Полудница Акуля [Николай Дмитриевич Наволочкин] (fb2) читать онлайн

Николай Дмитриевич Наволочкин Полудница Акуля

Давным-давно, когда я был совсем маленьким, все мальчишки нашей деревни знали, что в огороде живет бабка полудница, ростом с валенок. Она охраняет и холит огород и следит, чтобы, мы зря не баловались на грядках, особенно когда появляются первые огурчики. Но полудница добрая, а в наше время так не хватает доброты. Вот и я решил рассказать ребятам о полуднице, ее друзьях пугале Игнате, лешаке Спиридоне, псе Барбоске и других. Мне хотелось, чтобы читатели этой повести стали немного добрее, что так необходимо в наше время.

Бабка полудница

Чуть свет, когда ещё весь посёлок подрёмывал и даже примерные ученики начальных классов во сне мечтали о том, чтобы мамы забыли их разбудить, в это самое время заполошный петух, что жил у озера, на всю округу орал:

— Ку-ка-реку!

И начиналось! Петух бабки Сидоровой выкрикивал:

— Доброе утро!

С дальней улицы доносилось:

— Ку-ка-ренко! — Это будил своего хозяина драчун и забияка, без двух самых красивых перьев в хвосте, петух деда Кукаренко.

Потом слышалось:

— Дядя Юр-ра!

Дед Юрий не раз поругивал своего петуха Костю: «Какой я тебе дядя — я дед!» Но Костя продолжал голосить: «Дядя Юр-ра!»

Тут по улице неторопливо, чтобы не будить собак, проходил первый автобус, и петух Костя начинал волноваться:

— Кто приехал? Кто приехал? — Он знал, что хозяин ожидает в гости на всё лето внучку Лиду, ученицу второго класса и наполовину отличницу.

А над посёлком уже волной катилось:

— Ку-ка-реку!

— Доброе утро!

— Ку-ка-ренко!

— Дядя Юр-ра!

Даже крошечный петушок невиданной в здешних местах породы, выменянный ещё цыплёнком с пятью курочками на породистого щенка, кукарекал так, что его можно было принять за важного петуха-задиру.

Вот тогда-то просыпалась бабушка полудница. Да-да, именно в этот час, когда хозяйки начинали доить коров и за озером показывался бочок солнца.

А какие раздавались в это время звуки, а какой свежий был воздух! Звуки доносились только чистые и приятные, дзинь-дзинь! — это о подойник дзинькало молоко. Стук! А потом ещё раз — стук! — кто-то у переулка раскалывал полешки на дрова. Скрип-поскрип! — рано утром даже скрип калитки казался приятным, будто это кузнечик настраивал свою скрипочку: а вдруг лягушки пожелают поплясать. Кто не дышал на восходе солнца деревенским воздухом, тот едва ли проживёт больше ста лет.

В общем, полудница знала, когда просыпаться.

Жила она в малиннике в шалашике. Себя называла ласковым именем Акуля и всё лето следила в огороде за порядком. Акуля считала, что если бы не она, то ничего у хозяев так бы и не выросло. Сейчас как раз огород начал зеленеть, а сад цвёл, и Акуля, сделав зарядку, а точнее — помахав руками и попрыгав на одной ноге, отправлялась осматривать усадьбу.

— Чего воробьят не будишь?! — кричала она на воробьиху. — Давно пора им вставать, а то вырастут лежебоками, как вон Хавронья Сидоровна. Съест полкорыта варёной картошки, похрюкает — и на бок.

Свинья Хавронья проживала в свинарнике у деда и бабки Сидоровых, вот её все и величали: Сидоровна. Она действительно ох как любила поесть и поспать.

Если бабушке полуднице попадался по дороге пёс Барбоска, она тут же делала ему выговор за то, что ночью не лаял, когда по огороду бродил чужой кот.

Барбоска был родным братом того щенка, на которого выменяли маленького петушка с его пятью курочками. Только Барбоска считал себя обыкновенной дворняжкой и гордился этим, а его брата хозяин, когда обменивал, называл почему-то породистым и при этом показывал чёрное пятнышко на щенячьем хвостике, чем сразу убедил владельца курочек, и обмен состоялся.

А вы вслушайтесь в слово «дворняжка». Чувствуете, какое оно доброе и мягкое? В начале его спрятано слово «двор». А двор-то чей? Может быть, твой или твоей бабушки. Значит, дворняжка в нём проживает. Она не какой-нибудь там пёс-бомж без определённого места жительства, она со двора! Оттуда может выскочить, полаять на чужую козу, туда может и спрятаться. Слово «дворняжка» хочется погладить, и саму лохматую дворняжку — тоже, и, конечно, пса Барбоску. И полуднице хотелось погладить Барбоску, но прежде всего — дело.

— Всё спишь, — упрекала Акуля Барбоску, — всё косточки с хрящиками во сне грызёшь, а тут посторонние коты шастают туды-сюды. Собственных мышей нашего Нестора ловят.

А как увидела, что лопух у самой дорожки взошёл, раскричалась:

— Ты чего здесь, а? Растопчут же тебя, дурня! Енто подорожнику можно где попало расти, хоть на самой дороге, а ты-то… — И завздыхала Акуля: — Отчего енто вы все неслухи такие? Говорю вам, говорю, а вы хоть бы хны! Поправишься тут с вами!

Каждую весну бабушка полудница собиралась поправить за лето своё здоровье, весу хоть немного набрать. Была она худенькая да лёгонькая. Если большой ветер, то и унести её мог. А как тут поправишься, когда столько забот?

Дружила бабушка полудница с морковкой, редиской, огурцами, помидорами — в общем, со всеми, кто всходил сейчас на грядках и рос в маленьком саду, а особенно — со свёклой, тыквой и франтом пугалом Игнатом. Франтом Игната она считала потому, что каждую весну Игнат становился на свой пост между кустами жимолости в новой рубахе с плеча самого хозяина. А примерно раз в два года он и шляпу менял. Первый раз появился Игнат в саду в соломенной шляпе, а когда птицы растащили её по гнёздам — надел фетровую. Ровно два лета красовался он в зимней шапке. Правда, без одного уха, но зато в тёплой. Вот такой это был франт!

У самой же полудницы Акули платье старое-престарое. Но целое! Она его иногда штопала. А вот уж стирать своё платье Акуля опасалась. Порваться могло. Поэтому, когда шёл тёплый дождик, Акуля бегала по огороду, а дождь прямо на ней мыл и полоскал её платье. Дождик старался, ему было смешно и весело, а полудница покрикивала: «Ух ты, ах ты!»

Росту Акуля небольшого, чуть повыше коленок второклассницы Лиды, оттого и не очень заметная. Мало кто из взрослых догадывался, что она здесь обитает. Когда же кто-нибудь из посторонних оказывался в огороде, а спрятаться Акуле было некуда, она падала в борозду, и казалось, что это лежит куча тряпок. Если кто-то спрашивал: «Что это у вас тут?» — ему отвечали: «Старьё всякое, от прабабушки осталось. Надо в компостный ящик бросить». А на самом деле это Акуля притаилась.

Вообще-то компостный ящик в конце огорода кот Нестор Иванович считал своей фермой. В этом ящике он выращивал мышей. Вот и ругала Акуля пса Барбоску за то, что он посторонних котов из огорода не гнал.

Частенько по утрам кот направлялся к своей ферме и затаивался там в зелёной траве. Это он мышей пас.

Воробей, воробьиха и ребята воробьята, обитавшие на крыше, тут же слетали во двор и начинали там хозяйничать. Тех воробьишек, которые побаивались кота, папа воробей подбадривал:

— Чи-чи-чиво там, ребятки! Кот на свою ферму подался. Вернётся нескоро. А я на веранде хлебную корочку видел, поищите-ка её!

— И миску, миску Нестора посмотрите. Он ленивый, не весь корм вылизывает, — добавляла воробьиха.

— До чи-чиво заелся он, — чирикал воробей. — От хлебной корочки нос воротит! Ика недавно рассыпала на веранде семечки, так он ни одно не склюнул!

— Хорошо воробьям, на чердаке живут — к ним первым солнышко заглядывает, ишь куд-куда устроились! — кудахтали куры деда Юрия. — А у нас в курятнике темно, вот хозяин и не несёт нам завтрак.

— «Не несёт, не несёт!», «Ах, ах, куд-кудах!» — передразнивал кур петух Костя. — Несётесь плохо, вот и не несёт…

Куры обижались, каждая из них считала себя лучшей несушкой на все ближние дворы. Обижались, но прислушивались, не лакает ли похлёбку, не грызёт ли кость пёс Барбоска. Потому что дед Юрий приносил еду сначала своей собаке, а уж потом курам.

— Куд-куда это он? Куд-куда? — сокрушались по весне курицы. — Ещё отдаст наше пшено Барбоске.

— Куд-куда надо, туда и пошёл! — подавал голос петух. — Этого Барбоску не покорми вовремя — он же излается весь, охрипнуть может.

Мудрый был петух Костя, всё понимал. Но тут проходил второй автобус, и он кукарекал:

— Дядя Юр-pa! Кто приехал?

— Сейчас посмотрим, — отвечал дед Юрий, — вот только несушек твоих покормлю.

— Пора, пора! — соглашался Костя и хлопал крыльями, а хозяин насыпал крупу в курятник и выходил за калитку.

Бабушка полудница всё это слышала, но близко к сердцу не принимала, потому что знала: воробьи сейчас устроят возле хлебной корочки драку, покричат, но все наклюются. Хватит корму и курицам. Сыт будет и Барбоска. Главное для неё сейчас было — приехали или нет хозяева огорода. Пора уже кое-где землю подрыхлить, прополоть. Огурцы полить надо, а они всё глаз не кажут. Засиделись в городе, нежатся там да мороженое едят, а она одна обо всём беспокойся.

С такими мыслями побежала полудница между грядок — посмотреть, не завелась ли на капустной рассаде тля. Это такие маленькие-маленькие, поганенькие-поганенькие козявки. А ещё нужно проверить, не грызут ли молоденькие листья капусты гусеницы. Вот ведь интересно: сами бабочки-капустницы красивые, ничего не грызут, а гусеницы у них прожорливые — просто беда! Могут так капустный лист изгрызть, что от него одни жилки останутся.

«Вот и капусту пора немного окучить, — вздыхала Акуля, — и борозды очистить от травы. Приехали бы, полюбовались, как редиска наливается, как лучок вверх потянулся, а они там, в городе, кофей пьют… И что мне с ними, с энтими хозяевами, делать — ума не приложу».

А хозяева небольшого дома с крылечком, огорода и компостного ящика, садика и пугала Игната, кота Нестора и воробьев, а также двух пауков (паутина одного тянулась от поленницы дров к веранде, второго — висела возле калитки в огород) — хозяева всего этого действительно жили-поживали в городе. Зимой они на свою усадьбу наведывались редко, а летом тоже надо бы почаще, да им всё некогда. Школьники, слышала Акуля, там, в городе, науки грызут. Интересно, а Лида-второклассница тоже грызёт науки? А может, нет? Хотя зубки у неё белые да острые, есть чем грызть. Правда, не так давно у Лиды один зуб выпал, но это ничего. Там ещё их, зубов, — полный рот.

А зимой зачем приезжать! Кот Нестор Иванович на зиму устраивался на квартиру к соседям, и там его звали не Нестором, а Мурзиком. За крышу над головой и питание подрядился Нестор ловить мышей своим временным хозяевам. А ему что — дело привычное.

Пугало Игнат, как только подмораживало, укладывался до весны в сарайчике с лопатами и тяпками. За стенами сарайчика зима: вьюга воет, в оконце стучится, а Игнат лежит себе полёживает.

Воробьи зимовали на крыше у трубы. Хоть редко, но приезжал кто-нибудь из хозяев, топил печку. После того как в ней прогорали дрова, любили воробьи через выпавший кирпич забраться в трубу и погреться. Правда, выбирались они оттуда чёрные, как негритята. Однажды сорока, увидев чёрных воробьев, в обморок упала и до вечера заикалась.

Полудница устраивалась в малиннике под сугробом. На зиму малину укрывали сеном, а потом сено присыпал снег. Вот там, под сугробом да под сеном, находился шалашик бабушки Акули.

В оттепель, когда пригревало солнышко, любила полудница побегать по снегу, попугать сорок. Конечно, бегала она не босиком. Имелись у неё выброшенные кем-то за ненадобностью маленькие валенки — один подшитый, другой — нет. В них она и носилась. Ох и удивлялся дед Юрий, когда видел на ровном снегу, рядом со следами сорок да ещё зайца, следочки чьих-то крошечных валенок, причём один подшитый, второй — целёхонький. «Кто это в огород маленького ребёнка выпускал?» — гадал дед Юрий. А это вовсе след не ребёнка, а… Впрочем, помолчим, чтобы дед Юрий не знал, кто по его огороду носился.

Но это зимой, а сейчас бежала Акуля по огороду, вздыхала: «И поливать надо, и жимолость вот-вот поспеет, а хозяева всё никак не соберутся в деревню. Скворцы над жимолостью так и кружат, да пока Игната побаиваются».

Главными противниками у бабушки полудницы были враги огорода: мышка и её семья, медведки, гусеницы всякие да жучки и, представьте себе, заяц Тишка, который подгрызал зимой кору яблоньки.

Ему говорили:

— Ну что ты, Тишка, связался с такой компанией? Ты же парень красивый, ребятишки тебя любят, зовут «зайчиком», а ты у яблоньки кору грызёшь.

— Ребята, — отвечал заяц, — да я бы ничего, да охота очень полакомиться. Чего-нибудь такого вкусненького попробовать, а то всё осина да осина. А она горькая. А у яблоньки я отгрызаю чуть-чуть.

— Что, жалеешь?

— И жалею, конечно, но главное, запасливый я, на завтра оставляю, чтобы надольше хватило.

— Яблонька-то усохнет…

— Не, не должна.

— Эх, Тихон, Тихон, — сокрушалась весной полудница, рассматривая кору у яблоньки. Но Тишка в тёплую пору в огород не лазил, он где-то по лугам да рощам скакал, ног от радости, что весна пришла, под собой не чуял.

Хорошо в огороде в раннюю рань. Клубника цветёт, а над её грядками пчёлы гудят. Одуванчики на дорожке мёдом пахнут, а на грядках всё потихоньку растёт и растёт. Ни старых, ни малых в огороде пока нет. Хозяева, когда приезжают и ночевать остаются — вставать не торопятся. К ним, в открытое окошко, то запах цветущей вишни доносится, то груши, а там и яблоньки, которую Тишка за зиму подгрыз. А в роще за огородами иволги поют, кукушки кукуют. Вот им, хозяевам, и снятся фруктовые да ягодные сны, а ещё снится, будто иволга на дудочке играет, а кукушка ее за это хвалит.

Утром Акуля чувствовала себя хозяйкой огорода и копалась на грядках. То гусениц с листьев гоняла, то на вредную жительницу медведку ногой топала: «Енто куда ты? Брысь!» А когда огородники на своих грядках показывались, Акуля в шалашик убегала. «Ох, ох, — жаловалась она сороке, — наработалась, ажно косточки заныли».

В полдень, в самую жару, огороды пустели, и Акуля опять выбегала посмотреть, что там люди сделать успели. Поэтому бабушка, которая раньше в домике жила, и назвала Акулю полудницей. Она Акулю только в полдень в огороде и видела. И ребятишек, чтобы они по грядкам зря не лазили, ранние огурчики да редиску не таскали, бабушка пугала полудницей: «Смотрите, задаст она вам, если увидит!»

Слушала это Акуля и хихикала в кулачок: как же, станет она малышей пугать! Им же всё в огороде интересно.

И я, когда мне года четыре было, про бабушку полудницу знал и по огороду ходил с опаской. Но видел Акулю или нет — сейчас не помню. Очень уж много лет прошло с той поры…

Хозяева

От станции в посёлок ходил автобус, на нём и приезжали хозяева. Задолго до своего домика они прилипали носами к окнам и высматривали, как там их усадьба, не забрались ли на поленницу дров шкодливые козы, не подкапывает ли забор Хавронья Сидоровна, не встречает ли их у калитки кот Нестор?

Выскочив из автобуса, они бежали по улице, здороваясь с соседями, и, как солдаты во время атаки, врывались в свой двор. Как только хозяева хлопали калиткой, воробьи мигом разлетались кто куда, в основном на крышу, будто веранда, дворик с цветником и лужица воды возле помпы их нисколько не интересовали. Правда, один самый отчаянный воробьишка, которого хозяйкина девочка Ика называла «нагленький», садился на столб возле калитки в огород, показать, что хозяев он ни капельки не боится, это не они, а он тут постоянно проживает. Конечно, он был настороже, и хотя даже хозяйка домика никогда не стреляла в него из рогатки, кто их знает, этих людей. Схватить себя за хвост он никому не позволит, особенно девочке Ике. Сядет она, Ика эта, на крылечко и будто книжку читает. А всем, даже козе, понятно, что это она ждёт-поджидает, когда кто-нибудь из воробьев зазевается. И тут она как прыгнет, как схватит… и прощай хвост! А хвостик у него аккуратный — перышко к перышку, и жалко такой терять.

Вон не так давно лежал так же на крылечке кот Нестор, спал будто, а они, воробьи, неподалёку своими делами занимались. Кот вроде бы и не смотрел на них, спал же, а потом — прыг! Ужас что было! Один из братьев воробьишек теперь без хвоста. Вот так…

Услышав шаги гостей в соседнем дворе, пёс Барбоска выбирался из конуры и начинал повизгивать и добродушно лаять. Он знал, что соседи обязательно угостят его чем-нибудь. Поэтому и подавал голос: я, мол, здесь, никуда не убежал и охраняю не только хозяйский дом, но и ваш.

А они, городские, подныривали под паутину, которую успевал без них сплести паук Гоша. Вообще-то Гоша этот — подозрительный тип, мрачный и лохматый, а Гошей его назвал мальчик. Затем хозяева бросали на крылечко сумки и бегом направлялись в огород. Правда, перед огородом им приходилось опять пригибаться, потому что здесь растянул свою ловчую сеть паук Федька Сломанная Лапа. Такое имя ему дала Ика.

Наконец хозяева в огороде.

— Ой, как помидоры подросли! — восклицала хозяйка. — Посмотри, Ика!

Она думала, что Ика обрадуется. Но Ика с братом умчались смотреть клубнику. Там на клубничной грядке уже выглядывали из-под листьев первые и поэтому самые желанные и вкусные спелые ягоды.

— Чур, моя! — неслось от этой грядки.

— А это моя!

Но, заглушая их голоса, со стороны компостного ящика донёсся противный мяв кота Нестора, а он сам бежал навстречу хозяевам.

— Нестор, Нестор! Здравствуй, котик! — кричали хозяева.

Хорошо, что они, пока ещё, не знали кошачьего языка, зато его понимала бабушка Акуля. Притаившись за кустом смородины, она посмеивалась, потому что Нестор орал: «И где это вас носит? Мяусо-то привезли? Мало, наверное! Мяу-ска хочу!»

Нестор потёрся о ноги хозяйки, боднул Ику и припустил к веранде, приглашая туда же гостей.

— Ты там, Нестор, по сумкам сам не лазь! — кричала Ика. — Мы сейчас придём, только всё осмотрим и пожуём.

Кого-кого, а Нестора надо было предупреждать. Любил он полазить по сумкам с городской едой и мог что-нибудь оттуда утащить. Недаром его назвали Нестором: в честь батьки Махно Нестора Ивановича.

И пока Нестор обнюхивал сумки, из огорода доносилось: «Черемша взошла!», «Мама, а вон какая редиска!», «Посмотрите, ребята, горошек зацвёл!»

Хозяева приехали, и Акуля успокоилась. Сейчас их мальчик накачает воды и в бочку, и в вёдра, и в тазы. А под вечер, когда солнышко, позёвывая, станет опускаться за последние дома улицы, польют всё что надо.

У них у каждого свои обязанности. Хозяйка еду готовит и всем руководит. Мальчик воду качает и каждое утро собирает в банку прожорливых божьих коровок. Вот ещё напасть! Птицы их клевать не хотят — горькие! Коровки же, как только увидят мальчика, тут же падают на землю и поднимают лапки кверху или разлетаются по соседним огородам и выглядывают оттуда, ожидая, когда мальчик уйдёт. Но мальчик, пока не осмотрит все грядки, не уходит.

Бабушка Акуля тоже собирает коровок, правда, с одной грядки. Огород большой, со всех не соберёшь, дел у неё много, так она следит за своей. За день раза три обежит её.

У девочки своя работа. Любит Ика чистоту и наводит её и дома, и на грядке.

Однако до того как хозяева отправятся поливать огурцы и всё другое, к вёдрам прилетают напиться воробьи.

— Живо, мужики, — командует их отец. — Хлебнул водицы — и уноси ноги!

Все воробьи слушаются его, только самый отчаянный воробьишка, напившись, задерживается на ободке ведра, чтобы полюбоваться, какой он ладный да пригожий.

— Ты чи-чиво у меня такой непутёвый, неслух ты этакий, — сразу же начинает журить воробьишку мать.

Воробьишка тут же улетает на крышу. Надо же показать, что он послушный. А отправится мама воробьиха поохотиться на мошек, он сразу к ведру — и водицы хлебнёт, и, на себя глядючи, порадуется.

А на посёлок опускается вечер. Подхватив вёдра, хозяева идут в огород. Хозяйка с лейкой направляется к огуречной грядке. Огурцы радуются, что их будет поливать сама хозяйка.

И вот из лейки посыпался мелкий дождичек. Огуречным листикам и щекотно, и приятно. Довольны и корешки. День стоял жаркий, земля подсохла, а им нужна влага.

Ика из ковшика поливает капусту. Капуста сразу заважничала. Как же, её поливают, а картошку, которая растёт рядом, — нет. И она перекатывает на своих листьях хрустальные капельки воды.

Бабушка Акуля знает, что и хозяйка, и девочка Ика польют хорошо, а вот за мальчиком надо присматривать. Он несёт ведро воды к грядке с луком и чесноком. Лук терпеливо ждёт, а у чеснока плохой характер, и он ворчит:

— Тоже мне, нашли кого послать. Да он пока воду донесёт, всю расплещет.

— Не расплещет, — успокаивает Акуля. — Вон уже полдороги прошёл и нисколечко не выплеснул.

Говорит это Акуля, а сама переживает. Слышала она, как хозяйка говорила: «Не бери такое полное ведро — тяжело ведь, да и прольёшь ещё». Но он всё-таки взял самое полное.

А чеснок своё продолжает:

— Ну так ставить будет и у самой грядки перевернёт ведёрко. Ох, перевернёт…

Однако мальчик донёс воду, не расплескал. Ведро он поставил аккуратно в борозду, не перевернул и тут же, будто что-то вспомнив, убежал.

— Вот-вот, что я говорил тебе, Акуля, — пригорюнился чеснок и даже листочки приспустил. — Это он побежал с Барбоской поиграть.

И полудница завздыхала, но из двора выскочил мальчик с ковшиком в руках. За ним-то он и бегал. Мальчик тут же начал поливать чеснок. Но чеснок и этим был недоволен:

— Вот увидите, нас польёт кое-как, а уж луку достанется побольше…

Ворчун чеснок — ему иначе нельзя. Чеснок злой должен расти, чтобы хозяева, когда его чистят или едят, плакали. Да и горьким ему быть положено, поэтому он и ворчун.

Наконец всё, что намечали, полили. Солнышко опускалось всё ниже, и хозяева сели ужинать. Акуля тоже выбрала себе редиску, нарвала лучку и первых листиков салата и отправилась в свой шалашик перекусить. Отдохнуть от забот.

Перестали голосить птицы, а там и ночь пришла. Уснул даже непоседа воробьишка, которого Ика назвала «нагленьким». Начали проглядывать на чистом небе звёзды. Сначала одна, за ней ещё одна.

Вышел мальчик на крылечко. Очень уж посвистеть ему захотелось. Один деревенский друг научил его свистеть, заложив два пальца в рот. Дело непростое и трудное. Начал он пробовать свистеть в доме, но ему Ика запретила, вот он и вышел на улицу. Глянул вверх, а там столько звёзд, что и не сосчитаешь, да все такие яркие. А некоторые звёзды будто попались в паутину паука Федьки по прозвищу Сломанная Лапа. И сам Федька сидит у своей сети — добычу ждёт. Ещё подкрадётся к звёздочке, запутает её, а потом слопает, и на одну звёздочку на небе станет меньше. Чтобы не переживать одному, позвал мальчик сестру. Вышла Ика, ахнула, взглянув на небо, и сказала:

— Здесь этих звёзд в сто раз больше, чем в городе, даже Млечный Путь видно, — и позвала маму.

Мама увидела звёзды, тоже ахнула и заявила, что в городе звёзды бледнее. И тут заметила спутник.

— Где? Где? — не поверили дети.

А потом и они разглядели, как далеко-далеко, высоко-высоко движется между звёздочек спутник. И сам он как звёздочка. Звёздочка-то звёздочка, но сделали её на Земле мастера, которые тоже были когда-то маленькими, а потом выросли, и вот на тебе, сотворили звёздочку. Смотрели на неё Ика и её брат до тех пор, пока не ушла эта звёздочка-спутник за старую грушу в саду деда Юры.

Пугало Игнат и Кто-то

Всё лето бессменно стоял на посту Игнат. Сторож Барбоска и тот находил время вздремнуть. В дождь забирался он в конуру и пережидал там непогоду. А Игнат стоял! Такая уж у него была служба — охранять жимолость и другие ягоды, чтобы их не обобрали птицы. Особенно скворцы. Как только начинала голубеть жимолость, они так и кружились возле кустов, будто другого места им не было. Кружились и дразнили Игната: «Чу-чело! Чу-чело!» Игнат не обижался: орут — значит боятся. Зато кусты жимолости шелестели: «Чучело ты наше ненаглядное!» Радовался Игнат и стоял недвижим. Вас бы так похвалили, и вы бы стояли.

Если скворцы наглели и подлетали к самой жимолости, Игнат подставлял под ветерок рукава своей рубахи, они начинали раскачиваться, и скворцы с криком разлетались. Боялись птицы, что Игнат просто затаился, а потом возьмёт да и замашет ручищами — жуть!

Разлетятся скворцы по другим садам-огородам, вроде бы отдохнуть можно, но Игнат зорко посматривает по сторонам. Вон кот Нестор Иванович неслышно прокрался в конец огорода. Кота опасаться нечего. Ни жимолость, ни иргу, ни клубнику он не клюёт, так что пусть себе бродит, да и скворцы его боятся. Недавно кот полез по старому тополю, в котором скворцы под своё гнездо дупло заняли, ох, что тут началось! Раскричались птицы на весь огород: «Разбойник! Бандит! Убирайся, пока жив!» Так что кот свой, хоть и лохматый. А вот за воробьями надо присматривать. Они, правда, со скворцами во вражде из-за скворечников — весной никак их поделить не могут, но и сами ягоду поклевать любят.

А вон сорока важно так по борозде переступает, будто гусь ей родня. Эта самая сорока тащила прошлой осенью какое-то семечко и уронила возле Игната. Стала его искать, а сыро кругом — осень же. Переступает сорока осторожно, лапы свои вымазать боится, клювом ковыряет.

— Что ищешь? — спросил Игнат.

Сорока не ответила и улетела. А нынешней весной взглянул Игнат на то место, где сорока рылась, а там что-то взошло. А что, непонятно. На картошку не похоже, на кукурузу — тем более. И не редиска это, не морковка.

День прошёл, второй, а оно растёт. Растёт и растёт. А что, если это пугало новое взошло? Вырастет — и снимут с поста Игната. Тогда хозяин не ему, Игнату, а молодому пугалу каждую весну новую рубаху надевать станет. О-хо-хо, хо-хо…

Обидно не обидно, а караул держать надо. Опять скворцы летят, про него, Игната, переговариваются: «Ушёл, кажется! Нет, стоит…» Хочется им ягодки, очень хочется. Они из своих тёплых стран с юга специально к Игнату в огород прилетели, чтобы жимолостью полакомиться. У них там она не растёт.

А другие птицы по весне зачем сюда летят? То журавли курлычут, то гуси перекликаются, а чаще дикие утки табунком над шляпой Игната проносятся. Про них надо будет у бабки полудницы узнать. Она всё-всё знает, всё — и ещё кое-что. А может, у девочки Лиды спросить, она же в школе учится.

Тут как раз полудница Акуля откуда-то выскочила. Спросил у нее Игнат про гусей-лебедей.

— На лягушках наших да головастиках откормиться хотят — вот и летят.

— У них на юге что, и лягушек нет? — удивился Игнат.

— Есть-то есть. Да разве там лягушки!.. Повздыхали Игнат и Акуля, пожалели птиц, которые на юге живут. Но всё равно, решил Игнат, к своей жимолости и ирге он их не подпустит, как бы они ни просились. И тут вспомнил Игнат про Этого Самого, который возле него вырос, и спросил у полудницы, не знает ли она, кто это такой?

Присела бабка, стала рассматривать росток, а Игнат говорит:

— Не пугало ли новое? Тянется вверх и тянется…

Поковыряла Акуля пальцами вокруг ростка и ответила загадочно:

— Эх, Игнат, Игнат!..

А что это значит? Наверное, его пожалела. Расспросить бы, да тут калитка стукнула, кто-то в огород входил, и Акуля шмыгнула в ботву. Хотя можно было и не прятаться, потому что это ученица Лида на тропинке показалась. Любила она, когда приезжала к деду, по огороду походить. А её и деда Юрия огород вот он — за дорожкой.

Этот же, который вырос, к вечеру ещё выше стал. Теперь он был Лиде по макушку. «Ничего, — подумал Игнат, — ночью расти не будет. Ночью всем спать надо». И загадал: если за ночь не подрастет, то вовсе он и не пугало новое, а так, сорняк какой-нибудь, может, лопух.

Утром, когда откукарекали петухи и взошло, будто умытое, радостное солнышко и заулыбалось, увидев Игната, прискакала в огород Лида. Её дед послал за луком. Пробежала она мимо Игната так быстро, что не успел он рассмотреть — подрос Кто-то выше её макушки или пока нет. Зато обратно, с пучком лука в руке, шла Лида не спеша, а лук несла будто букет одуванчиков. Проходя мимо Игната, она показала ему лук: вот, мол, какой он у нас! Игнат же на её макушку и на Того, кто из сорочьего семечка вырос, посмотрел. Посмотрел и загрустил: поднялась его верхушка уже повыше Лидиного бантика. Значит, не лопух это, а, конечно, молодое пугало.

Однако вздыхать и кручиниться Игнату некогда, уже раскричались в роще скворцы, значит, скоро сюда явятся. А от сухого тополя трель донеслась: «Тра-та-та-та-та! Тра-та-та» — будто кто-то палкой по ограде провёл. Это на обход вылетел здешний врач — дятел. Осматривает он деревья и обстукивает, будто спрашивает: «Где вы тут, господа козявки?» Настукает под корой личинку или червячка, дырочку продолбит и какую-нибудь букашку своим клювом-пинцетом вытащит. Ждут его старые деревья, прислушиваются, где он сегодня клювом стучит. Игнат тоже доктора дятла ждет. Пусть-ка он старую грушу у деда Юрия подлечит, да и у самого Игната кто-то под шляпой сверлит и сверлит: «Ох-хо-хо, хо-хо! Всё заботы и заботы».

И тут стукнула калитка с улицы во двор, заскрипела та, что ведёт в огород, затопал кто-то по дорожке между грядками. Кто это там так тяжело шагает?.. Хозяева сегодня утром опять в город укатили — соскучились по городскому воздуху, который так сладко пахнет бензином, копотью и дымом. Слышно было даже в огороде, как они торопятся на автобус, по двору туда-сюда носятся. Хозяев нет, кто же там такой идёт? Стал приглядываться Игнат, а бабушка полудница кричит:

— Батюшки! Это же чья-то корова к нам на усадьбу пожаловала! Видно, хозяева наши второпях калитку на крючок не закрыли!

Шагает корова по дорожке, торопится. На ходу молоденькую кукурузу схватила. Была кукуруза — и нет её. На другой грядке раннюю капусту — хвать!..

— Держите её, держите! — кричит бесхвостый воробей. — А то все подумают, что это я кукурузу выдернул и сжевал!

— Ой, Игнат! — вздыхает бабушка полудница. — Как бы она не потоптала грядку с помидорами, ведь прямо туда бесстыдница навострилась.

— Ничего, — успокоил Игнат, — мы, Акуля, с тобой у неё на дороге стоим! Много лет я здесь на посту, пришло, видно, моё время — или под рогами погибнуть, или подвиг совершить!

У коровы своё на уме — трусит по огороду, то с одной стороны что-нибудь схватит, то с другой…

— И я с тобой! — заявила Акуля.

— Ты, Акуля, настоящий друг, — сказал Игнат.

Встала полудница рядом с Игнатом, закричала на корову:

— Ты енто, чего так, а? Пошла отсюда!

А корова вот она, совсем близко, и рога её на Игнатову рубаху нацелены. Как поддаст сейчас… Ухватилась Акуля за Игната и давай его раскачивать. Силёнок у бабки маловато, но всё равно закачался Игнат, замахал рукавами.

Удивилась корова. Остановилась. Глаза на Игната и Акулю уставила. Кто это, мол, такие на её пути стоят?

Тут Игнату и бабке помощь пришла. Выскочил со двора пёс Барбоска, залился лаем и смело бросился на корову. Потопталась корова на месте, а потом не выдержала и потрусила обратно. А там уж её хозяйка, бабушка Сидорова, спешит. Шлёпнула нарушительницу хворостиной и погнала домой, где свинья Хавронья давно сердито хрюкает, ужин требует.

Воробьи от страху и переполоху по своим гнёздам разлетелись. Мама воробьиха загнала под крышу бесхвостого воробья, чтобы в драку с коровой не полез. У воробьишки сердечко колотится, а он всё равно на улицу рвётся и у других воробьев спрашивает:

— Ну чи-чи-чи-во там? Чи-чи-во?

— Ни-чи-чи-чи-во! — строго отвечает папа воробей. — Сиди и клюв в огород не высовывай!

Сорок до этого и видно не было, а тут раскричались. Одна перед другой хвастаются, что и они корову выгоняли.

— Игната, а Игната тоже выгнали? — кричат из рощи скворцы.

— Выгонишь его! — стрекочут сороки. — Если хотите, сами выгоняйте.

Постепенно все успокоились. Барбоска в конуру убежал. Бабушка Акуля в малинник полежать в теньке ушла. Осмотрел свои владения Игнат, а этот Кто-то вроде бы ещё повыше стал. Растёт и растёт. И посоветоваться не с кем, что с ним делать.

Правда, сороки между собой говорили, да и от воробьев он слышал, что далеко-далеко, за тремя огородами да за двумя садами, у бабки Кузнечихи, стоит, охраняя грядки, другое пугало. Рубаха будто у него в клеточку, с красивой синей заплаткой на спине, а шляпа хоть и дырявая, но с пером! Сходить бы к нему в гости. Встретиться. Потолковать: «Здорово, брат!» — «Здорово!» — «Как служба идёт?» — «Хорошо идёт!..» И про скворцов спросил бы у него Игнат, прилетают к нему или нет? И главное — про Того Самого, кто из сорочьего семечка вымахал почти вровень с Игнатом. Может, и возле соседнего пугала такой же растёт? Сходить бы, да разве туда доберёшься — это по грядкам-то, да через борозды — нет, конечно!

А вон и Акуля отдохнула, в конец огорода пошла, там чеснок опять недоволен, тень облачка, видите ли, на него упала.

— Всё бы ты ворчал, — упрекает его Акуля. — Облачко — это хорошо. Облачко к облачку, а там, глядишь, и дождик соберётся. Нужен дождик, ох как нужен.

Сказала это полудница и увидела, что над капустой бабочки порхают. Акуля сразу туда.

— Кыш вы, кыш! — закричала она. — От вас только гусеницы заводятся. Кыш, говорю, а то приедет мальчик, он вас всех переловит.

У Икиного брата, конечно, было имя, но здесь все его звали просто «мальчиком», чтобы коровки, их личинки и бабочки-капустницы, которых он истреблял, ему чем-нибудь не напакостили.

Стоит Игнат, приглядывается — а дальше, за капустными грядками, что там расцвело? Да это же подсолнух. В стороне ещё один. Будут семечки для Ики и её брата, если воробьи да сороки первыми их не поклюют.

«Всё хорошо в огороде, — подумал Игнат, — всё хорошо, а было бы ещё лучше, если бы возле меня Этот Самый не рос». Посмотрел Игнат на Того, который из сорочьего семечка вымахал, да ещё и цвет набрал, и как закричит:

— Акуля! Да это же у меня свой подсолнух растёт!

— Место здесь хорошее, вот и растёт, — заулыбалась Акуля.

Обрадовался Игнат и добавил:

— Расти, подсолнушек, я и тебя охранять буду!

Жара-жарища

Акуля сидела на чурбачке и тяжело вздыхала. Сидела она не просто так, а наблюдала за воробьями. Ну что, кажется, за ними наблюдать, всё об этих непоседах известно, а бабушка Акуля сегодня глаз с них не сводила.

Уже много дней стояла жара. Хоть бы какая тучка заблудилась да сюда, к огороду, забрела. Проходила Акуля только что мимо огуречной грядки, все листья на ней поникли. «Ушки опустили», — говорила Ика. Да только ли огурцам невмоготу — весь огород дождика ждёт. И вечером прохлада не приходит. Земля пересохла.

Приезжают хозяева раза два в неделю, поливают, поддерживают огород, но этого мало.

Жара. Даже в самой дальней дали ни тучки, ни облачка не видно. Какой уж тут можно ожидать дождь. Правда, вон воробьи вроде бы суетиться перестали. В другое время им жара не помеха. Скачут целый день. То стайкой вспорхнут и перелетят с места на место, то драку из-за гусеницы затеют. Только и слышно, как они спорят: «Чи-чиво ты?» — «А ты чи-чиво? Вот я тебе сейчас как врежу!» А сегодня поскучнели. Вон даже нагленький воробей сидит нахохлившись. Того и гляди схватит его Нестор Иванович. Он, кот, хоть и свой, а родственником самому тигру приходится. Тигры же, известно, не травку жуют.

Притихли воробьи. Даже папа с мамой воробьихой на них не покрикивают.

«Неужто к дождю енто они поскучнели? — подумала полудница. — Только откуда взяться непогоде, если небо чистое?»

Тут как раз папаша воробей из-под крыши выбрался. Сонный да взъерошенный. Уселся и даже перышки чистить не стал. А это в воробьином роду позором считается, всё равно как у нас, у людей, не умыться утром.

Попросила его Акуля на трубу взлететь, посмотреть с самой высоты, не показалась ли откуда-нибудь тучка.

— А ты прикрикни на меня, — прочирикал воробей, — а то что-то лень такая, что и крыльями махать не хочется.

— Кыш, лентяй! — закричала бабушка полудница, да ещё ногой притопнула и ладошками хлопнула.

Старый воробей с перепугу чирикнул и сразу взлетел на трубу.

— Раскричалась! — пожаловался он оттуда. — Могла бы и потише! А то сердце, как мотоцикл у деда Юры, колотится…

— Ты про тучки, про тучки говори! — торопит Акуля.

— Сейчас, дай отдышаться…

Отдышался воробей, осмотрелся и сообщил, что и со стороны его клюва, и со стороны хвоста — небо чистое.

— Ладно, можешь опять в своё гнездо отправляться.

Отпустила воробья бабушка полудница и побежала во двор посмотреть на пауков, разгуливают ли они по паутине, подстерегая мух и комаров, или запрятались. Пауки часто к дождю прячутся.

В паутине возле самого огорода билась бабочка-капустница, попались в неё, наверное еще утром, и разные мошки, а хозяина паутины паука Федьки Сломанная Лапа не видать. Федька паук бывалый. Днём он по паутине зря не бегает. Больше в щели, в крыше сарайчика, отсиживается. Охотиться он любит в сумерках и ночью. Одну лапу на левую паутину положит, вторую — на правую и ждёт, когда они затрясутся. А начнут паутины дёргаться — значит, кто-то попался. Но уж если кто крупный днём за его сеть зацепится, Федька Сломанная Лапа до вечера не ждёт, тут же на добычу бросается, чтобы запутать её получше.

А тут бабочка в паутине бьётся, освободиться хочет, а паука словно и дома нет, будто к соседу своему пауку Гоше в гости ушёл. Но это на Федьку не похоже. Паук он серьёзный, угрюмый, по гостям не бродит и к себе в гнездо никого не приглашает. Если в паутину — пожалуйста… Но в паутину к Федьке Сломанная Лапа лучше не попадаться.

«Так, — подумала Акуля, — затаился Федька. Посмотрю я, что поделывает Гоша».

Может, кто другой и не заметил бы Гошу, да Акуля знала, что гнездо у него под навесом на крылечке. Пригляделась бабушка, и точно — уставились на неё из-под доски четыре тёмных глаза. Это у Федьки передние глаза, а есть у него ещё и боковые, и задние. Всего же у каждого паука по восемь глаз. И вперёд могут смотреть, и с боков наблюдать, и сзади.

Самое же главное, паутину у Гошки кто-то порвал. В другое время Гошка давно бы её заделал. Хозяев дома нет, бояться некого, а он сидит в гнезде, глазами своими уставился — и ни с места.

— Сидишь? — спросила Акуля.

— Угу, — отозвался Гоша.

От Гошки больше ничего не узнаешь. У него о чём ни спрашивай, он скажет «угу» — и всё.

Неужели всё-таки дождь будет?

Да какой там дождь! Георгины под окнами дома листья опустили. Курицы в пыли купаются и над Хавроньей Сидоровной смеются: у неё, мол, уши совсем завяли. Ох жара, ох жара!

От этой жары Барбоска упал в тени и лежит плашмя. Лежит, будто он не пёс-дворняжка, а коврик, который дед Юрий у входа в конуру постелил, лапы вытирать.

Тут вдруг в конце огорода Квакша заворчала. Квакша — лягушка такая. Сама-то лягушка не знает, что она Квакша. Это её так дед Юрий назвал. Квакша перед дождём не квакает, а ворчит. Может, и на этот раз о дождике предупреждает?

Побрела бабушка Акуля по борозде мимо грядок. И кукуруза приуныла, и картофельная ботва вялая, совсем поникла.

— Акуля, — шепчет картофельная ботва, — не слышала, когда дождик пойдёт?

Что ей ответишь…

— Акуля, — зовёт капуста. — Если меня не польют, я ведь засохну. Засохну, и всё.

«Да, — думает полудница, — вот горюшко-то. Не пойдёт дождь — не нальются капустные кочаны…»

А это кто чуть живой? Да это же свёкла! Ещё неделю назад раскинула она тут свои зелёные листья с красными прожилками, подбоченилась, как франтиха, и спорила с репкой, кто из них красивее. Репка говорила, что она блондинка, а свёкла какого-то непонятного свекольного цвета. Ещё говорила, что она, репка, очень нравится пугалу Игнату, и стоит он на своём посту только ради неё, чтобы кто-нибудь не вытянул её раньше времени.

Ходит полудница по огороду — всех жалеет: и лук, и морковку, и чеснок.

— Я вам говорил, — ворчит чеснок. — Я вам говорил: случится что-нибудь. Вот и случилось!

А как смородину не пожалеть! Рясная стоит, но поникшая. Если дождь не пойдёт — осыпаться может. И останутся тогда хозяева без смородинового варенья.

Весь день палило солнце, а перед самым закатом пролетали из-за речки две вороны. За реку они промышлять летали. Из-за сухой погоды обмелел там залив, много мелкой рыбы обсохло. Вороны летели тяжёлые. Еле-еле крыльями махали. Пожадничали они, объелись рыбой.

Летят вороны над огородом и разговаривают:

— Кар-кар, ох и туча крадётся прямо на наш залив.

— Кар-караул! — отвечает ей вторая. — Пропадёт наша рыбка. Надо было нам сегодня всю её съесть.

— Разве склюёшь её всю-то, мы и так старались.

Дед Юрий вышел в огород, из-под руки в сторону речки посмотрел и сам себе сказал:

— Хорошая туча ползёт, да ещё и с грозой.

Бабка полудница из-за картофельной грядки выглянула. Ей ведь тоже хочется долгожданную тучу увидеть, да ростом она невеличка. За домами, заборами, деревьями никакой тучи Акуля не разглядела. Прокралась тогда бабка во двор, на поленницу возле Гошкиной паутины забралась, смотрит, а за усадьбой, где проживают Хавронья Сидоровна и шкодливая корова, что в чужие огороды залазит, а с ними — сама бабушка Сидорова с дедом, так вот, над их стайкой показался край тёмной тучи. А тут ещё и молния тучу пересекла. Правда, грома не слышно, далеко та туча, но всё равно обрадовалась Акуля, слезла с поленницы и побежала в огород: всех, кто дождя ждет, обрадовать.

И папа воробей, услышав про тучу, приободрился да и попить захотел. Залетел он на трубу, убедился: видна туча, видна. Тогда спорхнул он во двор. Поскакал, поскакал возле помпы — кругом сухо, а пить охота. Заглянул в ковшик, забытый хозяевами. Уж в нём-то водица всегда оставалась, а сейчас пусто. Вёдра на заборе вверх дном висят. Взлетел воробей на ограду, осматривается, где бы лужицу какую найти.

— Эге-гей! — окликнул его из двора деда Юрия петух Костя. — Туча, говорят, надвигается?

— Далеко ещё, — сообщил воробей.

Папа воробей и петух Костя знакомы давно. Живут по-соседски — мирно.

— Ты чего на жаре сидишь? — спрашивает петух. — Еще голову солнцем напечёт. Залетел бы ко мне в курятник. Погостил, посмотрел, как я живу. У меня и прохладней, чем на улице, и воздух хороший — навозом пахнет. А где навоз, там червячков непременно разыщешь.

— Может, и водой угостишь?

— А как же!

Залетел воробей в курятник, смотрит — вода в тазу. Да много её. Ему, воробью, по колено. Напился воробей, а потом уж поскакал по курятнику. Осмотрел всё. Склюнул какую-то козявку. Нашёл потерянное курицами зёрнышко. Петух угощает:

— Ешь, ешь, не стесняйся!

Ещё зёрнышко подобрал воробей, а потомспрашивает у петуха:

— А где твоё гнездо?

— Гнездо? — удивился Костя. — Зачем мне гнездо, я на насесте сплю.

— Вот на этой палке, что ли?

— Не палка это, а насест.

— А эти гнёзда чьи? Куриц, что ли? — спросил воробей, вскочив на старую корзину, набитую соломой.

— Куриц, конечно, — объяснил Костя. — Только они в них не спят. Хохлатки мои в этих гнёздах несутся. А спят тоже на насесте.

— Ничи-чиво себе! — удивился воробей. — А у меня на чердаке собственное гнездо! Тёплое, с подстилочкой! Мы с воробьихой в него перышек натаскали. Даже ваты клочок удалось раздобыть. Прилетай, посмотришь!

— Оно бы неплохо у тебя на чердаке побывать. Только я не люблю высоты. На забор заскочить — это, конечно, приятно, а на самую крышу что-то охоты нет. У нас с дядей Юрой от высоты голова кружится.

— Он что, дед твой, на крышу летал? — удивился воробей.

— Нет, он на неё по лестнице лазил, — ответил Костя и, увидев, что курица подслушивает их мужской разговор, прикрикнул на неё: — А ты куд-куда? Чего тут уши развесила? Кыш отсюда! — Воробью же он сказал: — Извини, сосед, что-то мне запеть захотелось, закукарекать. Видно, правда переменится погода.

И заголосил:

— Ку-ка-реку! Дядя Юра! Куд-куда туча ползёт? Ку-ка-реку!

Воробей не стал дожидаться деда Юрия, а вылетел в открытую дверь.

Полудница Акуля за это время обежала огород, у каждой грядки останавливалась, сообщала, что надвигается туча и, может быть, соберётся дождик. Все овощи радовались, только чеснок ворчал:

Многие жители улицы уселись на скамейках возле своих домов, поджидая тучу. У самого озера виднелись молодые хозяева заполошного петуха, который утром кукарекал раньше всех. А петух их, чувствуя перемену погоды, уже распевал во всё горло. Чуть поближе восседала бабка Кузнечиха. Это у неё в огороде стояло пугало с красивой заплаткой на рубахе, и к нему мечтал сходить в гости Игнат. Рядом со скамейкой суетились бабкины куры и молча расхаживал рыжий петух. Он на заре восклицал: «Доброе утро!» А закричи сейчас, вечером-то, «Доброе утро!» — куры и те смеяться начнут. Другие же петухи скажут: «Вот, блин, чего это он?»

У своего двора сидел, конечно, дед Юрий с внучкой Лидой. Через дорогу от них — дед и бабка Сидоровы, а за их спинами во дворе похрюкивала свинья Хавронья и жевала жвачку корова. «И где она только жвачку покупает?» — гадала Лида.

Все они ожидали дождя.

Туча за речкой ворочалась, громыхала, даже ветерок оттуда потянул. А потом, как солнцу закатиться, уползла туча к дальним лесам и пролилась дождём где-то там, где медведи живут.

Скоро и ночь пришла. Первыми разбежались по своим насестам куры. За ними потянулись и люди. Тишина опустилась на улицу, поэтому хорошо было слышно, как кто-то закудахтал и сказал: «Куд-куда она? Куд-куда?» «Ничив-чиво, ребятки», — успокоил кого-то ещё кто-то, а кто — я в темноте не разглядел. Не знаю также, кто произнёс: «Хрю на неё, хрю!» Потом из огорода донеслось: «А хозяева всё не едут и не едут. Чего енто они так?!» «Я вам говорил, я вас предупреждал», — сонным голосом бормотал чеснок…

Ночь стояла хотя и тёмная, но прохладу не принесла. В гости к коту Нестору пришёл молодой соседский кот Тимоха. Они лежали на крылечке и мирно беседовали.

Когда у котов хорошее настроение и они не собираются драться, то лежат не головами друг к другу, а хвостами. Вот и Нестор с Тимохой возлежали хвостом к хвосту, и Нестор делился с молодым приятелем всякими полезными сведениями.

— Дядька Нестор, — спрашивал Тимоха, — а куда днём прячется ночь?

— Я думаю, — помолчав, ответил Нестор, — в подполье забирается, в сараюшку, где дрова лежат… На чердак к воробьям.

— А ещё? — не отставал Тимоха. — Она же вон какая большая.

— За печку прячется, за шкаф, по закоулкам разным да уголкам. В трубу, наверное. А труб вон сколько в деревне! В каждом доме есть.

— А я, — оживился Тимоха, — в закрытой кастрюльке темноту один раз заметил. Что это, думаю, в кастрюльке у хозяев? Может, что-нибудь вкусное для меня приготовили? Приподнял крышку, а там темно. Тогда я её отбросил, крышку-то, а в кастрюльке пусто. Она, ночь, мигом из кастрюльки убежала.

— О-хо-хошеньки! — вздыхала в малиннике полудница. — Хоть бы хозяева приехали да полили что надо…

Корешки растений искали влагу в перегретой за день земле…

А два паука — Федька Сломанная Лапа и Гоша — вышли на охоту. Пора было сети свои отремонтировать и укрепить. Вдруг ночью ветер подымется и дождь хлынет. Да и проголодались они за день.

А звёздочки на небе мерцали, мерцали, и ни облака, ни тучи их не затягивали…

Дождик!

Утром, не с первым, конечно, автобусом, а со вторым, прикатили хозяева. Как и все городские жители, любили они в воскресенье поспать и успевали только ко второму, а то и к третьему автобусу.

— Дядя Юр-pa, кто приехал? — прокричал вслед автобусу петух Костя.

— Сейчас посмотрим, — ответил дед Юрий и отправился за калитку.

Полудница давным-давно поднялась, обошла весь огород, поговорила с огурцами, подбодрила их:

— Что поделаешь, вчера ентот дождь обошёл нас, может, сегодня дождёмся.

— Так, Акуля, — жаловались огуречные плети, — сил нет ждать. Нам же сырая земелька нужна. В сушь огурчиков не будет.

Услышав, как прокатил мимо автобус, полудница затаилась в конце огорода, ожидая, побежит встречать гостей кот Нестор или нет. Если кинется во двор — значит, приехали. Кот никогда не пропускал приезд хозяев.

А хозяева уже спешили к своей калитке.

— Здравствуйте! — говорили они всем встречным. — Здравствуйте, дядя Юра!

Дед Юрий приготовился отругать их за то, что давно не приезжали, но во дворе орал Нестор Иванович, и дед Юрий не успел сказать все плохие слова, которые он приготовил для ленивых соседей. А Ика, Икина мама и мальчик (имя его называть нельзя, а почему, мы уже говорили) сразу принялись за работу. Каждый делал самое важное, то, что никому больше не доверишь.

Хозяйка кормила кота, а то бы он тёрся о ноги, бодался, не давая никому проходу. Мальчик погрозил на всякий случай кулаком пауку Федьке Сломанная Лапа, чтобы не свалился за шиворот, и принялся качать помпу. Ика подставляла под неё вёдра. Когда вёдра наполнялись холодной водой, относила их в огород, чтобы вода нагрелась на солнышке, а вёдра понежились в тепле.

Ика и её брат были уже опытными огородниками и знали, что холодной водой из-под земли, да ещё в жаркий день, нельзя поливать растения. Делают это или рано утром, когда запищит первый комарик, или вечером, когда этот комарик подрастёт и кого-нибудь укусит.

Накормив кота, хозяйка отправилась посмотреть огород.

— Бедненькие, — говорила она овощам, — сегодня мы вас напоим.

— Знаем, как напоите, — ворчал чеснок. — Перец польёте, баклажаны свои любимые польёте, а нам — что останется…

Но хозяйка не слышала, что там шепчет чеснок, она уже здоровалась с пугалом:

— Привет, Игнат! Вон ты какой подсолнух высокий вырастил. Молодец!

Игнат радовался, что его хвалят. «Конечно, — думал он — если бы подсолнух не рос рядом со мной, его бы уже давно кто-нибудь затоптал».

Жимолость хозяйка похвалила:

— Видишь, какая ты в этом году рясная. Стоишь вся голубая. Будто у тебя платьице из ягод. Теперь уж я не буду тебя вырубать.

Прошлым летом, когда с жимолости собрали всего неполный стакан ягод, хозяйка рассердилась и пригрозила:

— Всё! Терпение моё кончилось! Весной я тебя вырублю, а здесь посажу что-нибудь другое.

Объявила это хозяйка, ушла и больше до самой зимы к жимолости даже не подходила. Так она на нее рассердилась.

Жалко было полуднице жимолость. Она долго вздыхала да охала и наконец заявила:

— Ты енто чего не стараешься? Игнат вон день и ночь не спит, тебя караулит, а ты…

А вот в это лето жимолость сама удивлялась, сколько на ней ягод. «Меня бы хоть раз полили, тогда бы и ягоды стали покрупней», — думала она.

Мальчик, когда ему надоело качать воду, доверил это важное мужское дело сестре и побежал посмотреть, как там спеет клубника.

— Я тебе потом расскажу, — крикнул он, — вкусная она или нет!

Ике почему-то это не понравилось, и она припустила вслед за братом.

— Привет! — крикнул мальчик, пробегая мимо пугала, а Ика спросила у Игната, не появлялся ли без них в огороде заяц Тишка. И тут же увидела спелую ягоду.

— Чур, моя! — крикнула она.

Игнат зимой, когда огород навещал заяц, спал в своем сарайчике, и понятно, что с Тишкой не был знаком, поэтому промолчал.

В это время во дворе хозяйничали у лужиц воды воробьи. Все эти дни, из-за жары, напиться им вволю было трудно. Воробьи летали в огород к железной бочке деда Юрия. Но там вода стояла несвежая, да ещё и ржавая. Самые смелые из воробьиного семейства летали через улицу во двор Хавроньи Сидоровны, но сегодня у них появилась своя вода. Пей, сколько воробьиная душа желает!

Даже лохматый шмель и пчёлы, пока Ика с братом лакомились клубникой, успели напиться. Да что пчёлы! Полз мимо муравей. Волок куда-то обгоревшую спичку. Зачем ему спичка? Не знаю. Куда он её тащил, напрягая все свои муравьиные силы, не ведаю. Но остановился и муравей возле лужицы, напился, обтёр усики и поплёлся со своей ношей дальше. Сразу видно, что был очень занят.

Но вот все вёдра, старая бочка, бак, тазы и лейка стояли наполненные водой, и в них отражались голубое небо и жаркое солнце.

— Поищите ещё какую-нибудь посуду. Поливать-то, поливать сколько надо, — попросила ребят хозяйка.

Ика и брат облазили все углы и закоулки, и не зря. Разыскали они две старые кастрюли и запылённый валенок. В кастрюли налили воды, а валенок надели в огороде на столб — может, пригодится птицам на гнёзда.

После этого хозяйка принялась варить обед. Мальчик отправился на улицу договориться со своими приятелями пойти вместе на рыбалку, да ещё бы с ночевой. Ика уселась на крылечке с иголкой и нитками, что-то зашивать. А в огороде опять прокричала лягушка Квакша.

«Енто она к непогоде, — подумала Акуля. — Поглядеть бы как там воробьишки да пауки — чуют дождик или нет…» Только нельзя ей ко двору подходить — хозяева приехали.

День, как и вчера, как и позавчера, выдался жаркий. На улицах не видно людей и в огородах тоже. Уж на что козы любят побродить и везде полазить, а сегодня улеглись у заборов и скучают. Над грядками одни бабочки порхают, а воробьи сегодня и нос в огород не показывают — напились и довольны, в гнёздах сидят. Воробьиха, правда, не выдержала, слетала во двор, комаришку поймала, а потом села на забор — с курицей почирикать. Курица как раз вырыла лунку в земле, уселась там и себя пылью обсыпала.

— Ты чи-чиво, ванну принимаешь, соседка? — спросила воробьиха.

— Купаюсь, — отозвалась курица. — А ты почему сегодня не искупаешься? Куд-куда как приятно.

И, взмахнув крыльями, опять осыпала себя горячей пылью.

— А чи-чиво твоего-то не видно? — спросила воробьиха. Это она про петуха Костю спросила.

— А куд-куда он денется? В курятнике на насест забрался. У них, у мужиков, никаких забот: прокукарекает — и спать! Вот нам с тобой яичек нанести надо, птенцов вывести, а потом воспитать их, всему научить.

— Так-так, — согласилась воробьиха и полетела на чердак, отругать папу воробья.

— Деда, пойдём по огороду погуляем, — звала Лида в соседнем дворе.

— Не пойду я, — отказался дед Юрий. — Там сейчас, как в пустыне Сахаре, — сто градусов жары.

Кого другого насчёт градусов дед мог и обмануть, но не Лиду. Она уже окончила два класса и знала, что сто градусов — это очень много. При ста градусах вода в чайнике кипит. Лида забежала на крылечко, где висел термометр, посмотрела на него и крикнула:

— И не сто вовсе, а только тридцать пять!

— Тридцать пять — тоже не подарок! Я лучше в тени чем-нибудь полезным займусь. Вон твою босоножку подошью. Она давно каши просит. А ты, если хочешь, прогуляйся по огороду. Возьми кружку, поищи клубники.

Сразу за курятником, где начинались грядки, на Лиду накатился зной. Если палец из-за курятника в огород высунуть, то даже его сразу обжигает солнцем. Все растения какой уж день стояли понурые. Даже подсолнух возле Игната приспустил листья.

Только Игнат, не обращая внимания на жару, стоял на своём посту.

Лида хотела уже вернуться, но вид Игната её подбодрил, и она, как смелый путешественник, дошла всё-таки до клубники.

Ах, клубника, клубника! Её можно собирать в любое время, даже в жару. Одну ягоду в кружку, две в рот!

Под вечер, когда немного спал зной и во всех огородах хозяева их начали поливку, стали появляться тучки. Сначала над улицей, как разведчик, потихоньку прошло одинокое облако. Может, оно высматривало, где самое сухое место. Тень его бежала с огорода на огород. Вот наконец она накрыла Игната, хозяйку, поливавшую огурцы, и мальчика, тащившего тяжёлые ведра, а потом ушла на грядки деда Юрия. Тучи на этот раз показались не только за рекой, но и на западе, как раз там, куда опускается на ночь солнышко. Опять подала голос лягушка Квакша. И вслед за ней сердито, как кошка, которой нечаянно наступили на хвост, прокричала в роще какая-то птица.

— Дядя Юра, кто это так противно кричит? — спросила Ика у деда Юрия.

— Кто? Да это же иволга нам дождь накликать хочет.

— Зачем же вы тогда капусту поливаете?

— Так она-то, иволга, дождь обещает, а он, дождь, захочет ещё пойти или нет…

Точно так же, как дед Юрий, думали и соседи. Во всех огородах ходили они с лейками и вёдрами. Вчера Акуля горевала: другие-то поливают, а мои всё не едут. Но сегодня она радовалась: «Наконец-то и на нашем огороде праздник».

Когда хозяева всё, что могли, полили и ушли, Акуля прошлась по огороду.

— Ну как ты, ворчун? — спросила она у чеснока.

— Полить-то полили, — отозвался он, — да перестарались. Сыро мне теперь.

Огуречные листья от радости разгладились, а маленькие огурчики дружно принялись расти, чтобы к утру удивить хозяев, какими они большими да пригожими стали за ночь.

— Как ты тут? — спросила полудница у свёклы.

— Всё хорошею, — ответила она. — И отчего я такая красивая, ты не знаешь, Акуля?

— Ну, не хвались, — заулыбалась полудница, — и бабушка твоя была полная, румяная. И прабабушка на купчиху походила. А ты вся в них.

Одни соседи полили свой огород раньше, другие попозже, но все нет-нет да поглядывали на тучки. И солнышко вроде в них село, а это — все знали — к дождю. Но солнце закатилось, тучи разошлись, растаяли, и опять высыпали ясные звёзды.

Ночью, кто ни выходил на улицу, все поглядывали на небо, но до утра оно оставалось чистым.

Ранней ранью, когда, устав ожидать дождь, многие задремали, из-за реки донеслось: «Трах-тарарах, бах-бах!» — будто тучи ударились лбами друг о друга. Блеснула молния, и сразу послышалось: «Тр-р-р-р!» Словно кто-то рвал тучи на части.

— Батюшки-светы! — обрадовалась Акуля. — Кажется, енто дождик приближается.

— Дождик! Ещё чего не хватало, — заворчал чеснок. — Только я задремал, а он тут как тут. Мог бы и днём пойти…

«Дождик — это хорошо, — подумал сквозь сон мальчик. — Раз дождь, можно будет не умываться».

Но ветер опять унёс тучи куда-то в сторону от посёлка. А утро шло своим чередом.

— Дядя Юр-pa! Просыпайся! — прокричал петух Костя.

— Да встал я, встал. А ты не ори, Лиду не буди, — ответил дед Юрий.

Барбоска выбрался из конуры, отряхнулся. Во сне, перед самым пробуждением, он сгрыз мозговую косточку с хрящиком, поэтому чувствовал себя сытым, но всё равно стал принюхиваться. Очень интересно узнать, кто что готовит на завтрак. От соседей, у которых проживал маленький петушок с такими же, как и сам, курочками, доносился запах яичницы. Дедушка и бабушка Сидоровы жарили картошку.

«Кому это они жарят? Себе или Хавронье Сидоровне?» — подумал Барбоска.

Городские соседи открывали на крылечке банку с мясной тушёнкой. «Это, конечно, коту Нестору, а сейчас минтай на кусочки режут. Сырым минтаем, наверное, решили своего мальчика откармливать. Он же вчера целый час воду качал». А вот и дед Юрий несёт ему, Барбоске, полную миску овсяной каши. Тоже неплохо, как добавка к мозговой косточке, которую он сгрыз во сне.

Потом все жители улицы принялись завтракать, а позавтракав, занялись всякими домашними делами. И тут неожиданно налетел ветер. Надул, как парус, паутину паука Гоши. Поднял пыль и понёс над дорогой газету, которую вчера внимательно рассматривала коза, может быть, читала. Ещё через минуту по дороге, по тротуару, по крылечкам домов и крышам ударили крупные капли дождя.

— Дождик! — закричала Ика.

Икина мама, мальчик, дед Юрий с внучкой выскочили на свои крылечки. А дождик спешил. Огородов в посёлке много, все надо полить.

— Ах, ах! — говорила свекла морковке. — Я слышала, что лучше всего умываться дождевой водой.

— Я тоже так думаю, — подставляя свои загорелые плечики дождю, отвечала морковь.

— Побольше набирайте влаги, — шептали молоденькие помидорчики своим корням. — Нам надо расти, наливаться соком…

На картофельных грядках тоже о дожде шептали листья, а по борозде между ними бегала Акуля, подставляя дождю своё платье. «Пусть оно у меня старенькое, зато будет чистое», — думала она.

Дождик оказался весёлый, любил побаловаться.

— Держись, Акуля! — шумел он. — Но я за твоё платье не отвечаю!

Пополоскав как следует и Акулино платье, и саму полудницу, он решил отогнать Хавронью Сидоровну от корыта с завтраком. Но свинья успевала и хрюкать от удовольствия, когда дождик её поливал, и есть свою любимую толчёную картошку с отрубями. Тогда дождик набросился на телят и загнал их под навес автобусной остановки. «В город, что ли, телята собрались? Автобуса, наверное, ждут», — пробегая мимо, подумала коза.

Лил дождик до самого вечера. Потом подождал, пока коровы вернутся с лугов и хозяйки их подоят, и потихоньку пошёл опять.

Деревня в эту ночь уснула рано. Под шум дождя сладко спится. А просыпаясь, люди сами у себя спрашивали: «Идет?» — и сами же отвечали: «Идёт!» После этого, улыбаясь, опять засыпали.

И сны под шум дождя снились хорошие. Помидорам — что они стоят увешанные крупными спелыми плодами. Свёкле — что она раздобрела, налилась соком, и каждый, кто проходит, ахает: «Вы посмотрите, какая красавица!», «Да у неё и бабушка первой красавицей в огороде была».

Акуле приснилось, что ей подарили новое платье, такое, знаете, голубенькое, с кармашками и пояском. Старое-то, после того как его дождик прополоскал, расползаться начало. Скоро и выйти не в чем будет.

Скворцы в своих снах видели, будто бы ушёл Игнат в отпуск, а их, скворцов, девочка Ика, как кур, в сад зазывает: «Цып, цып, цып, скворушки! Летите, летите сюда. Поклюйте наши спелые ягодки!»

Командировка Игната

Это же надо! В гнезде на тополе, возле дома деда Юрия, вывелись сорочата. Научились летать и, такие нагленькие, поклевали самые крупные ягоды клубники. Мало того, что они попортили ягоды, сорочата ещё и Икину маму напугали…

Шла она посмотреть, не грызут ли прожорливые гусеницы раннюю капусту. Ни о каких сорочатах не думала. А они прямо из-под её ног: фыр-фыр! Погрозила им хозяйка тяпкой, а потом рассказала об этом Ике и её брату, да ещё и добавила:

— Мы уедем, а они каждый день будут прилетать и портить нашу клубнику.

Ика была решительным человеком.

— А мы сейчас перенесём туда Игната, — сказала она.

На такое ответственное дело Икиного брата можно было и не звать. Он отложил удочку, которую мастерил для рыбалки, и побежал в огород.

Теперь представьте себя на месте Игната. Стоял он на своём посту, а тут подбегают молодые хозяева, хватают его и начинают раскачивать.

«Что такое? Зачем меня снимают? Неужели зима пришла? — подумал Игнат. — Да нет, зелено вокруг, и подсолнушек мой ещё не поспел…» А подсолнух и сам перепугался, решил, что и его сейчас выдёргивать станут. Убежать бы — да бегать он не умеет. Залаять, как Барбоска, — а он и лаять не научился.

А Ика с братом покачали, покачали пугало и вытянули из земли. Тут Игнат успокоился и подумал, что, наверное, его погулять понесут, как девочка Лида иногда свою куклу Машку носит. Его и правда понесли.

— Не переживай, Игнат! — успокоил мальчик. — Считай, что ты в командировку отправился.

Принесли ребята пугало к грядке с клубникой, там и установили. И вовремя! К этой грядке сорочата как раз направились. Но, увидев возле клубники Ику, мальчика да ещё кого-то одноногого в шляпе, застрекотали и разлетелись в разные стороны.

— Хорошенькое дело, — возмутился чеснок, — могли бы и ко мне пугало поставить. Я ещё не знаю, кого больше охранять надо, меня или какую-то ягоду?!

— Тебя, тебя, — зашептал лук, — тебя. Только, пожалуйста, не ворчи.

Успокоился Игнат, осмотрелся на новом месте. Ничего не скажешь — хорошее место. С одной стороны от него грядка клубники, с другой — яблонька с маленькими яблочками на ветках. К осени они нальются соком, станут золотистыми и прозрачными. Раз Игнат пугало, то и от яблоньки будет кого-нибудь отпугивать. Тут же кусты смородины, а за ними маленькая тыква. Рядом с ней Акуля сидит, ждёт, наверное, когда вырастет. А тыковка небольшая — так себе тыковка.

Надо сказать Акуле, чтобы она возле тыквы не сидела. Вот Ика с братом, когда увидели, что первый огурчик завязался, целый день к нему бегали, ожидали, когда он большим станет. Оказывается, что смотреть-то на него и не надо было. За ночь, когда все спали, огурчик превратился в огурец. Пришлось его на завтрак съесть.

Проходил к своей мышиной ферме кот Нестор, потёрся об Игната. Узнал котяра Игната и на новом месте.

Пролетали мимо воробьи.

— Жив? Жив? Жив? — спрашивают. Они тоже видели, как пугало раскачивали, а потом несли.

— Жив! — успокоил их Игнат. — Летите, собирайте гусениц с черёмухи. А то они скоро все листья на ней объедят.

— Чи-чиво там, — ответил папа воробей, — сейчас мы им покажем!

«А что это за огородом дяди Юры и ещё за чьими-то огородами?»

Всматривался, всматривался Игнат, а потом сообразил, что это другое пугало, о котором раньше он только слышал от сорок, а теперь и увидел его. Ну конечно, это его товарищ в рубашке с синей заплатой и в шляпе! Стоит и тоже, конечно, Игната видит. Теперь, если ветер подует, можно будет ему и рукавами помахать.

Увидел другое пугало Игнат, и так ему приятно стало, будто в гостях у него побывал.

А вон и подсолнушек к Игнату головой повернулся. Мимо него мальчик с двумя вёдрами воды прошёл и прямо к Игнату шагает. Неужели полить хочет, чтобы подрос повыше? Нет, возле капусты остановился, а за ним Ика с ковшиком идёт. Конечно, это они капусту поливать собрались. Ладно, пусть поливают. Капусте вода нужнее. «А моё дело сегодня, — подумал Игнат, — сорочат отгонять! Тоже хорошая работа, не каждому доверишь».

…Через несколько дней собрали всю клубнику. Закончилась и командировка Игната. Перенесли его мальчик с Икой на старое место к подсолнушку.

Присказка

Вечером, когда по улице протянулись длинные тени деревьев, от крыш домов и сорочьих гнезд на тополях, присел на скамейку дед Юрий. Вышел он на улицу отдохнуть, себя показать и на людей посмотреть. А люди тут как тут… Не заметил дед, как рядом с ним присоседились девочки Лида и Алена. Место на берёзовом чурбачке занял Дениска, а прямо на тротуар сел Витя. И стали эти деревенские жители говорить о разных важных событиях. Мальчишки — про то, как два петуха возле автобусной остановки подрались. Там и сейчас перья валяются. А девочки начали выяснять, кто из мальчишек — Дениска или Витя — растоптал пирожки, которые девочки слепили из глины.

Дед слушал, слушал, а потом говорит:

— Не шумите, я вам лучше про лешака расскажу…

— Какого ещё лешака? — спросил Витя.

Он любил задавать трудные вопросы и немного поспорить.

— Какого? Обыкновенного, — ответил дед. — Лешака Спиридона.

И начал дед рассказывать.

— Давным-давно, — сказал он…

Но его сразу перебил Витя:

— Когда ещё моя бабушка была маленькая?

Вообще-то Витя имел право переспрашивать. Поучился он немало: первый класс окончил в городе, а второй здесь — в деревне.

— Нет, — ответил дед Юрий, — пораньше. Тогда даже твоей бабушки не было.

«Ну да! — заулыбался Витя. — Моя бабушка всегда была. А то кто бы деду обед варил!» — подумал так Витя, но спорить не стал.

Оказывается, здесь, где они сидят, стоял когда-то дремучий лес. И жил в лесу, там, где теперь огороды, а может, подальше — где роща с иволгами, дятлом и скворцами, жил лешак. Хотя нет, наверное, всё-таки там, где огороды.

Ну вот, жил он себе поживал, в свисточек посвистывал, птиц передразнивал. А то гукал — зайцев для смеху пугал. Зайцев тогда в том лесу водилось, как сейчас воробьев. А если уж охотник сюда заходил, охал лешак, тяжко стонал, чтобы на охотника страху нагнать.

— А какой он? — спросила Лида и прижалась к деду. — А вдруг этот лешак страшный?

Но лешак был как самый обыкновенный лешак. Походил он на старый пень. Два корня — лапы, сухие сучки — руки. Вместо бороды — зелёный мох. Не красавец, конечно, но всё-таки… Да вы сами видели такие пни в лесу.

Тут нежданно-негаданно люди в этих самых местах деревню начали строить. Деревья принялись вырубать, землю расчищать под огороды.

Очень обиделся на людей лешак: мало того, что лес порубили, так ещё и шумят, стучат. Птиц пораспугали. Кострами всё задымили. Обул лапти лешак, левый — на правую лапу, правый — на левую, они всегда так обуваются, и ушёл жить туда, где теперь усадьба деда и бабушки Сидоровых, ну и, конечно, чушки их Хавроньи.

Тогда там ещё лес шумел. А как зима прошла, и здесь принялись дом строить, деревья раскорчевали, огород вспахали. Вокруг лешака, в конце огорода, осталась небольшая рощица. Дальше кочки, потом луг. Пусто и голо…

Лешаку же лес нужен. А он далеко, за лугом у реки. Скучно Спиридону. Одна радость, что изредка Акуля навестит. Прибежит, расскажет новости, то про воронят, которых недавно ворона высидела, то про гриб подосиновик. Он, чудак, по ошибке не под осиной, а под берёзой вырос. Посидит бабушка Акуля часок, подождёт, пока лешак ей что-нибудь скажет, — и к себе, на свой огород.

Хозяин же, который в ту пору здесь поселился, один раз на целый день к лешаку бычка привязал. Пастись. А то сам, когда наработается в огороде, придёт и сядет на лешака. Он-то думал, что это пень, а каково Спиридону, когда на нём сидят!

Опять обиделся лешак. Спрятал за пазуху свисток, кремень да кресало — искру для костра высекать, в общем, всё своё добро, и поплёлся лунной ночью к речке. Идёт, с лапы на лапу переваливается. Вот уж тут, действительно, если бы кто из новосёлов увидел, как он вышагивает, перепугался бы. На что смелые лягушки в болотце жили, они никого, кроме цапли, не боялись, так и лягушки от страха квакать перестали, когда он через их болотце зашлёпал.

Перед этим Спиридон полудницу звал:

— Пойдём, Акуля, со мной!

Только Акуле понравилось за огородом присматривать, как там за лето, где ещё весной ничего не было, вдруг горох, помидоры, лучок — всё вырастает. Отказалась бабушка полудница, осталась.

Добирался Спиридон до леска у речки дня три.

— Фи! — присвистнул в этом месте Витя. — Мы с дедом туда за пять минут доходили!

— За пять минут — не знаю, — ответил дед Юрий, — а вот за час можно. А лешаку трудно на своих корнях переваливаться. Пока он добирался до рощи, его один мужик чуть на дрова не забрал. Мужик подумал, что это пень. Хорошо, что на телегу завалить не смог. А когда он на следующий день туда приехал, то Спиридона уже не было. Лешак в роще поселился. Он и сейчас там живёт.

Акуля туда не ходит — далеко. Да и не хочет она, чтобы её кто-нибудь на дороге увидел. А потом, поговорить с лешаком непросто, на это несколько часов требуется. Спросишь у него: «Как дела, Спиридон?» — а ответит он только через час. Можно, пока он думает, пойти поиграть в прятки, порыбачить или мяч погонять. Зато ровно через час надо быть рядом, а то он скажет, что хотел, а потом опять будет целый час молчать. В общем, весёлый мужик. Его окликнут: «Лешак!» — а он, когда уже ты забудешь, ответит: «Ась?»

Пока дед Юрий обо всём этом говорил, подъехали на велосипедах Икин брат с двумя своими товарищами и тоже стали слушать. А когда дед рассказал, как трудно с лешаком беседовать, мальчики переглянулись и даже подтолкнули друг друга.

Совсем недавно ездили они на рыбалку с ночевой. Выбрали место, удочки и закидушки закинули, а сами принялись табор на ночь готовить. Один из них подошёл к старому замшелому пню, постучал по нему и крикнул друзьям:

— Посмотрите, какая коряжина! Настоящий лешак! — да ещё добавил: — Привет, лешак!

Ребята посмеялись и отправились удочки проверять. Поймали немного рыбы, почистили её и начали уху варить. Закипела уха, бросили в неё дикого лука, посолили, сидят, ждут, когда уха сварится. Тут ровно час прошёл. Пень в это время и говорит:

— Ась? — и закашлял бедный от дыма и оттого, что давно ни с кем не беседовал, а тут вдруг разговорился.

Не понравилось всё это рыбакам, и хотя они тогда решили, что никто «ась» не говорил, что это им показалось, но, похлебав ухи, перешли ребята на другое место.

А ещё Лидин дед рассказал, что пишет иногда лешак Спиридон письма Акуле, а приносят их его подруги вороны.

— Ага! — не поверил Витя. — У него что, тетрадка есть?..

— Тетрадки нет, а пишет он на берёсте. Ему берёсту заяц Тишка дерёт…

— А что, что пишет? — спросила Алёна.

— Вот уж о чём пишет — не знаю. Об этом надо у самой Акули спросить…

Тут дед Юрий решил, что он уже и себя показал, и на людей насмотрелся, поэтому пора ему идти готовить ужин Барбоске и курицам.

Ушёл дед. Разбежались и ребята. Тут и присказке конец.

Акулины заботы

Перед самыми каникулами Лидина учительница велела своему классу написать сочинение про домашних животных.

— Вы, ребята, у меня грамотные, — сказала она, — домашних животных повидали немало. Но обо всех не пишите. Расскажите хотя бы о двух, которые вам больше нравятся. А если кто ещё и нарисует их, тот будет совсем молодец.

— Как солёный огурец! — крикнул Миша Ушкин, Лидин сосед и знаменитый на весь класс рисовальщик. Крикнул про огурец и добавил: — Нарисует и получит пятёрку!

— Получит, — пообещала учительница. После этого второклассники принялись за сочинение. Из всех домашних животных Лида выбрала пса Барбоску и полудницу Акулю. Нарисовала их как могла. У Барбоски два уха, четыре ноги и один хвост крючком. У полудницы тоже два уха, только вот ног всего две, а хвостов — ноль.

— А кто это у тебя? Домашняя обезьянка? — удивился Мишка Ушкин. — Дай я ей хвост подрисую! Хвосты у меня хорошо получаются.

Лида ничего не ответила, только передёрнула плечами. Мишка обиделся и сказал:

— Задавала!

Про Барбоску Лида написала, что живёт он в конуре. Любит косточки. Лает на разные голоса. Когда она приезжает, пёс даже ласково повизгивает. Ну а если кто чужой войдёт во двор, гавкает так свирепо, что сам себя боится… А ещё пёс Барбоска охраняет двор, её с дедом и кур. А вот полудница живёт в малиннике, караулит огород. Любит редиску и вздыхает так: «О-хо-хошеньки!..»

Прочитав Лидино сочинение, учительница удивилась. Она не знала, что есть такое домашнее животное — полудница.

— А ты полудницу видела? — спросила учительница.

— Видела, — потупила глаза Лида, — и даже разговаривала с ней.

И правда разговаривала.

Однажды, совершенно случайно, встретились почти отличница Лида и полудница Акуля. Шла Лида по борозде, посмотреть, как огурцы цветут, и послушать, о чём над ними пчёлы гудят.

Бабушка полудница по той же борозде навстречу бежала. В то лето хорошо малина спела. Малинник прямо красный стоял, а хозяева давно не приезжали, ягоду не собирали. Переспевала малина. Жалко же её.

Так они и столкнулись, почти нос к носу. Если бы Лида испугалась, то полудница тут же спряталась бы куда-нибудь или в борозду шлёпнулась и притворилась, что это не она вовсе, а кучка тряпок. А так как девочка стояла и улыбалась, то и бабушка Акуля не удержалась, заулыбалась.

Лида уже знала, как надо знакомиться.

— Чтобы у тебя были подруги, — наставляла мама, когда Лида шла в первый класс, — ты на перемене подойди к хорошей девочке и спроси: «Как тебя зовут?» Когда она скажет, ты назови своё имя…

И сейчас Лида спросила у смешной старушки:

— Бабушка, как вас зовут?

Полудница глаза потупила и ответила, что зовут её Акуля.

— А меня Лида…

Когда Лида в школе знакомилась с какой-нибудь девочкой, то сначала обе не знали, о чём говорить, и поэтому спрашивали друг у друга: «Сколько тебе лет?» И сейчас Лида спросила:

— Сколько вам, бабушка, лет?

Акуля годы свои не считала, знала, что лет ей много, а сколько — наверное, только один лешак Спиридон может сказать. Поэтому бабушка махнула сухонькой ручкой:

— Об этом женщины не говорят. Вот ты же не скажешь, сколько тебе годиков?

— Почему? — удивилась Лида. — Мне девять.

— А ведь прибавила, — не поверила Акуля.

— Ну, восемь с половиной, — призналась Лида.

— Вот видишь. И мне сколько-то с половиной.

— А что вы, бабушка, тут делаете?

— Живу, — ответила полудница.

— Здесь, в огороде? — не поверила Лида.

— Конечно. Я же полудница. Огород берегу.

— Значит, вы, бабушка, наша?

— А чья же ещё? Только ты меня больше бабушкой не называй, зови Акулей. Так мне приятней.

Вот поэтому Лида причислила Акулю к домашним животным, когда писала сочинение.

Недавно Лида опять встретила Акулю. Долго не видела, а тут идёт и слышит, как кто-то за кустом смородины печально так вздыхает: «О-хо-хошеньки». Девочка сразу догадалась, что это бабушка Акуля, и потихоньку подошла. Смотрит, и правда, сидит на траве Акуля и платье своё штопает.

— Не уберегла? — спросила Лида.

Точно так мама у самой Лиды спрашивает, когда она замарает или порвёт своё платье.

— Как тут убережёшь, — вздохнула Акуля, — ветхое оно у меня.

— А что такое «ветхое»? — не поняла Лида.

— Старенькое. Совсем износилось. На днях, когда дождик шёл, он его на мне постирал. Только перестарался. Вот платье и рвётся…

— Неужели у тебя, Акуля, другого нет?

— Было. Хорошее платье, голубенькое, с кармашками и поясочком. Да пропало куда-то. Вместе с сундучком, в котором оно хранилось, потерялось.

Так они поговорили и разошлись. Лида домой побежала, посмотреть, может, какое-нибудь платьице её куклы Машки для Акули подойдёт. Полудница дырочку на подоле заштопала и за мохнатой гусеницей припустила, которая пробиралась к яблоне. Гусеницу прогнала и сразу куда-то ушмыгнула. Только что стояла возле яблоньки — и нет её.

Оказывается, Акуля катушку ниток на крылечко понесла. Там нитки Ика забыла, когда что-то зашивала. Положила полудница нитки на место и рассказала пауку Федьке Сломанная Лапа про свою беду.

Помолчал Федька Сломанная Лапа, подумал, посоображал, а потом сказал:

— Ты это, Акуля, не печалься. Ночью, как месяц взойдет, приноси своё платье. Мы его с Гошкой заштопаем.

— Угу… — сказал на это Гошка.

Всю ночь, пока полная луна по небу перекатывалась, молча трудились Федька и Гошка над Акулиным платьем. Старались. Только один раз перерыв сделали, когда проголодались. Сбегали каждый на свою паутину, закусили комарами да мошками и опять за дело.

Полудница тоже не спала, под лопухом сидела, ожидала да комаров ладошкой шлёпала. Наконец, когда небо порозовело, а петух, который жил у озера, закукарекал, пауки всё что могли сделали и расползлись по своим паутинам.

Надела платье Акуля, крутнулась на одной ножке и счастливая убежала в огород. Только недолго радовалась бабушка полудница. Она хоть и старенькая, а по огороду всё бегом да бегом. Вот и опять расползлось платье. Непрочной оказалась паутина. Пригорюнилась, а пожаловаться некому.

Весь следующий день просидела бабушка полудница за кустом смородины, опять платье штопала да зашивала. Слышала, как городские хозяева приехали, как Ика ищет свои нитки, а они опять у Акули. Потом Ика с братом картошку полоть вышли, а полуднице даже взглянуть на них некогда — платье зашивает. А что там зашивать — всё шито-перешито, штопано-перештопано.

Как всегда вечером, на закате солнца, возвращались из-за речки две подруги-вороны. — Кар-кар! — каркает одна другой. — А вот и Акулин огород.

Молчит вторая ворона, у неё клюв занят. Несёт она в клюве письмо лешака Спиридона Акуле.

Увидела бабушка полудница ворон, запрыгала, замахала им руками. И вороны бабушку заметили.

— Пи-кир-руй! — приказала первая ворона.

— Ур-ра! — каркнула вторая и выпустила письмо.

Закружился над огородом кусок берёсты, пролетел над шляпой пугала Игната и опустился прямо на грядку чеснока. Подхватила письмо полудница и побежала к себе в малинник, чтобы спокойно прочитать, что там пишет лешак. А чеснок вслед ворчал:

— Нашли куда мусор бросать! Что я вам, компостный ящик, что ли?

Письмо лешака было короткое и строгое:

«Ты енто, Акуля, не дури. Приходи ко мне в гости. А я тебе за это твоё платье отдам, вместе с сундучком.

Спиридон».

И всё. И на другой стороне ни слова не написано. Теперь вот гадай, как Акулин сундучок с платьем к Спиридону попал и как его забрать?..

Сорочья тайна

Рано утром, ещё Хавронья Сидоровна сердито хрюкала на всю улицу, ожидая завтрака, а сорока уже носилась над огородом и стрекотала:

— Ах, что я знаю! Ах, какая тайна! Страшная тайна!

Это была та самая сорока, которая прошлой осенью уронила возле Игната семечко.

— Знаю, знаю и никому не скажу, — хвасталась она, пролетая над Игнатом.

Часовой Игнат и виду не подавал, что ему интересно.

— Тайна, тайна! — стрекотала сорока, увидев Акулю.

Акуля и раньше редко показывалась людям, а теперь, когда износилось платье, и вовсе стеснялась.

В это утро она сначала посидела возле маленькой тыковки. Тыковка эта была ещё с мячик величиной, и Акуля пригнула вокруг неё траву, чтобы ветерок тыкву обдувал и солнышко грело. Потом погоняла коровок на картофельной грядке. Когда же притомилась, принялась рыхлить вокруг свёклы землю, а то совсем засохла земелька. Свёкла, как всегда, принялась расспрашивать, какими у неё были бабушка и прабабушка. Очень свёкла любила, чтобы все её хвалили, и бабушку её хвалили, и прабабушку тоже.

А тут в конце огорода на черёмухе воробьи со скворцами поругались. Не любили воробьи скворцов, за то что хвастаются: «У нас в тёплых странах мошек всяких — завались!.. Тепло у нас в тёплых странах и слоны есть!..» Выдумывают они всё, наверное.

— Где же эти тёплые страны? — допытывался самый отчаянный воробей, которого Ика называла «нагленьким». — Где они? Я чи-час же туда слетаю и всех ваших мошек склюю!

Прочирикав это, воробей даже нос задрал — вот, мол, вам, хвастунам!

— Там, — горланили скворцы и показывали на рощу за огородом.

— Так это же роща! — отвечал папа воробей.

— А дальше за рощей?

— Дальше другая улица…

— Вот за другой улицей далеко-далеко и есть наши тёплые страны.

— Чи-чиво вы болтаете! Туда, за улицу, никто не летает, — чирикал воробей.

— Мы летаем! Мы летаем! — загалдели скворцы. — Если хочешь, полетим с нами. Осенью. Только ты испугаешься и не полетишь.

Спор этот дошёл бы до драки, но тут затрещали ветки, и что-то чёрное и лохматое свалилось с самой вершины черёмухи прямо на крикунов. Это был кот. Он хотел скворцов наказать, чтобы не хвастались. Скворцы от испуга улетели в рощу, воробьи кинулись через огород на свой чердак. А Нестор Иванович забрался в траву, зализывать ушибленные бока.

Папа воробей, когда пришёл в себя, спрашивал у куриц:

— Соседки, вы за огород, потом за рощу, потом за другую улицу летали?

— Куд-куда? — удивились курицы. — Туда никто не летает. Что мы там забыли?..

— А я чи-чиво им говорил! — гордо чирикнул папа воробей.

— Да уж ты у меня умный, будто целый год в школе проучился, — похвалила его воробьиха.

Опять пролетела над Акулей сорока, прострекотала:

— Уж и не знаю, Акуля, открыть тебе тайну или подождать?

Потом не выдержала, опустилась неподалёку, прошлась туда-сюда и заявила:

— Правильно ты, подруга, решила! Иди!..

— Куда же идти мне? — удивилась бабушка полудница.

— К лешаку иди! У него сундучок. У него… А утащил твой сундучок ти-ти-ти… — Сорока закашлялась и кое-как закончила: — …шка.

Какой такой «шка» забрал её сундучок, полудница так и не поняла.

Вообще-то, друзья, если вы знаете какую-нибудь тайну, никогда не рассказывайте её сороке. Она тут же сообщит ваш секрет всем встречным и поперечным.

Кто зимой утащил у Акули её сундучок с платьем, сорока узнала вчера вечером и до утра мучилась, потому что кому ночью про это расскажешь? Некому.

— Ну говори, говори, кто унёс мой сундучок? — спросила Акуля, когда сорока прокашлялась.

— Я же сказала, — обиделась сорока. — Тишка его украл. Замахала крыльями сорока и полетела в рощу, выкрикивая:

— Заяц Тишка — воришка!..

Так в тот день не наговорилась свёкла с Акулей. Бабушка полудница после разговора с сорокой ушла, раздумывая: а почему бы ей и правда не сходить в гости к Спиридону? Он и письмо прислал. Правда, до Спиридона путь не близок, но дойти можно. А с кем? Одной страшновато. Даже вороны и те к реке парой летают.

Подумала, поразмышляла Акуля и решила позвать с собой Барбоску. За деревней пёс уже бывал. Если коза какая-нибудь или телёнок на них нападут — Барбоска отгонит.

— Гав! — сказал Барбоска. — Я согласен. Побежали скорей, пока хозяин меня на цепь не посадил! — И кинулся Барбоска к калитке.

— Что ты! Что ты! — остановила его полудница. — Надо собраться, всё обдумать.

— О чём тут думать? Побежали — и всё! Ох и люблю я по лугам носиться!

— Барбоска, — погладила пса Акуля. — А как мы Спиридона найдём?

— Вот ещё, — не мог успокоиться Барбоска. — По следам найдём! Туда же мальчишки рыбачить ходили. Они ещё лешака твоего испугались. Я возле скамейки деда Юрия их след возьму, и припустим мы по нему, Акуля! Ты только не отставай!

Очень уж хотелось Барбоске отправиться в путь-дорогу. Но тут полудница сказала:

— А кто деда Юрия без тебя охранять будет?

Барбоска даже присел: и правда, кто? И вообще, оставлять хозяина одного никак нельзя. Если он, Барбоска, утром не поскулит, хозяин забудет, чтовставать надо, завтрак готовить. А не приготовит еду — и сам голодный останется, и курицы, а главное — он, верный пёс. Задумался Барбоска. К счастью, подбежал к нему и Акуле петух Костя.

— Куд-куда, ребята, собрались? — спрашивает. Рассказали всё петуху.

Хорошего товарища сразу видно. Другой стал бы раздумывать, что-нибудь советовать, а петух Костя сказал коротко и ясно:

— Идите. А дядю Юру мы с курицами постережём.

Отправиться в путь решили завтра в полдень, когда самая короткая тень и самая жара. Ни в огородах, ни на улицах людей не будет. Все по домам разойдутся. Так что до переулка Акуля и Барбоска добегут, и никто их не заметит. А там, за переулком, раздолье — луга и травы. Спрятаться всегда можно.

На другой день Акуля встала пораньше, чтобы со всеми в огороде проститься. Поговорила с кабачками, которые в последние дни только и знали, что росли. «Пора, пора хозяевам их снимать, а то перерастут», — подумала она.

На огуречной грядке после дождя появилось столько огурчиков, что, если их считать, у Акули пальцев на руках и ногах не хватит. А считать она умела только на пальцах. В школу полудниц не принимают.

Чеснок, узнав, что Акуля куда-то уходит, рассердился.

— И ты, Акуля! — восклицал он. — А я думал, что ты настоящий друг!..

И с тыквой, и со свёклой простилась бабушка полудница, и, конечно, с пугалом.

— Посматривай тут, Игнат. Ты теперь в огороде самый главный!

— Буду стараться, — ответил Игнат. — Нас же теперь двое: я и мой подсолнушек. Видишь, Акуля, какой он вымахал! Высокий, весь в меня!

Пока Акуля с Игнатом прощались, подлетела сорока, опустилась на дорожку и затараторила:

— Как дело-то было? А вот как… Тишка, заяц, почему твой сундучок утащил? Сам, что ли, захотел? Нет! Очень уж лешак его упрашивал. Зимой ещё всё случилось. Лешак в тот день спас Тишку от верной гибели…

Сороке на одном месте не сиделось. Она взлетела на яблоньку и оттуда застрекотала:

— В него, в Тишку, уже охотник из ружья прицелился! А ружьё большое, пропал бы Тишка! Тут Спиридон как загукает: «Гу-гу-гу! О-го-го!» Охотник перепугался, пальнул из ружья не в Тишку, а в кочку и побежал со всех ног к своей маме. За это заяц и согласился сундучок Спиридону притащить.

Барбоска тоже со своими прощался. Петуху Косте сказал:

— Ну, старик, действуй тут, как договорились.

А перед самым уходом не забыл и хозяина.

Дед Юрий был хороший хозяин, только вот лаять не умел и собачьего языка не понимал. Но всё равно Барбоска прогавкал ему:

— Прости, если что не так… Не балуйся без меня…

В самый полдень, когда солнышко стояло высоко-высоко над рощей, путешественники выбрались за калитку.

Улица встретила их тишиной. У самого забора, где оставалась полоска тени, дремали, спрятав под крылья головы, крикливые гуси. Барбоска знал, что с этими птицами шутить нельзя, и быстренько прошмыгнул мимо. Дальше скучал забытый Дениской трёхколёсный велосипед.

Давно хотелось Акуле прокатиться на велике, можно было сейчас, всё равно никого не видно, да некогда.

Дремали у тротуара телята. Не проезжал и автобус. Наверное, тоже спал в своём гараже, пережидая жару. Даже ни одна собака не облаяла Барбоску и Акулю до самого переулка.

В общем, путешествие началось удачно.

За переулком ветер дохнул на путников самыми разными запахами. И травами запахло, и цветами, диким луком и болотцем, где жили лягушки. Сырой тропинкой и птицами. Барбоска даже растерялся. Он нюхал то воздух, то землю и готов был сразу броситься и по следу мышки, и на запах куликов у болотца, хотелось ещё поискать гнездо перепёлки, которое, ну точно, где-то совсем рядом.

Полудница погладила Барбоску, успокоила.

— Ищи след, ищи, — сказала она.

— Акуля, — заскулил пёс, — можно я только минутку мышей погоняю или к куликам подкрадусь?..

— Ох, Барбоска, Барбоска, некогда нам. Лес-то вон как далеко, когда ещё дойдём.

Пёс потряс ушами, отгоняя свои желания, и стал принюхиваться, отыскивая запах следов Икиного брата и его приятелей-рыбаков.

С тех пор как мальчишки ходили на рыбалку, прошло уже несколько дней, и Барбоска еле-еле нашёл их следы.

— Акуля! Не отставай! — позвал он и припустил по следам. Он старался не замечать посторонние запахи. Но как их не заметишь? Вот бычок совсем недавно тропинку перешёл. Где же он? Да вон, пасётся в густой траве. Полаять бы на него для порядка, только некогда. «Облаю, когда будем возвращаться», — решил пёс.

Так они то бежали, то шли. На поляне, усыпанной цветущими саранками, Барбоска не удержался и побежал по следам мышей. Полудница спорить не стала, а подождала его в тени старой ивы. Потом опять пёс взял след, и они двинулись дальше.

И тут где-то на половине дороги спутал Барбоска следы. Мальчики, когда возвращались с рыбалки, как раз в этом месте разбаловались, начали гоняться друг за другом. Барбоска по их следам кинулся в одну сторону, потом в другую, запутался и побежал не к лесу, а назад к речке.

Пробежали они немного, Акуля засомневалась:

— Ой, Барбоска, не туда мы идём! Видишь, впереди дома?

Но пёс настоял на своём:

— Ты, Акуля, в огородных делах понимаешь, и я в них не лезу. А я в следах разбираюсь, и ты мне не мешай!

Бегут они, бегут, только скоро и проводник Барбоска остановился. Видит, а у дороги бычок пасётся, тот, которого он хотел облаять на обратном пути.

— А ты как сюда попал? — гавкнул на него пёс. Посмотрел на него бычок, ничего не промычал в ответ, нагнулся и принялся опять щипать траву.

— О-хо-хонюшки! — вздохнула Акуля. — Так мы с тобой, Барбоска, опять к скамейке у калитки деда Юрия выйдем. Давай думать, что делать дальше. Или домой нам возвращаться, или Спиридона искать…

Новое платье Акули

Отправились в дальний путь Акуля и Барбоска, и остался главным на весь огород пугало Игнат. И до этого все уважали Игната, а тут каждый старался показать ему своё расположение. Шагал мимо, осторожно переступая мягкими лапами, Нестор. Остановился, промяукал:

— Моё вам почтение, уважаемое пугало, — и пошёл дальше — скворцов подразнить.

Акуля обещала долго не задерживаться. Часов у Игната не было, время он определял по своей тени. В середине дня она показывала на курятник петуха Кости. Тогда и ушли путешественники. Потом тень дошла до свёклы, значит, прошло полчаса. А теперь тень миновала репку. Час прошёл. «Наверное, добрались до лешака Акуля с Барбоской», — подумал Игнат.

А путники как раз отдыхали на тропинке рядом с бычком. Отдыхали и решали, домой ли возвращаться или всё-таки искать Спиридона. Подумать было о чём. Дед Юрий, наверное, уже давно своего пса хватился. Значит, пора домой. И полуднице без платья больше нельзя. Как тут вернёшься?

Наконец Барбоска решительно гавкнул:

— За мной, Акуля! — и побежал к лесу.

Когда тень Игната показывала на грядку морковки, полудница и пёс добрались наконец до опушки леса.

— Отдохнём, — предложила бабушка полудница, но Барбоска, чтобы не потерять в лесу след, кинулся по нему.

— Барбоска, Барбоска! — зря звала Акуля, пёс скрылся в зарослях.

Полудница не побежала за ним. Там в чаще можно и заблудиться, а Барбоска никуда не денется — прибежит.

Скоро и правда напролом через кустарник выскочил Барбоска.

— Ав! — пролаял он. — Ав! Нет в лесу никакого Спиридона!

— Енто как так нет? — огорчилась полудница. — Хорошо ли ты искал?

— Я же, Акуля, по следам шёл. Следы в лесу все сохранились. Мальчишки там костёр жгли. Сучки собирали. Траву потоптали.

— Ну а что ты ещё видел?

— Ива растёт, — начал вспоминать пёс. — Большущий пень стоит, и всё…

— Ой, Барбоска! Ты просто молодец! Побежали скорей к этому пню!

Через несколько минут Барбоска вывел бабушку к старому пню.

— Здравствуй, Спиридон! — бросилась к нему Акуля. — Ты всё такой же! Не стареешь! Если бы бороду подстричь, так совсем бы молодцом казался. Хотя она, борода-то, у тебя и у маленького росла, такая же зелёненькая. Енто сколько же годков тебе нынче? Тоже, наверное, как и мне, сколько-то с половиной? А письмо твоё я получила…

Тут Акуля остановилась, чтобы дать лешаку время подумать. А раздумывал он всегда ровно час и уж только потом отвечал.

Акуля присела напротив Спиридона, а Барбоску отпустила побегать. Пёс обрадовался, гавкнул и умчался к реке.

Пока Спиридон думал, Акуля отдохнула, осмотрела лешака, не ползают ли по нему гусеницы и жучки, и прошлась по лесу. Тут на неё выскочил заяц Тишка.

— Стой, бесстыдник! — остановила его Акуля. — А ну признавайся, где мой сундучок?

— Да я что, я ничего, — залепетал Тишка. — Если Спиридон велит, я покажу.

— Пошли, пошли к Спиридону. Он как раз сейчас заговорит.

Вовремя полудница это сказала. Только они подбежали к лешаку, как он заскрипел:

— Ась?.. Да это же ты, Акуля… Правильно говоришь, не старею я — все некогда. А бороду зачем трогать. Ее бабочки любят. Даже махаон прошлым летом на ней сидел. Во как!.. А годов мне много. Может, и правда сколько-то с половиной… Получила, значит, письмо. Не обманули воронушки, отнесли.

Тут лешак закашлялся и замолк. И неизвестно, скажет еще что-нибудь или наговорился. Подождала немного Акуля — молчит ее приятель. Тогда она лешаку самое главное высказала:

— Что же ты, Спиридон, сундучок мой велел утащить?

Видишь, платье мое износилось и в огород выйти не в чем. А в сундучке другое платье… Скажи Тишке, пусть принесет сундучок. А я еще когда-нибудь тебя навещу. Теперь мы с Барбоской дорогу знаем…

Сказала это Акуля и замолчала. Опять надо было ожидать ровно час.

За этот час тень Игната уползла с грядки морковки в борозду, а сам Игнат начал беспокоиться. Пора уже вернуться полуднице с Барбоской, а их все нет.

Сердитый и озабоченный ходил по двору дед Юрий. Он варил борщ и оставил псу целую миску костей, а Барбоска куда-то убежал. Дед Юрий выходил на улицу, высматривал там свою собаку, звал пса в огороде, но Барбоска не отзывался.

— Отчего, отчего наш хозяин такой сердитый? — спрашивала одна курица у другой.

— Барбоска потерялся. Вот хозяин и боится, что ему самому придется грызть кости, а их попробуй угрызи. Я бы не смогла…

— Куд-куда! Какая беда! — сочувствовали деду Юрию куры и поглядывали на крылечко к соседям, где сидели две девочки — Ика и Лида.

Куры были любопытные, они расхаживали по двору и кудахтали:

— И чего это они там делают? Сидят и сидят. Лучше бы в земле покопались, червячков поискали.

— Платье шьют, платье шьют! — объяснял им петух Костя.

— Кому же? Кому же?

— Ко-ко-нечно, не тебе, а Лидиной кукле Машке.

— Зачем мне платье? Не натяну я его, а если надену — моих красивых перышек не будет видно…

Куры успокоились, а тут одна из них нашла дождевого червяка, и все кинулись к ней посмотреть, большой ли червяк, и попробовать, вкусный ли!

А две мастерицы Ика и Лида шили на старой-престарой машинке платье. Сшить платье дело непростое, тем более если делаешь это впервые. Скроили они новое платье по тому, которое было на кукле. Только шили они свое платье чуть побольше Машкиного, наверное, на вырост.

Девочки мучились над платьем. Игнат в огороде пугал скворцов. Барбоска в роще загнал бурундука на корявый дуб и жалел, что не умеет лазить. Акуля присела на кучку хвороста возле Спиридона, и тут он как раз заговорил.

— Ась? — переспросил Спиридон. — Сундучок, говоришь? Так ты же, как барыня, на него уселась. Встань да и бери свое богатство. — И проскрипел три раза: — Хр, хр, хр! Насмешила ты меня, Акулина. Давненько я так не хохотал.

Соскочила бабушка полудница с хвороста, оттянула его в сторону, а под хворостом — её сундучок! Обрадовалась полудница, окликнула Барбоску, а он тут как тут. Прибежал, спрашивает:

— Что, домой?

— Домой, домой, — обрадовала и его Акуля.

Попрощалась она со Спиридоном, пообещала, что обязательно придёт к нему в новом платье. Хотела и Тишке сказать «до свидания!», но он побаивался Барбоску и спрятался в кустах. И правильно сделал: Барбоска собирался на прощание потрепать его за уши.

И припустили Акуля и Барбоска домой. Барбоска к деду, Акуля в свой огород.

Бегут они, торопятся. Полудница сундучок тащит, пёс след вынюхивает. Добежали до того места, где знакомый бычок пасётся. А он, лентяй, и не пасётся вовсе, а прилёг в траву и дремлет.

Когда к лешаку Спиридону бежали, Барбоска дважды хотел бычка облаять, да другие заботы не позволяли. А уж теперь-то нельзя было пробежать мимо.

— Р-рр! — зарычал на него Барбоска. — Гав! Р-рр-гав! — И залился сердитым лаем. Что примерно обозначало следующее: «Тебя зачем на луг отпустили? Пастись? А ты чем тут занимаешься? Спишь! Нет, вы на него посмотрите — вместо того, чтобы травку щипать, он дремлет!»

Испугался бычок, поднялся и потрусил в сторону от тропинки, туда, где трава росла погуще.

Пока Барбоска объяснялся с бычком, Акуля присела на свой сундучок, отдохнула, и опять побежали они к деревне, до которой оставалось уже совсем немного.

Возле переулка Акуля остановилась и велела Барбоске самому бежать дальше.

— А я уж ночью прошмыгну в свой огород, а то сейчас по улице много людей ходит.

Послушался Барбоска и побежал в свою родную конуру. А полудница по чужим огородам к вечеру добралась до усадьбы дедушки и бабушки Сидоровых, свиньи их Хавроньи Сидоровны, а также их молочницы коровы. Дождалась у них за сарайчиком темноты и перебежала через улицу в свой огород. Одни пауки Гоша и Федька Сломанная Лапа видели, как она прокралась по двору. Видели, но промолчали, такие уж у них характеры.

Так закончилось это дальнее и опасное путешествие.

Утром Акуля поднялась чуть свет. Да и вы бы в постели не залежались, если бы у вас в сундучке лежало новое платье. Умылась Акуля, как всегда, росой и принялась открывать сундучок. Чтобы его открыть, надо было вставить в замочек гвоздь и нажать на его шляпку. Гвоздь бабушка полудница давно припасла и хранила тут же, в малиннике. «Эх, — думала она, — наряжусь сейчас и пройдусь по огороду. Интересно, узнает меня Игнат такую нарядную?»

Вставила Акуля гвоздик, надавила на шляпку. Щёлкнул замочек, сама собой откинулась крышка, а там… Нет, нет, никто не утащил платье. Лежало оно в сундучке, аккуратно сложенное, но всё в дырочках. То ли его муравьишки изгрызли, то ли ещё кто. Взяла бабушка Акуля своё платье, а оно прямо в руках расползлось…

Опечалилась Акуля, закрыла сундучок и никуда в это утро не пошла.

Всё выше поднималось солнце. Закуковала в роще за огородом кукушка. Заиграла на своей дудочке иволга:

— Аку-ли-на! Аку-ли-на!

Не отзывается бабушка полудница. Сидит в малиннике, пригорюнилась. Догадалась о чем-то иволга, жалобно закричала:

— Слу-чилось! Слу-чилось!

Хорошенько вслушайтесь в пение иволги. Она ведь до сих пор кручинится и сейчас кричит: «Аку-лина!» — а немного погодя: «Слу-чилось!»

Некоторые иволги не знают ничего про полудницу Акулю, а всё равно зовут: «Акулина!», а потом грустят: «Слу-чилось! Слу-чилось!»

«Почему это Акулю не видно?» — раздумывает Игнат.

Тень его добралась до грядки лука — двоюродного брата ворчуна чеснока. Акуля всегда в это время выходила, а тут вместо неё кот Нестор Иванович по своим делам к старой черёмухе важно прошагал, будто он тут самый главный.

Вышла бы Акуля, да не в чем. Старое её платье всё в заплатах. Шаг шагнёшь — оно расползётся. А новое, неношеное, просто рассыпалось.

Двоюродный брат чеснока зелёный лук вообще-то неразговорчивый был, а в это утро вообще ни одного слова не прошептал, только вздыхал. Беспокоился — куда это девалась полудница?

В самый полдень, когда тень Игната стала показывать в сторону курятника, со двора в огород вошли Ика и Лида. Лида держала в руках что-то завёрнутое в бумагу и даже перевязанное голубой ленточкой. Шли девочки потихоньку и вели непонятный разговор.

— Ты её правда видела? — допытывалась Ика.

— Видела, — отвечала Лида.

— А куда мы положим посылку, если её не встретим?

— Туда, — показала Лида, — в малинник.

Девочки потихоньку подошли к малиннику.

— Позвать? — шёпотом спросила Лида.

— Не надо, — ответила Ика. — Положим вот здесь рядом с малиной и потихоньку уйдём.

Так они и сделали.

Хорошо было в огороде. Припекало солнце, и ему подставляли бока помидоры, чтобы поскорее поспеть. Зато одна морковка жаловалась другой: «У меня так загорели плечики, так загорели…» Конечно, на всех не угодишь. Пахло укропом. Гудели пчёлы над жёлтыми цветочками огурцов. От огромных цветов подсолнухов доносился запах мёда. Это они звали к себе пчёл. Цветы ведь разговаривают запахами. Они и пчёл запахами зовут, и бабочек: «Мы здесь! Мы здесь!»

Акуля из своего шалашика слышала разговор девочек. Когда Ика и Лида ушли, она потихоньку выбралась из малинника и увидела свёрток, обвязанный голубой ленточкой. А на нём надпись: «Бабушке Акуле». «Кто же это прислал мне посылочку?» — подумала она. Пощупала бабушка полудница свёрток, а там что-то мягкое. Спряталась Акуля в шалашик, развернула свёрток — и оказалось, что сшили ей девочки новое платье, да такое красивое, о каком полудница и не мечтала. Во-первых, голубое, во-вторых, с двумя кармашками, и в каждый можно что-нибудь положить. А в-третьих — с пояском.

В этом-то платье под вечер, когда хозяева ушли из огорода, отправилась бабушка полудница в гости. Игната проведала. Увидел её Игнат и только одно слово произнёс: «Акуля», и всё. Больше он от восторга ничего произнести не мог. К тыкве зашла, погладила её, как маленькую. А какая она маленькая, выросла уже больше футбольного мяча и ещё растёт, старается. Потом свёклу проведала.

— Ну, Акуля, — с завистью сказала ей свёкла, — ты теперь такая же красавица, как и я! Ничего, будет у нас две красавицы — я и ты!

Акуля в гостях у Лиды

Все мы иногда мечтаем о чём-нибудь особенном. Научиться, например, летать. Представляете, вместо того чтобы толкаться со всеми в школьные двери, влететь в окно родного класса, да ещё бы рядом с учительским столом. Ребята кричат, девочки визжат, а ты, как ни в чём не бывало, опускаешься прямо на своё место и спрашиваешь: «А что нам задали на дом?»

Вот и Акуле очень уж хотелось, но не летать, а побывать в настоящем доме, пожить в нём немного, хотя бы часок. А ещё Акуля мечтала покататься на трёхколёсном велосипеде со звонком. Промчаться на нём во весь дух по улице, потрезвонить в звонок и попугать гусей!

И вот однажды дед Юрий ушёл на речку. Лиде сказал: «Обедай сама и Барбоску покорми. Я вернусь только к вечеру».

Лида поиграла на улице с девочками и решила, что пора обедать. Пошла она в огород за огурчиком и помидором и встретила Акулю.

— Наверное, спелые помидоры дедушке на обед ищешь? — спросила полудница.

— Мне всего один надо. Дед на рыбалку ушёл.

— Значит, ты одна сегодня домовничаешь?

— Не, вместе с Барбоской.

— Ну, вдвоём вам веселее. Ладно, я побегу, сорочат с кукурузы погоняю. Ишь, повадились початки клевать. А потом тыкву посмотрю — как она подросла за ночь. А ты Барбоске привет передавай.

— А зачем передавать? — удивилась Лида. — Он же тут рядом. Пойдём ко мне в гости, сама и передашь…

Обрадовалась бабушка полудница. Много лет она в огороде живёт, а в доме ни у своих городских хозяев, ни у деда Юрия не бывала. Не приглашали. Барбоска как-то звал Акулю к себе в конуру, а больше никто.

— Пойдём! Пойдём! — запрыгала она, как маленькая девочка. И они пошли.

— Ку-ка-реку! — удивился петух Костя, когда Лида и Акуля вошли во двор.

Иногда Косте надоедало кричать «дядя Юр-pa!» или спрашивать «кто приехал?», а покукарекать хотелось, тогда он, как многие другие петухи, кричал просто: «Ку-ка-реку!» Вот и сейчас, увидев Акулю, Костя от удивления закукарекал.

Услышав знакомые шаги, Барбоска загремел цепью и, виляя хвостом, выбрался из конуры.

— Чего не лаешь-то? — упрекнула его полудница. — А если это не мы с Лидой, а плохие люди?

Пёс радостно заскулил: я, мол, вас давно почуял, чего мне на вас рычать да лаять.

— Это у нас крылечко, — объясняла Лида. — А об этот коврик мы с дедушкой ноги вытираем, чтобы грязь в дом не заносить.

— Можно и мне ноги вытереть? — спросила Акуля.

— Можно, — разрешила Лида. — А вот это дедушкины тапочки. Он в них в дом заходит. Ты же знаешь моего дедушку?

— Как не знать! — засмеялась бабушка Акуля. — Да я его ещё вот такусеньким помню…

— Маленьким? — не поверила Лида.

— Совсем маленьким. Босиком по огороду бегал.

Что её дед носился босиком по огороду, Лида, конечно, не поверила, но спорить с бабушкой не стала.

— А там кто? — спросила Акуля, когда увидела себя в зеркале.

— Да это же ты, Акуля!

— Неужто? А я думаю, кто это в таком красивом платье? Оказывается, это я. Оно ведь, платье-то, мне идёт. Правда, Лида?

— Конечно, идёт, — согласилась Лида.

Она обошла Акулю, потрогала платье, одёрнула его — так все девочки делают, когда подружка прибежит в новом платье, — а потом сказала:

— Хорошее платье, — и стала собирать обед.

Пока девочка расставляла на столе тарелки и раскладывала вилки да ложки, бабушка полудница ходила по комнате и всё осматривала. Больше всего ей понравилась кукла Машка и ещё зеркало. К зеркалу Акуля несколько раз подходила, поворачивалась к нему то одним боком, то другим, приседала и даже один раз показала сама себе язык. Так, чуть-чуть. Когда же заглянула в спальню и увидела кровать, то спросила:

— Это, наверное, твой шалашик?

— Какой шалашик? — не поняла девочка.

— Ну, ты здесь живёшь? — Бабка забралась под кровать и уже оттуда сообщила: — Хорошо тут у тебя. Только спать твёрдо на этих досках…

— Что ты, Акуля! Я сплю сверху, на кровати, — объяснила Лида. — Там мягко. А на полу, конечно, спать твердо…

То, что Лида спит так высоко, не понравилось Акуле.

— Ишь какая, — сказала она, — наверху спит. А если упадёшь? Вон один воробьишка с чердака свалился, а кот Нестор тут как тут… Нет уж, ты лучше спи на полу. Постели что-нибудь и спи.

Лида заулыбалась.

— Ладно, — сказала она, — буду спать на полу, если дедушка позволит. А сейчас мы пообедаем. Забирайся-ка скорей на стул.

Но залезть сразу на стул маленькая бабушка полудница не смогла, и Лиде пришлось её подсаживать.

На обед Лида приготовила салат из помидоров, отдельно нарезала пластиками огурчик. В две тарелочки она положила манной каши. Одну пододвинула своей гостье, а вторую поставила себе.

Я знал одного мальчика, который не любил манную кашу. Говорят, поэтому он вырос слабым и хилым. А вот Акуле каша показалась такой вкусной, что она даже ложку облизала, когда съела всё, что было в её тарелке, и спросила:

— Сама варила?

— Нет, дедушка, — призналась Лида.

— Ты научись, а потом ещё когда-нибудь меня угостишь.

Но не только манная каша понравилась полуднице. Зелёный огурчик, нарезанный пластиками, да ещё политый сметаной, тоже оказался очень вкусным.

Потом они пили чай с конфетами. Было их ровно четыре, как раз две Лиде, две Акуле.

— Можно я себе эти красивые бумажки возьму? — спросила Акуля, рассматривая фантики от своих конфет.

Лида, конечно, разрешила и даже свои фантики отдала. Бабушка полудница обрадовалась и спрятала фантики в кармашек своего нового платья.

Так уж хорошо было Акуле в гостях, так ей хотелось сделать что-нибудь приятное для Лиды и её деда, что она предложила:

— Давай мы сейчас в дом травки натаскаем. На пол накидаем. Будет как в огороде. А потом можно ещё песочком посыпать. Вот твой дедушка обрадуется!

— Нет, нет! — воскликнула Лида.

Но договорить она не успела: в прихожей зазвонил телефон, и Лида кинулась к нему. Акуля слезла со стула и побежала за ней. Хозяйка её в это время уже говорила кому-то по телефону:

— Дедушки нет. Он ушёл рыбачить… Когда придёт? Да вечером… — Сообщив это, Лида положила трубку.

— С кем ты тут разговаривала? — спросила бабушка полудница, осматривая прихожую, в которой кроме неё и Лиды никого не было.

— Дяденька один дедушку спрашивал.

— А где этот дяденька?

— У себя дома.

— Где же его дом?

— На другой улице.

— На другой? — не поверила Акуля. — Как же он тебя слышит, если дяденька тот на другой улице, а ты здесь? Ты даже не кричала, а тихонько говорила.

— Ой, — воскликнула Лида, — ты ведь по телефону ещё ни разу не говорила! Вот этот аппаратик называется те-ле-фон, а в эту трубку говорят и слушают.

Увидев, что Акуля ей не верит, Лида предложила:

— Ладно, мы сейчас кому-нибудь позвоним… Давай Алёне. Ты же знаешь Алёну?

— Знаю, — ответила бабушка Акуля. — А как ты ей позвонишь?

— Вот так! — и девочка принялась вращать диск.

— Неужто вот так покрутишь — и Алёна заговорит?

Но Лида уже протягивала трубку Акуле, а из неё доносилось:

— Алло! Алло! Кто это?

— Я, — отозвалась Акуля.

— Кто «я»? — допрашивала Алёна. — Вам, наверное, маму нужно?

Разговаривать с мамой Алёны бабушка полудница не хотела и быстренько протянула трубку Лиде, а та сказала:

— Это я, Лида. Ты уже покушала?

— Поела, поела.

— Что сейчас делаешь?

— В окошко смотрю.

— Ну ладно, смотри.

— Пока! — крикнула Алёна.

— Ой, какая хорошая игрушка! — воскликнула Акуля.

Тут во дворе радостно залаял Барбоска. Лида кинулась к окошку и сказала, что вернулся дедушка. Акуля испугалась, забегала по комнате, причитая:

— Ой, горюшко какое! Что будем делать?!

— Не пугайся, — стала успокаивать гостью Лида. — Я тебя куда-нибудь спрячу! В шкаф или под кровать…

Но полудница закапризничала:

— Не хочу в шкаф! Не хочу под кровать! Мне в огород надо!

А дедушка ходил по двору, разговаривал с Барбоской. Вот сейчас, вот сейчас он зайдёт в дом и увидит бабушку полудницу. Тогда Лида подхватила Акулю, завернула в одеяльце куклы Машки и велела ей закрыть глаза и молчать.

— Дедушка подумает, что я несу куклу.

Так, с Акулей на руках, Лида и хотела пройти мимо дедушки. А чтобы он не сомневался, что она несёт куклу, а не кого-нибудь ещё, даже напевать начала: «А-а-а! Баю-бай!»

Но дедушка в этот день хорошо порыбачил и, увидев внучку, позвал:

— Иди-ка посмотри, каких я карасиков наловил!

Что делать, пришлось подойти, посмотреть дедушкин улов, а уж потом Лида отнесла Акулю в огород…

Рада была бабушка полудница, что побывала в гостях, в настоящем доме. Правда, на велосипеде не удалось покататься. Но так ведь нельзя, чтобы сразу все мечты исполнялись.

Вот и осень…

Ах, какие запахи плывут над улицей в начале сентября! Ика сидит на крылечке и старается угадать, в чьём это дворе варят грушевое варенье, в чьём яблочное, где жарят грибы. А из соседних садов и огородов доносятся запахи просто груш, просто яблок и слив. Ещё не купались они в сахарном сиропе, висят себе на ветках, нежатся на солнышке. А Земля наша огромная Земля потихоньку поворачивается, хочется ей чтобы солнышко заметило каждую яблоньку, каждую грушу. А далеко от нашего огорода порадовало неженок — персиковые деревья и кокосовые пальмы с атолла Такакото.

Когда же устают качаться на ветках те же яблочки, то срываются и падают на землю. «Стук!..» — и тишина. «Шлёп!..» — и опять тихо, только старается, стрекочет кузнечик. Это они упали и закатились в траву, а там ждут, когда их кто-нибудь заметит.

Лучше всех собирает фрукты Икин брат. Как ни играют с ним в прятки яблочки или груши, куда только ни закатываются, мальчик их всё равно находит. Он и грибы в Заячьем лесу самый первый замечает. Ика ещё только осматривается, а брат её уже кричит:

— Ура! Нашёл! — и показывает подосиновик.

Плывут запахи сами по себе. Разносит их ветерок с улицы на улицу, как почтальон письма.

— У вас в огороде сливы не растут? — спрашивает ветерок.

— Да вот не посадили пока…

— Тогда нюхайте на здоровье! Я вам сливовый запах несу от самого озера!

Проносят по дороге в сумках и корзинах запахи фруктов прохожие.

Подошёл пёс Барбоска к своей калитке посмотреть, чем это на улице так пахнет. А это бабушка с большой сумкой расшагалась — и не остановишь. Тяжёлая у неё сумка, даже согнулась старушка. А из её сумки разносится в разные стороны грушевый запах.

«Ишь, — подумал Барбоска, — сколько бабка в свою сумку запахов натолкала. Еле-еле тащит».

Конечно, не одни запахи несёт бабушка. Если бы только запахи, не была бы сумка такой тяжёлой. Там у неё, одна к одной, отборные груши подрёмывают. Наверное, в город подалась бабушка, везёт эти груши внукам. Покачивается сумка, вот груши и укачались, задремали.

Барбоска всеми этими сладкими запахами недоволен. Ему бы лучше учуять запах мясного супа или необъеденной хозяином косточки. Из-за фруктовых запахов нужных настоящему псу и не унюхаешь. Только ветерок донёс с той стороны улицы от бабки Сидоровой запах наваристого супа, а тут груши всё перебили.

Придётся потерпеть верному псу деда Юрия. В начале осени всегда так пахнет.

А в огороде что ни грядка, то свой запах и свой цвет. Вот краснеют помидоры. За ними самые разные кабачки: и зелёные, и полосатые, и даже жёлтые, как бананы. Красавцы, хоть их рисуй. На других грядках синие баклажаны и жгуче-красный перец.

Ходит Акуля по огороду — радуется. К осени и чеснок стал добрее — не ворчит. Ну а если говорить всю правду, то хочется чесноку, чтобы его кто-нибудь похвалил. Назвал бы не чесноком, а как-нибудь ласково. Тут как раз Акуля подошла и, будто угадала, говорит:

— Вот и чесночок у нас в этом году хороший.

— Правда, что я хороший? — не поверил чеснок.

— Хороший. Просто молодец!

Сказала это Акуля и пошла проведать тыкву. Выросла тыква, как в сказке, — большая-пребольшая. Спрячется за неё Акуля — никто не найдёт, даже Икин брат, который и сливу разыщет в траве.

В эти дни по утрам любит посидеть на скамейке за калиткой дед Юрий. Нравится ему смотреть, как идут в школу знаменитые жители улицы — Алёна, Витя, Дениска и другие ребята. Алёна и Дениска пошли ещё только в первый класс, а Витя, бери повыше, даже в третий!

Все они, ещё до первого сентября, по многу раз перекладывали в портфеле учебники и тетради, карандаши и ручки. Нюхали, как они пахнут красками, лаком и далёкими городами. А первоклассница Алёна за два дня до школы спрятала в портфель конфету с красивым названием «Царевна-лягушка». И все эти два дня даже не лизнула её, хотя и очень хотела. Она ведь берегла конфету для школы, чтобы съесть её на переменке. И уберегла. Вот ведь какая воля у человека!

Полудница тоже, когда никого не было во дворе, поглядывала через щёлку в заборе на школьников. Она знала, что многие ребята несут с собой кто помидор, кто огурец, а кто и морковку. А уж про яблоки, сливы и груши и говорить нечего. До большой перемены проголодаешься — всё пригодится.

Вот и сегодня посмотрела бабушка полудница через щёлку на весёлых и немного важных школьников и отправилась в огород. Дела…

Через недельку в огороде весело станет. Начнут люди копать картофель. Тоже Акуле побеспокоиться придётся: приедут её хозяева на воскресенье или задержатся? Задержатся, а там дожди. Попробуй тогда выкопать картофель. Вот горюшко-то…

Идёт Акуля мимо картофельных грядок, а впереди кот Нестор. У кота свои заботы. Повадился на его мышиную ферму соседский кот Тимоха. Таскает его мышей. Ох, будет драка!

А вот и Акулина картофельная грядка. Всё лето гоняла она с неё божьих коровок. Икин брат, когда приезжал, собирал коровок со всего огорода и часто удивлялся, осматривая Акулину грядку:

— Ика, смотри! На этой грядке опять коровок нет.

— Сам собрал да забыл, — не верила сестра.

И сейчас ботва на Акулиной грядке ещё зелёная. Никто её не погрыз. «И клубеньки у картошечки будут чистые да ровные», — думала полудница.

Тихо в её огороде. Нет никого и в огороде деда Юрия. Лида укатила к своей маме в город. Не всё отдыхать у деда, надо же когда-то и пятёрки получать в школе. И деда что-то не видно.

Подошла бабушка полудница ко двору деда Юрия, а там петух Костя прогуливается. Землю под вишнями роет. Что-то по секрету червякам сказать хочет.

— Заходи, — пригласил Костя, — дядя Юра уехал по грибы. Как грибы начинаются, так его дома не удержишь.

Барбоска тоже заметил Акулю, хвостом завилял от радости. А по весёлой его морде видно, что спросить хочет: «Когда, Акуля, мы с тобой опять на луга отправимся?»

— Вот картошечку выкопаем и сходим. Лешака проведаем, — пообещала бабушка и увидела возле дома под навесом Лидин трёхколёсный велосипед.

Лида давно на нём не катается. Выросла.

Увидела велосипед Акуля и обрадовалась. Наконец-то исполнится её давняя мечта, теперь-то покатается она на велосипеде. И звонок на нём есть — звони сколько хочешь.

Выкатила полудница велосипед. Забралась на седло. Низенький велик, но это даже хорошо: если падать с него, то до земли недалеко, не ушибёшься.

Нажала Акуля ногой на педаль, а велик назад поехал, чуть на лапу петуху не накатился.

— Куд-куда ты?! — отскочил в сторону Костя. — Не назад, а вперёд надо ехать.

Подбежала к ним курица, закудахтала:

— Вот, вот, вот почему Лида перестала на нём кататься. Он же не вперёд, а назад стал ездить. Сломался он, надо дяде Юре сказать, пусть наладит.

Тут Акуля снова надавила на педаль, а потом ещё раз, и покатился велосипед вперёд.

— Ах, ах, наладила Акуля велосипед! Сама, сама!

Обрадовалась полудница. Правда, тут же велосипед уткнулся в конуру пса Барбоски. Но Барбоска не обиделся. Видел он, что Акуля учится.

— Теперь я по улице прокачусь! — объявила всем бабушка и подъехала к калитке.

Слезла она с велика, выглянула за калитку. А там как раз прохожих не видно. Можно кататься. Вывела Акуля свою трёхколёсную машину на тротуар и только забралась на седло, как услышала гул мотоцикла. Смотрит, выкатил из переулка дед Юрий на мотоцикле и мчит сюда, к своему двору.

Вот ведь! Всегда он не вовремя возвращается!

Соскочила полудница с велосипеда и давай толкать его во двор. А мотоцикл уже тарахтит совсем рядом. Закатила Акуля велик за калитку — и бежать. А дед Юрий уже подъехал и калитку открывает.

— Сюда, сюда, лезь ко мне в конуру, — протявкал Барбоска.

— Кто приехал? — закукарекал Костя.

— Да я, я! — отвечает, закатывая мотоцикл, дед Юрий.

Забралась полудница в конуру, и вовремя.

— Ну как вы тут? — спрашивает дед Юрий, оглядывая двор. — А это кто велосипед бросил? Уж не ты ли, Барбоска, на нём катался?

Виляет хвостом Барбоска, скачет возле конуры, но не признаётся.

— Вижу, вижу, что не ты, тогда, наверное, Костя!

— Ко-ко-конечно, не я! — отвечает петух.

— Не он, не он, — заступаются за Костю куры.

— Ладно, потом разберёмся, — решил дед Юрий.

Закатил он под навес мотоцикл, а велосипед закрыл в кладовке, где у него разные инструменты хранились.

Затаилась Акуля и ждёт, когда дед уйдёт в дом или в летнюю кухню, а он и не собирается. Перекладывает грибы из корзины в таз, да не просто перекладывает, а каждый рассматривает. Так он до вечера возле грибов простоит, а бабушке полуднице в огород надо.

Барбоска тоже не прочь в конуру забраться полежать, но он терпит ради дружбы.

Наконец хозяин кончил заниматься грибами и пошёл на кухню. Только хотела Акуля вылезать, как он опять в дверях показался. «Ну что ты с ним будешь делать, — думает Барбоска, — пошёл, так иди!»

А хозяин и правда пошёл, и не куда-нибудь, а прямо к конуре. Акуля в угол забилась, а дед взял пустую Барбоскину миску и с ней вернулся на кухню. Это был очень хороший признак. Просто так, ни с того ни с сего, хозяин миску не брал.

Зашевелилась Акуля в конуре, но Барбоска тявкнул:

— Потерпи ещё. Не торопись!

Пришёл дед Юрий с миской, а в ней овсяная каша! Вот так всегда: кому радость, а кому нет. Барбоске радость, а бабушка Акуля прижалась в конуре к стенке и боится, как бы к ней не заглянул хозяин.

А кашка была вкусная. Барбоска ел её, причмокивал и облизывался. Хотел немного Акуле оставить, да не заметил, как всю съел.

— Пойду и я пообедаю! — сообщил Барбоске дед Юрий и отправился на кухню.

Теперь уж надолго. Выбралась Акуля из конуры — и бегом в огород.

Так она и не промчалась по улице на велосипеде, не позвонила в звонок, не распугала гусей, а жаль. Придётся Акуле ждать будущего лета, когда приедет Лида. А мне надо будет писать новую сказку про полудницу Акулю.

Там и вечер пришёл и привёл за собой ночь. И что вы думаете: раз ночь, значит, все и уснули? Кое-кто, конечно, уснул. В первую очередь — ребята-первоклассники. Похрюкала, похрюкала, укладываясь, Хавронья Сидоровна и тоже уснула. Потому что если не спать, то завтрак придётся ожидать всю ночь. А так — откроешь утром глаза, а завтрак уже в корыте. Спали люди, козы, гуси. Но многие и не спали. Охотился кот Нестор. Караулил дом Барбоска. Росли даже ночью и луковицы, и свёкла, и огурцы. Последние дни подрастал картофель. И, конечно, не спали пауки Федька Сломанная Лапа и Гоша…

Далеко за лугами у речки скрипел во сне на весь Заячий лес лешак Спиридон. И снилось Спиридону, что пришла к нему опять в гости полудница Акуля. И так уж они хорошо поговорили…

Оглавление

Бабка полудница

Хозяева

Пугало Игнат и Кто-то

Жара-жарища

Дождик!

Командировка Игната

Присказка

Акулины заботы

Сорочья тайна

Новое платье Акули

Акуля в гостях у Лиды

Вот и осень…