Таинственные страницы [Владимир Михайлович Санги] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Владимир САНГИ ТАИНСТВЕННЫЕ СТРАНИЦЫ

О край мой!
Как много таинственного и очаровательного ты можешь рассказать!

РОД ТУТ НИ ПРИ ЧЁМ

Один из родов, населяющих побережье Лер, носит печальное название П'нягг'огун. Нет, род тут ни при чём. Но ведь во все века соседи не отличались душевной щедростью, не прощали другим их недостатки, неудачи или попросту случайные промахи. Обязательно уцепятся за них, вытащат на всеобщее обозрение, безжалостно высмеют.

Так произошло и с родом, который называется П'нягг'огун. Раньше он назывался по-другому. Возможно, название звучало благородно, отражая действительные качества этих мужественных людей. Но время постаралось позабыть его. И оставило далеко не лестное название.

А род обозвали так вот почему. Люди нескольких родов как-то преследовали медведя. Нагнали. Зверь с устрашающим рыком пошёл на преследователей. И тут охотник, стоявший ближе всех к медведю, вместо того, чтобы поразить зверя точной, сильной рукой мужчины, в глухой панике бросился бежать, но споткнулся и упал. Потеряв от страха рассудок, он руками закрыл глаза, чтобы не видеть, как медведь начнёт терзать его.

К счастью, медведь проскочил мимо. Охотнику бы опомниться, встать, но он не сделал этого.

Когда охотники вернулись домой, то, конечно, со смехом рассказали о случившемся. О неудачнике сказали, что он от страха п'нягг'огун — «закрыл глаза». Так и прозвали его П'нягг'огун. Но злым соседям этого мало. Этим нелестным словом они обозвали весь род, к которому принадлежал несчастный охотник.

На побережье Лер живёт несколько представителей рода Ньоньлакхун. Они пришли на Ых-миф из селения Тахта на Амуре.

«Ньоньлакхун» — значит «мелкие». Действительно, эти люди даже среди нивхов, не наделённых природой большим ростом, кажутся низкорослыми. Говорят, что ньоньлакхун боялись всего на свете. В кустах ли что зашевелится, бурундук ли пронзительно засвистит — ньоньлакхун бегут в панике. Из-за своего страха они подолгу голодали.

Однажды во время большого года близ их стойбища появился медведь. «Мясо!» — закричали ньоньлакхун и, обезумевшие от голода, набросились на зверя, закололи его копьями.

С тех пор ньоньлакхун как заслышат где-нибудь рёв медведя, хватают оружие и дружно нападают на хозяина тайги.

Но соседи утверждают, что они до сих пор не преодолели страх перед бурундуком. Только услышат его свист, ньоньлакхун в панике бегут из леса.

Пилвонгун — так называется род, населяющий западное побережье полуострова Миф-тёнгр. Некогда этот род был большим и могущественным. Их селение называлось Пил-во — Большое селение.

Люди рода Пилвонгун жили и на Лер.

С родом Пилвонгун связано много замечательных легенд и преданий, песен и игр.

Раньше нивхи повсеместно держали медведей. Культ медведя — самый многозначительный и грандиозный обряд у язычников. Люди же рода Пилвонгун научились ещё и использовать медведей как помощников. Пилвонгун отучали их от зимней спячки, дрессировали, запрягали в нарты.

Встретив собачью упряжку где-то на зимней дороге, впряженный медведь зачастую набрасывался на собак. Нартовые лайки не страдают страхом ни перед кем. Тем более когда их целая упряжка. Стычка откормленного сильного зверя с собачьей упряжкой никогда не заканчивалась благополучно ни для той, ни для другой стороны.

И чтобы медведь не нападал на собачью упряжку, хозяин накрывал его голову полой одежды, гладил и говорил ласковые слова. А в это время каюр собачьей упряжки торопливо объезжал медвежью нарту.

В преданиях говорится, что люди Пилвонгун держали много полуручных медведей. Они свободно расхаживали по селению. Когда подходило время кормления, хозяин стучал палкой по деревянному корыту, и медведи сбегались с ближайших рощ, в тени которых они обычно отдыхали.

Случилось так, что мужчины рода Пилвонгун долго отсутствовали. То ли воевали с кем, то ли ещё какая причина заставила их покинуть своё селение. По обычаю, кормить медведей — не женское дело. Медведи стали сами добывать в тайге корм. И одичали. Через некоторое время мужчины рода Пилвонгун вернулись в селение. Но зря они стучали палками по корытам: звери не пришли на их зов.

А сегодня из этого рода осталось несколько человек.

СЫТЫЕ И ГОЛОДНЫЕ

Селение Ныврово расположено на самом Миф-тёнгре — Голове земли. Место богато морским зверем и рыбой. Много веков назад несколько родов облюбовали его для постоянного поселения.

Само название Ныврово берёт начало от слова «ныур» — «живот», «требуха». После большой охоты берег залива напротив селения бывал завален отбросами от нерп, лахтаков, морских львов.

Суровое море уступает свои дары только сильным и мужественным. Но не в каждом роду были такие кормильцы. Потому люди одного рода процветали, а другим приходилось трудно. Об этом и рассказывают названия родов, населяющих Ныврово и близлежащие стойбища. Род Ногг'лагун славился удачливыми добытчиками. Во время весенней охоты во льдах охотники добывали столько морского зверя, что весь род со своими многочисленными прожорливыми ездовыми собаками не мог справиться с запасами мяса. И мясо портилось. От селения этого рода далеко разносился дурной запах. И завистливые соседи обозвали людей сытого рода «чогг'лагун» — «вонючие», значит.

Тьорангун — жители лайды. Малочисленный, слабый род не мог уходить далеко от лайды, которая как-то кормила их. В преданиях о них говорят как о самых бедных на побережье.

Однажды по какому-то случаю сошлись люди разных родов. Каждый из них взял с собой запас еды. Только человек из рода Тьорангун не взял ни юколы, ни свежей рыбы. После сытной трапезы у костра кто-то забросил в море обглоданный хвост печёной горбуши. И человек из рода Тьорангун, рискуя погибнуть, бросился в море и достал этот хвост.

С тех пор злые соседи, поедут ли в гости в отдалённые стойбища или примут у себя гостей из дальних стойбищ, потехи ради обязательно расскажут о том, как голодный человек из рода Тьорангун едва не отдал жизнь, чтобы достать со дна моря обглоданный хвост горбуши.

ЗАЧЕМ НУЖНЫ КЛУБНИ САРАНКИ?

На Миф-тёнгре есть река Каркк-хыф-эри. По-русски название звучит как «Река, у которой копают саранку». Зачем нивхи копали саранку?

Нивх кормится морем, тайгой, добывая рыбу, морского и лесного зверя. Но в его меню обязательно входит и растительная пища: ягода, орехи. А во время родовых праздников (медвежьи праздники, поминки, кормление хозяина моря) готовят мос — «пищу богов».

Мос — это студень, приготовленный из рыбьей кожи и ягоды. Иногда в него входят и клубни саранки.

Но основное назначение клубней саранки — жертва для многочисленных у язычников больших и малых «хозяев», будь то «хозяин» моря или тайги или «хозяева» угодий, рек, сопки или просто какой-то скалы или болота, от которых якобы зависит жизнь нивха или успех какого-нибудь конкретного дела. Подъедет усталый рыбак к берегу залива или реки, разведёт костёр и, прежде чем самому поесть, «покормит» хозяина огня: бросит в костер сушёный клубень саранки. А перед тем как лечь спать, «покормит» хозяина местности — разложит под кустом клубни саранки, бросит щепотку табаку и скажет: «Дух счастья, если ты есть, не покидай меня! Чух!»

В детстве я любил ходить вместе с бабушкой копать саранку. Иногда нам удавалось накопать клубней на полный подол бабушкиного х'ухта. И тогда бабушка разводила небольшой костёр, пекла клубни и угощала меня «пищей богов». Это были радостные, светлые дни в моём детстве.

Помню, когда впервые покормила меня, мальчонку, картошкой. Мне она понравилась. И я авторитетно заявил:

— Вкусная. Похожа на саранку.

НИВХИ-ОЛЕНЕВОДЫ И НИВХИ-ПТИЦЕВОДЫ

Нивхи были не только рыбаками и охотниками. Кое-кто нашёл, что оленеводство тоже может кормить. Но нивхи-оленеводы редко отрывались от моря. Чаще всего они связывали таёжных ороков родственными отношениями. И олени нивха-тестя паслись в стаде орока-зятя. Лишь изредка нивх выезжал в тайгу к зяту-ороку. Как правило, любящий тесть привозил зятю гостинцы и подарки: нерпичье сало, круги лахтачьей кожи на арканы — награда за усердие. При этом нивхи и ороки изъяснялись между собой на нивхском языке.

Оленей использовали при перевозке тяжести (волоки лодок), а также на мясо.

Были нивхи-птицеводы. Нивхи ловили орлят и гусят. Нивхи давно заметили, что орлы и гуси хорошо переносят неволю. Почти у каждого жильца в стойбищах можно было видеть нёнё-раф — гусиные домики и на нашесте — величавого орла.

Перья орлов и гусей пользовались громадным спросом у энак-качнг — «пришлых иноплеменных людей» (китайских, русских купцов).

На Миф-тёнгре есть озеро, на котором паслись полуручные табуны гусей. Озеро, река и бывшее стойбище так и назывались Мати-нгар от слова «нгар» — «табун гусей».

К'ЭНГ-ВАР-Т'ЛЫ

Мыс К'энг-вар-т'лы (мыс Марии) у жителей Миф-тёнгра пользуется большой известностью. Бурное море, подводные и надводные скалы заставляют относиться с себе почтительно. Если нивх обогнул конец мыса — считается, путь пройден благополучно.

Высокий скалистый мыс далеко отбрасывает сплошную тень. И человек, идущий на лодке вдоль берега с северо-востока на юго-запад, не выходит из тени. А если найдёт туман, человек едет вовсе в темноте. А дорога опасная, каждый миг можно ожидать неприятные сюрпризы. И вот наконец обрывается высокий мыс, и человек выходит из тени. И как бы в вознаграждение за мужество над головой будто прорывается небо, и солнце светит ослепительно и щедро, что по-нивхски звучит К'энг-вар-т'лы.

ЛЕНИВЫЙ ЧЫЙВЫНГ И ХВАСТЛИВЫЙ ЧВЫНЫНГ

Как-то охотники из рода Чыйвынгун пошли по следу медведя. Прошли прибрежные бугры, болото, вышли на возвышение, сплошь усыпанное ягодами. Охотники наверняка знали, что медведь пасётся где-нибудь на ягоде, и, приготовив луки и копья, начали осторожно обшаривать кусты.

Один из них — ленивый и нерасторопный — жадно набросился на ягоду и стал пригоршнями отправлять в рот. Наевшись, он не последовал за другими охотниками. Наоборот, поразмыслив, что ягода — не медведь, за нею не надо гоняться и не надо рисковать жизнью, он отвязал от лука тетиву, подпоясался и вскоре насыпал за пазуху столько ягоды, что стал вдвое толще. И когда уже подумывал возвращаться домой, услышал рядом тревожные крики охотников и тут же увидел: на него несётся огромный медведь! Горе-охотник рванул с места и, не видя ничего под ногами (мешал «живот»), споткнулся о сук, растянулся и со страху закрыл голову руками. Медведь пронёсся мимо.

Преследовавшие зверя охотники подбежали и увидели: их напарник лежит в луже крови. Остановились охотники, осторожно подняли пострадавшего. И удивились: из-за пазухи пострадавшего посыпалась мятая ягода. Некоторое мгновение охотники недоуменно переглядывались. Всё это время «пострадавший» улыбался виновато и глупо. А когда поняли охотники свою оплошность, след зверя простыл. Говорят, гнев людей рода Чыйвынгун был велик. Они чуть не избили своего сородича. И чтобы об их позоре никто не знал, договорились не рассказывать о случившемся.

Но находятся и среди мужчин неумеющие укоротить свой язык. О случае на охоте вскоре узнали соседи по стойбищу, от них — близлежащие стойбища. Не прошёл ещё один сезон дороги, как эта весть облетела побережье Лер, перешла на Миф-тёнгр, оттуда перекинулась на Кэт (восточное побережье) и пошла, пошла, пошла, забавляя седовласых стариков, вызывая ироническую улыбку у полных достоинства юношей…

А вот что рассказывают об одном из Чвынынгун.

Жители стойбища и в туман и в дождь выезжали на рыбалку или на промысел нерп. А этот человек всё время сидел дома и сосал трубку. И его семья оставалась на зиму без запасов юколы. Только сочувствием сородичей жили сын и жена человека из рода Чвынынгун. Этот человек не любил промышлять, но любил похвастаться. В стойбище все знали о пристрастии этого человека и не слушали его.

Как-то поехал Чвынынг в дальнее стойбище. Жители стойбища приняли гостя по обычаю, угостили его кто чем мог. А он расхвастался, сказал, что очень богат. Поверили ему люди, одарили подарками. Вернулся Чвынынг к себе с полной нартой подарков.

К началу весны Чвынынг съел всё, что привёз.

И вот с первым настом у его жилища остановилась упряжка дальней дороги, запряженная одиннадцатью псами. Это жители дальнего стойбища ответно приехали в гости.

Ввалились гости в то-раф Чвынынга, разделись, погрели у очага закоченевшие ноги и стали делиться новостями в ожидании, когда хозяин накроет стол. А хвастун сам с утра ничего не ел. Словоохотливые гости рассказывали всякие пустяки, хозяин поддакивал им, а сам мрачно думал, как выйти из затруднения. Думал-думал — ничего не придумал.

А время идёт. Вот уже полдень, а гости всё говорят. «Пусть говорят, — решил Чвынынг. — Самому нечего есть. Сделаю вид, что попросту забыл накрыть стол, и начну длинный нгастур. Не перебьют».

Но уже сам не может спокойно сидеть — проголодался очень. Вспомнил, что когда-то в коридоре воткнул в щель между корьем хвост кеты. Обычно нивхи не едят хвост кеты — им кормят собак. И позор человеку, обгладывающему хвост рыбы.

Вышел потихоньку в коридор, нашёл мёрзлый хвост кеты, развёл за жилищем маленький костёр, проткнул хвост прутом и сказал сыну на ухо, чтобы смотрел, когда испечётся хвост. Сам зашёл домой и стал занимать гостей разговором. Говорит, говорит Чвынынг, а гости то ли слушают его, то ли нет. Только видно, как они всё мрачнеют и мрачнеют.

И вот когда Чвынынг начал свой длинный нгастур, вбежал в то-раф мальчик и крикнул отцу:

— Твой рыбий хвост сгорел!

Разгневанный Чвынынг набросился на сына и так ударил, что мальчик упал и больше не поднялся.

Голодные гости запрягли своих собак и покинули хвастливого Чвынынга.

И с тех пор ходит поговорка: «Прибереги хвост кеты, на случай пригодится».

ОТОБРАЛИ ЖЕНУ

Нивхов не коснулось христианство, и они принесли в двадцатое столетие свой первобытно-родовой уклад жизни. Устойчивые обычаи язычников трудно подвергались изменениям. У нивхов в течение многих веков сложилась строгая и стройная система родства.

Один род (род ымхи — зятей) мог постоянно пополнять себя женщинами из другого рода (род ахмалк — тестей), но запрещался взаимообмен женщинами между этими родами. В то же время первый род отдавал своих женщин в третий род. Третий род отдавал женщин во второй род. Таким образом между тремя родами устанавливался прочный родственный союз. При этом род тестей занимал преимущественное положение. Оно выражалось в примитивной, чисто утилитарной форме: люди из рода зятей за женщину отдавали юскинд — выкуп, как правило, в виде соболиных шкур, ездовых собак, бытовых предметов. Ахмалки требовали к себе уважения, любви. Гостинцы и подарки от ымхи само собой разумелись. Покажись какому-нибудь ахмалку, что его не очень почитают и обделяют вниманием — быть гневу. Рассвирепевший ахмалк мог забрать из упряжки ымхи любого пса, отобрать лодку, ружьё или ещё какой-нибудь приглянувшийся предмет.

Довольно часто один род обзаводился двумя или более родами — зятями. В таком случае второй род зятей выбирался территориально как можно дальше, чтобы не было кровосмешения.

Иногда на один и тот же род (особенно, когда он слабый) падали путы родства сразу от двух или более сильных родов. И тогда возникали конфликты, которые, как правило, решались в битве: соперники вооружались тярами — длинными палками и в бою завоёвывали сердца и руки женщин. Довольно часто весь род поднимался в защиту обиженного сородича. И тогда возникала настоящая война между родами.

У нивхов была полигамия. Нивх имел столько жён, сколько мог прокормить. Это совсем не означает, что у счастливого обладателя жёны — тунеядки. Наоборот, в нивхском роду женщина трудилась от зари до зари. На ней лежала забота об очаге, уход за детьми, уход за собаками, шитьё и много, много домашних дел. Трудолюбие у нивхов особо почитается.

Сильные удачливые охотники имели по нескольку жён, а неудачники, бедные и сироты не всегда имели возможность завести семью. Вот почему излюбленной темой в нгастурах является путешествие сирот, бедных юношей в дальние стойбища за женой.

Не редки случаи, когда сильный род попросту отбирал женщину у человека из слабого родя. Такой случай и произошёл когда-то на побережье Лер, о чём рассказывает название стойбища Васких, что и означает: «Отобрали жену».

ДОРОГА ТАЙХНАДА

Добрый морской бог Тайхнад — сотворитель морской живности, кормилец нивхов, вырастил в своём доме на дне Пила-керкка огромное стадо горбуши и кеты. И велел им идти на Ых-миф плодиться. Пришла рыба к побережью земли. В то время берег Ых-мифа не был изрезан реками — рек тогда вообще не было. Подошла рыба к побережью Ых-мифа, потолкалась, в прибойной полосе и вернулась к Тайхнаду. Тогда Тайхнад решил пробить на Ых-мифе дорогу, по которой пойдёт рыба, на нерест.

Вышел Тайхнад из моря у Ныйского залива и пошёл по долине вверх. Пошёл быстро, оставляя за собой широкую и глубокую борозду и ударяя влево и вправо плетёным бичом из сыромятной кожи. Щёлкнул Тайхнад бичом влево — образовался приток Ноглики, щёлкнул бичом вправо — образовался приток Пагги, щелкнул бичом влево — появился приток Пилнги (Пиленга). Поднялся Тайхнад по долине далеко вверх. За ним осталась глубокая и длинная дорога, в которую хлынула вода. А слева и справа в эту дорогу Тайхнада втекает множество притоков — следы от бича Тайхнада. Длина дороги Тайхнада по Ых-мифу — четыре дня езды на собачьей упряжке.

Вслед за Тайхнадом в реку и её притоки валом вошла рыба: горбуша, кета, гой и всякая другая. А Тайхнад прошел новыми долинами — и там появились реки. Чтобы видеть, что он сделал, трудолюбивый старик поднялся на небо, и с высоты осмотрел Ых-миф. Он прошёл по небу и оставил там тропу Тайхнад-зиф ^[1]. Усталый бог, прежде чем спуститься в пучины моря, прилёг отдохнуть на берегу Ых-мифа южнее Лунского залива. Там и сегодня можно видеть отпечаток фантастически огромного тела.

В давнее время, когда нивхи только начали осваивать Ых-миф, мой прародитель перевалил горный хребет и вышел в цветущую долину. Перед ним открылась река, которая потом стала кормилицей многих родов. Первооткрыватель увидел: все притоки реки будто наполнены не водой — рыбой! Так много кеты шло на нерест. И назвал тот первооткрыватель эту реку Тыми — Нерестовая река.

Нашли нивхи, что долина Тыми богата реками и озерами, лиственными и хвойными лесами. И заселили нивхи эту богатую рыбой и дичью долину, построили много стойбищ. Каждой речке, каждому озеру, каждому мысу и бугру дали названия.

Прошло с тех пор много времени. Стойбища эти исчезли. Но сохранились их названия. А они рассказывают о многом.

Уха из тайменя, заправленная черемшой.

Начиная от селения Палево (в переводе на русский означает «Горное селение») у истоков Тыми и кончая её устьем, большинство названий так или иначе связаны с родом занятий древних нивхов.

В Тыми водится крупная благороднейшая лососевая рыба — таймень. Она достигает до сорока килотраммов веса. Мясо тайменя белое и нежное, является деликатесом даже у таких рыбоедов-гурманов, как нивхи. Таймень водится по всему бассейну Тыми. Эта рыба любит светлую студёную воду. Особенно много её в реке с изумительно празрачной водой, которая так и называется — Кунвд, что в переводе означает: Белая. Любопытно отметить, что и русские назвали эту реку Белая. На берегу реки стояло стойбище Хой-худво — «Селение, где добывают тайменя». Теперь это стойбище переросло в посёлок Верхний Армудан.

Известно, что лучшая юкола делается из тайменя. Но тайменя добывали не только из-за его мяса. Раньше, до того как появились на Дальнем Востоке китайские и русские купцы, когда нивхи ещё не видели ткани, материалом для одежды служили рыбья кожа и кожа морского- зверя. Лучшей считалась кожа тайменя. После обработки она становилась мягкой, как замша.

Из рыбьей кожи шили рубаху, штаны, х'ухт — верхнюю одежду типа халата — и даже летнюю обувь. Богато орнаментированная одежда красива и привлекательна.

Кожа тайменя специальной обработки шла на бубен.

В меню нивхов основное место отводится рыбе и мясу.

Известно, в таком случае трудно обойтись без растительной пищи — организм требует её. И нивх заготовляет ягоду и орехи, разнообразную траву: кислицу, черемшу… Черемшу на Ых-мифе особо почитают. Богатая витаминами, острая, она превосходит по вкусовым качествам лук и чеснок.

Нивхи потребляют её в свежем, варёном, солёном и вяленом виде. Уха из живого тайменя, заправленная черемшой, — разве что-либо вкуснее едало когда-нибудь человечество! — считает нивх.

Черемша растёт островками на сырых травянистых лужайках. Много её рвали на берегу реки Тангвынг-во жители стойбища Тангвынг-во. Оба названия происходят от слова «тангвынг» — черемша. Сейчас Тангвынг-во называется Воскресеновка…

Нивхи любят игрища. Игрища проводились по разным причинам, но чаще всего они связаны с родовыми и сезонными праздниками: будь то удача охотника-медвежатника, проводы усопшего в Млых-во — потустороннее селение — или в честь удачного сезона охоты или рыболовства.

В праздниках большое место уделяется зрелищной части: соревнованиям в беге, стрельбе из лука, в играх на ловкость, поднятии тяжести, национальной борьбе. Местом игрищ может быть любое стойбище. Но жители долины Тыми часто собирались на красивом месте у стойбища Выск-во (Усково). Само стойбище и название в честь игрищ. Выск-во — «селение борьбы» (игрищ).

Кета пошла на нерест!

Преодолев огромнейшее расстояние из океана в верховья нерестовой реки, кета наконец у цели. Можно очень точно сказать: у цели жизни. У кеты вся жизнь подчинена величайшему долгу: оставить после себя жизнь. Во имя его кета ещё мальком скатилась со студёными горными струями в большую реку, а из реки вышла в безбрежный океан. В течение нескольких лет вольной океанской жизни невзрачный малёк превращается в сигарообразную серебристую рыбину весом от шести до двенадцати-тринадцати килограммов. Рыба нагуливается в каких-то дальних водах океана. Но вот в ней заговорил великий инстинкт. Он собирает всю океанскую кету в несколько стад и властно бросает их к берегам Ых-мифа. Огромная, сильная рыба презирает еду и отдых. Отказавшись от еды и отдыха, она с непреодолимым упорством одолевает океан, идёт, как по точнейшим приборам, в ту единственную из многих тысяч реку.

Кета точно находит пресную струю «своей» реки.

И вот позади тайфуны, позади зубы кашалотов, акул, нерп, позади многокилометровые сети и стены стальных крючков! А впереди — ещё много труда, впереди ещё долгий путь. Попав «на пресняк», стройная и серебристая, как ракета, рыба начинает менять форму и цвет. Её будто сдавливают с боков. Она становится плоской, как меч, горбится (на спине скапливаются жировые отложения), голова удлиняется и заканчивается «орлиным клювом». Зубы, не очень заметные в океане, в реке увеличиваются и заостряются. Из серебристой кета становится зеленовато-бурой с «тигровыми полосками» на боку.

Все эти изменения связаны с переходом в новую биологическую среду, на новый биологический режим. В океанском просторе, где у нагулявшей силу кеты много врагов, рыба имела защитный- цвет — цвет морской пены. В реке, где рыбе нужно преодолеть сильное течение, у неё соответственно изменяется форма. И цвет становится «речной»: бока тускнеют, и на них появляются зеленовато-бурые полосы цвета и рисунка речных водорослей.

Несметными стадами кета врывается в нерестовые реки. Она с непреодолимым упорством стремится в верховья, туда, где река собирает свои чистые студёные струи. Глянешь на реку и видишь: то здесь, то там из воды выскакивают рыбины, похожие на снаряды. Выскакивают, будто хотят осмотреть берега: а далеко ли ещё идти? Пролетят над водой, тяжело плюхнутся, чтобы снова с тупым ожесточением преодолевать течение, подводные скалы, быстрины. Встретится на пути перекат, ударит рыба хвостом, стремительно пронесётся по каменистой мели, обобьёт плавники и хвост, исцарапает в кровь брюхо, но пройдёт — где тонкими, как бич, струями, где боком проталкивается посуху.

На перекатах ждёт рыбу ещё один враг, теперь сухопутный. Всякий таёжник-нивх видел, как медведь ловит рыбу.

Наиболее сильное впечатление у меня оставила первая встреча с медведем-рыболовом. Может быть, потому, что первые встречи всегда воспринимаются ярче и надолго запоминаются в подробностях.

Стоял солнечный сухой сентябрь. Начало осени на Ых-мифе всегда солнечное, мягкое. Я шёл по прибрежному тополиному лесу с малокалиберной винтовкой за плечами. Рябчики любят этот светлый лес, когда листья будто слегка подпалены и только начинают опадать, а подлесок пестрит зрелой ягодой.

Было тихо. Лишь струи реки бормотали свою извечную речь, да дятел где-то на сопке остервенело долбил сухое дерево, и его стук доносился, как отдаленные хлопки выстрелов.

Пройдя излучину реки, я услышал странные звуки: было похоже, что по мелководью бегают озорники-ребятишки и шлёпают по воде вёслами. Но откуда взялись эти озорники? Могло случиться, что какой-то рыбак, уступив их настойчивой просьбе (хорошо знаю, как нивхские подростки неотвязно преследуют взрослых, чтобы те взяли их на рыбалку — сам был такой), выехал с ними на галечный плёс, а те, вместо того чтобы помочь снимать улов, резвятся себе, как им вздумается.

Я широко шёл на звуки, обдумывая, какими словами пристыдить мальчишек. И… спасибо случаю, что передо мной оказались кусты ивняка. Не знаю, как бы повёл себя «озорник», увидев незваного «распорядителя». Но знаю, что медведь, обычно мирный и опасливый, неустрашимо бросается на того, кто, по его мнению, бессовестно претендует на его добычу, честно заработанную собственным трудом.

Сперва увидел высокие всплески, потом в брызгах мелькнуло что-то огромное, тёмное. Оно упруго взлетело над водой, неловко упало, и под ним разверзлась река. Это был матёрый зверь. Низко опустив вытянутую голову, он остервенело погнался за рыбиной. А та, убегая от преследователя, молнией пронзила мелководье и, показав хребтину, ушла на глубину. Раздосадованный зверь на миг остановился, недоуменно взглядывая по сторонам. На шее медведя отчетливо виднелся белый «ошейник».

Сложное противоречивое чувство овладело мной. Я помнил о винтовке. Но и не забывал, что малокалиберная винтовка слишком легкомысленная штука, когда имеешь дело с медведем. Хотя я знаю уникальный случай. Несколько лет назад один из моих сородичей уложил медведя из малокалиберки. И притом с первого выстрела. Маленькая, свинцовая пулька угодила между рёбер, прошила толстую кожу и мышцы и проткнула сердце. Но тот случай, повторяю, уникальный. Всё равно что с закрытыми глазами попасть ниткой в ушко иголки, которую держат от тебя на расстоянии. Провоцировали меня на действие охотничья страсть и тщеславие: мол, не побоялся идти на медведя с малокалиберкой и вот — добыл. Маленькую и обманчивую надежду вселяло то, что со мной была пятизарядная винтовка. Авось какой-нибудь пулей да угожу в «ушко иголки»…

Но тут медведь властно прервал мою мучительную нерешительность. Он поднял лобастую голову, созданную из самой крепкой кости. Мои пульки сплющились бы в монету, едва пройдя кожу…

Зверь был незлобивый и симпатичный, понял ли он мои намерения или нет, не знаю. Но, увидев, что добыча ушла, зверь быстро развернулся, помчался по гребню переката. На середине реки сошёл в глубину, вздыбился, опираясь задними ногами о дно, и… — что бы вы думали? — оглушительно шлёпнул широкими лапами по воде! Раз, другой… Потом, не переставая бить но воде, пошёл в мою сторону. Медведь брал рыбу нагоном. И действительно, пара рыбин «выстрелила» буквально из-под медведя и забилась на мели. Но пока медведь, вздымая волну, напористо мчался к ним, рыбины боком-боком соскользнули на струю и из-под самого носа зверя были таковы. Медведь прыгнул на то место, где ещё секунду назад виднелись бока рыбин, пошарил лапами в воде и, ничего не найдя, опечаленный, сел в воду, тоскливо рявкнул и повёл носом вокруг. Он был от меня в каких-то двадцати шагах. И я боялся, как бы разозлённый неудачей зверь не вышел на берег и не сорвал на мне зло. Я уже подумывал, как бы удачно ретироваться, когда медведь круто повернулся и, дёргая крупной головой, вяло поплёлся по камням переката.

Снова дойдя до середины, он выбрал плоский камень, что чуть виднелся в струях воды, и сел на него. Он сидел неподвижно и внимательно глядел перед собой. Раз медведь поднял лапу и почесал за ухом. И мне подумалось, что медведь размышляет, как поступить дальше. В это время к перекату подошла стая кеты. Рыбины штурмовали перекат. Разогнувшись, они с ходу пролетали над мелью. Некоторые из них, ударившись о камни, трепетно бились на месте, но их смывала вода, и они, оказавшись в родной стихии, оживали и снова и снова шли на штурм.

И тут медведь показал свои способности. Поняв тщетность попыток поймать рыбу нагоном, он решил перехитрить её. Вот медведь застыл. Большая рыба подошла вплотную к камню, на котором сидел зверь, и, по-видимому, намеревалась обойти его. Но тут медведь с молниеносной быстротой нагнулся и грабнул двумя лапами. В когтистых лапах забилась рыбина. Медведь хрумкнул её зубами, но не стал лакомиться, приподнялся, положил рыбину под зад, сел на неё. И снова застыл. Через какой-то миг вторая рыбина затрепетала в его лапах. И её положил под зад. И ещё через секунду поймал третью рыбину. Зацепил её неловко, приподнялся над камнем. И тут две ранее пойманные рыбины соскользнули в глубину — одна сама ушла, вторую смыло волной. Медведь даже носом не повёл, всё его внимание было сосредоточено на третьей кете. Наконец он схватил её крепко, некоторое время раздумывал, что с ней делать. Решившись, он вынес рыбу на берег и бросил на гальку. И тут же отправился к своему камню. Дошёл. Сел, как прежде.

А рыба шла и шла. Медведь теперь подхватывал кету, когда она, стремительно разогнавшись, выскакивала на перекат и, энергично работая хвостом, пыталась протолкнуться через мель. Медведь ловил её и бросал на берег. Но рыба, не долетев до гальки, звучно шлёпалась в воду. И, опомнившись, рваная, обессиленная, опять шла на перекат…

Медведь же ловил новые рыбины и бросал их туда же… в воду. Тупоголовый трудяга, он не мог понять, что нужно всего чуть-чуть добавить его медвежьей силы при броске, чтобы рыбины оказались на суше. А он, бросив кету в сторону берега, даже и не пытался удостовериться, долетела ли она до цели, — его вниманием целиком овладевали другие рыбины, что, обгоняя друг друга, носились под носом.

Занятие медведя должно было чем-то кончиться. Тем более он несколько раз взглядывал на берег, где лежала первая кета. По-видимому, зверь намеревался обедать. И я, прикрываясь прибрежным ивняком, осторожно отступил назад и, отойдя на достаточное расстояние, чтобы медведь не услышал мои шаги, быстро пошёл прочь.

…Пройдя все преграды, рыба наконец у цели: перед ней нерестовые притоки со светлой студёной водой. Перед последним броском рыбины тысячами скапливаются в тайхуршах — на дне реки.

Какие-то непонятные человеку достоинства самца определяют любовное отношение к нему со стороны самки. Из миллиона самцов самка отдаёт предпочтение одному самцу, и под его надёжной защитой от поползновений других самцов она устремляется на нерестилище. Неразлучная пара долго выбирает место для своего потомства. Но вот самка наконец останавливается, повисает в чистых струях, сильными, энергичными ударами выбивает на галечном дне лунку. А вокруг плавают сотни таких же пар и снуют одинокие холостяки. Избранный самец охраняет свою самку, устрашающе разевает огромную пасть со страшными зубами. Он отгоняет других самцов. Но самку сторожат не только самцы. От неё не отстает множество алчных хищников: форель, кунджа, краснопёрка… Странно, избранный самец мало обращает на них внимания. По-видимому, для него важнее исполнить сам процесс продолжения рода, нежели защищать своё потомство. Он набрасывается только на тех самцов своей породы, которые норовят лишить его возможности самому совершить великий процесс.

Лунка готова. Самец подплывает к самке, нетерпеливо покусывает, торопя её. Самка застывает с низко опущенным брюшком. Напрягается. И вот в лунку бьёт золотистая струя. Зрелая сверкающая икра ровно ложится на дно лунки. Струя! Ещё струя! На беззащитную икру со всех сторон набрасываются хищники. Самка энергично бьёт хвостом по гальке, накрывая ею икру. Её удары приходятся по хищникам, те, ошеломлённые, отстают, но тут же снова кидаются под слабеющую самку. И прежде чем над лункой поднимается бугорок из крупного песка и гальки, хищники успевают сожрать десятки и сотни икринок. Теперь дело за самцом. Он становится над горкой. Белое облако накрывает бугорок, молоко проникает в щели между галькой, доходит до икринок.

Оплодотворённая икра будет вызревать до весны. А весной проклюнутся маленькие беспомощные мальки, которые ничем не похожи на будущих громадин-кетин. Мальки сквозь щели выскочат из галечных бугров. Их подхватит течение, и они миллионными стайками скатятся в океан, чтобы через несколько лет огромными серебристыми рыбинами устремиться в «свои» реки. И всё начнётся сначала…

Исполнив великий долг, рыба слабеет. Обессилевшая, она вяло сопротивляется течению, бессмысленно тычется в берега, подводные скалы, в топляки. Рыба гибнет, заполняя собой ямы в реке, заваливая берега.

А на берегу вся таёжная живность устраивает пир. Тут и медведи, и лисы, и соболи, и горностаи…

Если, читатель, тебе захочется увидеть, как кета идёт на нерест, приезжай на берега Тыми. Найдёшь в её верховьях селение Тла-во. Оно так называется потому, что рядом с ним в нерестилищах кета мечет икру. Название произошло от слова «тлад» — «метать икру». Только на карте ты найдёшь не Тла-во, а Славо.

Ведь послышалось французскому мореплавателю в нивхском слове Руй его далёкое родное Дуэ, и он так и пометил на карте это название. А на первых картах стойбища Тла-во было помечено без изменения. В последующих картах это нивхское название видоизменилось в Сла-во, потом в Славы. На сегодняшних картах стоит Славо. А если ты, читатель, задержишься с приездом на берега Тыми, не удивляйся, если к тому времени, когда ты всё-таки решишься в дальний путь, на новой карте будет стоять название Слава, а речка будет называться Славка…

Соседи щедрые и соседи скупые.

О северянах вообще и о нивхах в частности обычно принято говорить как о людях неиссякаемой щедрости и доброты. Так оно и есть. Застанет ли тебя в пути буран или кончится в дороге запас еды, будь уверен, что впереди тебя ждёт зимовье. А в нём: сухие дрова, спички, еда, соль, чайник. Эта великая традиция в таёжных урочищах жива и по сей день. У нивхов, чья жизнь во многом зависела от суровой природы, особенно поощряются такие качества, как доброта, самопожертвование, взаимопомощь. Общинным нивхам было бы тяжело, если бы в людях эти качества почему-либо притупились.

Найдёт ли нивх зимой в тайге большое стадо оленей, обнаружит ли озеро, богатое рыбой, — он всегда сообщит своим сородичам, чтобы и те могли добыть себе на пропитание.

Озеро и река, что впадает в Тымь ниже Тла-во, сохранили в своём названии это качество в характере жителей долины.

У всех рыб есть общее: во время нереста они сбиваются в большие косяки. А щука и карась буквально заваливают озёра. Особенно много рыбы скапливалось в озере, что ниже Тла-во. И добрые жители близлежащих стойбищ оповещали дальних соседей: рыба пошла! И привилось в народе светлое название этого озера — Ксы-сачф, что в переводе означает: «Озеро добрых вестей». А речка, протекающая у озера, называется Ксы. Второе её название — А-дымы (Адамка) — «Нижняя нерестовая река». Отсюда же и Адо-Тымово — название близлежащего селения.

Но и среди нивхов встречались люди эгоистичные, недобрые. Об этом рассказывает другое озеро, что расположено в стороне от Ксы-сачфа. Какой-то нивх нашёл, что и в него рыба приходит на нерест. И долго один ловил там рыбу, в то время когда другие терпели голод. Имя того эгоиста не сохранилось, но озеро прозвали Иты-герлачачф, то есть «Озеро, которое долго держали в тайне».

Стойбище знаменитой юколы.

У каждого народа есть своя основная традиционная еда. У русских — хлеб, у итальянцев — спагетти, у китайцев — рис. У нивхов такой является юкола — вяленая рыба. Жители побережий лагун пластуют на юколу разную рыбу: навагу, камбалу, красноперку, бычка, горбушу, кету. Каждая имеет свой вкус.

Лучшую юколу готовят жители Тыми. У них отборная юкола из кеты. Отдалённость от моря с его туманами, солнечное лето и сухая осень создают наилучшие условия для вяления рыбы. Распластанная и развешенная на шестах кета как бы всеми клетками вбирает солнечные лучи. Юкола «созревает», как плоды в садах юга. Мягкая и сочная, тымская юкола издавна славится среди нивхов всего Ых-мифа.

В начале весны, когда заканчивается сезон охоты и у мужчин мало дел, в Тымскую долину несутся упряжки дальней дороги с побережья Кэт, со стороны Лер и с других районов Ых-мифа. Гости везут сало и шкуры морских зверей, а щедрые жители Тыми дадут им взамен знаменитую душистую и сочную тымскую юколу. Гостей бывает много, к тому же ни один житель Тыми не упустит случая послать с приезжим гостинцы своим родственникам или просто знакомым — так что юколы требуется много. И житель Тыми заполнял ею по нескольку нё — крытых корьём амбаров на столбах, напоминающих избушки на курьих ножках в русских сказках. Одно из селений на берегу Тыми нивхи и назвали Пото-оо — «Селение, где готовят юколу».

Как охотились древние нивхи.

Имчин… Расшифровать название притока в нижнем течении Тыми мне долго не удавалось. Имчин… Имчин… Что кроется за этим названием? Чьё это слово? Может быть, его оставила какая-нибудь другая народность, населявшая берега Тыми вместе с нивхами или до нивхов?

А населяла ли Ых-миф другая народность?

Если да, то когда? И почему она исчезла?

Множество вопросов возникало у меня, когда я изучал происхождение названий или записывал старинные предания. На размышления наводили и открытые на Сахалине тулкусы — следы древних городищ и раскопки с находками: глиняные черепки, каменные наконечники стрел и гарпунов, каменные топоры. Правда, в нивхских преданиях и легендах можно найти вышеназванные предметы. Но только ли нивхи в древности населяли север Ых-мифа? — этот вопрос ещё требует своих исследователей.

Известно, что вместе с нивхами Ых-миф населяли айны. Но они в основном жили на юге.

Но вернёмся к загадочному названию.

Сперва мне подумалось, что это название иноязычного происхождения, возможно тунгусских племён (ороки, эвенки), которые появились на Ых-мифе в девятнадцатом столетии. Но тщательное изучение топонимических ^[2] принципов этих племён и особенно изучение исторических справок данной местности напрочь отвергли такую возможность. Тогда мне ничего не оставалось, как предположить, что время надёжно спрятало истоки этого названия и вряд ли кому удастся расшифровать его. Но оказалось, виной моих мучений (который раз!) является неточная надпись на сегодняшних картах. И меня выручили мои сородичи — старики охотники.

Оказывается, на карте помечено неполное название. При обозначении этой реки «выронили» первый слог — слово «Нга-…» Да и при написании пользовались приблизительными звуковыми изображениями. Дело в том, что нивхская фонетика располагает гораздо большим количеством звуков, чем русская. Для их изображения требуется более сорока знаков. А в русском алфавите 33 буквы. Вот и приходится изображать отсутствующие в русском языке звуки приблизительными знаками.

Так о чём же рассказывает название реки? А вот о чём. Древние нивхи, как и вообще все народности на первобытной стадии развития, не имели совершенного оружия охоты. Чуткий зверь редко подпускал охотника на расстояние выстрела из лука. Потому древнему человеку приходилось придумывать разные способы охоты: подкарауливать добычу у водопоя или у солонца, сооружать всякого рода ловушки.

Но наиболее добычливой является охота нагоном, которым пользуются до сих пор. Но в давние времена, когда дичи было несравненно больше, этот способ широко применялся при охоте на лесного зверя. Охотники делятся на две партии: нагонщики и засадчики. Нагонщики оцепляют большой участок леса и криками и ударами в бубен выгоняют зверей на засадчиков, которые бьют их луками, дротиками.

А в низовьях Тыми несколько видоизменили эту охоту. Один из притоков Тыми в своём верховье имеет излучину с обрывистым оголённым выступом. Противоположный берег поднимается стеной выше выступа. И древние нивхи прекрасно использовали эту особенность местности в охоте. Они выгоняли медведей, росомах, оленей и кабаргу из распадков и сопок на оголённый выступ. Зверям деваться некуда — впереди вода, а сзади напирают загонщики. И ничего не оставалось, как пытаться с разбегу перелететь на противоположный берег. Олени и кабарга долетали до противоположного берега, но не выше выступа, и животные, ударившись о стену, падали в воду на скалы. Та же участь постигала и хищников. Засадчики добивали беззащитных, покалеченных зверей. Этим способом охоты нивхи пользовались до недавнего прошлого. И место у реки, где нивхи охотились нагоном, называется Нга-итинг, или просто Итинг, то есть «Место, где звери ударяются».

Должен сказать, что и мне при изображении первого и последнего звуков в данном названии (заднеязычный «н») пришлось использовать два знака «н» и «г», что далеко не соответствует звучанию.

Последний осётр?

Река Тымь славится лососевыми рыбами. Но ещё тридцать-сорок лет назад в ней вылавливали осётра. Этот по-видимому уже вымерший вид был известен науке как сахалинский осётр.

Некогда в Тыми осётра водилось много. Но в начале нашего столетия он сохранился только в тайхурах — ямах на дне реки. У местечка Парката есть глубокая яма, откуда, как из волшебного котла, доставали эту прекрасную рыбу. В наши дни об этой рыбе совсем не слышно. В последний раз осётра поймали случайно и при моём участии. Это было в 1961 году, осенью. Как-то я приехал к рыбакам в Ныйскую лагуну. Тянул слабый отлив, через полчаса ожидался прилив. А рыбаки на севере Ых-мифа метают невод только в отлив. Сделалипоследний замёт. Подтянули невод к берегу. В неводе билось много сотен больших кетин. И вдруг среди мечущихся серебристых рыбин всплыла громадная тёмно-бурая спина. Чудовище медленно, расталкивая кетин, подошло к берегу и застыло. Рыбаки опешили. Кто-то крикнул:

— Акула!

Я схватил весло и подбежал к невиданной рыбине. Удивительно, она вела себя совершенно мирно и даже не пыталась вырваться из плена.

Удар веслом. На это чудовище ничем не ответило. Но, очевидно, удар всё-таки немного оглушил его. Я быстро продел линь сквозь округлый хоботообразный рот, протащил через жабры. И четверо рыбаков вытянули рыбину на песок. Только теперь громадина «возмутилась». Она стала бить хвостом, переворачиваться набок.

Странно и удивительно было видеть, как эта невиданная рыбина дышит. Она разевала рот не как все другие рыбы, когда вытащат их из воды. Те обычно гибли тут же. А эта рыбина дышала в буквальном смысле слова: бока вздымались и опускались, жабры работали, как мехи. Больше двух часов, удивляя и смущая видавших виды рыбаков, лежала рыбина на песке и всё время дышала. Причём ритм дыхания за это время мало изменился. Рыба водила своими отрешёнными глазами, изредка шевелила хвостом. Потом кому-то надоело ждать. Он сказал:

— Давай кончать.

Чтобы не запачкать мясо рыбы, её снова затащили в воду. Оказавшись в воде, она медленно и удивительно спокойно вильнула хвостом, повернулась головой на глубину. Но топор уже был занесён над ней.

Я измерил эту рыбину. Длина её — два метра сорок три сантиметра. И что ещё поразило: когда вскрыли её брюхо, в ней оказалось икры на два с половиной ведра! Я никогда до этого не видел осетров и не знаю, свойственно ли им столько икры. Затем я вскрыл желудок. У такой громадины желудок неожиданно миниатюрный, всего с кулак! В желудке я не обнаружил ничего, кроме переваренного тонкого корешка от какого-то растения…

По-видимому, это был последний осётр. И ему наверняка много лет. Он спустился по Тыми, вышел в Ныйский залив, где его и поймали.

Отчего вымер сахалинский осётр? От обмеления Тыми. Некогда она была глубоководной. И в ней водился не только осётр, но и его более древний собрат — огромная, в несколько центнеров, калуга. Об этом говорит название местности у большой ямы в Тыми-Парката. Оно произошло от слова «парккр» — «калуга».

Почему же произошло обмеление Тыми? Главная причина: медленное вековечное поднятие восточного побережья Ых-мифа, о чём известно из геологии. Но и названия местностей отметили этот незаметный для глаза процесс. На заливе Чай-во есть остров Тор-нгыр. Словом «тор» нивхи обозначают заливаемые в прилив песчаные острова. Но этот остров сейчас высоко вздымается над водой и сплошь зарос лесом. А название «тор» за ним так и закрепилось навсегда. Значит, поднятие Ых-мифа отметила память нескольких последних поколений.

В подтверждение своей мысли приведу ещё ряд названий. Напротив селения Чайво посредине залива тянется длинный бугристый остров Вангркво-миф. В нескольких километрах от северного конца он имеет поперечное понижение, разбитое болотами и озёрами. Это понижение сохранило за собой название Мать-твахх — «Малый пролив». На косе, что выдаётся в залив Пильтун, что севернее залива Чайво, есть название местности — Арп-твахх — «Закрывшийся пролив». За несколько сотен километров южнее на косе Лунского залива сохранилось название бывшего стойбища Ахлнг — «Стойбище у оконечности мыса». Теперь же от бугров, у которых стояло стойбище, тянется длинное понижение. Местные жители утверждают, что стойбище Ахлнг стояло у пролива. А вот и само название говорит за себя: Хитьнги — «Поднявшаяся река». Теперь этой реки нет. Осталось одно русло. Если не прекратится вековечный подъём Ых-мифа, судьба Хитьнги постигнет многие реки…

Бубен знаменитого шамана.

В жизни нивхов шаманы играли заметную роль, хотя шаман — такой же рыбак или охотник, как любой мужчина. От камланий шаман имел какую-то ничтожную выгоду в виде угощений или гостинцев.

Шамана нивхи вспоминали лишь в случае необходимости: кто-то заболеет, кого-то подстерег несчастный случай или голод падёт на стойбище. Древние нивхи рассуждали так: шаман — посредник между землянами и всевышним духом. А злые духи — милки и кинры — могли общаться с шаманами. Среди шаманов были не только добрые. Бывали и злые. Это настоящие кинры: они могли обернуться медведем-шатуном, морским львом. От них вся беда.

Но назначение шаманов — делать добро. Не всегда усилия шамана достигали цели — это, когда ему мешал другой шаман. И надо того, другого, шамана убрать, чтобы не мешал. Но у того шамана находились защитники — люди его рода. И тогда взаимное нетерпение сильных людей могло вызвать кровавое столкновение между родами.

Чтобы поверили в его святые таинства, шаман обычно шёл на всякие ухищрения, с помощью которых «убеждал» сородичей в своём всевышнем назначении. А если ко всему ещё он обладал гипнозом — в их глазах выглядел всемогущим. Сильным шаманам, как верил нивх, доступно буквально всё. Они могут превратиться в птиц, зверей, стать невидимыми.

Один из притоков в низовье Тыми называется Кказггьо-бангньи, а бугор на её берегу — Кказггьо-бангнь. В переводе означает: Бугор шаманова бубна.

…Жители низовьев Тыми пригласили знаменитого шамана из селения Чайво, что севернее по морскому побережью на сотню километров. Теперь уже предание не сохранило, чем было вызвано приглашение. Но оно рассказывает о том, как этот шаман провёл своё последнее камлание. Во время сногсшибательного танца, в тот самый миг, когда шаман дошёл до великого духа, люди вдруг увидели: шаман превратился в вихрь и вылетел в томс-куты — дымовое отверстие на потолке. Великий шаман покинул своих страдающих сородичей. А наутро люди обнаружили его бубен на бугре у реки…

Река священной ямы.

В низовьях Тыми в нескольких километрах от Ноглик за рекой, впадающей в Тымь, поднимается плато. На нём какими-то древними людьми вырыта большая яма. И сейчас там можно обнаружить следы огня и кости лесных зверей. Нивхи называют эту яму Уйг'ла-к'уты — «Священная яма». Очевидно, эта яма — место священнодействий древнего жителя Ых-мифа. И река названа именем этой ямы (на карте — Углекуты).

Сегодня в верховьях реки появился нефтепромысел.

ДРЕВНЕЙШАЯ ПОЧТА

Нивхи родами или группами сородичей заселяли обычно примечательные урочища Ых-мифа. Иногда расстояния между крупными стойбищами составляли много десятков километров. Но между ними на каком-нибудь острове или в устье какой-нибудь речки всегда можно было найти одиночный летник или зимник уединившегося нивха. Этими промежуточными станами нивхи пользовались как местом отдыха и ночлега в пути. И конечно, гость и хозяин делились вестями. Через некоторое время этим же станом мог воспользоваться житель другого стойбища. И он вступал с хозяином в разговор, а тот в свою очередь передавал гостю услышанное от первого. И таким способом люди всего побережья обменивались вестями.

Расстояние между бывшим селением Лар-во и селением Чайво более тридцати километров. Между ними, в узком проливе, есть остров, который так и называется Кер-ивланг-ур — «Остров, имеющий вести». На лето сюда приезжал рыбачить кто-то с семьёй. И этот рыбак был посвящен во всё, что происходило на обоих заливах, и был проводником вестей из одного залива в другой и обратно.

Но не всегда вести ползли медленно и лениво. Иногда мирные, занятые повседневными хлопотами рыбаки и охотники могли увидеть на горизонте над голубыми лесами и над сверкающей гладью залива чёрный столб дыма. И тогда мирные люди вооружались лучшими луками и копьями и, объединённые единым порывом помочь попавшим в беду соседям, устремлялись на их зов… Вангалу — «Бухта битвы», Уанды — «Битва»… Эти названия сами за себя говорят.

Нивхи — миролюбивый народ. Они добродушно «приняли» на свои земли сперва ороков, а во второй половине девятнадцатого столетия другую группу тунгусо-маньчжуров — оленных эвенков. Между нивхами и тунгусскими родами сразу установились добрые отношения. Некоторые орокские рода вошли в родство с нивхами.

Нивхи соседствовали с довольно многочисленными племенами айнов, с которыми исторически сложились добрые отношения. Но время хранит в своей памяти отдельные печальные случаи столкновения между родами двух народностей — аборигенов Ых-мифа.

Но вот пришли на Дальний Восток хищники — промышленники и пираты — и столб Костра Беды всё чаще стал взмывать к небу…

Добытчик огня изо всех сил стремится раздуть из искорки уголёк. Он до головокружения дует на то место гриба, куда падает искра.

Но вот появляется тоненький дымок, и добытчик огня видит чуть тлеющий алый уголёк. Человек с новой силой, но уже аккуратно, чтобы не сбить зародившееся слабое пламя, раздувает огонь, и гриб загорается. Пламя переходит на тонкие сухие щепочки. И пройдёт совсем немного времени, как запылает большой костёр — источник тепла и жизни.

В разных местах человек подбирал кремень. Но лучшими считались кремни, добытые на небольшом плато у реки Даги. Плато так и называется: Нгак-ивф-чир — «Плато, где есть кремень».

«ЖИРНЫЕ» РЕКИ

На острове можно часто встретить природные выходы нефти. Чаще всего о них узнаёшь по рекам. На десятки километров реки разносят жирные плёнки, выдавая людям потайные места нефтяных месторождений. На острове много названий, связанных с выходом нефти: Ноглики — «Пахучая река», Томи — «Маслянистая река» (впадает в залив Даги), Катангли — «Терпкая река», Ноххти (Нутово) — «Вонючая река», Нохтохнги — «Провонявшая река» (впадает в залив Пильтун), Порпур-кеты (приток реки Набиль) — «Река с дурным запахом», Карсин-Ивнги — «Река, в которой есть керосин» (нефть). Последняя река протекает южнее Лунского залива, не доходя реки Лангери.

У большинства названных рек в наши дни появились нефтепромыслы.

ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНЫЕ ОКРЕСТНОСТИ ЧАЙВО

Раньше Чайво было крупным селением, где жили люди многих родов. Расположение стойбища удобное: оно стоит на косе, откуда одинаково сподручно добираться как до морской охоты, так и до речной рыбалки. Коса, отделяющая залив от моря, богата ягодными полянами и ореховыми кустами, а в заливе много всякой рыбы и островов с птичьими гнездовьями.

Жители этого большого стойбища жили более зажиточно, чем другие. И у них сложились свои традиции. В сытное время устраивались праздники, посвящённые кормлению тайменя (чтобы задобрить бога моря), проводом медведя к богу, всякого рода поминки по усопшим сородичам и другие. Все праздники сопровождались массовыми пиршествами, где любой и всякий считался званым. Во время подобных праздников прекращались межродовые распри.

Обязательными в подобных праздниках являлись спортивные состязания. Любимым местом сборищ считалось местечко Нгармуф. Это чистая поляна, покрытая ягельником. Здесь проходили соревнования по борьбе, прыжкам, стрельбе из лука. Веками на этом месте вели стрелковые соревнования. За всё это время было выпущено неисчислимое количество оперённых стрел. Стрелы ломались, гнили, а перья оставались. И их скопилось так много, что местечко так и назвали: Нгармуф — «Место, где много перьев».

За Нгармуф расположено местечко, которое никому нельзя посещать. Оно называется Тиглаф — «Запретное место». Отделяется от Нгармуф песчаным бугром.

Нивхи мертвецов обычно сжигают. Но нельзя сжигать утопленников. Утопленник не гибнет. Его забирает злой дух.

Утопленников хоронят на одном, священном месте. У чайвинцев этим местечком и является Тиглаф. Туда нельзя ходить — иначе тебя постигнет судьба тех, кто здесь похоронен.

Севернее по косе есть бугор Чингай-ирнпг-уланг. Здесь некогда стоял вырезанный кем-то идол, которому и поклонялись жители Чайво.

А ещё дальше к северу в залив выступает красивый мыс. Он покрыт ягельником, травой. После утомительного сбора ягоды женщины выходили отдыхать на этот мыс, где гуляет лёгкий бриз и меньше комаров.

А название этого местечка — Хорккоф, то есть «Место приятного отдыха».

Чуть дальше Хорккоф Чайвинская коса сужается. Напротив перешейка далеко в море простирается подводная мель. На этой мели обычно намерзает большая льдина, на которую выходят полежать нерпы и лахтаки. У перешейка находилось маленькое стойбище, посещаемое охотниками в сезон охоты. Оно называлось Ез-во — «Селение охоты во льдах». Теперь этого стойбища нет, но название местечка осталось.

А ещё дальше к северу есть урочище с названием Нё-нё-раф. Там нивхи ловили гусей и держали в неволе, чтобы потом, когда они оперятся, аккуратно выщипать с них драгоценное перо для продажи. Нё-нё-раф — «Жильё гусей».

На противоположном берегу узкого залива на мысу раньше стояло стойбище Кинр-во, а мыс называется Кинр-во-вагр. Есть предание, в котором рассказывается о трагическом конце этого стойбища.

В стойбище жили шесть братьев, удачливых добытчиков. Случилось так, что все братья ушли на охоту. Дома осталась женщина с ребёнком в колыбели. В отсутствие мужчин на стойбище напал медведь. Он задавил всех цепных псов. Потом забрался в жилище братьев через томс-куты — дымовое отверстие на потолке. Зверь-разбойник задавил женщину, но ребёнка не тронул.

Вернулись с охоты шестеро братьев. По следам узнали о случившемся. Шестеро братьев, сильных и храбрых мужчин, пошли по следу медведя-злодея. Прошли они кустами, марью и на возвышении увидели зверя. Напали на него. Копьями пропороли, саблями изрубили на куски. И сказал самый старший: они не медведя растерзали, кинра — злого духа — убили. Обыкновенный медведь сам не нападает на человека.

Вернулись братья в стойбище, совершили обряд — похоронили женщину. И покинули своё стойбище и назвали его Кинр-во — «Селение кинра».

У Кинр-во в ложе залива заканчивается впадина, и отсюда идёт обширная отмель. А впадина начинается от мыса. По внешнему виду мыс очень похож на кита, вылезшего наполовину из воды.

Вот как в народе объясняют, почему в заливе есть впадина — фарватер и почему впадина не идёт до конца залива. Раньше залив был сплошь мелкий. В один из дней из моря в залив Чайво вошёл кит. То ли за стаей мелкой рыбы погнался, или какая другая причина заставила его войти в залив. Долго шёл морской великан, пробивая глубокое русло. Прошёл кит по заливу вверх. И всё бы обошлось благополучно. Но и тут на свою беду увидел кит на берегу беременную женщину. И тут же обернулся землёй-мысом. Нельзя смотреть на беременных женщин не только мужчинам, но и всему, кто имеет глаза. Иначе каждого ждёт судьба кита.

Там, где прошёл кит, появилось глубокое русло — фарватер. А за мысом отмель так и осталась, потому что туда не прошёл кит.

Южнее Кинр-во есть местечко Хой-вызф. Здесь перед сезоном рыбной ловли символически «кормили» духа рыбы хой — тайменя, чтобы дух направил эту рыбу в сети нивха. Когда какой-нибудь охотник или рыбак пристанет к этому берегу, он обязательно должен принести жертву, бросить в воду пищу богов: мос, клубни саранки, щепотку табака. Иначе, как считал нивх, ждёт его плохой сон — будут тревожить духи за непочтение к обычаям. И если тебя обойдёт удача в рыбалке — ругай самого себя.

НГА-БИЛЬ

Я люблю произносить названия вслух. Произношу по многу раз. Вслушиваюсь не только в смысл слов, но и в звуки, составляющие их. Слушаю, как стихи. Или музыку. Таинственные, они могут не только поведать что-то, но и вызвать определённое настроение. И лишь потому, что звучат так, а не иначе.

Как-то у меня собрались поэты. И я высказал им свою мысль. Разговор заинтересовал присутствующих. Среди моих гостей был армянский писатель Карпис Суренян, с которым меня познакомили накануне. Он вмешался в разговор и вот что рассказал.

Однажды французский писатель Люк-Андре Марсель присутствовал в Париже на вечере армянской музыки. После исполнения одной из песен композитора Комитаса писатель подошёл к пианистке и сказал: у народа, создавшего такую музыку, должна быть хорошая поэзия. И если так, хотел бы ознакомиться с её образцами. На другой день дядя пианистки, у которого нашлась поэма «Книга трагедий» средневекового армянского поэта Григора Нарекаци, прочитал писателю начало поэмы. Писатель внимательно прослушал и вдруг спрашивает: не о таком ли предмете говорится в поэме? — и… действительно угадывает содержание прочитанного. Собеседник изумлён до крайности и спрашивает: знает ли писатель древнеармянский язык? Последовал ответ:

— Нет, не знаю.

— Как же в таком случае вы поняли, о чём говорится в поэме?

— Я угадал по звучанию слов и по музыке стихов.

Кстати, эта встреча имела замечательное продолжение.

Люк-Андре Марсель так увлёкся поэмой, что изучил армянский язык и великолепно перевёл её на французский и издал отдельной книгой.

По-видимому, есть в звукосочетаниях почти неуловимая и трудно объяснимая прелесть, какая-то сила, вызывающая у людей, чувствительных к словозвучаниям и обладающих обострённым воображением, определённые ассоциации.

И я подобрал несколько названий. Среди них было название Нга-биль. Один из поэтов сказал, что не знает языка, в котором эти звуки имеют смысловое значение. Но тут же почему-то стал ходить взад-вперёд и беспрестанно с какой-то внутренней сосредоточенностью повторять слова: Нга-биль… Нга-биль… Потом остановился и, глядя куда-то мимо нас, вслух произнёс: «В них что-то есть. Что-то светлое, радостное, весеннее…»

И я рассказал своим гостям о происхождении названия Нга-биль.

У нивхов с этим названием действительно долгое время было связано радостное. Ещё и поныне ходит выражение: «Благополучно, как в Нга-биле». Иронией судьбы это выражение сегодня звучит парадоксально. Некогда залив Нга-биль был одним из самых благодатных мест Ых-мифа. В него впадает много лососевых нерестовых рек, побережья богаты озерами с дичью. В окружающей тайге водились соболь, лиса, медведь, олень и всякий другой зверь. Самым замечательным было то, что в заливе много островов с крупными лежбищами сивучей и нерп. Где водились рыба и зверь, там поселялся нивх. И в прошлом веке на заливе Нга-биль стояло несколько стойбищ. К жителям благодатного края ездили гости из самых отдалённых мест. Сюда приезжали не просто погостить, но и промышлять крупного зверя.

А название залива в переводе означает: «Место крупных зверей».

Один из поэтов вдохновенно сказал: «Это же стихи!» Второй поправил: «Поэма!»

Почему-то я не рассказал до конца о судьбе залива. То ли потому, что прервали меня, то ли потому, что не хотелось омрачать моих коллег. А я хотел сказать ещё вот о чём. В начале нашего века у реки Катангли обнаружили нефть. Впоследствии здесь появилась концессия — нефтепромысел. Японцы знали: они временно здесь хозяйничают, и вовсе не заботились о последствиях. Брали нефть, а об окружающей природе не хотели думать. И нефть отравила реки, берега, залив.

РЕКА КОРМИТ

Река Нга-биль некогда была щедрой кормилицей нивхов. На её многочисленных нерестовых притоках стояли большие и малые стойбища. Основным видом занятия жителей этих стойбищ была рыбалка и охота на таёжных и морских зверей. Так же как и долина Тыми, долина реки Нга-биль славилась обилием и благополучием.

В бассейне Нга-биля были поселения нескольких родов. За ними закреплялись реки и урочища. Одни реки изобиловали нерестовой кетой, другие — горбушей, третьи — тайменем. Особенно много рыбы входило в реку Эвлазнги — левый приток Нга-биля. И сюда на рыбалку съезжались жители близлежащих стойбищ. А кеты шло столько, что создавалось впечатление: река пошла вспять! Каждый рыбак мог заготовить рыбы сколько угодно. Естественно, всё время, пока шла кета, люди питались свежей рыбой. А нивхи знают толк в рыбе. Они знают «сладкие» места в рыбине. Это плавники, брюшко, голова. Но плавники и брюшко нужно варить, а голову едят сырой. Так зачем же хлопоты — подавай голову! И её подавали. Столько, сколько просил каждый. Но ведь на то, чтобы отрезать большую голову, нужно затратить какие-то усилия. Зачем же тратить силу, когда можно вырезать лакомые места головы, не отрезая её саму! А что делать с самой рыбиной, когда завалены все хранилища? С нею поступали очень просто — выбрасывали в реку… А река называется Эвлазнги, то есть «Река, где вырезают лакомые места в голове рыбы».

С рыбой связано не только такое благо, как еда. Но с неё ещё и сдирали кожу на одежду. Обработанная рыбья кожа шла на рубаху, на штаны, на верхнюю одежду и на обувь. Мастерицы вышивали свои лучшие орнаменты на одежде из рыбьей кожи. Жители стойбища Чо-изл-во, что располагалось на берегу нерестовой реки того же названия, шили себе одежду в основном из кожи кеты. А название стойбища переводится как «Селение, где одевают рыбу». (Имеется в виду кожа рыбы.)

В лесах долины Нга-биля, в сопках и горах водился всякий лесной зверь. Самой желаемой добычей считался медведь. Удача охотника-медвежатника являлась радостью целого рода, который собирался на пир. Но ещё больше счастья испытывали ахмалкхун — «люди рода тестей». Они являлись почётными гостями на медвежьем празднике и обычно увозили домой шкуру медведя.

У реки Эвлазнги раньше стояло стойбище Кукубангнь-во. Оно располагалось рядом с высоким бугром. Об удаче жителей стойбища сообщали с бугра бубны. Рокочущие звуки, отражаясь о сопки, далеко разносили радостную весть, приглашая жителей долины на пир. А название стойбища означает: селение у бугра бубнов.

Жители Тымской долины часто посещали Нга-биль. Они приходили охотиться на морского зверя или просто погостить у сородичей, зная, что те одарят их богатыми гостинцами и подарками.

Дорога из Нга-биля в долину Тыми пролегла по реке Аднги, которая берётся у основания Нга-бильского хребта. Когда идёшь по реке вверх, она будто упирается в стену гор. Её название так и переводится: «Река, уткнувшаяся в стену».

Любопытно, что во время похода люди разных родов никогда не останавливались на привал в одном месте. Каждый род имел своё место привала. Это связано с тем, что они посвящали определённую местность своему родовому духу, приносили ему здесь жертву, и родовой дух должен был покровительствовать человеку в его трудном пути. Эти местности носят названия родов: Лубочххаукканг — «Роща рода Лубо-гун», Тым-фингун-чхха-укканг — «Роща людей Тыми».

Долина Нга-биля богата тополями. А из тополя нивхи издавна мастерят быстроходные лодки-долблёнки. Лодки нга-бильских мастеров славились повсеместно. Все лодки не только Нга-бильского залива, но и близлежащего Лунского залива сделаны в долине реки Нга-биль. Мне приходилось видеть нга-бильские лодки за двести и более километров к северу.

Примечания

1

Тайхнад-зиф — «Тропа Тайхнада». Так нивхи называют Млечный Путь.

(обратно)

2

Топонимика — наука о происхождении географических названий.

(обратно)