Застывший Бог [Лев Александрович Соколов] (fb2) читать онлайн

Соколов Лев Александрович
Застывший Бог

Лев Соколов.

Застывший Бог.

Часть первая.

Скрип и шорох. Я слышу их постоянно. Мелкие песчинки трутся снаружи об обшивку, обдирают краску, карябают стекла, пытаются проникнуть внутрь, и добраться до меня. Жуткий звук. Я лежу рядом с иллюминатором, на полу, который в нормальных условиях должен быть бортом. Мир не перевернулся, просто перевернулся вертолет. Два раза за последние полтора часа. Последний раз кабина провернулась чуть ли не на 180 градусов. И я не знаю, хорошо это или плохо. Не знаю...

Рядом сипло хрипит на каждом вздохе Запслав. Кульбиты в разбитой вертушке не пошли ему на пользу. В таком состоянии как у него ничего не может идти на пользу, кроме больницы и бригады дежурных врачей. Два пулевых. Одно касательное - по грудине, и второе, капитальное - в шею навылет: входное с фронтальной проекции и выходное, вдвое больше, с потылицы. Раневой канал скорее всего от пистолетной пули. Вся кабина в крови. Чудом не задета трахея. И он не может сказать ни слова, только булькает и хрипит. Я перевязал ему обе раны. Если ткани вокруг трахеи начнут отекать из-за кровотечения, мне придется попытаться сделать ему трахеотомию, - воткнуть в горло ниже отека специальную заостренную полую трубку из набора армейской аптечки, чтобы он смог дышать. Надеюсь до этого не дойдет. Я ведь не доктор. Черт, я ведь ни разу не доктор... У меня все руки в крови, и нечем их отмыть. Кровь засыхает и стягивает кожу, отваливается маленькими чешуйками. Я потею. Жарко.

Я сижу рядом с Запславом. Слежу за ним. Периодически я пробую говорить. Но он не слышит, сознание его плавает между бредом и явью. Два раза он машинально хватался за кобуру чтобы стрелять в кого-то, видимого только ему. Так что я отобрал у него "Глок" и засунул в сумку аптечки за спиной. Главное, я даже не знаю кто в него стрелял. И что случилось с остальными. И с моим дедом. Они были хорошо подготовлены и капитально оснащены. Опытные люди, боевой робот поддержки. Все дела. Кто-то добрался до них. Кто-то...

Кто?

Песок шуршит. С тех пор как он завалил фонарь пилотской кабины, и иллюминаторы в верхнем борту, я уже не вижу внешнего света. Только слышу, как по корпусу и остеклению медленно скрежещут песчинки. Песок везде. Сверху, снизу, на лобовом стекле. Сколько его уже над нами? Сколько нужно чтобы стекла не выдержали и провалились внутрь? На моряков в подводных лодках сверху давят толщи воды, а здесь... Разные среды, но похоронить могут одинаково надежно. Даже если не раздавит стальную скорлупу, возможно я просто не смогу выбраться из похороненной машины и выкопаться из-под песка. Мы оба. И я и Запслав живы до тех пор, пока работают регенераторы воздуха вертолета. Капитальная была машина, - с герметизацией кабины и рециркулятором кислорода на основе специально выведенных бактерий, которые обожают жрать углекислый газ и пукать кислородом. Приблуды для защиты пилотов при полете через зараженную радиацией и иной дрянью местность. Если бы эти прекрасные бактерии могли жить только за счет углекислого газа, было бы вообще прекрасно. Увы... Мы можем погибнуть от того что перестанет обновляться воздух, или когда выйдет вся вода, или... Неправильные мысли. Нельзя думать в эту сторону. Надо занять себя чем-нибудь другим.

В запахе рециркулированного воздуха витает ощутимый акцент мочи. Это Запслав налил себе прямо в штаны. В кино про крутых парней на таких мелочах не заостряются. Герои не могут прудить в штаны, - выглядит неблагородно. Но при тяжелом ранении - дело не редкое. Это не самая большая неприятность. Большая тоже могла быть. Так что я благодарен Запславу за крепкий кишечник. Или за то что он пошел на выход налегке...

Надо занять себя чем-нибудь. Нельзя боятся, - страх увеличивает частоту дыхания, а значит - скорость потребления кислорода. Чем больше я боюсь, - тем труднее моим маленьким друзьям которые трудятся на мое благо где-то в недрах рециркулятора. Надо расслабиться и дышать спокойно. Надо чем-то занять голову. Разум дан мне чтобы властвовать над телом. Я буду вспоминать. Мое детство. У меня было неплохое детство.

Им что ли занять голову?

Скрипит над головой поглотившая нас великая пустыня.

Шумит песчаная буря.

Вспоминай, Миша.

Вспоминай.

***

Все началось с того, что заболела мама.

Болезнь на прыгнула на неё где-то на улице. Это был вирус. Я уже знал, что такое вирус. Его показывали по телевизору в рекламе. Там вирус был похож на толпу огромных оживших козявок с щупальцами, торчавшими из туловища и головы. Эти козявки-осьминоги на экране хохотали мерзкими писклявыми голосами, и прямо на улице скакали от одного человека на другого. А люди вирусов не замечали, потому что для них вирусы были невидимыми. Вирус садился человеку на шею, обвивал его своими зелеными щупальцами, и человек тут же начинал чихать и кашлять, у него краснело лицо и слезились глаза... Через несколько секунд уже вся улица была заполнена чихающими людьми, на шеях у которых сидели зловредные вирусы. Люди шли чахлые, как зомби, и все вокруг становилось серым и мрачным, будто улица выцветала.

Но потом на улице появлялась одна девушка. Она была вся такая яркая, и как бы светилась, и радостная. И красивая очень. Девушка смело шла по улице. Вирусы увидев девушку начинали злобно пузырится и пучить глаза. Им не нравилось, что есть кто-то радостный, и кто их не боится. Они бросались на девушку с плеч других прохожих, грозно размахивая щупальцами. Но вокруг девушки был как бы волшебный защитный шар. Вирусы не долетали до девушки и стукались в этот шар, и их тут же начинало корежить, а потом они лопались прямо как мыльные пузыри! Другие вирусы, которые не бросились, со страхом смотрели на девушку. И только бессильно стонали. Им теперь уже самим было страшно. Там в рекламе потом показывали, как девушка ест лекарственную таблетку. Это от неё вокруг девушки образовывался волшебный шар. Там были больше капсулы в блестящей упаковке, и упаковка хрустела, когда девушка вынимала таблетку, а потом сувала её себе в рот смешно держа двумя пальчиками. Жизнь без гриппа и простуды! - Торжественно произносил голос. И потом уже все люди на улице были в защитных пузырях. А вирусы исчезали, и все снова становилось ярко и солнечно. Вот как было в телевизоре.

Мама, когда привела меня из садика сперва просто чихала и слезилась глазами. Сказала, что наверно это её Верка на работе заразила. Я сказал маме, что это у неё вирус. И мама смеялась, удивленно округляла глаза, что вот оказывается, какой я у неё образованный. У мамы были какие-то таблетки. Но наверно не те... Потому что назавтра она перестала чихать, зато стала страшно кашлять. Было даже просто так сразу видно, что её очень плохо. И даже голос у неё стал на себя не похожий. Мама говорила, что просто надо отлежаться. Звонила начальнику на работу и тот разрешил. Но мама плохо отлеживалась. У неё вообще плохо получалось лежать. То пойдет мне суп на кухню готовить, то омлет. Я же уже взрослый был. Я говорил маме, что не надо мне супа. Что я, - несколько дней без супа не проживу? Сникерс съем - и порядок... Но мама все равно кормила супом, и все говорила, что только бы меня не заразить. А сама уже была совсем белая.

Я ей говорил, что наверно она пьет не те таблетки. Вот есть же хорошие. Я специально даже поймал в телевизоре ту рекламу, запомнил название и все маме сказал. И что если денег вдруг не хватает, даже принес маме свою корову-копилку. Эту корову даже не надо было разбивать. У неё сверху была щель, а внизу тайная резиновая крышечка. Крышка была плотная, но ведь её можно было подковырять, и все монетки оттуда вытащить... Мама улыбалась, хоть и белая, и обещала что обязательно пойдет купит хорошие. Но ей вечером стало совсем худо. Она согнулась и знобилась в шарфе, и когда шла по коридору держалась за стенку. Мама тогда вызвала скорых врачей.

Врачи были не такие уж и скорые. Но все-таки доехали. У них были комбинезоны красивого синего цвета и оранжевый раскладушечный чемоданчик. Один был большенный дядька, а вторая женщина с длинным лицом. Врачи что-то писали, просили у мамы полис, потом паспорт. А у мамы все было уже готово. У неё всегда так. Это я, бывало что-то терял. А у мамы всегда все было на месте, про которое она знала. Врачи ставили маме градусник, и потом сказали, что маму надо послушать. Я удивился, - что же это они до этого столько говорили, а маму не слушали? Скорая женщина увела меня в другую комнату и погладила по голове. А потом врачи сказали, что маму надо забирать. Мама не хотела, но врачи сказали, что обязательно.

Врачи говорили маме, что с собой взять. Ложку, тарелку, и тапочки... Что вещей много не набирать, - вам потом муж привезет или родные. Мама им объяснила, что родных нет, а с мужа, - она запнулась и поглядела на меня - мужа тоже нет... Тогда врачи сказали, что лучше набирать. А мама позвонила соседке - тете Любе, чтобы та за мной приглядела. И врачи помогли маме пойти к лифту. Большой врач даже понес её сумку.

Больше я маму...

***

Тетя Люба, она ничего была, только скучная. И очень худая. Часто кашляла. Сама была сухой и кашляла сухо. От её сухоты казалось, кашлянет она, и того и гляди переломиться. На работу она уже не ходила, у неё была пенсия. И каша у неё была с комками. Я ковырял в каше комки, а внутри себя отчаянно не любил вирусы. Подлые, которые не увидеть и не побить. И еще была у меня мысль: вдруг это не с чихнувшей Верки вирус прыгнул на маму? Вдруг это вирус прыгал с самого меня? У нас в садике плакса-Владик ведь тоже чихал, прежде чем его перестали водить. Вдруг это с Владьки вирус прыгнул на меня, а с потом на маму? А я и не заметил... Я думал, что скорее бы мама домой. Мама такая - пока она рядом, что её вроде и не замечаешь. Даже наоборот, за приставкой допоздна не сиди, это ешь так, это делай сяк... А когда её забрали, то почему-то стало совсем- совсем-совсем плохо.

И отца я тоже вспоминал, хотя его помнил совсем плохо, - только руки помнил, - огромные. И запах. Отец был дальнобойщиком. Когда я был совсем маленьким, то думал что отец зовется "дальнобойщик", - потому что воюет в дальних боях. Со взрывами, - как солдаты в кино про трансформеров. Но мама потом мне объяснила, что дальнобойщик - это кто возит грузы на больших машинах. Отец и возил, сперва в Африке, потом на Близком Востоке. Этот восток был не очень-то близким, потому что отец так редко бывал дома... А потом в Арктике на каком-то шельфе, а потом снова в Африке... Там, что-то у него и случилось с машиной... Мама говорила, что отец однажды обязательно вернется. Я иногда совсем терял на это надежду, а иногда верил. Сейчас вот очень хотелось, чтобы он вернулся, открыл дверь, и они вместе с ним поехали забрать маму...

Тетя Люба завоняла в больницу про маму. А потом даже ездила, но меня не взяла. Вернулась, сказала, что все у мамы хорошо. Только надо еще немного полежать. Но дни все шли, шли... Было так тоскливо!.. Тетя Люба не как мама, не запрещала в видеоприставке ловить шарики и бросать белкам орехи кинект-джойтсиком, но строгая мама все равно была лучше!

А потом тетя Люба однажды пришла, подошла ко мне, прижала, и долго-долго гладила по голове: Мама твоя, Мишка, уж очень сильно заболела, и мучилась сильно. А сейчас, видишь, облегчение ей вышло. Мама, нынче, Мишка, уж в лебедином краю... Хорошие там места, Мишка, и житье хорошее....

Помню, плакал я, жался к тете Любе, будто она могла спасти от того что на меня обрушилось. Гладила тетя Люба жалостливо, и шептала что-то, бежали слова - словно речка спокойно журчала. Женская рука, она всегда немного материнская... К ночи я если не утешился, то утишился, заснул.

А с поутру сказала Тетя Люба:

- Собирайся Мишук. Повезу тебя к деду.

- К какому деду? - Удивился я.

- К твоему. Адрес-то его мне мама в больнице дала. Сказала, если мол что...

- А мама мне никогда про деда не говорила... - пробормотал я.

-Я и сама тоже в тот раз впервые от неё услышала. - Озадаченно пожала плечами тетя Люба. - А ведь её сколько лет знала, уж и помогали друг-другу всегда. Странно мне это. Может нелады у них какие промеж собой были. Мама-то твоя сказала, по отцу это твой дед.

- Так я ведь... Совсем я его не знаю, - прошептал я.

- Ну вот и узнаешь. - Потрепала меня по голове тетя Люба. - Чай, родственник он тебе, не чужой. В обиду-то не даст. Я тебя Мишка у себя бы оставила. Да стара я, не успею поднять... Мне уж скоро срок придет. - тетя Люба грустно вздохнула. - А к деду тебя мама отвезти очень просила. Слово с меня крепкое взяла. Она-то уж наверно знала как тебе будет лучше... Потому и торопится нам надо Мишук. Пока не пришли за тобой эти, из органов опеки. У них уж давно от опеки только и осталось что название... Пойдем завтракать, а потом собираться будем. Я тебе яйца на завтрак сварила.

***

Машина у Тети любы была старая. Даже всякие водительские подсказки не проецировалась на любое стекло, а выводились на экран на панели приборов. Тетя Люба часто посматривала на этот экран, близоруко щуря глаза под толстыми стеклами очков. А потом выпрямлялась и рулила дальше. Я сидел рядом, на первом сиденье, и глазел на окрестности.

Оказалось, что дед живет где-то за городом. Я этому удивился. За городом теперь вообще мало кто жил. Зачем оно, когда в самом городе людей мало? Пустых домов - завались. И охраняемого периметра за городом не было, и полиции. Там больше всякая дрянь водилась, со времен последней войны. Ну или всякие эти, как их там... асоциальные. Кто такие асоциальные про которых говорили в телевизоре, я не очень понимал, а вот загородных монстров побаивался. Тетя Люба наверно тоже чувствовала себя неуютно, потому что чем дальше мы отъезжали от города, тем тревожнее она вертела головой.

Я смотрел вперед и в боковое окно. Там, под осенним неярким небом, тянулись мимо дороги здания с окнами непрозрачными от грязи, и стенами тронутыми мхом... Проносился мимо заброшенный склад, с вросшими на спущенных шинах в землю погрузчиками и застывшими трейлерами... Бежала параллельно высоковольтная линия, башни которой держали фрагменты проводов идущих в никуда. Ржавели на обочине перевернутые, сброшенные чтобы освободить дорогу, ржавые туши автомобилей... Промелькнул удушенный мощным плющом памятник, - только и торчала из-под листьев одна рука, вскинутая вперед и вверх, будто каменный некто скрытый на постаменте просил меня освободить его из удушливых растительных объятий...

- Ек-макарёк! - крякнула тетя Люба, когда машина свернула с большой кольцевой автодороги, на боковое ответвление. За КАДом и основными магистралями дорожные службы все-таки следили, а здесь на боковой смена времен года и прущие из земли растения уже начали побеждать асфальт. Растрескавшееся полотно было покрыто трещинами. Машину затрясло, тетя Люба сбавила скорость.

Тетя люба снова наклонилась к экрану бортового компьютера на карту испещренную дружными линиями подсвеченными разным цветом.

- Адрес, адрес... - забурчала она, - что это за адрес-то, только координаты глонасовские... Что тут за Кириловское такое, что до сих пор красным по всей карте? Небось у вояк что-то было, раз туда так бахнули, делай теперь крюк в сто верст... Хорошо, что нам ближе... Так, где тут это Гладышевское?.. Тыща одно озеро и все размером с лужу... И поселков-то на всю округу жилых три штуки... Все дороги порушенные, красные, нигде ходу нет... Хоть бы телефон был твоего Деда был, позвонить-узнать... - Она, опомнилась и посмотрела на меня. - Ничего, Мишенка, доедем.

- Ага, - кивнул я.

Постепенно стемнело, тетя Люба включила фары. Теперь дорога бежала впереди в снопе света, мелькая выцветшей разметкой, а по обочинам сгущалась тьма. В боковом стекле стеной стояли высокие деревья. Иногда стены деревьев расходилась разрезанные рекой, и когда машина проезжала по мосту, я видел внизу черную ленту реки, в которой рябила зыбкой серебристой дорожкой купающаяся луна. Иногда деревья расступались, чтобы обнажить стоявшие вдоль дороги поселки. Тогда взгляд выхватывал из темноты угрюмые короба домов, зарастающие улицы, и полустертые плакаты, которые некому было читать. Я смотрел на темные поселки, и ему становилось страшно, потому что ни один фонарь на улице, и ни одно окно не светилось светом.

- Тетя люба, - а тут совсем никто не живет? - спрашивал я. Не потому что сам не мог понять, а только чтобы заговорить, и успокоится ответом взрослого голоса.

- Никто Мишук. Война, вишь, людей щедро наградила. Теперь свободной земли много.

- А дед мой, что, один живет?

- Это я не знаю. Но по карте, недалеко от места где он живет, большой поселок есть.

Я умолк и снова стал смотреть на летящие в темноте обочины. Там выбегали из-за деревьев и вновь скрывались железнодорожные пути, и луна подсвечивала стальные ниточки рельсов. И когда они ехали мимо станции, то там разгоняя темноту светили фонари, и горели живым светом огни станционных окон. Я приободрился. Но станция быстро скрылась из виду, а скоро и сами рельсы убежали в сторону, точно им надоело бежать рядом с дорогой, и снова стеной встал мрачный лес. Я начал зевать, глаза у меня слипались. Лес все убегал, и убегал мимо, оставаясь позади. И я уже совсем было закрыл глаза, как вдруг увидел, что нечто там, у стены деревьев не бежит назад удаляясь от хода машины, а само стремительно несется мимо деревьев, темным пятном следуя почти вровень с машиной.

- Тетя Люба, там кто-то бежит. - Испуганно показал я пальцем, в окно.

Тетя Люба близоруко щурясь метнулась взглядом в темноту.

- Да что ты, Мишенька, что-ты, - показалось. - Успокаивающе сказала тетя Люба, и вжала педаль в пол. Двигатель взревел, и машина затряслась на разбитом полотне подпрыгивая и грохоча, как эпилептик в припадке. С меня слетел весь сон. Смотрел я в окно, и видел, как стремительная тень, - нет, тени! - постепенно отстают и растворяясь сливаются с ночной темнотой.

Тетя Люба гнала еще несколько километров, и сбавила скорость только когда едва не впилилась в застывший на дороге неразличимой глыбой автобус. Машина снова пошла плавнее.

- Показалось, Мишенька, - повторила тетя Люба, и не отрывая взгляда от дороги быстро погладила меня по голове. - Померещилось в темноте-то... Ты, знаешь, лучше поспи пока.

А мне вовсе не хотелось спать. Я-то точно знал, что не померещилось. Уэ теперь-то я точно всю дорогу не усну. Так, вертя головой глядя на однообразную дорогу, и слушая глухое завывание двигателя, я думал еще минут двадцать, пока не сморило. Я заснул.

И тем сократил себе путь.

***

Проснулся я внезапно, оттого что стало тихо. Я тяжело разлепил веки, и протирая глаза руками осмотрелся. Машина стояла. Лучи фар упирались в высокие двустворчатые ворота, от которых в обе стороны в темноту расходился высокий деревянный забор на бетонном основании.

- Вроде, приехали, Мишук, - Обернулась тетя Люба, когда заметила что я проснулся. - Посиди-ка тут, я пойду постучусь...

Тетя Люба щелкнула дверью, и в нагретый салон ворвался холодный осенний свежий воздух. В ночной тишине после долгого гула дороги все звуки слышались как-то особенно четко. Тетя Люба, крякнув, вылезла подошла к забору и заозиралась. Её фигура - фигура единственного знакомого здесь человека, нет, - вообще человека - в свете фар, показалось вдруг мне очень далекой, а салон машины страшным и пустым. Я испугался. Зашарил по обивке, нащупал ручку, отворил тяжелую дверь, и выскочил наружу, в темноту. И побежал по свету фар, как по спасительному мостику к тете Любе. Она обернулась на стук моих башмачков.

- Ты чего?

- Я... это... - засопел я.

- Ладно, стой. Сейчас позвоним...

Справа от ворот, рядом с калиткой, на заборе под козырьком висел монументальный переговорный пульт с одной кнопкой. Тетя Люба подошла к пульту и зажала пальцем кнопку, - пульт тихонько заулюлюкал. Отпустила кнопку, и прислушалась. Все было тихо.

- Спят поди... - Резюмировала тетя Люба, с снова ткнула пальцем в пульт. Она была женщиной решительной.

Внезапно площадку перед воротами залил дополнительный след - включился фонарь на столбе. Тетя Люба одобрительно кивнула, а кнопку не отпустила.

- Кто? - Вдруг хрипло буркнул динамик мужским голосом.

Тетя Люба наклонилась поближе к динамику.

- Мне Клевцов нужен... Глеб Владимирович.

- Развейте мысль, - вежливо попросил динамик.

- Что? Какую мысль?

- Зачем вам нужен Клевцов.

- Я ему внука привезла.

- Бхум!... - отчего-то закашлялся голос в динамике. - Какого еще внука? У Клевцова никаких внуков нет.

- Как это нет? - Рассердилась Тетя Люба. - Мне этот адрес Вера Поморцева дала. Муж её был - Вадим Поморцев. А это их сын. - Тетя Люба развернула меня к камере на столбе, и я зажмурился от яркого фонарного света.

- Поморцев... А сама Поморцева где? - осведомился динамик.

- Умерла. Вчера. Круппозное воспаление. Еще осложнение какие-то... Ну! - Тетя Люба грозно выпрямилась - Это же вы Клевцов! Будете открывать? Или так и будете прятаться за своим говорильником?

- Погодите, - после паузы сказал голос - сейчас выйду...

Через некоторое время за забором лязгнул засов. Сбоку от ворот отворилась калитка, отворилась странно, медленно, словно стоявший за ней постепенно осматривал открывавшийся вслед за ходом калитки вид. Свет внешнего фонаря разогнал темноту за калиткой, и открыл в резком контрасте света и темноты сухого костлявого деда. Тот был лыс как полено, или может быть наголо брит, под длинным носом свисали на шею длинные седые усы, а над носом таились в глазницах два немигающих глаза. Эти глаза обшарили все вокруг, а потом будто два зверька из нор - схватили меня, впились в него, оцепенили страхом, тут же впрочем отпустили, и переключились на Тетю Любу.

Я пискнул, и спрятался за за Тетю Любу.

- Ну, заходите, - приглашающе махнул левой рукой дед. Тетя люба махнула на машину брелком, и та послушно выключила фары и щелкнула замком.

- Пойдем Мишук, - тетя Люба взяла меня за руку и двинулась во двор.

- Не оступитесь, - предупредил дед, - двор не освещен. Подождите пока глаза привыкнут.

Двор изнутри был большой. Глаза постепенно привыкали к темноте, и я различил темную громаду дома безо всякого света в окнах. Дед задвинул засов калитки. Все это дед делал левой рукой, а правую он все время держал за спиной. Наверно у него больная поясница, решил я, и стал чуточку меньше боятся высокого старика.

- Прошу к дому, - пригласил дед. - Тетя Люба буксиром потащила меня к дому, аккуратно ставя ноги в темноте. Я поспевал следом. А странный дед шел за нами.

Неожиданно я услышал справа от дороги какой-то шорох. Приглядевшиеся глаза различили, что рядом с нами в нескольких шагах мягко шел кто-то приземистый на неслышных лапах. Собака! Я оглянулся на идущего сзади старика, едва не споткнулся, и перестал вертеть головой. Так и дошли до дома.

- Сейчас, погодите, - сказал дед поднимаясь на крыльцо и отворяя дверь в темную домину - свет включу, а то расшибетесь обо что...

- Что ж ты сам-то свет включенным не оставил, - спросила тетя Люба.

- Привычка...

Я сжал тетину руку.

- Чего, Мишук, обернулась женщина к нему.

- Собака, - тихо проговорил Мишка.

- Собака? Где? - Завертела головой тетя Люба.

- Вон, - показал я на тропинку.

- Не бойтесь, - обернулся к нам дед, - это Курбат. Он не тронет. - И исчез в провале черного дверного проема.

- Ох ты теленок-то какой... - пробормотала наконец приглядевшаяся Тетя Люба.

Теленок не теленок, я разглядеть толком не мог, только видел, что перед крыльцом на тропинке уселся кто-то большой и лохматый. А большего темнота различить не позволяла. Мне здесь не нравилось. Было незнакомо, темно, и очень хотелось заплакать. Я вцепился в тетину руку, и хотел уже ей сказать, что пусть она, пожалуйста, отвезет меня обратно с собой, и я буду себя хорошо вести... Но тут в дверном проеме дома зажегся ослепляющий с непривычки свет, и на фоне этого света возник старик, - и я при нем говорить не решился.

- Заходите, - пригласил старик.

Тетя Люба повела меня с собой, я только и успел еще оглянутся с крыльца. Свет из дома дошел до пса. Большой, остромордый, с торчащими ушами, добрым тот не выглядел. Глаза его напоследок отразили свет с крыльца, будто смотрел он на меня двумя пустыми холодными огоньками.

***

Дальнейшие события той ночи я помню как-то отрывочно, чередой ярких фрагментов. Наверно сказался долгий для ребенка день, и слишком большое напряжение. Дом незнакомого деда, сразу поразил меня необычностью убранства. Бревенчатый сруб в тусклом свете малосильных энергосберегающих лампочек выглядел как жилище какого-то колдуна, из фильма про стародавние времена. Промелькнула перед глазами прихожая, стоявшие там несколько пар сапог, сачок и несколько удочек, висевшие на вешалке длинный дождевик с капюшоном, несколько пятнистых курток, и странный будто сделанный из мочальных висюлек костюм...

Прошли через первую комнату, там стояло несколько шкафов, и два огромных сундука, похожих на те, в каких киношные пираты хранили свои сокровища. В одной из бревенчатых стен торчала врезанная в неё выступающая кирпичная кладка. Вошли в другую комнату, и оказалось что кладка которая торчала в первой, была задницей здоровенной печи, а в этой большой комнате было её лицо, - с большой полкой, укрытой полукруглой аркой, со стоящими сверху разнокалиберными горшками, с несколькими железными дверцами, и большой трубой, уходящей куда-то в потолок. В этой комнате был деревянный стол на толстых ножках, в углу уходила с поворотом на второй этаж красивая лестница с резными балясинками, у стен жались несколько лавок, а на одной из стен висел целый рыцарский набор! Прямо как в мультиках про русских богатырей - распластанная на стене кольчуга из мелких колечек, поверх неё щит с металлическими пупырями, сверху островерхий шлем с переносицей, а рядом на гвозде - меч, и еще какая-то штука, вроде молотка, которым мама отбивала мясо, только большого и с острой гвоздилкой на другом конце.

...Потом пили чай, сидя за столом. Чай был необычный, душистый, вкусный, в больших пузатых кружках. И брусничное варенье. Помнилось, дед сказал про меня - "похож, нос один в один" - но на кого я похож, я спросить постеснялся. А вообще Дед и Тетя Люба больше молчали, и говорили о каких-то, как их называла мама, вежливостях. Про то хорошая ли была погода, и какая она в городе, и какая она здесь... И оба поглядывали на меня. Я побаивался от острых взглядов деда, но варенье лопал. А потом у меня уже начали слипаться глаза. Я даже начал клониться на стуле. Тогда дед отвел меня в туалет. Туалет оказался не как остальной дом, современный, там я попрощался с чаем... Потом дед и Тетя Люба отвели меня по лестнице на второй этаж, там была комната с секретером, шкафами с книгами, и скамейкой, про которую дед сказал что это кровать. Кровать была странная потому что на ней лежало только одеяло и тонкое покрывало, а вместо подушки был какой-то валик. Но дед вытащил из шкафа еще пару одеял, смотал из одного что-то вроде подушки, и когда меня положили, стало ничего, мягко.

А потом, помню, как ночью я проснулся. Взрослые бубнили где-то внизу, неразборчивым смутным говором. Я нашарил в темноте ботинки, подошел в лунной полутьме из окна к двери, и приоткрыл её - она даже и не скрипнула, - и хотел уже идти к лестнице. Разговор деда и тети Любы здесь стал более различимым. Я бы даже не стал подслушивать, но странный дед и тетя Люба говорили такими голосами, как будто о чем-то важном. Я только поэтому совсем чуть-чуть послушал.

- Какие органы опеки?.. - Услышал я тетю Любу. - Ты же знаешь что там сейчас... Я бы и сама его взяла, да не успею поднять. Времени у меня не осталось. Рак. Врачи говорят, в лучшем случае года два. В худшем шесть месяцев...

- Не страшно было ехать сюда? - Спокойно спросил дед.

- А чего мне теперь бояться?

- Это да...

- Ну так что, - возьмешь?

- Да куда он мне? Видишь же как живу... В глуши.

- Ничего. В глуши сейчас небось безопасней. Не юли Глеб Владимирович, ведь он внук тебе, не чужой.

- Да не внук он мне. - гукнул дед - Не родня мы. Вадим, отец его, вроде как в учениках одно время был. Потом ушел... Я его и лет-то сколько не видел.

- Вот оно как... А чего же тогда Вера твой адрес дала?..

- Кто ж вас баб разберет... - Фыркнул дед - При жизни то она от меня и знать-то не хотела. Из-за неё мы с Вадимом и поссорились. А перед смертью, видишь, взбрело ей...

- Ну и все равно - бери. - Решительно утвердила тетя Люба. - Хоть ты и сбоку припеку, а все равно отца его учил, ближе у него все равно никого нет. Не бери грех на душу, - мальца бери.

За дверью помолчали.

- Ладно, - вздохнул дед. - Я тебе так скажу. - Оставлю я у себя мальца. И проверю по-своему.

- Что значит, - по своему?

- Это уж мое дело. - Отбрил дед. - Ну считай, посмотрю, - глянется ли он мне, придется ли по душе. Сможем ли притерется друг к другу. Выйдет - ладно, значит судьба. Не выйдет - сам отвезу его в город и сдам на руки государству. Больше обещать не могу.

- Ох, дед, тревожно мне. - засетовала тетя люба. - Привезла ребенка в глушь, и оставляю неизвестно кому. Я-то ехала, думала ты родня.

- Ладно, не причитай. Что вы бабы за народ такой... Сперва сами накрутят, а потом плакаться начинают. Я тебе сказал как будет, и за мальца взял ответ. Дальше уже не твоя вахта. Ночевать останешься?

- Нет, поеду. Сейчас, пока он спит. А то с утра застрашится он с тобой оставаться, плакать будет. А так - скажешь уехала, и уехала.

- Ну, разумно. - согласился дед. - Хочешь, людей вызову? Через пару часов приедут. Проводят тебя до города?

- О, ты еще и вызвать людей каких-то можешь? - Удивилась тетя Люба.

- Кое чего могу.

- Ну и хорошо, значит, не такой уж ты отшельник. А ждать не буду, поеду. Я ж тебе говорю, - мне уже боятся нечего.

- Ну, добро. Пойдем, провожу до ворот.

- Проводи. Бог тебе в помощь...

Я не все понял из того что услышал. Только понял что тетя Люба уезжает. Мне захотелось побежать вниз, и попросить чтобы она взяла меня с собой. Но там был этот - дед, и я не решился. Я слышал скрип стульев, когда они встали, слышал их шаги, и как закрылась за ними дверь. Мне захотелось плакать. Я повернулся, и побрел обратно в комнату.

***

Я помню то утро. Все было хорошо, и вместе со мной в то утро проснулась радость. Раз мама не разбудила, и позволила поваляться, значит сегодня наверняка у неё выходной. Наверняка она приготовила что-нибудь вкусненькое. Сейчас вот потянусь, встану, побегут к ней и... Что-то скреблось маленькой смутной тенью внутри. Верно приснился ночью страшный сон, который я не мог вспомнить, только осталось после него какое-то мрачное послевкусие. И отчего так непривычно жестка кровать? И почему так необычно пахло сегодня в моей комнате?

Я открыл глаза, - и все вспомнил.

Чужая комната. И жизнь вокруг - чужая. Утренний свет выкладывал длинные тени на шкафах с старыми книгами, кто-то за дверью, внизу, гремел посудой, за окном пострикивала птица... Все было чужим, и у меня круто сжало сердце.

Я захлопнул глаза, зажмурил их со всей силы, в отчаянной надежде, что если сейчас сильно пожелать, то вдруг все волшебно переменится. Исчезнет чужой дом, исчезнет мамин кашель и врачи, - и все обернется как надо, как оно должно быть, как хочется. Я лежал и сжимал глаза, так что шумело в голове, стараясь отстранится от чужой жизни, чужих звуков, уйти от них и вынырнуть в прошлое. Но когда приоткрыл глаза, надо мной оказался все тот же чужой деревянный потолок.

Я глубоко судорожно вздохнул, откинул одеяло, и вылез из кровати. Ноги и тело захолодило. Я соскочил на пол, и начал натягивать свою одежду, которая была аккуратно сложена рядом на стульчике. Одевался я очень медленно, пытаясь привычными действиями отсрочить то неизвестное, что должно было наступить потом. Но одежды было немного, и она все-таки кончилась. Тогда я зажал губу, тихонько подошел к деревянной, и отчего-то очень тихо и осторожно потянул её. Дверь, как и этой ночью, поддалась без звука, и я оказался на площадке второго этажа. Напротив двери из которой я вышел, была другая - такая же. А слева, вниз уходила та самая лестница с балясниками, по которой я поднялся сюда вчера. Лестница выглядела по-другому, потому что теперь был день, и я не был сонным. Внизу кто-то продолжал стеклянно звякать плошками, и я крадучись, как осторожный зверек начал спускаться вниз, оглядывая открывавшуюся ему комнату.

Солнце поднималось, свет все сильнее бил в комнату из небольшого окна. Вчерашний старик сидел на стуле спиной к лестнице. Он что-то переливал из стеклянного чайничка в кружку, потом добавил туда же ложку из стоящей рядом посудины, сделал еще что-то, чего я не увидел за стариковской спиной, аккуратно все это размешал, и закрыл кружку сверху кружечкой и отставил в сторону.

- Хорошо что проснулся. - Сказал старик не поворачивая ко мне своей лысой как полено головы. - Ну, чего на лестнице встал? Спускайся вниз.

Я нерешительно сошел с лестницы. И старик наконец повернулся, окатив меня своим цепким взглядом.

- Добро утро. - Пролепетал я, застывая на месте.

- Доброе,- Старик показал ему на стул, на стороне стола соседней с собой. - садись.

Я оттащил от стола придвинутый тяжелый стул, и взобрался на него.

- А как ты узнал, что я за спиной? - Спросил я деда.

- Чую, - похвалился дед. - У меня на голове, вишь, волос-то нет, зато на спине великое множество. Как только мне кто в спину смотрит, так сразу те волоски дыбом встают.

- Что, правда? - Поразился я.

Верхняя губа старика странно дрогнула, но это почти не нарушило его суровый вид. Теперь с утра я снова рассматривал деда не сонными глазами, при дневном свете. Дед был высокий, голубоглазый, сухой, лицо его как будто все состояло из резких граней. Длинный с небольшой оттопыркой внизу утиный нос гордо восседал над двумя длинными вислыми, белоснежно седыми усами.

- Вот, - старик переставил мне под нос кружку, и снял с неё крыжечку. - Пей. Это надо натощак.

Я заглянул в кружку, - там внутри было что-то зеленоватое. В нос дал какой-то сложный смешанный запах, от которого закружилась голова.

- Чего это? - Спросил Мишка.

- Самая суть. - Ответил дед.

- Чего?

- Не важно, - мотнул он головой. - не поймешь пока. Не бойся, не отравишься. Это вроде лекарства, и на вкус такое же... своеобразное. Но выпить надо.

Мне стало еще страшнее.

- Дедушка... - забормотал я. - Я... не хочу...

- Через "не хочу". - Подпустил суровости дед. - Надо. Пей, а не то нос тебе зажму и сам в рот залью как в кувшинчик.

Я судорожно обхватил кружку, еще раз поглядел на деда, потом внутрь, потом опять на дела...

- Пей уже! - Гаркнул дед.

Я поднял кружку, обхватил губами край и начала заглатывать горьковатую душистую жидкость. Питие проваливалось в пустой желудок толчками. Рот связало, горечь перешла в сладость, занемело за ушами. В затылке, во лбу. Деревенеющими руками я попытался поставить кружку, но она почему-то пошла к столу не дном а боком, вырвалась из рук покатилась к краю стола, и... неподвижно сидевший рядом старик неимоверно быстро переместился, подхватил кружку и вернул на стол. Я хотел удивиться, но не успел, - глаза закрылись, но я почувствовал, что дед поддержал меня под руку. Это было хорошо, иначе я бы точно свалился. Меж тем, я перестал видеть, потом слышать, потом чувствовать, думать, быть.

***

Холод. Везде был лютый холод. Вселенная заледенела кристаллами снега и броней векового льда. Мир сократился в небольшой стылый кокон. Холод был и вовне, и внутри, полностью стирая разницу между этими понятиями. Он пронизывал насквозь не имея сопротивления и преград. Холод неподвижно струился в оледенелых жилах, в костях, в голове, даже глаза были неподвижными шариками стылого льда. Но внутри этого мертвого ледяного марева билась живым тонким клубком нечто, что он смог вырвать из-под власти льда. Нечто что и было им, - что было его волей к жизни и отделяло его от смерти. Вместе с холодом было постылое отчаяние и почти утерянная надежда на свободу. Множество голосов, живых и умерших, бились в нем, молили о помощи, удаче, победе, силе. Он мог слышать их, иногда мог даже что-то дать, но не мог попросить сам, не мог докричаться о помощи. Множество голосов не слышало и не знало его. Эти многие говорили на других языках и о другом. Все же он тянулся к этим голосам, как он тянулись к нему. - потому что в этом была его надежда. И бросая им частички своей скованной но живой силы, он вольно или невольно делился с ними своей надеждой, своей злой тоской.

И холодом.

Тонкий слабый росток коснулся его. Он дошел до него не за счет беззвучного крика просьбы, а только за счет сродства, когда близкое потянулось к близкому, и кровь к крови. Пусть даже его собственная кровь была голубым льдом, он помнил о времени когда она струилась в жилах. И помнил о тех, кто носил его кровь за пределами его ледяной темницы. Он принял свой дальний росток, он узнал его несмотря на смешение чужих родов и кровей. Это был неожиданно сильный, хоть и маленький росток. И бывший льдом скупо, и мимолетно обрадовался. Он признал свой росток, пометил его нотку в шуме других мелодий и голосов. Пометил и отпустил - чтобы не повредить до срока.

***

Отпускало. Будто постепенно таял огромный ледник, сперва медленными каплями под лучами солнца, а потом все быстрее и быстрее, истекая водой, откалываясь огромными кусками, исчезая, будто его и не было. Лед превращался, таял, испарялся, исчезая бесследно, разве что где-то под сердцем затаилась маленькая холодная заноза... Я разлепил глаза, и увидел свои руки, судорожно вцепившиеся в кромку стола. Вокруг скрюченных белых пальцев по столешнице серебрился иней, а впрочем, он быстро исчезал испаряясь с легким дымком, так быстро что может быть и померещилось... В горле запершило, я судорожно закашлялся. Кто-то цепко держал меня за плечо, он обернулся и увидел старика.

- Все, - сказал дед, - тише, все, все. Пришел в себя? Пришел в себя говорю?

Я с трудом кивнул головой.

- Что-нибудь помнишь? Что сейчас с тобой было?

- Холод. - Прошептал я. - Мне было... холодно.

- А что сейчас говорил, помнишь?

- Нет.

- Добро. Не надо тебе этого до срока... - Дед похлопал меня по плечу, сел за свой край стола, и посмотрел в глаза долгим взглядом. - Слушай внимательно, Михаил Вадимович. Я признаю тебя, как признавал твоего отца, - Вадима. Я не отошлю тебя ни в какую службу опеки. Будешь жить со мной. Буду тебя воспитывать. Мое слово. Ну, чего молчишь?

- А... ага. - обессилено кивнул я.

- Будешь звать меня дед Глеб. Можно просто - дед. Понял.

- Угу.

- Есть хочешь?

- Хочу!

- Ну еще-бы. Тогда, давай начнем готовить завтрак. Будешь помогать.

- А мама всегда без меня готовила.

- То мама. А я то старый уже, без твоей помощи не справлюсь. Ну, будешь помогать? Иначе оголодаем.

- А я... не умею...

- Ничего, пойдем, я тебя научу.

- А телевизор у тебя где?

- Телевизора нет.

- Как же это нет? - Ошарашился я.

- Да сам удивляюсь.

- А куда же ты плейстейшн подключаешь?!

- В кудыкину гору. Пойдем.

***

- Вот, - после обеда, когда помыли посуду, дед бросил мне на колени небольшой предмет, - тебе.

- Чего это? - Я завертел в руках непонятную причуду.

- Кубик-рубик. Головоломка такая. - Дед подошел, и взял кубик у меня из рук. - Видишь? Со всех сторон у него бока разного цвета. Красный, синий, желтый... А теперь мы его начинаем вертеть так и сяк... Смотри - все цвета на боках перемешались. Сможешь сделать как было?

- А зачем?

- Затем что это развивает геометрическое мышление, мелкую моторику и зрительную память, и... Ну чего вытаращился? Сделай, - затем что я так сказал. Ну как, осилишь?

- Попробую...

- Во-во, пробуй. - Довольно буркнул дед. - Займи свой умишко беспокойный.

Я поворочал кубик разными сторонами, вертанул пару раз плоскости, хмыкнул, и недовернув до конца секцию решительно потащил угловой элемент кубика. Шпынькнуло, и угловой кусочек кубика вывалился из конструкции. Дальше пошло бодрее, и скоро все секции отвалились. Головоломка лежала на столе печальная и ощипанная. Я решительно начал вставлять детали обратно, так чтобы они совпадали по цветам. Еще через пару минут кубик лежал на столе целым.

- Ну-у... - Протянул безмолвно наблюдавший дед. - Тоже конечно способ... Разрубил, так сказать, гордиев узел... Иногда и так бывает надо. А иногда - не надо. Сможешь сделать тоже самое, но по-другому? Не разбирая на части?

- Попробую.

- Попробуй. Потом пойдем на прогулку. Раньше только Курабата выводил, теперь вас двоих буду.

***

- Ранний осенний лес пах какой-то особой прозрачной свежестью. Деревья уже частично обронили свои листья, устлав землю пестрым разноцветным ковром, а другие деревья, которые покрепче, еще держали свои кроны, пожелтевшие, покрасневшие, а некоторые даже зеленые. Я вертел головой, и поспешал за дедом, который ходко шагал на своих длинных ногах, обутых в смешные мягкие, спущенные гармошкой, сапоги. Это было похоже на прогулку в парке, только здесь не было дорожек, а все время было неровно, и все росло густо и беспорядочно. Я так ходить не привык, и уже подзапыхался.

- Деда, - заканючил я, - подожди! Я устал!

- Сейчас еще чуть-чуть, - отвечал дед не сбавляя хода. - Сделаем привал.

- У меня уже ноги совсем-совсем не идут.

- Ленивые потому что ноги. А ты их заставляй. Вон, на Курбата посмотри, - как он по лесу шлындит, больше нашего. А не устает.

Сбоку от меня затрещали ветви кустов, и в поле видимости возник лохматый Курбат. Хвост у него довольно вихлялся, язык свесившийся изо рта подергивался в такт дыханию, белоснежные клыки обнажались, можно было подумать будто пес улыбается. Курбату гулять нравилось. Сегодня он вовсе не выглядел страшным.

А идти тем временем стало совсем сложно, потому что земля под ногами вдруг круто забрала в гору. Я полз за дедом, поджимая губу, чтоб не пустить слезу. Вдруг, земля выровнялась, и спина деда в долгополой куртке перестала удаляться. Я доковылял до остановившегося деда, и... разинул рот. Мы вышли на крутой обрывистый берег лесной реки. Спокойная вода почти беззвучно бежала широкой изогнутой лентой, темной по средине, и коричневато желтой у краев, где просвечивало дно. Река выбегала из-за крутого поворота, и скрывалась за другим. Деревья свешивали к воде свои ветви, а некоторые с обнажившимися от течения корнями сами клонились к спокойной воде. Одно дерево даже упало прямо через реку, и лежало раскинув пустые голые ветви как мостик.

- Привал! - Торжественно объявил дед, и уселся как раз на поваленный ствол дерева, в той его части которая была на этом берегу, у самых вывороченных корней. Я сел рядом, и закряхтел от облегчения. Курбат подбежал, посмотрел на деда, сунул в меня мокрым носом, и побежал трещать ветвями где-то в округе.

- Вон, погляди, - мы отдыхаем, а Курбат и не присел, - сказа дед.

- У Крубата твоего четыре ноги, а у меня только две! - отговорщицки пропыхтел я.

- Ничего, и на двух ногах можно, если с привычкой. А можно и на руках. Смотри малец - хоп!

Тут дед легко соскочил с дерева, нагнулся, перевернулся, и действительно пошел вверх-ногами на руках.

- Здорово! - Закричаля.

Дед сделал на берегу небольшой круг, перевернулся и снова сел рядом.

- Видал? - Довольно сказал он. - А ты так можешь?

- Не... - помотал головой я.

- Можешь, - уверенно сказал дед. - Только сам не знаешь, что можешь. Для этого учить тебя надо.

- Научи. - Загорелся я. - Научи меня так, деда!

- Если хочешь уметь делать как я, - для этого тебе Мишка, варягом стать надо.

- А варяги это кто?

- Варяги? - Прищурился дед. - Ну вот я например, Варяг.

- А это как? Это как деда? Что такое варяг?

- Варяги, это те кто вот такие усы носит, как я! - Дед победно закрутил свой седой длинный ус.

- Значит варяг, это тот, кто усы отрастил?

- Да нет. Маленько поболе надо. К усам вдовесок - уменья. Раньше вот все варяги носили такие вислые усы, потому что отец наш Перун такие носил.

- Какой-такой Перун?

- Ты пока не спрашивай, кто это. Я вас с ним вечером познакомлю.

- А что тогда нужно чтоб варягом, кроме чуба да усов?

- Много что, надо, Мишук. Драться уметь. Красться уметь. Всем оружьем владеть. А пуще того знать, когда красться, когда драться. За что и на кого оружие поднимать. Варяг не сеет не жнет, варяг с боя живет... Живет варяг по клятве-роте, которую он своим братьям и Перуну приносит. Много та клятва на него запретов накладывает. Зато варяги - семья. Если один в беде, - другое стеной встанут. Но даже если варяг один, - он никого не боится. Другие от него потряхиваются да побаиваются.

- Деда! - Заголосил я. - Я тоже хочу! Чтоб никого не боятся! Можно я тоже варяг?

- По крови-то ты от отца варяг. - Покачал головой дед. - А по выучке - с печки бряк! Не варяжечка даже. Многому научится надо, чтоб варягом стать.

- Научи! Ты научи меня. Деда.

- Да-а, научи... - С сомнением потеребил подбородок дед. - Я ж тебе говорю. Ограничений на варягах много. Кто хочет варягом быть, знаешь чего? - В плейстейшн не играют!

- Совсем? - Охнул я.

- Совсем. - Убил всякую надежду дед. - У них на плейстейшны-то времени нет. Они учатся в жизни так делать, как ни в одной плейстейшн тебе не покажут.

- Я тоже хочу. Научи.

- Это ты сейчас так говоришь. А завтра опять заноешь небось, чтоб в видеогеймы свои играться.

- Не заною, - пообещался я. - Деда-а! Научи чтоб варягом.

- Научить разве? - С сомнением прищурил хитрый глаз дед.

- Научи!

Дед помолчал, почесал рукой гладко выбритый затылок.

- Ладно, так и быть - научу. Поглядим что из тебя получится. Отдохнул слегка?

- Отдохнул.

- Тогда слазь с дерева. С простого начнем. Вот ты ходишь как, шуршишь листвой, топочешь. Так ходить не надо. Лес тихих любит. Смотри как надо ставить ногу, чтоб не шуршать...

***

- Не замерз сегодня на прогулке-то? - Спросил дед дома, после того как мы пообедали, и помыли посуду.

- Не.

- А почему? Воздух ведь нынче уже не летний.

- Куртка теплая потому что. - Подумав сказал я. - Мама мне её купила...

- Ну, ну чего носом расшмыгался. - Дед вдруг погладил мой затылок тяжелой задубевшей от мозолей рукой. - А вот подумай лучше, - почему я не замерз? Моя-то курточка против твоей совсем легкая. Так, для карманов основа.

- А почему? - Удивился я.

- Сейчас узнаешь почему. - Поднимаясь из-за стола таинственно сказал дед. - Жди здесь.

Через некоторое время дед вернулся с подносом, на котором стояло три небольшие миски, и поставил на стол.

- Смотри сюда, - показал дед. - Три миски. В них вода. Суй правую руку в среднюю.

Я подошел к миске и осторожно макнул в неё палец.

- Как? - Спросил дед. - Горячо? Холодно?

- Эта... никак, - мотнул головой я. - Вода в миске мягко обволакивала пальцы, а холода и тепла в ней не было.

- Правильно, - кивнул дед. - Вода комнатной температуры; пришла в динамическое равновесие со средой. Вынимай руку... Ну, теперь суй правую руку в правую миску. Какая вода?

- Холодная. - Отозвался я. - Аж пальцы сводит.

- Только что из колодца. - Согласился дед. - Студена вода. Правую руку пока так и оставь. Суй теперь левую руку в левую миску.

- Горячо, - сообщил я.

- Вестимо горячо, - левая-то подогретая на плите. А ну теперь - только быстро - вынимай обе руки и суй их в центральную миску!

Я выдернул руки и плюхнул их в центральную миску, - так что из неё аж вода плеснула на выскобленные доски стола.

- Ну? - Поинтересовался дед. - Какова теперь в центральной миске вода?

- Чудно... - удивленно выдохнул я: правой руке было тепло, а левой было холодно. Даром, что оба кулака в одну миску уместил.

- То-то что чудно. - Удовлетворённо хмыкнул дед. - Когда твое тело говорит, что ему тепло или холодно, оно только сообщает тебе об изменении внешней температуры. Холод и тепло - это только твои ощущения. До определенных пределов конечно... Слушай тело. Внимательно слушай. Но не позволяй ему диктовать. Оно вишь, бывает и глупое. А вывод отсюда - какой?

- Какой?

- Такой, что завтра с утра займемся твоим закаливанием. Начнем помаленьку, с обтираний.

- Холодных? - Поежился я.

- А это смотря с чем сравнивать, - хохотнул дед. - Ничо. Ты у меня еще побегаешь босиком по снежку.

***

Побежали дни. Дед заставлял вставать в несусветную рань, и сразу чем-нибудь заниматься, то по хозяйству, а то над собой. Зарядку делать, тянуться по-всякому, бегать по округе, то медленно и далеко, а то быстро-быстро с лохматым Курбатом наперегонки. Сперва тяжело было, все тело болело к вечеру, а потом полегче стало. Будто все его косточки жилы и мышцы по-новому прилаживались в теле, чтобы мне легко было себя носить. А еще дед в тетрадке писать заставлял, да цифры складывать, да еще рассказывал всякое интересное. Только слов много встречалось непонятных. Все приходилось уточнять да переспрашивать...

Неприятность однажды случилась. Все я косил глазами на меч, что висел среди прочей воинской сряды на стене. Тот был не такой большой и красивый, как у полудемона в игрушке "Девил Мэй Край", - без завитушек, - но все равно. Очень мне его хотелось пощупать. Вот и спросил однажды, как сидели за столом.

- Деда, а это меч?

- Меч.

- Настоящий?

- Самый настоящий.

- А можно посмотреть?

- Можно. - Разрешил дед, и тут же подкосил - Только ведь пока что он длинней тебя. Поглядишь, когда сам сможешь до него дотянутся, не подставляя табурет.

- Так это еще когда... - Разочарованно протянул я.

- Скоро, хлопец. Скорее чем ты думаешь. Дети растут как побеги бамбука, - не успеешь оглянуться, а уже будешь стучать лбом в потолок.

- Ну деда-а... - Попробовал заканючить я.

- Воспитывай в себе терпение Мишук, - Спокойно сказал дед. - самая это нужная вещь для воина... Как подрастешь. Или я тихо сказал?

Так и висел меч. Да только раз вечером дед сказал, что уехать ему нужно, чтобы пополнить запас продуктов. По следующему утру роздал дед мне ценные указания, велел никому без него дверь не открывать, доглядывать за Курбатом, а сам вывел из гаража свой допотопную зеленую "Ниву", и укатил. Я-то к полудню уже быстряком переделал все порученные мне дела. Поглядел печально на заброшенную на полке плейстейшн, которую некуда было подключать, поиграл с Курбатом... А дед все не возвращался. Зашел я тогда в горницу, поглядел на меч, потом поглядел на ближайшую скамейку...

Подвели меня руки... Ножны с мечом с грохотом повалились вниз, пребольно стукнули по ноге и со слитным - металлическим и деревянным - звоном впечатались в пол. Тихонько звеня покатилось отскочившая от ножен круглая накладка. Я охнул. До самого возвращения деда мне было неуютно. А как услышал я звук подъезжающей машины, так и вовсе мне стало тягостно.

- Как дела? - Осведомился вернувшийся дед, обвешанный сумками как цыганка детьми. - Происшествия?

Я тяжело вздохнул. Надо было признаваться, раз уж нафиговничал. За свое надо отвечать. Так мама учила. И отец, когда дома бывал... Я засунул руку в карман, вытащил оторванную от ножен меча бляшку, и протянул её деду.

- Вот...

Дед молча взял бляшку, поглядел на неё, и не говоря не слова снова посмотрел на меня. Под этим взглядом мне стало совсем уж тяжко.

- Я полез. - пробормотал я глядя в пол, - А он... свалился... И... оторвалось...

- Ага. - Кивнул дед. - Я и сам вижу, что не так меч висит. Молодец что сказал. Своим не врут. Своим всегда говорят правду, даже если неприятно. А вот что полез за мечом, да ножны сломал, - плохо. Я же сказал, - возьмёшь сам, когда сможешь достать без табурета.

- Я не с табурета! - Горячо зашмыгал носом я. - Я вон, скамейку из угла взял. Я без табурета достал.

Усы у деда едва заметно дрогнули.

- Не ослушался значит... На де-юро обскакал... Ну, ты его хоть осмотрел, после того как уронил, сметливец?

- Там... Только эта штука отвалилась, - опустил голову я.

- Да я не про это. Ты ж его посмотреть хотел. Так, посмотрел? Из ножен-то вытянул?

- Не...

- Не-е. - Передразнил дед. - Эх ты, голова... Раз уж влез в дело, так надобно доводить до конца. Не бросать на середке. Ну-ка...

Дед подошел к стене, снял с крюка меч, подошел к скамейке. Правой рукой взялся за рукоять, левой ухватился за ножны, и - с тихим шелестом побежала рекой из старых ножен блестящая мерцающая полоса. Дед положил меч передо мной.

- На, смотри.

Я подошел к мечу. Рукоять и перекладину полностью оплетала затейливая вязь, линии бежали, свивались, подныривали друг под друга, и не было им ни начала, и ни конца. И вдруг в одном месте в этом плетении я вдруг заметил пару змеиных голов! Не линии, - металлические змеи увивали собой рукоять, неразлично сплетаясь телами. А на самом клинке была надпись. Непривычные, остроугольные буквы рельефно выступали над полосой. Часть из них я распознал, а часть нет. Но было ясно, - буквы наши, только наверно старые.

- Ко-ва-ль... - прочитал я, и дальше забуксовал на незнакомой букве-аброкадабрице, похожей то ли на треугольную палатку, то ли на наконечник стрелы.

- Ядрей. - Подсказал ему дед. - Это имя. Наше, варяжье имя. А коваль - значит кузнец. Один из наших пращуров его сковал Мишук. Передается он у нас, от старшего молодшему. Это память.

- А я сломал... - покраснел я от навалившегося стыда.

- Ну уж, сломал. Меч-то цел. В нем суть. А что цата* с ношен отвалилась, так её и приладить недолго. Вишь, дерево-то у ножен рассохлись, да кожа потрескалась, потому и не держатся плашки. Время все точит.

{прим. "Цата", старорусск. - Украшение. }*

Я протянул руку к рукояти, но вдруг одернулся, оглянулся на деда:

- Деда... Можно?

- Что уж теперь, - легонько пожал плечами дед, - возьми, попытай.

Я ладонью охватил рукоять, попробовал поднять меч, - тяжело. Ухватился второй рукой и оторвал от скамьи. Держать меч было натужно, - тяжел. Запыхтел я, да и положил меч на обратно на скамью.

- Говорю, ж маловат еще. - Усмехнулся дед. - Силенок надо поднабрать.

Я разочарованно гукнул. Но меч все равно завораживал, притягивал взгляд. Я боязливо протянул руку и с великой осторожностью тронул пальцем кромку лезвия.

- Так он тупой совсем, - разочарованно оглянулся я на деда.

- Он и должен быть тупым.

- Как же? - Удивился я. - Я ж видел... Там, эта... один, только тронул пальцем, так сразу порезался.

- Ну где ж ты видел, - оттопырил губу дед, - опять что ли в своих ведиогеймах?

- Не - мотнул головой я, - В фильме! Там самураи! Они такие...

Дед тихонько и спокойно, но басовито заржал, - чисто заработал небольшой лодочный моторчик.

Я озадаченно замолчал.

- А, Япония... - Профыркался дед. - У них-то мечи действительно были острые... Так они еще и фильмы про себя снимают? Понимаешь в чем дело, Мишка, чем острее меч, тем тоньше у него лезвие, и значит тем легче его повредить - это физика. У нас-то на Руси как было? Ведь мечом приходилось не только тело рубить, - ворог часто мог быть в полном железном доспехе, да со шлемом, да с окованным щитом. Ударишь по оковке бритвенно острым мечом, - вот тебе на нем сразу и щербина. Поэтому наши предки мечи особо не острили, а сводили лезвие под большим углом, вроде как у топора-колуна. При хорошим ударе, даже если враг в панцире, тупой меч своей кромкой пусть панцирь и не прорубит, да зато сомнет, и все кости под панцирем перешибет. А если по живому телу попадешь, так и тупой меч руки ноги на раз перерубает, - только что срез получается неровный. Ну а японские самураи на мелких островах пробавлялись. Житье у них там было небогатое, стены в домах из бумаги, а хорошего металла днем с огнем не сыскать. И на доспехи у самураев металла не хватало, только разве самым богатым. Остальные носили защиту из кожи, да из бамбуку всякого, - а о них меч не затупишь. Вот самураи свои мечи и острили. Да заодно проверяли заточку, разрубая безоружных мирных крестьян, - такие вот у этих островитян были нравы.

Дед легко поднял со скамьи меч, задумчиво перебросил его из руки в руку и вертанул лезвие по кругу. Клинок со свистом рассек воздух, и на какое-то мгновение превратился в слитный мерцающий круг.

- Дед-а!... - восхищенно выдохнул я. - Я тоже хочу! Научишь?

- Покажу пару ухваток, когда чуть окрепнешь. - Пообещал он - Но смысла в этом теперь немного, разве что для общего развития... Сегодня лучший мастер меча ничего не стоит против наспех подготовленного парня с винтовкой. Меч давно мертв, Мишук. Уже не оружие, - просто памятный предмет, и фехтовать им, - что-то оторванное от жизни. А мы, - варяги, от жизни не отрываемся. Погоди немного, скоро я научу тебя стрелять, малец. Это эффективней и сам меньше мараешься. Научу тебя работать кулаком и ножом. Нож еще жив...

- Покажи! Научи, деда!

- Все в свое время.

***

За окном было темно, комнату освещала только старинная настольная лампа с зеленым стеклянным колпаком, Я возил в тетрадке ручкой, и пыхтел от великих умственных усилий.

- Вот! - Наконец воскликнул я.

- Закончил?

- Ага.

- Давай сюда, - сидевший рядом дед пододвинул к себе тетрадку, и закрутив ус, уставился в мою писанину. - Так, система уравнений... метод сложения... угу... Игрек равно два, икс равно один. Молодец, - похвалил дед, и тут же одернул. - Почему почерк неровный?

- Да ну какая разница, - пожал плечами я, - главное ведь что написано понятно. Сейчас все равно уже никто ручкой и не пишет. Все печатают. Это только ты, деда, меня писать заставляешь.

- Есть разница - нравоучительно поднял палец дед. - Почерк есть показатель твоего внутреннего состояния. Что за человек, если он не может прямо пару палочек и завитушек вывести? - Тряпка человек. Своей собственной руке волю дать бояться. Пиши смело - понял?

- Понял, - кивнул я.

- Вот так, - кивнул дед. - Ладно, помнишь какой сегодня день? Сегодня познакомлю тебя с Перуном. Готов?

- Ага, - кивнул я.

- Ну пошли, - дед встал со стула, прошел к выходу из комнаты, и стал спускаться по лестнице на первый этаж. Я забарабанил по лестнице следом. Спустившись вниз я увидел как дед, подошел к окну, тщательно задернул его широкой занавесью. Затем он подошел к печке, сунул руку куда-то к трубе, и вытащил непонятную железку, изогнутую буквой "Зет". С этой железякой дед подошел к той стене, у которой не было лавок, и наклонился.

- Смотри сюда, - поманил рукой дед, - примечай.

Я подбежал, наклонился, и увидел что дед указывает на дырку в доске, образовавшуюся от выпавшего сучка. Дырку эту я знал, уже видел её при уборке. Вот в эту дырку дед и сунул свою железную загогулину. Сунул, провернул, потом потянул вверх и... кусок пола оказался крышкой, - отошел и поднялся, обнажив в полу темный ход с крутой деревянной лестницей. Я посмотрел на поднявшуюся крышку, - она была не ровного обпила, из досок разной длинны, так чтоб и не походить на люк, поэтому я её и не замечал. Дед сунул руку в обнажившийся ход, слева под доски, - щелкнул выключатель и в тайном подполе загорелся тусклый свет.

- За мной - скомандовал старик, - и юрко нырнул в ход. - Только голову не зашиби.

Я слез вниз вслед за дедом. Тот быстро, потому что к месту привычный был, а я с опаской, - не навернуться бы с глубокой лестницы. Внизу оказался целый небольшой ход с каменной кладкой, сходящийся наверху в свод с замком. Сам ход не подсвечивался, - свет лился сюда откуда-то впереди. Дед пошел по ходу, ему было низко и приходилось пригибаться, а мне так в вольный рост. Дед вынырнул из хода, разогнулся, отступил, и я пробравшийся вслед за ним оказался в тайной комнате. Потолок её был сложен куполом из больших камней, свет давала маленькая электрическая лампочка. У стен по сторонам стояли мощные деревянные полки, на которых лежали какие-то ящики, винтовки, одежда, а у дальней стены... у дальней стены стоял... Мощный кряжистый темный силуэт блеснул на меня синими глазами.

Я ойкнул.

- Не бойся, подойди. - Сказал дед.

Я сделал несколько нерешительных шагов вперед. Теперь, оправившись от первой неожиданности и присмотревшись, я увидел, что фигура у стены оказалась вырезана из дерева. Темное, почти черное, кое где растрескавшееся от времени дерево запечатлело высокого человека с могучей грудью. Лицо человека у стены было не деревянным, а искусно выполненным из какого-то сильно потемневшего от времени металла. Вот на этом-то темном лице особенно ярко светились червонно-золотые, вислые как у деда усы, и глаза под насупленным бровями, сделанные из больших синих камней, светившихся в отраженном свете, каким-то своим, будто бы глубинным живым переливчатым на гранях огнем. На шее деревянного идола висел автомат, на трехточечном тактическом ремне, пояс его оборачивал ремень с автоматными подсумками, а голову венчала коричневая кепка, навроде бейсбольной, с надписью "5.11", из под которой к уху свисал длинный конец золотого чуба. Выглядел резной человек грозно, вся фигура производила впечатление вольной, какой-то даже неукротимой мощи.

- СтатУя... - Выдохнул я.

- Кумир, - строго поправил его из-за спины дед. - Это и есть наш батюшка Перун. Ты поклонись ему, Мишка.

- Он же деревянный, - обернулся я к деду, - неживой. Чего ему кланяться?

- Балда! - Фыркнул дед. - По сотовому телефону как люди говорят, видел когда-нибудь?

- Видел.

- А телефон, он что, по твоему, - живой?

- Не-а.

- То-то что неа. Телефон неживой. И все же люди по нему кем надо связываются. Примерно так и тут.

- Зато люди телефонам-то не кланяются, - возразил я.

- Гх-м... - кашлянул дед. - Ну так здесь не совсем же телефон. Здесь - кумир. В каждом своем изображении боги своей частичкой присутствуют. Ну-ка, подойди к нему.

- Зачем?

- Ну, подойди, говорю.

Я с легкой опаской двинулся к кумиру. Чем ближе я подходил к резному человеку, тем больше усиливалось в воздухе какое-то напряжение, будто воздух был наэлектризован после грозы. Глазищи кумира, резные камушки - будто бы следили за моим приближением.

- Коснись - велел дед.

Я осторожно тыкнул пальцем в деревянную руку кумира... Весь мир на мгновенье тут же заледенел, отковался льдом, кумир покрылся ледяной коркой, камни стен обелило изморозью, ящики и снаряжение на стенах замерцали инеем.

- Ой! - я отдернул палец, и в ту же секунду все стало как было. Ни льда, ни снега. Только палец холодило, будто я его сунул морозилку и у снежной шубы подержал.

- Почуял? - Спросил дед.

- Почуял, - прошептал я.

- Ну, поклонись.

Я отвесил поясной поклон кумиру. Дед тоже поклонился степенно, в голову.

- Вот Перун, - сказал дед. - Наш Всеотец, варяжий воинский бог. Раньше он был мечом опоясан, а теперь на нем "АК-74М" висит. Скажи почему? - Дед уставился на меня.

- Потому что... Потому что меч теперь мертв, - выпалил я, вспомнив слова деда.

- Правильно. - Кивнул дед. - Не клоун наш батюшка, чтобы с устаревшим оружием цацкаться. Чай не реконструктор какой... Много у нас про то споров было. Есть среди нас варягов такие, что в сохранении обычаев меры не знают. Мол, висел при наших отчичах и дедичах на Перуновом кумире меч, так и при нас должен. А я не так мыслю, - ведь еще до мечей, кумирам в руки каменные молоты да двухлезвийные секиры клали, а как сменило железо камень - так дали наши предки кумиру лучшее, - меч. Выходит и нам нужно отцу нашему лучшее подносить.

- А кепка? - Спросил я.

- И кепка. - вздохнул дед. - Знатная кепка. От самого сердца батюшке оторвал...

Дед подошел ближе, встал рядом со мной и сказал:

- Теперь молчи.

А сам выдохнул глубоко, и заговорил громко:

- О Перун-Всеотец, Вепрь Битвы, Птица Бури, хозяин небесного царства, ведущий нас по дороге воинской чести. Перед ликом твоим представил я этого кутенка. - Дед показал рукой на меня. - Ты отметил его своим зовом, и твоя кровь в нем ответила тебе. Обещаю тебе Перун, что я буду крепко учить этого несмышленыша. Я научу его быть бусым волком в поле, и белым человеком в доме. Я подготовлю его к твоим испытаниям, и представлю совершенным мужам опоясанным железом, дабы они решили, достоин ли он носить истинное имя, и носить оружие за оградой. Я буду учить его быть честным, смелым, и достойным быть твоим сыном. Содеет он добро - ты увидишь. Содеет он зло - ты увидишь. Направь меня в научении. Направь его в учебе. Я сделаю, он сделает - ты рассудишь.

Кумир грозно молчал. Только сверкали его голубые глаза.

- Поклонился при встрече, поклонись и на прощание - велел мне дед, и сам положил поклон.

Я тоже поклонился, и мы направились к выходу. Но перед тем как выйти из кумирни, дед взял с одной из полок небольшую коробочку, и приспособил её себе под мышку.

- А это что? - Полюбопытствовал я.

- Увидишь, - Пообещал дед.

Эту-то коробку, после того как мы выбрались из подвала и закрыли его как было, дед и положил перед мной на столе.

- Открывай, - велел дед.

Я нетерпеливо схватился ха коробку. Это было нечто вроде маленького чемоданчика из желтого дерева, с кожаной ременной ручкой, и двумя откидными застежками наверху. Чуть повозившись я откинул застежки и открыл чемоданчик, а там... Внутри, в вырезанном в дереве гнезде оббитом голубым поролоном, лежал пистолет! Огромный черный, с длинным стволом! А еще там в отдельных окошечках было множество всякой всячины, частью скрытой - замотанной в желтоватую грубую бумагу, а частью лежащей на вид, как жёлтого металла палочка с резьбой на одном конце и кольцом на другой, какой-то странный пластмассовый грибок, отвертка, и смешная жестяная баночка с двумя горлышками закрытыми винтовыми крыжечками. Но все это я охватил краем глаза, все внимание сосредоточилось на пистолете.

- Это... - Перевел я взгляд на деда.

- Тебе. - Сказал дед.

- Настоящий? - Жарко пыхнул я.

- Самый настоящий. - Подтвердил дед. Бери.

Я потянул руку, и прошелся пальцами по пластиковой насечке рукояти, и подцепив пистолет из тесного гнезда потянул его наверх. Дед положил сверху свою руку, и придержал мой порыв.

- Пистолет настоящий, - внушительно произнес дед глядя мне в глаза. - Не игрушка. Не забава. Направишь его на человека, нажмешь на спуск, - в человеке появится дырка, из той дырки кровь польется, человек умрет. Поэтому не направляй оружие на людей, если не собираешься причинить им вред? Всегда держи пистолет дулом в стороне от себя и друзей. Всегда относись к нему как к заряженному. Понял?

- Понял, - кивнул Я.

- Ну, раз понял, вынимай.

Я замер, внезапно оробев.

- Вынимай, не бойся. - Дед придвинул стул и присел по правую руку от меня. - Если ты будешь себя вести правильно, то вреда от пистолета не будет. Ты к оружию с уважением - и оно к тебе так же. Будешь вести себя с оружием небрежно - оно как змея, в самый неожиданный момент тебя ужалит. Уважай оружие, относись к нему серьезно, - и будешь всегда ему господин.

Я осмелел, и вытащил из гнезда тяжелый пистолет, рукоять охватывалась плохо, - пальцев не хватало.

- Кисть у тебя пока еще мала для уверенного хвата, - Сказал дед. Ничего, скоро вырастет. Как сможешь нормально охватить, начнем стрелять. А пока вам надо познакомится. С любым оружием Мишка познакомится надо, узнать, чего оно любит, а чего терпеть не может. Приладится к нему надо, все как с людьми. Будем знакомится?

- Будем! - Согласно кивнул я.

- Это "МЦ" - "Марголина Целевой". Пистолет заслуженный, я вот на таком же сам когда-то учился стрелять. Создал его Мишка, советский конструктор Марголин, который был совсем слепым.

- Как это? - Поразился я.

- Да вот так, - подтвердил дед - ничего не видел. Все на ощупь высчитывал.* Человек, Мишка, если он себе цель поставит, и упорно к ней пойдет - всего достигнет. Ты вспоминай про Марголина, когда у тебя чего-то получаться не будет. У человека на бывает "не могу", есть только "не хочу", а все остальное - оправдания... Ты палец-то свой шаловливый куда суешь на спусковой крючок? Себе решил лишнюю дырку в организме заделать, или меня грешного застрелить?

- Не.

- Раз не, - так и не держи палец на спуске, пока не собрался стрелять. И вообще, давай-ка сперва разбираться как эта штука работает. Начнем с простого, - дед придвинул к себе лист бумаги и ручку, затем залез в карман и поставил на стол патрон. - Это патрон для твоего пистолета - пять и шесть на пятнадцать миллиметров, в просторечии известный как "мелкашка". Сейчас я нарисую его в разрезе, и ты поймешь, что в нем происходит в момент выстрела...

{прим. Это правда. Марголин получил ранение во время гражданской войны, и полностью ослеп. Свои пневматические и малокалиберные пистолеты он создавал будучи полностью слепым, конструируя и прилаживая друг к другу детали выполненные из дерева, на ощупь.. }*

***

Бегу я, ноги поднимаю не высоко, руками экономно машу. Кто знает сколько еще придется бежать... Только дед и знает. Вона бежит он впереди, и когда еще остановится. Рядом несется Курбат, то забегая вперед, то осаживая назад. У Курбата четыре ноги, на две больше, и бегает он в два раза больше, и не устает. И дед не устает. Один только я у них малахольный. Ну вот уж нет!.. Подбавляю ходу, как говорит дед - спортивной злостью подпитываюсь. Только, не надолго этой злости хватает.

Тянется бесконечный высокий сосняк вперемешку с редким ельником. Красота! Век бы я эту красоту не видел. Во рту сухо, собственная куртка душит, ноги двигаться не хотят. Вот нога меня и подвела, не поднялась уже как надо, да зацепилась ступней за поднятый сосновый корень. Ухнул я лицом вниз, в светлый мох носом воткнулся, хорошо хоть руки подставить успел, ими спружинил мальца. Прильнул к земле. Мох левую щеку приятно холодит, еще хоть пару секунд вот так полежать, сил напитаться...

- Упал? - Звучит надо мной Голос деда.

- Ага, - я поднял голову, - корень подвернулся... Чувствую, дрожит у меня предательски голос, и слезы непрошенные лезут на глаза от усталости и обиды.

- Плачешь? - Интересуется сверху дед.

- Не! - Категорично отверг злой навет я. - Земля в глаза попала.

- Добро, - сказал дед. - Варяги не плачут. Нам так делать стыдно... А чего, разве я уже привал объявил?

Я засопев поднялся на дрожащих ногах, и сделал несколько нетвердых шагов.

- Добро, - опять кивнул дед. - А место кстати хорошее... Привал!

У меня не то что "привал", - обвал случился. Только что на этот раз я не носом вниз улетел, а просто под себя сложился, и на спину откинулся.

Дед рядом присел. Я закрыл глаза втягивая всеми фибрами благодатный рвущий лёгкие воздух. Вдох-выдох, - успокаивается суматошно стучащее сердце, - вдох-выдох. Вдох-выхох. Вдох-вы... Что-то вдруг шершаво и мокро мазнуло мне по физиономии, залепив глаза липким.

- Тьфу!.. - Приподнялся я. Облобызавший меня Курбат протрусил рядом и прилег на мох шагах в пяти с крайне довольной физиономией. Я погрозил Крубату, утерся рукавом, повернулся к деду:

- Деда, а почему у тебя такие усы?

- Потому что у нашего всеотца-такие. - Степенно ответил дед. - Раньше все варяги такие носили. А теперь уж многие не носят. Потому что приметно очень, и когда ешь обязательно усы в тарелку макаются, да...

- А чуб! Деда - У Перуна еще чуб!

- Молодец, наблюдательный. - Дед провел по свое лысой голове. - Знаешь почему у нашего Перуна такой чуб? Раньше, в далекие-далекие времена, когда все воины считали себя одним сословием, и соблюдали один кодекс чести, они все носили на голове длинный клок волос. Этот клок нужен был, чтобы за него примотать отрубленную голову поверженного врага к поясу, привезти её к своему царю в доказательство доблести, и получить заслуженную награду. Когда два воина выходили на поединок, то развевающиеся на ветру чубы на их головах словно говорили, - "мы из одного сословия, посмотрим кому боги сегодня пошлют удачу - я отделю твою голову, или ты мою". Даже голова у наших предков из сословия воинов называлась особым словом - "(с)кертс", что значит отрезать, отделять. Давний потомок этого древнего слова еще живет в нашем русском языке, - слышал как говорят, например, о отрезании волос - каранать; что ж мол, тебе так неловко волосы обкранали...

Голова - то что отрезают. А у тех людей которые пахали, для названия головы было другое, мирное слово... Кстати, в более поздние времена чубы у нас варягов вольные люди-козаки на всех русских украинах-окраинах переняли, там ведь многие из нашего варяжского племени воевали, да...

- А почему ты не носишь чуб как у Перуна, деда? - Спросил я.

- Времена теперь другие, Мишук. - Пожал плечами дед. - Оружие так изменилось, что поединки между воинами теперь встречаются редко, чаще они убивают друг-друга на таком расстоянии, что даже не могут разглядеть друг-друга в лицо. А у современных царей в нынешних армиях теперь столько воинов, что когда начинается война, то целые поля устилаются трупами. Никому не под силу собрать головы с тех полей. Да и сами цари теперь не хотят, чтоб им подносили головы их врагов. Они хотят, чтобы их врагов убивали где-то далеко от них, а они в это время могли рассказывать людям в телевизоре, что начатая ими война вовсе не страшная, а очень культурная. Возможно, не видя голов убитых врагов, они и сами начинают верить в это.

Дед посмотрел мне в глаза.

- И я бы не сказал, что это хорошо, Мишук.

***

- Деда.

- Ну?

- А откуда варяги пошли? Что за слово такое?

Дед легонько крякнул.

- Вот ты спросил! На тыщу лет назад рассказ!

- На тыщу?

- Даже больше. За вечер и не расскажешь... Ты детали-то при разборке привыкай всегда одинаково класть, и чтоб не мимо тряпицы. А то соберешь обратно, а получится у тебя не пистолет, а пылесос... Это воину конфуз и срамота.

- Не соберу я пылесос. Я пистолет сейчас обратно соберу... Откуда варяги, - деда?

- Уф, да с чего же начать... Ну ладно слушай. Вот что доносят до нас древние легенды. Было это много-много-много сотен лет назад. Даже тысяч лет, во как. В то время все было совсем не так как сейчас, Мишка. Далекие наши предки в те времена звались народом Арья, что примерно значит "Благородные". Жили тогда Арья в дивной стране далеко на севере, и правили ими - цари. А над людьми и царями стояли, спустившиеся с небес великие творцы, которых называли Бхага. И называлась та страна в которой жили наши предки Арьяна Вэджа, то есть Страна Благородных.

- Сложные какие слова, - пожаловался я. - Арьяна... Бхага... Все не по нашему, не по-русски.

- Сложные, да не совсем. - Возразил дед. - У нас в русском языке у простого народа память той стране тоже долго и крепко держалась. Только вместо "Арьяна", со временем мы стали называть ту сказочную страну "Ирий", а потом "Рай".. А из слова Бхага - произошло современное слово "Боги". Язык со временем постепенно меняется, глядишь и многих слов то потом не узнать... А страна та была в тех волшебных северных местах, где сперва сорок дней светло, а потом сорок дней темно - такие длинные там дни и ночи.

- Здорово! - Восхитился я. - Вот бы мне увидеть, чтоб сорок дней темно!

- Вырастишь, так будет случай, съездишь и посмотришь. В тех местах и сейчас так. Только там теперь холодрыга и снег. А в когда там жили наши предки было тепло, даже всякие ананасы росли, во оно как.

- Ананасы! - Взмахнул руками от восторга я. - А про варягов-то?

- Да погоди ты! Егозит тут как с попой наскипидаренной... Будет и про варягов. Значит народом нашим в то время правили боги, спустившиеся со звезд. Одним из них был наш всеотец-Перун, который сам учил наших предков воинским и иным наукам. Счастливая была жизнь в стране Ариев... Но однажды пришла беда. Случилось на земле такое великое бедствие, остановить которое было не под силу самим богам. Небо вот-вот должно было перевернутся и залить землю огнем, океаны выйти из берегов и смыть землю водами, а после всю землю должен был сковать лютый долгий холод. Не знали Боги, как отвратить бедствие, и решили тогда спасти хоть малую часть людей. И вот тогда, при помощи и по повелению богов, царь нашего народа по имени Йима воздвиг великое убежище, в котором наши предки должны были пережить надвигающуюся катастрофу. Построил Йима убежище, и назвал его - Йимакард.

- Дурацкое название - Помотал головой я. - Столько новых слов. У меня голова пухнет.

- Не будет пухнуть голова от новых слов, так и останешься на всю жизнь дурнем-незнаищем. - Фыркнул дед. - А название-то вовсе не дурацкое. Там просто два слова соединилось: - "Йима и Кард". Йима, это создатель свое имя ловко впихнул, для самопрославления. А "кард" - это на языке наших предков значило "ограда". Позже потомки ариев, - и мы русские, и соседи наши - норманы, "кард" в "гард" переделаем. Значение тоже, а звучит уже немного иначе. Слова текут по реке времени, и изменяются сами в той воде... "гард" в русском переделается в "град", а потом и в привычный нам "город". Вот и выходит, что Йимакард, это примерно как Сталинград, - название населенного пункта по имени человека. Но ведь Йимакард был не просто город. А город-убежище, что-то вроде громаднейшего бункера. Поэтому он получил у наших предков еще и другое название - "Вара".

- Что это значит?

- Вар, у наших предков означало нечто защищенное, безопасное. Вар означал нагретую воду, в которой умирали все злые болезни и микробы, и в которой пища делалась безопасной. Отсюда и наши слова "Варить", "Варенье" и прочее. Со временем "вар" стало восприниматься нашими предками шире, как вообще нечто спасительное, безопасное. Выходит, что ВАРА - это защищенное, безопасное место, убежище. А охраняли людей в том убежище, - ну? Кто?

- А кто?

- Да мы же, дурень! - ВАРяги! Мы берегли людей в той легендарной крепости предков своей военной силой. Мы - Варяги, суть - Защитники. У кривоязыких англов да нурманов отголосок памяти тех давних временах в языке тоже остался. От "Карда" произошло их слово "Гард", которое стало означать не только ограду, но и сторожа, защитника. Только у англичан со временем "Гарды" выродились в городских стражников самого низкого пошиба. А у нас Варяги всегда воинами оставались. Мы - варяги-ободриты, всегда стояли на границе, защищая мирных людей. Вникаешь теперь?

- Вникаю, - кивнул я - Так выходит варяги - от слова варенье?

- Гм... Ну... - Почесал затылок дед - в какой-то степени... Ты мне не рви нить рассказа. А слушай что было дальше. Пронеслись над землей страшные катаклизмы, наступила долгая и темная зима длившаяся несколько сотен лет. Но спокойно и безопасно жили в легендарном городе-крепости Варе наши предки. Там всегда было тепло, улицы освещались искусственным светом, на газонах зеленела трава, и было вдоволь воды и пищи.

Но вот как-то случилось в том городе злое и черное дело, - тот великий царь Йима, кто при помощи богов создал спасительное убежище, сам же его из-за своей гордыни и разрушил. Долго помнили наши предки о том ужасном деле, и назвали его - "Грехопадение Йимы". Исчезли тогда в городе и свет, и тепло, и еда. И поняли наши предки, что нельзя им оставаться на этом месте, иначе ждет весь народ благородных-арьев гибель. Тогда, люди собрали свои пожитки, и двинулись в те места, где долгая темная зима закончилась, и можно было найти природное тепло и не окованную льдом землю. Вместе со всем народом шли в том походе и мы - воины-варяги. Везде мы сопровождали, и охраняли племя Арья во время их долги скитаний по земле в поисках лучшей доли и места для жизни.

Таки ходили наши предки в невольном туристическом круизе по земному шару, встречаясь с дикими чужими племенами, ища свое место под солнцем. И вот, в какой-то момент, где-то тыщи четыре лет назад, на территории Восточно-Европейской равнины, наши предки разделились. Она часть, поперлась в Индию да в Среднюю Азию искать лучшей жизни. А другая часть - та от которой как раз произошли мы - осталась обживать Европу. Ну и короче которые в Индию пошли, у них ничего хорошего не получилось, - потому что из них вышли индийцы.

- А индийцем быть плохо? - Спросил я.

- Да уж мало хорошего. Страна бедная, нищета такая, что глаза не смотри. С местным населением они так намешались, что уж и на нас совсем стали непохожи. Только что в языке кой-чего осталось, да в мифах... Короче, индийские арья сами себе злобные буратины. Ты меня не отвлекай, а то я до утра рассказывать буду... Другие часть Арья, которые в Восточный Иран пошли, - у них сперва неплохо все было. Державу построили крепкую и всем вокруг давали хорошенько прочухаться. Но где-то веке в 7-ом у них дела из рук вон плохо пошли. Отлупили иранцев в хвост и в гриву римляне. А сразу после этого захватили их ослабевшую страну погонщики верблюдов. Эти погонщики быстренько всех Иранских Арья из светловолосых блондинов и рыжиков превратили в таких же смуглых погонщиков как они сами.

- Это как, это как, деда?

- Магия такая есть. Черная. Берет победитель женщину побежденного, и...

- Заклинание читает?

- Ну... да, вроде того. Это я тебе потом расскажу. Мал ты еще...

- Не мал я, большой!

- Цыть малец! Ты слушать будешь или нет? Значит вот. В Иране у Арья тоже ничего хорошего не получилось. А у наших предков, которые остались обживаться здесь дела шли малость поудачнее. Наши предки к тому времени взяли себе название Рокса, что значит "Светлые". Стали наши Светлые жить поживать, и в конце-концов создали большую-пребольшую страну, которая худо-бедно дожила до самой третьей Мировой. Отсюда какая мораль?

- Какая?

- Нефиг переться в за тридевять земель, в эмиграцию. Хорошее можно и на месте сделать. Вот какая! Ну и значит стали наши Рокса жить поживать, да добра наживать. Только у них в названии звук "к" постепенно исчез. Как ученые яйцеголовые говорят - редуцировался. Стали наши предки вместо Рокса - Русса себя называть. В прилагательных эти два "с" так и остались. Мы говорим - мы - русские. А в существительном на конце два "с" произносить неудобно. Поэтому одно "с" тоже отвалилось, и стали мы называться - Русь. Но о том, откуда пошло слово Русь, у нас всегда помнили. Поэтому в былинах и летописях Русь всегда "светлая", "светозарная". А уважаемых людей звали с приставкой "свет". Тебя, например, как зовут по-отчеству?

- Михаил Вадимович.

- Вот, станешь уважаемым. Будешь Михаил-свет-Вадимович. Так в старину было самое уважительное прозвище. Понял?

- Понял... Нет! Не понял. - Воскликнул я. - Много чего не понял! Почему нашим предкам пришлось уйти из Вары? И что плохого сделал царь Йима? И куда вдруг исчезли Бхага? Где наш отец-Перун? И почему мы варяги сидим в глухих лесах, а снаружи никто не знает, и думают, что мы давно исчезли?

- Не все сразу, Мишук. В свое время расскажу и об этом. - Пообещал дед. - А пока... Ты закончил?

- Закончил - Я отвел руки по казал на лежавший собраннным на тряпице пистолет.

- Ну, тогда снимай с глаз повязку. - Хмыкнул дед. - Будем делать контрольный осмотр.

Я снял с глаз повязку, ухватил Марголин, вытянул магазин, зарядил его холостым патроном, вставил, отвел затвор, и нажал на спуск - сухо щелкнул падающий курок.

- Хорошо, - похвалил Дед.

- А Калашников когда, деда? - В очередной раз спросил я.

- Возвратная пока для тебе туговата. Но завтра, пожалуй, начнем.

***

Бегут дни, дождь сменяет снег, укуталась земля и деревья белой шубою...

Так Мишка, - сказал как-то вечером дед после того как мы отстрелялись во дворе по мишеням, и почистили оружие, - пора за тебя всерьез браться. Буду тебя языкам учить. Человек с языком нигде не пропадет. А человек без языка - всем чужой. Будем учить?

- Будем. - Согласился я.

- Ну так значит, начнем, пожалуй, с латыни.

- А кто на этой латыни говорят? - Вопросил Мишка. - Латыши?

- Бхм!... - Крякнул дед. - Что-то закашлялся я... Нет, Мишук, на латыни говорили не латыши а ромеи.

- А почему говорили? Теперь не говорят?

- Теперь уж нет, они потому что, того... - отмахнул рукой старик - вымерли все.

- Зачем же мне учить язык, которых повымерли, деда? С кем я на нем говорить-то буду?

- Спокойно, дед знает, что делает. Римляне хоть и повымерли. Но теперь, стало быть, на латыни говорят ученые мужи. И вообще, из латыни куча современных языков выросла. Она своими росточками вовсюды пролезла. Не знаешь латыни, - считай, не понимаешь откуда какое название пошло. Вот например, - дед наставительно поднял палец - видишь ты объявление "эскорт услуги". Как понять - чего там тебе предлагают? Эскорт - это вообще "сопровождение". Но ты вспоминаешь, что на поздней жаргонной латыни "скортиллум" - значит шлюха, - и уже по созвучию сразу все тебе уже понятно! А в более ранние времена республики и раннего домината шлюху называли "люпа" что значит - волчица. А бордель называли "люпинарус" - "волчатник". Уже само название тебе многое о характере этих продажных баб говорит. Ну и как бы ты это узнал, если бы не латынь, а?!

- А что такое шлюха, дед?

- Эхум... - Дед маленько застыл. - Ну это я чего-то разболтался. Это тебе рано знать еще. Вот выучишь латынь, - сам поймешь. Ты, это самое, не отвлекайся. В старину только тот, кто умел говорить на греческом и на латыни мог считаться образованным человеком. Их потому и звали билингвами, или же диглоссами, суть - двуязыкими. Сейчас пожалуй, еще конечно английский нужен... Лингуа англика эст нова лингуа латина суи темпорис.* Понял, чо я сказал?

- Нет.

- Чурбан потому что. Ну ничо, я из тебя выстругаю Буратину без заноз и заусенец. Будешь на человека похож, если близко не подходить... Значит английский... Неплохо также немецкий, и санскрит. Ну и конечно самый важный язык, - русский. Ну его ты и так выучишь, да... А теперь, значит, будем учить латынь.

{прим. Английский язык есть Латынь своего времени. (лат). }*

- А она сложная, деда, эта латынь?

- Да ну, - решительно отмахнул рукой дед - простая как детский лисапед! Там и учить-то нечего. Все почти как на русском. Ведь латынь и русский с одного языкового корешка растут. Слова то все один к одному. Вот смотри, - например слово "меня". Наши предки говорили "мя". И на латыни будет почти также - "меи". Тебя пол латыни - "те". Тебе - "тиби". Его - "ейус". Нас - "нос".

- Нос? - я потрогал свой нос.

- Да не нос, а нас. Хотя и нос-сопелка на латыни почти как у нас - "назум". Если у нас русских хребет о себе дает знать, мы говорим, мол, - спина болит. Ну и латинян хребет - "спина". Глаз мы русские в старину "око" называли, ну и у латинян то же самое - "окулус". Мы говорим "видеть", ну и латиняне если чего удалось позырить, говорили - "виде". Место где мы живем, называем "дом", а римляне называли его "домус". У нас Царь в каменных Палатах жил, и у римлян дворец называется "Палатио". Мы говорим "вертеть", и римляне говорили - "вертере". Мы говорим "стоять", от этого слова и одно из названий туловища - стан. И у них стоять - "стант". Мы эпидемию когда умирает много людей, называем "мор", и у них смерть это "мортем". Мы в правое дело верим, и у латинян истина это - "веритас". Когда что-то существует, мы говорим что оно - есть. И римляне говорили - "эст". Мы отказываемся, и говорим - нет, неа, не. И римляне говорили - "нэ". Когда есть другой вариант, мы говорим "или", в старину говаривали "али". И у римлян "алиа" значит - "другой". Отсюда же их словечко "алиби", мол - это ты учинилнедоброе, АЛИ БЫЛ в другом месте, когда это случилось?.. Про место где нет света мы говорим - тень. И у римлян темнота - "тенебратио". Мы говорим про старую вещь, что она ветхая, и у римлян "ветус" означает старый. Когда мы хотим подозвать кого-то, мы маним его рукой, а если хотим что то приказать - отправляем в нужную сторону мановением; и у римлян рука "манус". Порось Свинячий -"Поркус". Овца - "Овис". Стойла - "Стабули". Муха - "мушка". Соль - "салис". Море - "Маре". День - Дие. Солнце - "Сол". Воля - "Волюнтас"... Короче, я ж говорю, - считай один язык. Хохлов современных труднее понять, чем римлянина с его классической латынью. Только что римляне страсть как любили на конце слов шепелявить, - ну чисто, и правда, как прибалты какие. Вот потому их иногда трудно понять. А так, - и учить нечего. Садись короче, щас моментом все освоим...

Я доверчиво кивнул и взгромоздился за стол.

О том что меня слегка надули, я понял уже к вечеру.

***

В тот день я делал в избе генеральную уборку.

Все прибрал, протер по лавкам и полкам пыль, вымел чисто полы в горнице. Дед на охоту пошел, долго его еще не будет... Я окинул сиявшую чистотой комнату. Вроде все уже было сделано, но раззодорившись уборкой хотелось достигнуть какого-то уж совсем отчетливого полного и завершенного идеала. Не то чтобы я был таким уж поборником чистоты, и любителем уборки, возможно, как раз наоборот. Но героически преодолев нелюбимый процесс, мужественно взяв эту вершину духа, остановится было уже трудно. Я забрался на второй этаж, поправил покрывала на кроватях, повесил поровнее занавеску, выпрямил покосившийся ряд книг на средней полке. Снова спустился вниз, огляделся - что бы еще сделать? На глаза вдруг попались секретные половицы, прикрывающие вход в тайный подвал...

Точно - дедов Перун!

Я подбежал к печке, схватил тайную ручку, просунул её в дырку от сучка на полу, отворил с натугой половицу, и слез вниз. Кумир в тайной комнате был все такой же - таращился суровыми глазами. Собственно, только вот эти глаза - два ярко-синих камушка под насупленными кустистыми бровями, и блестели отблесками на потемневшем серебряном лице. Даже золотые длинные, свисающие на грудь усы, казалось несколько потеряли блеск.

Я упер руки в бока, и по-хозяйски осмотрел хмурого кумира.

- Непорядок! - Критически покачал я головой. На фоне хрустящей и звеневшей чистоты всей остального дома, кумир выглядел явно запущенным.

Весь вид ты мне портишь, - посетовал я, и решительно перекинув тряпку на плечо, направился к Перуну. Чтобы снять с кумира автомат, пришлось подтащить два ящика с соседней полки. Хорошо хоть, оружие висело у кумира на трехточечном ремне, который не надо было перекидывать через голову, - просто расстегивался фастекс-карабинчик, у меня такой же на поясной сумочке был. Нжатие на карабинчик, - и автомат обвалился мне на руки, чуть не сковырнув меня своей тяжестью с ящиков. Я с кряхтением слез и на двух руках дотащил автомат на до полки. Уф, тяжелый...

Вот теперь можно было приниматься и за Кумира. Всякой новомодной химии дед в доме не держал, но все же я знал, где на кухне найти нужное. У деда был там гигантский запас советского еще зубного порошка в круглых белых баночках. Я сбегал наверх, вооружился такой вот баночкой вместе со старой зубной щеткой, которой дед чистил ложки, вернулся, и снова взгромоздился на табурет.

Щедро намазав порошка на щетку, я начал водить ей по усам кумира.

- Надо-надо умываться по утрам и вечерам... - бормотал я, двигая щетку круговыми движениями. Через минуту я прервался и посмотрел на дело рук своих - левый конец Перунового уса заблестел лучше нового! Воодушевлённый успехом я с новой силой начал наяривать зубной щеткой. Кумирово лицо, перемазанное порошком особого довольства не выражало.

- Терпи - пропыхтел я. - Чистота - залог здоровья. - Ишь... как себя запустил. Ты когда умывался-то в последний раз, дядя? Ничего... Я из тебя сделаю человека. Щас вот... и по глазам пройдусь...

С охоты дед вернулся в вечор. А посвежевшего кумира увидел через два дня, когда спустился вместе с Мишкой, чтоб подобрать взять патронов для моего пистолета. Дед подошел к Перуну, с намереньем отвесить тому поклон, охнул, застыл с разведенными руками. Постоял так, и с великим чувством сказал такое слово, какое мама мне всегда говорить запрещала.

***

- Бдзынь! - пуля ударяет в черную качающуюся мишень, и размазывается по ней серым пятном. Мишеней у деда на заднем дворе много. Эта - хитрая. Черная стальная тарелка укреплена на столбике с маятниковым противовесом. Качнешь её - начнет мотаться туда-сюда, как маятник в часах. В такую мишень попадать гораздо сложнее, чем в неподвижную. Сперва я мазал много, а дед ехидничал, мол, - в жизни никто не будет стоять столбом и ждать пока нацелишься. Все двигаются, всем жить охота. Учись стрелять по движке... Теперь я вот, наловчился.

- Бдзынь,!- не отрывая приклад от плеча движением правой ладони вверх поднимаю стебель затвора, тут-же большим пальцем цепляю затвор за пуговку на конце и веду назад. Золотистой искоркой вылетает из поля зрения гильза. - Теперь толкнуть пуговицу затвора ладонью вперед, и сбросить пальцами стебель вниз, тут указательный сам и оказывается на спусковом крючке. Повел стволом - Бдзынь! - еще одна свинцовая клякса на мишени. - Бдзынь! - Дед говорит, так работать затвором, как он меня научил, работали еще советские снайперы-скорострельщики времен Великой Отечественной войны. Скорость огня из винтовки с ручной перезарядкой получалась не сильно ниже чем у самозарядок. Так всех немцев-захватчиков и перестреляли... У советских снайперов были мосинские винтовки, и у меня - малокалиберная "тозовка" с отъемным магазином, и затвором который дед зовет "шпингалет". Мне покамест и этой винтовочкой долго орудовать тяжеловато; если поставить винтовку рядом прикладом в землю, так она мне по грудь... Ствол при быстром переносе инерцией ведет, это в расчет брать надо... Да зато азартно. - Бдзынь! - Затвор вперед-назад, как волна - Бдзынь! Бдзныь! - Хлоп!, нет удара о тарелку, и очередной свинцовой кляксы на ней нет, зато дымок земляного праха взвился из насыпного вала у стены, - промазал!

- Пёс твою медь! - В досаде кричу я.

- Не ругайся, - бурчит сзади дед. - Дал бы я тебе подзатыльник, кабы бы не на огневом рубеже... - Ты откуда такое выучил?

- Сам так говорил! - обернулся я к деду головой, - когда полено себе на ногу уронил...

- Цыть, малец! Выискался ты на мою голову... Ты раз промазал, не ругайся. В бою после промаха времени соплями свистеть не будет. На то ты сейчас опыт и должен набрать, чтобы от промаха в панику не впасть, не начать частить неприцельной пальбой. Промазал - тут же учел почему, и поправился. Никакой песьей лаи, - мозги не тем должны быть заняты. Ну, чего застыл - давай работай!

Я снова обернулся к мишени.

Бдзынь!

Бдзынь!

Бдзынь! - Вышли патроны.

- Пустой!

- Контроль! - Ритуально напомнил дед.

Я вынул из винтовки маленький магазинчик, откатил затвор назад и показал пустой патронник деду.

- Добро, - кивнул старик. - На сегодня хватит. Пойдем чистить.

Я перехватил свой инструмент и понес к деревянному столу под навесом у задней стены дома. Там на расстеленной тряпице, можно счистить с винтовки нагар... Раскидали оружие на детали. У меня тех деталей в винтовке всего ничего, винтовка-то простая как валенок. В Марголине побольше. Дед рядом, по привычке левый ус в рот закусив, свой пистолет надраивает, - старую испанскую "Огненную Звезду". Пробовал я с неё стрелять, небольшая но тяжелая, потому и отдачи никакой... Так дед говорит, а я-то отдачу весьма почувствовал. Еще дед говорит, что он в этот пистолет "врос". Он из всего оружия хорошо лупит, но из своей звезды - виртуозно, Мне еще до него раком до Пекина... Ну ничего...

- Дед, - спрашиваю. - Я же уже хорошо стреляю?

- А-фту, - выплюнул дед кончик уса изо рта, - неплохо стреляешь. Но ты пока только с места палишь, чисто спортсмен-стендовик. Надо тебя в движении натаскивать стрелять, да по движущимся мишеням. Не таким как мой маятник, что по одной траектории елозит, а по таким, чтобы ты не знал куда она в следующий момент вильнет. Как подрастешь чуть, надо будет тебя к деде Феде везти.

- Кто такой?

- Наш. - Сказал старик, и я уже знал что это значит - Дядя Федя местных государевых людей обучает в тренировочном центре. У него-то возможностей тебя натаскать побольше чем у меня.

- А когда?

- Как придет время, - ответил дед в своей обычной манере. - Сегодня вечером к нам придут гости. Надо приготовиться.

- Гости - Удивленно переспросил я. - Что за гости?

Честно сказать, живя с дедом я немного одичал, и мысль о гостях наполнила душу некоторой тревогой.

- Да вот, зайдет к нам одна дама, из, как бы это сказать... - дед пошевелил пальцами, подыскивая подходящую формулировку, - из одной союзной организации. Надо мне тебя как-то подготовить, чтоб ты лишнего не сболтнул.

- Не понял я, - посмотрел я на деда.

- Ну как бы тебе объяснить... - Дед опять замялся. - Понимаешь, когда речь заходит о древних богах, трудно сказать где проходит граница между истинным и ложным. Слишком много прошло времени. , Люди передавали память о событиях, хранили как могли, но все равно, с течением времени, с сотнями а то и тысячами лет пересказов, с изменением самого образа мыслей рассказчиков, - "испорченный телефон" берет свое. Понял чего?

- Нет, - честно признался я.

- Ладно, попробую по-другому. Вот как нашего варяжьего бога зовут?

- Перун, ясное дело, - тут же отбарабанил я.

- Верно, Перун. - Согласился дед. - Но ведь это прирок, то есть прозвище. Одно из многих... Перун на древнем наречии значит "Ударник", происходит от глагола "Перти", (сравни с русским словечком "пырять" - резко ударять, которое еще не так давно было в ходу). В разных славянских языках слово Перун со временем стало означать - у кого как: - "гром", или "молнию". То есть Перун тот кто бьет громами и молниями. Наш Перун-Ударник, покровитель тех кто умеет бить - воинов и кузнецов. Славянское племя пруссов, и литовцы называли его Перкун, Перкунас. А древние хетты говорили - Пируа. Были у нашего Отца и другие прозвища, например, - "Сварог", - хозяин солнечного царства Сварги. Само прозвище Сварог происходит от древнего слова "Суар", что значит "Красно-Солнце"... Но ведь наш отец Перун считается богом-громовиком, а для солнца у древних народов были другие боги. В этом есть противоречие. Начинаешь понимать?

- Нет, - опять помотал головой Мишка.

- Тогда слушай дальше. В древние времена наш Отец-Перун был известен под именем Индра Адитья-Васава (Адитья и Васава это его отчества по матери), проще говоря - Индра Адитьич. Это его имя помнили арийцы, что ушли в Индостан. Индру в индийских преданиях обычно сопровождает дружина крылатых воинов-ветров по имени "Маруты". Но ведь в других сказаниях тех же индийцев, ветры-Маруты сопровождают бога битв Рудру, чье имя значит "красный", "рыжий", "железный", - железная руда ведь бывает красна от ржи... Так кого же сопровождают воины-Маруты - Индру или Рудру? Или же Рудра еще одно из прозвищ нашего отца? У Рудры было еще одно прозвище - "Шивам", что значит благотворящий, со временем его стали использовать как имя Шива. Имена множатся...

Та часть наших предков, что ушла в Средиземноморье звали нашего отца "Дьяус Питар", от древних слов "Дьяус", или еще более древнего "Дейюо" - что значит "дневное, светлое небо", и Питар - что значит отец. Небесный Светлый Отец... От слова Дьяус образовалось и индийское Дэва, и греко-римское слово Деус, что на их языках и значило - "Бог". От Питара у нашего Отца появилось еще одно имя, которым его звали гордые римляне - Юпитер. Греки же от слова Дьяус образовали свои имена для Отца - в существительном падеже Зевс и в родительном - Диос. Зевс Патиир. Тем же словом Дий - Бог, означали Отца кельты и частью скандинавы. И греки и римляне и кельты помнили, что наш отец был хозяином неба, грома и молний, все народы чтили его - Громовержцем. Если мы пойдем на север, к людям Северного Пути, то увидим что "Зевса" там знали как "Зиу". После имя Зиу сменило имя Тор, от прагерманского слова "Тунараз", что значит "Гром". Римлянам не сложно было узнать Отца и под этим именем - сравни германское Тунараз кельтское "Таранис" и римское "Тонитрум", - все эти слова значат одно и то же. Одним из эпитетов Юпитера было - Юпитер Тонанс - Гремящий. Сравни также кельтское имя "Таранис" со старым русским словом "Таран", - бревно которым осаждающие крепость били в стены и в ворота, - Таран - "Ударник". Вспомни кстати, что метательная осадная машина у нас на Руси так же звались "Порок", от древнего слова "Порк", - метать, которое в свою очередь произошло от того же "Перти" - видишь, мы снова вернулись к глаголу от которого произошло имя "Перун". Перун везде, где русский человек бьет, мечет стрелы или пули, ведет бой. Перун везде где русский побеждает и поПирает (опять Перти), вражьего змия, наступая на него тяжелой ногой. Перун - это война.

Итак, вернемся к волосатым норманам. Тор - бог-владетель молота под названием мьельнирр, в котором трудно не услышать наше слово "молния". Бог громовержец. Позже Тора на посту верховного божества, в верованиях скандинавов сменил Один, или Вотан, глубже в реку истории - Воданаз, Воде - Громовой Великан, чье имя означало "неистовый", "бушующий", так же как бушует в громовом небе наш Перун... Тор есть Тор. Один есть Один. Спроси любого современного скандинава, - он скажет, что это два разных бога. Один есть одноглазый Всеотец, покровитель воинов, которому обо всем докладывали вороны... Запомним это, и вернемся в Индостан, и вспомним, одно из прозвищ Перуна-Индры - "Вритрахан", - то есть "Победитель Вритры". Арийцы ушедшие в Иран от слова Вритрахан образовали имя Вертрагна, называя так своего бога победы. Одним из десяти воплощений иранского Вертрагны была чудесная птица Варагн, в котором трудно не услышать наши слова Вран и Ворон, - то есть птицы посвященной Одину. Так опять замыкается мировой круг. Тор и Один есть - разные боги. Но выходит что и в том и в другом персонаже есть память о нашем Отце. Теперь понял к чему я веду?

- Ну... - пробубнил я - Не совсем... Совсем не.

- Я говорю это все к тому, Мишка, что невозможно отследить конкретного бога в пространстве и времени. Боги подобны многим чернильным пятнам растворяющимся в воде. Границы их расплываются, накладываются друг на друга, и ты уже не можешь понять, где кончается один бог, и начинается другой... . Тебе кажется, что ты отслеживаешь одного бога, но вдруг в какой-то момент его имена, прозвища, черты, функции, атрибуты, разделяются и множатся на разных персонажей, потом снова сходятся но уже в причудливом, подчас неузнаваемом виде. Слишком много лет работал "испорченный телефон".

- Ага, понял. - Кивнул я. - А наша-то гостя тут причем?

- Да я как раз к этому веду. - Дед провел рукой по усам и внимательно на меня. - Дело в том, что наша сегодняшняя гостья глава очень древнего ордена, чье основание теряется в глубине веков. У них есть свои обряды, и свои свято чтимые традиции. Так же как мы, они верят в нашего отца Перуна. За одним, хм, небольшим исключением...

- Каким?

- Ну... видишь ли... - Дед странно мялся, потом собрался с духом и отрубил - короче говоря, клан, старейшая которых сегодня придет ко мне в гости, считает... Короче они считают, что наш Перун - это баба.

- Чего-о?! - Вытаращился на деда я.

- Да вот того. - хмыкнул дед. - Истоки основания их ордена теряются в глубине времен. Возможно он не менее древний чем наш. В нем состоят только женщины. Сами себя они называют Вальркьёсы* - Избирательницы Мертвых. И уж я тебе скажу, мало кто как они умеют переводить людей в навоз... Мы называем отца Перуном, а они зовут его Перунницей и Фьоргун. Мы зовем отца Черным, а они зовут его по-женски на индостанский манер - Кали. Зовут Махамой - Великой Матерью. Зовут Ди-метиир (Деметра) - Землей-Матерью. Зовут Макошью - плетущей, и Варуной - окружающей. На плетении они вообще надо сказать малость повернуты, это их пунктик, сплести интригу, обмануть, поймать в ловушку в сеть, обвить хлыстом. Очень специфическая у них манера боя, мда...

{прим. Нам это слово чаще известно в более новой форме, - "валькирии".}*

- Так, деда, деда! - Заволновался я. - А кто прав-то? Мы или они? Перун-то, неужто?..

- Каждый считает что он прав, - развел руками дед. - Немало я тебе скажу, Варягов и Вальркёсс, в старину друг-друга порубили, свою правоту выясняя. Ведь бывало до ножей доходило. Услышат наши варяги как эти боевые девки свою Великую Мать славят - святотатство, и пошли друг-друга шинковать. И наоборот. Сейчас такого уже нет, но отношения все равно сложные. Недолюбливают наши ордена друг-друга, на так сказать, идеологической почве, хоть и бывает сотрудничают. Это я, вишь, такой широких взглядов либерал. Потому наверно в этой глуши и оказался... - Дед вздохнул о чем-то своем. - Если бы какие наши варяги узнали кого принимаю, - горлопанства бы было...

- Да вот, еще - Дед быстро глянул на меня. - Я ж тебе сказал что эти вальркьёссы на плетении и путах помешаны?

- Ага. А чё?

- Ну так у них и имена соответственные. Ту которая к нам придет, у неё родовое имя от слова "путать" - Путана. Так ты не вздумай ржать.

- А чего ржать-то? - Удивился я.

- Хм... Вот и хорошо что не знаешь. Вырастешь - поймешь. Но и тогда - ржать не вздумай. Понял?

- Нет.

- Ну неважно, ты главное обещай не ржать и не шутить на эту тему. А то ж она отрубит тебе бошку сгоряча, и я ничего не успею сделать. Обещаешь?

- Обещаю.

- Вот и ладненько.

***

- "Полтора землекопа". - Именно эта мысль первая мне пришла в голову, когда я впервые увидел двух дедовых гостий. Их было двое, и приехали они засветло. Дед открыл калитку и во двор вошли...

Первой вошла высокая стройная женщина в сером приталенном плаще. Её седые волосы были зачесаны назад, и собраны в хвост стянутый так сильно, что наверно женщине должно было быть больно. В лице гостьи не было возраста. А рядом с ней, чуть позади, как раз и шла та самая "половинка землекопа", ростом дай бог чуть выше пояса взрослой, девчонка в фиолетовой куртке и вязаной шапке, из под которой буйно произрастал вихор непокорных русых волос. Женщина как вошла сразу взяла весь двор одним спокойным взглядом, а девчонка быстро расстреляла глазами, - щелк-щелк-щелк, чисто фотопулемет.

Я не очень понимал, как себя вести, поэтому решил, что лучше будет добрать солидности. Встал, пошире расставил ноги, а большими пальцами рук зацепился спереди за ремень, и преисполнился спокойного достоинства. К сожалению, поскольку я стоял слева от калитки, а дед справа, то гости повернулись именно к нему, а к моему величавому достоинству оказались спиной, от чего оно вышло маленько невостребованным.

- Здравствуй Глеб, - Сказала высокая женщина, и я глядя со стороны на лицо деда вдруг с удивлением увидел, как тот расплылся в совершенно несвойственной для него широкой улыбке, на мой взгляд даже несколько глуповатой.

- Здравствуй, Альда. - Дед взял протянутую ему руку, и пожал её, но не по мужски равным рукопожатием, а держа свою ладонь снизу, а поскольку дед при это еще и поклонился, то мне показалось, что еще чуть-чуть и он клюнет ладонь женщины сверху как заправский жентельмен из какого-то смутно воспомянутого мной старого черно-белого кино. Но без этого, впрочем, обошлось.

- Здравствуйте дядя Глеб, - Мелодично пискнули стоявшие рядом с женщиной "пол-землекопа", и тряхнули головкой, отчего русые волосы торчащие из-под шапки всколыхнулись на плечах.

- Здравствуй, Русанка. - Ответствовал дед.

Так я узнал имя живчика в шапочке.

- А это что за кутенок? - Спросила женщина, и сделав полоборота обернулась на меня. В голубых её глазах был спокойный, интерес. Глядя на неё я почему-то подумал, что её улыбка и глаза живут отдельно.

И все тут же повернулись ко мне, и эта мелкая Русанка, и сам дед, отчего я почувствовал себя неловко. Это мне не понравилось. А еще мне не понравилось, что меня назвали кутенком, - это ведь, если без приукрас, хоть и звучит ласкательно, а означает просто - щенок.

- А это Мишук, - Объяснил женщине дед. - Ученик мой.

- О, - быстро глянула на деда женщина - решил тряхнуть стариной?

- Что-то вроде того, - Пожал плечами дед, и обратив ко мне свое внимание облагодетельствовал советом - поклонись, балда.

Я спохватился, и отвесил женщине поклон. Это был воинский поклон, без опускания глаз, так дед учил меня являть вежество при встрече с достойными воинами, которых я правда еще ни разу в своей жизни пока не видел. А вышло, что впервые оттачивать свое знание этикету, мне пришлось на женщине; и это было странно мне. Помедлив мгновение, я поклонился так же и русоволосой кнопке.

Женщина едва заметно кивнула мне в ответ, а кнопка поклонилась мне головой вровень.

- Прошу в дом, - гости дорогие, - сказал дед.

Женщина двинулась в дом, и за ней двинулась её кнопка, и с сам дед. И я с облегчением потрусил за ними следом, решив что все уже обошлось.

С момента появления гостий на дворе, Курбат- волосатая туша все время ошивался рядом с ними. И сейчас, пока все шли к дому пес бежал рядом с кнопкой усиленно виляя хвостом и бросая на девчонку томные просительные взгляды.

- Курбатик! - Сказала кнопка, и остановившись почесала пса одной рукой за ухом, а второй где-то под пузом, отчего зверюган тут же потерял все остатки достоинства, сел на задние лапы, потом повалился на бок, обнажая светловолосое пузо, и довольно запыхтел. Не прекращая чесать сладострастно сопящего Курбата, кнопка обернулась ко мне стрельнула глазами, и быстро показала мне язык.

И бросилась догонять Деда с Женщиной.

Я покумекал, вспомнил все что дед успел мне за день обрывочно рассказать о валркьёссах и их обычаях, вроде там ничего о таких странных приветствиях упомянуто не было. И выходило, что язык мне показали просто так - в качестве дразнилки. Ну погоди ты у меня...

Когда Женщина, дед и кнопка зашли внутрь, я затворил за ними дверь. Курбат остался во дворе, там где его сразила девчачья ласка, и грустно глазел на меня.

Тьфу!

***

Дед с Путаной уединились, по каким-то своим секретным делам... А мне дед перед этим сказал - развлекай гостью. Это он про кнопку с косичками. Но вот я теперь и развлекал, да. Ходил с ней по дому, показывал всякое. Страсть мне эта девка не понравилась. Тараторит громко и много, и все время со всякими издевательскими ехидствами. А сама нескладуха, худа да костлява, наверно оттого в ней и яду было так много. Только вот глаза красивые, - как прозрачная вода в теплом море. Распахнула - будто два озерца. Я уж почти её глазами залюбовался, но тут она опять какую-то гадость сказала.

Короче, дед сказал - развлекай гостью. Как только дед хлопнул дверью на втором этаже, кнопка тут же нахально развернулась ко мне и сказала:

- Ну, слышал чего дед приказал? Развлекай меня.

Я тут и растерялся от такого нахальства.

- А... Чем развлекать-то?

- Это ты меня спрашиваешь? - Взмахнув ресницами театрально удивилась девчонка. - Ты здесь живешь, тебе виднее.

- Ну... - замялся я, лихорадочно соображая, и одновременно злясь на деда; - вот уж удружил он мне - ну, это... Можем пойти во двор, с Курбатом поиграть. С ним подраться можно, и верхом поездить.

- Вот еще - фыркнула кнопка, - мне с собакой бороться. Она же мне одежду грязными лапами испачкает, и обслюнявит все. Я же девочка! Кто же такое девочке предлагает? Давай что-то другое предлагай.

- Ну... У меня кубик-рубик есть.

- Ух ты, целый кубик-рубик! - Вроде бы восхитилась кнопка, но слова были восхищенные а интонация будто кто-то уксус разливал - Не, кубик не хочу.

- Планшетный компьютер у меня есть. Хочешь? - Спросил я. - Только там в основном тоже... уроки, и логические задачки всякие.

- Интернет в нем есть?

- Интернета нет. - Помотал головой я. - Мне дед только под своим присмотром включает.

- Мда... Богато живешь. Чего еще есть?

- Ну... - Я замялся. - А хочешь свой пистолет и винтовку покажу?

- Давай! - Вспыхнула на миг озерами-глазищами кнопка, но тут же опять приняла высокомерно-скучающий вид. - Раз уж ничего другого у тебя нет...

- Пойдем! - Я обрадованно повел кнопку в соседнюю комнату к шкафчику где хранилась моя малокалиберная зброя. Хоть чем-то её удалось заинтересовать, а то уж с меня семь потом сошло... -

- Вот, - я открыл скрипнувшую дверцу, и показал девчонке свою ТОЗовку, стоявшую прикладом вниз, рядом с несколькими коробками патронов.

Кнопка подошла и сунула свой нос внутрь.

- Что это за допотопная фузея? - разочарованно оттопырив нижнюю губу протянула кнопка. - Тоже мне, кармультук. Где у неё фитиль-то надо поджигать? А пуля небось, с дула шомполом заряжается?

- Нет у неё фитиля, - мрачно буркнул я. - У меня появилось смутное ощущение, что надо мной опять потешаются.

- Ты её из музея что ли утянул? - хихикнула кнопка, мелко затряся косичками. - Вот лично у меня винтовка, - "Ругер ЭсАр-22", полуавтомат, магазин на 25 патронов, планка Пикатинни по всей длине цевья и ствольной коробке. Я для близкой стрельбы на ней ставлю коллиматор Эотех, а для дальней - оптику от Люпольда...

"Вот ведь ехидна" - подумал я.

- Ну, давай теперь пистолет показывай. - Повелительно махнула рукой и косичками пигалица.

С мрачным видом я достал из шкафчика коробку с верным МЦ. Моя душа была предчувствием полна.

- Мда-а... - Сочувственно протянула кнопка, когда я открыл коробку. - Можешь и не доставать. Вот у меня лично пистолет "Беретта Неос"...

Это название произнесенное девочкой мне не было знакомо, как и предыдущее, но по хвастливому тону я понял, что это тоже что-то превосходно-пафосное, и с планкой Пикатинни по всей длине. Мне стало завидно, а еще обидно за себя, и за деда.

- Я и из этого метко попадаю, - буркнул я.

- Ой, - всплеснула руками кнопка - дак из мелкашки-то чего не попадать. А вот центробоем стреляешь?

- Не, - помотал головой я. - Дед говорит что я еще ма... что мне еще рановато.

- Мал ты еще короче - безжалостно подытожила кнопка.

- А ты уже центробоем стреляешь? - Пожираемый осознанием собственного несчастья спросил я.

- Да... - набрала воздуха в грудь пигалица, но потом выдохнула, - тоже еще нет. - Но матушка-Альда говорит, что скоро уже начну. А мне не скоро, мне уже сейчас хочется.

- И мне! - Я вдруг почувствовал к кнопке неожиданный проблеск симпатии. Во-первых потому, что у неё оказались чаяния похожие на мои, а во вторых - оттого что не во всем значит, она меня в жизни обскакала, и вообще - оказывается и её тоже можно было смутить.

- Ладно, убирай свои самопалы, - повелительно махнула рукой кнопка. - Пойдем на улицу с Курбатом играть.

- Так ты ж не хотела, - открыл рот я. - Платье, вона, боялась испачкать.

- Нет, - печально подняла очи долу пигалица, с выражением полной безнадежности на лице, (и я подумал что этот жест она наверняка подглядела у кого-то из взрослых), - не получится из тебя ни Роланда ни Амадиса.* Не хотела, а перехотела. Настоящий кавалер не должен спрашивать у дамы причин по которым она изменила планы, он должен радоваться.

- Чему радоваться? - Не понял я.

- Всему, что исходит от дамы.

- Ага. - Кивнул я, решив не ввязываться в спор. - Пойдем?

- Пойдем.

{прим. Роланд и Амадис - благородные герои-рыцари из средневековых сказаний и баллад.}*

Через пол-часа когда Курбат пал на дворовую траву и свесил на бок язык в знак безоговорочной капитуляции, мы с кнопкой вернулись в дом.

- Заездили мы его, - довольно сказала кнопка, усаживаясь за стол.

- Ага. - Кивнул я.

После игрищ во дворе я почему-то стал относится к девчяке-задаваке лучше. Когда она бегала и гоняла Крубата, она ничего была, и вообще - тощая, а ловкая.

- Тебя Русанка зовут. - Утвердительно спросил я.

- Ага, это прирок мой, прозвище, потому что волосы русые, - кнопка дернула себя за косичку. - А ты Михаил.

- Да.

- Я тебя Михуилом буду звать. Решительно сказала Девчонка.

- Ну вот еще!

- Тогда Михуём.

- Щас в глаз дам.

- Попробуй! Ладно, так уж и быть, буду звать Михеем.

- Михеем можно. Дед вот, еще Мишуком зовет.

- Мишук ты и есть, - медвежонок неуклюжий.

- Чей-то неуклюжий?

- Ладно, не ярись. Мишук-то ведь тоже только твой прирок крестильный, - девчонка доверительно наклонилась ко мне, и подав вперед плечи попросила, - ты мне свое настоящее имя скажи.

- Так нет у меня еще настоящего имени, - развел я руками. - Это еще сколько дорасти надо, секретные испытания пройти, тогда вот только дадут.

- А какие испытания?

- Секретные! - Внушительно сказал я, потому что правду сказать, и сам не знал - какие.

- Мал ты еще.

- Сама-то не больно велика! - Огрызнулся я. - У тебя что-ли хочешь сказать настоящее имя есть?

- Ну... тоже нет. - Девчонка опять широко распахнула глазищи. - А если бы у тебя уже было настоящее имя - ты бы мне сказал?

- С ума что-ли сошла? - Я машинально сделал жест от сглаза, которому научил меня дед. - Кто ж такое первой встречной говорит? Вся власть над человеком в его имени.

- Не действует, - огорченно нахмурила брови девчонка.

- Чего - не действует? - не понял я.

- Чары мои женские пока не действуют. Все я делаю как матушка-Альда учит. И глаза распахнула, и сперва выпрямилась, чтобы грудь под платьем проявилась, а потом вперед наклонилась, и плечи свела, - чтобы мужик в декольте глазами обвалился. А не срабатывает... Мал ты еще, как есть.

- А чего это такое - декольте?

- Вырез такой, вот здесь - показала девчонка на своем глухом вязаном свитере.

- Так нет у тебя декольте. И груди никакой нет. - Захихикал я. - Так что это не я мал, а ты сама малявка!

- Ничего, через несколько лет все вырастет, - все мне тогда выбалтывать будешь.

- Вот еще! Ничего я тебе не буду!

- Будешь, никуда не денешься. Это у вас мужчин физиология такая. Матушка-Альда говорит, как только у вас водопроводный кран вверх загибается, - так и бери вас тепленькими.

- Какой еще кран?

- Вон там который - показала пальцем кнопка.

- Ничего он у меня не загибается. И не будет никогда, вот.

- А-ха-ха! - неизвестно почему засмеялась кнопка.

- Чего?

- Ты языком-то зря не болтай, вдруг, не приведи Богиня, - исполнится. - Задыхаясь от смеха пыхтела девчонка.

- Глупости ты говоришь! И вообще, мы варяги, у нас интересы другие, а не такие как ты думаешь!

- Варяги, не варяги, а все равно мужики. Никуда вам от своих кранов не деться. Ты вот думаешь, чем сейчас твой дед Глеб и матушка-Альда наверху занимаются?

- А чем?

- Да уж не в догонялки как мы с тобой играют.

- А чего, твоя матушка-Альда у деда секреты выпытывает?

- Ну... что-то вроде того.

- Ничего ей дед не скажет. - Решительно сказал я. - Он у неё сам все секреты выпытает!

Но в глубине души я все же забеспокоился за деда, и решил его потом предупредить, чтоб он лишнего с этой Альдой не болтал.

- Да не бойся, пошутила я - сказала Русанка. - Ничего матушка-Альда у твоего деда не выпытывает. Это они так... тренируются.

- А... - сказал я, - ну тренируются - это хорошо. А мой дед никаких секретов никогда не выдаст. Он у твоей Альды сам все выпытает.

- Да ну как же, - снова засмеялась девчонка.

- Слушай, - я вдруг вспомнил что говорил дед. - А вы правда считаете, что наш батюшка-Перун, он... того... ну... баба?

- А как же, - серьезно кивнула девчушка. Тут даже и спорить не о чем.

- Нет, ну как же, - загорячился я. Перун он ведь воин!

- Во-и-тель-ни-ца, - по слогам, как неразумышу произнесла мне Русанка.

- Так ведь все кумиры его - мужики усатые! - Говоря о куимре я непроизвольно посмотрел на пол в том месте где был скрыт секретный проход, и тут же отдернул взгляд, чтоб не выдать тайного священного места.

- Это у вас они усатые. А у нас они вовсе без усов, и женщины многогрудые. - Возразила Русанка. - А вот ты сам подумай, если бы Перун был мужчиной, то отчего все древнейшие изображения богов, которые находят ученые - женские? А? Ну? Что замолчал?

- Чего это женские?!

- А вот того! Того! Все самые древние фигуры найденные учеными изображают Великую Мать! Не отца! Даже незвание специальное этим найденым фигуркам ученые придумали. Эти, как там его... Па-ле-о-ле-ти-ческая Ве-не-ра! Потому что знаешь чего в старину было? Мат-ри-ар-хат!

- Чего это еще такое?

- Это значит "Материнская власть"! Мне тетушка-Альда все-все про это рассказывала. Даже тот знак что вы считаете принадлежащим своему Перуну - секиру, так и тот принадлежит Великой Матери. Это потом уже жулики-мужики чтобы захватить власть начали всем рассказывать, что великая Богиня якобы - Мужик. Даже своих женщин вы жулики убедили, они теперь сидят и глядят вам в рот как дуры, ну а мы то в нашем союзе все помним! Из-за того-то что мы женщины дали слабину и допустили вас мужиков до власти мы и живем теперь в таком мире.

- В каком, - таком?

- Ну в каком. В плохом! Война вон, повсюду. Корпорации все под себя подмяли. Сильный слабого обирает. По лесам ночные твари шарятся, на людей нападают... Кругом все плохо, а вот правили бы женщины, так все бы было хорошо. Потому что вы мужчины существа грубые и примитивные, а мы - женщины, духовные и высокоразвитые. А у вас только и есть что этот... как его... мужской шо-ви-низм!

- А это еще чего такое?

- Ну... Это я еще и сама толком не поняла. - Призналась Русанка. - Надо будет еще тетушку Нивену об это расспросить. Она когда про это рассказывает очень волнуется, так что мне там не всегда все понятно...

- Ну и все равно. Не может быть чтобы Перун бабой оказался. Мужской это бог. Воин! Воины-то кто? Мы - мужчины! Деда говорит, так от богов заведено, потому что мужчины сильнее женщин.

- Ой, тоже, мне сильнее! - Спопугайничала русанка - Сила для грузчика бывает нужна. А мы зато ловчее! Да вот ты сам подумай, если бы великая Богиня создала вас как воинов, разве она бы оставила вам такое уязвимое место как ваш водопроводный кран? Стукни вам по нему разок хорошенько, - так только и можете что пучить глазенки, как рыба на берегу.

- Кран просто прикрывать уметь надо. Меня деда этому учит. Чуть что вполоборота и принять удар на бедро...

- А если бежать, - ведь небось болтается же и мешает.

- Ничего не мешает!

- Да мешает, мешает. Ты просто без него-то никогда не бегал.

- Будто ты с ним бегала!

- А в седло если неловко вскочить - так сами себе там - хы-хы - яишницу в смятку сделаете. Вот у нас женщин, - ничего не висит, не болтается на бегу, в седло вскакиваем легко. Мы природные воительницы, - от Богини так. Все у нас в теле разумно и красиво.

- У вас зато тоже эти... хм... сиськи! Болтаются! Еще хуже болтаются чем у нас краны!

- Да ничего не болтаются! - Отвергла Русанка. - Это у наших жриц плодородия болтается, - для них чем больше, тем лучше. А у нас воительниц - нет. Подбирают нас с детства так, от матерей, у которых спереди ничего не мешает. А потом, когда физические упражнения делаешь, с ростом мышц грудь-то женская, как-бы сама немного размазывается, вот. Нас поэтому древние греки, которых мы ходили завоевывать, так и прозвали. - амазонки; это значит "безгрудые". Только греки глупые были, они подумали что мы себе якобы сиськи сами прижигаем, чтобы грудь не мешала натягивать лук. Греков эта особенность наших пра-матерей так восхитила, что в некоторых районах у них у женщин даже стали заматывать грудь, чтоб не разрасталось, потому что большое вымя стало считаться некрасивым и варварским, вот.

- Как это, приматывать? - Удивился я.

- А вот так. Любили древние люди себя покалечить. В Китае вот например, женщины-аристократки бинтовали себе ноги, чтобы не росли ступни. У них ступня на всю жизнь маленькой и оставалась. Но это глупость, потому что на таких ногах толком и ходить нельзя. Сарматы и аланы бинтовали своим женщинам головы, чтобы те становились вытянутыми. Но грудь конечно бинтовать такая же глупость. Даже опаснее. Этак ведь, если неловко, и до рака домотаться можно... Так что на самом деле нам женщинам ничего мотать не нужно. А вот вам, - мужикам, наверно не мешало бы свой кран и мошну под ним привешенную, с детства заматывать, чтобы он лишка не рос, и воевать не мешал.

- Да ну ты что! - Возмутился я. Я и сам не понял почему, но мысль сделать что-то с его краном в сторону уменьшения почему-то наполнила меня неуютством.

- А чего? Зачем он тебе в бою? Ты м ним чего, лучше целишься, или бегаешь быстрее?

- Нет... но...

- Ну вот видишь. Мы - женщины, свое тело доводим до совершенства, чтобы стать лучшими воительницами. А вы - мужчины, себя почитаете воинами, а носитесь со своим стручком как курица с яйцом.

- Ты знаешь чего? Если батюшка-Перун нам чего привесил, значит так и надо. Это может ваша Богиня вам как попало части тела прилаживает. А наш-то батюшка Перун точно знает чего и зачем. Нужный кран, точно тебе говорю.

- Так я разве против, пусть висит. Я ж тебе говорю, в этом кране вся ваша слабость, а мы этим пользуемся.

- Ничего не слабость! Настоящий воин головой думает, а не краном.

- А-ха-ха-ха!

- Ты мне лучше скажи, ты вот говорила Альда тебя учит как нужно грудь выпячивать, а оказывается вас так специально отбирают, чтобы оно не росло.

- Ну не то чтоб совсем же не росло. Она у меня будет небольшая, но ладненькая. Как раз такая чтоб твой кран вверх повернуть.

- Тьфу, баба она и есть баба... Вот вырасту, поглядим еще кто-кого.

- Да уж поглядим. - Лукаво улыбнулась она.

***

- Деда, - спросил я тем же вечером, когда мы проводили гостей, - у тебя эта Альда никаких секретов сегодня не выпытала?

- Каких-таких секретов? - Удивился дед. - Чего это ты спросил?

- Не знаю каких. Мне вот Русанка сказала, что они у нас все секреты выпытать могут.

- Понравилась тебе Русанка?

- Хвастливая, задается много, и в Перуна не верит.

- Это да. Ну а вообще?

- Когда гадости не говорит, так ничего, терпеть можно.

- Хм... А знаешь зачем я Русанку и тетушку Альду в гости пригласил?

- Чтобы с Путаной свой водопроводный кран тренировать.

- Бхе-кхе... Мда, мы с путаной Альдой старые знакомые... Но была еще одна причина.

- Какая?

- Понимаешь. Я не хочу чтобы ты вырос зашоренным.

- Это как?

- Ну, в свое время когда люди ездили на конях, то одевали им на глаза шоры - это такие пластинки, которые позволяют коню глядеть только вперед. С такими шорами конь не видит что у него по сторонам, поэтому бежит куда направят, пока человек не задаст ему поводьями другое направление. Вот и я не хочу, чтобы ты таким конем был, кто бы потом не держал твои поводья. Хочу чтобы ты широко на мир глядел. Чтобы свою веру крепко держал, но и к вере и взглядам других терпимо относился. Есть ведь такие варяги, которые кроме своей веры и приказов старших ничего не видят. И прежде чем ты с ними познакомишься, я хочу чтобы у тебя вырос свой взгляд на мир.

- А ведь я еще ни одного варяга кроме тебя не видел, деда, - внезапно осенило меня.

- Увидишь, куда денешься. Но не уверен, что все из них тебе понравятся...

***

Возьмемся, однако, за древнегреческий, Мишук. - Решительно сказал дед.

- А зачем он мне?

- Затем, что в старину Латынь была языком для практического общения и войны, а греческий - для высокоумных бесед, духовных исканий, и выпендережа. Вот был такой римский дядька, Гай Юлий Цезарь, я тебе о нем как-нибудь поподробней расскажу. Так вот этот Цезарь короче однажды поставил себя выше коллектива, зазнался. Ощутил, так сказать, головокружение от успехов. Коллектив ему не простил, подобрался к нему гуртом, и ножами затыкал. Цезарь-то смотрит, среди прочих его друг Децим Брут тоже энергично ножом тыкает, удивился так неприятно, и говорит, мол - и ты, Брут? А тот ему в ответ - и я, Цезарь. Цезарь от обиды на друга и умер... Так ты заметь, Мишка. Говорят, хоть и был Цезарь гордым римлянином, а свое предсмертное "и ты Брут" произнес на греческом! Молодец мужик, - ведь помирал уже, а все выпендривался...

- А этот греческий, он сложный? - опасливо поинтересовался я.

- Да простой, как детский лисапед! - Отмахнулся дед. Там и учить-то нечего. Все почти как на русском. Вот например у наших предков граница между двумя участками, или середина колеи на дороге называлась "межа", и у греков "меса" означает - посредине. Глотка у нас означает трубку в шее для дыхания и еды, и у греков "глотос" недалеко от этого места за века убежал - это значит "язык". У греков отправляя корабль в путь говорили "эвплойа"; "эв" по-гречески означает благо, ну а в "плойа" наше "плавать" только глухой не услышит. Пара, в смысле, два предмета - и у греков, - пара. У нас - последнее дело крайнее, и у греков окончание - крайно. У нас у каждого человека есть имя - название именное, и у греков нимос. Речь - Рисес. Стебель - стебос...

- Фальсум ет фраудулентиа! - Возмущенно завопил я. - Идем де лингуа Латина диксерас! Эт идем нунк!

- Плакидус пуэр эсто! - Вознес руку в ораторском жесте дед. - Нон эст фальсум, сэд парва астутиа ад туо боно. Аб кунабулис усквэ ад сепультурам, хомо куисквэ дискэрэ дэбэт... Куид опинарис?

- Ита, - нехотя буркнул я, - верум эст.

- Оптиме*, - кивнул дед. - Значит, беремся за греческий.

{прим. - Обман и жульство! - возмущенно завопил я - Раньше ты говорил тоже самое про латинский язык. И сейчас то же!

- Утихни, малец! - воздел руку в ораторском жесте дед - Не обман, а только маленькая хитрость для твоего же блага. От колыбели до могилы, каждый человек должен учиться... Каково твое мнение?

- Да, - нехотя буркнул я. - Это верно.

- Превосходно, - кивнул дед...}*

***

Дед танцует вокруг меня. В левой руке его - нож. Дед не левша, просто он решил еще немного затруднить мне жизнь. Я танцую с дедом. Танец старый как само человечество, мужской танец, поединок. Дед кружит вокруг как волк, а руки его - змеи. Одна змея готова схватить меня, у второй - жало. Руки деда врут, плетут текучий узор обмана, из которого вылетит смерть, - если я обманусь. Все в деде сейчас ложь. Врут руки, врут глаза, даже ноги врут, хоть и меньше, потому что ноги полностью врать не могут. ...Все в твоем противнике есть ложь, - учит меня дед. Единственное в чем он искренен - в желании убить тебя... Иногда дед отходит, но нельзя обманываться, три метра для него не расстояние, шесть метров он пролетает с места, на вид будто и не тратя времени на разгон, просто исчезая в одном месте, и появляясь рядом со мной, и его нож - тренировочная деревяшка - достает меня. Я уже знаю это, и не куплюсь на кажущуюся безопасность расстояния.

Я еще мал, во мне нет силы чтобы встретить атаку деда жестко, и руки мои короче дедовых - вес, размер, длинна это его преимущество, не говоря уж о мастерстве... Я еще не могу дать деду настоящего поединка, и он бережет меня. Поэтому пока уколы и резы мы отрабатываем не в полную силу и скорость - не в его - полную. Я свои уколы в основном тренирую на чучеле в мой рост. Анатомия - горло, яремная вена, почки, печень, пах. Двойные атаки, один удар ничего не гарантирует. Всегда уколы, - природа спрятала все важное в глубине человека. Резы только на контратаке по запястью противника, - когда он пытается уколоть тебя. Это похоже на игру в ладошки - ты подставляешь - тебя пытаются по ним ударить. Он подставляет - бьешь ты. Кто быстрее. Мы так и начинали. - дед так начинал учить меня быстроте, когда я был совсем маленький. В ладошки. А теперь мы играем ножами.

Вот он колет, я отскакиваю назад и маховым движением режу ему руку - режу пустое место, где только что была его рука. Дед быстр как молния. Дед движется быстро, как он говорит, не в полную быстроту, но быстро - так онучит меня смотреть. Дед говорит, что большинство людей даже не успевают заметить, как их зарезали, если это делает умелец. Они что-то замечают, только когда нож уже у них внутри. Я наверно уже мог бы заметить, как меня зарежут. Теперь надо учится - не дать. Дед пляшет. Я пляшу.

Дед финтит руками, лицо у него пустое. Он может корчить совершенно дикие рожи, - тогда будто дикий лесной волчара вылезает у него изнутри, - так можно напугать, смутить неопытного. Дед говорит, что грех полагаться на такие фокусы, но знать их надо. Дед не смотрит на меня, он смотрит на все, - зрачки широко раскрыты. Он делает шаг вперед, укол! Я ухожу, и - цепляюсь ногой за полено! Дед специально разбрасывает их перед каждой тренировкой по двору, - воин должен уметь ступать сторожко, - у природы не бывает татами и ровных полов... Я облажался, я не падаю, только мешкаю долю секунды восстанавливая равновесие. Удар в лоб! Удар в бок! Все в эту долю секунды. Почувствовал я оба удара, а видел только второй. Первый - в лоб - фирменная коронка деда. Прямой тычок; у человека два глаза а между ними - "слепое пятно" - ты даже не видишь что тебя бьют, ты это только чувствуешь. В лоб дед дал мне щадя, аккуратно, а в бок для памяти, - сильнее. Я держусь за бок, там некоторое время будет цвести синяк. Я убит.

- Ты убит, - говорит дед.

- Перерыв. - Он опускает нож. - Что я с тобой сделал? Или вернее, что ты позволил сделать с собой? Я загнал тебя, как волк загоняет оленя.

- Ничего не загнал, - возмущаюсь я. - Я как раз из угла-то вышел, когда за колодцем скользнул.

- Из угла-то ты вышел. Но я загнал тебя в "туннельное зрение". Я зачаровал тебя скоростью, и ты уже видел только меня. А двор не видел, полено не видел. Если ты перестаешь видеть поле боя - ты труп. И славу тебе петь не будут, потому что погиб глупо. Понял?

- Понял...

- А от атак-то уходил хорошо, молодец. Скорость растет.

Я расплываюсь в довольной улыбке.

- Для мертвяка у тебя слишком дольный вид, - тут же осаживает дед. - Иди собирай поленья.

***

- Деда, - спросил я как-то его на привале после кросса по пересеченной местности.

- А, - отозвался дед.

- Дед, скажи, - я набрался смелости. - А ты ведь воевал?

- Ну, - дед наклонил голову к плечу, - было маленько.

- Расскажи, а?

- Чего рассказать-то? - Обернулся ко мне дед.

- Про войну! - Попросил я.

- Хочешь знать, что такое война?

- Ага.

- Война... - Он задумался. Задумался крепко. - Знаешь, Мишук. Я наверно мог бы что-нибудь рассказать. Но я человек незнаменитый. Поэтому, я лучше расскажу тебе одну старую историю...

Жил однажды такой французский император, - Наполеон Бонапарт. Он слишком высоко взлетел, поэтому слишком больно упал... В 1815 году, когда скопом враги навалились на уже ослабевшую державу Наполеона, тот дал отчаянное сражение при Ватерлоо. Гвардия Наполеона в том бою сделала все что могла, но в конце-концов ей пришлось отступить. А потом её поредевшие части догнали англичане, и плотно обложили; не выбраться. Тут английский полковник Хэлкет крикнул французам

- Сдавайтесь!

И тогда, французский генерал, Пьер Камброн, "первый гренадер Республики", гордо выпрямился, и ответил:

- Дерьмо! Гвардия умирает, но не сдается!

- Здорово! - Воскликнул я.

- Ага... После такого героического ответа, практичные англичане выкатили пушки на прямую наводку, и смели французский гвардейцев ливнем картечного свинца. - Дед легонько потянулся. - Гордый ответ Камброна даже написали на его памятнике, после смерти. Проблема в том, что умер Камброн не в 1815, а гораздо позже - в 1842ом. А в сражении при Ватерлоо славный генерал оказался пленным... Нет, не думай о нем плохо. Во-первых, он попал в плен будучи тяжело раненным, возможно даже без сознания. А во-вторых, он до конца жизни отрицал, что произнес знаменитое "гвардия умирает, но не сдается!"... Зато, чего он никогда не отрицал, так это, что глядя в жерла английских пушек в тот день, успел воскликнуть - Дерьмо!..

Дед взглянул мне в глаза:

- Это, пожалуй, все, что я могу рассказать тебе о войне.

***

В тот вечер, дед сказал мне:

- А Что Михай, - хочешь увидеть настоящих варягов? - И не дожидаясь моего ответа сказал, - Сегодня в ночь у нас будут гости. Хватит мне тебя прятать. Скоро тебе уж семь лет. В этом возрасте вступают на первую тропу. Хочу показать тебя одному старому другу...

Больше я, как не выпытывал от деда ничего не добился. Вечер тянулся медленно, обычные дела мало его подгоняли. Я ждал приезда гостей. Ждал и немного боялся. Наконец-то я увижу других варягов. Безотчетно в моем разуме всплывали образы каких-то былинных воинов, в тяжелой коже и древней кольчужной броне, опоясанных длинными мечами, с длинными седыми усами и опущенными к ушам чупринами... Воины выходили ко мне из тумана воображения, и я опамятывался, - конечно современные варяги должны выглядеть иначе. Мир изменился, меч мертв...

Я ждал приезда настоящих современных варягов.

Но они не приехали.

Прилетели.

В ту ночь в у нас дворе приземлился вертолет.

- Пойдем встречать гостей, - загодя сказал дед. - Мы вышли на улицу, и я сперва услышал, глухой, все больше наливающий тяжестью басовитый гул разносившийся над нашим глухим лесом. Вертолет вынырнул над нашим двором неожиданной темной тенью на фоне звёзд, и взвыл вспарываемый лопастями винтов воздух, заметалась по двору сорванная с места трава, опилки и пыль. Курбат наблюдал за технологическим буйством из будки, а я стоя рядом с дедом на крыльце, прикрывая лицо ладонью, сквозь полузакрытые ресницы смотрел как тяжелая машина, на своем вихревом столбе опускается прямо посредине нашего двора. Я впервые так близко видел вертолет. Он плавно опускался вниз, и старательно держась подальше от двух наших осветительных столбов выплыл под свет дворовых фонарей, как глубоководная рыба из воды внезапно попавшая на свет. Под остромордой кабиной вертелся туда-сюда блок оптики в круглом обтекателе.

Машина плавно коснулась травы. Большой винт, и второй - встроенный в хвост - еще какое-то время вращались стремительными неразличимыми пятнами, а потом начали замедлять движение, постепенно стали видны отдельные лопасти. Наконец винты утихомирились и застыли, больший из них, над кабиной вертолета даже обвис, будто утомился за время полета держать тяжесть машины на себе, и теперь расслабился отдохнуть.

Дверца на борту вертолета раскрылась надвое, нижняя половина образовала собой небольшой трап, и опустилась к земле. Из салона высунулся человек в темно сером комбинезоне с автоматом в руках, но видимо его удержали, потому что человек в сером убрался обратно; а вместо него появился другой. Он гибко вылез из проема, легко перескочил все ступеньки трапа и спрыгнул прямо на землю, на момент застыл - и легкий в походке несмотря на полноватую комплекцию, которую не скрывал даже мешковатый костюм, - побежал к деду растопырив руки с пухлыми кистями и пальцами. Дед в свою очередь тоже соскочил с крыльца и поскакал навстречу.

Где-то на середине между домом и вертушкой они и встретились. Хлопнули друг о друга руки в мощном рукопожатии - хватом не в ладонь, а в запястье. А потом обнялись и заревели как два медведя, хохоча приплясывая и хлопая друг-друга по плечам.

- Бестуж!

- Глеб!

- Старый медведь!

- Бестуж, пёсья ты старость!

- Свист неблагословенный!

- А ничего! - Дед затряс того кого он назвал Бестужем, будто пробуя надломить его спину на бросок. - Крепок, старый дуб! Не подъела тебя писарская работа!

- А ты тут в лесу все соками наливаешься! - Бестуж вцепился в руки деда клещами.

- Берут, берут годы свое. - Тряхнул головой дед. - Раньше то вот я был молодой, - так хер одной рукой гнул. А теперь старый стал - и двумя не согну...

Наконец оба не размыкая то ли объятия, то ли захвата наклонились головами вперед и легонько соприкоснулись лбами. Дед расцепил руки, и кивнув в сторону дома сказал:

- Пойдем в дом, брат.

- Пойдем.

- А люди твои? - Дед кивнул на человека в сером, торчавшего в люке.

- Там посидят. - Бестуж махнул человеку в люке знаком показав на вертолет. - У них работа.

- Ну работа так работа.

Дед с гостем сидели за столом. Дымились чашки с чаем, в миске золотился мед, в соседней - несколько ломтей черного ржаного хлеба. Гость был не голоден. Я сидел не за столом где говорили взрослые, а как требовало вежество, на лавке у стены, и во все глаза смотрел на первого кроме деда в моей жизни варяга. Тот был плотным, полным я бы даже сказал мужчиной, но это была полнота силы. Коротко стриженные волосы, нос с горбинкой, и близко посаженные внимательные глаза, которые он уже успел пару раз обратить на меня. Сильный человек. И в то же время какой-то слишком... ухоженный. От него пахло духами, я уже забыл, что так может пахнуть от мужчины. Ногти на руках тоже ухоженные, руки ухоженные, часы на руках для дорогой красоты, а не для времени. Не человек походов. Вот что я думал.

А они за столом разговаривали.

- Сколько ж мы не виделись, - мягко спросил гость, прихлебывая из чашки, - года три?

- Да уж чуть больше. - Отвечал с улыбкой дед. - Как у тебя дела Бесстуж?

- А что, разве не видно? - Гость похлопал себя ладонями по груди, и скорчил умильно-довольную рожу. Благоденствую помаленьку. Чтоб еще дела не заедали... Ты же понимаешь, - гость кинул на меня взгляд - наша сфера влияния растет. Совсем времени нет. График просто сумасшедший.

- Ясное дело. Такой уж у тебя пост... И все же когда я позвонил, ты нашел время ко мне приехать, хоть и в ночь. Даром что я не объяснил в чем дело.

- Я же тебя знаю, Глеб, - Бестуж отставил блюдце и посерьезнел. - И как ты меня вывел в Мазендаране. Всех нас. Я не забыл. И Батька наш, кстати, помнит, как ты его с перебитой рукой на себе тащил...

- Ну, мне и здесь неплохо. - сказал дед, но однако, особого довольства в его голосе не было . - Охранять секретный схрон с древним кумиром и книгохранилищем, - дело почетное. Свежий воздух. И главное - тихо.

- Ты же знаешь, - Бестуж серьезно взглянул на деда. - После того что случилось, надо было тебя слегка припрятать.

- Ладно-ладно, - отмахнулся дед, - только не думай, что я жалуюсь. Зато я здесь смог спокойно заняться моими идеями.

- Да, - покривился гость. - Весь Совет Главенства помнит твои идеи. Но я подумал, может ты...

- Чего? - Переспросил дед. - Разочаровался в них?

- Ну да, слегка охолонел. Ты ведь всегда был практиком, Глеб. И этот твой поиск...

- Напротив, Бестуж, напротив. Я ведь почти нашел, хоть и вовсе не там где искал... Три годя я сидел и изучал копии самых древних наших документов, что хранятся здесь вместе с кумиром. Потому и пригласил тебя сюда... Но для начала - познакомься - дед показал гостю на меня - это Мишук, - мой ученик.

- Чего? - Вскинул брови Бестуж.

- Да вот того. Объясню сейчас, все объясню. Но для начала, хочу чтобы ты кое-что увидел.

Дед обернулся ко мне.

- Мишук. - Тащи напиток. Тот самый.

Я побежал на кухню, залез в шкаф, и вернулся с кружкой, которую дед заготовил еще с вечера, и поставил перед дедом на стол.

- Садись - сказал мне дед.

- Я отодвинул стул, приземлился за стол.

- Пей, - придвигая мне кружку сказал дед.

Схватился я за дужку кружки, глянул на деда, на заинтересованно, но непонимающе щурящегося гостя, - и залпом выпил.

Я уже знал что будет.

Меня не стало.

***

Сон. Я уже видел его...

Птица парит в вышине, неподвижно раскинув крылья. Наверно это орел, или может быть, ястреб. Она огромна. Над загнутым крючковатым носом два холодных немигающих глаза. Они осматривают землю внизу. А там, на земле, извиваясь живой черной рекой ползет гигантский змей. Антрацитовая чешуя матово блестит при движении. За змеем остается извилистый след. Он смотрит вверх, и шипит, высовывая из пасти гибкий раздвоенный на конце язык. Вот птица и змей видят друг-друга. Орел мог бы улететь. Но их со змеем связывает крепче любой цепи застарелая бешенная ненависть. Птица клекочет, складывает крылья, и камнем падает вниз рассекая воздух, растопыривая страшные кривые когти. Змей свернулся упругим кольцом, и застыл сжатой пружиной. Сейчас орел налетит на него, и они будут биться в степной пыли, рвать друг друга на части, сплетаясь давить друг-друга такими непохожими телами. Когти-ятаганы против живой удавки. Таранный удар клюва против яда. Птица и змей бьют друг-друга, но картина смазывается, уходит, отступает...

Я снова оказываюсь в комнате в доме деда. И все же я не проснулся. Я сижу за столом, я знаю это. Но я не чувствую своего тела. Я слышу разговор деда с гостем, но не могу понять, - своими ли ушами. Вижу - но своими ли глазами? Такое ощущение, что у меня несколько пар ушей и глаз. Может быть я вижу мир через глаза деда, или его гостя?.. Они говорят, я слушаю.

- И часто у него так? - Спрашивает Бестуж у деда. - По голосу я чувствую, что он слегка выбит из колеи.

- Каждый раз. - Внушительно отвечает дед.

- Каждый?

- Ты слышал. Это самый чистый носитель крови из тех что я видел. Когда он в трансе, искажения минимальны. Ни религиозного бреда, ни боевого безумия. Ничего. Я затаю вопросы и мне отвечает...

- Кто? - Выдохнул Бестуж.

- Ты знаешь - кто.

- Я... Я слишком привык считать все это... - Бестуж мнется.

- Легендой?

- Нет! Возможно, да... Все это как бы отделено от нашего мира. Я... Все мы привыкли что это где-то далеко. Мы знаем правила и пользуемся силой, и... И вот эта сила говорит с нами напрямую через мальчишку... Это, знаешь, выбивает из колеи. Откуда у тебя этот малец?

- Аист принес... - Усмехнулся дед. - Я же говорю, случайно он ко мне попал. Это сын Богдана Поморцева. Из наших, мой ученик, он был в моей сотне. Ты знал его?

- Нет. Не помню... - Качает головой Бестуж. - Я к тому времени, как ты начал тренировать щенков стал аппаратчиком.

- Эта история вышла с любопытным загибом. Я ведь всегда знал, что ключ в поисках лежит в наших линиях крови. Когда я ушел из боевых частей, я специально пошел тренировать мальцов - там я мог отслеживать самые чистые кровные линии, и смотреть как транс освобождает скрытое в парнях... Слишком много времени. Тысячи лет. Несмотря на все старания наши линии слишком разбавлены чужой кровью. Из сотни мальчишек дай бог один отзывался на напиток сомы. Из этих едениц, у почти всех транс вызывал либо абсолютно абстрактные видения, либо они впадали в боевое безумие.

Издревле у нас заведено так, что тех мальчишек чей разум рождает видения, со временем забирает к себе Старший Волхв, и они становятся волхвами. А из тех кто впадает в боевое буйство Главный Воевода формирует своих бультерьеров-штурмовиков. Но мне этого было мало...

- И ты сделал, - что сделал.

- Да, я сделал. - Мрачно подтвердил дед. - Не проходит и дня чтобы я не сожалел об этом.

- Нельзя было изменять состав сомы, Глеб. И уж тем более нельзя было давать его щенкам. Напиток пришел к нам от наших предков, они были не дурнее нас, знали что делали.

- Наши предки создали состав тысячу лет назад, когда наши линии крови были гораздо чище. Я думал, что если усилить эффект питья, то это поможет пробить барьер в их умах. Откуда я знал, что эффект окажется кумулятивным, и будет накапливаться? Когда я понял в чем дело...

- Пятнадцать погибших детей, и два воспитателя, Глеб. Я видел записи. Стадо маленьких берсерков в священном безумии носились по округе. Радуйся, что в тот день ты уехал из лагеря.

- Иногда мне кажется, что это мое наказание. Если бы я остался в тот день, я бы отмолил свой грех разом. Мертвые сраму не имут.

- Тебя еще очень мягко наказали. Глава не забыл, как ты в молодости три дня тащил его с перебитой ногой в Мазендаране. И я не забыл как ты ночью прорвался к нам на высоту... Все засекретили, тебя послали здесь... отдохнуть. Ну у меня и в мыслях не было что ты даже здесь продолжишь свои эксперименты. С тебя не хватило прошлого раза?

- На это раз все не так! Я даю парню только чистейшую сому, из ингредиентов что мне присылают присылают волхвы. Древний рецепт, никакой отсебятины. Я не хочу повредить ему... Знаешь, когда я учил волчат. Мы так жестко их готовили, что я в какой-то момент перестали видеть в них детей. Только заготовки. Мы отсеиваем негодных весь процесс. Часть мальчат гибнет на тренировках, и мы считаем что это нормально. Меня и наказали-то не за гибель детей, а за то что я испортил несколько хороших редких заготовок. Заготовок... А этот оказался здесь у меня один. И я... слегка прикипел к парню.

- Плохо, Глеб. Наставник должен держать дистанцию и быть суровым. Иначе он никогда не вырастит воина. Но ты так и не сказал, - откуда ты его взял?

- Я же говорю Вадим Поморцев. Один из первых моих учеников. Пожалуй, один из самых удачных. Он женился не на варяжской женке. И ребенка он растить в варяги не отдал, - жена была не из наших и не поняла, а он видать оказался слишком мягок чтобы настоять. Когда Вадим погиб, жена растила сына одна. А перед смертью попросила переслать парня ко мне - у неё у самой родственников не было. Богдан знал где я живу, и видимо что-то ей говорил...

- Вряд ли бы она это сделала, если бы знала о твоем неудавшемся эксперименте.

- Да, вряд ли. Когда парень попал ко мне, я мог бы позвонить вам, и отдать его в питомник. Но он уже был слишком взрослым и мягким. Его растили с детства не так, другие воронята его бы заклевали. Тогда я решил проверить его сомой на кровь. Стоит ли с ним возится, сильна ли в нем линия. И оказалось... Ты сам видишь.

- Я не могу понять, почему у него такая сильная древняя кровь. Если его отец женился не на враяжьей жонке...

- Сам не понимаю. Вполовину чужая кровь. Может быть удачно собрались гены. Может быть у жены Вадима оказалась свежая струя, которая разбудила что-то дремлющее, давно утерянное. Уникальная комбинация. У него самый чистый сигнал что я видел. Я задаю вопросы, и мне конкретно отвечает... Если я смогу понять, о каких координатах и местах идет речь. Когда я смогу нащупать хоть одну зацепку или ориентир. Ты понимаешь что это значит?

- Мы отыщем усыпальницу. Помилуй меня Небесный Кузнец...

- Да.

- Ты должен отдать его волхвам.

- К диким псам волхвов! Куда они его денут? Что будут делать? Я же тебе говорю, воронята в стае его заклюют.

- Ты ведь не сидел на месте и готовил его.

- Все равно. Он еще не готов. И кроме того... Если я с его помощью... Смогу доказать, что я был прав. Что это не блажь, и утерянная усыпальница найдется. Тогда те ребята что я отравил... Это будет не напрасно, понимаешь?

- Хочешь реабилитироваться в глазах совета...

- Плевал я на совет! Нет, не так сказал. Извини, - и ты ведь в совете. Ты знаешь я дорожу твоей дружбой. Просто я делаю это не для совета. Для себя. Хочу оправдаться в своих глазах. И для всех варягов. Когда мы найдем усыпальницу... Это ведь для всех нас наступит другая эпоха. Бестуж, ты должен помочь мне.

- Чем?

- Один варяг может взять мальца в обучение. Парню вот-вот стукнет семь лет, - время выводить его на первую охотничью тропу. Я не хочу пока показывать парня. Мне нужен другой варяг, с именем, - который допустит его до первой тропы. Так чтоб когда я покажу парня, - ни у кого не было сомнений, что я вырастил варяга по всем правилам.

- Ты просишь меня быть поводырем через первый круг, на первую тропу?

- Да.

- Скрыть от совета, что ты мне показал.

- А что я тебе показал? Мальчишка не впадающий в боевое безумие от сомы, и говорящий чуть более связно чем другие? Брось - ему все равно надо подрасти. Видения чище чем у других, и становятся чище. Но нужно время. И мы ничего не нарушаем. Варяги могут растить щенка не только в приемнике - это давняя традиция, и пусть её сейчас не используют - её никто не отменял. Нужен наставник, и испытатель-поводырь. На первый круг достаточно даже не члена совета, а рядового варяга.

- Но я член высшего совета. Старший Писец.

- Я прошу тебя, Бестуж. Ради нашей дружбы. Помоги мне оправдать себя.

Бестуж помолчал.

- Для другого я бы этого не сделал, Глеб.

- Знаю.

- Мальчишка готов на испытание в первый круг?

- Он готов.

- Значит проведем испытания. Достоин - примем не первую тропу. Но Глеб. Я все-таки член совета. Глава Совета Держислав узнает от меня, что я видел. А скажет ли он волхвам, - его решение.

- Добро. Спасибо и на этом.

- Буди парня. Посмотрим что ты смог ему дать...

...Голоса начали отдаляться от меня, и вместе с ними уплывал смысл, я терял воспоминания об услышанном, как о самом обычном сне. Ты помнишь его весь еще за мгновение до пробуждения, но когда открываешь глаза он ускользает от тебя как мелкий песок из-под пальцев.

Я проснулся.

***

Не было ничего трудного пройти испытания первого круга. Нужно было быть ловким и сильным - для своего возраста. Я был. Нужно было знать начатки вражьей правды. Я знал. И нужно было чтобы тебя спытали два посвященных варяга с добрыми именами. Одним стал дед. Вторым его друг - Бестуж. Тогда я еще не знал, какую высокую должность он занимает. Меня ввели в первый круг, чтобы я по тропе первого круга бежал ко второму. За него уже нельзя будет переступить так просто как за первый. Будет больше испытаний, и судей больше.

- Будь добрым щенком, - сказал на прощание Бестуж. - Дед плохому не научит.

С дедом он еще о чем то говорил у вертолета.

Я не слышал о чем.

На прощание дед и Бестуж сжали друг-другу руки, и обнялись, и я тогда позавидовал деду. Они были настоящие друзья, и я тогда дал себе слово найти такого же друга.

***

Снова путана Альда и Русанка у нас в гостях. Они бывают часто, я уже привык к ним. Даже Русанка оказалась нормальной девчонкой... в те моменты, когда прекращает выпендриваться.

Мы с ней деремся. Не по злости, а для тренировки. Я почти всегда побеждаю, - если удается загнать её в угол - я тяжелее. Мы тренируемся в стрельбе. На винтовках мы на равных. Почти. Ладно, может она чуть-чуть лучше... Но это только потому, что Дед и Альда заставляют нас с Русанкой перед стрельбой отжиматься и подтягиваться. От этого при стрельбе дрожат руки, дед говорит, что это имитирует боевой стресс. Отжимаемся и подтягиваемся мы одинаковое количество раз, но ведь я тяжелее! Значит я устаю больше Русанки, и она получает преимущество. Это нечестно, я считаю. А дед только смеется, и говорит, что в бою никогда не будет честно... Зато я перестреливаю Русанку в пистолете. Русанка говорит, это потому что у меня ладони больше чем у неё, и ей еще трудно ухватисто держать рукоять, а вот когда она вырастет... Ничего не изменится, и когда она вырастет. Я все равно буду её побеждать - потому что варяг и мужчина. Это я думаю про себя, потому что вслух ей такое говорить опасно; будет пол часа ездить по ушам про свое женское совершенство и матриархат.

Я отмыкаю магазин, оттягиваю затвор и инспектирую патронник. Стрельба окончена. Русанка стоящая радом уже держит свою винтовку наперевес, и показывает мне язык. Ну да, я один раз промахнулся. А она ни разу. Трудно попасть по качающемуся маятнику, когда дед сбоку дергает его противовес за длинную веревку, и тем изменяет скорость движения мишени. Все же Русанка ловко стреляет.

Тетушка Альда и дед подходят к нам, проверяют винтовки. Альда довольна. Я уже научился различать эмоции на её лице.

- Молодец Русанка, - говорит Альда. Моя школа.

Русанка пыжиться.

- И ты неплохо стрелял, Мишук. - Обращается ко мне Альда. - Для мужчины, так прямо даже очень хорошо.

Дед позади издает неопределенное "г-ммм". Но молчит.

Я понимаю, что он тоже боится за свои уши.

- Кстати, Мишук, - обращается ко мне Альда. - А ты уже имеешь пользоваться презервативом?

- Нет. А чего это? - Я подбежал поближе к путане; она всегда рассказывает что-нибудь интересное.

- Вот смотри, Альда вынула из кармана плаща какой-то небольшой пакетик. Это называется "презерватив". Слово происходит от латинского "пресерво", что означает...

- Сохранять! - выпалил я, радуюсь возможности щегольнуть знанием.

- Молодец, - хвалит меня Альда. - Я смотрю дед тебя растит культурным человеком. Верно, презерватив значит - сохранитель. Еще его на русском часто называют "гандон". Почему-то это второе слово считается более грубым и неприличным. А презерватив - приличным. Непонятно почему так. - Альда распаковывает пакетик и показывает мне содержимое. - Знаешь для чего нужен гандон?

- Не-а, - отрицательно мотаю я головой. - А для чего? Для чего?

- Чтобы сохранять в безопасности свой ствол. - Серьезно сообщает мне путана.

- Как это? - Удивляюсь я.

- Поднимешь, Мишук, тут дело деликатное... Если ты со своей винтовкой будешь пересекать широкую реку, или десантироваться с катера, то внутрь твоего оружия может попасть вода. Если ты перед стрельбой не вытряхнешь эту воду из ствола - может произойти несчастье, - ведь пуле придется выталкивать из ствола не только воздух, а гораздо более плотную воду, что критически повышает давление в стволе и патроннике, и может привести к порче оружия, и даже к травме стрелка. У советских автоматов нарезка в каналах ствола сделана специально так, чтобы попавшая туда вода сама спокойно выливалась. Но вот у многих западных малокалиберных винтовок нарезка не столь удачная, и вода из ствола выходит очень трудно. Так вот, для того чтобы вода не попала в ствол, смекалистые люди придумали надевать на него гандон. Смотри, я покажу тебе как его надевать... - Альда водрузила гандон на ствол моей винтовки. - Видишь? Надел - и ничего ненужного в твой ствол не попадет, и его не раздует. Здорово?

- Здорово! - Соглашаюсь я.

- На, - Альда щедро отдает мне еще целую упаковку презервативов. - Это тебе. Не забывай напяливать.

- Спасибо тетушка Альда.

- Да не за что. - Махает рукой Альда. - Это у нас с дедом Глебом осталось. Дед-то, уже, вишь, теперь уже редко стреляет...

Я смотрю на деда.

Чего он такой красный, хотелось бы знать?

***

- Ну что, Мишук, - в очередной вечер бодро сказал дед, - Новогреческий и классический Койне подтянули. Пора, пожалуй, нам потихоньку осваивать санскрит.

- Зен потас посо зисколо инэ нэ дидкизи авти и глосса...* - уныло пробормотал я.

- Да все там проще-простого! - Жизнерадостно прорек дед. - Санскрит-то этот, считай один с русским язык! "Видья" на санскрите "Знание", - а у нас на русском есть слово "ведать". "Агни" - Огонь. "Дхар" - Дар. "Прийя" - Приятный. Ну и так далее... Короче, нечего и учить. Щас моментом все освоим!

- Да-да, - буркнул я. - Даже и не сомневаюсь.

{прим. "Даже не буду спрашивать, сложно ли учить этот язык". (нов. греч). }*

***

Я хожу в школу.

Вернее - бегаю.

Теперь знания мне дает не только дед, но другие люди. Как говорит дед, я вышел во внешний мир.

Добираться до школы трудно. Ближайшая находится в городке под названием "Зеленогорск". Ничего город, красивый. Меньше чем Питер, в котором я вырос, но теперь и он мне кажется слишком людным и шумноватым. И добираться до него - морока. Сперва дед возил меня в город на своей ветхозаветной зеленой "Ниве". Потом он стал оставлять машину на некотором расстоянии до города, а сам встречал меня, и мы бежали к ней марш-броском - я запоминал путь. Каждый раз машина оставалась все ближе к дому. Теперь я бегаю из дома в школу и обратно на своих двоих. Больше десяти километров по пересеченной местности. Я бегу волчьей рысью. Две минуты пешком. Следящие пятнадцать - медленным бегом. Мой ранец хорошо пригнан, и уложен так чтоб не шуметь на бегу. Я бегу тихо. Дед говорит, что я пока очень мелкий зверь, и мое главное оружие - незаметность. Лес добр, но все же с тез пор как людской род умалился, - в нем стало больше дикого зверья, а в некоторых скверных местах - и Ночных. Про ночных разговор особый, а вот на медведя здесь вполне вероятно наскочить. Чтобы не встретить беду нужно все замечать и быть незаметным. Я одет в одежду неброского цвета, и я не шумлю, веду себя внимательно и с вежеством.

Я в лесу - свой.

Говорят, в древние времена некоторым людям ходить по лесу было ходить совсем просто. Те люди знали каждого зверя в лесу по настоящему имени. Когда человек встречал в лесу зверя, он именовал того истинным названием, и зверь понимал - перед ним хоть и странный, но соплеменник. Трогать такого нельзя. Но потом люди стали все чаще ходить в лес на охоту, убивать зверей. Люди верили что зверь может услышать свое имя не только при встрече, но даже когда ты его называешь далеко-далеко. Поэтому, готовясь на охоту, чтобы не спугнуть зверя, стали называть его не истинными именами, а всяким прозвищем. И до того люди этими прозвищами законспирировались, что со временем уже и истинные имена зверей забыли, а свои придуманные прозвища стали считать как бы настоящими. А поскольку они прозвища уже считали как бы истинными именами, то потом стали уже придумывать прозвища на замену прозвищам... Так люди связь со зверьми совсем и потеряли.

Вот современные городские охотники. Когда они идут в лес, то которые из них суеверные, медведя никогда медведем не назовут. Скажут, косолапый, топтыгин, ломака... Но ведь и само Медведь не больше чем прозвище - означает оно "медоед". А до этого медоеда называли Бер - "бурый". Оттого и слово берлога - "лежбище бурого". А до этого медведя называли Арктос. А до этого... То есть охотнички в лес отправляясь, дают зверю прозвище с прозвища, с прозвища, с прозвища. Крайняя степень секретности, такое и спецслужбам не снилось. Теперь успех на охоте прямо неминуем, ага...

Вот кстати от Ар(к)та-Арктоса, происходит и имя Артур. Говорят, одним из прототипов легендарного британского Короля Артура мог быть Луциус Арториус Кастус, римский кавалерийский командир при "легио секста Викртикс" - шестом "Победоносном" легионе, что стоял в Британии. Если так, у короля Артура было занятное имя-когномен. "Кастус", слово широкого смысла, в зависимости от контекста. Означает и безупречный, и незапятнанный, и беспорочный, и... девственник. Вот и думай, то ли английский народный герой "незапятнанный медведь", то-ли "медвежонок-девственник"... Ну их, героев-то с такими именами, позорище какое-то. Пусть с ними сами британцы и цацкаются. Вот то ли дело имена и фамилии у русских героев-богатырей: - Василий Буслаевич, это имя и отчество означает примерно "Царь-Гуляка". Или там, Блуд Хотенович, - тут и так, в общем, все понятно... Красота а не имена!

Что в лесу главное? Главное в лесу, - приметы и ориентиры. Когда я бегу в школу, сперва пробегаю лесом по перешейку, между берегами двух небольших, очень красивых лесных озер. Еще примерно два с половиной километра - и будет старая дорога, где я по обветшавшему мосту пересекаю речку, потом долгий отрезок где ориентир мне только лес, положение солнца и оставленные мной меты. Пересекаю шоссе, потом железную дорогу. После этого как говорит дед, начинается самый опасный участок. Здесь много заброшенного людского жилья. Не леса нужно боятся, а брошенного жилья. Хищный зверь обретается в удобных укрытиях, вблизи тех мест, где можно поживиться. Заброшенные здания становятся хорошими логовами. Оттуда же зверю удобно попробовать шалить в жилых окраинах города.

Люди в городе говорят, зверь начинает терять страх перед человеком. На людные улицы пока не лезет, а вот по окраинам шастает. Одноклассник Ванька Арсеньев, мать которого работает на городской свиноферме, намедни рассказывал, что на прошлой неделе кто-то тихий опять залез на свиноферму, уволок одну свинью, а других свиней вогнал в глубокий стресс. Свиньи вопят дурными голосами и худеют. Озорного зверя теперь стерегут с ружьем. Свиноферма укрепляется городской стражей. Все-таки, здешний город большой, сюда собственно и стеклись почти все люди с окрестных мест после войны, есть позвать кого на помощь.

Осторожно оглядываясь, пробегаю мимо заброшенной остановки, где автобусы вросли на спущенных шинах в асфальт. Дальше уже здание вокзала, рядом пост стражников с автоматами. Здесь уже люди. Добро пожаловать в цивилизацию.

Бегу по улицам, без труда расхожусь с редкими встречными машинами. Дед говорит, когда-то машин в городах бывало столько, что они ехали сплошным потоком, и было невозможно перейти улицу. Говорит, что в разрушенных крупных городах машины до сих пор так и стоят на улицах непрерывными вереницами одна за одной, будто персональные склепы для своих водителей... Мне трудно поверить, чтобы машин было столько как рассказывает дед. Ведь нет никакой логики чтобы заставить машины дорогами до такой степени, чтобы по дорогам было не проехать. Но раз дед говорит - значит правда.

Добегаю до школы, бегу мимо старинной, литой чугунной ограды, на воротах прохожу через очередной пост вооруженных стражников. Детей охраняют. Ну вот, я и в школе. Новый учебный день. Когда дед впервые привел меня в школы, меня там стали испытывать. Я к этому с пониманием отнесся - раз варяги для вступления в свои ряды испытывают, то школа-то чем хуже? Старался, отвечал. Деду сказали, что я для своего возраста развитый, и сразу меня определили в четвертый класс. Это конечно здорово, но не так чтобы очень. Всего-то классов девять. Сейчас мне осталось еще четыре...

С математикой у меня все хорошо, математичка меня хвалит. Зато по русскому языку я сперва двоек нахватал. До школы я был уверен, что у меня с русским языком все отлично, потому что меня дед учил. Оказалось - плохо... Вот эти приставки, "пра" и "про". Как в каком случае писать? Учителка мне говорит что слова "прабабка" надо писать через "а", а "пронзить" - через "о". Я ей пытался было объяснить, что в обоих этих словах приставка "пра-про" это строго говоря одно и то же слово, которое в старинном русском языке означало "через". Пра-бабка, это суть "Через-Бабка" твоя старшая родовица, отстоящая от тебя в роду через бабку. А про-н-зить, значит что ты "зити" - ударил врага чем то острым, например ножом или копьем так, что твое оружие прошло через тело врага... Зачем же одно и то же слово писать в разных случаях по-разному? Надо договориться, и писать одинаково, так ведь и людям будет проще запомнить. Мне казалось, что это логично, но учителка сказала, что я в русском языке ничего не понимаю, и в доказательство своих слов влепила мне двойку... Еще одну двойку я получил за "льзя" и "неможно". Мне сказали, что таких слов в русском языке нет...

По литературе тоже сперва не заладилось. Учительница сказала, что русский народ с самого своего рождения всегда был очень миролюбивым... А я ей в ответ привел слова славянского вождя Добренты, которые мне очень нравились: - "Родился ли среди людей и согревается ли лучами солнца тот, кто подчинит нашу силу? Ибо мы привыкли властвовать чужой землей, а не другие нашей. И это для нас незыблемо, пока существуют войны и мечи".

Учителка мне тогда сказала, что Добрента еще был не совсем русский... А я ей тогда выдал князя Романа Галицкого, который тоже так неплохо сказанул - "Имею меч мой от Бога данный, и доколе есть при бедре моей, не имею нужды иначей покупать, токмо кровью, как отцы наши и деды распространили и умножили землю Русскую".

Тут у меня в дневнике образовалась очередная двойка.

Почему-то за поведение...

Помню, как я показал дневник деду, и поведал о своих школьных обидах.

Дед вздохнул, подумал, и сказал:

- Ты прав по факту, но не прав по сути. Учитель все равно будет учить как его научили, а ты если будешь спорить, - будешь получать двойки. Кто ничего не знает, - туп. Но умен ли тот, кто делится знанием, когда оно не приносит пользы?

- А чего ж тогда делать? - Спросил я деда.

Дед задумался.

- В древней Греции, - покрутив ус сказал он, - был период, когда многими городами правили самовластные правители, которые носили титул "Тиран". Поскольку не всем гражданам нравилось, что тираны тиранили их единолично, тем приходилось постоянно бороться за сохранение своей власти. ... Однажды Тиран из города Коринфа по имени Периандр, отправил посла спросить своего друга, - тирана из города Милета, Фразибула, о лучших способах управления людьми. Фразибул повел посла в поле, и долго, методично сбивал свой тяжелой тростью те колосья которые подняли головы выше других. А потом отпустил посла, так ничего и не сказав... Понял?

- Кажется, понял, - кивнул я.

- Во время наших тренировок, ты же не жалуешься, что я сильнее тебя. Жаловаться в бою и в жизни бесполезно. Во время тренировок ты учишься ускользать от ударов. Будь так же гибок и в школе. Научись избегать "трости Фарзебула". Это не самая бесполезная вещь.

С тех пор я стал в школе почти отличником.

И все же, когда я задумывался, система обучения в школе пугала меня. Благодаря деду, я научился видеть и чувствовать родной русский язык могучим, красивым, гибким, - словно бы живым существом. Каждое слово наши предки создавали не просто так, оно имело живое значение, и если предки складывали новое сложное слово из более простых слов, это сложение кристально ясный смысл. Понимание этого смысла рождало изумительную четкость и красоту изложения, и в то же время поразительное многообразие и свободу формы. Русский язык был языком творцов!

Но в школе я видел другой русский, - бездумно зафиксированный, схваченный, словно бы могучая река, вольное течение которой вдруг оковали стылым морозом. Изучая эту реку застывших форм дети лишались права вольно творить своим языком. Дошкольный ребенок интуитивно чувствовавший свой язык еще мог спокойно сказать о каком-то предмете что он его "ложит". Но в школе умудренные опытом учителя его тут же давали вольнодумцу по голове, и объясняли, что глагола "ложить" в их окостенелом русском языке не существует, а есть только глагол "класть". Вместе в тем в педагогической версии русского языка "ложить" все же использовался, но только обязательно с какой-нибудь приставкой. По-, под-, в-, у-, за-, при-, пере-, про-, об-, до-, с-, низ-, из-, раз- ...ложить.

Наши предки когда-то образовали все эти слова прибавляя бесчисленное количество приставок к глаголу "ложить", которого оказывается не существует. От этого же несуществующего глагола предки образовали слова "ложа" и "ложка", но... - кому какое дело? Не чувствуй свой родной язык, - заучивай застывшие формы. Вместо "ложить" нужно обязательно говорить "класть". Можешь сказать "положить" но сказать "покласть" - даже не вздумай. Да, существительно "поклажа" в академическом русском есть, но кто сказал, что ты имеешь право перевести его в форму глагола? И есть существительно "ложе" - но и оно в виде глагола не допустимо никаким образом. Почему? Да по кочану. Не вздумай чувствовать свой язык, - укладывай в голову застывший цемент, ибо так ПРАВИЛЬНО.

В школьном русском существовало слово "человек", но не было его множественной формы - "человеки". Для множественного числа было слово "люди". Но это же слово в единственном числе - "людина", кто-то очень академический когда-то признал неправильным, и ему посчастливилось уцелеть только в украинском ответвлении русского... Многие старые русские слова уходили в соседние славянские языки, болгарский, белорусский, украинский, и жили там словно звери спрятавшиеся от руки жестокого охотника в спасительные заповедники.

Позже, уже ближе к выпускным классам, я иногда думал, - кто же этот злой человек, который в какой-то момент решил украсть у русского языка его вольную гибкость? Кто вырвал из него по живому многие слова, и оковал оставшиеся своей академически-неживой "правильностью"? Уже тогда я понимал, что этот человек был не один, что их "деятельность" была разнесена на годы, даже столетия, но все же иногда он представлялся мне в виде какого-то собирательного образа сухого, мрачного, мертвого душой старикана в пыльной академической мантии и по происхождению иностранца; ибо ни один русский не мог быть таким неслухом, чтобы так произвольно объявлять исконно родные своему народу слова "неправильными", и резать свой язык буквально по живому. Для этого надо было обязательно быть иностранцем - хотя бы душой.

Но что меня поражало более всего, те же самые учителя "русского языка и литературы", которые на уроках русского вбивали в головы учеников застывшие сваи закованного "правильного" русского языка, - те же самые учителя на уроках литературы восхищались могучим и вольным слогом русского языка Пушкина. Того самого Пушкина, который вольно крутил существительными и глаголами, то прибавляя, то отбрасывая от них приставки, того, который изменял окончания слов, чтобы они встали в его идеальный размер стиха. Все эти Пушкинские "Слилися речи", "Тигр нейдет", "стелается равнина"... Учителя русского и литературы на одних уроках учили детей восхищаться Пушкиным, а на других делали все, чтобы из этих детей никогда не вырос новый Пушкин. Это попахивало шизофренией - расщеплением разума. Но сами учителя этого не видели, и ощущали себя вполне органично. Их самих точно так же воспитали с детства, это въелось в самую их суть, и они лепили детей по своему образу и подобию.

Этих преподаватели на уроке литературы заставляли детей читать строки классика Ершова

..."Эко диво! - все кричали. -

Мы и слыхом не слыхали,

Чтобы льзя похорошеть!"

Но если их ученик писал то же самое "льзя" на русском, то он получал по рогам, потому что этого слова "не существует". Такие дела...

Каким вырастал ребенок, выращенный подобными учителями? Он вырастал взрослым, для которого русский язык становился несвязным, раздерганным скопищем непонятных, непрозрачных слов, с механически заученным значением. Какая связь для такого человека могла быть, скажем, между часами, рекой, глухарем, и человеком? Но наш предок знал, что когда человек бежит он бьет по земле пятками или каблуками обувки. Ток-ток-ток, Тек-тек-тек, Тик-тик-тик, - это звучало по-разному в зависимости от диалекта на необъятной территории, которую заселил русский человек. Русский бежал, или шел, посТУКивая по земле своими шагами. Если ему надо было убежать, он пускался науТЁК, или или просто говоря - "ТИКал". А рядом с ним "ТЕКла" - бежала - река. А позже в его доме появились часы, которые "тик-тик-тик" - делали шаг-шаг-шаг, - часы идут, и время идет.

Пушкин еще помнил о том что "текут" не только реки:

...Но человека человек

Послал к анчару властным взглядом:

И тот послушно в путь потек

И к утру возвратился с ядом...

Постукивать человек мог не только по земле, ногами, - он мог так же, например, постучаться к доброму соседу в дверь, - "тук-тук-тук". А за околицей деревни "ТОКовал" дятел, выстукивая своим клювом по дереву в поисках червяков. Несколько тише "токовали" другие птицы-мужчины, пощелкивая своими клювами, чтобы приманить красивую птицу-жену; говорливые парни не только у людей, но и у птиц - любую девку на любовь уболтают... Чуть тише тикают сверчки и стрекозы. В немецком языке, хоть и дальнем, но родственнике русскому, "ТИКен", кроме собственно "тикать", означает так же "делать отметку". Предельно логично, если учесть, что стукая по земле ногами человек оставляет на ней отметки - следы, и дятел выстукивая дерево тоже оставляет на нем клювом отметины... Заходя в незнакомый лес русский человек тоже мог "ТЮКнуть" по стволу топором, оставив на нем свежую мету, чтоб не заплутать... У англичан делать отметку звучало сходно с немцами - "тик", проезжая в общественном транспорте они получали на руки отметку, что оплатили проезд, она имела вид билетика, который собственно и назвался "ТИКет"...

Смыслы множатся, расходятся, и снова стекаются друг сдругом, будто полноводная могучая подземная река бегущая по множеству русел. Но когда люди забывают смысл слов, - некоторые русла пересыхают, и водя языка уже бежит не единой системой, а разрозненными постепенно пересыхающими ручейками. Язык постепенно беднеет теряет образность и глубинные связи. Что может "идти" или "бежать" для современного русского человека? Только тот, кто имеет ноги, чтобы бегать. Ну вот разве что еще время... Моряки с их сильными традициями правда еще могут сказать "корабль идет", или у "судна хороший ход". Может ли корабль "бегать"? Пушкин считал что да - "ветер весело шумит, судно весело бежит...". Древние греки так и называли быстроходные корабли - "дромос", - бегун... Спросите знакомых что делает автомобиль? Вам ответят, что он едет, катится. Автомобиль бежит? Ну, это как-то глупо звучит, у него же нет ног, чтоб бегать. Так говорить не принято. Правда при этом почему-то продаются "автомобили с пробегом".

Чем хуже человек знает свой язык, тем проще его обмануть, заморочить, запутать. Чем больше человек использует непонятных как правило иностранных слов, тем больше шанс, что это обманщик, который будет вас надувать. Но что делать если целый народ теряет глубинные связи своего языка? Может правы китайцы, которые в свое время на государственном уровне устраивали "поновление слов", чтобы избавить их от наслоений смыслов, вернуть им прежнюю ясность? А пока русский язык усыхал. Под присмотром одаренных академиков-русистов он почти потерял возможность к словообразованию за счет своих внутренних - неисчерпаемых! - резервов. Человек, которому в голову вбили шаблоны уже не мог придумать слово из других русских слов. Ему приходилось все чаще пользоватсья иностранными словами. Как обозначить, скажем, контроль времени? Времясчет? Времямер? - Помилуйте, как глупо это звучит. То ли дело красивое иностранное слово "тайминг"...

Вот мои однокашники на перемене пересмешничают и подтрунивают друг над другом. Особенно достается добродушному тугодуму Петьке Сенцову. Вконец задавленный насмешками красный Сенцов добродушно-просительно гудит: - да ладно ребя, хватит стебаться...

Стебать - это собственно старое "стегать". Тут Сенцов прав, стегнуть словом можно даже больнее чем хлыстом. А вот окончание "ся" лишнее, ведь это приросшая в конце слова старая форма слова "себя". "Повесить-ся" значит - повесить себя, поранить-ся - поранить себя. Стебать-ся - стегать себя. Но Сенцова стегут другие... По той же причине крайне нелепо звучит фраза "он ругался на человека". Правильно было бы - "он ругал на человека". Это звучит непривычно уху выращенных на "механически" заученном русском. Хотя если взять фразу он "кричал на человека", - то она непривычной им не кажется. А если сказать "он кричался на человека", - их покоробит.

Что нам привычно, - то мы и считаем правильным.

Я не поправлял одноклассников. Вряд ли эти знания помогли бы им в жизни, и только вызывали бы дополнительную путаницу и размолвки с учителями... Но однажды на перемене все же случайно разговорился про старину. Это случилось, когда Пашка Будяков проносясь мимо Маринки Куваевой от избытка молодецкой удали в очередной раз дернул её за косу.

- Задолбал ты уже, Будяков! - Рявкнула Маринка разворачиваясь к обидчику. Девочка она была для своих лет внушительная. А если я тебя так дерну?!

- За что ж ты меня дернешь? - Зубоскаля осведомился Будяков, удерживаясь на безопасной дистанции, (удивительно, но дети в своих играх чувствуют эту дистанцию лучше чем взрослые, а потом с возрастом забывают); - у меня то ведь косы нет, гы-гы-гы!

- Есть у тебя коса, - брякнул я с подоконника на котором восседал. - В старину предки волосы на голове называли "коса", причем любой длинны, даже такие коротенькие как у тебя.

- Предки, - это родители что-ли? - Удивился Будяков, машинально проводя рукой по своему коротко стриженному светлому ежику.

- Пра-пра-пра-пра-пра-и еще много пра-прадеды родителей. А у сербов, - это народ такой, - до сих пор так и сохранилось, волосы это - "коса". Поэтому когда говорит "я заплела волосы в косу", это звучит слегка дурковато, как масло маслянное. Сейчас это забыли, но одно производное слово сохранилось - "космы"; ну типа "волосищи спутанные".

- Ай-й! - Вякнул Будяков. В разговоре со мной он потерял бдительность, чем не преминула воспользоваться Маринка. Непонятно как она умудрилась ухватить его за ежик, но дернула от души и теперь убегала по коридору довольно хохоча. Было в её довольном гоготе и беге что-то лошадиное...

- Из-за тебя все, Поморцев, - пожаловался пострадавший Будяков. Блин, оказывается мы все с косичками как бабы ходим... Слушай, - спросил он меня - а руки как в старину называли?

- Ну, почти так же - руци.

- А ноги?

- Нози.

- А туловище?

- Так и называли. Тулово. От слова "туло", - тайное, скрытое место. В туловище ведь все важные органы скрыты. Кстати, ему однокоренное слово "тыл", и "затылок".

- А голова?

- Так же. Голова. Глава. Происходит от санскритского "Гола", - то есть "Шар". Вон, у географички в классе "Глобус" - латинское название, а все от того же самого слова.

- Ну а кости?!

- Так же почти. Кость - Кощь. Про Кощей Бессмертного слыхал сказку? Так он "Костлявец Бессмертный", если по-современному. Еще "Кощеями" позже невольников стали называть, - видимо они тоже в плену с жиру-то не лопались...

- Слушай, а черепушка как?

- Лоб.

- Лоб?

- Ага, раньше череп назывался "лоб". - Подтвердил я. - А то что мы теперь лбом называем - у них было "чело". А "черепом" предки глиняные горшки называли. Глаза вот, раньше тоже назывались "очи". А само слово глаз, от иноземного "гласс" - стекло, стеклянный шарик. Выходит, если мы говорим например, "щас как дам тебе по черепу, так что глаза* повылазят", то для нашего предка это звучало бы как жуткий жаргон - "щас как дам тебе по горшку, так что стекляшки повылезут". Так вот жаргон выходит за сотни лет стал литературной нормой, теперь даже учителя слова глаза и череп приличными считают. А борются с другими жаргонизмами, которые через пару сотен лет тоже войдут в литературный язык.

- Да погоди ты со своими нормами... - Перебил меня Марик Мартынов. - Слушай, а вот тут вот, - он похлопал себя по бедрам. - Как называется? У девчонок?

- Лядвеи... В старых сказках обязательно с добавкой "лядвеи белыя". Тогда ведь юбки длинные носили, и моды загорать в купальниках еще не было, поэтому с загаром у лядвей был напряг...

Тут ко мне подскочил поближе дотоле молча слушавший Ванька Скворцов. Другие ребята тоже начали подтягиваться.

- А здесь у них как? - Скворцов хлопнул себя по заду. - У девчонок? Ну, ягодицы которые...

- Вот кстати про ягодицы, на русском севере так очень долго называли щеки.

- Врешь!

- Да правда, они ж тоже выпуклые. А вот тут - "щеглы", по современному - скулы.

- Гы-гы-гы, заржал справа Марик Мартынов. Буду теперь к девчонкам подходить, - поцелуйте меня в обе ягодицы.

- Га-га-га! - Заржали вокруг ребята в полном восторге.

- Слушай, - посунулся ко мне Будяков. - А "залупа" как по-старинному будет?

- Так и будет. Слово-то само старое. Луп - это по-старинному "шкура", кожа". Вот соответственно это место "закожьем" и назвали. У предков ничего просто так не называлось, все со смыслом. И ничего в этом слове неприличного нет.

- Ну а сам... этот... он как?

- Да так и будет, - писюн. В санскрите вон, слово "пасас" то же самое обозначает. И мы до сих пор говорим, когда приспичит, - пойду, мол, пассу... - Происходит это все... - я почесал затылок вспоминая, - от санскритского "пуш", - "бурно расти, возрастать". У нас в этом "пуш", "ш" на "ч" сменилось, - получилось "пуч". Вспомните, когда говорят "в пучинах вод"; пучины - это выпуклости воды, то есть волны. "ВыПУклый" кстати тоже ведь однокоренное слово. Приставка "ви" у древних означало усиление значения, то есть ВЫ-ПУ-клый, - сильно выросший, вздувшийся. Вот и когда у нас живот раздувает, мы говорим - пучит. Ну и выходит когда этот, который ниже живота... с ним то же самое.

- А ху..? - Уже напрямую спросил Будяков, о заветном русском трехбуквенном слове.

- Ну и ..уй. Тоже слово старое. Вообще этот причиндал у предков очень важным считался, потому что без него бы людской род прекратился. Поэтому ему десятки всяких разных названий придумывали. В основном все названия происходили от нескольких наблюдений. Первое - когда дядька видит женщину, у него этот привес в размерах увеличивается и растет. А еще поскольку когда дядька тычет в женщину своим отростком в первый раз, то идет кровь...

- У мужчины? - Округлил глаза Скворцов.

- Да нет, у женщины, балда! У них там такая специальная одноразовая предохранительная пленка есть, как на бутылочке йогурта... Ну вот короче, поскольку в первый раз всегда идет кровь, то причиндал стал ассоциироваться с чем-то ранящим, острым. У многих народов еще очень долго, когда хотели красиво сказать о том что дядька в тетку потыкал, говорили что-то вроде, - "и он вложил свой меч в её бархатные ножны". В общем мужской причиндал у предков ассоциировался с одной стороны с тем что растет, с другой стороны с тем что ранит... Вот и выходило, что чаще всего его и называли всякими словами связанными с ростом и остротой. "Ху" у славян означает "побег, отросток". Слово "х(в)оя" ему родственная, тоже на елке, отрастает и то же колется... Все это восходит к стародавнему слову "(с)кю" - "острый", и "куйа" - "шип". От него же в более позднее время образовалось слово "кард" что значит "клевать", "жалить", - позже этим словом стали обозначать "клинок", "меч"; и до сих пор в Иране это слово значит "нож".

Кстати, у человека из организма еще кое что вырастает и может ранить - зубы. Происходит слово зуб от "Зебати" и означало "выступать, расти", (отсюда же и наше старое "зябь" - распаханное с осени поле готовое весной принять и вырастить зерно). По звучанию кстати сходно с индийским "йабати" и индоевропейским "йеб", которое имет такой же смысл как и у нас - совершать это самое, засевать свое зерно туды, - в женщину... Поэтому у части наших предков слова сходные с "зуб" тоже означали половой отросток. В санскрите еще одно из названий причиндала - "зепа", "зефа", "запа". У арабов - хоть они нам и не предки, но нахватались - в некоторых областях слово "зобб" означает то же самое. А еще...

Меня прервал пронзительный звук школьного звонка. Пора на очередной урок. Я вместе с ребятами потянулся к классу.

- Потом, потом все дораскажешь - шепнул мне Марик Мартынов. Ребята согласно закивали.

С тех пор мой авторитет среди ребят вырос безмерно.

Хотя я и не очень понимал, - почему.

***

И все же, хотя я и знал примерно происхождение тех или иных слов, даже тех, которые считались для детей неприличными, мои представления о амурных делах были весьма ограничены. Это меня как-то раз и подвело, - вышла мне боком давнишняя шуточка тетушки Альды...

...Пацаны увлеченно возились у крана не замечая меня. Они были больше, учились на класса-три четыре старше. За несколько секунд до этого я открыл дверь в школьный туалет, и обнаружил там компанию из трех деятелей. Один держал кран обхватив за горлышко, а другой поддерживал под краном раздувшийся резиновый полупрозрачный бурдюк, в котором тяжело переваливалась налитая вода. Третий пацан суетился рядом, и тихонько подхихикивал. Ровно до того момента как заметил меня застывшего в дверях. Тут он хихикать и перестал, и мотнул головой рыжему, который по всему был заводилой.

Рыжий обернулся ко мне, и сделал свирепое лицо.

- Слышь, мелкота. Закрой глаза и завали хлебало. Никому ни гу-гу. Расскажешь кому об нас, - прибью. Везде поймаю.

- Я не мелкота, - возмутился я. - А чего вы делаете?

Пацаны переглянулись.

- Чего ты с ним треплешься, Жиндос? - Вставился худой. Державший беременную водой резинку. - Он же даже не знает чего это за штука.

- Знаю я что это за штука. - Рассердился я. - Это ж гандон! Презерватив который. Только зачем вы в него воду-то льете? Умные тоже мне! Его ж наоборот, на ствол надо надевать. Чтоб вредная жидкость внутрь не попадала. А то пальнешь из ствола, и все - кирдык. Раздует его, и тогда только обрезать, а то и вовсе выбрасывать.

- От ты нифига малёк такой продвинутый! - Восхитился худой. - Ты это откуда такое знаешь?

- Знакомая путана рассказала, - похвалился я. - И показала, как правильно надевать.

Нижние челюсти у пацанов отпали вниз.

Водоносные гандоны мы бросали с крыши уже все вчетвером. Бомбы спланировали как надо, и физкультура пятиклашек во внутреннем дворе прервалась минут на пять, пока мокрые девчонки прекратили вопить, а пузатый физрук грозить в сторону пустой крыши ужасными карами, вперемешку с мужественно задавленными матюгами. И все же нас отловили. Рыжая Танька из третьего Б, состоявшая из двух огромных бантов, веснушек, и отчаянной вредности, увидела нас, когда мы четверо спускались с крыши, и заложила с нескрываемым удовольствием. Мой дневник украсился могучим двояком. Деду классная руководительница позвонила тут же, и сказала что бы сегодня он прибыл вместе с моей бабушкой для разбирательства.

Бабки у меня никакой не было, это дед только когда меня в школу устраивал, рассказал что она якобы есть, будто бы полная семья. Поэтому было ясно что дед приедет один, а вот что он мне потом скажет дома... Моя душа была предчувствием полна, равно как и пятая точка, на которой я ерзал на задней парте в классе. Компанию мне составляла сидящая за учительским столом Марина Григорьевна, - наша классная руководительница, - пышнотелая мегера лет пятидесяти, и по совместительству учительница русского языка и летературы. Лучи солнца, светившие в окна, прокладывали по рядам парт и стенам класса резкие границы света и тени. Григорьевна проверяла дневники. Я, выполнив работы по классу, - не пропадать же времени - мучил домашнее задание. В это время и раздался очень вежливый стук в дверь.

- Здравствуйте, - в дверь деликатно просунулся нос деда. - Разрешите?..

- А вы?.. - Придерживая рукой очки воззрилась на него учителка.

- Клевцов я, Глеб Владимирович, - Плавно затекая в кабинет известил дед, и махнул на меня рукой . - Дед вот этого вот обалдуя.

- Ага, - Положила руки на стол классная, - а жена ваша где? Я вас обоих вызывала.

- Как же... - запыхтел дед. - Тут она со мной. - И обернувшись к двери замахал. - Заходи, заходи старуха.

Я заинтересованно уставился на дверь, откуда вослед за дедом вошла... Альда! Только я не сразу смог узнать знакомую мне красивую статную женщину в этой ужатой ссутуленной старушке в круглых очках, с узелочком седых волос на макушке. В руках тетушка Альда очень благообразно и трогательно сжимала небольшую сумочку. Вообще и Альда и дед сейчас вместе составляли удивительно гармоничную картину, которую смело можно было вешать в рамочку под названием "старости честное зерцало".

- Проходите, проходите, присаживайтесь. - Махнула рукой классная, и дождавшись пока дед с Альдой умостились на первой парте, сурово сказала. - Я Марина Григорьевна, Мишина классная руководительница. Знаете, что натворил ваш внук?

- Что? - Подавшись вперед вопросил дед.

- Вместе с группой учеников старших классов, - начала чеканить Маринв Григорьевна, - ваш внук забрался на крышу школы, и сбросил оттуда на учащихся учениц пятого класса наполненные водой.... - тут голос учительницы на мгновение дрогнул - резиново-эластичные изделия, предназначенные для предохранения и планирования семьи!

- Что вы говорите! - Потрясенно ахнул дед. А тетушка Альда охнула, и прикрыла округлившийся рот ладошкой.

- Да, именно так, - подтвердила классная. - Дети и учитель физкультуры Семен Григорьевич оказались мокрыми, а урок сорван.

- Мишка! - Повернувшись ко мне укоризненно воззвал дед.

- Батюшки-светы! Мишенька, да как же так? - закудахтала вослед за дедом тетушка Альда.

- Откуда ж он этого набрался? - Вопросил дед снова повернувшись к Марине Григорьевне, - Ну я ему устрою дома сидорову козу... А те старшиклассники? Это ведь они его стервецы наверняка подучили.

- Со старшеклассниками мы разберемся, - неотвратимо пообещала Марина Григорьеврна. - Но я бы, знаете, хотела бы поставить вопрос шире. Ваш ребенок вообще плохо воспитан. В голове у него полно каких-то странных идей. Он легко позволяет себе спорить с учителями. Наконец ваш ребенок совершенно не умеет изъяснятся на русском. У него какой-то отвратительный жаргон, которому он еще и учит других детей. Что это простите за лядвеи?! Я уж о других местах не говорю!

- А чего? - Удивился дед. - Хорошее слово. Немного подзабытое только.

- Да что вы мне голову морочите? - Возмутилась учительница. - Нет в словаре такого слова. Понимаете, - нет. Даже если и было, то давно устарело. Значит и говорить его не надо. Неправильно.

- А кто решает - какое слово правильное, а какое нет? - Запальчиво сказал дед, (и в этот момент, я глядя на деда который сам учил меня не вступать в бесполезные споры, совершил одно важное детское открытие: - гораздо проще дать умный совет, чем самому ему следовать).

- Умные люди решают. - воздела палец к потолку классная - Ученые.

- Так выходит, что ученые сперва не заносят слово в свои словари, а потом на основании, что этого слова нет в их словарях объявляют его несуществующим, и запрещают употреблять. Вам не кажется что это довольно не?... - Эта сентенция деда оказалась прервана, - (классная руководительница не видела, но я то сзади отчетливо видел) - тычком острого локтя тетушки Альды в дедов бок. - Кхе!... Крякнул дед. - не лишено это смысла, если подумать, да. Кому же, конечно, как не ученым это определять, мда...

- Это все дед Вася виноват. - решительно вклинилась в разговор Альда.

- Что еще за дед Вася?

- Брат мой, - на голубом глазу соврала Альда. - Приезжает к нам иногда. Чую, он внуку в голову все эти глупости вкладывает.

- Так вы оградите ребенка от этого дурного влияния.

- Оградим! - Истово пообещали пришедший в себя дед, и Альда. - Ох уж этот Василий! Ноги этого смутьяна Васьки больше в нашем доме не будет.

- Надеюсь, надеюсь, - кивнула классная. - Ребенка, знаете-ли, запустить легко, а вот выправить потом трудно, иногда почти невозможно.

- Будем стараться! - Единогласным греческим хором пообещали дед и Альда.

- Теперь вот еще какой вопрос, - потеребила оправу очков Марина Григорьевна. - Старшеклассники с которыми ваш внук осуществлял хулиганские действия, сказали, будто ваш внук хвастался, будто бы он имел дело с какой-то, - поймите меня правильно, я только передаю, что они мне сказали, - имел дело с какой-то путаной, которая учила его, даже не могу повторить, чему...

- Да ну что вы! - Восплеснула руками тетушка Альда. - У нас же приличная семья! Он же еще маленький совсем! Вы что же такое говорите?!

И пока тетушка Альда умирала от праведного возмущения, дед обернулся, и довольно зловещее посмотрел на меня.

- Да-да, я конечно понимаю, смутилась учительница. - Тем не менее сигнал был, и мы обязаны на него отреагировать.

- Недоразумение какое-то! - Кракнул дед. - Оскорбительное даже, я бы сказал, недоразумение. Миша, ты понимаешь о чем речь?

- О чем?

- Что тут говорят, будто ты говорил про путану?

- Про кого, - сделал я прозрачные глаза. - Про путану?

- Ты не говорил? - Уточнил дед.

- Нет. А что это?

- Не что - а кто. - Поправил меня дед. - Сейчас тебе Марина Григорьевна объяснит - кто.

- Ничего я не буду объяснять! - Запунцовела щеками классная руководительница. - Ребенку еще такое знать рано.

- Вот слышал Мишка? - погрозил мне пальцем дед. - Запомни, что ты это слово накрепко забудь. Тебе его еще рано!

- Забуду! - пообещал я.

Марина Григорьевна с облегчением выдохнула.

Дальше все пошло легче. Дед, с Альдой на подпевках, кряхтел, поддакивая праведному возмущению учителя, сетовал на разгул хулиганства среди подрастающего поколения, обещался принять меры... Минут через пятнадцать камерное собрание закончилось.

Домой ехали в дедовой Ниве.

Сразу, как только дед отъехал от школы, тетушка Альда с наслаждением сняла очки и распустив волосы перепричесалась. За городом дед тормознул машину у кортежа из трех серых тяжелых джипов, возле которых стояли несколько хмурых девок с тяжелыми взглядами. Тетушка Альда на переднем сиденье повернулась ко мне.

- Ну ка иди сюда, - Ласково поманила она меня пальцем. - Наклонись.

Я наклонился к ней с заднего сиденья, и она влепила мне железной рукой по загривку оглушительного "леща".

- Остальное тебе дед дома объяснит, - сказала на прощание тетушка Альда, и выйдя из машины пошла к серому кортежу. Как она садилась я не видел, дед уже тронул свой рыдван.

Дома дед самым подробным образом опросил меня о подробностях моего несчастия. Потом мы сели за стол, я по памяти нарисовал план школы, и мы рассмотрели скидывание гандонов с крыши, как тактическую диверсионную операцию. Тут дед конечно отругал меня за небрежно составленный план действий, открытое при совершении диверсии лицо, и незапланированные загодя пути отхода. Потом мы разобрали, как эту операцию надо было провести правильно.

А потом дед разложил меня на лавке, и хорошенько отодрал ремнем.

Озвучивая на каждый удар: - за глупость, - за лишнюю болтовню; и особенно отчетливо - за путану.

Про Альду рассказывать никому не следовало.

***

Я - рабочий человек.

Каждую неделю, в субботу я теперь езжу в Питер, на заработок. Сперва пешком добираюсь до Зеленогорска, а потом оттуда на рейсовом автобусе, на другой берег, до Питера. Работаю я в магазине у дядьки Горазда. Он - из наших. Ему за сорок. Он толст и пузат, одна нога короче другой и плохо гнется, зато ручищи такие, что слона удушит. Он был бы рыжим, если бы не был брит, а цвет волос видать только на вислых длинных усах, заплетенных в косички, - они рыжие и разбавлены сединой. Это дед меня устроил к дядьке Горазду, чтоб я набирался жизненного опыта и социализовывался. Моя работа пока малая, - подай, принеси, посчитай... Продавать мне пока не очень доверяют, у Горазда магазин около-военного снаряжения, - а кто же будет покупать такие вещи по совету мальца? Но основы торговли я уже понял, скоро смогу продавать и сам. В первый же день, когда дед привез меня к Горазду, тот сразу за меня взялся.

- Значит, слушай сюда парень. - Басил могучим рыком Горазд. - Задача у нас простая, - продавать! Клиент приходит, говорит чего хочет - мы ему продаем что он хочет. Клиент приходит - не знает чего хочет - и мы ему радостно всучаем что подороже. Главное запомни вот что: - тут Горазд наставительно сунул мне под нос толстый палец. - мы продаем не просто всякие вещички. Мы продаем одежду и экипировку для перцев, которые хотят почувствовать себя причастными к риску, опасностям, и суровым армейским будням! Поэтому мы продаем не просто одежду и снаряжение, - мы продаем ТАКТИЧЕСКИЕ одежду и снаряжение! Понял?

- А что значит тактические? - Спросил я.

- Ну... хм... - Дядька горазд почесал ручищей бритый затылок. - Вообще когда-то это греческое слово обозначало искусство построения войск, и действия этих самых войск в бою. Но теперь об этому уже мало кто помнит, и слово "тактический" стало означать просто немерянную крутизну! Вот! - Толстяк метнулся к стене, и сорвав с вешалки штаны усеянные карманами, ткнул их мне под нос, - что это?

- Э... Штаны?

- Нет! - Гаркнул толстяк. - Это не просто штаны! Это ТАКТИЧЕСКИЕ штаны! Видишь сколько тут карманов? А это?! - Толстяк сорвал с блестящей серебряной головы манекена кепку, - это что?

- Бейсболка?

- ТАКТИЧЕСКАЯ бейсболка!

- А что, у неё тоже много карманов? - Спросил я.

- Нет! - Мотнул головой Горазд. - Неважно! Неважно сколько карманов! Неважно рюкзак, спальный мешок, или кэмеэлбэк! Важно то, что если мы прибавляем к какой-либо тускло окрашенной вещи приставку "тактическая", её сразу можно втюхать в три раза дороже. Ну, теперь-то понял?

- Вроде понял...

- Что это?!

- Сморакльник. - Пригляделся я. - Платок носовой. Только большой.

- Это называется "бандана". Какая?

- А... тактическая?

- Да! А это?!

- Носки. - Я тут же поправился. - Тактические носки!

- Молодец! Вот это что?

- Тактическая рыбная удочка. С тактической леской и тактическим поплавком!

- Правильно! А здесь?

- Упаковка тактических презервативов!

- Сечешь! - Похвалил Горазд. - Вот еще...

- У меня вопрос.

- Ну?

- Я понял что ко всему надо прибавлять слово "тактическое", чтобы продать. А если кто из покупателей спросят, чем тактические штаны лучше обычных?

- Если кто так спросит, ты парень, должен сурово прищурить глаза, и весомо сказать, что ТАКТИЧЕСКИЕ ШТАНЫ обеспечивают их владельцу ТАКТИЧЕСКОЕ ПРЕЙМУЩЕСТВО. Обычно после этого вопросов уже никто не задает. Все хотят показать, что они тоже в теме... Но тебе пока про это еще рано. Никто не будет слушать про тактическое преимущество от такого сопляка как ты. Это должен говорить такой седой ветеран с мудрыми глазами, как я. Что вот это?

- Тактические стельки!

- А тут?

- Тактические шнурки!

- Я вообще-то показывал на тактический репеллент от комаров... но про шнурки тоже правильно. Вот это что?

- Тактические труселя!

- Вот только не надо говорить труселя! - Снова поднял указательный сосикообразный перст Горазд. Это не труселя, а... хм... "тактическое влагоотводящее нательное белье первого уровня". Ну или там, знаешь, по-английски - "тэктикэл брифс". Ты пойми, парень, люди к нам приходят не просто купить шмотки. Они приходят, чтобы докупить себе крутизны. Надев штаны с кучей карманов, наш покупатель ощущает себя почти как тот парень из боевика, - сильнее, смелее, круче, стройней - (пусть даже его тактические штаны имеют 86й размер). То есть мы продаем не вещи, - мы продаем людям самооценку. И тут нельзя позволить себе ни одной ухмылки или снисходительного взгляда. Твой клиент - Рембо. Твоя задача только помочь вытащить этого зверя наружу, из жирных телес. Как только твой клиент наденет наши штаны - уже никто не посмеет пристать "дай закурить". И все девчонки будут его. Ар-ггххх! Тигр проснулся!!!

- Что, правда? - Округлил глаза я.

- Нет.

- А...если к нам придет кому правда нужны вещи для дела, а не для "тигр проснулся"?

- Такого клиента ты узнаешь после пары вопросов. Но заниматься им буду уже я. А сейчас дуй в подсобку, там сразу справа от входа в коробках будут финские резиновые сапоги. Притащи одну пару сюда, оденем вот на этот манекен.

- Тактические финские сапоги! - Гаркнул я, - Понял! Бегу!

- Когда мы одни, можешь не говорить "тактические". - Страдальчески поморщился дядька Горазд. - Меня уже мутит от этого слова.

***

Бежит время...

Еще через год я познакомился с дядькой Федей. Дядьку Федю при людях так называть нельзя. У него государские звезды на погонах, и сам он обучает государских людей, как воевать. Вон они, бегут прямо под нами - государские люди. В тяжелых шлемах с забралами, и всякой навешенной на них сборе. Ощетинившись во все стороны стволами, будто чудесная многоножка жвалами, они двигаются друг за другом мелкими шажками. В комнатах многоножка распадается, а в коридорах собирается вновь. Перед каждой дверью государские люди останавливаются, потом снова идут. Снизу доносится их постоянный бубнеж:

- Работаю!

- Угол!

- Чисто!

- Работаю!

- Контроль!

- Контроль!

Так и бубнят.

Впереди государской сороконожки идет бугай, которого зовут "щитовик". Он и вправду тащит перед собой огромный длинный щит, будто рыцарь. Сам глядит через него в окошко, а сбоку рука с пистолетом торчит. На щите у бугая нарисован веселый кислотной яркости ярко-красный смайлик. Вся остальная "сороконожка идет по коридорам за щитовиком, - в случае наприятностей, он у них за все первый ответчик. Все шишки-банки ему...

Все мы находимся в огромном ангаре, мы с дядькой Федей стоим на системе железных дорожек и пандусов висящих над потолком и огороженных узкими перилами. А тренирующиеся бубнильщики шастают под нами внизу, там прямо в ангаре построены целая сеть коридоров и комнат, считай целое здание, только без потолков. Чтоб дядька Федя мог спокойно глазеть, как они там потеют.

- Чисто! Контроль!

- Дверь.

- Чисто!..

Потеют бубнильщщики не зря, - в бескрышном здании таились по комнатам трое террористов. Террористы - смешное слово, от латинского слова "террор", что в переводе на наш язык значит "ужас". Выходит, - "ужасистов" внизу отлавливают... Наверно их специально на латыни называют, чтоб было не смешно, а серьезно.

Двух ужасистов государские уже тренировочно убили, а третий еще валандается где-то по комнатам. Это мы с дядькой Федей знаем где, а эти внизу - не знают. Они даже не знают, что он остался один. Для них число ужасистов, пока не зачистят здание полностью - гипотетическое, - от нуля до бесконечности. Тренировочно убитые ужасисты уже вышли из "здания", и стоя у стены мирно переговариваются с государскими, одного из которых они тренировочно ранили в ногу и вывели тем из боя. У государского на бедре пятно краски, - ужасисты мечены пятнами гораздо гуще. Сразу видно кто в кого попал. Стреляют настоящим оружием, но тренировочными пулями с краской, только стволы под них специально заменены, - бусурманская придумка, называется - "силумишн".

- Вот стою я здесь, - обращается ко мне дядька Федя, и иногда себя почти богом ощущаю, прости меня наш небесный отец... - Все вижу, про которых внизу, все знаю. - А как разозлюсь, могу ведь и громом с молнией поразить.

- Это как? - Удивляюсь я.

- А вот так, - дядька Федя лезет в подсумок своего пятнистого жилета, и достает гранату. - Глаза береги...

Кольцо остается у дяди Феди в руках, а гранта летит вниз, в большую комнату где бубнят и топочут ничего не подозревающие государские.

- Граната!!! - Истошно вопит кто-то внизу.

Дальше все происходит с поистине волшебной скоростью - щитовик с легкостью пушинки разворачивает свой щит к гранте, ставит его на пол и присев упирается в него, а вся остальная группа мгновенно прячется за ним "паравозиком". Сделано ловко, но сверху от божественного дяди Феди уже летит вторая граната, аккурат на сторону хвоста группы не прикрытого щитом.

- Бл!... - Раздается снизу. Это неинформативное слово почему-то все всем объясняет, не иначе они там внизу телепаты. Паровозик разваливается, кто-то один неимоверным адовым рывком выскакивает в дверной проем, а остальные как подрубленные колосья валятся на пол подальше от скачущих по бетону стальных яблок. Двое счастливчиков заваливаются за диван, один лежа прикрывается поваленным стулом, остальные просто целуются с бетоном сливаясь с ним до полной плоскости.

- БА-ББАХ!

Это ба-бах, я слышу не слишком громко, - потому что на мне как и на дядьке Феде, активные наушники. Зато на левый глаз, которым я сквозь прищур смотрел вниз - я ослеп. В голове плавают пятна. Хорошо что я прикрыл второй глаз. Меня покачивает.

- Я ж говорил, - глаза береги. - Хмыкает мне дядька Федя.

Снизу доносятся матюги.

Зрение мое проясняется, внизу копошатся государские. Один из стульев, рядом с которым оказалась граната лишился трех ножек от взрыва.

- Товарищ полковник, ну это ж свинство, - тоном обиженного ребенка басит снизу дяде Феде государский размером с хорошего медведя. - откуда в комнате граната? Да еще две. Мы же её зачистили.

- Гранаты - товарищ майор - всегда появляются ниоткуда. - Наставительно сообщает дядя Федя. Мало ли откуда, - инсургенты вбросили из-под приподнятой половицы. Так что не надо мне тут плача Ярославны. Война и есть форменное свинство. Продолжайте!

- Есть продолжать, - кряхтит майор.

Сороконожка-паровозик идет дальше.

- А это не опасно, - так на них кидать? - Спрашиваю я дядьку Федю глядя на покалеченный стул сиротливо валяющийся внизу.

- Ну я ж им не на макушку сбросил. - Отмахивается дядя Федя. - Помещение большое, ребята опытные. А вот хватать такие гранаты в руку или пинать ногой не надо, даром что светошумовая - вблизи на раз кисть или ступню оторвет. Если уж только к тебе в какой-нибудь совсем тесный сортир, где укрыться некуда, такую штуку закинут, - тогда выпинывай её обратно. А так, сам от неё убегай. Понял?

- Понял.

- Добро.

Группа внизу восстанавливает порядок, и двигается дальше. Скоро они вступают в визуальный и огневой контакт с ужасистом. Тот, как и положено фанатику не сдается, и пытается закрепится перекрыв огнем длинный коридор.

- Сдохните, кафиры! - Азартно вопит ужазсист, поливая очередями коридор из короткого автомата с бубном, - слуги тагутов! Мы будем резать вас как свиней! Ваши жены будут ублажать нас! Айду Маркар-Маркар!..

Это веселое буйство длится недолго, - у ужасиста в автомате заканчиваются патроны, и пока он меняет магазин, государские перехватывают инициативу, - огнем и гранатами выдавливают его с выгодной позиции в тупиковую комнату. В эту комнату без затей забрасывают еще четыре гранаты и ужасист тренировочно отправляется к праотцам. Все.

- Пойдем, - говорит мне дядька Федя.

Мы спускаемся вниз, громыхая по рифленым железным ступенькам.

- Сам я тебе много времени уделять не смогу, - втолковывает мне по пути дядька Федя, - у меня тут, видишь, сколько народа. Но я тебя приставлю к толковому инструктору, из наших. У нас тут как раз свежее подразделение на курс повышения квалификации принял, будешь с ними мытарится. Понял?

- Понял.

- Пока мы здесь, говори - "есть" и "так точно". - здесь так принято.

- Ай айе сир! Так есть! Так точно!

- Ну-ну, полиглот... Ты умничай-то по делу. Излишне умных не по делу нигде не любят, а у нас - особенно. Меня когда не наедине, называй не дядька Федя, а "товарищ полковник".

- Так точно!

- Добро.

Мы спускаемся вниз, и выходим из ангара. Здесь царит странное ощущение суматохи, но суматохи четко контролируемой. Группа изможденных страстотерпцев в камуфляже непрерывной змеей проходит полосу препятствий, бегут по извилистому загону из жердей, ползут по песку под колючкой, карабкаются по стене, балансируют на бревне... С полигона слева доносится трескотня выстрелов. А справа от полосы препятствий... я на секунду остановился. Справа стояла допотопная панельная пятиэтажка. Облезлые стены щерились окнами без стекол, видно было, что используется здание только для тренировок. Вот к подьезду этого здания сейчас и бежали с десяток... больше всего они напомнили мне глубоководные скафандры водолазов, которые кто-то облачил в камуфлированную ткань. Громадные фигуры с квадратными тонированными стеклами бронированных личин. В их руках автоматы выглядели детскими игрушками. Бежавший рядом с ними человек в камуфляже казался на их фоне щуплым и незначительным. Двуногие бронеходы подбежали к парадной пятиэтажки, и исчезали в ней. В окнах лестничного пролета замелькали их смутные тени.

- Дядька Федя, - спросил я, - а кто это?

Дядька оглянулся.

- Это, хлопчик, штурмовые боекомплекты "Воин-1". Давно, когда я был еще зеленым летехой и служил в СОБРе нам прислали такой для опытной эксплуатации. Выдерживает попадание пули СВД в упор, практически полная защита тела и конечностей с фронтальной проекции. Лицо защищено прозрачным экраном, закрепленным на груди, чтобы при попадании не было нагрузки на шейные позвонки. Супер вещь! Мы его как получили уже на следующий день сказали - на хер не надо.

- Почему?

- Потому что он весит больше шестидесяти кило. Если одеть еще шлем, оружие и прочую амуницию по минимуму, будет килограмм восемьдесят, вместе с весом бойца все двести. Раненного товарища в таком костюме эвакуировать нереально - не сдвинешь. А сам проходишь в нем часик, все равно не смотря на грамотное распределение веса, позвоночник в трусы ссыпается. Короче, отказались мы от них. Не для людей это было сделано.

- А... для кого?

- Не знаю... Когда мы их в 90х годах получили, я думал производитель просто позволил себе эксперимент. Вроде как игра ума, - посмотрим, сможем ли мы создать такой костюмчик. А три дня назад мне позвонили сверху, и приказали обеспечить вот им - дядька махнул рукой в сторону пятиэтажки - полосу препятствий, полигон и все прочее, в приоритетном порядке. Они приезжают в своих автобусах уже второй день, и носятся как лоси сохатые. И весь день не снимают костюмов, понимаешь? Я даже не знаю что под этими костюмами скрывается, лиц не вижу, у них стекла тонированные. А хотелось бы увидеть...

- Дядя Федя... - Прошептал я. - Так это ж наверно "Ночные"!

- Может и они... Бардак. Учим всяких частников, - только чтоб деньги платили. Ну ничего, я уже нашим сообщил. Пусть прощупают кто это, а там посмотрим что с ними делать... - дядька опомнился, и перевел взгляд на меня. - Ну, чего встал, - двигай давай.

Голос человека я услышал еще на подходе. Его не заглушала даже трескотня выстрелов, с другого конца стрельбища. У огневого рубежа на скамеечках сидела группа офицеров а светлом камышовом камуфляже, а перед ними расхаживал зычноголосый дядечка вполне себе средней комплекции. Сочный архиереский бас инструктора мало обсчитался с его маловыразительной внешностью, так что мне даже захотелось оглядеться, действительно ли этот человек издает столь мощные и выразительные звуки:

- Каждое стрелковое оружие - вещал инструктор - имеет свои дистанции, в пределах которых, они, в зависимости от режима огня, наиболее эффективны. Дилетанты очень любят сравнивать тактико-технические характеристики того или иного оружия; и это действительно важный момент. Но не забывайте что в момент применения, оружие составляет единый комплекс вместе с человеком, где человек обеспечивает определение дальности, упреждение, режим огня, и удержание оружия на линии прицеливания. Есть опытные стрелки, которые даже с механическими прицельными приспособлениями могут вести из автомата результативный огонь одиночными, до четырехсот метров, и есть другие стрелки, которые с тем же автоматом в руках, - хоть кнутом их стегай по жопе, - не попадут в цель даже со ста. Таким образом человеческая составляющая стрелкового комплекса дает гораздо более большой разброс характеристик чем оружейная.

Вы всегда должны учитывать дистанции действенного огня с которых противник может вас поразить. Вы не слишком ошибетесь если будете держать в голове, что опытный стрелок способен уверенно поразить вас из пистолета на дистанции до пятидесяти метров. Из малогабаритного автомата - до двухсот. Из нормального автомата - до четырехсот. Из самозарядной винтовки с оптикой - до восемьсот метров. Из пулемета - до тысячи двухсот метров. Из специальной снайперской винтовки под мощный патрон, - до полутора километров, и даже более. Противник так же способен кинуть в вас ручной гранату на расстояние примерно в сорок пять метров. И осуществить прицельной выстрел из подствольного гранатомета метров со ста пятидесяти, или вдарить из того же подствольного гранатомета метров за триста пятьдесят. Не забывайте, что есть уникумы, которые своим мастерством могут увеличить эти дистанции. Вы должны максимально уважительно относится к способностям противника, - даже если вы ему польстите своей оценкой, в данном случае это только пойдет вам на пользу. С другой стороны, вы должны, без всякой лести к себе, предельно точно знать лично свои предельные дистанции в работе с тем или иным оружием. Вы должны знать, когда, в какой каком положении, стрельба будет наиболее эффективна в то или ином режиме, и...

Инструктор заметил приближение дядьки Феди, который топал впереди меня, и повернулся к нему как подсолнух к солнцу.

- Смирно! - Гаркнул один из "камышовых", и задницы сидящих начали отрываться от скамеек.

- Вольно, - отмахнул рукой дядька Федя.

Задницы дружно хлопнули обратно на доски.

- Тарищ палковник, - забубнил скороговоркой инструктор, - провожу начальное занятие по теме...

Дядька показал рукой что он все вкурил, и тем прервал словоизвержение.

- Капитан Ухмылкин, - дядька Федя широким жестом махнул на меня. - Я привел вам нового курсанта. Он пройдет у вас курс с этой группой, на общих основаниях.

В сидящих рядах камышовых возник смутный шум. Инструктор, поименованный капитаном Ухмылкиным посмотрел на меня.

- Товарищ полковник, это же... ребенок?

- Кто вам сказал, что это ребенок, товарищ капитан? - Любезно поинтересовался дядя Федя. - Это солдат! Только очень маленького роста. Возможно, он просто биоробот, специально замаскированный под ребенка. Можете считать его боевым гомункулом*, выведенным в пробирках секретной военной лаборатории.

- Есть считать боевым гомункулом! - Покладисто согласился капитан Ухмылкин.

{прим. Гомункулюс (лат) - человечек. Такое название средневековый алхимик Парацельс дал якобы выращенному им в пробирке искусственному человечку. Про ингредиенты из которых он его делал, в приличном обществе лучше не рассказывать. }*

Среди камышовых курсантов кто-то заржал. Дядя Федя тяжело, как орудийную башню повернул на звук свою голову и уставился туда двумя дулами пустых глаз. Смех тут же прервался.

- Кому-то смешно? - Осведомился дядя Федя. - В Африке, Мазендаране и западной Центроине, вот такие вот дети со старыми Калашниковыми, нас дырявили не хуже больших лбов. Запомните, когда человек может поднять автомат и нажать на спуск, - он уже не ребенок. Он мишень.

Дядя Федя снова повернулся к Ухмылкину, и понизил голос.

- Удели парню особое внимание. Я хочу чтоб ты прогнал его через полевой курс, скоротечный огневой контакт в городских условиях, и рукопашный бой, с применением огнестрельного оружия в качестве подручных средств. Он из наших.

- Ага. - кивнул Ухмылкин. - А... почему он здесь, а не с другими?

- Обстоятельства. Считай, личная просьбой уважаемых людей. Уважишь?

- Сделаю.

- Надрючь его, чтоб он писюн комару на лету мог отстрелить.

- Ну уж... А задатки-то есть?

- Есть, он не чистый лист. Его серьезные люди тренировали. Но нужен полигон и движка.

- Посмотрим, чего они там натренировали. Ты же знаешь, Авдеич, - я как раз чистый лист люблю, мне за другими перерисовывать сложнее.

- Говорю же, серьезные люди. Сам увидишь.

- Ладно, сделаю.

- Добро, - кивнул дядька Федя. - график с ним после занятий обсудишь сам. Его сюда издалека возят. - дядька Федя перестал шептать. - Продолжайте занятия, товарищ капитан.

- Есть продолжать! - Гаркнул Ухмылкин.

Дядька Федя величественно развернулся и поплыл восвояси. Я остался стоять рядом с Ухмылкиным.

- Курсант Гомункулус, - хмуро сказал мне капитан Ухмылкин. - Займите место с другими курсантами.

- Есть занять место! - гавкнул я.

И побежал к скамье.

***

Раздался тук в дверь, и я оторвался от книги.

- Можно? - Спросил дед. - Он всегда стучал, и всегда спрашивал. Как он говорил, у каждого должно быть свое ощущение личного пространства...

- Ага, - сказал я.

- Что читаешь? - Спросил дед, подойдя к моему столу.

- "Мифы древней Греции", - показал я ему обложку.

- М-мм... И как оно?

- Банда извращенцев какая-то. - Вздохнул я. - Что боги, что герои. Убивают, насилуют. Кровосмесительствуют...

- Ну, - развел руки дед, - какое время, такие и боги с героями. - Нельзя это мерить современной меркой.

- Да я понимаю...

- Знаешь, - дед присел на мою кровать. - У древних греков было два бога специализировавшихся на войне.

- Ага, - кивнул я. - Арес и Афина.

- Верно, - подтвердил дед. Бога звали Арес, и он считался богом войны бездумно-кровавой,напрасно-жестокой. Это был бог-садист. И была вторая богиня - Афина. Она вроде как считалась покровительницей войны разумной, справедливой, правильно-честной. Да... У Афины было две очень красивых старинных эпиклессы, то есть характерных прозвища. "Паллада", и "Эгидоносящая".

- Точно, - я похлопал по обложке. - Постоянно здесь её так называют.

- Знаешь за что она эти прозвища получила? - Спросил дед.

- Нет. А за что?

- Прозвище Паллада она получила за то, что убила великана Палласа, срезала с его него кожу, и натянула ту на свой щит. А эгис - так назывался панцирь Афины из козлиной кожи, на который она прицепила срезанное лицо медузы Горгоны. Так вот и ходила справедливая и разумная богиня - в коже поверженных врагов.

- Ничего себе, - справедливая богиня, - фыркнул я. - Маньячка какая-то. Если она считалась разумной, то каким же должен был быть садист-Арес?

- Не знаю, Мишка... - Развел руками дед. - Наверно можно придумать и что-то похуже, чем сдирать с врага кожу. Может Арес смог. Но скорее всего, у Афины - в исторической перспективе просто оказались лучше "пи-ар менеджеры". А я рассказал тебе эту байку, чтоб ты запомнил: - не бывает умеренной и разумной войны. На войне люди превращаются в чудовищ. Человечность выгорает, остается только оболочка. И делают эти ходячие оболочки такое... о чем лучше и не знать.

Я задумался.

- Дед. Ведь эта, Медуза. Она была была чудовищем, - сказал я. - Я уже прочел миф о Персее.

- Кто знает кем она была? Мы теперь воспринимаем слово медуза как символ чудовища, - так нам о ней рассказали. Но ведь слово - правильнее оно звучит как медуса - это означает "находящаяся между".

- Я помню, помню! Греческое меса, и наше русское межа. Медуса - междуя, межданка!..

- Именно. Молодец внук. У наших дальних предков мир делился не на четыре, а на пять частей. Север, Юг, Запад, Восток - и еще одна - находящаяся между четырьмя. В этой серединной части, - в центре известного мира - жили повелители наших предков - царь и царица. Они и носили титул "находящихся между". То есть Мидас и Медуса. О Мидасе легенды донесли о нас только то, что он выпрашивал у богов разную фигню, и в результате у него выросли ослиные уши.

- Лох ушастый.

- Ну примерно так, да. А о Медусе, что она была чудищем с живыми змеями вместо волос. Правдоподобно?

- Не очень... - Признался я. - А сама Медуса чего о себе рассказывала?

- Так, ничего. Ей же голову отрубили.

- Уум, действительно...

- Обвини врага во всех смертных грехах, ославь его чудовищем, отруби ему голову, - и люди в веках воспоют твое благородство.

- Хороший пи-ар. - Криво улыбнулся я.

- Важная составляющая любой публичной военной акции. Запомни это Мишка.

***

Индивидуальные занятия... Ухмылкин Василий Кириллович. Что я могу сказать о нем? Он был бог стрельбы, который почему-то засел в капитанах... Он учил меня стрелять. И думать.

Одновременно.

- Наработанная реакция хороша, но одновременно опасна. - учил меня он. - Рефлекс всегда быстрее осмысленной реакции на раздражитель. Это значит, что рефлекс всегда выигрывает в ситуации. Но рефлекс не поможет тебе этой ситуации избежать. Только разум. Ты готов?

- Готов, - говорю я.

Мы стоим в узком коридоре тренировочного лабиринта. Я уже заранее оценил ситуацию: между нами метров двадцать. Сам коридор, - метров семьдесят, не менее, - длинная узкая кишка безо всяких укрытий. Дверных проемов в которые можно укрыться - нет. До выходов слишком далеко, - не успеть.

- Пшел! - рявкает Ухмылкин.

Моя рука коршуном падет к поясной кобуре, большой палец сбивает застежку, я выдергиваю свой ПМ из кобуры, (точнее это китайская "модель 59", полный клон ПМа но с более узкой рукояткой, которую мне подыскали, чтобы я своими растущими ручонками, мог позволить себе более контролируемый хват)... Время замеляется в текучий клей, и я вижу как пистолет Ухмылкина медленно и плавно выползает из кобуры и начинает выворачиваться ко мне черным дулом... Я делаю первый выстрел "по-ковбойски", без вывода на уровень глаз, прямо от кобуры. На груди Ухмылкина расцветает маленький красный цветок разрыва тренировочного патрона. Пистолет Ухмылкина тоже грохает выстрелом... Я вывожу пистолет на уровень груди, подкрепляю его второй рукой, вывожу на уровень глаз и снова выжимаю спуск, с максимально возможной скоростью, еще и еще. - Наши выстрелы сливаются в неразличимый гул. - Униформа капитана расцветает розочками. Что-то хлопает меня в пах. Я снова спускаю курок. И тут клякса попадания расплывается у меня на очках, забрызгивая их и фактически лишая зрения. Я дергаю головой и кося направо через полузаляпанное стекло, и снова жму на спуск, еще, и еще, и... спусковой крючок сухо шкрябает, я фокусирую зрение на пистолете и вижу, что затвор застыл в заднем положении. Я пустой! Заученно вывожу руки к груди и выдергиваю магазин из рукояти, левая рука уходит вниз к поясному подсумку...

- Стоп! - Гаркает Ухмылкин. - Закончили.

Как учит меня сам Ухмылкин, я не должен реагировать на любые попытки оппонента сказать мне "стоп", "хватит", "замри", - это попытка речевого контроля, которая может быт призвана прекратить или хотя бы замедлить мои действия. Поэтому мой рефлекс без сбоев выдергивает из подсумка магазин, и сопровождая его вершину указательным пальцем, загоняет его в шахту рукояти. Но я вижу, что Ухмылкин и правда закончил дуэль. Поэтому я снимаю затвор с затворной задержки, щелкаю предохранителем и возвращаю пистолет в кобуру.

Дуэль окончена.

- Очки можно снять? - спрашиваю я.

- Валяй, - разрешает капитан.

Я снимаю очки, и оглядываю капитана Ухмылкина. Пять цветных клякс на бронежилете, - в центре масс, одна над краем жилета, между ключиц, еще одна на шее, еще одна на голове, вскользь - часть черепа точно бы снесло... Девятой нет, - я позорно промазал, видимо из-за того что Ухмилкин застил мне очки...

- Ну как? - Интересуется Ухмылкин.

- Я вас убил.

- А я тебя?

Я поглядел на зажатые в руке очки, потом на свое туловище расцвеченное попаданиями, в том числе и на самое грустное из них, - ниже пояса...

- И вы, тоже.

- Запомни крепко. Когда два хороших стрелка, - да еще и без бронежилетов - встретятся на расстоянии в пару десятков метров, в месте где негде укрыться... - невредимым из огневого не выйдет ни один. Даже если ты выбьешь его первым удачным выстрелом, - одну пулю он тебе все-таки закатает. А если не первым... Не существует ни одного пистолетного патрона, который бы мог гарантированно вывести из строя человека с одного выстрела. Очередь в упор сильно повышает твои шансы, вот почему я нежно люблю старый-добрый советский "АПС"... Запоминай: твои рефлексы сейчас сработали безукоризненно, - и все же ты получил пулю, и значит - проиграл. Рефлексы не всесильны, в данной ситуации они тебя не спасли. А что же могло тебя здесь спасти?

- Что?

- Наблюдательность, ум, способность к анализу ситуации. Только они могут сделать так, чтобы ты не оказался в узком коридоре с профессионалом. Если ты там оказался - значит ошибся еще до того, как прозвучал первый выстрел.

***

Групповые занятия. Официально это называется "огневой контакт в условиях лесистой местности". Оказывается, для того чтобы хорошо стрелять в лесу, нужно сначала научится падать. Если ты первый заметил в лесу противника, - это зер гут. Если ты и противник заметили друг-друга одновременно, - это встречный огневой контакт. Если же противник заметил тебя первым это... Капитан Ухмылкин смачно называет это названием женского полового органа. Если противник заметил тебя первым, времени озираться нет, - надо падать. Вот мы и падаем... Идем, падаем, встаем, снова идем... И снова падаем. Наша понурая группа курсантов в количестве шести человек плетется по лесу, а капитан Ухмылкин время от времени гаркает - Справа! Слева! Сзади! - Как крикнет, - в ту сторону мы и пикируем вниз носами. Падение вниз сразу резко снижает твой силуэт - это хорошо. Зато снизу ты сам уже ни хрена не видишь - это плохо. Плохо, но иначе нельзя - убьют. Кажется, что в лесу полно укрытий, но это не так. Большинство деревьев легко пробивается навылет винтовочными и автоматными пулями. Поэтому надо падать, укрываться за тем что есть в наличии в нескольких метрах от тебя. Сперва упал, потом быстрым червяком поластишься к ближайшему укрытию. Первые раз двадцать было забавно, сейчас уже нет ни сил ни дыхалки. Ухмылкин - садист.

- Курсант Гомункулус! - Тут же голосит сзади Ухмылкин, - что ты ногами шаркаешь, будто говно с подошв оттираешь? Демаскируешь всю группу шумом. Ногу поднимай выше, стопу ставь мягко. Паркетник херов!

Отодвигаю с пути ветку, двигаюсь вслед за рюкзаком идущего передо мной. Я в группе замыкающий, - иду последний как перо в заду. Позади меня только сам иезуит Ухмылкин, потому-то мне и достается большинство его отеческих попечений. Он меня еще будет учить в лесу ходить! Но я и правда устал, да... И рюкзак давит вниз, и плечи намяло, и автомат пудовый, и ноги не поднимаются.

- Слева-а! - Вопит Ухмылкин.

Разворачиваюсь, и обмякая мышцами ныряю вниз. Ладонью правой руки одновременно снимаю АК с предохранителя. Я приземляюсь мягко, но меня тут же догоняет слегка отставший в полете рюкзак и плотно прихлобучивает по каске. Каска тут же съезжает мне на глаза и застилает весь белый свет. Долбанный шлем! У меня еще слишком маленькая голова, чтобы он держался как надо. Поправлю шлем и вновь вижу очами белый свет. Куда ползти? Справа валун! Реактивной каракатицей боком ползу к вожделенному покрытому мхом каменюке-валуну. В настоящем деле над головой бы уже визжали пули, глухо щелкала простреливаемая древесина, и летели кувыркаясь тяжелые шары гранат... А до валуна бесконечно далеко.

Метра три.

***

Курбат обеспокоен. Я чувствую это едва зайдя во двор. Он встречает мое возвращение из школы со своей обычной скупой радостью. Скупо выраженной - радостью. Но что-то кроме моего возвращения волнует его собачью душу. Он ведет меня к дому, и - странное дело - пытается зайти со мною внутрь. Дед никогда не позволял ему этого, не считая только самого лютого мороза.

- Нельзя, Курбат, - говорю я ему. - Место!

И Курбат неохотно отходит, позволяя мне закрыть дверь в дом. Его глаза и нос ищут что-то в доме, я вижу их в щели перед тем как закрылась дверь.

- А. вернулся, - встречает меня дед. - Что в школе?

- Порядок, - солидно отвечаю я.

- Добро. - Дед странно глядит на меня. - Скоро у тебя день рождения.

- Ну, это еще когда...

- Скоро... А подарок для тебя есть уже сейчас.

- Подарок?!

- Пойдем.

Дед ведет меня к печке. У её стены лежит какой-то кулек. Дед наклоняется, и я наклоняюсь вместе с ним. Старый шарф или свитер теплой вязки, дед осторожно откидывает часть ткани, и под ней открывается...

- Щенок, - выдыхаю я.

Маленькая толстая мордочка с кнопкой-носиком, и пухлыми детячьими еще щеками. Глазенки закрыты. Он спит, вдумчиво, серьезно, и самозабвенно. Крохотное хрупкое чудо жизни.

- Щенок... - я не верю своим глазам.

- Ему чуть меньше месяца. - Спокойно смотрит на меня дед. - Его еще придется выкармливать. Я научу. Он пищал все время, пока я его не покормил и не положил к печке.

- Дед, это. Это ведь мне?

- Ты еще взвоешь от этого подарка. Твои хлопоты. Твоя ответственность.

- Можно его погладить?

- Тебе не нужно спрашивать разрешения. Но если разбудишь, он заплачет.

- Да я аккуратно...

Я подношу руку к его голове. Моя ладонь слишком большая. Моя, которая еще маловата для многих предметов сделанных для взрослых людей, - здесь велика. И я аккуратно провожу по лобастой голове щенка двумя пальцами. Я касаюсь чего-то нежного, крохотная шерстка скользит под пальцами. Щенок чуть открывает припухлые веки и тихонько пищит.

- Ну вот, разбудил... - констатирует дед.

- Ничего... ему нравится. Дед, а какой он породы?

- Самой лучшей. Вырастет, увидишь.

- А он кто? Мальчик?

- Кобель. Ты будешь готовить ему еду, его кормить, убирать за ним, гулять с ним, воспитывать. На время твоих отлучек я пригляжу за ним, - но он твой.

- Он такой маленький...

- Он быстро вырастет.

- Ой, он мне палец хватает... Дед, он его сосет!.. Думает, я его мама, ха-ха... - я смеюсь, и мне тепло внутри. - Он будет моим другом, как тебе Курбат.

- Кто сказал тебе, что Курбат мне друг? - Как-то непонятно взглянул на меня дед. - Он мой сторож, слуга. Не надо слишком очеловечивать собаку. Она живет иначе, и срок её жизни короче нашего. Запомни это.

- Все равно, - друг.

- Ну-ну... Смотри, кажется твой друг под себя лужу напрудил... О, запищал. Чего смотришь, - убирай. И кстати, ты уже придумал?

- Чего?

- Ты должен дать ему имя.

...Мой вечер прошел в раздумьях.

Я назвал его Тямко, а попросту - Тямкой.

***

Мы с дедом едем на машине. Нива шумит и подрагивает колесами на ухабах. Путь незнаком мне, и я слегка волнуюсь. ...Тебе сегодня исполнилось двенадцать, - торжественно сказал мне утром дед - сегодня ты вошел в возраст нового испытания. Сегодня выяснится, достоин ли ты встать на вторую тропу. Собирайся.

- А что там надо будет делать? - Спрашиваю я.

- Увидишь.

- Что брать? - Стараясь не выказывать волнения спрашиваю я.

- Ничего окромя себя. Выедем утром, к вечеру будем на месте, к завтрему вернемся. Снедь и воду я уже упаковал. Тямку твоего с собой возьмем. А Курбат останется на дворе. Понял?

- Понял.

- Десять минут на сборы.

Я сижу на заднем сиденье, чтобы быть ближе к Тямке. Это его первая поездка на машине. Правильно дед взял его с нами, - он еще мал, чтобы оставаться одному на дому. Но Тямке нравится дорога. Он оправдывает свое прозвище, и растет очень сообразительным. Он вертит головой, и морщит нос от машинных запахов. Ему любопытно все. В пути он осматривает сиденье, пытается залезть вперед к деду, а потом укачивается и засыпает рядом со мной. Он растет быстро, но все же какой он еще малыш. Выходит из него пока что-то смешное. Похоже он будет остромордым, с длинным хвостом, с достаточно короткой шерстью, и очень смешного окраса. Нос черный, голова рыжая, с черными кругами у глаз и подпалинами, а посредине на голове делит белая полоса. Сам он тоже весь белый, а по бокам на шее и туловище у него большие неправильной формы черные пятна. Немаскировочный у него окрас, такой будет хорошо видно в лесу. Пока не ясно, будут ли у него стоять уши...

Я волнуюсь. Сегодня у меня важный день.

- Там будешь не только ты, но и другие варяжки, - не отвлекаясь от дороги говорит мне дед. И там сегодня будут все шестеро членов нашего варяжьего главенства.

- Все? - Ахаю я.

- Все. - Так бывает далеко не на каждом обряде.

Вот оно как. Значит сегодня там будет большая варяжья шестерка. Я уже давно затвердил назубок, что главным у варягов является собрание шести выборных человек - Главенство.

Главный Казначей, - отвечает за финансы.

Главный Писец, - хранитель печати, архивов, контролер выполнения распоряжений. С ним я уже знаком, - тот самый Бестуж, друг деда, что прилетал к нам, и поручился за меня. Хорошее у него имя, - бес тужи, значит - "беспечальный".

Главный Опекун, - отвечает за снабжение.

Главный Воевода - начальник военных дел, выходит, вроде министра обороны.

Главный Жрец, - Хранитель заветов старины, главный ревнитель Отца нашего Перуна.

И наконец - сам Глава Главенства, он же Главный Батька. Старший из шести. Что-вроде президента. Нынешнего зовут Держислав, а фамилия - Набродов.

Шестеро выбранных. Вместе они - наше Варяжье Главенство.

Машина бежит по дороге, оставляет за собой километры. Дорога, потрескавшийся асфальт, развилки, покосившиеся указатели с трудно различимыми знаками. И над всем этим - небо. Я волнуюсь... Почему? Разве не дед готовил меня? Я готов ко всему! Я не осрамлю ни деда ни себя. И все же, я волнуюсь. Это волнение не победить мыслями. Но его можно победить дыханием.

Глубокий вдох. Задержка. Выдох.

Вдох. Выдох.

Я спокоен.

Чувствую как расслабляются мышцы моего лица и расфокусируются глаза. Дорога бежит спокойно. Небо спокойно движет надо мной облака. Мир спокоен и не суетен. Я часть его.

В вечор дедова "Нива" подъезжает к старому но не порушенному забору из тонких стальных труб, крашенных в облезлый голубой цвет. Едем мимо него и останавливаемся у ворот. Над воротами полустертая временем надпись "ПАНСИОНАТ ...Я". Заря? Молния? Время и погода стерли буквы, и похоже, никому нет дела поновить утраченное название. Все вокруг выглядит заброшенным. Но в проходной будке у ворот сидит хмурый охранник, а над воротами с соседнего дерева на нас смотрит неприметная камера... Дед переговаривается с охранником, ворота открываются и мы проезжаем внутрь.

За воротами вбок от дороги ведущей к белому зданию, находится стоянка. На ней стоят несколько цивильных машин. Они выглядят удивительно хрупко на фоне большого приземистого пятнистого автомобиля с толстыми бронированными стеклами, зеленоватыми, будто старое бутчылочное стекло. Я уже видел подобный в вотчине дядьки Феди и капитана Ухмылкина. Он называется "Волк". Особняком в ряд стоят три бронированных махины-людовозы - "Камаз Тайфун". Рядом с волком томятся двое плотно упакованных дядек в серых противоосколочных комбинезонах, разгрузках, и полной боевой броне. Бронежилеты с повышенной площадью защиты, с дополнительными наплечниками шейным воротником и паховым фартуком. Безликие из-за шлемов и масок, дядьки следят за нами. Автомат одного серого висит на трехточечном ремне стволом вниз, руки он сложил на прикладе в замок. Второй вообще запихнул магазин горизонтально висящего автомата под поясной ремень разгрузки и свесил с него руки. Это не тревожные позы, - позы спокойного караула. Явно что неприятностей от нас не ждут, и чужаками не считают. Видимо им сообщили с поста у ворот.

- Вылезай, - оборачивается ко мне дед. - И пса своего бери с собой.

- С собой? - Уточняю я.

- Да. - Дед глушит мотор, открывает дверь и вылезает из машины.

Я подхватываю пискнувшего Тямку под мышку, и тоже выскакиваю наружу. Там я сразу же ставлю Тямку на землю, - я уже опытный щенко-хозяин. Тямка тут же прудит с выражением довольства на морде.

- За мной, командует дед. Я снова подхватываю Тямку и мы быстрым шагом идем к зданию.

Быстро темнеет. Вход в здание застеклен, части стены нет, вместо нее большие стекла в центре которых такая же стеклянная дверь. У двери пасутся несколько жестких дядек в цивильном. Дед называет им себя и нас пропускают. Внутри странно, лампы на потоке светят ровно настолько, чтобы едва подсвещать интерьер. Будто лампочки светят из последних сил, будто газ в них устал светить. Или кто-то подал на него слишком мало энергии. К деду подходит еще один крепкий мужик в костюме. Ведет нас за собой.

Мы проходим холл, сворачиваем в дверь справа. Это зал, не слишком большой, что-то вроде театрального, в дальней его части выделена и поднята над полом сцена. Но рядов для зрителей в зале нет, нет даже следа что они здесь когда-то были. Гладкий деревянный пол, крашенный масляной коричневой краской. В зале все тот же тусклый умирающий свет, будто не от этого мира. Люди; несколько сурового вида мужиков в разной одежде, в основном полувоенного стиля. И пацаны. Такие же как я. Две группы в каждой примерно с десяток человек. У всех на руках щенки, они попискивают и тявкают. Лица людей и пацанов похожи на смертные маски. Из-за исчезающего тусклого света вместо глаз у всех только темные провалы, как у трупов. Меня берет за плечо дед.

- Иди к остальным. Дальше делай что говорят.

Он толкает меня к парням. Я неуверенным шагом иду к пацанам в центре зала. Они уже стоят спиной ко мне и смотрят на сцену. Стоят одним рядом. Не по-военному: по росту, а просто в ряд. Так их поставили, но мне сзади видно, что ряд непроизвольно чуть разбился на две разные группы по десятку. Знакомые жмутся к знакомым. Люди всегда действуют так, когда что-то непонятно... Но к какой группе идти мне? Я непроизвольно оглядываюсь на деда, но он уже еле виден у стены, и я не вижу от него знаков. Я подхожу к правой группе - не знаю почему, и становлюсь с краю. Щенок на руках моего соседа оживляется поворачивается к моему Тямке, гавкает и тянется к нам. Парень поворачивается и пялится на меня.

- Ты чего? - Тихим шёпотом спрашивает он. - Иди к своему десятку...

- Нету у меня десятка, - отшептываюсь я.

- Как нет?

- Вот так. Я Мишук. А ты?

Парень мнется, я для него чужой.

- Каря, - наконец представляется он.

Больше нам говорить не о чем, не то время и место. Но по крайней мере мы уже не незнакомцы, и он не протестует против моего соседства.

- Испытание началось! - Вдруг громко говорит чей-то низкий голос в темноте.

Мы начинаем переглядываться.

Через минуту к нам подходит суровый человек с оружием.

- Следуйте в тот проход, - показывает нам говорит воин.

Парни колонной по одному начинают вытекать в указанный проход. Щенки на руках волнуются и тявкают. Я иду за всеми. Темны коридор, тени, и мы выходим через боковой выход на улицу, с другой стороны зданий. Темнота. Ночь уже сгустилась над землей, и облака застят небо, скрыв даже лунный свет. Парни - черные тени - растерянно оглядываются; куда идти дальше?

- Следуйте за путеводным знаком Перуна, - говорит в темноте голос. И тут же в дали загорается свет. Огонь. Далекий огонь. "Пошли", - говорит кто-то из мальчишек сиплым от волнения голосом, и мы идем на огонь. Темнота сильна, и щенки на руках мешают идти, но мы идем тихо, плавно и аккуратно ступая, как и положено воинам. Мы приближаемся к огню. Это воин в полной экипировке, с автоматом на груди и нестерпимо ярким факелом в руке. Он держит свет Перуна. Он стоит на опушке темной стены леса. Толпа мальчишек подходит к нему, и тут же в его глубине вспыхивают еще огни.

- Туда, - говорит воин показывая рукой в лес. Тропа. Освещенная факелами. Мальчишки начинают уходить вглубь леса. Я иду за всеми. Воины с потрескивающими факелами стоят у тропы через равные промежутки, освещая нам путь. Лес затягивает нас. Я не знаю сколько мы идем. Но вот, - свет впереди становится ярче. Он полыхает заревом, между темными стволами деревьев. Впереди поляна. Огромная круглая поляна с разведенным костром. Рядом вязанка сухого хвороста и суровый старый воин.

- Стоять! - говорит нам воин, лицо его - резкие грани, на них идет борьба тьмы и живого изменчивого света костра. - Дальше пойдете по одному. Идет тот, кого я называю. Остальные ждут своей очереди.

Воин чуть склоняет голову к плечу, и я думаю, что возможно у него в ухе рация.

- Зула! - Говорит воин, и от противоположной то откуда мы пришли стороне поляны снова вспыхивает цепочка огней, уводящая глубже в лес.

Один из парней двигается с места и уходит от нас.

- Прощай, - говорит ему вслед воин. - пусть Перун сделает смерть милостивой к тебе.

Парень зыбкой тенью уходит от нас вглубь леса.

Мы стоим, молчание нарушает только писк наших щенков. Мой Тямка не пищит, он бесстрашно глядит на все из-за отворота моей куртки. Сердце его колотится часто, но не от страха. Таков ритм биения сердца маленького щенка. А вот мое... стучит чаще обычного.

Не знаю сколько проходит времени.

- Милжен! - Вызывает воин второго парня.

Еще одна зыбкая тень покидает уходит в лес. - Пусть Перун сделает смерть милостивой к тебе... - Нас становится на одного меньше. Ожидание томительно.

- Вукота!

И снова ожидание.

- Радован!

Воин подкладывает свежие сучья в костер. Воины меняют отгорающие факелы.

- Дубрав!

Наша группа тает, будто темный лес съедает её.

- Лютиша!

Вокруг ночь, владение Мары, только свет Перуна отделяет нас от тьмы.

- Житимир!

Мне кажется, что я уже умер. Тени незнакомых людей окружают меня. Только Тямка связывает меня с реальностью стуком своего сердца.

- Невен!

С каждым названным именем исчезает один из нас, будто названное имя стирает человека из мира живых. Нас осталось всего двое. Я и тот самый "Каря", который предлагал мне идти с моим несуществующим десятком.

- Крислав!

Парень оглядывается не меня. В лице его... глазах его... Мы оба знаем что там, и ни один из нас никогда не признается в этом вслух; - он зеркало моих чувств. Это можно назвать волнением, только чтоб не сказать "страх". Я не знаю почему, но киваю ему. И он помедлив секунду, кивает мне. Тень улыбки скользит на его лице, и он уходит по факельной дороге.

Я остаюсь один. Нет, вдвоем с Тямкой. Его жизнь греет и меня.

- Михаил. - Произносит воин.

Что ж, пора и мне...

- Пусть Перун сделает смерть милостивой к тебе. - Произносит мне в спину воин.

И я делаю первый шаг по тропе.

Я иду по тропе. Путь мне освещают факелы воинов. Глаза их следят за мной. Стражи тропы света в мире тьмы. Я приободряюсь. Я - варяг, плоть от плоти, дух от духа. Дед готовил меня. Я пройду испытание, и займу свое законное место. Я иду. Я слышу впереди странный шум, ритмичный, резкий, иногда мелодичный, завораживающий ритмом. Он знаком мне чем-то, но странен звучанием.

И снова свет становится ярче. Снова свет, который становится все светлее, когда с моего пути отступают черные стволы и листва ночных деревьев. Огромная поляна, больше первой. Костер, огромный костер, а за ним... Отец-Перун. Темный, черный. Только блестят тяжелым золотом усы, только играет изменчивый свет костра в его синих глазах. Этот кумир гораздо больше дедовского. Он выше меня... я не знаю насколько. Он стоит на основании в виде восьмилепесткового цветка-камня, и смотрит на меня.

Я с трудом отвожу взгляд и охватываю основную поляну. Воины с факелами стоят круговой стеной, замыкая огненную поляну от тьмы. Еще один круг воинов движется на поляне. Они... танцуют. Мощные силуэты двигаются по кругу. Лица их под шлемами бесстрастны, глаза широко открыты, будто в трансе. Они танцуют, странный, ритмичный танец, в нем есть своеобразная тяжеловесная грация, - воины тяжелы в своих разгрузках и бронежилетах. Они делают небольшие шаги, застывают на мгновение, и снова делают движение, - неумолимо, одновременно, синхронно. И это они издают те самые звуки, тот самый странный ритм, который я слышал еще на подходе, и который наполняет здесь весь воздух. Шаг - и они одновременно стукают пальцами по пластику прикладов своих автоматов. Шаг - и они хлопают ладонью в грудь своей брони. Шаг - и они после короткой остановки одновременно отводят назад и отпускают затворы. Куреты - мелькает у меня странная мысль, но она мимолетна... Мои глаза впитывают дальше.

Во внутреннем круге танцующих воинов, но в стороне от кумира, почти на грани света и тени от костров стоит группа из нескольких человек. Я смотрю на них и несмотря на полутьму узнаю дедова друга Бесстужа. А всего их... шестеро!

Варяжье Главенство.

Странно, мне кажется, что Бесстуж тоже смотрит на меня? Этот свет не дает ни в чем быть уверенным. Нет, мне не кажется. Более того, он оборачивается к соседу, стоящему в центре их группы, - тяжелому крепкому мужику, с бритой налысо головой которого, кажется, можно пробивать стены, - и что-то говорит ему. Мужик смотрит на меня своими черными глазницами.

А рядом с самим кумиром, стояли трое стариков.

Одним из них был мой дед.

- Приблизься! - Говорит дед, и голос его похож ровен и пуст.

Я подхожу к нему, и дед начинает размеренно говорить:

- Что человек получил даром, - он никогда не ценит. Купленное малой ценой - и ценится дешево. Только заплатив чем-то дорогим и важным, человек начинает ценить что приобрел.

- Ты с честью прошел первую тропу, и теперь стоишь на пороге второй. Но нельзя ступить на вторую тропу просто так. Ты должен пройти испытание, заплатить цену.

- У тебя на руках щенок. Ты кормил его. Ухаживал. Оберегал. Ты впустил его в свою душу. И именно поэтому я - твой наставник, - говорю тебе: для того чтобы вступить на вторую тропу, ты должен пожертвовать этого щенка нашему отцу Перуну. Если ты хочешь быть одним из нас, стать нашим равным братом - принеси дорогую жертву. Покажи, что ради нашего братства ты готов пожертвовать дорогим для тебя. Покажи, что твоя преданность братьям не пустые слова, - подтверди её делом. Положи щенка на алтарь, возьми нож, отвори ему горло, и пожертвуй его кровь нашему черному Всеотцу.

- Дед... - Беззвучно прошептал я, и помотав головой непроизвольно чуть отступил назад.

- Иного пути нет. - Сурово продолжил деде Глеб. - Малодушным средь нас не место! Убей щенка, - и тем убьёшь себя, - мальчишку не знающего цену жизни и смерти. Пожертвуй частью своей души - и за эту кровавую жертву Перун проведет тебя через царство теней. Убей щенка, - и возродись уже не мальчишкой, а нашим молодым братом второй тропы. Убей щенка, чтобы самому стать псом в доме и волком в поле! Я смотрю на тебя. Все смотрят на тебя. Ни один из тех мальчишек кто сегодня прошел здесь до тебя, не дрогнул и не струсил! Через свою жертву они уже стали нашими братьями. Не подведи своего наставника перед моими братьями, докажи что достоин быть с нами. Докажи, что и ты варяг по крови и по духу!

Дед умолк. И остался стоять, пристально глядя на меня. Так же испытующе глядели на меня двое старых дедов рядом с ним. Молча глядели воины с факелами. Плясали свою круговую пляску воины в броне, щелкал пластик, постукивал метал, трещал костер, отбрасывая на все изменчивую игру света и тьмы. А на руках у меня стучало быстро-быстрое маленькое сердце Тямки. Я взглянул на камень перед кумиром, и увидел что он уже черный от крови. И черным был лежащий на камне старинный бронзовый нож. И земля вокруг была черной.

Тямка на руках крепче прижался ко мне и вдруг тоскливо и протяжно заскулил. Я вспомнил слова деда в тот день, когда он только принес щенка в дом. "не надо слишком очеловечивать собаку. Она живет иначе, и срок её жизни короче нашего". Он пытался подготовить меня уже тогда...

Странно у меня в голове. Пусто. Может быть из-за долгого ночного ожидания, или из-за странной нереальной атмосферы этого места. Будто бы я - это не я, и смотрю на себя немножко со стороны. Взгляды воинов вокруг испытывают меня, будто бы подталкивают в спину. Я люблю тебя, Тямка. Правда люблю. Но есть более важные вещи. В каждом слове деда - правда. Купленное дешево не ценится. И я не подведу деда. Я докажу. Я сделаю это без удовольствия Тямка, мне правда будет тяжело. Но я это сделаю. Я принесу жертву. Я не подведу деда при всех. Я докажу.

Я сделал шаг к жертвенному камню. Другой. Еще один. В воздухе густо и тяжело пахло кровью. Поставил Тямку на камень. Он принюхался, пискнул и попытался соскочить с камня, но я успел поймать его за шкирку. И тут он завыл, отчаянно, испуганно и протяжно, как малый ребенок, почти как человек. Попытался даже куснуть, но не дотянулся и снова завыл... Не глупее нас они, собачины... Сердце у меня перекрутило, и я почувствовал, что еще чуть-чуть и решимость покинет меня. Я быстро схватил нож, липкая от крови рукоять скользнула в ладони. Визг Тямки резал уши, и может быть я уже собрался бить не от решимости, а только чтобы прекратить этот жуткий плач. Я приподнял его за шкирку, чтобы обнажить шею, и - вогнал нож Тямке под нижнюю челюсть.

Это я обманул себя. Это мысль моя побежала вперед дел. Не вогнал, представил только, - как он захрипит, как закроются его глаза. Представил, и... нож выпал из мой руки как ядовитая гадина. Я подхватил Тямку на руки и прижал к себе, и его сердце билось как пулемет, отдавая мне в руки, и он трясся как осиновый лист, и он уткнув морду мне куда-то в подмышку скулил тихо-тихо, едва сопя через мокрый нос...

Я повернулся и тоскливо взглянул на деда.

- Не давай волю сердцу, - тихо сказал дед. - Соберись мужеством. Ну.

А я не отвечал ему, потому что мне нечего было сказать. Только слезы вдруг поползли из глаз, и горло сдавило так что ни звука, и я держа Тямку двумя руками, только тяжело, не отводя взгляда от дедовых глаз, покачал головой.

- Ну, Мишук! - Отчаянно сказал дед. - Не позорь меня перед братьями. Если не ради себя, то хоть ради меня. Не позорь моих седин. Скажут ведь, что я тебя плохо учил...

Он еще что-то говорил, но я уже почти не слышал. Осознание навалилось на меня - я провалился. Я подставил деда. Я предал все к чему меня готовили. Я не смог. Я слаб. Я никто.

Я держал в руках трясущегося Тямку, и ненавидел его, потому что из-за него... Потому что будь он не таким дурацким и беззащитным... А я все провалил, и я не мог переступить через что-то в себе, через свою слабость. Через свою немощь. Слезы текли уже по щекам. Я плакал и глядя на говорящего что-то деда отрицательно качал головой. Если бы я только мог объяснить ему... Если бы у них было какое-то другое испытание. Любое другое! Но я уже понимал что уже ничего не объяснить.

- Довольно, - сказал суровый старик, стоявший по правую руку от деде, - все ясно Глеб. Твой ученик не прошел. Не наша закваска.

Дед чуть дернул головой на звук голоса своего соседа, но так и не оглянулся на него, так и не отвел от меня взгляда. И в этом взгляде, и во всем лице деда росло сожаление, и еще что-то чего я не хотел видеть и понимать... Мне стало невыносимо, и я в это мгновение так остро бедного Тямку, что будь у меня в руке нож, я наверно пырнул бы его. Но ножа в руке не было, а поднять его я бы никогда не смог. И себя я тоже возненавидел, и мне было жалко деда, и стыдно перед ним.

и эти чувства переполняли меня как вода давит на плотину. Я запрокинул голову чтобы хоть как-то смахнуть слепящие слезы с глаз, я хотел закричать от ощущения боли. Я уже открыл рот, и тут... - в голове у меня что-то лопнуло.

И тут меня не стало.

Нет, я не исчез. Остался на месте, в той же самой точке времени и пространства. Только вот это уже был не я. Не Мишка. Меня будто бы отодвинули от меня самого. Я смотрел своими глазами и слышал своими ушами, - но не я владел своим телом, и чествовал тоже не я. Мои чувства будто смыло, а то что я ощущал теперь - было чужим. Я был переполнен силой. И горечью. Старой как мир горечью и гневом. Это была лишь тень чувства, которые пришли издалека, но они даже ослабленные были страшны и велики как волна огромного прибоя. Я спал в полудреме холодных сновидений, и вдруг проснулся на миг. Я как хозяин вернувшийся в дом, нашел его в запустении. Передо мной стояли мои дети, - заплутавшие без моей руки. Или это были не мои мысли, не мои чувства? Но зато я - Мишка, уловил, учуял, и узнал, что не о моем глупом щенке мне надо было горевать. Потому что я не стал на вторую тропу. Не встал, но увидел то, что могли видеть только ставшие младшими братьями.

Кровь все равно должна была пролиться, - или щенка, или труса.

И третьего не было дано.

Передо мной стоял дед, и его сосед - Жрец уже был готов подать знак, - раз не щенка, то труса... И дед напрягся, и я - Мишка, хотел увидеть, дед будет смотреть как меня возьмут или все же впишется за меня? Хоть я и предал его своей слабостью... Я хотел крикнуть деду, чтоб он не вписывался, но не я управлял своим телом.

Жрец начал поднимать руку, чтобы подать сигнал.

- Во имя черного Перуна, - тайна должна остаться тайной...

И тогда я заговорил.

- ТЫ. - Тяжело сказали мои губы, и поднялась моя рука, и перст мой направился на жреца. - КАК СМЕЕШЬ ТЫ ПОЗОРИТЬ МЕНЯ? - Гулкие слова прошелестели по поляне как вихрь, и взметнулись уголья в костре, и хлопнуло пламя на факелах круга, и зашумели черные ветви деревьев, и жрец застыл не досказав, и застыли прервав свой танец-транс черные воины на поляне.

- РАЗВЕ Я КОГДА ПРЕДАВАЛ ДОВЕРИВШЕГОСЯ МНЕ? - Голос мой гудел как набат грома в мрачном небе. - РАЗВЕ Я ОТКАЗЫВАЛ СЛАБОМУ В ЗАЩИТЕ, БУДЬ ТО ЧЕЛОВЕК ИЛИ ПЕС? - Рука направленная на жреца дрожала, в пальцах появилось странное колотье и мне казалось, что еще чуть-чуть и с кончиков их сорвутся настоящие молнии. - РАЗВЕ Я УЧИЛ МОИХ ВОИНОВ РЕЗАТЬ БЕЗЗАЩИТНЫХ МНЕ НА ПОЗОР?! Я УЧИЛ ИХ ДОБЫВАТЬ ГОЛОВЫ В ПОЕДИНКАХ! - Между моих пальцев засверкали быстрые синие искры, и жрец с расширенными глазами отступил от меня шаг, второй. - Я СЛОМАЮ ТЕБЯ КАК СТАРУЮ ВЕТВЬ!..

Жрец отступил еще на шаг, сбоку раздался звук, - я повернул голову на него, - кто-то из воинов-танцоров неловко выпустил из рук автомат, и тот стукнувшись о броню повис на ремне. И я, тут же почувствовал, что другой во мне тут же забыл о исчезнувшем из взгляда жреце, потому что... память его была как туман, а существование его было бесконечным сном... Он забыл о жреце. Но зато он увидел воинов.

- ПОЧЕМУ ПРЕКРАТИЛИ ПЛЯСАТЬ? - Загудело уходя от меня в небеса. - ЛЮБА МНЕ ЗВОННИЦА БРОНЕЙ, ГРОХОТ ОРУЖИЯ МИЛ! ВОИНСКОЙ ПЛЯСКОЙ ПОРАДУЙТЕ ДЕТИ ОТЦА! - я повелительно взмахнул рукой - НУ ЖЕ, ПЛЯШИТЕ!

Не знаю, что в моем - не моем голосе заставило их повиноваться. Может то, что они уже были в трансе. Иначе почему они снова начали плясать?

ПЛЯШИТЕ!

Повторил я, и воины вновь пошли по кругу, похлопывая по оружию и броне, издавая ритмичные выдохи и вскрики.

ПЛЯШИТЕ! ПЛЯШИТЕ ДЕТИ! ПОРАДУЙТЕ ПЛЯСКОЙ ОТЦА!

Несутся воины по кругу. Звенит сталь, уносятся к небу крики. Все быстрее их темп, все сильнее шаги, все громче крики. Удаль поет гимн бою, сила показывает себя танцем. Воины воют мне славу, танцем отдают уваженье и память. Да! Так! Радостно мне! Пляшите дети. Пляшите! Забытая радость играет во мне!

ПЛЯшите... - В последний раз повторил я, и... вдруг почувствовал, что на полуслове сила исчезла из голоса, и я остался один. Опустошенный, усталый, обессиленный. Воины сбились с шага и остановились. Над поляной воцарилось долгое молчание. Люди стояли переглядываясь, и каждому было страшно нарушить тишину. Даже те - шестеро главных в стороне - застыли.

- Что?.. Что это было? - Наконец выдохнул один из шести. Тот самый с бритой налысо головой. Не сам ли батька Держислав, дал голос? Никто не ответил. Вопрос повис в пустоте.

Но вот к шестерым повернулся мой дед.

- Знак! - Торжественно и убежденно сказал он. - Сам отец сейчас говорил с нами через уста мальчишки! - Вы видели.

- Нет, - мотнул головой Держислав. - Такого никогда не было.

- На твоей памяти не было, - Уточнил дед. - Но это бывало в седую старину. И вот, случилось вновь. Отец заговорил!

- Не нагоняй, Глеб, - отстранился рукой Держислав. - Мы же не знаем... Это просто слова мальчишки.

- Малец говорил не от себя. - Возвысил голос дед. -Он приказал воинам танцевать пляску мечей, - и они послушались. Понимаешь, Держата? - Послушались. И... ты видел его руки. Ты видел разряды. Не говори что ты не заметил. Вы все видели. - Дед обвел взглядом шестерых, и остановился взглядом на старом остроносом деде, с длинными серебристыми усами и такой же длинны чубом. Добромир, - ты главный жрец. Скажи свое слово, - ты видел!

- Да! - Кивнул старик Добромир. - То есть нет... - Глаза старика забегали. - Не знаю. Я видел, но... Это небывалое. Я только читал о таком в старых книгах. - Он растерянно развел руками. - Сотни лет Всеотец не говорил с нами вот так, напрямую. И так связно... Мальчик не пил сому. Он сам... Сам поймал волю отца.

- Он чистая кровь! - Рявкнул дед. Он варяг по роду и крови!

- Но он провалил испытание. - Вмешался еще один из шести, с узким лицом узким будто топор.

- Наше испытание. - Тряхнул головой дед. - Испытание от людей. Ты слышал что сказал Перун. Перуну не любо.

- Нашим традиции освещены годами! - Гневно сказал узколицый. - Они уходят к седой древности, и...

- Насколько седой? - Переспросил дед. - А что было до неё? До древности этой седой? Годы бегут. Старшие передают заветы младшим, и младшие понимают их... - как умеют. Соответствую ли наши ритуалы тем что когда-то оставил нам наш Всеотец? Что если мы потеряли верный путь во мраке тысячелетий?

Кто-то из факелоносцев охнул.

- Довольно Глеб! - Выступил вперед Держислав. - Ты говоришь опасные речи! Ты понимаешь что делаешь? Подвергаешь сомнению сами наши основы, здесь, прилюдно, в этом священном месте. - Он обвел взглядом поляну и непроизвольно понизил голос.

- Я не подвергаю сомнению наши основы. - Отмахнул рукой дед. - Я только говорю, что парень прошел ритуал. Бог положил на него свою длань, и сказал свое слово! Ты должен пропустить парня на вторую тропу.

- Нет! Это нарушение священного ритуала! - Рявкнул жрец Добромир. - Что будет, если мы начнем нарушать наши законы?

Люди в кругах факелоносцев и танцоров взроптали.

- А от кого идут наши ритуалы и законы? - Вкрадчиво поинтересовался дед. - Кто их нам установил? Бог дал. Бог взял! Не соверши ошибки Добромир, - проникновенно ткнул пальцем в жреца дед, - ты видел, что произошло. Видел, не пытайся отрицать. Ты можешь попытаться заболтать сам себя, убедить будто ничего не было. Но ты все знаешь. И всегда будешь знать в глубине души. Если ты действительно служишь Перуну, - ты подержишь меня. Бог провел парня через испытание.

- Мы ничего не знаем, - нерешительно возразил Добромир. - Вдруг... вдруг твой парень просто шизофреник?

- Он здоров, - Утверждающе кивнул головой дед - в этом ты можешь положиться на меня. Я рощу его с детства. У нас с вами бывали разногласия, но я надеюсь, никто из вас не поставит под сомнение мое честное слово?

- Мы знаем тебя Глеб, - наконец вмешался дедов друг Бестуж. - Ты не будешь врать.

- Но вдруг здесь и правда какая-то ошибка или болезнь? - Вновь влез остролицый - Многие люди говорят от имени бога и лепечут на неизвестных языках. Большинство из них сидят по дуркам в смирительных рубашках. Дело слишком серьезное, чтобы принять его на веру, без проверки.

- А парни в смирительных рубашках часто заставляют по щелчку плясать матерых мужиков прошедших не одну войну? А молнии у них между пальцев часто сверкают? - Вкрадчиво возразил дед остролицому - А Прастен? Что молчишь? Да разуйте же глаза, вы, великовозрастные дурни! Или вы совсем закостенели умом?! Впрочем, - я не возражаю, проверяйте. - Согласился дед. - Но для проверки парень должен быть жив, и пройти на вторую тропу. Никогда не поздно вырвать из грядки сорную траву. А вот погубленный росток уже не оживишь. Добромир! Ты главный хранитель заветов Перуна. Неужели ты допустишь, что уберем из своих рядов самую чистую кровь за тысячи лет? Подумай о цене такой ошибки!

Добромир закусил губу.

- В твоих словах правда, Глеб...

- Подождите! - Наклонил голову Держислав. - Дело не в этом. Нужен, не нужен... Все же есть ритуал. Те парни, что прошли его сегодня. Они заплатили свою цену, принесли жертву Перуну, окропив алтарь. И они ждут награды. Посвященные видели - он обвел взглядом круг факелоносцев и танцоров. - А что мы скажем парням про этого. - Он кивнул на меня. - Разве такое бывало? Нас... не поймут! Это же подрыв самых устоев!

Дед вспыхнул.

- Я что, прошу тебя за пачку денег парня по-свойски пристроить? Обстоятельства. Особые. Небывалые. И люди - дед обмахнул рукой круги людей - как раз и расскажут всем нашим, что здесь случилось. Ситуация конечно не по нашему уставу. Но ты боец, Держислав! Не забыл еще этого на кабинетной работе? Устав никогда не может предусмотреть все. И на этот случай как раз и есть ты - и совет. Вы - командиры! Так оцените ситуацию. И примите верное решение!

- Ладно! - Держислав протянул к деду поднятую ладонь, и сжал её в кулак. - Я тебя услышал Глеб. Мы еще обсудим это. Не при всех... А сейчас действительно надо решать. - Глава оглядел остальных пятерых стоявших вблизи к нему. - Ваше мнение, господа-совет? Казначей Влатко, - что думаешь?

Помянутый Влатко, на которомскрестились взгляды развел руками.

- Доверие людей, - капитал, не хуже денег. Все держится на традициях. Сперва отступишь чуть-чуть - ничего. Отступишь второй раз - удобно. Третий шажок сделал, - все понемногу. А оглянешься, - и пути назад уже нет. Традиции нарушать нельзя. Парень не прошел. Жаль его, - он метнул на меня тяжелый взгляд - но как велит поступать закон ты знаешь.

Держислав кивнул с непроницаемым лицом.

- Опекун Томислав?

- Ты же знаешь, я снабженец. ЧМО - Человек Материального Обеспечения. Скупердяй. - Томислав коротко улыбнулся. - Ничего не надо спешить выбрасывать, - Все когда-нибудь пригодится. Даже обычный гвоздь своей дырки дождется. А тут не обычный. Не гвоздь. Глеб прав, с крайней мерой всегда успеется. Я за вторую тропу. И потом пристально наблюдать.

- Так. Писец Бестуж?

Бестуж глянул на меня, потом на деда.

- Был когда-то такой древнеримский юрист по имени Ульпиан, один из основоположников всего римского права. Он говорил: "в случае если закон противоречит справедливости, - следует предпочесть справедливость". Он сказал это как раз к тому, что закон не может учесть всего богатства жизни. Парень не провалил испытание, - он вышел за его рамки. Я с Глебом провел парня на первую тропу. И сейчас голосую за вторую. И согласен с Томиславом, - наблюдать.

- Воевода, Прастен?

- Я не знаю что я здесь сейчас видел. - Катнул желваками тот самый сухой жилистый мужик с узким лицом, и близко посаженными немигающими глазами. - Но это точно был не Перун. Наш воинский Бог-Всеотец слабаков не любит. Не думайте, что я упертый солдафон, каким меня некоторые считают - Прастен взглянул на деда. - Но наш ритуал ведь придумали не просто так, не для садизма над парнями. Просто мы здесь заставляем их пройти то, что им все равно придется пройти на войне. И закаляем! Если парень окажется слабаком здесь - его беда. Но если слабак проявит себя уже в бою, - если он хоть на миг пожалеет врага, задумается, замешкается, не выполнит мгновенно, без колебаний, приказ - любой приказ командира! - он погубит не только себя. Он еще и многих своих сослуживцев прихватит в могилу. Проверено многократно. Кровью! Я вижу слабака. - Прастен на миг ткнул меня пустым взглядом. - Это хуже чем граната у которой не сработал самоликвидатор. Она все равно рванет, - только не по твоему желанию, а незнамо когда. Пусти таких в наши ряды, - и они разложат все, мы и пикнуть не успеем. И нас сожрут. Я этого не хочу. Поэтому голосую - парня на алтарь - и дело с концом. А ты Глеб - размяк - я это уже давно говорил. Потому и ученик у тебя получился не варягом, а дерьмом-соплежуем.

- Жрец Добромир?

- Перун - основа всему. - Сурово сдвинул брови жрец. - Всему во что мы верим. Наши ритуалы освещены веками. Традиция - это фундамент на котором стоит все здание. Разрушь фундамент, и здание рухнет как карточный домик. А разрушить легко. Сперва усомнился, -умна ли традиция - трещина. Потом посмеялся - смешна и нелепа традиция - еще трещина. Традиции нужно чтить и беречь. Но еще одна вещь рушит традицию не хуже сомнения и глума - формализм. Когда традиция становится пустой скорлупой, а что внутри - сгнило. Если внутри пустота - традиция уже не поможет. Мы несем свою традицию и образ жизни через века. За необъятное количество лет кровь наша данная нам от бога, - разжижела, разбавилась. Те из нас кто обращается к Перуну никогда не слышат четкого ответа, - видения их туманны, слова путаны, смыслы двойственны. Для некоторых из нас обращение к богу кончается безумием. А мальчишка... - говорил чисто, складно, да все по ситуации. Наша традиция гласит, что между первой и второй тропой отрок умирает. От того пройдет ли он испытание зависит - умрет он здесь навсегда, или воскреснет к новой, более взрослой жизни на второй тропе. Поэтому ни отложить ни повременить с решением вопроса о мальчишке мы не можем... В этой ночи все началось, в ней все и определяется. Я, хоть и с сомнением, но голосую за вторую тропу. А потом прошу отдать мальчишку мне. И уж я со своими людьми выясню, что в нем сокрыто, и от Бога ли были его речи.

- Итак, двое за алтарь. Трое за вторую тропу. - Подвел итог Держислав.

Он задумался, задумался глубоко, и через некоторое время сказал.

- Вот вам мое слово. Мы проведем парня на вторую тропу.

- Но!... - Вскинулся Прастен.

- Проведем, - посмотрел на него Держислав. Если он действительно под рукой Бога, - время покажет. А если мы ошиблись, и он не настоящий варяг, - испытания на третью тропу исправят нашу ошибку. - Я все сказал.

Держислав повернулся к деду.

- Мы проведем его, но будет ли он сам этому рад, когда вернётся к остальным?

Дед в ответ молча развел руками.

- Чтож, - тогда проведите его. И дайте ему наше имя.

Все они смотрели на меня. Почему так мокро рукам? Тяпка описался. Ему можно, он щенок. А я... вроде сухой. Только еще щиплет глаза от недавних слез. Я прошел. Но прошел не пройдя. Может быть поэтому у меня не было радости. А может быть потому что слишком меня вымотали прошедшие минуты.

Снова была дорога в лесу освещенная путеводными огнями факелов. И хоть путь был другой, я снова попал в тот самый зал, откуда начал свой сегодняшний путь, только попал в него не с левой двери а с правой. Должно быть уходя в лес мы сделали круг... Это был тот же зал, и не тот. От мертвенного полусвета притушенных ламп не осталось и следа, - теперь они ярко горели, и зал был светел, - будто бы пройдя испытание мы все и правда возродились. Мы все - потому что когда я вошел в зал, там уже были все мальчишки, что ушли в ночь до меня. Только вот они уже были не совсем мальчишки. Ночь наложила на них свой отпечаток, переродила их. У некоторых были тени под глазами, и красные припухшие веки и носы, - следы слез. Но лица их стали жестче, а в глазах была гордость. Они свое прошли. И пройденное испытание сплотило их, они стояли, обнимая друг-друга, поддерживая. А рядом стояли их воспитатели, которые смотрели на них почти как на равных. Кого-то еще тихонько утешали, шептали что-то, но большей части не нужно было слов. Они гордились.

И тут в зал вошел я. Со щенком на руках.

Все стихло.

Они просто смотрели на меня. Все.

Молча.

Мне не было пути к ним. Это я почувствовал сразу. И никогда не будет. Никогда. Я вошел в зал, и сделав пару шагов в бок, прижался к стене. Мне нужна была поддержка, - хотя бы стены. Тямка все еще был у меня на руках, и долгота вечера сделала его тяжелым. Я прошел не пройдя... Взгляды давили на меня, почти ощутимо, физически. И я не опускал глаз, потому что опустить глаза значило признать себя в чем-то виновным, и слабым. А я уже проявил всю слабость какую мог. Я переводил взгляд от одного к другому, встречаясь глаза в глаза. Я видел в этих глазах вопрос, видел презрение, видел гнев. Их было много а я один. И я подумал что будет, если они вдруг все кинутся на меня. Но они не двигались с места, и взгляды били сильнее кулака. Вот я встретился взглядом с Карей, - вспомнил как мы поддержали дург-друга взглядами там, перед поляной. Была между нами искра симпатии. Возможно мы могли бы стать друзьями. Уже не станем... Объяснять было некому и нечего. Я мог только смотреть. Это было тяжело. Наверно в тот момент я тоже стал чуть-чуть взрослым, -другим путем, - не таким как они.

На сцене раздались шаги, и головы повернулись туда, сбросив с меня гнет взглядов. Шестеро - варяжий совет, и еще несколько с ними. Вышли, построились. Вышел вперед жрец Добромир. Обвел взглядом, огладил усы, сказал:

- Молодые воины. Сегодня вы не словом, но делом доказали свою преданность нашей вере, нашей крови, нашей правде. С сегодняшнего дня у любого из нас, и у вас самих, нет никаких сомнений на ваш счет. Вы все - с сегодняшнего дня - наши братья. Так же как вы пожертвовали сегодня собой для всех нас, - все мы готовы жертвовать собой за каждого в вашем строю. Неважно какой путь вы изберете на третьей тропе, - вы теперь члены нашего братства. Пусть вы пока еще не получили всех прав взрослых воинов, - я верю, в свой срок вы их получите. Потому что дух ваш силен, потому что вера ваша крепка. - Жрец ударил своим копьем-посохом в пол.

- Перун!

- Пе-е-е-р-у-н! - Бешено завопили в ответ в зале. - Перуну Слава! Слава!

Жрец снова ударил копьем об пол, поднял руку призвав к тишине.

- Еще одно, - сказал он. - Сегодня у одного из вас не хватило духу доказать свою преданность братству делом. - Он поднял руку и показал на меня, - и меня опять пригвоздило к месту взглядами. Один из вас не смог сделать того, что сделали вы. И все же... Мы провели его со первой на вторую тропу.

Толпа мальчишек недоуменно загомонила, послышались вскрики.

- Молчание! - Снова ударил древком в пол старик-жрец, и стоящие перед ним утихли. - Обстоятельства этого дела темны. Там, на поляне с этим парнем произошло нечто, не вполне подвластное пока нашему уму. Я говорю странно для вас, но объяснения будут сейчас лишними. Ваши воспитатели были там, и они потом расскажут, чему стали свидетелями. Вы не усомнитесь в их словах... Итак, мы - высшеее варяжье главенство шести, провели этого мальчишку на вторую тропу, - потому что... есть воля выше главенства, с которой мы не решились спорить. И эта воля проявила себя странным и таинственным образом. Отныне, по варяжьй правде-закону, - этот мальчишка тоже наш брат, со всеми вытекающими последствиями. Формально он имеет все те же права, что и вы. Однако... Он не принес ту жертву, которую все мы принесли Перуну и нашему Братству. Мы все будем помнить об этом.

Мальчишки снова смотрели на меня. И было видно, - да, - они будут помнить. Есть закон, и есть отношение. Для них я был... вором, который взял то что ему не принадлежит.

Я вдруг нашел деда, - он стоял в углу зала, - видимо я не заметил его из-за пелены тяжелых взглядов других. Он стоял и смотрел на меня спокойно, а потом чуть заметно кивнул мне.

Это была рука друга, протянутая мне и оттого стало чуть легче.

Тямка тихонько тявкнул.

***

Шелестят шины. Летит нам в свете фар навстречу разметка разбитой старой дороги, и остается позади. Занимается рассвет, золотя верхушки деревьев. Я на заднем сиденье. Оттуда я вижу вижу только затылок деда, да перехватываю иногда его внимательный взгляд в зеркале. Мы едем молча.

- Дед... - наконец нарушая я тягостное молчание - я все испортил.

Он некоторое время молчит.

- Знаешь, есть такие поступки, о которых трудно сразу сказать - хороши они или плохи. Это выясняется потом, с течением времени, в зависимости от результата к которым они приведут. В молодости я бы сказал тебе - да, ты оказался слаб. А сейчас...

- Дед! - Я сам не знаю что хочу ему сказать, но только бы он не молчал.

- А сейчас... - негромко повторяет дед, не поворачивая ко мне головы - Ты ведь понял в чем был смысл испытания? Знаешь, как готовят мальчишек? Их ведь не наобум посылают к алтарю. Сперва направляют тех, кто не слишком-то привязался к своим щенкам, и тех на кого воспитатель имеет наибольшее влияние. Главное, чтобы первые сделали что им велят, и процесс пошел. Следующим кто подходит к костру отказаться уже сложнее, - впередиидущие друзья уже принесли жертву. И те кто принес, - стоят у костра, и смотрят на того кто идет к алтарю. Коллектив. Это тебя мальчишек не стали заставлять ждать, потому что ты для них был чужаком, а они приносили жертву перед глазами товарищей.

Воспитатель спрашивает пришедшего, - неужто он слабее друзей? Отказаться сложнее, а согласится проще. Ответственность размывается. И на алтарь льется очередная кровь. Можно сказать, что мальчишки сегодня перешагнули через себя, обрели силу. А можно сказать, по-иному - что они подобно стаду пошли за своим пастухом.

Этих мальчишек, как и всех нас до них, накрепко спаяло то что они сделали. Убить беззащитное животное - невелика доблесть. Но хочешь я открою тебе секрет? Абсолютно не важно каким событием сплачивать людей. Это может быть и подвиг, и мерзость, - неважно. Важна только сила эмоционального переживания. Общего переживания, понимаешь? И когда люди прошли это общее, - они уже никогда не признаются, что совершили что-то низкое. Потому что признать это, значит вывернуть себе душу. Повязанные общим делом, - неважно каким, - люди переплавят свой стыд в гордость. Они будут хвалить друг друга, превозносить друг друга, уважать друг друга. Они вырастят на общем эмоциональном рубце свою дружбу. Настоящую дружбу, без дураков. И - да, - они будут готовы умереть друг за друга, - а это ли не братство?

- И у тебя был свой щенок, дед?

- Я молод был, Мишук. И потом у меня было много собак. Вон, Курбат. Но я уже никогда не привязывался к ним как к тому - первому.

Шуршат шины, бежит дорога.

- Ты спросил - подвел ли ты меня, Мишук? - Вновь заговорил дед, - Нет наверно... Но все что сегодня произошло, могло плохо для нас кончится Мишка. И несмотря на то что старшие признали тебя прошедшим - ты для других никогда не будешь настоящий варяг. И ненавидеть они тебя будет сильно. Ты показал им что есть другой путь, по которому они не смогли пойти. И я не скажу кто из вас прав. Просто это две совсем разные правды, которые разошлись как дороги на развилке.... Они заплатили за то чтоб быть варягами ту цену, на которую ты не пошел. Но ты все равно стал варягом - в их глазах ты получил это право обманом. Ты теперь не их. Теперь - чужак, обманом проникший в стаю. Дорогой ценой ты купил этого щенка, Мишка. И этот щенок вырастет в беспородную дворнягу, проживет свой собачий срок, - лет девять, - если не умрет раньше. Но даже когда он умрет, тебе будут его помнить. Всегда. В варяжее братство ты не войдешь никогда. А теперь скажи мне - оно того стоило?

- Я не смог иначе.

- А сейчас, взглянув холодной головой, - если бы была возможность все переиграть, - как бы ты поступил?

- Так же, дед.

- Добро, волчонок. Мужчина не тот, кто совершает поступки наперекор другим. Мужчина тот, кто готов отвечать за последствия.

Я молчу. Потом заговариваю о другом, что меня тоже волнует.

- Дед, - что случилось со мной на испытании? Что это было?

- Я все расскажу Мишук. Пора тебе знать правду. Но не здесь. Дома.

***

В начале мир-земля была сиротой во тьме. Потому что у населявших землю животных не было разума, дабы владеть ей. Но вот из безмерной черной дали, с серебряных звезд, с девяти высоких небес, на землю упало яйцо. Раскололось скорлупа, и из яйца вышли боги. И увидели боги что мир-земля есть нераспаханная целина, и невозделанный сад. И сказали боги - поистине эта земля достойна быть нашим домом, дадим ей благо.

Одарили боги землю своим трудом. Возделали сады, и возвели города, и открыли недра, и спустились и в морские глубины. Добрела земля будто тучная телка у рачительного хозяина. Мало было богов, но велики были труды. Вот захотели боги создать себе помощников, которые освободят их от многих трудов. Взяли боги искру своего огня и смешали его с земным прахом. Сотворили боги человека по своему образу и подобию. Вышли люди похожими на богов сутью, но не равными по могуществу. Научили боги людей как почитать их, как возделывать землю и как быть хлебоедами. Взялись люди за труд, освободили богов от малых забот, дабы те могли взяться за большие, - и в том было благо.

То был золотой век, когда боги жили среди людей. Не знали тогда люди ни болезней, ни старости. Молодыми и полными сил проживали люди свой долгий век, а когда приходила им пора умереть, смерть приходила к ним как благодатный сон.

Долго длился золотой век. Но вот, подошел он к концу. К Солнцу, и его девяти небесам, и его девяти мирам, из холодной тьмы пришел Странник. Не было у Странника своего неба, и бежал странник как конная колесница, потерявшая своего возничего и свою колею. Имя страннику было Смерть.

Узнали мудрые боги о беде заранее. Собрались боги в главном своем жилище, на горе Меру, на пяти золотых вершинах. Осветили боги собрание свое священной сомой, как велел их обычай, и стали держать совет. Не могли боги отвернуть Странника от земли и девяти хрустальных небес, ибо даже у силы богов есть свой предел.

Вот сказали первые боги: - нет у нас сил отвернуть странника по имени Смерть от наших домов. Ибо даже у нашей силы есть предел. Чего зря горевать? Спасем что можно спасти. Яйцо из которого мы родились, не склеишь. Построим же себе на земле большой небесный ковчег, и взойдем в него, и возьмем с собой наших возлюбленных детей из людей, и возьмем с собой самых прекрасных и полезных животных, каждой твари по паре. И вознесемся в ковчеге, и уснем в нем ледяным сном. И будет для нас в ковчеге каждый год как день. И каждый век как год. И когда отхлынет смертная тень, возвратимся на землю, и откроем двери ковчега, и возделаем снова сады, и вернем себе дом, - и в том будет благо.

Вот сказали другие боги: - не бросает пастырь паствы своей. Если построим себе ковчег и возьмем туда малую часть людей, на что оставим здесь большую? Вот было у нас яйцо, и было у яйца сердце. Раскололи мы яйцо, и разделили сердце его, дабы дать свет и тепло нашим городам на земле. Если теперь вынем сердца из наших городов, - что станет с нашими городами и жителями их? Не будем строить небесный ковчег для малых числом. Лучше зароем наши города в недра земли, и закроем их хрустальными сводами, превратим наши города в убежища-вары, дабы люди наши могли переждать в них смертную тень, когда упадет та на землю. - в том будет благо.

Вот сказали первые боги другим: - Вы глупы, ибо вы как змеи мыслите спрятаться в норы под землей. Но когда придет странник по имен Смерть, то не будет вам спасения ни на земле ни под ней. Вы хотите спасти многих, и погубите всех. Мы же возьмем немногих, но спасем тех немногих, поистине.

Вот сказали другие боги первым: - Глупы вы, ибо как птицы хотите улететь от смерти в небеса. Но и птицам нужно спускаться небес, а когда спуститесь вы, на опустошенную странником землю, то не будет вам на пустой земле ни гнезда ни корма.

И спорили боги. И не было согласных слов в их устах. Разделились боги, и назвали друг-друга Птицами и Змеями. И так разошлись.

Стали тогда Боги-Птицы строить крылатый ковчег. И стали Боги-Змеи строить города под сводами. Но не хватало Птицам Сердец для ковчега, и сказали они: больше сердец, больше ковчег; возьмем сердца для ковчега у городов Змей, это будет во благо.

Вот напали неожиданно Птицы на Змей, и где победили, там взяли сердца городов. Но не везде им был успех, ибо змеи крепко встали за свое, и отстояли города и Сердца. Так началась война богов, и брат пошел на брата. И с тех пор Птицы и Змеи ненавидели друг-друга.

Война была тяжела, и гибли многие от тех и от других. Гибли многие кто держал оружие, и многим больше те, кто не имел его. Но все же не решились ни Птицы ни Змеи применить самое страшное свое оружие раскалывающее землю до недр и сотрясающее небеса, потому что те и другие боролись за Сердца, и убивали ради жизни, во благо.

Вот взяли змеи верх. И теснили они птиц повсюду. И хотели змеи войти в Ковчег, и вернуть себе украденные сердца, и утолить сердце справедливостью. Но собрали птицы кого могли, и подняли свой ковчег, и ушли за девять небес. Посылали на прощание птицы и змеи проклятия друг на друга. Напоследок обещали птицы вернуться, как всегда грозит бегущий с поле боя, умаляя мечтой о будущем горечь поражения в настоящем. Змеи же остались победителями и хозяевами Земли. Но не было в том для них большой радости, ибо скоро хозяином над всем должен был стать странник по имени Смерть, и дни до его прихода были сочтены.

Вот, восстановили и укрепили Боги-Змеи города под куполами, которые смогли. И нарекли они те города Варами. Но из-за украденных сердец было тех городов меньше, чем могло быть, и многие люди не нашли укрытия в них. Затворились Боги-Змеи со своими людьми в своих городах, и укрепились духом.

И пришел к девяти небесам странник по имени Смерть. Он нарушил гармонию небесных сфер, и разбил небеса, и утопил землю водой, и отверз недра, и разбросал горы, и смешал местами восток и запад и полдень с полуночью, и перевернул ход солнца, и украл лучи его и тепло его, и покрыл небеса своей черной пеленой. И пал на землю хлад и мрак.

Вот был город крепкий, Индракард, Вара, что построил славнейший из богов, храбрейший из змей, по имени Индра. И когда утихло биение земли, и умирились и отхлынули воды, стал Индра затворившийся в Варе своей, звать других богов, и слать им весть через небеса. Но смурны были небеса, и не отзывались другие боги. Вот кричал славный Индра криком громким много дней, и не слабел голос его. Призывал он и любимого брата Митру, и других богов, но не было ответа ему. И понял тогда Индра, что не все боги смогли пережить конец прежнего мира, ибо и их силе положен предел.

Отчаялся могучий Индра увидеть вновь братьев своих и сестер своих. Но когда чуть утихли свирепые вихри, - сверкнула в темном небе стальная птица - прилетела в его град легкокрылая Вимана. Села Вимана под сводом, и растворилась, и увидел Индра, что вышел из неё его брат - Вритра.

Возрадовался сердцем Индра, ибо не надеялся он больше увидеть никого из братьев своих, но в пучине отчаяния вдруг обрел радость. Обнял Индра брата, и воспел славу творцу всего сущего за милость его. Рад был и Вритра видеть брата своего, но печально было чело его тяготили плечи его горькие заботы.

Вот сказал Вритра Индре, брату своему: - Горе мне! Мое убежище разрушено сотрясением земной тверди. Сердце убежища угасает. Исчезает тепло с улиц града моего. Гибнут сады, гибнут стада и негде взять пищи сынам моим. Вместе с теплом града стынут и сердца сынов моих. Вчера каждый был другом соседу. А ныне соседи дерутся как звери из-за ветки для костра, и плода для живота. Брат встает на брата. Мертвые лежат непогребенные в вымерзших домах. И не имея другой еды живые уже алчут плоти мертвых. О милостливый Индра, - спаси детей моих! Впусти их под кров своего града!

Долго молчал Индра. А потом нахмурил брови и ответил: Горько мне, брат. Тремя хлебами тысяч не накормить. В лодку на десятерых сотню не посадить. Проси меня Вритра, но мой град уже трещит от моих детей, и от детей других братьев моих, которых впустил я до прихода беды. Если приму и твоих - их не спасу, и мои погибнут. Даже если твои дети дойдут к стенам града моего, ворота останутся закрыты. Я могу принять тебя, и малое число твоих лучших сынов. Но все иные - в руке судьбы.

Сказал Вритра: - Если бы думал я лишь о себе, воспарил бы с иными в небеса, бросив детей моих. Если бы был я плохим пастырем, стал бы не Змеем а Птицей, чьи имена прокляты до последних дней. Тогда того не сделал, что же ты предлагаешь мне то же ныне? Пусти детей моих. Сердце твоего града крепко, краткое время выдержит оно и двойную ношу.

Сказал Индра: - Краткое время быстро пройдет, и что будет вослед за ним? Сердце града от натуги износится. Так не спася твоих приведу погибель своим. Своя рубаха ближе к телу. Спасать нужно для того чтоб спасти. Клянусь именем нашей матери брат. Двери останутся закрыты. Ради блага.

Заплакал тогда Вритра, и безумным голосом сказал: На что я дал жизнь детям своим? Для того ли, чтоб видеть их муки не иметь сил помочь? Голодный делит последнюю лепешку со встречным и не думает о завтрашнем дне. А ты оплачиваешь завтра для своих детей, принося в жертву моих. Индра! никогда ты не был добрейшим из наших братьев. Никогда ты не мог сказать подобно Митре, нашему брату - я друг всем. О если бы его град уцелел и он сейчас был на месте твоем... Но ты всегда был справедлив! Видишь ли справедливость в том, что одни мерзнут, а другие сидят в тепле? Что одни умирают с голоду, а другие сыты? Разве в том справедливость?

Покачал головой Индра: Не вижу в том справедливость, но злую необходимость. Нельзя судить одной мерой время мира и время войны, время изобилия и время нужды. Черное время - черные дела, брат. Двери останутся закрыты.

Долго молчал Вритра, утер слезы, и сказал: Хорошо же, справедливейший из бхага. Ныне говорю тебе. Раз ты не хочешь помочь детям моим, я им сам помогу. Сам найду для них и пищу и кров. И попомни мои слова, - однажды залечит раны земля, и дети твои сами захотят открыть двери града твоего, но не смогут. Потому что во внешнем мире для них не будет ни места, ни радости, ни жизни. А мои дети унаследуют весь новый мир.

Взошел Вритра в свою Виману, и улетел.

А Индра остался, и был мрачен.

Вритра же вернулся в свой умирающий град, и сказал его жителям: Нет нам помощи, и нет надежды. Проклятье на нас. Мир изменился, значит и нам надо изменится вместе с ним. Нет места милосердию и доброте, ибо оно удел сильных. Нет будущего у старости, ибо некому беречь её. Соберите всех женщин, из тех что носят во чревах своих детей, и приведите их ко мне. И сделали оставшиеся жители по слову по слову его. И что творил Вритра с ними - тайна.

На долгие годы Индра и его сыны закрылись в убежище. Снаружи бушевали снега, сравнявшие с землей целые горы, земля лежала окованной льдом, а солнце было скрыто за темной пеленой. Но внутри убежища счастливо жили люди, не ведая ни горя, ни забот. И только Индра был печален и мрачен. Остался он один, и не было похожего на него и равного ему. Звал он братьев своих душой своей, но не слышал чистого биения их душ. То что отвечало ему на зов было лишь как тень после вещи, как отзвук после музыки, как сон после яви - так влияет на богов смерть. Братья и сестры Индры сохранили отзвуки душ в крови выживших потомков, но Индра жаждал общения с живыми, а не с их тенями. Люди града Вары были рады услужить своему господину Индре, но мало что веселило его.

Минули столетья, и земля немного подобрела к людям... Солнце снова открыло свои лучи. Тогда Индра приказал открыть убежище, и его сыновья вышли в забытый внешний мир. Мало-помалу, стали сыновья Индры осваивать землю. Оказалось, что даже за стенами убежища всю суровую зиму смогла сохранится жизнь. Бродили по земле животные, отрастившие толстые шкуры, и бродили по земле дикие люди, мало отличавшиеся от зверей. Они тоже смогли пережить зиму, хоть и жили в крайней нищете. И еще кое-кто бродил по земле. Порождения мрака. Ночные, от кого шарахались звери, те от кого трепетали дикие люди. Потому что те, ночные, равно считали и людей и зверей - своей добычей. А когда те ночные встретили детей Индры, то почли добычей и их, и убивали их жестоко, и пили кровь, и охотились без пощады.

В скором времени никто из сынов Индры не смел выйти из стен убежища-вары без крепкой защиты из стражи варягов. А варяги охотились на ночных порождений мрака, и поймали нескольких из них. И когда посмотрел на пойманных ночных мрачный Индра, то помрачнел еще больше, как грозовая туча, и сказал людям: Верно вы назвали этих тварей порождением мрака. Их родил тот мрак, который взошел в душе моего брата Вритры. Эти создания - его дети. Вот как они пережили зиму. Свершился великий грех.

И Индра вышел из убежища-вары, и повел своих ближних воинов-марутов на охоту. Словно черная туча летели их воинские виманы. Индра летал в порченный город Вритры, и тот город оказался давно заброшен и пуст, и никто не жил в нем кроме старых теней былых дней. Индра же снова упорно искал где живут ночные, и где их тайные лежбища, и где их дом. И охота была тяжела, потому что ночные были осторожны и хитры. Ну хуже всего было, что они были многочисленны.

А еще Индра искал своего брата Вритру. Долго искал, но все же нашел того, в тайном убежище на вершине высокой горы. А когда Индра нашел его, то увидел, что Вритра носит в себе безумие. Увидел Индра, что Вритра оскудел умом, но прирос злобой.

Спросил Индра у брата: Что же ты сделал со своими детьми, Вритра? - Почему они теперь не могут выносить света солнца?

Вритра ответил: А на что им был солнечный свет, если долгие годы небо было серым от пепла огненных гор? Но и теперь, когда вернулось солнце, у моих детей есть их время - ночь.

Снова спросил Индра: На что употребил ты силу своего семени? Почему у одних из твоих детей глаза красные как кровь, и конечностей числом больше четырех? Почему другие обросли щупальцами, будто клубок змей. Почему их слюна разъедает все на что попадет. Почему иные прельстительны видом, но тела их холодны, а губы краснеют только когда они пьют живую кровь моих детей?! Зачем твои дети забивают и диких людей, и моих сыновей как скот?! Так ты мстишь мне за свою боль? Неужели в этом теперь твоя справедливость?!

Засмеялся Вритра, но не было в его смехе веселья, а были лишь издевка и холод: - Не вижу в этом справедливости, а вижу только необходимость. Черное время - черные дела.

И не знал что сказать на то Индра, ибо тяжело, когда тебя бьют твоими же словами. Но подступился еще раз: - Укроти свою ненависть брат. Ибо что будут делать полчища твоих детей, когда они пожрут всех зверей, всех диких людей, и моих сыновей? Ведь сами они, кроме как жрать ничего не умеют. Вспомни, неужели о такой земле мы мечтали?

Засмеялся Вритра: Когда мои дети пожрут без малого почти всех зверей и почти всех твоих детей, заменят они пищу долгим сном. И будут спать до тех пор, пока твои дети снова не расплодятся чтобы стать скотом. И так будет продолжаться раз за разом, в наказание за твои дела, справедливейший из бхага, сильнейший из рудра, брат мой Индра.

Тогда воскликнул Индра: Проклята будь блуждающая планета, что убила тела пятерых моих братьев и освободила их души, а у шестого брата убила душу, оставив жить тело. Ныне я - сирота. Доставай оружие! Будем биться.

И началось великое сражение. Бились в небе Индра с Вритрой, и бились рядом их дети. Разили друг-друга Индра и Вритра молниями и огнем своих смертоносных ваджр. Три дня и три ночи длилось сражение. И маруты били сыновей Вритры с неба как гром, и падали на них сверху со своих виман, как тяжелый град, и пожинали их как добрые жнецы пожинают колосья на страде, и избивали их безо всякой жалости. И Маруты были сильны и отважны, а дети Вритры многочисленны и упорны. И лилась на белые снега кровь, - красная у марутов и черная у порождений тьмы. Но вот дети мрака начали слабеть. И сам Вритра дрогнул, и побежал, и укрылся в горе, в темной глубокой пещере что была ему логовом. Ринулся за ним следом Индра. И дрались два брата в глубине горы, и дрожала та до основания от молний ваджр. А на исходе света дня, вышел из пещеры один Индра, и на руках его была серебристая кровь, что течет только в жилах богов.

И увидели отважные маруты, что их господин победил, и закричали: Слава Индре Величайшему и Могучему! Слава Индре Вритрахану!*

{прим. "Вритрахан" - буквально "победитель Вритры". }*

Отмолвил на то Индра: Истино, слава Индре Адитья, что убил Вритру Адитья, - своего брата. Наша мать Адити, если бы могла это увидеть, - была бы счастлива?..

Вернулся Индра в свой город-Вару. И с тех пор ночные дети Вритры уже не беспокоили жителей его, потому что вселили Индра в них страх, и стали они малы числом, и укрылись в самых темных уголках земли.

Вот сказал однажды Индра детям своим. Перед тем как пришел странник по имени Смерть, часть из рода богов что стали Птицами, улетела с земли за девять хрустальных небес. И возлегли те Птицы в своем ковчеге в ледяной сон. И оставили те Птицы на земле неживых зорких наблюдателей в стальных пирамидах, дабы когда очистится небо, и прорастут из снега горы, и океан сломает лед - послали те наблюдатели весть на ковчег, и вернулся тот на вновь подобревшую землю. Много пирамид смел с лика земли странник по имени смерть. Но иные остались и шлют сигналы. Мог бы я разрушить оставшиеся пирамиды наблюдателей что разбросали боги-Птицы по всем пяти концам земли, и мог бы убить служащих тем пирамидам жрецов, и тогда никогда не вернулись бы ковчег богов-Птиц на землю. Но нет у меня вражды к Птицам, ибо они мои братья, и когда мы воевали, думали что делаем благо.

Один я остался из всех богов-Змей. Долгие годы могут пройти прежде чем подобреет земля, и Птицы вернутся на землю. Жизнь моя длинна, но не бесконечна. Возлягу и я в ледяной сон, дабы время не летело надо мной. А когда вернутся с небес братья мои, разбудите меня, дыбы мог я приветствовать их, и дабы не совершили они над вами чего дурного. А покуда я буду спать, царить над вами вместо себя оставлю лучшего из вас, - чистейшего кровью, славнейшего родом, и честнейшего сердцем - имя ему Йима.

И возлег Индра в ледяной сон. И сделали по слову его. Стал править его людьми человек Йима-царь. И был он правителем добрым и справедливым, и правил мудро и хорошо, и людям в Варе жилось легко под рукой его. Шли годы.

Вот однажды Йима-царь отправился на охоту. Его легкокрылая вимана скользила над снегом, и искал он ценного зверя, а особо - ночных сыновей Вритры, - ибо были те ночные самым опасным зверем, и самой желанной добычей, и встретить их теперь было большой редкостью. И заметил Йима-царь что в снегах у гор бежит ночной зверь, огромный размером и безобразный видом. И преследовал его Йима, и гнал с воздуха. И укрылся тот ночной зверь в предгорной пещере. И вошел Йима-царь в великий азарт, и решил преследовать зверя в глубь горы, хоть его ближние и отговаривали его. И вошел Йима царь недра горы, и бился там со зверем тяжко, подобно тому как сам Индра сражался с черным Вритрой. И одолел Йима черного зверя. А когда пал зверь, и вошел Йима в глубь пещеры, то увидел, что там, на шкурах звериных, сидела дева дивной красоты.

Заволновался сердцем Йима, и спросил деву: О дева, подобная дочери рая, с телом чистым как серебро, со станом стройным как тростниковое перо, с высокой грудью, худощавым телом, тяжкими бедрами, с кудрями завитыми как конец клюшки для игры в мяч, с лицом подобным луне в полнолуние, с овальными щеками, с бровями изогнутыми как тугой лук, с ресницами подобными кинжалам, с очами переменчивыми как небо, со слюной слаще патоки, и с речью нежнее ветерка на заре, ответь мне - кто ты?

Ответила девушка: - Знай же, незнакомец с сердцем льва, что я жила в одном из городов богов, до того как его разрушил странник по имени Смерть. И хоть после этого была тяжкой наша жизнь, я дочь достойных родителей, и я царского рода. И что зверь которого ты победил, был из тех, что напал на наше селение, убил наших мужчин, а остальных угнал как скот, и держал нас в плену и питался нами как пастух стадом. Я осталось последней из живых, и если бы ты не освободил меня и не убил зверя, поистине он пожрал бы меня.

И бросилась дева Йиме-царю на грудь, и омыла её слезами. И взял Йима царь деву в свой город. И повелел найти остатки её селения и похоронить там погибших как должно. Деву же поселил в своем дворце. И когда та отдохнула, и смыла с себя грязь невзгод, и оделась в яркие одежды и цветы, то почувствовал Йима как сердце его еще пуще заволновалось самой сильной любовью, и вскоре сделал ту деву своей женой и царицей, хоть некоторые его советники и были против этого.

Снова шли годы, и Царица родила Йиме красивых сыновей. И Йима по-прежнему правил мудро, и были в Граде-Варе спокойствие и мир.

Вот однажды, сказала Царица Йиме: О свет моих очей, и любовь моей жизни, нет никого выше тебя, кого вознесли бы боги над людьми. Истинно ты - царь-царей. Улыбнулся Йима, по нраву ему были такие слова. Ибо за годы он успел привыкнуть к почету и похвалам. А женщина продолжала: И все же, ныне ты царь-царей, и нет над тобой господ, а когда проснется твой бог, - станешь ты простым управляющим при господине. Вот что печалит мне сердце, любовь моя. Ибо любо мне быть женой самовластного царя. Хорошо бы, чтобы твой бог подольше не просыпался.

Помрачнел Йима, но ответил: Есть вещи руке моей, а есть которые не в моей власти. Господин наш Индра велел пробудить себя, когда вернутся с небес другие боги. Лед отступает, и тает снег, как говорят жрецы, не пройдет и сотни лет, как небесная колесница богов получит сигнал от пирамид на земле, и вернется с небес. Тогда же проснется и Индра. Разве посмею я нарушить волю господина моего? Разве другие люди позволят мне её нарушить?

Сказала Царица: Видишь, любовь моя, люди во всем готовы слушаться тебя, но как только доходит дело до вашего бога, ты не владыка им. Бхага Индра могуч, и все же, пока он спит, беззащитен как младенец...

Ужаснулся тогда Йима: Уж не предлагаешь ли мне?..

Отвечала женщина: Что-ты, любовь моя? Не о том мои мысли. Но думаю я, что мудрый человек всегда найдет возможность обернуть дело к общей пользе. Смотри господин мой. Не ты ли сказал что бхага Индра приказал разбудить себя, когда вернутся улетевшие боги?

Отвечал Индра: Истинно так.

Сказала царица: А если те боги не вернутся? Или хотя бы, если отсрочится их возвращение?

Спросил Йима: Но как сможем сделать такое?

Сказала Царица: Не ты ли сказал, господин мой, что божественный ковчег летает в черной пустоте и ждет, пока с земли ему дадут сигнал? Что утихли вулканы, и черный пепел осел на землю, и лед истаял, и зазеленела трава... А что если великий ковчег не получит тот сигнал? Что если взять пирамиды улетевших богов, и отдать их твоим жрецам, чтобы те научили пирамиды петь нужные нам песни? И пусть пирамиды шлют колеснице весть, что горы все сильнее плюют в небо огнем, и небо черно от пепла, и море кипит, а земля тонет. Пусть великая колесница и дальше висит в черной дали.

Задумался Йима и вопросил: Но ведь для того чтобы захватить те сигнальные пирамиды придется убить их жрецов... И народ их, улетевших богов, хоть и одичавший и живущий в нищете, жмется к пирамидам, ожидая возвращения богов.

Отвечала царица: Полно, муж мой. Истинно такова мужская природа - любое дело вы хотите разрешить силой и убийством. Сперва нужно попробовать жрецов убедить. Ибо хоть и жалкая у них власть по сравнению с твоей, о солнце мое. Но все же, и те жрецы сейчас господа в своих краях, и живут по сравнению с прозябающим вокруг народом как цари. Но если вернутся их бхага то станут они опять простыми управляющими. Ты убедишь их! А тех кого не убедишь... тем хуже для них.

Усомнился Йима: Не знаю, доброе ли дело ты предлагаешь, жена моя.

Сказала Царица: Самое доброе, свет очей моих. Вспомни, не ты ли говорил, что перед отлетом бежавшие боги напали на города братьев твоего Бхаги Индры? Вдруг вернувшись они снова захотят воевать? Не давая им возвращаться ты делаешь хорошо всем! Ты спасаешь свой народ от войны. И ты сохраняешь свою власть, которая идет всем на благо. Что же тут дурного, кроме хорошего?

Вновь усомнился Йима: - Но Индра...

Сказала царица: - А Индра все это время будет видеть сны. Сладкие сны в своей ледяной колыбели. Все те годы, которые ты проведешь на троне, для него пролетят как один краткий миг. Проснувшись будет ли ему за что осудить тебя? Ведь ты ничем не нарушил его приказ, - разбудить, когда вернутся с небес другие боги. А если боги не вернутся, - то не будить, разе не так, мудрость моя? Когда солнце твоей зрелости пойдет к закату, когда ты почувствуешь, что заботится о своем народе станет тебе в тягость, - тогда ты разбудишь бхагу Индру. И он с новыми силами поведет людей к процветанию и благоденствию. И разве это не мудро придумано?

И Йима не нашел в этих словах изъяна.

Потому что изъян уже поселился в его сердце.

И сделал Йима по слову жены своей. Уговорился он со жрецами уцелевших пирамид, и соблазнил их властью. Ибо жрецы, как и все любимцы богов, были награждены сроком жизни большим чем у других людей. И у людей из разрушенных городов, что жили вокруг пирамид в ожидании возвращения богов жизнь была коротка, и коротка память, и многие уже стали считать долгоживущих в пирамидах жрецах, самих бессмертными богами. И жрецам то было любо. Йима соблазнил жрецов властью, как соблазнили его самого. А к тем из жрецов, кто не совратился, Йима послал своих верных марутов, ите жрецы - свое прожили.

И вот Йима со жрецами послали через пирамиды лукавые песни к ковчегу богов летевшему в чёрной пустоте. И те песни зачаровали дух ковчега, и дух уснул, и не помнил больше ни мантр пробуждения вахт, ни проверок времени, а помнил только мантру автокоррекции орбиты в режима минимального энергопотребления и консервации. А чтобы не передумали жрецы, Йима приказал уничтожить неживых вестников в их пирамидах, так чтобы не было у них связи с ковчегом. И боги спали в черной пустоте, и не было им вести чтобы проснуться. И спал Индра, и незачем было его будить.

Так наступил на земле век людей.

И правил Йима, и был рад тому, и возлюбил почести, и переименовал Город-Вару Индры в честь себя - Йимакард. И так шло время, пока однажды не пришел самый черный из всех дней.

Вот, однажды в благословенном убежище людей - Варе, дрогнул и померк свет. И испугались люди, ибо привыкли, что свет в варе меркнет только в урочный час. И обеспокоился Йима, и послал людей, и те узнали, и сказали ему, что Сердце Города питающее Вару теплом и светом разрушено, и стража мертва, и будто бы видели у чертогов Сердца перед этим Царицу. И будто бы видели царицу идущей к чертогам Индры, где лежал тот в своей ледяной усыпальнице. Не знал кому верить Йима, - крикнул он громко на доносчиков, и грозил им страшными карами, но не видел он рядом своей Царицы. И схватил Йима в руки оружие, и собрал тех марутов, что смог в спешке найти, и поспешил к чертогу спящего Индры. Когда же вошел в чертог, то увидел что стража у входа мертва, и слуги чертога мертвы. И спешил Йима к усыпальнице господина своего. А когда вошел в неё, то увидел что у ледяной усыпальнице стоит его Царица.

Вопросил Йима, - о Царица моя, и жена моя, что делаешь здесь?

Засмеялась тогда Царица, и был её смех не тем что привык слышать Йима, и глаза её были не такими, в которые он привык смотреть.

И сказала Царица: - О муж мой и господин мой, не случалось ни тебе, ни людям твоим голодать. И не случалось вам замерзать. Но теперь, вы узнаете все муки зимы самой полной мерой, ибо я умертвила Сердце вашего города, и скоро его окует вечный мороз.

Спросил Йима: - Зачем совершила?

Ответила царица: - Не лгала я тебе, когда сказала, что некогда жила в городе богов. Это истина, равно как и то, что господина моего звали Вритра. Твой Бхага Индра закрыл дверь своего града перед моим господином и народом его. А потом господин твой Индра убил господина моего. А вы, - его верные псы, убивали моих братьев и сестер, и пятнали снег нашей кровью, и охотились на нас, и в том была ваша радость. И вот, ты сам впустил беду в свой дом, ибо ты царь-Йима, поистине самый глупый среди людей. И ныне месть моя сладка.

Сказал Йима: - Вижу, что ты предала меня.

И вытащил Йима свой меч, и подступил с ним к Царице. Но не было в ней страха, и смеялась царица смехом холодным как вечный лед, и сказала такие слова:

Знай же, Йима, ничтожнейший из царей, что когда я убила Сердце града твоего, то могла бы бежать, и быть живой, и наслаждаться своей местью, но она была бы не полной. Вот почему я не показала тебе своих пяток, и вот почему ты нашел меня здесь, у усыпальницы господина твоего. Знай же, что был у меня черный яд. И я влила этот яд в усыпальницу господина твоего, и пропела заклинания свои. И я с помощью хрустальной усыпальницы разбудила твоего господина ровно настолько, чтобы яд проник в его жилы, и въелся в кости, и проник в сердце, и скопился в печени, а потом снова погрузила его в сон. И яд мой создан господином моим Вритрой, еще когда он был жив. И яд этот таков, что даже богам не избежать его. И теперь знай - о глупейший и ничтожнейший из царей, что я не только погубила твой град, но и отравила твоего господина. И в тот самый момент, когда твой господин Индра проснется - он умрет страшной и мучительной смертью. И теперь месть моя полна и сладка как дикий лесной мед, и я могу умереть спокойно, видя свою победу в твоем бледном лице. Потому, муж мой Йима, опусти на меня свой меч, а потом иди к нашим детям. Ибо моя кровь течет в их жилах и смешивается там с твоей кровью, при каждом ударе их сердец. А потом подумай, не будет ли лучше тебе вложить свой меч в ножны своего сердца, потому что люди твои, что стоят позади тебя, смотрят на тебя так, будто из плеч у тебя выросли ядовитые змеи. О, поистине, моя месть сладка!

И Царица смеялась, даже когда Йима занес на ней меч. А когда Йима опустил меч, и Царица упала, то увидел он, что кровь её черна как ночь. И повернулся Йима к людям своим, и те смотрели на него, и не было у них для него слов, потому что отныне он был проклят для людей. И с тех пор Йима утратил фарр - царскую благодать, и перестал быть царем, и был изгнан, и никто не знает где кончил он свои дни.

Вара же начала вымерзать. Перестал гореть на улицах рукотворный свет, и охладели покрываясь инеем стены её, и нечем было питать легкокрылые виманы и другие чудеса богов. А льды и снег вокруг Вары были все еще сильны. И никто не осмелился разбудить Индру, - господина своего.

И собрались люди Вары Индры, и сказали: Если останемся здесь, никто из нас не дождется тепла. Нужно уходить туда, где льды уже отступили и обнажили землю. И выбрали люди нового царя, и стали готовится к великому Исходу.

Но перед тем, как люди покинули свой умирающий дом, самые верные ближние Маруты Индры, взяли виману что еще могла летать, и поместили в неё усыпальницу господина своего, и увезли её из града, и скрыли от глаз в месте, где никто не потревожил бы господина их. И никто с тех пор не знал где находится усыпальница Индры.

А люди города собрали пожитки свои. И вышли в путь трудный, дабы изведать и холод и голод, и напасти, и тяготы пути, потому что когда лишились они бога своего и защитника своего, такова теперь была их чаша.

***

Я закрыл старую книгу, и задумался... "Что бы ни делали боги, это никогда не бывает плохо". Так когда-то сказал древний грек по имени Софокл. Странно что он пришел к такой мысли, если вспомнить греческую мифологию... И вот у меня в руках еще одна история богов. Распри, невозможность договорится, постыдные дела - даже не для себя, а все во имя общего блага, естественно. Что бы ни делали боги, это никогда не бывает плохо... Люди научились тому же. Кто сможет отрицать, что боги создали людей по своему образу и подобию? А Йима... Что он должен был почувствовать, поняв что сам впустил зло в свой город? Он сам убил свою жену. А дети? Его сыновья? С наполовину черной кровью, но все-таки, - его сыновья. Что с ними стало? Что он с ними сделал? Поднялась ли рука? В книге на это не было сказано про это, но...

Долго сидел я, глядя на уютную лампу под стеклянным голубым абажуром. А передо мной вставали тени прошлого, оживленные старыми словами из книги. Опускались на землю гремящие корабли, прибывшие из бесконечной черной бездны. Выходили из них гордые покорители небес в блестящих одеждах. Строились города. И все были братья, - пока не пришла беда. Тогда братья достали оружие.

Я взял книгу, поднялся со стула и пошел в комнату к деду.

- Прочитал? - Спросил меня дед, когда я постучав, вошел к нему.

- Ага. Дед? То что здесь написано, правда?

- То, что мы считаем правдой, я бы так сказал... Это же книга, не свиток даже. Перепись с переписи... Но я верю, что канва событий здесь описана правильно. Был Индра, или как мы говорим Перун. Была катастрофа планетарного масштаба, война, бегство части богов, предательство, и великий исход из умирающего города.

- А что было потом?

- От "потом" до сегодняшнего дня долгий срок, Мишка. Очень долгий. Столетия скитаний по опустошенной земле, деградация знаний, утрачивание технологий. Но все это время варяги охраняли выходцев из Вариндры, - города нашего Всеотца. Шло время, и число выходцев из города росло, они образовывали разные племена, союзы, народы. Часть из них уходила далеко и забывала самые свои корни. У разных племен появлялись разные правители, и разные группы варягов служили тем, кого считали имеющими больше прав на власть. Иногда варягам приходилось сражаться между собой. И все же они не забывали своей общности, даже служа разным князьям. Шло время, сам понятие каст размывалось, и варяги постепенно превращалась в отдельный род. Где-то наш род пресекся, слился и растворился среди буйной жизни молодых народов...

- Постепенно князей становилось все больше, и чтобы само существование варягов не прекратилось от их мелких свар, варяги основали свою землю, где могли растить себе смену в соответствии с традициями. Но подросшие варяги снова и снова уходили на службу к русским князьям, - так было завещано. Варяги служили исправно, воевали умело, а если надо - умирали честно. Но был у них с точки зрения правителей один недостаток: - собственный древний кодекс чести, который они никогда не нарушали, даже по приказу князя. А очень немногим правителям нужны слуги, имеющие честь. Гораздо удобнее слуги, которые исполняют любой приказ, безо всяких рассуждений и неудобных вопросов. Шла централизация власти, и у этой власти было все больше личных воинов, и все меньше среди них было варягов. Наконец, наступил момент конфликта, когда варягам пришлось скрыться чтобы не исчезнуть. Исчезла с карт варяжья земля, и гордая каста стала тайным братством. Варяги все еще служили там, где русской земле грозила беда, но теперь они уже не хвалились открыто своим родом.

Сейчас, после последней опустошительной войны, когда земля стала больше, - потому что на ней стало меньше людей, - Когда рассыпались старые территории, и корпорации подменили собой ослабевшие государства... Сейчас кое-кто в руководстве варягов решил, что пора нам снова выйти на свет, и создать свое государство. Что-то вроде тех орденов воинствующих рыцарей-монахов, которые существовали в средневековье. Свои территории, свои ресурсы, свой устав. В этом есть и хорошие и плохие моменты. Объявив себя миру сразу увеличиваешь количество врагов. Впрочем, с тех древних времен кроме варягов в мире сохранились и другие силы, которые никогда о нас не забывали. Но не о них сейчас речь... Пора тебе Мишка узнать почему я тебя выбрал. Тайн осталось немного.

Хоть Перун-Всеотец и лежит в своей потерянной усыпальнице, мы - его варяжьи пращуры все же не утратили полностью связи с ним. Древние боги были существами огромной психической силы. С каждым из своих потомков, они могли устанавливать связь вне зависимости от расстояний. И даже от умерших богов в душах их земных детей мог оставаться смутный отзвук, подобный тени. Перун же наш, не мертв. Опутанный вечным ледяным сном застыл он на границе между жизнью и смертью. Хоть он и скован тысячи лет в своей ледяной усыпальнице, дух его всегда пытался вырваться из западни и добраться до нас своих внуков. Тот из варягов, что обладает талантом и научается слышать голос нашего Всеотца, - воистину становится великим ведуном, или великим воином. В бою он двигается быстрее других, слышит чутче, видит зорче, и способен померится силой с несколькими противниками. Он более крепок на рану, а сами раны заживают быстрее. Велика благодать всеотца!

Но каждому варягу этот талант отмерен разной мерой. Кровь есть проводник. Кровь - есть связь. А ключ к нему - сома.

- Тот самый напиток, что ты заставляешь меня пить? - Спросил я.

- Да. То чем я тебя пою с детства... За прошедшую тьму лет наша кровь ослабела и смешалась. Немногие теперь способны чисто принять дары Отца. Многие варяги вообще не слышат гласа Перуна. Тех кто способен к этому, забирает к себе главный Волхв, и делает из них жрецов. Но даже они слышат голос Перуна нечетко, их мозг искажает восприятие. Вместо вопросов и ответов к ним приходят неявные видения, символы, образы. И наши жрецы трактуют эти образы через призму своего разума, воспитания, желаний... Мы можем только догадываться, насколько испорчен этот "телефон"... Есть среди варягов и иные, - те кто способны почувствовать боль и гнев нашего Отца, окованного тысячелетним ледяным пленом. Когда эти варяги слышат боль Отца, они теряют свой разум. В битве они быстры, сильны и неуязвимы, но они не могут обуздать свой гнев и скорее похожи на диких зверей, чем на воинов. Ты помнишь какими словами начинается "Иллиада" Гомера?

- Гнев Ахиллеса воспой, Пелеева сына... - Припомнил я. - Первое слово в греческом оригинале "менен" - гнев, так его переводят - но на самом деле перевод не точный. В русском нет подобного слова. Это скорее священное безумие...

- Божественное затмение, в котором герой не разбирает ни своих ни чужих, - Подхватил дед, - да... Ахилл ведь и не разбирал... Эллины тоже наши дальние родственники. Мы от одного корня, там, в глубине ушедших веков.

- Берсерки, - сказал я.

- Ага, и это тоже... Люди земель Северного Пути. Берсерки, "медвежешкурые", оборотни одержимые "одр" - священным бешенством, которое дарует им Один, предводитель мертвой дружины "айна харья", людей поединков. На севере всегда хорошо слышали гнев Отца, может быть оттого что сами живут среди льдов...

Когда тебя привезли ко мне, я дал тебе сому в тот же день. Мне нужно было знать, есть ли в тебе варяжья кровь. Ты оказался сильнее меня. Сильнее всех варягов кого я видел. Самый чистый и ясный сигнал. Странно, если учесть что твой отец взял женку не нашей варяжьей крови. Но может быть именно в её генах нашлось что-то, что усилило твои способности... Это как будто долгие годы пытаться поймать на радио волну среди шумов эфира, слышать только обрывки, и вдруг попасть на ясный и чистый сигнал. Через тебя я общался с... с нашим Отцом. И он отвечал мне. Такого я и представить не мог.

- А там? В лесу на испытании?

- И там был он. Он простер над тобой длань, и говорил через тебя с нами, напрямую. Безо всякой сомы. Ты сам пробился к нему в стрессе. Пусть недолго, но он говорил с нами, связно. Безо всякой путаницы и неопределенности. Это так, будто вдруг ожили древние легенды...

- Бог во мне. - Я непроизвольно провел рукой по своей груди. - Так странно... - Я посмотрел на деда. - О чем ты спрашиваешь меня... - я поправился - его, когда я сплю?

- Я не так чист кровью как ты, но все же сильнее многих. Я не могу общаться с Перуном напрямую, как ты. Но когда он просыпается во мне, я чувствую его гнев. И отчаяние. И усталость. Тысячи лет он лежит в своей ледяной хрустальной тюрьме. Скованный, все понимающий, ничего не могущий, - по крайней мере для себя. А мы, - его дети, чем заняты мы? Мы молимся его кумирам, мы как можем пользуемся его силой. И ничего не делаем, чтобы ему помочь. Чем он стал для нас? Объединяющим символом? Инструментом для получения преимущества? Но он - не символ, не инструмент. Он живой. Он лежит там, не забытый нами, но брошенный. Наш Отец... Я хочу найти его Мишка. Найти, - и освободить. Это мой долг, моя вера.

- Но дед. Там, в книге. - Я показал на стол, где лежала книга. - Там ведь сказано что Перун отравлен. Если это правда... Если найти его и открыть саркофаг, - то... Он ведь проснется только чтобы умереть.

- Никто не знает что точно произошло тогда там, - в нашем забытом городе. - Покачал головой дед. - Допустим, что царицу действительно поймали над усыпальницей Перуна, и она бросила в Йиме-царю свои слова, что отравила Перуна. Но было ли они правдой? Знала ли она устройство саркофага? Успела ли ввести в его систему яд? Или когда её застукали, она просто сделала хорошую мину при плохой игре? Что мы знаем об этом?

- Ты думаешь, она могла соврать?

- Назови хоть одну причину, по которой она не могла соврать? Но дело даже не в этом. Понимаешь, Мишук... Я старый солдат. Именно в старом смысле этого слова. Ты помнишь что солдат происходит от названия итальянской монеты - "сольдо".

- Если глубже в историю, от римского "солид", - кивнул я.

- Именно. "Солид" на латыни значит "твердый". Сколько уж лет нет империи и её монет, а до сих пор говорят - "платить в твердой валюте"... Изначально солдат - тот кто служит за солиды. То есть просто наемник. Когда размылись касты, и мы перестали служить князьям за древнюю честь, нас стали нанимать по контракту. Когда царь подмял под себя князей, и в нас отпала нужда на родине, часть наших стала служить по всему миру. Так длилось долгие годы. Я тоже был наемником, и не особо горжусь этим. Устал убивать...

Дед помолчал.

- Но я никогда не забывал, что я воин! Никогда не забывал наш древний кодекс чести. А в нем четко сказано, - когда кончится битва, у каждого воина есть долг. Последняя услуга. Не важно если чужому если он дрался достойно, а уж тем более - своему. Смертельно раненных не оставляют на поле боя. Грех, делать вид, что не слышишь, как тебя просят о помощи, пусть даже - последней. Перун наш отец - воин. Я сделаю для него что должно. Даже если все другие варяги забыли свой долг. Найду его освобожу. Тем или иным способом. Понял ли?

Я подумал, и кивнул.

- Ты уже знаешь где искать?

- Еще не совсем... Не совсем...

- Как же так? Столько лет! Говоришь Перун тебе отвечает...

- Не все так просто. Думаешь, я первый кто искал усыпальницу отца? Были и до меня умельцы. Правда большая часть в старые времена. И они не могли найти.

- Почему?

- А, вот в этом гвоздь вопроса. - Дед щелкнул пальцами. - До того как ты появился, я тоже не мог понять. Разные источники указывали, что усыпальница Перуна расположена в разных концах света. Все древние записи противоречили друг-другу, ничего не сходилось. И оказалось, что все они говорят правду.

- Как это? - Удивленно спросил я.

- Когда случилась описанная в мифах катастрофа, часть богов построила ковчег и улетела, а часть зарылась в бункеры, в надежде переждать. Но до этого, уже зная о приближении звездного Странника, они искали и иные пути к спасению. Перун работал над каким-то своим способом. Он хотел свернуть часть пространства и вытолкнуть его на время из привычного нам мира на время катаклизма. А потом вернуть обратно. Если бы это ему удалось, - не нужно было бы драться за ресурсы, и выжить смогло бы гораздо больше людей. Он использовал небольшую навигационную станцию как базу, и смог выбросить её из нашего измерения. Но станция была слишком мала, чтобы укрыть больше людей, надо было построить оборудование, и сделать то же самое в более крупном объеме. Он не успел развернуть оборудование для более масштабной свертки, -странник приближался слишком быстро, а среди богов началась свара. Наверно он мог бы сам укрыться в той станции. Но настоящий командир не бросает вверенных ему солдат. А отец не бросает детей. Он укрылся с ними в Городе-Варе, хоть и не знал, сможет ли тот пережить катастрофу. Многие из его братьев со своими городами её не пережили. А станция так и осталась невостребованной. Пока все не рухнуло. Пока не умер город, пока Перуна не отравили. Тогда ближайшие его маруты, - крылатые десантники, взяли его тело поместили на станцию, и выбросили её из нашего мира. Она так и дрейфует там, где-то в странных пространствах, все эти бесконечные годы. Но раз в несколько десятков лет и на короткое время она вновь появляется в нашем мире. Гравитационные маяки выводят её в разные точки нашей планеты, - так когда-то запрограммировал её сам Перун, на случай если планета в той точке где станция "нырнула", из-за катастрофы настолько поменяет свой облик, что вернуться будет нельзя. Это что-то вроде нескольких черных ходов, только не они ведут к дому, а дом сам выходит к этим ходам время от времени. Бесконечный дрейф...

- И что? Ты определил эти самые точки?

- Вот в этом-то вся сложность. - развел руки дед - Он отвечает мне через тебя... Но как нам с ним найти точные термины для общения? Его система координат не говорит мне ни о чем. Прошли десятки тысяч лет, солнце в небе изменило свой путь, сместились и сменили форму созвездия, почти ни одно место в небе и на земле не сохранило своих прежних названий. Истаяли ледники, увяли плодородные земли, появились пустыни, океаны обмелели в одних местах, а в других берега ушли на дно, реки сменили русла и потекли новыми путями... Он говорит мне, он отвечает из совсем другого мира, - древнего навсегда ушедшего мира, - а я пытаюсь понять систему времени и места, и наложить это на наш изменившийся мир

Представь, что ты пришел в гости, и хозяин попросил тебя... ну скажем принести чашку из другой комнаты. Он сказал тебе, что чашка стоит в серванте, справа от стола. Только вот сам хозяин так давно не бывал в той комнате, что там уже нет ни стола, ни сервиза, и даже сама комната стала другой формы, потому что кто-то снес перегородку с соседней... Если упрощенно, то как-то так. А кроме того, не забывай, что сам Перун спит. Своей могучей душой он на короткое время пробивает марево искусственного сна, но все же, для него все до чего он дотягивается душой, - сон. Бесконечный затянувшийся кошмар, в котором он потерялся. Когда мы спим по ночам, Мишка, ты ведь тоже бывает, ведем себя во сне разумно, в пределах логики. Иногда даже бывает, мы понимаем что видим сон. Но чаще ведь сны бывают странными и изменчивыми. И мы принимаем все что происходит с нами во сне за чистую монету, и все происходящее кажется нам нормальным. И сами мы попадаем под власть хаоса сна, - мы мгновенно перемещаемся из одного места в другое, люди рядом с нами появляются и исчезают, или превращаются из одних в других, наши цели и задачи во сне меняются прямо на ходу. И мы не видим в этом ничего странного, - пока не проснемся и не подумаем, - боже какая дичь мне сегодня снилась. Я разговариваю со спящим богом. И пытаюсь поймать моменты, когда ему не снится дичь. Через тебя это проще, потому что ты сам не вносишь искажения. А представляешь что получалось у моих предшественников? - дед хохотнул. - Люди смутно и искаженно принимающие сигнал от разума видящего сны... Неудивительно что они все облажались. Кроме того, я не могу слишком часто давать тебе сому, - чтобы не повредить твоему здоровью. И вот я долгие годы получаю крохи информации, ищу систему, сижу над астрономическими программами, которые могут виртуально построить звезды так как они стояли в небе тысячи лет назад. Шумерские созвездия. Гу.анна, Маш.таб.ба, Дуб, Ур.гула, Аб,син, Зи.ба.ан.на, Гир.таб, Па.бил, Сухур.маш, Гу, Сим.мах, Ку.мал... Ищу ориентиры среди исчезнувших рек, и возникших пустынь... Но я уже близок, Мишка! Понимаешь? Я нащупал, и я чувствую, что я уже близко! Ты уже почти взрослый. Раньше ты помогал мне как ребенок, не по своей воле. И рассказать я тебе все не мог, - тропы у тебя нужной еще не было. А сейчас я спрашиваю тебя, как взрослого - поможешь мне? Поможешь мне найти нашего Всеотца?

- Я помогу тебе дед. - пообещал я. - Скажи мне только... Когда ты меня взял к себе... Это было только из-за того, что я мог говорить с Перуном?

Дед опустил голову.

- Стыдно мне было бы тебе сейчас врать, Мишка... Да, - только из-за этого. Но... Нельзя растить кого-то и не отдать ему часть души. И когда я пестовал тебя, а вчера защищал тебя перед советом, это было не только потому что я видел в тебе проводника к цели. Я врос в тебя малец. Душа ведь тоже может врастать. Как дерево корнями, если только есть для корней добрая земля, а не сплошной камень...

- Я это... я деда тоже в тебя, того... врос.

- Добро, внук. А теперь давай-ка ко сну. Завтра будет новый день, надо быть к нему готовым.

И я пошел спать. Я конечно не мог не знать тогда, что деду чтобы завершить свое "уже скоро" потребуется еще несколько лет. Но я уже тогда твердо понял - он сделает это.

***

Мне почти семнадцать...

В этом возрасте у нас, - у варягов, наступает совершеннолетие. Точнее сказать, - может наступить. У нас совершеннолетие не наступает само-собой по наступлении какого-либо возраста. Его - совершеннолетие, - надо доказать. Только после этого для тебя наступает возраст третьей тропы, по которой варяги идут до самой смерти. Не сможешь пройти испытание, - не становишься взрослым, остаешься в детинах. Будешь пробовать на следующий год. Не получится на следующий... Короче можно проваливаться хоть сто лет подряд. И будешь ты тогда великовозрастным, с седой бородищей, но все равно - ребятенком. Любой прошедший испытание семнадцатилетний юнец имеет право такого столетнего ребенка-старика за бороду оттаскать; как старший. Такова варяжья правда. Я ясное дело, планирую не затягивать процесс, и стать взрослым прямо сейчас, в семнадцать лет. Но для этого я должен не облажаться, и пройти испытание.

Вот на этом испытании я прямо сейчас и нахожусь.

Машину трясет на ухабах. Старый армейский Урал. Я в крытом брезентом кузове. Кукую на скамейке, вместе с группой таких же претендентов. Сидим довольно свободно, нас двадцать шесть человек, я посчитал. В большинстве - мои погодки. Все ладные, крепкие парни. Эти ладные парни, шепчутся и недобро посматривают на меня. С частью из них я несколько лет назад переходил с первой тропы на вторую. И они помнят, как я перешел. Я для них конь не в своей упряжке. Человек в кафтане с чужого плеча. Чужак.

Они смотрят на меня и тихонько шепчутся друг с другом. Говорили бы вслух, но у борта сидит старший варяг с манерами бультерьера, который сразу пресек весь лишний треп. Поэтому они смотрят. А я смотрю в ответ.

Говорят, что жизнь - борьба. Неправильное слово. Борьба это нечто по правилам. А жизнь - это драка. Сильный-слабый. Драка это не только когда машут кулаками. До кулаков обычно бывает драка и на взглядах. Если ты проиграешь драку на взглядах, шанс что противостояние перейдет с психического на физический уровень, резко увеличивается. Как говаривал Остап Бендер, - будут бить, возможно даже ногами... Поэтому я спокойно и прямо встречаю взгляды моих дорогих родичей. Теплый дружеский варяжский коллектив. Это приятное чувство локтя, - который вот-вот ударит тебе под дых. Один за всех, и все за одного - против меня. Напротив, двумя человеками левее сидит Крислав, - мой несостоявшийся дружок. Эк его разнесло в плечах. Шея как у бычка. Он тоже буравит меня надменными взглядами. И мне вдруг становится смешно. Эх хлопцы, хлопцы... До чего же удобно когда есть кого общепринято ненавидеть и презирать. Тогда и в себе копаться меньше приходится, - ты как бы лучше уже по умолчанию. Наверно что-то из моего мимолетного веселья проскальзывает на физиономии, потому что Крислав востреет скулами и суживает глаза. Ага, мало того, что я проник сюда обманом, так еще и издеваюсь над ним, собака! Объяснять глупо. Похоже при случае меня будут бить еще и за дерзкий вид. Ну, поглядим, поглядим. Если дойдет, я вам тоже чего-нибудь навешаю на память. Надеюсь, хотя бы сегодня у моих погодков будут дела поважнее...

Машина останавливается. Все начинают вертеть головами, и смотрят в единственное место, где что-то, - через проход тента, назад. Кроме дороги, поля слева, и бесконечной полосы позднего осеннего леса справа, мало что видно. Старший варяг в ладно пригнанной серой форме, поглядел за борт, и вдруг ухватившись за борт - чисто гимнаст с брусьев, - сиганул из кузова легким движением. Снаружи за бортом послышался легкий звук его приземления. Красавчик. Нас тоже заставят так скакать?

- Открывай борт, и вылазь, - хрипловато гудит снизу старший.

Ближние к выходу парни откидывают держатели и створка борта падает вниз. Мы начинаем выгружаться. Некоторые скачут вниз. Я не выпендриваюсь , и спускаюсь держась за борт, еще неизвестно чего сейчас понадобится делать; чего зря напрягаться?

- Стройся, - командует старший, и отмахивает рукой линию вдоль по дороге. Мы выстраиваемся в неровную линию не по росту. Я оглядываюсь. Разбитая дорога. Слева уныло-осеннее поле. Справа лес. В местности ничего примечательного. Мы просто встали посреди пути. Но перед нашей машиной в десятке метров стоит еще парочка грузовиков. Современных, с бронированными кузовами. Рядом с ними переминаются дядьки в сером. Не чета нам, взрослые варяги с каким-то странным оружием.

Нас ждали.

- Так, щенки, - гудит наш старший встав перед строем. - Слушайте задачу. Вы должны углубиться в лес. Двигаться будете на северо-восток. Лес здесь хороший, не коварный, даже дебил сообразит где северо-восток, - если до этого он не ковырял пальцем в носу, а учился ориентироваться на местности. Ваша задача - двигаться в указанном направлении до реки. Расстояние до неё вам неизвестно, это сюрприз. Может она в километре, а может в двадцати... Но пропустить её трудно, если только вы не начнете блукатить кругами. Причем на данном участке река делает крутой поворот, и охватывает лес острым углом. То есть если вы не потеряете направления, и выйдете к реке, она сама вам подскажет направление движения зауживая лес конусом. Вам нужно будет выйти как раз в острый угол, - место крутого поворота реки, и переправится на тот берег вплавь. Если сделаете это, - считайте закончили испытание.

Я мельком посмотрел на камрадов в строю, пока все звучало нетрудно. Однако старший кажется не закончил.

- Что бы вам не было скучно, мы пустили по лесу жменьку патрулей. Ладно, довольно много патрулей. Не бойтесь, они не будут сидеть в замаскированных засадах, и вам не придется ползти в лесу на брюхе в режиме максимально осторожного перемещения. Это вы уже проходили, и сегодняшний тест не о том. Патрули будут частыми, но работать будут в режиме прочесывании леса по фиксированным маршрутам, - имитация формализованного несения службы противником давно не получавшего люлей от диверсантов. Тем не менее если вы попадетесь им на глаза, они постараются вас взять, или пометить вашу задницу пейнтбольным маркером с несмываемой краской. С кем это случится, тот испытание провалил..

Я глянул на группу варягов у машин впереди на дороге, - так вот что у них в руках за непонятные штуки, - пейнтбольные маркеры. - сложнее, но все равно, как-то, я представлял финальный тест иначе.

- Выпускать вас будем в лес всей толпой. - Продолжал старший варяг - Сами решайте, что эффективнее - валится через лес стадом, просачиваться мелкими группами, или красться в индивидуальном порядке... Собственно, осталась последняя мелочь, и уже почти можете приступать - снимайте одежду.

О-ппа... Я застыл. Не только я. У всех в нашем славном ряду возникла композиционная пауза. Осень. Поздняя. Еще не ледок, но близко, очень близко. Ветер обдувавший лицо вдруг стал очень холодным.

- Мля... - шепнул кто-то справа от меня.

- Я ж тебе говорил... - бесплотно прошелестел кто-то слева.

Кто это тут такой провидец? Не иначе уже в прошлом году здесь бывал, провальщик.

- Чего застыли? - вывел нас из задумчивости старший. - Вы слышали приказ. Одежду на землю. Увязать, куртки использовать как тюки. Часы, браслеты и прочее - туда же. Я хочу видеть вас в том виде, как мамка родила. Шевелитесь, лопухи. Время пошло.

Мы зашевелились. Я расшнуровал ботинки, расстегнул куртку, положил её на землю, стянул свитер, майку. Вокруг разоблачались остальные. Мелькало нательное влагоотводящее белье разных уровней и флисовки. Щас они будут влагоотводить в тюках, а владельцы... Выскочил из ботинок, снял брюки, носки. Остались трусы, мой последний оплот. Я маленько замешкался. Не я один впрочем.

- Трусы тоже долой. Вы чего в трусах родились? - Тут же развеял сомнения старший.

Ну вот и трусы. Я почувствовал что, скукоживаюсь. Права была Русанка, в памятном давнем разговоре - надо было своими руками вовремя открутить кран; не мучался бы, а так все равно пропадет ни за что... Тело покрылось крупными мурашками. Холодная земля жадно утягивала тепло из ступней. Я закатал полы куртки, и увязал рукава в узел. Другие тоже поспевали.

- Нале-во! - Гаркнул старший. - К машине, и бросаем свои шмотки в кузов. - после строимся снова.

Пританцовывая, мы цепочкой подбегали к машине. Вот и моя очередь - р-раз, тюк глухо улетел в полутемный кузов. Надеюсь, не размотается...

Пока мы играли в баскетбол со своими вещами, рядом со старшим образовался еще один варяг, видно подошел от стоящих впереди машин.

- Не думайте, что мы садисты. - Провозгласил старший. - Отростки у вас конечно так себе. Но надо же кому-то продолжать варяжью кровь. Поэтому трусы мы вам все-таки дадим, чтоб вы яйцами за сучки не цеплялись. Но всем одинаковые, для чистоты, так сказать, эксперимента. - Он пнул ногой три стоящих стоящий рядом баула. - Ко мне по одному, за триселями, рысцой! В этом бауле трусы для худых глистов. В этом для среднеобычных. В этом - для жирдяев-бегемотов. Начали!

Первый стоящий в очереди резво сорвался с места, и поскакал к баулу за вожделенными трусами. Схватил из баула, и начал резво натягивать их на себя. Трусы оказались, темно-серого цвета. Побежал второй. Я сильно пожалел что стою не в начале очереди. Мне тепло, - начал вспоминать я наставления деда. Ступни перекатывались с ребра на ребро, чтобы меньше касаться ледяной почвы. Те-пло-о-о... Кровь побежала по жилам бодрее. Вот и моя очередь. Я посунулся в баул и схватил среднеобычные трусы. Влезли нормально, тянущиеся.

- Красавцы! - Резюмировал старший. - Как вы теперь понимаете, время выполнения задания у вас ограничено вашей индивидуальной способностью сохранять тепло. Это накладывает на вас ограничения по времени наблюдения и преодоления маршрутов патрулей. Через два часа после вашего выдвижения за вами пойдет прочесывающая группа, - подбирать тех кто смерзнет в лесу. Честно говоря, патрули будут не только ловить вас, но и служить спасательными командами. Если кто-то почувствует, что его бубенцы при каждом шаге уже звенят хрустальным звоном, - кричите и зовите патрульных. Трезво оценивайте свои силы. А то в позапрошлом году один из щенков переохладился и отправился к праотцам. Сейчас действуем так. Чтобы вы не толпились в лесу как стадо, разобьем вас по интервалу. Сейчас снова лезем в машину. Она поедет вперед. Когда я буду называть имя каждого из вас, он будет выпрыгивать с кузова и углубляться в лес. Все - инструктаж закончен. В машину!

Строй распался. Мы развернулись и полезли в грузовик. Расселись на сидениях. Машина тронулась, и старший начал выкрикивать имена.

На кажом имени один из нас срывался со скамейки, спрыгивал с борта вниз, и устремлялся к лесу. До меня очередь опять дошла до последнего.

- Михаил Поморцев! - Сказал старший.

Я поднялся, подошел к открытому грмыхающему борту, примерился к движению и соскочил вниз. Отбить или поранить пятки не хотелось, поэтому постарался максимально размазаться, в движении, падение на ноги тут же дополнил руками, и ушел в кувырок. Уходящая машина обдала сзади брызгами грязи. Я озрил кругом, и поднялся и побежал к лесу.

Началась забава.

***

Сразу в лес углубляться не стал. Между дорогой лесом была проложена небольшая канава. Вот в неё я и кинулся. На незаросшем дне, где часто текла вода лежала грязь. Спустившись на дно, я наклонился, зачерпнул со дна холодной жижи, и начал обмазывать себе грудь. Грязь холодная, мокрая, и увеличивает теплоотдачу, - это минус. Но голое человеческое тело светится в лесу как фонарь в темноте, поэтому чумазость будет совсем не лишней. А свой предел по теплу я знаю, и телу верю. Со спиной пришлось труднее, - попробуй дотянись да еще размажь все равномерно. Но я гибкий, справился. Потом ноги, руки, лицо. Трусы и так серые... Надеюсь, вместе с грязью я не втер в кожу личинку какого-нибудь паразита. Паразитов я, не очень люблю.

Я выбрался из канавы и трусцой потянулся в лес, под кроны. Осторожно преодолел молодые кусты по краю опушки. Здравствуй лес... Под ногами влажно холодили пятки мокрые опавшие листья. Двигаться придется аккуратно, поскользнуться здесь без сапог - плевое дело.

Я взял неторопливый темп и потрусил вглубь леса мягким охотничьим шагом. Дождавшись пока достаточно отдалюсь от опушки стал определять направление, по лесным приметам. Лес в этом отношении был образцово-информативный, направление он своими приметами указывал довольно четко. Ну и перед тем как по приказу сгрузить вместе с остальными вещами компас я тоже сделал в уме заметку. А что я потом вертелся и на машине проехал чуток, - этим меня не собьешь. Меня хоть с закрытыми глазами покрути, - я все равно не запутаюсь. Дед собственно и крутил когда-то...

Беспокоило другое. Испытание-то устроили хитро. Одно дело, когда тебя просто отправляют на марш бросок, или заставляют преодолеть территорию патрулируемую условным противником. Но здесь нам-щенкам, создали очень коварную неопределенность. Даже зимой или поздней осенью такие закаленные парни как мы, могут спокойно бежать голышом, не подвергаясь риску охлаждения. Но это именно что бежать. Бег согревает тело. Если придется замедлится до шага, то примерно в течении получаса почувствуешь признаки охлаждения. Если замереть в приседе, или хуже того, ползти по земле - холод подберется очень быстро. То есть лишив нас одежды, нас провоцируют чтобы бежать. Но двигаясь бегом ты увеличиваешь шансы влететь прямо на путь патруля. Патрули провоцируют к движению крадкому и медленному. И это при неизвестном расстоянии до цели. Что же выбрать?

Взвесив варианты, я решил, что все же двигаться буду быстро. Лес был огромный, и потому сомнительно, что патрули будут сидеть в засаде. Не наберешься людей. Скорее всего они будут патрулировать его достаточно активно. А засада если и будет, то где-то ближе к концу маршрута, где река начнет сужать наш путь. Значит у меня есть неплохие шансы заметить патруль. Даже двигаясь острожной трусцой. Это правда при условии, что патрули не смотрят в лесную чащу через тепловизоры. Но тогда можно вообще не дергаться, потому что тогда они уж точно заметят тебя раньше чем ты их... И поскольку я не замерзну, то смогу при встрече хотя бы активно от него драпать. А вот если я замерзну и потеряю реакцию, то меня легко догонят и возьмут тепленьким... То есть в данной ситуации, как раз правильно сказать - холодненьким возьмут.

Итак, решено, двигаюсь резвой трусцой. Однако прежде чем бежать неплохо бы немного погодить. Пусть самые резвые из нас вырвутся вперед, - лес широк, но отчего бы не предоставить им возможность вскрыть собой некоторые из патрулей, и - чем Вритра не шутит - предупредить меня об опасности? Правда... На миг я представил, что все выпущенные сегодня в лес щенки, как и я, сидят и ждут пока вперед пойдут другие. И все равно, в любой группе всегда найдутся самые нетерпеливые. Мда, неплохо бы. Но время - это потеря тепла. И неизвестно какова длинна маршрута. Нет, дам героям рвущимся вперед пять минут, и надо бежать. А пока, гимнастика для согрева...

Прождав отмеренное время, я двинул вперед. Дышалось легко, я был своим здесь. Воздух был удивительно прозрачным и звонким. Где-то над головой прошелестело. Я поднял голову и увидел силуэт - большая плоскомордая сова. Смешная птица, в полете похожая на каплю с крыльями, - огромная голова плавно переходящая в хвост. Доброй тебе охоты... Я бежал, мягко ступая по листве и мху, перешагивая через змеистые корни. Вдруг слева впереди, между просвета деревьев мелькнуло какое-то движение. Я тут же мягко заземлился, и прижался к шершавому стволу у корней. Патруль? Нет, мелькнули измазанное грязью туловище, и знакомые серые трусы. Коллега... Какого лешего он решил так круто взять вправо?

А вот действительно - какого? Резон у него скорее всего один: сдвинутся с точки, с которой их послали в заданном направлении. Если где и есть шанс наткнутся на поставленный патруль, - это как раз там. То есть он хочет заложить крюк. Вряд ли те, кто устраивал испытание не подумали об этом... Я ожидаю засады там, в бутылочном горлышке, где река сожмёт лес. Но все же...

Мелькнула в голове озорная мыслишка: пристроюсь за ним. Пусть послужит, так сказать, моим передовым дозором. А роль передового дозора какая? Правильно - предупреждать основные силы, в лице меня, об опасности. Не слишком благородно конечно. Но и ничего стыдного. Я не мешаю ему самому выбирать маршрут, и если он попадает в засаду, - не моя вина. Итак, решено, двигаю пока за ним.

Я незаметно увязался за парнем. Следить за человеком в густом лесу не так трудно как некоторые думают. Мне достаточно не терять его из вида. Ему приходится искать впереди себя засаду и патрули, - внимание к задней полусфере ослаблено. Главное не висеть близко, двигаться от дерева к дереву, и замирать у ствола, когда он оборачивается. Он и оборачивался, - незнакомая мне измазанная грязью рожа, только белки на пол-леса блестят. Возможно все-таки чуял... ну не меня конкретно, но что-то рядом. В лесу такие вещи обостряются.

Мой "проводник" тем временем круто забирал вправо, и похоже не собирался возвращаться на заданный нам курс. Мелькнула у меня мысль, - уж не перехитрил ли я сам себя? Увязался за дураком, который сбился с направления? Выведет он меня в Африку... Но вроде парень шел уверенно. Возможно он хочет заложить крюк с гарантией. Это спорное решение - не двигаясь к цели тратишь время, а оно у нас, - голышей - ограничено. Заложим сейчас крюк, а потом тепла дойти до цели не хватит... Я дал себе зарок, что буду идти за парнем еще плюс-мину пятнадцать минут, и если он не вернется на нужное направление, поверну сам, и оставлю его осуществлять его гениальные планы в одиночку. Он повернул через десять.

Мысленно я поаплодировал моему проводнику. Так держать, головной! Вперед-впред! Морально я с тобой... Теперь парень лег на нужный курс, и я шел за ним почти со спокойной душой. Когда парень остановился в очередной раз, я напрягся, но потом понял что он просто вышел к маленькому ручью, и присел попить. Лес здесь пошел под уклон, и он был виден мне как на ладони. Ладони у него чистотой конечно не блистали, поэтому он не стал складывать их лодочкой, а сам растянулся, прилег к ручью, чтобы губами припасть к воде.

В этот момент на него и напали.

Первое что я увидел, это как с дерева над парнем упала вниз темная тяжелая непонятная тень. Она падала вниз прямо на него. Я инстинктивно вытянул руку вперед, и приоткрыл рот. Чтобы предупредить его. Но тут другой импульс зажал мне рот, - крикну и сам выдам себя патрулю. Но буквально в тот же момент я сообразил, - каким-то шестым чувством понял, - то что падает с дерева не имеет к патрулю никакого отношения. Все это сообразил в какую-то долю секунды. Но этой доли секунды оказалось достаточно, для того чтобы я со своим предупреждением опоздал.

Парень сам себя спас. Уж не знаю увидел он отражение в воде, или сработала чуйка, - но он не стал как сделали бы девяносто-девять процентов людей на его месте задирать голову вверх, чтобы посмотреть что там вот-вот на него рухнет. Он просто мгновенно откатился в сторону.

Тень тяжело рухнула на землю, на множество - (больше четырех!) -лап, и мгновенно стрельнула в сторону парня одной из конечностей. И достала. Парень сдавленно вскрикнул. Попытался вскочить, и тут же подломившись на ноге упал на колено. Замахал руками, пытаясь сохранить равновесие. Вот он схватил что-то оказавшееся под рукой, и швырнул в тварь, не иначе камнем со дна ручья. Тварюга зашипела, повертела головой и по паучьи перебирая лапами поперла на него.

Я стоял у дерева вцепившись руками в сук. Тяжелый, мертвый сук, вернее, ствол дерева. Их - ствола - выросло два из одного ростка. И один вырос вверх, и был жив, став основным стволом небольшого кривого, но крепкого деревца, а другой умер и теперь торчал вверх и в сторону мертвым небольшим отростком, растерявшим ветви и частично кору. Вот за этот сук я и дернул со всей дури, равнявшись в сторону всем телом. Сук треснул древесиной, будто выстрел, и оказался у меня в руках. В ладонях круто ожгло, не иначе ободрал. Но это проскользнуло в уме уже краем. Я поудобнее перехватил сук и подняв его над головой, ринулся вниз.

Парень внизу не сдавался, - хромая отступал, в рожу многолапой дряни полетело еще что-то. Тварь отмахнулась лапой, и зашипела - это был песок или что-то такое со дна ручья, который разлетелся, видимо частью попав ей в морду, или глаза, - я не видел со спины, но она заворочала головой, отмахиваясь. Последние несколько метров я пролетел огромными шагами. "Только не поскользнуться" - мелькнуло в голове. Но я не сбился, подлетел, и размахнувшись своим неуклюжим, кривым, но увесистым и длинным суком со всей дури отоварил тварь по голове.

Шмяк!

В руки дало отдачей а тварь будто приплющило.

"А вот твоя панама" - мелькнула в голове фраза и старого, рассказанного дедом анекдота.

Существо заверещало каким-то птичьим булькающим клекотом, задрыгало лапами, и пружинисто подскочив встало лапы - на задние две, - а передние четыре растопырило, и обернулось ко мне. От удара голову её перекосило, но когда она обернулась, я опешил. Потому что голова у неё была человечья. Вытянутая, деформированная, страшная, но все же человеческая. И горели на лице две страшных, человечьих, со страшной ненавистью взгляда.

Хрясь!

Я снова долбанул суком этой дряни, метя прямо по роже. Но она прикрылась одной лапой, - или рукой? Хрустнул мой сук, и переломился вдвое, оставив меня с деревянной кочерыжкой в руке. Но и у твари в руке что-то хрустнуло, и рука та обвисла. Я подскочил поближе, и теперь уже для моего огрызка не нужно было двух рук, - сунул мразюке расщепленным на конце суком в физиономию, будто шпагой кольнул. Тварь задергала рассеченной щекой и заверещала. Брызнула кровь.

Черная.

Не переставая вопить существо отпрыгнуло от меня на два шага назад. Вскрикнуло еще - в зад ей прилетело, - парень позади неё отыскал на дне еще один камень. Развернулось, посмотрело на парня, потом бросило на меня ненавидящий обжигающий взгляд, и с воплем ринулось в чащу.

Я запустил ей в спину свой огрызок, для вящего ускорения. А сам быстро подхватил с земли ту часть моего сука, которая отвалилась от удара, - она все-таки была толще и напоминала хоть какое-то оружие.

Тёмная тень мелькнула за деревьями, раз, другой. Наступила тишина.

- Это-о... Что?.. Испытание такое? А?.. Испытание такое?.. - Растягивая слова в самых неподходящих местах пробормотал парень. Я поглядел на него. Глаза были как блюдца, - похоже шок. Я и не узнал его сразу, даже вблизи, потому что грязный, и рожу перекосило.

- Что-то я сомневаюсь, Каря. - В коленках у меня вдруг задрожало. Поглядел на ладони, действительно, ободрал. - Вставай. Быстрее! Надо убираться отсюда, пока это не вздумало вернуться.

Парень приподнялся, и стиснув зубы с шумом опустился обратно на землю. Только воздух стиснул сквозь мертво сжатые зубы.

- Ссссшшш.

И в тот же миг у него из левой ноги обильно побежала кровь - шок начал отпускать сосуды.

Он плотно охватил и пережал двумя руками лодыжку. Посмотрел на меня. В глазах у него была... Мудрость. Мудрость понимания жизни и смерти, - только так и можно назвать этот взгляд. Та мудрость которую не должны знать молодые. Но он уже знал. И потому была у него во взгляде отчаянная тоска. Мне стало не по себе.

- Беги. - Сказал он. - Я обуза. Выбирайся. Предупреди наших. Они меня вытащат.

- Ага, - кивнул я. - Чего раскис? Не сиди сиднем, - промой в ручье рану. Эта тварь, поди, ногти не каждый день чистит... Я посмотрю из чего можно организовать повязку. Далеко отходить не буду. Если что, - кричи.

- Эта сука на нас охотится, - выдохнул он.

- Пока что это мы ему бока намяли, - бодро брякнул я, старясь не подавать вида.

Но он был прав. Нас взяли, классически. Как хищник берет добычу - на водопое. Тварь просто не знала, что нас двое. Ошибочка у неё вышла. А за ошибки, известно, - рожи рихтуют. Но она снизила нашу - да нашу, потому что варяг-варяга не бросит - мобильность. Если она убежала, - хорошо. Но если она вздумает вернуться. И если она - не дай Отец, - не одна... У нас мало времени. И скоро мы начнем замерзать. Каря, теряющий кровь, и сидящий на земле, - намного быстрее. Вен и артерий ему судя по току крови не перебили, но все же...

Я от души помянул тех, кто заслал нас сюда вот так. Испытали. Поборники традиций херовы! Кто мешал в придачу к трусам выдавать хотя бы одну сигнальную ракету вот для таких ситуаций?

Сжимая сук, и постоянно оглядываясь на Карю у ручья, я сделал поисковый круг. Теперь я вертел головой не только по сторонам, но и наверх. Мне такие подарки на голову не нужны. С шестью конечностями. С черно-серой кожей. С горящими глазами. Гнида. Гнида... Мне нужна была береза. Родная русская береза. Вот такая... как эта. Я с неохотой приставил сук к её стволу, и начал аккуратно отрывать лохматый шмат бересты. Два испортил, но третий вышел годного размера. Бересту засунул за резинку трусов. Блин, по жизни настолько привыкаешь к карманам, что ощущаешь их прямо как часть себя. Как же без них сложно.

Теперь, - мох. Переделенного вида, и сухой. С этим было проще. Чуть поднявшись вверх от ручья я нашел что нужно. Постоянно вертя головой, нарвал охапку мха без корней, в трусы пихать не стал, просто сжал в кулаке, и держа во второй руке дубину помчался к Каре.

- Рану промыл? - Спросил я.

- Ага. - Кивнул он. - Губы дрожали, он был весь белый. Не испуг. Он уже начал замерзать. Плохо. Если так пойдет дальше, лес скоро возьмет его.

- Следи за округой.

Я выложил мох, и бересту. И спустился к самому ручью. Траву я приметил заранее. Осень уже заставила большинство деревьев сбрасывать листья, но здесь трава еще держалась. Длинная, не засохшая. Я начал срывать длинные травины, споро отрывая у них корень, верхушки и листву, оставляя только стебли. Хрупкая трава, не так много нужно усилий чтобы взять её на разрыв. Но если сплести несколько травин жгутом... Правильно учил дед, воин который не умеет плести - не воин. Я сплел две полосы.

- Отпускай, - сказал я Каре опускаясь рядом с ним на колени.

Он разжал руки, сквозь запекшуюся кровь тут же показалась свежая струйка. Я еще раз опустил его ногу в ручей, промыл рану. Наложил кору, поверх бересту, и аккуратно наложил сверху плетеные завязки из травы. Эрхац-повязка... Конечно лучше было бы разорвать на неё мои трусы. Но, тогда я остался бы с холодом один на один. Наложив "первичку", я быстро сплел еще несколько травяных жгутов, уже поосновательней, и сделал повязку более давящей.

- Вот так. - Сказал я Каре. - Растирая его ступни. А они уже были как льдышки. - От потери крови не умрешь. Если только от холода. Так что будешь на погребальном костре как живой...

Он слабо улыбнулся белым губами.

- Ладно, - сказал я ему. - Что-то мы засиделись. - Давай ка выбираться отсюда.

Я помог ему подняться, он стоя на здоровой ноге уперся руками о ствол дерева, и я быстро, растер ему ноги, спину, и - из песни слов не выкинешь, - задницу. Наши бы поняли, и Ксанка смеяться бы не стала, а вот если бы увидел нас какой-то случайный человек, то хорошего бы не подумал. Ну как говорит дед - "нужда не знает стыда".

- Держи дубину, и айда на закорки! - Я подставил горб и принял Карю на спину. Он ухватил руками шею, стараясь не мять её зажатым в руке суком. Сам я подхватил обеими руками его ноги, стараясь не трогать повязку.

- Я несу. Ты наблюдаешь. Ну, двинули...

Я примерился к весу, и начал перебирать ногами. Относительно терпимо. Перешел на легкую трусцу. О маскировке думать уже не приходилось. Каря пыхтел где-то в районе правого уха.

- Куда? Куда идем? - Спросил в это самое ухо мой наездник.

- Обратно к дороге.

- Значит испытание мы провалили?

Твою медь! Он там еще об испытании думает. Хорошо ездить наверху!..

- Не провалили, а отложили, - буркнул я, стараясь не терять дыхалку. - В связи, с непредвиденными...

- Это ведь был Ночной? Да? - Спросил он через некоторое время.

- Да.

- Я их до этого никогда не видел.

- Я тоже. - Кивнул я. - Ты как там? Головой там вертишь?

- Верчу. - Подтвердил он.

- Вверх тоже смотри. Эта тварь... с деревьев сигает.

- Смотрю... Ты знаешь откуда взялись ночные?

- Конечно. - Кивнул я. - Сыны Вритры.

- Будь проклято его имя! - Ритуально отозвался на имя Вритры Каря, - но на этот раз в голосе прозвучало настоящее и искренняя ненависть. - Я не про древних. - Прошептал он. - Про современных Ночных. В древности, после того как сгинули боги. После того как пала Вара-Йимакард, ночные набрали силу... Они даже образовывали свои царства, где они были как боги, а люди - как скот. Но потом в Средиземноморье поднялись древние царства людей... Эллины, а потом Рим. Римская Империя вытеснила ночных, и они почти исчезли. В средневековье они снова повылезли. А потом ренессанс. Их повывели так, что они стали почти мифом. Они всегда исчезали, когда наступал порядок, и возвращались когда слабели царства людей.

- Все как предсказал Вритра, - Я поудобнее перехватил Карю за ноги. - "заменят они пищу долгим сном... И будут спать до тех пор, пока твои дети снова не расплодятся чтобы стать скотом... И так будет продолжаться раз за разом"...

- Да, все как в старых легендах... Но говорят, этих, современных ночных мы вывели сами.

- Кто это... мы?

- Люди. Я слышал истории от старых вояк. Может ночные бы и не появились больше. Но их останки находили при раскопах древних могил. Это еще до Третьей Мировой. Государства это все секретили, и забирали генетический материал себе в лаборатории. Там они выводили из них биооружие. Идеальных убийц. А потом вывалили их друг-другу на головы. Мы сами разбудили старое зло.

- Да, - пропыхтел я. - Мой дед... мне говорил. Думали, что это лучше ядерного оружия. Чище.

- Во-во. Все отметились. Мы, США, Индусы, Бритты, Китай... Им задавали ореалы обитания. По температуре, по давлению над уровнем моря. Там сотни факторов... Им там, где не задано, становится очень некомфортно... А потом сбрасывали на территорию врага. Они ж в основном мирное население и вырезали. Воякам-то что. Закрылся на базе, да пуляй во все что движется. А эти как диверсанты, работали по коммуникациям. Злые языки говорят, что правительства и крупные корпорации специально сговорились вот так воевать. Без грязного ньюка. Чтобы просто уменьшить количество людских ртов. Восток ведь почти совсем обезлюдел. И континенты вглубь... Остались только крупные центры и города. А были районы, где ночных никто не видел. Даже во время войны, - стратегически важные центры. И места обитания элит. И ни одного ночного. Говорили, сговор... На самом верху сговор. И здесь. Здесь их тоже раньше не было. Западнее были. А сюда они не совались. И вот... Понимаешь? Они, кто в лесах остались. У них с поколением ареалы обитания размываются.

- Скверно. - Я двинул затекающими плечами. - Теперь и эти, которые себе создали спокойные районы тоже поплачут.

- Ага, как же. Жди. - Фыркнул Каря. - Просто ночные будут резать простых людей, там где еще не резали. А власть и богатеи... Говорят... Говорят богатые города уже начинают обносить стенами.

- Города-убежища? - Хмыкнул я. - Как древние Вары? История ходит по кругу...

- Да. - он выдохнул коротким смешком. - Слушай, а... тебя как зовут-то?

Я запнулся, но потом сообразил. Ну да. Когда мы с ним виделись на испытании второй тропы, его вызвали раньше меня. Поэтому я его имя слышал, а он мое уже нет. И здесь, на этом испытании было так же.

- Мишкой кличут.

- А я Крислав.

- Помню.

- Ты... Это... Ты ж меня спас.

- Еще нет. - Буркнул я. - Знаешь как летчики говорят? Полет закончился, когда ты рассказываешь о нем друзьям за пивком... Нам бы только до опушки дотянуть.

- Все равно. Там, у ручья... Я не забуду.

- Ты головой то вертишь?

- Верчу, - ответил он.

- Добро.

***

Лес, лес. Бесконечный лес. Почти уснувший. Неживой. Лес Мораны. Ноги немеют. Вот что плохо. Ступни теряют тепло. Нос и щеки тоже. Каря тяжел как вся тяжесть мира. Он скоро придушит меня этим суком. Сказать бы ему чтоб бросил?.. Нельзя. Оружие - жизнь. Оружие не бросают. Херовое у нас оружие. Сук ломанный, - что за оружие?.. Вот если бы хлопал мне сейчас по груди висящий на ремне автомат... АК-74М... Добротный, простой, неприхотливый. Лучший инструмент для убийства. Я бы любого ночного с ним как бог черепаху...

У создателя этого автомата была очень интересная фамилия - Калашников... Добрая фамилия; - "Калаш", или "калач", так наши предки называли вкусную круглую булку. Но если копнуть глубже, - жутковатая фамилия. У более дальних предков "калаша" означало округлый кувшин или горшок; в том числе те из них, - большие - в которых хоронили остатки покойников. Большая калаша, по сути аналог гроба. Вот и думай, стал человек оружейником, и одно из древних значений фамилии-то проявилось - Гробовщиков. Впрочем, он же создал оружие для защиты своей страны, а уж как его используют те, кому оно попало в руки... Убивает не оружие, убивают люди. А в кувшинах-калачах кроме прочего наши предки хранили сому - священный напиток, испив который можно было услышать богов, приобщиться к их мудрости. Выходит Калашников - мудрая фамилия... Всему в ней нашлось место.

Эх, Калаш-калачик... Сейчас бы к костру, или в теплый-теплый спальник. Грелку химическую. Отдышаться, выпить воды, и съесть вот такой калачик-булку. Русские предки были мудры, блюли гигиену. У каждой булки-калача из теста сбоку выпекалась специальная ручка, из-за чего калач по форме напоминал навесной замок с дужкой. За эту печеную хлебную ручку калач и держали когда ели, а саму ручку потом просто выбрасывали. Потому даже если не было возможности помыть руки перед едой, все равно ты не марал калач грязными руками. Гениально ведь придумано. Ручки от калачей говорят иногда не пропадали впустую, - их отдавали нищим. Когда в животе пусто, не до изысков гигиены, и нищие с удовольствием поедали ручки от калачей, хоть это и считалось полным социальным падением. Отсюда и выражение появилось - "дошел до ручки", то есть опустился, упал на самое дно... Сколько я еще пройду, пока не упаду?

И не встану.

Дурь какая-то лезет в голову. Сознание плывет. Слово за слово и заплутаешь умом в бред... Надо собраться... Почему обратный путь кажется мне дольше? Конечно туда я шел налегке, а сейчас с ношей, но все же... Я никогда не теряю направления. Никогда, когда не устал...

Почему Каря так обвис? Тяжело. Когда несешь человека в сознании, его нести легче, чем если такой же груз но без души. Странно... Странно...

- Каря... Каря!

- Да...

- Ты там вертишь?.. Головой-то?

- Я... верчу. Мишук... Отдохнем может?

Если я опущу его, то уже не подниму...

- Недавно отдыхали.

***

Шаг-шаг-шаг... Ритм. Человек живет в ритме. Бьется сердце, стучит в жилах кровь. Пока ты держишь ритм, - ты живой. Ритм - пульс жизни. Главное не сбиться с шага. А ноги заплетаются, и предательски дрожат. Упаду, - не встану. Нет, - встану даже если упаду! И Карю дотащу. Я русский по духу, варяг по крови. Я - сила и честь. Я правда! Ничто не возьмет меня. Ни лукавая усталость, ни ложь слабости. Шаг-шаг-шаг. Ритм. Песня. Не обязательно петь вслух чтобы кричать.

Пе-рун, - птица боя.

О-тец я с тобою.

Мо-лот, и секира.

Муж-ска-я в том сила.

Па-ришь ты по небу.

Где-ты - там победа.

Ра-зишь нечисть громом.

Си-лен в гневе скором.

Ле-тишь в шуме бранном.

Кру-жат твои враны.

В гро-зе ты сверкаешь.

Все-гда побеждаешь.

Те-бе пою славу.

Хва-лить не устану.

При-шло время к бою.

Твой-сын пред тобою.

Ку-знец что дал душу.

Смо-три я не трушу.

Не-йму в сердце страха.

Не-раб тела-праха.

Мой-дух - твое пламя.

Тем ра-вен с богами.

Бой-будь рок желанный.

Смерть-пусть будет славной.

Мой-путь - путь победы.

Как-ты заповедал.

В-свой-срок небожитель.

От-крой мне обитель.

При-ми в свое царство.

В-не-бе-сном убранстве.

Там-я предков встречу.

Там-я стану вечным.

Пе-рруууун!!! Слава!!!

Слава...

Шаг-шаг-шаг-шаг...

Что-там?.. Что впереди? Просвет между деревьями? Открытое место. Сучья расплелись, лес Мораны отпустит. Еще только несколько шагов. Кустарник. Я прусь сквозь него, закрывая глаза. Ветви царапают голое тело. Лес кончился. Канава передо мной. За ней дорога в обе стороны. За ней поле. И хмурый серый облачный океан над головой. Знакомый пейзаж. Я вышел. Мы вышли.

- Погоди-ка Каря... - Я опустился на корточки, и не удержавшись, повалился вперед. Каря растянулся на траве. Совсем белый. Дыхание его трепетала как гаснущая не ветру свеча.

- Ты погоди... - Прохрипел я. - щас я... Щас... Я... - Я махнул рукой и спотыкаясь пошел через канаву. Уралы стоял слева по дороге, своими кузовным задами ко мне. Людей я не видел, наверно они были в кабине и в кузове. Машина была не слишком далеко. Можно было бы позвать криком, если бы я мог крикнуть...

- Х-ааааа... - Хрип, вот и весь крик.

Я взмахнул рукой, но она поднявшись до плеча бессильно повалилась обратно. Я оглянулся назад, туда где лежал Каря. Почему-то мне казалось, что если я отойду и потеряю его из вида, он исчезнет, растворится, лес возьмет его. Так я и шел, озираясь, пытаясь крикнуть и поднять непослушные руки...

Откинулся борт машины, и изнутри спрыгнули двое в камуляже. Побежали ко мне. А мне уже не было сил ни на что. Только дойти и не упасть. Не упасть... да... Я открыл глаза, и увидел небо, и две хмурые физиономии надо мной.

- Там... на опушке... - прошелестел я.

Меня подхватили за руки за ноги, и споро потащили к машине. Я видел только того мужика который тащил меня за ноги. Из-за него я не видел лес, и Карю. Лес сожрет его.

- Там... - Почему они меня не слушают. - Там Каря... Там...

На борт меня втащили рыком под руки, так что хрустнули суставы.

Упал черный занавес.

***

Я очнулся, - и сразу почувствовал слабость и дурноту. Захотелось опять провалиться в комфортное спасительное беспамятство. Раскрыл глаза, и увидел потолок. Зеленый, но не яркий, не режущий глаз. Приятный цвет. Я повернул голову. Боковые светильники давали мягкое приглушенное освещение. Стены так же были зелеными. Небольшая комната, кровать на которой я лежал. А рядом со мной на стуле сидел дед Глеб.

- Очнулся? - Спросил дед. - Говорить можешь?

- Да-а, - неслышным шелестом вытекло из меня.

- Хорошо. Как чувствуешь?

- Фигово.

- Ничего, пройдет. Врач сказал, крайнее переутомление, и охлаждение организма, но ничего необратимого. Скоро будешь в порядке.

- Дед, - спросил я. - Я где?

- Медпункт. Наша база. - Лаконично начал информировать дед. - Ближайшая от места проведения испытания.

- А Каря?

- Парень которого ты тащил?

- Да.

- Лежит в соседней комнате. Ногу зашили.

- Это был ночной дед! - Приподнялся я. - Настоящий ночной!

- Знаю-знаю, - дед успокаивающе взял меня за плечо, и опустил обратно. - Твой приятель все рассказал. Пока его к хирургии готовили. А ты все спал как сурок. Наши парни с базы уже эвакуировали всех ребят из леса, и прочесывают местность.

- А ночной?

- Уже нашли. Трех. А сколько всего было, - кто знает? Обнаглели, твари. Раньше так далеко они не забирались. Раньше у них стены были в умах. А теперь они размываются... Худые наступают времена... Ну, да ты сейчас не думай об этом.

- А со сломанной рукой ночной был?

- Не знаю? А что?

- Это мой. - Я почувствовал прилив гордости. - Я ему лапу обломал...

Дед улыбнулся. И я увидел, что моя гордость тенью отразилась в его глазах.

- Добро, внук.

Я прикрыл глаза.

А испытание? - Вдруг вспомнил я. - Не получилось!.. Ну, дед, я ничего... Я в следующем году обязательно.

- Не надо в следующем. - кивнул головой дед. - Официально еще не сказали. Но мне шепнули на ухо кое-что. И я тебе шепну. Вам засчитали. Как пройденное. Тебе, Каре твоему. И еще двоим щенкам. Вот ведь, - ты у меня похоже ни одного испытания не пройдешь как надо. Все у тебя инако выходит. Но главное выходит. Так ведь? - Дед прищурился, и подмигнул.

Я откинулся на подушку. Я прошел. Прошел. Первую часть испытания на тропу. Даже дурнота на время отступила. Я был почти счастлив. Только вот...

- Погоди дед. Я прошел. Каря. А еще двое кто?

- Да, - дед поморщился. - Еще двое... Им тоже засчитали. Одного так и не нашли. А еще одного нашли с отгрызенной головой. Так что им посмертно. Ну, - дед поднялся со стула - ты отдыхай пока. А я пойду со знакомцами покалякаю.

- У тебя и тут знакомцы есть?

- У меня, везде есть. - улыбнулся дед. - Я почитай, чуть не половину нашего нынешнего комсостава вырастил. Откуда ты думаешь я сразу все узнал? Да еще и машину за мной прислали. Я пойду. А потом я с парой друзей к тебе зайду. Расскажешь им как было. Дашь полный отчет. Сможешь?

- Да, я в порядке уже.

- Добро.

Дед пошел к двери. Но уже открыв замер и обернулся.

- Внук! - Позвал он.

- Чего.

- Оккедил, - серьезно сказал дед, кивнул, глядя мне в глаза и закрыл за собой дверь.

Я снова откинулся на подушку. Оккедил... Два очень древних слова из других времен и мест. Два слова с очень простым переводом. "Дубосердце". Дубовое Сердце. Дуб, - дерево-символ нашего Всеотца... Оккедил, - это значит сердцем подобный самому Индре. Смельчак! Удалец! Лучшая похвала воину. Никогда еще дед не называл меня так.

Никогда в жизни.

До этого дня.

Я откинулся на подушку, глядя в теплый зеленый потолок.

И улыбался, не пытаясь спрятать улыбку.

***

Помню свое первое убийство.

Я уже был здоровым лбом тогда. И ростом почти сравнялся с дедом. И все же мне было тяжко...

Сижу на полу, на развернутой простыне, Тямкина голова лежит у меня на руках. У него из носа идет кровь. Уже два дня. С перерывами, но идет. Кровь утекает и вместе с ней утекает его жизнь. Вся его морда в засохшей корками крови, а когда он оскаливает губы видны белые десны, он будто весь выцвел. Он не ударился носом, как я сперва подумал. Здесь в ветклинике врачи просветили его и сказали, что это рак. Обширные метастазы, в операции нет никакого смысла. А я и не замечал ничего, внешне ничего не было заметно... Тямке всего шесть лет. Не самый большой возраст для пса. Семь ему уже не будет. Он был бегун. Быстрый, сильный, красивый. Даже в тот день когда у него носом пошла кровь, он еще поднимался и бегал, пока были силы. Собаки не умеют сдаваться, в отличие от людей... В машину, чтобы ехать в больницу он хоть и с трудом, но тоже залез сам. В пути я успел скормить ему сардельку. Открывается дверь, в комнату возвращается врач. В руке у неё - шприц.

- Давайте я сам сделаю, доктор. - Прошу я у неё.

- Не надо, - мягко говорит врач, - вы можете сделать ему больно. - Лучше подержите ему голову.

Я глажу Тямку по голове, по пригнутым к голове ушам. Он тянется ко мне. Он шумно дышит, и на очередном выдохе из носа у него снова ползет струйка крови. Тонкая-тонкая, - её уже мало осталось. Врач быстро профессиональным движением втыкает Тямке иглу в мышцу на задней лапе. Он дергается, но я его придерживаю, и продолжаю гладить по мягкой короткой шерсти.

- Вот так. - Говорит врач. - Сейчас он просто заснет. Ему не больно.

Мне хочется спросить у женщины-врача с мягким голосом, сколько раз в неё втыкали шприц с ядом? А если нет, - откуда она знает что это не больно? Но это глупо, я молчу. В конце-концов она сказала это чтобы дать мне облегчение. Я молчу, и тихонько глажу Тямкину голову. Он смотрит на меня, потом глаза его начинают закрываться, но он моргает, одолевает непонятную дрему. Явь - жизнь. А сон - смерть. Жизнь всегда борется до последнего. Слово "агония" - греческое, оно означает - "борьба"... Собаки не умеют сдаваться. Но в этот раз сон слишком силен. Глаза его начинают закатываться, опускаются веки. Он уже не смотрит на меня. И все же я еще глажу его. Вдруг он еще здесь, вдруг еще не ушел. И уже не видит, но еще чувствует. Простынь под Тямкой расплывается темным пятном. Также, как когда я впервые увидел его, в детстве.

Рождение и смерть - две стороны одной монеты.

Врач подходит, осматривает.

- Все... Хотите побыть здесь?

- Нет.

- Тело будете забирать?

- Да.

- Давайте я вам помогу завернуть.

Она умело помогает укутать мне тело в простынь. Также кутают в пеленки новорожденных.

Жизнь и смерть - сестры-близнецы.

- Давайте я вам открою дверь, - обе руки у меня заняты, она открывает дверью и провожает меня до порога их небольшого здания.

- До свиданья, - оборачиваюсь я к ней. - спасибо вам.

Я спускаюсь с крыльца небольшого здания, и иду к машине деда. Интересно, что делают собаки на той стороне? Наверно там должно быть что-то очень хорошее. Уютное спальное место, постоянно всякие вкусности в миске, и свежая вода, и большое-большое поле под голубым небом, где можно вволю бегать. Только вот это все не слишком обрадует собаку в разлуке с хозяином. Слишком уж они в нас врастают. Тогда может быть они там спят, и видят всякие хорошие сны, пока хозяин тоже не придет. Тогда пес просыпается, радостно лает и встречает... А может быть на той стороне собака наконец-то избавляется от нашего дружеского рабства и обретает волю духа? Я не знаю. Иди своей дорогой Тямка, я рад что знал тебя. Я был бы рад увидеть тебя снова. Но если где-то там, далеко, у тебя не будет возможности подождать, если у тебя будет свой путь - иди своим путем.

Дед выходит из машины, молча кивает головой, открывает багажник. Там лопата. Он подвигает её.

- Клади сюда.

Я укладываю тяжелый неуклюжий свёрток в багажник.

- Погоди, - говорит дед. - Давай лапы подоткнем. А то закоченеют, уже ничего не сделаешь...

Мы подгибаем лапы - так меньше придется копать. Теперь Тямка лежит почти в позе эмбриона. Рождение и смерть водят вокруг нас хоровод...

Дед ведет машину. А я все думаю.

До каких пор стоит длить жизнь?

До тех пор, пока она приносит тебе радость. Радость бытия, познания, борьбы. Или, - если уже нет ничего этого, - пока ты не раздал все долги. Жить стоит, - пока ты можешь что-то творить. Пока ты можешь что-то менять.

До каких пор есть смысл препятствовать смерти?

До тех пор, пока твоя жизнь - жизнь, а не бессмысленная пытка.

Иногда пытку жизнью можно растянуть на недели, годы, даже десятилетия.

Иногда врачи могут поддерживать жизнь больного, который уже роздал все долги, который в своем состоянии уже не может ничего творить, не может ничего менять, и потому уже не может ничему радоваться. Все что остается у такого больного - это боль. Боль уже ничему не служащая, ничему не учащая, - вышедший из-под контроля страж и учитель, который стал палачом.

Оборони меня Отец от врачей, которые стоят за жизнь до последнего, как за некую самоцель.

Пошли мне Отец эфтаназию. Не обязательно в виде врача со шприцом. Эфтаназия как и Агония - греческое слово. Эф - благо, Танатос - смерть.

Пошли мне Бог Благую Смерть.

Как венец Жизни.

***

Помню ту ночь. Меня разбудил крик. Я открыл глаза, сбросил одеяло, прянул с кровати на пол, и не вставая на полусогнутых руках начал озираться в темноте. Сознание включалось, мозг раскочегаривался, и через мгновение я уже знал: я дома, - раз. Кричал дед, точно, - это два. Что случилось? Нападение?! Я неслышно поднялся с пола, прилип спиной к стене. Глаза уже побороли темноту, я перетек к стулу, нащупал и вытащил из ножен на брючном ремне нож. В комнате деда что-то шумнуло, - хлопнула дверь в его комнате, послышались быстрые шаги в предбаннике. Я прижался к стене рядом с дверью. В этот момент дверь ко мне в комнату шумно распахнулась, и... Я с трудом удержал руку с ножом. Дедов силуэт я узнал даже в сумраке. Дед хлопнул рукой по выключателю на стене, и мою комнату залил яркий свет. Я зажмурился.

- Ты чего? - Спросил дед оборачиваясь, углядев меня у стены.

- А ты чего кричишь? - спросил я щурясь и опуская нож. - Я думал на нас напали.

- Балда! - Вдруг захохотал дед.

На балду я не обиделся. "Балда" это ведь всего лишь одно из русских обозначений молота. Хотя конечно странно, гуляет язык. Балда - говорят в укор уму, мол, туп как молот. А "молоток!", говорят в похвалу, может быть потому что маленьким молотом выполнялись более тонкие кузнечные работы, мда... На балду я не обиделся, но маленько опупел, и это еще мягко сказано.

Он захохотал и не думал останавливаться. Наоборот, ржал как конь, все сильнее и сильнее. Я приморгался к деду, и увидел что вид у него вообще странный. Глаза лихорадочно блестели, в руке была зажата какая-то смятая кипа исписанных бумаг.

- Что смотришь? - Гаркнул лыбясь дед. - Молодец! Но балда! Хорош бы ты был, если бы сейчас меня зарезал. В такой-то день! А-ха-ха!

И он заржал снова. Такого деда я не видел никогда, поэтому маленько впал в ступор. А дед глядел на меня, и все ржал, мой вид смешил его. Он направил на меня палец и собирался что-то сказать, но опять только забулькал смехом.

- Э-ээх! - Дед с силой швырнул кипу бумаги на пол, она ударилась и разлетелась по комнате белым взрывом. А он поднял руки и вдруг заплясал, вертя головой, прищелкивая пальцами, двигая плечами, да с птичьими махами руками, и выкидывая коленца, да с притопом, да с ухарскими выкриками...

Рот у меня отвалился.

- Дед, - пробормотал я - ты чего, ЛСД для себя открыл?

- Балда-а! - Утвердительно ткнул в меня перстом дед не прекращая топать босыми пятками в пол, и плясать.

- Чего, Альда к тебе согласилась переехать?

- Нет, ну балда-а-а. - Дед наконец прекратил отплясывать. - Альда! Мы бы с ней друг-друга, на второй день прибили... Уф-ф! Да-а! Ну-ка пойдем!

Дед подскочил ко мне, схватил за руку как малыша, и потащил за собой.

- Дед куда? Дай хоть штаны!

- Хер со штанами! - Рявкнул дед. - То есть хер-то с тобой... А штаны на хер! Пойдем!

Он вытащил меня из комнаты, протащил по коридорчику между комнатами, из которого шла вниз дверь на второй этаж, и затащил к себе в берлогу.

Комната деда... Это конечно было нечто. Просторная, уставленная книжными шкафами, в которых стояли старые книги, старые, с золотым тиснением на обложках, еще более старые, в кожаных переплетах, совсем древние - в пластиковых обложках, где каждый лист был запаян в отдельный пластиковый файл, и так же раскрученные и запаянные свитки. Потолок, единственное пожалуй место во всем доме сделанное из пластика, - белого пластика, (ибо дед использовал потолок как экран для проектора куда бывало смотрел возлежа на кровати), сейчас этим самым проектором и подсвечивалось, и потому было ночным звездным небом, с подписями созвездий и планет. Офисная урна с крышкой что открывается при нажатии на педаль, в углу комнаты, которой дед никогда не пользовался как урной, и из полуоткрытой крышки которой торчал древний боевой шестопер. Фотографии на стене, где дед в изношенном камуфляже, увешенный сбруей и оружием, с какими-то головорезами, в желтой пустыне, в белых снегах, и в зеленых лесах. И мужики на фото рядом с ним разные, и дед разный, - тут зрелый, тут моложе, а тут даже с волосами на голове, хоть и "ежиком", и - страшно сказать - вислых усов нет... Стол с ноутбуком, кипами бумаг...

Вот к столу дед меня и подтащил.

- Вот, смотри! - Зачастил он тыкая в экрана компьютера. - Это здесь! Теперь-то я уверен! Пустыня Каракум, исчезнувший Маргуш. Вот древнее высохшее русло реки Мургапб. А вот город Ганур-Дэпэ. Мертвый город, мертвая страна, мертвая земля... А его усыпальница была здесь еще, когда не было ни пустыни, ни страны, ни города! Я же нашел его, Мишка!

- Перун... - Посмотрев на деда, пробормотал я. - А ты уверен?

- Да, - кивнул дед, - теперь уверен. Его усыпальница появляется там, раз за разом. На короткое время, и снова ныряет в свое небытие. Никто не смог её найти за тысячи лет! Расцветали и сгинули империи. Таяли ледники, поднимались и мелели моря, взрывались вулканы. Человек расщепил атом и вышел на околоземную орбиту. А он все дрейфовал там... И никто не мог его найти. И Даже перестали пытаться. А я - нашел. Я! Никто не верил, - а я отыскал... Даже в совете никто не верил, смеялись... - Дед вознес руки над головой, растопырив пальцы, и потом с силой хлопнул себя по швам. - Эх! Кто самый умный, внук?! Кто самый лучший?! Кто был прав, едрить их всех в кочерыжку?! А?!

- Ты деда! - Засмеялся я.

- То-то! - Выставил палец дед. - Я! И ты тоже молодец, Мишук. Без тебя бы у меня ничего не получилось. Э-хе-хей!

Дед подхватил меня за руки, и мы закружились с ним по комнате в каком-то безумном, бешенном плясе с детским смехом, который наверно уже не подобал мне, а деду и подавно. Дед... его радость, его восторг, захватили меня как волна, никогда до, да и после этого я не видел его таким счастливым. Мы подпрыгивали и кружились, так что в конце-концов своротили мусорное ведро, которое забренчав покатилось по полу, и из него вывалился древний шестопер.

Мы прекратили плясать, и остановились, тяжело дыша. Почему-то радость и смех сбивали дыхалку куда больше, чем любые упражнения.

- А чего теперь-то, дед? - Спросил я.

- Теперь надо спешить, - нахмурился дед. - Крепко спешить. - Нужна экспедиция. Мощная, оборудованная. Обращусь в совет.

- А они тебя послушают?

- Кто посмеет мне отказать в таком деле? - встряхнул усами дед. - Если надо, соберу общий сход. Авторитет серди братьев у меня, слава Перуну, еще есть.

- А... А меня с собой возьмешь в экспедицию? - С надеждой спросил деда я.

- А то как же! - Кивнул дед. - Твоя роль во всем этом деле не последняя. Поедешь со мной. - Дед взял меня за плечи, посмотрел в глаза и внушительно сказал. - Готовься внук. Скоро мы вживую увидим Бога.

***

Мы с Русанкой сидим на обрывистом речном берегу. Снова она с тетушкой Альдой у нас в гостях. Ну мы и пошли гулять. Теперь вот, отдохнуть присели.

Это было то самое место, куда когда-то, в мой самый первый день привел меня дед. Излучина лесной реки со спокойным течением. Хорошее, мирное место. Деревья все так же свешивали к воде свои развесистые ветви. Только некоторые выросли, а то что когда-то упало и лежало мостиком на другой берег, переломилось и упало. Вот по таким изменениям в привычном пейзаже и начинаешь понимать бег времени...

- Значит скоро летите? - Расспрашивала меня Русанка про будущую экспедицию.

- Ага. - подтвердил я.

- Счастливый ты Мишук! Летите чтоб отыскать саму Богиню! Это же!.. - Русанка не нашла подходящего слова, (а это, надо признать, случалось с ней редко), и только пыхнула воздухом через нос. - Ну это же нереально грандиозно!

- Угу. - Не стал отрицать я.

- Вот бы и мне с вами! - Мечтательно сказала она.

И такая в её голосе прозвучала откровенная зависть, что я, воспомянув, как она любила обычно заноситься и выпендриваться по всякому поводу, испытал пусть и не очень красивое, но острое чувство полного морального удовлетворения.

Прям на душу бальзам, маслом по сердцу!

- Нельзя тебе, - солидно ответствовал я, с греющим душу сознанием собственной значимости - это не бабское дело, для настоящих мужчин. Ой!..

Острый Русанкин локоть прилетел мне в бок под ребра.

Это у неё никогда не задерживалось.

- Ты за языком-то следи, - протянула Русанка. - не ровен час, откусишь.

- Ну ладно, чего ты...

Вообще Русанка со времени нашего первого знакомства сильно изменилась. Была кнопка. Потом стала тонконогая и тонкорукая долговязина. (Было даже время, когда она была выше меня ростом, и давала мне всякие нелицеприятные клички типа "гнома"). А сейчас вот она вся как-то округлилась, исчезли костистые острые углы. Ну, кроме локтей, да... Вся она стала какая-то... В школе-то тоже были хорошие девчонки. Но Русанка... Ну, словом, мне теперь очень нравилось на неё смотреть. Я это мог делать долго. Ну, старался украдкой, чтоб не пялится как дурак. А вот говорить мне с ней почему-то наоборот, стало труднее. Раньше я как-то проще слова находил. А еще всякие её ужимки которые раньше выглядели смешно, теперь меня почему-то... волновали. Она мне даже, бывало снилась. Но я ей про это, понятное дело, ничего не говорил. Начала бы опять зубоскалить про давление в кране. Не девушка, а прям сантехник какой-то...

- Ты не обижайся. - сказал я. - Была бы моя воля, я бы тебя взял. Ты, ничего, надежная.

- Взял бы... Я вот гляжу на тебя. Ты же похоже даже не понимаешь значимости события!

- Чего это? Все я понимаю.

- Да уж, понимаешь. А я тут прозябай...

- Ну ладно, не огорчайся ты так. Я как приеду, все тебе расскажу.

- Полный отчет дашь.

- Ага.

- Договор - Русанка протянула мне свою изящную, но сильную ладошку.

- Договор.

Я пожал ей руку, и потряс. Она была какая-то очень теплая. Даже мозоли у неё были какие-то аккуратные, не то что у меня. Мне хотелось подольше задержать её руку в своей. Но это было как-то нелепо. Теоретически-то я примерно знал, чего хочу сделать дальше. А вот на практике я не очень знал, как-чего, поэтому - отпустил.

Надо мне с дедом посоветоваться по этому поводу.

Чувствую, какой-то у меня назрел пробел в воспитании.

Пели птицы.

Грело солнце.

Тихонько журчала вода.

***

Небо. Я смотрю вверх. Здесь совсем иное небо. Будто выцветшее от жары, вместе со всей лежащей внизу пустыней. Мне непривычно здесь. Но хорошо. Азартно. Я никогда еще не был в пустыне. Еще несколько дней назад я сидел в родных лесах. А потом, деде вернулся из совета, и... завертелось. Дед получил свой карт-бланш.

Все дальнейшие события нашей подготовки к путешествию, я помню отрывочно, и как-то суматошно. Масштаб, - а главное - скорость событий подавили меня. Кем я был? Лесным дичком, если задуматься. Жил в лесу, молился колесу... Что я знал о внешнем мире? Собственные обрывочные воспоминания из детства, да чужие впечатления и пересказы, - деда, старых книг из его библиотеки, да школьных учителей из небольшого городка. Кончено с тез пор как дед разрешил мне пользоваться интернетом, (пусть и только час в день), я расширил свой кругозор. Я не был сельским дурачком, попавшим на ярмарку. Но что я видел? Ничего толком не видел. Избушку деда за оградой. Несколько полузаброшенных санаториев, пару десятков вооруженных дядек в камуфляже, вот и все мои варяги... Я рос варягом. Ощущал себя варягом, и... почти не видел варягов. Живя с дедом от них на отшибе. Вот в чем была тонкость момента, которую я тогда не вполне сознавал.

- Собирайся по-походному, - сказал дед. Действовать придется в пустыне... Запас еды и прочее будут обеспечены. Так что бери личные вещи, и малый запас еды, на случай перекусить где-то на перевалочном пункте. Оружие - личное. Одежда - униформа по климатическому поясу.

Когда дед поставил задачу - я был готов к ней. Зря что ли он меня учил? Я знал, что, что раз мы летим в Каракумы, то там будет жарко днем и очень холодно ночью. Я знал какие вещи класть в свой баул, а если в чем-то сомневался, то мог уточнить у деда. Я взял одежду, предметы гигиены, аптечку, оружие. Я был готов - теоретически...

Помню как я собирался. Забросил в рюкзак и баул предметы гигиены, аптечку, белье, прочий походный скарб. Открыл шкаф, и среди моих поношенных тусклых цветов одежек вытянул нужную униформу. Уже пара лет, как я её получил, но вот носить-то мне её пока особо было негде, так и висела она в шкафу без дела. Я натянул штаны, одел куртку, зашнуровал ботинки, нахлобучил на голову кепку, и полюбовался на себя в круглое зеркало, стоящее на моем столе. - Оттуда на меня глянул неотразимый боевой красавец. Нашивки на рукавах с секирой-лабрисом на фоне молнии, - наш варяжий знак. Я повертелся так и сяк. И скрепя сердце был вынужден признать, что у неотразимого красавца форма мешковатая, потому как была выдана на вырост, и слишком необношенная, да и лицо еще не отражает на себе следы битв и невзгод. Короче, зеленоват еще герой. Но ничего, это-то дело наживное.

Я открыл верхний ящик стола, и вытащил оттуда поясной ремень обернутый вокруг кобуры. Пистолет и магазины аккуратно лежали рядом. Дедов подарок на совершеннолетие, заморский "Х-К П30". Несуразный видом, но добротный пистолет, к которому я уже успел "приточиться", и зауважал за меткость и всеядность к патронам, и удобство. Я опоясался ремнем, поправил кобуру на правом боку - удобная, испытанная Бъянчи военного образца. Вставил магазин, зарядил патрон в ствол, сбросил курок, и вложил пистолет в кобуру. Устроил два магазина в подсумок. Поправил на ремне флягу. Надо не забыть наполнить её внизу...

Когда я закончил со своим барахлом, запаковал рюкзак и баул, сам он уже был готов. Он вышел из свой комнаты с огромным баулом, и, - я впервые увидел его таким, - он тоже вышел в форме.

Но темп, темп. Вихрь событий которые последовали за этим выбил меня из колеи. Слишком много событий, впечатлений и картинок. Наверно это была сенсорная перегрузка. Утром во дворе деда приземлился небольшой остроносый вертолет, дед поздоровался с пилотом, мы забросили сумки в салон, сели, машина оторвалась от земли, и я, завертев головой отправился в большой мир. И этот мир поглотил меня, раз за разом открываясь новым простором, и небывалой своей огромностью.

Это была моя первая экспедиция. Экспедиция... прекрасное латинское слово, дословно переводящиеся как "Изножие", - то есть поход на ногах куда-то вовне из родного дома.

Я вышел в мир...

Вертолет выбросил на небольшом аэродроме, где люди с перуновскими лабрисами на шевронах пересадили нас в небольшой остроносый пассажирский самолет.

Трап поднялся, самолет пошел на рулежку, оторвался от земли, оставляя за собой взлетную полосу и диспетчерскую башню, а мы с дедом начали обживаться в салоне, вовсе непохожим на самолетный каким я его представлял, - просторный, с мягкой светлой обивкой, с глубокими удобными креслами, большим столом с глубокими гнездами, телевизором, и даже диваном... Наслаждайся бизнес-классом сказал дед, - и я стал наслаждаться. Осмотрел салон, на предмет где чего лежит, разузнал у деда имеются ли здесь парашюты, (вместо каковых оказались отстреливаемые спасательные капсулы), осмотрел содержимое бара, про которое дед прочел мне маленькую лекцию, поглазел в иллюминатор, слегка испугался от тряски за которую пилот извинился перед дедом по селектору, попросил деда разбудить меня если самолет будет падать, да и задрых на диване.

Сел самолет в Рязани. Древний город, столица рязанского княжества!

Я не увидел в нем ничего, кроме взлетного поля из иллюминатора.

Из этого окна я наблюдал за подкатившими техническими машинами, и суетящимися вокруг самолета людьми. Одно только, что пилоты вышли к нам с салон и вышли через него по подкатившему трапу, и я хоть увидел лица тех кто везет нас по небу. Умные лица, и красивая синяя форма с золотистыми лабрисами - тоже наши... Рязань служила нам аэродромом подскока. Самолет дозаправили и... таким же макаром как Рязанья в том путешествии "увидел" Саратов, и Бейнеу, про который я кроме названия ничего не знал, кроме того, что на пути к нему мы летели недалеко от настоящего моря! Я впервые видел столько воды, да еще с такой высоты... Дед сказал что это Арал. Для меня он до этого был контуром на карте, а он оказывается во какой... Настоящий, огромный...

Да, сами расстояния, которые мы оставляли под крыльями, - поражали меня. На каждой остановке я как бы выходил немного в другой мир. С другой температурой, влажностью, и наверно сотней других факторов. В следующем после Бейнеу аэропорте, название которого мне никто не удосужился сказать, мы наконец выгрузились из самолета. Эта была авиабаза, и здесь нас ждали.

Хмурый квадратный мужик по имени Запслав Рудомет встретил нас почти у трапа, отдал честь, ответил на рукопожатие деда, и... передал деду командование, спустившись на должность зама. Они были старыми знакомцами, хоть и не друзьями, это я по реакции деда понял, благо знал его столько лет... Дед принял командование, вместе электронным планшетом.

А командовать деду было чем. Шесть огромных транспортных вертолетов в сером камуфляже, с лабрисами стояли на залитом солнцем поле тяжело развесив длинные лопасти. Вокруг них открыв носовые створки люков обслуживания, суетились техники. Рядом стояли - пигмеи в тени грузовых титанов - четыре "вожака"; боевые двухместные командирские вертолеты фирмы "Камов", и их "стаи" - беспилотные ударные машины, управляемые искусственным интеллектом. Народ вокруг машин целенаправленно мельтешил, подвешивая на крылья ракеты, загружая тяжелые гирлянды снарядов к пушкам. Мялись вокруг солдаты охранения, а в стороне, в одном из трех гигантских серебристых ангаров с раскрытыми створками, маялись, сидя на тюках, и не менее пары взводов солдат в светлом пустынном камуфляже.

С появлением деда вся беготня еще больше активизировалась. Закрывались технические лючки, и створки у вертолетов, техники отсоединяли шланги. Вокруг деда образовалось еще несколько офицеров, и пилоты машин. Он отдал им несколько команд, и те частью забубнили в рации, а частью сами разбежались шустро как тараканы. В командном виде дед совершенно преобразился. Таким я его еще не знал, я то привык, что он гонят туда-сюда только меня, а тут... Но размышлять над этим было некогда... Посуровевший, и оттого даже как-то помолодевший дед пошпилил к ближайшему транспортному вертолету, а я поспевая за ним хвостом еще успел обернуться и увидеть как из ангара вытекает светлая волна солдат.

Мы вошли в вертолет с хвоста, он так и стоял с открытыми хвостовыми створками опустив две рампы "наездов". Мы протискивались сбоку, мимо принайтованной в чреве вертушки бронированной машины с бронированными стеклами зеленоватого бутылочного цвета. Я чуть задержался, пялась на рубчатые колеса броневика, ощущая себя библейским Ионой попавшим в чрево кита, за что получил легкий тычок от идущего за мной Запслава - "шевелись, генеральский сынок"... В отсеке дед велел мне сесть на один из металлических откидных стульев, что тянулись по краям трюма, подмигнул, и дал мне боевое задание - не мешать. Есть не мешать... Я приземлился на раскладушку рядом с иллюминатором, посоле чего дед с Запславом через дверь с высоким порожком ускакали в кабину пилота, а я остался сидеть в легком обалдении.

Здесь у варягов была целая авиагруппа, - грузовые машины вместе с прикрытием. И все это тащило на себе, а вернее "в себе", солдат и технику, туда, куда их вел дед по указкам, взятым из моей головы... Я почувствовал себя неуютно. События приняли слишком большой масштаб. Но враяги... Я действительно не представлял до сих пор силу их организации. Дед говорил, что варяги воевали на почти всех континентах, а в последнее время даже активно начали наращивать численность и влияние. Но я не представлял, что они - точнее мы - настолько круты, чтобы притащить авиагруппу и наземный отряд сюда. Мы были уже на территории Туркменистана. Конечно границы в современном мире теперь были иными, - не было никакой сплошной охраняемой линии по контуру стран, (да и самих стран-то, в старом понимании, теперь толком не было), а охраняемые периметры теперь держались вокруг наиболее важных городов и объектов. Перемещение людей не ограничивалось, потому что люди перестали быть ценностью. Это раньше, когда государства кормились от рабочих и земледельцев людей и земли старались оградить границами. А теперь люди были и не ценность, а вроде как и наоборот ... - живите мол как хотите, идите куда угодно, только не лезьте на территории благоустроенных островков цивилизации. Но все же передвижение военных авигарупп и хозяева здешних мест должны были отслеживать. И раз вся это подчиненная деду орава получила здесь техническое обслуживание, и спокойно собиралась лететь по своему маршруту. Значит, как-то - силой или покупкой, варяги здесь заставили уважить свой интерес.

Я извернулся к иллюминатору за спиной. Солдаты - наши солдаты - втягивались в непомерное брюхо соседнего вертолета. Вот зашли последние, и грузовые створки начали закрываться. Подбежав запрыгнул сбоку в ту же машину через боковую дверь кто-то из экипажа.... Я услышал гул и повернул голову на звук. Створки в нашем хвосте тоже закрывались - свет идущий из хвоста обтекая громаду бронетранспортера, начал сжиматься все уменьшающейся щелью. В салоне стало чуть темнее, теперь его освещали только иллюминаторы. Где-то над головой загудело, сперва слабо, а потом все надсаднее, и наконец зарокотало, когда раскручивающиеся лопасти стали разрубать воздух.

Там, снаружи, в иллюминаторе я увидел что у других машин тоже зашевелились винты. Тяжело обвисшие лопасти, бессильно обвисшие к земле, пробуждались, и будто стряхивая с себя сон распрямлялись в движении, становились упругими и наконец превращались в слитную неразличимую вихревую тень... Первыми оторвались от земли беспилотники "стаи", осматривая местность, и выстраивая охранение. Потом поднялись боевые командирские машины. И наконец начали отрываться от земли транспортные "коровы". Я увидел в иллюминатор как стоявший справа от нас вертолет оторвался, и потихоньку пополз своей тушей вверх, увеличивая отрыв от своей распластанной на поверхности тени, и в тот же момент сам почувствовал толчок, и увидел как земля уходит вниз из под нашей машины... Мы были в воздухе.

Теперь цель уже близко.

***

Десять тридцать две...

Мозг механически принял информацию с циферблата часов, и я опустил руку. Я опять посмотрел на часы. Опять... Последний раз я сделал это ровно семь минут назад. А сколько раз я уже смотрел сегодня на циферблат, - не посчитаешь. Время тянется медленно, когда ждешь. Я волнуюсь.

Я окинул взглядом внутренности лагерной палатки. Не походная конура туриста, - настоящий дом. С высоким потолком, так что не надо пригибать голову, с большими окнами, с секцией двуспальных коек на стальном каркасе, с широким столом, стульями, с печкой. Да-да, с печкой. Здесь ночами это совсем не лишнее дело, - пустыня. Даже вода в рукомойнике здесь ночью подергивается корочкой льда.

Мы прибыли сюда три дня назад. "Стая" очертила зону сверху, и грузовые вертушки неторопливо начали заходить на посадку, вздымая пыльную взвесь из песка и грязи, прижимая своим вихрем к земле небольшие кустики пожухшей от жары травы. Раскрылись трюмы, и началась суета создания временного лагеря. Выкатились машины, цистерна с водой, забегали солдаты устанавливая палатки. На периметр мягко ступая стальными лапами, выдвинулись собакоподобные роботы-разведчики "Орфы". Вылетел на божий свет беспилотный кроха наблюдатель "москит", и начал нарезать круги осматривая округу.

Ближе к центру лагеря монументально утвердились и застыли на шести своих ногах, изредка поводя стволами, боевые "Герионы", - основная ударная мощь экспедиции. Герионы видом своим напоминали приземистых камуфлированных крабов с разлетом лап метра в три. Только вместо клешней у них были прижатые к груди манипуляторы, а на спине одна на другой торчало две низкопрофильных башенки, - нижняя топорщилась крупнокалиберным пулеметом, гранатомётом и вынесенными по бокам пакетами ПТУР, а в верхней обтекаемой торчал шестиствольный пулемет активной защиты, предназначенный для сбивания запущенных по этой жестянке вражеских ракет. Выглядели Герионы так, будто в одиночку могли укантропупить не менее роты солдат. Особенно напрягала их привычка ни с того ни с сего начинать визгливо вращать блоком стволов пулемета активной защиты, когда им чего-то чудилось в их кремниевых извилинах...

К роботам я был непривычный, и сперва проходил мимо них с опаской. То, что мы все были внесены в память машин как "свои", и в лагере сидели контролирующие их операторы, успокаивало слабо. У всех роботов был свой, с позволения сказать, интеллект, который позволял им действовать автономно. А уж что у этого интеллекта было на уме... Правда техники сказали, что ветер носит слишком много песка, что может вызывать повышенный износ суставов и забивать сенсоры, поэтому Героинов почти сразу от греха накрыли камуфлированными тентами, под которыми они теперь и куковали в ожидании потенциальных врагов. Под тентами они хотя бы пулеметами не вертели... Летучих "москитов" у нас было даже не знаю сколько, - расходный материал, который запускали по мере надобности. Орфоф у нас было 16. По четыре Орфа обычно работали в боевой связке с одним Герионом. Герионов у нас стало быть было четыре. Одного из них улетая забрал с собой Дед.

Дед... Сегодня, два с половиной часа назад, утром, пока еще не навалился пустынный зной, дед улетел за своей мечтой. И не взял меня с собой. Не взял... В первый день мы развернули лагерь и обустроились, вертолеты сделали еще один заход, и ушли на базу чтобы не терять ресурс стоя в пустыне. Во второй дед напоил меня сомой, поболтал через меня с Перуном, уточнил координаты. А сегодня - убыл на встречу с богом. Вот так-то.

- Дед! Взял бы ты меня с собой. - обиженно гудел я, пока дед с утра налаживался в дорогу.

Дед завязал на шее платок, накинул куртку застегнулся.

- Не возьму, Мишук. Ты довел меня до ворот, а уж постучусь я сам. Может быть вообще тебя надо было сейчас отсюда отправить...

- Да ты что дед?! - Возмутился я.

- Ммм? - Дед задумчиво глянул на меня, а может и сквозь меня. - Да знаю, знаю, не уедешь. Обидел бы тебя смертельно. Но сейчас тебя - не возьму. И не проси. Если все получится, мы Его сюда привезем, и ты своими глазами все увидишь. А если что-то не так пойдет, - незачем класть все яйца в одну корзину. Понял, - яйцо? - Подмигнул мне дед.

- Ну дед... - Разочарованно протянул я.

- Отставить разговорчики.

- Есть отставить.

- Вот то-то, - дед удовлетворенно кивнул, и взяв со стола свою древнюю "огненную звезду" вложил её в потертую кожаную кобуру на поясном ремне. - Поскучай немного Мишук. Туда лететь час, в обе стороны два. Ну и там, - как управимся... За полдень, думаю вернемся. Так что потерпи шесть часов, потренируй терпение. Я вон, тридцать лет ждал...

Дед снова задумался, провалившись на какой-то момент в себя глазами. Но тут тент палатки открылся и внутрь пригнувшись вошел Запслав.

- Все готово Глеб Владимирович, - сообщил он деду.

- Добро - Кивнул дед.

- Жрецов там сейчас медикам чуть не отхаживать пришлось, - сообщил Запслав кивнув на выход, - волнуются перед встречей с Богоявлением.

- А ты не волнуешься? - С любопытством глянул на Заплсава дед.

Тот ухмыльнувшись пожал плечами.

- Я сперва вижу, а потом волнуюсь. Если наоборот - при нашей профессии никаких нервов не напасешься.

- Хм, - укоризненно хмыкнул дед. - Не верите вы в Отца... Уж на пороге, а все не верите.

- Да нет, - не то что не верю. - отрицательно мотнул головой Запслав, при этом заученно, механически делая рукой перунов знак. - Просто...

- Ладно, - прервал дед - чего попусту разговоры разговаривать? Сейчас все сами и увидим. Как говорят христиане, вложим персты в раны.

- Так и я про то, - Запслав кивнул. - Лучше один раз увидеть.

- Вот и двинули.

Дед решительно выдохнул и вышел из палатки. Запслав со своей вечной веселой ухмылкой дружелюбно подмигнул мне, и двинул за дедом. Была у него такая привычка - подмигивать весело и с лукавой искрой в глазах, по любому поводу. И от этого ты вроде начинал чувствовать себя каким-то его доверенным соучастником непонятно в чем. Я еще не разобрался плохо это или хорошо. Но по всему Запслав был мужик неплохой. И как я слышал от солдат - здорово повоевавший. Тут в составе экспедиции мальчиков вообще не было. Ну то есть, кроме меня... Все как один ветераны. Я поскакал вослед деду и Запславу из палатки.

Снаружи солнце уже светило вовсю. Но оно еще висело у горизонта, и лучи его пока били по нам "рикошетом". По настоящему здесь начинало припекать часам к одиннадцати... Мы шли к центральной "площади" лагеря - просто ровной площадке, которую окружали палатки. Там уже ждали нас несколько человек. Солдаты, двое тех самых жрецов, о которых говорил Запслав, и трое десятников, - командиров групп. Здесь же стоял развесив лопасти два небольших вертолета. Хотя как сказать, - небольших. Это по сравнению с теми транспортными мастодонтами, на котором я летел сюда. Этот были "семнашки" средних размеров транспортно-штурмовая машины с вместительным брюхом и подвесными ракетами на боковых каркасах. Дед со-товарищи полетит на одной из них. Вторая должна будет вылететь за ними если они не вернутся до семнадцати ноль-ноль. Это страховка, так как связи с группой деда скорее всего не будет. Все три дня что мы были здесь связь шалила, чудила электроника, и эфир был забит странными помехами. Научники не могли сказать по этому поводу ничего определённого, но догадаться было нетрудно...

- Что Людовит? И Дубрав? - Дед подойдя улыбнулся жрецам. - Запслав сказал, волнуетесь шибко? Так может, останетесь? Здоровье то в пути не подведет?

Людовит, древний старикан, один из наиболее авторитетных жрецов с белоснежным чубом, и второй - морщинистый как старая картофелина с оттопыренными ушами - Дубрав, синхронно замахали руками на деда как вентиляторы.

- Да что ты, Глеб, - мыслимо ли сейчас оступаться?! - Загудел Дубрав, тяжело опираясь на посох. - Сперва увидим, - а там уж и помереть-то не жалко.

Дед говорил мне, что этих двух благообразных дедов к экспедиции присовокупили по настоянию главного Волхва, - как экспертов и надежных свидетелей. Дед не возражал. Свидетели триумфа лишними не бывают.

- Так, так, - кивнул Дед.- Правду ты сказал Дубрав... Борна!

- Я - Вперед вышел один из десятников, с широким скуластым лицом.

- Сейчас вылетаем по цели, - сказал дед - "зам раз" Запслав улетает со мной. На время нашего отсутствия назначаю тебя "зам два". В случае чего, - примешь командование.

- Есть, - козырнул Борна к непокрытой голове. (у варягов с этим было просто).

Вообще у варягов система званий своя, старинная. Десятник, сотник, темник, (то есть тысячник)... Европейские звания некогда введенные на Руси царем Петром у нас так и не прижились. И то сказать, зачем их использовать, эти слова на искаженной латыни? Толку от того - разве что звучит непонятно и загадочно, дешевой солидности добирать. Генерал, Майор, Капитан... А переведешь на наш родной язык "Общий", "Старший", "Голова"... И зачем было вводить иностранное? Вот и "заместитель" у варягов был просто заместителем. Старофранцузское "Льётенант" конечно звучит красивее, но если перевести эту искаженную латынь - "Локум Тененс", - то получится просто "Местодержатель", - то есть ровно тот же русский "заместитель" по сути.

Маленький отряд начал загружаться в вертолет. Два жреца со своими нелепыми посохами, двое "научников" со своими цифровыми камерами и чемоданами плохо работающей здесь тонкой аппратуры, два крепких молодца в камуфляже с автоматами. С хвоста в вертолет с неживой машинной грацией зашел подстраиваясь и поджимая лапы под тесноту грузового отсека Герион, - поддержка на случай сложных ситуаций. Он и занял почти весь отсек...

Дед повернулся ко мне,

- Ты там поаккуратней, дед. - Попросил я.

- Не боись, - отозвался вместо деда Запслав, и крепко хлопнул меня по плечу, аж к земле припечатал. - Я пригляжу за ним. Все будет в лучшем виде.

- Смотри, сам обещал, - буркнул я Запславу.

Тот хохотнул и пошел к вертушке.

- Аккуратней, дед. - Снова попросил я. - Кто знает, как оно там?

- Спокойно, Мишук. - Улыбнулся дед. - Я как солнышко-колобок, - и от бабушки ушел, и от дедушки ушел...

- Вот и не изменяй этой традиции.

- Кто боится, - притягивает неприятности. Помнишь?

- Добро. - Ответил я.

Дед улыбнулся, и развернулся к вертолету.

Запслав уже сел в пилотскую кабину, он умел управлять вертушками. Дед сел последним в салон, - молодцевато взлетел по лестнице, пригнул голову и исчез в дверном проеме. Солдат в салоне, убрал за ним лесенку и задвинул створку двери.

Вертолет загудел раскручивая винты. Нас Борной окатило стремительным вихрем грязи и песка, отгоняя от машины. Прищурив глаза мы невольно отошли назад на несколько шагов. Смутно видный за бликующим иллюминатором дед махнул мне рукой, когда машина уже начала отрываться. Я поднял руку и держал её вслед уходящему вертолету. А потом я вернулся в нашу с дедом палатку.

Это была два с половиной часа назад. Впрочем - я посмотрел на часы - уже больше... Сколько продлиться отсутствие деда. Скорей бы они вернулись... Они вернуться и... Я не очень представлял как это будет. Они вернутся, и привезут Его в саркофаге? Я представил себе этот саркофаг, - почему-то он возник у меня в голове как металлический гроб украшенный непонятными иероглифами. Глупость, а впрочем, кто его знает как он должен выглядеть... Или вдруг... вдруг он смогут оживить Перуна прямо там, и вернуться не с саркофагом - а с ним самим! С живым!

Я попытался представить это себе, - и не смог. Перун сидящий в вертолете на скамеечке и болтающий с дедом... Вообще Перун и вертолет... Не вязалось. Перун был из какого-то совсем другого мира. Он грозил молниями, он летал на непонятных машина-виманах. Он... был сказкой. И вот он сейчас выйдет из сказки в реальную жизнь. А дед, и остальные. Все кто привыкли молиться его кумирам, кланяться его изображениям, клясться его именем... Я попытался представить кланяющегося деда, и Запслава с его разбойничьей физиономией. И жрецов - вот они кланяются кому-то вместо кумира, кому-то туманному... Пролежавшему во сне тысячи и тысячи лет... Мне трудно представить, как это будет. Но я забегаю вперед, - не ошибутся ли они там с местом и временем? Правильно ли понял дед мои сигналы, открытые ему через сому? Смогут ли они открыть гробницу? И... не будет ли там каких-нибудь ловушек? Нет, зря дед не взял меня. Скорей бы они уже вернулись.

Солдаты в лагере скучали. Пока солнце не распогодилось, часть раздев верх до маек, разделилась на две команды и гоняли в футбол, соорудив границы ворот из нескольких ящиков. Но сейчас все уже расползлись по палаткам, никто не хотел без нужды вылезать под это плавящееся небо. Жара здесь была такая, что ты не потел - горячий иссушающий ветер тут же испарял пот, и ты просто вывяливался на солнце. А главное этот ветер дул и дул, бесконечно, неослабно. Ветераны, которые уже бывали в свое время в здешних краях называли этот ветер "афганец". Пить хотелось постоянно, но что толку подносить флягу к губам - такое ощущение, что вода испаряется раньше, чем ты её проглотишь...

И все же мне не в моей палатке не сиделось. За это время я несколько раз заходил в штабную палатку, но эфир был по-прежнему забит помехами, и варяг-связист только отрицательно качал головой. "Зам-два", Борна сидел рядом радистом на раскладном стуле, закинув ноги на стол, в полудреме с полуоткрытыми глазами. Или полузакрытыми - как посмотреть. Он получил приказ, и конкретный срок после которого должен был начать действовать. Если до семнадцати часов вертолет деда не объявится, он должен отправить спасательную команду. Этого срока он ждал как автомат, грудь его мерно вздымалась, не было в нем ни малейшего волнения. Я не знал чем он занимает свой мозг, может мысленно извлекает квадратные корни из чисел, или цитирует себе на память стихи, или у него внутри тикает таймер - "до 17.00" - после которого он опять оживет, а может вообще сознание его было медитативно пустым, и смотрел Борна на все вокруг глазами Будды, в которых были выжжены все стремления и все желания. В очередной раз позавидовав каменному спокойствию этого вояки, я вышел наружу, запахнул полог штабной палатки, и пошел к своей.

Вот на полпути меня и накрыло.

Я как раз проскользнул между одной из солдатских палаток и белой цистерной с водой, когда мир вокруг меня поплыл. Запнулись ноги, я успел глянуть вниз. Там был такыр - потрескавшееся от жары земля, и трещины на этой земле вдруг потеряли резкость и начали извиваться будто змеи. Я пошатнулся, оперся рукой о цистерну, ощутив под рукой гладкий обжигающий металл. Но переведя взгляд на цистерну, и на свою руку, я по-прежнему видел на них трещины такыра, будто кадр наложился на кадр, будто мой мозг не поспевал за моим взглядом... А потом картинка исчезла - и цистерна, и пустыня, и весь окружающий мир - он просто выключился

Меня снесло будто ураганом, - холодным, ледяным ураганом, и лед, везде был лед, но живой, потому что подрагивало в его толще электрическое биение живого тока. И меня перевернуло без тела, и вдруг, - я увидел совсем другое место, и все было смутно, смазано, и в то же время сильно, - будто все врезалось в мой мозг, с неуклюжей стремительностью. Стена из смазанного блестящего металла мелькнула предо мной, а на её фоне щетинился всеми стволами приведенными в боевое положение Герион. До моего слуха дорвалась стрельба... Мелькнул в стороне перекошенный от ужаса человек, бегущий с чемоданом, и вдруг, отбросивший его. И я узнал этого человека, хоть видел его лицо лишь долю секунды, и теперь он бежал ко мне боком - это был один из "научников", что улетел на вертолете с дедом. Дед! Вздрогнула и поплыла картинка, ног я видел, как научиник вдруг рухнул и забарахтался на блестящем полу, пытаясь вывернуться наизнанку, чтобы ухватить себя за поясницу, из которой захлестала кровь. Снова - как волна - нарастающим и тут же затихшим валом накатила на меня стрельба, и чей-то крик. Металось изображение, и я вдруг понял, что вижу все из чьих то глаз, - будто трансляцию с камеры. Мелькнула перед глазами моя - его рука со смутной расплывчатой тенью пистолета. И этот пистолет выцелил чей-то силуэт, и хлопнул выстрел. Но все было слишком расплывчато, и я не понял... Снова возник в фокусе многоногий "Герион", он разворачивался, пытаясь выцелить не видимую угрозу. Там шел бой. Кто-то напал на них, и дед с остальными... Дед!!!

Я сделал усилие пытаясь - не знаю, - рвануться к ним телом которого я не имел, или хотя бы отчетливей разглядеть - что же там происходит? И я эхом успел почувствовать чью-то боль. Которая на миг стала моей болью, - ожгло правый бог. Снова грохнул выстрел, и... Я упал в безвременье.

Не знаю сколько я пробыл в нем... А потом будто сдернули с моей головы мешок. Я увидел пронзительное голубое небо, блестящую синтетику палатки. За спиной что-то было, я обернулся - на полусогнутых ногах я стоял прислонившись к цистерне с водой. И я понял, что надо бежать. Я оторвал спину от цистерны, колени тут-же дали слабину и я неуклюже растопырил руки, чтобы не упасть. Льдинки с электрическим током все еще заполняли меня, и мир вокруг как при плохой фотосьемке то проявлялся с отчетливой резкостью, то уплывал из фокуса. Но надо было бежать, - и я зашевелил ногами, неуклюже перебирая по земле, ухватываясь за все что попадалось под руку.

"Афганец" дул сильнее обычного, - или мне казалось? Я пробежал мимо очередной палатки, и вдруг понял, что я выбежал за периметр лагеря. Зачем? Мне же надо предупредить Борну и остальных, что дед попал в беду! Но я бежал совершенно в другую сторону, будто кто-то вел меня. Спотыкаясь я бежал вперед, на ходу пытаюсь понять, зачем я так упорно перебираю заплетающимися ногами, и почему так железно уверен, что бегу правильно. Передо мной возник стремительный стальной силуэт - Орф, один из наших собакоподобных робото-охранников появился передо мной, и посмотрел на меня. Все Герионы и Орфы были объединены в единую систему, и все они знали членов экспедиции буквально "в лицо" - была у них система распознавания лиц, - поэтому Орф только тихонько гудел крутя линзами своих круглых глаз-камер.

- Венёв! - На всякий случай назвал я название древнего русского города, который был сегодняшним паролем.

Орф удовлетворился, и признав мое право ходить и жить, снова развернулся спиной к лагерю. Он сторожил... Я пробежал мимо Орфа.

Куда я бежал?..

Небо предо мной было все темнее, будто легла на него какая-то тень. А афганец дул все жестче и сильнее. Или это был уже какой-то другой ветер? Он почти ревел. Раньше стучали по выезженной земле мои шаги, а теперь я слышал завывание ветра и гудел песок, и песчинки били меня по лицу и открытым рукам, забрасывались за шиворот. Но в гудении ветра было еще что-то, какой-то звук... Стрекот... Я услышал стрекот. Вертолет! И скоро я увидел его. Он летел прямо на меня, - по направлению к лагерю, который был у меня за спиной. Он летел странно, раскачиваясь из стороны в сторону как пьяный, - будто его швыряло ветром, который становился все сильнее, и буквально обжигал мне лицо песком. Я поднял руки и схватился руками за висевшие на шнурке очки, и натянул их на глаза. Поднял шейную повязку закрыв рот и нос. Вертолет! Это бы наш вертолет. Тот самый что улетел утром из лагеря. Дед! Вот почему я шел сюда. Вот почему меня вело...

А вертолет тем временем болтало все сильнее. Если раньше его раскачивало из стороны в сторону, то теперь его начало поворачивать вбок хвостом. Порыв ветра ударил в меня жаром, будто тугая пыльна простыня. Я отступил на шаг и едва удержался чтобы не встать на колено. Кусты округ меня уже лежали под напором ветра. Вертолет передо мной снижался, снижался болтаясь во все стороны. Метров двести пятьдесят, двести... Вот он ухнул к земле, выровнялся, и скользнув колесами по бархану песка коснулся поверхности. Не удержался, и начал падать на бок, - сверкающий круг большого винта коснулся песка, - взметнулся песчаный фонтан, отлетел в сторону кусок лопасти, но этот удар выровнял машину и она снова встала почти вертикально, двигатель завыл и начал сбавлять обороты. Винты замедляли вращение. Машина села...

Я побежал к вертолету. Ветер был меня. Воздуха вокруг уже не было. Только гудящий песчаный вихрь. И разглядеть что сквозь него становилось все труднее. Я едва видел машину перед собой. А обернувшись назад... я не увидел лагеря, - только ревущую массу взметнувшегося песка. "Это буря" - запоздало и бесполезно мелькнуло у меня в голове... Но вертолет был все ближе и ближе. А песок уже драл кожу так, будто хотел обглодать меня до скелета. Я добежал до машины. Она стояла наискось ко мне. Пластиковый осколок лопасти был воткнут в песок как сломанный меч. Я пробрался мимо колеса на изувеченной подвеске со "смявшейся от удара надписью "не вставать", добрался до боковой двери, нащупал ручку и открыл дверь в отсек. Из-за смятого колеса машина почти лежала боком на земле, и мне не пришлось тянуться. Я выставил верхнюю часть туловища в салон и завертел головой - окрашенный в голубой цвет пассажирский отсек был пуст. Песок из-за моей спины хлестал порывами ветра внутрь, занося свои частицы внутрь. Но кто-то же вел машину?

Я рывком забрался в отсек, и развернувшись ко входу с натугой задвинул дверцу, закрыв себя внутри машины. Хрустнули песчинки в механизме двери, и вихрь песка остался снаружи. Я стянул вниз шейную повязку открывая рот и нос, и жадно вдохнул. Теперь я только слышал, как песок метет по своими песчаными хвостами снаружи по обшивке. Я повернулся, скользя по наклонённому полу миновал проем, и заглянул в пилотскую кабину где тревожно и назойливо пищал какой-то прибор.

Правое кресло было пустым. В левом, уронив голову в наушниках на плечо сидел человек. Я метнулся к нему и поднял голову. Это был Запслав. Весь бронежилет, и ворот боевой рубахи и ноги у него спереди был в крови. Светлая пустынная форма потемнела разводами. В правой части стоячего ворота рубахи была дыра, - след от пули. Я наклонил голову Запслава назад, чтобы осмотреть рану, и он вдруг открыл глаза с булавочными точками зрачков.

- Запслав, - выплюнул я торопливо. - Что случилось? Где остальные?

Он смотрел на меня, неживой цветом лица, теперь уже не загорелый а какой-то пепельный, с трудом фокусируя взгляд, и я не мог понять слышит он меня вообще или нет.

- Запслав! Это я, Михей! Где остальные? Где дед?!

Запслав открыл рот, и - все что оттуда раздалось это сиплый хрип. Он хрипел задушенно, страшно, схватив меня окровавленными руками за рукава моей формы. Ранен. Да... Капитально ранен в шею. "ПМП". Нужно обезболивающий укол и давящая повязка на шею с перехватом под рукой... Я завертел своей башкой в поисках аптечки. Нет, не вижу. Вспомнил, что видел её в пассажирском отсеке и рванулся туда, но Запслав вцепился в меня рукам.

- Сейчас... - Пробормотал я - Погоди... -

С трудом отцепил его и рванулся в салон. Да, аптечка была на стене, - я открыл крышку, и она отвисла вниз, открыв полочки. Здесь был полный набор, и в том числе то что нужно мне. Бинт и обезболивающее...

Я вернулся к обвисшему в кресле Запславу. Пусть пока сидит, так будет удобней бинтовать. Вогнал ему тюбик дурмана прямо через одежду в бедро. Оглядел его заплывшую бурым пустынную боевую рубаху. Мелькнула непрошенная лишняя мысль, что не придется снимать с него броню, а ведь он улетал в бронежилете с разгрузкой, видать сам где-то и дернул струну экстренного сброса, когда схлопотал свое...

Я вытянул из кармана своей раскладной "спайдерко", выбросил лезвие, и аккуратно, стараясь не задеть кожу взрезал воротник боевой рубахи. Стремно резать рядом с шеей, но ничего... Часть воротника присохла к ране, аккуратно рванул - Запслав взвился и снова захрипел. Но легче, дурман действовал, глаза уже поплыли. Я разорвал рубаху, освободив шею и подмышку. Обнаженная рана на шее без прикрытия одежды выглядело страшненько... Кровь струилась унося жизнь. Сколько он её уже потерял? Так, что там? Тампонада. Теперь бинт. Внутри у меня нехорошо сжималось, но руки работали механически, как было вбито на тренировках. Я бинтовал, а Запслав хрипел. И периодически вздымал руки, пытаясь ухватить меня. Я туго затянул повязку, насколько позволяла шея. Посмотрел на часы, вытянул из кармана маркер, и прямо на повязке написал время наложения. Так! Все! Первичную обязательную программу откатал. Теперь что? Теперь вытянуть Запслава из кресла, уложить в салон.

Извлечь Запслава из кресла оказалось нелегко. Он был тяжел, вдвойне тяжел оттого что опять потерял сознание. Неловкая туша цеплялась ногами за рычаг управления воткнутый перед креслом. Все же я вытащил его, вытянул из кабины в салон, и с натугой взвалил его на пассажирскую скамью. Благо наклон вертолета привалил его к стенке, а не наоборот. Подложил ему под голову скатку из камуфляжной куртки валявшейся здесь же. Что теперь? Рация! Нужно позвать на помощь! Я схватился за свою рацию, - такая была у всех участников экспедиции, и зажал тангенту.

- База мальцу. База мальцу. Прием.

Малец это, такой мне выделили позывной. Не слишком лестно конечно, но сейчас не до этого.

- База мальцу. Прием.

Эфир стрекотал и шипел в ухо словно тысяча змей, но человеческий голос в нем так и не проявился. Даром что это был общий канал. Радист, с которым я недавно болтал в общей палатке не отвечал. Эфир здесь все еще шутил шутки. И мне от них было очень не смешно.

- Всем кто слышит, это "малец". Прием?

Шипел эфир. Скрежетал песчаный ветер по обшивке.

Я глянул на вытянувшегося на скамье Запслава, на его бледное помертвелое лицо. Сквозь иллюминаторы была видна только померкшая серя взвесь. Иллюминаторы уже почти не пропускали свет солнца, салон был темен. И это днем!.. Мне нужна помощь. Для Запслава и - где он и что с ним? - для деда. На рацию рассчитывать не приходилось. Так, мне надо успокоиться и подумать что делать... Значит, для Запслава я все что мог сделал. Теперь ему нужен медик. А от моего присутствия рядом ему никакой пользы. Значит надо оставить его здесь и дуть в лагерь за помощью. Насколько я отдалился от лагеря? Сообразить это у меня не получалось. Я брел сюда как мешком по голове ушибленный, будто робот попавший под внешнее управление. Чье управление? Думать об это сейчас не было времени... Но это - "нет времени" было почти спасительной мыслью - то что произошло со мной здорово пугало меня. Позже. Все позже. Сейчас надо бежать к лагерю.

Ступая по наклонному полу я добрался до двери. Поднял шейный платок защищая рот и нос, поплотнее устроил защитные очки, поглубже надвинул панаму. Взялся за ручку и рывком сдвинул дверь, и... Не увидел внешнего мира. В лицо стегануло тугим плевком ветра смешанного с песком. Очки с силой вжало в глаза, панама слетела с головы и заболталась на шее на подбородочном ремне, в лоб ударили острые крупинки песка. Не ветер - буря! Ошалелый я невольно отступил на шаг. Это уже не шутки. Стихия. Ветер выл как и скрежетал как тысяча погибших душ. Еще один порыв хлестнул в меня песчаной струей.

Я собрался с силами, подошел к люку и уцепившись за дверной проем наполовину выглянул наружу. Волна спрессованного ветром воздуха огибавшего корпус вертушки ударила меня и чуть не вышвырнула из люка. Я рефлекторно вцепился в его край, и втянулся обратно внутрь салона. Ветер круто усилился. Ураган. Да что же это? Если меня чуть не сдуло здесь, под прикрытием корпуса, что же там в поле? Я не дойду в этом вихревом аду. Это я понял четко. Ураган плох, а в совокупности с песком... Я просто заблужусь в этом вихревом аду. Вихрь швырял в салон песок пригоршнями, с каким-то злым скрежетом. Я опомнился, подскочил к двери и сдвинул её обратно. Вихрь грохотал снаружи как водопад. Под ногами хрустел нанесенный в салон песок.

Я завертелся машинально охлопывая себя по карманам, - что у меня еще есть? Пистолет! Кроме прочего я смогу подать звуковой сигнал. В лагере его наверняка услышат. Услышали бы. - тут же подправил меня внутренний голос, - если бы там не разбушевался песчаный ветер. Все равно - попробовать. Высунуться наружу и сделать несколько выстрелов в воздух. Так... Я поглядел на дверь, представил, что сейчас открою её, и... понял что я боюсь. Машинально я схватился правой рукой за рукоять пистолета в кобуре и застыл. Знакомый шероховатый пластик оружия в руке сейчас совершенно не придавал смелости. Ну же, вперед! Просто аккуратно высунуться и отстрелять вверх магазин. Если наши услышат, то они... Что? - Спросил меня вдруг мой внутренний рассудительный голос. Если в лагере сейчас такой же ураган... Что сейчас там делают люди? Не нуждаются ли они сами в спасении? Эта мысль, вполне себе очевидная, изрядно меня ошеломила.

Раздался противный скрипящий звук и я вдруг почувствовал, что пол под ногами медленно сместился, увеличивая боковой крен. Вертолет двигался! Я отскочил к борту и рефлекторно расставил руки для сохранения равновесия. С тем же скрипом пол снова качнулся, и вертолет вернулся в примерно то же положение. Буря снаружи двигала вертолет... Это... Я затравленно огляделся.

Резкий толчок вдруг бросил меня вперед. Я крякнул и выставив руки полетел прямо на Запслава и ударился в него спружинив руками; он глухо вскрикнул. А я, влетев в него руками и головой, не остановился, а почувствовал как кувырком перелетел через скамью и Запслава и хряснулся спиной в стену которая вдруг превратилась в пол, и сам Запслав со стоном рухнул на меня сверху и придавил, и мы покатились вместе с ним в страшном грохоте. Вокруг скрежетало и гремело. Перевернулись! - Мелькнуло у меня в голове, за секунду до того как я пропечатался этой самой головой в очередном кувырке - черт его знает обо что. Перун светлый! Ай!..

Вертолет застыл. Сверху надо мной прикрепленные к потолку - то есть конечно к перевернутому полу - висели скамейки. Там же, у потолка рядом с дверью свисала вниз лесенка выставляемая при открытой двери для спуска. Я движимый каким-то инстинктом вскочил, ухватившись за эту лесенку, чтобы бежать, спасаться укрыться... Куда? Я заозирался, и тут стена опять прыгнула на меня - я только успел выставить руки и прикрыть ими голову. Удар! Меня отбросило, и я опять кубарем покатился. Влепился во что-то спиной, так что выбило весь дух и даже застонать не было сил, и... все остановилось.

Я лежал глядя вверх, где в иллюминаторах над моей головой метались смутные призрачные тени. И света там было все меньше, а тьмы все больше. Свет закрывало взбесившимся песком. Где-то справа от меня опять захрипел Запслав.

А потом все померкло.

***

Скрип и шорох. Я слышу их постоянно. Мелкие песчинки трутся снаружи об обшивку, обдирают краску, карябают стекла, пытаются проникнуть внутрь, и добраться до меня. Жуткий звук. Я лежу рядом с иллюминатором, на полу, который в нормальных условиях должен быть бортом. Мир не перевернулся, просто перевернулся вертолет. Два раза за последние полтора часа. Последний раз кабина провернулась чуть ли не на 180 градусов. И я не знаю, хорошо это или плохо. Не знаю...

Рядом сипло хрипит на каждом вздохе Запслав. Кульбиты в разбитом вертолете не пошли ему на пользу. Я сижу рядом с Запславом. Слежу за ним. Периодически я пробую говорить. Но он не слышит, сознание его плавает между бредом и явью. Два раза он машинально хватался за кобуру чтобы стрелять в кого-то, видимого только ему. Так что я отобрал у него "Глок" и засунул в сумку аптечки за спиной. Главное, я даже не знаю кто в него стрелял. И что случилось с остальными. И с моим дедом. Они были хорошо подготовлены и капитально оснащены. Опытные люди, боевой робот поддержки. Все дела. Кто-то добрался до них. Кто-то...

Кто?

Песок шуршит. С тех пор как он завалил фонарь пилотской кабины, и иллюминаторы в верхнем борту, я уже не вижу внешнего света. Только слышу, как по корпусу и остеклению медленно скрежещут песчинки. Песок во всех стеклах. Сверху, снизу, на лобовом стекле. Сколько его уже над нами? Сколько нужно чтобы стекла не выдержали и провалились внутрь? На моряков в подводных лодках сверху давят толщи воды, а здесь... Разные среды, но похоронить обе могут одинаково надежно. Даже если не раздавит скорлупу вертолета, возможно я просто не смогу выбраться из похороненной машины и выкопаться из-под песка. Мы оба. И я и Запслав живы до тех пор, пока работают регенераторы воздуха вертолета. Капитальная была машина, - с герметизацией кабины и рециркулятором кислорода на основе специально выведенных бактерий, которые обожают жрать углекислый газ и пукать кислородом. Приблуды для защиты пилотов при полете через зараженную радиацией и иной дрянью местность. Если бы эти прекрасные бактерии могли жить только за счет углекислого газа, было бы вообще прекрасно. Увы... Мы можем погибнуть от того что перестанет обновляться воздух, или когда выйдет вся вода, или... Неправильные мысли. Нельзя думать в эту сторону. Надо занять себя чем-нибудь другим.

Надо занять себя чем-нибудь. Нельзя боятся, - страх увеличивает частоту дыхания, а значит - скорость потребления кислорода. Чем больше я боюсь, - тем труднее моим маленьким друзьям которые трудятся на мое благо где-то в недрах рециркулятора. Надо расслабиться и дышать спокойно. Надо чем-то занять голову. Разум дан мне чтобы властвовать над телом. Я буду вспоминать. Мое детство. У меня было неплохое детство.

Им что ли занять голову?

Скрипит над головой поглотившая нас великая пустыня.

Шумит песчаная буря.

Вспоминай, Миша.

Вспоминай.

***

Я лежу на спине. Тихо, темно. Тело мое здесь, а мыслями я убежал в прошлое. Детство, отрочество, юность... Мне не нужно думать о том, что вертолет может стать моей гробницей. Прежде чем попытаться выбраться, мне надо переждать бурю. Значит нужно ждать.

Запслав тяжело сипит рядом на каждом вдохе. Ему нужна помощь и у него нет времени ждать. Такая вот дилемма. Сколько может продлиться буря? Я не знаю. Сколько песка могло нанести на перевернутую машину пока я был без сознания? Не знаю. Достоверной информации у меня нет. Размышлять просто так, - только открывать путь страху. А мне нельзя боятся. Страх увеличивает потребление кислорода, а кислород - моя жизнь.

Я посмотрел на часы. Стрелки тускло светились зеленым в темноте. Достаточно ли прошло времени?.. Что будет, когда я открою дверь которая сейчас находится над моей головой в перевернутой набок машине? Снаружи в салон посыплется песок, и... сколько его будет? Что если вертолет погребен глубоко под насыпанным бурей барханом? Что если песок посыплется вниз без остановки, пока не заполнит собой весь внутренний объем? Не лучшая смерть. Не лучшая... Что будет когда я открою дверь... Пора пожалуй узнать, а?

Я поднялся, и включил фонарик. Нестерпимо яркий свет вспыхнул перед глазами. Промаргавишись, я осторожно ступая между иллюминаторами в полу, пробрался к двери в потолке. Потянулся, и ухватившись левой рукой за укрепленную на нынешнем "верхе" металлическую ножку скамьи подтянулся, и ухватился правой за ручку двери. Напряг мышцы пытаясь сдвинуть ручку, - не получалось. Я подтянул тело повыше и уперся в ногами в металлический косяк, отталкиваясь подошвами и тяня дверь в другую сторону. Щелкнула ручка, дверь рывком сдвинулась на сантиметр-два и застыла. В открывшуюся щель дымной струйкой полился песок. Он шипел тихо как гадюка, и я похолодел от этого негромкого звука.

Я дернул дверь еще раз, но она больше не двигалась. Дверь был устроена так, что сдвигалась из проема отъезжая по полозьям наружу, и сейчас на этих полозьях снаружи лежал песок... Я Перевернулся меняя хват, и снова пристроился к двери. Свет от фонаря укрепленного на груди метался по всему салону, чередуя свет и тень... Равномерным усилием открыть её было невозможно. Попробую открывать её маленькими толчками. Я ухватился за дверь, и начал дергать её короткими сильными рывками.

Заскрипело, и дверь немного сдвинулась. Еще и еще! Песчаная струя потекла сильнее, образовывая на полу горку черного могильного песка. Еще! С каждым отвоеванным у двери сантиметром песок сыпался сильнее. Я обдираю себе пальцы пытаясь шире открыть дверь песку, который меня и похоронит. Еще! Песок сыпался мне на штаны, на рубаху и под неё, попадая струями на грудь и в рукава. Еще!

Дверь вдруг поддалась, и отошла рывком, я кубарем свалился вниз, откатился в сторону от песчаной струи, и уставился наверх откуда втекал в кабину песок. Он лился как толстая змея и осыпался кучей быстро растущей на полу. Вдруг равномерное течение песка сверху прервалось, истончилось, истаяло. И я увидел сверху свет. Дневной свет. Он пробивался сверху широким лучом, в контур двери. Наверно это было самое прекрасное зрелище в моей жизни.

Я подошел ближе,песок скрипел у меня под подошвами царапая метал кабины. Я выглянул вверх в дверной проем, и увидел небо. Живое, нестерпимо яркое голубое небо. Есть ли в мире нечто более прекрасное? Я вытер лицо рукой, провел по голове выбивая из волос набившиеся туда песчинки, глубоко судорожно воздохнул, растер руку с ободранными и онемевшими кончиками пальцев.

Я подпрыгнул, ухватился за края проема, и рывком подтянулся, и скользя руками по песку выбросил себя наверх.

***

Лагеря не было.

Я не ошибся местом, я взял верные ориентиры и вышел от засыпанного песком вертолета к лагерю. Но его больше не было. Вот почему опять молчала рация, несмотря на все вызовы которые я делал по пути. Я стоял и смотрел на пустыню которая прикатила сюда свои песчаные волны, и похоронила под барханами все. Палатки, машины, людей, роботов... Все. Там, где вчера был выезженный и потрескавшийся такыр, сегодня лежали песчаные барханы. Пустыня сдвинула свою границу и взяла тех, кто неосторожно оказался у неё на пути, прокатилась валом, подобно взбесившемуся океану. И теперь лежала неподвижными толщами песка, будто и не двигалась вчера, будто бы она всегда лежала здесь своими мертвыми волнами. Где-то там, под тоннами песка лежало несколько десятков варягов, и их терпеливый командир Борна, который так и не дождался назначенного времени. Вместе с ними там же были похоронены и транспорт, связь, и вода. Все то что мне сейчас было так нужно. Ни одного следа на поверхности, который указал бы, что здесь имеет смысл копать. Пустыня закопала их заживо. Но что же за ураган был здесь, если из стольких здоровых подготовленных мужиков не уцелел ни один? Вертолет Запслава был отсюда километрах в полутора. Нас едва не засыпало там, а здесь песчаная буря бушевала с удесятерённой силой. Так, что не спасся никто.

Я снял шапку, отдавая дань мертвым. Солнце тут же вгрызлось в голову будто бешенный пес. Долго так стоять нельзя. Я натянул обратно панаму, оглядел мертвый пейзаж, развернулся и пошел обратно к полузасыпанному вертолету.

***

Вертолет я нашел там же где и оставил. Погребенный на склоне бархана он оставил наружи торчать стойку шасси, хвостовую балку с полуобломанными лопастями винта, да небольшой кусок борта с тем самым люком, который выпустил меня наружу.

- Запслав, это я! - Предупредил я на всякий случай, прежде спустится в отсек.

Запслав встретил меня "в три глаза". Ствол его "Глока" да два его собственных; я вернул ему пистолет, прежде чем уйти искать лагерь... Он узнал меня и опустил пистолет, который и держал то с трудом. А в глазах его, подернутых поволокой дурноты, промелькнуло колоссальное облегчение.

Он был плох, но в сознании, когда я уходил. Я сказал что иду в лагерь за помощью. Я так и не нашел в вертолете его личной рации, поэтому я уходил без связи с ним. И конечно он знал, что варяги своих не бросают. Но медленно течет время, когда ты раненный и беспомощный лежишь один. И всякие мысли лезут в голову... Поэтому в глазах его было облегчение.

Я, как сумел, обрисовал Запславу положение. Он все так же не мог говорить, и плавал между бодроствованием и бессознаньем. Но я хотел, чтобы он знал, или может быть, я говорил для себя, чтобы разложить все по полочкам? Вертолет был мертв, его рация не работала. От моей рации уровня отделение-взвод, вообще не было никакого толка. Здесь нужен был спутниковый телефон, впрочем, работал бы он при здешних аномалиях в эфире? - Это был тоже большой вопрос.

Запслав слушал внимательно. Он проваливался в небытие, тогда глаза его расфокусировались, но он выбирался, выгребал силой воли из темного омута беспамятства и слушал мой доклад. Он был первый заместитель, и значит должен был знать расклад: условия нашей операции, сроки при которых наш отряд считается пропавшим, условия получения помощи. В общем все, чего дед так и не поведал мне в своем счастливом предвкушении близкой встречи с мечтой. И что я сам не удосужился спросить по глупости. Итак, я обрисовал Запславу пустыню раскинувшуюся над лагерем, и спросил:

- Что мы будем делать?

Запслав зашипел, попытался подняться и упал обратно на подложенную ему под голову куртку. Он вскинул руку и заводил ей по воздуху. Я сообразил:

- Писать?

Он измученно кивнул.

Я поднялся и окинул взглядом пустой салон. Прошел в пилотскую кабину, осмотрелся, и не нашел ничего подходящего. Хлопнул себя по карманам и в брючном боковом нащупал маркер, - тот самый фломастер который дед всегда учил таскать меня с собой как часть комплекта для первой помощи. Именно этим маркером я записал на повязке Запслава время перевязки, (которую мне же и пришлось потом расслаблять, потому что кроме меня воспользоваться моей информацией было некому). Я вытащил из кармана маркер и показал Запславу на стену. Он зашевелился, и я помог ему сесть.

Дрожащей рукой он накарябал на стене. Я с трудом прочел перекошенные буквы: "СКОЛЬКО ДО ЛАГЕРЯ?"

Я прикинул:

- Полтора километра.

Он кивнул и снова заводил рукой:

"ЖДАТЬ ЗДЕСЬ".

Ага, значит помощь будет. Да, если будут искать, то полтора километра от лагеря в любом случае попадут в радиус поиска. Но сколько еще ждать помощи?

- Сколько нам ждать? - Громко спросил я. - Сеанса связи с нами нет уже больше суток... - И чтобы не утруждать его письмом сам начал перечислять: - Пять часов. (молчит) Десять?

Он кивнул.

Ага, уже лучше. Рационы и воду я в вертолете отыскал. Десять часов мы просидим здесь в теньке спокойно.

Запслав посмотрел на меня, подумал, и произвел замысловатую пантомиму. Первый жест, - ткнул в меня указательным пальцем. Второй - приложил согнутую ракушкой ладонь к своему уху. Третий - вытянул указательный палец вверх, и завращал кистью.

- Я должен наблюдать и слушать вертушки? - Уточнил я.

Он кивнул с усталым удовлетворением, как человек который смог хорошо проделать трудную работу. Похоже мы начинали понимать друг друга.

Он снова направил на меня палец. Потом сжал кулак правой руки, будто держал в ней вертикально какой-то цилиндр, и левую пясть поднес к кулаку правой снизу и будто что-то дернул вниз, а сам проводил глазами нечто ушедшее в небо, (а вернее в борт вертушки служивший нам потолком).

- Сигнал? - Догадался я. - Есть ли у меня сигнал?

Он кивнул.

Я вытащил из кармашка на поясе плоскую штуку - бесствольную рукоять немецкой девятнадцатимиллиметровой пятизарядной ракетницы, и показал её Запславу. Подарок дядьки Горазда из магазина, у которого я в свое время подрабатывал. "Тактическая сигнальная ракетница", как он бы сказал... Конечно это штука не могла сравнится со "взрослыми" армейскими ракетницами в двадцать шесть с половиной миллиметров, или с другими более крупными штуками. Моя малышка забрасывала звездочку в небо всего метров на 60, и та горела всего лишь шесть секунд. Днем в наполненной солнцем пустыне пилоты спасательной команды могли и прозевать такой сигнал, но все же многозарядность отчасти компенсировала этот недостаток. А вечером и ночью это был уже вполне приличный сигнальник.

Запслав снова кивнул, и прикрыл глаза. Похоже наши нехитрые переговоры отняли у него последние силы. Не слишком годно было тормошить его сейчас, но все же я должен был воспользоваться случаем.

- Запслав, - спросил я взяв его за плечо, - что случилось с остальными?

Он поглядел на меня больными глазами. Поднял маркер, и накарябал на стене:

"НАПАЛИ".

- Кто? - Спросил я. - Кто?!

Он снова поднял маркер, но рука опустилась, он посмотрел на меня, развел руками и отрицательно покачал головой.

- Не знаешь? А... дед? Дед?

Он опустил глаза, а когда он посмотрел на меня, я уже знал что будет. Он снова раздельно качнул головой в жесте отрицания. Отрицания жизни.

Это можно было предполагать. Можно было. Но все же пока он не подтвердил. Пока он не подтвердил дед был еще жив. Был.

Я услышал стук, и очнулся, - это маркер вывалился из руки Запслава и покатился по полу. Я едва успел подхватить огрузневшее тело, иначе он из сидячего положения упал бы вбок. Укладывая его на пол и поправляя куртку над головой я почувствовал нехороший запах из-под повязки. Надо сменить её. Но я не уверен что это поможет.

Здесь слишком жарко.

***

Они появились ночью.

Если что и было хорошего в пустыне, - так это ночь. Да, холод пробирал до костей. Но к холоду я был привычный. Зато какое здесь небо, - бездонное низкое, и звезды такие близкие и яркие, что кажется их можно зачерпнуть в горсть рукой. Я смотрел наверх на звездный небосвод, и слушал мир. Было тихо-тихо, лишь иногда в песках шелестел ветер. Пустыня была стара, и мир стар. Здесь будто не было времени, того и гляди казалось, вылетят из-за гребня бархана удалые кочевники с саблями, или выплывет призрачный караван идущий под давно исчезнувшему торговому пути... Я слушал мир... Дед научил меня этому. Дед меня всему научил. А теперь его не было. Родные уходят. В детстве я потерял отца и мать, а сейчас в очередной раз стал сиротой. Наверно к такому нельзя было привыкнуть. Страшно - если к такому кто-то мог привыкнуть. Я знал наперед как это будет. Сейчас я понял, что деда нет. Но только умом - не сердцем. Я еще не проникся. Это понимание вползет в меня позже, постепенно. Дед еще был слишком близко ко мне по времени. Чуть больше суток прошло с того момента как он обернулся, и сел в вертолёт. Бывали у нас разлуки и подольше. Только вот эта уже не закончится. Пройдет время, и я сердцем пойму отсутствие деда. По пустоте. По той пустоте, которая остается внутри, когда кто-то уходит. Я знал наперед, и мне было тоскливо.

Я многое должен был деду. Много такого, чего не отдашь. Как можно измерить потраченное на тебя время и душевные силы? Но теперь у меня появился один должок, который я мог отдать. Месть. Мне надо найти тех кто убил деда.

А ключиком к этому был Запслав. Единственный свидетель. Варяги не бросают и берегут своих, да. Поэтому я сделал для Запслава все что можно. Но все же я бинтовал его, и ухаживал за ним, и вливал ему воду в посиневшие губы, и заботливо поправлял куртку над головой, и укрывал когда похолодало... все это я делал еще и с той мыслью, что он - ключ. И он должен дожить до врачей, и жить дальше. Не знаю насколько это увеличило мою заботливость. Не знаю где провести эту грань - между добросовестной помощью товарищу по корпорации, и нежной заботой из-за глубокого личного интереса. Надеюсь, эта грань была только у меня внутри, и в действиях разницы не проявлялось...

Итак, днем я передремал вполуха в вертолете, добирая запас сна. А ночь коротал наверху, на корпусе нашей засыпанной машины, чтобы не пропустить спасателей, но периодически спускался вниз, чтобы проведать моего тяжелого товарища. Говорят, ночью в пустыне надо опасаться скорпионов, и прочих хладнокровных гадов, которые радостно ползут к тебе, чтобы погреться твоим теплом, а после жалят тебя за неловкое движение. Не знаю, я так и не увидел ни одного. То ли оттого что я бодрствовал, то ли оттого что пустыня совершившая рывок, временно прихорошила песками этих своих детей...

Сперва я услышал их. Ровный рокочущий звук, далеко разносящийся в пустыне. Шум двигателей, негодующий рев воздуха рассекаемого лопастями. Где-то в темноте, далеко шли вертолеты. Наши? Или... Еще не так давно спасательные операции были прерогативой дня, а ночь опускала занавесу над любым действом. Потом появилась возможность разгонять ночную тьму прожекторами. Теперь, когда появились тепловизоры и ПНВ, спасатели могли вести поиск не конфликтуя с ночью - она уже мало чем могла им помешать. Особенно в случае поиска живых - тех кто еще давал тепло... Вертушки шли разнося свой рокот в ночной темноте.

Я поднялся с корточек, выпрямился, поежился от холодного ветра. Вытащил из поясного кармашка свою ракетницу, снял большим пальцем с предохранителя, взвел курок, устремил руку в ночное небо и нажал на спуск. Бахнуло, дзынькнула стрелянная гильза и вверх змеясь устремилась рукотворная звездочка, борясь с силой тяготения и темнотой. Пустыня осветилась ярким резким дрожащим белым светом, и все вокруг в этом освещении вдруг показалось какой-то ненастоящей, неживой картинкой. Будто и не пустыня здесь была, а декорация для какой-то сцены из приключенческого кино.

Звездочка в небе прожила свою жизнь, прогорела, и устало потухла. А я снова взвел курок и повторил, - как будто некий ритуал борьбы с темнотой. И еще. И на третий раз из рокочущей вертолетными двигателями ночной темноты, вдалеке вдруг вылетела горизонтально земле зеленая дуга сигнальной ракеты. Так могли пустить сигнал только с вертушки, - в сторону чтобы не задеть собственный несущий винт, - знак что заметили. Я увидел этот далекий сигнал, и мне вдруг стало спокойно. Наверно до этого я не понимал, как напряжен. Наверно я сам себе рассказывал, как я спокоен, и потому не замечал своего... испуга. А теперь ко мне шла помощь.

Я подождал, и не торопясь, с интервалом выпустил в небо еще две ракеты, слушая все приближающийся рокот. Черная тень прошла надо мной, развернулась и зависла закрывая звездное небо. Недовольный песок пылясь вихрями зазмеился, убегая и из-под воздушного столба нагнетаемого винтом. Вспыхнуло все вокруг - ночь отступила под светом мощного прожектора. Вжикнуло - и из под пуза винтокрылой машины на землю змеясь упал трос, а через пару секунд по нему заскользили вниз темные фигуры людей с автоматами, держащие ноги "уголком".

Секунда, и отцепивший карабин от своей "пуповины" первый из сверзившихся подскочил ко мне. На рукавах пустынки в резком свете прожектор были отчетливо видны шевроны с силуэтом лабриса. Свои...

- Десятник Чекалин, - низким голосом прокричал мужик, силясь перекрыть рев нависшего над нами вертолета. На всем лице которого я из-за вертикального света и панамы мог видеть только силуэт могучего носа "картшкой".

- Михаил поморцев, - представился я в ответ.

- Один?

- Второй там, - махнул я рукой на полупохороненную машину за спиной. - Ранен, но транспортабелен. Нужно как можно быстрее к медикам.

Чекалин кивнул, зажал тангенту рации на плече, и закричал глядя наверх, что нужно носилки. А сверху по тросу тем временем все спускались люди. Второй, третий, четвёртый у которого вместо автомата был чемодан с красным крестом... И наконец пятый солдат, ничем не отличимый от остальных, отбежав от троса подошел ко мне, придерживая автомат левой рукой сбросил с головы панаму, так что она повисла на шее на подбородочном ремне, отвел на держателе укрепленный на голове монокуляр, и тем открыв лицо и русую шевелюру, весело крикнул:

- Здравствуй побратим! Хочешь вынесу тебя отсюда на плечах?! Айда на закорки!

- Лучше прокати на вертолете, Каря, - крикнул я ему в ответ. И несмотря на дикую усталость, почувствовал, что слабо улыбаюсь.

***

Часть вторая.

...Земля и люди перестали быть ценностью, вот в чем штука.

Они были ценностью на протяжении тысячелетий. Вернее, - ценностью был потенциальный труд людей на земле. Людей угоняли в рабство. И рабы считались, как сказал один греческий философ "одушевленными инструментами", с соответствующим к ним отношением. Но труд рабов ценился, и соответственно ценились они сами. Даже если раб не обладал никакой квалификацией, его можно было загнать в каменоломню махать кайлом, или отправить на поле на простейшие работы. Правда, рабы работали из-под палки, и КПД их труда был невелик...

Поэтому со временем человечество пришло к тому что работать должны свободные люди, имеющую от работы свою выгоду, или хотя бы её видимость... Это назвали общественным договором. Каждый правитель старался подмять под себя как можно больше людей на возможно большей территории земли. Чем больше было людей, обрабатывающих землю, - тем больше были урожаи. Чем больше урожаи - тем больше можно было кормить людей и набирать большее войско.

И вдруг, все изменилось. Машины во многих областях обесценили мускульный труд. Одна фермерская семья при поддержке техников теперь могла произвести столько же еды, сколько некогда огромная община. В военном деле техника позволяла хорошо оснащенным армиям бить большие, но плохо вооруженные.

И человеческая масса стала обузой.

Некогда государства были созданы как механизмы регуляции человеческих отношений. И вдруг правители этих механизмов осознали, что большое количество людей перестало быть ценностью. Они уже не приносили дохода, но лишь вводили баланс в минус. Людей этих нельзя было просто сбросить со счетов, ибо люди уже привыкли считать себя имеющими права - на труд, на образование, на медицинскую помощь, на пенсию... Человек - это звучало гордо. Человек - был создан для счастья как птица для полета. Да... Но людей стало слишком много. И у государств уже не хватало на всех труда, медицинской помощи, пенсий... И людям нельзя было просто об этом сказать, - потому что любого правителя снесло бы с трона бунтом.

Можно было конечно потихоньку примаривать население, постепенно уменьшая ему блага и льготы, рекламируя однополую любовь, и лозунг что от жизни надо брать всё... Уменьшая таким образом популяцию стада. Но и этот путь был опасен, потому что был он долг, ненадежен, и чреват потерей контроля над процессом. Был иной путь, проверенный, быстрый, радикальный, оправдывающий любые крутые меры, и списывающий всем все грехи и долги со счетов.

Война.

Это была новая война. Не для захвата чужого населения, чужой земли, чужого богатства. Что могло быть "чужого" на планете, большую часть ресурсов которой уже контролировали несколько корпораций? Это была война, целью которой стало списывание лишних активов - то есть людей, и прав людей, которые они привыкли считать своими по праву рождения.

Глупо было думать, что все хотели этой войны. Что некие тени стоящие за плечами правителей всех стран собрались в темном кабинете, и договорились разыграть войну как согласованную партию, как купленный боксерский матч. Были государства, правители которых не хотели войны, и которые пытались искать другие пути. Но их мнение не могло повлиять на ситуацию, потому что для начала войны не нужно всеобщего согласия. Для начала войны нужен лишь повод, и провокация которую нельзя игнорировать. А потом пролитая кровь уже запускает механизм и война поддерживает себя сама, питаясь ненавистью в духовном плане, деньгами и телами людей - в материальном.

В глобальном мире и война вышла глобальной. На всех войнах от начала времен всегда больше всего страдало мирное население - это аксиома. С древних времен было известно: две армии, гремящие щитами и копьями могли сойтись и... разойтись вничью иногда даже просто постояв напротив и взаимно напугавшись своего грозного вида. Но все мирные земли на пути следования этих армий оказывались вытоптаны, дома - ограблены, женщины - изнасилованы, и далее по списку. Последняя глобальная война в этом отношении превзошла все остальные. Сверхмобильные и великолепно экипированные армии развитых стран сверхмобильно носились по земному шару в окружении собственных боевых информационных полей сотканных из миллионов компьютеров и сотен спутников на орбите. Беспилотные самолеты и вертолеты, разведывательные и ударные, сутками висели в воздухе. Катились по земле боевые роботы-танки. В окружении всего этого великолепия двигались живые солдаты глядя в светлую как день ночь, через окуляры могучих тепловизоров. Надо всем этим постоянно висел крепкий зонтик мобильных ПВО и ПРО. Любые попавшиеся под руку этим супер-воинам армии отставших в развитии папуасов уничтожался или бежал. К сожалению более-менее равный противник обладавший такими же возможностями действовал столь же информировано и молниеносно, поэтому полководцы развитых армий откровенно стремались входить с равными по силе коллегами в прямое интенсивное боестолкновение: слишком уж шустро начинали таять техника и личный состав. Вместо этого цвело буйство мгновенных рейдов, хирургических точечных ударов, диверсионных операций специальных сил.

Это была война сверхкомпетентных и сверхпрофессиональных боязливцев, осторожных до трусости, - ибо трудно являть моральную упругость и стойкость в бою, когда ты ведешь этот бой в тысячах километров от своей родины и родных; инстинкт защиты родного логова не включается, а инстинкт самосохранения работает за двоих. Что впрочем не спасало от смерти, - ибо противник был так же длиннорук как и ты, и чаще всего солдат даже не видел того кто послал ему смерть из-за горизонта. Единственные кто действовали в этих боестолкновениях с непоколебимой решительностью - это боевые роботы, ибо такова была их железная суть.

Одновременно, с целью поражения тылов врага, (известно, что любая армия долго не протянет без снабжающего её тыла), противники массово применили биооружие. Это были не грубые топоры ядерных ракет, которые вырубили бы на поверхности земли трудноустранимые ядерные язвы. Это было прекрасное, самое передовое биологическое оружие. Многократно проверенные вирусы с ограниченным ареалом распространения и сроком жизни, которые выкашивали население и самоуничтожались. Не брезговали и макро-образами, - на территорию противника массово попадали контейнеры, из которых вываливалось нечто малоприятное с клыками и когтями, которое жрало все что попадало в его поле зрение, но жрало настолько разумно с поистине человеческой хитростью, что местные жители отчаивались этих дряней отловить; тем более что иногда эти твари бывали внешне трудно отличимые от человека. А потом уже и ловить становилось некому... Знающие люди говорили, что эти твари очень сильно напоминали древних чудовищ, описанных в древних земных мифах, которых раньше знали как "темных" или "ночных"... Но откуда пытливые умы выводившие эту погань в секретных лабораториях брали изначальные генетические образцы, это был уже вопрос десятый...

Современная война была слишком мобильной и всеобъемлющей, чтобы в ней можно было четко разграничить линию фронта и тыл. И тыл - рухнул. Гражданское население исчезало тысячами. Стояли заброшенные города-призраки. Целые регионы обезлюдели. Рухнула инфраструктура. Война угасла как-то сама собой, за неимением охотников вести наступательные действия. Государства рухнули. Не совсем, но в привычном людям смысле - потому что сняли с себя заботу о социальном обеспечении и поддержании инфраструктуры. Место государства заняли крупные корпорации, но не везде, далеко не везде, а только в нужных им районах. Торговые порты, научные городки, места залежей полезных ископаемых... И своими идентификационными карточками - паспортами корпорации обеспечивали не всех, а только нужных специалистов и их родственников.

Те кто оказались в депрессивных регионах и не имели востребованной профессии, могли сосать лапу, или что-нибудь иное... За них никто ответственности не нес, и они никому не были интересны. Да, корпорации обеспечивали не всех, а только им полезных. Но ведь они никогда и не были государством, а только государственным корпорациями, - так что, кто их мог упрекнуть за это? Наоборот, эти доблестные организации создавали рабочие места, и шли со своими сотрудниками тесным строем в лучшее прекрасное завтра... А когда было нужно, эти корпорации доставали из чулана тень бывшего государства, - правительство, которое собственно и сохраняли для того, чтобы оно подписывало нужные указы, и своим существованием обеспечивало корпорациям легитимность в праве на использование юридически принадлежащих государству недр. Наступила эпоха failed states, ни больше ни меньше...

***

Я проснулся.

Трясло, качало, болтало, и шумело до звона в ушах. Но я ведь привык спать и не в таких условиях... Поглядел на часы, и удовлетворенно хмыкнул, - мой внутренний будильник никогда не подводил. Минут через десять прибуду на место.

Я оглядел небольшую кабину. Трехместная скамья в виде незамкнутого круга, с облупленной и истертой синей обивкой, и ремнями безопасности. Два выпуклых боковых иллюминатора, де еще один - побольше - спереди. Этот передний сделан прямо в двери: если даже пассажир забудет плотно закрыть дверь, а изношенный сенсор безопасности не сработает, то набегающий поток воздуха захлопнет её сам...

Вертолет был маленький. Стандартное воздушное такси. Только в нем и было что кабина пассажира. Даже пилота не было. Заменяющий его компьютер ютился где-то у меня над головой, у соосных винтов. Все в отделке машины было кондовым, грубым. Все было заточенным на дешевое массовое производство и вандалоустойчивость. Последнее было совсем не лишним, в отсутствие пилота. Конструкторы этой рабочей транспортной машинки все сделали с учетом что пассажир постарается ей повредить, либо по безалаберности, либо с пьяных глаз, либо от беспросветного отчаянья, когда человек крушит все вокруг себя в слепом гневе.

Воздушное такси было сделано для перелетов между укрепленными городами. Но, в принципе, могло принять вызов из любой точки в радиусе действия, - даже из депрессивного региона. Все что нужно было сделать клиенту, это выйти в интернет на сайт транспортной компании, внести предоплату, данные своего электронного паспорта, и координаты ГЛОНАСС, точки где нужно забрать клиента и где его нужно будет высадить. Там же на сайте по спутниковой сьемке компьютер определял, может ли вертолет сесть в назначенных вами точках. В принципе, все что для этого было нужно это более менее ровная площадка десять на десять на десять метров, хоть во дворе, хоть в поле, хоть на лесной поляне. Так же компьютер проверял позволяют ли ваши документы прибыть в конечную точку маршрута. Вот тут могли случится сложности, потому что если ты не имел городской регистрации, то нахер ты там не был нужен. И вертолеты тебя туда не везли, и машины не ехали, корабли не плыли, и на границе тебя заворачивали обратно пинком под зад...

Периодически отдельные умники пытались вызвать аэротакси в укромное место, и пытались там пошуровать у егоного компьютера в мозгах, дабы он отвез их куда нужно не задавая вопросов. Ну, или просто, горючку слить. Защищенные мозги вертолета от поползновений его хакнуть, обычно самоуничтожались вкупе с аккумуляторами и электропроводкой. А попытка несанкционированно подобраться к топливу оканчивалась тем в бак впрыскивался реагент, который превращал его содержимое в застывшее подобие монтажной пены. По этим причинам заниматься хакингом аэротакси в полете было занятием очень на любителя, ибо спуск с воздусей на авторотации в неуправляемой машине часто мало отличим от простого падения.

По этим же причинам о аэроткаси ходили нехорошие байки. Мол иногда на высоте в несколько сот метров их системе безопасности совершенно безосновательно чудилось что её хакают, компьютер бдительно превращал топливо в пену и героически самоликвидировался, а у пассажира оставалось жизни секунд этак на тридцать, пока вертушка с грацией булыжника летела к грешной земле... Особую ужасающую достоверность слухам придавала присказка, что перед самоуничтожением компьютер выдавал в динамик пару аакордов на мотив "врагу не сдается наш гордый Варяг"... Слухи конечно напрягали, но летать как-то было надо. Поэтому приходилось пользоваться любимым видом межгородского транспорта, уповая на русский авось. Меня он во всяком случае еще ни разу не подводил, хотя конечно одного раза тут будет вполне достаточно... Я вообще летать не очень люблю. С неба падать не приходилось, зато в годы золотого отрочества пришлось как-то почти двенадцать часов проваляться в разбитом вертолете посреди песчаной бури. Воспоминания остались самые неприятные и свежие на удивление. Хоть и прошло с той поры уже почти десять лет.

Время бежит, да...

Меж тем, мой дребезжащий воздушный тарантас клюнул носом вниз, и начал снижение. Я глянул в окно. Там качалось зеленое море леса, который прорезала нитка асфальтовой дороги, медленно но верно сдающей позиции природе. Дорога бежала среди зелени и вдруг впадала в поля, - квадраты и прямоугольники посадок, разные по цвету, разграниченные нитками дорог. Вертолет пошел ниже над полями, мелькнуло и пронеслось поле с какими-то посадками, волновавшимися на ветру, затем другое, где автоматические комбайны шли рядком подхватывая траву и выплевывая из себя сзади в виде перевязанных брикетов... Потом бесконечные ряды блестевших на солнце пластиковыми крышами теплиц...

Все это пронеслось и сменилось комплексом домов, - фактически небольшим городком в одну улицу, окруженному каменной стеной с вышками по углам и колючкой поверху. Вертолет затормозился, развернулся и пошел на посадку перед зданием красного кирпича с покатой крышей в которой блестели на солнце большие мансардные окна. Мы садились аккурат на заасфальтированную площадку перед зданием, которая видимо служила здесь центральной площадью, потому что улица одним концом уходящая в ворота на дорогу к полям, вторым заканчивалась здесь. Красное здание по всему было здесь главным.

В принципе, все здесь сверху мне выглядело знакомым еще по предварительно просмотренному перед вылетом спутниковому плану. Но по мере снижения обрастало новыми живыми подробностями. Все здесь было ухоженным, живым, не заброшенным. Редкая картина за чертой города...

Вертолет дрогнул опускаясь на полозья. Шум винтов стал стихать, становясь все менее надсадным. Лопасти все больше замедляли свой бег. Я с наслаждением снял с головы полукружья бируш-наушников, открыл рюкзак и забросил их туда. Всякий опытный путешественник на воздушном такси имел что-то похожее, потому что со звукоизоляцией у этих машинок было совсем туго... Захлопнул клапан рюкзака, забросил его на плечо, пристроил на перевязь винтовочный чехол, и - наплевав на значок, который призывал дождаться прекращения движения винтов снаружи, открыл дверцу вертолета.

Место и правда было ухоженное, снаружи практически не было пыли от движения винтов. Я привычно пригибаясь отошел от машины. От дома ко мне уже кто-то бежал - мужчина в джинсах и светло-коричневой рубашке. Длинный, и фигурой и лицом, молодой, едва ли больше двадцати пяти. С серьезным внимательным взглядом близко посаженных зеленых глаз.

- Здравствуйте! - Крикнул он перекрывая, вертолётный шум. - Вы Поморцев?

- Да, - я пожал его протянутую руку, худую и жилистую.

Пожатие у него вышло крепким.

- Я Василий! Идемте в дом! - он приглашающе махнул рукой, но я остановил его.

- Погодите!..

Я включил браслет на левой руке и проверил есть ли здесь сигнал сети. Обидно отпустить машину, чтобы после узнать, что вызвать её обратно сюда невозможно. Бегай потом по полям... Но сигнал был, и я с интерфейса браслета послал воздушному такси команду - конец поездки. Вертолет заурчал, снова раскручивая так до конца и не остановившиеся винты, и подпрыгнув в воздух одновременно начал разворачиваться. На канарееечно-желтом боку промелькнула эмблема - летящий на больших крыльях тонконогий конь: "ПЕГАС Северо-Запад". Ничего оригинального. Нарисовали бы лучше на эмблеме лошака какого или мула, все ближе к правде...

Мы с мужчиной зашагали к дому под стрекот удаляющегося вертолета.

***

Понравился мне их дом. Понравился. Снаружи кирпич, а внутри - дерево. Темное под древнюю старину на потолочных балках в зале, и светлое, теплое в облицовке стен и потолка. Мы сидели в большой зале с необъятным камином. Я в удобном кресле, где зад мой затонул как Титаник, так глубоко что и не поднимешь. Напротив, в таком же кресле сидел Вася. А сбоку на диване из одного гарнитура с креслами, рядком помещались Петр, Мария Алексеевна, и Степан.

Общую картину я представлял еще до вылета сюда. Место здесь было по-своему уникальное. После того как во время войны все накрылось медным тазом, большинство сельских хозяйств в этом районе просто вымерли. Климатический пояс для земледелия в этих местах всегда был невыгодный. А с радикальным уменьшением населения, и развитыми транспортными возможностями, крупные хозяйства из районов черноземов и двойных урожаев фактически не оставили северным фермерам-колхозникам ни единого шанса. Остались только те, кто пахал и сеял не на продажу, а для прокорма самого себя, - привет огородникам.

Но это хозяйство было иным. Деятельный мужик когда-то давно не дал развалиться колхозу, разбежаться людям, и поднял свой бизнес. К началу Той Войны он уже умер, и выгребать из кризиса пришлось уже сыну основателя. Как-то он перекрутился и встроился в систему поставок, часть земли засадил растениями под медицинские препараты, не дав себя забить конкурентам из южных краев. Насколько я понял, местные заинтересованные лица рассматривали это хозяйство как один из элементов безопасности - этакий небольшой резервный источник на случай перебоев поставок. Правда, по той же причине чинуши из корпорации "Панпрод" несколько раз пытались наложить на хозяйство лапу, но видимо в то время интерес у них был умеренный, потому что на крайности они не пошли и хозяин землю свою отстоял.

Теперь передо мной сидели уже внуки великого фермера-основателя: Василий и Петр. Василий, - старший брат и нынешний номинальный глава семьи, как по мне был молодоват чтобы управляться со славным семейным бизнесом. Но, впрочем, что я понимал в его делах? Варяг не сеет ни жнет. Варяг с боя живет... Брат Петр ему помогал, а пуще - заботливым приглядом и советом - Бабка. Матерая вдова Мария Алексеевна. Жена того самого - Основателя, которая пережила и его и их общего сына. Женщина в молодости видать, статная, и сейчас не растерявшая некоторых остатков былого цвета. Скелет свой держала прямо. Правда плоть на этом скелете висела уже как на вешалке... Сколько ей было лет, я боялся спросить. Но она размещала на диване свои костистые телеса с некоторым даже изяществом, кутаясь в цветастую шаль - старость часто зябнет. Что мне в ней понравилось, в отличие от многих городских баб она принимала свой почтенный возраст без самообмана, и не пыталась примазать помадой и румянами то, чего уже нельзя скрыть помадой и румянами... Костистая долговязая старуха смотрела на меня прямым взглядом человека, который в силу хотя бы уже возраста ничего не биться. Смотрела как на мешок брюквы, прикидывая, - не переплатили ли внучки за товар. Младший Петр трогательно сидел рядом с бабулей, глядя на меня, но головой все время чуть повернутый к ней, аки подсолнух к солнцу, - не понадобиться ли чего почтенной примогенше.

Несколько отдельно от них на диване сидел последний член нашего небольшого собрания, Степан - здешний главный механик. Человек свой, но не из семьи, и потому соблюдавший в позе некоторую субординацию. Мелькнула еще какая-то рыжая деваха "Маша", которая поставила перед нами чай, - по-видимому жена кого-то из внуков-наследников, но я на ней пока не заострился...

Гораздо больше меня интересовал все-таки Степан, который при в черной своей шевелюре имел прекрасную стильную седую прядь. В отличие от городских поп-певцов Степан приобрел сей модный элемент внешности отнюдь не в результате мелирования, а потому что кое-кого увидал. Или кое-чего, это как посмотреть. Увидал, и малость поднапугался.

Вот из-за этого "кое-чего" меня сюда и вызвали.

- ...началось две недели назад, - рассказывал Василий. - В среду. Уборочная машина на поле встала. Они автоматические, неполадки отслеживают сами. Пошел сигнал на пульт к оператору, - в гидравлике неисправность. Машины капризные, бывает. Ну, тот послал техника. Генку Мартынова. Генка взял квадрацикл и укатил. С концами. Сам не возвращается, рация молчит, и машина в поле стоит как стояла. У нас места спокойные, потому что мы на отшибе. Даже когда десять лет назад в округе банда Сеньки Поливаева гуляла, до нас они так и не добрались. Но все равно, оператор не будь дурак, позвонил охранникам. Те взяли уазик, поехали вдвоем.

- Охранники нанятые, или свои? - Перебил я.

- Наши, сами держим. Еще при отце, когда местное отделение полиции накрылось, мы на его основе вроде как шерифство образовали. Так с тех пор и было. Вот наш участковый - мы так и называем по старинке - двух своих помощников и послал. Когда они тоже пропали, вот тут мы уже зашебуршились.

Я прервал Василия.

- Эти ваши... э... шерифы-маршалы, - (тоже мне, дикий запад, хмыкнул я про себя) - они с оружием были?

- У нас все с оружием, - проинформировал с дивана солидным баском Петр, и похлопал себя по кобуре...

Кобура у Петра была небедная, (одного стиля с ремнем, из красной тисненой кожи, по которой вились затейливые узоры), поясная со свисом на бедро. Из кобуры торчала рукоять револьвера изрядных габиритов. Насколько мне было видно, рукоять была ореховая, а сам револьвер - (для вящей красоты хромированный естественно) - покрыт гравировкой. Поскольку диван был слишком глубокий, а кобура была на полужестком подвесе, чтоб не болтаться при ходьбе, то могучий револьвер за счет своих габаритов уперся во что-то в диване и рукояткой впивался Петру в бок. Тот ерзал, но терпел. Не иначе, полагал что поправив кобуру потеряет в мужестве. У Василия кобура была приспособлена для сидения лучше, - на левом боку рукоятью вперед. Оттуда торчал пистолет, - золотой...

- Да. - Согласно кивнул Василий в ответ на ремарку Петра. - У наемных сезонных рабочих мы конечно оружие изымаем, но у всех, кто живет здесь постоянно, - оружие есть. Мы же понимаем, что это безопасность. Только... - он замялся - когда работаешь на земле, знаете... мешает, оружие-то. Это вот, - он хлопнул по своему сусальному пистолету рукой - мы сейчас носить стали. Болтается эта кобура. К концу дня так бока оттянет. А еще если механник, - полезешь под машину, насыплешь земли, в кобуру-то. Поэтому у нас мужики пистолеты не очень носят. В машинах хранят. А что в машинах, так чего уж там пистолетик... там уже у каждого винтовка или автомат.

То что говорил Василий было вполне разумно. Но как говаривал мой дед, "когда тебя прищучат на улице, лучше иметь самый маленький пистолетик с собой, чем самую большую пушку дома в сейфе". Наверняка неизвестный мне механник Генка, с которым я теперь уже вряд ли познакомлюсь, успел прочувствовать всю глубину правды дедова изречения. И все же, это не значило что мои клиенты были глупыми людьми. Просто они попали в обстоятельства, когда их предыдущий опыт, вполне себе рациональный, не сработал. Поэтому я не стал выпендриваться, а продолжил уточнять.

- Угу... Все трое были с оружием. И пропали. Дальше?

- Да, - кивнул Василий. - тут-то мы, - я и говорю - зашебуршились. - Участковый поднял всех своих. У него еще четыре человека было. Ну и наших мужиков несколько. Вооружились, поехали. Там край поля. Стоит уборочная машина. Квадрацикл. Уазик участковских. И - никого. Ни тел, ничего. А у уборочной-то машины, кто-то шланг гидравлический, выдрал, вот она и встала. А там, знаешь, такой шланг... основательный. А его куском. Ну мы всех подняли. У участковых наших - собаки. Овчарки немецкие. Покрутились, да сразу след и взяли.

- Минуту... - я залез в карман, и достал свой наладонник, раскрыл футляр, - Где случилось, на карте сможете показать?

Василий кивнул, выкарабкался из объятий кресла и подошел ко мне.

- Сейчас подгрузит... Вот... Вот этот дом. Мы здесь? - уточнил я.

- Да.

- А люди пропали?

- Здесь, - он показал пальцем. А вот сюда, прямо к стене привели собаки.

Я развел пальцы и приблизил карту. Выходило, что пропали люди в самом "медвежьем углу" хозяйства, недалеко от большой стены. Малая стена огораживала сам городок. А большая - громадную территорию хозяйства по всему периметру. Сооружение конечно вызывало уважение в плане протяженности, но толку как от защитного сооружения от него было мало.

- Там за стеной сразу лес, - подтверждая мои мысли продолжал Василий, - она, стена-то, больше чтоб случайное зверье не заходило. Да еще чтоб если кто будет воровать с полей, было время его догнать, пока он будет через стену обратно перелазить. Но там вот в чем штука: на стене у нас "колючка" и сигнализация. По всей окружности. И как тот, кто это сделал, залез туда-обратно, да еще и утащил с собой тела... - Василий развел руки. - Я не представляю. Ну, в общем собаки привели к стене. Наши ребята тогда сели на машины, выехали за стену снаружи и там собаки снова взяли след. Он вел в лес. Участковый решил идти за ними. Пятнадцать человек, - Василий закусил губу, - никто обратно не вернулся. Так мы остались без участкового.

- Кто-нибудь пошел их искать?

- Нет, - медленно качнул головой Василий.

- Разумно. Дальше.

- Мы поняли что сами не справимся. Позвонили в Питер. Попробовали нанять частных специалистов. Звонили в "Ободрит", в "Эгиду", в местное отделение "Марса".

- Это хорошие специалисты.

- Они все нам отказали. Сказали, в настоящее время все их персонал весь занят, и они не могут заключить с нами контракт.

- Ага...

- Мы начали искать кого-то еще. Сами понимаете, у нас возникла вилка, - крупнейшие фирмы-безопасники нам помочь отказались. А мелочь вроде фирмочек из пяти человек нам не нужна. Да они и сами не рвались браться, когда узнали что у нас, вон, 15 мужиков разом пропали... Ну, нашли одну контору, - "Сокол". Дорого запросили, но куда деваться. И отзывы о них вроде ничего в сети. Они и танкеры на Балтике от пиратов защищали. И от чухонских банд конвои в Карелии... Прилетели они сюда. Сколько, их, - Василий повернулся к брату, - человек двадцать было?

- Да вроде того, - кивнул Петр.

- Во. Мужики-то по виду опытные. Командир усатый, плотный такой. Развернули свой штаб в здании пропавшего участкового, все равно здание-то пустое... Снайпера на водонапорную вышку засадили. У него винтовка длинней меня, и прицел на ней, во такой - Василий показал руками - с кабачок. Запустили беспилотник, маленький, с пропеллером в заднице, с тепловизором. Сказали - от него ничего на земле не скроется. Когда, это? - Снова повернулся Василий к Петру, - на второй день?

- Угу. - Кивнул Петр, и наконец закряхтев поправил кобуру с револьвером.

- Вот, на второй день, - снова хоз-бот в поле встал. Ну эти, "соколы" тут же туда свой беспилотник, сверху смотрят, ничего. Ну они туда вместе с нашим техником свою команду... А в это время к ним, к соколам этим, которые на месте в здании участкового остались, Степан прибежал. - Василий кивнул на своего главного механика. У них, у Соколов этих как было-то? Часть людей они к вставшей машине послали. А другую, вместе с командиром про запас в здании оставили.

- Да, я понял, - кивнул я. - Послали оперативную группу. Вы продолжайте.

- Вот, Степан... - Показал на механника Василий. - Он прибежал. В командира соколов-то вцепился. Увидел он, этого... А сам слова сказать не может, и сам, вон, поседел.

- Кого увидели? - Повернулся я к Степану.

Механник, крепкий основательный мужик, посмотрел на меня, провалился взглядом вглубь себя, и застыл лицом.

- Увидел... - Он замолчал, подбирая слова. - Увидел. Мерзость.

И столько в его голосе было убеждения, что казалось ему, будто одним этим словом он и правда всеобъяснил, и характеристику дал всеобъемлющую. Хотя он и сам понял, что объяснил не ахти, - провел рукой по лбу и волосам, не то поправляя седую свою прядь, не то неожиданный пот утирая, и убежденно кивнув, почти жалобно повторил, - мерзость.

- На человека похож? - Спросил я.

- Как встал, так похож. - Жалобно пропыхтел Степан. - А как по потолку полз, так не очень...

Похоже, описатель из Степана и правда был не ахти. Механник. Все из него тяни клещами.

- Сколько рук, сколько ног? - Задал я уточняющий вопрос.

Степан задумался.

- Шесть. Нет, восемь! Только я не знаю, руки это или ноги...

- Хвост был?

- Вроде нет. Я назад-то ему не заглядывал...

- Голова на человечью похожа?

- Так-то да. Пока пасть не открыл. А у него как челюсть отвалилась, - человек так не может. И там зубы, как иглы. И глаза. - Руки у Степана мелко задрожали, и он с хлопком схватил их "в замок". - Он ведь, прямо передо мной с потолка свис, потом на землю и пасть раскрыл. А я-то с карабином за плечом. С ЭсКаЭсом.

- М-мм... И чего?

- Ну, он встал передо мной. Пасть развалил, слюнища течет. Прямо перед лицом. И запах. Главное, запах... Я обмер, думал, - простите конечно Мария Алексеевна, -повернулся Степан к старухе, - в штаны навалю. И мыслей-то никаких. Как загипнотизировал он меня. А он руки надо мной развел, медленно. И аккуратно у меня карабин-то с плеча и снял.

- Значит, пальцы у него на руках?

- Наверно... Вот он снял, и вдруг как зашипит на меня! Я вроде как очнулся, отпрянул от него, да побежал. А чувствую, чего подумал, то со мной и случилось. Ну, в смысле, навалил...

- Это бывает, - развел я руки. - дело житейское, вы не стесняйтесь. А дальше?

- Дальше я прибежал к "соколам". Говорить-то как смог, сказал им что видел в гараже-то.

- И?

Вместо Степана продолжил Василий.

- Командир "соколов" со своими к гаражу-то и сорвался. Гараж у нас рядом со складом ГСМ, на другом конце улицы... Беспилотник опять туда полетел, кружит, высматривает. Ну они туда доехали, начали гараж и склад шерстить. В рации бубнят-бубнят... Не нашли никого. А как из гаража вышли, тут им их собственный беспилотник чуть на башку не свалился, - на землю упал. Беспилотником то оператор управлял. У него чемоданчик такой был, с пультом. Он с этим пультом в здании участкового остался, когда все к гаражу ломанулись. Как беспилотник упал, командир оператора по рации задергал, - а тот молчит. Они всей оравой обратно, а тот так за пультом и сидит, - только уже без головы... И снайпер на водонапорке тоже не отзывается. Двое их там сидело, один с винтовкой, и еще второй - так до сих пор вся площадка на башне в кровище...

Степан выдохнул.

- Они тела своих с башни на веревки спускали. И этого, который без головы. Вызвали вертолет, загрузили туда своих. Командир их все деньги вернул, это без разговоров. А контракт сказал, - хоть в суд подавайте, мы мол, лучше и неустойку выплатим... Извинился. Улетели соколы.

- Крылья у него были! - Вдруг брякнул Степан. - Как он шипеть начал. Так поднялись, как у саранчи...

Я легонько хлопнул руками по подлокотникам.

- Здорово. Так вы от меня то чего хотите?

Василий переглянулся с Петром.

- Нам сказали, что вы мастак в таких делах. Можете проконсультировать. Этот монстр после этого еще двух человек... Муж с женой. Работали у нас.

- Монстр не русское слово. По-нашему это называется "чудовище". От санскритского "кутати", - изгибать. "Чудовище" это нечто непрямое, не божественное, созданное нечестивым кривым путем.

- А? Да... Я и говорю, чудовище-то это. У нас ведь знаете чего? Все работники после этого заперлись с семьями в одном доме. Бастуют. Говорят, если мы с этой образиной не разберемся, - уволятся. Вы представляете? Уволяться. Это при том что работу кроме как у нас им днем с огнем... А простой уже сейчас идет. Там где ручной труд нужен. Ведь, разоримся в конец...

Я потер переносицу, прикинул. Теперь становилось понятно, отчего эти селяне вызвали меня сюда предварительно сообщим минимум информации, зато с очень щедрой предоплатой. Боялись что не приеду. Я в таких делах... ну мастак, не мастак, но кое чего знаю. Возможно я был не первый к кому они обратились. И после того как они рассказывали свою маленькую проблему, ехать к ним никто не хотел. Ага...

- Ладно, - я покачался в кресле, - за вызов и консультацию вы честно заплатили, так что слушайте. Образина, которая ваших людей на удобрения переводит, это "ночной". Ну вы и сами уже догадались... Судя по описанию Степана, зовут его - Серый Хэншан. Это естественно не имя собственное, а так сказать номен гентис: - общее название его поганого рода. Ночной этот из новых. Из чего его слепили, и кто из Истинных Ночных у него в примогенах ходит, предположить можно, но для вас не суть важно. Твари эти состояли на вооружении армии НОАК во время последней войны. И должен я вам сказать, что по слухам эти мразоты были одним из самых эффективных образцов для диверсий, геноцида и террора. Когда американцы заварили всю эту моровую кашу последней войны, китайцы им в оборот в том числе вот таких вот штук и насыпали. Говорят на американском континенте до сих пор в районе Республики Аппалачи есть места где города стоят свободные от людей, и никто туда не суется, потому что там вот эти вот, бродят.

Я обвел взглядом слушателей.

- Все вышесказанное, почтенные, должно навести вас на определенные мысли. Во первых, поскольку Китай был у нас в союзниках, то к нам таких тварей в регион не забрасывали. У НАТО его тоже быть не могло, у них своего дерьма - пардон, мадам, - для сброса нам на головы хватало... То, что эта тварь сюда добралась самоходом, мигрируя из Китая через Сибирь и всю среднюю полосу, или наоборот, приплыла с американского континента в контейнере в балтийский порт, - я не верю. Вот во что я верю, я вам чуть позже скажу. А пока по тактике его, уф...

В горле у меня от непривычно долгих речей пересохло, и я отпил из стакана. Что-то там было со вкусом алое, даже кусочки вроде его плавали. Глобализация, итить её. Хорошо они все-таки тут живут. Жили...

- Значица, - водрузил я бокал обратно на стол, - Тварь это довольно умная. Не ламия-вампир конечно, сонеты Шекспира читать не умеет; до обращенного человека ему далеко. Но - умный. Достаточно умный для того чтобы убивать, думая на пару шагов вперед. У некоторых из ночных мозгов побольше чем у людей будет, что события на вашей ферме и доказывают... Действует он не в режиме геноцида, - иначе он бы вам тут гораздо больше трупов навалил.

- Да куда уж больше?! - Возмутился с дивана Петр.

- Больше, больше, - кивнул я ему. - Возможно всех бы уже здесь вырезал. Но нет... Значит действует он в режиме террора. Запугивает вас. Что с самого начала поисковая группа участкового пропала, - массовое убийство, но это он угрозу себе любимому устранил. И то же самое с вашими приглашенными залетными соколами-орлами. Тела людей из группы участкового что он в лесу в расход пустил, он скорее всего припрятал, и прикопал. В нескольких разных местах. Ну и жрет их потихоньку.

- Как это, жрет? - Мрачно спросил Степан.

На щеках его гуляли тугие желваки. Жалко мужика. Не привычный...

- Ну как? Жрать то ему чего-то надо. Не святым же он духом питается. Они конечно, умеют гады, в спячку впадать, - но этот не впал. Вы говорите, у вас тут еще двое потом пропали... Вот он себе и обеспечил запас еды, для дальнейших действий, чтоб за животными по лесам не бегать. А закопал наверняка в разных местах, это у них стандартный протокол действий - диверсификация снабжения. Да, и еще одно. Я смотрю тут на карту. От отделения участкового, где он оператору беспилотника голову снял, до водокачки, где снайпера и наблюдателя уработали, - не близко. А когда у ваших "соколов" под носом беспилотник упал, они быстро обратно ломанулись. Так, думаю. Не успел бы он туда-сюда обернуться. Похоже, двое их, как минимум.

- Вот спасибо за новость, - буркнул Василий.

Я развел руки.

- Чем богаты. Это кстати объясняет, как они пятнадцать вооруженных человек, - и с собаками - в лесу прихоронили. Для одного это бы уж слишком по-суперменски. А вдвоем, - посильно, в моготу. Ну и теперь промежуточные выводы вам мои. Уже сказал, что в случайное появления этой дряни в этом районе, я не верю. А вот в неслучайное... Штука эта дорогая, но при должных финансах, достать её в китайских провинциях, и на черном рынке, можно. Неактивированную, с пустой программой действий. Натравливай на кого надо... Вы говорили, что вам корпорация "Панпрод" предложение о продаже семейного бизнеса опять недавно делала? А вы, стало быть, - отказали?..

Я замолк, и в комнате стало тихо. Василий откинул голову на подголовник, и поморщился.

- Ах они крысы помойные... - Тяжело пробормотал он, и закрыв лицо устало сжал двумя пальцами переносицу у глаз, будто вдруг ему утомительно на мир смотреть стало. - И добавил еще несколько слов. С большим чувством.

Я посмотрел на Марью Алексеевну, - как она там реагирует на табуированные реакции внука? Но она все так же спокойно сидела, как мумия.

- Я расклад такой вижу. Чтоб эту тварь - или тварей - из окрестных лесов выковырять, - надо полноценную операцию с прочесыванием леса проводить. На это профи нужны, крепко слаженная команда, и крупная. Все здешние крупные солидные игроки, которые сдают в аренду парней с ружьями, - вам отказали. Надо понимать, их попросили не лезть. Неофициально, по-приятельски. Кто ж захочет портить отношения с "Панпродом"? А Хэншаны деятельность вашу практически парализовали. Скоро рабочие от вас побегут. Так может... лучше продать?

- Не продадим. - Сухо и твердо прошелестело слева от меня, и я уже поворачивая на голос голову, понял, - сказала это старуха.

Первые её слова за всю встречу.

Но по делу.

Это конечно, респектабельно. Это можно сказать стиль.

Я посмотрел на старушку, которая выпрямив спину как струна, пламенно глядела на меня. Да, живая еще старушка... Поглядел я на неё, и понял, что эта не отступит. У неё правда внуки тут еще есть, - старший глава семьи.

- Баба Марь... - Пробормотал Василий. - Может...

Старушка повернула к нему свою голову с ястребиным носом, и вскинув подбородок широко раскрыла глаза. Василий притух на полуслове как свечка на ветру. А я вдруг вспомнил Русанку, и её тетку Альду. Им бы здесь точно понравилось. Все как они любят - матриархат.

- Не продадим, - опасно мягко сказала бабуля. И добавила раздельно. - Это. Наша. Земля.

- Наша! - Согласно буркнул Петр.

Бабуля обернулась к младшему внуку, и одобрительно кивнула; правильно сказал мальчик.

Я так понял, на этом все обсуждение и закончилось.

Глупо это было. Хотя, с другой стороны... Я вспомнил, как когда-то дед у себя заставлял меня катать камни для каменной дорожки в финском стиле. Здоровенные валуны. Нафиг ему была не нужна та дорожка у задней калитки. Это он меня на физуху воспитывал... Но если бы кто-то пришел и вдруг начал ту дорожку ломать, я бы его наверно... Потому что тяжелый труд я туда вложил. А эти, землепахи, у них тут труда в разы больше. На поколения. Это их гнездо. Пожалуй, что и не уйдут. Люди.

Их решение.

- Ладно, - я потер ладонь о ладонь, - полагаю, я выдал всю информацию, которой располагал... У вас есть еще какие-то вопросы?

Василий в очередной раз перегляделся с родней.

- Спасибо вам за консультацию. Скажите, вы могли бы нам чем-то помочь с этим делом в практическом смысле?

- Ну, чем я вам помогу? У вас тут группа в пятнадцать человек накрылась; местных знающих каждый куст. Да соколов пощипали. Эта работа не для одиночки.

- Мы перед тем как вызвать вас, естественно навели кое-какие справки. Вы, говорят, из варягов...

"Ага, вот значит так...".

- Я варяг, да. Но я на вольных хлебах. Чтоб вы понимали, - если меня где-то в переулке будут убивать, и я заголошу "варяги ко мне", и если неподалеку вдруг каким-то чудом будут идти варяги, - они придут мне на помощь. Но это не значит, что вся варяжья ЧВК "Ободрит" прибежит помогать мне улаживать частную историю, в которую я вписался. Вы сказали, что пробовали нанять "Ободрит" среди прочих, - и вам отказали. Значит то что я варяг, не имеет ровно никакого значения.

- Ладно. А если не как варяг, а как частное лицо?

Я скептически поморщился:

- Честно говоря, влезать в это дело нет никакого желания. Очень уж велики шансы выйти из него в пластиковом мешке... Сколько?

К чести хозяина дома, он не стал переспрашивать и задавать глупых вопросов, - а назвал сумму. Говорят, воинам не пристало торговаться. Не знаю кто сказал эту глупость. Наемные мечи испокон веку всегда торгуются и набивают себе цену. Я не был исключением...

Только в этот раз долго поторговаться мне не удалось. Я успел только один раз отрицательно качнуть головой, и инициативу перехватила бабуля, назвав новую сумму. Крепко их допекло, если она так размахнулась. Впрочем, раз внучки позволяют себе золоченые пистолеты... Она назвала сумму. Это как сказал один старый советский писатель-романтик был "выстрел из чековой книжки". И если он не убил меня навылет, то уж по крайней мере крепко зацепил. Глупо было отказываться от таких денег. Особенно в моих обстоятельствах, когда заказов не было довольно давно. Я прямо зримо увидел как мой полузатопленный "финансовый корабль" (не будем из уважения к себе обзывать его корытом) распрямил шпангоуты, залатал дыры в обшивке, украсился новыми стройными мачтами и белоснежными парусами, и гордо поплыл по морю жизни к островам мечты...

Ну это если ночной не отрежет мне голову.

Я вздохнул.

- Вы должны четко понимать, что даже за эти деньги я не полезу в лес искать тварь. Да и бесполезно это, если войду в лес, - скорее всего там и останусь. Единственный вариант, - снова выманить тварь сюда.

- Так вы беретесь? - Уточнил Василий.

- Берусь. Но на условиях, которые сейчас рассказываю. В настоящее время вся инициатива у вашего противника. Он знает где и когда нанесет удар, а вы только ждете - это верный путь к проигрышу. Значит надо сделать так, чтобы вы... мы знали куда придет тварь, и смогли приготовить ей засаду.

- А как это сделать? - Спросил Петр.

- Надо сузить противнику пространство для маневра. Вы сказали, что после того как убрались восвояси "соколы", а работники объявили забастовку, тварь все равно убила двух человек. Это значит, что её не удовлетворяет простая блокада вашей деятельности. Она охотится. По приказу, или для своего удовольствия - вопрос вторичный. Значит скорее всего она снова придет убивать. Проблема в том, что прийти она может куда угодно. Хоть к вашим работникам, хоть сюда. Надо резко уменьшить количество потенциальных целей для твари. И находиться эти люди должна там, где нам нужно. Тогда и тварь придет туда, куда нам нужно. И мы её там завалим.

- А как это сделать? - Спросил Василий.

- У вас же работники периодически в город летают отдыхать?

Он кивнул.

- Сколько у вас постоянных работников.

- Тридцать пять человек. - Он помрачнел. - теперь.

- Так мало? - удивился я.

- Автоматизация. Не было бы столько теплиц, - еще меньше бы было.

- Так а дома что я сверху видел?

- Это в основном бараки для сезонных рабочих. Их нет сейчас...

- Ага... Ну так вот вызывайте пассажирский вертолет, и нафиг всех отсюда, в город, в самую дешёвую гостиницу.

- И сколько им там сидеть? - Заострился Петр.

- Столько сколько нужно, чтобы здесь подловить тварь. Или... чтоб стало ясно, что возвращаться им не следует.

Петр вздохнул, громко так, прям бычок молодой. Он вздохнул, а Василий озвучил:

- Это ж какие деньжищи.

- Знаете, был в свое время на Руси царь такой, - Александр третий. - Сказал я Василию. - Чтоб стране не отставать от других держав пришлось в какой-то момент перевооружаться на новую винтовку, её потом Мосинкой назвали... Так вот Александр Третий когда прочитал смету на перевооружение, оставил на ней такую резолюцию: "Сумма ужасающая, но делать нечего, приступать надо". Прямо как для вас сказал, а?

По комнате прошелестел еще один скорбный вздох.

- Ничего, - сказала со своего места старушка. - Не дороже жизни. Порастрясём жирок...

- Да и еще, - Уточнил я. - один я все равно не справлюсь. Нужны помощники. Несколько толковых ребят, которые готовы рискнуть. Жизнью.

- Я сам останусь, - веско сказал Василий.

- И я, - баском поддакнул Петр.

- Ты нет. - Осадил Василий.

- Чегой-то? - Взвился Петр.

- Потому что у меня Машка и сын. - (ага, вот кто такая Машка подметил я) - А если ты умрешь то получится что никого после себя не успел оставить.

- Ну так ты и уезжай, - буркнул Петр. - А то помрешь ненароком, оставишь Борьку своего сиротой, Машку одну. Тьфу-тьфу... А мне как раз бояться нечего.

- Вот, - тыкнул перстом в младшего Василий, - ты за ними если что и присмотришь.

- А чего это, женился ты, а присматривай, если что, - я? - Хмыкнул Петр.

- Хватит, - мрачно цыкнула старуха на Петра. - Вася правильно говорит. Ты поедешь в город. За рабочими присмотришь.

- Да чего за ними...

- Заодно там жену себе присмотри. - Не дала закончить старуха. - Только не волочундру какую-нибудь. Надоел уже, женить тебя пора.

- Ну ба-а, - обиженно пропыхтел обиженный ребенок с револьвером.

- Всё, хватит галдеть. - Отмахнула ладошкой старуха.

- Я останусь, - неожиданно прервал спор родственников Степан.

Все поглядели на него. Степан поймал мой взгляд.

- Он меня напугал. Понимаете? Он меня вот, - Степан подергал рукой свой седой клок, оглядывая нас. - Я штаны потом отстирывал. А мне тридцать восемь лет, между прочим. А вы Михаил, - он посмотрел на меня, - Вы моложе. И вы совсем его не боитесь. Я же вижу.

"Ну, польстил, нечего сказать", - подумал я.

- Да боюсь, я, Степан. Боюсь. - Признался я. - Это ж я просто сейчас в теплом кресле сижу, да говорильней занимаюсь. Потому и вид спокойный. А как дойдет до дела... И потом, у меня кое-какая привычка есть.

- Вот. - Кивнул головой Степан. - И мне надо. Привычку. Не, я останусь. - Убеждено кивнул он.

Странный он был человек. 99 процентов на его месте смотали бы отсюда, и предоставили другим решать вопрос с ночным. И с большим облегчением бы вернулись, только когда все кончиться. Странный он. Но он мне понравился.

- Вот! - Гаркнул Петр. - Даже Степан остается. А я чего? В городе отсиживайся? Да хоть вы что делайте, - с места отсюда не сдвинусь! Мужик я, или кто?! - Он свирепо поглядел на старшего брата и старуху.

- Ну прямо весь в деда, - Буркнула старуха, и я не смог точно понять, чего в её интонации было больше, сожаления или одобрения. - Раз вы оба остаетесь - продолжила она - то и я останусь.

- Ба, ну ты-то не дури, - повернулся к ней Василий.

Бабка уже нацелилась на Василия, чтоб дать ему отповедь, но не успела.

- Мария Алексеевна, я в подмогу крепких парней просил. - Решил я поддержать Василия пока не поздно. - А вас, извините конечно, разве что вместо приманки можно использовать.

- Вот и используйте, - развернувшись ко мне бодро сказала старушка.

"И кто меня за язык-то тянул...".

- В таком варианте я не смогу гарантировать вашу безопасность.

- А Ваське и Петру моему вы безопасность гарантировать можете? - Контратаковала старуха.

- Нет, - стараясь быть спокойным сказал я, - и им не могу.

- Ну и о чем тогда говорить... - Победно заключила старушка-одуванчик - Остаюсь!

Иногда у меня ощущение, что женская логика специально создана чтобы сворачивать нам мужикам мозги. Я слегка забуксовал в попытке найти какой-нибудь подходящий ответ. За это время Петр уже успел возбухтеть, его поддержал Василий, но старуха их опять запрессовала.

"Она видите-ли, остается...".

- Вы же уже видели на что способна эта тварь, - еще раз попытался я. - Прежде чем мы её поймаем, может вам кишки выпустить, или башку отгрызть.

Мария Алексеевна посмотрела на меня со снисходительной усмешкой достойной сцены лучшего театра; очень выразительно:

- Молодой человек, - это вы меня напугать попытались? В мои годы? Если б вы знали как у меня все болит, день за днем. День за днем... Я ж этого вашего сморчка из китайских лабораторий как желанного гостя встречу. Или я его, - или он меня!

"Блин. Ну нет слов".

- Удивляюсь я, как ваша семья три поколения за городом существует. - Вздохнул я. - Смелые столько не живут. У них времени размножаться нет, они ж в приключения лезут.

На эту мою тираду никто не счел нужным отреагировать, поэтому я продолжил.

- Значит слушайте меня, бабуся. Очень уважаю вашу храбрость, но руководить этой операцией вы доверили мне, - поэтому, и приказываю здесь я. Ваши внуки остаются - потому что они мне нужны. Вы собираетесь - и дуете в город, - потому что от вас здесь никакого толку. Иначе я сворачиваюсь, и уезжаю.

Кажется, я немного перегнул, старуха молча пучила на меня глаза, и меняла цвет лица переходя из красного уже в какой-то лиловый. Я подумал, что сейчас старушку хватит кондрат, и это будет неудачным началом предприятия; а может быть даже и его концом. Но она выдохнула, пропыхтелась, и приняв вернувшись к относительно нормальному цвету лица, - только махнула рукой.

- Ну-ну, шпециалист, делайте как знаете...

- От, спасибо большое. - С облегчением перевел дух я. - Давайте-ка составим контракт, и осуществим предоплату. Деньги переведете в электронном виде на депозит, а то боюсь до окончательного расчета из нашей компании доживут не все.

- Вот, это деловой разговор, - удовлетворенно кивнул Василий.

***

Сижу в засаде.

Если бы дело происходило в каком-нибудь приключенческом фильме, то я бы искал ночного шарясь по окрестным лесам, с перемазанной грязью рожей и ножом в зубах... Жизнь однако прозаичнее, поэтому я сижу в засаде с полным комфортом, в мягком кресле. Диспозиция такова: Мы находимся в большой комнате, на втором этаже. Мы, это я и хозяин дома - Василий. В комнате две двери, - одна в коридор, вторая в смежную комнату-спальню, где таятся Петр и Степан, - они на подхвате. В комнате большое окно, сейчас его створки распахнуты настежь, занавески отодвинуты. Это единственное открытое окно во всем доме. Это вообще единственный открытый путь в дом. Все остальное, окна, двери, даже дымоходы, - в том числе и тот что в камине этой комнаты, - задраены наглухо. Двери крепкие, окна с бронестеклами, - есть шанс что в других местах никто не войдет. По крайней мере без лишнего шума. А за открытым окном - ночь.

Вот уже третие сутки мы сидим так. По дому передвигаемся только гуртом, даже в сортир, (что конечно несколько напрягает непривычных к этому хозяев). Иногда днем постреливаем из вот этого самого открытого окна из винтовки; в расстилающиеся за окном поля, в никуда, - в белый свет как в копеечку. Бестолково, но громко и приметно. Это знаки.

Два дня назад Василию звонили с очередным предложением продать землю, и он с матюгами и истеричными воплями в трубку, отказал. Василий к истерикам не склонен, - вопить его попросил я. Стрельба в никуда, и вопли... Пусть те, кто предлагают продажу, думают что хозяин на взводе и испуган. Это ведь значит, что психика хозяина не выдерживает, и осталось совсем немного давить. Значит, ночной придет.

И придет он именно сюда. Больше некуда. Мы единственные люди в районе, и значит нас надо тиранить. Техника по полям не ездит, люди нигде не ходят. Мы закрылись в скорлупе. Значит нас надо оттуда выковыривать. Задачу ночному поставили на террор, поэтому зная их поганый почерк, постараются они проникнуть в дом, и зарезать одного из нас, - тихо, чтоб нашли мы его только под утро. Но максимально кроваво. Чтоб поняли мы, что прятаться бесполезно, что достать нас могут в любой момент. Так проводили операции психологического давления, во время последней войны. В тех местах где людей не надо было вырезать поголовно, а надо было превратить в испуганное, блеющее от ужаса, готовое на все стадо...

Василий сидит в кресле напротив большого пленочного телевизора-рамки, в котором бубнят о своей любви герои какого-то сериала. Теле-рамка повешена на стене противоположной то, в которой окно. Выходит смотрящий в телевизор Василий, сидит к окну затылком. Так и задумано. За окном вместо него наблюдаю я со своей позиции в углу. Огромная комната, - можно даже сказать зала, - тускло освещена - всего одной настенной лампой у самого окна, да еще светильником на небольшом круглом столике рядом с Василием. А мой угол, где я сижу в другом кресле лицом к окну, совершено утонул в темноте. Правда хеншаны твари хладнокровные, в морде у них кроме обычных глаз, тепловизор. Поэтому темнота ему совершенно не помеха. Но есть один нюанс...

Я не смотрю на экран телевизора. Он мне не виден. И был бы виден, - не стал бы. Но я за три дня уже научился различать героев по голосам, и даже вникнул в сюжет. Валентин Феликсович - менеджер высшего звена в корпорации "Глобал-Транс-Газ". Маша - рядовая сотрудница в отделе Социального развития. Валентин Феликсович и Маша любят друг-друга. Но коварная разлучница Аня из отдела Технической документации сама положила глаз на Валентина Феликсовича. Чтобы опорочить Машу, Аня выкрала составленные Машей документы, которые шли на подпись самому Генеральному. Выкрала, и перепечатала, не изменив ни строчки в тексте, но исправив боковой отступ на листе с полутора на два сантиметра! За это вопиющее нарушение, весь Машин отдел естественно лишили квартальной премии. Теперь Маша на плохом счету, собственный отдел её ненавидит, и даже сам Валентин Феликсович колеблется в чувствах. Шекспировские страсти! Выдержит ли настоящая любовь такие испытания?! Если ночной не появится еще в течении пяти дней, я это, к сожалению, узнаю. Но с учетом того, что сериал спонсирован "Глобал-Транс-Газ", скорее всего все закончится хорошо. Злочинную Аню выкинут из стройных рядов Общества, а Валентин-Феликсович сочетается законным браком с золушкой-Машей...

Василий кукует в кресле, потягивая морс из бокала. Попросить бы его переключить канал. Но нельзя. Меня здесь нет. Я слушаю бубнящих корпоративных страдальцев. На коленях у меня лежит моя прелесть - винтовка "М-91", под самый распространенный в наших местах винтовочно-пулеметный патрон. Когда-то завод на котором выпускались эти винтовки назывался "Чрвена Застава", что значит "Красное Знамя". Память о временах, когда несколько стран выбрав единую идеологию пытались построить лучшее завтра. Не дали... Идеологию признали неверной, и завод сменил название на просто "Застава"; - условное такое "Знамя" без цвета, без символов...

Мой экземпляр винтовки доработан под меня любимого. Постоянный рамочный приклад заменен на складной. Вместо родного ствола поставлен более короткий от "Лотар Вальтер" с измененным шагом нарезки. Сверху воткнут переменный прицел ПСУ-М кратности 1-4х. Стандартные магазины на десять патронов заменены рогаликами на двадцать. Да нарощенная планка предохранителя, чтобы не снимать руку с рукояти управления огнем. Скромно, но со вкусом. В результате всех этих пассажей я получил разворотистое оружие размерами чуть длиннее автомата, но под винтовочный патрон, годное накоротке, и с вполне приличной точностью огня по стационарной цели в габаритах человека, метров, пожалуй, до шестисот...

Ночь за окном темна. И медленно-медленно, из теней, из сумрака, из неявного марева соткалась в верхней части окна чья-то лысая уродливая голова. Он висел за окном, вверх-ногами, и осторожно заглядывал в комнату. Сперва появился высокий лоб, потом складка затерянных во тьме глаз, и не более.

Хеншан.

Он потаился так некоторое время созерцая комнату. Обвел все внимательным взглядом, не упустив Василия, и скользнув пустым взглядом, по месту где сидел я. Затем из темноты появилась его гадливая лапа, и мягко присосалась к потолку. За ней последовали вторая, третья... Хеншан вползал в комнату мягко, неслышно. Омерзительное, идеально слаженное тело двигалось завораживающе плавно. Крялья подрагивали. Он сосредоточенно полз к Василию, и все так же бубнили в телевизоре о актеры о своих высоких чувствах.

Я поднял винтовку с колен, и насколько смог направил её в сторону твари. Насколько смог, потому что передо мной была преграда, которая запирала меня в углу, и не вызволяла полностью навести оружие. Та самая преграда, из-за которой Хэншан не видел меня со всем своим распрекрасным тепловизионным зрением, даже глядя в упор. Волшебная преграда - самое обычно оконное стекло, глядеть сквозь которое бессилен самый замечательный тепловизор. Оконная рама которую я притащил сюда перекрывала угол, и хэншан не видел меня - тепловизором. И не видел обычным зрением, потому что мой угол застилала тьма. И глядя на то как он сосредоточенно ползет наблюдая за беззащитной жертвой, я испытал острое мстительное удовольствие, от того что сейчас такой жертвой был он, - и не подозревал об этом.

Я уже прикинул, как оттолкну стекло, и поприветствую гостя, но вдруг увидел, что в окне, там же где и первый, появилась вторая такая же рожа.

Двое...

Первый полз по потолку, а второй наблюдал. Шестернки в голове завертелись - если выстрелю в первого, второй уберется, и ищи его потом как ветра в поле. Медлить и ждать было нельзя, первый все ближе и ближе подползал по потолку к тому месту где со скучающим видом сидел Василий. Значит...

Я машинально проверил левой рукой, что кратность прицела стоит на единице. Без выпендрежа, мягко толкнул оконную раму по верхнему краю, и не дожидаясь пока она окончательно рухнет вскинул винтовку, мгновенно поймал в прицел голову второго хэншана, который висел над окном. Подсвеченная марка сошлась со лбом, и я выжал спуск.

Громоподобный выстрел грохнул одновременно с шумом упавшей рамы и заглушил его. Башка Хэншана разлетелась в клочья, а я тут же рванул ствол вправо и вверх выцеливая второго гада. Мой выстрел взбодрил всех. Василий вместе с креслом подскочил, повалился набок, и катаясь по полу задергал кобуру. Хеншан на потолке повернулся и увидел меня. Глаза его сузились. Я это увидел уже в прицел и на медля выстрелил второй раз. Но тварь рывком всех шести конечностей бросила себя вниз, и моя пуля только выбила из потолка град щепок. Хеншан мягко растекся по полу и шипя как сорванный паровой вентиль стрелой рванул к валявшемуся у камина Василию. Он преодолел расстояние буквально в полтора прыжка, и... чуть ли не мордой ткнулся в дуло золотого пистоля Василия, который наконец выкарабкал его из кобуры.

Реакция у Хэншана была, - мое почтение. Он отдернул голову в сторону и пуля из пистолета Василия только пробила ему плечо. Остальные пули бежали уже по его следам, не успевая на какой-то миг, - Василий лупил беспорядочно благо емкость магазина позволяла - брызнула мраморной крошкой облицовка камина, взорвалась осколками фарфора ваза на полке, обнажила светлое нутро из-под отлетевшей щепы стенная вагонка... все мимо. Хеншан презирая все законы гравитации проскочил по камину, и стремглав мчал по стене. Распахнулась пинком дверь в смежную комнату и на пороге нарисовался чрезвычайно суровый Петр с короткоствольной "Сайгой" наперевес, а за ним бледный Степан с винтовкой. К сожалению, дверь распахивалась как раз на ту стену по которой летел драпающий хэншан. Он летел неудержимо, как железнодорожный состав. Поэтому Петр не успел даже оглянуться, как хэншан добежал до двери и вломился в неё всей массой, - раздался дикий треск. Дверь закрылась еще более мощно чем открылась, унеся собой обратно и Петра и Степана. Визит вышел кратким...

Василий, встав на колено, палил вослед бегущей твари, но видно его подводило упреждение. Комната стонала от выстрелов и тяжких шлепков пуль во все возможные материалы, кроме живой плоти. А хеншан несся по стене к окну как локомотив. И я почти бесприцельно, по стволу, навскидку поймал выбрал точку, дождался пока тварь достигнет её, и выстрелил. Хеншан вздрогнул всем телом шлепнулся со стены на пол, но мягко, все еще мягко, и одним сильным прыжком вылетел в вожделенную темноту окна.

Второй раз, на бис, распахнулась смежная дверь, и на пороге возник теперь уже первый Степан, мотая во все стороны карабином. А Петр, схлопотавший в первый раз дверью обратку, мотался где-то сзади зажимая рукой хлещущую из разбитого носа кровь, Сайга с барабанным магазином бесполезно болталась во второй руке, и вид у Петра был осоловелый...

- Упустили! - лихорадочно взвыл Василий, и рывком вскочив бросился к окну.

- Стой! - Рявкнул я, бросаясь за ним.

Василий не знал, что ночной как монгол - бежит не значит удирает... Он подскочил к окну и заводил стволом пистолета слепо пялясь в темноту, а я держа винтовку в правой руке, подскочил, левой сграбастал его за шиворот, и рывком оттянул обратно. И вовремя, - слева из окна вылетела серя лапа и полоснула бритвенно острыми когтями туда, где секунду назад была физиономия Василия. По лицу она не попала, а вот плечо зацепило, располосовав все предплечье.

Василий завопил благим матом. Я оттолкнул его, выхватил из поясной кобуры пистолет, и бросившись к правой части окна выстрелил три раза из него наружу по стене. Вспышки осветили серую фигуру, - она заклекотала, и оторвавшись от стены тяжело рухнула вниз, бесконтрольно трепыхая крыльями.

Пистолет в кобуру, винтовку на плечо. Я включил фонарь прикрепленный на правой стороне цевья, и проверив, не висит ли еще кто-нибудь на стенах, посветил вниз. Там лежало две серых - черных в луче фонаря - фигуры. Одна неподвижная, с крошевом вместо головы, и вторая - тот что едва не ушел. И он был все еще жив, и все еще пытался. Он полз от дома на ломанных конечностях, смятые крылья волочились за ним как плащ, и черная кровь стелилась за ним грязной тропой.

Сзади меня кто-то толкнул, так что я едва не вывалился кубарем из окна. Это был Петр с расквашенным носом. Глаза его еще плавали, так же как и ствол "Сайги". Он начал разворачивать свой шайтан-дробосып в окно, но я положил руку на ствол и остановил его:

- Я здесь справлюсь. Помоги брату.

Петр оглянулся, увидел стонущего на полу Василия, охнул, и поскакал к нему.

Я остановил Петра, потому что это была моя добыча. И мое право вколотить в ночного пулю. Но когда я уже поднял ствол, ко мне пришла другая мысль. Был здесь кое-кто, кому это было нужнее.

- Степан, - позвал я. - Иди сюда.

Степан подошел к окну, и я, подсветив ему фонарем сказал.

- Добей это чучело.

Степан закусил нижнюю губу.

- Не я подранил.

- А возьмешь - ты. Участвовал. Имеешь право. Говоришь он тебя до усрачки напугал? Там внизу ползет твой страх. Добей гада. И крепко запомни, что мы - люди. А он - добыча.

Степан кивнул, повернулся к окну, перехватил половчее карабин, и уперев ложе на подоконник прицелился.

Я смотрел в окно, на ползущее нелепое существо. Меня отпускало. И может быть оттого, что я за время стрельбы в комнате слегка перегорел, мне даже не было ненавистно, то что ползло внизу.

"Спросил Индра у брата: Что же ты сделал со своими детьми, Вритра? - начал я повторять про себя выученные в отрочестве строки - Почему они теперь не могут выносить света солнца?".

Рядом бабахнул выстрел, - крыло ползущего внизу ночного разорвалось как ветхая тряпка.

Звонко покатилась по полу стрелянная гильза.

"На что употребил ты силу своего семени? Почему у одних из твоих детей глаза красные как кровь, и конечностей числом больше четырех? Почему другие обросли щупальцами, будто клубок змей. Почему их слюна разъедает все на что попадет?".

Снова бахнуло, - и хэншан забарахтался на месте, как приколотый к земле жук.

"Зачем твои дети забивают и диких людей, и моих сыновей как скот?! Неужели в этом теперь твоя справедливость?!". Так я когда-то вычитал в книге деда. Тех, легендарных ночных создал Вритра, потерявший разум от горя. Но этого, который барахтался на земле, вывели гораздо позже. Вывели люди, отыскав старый генетический материал практически вымерших ночных. И у этих замечательных ученых в белых халатах не было известных имен. Они повторили то, что когда-то сделал древний бог. И какой из этого можно было сделать вывод? Что древний бог был так же глуп как обычные люди? Или что люди в своей злобе и глупости подобны древним богам?

Еще выстрел, - тварь будто обмякла, провалилась в себя, неловко подломив конечности.

Я повернулся к в комнату.

Петр шмыгая носом, неловко но старательно, бинтовал плечо Василию, раскачивая того наложением каждого оборота бинта как неваляшку. Василий медленно болтал головой, все еще сжимая в руке свой золоченый пистолет с затвором вставшим на задержку. Хороший пистолет, хоть и в хохломе, - "Явуз-16", где-то в Анкаре их вроде бы делают... Весь магазин расстрелял как с куста, комнате будет нужен ремонт.

- Все? - спросил Василий.

- Сейчас спущусь, сделаю "контроль", и все, - кивнул я. - Если только вам не пришлют еще пачку... Этих лучше сжечь. Оттащить крючьями подальше от дома, и запалить. Вам обязательно нужна скорая, - они под ногтями не чистят.

- Откда ж такая дрянь? - Подал голос от окна Степан.

- От нас самих. - Буркнул я. - Все что они умеют, в них заложили люди.

***

Вертолет болтался и громыхал пластиком. Я сидел развалившись на скамье и мечтал как попаду домой, - в душ, да краем уха слушал новости местного радио бубнившего из динамиков. Новости были не ахти. В Австралии лютовала эпидемия, Мексиканский Королевский Картель десантировал с воздуха аэромобильную бригаду на несколько предприятий по производству Ванадия и Молибдена на территории "Фар Вест Репаблик оф Америка" в Колорадо. Поскольку мексиканские спецы действовали по контракту с одним из акционеров тех самых захваченных предприятий, выходило что речь идет о конфликте двух рассорившихся собственников... Там же недалеко, в Денвере шла демонстрация национальных англоязычных меньшинств, которые не хотели читать вывески на испанском... В балтийском море взорвалось судно-газовоз - долбануло так, что вместе с газовозом исчезли и два корабля охраны и все стекла в домах на побережье. Судя по тому что судно не успело дать никаких сигналов, это было не нападение, а диверсия... В Варшаве организация "Сарматская шляхта", выступающая за традиционные ценности, взяла на себя ответственность за направленный взрыв в приватном кабинете столичного ночного клуба, где погиб директор крупной киностудии со своим очень юным другом. Мир жил в обычном ритме.

Вертолет подлетал к Питеру, но не было видно ни лент улиц, ни кварталов домов. Низкая облачность лежала над внизу белым ватным покрывалом, и я видел свое местоположение в воздухе только по отметке на электронной карте. Впрочем, я знал, что при хорошей погоде видел бы внизу торчащие из воды здания старого города, медленно превращающиеся в груды осыпающегося камня. И мощный купол Казанского собора с повыщербленной дугой колоннады, возвышался бы над гладью воды как рукотворный утес, как галлюцинация из фантастического сна, - храм еще держался наперекор зимним морским бурям, методично подмывающим захваченные дела рук человеческих... Уровень мирового океана поднялся. Вода из Балтийского моря подошла к Питеру, скрыла его улицы, спокойно обняла дома, и ушла дальше, чтобы соединиться широким заливом с Ладожским озером. Северная Пальмира исчезала так же как сотни прибрежных городов до него...

Мотор стрекотал. Теперь, там, за туманом должна была тянутся береговая линия. У побережья в воде тенями лежали затопленные сооружения старого Ломоносовского порта и подтопленные старые кварталы. Потом шли новые пирсы с пришвартованными кораблями, арочные краны, лабиринты контейнеров. И наконец - окруженный стеной новый город. Облака пытались скрыть его от меня, но прорывая их белую занавесь торчали из белого марева башни и шпили небоскребов, будто мощные побеги, что тянутся сквозь преграды к солнцу. Башни из стекла и металла блестели гигантскими панелями солнечных фотоэлементов, раскинувших свои лепестки. Они торчали из тумана будто одинокие замки владетельных лордов. Впрочем, в какой-то степени так и было.

Вертолет начал снижаться, вошел в облачный слой, пронеся меня сквозь влажное марево и пошел в сумрачном нижнем эшелоне. Теперь облака нависали над моим вертолетом сверху плотным, обещающим дождь ковром, скрывавшим солнце. Вертолет вильнул и пошел на посадку. Стоянка аэротакси была заполнена взлетающими садящимися воздушными машинами. Моя села в свою "ячейку" размеченную на поле, остановила двигатель, и выпустила меня на волю. Я подхватил рюкзак, вылез из машины, вошел расположенной рядом призывно раскрытый "грибок" кабинки лифта. Такие кабинки были по всему полю, - это позволяло пассажирам не шляться по стоянке, подставляя головы под винты, и попадать как можно ближе именно к своему такси...

Пока кабина лифта спускалась, я залез в рюкзак и вытащил оттуда "доприл" - очки дополненной реальности. Мой браслет обернутый вокруг запястья, (который на самом деле был небольшим компьютером с гибким экраном, акумулятором и прочим), в принципе, позволял обходиться и без очков. Но для того чтобы увидеть многую информацию через него мне приходилось бы постоянно глядеть на все через запястье - то есть наводить браслет так, чтобы его камера считывала виртуальную реальность, и выводила её на экран. Ходить махая рукой - значило привлекать лишнее внимание, а не видеть дополненную реальность, значило быть полуслепым в техногенной городской среде. Поэтому я вытащил нелюбимые очки, нацепил их невесомую дугу на нос, и притопил раковинки наушников на дужках в уши. Пока я делал это, лифт успел "провалиться" вниз на один уровень, и открыть двери, - и я сразу же попал в другой мир.

Светлая окраска стен и яркое освещение огромного зала придавали ему спокойно-праздничный вид. Справа было кафе с красными столиками креслами, и прилавком, за которым суетились официанты в таких же красных шапочках и передниках. Дальше магазины, сверкающие вывесками и витринами. - При взгляде на каждую витрину в наушниках начинала звучать своя музыкальная тема, а вывески сверкала обязательным рекламным минимумом, и призывно подсовывали плавающие в воздухе виртуальные значки - только сфокусируй взгляд на значке, и дважды мигни - и ты узнаешь большее. Я старательно мигал мимо...

Вальяжно, под собственный неразборчивый гомон, шел народ, мужчины, женщины, девчонки, семейные пары с детьми. Мимо прошел мужчина в светло-сером деловом костюме. Деваха в розовой кофточке и белых обтягивающих штанах. Все здесь - и окружение и люди были слишком яркими. Когда я выбирался за город, на природу, или в кварталы старого города, - мир как будто выцветал. Особенно на природе - даже не обращая внимание на всю эту виртуальную тербуху, - ну где там, за городом, скажите на милость, увидишь человека в розовой кофте и белых штанах?.. Попадая обратно в город я всегда немного дурел от суматохи, шума, многолюдья, и... вопиющей демаскировки. Мимо продефилировал вихрастый остроносый парень, в кроссовках с кислотно-желтыми вставками, и меня аж покоробило. Это действительно был другой мир, с другими законами. Резервация непуганых счастливчиков.

Эллизиум.

Размышляя об этом я повесил рюкзак на плечо, и пошел к эскалаторам, ведущим на первый этаж. По пути меня чуть не сбили два вопящих мальца, - один гнал другого,оба азартно перестреливались из пальцев. Естественно на обоих были очки и перчатки дополненной реальности, но они работали на своей частоте. Так что для моего убогого взгляда пацаны перестреливались на указательных перстах - а у них там, между собой, небось шла смертельная баталия, по всему торговому центру летали лучи смертоносных лазеров, гремели взрывы, и еще бог весть что... В стороне я заметил пару местных корпоративных полицейских, упакованных в хмурые выражения лиц и броню. Полицейские завертели головами, в поисках родителей сорванцов, но самих героев трогать не спешили.

Спускаясь на эскалаторе на второй этаж я уже вызвал с браслета такси, - так что как раз когда добрался до первого, и вышел из фойе - желтый пластиковый пузырь на четырёх дутых колесах, ждал меня призывно открыв дверь и мигая в очках огромным ярким маркером. Я мельком осмотрел площадь, - выложенную плиткой мостовую, аккуратные скамеечки, бассейны с фонтанчиками у которых плескались радостные дети под сенью деревьев. Все это залитое "солнцем" - натянутого над площадью светящегося полотна, которое превращало внешний хмурый день в вечное лето. Такси синхронизировалось с моим браслетом, уточнило адрес, уведомило о списании с моей карты нужной суммы, и захлопнув дверь мягко покатило меня к дому.

Машин на улице было мало, в основном такие же такси, как мое, да роскошные лимузины уважаемых "эвпатридов"* - город создавался с нуля, по концепции шаговой доступности, и пробки в нем были никому не нужны.

{прим. Эвпатрид (др. греч) - "благоотеческий", так называли граждан-аристократов с хорошей родословной.}*

Такси проехало по Проспекту Солидарности, плавно переехало через широкий мост, - мелькнули пришвартованные на канале разноцветные катера и белые яхты, - свернуло налево, и обогнув парк пошло по малой кольцевой. Справа потянулась огораживающая город стена. Несмотря на малое количество машин в городе, здесь была замечательная широкая кольцевая, - в случае необходимости прекрасная рокадная дорога для переброски местных корпоративных сил безопасности. Такси шустро пробежало несколько километров, свернуло к городской стене, и подкатило к пропускному шлюзу. У шлюза маялось несколько упакованных вояк, - они здесь были на случай нештатной ситуации, которые случались редко, и им было скучно. Я подъехал к шлагбауму, автоматика проверила что я, во-первых гражданин города, и нахожусь в нем по праву, а во-вторых, что я не имею за собой долгов и грехов, и потому могу его спокойно покинуть. Шлагбаум перед такси открылся, и я проехал мимо незапертых шлюзовых ворот в стене. Из Нового Питера я попал в старый Ломоносов... Пригород, менее безопасный и престижный, и куда более мне привычный. Спасибо варяжьим связям - я имел гражданство огороженного стеной "корпоративного эдема", мог по нему шлындать в случае надобности, пользоваться вертолетным и иным дальним транспортом. Но платить там за жилье для меня было слишком обременительно, поэтому жил я в старом пригороде.

Такси прошло по краснофлотскому шоссе (тянувшемуся вдоль берега параллельно своему старому затопленному тезке), прошло по улице Победы, свернуло на Газовую, потом в Майский переулок, и выехало на Приозерную... Ну, вот я почти дома. Мой дом был новостройкой... когда-то. Теперь это был архитектурный памятник старого мира, - мира до подъёма уровня воды и большой войны. Все же, это был еще крепкий трехэтажный светло-серый многоквартирный дом с голубыми дверьми в парадных и голубыми же оконными рамами; попытка несколько облагородить цветом скудный дизайн... На третьем этаже было мое логово, где меня ждал заслуженный отдых. Компьютерный "дух" моей квартиры конечно был не последней модели, искусственным интеллектом не обладал, и беседы о творчестве Бокаччо и Петрарки со мной поддерживать не мог, но на то чтобы по моему сигналу из такси, за пару улиц до прибытия, набрать теплую ванну и вскипятить чайник, его хватало. А мне больше и не надо... - думал я, подходя к парадной, и взявшись за ручку двери. - Сейчас упаду, и буду отмокать.

Тут меня и взяли.

И ведь ничто не предвещало. За такси моим никто не следил. И когда я выходя из машины, окинул свою узкую маленькую улочку взглядом, не ошивались на ней подозрительные личности. И машин на ней стояло немного - ни привычные древняя Волга Сайбер, ни роскошный Кадиллак Эквинокс, ни все остальные - знакомые и нет, - не заставили мою чуйку заволноваться. Проспала чуечка. Уделали меня просто и элегантно.

Во всем мире погас свет, - раз.

В задницу меня что-то пребольно кольнуло - два.

Свет в мире погас, - и я рефлекторно приседая, мгновенно сбил левой рукой с головы очки дополненной реальности, которые кто-то взломал и набросил на стекла виртуальную пелену... Сам я уже уходил вбок разворачиваясь, придерживая левой рукой рюкзак и чехол висевшей на плече винтовки, правой дергая поясную кобуру, и бросаясь к широкому спасительному борту "Эквинокса", чтобы оттуда оценить обстановку... Укол в задницу я почувствовал но не понял, - пока не рухнул дергаясь и нелепо дрыгая руками и ногами на асфальт. Сперва стукнулся о мостовую мой пистолет, а потом и я сам, - с прекрасным деревянным звуком. Мышцы отказывались слушаться, но мозг работал, и анализировал хлопок, который я услышал перед тем как рухнул на мостовую.

Это была "пчелка", или что-то в таком духе - беспроводная тазер-пуля, какими часто пользовались полицейские для того чтобы свалить буяна, не пуская ему кровь. Если у буяна не было проблем с сердцем, или какого-нибудь вшитого крадиостимулятора, то часто для него все заканчивалось благополучно... Пчелку как правило отстреливали из старого доброго гладкоствола 12го калибра, и пороховой заряд там был лядащий, потому и хлопок получался таким стеснительным...

Мышцы задубели, и только на морально-волевых, нелепо дергая руками, я перевернулся, впечатался лицом в грязную мостовую, и дрыгая чужой - не моей, неловкой как полено рукой, - я засучил по ягодице, сбрасывая электрическую гадину. Есть! "Пчелка" соскочила, и я подтянул под себя правую руку, одновременно поднимая голову чтобы осмотреться, и левой пытаясь нащупать упавший - (где-то он должен был быть здесь) - пистолет... Еще хлопок - и укол сзади в бедро, тело вновь скрутило и одревенело. Твою медь! Я попытался дотянуться правой рукой до второй пчелки, - нетрудная задача при моей гибкости, в обычных условиях. Но не сейчас. Я не смог её нащупать. А левой рукой - скрюченной судорогой задревеневшей культей, - я все-таки нащупал рукоять моего "Хелкера". Но это был последний успех.

Надо мной возник смутный силуэт. "Щас в лицо" - подумал я, увидев приближающийся к моей физиономии добротный прошитый ботинок. Но ботинок разминулся с моим вжатым в асфальт ликом, а пришелся аккуратным пинком на мой пистолет, который вылетел из левой руки и убренчал по асфальту - боли в руке я не почувствовал...

Пчелка прекратила меня сотрясать, - время рывка! Но никакого рывка у меня не вышло, едва пчелка прекратила бодрить, как на запястье левой руки мне наступил уже мой недавний но добрый знакомый ботинок. Правую руку, которую я не видел, тоже зафиксировали, в спину что-то тяжело, до хруста в ребрах уперлось, - подозреваю что чье-то колено. Голову мою, впечатали в асфальт крепкой растопыренной пятерней, край ей я видел левым глазом. И меня снова кольнуло - третий и последний раз. На этот раз не "пчелкой", которая заставляла меня дрыгаться как эпилептика, а какой-то другой иглой, - по которой в меня втекло безразличное марево быстро подступающего сна. Это было прекрасно и слаженно сыграно...

А отчаянно пробовал дернуться хоть чем, но держали меня такие умельцы, что только мои правая щека и ухо крепче вжались в асфальт, да хрустнуло нехорошо где-то в позвоночнике. А потом тело предало меня. А сознание изменяло чуть медленнее. Я еще успел почувствовать, как меня подняли, завели руки назад, и без затей сунули в багажник как по волшебству организовавшейся рядом машины.

"Белая..." - это все что я успел о ней узнать. О машине. Перед тем как крышка е багажника затворилась надо мной, будто крышка гроба.

Там, в багажнике было темно, - но все же перед глазами моими оказался тоненький лучик дневного света, проникавший снаружи в какую-то щель... Машина пару раз тяжело присела - приземлились в салон пассажиры. Хлопнули двери, взвыл движок. И тут я услышал стрельбу. Беглый одиночный. Потом очередь. А потом темноту в багажнике окончательно победила тьма ядовитого сна.

В нем лучей света не было.

***

Я включился.

Первое что почувствовал и услышал, - собственное дыхание. Тяжелое, натужное, на каждом выдохе переходящее почти в полустон. Я сидел, на лице было что-то, оно мешало... Я попытался сбросить это рукой, но в запястьях рвануло, - руки были заведены назад и вниз. Я связан, нет, - холод на запястьях - скован. И на лице - я полубессознательно дернул головой пытаясь сбросить охватывающую лицо ткань - мешок или что-то вроде того... И я был голый. Беззащитно голый. Снизу поддувало...

- Он очнулся, - произнес спокойный голос.

- Хорошо. - Ответил ему другой, и это явно был голос командира - Выйди. Встань с той стороны двери. Никого не впускать. Меня тревожить только в исключительных обстоятельствах.

- Повинуюсь, - сказал первый голос.

И я услышал как отодвинулся с железным скрипом стул, прозвучало несколько шагов, отворилась и закрылась за уходящим дверь. А меня очень напрягло вот это вот "повинуюсь". Не "есть", не "слушаюсь", а - повинуюсь. Дисциплина в разговоре прозвучала почти военная - приказ и мгновенное исполнение. Но большинство современных частных контор, которых ныне расплодилось великое множество, изначально брали свои кадры и стереотипы поведения именно из армейской среды. Поэтому и формализованные команды у них были почти те же. А повинуюсь, насколько я знал, говорили только в одном месте... И моя догадка мне очень не понравилась.

Снова скрипнул стул, раздались шаги. Помещение было гулким, шаги приближались ко мне. Затем кто-то стукнул меня по темечку. Несильно. Не иначе для привлечения внимания.

А потом он заговорил. Мертвый, холодный голос, безо всяких интонаций.

Такой будто его владелец вынул свои голосовые связки, положил в банку, захоронил на северном полюсе, а лет через сто поставил на место.

- Ты очнулся. - Констатировал голос. - Сейчас ты испытываешь дискомфорт и страх. Это нормально. Тебе есть чего бояться. Ты попал в беду. Тебе не видно, но перед тобой сейчас стоит столик с инструментами. Секатор - для отрезания твоих пальцев на руках. Дрель с крупным сверлом - чтобы сверлить твои зубы. Молоток, - чтобы размозжить тебе ноги. Генератор, - чтобы спалить твой член. Если ты сейчас будешь вести себя неправильно - к тебе применят эти инструменты. Но ты можешь сделать так, чтобы этого не произошло. Для этого тебе нужно вести себя правильно. Сейчас тебе будут задавать вопросы. Твоя задача отвечать на них быстро и правдиво. Быстро, и правдиво. Ты не должен задавать встречных вопросов. Не должен врать. За каждую попытку вранья тебе будут мучительно удалять важную часть тела. Поверь, тебе потом будет их сильно не хватать. Каждый раз глядя на свое искалеченное тело, ты будешь жалеть, что попробовал обмануть. Но ты можешь избежать пытки и выйти отсюда совершенно здоровым. - "Ледник" чуть оттаял, в голосе вдруг появились человеческие интонации. - Все зависит только от тебя. И от меня. Я твой единственный друг. Если ты сейчас быстро ответишь на все вопросы, - все будет хорошо, и с тобой ничего не случится. Ты понял? Если понял, скажи да.

- Да. - Прохрипел я. - Чего уж тут запираться.

- Ты готов отвечать на вопросы? Скажи да.

- Да...

Значит, допрос.

Допрос штука такая. Старшно. Но надо держаться. Давно существуют эффективные, многократно проверенные методики допроса. Человека можно заставить сказать все. Вопрос времени, и компетенции. Методики противодействия допросу тоже существуют. Дед меня в свое время учил... Если ты попал в плен, - твои знания, которые хотят добыть допросчики - капитал. Как только ты его потратишь - твоя жизнь скорее всего кончится. Поэтому ты должен держать за свои знания как скряга. И все же, - отдавать что-то в нужный момент, чтобы не потерять больше, - например здоровье. Ты должен постараться сломать тактику допроса. Должен навязать допрашивающему свою игру, - но так чтобы он не понимал, что утратил инициативу. Ты должен отдавать мало, а получать много. Должен попробовать выудить из допросчика любую важную информацию о том, кого он представляет и что им нужно. Все это очки в твоей борьбе за жизнь. Если ты поймешь, что им нужно, - ты поймешь как их можно попробовать обмануть. Нужно заставить поверить допросчика, что ты выдаешь ему важную информацию. И что у тебя есть еще - еще важная информация, - поэтому убивать и калечить тебя нельзя. И при этом желательно сливать ему туфту, не сдавая своих. Желательно...

Правда все эти замечательные советы несколько тускнеют, когда за тебя берутся настоящие профессионалы. Или энтузиасты. Эти еще хуже, потому что в отличие от профессионалов энтузиаст не знает, что для того чтобы человек раскололся вовсе не нужно отрезать ему пальцы, снимать кожу, разводить костерок под пятками, или набрасывть петлю из проволоки на яйца... Энтузиаст не знает, но компенсирует это старательностью. Или того хуже - наслаждением от процесса. Поэтому методики противодействию допросу существуют, - и ведь хорошие методики.

А раскалываются на допросах почти все.

Такая вот грустная диалектика.

Итак, сперва тебя спросят имя, потом может быть возраст... Простые вопросы, на которые легко дать ответы. Это "накатывает" беседу, от простых вопросов к сложным. Возможно тот, кого допрашивают, начнет и на сложные вопросы отвечать по накатанной...

- Имя.

- Михаил Поморцев...

- Возраст?

- Двадцать семь...

- Гражданство?

- Свободная экономическая зона Санкт-Петербург.

- Состоишь на работе в какой-либо корпорации?

- Нет.

- Являешься действующим, или почетным членом какой-либо корпорации?

- Я Брат из милости Балтийского Товарищества Варягов.

- Фратер де Гратиа? - Уточнил голос.

- Можно и так сказать, если использовать латинский устав... - Я облизал пересохшие губы. - И если вы знаете, что это значит, то должны понимать, что варяги своих не...

- Я знаю, что это значит. - Чуть возвысив голос перебил меня мой невидимый собеседник. - Ты нарушаешь правила. Придется тебя наказать. Секатором.

- Не надо. Извините.

- Это было первое и последнее предупреждение. Расскажи о операции "Глубокий сон".

- Что? - Нелепо перепросило я.

- Операция "Глубокий сон".

Такого я действительно не ожидал. Действительно не ожидал. Дед...

Думал ли я, что эта история когда-нибудь всплывет?

- Это... Это было почти десять лет назад. - Забормотал я. - Это мертвая история. Операция провалилась...

Я бубнил, а сам лихорадочно соображал, - что я могу, что имею право сказать. А о чем должен молчать наглухо. Я был варяг, - пусть даже принятый со скрипом "брат из милости", а не полноценный "боевой брат". Но все же я был Варяг, - плоть от плоти и дух от духа. И по идее выходило так, что я должен был молчать обо всем, - потому что на всю операцию "Глубокий сон" был наложен обет молчания самим главой Держиславом... Да, должен я был молчать, и забыть, и не вспоминать никогда. Только вот... не предполагалось, что об этой операции будет знать хоть кто-то за пределом узкого круга варягов, большая часть из которых на сегодняшний день была уже мертва...

- Расскажи, в чем была её суть. - Задал вопрос голос.

"Твою медь!" - Я откинул голову и уперся головой в подголовник. Ткань на лице неприятно скользила по коже. Надо что-то говорить. Надо...

- Я был совсем пацаном тогда... Мой учитель - Глеб Владимирович Клевцов. Он был не последний человек у варягов. Но на тот момент он был... в опале.

- Да, та неприятная история с детьми в учебном центре, - любезно дополнил меня голос.

- Откуда вы?!..

- Продолжай рассказывать. И помни, ты не даешь нам информацию. А только дополняешь. Поэтому врать не имеет никакого смысла.

"Врать не имеет никакого смысла"... Я не должен верить ему! Именно в этом и состоит его задача: - убедить меня что он и так знает все. И тогда я сам начну выкладывать ему все, - на тарелочке. Но он и правда знает чертовские много! Он знает то, чего не должен знать никто, кроме высшего эшелона варягов. А он не варяг. Я знаю это. Потому что я слышал вот это "повинуюсь". И еще запах, - даже через мешок, едва уловимый запах... Мерзкий их запашок... И все же он знает слишком много. И как тогда врать и умалчивать? Я ведь спалось на вранье. Я как на минном поле без карты. И каждый шаг может вызвать взрыв.

Я в дерьме.

- Он был в опале, но сохранял обширные связи. - Пробубнил я. - У него была своя идея...

- Не надо пауз. Какая идея?

- Он... он верил...

- Он верил, что один из древних богов, которого вы варяги привыкли считать своим прародителем и патроном - жив. - С нарастающим раздражением отчеканил голос. - Жив, но в древние времена погружен в гибернацию. То есть подвергнут глубокой заморозке с сохранением жизненных функций по технологии древних. Так?

- Да...

- Ты начинаешь меня разочаровывать. Не клещами же мне из тебя все тянуть? Хм, клещами... - Голос как будто впал в раздумье на последней фразе - Ну, дальше!

- Он верил, что сможет найти место захоронения. Долгие годы он искал.

- Как искал?

- Как... ну... изучал старинные рукописи, документы...

- А еще?

- Э... манускрипты всякие.

- А еще?

- Старые карты. Изменение рельефа, береговых линий...

- Еще?

- Он правда много искал старые документы. Переводил. Делал анализ на компьютере...

- Я тебя не об этом спрашиваю. Линия крови. Твой дед верил, что у варягов с неразмытой, непрерывной линией крови, ведущей к вашему древнему прародителю, может быть психическая связь с ним. И эта связь, которая проявляется под гипнозом, может указать путь. Так?

- Черт... да.

- И твой учитель Глеб Клевцов, - известный среди своих как "Клевец", верил что у тебя достаточно чистая линия, чтобы привести его к цели.

- Вы и правда все знаете... - Выдохнул я.

- Я знаю. А вы врешь.

- Я не вру.

- Пытаешься не договаривать. Это одно и то же. Не умно. Я ведь предлагал тебе честную сделку. У тебя был шанс обойтись без увечий. А ты ведешь себя так, будто у тебя есть запасные яйца. Ну а теперь, - начнем пожалуй с ног...

Я услышал шум отодвигаемого стула.

- Не надо! Пожалуйста! - Взмолился я. - Я действительно... Я больше не буду! Но откуда я мог знать, что вы так информированы? Я вас недооценивал.

Что-т скрипнуло, но по-другому. Похоже он присел ближе ко мне, на край стола. Но сел. А не пошел рвать из меня куски. Всем приятно, когда их недооценивают. А потом вдруг оценят. Я испуган. Подавлен его величием. Лесть с силой искренности - всем приятная патока, даже тем, кто не любит сладкое.

- Не надо меня недооценивать. Продолжай.

- Дед... Клевцов вводил меня в транс, и получал какую-то информацию.

- Какую?

- Я не помню. Правда. Это же гипноз. Это знал только дед.

- Дальше.

- Он нашел... Он считал, что наконец-то нашел место. В Азии, в Каракумах. Пошел с идеей наверх в варяжьем совете, и пробил экспедицию. Звено тяжелых вертолетов, ударное прикрытие, тяжелые боевые боты, солдаты. Несколько яйцеголовых с чемоданами. Все дела... Мы отправились на место, развернули лагерь в подходящем месте. Там дед еще раз уточнил свои выкладки, взял небольшую команду и полетел к точке.

- Тебя с собой не взял?

- Нет.

- Почему?

- Не знаю... Он взял меня с собой в экспедицию, но оставил на самом последнем этапе. Полетел сам с небольшим отрядом. И пропал.

- Как это случилось?

- Не знаю. Из всей команды которую он взял с собой вернулся только один человек. Его заместитель, Запслав.

- Запслав по Кличке "Рудомет". - Уточнил информированный невидимка.

- Да, Запслав-Кровопускатель... Он один.

- Как же он вернулся?

- Как и улетел. На вертолете. Кто-то всадил ему пулю в шею. Но он все-таки смог привести обратно вертолет. Почти смог. Его машина рухнула в нескольких стах метрах от лагеря.

- Кто его обнаружил?

- Я. - (Тут я решил все же попытаться умолчать о странных обстоятельствах, которые вытащили меня из лагеря) - Сидеть в лагере, было скучно. Я решил чуть прогуляться по окрестностям. И увидел вертолет. Он снижался, а потом ухнул вниз, но не загорелся.

- И?

- А дальше началась чертовщина. Я побежал к вертолету, заодно вызывал по рации подмогу из лагеря. Но рация не брала, в том месте вообще были проблемы со связью... Пока я добирался до вертолета вдруг поднялась песчаная буря. Там песок тоннами летал по воздуху наверно. Не было и речи, чтобы вернуться в лагерь. Я с трудом добрался до вертолета, и там нашел раненного Запслава. Перевязал его.

- Он что ни-будь сказал? - перебил меня собеседник.

- Нет. Видимо пуля повредила ему связки. Он только хрипел. Написал только, что на них напали. И дал понять, что все остальные мертвы.

- Кто напал?

- Не знаю! Он и писать-то толком не мог. Был очень плох.

- Ты сказал, - он дал понять что все мертвы. Как именно?

- Как?.. Я не помню точно. Ну, видимо кивнул на мой вопрос, или еще как...

- Ладно, дальше.

- Мы переждали бурю в вертолете. Когда все закончилось, я вылез. Пошел к лагерю. - Я снова облизал сухие губы. - Не было лагеря. Занесло песком, вместо со всеми людьми и техникой. Гиганский бархан, дюна, или как его там... На поверхности не осталось ничего, кроме песка. Я вернулся к вертолету. Там мы с Запславом и дождались спасательную партию. Нам повезло, что относительно недалеко был аэродром подскока с коротким плечом, и практически все вертолеты после того как выгрузили нас в пустыне ушли туда. Потому что они боялись, что песок повредит машинам... да... Вот они нас и эвакуировали.

- Дальше.

- Дальше - ничего. Меня экстренно перебросили в Боровск, - в главную штаб-квартиру Варягов. И допрашивали, примерно как вы, только я был в штанах и без мешка на голове... Даже члены совета пару раз присутствовали при допросах. И все.

- Все?

- Все. Я рассказал им то же что и вам, - все что знал. Запслав-рудомет умер, так и не успев рассказать, что случилось с дедом и его отрядом. Сепсис, общее заражение, как мне сказали... Место куда летал вертолет деда примерно отследили по спутнику, но ничего там не нашли. Никаких гробниц, усыпальниц и прочего. Меня продержали несколько месяцев под замком, - проводили какие-то исследования... А потом отпустили.

- Почему отпустили?

- Не знаю... Я не спрашивал, я просто был рад. Как боевой брат я был варягам не нужен, - была у меня в юности история...

- Твоя слабость к щенкам.

- Вы и это знаете... Да, это стало известным, и многие варяги считали, что я получил пропуск как бы по блату. Они относились к этому довольно чувствительно. Были конфликты... Меня пытались сбагрить куда-нибудь в тихое местечко, - как деда в свое время - но я не захотел. У меня ведь не было хобби по поиску древних богов, которое бы позволило коротать вечера в какой-нибудь дыре... Поэтому я ушел на вольные хлеба, - частные заказы, слежка, охота за ночными, и прочее. Совет дал мне звание "брат из милости", - обычно такое дают тем, кто не может полностью отдать себя ордену... Нечто вроде почетного звания для постороннего человека.

- Это было компромиссное решение, между тем что рядовые варяги не считали тебя полноценным братом, и тем что ты хоть и криво, но прошел все три тропы?

- Это было компромиссное решение, которое никого не удовлетворило.

- М-м...

Мой собеседник замолчал, а потом спросил, как-то по-иному.

- Говоришь, что занимаешься охотой за ночными?

- Да.

- Приходилось когда-нибудь-охотится на упырей? - Спросил невидимка.

Затхлый, едва уловимый запашок пробивался ко мне даже сквозь мешок на голове. Вместе с запахом парфюма, призванным его маскировать. Это не был трупный запах - так его называли только те, кто никогда не чуял как пахнут трупы. Это был особый, специфический запах, было в нем что-то от земли, от мертвых прошлогодних листьев... Они всегда так пахли. И поэтому мне очень не хотелось отвечать на заданный вопрос.

- Только на одичалых, - буркнул я. - Тех у которых сорвало крышу.

Скрипнуло, прошелестела пара шагов. Меня схватили за голову, и - прошелестела по лицу ткань - сорвали мешок. Я зажмурился, а когда открыл глаза, передо мной было лицо. Только его лицо вплотную, - он нависал надо мной, положив руки мне на колени, и пристально глядя глаза в глаза. Бледное, узкое мрачное лицо, с прямым, чуть приплюснутым у ноздрей носом, с бледно-зелеными, водянистыми глазами, и белыми, будто мышиными волосами. Выцвевший. Они всегда выцветали, - годы - нет, столетия, со временем вымывали из них цвет. Вместе с остатками человечности.

- Это ведь ты застрелил одичалого упыря в "Пустыньках" три года назад? - Спросил нависший надо мной ночной, внешне похожий на человека.

- Он был зверь. Нападал поодиночке. Загрыз двух мужиков... И шестилетнюю девочку.

- Это был ты.

Вот и кончились игры.

- Да. Я. - ответил я, глядя ему в глаза.

- Я его знал. - Сообщил незнакомец. - Мы, были у одного мастера. Можно сказать, дружили. Его звали Игорь.

- Это месть? - Спросил я.

- Это любопытство, - ответил он улыбаясь.

- Баш на баш. - Спросил я глядя ему в глаза. - Прежде чем ты меня убьешь, - скажи откуда ты узнал про "Глубокий сон"?

- Что касается убить... - Ответил мой обретший лицо собеседник - Наверно я тебе должен спасибо сказать. Когда у таких как мы сносит крышу и зверь берет верх над рассудком - разве это жизнь? Это существование, которое нужно прервать как можно скорее. В сущности, ты сделал мою работу. Это ведь мне было поручено найти и убить Игоря. С тех пор как мы легализовались в этой области - такие эксцессы плохо влияют на репутацию. Люди должны знать, что они почетные доноры, а не стадо... А вопрос про "глубокий сон" пусть потерзает тебя любопытством.

Он резко отпрянул от меня, подошел к столу и нахал на кнопку. Дверь распахнулась немедленно. На пороге стоял бледнолицый хмырь в черной униформе.

- В камеру его! - Приказал мой визави.

Хмырь в форме кивнул, так что козырек черной кепки качнулся, махнул рукой куда-то за дверь, и рядом с ним мгновенно образовалось еще двое таких же. Они подскочили ко мне, один заблокировал мне шею дубинкой, и предупредил - не дергайся! - а два других, споро отковали руки от стула, подняли меня на ноги, и сковали руки, - теперь уж за спиной. Я не сопротивлялся, - от лекарства и долгого сидения тело растеряло ловкость, - я бы ничего не смог сделать.

- Штаны-то верните, - раз в камеру. - Подал голос я. - Хоть труселя какие...

- Двигай! - Меня схватили рукой за волосы, а второй за скованные руки, и деятельно подтолкнули к двери.

Пока меня поднимали, и пеленали, я успел осмотреть комнату. Практически пустая: коричневые стены, металлический шкафчик в углу, камера на штативе, стол да три стула - один для рассказчика и два для внимательных зрителей. Это то что было. А вот чего не было...

Не было ни дрели с крупным сверлом - чтобы щербить мои зубы.

Ни молотка, - чтобы лупцевать меня по ногам.

Ни генератора - чтобы бодрить меня в первичные половые признаки.

Вообще никаких инструментов подобного типа - в комнате не было.

Впрочем, - они были у меня в воображении, пока на голове был мешок - иногда и этого бывает достаточно. Меня взяли на понт.

- Эй! - Сказал я выворачивая голову к главному, который допрашивал меня, и раздавал приказы.

И громилы, которые толкали меня в спину приостановились. - Ты нагрел меня. Славная шутка. Только не думай, что я в обиде, что здесь нет молотка.

- Ну, - он вяло дернул щекой, в ленивой полуулыбке - ты же не думаешь, что найти молоток большая проблема?

- Не думаю... - Буркнул я.

С тем меня и вытолкали за дверь.

***

Я лежал на койке, закинув руки за голову, и глядел в потолок. Больше в камере без окон глядеть было некуда. Это на меня возможно любовались, - в камере была камера, уж простите за каламбур... На потолке, в углу, под защитным колпаком, способная углядеть меня в любой точке комнаты. Сама комнатка была образцом аскезы: голые ровно окрашенные серой краской стены, складная принайтованная к стене койка, раковина, да узкое очко сортира с двумя заботливо обозначенными площадками для ног, дабы сиделец не промахнулся при "бомбометании"... Бежать было некуда и никак. Разве только смыться в означенное очко через канализацию...

Бежать было невозможно, поэтому я лежал. И думал. Вопросов было море, и самое обидное, что все они не имели ответов в том месте и тех условиях, где я находился. Увы, я не был героем романа французского фантазера Дюма, и рядом не было бородатого оригинала аббата Фариа, который бы выслушал мои жалобные росказни, и покумекав, победно провозгласил, мол, - вот как на самом деле было дело, и кто виноват во всех твоих несчастиях! Мда... Приходилось мне сейчас отдуваться за двоих, - и за выдуманного гениального аббата, и за себя.

А поразмыслить мне было над чем. Всплыла история, которую я считал давно похороненной. Дед, его мечты, экспедиция... Воспоминания ушедшей юности. Все вернулось, все напомнило о себе, да как, - похищением, и тюрьмой, с неясными перспективами. И взяли меня кто? Судя по всему, ночные упыри.

Кровососы... Занятные они были создания. Наши варяжьи легенды рассказывали, что первых упырей вывел павший бог обернувшийся демоном - Вритра. Расплодившись по миру эти твари кормились, почитая людей за свое стадо. Они исчезали из вида, стоило сильному государству хорошенько взяться за них. Но всегда появлялись, как только слабела центральная власть и наступали темные века. Кто вспоминал о ночных при Риме? Их почти забыли. Но в средневековье их снова боялись все... Так это шло циклами. Власть ночных была велика, потому что от Вритры, кроме способности хлебать кровь они получили огромное долголетие. Наверно упыри захватили бы власть над людьми, но им всегда противостояла партия таких же мудрых, и такие же долголетних. "Жрецы", - а вернее потомки жрецов, покинутых богами на земле во время великого исхода. Эти уцелевшие остатки почетной касты, сбившиеся в кланы, веками держали власть и строили свои феоды, герцогства, государства. К началу нового времени они опять почти повывели ночных, заставили тех забиться в глубокие норы конспирации.

Но кому-то в военных лабораториях накануне войны пришла в голову богатая идея - использовать генетический материал найденный в гробницах ночных, для производства новых образцов биологического оружия. Были среди них и упыри. Выведенные твари были лишь слабым подобием истинных детей Вритры. Они были слабее, медлительнее, и срок их жизни был не намногим больше обычного человеческого. Но они были неплохими солдатами. А главное, в отличие от истинных упырей они умели гораздо быстрее размножаться. И после войны расколовший старый мир, их оказалось слишком много. Никто не знал, что с ними делать.

В некоторых местах - остатки былой толерантности, "вампиры тоже люди", - им попробовали дать равные с людьми права, выделить регулярный донорский паек крови, интегрировать так сказать, в поствоенное общество. В основном такие эксперименты закончились плохо. Их ведь выводили на основе ночных - существ созданных демоном для убийства... Были бунты, и резня, и геноцид, и опустевшие города - будто их и так мало опустело в войну... Среди варягов, на уровня рядовых людей, к упырям всегда относились только одним образом, - как к вместилищу для наших пуль и клинков. Это было наше, личное, заповеданное всеотцом-Индрой. Наверху конечно было сложнее - политика заставляет целоваться джентльменов с людоедами.

Но все же, мир стал слишком велик, а люди в нем слишком слабы. Как всегда в смутные годы, всплыли на свет те - истинные Ночные. Всплыли, легализовались, а заодно пригрели рядом с собой своих ущербных генетических потомков, которые бежали от людского геноцида. Уязвимость упырей всегда была в том, что они никогда не могли создать свое, многочисленное общество. Им всегда была нужна база для кормления. И вашем новом дивном мире они получили возможность создать себе такую базу, и даже не прятаться. Новые феодализм дал богатство вариантов для устройства общества. И если кое-где феодал и его ближайшие "вассалы" имел привычку есть на обед не фуа-гра, а литр крови... разве это особо беспокоило живущих в его феоде обывателей? Это вовсе не походило на идиотские фильмы ужасов довоенного времени, где граф Дракула под сенью ночи лез через печную трубу в деревенский дом, дабы до смерти засосать какого-нибудь сельского бедолагу. Люди просто сдавали кровь в донорские пункты. Ну пьет их господин, или директор корпорации немного крови. Ну да, он упырь. Что с того? Никто же не умирает, все живы-здоровы. А был бы этот директор человеком - так все равно бы сосал бы из людей кровь, и жизненные силы, - пусть и в несколько другом смысле. Директор крупной корпорации при капитализме всегда упырь...

Это был достаточно динамичный и хрупкий баланс кланов. С одной стороны - каста брошенных богами жрецов, (безбожных, потому что их покинули боги, и власть стал их самоцелью). С другой упыри. Две разных ветви людской эволюции. Естественные конкуренты. Все это варево интересов булькало и варилось во всем мире. И Питер, как свободная экономическая зона не был исключением. Ну и другие центры сил, вроде тех же Варягов - которые сейчас тоже подмяли под себя некоторые территории, и из простой ЧВК пытались стать чем-то вроде анклавного орденского государства...

Тот, кто допрашивал меня, был стопроцентным чистокровным старшим упырем, не из выведенных для войны дешевок. А значит, по определению, - большим начальником. Из тех, долгоживущих тварей, каждый из которых, отделяя себя от скоротечности человеческой жизни, гордо именовал себя старым греческим словцом "Афтартос" - Нетленный.

Сегодня мне довелось пообщаться с настоящим Нетленным. Шутником без молотка...

Но главный вопрос был, - откуда они узнали? Кто и зачем слил им информацию по той давней истории с попытками поиска гробницы? Упырь ведь и правда знал все, что я ему рассказал. И даже в подробности особо не вникал. И не вколотил в меня психоторпов, чтобы уточнить, не умолчал ли я о чем. А почему? А потому... а потому что он допрашивал меня не для получения информации. Только для подтверждения из другого источника, того, что ему уже и так было известно с максимальным количеством подробностей. Кто-то слил ему весь давний расклад. Кто-то, кто обладал знаниями только на уровне Совета Варягов. В Совете "протекло". На самом высшем эшелоне. Кто именно из совета или его ближней администрации информировал упырей, мне было отсюда не вычислить. Но существование такого агента было угрозой самому существованию варягов. Мне нужно как можно скорее предупредить совет. Если я выберусь, конечно...

А Автартов эта давняя история заинтересовала крепко. Взяли меня профессионально, но главное - нагло. Пусть я жил и не в новой части города за стеной. Но все же мой дом находился на территории Питера, в юрисдикции свободной экономической зоны. Там поддерживался определенные порядок, и осуществляла патрулирование городская полиция. Афтарты на все это наплевали, когда засунули меня в багажник. Сейчас, судя по тем коридорам, - фрагментам помещения по которому меня провели от комнаты допросов до камеры, я находился на крупном объекте, с большим персоналом, принадлежащим дому... Есть разница, когда тебя допрашивают анонимы в масках на конспиративной квартире. И когда тебя допрашивают у себя дома, не скрывая лиц и принадлежности. Значит, - уверены в себе и не боятся огласки. Возможно, потому что уверены - разглашать-то уже будет некому... Ой невесёлый расклад. Рвать отсюда надо. Но как? Как?

Что-то лязгнуло. Я поднял голову и увидел, как на двери отодвинулась металлическая задвижка. А потом в комнату что-то влетело, и с легким пружинистым стуком покатилось по полу. Задвижка с лязгом захлопнулась. Наступила тишина. На щербатом, в потеках краски полу, лежало оголовье ажурной гарнитуры, с камерой, наушником, ларингофоном, и наглазником - через который лазер подавал картинку прямо на сетчатку глаза. Слишком утилитарно для гражданских. Такие обычно использовали военизированные подразделения. Все в одном, - компьютер и средство связи... Во имя богов, что все это значит?

Я мягко поднялся, посмотрел на колпак камеры в углу, и присев подхватил с пола гарнитуру. Одел её на свой короткий ежик волос, воткнул в ухо пуговку наушника. Наушник тут же завибрировал сигналом входящего вызова. Кто-то хотел со мной поболтать...

- Весь внимание, - процедил я, нажимая кнопку.

- Следуй моим указаниям, и я выведу тебя отсюда. - Сказал измененный, явно отфильтрованный компьютером голос. - Через две минуты обход пройдет мимо твоей камеры, и пойдет вглубь крыла. Через три минуты я открою дверь. Приготовься.

- Спасибо, добрый человек, - с чувством поблагодарил я. - А скажи, кто ты такой, и на хрена тебе сдалось мне помогать?

- Будь моя воля я бы тебя удавил. - отозвался в наушнике голос, и даже компьютерный фильтр не смог скрыть его раздражения. - А приходится тебя, навозника, вытаскивать... Нет времени расклады объяснять. Одно скажу, тебя взяли не для того чтобы живым выпустить, - должен понимать. Я сейчас твой единственный шанс. Я могу провести тебя сквозь всю здешнюю систему охраны.

- Ты, значит, местный?

- Хватит, нет времени на вопросы. Говори, - пойдешь? Или останешься здесь и сдохнешь?

- Пойду, милок, пойду. - Прокряхтел я. - Куда ж я денусь...

- Тогда жди.

Ждать мне пришлось недолгого. Через некоторое время лязгнул в двери электрозавод.

- Давай, двигай. - Прошипел голос в наушнике. - Открывай дверь и направо.

Я аккуратно открыл тяжелую, негромко скрипнувшую дверь. Коридор был залит голубоватым светом потолочных ламп. Никого...

- Направо, - поторопил голос. - Я слежу за тобой по камерам, если что, об опасности предупрежу.

Я двинулся направо, мимо ряда таких же тяжелых дверей, как и та, из которой я вышел.

- Налево за угол, вторая дверь налево, - руководил голос.

- Как скажешь, клубочек путеводный...

За второй налево оказалась лестница наверх.

- Ты сейчас в подвальном этаже, - загунил наушник. - Поднимайся на третий.

- Шесть пролетов?

- Да. На лестнице камер нет, так что осторожнее. Опасайся курильщиков.

Я бесшумно потек вверх по лестнице. Благо похоронные тапочки на ногах почти не создавали шума.

- Поднялся.

- Выходи в коридор. Там никого.

Выглянул. И правда, - никого... На этом этаже был уже совсем другой декор. Офисная симпатичная дешевка: светленько, с аккуратненькими рядами дверей под дерево справа и слева.

- Направо и до поворота, - сказал голос.

Я шустро порысил направо мимо номерных дверей, 202, 203, 204, 205...

Двести шестая открылась прямо мне на встречу. Из-за двери появился острый нос, челка, - какой-то малахольный худосочный парень в черных брючатах и белой рубашке, - чистая пародия на типичного офисного сидельца, - если не считать, поясной кобуры. В руках парень держал дымящуюся кружку. Парень выпучил глаза, а я подскочил, и левой рукой с загребом схватил его за причинное место, отчего он выпучил глаза уже несколько по-иному, засипел, и - гад такой - уронил кружку с чаем, пришпарив мне слегка руку. Правая его блудливая ручонка потянулась было к кобуре, но тут я уже влепил ему лбом по носу, и от души добавил хук справа; отчего парень сразу обмяк и начал валиться на пол.

Подхватил его за грудки и прикрываясь им как щитом, ввалился в комнату, одновременно выковыривая его пистолет из кобуры. В комнате больше не было ни души. Стояли напротив два стола, заваленные папками и прочим хламом, да тихонько мерцал над одним из столов компьютер. Только на одном, второй был выключен. Парень был здесь один.

- твою!.. - Запоздало взвыл у меня в ухе проводник.

- Заткнись! - Прошипел я.

Я придержал парня, и опустил его на пол. Посунулся к двери выглянул в пустой коридор, запинал обратно в комнату выпавшую чашку. На полу на ковролине осталась лужа. Фиг с ней.

- Быстрее, вали отсюда, - надрывался проводник.

- Минуту...

Я закрыл дверь, быстро осмотрел парня. Клоп. И одежда и обувь. Я сам конечно не два метра, но это глист какой-то. О переодевании нечего и думать. Глянул на трофей - и пистолет поганый. Вернее - поганая модификация. Glock 17LE 6го поколения. "LE" - значит версия для правоохранительных органов. Работает только вместе со специальным браслетом на руке, - иначе блокируется УСМ. Кроме того, пистолет может быть заблокирован по кодированному радиосигналу. Барахло глобального мира, помешанного на контроле. Попробуешь снять браслет с запястья оглушенца - на ремешке разомкнется контакт, и пока ты не введешь на браслете четырехзначный код, пистолет все равно не заработает... Вот и сейчас у него на торце красный огонек мигает.

Некогда мне было у пистолет в потрохах ковырятся и извлекать соленойд. Я поднял робу, - без карамнов, сволочи - сунул пистолет сзади за пояс, на авось пригодится.

Поглядел на живодриста лежавшего на полу кулем. По уму конечно, его прихвостня упыриного, нужно было... Но я всегда был слишком щепетилен в этих вопросах. Челюсть я ему и так сломал, и мозг взболтал. Попал парень под раздачу... Надеюсь, пролежит в отключке долго, а оправится без лишних последствий.

- Чего ты возишься? - спросил голос в наушнике. - Прикончи его, и двигай.

- По средам людей не убиваю.

- Сегодня четверг уже. Когда тебя привезли, ты почти 10 часов проспал.

- Да? Ну и по четвергам не мочу. По средам и четвергам.

- Что за слюнтяйство? - Плеснул презрением голос. - Ты же варяг.

- Я только брат из милости. - Смиренно протянул я - А боевые братья меня еще в детстве за сентиментальность ругали.

- Ты нас обоих поставляешь!

- Я тебя даже не знаю, чтоб подставлять. А мозги парню я и так как в шейкере встряхнул, дай бог чтоб очнулся... Что в коридоре?

- Никого.

Я выглянул, и вытек в коридор.

- Направо?

- Да.

Я выбрался в коридор и побежал направо, мимо дивана и приютившегося рядом с ним питьевого аппарата.

- Сейчас свернешь, - информировал голос, - и окажешься в переходной галереи между двумя корпусами.

- Уже, - сообщил я, выкатившись в "кишку" прохода между двумя зданиями с верхним остеклением, в дальнем от меня конце которого был турникет для прохода по картам. - Мне во второй корпус?

- Нет. В переходе слева есть открывающееся окно. Открывай его, и прыгай. Это единственный неохраняемый выход из здания. Здесь высота всего третьего этажа, так что не разобьешься.

- Ах, всего третьего...

- Да что ты как баба кудахтаешь, - давай быстрее.

Я открыл застекленную дверь, и выбежал в крытую стеклом галерею... - Твою медь, за окнами уже было темно. А сама галлерея светилась за счет потолочных ламп так, что я почувствовал себя выставленным в витрине. Стоило кому-нибудь из двух зданий между которыми которых висел проход, выглянуть в окно выходящее на мою сторону... Я выбежал на середину галлереи, нашел ручку открытия окна, и... она не поддавалась.

Я нажална ручку, раз второй. Ладно бы она еще была нормального размера, чтоб зажать в кулаке. Я бы её свернул, но это была маленькая изящная фитюлька, которая застряла намертво...

- Слышь, клубок путеводный, - тихо процелдил я, - ты когда это окно в последний раз открывал?

- Никогда не открывал. Нашел на плане. А что такое?

- Оно не открывается.

- Уборщики же открывали, наверно.

- Наверно?! - Пропыхтел я, дергая злополучную ручку. - Это и есть твой план, идиот ты неведомый.

- Слабачина, - тоже занервничал голос. - Да поверни ж ты её!

Я только собирался сказать незнакомцу в ухе пару ласковых, но тут в дальнем конце галереи отворилась дверь, и на пороге появилась две жизнерадостных тетки лет сорока-пяти, в рабочих комбинезонах. Одна потоньше, вторая мордатая, из тех что коня на скаку... О чем-то они хихикали, - пока не увидели меня. Видимо моя тюремная полосатая роба не вызвала у них энтузиазма, потому что лица сразу у обеих увяли. Худосочная застыла. А мордатая начала мелко-мелок семенить назад к двери.

Я мгновенно оценил расстояние до них, и понял что обеих без шума не поймаю. Просто не успеть.

- Стоять! - Негромко но зловеще гаркнул я, - вытаскивая трофейный Глок из-за пояса, и потрясая им на негритянский манер. - Быстро ко мне, курвы страшные!

От такого младшая задушенно пискнула. Но мордатая с резвостью удивительной, развернулась и едва не вышибив дверь рванула вглубь здания. Младшая оглянулась на меня, с моим дурацким неработающим пистолетом, потом на резво удаляющуюся подругу, и отчаянно заверещав побежала вслед.

Я чертыхнулся, засовывая пистолет обратно.

- Другой выход есть? - рявкнул я в микрофон.

- Нет. Только здесь. В других не пройдешь!

- Ты мордосвин! Сусанин, т-твою...

Что-то прохрюкалось в динамиках, и вдруг в обоих зданиях справа и слева от меня завыли сирены.

- Ч-черт, - испуганно выдохнул голос.

Я вцепился в проклятую ручку как репейник в шерсть, и кряхтя от напряжения неимоверным усилием таки сдвинул её, - да как. Сойдя с мертвой точки ручка описала полукруг с такой легкостью, что я чуть не выломал себе плечо, и вдобавок содрал палец.

- Дай-иии, - прошипел я. - Ну наконец-то!

Хлопнуло гулко, и рядом со мной в стекле расцвел цветок расходящихся трещин пулевого отверстия.

Я откатился вбок и поглядел откуда, как я чуял, пришла пуля. - В правом здании на стороне примыкающей к галерее, на четвертом этаже открылось окно, откуда торчал мужик в черной форме службы безопасности с пистолет-пулеметом.

Хлоп!

Хлоп!

Небьющееся стекло галереи, через которое он лупил в меня помутнело и начало осыпаться крошкой.

Я бухнулся на пол под прикрытие бетонной части прохода, и прижался к стене. Хотел под её прикрытием поползти обратно в то здание откуда пришел, но вдруг увидел, что оттуда за дверью уже видно спешащих людей в черном.

- Сделай что-нибудь, меня зажали! - Отчаянно завопил я.

- Ах ты урод! Что я тебе сделаю?

- Думай, а то мне хана!

- А, погоди, - выдохнул голос. - Сейчас! Свет! Выключу и рви в окно! Твой последний шанс!

- Давай!

Хлоп-хлоп-хлоп!

Внезапно разом везде погас свет. Темнота обрушилась полным покрывалом. Единственное что светилось - это... мои руки. Все рукава, и роба, и штаны - те полосы что были на свету переливались во тьме отчетливым флуоресцентным светом. Прогрессивная тюремная окраска, видная и на свету и особенно - во тьме.

- Да вы издеваетесь что-ли?! - простонал я.

Автоматчик сверху однако, заткнулся. И приближающийся топот ног за дверью галереи сбился на неверное шарканье.

- Фонарь! - Зычно завопил кто-то сверху. - Включай фонари!

Я не вставая змеёй вывернулся из светящейся робы, скомкал, и бросил её навесом в сторону куда убежали смелые тетки. Светящаяся роба призрачным покрывалом полетела, как я надеялся на мгновенье отвлекая внимание стрелка сверху, а сам я рванул к окну, нащупал в темноте раму, и - Хлоп! Хлоп! - перевалившись через борт галереи ухнул вниз в темноту.

Удар! Упал, перекувырнулся, так что коротко стриженная трава кольнула, захолодила тело, и рухнул в ту же траву мордой. Газон?

- Всё. - Причитал в наушнике голос. - Свет это все... Теперь только дурак не поймет, что это я тебе помог. Ты, рукосуй кривокосый, даже в окно вылезти не смог.

- Заткнись! - Перебил я, сплевывая грязь и траву. - Дальше куда?

- Вперед!

- Где здесь "вперед" идиот?

- Галерея за спиной, и вперед до стены!

Я вскочил, оглянулся на здание, и рванул вперед. От тряски бега пистолет начал проваливаться куда-то в задницу, поэтому я вытянул его из штанов и теперь тащил в руке.

- Сейчас включится резервный генератор, - пробубнил голос в такт моим шлепкам ногами по земле. - Я ничего не могу сделать, это только в инженерной... Если не успеешь за минуту, - стену не перелезешь, жахнет током...

Жахнул выстрел - не знаю по кому, в мою сторону и не свистнуло. Зато я прибавил бег. Позади кто-то вопил. Справа была вышка, были и другие, но эта ближе, - с её вершины лихорадочно метался фонарь. Весь мир вспыхнул, - я попал под цвет фонаря. Он ушел в сторону, подслепив, но потом снова вцепился в меня. Я несся как метеор. Позади послышался топот, который перекрывал даже вой сирены. Я оглянулся на бегу. Две массивные фигуры обманчиво неуклюжими гигантскими скачками неслись мне вслед. Люди в экзоскелетах... Модель "грасхоппер" для краткосрочных штурмовых операций - аккумуляторов им хватает ненадолго, но пока хватает, - туго дело. Я понесся как загнанная лань.

В стену - темный силуэт - я едва не влетел, притормозил, спружинил о сетку руками. Тут же штурманул её, цепляясь пальцами за ячейки и помогая ногами. Перелез в три рывка, - наверху стены, едва различимо во тьме шла колючка, но с загибом на внешнюю сторону, поэтому я просто перепрыгнул её без труда. Снова покатился по земле в перекат, и побежал.

Сзади послышался скрежет сетки. Те, в экзосклетах пытались повторить мой подвиг...

- Ты вышел?! - Рявкнул голос в наушнике.

- Да!.. - Выдохнул я на бегу. У меня два экза на хвосте...

- У них приказ взять тебя живым. Стрелять не будут. Быстрей перебирай копытами. Поверти башкой, камеру трясет так, что я не вижу где ты... Ага. Давай левее, на десять часов. Уходи в лес вон там, на изгибе опушки.

- Я плохо вижу, - пропыхтел я. - Тут ночь, если ты не заметил.

- Так надвинь наглазник и включи тепловизор, - идиот! - Ты что все это время в темноте бежал?

- Сам дурак... - пропыхтел я, надвигая наглазник гарнитуры на левый глаз, - Я никогда не такой не пользовался... Планировщик херов... Кто так операции готовит?..

- У меня не было времени - огрызнулся голос. - Мне тебя, урода приказали вытащить, когда за тобой уже глава дома послал.

- Как его включить? - вопросил я, обозревая проецируемое мне через наглазник невнятное меню из пиктограмм.

- Знак глаза с лучом. Сфокусируй взгляд на нем, мигни два раза.

Темнота в моем левом глазе сменилась серой картинкой с эффектом рыбьего глаза, из-за крохотного размера камеры. Бегать таким макаром, было то еще удовольствие... Будто бежишь, зажав в зрячем оке лупу дверного глазка... Мне пришлось снизить скорость, однако я теперь четко видел окружение. Правый глаз я закрыл, и таким вот одноглазым пиратом, добежал до опушки. Тут же дерево рядом со мной на уровне головы тяжело охнуло расходящейся древесиной, от удара пули, и сразу же сзади догнал звук выстрела.

- Ты же сказал... что они не будут стрелять! - Пропыхтел я...

- А что, стреляют?

- Блин горелый! Да!

- У них приказ взять живым. Боятся потереть тебя в лесу. Лупят по ногам.

- У меня ноги не из головы растут. Чуть ухо не отстрелили!

- Не хнычь, беги.

Я ввалился в лес. Хорошо, что он был сосновый, высокий. Почти не заросший внизу. Похоронные тапочки передавали мне ощущения малейшей неровности, ноги кололо, только бы подошвы не отвалились... Облака на небе разошлись, открыв лик луны. Все залило бледным лунным светом, перемежавшимся с темными тенями высоких ветвей деревьев. И теперь для того чтоб бежать, мне не приходилось постоянно пялится в рыбий глаз приборчика. А сзади все тополи и гудели сервоприводами экзы. Я все бежал, лавируя среди деревьев, и вдруг они снова расступились. Я выбежал на широкую шоссейную дорогу. Новую, с хорошим асфальтом, и далеко разнесенными незаросшими обочинами. Редкость в наши дни.

- Отлично, - дорога! - Гавкнул голос. - Смотри машину. Она тебя подберет. Подожди... я свяжусь с ними.

Я лихорадочно завертел головой.

Слева от меня, метрах в двухстах рядом с дорого на обочине вспыхнул свет фар, осветив меня дальним светом, и мигнув пару раз, погас. Я замахал им рукой, и побежал к дороге. Машина выключив свет темным силуэтом сползла с обочины, и пошла мне наперерез. Итак, я бежал перпендикулярно, к полотну. Машина ехала ко мне по дороге. И в это время сзади кто-то завопил свирепым басом:

- Стой! Застрелю! - И в доказательство раздалась очередь которая прошла у меня над головой, так осязаемо, что я непроизвольно пригнулся. Экзы таки выбрались из леса. А я как раз оказался почти на середине асфальтовой дороги. Промахнуться тут надо было очень постараться. Следующим выстрелом он срезал бы меня не напрягаясь. Я замер и подняв руки развернулся к преследователям.

Жужжа сервоприводами, два солдата в силовых каркасах шли ко мне, подняв винтовки.

- Я еще гонятся за тобой должен, свинья? - Раздраженно пробормотал один из них. - Встал на колени, руки за голову...

- Тарас, - машина. - сказал второй обращаясь к первому, поворачиваясь к приближающемуся авто.

Это было последнее, что он успел сказать, перед тем как в него влетела очередь. Керамические панели бронежилета на груди и плече вспучились тканью, а каску буквально вколотило в голову, и грузный силуэт экзоскелета более не контролируемого человеком, медленно завалился вбок. Стреляли от приближающейся машины, и я мельком глянув туда увидел квадратный силуэт большого фургона, из открытой боковой дверцы которого торчал умелец с винтовкой. И тут же вспыхнули ярким светом фары, которые осветили всю дорогу. Второй преследовавший меня экз развернулся к приближающейся машине, и замолотил туда из автомата. А я не теряя времени ушел в перекат по асфальту, и низко пригибаясь сиганул через барьер, разделяющий полосы движения, и рванул подальше, - через дорогу к обочине противоположной той, от которой я прибежал.

Сзади раздалось еще пару очередей и треск, под аккомпанемент которых я влетел под сень деревьев. Там, прижавшись к дереву я обернулся и увидел, что и второй экз пал - мощный фургон, подозреваю что бронированный, просто сбил его бампером, смял и отбросил его на несколько метров, как мятый одноразовый стаканчик. В свете луны было хорошо видно, как сбитый экз еще шевелился, когда из бокового проема фургона спрыгнула фигура, и подбежав к поверженному противнику, без промедления всадила в того пару коротких очередей

Еще один человек спрыгнул из фургона, и повернувшись к моей обочине замахал рукой.

- Эй! Давай сюда!

- Давай к ним, - буркнул голос в наушнике.

Было ясно, что мужики стоящие у фургона меня видит, - у обоих на шлемах были какие-то приборы, подозреваю, что тепловизоры. Поэтому я тоже приветливо помахал им рукой, перед тем как... повернуться и со всей мочи припустить в лес.

- Ты что делаешь?! - Взвыл в наушнике мой невидимый проводник. - Вернись к машине!

- Да ну... - буркнул я на ходу, лавируя между деревьев. - Я их не знаю. Тебя не знаю. Мне с вами неуютно...

- Я тебя вытащил!

- Я не знаю зачем.

- Убью тебя урод! - Задавленно прошипел голос. - Из-за тебя я теперь изгой без дома. Мурло! Как только техники поднимут логи и поймут кто отключал свет, - я труп. Мне теперь самому бежать надо. Столько лет... И вся жизнь псу под хвост из за тебя. Я тебя найду и на куски разрежу! Распотрошу!!! Понял меня?! Зря я тебе ноги молотком не перебил! Ты...

- Ах это ты крысеныш, - выдохнул я. - Ну погоди, тебя-то я еще точно лично поблагодарю. А пока, прости, - "абонент временно находится вне зоны действия сети".

Я перебирая значки в меню, приготовился отключить гарнитуру.

- Постой! - Умоляюще гаркнул он. - Погоди, не выключай связь. Запиши мой телефон!

- На чем? На лбу?

- Запомни! Сука, я тебя умоляю. - Несколько непоследовательно рявкнул голос, 0 Запомни телефон, - 75367563, - и позвони. Слышишь позвони! Выберись как хочешь, только позвони! Это и для тебя важно. Запомни! Я..

Он еще что-то орал, но я уже вывел на экран блокировку связи, вытащил из уха бусинку микрофона. Подумал, - не выбросить ли вообще гарнитуру. Уж слишком многофункциональная это была штука, - вдруг по ней и отследить меня можно. Но потом решил повременить. Все-таки тепловизор для ночных шатаний был штука совсем не лишняя. С одной машиной облаву быстро не организуешь, а если увижу преследователей, так сбросить штуку всегда успею, может и ложный след смогу организовать...

Пока вроде меня никто не преследовал. Я немного сбавил темп движение, и вспотевшее тело начало подхолаживать. Торс у меня был голым, но по крайней мере на ногах были штаны, правда светившиеся полосами в темноте, как неоновая вывеска... Похоронные ботиночки на ногах еще держались. Ничего, в молодости мне приходилось бегать в гораздо более холодную погоду, и совсем голышом. По сравнению с тем временем сейчас я был шикарно экипирован. Но что делать дальше? Проблема была в том, что я абсолютно не знал где я теперь нахожусь. Я присел, и расположившись так, чтобы увидеть если за мной кто-то идет, еще раз внимательно изучил гарнитуру, перещелкивая пиктограммы. К сожалению, ни карты, ни выхода в сеть в ней не обнаружилось... То есть может возможности такие и были, но установлены они не были. Значит придется выбираться по чуйке. План у меня созрел достаточно простой. Дать по лесу широкую дугу, и снова выбраться к шоссе, которое я перебежал. Состояние дороги говорило о том, что она не заброшена. Значит, двигаясь по обочине рядом с ней, я либо увижу какой-нибудь знак, который меня сориентирует. Либо, - что еще лучше встречу какую-нибудь машину. Мне собственно подходила любая, кроме тяжелого броневика с непонятными "друзьями"...

Когда известно, что делать, и есть цель, жить сразу становится гораздо легче. Итак, вперед. Я поднялся и бодро зарысил по лесу. Что может быть приятней ночной прогулки?

Если не столкнуться с ночным.

Я двигался, а меня изнутри начинала потихоньку давить жаба, - было жаль всей моей пропавшей в плену экипировки, и особливо - винтовки. Сгинула верная моя красавица... Когда-то, в древней Греции, а особенно в Спарте, считалось, что нет тяжелее позора, чем утеря экипировки и оружия. Матери и жены, отправляя спартанцев в поход говорили "со щитом иль на щите". В том смысле, что либо принеси свой щит сам, либо пусть твое тело принесут на нем товарищи. Но был в древней Греции и другой взгляд. Как же там написал воин и поэт, насмешник Архилох с Пароса?..

Ныне враг мой, горделиво, носит мой прекрасный щит.

Хошь не хошь в кусты я бросил щит, - как всякий кто бежит.

Бросил щит - зато кончины я печальной избежал.

И ничуть смогу не хуже щит добыть, чем что пропал!

Жаба чуть отпустила. Главное, сам остался жив.

Остальное - дело наживное.

***

Мой лесной загиб вышел дольше чем я думал. Оказалось, что шоссе где-то свернуло в сторону, поэтому, (при всей условности подсчета), я описал дугу не в 180 градусов, а где-то градусов в 220, пока снова не вышел к полотну. Дорога тянулась вдаль, ограничивая мою видимость некрутыми поворотами заставленными черным лесом, залитая лунным светом. И я бодро порысил рядом с ней у опушки, часто вертя головой, чутко слушая окружение, пытаясь уловить дальний звук мотора, шелест шин, и или свет фар.

Ковылять по ночной дороге, неизвестно куда, было тем еще удовольствием. Мне позарез нужно было сориентироваться на местности, а еще лучше, - добыть транспорт. Однако я что-то сомневался, что какой-нибудь водитель - каким бы сердобольным он не был - в наше сложное время остановит машину, чтобы подобрать в полуголого мужика в полосатых тюремных штанах... Поэтому вариант встать на обочине с поднятым большим пальцем, был мало сказать, бесперспективным.

По этой причине у меня созрела мысль, что нужно остановить первую же попутную машину, каким-нибудь другим путем. Пока я размышляя, как это лучше сделать брел по обочине, я заметил на ней распиленное на чурбаки дерево. Высокая сосна, как это часто бывает у нас на карельском перешейке, слишком пошла в рост, но не смогла пустить в камнях надежной корневой опоры. Она не выдержала мощного напора ветра, и рухнула, частично перекрыв дорогу. Аварийщики распилили её на части и убрали с дороги, где они теперь и валялась бревнышками, обнажив свежие еще спилы... Это был подарок небес! Я подскакал к бревнам, выбрал самое малое в диаметре, ухватился и кряхтя поднял за один конец. Таким вот макаром, таща один конец и волоча второй по земле, я саботировал труд аварийщиков, и снова вытащил бревно на проезжую часть. Одного отрезка, чтобы перекрыть обе полосы оказалось маловато, поэтому мне пришлось повторить подвиг.

Критически осмотрев работу, я остался доволен. Бревнышки были достаточно велики, чтобы человек в здравом уме на легковушке не рискнул попробовать переехать их с ходу. Хочешь - не хочешь, но кто-то здесь остановится. А в целом это была классическая засада с поваленным деревом, которые лихие разбойнички устраивали еще во времена, когда никаких автомобилей не было, а поезда ходили лишь из саней и телег. Сделав, свое коварное дело, я отошел к обочине, присел и начал ждать.

Порядком прошло времени, прежде чем я услышал шум движущейся машины...

Я спрятался за большим деревом. Мне пришло в голову, сперва убедиться, что что это не тот самый броневичок, от которого я несколько часов назад убежал; было бы обидно теперь вот так с ним встретится. Машина приближалась, и я уже разглядел что это был не бронированный грузовик, или что-то в таком духе, а вполне себе легковой автомобиль - судя по всему вполне современный, потому что он ходко шел сияя яркими габаритными огнями, но без включенных фар, а значит был оснащен системой ночного виденья. Видимо водитель углядел препятствие на дороге, потому что машина начала тормозить, проехала мимо меня, и подкатившись встала перед моим импровизированным завалом.

Загорелись обычные фары, освещая и бревна, и дорогу впереди. Дверь со стороны водителя открылась, оттуда кто-то вылез, мужик, судя по силуэту, за озирался, и подойдя к бревнам начал их осматривать. Я же, неслышно ступая, резво покрался к нему, прикрываясь корпусом самого автомобиля. Спрятавшись за багажником, я выглянул, и увидел незадачливого владельца уже в свете его собственных фар. Он кряхтел, уперев руки в боки, и произносил нехорошие слова. Я скользнул по борту, и прикрываясь открытой дверью, заглянул в салон. Больше в машине никого не было. Я оглядел панель приборов, машина заводилась без ключа, с кнопки. Но сам брелок ключей лежал на полочке рядом с сиденьем, водила его даже не взял с собой, выйдя из машины.

"Раззява непуганный..." - одобрительно подумал я о владельце, взял брелок, заглушил двигатель, и вылез из машины.

Фары машины продолжали гореть, прейдя на аккумулятор, но движок естественно тут же заглох, отчего владелец забеспокоился, и соизволил наконец обернуться ко мне. Уж не знаю какие мысли у него возникли при виде внезапно материализовавшегося на лесной дороге полуголого мужика с ключами от его машины в левой руке, и пистолетом в правой. Видимо не очень позитивные, потому он как-то весь спал с лица, и уголки его губ съехали вниз в гримасе трагической маски мима. Совсем он молодой еще был парень, не думаю, что много за двадцать...

- Вы кто? - Дрогнувшим голосом спросил он. - Что вам надо?

- Ай нид ё клотс, ё бутс, энд ё мотосайкл, - Сумрачно буркнул я фазу из какого-то давнего-давнего фильма, который я видел... да, еще до житья с дедом, пожалуй.

- Чего? - Выпучил глаза парень.

Не сошлись у нас культурные коды. Всегда у меня с этим были проблемы.

Видимо слишком долго я просидел в детстве в лесу.

Я вздохнул.

- Я говорю, - чего стоишь-то? Бревна убирать надо.

- Вы... вы взяли мои ключи, - промямлив констатировал он.

- Это потому что у меня пистолет. - Объяснил я. - Давай, хватайся за тот конец, и тащи бревно на обочину.

Парень продолжал пялится на меня.

- Ну! - Мертвящим голосом протянул я, - и направил на него свой "Глок", так что предупреждающий красный огонек заблокированного спускового механизма раздражающе замерцал прямо у меня перед глазами.

Но со стороны парня было видно только широкое серьезное дуло... Поэтому он повернулся, и ухватившись за бревно попытался его поднять...

- Не могу, пропыхтел он. Тяжело...

- Я-то смог как-то их сюда притащить! - Начал раздражаться я. - Напрягись давай, кабан здоровый, вон пузо какое наел... Пристрелю.

Но что-то никак у него ничего не напрягалось, даже перед угрозой близкой кончины. Бревно не двигалось.

- Блин... - вздохнул я. Ладно, оставь... Хватайся вот тут. Я подвинул его и показал где встать, а сам пристроился у него за спиной, у самого края бревна. В одной руке у меня был пистолет, в другой ключи, а на ногах тюремные штаны без единого кармана... Я вздохнул и засунул пистолет за пояс. - Поднимаем на раз-два-три, и тащим! Не вздумай оборачиваться! И не дай бог отпустишь бревно. Застрелю! Ну, раз-два-три.

Так вдвоем мы схватили бревно с края, и изобразили реминисценцию некогда известной, а ныне забытой картины "Ленин на субботнике". Здоровый наверно был мужик, этот Ленин...

Пистолет как живой норовил уползти под слабую резинку штанов. Если кто думает, что тащить одной рукой бревно, а второй, в которой уже ключи, догонять уползающий в штаны пистолет - это легко, так он ошибается. И все-таки у меня осталось ощущение, что большую часть бревна тащил я. Толку от парня было...

Отпускаем, - выдохнул я...

Бревно с треском повалилось на обочину, и мы отскочили, чтобы не придавило ноги. Я тут же достал свой пугач.

- Пойдем, пора ехать.

Парень тайно, как ему показалось, бросил взгляд на опушку леса.

- Хочешь, можешь бежать - разрешил я ему. - Если тебя устраивает провести ночь в лесу. А потом пытаться поймать попутку, с учетом что никто не остановится. Или можешь подвести меня, куда мне нужно, и потом спокойно поехать на своей машине. Решай сам.

- А куда тебе нужно? - Спросил он.

- Давай начнем с простого, - где мы сейчас?

- В, смысле? - Вытаращился на меня парень.

- Ну что это за дорога?

- Шоссе А-120.

- Ага... Оно знаешь длинное. Где конкретно?

- Ну, - засопел он соображая, - я только что Дятлицы проехал.

- Так, а едешь куда?

- В Питер.

- Ну так тебе и маршрут менять не надо. Мне тоже примерно в ту сторону. - Я подошел к машине с пассажирского кресла, и открыл дверь. - Чего стоишь, поехали... Нет стой, - он замер. - Ты знаешь чего... это, снимай штаны.

- Зачем? - Он отступил назад.

- Затем, что злые люди сняли штаны с меня. А я снимаю с тебя. Это круговорот штанов в природе.

- Я... - он замялся.

Неприятно мне конечно было заниматься таким грабежом. Но, этот парень спокойно доедет до дома, и влезет в новые джинсы, а мне еще неизвестно сколько бегать пока я до своей одежды доберусь. Если вообще доберусь.

- Тебя как зовут? - Спросил я.

- Федор.

- Федя, - проникновенно сказал я. - У меня был очень тяжелый день. И штаны я тебя все равно сниму. Или с живого, или... - Я задумчиво покрутил пистолетом.

Он вздохнул, и начал стягивать штаны.

- Ну давай живее, - поторопил я, - а то поедет кто мимо, еще подумает, что у нас с тобой любовь.

Штаны мне были великоваты, Федор явно не голодал, но я их ремнем кое-как утянул. Теперь у меня появились карманы. О, в одном из карманов обнаружился бумажник, который хозяин отдал мне в нагрузку. Я залез внутрь, поглядел на Федино водительское, где он был настолько юн, что старательно отращённые усы вызывали лишь сочувствие. Сейчас-то вон, щеки бритые как шары бильярдные...

- Я у тебя кошелек-то не просил, - перебросил я ему бумажник. - Возьму, вон, триста эргов. Рубаху снимай. Не, майку оставь. А Ботинки у тебя какого размера?

- Тридцать девятый...

- Маловат. - Скорбно вздохнул я, и когда он залез в машину, бросил ему ключи, - Ну, ладно, теперь погнали.

Ехали мы молча. Федя переживал, изредка бросая на меня быстрые взгляды. А мне было о чем подумать, я только следил в пол-глаза, чтоб он не выкинул какого фокуса. Так мы с ним и доехали в старый пригород, или как его еще по Старинке называли старики - Ломоносов. Тут уже ночь светилась огнями города. Пошли первые жилые дома пригорода. Тут Федор ощутимо приободрился, - видимо сообразил, что раз уж его не укантрапупили в глуши, то здесь вряд ли будут. По этой причине я испытал уважение к его умственным способностям...

За несколько километров перед Большой Кольцевой я решил, что с Федором мне пора расстаться. Не слишком удачная идея, въезжать в город с человеком, которого ты ограбил... И вообще, ему совершенно не нужно точно знать, что я буду делать. Пусть думает, въеду я в город, останусь в пригороде, или обогну город по кольцевой.

- Притормози, - сказал я ему, перед перекрестком с развязкой, которая разбросала свои дорожные щупальца по трем направлениям, да еще имело пару ближних ответвлений, к торговому центру и к какому-то складу.

Петр послушно включил подворотник, и прижался к обочине.

Мимо ночными скоростными кометами пролетали автомобили, в них сидели люди которым не было дела ни до меня, ни до Федора.

- Адрес свой скажи, - обернулся я к своему невольному водителю.

- Это зачем? - Нахмурился он.

- Ну штаны я тебе куда пришлю?

- Да не надо, - недоверчиво сказал он. - Себе оставь.

- Не могу. Цвет не нравится.

- Странный ты какой-то грабитель.

- Так я стажер. На испытательном сроке.

Он поглядел на меня, а потом коротко нервно хихикнул.

- Ладно, - давай так, - сказал я ему когда он закончил потешаться. - Я тебе на центральном почтамте денежный перевод оставлю. Востриков Федор Станиславович, так?

- Откуда ты?..

- Да я ж права твои видел. Верну триста эргов, и за штаны - сколько?

- Брал за полторы.

- А рубаха?

- Не помню уже. Старая. Сто пятьдесят кажется.

- Значит две тысячи для ровного счета. Через пару дней зайдешь с водительский, и получишь.

- Ну запиши тогда телефон, сказал он. Позвони, как оставишь.

"Звонить тебе, если ты обратишься в полицию, чревато - подумал я, - но, впрочем, есть пара способов связться чтоб не засекли...

- Давай.

Он сказал телефон,

- Запомнил. - Сообщил я, вылезая из машины. - Ты извини, если что не так, Федор. В беду я там на дороге попал. Нужда не знает стыда. Бывай.

Я захлопнул дверь, и зашагал на развязке к торговому центру, размышляя о том, под какие статьи я попал прокатившись с Федей. Тут можно было натянуть статью о похищении и незаконном удержании, но можно было её и оспорить. А вот бревно на дороге... действия создающие угрозу жизни людей. Ну и пожалуй, злостное хулиганство. Лучше конечно если муниципалы не узнают героя сегодняшней ночи...

Когда машина безштаннного Федора исчезла, я остановился, вернулся на развязку и пошел по нужной мне дороге. Несколько раз, я голосовал. Но злые люди не хотели помочь бредущему по обочине сироте. Я уже почти плюнул на это дело, и рассчитывал, сколько мне придется добираться до города пешком. Когда без всякого моего знака рядом тормознула машина.

Роскошный вишневый "Инфинити" остановился, боковое стекло открылось, обнажив сидевшую внутри, втиснутую в тесноватое платье симпатичную дамочку. Она застыла где-то на границе тридцати пяти, если не приглядываться. А если приглядываться - то далее в бесконечность, с поправкой на чудеса современной пластической хирургии и медицины.

- Молодой человек, - вас подвезти? - Поинтересовалась она.

- Сделай милость, красавица. - Улыбнулся я. - Добрось до Питера.

- Ну, залезай, - скомандовала она.

О чем-то я с ней говорил, пока она обволакивала меня тонким ароматом духов, и томными взглядами. Сам думал, о том что и как мне сделать в городе. А ей улыбался, на полуавтомате балагурил. На вопрос почему бреду ночью по дороге, рассказал что я паломник, давший обет и идущий в святую землю поклониться могиле Годфрида Бульонского и месту вознесения Христа...

- Это в Палестине что-ли? - Спрашивала дамочка, округляя красные губы изумленным колечком.

- Истинно так, сестра.

- Так там же реактор взорвался. Уж сколько люди не живут.

- Тяжек обет, вериги к земле тянут, зато душа идет ко спасению, - гудел я архиереским басом, в акомпонемент её хохоточкам. А сам между делом спрашивал её, - не страшно ли её подсаживать ночью незнакомцев. Как? Она хороших людей нутром чует? Ну тут не поспоришь. Я-то человек распрекрасный...

- Запиши телефон, красавчик. - Плотоядно улыбаясь сказала дамочка, остановив машину в старом городе, где я попросил. - Будет время, позвони.

"Вот чего-чего, а времени на досуг у меня теперь точно долго не будет", - подумал я.

И продиктовал ей телефон.

- Твой? - Спросила она.

- Нет, Федин.

- А кто это?

- Хороший парень. - Сообщил я готовясь захлопнуть дверь. - И временно без штанов.

***

Город жил в ночи. Светились окна домов, - реже к окраинам, чаще к центру, - перемигивались светофоры, сверкали огнями и шелестели шинами машины, шли обычные люди. И все было бы как обычно, - если бы не патрули. На улицах были все, - буквально все. Портовый город в свободной экономической зоне был лакомым куском, и естественно делили его на зоны влияния. Самыми крупными игроками был местный балтийский филиал корпорации "Панпрод", (то есть жрецы). Немного уступая им, боролся за лидерство "Хатту Пи.Эс.Си.", (последние три буквы расшифровывались как "Private Stock Corporation", за этой элегантной формулировкой скрывался местный клан Нетленных - Афтарты дома Хатту). И третьей силой были поднявшие голову Варяги, потому что нынешний глава Держислав похоже решил, что у легализовавшегося после многих лет товарищества должен быть здесь свой феод. И хотя численность варягов по сравнению с раскинутыми по всей земле силами Панпрод и конфедерации домов Афтартос была несоизмерима, но на местном уровне с ними уже приходилось считаться.

Эти три крупных местных игрока, (между которыми лавировала рыба поменьше) делили город, назначали своих чиновников и силовиков в местную городскую администрацию. Как правило, всем удавалось договариваться в кулуарах, не играя мускулами, и не выплескивая свое вечное противостояние на улицы.

До сего дня.

Город был наводнен патрулями, и производил впечатление места проведения контртеррористической операции. Кроме обычных мрачных и растерянных полицейских, (которые не совсем понимали, как себя вести), на углах и перекрестках стояли солдаты Панпрод, а рядом с ними силовики Хатту, а рядом воины Варяжьего Братства. Броские овальные логотипы копорации, треугольные знаки дома Нетленных с красным "сосудом жизни", и варяжьи лабрисы были на главных улицах везде. И все они стояли отдельно. Это было видно. У каждого была своя задача, патрули не смешивались, отчетливо держали дистанцию, и старались не поворачиваться друг к другу спиной. В воздухе витало отчетливое напряжение. Бронированные фигуры с глухими забралами, гудели, переминаясь с ноги на ногу, и негромко бряцали оружием, заставляя случайных прохожих убыстрять шаг. Время от времени представители то одной, то другой фракции останавливали прохожего, и проверяли у него документы. Все, кого останавливали для проверки патрули, были людьми одного типажа - молодыми темноволосыми, коротко стриженными парнями. Что было и неудивительно.

Искали меня.

Они все искали меня. Каждая богоспасаемая организация по отдельности. Если бы я, возвращусь в город со своими попутчиками, догадался включить радио, я бы заранее знал в какую трясину я попал. А так, я интуитивно не полез на переполненную патрулями улицу, свернул и... я узнал об этом только на одной из окраинных улиц, когда на одном из голографических информационных стендов увидел объявления. Я застыл, под мелким моросящим дождиком, глядя на свои собственные фото, читая яркие светящиеся буквы, а каждое слово входило мне в мозг как гвоздь. Я как будто получал нокаут за нокаутом. Их было несколько - объявлений. И прочитав каждое, я думал, что дошел уже до предела обалдения. Но читая каждое следующее я шалел еще больше.

PanProd (Balt div. c.c.). ИНФОРМИРУЕТ: РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПОМОРЦЕВ МИХАИЛ ВАДИМОВИЧ... ДОСТАВИТЬ В ГОЛОВНОЙ ОФИС КОМПАНИИ, ИЛИ ЛЮБОЙ ДРУГОЙ ОФИС... ТОЛЬКО ЖИВЫМ... ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ НА АУКЦИОННОЙ ОСНОВЕ: ТО ЕСТЬ ПРЕВЫШАЮЩЕЕ ЛЮБЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ ИНЫХ ЗАИНТЕРЕСОВАННЫХ ЛИЦ.

Это было первое объявление, которое я прочел, - в тот момент у меня всего лишь отвалилась нижняя челюсть.

Hattu p.s.c. ПРОСИТ ОКАЗАТЬ СОДЕЙСТВИЕ В ПОИСКЕ ПОМОРЦЕВА... ЛЮБАЯ ИНФОРМАЦИЯ О МЕСТОНАХОЖДЕНИИ ЖИВОГО ИЛИ МЕРТВОГО, БУДЕТ ОПЛАЧЕНА НА АУКЦИОННОЙ ОСНОВЕ.

Все что я вяло смог сообразить в тот момент, что если ПанПрод хочет меня живым, то Хатту, в весьма обтекаемых выражениях дало понять, что хочет получить меня живым или мертвым. Обычно так формулировали объявления для охотников за головами...

ВАРЯЖЬЕ ТОВАРИЩЕСТВО (FRATRIA VARGUM P.M.C.) РАЗЫСКИВАЕТ ИЗМЕННИКА И ШПИОНА, ПОМОРЦЕВА МИХАИЛА... ВСЕМ БОЕВЫМ И ЛЬГОТНЫМ БРАТЬЯМ, А ТАКЖЕ НАЕМНЫМ СОТРУДНИКАМ ТОВАРИЩЕСТВА... ПРИ ВСТРЕЧЕ ЗАДЕРЖАТЬ И ДОСТАВИТЬ... ПРИ ПОПЫТКЕ К БЕГСТВУ ИЛИ ЗАХВАТУ ИНЫМИ ОРГАНИЗАЦИЯМИ - УНИЧТОЖИТЬ НА МЕСТЕ. ЛЮБОЙ СООБЩИВШИЙ О МЕСТОНАХОЖДЕНИИ... ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ НА АУКЦИОННОЙ ОСНОВЕ И ПРОТЕКТОРАТ ТОВАРИЩЕСТВА ВАРЯГОВ В СТАТУСЕ БРАТА ИЗ МИЛОСТИ.

Вот это был убийственный выстрел. Я застыл, просто тупо застыл. Мое же братство меня... Но почему?!.

На этом фоне последнее объявление смотрелось просто жалко.

ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ПОЛИЦИИ ПО САНКТ-ПЕТЕРБУРГУ РАЗЫСКИВАЕТ ПОДОЗРЕВАЕМОГО В АНТИОБЩЕСТВЕННОЙ...

Академический интерес представляло разве что, к кому из трех главных игроков потащат меня доблестные полицейские, если поймают, - по идее шефа полиции контролировал ПанПрод, но вдруг кто из нижестоящих имеет иное мнение...

Я невольно попятился, отступил от стенда на пару шагов, и завертел головой, оглядывая пустынную улицу. Город превратился в ловушку.

И я сам в неё влез.

Не помню, как оказался в темном проулке. Не лучшее, не самое безопасное место для раздумий. Крыс ищут по темным углам. Но мне надо было привести мысли в порядок. Хоть краткая передышка, чтобы составить новый план. Это было похоже на дурной сон. Возвращаясь в город я имел простой и четкий план - упыри похитили меня, и расспрашивали о давнем частном секрете нашего вражьего братства, - значит следовало незамедлительно добраться до питерского представительства варягов, и сообщить о пришествии. И пусть бы совет разбирался, - что к чему. Я был членом, пусть и не в полном праве, одной из самых мощных организаций в регионе, я рассчитывал на прикрытие. Но теперь оказывалось, что за пару суток отсутствия я вдруг превратился для варягов в изменника и шпиона. Это рушило все.

А самое главное, - я до сих пор не знал точной причины. Все шло к истории десятилетней давности. Но почему она всплыла только сейчас, и главное на таком уровне?.. Меня похитили, бодро допросили, пытались пристрелить, теперь вот разыскивали живым или мертвым, - а я даже не знал толком, за что. Это было обидно.

Я въехал в город в блаженном неведенье. Удивительно, что на подъездах еще не было патрулей и блок-постов. Видимо в тот момент операция - а вернее операции - по поимке, только начинала раскручиваться. Возможно, три организации не смогли сразу договорится как осуществлять контрольно-пропускной режим, когда каждый ищет человека для себя... Три четких военизированных структуры сейчас ворочались в городе, пытаясь выполнить задачу, и аккуратно толкая друг-друга локтями. - аккуратно, потому что все могло сорваться на стрельбу... И тем самым создавали хаос. Да... Соваться домой при таких раскладах - безумие. Они там все тройными хороводами ходят. У меня была еще одна городская заначка, - местечко, где я хранил кое-что на случай какого-то злостного нежданчика. Но при такой концентрации страждущих меня найти, я до него просто не доберусь. Новый город за стеной был цитаделью, - если бы я оказался там, выбраться было бы - без шансов. Старый город был дырявым, слишком много нежилых покинутых кварталов. Я еще мог уйти. Но куда? И что потом? У меня не было ни документов, ни денег, ни прикрытия.

Меня обложили.

Не знаю, сколько я стоял в том проулке. Рубашка, что дал мне парень из машины, была теплой, но дождик в конце концов пробил её своей моросью. Я поднял взгляд вверх, и глядя на узкую щель темного неба зажатого между домов, ловил лицом мелкие капли. Ночи шли на удлинение, но все-же были еще коротки. Скоро должно было светать... Надо было что-то решать.

За неизвестные мне прегрешения меня сдали все. А может быть не за мои прегрешения, а за какую-то цену. Но все же... был в городе человек, к которому я мог обратится. Идя к нему, я его подставлял. Но выбора у меня не было. Я верил ему. Вернее, я верил бы ему в любой другой ситуации, кроме этой. А как он себя поведет сейчас... Я узнаю.

Если конечно, я до него доберусь.

***

Я таки добрался. Все-таки я знал этот город, каждый его проулок, и каждую крысиную нору. Добрался, круговым окольным маршрутом, с промежуточной остановкой на окраине, в заброшенном жилом здании, уже недалеко от моей цели. Мне повезло, что я не встретил там ни бомжей, ни одичалых ночных. Город был велик, рулетка не выбросила мне ненужной встречи. Одежда обсохла прямо на мне. Закаленный организм не подвел, и не наградил насморком. Там, в здании с выбитыми дверьми и стеклами я даже нашел старый матрас, на котором перекемарил пару часов. Мне нужно было дождаться утра, - времени открытия магазинов.

К нужной мне двери я подходил с опаской. Это был мой личный контакт из детства, и о нем по идее не должен был знать никто. Но мало ли что... Там, за дверью меня уже могла ждать засада. И даже если нет, - как встретят? Как встретят... Стоять на улице было опасно, размышлять некогда, - я решительно толкнул дверь и вошел внутрь.

Открытая дверь задела закреплённую связку цилиндров-колокольчиков, и они запели чистым приятным звуком, извещая хозяев о посетителях. Звук из моего детства... Я вошел, и он тут же возник передо мной, выскочив из-за прилавка как по волшебству, - маленький, живой, ушастый.

- Здравствуйте! - Старательно затараторил мальчишка смело глядя на меня, - Добро пожаловать в магазин "Ловец"! Только у нас выбор лучших товаров для рыболовов, охотников, и военных профессионалов. Лучшее тактическое снаряжение самых известных мировых фирм обеспечит вам...

- ...Тактическое преимущество, - прервал я парнишку. Если бы не мое бедственное положение, я бы сейчас вытер слезы умиления; было ощущение, что я смотрю на самого себя в детстве, через какое-то волшебное зеркало. - Спокойно малец, не надо так разоряться. Скажи-ка лучше, - дядька Горазд здесь?

- Здесь, - шмыгнул носом мальчишка. - А где ж ему быть.

- Ты позови его.

- Ну, позови. А мне нельзя оставлять зал.

- А ты его кнопкой вызови. Которая там, внизу за прилавком, слева рядом с сигнализацией.

- А... А откуда вы знаете? - Отвесил рот мальчишка.

- Ты его вызови, и дай мне пожалуйста какое-нибудь тактическое полотенце, чтобы я тактически физиономию протер. А то у меня уже рукава такие мокрые, что я только влагу размазываю. - Я осмотрелся и повернувшись к застекленному стеллажу присвистнул; - Отец небесный! Этот нож за все годы так никто и не купил...

***

Он был все так же пузат, может даже и прибавил. А рыжие косы усов совсем уж густо побило сединой, - окрас старого лиса. Вязь татуировки на бритой голове выцвела, и морщины, конечно морщины... Мы не виделись... да, чуть больше года, но у него уже был такой возраст, когда каждый год идет за три, а то и за пять. Старость, - это поезд который везет всех нас к финалу с ускорением.

- Здравствуй, дядько.

Горазд нахмурился.

- Мишук...

Я посмотрел на мальчишку у прилавка.

- Надо поговорить,

- Ну проходи, - мотнул головой на дверь Горазд, и обернувшись к мальцу сказал, - Меня ни для кого нет. Понял, Вячко?

- Уразумел, - важно кивнул головой малец.

Я спустился за ковыляющим Гораздом по лестнице, в знакомый подсобный этаж: заставленный стеллажами с товарами зал, да еще пара комнатушек. Одна из них служила дядьке кабинетом, - стол, сейф, шкаф, пара стульев, кушетка. Дядька указал мне на стул, а сам уселся передо на стол, нависая как учитель над нашкодившим учеником. За дядькой на столе, на аккуратно разложенной тряпице стоял пулемет с разобранной ствольной коробкой...

- Знаешь, что ищут меня, дядько? - Спросил я под выжидательным, испытующим взглядом Горазда.

- Я что, слепоглухонемой? Конечно знаю! А вот за что, - не знаю.

- И я не знаю дядка. Отец небесный свидетель, не знаю. Веришь мне? Или прямо сейчас уйти?

- Ты расскажи, что к чему. А я уж решу, верить иль нет. Поверю, - не уйдешь. И не поверю - не уйдешь.

- Добро.

- Погоди-ка... Он слез со стола, открыл шкаф, достал оттуда клетчатое покрывало искусственной шерсти, и бросил мне. - Сыми рубаху, обернись. - Повернулся к тумбочке и щелкнул пальцем по рычажку старого обшарпанного электро-чайника, и уселся за стол сцепив свои медвежьи лапы, поросшие рыжьем. - Ну, рассказывай.

И я рассказал, завернувшись в плед, прихлебывая из большой кружки чай, рассказал кратко, сжато, как отчет о операции. Это не заняло много времени, потому что знал я немного.

- Мда, непонятно... - Пробормотал Горазд задумчиво оглаживая ус. - Намутил наш Глеб, пусть ему будет радостна Сварга. Намутил, и пропал. Непонятно...

- Я еще знаешь чего не понимаю, дядька? - Поставил я чашку на стол. - Распространение информации. Панпрод, Хатту, Варяги, - объявляют меня в розыск почти одновременно. А ищут - каждый сам для себя. Значит не договор, не сделка, нет. Значит и информацией они друг с другом не делились. Но импульс-то на поиск меня у всех трех, и практически одновременно. Отложим пока в сторону - почему ищут. Но как распространилась та информация, - после которой я стал им всем нужен? Всем разом? У кого-то из них течет? Кто-то ими манипулирует? Я себе уже голову сломал...

- Непонятно... - Повторил дядька. - Знаешь что я скажу, вся эта история уже тогда дурно запахла. Я имею в виду после того, как провалилась ваша попытка найти усыпальницу Отца.

- Ты о чем?

Он уселся поудобнее.

- Знаешь, после того как шрапнель подкорнала мне ногу, я конечно отошел от дел, но знакомые-то остались. Были шепотки. Наше братство меняется. Раньше, когда мы были тайным союзом, отбор братьев был жестче, и жестче соблюдались наши старые законы. Наш совет был системой сдержек и противовесов. Казначей, Писец, Опекун, Воевода, Волхв, и Глава. Глава не имел безусловной власти. Ему нужно было сперва убедить совет, а уж потом он мог действовать. Но тогда, как раз после вашей экспедиции что-то произошло... В совете был раскол. Они постарались не выносить сор из избы. Только слухи. На чем-то они там крепко не сошлись. И после этого, медленно но верно, совет началменяться. Я сказал медленно?.. Не прошло и трех лет, а Казначей, Писец, Опекун, Волхв, - сменились. На своем месте остался только Глава Держислав, и его цепной пес-воевода, - Прастен-чичига. Он выдавил остальных. И сейчас совет у него в кулаке. По сути не более чем совещательный орган. А те, прошлые, в отставке, - они ведь все мертвы, Мишук.

- Ты же не думаешь?..

- Я такого не сказал. - Отмахнул ладонью дядька - Они же не сразу после отставки приказали долго жить. Не все во всяком случае... С тех пор сколько лет прошло. Глава Держислав выдавил их, фактически на пенсион. А деятельные люди, в возрасте, когда лишаются любимого дела, часто быстро гаснут.

- Ты сказал, не все. А кто-то умер вскоре после отставки?

- Главный Волхв, Добромир. Насколько я помню, умер от сердечного приступа. И Главный Писец, Бестуж.

- Я его помню. Он был другом деда. Приезжал к нам.

- Да... Разбился на вертолете. Как бы то ни было. Формально структура у нас все та же. А реально, все стало более куда централизованно.

- Айн Фольк. Айн Райх. Айн Фюрер... - Вспомнил я фразу, которую иногда говаривал с издевкой дед.

- Может так и надо. Что хорошо небольшого для тайного общества, мало подходит для гонки на выживание корпорации... Теперь у нас и братья не все, много наемных работников. Мы просто не успеваем качественно расти вслед за увеличением собственной структуры. Но вот что случилось в совете, тогда, десять лет назад? Может быть в этом ключ?

Я подумал, качнул головой.

- Это нам ничего не дает. Одни догадки.

- Бежать тебе надо, - утвердительно сказал Горазд.

- Куда? Ладно варяги, хотя и у них связей по миру хватает. Но Панпрод - глобальная контора. Да и конгломерат домов упырей... Куда бежать?

- Забиться куда-нибудь в глушь. И переждать. Пока все это не утихнет.

- А если не утихнет? - Спросил я. - Эта история всплыла через десять лет. Понимаешь? Десть лет. Да еще как всплыла. Где же гарантии что она утихнет? Нет, дядька. - Я покачал головой. - Я вот как вижу расклад: У нас критический недостаток информации. Непонятно вообще ничего. Кто враг? Какой расклад сил? Бежать в таких условиях... Мне нужно знать что происходит. Помнишь, я сказал, что тот кто вытащил меня с базы упырей, оставил мне номер телефона?

- Хочешь позвонить? - Скорчил недоверчивую гримасу Горазд. - Принесешь самого себя на блюдечке.

- Ага. Кому?

- А есть разница?

- Понимаешь, дядка, с базы Нетленных меня вытащил один из Нетленных, - тот самый, который меня допрашивал. И судя по его истерикам на канале связи, сделал он это против своей воли, в ущерб себе, и экстренно - у него даже не было времени толком подготовится.

- Думаешь, он чей-то внедренный агент?

- Однозначно. И я даже могу предположить чей.

- Ну-ка.

- Смотри; я его видел вблизи, - он однозначно истинный Афтартос. Не Афтартоэйдос,* - то есть он настоящий Нетленный. Высшая каста, настоящий ночной, из рода созданных самим Вритрой.

- Да будет проклято его имя! - Сотворил знак от сглаза дядька.

- Да-да, будет... Короче он не дешевка из военных лабораторий. Завербовать агента такого уровня у упырей, - большая удача. Ты же знаешь какая у них закрытая кастовая структура.

- Ну, предположим.

- Ты же понимаешь, что тот кто задействовал этого агента, чтобы вытащить меня, - он этого агента раскрыл. Как в шахматах, обменял мою жизнь на ценнейшего "крота". Это дорогой размен. И если бы для хозяина агента я был не очень ценен живым... Если бы для хозяина агента было просто важно заткнуть мне глотку, - чтобы я не был использован домом Хатту... Ему было бы гораздо выгоднее просто приказать агенту убить меня, тем или иным способом. Это можно было провернуть с гораздо меньшим шумом, не раскрываясь. То есть - и убить меня, - и сохранить агента. Но... он предпочел размен. Значит, - я нужен хозяину живым - позарез. Следишь за мыслью?

- Продолжай.

- Объявления обо мне в городе. Как они составлены? Варяжье товарищество пишет, что меня можно убить на месте. Упырьки из Хатту пишут примерно то же самое. Им я живым нужен опционально, а грохнут меня, - ну так грохнут. Главное, чтоб я конкурентам не достался... Только у одной из трех контор в объявлении написано, что я им нужен безусловно живым.

- ПанПрод? - усмехнулся дядька.

- Да.

- Знаешь, Мишук. Ты конечно парень головастый. Но вся твоя эта, логическая конструкция слишком шаткая, чтобы ставить на неё свою жизнь. Ты ведь мог чего-нибудь не учесть.

- Мог. Отставим в сторону догадки. Пусть хозяин этого упырька даже не ПанПрод. Неважно. Главное - что я им нужен живым. Факт. И значит весьма велик шанс, что если я приду на встречу - меня не завалят на месте. Вот что главное.

- Ага, не завалят, - хохотнул дядька. - Просто снова прикрутят к креслу голышом, и на этот раз уже пощекочут тебя паяльником.

- Вот для того чтобы этого не случилось, - мне нужно прикрытие. Поможешь, дядька Горазд?

(прим. Афтартоэйдос - "Нетленный по виду", в смысле, внешне похожий на нетленного.}*

Он засопел, скрипнул стулом, задумался.

- Смотри дядька. - Тихо сказал я. - Не только за себя прошу. За все товарищество. Этот упырек ведь, и хозяева его... Они о "тайной" операции братства десятилетней давности знают столько же сколько и я - её непосредственный участник. Где-то есть еще один крот, как бы даже не у нас в Совете. Я хочу знать какого лешего происходит? Откуда у нас так потекло? Кто и почему объявил меня изменником? И наконец - может быть, я все-таки выясню, кто тогда, - десять лет назад - накрыл моего деда. Но... если ты откажешь, - я не буду в обиде. Я понимаю, что такое нарушить приказ Товарищества.

- Дерьма кошачьего не стоит этот приказ, - хлопнул рукой по столу дядька. - Да я его и так нарушил, коль сижу и лясы тут с тобой точу, а не схватил за шиворот да и не поволок сразу в нашу штаб-квартиру. А что? Думаешь не смог бы?

- Ты бы? Смог!

- То-то! - Самодовольно всколыхнул усы дядька. - Товарищество... Это мне не приказы бумажных бюрократов, которые я должен исполнять по щелчку. Люди которых я знаю - вот мое товарищество. Твоего деда Глеба я знал, мы с ним хлебнули. И тебе еще мальцу беспорточному я сопли прибирал. Мы узнаем, что случилось десять лет назад, и что происходит сейчас. Я тебе помогу. Сразу решил помочь, как понял расклад. А думал-то я не об том... Ты вот сидишь посмеиваешься в губу, мол, хвалится старик. Но я-то про себя все знаю. У меня и глаз хорош, и рука не дрожит, и в драке я не сдал пока. Но я... хромец. Фактически, малоподвижная огневая точка. Если будет встреча, мне тебя в одиночку плотненько не прикрыть. Еще люди нужны.

- Есть кто?

- Мои соратники... - задумчиво пробормотал Горазд, (и я поймал себя на том, что это слово "соратники" прозвучало у него с чистым смыслом, - те с кем он был "на рати" - воевал. Слишком часто это слово использовали штатские штафирки для обозначения единомышленников и коллег, красиво это для них звучало - "мои соратники"... Так часто, что даже воевавшие вместе люди чаще стали стыдливо говорить о своих боевых друзьях - "сослуживцы", как будто и не воевали он вместе, а просто тянули службу в мирное время). - ...Мои соратники... Их осталось-то... Кто жив - сейчас далеко. А молодежь в это дело впрягать... Но есть у меня кому позвонить. - Он остро и вместе с тем как-то лукаво глянул на меня. - Мишук, ты спросил меня, - верю ли тебе? А сам - веришь мне?

- Верю, дядька Горазд. - Искренне сказал я.

- Ну так я сейчас пойду звонить. А ты сиди спокойно, и не подслушивай. А чтоб не тебе не скучно было, - вон, в шкафу сухпай лежит. Жрать то охота небось.

- Не без этого, дядька.

- Ну и давай. Извини, разносолов нема. А мы-то с Вячко теперь за обедом в кафе напротив ходим... Чайник вон, то же...

Дядька захромав, хлопнул дверью. Я рассеяно оглядел разложенный на столе пулемет. "ПКМ-пара", с чуть укороченным стволом, складным влево прикладом, и "рельсами" на крышке ствольной коробки и на газовой трубе. На нижней рельсе крепилась ручка - ("тактическая", естественно) - с выдвижными сошками. Модификация для зачисток от швейцарской фирмы Брюггер-Томмет. Хорошая была фирма. И Швейцария, говорят, неплохая страна была... А ствол-то на пулемёте болгарский, утяжеленный, с продольными и поперечными канавками, от Казанлыкского Арсенала. Нестандартный для такой машинки, - сборка, под себя... Интересно, кому же он пошел звонить? Искус подкрасться послушать был велик. Но... кому как не ему мне доверять?

Человек должен кому-то доверять.

Я подошел к шкафу и распахнул дверцы. Сухпаи лежачие стройным рядком обнаружились на второй снизу полке. Я переместился за стол, разорвал упаковку, вытащил из прочей снеди банку гречневой каши с говядиной, и вскрыв поставил а саморазогрев. Через пару минут каша согрелась, я начал выметать её из банки коротенькой пластиковой ложечкой...

Дядька вернулся, кивнул мол головой, - все у него как надо. А я тем временем добил кашу, да забабахал повидла из пакетика, да еще кой-чего. Ну и болтали мы с ним, о том о сем, между делом. И как раз решил я полирнуть все это дело чаем с печеньками. Собственно я уже печеньку-то и откусил, когда дверь решительно открылась, и в комнату вошла...

Тут я печенькой и подавился.

***

- Семнадцать минут с созвона! - Пробормотал дядька. - Шустро. Ты откуда? Поблизости была?

- В ближайшей гостинице, - ответила она дядьке Горазду, глядя на меня. - Я то знала к кому он первым делом придет... Ну, здравствуй, Мишук.

- Русанка... - проклятая печенюшка торчала в горле колом, и я схватив со стола чашку отчаянно запил её чаем.

Она совсем не изменилась. Да нет, изменилась конечно. Только я её сразу узнал... Когда мы виделись в последний раз, она была еще девчонкой. Теперь стала женщиной. Время-резчик чуть резче отметил черты её лица. И совсем её не портил длинный шрам на левой щеке. Не знаю, вставала ли еще её челка непокорным вихрем, сейчас она была гладко зачесана назад, коротко обрезанные волосы собраны в хвост. Загорелая. А глаза остались прежние, - голубые лукавые озера. В детстве мне было проще в них купаться, а потом я в них каждый раз тонул...

Гмммм, - прочистил горло дядька. И я очнулся.

- Ты здесь как, Русанка?!

- Ты бы предложил даме присесть, - улыбнулась она. Чуть криво улыбнулась, кажется рана на щеке, что оставила шрам, задела и мышцы... - Совсем ты Мишук не меняешься. Медведь медведём. Так мне и не удалось научить тебя галантности.

- Некому стало тренировать... Хочешь, вон, стул уступлю. Хочешь - на кушеточку садись. А от ответа, не уходи.

Она легко проскочила мимо меня, обдав легким запахом, - новая хорошо выделанная кожа черного полупальто, никаких духов, - и плавно опустилась на кушетку.

- Деловой ты стал, Мишук. Тетушка Альда меня послала. Привет тебе кстати, передает. Как только вокруг тебя каша заварилась, - она сперва послала за мной. А потом меня, - на твои поиски. А мы знали наперечет людей, к которым ты можешь обратится. Их ведь всего ничего. Умение заводить друзей, не самая твоя сильная сторона, медвежонок. Дед вырастил тебя лесным дичком.

- Альда звонила мне еще сегодня утром, еще до того как я пошел открывать магазин, - подал голос дядька Горазд. - Сказала, что у тебя серьезные неприятности. Дала телефон вот этой пигалицы.

- Черт, - я подскочил на стуле. - Зря сюда пришел. Если Альда меня так легко вычислила, значит кто угодно найдет.

- Ну, - Сказала Русанка. - Только не впадай в паранойю. - Кто еще кроме Деда, Альды, да меня, знал, что ты в детстве у Горазда в магазине работал?

- Любой варяг кто сюда заходил.

- Брось, - сколько это было лет пятнадцать назад? Кто из них интересовался мальчишкой у прилавка? Кто сейчас об этом вспомнит?

- Может быть... Может быть... - Пробормотал я. Мысль моя пыталась уцепить другое, что-то важное, что я пропустил. Что-то не сходилось... - Тетушка Альда. - Я вновь посмотрел на Русанку. - Ты сказала, она за тобой послала - куда?

- Я недалеко была, - в Берлине. Совпадение. Сопровождала делегацию китайцев. - Русанка поправила лацкан, на котором был прикреплен небольшой значок вальркъёсс: белая лошадь, и лабрис на её фоне; лабрис такой же как у нас - варягов, только не серебристый а черный... - А вообще я по Северной Африке работаю.

- Постой-постой... Сюда от Берлина, - два часа лета. - Сказал я. - Плюс пока Альда связалась с тобой, то да сё. А объявления о розыске появились, ну, примерно часа три назад. Не слишком ли оперативно?

- Твои сроки - это по городу. - Развела руками Русанка. - А по внутренней службе варяги отдали приказ о твоей поимке еще в пол-первого ночи.

- Ноль-ноль тридцать? - Я помотал головой. - Ничего не понимаю... У меня нет точного хронометража, но я то время, едва-едва успел сбежать. Варяги, Хатту, ПанПрод... Как они все одновременно про это узнали?

- Про это сказать ничего не могу, - она пожала плечами - Но поскольку у нас с вашим орденом союзный договор, ваши информировали и нас. Альда как узнала, сразу приказала найти меня, и запихнуть на ближайший рейс на Питер.

- Чтоб пособить меня ловить? - Уточнил я.

- Чтоб помочь тебе, дурак. Кому еще из своих тетушка Альда могла поручить такое деликатное дельце? И кому еще из наших ты стал бы доверять?

- Да, кому бы я еще стал...

Русанка взглянула мне в глаза.

- Ты что, не рад меня видеть, медвежонок?

Это был вопрос в самую точку.

Вот только ответить на него было не так-то легко.

- Я рад. - Я отвел глаза, но тут же вскинул их вновь. - Нет. Не рад. Не знаю.

- Ты все варианты перебрал, или еще какие остались? - подняла бровь Русанка.

- Знаете чего, ребятки, - Поднялся потирая руки Горазд. - Пойду я, погляжу чего у меня в магазине наверху творится. А вы тут, поговорите пока. Чтоб, значит, недомолвочек меж вами не осталось. - Он поглядел на часы. - Пять минут вам. У нас время нынче дороге...

- Ну, - сказала Русанка, после того как дверь за Гораздом закрылась. - Рассказывай, Мишук. Чем я там пред тобой провинилась?

- Ничем, - покачал головой я. - Просто... Знаешь, когда десять лет назад пропал дед... Единственную весточку которую я получил от вас бросила мне тетушка Альда, и то не живьем. Анонимный курьер, который доставил планшет, защищенный канал связи, измененный компьютером голос и отключенная камера... Я смог понять, что это действительно Альда, только потому что она в доказательство назвала несколько событий, о которых знали только я и она. Очень конспиративно.

- Даже со всеми предосторожностями она рисковала. - Дала голос Русанка. - Но она хотела знать, что случилось с дедом.

- Да, хотела... А когда я рассказал, она сказала, что и у неё, и у тебя, - у всего вашего братства, могут быть неприятности, если выяснится, что она была... близко знакома с дедом. Она сказала, что ушлет тебя подальше, и просила не искать тебя. Не посылать писем. Не показывать никак что я знаю тебя и её. Ради твоей безопасности. Она сказала, что ты сама объявишься, когда будет можно.

- Так и было. - Кивнула Русанка. - Экспедиция твоего деда была секретной. И когда на неё кто-то напал, первое что должны были начать подозревать ваши - утечку информации. Наш орден конечно федерат вашему, но... В ваших верхах не любят личных отношений на стороне. Личное ведь так трудно поддается контролю... Разумно было не давать даже повода для подозрений.

- Разумно. Возможно. Во всяком случае, Альде тогда удалось убедить меня. Не искать тебя... А меня просила связаться с ней, только если я вновь начну видеть "ледяные сны". Всех так интересовали эти ледяные сны, - и Альду, и Варягов. Но я уже не видел их... Я не искал тебя. И не писал тебе. Я только ждал... Ждал когда ты сама бросишь мне весточку. Каждый день. Каждый день... Это сперва. Потом - реже. А потом - вообще перестал.

- И вот я появилась.

- Да. Появилась. - я хлопнул ладонью по столешнице, - Десять лет назад Альда сказала, что я не должен встречаться с тобой, потому что это может навлечь подозрения... И десять спокойных лет мы не видимся. А теперь она вдруг присылает тебя. И когда?! Когда меня официально объявили изменником и назначили за голову награду. Тут уж твое знакомство со мной точно не вызовет ни у кого никаких подозрений, не так ли?! Или что?! Объясни какого черта это все значит! Потому что я ни черта не понимаю в ваших правилах игры!

- Тихо, Мишук. Тихо. - Русанка успокаивающе подняла руку. - Я объясню. - Она вдруг хихикнула. - Знаешь, ты всегда был умнее чем выглядел. Уж не знаю, достоинство это или недостаток. Но как же вас мужчин бесит, когда вы не можете понять логику происходящего.

- Русанка, я устал. У меня был тяжелый день. И тяжелая ночь. Пожалуйста, обожди с лекцией о различии женщин и мужчин. Объясни мне толком, что происходит.

- Ты просто смотришь на происходящее не под тем углом, Мишук. Поэтому у тебя в голове ничего и не складывается.

- Так просвети меня.

- Просвети... - хмыкнула она. - Ты, вообще задумывался, что пытался сделать твой дед?

- О чем ты?

- Что я непонятно спросила? Ты задумывался, что пытался сделать твой дед?

- Я не понимаю вопрос. Найти Перуна...

- Найти Бога. Или вернее - Богиню. Нашу Богиню. Ты ведь еще не забыл, - что для нас ваш Перун - "она"? Наша Великая Всематерь. Неужели ты думаешь, что мы могли пустить это на самотек? У Альды был информатор - твой дед. Нет, конечно их отношения не ограничивались только этим... Но он правда рассказывал ей о своих поисках. И нам незачем было конфликтовать с более сильным орденом варягов - в конце концов вы фактически делали то что нужно нам, собирались отыскать нашу богиню. И вот дед отправился вытаскивать богиню из небытия. И пропал. Даже ты, кто был рядом с ним, не мог сказать, что случилось. Все накрылось медным тазом. История окончилась - как камень брошенный в лесное озеро. И мы отошли в сторону, чтобы нас не задели круги, расходящиеся по воде.

- Отошли от меня.

- В тот момент ты только мог повесить на нас подозрения. Альда хотела уберечь нас. Меня. Я её личная воспитанница, считай... дочь. А потом вдруг выяснилось, что история не окончена. - Все ищут тебя. Причем не только родственные нам по вере варяги. Но и всякая богохульная мразь из ночных, и старых жрецов. Ты снова в большой игре. И речь идет о нашей Богине. И поэтому Альда послала меня сюда. Потому что нам надо знать, что происходит. Изменилась цена вопроса, Мишук.

- И подозрения вас больше не волнуют?

- Меня послали в твое распоряжение. Если все пойдет совсем плохо, - вальркъёссы от меня откажутся. Ты ведь теперь сам знаешь, как легко человек может попасть в изменники, а? Бросила дура-Русанка службу, и помчалась к другу юности своей, потому что запал ей мил-друг в самое девичье сердце. Такая вот, будет, официальная версия. Вполне звучит кстати, мы девушки, так легко теряем голову...

Я смотрел на неё и мне было погано на душе. Что-то наверно было у меня во взгляде, потому что она погасила улыбку.

- Я наверно и правда виновата перед тобой Мишук. Эти десять лет. Не думай, что я не хотела тебе написать. Но я не могла.

- Правда?

- Был приказ.

- Тетушки Альды?

- Да. Не думай что мне это было легко... Но я вальркъёсса. И моя старшая приказала. Ты должен понимать. Если бы твой дед Глеб дал тебе такой приказ - неужели ты бы не выполнил?

Я подумал, качнул головой.

- Я по приказу даже щенка не мог оставить... Никудышный из меня вышел варяг, Русанка. Наверно Альда воспитала тебя лучше, чем меня дед.

- Смотря какой мерой мерять, - пожала плечами она. - Ладно, Мишук. - Может хорошей подруги из меня и не вышло. Но я никогда не врала тебе. И сейчас я - даю мое слово - буду помогать тебе, пока то что ты делаешь, идет на благо Богине. Клянусь многогрудой Всематерью.

- Нет. - Покачал головой я. - Не хочу. Не нужна ты мне Русанка.

- Тот, кто может надежно прикрыть спину, не бывает лишним.

- Не в этом дело. Просто если с тобой что-нибудь случится, - значит я зря соблюдал просьбу тетушки Альды целых десять лет. Я не приму твою помощь. Из чистого эгоизма не приму.

- Из упрямства скорее. Только, если ты не забыл, упрямить и я умею. Я иду с тобой, Мишук. Как ты собираешься от меня избавится? Не убьешь же, раз о жизни моей печешься? В полицию на приставание заявишь? Нет, это дело решенное. Никуда ты от меня не денешься. Лучше расскажи толком, что с тобой случилось в последнее время.

Что тут можно было сказать...

- Я снова начал видеть ледяные сны, Русанка.

- Давно?

- Вчера. На тюремной койке в доме Хатту.

***

Клацнуло - дядька Горазд вогнал ребристый ствол пулемета на место, задвинул фиксатор, опустил основание приемника, воткнул внутрь ствольной коробки затворную раму... Мы втроем сидели за столом, и готовили "инструменты". Дядька собирал свой допиленный "ПКМ". А слева от меня Русанка словно любимого дитятю охаживала свою извлеченную из чемоданчика снайперскую винтовку. "ДТА Стелс Рикон", - заморский, на редкость уродливый, но очень компактный и - как говорила Русанка - точный агрегат, под мощнейший патрон .338 Лапуа Магнум. При таком калибре врага не спасает ни дистанция, ни тяжелый бронежилет; если конечно оружие в руках умелого стрелка. А уж по этой части я в Русанке не сомневался.

Мы собирались. Все это напоминало бы сцену из какого-то дешёвого боевика, если бы на наших физиономиях было бы чуть больше воинственного пафоса. Но вся правда в том, что у привычных людей лица в этот момент примерно как у домохозяйки готовящей салат, - спокойная привычная уверенность давно знакомого дела, и ничего больше.

У меня, впрочем, внутри сидело малое недовольство, которое, как я надеялся, не проявлялось на лице. Ведь мои товарищи возились с давно привычными им инструментами. А все мое добро сгинуло у проходимцев из дома Хатту, что вогнали мне в пятую точку электро-пулю... Моя любимая винтовка "М-91" покинула меня, так же как и верный потертый "Хеклер". У дядьки в закромах, не сказать что было совсем уж бедно по оружейной части. Но вот как раз аналогов моих любимчиков не случилось. Посему пришлось думать чем из имеющегося в наличии восполнить мою оружейную недостачу.

У дядьки в стойлах стояли несколько примерных аналогов моей пропавшей сербской красавицы - российские винтовки "СВД" и румынские "ПСЛ", под тот же патрон. Но по сравнению с моим пропавшим аккуратненьким доработанным под меня укоротом эти винтари были длинными неразворотистыми дрынами, а мне предстояло побегать в городе... К тому же, теперь у меня в союзниках был настоящий снайпер, намного превосходящий меня по квалификации. Поэтому я радикально сменил приоритет и решил подыскать что-то компактное, но вместе с тем мощное для уличных баталий.

На одной из стоек склада наряду с прочим стреляющим добром, у дядьки обнаружился короткоствольный автомат. Это был забавный гибрид: - старый польский "Оникс" калибра 5,45, с многопозиционным прикладом и верхней планкой от "Мини-Берилла" более поздней модификации. На рельсе сверху был установлен коллиматор, на цевье - дополнительная рукоять удержания. Планка-предохранитель на левой стороне была заменена нештатной, - с дополнительной жестяной оттопыркой, которая позволяла оперировать предохранителем не снимая руки с рукояти управления огнем. Переводчик огня был выведен слева под большой палец, отдельным рычагом. В общем, это был толковый аппарат - у поляков всегда бьыла хорошая оружейная школа... Кажется, дядька отдал мне этот аппарат со скрипом, похоже это была вещь не на продажу. Но вида он старался не подавать. К автомату в запасе у нашлись злые патроны, как он шутил, - с казацкой каленой пулькой, сиречь бронебойные 7Н22... Значит, несмотря на короткий ствол, я мог огорчить любого вражину, даже в среднестатистическом армейском бронежилете.

Хеклеров у дядьки в запасе не нашлось. И я, перебрав несколько разных пистолетов, взял "ФНП-9" - Невзрачного строгих обводов бельгийца с пластиковой рамой, шестнадцатизарядным магазином, и УСМ двойного действия. Никаких внешних предохранителей, - только рычаг безопасного спуска курка. Внешне пистолет выглядел добротной рабочей машинкой. Единственное что меня немного смущало, - это как раз рычаг спуска курка сделанный из какой-то штампованный сопли; выглядел он как-то хлипковато, не для русской молодецкой руки...

Выбрав автомат и пистолет, я вспомнил, что в прошлый раз это не сильно помогло, и все мое оружие у меня легко отобрали. Это навело меня на мысль, что неплохо бы иметь еще что-то, про запас, и я спросил дядьку, - нет ли у него в заначке еще какого пистолета, но махонького, чтоб авось не нашли. Этого у него оказалось небогато, но пошерудив по полкам и ящикам он добыл мне трех кандидатов: крохотный, аккуратненький как игрушечка "Браунинг Бейби", небольшой револьвер "Маузер" с ручным предохранителем курка, и зализаннный с плавными обводами малец надпись на боку которого гласила то ли "Робо" то ли "Робау", - я не знал читать это по-английски или по-немецки, но из-за готического шрифта склонялся к немецкому... Браунинг вызывал своим видом умиление, но размер дырочки дула у него был такой малюсенький, что из него наверно можно было застрелить только клопа, и то не насмерть. Это было несерьезно. Револьверы я вообще никогда не любил, а револьвер с предохранителем выглядел просто извращением для домохозяек, поэтому я и его отринул. И остановился как раз на Робо-Робау, - он был не намного больше браунинга, но имел вполне взрослый калибр 9х19 миллиметров. Шесть патронов в магазине, седьмой в стволе, - это было уже вдумчиво. Никаких внешних предохранителей, - только самовзводный УСМ, в котором длинных ход спуска был единственной преградой выстрелу. Я сныкал мальца под одежду, и поуствовал себя спокойнее. Но дядька Горазд несколько испортил мне настроение, заметив, что где отобрали один, отберут и два. Да уж...

Поскольку я прибежал к дядьке в штанах и рубахе с чужого плеча, то и одевать ему пришлось меня тоже. Ну с этим у него в магазине был полный порядок. Нашлись подходящие по размеру неброско-коричневого цвета штаны, - (тактические) - с усиленными коленями и количеством карманов, которые я даже не попытался подсчитать, заполнив только самые удобные из них всякой полезной мелочью. На ноги я, нашел в дядькиных закромах некогда знаменитые, а ныне подзабытые легкие французские ботинки фирмы "Палладиум". Новенькие, больше всего они походили на высокие матерчатые кеды защитного цвета, поставленные на нормальную ребристую подошву с выраженным каблуком. Это было несовременно, но хорошо. Поверх майки я нацепил куртку М-65 оливкового цвета Австрийского производства, и комплектную к ней кепку. Куртка был больше моего размера, и это было прекрасно, потому что и так мешковатая по дизайну, будучи застегнутой она отлично скрывала и плоский нагрудник скрытого ношения в котором прекрасно помещалось защитная бронепластина и четыре автоматных магазина, и сам автомат подвешенный на груди стволом вниз на трехточечном ремне. Нашлась у дядьки и подходящая поясная кобура для пистолета и пара подсумков под магазины... И еще пара других подсумков, под круглые симпатичные будто наливные яблочки, ручные гранатки "Перл", от "РУАГ Аммотек". Свое название - "Жемчужина", эти гранты вполне оправдывали, - внутри их корпуса, будто в раковине моллюска до срока скрывались готовые круглые блестящие шарики префрагментированных убойных элементов. Только в отличие от раковины моллюска здесь этих шариков были сотни, чтобы свою жемчужину получил каждый, кто окажется в зоне поражения. Счастья всем, и чтоб никто не ушел обиженным...

В целом я был нормально экипирован. Но все же это было не мое оружие. Я не был к нему, - как сказал бы доброй памяти капитан Ухмылкин - придро... короче я к нему еще не привык. Не я его пристреливал. И я не имел возможности потренироваться до того, как мне придется его применять. Вот это слегка и царапало. Только в кино взяв первый попавшийся ствол в руку герой попадает из него куда хочет. В жизни всегда лучше познакомится с оружием норова заранее. Вот почему я был слегка недоволен. Ну да, Перун не выдаст, Змий не съест...

Мы проверили и зарядили оружие. То что можно было носить скрытно, осталось при нас. Что было слишком приметно, зачехлили. Набитые магазины, ленты и аппаратуру уложили в сумки.

- Готовы? - спросил дядька Горазд.

- Готовы, - Ответила поднимаясь на ноги Русанка, а я кивнул.

- Встали, - а теперь присядем на дорожку, - пророкотал дядька. - Незачем идти наперекор традиции.

Мы снова опустились, буквально на пару секунд. И поднялись - уже окончательно. Подняли сумки, и вышли из каморки. Дялька поднимался из подвала первым, прихрамывая но легко таща свой баул с пулеметом. Мы вышли в зал магазина.

- Вячко! - Крикнул дядька Горазд.

- А? - Отозвался малец, живчиком выскакивая из-за стеллажей.

- Я по делам, - важно прорек Горазд, - Вишь, у друзей крыша протекла, так надо помочь подновить.

- Да уж вижу, какая крыша, - хмыкнул нахаленок, оглядев наши сумки. - Возьми с собой, а дядька?

- А добро кто охранять будет? - Осадил Горазд. - Сиди. Где чего - сам знаешь. Если кто будет спрашивать. Кто бы ни был, - ты ничего не знаешь. Этих - дядька махнул на нас рукой - не видел. Если через три дня не вернусь... Позвонишь деду Меше. Он тебе поможет. Понял?

- Понял.

- Ну и добро.

- Перун с вами, дядько. - Благословил Вячко.

- С нами, - подтвердил Горазд и грузно затопал ко двери ведущей в гараж.

***

- Здесь? - Спросил я, оглядывая коридор. Подсветом луча моего фонаря он тянулся длинной бетонной кишкой, пока скрадывался своим поворотом. И так было в обе стороны.

- Здесь, - подтвердил дядька Горазд. - Да не свети ты в глаза, ирод...

Мы были под землей, в обслуживающем туннеле. Рядом с нами в нескольких метрах шел гораздо больший туннель, - городской подземной автодороги. Построенная еще до войны, предназначенная чтобы разгрузить улицы от пробок. Нынче пробок на улицах и так не стало, - уменьшилось население, да и сама городская инфраструктура изменилась. Но старые подземные дороги вполне себе действовали, в основном для движения грузовиков, в том числе и от района порта. Минут 15 назад мы припарковали дядькин микроавтобус на тихой улице. Русанка осталась сторожить машину. Она не хотела разделяться, но дядька знал дорогу, а она нет...Так что мы с дядькой подцепив на мостовой люк, спустились вниз в колодец, а из него по боковому ответвлению вышли в туннель.

Сейчас рядом с нами в туннеле был еще один боковой ход, - слева по изгибу коридора. По словам дядьки он выходил прямо на подземную дорогу. Там на дороге в этом месте как раз было расширение - боковая аварийная площадка для остановки, куда водитель сам может съехать в случае неисправности, ну или машину могли убрать в случае аварии, чтобы не загораживала проезжую часть. ...Если звонок отследят, - сперва подумают что кто-то звонит поставив машину на эту площадку. Пусть потом блокируют туннель, и проверяют всех водил кого поймают...

- Ну давай уже, - буркнул Горазд.

Я залез в карман и вытащил оттуда телефон. Это был "MS Snegyr", - или как его называли по-русски снегирёк, - коммуникатор, из тех что называли "старперскими". Он действительно имел минимум функций и сервисов, зато отличался лошадиного размера экраном и кнопками, мимо которых не мог промахнуться даже самый почтенный годами старик или старушка. Но в нашем случае главным его достоинством была конечно дешивизна... Экран показывал стабильный сигнал сети. Я снял блокировку и нажал первую цифру номера, - того самого номера, что успел провопить мне в ухо мой нежданный спаситель при побеге из дома Нетленных.

- СЕМЬ! - Громко гаркнул телефон женским голосом на весь туннель, едва я коснулся кнопки. - ПЯТЬ! ТРИ! ШЕСТЬ!...

- Какого хрена? - Шикнул дядька.

- Это он мне подсказывает, какие я кнопки набрал, - поглядел я на телефон.

- Отключи, что за палево ужасное?

- Блин... думаешь я ведаю где? - Буркнул я - Это в настройках копаться надо... Потом разберусь.

Под аккомпанемент женского голоса я быстро дотыкал номер, и приложился к коммуникатору.

Раздался гудок.

Неприятное это дело, - не знать кому звонишь. Особенно в ситуации когда на свою жизнь играешь.

Второй гудок.

Действую ли я правильно, или совершаю ошибку?

Третий...

Три волшебное число. На третий гудок я получил ответ.

- Алло, - произнес донесенный до меня динамиком голос. - Запоминающийся голос, твердый, и вместе с тем дребезжащий. Голос старика.

Это было хорошее приветствие. Алло это ведь измененное английское "Хэллоу", глубже в историю "Хейл", или в германском варианте "Хайль", - Пожелание благодати удачи, жизни. Рядом с "Хейл-Хайль" ходило в родственниках и русское словечко "Хей", или в иной огласовке - "Гей"! (Последнее слово по прихоти судьбы было созвучно с современным англоязычным обозначением, как бы это помягче выразить - заднеприводных хопцев, голубцеватых не от слова голубец... ГЕЙ - абривеатура от английского "Гуд Эс Ю" - "Хорош Как Ты", по смыслу, - ничем не хуже людей традиционной ориентации. До голубообразных мне дела не было. Но тот кто механически перетащил для названия этой группы людей иностранную аббревиатуру, созвучную с общим древним русским пожеланием здоровья - оскорбил русский язык). Наше же русское "Гей" восходило к древнейшему праиндоевропейскому корню "Ги" - означавшему жизнь, живительную силу. Зная все это, не удивляло, отчего у греков одна из самых древних богинь земли, плодородия и роста носила имя "Гея". И вспомнив все это я ответил в телефонную трубку старым повелительным наклонением слова "Гей", которое часто встречалось как традиционное приветствие в русских богатырских былинах, и по смысл значило все то же самое - "Здрав Будь"...

- ...Гой Еси.

- Ты даже не представляешь, насколько в точку твое приветствие, - надтреснутым колокольчиком короткого смешка задребезжал мне в ухо голос. - Этот номер должен знать только один человек, по имени Михаил, - продребезжал мне в ухо голос. - Если ты - он, скажи при каких обстоятельствах ты его получил.

- Номер мне продиктовал неизвестный, когда я удирал в полосатой пижаме по лесу от сыновей дома Хатту. От них, - и еще кого-то.

- Верно, - обрадовался голос. - Это и в самом деле ты, да. Удача не покинула меня... Того неизвестного на помощь послал тебе я.

- А кто ты сам?

- Я расскажу. Но не по телефону. Нам нужно встретится, Михаил.

- Зачем?

- Затем, что у меня есть ответы на твои вопросы. А мне нужна твоя помощь. Мы нужны друг-другу. Нам надо встретится. Я не хочу долго говорить по телефону, это никогда не бывает полностью безопасным.

- Хорошо. Встретимся.

- Тогда слушай, тебе нужно приехать...

- Нет, - перебил я. - ты приедешь, куда я скажу. Стадион футбольного клуба "Надир", знаешь где это?

- Ммм... нет, но могу узнать. Это в черте города?

- Брошенные кварталы. Найдешь. Приезжай сегодня, в семь вечера, прямо на стадион.

- Брошенные кварталы... Я буду с охраной.

- Хорошо - с "личкой". Если с тобой будет полк солдат, я подумаю что это облава, - и уйду.

- Я понял. Последнее что мне нужно сейчас, чтобы ты ушел.

- Вот и ладушки. - сказал я. - Телефон по которому я тебя набрал, больше не будет активен. Ты свой не меняй, и держи при себе.

- А как мне связаться с тобой, если что?

- Никак. Если что-то изменится, я сам с тобой свяжусь. Стадион Надир. Семь часов. Отбой.

Я нажал кнопку завершения вызова.

- Все по плану? - Спросил дядька.

- Пока да.

- Хорошо, возвращаемся.

Я бросил телефон на пол и пошел, по туннелю вслед за дядькой.

Если какой ремонтник его найдет, - пусть пользуется на здоровье.

В машине еще девять таких же.

***

Как и все творения рук человеческих, заброшенный человеком и отданный на откуп природе, стадион являл собой зрелище одновременно и величественное, и грустное. Время и непогода медленно, но верно разрушали бетон, вездесущая зелень подступала как неумолимый захватчик, стягивающий вокруг осажденного объекта удавку осады. Высокое кольцо трибун защищало стадион от летучих семян, перебрасываемых ветром, поэтому поле, хоть и заросло травой, но все еще оставалось полем, а не зарослями. Хотя пара небольших деревьев, уже завоевали здесь свое место под солнцем, а значит - скоро здесь будет уже лесок.

Я не был большим знатоком истории спорта, но говорят, когда-то футбол был очень популярным зрелищем среди народа. Само слово "стадион" изначально означало древнегреческую меру длинны, которая в древней Греции по разным районам и временам колебалась от 150 до 200 метров. Таким образом, изначально первые "стадионы" были беговыми дорожками. Весь этот древний "спорт" был чисто утилитарным, прикладным средством для развития физических качеств граждан, которым в случае ополчения предстояло идти на войну. Бег, борьба (в доспехе и без), стрельба из лука, метание копья, и естественно - ораторское и поэтическое искусство, - вдохновить словом сограждан на подвиг, это тоже дело достойное воина... где-то рядом с ними ютился и "эпискирос" - древнегреческая игра в мяч, - вспомогательная небоевая дисциплина для развития выносливости и координации движений.

Шло время, и греческие племена стали посылать своих лучших атлетов на общие межплеменные игры - хороший способ порадовать богов, а заодно поглядеть, - чья метода подготовки солдат лучше. Говорят, в древности это еще иногда помогало предотвратить войну, - глядите-ка каких "быков" выращивают оппоненты, остережемся пока на них нападать, надо поднакопить сил... По этой причине чемпионов победивших в межплеменных играх, сограждане-греки встречали как настоящих героев. Еще бы, он уберег сограждан от войны, сохранил столько жизней... Шло время, армии стали слишком большими, и даже самый могучий атлет мало что значил против организованной силы монолитной фаланги. Олимпийские, немейские и прочие игры уже не предотвращали войн, однако правители заметили, что они прекрасно выполняют другую функцию: - отвлекают граждан от лишних мыслей. Теперь вместо того, чтобы оценивать достойные ли ими правят люди, и справедлив ли новый закон, граждане могли занять свои головы куда более важными проблемами: - одержит ли чемпион прошлых игр по имени А, новую победу? Сможет ли атлет Б восстановить до соревнований поврежденные связки? Кто сильнее наконец, лупит по мячику правой ногой - спортсмен Б или С?

Уже в период поздней античности спорт перестал быть общенародным делом, - (и долгом) - каждого гражданина-эвпатрида. Теперь соревнованиями занимались профессиональные спортсмены, а граждане лишь азартно "болели" сидя на трибунах. Зачастую, единственными развитыми мышцами у знатоков спорта на трибунах были челюстные, - для того чтобы "болея", пережевывать орешки. Внизу у гражданина висел изрядный живот, - там орешки временно складировались вместе с вином... Шло время, античность умерла, пролетели темные века, пошло новое и новейшее время. Многое ли изменилось в спорте? Вместо древних орешек и вина болельщики теперь жевали современные чипсы и запивали его пивом. Бесславный финал древнего благородного начинания.

За что болели болельщики? За соплеменника? Согражданина? Нет, - спортсмены покупались и продавались как бездушные машины. За снежную русскую честь теперь мог выступать чернокожий папуас, которого тренировал какой-нибудь голландец. А за бриттов выступал бразилец, которого тренировал темпераментный итальянец... За что же болел человек на трибуне? - За окрас майки и труселей клуба, в которые мог быть засунут кто угодно. Спортсмены-космополиты сделавшие свои тела железными за долгие годы тренировок, и продавшие их за огромную сумму внаем, зачастую даже не могли скрыть за ритуальными фразами о любви к болельщикам, своего презрения к ним. Но болельщики предпочитали этого не замечать. Потому что если бы вдруг исчезли чемпионаты, таблицы претендентов, обсуждения тренеров и игроков... У болельщиков просто исчез бы огромный кус их досуга, и обнажил духовную пустоту, для заполнения которой потребовались бы немалые усилия. Чужая жизнь на аренах была для болельщиков и анастезией и манком, и дурманящей песней райских птиц из древних легенд. Это был фантом. Но эмоции и переживания он людям давал настоящие.

Здешний стадион, построили еще перед большой войной, когда старый Питер медленно, но неуклонно уходил под воду. Вернее - почти достроили. Этот - новый тогда стадион - построили в Ломоносовском пригороде, для питерского футбольного клуба "Надир". Стадион пережил клуб, - футбол угас, в моду вошла иная духовная анастезия, - и пустая бетонная коробка, теперь стояла как памятник более благополучным временам.

- Визуальный контакт, - прозвучал в наушнике голос дядьки Горазда. - Кортеж. Два черных МРАП "Оцелот". Кто-то любит ездить с комфортом... Едут по "Промышленной", на пересечение к "Экономной".

Оцелоты - это транспортные машины высокой защищенности. По басурманской классификации МРАП, "Майн Резистант Эмбуш Протектед" - что расшифровывается "Миноустойчивая, Защищенная от Засад". По сути хорошо бронированный бронетранспортер с повышенным комфортом и большей площадью остекления. А улицы "Промышленная" и "Экономная" образовывали две стороны квартала, который занмиал стадион... Дядька как раз сидел в заброшенном доме через улицу "Экономную" от стадиона, и выполнял роль внешнего наблюдателя. Я же сидел на самом стадионе, на промежуточном вип-ярусе. Ниже меня застыли голубыми грязными волнами ряды сидений, вплоть почти до самого поля. Выше меня, хоть я их отсюда не видел, шел другой ярус. А я был на промежуточном этаже, что опоясывал стадион балконом, прерываясь стенками между секторами и колоннами, которые поддерживали высшие ярусы. Я сидел внутри самой громады стадиона - я даже не думал что у него внутри такая сеть коммуникаций... Дядька Горазд, который знал спортивную кухню лучше меня, сообщил что я засел в секторе прессы, и слева от меня когда-то располагалась ложа "даймонд вип". Наверно когда-то все это было круто... А сейчас я просто сидел внутри прохода, недалеко от проема на колченогом стуле, найденном в замусоренной грязной комнате. Мне пока светиться не следовало.

- Изображение дать? - Спросил дядька.

Я подумал. Связь у нас на плавающей частоте, а видео придется гнать открытым каналом. Незачем светиться раньше времени...

- Не надо. - Отказал я. - Позвоню нашему другу. Узнаю, их ли это драндулеты.

- Давай, согласился дядька. - И пока я набирал номер, добавил - сворачивают на Экономную...

- Алло! - Тут же отозвался в трубке знакомый старческий голос.

- Михаил на связи. Это твои два черных чемодана подъезжают к стадиону? - Поинтересовался я.

- Да, - подтвердил голос.

- Правильно свернули. Тормозите у центрального входа. Вылезай из машины, и пешочком прямо на поле выходи. Дальше дам знать.

Я повесил трубку.

- Проехали мимо меня, - дал голос дядька. - Останавливаются у входа на стадион... Вылезла пара перцев на дорогих понтах. Секут поляну.

- Хорошо экипированы? - Спросил я.

- Чисто у меня в лабазе закупались. Эти очки и кепки... все дела... Автоматы... ЧеЗет Брэн, похоже, с "переменниками".

- Что еще скажешь?

- Аккуратнее с ними. Сноровистые парни. Но действуют как телохранители, это их ограничивает.

- Они у тебя в секторе? - Поинтересовался я.

- Да, если что, могу причесать.

Пауза длилась недолго, дядька снова дал голос.

- Миха. МРАП открыл трап, похоже, вылезает главный. О-ппа...

- Что там? - Спросил я.

- Он инвалид. Колясочник.

- Это осложняет... - буркнул я. -Какого черта? Щас и спину и ноги спокойно лечат.

- Не знаю...

- Он по полю-то проедет?

- Не знаю... Так вроде, под ним карета бодрая. У него кресло на маленьких гусенницах.

"Дурдом", подумал я, но вслух говорить ничего не стал.

- Водители остались в машинах. - Продолжал дядька. - Двое пасут тачки снаружи. Группа идет через центральный вход.

- Сколько их?

- Погоди... Восемь, вместе с инвалидом. У одного "весло", - какая-то длинная винтовка в чехле. Зашли внутрь, я их потерял. Мои действия?

- Оставайся на месте, - приказал я. - Если начнется, - вали тех что у машины. Дальше по обстановке.

- Принял.

- Вижу их, - холодной музыкой раздался голос Русанки в наушнике. - Выходят на поле.

Я ждал.

- Внимание, - снова дала голос Русанка. - На поле вышли шестеро. Повторяю. На поле шестеро. Двое "потерялись" во внутренних проходах. Шестеро идут к центру поля.

- Тот что с веслом исчез? - Уточнил я.

- Да.

- Вот ведь шалопаи... Ищи их, Русанка, только сама не светись.

Стадион хорош тем, что его поле, это очень открытое место. Но это открытое место огорожено со всех сторон его же стенами. В непосредственной близости от стадиона было всего три малоэтажных дома, тот в котором засел дядька Горазд был ближним. Но даже взобравшись на его крышу мы не смогли заглянуть за "стену" трибун. Внутри было сложнее. Было много потенциальных точек, где противник мог скрыться до срока. Мы не знали, что на уме у наших гостей - а ну как вся встреча повод для того чтобы вложить в меня пулю. Маловероятно, но как вариант обязательно к рассмотрению... Еще когда мы приехали заранее на стадион, Русанка как снайпер вдумчиво рассмотрела вопрос - откуда бы она стала меня валить...

- Вижу пропавших. - Доложила Русанка. - Снайперская пара. Распаковывают ствол. Похоже, у них тепловизор.

- Где они? - Спросил я.

- Трибуна "А", кабинка "ВИП-сектор", доложила Русанка. Можешь поглядеть на них на камере номер три...

Голос её просто лучился откровенным самодовольством.

Я включил видеоканал, переключился на камеру номер три, и увидел снайперскую пару.

... - Где бы ты засел, если бы входил на стадион через центральных вход, и должен был занять снайперскую позицию за минимальное время, с учетом максимально доступного обзора, - задумчиво спросила меня Русанка несколькими часами ранее, утром этого дня, когда мы предварительно осматривали стадион.

Я поглядел на схему стадиона выведенную на браслете. Затем окинул взглядом саму "коробку".

- М-мм... На световышки - далеко, долго залезать, а если обнаружат, за прожекторами уже не спрячешься. Не, это для самоубийц... Вот там пожалуй, - я показал пальцем на нависавшую между двумя уровнями кабинку в виде выдававшегося вперед полудиска.

- ВИП-трибуна, - кивнула Русанка. - Отличный обзор. Но есть один недостаток. Любой подумает так же как и ты. Предсказуемость, - свойство мертвеца. Поэтому я там точно не сяду. Знаешь, я бы поставила там сторожевой сюрприз. - Она повернулась к Горазду. - Дядька Горазд. Есть у нас в рыдване чего на сюрприз?

Дядька тогда задумчиво почесал седеющую гриву...

- Алло, - прервал мои свежие воспоминания старческий голос, - когда я снова набрал номер.

- Ты что ж это делаешь, любезный? - сурово вопросил я, - Думаешь я не вижу двух хлопцев с винтовкой, которых ты засадил в укромном уголке? Я же тебе говорил, чтоб без фокусов.

- Ты говорил, чтобы я не приводил много людей, - запротестовал голос в трубке. - Те двое, это только для безопасности.

- Я сейчас спокойно уйду. А ты тут наслаждайся в одиночестве безопасностью. - Пригрозил я.

- Это недоразумение. Я его исправлю. - Тут же сказал голос. - Подожди, я скажу им выйти.

- Не надо, - буркнул я. - Начальник твоей "лички" с тобой?

- Что?

- Начальник твоей охраны рядом?

- Да.

- Дай ему трубку.

Что-то прошуршало, а затем глубокий басовитый голос сказал.

- Слушаю?

- Что такое "МОН-50" знаешь? - Спросил я незнакомца.

- ... Да. - Помедлив ответил он.

- Она у твоих снайперов в ВИП-ложе, считай под самой жопой. Передай им, - пусть сбросят винтовку из ложи вниз. А потом, чтоб им скучно не было, пусть повернут бошки налево улыбнуться и машут ручкой в интернет-камеру в углу. Только пусть аккуратно машут. Дернуться - я их в виде фарша на поле спущу. Понял меня? Десять секунд - винтовка должна упасть. Иначе взрываю.

- Погоди, не надо нервничать.

- Время идет.

Я услышал, как он что-то скороговоркой забубнил в рацию.

Не нервничать он мне советует. А мне-то чего нервничать? Это же не мне мина направленного действия в рыло целит. Чуть что - пролетят стальные шарики огненной метлой...

Я смотрел на браслет коммуникатора, где шло изображение с одной из камер. Всего мы заложили шесть сюрпризов, в точках, которые показались нам самыми перспективными. Все сюрпризы были на радиовзрывателях - за подрыв отвечала Русанка. И рядом с каждым сюрпризом, - микро-камера для обзора. Надо же знать, чего взрываешь...

На третей камере, - изображение было с эффектом рыбьего глаза из-за миниатюрности устройства - виднелись два хорошо экипированных гражданина с длинным снайперским дрыном, которые вдумчиво изучали окрестности. Вот с ними связались по радио, - и на двух граждан напал секундный паралич. Они чего-то побулькали друг-другу, - и аккуратненько повернули головы налево. Не знаю, увидели ли они камеру, - вряд-ли, уголок был темноват. Снайперская винтовка печально вылетела из окна. Второй на всякий случай выкинул туда же и автомат. Граждане аккуратно приземлились на пятые точки, оперлись спинами о стену под окном, и заскучали. Улыбаться и махать не стали. Ну да и бог с ними. Один стащил с головы кепку. Второй подлез под разгрузку, вытащил двумя пальчиками сигарету, и пустил дымок. Табакур. Никогда я не понимал этой привычки...

- Русанка, - держи их, - передал я по гарнитуре. - Чуть что - переведи на компост.

- С нашим удовольствием, - пообещала Русанка.

Я встал, отряхнул зад штанов от пыли, и снова набрал телефон моего нового знакомого.

- Твои пусть стоят где сейчас. Ни движения. Ни связи по радио. Ничего. А ты, иди... то есть езжай к трибуне "Д", проход номер 8, он не центральный, а тот что справа. Доберешься?

- Еду, - твердо сказал старик.

И дал отбой.

***

Я услышал его загодя. Тележка ехала по проходу с мягким гудением элетродвижка. Под её гусеницами шуршал и щелкал мусор и бетонная крошка. Тот кто ей управлял, доехал по проходу до поворота, развернулся, и увидел меня.

Некоторое время мы глядели друг на друга.

- Здравствуй, - наконец сказал он.

- Долгих лет, старец, - ответил я. И включил на своей коммуникаторе громкую связь, чтобы нас могли слышать и дядька Горазд, и Русанка.

Он действительно был старик. Глубокий, дряхлый, изъеденный и протертый временем до стостяния живого полутрупа. Руки - кости едва обтянутые сухой кожей и редкими волокнами деградировавших, истончившихся мышц. Лицо - череп обтянутый пергаментом грязно-желтой с темными пятнами кожи. Волосы - редкие мышино-седые волоски, слишком редкие чтобы что-то скрывать. Он был живым воплощением старческой немощи и подступавшей смерти. Старик всем - кроме глаз. В зеленые его глаза ушла, отступила, сконцентрировалась вся его сила. И было этой силы там столько, что увидишь в глазах не каждого полного сил юноши.

- Меня зовут Амос, - прошелестел он своим странным голосом, сиплым, тусклым от изношенности связок, и при этом периодически подскакивающим чуть-ли не в фальцет. - Амос Пайдж. Я генеральный президент и председатель совета директоров северо-западного отделения корпорации "Панпрод".

-Ну, какая честь. - Отозвался я, поглаживая рукоять автомата. - А мое имя ты знаешь. Что ты хотел мне сказать?

- Я приехал просветить тебя. - Улыбнулся старик. - Рассказать тебе правду. А уж что ты будешь делать с этой правдой, - решать тебе. Это длинная и сложная история, поэтому, чтобы ты лучше все понял, я начну рассказывать все в обратном порядке, - от сегодня, до давно минувших дней. Будто разматывать клубок наоборот, или чистить луковицу. Сперва шелуха, потом горькая суть. Там, - старик слабо махнул рукой себе за спину, в сторону светлого проема прохода ведущего на поле. - Среди моих охранников стоит субъект с которым ты знаком. Его зовут Карел. Это он вытащил тебя из цитадели дома Хатту. - По моему приказу. И те люди в машине на дороге, от которых ты по глупости убежал - их послал за тобой тоже я.

Я молча ждал продолжения.

- Карел - упырь. - Спокойно сказал старик. - Не рядовая шваль, настоящий Афтартос из древнего истинного рода. Ему двести с лишним лет. Способный и амбициозный мальчик. Знаешь ли, у вампиров есть одна сложная социальная проблема: общество у них строго иерархическое. Пирамида. Сеньери и Юниори. Старшие и Младшие. Доминус и Сервус. Господин и Слуга. Вот вся суть отношений. Здорово, когда ты можешь жить не жалкие шесть или восемь десятков лет, а несколько столетий... Но поскольку все вышестоящие в пирамиде власти тоже живут столетиями, - это несколько замедляет карьерный рост. Черт, - фыркнул старик - это его вообще останавливает! Амбициозным молодым людям трудно с этим смириться. Поэтому, однажды, на одной из операций упырей, Карел случайным выстрелом из автомата попал в своего сеньора. Как говорят американцы - "френдли фае" Три случайные пули в спину и две затылок... И рывок на одну карьерную ступень вверх обеспечен. Карел думал, что выбрал для этого пустынное место. Но к добру ли, к худу ли, мы уже живем в мире насыщенном средствами слежения. Кто же знал, что в заброшенном районе города, до сих пор может работать и посылать сигнал бог знает сколько не обслуживаемая камера наружного наблюдения. Когда мы выясняли, что за маленькая война случилась в мертвых кварталах, мои люди зацепили ту живую камеру. И меня заинтересовало, - почему один вампир застрелил другого вампира. Я не поленился найти стрелка... С тех пор Карел работает на меня. Думаю, мне не нужно тебе объяснять что ждало бы его от своих в случае огласки. А с помощью информации, которую я подкидывал Карелу, - его таланты заблистали еще ярче для старших дома Хатту.

Вот история Карела.

Старик передохнул, перевел дыхание.

Я слушал.

- Карел, стал смотрителем цитадели дома Хатту в нашем городе. Однажды ночью ему доложили, что в городской головной офис с центрального входа вошел человек. Тот человек нес очень тяжелый груз - шесть пуль в теле. И за ним по пятам гнались. Он был варяг. Его гнали другие варяги. Человека с тяжелым грузом звали Мислав Шпынь.

- Не знаю такого. - Дал голос я.

- Да, ты не был с ним знаком. - Кивнул старик - Но ты запомни имя. Мислав ввалился в офис дома Хатту - природных врагов всех варягов, - от отчаянья. Ведь его хотели убить его же братья. Рухнуло все во что он верил. И от этого вот злого отчаянья он рассказал сыну Хатту одну тайну. Не знаю, можно ли считать Мислава предателем? - Слегка развел в стороны тонкие руки старик - Знаешь, когда-то рыцари Арагона давали своему повелителю такую клятву, мол - "клянемся верно служить тебе, пока ты уважаешь наши вольности и бережешь наши права; а если нет - то нет". Мне это нравится куда больше чем раболепная слепая верность в любых обстоятельствах, самураев с японских островов. Мислава предали. И он отмстил, как мог. А знал Мислав много, потому что был он личным секретарем прежнего, ныне покойного, главного Волхва Варяжьего Братства - Добромира Чуракова. Вот что рассказал Мислав... Кхе-кхе... погоди...

Старик откашлялся, и с сипом глотнул пару вздохов из закрепленной на его телеге кислородной маски. Мне подумалось, что вдруг он вот прямо сейчас и помрет, на пороге своего рассказа. Это была бы славная шутка, ага... Но старик таки продышался, и заговорил. И клянусь, были у него озорные искорки в глазах.

- Значит, жил да поживал славный орден Варягов. Когда наступила эпоха падших государств, этот орден подлинял голову, вышел на свет, и начал укрупнять подконтрольные территории, создавая неудобства окрестным конкурентам, - в том числе и твоему покорному слуге. Тем более, что им на это дала карт-бланш немощная за пределами садового кольца Москва. Нет ничего нового под луной. Знаешь... когда-то, в древности, Восточно-Римская империя потеряла свои владения в Италии, которые захватили варвары. Тогда империя признала одного из варварских вождей своим наместникам. Это было выгодно варварскому вождю, поскольку теперь он мог давить вождей-соседей под видом легитимности, от имени далекого столичного Константинополя. И это было выгодно Восточному Риму, поскольку он хотя бы формально сохранял отпавшие владения в своей орбите... и мог копить силы чтобы их вернуть. Вы русские, действительно унаследовали эту черту от Рима - вам все время хочется сбить в кучу как можно больше территорий и сделать их Общиной, в вашем понимании справедливости. Прямо какой-то рефлекс. Не удивлюсь, если вы когда-нибудь снова это сделаете...

- По-моему ты теряешь нить рассказа, - буркнул я.

- Да, уж ты прости старика... Значит, жил орден варягов да поживал. Поводил военные операции, сперва в чужих, а потом уже и в своих личных интересах. Воины ордена воевали, чиновники администрировали, а жрецы окормляли свою паству духовной пищей. Весь орден молился своему прародителю и всеотцу - Перуну. Соблюдались освященные веками ритуалы. Пелись молитвы. Приносились жертвы. В том числе и маленькие лопоухие щенки. - Старик пронзительно посмотрел на меня. - Пока в одну темную-темную ночь, один глупый-глупый мальчик не отказался принести жертву. И Совет Врагов разгневался на глупого мальчишку, и хотел приговорить его к смерти прямо на месте. Но из мальчика вдруг, под треск молний, вылез Некто. Некто другой, чужой, не от этого мира, и сказал - я никогда не просил у вас смерти щенков.

Старик щерился улыбкой смерти - древний череп с идеальными зубами, - чудом современной стоматологии неестественно смотревшимся на его лице.

- И ты, Михаил, знаешь что произошло после с тем мальчиком, ведь правда? А Мислав который был доверенным лицом самого главного Волхва, истекая кровью, рассказал в доме Хатту, что после произошло с Советом Варягов... Совет испугался. Глава, Воевода, Волхв, Опекун, Писец, Казначей. Все они крепко задумались. Жизнь - это эволюция. А что есть эволюция? Изменение. Приспособление. Жизненные условия меняются, и живые существа вынуждены подстраиваться. Кто может изменится - выживает. Кто не может - обречен. Но ведь это касается не только живых существ, но и обществ. Меняются народы, государства, религии. Это может происходить медленно. Иногда почти незаметно для взгляда человека. Но сколько таких изменений накапливается за сотню, тысячу, несколько тысяч лет? Исчезают и переписываются свидетельства. Отмирают старые нужды и возникают новые необходимости. И что мы в таком случае знаем о седой древности? Пересказы пересказов? Перепевы перепевов? Измененные по злому умыслу или из лучших побуждений, или по ошибке уставшего переписчика.... Некто-Из-Мальчика вылез и сказал - мне никогда не было нужно, то что вы истово дарите мне. Истовым, правоверным варягам, вдруг сказали, что возможно в их системе верований закралась ошибка. И у совета возник вопрос - в чем еще мы отклонились от воли Отца? Насколько в действительности, мы ушли от его путей? Насколько лжива наша традиция? Мы считаем себя детьми Бога. Но признал бы он сам нас своими детьми, если бы вдруг каким-то чудом появился из седой древности в нашем - таком отличном - современном мире? Это был очень сложный, очень неприятный вопрос. И потенциально правильный ответ не давал успокоения. Правда, слава высшим силам, это был вопрос всего лишь из области теории. Пару лет, и о инциденте бы почти все забыли. И продолжали бы исполнять свои обряды, освященные традицией... - Старик замолк в своей кривой усмешке, - Но тут вылез твой дед, пришел в совет, и сказал, мол: - У меня отличная новость ребята! Я нашел нашего древнего Бога, и сейчас достану его из пыльной коробки. Эй, почему я не вижу радости на лицах, парни?

- Продолжай пожалуйста, - глухо сказал я. На душе у меня было мутно, будто внутри таял белый снег, таял в серую сырую слякоть.

- Не думай о совете совсем уж плохо, - зашелестел из своей коляски старик. - У них были свои резоны. Варяги были на подъеме. Территории расширялись, ряды братства росли. Все шло хорошо. Все и так шло просто прекрасно. И стоило ли в такой ситуации делать резкие, необдуманные шаги? Разве не мудрее было подождать? Изучить? Не торопить события? Даже друг твоего деда - главный писец Бестуж, который был в совете, думал так-же. Но твой дед, - он пер как танк. Он был чужд понимания политических и теологических тонкостей. Он - твой дед - долгими трудами наконец нашел Бога. Бога-Отца, который веками томился в плену. Дети нашли Отца. Как тут можно было что-то выжидать? Разве в этом долг сыновей?.. И ведь твой дед был слишком авторитетным и известным, чтоб его можно было просто заткнуть. С него бы сталось собрать Большое Собрание и потребовать общего голосования Варягов. Поэтому твоему деду уступили.

Старик снова посопел в свою кислородную маску.

- Экспедиция была организована. А твой дед... он был так рад, так торопился навстречу своему предназначению и долгу, что даже не заметил, некоторых тонкостей. Что большинство его друзей, которые еще были в действующих частях, экстренно услали в дальние командировки. Что весь состав экспедиции, - это варяги, но не его люди, а люди Главы и Воеводы. Держислава и Прастена. Дед был формальным главой, да. Но у его заместителя был секретный приказ: Дед остается главой пока ищут усыпальницу. Если дед попробует вскрыть саркофаг на месте, он отстраняется от командования, - а задача экспедиции иная: перевезти невскрытй саркофаг с содержимым на секретную базу варягов. Реальным командиром операции, который должен был контролировать твоего деда, был Запслав Рудомет.

- Он единственный вернулся с вылета вертолета деда, - прошептал я. - Он был ранен, и так ничего и не успел рассказать...

- Он рассказал все, - прервал старик. - Это тебе сказали, что он умер не приходя в сознание. Да, он вернулся раненным. Но это не помешало ему, когда спасательная партия доставила его в госпиталь, прохрипеть полный отчет, прежде чем умереть от общего заражения крови. А с тобой, - конечно же он молчал... Не мог же он тебе сказать, что лично убил твоего деда...

- Постой, - я отмахнул рукой, и прислонился к шершавой облупленной стене.

Как же я мечтал все эти годы узнать, что случилось с дедом. Как мечтал найти хоть какую-то зацепку. И найти убийцу. А оказывается, - он, убийца, был у меня в руках десять лет назад. И я перевязывал его, поил заботился, укладывал ему поудобнее голову. Был ему сиделкой пока мы ждали спасательную партию. И был готов тащить его на себе, если спасатели не прилетят... Тварь! - Я сжал кулаки так, что в пальцах скрипнули суставы, и оскалился, и хохотнул каким-то чужим, резанным смешком, и до крови закусил губу - Тварь... Умер спокойно. И из могилы не достанешь.

- Как это было? - Спросил я. -

- Они нашли усыпальницу. Та появилась на местности из воздуха, прямо ниоткуда. Вошли внутрь. Там, - Запслав так говорил - деда понесло. В конце-концов он тоже имел линию крови, не такую чистую как у тебя, - но все же. Он будто впал в легкий транс. Видимо в такой близи это выходило легче. Он бормотал, что чувствует, как радуется близкому освобождению Отец. Он знал как его оживить. Просто знал. Он шел по нужному маршруту без оглядки, сворачивая куда надо на поворотах, зажигая под потолком свет. Он знал где в том строении немыслимой древности чертовы выключатели светильников!.. И они дошли до гробницы. Запслв решил, что это нужно прекратить. Он взял деда на прицел, и объявил, что отстраняет твоего деда от командования; по приказу главы братства Держислава.

Это было последнее что Запслав успел сказать, прежде чем твой дед прострелил ему шею. Запслав говорил, что твой дед двигался невероятно быстро. Печать Бога. У твоего деда был только пистолет. Но он ранил самого Запслава, и уложил двоих его людей, даром что те были в броне. У Запслава был еще боевой автономный Дрон - он имел над ним приоритет на командование. Но ирония в том, что этот дрон был запрограммирован на защиту участников экспедиции, в том числе и твоего деда. Поэтому он просто не мог понять своими кремневыми мозгами, что делать в возникшей ситуации. А Запслав не мог дать тому вербальный приказ, - поскольку гидродинамический удар от ранения в шею временно лишил его голоса. И вот этот Дрон бестолково топтался, водя стволами. Запслав спрятавшись за выступом колонны пытался достать деда огнем. А твой дед укрывшись в другом месте, пытался достать его. А заодно методично отстреливал бестолково метавшихся по залу жрецов и ученых, которые пришли вместе с ними.

- У него не было времени разбираться, кто еще предатель... - Пробормотал я.

- Как скажешь, - развел руками старик. - Запслав почувствовал, что серьезно ранен. Он стал отступать к выходу. За это время твой дед успел влепить ему еще пару пуль, но в бронежилет. Запслав, зажимая шею рукой, выбрался, добежал до вертолета, поднял его в воздух и повел машину к лагерю. Он был классный пилот, если сумел сделать это в таком состоянии. Запслав с своем отчете говорил, что он со своими людьми тоже достал твоего деда. Не меньше десятка попаданий, - они ведь держали его под прицелом, когда тот начал. Но твоего деда это сразу не остановило... Вскоре после того как Запслав поднял вертолет в районе началась мощнейшая песчаная буря. Ученые говорят, она взялась просто ниоткуда. Я лично считаю, что это был гнев Бога. Знаешь, такие рефлекторные подергивания и стоны спящего, разгневанного тем, что пробуждение было так близко. И не случилось. Но это только мое мнение.

Старик крякнул, и попытался поудобнее поместить свои мощи на сиденье.

- Мне немного осталось рассказать. Совет понял, что потерпел грандиозный провал. Когда вы с Запславом вернулись, - одни из всей экспедиции, - у совета встал вопрос - что делать с тобой? Из доклада деда совет знал, что через положенный срок гробница Бога на краткий срок снова вынырнет в наш мир. Но не было понятно в каком месте. У гробницы ведь целая сеть выходов, к которым она "причаливает" по непонятным нам закономерностям. Твой дед с помощью тебя нашел только один. Ты был ключом. Твоя кровная линия. Глава Держислав был за то, чтобы по-тихому запереть тебя в каком-нибудь тихом местечке до конца дней. Там бы - во первых, - ученые смогли спокойно изучать твой генокод, чтобы впоследствии подобрать варяжих детей схожих кровей. Всегда ведь полезно иметь лишний дубликат ключика к заветной двери, верно? А во-вторых - сидя под замочком, не было риска, что ты начнешь разглагольствовать о небольшом провале гениального совета, - который мог найти своего бога, но испугался и испортил все. Ты мог просидеть под замком всю оставшуюся жизнь, парень.

Я представил перспективу, - да уж. Да уж...

- И что помешало им это сделать?

- Не им. Ему. Похоронить тебя заживо было идеей главы Держислава. Но ему помешал сам Совет. Вернее - его часть. Мнения разделились. Поднимешь, о Держиславе тебе нужно знать одну важную вещь: - он сам никогда не слышал вашего Бога. Ты слышишь своего Перуна - эманацию его мыслей и чувств, - сильно, как хорошая антенна спутниковый сигнал. Есть среди варягов те, кто принимают этот сигнал более слабо, - с шумами и помехами эфира, иногда искажающими все до полной неузнаваемости. Даже таких среди варягов сейчас осталось очень мало. А большинство варягов не слышит ничего, - размытая кровь... Держислав как раз из таких. Он выдвинулся наверх, еще в достаточно молодом возрасте, благодаря смелости, решительности, уму, глубокой преданности Варяжьему Братству. Он действительно ему предан, но не так, как скажем, был предан твой дед. Твой дед считал Варягов сынами и слугами Перуна - конкретного живого настоящего Бога, ради которого они должны сделать все - даже пожертвовать собой, как дети могут пожертвовать ради Отца. А для Держислава большее значение имеет само братство, существующее здесь и сейчас. Перун для него нечто вроде абстракции, идеального образа, неведомого источника силы, иногда дающего вражьим жрецам и прорицателем полезный сигнал. Держислав сделает все, чтобы братство жило и процветало. И твой дед и Держислав оба искренне были преданны Варяжьему Братству - как они его понимали. И именно поэтому все закончилось братоубийством.

- потому что те и другие боролись за Сердца, и убивали ради жизни, и во благо. - Сказал я строки, знакомые мне с детства.

- Да-да! - Хохотнул сидевший передо мной в коляске скелет, - именно, все как написано в вашей старой вражьей легенде. Люди действительно созданы по образу и подобию богов. Ничто не меняется, история ходит по кругу.

Старик отдышался после удушливого приступа веселья, и продолжил:

Но не весь совет был таким как Держислав. Были и другие. Например тогдашний Волхв - Добромир. Он слышал Перуна, - иной и не мог стать главным жрецом. Пусть для него эманация мыслей бога часто бывали путанной и иносказательной. Но для него Перун - как и для твоего деда - был не абстракция, а реальность. Когда ты, в той истории со щенком, выступил против традиции, - главным хранителем которой и был Волхв, - Добромир усомнился. Но потом обрел душевное равновесие. Убедил себя, что говорить через тебя мог и не Перун... Или что ты слышал Перуна, но неправильно понял и искаженно передал его волю - такое ведь бывает с оракулами и пророками сплошь и рядом... Трудно признать, что это ты сам неправильно понимаешь дело, которому отдал всю жизнь - особенно если ты главный волхв, а информация об ошибке приходит от какого-то молоксоса... Представь, что к Папе Римскому в Ватикан ввалился какой-нибудь немытый сопляк, начал бы поучать, что дескать, папа неправильно исполняет десять заповедей, Иисус Христос вообще был, ну я не знаю, женщиной, а во время проповеди с кафедры соборов, святые отцы должны голышом отплясывать джигу... Короче, Волхв убедил себя, самоуспокоил, и после, в истории с экспедицией, поддержал Держислава. Но после порвала экспедиции произошло кое что, после чего он круто изменил мнение. Все варяги которые имели хоть в какой-то степени дар слышать своего бога, - ощутили эмоции своего Отца, - это была волна гнева, обиды, разочарования. Перун-Всеотец сказал свое слово. Жрецам запрещено говорить об этом. А большинство рядовых членов и так никогда его не слышало, так что для братства, как организации, это не слишком много изменило... Но для Волхва Добромира это была катастрофа - он понял что совершил чудовищную ошибку, впал в грех, не смог понять волюОотца, предал его. Твой дед для стал него стал укором совести, а ты, - кем-то вроде пророка.

- Хорошо пророк, - невесело ухмыльнулся я.

- А что? "Устами младенца", и все такое... И когда Держислав приказал предложил запереть тебя, и выбросить ключи - Волхв выступил против. Взять у тебя генетические анализы, чтобы пытаться найти другие такие же таланты - да; - надо было исправлять свою ошибку и искать возможность снова найти Отца. Но запереть тебя - нет; грех против брата отмеченного печатью бога. Волхва поддержал и Писец Бестуж - ему было вдвойне стыдно, дед был его другом... А так же Казначей и Опекун. Они большинством голосов заблокировали главу Держислава и поддерживающего его Воеводу Прастена.

Старик опять попытался поудобнее устроится в кресле, пошевелился, и у него в костях что-то пугающе хрустнуло.

- Держиславу это не понравилось. С тех пор как Держислав стал главой, Совет в главных стратегических вопросах, практически всегда шел за ним как состав за парвозом. Совет был полезным совещательным органом. В этом была сила варягов, - централизация власти, быстрое принятие решений. А теперь, в совете уже не было единства, не было доверия. И... Держислав решил, что совету требуется обновление кадров. Он решил провести в совет своих людей, которые станут эффективными проводниками его воли. Это было небыстрое дело, старые члены уходили постепенно. Держислав, в отличие от Волхва, не видел в ситуации катастрофы. Варяги как были на подъеме, так и оставались. Экономическая и военная мощь росла. Не удалось в этот раз найти гробницу Перуна - ну так мы все равно не собирались вскрывать её. Если вдруг снова появится возможность снова найти её, мы, как и собирались спрячем гроб в укромном защищенном месте, до лучших времен. Изучим технологии из усыпальницы. А если не найдется, ну... - "нельзя потерять монету, которую ты не клал в свой карман". Куда больше Держислава беспокоило, чтобы гробницу Перуна не нашел кто-нибудь другой, - не из варягов. Конкурент получил бы объект древних технологий, и главный варяжий символ - прекрасный товар для торговли или шантажа. Держислва беспокоило, чтобы ты, - болтающийся на свободе, - не оказался источником информации для какой-то другой стороны. Он ведь пытался после провала экспедиции пристроить тебя в безопасное скучное местечко в администрации варягов на хороший оклад. Там ты был бы под хорошим колпаком.

- Пытался, - буркнул я. - Но это было не мое. Я ушел на вольные хлеба.

- Вольные хлеба... Ты болтаешься по региону, ввязываешься в опасные ситуации. Можешь сболтнуть где-то, что-то, кому-то... Нет ощущения надежности, правда? Думаю, у него неоднократно были мыслишки о том, чтоб с тобой случился какой-нибудь несчастный случай.

- Почему же я еще жив? - Поинтересовался я.

- Ну, точно это может знать только сам Держислав. Возможно потому, что ты все-таки был единственным подтвержденным работающим "ключом". Глупо портить ключ, пока еще не готовы дубликаты. А во-вторых, могли быть какие-то системы сдержек и противовесов в самом Совете. Возможно, кто-то из вставших за тебя, намекнул что в случае если ты случайно помрешь, кто-то огласит информацию. Это кстати, еще одна сильная причина для Держислава убрать оппонентов. Убрать из Совета, - и вообще. И Держислав начал свою медленную и осторожную чистку. Игра с кадрами, подбор союзников, вывод своих людей на нужные позиции. Он убирал старых членов из Совета, а потом они исчезали вообще с игровой доски. Держислав терпелив, он не торопился. Большинство старых членов совета погибли от несчастных случаев и приступов нездоровья, свойственного старикам... Но потом случилась промашка со второстепенной фигурой - тем самым Миславом. Он был секретарем и доверенным лицом на тот момент уже покойного волхва Добромира. А главное, - хранителем его архива. Держислав послал людей, чтобы Мислав отдал архив. Ну и понятно, что случилось бы с самим Миславом после... Но архивариус оказался ни кабинетной крысой, а прытким молодцом в хорошей физической форме. Архив он сдал, но выбрав удобный момент, прыгнул а автомобиль, и начал убегать охотников. У него был только один критический недостаток, свойственный многим книжникам - он не имел друзей. Информация о нем как о выявленном шпионе была уже разослана по вашей варяжьей сети. Преследователи висели у него на хвосте, он так и не смог оторваться. На одной из улиц его зажали, - и тогда он кинул машину, и бросился туда, куда никто из преследователей не ожидал. На той самой улице был головой городской офис вечных врагов варягов - дома Хатту. И вот там он, выложил все что знал - последняя месть преданного. Членом дома Хатту, который слушал рассказ Мислава был уже знакомый тебе Карелл.

- А, - ну теперь я не удивляюсь, откуда всю это историю знаешь ты, - Покачал я головой.

- Правильно понимаешь, - ухмыльнулся старик.

Ухмылка вышла недолгой, старик спал с лица, закашлялся, и какое-то время снова сопел в свою кислородную маску.

- Узнав что случилось, Держислав испугался до поноса, и встал на дыбы. Такой источник информации ушел к противнику. Через полчаса у городской штаб-квартиры Хатту были все наличные в городе силы варягов. Требование - немедленно выдать дезертира и изменника. Держислав действительно был готов начать штурм, который перерос бы в настоящую региональную войну. Карел, как командир базы Хатту связался с вышестоящим Сеньором, доложил им ситуацию, и получил приказ - во избежание конфликта немедленно выдать Мислава. Вернее, - его тело... Ускорить смерть тяжело раненного человека нетрудно. Упыри выдали тело, - и сказали, что неизвестный ввалился к ним в штаб и умер от пулевых ранений, не приходя в сознание. От тех самых ранений, которые видимо влепили в неизвестного люди Держислава. Упыри делали каменные лица, и заявили в городской совет протест, по поводу проведения варягами разборок на их территории. Держислав ничего не мог сделать. Если информация уже уплыла, - штурм цитадели Нетленных уже ничего бы не изменил; одни потери. Он принес извинения, и отвалил. Теперь нашу маленькую божественную интригу знали и варяги, и главные упыри, и твой покорный слуга - старик насмешливо поднес руку к полям несуществующей шляпы - ведь мой "крот" Карел потом естественно продублировал всю информацию и мне.

- Секрет Полишинеля. - Криво усмехнулся я.

- Именно.

- Черт! Похоже во всем городе один только я не знал, что происходит.

- Ну, - старик слегка пожал узкими плечами, и философски поднял бровь - так бывает. То, что ты находишься в центре событий, вовсе не значит что ты знаешь их суть... Теперь информацию знали все, и маховик начал раскручиваться. Я рассказал тебе расклад про варягов. А теперь послушай что произошло в доме Хатту. Карел, истинный Афтартос, но он еще очень молод - по их меркам. Поэтому не очень понял смысл новостей, которые он передал своим старшим. А вот старшие нетленные, эти тысячилетние кровохлебы все поняли. Для ночных, как и для вас варягов, - Перун тоже был легендарным существом - только со знаком минус. Помнишь, как это в вашей варяжьей сказке: "Бились в небе Индра с Вритрой, и бились рядом их дети. И маруты били сыновей Вритры с неба как гром, и падали на них сверху со своих виман, как тяжелый град, и пожинали их как добрые жнецы пожинают колосья, и избивали их безо всякой жалости. И с тех пор ночные дети Вритры уже не беспокоили жителей его, потому что вселил Индра в них страх, и стали они малы числом, и укрылись в самых темных уголках земли".

- Ты прекрасно знаешь варяжий канон. - Отметил я.

- Конкурента всегда надо знать... Но вернёмся к сути. У тех кто веками наводил ужас на людей, есть свой собственный кошмар. Для вас Перун герой. А для Ночных - ужас. Ходячий геноцид, Бог-убийца. У Ночных для вашего Перуна было свое прозвище - Небесная Смерть. Несмотря на то что прошли уже тысячи лет, для упырей Перун самый главный жупел. Забытый, и к счастью давно мертвый - как они думали. И тут вдруг - сюрприз-сюрприз - им сообщают, что гробница Перуна почти найдена. Что её видели. В неё уже входили варяги. И есть шанс что Перун проснется. У Нетленных в их высшем круге началось такое... Эти маразматики уже прямо-таки видели, как Небесная Смерть вылезает из домовины, отряхивается, берет свою легендарную Ваджру и выжигает все их племя валом божественного неистового пламени.

- Дом Хатту мощнейшая корпорация, у них огромное количество современнейшей боевой техники и солдат под ружьем. Думаешь... - я помедлил - Он способен не такое?

- Загнать ночных обратно в норы? - Уточнил старик.

- Да.

- Кто знает? - Развел тощими руками старик - Легенды всегда врут, события в пересказах год от года раздуваются как мыльные пузыри, - и лопаются - когда становятся настолько гипертрофированными, что в них перестают верить. А всем рассказам о Перуне, - и в вашей среде, и у ночных - десятки тысяч лет. Возможно, когда гробница откроется, оттуда выйдет могучий демон, способный одним своим словом изменять физический мир вокруг себя. Может оттуда выйдет воинственный крылатый полубог, способный одним своей взмахом ваджры уничтожать тысячи самолетов в небесах и танков на земле. Или просто усталый древний космонавт, похожий на нас, и неизмеримо больше знающий об устройстве этого мира. Может быть ваш Перун способен одним взглядом снести целые города. А может для его убийства достаточно одной пули... Никто не узнает, что лежит внутри, пока не откроет усыпальницу.

- Черный ящик...

- Да. Неопределенность, сотканная из бесконечных пересказов. Но старшие дома Хатту напугались так, что им наверно пришлось отстирывать портки. Перед ними встал образ древнего архиврага. Им даже не нужны древние технологии. Их вполне устраивает современный мир. Главное, чтобы спящий ужас не восстал ото сна. И они начали действовать - жестко... Глава варягов Держислав не стал полагаться на то что перебежчик Мислав не успел проболтаться. В этом он был конечно прав, но он проиграл в темпе. Он приказал переместить исследовательский центр, где варяги пытались собрать ребят с генотипом похожим на тебя и развить их способности. Этот центр не успел переехать - его зачистили полностью. Взорвали и уничтожили все. Это был один из самых охраняемых варяжьих центров, но подготовка к переезду ослабила систему охраны, и кто-то грамотно этим воспользовался. Остался только один "ключик" к гробнице, самый лучший, уже опробованный.

- Я.

- Ты. Тебя ищут уже несколько дней. Ищут все, и упыри Хатту, и мои коллеги из ПанПрод, и Варяги. Сперва все это происходило по-тихому. Шерстили весь город. Держислав послал свою команду прямо к тебе на квартиру. Но они тебя там не застали.

- Да, я был за городом. Три дня в засаде. Ни интернета, ни звонков. Заблокировал все.

- Пока ты сидел в засаде, вараги сидели в засаде на тебя. Если бы ты вошел в квартиру, тебя бы там и сцапали. Но снаружи квартиры, регулярно меняя машины, чтобы не вызвать подозрений, дожидались тебя боевики Хатту. Они-то и взяли тебя на пороге, и увезли прямо из-под носа у варягов. Ты в багажнике лежал, а там была такая перестрелка... Тебя вывезли поменяв машину. Так ты оказался в руках упырей. Тебя должны были допросить, и дождаться прибытия комиссии сеньоров, у которых могли быть к тебе какие-то свои вопросы, а потом... ну ты сам понимаешь. Поэтому, когда Карел сообщил мне, что тебя взяли его подчиненные, - я дал ему приказ вытащить тебя. Любой ценой. Он понимал, что это вскроется, и мне пришлось надавить на него. Пригрозить отослать тот давний компромат. Я подставил своего лучшего агента. Уникального агента, только чтобы спасти тебя. Оцени.

- Я оценил. - Кивнул я. - Только не жди от меня благодарности. На альтруиста ты не сильно похож. То, что ты меня вытащил, только показывает, насколько сильно я нужен ПанПроду.

- Нет, мальчик - покачал головой старик - Здесь ты попал пальцем в небо. не ПанПроду. ПанПрод во всей этой игре отстающий. Когда ты с моей помощью сбежал от упырей, те уже в открытую вывесили объявления о цене за твою голову. Это тут же продублировали Варяги. ПанПрод сделал это по принципу "все побежали, и я побежал" - ничего толком о тебе не зная. ПанПрод ищет тебя только потому, что человек которого так усиленно ищут все региональные конкуренты, - очень ценный человек.

- Что-то не понимаю, - я озадаченно потер скулу. - Ты же сам являешься главой здешнего филиала ПанПрод. И ты знаешь всю историю от и до... Ты что, не сообщил своим вышестоящим?

- Верно мальчик, - кивнул скелет. - Сейчас наверху знают только то, что приносит штатная агентура моего филиала, а я передаю вверх по инстанции. Карел - мой личный агент, и я его никогда не афишировал. У моих вышестоящих есть только обрывки, никакой полной картины. Они не знают, что я вытащил тебя, и не знают, что я встречаюсь с тобой. Ты нужен не ПанПроду, - ты нужен лично мне.

- Так-как... - Пробормотал я. - А тебе-то я зачем?

Старик помолчал, легонько покачивая головой, взвешивая свои мысли и слова.

- Ну что же. Я рассказал тебе о тайнах варягов, и о древних страхах упырей. Пришло время, пожалуй, рассказать маленький грязный секрет жрецов, ныне известных как корпорация ПанПрод. Ты ведь знаешь, в ваших вражьих легендах, мы тоже упоминаемся. Вы - варяги - потомки людей Перуна. А мы - жрецы - потомки людей других богов, тех которые перед вселенской катастрофой оставили землю и улетели к звездам, чтобы там переждать бедствие. Вы потомки "змей", перед катастрофой зарывшихся в землю. А мы потомки "птиц", которые улетели чтобы прозимовать в других краях. Помнишь ли ты, что сказано в ваших древних легендах о Грехопадении Йимы?

- Да, -кивнул я. - Йима был управитель, которого Перун оставил вместо себя, когда сам лег в ледяной сон. Он велел Йиме разбудить его, когда другие боги вернуться с небес. Но Йима так возгордился собой и привык править, что решил схитрить. Он нашел станции, которые должны были сообщить улетевшему кораблю богов, что климат на земле налаживается, - и испортил их. Теперь корабль богов не мог вернуться, а значит не наступало условие, при котором он должен был разбудить Перуна. И он не будил. Подлое дело, - он соблюл букву приказа, но не его дух. Жена из Ночных подбила его на это.

- Именно - подтвердил старик - А помнишь, что Йима сделал со жрецами, обслуживающими те приводные станции?

- Уговорил их не возвращать богов, и самих править на своих землях. А тех, которые отказывались... Как сказано в легенде - он "свое прожили".

- Йима убил их да. Неприятно это признавать, но все мы, ныне живущие из касты жрецов... Все мы - потомки предателей. Те, кто остались верны своему долгу, погибли. У нас не очень любят об этом вспоминать. Конечно нашим предкам можно найти оправдание. Ведь наши боги фактически нас бросили. Они на своем звездном тарантасе улетели в безопасное место, взяли своих любимчиков из людей с собой, - а наших предков оставили на волю судьбы. Не очень то красиво, правда? Так что можно сказать, что наши предки не предали, а отомстили. Чтож, они оказались вознаграждены за свою месть. Они и правда сами стали царями. Вскоре одичавшие люди сами стали почитать наших предков как бессмертных богов - ведь жрецы были награждены богами неслыханным долголетием по людским меркам. Но за все есть плата. И жрецы заплатили за предательство. Вернее, сами он не заплатили. За их грех приходится расплачиваться нам, потомкам. - Старик зло и тоскливо вздохнул.

- О чем ты? - Спросил я.

- Посмотри на меня? - Скорчил гримасу старик. - Что ты видишь?

- Говорливого старикашку. - Буркнул я.

- Верно. - Глаза старика полыхнули. - Я старая развалина. Одной ногой в могиле. Ангел смерти уже занес надо мной косу. Ты знаешь, сколько мне лет?

- Не буду гадать.

- Да мне всего триста сорок два! - Завопил старик.

- Ну ничего себе, "всего"... - Булькнул я.

- Ты не понимаешь! - раззявил рот старик. - Мои предки... они жили тысячелетиями! Даже древние Ночные не жили столько сколько они!" Я по сравнению с ними юнец! Эта наша плата за предательство. Каждое следующее поколение мы - жрецы - живем меньше чем предыдущее. Видимо то, что боги изменили в нашем генокоде, уходит... Петля затягивается! Другие жрецы смирились! Они довольствуются тем, что проживают несколько сроков жизни людей... Людей! Этих Бабочек-Однодневок! Довольствуются, что они правят... Они как вы, - все оставляют детям... как будто это что-то значит... Но у меня нет детей! Клал я на потомков! Я хочу жить! Сам! Сам!!!

Вены на его иссохшемя теле вздулись. Голова и руки тряслись. Он былбезумен. Но нет, по-своему он был предельно логичен. Так что правильнее было бы сказать - одержим. Я подумал, что если он помрет сейчас, когда кричит о том, как хочет жить, - в этом будет занятная ирония.

- Тихо Амос. - Рявнул я. - Успокойся. Тебя сейчас хватит удар. Или твоя охрана услышит как ты вопит, и подумает что-то не то.

Он смотрел на меня пустыми глазами, и дышал ртом, как рыба выброшенная на берег.

- А! - он вдруг резко захлопнул рот, - так что челюсти клацнули, и заговорил ослабевшим голосом. - Ты прав... Мне нельзя... волноваться... Нельзя.

- Так зачем я тебе понадобился, Амос?

- Что-то... в нашем генокоде, уходит... с каждым поколением. - Он наконец отдышался. - Что-то, что вложили туда древние боги. И они делали это не как современные генетики, которые ковыряются со своими жалкими инструментами в клетках еще не рожденных существ. Боги могли дать долголетие даже взрослым людям. Легенды сохранили это в "сказе о все видавшем"! Утнапишти!.. "Доселе Утнапишти был человеком, отныне ж Утанпишти нам, богам подобен"... Я перепробовал все. Лучше врачи. Все процедуры. Но я не могу обмануть время! Наши шарлатаны не умеют этого. Ты - старик указал на меня трясущимся пальцем слабой руки - ты знаешь путь туда, где лежит единственный сохранившийся на земле древний Бог. Ты должен знать! Скажи!.. Время очередного визита гробницы в наш мир близится! Скажи! Перун говорит с тобой? Ты видишь свои вещие ледяные сны?!

Я посмотрел на него, прикинул, есть ли мне смысл врать...

- Да, я вижу ледяные сны.

- Значит у меня еще есть шанс! - Завопил старик. - Я хочу, чтобы ты привел меня туда! Мы разбудим его. И он вернет мне мою молодость!

Я помолчал.

- Если сможем снова найти. Если сможем разбудить. Если он захочет тебе помочь. И если у него окажется с собой в его персональном гробу, то оборудование что для этого нужно. Если-если... Старик, ты хватаешься за соломинку.

Амос засмеялся, но уже без истерики, спокойным горьким смешком.

- Когда нет бревна, - хватаешься и соломинку. А что мне терять? Сесть и ждать старуху с косой? Нет, я буду бороться. И я выиграю! - Убежденно сказал старик.

Я зауважал его. Тот он еще был урод, нельзя быть другим директору корпорации. Но у старика была цель и воля.

- Я хочу, чтобы ты понял расклад, Михаил. - Старик наклонился ко мне. - Ты заперт в городе. Все ищут тебя. Твои тебя сдали.

- Мои как раз меня не сдали - буркнул я. - Кто ты думаешь, держит на прицеле твоих людей?

- Брось, - это всего несколько человек. Сколько их у тебя? Три? Пять? Не говори, не важно. Ты молодец конечно, что у тебя есть такие друзья. Но я говорю о всей организации. Не набивай себе цену. У нас нет на это времени. Я ведь с тобой откровенен. Послушай меня до конца. Итак, - все ищут тебя. ПанПрод, Хатту, Варяги. В лучшем случае они хотят сделать тебя лабораторной крысой, а в худшем - убить. Покоя тебе не будет. Даже если ты вырвешься из блокированного города - куда пойдешь? Тебя ищут по всему миру. Объявления о цене за твою голову - везде. Земля стала слишком маленькой, и нет чудесного края чтоб уехать. В лучшем случае, тебе придется всю жизнь прожить отшельником в каком-нибудь глухом медвежьем углу.

- А что предлагаешь ты?

- Я вывезу тебя из города, и спрячу. Ты снова найдешь место где вынырнет из небытия гробница. Мы отправимся туда, и разбудим древнего бога. Ну? Разве ты не хочешь доделать то что мечтал осуществить твой дед? Варяги в совете сдали твоего Перуна, - неужели ты не хочешь помочь ему? Ты можешь не бояться подставы с моей стороны - ведь мне нужна благодарность бога с которым ты, между прочим, телепатически связан. Я твой единственный, естественный союзник. У нас общая цель - это самый надежный союз, какой может быть. Разве не хочешь отомстить за деда? - Он прощупывал меня со всех сторон, ища то что заставит меня согласиться - Мы поднимем бога, и ты сразу перестанешь быть мишенью - ты больше не будешь ключом. Возможно он вознесет тебя над другими людьми! А я получу свою ускользающую жизнь обратно. С твоими способностями и моими ресурсам, мы можем это сделать. Что скажешь? Решайся!

- Погоди старец, - Отмел я рукой. - я понял твой расклад. Но это еще не значит, что я тебе верю. Мне нужно проверить, правду ли ты сказал.

- И как ты это сделаешь? - Ехидно поинтересовался старик. - Пойдешь искать улики? Тебе уж не выйти на улицу. Схватят на первом посту. Но я знал, что ты скажешь что-нибудь такое...

Амос открыл подлокотник своего кресла, залез внутрь, и достал тяжелую небольшую трубку коммуникатора с большим экраном и толстой антенной, - серьезная это была штука, в ларьке связи такую не купишь. Он быстро нащелкал что-то на кнопках, и вялой рукой бросил коммуникатор мне.

- Вот, звони.

- Что это? - Спросил я.

- Это прямой личный номер главы совета варяжьего общества Держислава. - Разъяснил Амос. - Позвони ему, скажи что все знаешь. Посмотри на его лицо, послушай, что он скажет в ответ. Это будет убедительней всего. Он конечно попытается отследить тебя, но номер здесь непростой, и минут десять программа точно поводить варяжьих электронных ищеек за нос. Ну, - номер набит, тебе только сигнал набора нажать. Пообщайся со своим главой.

- Ладно, - я начал искать на панельке коммуникатора кнопку вызова.

- А, постой! - Взмахнул своей невесомой скрюченной дланью старик. - Я должен сказать тебе еще кое-что, прежде чем ты позвонишь Держиславу.

- Что еще?

- Тебя не удивило, что когда ты с моей помощью сбежал из дома Хатту, и те объявили тебя в открытый розыск, то варяги тут сделали то же самое?

- В смысле?..

- Пораскинь мозгами. Варяги хотят тебя поймать. Но ты то до разговора со мной об этом не знал. Так что Держиславу было бы выгоднее не вешать везде объявления о том, что он приговорил тебя к смерти, ведь увидев эти объявления ты попытаешься залечь на дно. Наоборот, если бы объявлений варягов не было, ты бы уже сам прибежал к варягам, в поиске защиты от дома Хатту, как мышь в мышеловку. Сейчас ты бы уже сидел в лучшем случае под замком, а в худшем землю удобрял. Смекаешь? Но я и здесь тебя подстраховал.

- Каким это образом? - Заострился я.

- Ну, после того как ты убежал из дома Хатту, (а заодно по глупости и от моих людей на дороге), я отправил Держиславу на личную почту одно анонимное письмишко - от твоего имени. Что, мол, ты все знаешь. Мол, тот самый секретарь Мислав отправил тебе, как воспитаннику деда, флэшку со всей информацией по этому делу... Ну и что ты теперь хочешь Держиславу отомстить. После такого этого Держислав естественно потерял надежду, что ты сам придешь к нему, и вывесил по городу те самые объявления... увидев которые ты и не пошел к нему. Тонко сделано, не находишь?

- Щучий сын! Ты играл мной!

- Для твоего же блага. И потом, - я не написал в письме ничего, что не соответствовало бы правде. Ты ведь и правда теперь хочешь отомстить Держиславу?

- Хочу, - мрачно процедил я.

- Вот видишь, - только до разговора со мной ты еще этого не знал. Теперь знаешь. Просто не удивляйся, если во время разговора Держислав начнет сразу бить копытом и пускать пар из ноздрей.

- Ах ты хренов великий комбинатор, - покачал я головой глядя на старика.

И нажал кнопку вызова.

Он ответил быстрее чем я думал. Всего один гудок, потом в коммуникаторе легонько шелкнуло, и тяжелый уверенный голос сказал:

- Да, я.

Так вот, Держислав не говорил "алло" - не приветствовал, и не говорил "слушаю". Он сразу утверждал - "да я". Такой вот он был человек.

- Это Михаил Поморцев, - сказал я - Включи видеоканал Держислав. Я хочу посмотреть в глаза тому, кто отдал приказ убить моего деда Глеба.

На той стороне наступила секундная тишина.

- Сынок, я смерти в лицо не раз смотрел. - наконец пророкотала трубка. - Уж не думаешь ты, что я испугаюсь посмотреть в глаза какому-то сопляку? Включай камеру, я включу свою, - поговорим.

Я посмотрел назад, на обшарпанную бетонную стену, - не выдаст ли там какая деталь, где я нахожусь, и отойдя, чтобы не зацепить в кадр старикана в коляске, держа руку на отлете, включил видеоканал. Секунду спустя экран коммуникатора загорелся, - в полутьме коридора, освещаемого только рассеянным светом из-за поворота, его сияние в первый момент ослепило.

- Ты что темный склеп, парень, - сказал человек на экране - я тебя едва вижу. В какую крысиную нору ты забрался?

Я смотрел на его лицо. Белокожий, рыжий, - он был брит на лысо, и цвет был виден только по щетине, - с близко посаженными серыми глазами. Он не так уж изменился со времени, когда я его видел в последний раз. Тогда, - после возвращения из провальной экспедиции и нескончаемых допросов. Когда он лично удостоил прийти ко мне, чтобы объяснить, что информация об экспедиции должна умереть вместе со мной... Умереть вместе со мной, - я не знал тогда что это будет так буквально. А еще он в ту встречу говорил, что сожалеет о деде. Сожалеет, да...

- Зачем ты это сделал, Держислав? - Глухо спросил я. - Зачем убил деда? Он ведь когда-о спас тебе жизнь... Зачем ты предал варягов и своего Бога?

Он сжал зубы, катнул желваками, и секунду молчал, наливаясь багровым, и наконец взорвался гневом.

- Не смей называть меня предателем, мальчишка! - Взревел низким голосом Глава. - Я никогда не предавал варягов. Все что я сделал, в интересах нашего братства. То, что случилось с твоим дедом... несчастный случай. Я только дал приказ временно его арестовать. Это он первый начал стрелять в своих же братьев.

- Он начал стрелять, когда понял, что у него за спиной предатели. А за предателями стоял ты.

- Пустые слова. - Отмахнул Держислв. - Я сожалею о Глебе. Но ты хоть понимаешь, что задумал сделать твой дед?

- Разбудить Бога. Того самого, которому ты клялся в верности принимая присягу, лицемерный ты пустозвон.

- Я клялся в верности Варяжьему Братству, - Проговорил, будто сваи вбил Держислав. - И я делаю все ему во благо. Твой дед хотел разбудить того, кто уснул несколько тысяч лет назад. Ты хоть понимаешь, чем это могло обернуться? Понял бы он вообще что происходит в современном миропорядке? Куда бы он повел нас? Куда завел? Как бы попытался изменить этот мир?

- А ты считаешь, что этот мир настолько хорош, что его не надо менять? - Спросил я.

- Я считаю, что не надо рисковать, если не знаешь будут ли изменения к лучшему. Ты хоть понимаешь, какая это ответственность, - выпустить мир забытого бога? С непонятными нам мыслями, чувствами, устремлениями? Он был, - и выпал из времени. Все равно что умер. Древность не должна врываться в наш мир. Легенды должны оставаться легендами. Такие легенды воодушевляют нас - потомков, на свершения и подвиги. А если древний герой воскреснет, и окажется неприглядным для рассмотрения вблизи? Что если легенды врали? В чем они врали? Что тогда делать потомкам, которые построили на почитании героя все свое общество? Это общество рухнет! Я этого не позволю!

- Ты ни разу не назвал его по имени. Неудобно? Скажи прямо - тебе не нужен Перун.

- Мне нужен Перун. Тот, который сплачивает Варяжье Братство традицией. Мне не нужен Перун, который эту традицию разрушит. И Братству такой Перун не нужен.

Я смотрел на него, убежденного в своей правоте. И не знал, что ему сказать.

- Ты пережил свое имя, Держислав. Не смог удержать свою славу. Ты... - я попытался найти подходящее для него слово, и не мог. - Ты Йима! Ты новый Йима. Вот твое имя. Ты стоишь за правду. Но за ту правду, которая удобна лично тебе. Ты лишился чести, и права на власть. Вот что я скажу. Я сделаю то, чего не смог дед. Я найду гробницу, и разбужу Перуна. И когда он воспрянет ото сна, ты сам попробуешь рассказать ему, - что легендам не место в нашем мире. А если вдруг, тебя и это минёт, - я приду к тебе, скользкий ты червь, и вызову тебя на поединок.

- Ты такой же как твой дед! - Рявкнул он. - Ты не наш! Дед тебя...

Я выключил коммуникатор, и повернулся к старику.

- Ну что? - Спросил он, испытующе оглядывая меня. - Контракт?

...Контракт, - хорошее слово. По латыни буквально означает "Сопутствие", - когда некие люди объединяются для достижения общей цели, и какое-то время идут по общему пути. Какое-то время... Всякое может случиться в дороге.

- Контракт, Амос. - Подтвердил я. - Но при двух условиях.

- Каких? - Подался он навстречу в своей коляске.

- Дам тебе адрес почты, - нужно послать туда денег, на имя, до востребования, столько чтобы хватило на самые крутые штаны и рубашку от любого модельера. И еще есть один адресок, за городом, - там хозяйство, и твой филиал решил наложить на него лапу. Надо чтобы владельцев перестали беспокоить.

- Я не очень понимаю... - вытаращился на меня Амос.

- Я объясню. - В двух словах я описал ему в чем дело.

- М-мм... - Он понимающе кивнул. - Значит, "спешите делать добрые дела"?

- Ну примерно так. Надо отдать долги и уладить дела, прежде чем играть по высшей ставке.

- Разумный подход. - Поддакнул Амос. - Это всё?

- Ну, больше в голову ничего не приходит.

- Отлично, - он улыбнулся своими морщинистым ртом, и протянул мне свою костлявую, похожую на ветвь засохшего дерева руку - Условия принимаются.

Я аккуратно скрепил наш договор рукопожатием.

- Друзья, - позвал я в свою гарнитуру, не желая называть их по именам. - вы все слышали?

- Да лучше бы не слышали, - мрачно отозвался дядька.

- Да уж... Послушайте, я отправляюсь доделать то, что не удалось деду, - на поиски Перуна. Вас в это втягивать не хочу. Специально говорю это по радио, чтобы не светить вас даже перед моими новыми компаньонами. Спасибо вам за помощь. Дождитесь, когда мы уедем, и уходите.

- Прости медвежонок, но это не вариант. - отозвался в наушнике голос Русанки.

Я искоса глянул на Амоса, который слушал слышимую им мою часть диалога с живейшим интересом.

- Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. - Буркнул я в гарнитуру.

- Значит приглядишь за мной лично. У меня приказ моей старшей, - следовать за тобой. И это не обсуждается.

Блин горелый, никогда я не умел разговаривать с женщинами...

- Да, и мне тебя оставлять неловко, Мишук, - пробасил в ухо Горазд.

- У тебя магазин, дядка.

- К черту магазин!

- В магазине Вячко. Кто кроме тебя объяснит ему, чем тактические штаны отличаются от обычных?

- Вячко... хм... - Горазд замялся.

- Так-то дядька. Ты нужен мальцу. А кроме того, я в этом деле могу столкнуться с другими варягами. Не хочу втягивать в это тебя. Дело между мной и Держиславом. Отправляйся домой. И спасибо. Ты и так мне очень сильно помог.

- Ладно, - пробурчал дядька. - Если б не Вячко и моя хромота... ты только не подставляйся там, слышишь. Считай это наказ от старшего.

- Слушаюсь, дядка.

- И передай своим новым знакомым у машин, что я мог перещелкать их как курят.

- Обязательно.

- Конец связи, удачи малыш.

- Конец связи... Русанка, спускайся и подходи к нам.

Я повернулся к Амосу. - Передай своей охране что они снова могут дышать. Со мной женщина. Она на трибунах с винтовкой, - пусть не дергаются, и реагируют на неё спокойно.

Амос просипел распоряжения в свой коммуникатор, и мы пошли с ним к выходу на поле. Бетонная крошка и грязь щелкали под моими ботинками, тихонько гудел двигатель коляски, да шуршали резиновые гусеницы. Мы вышли из туннеля, прорезавшего трибуну, на свет, под вечернее питерское небо, и пошли к группе охраны, которая терпеливо дожидалась нас. Русанка уже спускалась к нам сверху по трибунам, внешне небрежно держа свою винтовку.

- Юная леди, - неожиданно галантно поприветствовал её полутруп в коляске, - вы ангел-хранитель моего нового друга?

- Ангел? - Русанка махнула на меня. - Нянька скорее.

Старик заперхал коротким смешком.

- Мой новый друг очень ценен для меня, - сказал Амос, - Могу ли я сделать что-то, что поможет вам лучше беречь его? Достаточно ли у вас средств? Если вы стеснены, я могу оказать вам финансовую поддержку. Может быть какое-то снаряжение?

- Этого не требуется. - мягко улыбнулась Русанка.

- Если вдруг потребуется, скажите.

- Я буду иметь в виду.

Мы втроем шли по полю. Охрана Амоса двинулась нам навстречу. За бодигардами к нам тянулся и мой знакомец Карел.

- Кстати, - обернул ко мне свою морщинистую голову Амос.- А что нам делать с нашим нетленным Карелом, партнер?

- А что? - Спросил я. - Глядя на идущего нам на встречу Карела.

- Я собственно взял его сюда в качестве своеобразной визитки. В доказательство того, что это действительно я вытащил тебя от упырей. Теперь, Карел раскрыт, и пользы от него больше никакой... Таскать его с собой глупо.

- Так отпусти его.

- Куда он пойдет? Его ищут все дома Автартов. Нетленные, знаешь, очень трепетно относятся к ренегатам в своих рядах.

- Дай ему денег, - мне не нравилось направление нашего разговора - для тебя же это не проблема.

- Да... Но даже с деньгами, не факт, что он сможет скрыться. А когда его возьмут... Он ведь выложит все. В том числе и про наше джентельменское соглашение. Конечно все равно рано или поздно всплывёт, что я начал свою игру. Но ведь лучше поздно чем рано? Если Карел не будет болтать, мы получим преимущество в темпе.

- Амос, говори прямо. - Раздраженно повернулся я к нему. - Не ходи вокруг да около.

- О, я не имею такой привычки. - Поднял руки Амос. - Просто максимально подробно постарался обрисовать ситуацию. Я считаю, что выгоднее для нас убить Карела, и оставить его тело гнить здесь, на стадионе. - Старик посмотрел на меня. - А как считаешь ты, партнер?

- А я считаю, что нам не надо этого делать.

- Есть какие-то аргументы?

- Он же твой человек.

- Он не мой человек. - Жестко отмёл Амос. - Он предатель, информатор, которого я заставил работать на себя шантажом. Он Каин, беспринципная скотина, который убил своего брата.

Я посмотрел на Русанку. Она безразлично едва заметно двинула плечами.

- Все равно, - я искоса глянул на Амоса. - негоже как-то...

- Почему? - Старик смотрел на меня, изучал, и это меня раздражало - ты же вольный охотник. Ты сам убивал ночных. Стрелял в них без предупреждения. Случалось?

- Это другое...

- То же самое.

- Я был у него на допросе. Он мог искалечить меня. И не стал.

- Это потому что я сказал доставить тебя живым и невредимым. Только поэтому. Трясся за свою драгоценную шкуру. А так, он бы тебя в отбивную превратил...

- Возможно. Но все равно. Негоже.

- Ну ладно... - Амос поднял свой коммуникатор, и позвал: - Фер, Джарвис - "осина".

Я увидел, как в шедшей к нам группе блондин слева от Карела замедлил шаг, и расстегнул кобуру.

- Карел! Беги дурак! - Крикнул я.

Вампир услышал, запнулся на шаге, обернулся, увидел блондина, - а может только дуло его пистолета - и сделал непроизвольный шаг назад. Последнее его движение. Пистолет блондина негромко хлопнул два раза, с глушителем этот звук был негромким, - и Карел разметав полы своего стильного плаща, будто крылья, повалился на старое поле. Блондин подошел, и выстрелили сверху вниз еще два раза.

Я развернулся к старику. Русанка уже успела переместится к старику за спину коляски.

- Ты...

- А, - Амос улыбнулся. - ты сентиментален Михаил. - Это хорошо. Значит не ударишь партнеру в спину.

- Зато ты сделаешь это очень легко.

- Ты мне нужен. Это бережет тебя лучше всех пустых обещаний и клятв. Сейчас ты злишься. Но за что? Я только устранил угрозу.

- Я злюсь... потому что ты якобы посоветовался со мной, а сделал по-своему.

- Я высказал свои соображения. Ты не привел в ответ веских аргументов. Эх, молодость... Ты сентиментален. Но теперь ты можешь себе это позволить, Михаил. Знаешь, для того чтобы один мог сохранять чистенькие руки, нужно чтобы у другого они были в грязи. Я не против если ты будешь чистеньким. Я позабочусь об остальном. Это и называется партнерство.

- Дерьмо...

- Так уж устроен этот мир.

Мы встретились с охраной Амоса, и пошли к центральному выходу. Спокойные парни с цепкими глазами. Из них выделялся только один, - своим расстроенным выражением лица. По одежде я узнал того самого снайпера, которого мы заставили сбросить его винтовку с верхнего яруса. Сейчас он нес свою подобранную винтовку на руках, будто раненного товарища, осматривал прицел, и огорченно цокал языком.

- Ты хоть знаешь сколько стоит эта винтовка, парень? - Горестно вопросил он, заметив мой взгляд.

Я оглянулся на поле, где в грязи и пыли остался лежать Карел, и ответил:

- Не дороже жизни.

***

И вот, наконец мы оказались в гробнице Перуна.

Это была дивная пещера, со стенами из белого непрозрачного льда, с ледяными колоннами сросшихся сталактитов и сталагмитов. Все это искрилось и переливалось стылыми цветами радуги на свету. Светился сам лед, свет шел и от стен и от колонн, и пещера утопала в мягком, рассеянном, переливчатом сиянии. Мы с Русанкой шли вперед. Быстрой тенью промелькнул по краю сознания вопрос - а где Амос и остальные? Но вопрос мелькнул и забылся, будто силуэт рыбы в глубокой воде... Я вел, почти-что тащил Русанку за руку. Скорей-скорей! Там - впереди долен был быть саркофаг Перуна! Мы поднялись по хрустальным ступеням, и - он возник перед нами неожиданно, будто из неоткуда.

- Тебе не страшно? - Вдруг спросила Русанка. - Увидеть живую Богиню?

- Бога, а не Богиню. - Привычно поправил я её, подходя ближе к саркофагу.

Как и все в этой пещере он был сделан изо льда. Огромный ледяной кристалл вырастал в центре залы на возвышении лестницы, будто трон в фантасмагорических царских палатах. А внутри, в центре кристалла застыла окованная, навеки схваченная ледяным монолитом фигура.

- Смотри-смотри! - Обрадованно закричала Русанка, показывая пальцем. - Видишь? Богиня!

Я поглядел по её указке, и увидел, что у фигуры, заточенной во льду, действительно видна основательная женская грудь. Вот оно как...

- Ты ниже-то, ниже погляди, - указал в свою очередь я.

Русанка рассмотрела что было ниже, и охнула.

- Ой! А как же это?

- Да вот так... - растерянно пробормотал я. - Если подумать, логично. Не зря же древние мифы говорят о том, что сперва были андрогины, и только потом появилось разделение на женщин и мужчин...

При этих моих словах все подёрнулось дымкой, заволокло будто дымным занавесом, а потом этот занавес рывком сорвало, и унесло.

И я проснулся.

Тьфу!

Прости Перун-батюшка, и присниться же такое...

Сонная одурь прошла, и голова встала на место. И я вспомнил где нахожусь, от меньшего к большему: В кровати. В своей комнате. В доме принадлежащем Амосу. Недалеко от Женевского Озера. На территории курортного частного поселения, защищенного приватными военными, вплоть до систем ПВО. Место для людей, которые даже в нашем неспокойном мире могут позволить себе спокойно отдохнуть. Мы прилетели самолетом вчера, потом добирались на машине, приехали поздно, разместились, легли спать... Часы на стене светились в темноте изумрудными цифрами. Четыре часа утра... У меня в голове всегда были свои "часы", - полезное свойство - я никогда не просыпался раньше времени. Если только...

Я завел руку за голову, нащупал рукоять "ФН" и аккуратно потащил пистолет из-под подушки.

- Тихо Медвежонок, только не делай во мне лишних дырок, - негромко произнес знакомый голос.

Русанка. Ни во сне от неё покоя, ни здесь...

- Что-то случилось? - Приподнялся на кровати я.

- Ну, я встала проверить посты...

- И чего?

- Все в норме. Клейхилс и Литке сидит на мониторах. Никто не задрых.

Нас было семеро в доме, роскошном, приземистом одноэтажном шато, напичканным самыми современными системами охраны, и обнесенным вместе с изрядным куском земли высокой стеной. Я, Русанка, и приставленная к нам охрана - Сундстрим, Клейхилс, Литке, Труввелер, они дежурили посменно. Командовал ими Поль Посье - жилистый седоватый человек с постным незапоминающимся лицом и тусклыми сонными глазами, единственной особой приметой которого был разве что поясная кобура со старинным револьвером "Манюра МР-73 Спорт". Нетипичное оружие для человека старающегося быть невзрачным, - у всех нас есть свои маленькие слабости.

Все было согласно договоренности. Амос вывез нас в безопасное место, чтобы я мог спокойно копаться в себе и искать путь. И мы и охрана сменили одежду на цивильные наряды, не вызывающие вопросов, даже если кто-то неведомым образом углядит нас в частном огороженном поместье. Сам Амос пока остался в Питере, нести свою обыденную скучную службу крупной корпоративной сошки. Чем позже он сорвется с места, тем дольше сможет использовать в наших интересах корпоративный ресурс.

- Значит все в порядке, - уточнил я.

- Все спокойно медвежонок. И только я неприкаянно брожу по дому, и не могу уснуть.

- Почему?

- Потому что я соскучилась по твоим поцелуям. - Сообщила Русанка.

- Чего-о? - Отвесил челюсть я. - По каким-таким поцелуям?!

- По жарким, медвежонок.

Сказав это, Русанка чрезвычайно ловко ввинтилась под мое одеяло и прижалась ко мне горячим телом. У меня появилась мысль, что я видимо не до конца проснулся. Или вообще не проснулся, да. Я, надо признаться, бывало думал о Русанке. В том смысле что о Русанке и обо мне... Но в этих теоретических выкладках все происходило как-то не так. Это мне, как мужчине полагалось, знаете ли, проявлять активность. И потому я маленько растерялся.

- Русанка, ты это...

- Молчи дурень, - прошептала она мне в самое ухо. - Это для конспирации. Надо поговорить. Вдруг в доме "прослушка".

А, - это конечно все объясняло.

Но я испытал острый укол разочарования.

- Не дыши мне в ухо. - Буркнул я. - щекотно. Ну, говори давай.

- Ты доверяешь Амосу, Мишук? - Шёпотом спросила Русанка.

- Нет конечно. - Признался я. - Но на безрыбье... Его старость - правда. И он похоже, действительно боится смерти. Вместе с ним у меня есть уникальный шанс сделать то, что не смог дед. А у тебя выполнить приказ старейшей. Если Амос и захочет нас слить, - то только после того как найдет гробницу.

- И что если так? Их много, а нас всего двое.

- Если так, - есть у меня один козырь.

- Какой?

- Пока не скажу... А Амос нам сейчас нужен. Он дает нам укрытие и время, чтобы найти гробницу.

- А ты сможешь найти?

- Ну, один раз я это сделал.

- Тогда у тебя был дед.

- Тогда я был у деда.

- Значит?

- Значит пока не дергайся, и держи ушки на макушке. - Распорядился я.

- Как скажешь... Медвежонок, а где это у тебя руки?

- Это для конспирации, - Объяснил я.

- Ты... что делаешь?

- ...В шею тебя целую.

- Засос же поставишь...

Иногда единственный способ заставить замолчать женщину - это поцеловать. Поэтому с шеи я переместился к губам. Руки же мои, говоря привычным мне военным языком, совершали в этот момент глубокие фланговые охваты, с выходом на оперативный простор в тылу противника.

Русанка была свежей, как родник. Гибкой, как змея. Горячей и влажной, как Мать-Земля. А я, рядом с ней, вместе с ней, был как Отец-Небо. Мы соединялись таинстве ритуала, предписанного людям богами от начала времен. И таково уж было таинство этого ритуала... Конспирация - латинское слово. Буквально означает "Содушие", единение душ. Наверное только поэтому, когда Русанка прошептала, или прокричала, я точно не смог бы сказать:

- Имя. Скажи мне свое. Настоящее!

Я прошептал и прокричал:

- Боян...

Проболтался.

А потом, после, она тихонько хихикала, и говорила:

- Что медвежонок, вырос у тебя кран? Помнишь, тогда в детстве? Я же говорила, что так будет. Выболтал ты мне свое имя. Теперь у меня над тобой полная власть.

- Скажи мне и ты свое. -

- С чего это?

- Я же тебе сказал.

- А я тебе не скажу. Никогда-никогда не скажу. Это, медвежонок, тайна.

Это было обидно, что я проболтался, а она нет. Но говоря это, она гладила меня.

И я несколько утешился.

***

Сому я варил сам, выгнав всех из комнаты, по дедовскому рецепту. Ингредиенты частично собрал сам в окрестных полях и лесах. Кое что здесь найти не удалось, - что вы хотите, дикие места, Европа... Пришлось сказать Полю Посье. И все названное прибыло к вечеру того же дня. Один раз я все испортил, - перекипело. Но на второй, вроде, вышло ничего. Наварив целый жбан зелья, я разогнал любопытствующую охрану, заперся с Русанкой в комнате, - чтоб она за мной следила, - и принял божественный напиток.

Это было будто ураган. Приливная волна цунами. Он пришел, и оглушил, едва не смял меня своим зовом. Связь была устойчивой. Прямая линия с Богом. Лучшего нельзя было бы и желать, если бы абонент на том конце не дрых. И все же - мы оба старались, каждый как мог. Он пытался докричаться до меня, из своего странного сна. И на второй день выяснилось, что я зря варил жбан Сомы.

Она была мне не нужна.

Он долбил меня зовом такой мощи, что я впадал в транс уже и без напитка, В любом месте и без своего желания. Русанка тащила меня к столу, я бормоча слова на забытом языке просматривал электронные ретроспективные версии географических карт, пытаясь понять, где я - то есть конечно он - похоронен. Охранники на нас нехорошо косились и старались не поворачиваться ко мне спиной.

Мало ли чего ждать от психа.

Я запоздало понял, что дед берег меня. Что-то в своих методиках он делал так, что мой контакт под его доглядом не был так силен. У ребенка от такого обязательно бы съехала крыша. Дед берег меня, вынимая из меня информацию аккуратно как сапер, и это затянуло его поиски на несколько лет. Я представил, как его подмывало чуть "отпустить вожжи", и ускорить процесс.

Он не сделал этого.

Канал связи никак не хотел закрываться. Я думал, что мне придется учиться поддерживать его. А мне пришлось учится закрываться. Ладно впасть в транс за обедом и выронить ложку с супом. А если это случится за рулем автомобиля, или скажем, когда я буду плыть в реке? - Только пузыри пойдут по поверхности, да тут мне и славу споют... Как-то я сумел донести до него, что не надо долбить мне в мозг будто кувалдой. Теперь я сам выходил на связь. А он отзывался.

Взаимопонимание, - великая вещь.

***

- Жарко, - посмотрев вверх сказала Русанка.

- Да, печет "Божья Голова". - Согласился я, и прищурившись поглядев на солнце. Даже после того как я прикрыл глаза, солнце все равно осталось висеть у меня внутри головы, световым пятном на закрытых веках.

Мы с Русанкой сидели перед домом на аккуратной белой скамеечке. Перед нами расстилалась зеленая лужайка и декоративный ландшафт с редкими деревьями. Все это выглядело как картинка христианского рая. Было благостно и спокойно. Редкая минута отдыха, между попытками связи со спящим богом...

- А у нас про солнце говорят, не "Божья голова", а "глаз Богини", - глянула на меня Русанка.

- Можно и так... - пожал плечами я. - Солнце - и Голова, и Глаз, и Колесница, и еще много чего. Каких ему только имен не давали. Вообще наше слово "голова" происходит от санскритского "гола", "голака", что значит "шар". И Шар-Солнце так же называли - Голо. Это же слово знакомо любителям русской старины в несколько изменённой общеславянской огласовке, - "Коло", от которого происходит "Коловрат", (то есть "Солнцеворот"), и многие другие. От "Голо" происходит и наше слово "Гуля", в смысле набитой на лбу гематомы-шарика.

- А ты знаешь, как с солнцем связан древний русский девичий убор под названием "кокошник"? - спросила Русанка.

Я посмотрел на неё, - в глазах её была хитринка, - очевидно таился в нем какой-то подвох.

- Ну-у... - Я поморщил лоб. - Уже в древности люди знали, что солнце - шар, который окружен ореолом пылающих лучей. Слово "Пылать, Гореть" на санскрите звучит как "Чур" - (Звук "Ч" и "К" в санскрите легко переходят друг в друга). И в той и в другой огласовке - "Чур" или "Кур", мы до сих пор можем найти в русском языке слова однокоренные этому слову. "ЧУРка" - это деревяшка для топки печи. А "КУРить" в русском означает - "Дымить".

- Так, - согласилась Русанка, - и?

- Ну и, так же как голова солнца на небе была окружена алым пламенем, так же и голова птицы-петуха, ходящего рядом с людьми по земле, была окружена алым гребнем похожим на пламя. - Продолжил я. - Голова птицы будто пылала! Всем наблюдательным людям было понято, что петух - это конечно священная птица, каким-то неведомым образом связанная с божественным светилом на небе. Потому и называется у нас эта птица "КУР" в мужском роде, или "КУРица" в женском. Петух в русской народной памяти настолько прочно связан с силой огня, что устроить поджог до недавнего времени иносказательно называлось "Пустить Петуха". "Куд" на санскрите значит "Жечь", "Обжигать", а также "Окружать", (ведь огонь пожирая предмет охватывает его со всех сторон). И петух в русских сказках кричит свои речи, не иначе чем с присказкой "Куд-Кудах", предупреждая - Окружу, Обожгу!

- Верно, - Лукаво поглядывала Русанка. - Ну а женский кокошник?

- Момент, - успокаивающе выставил руку я. - Как раз к этому подхожу... Значит, у другой ветви наших предков, на эта же птица называлась "КУккута", что и сохранил санскрит. (Слово это, кроме прочего, означает и вспышку пламени, и трескающую огнем головешку). В русском говоре в этом слове звук "т" превратились в "ш", и после череды превращений "Куккута" превратилось в "Кокош" - так называли петуха и у Русские в старину, так сейчас называют его, например, Словаки. Итак, "Кур", или "Кокош" означает примерно "Пылающий" - то есть носящий пылающий гребень. Огонь издревле был символом чистоты, - ведь пламя пожирает любую заразу, и убивает даже микробов. Санскритское слово "Чокша" - (а мы помним что "Ч" и "К" в санскрите легко переходят друг в друга; Чокша-Кокша) - происходит от все того же "Чур", и наше слово "Чистый", которое является ему переводом, все еще сохраняет ему какое-то созвучие. И вот, головной убор, символизирующий пламя приносящее чистоту, стали носить на голове девушки. Делать они это могли только до свадьбы, пока не теряли непорочность. Назывался этот убор у нас на Руси "Кокошник", а у наших дальних родственников, ушедших жить в Индию - "Куду". Кокошник - это олицетворение ореола пламени, сияния чистоты женщины. Точно так же цари-мужчины носят на голове пылающие солнечным золотом царские венцы - олицетворение сияния власти. Верно же говорю?

- Верно, - весело согласилась Русанка. - Но что из этого следует?

- А что? - Спросил я.

- А то, что ты сам сказал. В древности, ВСЕ женщины носили на головах сияющие венцы. А из мужчин это право смог выторговать себе лишь один - Царь-Жрец. - Русанка победно выпрямилась. - Теперь-то понимаешь, кто из мужчин и женщин изначально является высшим существом, созданным повелевать?

- Тьфу! Ну опять ты за свое... - Хлопнул я ладонью по подлокотнику скамейки. - Все тебе борьба полов покоя не дает... Кстати, ведь "чур\кур" означало не просто пламя, но пламя данное людям богами от "Головы-Солнца", - то есть пламя являлось кудрями с солнечной головы. Поскольку волосы обвивают, огибают голову человека, так же как пламя окружает то что сжигает, то в санскрите "Куд" стало обозначать "Изгибать", "Кут" - "Гнуть, и у нас русские мамы до сих пор потеплее КУТают детей, - обгибают пеленками, - чтобы те не простудились... Поэтому в санскрите слово "Чуда" означает так же "вихор волос". Сравни-ка это с нашими словами "ЧУб", "ЧУприна" и "КУДри". Да в довесок и "Коса". Все-таки у наших предков связь с богами намного крепче была, чем у современных людей. Для них "по образу и подобию" не было пустым звуком. Они-то точно знали, в чем это подобие состоит... ой!..

- Чего - встревоженно подвинулась ко мне Русанка.

- Опять Он на связь лезет. - Пробормотал я, растирая переносицу. - Добит в голову как тараном. Неймется ему... Проводи меня пожалуйста, в комнату.

***

Через две с половиной недели. Всего через две с половиной недели я знал - где.

Я сообщил об этом Посье. Не до точки - точные координаты я пока приберёг, но примерный район обозначил.

- Отлично, - сказал Поль Посье, когда я сообщил ему о своих успехах. - Я доложу господину Пайджу. - Он задумчиво почесал подбородок. Значит, север... - Нам нужна теплая одежда. И надо проверить, нет ли в том районе геологических партий. Это осложнило бы дело...

Амос Пайдж примчался в поместье на следующее утро. Поль Посье спустился в иерархии охранников на второе место, потому что вместе с Пайджем прибыл Франц Фер - личный ближний телохранитель, и глава команды.

Завертелась подготовка к экспедиции. В поместье отрубили связь и интернет - мы перешли в режим информационной автономности. Правду говорят - деньги, это рычаг которым можно перевернуть мир. Собственно, моя "подготовка" заключалась в том, что я заказал, примерил и подогнал свои одежду и снаряжение. А потом несколько дней слонялся по поместью. Не скажу, чтобы я был этим угнетен - теперь хотя бы я не впадал в транс. Приятно, знаете ли, когда твоя рубашка не закапана собственной слюной, потому что интервьюируя бога, ты непроизвольно расслабляешь лицевые мышцы и забываешь закрыть рот, да... Днем я проводил время в закрытом тире, постреливая с охранниками. Я не уступал в скорости Посье, но всегда проигрывал ему в точности. Его "Манюра" укладывал в центр мишени буквально пулю в пулю. Он был первоклассный стрелок, хоть и несколько самодовольный... А ночью я того - конспирировался с Русанкой.

Это можно было бы назвать курортом, золотым отпуском.

Если бы в воздухе не висело некоторое напряжение.

Больше всех к экспедиции пришлось готовится Амосу Пайджу. Дело даже не в том, что он как организатор должен был утрясти все моменты. Не доверяя своей коляске в тех диких местах, куда нам предстояло ехать - Пайдж учился ходить. Его деградировавшие мышцы не могли поднять его ни при какой стимуляции. Поэтому он осваивал медицинский эксзоскелет. Вместе с ним кроме охраны и личного врача, приехала целая бригада техников, которая учила его обращаться с этим чудом враждебной техники. Усиленной обратной связи через мышцы - (по причине их фактического отсутствия у Пайджа) - как в военных моделях экзоскелетов, здесь не было. Сверх-современная машина была оснащена улавливателем мозговых биотоков, и в теории слушалась владельца как собственное тело, подчиняясь мысленным командам. На практике, биотоки у каждого человека слегка отличались, и пока техники подстроили машину под Амоса, тот испытал немало неприятных минут, выкидывая нелепые коленца, и шатаясь из стороны в сторону на лужайке перед домом. Техники прыгали вокруг ходуна, укорачиваясь от махов усиленных экзоскелетом рук. Увернуться удавалось не всегда... Охрана старалась сохранять каменные лица. Трехсотлетний старикан Пайдж как оказалось, знал много интересных слов на английском и французском пусть и несколько старомодных, и умел связывать их в весьма причудливые комбинации.

Как ни крути, Пайдж был незаурядный старикан. Через некоторое время он научился ходить.

Язык его сразу вернул благопристойность.

На следующий день мы покинули поместье.

***

Хороший это был кабинет. Роскошный. Белые стены с коричневыми под темное дерево рамами окон, закрытыми шторками. Пасторальные картины в рамках на стенах. Даже ковровая дорожка в проходе. Диван подо мной было бежевым, обитым мягкой натуральной кожей. Если не открыть шторку, и не выглянуть в окно - разве скажешь, что летишь в вертолете через непроглядную ночь?

Ну разве что болтнет иногда в воздушной яме. Но тут уж ничего не поделаешь, - даже топ менеджерам корпорации и миллионерам пока не во всем удалось преодолеть законы физики.

Амос Пайдж сидел за столом, - хорошим кабинетным столом, обитым старомодным зеленым сукном, с круглой лампой под матовым абажуром, и смотрел в свой ноут-бук. Он был в своей роскошной инвалидной каталке, - кресла именно здесь - перед столом - специально не было. А чудо экзоскелет пока ютился в грузовом отсеке. Мы сидели сбоку от Амоса, на диванчике. Я, Русанка, и его личный доктор - Элиас Штюрмер. Чрезвычайно серьезный мужчина с компетентным выражением лица, и большим лбом, увеличенным залысинами. Охрана сидела ближе к хвосту, за полуперегородкой.

Пайдж был занят: - он ругался.

- Амос, одумайся - проникновенно вещал с экрана ноутбука незнакомый благообразный седой старик с внешностью викторианского джентльмена, - ты всегда умел круто повернуть руль, мы тебя и ценим за это. Но то что ты задумал сейчас - это даже не авантюра. Это безумие! Ты понимаешь, что рискуешь выпустить в мир?

- Я понимаю, что умираю, старый друг. - Огрызнулся Амос. - Тебе до этого еще далеко. На сколько ты моложе меня, Георг? На сорок лет? Ты еще можешь позволить себе пофилософствовать пару десятков годков, пока костлявая не схватит тебя за жабры. А у меня, извини, - времени уже нет.

- Ты обезумел от страха, Амос. Ты не соотносишь шанс на выигрыш с возможными рисками...

- У меня нет рисков, Георг. У меня есть только метроном. И он тикает. Каждую секунду он отнимает у меня жизнь! Какие риски могут быть у без пяти минут мертвеца? Сыграть в ящик на минуту раньше? Нет, в моем положении нет рисков. Есть только шанс. Пусть даже один на миллион.

- Ты не оставляешь мне выбора, Амос, - скорбно поджал губы Георг. - Нам придется инициировать твою отставку. И заморозить все счета.

- Давай, попробуй, - закаркал смехом Амос, - отследи мои счета. Эти дутые нули, спрятанные в паутине банковской системы которую я сам создавал последние без малого триста лет. А что до отставки, - на кой мне место в совете, если я буду мертв? Будете ставить на него мой портрет с траурной ленточкой? Ну включи же ты голову Георг, - проникновенно прохрипел Амос - главное правило бизнесмена, - знать что нужно другой стороне. Я сейчас уже совсем в иной системе ценностей. Ты подумай лучше вот о чем, - и тебе когда-нибудь придет время умирать. Ты сейчас самый старый после меня в Совете, - только ты можешь понять. А все эти молодые стапятидесятилетние дурни думают, что у них еще вся жизнь впереди. Все это пролетит как миг! Вы все время думаете, что будет если я ошибаюсь. Ты лучше подумай, как все обернется если я окажусь прав! Разве сам ты тогда не захочешь вернуть свою молодость? Не ссорься со мной сейчас, Георг. Инициируйте мою отставку, заседайте в совете, ищите мои счета. Поддерживай все это. Только не делай ничего, что могло бы реально помешать мне добраться до цели. Ты никогда не смотрел на мир однобоко, и умеешь в нужный момент поменять точку зрения... и сторону. Так не становись дураком сейчас, старый друг.

- Я... - буду голосовать за твою отставку, и за инициирования в отношении тебя корпоративного расследования. - После паузы ответил Георг.

- Спасибо, старый пройдоха. Скажи вот еще что. Вы меня проспали. Но кто-то вам все-таки слил. Скажи, откуда информация?

- Этого я не могу сказать, - Буркнул Георг.

- Ну и черт с тобой. Мне пора. Не хотелось бы, чтобы какой-нибудь молодой прошелыга расшифровал сигнал, и начал думать где меня перехватить. Думаю, сейчас тебе доложат, что мой сигнал идет откуда-то из района Новой Гвинеи. Можешь честно искать меня там. Увидимся Георг. На той или на этой стороне.

Амос с чувством долбанул по клавише, и отключил связь.

- Нет, ну утекло все-таки, а? - Повернулся старец к нам. - Никому нельзя доверять. Что за время...

- Это как-то влияет на наши планы? - Спросил я.

- Нет, - кивнул головой на дряблой шее Амос, - Они опоздали. На силовой вариант нет времени, да они и не пойдут на это, у меня еще достаточно рычагов. Мы сейчас как стрела в полете. Или попадем в цель, или нет. Это уже не зависит от кучки трусов в уютных кабинетах. Ни в ПанПрод, ни в Варяжьем Братстве. Нигде еще.

Он поднял скорченные руки, и закрыл ноутбук,будто крышку гроба захлопнул. Посмотрел на меня.

- У тебя не типичное для варяга имя, Михаил. Ваших братьев не принято называть иудейскими именами.

- Мать дала. - Я легонько развел руки, - Я к варягам не сразу попал.

- Может быть поэтому, ты и мыслишь шире, чем другие ваши братья?

- Варяги, они тоже разные...

- А ты знаешь, что значит твое имя?

- Михаэль? - Переспросил я. Это абревеатура от Ми Кво Элохим - "Ми Кво", значит "Кто Подобен", а "Элохим" значит "Высокому". То есть "Кто как Высокий".

- Да, - цокнул языком старик - но ведь иудеи, которые поперли это слово из аккадского языка, называли эпитетом "высокий" бога, чтобы не произносить всуе его истинного имени. То есть твое имя переводится "кто как Бог". Кому еще, как не человеку с таким именем отыскать древнего бога? Номен эст Омен, как говорили латиняне. Имя есть Рок. Разве не так, а?

- Скоро узнаем, - кивнул я.

Открылась дверь в пилотскую кабину, и к нам в салон высунулся пилот.

- Мы вышли в район, господин Пайдж. Будем примерно через пятнадцать минут. Плюс время на поиск площадки для приземления.

- Спасибо, Кристиан, - кивнул Амос, и тут же бодро гаркнул в сторону хвоста. - Мистер Фер! Мне надо приготовиться. Тащите сюда это мое двуногое медицинское недоразумение!

Мы с Русанкой переглянулись.

Все шло к развязке.

***

Мы стояли посреди заснеженной горной долины, с единственным выходом - тесным извилистым уходившим вниз ущельем. Укутанные белой пеленой горы, и белый наст под ногами. Белый мир, даже небо лежавшее на горных вершинах казалось ледяным, - голубым куском льда, будто крышка положенная сверху на горные вершины. Наш вертолет, наша одежда, - все было чужеродным здесь. Не-белым, - в царстве белого. При этом здесь не было так уж холодно - кольцо вершин надежно защищало долину от резких ветров. Здесь не было холодно. Просто пусто и безжизненно. Место забытое богами. Всеми, кроме одного.

Преторианцы Амоса рассыпались, окружили вертолет, чтобы проверить территорию. Но не слишком далеко. Не было нужды. Низина долины сама по себе была потенциальной ловушкой, безо всякого укрытия - идеальное место что выбить всех нас с близлежащих горных вершин, - если бы нашелся безумец, который сумел бы на них взобраться. Все же телохранители Амоса отрабатывали свой номер. Сам Амос стоял рядом со мной, укутанный в теплую одежду и электрический тепложилет, подпираемый каркасом своего медицинского экзоскелета. Я сказал, что здесь не было холодно... Да. Для всех, кроме Амоса. При его старческом дефиците массы тела, он наверно мерз и при комнатной температуре. Что уж говорить о зимнем горном воздухе.

- Так, - сказал Амос, вертя головой. Экзоскелет его при каждом движении слабо, но отчетливо гудел механикой. - И что теперь?

- Ждем. - Ответил я.

- Долго? Я мерзну. - Лицо его было белым как и все здесь. - Кровь не греет...

Он сказал это без жалобы, как констатацию факта. Все-таки его было за что уважать.

- Нет, - покачал я головой, прислушиваясь к своим ощущениям. - скоро. Совсем скоро.

- Часы? - Уточнил он.

- Минуты. - Сказал я. - Может быть вернешься в вертолет, Амос? Незачем мерзнуть зря.

- Нет, - он покачал головой. - Если скоро, я подожду здесь. Не хочу пропустить это зрелище. Черт, где на этом жилете регулировка подогрева?..

Она появилась неожиданно. Безо всяких зримых. "спецэффектов". Пирамида. Идеального "золотого сечения", и такого же золотого цвета. Пирамида с П-образной аркой входа, на той грани что была перед нами. Возникла в долине перед нами сразу, просто заслонила собой часть долины и гор, и изменила пейзаж. Зримо, весомо, - и все же неправдоподобно. И только прошел по всей долине почти неслышный, но мощный, ощущаемый не ушами а костями низкий гул. Будто мир зазвенел, и успокоился.

- Тысяча чертей... - раздался слева от меня голос Джарвиса. И я почувствовал руку Русанки стоящей у меня за спиной на моем плече. Она его сжала, думаю, непроизвольно. Но я даже не повернул к нему головы. Я смотрел. Мы все смотрели.

- Богоявление... - Прошептал сиплым голосом Амос. - Литке, ты это снимаешь?

- Нет сэр, - пробормотал Литке, у которого была камера.

- Так снимай, чтоб тебя мать не рожала!

- Да сэр.

И повисло молчание.

- Эта штука большая, - прервал тишину Поль Посье. - Но она не вытеснила воздух. Иначе нас бы всех ударной волной к чертям собачьим снесло.

- Она не вытеснила. - Кивнул я. - Заместила...

Замечание француза привело меня в чувство.

- У нас мало времени. Она здесь ненадолго.

- Слышали господа? - Включился Амос. - Быстро, идем к ней.

Сундстрим, Клейхилс - в головной! - Дал голос Фер.

Двое охранников двинулись в авангард, оставляя за собой глубокие следы. За ними и Амос сам подавая пример, шагнул к нашей цели. Наст не выдержал, и провалился под его ногой, почти по щиколотку. Амос нелепо замахал руками, пытаясь помочь себе выпрямится своими деградировавшими мышцами, и громче загудел его экзоскелет. Шедший рядом Розен бросил автомат повисший на трехточечном ремне, и едва успел подхватить старика.

- Хьюз! Труввелер! - рявкнул старец - Вы самые здоровые. Помогите мне!

Два здоровяка из охраны подскочили к Амосу, и подхватив его за руки потащили вперед по снежной целине, как мощные буксиры баржу, оставляя за собой рыхлый след. Амос сперва пытался помогать ногами, пока Хьюз не сказал:

- Прекратите семенить, сэр. Вы нам так только мешаете. И, если позволите, мы перевернем вас спиной вперед, так вы не будете ни за что цеплять ступнями.

- Делайте как удобнее, - проскрежетал Амос.

Теперь его тащили задом-наперед. Я с Русанкой шел как раз за ним, и Амос пробурчал мне скривив презрительную мину.

- К самому большому событию в моей жизни меня тащат задницей вперед... Будто бы я упираюсь. Пожалуй, не надо будет упоминать об этом в мемуарах, а?

- Собираешься их писать? - рассеянно спросил я.

- Нет, но ведь придется. Такое событие. Я не только верну свою жизнь. Мы обессмертим свои имена, парень!

- Да-да...

Я почти не слушал его. Я шел за стариком. Я не обгонял, не бежал вперед. Хотя это была моя цель. Моя! Она возникла, когда я еще был слишком мал, чтобы понять это. Я почти был у неё - десять лет назад. Я нашел то, что люди не видели тысячелетиями. Я хотел увидеть. Увидеть что будет внутри. И одновременно... я боялся этого. Там, в этой пирамиде были не только древние тайны. Десять лет назад там остался дед.

Мы подошли ко входу. Строгая простая П-образная арка выделялась из наклонной грани. Как и вся пирамида она была будто отлита из блестящего металла, и ни одного следа швов. Из того же металла были и двустворчатые двери, что перегораживали нам путь.

- Ну же, переверните меня! - Пропыхтел своим могучим нянькам Амос. - Вот так... Что теперь? - Обратился он ко мне. - Ты знаешь, как открыть?

- Ничего сложного, - пробормотал я. - Я действительно знал. Знал обыденно и привычно, будто бы делал это каждый божий день. Это знание мне аккуратно вложили в голову, на нужную полочку. Только возьми...

Я подошел к правой части входной арки, и подняв руку раскрыл пятерню. Метал пирамиды под моей рукой ожил, мигнул изумрудными символами, и я сыграл на них мелодию доступа. Так же как тысячи лет назад эту дверь запер последний марут, оставивший здесь своего господина, и ушедший навсегда. Так же как десять лет назад это дверь открыл дед.

Створки дверей дрогнули, и медленно, мягко начали расходиться в стороны. Фукнуло негромко, - уровнялось давление - и из расходящейся щели на снег перед входом вымело какие-то темные крупинки. Я подошел и посмотрел на них. Это был песок. Десять лет назад эти песчинкаи занесли сюда, из пустыни Каракумы люди, которых я знал. И которых уже не было. Люди Амоса ощерились стволами, сосредоточились у двери как перед проникновением на объект занятый противником. Или как охотники, перед берлогой страшного зверя.

- Не напрягайтесь, господа. - Сказал я им. - Там не в кого стрелять.

И шагнул под арку, во тьму.

Древняя - невообразимо древняя - станция была жива. Я шел вперед. За мной шли остальные, включив фонари на автоматах, подсвечивая мне в спину. В этом, впрочем, не было надобности. Я шел по зеленой линии, горевшей на уровне моего плеча на правой стене. Линия оборвалось, - её светящаяся "река" впадала в круглое зеленое "озеро" света. И я приложив к этому кругу руку снова прощелкал пальцами команду - вспыхнул мягкий идущий от потолка свет. Люди Амоса зашевелили во все стороны стволами, - вбитая привычка, практически уже рефлекс.

Это был большой зал, стены как и снаружи здесь были из металла, но иного по цвету серо-голубого. Кроме входа в который мы вошли, была еще одна дверь впереди. Пустой, ничем не занятый зал, залитый светом.

Помещение вдруг заполнил мягкий нежный женский голос. Древние певучие слова лились как песня. Голос родился, прозвучал и угас, будто хрустальный родник иссяк.

- Что это еще за ангельские песнопения? - Спросил Амос.

- Ничего особенного, - Мотнул головой я. - До того, как это место стало гробницей, здесь была простая станция связи и навигации. Автомат сообщил что все системы в порядке. И сколько циклов не проводилась плановая проверка. Он не понимает, что проводить проверки давно некому.

- Вот так просто? - Удивленно спросил Амос.

- А ты чего ожидал?

- Ну не знаю... Не плановых проверок точно.

- Ты же помнишь, как сказано: "по образу и подобию". По образу и подобию, Амос. Они были очень похожи на нас.

- А это что за штука? - Спросил Посье, указывая на что-то слева от двери.

Я проследил за его взглядом. Чужеродный это был здесь предмет, - вроде ящика с ручкой, и катушкой на одном из боков, на которую был намотан провод.

- Это передатчик с выносной антенной, - пояснил я больше для Амоса. - Десять лет назад варяги его взяли сюда. Была мысль, если не удастся сделать что задумали, то попытаться разместить здесь передатчик и вывести антенну наружу, чтобы он периодически давал сигнал. Тогда каждый раз, как пирамида вываливалась бы в наш мир, шла бы засечка. Можно было сформировать карту мест выхода, и не парится с телепатическими фокусами чистокровных хлопцев.

Посье подошел к передатчику. Эй, эта маркировка... Эй это ведь микроядерный реактор?

- Да. - Подтвердил я. - Я чувствовал себя неважно, кружилась голова.

- Дорогая штука.

- Десять лет назад, была еще дороже. Они не хотели, чтобы у передатчика в неподходящий момент сел аккумулятор. А потом... Они даже антенну не развернули.

- Почему? - Спросил Посье.

- У них возникли другие дела.

- Это действительно стоящая штука? - Спросил подошедший сзади Клейхилс, положив автомат на локтевой сгиб.

- Штучное производства, - кивнул Посье. - Поставишь у себя дома под кровать, и на пару десятков лет можешь забыть о счетах за свет.

- Заберем на обратном, и продадим, - Предложил Клейхилс.

Амос зугукал смехом, будто филин на ветке и повернулся ко мне.

- Ты слышал? Он очутился здесь, - здесь! - и хочет забрать отсюда жалкий микрореактор. Эти шотландцы и правда неподражаемы. Клейхилс! - если ты сможешь отколупать здесь кусочек металла от стены, это будет стоить в десять раз дороже любого... А впрочем... Разве я мало плачу тебе, Клейхилс?

- Лишних денег не бывает, сэр. - Бодро отрапортовал Клейхилс.

- Идем, - прервал я их.

Я двинулся вперед, открыл очередную дверь, и пошел по сводчатому коридору. Остальные шли за мной. Металлический пол глухо отдавал своим монолитом под нашими шагами. В какой-то момент меня вдруг повело - мир поплыл перед глазами, и мне пришлось опереться о стену, чтобы не упасть.

- Мишук, - Придержала меня под руку тут же оказавшаяся рядом Русанка. - Что с тобой?

- Ничего... я потер рукой глаза. - Нормально... Просто, он у меня в голове. Давит... информацией.

Я был слишком близко. Я и правда ощущал его присутствие. Его мощь, многовековую усталость, почти отчаяние, и слабую, будто угасающее пламя свечи, надежду. Но дело было не только в этом. Мы с ним, на каком-то уровне его сознания, будто образовали одно целое. Это не значит, что мы слились. Скорее я получил доступ к его огромной памяти. А значит, и к памяти всех варягов, кто по крови имел с ним связь. В том числе и к памяти деда. И всех остальных варягов, что зашли сюда десять лет назад.

Не думаю, что это он направлял мне информацию. Он ведь спал. Барахтался в своих тысячелетних сновидениях. Скорее всего я непроизвольно запрашивал её сам. Мне хотелось знать, что случилось с дедом - и он дал мне это знание. Непроизвольно влил мне его в мозг.

Я Михаил Поморцев, шел по коридору, вместе с Русанкой, Амосом и его людьми. И одновременно "я", Глеб Клевцов, летел на крыльях радости и успеха по этому же коридору, десять лет назад. А за Глебом Клевцовым, шел еще один целеустремленный и исполнительный "я" - и звали меня Запслав Рудомет. С этим последним эмоциональная связь была похуже, - кровь была жидковата - но ход его мыслей я улавливал. Он - "я" - Рудомет - наблюдал за дедом, и уже почти решил - надо брать командование на себя.

Это было слишком для одного человека - и могло закончится шизофренией - расщеплением разума. Поэтому я зажмурился, и взмолился, попросил - прекрати! И видения отступили, потеряли силу. Я снова был я. Однако они - видения - все же скользили во мне. Только теперь не захлестывали мое сознание, и не грозили разбить мое "я". И все же, проходя по блестящему коридору мимо плохо различимой, темной, неопределенного цвета смазанной полосы на стене, я знал - это кровь. Здесь Запслав Рудомет бежал обратно, спасался от деда, оглядываясь, шатаясь, зажимая рану на шее, а второй сжимая скользкий от собственной крови пистолет. Бежал, стремясь к спасительному выходу. Бежал и оперся на краткий, мазнул по стене оставив на ней утекающую из него жизнь...

Я шел по коридору. Я знал куда идти. Перекрестки не смущали меня. Я ведь уже проходил здесь. Круг почти замкнулся. Я шел, уходя вглубь пирамиды, открывая двери. Я стремился к главному залу.

И я вошел в главный зал.

Древние строили с размахом. Станция связи была чисто утилитарным местом. Но все же и здесь был церемониальный зал. Здесь живущий на земле Бог в случае визита в пирамиду принимал отчеты, и выслушивал просьбы от местного персонала. Странное по нашим понятием место. Но как известно, желания возрастают по мере возможностей... А у древних возможности были.

Это был прямоугольный зал, с двумя рядами колонн у стен - классическая форма главного зала дворцов, на безмерно далекой планете, которую пришельцы повторили здесь, и которую мы люди - затем пытались скопировать неоднократно. В дальнем конце зала стоял вознесенный вверх на ступенях металлический трон. Но на нем некому было сидеть. Потому что хозяин трона лежал перед ним, - тяжелая бронированная капсула. Совсем не похожая на кристалл, или еще что-то в таком роде, как я видел недавно в своем дурацком сне. Скорее похожая на саркофаги египетских фараонов. Я увидел её сразу, - не зрением, а чем-то иным; она притянула меня как магнит. Тот, кого я чувствовал так долго, был совсем рядом.

Я шагнул вперед. И с трудом оторвав взгляд от капсулы саркофага. Бойцы Амоса вслед за мной начали входить в зал, ховаясь за колоннами и выцеливая сектора. А я шел прямо по центру. Кого мне было здесь бояться? Перун закованный в свой гроб, был в этом зале не один. Его дети, дальние его потомки, через несколько тысяч лет организовали ему в этом зале почетный эскорт.

Из мертвецов.

Первого я заметил почти у самого входа. Он лежал на полу, нелепо подвернув под себя ногу, - иссохшая мумия, так и не расставшаяся со своим длинным посохом. Я узнал его по белому чубу, все еще украшавшему сморщенный обтянутый коричневой кожей череп - жрец Людовит. А дальше лежал еще один труп, и еще. Вместе с дедом сюда вошли восемь человек. А вышел только один. Остальные семеро так и остались здесь. Я шел по залу к его тронному концу, и мой путь отмечали сморщенные тела. Вот справа один из ученых, - тогда десять лет назад он был с чемоданом за который очень трясся и никому не доверял - теперь чемодан валялся далеко. Видимо сам бросил его когда побежал, занятно как могут в один миг изменится у человека представления о важном... Не помогло, - так и рухнул лицом вперед, и теперь лежал в сухом порошке своей высохшей крови. Второй ученый - у колонны. Этот был умнее первого, не бежал к выходу по прямой, но тоже не успел; осел, будто устал. Смертельно устал. Слева, - у противоположного конца залы, еще один жрец. Как же его звали?.. Да, Дубрав - свернулся клубком, будто новорожденный, сжав костлявыми руками живот. И почти по центру, - двое бойцов Запслава, даже после смерти не расставшиеся с автоматами. Они умерли здесь первыми, и лежали в тусклой россыпи собственных гильз.

- Что за ад? Что тут произошло? - Дал голос у меня за спиной один из охранников Амоса. Кажется, Джарвис...

Я мог бы рассказать. Во всех подробностях. Когда-то, десять лет назад я уже видел это. Но тогда я не смог понять. Возможно потому что не хотел. Я ведь тогда не мог представить, что братья будут стрелять друг в друга, - даже ради блага, как они его понимали. А теперь я знал, что братья - и за благо - рвут друг друга особенно яростно. Это чужого можно убить без особых эмоций...

Я знал все что здесь произошло, вплоть до каждого движения. Кто куда бежал, где прятался, в кого стрелял. Кто ничего не успел понять, а кто умирал мучительно и долго. Я видел все это - с восьми разных точек зрения, по числу вошедших сюда людей. Мне было грустно. И одновременно, я был отчаянно горд за деда. Он был один против троих матерых спецов. Стоял к ним спиной. А они целились ему в спину. И он сделал свой ход. И если не победил... То уж точно не проиграл.

- Контакт! - Раздался крик одного из телохранителей Амоса. Он заметил торчащую из-за колонны пулеметную турель, и суставчатую металлическую ногу. - Нет, отбой. Похоже, дохлая железяка.

- Боевой дрон... Может в спячке?

- Никаких шансов. - Сказал Поль Посье обойдя колонну с другой стороны. - Это старый "Герион". Их оснащали бензиново-акумуляторным гибридом. Десять лет. Он сжег бензин и аккумуляторы давно сдохли.

Я почти не слушал их. Колонны кончились, я вышел в тронную часть зала. Он лежал на ступенях. Он почти дополз наверх, до саркофага. Почти... И все еще тянулся к нему иссохшей скрюченной рукой. Дед. Мой дед.

Я подошел, и сел рядом на корточки, так чтобы увидеть его повернутое вбок лицо. Смерть изменила черты, но все же его еще можно было узнать. В местах не с таким сухим воздухом, время поступало с трупами гораздо жестче, а здесь... Рудомет и его люди, были добрыми стрелками - куртка на спине была вспорота в нескольких местах. Та самая крутка, в которой я видел деда в последний день. Все это было будто вчера. Яснее чем вчера. Существует ли вообще такая штука как время?

Левой рукой дед все еще тянулся достигнуть своего бога. А в правой, поджатой рядом с лицом, он все еще сжимал пистолет. Та самая - его - "Огненная Звезда", - "Стар Файрстар Плюс" из которой и я бывало стрелял в детстве... Удлиненный двадцатизарядный магазин, все еще был в рукояти. Но затвор застыл на задержке в заднем положении, оголив перекошенный ствол - он успел расстрелять все патроны до железки. Я залез в свой подсумок, достал магазин от пистолета, и выщелкнул оттуда один патрон. Затем аккуратно приподнял сухую руку мертвеца, нащупал кнопку выброса и отделил магазин дедовского пистолета. Туда я вставил свой патрон, загнал магазин обратно, отведя затвор назад, отпустил. Сухо клацнуло, затвор загнал патрон в ствол, - десять лет сжатия не ослабили пружину; испанская сталь была хороша. Теперь дед снова был вооружен.

Не к лицу воину лежать без оружия.

Рядом раздались шаги. Подошел Амос, и встал рядом. На деда он даже не посмотрел. Что ему был дед... Он неотрывно, будто зачарованный смотрел на возвышение, где лежал саркофаг.

- Это он? - Лихорадочным тоном спросил Амос. - Это же... он?

- Да, - я поднялся на ноги. - Это он.

- Индра, Перун, Уран, Юпитер, Зевс, Один, Менге Кёк Тенгри... - Амос перебирал на языке эти имена из бесконечного списка. - Я все-таки нашел его. Нашел! Поднимай же его! Буди скорей! Я рискнул всем, - и снова выиграл. Самая крупная ставка - на жизнь! Я буду жить! Я не умру! А-ха-ха-ааа!...

Амос вдруг оборвал свой смех.

Сипло шумно, глубоко вдохнул.

Сгорбился.

И застыл.

Я повернулся к Амосу, взглянул на его побелевшее лицо, сине губы и застывшие глаза.

- Штюрмер! - Крикнул я, - Медик! Сюда, ну, быстро!

Личный медик Амоса подскочил, завозился вокруг, а затем как-то резко замедлился в движениях, и повернувшись ко мне отрицательно покачал головой.

- Всё.

- Что "всё", он же стоит!

- Его держит экзоскелет. - Штурмер развел руками. - Всё. Он мертв. - И уже обращаясь больше ко мне чем к себе, раздумчиво добавил. - Чудо что он вообще протянул так долго... Железный старик.

Я смотрел на вертикально застывшего Амоса. Умер смеясь. Немногим в конце жизни выпадает такая роскошь. Надеюсь, он не успел понять, что с ним случилось. И ушел ощущая себя счастливым победителем.

А может быть успел.

Может быть, теперь он уже знал, что смерть, это не так уж и страшно.

Телохранители, - теперь уже бывшие телохранители Амоса - подошли к нам, обступили тело Амоса полукругом.

- Старый хрыч, - Покачал головой Хьюз, - помер. Надо же было выбрать такое время.

- Таскал с собой десять охранников и одного врача. - Хмыкнул Сундсрем. - Надо было наоборот.

- Тогда ты не получил бы работу. - Лениво посмотрел на Сундстрема Кренц. - Нанять такого болвана как ты, можно только в группе.

- Поцелуй меня в тыл. - Лениво отозвался Сундстрем.

- Легче, джентельмены, - Обвел глазами подчиненных Франц Фер. - Проявите уважение к нанимателю. Он честно выполнял свой контракт.

- И мы честно выполняли свой, - Отозвался Хьюз. - мы берегли его от пуль. А наши высказывания точно его не ранят.

- От старости телохранители не укроют, - пожал плечами Литке.

Пока телохранители философствовали, личный врач Амоса, Штюрмер, собрался с мыслями и повернулся к группе:

- Господа, позвольте минутку внимания. Как видите, ситуация изменилась. Ваш наниматель мертв, что автоматически аннулирует ваш контракт. Смерть это, конечно, всегда печально... Но в нашем случае, это даже некоторым образом упрощает ситуацию. Позвольте представиться, и прояснить вам некоторые моменты: Меня действительно зовут Элиас Штюрмер. Я не только был личным врачом Амоса Пайджа. Я также уполномоченный представитель совета директоров компании Панпрод.

"Твою медь! - Вот и все что я подумал в тот момент.

- Шпик, - фыркнул Посье.

- Я предпочитаю термин, наблюдатель, - развел руки Штюрмер.

- Ад кровавый! - весело оскалился Джарвис. - Дед до усрачки боялся утечки, а шпик оказывается все это время скармливал ему пилюли с ложки, и втыкал иголки в дряблый зад. Не ты ли уморил старого пердуна?

- Позвольте уверить, я тут не при чем, джентльмены - с чувством оскорбленного достоинства открестился Штюрмер. - Я никогда бы не поступил бы так. Я ведь действительно дипломированный врач, исповедую принципы врачебной этики и европейского гуманизма, а кроме того, мне никто не давал такого приказа. Моя задача была только наблюдать за состоянием здоровья, и поведением господина Пайджа, и... информировать об этом совет директоров. В последнее время, эмоциональное состояние господина Пейджа было несколько... нестабильным. Что и вызывало у совета законную обеспокоенность. Когда господин Пайдж организовал эту, должен сказать, авантюрную экспедицию, он в припадке мнительности, даже разбил мой телефон, лишив меня возможность регулярно поддерживать связь с советом. События развивались стремительно, и в результате привели нас сюда.

- Должен сказать, что безрассудная затея господина Пайджа увенчалась успехом, чему мы все и являемся свидетелями. Однако, согласитесь, что его идея вскрыть саркофаг, который был закрыт тысячи лет, - это просто за гранью разумного. Там может оказаться все что угодно, вплоть до древних форм неизвестных вирусов. Вы же наверняка видели такое в старых голливудских фильмах.

Телохранители зашевелились, - старые голливудские фильмы видели все. Там вечно кто-нибудь чем-нибудь заражался, и потом ходил оглашая окрестности тоскливым воем.

То куда вел разговор полномочный шпик мне не нравилось,

- Штюрмер, остановись, - сказал я положив руку ему на плечо. - Ты не знаешь, что затеваешь.

- Не надо мне угрожать! - Повысил голос Штюрмер, отстраняясь от меня. Я всего лишь обсуждаю то, что нас всех касается.

- Пусть доктор скажет, - дал голос Хьюз.

- Я просто призываю вас поступить практично, - обратился к охранникам Штурмер. - Не будем вскрывать саркофаг. Вынесем его отсюда, вывезем на вертолете. Это же образец неземных технологий! Вы даже не представляете, какие деньги заплатит вам за него корпорация Панпрод. Это гигантская сумма. Вы будете обеспечены до конца вашей жизни. Эта штука - если её не вскрыть - билет в безбедную жизнь. Для каждого из вас.

Охранники закумекали, начали переглядываться.

- Кого вы слушаете? - Спросил я их, пытаясь перехватить инициативу. - Развесили уши. Этот шпион прав только в одном - перед вами образец неземных технологий. И отвесят вам за него каждому - по девять грамм свинца. Это тайна. И такие тайны убивают всех, кто их знает.

- Не надо ваших страшненьких рассказов - покосился на меня Штурмер. - Речь идет всего лишь о деньгах. И у ПанПрод их достаточно, чтобы просто купить, все что ей нравится. Это бизнес.

- Ладно, довольно разговоров - определил голосом командир команды, Франц Фер. - Мы вытащим эту штуку, а там посмотрим кому её предложить.

- Устроим аукцион, - обрадовался рачительный Клейхилс, - кто больше даст, тот и получит.

- Возможно и так, - Но вскрывать эту штуку, - Фер со спокойным прищуром смотрел на меня, - не вариант.

- Это не вам решать, - сказал я. - Экспедицию организовали я и Амос Пайдж.

- Пайдж мертв. А на тебя мы не работаем, - покачал головой Фер. - так что здесь у каждого право голоса. Верно, ребята?

- Так и есть, подтвердил Посье.

- Это называется демократия, парень - ласково улыбнулся мне Джарвис.

Я смотрел на них. На довольного Штюрмера, который - как ему казалось, - удачно обернул дело, выслужился, добыв ценный приз для своих далеких корпоративных хозяев. Надо было просто пристрелить его, когда он только открыл поганый свой рот, и признался что шпион, - возможно тогда он не успел бы заразить своими соблазнительными идеями этих крепких парней. Но стрелять в человека, заранее, пока он еще не дошел до края, - этому я так и не научился... Я окинул взглядом бывшую охрану Пейджа, - десяток наемников привыкших зарабатывать с винтовками в руках, которые почуяли свою выгоду. И на губах моих против воли появилась короткая невеселая улыбка.

Круг замкнулся. Почти замкнулся. Я пришел сюда - так же как дед - не с теми людьми за спиной. И я должен был разобраться с ними - так же как дед. Их было десять, - много, слишком много. И они были слишком близко. А укрытия слишком далеко. Я вспомнил давние уроки капитана Ухмылкина - я был неправ позицией, еще до того, как все начнется. Но где-то у меня на донышке души уже колыхался электрическими разрядами гнев спящего, который почувствовал, что история готова повторится во второй раз. А значит вечный сон будет продолжаться. Но все же - прежде чем меня полностью поглотили бы электрические разряды - я должен был попробовать не дать замкнуться этому кругу.

- Я пришел сюда, чтобы открыть этот саркофаг. Я шел к этому десять лет. Больше. И я его открою.

- Не надо нагнетать, сынок. - Спокойно, и как-то даже по-доброму сказал Фер. - Сегодня плохой день, чтобы умереть. Если хочешь возьмем тебя в долю. Цену будем устанавливать мы, поэтому денег хватит на всех. Не хочешь - просто бери свою девку, и уходи отсюда... Кстати, - Фер завертел головой, - а где девка?

Длинная автоматная очередь вспорола тишину как гневный раскат грома.

В неимоверную, застывшую тягучей патокой долю секунды, я успел ухватить взглядом, как дернулись несколько наемников слева от меня, приняв в спину злых автоматных пчел, и как остальные - опытные парни - начали инстинктивно разворачиваться на звук, кто приседая, а кто просто плюхаясь на брюхо, и одновременно вскидывая свои винтовки. ...Русанка всегда была умнее меня, пока я разглагольствовал, она сместилась за колонну и исключив меня с линии огня дала оттуда фланговую прицельную длинную очередь веером на весь магазин. Женщины часто бывают решительней мужчин... Она подарила мне шанс.

Русанка лупила слева из-за колонны, за мной было тронное возвышение, передо мной - наемники. Я вскинул автомат висевший на одноточечном ремне, и перечеркнул очередью Франца Фера, а может и кого-то еще из бывших рядом с ним. Одновременно я сместился назад-влево, пригибаясь, и прикрылся от врага телом бедолаги Амоса, который все еще стоял поддерживаемый своим медицинским экзоскелетом.

В него - сквозь него - тут же ударило тяжело обсыпав меня пластиком и просвистев над головой воющей смертью, - гражданский зкзосклет не был преградой для автоматных пуль. Я на чистых инстинктах в два прыжка взлетел вверх по ступеням, и перепрыгнув спрятался за ближайшее укрытие.

Мгновение спустя я сообразил, что укрылся за саркофаг.

Его саркофаг.

Некогда было думать, я сгруппировался, перекатился ближе к правому краю, и качнувшись высунулся сбоку вместе с автоматным стволом.

Передо мной мелькнул зал, усеянный трупами, - теми старыми десятилетней давности иссохшими телами, к которым прибавилось еще четверо. Четверо наемников лежали на полу. Трое Русанкиных. Двое лежали лицами вниз, и я опознал только Сундстрема. И один мой - Фер. Двигался там внизу только Амос; - мелкими шажками из стороны в сторону нелепо дергался его экзоскелет, пытаясь компенсировать сбившие стабильную вертикальную стойку пулевые удары. Остальных наемников не было видно, они рассыпались и укрылись за колоннами. Русанка слева, и я по центру, - вместе мы образовывали позицию для перекрестного огня, что немного смягчало перевес врага, но дело шло по острию бритвы.

Из-за колонны справа высунулась чья-то харя со стволом, и дала по мне очередь.

Я влепил в ответ, слыша как по саркофагу тяжело ударили пули.

Мы оба промахнулись.

Это был Клейхилс.

- Не стрелять! - Закричали внизу, и я узнал голос Поля Посье. - Не стреляйте по этой чертовой штуке!

А, паскудники боялись стрелять по саркофагу.

- Эй Поморцев! - Крикнул снизу Поль. Голос его доносился из-за левого ряда колонн; значит часть из них откатилась и туда.

- Фер мертв! Поздравляю с повышением Посье! - Зло крикнул я.

- Спасибо. - Со своим мягким акцентом отозвался француз. - Сдавайся, Поморцев! Ты же понимаешь, что мы задавим огнем. Не доводи дело до гранат. Решим все миром. Ты будешь жить, мое слово.

- Бычье дерьмо! - Завопил внизу кто-то искаженным голосом. - Миром?! Да я ему кишки вырву!

- Заткнись Кренц!.. - Рявкнул Посье.

Воспользовавшись краткой передышкой я решил улучить момент, и посмотреть, как там Русанка. Справа из-за саркофага мне не было её видно, и я укрываясь за ним сместился и выглянул слева.

Она сидела лицом ко мне, прижавшись спиной к первой колонне в ряду. Единственная позиция, откуда её не могли достать ни с какой точки обоих рядов колонн, - пока я еще держал фронтальную позицию. Левая рука Русанки висела как тряпка, бедро и предплечье заплыли красным. Автомат с отстегнутым магазином бесполезно висел на ремне. Пистолет, судорожно сжатый в правой, ходил ходуном. Лицо было белее мрамора, и глаза... Жизнь убегала из неё. Мы встретились глазами. Она судорожно кивнула, и где-то под сердцем у меня будто резанули ножом.

- Дашь гарантии, Посье? - Мертвым голосом спросил я.

- Мое слово!.. - Чрезвычайно твердо ответил Посье. Наверно так клялись мушкетеры в романах старика Дюма... И что-то он сказал еще. Но я уже не слушал. Я и спросил-то, только чтобы выиграть пару секунд.

Пора было вызывать кавалерию.

- Активация! - Сказал я в радио. - Михаил Поморцев. Пароль "Венёв". Режим - зачистка.

Секунду стояла тишина. Затем внизу в зале послышался короткий металлический гул, чей-то испуганный крик. А потом замолотили тяжелые пулеметы.

Все я знал. И частоту связи, и порядок дистанционной активации из ждущего режима, и даже дневной пароль, - который до сих пор действовал, потому что никто так и не сменил его за десять прошедших лет. Даже голос мой, записанный образцом десять лет наверно был узнаваем - тембр так и не сменился. Я не был приоритетным командиром. Но все приоритетные командиры были мертвы, а я был полноправным членом экспедиции. И он был обязан меня защищать. И слушать мои команды. Мой глупый стальной козырь.

Мой бог из машины.

Герион.

Я знавший теперь последние минуты деда, так будто это были мои минуты, - знал что он делал там, лежа на ступенях, все еще тяня руку к саркофагу, и понимая что уже не дотянется. Он отдавал последний приказ исполнительной машине, которая пришла сюда вместе с ними для защиты - и никого не смогла защитить. Потому что не знала, что делать, когда её командиры стреляют друг в друга... Дед отдал последний приказ: - переход в режим минимального энергообеспечения, активация по команде. Он сделал это для тех, кто должен был прийти сюда после него, в поисках Бога. Чтобы их не встретила боевая машина, начиненная смертью.

Посье, который что-то сейчас истерично вопил там внизу, был прав. Герионы стандартно оснащались бензиново-акумулятроным гибридом. В чем Посье смертельно ошибался, - Герионы нашей экспедиции не были штатными. Варяги расстарались на микроядерные реакторы не только для выносной антенны. Наш давний провал был организован с размахом...

Я выглянул из-за саркофага. Коротко, и экономно рубанул тяжелый пулемет, и из-за одной колонны в мое поле зрения вывалился наемник, - сперва летящими кровавыми ошмётками, а затем и самой вспоротой тушей. Еще двое наемников, выскочили и помчались к выходу. Я снял их двумя аккуратными выстрелами в спину. Из-за ряда колонн быстро перебирая шестью своими паучьими ногами появился дрон, - мой рыцарь в тусклых доспехах - и вращая стволами, по дуге пошел на противоположную сторону. Кто-то попробовал прошмыгнуть у него за спиной - очередь из многоствольного пулемета на маленькой башенке располовинила его почти надвое; завизжал по залу множественный рикошет... У наемников был с собой РПГ - реальная угроза Гериону - но он лежал на полу притороченный на спине мертвого Сундстрема. И я не собирался никому дать до него добраться. А снайперить по его многочисленным оптическим выносным здесь, в этой мышеловке... Без шансов, ребята.

В принципе, мне бы так и стоило сидя здесь расстреливать тех паникующих бойцов, что появлялись в поле моего зрения, пока Герион месил их внизу. Но меня беспокоило, что своим зигзагом он выйдет к Русанке. Она ведь не была занесена в его кремневые мозги. Поэтому я, сменил магазин в автомате, поднялся и быстро побежал к ней.

Там, рядом с Русанкой, из-за за колонны, из простенка между ней и стеной, на меня неожиданно вывалился Кренц. Мы столкнулись вплотную, мне было не с руки развернуть автомат. Поэтому я ухватился за ствол автомата Кренца рукой отвел его в строну и, схватившись второй за его приклад, толкнув всем телом влепил наемника в стену, - тот охнул - и я сразу боднул его снизу лбом в нос. Кренц чуть присел, поставил голову так, что мы оба стукнулись лбами будто два быка, - в голове у меня загудело как в колоколе, - а он ответно ударил снизу, ботинком по надкостнице, так что я разом престал чувствовать ногу. Я бросил правую руку к пистолетной кобуре, и Кренц сразу пересилив одну мою левую руку, которой я прижимал его к стене через его же автомат, - отбросил меня назад. Он разворачивал ко мне автоматный ствол, когда я еще не выведя пистолет на линию прицеливания выстрелил - два раза в пах, и потом еще два - в лицо. Он сполз по стене, - кишкодрал хренов...

Я хромая развернулся, бросил пистолет в кобуру и перешел на автомат. Русанка направляла на меня пистолет - на секунду я оцепенел, потом сообразил, - пыталась выцелить Кренца, которого я перекрыл ей своей спиной. Я сместился с линии огня. Русанка обессилено опустила оружие. Моя правая перчатка дымилась, и воняла жженой синтетикой, - перед смертью Кренц успел пострелять так, что раскалил свой ствол... Я вскинул автомат, и... было тихо. Очереди смолкли. Никто не кричал. Только жужжал где-то за колонной приближающийся Герион. Вот он вывалился из-за за первой колонны с внешней стороны зала, и навострил на нас стволы. Я тут же сдвинулся влево встав вплотную с Русанкой.

- Поморцев. - Сказал я Гериону, и показав на Русанку определил - Важный пленный. Не уничтожать до агрессии. Контроль. - а сам шепнул ей, - брось пистолет, быстро.

Автомат Русанки брякнулся на пол. За ним же полетел пистолет. Герион лупоглазил на нас своими многочисленными камерами, и задумчиво покручивал пакетом стволов пулемета. Тут я кое что несколько запоздало подумал. Пусть мой голос и не мутировал, но с восемнадцати лет черты моего лица изменились. Я конечно парень хоть куда, но если кремниевые мозги машины не смогут соотнести мой закрепленный в ей памяти образ десятилетней давности, с моей же сегодняшней побитой рожей...

Пакет стволов пулемета опустился, и закрутил свой визгливый хоровод...

Но обошлось. Пулемет сместил стволы, и пошел искать другие цели. Герион недовольно гукнув, резко развернулся, чуть присел на лапах, для устойчивости, и занял позицию чтобы простреливать всю центральную часть зала.

Я обессиленно выдохнул. Да здравствуют программисты которые разработали программу распознавания лиц. Спасибо вам ребятки, проставил бы вам любой напиток на ваш вкус...

Я опомнился, обернулся, и присел над Русанкой.

- Ты как?

- Как на курорте... - Вяло ворочая языком ответила она.

- Погоди, погоди минуточку... ты погоди, я щас...

Я достал складень, выпростал из рукояти лезвие, и начал резать её одежду в местах ранений. Руки тряслись, и я никак не мог их успокоить. Распотрошив аптечку я наложил жгуты, потом кровоостанавливающий пластырь и бинт.

- Не спи Русанка. Я знаю что я до зевоты скучный кавалер... Но ты уж не спи, а?..

Я посадил ей на вену здоровой руки "пиявку" - интеллектуальный пакет с физиологическим раствором, и ввел иглу. Десять лет назад таких штук еще не было. Пакет присосался брюхом, и начал потихоньку сморщиваться, вливая в кровь свое содержимое. Так вот...

Я поднялся.

- Посиди пока здесь.

- Не бойся... - выдохнула она, - не убегу...

Я хромая, вскинул автомат, и пошел обходить зал. Не спрятался ли кто от моего старательного стального друга? Но после призовой стрельбы в тире требовался подсчет очков. И я аккуратно считал трупы. Кренц, Сундстрем, Фер, Труввелер, Литке... лишился лица, но я узнал его по волосам собранным в хвостик. Штюрмер, - говнюк, который заварил всю эту кровавую кашу, да сам и не расхлебал. Хьюз, Розен... О ла-ла, вот тут Посье, а вон там его рука с плечом... Они все были здесь. Джарвиса я не узнал, - в этом кровавом месиве не осталось отличительных признаков, но я понял, что это он, методом исключения.

Клейхилс был еще жив.

Это был странно, при таком количестве пулевых. Сперва я подумал, что это вообще рефлекторное подергивание трупа, - сбой в умирающей нервной системе, сокращающий мышцы уже ненужным сигналом. Но нет, грудь его неглубоко, судорожно вздымалась. Рот красный от выходящей изнутри крови мелко подрагивал. Он сфокусировал на меня взгляд, и кажется даже узнал.

Какое-то время мы глядели друг на друга, глаза в глаза.

Он не отвел взгляд, даже когда я вытащил пистолет.

Все. Счет закончен.

Я прислушался к внутренним ощущениям, пытаясь понять эмоции того, кто тенью был внутри меня. Как он отреагирует, на то что я добил Клейхилса? Я не смог почувствовать какого-либо его сожаления. Сколько он видел и чувствовал смертей пока жил? И потом, - пока спал? Но и одобрения не было. Это хорошо. Бог должен быть лучше людей.

Иначе какой в нем смысл?

Воняло кровью, как скотобойне. И порохом. И дерьмом. Меня отпускало, и от этого трясло. Адреналин уходил, оставляя вместо себя боль. Желудок пытался подскочить наверх и со спазмами выскочить через горло.

Ничего, пройдет...

Я вернулся к Русанке, присел перед ней на колено. Потрогал холодную щеку и лоб. Все-таки она чуть отодвинулась от края. Смерть от потери крови кладет на человека свой особый грим белых и синеватых тонов. Она тот еще визажист... Но сейчас смерть отошла, и страшный "макияж" чуть смылся с Русанкиного лица. Хорошо, что у меня было с собой два жгута. Дед всегда говорил - "бери два жгута, вдруг тебя ранят два раза, а ты после этого будешь еще жив; будь оптимистом". Я взглянул туда где лежало тело деда, и впервые поймал себя на мысли, что он действительно не умер. Безотносительно небесного царства, в которое верили варяги. И безотносительно слепка с действий и эмоций деда, которые хранились в бездонной памяти Спящего. Как бы ни было, дед жил еще и во мне. Своими науками, цитатами, присказками, навыками. Жил, и постоянно вылезал из меня на свет. Как и положено учителю вылезать из ученика. А деду из внука.

Тоже своего рода, бессмертие...

Я придвинулся к Русанке, и пощупал у неё между ног.

- Не смотри, медвежонок, - поморщилась она. - Думала, я этим в младенчестве переболела... Стыдно в моем возрасте... И подгузника с собой нет...

- Ничего стыдного. Нормальная реакция на ранение.

- Я знаю, дурак. Нельзя же лазить женщине между ног без спросу...

- Даже мне?

- Тебе охальнику особенно...

Я прихватил пальцем гарнитуру рации:

- Михаил Поморцев. Пароль "Венёв". Переход в режим минимального энергообеспечения, активация по команде.

Герион недовльно забурчал. Аккуратно опустился на пол, поджав под себя суставчатые лапы, и затих.

Погуляли и хватит.

- Ты знал, что он все еще работо... способен? - Слова ей давались тяжело, и последнее вышло в два приема.

- А что ему могло сделаться?

- Давно придумал?

- Как только спящий дал мне увидеть сон последних минут от лица деда.

- Значит, это и был твой козырь.

- Да. Но это ты дала мне время достать его из рукава. Спасибо тебе.

- Все за счет фирмы... Вальркьёссы и компания... Экстремальные развлечения для идиотов.

- Русанка.

- А...

- Скажи, ты когда нашла меня у Горазда. Сказала, у тебя приказ, - защищать меня, пока то что я делаю, идет на благо Богине. А если бы ты решила, что то что я делаю идет богине во вред... - у тебя был приказ и на этот случай?

Русанка посмотрела мне в глаза, слабо улыбнулась.

- Не такой уж ты и глупый, медвежонок. Надо же. Повзрослел.

Я помолчал.

- Но я знала... Что ты не сделаешь ничего, во вред богине. Дед хорошо тебя воспитал.

- А если бы... все-таки?

- Мирина.

- Чего?

- Мирина. Это мое имя...

- Спасибо... Хорошее. Тебе идет.

- Иди, нельзя медлить. Богиня ждет.

- Ты все-еще думаешь, что это Богиня?

- Открой, да сам посмотри.

- Да, уже пора, пожалуй.

Я развернулся, прихрамывая прошел к тронному возвышению, и поковылял по ступеням.

Что-то механическизажужало у меня за спиной. Герион, - неужто не выключился? А, - экзоскелет Амоса... Надо будет его потом упокоить, ходить мертвецу - грех.

Я подошел к саркофагу. Пули не повредили его. Наверно он мог выдержать и взрыв. Спасательная капсула с древнего космического яйца, принесшего разумную жизнь на землю... Я провел рукой над её поверхностью, и металл ожил узором значков, которые никто не видел тысячи лет. Вот и нужный, - зеленая мигающая вязь знаков - реанимация. Воживление

Осталось только сделать легкое движение пальцем.

Мне вдруг стало... страшно.

Что я делаю? Как это отзовется? Как изменит наш привычный мир? Все те, кто не хотел открыть этот саркофаг. Нетленные, Жрецы, и даже старшие Варяги... Они видели в этой капсуле "ящик Пандоры". За ними лежала их правда, - пусть даже иногда служащая для оправдания их личных интересов, вроде примитивного нежелания терять власть.

Но правда всегда остается правдой.

Что бы ей не пытались прикрыть.

Но была и моя правда. Правда в том, - что нельзя предавать своих клятв и обетов. Их нужно соблюдать, - когда это тебе удобно, и соблюдать, когда ты можешь потерять все Тысячи голосов лжи каждый день будут шептать тебе, что никому нет вреда от твоего предательства. Что там, где предали другие твоя измена ничего не решит, будет почти незаметна. Что твоя измена пойдет всем на благо, и от этого блага перепадет лично тебе. Что если о твоей подлости никто не узнает, то ведь её как бы и не было. Тысячи голосов всегда стараются заглушить один голос - твоей совести. И если ты поддашься, - тебя незаметно сожрет ложь и лицемерие.

Помню, что услышал в молодости: ты делаешь один мелкий шажок в сторону с прямого пути. Потом другой. И только оглянувшись понимаешь, на какое расстояние ушел, и что обратно уже не вернуться. Древний историк Геродот писал, что народ персов учит своих мальчиков с пяти и до двадцати лет всего трем вещам: - Ездить на лошади. Стрелять из лука. И говорить правду. Древние Персы - опустим нескольких паршивых овец - не нарушали своих договоров. Даже с врагами. Даже если враги нарушали их первыми. Возможно поэтому они и исчезли. Были перемолоты в жерновах истории.

Но как же нашему миру не хватает таких людей...

Перун лежал передо мной в своем ледяном гробу. Легендарный герой. Застывший Бог. Как же он был им всем удобен - Держиславу и ему подобным, - именно в таком состоянии. Его именем можно было клясться, им как подпоркой можно было подкреплять здание традиции, на его сусально вылепленном образе можно было воспитывать молодежь. Именно таким он был им нужен. Комфортный Бог. Удобный инструмент. Ничего нового. Живые всегда использовали славу ушедших таким образом. Попробуй найти в истории бога или героя, образ которого со временем не исказили бы до неузнаваемости переходящей в противоположность. Иудей по имени Иешуа некогда сказал "не убий", но всего лет через двести по полям бегали армии с его именем на знаменах, и с остервенением рубили врагов. Заратустра поведал последователям, что бог един - но уже через поколение истовые последователи снова скатились к многобожию. Ныне живущие клали прах ушедших в кирпичи здания собственного культурного кода. Кирпич не знает что из него построят... Так было от веку, и пребудет до скончания веков.

Но Перун был иным. Потому что был жив. И я не знал за ним вины, чтобы оставить его в вечном заточении. Даже преступников не держат в тюрьме ни дня свыше определенного срока. А его освобождение запоздало на тысячи лет. И если неких радетелей за высшие интересы, его освобождение заставит подвинуть задницы с насиженных мест - так тому и быть. Я не люблю тех, у кого за высшие интересы всегда должен страдать кто-то другой; но никогда они сами.

Я выпускаю в мир прошлое. Неизвестное прошлое. Вбрасываю в колоду джокера. Оно может изменить наш мир? Возможно. А разве мир не нуждается в изменении?

Такова моя правда. И она мне дороже других правд, тем более что я подобно многим - ради блага - уже умостил мой путь трупами...

Я стою за свою правду.

Это все что мы можем.

А где же истина?..

Я стою здесь, чтобы доказать - варяги от рода русского еще не иссякли. Пусть даже сам глава Держислав, - заплутал и потерял дорогу чести. Я стою здесь. Дед стоит здесь, - тенью за моим плечом. И дядька Горазд. И другие, - живые и мертвые. Все, кто держал и держит свое слово. Все, кто прошел и идет свою жизнь по прямому пути.

Только легкое движение пальцем.

Сделать это совсем не трудно.

Трудно было только дойти.

Послесловие.

Итак, дорогой читатель, если ты читаешь эти строки, значит, ты уже окончил читать мой роман.

Тем не менее, в наших с тобой отношениях еще не поставлена точка. Мне осталось дать к тексту некоторые пояснения. Данный роман является тем, что называется "худлит", но в его основе использованы реальные научные факты и источники из дошедших до нас мифов. Чтобы не вводить сумятицу в голову любопытного читателя, я дам здесь пояснение, чтобы разграничить правду с выдумкой.

Родство богов русского, греческого, римского, иранского, индийского, германского, и многих других пантеонов.

Описанное в романе правда. Боги этих народов действительно происходят от общих прообразов и сохраняли много общего между собой.

Сюжет основан на русской, иранской, и индийской мифологии. Эти ответвления на обширном древе корпуса индоевропейских мифов, к сожалению, как правило, мало известны современным русским людям. Так уж сложилось, что часто мы гораздо лучше знаем ветви греческую и скандинавскую мифологию, чем иранскую или индийскую. Хотя эти две последние имеют не меньше - (а то и больше) - бесчисленных связей, уходящих корнями к верованиям наших общих предков, того времени, когда они еще не разошлись по разным странам.

Вообще, до появления и распространения христианства, жители большинства индоевропейских народов еще прекрасно помнили, что они имеют общий божественный пантеон. Исследователи любят поругивать римского полководца Юлия Цезаря, что тот в своих записках о верованиях кельтов, не записал как те сами именовали всех своих богов, а просто окрестил этих богов привычными ему римскими именами. Из-за этого мы лишились уникального шанса узнать, как одно из ответвлений кельтских племен в определенное время именовала своих богов. Обидно. Но с точки зрения Цезаря это было вполне логично и оправдано. Он не "подгонял" чужие верования под известных ему богов. Он действительно видел в описаниях кельтов свой родной римский пантеон, и довольно легко смог соотнести некоторых богов кельтов со своими.

Перун, Индра, Один, Зевс, и многие другие перечисленные в романе божественные имена, действительно ведут к одному корню. Варуна упоминается в романе как женское имя, - оно действительно встречается в таком роде в некоторых священных гимнах, хотя чаще считается именем мужчины.

Использованная в книге идея, что древние боги были существами высшего порядка, прилетевшими с других звезд, - не нова. В мифах и изобразительном искусстве разных народов имеются свидетельства, которые можно трактовать в пользу этой теории. Но нет ни одного свидетельства, которое нельзя было бы трактовать и иным, более прозаичным способом.

Индра и Вритра.

Индра - бог-громовержец индийской мифологии.

Вритра - огромный змий, демон, враг Индры. Имя его значит "Преграда", - потому что он любил плюхнутся в речку, перегородить её своим огромным телом, и тем самым учинить где-то наводнение, а где-то засуху.

В мифах нет источников, которые бы говорили что Индра и Вритра являются братьями, как я вывел в романе. У Индры в мифах обычно немалый список братьев, разнящийся от источника к источнику, но Вритра там не встречается. Однако вот какая штука, - Вритра, не только змий, в ряде источников он - Асур. Асуры и Дэви это два разных вида богов, и ни один миф не объясняет толком в чем их точное различие. Более того, некоторые боги иногда и асуры и дэви - будто они кочуют по разным фракциям, или же принадлежат обоим. Но Индра как правило все же Дэви, - он на другой стороне от Вритры.

Более того, у племен ариев разошедшихся в Индию и Иран соответственно произошло диаметрально противоположное разделение: В Индии "Дэви" стали благими богами, а "Асуры" - злыми демонами. В Иране же "Ахуры" - благие боги, а "дэвы" - нечистые демонические злыдни. У Иранцев ад, где видимо жили Дэвы - находился на севере. А у Индийцев тот же самый север где жили Деви считался раем. И наоборот.

Все это является отголоском какого-то крупного раскола и конфликта между двумя фракциями ариев, где ненависть дошла до полного расчеловечивания противника, до превращения врага - в демонов зла, а себя естественно, - в силы добра.

Итак, те, кто считали Индру хорошим объявили Вритру демоном и средоточием зла. Однако, в некоторых мифах сохранились сведенья, что этот злыдень получил от верховного бога вселенной ценный дар за подвиг... аскетизма. По некоторым источникам этот злыдень так же распоряжался громом и молниями, как и его оппонент. Но как бы то ни было, справедливый бог Индра убил Вритру за его злодеяния, и, как и подобает хорошему герою, - сделал себе из головы несчастного змия чашу для пиров.

Упомянутые изменения взглядов где со временем одни и те же герои становятся для разных групп воплощением добра и зла, я и использовал в романе. В конце концов, и Вритра и Индра оба боги, - почему бы им не быть в затерянной древности братьями? Ну а кто из них получился в романе хорошим, а кто плохим - решайте сами.

Птица и Змея.

Это, пожалуй, один из самых древних мифов на земле. Его, в той или иной форме знали практически все народы в любой точке земного шара. Это и аккадский "Миф об Этане", где действуют орел и змея, и скандинавские Орел и Червь, которые сидят и переругиваются на мировом дереве, "Сказка о двух сынах падишаха от наложницы", где действует птица и дракон, и Эзопова басня о Вороне и змее, и бесчисленное количество других. Ответвления этого мифа несчетны - это и египетский птицеголовый бог Ра, воюющий со змеем Апописом, и вавилонский крылатый бог Мардук, бьющийся с хаоситским змеем Тиамат. (Интересно, что во многих странах змеи связаны с водой, так , как и уже упоминавшийся перегораживатель рек и насылатель наводнений - Вритра).

Естественно, по доброй традиции найти правого и виноватого в этих мифах невозможно. В одних ссору начинает птица - пожирая маленьких змеят. В других - это коварный змий начинает распрю, воруя птичьи яйца.

Я использовал этот сюжет, как обрамление конфликта двух партий богов.

Йима.

Вот что говорят разные мифы:

Персидский Йима (в Индии "Яма", с совершенно другой родословной) был сыном первого человека по имени Вивахвант (Виванг) который выжал сок Хаомы (Сомы) и получил божественный напиток. За это на Вивахванта снизошла благодать, и у него родился сын по имени Йима, которому предстояло стать самым первым на земле царем. Йима, также известен как "Йима Хшаэта", (Йима Сияющий), что со временем трансформировалось в имя "Джамшид".

Йима - царь золотого века, когда все люди были бессмертными и всегда выглядели на пятнадцать лет, когда не было ни зноя, ни холода, ни злобы ни зависти, и никогда не было недостатка в еде и питье. При приближении лютой зимы с севера, боги собрались на совет, и дали поручение Йиме построить на время зимы город-убежище под названием "Ограда" - (Вара). Этакий сухопутный ковчег для общего спасения.

Вот какие описания Вары дошли до нас в разных мифах. Они весьма примечательны:

Построй же ограду, Йима, обнеси оградой эту землю. Пусть та ограда будет размером в (лошадиный) бег на все четыре стороны. Отгородись Варой от зимы лютой, от дэвов, от Зла. И туда, за ограду, в безопасную обитель отнеси семя всех самцов и самок, которые на этой земле величайшие, лучшие и прекраснейшие. Туда принеси семя всех родов скота, семя всех растений, семя всех снедей, которые на этой земле вкуснейшие и благовоннейшие. И всех сделай по паре, пока люди пребывают в Варе. Там воду проведи по пути длиною в хатру, там устрой луга, всегда зеленеющие, где поедается нескончаемая еда, там построй дома, и помещения, и навесы, и загородки, и ограды... В переднем округе сделай девять проходов, в среднем - шесть, во внутреннем - три. В проходы переднего округа принеси семя тысячи мужчин и женщин, среднего - шестисот, внутреннего - трёхсот. Сгони их в Вару золотым рогом и закрепи Вару дверью-окном, освещающимися изнутри.

На земле, отгороженной Варой, защищённой от злых северных ветров и снегопадов, Йима выстроил восемнадцать улиц и отнёс туда семена всех мужей и жён, и всех пород животных, которые

на этой земле величайшие, лучшие и прекраснейшие, всех растений, которые на этой земле высочайшие и благовоннейшие, всех плодов, которые на этой земле сладчайшие и благовон

нейшие. И все те семена, которые он принёс, по два от каждой породы, он сочетал по парам на все времена, пока те люди, и звери, и растения оставались за оградой, в обители Йимы. В ограде Йима сделал дверь и прорубил окно. Когда великий труд был завершён, земля осветилась несотворенным светом и светом сотворённым. Обитателям Вары казались только один раз (в году) заходящими и восходящими звёзды луна и Солнце. И одним днём казался годом. Нагрянул со своими полчищами Дух Зла, задул северный ветер, ударили морозы трескучие, свирепые, повалил снег, - а в царстве

Йимы зеленела трава и щебетали птицы. Каждые сорок лет у каждой пары рождалась двойня - мальчик и девочка. И то же у домашнего скота всякой породы. И люди в Варе, Йимой возведённой, жили счастливой жизнью. Они жили там по сто пятьдесят лет, (вариант - 300 лет) а некоторые уверяют, что они вообще не умирали.

Итак, что мы можем для себя вынести из этих пространных описаний?

1. Вара являлась гигантском круглым строением, с радиусом в бег лошади, пока та не устанет.

2. Вара отличалась строгой планировкой и состояла из концентрических улиц.

3. Вара находилась в месте где были очень длинные циклы смены дня и ночи, что очевидно указывает на полярный регион.

4. В вару Йима натащил "семян" всех растений и животных (к восторгу всех любителей теорий о древней генной инженерии).

5. Вара каким-то неведомым образом производила, тепло, еду и воду, на без малого 2000 человек. Плюс каждые 40 лет у каждой пары еще и случались роды.

6. Вара освещалась светом "сотворенным и несотворенным", что бы это не значило. (Некоторые комментаторы рассуждали в стиле, что "несотворенный" свет, это свет сверху - от солнца и луны, а "сотворенный - свет снизу - от костров людей). Другие же энтузиасты радостно подозревают, что несотворенный свет - это древние лампочки древних сверхцивилизаций.

Грехопадение Йимы.

Итак, Йима это супер-царь, правитель золотого века, строитель многих селений, строитель вары в трудный час. Он тот, кто разделил арийское общество на касты и тем облегчил всем работу. Он научил людей изготовлять оружие, доспехи, и одежду, строить дома и корабли, научил горному делу и медицине. Наконец, он тот, кто совершил величайшее благодеяние - не отдал дэвам козу в обмен на старика! (Не спрашивайте, что это значит, я тоже не знаю, древние авторы не пояснили в чем величие этого подвига; видимо для них это было очевидно). Как вариант - с дэвами (дэв, это представитель злых сил, отдаленная родня наших чертей), - вообще нельзя было иметь дело по заветам богов, какие бы выгодные сделки они не предлагали. Что-то вроде сделки с дьяволом...

Йима правил около семистах лет ко всеобщему удовольствию.

Но в чем же грех Йимы?

Грех Йимы (и производных от него персонажей) в разных источниках описывается по-разному. В некоторых источниках все указано буквально двумя словами, и без подробностей. Вот эти варианты:

1. Он первый сожрал мясо рогатого скота и научил это делать людей - то есть убил животное, что стало причиной утраты благодати и золотого века.

2. Он соблазнился лживой мыслью и утратил Хварну (т.е. божественную благодать).

3. Он возгордился, возомнил себя богом и даже (в части мифов эту безумную мысль приписывают и его потомкам) - попытался долететь до неба и стать равным в сонме богов!

4. Когда бог спустил людям вниз указания по религиозным нормам, Йима не принял их.

5. Устрашившись дэвов, Йима попытался договорится с ними, и войти в союз. Он женился на дэве (паирике) женского пола, и отдал свою сестру (а то и двух - их звали Арнавак и Арнаваз) замуж за дева-мужчину! От этих браков родились всяческие чудища-уроды, вроде людей-обезьян, людей-медведей и пр. Судя по всему, это явление - брак между Арья и Дэвами, после грехопадения царя стало массовым, потому что в некоторых источниках сохранились свидетельства что от этих браков народились "черные люди". То есть как гипотезу, мы можем рассмотреть, что царь Йима в какой-то момент просто столкнулся с племенем негров (или иных не-белых), не смог их одолеть в бою, и был вынужден заключить мир, обменявшись заложниками: - отдал царю негритосов свою сестру и получил взамен жену-негритянку. Живя рядом оба племени начали постепенно вступать в межэтнические союзы. От этого естественно начали рождаться метисы. Все это после изгнания Йимы изменили его престолонаследники: - (по одной из версий это был кави Усан, - дед знаменитого кави Хосрова): "Многие дэвы мазанские были сокрушены им и изгнаны из каршвара Хванираты... Их зло и козни прочь сгинули. Очистился лучший каршвар от чернокожих людей, что наплодились во времена Дахаки,* после того, как молодая женщина была допущена к дэву, и молодой мужчина был допущен к паирике, - они, чернокожие потомки дэвов, бежали на юг и поселились на морском побережье"... Выходит, грехоподение Йимы состояло в том, что он вступил сам, и позволил своим людям вступить в межэтнический брак, и тем нарушил священную частоту арийской крови. А его престолонаследникам пришлось исправлять дело войной с последующей этнической чисткой.

В романе Йима тоже валандается с женщиной-дэвом, что и приводит к печалям.

{прим. (Дахака\Дахак\Заххак - персонаж производный от древ. перс "Ажи Дахака" - трехглавого змия, типа нашего Горыныча, который был потомком главного метафизического Духа Зла - Ангро Манью. В более поздних мифах Дахак - это человек, который нагрешил до того, что у него из плеч выросли две змеи, которых нужно было постоянно кормить человеческими мозгами. Дахак это персонаж, частью своих деяний пересекающийся с Йимой. В некоторых из мифов он захватывает царство Йимы, изгоняет того с царства, и за время своего правления "берет на себя" некоторые грехи, которые в других версиях совершал Йима - например создание черных людей.).}*

Варяги.

Варяги, - один из самых сложных вопросов русской истории.

Долгое время в нашей стране господствовала т.н. норманнская теория, которая гласила, что варяги - это наше местное русское название скандинавских викингов. (Викинг это существительное от глагола "викья" - "уклонятся", "отворачивать". То есть Викинг это "Уклонист". Но если у нас это слово "уклонист" ассоциируется с тем, кто трусливо бегает от армии, то норманнские уклонисты, наоборот, были удалые мужики, - те, кто тяготился скудным мирным трудом на земле, и уходил в грабительские морские походы. Викинг - это человек свернувший с честной дорожки).

Соответственно, поскольку русских летописях князь Рюрик был назван варягом, - отождествление его с норманном позволяло разводить обширные теории, что русские не способны сами к созданию государственности, и только под рукой какого-нибудь цивилизованного европейского деятеля они могут построить что-то более-менее путное. Эта мысль была на руку немецкой компоненте царского дома Романовых, возможно поэтому норманнская теория так долго держалась на уровне официальной, и имеет достаточно прочные позиции до сих пор.

Между тем, к норманнской теории имеется очень много обоснованных вопросов, на которые её адепты не могут дать хоть сколько-нибудь вразумительного объяснения. В русских летописях варяги постоянно перечисляются наряду с теми же норманнами, шведами, как отдельное название особого народа.

Норманнские сказания тоже добавляют вопросов. В "Саге о людях Лососьей долины", о норманне по имени "Болле сын Болле" сказано что он уплыл на службу, в Восточно-Римскую Империю, и там за краткое время так показал себя, что его назначили в корпус иноземной гвардии императора состоявший из варягов. Причем авторы саги специально упоминают, не знают, чтобы кому-нибудь из норманнов до Болле удавалось пропихнуться в этот элитный корпус. То есть варяги есть, а норманн среди них только один, - приблудный за особые заслуги.

Сейчас уже достаточно уверенно можно сказать, что варяги не имели к скандинавам никакого отношения. Имя наших героев достаточно известно, и упоминается еще римскими историками с начала нашей эры, такими как Плиний, Тацит, Прокопий Кессарийский. Варяги известны франкским (Фредегар) и германским (Адам Бременский, Гермогольд) средневековым писателям.

Самые ранние их упоминания иностранцами известны под названиями "Варины", "Вары", "Варны", и наконец, наше древнерусское - Варяги. В грекоязычном восточном Риме их называли "Веринги". В результате упражнений с пером средневековых германских писцов, путавших буквы на латыни, так же появились формы-экзонимы* как "Варги", "Варнаби", "Ваигры".

Славянские не-варяжьи племена, (например, поляне из которых потом произойдут поляки) часто называли Варягов "Поморянами", потому что те жили у Балтийского моря. Еще одним названием является название "Ободриты". Оно практически не встречается в славянских источниках, и практически никак не отметилось в топономике* (в то время как рек, озер, деревень и прочего с корнем "вар" - от варягов сохранилось великое множество). "Ободриты" видимо тоже является экзонимом. "Ободриты" можно поробовать вывести от слова "обод", - край, чего-либо, так как варяги в основном, проживали на краю земли у моря, на побережье Балтики. Это менее вероятная версия, (см выше про топономику). Есть версия, что поскольку мы встречаем в летописях это название только на латыни, - (Obodriti) то его окончание передано неправильно. Obodriti (Ободрити) которое мы читаем как Ободриты, на самом деле в оригинале могло звучать как "Ободричи". В таким случаем это является отчеством по предку, так же как например "Рюриковичи", или "Святославичи". Тогда Ободричи - это династия потомков некоего вождя\князя Ободра, которое какое-то время правила варягами в средние века. Тогда понятно почему иностранцы, контактировавшие с княжеским двором, использовали это слово для обозначения подчиненных Ободричам земель, в то время как сами жители называли себя Варины.

{прим. Экзоним (греч.) "внешнее имя" - то есть не самоназвание, а имя данное кому-либо иностранцами.}*

{ Топономика (греч) "имя места" - раздел науки о названиях мест обитания.}*

Наконец, последним названием Варинов, из тех которые стоит упомянуть, это "Тюринги". Мы встречаем такое их название в своде законов "Легес англорум эт веринорум, хок эст тюрингорум" ("Законы Англов и Веринов, то есть Тюрингов") которые дала живущим рядом вассальным варягам Франкская империя. Название происходит от местности "Тюрингия".

Итак, кем бы не было племя Варов\Варинов в древности, было оно изначально славянским, или ассимилировалось с ним во время великого переселения народов, но в средние века уже ни у кого не вызывает сомнений, что Варины - это славяне, которые говорят на славянском языке и молятся славянским богам. В договорах Варяги клянутся Перуном. В русских летописях неоднократно встречаются упоминания, что варяги фактически не отделяют себя от Словен и Руси. Поэтому в летописях встречаются такие вот перлы: "Новгородцы же, люди новгородские - от роду варяжского, ибо прежде были словенами".

Варяги - одно из самых могучих славянских племен или племенных союзов в средние века. Они занимали изрядную часть юго-запада балтийского побережья, населяли земли Южной Ютландии, граничили с Саксонией по Эльбе, занимали обширные части современных германских земель Шлезвиг-Гольштейн и Мекленбург-Передняя Померания. Позиции Варягов на Балтике были настолько сильны, что еще до XVI века, в славянских странах, это море часто называли "варяжским".

Исчезновение племени варягов начинается после того как католический запад начинает свой дранг нах остен. Варягов, несмотря на упорное сопротивление давят военной силой, на покоренных землях их уничтожают. На территории современной Германии только многочисленные места с корнем "вар" в названии, напоминают, что там некогда жил варяжий народ. На русских же землях, варяги так мало отличались от местного населения, что просто уже трудно было провести черту. Впрочем, нужно отметить, что варяги очень неохотно принимали крепшее на Руси христианство. Еще в XII веке в новгородской кормчей книге дается рекомендация, что если нужно иметь дело с кем-то из варягов, то обещание с него нужно брать не крестным целованием, а по его языческой присяге...

В Романе я вывел варягов не просто как племя, а как организацию воинов, сохранившихся с тех древних времен, когда все общество наших предков делилось на касты. В книге варяги нечто вроде тайного ордена, который много лет просуществовал в тени, и вновь поднял голову в связи с ослаблением привычной нам государственной власти.

То, что я связал название ВАРы\ВАРяги с названием древних индоевропейских крепостей "Вара", ("Ограда", "Защита") - это конечно недоказуемая вольность, но вполне позволительная художественной книге.

Нужно сказать пару слов и о том, как в романе варяги молятся. Все это происходит рядом с кумирами на тайных капищах, - вполне в духе стереотипных представлений о язычестве: Некое темное место, покосившиеся истуканы с полустертыми чертами лиц... И тайный дедов кумир, сокрытый в тайном подполе... Подобное представление в какой-то степени оправдано, наверно так и пришлось молится язычникам, когда христианство укрепилось и восторжествовало на Руси. Я выбрал такой образ молитвенных мест, потому что по сюжету варяги еще не так давно вышли из подполья, и не успели перестроить свою традицию под новые условия.

Но как же на самом деле молились язычники на Руси, до того, как христианство начало их - как бы сейчас сказали, - угнетать по религиозному признаку? Здесь есть очень интересный момент. Официально православная церковь озвучивает, что христианство на Русь пришло из восточного Рима, (мы часто называем его "Византией"). Однако, наши русские православные храмы, за редким исключением, своей архитектурой не похожи на восточно-римские. Стоит заметить, что все основные слова в русской христианской традиции, такие как "крест", "церковь", "алтарь", в нашем языке взяты не из греческого, на котором говорили в восточном Риме, а из латыни, на которой говорили в бывшей западной части Римской империи.

То есть христианство, несмотря на официальную позицию церкви по этому вопросу, пришло к нам не от православной Византии, а от Католического Запада, (впрочем, на тот момент необратимого раскола на католицизм и православие еще не существовало, но христианство на Русь принесли носители западного католического обряда, и только потом со временем произошла переориентация на восточный православный обряд). Так что же, - наши церкви похожи на архитектурный стиль западного католического христианства? Тоже нет. Наши русские православные храмы не слишком похожи ни на византийские, ни на католические, если только их не строили специально приглашенные оттуда строители. Попробуйте отыскать в византийских или западных храмах такие привычные нам купола-"луковички", и прочий русский колорит. Их там нет. Зато мы без труда можем отыскать похожие архитектурные элементы в индийских, и, скажем, гималайских храмах. И это сильно подмывает позицию православной церкви, что до её появления на территории языческой Руси все культовое строительство сводилось только к деревянным чурбакам-идолам на полянах.

Выходит, на Руси уже существовал свой архитектурный стиль, который не удалось вытеснить даже пришедшему христианству. Чем же в таком случае отличался христианский храм от языческого? Получается, что архитектурно - почти ничем. А внешне, - на куполах-луковках языческих храмов висели знаки старых богов, а на куполах храмов нового бога - кресты. Вот, пожалуй, главное различие. Если вам захочется увидеть, как мог бы выглядеть языческий храм, если бы христианство не уничтожило язычество, - приезжайте в Санкт-Петербург, посмотрите на "Спас на крови". Это замечательный образец русской храмовой архитектуры.

Главный герой.

Наконец, последнее. Реален ли главный герой, как человек?

Да конечно же нет. По крайней мере не полностью.

Я говорю не о том, что глав. герой периодически слышит голос бога и пущает из пальцев электрические разряды - спишем это на жанр фантастики. Я говорю о правде психотипа. Вряд ли в реальной резкой ситуации, когда нужно быстро соображать, у реального человека будет время так развесисто воспоминать историю происхождения какого-нибудь интересного слова. А мой герой этим иногда грешит. Это неправдоподобно, да.

Но с другой стороны, мне хотелось дорогой читатель, чтобы ты смог вынести для себя из книги нечто интересное и познавательное. Что бы ты заинтересовался некоторыми интересными моментами из Русской, а шире, - мировой истории. Чтобы ощутил эти замечательные прочные связи между древностью и современным миром, между разными языками, которые сокрыты в тайных, позабытых значениях слов.

Поэтому я позволил себе эту небольшую условность. И если ты, читатель, прощаешь железобетонным героям фильмов и книг-боевиков, что те в одиночку укладывают не менее полка вражеских солдат, - (а это тоже не реально). То прости и мне мою вольность.

Я хотел показать в главном герое тот тип, что древние греки называли "калокагат" ("прекрасно-добрый") - то есть сочетание физического и нравственного развития. Этакий человек возрождения, - эрудит, говорящий на нескольких языках, не боящийся вступить в драку если надо. Несмотря на то что главного героя нельзя назвать стоящим на стороне сияющей правды, (равно как и некоторых его оппонентов нельзя назвать полным средоточием зла) - все же, он человек с четкими убеждениями, который знает, что считает правильным, и за что готов бороться. А это уже чего-то стоит.

Удалось мне создать такого героя, или нет, - это читатель, решать тебе.

На этом, пожалуй, все.