и испугалась — почему она решила за него? Это ведь ей, ей надо ему сказать… Как он это воспримет? Странный, загадочный человек, которого она совершенно не знает. Что там, внутри? Какова его душа? Каково прошлое? Она поймала себя на том, что впервые в жизни хочет услышать о нем все. Узнать даже тщательно скрытое от посторонних глаз… Стать ему настолько близкой, что уже трудно станет различить зыбкие границы — где она? где он?
А он внимательно изучал ее лицо — как будто пытался через внешний облик постичь внутренний…
«Ее не назовешь красивой, — думал он и был рад этому. — Хорошенькая? О нет… Слишком пустое это слово. Хо-ро-шень-кая… Это подошло бы для юной девочки. Или пустоголовой женщины. Нет. Она не хорошенькая…»
Голубые глаза теперь казались темно-синими, глубокими, как два озера ночью. Два омута, в которых тонула его душа…
Она тряхнула головой — волосы рассыпались по плечам каштановым великолепием, волной…
Лицо казалось бледным, с высокими скулами и упрямым подбородком.
«Нет, — сказал он себе. — Она не красивая. Она прекрасная…»
Поймав ее вопросительный взгляд, попытался ей улыбнуться — и не смог…
Слишком серьезным было то, что с ним сейчас происходило.
Душа боролась за право быть живой. Его душа вступила в неравную схватку с разумом, пытаясь завоевать место под солнечным влиянием. Его душе надоело жить во мраке. Она рвалась к этой девочке-женщине, как к солнечному лучу, и плакала, кричала, звала на помощь.
— Как смешно, — нарушила она первой тишину. — Мы сидим друг против друга и молчим. При этом так хорошо… Как будто нам и не надо слов, чтобы понимать друг друга…
Она сказала то, что он думал. Сергей поднял глаза и встретился с ее взглядом. «Так и тонут в омуте», — насмешливо подсказал разум. «Так выходят из темноты», — закричала душа.
«Еще минута — и ты не сможешь сдерживаться, — напомнил разум. — Вспомни: Та-ня…»
Он вздрогнул.
Теперь и душа предпочитала молчать. Чувство страха перед неминуемым заставило его подняться. Быстро и резко, так что чуть не упал стул от его движения.
— Наверное, мне надо уйти, — сказал он, пряча глаза. Если он будет смотреть на нее, он не сможет. Он останется…
Она ничего не сказала. Только слегка усмехнулась. Так же, как и он, старательно пряча взгляд, вздохнула.
— Уже поздно, — проговорил он, извиняясь за невозможность их счастья.
— Наверное, — пожала она плечами.
Теперь возникшее молчание было тягостным и тяжелым, словно разлитый свинец.
Он пошел к дверям.
«Останься!» — попросила душа, но тихо, робко, из последних сил.
Он постарался не услышать гаснущий ее голос. Боль была непереносимой. Стоило двери его квартиры захлопнуться, унося в темноту и пустоту его шаги, он прижался к стене горячим лбом.
Здесь царили воспоминания. Здесь царила смерть. Здесь царила Таня…
«Останься!»
Ритин внутренний крик не был услышан.
«Я напугала его своей идиотской откровенностью, — ругала она себя. — Да, именно так… Дура. Глупая, самонадеянная идиотка. Кому поправится такая лобовая атака!»
Она встала, когда дверь захлопнулась за ним, унося надежду.
Подошла к окну. Ночь сейчас была ее подругой. Единственной, кому Рита могла пожаловаться.
— Вот, ночь, он ушел, —
прошептала она, чувствуя противный комок в горле. — Конечно, я зря заговорила с ним о нас двоих. Может быть, этого нет и в помине… Мы по одному. Он — сам по себе. Я просто пытаюсь опередить время. Или — у нас вообще нет общего времени.
Она так поверила в то, что ночь ее слушает, что робко улыбнулась.
— Глупо все, ужасно глупо, — продолжала она. — Ты, наверное, можешь сказать мне, что не судьба. Но знаешь, в чем дело? — Она обернулась и шепотом призналась невидимой подруге: — Я не хочу, чтобы была у меня какая-то другая судьба. Я не знаю, почему мне нужен именно он — наверное, это и объяснить невозможно. Кто-то ведь говорил, что любовь…
На секунду она замолчала, испугавшись найденному определению. Но, собравшись с духом, продолжила:
— Раз я сказала это слово, значит, так и есть… Так вот, любовь — это как помешательство. Мания. Мне нужен именно этот человек. Его улыбка. Его взгляд… Откуда я знаю, почему мне нужен именно он…
И внезапно она поняла, что должна сделать. Именно сейчас. Теперь же…
— Я же не девочка-подросток, — попыталась остановить она себя.
Но эти слова были беспомощными, жалкими, и ночь быстро потушила их, зовя Риту за собой.
Она подошла к двери, последний раз обернулась. Мама и Ник спали. В доме царила безмятежная, тихая, спокойная тишина. А тот мир, куда стремилась сейчас Рита, был полон яростных красок, беспокойных и настолько ярких, что резало глаза.
Она сказала, рассмеявшись:
— И пусть… Даже если он меня выгонит. Я должна ему это сказать. Я не хочу, чтобы снова повторилась глупая история, когда жизнь рушится из-за страха произнести нужные слова…
Она открыла дверь и вышла на лестничную площадку.
На секунду реальность происходящего больно резанула по душе, смешалась с грязным кафелем подъезда, с лестницей, с побитыми, старыми перилами. «Глупо желать сказки в таких вот условиях», — сказал Ритин внутренний голос. «И пусть, — упрямо отмахнулась Рита от его правоты. — Я все равно попытаюсь… Невыносимо ведь думать только о подъездах…»
Она подошла к двери. Нажала на кнопку звонка. На одну секунду ей стало страшно, захотелось, чтобы он спал уже. Или — его не было бы дома…
Раздались шаги.
Рите захотелось убежать…
Дверь открылась.
Он стоял с мобильником в руке. В глазах вспыхнуло удивление. Потом удивление сменилось радостью и еще — легким испугом.
— Ри… — начал он.
Она замотала головой.
— Я знаю, ты вправе думать обо мне плохо, — торопливо заговорила она. — Но если я тебя обидела своей прямотой, скажи мне. Так будет лучше. Я должна сказать тебе… Нет, подожди же! Я обязательно должна сказать тебе, что…
Она не смогла договорить.
Он вдруг оказался так близко, что у нее перехватило дыхание. Его руки теперь обнимали ее плечи, и она уткнулась ему лицом в грудь, подумав: «Как это хорошо».
И прошептала:
— Я люблю тебя.
Она вздрагивала в его руках, как раненая птица. Он догадался, что она плачет. Мягко коснулся губами ее затылка. Она наконец успокоилась и расслабилась, как ребенок. Он едва удержался, чтобы не застонать от нестерпимого желания. Разум отступил, и теперь осталось только это нестерпимое желание, похожее на сильный жар. Руки проникли помимо его воли под ее свитер, и теперь они действовали сами по себе, отказываясь повиноваться ему. Точно они отделились от тела или, наоборот, он сам стал телом, впервые ощущая его, подчиняясь его первобытным инстинктам. Непослушные руки поднимались все выше, коснулись ее груди. Рита вздрогнула. Он и сам испугался, что сейчас она отстранится, уйдет, исчезнет, оставив его одного, навеки в темноте — с…
Она не отстранилась. Только притихла, пытаясь осознать, что с ней происходит.
Она никогда еще не испытывала эту непонятную чувственность. «Как наваждение», — подумала она. Наваждение это было сладким, странным и притягивающим — вернее, затягивающим все глубже и глубже, сильнее и сильнее… Теперь ее тело перестало быть простой одеждой для души. Оно жило, рвалось к этому, второму, сильному телу, дышащему жаждой и жадностью.
Они молчали, потому что все слова потеряли смысл, а слово «люблю» говорили за них их тела.
В глазах у Риты потемнело, она чуть не упала, ухватившись еще крепче за его плечи.
Он понял ее без слов, поднял на руки. «Как легко, — удивилась она. — Это я такая легкая — или он такой сильный?»
Он отнес ее в комнату. Окна были задернуты шторами, тихо играла музыка.
Сергей сделал музыку громче.
Решительно отдернул шторы, впуская в комнату ночь. На секунду задержался перед книжным шкафом и быстро убрал фотографию, стоящую там.
«Незачем тебе тут быть», — подумал он.
И вернулся к Рите, чтобы растаять, исчезнуть, раствориться в ее любви.
— Я тебя люблю, — прошептала она.
Он поцеловал ее. Усталость казалась блаженством. Впервые он чувствовал себя спокойным. Впервые за долгое время он знал, что нужен этой женщине с точеной фигуркой, густой гривой каштановых волос. Без одежды они были реальны.
Он рассмеялся.
— Знаешь, — сказал он, касаясь ласково ее маленькой груди, — если сейчас на нас посмотреть, можно перепутать время… Кто мы? Может быть, мы вообще не в двадцать первом веке? Ты какой век любишь?
— Шестнадцатый, — немного подумав, прошептала она.
— А почему ты шепчешь? — спросил он.
— Не знаю, — ответила она тихо. — А вдруг мы разбудим злую судьбу?
— Вряд ли, — покрепче сжал он ее руку. — Мы уже разбудили добрую…
— Ты меня не теряй, — попросила она серьезно, сжимая его ладонь. — А то я без тебя очень скучала. Все из рук валилось… И жизнь казалась такой глупой. Да, наверное, она и есть глупая — без любви…
— Наверное…
Они лежали, обнявшись, и молчали. Слушали песенку Гребенщикова, и каждый думал друг о друге.
— Расскажи мне о себе, — попросила она.
— Что мне рассказать?
— Кто ты, — серьезно сказала она.
— «Моя речь невнятна, и я не аутентично одет», — повторил он вслед за БГ. Она засмеялась.
— Нет, — помотала она головой. — Это неправда. Расскажи мне все, что произошло с тобой по пути ко мне.
— Это неинтересно, — поморщился он. — Это было давно. Не со мной. С кем-то другим, напыщенным, глупым…
Он и в самом деле не хотел вспоминать свое прошлое. «Есть только настоящее, — подумал он. — Неизвестно ведь, будет ли будущее». Сейчас-то ему казалось, что оно будет. Или — хотелось в это поверить?
Она поняла это без слов.
«Ладно, — подумала она. — У нас же впереди целая вечность. Будет у меня время узнать все о нем».
И от того, что впереди было так много и это многое было им, ей стало радостно и легко. Она начала засыпать и схватилась на всякий случай за его руку — чтобы ветер проснувшейся злой судьбы не унес его от нее во время сна.
Это был полусон-полуявь.
Он был полон ощущений, а зрительные образы были малы. Это было небо, это были облака, мягкие, как вата. Они плыли куда-то на чем-то большом, как по реке на лодке…
Иногда Рита просыпалась, покрепче сжимала его ладонь и, счастливо вздохнув, засыпала снова.
Он же лежал, боясь уснуть, боясь пошевелиться — он охранял ее сон.
— «Он встретил девушку в длинном пальто, она сказала — пойдем со мной, — пел тихо Гребенщиков. — Ты не узнаешь тех мест, где ты вырос, когда ты придешь в себя…»
«Я не хочу, наверное, — улыбнулся он, — не хочу приходить в себя…»
Сердце было полно нежности, и рядом с ним тихонько, по-детски посапывала Нежность.
На одну секунду появилась где-то вдалеке Таня, смотрела на него строго, обиженно, но он постарался отвернуться — и забыть ее.
Теперь он знал, как выглядит счастье.
И не надо было звонить по телефону, чтобы рассказать кому-то о своей душе.
Теперь это было не нужно…
Утро подходило медленно, крадучись.
Первый луч робко, несмело вошел в комнату, удивившись, что сегодня его впустили в эту обычно темную, закрытую обитель скорби.
Мягко дотронулся до Ритиной щеки.
Она открыла глаза.
Воспоминания о прошедшей ночи не замедлили явиться, и она улыбнулась.
Сергея уже не было рядом, но с кухни доносилась музыка, запах кофе и ощущение покоя и радости.
Она сладко потянулась в кровати. «Если бы еще сегодня не надо было на работу!» — подумала она.
Много же она хочет, усмехнулась Рита. Еще и работу ей уберите куда-нибудь подальше… Счастья, счастья и только счастья! У некоторых и такого нет.
Она ведь еще вчера относилась к этим самым некоторым.
Встав с кровати, она неожиданно для себя самой сделала несколько легких танцевальных движений, повинуясь даже не столько ритму музыки, сколько ритму собственного сердца.
Сергей стоял на пороге и улыбался.
— Кофе готов, — сказал он. И, спохватившись, добавил: — Доброе утро…
Она стояла теперь, уперев руки в бока, и смотрела на него серьезно — только глаза улыбались.
— А еще? — спросила она.
— Еще? — удивился он. — Еще — ты очень красивая…
— Еще!
— Еще ты умная, наверное, — отозвался он, пряча смех в уголках губ.
— Еще! — потребовала она, топнув ногой. — Почему я тяну из тебя это клещами?
— Ах вот ты про что… Ну хорошо. — Он подошел к ней, коснулся своими губами ее губ и прошептал, глядя в ее глаза: — Еще я тебя люблю.
Она счастливо вздохнула, закрыла глаза и прошептала:
— Еще раз, пожалуйста…
Глава десятая
СТОЛКНОВЕНИЕ СНОВ И РЕАЛЬНОСТИ
— «Что значит имя?»
Рита произнесла текст на одном дыхании, сама испугавшись своего голоса. Ей было теперь наплевать, что она это говорила в связи с освежителем запаха. «Хоть с туалетной бумагой», — усмехнулась она. Там, где-то вдали — и рядом! — был Сережа. Этот неоспоримый факт его бытия определял теперь ее сознание.
Амира удивленно посмотрела на нее.
— Очень хорошо! — воскликнул Миша. — Наконец-то, Прохорова, ты вспомнила, что когда-то была актрисой!
«Кретин, — подумала Рита легко, без злобы и обиды. — Я вспомнила другое. Но тебе этого не понять».
— Нет, послушай, как она может, если захочет, — обернулся Миша к Виктору.
Он хотел продолжить, но замер, испуганный выражением лица босса. Тот был мрачен и смотрел на Риту исподлобья, с плохо скрытой злостью.
— Виктор, ты чего? Здорово же получается…
Виктор очнулся, посмотрел мимо Миши и согласился унылым эхом:
— Да, здорово…
Встал и резко пошел к выходу.
— Не иначе с похмелья, — протянул ему вслед Миша.
Виктор услышал его слова, остановился и пробормотал:
— Или в похмелье…
Миша проводил его недоуменным взглядом и крикнул:
— Так, девочки, очень хорошо, но надо сделать небольшой перекур! На пятнадцать минут!
Он вскочил и пошел вслед за Виктором, быстро семеня своими толстыми ножками.
— Что с тобой происходит, подруга? — спросила Амира, рассматривая Риту сквозь табачный дым.
Рита пожала плечами и улыбнулась:
— А что?
— Вот, — кивнула Амира. — Ты бы видела, как ты улыбаешься… Вся сплетена из загадок. Просто натюрлих — «дыша туманами», блин. И при этом сияешь. Светишься…
— Я и раньше такой была…
— Сейчас, — хмыкнула Амира. — Конечно, ты не была тусклой. Но сиять ты начала недавно. Сначала мерцала, потом сияние становилось все сильнее и сильнее, а теперь ты просто ослепляешь! Колись. Ты встретила Бреда Питта.
— Я не люблю Бреда Питта…
— Тогда Бандераса. Клуни.
— Нет, — рассмеялась Рита. — Он лучше. Правда. Лучше твоего Бандераса. И всех остальных, вместе взятых…
— Черт! Угораздило наконец-то Риту Прохорову, королеву нашу, влюбиться, — с завистью вздохнула Амира. — И как оно? Суперское чувство?
— Ну, наверное… Я пока не знаю. Он загадочный. Я про него ничего не знаю… Он не рассказывает, но я же вижу, что у него есть какая-то тайна.
— А тебе не наплевать? Он наверняка обладает прошлым. Не мальчика же ты подцепила!
— Ох, Мирка! Когда ты начнешь нормально разговаривать?
— А для чего я окромя театрального окончила еще филологический? — презрительно фыркнула Амира. — Именно для того, чтобы лучше владеть родимым сленгом! Если бы я торчала только в театральном, тогда, конечно, я изысканно вела бы речи… Петляла бы туда-сюда в шекспировых стихах. Но так сложилось! Как у меня, кстати, с рифмованием речей?
— Слабо, — засмеялась Рита.
— И фиг бы с ним. Давай лучше о твоем «красавчике Джонни»… Кто он? Как зовут? Красив ли? Умен? Морально чистоплотен? И чистоплотен ли физически?
— Мирка!
— Что Мирка? Я же лучшую подругу выдаю замуж.
— Да я еще не собираюсь замуж! У меня этого и в мыслях нет пока!
— Правильно, — кивнула удовлетворенно Амира. — Во-первых, тебе еще рано. Подождет, когда тебе стукнет сорок восемь. Самое хорошее время для замужеских цепей… А во-вторых, надо разобраться с его прошлым. Вдруг он брачный аферист? Дождется, когда ты расслабишься, и утопит тебя в собственной ванной? Дабы прибрать к рукам твои несметные богатства…
— Амира!
— Особенно мне понравилась в моей речи часть о твоих богатствах…
— Амира!
— Ладно, умолкаю… Ну? Кто же тот, кто сумел растопить твое оледеневшее сердце? Кто, черт возьми, сумел поселить в твоей очерствевшей душе нежность?
— Человек, — подумав немного, ответила Рита. — И добавила через минуту: — Хороший человек.
Виктор стоял, не замечая, что сигарета почти догорела до самого фильтра.
— Ты сейчас обожжешься, — заметил Миша.
— А?
Он растерянно посмотрел на окурок. Вздохнул, выбросил его в пепельницу и закурил тут же новую сигарету.
— У тебя все в порядке?
— Да, все в порядке.
Миша не стал настаивать. Хотя прекрасно видел — босс был, что называется, в полном апсайдауне.
— Ритка изменилась, — заметил он, начиная разговор издалека и пытаясь нащупать причину.
Виктор дернулся, как от удара током, и отозвался эхом:
— Изменилась.
Неужели босс выглядит как неотпетый мертвец из-за Ритки?
— Так задушевно прочитала текстовку, — сказал Миша, продолжая исподтишка наблюдать за Виктором, — точно не на озвучке бредовой рекламы, а на сцене. Влюбилась, что ли?
Виктор ничего не ответил, только насупился еще больше, ушел в себя.
— Вить, ты где?
— Миша, — начал Виктор голосом, дрожащим от негодования, — чего ты ко мне привязался?
— Мне твое состояние не нравится…
— Нормальное состояние.
— У тебя проблемы с Риммой?
Виктор подумал и соврал:
— Да. Именно с Риммой.
— Изменяет?
Участливый голос Миши стал невыносимым.
— Кажется, — кивнул Виктор, чтобы отвязаться.
— Хочешь узнать наверняка? Если окажется, что правда, на твоей стороне…
— Знаешь, дело не в этом…
— И все-таки…
Миша протянул ему визитку:
— Эта баба — стерва, но работает хорошо. Сам ее услугами пользовался. Узнает о человеке все. Даже то, что ты не хочешь знать…
Виктор тупо рассматривал белый квадратик визитки и почему-то не выбрасывал его.
— Подумай, — сказал Миша, поднимаясь с кресла, и пошел к дверям.
— Миша, — окликнул Виктор.
Он остановился.
— Она…
— Что?
Виктор замялся.
— Так, ничего…
— Она может узнать все не только о Римме, если ты хотел спросить об этом. Про одну особу все выяснить ей будет еще проще, — усмехнулся Миша.
И хлопнул дверью.
Виктор остался один.
— Нет, бред какой-то, — пробормотал он, и пальцы начали комкать белый листок.
Но внезапно он остановился и уставился на визитку с ужасом и интересом. «Я схожу с ума», — подумал он, доставая из кармана мобильник.
«Я схожу с ума», — повторил он про себя, набирая номер.
И еще раз эта мысль — что он действительно сошел с ума — пришла ему в голову, когда он услышал женский голос:
— Алло… Я вас слушаю… Говорите же…
Римма никогда еще не была такой счастливой. Она спрятала бутылку в потайное место — и сейчас, вспомнив о ней, блаженно улыбнулась.
Помогает, подумала она. Вот уже неделю Витя с ней говорит. Правда, он грустный. Напряженный, но разве это важно? Это пройдет. Она победила — с помощью «ведьминой бутылки».
В дверь позвонили.
Римма открыла дверь.
На пороге стояла Марина. Римме показалось, что ее новое пальто старит Марину: не очень-то ей идет этот темно-бутылочный цвет, делая лицо еще бледнее и невыразительнее, но вместо этого Римма восхитилась:
— Маринка! Какая ты сегодня элегантная!
Марина улыбнулась вежливо, но глаза были напряженными и, как Римме показалось, злыми.
— Проходи… Чай будешь?
Марина кивнула.
Она сняла пальто и села в кресло, скрестив ноги.
Римма принесла чай и включила музыку. Марининого любимца — Баскова.
— Что-то не так? — поинтересовалась она.
Марина покачала головой.
— Я больше не могу, — сказала она, стискивая кулаки. — Не могу…
— Успокойся, — попросила Римма. — И расскажи, что случилось. Тебя кто-то обидел? Васька?
— Васька? — подняла на нее непонимающие глаза Марина. — Да при чем тут Васька? Он в моих руках полностью… Теперь, когда появился ребенок, еще надежнее. Васька…
Она фыркнула.
— Нет, эта сука… Его сестрица. Боже, как я ее ненавижу!
— Марин, ты накручиваешь… Она ведь к вам и не ходит особо. Живет себе, тебя не трогает…
— Не трогает? — взвилась Марина. — Да ты бы ее улыбочку насмешливую видела! Высокомерная дрянь! Она меня унижает, унижает, унижает!
Маринино состояние было уже настолько близким к истерике, что Римма немного испугалась.
— Ш-ш-ш… — попыталась успокоить она подругу.
Тщетно!
Марина вскочила, ее лицо покраснело от гнева, от неловкого движения разлился по столу чай, но Римма ничего не сказала, хотя столик был антикварный и пятна чая теперь испортят великолепную вещь…
— Она заставляет меня быть гадкой, — прошептала Марина, наконец прекратив свое мельтешение по комнате. — А Ольге приходится расплачиваться за мои грехи… Если бы этой стервы не было на свете, я жила бы спокойно! Я была бы нормальным, хорошим человеком!
— Подожди, — попросила Римма. — О чем ты говоришь? Что сделала эта твоя Рита? За что должна расплачиваться Ольга? Почему ты должна непременно быть гадкой? Ты объясни по порядку…
— Потому что она меня достала! Этой своей улыбкой! Я сделала одну вещь… А Ольга теперь болеет! По ночам не спит! Будто боится чего-то — вскрикивает по ночам… Все из-за нее, из-за Ритки этой чертовой!
Выпалив эти сведения, Марина плюхнулась в кресло и застыла с таким трагичным выражением лица, что Римма испугалась.
— Что ты сделала, Марина?
Римма уже догадалась, но страх, почти животный, подступил к горлу, мешая дышать.
— Помнишь тот вечер? Когда мы говорили про силу магии?
— Да, — кивнула Римма.
— Я ее проткнула, — сказала Марина и хихикнула. — Всего лишь… Она должна исчезнуть из моей жизни, только тогда я буду жить спокойно. Я поняла это, когда мы с тобой говорили… Я же не могу нанять киллера…
Римма почувствовала, как дрожат пальцы. Или — душа?
Она помнила, что случилось, когда Марина уже проделала этот фокус. Ради опыта. С Витькиным другом… Тогда ударило не только Марину, но и ее, Римму.
Да и не в этом дело.
Одно дело — бутылка, другое…
— Ты его фактически наняла, — устало выдохнула она, опускаясь в кресло, потому что стоять не было сил. — Боже, Марина, какая же ты дура…
Она оказалась именно такой, какой он ее себе представлял.
Жесткий подбородок немного выдавался вперед, отчего казалось, что он квадратнее, чем был на самом деле. Небольшие глаза, спрятанные в складочках жира, смотрели недобро и пристально.
«Точно она видит мои внутренности», — подумал Виктор и усмехнулся.
«Господи, как все это глупо! Пришел попросить эту разжиревшую, дебелую «Никиту» с крашеными белыми волосами следить за Ритой!»
Ему захотелось уйти.
Ситуация была невыносима. По глупости. По подлости…
Это вообще он?
— Здравствуйте. — Ее губы растянулись в дежурной улыбке. Глаза оставались такими же неприятными, пронзительными и жадными. Она точно изучала содержимое его кошелька.
— Здравствуйте, — кивнул он.
— Миша рассказывал мне о вас…
Он вскинул удивленно брови.
— Да, именно так… Я стараюсь узнать о моих клиентах как можно больше… чтобы не попасть в грязную историю.
— А разве… — Он осекся. Продолжение фразы — «разве то, чем вы занимаетесь, не грязно?». Но он сдержался. В конце концов, это он сюда пришел. Так что сам вымаран куда больше в этом дерьме…
— Проходите, поговорим… Кофе? Чай?
— Кофе, — сказал он машинально, хотя кофе ему тоже не хотелось.
Почему-то ему показалось, что кофе у нее будет похож на помои.
Она снова улыбнулась — если это движение можно было так назвать — и исчезла на кухне.
Он осмотрелся.
Комната была небольшой по размерам, но изрядно заставленной старой мебелью, какими-то стопками книг, и комната дышала бедностью и нуждой.
«Что ж, — усмехнулся он про себя. — Хоть помогу деньгами…»
— Давайте знакомиться, — сказала она, вернувшись. — Меня зовут Татьяна Абрамовна. Вот моя лицензия… Работала делопроизводителем. Закончила юридический заочно… Вас устраивает мое резюме?
Он кивнул. В принципе ему было наплевать… Даже если она до этого момента проработала уборщицей. Продавцом галантереи. Ситуация из трагической превратилась почти в комическую.
Ну, что можно узнать о Рите? Как она ходит с одной работы на другую? Что он, черт побери, надеется выяснить?
— Вы принесли фотографию?
Он даже не понял сначала, о чем она его только что спросила. Просто не услышал, погруженный в свои мысли.
Когда до него дошло — ей пришлось повторить еще раз, — он засуетился, нашел фотографию и протянул Татьяне Абрамовне.
Она надела очки и принялась внимательно изучать Ритино лицо.
— Это ваша любовница? — коротко спросила она.
— Нет, — покачал он головой.
— Жена? — Брови ее поползли вверх. Ритин скромный внешний облик явно не соответствовал образу жены… такого крутого парня.
Он усмехнулся про себя. Как он ответит? Возлюбленная? Так какого черта вы, пардон, собираетесь отслеживать вашу возлюбленную?
— Ладно, — подумав, проговорила она. — Мне до ваших странностей дела нет. Не жена, не любовница… Мне все равно, зачем вам это нужно. Главное — оплата моего труда.
Она снова изобразила улыбку. Даже эта слабая потуга не сочеталась с холодными глазами.
— Фотографию я оставлю пока себе, — сказала она, убирая фотографию в карман засаленного халата. — Позвоните мне через два дня… Может быть, у меня уже появятся интересующие вас сведения. Кстати, деньги за эти два дня…
Он кивнул, расплатился с ней и выдохнул с облегчением, когда дверь за ним захлопнулась.
«Я просто кретин, — сказал он себе. — Безмозглый идиот…»
Он уже твердо решил для себя, что эта история с частным детективом закончена.
Он ей не позвонит. И не появится больше в этой Богом забытой дыре…
«Я увижу его через двадцать минут… пятнадцать минут… десять минут…»
Она отсчитывала минуты, как школьница!
Рита рассмеялась.
Она шла домой. И наплевать, что сегодня у них мало времени. Зато завтра целый день! Они пойдут в зоопарк. Все втроем.
Разве это не счастье?
«Вот так оно, оказывается, выглядит, Рита, — сказала она себе. — Ты думала, что бриллиантовые дороги на небе, а они, оказывается, спрятаны на земле. Просто их надо найти».
Она купила по дороге хлеб и, совсем развеселившись, купила бутылку вина.
«В конце концов, — подумала она, счастливо улыбаясь, — если есть с кем пить вино, оно не так уж и грешно…»
Теперь она увидит его через пятьдесят ступенек. Именно столько ей осталось пройти по подъезду. Лестница, ведущая вверх. К бриллиантовым дорогам… Прямо на небеса.
«Если прыгать через несколько ступенек, выйдет быстрее», — рассудила она. Так и было сделано.
Спустя пять минут запыхавшаяся Рита звонила в дверь.
А еще через минуту ее уже обнимали его руки, и она почти растаяла в его улыбке, в его глазах.
— Привет, — сказала она, пытаясь придать лицу выражение серьезности. — Это вино, а это хлеб…
— Странно, — усмехнулся он. — Ты собираешься меня причастить?
— Наверное, так получилось само собой, — озадаченно посмотрела Рита на свои приобретения. — Наверное, это судьба. Как будто мы с тобой венчаемся…
— Или это — обручение, — рассмеялся он. — Репетиция нашего венчания. Когда, кстати, оно состоится?
— Не знаю, — развела Рита руками. — Если честно, мне хотелось бы… — Она замолчала, боясь проявить нетерпение.
Да, ей этого хотелось. Разве в этом есть что-то постыдное, усмехнулась она про себя. Разве в желании быть с этим человеком постоянно — и в горести, и в счастье, в здравии и болезни — есть что-то плохое? Тогда чего она стыдится? Но настойчивым воспоминанием звучали в ушах пронзительные слова Мариночки: «Ведь ты обещал на мне жениться, обещал, при всех…» Точно она, Рита, становилась похожей в этот момент на этих акул. Поэтому Рита замолчала. Никогда, никогда она не будет такой же, как они!
Он договорил за нее сам с мягкой улыбкой:
— Хотелось бы поскорее… И именно венчание. Чтобы на всю жизнь…
— И не тетка в загсе, а всамделишный священник, — обрадовалась Рита. — Старенький, с бородой… И чтобы Бог за нами присматривал все время. Потому что как же мы будем без Его присмотра?
Она поймала его взгляд — ласковый, серьезный и печальный.
— Знаешь, что ты только что сделала? — спросил он, касаясь ее волос губами.
— Я? Что?
— Ты только что перед Богом пообещала согласиться стать моей женой, — сказал он очень тихо, прижимая ее к себе. — Повтори, пожалуйста… Еще разок.
Она уже собралась повторить, но смешалась, покраснела и опустила глаза.
— Я… — начала она очень тихо. — Я хочу…
— Рита! — раздался материнский голос. — Рита, тебя к телефону. Маша…
— Я сейчас вернусь, — сказала она серьезно. — Вернусь — и скажу это.
И, быстрым движением коснувшись губами его щеки, пошла к телефону.
Голос у Машки был тусклым. Что-то случилось, догадалась Рита без особого труда.
— Рит, помоги, — начала Машка без лишних предисловий. — С боссом я уже договорилась… Подменишь меня завтра? Сегодня я за тебя отработаю ночью… Ты как, сможешь?
— Конечно, — согласилась Рита.
«Но ведь завтра мы собирались в зоопарк, — напомнила она себе. — Что ж, придется перенести. Мороженое, слонов и тихую радость…» Благо это никуда теперь не денется от Риты. И это осознание, что радость теперь всегда будет с ней, заставило ее тихо вздохнуть, улыбнуться и зажмуриться. Потом она постучала по деревяшке — чтобы радость не испугалась.
— Артемон заболел, — вздохнув, объяснила ситуацию Машка. — Температурит… А Андрюха с ним посидеть завтра не сможет — работает… Так что мне лучше ночью отработать, когда он может подъехать.
— Я могу завтра посидеть с Артемоном, — с готовностью начала Рита. — Так что, ежели хочешь, давай все оставим как есть… Просто завтра ты придешь на работу, а я пойду к твоему чаду…
— Нет, не надо, — запротестовала Машка. — Ника к Темке и близко нельзя подпускать. Вдруг это заразное? И тебе тяжело… Ник же не виноват, что все так вышло.
— Как хочешь, — ответила Рита. — Только не забудь косить под тихую сексуальную озабоченность… Помнишь, каким голосом надо разговаривать?
Машка рассмеялась.
— Прохорова, ты загоняешься! — проговорила она низким, хрипловатым голосом. — Не ты одна у нас гений. Я тоже не лыком шита…
— Машка… — начала было Рита и уже почти призналась, что, кажется, влюбилась, но сдержала себя. Вот еще проблема для Машки. Своих ей не хватает!
— Что?
— Ничего, — сказала Рита. — Давай встретимся завтра вечером. Тогда я тебе все расскажу, ладно?
— Давай, — согласилась Машка. — Я вина куплю…
Они попрощались.
Рита повесила трубку и подумала, что все складывается прекрасно. Пускай они переносят дневную прогулку, но зато…
Она даже смутилась, покраснела от невольного стыда.
«Вот еще, Прохорова, какие у тебя мысли, — отругала она себя. — Надо же, до чего докатилась!»
Зато сегодня впереди была ночь. Их с Сергеем. Одна на двоих…
Глава одиннадцатая
ПОДОЗРЕНИЕ
«Надо же, — думал Виктор по дороге домой. — Во что ты превратился?»
Перед глазами снова появилась эта унизительная картина — детектив с усталым и презрительным взглядом. И он. Вернее, кто-то другой, плохо понятный ему самому. «Меня подменили, — усмехнулся он. — Это затмение… В конце концов, ничего не произошло. Я могу всегда отказаться».
На несколько минут наступило облегчение — такое простое решение, все действительно элементарно! Сейчас он позвонит Татьяне Абрамовне. Откажется от ее услуг. Деньги? Ну, скажем так: чтобы никому не было обидно, пускай она оставит их себе. Как плату за неустойку. Не в деньгах счастье.
Подозрительность, слежка, страх… Тьфу! Все это можно обозначить одним-единственным словом — подлость.
Зачем, зачем расставлять Рите ловушки, следить за каждым ее шагом? Все равно это не заставит ее полюбить его.
Наоборот!
Если она об этом узнает… Нет! Мысль эта повергла его в ужас.
— Господи! — простонал он, вытирая со лба холодные и липкие капельки пота. — Как все это гадко… Отвратительно до тошноты!
Он остановил машину. Вышел и жадно вдохнул холодный вечерний воздух. Слава Богу, он сразу почувствовал, как отступило головокружение. Ему стало лучше.
Вечер был голубоватым, и где-то далеко на небе, почти совсем не заметная, зажглась первая звезда. Бледная и тусклая, как все городские звезды.
— Все поправимо, — снова прошептал Виктор. — Я совершил глупость. Я просто…
Зазвонил мобильник.
Он обрадовался, услышав голос Татьяны Абрамовны.
— Добрый вечер, — сказала она.
— Ох, — выдохнул Виктор. — И в самом деле — до чего хорошо, что вы мне позвонили! Я как раз собирался сам…
— Да ничего хорошего, голуба мой, — сказала она, тяжело вздохнув. — Нечем мне вас порадовать… Ваша пассия сейчас на углу проспекта Кирова… пардон, Немецкой улицы и Братиславской… Вышла из кафе. В данный момент стоит, держа за руку высокого мужчину с волосами чуть ниже плеч. Волнистые, заправлены сзади наподобие хвоста. Не знаете такого?
— Нет, — пробормотал он.
— Вот такие печальные дела, дорогуша. Что прикажете делать дальше? Выяснить, кто такой этот Ромео?
Он молчал, ловя ртом воздух. Сердце стучало так сильно, что ощущения дискомфорта и тяжести превратились в тупую, ноющую боль.
— Витенька? Вы слышите меня?
Голос Татьяны Абрамовны бил ему в уши. Как колокольный набат. Тревога, тревога, тревога…
— Может быть, это просто ее знакомый? — хрипло спросил он.
— Да бросьте вы, миленький! Дорогуша, я же не юная девочка, да и вы вроде бы не отрок! На знакомых так не смотрят. И еще… Знакомые, даже очень хорошие, за плечи так не обнимают. Вы уж простите меня. Фильм «Обыкновенное чудо» никогда не смотрели?
— Смотрел…
— Так вот, он ее обнимает именно так. Как будто имеет на это право… Так что, мне его вам сфотографировать? В принципе, если постараться, я смогу узнать, кто он. Хотите?
Виктор хотел. Но еще кто-то внутри пытался остановить его. «Не делай этого, — кричал внутренний голос. — Ты катишься по наклонной… Скоро пропасть, дружок!»
— Хочу, — хрипло проговорил Виктор… и дал отбой.
Некоторое время он стоял, пытаясь разглядеть сквозь невесть откуда явившиеся тучи хотя бы одну звезду — вдруг эта звезда что-нибудь изменила бы?
Но тучи были темными и густыми.
Их становилось все больше и больше. Они слетались, как стая черных ворон. Такое сравнение пришло ему в голову, и он усмехнулся — раньше ему никогда не было свойственно воспринимать природу именно так. Раньше она была просто природой. Еще немного, и он станет похож на свою жену и ее подругу.
И все-таки черные облака начали действовать на его сознание, давить на него — о, какими они были тяжелыми!
Словно предчувствия…
И в самом деле теперь Виктор окончательно поверил в это.
«Ничего хорошего не будет. Будет беда», — сказал он себе и побрел к подъезду. Медленно, нехотя, с поникшей головой — как старик…
На пороге он все-таки обернулся еще раз, надеясь на чудо — и как же это было глупо!
Тучи… Одни тучи и черное небо.
«А она этого наверняка не замечает, — пронеслось в голове. — Вернее сказать, они этого не замечают!»
— Ни одной звезды не видно, — сказала Рита. — Обидно. Посмотри, какие тучи…
Они стояли обнявшись. Она задрала высоко голову, ее затылок упирался в его грудь. «Как будто я согреваю птицу, — подумал он. — Или держу ее крепко, мешая улететь…»
Он вздохнул и прижал ее к себе сильнее. «Пускай… Некоторые птицы должны какое-то время быть с людьми. Некоторые птицы устают от бесконечных полетов…»
— Вон! — закричала Рита. — Посмотри! Она пробилась! Пробилась! Специально, через тучи — чтобы мне было за что ухватиться!
Он посмотрел вверх. И в самом деле — звезда, робкая, бледная, нерешительная, прорвалась через заслоны туч.
Рита теперь напоминала ребенка. Она засмеялась и вырвалась из его рук.
— Рита…
Она не обернулась. Побежала по мосту, точно и в самом деле верила — эта звезда вырвалась из темноты из-за нее. Она, эта бесстрашная звезда, такая же, как Рита. Такая же, как он…
— Быстрее! — крикнула она ему. — И не смотри на меня так, пожалуйста… Я понимаю, что выгляжу глупо…
— Совсем нет, — тихо сказал он. — Глупо выглядят те, кому наплевать на звезды…
— Посмотри же, — попросила она. — Господи, как мне хочется ей помочь. Эти чертовы тучи… Они наступают!
Он стоял, взяв ее за руку. Неизбежность победы темных туч была очевидна — и все-таки ему, как и Рите, сейчас больше всего на свете хотелось, чтобы отчаянная звездочка не погасла.
Не подчинилась бы законам бытия.
Она вспыхнула последний раз и пропала в черноте.
Рита вскрикнула, словно от боли:
— Нет…
По ее щекам ползли слезы. Она продолжала стоять, упрямо смотря на небо. Как будто еще надеялась, что там что-то изменится.
Он снова обнял ее:
— Все хорошо…
Она помотала головой:
— Нет…
Потом подумала и не стала продолжать.
«Зачем ему это знать? — сказала она себе. — Я загадала великую глупость. Не важно, что звездочка не сумела вырваться на свободу… Мы сумеем вырваться… Мы обязательно сумеем!»
— Да уж, выдалась ночка, — проговорила Маша в микрофон. — Мчатся тучи, вьются тучи… Невидимкою луна, и так далее. А тучи как люди… Послушайте, друзья мои! Почему солнечный день сменился такой вот напастью? Солнце было, я прекрасно помню, а теперь все на небе обстоит так, что трудно в это поверить! Но ничего… С вами я, ночная бабочка. Полетели искать свет. Пора…
Она нажала на «плэй».
Грустная мелодия вполне отвечала ее настроению. За окно было лучше вообще не смотреть — сразу нападала тоска. Нечеловеческая…
«Сейчас завою, как волчица…»
Последнее время все валилось из рук. Что-то происходило с ней. И слезы — вот они, пожалуйста, не замедлили явиться! «Надо показаться психиатру, — сердито смахнула слезы Маша. — Этак докатишься до вечного, вселенского плача».
«Полетели искать свет»…
Она вспомнила про Ритку. Везет Ритке. Судя по ее физиономии, она уже его отыскала. Ну, так как долго ей не везло, с другой-то стороны…
Мелодия кончилась.
— Жаль, — сказала Маша. — Хорошей музыки никогда не бывает много. Я знаю одну женщину, господа, которая сейчас счастлива. Позвольте же мне подарить ей, тоже ночной бабочке, вот эту мелодию. Тебе, Риточка. Будь счастлива…
Она включила «Нотр-Дам де Пари». «Белль»…
— Ужасно хочется, хорошая моя, чтобы Бог наконец-то выдал тебе порцию счастья, — прошептала она в микрофон. — Помни, ты у нас самая прекрасная женщина на свете. Найди свое Чудовище. И преврати своей любовью в Принца…
— «Преврати его в Принца, ма белль…»
Сергей вздрогнул.
Обернувшись, он увидел, что Рита уже спит. Свернувшись калачиком, подложив ладонь под щеку — она спит, как ребенок. На лице ее безмятежная улыбка.
«Как странно все, — подумай Сергей. — Почему мне кажется, что эта женщина говорит именно о ней? Или все на самом деле связано невидимыми нитями судьбы?»
Он не посмел взять приемник — как будто Рита слушала эту мелодию и во сне. Он взял только телефон, вышел на кухню. Набрал номер.
Хрипловатый, низкий голос ответил:
— Алло…
— Ночь кончилась, — сказал он.
— Мне кажется, что ночь только начинается, — сказала ночная бабочка. — Посмотрите в окно. Тучи сгущаются… Впрочем, может быть, кончилась ваша ночь. Вы нашли счастье… Да?
Она не понимала, о чем он говорит.
— Пожалуйста, поставьте нашу песню, — попросил он.
— Какую?
В этот момент телефон пикнул и вырубился. Кончилась карта, догадался он. В сердцах отбросив мобильник, подошел к окну.
Небо и в самом деле было обложено тучами.
«Почему она забыла обо мне, — подумал он. — Впрочем, ей ведь звонит столько людей…» Она принесла ему счастье. Он обязательно позвонит ей завтра. Послезавтра. Скажет ей спасибо.
Он ведь знает — ночь начала терять над ним власть именно тогда, когда он услышал ее тихий голос.
Он вернулся в спальню.
По радио пела Кэнди Найт. «Она вспомнила», — улыбнулся он.
А Рита спала и, когда он лег рядом, доверчиво обхватила его руками и ногами, точно боялась, что кто-то его отнимет.
Теперь он боялся пошевелиться.
Так и лежал, глядя на тени, причудливо расположившиеся на потолке.
Она включила то, что сама хотела сейчас услышать. Обидно, что их разъединили… Ей понравились его слова. Его голос…
Телефон снова зазвонил.
«Вот чем хорош ночной эфир — дозвониться проще», — обрадовалась Маша.
Она схватила трубку.
— Ну что? — услышала она вместо того голоса совершенно другой. — Готова ли ты к встрече со мной, крошка? Сегодня мы увидимся… Ты узнаешь вкус моих губ…
— Да всегда пожалуйста, — хмыкнула Маша и повесила трубку.
«Черт! Так всегда — ждешь праздника, а получаешь удар по зубам. Вот тебе и ночной эфир, — подумала она. — Бедная Ритка! Сколько же ей звонит таких гадов!»
Она заварила кофе — ужасно хотелось спать. Взяла сигарету.
Вышла в «предбанник». Пока играет музыка, можно пожить своей жизнью. Можно пожить…
Рассвет с трудом пробрался через завесу туч. Зазвонил будильник.
Рита подняла голову, сонно посмотрела на часы.
— Боже ты мой, — вздохнула она. — Только пять часов… Еще бы спать и спать…
Она осторожно, чтобы не будить его, встала.
Но он проснулся.
— Ты куда? Так рано…
— Я же с Машкой поменялась, — сказала она. — Пора. За сегодняшние удовольствия пора расплачиваться. Тяжелым дневным трудом.
Она уже оделась и слегка подкрасила губы.
— Черт, — пробормотала она. — Дожила до седин — и не научилась пользоваться косметикой! Ты выбрал кошмарную женщину!
— Я выбрал женщину, которой не нужна косметика, — рассмеялся он. — Мне кажется, совсем неплохой выбор…
— Но я же когда-нибудь покроюсь морщинами! — заметила она. — Не вечно же такая лафа тебе будет…
— О, к этому моменту я тоже постараюсь покрыться морщинами, — сообщил он. — Я еще и попытаюсь согнуться в три погибели… Так что гармония нам по-прежнему будет обеспечена.
Она почувствовала, что ей не хочется уходить. Совсем. Никогда и никуда… «Я ведь ничего о нем не знаю, — напомнила она себе. — И плевать, Я знаю достаточно. Мне хорошо с этим человеком… Это главное!»
Он тоже встал. Оделся.
— А ты куда?
— Не брошу же я тебя одну на полутемной улице, — пояснил он. — Провожу тебя до твоей работы, раз уж тебе взбрело в голову непременно туда отправиться.
Она ничего не сказала. Ее первый раз провожали. Она всегда чувствовала себя самостоятельной — и теперь ее лишали этой привилегии. Но как ни странно, она не испытывала по этому поводу никакого недовольства. Наоборот…
— Пошли?
Он стоял, одетый в плащ. Снова показалось, что она видит свою первую любовь. С розами, выплывающими из темноты… Что тогда было для нее важнее? Розы? Или высокая фигура в плаще, который был ему мал?
Так и сейчас — кто из них, носящих одно и то же имя, похожих друг на друга, ей важнее? Этот человек — или воспоминание о том, первом?
— Да, — сказала она, вкладывая свою ладошку в его руку.
«Я потом отвечу себе на этот вопрос, — решила она. — Не сейчас… Будет еще время…»
«Скорей бы пришла Рита, — подумала Маша. — До чего я устала…»
Она посмотрела на часы.
Без пятнадцати шесть… В коридоре зазвучали шаги.
Дверь открылась.
— Привет, — сказала Рита. — Познакомься — это Сергей…
Тот стоял, глядя на обеих с удивлением и страхом.
— Подожди, — проговорил он. — Ты здесь работаешь? На этой станции?
— Ну да, — рассмеялась Рита. — Ночная бабочка Марго… Просто сегодня меня подменяла Маша. Кстати, как тебе? Понравилось?
— Не очень, — призналась Маша. — Какие-то идиоты звонят… с хамскими предложениями…
«Один из идиотов — я», — подумал Сергей и невесело усмехнулся.
— Кстати, ты слышала мою «Белль»? О нет! Не говори, что ты дрыхла! Я так старалась!
Рита поняла, что лучше соврать. Чтобы не расстраивать бедную Машку.
— Слышала, — кивнула она. — Спасибочки…
— Спасибочками сыт не будешь, — усмехнулась Машка. — Сделай ответный плезир… Часиков в семь, когда я доберусь до дома и включу радио, поставь мне для поддержания боевого духа Кэнди Найт с Блекмором… «Wish you were here». Очень хочется все-таки «там» побывать. Надоела эта обыденность.
Она собралась и уже стояла на пороге.
— Подожди, — сказала Рита, оборачиваясь к Сереже. — Проводи ее.
— Да брось ты, — фыркнула Маша. — Если не будет машины, доберусь на трамвае. Светло уже… Ему же не хочется с тобой расставаться.
Быстрее, чем они успели отреагировать, Маша исчезла за дверью.
Рита посмотрела на него и удивилась — он выглядел грустным и потерянным.
— Что с тобой? — спросила она. — Что-то не так?
— Нет, все… все в порядке.
Он прислонился к стене. «Боже, — подумал он. — Как я буду глупо выглядеть, если она узнает, что я звонил ей. Как мальчишка. Один из идиотов, как выразилась ее подруга».
Один из…
— Я пойду. Может быть, успею догнать твою подружку. Провожу ее.
— Иди, — сказала она, обернувшись. В ее глазах был немой вопрос… и тревога. «Что-то все-таки не так, — подумала она. — Он выглядит странно».
— Сережа, — остановила она его, — ты… Как-то все странно.
— Все нормально, —
улыбнулся он. — Я люблю тебя…
Она немного успокоилась.
— Я тоже тебя люблю. Сильно, — прошептала она.
Он поцеловал ее и быстро вышел прочь.
— Доброе утро, сограждане, — услышал он уже в коридоре ее звонкий голос. — Ждали Машу? А Маши сегодня не будет! Это я, ночная бабочка, наконец-то нашедшая свет! Привет всем, кто проснулся, и если у вас плохое настроение, постарайтесь вспомнить, что утром появляется солнце и даже если пасмурная погода — оно все равно светит!
Он улыбнулся.
В конце концов, когда-нибудь он расскажет ей, как звонил ночью ночной бабочке Марго. И как эта самая Марго оказалась его Ритой. Он все ей расскажет, и они посмеются. Вместе.
Маша вышла на улицу. Холодный промозглый ветер заставил ее поднять воротник куртки. На щеки капнули первые капли дождя.
— Ну, разродились наконец-то, — проворчала Маша, посмотрев неодобрительно на тучи. — Может быть, теперь вы уберетесь подальше…
Машины не было. Как всегда. «Везет как утопленнице», — мрачно подумала Маша и пошла к трамваю.
Остановка была еще совсем пустынной — только на скамейке сидел какой-то мужчина, одетый как рыбак.
— Трамвая давно нет? — спросила его Маша.
Он развел руками.
Маша вздохнула. По утрам трамваи не очень-то ходили. Впрочем, и днем тоже…
Рядом с остановкой притормозила машина.
— Подвезти?
Маша посмотрела на водителя. Ей ужасно хотелось, чтобы подошел трамвай. У водилы была такая пакостная физиономия, что Маша оглянулась. «Рыбак» был гораздо симпатичнее.
— Нет, — покачала она головой.
— Ну, как хотите…
Вдали показался трамвай.
— Слава Богу, — выдохнула Маша.
Они с «рыбаком» были одни в пустом вагоне.
И вышли, как ни странно, на одной остановке. Маша отметила про себя эту странность — она жила в центре города. Никаких рек. Прорубей. И дач, кстати, тоже…
Может быть, он возвращается?
Она почти подошла к дому, когда за спиной прозвучал голос, показавшийся ей знакомым:
— Ну вот, моя ночная бабочка… Пришел момент, когда нам с тобой пора и познакомиться!
Она вздрогнула, медленно обернулась.
— Что вы…
Договорить она не успела.
Мир закрыли тучи. Мир закрыл мрак…
«Господи, — успела подумать Маша, погружаясь в облако боли, — и откуда их так много набежало, этих туч…»
Глава двенадцатая
ПРОЩАНИЕ
«Все это происходит не со мной, — думала Рита. — Этого просто не может происходить со мной. Это нелепо…»
Мелкий дождь заставил собравшихся на кладбище раскрыть зонты. Только Рита стояла, не замечая дождя. Ее просто здесь не было.
Было только Ритино горе, и оболочка этого горя… Физическая и в то же время ничего не ощущающая.
— Рита…
Она даже не поняла, что это ее зовут. За эти три дня она устала так сильно, что чувства отупели. Все чувства… Слух, обоняние, осязание… Но она была благодарна за это. Сейчас ей и не хотелось остроты ощущений. Это ее просто убило бы… Как Машу. Раздавило, расплющило…
— Рита…
На плечо легла рука. Рита попыталась освободиться сначала от этой тяжести, но все-таки пересилила себя, обернулась.
Виктор стоял, смотря на нее с болью и состраданием.
— Да, — прошептала Рита. — Вот такие дела… — Она беспомощно развела руками — все слова казались сейчас пустыми.
Он пожал ей руку и понимающе кивнул.
Кто-то из Машиных старых знакомых говорил о ней теплые слова. Рита не могла сосредоточиться, до нее долетали только обрывки фраз: «светлая душа… прекрасный человек… нам будет не хватать…».
«Да разве в этом дело? — подумала она вдруг и удивилась ясности этой мысли. — Дело в том, что она была живая. А теперь…»
«Нет», — запретила она себе думать дальше.
Потом она подумала: хорошо, что нет Артема, он еще болеет… Как бы он это все перенес?
А потом подумала: плохо, что рядом нет Сережи. С ним ей было бы легче. Но он не захотел сюда пойти…
— Рита, пойдем. Все уже кончилось, — проговорил Виктор.
Она встрепенулась, возвращаясь из плена собственных воспоминаний.
Народ уже начинал расходиться.
— Еще минуту, — попросила она.
Он остался, покорный. Сел на лавочку немного поодаль, чтобы не мешать ей.
Она подошла к свеженасыпанному холмику. Опустилась на колени.
— Вот так, Машка, — прошептала она. — Все в высшей степени подло и нелепо… Я буду скучать без тебя. Очень. Я… тебя люблю, Машка. И буду помнить тебя всегда…
Она поднялась, положила букетик незабудок и подошла к Виктору.
— Теперь все, — сказала она ему. — Можно идти…
Он, ничего не говоря, молча поднялся.
Уже на выходе она снова оглянулась, точно надеясь, что Машка передумает умирать, встанет и пойдет вместе с ней.
Виктору показалось, что она сейчас заплачет. Но ее глаза были сухими.
Они подошли к его машине.
— Спасибо, что ты пришел, — проговорила она. — Одной мне было бы совсем невмоготу…
Уже в машине она проговорила задумчиво:
— Почему мне все люди сейчас кажутся черными?
— Не знаю, — ответил он. Просто, чтобы разбить ее одиночество.
— Впрочем, я и сама себе сейчас кажусь черной, — продолжала она. — Как ворона… Странно, правда?
Он только пожал плечами, так и не найдя нужных слов.
Они замолчали.
Рита сидела, сложив руки на коленях, как школьница. Спина была выпрямлена, а глаза смотрели вдаль. Только Виктор догадывался, что она сейчас не видит ничего. Только черную пропасть, в которой иногда пропадают люди.
Он знал, что сейчас все слова тоже унесет ветер в эту черную дыру-пропасть, не дав им достигнуть Ритиного слуха.
Они подъехали к Ритиному дому.
На скамейке перед домом сидел человек. Виктор догадался, кто он, по описанию и по участившемуся пульсу. Дыхание перехватило. На минуту их глаза встретились.
Рита открыла дверцу, вышла и проговорила еще раз:
— Спасибо…
Безжизненными, сухими губами она дотронулась до его щеки.
— Рита…
Она обернулась.
Тот, другой, стоял, смотря на нее глазами побитой собаки.
Она ничего не сказала.
Подошла к нему.
Он попытался ей улыбнуться.
— Все нормально, Сережа, — проговорила она тихо. — Все нормально…
И, не сказав больше ни слова, быстро вошла в подъезд.
Она слышала, как за ее спиной хлопнула дверь подъезда.
Быстрые шаги становились все ближе… Рита шла медленно, опустив голову. Все было так плохо, что она начала привыкать. Она даже немного успокоилась — хуже, чем сейчас, все равно не бывает. Теперь и бояться нечего…
— Рита…
Сильные руки взяли ее за плечи.
— Я же сказала, все нормально, Сережа…
Ее голос звучал мерно, холодно, равнодушно.
Она была рада, что это так — хотя больше всего на свете ей сейчас хотелось уткнуться ему в плечо и выплакаться — так, чтобы на всю жизнь не осталось ни одной слезы.
Но он почему-то не пошел с ней — а она так хотела этого! Насколько же ей было бы легче все это перенести, окажись он рядом с ней…
И почему-то Рите казалось, что с Машей все случилось по их с Сережей вине. Она не могла избавиться от этого ощущения — да и не хотела… «Маша должна была быть живой, — проносилось у нее в голове по нескольку раз в день. — Это я должна была быть сейчас мертвой».
Ей хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе — как будто ее вообще никогда и не было на этой земле. И может быть, тогда вернулась бы Маша?
Он еще держал ее за плечи, боясь выпустить, точно понимал, что ниточка судьбы, связывающая их, вот-вот порвется по чьей-то злой воле.
— Рита, я…
Она не обернулась — только высвободилась резким движением плеч.
— Не надо, Сережа, — хриплым шепотом попросила она. — Потом поговорим обо всем, но не теперь… Сейчас это все слишком… — она взмахнула рукой, прогоняя боль или, как ему показалось, его самого, и едва слышно закончила: — больно…
Он послушно отошел, надеясь на это «потом» и втайне догадываясь, что этого «потом» никогда уже не будет.
Все потеряно…
— Хорошо, — покорным эхом отозвался он, склонив голову. — Потом так потом…
И открыл свою дверь раньше, чем Рита успела открыть свою.
Звук захлопнувшейся двери подействовал на Риту как выстрел. Она втянула голову в плечи и медленно обернулась, словно надеясь, что все происходящее с ней сейчас все-таки окажется кошмарным сном, она проснется — ну хотя бы от этого резкого звука — и убедится в этом…
Нет.
Она поняла тщетность собственной надежды. И, обреченно принимая новый удар судьбы, открыла дверь в свою квартиру.
«Я же не имею права расслабляться, — подумала она. — Я должна быть сильной… От меня зависит теперь Артем. Ник. Мама… Это как мантра, — усмехнулась Рита. — Самовнушение…»
На самом деле больше всего на свете Рите сейчас хотелось расслабиться. Стать слабой. Выкрикнуть кому-нибудь всю свою боль, обиду, гнев… Она снова застыла, обернувшись на дверь своего соседа. О, какой сейчас она показалась ей холодной и даже враждебной.
«Я не имею права расслабляться, — прошептала Рита и превозмогла острое желание броситься к этой двери, разбить ее кулаком и высказать Сереже все — объяснить ему, как ей его не хватало и сейчас не хватает, что она только маленькая девочка, заблудившаяся в лесу, почувствовавшая совсем близко смерть. — Я не имею права…»
Татьяна Абрамовна услышала телефонный звонок из ванной.
— Все равно мне это не поможет, — рассудила она, нанося на кожу маску. — Надо бы сделать пластическую операцию, но где взять денег?
Телефон продолжал звонить.
— Сейчас, сейчас, дорогуша, — крикнула Татьяна Абрамовна, точно кто-то там, на другом конце провода, мог услышать ее слова.
Она с безграничной тоской посмотрела еще раз на собственное отражение в зеркале.
— И в молодости-то ты от чрезмерной красоты не страдала, а уж теперь… Но хотя бы не так обидно.
Она подошла к телефону, все еще не снимая тонкой пленки с лица, скрывающей ее мужеподобные черты и в то же время делающей похожей на мумию.
— Алло, слушаю вас, — проговорила она, зажигая сигарету.
— Татьяна Абрамовна? — проговорил женский голос.
Татьяна Абрамовна быстро определила, что неизвестная взволнована и боится ее, старой квашни… Это ее немного развеселило.
— Ну, предположим… — ответила она, играя «крутую» особу, — Татьяна Абрамовна. Слушаю вас…
— Я звоню вам по поручению Виктора Петровича, — проговорила неизвестная. — Это конфиденциально, понимаете?
— Понимаю…
Ей пришло в голову поиграть еще — сказать, например, что она не может вот так сразу вспомнить, кто такой этот самый вышеозначенный Виктор, соврать, что у нее так много клиентов, что всех помнить головы не хватит… Но она поняла и другое — где-то в душе жила старая сплетница, которой было более чем любопытно узнать, что же за «конфиденциальное» предложение ей собираются сделать. «Любопытство кошку сгубило», — хмыкнула она и все же не смогла справиться с собой.
— Я его секретарша, — сообщила абонентша. — Дело касается одной дамы… Кажется, Маргариты Александровны Прохоровой. Я верно назвала имя?
— Ну, дорогуша, вам это лучше знать, — томно вздохнула Татьяна Абрамовна.
— Да, наверное… Так вот, вам не кажется, что ей следует знать, что представляет собой человек, с которым, как мне кажется, ее связывают чересчур нежные отношения?
«Опаньки, — присвистнула Татьяна Абрамовна. — Однако…»
В ее душе родилась целая буря чувств, и эти чувства друг с другом находились в состоянии войны — этакое маленькое Ватерлоо…
Ситуация тем не менее Татьяну Абрамовну заинтересовала.
— Зачем? — спросила она. — И почему бы самому Виктору Петровичу не попросить меня об этом, коли ему взбрела в голову этакая… — Чуть не слетело с языка слово «чушь»! — Блажь, — закончила она.
— Он, видите ли, не решится… Да и не надо ему об этом знать, Татьяна Абрамовна! Мы, его сотрудники, обеспокоены его состоянием…
«Ага, — усмехнулась Татьяна. — Девочка моя, ты серьезно полагаешь, что я в это поверю?»
Но до чего лицемерный тип, пришло ей в голову. Краснел, бледнел, чуть не в обморок падал, когда просил ее о помощи! А сам-то, сам… Этакой подлости от нее даже отпетые негодяи не требовали…
— Так вы сами и скажите…
— Нет, Татьяна Абрамовна. Вам она поверит больше… Вы же понимаете, в свете последних событий она и сама находится в опасности…
— Но этот самый господин Воронцов никакого отношения к убийству ее подруги не имеет, простите… История в Подольске и в самом деле вышла скверная, не спорю… Но доказательств-то его вины так и не нашли!
— Татьяна Абрамовна, вам что, не нужны лишние триста баксов?
Несмотря на то что Татьяна Абрамовна нашла сумму, в которую оценивали ее совесть, чрезвычайно маленькой, в ее бедственном материальном положении это было…
— Пятьсот, — сказала она, немного подумав.
На другом конце провода помолчали.
«Не согласится», — подумала Татьяна. И очень хорошо… Бог сохранит от морального падения. Хотя если подумать, вся ее жизнь сплошное моральное падение.
— Хорошо, — прозвучал голос. — Пятьсот… Вам заплатят их сразу после того, как вы это сделаете…
— Половину вперед…
— Да, конечно, сегодня же вечером…
Трубку повесили раньше, чем она успела спросить, каким же образом.
— Да, дорогуша, — усмехнулась она, стирая с лица уже засохшую маску, — похоже, на сей раз твое падение может закончиться летальным исходом…
«Хрусть — и пополам», — как говаривал классик…
Стоя у окна, Рита вспоминала, как в детстве она любила смотреть на ночное небо, особенно в августе. Как она надеялась увидеть падающую звезду и верила — если вовремя подставить сложенные лодочкой ладони, ее можно будет поймать. Потом немного подержать в ладонях, загадать желание и снова выпустить на волю, будучи уверенной на все сто процентов, что теперь желание исполнится…
Ах, до чего это было давно! Не было уже той наивной девочки с двумя толстыми косами за спиной, и вообще — все было больше похоже на неправду.
Да и что бы она сейчас загадала? Явись перед ней сказочная фея или рыжегривый лев Эслан, что бы смогла загадать эта взрослая Рита? О чем бы их попросила?
Она знала, о чем. Чтобы время повернулось вспять. И все изменилось бы… Счастье особенно больно терять, когда ты попробовал его на вкус. Да что говорить — сейчас Рите казалось, что все происходящее с ней неделю, месяц назад было счастьем. Просто она по глупости своей этого тогда не понимала…
Да, именно это она бы загадала, упади ей сейчас в ладони драгоценная звезда. Вот только нынешняя взрослая Рита не верила в сказки.
Она просто смотрела на небо. Где-то там была теперь Машка, наверняка превратившаяся в звезду. А под этим небом в мире, который покинула ее подруга, остались жить Рита и Артем… И рядом с ними, невидимый пока, продолжал жить тот, кто одним движением руки, собственным безумием и злобой осмелился разрубить нить Машкиной жизни.
Рита невольно передернулась.
«Хватит об этом думать, — сказала она себе. — Все равно ты уже ничего не можешь исправить…»
Она отошла от окна и на цыпочках подошла к двери мальчишеской спальни.
Они еще не спали. Она услышала их приглушенные голоса. Мальчики говорили тихо, и она не могла никак уловить, о чем. Она тихонько приоткрыла дверь, чтобы не скрипнуть. Приготовилась уже прошептать им суровое «спокойной ночи» и замерла.
— Я боюсь… — шептал Артем. — Когда я закрываю глаза, очень близко подходит смерть… То есть это я теперь знаю, что это именно она. Раньше мне казалось, что это просто чудовище. Черт. Давай включим свет, а?
— Нельзя так, — отозвался Ник. — Я сам раньше боялся. Но Сережа говорит, если поддаться страху, все на свете черти празднуют победу. А смерть вползает в твое сердце… Поэтому ты должен научиться с этим бороться с самого детства… Хочешь, я поделюсь с тобой своей молитвой?
— Какой?
— Ангел мой, ляг со мной, а ты, сатана, уйди с глаз долой…
Артем помолчал. Потом прошептал, немного изменив текст:
— Ангел мой, ляг со мной, а ты, смерть, уйди с глаз долой…
— Помогло? — спросил Ник.
— Пока не знаю… Ой, кажется, правда… Помогло!
Рита невольно улыбнулась, закрывая дверь.
В квартире было тихо. Мать уже спала.
Она разделась и тоже легла.
Сон не шел, посылая вместо себя множество черных мыслей, предчувствий и смутных страхов.
Тогда Рита прошептала:
— Ангел мой, ляг со мной…
И страхи отступили. Ей и в самом деле показалось, что рядом с ней ангел и у этого ангела лицо Сережи…
— А ты, смерть, уйди с глаз долой, — сонно уже закончила она фразу.
И попыталась ухватиться за ангела с лицом Сережи, чтобы смерть не смогла дотянуться до нее. Чтобы не пропасть в этом мире, где все еще жил человек, посмевший нарушить закон Бога, лишив жизни невинное существо…
В дверь квартиры Татьяны Абрамовны позвонили уже тогда, когда она решила, что это была чья-то злая шутка.
Она уже готовилась ко сну. Решив очередной кроссворд в журнале «Отдохни», она достала с полки детектив в мягкой обложке, и приготовила кровать.
Тогда-то и позвонили в ее дверь. Она посмотрела на часы и убедилась, что уже поздно.
Тем не менее подошла к двери и спросила:
— Кто там?
— Я от Виктора Петровича, — прозвучал женский голос. — Откройте, Татьяна Абрамовна…
Она открыла. Проклиная в очередной раз собственное любопытство.
У стоящей на пороге женщины была чисто секретарская внешность, поэтому Татьяна Абрамовна ей поверила. Умелый макияж придавал невыразительному лицу эффектность. Татьяна Абрамовна даже вздохнула с легкой завистью — и почему она так и не научилась всеми этими ухищрениями добиваться такого же потрясающего эффекта?
— Добрый вечер, — проговорила женщина. — Простите, что так поздно… Раньше никак не получалось…
— Это вы мне звонили, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла Татьяна.
— Я. Вот ведь что значит детектив! От вас ничего не скроешь…
«Я же не дура, детка», — хотелось сказать Татьяне Абрамовне. Но она промолчала.
— Вот… возьмите… Пересчитайте. Ровно двести пятьдесят, как мы договаривались…
— Пройдите, — попросила Татьяна Абрамовна. — Мне хотелось бы понять, для чего это понадобилось вам… то есть Виктору Петровичу.
— Мы беспокоимся, — ответила ее гостья, не двигаясь с места. — Человек, когда-то подозреваемый в убийстве…
— Помилуйте, дорогуша, — усмехнулась Татьяна Абрамовна, — я знаю всю эту подольскую историю куда лучше вас… Речь там шла совершенно о другом. Да и обвинения эти были сняты как беспочвенные… Господин Воронцов даже отдаленно не напоминает того, по всем приметам, чисто серийного убийцу… Так какой смысл в том деянии, которое вы мне сейчас предлагаете? Мне это, простите, кажется избиением младенцев…
— Татьяна Абрамовна, — тихо проговорила дама, — мы же с вами обо всем договорились!
Теперь в ее глазах появился стальной блеск.
— Вы же не хотите, чтобы узнали о том, что ваша лицензия — чистая липа? — зловеще проговорила она. — Я понимаю, что это ваш хлеб. Да и к чему юридическое образование, когда следишь за чужими мужьями?
«Меня шантажируют», — удивленно подумала Татьяна.
— Вы, конечно, поступайте как знаете, — проговорила дама, — но если бы я была на вашем месте, я бы особо не раздумывала… В наше время, как мне кажется, понятия честности размыты. Да я вам и не предлагаю криминала. Наоборот! Помогите открыть глаза одной особе… Ведь если что-то с ней случится, не вы ли первая начнете обвинять себя, что могли все исправить — и не стали этого делать?
Татьяна Абрамовна взяла конверт.
— Хорошо, — проговорила она. — А теперь идите к чертовой матери…
Она с силой хлопнула дверью, ненавидя себя за собственный поступок.
«Хрусть — и пополам…»
Подойдя к окну, она увидела, как дама вышла из подъезда и направилась к ожидавшей ее машине. В темноте Татьяна Абрамовна не смогла разобрать ни цвет, ни марку, ни лица водителя. Но почему-то она без особого труда догадалась, что это не Виктор Петрович.
«А любопытная ситуация, — кисло подумала она. — Даже интересно было бы в ней разобраться…»
— Добро пожаловать снова в ад, — усмехнулся Сергей.
Все эти дни он постоянно ощущал себя в темноте. «Надо набраться терпения, — говорил он себе. — Надо». Потом ей станет легче. Они поговорят. Он расскажет ей наконец-то свою историю — о, как он себя сейчас ругал за это свое дурацкое молчание!
Теперь не время.
Он метался снова и снова по квартире, иногда не выдерживал, выходил на лестничную площадку — подходил к ее двери. Рука сама тянулась к дверному звонку. Но останавливалась, повинуясь его приказу. Нет, не сейчас…
Он представлял себе ее взгляд — отстраненный, холодный, заранее отвергающий его слова.
Что бы он ни сказал…
И тогда он возвращался назад. В ад. В темный ад, где торжествующе улыбалась Таня.
«Что я тебе сделал? — спрашивал он ее снова и снова. — Что я сделал тебе, ответь!»
Она теперь только молчала. Добившись своего, она чувствовала себя вполне удовлетворенной.
Он покорился ее воле — пока… Потом он вырвется из этих мертвых рук, потому что есть живая женщина.
Сейчас ей мешает боль, но потом, когда боль отступит, они поговорят обо всем, и тогда уже никто не сможет разлучить их, ввергая поодиночке каждого в собственный ад.
Но иногда эти мысли не помогали — Сергей все чаще и чаще чувствовал себя загнанным в тупик, из которого он уже никогда не сможет найти выход.
И в этом он винил только себя, свою нерешительность. Свою трусость.
Если бы он рассказал Рите все раньше!
Он стоял у окна, снова превратившись в наблюдателя.
Он ждал Риту — чтобы хотя бы издали дотянуться до нее своей душой, увидеть ее улыбку, хотя бы мысленно коснуться ее волос… «Если бы мог, стал бы ветром, чтобы дотрагиваться до щек твоих, любимая…»
Мир вокруг казался только декорацией. И женщина, сидящая на лавке. И дети, играющие в песочнице… Все это было только антуражем для ее, Ритиного, появления.
И когда Рита появилась, все они померкли, превратились в призрачные видения. Только Рита была реальной.
Женщина поднялась и подошла к Рите. Что-то сказала ей. Сергей видел, как Рита вздрогнула, невольно посмотрела наверх, на его окна.
Потом что-то коротко бросила этой странной особе, так похожей на мужчину-гренадера, и быстро вошла в подъезд.
Женщина вошла следом.
Сергей невольно сделал движение к двери, приоткрыл ее, но потом закрыл.
Рита разговаривала о чем-то с навязчивой незнакомкой. Он не станет подслушивать, нет, он понимает, что у Риты есть право на тайны.
На всякий случай он остался возле дверей — чтобы прийти ей на помощь.
Наконец он услышал ее быстрые шаги, открыл дверь.
— Рита…
Она остановилась. Медленно повернулась к нему, глядя с такой ненавистью и страхом, что сердце его сжалось.
— Убийца, — выдохнула Рита. — Ты убийца…
— Рита, — начал он, поняв, что та странная женщина каким-то образом связана с Таней, — Рита, выслушай меня… Я все тебе объясню…
— Нет, — покачала она головой. — Нет… Я не хочу тебя слушать…
Дверь закрылась, оставив его наедине с самим собой.
Он некоторое время стоял, удивляясь тому, что боль не поглотила его целиком, что он еще жив…
Потом прошел в комнату.
— Все кончено, — проговорил он, глядя на Танину фотографию. — Ты довольна теперь?
Ему показалось, что она улыбнулась.
— Приятно доставить тебе радость, — усмехнулся он и начал собирать вещи.
Больше он в этом доме оставаться не мог.
Спустя два дня Риту вызвали к следователю.
— Вы простите, что мы вынуждены вас побеспокоить, — извинялся молоденький ушастый мальчик.
Рита подумала: до чего же он еще юный, и почему он выбрал себе такую ужасную профессию? Все время сталкиваться с убийствами… Риту передернуло невольно. Последние дни дались ей так нелегко! Она не смогла бы выдержать дольше…
— Дело в том, что этот подлец звонил вам, — сказал мальчик-следователь. — Так что опознать его голос сможете только вы…
— Вы хотите сказать, что поймали его?
— Да, — кивнул мальчик. — Ваша подружка не первая его жертва… Он у нас тип высокоинтеллектуальный… Его вообще интересуют телефонные знакомства, так сказать. Сначала-то он выбрал девушку из «Услуг по телефону». Сами понимаете, какого характера были услуги… Вторая жертва оказалась психологом с телефона доверия… А потом ему понравились вы, Маргарита Александровна. Только вот не видел он вас, потому немного напутал… Так как, послушаете кассету?
Она кивнула.
«А что ты сделаешь, если услышишь голос Сережи?» — вкрадчиво спросил внутренний голос.
Рита была сейчас готова ко всему — или ей казалось?
Она долго слушала шипение, а потом появился голос.
Она сразу узнала его — как это ни странно, но иногда это случается. Память сама напоминает, где и когда ты уже слышала это придыхание, и интонацию, и — смех…
— «Привет, цыпочка… Сегодняшнюю ночь проведем вместе… вместе… вместе…»
Нет, на этот раз голос рассказывал о другом.
Но Рита все равно слышала именно эту фразу.
— Это он звонил, — сказала она.
— Спасибо, — обрадовался следователь. — Значит, теперь он у нас в кармане, подонок…
Рита поднялась.
— Простите, а я не могу его увидеть? — тихо попросила она.
Следователь немного помолчал, обдумывая ее слова.
— Зачем вам это нужно? — спросил он. — Мало ли как это потом отразится на вашей психике… Тип достаточно неприятный.
— Ничего, — упрямо покачала она головой. — Мне это важно… Пожалуйста.
Он достал папку, извлек оттуда фотографию.
— Пожалуйста…
Она смотрела в эти рыбьи, холодные, пустые глаза. Смотрела долго, пытаясь понять, как же этот человек смог так обмануть ее.
Как она могла обмануться, совместив два лица в одно…
Сейчас она испытывала самые разные чувства — боль, страх, ненависть и — радость.
— Спасибо, — протянула она фотографию.
— Маргарита Александровна, вам совершенно нечего бояться теперь, — проговорил следователь, поднимаясь. — Самое страшное уже позади…
Она кивнула.
«Да, все уже позади, — подумала она. — Не только страшное. Светлое — тоже…»
Она шла по улице, и мысли в голове путались, сбивались, были свинцовыми.
«Почему это со мной случилось?.. Наваждение. Образ убийцы смешался с Сережиным. Я поверила этой женщине. Моя обида оказалась сильнее разума. Но ведь и в самом деле она это сказала. И Сережа… Он вышел вслед за Машкой. Он же вышел за ней! А потом отказался идти на кладбище. Как преступник. Как…»
Она пыталась убедить себя в том, что ее подозрения были обоснованными, хотя внутри себя уже понимала — она была не права. Нет.
«Я с ним должна была поговорить. Я должна с ним поговорить! Я с ним поговорю…»
Она остановилась. Щеки были горячими, мысли туманными и свинцовыми.
Горе затопило сознание, вот она и попалась в ловушку…
— Как же мне выбраться теперь? — произнесла Рита вслух, поднимая глаза.
Прямо перед ней высился высокий шпиль церкви.
* * *
Церковь была старая. Сколько Рита жила на свете, эта церковь стояла. Однажды она зашла сюда — вместе с одноклассницей Галкой, было уже поздно. Пока они ходили и таращились на иконы, церковь закрыли. Рита до сих пор помнила собственный страх. Полумрак, старческие лица нищих, оставшихся тут на ночь, и Галкино беспечное «и что же, переночуем тут…». Правда, их оттуда все-таки выпустил церковный сторож, но детский ужас остался надолго. С тех пор Рита катастрофически боялась церковного полумрака. И каждый раз, когда ей хотелось туда зайти, она вспоминала то, давнее, происшествие. Но на этот раз она зашла.
Пересилила себя.
Служба давно закончилась. Рита была почти одна — только она да женщина у свечного ящика.
Купив у нее свечу, Рита подошла к образу Богоматери и поставила свечу. Сначала свеча накренилась, попытавшись упасть. Рита увидела в этом дурное предзнаменование. «Господь даже моей свечи не хочет принять», — подумала она, глотая слезы.
— Вы неправильно ставите, — услышала она за своей спиной тихий голос. — Позвольте, я вам помогу…
Она обернулась. Молодой священник с мягким взглядом осторожно забрал из ее рук свечку и поставил ее.
— Как вас зовут-то? — поинтересовался он.
— Рита… Маргарита.
— Господи, помилуй рабу Божию Маргариту и помоги ей перенести боль…
Она подняла на него удивленные глаза.
— Откуда вы знаете? — прошептала она.
— Немудрено понять, что вас сюда привело, — улыбнулся он ей. — Вы, надо думать, пережили утрату. И наделали ошибок… Так ведь?
Она кивнула:
— Так…
Она попыталась улыбнуться — а вместо этого глаза наполнились слезами.
— Вы не стесняйтесь, поплачьте, — сказал ее невольный собеседник. — Здесь можно. Даже нужно. Матушка Пресвятая Богородица лучше других слезы осушить умеет… Сама такое огромное горе пережила…
Рита посмотрела на тонкое юное лицо — глаза, опущенные вниз, детский овал лица… «Ма-туш-ка», — повторила она про себя. Да ведь это почти ребенок…
— Это «Умиление», — пояснил священник. — В этот момент явился ей Ангел и предсказал судьбу… Помните? «Да будет по слову Твоему…» Вам тоже надо поучиться смирению. Иногда кажется — Господь несправедлив, Он карает меня… А Он просто пытается исправить жизненный путь. Научить нас мужеству и доброте. Посылает страдание, чтобы мы могли оглянуться на самих себя и найти себя, притаившихся в самой глубине. Чистых, хороших, добрых… Спрятавшихся, потому что мир сей нас, чистых и добрых, не приемлет. А жить изгоями не каждому хватает сил… Хотите поговорить о своей беде?
Она была застигнута врасплох неожиданным вопросом. Раньше, чем успела сообразить, Рита кивнула:
— Да… Наверное, да.
Она испугалась своего ответа — ей захотелось отказаться от предложенного разговора, уйти, оставить боль самой себе и ни с кем не делиться. Она боялась еще и того, что все происшедшее с ней так отвратительно и сама она тоже отвратительна. Как об этом расскажешь? И еще почему-то было страшно говорить о Сереже — как будто она его теперь собиралась предать…
Но она собралась с силами и начала — сначала с трудом, подыскивая нужные для самооправдания слова, и слова эти были тяжелыми и свинцовыми, как у писателя Андрейчука. Но потом, поняв, что ее слушают и не судят, она освободилась.
Она говорила — и плакала, и только когда дошла до Сережи, запнулась.
— Я… не знаю, как вам сказать это.
— Вы говорите не мне. Богу.
— Но Ему-то еще страшнее…
— Это вам так кажется. Он все понимает…
— Тогда зачем? Если Он все знает, все понимает…
— Для вас. Это нужно сейчас для вас. Как вы найдете ответ, если не расскажете все сами?
Она поверила ему.
— Понимаете, этот человек, которого я полюбила… он убийца.
— То есть как это? Почему?
— Не знаю. Мне так сказали.
— А он?
— Я не говорила с ним… Я не могла об этом с ним говорить!
Последние слова она прошептала, хотя ей казалось, она кричит.
— Вы поверили навету.
— Почему навету?
— Потому что всегда важно выслушать самого человека. Подумайте, Рита. Бог всегда готов выслушать любого грешника. А вы судите, хотя и не имеете на то права. Мне кажется, сначала надо выслушать. Что там произошло? Сделал ли он на самом деле что-то ужасное? Судя по вашему рассказу, этот человек обладает редким теперь качеством. Больной совестью. Обычно такие люди на убийство не способны…
— Но зачем же та женщина подошла ко мне?
— У людей бывают недоброжелатели. Или у вас, или у него… Я, право, затрудняюсь дать вам ответ. Если бы вы пришли ко мне со своим другом и мы поговорили обо всем… Может быть, мы нашли бы с Божьей помощью решение. Пока же давайте поговорим о вас. Почему вы совместили убийцу вашей подруги и вашего возлюбленного в одно? Мне кажется, разгадка таится в вас самих. Вы подсознательно ожидаете предательства, так ведь?
— Да, — согласилась Рита.
— Это ведь грех. Нельзя ждать плохого. Даже маги признают это. Неужели вы еще темнее? «Как хотите, чтобы с вами поступали, так поступайте с другими…»
— Но он ведь что-то сделал плохое!
Юный священник вздохнул.
— Рита, какого вы цвета? Черного? Или белого?
— Я…
Она задумалась. Смысл этого вопроса не был ею постигнут.
— Я не знаю.
— И правильно… Поскольку «несть свят, кроме Господа» и нет людей только черных и только белых… Вас постигла та же беда, что остальных… Вы пытаетесь цветной мир увидеть черно-белым. Как на фотографии… Люди сложны. Нельзя радостно сказать — вот это негодяй, потому что он сегодня на ваших глазах ударил собаку… а завтра он же спас ребенка из-под колес машины… Кто он? Не отвечайте, не надо… Люди, Рита, несут в себе прежде всего Божие начало. Поскольку созданы по Его образу и подобию. А уж потом появляются оттенки черного, то бишь беса… или жизненных обстоятельств, заставляющих людей стать хуже, чем они есть на самом деле. Понимайте, как вам больше нравится… Мне кажется, ваш друг смог бы вам все объяснить. Раскрыть все свои оттенки, но пока вы не дали ему возможности оправдаться. Собственно, я понимаю, что с вами произошло. Беда, происшедшая с вашей подругой — а вы до сих пор уверены, что она погибла из-за вас… Потом вы узнаете, что у вашего Сергея за плечами скрыта тайна — страшная и вроде бы даже убийство… Сам он ведет себя странно, отказывается идти на кладбище. Горе запутало вас. И — запугало… Вместо того чтобы попытаться прояснить ситуацию и найти выход, вы побежали прочь, в темную сторону.
— Что же мне делать?
— Батюшка! — позвала женщина. — К вам пришли…
Он обернулся, обернулась и Рита.
Женщина ее возраста держала на руках ребенка. Вид у нее был измученный, губы шевелились.
Рита на секунду встретилась с ее глазами — и стало больно. Столько там, в этих огромных карих глазах, было страдания.
— А, Таня, — сказал священник и улыбнулся. — Сейчас, милая… — Он снова обернулся к Рите и тихо сказал: — Вы уж меня простите. Танечка наша больна сильно. Страждет. Болезнь ее неизлечима, увы, и с кем она ребенка оставит? Вот и молимся, чтобы Господь продлил ее дни, несмотря на страдания физические… Из-за ребенка. Так что давайте сделаем так — вы поговорите с вашим другом и приходите ко мне. Поговорим втроем, поможет нам Господь найти выход. Но непременно поговорите…
Он быстро наклонился, дотронулся до ее головы мягкой ладонью и что-то прошептал.
— Теперь ступайте…
Она почувствовала, что ей стало легче дышать. Сейчас ей казалось, что обида на Сережу была глупой и самое важное теперь — чтобы он ее выслушал, понял и простил. Остальное потом наладится.
Проходя мимо Тани с ребенком, она невольно отшатнулась, словно боясь заразиться этим несчастьем, но тут же вспомнила слова священника и превозмогла себя. Подошла к ней ближе и дотронулась до ребенка.
— Мальчик? — спросила она.
— Девочка, — ответила Таня. — Вы… Знаете что? Вы не думайте, у вас все хорошо будет. Может, не сразу, но непременно все будет хорошо. Бог все исправит, вот увидите…
В ее кротких глазах Рита невольно уловила сочувствие. И благодарно улыбнулась.
— У вас тоже все будет хорошо, — сказала она. — И у вашей дочки тоже… Я буду за вас молиться.
Домой она неслась как на крыльях.
На одном дыхании поднялась на четвертый этаж.
Сережина дверь была приоткрыта.
Рита на минуту замерла. «Что я ему скажу? Как я это скажу? Поймет ли он меня?»
Ей захотелось вернуться. Но она решительно открыла дверь. «Что будет — то и будет», — решила она.
— Сережа! — позвала она его с порога.
— Да, кто там? — ответил ей голос Валентины.
А спустя минуту она показалась на пороге.
— Рита?
— А… где…
Она беспомощно огляделась вокруг. Только теперь она заметила, что квартира пуста.
Нет ничего, кроме тех вещей, что принадлежали Валентине.
— Сережа… Где он?
— Он? Уехал, — пожала Валентина плечами. — Еще вчера… Внезапно. Куда — уволь меня, не знаю… Даже не предупредил. Ну конечно, зачем предупреждать-то?
Рита уже не слышала Валентининых причитаний.
Она вышла на лестничную площадку, почти ничего не чувствуя. Только одиночество…
«Вот так Он все исправил, — горько вздохнула Рита, чувствуя себя в темном лесу, навеки заблудившейся. — И — по заслугам, — усмехнулась она. — Теперь твоя жизнь будет именно расплатой за совершенный тобой грех!»
Часть вторая
ОДИНОЧЕСТВО
Глава первая
НЕВЫНОСИМАЯ ЛЕГКОСТЬ
«Никогда больше не поеду в автобусе», — подумала Амира. Лучше пешком ходить, раз уж Господь не придумал до сих пор, как устроить ее жизнь получше.
— Простите…
— Ничего, — попыталась она улыбнуться, хотя стоящий сзади почти сплющил ее. «Дышать-то трудно, мамочки мои, — подумалось Амире. — Повезло, блин…»
— Я не виноват.
— Верю…
Она не могла обернуться. Но голос был приятный.
Чего же портить другому человеку настроение, если его испортили тебе…
— Следующая остановка Первомайская…
— Слава Богу, — вырвалось у Амиры.
Она начала прокладывать себе путь к проходу.
Теперь она нечаянно толкнула того типа, который стоял за ее спиной.
— Не подумайте, что это из мести, — начала она. — Токмо по причине крайней необходимости…
Она подняла глаза и осеклась.
«Вот тебе, Амирка, демократия…»
Стоящий напомнил ей какого-то полубомжа. Или старого, невесть в каких пампасах сохранившегося хиппи. Совсем уж олдового. «Олдее не бывает»…
Он заметил, как она отшатнулась, и едва заметно усмехнулся.
— Простите, я не хотела… — Она запнулась. Краска залила ее щеки, и она опустила глаза, постаравшись скрыть вспыхнувшую в них жалость.
Но он поймал ее взгляд и сразу насупился, отвернувшись к окну.
«Ладно, детка, не бери в голову. Бери ниже… Что тебе Гекуба-то? Знаешь, сколько по улицам ходит вот таких былых умниц и красавцев с глубокими и грустными глазами? Что — ты, когда мир отшатнулся от них!»
Амира вышла из автобуса.
Невольно обернувшись, посмотрела вслед. На секунду ей показалось, что этот бродяга смотрит на нее.
«Ну да, — иронично усмехнулась она. — Прямо глаз не сводит… Глюки и фэнтези… Автобус-то уже исчез, а он просто растворился в воздухе вокруг твоей особы и смотрит. Делать-то ему больше нечего!»
Она пошла вдоль улицы, застроенной вызывающе шикарными особняками. Если бы не Ритка, она никогда не приехала бы сюда. Рядом с ними у Амиры невольно появлялись дурацкие мысли, что живет она совершенно неправильно, никогда в жизни у нее не будет этакой роскоши и вообще — она, Амира, такая маленькая перед этими особняками!
— Как вошь, — не долго думая подытожила она свои рассуждения. — Или тля какая-то.
Хотя, если присмотреться, особняки эти не так уж хороши… Какие-то аляповатые, безвкусные…
Но Риткин дом вполне красивый. Сказывается все-таки эстетизм, присущий его хозяевам.
— Вот дура эта Ритка, — проворчала она сквозь зубы, подходя к двухэтажному дому. — Живет в таких условиях и воображает, что нет на свете человека несчастнее…
Она набрала код. Калитка открылась.
Амира прошла по дорожке к дому.
Нажала на звонок. Где-то в доме звякнул колокольчик.
Дверь открылась.
Рита стояла на пороге.
— Амира… — выдохнула она.
— Ну вот, наконец-то выбралась, — сказала Амира деланно-бодрым голосом. «Ох, Ритка, — подумала она, — до какой же степени ты себя довела… Глазищи в пол-лица. Худая, как скелет. И руки дрожат…»
— Амирка, проходи же…
Она схватилась за Амирину руку.
Амира хотела сказать что-то бодрое, жизнеутверждающее типа «какая ты стала красивая» или еще такую же жизнерадостную ложь придумать — но вместо этого порывисто обняла подружку.
— Ритка моя, — прошептала она, гладя ее по вздрагивающим плечам, — что ты с собой сделала? На минуту тебя оставить нельзя… Ох, Ритка, Ритка…
Они не виделись полтора года. С тех пор, как Рита вышла замуж за Виктора.
Амира так и не поняла толком, что произошло. А Рита предпочитала молчать.
«Да, — вздохнула она про себя, рассматривая украдкой Ритино похудевшее лицо, — не похоже, что она счастлива. Совершенно не похоже…
Что же ее заставило так поступить? Трагическая гибель подружки?»
Амира вспомнила, что после Машиной гибели Рига на самом деле напоминала сомнамбулу. Точно ее ничего не касалось. Не волновало… Она тогда замолчала. Замкнулась в себе, даже не пытаясь вырваться из тенет отчаяния. И вдруг вышла замуж за Витьку…
Почему?
— Почему? — спросила Амира вслух.
Рита поняла этот вопрос по-своему. Она опустила глаза и тихо проговорила:
— Каждый должен расплатиться за свой грех… Вот я и плачу. Знаешь, Мирка, лучше я буду платить, чем Ник. Только не вздумай меня жалеть! Просто так сложилось…
— Рита, я же так и не знаю, что тогда произошло! Помню, ты была такая счастливая… Парила на крыльях. Сидела на отдаленном облаке и грызла яблоки. Я понимаю, конечно, дело в Машиной смерти…
— Не только, — чуть поморщилась Рита. — И давай не будем об этом. Просто так сложились обстоятельства. Ты же знаешь, чаще всего плохо обстоятельства складываются у таких вот дурех, как мы. Хотя не дай тебе Бог пережить такое…
Она поднялась, изящная, не похожая на себя прежнюю. «Да, Рита изменилась», — признала Амира.
Открыв бар, Рита спросила:
— Что будем пить? Кьянти? Текилу? Виски?
— Водку, — сказала Амира. — Я простая татаро-русская девушка. Живу в стесненных условиях, как вся российская интеллигенция. Привыкла к водке и соленым огурцам. Не развращай меня своими изысками, ладно? Мне ведь придется возвращаться в свой убогий мир, где разливают только водку или джин-тоник…
— Не буду, — невесело засмеялась Рита. — Я и сама хочу водки… Тем более что ее я купила сама. А эти все, как ты выразилась, изыски — достояние моего супруга.
— И что, он тебе не даст? Жадничает?
— Я сама не хочу брать… Противно.
— Зачем же ты вышла за него?
— Хотела…
Рита задумалась.
— Я хотела убежать от… себя. И… — Она не договорила. Коротко вздохнула и опрокинула рюмку.
— От него? — спросила Амира.
— От кого?
— Не ломай комедию. От того человека, чье присутствие заставило тебя летать…
— Летать было приятно, — кисло отозвалась Рита. — Падать только больно. Мирка, я не хочу об этом вспоминать. Потому что после полетов случилось крутое падение… До сих пор больно, понимаешь?
Она замолчала, глядя в окно.
Вернее было бы сказать, что Рита смотрела мимо. Мимо Амиры. Мимо окна этого идиотского, в которое был виден лишь кусочек сада… и еще ворота, отделяющие Риту от окружающего мира.
Как будто она тут прячется, догадалась Амира. Улитка.
— Хорошо, что ты мне позвонила, — нарушила затянувшуюся паузу Рита.
— Ты и сама могла бы мне позвонить… Спросить, как я живу. Может, я загибалась в нищете? — насмешливо проговорила Амира, пытаясь обернуть все в шутку.
— Значит, не могла, — вздохнула Рита. — Мне надо было разобраться в себе.
— Слушай, разбираться в себе — небезопасное занятие! Можно докопаться черт знает до чего!
— Знаю.
— Тогда зачем? Ты начинаешь превращаться в скучающую мадамку, которая лезет на стену от скуки?
— Я и в самом деле лезу на стену, — едва слышно прошептала Рита. — Только не от скуки. От… скажем так, от невоплощенных мечтаний. От несостоявшейся жизни… Знаешь, Мирка, в юности кажется, что с тобой этакой беды не случится. Все удастся… А ничего не удается! И ты ничего не можешь поделать. Ты бессилен. Смотришь в сотый раз, как твоя жизнь ломается под колесами бульдозера, и только и можешь что стискивать зубы, чтобы не заорать от боли! Ладно. Не будем обо мне. Как ты поживаешь, Мирка?
— Хорошо, — ответила Амира. — Вернулась в театр. Реклама действует на нервы. Я вывела свою теорию — что реклама, по сути, является навязываемым образцом счастья, морали… Жизни, наверное. Мы все должны думать только о трех вещах. Как набить брюхо, как заняться сексом и чем чистить зубы. Чтобы изо рта не пахло. А тот смрад, который в конце концов начинает переть из души, никого не интересует. Или — кому-то нужен. Я подумала, подумала и сказала себе: «Нет, Мирка! Ты не просто делаешь деньги, ты подписываешь договор о продаже своей бессмертной души. И ладно бы с сатаной. А то с кем-то мелким, тупым и непонятным. Короче, чем продавать бедную свою душу этому невнятному уродцу, лучше плюнуть». И я ушла. Работаю в задрипанном театре и счастлива. Денег нет, но как оказалось, счастье явно с ними не связано. Кстати, я беременна… Можешь меня поздравить — сбылась мечта идиотки!
— Правда?
На лице Риты появилась улыбка. «Вот, — удовлетворенно подумала Амира. — Пускай я наврала, зато я вижу тень прежней Ритки».
— А кто отец?
И кто же у нас отец-то?
В голову пришел давешний хиппующий бомж.
— Он красивый, — вдохновенно врала Амира. — Высокий. Глаза темно-зеленые. Волосы светло-рыжие. Так что ребенок будет красавчиком…
Рита отчего-то погрустнела.
— Да, — повторила она грустным эхом. — Кра-сав-чи-ком… И волосы светло-рыжие. И глаза…
— Глаза не рыжие. Зеленые.
— И как зовут отца?
Амира задумалась на секунду. И назвала первое имя, которое взбрело ей в голову:
— Сергеем.
Рита вскочила.
Рюмка упала и покатилась по ковру, оставляя мокрые пятна.
— Ритка, ты что?
— Так… ничего. Призраки из прошлого… Совпадение. Не более того.
Она улыбнулась — но улыбка получилась вымученной и жалкой. Амире показалось, что она сейчас расплачется.
— Он знает?
— О чем?
— О том, что скоро станет отцом…
Амира хихикнула. Глупо. «Ничего себе ситуация… Здравствуйте, сэр бомж. Вы станете скоро папой. Правда, вы долго будете думать, каким образом вы умудрились добиться такого крутого эффекта, всего-то лишь проехавшись с мамочкой в переполненном автобусе. Главное — какого черта на тебя, Амирочка, напала такая блажь?»
— Знает, — продолжила врать Амира.
— А где вы познакомились?
— В автобусе. Он наступил мне на ногу, а я воткнула ему в живот свой острый локоть… Все романтические отношения начинаются именно так.
Она, предвидя следующий Ритин вопрос, даже принялась обдумывать, кто он может быть по профессии. Актер? Писатель? Нет, это слишком… Ритка не поверит.
Самая простая профессия. Типа как постовой милиционер. Вот только отец ее будущего ребенка никак не может быть милиционером.
— Он врач, — ляпнула она.
Рита ничего не ответила. Только начала вертеть в руках новую рюмку с таким остервенением, что Амира испугалась, что ей уготована судьба предыдущей.
— Как Ник? Как мама? — попыталась изменить она тему, втайне удивившись неожиданности произведенного эффекта.
— Хорошо, — проговорила Рита. — Ник учится в гимназии. Вместе с Артемом. Я взяла Артема себе. У меня уйма времени теперь… Могу заняться сразу двумя детьми. Мама тоже вполне счастлива. Я же теперь отношусь к привилегированному обществу. Мариночка нас зауважала. Мы же истеблишмент! Элита… Даже Ольгу к нам приводят. Короче, безоблачное счастье смотрит на меня изо всех углов. Даже тошно.
Бац!
«Как я и предполагала, — уныло подумала Амира, наблюдая за траекторией полета второй рюмки. Бедный стаканчик! Бедная Ритка…»
— Рюмки не виноваты, — сказала она.
— Виноваты, — процедила Рита сквозь зубы. — Они дорогие. На один этот чертов сервиз можно накормить целую многодетную семью… Ненавижу.
— Ты просто плохо сочетаешься с материальным благополучием, — рассудительно заметила Амира. — Это явно не твое… Зачем ты Римке жизнь испортила?
— В первую очередь я себе ее испортила…
— Неправда. Римка к роскоши привыкла. А теперь бедняге приходится ютиться в двухкомнатной квартирке. И вести курсы каких-то медиумических кретинов… Рассказывает им про то, как надо правильно ставить веники.
— А как?
— Вниз башкой. Тогда деньги будут, а сглазить никто не сможет…
Черт!
Рита встала и прошла в ванную. Вернулась удовлетворенная.
— Переставила веник. Может быть, Витька разорится…
— Тоже нашла радость! Тогда ты не сможешь с ним расстаться.
— Смогу. Я подлая. Я вышла замуж из-за денег.
— Не из-за денег, — покачала головой Амира. — Ты, как твоя великая тезка, «стала ведьмой от пережитых страданий».
Рита ничего не ответила. Они молчали несколько минут.
— Машка погибла вместо меня, — тихо проговорила Рита. — Как ты думаешь, Мирка, могу ли я жить, зная про это?
— Это судьба, при чем тут ты-то? Это стечение обстоятельств…
— Нет, — покачала головой Рита. — Это не стечение. Это фатум. Рок. Может быть, на мне лежит проклятие?
— Сходи к Римке, она тебе разъяснит…
— Тогда я все потеряла, — тихо проговорила Рита. — Тогда. В то утро. И знаешь что? Мне все чаще кажется, что легче потерять жизнь, чем…
Она замолчала.
Воспоминания, которым она запрещала беспокоить себя… эти воспоминания не замедлили явиться.
И она знала, что спрятаться от них нет никакого шанса.
Большая часть ее воспоминаний была смутной, расплывчатой, как ночные кошмары. И привкус оставался такой же — неприятный. Свинцовый осадок…
Рита охотно забыла бы все, что происходило с ней. Но то, что она испытывала теперь, было еще хуже. Еще страшнее… Там иногда маленькими бриллиантами-звездочками вспыхивали крупинки счастья.
Здесь, в настоящем, не было ничего. Рита застыла, как жена Лота. Ее душа заснула — или умерла? «Впала в летаргический сон», — усмехнулась Рита. Этакая Спящая красавица, вот только в принца она больше не верит. Не ждет она его больше…
В тот чертов день, когда Машка погибла, по чьей-то злой воле сломалась Ритина жизнь.
Она не поверила, когда ей сказали об этом. Разве в такой абсурд можно поверить. Машка, взмахнувшая рукой на пороге. Машка, улыбающаяся, живая, немного усталая… «Ты проводишь ее?» — «Не надо… Я сама доберусь. Не маленькая…» Жутко. До сих пор…
Маша погибла. Маши больше нет. Ее убили в двух шагах от дома.
Когда Рите об этом сказали, она рассмеялась. «Это плохая шутка», — сказала она. Потому что такого не могло быть. Но потом она поняла — так не шутят. И смех перешел в истерику…
Потом были похороны. Рита стояла в стороне, испытывая острое чувство вины перед Машкой. И перед Артемом. Почему-то мы всегда виноваты перед ушедшими. Может быть, потому, что не успели дать им много любви? Столько, сколько они заслуживают…
Если бы мы всегда помнили, что люди смертны… Надо успеть. Время течет быстро. Банальное сравнение — как песок сквозь пальцы, но лучше не сказать. Самое правильное определение…
Рита замолчала. Она осталась там, на кладбище, и никак не могла отделаться от запаха смерти. Почему-то именно этот запах смешался с мужским дезодорантом. Любым. Наверное, из-за Витьки, который стоял рядом с ней, а он жить не может без своего дурацкого «Кензо».
Душой Рита и сейчас там. Рядом с Машкиной могилой.
Она никогда оттуда не уйдет, наверное.
Спустя два дня после Машкиных похорон Рите позвонила какая-то дама, представилась Татьяной Абрамовной Сапоговой. Попросила о встрече…
— Дело в том, что у меня есть сведения о мужчине, с которым вы встречаетесь, — сказала эта Татьяна Абрамовна. — Вам необходимо это знать.
— Простите, зачем? — сказала в ответ Рита. — Я вообще не понимаю, почему вы мне звоните. Откуда вы вообще знаете, с кем я встречаюсь? Вы за мной следите?
Женщина замялась.
— Маргарита Александровна, я не имею права разглашать чужие тайны…
— Поэтому вы решили разоблачить тайну того человека, с которым я встречаюсь, — хмыкнула Рита. — Давайте тогда оставим его в покое. Меня не интересуют ваши сведения.
— Напрасно, — проговорила Татьяна Абрамовна с лицемерным вздохом. — Вы можете оказаться в щекотливой ситуации, Маргарита Александровна. Я… Поверьте, я хочу вам добра. Мне кажется, на вашу долю выпало и так слишком много неприятностей…
Рита ничего не ответила — ее переполняло негодование. Кто вообще препоручил этой невесть откуда явившейся детективше за ней следить? Почему ее личная жизнь стала объектом пристального внимания? Она же не звезда шоу-бизнеса, черт бы побрал этих уродов!
Она повесила трубку.
Но мысли о том разговоре остались.
А вечером того же дня ее очам предстала и сама Татьяна Абрамовна.
Она поднялась со скамейки, огромная, квадратная, с тяжелым подбородком и маленькими глазками проницательного фюрера.
— Маргарита Александровна?
Рита поняла, что это та самая. Давешняя абонентка. Поэтому она убыстрила шаг, пытаясь пройти мимо, в подъезд.
Но дама оказалась чрезвычайно шустрой и проворной.
Она стояла уже перед ней, держа фотографию.
— Вот, — проговорила она. — Посмотрите, пожалуйста.
— Не хочу, — мотнула головой Рита.
Она увидела все-таки, что на фотографии Сережа с какой-то девушкой.
В конце концов, что в этом такого, усмехнулась она про себя, все больше и больше раздражаясь на назойливую даму.
Он с девушкой.
Она начала подниматься по лестнице.
— Сергей Воронцов, — заговорила дама. — Откуда он появился? Почему у него столько денег? Кто он? Вы не задавались этим вопросом?
Рита ответила молчанием.
— Сергей Воронцов раньше проживал в Подмосковье. Где у него был неплохой дом. Неплохая работа. Так почему он вдруг все продаст, уезжает из вполне респектабельного городка и оказывается здесь, без работы, со странной привязанностью к темноте? Что заставило его бежать прочь, бросив все, включая друзей, родителей, сестру? Как вы думаете, Рита? Кто эта девушка на фотографии?
Рита остановилась. Предчувствие новой беды комком сжало горло.
— Меня… меня это не интересует, — хрипло проговорила она.
— Девушку зовут Татьяна Ливанская. Звали. Потому что она погибла в возрасте двадцати одного года. Ее убийца по воле суда остался на свободе. Знаете, как его зовут?
Рита почувствовала, как потемнело в глазах.
Она хотела что-то сказать, попросить оставить ее в покое. Женщина за ее спиной смотрела на нее со злым сочувствием. Раньше Рита никогда не думала, что такое возможно — именно злое сочувствие, вернее даже — злорадное…
Она пошла вверх по лестнице.
— Его звали Сергей Андреевич Воронцов, — прошептала ей вслед эта мойра.
И шепот показался Рите криком.
Даже сейчас она почувствовала снова, как выступает на лбу холодный пот.
Амира заметила это:
— Что с тобой?
«Зря я напоминала ей о прошлом, — подумала она. — Ритка до сей поры не смогла смириться с Машиной гибелью, это понятно».
— Ничего…
Рита попыталась улыбнуться.
— Просто Бог, Амирка, заставляет иногда дорого платить за одну подаренную улыбку…
— Ну, так Его улыбки дорого стоят, — вздохнула Амира. — Некоторым Он вообще не улыбается.
— Может быть, им и живется спокойнее…
— На фиг мне такое спокойствие, — фыркнула Амира. — Жизнь в полусне. Когда интересует только качество колготок и презервативов. С ума сойдешь… Пусть лучше улыбается.
Она разлила по рюмкам оставшуюся водку.
— Кажется, мы с тобой изрядно пьяны…
— «Не пей вина, Гертруда, пьянство не красит дам…» — невесело рассмеялась Рита.
— А мы и не вино пьем, а водку. Вино, может быть, не красит. А насчет водки ничего такого спето не было.
— Так ведь про пьянство…
— Иногда короткое пьянство полезно для психического здоровья.
— Не знаю, — вздохнула Рита. — Мне плакать хочется, когда я выпиваю.
— Так тебе это и нужно, подруга. Сесть и зареветь белугой. Или волком-одиночкой, которого стая затрахала. Научить тебя?
Амира уселась на пол на колени. Вытянула спину в струну. Подняла голову и завыла:
— У-у-у…
Рита невольно рассмеялась.
— Ну и чего я, как последняя дура, вою в одиночку? — деловито осведомилась Амира. — Давай плюхайся рядом. Никто нас не застанет. А если застанет, скажем — пардон, мои ами! Это мы тут лесбосом решили развлечься! Им ведь лесбос понятнее, чем волчий вой.
Рита поняла, что ей этого и в самом деле хочется. Повыть.
Она опустилась на колени, как Амира. Спина стала напряженной. Голова поднялась вверх. Рите на секунду и в самом деле показалось, что теперь там волчья морда. Точно она становилась оборотнем. Несчастным волком, которому выпала такая беда — стать волком-омегой.
Рита закрыла глаза. Вся боль, горечь, обида, злость на себя, скопившаяся в душе за долгие эти месяцы, вырвалась на волю — вместе с громким воем.
— У-у-у…
Она выбрасывала в воздух эту боль, и ей становилось легче. Появилась сила, и самое главное — надежда.
Надежда, что если Бог не слышал ее молитвы, то этот вой Он слышит наверняка. Не может Он не услышать, потому что пора уже. Потому что, Господи, иногда болью захлебываются. «Пусть я виновата, — выла волчица-Рита, — пусть я одна во всем виновата… Но, Господи, я каждую ночь вижу его. Я пытаюсь спрятаться, но у меня ничего не получается. Что ж, даже если он убийца, так ведь я полюбила его раньше, чем узнала об этом. Дело не в том, что мне было хорошо с его телом, Господи. Мне нужна его душа. Мне нужны его руки. Мне нужно говорить с ним и молчать тоже… Если Ты не хотел слышать мои молитвы, Господи, услышь мой вой».
Она затихла. Они сидели на полу, друг против друга.
— Ну как? — спросила Амира. — Полегчало?
— Полегчало, — выдохнула Рита.
И они засмеялись, как две девочки-школьницы. Точно за их плечами не росли крылья, сотканные из пережитой боли…
На улице стемнело. Амира шла, удивляясь тому, что ей вовсе не так грустно. Она ожидала худшего.
Честно говоря, она вообще очень боялась предстоящего визита. Думала, что Ритка изменилась. Да нет, теперь она убедилась, что ее подружка осталась прежней. Разве что в глазах появилось выражение насмерть испуганной собаки.
Она могла бы еще у нее побыть, но вернулся Витька… пардон, Виктор Петрович. Теперь он мог называться именно так.
Деньги-то портят людей.
Она зло усмехнулась — конечно, он и раньше был с закосами, а уж теперь… Этакий самонадеянный и важный, как надутый презерватив.
Ритка сразу сжалась и замолчала. Дальше пошла игра на публику. «Рита, радость моя, добрый вечер… Как ты поживаешь, солнце мое?» Поцелуй руки, потом поцелуй в щеку — с непременным взглядом исподтишка, оценила ли Амира его игру. Насладилась ли сполна зрелищем добродетельного, высоконравственного, черт побери, общепринятого счастьица…
От этого самого «зрелища» у Амиры стало кисло во рту. Потому что Ритка была участницей этой сцены. Она была жертвой.
Амира присела на какой-то ящик. «Мусорный… И пусть».
Ей было все равно. Она достала сигарету.
— Скамейка рядом, — прозвучал рядом мужской голос.
— Я мешаю? — отозвалась Амира.
— Нет, просто вам неудобно…
Она обернулась, готовая к резкости. И замерла.
Это был тот самый парень, из автобуса.
— Привет, — сказала Амира. — Что вы тут делаете?
— Я? Работаю…
Он и в самом деле работал. Выметал улицу. Дворник, догадалась Амира. Что ж, ничего себе. Даже романтично.
— Хотите, я вам помогу? — предложила она.
— Зачем? Я сам… Это не самая тяжелая работа на свете. Правда, я бы предпочел работать мойщиком окон. Но у нас нет мойщиков окон… Жалко.
— Жалко, — согласилась Амира. — Наверное, поэтому у нас грязные окна.
Хорошо, что он не постовой милиционер, почему-то пришло ей в голову. Дворники ей нравились больше.
Дворникам были присущи загадочность и харизма.
— Меня зовут Амира, — представилась она. — Хотите сигарету?
Он кивнул, присел рядом. Она могла теперь видеть его профиль, слегка освещенный тусклым фонарем.
«Боже ты мой, — восхитилась Амира, — ну и ресницы у него! Вот так — бродишь по городу в поисках романтического красавца, мужчины своей мечты, принца — и где его в конце концов находишь? На грязной улице. Возле мусорного бачка. Неисповедимы пути Твои, Господи, право слово… Всегда подозревала, что у Бога развито чувство юмора, но не до такой же степени!»
— А вас-то как зовут? — спросила она.
— Сергей, — отозвался он.
Вот тебе и второе стечение обстоятельств, или как это еще назвать… Еще окажется, что в прошлом он… постовой милиционер.
Она засмеялась.
Ее собеседник обернулся и удивленно посмотрел на нее.
— Понимаете, — начала объясняться Амира, — я только что красочно врала моей подружке про обретенного возлюбленного. И назвала его именно Сергеем.
Сказала — и покраснела. Бог весть, что он теперь подумает про нее…
Он только усмехнулся.
— Значит, вашего избранника так и будут звать, — проговорил он задумчиво. — Говорят, девушки даже загадывают. Как будут звать первого встречного…
«Вы первый встречный мой, я ваша навсегда», — глумливо пропел внутренний голос.
— Это же на Рождество, — сказала Амира. — А сейчас июнь.
— Не важно. Вам не хочется, чтобы вашего суженого звали Сергеем?
— Нет. Хочется…
«Очень хочется. Вы даже представить себе не можете как…»
Она украдкой посмотрела на него снова.
Он и в самом деле был красивым — но не той смазливой красотой, повергающей ниц барышень с недалеким умом. Светлые волосы, собранные сзади в хвост, были волнистыми и с тем золотисто-рыжеватым отливом, который рождал в уме фантазии — двор короля Артура… рыцари Круглого стола… Его запросто можно представить себе в латах, на коне, с мечом. Или… Амира задумалась. Апостолом. Именно так. Горячим, мужественным, рисковым Павлом.
Он был странным. Печальным и отстраненным… Амира понимала, чем он притягивает ее — не только своей красотой. Загадкой.
Иногда вдруг понимаешь, что там, внутри человека, живет другой человек, совсем не такой, каким он сам хочет выглядеть.
Амира очень хотела увидеть того, тщательно скрытого от посторонних глаз, — почти на сто процентов уверенная, что он окажется ей близок.
Она подумала и решилась.
— Знаете, — сказала она, — я очень боялась, что никогда вас уже не встречу…
Он вздрогнул и нахмурился.
— Нет, подождите, не уходите, — попросила Амира. — Я понимаю, что выгляжу сейчас глупо. Но мне очень трудно сейчас… Я пыталась успокоить одного человека, а сама я нахожусь на грани… Представляете? Я ведь вас не знаю. И вы меня тоже. Можно мне просто поговорить с вами?
Он едва заметно усмехнулся:
— То есть вас надо успокоить…
Она кивнула.
— Но тогда получится такой же тандем, как у вас с тем человеком… Я буду успокаивать вас, в то время как мое нынешнее положение, возможно, куда хуже вашего… И еще один вопрос…
Он повернулся и теперь смотрел прямо в ее глаза своими зелеными неправдоподобными глазами.
— Почему вы думаете, что мне можно доверять? — тихо спросил он. — С чего вы взяли?
Глава вторая
ОТКРОВЕНИЯ АМИРЫ
— Не знаю, — честно призналась она. — Но ведь кому-то надо… Почему бы не вам?
Он долго смотрел на нее. Потом взял ее руки в свои.
— Вы замерзли, — сказал он, дуя ей на пальцы. — Знаете, что? Раз уж вы мне доверяете, пойдем ко мне. Это недалеко… Вон там, видите? Я хотя бы напою вас чаем. Надо же мне оправдать ваше доверие.
Он и сам не знал, почему эти слова сорвались с его губ. Но эта девушка была похожа на Риту. Чем-то неуловимым. Наверное, взглядом, подумал он. Да, наверное. Как у птицы, пойманной в силки.
— «Но в темные сети страха птицы не попадают», — прошептал он.
— «Напрасно он в тине их ищет — птицы все выше взлетают», — улыбаясь, закончила она стихотворную строфу. — Вообще-то я актриса. Так что с поэзией Верхарна знакома…
Она поднялась, отряхнулась.
— Ну? Пойдем…
Он немного боялся ее.
— У меня ужасный беспорядок, — предупредил он, открывая дверь. — Если быть честным, то даже хаос…
— Космический, — присвистнула Амира. — Ох, простите. Нельзя же свистеть в доме…
— А у меня и так стопроцентно никогда не будет денег, — рассмеялся он. — Им просто взяться особенно неоткуда.
Амира прошла в комнату. Первым делом она подошла к книжному шкафу. Это правило Амира усвоила с детства — если хочешь узнать человека, надо непременно посмотреть, что он читает. Читает ли вообще…
Он читал много. Сэллинджер. «Хроники Нарнии». «Откровенные рассказы странника»…
— Ничего себе винегрет…
— Это на первый взгляд, — сказал он. — В принципе все взаимосвязано…
Она обернулась. Он стоял в дверях с чайником в руках. Волосы выбились, и длинные пряди падали вдоль щек, придавая его облику окончательное сходство со средневековым рыцарем.
Или все-таки монахом?
Теперь, при электрическом освещении, она могла увидеть, как правильны черты его лица. Более того, они отличались аристократической тонкостью, начисто лишенные аляповатой и вульгарной яркости.
— Вам бы в кино сниматься, — прошептала она восхищенно.
— Зачем? У меня вообще-то нет таланта.
— Да бросьте! Там столько бездарей…
— Это их проблемы. Мне совсем не хочется пополнить их ряды.
— Конечно, лучше дворником работать…
— Лучше. Во-первых, больше свободного времени. А во-вторых, меньше пространства для нездоровых амбиций.
Он налил чай.
Амира вдохнула пряный аромат. Чай с травами…
— Как в сказке, — пробормотала она. — Или в детстве…
— Это, наверное, синонимы.
— Не всегда.
Она вспомнила Артема. Ника. Вряд ли их детство можно назвать сказкой. Разве только страшной.
— Сказки хорошо кончаются, — сказала она. — А детство иногда завершается взрослением. И никто меня не сможет уверить, что это здорово…
— Ребенку-то нравится, — пожал он плечами. — Так что в некотором роде он счастлив. «Умножающий знание умножает печаль»… А он еще не успел. Он еще глупенький…
— Вам бы привести мою подругу, — сказала Амира, отхлебывая чай. — Мне кажется, ей этого как раз не хватает. Простой естественности и задушевных бесед.
— Нет, — простонал он. — Пожалуйста… Давайте обойдемся без подруг.
— Я так думаю, что сама не хочу с ней пока этим делиться… Хотя ее ужасно жаль.
Он молчал.
— Наверное, я кажусь вам глупой. Навязчивой. Неприличной. Да?
Он вскинул на нее удивленные глаза и коротко рассмеялся.
— А что означают эти эпитеты? — поинтересовался он с лукавой улыбкой. — В моем лексиконе присутствует только «глупый». Но вы только что цитировали Эмиля Верхарна. Вот если бы вздумали с порога рекламировать мне колготки «ОМСА», тогда я действительно признал бы за вами это качество. А два других слова — это из другого мира. Я редко выхожу в него. Стараюсь выходить по ночам.
Амира блаженно зажмурилась. «Нет, — подумала она, — это сон. Я сижу в самом чудесном доме. Напротив меня сидит человек, которого я могла бы сравнить с Богом. Нет, это я равна сейчас Богу. Именно так… Богом равным кажется мне по счастью человек, который так близко-близко пред тобой сидит, твой звучащий нежно слушает голос и прелестный смех…
Он говорит то, что я хочу услышать. Он именно такой, какого я хотела бы видеть рядом с собой. Опасность, черт побери, Мирка! Еще секунда — и ты пропадешь».
Она открыла глаза.
Он смотрел на нее.
— А я раньше рекламировала эти ваши дурацкие колготки, — хихикнула она смущенно. — Потом стало тошно. Я сама изменилась. Стала вычурной и пошлой. Но потом все изменилось. Увы, случилось несчастье с моей подругой. Той, помните? Про которую я вам говорила… И я переменила свою жизнь. Теперь мне не видать никаких дорогих колготок как своих ушей. И я счастлива… То есть получается, что я построила собственное счастье на чужой беде? Так?
— Иногда это случается, — развел он руками. — Чужая беда ведет к прозрению.
— Но я правда хочу снова увидеть ее счастливой!
— Вы просто хороший и добрый человек, Амира. Видимо, очень любите свою подругу.
— Да. Она совершила глупость, потому что… Так вышло. Она вышла замуж по расчету. Кажется, она любила кого-то другого.
Он насупился. Его пальцы катали по столу хлебный шарик, туда-сюда, с таким увлечением, точно не было ничего интереснее.
— Но эта ситуация банальна, — сказал он тихо. — И примитивна… Увы. Вы хотите, чтобы женщина стала счастливой, после того как она предала любовь?
— Там все было не так, — принялась оправдывать подругу Амира. — Она не хочет вспоминать об этом…
— Потому что ей стыдно, — зло сказал он. — Знаете, Амира, иногда люди не думают о чужой боли. Им куда важнее собственное самочувствие. Они даже не утруждают себя просто выслушать другого человека… Я боюсь, вашей подруге нельзя помочь. Она сама выбрала стезю. Так что вы ничего не можете исправить…
Он остановил себя. В самом деле, почему он с ней так разговаривает? В чем виновата эта девушка?
Его голос резок. Он словно отчитывает ее за что-то…
— Простите, — сказал он, смягчая интонацию. — Я просто знаю таких женщин… Если бы я мог выбирать, я бы выбрал как раз тех, которые не изображают из себя раненых птиц. Может быть, они пошлы, вульгарны, да, может быть, они акулы… Но они откровенны. И ты знаешь, что тебя ждет.
Он замолчал.
Амира сидела притихшая. Сначала в ее душе поднялась целая буря, обида за Ритку, смешанная с возмущением, — почему он так о ней говорит? Но, успокоившись, она рассудила здраво: Ритка здесь ни при чем. Сергей же с ней не знаком. Просто его кто-то обидел. Сильно. Какая-то глупая баба, которая не удосужилась понять, что за счастье ей привалило.
Впрочем, она его не знает. Да и не надо пока… Амира вдруг поняла, что ей куда приятнее сейчас побыть в розовом облаке иллюзий.
В конце концов, это только случайная встреча…
Может быть, первая и последняя…
За окнами тихо шуршал дождь.
— Первый, — улыбнулась Амира. — Вы понимаете? Это первый дождь! Первый в этом году!
Рита стояла у окна, прислушиваясь к дыханию дождя. Она только что уложила спать Ника и Артема. Из комнаты матери лился еще свет — она читала перед сном.
Дождь тихо бродил под окнами. Ромео… «Что значит имя?» «О, — усмехнулась Рита, — теперь я знаю. Оно очень много значит. Глупенькая Джульетта, ты была так счастлива, что даже не успела познать эту разницу! Скажем, его звали бы не Ромео, а Тибальдом… Вот такая разница. Ощутимая…»
За спиной тихо скрипнула дверь. Рита вздрогнула.
— Ритуля?
Он сказал это своим обычным вкрадчивым голосом.
«Боже, как я ненавижу, когда он так говорит, — поежилась Рита. — И это имя дурацкое… Ритуля…»
Ее плечи почувствовали прикосновение его холодных рук. Она хотела отстраниться, но превозмогла это желание.
От него пахло спиртным.
Как грустно…
— Что хочется курить, — прошептала она едва слышно припев из глупенькой песенки. Он услышал.
— Ку-рить?
Глупо хохотнув, он достал пачку «Кента». Протянул ей.
— Пепельницу принести?
Она кивнула.
Так она хотя бы выиграет время. Ровно пять минут. Столько уходит на выкуривание сигареты.
Он исчез. Она успела поймать в его глазах выражение радости — радости ожидания, предвкушения, и ее передернуло от острой ненависти и жалости к себе.
«Я это заслужила, — подумала она, закуривая. — Именно так…»
«Надо же расплачиваться… за улыбку Бога, — усмехнулась она про себя, вспомнив слова Амиры. — Иным и такой малости не достается…»
Она постаралась взять себя в руки.
«Все ведь не так плохо, детка, — подумала она. — Бывает и похуже…»
Но с ней еще не бывало хуже. Просто не бывало…
Потом сигарета закончилась.
Она уже давно научилась в эти моменты отделять душу от тела. Первое время она даже пыталась придумать этому бедному, безмолвному, терпеливому и равнодушному телу новые имена. Так она еще больше отдалялась от него. Оно вообще теперь существовало отдельно, само по себе, и иногда Рита начинала даже испытывать угрызения совести. «И право слово, — думала она, — зачем я его так мучаю? За что наказываю? За то, что раньше оно было едино с душой и парило в невесомости, испытывая радость и нежность от соприкосновения с другим?
За то, что сама научила его быть нераздельным с душой?
А теперь я низвергла его до полной безымянности, неотличимости от других, таких же…»
Ничего не осталось.
Она равнодушно наблюдала, как ее тело мучают, не испытывая при этом ничего — ни боли, ни страха, ни раскаяния. Просто некто вторгался внутрь, и при этом ее тело молчало, ничего не испытывая, ибо что оно значило без души?
Потом она долго лежала без сна, пытаясь не обращать внимания на руку, лежащую на ее груди. По потолку бегали блики, когда мимо проезжала машина, потолок озарялся мертвенным, белым светом, и этот свет, в свою очередь, падал на лицо Виктора. Рите становилось его жалко в такие моменты — потому что оно теряло во сне свою чертову самоуверенность, а от белого призрачного света он и сам становился призрачным…
«В конце концов, я теперь знаю, чем секс отличается от любви, — невесело думала Рита. — Если разобраться, это тоже полезный опыт…»
Но стоило ей так подумать, как сразу вспомнились насмешливые зеленые глаза, светлые волосы, спадающие на лоб… «Ты вообще-то не хочешь меня спросить о том, что же тогда произошло?» И — тут же, следом за вопросом, последовал ее ответ: «Нет. Для меня это не важно… Ты убийца…»
И потом его глаза. Рита теперь знала, что именно так выглядят глаза побитой собаки. Однажды мальчишка на ее глазах стукнул ногой под ребра бродячую собаку, и та почему-то посмотрела на Риту — словно пыталась воззвать к Ритиной совести. Просила ее защитить…
Сережа смотрел точно так же.
Следом за воспоминаниями приходит боль, напомнила она себе, заранее сжимаясь в комочек. Но не смогла защититься и на этот раз.
Боль ударила ее снова.
«Вот этим и отличается любовь от секса, — подумала Рита сквозь слезы, появившиеся сначала в душе, а потом пришедшие в уголки глаз. — Именно этим…»
Она высвободилась, осторожно и тихонько встала. Все равно заснуть не удастся.
Стараясь не шуметь, на цыпочках Рита вышла на кухню.
Стекла были заплаканными, и дождь все шуршал за окном. Рита села на краешек стола, не включая свет.
Ей хотелось бы всю оставшуюся жизнь провести так, на этом краешке, и чтобы была ночь.
Всегда была ночь…
— Мне пора, — вздохнула Амира. Ей не хотелось уходить отсюда. Она окинула комнату взглядом, полным только одного желания: остаться тут еще ненадолго. Впитать в себя странное спокойствие этих стен. Но это нарушало правила их общения… Остаться тут на ночь — о нет! Для Амиры это означало бы одно. Банальность. А Амире уже поднадоели предсказуемые ходы…
Кровать, бай-бай, крошка, и потом оскомина… Неприятный привкус во рту.
Нет, она не будет больше жить по этим законам!
— Уже поздно, — сказал он.
«Ну вот, начинается, — обреченно подумала Амира. — Сейчас он предложит мне остаться. Потом пойдут всякие ля-ля-тополя…»
Она очень хотела остаться здесь. Но тогда это означало бы, что завтра все кончится. Все, что так чудесно начиналось.
«Я хочу любви, — подумала она, поднимаясь. — Я хочу любви, а не дешевой страсти… Я уже взрослая девочка».
— Я провожу, — сказал он спокойно.
Амира вздрогнула невольно. Подняла глаза. Он смотрел на нее спокойно, с легкой насмешливостью. Похоже было, что у него и в мыслях не было тащить Амиру в кровать.
«Даже обидно немного, — вздохнула она. — Выходит, я его не так уж занимаю…»
Но Амира тут же прогнала эту мысль, заменив ее другой, более удобной.
Может быть, он, как и Амира, нуждается в любви… Именно в любви, а не в страсти?
Она постаралась скрыть замешательство за улыбкой.
— Пошли, — согласилась она.
Они вышли на улицу.
— Дождь! — вскрикнула Амира.
Ну вот, теперь она промокнет… Только этого ей не хватало. Простуды и красного носа, воспаленных глаз и прочих гадостей… Как же тогда ее Незнакомка из «Метели»?
— Ничего себе, — пробормотала она, поднимая воротник. — «Мне захотелось в ночь, туда в метель»…
Он посмотрел вверх, снял куртку и накинул на Амирины плечи.
— «И вот графиня, отослав в постель докучную служанку, лоб горячий к прохладным орденам прижав в последний раз, — закончил он цитату, с некоторой грустью убирая руки от Амириных плеч. — В атласных туфельках, как тень, смеясь и плача…»
— «Князь, разрешите мне одну задачу — где и когда уже встречала вас?» — прошептала Амира, глядя в его потрясающие, странные, загадочные глаза.
Он ничего не ответил. Ей показалось, что он боится быть откровенным. Боится ее, Амиры… Или еще чего-то?
— Пойдемте, — сказал он. — А то вы окончательно промокнете, графиня…
Виктор проснулся.
На мгновение ему стало страшно. Рядом не было Риты. Он почему-то представил себе, что Риты вообще нет. Она ушла. Или улетела. Как в дурацкой песенке…
Странной птицей взмыла в вышину, оставив его одного, в безнадежности и пустоте одиночества.
Он вскочил, повинуясь безотчетному сильному порыву. Потом остановил себя — зачем?
Иногда ему казалось, что происходящее с ним — своеобразная расплата за то, что случилось тогда.
А иногда он ловил себя на том, что его любовь подходит близко-близко к опасной черте, за которой уже притаилась ненависть.
Он все-таки поднялся и вышел. В доме было тихо, темно — все спали.
Он знал, где она может быть.
Вышел на кухню.
На секунду сердце сжалось, повинуясь порыву жалости к этой съежившейся женской фигурке. И в самом деле, как птица замерзшая…
— Рита, — позвал он ее.
Она вздрогнула и сжалась еще больше. «Как от удара, — пришло ему в голову. — Один звук моего голоса действует на нее как удар…»
— Я… Никак не могла заснуть, — начала оправдываться она. — Дождь. Ты же знаешь, на меня всегда действует непогода…
— Я включу свет?
— Нет! Не надо…
— Тогда давай я поставлю чайник…
Его тон был просящим. Рите стало его жалко.
— Да, конечно, — согласилась она. — Но ведь тебе завтра на работу…
— Ну и что? Я не так часто позволяю себе ночные бдения, — улыбнулся он. — Знаешь, от них ведь пахнет юностью.
— А мне грустно вспоминать, — призналась Рита. — Вить, а тебе никогда не казалось… — С ее языка чуть не сорвались слова «тебе никогда не казалось, что мы поступили неправильно», но она вовремя прервала себя. — Никогда не казалось, что жизнь — это сон? — сказала она очевидную банальность.
— Нет, — усмехнулся он. — Скорее, вечная работа…
И тут же поймал на себе ее взгляд — ставший отчужденным и холодным. «Я и так знаю, что многим тебе обязана!» — говорили ее глаза.
«Господи, я же не хотел, — подумал он. — Я просто сказал то, что пришло мне в голову!»
— Рита… — начал он, но было уже поздно. Взаимопонимание было потеряно… Рита ушла в себя.
— Не надо, Витя, — попросила она, поднимаясь. — Я с удовольствием вышла бы на работу, если бы ты мне позволил… Прости, мне хочется спать.
Она ушла.
Он сжал кулаки.
«Если бы нашелся человек, который объяснил бы мне, что делать со всей этой ерундой», — подумал он и вылил чай в раковину.
Наблюдая, как коричневатые пятна бледнеют под действием воды, он подумал, что больше так не может.
Но теперь дело было даже не в Рите…
— Что ты будешь делать без Артемона и Ника? — сказал он тихо. — Ты же просто снова не будешь знать, во имя чего живешь. Ах, Рита, Рита… Если бы ты хотя бы нашла в себе мужество поговорить со мной откровенно. Может быть, выговорившись, выслушав меня, ты смогла бы меня понять?
Утром Рита проснулась от звонких голосов Темы и Ника.
— Витя, а…
— Тише, — проговорил Виктор шепотом. — Мама спит…
— Вить, — уже вполголоса спросил Ник, — а ты сегодня обещал нам, что мы пойдем на выставку рептилий… Помнишь?
— Обещал? — переспросил Виктор. — Что-то я не помню…
— Витя! — не сдержавшись, закричал Артем. — Это нечестно!
— Ага, — сказал Виктор. — Нечестно, да? А кто-то обещал мне, что исправит двойку по природоведению…
— Она меня не спрашивала!
Голос Артема звучал теперь очень жалобно и возмущенно. Со слезами. «Нельзя же с ним так, — подумала Рита. — Он же сирота…»
И тут же одернула себя. Все-таки именно Витька добился того, что Тема возвращался к жизни. Именно потому, что запретил себе и другим показывать жалость. Жалость расслабляет… Она вспомнила, как он долго запирался с Артемоном в комнате и они вели долгие мужские разговоры. Это он принес ему какую-то книжку про то, что погибшие от злых рук становятся святыми. Рита вспомнила все это — и испытала чувство вины. Зря она так его мучает. Он ведь на самом деле привязан, к мальчишкам… Иногда ей казалось, что Ник и Артемом для него дороже собственных дочерей.
— Ладно, — сказал он. — Я выполню обещание. Но — чур — потом никаких увиливаний от природоведения!
— Йес! — закричал Ник.
— Ник, я же тебя просил… Мама спит. Вы готовы?
— Витя, — послышался голос матери, — ты же не позавтракал!
— Не успеваю, — сказал он. — Мне надо забросить их в школу.
— Я бы отвела…
— Нет уж, — отрезал он. — У вас и так забот полон рот… Ничего, перехвачу что-нибудь в буфете.
Рита услышала, как хлопнула входная дверь. Звонкие мальчишеские голоса, смех, звук мотора…
Когда все стихло, она поймала себя на том, что ей не хочется вставать вообще. «Он отнял у меня все, — подумала она с несправедливой злостью. — Даже моих мальчишек… Даже мою мать!»
На глаза навернулись слезы.
— Или я просто стервенею от безделья, — прошептала она. — Надо сегодня выйти… Тем более…
Она вспомнила, что сегодня ровно полтора года, как не стало Машки. «Поэтому мне так плохо», — нашла она объяснение своему настроению.
Она встала и подошла к зеркалу.
«Зря я все-таки подстриглась», — подумала она.
Конечно, ей шла короткая стрижка, делая ее моложе… Но — как ей иногда хотелось, заглянув в зеркало, увидеть ту, прежнюю, Риту. С непокорной гривой каштановых кудрей. С упрямым подбородком… Со светом в глазах…
— Это невозможно, — вздохнула она. — Это просто нереально… Научись в конце концов воспринимать жизнь такой, какая уж она есть!
Она постаралась выйти на кухню с улыбкой. Домработница Лена уже вовсю трудилась над чистотой — хотя Рите все и так казалось чистым, но Виктор платил Лене такие сумасшедшие деньги, что та почитала своим долгом доводить все до медицинской стерильности.
— Доброе утро, — обернулась к ней девушка с радостной улыбкой. — Ваши уехали…
— Доброе утро, — ответила Рита, заваривая кофе.
Ей не хотелось разговаривать. Она догадывалась, что Лена думает о ней не очень хорошо. Один раз она даже представила себе, как Лена жалуется, что хозяин нормальный, добродушный, простой, а вот его жена — высокомерная мегера…
Но последнее время Рита старалась не выпускать свою душу на волю, заперев ее на замок.
Мать смотрела в гостиной телевизор.
— Привет, — сказала Рита, усаживаясь рядом.
— Привет…
Последнее время не ладились отношения и с матерью…
— Я хочу прогуляться, — сказала Рита. — Сегодня день Машиной памяти.
— Ах вон в чем дело, — сказала мать, удивленная Ритиным желанием наконец-то выйти на улицу. — Что ж… Может быть, свежий ветерок повлияет на твою голову…
— Ма, я тебя не понимаю…
— А что понимать-то? Если бы ты видела себя со стороны, Рита! Дети тебя боятся. Я не знаю, как к тебе подступиться… Васька себя рядом с тобой чувствует полным изгоем… Я уж не говорю о Викторе. Его ты вообще за человека не считаешь.
— Ма-ма! Пожалуйста, не надо…
— Хорошо, — кивнула Анна Владимировна. — Давай не будем. Давай продолжать делать вид, что ничего не происходит! Только я последнее время думаю — хорошо, что отец не дожил… Как он тобой гордился, Рита! А сейчас он увидел бы тебя такую, и… — Она не договорила. Только махнула рукой.
— Мама, — Рита дотронулась до ее плеча, — я же не виновата. Мне самой не в радость, что я стала такой.
— Так стань прежней, — обернулась к ней мать. — Постарайся. Никто ведь не виноват, что с твоей подругой это произошло! Рита, милая, подумай, что ты с собой делаешь…
— Мама, я… — Она не договорила. Слезы подступили к горлу.
Мать поняла все без лишних слов.
— Рита, — тихо сказала она, обнимая дочь, — если ты так его любила, то зачем вышла замуж за Виктора? Зачем?
Рита сразу напряглась.
— Кого я любила? — холодно спросила она. — О ком ты говоришь, мама?
Она встала и попыталась улыбнуться, но получилась какая-то гримаса.
— Я никого не любила. И не люблю… Может быть, в этом и беда…
— Я его видела, Рита. Вчера…
Она остановилась. Обернулась.
— Как…
Ей очень хотелось узнать, как он, что с ним. Как он живет без нее?
Но она сдержала себя.
— Я не понимаю, о ком ты говоришь, мама. Прости, мне уже пора…
Рита быстро вышла из дома.
Но в ушах все еще звучали материнские слова: «Я его видела…»
«А ведь я ей завидую, — подумала она, комкая в руке платок. — Я полжизни бы отдала за нечаянную встречу с ним… Ровно столько, сколько у меня осталось!»
Выйдя на улицу после долго затворничества, Рита остановилась на мгновение. Воздух показался ей сладким, пьянящим, как молодое вино. Она закрыла глаза,
приподняла подбородок и некоторое время стояла, предоставив весеннему воздуху поласкать свои щеки.
Потом, придя в себя, она медленно пошла по улице. Миновав фешенебельные особняки, она снова остановилась.
Теперь она оказалась на Немецкой. Неподалеку была ее радиостанция…
Рита почувствовала, как ей вдруг стало легко и хорошо — словно она вернулась.
Пусть это была только иллюзия, но кто-то из великих говорил, что иллюзия, как и сон, может служить лекарством для больной души. А Рита знала, что ее душа больна.
Она зашла по дороге в цветочный магазин, купила несколько орхидей… Втайне усмехнулась подобострастию продавщицы — от нее не укрылся быстрый оценивающий взгляд молоденькой девушки. «Да не в этом счастье, — хотелось сказать Рите. — Не в этом…»
Но она только улыбнулась и промолчала.
Пусть знание придет само. А лучше будет — если не придет никогда…
Взяв орхидеи, Рита продолжала путь.
Кладбище располагалось на самой окраине города. Рита добралась до него с трудом, в переполненном автобусе, но сейчас ей это нравилось.
И хотя пассажиры смотрели на эту стройную женщину, словно сошедшую с рекламы дорогого бутика, с недоумением — как эта колибри оказалась здесь? — Рита не замечала их взглядов. Она была прежней.
Автобус остановился. Рита вошла в ворота и теперь шла по лужайке со скошенной травой, собранной в кучи под деревьями.
Она быстро нашла строгий и простой надгробный камень на Машиной могиле. Положила орхидеи.
Среди простых ромашек ее букет казался вычурным. Она вспомнила, что Машка больше всего на свете любила именно простенькие ромашки, и устыдилась. «Точно я хотела показать ей, как теперь хорошо живу», — подумала она.
Но тут же прогнала эти мысли. «Пускай… Кто-кто, а Машка имеет право на орхидеи…»
Усевшись на скамейку, Рита закурила сигарету.
— Вот и я, Машка, — прошептала она. — Ты, наверное, уже заждалась меня. А я все не приходила… Артемон твой живет хорошо… Правда, Темка по тебе скучает… Иногда он плачет ночами, но Витька всегда находит слова, чтобы его успокоить. Они вообще подружились. Да, Машка, я вышла замуж не за… Понимаешь, я сначала объединила его лицо с лицом Сережи, того, другого, а потом поступила точно так же. Я не буду рассказывать тебе всю историю. Но я не могла потом разъединить лицо твоего убийцы и — его… Я сама знаю, что глупо. Но что поделать? Мы так много совершаем глупостей! А теперь я очень хочу его увидеть. Хочу — и боюсь…
Она вдруг поняла, что плачет. Сердито смахнув слезы, затушила сигарету.
Поднялась.
— Я скоро приду к тебе снова, — сказала она. — Вместе с мальчишками… Честное слово…
И быстро зашагала прочь.
Глава третья
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
— Вы возьмете равные части…
Женщина кивала головой, жадно впитывая каждое Риммино слово. На минуту Римме стало смешно. «Глупая какая тетка, — подумала она. — Если бы я знала рецепт «присушки» на самом деле, стала бы я сейчас с тобой разговаривать… Но беда в том, что вся эта хваленая магия — бред. И ты все равно не сможешь удержать мужа, когда Богу вздумается внушить ему любовь к другой женщине…»
— Спасибо вам, — прошептала посетительница, смотря на Римму с благоговейным страхом и восторгом. — Вот ведь я и не знала раньше, что такое возможно…
Она принялась лепетать какие-то глупости о своем прошлом. Какая она раньше была красавица и как ее любили. Римма понимала, что это не так. Женщина врала себе и ей. Никогда она не отличалась красотой… Лицо было блеклым, невыразительным, даже косметика не могла помочь бедняжке справиться с этой проблемой.
— А теперь я не знаю, что буду делать, если он уйдет к этой проститутке… Вы меня понимаете?
Ах какое беззащитное выражение! Римма усмехнулась про себя. «А я что делаю, — хотелось сказать ей. — Делаю вид, что я магиня. Ведьма… Ничего больше делать-то не могу, только пыль в глаза пускать. Мозги порошить таким же дурехам, как я сама».
Женщина протянула ей гонорар:
— Вот… Не густо, конечно. Но сейчас обстоятельства стесненные…
— Спасибо, — сказала Римма.
Спрятала конверт.
Когда дверь захлопнулась, она пересчитала деньги.
— Жадная стерва, — процедила сквозь зубы. — Такое офигенное колечко на пальце… А за родного мужа не может заплатить больше двухсот рэ. Так я и поверила в «стесненные обстоятельства»…
Дешево нынче стоят души у сатаны…
Настроение у Риммы испортилось. На двести рэ долго не протянешь. Скорее, сразу отдашь концы.
— Надо устроиться в какой-нибудь центр, — пробормотала она. — Или врачом-гомеопатом на худой конец… Вон у Маринки подруга Лиля зашибает врачом-гомеопатом бешеные деньги… Попрошу у Витьки денег на курсы.
Так и решила.
Она сняла с волос эту уродливую бандану, которая шла ей примерно так же, как седло корове. Причесалась, умыла лицо и принялась за макияж.
Когда в дверь позвонили, Римма была уже во всеоружии. Длинные волосы она распустила по плечам, глаза блестели «кармическим» блеском, а темные тени делали веки тяжелыми, прибавляя взгляду томной загадочности.
— Сейчас, — проворковала она, спеша к двери.
Она открыла ее, уже зная, кто там, на пороге.
— Здравствуй, Витя, — сказала она, впуская своего гостя. — Прости, что не сразу открыла…
Рите не хотелось возвращаться домой. Ощущение «дома-тюрьмы» сейчас стало еще острее.
Она немного побродила по улицам, возвращаясь мысленно в прошлое, снова рождая в душе потерянные образы. Очень скоро мысль о том, во что она превратилась, стала для нее нестерпимой. А еще спустя несколько мгновений Рита поймала себя на том, что бродит по тем местам, где можно было бы встретить Сергея.
Она остановилась.
«Ну вот, признайся же себе самой, что ты надеялась на встречу с ним», — усмехнулась она.
Нет, она не может допустить этого!
Резко развернувшись, она почти бегом бросилась прочь с этой узкой улочки, от дома, в котором она провела половину своей жизни и где все было связано теперь с ним.
Остановилась Рита только в безопасном отдалении.
— Уф…
Она сделала передышку, нащупала в кармане пачку сигарет и присела на скамейку.
Пачка оказалась пустой.
Рита вздохнула. Киоск располагался недалеко.
Она пошла туда, опустив голову, пытаясь не смотреть по сторонам, чтобы не оживали образы прошлого.
И, уже подойдя к киоску, остановилась, замерла, подняв глаза. Она не могла пошевелиться, боясь нарушить краткий миг счастья.
Он стоял в очереди. В темном плаще. Она видела только его спину — но Боже ты мой, ее не обманешь…
— Сережа…
Имя слетело с ее губ раньше, чем она успела запретить себе это делать.
Она отшатнулась, ей хотелось убежать, спрятаться, закрыться — и в то же время она ощущала, как ее душа оживает, сердце наполняется теплом и радостью.
— Сережа, — уже громче повторила она.
Человек вздрогнул, обернулся.
— Рита… Как ты поживаешь? — проговорил он, улыбаясь.
Теперь он шел к ней, и Рита чувствовала, как возвращается прежняя безысходность. Она снова умирала — была вынуждена смириться с этим.
— Сто лет тебя не видел…
Его лицо сияло радостью — искренней, неподдельной.
— Все хорошо, — попыталась улыбнуться Рита.
Сколько бы она отдала еще три года назад за эту встречу!
А теперь…
Этот человек, ее первая любовь, не был ей нужен. Сходство с тем, другим, было и в самом деле потрясающим — разве что волосы были темнее, но Рита уже знала, что они тем не менее не похожи между собой.
«Я так долго пыталась соединить этих людей в единое целое, — подумала она с горечью. — Зачем? Господи, как я была глупа!»
— А ты… как?
Он что-то рассказывал ей, говорил много и быстро о том, как они развелись с Ольгой — теперь она выскочила за богатого грузина и вполне счастлива… Он не хотел, чтобы она уходила, а она смотрела по сторонам, терпеливо ожидая, когда можно будет попрощаться, не нарушая законов вежливости.
«Не он», — стучало ее сердце.
И отчего-то острее стала мысль, что никогда уже больше она не сможет увидеть его насмешливых, странных, мечтательных зеленых глаз…
Ни-ког-да…
— Я принес деньги…
Она кивнула.
Он стоял в дверях.
— Проходи, — сказала она.
Конечно, Виктор пытался обмануть ее. Показать, что у него все хорошо. Но Римму не обманешь…
А то она не разглядит, что на самой глубине глаз плещется боль, отчаяние, растерянность. Римму трудно обмануть.
— Ну, — сказала она, когда они были в комнате, — рассказывай… Как ты живешь?
— Хорошо…
— Ага, — фыркнула она. — Я тоже живу хорошо. Так, что иногда хочется удавить твою красавицу…
— Господи, при чем тут она?
— Конечно, ни при чем… Ты разгневался из-за этой дурацкой бутылки.
— Римма, — попросил он, — давай не будем. Эти воспоминания не принесут ничего хорошего ни тебе, ни мне. Все свершилось уже.
— Но если бы ты меня тогда выслушал…
Она стиснула зубы. Говорить об этом было больно.
— Скажем так, тебе был нужен повод, и ты его нашел… Придрался к детской игрушке…
— Римма!
— Кстати, то, что ты тогда называл забавой идиотки, сейчас приносит мне неплохой доход! — «Двести рублей», — хмыкнула она про себя.
«Идиоток много», — подумал он.
— Римма, если ты хочешь ссоры…
— Не хочу, — испугалась она, что он сейчас уйдет. — Просто не могу понять, почему ты несчастен…
— Я счастлив.
— Витя, — тихо проговорила Римма, глядя вниз, на стакан, который вертела в руках, — это же очевидно… Ты не стал бы приходить ко мне каждую неделю, если б был счастлив. Прислал бы кого-нибудь… Тебе меня не хватает, да? Скажи честно… Хотя бы раз — пожалуйста…
Она подняла на него глаза. «Сейчас он скажет», — подумала она, умоляя его об этом.
Пусть ничего не изменится внешне, но больше всего ей не хватало именно этих слов — «Мне плохо без тебя».
— Римма, это пустопорожний разговор.
Он встал.
— Прости, у меня мало времени…
Она не поднялась проводить его.
Дверь хлопнула.
Римма пробормотала ему вслед:
— Боже, как я тебя ненавижу… И почему я на самом деле не ведьма?
Она встала и тут же опустилась обратно.
Жалость к себе, к девочкам и ненависть к тем, кто сломал их жизнь, душили ее.
Римма снова вскочила, бросилась к двери, чтобы остановить его, заставить сказать именно эти слова, она даже распахнула дверь — услышала удаляющиеся шаги… и промолчала.
Закрыв дверь, она долго стояла, прислонившись к двери спиной.
«Ничего не изменится, — думала она. — Все равно все будет так — выхода нет…»
— Рита, ты меня слышишь?
Он все еще был рядом. На лице смешались чувство вины, смущение и самооправдание. Да, именно так… Он оправдывал свои поступки заранее.
— Да, конечно, я тебя слушаю…
Она, конечно же, лгала. На самом деле мыслями она была далеко отсюда. Глядя на это красивое надменное лицо, она думала: «Господи, да как я могла найти в них двоих сходство! Это просто остатки моей влюбленности стали любовью. Этот человек — он же не волнует меня совершенно. Даже здесь я допустила ошибку. Я приняла свою настоящую любовь за отголосок той, первой… А на самом деле все было иначе».
— Так что теперь у меня есть свой маленький бизнес, — продолжал говорить он.
Рита кивнула.
— Прости, мне… наверное, мне пора.
Он изобразил на лице жалость, пробормотал слова сожаления — они сто лет не виделись, как же так, неужели у Риты нет времени… Он задушевно спросил, как она поживает, замужем ли, и Рита сказала — да, замужем.
И снова повторила:
— Мне пора.
Общение с ним было невыносимым. Как если найти старые фотографии и убедиться, что предмет твоих девичьих воздыханий толстый, неуклюжий и губы у него не такие…
И снова Риту кольнула мысль, что не надо ей искать встречи с Сергеем. Вдруг получится так же?
Она наконец вырвалась из его рук и быстро пошла прочь, стараясь не оборачиваться.
Ей даже стало смешно, потому что это и на самом деле было забавно.
Домой идти по-прежнему не хотелось. Она все-таки купила сигареты и присела на скамейку в сквере.
Зазвонили колокола. Рита, вздрогнув, подняла голову — сквер располагался рядом с церковью. Той самой… «Вы должны поговорить», — вспомнилось ей. Она закрыла глаза, проклиная воспоминания, и все же отдалась им. Стало больно… Она снова открыла глаза. Пели птицы. Увидев золотые купола, она успокоилась. И тут же вспомнила, что надо поставить свечку за упокой души рабы Божией Марии.
Она встала, затушила сигарету и уже сделала шаг туда, в сторону открытых дверей, как вдруг вспомнила — «обязательно венчаться… как же мы будем без Божьего присмотра?».
В горле появился противный комок, Рите захотелось убежать, спрятаться, потому что сейчас она была обижена на Бога, не захотевшего ее, Ритиного, счастья.
Она уже повернулась, чтобы уйти, но вспомнила, что Маша тут ни при чем. Никто не поставит за нее свечу — Машина мать была непоколебимой атеисткой, преподавала в универе в свое время эту муть, диалектический материализм, так что вряд ли кто-нибудь, кроме нее, это сделает.
Она шагнула внутрь, преодолевая обиду, и внезапно остановилась.
Возле поминального столика стоял высокий человек. Немного наклонив голову, он зажигал свечу о свечу, и она видела сначала только его спину, собранные на затылке волосы, а потом он обернулся, словно почувствовав ее взгляд. Теперь она видела его профиль, и ей еще больше захотелось убежать, спрятаться, но она превозмогла этот свой детский страх и сделала шаг вперед.
Она старалась выглядеть спокойной и невозмутимой. Просто поставила свою свечку, перекрестилась и только после этого произнесла, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно и приветливо:
— Здравствуй, Сережа…
Где-то далеко зазвучала музыка — или ему показалось? Словно запели ангелы. Нет, тряхнул он головой, боясь обернуться и обнаружить, что это только почудилось ему, потому что он только и мечтал об этом все это время!
— Сережа…
Он теперь понял, что музыка и в самом деле звучит — это церковный хор… И она в самом деле стоит рядом.
— Здравствуй, — повторила она.
Он обернулся.
Рита изменилась. Короткая стрижка делала ее похожей на мальчика-подростка. Только глаза остались прежними — они, может быть, обрели усталость и знание, но все-таки по-прежнему казались двумя голубыми озерами, и он снова был готов утонуть в них.
Она стояла, выпрямившись, явно взволнованная и — он почувствовал это, как и полтора года назад, когда воспринимал ее эмоции физически, — боялась.
— Здравствуй, — выбросил он слово в воздух и отвернулся, больше всего боясь появления в душе нежности к ней.
Она засмеялась.
— Сегодня день призраков, — сказала она.
— Наверное…
— Как ты поживаешь?
Его ударило слово «призраки». «Да, — усмехнулся он про себя. — Я для нее только призрак… И в самом деле — кто я для этой холеной дамочки? Той Риты больше нет. Есть новорусская мамзелька…»
— Хорошо, — улыбнулся он, пряча обиду и злость. — Просто замечательно… — Он подумал немного и добавил: — Надеюсь, что и вы так же…
Ах, как ему хотелось убежать отсюда! И в то же время внутренний голос приказывал: «Останься, не уходи…»
«Брось, — отмахнулся он. — Это просто голос прошлого…»
Он только и делал, что бежал от прошлого…
И теперь, не в состоянии справиться с этой чертовой дрожью души, развернулся и быстро, почти бегом пошел прочь.
На улице он остановился. Достал сигарету и посмотрел вверх — точно пытался найти там поддержку.
Кто-то мягко дотронулся до его плеча.
Он догадался, что это она, и смахнул ее руку.
— Прости, — проговорила она. — Я подумала, что тебе стало плохо…
— Спасибо за заботу, — коротко и зло рассмеялся он. — Мне хорошо… Особенно мне бывает хорошо, когда ко мне не пристают с глупыми вопросами посторонние женщины…
«Боже! — ужаснулся он про себя. — Это какое-то мальчишество, право… Она все поймет. Если уже не поняла…»
— Ты… все еще обижен на меня?
— Нет, — ответил он. — Можешь еще разок…
— Сережа, я пыталась тебя найти! Я хотела попробовать объяснить тебе, что тогда произошло.
— Господи, Рита! Я и так знаю, что произошло! Мне ничего не надо объяснять…
— Правда? — спросила она с надеждой.
— Ну конечно… Ты решила, что я вылитый маньяк. Я вышел и пошел за твоей подругой. Потом от нечего делать… Ладно, давай не будем об этом! Все в прошлом. Я, наверное, и в самом деле несу на челе печать Каина.
— Сережа! Я на самом деле виновата перед тобой… Но почему ты не хочешь меня выслушать?
— А ты?
Он обернулся к ней, уже не в силах сдерживать бешенство.
— Ты тогда нашла время меня выслушать? — тихо спросил он. — Тебя интересовало, что же, черт побери, произошло с человеком, которого ты… нет, слово «любила» мы оставим в покое. Просто хотя бы — с которым ты спала! Как ты думаешь, Рита, что должен был испытывать этот человек? Почему я теперь должен тебя слушать? Ничего уже не изменишь, Рита! Все идет по плану, и тебе пора смириться с этим планом. Тем более что ты производишь впечатление вполне довольного жизнью человека… — Он поднялся и бросил уже на ходу: — Прощай… Счастья тебе.
И пошел вдоль аллеи, стараясь не оборачиваться. Чтобы не передумать и не вернуться…
«Это конец, — подумала Рита. — Он уходит…»
До этого мгновения Рита часто мечтала об их встрече, надеялась, что все может измениться. Теперь — все свершилось…
Он уходит. Рита словно раздвоилась. Одна Рита сидела на скамейке и без слез, только с застывшей горечью в груди, смотрела, как уходит ее жизнь. А вторая — невидимая, невесомая — бежала за ним по этой пустынной аллее, крича ему: «Да остановись же, остановись! Мы непременно умрем, как ты не понимаешь? Мы уже умираем друг без друга».
«Иди за ним», — прошелестели листья.
Рите показалось, что она услышала Машкин голос — так явно. Она задрала голову, пытаясь разглядеть в плывущем медленно облаке черты Машкиного лица.
«Иди за ним, у тебя мало времени…»
— У меня мало времени, — эхом отозвалась Рита.
Она встала и побежала по аллее — вслед за его удаляющейся фигурой и своей убегающей душой, которая больше не могла существовать в тюрьме…
Она торопилась, один раз даже споткнулась, чуть не упала.
— Сережа, подожди, — шептала она, боясь крикнуть.
Он остановился, словно услышав ее мольбу.
Рита почти догнала его уже и обрадовалась — он тоже не хочет уйти просто так. Он остановился. Он ждет ее!
— Сережа! — услышала она женский голос.
К нему подошла девушка. Он что-то ей сказал, и она засмеялась. Он ласково поправил ей выбившуюся прядь…
Рита стояла, застыв, даже не боясь быть обнаруженной. Они были слишком поглощены друг другом, чтобы заметить Риту.
Сережа и — Амира…
— Как хорошо, что я вас встретила!
Ее лицо раскраснелось, волосы выбились из прически… Он не сразу узнал ее, погруженный в собственные мысли.
— Амира, — сказал он немного растерянно.
Она рассмеялась:
— Ну да, конечно…
Прядь упала ей на глаза. Он невольно поправил ее. Амира замерла — даже зажмурилась от удовольствия.
— Знаете, Сережа, — сказала она тихонько, — я бы, пожалуй, специально распустила волосы… чтобы вы…
Она покраснела, испугавшись собственной откровенности.
— Распустите, — сказал он, улыбаясь.
Она подавила вздох. Его глаза были опять грустными.
«Я бы дорого дала, чтобы он грустил из-за меня…»
Впрочем, нет! Она не позволила бы ему грустить… Она обязательно сделала бы его самым счастливым человеком на свете…
— Вы заняты? — спросила она. — Только не думайте, что я такая бестактная и навязчивая! Просто с вами очень хорошо разговаривать…
— Я и не думаю, — сказал он, пряча улыбку. Забавная эта Амира… Почти такая же, как… Рита. Тогда, давно… Боже, прошло так мало времени, а ему кажется, что целая вечность.
— Нет, я не спешу.
— Здорово! — сказала Амира. — У нас послезавтра вечером премьера… А потом — только вы не пугайтесь! — маленький банкет. Я на вас рассчитываю… О нет! Не отказывайтесь! Я так хочу, чтобы вы это увидели. Помните, мы с вами говорили, что человек иногда куда больше открывается на сцене? Наверное, это касается меня… Сережа, а вы никогда не замечали, что в человеке очень много разного? Разные души… Лежат себе друг на друге — и то одна властвует, то другая… Или это я такая одна ненормальная?
— Все нормально, — ответил он. — Вы просто растете, Амира.
— Да ведь я уже взрослая… Только с одними я очень циничная, грубая, а рядом с вами… я становлюсь девочкой-подростком и будто заново открываю мир…
Он остановился.
Удивленно посмотрел на нее.
Светло-рыжие волосы. Лицо без тени косметики… Она была так похожа на Риту — и так отличалась от нее!
«Это опасное приближение, — сухо напомнил ему внутренний голос. — Относись к ней спокойно…»
«Да если бы я мог отнестись к этой очаровательной особе неспокойно», — усмехнулся он.
Если бы он мог забыть Риту!
«Поздравь меня — свершилась мечта идиотки… Его зовут Сергеем. Он врач…»
Слова Амиры сейчас звучали зловещим эхом.
Рита стояла, и отчего-то в голову приходили глупые мысли, что вот так выглядит, наверное, судьба… Иначе как это все понять?
«Все поезда, все корабли кружат в одном волшебном круге…»
Рита не знала, почему в голову пришли слова этой старой песенки. «Да, — усмехнулась она про себя. — Они сообщники любви. Ее покорнейшие слуги…»
И тут же, как будто в насмешку, кто-то в машине, припаркованной неподалеку, включил приемник.
— «Колеса любви раздавят нас…» — издевательски пропел голос Бутусова.
Рита теперь знала, как это бывает…
«А что, собственно, произошло? Несостоявшееся свидание? Чего ты ждала после долгих месяцев разлуки, Рита?»
— Ничего не произошло, — попыталась она улыбнуться. — Ничего… Просто несостоявшаяся жизнь…
Она больше не в силах была смотреть на них двоих.
Слишком много света, у Риты стало темно в глазах. От чужого света иногда это случается — когда вокруг тебя только электричество…
Рита развернулась и побрела прочь, опустив голову. Как тяжело… Да, она чувствовала себя теперь старухой. А разве не так все было?
Старуха и есть… Без будущего. Впереди только темнота. В ней надо научиться жить… Даже слепые начинают в конце концов смиренно принимать свою слепоту…
Рита обернулась на секунду — их уже не было.
Что ж, не обязательно их видеть — угодливое воображение само нарисует картины. Можно закрыть глаза, уши — ничего не поможет. Они по-прежнему стоят перед глазами. Счастливые. Без тяжелого груза вины…
Рита не могла больше этого выносить. Она пошла прочь. Сначала медленно, ощущая на плечах тяжесть собственного одиночества и неприкаянности.
Потом она пошла быстрее, быстрее…
Назад, в свою темноту.
— «Колеса любви раздавят нас в прах, — продолжал преследовать ее голос. — Под колесами любви…»
Где-то далеко звучали детские голоса. Вечер опускался на землю — тихий, цвета индиго, почти летний…
В детской комнате царила тишина — по крайней мере когда Рита приоткрыла дверь и тихо, стараясь не отвлекать мальчишек, заглянула внутрь.
Ник склонился над тетрадью, высунув от усердия язык. Артем смотрел в окно, задумчиво грызя ручку. Заметив ее взгляд, он повернулся.
— Рита, — сказал он, — привет… А почему у тебя такое лицо?
— Какое? — удивилась Рита.
— Будто ты ревела три дня напролет, — подумав, объяснил мальчик.
— Неправда, — запротестовал Ник. — Мама никогда не ревет. Это белуги ревут.
— Правильно, — кивнула Рита. — Я вою. Как волчица…
И вспомнила Амиру.
— Покажи, — потребовал Ник.
— Сейчас, — серьезно сказала она.
Рита задрала голову и попыталась вообразить, что она превращается в волка.
Но на этот раз ничего не получилось. Боль явно не желала оставить ее в покое.
— Не получается, — вздохнула она. — Как обстоит дело с уроками?
— Плохо, — вздохнул Ник. — Надо Витю дождаться… Он все нам объяснит…
— А я?!
Она почувствовала укол ревности. «Боже, — подумала она. — Я погружена в свои дурацкие страдания, а тем временем Витька крадет моих детей!»
— Ты?
Ник окинул ее взглядом, полным сомнения в ее умственных способностях.
— Нет, — решил он. — Ты не сможешь. У тебя склад ума гуманитарный… Логики женщинам вообще никогда не хватает…
— Ага, — кивнула Рита. — И откуда такие бесценные сведения? От Витьки, конечно?
— Ну… в общем, да.
Рита вздохнула.
— Ладно, — сказала она. — Ждите своего Дельфийского оракула. Я пойду на кухню. Как истинно арийская жена… Киндер, кирхен, кухен…
— Тогда это бабушка чисто арийская жена, — сказал Артем.
Она закрыла дверь.
Получается, что за эти полтора года она потеряла все шансы стать нужной. Все вакантные места заняты.
Даже «три К»…
«Нельзя сказать, что от осознания этого бесспорного факта мое самочувствие улучшилось», — иронически хмыкнула она.
Вот так всегда бывает, когда человек решил смириться с обстоятельствами…
Мать была на кухне.
Рита поставила чайник.
— Что-нибудь случилось? — обеспокоенно спросила Анна Владимировна.
— Да ничего, — постаралась улыбнуться Рита. — Просто не нахожу себе места…
— Может быть, ты не очень ищешь?
— Может быть…
Рита встала, налила в чашку кипяток, кинула ложечку «Чибо».
— Я видела его сегодня, — сказала она. Голос предательски дрогнул. — И… все. Наверное, это к лучшему, да? Лучше умереть сразу, чем долго мучиться…
Мать молчала.
— Да скажи же что-нибудь! — выкрикнула Рита с отчаянием. — Неужели ты не понимаешь, что мне сейчас не на кого рассчитывать, кроме тебя?
— Бедная моя девочка, — сказала мать, устало опускаясь рядом с ней. — Чем я могу тебе помочь? Почему ты меня не послушала полтора года назад? А сейчас все исправить будет трудно…
— Невозможно, — проговорила Рита. — Все уже невозможно…
— Мне показалось, что он… все еще любит тебя.
— Нет, мама, нет! Я сама видела его с Амирой. А перед этим Амира рассказала мне, что она беременна. От него, мама!
Мать удивленно посмотрела на нее:
— Ты в этом уверена?
— Да…
Она немного помолчала. Потом тихо сказала:
— Рита, когда-то твоя бабушка рассказала мне, как она познакомилась с дедушкой. Она возвращалась из школы. На ее голове был ужасный лиловый берет с огромным помпоном. Она чувствовала себя в этом берете как последняя идиотка. Поэтому старалась идти быстрее, не оглядываясь по сторонам. Перед ней вдруг возник молодой человек и загородил ей дорогу. Она подняла глаза и… поняла, что уже никогда не сможет жить, если не будет видеть этих синих глаз. Она сказала мне, что это было как озарение. Все до этого было в темноте. Он стоял и улыбался. Тогда она первая протянула ему руку и представилась: «Антонина». Я спросила ее: «Как же ты могла сделать первый шаг? Ведь в начале века это было недопустимой вольностью!» «Но как же? — развела она руками. — Какие могут быть условности, если я могла потерять его навеки?»
Они поженились. А спустя некоторое время появилась женщина… Бабушка была в тот день дома одна. «Кто вы?» — спросила она. «Мне Михаила…» «Но кто вы?» — повторила бабушка, чувствуя уже всем сердцем грядущую беду. «Я его жена», — ответила та женщина.
— Ох, — не удержалась Рита. — То есть дед был женат? И бабушка его простила?
— Не сразу, — лукаво улыбнулась мама. — Сначала она ушла к родителям. Но он всю ночь стоял под ее окном на коленях…
Рита рассмеялась, представив себе эту картину.
— Получается, что бабушка у меня была Клеопатрой…
— Нет, — покачала головой мама, — совсем не Клеопатрой… Она просто была настоящей женщиной… Клеопатра — это уж по твоей части, моя дорогая! Подумай сама — зачем ты ломаешь две жизни? Ведь твоя бабушка поняла в свои восемнадцать лет очень простую истину — что любовь важнее всего на свете. И надо уметь прощать. Надо уметь принимать эту любовь, понимаешь? А ты в тридцать лет не можешь этого уразуметь, глупенькая.
— Да, конечно, — невесело вздохнула Рита. — У бабушки все-таки был дедушка…
— Ты знаешь, мне кажется, что Сережа тоже рано или поздно окажется чьим-то дедом, — заметила мать. — И Вите тоже эта участь грозит, причем, боюсь, в самом скором времени. Сколько его старшей дочери?
— Не помню, — призналась Рита. — Знаешь, я никогда не интересовалась его детьми…
— Странно, — сказала мать. — Он твоими интересуется вовсю… Он в них души не чает… Если уж у нас с тобой пошел разговор по душам — расскажи мне, за что ты его ненавидишь? За то, что он тебя любит? За то, что работает день и ночь, чтобы ты ни в чем не нуждалась? Да что ты — я, Ник, Артем… Ты знаешь, как ему бывает тяжело, Рита? Или ты всерьез считаешь, что он грубое животное?
— Нет, мама…
— Считаешь… Зачем ты вышла за него замуж? Чтобы превратить его жизнь в медленную пытку?
— Нет! Я хотела… я думала… что я смогу сделать хоть кого-то счастливым!
— Рита! Хоть кого-то никогда не удастся сделать счастливым! Сделать таковым можно только того человека, которого любишь… А ты умудрилась сначала сделать несчастным того, кого любила, а потом повторить то же самое с другим человеком… Зачем?
— Мама, но Сергей же мог что-то мне объяснить! И та женщина. Она сказала, что он убил девушку.
Мать замолчала.
— Когда твой отец умирал от рака, я мечтала, чтобы нашелся человек, который помог бы ему безболезненно уйти от этих страданий, — сказала она после долгого молчания. — Я молила Бога, чтобы кто-нибудь сделал ему эвтаназию… Рита, та девушка, Таня, была ему лучшим другом. И она умирала на его глазах… Она мучилась. Что он должен был делать? Смотреть в ее глаза, знать, что ты можешь облегчить ее уход, видеть, как с каждым днем сознание покидает ее — и остается лишь боль? Рита, не будь такой же жестокой, как все эти медицинские ханжи! Мне всегда интересно, что сделали бы они, окажись в такой беде?
— Подожди, мама, — остановила Рита. — Что ты говоришь? Какая девушка? При чем тут мой отец? Он же… Мама, та женщина сказала мне, что он убил эту девушку из ревности!
— Я никогда не видела ту даму, которая все тебе это наговорила. Не знаю, что заставило ее возвести на Сережу эту напраслину… Я знаю только, что эта несчастная девочка тонула. Он пытался ее вытащить, но потом понял, что все, что он делает, бессмысленно. Однажды она сама попросила его облегчить ее страдания. Сама! Он отказался… Каждый день он видел, что она страдает все больше, больше — боль была нестерпимой. Уколы не помогали. Наркотики лишали ее разума… Красивое, нежное существо на его глазах превращалось в нечто ужасное, бесформенное… Он каждый день встречался с ее взглядом, полным боли и одиночества, — и знал, что она так страдает по его вине… Из-за него! Рита, он пережил кошмар… Однажды разум вернулся к ней. Она сказала: «Я не могу больше просить тебя об этом. Я все поняла… Я слишком люблю тебя, чтобы сделать тебя убийцей». Это было только мгновение… Он весь день ходил по городу под дождем, и в его ушах звучал ее голос. Вечером он вернулся в больницу. Поверь, Рита, он не сделал ей укол. Он просто набрал в шприц нужное количество морфина… Вот и все. Она видела, что он делает. И прошептала: «Спасибо…» Рита, я ему верю! Извини меня, но отчего-то его рассказ вызывает у меня больше доверия, чем бредни этой странной особы… Откуда она вообще взялась, эта чокнутая детективша?
Рита молчала.
Сейчас ей было все равно, откуда взялась Татьяна Абрамовна. Сейчас все вертелось перед ее глазами, как в калейдоскопе, — и она думала только об одном. Она вспоминала, какой у него был взгляд. Как у побитой собаки. Собаки, вечно ждущей удара.
— Все кончено, — выдохнула она. — Я сама разрушила свою жизнь…
— Почему ты в этом уверена? Все можно исправить!
— Но как же тогда…
— Мама! — в дверь просунулась голова Ника. — Тебя тетя Амира к телефону!
«Чертова усталость, — подумал Виктор. — Иногда моя жизнь напоминает бег по кругу… Понять бы, во имя чего это делается…»
Все чаще и чаще приходило ему на ум, что он делает это исключительно ради процесса. Когда твоя голова занята разными идиотизмами, в голову не могут пробиться другие мысли. Например, сколько ошибок ты умудрился наделать… По глупости и по чрезмерной уверенности в себе.
За окном темнело, но он не спешил домой. Он помнил, что обещал Нику и Артему прогулку — но не сложилось… Он больше всего сейчас хотел увидеть Риту — и боялся этого, потому что знал наверняка — его взгляд наткнется снова на Ритин, холодный и испуганный…
— Интересно, сколько я смогу это выдерживать?
Самым логичным было бы поговорить с ней, но и этого разговора он опасался.
Что потом?
Если все точки над i будут расставлены, не станет ли еще хуже? Сейчас он надеялся, что в их жизни в конце концов все переменится, время вылечит, как говорится… И Ритину любовь, увы, к другому человеку. И его чувство вины: перед ней, перед Риммой, перед девочками…
Дверь открылась. Миша возник на пороге так тихо, почти бесшумно, что Виктор усмехнулся — если бы не габариты, Миша запросто мог сойти за привидение.
— Чего, босс? — спросил Миша с деланным сочувствием. — Неприятности?
— С чего ты взял?
— У тебя вид такой… точно тебя только что вытащили из канализационного люка… Проблемы?
— Да нет… — Он отмахнулся.
Миша сделал вид, что не заметил попытки пресечь откровенные разговоры. Он подошел, сел напротив.
— Та-а-ак… — протянул он. — Надо срочно водки.
— Не надо.
— Да мне-то лучше знать…
— Откуда тебе это лучше знать?
Виктор начинал испытывать глухое раздражение. Что, в самом деле, за роль выбрал себе этот тип? И почему он все это терпит?
«Потому что ты боишься, — насмешливо напомнил внутренний голос. — Если ты не будешь терпеть Мишу, кто знает, что ему может прийти в голову? Например, пойти к Рите и рассказать, как ты, Витенька, нанял детектива… чтобы за этой самой Ритой последить. Чем все это кончилось?»
Странное дело — Витькин внутренний голос сейчас изрядно напоминал Мишин.
— Мне сверху видно все, — насмешливо пропел Миша. — Так, шеф. Ты сидишь и внушаешь себе, что жизнь прекрасна. А я быстро слетаю до ближайшего ларька. Потом мы с тобой выпиваем в молчании, погруженные каждый в собственное эго. А уж после этого священнодействия каждый выговаривается. Коли захочет…
Раньше, чем Виктор успел что-нибудь сказать, он вышел.
Виктор остался один — наедине с растущим в душе раздражением. Почему-то Миша действовал на него именно таким образом — Виктор начинал злится. На себя. На Мишу. На Риту… На эту чертову жизнь, когда абсолютно все складывается не так, как тебе хотелось бы.
Телефон зазвонил внезапно. Машинально подняв трубку, он посмотрел на часы.
«Половина десятого, — отметил он про себя. — Черт побери… Кто же это так поздно?»
— Алло… Я слушаю.
На другом конце провода молчали.
— Вас не слышно, — бросил он в трубку. — Перезвоните…
— Виктор Петрович? — вкрадчиво зазвучал женский голос. — Добрый вечер… Вы меня скорее всего не помните. Зато я помню вас очень хорошо. Вас и вашу очаровательную супругу…
Он почувствовал, что узнал этот голос. В горле пересохло от волнения.
«Сегодня явно не мой день», — подумал он.
— Да, я вас узнал, — сказал он, стараясь не выдавать охвативших его чувств.
Она тихо засмеялась.
— Вот и славно, — сказала она. — Я уже думала, что мне придется заново рассказывать вам, кто я такая. У меня дело к вам, Виктор Петрович… Как бы нам встретиться, чтобы обсудить его детали?
— Я занят…
— Я знаю, что вы всегда заняты, и все-таки… Мое дело не терпит отлагательств. Поверьте, если бы не крайняя нужда, я никогда к вам не обратилась бы…
Она теперь угрожала ему, он не сомневался.
Облизнув губы, которые стали сухими и горячими, точно кабинет превратился в пустыню, он сказал:
— Сегодня уже не получится. Поздно…
— Кто же спорит? Как вам угодно… Завтра. В десять утра. У меня. Вы помните еще, где я живу?
Он ответил, что помнит.
Положив трубку, он долгое время сидел, уставившись в одну точку, пытаясь унять дрожь в руках. «Просто не мой день…»
Послышались быстрые шаги, хлопнула дверь — это вернулся Миша.
— Ну вот и гонец, — усмехнулся он.
Виктор теперь смотрел на него с благодарностью.
— Сейчас, я только позвоню жене…
Он набрал номер. Рита взяла трубку почти сразу.
— Рита?
— Да…
Странно, удивился он, ее голос сейчас так нежен. Надо же было этой гюрзе Татьяне Абрамовне появиться именно теперь…
— Рита, я сегодня приду поздно. Не жди меня, милая. Ложись…
— Жаль, — искренне вздохнула она. — Я хотела…
— Что?
Надежда вспыхнула в его сердце. Он понял, что если она скажет хотя бы: «Я хотела поговорить с тобой», — он пошлет Мишу с его водкой подальше. Он плюнет на угрозы Татьяны Абрамовны… Он сам все расскажет ей.
И тогда бояться будет нечего.
— Так, ничего, — выдохнула Рита. — Это можно сделать и позже…
— Да, конечно, — отозвался он эхом. — Позже так позже. Спокойной ночи, милая. Поцелуй мальчиков.
— Непременно.
Она повесила трубку.
Он некоторое время еще прижимал трубку к уху, как если бы там сохранялось Ритино дыхание, потом осторожно положил ее на место.
— Ну? Ты наконец-то освободился? — весело подмигнул ему Миша.
— Кажется, освободился, — ответил Виктор.
Рита повесила трубку.
«Так всегда, — подумала она. — Всегда… Как только ты твердо решаешь изменить что-то в своей жизни, ни черта не выходит!
А ведь нам с тобой нужно поговорить, Витька, — с горечью подумала она. — Я так долго уходила от разговоров — мама права. Дальше так продолжаться не может. Мы оба просто обязаны найти выход из этой тупиковой ситуации…»
Она подумала, что и к лучшему, что Амира пригласила их на свою премьеру. Может быть, она вспомнит там себя, прежнюю. И тогда уж точно ей хватит мужества сказать все, что она думает.
Во-первых, она устроится на работу.
— И не надо возражать, — прошептала она, представив перед собой Витьку. — Никакой это не позор для мужа, а нормальное положение вещей… Ведь ты не хочешь, чтобы я с каждым днем все больше и больше превращалась в бесформенную тупицу… Я прекрасно понимаю, что не смогу заработать тех денег, которые научился зарабатывать ты. Но дело не в них… Дело во мне. Я хочу вернуться на радио, вот и все… Может быть, я просто ищу исходную точку. Кто спорит? Может быть, я просто хочу начать все сначала. А там посмотрим… Потом я все-таки должна серьезно подумать и поговорить с Сергеем и снова подумать. Если бы ты был на самом деле плохим человеком или каким-нибудь недоразвитым гоблином, я просто ушла бы и ничего тебе не объяснила. Но видишь, я пытаюсь что-то изменить…
Она так увлеклась разговором с самой собой, что почти отчетливо представила себе, что он и в самом деле сидит напротив нее и слушает ее, немного склонив голову набок — внимательно, впитывая каждое ее слово, как губка. Как будто он долго ждал этого…
Или — она ждала?
Ее щеки раскраснелись, глаза горели.
Она даже взмахнула рукой:
— Ты должен меня понять. Я и так много наделала глупостей, и мне надоело, что за мои глупости расплачиваются другие. Слушай же — рядом со мной был человек. Может быть, он был далек от совершенства. Он и правда был странным. Но мне этот человек казался лучшим из всех… Сначала я держалась изо всех сил за свою несчастную первую любовь и потом пыталась внушить себе, что видела в этом человеке лишь отражение той своей любви… Поэтому я поверила той женщине. Понимаешь, я привыкла быть несчастной. А тут случилась беда с Машкой. Эта женщина сказала мне, что он убийца. Я даже не выслушала его, потому что два лица я пыталась совместить в одно. Знаешь, даже потом, когда этого маньяка поймали и я увидела, что этот тип совершенно не похож на Сережу, я все равно долгое время не могла отделаться от преследовавшего меня ощущения их сходства… Мы бываем такими глупыми!
Она передохнула, закуривая сигарету.
«Боже, — подумалось ей. — Какой идиотизм. Сижу и разговариваю по душам сама с собой… Но что же делать, если больше мне не с кем об этом поговорить?»
— Поэтому я вышла за тебя замуж, — упрямо продолжала она. — Совсем не потому, что ты был богатым. Просто я хотела убежать от самой себя. С твоей помощью… Тогда я была несчастна, а несчастные люди иногда становятся эгоистами… Прости, я не подумала о тебе. Я не подумала о Римме. Я думала только о том, что мне надо убежать. А как — не важно… Инстинкт самосохранения…
Она затушила сигарету, прикуривая новую.
— Может быть, я так и плыла бы по небу в облаке лжи, — прошептала она. — Но я его встретила. И поняла, что… я не могу без него.
Она встала.
— Все, — надо кончать, — пробормотала она, смахивая злые слезы.
Надо отвлечься.
Она включила тихонько радиоприемник. Поставила чайник.
И застыла.
Тихий голос пел «Звездочку».
Рита вспомнила — однажды, вернувшись с работы, она услышала, как Сережа с Ником распевали ее на два голоса.
Это была старая песня, еще из детства. Но сейчас, перепетая заново БГ, она звучала по-иному. Без того надрыва, и оттого более печальная…
— «Поздно мы с тобой поняли, что вдвоем вдвойне веселей даже проплывать по небу, а не то что жить на земле…»
Рита стояла, смотря в заплаканное от дождя окно, и, стиснув руки, впервые за долгое время молилась.
— Сделай что-нибудь, Господи, — просила она. — Да, во всем виновата только я. Но Ты ведь можешь все исправить… Как же мы много бед натворили — без Твоего присмотра!
Глава четвертая
ОТКРОВЕННЫЕ ПРИЗНАНИЯ
Марине было страшно.
Снова ее муж задерживался. Последнее время все чаще и чаще — до утра…
Она встала с кровати, подошла к Ольге. Та спала, разметав руки. Слава Богу, она выздоровела, но до сих пор Марина боялась за нее.
Кончились одни напасти — начались другие… Каждый раз, когда ей сообщали, что Ваську видели с изящной длинноногой блондинкой, сердце Марины сжималось. Больше всего она боялась, что он уйдет. Не потому боялась, что «останется без средств к существованию».
Нет. Теперь она начинала понимать Римму.
«Это все расплата, — усмехнулась она невесело. — Говорят же, что за совершенное зло непременно бывает расплата».
Она хотела бы быть прежней, но страдания изменили ее душу, хотя она все еще боялась признаться себе в этом. Пыталась
выглядеть прежней…
И в то же время ее тянуло к Анне Владимировне и Рите. Хотя они-то думали, что это потому, что Рита теперь богатая. А что богатая? Марина же видит, что не принесло Рите счастья это долбаное богатство. Как и Марине…
Она посмотрела на часы. Половина первого… Васьки нет.
«Может быть, мне надо просто все рассказать? — спросила она саму себя и тут же ответила: — Я боюсь… Того, что потом может случиться. Если Рита узнает, как я виновата перед ней, я останусь совсем одна. Рита и Анна Владимировна отвернутся от меня».
Хотя, говоря по совести, они к ней не очень-то и расположены… Марина никак не может изменить свой тон. Сделать его более искренним. Не получается. И все тут. Как будто маска, которую она привыкла носить, приклеилась намертво…
Зазвонил телефон.
Марина сняла трубку, уже зная, что сейчас ей скажет Васька: «Мариночка, радость… Не приду сегодня. Дел по горло… До утра не управимся…»
— Мариночка, радость… Не приду до утра…
Она усмехнулась:
—
Я поняла.
— Ты у меня умница… Дел по горло, Марин. До утра не управимся… Сама понимаешь — конец месяца.
Она повесила трубку.
«Как исправить эту чертову жизнь?»
Ответ напрашивался сам собой, хотя она этого очень боялась.
«Завтра же, — пообещала она себе. — Завтра я пересилю этот страх и все расскажу Рите. Всю правду…»
Может быть, это что-то исправит?
Почти всю ночь Сергей не мог заснуть. Его тщательно выпестованный покой, напоминающий смерть, был нарушен. Возвратившиеся воспоминания кружили ему голову.
Он вскакивал, потому что ему казалось, что в комнате, в углу, стоит Таня.
— Зачем ты вернулась? — кричал он и даже не мог понять, кому адресованы эти слова.
— Зачем ты вернулась, Таня?
Или все-таки: «Зачем ты вернулась, Рита?»
Он метался, как в бреду.
Под утро все-таки забылся тяжелым, тревожным сном.
Он теперь шел по дороге, босой, острые камни впивались в подошвы ног, и поэтому ему казалось, что они горят, и это не камни. Это раскаленные угли…
— Наверное, я уже в аду, — усмехнулся он. — В принципе ад, наверное, именно таков.
Одиночество. Пустота. И острые камни, напоминающие горящие угли.
Он попробовал остановиться, но таинственная могучая сила влекла его вперед — словно звал его кто-то, и еще ему казалось, что как только он увидит того, кто его зовет, он сможет успокоиться.
Наконец он увидел впереди женскую фигуру. Женщина стояла к нему спиной, и он не мог отгадать, кто это — Рита или Таня?
— Кто ты? — спросил он одними губами. Ветер свистел вокруг, оставляя на губах привкус горячего песка.
Она не обернулась, продолжая удаляться, и он убыстрил шаги, стремясь догнать ее и разгадать загадку.
— Постой!
Голос его потонул в завываниях ветра.
— Кто ты?
На этот раз она остановилась и начала медленно оборачиваться.
Он замер. Страх парализовал его, потому что теперь он видел, что эту женщину он не знает. «Это моя смерть, — подумал он, а потом, спустя секунду, пришла другая мысль: — Это моя любовь…»
Или они смешались, превратились в одно существо?
— Кто…
Она сделала шаг к нему, протянула руки. Он видел, что она прекрасна.
И почти подчинился ее чарам — шагнул к ней, протягивая руки, ища покоя в ее объятиях…
— Сережа!
Он вздрогнул.
Он узнал этот голос. Рита…
— Сережа! Сережа! Сережа!
Сон рассыпался, как сломанный калейдоскоп.
Он очнулся. Комната была пустой и полутемной.
Только луч солнца пытался пробить себе дорогу в комнату, найдя маленькую щель между занавеской и стеклом.
Она проснулась от собственного шепота.
— Сережа…
«Опять, опять я зову его!»
Она проснулась, почти уверенная, что Виктор слышал ее шепот.
Но его рядом не было. Рита села на кровати.
За окном уже светило солнце.
Рита поднялась, вышла в комнату.
— А где…
— Он пришел только под утро, — сказала мать. — Спал на диване… А сейчас снова ушел. Очень торопился…
Рита кивнула.
Сейчас воспоминания о вчерашней сумасшедшей ночи казались ей смешными, нелепыми и детскими.
— Он мальчишек отвез в школу? — спросила она.
— Да, конечно…
Рита почувствовала, что мать напряжена.
— Что-то случилось? — спросила она осторожно.
— Ничего…
— Мама, — заговорила Рита осторожно, — я ведь на самом деле хотела с ним поговорить…
— Да, конечно…
— Мама! Я очень хотела сегодня ночью его дождаться. Я и сама больше не могу так жить…
Мать наконец поверила ей.
— Что ж, думаю, у вас будет еще время, — сказала она мягко. — Будем считать, что ночью вам помешали обстоятельства…
«А может быть, это просто неправильное решение? Надо оставить все как есть…»
Мать словно прочла ее мысли.
— Конечно, ты можешь струсить, — сказала она. — Пойти на попятную… Решить, что сегодня ночью тебе был дан ответ свыше, но… Я думаю, что иногда препятствия, наоборот, служат доказательством верности принятого решения…
Рита ничего не ответила ей.
Она налила кофе и долго смотрела на густую коричневую жижицу, пытаясь угадать там свою судьбу. «Жаль, что я не верю в гадания», — подумала она.
Когда кто-то позвонил в дверь, она подняла голову, удивленная.
А с порога уже звучал голос Мариночки:
— Доброе утро, Анна Владимировна! Шла мимо — решила заглянуть… Как вы поживаете? Как Риточка?
«Теперь точно добра не видать, — подумала Рита. — Мариночка запросто может сойти за предвестницу беды… Я уже заметила — стоит ей появиться неподалеку, как тут же кто-то заболевает. Или еще какая пакость случается…»
Он поднялся вверх по грязной, со сломанными перилами и полуобвалившимися ступеньками, лестнице с непристойными граффити на стенах.
Темнота в подъезде… Виктор почти отвык уже от прелестей «хрущоб». Раньше он и сам жил в такой же развалюхе. Теперь это казалось давно забытым сном. Правда, отчего-то сам себе он, молодой, живущий в «гарлеме», с высоты теперешнего возраста казался счастливым.
Она жила на четвертом этаже.
Он позвонил.
Шаркающие шаги за дверью, голос: «Да, минуточку»…
Она дома. Ему захотелось уйти. Вернуться назад, быстро сбежав по этим обломкам ступенек, и забыть о ее существовании.
Дверь открылась.
Она почти не изменилась. Такой же тяжелый подбородок, выдающийся вперед. Небольшие глаза, теперь спрятанные толстыми линзами очков. Светлые волосы с черными корнями, собранные кое-как в пучок на затылке.
Он почувствовал запах нищеты и озлобления. На секунду ему стало стыдно того, что он одет в хороший и дорогой костюм. Он никогда не верил, что этот костюм на самом деле итальянский, потому что где-то читал, что Пазолини был только один, в кинематографе, и костюмы отродясь не шил. Но в местной элите эту ложь уже привыкли принимать за правду, и эта идиотская «арнаутская» фирма считалась своеобразной униформой.
Эта женщина мало что понимала в подобных тонкостях. Фланелевый халат, видавший лучшие времена где-нибудь году в семьдесят пятом. Она покраснела, заметив его взгляд.
— Добрый день, Виктор Петрович, — сказала она. — Извините, что встречаю вас в таком затрапезном виде… Но я плохо себя чувствую. Сердце прихватило… Так что не обессудьте. Потерпите мой старенький халат? Наше рандеву ведь лишено лиризма…
— Да, конечно, — пробормотал он, чувствуя, что краснеет, как застигнутый за постыдным развлечением школяр.
Она тихо рассмеялась:
— Ну, Витенька, вы все такой же… Стеснительный. Интеллигентный. Я слышала, моя помощь сыграла роль в вашем благополучии?
Он промолчал.
— Я рада, поверьте… Собственно, грязная была история. Но ведь как все удачно сложилось! Как удачно! Это уже судьба. Верила бы я в мистику — так и сказала бы, что вмешалось само провидение. А то не видать бы вам вашу девочку… Я ведь многое узнала, Витенька… Хотите чаю?
— Нет, спасибо…
— Так вот, я много узнала об этом человеке. И знаете, Витя, он парадоксален… Женщины говорят о нем так, точно он воплощение их мечты. С такой улыбкой, как будто ангела видали на небе… Мне было трудно, Витя! Никто не смог сказать мне ничего дурного о нем. Но все же я нашла…
Он почти не расслышал ее последних слов. В голове зашумело.
О чем она говорит, эта женщина? О ком она говорит?
— Постойте… Я не понимаю, о чем вы говорите! Объясните наконец…
Она вытаращилась на него в полном недоумении. Тихо засмеялась:
— Вы шутите, Витенька? Вы хотите сказать мне, что та женщина, ваша секретарша, которая мне звонила от вашего имени, действовала самостоятельно? Нет, Витенька, друг вы мой дорогой! Я не сумасшедшая. Вам очень хотелось завладеть этой девочкой. Я вас понимаю — она действительно очаровательна! Правда, последний раз, когда я видела ее… Но об этом позже. Так вы не хотите чаю?
— Нет.
— Зря… А я себе сделаю, с вашего позволения… В горле пересохло от этого ужасного лекарства… Как оно называется? Да ладно… Так вот, Витенька, у меня к вам есть одно деликатное дело.
Она поднялась, извинилась, ненадолго исчезла и вернулась очень скоро с чашкой в руке, а в другой она держала конверт.
— Здесь, представьте себе, лежат фотографии, которые я сделала полтора года назад… И запись наших с вами разговоров. Кстати, и звонок вашей секретарши тоже тут. Я все всегда записываю… Так, на всякий случай. И жизнь доказывает мою правоту. Витя, я, право, испытываю некоторое неудобство, но увы. Мне нужны деньги. Я могу продать вам эти вот записи и фотографии по очень сходной цене.
Он молчал. Это вообще происходит не с ним. Это не могло произойти с ним…
— Витя, вы меня слышите?
— Если я не куплю у вас… эти полуфабрикаты, что вы сделаете? — хрипло спросил он.
— Ну, как вам сказать… Подарю их одной женщине. В свете последних событий она будет рада этому подарку. Это очень многое исправит в ее жизни. Мне очень жалко вас, дружок, но вам лучше купить их… Хотя бы из чувства самосохранения. Если уж вам чужда благодарность.
— Сколько вы хотите?
— Немного… Всего лишь две тысячи. Конечно, долларов… Витя, милый, не кривитесь, как от зубной боли! Это для меня такие деньги кажутся огромными… А вы-то, вы-то! Ваша фирма уже давно прославилась — не только у нас, и за границей тоже… Так что для вас это мелочь. Ну как, Витя? Поможете старой и больной женщине?
Она смотрела на него с плохо скрытой насмешкой, а он только и мог, что сжимать и разжимать кулаки, пытаясь понять, как все это могло с ним произойти.
С ним…
— Я должен подумать, — сказал он.
— Что ж, подумайте… Но не долго! Я буду ждать вашего ответа сегодня вечером. В десять, вас устроит?
Он кивнул. Поднялся. Потом все-таки решился спросить:
— А что с той женщиной… моей секретаршей? Чего она хотела от вас?
— Ничего особенного, — пожала плечами Татьяна Абрамовна. — Всего лишь попросила меня рассказать вашей будущей жене все, что я узнала о ее аманте… Что я, собственно, и сделала ради вас… Да, Витенька! Будьте осторожны, ради всего святого! Я вчера видела…
Она оглянулась и перешла на шепот.
— Не подумайте, что я следила… Нет, право, это простая случайность! Ваша жена снова встречалась с ним, Витенька! Вы уж проследите, как бы чего не вышло!
Дверь захлопнулась за его спиной.
Он прижался к стене, пытаясь прийти в себя.
Происходящее с ним казалось ему нереальным, странным и совершенно кретинским — как в каком-нибудь отечественном сериале. А сам он отсутствовал, сидел в надежном укрытии и подсматривал сам за собой.
Больше всего ему казалось непонятным, откуда появилась секретарша.
Дело в том, что полтора года назад у него не было никакой секретарши!
Тогда кто же мог позвонить от его имени? Кто?
Он вытер тыльной стороной ладони лоб.
— Ничего я не понимаю, — пробормотал он, чувствуя себя совершенно беззащитным. — Совсем ничего…
Мариночка изменилась. Устав бороться с лишним весом — а надо сказать, использованы были все методы, даже мезотерапия, — она смирилась в конце концов и теперь благополучно толстела. Рита даже заметила двойной подбородок, тщательно скрытый высоким воротником, и дряблость щек, которые не спасал уже макияж. Нос стал еще крупнее, чем был.
Рита даже пожалела ее от души — ведь для Марины всю жизнь главным оружием была внешность… «А я даже не замечу, когда появится второй подбородок… Или лишние килограммы! Может быть, я вообще перестала быть настоящей женщиной?»
«А можно подумать, что я ею когда-нибудь была, — усмехнувшись, ответила Рита сама себе на этот вопрос. — Так, не поймешь что… Так что все закономерно. Мариночка-то сподобилась узнать, что такое любовь. Васька ее любит. А я?»
«А тебе больше хотелось любить самой…»
Резонное возражение. Кто чего желает, тот это и получает…
Рита так увлеклась собственными мыслями, что почти не слышала, о чем разговаривают Марина и мать.
«Боже, как неприлично!» — тряхнула она головой.
— Так что надо мне выходить на работу, — печально говорила Марина. — А Ольгу в садик… Не хочется!
— Да зачем ее в садик? — вырвалось у Анны Владимировны. — Я с ней посижу… Васька будет ее закидывать по утрам, ничего страшного… Надо тебе работать, иначе потеряешься… Не в деньгах этих чертовых дело. В тебе самой… Ты стала занижать самооценку. А это плохо, Марина! Женщина ведь должна всегда оставаться личностью…
Марина слушала ее, слегка наклонив голову, и больше всего сейчас Рита боялась увидеть снова на ее лице выражение презрительного и недоуменного превосходства, которое раньше частенько появлялось на ее смазливом личике.
Но на сей раз Марина выглядела усталой и внимала каждому слову Анны Владимировны.
— Разве самооценка главное, — сказала она тихо. — У меня раньше была высокая, только Васька смотрит в другую сторону… И как его удержать? Может быть, я и расплачиваюсь сейчас за старые грехи. В том числе за завышенную самооценку…
Она невесело рассмеялась.
— Грехи исправляются, — неожиданно для себя самой поддержала разговор Рита. — Так мне кажется… И с Васькой надо поговорить. По душам. Ты не пробовала? Может быть, тебе вообще только кажется, что у него кто-то есть. Лучше откровенность. В конце концов, у вас Ольга…
Марина ответила не сразу. Удивленно обернулась и долго смотрела на Риту, как бы не веря собственным ушам. Они не разговаривали два года.
— Но как же я…
— Просто, — усмехнулась Рита. — Сядь напротив него и скажи ему, что ты его любишь. Любого — больного, нищего, потерявшего надежду… Какого Бог послал, такого и любишь. Что деньги и статусы эти глупые ничего для тебя не значат. Только он один. Чтобы всегда был рядом… Потому что когда его нет рядом, что-то там, внутри, ломается. Умирает… И не надо ничего этого — лучше уж работать на пяти работах, если так суждено… Только он непременно должен быть рядом. Потому что эти гребаные материалисты все напутали. Не бытие определяет сознание. Душа все определяет. То есть сознание… И жизнь это постоянно нам доказывает. А мы прицепились к этому самому «бытию» и думаем, что ничего нет важнее…
Она встала, нашла сигареты.
— Хочешь? — предложила Марине.
Та кивнула, боясь вымолвить слово.
— Дурочка ты, Маринка, — вздохнула Рита. — Сама накручиваешь… Нет никого у Васьки, ей-богу. Я его знаю. Он треплет языком, как флаг по ветру, но его слова так далеки от истины! Одна сплошная бравада… Ему всю жизнь хотелось выглядеть хуже, чем он есть на самом деле. Потому что поверил — бытие все определяет… И старается спрятать душу поглубже, чтобы никто не заподозрил, что все как раз наоборот.
— Так, девочки, — сказала Анна Владимировна, — мы с Оленькой пойдем погуляем… Если мы вам не нужны…
Не дожидаясь ответа, она встала и одела девочку.
Дверь за ними закрылась.
— Мама — образец тактичности, — рассмеялась Рита. — С одной стороны, хочется узнать, что же натворил наш дорогой мальчик, а с другой — понимает, что о бабских проблемах лучше говорить ровесницам…
— Не всегда, — возразила Марина. — Я теперь часто ругаю себя за то, что была такой… Потому что мне не хватает ее советов.
— Я же тебе сказала, все можно исправить… Главное — успеть. Рассказывай, что происходит.
— Ничего особенного, — пожала Марина плечами. — Васька стал исчезать по ночам… Говорит, что работает. Денег же стало меньше… Представляешь, парадокс? Человек работает днями и ночами… Раньше все было наоборот. А потом мне сказали, что его видели с какой-то дамой. Дама старше его, но очень хороша собой. Я узнала, что она приехала из-за границы.
— Иностранка?
— Нет, русская… Замужем была там. Не выдержала… Рит, что мне делать?
Она смотрела на Риту таким детским, беззащитным взглядом и просила немедленного ответа, а ответа не было…
Если и был, то не у Риты.
— Не знаю, — ответила она честно. — Если бы я сама знала, как можно исправить собственные ошибки… Чужую беду руками разведу, Маринка. А свою… Может быть, вам все-таки сначала надо поговорить?
Марина покачала головой.
— Я боюсь, — призналась она. — Я боюсь, что он скажет мне правду. И эта правда будет жестокой…
— А если нет? Почему ты уверена в том, что ничего хорошего впереди не будет?
— Потому что я была с самого начала слишком глупа, самонадеянна… И еще — я сделала ужасную вещь. Я пока не могу сказать тебе какую. Но мне есть за что расплачиваться…
Она снова замолчала, словно набираясь сил.
— В общем, мне надо тебе кое в чем признаться, — сказала она.
— Господи! — вырвалось у Риты. — Не смотри на меня, пожалуйста, таким взглядом! Что такого ты могла сделать? Глупенькая… — Она, повинуясь порыву жалости к этой поникшей женщине, обняла ее и теперь гладила по волосам, утешая ее, как ребенка: — Ну что ты… дурочка какая… не плачь, пожалуйста… Нет на свете вещей неисправимых. Только смерть разве что, но я где-то читала, что это тоже радость, освобождение… Маринка, перестань…
— Ты же ничего не знаешь обо мне! — выкрикнула Марина сквозь слезы. — А я боюсь тебе все рассказать, потому что… потому что… потому что теперь я боюсь потерять вас с мамой больше, чем Ваську!
— Тогда расскажи, — мягко попросила Рита, тронутая искренностью Марининых слов. — Постараемся тебя понять и не потеряться.
— Я виновата в том, что ты его потеряла, — сказала Марина с отчаянной решимостью. — Господи, Рита, это я во всем виновата!
«Девочка моя…»
Он написал эти слова снова и так же, как и в предыдущий раз, порвал листок.
С какой стати он снова и снова пишет ей письмо, которое никогда не отправит?
Забыть о ней — вот самое лучшее. Почему ему не удается выкинуть из головы ее образ?
Каждый день он просыпается с ее именем на губах. Каждую ночь она становится королевой Маб: ни на минуту не оставляет его — ни днем, ни ночью…
Он встал, подошел к окну. Даже в проходящих мимо женщинах он видел ее. Она, и только она…
«Девочка моя, — складывались в голове строки, которые он запрещал себе писать. — Ты была самым светлым, что только было в моей жизни… Я знаю, мы никогда не увидимся, не поговорим — потому что я не хочу этого. Ты все равно не сможешь быть счастливой и спокойной рядом со мной. Может быть, ты и права. Я не тот человек, который сможет принести твоей душе уверенность и спокойствие. Я сам брожу во мраке — как я могу взять тебя с собой? Ангел мой, я уже давно простил тебя, но не могу сказать тебе об этом…»
«Стоп, — приказал он себе. — В конце концов, глупую голову лучше чем-нибудь занять».
«Вспомни, как она с тобой обошлась…
Она не захотела даже выслушать тебя…
Вспомни, как она…»
«Но она была раздавлена горем! Я был еще одной частью горя, как она могла понять?»
«Вспомни ее глаза…»
«Нет!»
Он встал и вышел.
Дверь осталась открытой, он вспомнил об этом уже на улице, хотел вернуться — и не смог… Он бежал.
Там, на скомканных листах, было ее имя. «Девочка моя», — подумал он с нежностью, останавливаясь на минуту… «Нет! — тут же приказал он себе. — Не возвращайся».
* * *
Виктор поднялся по ступенькам лестницы одним махом. Позвонил в дверь.
Римма открыла сразу.
— Что…
Он отодвинул ее, ворвался в квартиру.
— Это сделала ты? — спросил он ее.
— Что я сделала?
Она смотрела на него с недоумением. Невинным недоумением… «Впрочем, — сказал он себе, — она умела это всегда. Разыгрывать невинную овечку…»
— Два года назад, — прошипел он, не сводя с нее глаз.
Римма испугалась этого взгляда — о, как она хорошо научилась прятаться от холодного бешенства этих глаз, но теперь защита была снята. Теперь холодные льдинки, мерцавшие в этих глазах, ранили ее снова и снова… Когда-то этот взгляд был другим. Теплым. Нежным. Понимающим… Это было давно. Даже похоже на неправду…
— Что я сделала два года назад?
— Не прикидывайся наивной дурочкой! Мало стало восковых фигурок? Этих ваших бутылок? Заклинаний и прочей чуши? Решила подстраховаться простым и надежным способом? Так сказать, более человеческим?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь…
Она видела, как он напрягся — побелела кожа, глаза сузились, повинуясь порыву бешенства, губы сжались.
— Я действительно не могу понять, в чем ты меня обвиняешь… Объясни.
— Что ж, — сказал он с плохо скрытым сарказмом. — Два года назад частному детективу позвонила некая дама… Эта дама попросила от моего имени рассказать кое-что Рите о ее тогдашнем любовнике… Собственно, благодаря ее стараниям я и женился на Рите.
— Я мало что помяла из твоего рассказа, — призналась Римма. — Кроме одного… Ты считаешь, что я это сделала? Так?
Он кивнул.
— Ну да… Мне больше всего на свете хотелось, чтобы ты меня бросил, — сказала она устало. — Я похожа на идиотку, раз до сих пор люблю тебя… И сейчас почему-то не выкинула тебя вон, а дала тебе возможность ознакомить меня с твоими глупыми "подозрениями. Но тогда, два года назад, я вообще была безумной, потому что хотела умереть. Когда ты сообщил мне радостную новость о своем уходе к этой твоей Рите. Может быть, ты подумаешь немного, прежде чем обвинять меня в таком преступлении? Для чего мне это было нужно?
Она говорила эти слова, а сама думала напряженно, кто это мог быть. Кому было нужно это делать? Кто ненавидел ее и Риту, обеих, до такой степени, что почел необходимым разрушить их жизни?
Ответ приходил, но она старалась прогнать эту мысль — настолько нелепой она была.
Тот человек больше всего хотел ее любви. Ее страсти… Она помнила, как однажды он пришел к ней и его руки с отвратительными, подстриженными коротко толстыми пальцами оказались в опасной близости от ее груди. Потом она почувствовала, как он проник под ее кофту, расстегнул застежку на бюстгальтере… Даже сейчас она не смогла скрыть гримасы отвращения, вспоминая этот кошмар. Слава Богу, у нее тогда хватило сил вырваться и ударить его. Но она никогда не забудет его сузившихся глаз и холодного обещания: «Я отомщу…»
Но звонила женщина. Значит, он отпадал сам собой.
— И все-таки, — задумчиво произнесла Римма, — мне кажется, тебе стоит спросить у Миши. Может быть, он сможет пролить свет на это загадочное происшествие?
* * *
— Эй!
Амира осторожно открыла дверь.
— Сережа… Ты где?
«Странно», — подумала она, не получив ответа.
Его нет — а дверь открыта настежь…
Она прошла в комнату. «Ничего, — сказала она себе. — Я подожду. Раз дверь открыта, он скоро вернется… Не мог же он уйти далеко, оставив дом без присмотра».
Она тихо включила магнитофон, чтобы не было скучно ждать.
От неловкого движения со стола упали листы и фотографии. Она нагнулась, проклиная свою неловкость, и невольно прочла начало: «Девочка моя… девочка моя… девочка моя…»
Сначала она улыбнулась — этот рефрен, бесконечно раз повторенный на бумаге, напомнил ей молитву. Бесконечную внутреннюю молитву-мантру, заклинание, только вместо «Господи» Сережа взывал к какой-то девочке. «Хочется верить, что это уже я», — улыбнулась она, складывая листы на стол. Ей пришло в голову, что, если она оставит их в таком беспорядке, он может подумать, что она специально прочитала написанное. От этих мыслей ее даже бросило в жар, она оглянулась в тревоге, но никого не было…
— Как же они лежали? — пробормотала она, пытаясь вспомнить.
На всякий случай она начала собирать их снова в аккуратную стопку, и тут взгляд ее наткнулся на фотографию.
— Господи, — выдохнула она, впившись глазами в знакомое лицо, — Рит… Ритка?!
Она смотрела на лицо подруги, и в ушах бесконечным рефреном звучало странное признание в любви: «Девочка моя, девочка моя, девочка…»
Она не слышала, как за спиной тихо скрипнула дверь.
— Амира?
Она обернулась на голос и протянула ему фотографию.
— Это упало, когда я включала магнитофон, — объяснила она. — Значит, тогда ты рассказывал мне о моей Рите?
Виктор открыл дверь одним рывком.
Миша застыл, глядя на него с растерянной улыбкой.
— Витька?
Виктор прошел и остановился перед ним, скрестив на груди руки.
— Витька…
Теперь Миша видел, что Виктор в бешенстве. «Он едва сдерживается, — подумал Миша. — Черт, что же…»
— Зачем ты это сделал? — спросил Виктор.
— Что я сделал?
— Не ломай из себя большего идиота, чем ты есть! — процедил Виктор сквозь зубы. — Кого ты подослал звонить Татьяне Абрамовне?
Миша осел на стуле.
— Погоди, я все тебе объясню… — начал он оправдываться. — Я же хотел, как лучше… Для тебя, Витька.
— Для меня? Скажите, какой добрый… А может быть, ты просто хотел насолить Ритке? Или надеялся, что Римма перейдет тебе, как победителю соцсоревнования? Такой переходный приз… Так что за дама изображала из себя мою секретаршу?
— Ты ее не знаешь… Это была моя…
— Любовница, — договорил за него Виктор. — Однако у вас отношения…
— Витя!
Виктор пошел к выходу.
— Ты уволен, — бросил он на ходу. — Я не могу видеть больше твою рожу…
— Ну конечно, — обиженно, тонким голосом вскрикнул Миша.
На одну секунду Виктору показалось, что сам Миша и звонил этой мадам Детективше, но потом понял — нет, все именно так, как он говорит… Именно так. Омерзительно.
— Если твоя баба тебя не удовлетворяет, — прошипел Миша, — незачем на других вешать собственные проблемы сексуального характера.
Виктор не смог удержаться от такого искушения — развернувшись, он ударил его прямо по расплывшимся в похабной улыбке губам.
— Подонок, — холодно бросил он и вышел прочь из кабинета.
— Рита, ты когда-нибудь простишь меня?
Рита не знала, что ей ответить. Она просто смотрела в Маринины глаза. «Это так глупо, — подумала она устало. — Ведь зло в принципе не может торжествовать… Это уже было однажды. Один злой человек дернул за ниточку и повлек за собой в пропасть другого, слабого и глупого… И вот что получилось. Наверное, в этом и есть секрет».
— Да, — сказала она. — Только обещай мне одну вещь. Ты никогда больше не будешь заниматься этой галиматьей… Хорошо? Все эти злые игрушки с восковыми куклами все равно еще никому не принесли добра…
— Только зло, — улыбнулась Марина сквозь слезы. — Если бы я этого тогда не сделала…
— Я думаю, что твоя кукла тут ни при чем, — отмахнулась Рита. — Человек всегда сам виноват в происходящем… Просто ты в первую очередь вредишь самой себе — и немного Оле. А мне этого не хочется… Я искренне надеюсь, что ваши с Васькой недомолвки прекратятся. Надеюсь, ты не сделала новую куклу? Из той женщины?
— Нет, — горячо возразила Марина. — Я очень боюсь… Теперь. После всего происшедшего…
— И правильно. Думаю, что все у вас наладится…
— А у вас?
— У нас… Не знаю. Надо попробовать.
— Рита, а ты пробовала с ним поговорить?
— С кем? С Витькой?
— Я говорю не про Витьку… Про того, другого…
— Поздно уже, — грустно усмехнулась Рита. — Поезд ушел… И все ангелы улетели.
— Рита…
— Нет, — тряхнула Рита головой и выдавила улыбку. — Это обсуждению не подлежит… И давай закончим…
Она подошла к окну.
Анна Владимировна с Олей гуляли во дворе.
— Посмотри на них, — прошептала она, оглядываясь. — Две маленькие девочки… Собирают палочки и хворостинки в надежде построить гнезда для птиц… Как в моем детстве. Мама точно так же гуляла со мной, и я верила, что мы помогаем птенцам, потерявшим гнезда…
Марина подошла.
— Они и в самом деле трогательные, — призналась она. — Почему я так не хотела, чтобы они почаще виделись? Какая же я была дура… Сама лишала ребенка любви — как будто чья-то любовь может оказаться лишней!
— Это уже в прошлом, — сказала Рита. — Наверное, теперь хоть к ним прилетят ангелы и бездомные птицы…
— Я завидовала тебе, — призналась Марина. — Твоей уверенности. Твоей самостоятельности. Мне никогда этого не хватало…
— А я немного завидовала тебе, — рассмеялась Рита. — Мне так хотелось всегда девочку! А Ольга еще умудрилась родиться на меня похожей…
— Так в чем дело? — лукаво посмотрела на нее Марина. — Возьми да роди девочку…
— Пока невозможно, — вздохнула Рита. — Мне хочется, чтобы у моей девочки были светлые волосы… и зеленые глаза.
Марина ничего не ответила, только посмотрела вдаль, как будто спрашивала у кого-то совета.
И — прощения…
Амира смотрела ему в глаза и впервые не могла понять его. Еще несколько мгновений эти глаза были грустными, добрыми, умными — а теперь в одно мгновение стали холодными, бешеными.
— Незачем было рыться в моих вещах, — процедил он сквозь зубы.
— Я извинилась, — насупилась Амира. — И объяснила тебе, что это вышло против моей воли! Но раз уж так вышло, объясни мне, что происходит между тобой и Риткой!
— Зачем? — равнодушно отозвался он. — С какой стати это должно волновать именно тебя?
— С какой?
Амира испугалась, что сейчас она взорвется. От возмущения ее дыхание участилось, и она постаралась привести свои разбушевавшиеся чувства в порядок.
— С той самой, что Ритка — моя лучшая подруга! А ты… Хотя ты, конечно, последний кретин, но ты тоже стал мне другом! Я даже перепутала немного, подумала, что влюбилась в тебя! Вы оба мне небезразличны, и я вижу, что вы погибаете оба!
— Я не погибаю, — отозвался он.
— Ну да, конечно… Ты не погибаешь… Ты просто гниешь тут, в этой комнате с закрытыми ставнями… Но это твое право. Так же как Риткино право — быть наконец-то услышанной!
— Мне кажется, это именно она не захотела меня выслушать, — напомнил он.
— Бедный маленький мальчик, — презрительно фыркнула Амира. — Все его обидели. Особенно злая мымра Ритка… Не захотела в трудную минуту забыть про гибель подруги и посидеть, тебя послушать… Да уж, вовремя я увидела твое истинное лицо.
Она поднялась. Накинула на плечи свою куртку.
— Ты куда? — спросил он.
— Подальше от тебя, — сказала она. — Потому что ты бездушный чурбан, думающий только о себе. Ты даже не подумал, что она испытывала тогда! Как ей хотелось, чтобы ты был рядом с ней на этом чертовом кладбище! Просто был рядом… А рядом оказался Витька!
— Я не мог туда идти…
Он поймал себя на том, что оправдывается. «С какой стати», — хотел возмутиться он, но почему-то решил, что она права.
— Не мог? А она — могла? Ты что, думаешь, только у тебя комплекс вечной вины?
«Ты даже из бедной Тани этой сделал чудовище, которое вцепилось в тебя когтями… Вряд ли ей так уж хотелось, чтобы ты сидел тут, как паук, в темноте и выходил из своего убежища только с одной целью — испортить кому-нибудь жизнь!» — прошептал внутренний голос, и на этот раз голос был прав.
Он молчал.
Она и сама испугалась жестокости своих слов, но продолжала хлестать его ими — за себя, за Ритку, за Витьку…
— Я… все равно, я не смогу сделать ее счастливой, — проговорил он тихо. — Ты должна это понимать. С Виктором ей будет лучше. Надежней.
Амира хотела сказать, что он не прав, что это все ерунда — деньги, материальный комфорт и прочая дребедень. Все это ничего не стоит. Но промолчала.
— Ты прав, — сказала она, обернувшись на выходе. — Ей действительно лучше с Витькой. Он не такая тряпка, как ты… А что она его не любит — ерунда… Стерпится… Станет такой же, как большинство. Женщиной с потухшими глазами…
Она вышла, хлопнув дверью.
Как она дошла до конца улицы, Амира не помнила. Только на самом углу, у сквера, она остановилась. Села на парапет и заплакала.
— До чего же все погано, — пожаловалась она небесам, зная, что где-то там, наверху, есть Бог. Правда, этот самый Бог почему-то оставил Ритку и ее, Амиру, без присмотра. И получилась ерунда…
— Ты уж все как-нибудь исправь, — попросила она, успокаиваясь. — Сам видишь — у нас самих ничего не получается…
Виктор стоял, прислонившись к дверному косяку. Он наблюдал за ней спокойно, без ожидаемой боли.
Наблюдал, как она собирает вещи.
Рука, которой он только что ударил Мишу, еще болела. Он сам собирался поговорить с Ритой, объяснить ей все. Но когда он открыл рот, она заговорила сама. Стараясь не смотреть ему в глаза. И все его доводы пропали — он сам понял, что так лучше.
В конце концов, он виноват перед ней. И перед Риммой с девочками…
Наконец она повернулась, встретила его взгляд и опустила глаза.
С того момента, как она решила уйти, ее одолевали сомнения, что греха таить… Но мальчишки и мать встретили известие о разводе спокойно. Только Артем спросил у Виктора тихо: «Ты будешь к нам приходить?» «Конечно», — постарался улыбнуться Виктор. И тогда Артем обнял его за шею, и Виктор прижал его к себе, боясь, что выдаст себя невольно. Он так привязался к этим мальчишкам!
Рита подошла к нему и нежно дотронулась до щеки.
— Может быть, мы снова делаем что-то неправильно…
— Нет, — ответил он. — На этот раз все правильно… Зачем обманывать себя?
— Ты можешь видеть мальчиков, когда захочешь…
— А тебя?
— Тоже, — улыбнулась она. — Мы ведь останемся друзьями…
— Конечно, — кивнул он.
Она стояла на пороге с большим чемоданом в руках.
— Я помогу тебе…
Он метнулся к ней, взял чемодан из ее рук.
— Спасибо… А тебе не больно?
— Немного, — не смог соврать он. — Но это лучше, чем ложь…
Она поцеловала его.
— Спасибо тебе, — сказала она. — Наверное, у меня не было друга лучше, чем ты…
— Рита! — крикнул он ей вслед.
Она остановилась:
— Что?
— Ничего, — проговорил он, снова овладев собой. — Ничего… Просто если будет трудно, скажи мне… Я всегда приду на помощь.
— Знаю, — кивнула она. — Еще раз — спасибо тебе…
И ее такси отъехало от дома.
Он остался один.
Рита поднялась по знакомым ступенькам. Вот ее этаж…
На минуту она задержалась около двери напротив, дотронулась ладонью до гладкой поверхности…
«Нет, — сказала она себе, отдернув руку. — Нет, Рита… Там живут другие люди. Все кончено».
Она открыла дверь и услышала радостные голоса — матери и мальчишек.
— Здравствуй, — сказала она своему дому. — Я вернулась… Там все было неправильным. Может быть, лучшим, но неправильным…
Она не удержалась, обернулась.
Прошлое тут же напомнило ей о себе. Где-то далеко все еще была та, прежняя, Рита. И Сережа… Они о чем-то разговаривали, смеялись — но это была совсем другая жизнь…
«Может быть, есть параллельные миры, — грустно улыбнулась Рита. — И там живет Рита. У нее любимый муж по имени Сережа и маленькая дочка со светлыми волосами и зелеными глазами… Они счастливы. Пусть хоть там будут счастливы, ладно, Господи?»
Она хлопнула дверью, словно закрывая эту невидимую границу между прошлым и настоящим. Между этим миром и тем…
За окном начинался дождь. Рита осторожно вошла в комнату, боясь, что воспоминания, связанные с этой квартирой, задушат ее. В горле появился комок.
— А хорошо дома, — сказала мать, оборачиваясь к ней. — Зря мы отсюда уезжали…
— Хорошо, — улыбнулась Рита. — И в самом деле — зря…
Глава пятая
ЗВЕЗДОЧКА МОЯ…
Дверь хлопнула.
Римма вытерла слезы тыльной стороной ладони. Ничего не изменится. Она забыла закрыть дверь. Кто-то из клиентов…
«Никто не должен видеть тебя страдающей».
Она обернулась.
— Римма…
— Ты не все сказал? — поинтересовалась она, пытаясь спрятаться от его глаз.
— Я хотел тебя спросить… Если я попрошу, чтобы ты вернулась, ты это сделаешь?
Она ничего не ответила.
— Твоя Рита ушла, — тихо констатировала она очевидный факт.
Он кивнул.
— И ты меня не любишь…
— Нет, — согласился он. — Я виноват перед тобой. Перед девочками… Так ты вернешься?
Она подумала немного. Обернулась. Он выглядел усталым. Немного больным. Сердце сжалось. «Он стареет», — сказала она себе.
— Да, — ответила она. — Вернусь.
«В конце концов, мы уже не в том возрасте, когда нужна страсть… Есть что-то важнее».
«Например, то, что я его люблю», — вздохнула она. И снова повторила, мягко касаясь его руки:
— Да, Витя. Я вернусь. У девочек должен быть отец. Мы попробуем еще раз.
— Попробуем, — отозвался он эхом.
Грустно это вышло. Но Римма постаралась улыбнуться ему ободряюще.
В конце концов, каждому — свое.
— Ничего не забыла? — спросил Аржанов, главный редактор станции «Шанс».
— Нет, — рассмеялась Рита.
— Ладно, справишься…
Он ушел.
Рита осталась одна. Она откинулась в кресле, пару раз крутанулась в нем. «Вот ты и вернулась окончательно, Ритка, бабочка…»
Ночь опускалась на город, покрывая его синим покрывалом.
Рита включила микрофон.
— Доброй ночи, — сказала она своим обычным голосом. — Я рада, что вернулась сюда… Я очень скучала по вас. Наверное, каждому из нас иногда хочется убежать от самих себя, но получается, что убегаем еще и от тех, кого любим мы и кто любит нас… А в этом мире только любовь и важна, милые мои, остальное — от лукавого… Когда-нибудь я расскажу вам об этом подробнее. Впрочем, вы это наверняка знаете лучше меня. Давайте поговорим с вами по душам… Звоните мне, ладно? Это я, ваша Маргарита.
Она включила музыку.
Голос Кэнди Найт вырвался вновь, как птица. «Wish you were here»…
— Это тебе, милый, — прошептала Рита. — Если бы ты сейчас меня слышал. Если бы я могла сказать тебе все…
Она на минуту поддалась желанию сказать это в микрофон — но удержалась. Нет, этого никогда не будет.
«В конце концов, я заслужила свое одиночество», — горько усмехнулась она про себя. — А раз заслужила, то и расхлебывать это должна сама. В одиночку…»
Он обернулся.
На минуту ему показалось, что он ослышался.
«Нет, — сказал он себе, — это не ее голос… Она не может вернуться. Это наваждение…»
Но потом зазвучала их песня. И его сердце забилось, пытаясь выскочить из груди.
— Девочка моя, — прошептал он.
«Нет, — сопротивлялся внутри голос, — ты не должен… Ты не имеешь права!»
Его рука потянулась к телефонной трубке. Он отдернул ее.
— Нет, — сказал он, все-таки набирая номер.
Номер был занят.
— Ну вот, — сказал он. — Это и есть нечто вроде ответа…
Рита положила трубку.
Песня закончилась.
«Это я вызывала тебя, а ты не понял», — подумала она грустно. Зачем обманывать себя? Она ждала его звонка. Она хотела этого так отчаянно, веря, сама не понимая во что… В чудо?
За окном царила ночь.
Она чувствовала себя бесконечно уставшей.
И все-таки она была сейчас счастлива и спокойна.
Подумав немного, она принялась рассматривать диски. «Кунсткамера», — обрадовалась она.
Пробежав глазами список песен, нашла то, что искала.
— Знаешь, — сказала она в микрофон. — Может быть, мы никогда не увидимся больше… Но почему-то мне кажется, что этот диск нашла не я. Мне дала его в руки Машка. Это Машка хочет, чтобы я его поставила… Я даже не знаю, слышишь ли ты меня сейчас. Но так хочется верить, что это так. Что ты меня слышишь. Ты сидишь, опустив голову на руки, и больше всего на свете тебе хочется, чтобы кто-то был рядом. Я не говорю, что это непременно должна быть я… Может быть, это еще кто-то. Будь просто счастлив, хорошо? Пожалуйста… Я очень тебя прошу.
Она включила музыку.
«Кто бы мог подумать, что меня будет так трогать этот простенький текст?» — подумала она с насмешкой, обнаружив, что по ее щекам текут слезы. «Смешно…»
— «Песни у людей разные, а моя одна на века, звездочка моя ясная, как же ты теперь далека…» — пел тихий голос, и Рите казалось, что он, этот голос, сейчас летит прямо к нему, Сереже, стучится в его сердце, пытаясь растопить его.
И ей хотелось верить, что ему это удастся…
«Облако тебя трогает, хочет от меня закрыть…»
Он поднял голову. Тихий голос звучал в его комнате, и на одну секунду он представил себе, что это Риту тогда убили, ее нет — только облако, уносящее ее все дальше и дальше… Нет! Он вскочил, чувствуя, как бешено колотится сердце. Нет… Это было бы слишком больно — знать, что он никогда больше не увидит ее лица, ее улыбки, ее огромных синих глаз!
«Беги же», — приказывал мягкий женский голос.
Он слышал его так явно, что невольно обернулся, крикнул в черную пустоту:
— Кто ты?
Никто не ответил ему. На секунду ему показалось, что впереди мелькнула тень — легкая, как птичье крыло, и светлая, как звезда…
«Беги же, пока не опоздал…»
Он вышел на улицу, почти не отдавая себе отчета, куда он идет.
— Купите цветы, пожалуйста…
Он обернулся на голос. Чем-то этот голос показался ему знакомым. Да и лицо женщины, стоящей на ночной улице с одним-единственным букетом роз, показалось ему смутно знакомым.
— Вам они нужны, — улыбнулась она. — Это мой последний букет… Как последняя попытка. Правда, смешно, когда люди ведут себя так глупо?
— Как? — спросил он, пытаясь проникнуть в тайный смысл ее слов.
— Они не понимают, что розы необходимо дарить только очень любимым существам, — сказала странная незнакомка. — Особенно когда их любимые одиноки. И очень ждут звонка… Впрочем, всегда лучше прийти самостоятельно. Нет ничего лучше, чем разрушить чье-то одиночество…
Он протянул ей деньги. Она улыбнулась ему, протягивая букет.
— Ваше счастье — мой покой, — загадочно прошептала она.
И быстро пошла прочь.
Он оглянулся ей вслед и не понял, как она могла так быстро уйти. Улица была длинная, прямая, а легкой, воздушной фигурки и след простыл…
Только розы в его руках остались, как доказательство ее присутствия.
«Он не позвонит»…
Ночь кончалась, уступая рассвету. Небо начало голубеть.
Он не позвонит…
Ее дежурство подходило к концу. Рита только сейчас призналась
себе, сколько надежд она возлагала на эту ночь. И теперь, вместе с рассветом, подступало отчаяние. Может быть, она неправильно поступила?
Он никогда не позвонит ей. Не придет…
Она вздохнула.
«Что ж, — сказала она себе, пытаясь улыбнуться. — В конце концов, ты это заслужила…»
Где-то внизу хлопнула входная дверь. Пришла смена, догадалась она.
Когда кто-то вошел в комнату, она не обернулась.
— Привет, — сказала она. — Я Рита…
Никто не ответил ей.
Она почувствовала, что что-то не так.
Медленно обернулась.
— Я знаю, — услышала она знакомый голос. — А я, кажется, Сергей… Только я точно в этом не уверен. Вообще я понял, что уверен только в одном.
Все еще думая, что это окажется видением, галлюцинацией, она боялась обернуться.
И все-таки обернулась и увидела эти розы в его руках, от вида которых к горлу подступили слезы, потому что каждая из этих алых роз почему-то напомнила ей о Машке.
— В чем же ты уверен? — спросила она, поднимая глаза.
— В том, что я не могу без тебя, — сказал он, смотря ей в глаза серьезно и просто. — Я люблю тебя, Рита.
Эпилог
«Последней в ряду была женская фигура, облаченная в платье, превосходившее пышностью все прочие. Очень высокая и со взглядом, от которого захватывало дух, одновременно гордым и яростным. И невероятно красивая…»
— Тебе не кажется, что им еще рано читать Льюиса?
Он обернулся. Она стояла в дверях и улыбалась.
— Хорошие книги читать никогда не рано, — прошептал он, чтобы не разбудить девочек.
— Они же еще не понимают…
— Мне кажется, они понимают все гораздо лучше нас, — признался он, глядя на сморщенные мордашки дочерей. — Надо просто научиться с ними разговаривать…
Он поднялся, положил книгу, тихо, на цыпочках, чтобы их не разбудить, вышел к ней в комнату.
В кухне свистел чайник. Он выключил его и вернулся с чашками на подносе.
Скоро приедут Анна Владимировна с мальчиками. Пока в доме царила тишина, которая временами казалась неправдоподобной.
— Вообще-то нас с тобой обманули, — хитро улыбнулась она. — Обещали одну девочку, а выдали двух…
— Не самый плохой обман, — рассмеялся он, обнимая ее за плечи. — Два мальчика, две девочки… К тому же ты хотела светловолосую с зелеными глазами, а я — с голубыми глазами и каштановыми волосами… Все желания удовлетворены.
— А справимся?
— Справимся, — уверенно сказал он. — Если уж мы справились с собой, то с остальным справиться будет куда проще…
Некоторое время Рита молчала. Потом прошептала, глядя ему в глаза:
— Что бы с нами было, если бы мы тогда с собой не справились? Ты никогда не думал об этом?
— Ничего не было бы, — сказал он. — Пустота… И Маши с Таней тоже не было бы…
— Это самое страшное, что могло с нами произойти, — вздрогнула Рита, невольно оборачиваясь назад, словно испугавшись, что ветер унесет ее прелестных дочек. Потом представила на минутку, что рядом нет и Сережи, и спрятала у него на груди свое лицо. «Нет, — подумала она. — Это уже совсем было бы непереносимо… Спасибо Тебе, Господи, что Ты все-таки проследил за нами как следует!» Потом она прошептала:
— И не бросай нас, пожалуйста, больше никогда… А еще сделай так, чтобы все остальные были тоже счастливы… Проследи за ними тоже, Господи. За Витей. За Амирой. За Риммой. За Васькой и Мариной… Потому что я всех их люблю. Конечно, они не черные. Не белые. Разные. Но Ты же лучше знаешь их, Господи! В людях живут ангелы и бесы, и все так перемешано, что без твоей помощи им не разобраться с этой напастью. Так помоги им быть хотя бы немного посветлей. А как же они такими будут — без любви?
— Я тоже, — рассмеялся Сережа. — Правда, с одной оговоркой…
— С какой? — подняла она на него удивленные глаза.
— Твой Виктор должен при этом неотлучно находиться при Римме, — зловещим голосом проговорил Сережа. — Иначе я за себя не отвечаю…
— Ты ревнивец, — вздохнула Рита. — Даже страшно. Нельзя же быть таким вот Отелло!
Она счастливо вздохнула, пряча на его груди свое лицо.
За окном царствовала ночь цвета индиго. И где-то далеко, в самой вышине, горела звезда.
Такая храбрая, беззащитная и мужественная…
Одна на всех — как сама любовь на этой земле.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
Оглавление
Часть первая
НАБЛЮДАТЕЛЬ
Глава первая
НОЧНОЙ ЗВОНОК
Глава вторая
«ЧТО ЗНАЧИТ ИМЯ?»
Глава третья
В ТЕМНОТЕ
Глава четвертая
ПЕРВЫЕ ЛУЧИ СВЕТА
Глава пятая
СНЫ О ЧЕМ-ТО БОЛЬШЕМ
Глава шестая
ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ
Глава седьмая
КАК ТЕБЯ УЗНАТЬ?
Глава восьмая
ДРУГОЙ МИР
Глава девятая
СФЕРА СОЛНЕЧНОГО ВЛИЯНИЯ
Глава десятая
СТОЛКНОВЕНИЕ СНОВ И РЕАЛЬНОСТИ
Глава одиннадцатая
ПОДОЗРЕНИЕ
Глава двенадцатая
ПРОЩАНИЕ
Часть вторая
ОДИНОЧЕСТВО
Глава первая
НЕВЫНОСИМАЯ ЛЕГКОСТЬ
Глава вторая
ОТКРОВЕНИЯ АМИРЫ
Глава третья
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
Глава четвертая
ОТКРОВЕННЫЕ ПРИЗНАНИЯ
Глава пятая
ЗВЕЗДОЧКА МОЯ…
Эпилог
