Окно в природу-2004 [Василий Михайлович Песков] (fb2) читать онлайн

ПЕСКОВ Василий Михайлович "Комсомольская правда" Рубрика: "ОКНО В ПРИРОДУ" очерки за 2004 год

Об авторе

Василий Михайлович Песков (родился 14 марта 1930 года в селе Орлово, Центрально-Чернозёмной (ныне — Воронежской) области, СССР -  ушел из жизни 12 августа 2013 года) — советский писатель, журналист, путешественник и ведущий телевизионной программы «В мире животных» с 1975 по 1990 годы.

Отец — машинист, мать — крестьянка. Окончив среднюю школу, работал пионервожатым, шофером, киномехаником, фотографом, сотрудником воронежской областной газеты «Молодой коммунар», в которой и начал свой творческий путь журналиста.

С 1956 года В. Песков — фотокорреспондент и очеркист «Комсомольской правды». Очерки Пескова проникнуты большой любовью к советским людям и русской природе.

Библиография:

«Шаги по росе» (1963) Книга очерков

«Записки фоторепортёра» (1960) Книга

«Ждите нас, звезды» (1963) Книга докум. очерков

«Белые сны» (1965) Книга

«Край света» (1967) Книга

«Речка моего детства» (1978) Книга очерков

«Просёлки» (1988) Книга очерков

«Таёжный тупик» (1990) Докум. повесть о семье староверов Лыковых

«Странствия» (1991) Книга очерков

05.01.2004 - С медведем - лицом к лицу

Виталий Николаенко.

Предновогодняя трагедия на Камчатке

Под новый год с Камчатки позвонил друг Михаил Жилин и сообщил грустную весть: «Погиб Виталий Николаенко». - «Медведь?» - «Да, убит медведем».

Сразу вспомнилась Камчатка, ее вулканы, Долина гейзеров (Виталий называл ее «Эрмитажем» Камчатки), вспомнился обитый толем «замок» Виталия в Долине, его «медвежьи рассказы».

Уроженец юга Виталий Николаенко, увидев Камчатку, сразу ее полюбил - ходил в море на рыболовном судне, был охотником-промысловиком. Попав в Долину гейзеров, был очарован ею, попросился в заповеднике жить тут «сторожем» в должности лесника. В Долине он близко сошелся с медведями. Овладел фотографией и стал наезжать в Москву с впечатляющими трофеями, раскладывал их на полу - медведи, медведи... «Не боишься?» - «Если бояться, ничего путного в жизни не сделаешь». Я, на собственном опыте знавший, что такое медведь, пытался его урезонить. Нет, всякий раз Виталий привозил новые доказательства, что он, возможно, единственный, кто знает, как держаться с медведем и что интересного можно увидеть, узнать.

В конце минувшего года в Москве вышла книга Виталия «Камчатский медведь». Яркая, красочная, но главное достоинство всего в неё собранного - запечатленная скрытная жизнь медведя. «Медведя видишь обычно одно мгновенье. Был и вдруг растворился в лесу», - говорит признанный знаток жизни сильного, умного зверя Валентин Пажетнов. Виталий Николаенко не только сам видел «частную» жизнь медведей, но показал ее нам в картинках, поясняя их уже не как простой наблюдатель, а как натуралист-исследователь.

«Если вы видите меня на снимке почти что рядом с медведем, не думайте, что это дружба. Это просто терпимость данного зверя ко мне. Другие эту терпимость не проявляют, и от них держаться надо подальше», - рассказывал Виталий. «Знакомство с каждым проходило по одной схеме. Я держался на глазах у пасущегося медведя по многу часов, день ото дня к нему приближаясь. Но проявляется некая критическая дистанция, нарушенье которой заставляет зверя либо в злости уйти, либо напасть. Те же, кто мое присутствие переносил, беспокоясь все меньше и меньше, становились моими «фотомоделями», и я по многу дней мог неустанно за каждым с близкого расстояния наблюдать. С некоторыми бок о бок я жил по нескольку лет, давал им, сообразуясь с внешностью и повадками, имена: Корноухий, Добрыня, Красавчик, Ключник, Темнолапка, Сиротка, Драный. Они все вместе могли бы дать и мне вполне законное прозвище - Нахал. На всю катушку я пользовался их терпимостью».

«Корноухого я встретил впервые весной 1973 года. Это был «атлет» в светло-бурой шубе, с твердой поступью и характерной приметой - приплюснутым ухом и двумя заметными на лбу шрамами. Я наблюдал поведенье медведей во время их свадеб и мог получить по заслугам за свое любопытство. Возбужденные звери в это время, случается, убивают даже друг друга. Самка, за которой «охотились» два медведя, неожиданно пошла в мою сторону. Увидев человека, она резко свернула, и я, решив, что самец за нею последует, расслабился. Но лохматая голова Корноухого вдруг появилась рядом. Наши взгляды скрестились - в глазах зверя увидел я злость и страх, увидел, как обнажилась желтозубая зловонная пасть. Я прыгнул в сторону и отбежал метров на тридцать. Оглянулся - возбужденный зверь, не переставая фыркать, забрался на камень, за которым я сидел только что, встал на задних ногах во весь рост и, как оратор, даже лапу вытянул в мою сторону. Вот был бы кадр! Но моя фотокамера лежала у ног Корноухого, и он ею заинтересовался.

Чтобы отвлечь зверя, я заорал, запрыгал и почему-то запел. Медведь, подняв голову, с минуту наблюдал мои выкрутасы, потом развернулся и пошел вниз по ложбине ручья. Собрав пожитки, я пошел следом. Медведь, забыв о возлюбленной, стал щипать траву, а я, заторможенный происшедшим, просидел у него на виду метрах в семидесяти три часа. Так установилась уже не терпимость - доверие. Мы с Корноухим с того дня доверяли друг другу. Он мог подойти кормиться к самой моей избушке, мог спокойно лечь и заснуть, когда я стоял рядом. Но дружбы в этой идиллии не было. Медведю никогда полностью нельзя доверять.

Видимое дружелюбие часто кончается коварством зверя, причем состояние благодушья в крайнюю агрессивность переходит мгновенно. С Корноухим, к счастью, этого не случалось. На открытую дверь дома и на людей он поглядывал без страха и злобы, но границу дозволенного хорошо понимал. Собаку не боялся. Она сопровождала его от дома не более чем на сто метров. Следовать за собой дальше Корноухий не позволял - разворачивался и делал угрожающий выпад. Собака, поджав хвост, убегала. Так прожили мы девять лет. С каждым годом Корноухий заметно дряхлел, от худобы на холке у него обозначился горб. Чувствуя слабость, в последнее лето жизни он не ушел на рыбалку, а лениво пасся, довольствуясь ягодой и травой. В берлогу не лег, став шатуном. И умер, греясь в теплом ручье каньона. По зубу в черепе установили его возраст. Он оказался близким к предельному - двадцать девять лет».

Состояние благодушья мгновенно может обернуться агрессией.

Тридцать лет прожил Виталий Николаенко в Долине гейзеров в окружении медведей. Расширяя территорию наблюдений, построил в окрестностях девять избушек, чтобы долго, иногда по нескольку недель, следить за жизнью каждого зверя. «За год под рюкзаком я проходил примерно тысячу километров и узнавал о своих «подопечных» много всего интересного».

Видел Николаенко, как выходит из берлоги медведица с медвежатами. Знал случай, когда самец, обнаружив берлогу, убил медведицу и сожрал медвежат. Подолгу наблюдал медведей-одиночек и видел, как на площади в шесть-семь квадратных километров паслись одновременно двадцать шесть медведей. Интересно рассказывал Виталий о том, как медведи кормятся, в начале лета - травой и ягодой, а в конце его - рыбой. «Девять из десяти медведей уходят к речкам рыбачить. Интересно, что взрослый крупный медведь, накапливая на зиму жир, съедает за сутки до ста килограммов лососей. Ни разу я не наблюдал, чтобы мать ловила рыбу для малышей. Они всегда довольствуются только ее объедками или буквально вырывают рыбу из пасти родительницы. И только на пятый год, каждый на свой лад, приспосабливаются к рыбалке. Ловят рыбу, бросаясь в воду, ловят «на ощупь» под берегом, загоном на мелкой воде или, опустив голову в воду, высматривают в ней добычу. Все медведи во время поедания рыбы почему-то едят еще землю. Мелкая дичь - грызуны, зайчата, слётки птиц «у медведей - увлечение молодости». Малышей у медведей обычно два-три, очень редко - четыре. И только раз Виталий наблюдал медведицу с пятью медвежатами. «Вверх по заснеженному склону она уводила пятерых медвежаток с намокшей шерсткой. Самый маленький шел последним на трясущихся ножках... Пять медвежат - аномалия. Даже из четырех выживают обычно лишь три».

Характеры у малышей проявляются уже с детства. «За Темнолапкой я наблюдал с ее малолетства. Она была очень инициативной. И даже трехлетняя, следуя за матерью, требовала молока, пыталась сосать ее на ходу. Любознательность Темнолапки зашла так далеко, что она стала приходить к гостинице, выстроенной в Долине для туристов, и заглядывала в окна. Рассудили: прилетая на Камчатку за новыми впечатлениями, после встречи с медведем туристы могут улететь и без старых впечатлений. Усыпив, Темнолапку увезли в вертолете и выпустили в горах. Она вернулась, но возле гостиницы уже не появлялась».

За тридцать лет жизни среди медведей и активным «выведыванием тайн» их скрытого бытия Виталий Николаенко много узнал, о многом успел рассказать, опубликовать интересные снимки. Понимал ли, что очень рискует в этой азартной работе? Лучше, чем кто-либо другой! В своей книге он пишет: «Встретишься взглядом со зверем, долго носишь в памяти его «фотографию», маленькие карие глазки переполнены дикостью и враждебностью». С близкого расстояния снимал он лишь тех медведей, которых можно было не опасаться, которые привыкли к маячившей рядом фигуре. В книге мы узнаём их на каждой странице. Но всякий новый знакомый всегда был опасен.

Виталий знал, конечно, что почти каждый год на Камчатке бывают одна-две трагических встречи со зверем. Мы говорили с ним о гибели иркутского студента-биолога Гудритиса, отважно тропившего медведей-шатунов. Одна из встреч с затаившимся зверем оставила от исследователя лишь кирзовые сапоги. Вспомнили и гибель (1996 г.) на Камчатке японского фотографа Мичио Хошина на озере, где и мы снимали медведей.

«Судьбу не узнаешь. Снимаю и наблюдаю медведей уже больше двадцати лет. Пока Всевышний меня бережет. Ты ведь знаешь, как велика страсть получить интересные, редкие кадры...»

Возможно, охота за таким кадром и погубила Виталий Николаенко. В самом конце минувшего декабря он шел по следу медведя, готового лечь в берлогу. Наверное, именно этот момент интересовал фотографа. Когда Виталий дважды не вышел на связь по радио, к его избушке вылетел вертолет. Следы показали: шел за медведем. Вблизи ольховых зарослей, где зверь, как видно, приготовился лечь в берлогу, Виталий воткнул в снег лыжи, сбросил рюкзак и крался, «вооруженный» сигнальным огнем, газовым баллончиком и видеокамерой. Все это зверя не остановило и не могло остановить. «Когда медведь нападает, то летит как ракета», - рассказывал ранее Виталий. Так, видимо, было и в этот раз. Медведь, утолив ярость, ушел, а фотограф остался лежать на снегу изуродованный.

Трезвомыслящие люди вспомнят, конечно, инструкцию. «Такие наблюдения и фотосъемку запрещается вести в одиночку». Но надо знать неистовый нрав Николаенко. В своем деле он был упорным «единоличником», понимавшим, что только так можно увидеть то, чего никогда не увидишь вдвоем. Увлеченный, страстный был человек.

09.01.2004 - Восьминогое чудо

Это странное существо издавна занимало людей

Речь пойдет об осьминоге. На вид у этого существа - голова и восемь ног. На них он ходит, но когда начинают об этом чуде рассказывать, то слово «ноги» кажется странным, впору его называть «восьмирук». Иногда руки-ноги называют еще и щупальцами. Словом, морское чудо, принадлежащее к группе головоногих: осьминог, кальмар, каракатица.

Осьминогов во всех морях-океанах 289 видов - от крошечных (умещаются на ладони) до трехметровых (от конца одного щупальца до конца другого). Наибольший вес - до сорока килограммов.

Когда видишь осьминога, понимаешь, почему он относится к головоногим - все тело его принимаешь за голову и видишь еще «руки-ноги». Существо это бескостное, а тело - «резинообразная масса» (кто ел кальмаров, знает), мозг защищен хрящевой тканью, а на щупальцах ряды присосок, которые действуют примерно так же, как медицинские банки.

«Голова» осьминога - полое тело, в котором природа разместила все, что полагается высокоразвитому существу: три сердца, мозг, желудок, печень, половые органы, кишечник, почка. В точке, где сходятся руки, - клюв, напоминающий клюв попугая. Им осьминог рвет добычу. Пищевод осьминога так тонок, что целиком проглотить он может разве что муравья, и потому пища (рыбы, крабы, моллюски, морские птицы) жестким языком-теркой (зубов осьминог не имеет) превращается в жидкий «паштет» и направляется сначала в зоб, потом в желудок. Пищеварение быстрое, четыре часа - «паштет» усвоен. Рыбы, например камбала, на это тратят больше двух суток.

Кровь осьминогов голубая, поскольку в ней присутствуют соединения меди, а не железа, как у человека и почти всех позвоночных и некоторых других животных. Одно сердце гонит кровь ко всем органам, а два других - к жабрам, которые в час омывают более четырехсот литров воды - так велика потребность экзотического организма в кислороде. Но при необходимости, заполнив «голову» водой и закупорив мышцами щели, осьминог может прожить на суше, превратив руки в ноги, несколько часов, без риска погибнуть и таким образом легко переносит приливы и отливы воды.

Наиболее приметная часть осьминога - восемь гибких змееподобных рук. На них он, как на ногах, передвигается по суху и по дну моря, ими захватывает добычу и переносит тяжести, например, камни, в двадцать раз превышающие вес его самого. Руки служат также для закрепления тела в каком-либо месте; кончики их являются органами осязания, обоняния и снабжены вкусовыми рецепторами. За руку-щупальце можно поднять всего осьминога, но при большом напряжении змееподобный орган обламывается, как хвост у ящерицы, но не в строго определенном месте, а там, где напряжение достигает предела. Кровотеченья при этом почти не бывает, конец обрубка обволакивается кожей, и довольно скоро укороченная рука вновь отрастает до нужных размеров.

Зрение - важнейший из органов чувств осьминога. В океане нет более зоркого существа. Выпученные его глаза походят на лягушачьи, но действуют, как у хамелеона, автономно один от другого. По мненью натуралистов, под водой они очень похожи на человеческие, но без ресниц. Механизм фокусировки глаз от человеческого отличается. У нас мускульной силой изменяется кривизна хрусталика, у осьминога же оптическая линза, как у фотообъектива, приближается или удаляется от сетчатки, на квадратном миллиметре которой насчитывается более шестидесяти тысяч чувствительных к свету точек. (У человека и кошки их около четырехсот тысяч, у совы - в полтора раза больше.)

Для передвижения в воде осьминог использует реактивный двигатель. Природа изобрела его раньше, чем человек. Устроен двигатель просто. Осьминог через щель в мантии всасывает воду, а затем, закупорив щель, сокращением мускулов с силой выбрасывает воду через сопло-трубку. Скорость движенья при таком двигателе - пятнадцать километров в час.

Поразительна способность осьминога мгновенно менять окраску. В спокойном состоянии этот герой океанских вод почти бесцветен - напоминает матовое стекло, с хорошо видимым в теле «чернильным мешком» (мы скажем о нем особо). Но малейшая реакция на что-либо сразу из «стеклянного» делает его темно-зеленым, серым, желтым, черным. Мгновенная перемена окраски отражает, подобно мимике человека, раздражение, возбуждение, радость, гнев, страсть. Чаще всего сильно возбужденного осьминога видят кирпично-красным. Но самое примечательное - осьминог обладает способностью маскироваться под цвет любой обстановки. Символ такого умения хамелеон - жалкий «маляр» в сравнении с этим морским «живописцем». На песке осьминог мгновенно становится желтым, серым, в темных скалах он черный, либо где нужно покрывается пятнами. Механизм такой мимикрии разгадан и почти одинаков у рыб, хамелеонов, осьминогов, кальмаров и каракатиц. Окружающая обстановка «фотографируется» глазами животных, и цветовые сигналы подаются по нервам в хроматофоры - пигментные клетки разных цветов на коже. Если окружающий пейзаж темнеет - возбуждаются черные хроматофоры и увеличиваются в размерах, подавляя всю остальную пока что «спящую» палитру красок. Увеличение очень большое, такое же, как если бы темная пуговица стала черным автомобильным колесом. Так же действуют хроматофоры оранжевые, голубые, желтые, а комбинация цветов, как у трехслойной цветной фотопленки, дает промежуточные тона обстановки, под которую осьминог маскируется.

Но если он все-таки обнаружен, то при опасности спасается бегством. Но как! Под дымовою завесой. Вот тут надо вспомнить «чернильный мешок». У осьминогов с рождения он всегда наготове. Стремительно удаляясь, из сопла своего реактивного аппарата вместе с водой осьминог выбрасывает чернильную бомбу. На несколько минут она зависает в воде, почти повторяя контуры самого осьминога. Сбитый с толку его преследователь пытается разобраться, в чем дело, а осьминог, мгновенно став бледным, уже далеко. Догоняют - пускает еще целую серию бомб (до шести). Мало этого, на особо опасных врагов - хищных рыб - действует еще одно средство - уже наркотическое. Им обладают все те же чернила, делая рыб невосприимчивыми к запахам. Они теряют след осьминога, а наткнувшись случайно на беглеца, принимают его за камень и, поддавая носом, не трогают. Это дает осьминогу еще один шанс уцелеть.

Осьминоги от своего ядовитого облака тоже страдают, но в море они быстро срываются с места атаки, в неволе же (в аквариуме) становятся жертвой собственного оружия - «зачерниленная вода» их убивает. Это обстоятельство, а также и то, что осьминогам постоянно нужна чистая проточная вода, и потому еще, что их способны сожрать соплеменники, держать осьминогов в неволе до крайности сложно. И потому лишь недавно стали известны поразительные их способности к выживанью.

Осьминоги - обитатели мелководий, прибрежных мест с глубиною до двухсот метров. Предпочитая держаться в коралловых рифах и скалах, на равнинном дне они используют любые убежища - щели в грунте, раковины моллюсков, затонувшие лодки и корабли, и часто строят убежища сами, перетаскивая в нужное место камни и все, что могут найти на дне. Нередко живут колониями, сообща нападая на соплеменников-чужаков.

Аквалангисты часто обнаруживают коллективные крепости, называя их «осьминожьими городами». Жак Ив Кусто в Средиземном море обнаружил затонувшее древнее судно с амфорами для вина. В каждой такой посудине его аквалангисты находили жильца. Конечно, им был осьминог. Предполагают, общежитием этим осьминоги пользуются уже более двух тысяч лет. Заставить осьминога покинуть облюбованное жилище - дело весьма непростое. Можно даже сказать: любая посуда, попавшая на дно, - дар осьминогам. Даже на суше, почуяв беду, спасение осьминог ищет там, где есть куда спрятаться. На одном корабле осьминога оставили на палубе без присмотра. И он исчез. Где бы, думаете, его нашли? В рулевой рубке. Он пробрался в нее по трапу и спрятался в чайнике, которым пользовалась команда.

Осьминоги мигрируют, почувствовав приближение шторма, вызывающего на мелководьях песчаную муть. Пережив непогоду в затишье, они возвращаются в свои «города». Опытные рыбаки, заметив беспокойство восьминогих своих соседей на море, знают: надвигается непогода.

В следующую пятницу мы продолжим беседу о восьминогих или, если хотите, о восьмируких созданьях природы, издавна занимающих воображение человека.

15.01.2004 - Восьминогое чудо (продолжение)

Любовь осьминогов скоротечна, без церемоний ухаживанья. Самка привлекает партнера запахом. Страсть оба демонстрируют кирпично-красным нарядом тела. И сразу - объятья. Можно представить, какие они при шестнадцати руках у влюбленных! Финальный акт прозаически прост. Одним из щупальцев самец достает из щели своей мантийной полости упакованную в пакеты сперму и переносит в такую же полость самки. И до свиданья!

Но у одного из самых маленьких осьминогов (величина самца с небольшую монету) процесс «дарения» спермы фантастичен. В период размножения одна из рук осьминога начинает быстро расти. Ей доверяется пакет с семенем. Получив его, рука отламывается и пускается в свободное плавание в поисках самки. Как ни странно, «посыльный» ее находит и сразу с грузом своим забирается в полость тела. Самка тоже невелика, но все же во много раз больше самца - «соотношение - как у котенка и лошади». В поисках самки большинство «посыльных», конечно, гибнут, но сколько-то их целей все-таки достигают, иначе этот род осьминогов давно бы исчез...

Тысячу мелких яичек осьминоги всех видов откладывают в надежном убежище и, переставая питаться, пять-шесть месяцев неусыпно следят за кладкой - омывают яички свежей водой, предупреждая малейшее их загрязненье, и готовы напасть на всякого, кто к сокровищу их приблизится. Кладка яиц у каждой самки - единственная в жизни. Изнуренная долгим постом и беспокойством о потомстве, она умирает.

Осьминожата величиною со спичечную головку полупрозрачным облачком появляются из оболочек яиц в одно время. С этой минуты судьба их зависит только от них самих. Врагов и превратностей жизни кругом очень много. Из 75 тысяч малышей только три достигают возраста взрослого осьминога.

Опасны ли осьминоги для других обитателей моря? Да, для крабов, раков, рыб, морских птиц, а также более мелких своих сородичей. А рассказы о том, как осьминоги нападают на водолазов? Сколько их было в книгах, изданных всего лишь полвека назад. «Очевидцы» описывали жуткие истории о том, как осьминоги опутывали человека щупальцами и всасывали его тело. Все оказалось выдумками, и легко понять их причину. Странное, таинственное существо с руками, похожими на змей, да еще и присоски на них. Уже один вид этого монстра повергал в трепет. А знаний об этих удивительных существах почти не было. И как только аквалангисты стали осваивать океан, постигая его тайны и встречаясь с реальными опасностями, они убедились: человеку осьминогов бояться не надо. «Не могут они справиться с человеком, силенок мало!» Об этом же пишут Кусто и англичанин Джеймс Олдридж: «Большинство осьминогов это, как правило, пугливые, угодливые создания, готовые всегда убраться с вашего пути, укрыться в какой-либо щели, прилепиться к скале с таким видом, словно всем своим поведением они желают убедить вас и себя: «Меня здесь нет! Не обращайте на меня никакого внимания!» Еще более решительное сужденье бывалого аквалангиста: «Скорее фермер на поле будет атакован тыквой, чем пловец - осьминогом».

Правда, среди почти трехсот видов легендарных животных есть и опасные. Но это всегда малютки, не могущие достичь своего силой и действующие ядом. Ученый мир об этом узнал недавно, но рыбакам Южной Индии давно известны маленькие (пятнадцать сантиметров между концами двух щупалец) осьминоги - попадаются в рыбацкие сети. «Можно умереть от укуса», - рассказывает рыбак.

Осьминогов перестали бояться. Их изучают. Изучают в природной стихии и в аквариумах, расспрашивают ловцов, которые издавна извлекали осьминогов из вод исключительно в гастрономических целях.

Способов ловить осьминогов много. Просто удочкой, посадив на крючок лакомую для восьминогих приманку - кусочек краба. А японцы, китайцы, полинезийцы, индийцы издавна ловят осьминогов, используя страсть их приспосабливать под свой дом пустые ракушки и опущенные на веревке ко дну глиняные горшки. Забравшись в такое жилище, осьминог скорее расстанется с жизнью, чем покинет горшок. Не хочет он расставаться с удобной «квартирой» даже и в лодке.

Иногда самого осьминога делают соучастником ловли его сородичей. Для этого ко дну на веревке опускают самку. Первый же подплывший к ней осьминог краснеет от страсти и заключает подругу в объятья. Подвох он почувствует уже в лодке, когда поднимут его вместе с возлюбленной.

Известны случаи, осьминогов использовали в экзотических операциях. Описана история, когда с затонувшего на большой глубине корабля не могли поднять дорогую фарфоровую посуду, какую везли из Кореи японскому императору. Кто-то вспомнил о страсти осьминогов немедленно забираться в любую оказавшуюся в воде посуду. Опустили на веревке ко дну осьминога и с первой попытки вернули его со дна в фарфоровой чаше. Так экзотическим способом спасли половину драгоценного фарфора. Но чаще ловят самих осьминогов - и прямо на кухню или к костру.

Вкусен ли осьминог? Не ел, судить не могу. А Игорь Акимушкин, изучавший головоногих и написавший о них интересную книгу, свидетельствует: «Если б не я готовил это блюдо, то решил бы, наверное, что мне подали резину на рыбьем жире».

Дело, видимо, в разных вкусах людей и также в способах приготовления специфического продукта. Японцы, ценящие все, что добывается ими в море, осьминогов ставят весьма высоко и вылавливают их около миллиона тонн в год.

И главное. Приглядываясь как следует к осьминогам, ученые обнаружили: бескостные монстры не только имеют множество приспособлений выживать рядом с многочисленными врагами, но и являются в некотором смысле интеллектуалами водной стихии. Это не дельфины, конечно, но они явно «кумекают», принимая решения, как поступить. «Это даже по глазам видно, - пишет хорошо знающий жизнь океана аквалангист. - Смотришь в глаза осьминогу и понимаешь: это не безучастный взгляд рыбы, а существа, явно тебя изучающего».

Осьминоги, сооружая жилища, постараются найти плоский камень, чтобы использовать его как крышу. Обороняясь, они эту крышу хватают в руки и выставляют перед собою как щит. Осьминоги способны запомнить, что опасно, а чего не стоит бояться. «Могут привыкнуть к тебе, позволяя даже себя погладить, и понимают знаки дружбы». Некто Уилларди Прайс пишет, как рыбак с острова Самоа предложил познакомить его с осьминогом, всегда рыбака узнающим и подплывающим «поздороваться». «Без ошибки рыбак нашел нужное место и сказал, что надо подождать. Вскоре из глубины медленно всплыло распластанное тело. Большой осьминог подплыл к самой лодке. Полинезиец гладил его щупальца и почесывал, как собаку, между глазами. Осьминогу это явно нравилось. Получив порцию рыбы, он немедленно удалился пообедать в уединении».

Конечно, лучше всего изучать осьминогов в неволе, наблюдая их поведенье и провоцируя на разные действия. Обнаружено: осьминоги любят играть. Как и высшим животным (млекопитающим), игры доставляют им явное удовольствие. Осьминоги различают прямоугольники, круги, треугольники. И различают цвета. У них прекрасная память. «Предложенные осьминогам крупные моллюски сразу привлекли их внимание. Три «мастера» полчаса бились, пытаясь открыть их створки. Потерпев неудачу, в другой раз к таким же моллюскам они даже и не приблизились». Хорошую память головоногих подтверждает и такой опыт. В воду опустили стеклянный сосуд с посаженным в него морским раком. Осьминог сразу к нему устремился, но, не ведая, что такое стекло, был смущен недоступностью лакомства и упорно продолжал атаковать банку. Сколько это могло продлиться, неясно, но, случайно обмакнув в банку кончик одного щупальца, осьминог почувствовал знакомый запах и вкус - дорога к добыче была открыта. Опыт много раз повторяли. Осьминог помнил, как брал он крепость, и, только повторив все атаки на банку сбоку, запустил в нее щупальце. И так действовал постоянно.

Любопытно, что опыт одних умельцев не усваивается другими - путь к нему добывается каждым по-своему. Недавно в газете прочел я заметку: «В Мюнхенском зоопарке осьминог по имени Фрида научился открывать консервные банки с креветками, отвинчивая пластмассовые крышки. Манипулируя банкой, Фрида однажды случайно свинтила крышку и хорошо запомнила, как это следует делать. Другие осьминоги, наблюдая ее работу, повторить успех не умеют».

Об экспериментах с осьминогами много написано. Обнаружено, что они способны дрессироваться, «как собаки или слоны», знают друг друга в лицо, и каждый - «личность» со своим характером, темпераментом, повадками, вкусами. Пишут, один из осьминогов прославился воровством и делал это явно обдуманно. В Брайтонском зоопарке в одном из аквариумов стали пропадать редкие циклоптерусы - каждую ночь исчезало по одной рыбке. Похищал циклоптерусов осьминог, перебираясь из своего аквариума в другой «посуху», и, поохотившись, возвращался домой.

Я видел осьминогов в океанарии Сиэтла (США). Взиравшие на нас через стекло, все они были на одно лицо, но ихтиолог, провожавший меня, уверен: у каждого свой характер. «Вот этого зовут Питер, а это - Матильда и Августина». Моего спутника осьминоги узнали и направились туда, где он остановился, понимали: от этого двуногого можно получить угощенье. «Способные ребята, - шутил мой знакомый. - По виду не ждешь ничего особенного, а они все время чем-нибудь удивляют. Мозг у них небольшой, но на нем - тонкий слой «серого вещества», помогающего усваивать уроки жизни. Это сближает осьминогов с теми из сообразительных животных, которых мы видим на суше с собою рядом».

22.01.2004 - Пишем, что наблюдаем

Эти «скульптуры» - работа бобров.

Начнем сегодня со всякой всячины. Наша корреспондентка в Швеции Наташа Грачева, вспоминая жаркое лето позапрошлого года, рассказала, что щуки, которых ловят в черте Стокгольма, в сильно потеплевшей воде стали вдруг нападать на купающихся. Сильно пострадали несколько детей. Газеты много писали об этом, врачи советовали быть осторожными. «Образумились» щуки, как только заметно похолодало.

А Радий Иосифович Каплан из Калуги рассказывает такую историю. «Снимали мы кошку с котятами видеокамерой. Через некоторое время, когда котят разобрали знакомые и соседи, решили посмотреть съемку. На писк малышей прибежала к экрану кошка и сразу узнала свое потомство. Судорожно царапая стекло, недоуменно поглядывала на нас. Видя, что мы ничего не предпринимаем, ушла в угол, и мы не могли утешить ее даже лакомым угощением. Обиделась».

Летчик Николай Георгиевич Тюрин (Москва) пишет о трех собаках, живших на аэродроме в Калькутте. «Они водили на стоянку с посадочной полосы самолеты. Водили по всем правилам аэродромной службы. Конечно, была тут обычная штатная служба, получали пилоты и команды по радио. Собаки же приспособились «подрабатывать». Уже на стоянке, когда двери мы открывали, собаки ожидали законного угощенья».

Теперь посмотрим, что пишут охотники. Петр Кузнецов (Пермская область) рассказывает о случае драматическом. Егерь Серяковского хозяйства Владимир Зеленин, ранив медведя, полез в ельники его «добирать». Ситуация крайне опасная, осложнялась еще и сумерками. Короче, затаившийся раненый зверь бросился на стрелка. Владимир успел дважды выстрелить, но медведь, очень крепкий на рану, выбил из рук охотника карабин. И схоронили бы егеря, потеряй он присутствие духа. Но Владимир прыгнул на спину медведя, обхватив его шею, а зубами вцепился в шерсть. Медведь минут семь катался по земле, бил «седока» о деревья, прокусил бедро, сломал руку. Собаки, насевшие на слабеющего зверя, облегчили участь охотника. Медведь упал замертво, а Владимир, теряя силы, в темноте выбрался на дорогу, где встретил друзей и вовремя оказался в больнице. Находчивость помогла человеку спастись.

И уж коли пошел разговор о медведях, обратимся к письму Сергея Александровича Ивкина из Норильска. Он долгое время работал в геологических партиях, и ему есть что вспомнить. «Поехали мы на рыбалку. Остановились в тундровом зимовье охотника. Сварили на ужин картошку с мясом, но есть не стали - вынесли в тамбур чуть охладить. И тут же вдруг слышим - крышка с кастрюли кем-то с грохотом сброшена. Медведь? Да, это был он - примчался на запах. Слышим, с аппетитом чавкает - ест. Что делать? Беру картонную упаковку от макарон, обливаю керосином и поджигаю. С этим факелом резко открываю дверь в тамбур... От неожиданности со зверем случилось то, что всем известно под названьем «медвежьей болезни». Сорвав дверь с петель, он рванулся в темноту тундры... Всю ночь мы не спали, предусмотрительно стучали крышкой о кастрюлю и жгли костер. Домой вернулись, конечно, без рыбы. Позже узнали: зверь «подпорчен» был теми, кто ранее жил в избушке, - оставляли медведю еду. И он привык: есть люди - значит, есть и еда. По работе в геологических партиях знаю: ситуация эта нередкая. Медведей ради забавы подкармливают. Они перестают бояться людей, и, были случаи, кончалось это трагически...

И еще выбрал я из письма Сергея Николаевича случай, но уже о собаках. «Как-то летом вышли мы на работу и сверху видим: на озерке плавает несколько уток. А на берегу - четыре наших собаки. Три из них озерцо обежали и с разных точек поплыли к уткам, а четвертая затаилась в кустах в том месте, куда «загонщики» толкали уток. Конечно, охота четвероногим нашим помощникам не удалась - утки взлетели. Но впечатляет метод охоты. Как они договорились скоординировать действия? Сработали, видно, инстинкты, доставшиеся от волков, те-то охоту с засадой хорошо знают».

И в заключенье веселый охотничий случай. Пишет о нем Дмитрий Алексеевич Ушаков из Москвы. «В сезон осенней охоты бреду по тропке через густой кустарник. Внезапно метрах в двадцати прямо на меня вылетает тетерка. Вскидываю ружье. Птица взмывает вверх, но затем планирует в кустарник. Попал ли, промазал? На всякий случай решил обшарить кусты. Раздвигаю ветки, гляжу, естественно, под ноги. И вдруг натыкаюсь лбом на что-то теплое, влажное. Вскидываю голову. Батюшки - лось! Вытянув морду, уперся в мой лоб толстыми мясистыми губами, да еще чавкает! Я развернулся и полверсты бежал по тропе. Перевел дух - ни ружья, ни шапки. Возвращаться боюсь, вдруг лось все еще там же? Побежал в деревню, попросил соседа взять ружье и пойти со мной в нужное место. Долго бродили мы по кустам и, наконец, ружье и шапку нашли. А лося не было, и в тетерку я, видимо, не попал».

А теперь кое-что любопытное об отношениях животных друг к другу, об отношениях их к человеку и человека к ним. Для начала - история о собаке, кошке, старике и мальчишке. Пишет об этом из Одессы Людмила Ивановна Нестерова. «Жили мы в Керчи в доме у старика, разводившего разных сортов виноград. Однажды его собака Каштан несколько дорогих для деда саженцев поломала. Старик приказал пятнадцатилетнему внуку Каштана убить. Подробности, как это произошло, узнала я позже. Мальчишка выстрелил в Каштана из самодельного «самопала» и закопал собаку где-то за садом. Но Каштан из-под земли выбрался и с раздробленной челюстью, выбитым глазом и перебитой ногой приполз в сарай. Я каждое утро приносила ему жидкую манную кашу и кое-какие лекарства. Любопытно, что всякий раз я заставала возле Каштана хозяйскую кошку. Она либо лежала рядом с Каштаном, либо лизала раны. И Каштан выжил! Поразительно, но характер его нисколько не изменился. Он продолжал всех любить, был весел, активен. Старик от вины своей места не находил и однажды, упав на колени перед собакой, поклялся, что мухи теперь не обидит. Вот такая история. Спасибо вам за «Окно». То, что пишете, смягчает душу. А это так важно сегодня».

Животные знают возможности человека, его повадки, и почти все боятся его, сторонятся. Но эти же знания в моменты крайней опасности заставляют искать у человека поддержки. Вот один случай из многих. «Я ловил хариусов с одного из островов Енисея, - пишет из Красноярска Владимир Андреевич Евкучёв. - И вижу вдруг: большая стая ворон атакует кого-то в воде. Непонятный объект атаки теченье несло прямо ко мне. И вот разглядел я сапсана, загребавшего крыльями воду. Пловца прибило к берегу, и я увидел, что сокол стал жертвой своей добычи. Он глубоко вонзил когти в ворону, и теперь она, уже мертвая, не давала ему, намокшему, взлететь, а тут еще стая ворон его донимала. При моем приближении возбужденные птицы слегка утихли. А сокол, освободив когти, мокрый допрыгал на пригорок и сел обсушиться на ветерке. Я не захотел его беспокоить и отошел. Но это снова возбудило ворон. И сокол понял, где надо искать спасения, - допрыгал к моему рюкзаку и сел рядом, в пяти шагах от меня. Я не делал жестов спасителя, давал событиям развиваться без моего участия. Но на ворон моя фигура с удочкой впечатление производила, и они поутихли. А сокол, как следует обсушившись, без благодарности улетел».

Близка к рассказанному и маленькая история, описанная Евгением Михайловичем Рыжовым из города Кудымкара. «С дочуркой мы шли мимо заросшей речной старицы, облюбованной дикими птицами. Внимание привлекло тревожное кряканье матери-утки, спасавшей выводок от ястреба-перепелятника. Утка громко оповещала детей: «Опасность! Враг рядом!» - как только ястреб делал вираж, опускаясь к воде. Утята сразу ныряли. Повторялось это несколько раз. И вдруг в эту драму вмешалась сорока. Громко застрекотав, рискуя и сама попасть в когти ястреба, она привлекала вниманье к происходящему всех, кто мог видеть бедственное положение выводка. И не напрасно - небезучастной оказалась какая-то птичка. Она шмелем носилась за ястребом, и он, наконец, осознал, увидев и нас, что дело выигрыша не имеет. И улетел. Я был счастлив, что все это видела дочка. Такие уроки в жизни не забываются».

Но жизнь сложна, бывают в ней и предательства. Геолог из Киева Зиновий Владимирович Горняк на юге Хакасии наблюдал такую картину. «Шел я к лагерю на краю деревушки и вдруг услышал возбужденный гогот гусей. Желая узнать, в чем дело, увидел такую картину. Стая домашних гусей, сбившись в кучу и вытянув шеи в одну сторону, напряженно следила за «танцующей» рядом лисицей. Та вела себя странно, но можно было понять ее замысел. В метре от птиц она вертелась юлою, бегала из стороны в сторону и снова вертелась. Гуси едва поспевали поворачивать головы. Лисица добивалась их утомленности. И цели достигла. Я наблюдал за происходящим в оцепенении, не решился даже открыть рюкзак с фотокамерой. Финал у спектакля оказался таким: резким обманным движением лисе удалось отбить от стаи одного гуся, а стая, явно пожертвовав соплеменником, чинно и торопливо «отплыла» в сторону. А лиса трепала несчастного гуся, и судьба его была бы решенной, как хотелось лисице, но тут я вмешался - приподнялся и громко хлопнул ладонями. Лиса замерла, не выпуская крыло гусака из зубов, но здравый смысл ей подсказывал: надо уносить ноги. Оглянувшись, она как следует меня разглядела и уже ровно, решительно побежала в кустарник. Пострадавший гусак бочком, виновато поспешил к стае, как бы уже позабывшей о нем. И такое бывает в природе».

На этом сегодня поставим точку. Пишите!

29.01.2004 - Заповедники у края беды

Заповедная зона.

Голос читателя

11 декабря минувшего года в «Комсомольской правде» были опубликованы размышления «Заповедники. Внимание, они в опасности!». В редакцию немедленно пошли отклики. Я работаю журналистом уже пятьдесят лет. Не помню случая, когда люди откликались бы так дружно, так единодушно («подписываемся под каждым вашим словом!») и таким числом. К середине января газета получила около двух тысяч писем. Но голосов в них во много раз больше. Едва ли не к каждому третьему письму приложены подписи на двух-трех-пяти листах членов семьи, работников научного института, несколько сотен подписей учеников старших классов, подписи работников предприятий - от хлебозавода до завода металлоизделий, коллективные письма геологов, врачей, письма ученых, работников заповедников, экологов, журналистов, коллективные письма жителей деревень, актеров, работников ботанического сада. Есть письма с приложением пятисот, девятисот подписей. В общей сложности это голоса около двадцати тысяч людей с разных концов страны - от Приморья до районов, граничащих с Прибалтикой.

Что же так взволновало наших сограждан? Сказать коротко, реальная перспектива потерять то, что сегодня еще «принадлежит всем», но завтра может принадлежать маленькой группе разбогатевших людей, алчность которых не знает предела. «Когда делилась нефть и другие природные и производственные ценности, мы не видели этого дележа. А когда оглянулись и увидели, с чем остались, то получили в ответ от власти: ничего-де сделать уже нельзя, начнем искать справедливость - ввергнем себя в еще большие беды», - пишет один из читателей «Комсомолки», пишет то, что сейчас видно всем.

Теперь дело дошло до природы, до живописных, привлекательных её уголков - вовсю идет делёж, фактически грабеж, вопреки существующим еще законам, вопреки элементарной справедливости и даже здравому смыслу. Письмо с Селигера: «Берега обрастают трехэтажными особняками, огороженными кирпичными заборами. Завтра уже негде будет причалить лодку и подойти к воде. В глубь водоохранных боров уходят сплошные застройки невесть откуда пришедших людей. И этот процесс нарастает - претендуют уже на озерные острова. Мы в отчаянии оттого, что ничего не можем с этим поделать». (Письмо из Осташкова Юрия Крылова с двадцатью подписями горожан.) О том же читаешь едва ли не в каждом письме. «На любом привлекательном озерке, речке беспощадно вырубают водоохранный лес, прокладывают, не считаясь ни с чем, дороги к этим новоявленным поселеньям. Все делается открыто, цинично. С какой стороны ни подступись, видно: кто-то много дал, кто-то много взял. А с людьми, живущими тут десятки лет, никто не считается, даже и слушать не хотят - проваливайте! Ждали от властей какой-то управы на эти вопиющие безобразия, а появляется вдруг некая «поправка» к Закону, все это покрывающая и отпирающая ворота, - подступиться теперь уже к заповедникам». Публикация в газете коснулась одной из самых болевых точек нынешней жизни. Приводим без комментариев некоторые соображения и наблюдения тех, кто откликнулся.

Строчки из писем

«Последнее десятилетие мы все участвуем в каком-то варварском процессе, цель которого одна: обогатиться любой ценой. Одни, не отягощенные какими-либо нравственными принципами, «хапают», другие, таковые принципы имеющие, молчаливо потворствуют первым. Вот и я, день за днем наблюдая, как грабят мою страну, говорил себе и детям: главное - честно делать свое дело, а ЭТИ награбят себе сколько нужно и успокоятся. Но воистину, аппетит приходит во время еды, уже разворовали промышленность, недра, ограбили общественные институты, а всё мало. Добрались теперь до природы. И нет у нас,оказывается, в политике достаточного количества хотя бы разумных (куда там - честных!) деятелей, чтобы противостоять этому самоубийственному процессу... Никогда не писал в газету. Но прочел статью В. Пескова и чувствую: молчать не могу». Сергей Кочнев, инженер.

«У нас на Карельском перешейке кирпично-красные дома-хоромы и заборы подступают вплотную к ранее охранявшимся нерестилищам рыб: озерам Большому и Малому. Ранее не допускалось у нерестилищ присутствие человека. Сейчас же из-за каменных заборов спускают «водные мотоциклы» и месят воду, перемалывают озерную растительность. О рыбе можно забыть... Думаю, что длина заборов у нынешних «теремов» в стране уже вот-вот превзойдет длину Великой китайской стены и отгородит так называемую нынешнюю «элиту» от народа, а народ от лучшей части своей Родины, где еще можно услышать пение птиц». Владимир Белов, инженер-электрик, С.-Петербург.

«В минуты отчаянья от всего, что происходит в нашей жизни и стране, я думаю: ничего, солнце каждый день появляется, поют птицы, растут деревья, цветы ласкают глаза. Жить надо. Но если это последнее от меня отгородят, запретят ходить по любимым тропинкам, жизнь для меня потеряет смысл». Елена Ролдугина, Липецк.

«У нас на Псковщине вдоль берегов Псковского озера, рек Великой и Ловати в самых живописных местах водоохранной зоны как грибы после дождя растут пресловутые особняки. Участок под строительство можно получить практически в любом месте, даже в исторической части города, которая охраняется государством. Последний пример - выделение участка на строительство руководителю местного отделения РАО ЕЭС Вениамину Пинхосику». Валентин Болдышев, Псков.

«В Рязанской области, на родине Есенина, у самого села Константинова есть Селецкое охотничье хозяйство. Его площадь 36 тысяч гектаров. За последние годы эта водоохранная зона вдоль Оки превращена в сплошную вырубку». П. Ливотов.

«Алтайский заповедник, чтобы выжить, разрешил строить на своей территории вдоль берега Телецкого озера туристские базы. (Что такое Телецкое озеро, надеюсь, все знают.) Толпы туристов бродят по близким и дальним заповедным местам. Более того, охранники-егеря за плату водят людей на самые богатые хариусом заповедные реки. В западной части Телецкого озера идет активная вырубка кедровых лесов, в том числе в водоохранной зоне». Геннадий Лапсин, Новосибирск.

«Земля и леса первой группы продаются под застройку администрацией Наро-Фоминска. Дают разрешение на вырубку вековых лесов, а в документах указано, что это кустарниковая растительность. Мой муж уже четыре года воюет (ходит по судам), но игнорируются все решения судов и запреты - в парке (водоохранная зона!) вырос поселок». Наталья Брундукова.

«Живописный берег Москвы-реки от санатория «Поречье» в сторону музея-усадьбы Пришвина в деревне Дунино размечен под застройку дорогими особняками. Застройщики и звенигородские чиновники наплевали на то, что это водоохранная зона живописной реки, и на то, что будет закрыт в этом месте выход людей к реке. Наконец, самое главное. В этом месте по берегу расположено городище древнего человека (ранний железный век). Археологическая ценность защищена Указом Президента России от 20 февраля 1995 года. Всё это игнорируется чиновниками, разрешившими строительство. Все наши хлопоты остановить натиск на водоохранную зону и исторический памятник европейского значения кончаются ничем. Где-то «наверху» (кем?) всё гасится». Общественный совет охраны археологического памятника «Дунинское городище» и жители деревни Дунино.

Передо мной еще стопка почтовых открыток. Много ли можно сказать на кусочке картона? Говорят главное: «Больше терпеть невозможно. С нашей судьбой никто не хочет считаться». А И. Фомина делает приписку: «Извините, что посылаю открытку, - на конверт нет денег. Вот так живем».

Есть ли в письмах надежда, что люди будут услышаны, что дело поправится? Подавляющее число писем кончается словами: «Последнее упованье на Президента. Он должен видеть, что происходит».

Неверный шаг

Президент злополучную «поправку» 10 декабря подписал. Что она собой представляет? Неподготовленный человек, с трудом прочитав эту абракадабру (видимо, так специально составлена), понять ничего не сможет. На это и расчет - толковать крючкотворство можно будет кому как угодно. Но если сказать коротко о сути принятого документа, то он разрешает переводить леса первой группы в «нелесные земли» или в леса второй группы, как не имеющие особой ценности. В одной этой строке - суть драмы. Что значит «леса первой группы»? Этот термин введен был законодательством 1943 года, летом (как раз после битвы на Курской дуге). К этой группе отнесены были леса заповедников, водоохранные леса и имеющие научное или историческое значение, леса - памятники природы, особо ценные лесные массивы, леса зеленых санитарных зон около городов, леса, закрепляющие пески. Кто скажет, что этот закон неразумен? Не найдется такой человек!

И нет среди писем в редакцию ни одного (!) послания, в котором была бы сделана попытка защитить «поправку» с явными и далеко идущими негативными последствиями. Это новое законодательство, по словам академика-лесовода Александра Сергеевича Исаева, с которым мы «поправку» тщательно анализировали, во-первых, легализует (делает как бы законным) уже всё построенное на берегах рек, озер и водохранилищ и в природоохранных лесах той самой первой группы. И второе. «Поправка» открывает ворота уже для законного захвата территорий, где ранее строительство не допускалось и не должно допускаться. В «поправке» есть фиговый листок, прикрывающий покушение на леса первой группы. Они будут выводиться в леса, которые как бы свое отслужившие и могут сдаваться в аренду и продаваться. Это прикрытие рассчитано на дурачков. Как это выводить из водоохранной зоны, из заповедников и национальных парков леса «отслужившие»? Выводиться будут как раз леса самые ценные и уголки ландшафта самые живописные и привлекательные. Именно тут «зарыта собака». Все, что кругом и повсеместно сейчас делается, говорит именно об этом. Наивный расчет, что бумажкой с «замутненным» текстом можно нас обмануть.

Глянем на проблему несколько шире. Взбудораживший всех документ - лишь прелюдия к стратегическим действиям: приватизации лесов России. Особо охраняемые территории - лишь часть в задуманном деле. К размышлениям власти на этот счет можно отнестись с пониманием. Лес, мол, надо заставить эффективно работать на экономику. Благая мысль. Но реализация замысла в нынешних условиях будет иметь гораздо больше худых последствий, чем приватизация недр и промышленности. Новоявленные лесопользователи устремятся получить немедленный и большой барыш. Леса будут срублены. И если на вырубках раньше, пусть не всегда хорошо, лес снова сажался, то теперь сажаться не будет. И где будут вестись рубки? Там, где леса много, но растет он вдали от железных дорог? Не будем заблуждаться, промышленные рубки всегда стремились вести там, где лес «ближе лежит», - по берегам рек, вблизи железных дорог. Эти леса и будут теперь в первую очередь покупаться. Что из этого выйдет, нетрудно предвидеть. Причем в казну государства от вырубки леса попадет очень мало. Деньги осядут в карманах дельцов, кого судьба государства и общее благо ничуть не волнуют.

Еще один вопрос. Амбициозный «лесной проект» претворяется в жизнь «втихую», практически без участия ученых-лесоводов и без гласного обсуждения народом. В Польше по такому же случаю был проведен референдум. (Может быть, результаты его и заставляют действовать тихо.) Какая демократия, если громадная хозяйственная и экологическая проблема решается без участия народа! Всё это власти не понимают или на народ уже махнули рукой? Но ведь именно с участием народа и во имя его, а не кучки равнодушных к судьбе своей Родины людей, должны вестись дела в государстве.

О разном

Сосредоточим, однако, внимание на особо охраняемых территориях: водоохранных зонах, Национальных парках и заповедниках. Как и чем живы они сегодня? Жизнь в них трудная. Финансирование крайне скудное. Зарплата людям - меньше двух тысяч. «Если б не огороды, не грибы-ягоды, пришлось бы протянуть ноги. Работаем на энтузиазме», - пишет из заповедника друг. Министерство природных ресурсов ориентирует заповедники и Национальные парки на «хозяйственную деятельность». Но чем может заработать заповедник? Финансовое положение любая его «хозяйственная деятельность» поправить не может. Национальные парки «хозяйствуют» - рубят лес. По признанию самого Министерства природных ресурсов, «КамАЗы» гудят сейчас не в обычных лесах, а в Национальных парках», в тех самых лесах первой группы. При таком положении парки, конечно, сводят концы с концами. По признанию всё того же министерства финансирование от хозяйственной деятельности в некоторых парках в четыре раза превышает государственное финансирование. Но сведение, разумеется, самых лучших лесных угодий означает «самопоедание» Национальных парков. В Москве морщатся: «Так не должно быть». Но финансовые отчеты о самоубийственной деятельности принимают. В самых ценных лесах идут, как заявило недавно высокопоставленное государственное лицо, «жуткие рубки», благословленные (не за здорово живешь, конечно) местными властями, которые тоже не отстают демонстрировать свое благополучие строительством «теремов» возле озер и речек.

Для многих слова «водоохранный лес» - некая абстракция. Между тем во время обследования реки Воронеж с экологом Вадимом Дёжкиным мы обнаружили: за последние сорок лет 153 маленькие речки липецкой лесостепной зоны исчезли. Исчезли, как будто их не было! Причины разные: распашка поймы, осушенье болот, застройка берегов и, конечно, вырубка островков водоохранного леса. Дальневосточное Приморье демонстрирует нам сегодня быстро созревающие плоды хищнических лесных вырубок. Весь мир беспокоит очевидное исчезновение у нас двух редких животных - тигра и леопарда. И вспомним о ритмичных то затоплениях территорий, то нехватке на них воды. В немалой степени это следствие сведенья лесов, ранее регулировавших речные стоки.

Это явление угрожает стать повсеместным. И это при том, что проблема питьевой воды на Земле с каждым годом становится все более острой. Водные запасы страны сегодня надо рассматривать как национальное богатство. «Продажа воды может стать столь же важной статьей дохода, как нефть сегодня», - пишет читатель, и он, разумеется, прав. Крайне важно держать в чистоте воды сибирских рек, а также запасы пресной воды в Байкале и Телецком озере. Между тем Телецкое озеро, видим, начинает обрастать застройкою берегов, а на Байкале по сию пору дымят трубы так и не побежденного, оскверняющего воду предприятия. Забота о воде заставляет заботиться о водоохранных лесах. В осуществлении программы интенсивной эксплуатации лесов надо обязательно предусмотреть специальные отчисления в пользу поддержания особо охраняемых территорий, а не поощрять в них разрушительную «хозяйственную деятельность».

Важно прислушаться к авторам писем, требующим воссоздания Комитета охраны природы и центрального органа, управляющего эксплуатацией, восстановлением и охраной лесов. Можно назвать его министерством, а можно, как прежде, Лесным Ведомством, существовавшим в стране двести лет и создавшим российскую лесную науку, традиции лесопользования, экологическую культуру. Без этого лесное богатство пущено будет по ветру.

Экологическое воспитание... Большое число писем редакция получила из школ. Пишут учителя, пишут ученики старших классов (сотни подписей!), слушатели экологических обществ. Главный мотив всех писем: хотим жить в здоровой, благополучной стране! Социальная активность подрастающих людей радует, но экологическое воспитание и культуру поведения в природе можно вести только в атмосфере бережного отношения к природным ценностям, в атмосфере их расхищения такое воспитание невозможно.

Обращение к Президенту

Уважаемый Владимир Владимирович, это обращение к Вам - последняя надежда очень многих людей, озабоченных неясной перспективой эксплуатации лесов и судьбой особо охраняемых территорий. Всё главное в этом обзоре писем сказано. Большинство писем адресовано Вам, с Вашим именем связаны все надежды в разрешении очень болезненной проблемы. Вы подписали злополучную «поправку» к Закону. Считаем это серьезной ошибкой. Но ошибку можно исправить. Откровенное признание её (кто в жизни не ошибается!) не роняет человека, наоборот, вызывает лишь уважение. Говорю это уверенно, потому что старше Вас и имею больший жизненный опыт. Все мы экологами не рождались. Новая всечеловеческая проблема заставляет учиться на ходу.

О злополучной поправке к Лесному кодексу. Что мы обретаем в результате её реализации? Абсолютно ничего хорошего! Мы увеличиваем привилегии маленькой, неправедно разбогатевшей группы людей, которым дела нет до охраны вод, сбережения наших ландшафтов, сохранения живого мира природы. При этом углубляется пропасть между малой группой наших сограждан, не знающих, куда деть деньги, и миллионами простых тружеников, крайняя бедность некоторых не позволяет купить даже почтовый конверт и марку. Мы лишаем возможности эти две неравные социальные группы на равных пользоваться тем, что досталось нам от наших предков.

Далее. Создается новый канал для коррупции. Чиновники в провинции так же умело и жадно берут взятки, как и чиновники в Москве. Какую победу может одержать в борьбе с коррупцией наш высокочтимый премьер Касьянов при расширении поля её существования? Еще потеря - дальнейшее расслоение общества - «кому берега с ивами и плеском рыбы в воде, а кому огород с картофельной ботвой и пользование на равных со всеми разве что воздухом» (из письма).

О ландшафтах. Для русского человека понятие Родины крепко связано с природой. Что вспоминал солдат в окопе во время грозной войны? «Клочок земли, припавший к трем березам, далекую дорогу за леском, речонку со скрипучим перевозом, песчаный берег с низким ивняком» - так Константин Симонов писал во время войны об истоках нашего патриотизма, без которого войну наши с Вами отцы выиграть не смогли бы. Памятуя об этом, мы должны беречь наши ландшафты. Нельзя допустить, чтобы всюду глаз упирался в заборы и столбы с колючей проволокой, которыми ограждают своё благополучие нечаянно, неправедно разбогатевшие люди. Нельзя поощрять их алчность.

Экологические раны... Они неизбежны. Одна из них зияет у нас под боком. Было время, к водоохранным зонам не подпускали даже сборщиков грибов, нельзя - рядом питьевая вода для Москвы! Сегодня же мы видим поселки трехэтажных домов у самой воды. Что с этим делать? Выход есть, и очень простой. Владельцев этих построек, приняв соответствующий закон, надо обложить таким налогом, чтобы отбить охоту и у всех остальных селиться на приводных и на других особо охраняемых землях. А деньги этого обязательного и, все согласятся, справедливого налога направлять на санитарные нужды и на поддержку заповедников и Национальных парков.

Наконец, проблема нравственная. Ни Касьянов, ни министр экономики Греф, ни «хранитель» природных ресурсов господин Артюхов явно о ней не думают. Между тем эрозия заповедников, разрушение их, даже небрежное к ним отношение наносят колоссальный урон нравственности общества. Потерю заповедника можно сравнить с разрушением храма в 30-х годах. И восстановить погубленный заповедник в отличие от храма будет невозможно, обезвоженную, задавленную постройками речку заново сконструировать нельзя. Разрушение нравственности будет касаться (и уже касается!) не только потерь в природе - всего! Любая созидательная работа на фундаменте безнравственности не устоит. К заповедникам мы должны относиться, как умный крестьянин относится к семенному зерну. Он никогда не повезет его на мельницу, ибо в этом неприкосновенном запасе - залог завтрашнего урожая. Заповедники своим существованием это уже доказали. В 30-х годах они помогли сохранить исчезавшего соболя, сайгаков, бобров, лосей в европейской части России. И сегодня, когда леса наши стали опустевшими, молчаливыми без животных, воровски истребленных за какие-нибудь десять последних лет, заповедники станут для нас тем самым «семенным фондом», который поможет наполнить леса наши жизнью.

Надо признать ошибку, Владимир Владимирович. Причем отношение к особо охраняемым территориям надо выразить простыми, понятными людям словами. В первой публикации они были изложены. С ними согласны все (!), приславшие письма-отклики, с некоторыми небольшими добавлениями. Вот что все хотели бы слышать: «Водоохранные территории, леса, окаймляющие большие массивы жилых строений, территории Национальных парков, заповедников и заказников неприкосновенны. В них недопустима разрушающая охраняемые территории хозяйственная деятельность, недопустима никакая застройка - ни государственная, ни частная». Важно эти слова произнести и сделать законом на все времена. Краткость и простота, исключающие всякую двусмысленность, всякие лазейки в законе, уберегут особо охраняемые территории от посягательств кого бы то ни было.

Скажите эти слова, Владимир Владимирович! Народ ведь принял всерьез Ваш ответ на вопрос человека в общении со страной по телевидению: «Расхищение природных ресурсов необходимо пресечь». Обратитесь к телевидению и в этот раз. Или приезжайте к нам в редакцию - всегда Вам рады! Или позовите для беседы к себе - приедем немедленно! Древние говорили: народ долго помнит благие деяния правителей. Человеку, стоящему во главе любого государства, как бы ни тяжела была его ноша, об этом следует помнить.

05.02.2004 - Лесной барабанщик

Купанье в снегу.

Тихо в зимнем лесу. Ни звука. Только лыжи поскрипывают. Остановишься - даже в ушах звенит от укутанной в снег тишины. И вдруг почти рядом - негромкий, как по плетеной корзине, стук. Дятел! Стараясь не спугнуть, хочется этого нарушителя тишины увидеть. Да вот он! На старой ольхе, задвинув сосновую шишку в пазуху у сука, молотит ее - добывает свой зимний обед. Шишка уже растрепана. И дятел куда-то летит и через две-три минуты приносит свежую. Плотно вцепившись когтями в кору ольхи, шишку прижимает грудью к стволу, чтобы клювом выкинуть старую. И опять начинает работу.

Красив! Попугай где-нибудь в тропиках не так заметен, как эта нарядная птица в белом мире зимнего леса. Красное, белое, черное, перемешанное в оперении пестро и броско, определило название птицы: большой пестрый дятел.

Мороз заставляет потереть нос, оправа бинокля обжигает у глазниц кожу, но взгляд нельзя отвести от увлеченной, спорой работы по добыванию птицей «сосновой каши». Еще одна опустошенная шишка падает вниз. Ковырнув лыжной палкой снег, обнаруживаешь множество «отработанных» шишек. Когда в марте снег начнет таять, под деревом увидишь плотный круг шишек. Поразительно точно называют такие места - «кузница дятла».

Потревоженный «кузнец» между тем стучит уже где-то на ином месте - «наковален» у него в лесу много, всю зиму молотит, молотит. А однажды в марте услышишь вдруг песню, но не крики - кик-кик! - а стук, уже громкий, по дереву. Причем звук не рабочий, а сигнальный, вибрирующий - д-рррр! Дятел дробно бьет клювом по упругому суку, объявляя собратьям, что зима кончилась, что песней этой он торопит весну, оповещает: это моя территория, я готов за нее постоять и приглашаю сюда подругу! Все это делается в радостном возбуждении. Дрррр! - за километр слышно.

Большой пестрый дятел обычный, привычный житель наших лесов. Все его видели, знают и любят. Любят за яркую пестроту оперенья, за бодрый, веселый нрав, трудолюбие. Возможно, не всем известна лишь его особая приспособленность для жизни в лесу. Лес для дятла - и стол, и дом, место работы и отдыха. Обустраивается он в нем по-хозяйски: непременно строит убежища для ночлегов и выведенья птенцов. Работа нелегкая, но дятел с рождения к ней готов, ищет лишь древесину помягче. И через две-три недели дупло готово. Он строит еще запасные - для ночлега и для убежища в непогоду. Иногда для гнезда использует дупло старое, сделав небольшую починку. Но много дупел дятлы бросают и в этом являются благодетелями пернатой лесной мелкоты, которая тоже жить не может без дупел, а выдолбить их не способна (скворцы, синицы, поползни, лесные голуби, неясыти) и заселяет даровое жилье. Таким образом, от присутствия дятлов зависит многообразие жизни в лесу.

Дятел строит жилище с упоеньем своей работой. Однажды позвонил мне встревоженный приятель: «Слушай, мне рассказали, что дятлы погибают от сотрясения мозга...» Я посмеялся: «Если бы так, дятлы давно бы уже исчезли...» Но в наивной этой тревоге была своя логика. В самом деле, каково мозгу, спрятанному в голове позади «отбойного молотка», каким является клюв дятла? Совершенствование жизни в природе (эволюция, сказал бы ученый) изобрело устройство, состоящее из сухожилий и мускулов, которое гасит удары «отбойного молотка».

Впечатляет и еще одно устройство «для работы по дереву» - язык дятла. Этот гибкий гарпун, покрытый остренькими бородками и липкой слюной, в нерабочем состоянии «упакован» в голове так, что представляет собой гармошку, а выпущенный из клюва высовывается на десять сантиметров. Обнажая клювом отверстия, проделанные в древесине гусеницами и жуками, дятел запускает в них свой гарпун и вытаскивает лакомую добычу.

Еще два приспособления помогают птице чувствовать себя на дереве плотником-акробатом. Четыре пальца мощной лапы дятла вооружены острыми, цепкими когтями. Два крайних обращены назад, а два - вперед. Дятел не только прочно сидит на стволе дерева, но и уверенно бегает по нему.

И еще хвост. Он жесткий - книзу перья заострены. На него дятел опирается, когда пускает в ход свое долото. От работы клюв снашивается, но и все время растет - в неделю примерно на два миллиметра.

Стихия жизни большого пестрого дятла - лес. Над полем, над лугом его не увидишь. В лесу же - и на опушке, и в дремучем бору он чувствует себя дома. Жизненное его пространство при разных условиях может ограничиваться одним гектаром леса и возрастать до сотни гектаров.

Поскольку дятел всегда на виду, изучен он орнитологами давно. Отец Брема - священник, изучавший птиц, написал о дятлах трогательные слова: «Они заботятся отыскать себе побольше пищи и при этом немножко посмотреть на окружающий их мир».

Что же находит дятел в лесу - прокормиться? Зимой - семена елей и сосен. И еще замерзшие лесные ягоды - рябины, главным образом. Иногда голодает. К домам вблизи леса зимой в морозы прилетает на птичьи кормушки и, конечно, при величине своей чувствует себя хозяином среди синиц, снегирей, поползней, свиристелей.

С приходом тепла лес для дятла - уже ресторан, где может он выбирать, что захочет. Склевывает на ветвях насекомых, жуков, бабочек, лакомый корм - личинки в древесных стволах, до которых добирается он, не жалея труда. Весной с удовольствием пьет березовый сок. Причем попутно, как я заметил однажды, наблюдая его «пивную», ловит насекомых, которым тоже нравится сок. Для этого в коре березы проделаны были «колодцы» площадью в клеточку школьной тетради. К ним собирается бражничать всякая мелюзга - жуки, мошкара. Часа два в бинокль я наблюдал, как дятел, периодически подлетая к «пивной», сразу пил и закусывал.

На землю дятла опуститься заставляет несколько разных причин. Одна из них - ягоды земляники. Однажды в июне мы с другом ползали по лесной поляне, полагая, что земляника уже должна бы поспеть, но не нашли ни одной красной ягодки. А наблюдая в бинокли за дуплом дятла, увидели, как два раза подряд птица клала в клювы птенцам зрелую землянику. Где-то заметила сверху!

Числятся за дятлами и грешки: разоряют гнезда маленьких птиц, унося яйца или птенцов, воруют бельчат, раздалбливают в тех же целях скворечни. Случается это не часто, но, как говорится, из песни слова не выкинешь.

Сами дятлы врагов имеют немного - куницы, случается, разоряют их гнезда, ловят их ястребы, совы и разве что очень уж глупый человек выстрелит в дятла.

Образ жизни милой нам птицы... Она, можно сказать, оседлая. Но в голодные годы дятлы с севера иногда кочуют в леса южнее. На избранной территории они мирятся с присутствием рядом маленьких птиц, но нетерпимы к родичам - обозначают свое поместье криками и прогоняют всякого, кто залетает случайно и тем более как захватчик.

Семейные пары у дятлов образуются только на время выведенья птенцов. Ухаживанье партнеров своеобразное - летают с криками друг за другом, кажется, что дерутся. Самец крупнее, чем самка, и отмечен красной шапочкой. Свои права и желания защищает активно. Когда семейный союз образован, он скрепляется ритуалом: птицы садятся рядом, опустив крылья и подняв кверху клювы, прижимаются друг к другу. Это обязательство обоих заботиться о семье.

В гнезде дятлов обычно четыре - семь белых яичек. Насиживается кладка десять - тринадцать дней парочкой птиц по очереди. А затем начинается напряженное добывание корма. Мягкую животную пищу птенцам, «сбиваясь с ног», носят оба родителя. Птенцы, сидящие в неимоверной тесноте, поднимаются по очереди к летку и жадно разевают рты. Гнезда дятлов обычно легко обнаружить по хоровому крику птенцов, жаждущих пищи.

Из гнезда родители удаляют помет, упакованный в мягкую пленку, вытаскивают и на лету бросают почему-либо погибших птенцов. В дупле дятлов отменная чистота. Подстилкой птицам служат щепочки, оставленные при строительстве дупла.

Вылетают птенцы из дупла через три примерно недели после вылупления из яиц. Еще дней десять родители их кормят, откликаясь на просящие вопли. В эти дни слетки возвращаются на ночевки в дупло. А затем семья распадается. Молодняк с территории изгоняется, и родители разлетаются - живут каждый сам по себе, словно бы и не знали друг друга.

В поведении дятла надо отметить особое внимание к барабанному бою, которым птицы начинают весну. Музыкальным инструментом служит тщательно выбранный упругий высохший сук, но замечена любовь дятлов барабанить в оконные ставни, а один лесник мне пишет, как дятел прилетал на кордон барабанить по листу фанеры, косо висевшему на чердачном окне. Все живое стремится о себе заявить, когда надо!

Отмечается любовь дятлов к чистоте оперенья. Мне приходилось наблюдать, как у окошка второго этажа пансионата писателей в Малеевке дятел, распустив перья, ползал в рыхлом снегу, скопившемся на суку. Изгоняя не терпящих воды паразитов, дятлы купаются в лужах и так же, как множество других птиц, садятся на муравейники - освободиться от паразитов с помощью кислоты мурашей.

С давних времен, когда в лесах жили дикие пчелы, дятлы знают вкус меда. Бортники в Башкирии рассказывали: дятлы иногда раздалбливают дощечку, прикрывающую щель борти. Но хитер человек: вешает перед этой дощечкой «занавеску» из связанных прутьев - ее раздолбить дятел не может. Но вот ведь как все пригнано, связано в жизни леса - куница, тоже большая любительница меда, прогрызает в «занавеске» окошко, и далее действует уже дятел. В результате оба получают доступ к желанному лакомству. А в Курской области мне показали снимок - дятел, прилетая с опушки, садился под шляпку подсолнуха и выклевывал семечки.

Дятлы широко распространены по Земле. Их нет только в Антарктиде, Австралии, Новой Зеландии. Всего 210 видов. Наш большой пестрый дятел, пожалуй, самый многочисленный из всех, одно из названий его - «дятел обыкновенный». Есть у этого дятла очень близкие родственники - дятел средний пестрый и малый пестрый. Малый кажется неразвитым карликом большого пестрого: величина - чуть более воробья. Но так же наряден, так же делает дупла, выбирая мягкую древесину ивы, так же любит побарабанить. Но менее боязлив и отличается особым игривым нравом.

12.02.2004 - Близнецы

«Два директора» - Владимир и Анатолий Белянины

Для начала - забавный случай. Лет двадцать назад приезжал я в Башкирский заповедник. Директором там был Владимир Николаевич Белянин (для меня с тех дней - Володя). В это же время из Саратова в гости приехал брат его Анатолий. Я как увидел их вместе - от удивления даже присел. Неразличимы! Оба коренасты, рыжебороды, одинаково говорят, одинаково улыбаются. А когда надели одинаковые тулупы и шапки - одно лицо! Братья Белянины - близнецы, но особенной близости. (Поговорим об этом отдельно!)

Поехал я с братьями по заповедным кордонам. Заглянули мы в мастерскую, где ремонтировалась техника. Когда обходили хозяйство, меня за рукав потянул в сторону озабоченный тракторист: «Василь Михалыч, извините, пожалуйста. Я, конечно, выпил вчера по случаю выходного. А сегодня - как стеклышко. Но хожу вот сам не в себе - отчего у нас два директора?» Я повалился в сугроб от смеха. И сразу начался хохот всеобщий. Поглядите на снимок двух братьев - в самом деле «два директора».

Близнецы в огромном человеческом мире - явление заурядное. Их более одного процента всего населенья Земли, то есть их миллионы. Но близнецы бывают разные. Бывают случаи, когда рождаются два ребенка одновременно, три - уже привлекает внимание, четыре - сенсация. Исключительно редко бывает пять, даже шесть близнецов. Об этом пишут газеты, близнецов всеми средствами стараются спасти, выходить. Их опекают не только родители, но и врачи, власти. В хронике этих событий значится феноменальное явление, о котором в 1782 году доложили в Москве царю. «В Шуйском уезде (нынешняя Ивановская область) крестьянин Федор Васильев на 75-м году жизни имел 82 детей. Первая жена его за 27 родов принесла четыре раза по четыре ребенка, семь раз - по три и шесть - по два. Вторая жена родила два раза по три и шесть раз по два ребенка». Близнецы вперемешку были - мальчики и девочки. И это характерно, когда дети развиваются из нескольких оплодотворенных яйцеклеток. У них всегда есть сходство, но такое же, как у обычных сестер и братьев. Другое дело - близнецы, родившиеся из одного яйца. Оплодотворенная яйцеклетка на ранней стадии развития плода по какой-то причине делится надвое. И близнецы (их всегда два, редко - три) всегда одного пола и имеют одинаковый набор генов - их внешнее сходство почти стопроцентное, путают даже родители. Это подтверждает снимок не только «двух директоров» из Саратова, но и сестер-американок (обе казначейши) Джуди Штильваген и Джулии Кирк.

Сходство близнецов этого рода вызывает не только охи и ахи окружающих, они очень интересные объекты для медицины - для врачей, психологов, фармацевтов и ученых-генетиков. Дело в том, что близнецы (их называют идентичными) имеют не только внешнее сходство, но одинаково наследуют все, что унаследовала бы от родителей одна особь, - стойкость к одинаковым болезням или, напротив, податливость им, оба имеют одинаковую предрасположенность к некоторым недугам - заболел один, и где-то вдалеке живущий близнец вскоре заболевает той же болезнью. Врачи могут прогнозировать заболевание второго и без ошибки принимать нужные меры. Фармацевтам, проверяющим эффективность уже принятого лекарства, легче всего это выяснить на болеющих близнецах. Одному дают лекарство старое, другому - новое. Поскольку «фон» одинаковый, сразу видно, какое лекарство лучше. На близнецах, прослеживая сроки жизни, установили: многое в этих сроках предопределено наследственностью.

И разрешился давний горячий, непримиримый спор. Одни говорили: человек все наследует в своих генах, все в его жизни предопределено. Другие же утверждали: человек - продукт формирования той или иной среды. Оказалось, обе крайности в споре ошибочны. На близнецах, не знавших о существовании друг друга и выраставших в разных условиях, при сравнении хорошо было видно, что человеком наследуется, а что обретается в результате воспитания, обучения, тренировок. Мы говорим: «художник от Бога», «математик от Бога». Это значит, что человек получил в наследство некие способности. Но если их не заметить, не развить, возможный музыкальный гений станет всего лишь застольным исполнителем песни «Шумел камыш». С другой стороны, невозможно из человека, не имеющего задатков, например, живописца, пытаться вырастить Левитана или Сурикова. Изучение судеб одинаковых близнецов хорошо показало бесплодность давнего спора.

Близнецы, имеющие одинаковые задатки способностей и вырастающие в одинаковых условиях, часто имеют одинаковые профессии. Пример наследственной склонности к музыке, не пропущенный вниманием воспитателей, демонстрировали два знаменитых немецких музыканта Вольф и Вилли Гайнц. Они дирижировали в двух разных театрах. Внешнее сходство близнецов было так велико, что их общий учитель с трудом отличал одного от другого. Мастерство и темперамент были у Гайнцев тоже одинаковы. Подготовив одну и ту же оперу в двух разных театрах, они при необходимости подменяли друг друга. При этом ни исполнители - певцы и оркестранты, - ни публика не замечали подмены.

Эффект близнецов замечали уже наши давние предки. Библия сохранила имена двух из них - Исава и Иакова. Повествуется об их веселых проделках, иногда, как можно понять, граничащих с жульничеством.

Сегодня однояйцевые близнецы серьезно интересуют науку. Во многих странах созданы «близнецовые центры», где собираются и анализируются всякого рода сведения о двойняшках.

На бытовом уровне необычное сходство двух сестер или братьев очень занимает окружающих. Уже много лет проводятся конгрессы близнецов. (Наши «два директора» вполне могли бы участвовать в них.) Близнецы охотно, как в конкурсах красоты, участвуют в экзотическом действе - подстригаются, одеваются так, чтобы подчеркнуть сходство. На конгрессах знакомятся, иногда пары близнецов-братьев женятся на двух сестрах. Газетчики у похожих друг на друга людей выуживают разные шалости, роднящие их с библейскими Исавом и Иаковом. Можно было бы сослаться на множество публикаций, но, зная, как легко журналисты в подобных рассказах склонны преувеличивать, получил я сведения из первых рук - побеседовал с «директорами», Владимиром и Анатолием Беляниными.

Оба появились на свет в 1943 году с разницей в полчаса. Росли вместе. Как и многие близнецы, сильно привязаны друг к другу. «Учась в школе, «выяснять отношения» с кем-то всегда выходили вместе. Мы хоть и не очень рослые, но постоять за себя умели - с нами не связывались». Оба с одинаковым увлеченьем занимались строительством авиамоделей, а позже - лодок и яхт. Плавали вместе на яхте в Черном и Средиземном морях. Факультет в университете выбрали один и тот же - биологический. Работают по специальности, но в разных местах, Владимир уже много лет директорствует в заповедниках, Анатолий занимается научной работой. «Стараемся видеться возможно чаще, тоскуем друг о друге. Раз в неделю непременно созваниваемся, где бы ни находились. Часто встречаемся. Семь лет я работал на Витиме - Анатолий прилетал туда ежегодно».

Психологический эффект близнецов известен, изучен. И к этому братству подход особый. В армию близнецов берут непременно в одну часть и стараются надолго не разлучать. «Мы даже на боевое дежурство ходили вместе. А если кого-то за провинность посылали на кухню чистить картошку, другой обязательно шел с ним».

«Были «библейские шалости»?» - расспрашиваю Владимира Николаевича, нынешнего директора Нижне-Свирского заповедника. «А как же! Друзей частенько разыгрывали. Однажды, сбрив бороду, я девчонке, за которой ухаживал, сказал: «Хочешь, через пять минут бороду отращу?» Она улыбнулась, понимая, что я дурачусь. А в коридоре меня уже ждал Анатолий. Он-то и явился перед объектом розыгрыша. Девчонка остолбенела и, решив, что бороду я наспех приклеил, с силой за нее дернула. Анатолий от боли аж взвыл. Ну а потом все трое, конечно, смеялись. Были и случаи в духе Исава и Иакова. Анатолий прилежней меня и английский знал хорошо. Так вот пора открыть тайну: на экзаменах в университете английский язык ходил сдавать он».

«Ну, с обликом все ясно. А характеры? Тоже есть сходство?» - «Много! Вкусы в еде, одежде, в восприятии книг и фильмов - все всегда совпадает». - «Неужели никаких различий?» - «Есть кое-что. Я, например, упрям до упертости. Сказал - все! А Толя погибче. И лени у него поменьше...»

Вот такие они, «два директора» - Владимир Николаевич и Анатолий Николаевич Белянины. Их особое братство знакомо и другим людям, особо чувствующим свое родство.

19.02.2004 - Малыш в белой мантии

Горностай в летнюю пору

В кинофильмах и на старых живописных полотнах вы могли видеть королей и монархов в меховых белоснежных одеждах, украшенных черными пятнышками. Одежды шили из зимних горностаевых шкурок. Красота этих мантий символизировала чистоту помыслов власти. На этот «камуфляж» в разных странах Европы, Азии и Америки выловлены были миллионы зверьков. Но горностай выдержал спрос соискателей мантий и процветает поныне на землях, тяготеющих к северу.

Я познакомился с горностаем на мысе Шмидта, омываемом водой Ледовитого океана. Близилась осень, я ждал, когда ветер унесет лед и караван судов с припасами на зиму для Чукотки подойдет к мысу и начнется разгрузка. Но ветра не было, и я сидел на мысу много часов, боясь пропустить минуты, когда корабли тронутся и я мог бы снять их через глыбы черных камней, которыми мыс обрывался возле воды.

Скучное дело - долгое ожиданье. Но вот появилось у меня развлеченье. Из-за камня выглянула мордочка небольшого зверька и стала черными глазками меня изучать. Я не шевелился, и зверька это лишь раззадорило. Резво двигаясь, он подбежал ближе и, вертясь, разглядывал незнакомца. Это был горностай. Его рыжеватое с белым продолговатое тельце с вытянутой мордой и хвостом были в постоянном движении. Дело кончилось тем, что хозяин каменного верха скалы, подобравшись вплотную, стал играть, поглядывая снизу вверх, шнурками моих ботинок. Возможно, ему ни разу в жизни еще не приходилось так близко встретиться с человеком. Когда он, уняв любопытство, куда-то скрылся, я пискнул мышью. На этот звук он метнулся, как молния, но, ничего не увидев, заинтересовался моей фотографической сумкой. Когда я стал горностая снимать, он заверещал, зашипел, пятясь от подозрительных звуков... Потом он еще несколько раз убегал и снова возвращался. И так мы вместе скоротали время. Подул ветер, согнавший льдины, и пароходы, перекликаясь гудками, к радости моей, поплыли в нужное место. Многое забылось в этой давней командировке, а любопытный горностайчик в памяти уцелел.

У горностая много родни. Куница, соболь, хорь, колонок, норка, выдра и неуклюжая росомаха - это все семейство куньих. Один член семейства очень похож на горностая - мышатница-ласка, самый маленький из всех хищников на Земле. Ласку можно назвать уменьшенной копией горностая, но только без черного окончания хвостика. Оба зверька летом рыжеватые с белым брюшком, а к зиме, подобно зайцам, песцам и куропаткам, становятся снежно-белыми, что спасает их от лис, канюков, сов, соколов.

А черный хвостик горностаю зачем? А затем, что именно к нему приковано вниманье врага, остальное остается невидимым на снегу. Но нападающий далеко не всегда способен жертву схватить за хвост, и потому горностай ускользает.

Сам он охотник высшего класса. Прыжками догонит кого угодно. Предпочитает, однако, ловить мышей. Острые зубки широко открываемой пасти добычу не выпустят. Нет мышей - ловит крыс, птиц, не успевших взлететь, маленьких родственниц - ласок. Дерзко, пишут, нападает на зайцев, тетеревов, глухарей. Да, до смешного мал он рядом с большой добычей, но кровожаден и уверен в себе. Вокруг зайца совершает увертливый танец. Ушастый бегун мог бы, конечно, от горностая удрать, но, как видно, заяц не принимает нахала всерьез и, увертываясь, утомляется, теряет бдительность, и тут острые зубки хищника впиваются ему в шею. Взлетевший глухарь тоже не может освободиться от резвого душегуба - летит и приземляется с висящим на нем убийцей. Но это все, конечно, эпизоды в жизни едва ли не самого дерзкого из охотников. Главное для него - мыши. Их горностай ловить особенно приспособлен, догоняет даже под снегом и в норах. А летом он может ловить лягушек и ужаков, ест ягоды. Лакомство для него - птенцы в гнездах, и особенно любит он птичьи яйца. Обнаружив на земле кладку, на месте яйца не ест, как всякую пищу, несет в укрытие и там спокойно закусывает. Как, скажете, носит он яйца? Приспособлен. Передней лапкой прижимает яйцо к подбородку и на трех ногах скачет в укромное место.

Очень ревниво горностай бережет свою охотничью территорию, тщательно метит ее мочой и секретом пахучих желез. И если на эти знаки соплеменник не обращает вниманья, возникает кровопролитная драка. Вместе с самцом на избранной территории живут несколько самок, с которыми горностай спаривается с конца марта до начала июня.

Малыши у горностаюшки появляются летом. Брем считал, что это результат недавно состоявшихся свадеб. В его время еще не знали особенностей размножения горностаев. Теперь известно: оплодотворенные яйцеклетки дают начало развитию эмбрионов. Но потом вдруг в матке зверька все замирает, эмбрионы (их бывает до двадцати) перестают расти, и эта пауза продолжается девять месяцев, до следующего лета. Затем бурный рост, и на свет появляются крошечные существа весом в один - четыре грамма - слепые, глухие, голые и беззубые. Если их больше пяти, начинается конкуренция за место у сосков матери. Но уже через три месяца горностайчики сами начинают ловить мышей.

Не очень давно открыт еще один поразительный феномен в размножении горностаев. Самец, наткнувшись на гнездо малышей, оплодотворяет их мать и заодно женские особи «детского сада». Эта странная аномалия - часть жизни интересных зверьков. Семя в утробе еще голой малышки хранится до поры, когда она вырастает, и на следующее лето приносит полноценное потомство наравне с теми, кто был оплодотворен в зрелом возрасте.

Горностай - зверь-одиночка. С самкой на недолгое время он встречается только во время гона, а потом каждый живет своей жизнью.

Два раза в году горностаи линяют, становятся коричневатыми к лету и белыми в конце осени. Чем ближе к северу, тем линька идет быстрее, неделя - и горностай уже белый. Между пальцами лапок для утепленья и лучшего бега по снегу вырастают пучки шерсти.

Шерстка у горностая в отличие от соболя и куницы жиденькая, и прогонистое тело зверька на севере страдает от холода. Спит горностай в убежище, утепленном шкурками грызунов, свернувшись колечком, обернувшись хвостом. Расходэнергии при большой теплоотдаче и постоянном движении у горностая очень большой - сердце сокращается 400 раз в минуту. Пищи за день он потребляет больше, чем весит сам.

Охотится преимущественно ночью, полагаясь на слух и хорошее зрение. (Однажды на Северном Урале в полосу света моего фонарика попали два ярко-зеленых огонька. Это были глаза горностая.) Зверек привередлив в еде, когда ее много, но при нужде будет есть падаль, земляных червей, кротов, землероек, которыми пренебрегают другие хищники.

Что сказать еще о нашем герое? Необыкновенно красив, грациозен, любознателен и отважен! Неволю переносит трудно. Как лисица, никогда не теряет присутствия духа и надежду на удачный побег. В неволе он возбужден постоянно и от этого гибнет. На Земле горностаи сформировались давно - сорок миллионов лет назад. Человека в это время на планете еще не было.

26.02.2004 - Под боком у врага

Для большинства животных человек - враг. Издавна, с тех пор, когда люди освободили передние свои конечности для работы и ношенья оружия - сначала палки, камня, ножа и, наконец, винтовки с оптикой. Черепная коробка человека умножала его власть над всеми другими живыми существами. Человек успешно конкурировал с животными за пищу, делая одних объектом охоты, других приручал и заставил жить исключительно для своей пользы, третьих теснил, лишая жизненного пространства. Неудержимый рост численности людей на Земле с фантастической быстротой изменил живое лицо планеты. Для многих птиц и зверей место под cолнцем осталось лишь в заповедниках. К ним относятся слоны, носороги, бизоны, зубры и дикие буйволы, жирафы, львы, леопарды. Свеча их судьбы продолжает гореть сейчас лишь при участии человека, осознавшего, что может остаться на планете в миллиардном одиночестве в до предела опустошенном своим эгоизмом многоцветном мире природы.

Но некоторые животные приспосабливаются жить в техногенном мире, мирясь с беспокойством и опасностями, идущими от людей. Малая часть животных уже давно оказалась способной принять покровительство человека и жить с ним рядом. Вспомним наших друзей: аистов, ласточек, скворцов, воробьев, а также неприятных соседей, ставших у людей захребетниками, - мышей, крыс, тараканов. Их тянет к человеческому жилью, тараканы даже не могли бы выжить в северных широтах, не будь тепла под крышей у человека.

Многие животные не изменили диким своим привычкам, но вынуждены мириться с близостью человека и даже льнут к его поселениям, находя выгоды от соседства. Тут примеров великое множество. Вороны ранее, сторонясь городов, гнездились где-нибудь в стороне. Сейчас воронье гнездо в городе - обычное дело. На день часть ворон улетает кормиться за город, на ночлег возвращаясь к облюбованным местам, где совершенно не боится шума автомобилей и хватает еду из-под ног у людей, ворует её на балконах, выискивает в мусорных ящиках.

В южных городах (Дели - характерный пример) обитают тысячи коршунов. Столько же их прилетает с севера на зимовки и вместе с городскими аборигенами служит подлинными санитарами, мгновенно подбирая всяческие отбросы. Такую же роль играют в Африке аисты марабу. Их можно увидеть среди птиц-падальщиков в дикой саванне, но чаще забавные их фигуры видишь около боен, у кухонь ресторанов, вблизи стоянок туристов и около хижин в деревне - всюду, где можно разжиться корочкой хлеба, костью, кожурою банана.

Лисы никогда не страшились наведываться в деревни. С ростом городов они селятся на их окраинах, а ночами смело посещают дворы и в центре, промышляя отбросы и истребляя крыс, кроликов. Лисица у мусорного контейнера - обычная картина для густонаселенной сегодня Европы. Обычным обитателем каменных застроек стала куница-белодушка. В городских парках приспособились жить дикие кролики, в Бонне я снимал их на лужайке из окна первого этажа дома. В будапештских парках много черных дроздов, обычны и не пугливы утки на городских прудах. Местами, где водоемы не замерзают, на них остаются зимовать лебеди, полагаясь на подкормку людьми.

Осторожные сороки, прилетая зимой к деревенским домам, ночевать всегда улетают в лес. И селились они ранее в местах потаённых - очень уже доступны для любопытных их громадные гнезда. Но сейчас вокруг больших городов потаённых местечек для птиц все меньше и меньше. И сороки переменили традиционное поведенье - строят гнезда прямо над дорожкой какого-нибудь садово-огородного поселенья. При соблюдении птицами конспирации гнездо их заметишь лишь осенью, когда облетает с деревьев листва.

Всегда гонимые человеком волки в таёжную глухомань все-таки не стремятся - держатся, несмотря на опасности, вблизи человеческих поселений, тут прокормиться легче: где телка задавили, где утащили ягненка, собаку или хотя бы посетили скотомогильник.

Если бы не ловили бобров, не стреляли кабанов и лосей, они перестали бы человека бояться. Лет пятнадцать назад я снимал кабанов на опушке леса в юго-западном пригороде Москвы, видя при этом торчащий за горизонтом шпиль Московского университета. Лоси, случалось, заходили ночами в Москву, неспособные днем из города выбраться. Сейчас, увы, вблизи от столицы даже следа кабанов и лосей не увидишь. За десять лет люди всё истребили.

Самое большое на Земле «лосиное место» - Аляска. Проезжая тут по дороге, лосей видишь часто. На них, соблюдая строгие правила, охотятся, но численность этих крупных животных остаётся на заданном уровне. Любопытно, что, опасаясь охотников, лоси не всегда ищут убежища в дебрях. Некоторые из них чётко чувствуют безопасность как раз вблизи городов. Самый большой из них на Аляске - Анкоридж, - имея плотно застроенный центр, окраинами заходит в леса. Охотиться тут, разумеется, запрещают, и звери безопасность эту хорошо чувствуют - лосихи приходят в пригороды телиться. Я видел около дома, где жил, мамашу с трехдневным лосенком.

И нелюдимый барсук мирится с близким присутствием человека, если, конечно, он не запускает в барсучьи норы собак и не раскапывает земляные поселенья зверей бульдозером. В Стокгольме мне показали барсучьи норы на территории одного из посольств.

Любопытно, что даже самые древние из животных приспосабливаются жить в городах. В черте Нью-Йорка, например, время от времени видят сумчатых опоссумов, а в Вашингтоне в садах на окраине обычными жильцами являются еноты-полоскуны.

Кое-что о техногенном прессе и отношении к нему животных. Если техника не разрушает среду обитанья, не угрожает жизни, звери и птицы её не боятся. Все те же коршуны в Дели хватают раздавленных крыс или змей прямо из-под колес автомобилей. На Аляске пролетающих на юг казарок я снимал на аэродроме под крыльями самолетов. Пространства около взлетных полос европейские кролики считают для себя самым безопасным местом. Птицы, бывали случаи, вили гнезда на застрявшем в борозде тракторе, а аисты селились на верхушках заводских дымовых труб. В Европе не редкость - увидеть гнездо дрозда или голубя под козырьком уличного светофора. А на палубе теплохода, шедшего из Уфы в Москву и обратно, находчивая трясогузка (фотографировал её сам) ухитрилась выкормить в гнезде птенчиков - ловила мух для них на палубе, а когда судно где-нибудь останавливалось, летала ловить на берег.

Большая колония аистов жила на опорах электролинии одной из железнодорожных станций Кавказа (рядом было богатое кормом болото, и с шумом поездов птицы легко мирились). В Финляндии нору лисицы обнаружили в самом не тихом месте - на сортировочной горке железной дороги, а волчье логово вятские охотники нашли однажды под рельсовым полотном.

Через запятую перечислим останавливающую внимание приспособленность животных жить вблизи от людей. В Москве и в заповеднике на Рыбинском водохранилище я фотографировал гнезда ворон, построенные из алюминиевой проволоки. От одного из читателей «Комсомолки» мы получили снимок: кладка яиц ужей в багажнике автомобиля. Никогда не удивляют ласточки на проводах. Провода как будто и подвешены для того, чтобы птицы могли на них отдыхать. Кабаны на Куршской косе в Прибалтике приходили просить угощенье к остановке автобуса. Эту занятную сцену мы, помню, снимали для телепрограммы «В мире животных». А в Америке в Иеллоустонском парке я снимал медведей, выходивших к дороге клянчить сладости у сидящих в автомобилях.

Но самый яркий пример отношенья животных к автомобилям наблюдаешь в африканских Национальных парках. Рождаясь, животные видят эти не очень хорошо пахнущие существа на колесах и, привыкая, перестают обращать на них вниманье. Подъезжаешь ко львам, лежащим возле дороги, - даже голову не поднимут взглянуть: не опасно ли? Слоны в парке Амбосели, помню, стояли и ждали промежутка между туристскими, раскрашенными под зебру автомобилями и, начав переход, не уступали автомобилям дорогу, пока все до одного её не пересекли, а было их семьдесят восемь!

Забавней всего ведут себя у дороги гепарды. Им нужен какой-нибудь холмик или наклонное дерево - оглядеть окрестности: нет ли где антилоп? Если естественного возвышения нет, прыгают на крышу автомобиля и осматривают пространство с неё.

Но там, где с автомобилей стреляли, животные это помнят. Иное, чем везде, поведение их я обнаружил недавно в Уганде, где в 70-х годах шла война и много животных было убито. Помнят! Глядят на идущий автомобиль с опаской и, если остановился, мгновенно срываются с места.

Однако не все ведут себя одинаково. Бородавочники, например, в Уганде очень пугливы. Но кроткая их семейка ежедневно паслась под окнами нашего приюта в парке Элизабет. И в два дня эти африканские кабаны привыкли появляться у наших окон, из которых их чем-нибудь угощали.

Но больше всего удивило нас возле Нила семейство слонов. Их в парке во время войны истреблено (из-за мяса и бивней) много: было восемь тысяч, а осталось - восемьсот. Слоны живут долго, и старшие в группе наверняка помнили, чем кончаются встречи с людьми. Какого же было удивление наше, когда, съехав с парома на берег Нила, мы увидели семью слонов с малышами, наблюдавшую за нашей возней у машины с расстояния метров в тридцать, - уже уловили новую безопасную обстановку.

Благодаря привыканию к близости человека сохранилось немало птиц и зверей. Но некоторые животные соседство наше не переносят - уходят, если есть куда уходить, или исчезают, если уходить уже некуда. Для них фатальна даже не смерть, а разрушение среды обитания, началом которого является «фактор беспокойства». К таким животным относятся, например, древнейшие птицы наших лесов - глухари

04.03.2004 - Пишем, что наблюдаем

Читая письма в «Окно», я уподобляюсь ребенку, ковыряющему изюм из булки. Нужен только «изюм», то есть яркие, интересные, озадачивающие, удивляющие факты в наблюдениях за живою природой. Вот что «наковырял» я сегодня.

Александр Михайлович Безводицкий пишет из Минска: «Уже десять лет пара ворон преследует мою рыжую карело-финскую лайку. С истошным криком они её атакуют, безошибочно выделяя в группе других таких же собак. В чем дело? А в том, что мой рыжий Вук в собачьем детстве своем задавил пару-тройку воронят-слётков. Вороны его запомнили и помнят вот уже десять лет. Правда, Вук не шибко обращает на обидчиц вниманье, лишь изредка, когда сильно «достанут», подпрыгивает, щелкая зубами, и лает на серых обидчиц. Но какова память у этих крылатых гениев!»

И еще о воронах. «Работаю я таксистом. Вез пассажира в Крым из Анапы. Проезжаем переправу Порт-Кавказ, пассажир говорит: «Остановитесь, понаблюдаем - как странно ведет себя ворона...» Наблюдаем, как птица, кажется, забыв обо всем на свете, пикирует раз за разом в густую траву. Наконец она тяжело поднимается и уносит в когтях средних размеров змею. Поднявшись на приличную высоту над дорогой, ношу свою ворона из когтей выпускает. Ударившись об асфальт, змея стала извиваться на одном месте. За охотой своей подруги со стороны наблюдали еще две вороны. Все трое, объединившись, стали долбить змею клювами. Мы из любопытства подъехали и увидели змею мертвой. А вороны, как только мы отдалились, принялись за обед». (Из письма Романа Андреевича Ефимцева.)

«Вода в жару, - пишет Николай Александрович Лясковский из Днепропетровска, - везде привлекает пернатых. Поливал я грядки на огороде в лесном садовом участке. Чтобы лучше вода распылялась, конец шланга зажал я пальцем. И вдруг в водяной пыли, украшенной радугой, появилась лесная птица величиной с галку (думаю, это была сойка) и начала, распустив крылья, в двух шагах от меня в брызгах купаться. Не знаю, откуда и почему, заметив возможность освежиться, слетелось более десяти таких же красавиц. Я стоял как зачарованный, а изнуренные жарой птицы наслаждались неожиданным «дождиком».

«Расскажу кое-что о синицах, - пишет из Пензы Владимир Сергеевич Островский. - Во-первых, обнаружил, что они, как и щурки, ловят и едят пчел. На лету поймать не умеют, подстерегают на прилетной доске улья. Вылет пчел задвижкой я иногда ограничивал, так синицы научились клювом задвижку сдвигать и даже постукивают по стенке улья: «Вылетай!» Урон от синиц небольшой, все же я их отпугиваю... Окрестные синицы меня хорошо знают. Когда иду от автобусной остановки, они, увидев меня, летят к кормушке у дома и поднимают такой гвалт, что жена знает: я возвращаюсь с работы».

А о щеглах из Барнаула пишет Тамара Григорьевна (фамилия не указана): «Мы с мужем любим птиц. Сколько разных жило у нас! Запомнились два щегла - щёголь Петя и самочка Питя. Однажды в открытую дверцу клетки Питя с балкона улетела на волю. Но Петя пел, звал её, и она воротилась. Мы перестали закрывать дверцу клетки. Петя ни разу не вылетел, а Питя постоянно выпархивала - полетает у дома, но снова на голос Петра возвращается. Так жили они целое лето, очень нас забавляя. В благодарность отвезли их в лес и выпустили обоих на волю».

А ВОТ, как говорят, экстремальные ситуации. Юрий Кириллович Ковалев из Владимирской области рассказывает, как волки сопровождали грузовик, перевозивший овец. «Было это после войны в Южном Казахстане. На полуторке (была такая машина), мы по ущелью в Чияновском районе везли овец. Когда проезд сильно сузился, увидели, как по обе стороны над обрывом чуть выше кузова бегут волки. Могли бы в азарте и в кузов прыгнуть. Овцы начали биться при виде волков, но было тесно, да и кузов для перевозки огородили. Но мы, трое ребятишек, все равно сильно перепугались и пришли в себя только, когда полуторка выбралась на равнину и прибавила скорость. Волки сразу отстали. Шофер дядя Павел остановил грузовик и кричит нам с подножки: «Живы?!» А мы и вправду ни живые ни мертвые. С трех шагов наблюдали возбужденных зверей».

Волки человека боятся, но при этом дерзость их удивительна. «Расскажу историю почти смешную, - пишет Виктор Васильевич Потанин (Рязань). - Приехали мы с братом в родную деревню. Заходит повидаться сосед и еще до застолья рассказывает: «Осенью на престольный праздник Кузьмы и Демьяна мы с женой, проводив гостей, тихо у лампы беседовали. Вдруг в сенях нам почудился шорох. Там висела туша заколотой с приходом морозов свиньи. «Не воры ли?» Открыв дверь и включив фонарик, увидел я возле туши здоровенного волка. Он кинулся в незастекленный проем окна, а я, не помня, что делаю, метнулся и успел схватить волка за хвост. В то же мгновенье в лицо и в грудь мне на новую праздничную рубаху волк «выстрелил» струею отвратительной вони дерьма. Я хвост из рук выпустил. Жена только руки вскинула от изумления, увидев меня в исключительно живописном виде». Услышав всё это, мы с братом расхохотались и спросили соседа: может, это все ему после праздника показалось? Он обиделся: «Пойдите спросите жену...» Взял шапку и зашагал к дому... А еще был случай с мышами после войны. Доставал я с родителями весной картошку из ямы, и на дне обнаружили мы едва ль не полсотни мышей. Я в рукавицах их переловил и побросал в деревянную бочку - тут же пришла в голову озорная мысль удивить мышами кота. Кинул я его в бочку и сам аж отпрянул - обезумевшие от страха мыши вцепились коту в морду и буквально повисли на мышееде. Кот заорал дурным голосом и, изловчившись, как снаряд из пушки, выпрыгнул наружу и помчался куда глаза глядят... Кому терять нечего, бывает страшен. До сих пор помню тех мышек».

И еще один случай курьезный рассказывает Сергей Александрович Ивкин (Норильск): «Поехали мы на рыбалку. Остановились в тундровом зимовье охотника. Сварили на ужин картошку с мясом, но есть на стали - вынесли в тамбур чуть охладить. И тут же вдруг слышим - крышка с кастрюли кем-то с грохотом сброшена. Медведь? Да, это был он - примчался на запах. Слышим, с аппетитом чавкает - ест. Что делать? Беру картонную упаковку от макарон, обливаю керосином и поджигаю. С этим факелом резко открываю дверь в тамбур... От неожиданности со зверем случилось то, что всем известно под названьем «медвежья болезнь». Сорвав дверь с петель, медведь рванулся в темноту тундры... Всю ночь мы не спали, предусмотрительно стучали крышкою о кастрюлю и жгли костер. Домой вернулись, конечно, без рыбы. Позже узнали: зверь «подпорчен» был теми, кто ранее жил в избушке, - оставляли медведю еду, и он привык: есть люди - значит, есть и еда. По работе в геологических партиях знаю: ситуация это не редкая. Медведей ради забавы подкармливают. Они перестают бояться людей, и, были случаи, кончалось это трагически».

Писали в «Окне» мы недавно о межплеменной дружбе животных. Это многих заставило вспомнить о своих наблюденьях. Из письма Натальи Васильевны Проскурниной (г. Лебедянь): «Дружат у нас петух и коза. Куда один - туда и другой. Часто можно увидеть: идет коза, а на спине у неё восседает петух. Сделаю снимок - непременно пришлю».

«Щенок и свинка у нас росли вместе и стали дружными - водой не разлить. Если Чип куда-нибудь убегал, свинка места не находила. А потом Чип стал без хрюши скучать. Свиней летом во дворах у нас не держат, пускают на волю. И они пасутся до темноты. Так Чип, скучая, подругу свою домой пригонял. Но поняв, что нам это вовсе не нравится, стал и сам на целый день со двора отлучаться - резвился со свиньями, а вечером гнал их домой».

И случай особый. Касается он сильного материнского чувства, свойственного всему живому. «Окотилась кошка. Трех котят, как водится в деревнях, еще слепыми тайком у кошки мы похитили. Она беспокойно ходила, мяукала, а потом куда-то исчезла. И однажды на месте котят мы увидели трех крошечных зайчиков - кошка принесла их из леса. Бережно всех кормила, да и мы еще сгущенкой баловали зайчат. Росли они быстро. Уже возмужавшую троицу мы отнесли в лес», - пишет Татьяна Федоровна Макаревич (Одесса).

И в заключение случай о человеческой любви к животным. Рассказала мне его Евгения Александровна Волкова (Москва): «В детстве чего только не тащила я в дом: хомяков, ящериц, ежей, котят. Однажды, скопив денег, выдаваемых мне на мороженое, приехала на птичий рынок - купить рыбок. Рыбок, не помню уж почему, не купила. А у выхода с рынка встретила семью - мать, отец и мальчишка. Бережно держали они на руках щеночка. Мне он очень понравился. «Девочка, купи...» - говорит женщина. Я на ладони показала, сколько у меня денег. «Хватит, хватит! - замахали все трое руками. - Нам главное, чтобы в хорошие руки».

Принесла щенка я домой, но встретили его без радости: «И так много всего». Неделю я упрашивала родителей, но они ни в какую: «Отнеси, где купила». Пошла я снова на рынок. И что вы думаете? На том же месте встречаю вдруг прежних хозяев щенка. Женщина, увидев меня, разрыдалась. Оказалось, все трое в семье страшно жалели, что избавились от любимца. «Какая сила, какая надежда на что-то потянула на рынок - не знаем. Когда тебя со щенком увидели, глазам не поверили». Все в ту минуту были мы счастливы. Сколько лет прошло, а случай тот помню во всех подробностях. Понимаю, что всё тут - случай, но согласитесь, почти мистическое явление. Любовь к животным - прекрасное чувство!»

И животные на это чувство умеют ответить. Прочтите, что из Ростова пишет П. А. Каргин: «В станице, где я родился, живет любимый мой Рыжик. С нашим приездом кончается его скучная жизнь - начинаются походы на реку и в степь. Счастливый Рыжик из кожи вылезть готов, чтобы чувствовать себя полезным в нашей команде. Как-то по пути из буерака мы с дочкой, продравшись сквозь бурьяны, вышли облепленные репьями. У автобусной остановки сели на скамейку и стали чиститься. Рыжик, забыв о своих репьях, стал помогать выбирать наши - вытащит зубами и выплюнет. При этом преданно смотрит: видим ли, как он старается. Ну как не любить Рыжика!»

Поправка

30 января 2004 года в обзоре почты «Заповедники у края беды», посвященном массовой застройке особняками особо охраняемых территорий, газета опубликовала письмо Валентина Болдышева, в котором, в частности, говорится, что место для строительства в исторической части города администрация Пскова выделила руководителю местного отделения РАО «ЕЭС» Вениамину Пинхасику. Это сообщение опротестовано В. Пинхасиком как не соответствующее истине. К письму приложена справка Управления строительства и архитектуры Пскова, которая подтверждает справедливость протеста - «участок для индивидуального строительства выделен за пределами границы исторического центра».

Приносим Вениамину Шмуиловичу Пинхасику свои извинения.

11.03.2004 - Гордые и величественные

Черные австралийские лебеди

«Гордые и величественные» - это о лебедях. Восстановите в памяти живописное полотно Рылова «В голубом просторе». В синем холодном небе летят лебеди. Мы видим их так, как будто летим рядом с ними. Внизу синева моря, присыпанный снегом скалистый северный островок, а близко от нас сильные, величавые птицы в мощном, неторопливом полете - кажется, слышишь даже, как скрипят маховые перья.

Картина Рылова - поэтичный, философский шедевр. Но можно и глазами натуралиста посмотреть на этих тяжелых, неутомимых «гребцов» морозного воздуха - большое, плотное тело, вытянутая вперед шея, белоснежное оперенье. На юг! На юг!

В полете эти птицы неутомимы, хотя нести тяжелое тело на крыльях им нелегко (вес лебедя - более десяти килограммов). Но особенно трудно этим тяжеловесам взлетать. Махая крыльями, они сначала как бы бегут по воде, оставляя за собою круги от ударов мощных перепончатых лап. «Взлетная полоса» тянется метров на пятнадцать - двадцать. Но, оторвавшись от воды, птица расправляет крылья, полого набирая высоту, летит легко и может лететь очень долго. В отличие от орлов и аистов тяжелое тело лебедя не допускает паренья, крыльями надо махать непрерывно, и все решает сила грудных мощных мускулов.

Наблюдая этих птиц, прирученных на прудах, и в дикой природе, всегда любуешься их красотой. Белоснежный наряд, живописный изгиб шеи, гордая, независимая осанка, плаванье без усилий делают лебедя очень заметным и привлекательным. Воспет он в сказках, стихах, музыке, живописных картинах и даже на деревенских ковриках над кроватями видишь этих замечательных птиц.

Лебеди - белая древность Земли. Окаменевшие останки птиц находят в пластах осадочных отложений, образованных более ста миллионов лет назад. Сегодня их шесть видов. Обликом все похожи, но окраска не у всех одинакова. Мы знаем двух белых. На парковых прудах царствует самый красивый из них - лебедь шипун. Безупречная чистота линий его тела, живописный изгиб шеи и мощь всей фигуры делают его одной из самых красивых на Земле птиц. Лебедь кликун выглядит менее царственным, но так же силен и вдобавок еще умен, сообразителен и, возможно, более вынослив, чем изящный его собрат. Кликунами лебедей называют за частые гортанные крики, выражающие эмоции птиц, а также служащие сигналами в группах и стаях при перелетах.

Полная неожиданность - видеть лебедя черным. По какой причине природа распорядилась окрасить так австралийского лебедя, не ясно, но красоты и в этом «монашеском» одеянии птица не потеряла. Облик ее с тонкой шеей и красным клювом удивительно привлекателен, особенно в полете, когда видно яркую белизну маховых перьев на крыльях. Черных и белых лебедей рядом видишь лишь в зоопарках, и это лишь усиливает красоту каждого.

Многие в разговоре о лебедях обязательно вспомнят о супружеской верности птиц, скажут даже, что, потеряв партнера, лебедь горюет так, что бросается сверху на землю и погибает. Это, конечно, только легенда, но возникла она не случайно. Пара птиц, соединивших свою судьбу - не частый случай в природе! - не разлучаются всю жизнь.

Начинается этот союз с «помолвки», когда на зимовке перед отлетом на «лебединые озера» вдруг возникают шумные смотрины. Птицы кричат, распустив крылья, - демонстрируют свою удаль и оперенье. Приглядевшись друг к другу, двое в паре совершают обряд ухаживанья, раздувая перья и вытянув шеи. И на север летит уже семейная пара. Половозрелыми лебеди становятся в три года, но «помолвка» их может затянуться до трех-четырех, даже до шести лет, если пара не находит подходящей для гнезда территории. Бездетные пары все же не распадаются, и, если возникает «любовный треугольник», самец за счастье свое стоит, что называется, насмерть и, победив, спешит к избраннице - вместе, вытянув вверх шеи, они издают общий победный крик.

На тщательно выбранной для гнезда территории лебеди строят гнездо либо на островке, либо на мыске у воды. Строительный материал - всякую водную растительность - доставляет самец, а лебедушка его укладывает. Пять-шесть яиц кладутся в лоток - сооружение, достигающее в поперечнике двух метров. Греет яйца лишь самка. Самец всегда поблизости - на страже. Если самке надо покормиться, самец забирается на гнездо, но роль наседки не выполняет, только стережет кладку. Через пять недель в гнезде появляются грязновато-серые пуховички. Едва обсохнув и обогревшись под крыльями матери, они покидают гнездо. Будущие красавцы в раннем детстве невзрачны, малы - в полном смысле «гадкие утята» из сказки о лебедях. Родители в это время очень внимательны ко всему, что касается безопасности деток, всегда готовы их защитить или спрятать. Уставшим и озябшим птенцам мать позволяет забраться на ее спину и, как паром, скользит по глади воды с желанными пассажирами. Через три месяца молодые лебеди уже становятся на крыло.

В повадках птиц в первую очередь надо отметить гордую независимость, уверенность, небоязливость и готовность за себя постоять. В период гнездовий лебеди не терпят вблизи сородичей (конкуренция за территорию) и вообще не терпят в соседстве кого бы то ни было. Уток и всех, кто селится на воде, изгоняют очень решительно, иногда даже и убивают.

На зимовку улетают лебеди посемейно - пара матерых и молодые, но сразу же начинают кучковаться, обретая попутчиков, и в конце пути летят иногда стаей, достигающей нескольких сотен птиц. На зимовке лебеди держатся плотно и вполне уживаются, соблюдая законы стайного бытия, - во время кормежки кто-то остается на страже и, если надо, подает крик тревоги.

Врагов у лебедей немного. На них нападают беркуты и орланы, малышей ворует иногда скопа. Из зверей они должны опасаться енотовидных собак, росомах и лисиц. Но лисицы птиц взрослых побаиваются - могут убить ударом крыла.

Врагом лебедей был всегда человек. В не столь уж далекие времена на этих птиц охотились, как на обычную дичь. На царских и боярских пирах в России жареных лебедей на стол несли целиком, и владыка отрезал кому крылышко, кому грудку, гузку. Аборигены Севера легко добывали лебедей во время линьки, убивая их на озерах палками.

Постоянное преследованье сдвинуло районы гнездовий лебедей к северу, но открытую тундру они избегают, предпочитая селиться на таежных озерах. Численность их по сравнению с прежними стаями сократилась, и постепенно у охотников выработалась этика - «в лебедей не стрелять!». Сегодня разве что уж совершенно негодяй решается выстрелить, но добычу никому не покажет, боясь презренья. И лебеди, почувствовав покровительство, с близким присутствием человека мирятся - гнездятся и в средних широтах, а на зимовках в Голландии ходят среди коров, посещают поля брюквы и кормовой свеклы, что, конечно, не нравится фермерам. Но всеобщая любовь к этим птицам укрепляется выплатой фермерам компенсации за потраву в лугах и полях, а в Японии лебеди вовсе находятся на государственном содержании.

«Килклин, килклин!» - перекликаются птицы в летящей стае. Пути их миграции прослежены, хорошо известны места зимовок. Лебеди очень заметны. Их видишь издали всюду, где они обретаются. Пролетая на вертолете над сибирской тайгой, я много раз наблюдал лесные уединенные озерки, украшенные белыми птицами. Озерцо небольшое - плавает парочка, а если большое, то видишь несколько пар, непременно в отдалении друг от друга.

Приходилось видеть лебедей в бедствии. Было это всегда на зимовках. В низовьях Днепра, помню, лед сковал мелководье, и отощавших птиц люди, пленив, разместили по сельским сараям. Я из Херсона приехал в приречный поселок и во дворе лесника увидел парочку переживших морозы птиц. Они терпеливо, будто всё понимая, переносили неволю, но держать их надо было за отдельной загородкой - обижали уток и кур. Когда закраины на Днепре освободились от льда, мы повезли лебедей выпускать. Отпускали их с рук, забравшись на телегу. Тяжело махая крыльями, птицы слегка проседали в полете, но все же до воды долетели, и мы их видели уже искавшими что-то в мелкой воде.

Драматичной была зимовка лет пятнадцать назад всех птиц на Каспии. Всё та же проблема - мелководья моря замерзли, и птицы заметались между азербайджанским Кызылагачем и побережьем у Красноводска. Спустя несколько лет после такой же драматичной зимовки я снимал на Каспии лебедей осенью. Загнав с вечера в тростники лодку, заночевал в ней, а утром стал ждать пролета. Утро было туманное, и я сначала услышал странные звуки, похожие на те, что слышишь в оркестровой яме театра перед спектаклем. Это не были трубные крики, какими птицы обмениваются в полете. В тумане ко мне приближался «струнный оркестр», и птиц я увидел уже почти что над головой. Они, заметив меня, встревоженно закричали, отвернув в сторону. И я услышал свист в упругих маховых перьях разновозрастных лебедей. От этого тональность звуков была различной и походила на звучание множества струн.

Говорят иногда: «лебединая песня». Образ этот породили наблюдения за умирающими птицами. Смертельно раненный лебедь кликун, падая, издает предсмертные вздохи с трубными криками: «Килклин! Килклин!»

«Василий Песков рассказывает»

В издательстве «Терра» вышла восьмая книга серии «Василий Песков рассказывает». Называется она «Любовь - фотография». В книге собрано всё лучшее, что сделал Василий Михайлович, уже почти пятьдесят лет работая в «Комсомольской правде», и кое-что до неё. В книге увлекательно рассказано, как это делалось. В одних случаях была удача, в других - оперативность либо терпенье, тщательная подготовка к съемке, иногда это было фотографическое подтверждение интересной находки, открытия или фотографически интересный кадр, что делает фотографию искусством.

Но книга - ни в коей мере не «учебник» по фотографии, это рассказ о «фотографической кухне» с некоторыми вытекающими из работы уроками, полезными для очень многих людей, владеющих современной техникой, но не знающих, как построить кадр, на что обратить вниманье. Таким образом, это уроки опыта, удач и «проколов», которые есть у любого фотографа, много лет не расстающегося с камерой.

Книга полезна всем, кто увлечен фотографией, но рассчитана она и на читателей, не державших в руках фотокамеру, - в ней собрано всё любопытное, связанное с путешествиями, приключениями, интересными людьми и, конечно, с природой.

Презентация книги о фотографии (автографы, беседы с автором) состоится в четверг, 18 марта, по адресу: Москва, станция метро «Полянка», ул. Большая Полянка, 28 (помещение книжного магазина «Молодая гвардия»). Время: с 15 до 20 часов.

Купить книгу можно и в фирменных магазинах «Терры» в Москве, Ярославле, Новосибирске, Пскове, Омске, Астрахани, Великих Луках и заказать по почте. Адрес: 115093, Москва, а/я 24, сервисная служба издательства «Терра», тел. (095) 737-04-80. E-mail: client@kkterra.ru

18.03.2004 - Любовь - фотография

Сегодня наше «Окно» - сплошные картинки. Поводов для этой маленькой выставки - два. Во-первых, приятно вспомнить, что наша рубрика «Окно в природу» - старейшая в «Комсомолке» (а может, и во всех российских газетах), а за последние тринадцать лет не было ни одной пятницы, когда бы «Окно» не вышло, что дало повод редактору нашей газеты сказать: «Окно» появляется у нас с закономерностью восхода солнца». Это похвала тому, кто «Окно» делает, и тому, кто читает, - живем, хорошо понимая друг друга. Повод второй - только что вышедшая книга «Любовь - фотография». Она восьмая в серии, выпускаемой издательством «Терра», и уместно сказать: всё, что вошло в этот ряд, было вначале опубликовано в «Комсомолке», в том числе и эти вот снимки.

В книгу собраны фотографии разных лет, и касаются они разных сторон нашей жизни, но больше всего в ней снимков природы, сопровождавших еженедельные наши беседы в «толстушке». Фотографии документально подтверждают главные принципы «Окна» в газете: «Занимая - просвещать!», «О сложном говорить понятно и просто, но в полном соответствии с тем, что утверждает наука», «Воспитывать мировоззрение, основанное не на слепой вере и мистике, а на знаниях!» Фотография помогает следовать этим курсом. Я фотографии обязан приходом в журналистику и люблю её так же, как полюбил пятьдесят лет назад, могу утверждать: это одно из самых хороших человеческих увлечений. Фотография делает интересным пребывание в любом месте, оставляет память о нем, воспитывает внимание, вкус, любознательность, лучше, чем ружье, приобщает человека к общенью с природой, делает интересным любое странствие и доставляет радость даже в саду и огороде. И самое главное: фотография доступна любому человеку, а если она помогает еще и добывать хлеб насущный, то это уже почти счастье. Вместе благословим изобретение, сделанное не так уж давно, - сто шестьдесят лет назад.

25.03.2004 - Завоевавший Америку

В свете фар сверкнули глаза, быстрая тень метнулась через шоссе. Собака? Вряд ли. Южный угол Дакоты угрюм и пустынен. Холмы, горбами встающие друг за другом. Холодный, бесстрастный отблеск дорожных знаков. И вдруг два живых огонька.

- Койот...

Даем задний ход, ставим машину наискосок - осветить фарами гребень холма.

Ясно, это койот, хотя мы оба видим его впервые. Он почему-то не скрылся за гребнем, навострив уши, наблюдает за нами. Свет едва его достигает. Можно лишь догадаться, что шерсть у зверя и метелки полыни примерно одного цвета. Койот рискует. Дробь его не достанет, но пуля - наверняка. И все же он не спешит укрыться за гребень, любопытство держит его на месте.

Койот - близкий родственник волка. Точнее сказать, это и есть волк, равнинный луговой волк. И все же волк в Америке - это волк, а койот - это койот. Волков почти полностью истребили. Койот же, занимая природную нишу волков, стремительно распространился по Северной Америке, заняв уже и Аляску.

Вряд ли есть на Земле еще зверь такой жизненной силы. Убивали койотов без одной ноги; с перебитыми, но сросшимися ногами; без челюсти; оскальпированных; с колючей проволокой, впившейся в тело. Он приспособился к климату всех широт, он изворотлив, хитер и находчив, осторожен и дерзок. В любом месте койот найдет себе пищу. Его добыча - мелкие грызуны, птицы и птичьи яйца, змеи, лягушки, мыши, желуди, виноград, всевозможные ягоды, кузнечики, падаль. Ну и справедливым койоты считают дележ с человеком кур, индюшек, ягнят и телят. Вот почему закон милосердия этого зверя обходит. Койотов бьют беспощадно. И по этой причине зверю невольно сочувствуешь. При нынешнем натиске на природу человек сознательно дает шансы выжить многим животным, оберегает их. Этот же зверь обязан жизнью только себе.

Минут восемь, не выходя из машины, мы наблюдали койота. Дикое умное существо глядело с пригорка. В сильный бинокль видны были искорки глаз, торчком стоящие очень большие уши, зверь не такой скуластый, как волк, в морде, пожалуй, есть что-то лисье...

Игра в молчанку, наверно, интриговала койота, и неизвестно, как долго он простоял бы, но на шоссе сзади скользнули лучи быстро идущих автомобилей. Мы поспешили дать им дорогу. И всё. Койот мгновенно исчез. Очень возможно, что он все-таки наблюдал, как двое людей прошлись по холму, помяли в пальцах пахучие стебли полыни, посветили фонариком, посвистели и вернулись к машине.

Было это во время нашего с Борисом Стрельниковым автомобильного путешествия в 1972 году по Америке.

Почти что волк. Только помельче, лоб у него поуже, как у лисы, длинная морда и почти такой же пушистый хвост. Сам койот признает силу волка, избегая с ним встреч.

Койот - спутник человека в Америке. В послеколумбовские времена он был не очень заметен, хотя индейцы хорошо его знали, считали умницей и полагали, что люди произошли от волков и койотов.

Белые поселенцы в Америке койота сразу поставили вне закона, но чем упорней вели с койотом войну, тем шире он расселялся, следуя за расселеньем людей, и приспособился благодаря уму и фантастической выносливости выживать в самых разных условиях. Во время путешествия по Америке мы прочли в газете, что в городской черте Лос-Анджелеса жили четыре сотни койотов, заставляя горожан опасаться за своих кошек, собак и кроликов.

Сегодня койоты живут во всех штатах Америки, исключая лишь островной - Гавайи. На Аляске ранее его не было. Пришел вслед за золотодобытчиками во времена Джека Лондона, питаясь сначала их павшими лошадьми, а теперь зимой поедает павших диких животных. (Летом я наблюдал однажды, как койот на отмели ловил рыбу.) Выносливость и всеядность сделали койота чемпионом среди всех млекопитающих Земли по освоению новых территорий.

Естественных врагов - волков, пум и медведей - у койота почти не осталось. А с людьми живет он бок о бок, платя пастухам, фермерам и охотникам немалую цену за свое существование. Но в то же время является самым процветающим из всех крупных животных Америки.

Охотятся звери преимущественно поодиночке, но живут парами, как и волки, всю жизнь сохраняя верность друг другу. Одинокая самка, однако, может в нужное время увлечь кобеля с какой-нибудь фермы. Щенята от такой встречи вырастают жизнеспособными и продолжают род вольных умелых охотников. Случается это не так уж редко. Считают даже, что чистокровных зверей осталось в природе не много.

Нормальная же семья койотов в предчувствии родов занимает барсучью нору или роет свое подземелье - тоннель длиною в три метра. Щенята, числом до двенадцати, рождаются слепыми. Мать при них находится неотлучно, а отец, сбиваясь с ног, кормит всех. Но через девять месяцев малыши, сначала играя и приглядываясь к охоте родителей, начинают добывать пропитание сами.

Жить койоты приспособились в разных условиях - на равнинах, в пустынях, горах, при большой жаре в Мексике и при лютых морозах Аляски. Территорию свою пара зверей метит и защищает от чужаков, а в поисках жизненного пространства койоты пробегают иногда до пятисот километров. Среда обитанья влияет на их размеры: койоты южные весят двенадцать килограммов, северные - восемнадцать. Мех у южан на пять сантиметров короче, чем мех у аляскинских и канадских койотов. Видят койоты одинаково хорошо и ночью, и днем. Близости людей не избегают, приспосабливаясь к их козням. Человек, расселяясь, прокладывал путь койотам во все уголки северного континента Америки.

Образ жизни этих зверей преимущественно сумеречный. Связь друг с другом они поддерживают звуками: воют, как волки, по-собачьи лают, тявкают, как щенята, и иногда «ворчат». Вой койота ночью с верхушки холма или скалы хорошо знаком многим американцам. Почти для всех койот всегда вне закона, всегда виновен, и хороши все средства для его истребленья. Правда, яды и стрельбу с самолетов, по усердному ходатайству ученых, удалось запретить.

Великолепное зрение, обоняние, слух и осторожность всюду гонимых помогают койотам не только успешно охотиться и беречься от всевозможных опасностей. Они хорошо плавают, бегают со скоростью более шестидесяти километров в час, умеют маскироваться и, если уж некуда деться, прикидываются мертвыми. Среди соседей не терпят, как пищевых конкурентов, лис.

При охоте койоты демонстрируют волчью сообразительность и находчивость. Встретив, например, оленей, пара койотов сначала просто бегает вокруг обезумевшего стада, не давая ему передышки. Сами же койоты в это время по очереди отдыхают. Когда какой-нибудь из оленей слабеет, он и становится жертвой - отбив его от товарищей, койоты действуют, как и волки. Любопытны отношения койотов и барсуков. Барсуки, особенно американские, - звери серьезные, койоты нападать на них не решаются, но частенько лишают добычи. Увлеченный барсук раскапывает нору сусликов, а хитрый койот, притаившись, следит за другим выходом из норы, и добыча частенько достается ему.

Численностью и распространенностью койоты, помимо расселения вслед за людьми, напрямую связаны с истребленьем волков. Чем меньше волков - тем больше койотов. (В год нашего путешествия на всей территории США оставалось всего три сотни волков.)

Для индейцев койот был просто «братом по жизни». Для переселенцев из Европы в Америку зверь стал животным почти нетерпимым, хотя вошел, как часть окружающей жизни, в пословицы, поговорки и прозвища. В мультипликационных фильмах он тоже стал постоянным героем, но отнюдь не злодеем - ему постоянно отводится роль «чуткого стража». В реальной жизни адвокатами его («санитар!») являются ученые-биологи и защитники дикой природы, фермеры же непреклонны: «Хорош только на мушке!»

01.04.2004  - «Лес богаче царя»

Беседа с академиком Александром Исаевым

- Александр Сергеевич, прошло два месяца после бурного всплеска эмоций и размышлений по поводу заповедников и всего, что связано с судьбою наших лесов. Это было время некого затишья, которое объяснялось предстоящими выборами главы государства. Вы держали руку на пульсе проблемы. Происходило что-либо в поисках разумных её решений?

- Ну, во-первых, я бы сказал несколько слов о важности того, что названо «всплеском». Выступление «Комсомольской правды» было сильным, аргументированным и очень своевременным. Проблема, о которой мы говорим, чрезвычайно серьезная, с далеко идущимипоследствиями, касается она судьбы государства и всего народа. Ваша газета ударила в колокол, привлекая внимание к этой проблеме. Её серьезность почувствовали многие люди, поддержавшие вашу позицию. Двадцать тысяч немедленных откликов - это не шуточное дело, это голос общественного мнения. Не считаться с ним было нельзя. Это заставило уже подготовленный документ («Лесной кодекс») в спешном порядке, подправлять - много раз возвращать на доработку уже с привлечением для консультации специалистов-лесоводов. То, что сейчас поступило в правительство, существенно отличается от того, чем был Кодекс первоначально. Это значит: общественное мнение, хотя и «вполуха», все-таки слушают.

- Наше выступление в январе касалось главным образом судьбы заповедников. Можно ли считать сейчас, что хотя бы законодательно они вне опасности?

- Можно, но с оговоркой. Процитирую нынешний документ. «Запрещается передача в частную собственность граждан и юридических лиц лесных участков, находящихся в государственной собственности, на которых произрастают леса, отнесенные к следующим категориям защитности: запретные полосы по берегам рек, озер, водохранилищ и других водных объектов; запретные полосы лесов, защищающие нерестилища ценных промысловых рыб; лесопарковая часть зеленых зон поселений; лесов первого и второго поясов части защитной охраны источников водоснабжения; леса, имеющие научное или историческое значение; леса особо охраняемых территорий» (то есть заповедники и Национальные парки). Всё вроде бы ясно и приемлемо. Но в недрах Кодекса спрятано «игольное ушко», через которое при желании (а оно очень большое и с тугим кошельком) можно протащить даже верблюда. Там среди прочего сказано, что можно передавать земли лесного фонда в иные категории для разных государственных нужд, но в том числе и бытового, жилищного и иного социального значения. Оговорено, что всё это может делаться только при наличии государственной экологической экспертизы, на основе материалов лесоустройства или специальных постановлений. Но человек с большими деньгами эти препятствия может вполне одолеть, и мы увидим «верблюда» в виде трехэтажного особняка с башнями, для которого «игольное ушко» окажется распахнутыми воротами. По этому пункту война еще предстоит. И надо в ней обязательно победить. Вот такие дела с особо охраняемыми территориями.

- А в структуре управления этими территориями есть какая-нибудь ясность?

- Это дела уже не лесные - административные. И, насколько я понимаю, пока что никто не знает, куда департамент (или как там его называть?) по особо охраняемым территориям «прислонят». Логичнее всего было бы видеть его, как прежде, в лесном ведомстве. Но пока и ведомство это не сформировано, хотя необходимость его создания, слава богу, наконец признана. Без него управление лесным хозяйством страны просто немыслимо.

- Основа проекта - приватизация, иначе говоря, продажа лесов в частные руки. Мы с вами хорошо понимаем: поезд этот уже не остановить. Что мы приобретаем и что теряем при этом? Как эта очередная приватизация будет вершиться?

- Потерять можем много, ничего по существу не приобретая. При всех поправках и шлифовках «Лесной кодекс» остается документом, созданным в спешке и при отсутствии гласности. К работе над ним не были привлечены широкий круг ученых лесного профиля и все заинтересованные в разумной экономической практике лесопользования. Проблема, которую надо решать спокойным эволюционным процессом, опять у нас стала революционной. «Революция» делалась втихую или, как говорят, келейно. О намерении правительства приватизировать леса общественности не было сказано ни слова, серьезная проблема не обсуждалась публично. Общественное мнение встрепенулось, когда в Думе при продавливании властью одной из принципиально значимых поправок к лесному законодательству стало ясно, какие шипы у «розы», которую потихоньку взрастили в тиши кабинетов. В Польше, задумав приватизацию лесов, решили с народом посоветоваться - провели референдум. И получили ответ: «Нет!» Уверен, и у нас сказали бы то же самое. Отсюда и работа втихую.

- Но наши с вами оппоненты говорят: надо заставить леса работать на экономику...

- Да, действительно надо. Лесное хозяйство в результате всего, что случилось с нашей страной, лежит на боку. Лес сейчас просто воруют по-черному. Но как заставить эффективно работать на экономику сложный живой организм, каким является лес? Можно на скорую руку сочинить Кодекс, дать по нему возможность «хапнуть» очередным приватизаторам, которым, как мы уже убедились, дела нет до судьбы экономики, до судьбы народа и государства. Именно так произойдет при нынешнем лихорадочном, непродуманном подходе к пользованью лесами. Леса в России - больше, чем леса. Нельзя подходить к выставке их на продажу так же, как к продаже трактора, завода, какого-нибудь швейного предприятия. Лес - это не только имущество, как считает министр Греф и все, кто готовил Кодекс, лес - это очень серьезная часть сложнейших экономических, экологических проблем, водопользования, это среда для жизни и отдыха миллионов людей, среда обитания разнообразных животных. Только правильно решая эти проблемы, мы можем побогатеть и оставить в надлежащем порядке лес идущим за нами поколениям.

- А экономисты говорят: средства нужны сейчас, надо заставить леса работать.

- При спешке, без тщательного обдумывания, без анализа опыта других государства, без гласного обсужденья проблемы, без детальной прописки законов нового лесопользования мы получим только очередной «хапок» для тех, кто не успел к предыдущим приватизациям. Государство тоже что-то получит, но это будет сиюминутная выгода. Только!

- Называют какие-то цифры этой вроде бы видимой прибыли.

- Называют. По разным бумагам и газетным страницам порхает цифра «9 миллиардов». Не знаю, откуда она взялась, не ведаю, кто и как подсчитал. Девять миллиардов рублей - это ничто, пустяк. Этих денег государству не хватит даже на то, чтобы управлять лесами, где уж тут вливания в экономику! Русский лес может дать многократно больше - десятки, сотни миллиардов, и не рублей - долларов! Но, повторим, при разумном, взвешенном, тщательно подготовленном механизме пользования.

По-настоящему ценных лесов у нас осталось вопреки расхожему мнению не так уж много. Говорю это ответственно, поскольку активно участвовал в изготовлении карты лесов со съемкой из космоса. Эти карты позволяют видеть не только массивы лесов и вырубок, но даже мелкие лесосеки, даже отдельные деревья. Так вот, богатство наше уже сильно подточено рубками. В более или менее доступных лесах поднимаются сплошные малоценные березняки...

- И, конечно, не на них обратят взоры те, кто уже «точит топор».

- Разумеется. Драка начнется за то, что еще сохранилось. И сколько злоупотреблений тут будет, может представить даже не посвященный в лесные проблемы.

- Но представим фантастическую картину, что злоупотреблений не будет, все будут законопослушными - спилив дерево, посадят новое, как декларирует Кодекс...

- Лесопромышленник вести себя так не будет. Об этом говорит вся история уничтоженья лесов на Земле. Дело лесопромышленника - взять, причем возможно больше и сразу. При соблюдении законов лесопользования этот бизнес для нынешних наших предпринимателей непривлекательный. Лес растет медленно - долго надо ждать, много труда и забот надо затратить, чтобы увидеть зеленую крону над головой и получить не слишком большое, но верное вознагражденье. Срубить дерево - другое дело. «КамАЗы», пилы, трелёвочные механизмы - в руках. В год-два можно опустошить огромные территории, сколько бы сторожей ни поставили...

- Значит, частное владение лесами вообще не предпочтительней государственного?

- Я считаю: да.

- Но в некоторых государствах немало частных лесов...

- Это там, где исторически сложилось частное землевладение. У финнов на каменистой земле ничего, кроме леса, не растет. Лес издавна был владеньем крестьян. Сейчас сорок процентов лесов в Финляндии - частные. Хозяева их, как правило, живут в городах, работают на производствах, в том числе использующих древесину, но бывшие крестьяне хранят то, что досталось им от отцов и дедов. Лес для них - не самое доходное место, но надежное: кое-что можно срубить, а если лесные угодья представляют собой живописное место - залучить отдыхающих. Ошибочно думать, что Финляндия живет только лесом. Страна эта - в первом ряду государств по производству разной продукции высоких технологий (вот о чем надо и нам в первую голову думать!), а лес для финнов - жизненный фонд, из которого они берут лишь столько, сколько в нем прирастает, остальное покупают у нас.

- Американский опыт...

- Там есть леса и частные, и государственные. При отлаженном законодательстве, при завидном законопослушании две формы собственности сосуществуют. Но всюду в мире, в том числе в США, наблюдается тенденция не отдавать леса в частную собственность, а выкупать их у частников. Лесопромышленник всюду нетерпелив и жаден. Огромные массивы лесов в Америке легли под топором. Частные лесопользователи не пожалели даже знаменитые секвойи - деревья, простоявшие на Земле тысячи лет, срубив их «на упаковочные ящики». Государство вовремя спохватилось, заповедав в Калифорнии рощу секвойи, о которой, помнится, вы, Василий Михайлович, писали.

- А родственная нам лесная Канада...

- В Канаде девяносто пять (!) процентов лесов государственные и только пять (в особых, специфических условиях) - частные.

- Как же эксплуатируются леса?

- Сдаются в аренду на сроки от десяти до двадцати пяти лет. Хорошо хозяйствуешь, не губишь лес - аренда продлится. В ней всё прописано по закону: что, когда, где можно рубить, что сажать, как ухаживать, за какие нарушения будет спрос, в каких случаях лицензию отберут, какую ответственность несет арендатор, в том числе и материальную... Вообще в мире сейчас около восьмидесяти процентов лесов государственных и лишь двадцать принадлежат компаниям и частным лицам. В нынешних наших условиях отдать всё частнику не просто недальновидно, но крайне опасно. Об этом в журнальной статье нас тактично предупреждает финский специалист по лесам П. Вейёла: «Леса в собственности государства это разумный и реалистичный взгляд, если известны многие противоречивые явления, касающиеся пользования лесом». Доброжелательный человек предостерегает: тотальная приватизация лесов может обернуться большой бедой.

- Слово «аренда» значится и в Кодексе, о котором ведем сейчас разговор...

- Да, это первая, как бы испытательная, ступень приватизации. Если нарушений не будет - лес могут продать: делай с ним что хочешь! В первоначальном варианте Кодекса этот «испытательный» срок был в пять лет. Под нажимом науки и общественного «всплеска» его продлили до пятнадцати. Захочет ли арендатор маяться в предвидении приватизации или займется чем-либо более выгодным, будет видно. Сейчас же надо решать: кому можно доверить аренду, сколь грамотно будет вести арендатор лесопользованье, что будет экономить, а что, напротив, жадно тянуть с участка, какой будет ответственность арендатора перед государством, в каких случаях будет отобрана лицензия и привлекут ли арендатора к ответственности за злостные нарушения лесопользования? На эти и многие другие вопросы четких законодательных ответов в Кодексе нет - всё на уровне пожеланий и деклараций. А юристы с декларациями не считаются.

- Я читал Кодекс, и даже в «отшлифованном» виде он действительно оставляет без ответа много разных вопросов. Ну, например, в нем говорится: в аренду и в частную собственность леса будут передаваться федеральной властью и региональной. Как это будет практиковаться?

- Никто на этот вопрос пока ответить не может. И я тоже. Но эту проблему надо решать. И справедливо. Федеральные власти не должны выпускать из-под контроля этот процесс. Но отнять это право у регионов несправедливо. Лес, как киты для эскимосов, в некоторых местах - основа существованья. Регионы должны иметь право распоряжаться лесом, участвовать во всех процессах лесопользования. Между тем этот вопрос решался в России еще при императоре Александре III. И решение было найдено. Но сочинители Кодекса об этом не вспомнили, а возможно, даже не знали. В ближайшее время мы издадим «для образования» реформаторов этот впечатляющий и довольно обширный документ с названием «Положение о сбережении лесов России».

- Неизбежны социальные проблемы... Для россиянина посещение леса - праздник. Охота, грибы, ягоды, лекарственные травы, просто прогулка в лесу. Что, идя с корзиной для грибов, он будет делать, увидев запретную зону?

- Конфликт неизбежен. Для россиянина лес - это не только товар, каковым видят его экономисты, лес - это часть жизни наших людей. Кодекс предписывает арендатору допускать в лес грибников, ягодников и просто любящих лесные прогулки, скажем, нас с вами. Но в конце предписания сказано: «...за исключением случаев, когда пребывание граждан в лесу несовместимо с целями предоставления лесных участков в аренду, либо причиняет ущерб собственнику». Все эти «пожелания» арендатор будет исполнять, руководствуясь только последней строчкой, и упредит посетителей леса грозным предупрежденьем, а то и выстрелит для начала вверх из ружья. Но и «посетитель» наш тоже хорош - оставляет мусор после себя да и еще какой-нибудь след... Кто и как будет разбирать эти неизбежные конфликты и где граница, мирно разделяющая обе заинтересованные стороны? В лесу возле своей дачи я недавно обнаружил забор с колючей проволокой - «спиралью Бруно». Оказывается, такую границу установил некто, уже успевший «арендовать» участок леса. Честно скажу, мне такая граница не очень понравилась. Да и возможное ли дело на арендованной земле что-то строить и огораживать? В Канаде законами об аренде это категорически запрещено.

- Вернемся теперь, Александр Сергеевич, на грешную землю, освященную Кодексом. Поезд уже идет - документ дорабатывают, и, ясное дело, он будет принят. Что еще, по-вашему, надо в нем поправить?

- Самое важное, что надо сказать: свободная купля-продажа земель лесного фонда чревата их быстрым превращением в спекулятивный процесс, который сведет на нет ожидаемый эффект от реформ лесопользования.

Второе. Надо надежно закупорить лазейку для возможной приватизации части особо охраняемых территорий (заповедников, Национальных парков, водоохранных и прочих охранных лесов первой группы). Их все надо вывести из категории лесов, выставляемых на продажу и сдачу в аренду. И запретить перевод лесов первой группы в леса иной категории. Эта «заноза», всех беспокоящая, в Кодексе, к сожалению (а к чьей-то радости), сохранилась.

Еще. Так же, как при оценке земель сельского хозяйства (земельный кадастр), необходимо определить ценность лесов - она разная по древостоям и географическим зонам, и надо следить, чтобы ценности не уходили от государства по дешевке поднаторевшим в приватизации людям. При сдаче лесов в аренду и последующей продаже должны учитываться: хозяйственный опыт, репутация и материальные возможности арендаторов. При этом предпочтительнее отдавать лес в эксплуатацию не частным, а юридическим лицам (компаниям и специализированным фирмам), имеющим опыт ведения лесного хозяйства, кадры специалистов, наличие техники и средств для глубокой переработки древесины, дающей возможность извлекать материальную выгоду глубокой переработки лесопродукции, а не гнать «кругляк» по дешевке в ту же Финляндию.

Чистый доход от аренды и использования лесных ресурсов должен идти в бюджет государства, но преимущество в получении средств должно оставаться за лесными ведомствами (управления лесами, их научное и информационное обеспечение, охрану и защиту лесов). И надо за счет этих средств освободить, наконец, заповедники и Национальные парки от пресловутой «хозяйственной деятельности», подрывающей основы заповедного дела.

Ни в коем случае, по крайней мере в начальной стадии реформ, не сдавать в аренду и не продавать лес лицам без российского гражданства и иностранным фирмам. И обязательно надо помнить: поспешная приватизация лесов из-за ошибок, незнания или злоупотреблений может принести только сиюминутный выигрыш в экономике, стратегически она может оставить нас без ценнейшего долговременного, возобновляемого экономического ресурса и ресурса экологического.

Главное в этом процессе - НЕ СПЕШИТЬ! Действовать осторожно, с оглядкой, с готовностью немедленно исправлять промахи. Надо не забывать горький опыт поспешной коллективизации сельского хозяйства.

И следует помнить о социальных проблемах. «Если частник наставит вокруг своих владений капканов - это мало кому понравится», - заметил президент, знакомясь с проектом Лесного кодекса. Замечание это верное.

- Ну что же, мне остается записать заключительную фразу нашего разговора. Старинная поговорка гласит: «Лес богаче царя». Хорошо, верно сказано! Но специфическим этим богатством распоряжаться надо разумно, иначе оно иссякнет.

08.04.2004  - Монстры из глубины

Один из удильщиков

Американские аппараты сигнализируют с Марса: на планете обнаружены некие камни, свидетельствующие, что была там когда-то вода и, возможно (только «возможно»!), жили в ней ну хотя бы микробы. Не густо. По сравнению с этой «возможностью» земная жизнь - благоухающее, буйное, яркое, фантастическое проявление живой материи. И, похоже, прав один из ученых, сказавший: «Высшим достижением космических исследований станет констатация: земная жизнь - явление исключительное во Вселенной. Надо осознать это и считать химерой переселение человечества куда-то еще. Беречь надо то, что имеем».

Исследования земной жизни продолжаются. Был у неё тайничок, куда человеческий взор проникнуть долго не мог. Активно стремился он это сделать в последнюю сотню лет, а главные результаты получены почти в то же время, когда мы увидели Землю со стороны, из космоса.

В отличие от Марса вода на Земле не «испарилась», её на планете почти в три раза больше, чем суши. Считают, что жизнь зародилась в воде, да и теперь она гуще замешана в ней, чем на сухой тверди. Скрытый её тайник существовал на океанских глубинах. Еще недавно считали: жизнь есть только в поверхностном слое воды, где присутствует первоначальное звено цепи питания - фито- и зоопланктон, аккумулирующие энергию Солнца. А на глубинах - темень и давление пластов воды такое высокое, что ничто живое давление это вынести не может. Ошиблись! Постепенно проникая все глубже с помощью разных ловушек и аппаратов, ученые поднимали наверх разных животных, в том числе рыб. И, наконец, уже параллельно с развитием космонавтики стали в сверхпрочных капсулах спускаться в бездны, лежащие между подводными хребтами, и убедились: и там, пусть не обильная, жизнь все-таки существует. Эволюция адаптировала к ней на фантастической глубине (одиннадцать километров!) даже некоторых рыб. Давление? Проблем с давлением, как оказалось, нет. Тела животных проницаемы для воды, и внутреннее давление организмов равно внешнему. Погибают животные лишь в случаях, когда их быстро поднимают к поверхности. С едой на глубине, конечно, до крайности трудно, но и к скудности потребляемой пищи жизнь приспособилась, причем так своеобразно, что глубоководные рыбы выглядят просто монстрами. О них сегодня наша беседа.

Убывание света в воде начинается сразу. На глубине в один метр его уже вдвое меньше, чем у поверхности. На глубине в пятьсот метров человек видит густые сумерки, но свет еще оставляет следы на фотопластинке. А с глубины в тысячу метров начинается полный мрак.

Акванавтов особо интересовала жизнь, приспособленная к миру безмолвия, вечного холода и темноты. Живущие на глубине рыбы, как правило, небольшие - скудность пищи («ешь, что есть») установила лимиты величины. Большинство их - с кулак или меньше, но облик рыб поражал тех, кто впервые их видел. «Если бы группа художников-сюрреалистов устроила конкурс на изображение наиболее нелепого и невероятного чудища, то они не смогли бы даже представить, насколько гротескны формы рыб, обитающих в глубинных слоях океана», - писал ихтиолог Чарльз Айдил. Этих уродцев из глубин поднимали, но гораздо интересней было наблюдать их в лучах прожектора из батискафа там, где они обитали.

Что бросалось в глаза в первую очередь? Огромный рот, вооруженный длинными, острыми, как иголки, зубами. «Ворота больше самого дома», - остроумно заметил один наблюдатель. Огромная голова при почти полном отсутствии тела пребывает в постоянной готовности схватить что-либо, попавшееся на пути. Эти чудовища могли заглотить добычу крупнее себя (иногда вдвое), для этого они обладали «резиновым» желудком, напоминавшим подклювный мешок пеликана.

Поразительно, но все эти монстры, получившие названья «морской черт», «морской дьявол», «большерот», «мешкотел», имеют глаза. Зачем нужны они в чернильной темноте бездны? Оказывается, свет тут все-таки есть, но не солнечный, а свой, автономный. Почти каждая рыба покрыта светофорами зеленоватого, голубого или желтого света. Это помогает живущим в мире темени и безмолвия как-то ориентироваться: опознавать «своих», подманивать добычу, ослеплять нежданной вспышкой врага. Химический свет рыбам и всем обретающимся в потемках дают микроорганизмы, живущие на теле, либо собственные химические генераторы.

Изобретательность природы пределов не знает. Огонек на конце длинного гибкого удилища служит приманкой для других рыб. И многие из ловцов оснащены этой снастью. У некоторых удилище с огоньком на конце в несколько раз превышает величину самого удильщика.

Ну, хорошо, скажет читатель, охотятся друг на друга, не дают добыче «сорваться с крючка», большие пожирают меньших... А начало цепи? Что служит пищей самым маленьким обитателям бездны? На поверхности эту роль выполняют фито- и зоопланктон. На глубину более трехсот метров планктон не опускается. Верно. Зато тихим и редким дождиком падают вниз омертвевшие ткани - остатки того, что не съедено наверху. Эта органическая «пороша» и является первым звеном пищевой цепи на глубине. А за живностью, поглощающей дары верхних этажей океана, охотятся уже всякого рода «черти» и «дьяволы» с удочками и широкими пастями.

Еще один способ поддерживать жизнь на глубинах - вертикальная миграция организмов. Ночью они поднимаются в верхние слои вод, где жизнь замешана гуще. Процесс этот, с точки зрения человека, мучительный: перепад давления - в сорок - пятьдесят атмосфер, температура - все равно что из арктических вод попасть в тропические. Приспособились! Настолько приспособились, что у крупных кальмаров глаза сильно разнятся величиной - один в четыре раза больше другого. Большой приспособлен для обитания в темноте, а малый - в сумерках. С заходом солнца многие жители глубинных вод устремляются на «верхний этаж», выше к поверхности, а живущие на этом «этаже» поднимаются еще выше, где больше корма. Но как только толща воды начинает чуть-чуть светиться от восходящего над океаном солнца, обитатели бездны устремляются вниз, чтобы не стать при свете добычей для постоянно живущих на сравнительно небольшой глубине. Ну а те, кто живет «в подвалах» глубин, суточной миграции «вверх и вниз» не совершают. Глазки у них - с маковое зерно, но зато очень большая чувствительность к любым колебаниям неподвижной толщи воды - жертву они чувствуют даже по шевелению жабр.

В темной глубине, почти в пустыне, живым существам на всём приходится экономить: поменьше движений, поскромнее величина (некоторые из рыб не превышают трех сантиметров), необходимость поститься... В «экономии» этой есть моменты курьезные. Например, у одного из удильщиков эволюция, не отказавшись от двуполого размноженья, самцам оставила роль сугубо функциональную. Половой зрелости они достигают, имея по сравнению с самкой крошечные размеры (соотношение такое же, как, например, ботинка и железного окончанья шнурка). Но, как говорят, «гормон поёт» - пускаются эти карлики на поиск возлюбленных. Острое обоняние и большие выпуклые глаза помогают самцу и почувствовать самку, и увидеть световые её сигналы. Крошечный женишок зубами впивается в тело самки. Постепенно губы его врастают в кожу подруги, при этом все органы, кроме жабр, сердца и органов размножения, атрофируются - самец становится частью организма самки и выступает активно на сцене жизни лишь в период икрометания - поливает икринки молоками. Он продолжает потом понемногу расти, но остается по-прежнему крошечным по сравнению с телом подруги. Паразитизма, однако, тут нет. Есть союз по экономии пищи, энергии и времени на поиски партнера в брачную пору.

Есть ли, была ли жизнь на Марсе? - вопрос по-прежнему дискуссионный. А на Земле она пока есть. И фантастически интересная! В ней много открыто и понято. Но многое еще предстоит увидеть, понять, оценить. Что может быть интересней этого замечательного процесса?

15.04.2004 - Скворушка - Егорушка

У виноградника в Южной Франции

Все его знают. И каждый с самого детства, когда в апреле возле скворечника появляется неутомимый и жизнерадостный певец в черной одежке. Говорят, что весну делают ласточки. Нет, ласточки «делают лето», а весну на крыльях в наши края приносят грачи, скворцы, жаворонки, чибисы, зяблики, трясогузки. Скворцы из них - самые заметные. Появляясь, они вытряхивают из скворечников воробьев и с песнями справляют новоселье. «Нет птицы живее, веселее, бодрее скворца», - написал Брем. Откуда скворец, становясь соседом нашим с ранней весны до поздней осени, прилетает?

Четыре года назад, путешествуя в Южной Африке, на Мысе Игольном мы увидели наших знакомых и поразились: так далеко долетают! Я написал об этом. И ошибся. Дальше северной каемки Африканского континента, где скворцы на зимовку собираются миллионными стаями, они не летят. В нижнюю часть материка завезли любимую птицу европейские поселенцы, и она великолепно тут прижилась рядом с антилопами, страусами и многочисленными ткачиками. Завезли скворцов из-за любви к ним также в Америку, Австралию, Новую Зеландию. К нам скворцы прилетают, конечно, не из этих стран. Наши зимуют в западной и южной Европе. Не так уж далеко. И все-таки как ни удивляться способности скворцов находить, скажем, Московскую область, какую-то деревеньку в ней и родимый скворечник. «Здравствуйте, я прилетел!» - заявляют скворцы о себе незатейливой жизнерадостной песней, сопровождая ее возбужденным подергиванием крыльев.

В детстве - разглядеть скворца как следует - я придумал ловушку и без труда получил в руки черную птицу. Скворец недовольно «скворчел» в кулаке, но жадно съел червяка, а когда, наглядевшись, я его отпустил, как ни в чем не бывало запел у скворечника.

Разглядывая скворца вблизи, я впервые увидел, что черная птица местами отливает зеленоватым металлическим блеском с оттенком блеска пурпурного. Позже узнал: по возрасту и сезонам окраска скворцов меняется - по черному появляются светлые пятнышки, птица становится рябенькой.

С человеком скворцы подружились давно и наравне с аистами, ласточками и воробьями стали нашими спутниками. Но селятся также и в дикой природе, в дуплах, расщелинах скал, в земляных нишах, предпочитая места открытые - луга, речные поймы, опушки лесов.

В апреле у скворцов пора брачных игр - азартное пение, воздушные догонялки, ссоры из-за жилья. И скоро в гнездах появляются пять-шесть яичек.

Кормят вылупившихся птенцов обе птицы в семейной паре, появляясь возле скворечника ритмично через каждые три минуты. В клюве у них земляные черви, улитки, гусеницы. Корм скворцы находят, резво бегая по земле и внимательно заглядывая во всякую щель. Мне кажется, кроме зорких глаз, помогает им в поиске что-то еще. Помню, сидя над писанием на кордоне Окского заповедника, я собрался на отдыхе половить рыбу, но нигде не мог найти червяков для наживки. И бросил поиски. Каково же было мое удивленье, когда увидел, как скворец, упираясь, вытягивал из земли, как веревочку, дождевого червя прямо у меня под окошком. Как нашел?

С едой проблем у скворцов не бывает, и все же в дождливое или очень сухое лето они делают одну только кладку яиц, тогда как в годы благополучные у них бывают два выводка.

Птенцы их прожорливые и просят корм хором, который к ночи стихает, и родители могут передохнуть. Самки остаются около гнезд, самцы же собираются группой где-нибудь в стороне - попеть.

Собственная песня у скворца незатейлива - скрипучее «скворченье». Но какой он мастер перенимать обрывки песен чужих и всякие разные звуки, складывая из них такое веселое «попурри», что рот разинешь, услышав вдруг возле скворечника пение иволги, крик петуха, коростеля, соловьиные посвисты, мяуканье кошки, скрип двери, ржание жеребенка. В детстве, вспоминается, мама выколачивала во дворе скалкой пыль из половиков. Как же я удивился, видя через окно маму у печки в то время, как половики во дворе кто-то продолжал выколачивать. С изумленьем я понял, что это проделка скворца, мгновенно перенявшего характерные звуки.

Острый слух и хорошая память делают скворцов непревзойденными пересмешниками-подражателями. Это не врожденная видовая их песня, а то, чему учатся птицы в окружающем мире звуков. Учатся они и друг у друга, собираясь вечерами в свои певческие клубы.

Поют у скворцов самки. А когда птенцы гнездо покидают, то вместе с матерями тоже становятся членами «клубов» - днем летают в поисках корма, а вечером огромными стаями собираются на какое-нибудь любимое дерево и, «пошумев» на нем, до утра спят.

Скворечные клубы к осени достигают неимоверных размеров - тысячи птиц собираются вместе ночевать в тростниковые крепи где-нибудь возле озера или речки.

Утром скворцы разлетаются на кормежку. Увидеть их можно где угодно - среди коровьего стада, где они из-под лепешек подсыхающего помета выуживают жирных личинок, или там, где есть возможность добыть какие-нибудь семена - осенью пища скворцов преимущественно вегетарианская: зёрна и ягоды.

Потревоженная стая выглядит темной переливчатой тучей. Как по какой-то команде скворцы в ней то поднимаются дружно вверх, то так же густо стелются над землей. На зимовках скворцы образуют стаи, поражающие воображение, - до миллиона птиц. Происходит это в Юго-Западной Европе и Африке, где к подобным скоплениям птиц относятся, как к саранче. В Германии, помню, мы проезжали вдоль Рейна. Противоположный высокий, спускающийся к воде террасами берег местами подернут был голубой дымкой. Я спросил, что это значит. Мне объяснили: голубой сеткой защищают виноградники от скворцов. В наших местах скворцы, приносящие громадную пользу, уничтожая вредителей в полях и огородах, доставляют и огорченья - клюют садовые ягоды. Но от маленькой группы птиц можно защититься чучелом или еще каким-нибудь способом. В Юго-Западной Европе скворцы скапливаются накануне зимы, и как раз к этому времени дозревают некоторые сорта винограда. Вино из слегка тронутых морозами ягод особо ценится. И как раз перед началом сбора виноградного урожая появляются тучи скворцов. Виноградник птицы могут разграбить за день. И за это их тут не любят - отпугивают, защищают виноградники сетями, и нашли, подозреваю, изощренные способы уничтожения птиц. Это и есть ответ на вопросы в наших местах: «Отчего-то заметно меньше стало скворцов?»

В природе у скворцов враги тоже есть: убавляют число быстро плодящихся птиц в пору их гнездования сойки, сороки, вороны. Дятлы иногда не жалеют труда раздолбить стенку скворечника и вынуть из него еще не летающих обитателей. На сельских дворах кошки подбираются к скворечникам на деревьях. Но если скворечник построен правильно, кошка лишь облизнется, пытаясь лапой через леток выудить птенчиков.

Нападают на скворцов ястребы-перепелятники, но при малой численности этих хищников и при обилии льнущих к людям скворцов ущерб «шпакам» (так называют на Украине скворцов) ничтожно маленький.

На зимовках скворечные стаи привлекают перелетных и местных соколов. Но есть у стаи защита от этих охотников. Сокол на жертву падает сверху с огромной скоростью, и долгая эволюция выработала у «шпаков» особую форму защиты. Заметив опасность, птицы мгновенно сбиваются в плотную массу, и сокол отвернет в сторону, боясь разбиться, столкнувшись с «комом» скворцов. Но отбившихся от стаи птиц первоклассные летуны соколы ловят, конечно, легко.

На Земле обитает 150 видов скворцов. Кроме черного «шпака», в Средней Азии многим известны проказливые майны и розовые скворцы. А «скворец обыкновенный» из особой любви к нему расселён по разным континентам планеты. В Америку для «обогащенья природы» сто пар скворцов завезли из Европы в 1890 году. Под библейские крики «Плодитесь, размножайтесь!» птиц выпустили в Центральном парке Нью-Йорка. Скворцы немедленно стали выполнять наказ покровителей, и сегодня в Соединенных Штатах это едва ли не самая распространенная птица, вред от нее местами ощутимее пользы. Подобно воробьям, которых переселили из Европы, скворец пережил восторг любви к нему и затем поруганье.

У нас же в средней полосе России рассредоточенные по гнездам скворцы всюду приносят пользу, вред от них минимальный. Птица везде любима. Ни в каком другом месте Земли не строят скворечников больше, чем в российских деревнях. И птицы нас радуют присутствием рядом от половодья до ледостава.

Во времена, когда не было ни радио, ни телеящиков, ни граммофонов, скворцов держали в клетках, чтобы слышать и зимой их «скворченье», и милую болтовню из звуков, которые они слышали, запоминали и умело воспроизводили. Скворушка-Егорушка - ласковое прозвище всеми любимой птицы.

22.04.2004 - Пеликаша

Молодой пеликан

Не скажешь, что эта птица отменно красива, скорее она очень своеобразна и симпатична. Вспоминаю, где приходилось наблюдать пеликанов: наша Калмыкия, озеро Накуру в Кении, совсем недавно - на Ниле в Уганде. Всегда с сожалением покидал место, где пеликаны ночевали, охотились или просто грелись на песочке около неглубокой воды. Везде казалось, что птица эта любит близость себе подобных, не ссорится с сородичами и благодушна ко всем. На неглубоком озерке в Африке я наблюдал пеликанов среди прохлаждавшихся зебр, носорогов, валявшихся в грязи буйволов и прибежавших глотнуть воды бородавочников. В другом месте они жили бок о бок с миллионной стаей фламинго. Природным их добродушием кое-кто бесцеремонно злоупотребляет - зебры, например, с разбегу кинулись купаться, не считаясь с тем, что вода была покрыта белым ковром из птиц. Пеликаны вежливо расступились, пропуская в воду нахалок.

Между тем пеликан - птица внушительная, самая крупная из всех водоплавающих, включая и лебедей. Но если лебедь - драчун, то пеликан добряк и, кажется, никогда не сердится. Обидчика, впрочем, помнит и заранее от него удаляется.

На воде пеликаны чувствуют себя уверенно и уютно. Незримо работая лапами-веслами, они утюжат воду, не способные в нее занырнуть, настолько они легки благодаря воздушным мешкам под кожей, воздухоносным костям и рыхлому оперенью.

Но взлетают громадные птицы всегда тяжело, как лебеди, «бегут» по воде, хлопая крыльями. Взлетев, пеликаны превращаются в красавцев. Большое округлое тело их на широких, размахом почти в три метра, крыльях похоже на летящую лодку, пожалуй, даже на объемистый катер, место которому не на суше, а на воде. Полет же у пеликанов - глаз оторвать невозможно! Резкие взмахи широких крыльев несут их плавно, неторопливо. Взлетевшая стая сразу образует косяк либо клин, и взмахи крыльев у них становятся ритмичными, как у слаженной команды гребцов в лодке.

Длинную шею в полете пеликаны складывают, как цапли, буквою S, и видишь летящий изящный белый «сундук», из которого торчит голова с мощным клювом, какого нет ни у какой другой птицы. Летят пеликаны обычно невысоко, но могут кругами подняться в небо, и там, сохраняя порядок, они кружатся, сверкая на солнце белым, чуть розоватым пером. Я никогда не слышал каких-нибудь криков у этих птиц. Шумно, помогая себе ногами, они лишь взлетают и намеренно шумят, ударяя крыльями по воде, когда ловят рыбу.

Главное, на что сразу обращаешь внимание, увидев пеликана, - подклювный мешок. Эта желто-оранжевая с синими жилками «емкость» может дрябло висеть, а может, сильно раздувшись, превратиться в сачок для ловли рыбы.

Рыба - главный продукт питания птицы. Пеликан и в одиночку c голоду не умрет, но продуктивней ловля большой артелью. На мелководьях птицы выстраиваются полукругом и гонят рыбу в сторону берега, сближая концы полукруга. Наступает момент, когда рыба пытается вырваться из окруженья, вот тут-то её и ловят. Выгнув гибкие нижние створки клюва, пеликаны обретенным сачком и черпают рыбу, нередко столь крупную, что хвост добычи торчит из мешка.

В этот момент огромная птица настолько занята своей добычей и необходимостью вылить из сачка воду, что позволяет себя ограбить нахальным чайкам. Те садятся прямо на клюв пеликана и, если рыбешка невелика, выхватывают её из сачка. Пеликаны мирятся с грабежом, уверенные: у них не убудет - поймают еще.

Всё те же чайки обирают пеликанов и на гнездовьях. Стоит большой, неуклюжей птице хоть на минуту потерять бдительность, как мародеры выхватывают из гнезда черных в отличие от бело-розовых родителей деток. Из трех птенцов пеликанам часто удается вырастить одного лишь птенца. И случается: потревоженная чем-либо колония пеликанов дружно поднимается на крыло. В это время небоязливые чайки грабят все гнезда подряд. Известен случай, когда в колонии из сотни птиц не осталось ни одного птенца. По этой причине появиться людям на островах, где пеликаны гнездятся, означает оставить их в этот год без потомства.

Сами пеликаны, кроме рыбы, тоже могут походя отправить в свою подклювную торбу зазевавшегося на воде утенка или же куличка. Но в основном пеликаны - завзятые рыболовы. На узких речках и протоках между озерами тактику ловли они меняют. Разделившись на две группы, пеликаны гонят рыбу навстречу друг другу, и, когда она начинает метаться, то неизбежно оказывается в «вершах» у рыболовов.

Знатоки говорят, что пеликан всегда голоден. Но кормятся птицы два раза в сутки. Утром, с восходом солнца, и с приближением ночи. Днем отдыхают, наслаждаясь близостью друг к другу, приводят в порядок перья, на удивленье умело пользуясь вроде бы не приспособленным для этого клювом, и, кажется, для удовольствия плавают.

Ночуют они на безопасных небольших островках, превращая их в сплошной розово-белый ковер, а где есть деревья - ночуют на них. Брем пишет, что ночлежное дерево пеликанов кажется лишенным листьев, но осыпано огромными белыми цветами.

Держатся пеликаны на мелководьях, там, где есть рыба. Часто место рыбалки находится на порядочном расстоянии от безопасного места ночлега. Пеликанов отдаленность столовой и спальни ничуть не смущает - пролетают к месту кормежки значительные расстоянья. Бедолагу, попавшего из-за этого в жизненную ловушку, я встретил лет десять назад на соленом водоеме в Калмыкии. Проплывая на лодке, мы увидели истощенную птицу, подпустившую нас вплотную. Оказалось, единственная небольшая дробинка охотника попала пеликану в основанье крыла, и летать на кормежку с солёного безрыбного водоема к пресному озеру он не может. Забрав птицу в лодку, на берегу мы её накормили, но не учли, что долго голодавшего нельзя кормить до отвала. От избытка еды пеликан, как сказал егерь, ночью «испекся». Из него сделали чучело в заповедный музей.

Всего на Земле пеликанов восемь видов. Они похожи по внешности, по образу жизни, но разнятся окраской. Пеликаны, живущие в Америке, ловят рыбу иначе, чем остальные, - ныряют с высоты в воду. Сжимая подкожные мешки с воздухом, они, увидев сверху добычу, падают в воду, как бомбы, оглушая рыбу, и без труда её ловят. Легкий вес выталкивает из воды их с добычею на поверхность. Опять же забота - освободиться от двух-трех литров воды в подклювном мешке, оставив в нем рыбу. Этим моментом пользуются птицы фрегаты. Подобно чайкам, они грабят ныряльщиков-рыболовов, и тем приходится «бомбометание» повторять.

К человеку пеликаны относятся избирательно. Там, где их обижают или пугают, они осторожны, и очень доверчивы там, где их не трогают.

В некоторых местах Египта пеликаны приживаются во дворах - улетают к Нилу охотиться, а на ночлег прилетают в общество кур, индюшек, гусей. В Древнем Египте пеликаны были вполне домашними птицами. Этому способствовало поклонение им как существам, возлюбленным Богом. Но для одомашниванья этого оказалось мало. Важна была практическая польза. А поскольку пеликан в хозяйстве хорош лишь как покладистый живописный гость, интерес к нему постепенно исчез. Но репутация симпатичной, спокойной, покладистой птицы за пеликанами сохранилась. Любопытные, любящие природу люди частенько держат одну-две прирученные птицы. Характеры у пеликанов, как у всего сущего, неодинаковы. Некоторые птицы, познавшие лихо, пугливы, другие же человека совершенно не опасаются. На озере Накуру в Африке я снимал пеликанов с расстояния в десять - пятнадцать шагов. А один, на глади озера похожий на огромный белый утюг, подплыл вплотную, полагая, что получит какое-нибудь угощенье. Я очень жалел, что ничего подходящего для рыбоеда в рюкзачке моем не было. «Пеликаша, Пеликаша...» - ласково я причитал. Но вовсе не этого хотел мой знакомый. Путь к сердцу у многих проходит через желудок, и мой Пеликаша разочарованный улетел.

29.04.2004 - Дом-крепость

Набегался и сидит - отдыхает...

Хорошо иметь свой домишко - сиди у оконца - поглядывай, как течет жизнь. Ветер подул или зашумел дождик - можно спрятаться в доме и пережить непогоду. От врагов легче укрыться, когда имеешь свой угол. И совсем уж необходимо пристанище, когда придет время обзаводиться детишками. Для них уж совершенно необходимы тепло, уют и крыша над головой.

Почти все животные обзаводятся постоянным или сезонным жилищем. А тех, кто его не имеет, можно пересчитать. Бездомны козодои - яйца кладут на землю без всякой подстилки. Почти так же поступают и чибисы, но у этих хотя бы несколько былинок все же под кладкой яиц обнаружишь. Кладут яйца прямо на камни в скалах самки больших соколов -сапсанов, балобанов. Кайры тоже на камнях оставляют свои грушевидные яйца - будут от ветра вертеться на месте, но не скатятся вниз. В Антарктиде императорским пингвинам гнездом для единственного яйца (а позже птенца) служат лапы и складка живота одного из родителей. А пингвины адели, как грачи в наши края, приносят в декабре с севера в Антарктиду весну и строят гнезда. Но никакого строительного материала, кроме камешков, тут нет. Из них и строят адели нечто подобное лунке, в которой насиживают пару яиц.

Почти всё живое сооружает жилище или хотя бы сезонное его подобие. Преуспели особенно в этом люди. Жили когда-то в пещерах, теперь строят дома из бревен, досок, кирпича, камня, бетонных плит, глины, звериных шкур, войлока, коровьего помета, снежных глыб... На одном конце этого ряда - небоскребы, на другом - навес из наклоненных и связанных пучком наверху веток кустарника. (Таковы жилища бушменов в Африке.)

В мире животных в первую очередь нас привлекают постройки птиц. Каждый видел аккуратно свитые из гибких стебельков гнезда, выстланные мхом, волосом, шерстью, пухом и перьями. Большинство этих гнезд служат недолго: оперились, стали на крылья птицы, гнездо покидается, забывается. Его замечаешь в кустах или ветках деревьев, когда осенью опадут листья.

Иногда гнезда сооружаются из глины (птица печник), из грязи (ласточки), из сучьев у крупных птиц, плетутся из длинных гибких травинок и часто представляют собой шедевры строительства. Такие гнезда сооружают ремезы, искусно сплетая из пуха и стебельков уютную, теплую рукавичку с «сосочком» входа, висящую над водой на тонких ивовых ветках, недоступную никакому грабителю. Столь же искусно сплетают гнезда африканские ткачики. Недавно, проплывая в Уганде по Нилу, мы видели, как висят над водою жилища ткачей, похожие на сказочные тропические плоды. А в Южной Африке я снимал постройки общественных ткачиков. Их соломенные общежития на деревьях напоминают крыши человеческих хижин с летками внизу, ведущими в семейные кельи птиц.

Хорошие гнезда строят сороки. Их веточное сооруженье имеет крышу, боковой лаз, основательность дому придают два кило глины, служащей полом. Гнездо сооружается долго и могло бы служить сорокам не один год, если его слегка подновлять. Но, возможно, птицам этим приятен процесс строительства - каждый год сооружают гнездо новое. А старое занимают ушастые совы - строители никудышные.

У больших птиц гнезда поражают размерами. Все видели громадные «шапки» аистов, в боковых сторонах которых вьют свои теплые, но неряшливые гнездышки воробьи. Велики многолетние гнезда орлов и орланов. Их каждый год достраивают, подновляют. Известны случаи, когда постройки, весившие больше двух тонн, обламывали сучья деревьев и рушились. Неимоверно большие гнезда цапель-молотоглавов мы видели в Уганде близ озера Виктория.

Есть птицы, число которых определяется наличием дупел в лесу. Дупло для гнезда удобно, надежно. В старых лесах дупел много. Их заселяют синицы, исключая малютку гаечку, которая сама делает себе убежище в трухлявых деревьях. Другие мелкие птицы ищут квартиру уже готовую, чаще брошенную дятлами. Этим «плотникам», так же, как и сорокам, видимо, нравится процесс строительства. Бросая свои постройки, дятлы являются благодетелями лесных пичуг, занимающих их жилище. Хозяйственные поползни при этом с помощью глины леток «калибруют» - сужают так, чтобы пролезть самому, а для врагов гнездо было бы недоступно.

Некоторые птицы охотно поселяются в специально сделанных людьми дуплах или дощатых домиках. Их вешают, привлекая птиц (например, скворцов и синиц) к садам, огородам, либо чтобы иметь рядом приятных соседей. (Синицы на дачных участках селятся даже в почтовых ящиках, в трубах ограды. Однажды гнездо синицы я обнаружил в старом ботинке, повешенном для просушки на изгородь и забытом.)

В лесных дуплах недалеко от воды поселяются утки гоголи. Их птенчики, едва обсохнув, по призыву матери прыгают вниз, не разбиваясь, и утка бдительно ведет их к спасительной воде. Этот момент в жизни утят опасен. Зная это, по берегам лесных озер заботливые натуралисты развешивают дощатые домики - гоголятники. Парашютируя из дуплянок, птенцы оказываются возле воды, и мать за минуту-другую уводит выводок в безопасное место.

Иногда лесные дуплянки зимой занимают мелкие совы. Однажды, проходя на лыжах в приокском лесу, я поднял крышку низко висевшего домика и обнаружил в нем больше десятка мертвых мышей. Это был склад, устроенный, видимо, еще с осени воробьиным сычиком.

Дупла очень большие на Дальнем Востоке занимают квартиранты не маленькие. Здешние черные медведи не делают себе берлогу где-нибудь у корней дерева, а забираются вверх и спят в дупле. Было немало случаев: свалят лесорубы вековой ствол, а он с «начинкой» - проснувшимся и удирающим во все лопатки Михайлом.

Непросто жилище себе подыскать. Еще труднее убежище это построить. Выдающимся мастером в сём деле являются бобры - могут вырыть в береге нору, и не одну, с выходом в воду. Могут валить высокоствольные дерева, строить из грязи и веток плотины для поднятия вод ручья и речки, сплавляют по прорытым каналам корм и строительный материал, посредине неглубоких озер и болот сооружают из тонких поленьев хатки с теплым гнездом и возможностью мгновенно, прямо с постели, занырнуть в воду.

Земля (грунт) - еще одна среда, где много разных животных строят себе убежища. Проплывая рекой, мы часто видим обрывистый, изрытый норами берег. Это жилища ласточек береговушек. Тоннели в земле надежно укрывают птенцов. В похожих норах живут и золотистые щурки, и небольшие изумрудные птички - рыболовы зимородки.

В земле строят себе убежища суслики и сурки. Спят в них зимой, а летом при свисте «Тревога!» все немедленно бегут прятаться в подземелье. На пойменный склонах притока Дона, где под дерниной лежат пласты мела, жилища сурков узнаешь издали по белым выбросам из норы. Классическими обитателями подземелий считаются барсуки. Их сложные разветвленные галереи и залы образуют городища, способные оставаться жилыми сотни лет, если барсуков не тревожить. Нередко барсучью нору занимает лиса. Этот зверь не отличается аккуратностью - возле норы оставляет помет, бросает остатки еды. Чистоплотным барсукам это очень не нравится. Наилучший выход - отгородиться под землей от дурно пахнущей квартирантки.

Но лиса и сама может вырыть себе убежище. Она не часто под землю скрывается, предпочитая от опасности убегать. Но - усталая или раненая - может, как говорят охотники, понориться. В таких случаях лис добывают, пуская в норы собак фокстерьеров и такс. В лисьих норах в наших южных степях поселяются красные утки огари. Лисе легко добраться до гнезда птицы, но она почему-то даже не пытается это делать.

И есть подземелья (пещерки), где бок о бок с попугаем живет едва ли не самое древнее существо на Земле, похожая на ящерицу, туатара. Чем выгодно сожительство этих новозеландцев, не ясно.

Можно назвать еще много разных животных, строящих обиталища под землей: осы, в Африке пчелы, термиты. И еще тушканчики, прозванные земляными зайцами. А для кротов подземелье - родная стихия. Эти «шахтеры» на поверхности появляются редко.

Особо наглядно стремленье укрыться в норе у африканского кабана бородавочника. Мне приходилось в разных местах Африки наблюдать этих забавных родственников наших кабанов. Бородавочник не труслив и может за себя постоять: подвижен, силен, надежно вооружен. И все же не со всеми может справиться этот бравый, резвый абориген Африки. При грозящей семье опасности она дружно бежит к своему подземелью - впереди мама, за нею, подняв хвостики, как антенны, четыре-пять поросяток, а сзади всех прикрывает рослый папаша. Поросята вслед за матерью катятся в нору головою вперед, а защитник-отец опускается в нору задом, заслонив вход бородавчатой, вооруженной изогнутыми, растущими снизу клыками. Мало охотников осилить такую преграду. В этом случае особенно хорошо понимаешь житейскую мудрость: мой дом - моя крепость.

06.05.2004 - Коса на камень...

Спокойствие силы и правоты

В мире живой природы много разных сообществ, мирного соседства, но в то же время кто-то кого-то всегда догоняет, кто-то стремительно убегает, хоронится либо обороняется. У каждого есть друзья и враги, и важно точно знать, на кого следует положиться, а кого даже близко не подпускать. Законы эти известны, но жизнь по этим законам от нашего глаза скрыта, и лишь иногда мы видим её забавные или же драматические проявления.

По мнению охотников, в саванне, где многое на виду, самым сильным, никого не боящимся (за исключением человека, конечно) животным является слон. Все уступят ему дорогу - даже уверенный в своей силе лев, даже безрассудно драчливые носороги. Слон пройдет мимо, не замедляя движенья, и даже глазом не поведет в сторону от бежавшего льва. Таково сознание своей силы. Носорог тоже силен, но ему уступят дорогу, лишь зная вздорный его характер. И все побаиваются буйволов. Эти травоядные «дьяволы» живут по принципу: нас не тронешь - мы не тронем. Угрюмо наблюдают они за всем, что происходит поблизости. Напасть на них решится разве что лев, и то лишь рассчитывая безнаказанно сбить с ног теленка. Поединок со взрослым быком для царя зверей закончиться может печально. Буйвол атакует противника стремительно и решительно, ярость его, подкрепленная оружием - рога, зубы, копыта, - не имеет предела, умрет, но никому не уступит. А стадо буйволов все обойдут стороной. Есть у меня снимок: панически, без оглядки убегает от буйволов лев.

Есть еще хищник слабее, чем лев, но более хитрый, более скрытный и осторожный - леопард. Крупным животным его опасаться не надо, но антилопы и обезьяны леопарда боятся смертельно. Но любопытно, они подбегают поближе на него посмотреть, если видят, что леопард отягощен недавним обедом и быстро бежать не может. В этой оправданной смелости есть резон. Происходит нечто вроде психологической тренировки. Увидев врага вблизи, без риска быть атакованным, не впадешь в панический транс и при встрече смертельной - сломя голову побежишь.

В табели о рангах - кого бояться и кого игнорировать - всё ясно прописано, никто на рожон не лезет. Глупо кому бы то ни было нападать, например, на слона. Однако случаются стычки между силачами. Но чаще на глаза попадаются поединки жертвы и хищника. Дело тут решает знаменитое «чуть-чуть». Чуть-чуть зорче и осторожнее жертва, чуть быстрее она бежит, и хищник может остаться ни с чем. А если этих «чуть-чуть» не хватает жертве, то она-то и выбраковывается из жизни. Природа дает шанс выжить наиболее сильным и приспособленным с той и другой стороны, совершенствует жизнестойкость жертвы и хищника, сохраняет баланс существования их рядом друг с другом.

Состязанья почти равных по способности выживать случаются часто, и кое-что даже приходится наблюдать. Лев не рискует напасть на взрослого жирафа, опасаясь смертоносных ударов копыт, но знает уязвимую позу этого великана. Жирафы объедают верхние листики кустов и деревьев, но иногда соблазняются, расставив передние длинные ноги потянуться головой к сочной траве. Мгновенья этого может дождаться терпеливый из львов и впивается в морду или шею жирафа. Силу тут снизила неосторожность и перевесила хитрость хищника.

Леопарда боятся все обезьяны. Зверь нападает на них из засады, преследует на деревьях. Помню кадр из фильма передачи «В мире животных». Незаметно подкравшись к дереву, усыпанному обезьянами, хищник резво вскочил на него. Обезьяны посыпались вниз, как спелые груши. Но одна большой высоты испугалась, и пятнистая кошка ее настигла.

Хищник хорошо понимает возможности жертвы спастись и всегда выбирает из нескольких наиболее слабую: постаревшую либо, напротив, еще молодую, неопытную или чем-то ослабленную. Хищник знает повадки жертвы, знает, чего от нее ожидать. Например, волки и львы понимают силу копыт лося и зебры и должны сохранять осторожность при нападеньях. Документально киносъемкой подтверждено: полтора десятка волков не могли одолеть здорового, сильного лося и отступили, проявив осторожность. А в Африке я наблюдал картину другого порядка. Львица, не оценив ловкость зебры, получила в челюсть удар копытом. Я увидел её в плачевном состоянии. Вся группа львов безмятежно спала, а она задумчиво, отрешенно глядела вдаль, инстинктивно понимая свою обреченность - белая кость нижней челюсти свисала поверх губы.

Опытная лисица не соблазнится напасть на лебедя на гнезде. А та, что не знает силу и решительность птицы, может за это заплатить жизнью - лебедь способен поразить хищницу сгибом крыла.

Волк никогда не решится напасть на медведя, или даже не напасть, а отнять у него добычу. Но стая волков это сделать решится. На Аляске более десяти волков, прибегая к стайным приемам, измотали медведя так, что он вынужден был убежать, оставив бандитам убитого им оленя. Зоолог, пояснявший мне эту снятую на пленку сцену, сказал: «Если волков более четырех, цели в подобных случаях они достигают».

Иногда хищник, нападая, переоценивает свои силы и остается ни с чем или даже сам погибает. («Не по себе дерево взялся рубить», - говорят об этом в человеческом мире.) И бывает, жертва выделяется в числе родичей особенной силой и стойкостью духа. Это заставляет хищников отступить либо по крайности озадачиться.

Внимательно рассмотрим эти два интересных и редких снимка, сделанных в Африке. Леопард преследовал обезьяну. Глядя на жертву и хищника, мы понимаем соотношение сил, но ощущение загнанности придает всякой жертве отчаянную решимость, и мы видим: даже сильный, опытный леопард, как говорят, опешил, затормозил натиск. В этой обстановке обезьяне, конечно, трудно спастись, и судьба ее решена. Но посмотрите, как отважно она себя защищает. В каком-то случае (они бывают!) жертва выигрывает секунду-другую и остается живой. Девиз - держаться до последнего! - в этом случае пусть маленький шанс сохранить себя оставляет.

Иная ситуация на другом снимке. Мы видим опять двух африканцев: орла-бойца, названного так за отвагу, за несколько авантюрную особенность нападать на тех, кого непросто ему осилить, и видим кабана-бородавочника. На взрослого кабана даже этот орел напасть никогда не решится. Но он уносит маленьких кабанят. И в этот раз орел выследил малыша, но пренебрег близостью матери. И вот перед нами занятная сцена. Малыш схоронился позади родительницы. Орел еще не утратил свой пыл, не спешит удалиться, «потеряв лицо». Он возбужденно распустил крылья и раскрыл клюв перед мордою кабана. Тут всё выглядит почти «по-человечески». Малыш смертельно испуган и схоронился, орел еще хорохорится. И посмотрите на мать: сколько холодного спокойствия в её позе, сколько решительности - уберечь своё чадо - и презренья к разбойнику. Она знает: на орла бессмысленно наступать - отлетит, и всё. Но путь к нападенью отрезан. «Шагу назад не сделаю!» - написано на морде хорошо понимающей ситуацию дикой свиньи. Исход один: как ни ярись, орлу предписано отступить...

В дикой природе такое происходит нередко, но мы не часто редко видим подобные сцены. Тут же счастливый случай: фотограф оказался в нужном месте и в нужное время. Такие снимки открывают нам тайную жизнь природы.

20.05.2004 - Пристань в лесах

Они очень похожи на домашних гусей

Если ехать из Москвы в Кострому и дальше на северо-восток, то дорога иссякнет в лесном городке Кологриве. Далее пути нет. Известно ли кому-нибудь селеньице, стоящее на земле уже более 225 лет? Не многим. Тих и скромен этот милый провинциальный, живущий ныне, как все подобные городки, бедно, скудно, но не утративший человеческой доброты, приветливости и несуетности Кологрив.

Название толкуется так: «создан около грив», то есть в местах, не затопляемых половодьями здешней лесной реки Унжи. Основой города была деревянная крепость с земляным валом, построенная по приказу московского князя Василия III для бережения здешнего края от набегов с Волги казанцев. Жило в крепости менее двух десятков людей: «воевода, дьяк, пушкари, посыльный». Казанцы ни разу не набежали в эти леса, а когда царь Иван Грозный «повоевал Казань», надобность в крепости миновала, и зарасти бы этому месту лесом, однако поселение сохранилось, и стал городок, как пишут местные краеведы, «медленно, словно бы нехотя, развиваться». Причиной этому была глушь - удаленность городка от дорог и промышленных мест.

Кормильцем Кологрива всегда был лес, а дорогой - река, текущая в Волгу. Древесину сплавляли на ярмарку и прямо на воде продавали. Позже стали строить приземистые суда «гусяны». Груженные лесом, они доплывали до Астрахани, там разгружались и сами разбирались на бревна для разных построек в безлесном крае. Лесопромышленники Кологрива становились состоятельными людьми, строили в городке кирпичные двухэтажные дома, пережившие своих хозяев и способные постоять еще сотню-другую лет.

В самой примечательной кирпичной постройке поместился музей, неожиданно богатый для городка. Лесная жизнь представлена тут выразительно берестяной посудой, плетеными из бересты пестерями для сбора грибов и ягод, спилами сосен невиданной толщины, лаптями, рогатинами, с коими ходили тут на медведя, ступами и пастушьими берестяными рожками. А рядом с лесной экспозицией вдруг видишь оружие из южных стран, африканские щиты из кожи бегемотов, дорогую посуду. Значит, жители городка были людьми «хожалыми» и привозили в свой Кологрив диковинки разных краев.

Само здание музея породило легенду, что есть на Руси город с железнодорожным вокзалом, но без железной дороги. Правда в этой байке состоит в том, что часть кологривцев очень хотела, чтобы дорога прошла через город, и один из богатых людей заявил, что подарит дороге свой самый лучший в городе дом. Но победила другая партия горожан, сплавлявшая лес по реке. Не без участия денег дорогу провели южнее. Дарить дом под вокзал не пришлось - Кологрив остался в лесном тупике.

Проходя по музею, я в который раз убедился: у каждого городка, сельца, деревни обязательно есть знаменитые люди, оставившие свой след на Земле и известные дальше своих «кологривов». Тут тоже люди такие жили. Город помнит шестерых Героев Советского Союза. Тут жил и работал художник с академическим званием - «король акварели» Геннадий Александрович Ладыженский, и отсюда же родом родственница его Ольга Александровна Ладыженская, известный всему миру математик, академик России и член академий Германии, Италии, США. Жил тут и свой «Пиросмани» - самобытный живописец и фольклорист Ефим Васильевич Честняков, оцененный, как нередко бывает, с большим опозданьем - уже после смерти художника выставка самобытных его картин отправилась путешествовать по миру и осела потом в кологривском «вокзал»-музее.

ЧЕМ ЖИВ городок в наше нелегкое время? Огородами, лесом и отчасти рекою. Если раки и рыба из чистой Унжи - плод развлечений, то лес, огороды и живность на городских дворах - основа нынешней жизни. Лес какой-то части кологривчан дает работу - тут действует несколько лесопилок, а всем остальным лес дарит сено, грибы и ягоды. Здешний пахнущий смолою воздух не заражен никакими отбросами промышленных зон, грибы в нем растут, как росли и сто, и тысячу лет назад, - обилие рыжиков, груздей, белых (другие в здешних местах не всегда и возьмут). То же самое - ягоды. Малину, чернику, голубику, бруснику собирают в плетенные из бересты пестери. Все солится, маринуется, варится, сушится - для себя и кое-что на продажу. («Грибная бабушкина глушь, - сказал один коренной горожанин. - Природа для нас - не только тишина леса, вода и воздух, природа - кормилица. Без леса как бы мы выжили?»)

Примерно то же самое сказал глава кологривской администрации Игорь Тарасович Шевченко: «Я, как и все, в свободное время - пестерь за плечи и - в лес. Грибы у нас не считают поштучно, считают на килограммы. Я в прошлом году в полдня набирал двадцать пять килограммов белых...»

Не для музеев, как в иных местах, а для житейского пользованья плетут в Кологриве корзины из лозняка, из бересты делают туеса и плетут пестери (похожие на чемоданы заплечные мешки). Известны в городе мастера этого дела. Одного, самого знаменитого, захотелось мне повидать. Но мастер известен еще и как очень умелый плотник, не застал его в доме - приглашен ставить еловый терем какому-то богачу в московском Кунцеве.

И ЕСТЬ в Кологриве ценность особенная. На стол людям от неё ничто не идет. Она относится к радостям жизни.

Весной с зимовок в Голландии на гнездование в нашу тундру летят тысячи гусей. Дорог у них несколько, и не все пока что прослежены. Одни стаи летят через Карелию, делая остановки на отдых вблизи городка Олонца, другие - через разливы Оки на Мещере, и тут отдыхают, ждут, когда тундра освободится от снега. Еще один путь пролегает над костромскою низиной, и тут остановку для отдыха делают почему-то прямо у Кологрива. Сегодня журавлей и гусей увидеть даже летящими - большая удача. Тут же они сидят на виду городка. Их стаи хорошо видно, а если глянуть в бинокль, то можно полюбоваться, как гуси ищут что-то в мелкой воде разлива, как гуськом плавают, иногда шумно выясняют свои гусиные отношения или, став похожими на луговые кочки, спят.

Особенно хорошо гусей видно с моста через Унжу. Идущие непременно тут остановятся поглядеть на гусей иногда с расстояния в десять - пятнадцать метров. Сюда из Москвы приезжают орнитологи и рассматривают гусей поголовно в длинные трубы, позволяющие прочесть у некоторых птиц номера колец, надетых на шею.

Я несколько раз по часу стоял на мосту, наблюдая гусей, которые ни в каком другом месте человека к себе не подпустят. Учителя единственной в городе школы (было их три) приводят к мосту ребятишек и тут проводят уроки природоведенья, объясняя, куда и откуда гуси летят, сколько в день они пролетают, как живут в тундре, и непременно добавят, что гуси почему-то любят отдыхать в Кологриве.

Почему? Вопрос интересен и для взрослого человека. Можно принять в расчет луговую просторную пойму около Унжи, возможность кормиться на ближних полях, и, наверное, гуси усвоили: тут «на ладони» у Кологрива никто их не тронет, и не позволят кологривцы тронуть и кому-то еще их гусей. Надежную эту пристань в лесах безошибочно гуси находят. На память о своем пребывании они оставляют на траве в пойме перья, потерянные в стычках драчливыми гусаками. Найти такое перо после отлета гусей считается у мальчишек удачей. Один очкарик из 2-го «А» класса показал мне находку прошлого года. «Папаня велел беречь. Говорит, что это принесет счастье, что я тоже, когда вырасту, буду путешествовать», - и бережно положил упругое маховое перо матёрого гуся между страниц учебника арифметики. Пожелав будущему путешественнику исполнения всех желаний, я подумал: будут у него путешествия или не будут, но детство, проведенное в Кологриве, и этих гусей у реки он будет помнить всю жизнь.

27.05.2004 - Кологривский лес

Этим елям под двести лет

Лесов на Земле с каждым годом становится меньше. Когда-то лесами была покрыта горная часть Греции. Сейчас, проплывая по Средиземному морю, видишь голые, скучные острова, покрытые лишь бородавками кустарника. Ливан тоже был местом лесным. Память о тех временах хранят почти что поштучно сосчитанные ливанские кедры, живущие, возможно, дольше, чем американские секвойи, тоже нещадно порубленные. Франция свои северные дубравы свела на строительство кораблей. (Теперь скрупулезно, гектар за гектаром, страна наращивает лесные территории.) Лесная Россия тоже имеет много потерь: в петровские времена - строительство кораблей, становление первых промышленных предприятий, сведенье лесов под поля и деревни, рубки начала капитализация России, революция, война, перестройка, или как теперь ее называть?.. Мы все еще остаемся великой лесной державой, но нынешний подход к пользованию лесами внушает даже за нашими рубежами тревогу не меньшую, чем сведенье лесов в Южной Америке.

В Западной Европе практически все леса вторичные, то есть это то, что растет после того, как леса девственные были вырублены. К сожалению, и в европейской части России та же картина. Всюду видишь березово-осиновое мелколесье с вкраплением елей и сосен. Этим лесам шестьдесят - семьдесят лет. Завтра топор застучит и в них. Характерно это не только для промышленных зон, но и там, где фабричные трубы еще не заслонили деревьев, например, в лесной зоне - в Костромской области.

Но тут (южная часть тайги), близ границы костромских и вологодских земель, сохранился пятачок лесов, которых не касался топор, - Кологривский лес. Я много слышал о нем и сейчас, когда лесные проблемы нас очень тревожат, сподобился в этом лесу побывать.

Дорога туда из городка Кологрива не дальняя - километров сорок. Но это брошенная лесная дорога, заросшая мелколесьем, с ямами и ухабами, с гниющими по сторонам остатками лесосек, с речонками без мостов. Никаким трактором, кроме гусеничного, в знаменитый лес не добраться. Мы тронулись на армейском стареньком вездеходе. На пути эта машина пехоты надорвалась, пришлось ползком возвращаться и в Кологриве чиниться... Вторая попытка состоялась после майских дождей и обильного в здешних местах снегопада, прибавивших грязи в тоннеле зазеленевших березняков.

Но день поездки был солнечным, ярким. Вода в колдобинах живописно синела. Вороны лакомились в них лягушачьей икрой. Цвела черемуха. Уже оставившие на сухих островках апрельских зайчат беляки гонялись друг за другом возле дороги и удивленные появлением дурно пахнущего и ревущего железного короба, забыв о майских гульбищах, удивленно взирали на нашу тележку с расстоянья в пять метров.

На подъезде к знаменитому лесу перестали попадаться кладбища невывезенных осиновых и еловых хлыстов и гниющие кучи веток на захламленных пустырях, где лет десять - двенадцать назад зеленел лес. Водитель вездехода, местный егерь Сан Саныч Васечкин, останавливал поразительно выносливую машину и показывал нам суточной давности следы лосей и медведей, заполненные синей водой. А в одном месте мы всей оравой высыпали на дорогу и, оглядываясь, рассматривали место апрельской драмы - вылезший из берлоги медведь прямо на дороге задавил лося. Завалив тушу еловыми ветками, зверь подождал, пока мясо «созреет», и чтобы никто другой не покусился на его кровное, оставил метки - задиры когтями на елях, а порядочной толщины осину, для пущей строгости меток, обгрыз, как бобр. Съел лося он чуть в стороне, оставив от лесного вегетарианца лишь белый череп и кости с копытами.

Подпрыгивая в кузове нашего транспорта так, что, казалось, внутренности сейчас оторвутся, мы все-таки доехали до желанного леса. На границе его стояла покосившаяся будка когда-то работавших тут людей. Клочки зимней шерсти свидетельствовали: зайцы и тут справляли свадьбы, а между делом в скрытом настиле из досок, служившем людям столом, выгрызли круговину величиной с банный тазик и подточили одну из стоек стола. «Тут у нас обычно стояла тарелка с солью. Видно, пришлась по вкусу зайчикам просоленная древесина», - сказал Сан Саныч.

Девственный лес... Вот впечатление человека, повидавшего много разных лесов - Усманский бор под Воронежем, там же - лес Теллермановский, Шипов лес, дубравную первобытность которых нарушил царь Петр, строивший на Воронеже корабли. Теперь в лесах этих изредка встречаешь дубы-исполины, помнящие петровские времена.

Кологривский же лес никогда не слышал звон топоров. Он такой же, каким был и пятьсот, и тысячу, и, может быть, пять тысяч лет назад. Он растет по законам, не искаженным людьми, и уже поэтому является бесценным памятником природы. В нем испытываешь чувство, как будто увидел чудом сохранившегося мамонта.

Главная примета леса - дерева высотою в сорок и более метров. Гладкие их стволы напоминают колонны Исаакиевского собора в С.-Петербурге. И стоят великаны на Земле уже более двухсот лет. Ели царствуют в этих реликтовых зарослях, ниже их вечнозеленых вершин - ярусы тоже высоких пихт, лип и стройных, как ели, осин и берез. Ниже - рябина, черемуха, еще какая-то зелень подлеска, а совсем на земле - изумрудное пышное одеяло из мха. Всё тут покрыто мхом! Местами он образует мягкие валики толщиной со стоящую ель. Это и есть ели, упавшие лет пятьдесят назад и превращенные временем, сыростью, грибами и незримой животной мелкотою в труху, покрытую мхом. Почти каждый такой валик украшает строй крошечных елочек, проросших из семян на теле великанов, почивших тут своей смертью.

Бывает, что дерево или даже куртину деревьев валит буря. Деревья падают, образуя земляной выворотень высотой с двухэтажный дом. Но, бывает, дерево умирает от старости стоя и не перестает быть живописным в этом сообществе великанов - стоит без коры, изъеденное личинками, издолбленное красноголовыми дятлами, летающими тут с криком: «Ки-ки-ки!»

Древний ельник с примесью разных иных пород мрачным не выглядит. Там, где образовались «окна» от упавших деревьев, сейчас же в рост идут молодые березки, получив свет, тянутся кверху, соревнуясь друг с другом, малютки-елочки. «Лучшего субстрата для елок, чем тело своих родичей, нет», - говорят лесники.

А на гарях (они случались в древних лесах от гроз) моментально прорастает щетина березок вперемежку с осинником. Это первая ступень леса. Березы и осины живут недолго - лет до ста, умирая, они уступают место ельникам в местах сыроватых и соснам - в сухих. Дубняки, сосны и ели царствовали в древних лесах, образуя вместе с подрастающими ярусами своих соплеменников и иными членами лесного сообщества систему хорошо сбалансированную, живущую по законам, определившимся еще в те времена, когда людей на Земле не было, когда с лесом взаимодействовали только животные, грибы, ягоды, травы, мхи и лишайники.

Выбирая спелые, наиболее ценные в этих системах дубы, сосны и ели, человек если даже и соблюдает нормы пользования лесами, заставляет их жить по искаженным законам, не дает им вернуться на естественный путь развития. Поправить это уже невозможно, надо стремиться хотя бы не оставлять пустыри на месте лесов. И потому пусть жалкие остатки первозданных лесов, вроде девятисот гектаров Кологривского леса, уберечь крайне необходимо.

И этим уже давно озаботились. Кологривский лес объявлен памятником природы. Но этого мало. Девственный лес интересен не только как чудо, дошедшее к нам из тумана далеких времен, лес важен как полигон для ученых, как наглядное пособие к уже открытым (и еще не открытым!) законам жизни лесов. Забота эта не только местная, костромская и не только российская - всё человечество заинтересовано в сохранении эталонов природы, чтобы по ним поверять свои действия в лесопользовании.

Пять лет назад была создана группа по проектированию заповедника «Кологривский лес». Возглавил ее биогеограф Максим Синицин. Проектом сразу заинтересовались голландцы, где лесов, кажется, вовсе нет, и предложили свою бескорыстную помощь в организации заповедника - выделили средства, приезжали знакомиться с ходом работ, а когда они были закончены, ученые и посол Нидерландов приезжали отпраздновать вместе с нашими лесоводами важное это событие...

И что же? Несколько раз сменили хвою кологривские ели. Кое-какие из великанов упали, не выдержав давленья ветров и тяжести зимнего снега. Подросли на несколько сантиметров елочки, идущие на смену упавшим деревьям. Еще глубже утоптали тропу по лесу кочующие лоси, считают годы в кологривском ельнике кукушки и долбят дупла в осинах дятлы. В Костроме и Москве появилось много новых домов, теснее стало автомобилям - время идет. А толстый, аккуратно переплетенный том документов спроектированного заповедника пылится в шкафу научно-исследовательского института. Нервничают проектанты. Недоумевают, видя странную остановку дела, голландцы. Я вот взялся писать о кологривском лесе и знаю, что создание заповедника этого поддержит много людей. Но дело остается на мертвой точке. Печально известный (уже бывший теперь) руководитель Министерства природных ресурсов Артюхов Виталий Григорьевич, Бог ему судья, будучи специалистом по строительству дорог и неведомо каким путем попавший в Министерство природных ресурсов, ничего не смыслил в лесных делах и за «царствование» свое не открыл ни одного заповедника («Кологривский лес» стоял первым на очереди). Может, теперь, когда обнаружилось, как говорят, «неадекватное» отношение власти к управленью лесами и лесопользованию, есть надежда: ошибку эту поправят. И мы адресуемся к новому министру Юрию Петровичу Трутневу обратиться лицом к благородному делу. Оно хорошо подготовлено, не требует для себя больших средств - лес надо просто сберечь и дать возможность ученым за ним наблюдать. На лосиной тропе, ведущей в легендарный лес, пора разрезать зеленую ленточку учреждения заповедника, демонстрируя мудрое отношение к нерастраченной ценности. Это бы многих обрадовало, обнадежило.

03.06.2004 - Озёрная примадонна

Аристократка. Иначе не скажешь

- А утром поедем снимать поганку, - сказал Иван Палыч Назаров, мой друг в Рязани, страстный охотник на птиц с фотокамерой...

Представьте себе майское синее озеро в опушке желтого прошлогоднего тростника и окаймленное зеленью лугов и леса. Мы сидим на берегу и сколачиваем из рам с матерчатым камуфляжем нечто вроде домика, в котором можно спрятаться, высунув наружу только объектив фотокамеры. Домик на высоких березовых ножках будет стоять в воде, и мне тоже придется погрузиться в нее по пояс. По этой причине надеваю ватные штаны, пару шерстяных носков, свитер и поверх - прорезиненные сапоги-костюм, делающие меня похожим на водолаза, но веселый Иван Палыч утверждает, что именно так выглядят в Африке бегемоты.

Гнездо чомги мы уже присмотрели и, раздвигая камыши, подобрались к нему шагов на пятнадцать. В гнезде, прикрытом прошлогодней травяной ветошью, лежит пять белых яиц. Иван Палыч, демонстративно насвистывая и не прячась, уходит, а я залезаю в полотняный «особнячок» - ожидать возвращения на гнездо чомги.

Появленье скрадка вызвало переполох гнездящейся поблизости мелкоты. Птицы тревожно кричали, и это на человеческом языке означало примерно следующее: «Всем! Всем! Близ гнезда чомги видим какой-то странный, явно опасный объект!» Этот крик, безусловно, был сигналом и для хозяйки гнезда. Но постепенно все поутихло. Рыжие камышевки появлялись в поле моего зрения, а одна, отважная, села даже на трубу объектива и оставила белое яркое пятнышко.

Иван Палыч покидал меня со словами: «Терпенье. И еще раз терпенье!» И я терпел, наблюдая, сколь глубоко погружен в воду и насколько приближает объектив к глазам моим тростниковый плотик гнезда.

Птица появилась на просеке тростника неожиданно. Увидев полотняный «особнячок», она испуганно занырнула, я не успел ее даже сколько-нибудь разглядеть. Запомнились только клюв-острога, белые щеки и мелькнувшее рыжее оперение головы.

«Терпенье, терпенье...» - подбадривал я себя, предупрежденный о таком поведении птицы. Вновь появилась она минут через сорок, выплыв из камышей возле явно тревожившего ее «особнячка», и опять немедленно занырнула.

«Терпенье!..» От гляденья в глазок фотокамеры шевелящийся желтый тростник стал походить на рыжие стволы сосен, а гнездо представлялось кучей древесного хлама, какой видишь на лесосеках. К реальности вернула утка с выводком. Она почему-то сочла нужным перелезть через гнездо, но ничего не тронула, даже не задержалась, негромким звуком призывая десяток пуховичков, пожелавших на гнезде отдохнуть.

Глаза от зеркальных бликов воды стали слезиться, коленки от холода поламывало. Но терпенье вознаграждается. Птица выплыла из тростников и, покрутив головою, взгромоздилась на плотик гнезда. С яиц она скинула травяной камуфляж и, поерзав, с явным удовольствием утвердилась на своем месте.

Я побоялся сразу ее снимать, только, не шевелясь, рассматривал через трубу объектива.

Передо мной была удивительной красоты птица. Я улыбнулся, вспомнив: охотники из-за несъедобности мяса чомги называют ее поганкой. Предо мной же была изощренно и с большим вкусом одетая аристократка с гордой осанкой, как бы даже с сознаньем своей красоты. На стройной белой шее степенно из стороны в сторону поворачивалась головка с длинным изящным клювом, щеки - кипенно-белые, глаза, как две красных смородины. По верху головы шла темная полоса, от которой поднимался зубчатый хохолок черных перьев. Тыльная часть головы была ржаво-красной, а по бокам ниже щек голову обрамлял огненно-рыжий с черной каймой воротник. Тело, примерно равное телу утки, было серым с белыми крапинами...

Надо было снимать. Соблюдая предельную осторожность - не толкнуть камеру, стоявшую на высоком штативе, я стал снимать. Металлические щелчки, хоть и негромкие, явно беспокоили примадонну, да и огромный глаз объектива тоже ее смущал. Где-то сбоку в камышах раздался негромкий призыв: «Кё-кё-кёк!..» Чомга отозвалась тем же звуком то ли тревоги, то ли спокойствия - все, мол, в порядке.

Я замирал, давая чомге увериться в безопасности. Но когда снова в «особнячке» начало что-то щелкать, птица уставилась в объектив и, уже громко пробормотав: «Кё-кё-кёк!», вдруг скользнула с гнезда и скрылась в воде. Все. Демонстрация весеннего модного оперенья окончилась.

Вытащив «особняк» из зарослей тростника, мы сели на бугорке и оглядели водную гладь в сильный бинокль. На середине озера плавали две одинаковые птицы. Одной из них была наша знакомая. Самцы и самки у чомг наряжены одинаково. На гнезде сидят по очереди - трудно было понять, кто именно в этот момент удалялся к гнезду.

Чомга - птица своеобразная не только по оперенью, но также и по повадкам. Широко распространенная, она везде проявляет крайнюю осторожность, держится исключительно на воде, очень редко взлетает, хотя на зимовки в южную Европу и Африку совершает дальние перелеты (утверждают: ночами). Чомги не только хорошо плавают, но и прекрасно ныряют, лишая хищников возможности их ловить. (Иногда плавают, высунув, как перископ, из воды только голову.) Кормятся птицы мелкой рыбешкой.

Брачные ритуалы у чомг - красочные спектакли. Птицы становятся друг против друга и синхронно, резко поворачивая головы, сближаются - «клюв к клюву», подносят ритуальные подарки - пучки травы, становятся на воде столбиком «в позе пингвина». И совершают поганки брачные танцы - вытянувшись в струнку и едва касаясь воды, они мчатся рядом друг с другом, как глиссеры. Семейные пары проявляют взаимную нежность, как журавли, дуэтом издают торжествующий крик любви и воспитывают птенцов, избегая с кем-либо близко соседствовать.

Птенцы у чомг, едва вылупившись из яиц, забиваются в перья матери и, как пишет один орнитолог, «вырастают в условиях, близким к условиям сумчатых животных». Оперенье родителей для них - теплое и безопасное убежище. На спине матери маленькие полосатые «поганцы» совершают путешествия по воде и под водой, а орнитолог профессор А. В. Михеев утверждает, что иногда на спине взрослых птиц они поднимаются даже в воздух.

Пообедав на лугу у леска, поднялись мы на взгорок и в бинокль увидели сверху гнездо, возле которого «квасился» я в воде более двух часов. «Сидит?» - спросил я Ивана Палыча. «Сидит», - сказал мой друг, не отрывая от глаз бинокля. Потом в бинокль глядел я, размышляя о возможном чувстве красоты у животных. Не для человека же они наряжаются так элегантно и ярко.

10.06.2004 - «Место высокое, бескомарное»

Владимир Солоухин в пору написанья «Просёлков».

Слова для заголовка взяты из старинной книги и касаются места, где приютилось Алепино - деревенька на землях владимирских, о которых тоже сказано хорошо и давно - еще в летописях: «О, красна ты, Земля Володимирова» (князя Владимира).

Я давно собирался побывать в этом русском «ополье», где леса уступают пространства пашне, где издавна кормились не привозным хлебом - сами снабжали им лесные соседние княжества. И вот приехали, стоим на краю деревеньки, на бугре под соснами, с которого внизу видишь речку, а за нею желтый разлив одуванчиков по лугам, коричневатую пашню, гребешок леса на горизонте, а ближе лес - островками и отдельные дерева в нежно-зеленых майских одеждах. Красна Земля! А это место для поселенья на ней выбрано очень давно. Холм с крутым откосом к реке превосходен для крепостицы. Покопайся тут археологи, наверняка нашли бы место древнего селища. А сегодня чарующей красоты место известно тем, что тут родился и вырос россиянин, поэтическим словом и сыновней любовью прославивший свою малую родину. Имя его - Владимир Солоухин. Уже семь лет нет с нами владимирского «окающего» Володимира, а через два дня, 14 июня, исполнится 80 лет со дня рождения человека, при жизни получившего титул «истинно русского писателя». Помянем же его в эти дни добрым словом.

Солоухин писал стихи. В какой-то книжке, я помню, прочел о нем следующее. Служил Владимир в Кремлевском полку. В последний приезд в Москву Уинстон Черчилль, обходя строй почетного караула, будто бы задержался, вглядываясь в красивое лицо рослого парня. Что было в мыслях знаменитого англичанина, никому не известно, но говорят, что Сталин, просматривая кинохронику, обратил вниманье на задержку гостя у строя почетного караула. «Что за парень его заинтересовал?» - спросил Сталин. Когда ему доложили, он, попыхивая трубкой, обмолвился: «Нельзя ли этого малого чем-нибудь отличить?» Спросили об этом служивого Солоухина. Тот попросил: «Напечатать бы книжку стихов...» Это, скорее всего, легенда - имя знаменитого человека всегда легендами обрастает.

Первой книжкой Владимира была, кажется, «Дождь в степи». Но стал он всенародно известным после удивительной, всех покорившей повести «Владимирские просёлки». Это бессмертное в нашей словесности произведение. Ходок по просёлкам показал себя человеком, нежно любящим землю, на которой родился, и внимательным наблюдателем всего, что на ней растет, зеленеет, издает звуки и запахи, дышит, творит. Рассказано обо всем удивительно просто, но так, что каждое сердце откликнется на его слово: «А я? А край, где я вырос? Что знаю, что помню о нем?»

Много хорошего написал Солоухин позже, всё ценно, значительно. Но «Просёлки» это как гоголевская «Шинель», как «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, как «Вологодская свадьба» Яшина, дали новый мощный росток в нашейлитературе, пробудили интерес к познанью родного края, в конечном счете к познанью того, что пишем мы с большой буквы - к познанью Родины. Многие краеведы ныне могут сказать: «Все мы ходили владимирскими просёлками».

Нам в «Окне» важно подчеркнуть особенность солоухинской прозы. В ней всегда просматриваются тонкое чувство и глубокие знания родной природы. Ничто не ускользало от внимания очарованного странника - ни синий сорняк-василек на ржаном поле, ни «наивный одуванчик» в лугах, ни гриб, поднявший на шляпке прошлогодние палые листья, ни шмель на цветке, ни норка мыши, ни паучок, летящий на серебристой нити...

Позже в замечательных повестях «Капля росы», «Третья охота», «Трава» писатель дальше и глубже ведет нас тропой постижения мира, называемого Природой. От Солоухина мы узнаем не только названья цветов и трав (это мог бы объяснить нам и хороший ботаник), писатель обращает наше внимание на красоту всего, чего касается человеческий ум и сердце. Много мы узнали от Солоухина о грибах. «Как от бабушки», узнали не только их свойства - съедобные, ядовитые, мы узнали, как связаны странные эти растения со всей лесной жизнью, узнали, как грибы пахнут, как надо искать их, как правильно сушить, солить, мариновать, жарить и как, наконец, есть, к чему идут они за столом, какое питье им предшествует. В комнатке музея, посвященной памяти Солоухина, мы увидели самодельную машинописную книжечку с рисунками акварелью грибов и ягод. Это был читательский «самиздат» «Третьей охоты», присланный в благодарность писателю.

Перехвалить Солоухина в его знаниях и поэтическом восприятии природы невозможно, он выше всяких похвал. Но откуда же эти знания, это пониманье законов, красоты и тайн всего сущего? Кто-то из великих сказал: «Хотите понять поэта - побывайте на его родине». Легко можно было предположить: это полностью относится к постиженью самобытного таланта сына земли владимирской, и потому хотелось побывать в Алепине, так же, как в Спасском-Лутовинове, как в Ясной Поляне, как на Дону в Вёшках.

Уголок Алепино у прудов

Нас трое приехало. Литератор Семен Шуртаков, много лет бывший близким другом Солоухина, живший тут в его доме, посадивший лет сорок назад березу и липу под окнами. Сегодня сень выросших деревьев ложится на крышу дома. Семёна волнует пережитое (ему 83!) - хождение с другом по окрестностям деревеньки, дружеские беседы о жизни и работа в отведенной для него комнате дома. Нам с редактором журнала «Муравейник» Николаем Старченко Алепино важно было увидеть как исток всего, чем может стать человеческая жизнь.

Алепино - это деревня, хотя наличие церкви дает ей право называться селом, но небольшим. При Солоухине тут было пятьдесят дворов.

Деревня исключительно хорошо расположена - рядом луга, поля с перелесками, поясок речки, живописное пониженье в самой деревне, превращенное в цепочку прудов. Много зелени. Поет соловей в сиреневых зарослях между солоухинским домом и церковью, суетятся скворцы, на старых липах орут грачи. Пруды небольшие и, видимо, неглубокие, наполовину покрытые светло-зеленой ряской. Есть на прудах кладки для полосканья белья, но с которых можно и удить рыбу. Дома над прудами добротные, стежки между ними обозначены желтыми брызгами одуванчиков, окаймлены листьями подорожника. Незатейливый этот мир с проселком, уходящим из деревни на лежащие за речкой увалы, был впитан чуткой душой человека, тут выраставшего. Родись Володя где-нибудь на асфальте, на какой-нибудь громыхающей железом станции, не знать бы нам Солоухина, вырос бы иной человек.

Дом Солоухиных самый справный в деревне - каменная подклеть, и на ней вторым этажом большое рубленное из бревен жилье. «Как дом уцелел в годы коллективизации? И хозяева уцелели...» - спрашиваю Анатолия Ивановича Ламонова, выраставшего вместе с Володей. «Народ не дал разорить Солоухиных. Уважали эту семью за доброту, трудолюбие, уживчивость. Они тут были примером для всех - сеяли хлеб, имели пасеку, маслобойку, всегда готовы были поддержать попавших в беду. Часть дома их все-таки реквизировали под медпункт. Но позже Володя часть эту выкупил, привел всё в порядок. И для всей деревни он сделал немало - хорошую по себе память оставил». «Были заметны способности его в детстве?» - «Мы тогда об этом как-то не думали. Росли, как трава, - ловили рыбу, учились косить, молотить, по грибы-ягоды и орехи ходили. Володя, может, побольше других интерес ко всему проявлял. Рассказывал нам о рыбах, о том, что можно увидеть в лесу. Теперь, оглядываясь назад, понимаешь: было в нем что-то от Бога, но и семья, порядок в семье, стремление жить по правде, не обижая других, тоже имели значенье. Особо надо сказать об умении трудиться. Приезжал в деревню уже знаменитым. Выйдешь ночью - в окошке его огонек. Работает... Деревню любил больше Москвы».

«А что деревня сегодня?» - «Сегодня деревня - слезы. Порушено всё. Летом дачники приезжают, а зимой дым только из пяти труб. От прежнего Алепина мало чего осталось. Никакого хозяйства, живем огородом и пенсией... А места наши - да, хороши! Володя пожелал упокоиться тут - откуда уехал, туда и вернулся. На могиле его побывали? Она как раз над речкой на круче. Сами, наверное, знаете: в Москве, в храме Христа Спасителя его первого отпевали».

Походив по деревне и постояв у креста над могилой, мы снова вернулись к дому Солоухиных. Возле него стайкой щеглов гомонили школьники-экскурсанты из Юрьевца. Присев на траве, говорили с ребятами о Солоухине. Вспомнили, кто и что прочитал, что кому больше понравилось. Порешили: всё интересно, но «Владимирские просёлки» - по сердцу каждому человеку.

А к вечеру «Жигули» наши уже приближались к Москве. Алепино - это двести километров всего от столицы. По дороге делились впечатлениями, вспомнили не вполне удачный памятник на могиле Владимира Алексеевича и сошлись на том, что книги Солоухина - лучшая память о нем. Издавались книги хорошими тиражами, и в любой библиотеке их можно спрашивать. Читая Солоухина, испытываешь чувство, что пьешь из чистого родника.

17.06.2004 - Картинки с дороги

Коровы этой породы - гордость угандийских селян

- Экватор! - Наш шофер (он же гид по имени Сам), невозмутимо спокойный при всех обстоятельствах, ставит машину на обочину и наблюдает, как мы расходуем пленку, снимая бетонный круг с надписью «Equator» и, как дети, прыгаем через воображаемый пояс Земли, пересекающий дорогу и уходящий в непролазный колючий кустарник с названием буш.

- Все одинаковы, - говорит Сам философски, - немцы, американцы, британцы, русские - все прыгают.

Сухо и пыльно. Жара под 30. Из кустов украдкой выглядывает сизой окраски цесарка, видимо, привыкшая подбирать крошки арахиса и печенья там, где прыгают странные белые люди.

Мы в Уганде. Это третья страна Восточной Африки: Танзания, Кения, а дальше на запад за озером Виктория - Уганда, самая маленькая в этой троице.

Пейзаж заметно отличается от танзанийского и кенийского. Там царствуют степи - саванна, в Уганде тоже видишь местами саванну, но деревьев в ней больше, и часто видишь с дороги лес - то редкий, то совершенно непроходимый.

На карту глянуть - тут много воды: озера, реки, великий Нил начинается тут. Однако мест засушливых, покрытых бушем, тут тоже много. Земля по большей части красная. Пыль от машин одежду делает красной, растения возле дороги выглядят от пыли засохшими. «Скоро дожди, все станет зеленым», - говорит Сам.

Многие годы бичом Уганды была знаменитая муха-цеце. Некоторые районы тут стали нежилыми - гибли люди, гибли от сонной болезни завезенные из Европы животные. Людей сейчас местами, как в муравейнике. Но ни разу за всю дорогу мы не увидели ни лошади, ни ослика, ни верблюда, даже собаки - редкость. Часто видишь лишь коз, и всюду - коровы, причем кажется, что держат их не ради мяса и молока, а ради рогов - фантастически большие рога у здешней породы. Первое, что тут снимают туристы, - эти коровы. Пастухи вызнали слабость приезжих и поднимают руку: хочешь снять - заплати.

С сонной болезнью удалось справиться. Наши сомненья на этот счет все знающий Сам рассеял решительно: «За десять последних лет ни один человек от мухи не пострадал. Я сам ее даже не видел».

Любопытно, что к сонной болезни, разносимой зловредной мухой, дикие животные за долгую эволюцию приобрели иммунитет. И муха надежней всего охраняла их от охотников и земледельцев, обходивших места, пораженные эпидемией сонной болезни. А дикая жизнь благоденствовала. Когда болезнь каким-то образом одолели, а животные сильно умножились, в Уганде образованы были национальные парки, привлекавшие туристов так же, как в Кению и Танзанию. Но в 70-х годах минувшего столетия в Уганде вспыхнула гражданская война. Погибло много людей, и, конечно, пострадали от браконьеров животные. Наш гид сказал: «В парке Элизабет было восемь тысяч слонов, осталось - 800. А носорогов перебили всех до единого». Сейчас положение выправляется.

Национальные парки подобны спасительным островам в океане, заселенным людьми. Дохода государству от них немного, он, главным образом, косвенный - налог с гостиниц и ресторанов. Но в здешних местах нет ни соборов, ни старинных построек, которыми гордятся во многих странах. Слава и гордость Уганды - ее национальные парки. Их охраняют, с помощью международных ресурсов обустраивают, поддерживают в них порядок.

Уганда - страна, заселенная густо. С дороги по холмистому краснозему все время видишь селеньица со старинными круглыми хижинами, покрытыми тростником. В их бедности все-таки есть поэзия связи человека с природой. Удручающе жалки селения возле дороги - какие-то кубики из необожженного кирпича и крытые кое-чем, с торговыми лавками из досок рядом. Тут же клочок земли с кукурузой, касавой, грядками бататов и банановой рощицей. Многодетная бедность кое-как кормится у дороги. Часто видишь базарчики, где кучей лежат стебли сахарного тростника, горы зеленых бананов и всего, что дает огород. Тут же посуда, гончарная и тыквенная, кустарная мебель, кирпич, который формуют и сушат рядом, дрова, доски, цветастые свертки дешевого ситца.

По воскресеньям торговля тут оживляется. С зеленых холмов по тропам к базарчикам приносят продать что-нибудь с огорода либо какие-нибудь поделки. Все доставляют женщины, несущие тяжести на голове. Для мужчин грузовиком служит велосипед, он загружается так же, как в Азии ослик. Поводырь, идущий рядом, едва удерживает свой двухколесный снаряд. Часто на базар приводят детишек. Как везде, им покупают гостинец. Здешняя конфетка представляет собою стебель сладкого тростника. Часто видишь: идет с базара семья - мальчишка несет «конфетку», как удочку, на плече и помаленьку грызет.

В покупках женщин главная радость - ситец. С поразительным вкусом шьются из него одеяния практичные и нарядные, придающие праздничность бедной жизни. Останавливает внимание способность женщин все носить на голове: узелок, вязанку дров, пластиковую канистру с водой, корзину, шарообразный горшок из глины, связку бананов - все непременно на голове! Это с детства заставляет девочек держать спину прямо, быть стройной и легкой на ногу, несмотря на тяжесть. Есть у этих носильщиц шик - держать себя так, как будто ноша вовсе не тяжела, и ее можно даже иногда рукой не придерживать. «Как это вам удается?» - спросил я одну из этих дорожных циркачек, остановившуюся передохнуть. «А вот...» - Женщина показала нечто вроде мягкого бублика, который кладут на голову, чтобы ноша держалась.

У Сама я спросил: почему угандийцы едят бананы незрелые? Он объяснил: «Бананов два вида, одни - крупные, им дают пожелтеть и едят как фрукты. А зеленый банан - это как овощ. В сыром виде их не едят, но зато они первый продукт на кухне - из них варят похлебку, их жарят, пекут. Если этим бананам дать пожелтеть, то получится нечто вроде старого несъедобного огурца - его можно только бросить козе».

Банан вовсе не дерево, а нечто вроде высокого лопуха. В полуторагодичном возрасте на нем появляются гроздья плодов, а у корня - новый росток. Стебель вместе с плодами срубают, и молодой побег начинает бурно расти. Его тоже срубят через полтора года.

Как и везде, в стране есть, конечно, грабители, воры и браконьеры, но я запомнил честного человека. От берега Нила к нашей машине бежал парень в дырявой майке и что-то кричал. Оглянувшись, я увидел в руках его мой рюкзачок, забытый на месте съемки дравшихся бегемотов. Я благодарно парня обнял и украдкой сунул в руку вознагражденье. Парень принял его без подобострастия, и мы улыбнулись друг другу. На драной майке веселого человека я увидел надпись, повсюду распространенную. Ее стоит запомнить: «Акуна матата!» («Никаких проблем!»).

Мой друг, профессор Галушин, в каком-то месте около шумной речки увидел птицу турако и пришел в обычное для орнитологов возбужденье. Я тоже выскочил с фотокамерой, а лидеры нашей команды Валерий и Женя Волковы, подарившие нам с Галушиным эту поездку, вылезли из японского производства выносливой таратайки - просто размяться. Простившись за речкой с турако, мы возвратились к машине и увидели сцену, о которой надо непременно поведать. Наши спутники стояли в окружении набежавших деревенских мужчин и подростков. Объектом величайшего интереса была белотелая и дородная Женя. Она была ослепительно хороша, и африканцы чувств не скрывали, выражая восхищение благоговейным молчаньем. Один из них, что-то вспомнив, сломя голову побежал к «коттеджу» из необожженного кирпича и вывел на порог, как видно, экс-старейшину деревушки. Опираясь на палку, еще один созерцатель прекрасного протер глаза, и все расступились, чтобы он видел, кто пожаловал в деревушку. Реакция этого зрителя была искренней, как у ребенка. Он сказал: «Я люблю тебя. Пойдем спать!» Африканцы легко заражаются смехом, тут же был его взрыв - влюбленному, как оказалось, было 93 года... Всю дорогу потом, оборачиваясь к Жене, мы говорили: «А, может, вернемся? Поклонник наверняка ждет...»

24.06.2004 - Картинки с дороги (продолжение)

Мама с сыночком

Две недели в Уганде

Нынешний тур по африканским заповедникам почти то же самое, что плаванье по реке на теплоходе - никаких тягот и постоянное ожиданье чего-нибудь интересного. Сидишь в машине с возможностью встать во весь рост и снимать через люк в крыше. В машине - шофер, он же и гид. Ночлег с удобствами, как в хорошей гостинице, еда ресторанная, всегда избыточная. Я заметил: по мере обеднения мира животных, ради которых сюда приезжают вооруженные фотокамерами люди, тут больше всяких удобств в приютах. Я пятый раз в Африке, и меня всегда смущал излишний комфорт ночлегов, всегда хотелось скорее на грунтовую дорогу - передвигаться.

Когда после пребывания в очередном гостиничном раю с бассейном и шведским столом в ресторане мы добрались в приют «Кратерные озера», я почувствовал себя в «своей тарелке» неприхотливого путешествия. У машины, здороваясь за руку, нас приветствовал средних лет англичанин - старейшина экзотического стойбища в глухомани.

- Зовут меня Обри, - представился он с веселой улыбкой, стряхивая со штанов щепки. - Строим еще один домик, так что простите мое одеянье.

Приют у вулканического кратера представлял собою ряд круглых, крытых камышом домиков, стилизованных под африканские хижины, но, как и везде, тут были постели с прохладными простынями и москитными сетками над кроватями, туалет, душ. «Электричества у нас нет. Вот спички, вот свечи». Свечи воткнуты были в бутылки, а на подоконнике наших с Галушиным апартаментов сидела немаленькая красно-синяя ящерица. «Она будет вашим сожителем. Доверьтесь - поймает всякого, кто сюда залетит, заползет. Ужин - в восемь...» Через две-три минуты мы уже слышали стук топора гостеприимного Обри, окрещенного нами сразу же за рост и повадки Петром Великим.

Ужинали при свечах. За длинным столом сидели англичане, немцы, два итальянца и четверо москвичей. Заботливый Обри развлекал нас рассказами-происшествиями из здешнего бытия и предложил взять почитать на ночь что-нибудь с расположенных тут же полок с книгами и фотоальбомами. Застолье кончилось тем, что потушены были свечи, и Петр Великий пригласил гостей к телескопу, стоявшему на треноге за порогом столовой. «Что видите?» - спрашивал Обри прислонившего глаз к окуляру, и тот восторженно отвечал: «Сатурн!» Далекая планета видна была явственно - четкий золотой шарик и вокруг него сияющее колечко. Зрелище это невообразимо расширяло подзвездный мир, в котором пылинкой была Земля и все, что было на ней, - спавшие где-то в лесу обезьяны, города с огнями, пустыни, дороги, летящие самолеты, цикады, звеневшие в темноте, и мы с Обри у телескопа. Что-то всех нас объединяло в эту минуту.

На другой день мы поехали в заповедный лес, где живут шимпанзе, и еще одну ночь провели под камышовыми крышами Обри. Ранним утром за завтраком он зашел попрощаться. Пожелав нам счастливого путешествия, попросил угостить его соком из кувшина, стоявшего на столе. Апельсиновый сок, мы это уже отметили, был безбожно разбавлен водой. Опорожнив свой стакан, хозяин приюта быстро куда-то ушел и вернулся, поставив на стол другой кувшин, и с виноватой улыбкой развел руки: «Не знаю, как у вас там в Москве, а тут за всем нужен глаз. Твердо обещаю: виноватый будет повешен».

Хорошо запомнили мы приют на краю древнего кратера.

На дорогах по заповедникам чаще всего встречаешь цесарок. Из зарослей они вылезают погреться и покупаться в пыли. Очень редко взлетают, пытаются просто убежать по дороге. Обычно их более десяти. Домашние наши цесарки ведут родословную от этих диких и ничем от них не отличаются - округлое массивное тело, сизовато-серое оперение с крапинами, маленькая головка на тонкой шее. Птицы хорошо бегают, а взлетев, сейчас же спешат куда-нибудь сесть. Есть у них тут враги - орлы главным образом. Но в Танзании, помню, торопливо, боясь, что отнимут, с цесаркой в зубах убегал поймавший птицу чепрачный шакал.

Перед самой машиной...

КРУПНЫХ животных снимать в Уганде труднее, чем в Кении и Танзании, по двум причинам. Животных тут чаще видишь не в открытой степи, а в разреженном лесу - промедлил секунду-другую, и антилопы, зебры, слоны уже чем-нибудь от тебя отгорожены. Причина вторая: животные помнят военное время, когда в заповедниках их стреляли. И если в Кении и Танзании звери машину как бы не замечают, то тут на идущий автомобиль глядят настороженно, и, если притормозил, - немедленно убегают.

Но наблюдается кое-где явление необычное: звери небоязливо живут бок о бок с людьми. Переправившись на пароме через Нил, первым, кого мы увидели, был бегемот, чесавший спину о причальный канат, и тут же рядом с автомобилями переходило дорогу семейство слонов - огромных размеров самка, два малыша и еще две взрослые слонихи. Заметив к себе интерес, животные сблизились, малыши спрятались под животами у матерей, а слониха-вожак, растопырив, как два одеяла, громадные уши, грозно сделала несколько шагов в мою сторону. Пришлось отступить. А слоны обычным строем - старшие сзади и впереди, а малыши в середине, - сойдя с дороги, стали кормиться - слышен был хруст ломаемых веток.

В чем дело? Слонам сейчас много безопасных мест в заповеднике, а они держатся на виду у людей. Возможно, это тоже следствие разбойных охот на них во время войны. Сообразительные слоны заметили, что в людном месте легче спастись от пуль, чем где-то в лесной глуши, и старая самка-вожак, усвоив правила выживанья во время войны, следует им и теперь.

Небоязливых зверей мы встретили также у большого приюта в парке Элизабет. Выглянув из окошка своего номера, я увидел сначала более двух десятков мангустов - подвижных зверьков величиной с таксу. Шустро передвигаясь, они что-то искали в траве. На меня - ноль внимания. И я извел на них пару пленок. Тут же появились откуда-то бородавочники - родичи нашему кабану, с рылом, похожим на ковш экскаватора, и внушительными клыками. Эти тоже никого не боялись. Встав на колени, они, как это делают лоси, поедая грибы, стали пастись на газоне прямо у моей двери - выйти я мог, только когда они чуть отошли. Возможно, в людном месте их держит та же причина, что и слонов, но, может быть, эти не очень боязливые африканцы пристрастились к отбросам кухни, а также к подачкам туристов. Это подтверждала готовность их принимать угощенье от Жени, бросавшей кусочки булок через окошко, а потом осмелевшей настолько, что кормила неведомых ей доселе зверей, как свинарка на какой-нибудь ферме.

Тут же перед окошком снял я мамашу-бородавочника, пришедшую получить угощенье с поросеночком-сосунком. Булку она съела сама, а поросенка кормила, опустившись на колени передних ног, и совершенно не обращала внимания на фотографа.

А старого секача увидел я в необычном обществе. Он лег отдохнуть в тени на дорожке, по которой мы ходили обедать, а один из мангустов рылся мордочкой в его гриве, свисавшей с хребта. Кабан не только не возражал, но даже, видимо, испытывал удовольствие от щекотки искавшего что-то истребителя змей.

И еще одно чудо мы увидели, пребывая у озера Мбуру на юге Уганды. В нем, как и везде, бегемотов столько, что надо быть бдительным, находясь в лодке, чтобы не столкнуться с «подводником».

Почти всегда бегемотов видишь в воде. В Кении и Танзании видишь нечасто, а на берег эти розовато-коричневые великаны выходят кормиться ночью, чтобы с рассветом бежать к воде. В Уганде, на озерах и на Ниле мы с лодки видели бегемотов на берегу днем. А тут, на Мбуру, какой-то либо совершенно глупый, либо очень отважный и умный гиппо не просто гулял по суше в укромном местечке. Нет, его привлекал палаточный лагерь туристов, и он находил интересным почесаться о бампер какого-нибудь «Ниссана».

С высокого мыса у протоки из озера Джорджа в озеро Эдуарда мы увидели стадо слонов, пришедших на песок противоположного берега. Их было голов шестьдесят - гиганты и маленькие слонята, еще наступавшие себе на хобот. Воду слоны любят, и ничего нет приятней для них, чем, напившись, в жаркий день искупаться, обливая друг друга водою из хобота. Снимки из-за дымки большого расстояния делать было бессмысленно. Мы наблюдали слонов в бинокли.

- А видите остров вон там вдали, - сказал проводник. - Туда несколько лет назад уплыли четыре слона. Один почему-то погиб и съеден был птицами-падальщиками, а три по-прежнему там живут...

Слоны хорошо плавают - могут одолеть несколько километров пространства в воде. Плавают даже и под водой, как перископы высунув из воды хобот. Что заставило четырех слонов удалиться на остров и что там их держит, проводник не знал.

Наблюдая за венценосными журавлями - исключительными по красоте птицами - символом Уганды, мы не сразу обратили вниманье на водоеме на птиц малоприметных, но, оказалось, хорошо нам знакомых. Это были кулики-перевозчики, зуйки, веретенники, прилетающие из наших мест зимовать в Африку. В числе «наших» тут можно еще увидеть луней - луговых, степных и болотных, увидеть ласточек - деревенских, береговушек и городских, кобчиков, соловьев, канюков, трясогузок, чибисов, иволг. Полторы сотни знакомых нам птиц зимуют в тропиках. Если б могли они рассказать, что видят тут, обитая рядом с жирафами, слонами и бегемотами!

01.07.2004 - Нильская Одиссея

Теченье упругое, сильное...

Две недели в Уганде

О Ниле мы знаем с первых уроков географии в школе. Всю жизнь в сознании нашем он связан с Египтом - «Страна эта создана Нилом. Узкая полоса затопляемой рекою земли является житницей древнего государства, и вся цивилизация Египта от мотыги феллаха до громадных, видимых ныне из космоса пирамид рождена Нилом». Река эта входит в десятку великих водных артерий Земли: Амазонка, Миссисипи, Волга, Дунай, Енисей, Юкон... Нил является самой длинной из этих рек. Но издавна речь шла о низовьях главной африканской реки. А что там, южнее? Этот вопрос две с половиной тысячи лет задавал Геродот, но ответа на него не было. Исток Нила занимал полтысячи лет спустя Нерона. Он послал вверх по реке экспедицию из двух центурий (сотен) выносливых воинов. Но они вернулись ни с чем, натолкнувшись на непроходимые болота, сквозь заросли которых нельзя было продвинуться даже легкому челноку.

Загадка истока Нила существовала до второй половины XIX века. Были определены уже контуры Черного континента. Уже плавали к его берегам с севера, запада и востока, но середина Африки возле экватора, откуда, как полагали, тек Нил, оставалась «белым пятном». Стереть его с карты английское географическое общество снарядило в 1856 году экспедицию. В ней, как бывало не раз, разгорелись людские страсти. Поссорились глава экспедиции Ричард Бертон и его заместитель Джон Спик. Бертона свалила тропическая лихорадка, и Спик, не дождавшись выздоровления командира, отправился в глубь Африки. Именно ему на берегу озера Виктория мы увидели памятник и дату, когда белые люди обнаружили наконец исток Нила, - 28 июня 1862 года (почти вчера!).

Сегодня к этому месту возят туристов. С кручи, где стоит памятник, видно начало легендарной реки. Это не исток-ручеек, как, скажем, у Волги и Миссисипи. Нил сразу, с первого шага, силен, полноводен. Как Ангара, вытекающая из Байкала, он утекает на север сразу же мощной, полноводной рекой. Он чист и светел (глинистый цвет воды обретет позже, протекая по равнинным пустыням Африки, а тут к истоку по холмам проложены тропы, по которым спускаются люди с желтыми пластиковыми бидонами - набрать воды для питья). Тут сверху видно лодочки рыбаков, рощицы деревьев, островки у истока, и, если прислушаться, уловишь шум воды, которой предстоит путь более чем в четыре тысячи километров до Средиземного моря.

Мы постояли на холмах над истоком, спустились вниз, ритуально умылись чистой водой, потом проехали вниз по течению - посмотреть, как река прокладывает себе путь на север в каменистых породах, пенисто ревет, водопадами льется на перепадах русла. Черные коровы пасутся на зелени берегов, как паслись они и тысячи лет назад. Худые, будто точеные из черного дерева, пастухи равнодушно глядят на пришлых людей, возбужденных видом как бы отлитого из стекла стремительного потока. Сюда, к знаменитым нильским порогам, приезжают любители опасного плавания на лодочках-«душегубках». С замиранием сердца глядишь на гребца в ярком непромокаемом одеянии - его несет к водопаду, где он обязательно опрокинется... Да, опрокинулся, но вынырнул, как поплавок из кипящей белизны пены, и как ни в чем не бывало гребет дальше, снова опрокидывается и опять выплывает.

И вот два смельчака-англичанина на мое приглашенье рукою подплыть - подплывают. Счастливые, невредимые выходят на берег. Зовут их Том Нюджет и Хибер Фронте. Они с удовольствием позируют перед камерой. «Вы русские?! Две недели назад тут проплыли, кажется, восемь ваших гребцов. Замечательные ребята!» - «Голову свернуть не боитесь?» - «Не боимся, но риск, конечно, сами видите, есть!»

Прощаемся. Эти гребцы мало что увидят, проплывая по Нилу, для них главное - пережить острое чувство опасности. А нам предстоит неспешная, тихая одиссея вниз по истоку.

Десять километров по Нилу это не путешествие - прогулка, совершаемая ежедневно от переправы до знаменитого на реке водопада Мерчисон Фолс. В хорошей лодке до зубов вооруженные фототехникой люди, моторист на корме, а на носу проводник, кое-что поясняющий. Теченье у Нила довольно скорое. Вода несёт смытые где-то одеяльца травы, украшенные стеблями папируса с волосатыми головками.

Плывем неспешно, от берега в десяти метрах - почти всё время есть что снимать.

Множество птиц. Гнезда ткачиков висят над водой подобно экзотическим грушам. Бакланы, похожие на бродячих монахов, сушат крылья на песчаной косе. Огромный, причудливо расцвеченный седлоголовый аист торопится проглотить великоватую для него рыбу. Она вырывается, аист ловит её в мелкой воде и, наконец, отправляет в утробу вниз головой. Рыбу ловят разной величины и разной окраски зимородки. На сухом дереве, как украшенье, сидит стайка щурок. Глинистый берег рядом весь в норках - возможно, щурки в них и живут. Из-под самого носа лодки выныривает змеешейка, бьющая рыбу, как острогою, навылет.

Компания бегемотов

Но птицы - мелочь. На повороте реки, в десяти метрах от лодки, видим стадо бегемотов голов в двадцать пять. Пасутся на берегу, как коренастые, низкорослые лошади. По правилам жизни днем бегемотам полагается быть в воде, а на кормежку выходить ночью. Но тут, в заповеднике, никакой опасности нет, и бегемоты пасутся днем. Среди стада ходят занятные, похожие на бочоночки малыши. Моторист лодку придерживает, и мы без спешки снимаем в своё удовольствие. Остановка наша бегемотам, однако, не нравится. Неторопливо, по одному, по два они спускаются в воду. И лишь четверка отважных или самых упрямых напряженно наблюдает за лодкой. На дерево рядом садится белоголовый орел-крикун, промышляющий рыбу. А моторист, осторожно трогая лодку, показывает нам на взлетевшего коричневатого чибиса - спутника крокодилов. И мы догадались: зубастые бестии где-то рядом... Крокодил лежал в мелкой прибрежной воде за кулисами плотной травы. Нильские крокодилы самые крупные из всех на Земле обитающих. Но этот был недорослем. Куда более осторожный, чем бегемоты, он, приподнявшись на лапах, бегом устремился к воде и тихо в нее скользнул.

Потом мы не раз видели крокодилов, но лишь в момент, когда они убегали в спасительный Нил под прикрытием водных растений. А бегемоты попадались стадами едва ли не через каждые двести метров. Иногда из воды торчали только их коричневато-сизые спины и шишки глаз и ноздрей. На них садились белые цапли, иногда в стаде на берегу присутствовали пришедшие к Нилу напиться буйволы - полное добрососедство с гиппопотамами. С крокодилами бегемоты живут, что называется, бок о бок. Конфликты, как нам сказали, бывают нечастыми, но бегемоты крокодилов не любят, поскольку жертвами их нередко становятся малыши-бегемотики, которых крокодилы хватают пастью, как розовые сосиски. Но крокодилы опасаются оказаться в пасти у бегемотов, способных огромными клыками их просто перекусить. (Возможно, клыки у травоядных гиппопотамов для этого только и существуют.) Но у каждого под солнцем свое место, и бегемоты с крокодилами вынуждены существовать, всё время опасаясь друг друга.

Лет пятнадцать назад газеты мира описали сенсационный случай в этих местах на Ниле. Крокодил подстерег антилопу и уже тащил её в воду, когда наперерез ему бросился бегемот и заставил выпустить из зубов жертву. Всё это было случайно снято кинооператором (мы в передаче о мире животных этот сюжет показывали). Бегемот подошел к искалеченной антилопе, осторожно побуждая её подняться. И она на трясущихся ногах поднялась, но бежать не могла, и бегемот «задумчиво», как комментировал свой сюжет кинооператор, вернулся в воду.

Нил в этих местах уже довольно широк, примерно как при впадении в Волгу Ока. Течение не очень быстрое, но напористое. Берега сплошь покрыты кудрями зелени, из которых, как вышки, виднелись отдельные дерева. Почти везде к воде из леса тянулись набитые тропки, и мы всё время видели кого-нибудь, пришедшего к Нилу утолить жажду. Стадо слонов стояло в одном из прогалов, выбирая момент выйти к воде. Опасности для слонов не было, но они всё равно распускали огромные, как одеяла, уши, и один затрубил, предупреждая, видимо, кого-то сзади. Видели на водопое мы резвых африканских кабанов-бородавочников, видели лесную кистеухую свинью, водяных козлов, похожих скорей на оленей. Без всякой боязни наблюдали за лодкой буйволы. Некоторые отдыхали, лёжа в мелкой воде. И птицы, птицы: аист-разиня, кулики, нильские гуси, рыжие цапли и орланы, оглашавшие реку громкими криками.

Правый берег у Нила высокий, левый - пологий, низменный, заросший тростником и папирусом. Вся жизнь почему-то жалась к берегу правому. Временами он был так высок и обрывист, что заставлял вспомнить живописные глинистые обрывы на нашей сибирской Лене. В одном месте, на самой высокой точке, стояло сухое дерево, и на нем (хорошая вышка для наблюдений!) сидели, озираясь, орлан и две обезьянки, заверещавшие при виде лодки, как верещат сороки в нашем лесу.

Закат над Нилом

Помаленьку двигаясь, мы достигли знаменитого нильского водопада. Шум его мы услышали раньше, чем увидели низвергающуюся сверху воду. В реке, на подходе к обрыву, змеились полосы пены и плыли сбитые ветки растений. Шум нарастал, и вот оно, нильское чудо, представляющее собой огромное белое облако водяной пыли с неугасающей радугой. Нил, в этом месте суженный каменной щелью до нескольких метров, ревел, низвергаясь с большой высоты. Но снимать было нечего. Лодка минуты три покрутилась на водных струях, пристала к камню с чудом выросшим на нем кустиком зелени. Я внимательно оглядел берег. Крокодилов вопреки ожиданью, что будут ловить оглушенную рыбу, тут не было. И вообще никого, лишь одинокая рыжая цапля неподвижно глядела в воду.

Назад к переправе возвращались уже быстрым ходом, провожая глазами пришедших напиться лесных зверей и бегемотов, которых на прикидку было на этом участке более сотни.

У переправы мы покинули лодку и постояли над рекой, тут начинавшей великий путь к Средиземному морю.

Я мечтал посидеть у реки с удочкой. Увы, программа тура времени для этого не оставила. Всё же ночью, прежде чем завалиться спать, мы с профессором Галушиным пошли на огоньки, мерцавшие на берегу Нила, и обнаружили рыбаков. Объясниться как следует с двумя приветливыми парнями мы не могли, всё ж они поняли, что одному из нас хотелось бы хоть подержать в руке удилище.

Всё было как и везде - леска, крючок, поплавок (в этот раз большой - с куриное яйцо!) и червяки для наживки точно такие же, как у нас. Поклёвку при свете фонарика я сразу заметил и подсек рыбу вовремя. В руке у меня упруго шевелилась рыбешка величиною в ладонь, широкая, как подлещик, неимоверно колючая. Названье: тилапия.

В ведре рыбаков оказалось десятка два таких же рыб - обычный вечерний улов двух приятелей: Рамазана Али и Джеймса Оняка. Я знал, что в здешних местах водится несколько видов тилапий, и нарисовал на бумажке рыбу с мальками возле открытого рта - знают ли они эту рыбу? Оба почти закричали: «Да! Да! Это большая тилапия, она прячет мальков во рту». Пояснили, что рыба эта живет в озере, из которого Нил вытекает.

«Ну а какая рыба самая почетная для рыбака?» Ответ был дружным: «Нильский окунь!» Я много слышал об этом окуне, достигающем веса иногда более ста килограммов (рекорд 120 кг!), но не предполагал, что на другой день вечером увижу только что пойманного «окунька». Было это как раз у места, где Нил вытекает из озера. В момент, когда мы спустились к истоку, один челнок причалил к камням, и сразу хорошая весть облетела весь берег: «Ибрагим Овари поймал окуня!» Все, кто был на берегу, окружили счастливца. Я сообразил, что удачливый рыболов должен получить почести, стал на колени у лодки и поднял руки кверху. Не зная другого подходящего слова, я, указывая на парня, сказал: «Чемпион!» Всем это очень понравилось. «Чемпион! Чемпион!» - зашумели на берегу. Парень стоял смущенный, опершись на весло. У ног его лежал «окунёк», весивший килограммов сорок. «На что поймал?» Парень показал леску с некрупным крючком и наживку - продолговатую рыбку с книзу опущенным хоботком. Это был известный мне нильский слоник - рыба, образующая вокруг себя электрическое поле. (Помогает ей ориентироваться в воде.) «Всегда ловите на слоников?» «Всегда», - ответил парень. Тут было над чем подумать. Возможно, главная нильская знаменитость - окунь - как раз по этому электрополю находит лакомую для него рыбу, а рыболовы приспособили её для приманки. Но об этом подумать можно было позднее. Надо было скорее снимать, пока солнце еще висело над горизонтом. Парень с трудом поворачивал в лодке свою еще живую добычу, укладывая её в положение, подходящее для фотографа. Я снимал в лихорадочном темпе, боясь, что свет вот-вот иссякнет.

Потом мы оба с парнем присели. Я узнал, что ловля окуней - его профессия, что этим он кормится, проживая в деревне Букая поблизости от истока реки. «Часто ли попадается эта рыба?» - «Раза три-четыре за месяц». - «Продаешь?» - «Да, отдаю в ресторан». - «Сколько же получаешь?» - «Двадцать долларов или чуть больше».

Прощаясь, мы пожелали рыболову новых удач. А я радовался нечаянной встрече с легендарным обитателем Нила. Знать бы мне в этот час: в спешке я сделал промах, не заправил, как надо, в камере кончик пленки и снимал, что называется, вхолостую - всё на один кадр. Такое со всеми случается иногда. Но тут я готов был заплакать, понимая, какая удача сорвалась с моей удочки. Стал искать хоть какой-нибудь снимок, дающий представленье о нильском окуне, и нашел его в угандийском журнале. Вот он, окунь, но не очень большой - килограммов на двадцать. А представим того, что должен был оказаться на пленке, или совсем уж гигантского - 120 кило! Большая река - большая и рыба в ней.

08.07.2004 - Обезьяний лес

Эту молодую любознательную обезьяну удалось снять в лесостепной зоне Танзании

Две недели в Уганде

Обезьяну эту мы знаем по наблюдениям в зоопарках, по снимкам и фильмам. Внешность и повадки её похожи на то, что мы видим в человеческом мире. Это как бы карикатура на нас, отражение в кривом зеркале. И это совсем не случайный курьез, в животном мире шимпанзе - самый близкий наш родственник. Строение органов тела почти на сто процентов «человеческое», состав крови таков, что её можно переливать человеку. Вместо когтей на пальцах у шимпанзе ногти. У самок высших животных готовность к оплодотворению бывает один раз в год, у обезьян так же, как у людей, - месячный менструальный цикл. Но больше всего нас занимают повадки и сообразительность этого ближайшего нашего родственника.

Шимпанзе давно и пристально изучают. Наблюдения и многочисленные эксперименты обнаруживают в них способность творчески ориентироваться в окружающей обстановке, обучаться, совершать поступки, поражающие находчивостью, логичностью поведенья, умением быстро перенимать то, что они наблюдают. Шимпанзе решают задачи, непосильные никому другому в животном мире, например, крадут у сторожа в зоопарке ключи и умело открывают двери, наращивают одну палку другой, чтобы подвинуть к клетке банан, тот же банан, подвешенный к потолку, обезьяна достает, поставив один на другой несколько ящиков. Обезьян без труда учат одеваться, сидеть за столом, правильно пользоваться ножом и вилкой, чистить зубы, кататься на велосипеде и так далее.

Я близко наблюдал взрослых и маленьких шимпанзе на псковском озере, куда (на остров) летом их выпускали ленинградские приматологи. На руках я держал маленького робкого шимпанзенка. А великовозрастная шалунья сдернула с меня кепку и тут же надела себе на голову, другая воровато запустила волосатую руку в мою сумку и, выхватив запасной Nicon, вскочила на дерево и стала нас сверху «снимать», прикладывая камеру ко лбу. Она ни за что не хотела возвращать замечательную игрушку. Пришлось обменять ее на два апельсина... Всегда хотелось увидеть: а как живут обезьяны на воле, на своей дальней родине, в африканском лесу?

И вот желанье сбывается. Мы стоим на опушке экваториального леса. Четыре проводника разбивают нас на мелкие группы и, выслушав их наставленья, заходим в высокий сумрачный мир Национального парка Кибали. Выразительно приложенный к губам палец проводника обязывает нас с этой минуты быть «тише воды, ниже травы».

Лес после открытых просторов саванны и буша выглядит царством таинственным и пугающим. Деревья достигают высоты в сорок метров. С них свисают лианы, в подлеске - плотная непролазная зелень, колючки. Но вглубь ведет покрытая палыми листьями тропка, по которой водят туристов и которой пользуются обезьяны, когда спускаются вниз с деревьев на землю. Проводник на ходу объясняет всё это жестами, полушепотом. Приставляя ладони к ушам, он пытается что-то услышать вверху.

В Кибали обитает тринадцать сообществ интересующих нас шимпанзе. В каждом - от сорока до ста голов разновозрастных обезьян. Пугливы. Но одна группа привыкла к туристам. «Обязательно их увидим», - говорит проводник.

Мы их сначала услышали. Проводник поднял палец, и нам показалось: кто-то невнятно, как грибники, в верхушках деревьев «аукает». Потом раздалось уже громкое, явно коллективное «уханье», потом чей-то визг, переходящий в истерику. Все это означало: владыки этого леса нас обнаружили, оповещают об этом собратьев.

Немного продвинувшись, все разом мы ощутили сильный запах, как будто вдруг оказались в хлеву. («Хоть нос затыкай», - сморщилась Женя.) Это были следы жизнедеятельности обезьян. Освободиться от переваренной пищи шимпанзе опускаются вниз и делают это, как и люди, в укромном месте. Что касается «малой нужды», то, возможно, им доставляет даже и удовольствие окропить лес с верхушек его. Экзотический дождик, не достигнув земли, оседает на листьях, и в безветрие лес насыщается специфическим запахом. Мы скоро к этому дискомфорту привыкли, но Женя вдруг накрыла прическу свою платочком - сверху по листьям что-то шуршало. Понявший всё проводник улыбнулся и показал семечки каких-то растений, шуршавших, падая, в кронах, - обезьяны кормились, и «крошки со стола» сыпались нам на голову.

Уже без опаски подняв глаза кверху, мы стали разглядывать обезьян. Они ели покрытые семенами побеги дерева, по которому проводник легонько стукнул ладонью: «Вот оно!»

Позы в «столовой» были у едоков разные. Молодая самочка, обгрызая гроздь с семенами, в это же время кормила грудью светлолицего малыша. Бездетная её подруга лежала в развилке дерева в фривольной позе, как в подвешенном гамаке. Явный вожак сидел на голом суку, прислонив спину к стволу дерева. Поглядев на него в бинокль, я увидел: не переставая жевать, он за нами внимательно наблюдает. Две обезьяны, вереща, что-то делали. О фотосъемке нечего было думать - всё лишь угадывалось в гуще веток, листьев и сверкании солнца.

Обезьянам мы были неинтересны. Сверху по-прежнему редким дождиком падали мелкие семена. Кормится шимпанзе два раза в день: утром и перед вечером - в общей сложности часов семь-восемь. В ход идут разнообразные плоды леса, молодые побеги, листья, семена, орехи и корешки, в случае большой удачи обезьяны лакомятсяличинками ос и медом, хотя хорошо знают: африканские пчелы очень свирепы.

Считали, что шимпанзе, как и гориллы, - убежденные вегетарианцы. Но оказалось, они не зря имеют внушительные клыки - иногда на их стол попадает и кое-что из мясного. Ящерицы, личинки жуков, термиты - не в счет, обезьяны ловят и сравнительно крупных животных - хвостатых маленьких обезьян, а на земле крошечных антилоп-дукеров и таких же маленьких антилоп с названьем дик-дик. Специальной охоты они не устраивают, а добывают мясную пищу как бы случайно, походя. Но мясо любят, и вокруг удачливого добытчика сейчас же собираются жаждущие угощенья - кто добивается мяса грубостью, кто унижаясь. Обделенных тут не бывает, но скорее всех желанного результата достигнет тот, кто смиренно протянет руку ладонью кверху - обезьяны помогают друг другу, и оправданный эгоизм проявляет только вожак, которому в группе позволено всё.

У шимпанзе нет тиранической иерархии, какая существует у бабуинов, там одного взгляда «султана» довольно, чтобы провинившийся от страха затих, но некий порядок «кто есть кто» у шимпанзе тоже есть. Все прощается малышам, пока сзади у них на шерсти видно белую метку. Как только с возрастом она исчезает - за все нарушенья порядка спрос с подростка такой же, как и со всех.

У вожака права практически безграничные, но на нем лежит и большая ответственность за безопасность и за порядок в группе. Я помню, как на островах озерной Псковщины вожак шимпанзе ошалело стряхивал с деревьев у берега сухие сучья, препятствуя появленью на острове незнакомых людей, и как швырял камни в оператора, снимавшего с лодки наше вторженье на остров. Так же ведет себя вожак и тут, в аборигенном сообществе.

Все рассказчики о шимпанзе отмечают одну особенность их вожаков. В дождь, когда вся община, согнувшись, мерзнет на ветках, только вожак бодрствует. Больше того, именно в это время овладевает им странный кураж, называемый «танцем дождя», - вожак, ухватившись рукой за ствол дерева, носится на ветках по кругу, колотит себя другою рукой по бедру. Такое неистовство обычно длится около получаса - как раз столько, сколько длится тропический ливень.

Ни в книгах, ни в беседах о шимпанзе я не нашел объяснения феномену «танец дождя» - все пожимали плечами. Рискну высказать собственную догадку. Танец этот - демонстрация силы и бодрости вожака, подтверждение своего ранга в группе. Все сидят угнетенные, сникшие, а он танцует: смотрите, кому вы доверились, - мне все нипочем! И при виде змеи все в ужасе разбегаются, только вожак, вооружившись палкой, змею убивает. Уклонись от этих двух серьезных обязанностей, вожак, возможно, сразу же потеряет доверие и покорность «электората».

Что обезьяны умеют, обретаясь в природной среде? Ну, во-первых, ловко, как акробаты, на большой высоте лазают в кронах деревьев. Мастерства в этом им требуется больше, чем обезьянам, имеющим хвост (человекообразные обезьяны - шимпанзе, гориллы, орангутаны - бесхвостые). Шимпанзе в природе перед дождем и на ночь в два счета строят из веток гнезда, умеют пользоваться палками, защищаясь, кидают камни, камнями раскалывают орехи, тонкие веточки, предварительно их послюнявив, запускают в отверстия термитников и слизывают прилипших к палочке насекомых. Много интересного в их повадках заметила англичанка Джейн Гудолл, изучавшая шимпанзе, отважно внедрившись в сообщество обезьян. Она пишет, как её подопечные приветствовали друг друга, встречаясь после даже недолгой разлуки. «Как люди, они подавали друг другу руки, обнимались, вытянув губы трубочкой, целовались». Запоминается эпизод из записей натуралистки о том, как забитый, робкий и незаметный самец шимпанзе, названный Майком, сумел неожиданным образом повысить в группе свою значимость. Чем же? Майк обнаружил, что бидоны из-под керосина в лагере Гудолл издают оглушительные звуки, если по ним ударить. И таким шумом Майк о себе заявил. Услышав необычную барабанную дробь и громыханье бидонов, которые Майк сталкивал и кидал, вся небольшая группа его сородичей смертельно перепугалась, даже вожак поначалу слегка стушевался...

Два часа наблюдали мы обитателей африканского леса. К стоящим внизу обезьяны, не проявляя ни враждебности, ни интереса, продолжали кормиться. На восьмистах квадратных километрах заповедника обитает их около тысячи. Всего же в сопредельных с Угандой лесах их, как полагают, четверть миллиона. Различаются шимпанзе лесные и саванные, живущие на границе леса и открытых пространств. В природе врагов у шимпанзе немного: леопард и один из орлов, способный уносить малышей. Но из-за большого спроса на шимпанзе зоопарков и всякого рода исследовательских центров, а также из-за гонений на них владельцев кукурузных полей число шимпанзе в природе стремительно сокращается. В 1966 году профессор Гржимек и несколько его друзей-зоологов попытались переселить одиннадцать обезьян из зоопарков Европы на родину - на безлюдный остров озера Виктория. Мы интересовались судьбой переселенцев, но почему-то никто не знал, чем интересное дело окончилось. Аборигены же африканских лесов живут, как жили всегда, с повадками, убеждающими: эта ближайшая наша родня по жизни имеет с людьми общего предка.

15.07.2004 - Пристань для заповедников

Разговор о судьбе заповедников, начатый «Комсомольской правдой», кажется, разбудил общество, и за полгода споров, требований, писем в редакции и «круглых столов» проблема особо охраняемых территорий переросла в проблему пользования лесами в России и шире - в проблему отношения к нашим природным ценностям

Сегодня мы хотели бы поблагодарить всех, кто сразу, немедленно откликнулся на тревожную публикацию в «Комсомолке». Лавина писем (двадцать тысяч голосов!), подтверждающих всё, что было сказано в газете, и с требованием к власти увидеть, понять проблему и разумным образом её разрешить. Это был голос общественного мнения - писали послания в семьях, на заводах, в исследовательских институтах, заповедниках, школах, домоуправлениях, геологических партиях, университетах, лесхозах. Это было не пожелание, а требование, со знанием дел на местах, не допустить роковой ошибки с приватизацией лесов и пресечь угрозу особо охраняемым территориям. Спасибо всем, кто откликнулся!

Каков результат? Осторожно скажем: наши усилия и волнения напрасными не были. Хорошо знаем: не все публикации властями читаются. («Вы пописывайте, а мы будем делать, как полагаем нужным» - таков печальный результат нынешней свободы слова.) В этот раз всё прочитано было внимательно. Не будем считать, что скорое отстранение от власти министра природных ресурсов Артюхова - следствие наших протестов. Сочтем, что тут всё совпало - плод давно и созрел, и подгнил, его паденье было предрешено. Удивления достойно взращение плода. Как мог, может быть, и неплохой строитель дорог оказаться в роли управителя важнейшего министерства - Министерства природных ресурсов?

Более существенны последствия нашего беспокойства в другом. Президент в своих выступлениях стал говорить о том, что леса - это не только ценность экономическая, но и социальная, нравственная, и надо бы нам не наломать дров. Премьер-министр Фрадков потребовал убрать из Лесного кодекса всякое упоминание о приватизации лесов. Председатель Совета Федерации Миронов выступил на обсуждении кодекса со страстной речью, где сказал, что приватизация лесов сегодня немыслима, пагубна, а заповедники назвал первостатейной ценностью государства, согласившись, что разрушение заповедника равносильно разрушению храма. Сказать бы такую речь Сергею Михайловичу, когда в Совет Федерации и в Думу приезжал Касьянов «продавливать» возмутившую всех поправку к Лесному кодексу, крайне важной была бы речь в тот момент.

Сейчас Лесной кодекс отправлен на доработку, правда, всё в те же руки крестного отца его Германа Оскаровича Грефа. Подождем, что выйдет из «доработки», поскольку из фундамента его, надеемся, вынут краеугольный камень - «приватизация».

Вернемся к заповедникам. Тут, кажется, все сошлись на том, что их надо беречь, охранять и лелеять. Дело, однако, приняло курьезный оборот. Заповедники целы, и дела в них на месте идут пока что как шли, но при вялотекущей административной реформе оказались они как бы ничьи - нет в Москве управления этим, как признано, ценным хозяйством, и не ясно пока, куда его, под какое крыло приютить. По этому случаю Сергей Михайлович Миронов собрал в Совете Федерации нечто вроде «круглого стола», где эксперты заповедного дела, ученые и администраторы обсуждали проблему. Споров не было. Сказаны были уже известные нашим читателям слова о роли заповедников в охране природы страны и о том, что в наше время заповедники - это резерв убывающих природных ценностей, что небрежение заповедниками сегодня - это вызов миру, уход от той самой «цивилизованности», к которой стремимся. Ведь даже бедные африканские государства учредили Национальные парки и берегут их.

Мнение, кому поручить попечительство над управлением заповедниками или, назовем его в духе времени, «агентством», было единодушным: непосредственно правительству.

Следует вспомнить, что именно такое подчинение имела заповедная служба в лучшие свои годы в Советском Союзе. Это потом заповедники растащили в сомнительных целях: часть - лесным ведомством, часть - Министерством сельского хозяйства. Подчинение верховной власти - самый верный статус для заповедников. Прецедент такого подчинения уже создан. Непосредственно правительство будет направлять деятельность Росгидромета. И представляется естественным соседство двух этих ведомств под одной крышей. И тут ничего нового нет. Во многих странах ведомствами по охране природы руководит верховная власть. Американские Национальные парки подчиняются непосредственно службе при президенте, и популярность их так велика, что при опросах - что является в государстве ценностью номер один? - неизменно называются Национальные парки. Равняясь на Америку, мы, как кто-то сказал, перепутали краны: вместо включенья воды включили канализацию. Грубовато, но верно. Давайте учиться у мира не плохому, а хорошему. Только на этом пути ждет нас почет, а не презрение.

Ведомство по особо охраняемым территориям, конечно, нуждается в надлежащем финансировании. Не следует ждать от заповедников «самоокупаемости», она невозможна, попытка ей следовать неизбежно обернется «самопоеданием». Но помочь «бюджетной строке» возможности есть. При эксплуатации лесов от прибыли можно и нужно отчислять какой-то процент в фонд заповедников. К пополнению этого фонда надо привлечь нынешних пользователей природных ресурсов - это почетный долг всех разных компаний, трестов, фирм, холдингов. Это будет лучшим проявлением благотворительности и смягчением социальных проблем.

Укажем и еще на один важный источник пополнения фонда охраны природы. Мы писали уже, что многие массивы лесов первой категории, водоохранные зоны, берега рек и озер с грубым нарушением законов застроены особняками, огорожены каменными заборами, не позволяющими простому человеку подойти к берегу, загрязняют источники питьевой воды. Это не меньшее нарушение, чем мошенничество и неуплата налогов какой-то компанией. Это видимая всеми нахрапистость, попрание законов общежития, вызывающее пренебрежение к «человеку в кирзе». Было бы глупостью подгонять бульдозеры и сдвигать раздражающие всех палаты и терема. Но заплатить за житье там, где любое строительство законом запрещено, надо людей заставить. Владельцев построек в незаконных местах, приняв соответствующий закон, надо обложить таким налогом, чтобы отбить охоту у всех, кто еще жаждет селиться на приводных и других охраняемых землях. А деньги этого обязательного и, все согласятся, справедливого налога направлять на санитарные нужды и на поддержание заповедников и Национальных парков. Мы повторяем это предложение, почему-то оставшееся незамеченным теми, кому полагалось его заметить. Момент этот принципиально важный, в нем соседствуют экономические, социальные и моральные проблемы общества. Мы просим верховную власть ясно высказаться по этому предложению. Если мы не правы - пусть будет сказано, в чем, если правы - следует действовать, привлекая к работе законодателей.

Ну и, конечно, пора решить проблему, как и кем заповедное дело будет управляться и направляться. Без руля и без ветрил судно крутится на месте и, чего доброго, сядет на мель. Оптимизм в решении этой проблемы проклюнулся. Надо действовать в выбранном направлении. И первым делом вновь созданного агентства (или как там его назовем) пусть будет не только эффективное управление существующими заповедниками и Национальными парками, но и учреждение новых охраняемых территорий. Недавно мы обследовали уже спроектированный заповедник «Кологривский лес» в Костромской области. Это один из немногих в Европе уголков первозданного реликтового леса, который крайне важно сохранить как памятник дикой природы и как полигон для науки, утверждающей правила лесопользования. Проект заповедника проработан, только некому пока его открывать. Давайте все вместе приблизим этот день проявления мудрости.

15.07.2004 - И мы их нашли...

Наблюдательный пункт в саванне

Утром, сразу после завтрака, из ночлежного «караван-сарая» со множеством всяких удобств в буш и саванну устремляются похожие на жуков малютки-автобусы, раскрашенные под зебру. А вечером будет известно, где, что туристы увидели. О крокодилах, бегемотах и разной порхающей и снующей в траве мелочи не пишут - это все относится к числу обычного. Но вот по дороге на ужин читаем: «Видели четырех львов». Называется ориентировочно место. Мы зовем нашего Сама (шофера-гида), он морщит лоб и не очень уверенно говорит: «Можно попробовать. Но львов тут мало. Сейчас съезжу за Чарли, будем держать совет».

Чарли тут гид с небольшой зарплатой, для него «чаевые» - средство к существованию.

- Чарльз, - представляется подошедший еще молодой человек в майке с игривой надписью. - Зовите Чарли, - говорит следопыт, усаживаясь рядом с шофером. Они разглаживают ладонями карту с паутиной местных дорог, прикидывая, где могут быть львы. И, не теряя времени, трогаемся.

Все, что видим, Чарли называет и дает животным краткую характеристику, неизменно заканчивая словами: «Очень вкусная». Чарли не завтракал, даем ему бутерброды и чай из термоса. «Вкусно!» - благодарит Чарли и сейчас же обращает наше внимание на стайку цесарок: «Вышли на дорогу погреться. Снимайте. Они не взлетят, предпочитают греться в траве. Вкусные...» Потом мы видим семейство бородавочников. Трава невысокая, уверенные в себе несуетливые здешние кабаны землистого цвета с провисшим брюхом, с гривой на холке, с мордой, похожей на экскаватор, и поднятым вверх, как антенна, голым хвостом, бегают не как попало, а четким строем. Впереди - мама, за ней - малыши друг за другом, а папа - сзади. Если преследовать, побегут в логово. Мама и малыши спускаются мордой вперед, а папаша в нору попятится и выставит наружу клыки. «Вкусные...» - мечтательно заканчивает повествование Чарли и начинает рассказ о достоинствах мяса гиппопотамов, но в это время дорогу перебегает стайка антилоп ориби. «И эти вкусные?» «Да, - заливается веселым смехом знаток местной фауны. - Очень вкусные!»

Наконец Чарли сообразил, что наша экспедиция принимает гастрономическую окраску, и начинает рассказывать о повадках животных. «Вот водяные козлы. Ну разве похожи они на козлов! Это какой-то дурак так назвал. Они же с оленя ростом... А это варан...» - Чарли просит Сама остановиться, чтобы мы могли как следует рассмотреть метровую ящерицу. «Вкусная?» Чарли морщится: «Нет. Варанов у нас не едят. Рядом, в Анголе, едят, они всё там едят...»

В направлении, где предположительно могут быть львы, видим облако белого дыма. «Буш горит. Хотите увидеть?» - поворачивается к нам шофер. Он дает газу, и уже минут через десять видим: то, что вчера еще было сухим, как порох, но всё же живым пространством - кустарник, желтые космы трав, - сейчас неузнаваемо. Черная земля по сторонам от дороги серебрится от пепла. Листья на кустах и мелких деревьях сгорели. Буш поредел. В нем видны стали ранее скрытые от глаз, похожие где на скалы, где на причудливые грибы желтые термитники. Странно, но совершенно спокойно по гари шли два водяных козла, а ориби, прыгая, как кузнечики, взбивали копытами пепел на черной равнине. Клубы белесого дыма и завеса огня под ним были в каком-нибудь километре от нас. И вот уже в машине чувствуем волны раскаленного воздуха, слышен треск пожираемого огнем кустарника. Ветра нет, пожар движется по равнине со скоростью пешехода. На дороге сидят четыре коршуна и орел змееяд. Эта большая птица за фронтом огня опустилась и поднялась с извивающейся в лапах добычей. Коршуны прямо в воздухе ловят, видимо, саранчу. А мышей хватают перед огнем на дороге.

Я не первый раз вижу, как горит сухая саванна и кустарниковая равнина. Видел, как в дыму, над полосою огня, ласточки ловят мошкару, как птица-секретарь бьет змей, рискуя опалить перья, как невозмутимо на фоне стены огня ходит дрофа, как лев спокойно наблюдает ползущий по саванне огненный фронт. И люди тоже спокойно глядели на буйство стихии, никто огня не тушил. Чарли сказал нам, что тут, в заповеднике, в канун сезона дождей специально степь и буш поджигают. «Появится влага - сразу все опять начнет зеленеть».

Пожары в Африке были всегда, они стали одним из важных экологических факторов. Если высохшую растительность не сжечь, зеленая не может пробиться через плотный войлок старой травы, не будет корма ни домашним, ни диким животным. Пожар - благо в этих местах. Животные, крупные, чувствуя дым, загодя откочевывают, а мелочь - черепахи, змеи, вараны, мыши, ящерицы - гибнут. Но к этим жертвам природа привыкла, и люди, видя быстрое пробуждение жизни на черных пожарищах, радуются обновленью. Да и природа приспособилась к огненным катаклизмам. Не страдают от огня термитники, не погибают опаленные огнем кустарники, корневая система трав сохраняется...

Мы прошмыгнули мимо дышащей жаром стены огня. По желтым, еще не тронутым пожаром холмам, убегало десятка два черных длиннотелых мангуст, выбежал на дорогу перед машиной и скрылся в сухом кустарнике дикобраз, а навстречу нам летели к огню коршуны, и два тяжеловесных падальщика марабу спешили чем-нибудь поживиться на пепелище.

Небольшое любопытство и никакого страха

Синеватая пелена дыма стлалась между холмами, но никакой паники не было среди искавших что-то на зеленом островке бабуинов и кормившихся, стоя на коленях, двух бородавочников. Где-то в этих местах притаились желанные львы. Где? «Поставь спичечный коробок, и лев за ним спрячется, - философствует Чарли. - После ночного ужина где-нибудь спят». Где? Мы колесим по саванне, съезжая с дороги на дорогу, осматриваем жесткую щетину сухой травы, но ничего, кроме антилоп, бородавочников и одиноко ходившей птицы-секретаря, не видим. «В Серенгети семь сотен львов. Там увидишь их в любой день», - говорит много повидавший Сам.

Подъезжаем к термитнику. С таких возвышений обычно высматривают добычу гепарды. Попытать счастья вызывается профессор Галушин, забираясь на термитник с биноклем. «Львов не вижу, - говорит он, - но на камне сидят три грифа». «Грифы?! - встрепенулись Чарли и Сам. - Где?!» Через три минуты мы подъехали к неизвестно откуда взявшемуся тут валуну и увидели тесно сидевших на нем птиц-падальщиков, явно отягощенных едою. «Львы где-то здесь», - сказал Сам, включая мотор. Мы проехали, озираясь, по двум-трем дорогам, и вдруг Сам, кивнув головой - «будьте внимательны!», - съехал с дороги по примятой колесами чьей-то машины траве. И вдруг, выключив мотор, он показал нам глазами в сторону. Львы!

Их четыре - нестарая самка и три, если мерить человеческим возрастом, пятнадцатилетних подростка. На мордах спокойное удивленье: откуда, мол, черти вас принесли? Но ни испуга, ни желания убежать - машина в этих местах для животных привычна. Разглядываем семейство. Львы, видимо, спали, и мама, отвернувшись, склоняет голову набок. А детям интересно на нас посмотреть. Один особенно любопытен - махнул лапой, сбивая сухие былинки перед глазами.

Плотно поевшие львы ленивы - могут спать, не сходя с места, пятнадцать - семнадцать часов. Эти недовольны только тем, что их разбудили, - аппетитно зевают, не спуская с машины внимательных глаз. Съемке мешает голубоватый пахучий дым от пожара, затопивший низину. Но делать нечего, хорошо хоть нашли молодцов. Перезаряжая камеру, наклоняюсь к уху Чарли. «Вкусно?» Тот беззвучно смеется...

Минут десять постояли мы рядом со львами. Дольше Сам не позволил - мы и так нарушили правила, съехав с дороги. «Но иначе мы бы их не заметили, - поясняет Чарли, когда остановились спокойно пережить встречу со львами. - Грифам спасибо! Это они нам выдали львов. Иначе бы ни за что не заметить!»

Чарли полагалось сколько-нибудь заплатить за старанья. Мы решили, что сделаем это вечером, и пригласили проводника в гости. Пришел он вовремя, в рубашке с галстуком. «Ты мусульманин, Чарли?» - спросил наш командор Волков. Получив отрицательный ответ, Валерий с прибауткой «Тиха украинская ночь, но сало треба перепрятать...» принес из холодильника пиво и аккуратно упакованные ломтики сала, переложенные чесноком. Чарли, узнав, что продукт привезен аж из самой Москвы, отхлебнул пива и смело принялся за экзотическую еду. «Вкусно!» - сказал он, накладывая сало на такой же экзотический черный хлеб.

Мы хотели услышать от Чарли какие-нибудь истории, связанные с животными. Он сразу завелся и поведал нам три удивительных случая, явно придуманных для доверчивых посетителей Африки. Мы похлопали по спине захмелевшего гида: «Ну а теперь расскажи о чем-нибудь, что было на самом деле». «На самом деле... - не обиделся наш собеседник и погрустнел. - На самом деле на Ниле прямо возле парома две недели назад крокодил утащил с берега шестилетнего мальчика, сынишку моего друга». Рассказав о подробностях случая, Чарли продолжил: «А еще одна правда состоит в том, что пора мне жениться. Есть и невеста, но нужен выкуп - семь коров. А где их взять?» В племени, к которому принадлежит Чарли, семь коров минимальный выкуп за невесту. «Ну да ладно, что говорить, главное - львов мы сегодня нашли! Налейте мне еще пива».

Мы попрощались, проводив Чарли до тропки, уходившей к хижине, где он жил, зарабатывая на хлеб в заповеднике. Солнце нырнуло за горизонт, и на смену ему поднималась луна, такая знакомая, почти родная для всех. От задымленности была она тут очень большой и красной. Чарли шел как раз в направлении луны, сбивая палочкой сухие головки трав. Почему-то в памяти вдруг всплыли чьи-то стихи (пишу по памяти): «И под каждою крышей, как бы мала ни была, свои беды, свои мыши, свои дела». «А что на завтра?» - окликнул Валерий. И мы еще минут двадцать поговорили о планах на завтра, наблюдая, как луна подымалась над задымленной землею, становилась чище и уменьшалась в размерах.

22.07.2004 - Две недели в Уганде: под боком у кибоко

Два равных противника

Я был в Африке в пятый раз и многому удивляться уже перестал. Но тут ущипнул свою руку: «Смотри! Это ведь не сказка деда Чуковского...» Словно подтверждая мое восхищенье, один из бегемотов разинул пасть, и похожая на цистерну туша издала звук, как будто прокололи приземлившийся дирижабль, - с шипеньем из пасти выходил воздух. Два десятка бегемотов походили на подводные лодки, тесно стоявшие в бухте. До них было метров двенадцать. Лодочник придержал бот, чтобы мы могли всё как следует снять...

Метров через сто - еще одна компания гиппо. Эти стояли на берегу, похожие на раскормленных коротконогих лошадей, мрачно наблюдавших, как два их собрата в воде, раскрыв пасти, выясняли какие-то отношенья.

Лет сто с небольшим назад вся Африка кишела этими неуклюжими с виду животными. Но последние двадцать лет их видишь уже нечасто. И если где-нибудь в заповедниках Кении и Танзании на воде вдруг замечают какие-то темные камешки, то сразу же все возбуждаются: «Гиппо! Гиппо!» Выдают бегемотов торчащие шишки глаз, ноздрей и уши.

У колоритных аборигенов Африки несколько названий: бегемот - это значит «речная лошадь», гиппопотам, и местное, на языке суахили - кибоко. Легко запомнить на этом простом языке: лев - симба, слон - тембо, носорог - фару, жирафа - твига, гепард - чита. И вот он - кибоко - с виду вроде бы флегматичный и безопасный, но избави Бог задеть какого-нибудь винтом лодочного мотора. Страшно подумать, что будет. Легкие челноки бегемоты могут просто перекусить, а такую лодку, как наша, легко опрокинуть. Но проводник знает, что бегемоты к боту привыкли, они лениво уходят с берега в воду. И сейчас же на спины им садятся цапли, вся компания птиц и зверей становится похожей на обжитый архипелаг.

Все это можно теперь увидеть, кажется, только в Уганде, где много озер и речек - без воды «речная лошадь» существовать не может. И тут бегемотов сейчас охраняют. Есть места, где можно одновременно увидеть их более сотни.

Что представляет собою этот колоритный абориген Африки? Грузен, неповоротлив с виду. Но это впечатленье обманчиво. В момент видимой или ложной опасности «лошадь» весом в три с половиной тонны быстра, решительна и опасна. Это становится особенно ясным, когда кибоко разевают фантастически большие пасти с клыками размером с кухонный нож. «Крокодила могут перекусить», - говорит проводник, чтобы мы знали: кибоко шутить не любит.

День бегемоты проводят в воде, выбирая отмели, где можно ходить по дну, наружу высунув только расположенные в одной плоскости ноздри, глаза и уши. Они неплохо плавают. Много раз зафиксированы их путешествия даже по морю с материка на остров Занзибар - тридцать километров по прямой линии. Но это случаи исключительные. Стихия кибоко - пресные воды. Вдохнув, они могут погружаться на дно на пять-шесть минут, но потом для нового выдоха-вдоха надо обязательно всплыть. При опасности бегемоты это делают осторожно, прячась в водной растительности.

Кормятся они ночью. Выходят на сушу и по тропе, глубиною часто до метра, прислушиваясь и озираясь, уходят в зеленые кущи джунглей - съесть необходимые им в сутки пятьдесят килограммов всякой растительности. Гиппо очень неприхотливы - едят всё, что растет, - пищеварительная «фабрика» у них работает безотказно. Но, конечно, они знают толк и в хорошей еде. И если обнаружат где-нибудь поле кукурузы - за ночь на нем ничего не останется, сожрут и вытопчут. Это всегда служило предлогом для охоты на них. (Часто мнимым предлогом. Главное для охотников - мясо кибоко.)

Покормившись ночью, с рассветом бегемоты спешат к воде. Иногда они испуганно убегают, и тут не приведись кому-нибудь оказаться на их тропе. К воде, скорее к воде! - таково поведенье кибоко в минуты опасности. Иногда бегемот несется к воде не тропою, а целиком и, выбежав вдруг на обрывистый берег, бросается в воду, не раздумывая, с немаленькой высоты. Представьте картину: трехтонная туша шлепается в омут...

В воде бегемоты не только чувствуют безопасность. Вода спасает их от жары. На суше при солнце звери начинают потеть. Из серовато-сизой их кожа становится красно-коричневой. Раньше считали, что бегемоты, охлаждаясь, выделяют капельки крови. На самом деле это пот у них красноватого цвета. Вода - это также среда, где значительно легче держать грузное тело, чем на суше. Погружаясь полностью в воду, бегемот прижимает уши и плотными клапанами закрывает ноздри.

Обитают бегемоты иногда в небольших водоемах. Тут есть опасность в период засухи оказаться в гибельной ловушке. Вода сначала превращается в горячий кисель - кибоко все это терпят, но напиться уже не могут. А грязь густеет. И вот уже звери и птицы-падальщики собираются к водоему в предчувствии пира. Случаются годы, когда тысячи бегемотов погибали подобным образом.

А там, где много воды, - жизнь кипит. Самцы кибоко постоянно выясняют отношения территориальные и любовные. Поединки претендентов «на руку дамы» не такие, как у многих других животных, где дело решают ритуальные состязания. У бегемотов они часто кончаются гибелью одного из соперников. Сначала идет запугиванье - демонстрация раскрытых пастей с клыками и оглушительный рев. Тот, кто чувствует слабость, с ристалища удаляется. Но два равных по силе зверя наносят друг другу страшные раны. Возле одной из проток мы видели уже почти мертвого дуэлянта. Он явно страдал от жары и от ран. «Ему бы в воду...» - «Нет, в воде боль от ран для него нестерпима. Скорее всего, умрет на суше», - сказал проводник. Тучи насекомых вились над страдальцем, и ничто помочь ему уже не могло.

А вот что пишет хорошо известный у нас натуралист Даррелл, видевший поединок двух бегемотов: «Они стояли друг против друга, низко опустив головы, и фыркали, словно паровые котлы. Внезапно молодой самец поднял огромную голову и испустил жуткий рев. Старый гиппо, тоже разинув пасть, ринулся на него со стремительностью, невероятной для такого большого животного. Молодой отскочил в сторону, и его противник, не в силах остановиться, пронесся мимо, бешено взбивая на воде пену. Когда он поравнялся с молодым, тот страшным боковым ударом огромных челюстей порвал ему плечо. Решив, что бой может длиться долго, я сел в лодку, вернулся в лагерь и лег спать... Об исходе драки узнал я утром и ужаснулся при виде того, что сделали зубы молодого самца. Массивное тело его противника было буквально растерзано в клочья. Вслед за мной к реке пришли деревенские жители - гигантское количество мяса, доставшееся им без всяких усилий, превращало будни в праздник».

Всегда ценились (наравне со слоновьими бивнями) и клыки бегемотов. До появленья пластмассы нежелтеющие клыки пользовались спросом у дантистов - из них вытачивали искусственные зубы. Что касается кожи, то она у кибоко не столь толстая, как кажется, и очень чувствительна - бегемот ощущает осторожное прикосновение пальца и реагирует даже на севшую муху. И если у дальнего его родственника кабана к моменту мужских поединков на груди образуется мозолистый щит - калкан, то кожа гиппо от ударов клыков разрывается, как перчатка. Такова плата «речных лошадей» за любовь.

Ну а счастливого победителя дружелюбно встречает самка. Через восемь месяцев беременности у родителей в воде появляется существо, похожее на розовую сосиску. Новорожденный сразу же, как поплавок, выскакивает на поверхность - вдохнуть первую порцию воздуха. Но к соскам матери бегемотик ныряет и может пробыть под водою сначала всего лишь менее полминуты. Плавать он начинает раньше, чем ходить, но поначалу путешествует на спине мамы и является главным объектом ее забот и тревог. Весят малыши при рождении сорок - пятьдесят килограммов - это и правда «сосиска» рядом с похожей на цистерну мамашей. Растет кибочонок не быстро, достигая половой зрелости к семи - девяти годам.

Сообщество бегемотов - это всегда самки с молодью, самец - защитник и предводитель - всегда тут же, но чуть в стороне, чтобы видеть всё происходящее в его акватории.

Век бегемота, если его не настигнет пуля, болезни, зубы соперника и не прикончит солнце в высохшем бочаге, может тянуться пятьдесят лет. Это немаленький срок. Обрывает его чаще всего человек. Мясо кибоко - главное лакомство в Африке. У, казалось бы, заплывших жиром животных оно не жирное, жир располагается вокруг внутренностей, а постное мясо вкусом напоминает телятину. «Вот бы такого в хозяйство!» - пишет один зоолог. Но почему-то в приручении животных человек обошел бегемотов. Возможно, потому, что выгодней было пользоваться тем, что производит сама природа без участия человека. О повадках кибоко, о его друзьях и врагах рассказ мы продолжим.

05.08.2004 - Никто не любит крокодилов

Он стойко выдержал натиск фотографов

Две недели в Уганде

Мы страстно хотели их видеть. По книгам, верховья Нила являются центром крокодилова царства Африки. И вот плывем по этому царству. Крокодилы есть, но не так их много, как ожидалось. День солнечный, должны греться где-нибудь на песочке, а они скрываются в травах. И, если лодочник, их увидев, чуть приближается к берегу, они с поразительным проворством бегут к воде и тихо, без плеска, в ней исчезают. Но вот она, кажется, наша «фотомодель» - на пологом песчаном откосе, словно выставленный напоказ, лежит желаемый зверь, правда, не очень большой. Нильские крокодилы достигают семи метров в длину. Этот тянет метра на три. Но удача: «юноша» нас не боится, позволяет лодке остановиться напротив, позволяет отработать всей лодочной фотографической артиллерии. Ни единого шевеленья, только правый глаз, не моргая, наблюдает за нашей возней. Берег рядом изрыт норками щурок. К ним приближается некрупный варан, у травы ниже суетятся две долгоногие птицы. В одной мы с Галушиным признаем обычного в наших европейских местах кулика-перевозчика. Можно ли, наблюдая его где-нибудь на Оке, представить, с кем он тут, на зимовке, общается?!

Рассмотрим терпеливого обитателя Нила на снимке, обратив сначала внимание на чешуйчатую броню. Именно такие доспехи имели динозавры, прародителями которых являются крокодилы. Но динозавры исчезли, а крокодилы живы. Их «конструкция» оказалась очень надежной, жизнеспособной - природа «штампует» это творенье уже многие миллионы лет. Стрелы африканских аборигенов броню крокодила не пробивали. Охотились на водяных ящеров с копьями, однако охота была опасной - «либо ты его, либо он тебя». Но подбрюшье у крокодила мягкое, уязвимое. И когда у людей появились металлические ножи, придуман был способ охоты на крокодилов почти безопасный. Заметили: в воду крокодил всегда убегает своим же следом. В кустах на берегу охотники привязывали козленка. Соблазн завладеть небольшим блеющим существом был велик, и крокодил устремлялся к козленку. Тем временем двое ловких и на ногу лёгких охотников зарывали в песок на пути возвращения крокодила бревнышко с торчком стоящим в нем прочным и остро отточенным лезвием. Когда от шума, поднятого другими участниками охоты, крокодил, бросив козленка, бежал к воде... Описывать, что при этом случалось, нет надобности. С древних времен человек-охотник придумал тысячи способов зверей обмануть. Охота подобным образом - одна из затей изощренного человеческого ума.

Охота с ножом остроумна, но, как пишут, не очень добычлива. Решительно всё изменило появление ружей. Крокодилов стали бить, уже ничем не рискуя, сначала просто из неприязни - крокодилы нападают на скот и поныне не упустят случая стащить в воду и человека, - а когда в Америке и Европе в моду вошли чемоданы, портфели и женские сумки из крокодиловой кожи, живых носителей этой кожи стали истреблять десятками тысяч. И, возможно, мы видели бы сейчас древних ящеров лишь на картинках, но учредили в Африке заповедники и национальные парки, в них охота запрещена, и появились фермы, где крокодилов выращивают специально для кожевенной промышленности и в гастрономических целях.

Но число крокодилов в природе все равно сокращается. Лет сорок назад натуралисты, посещавшие Нил близ знаменитого водопада Мерчисон Фолс, писали: «На двенадцатикилометровом отрезке реки видели несколько сот крокодилов». Теперь, проплывая по тем же местам, мы увидели менее двух десятков.

Вернемся к облику нашей «фотомодели». Зверь приспособлен для жизни в воде. Мощный хвост - это и руль крокодила, и весло, и надёжное средство сбить жертву с ног. Но главное орудие «ящера» - зубастая пасть. Обычно хищники имеют две пары клыков. У крокодила все зубы - клыки, по пятнадцать-шестнадцать зубов с каждой стороны верхней и нижней челюсти. Причем челюсти имеют волнообразный профиль - выпуклости верхней входят в углубление нижней. Из такого капкана не вырвешься.

Жертву свою у берега крокодил караулит, спрятавшись под водой, выставляя наружу только глаза-перископы и ноздри. Звери на водопое предельно внимательны, и все же крокодил, прячась в растительности, улучает момент - одним броском настичь жертву, вцепиться в нее зубами. Добычу он стаскивает, пятясь, в воду и топит ее. Отдохнув, крокодил затаскивает жертву в водяную пещеру, в подмытый берег, и там оставляет. Зубы его не приспособлены разжевывать пищу, он ждет несколько дней, пока кожа добычи размякнет. Отрывая куски мяса, крокодил глотает их целиком. Подобно тому, как куры поднимают клюв кверху, когда пьют, крокодил высовывает из воды голову - проглотить очередную порцию мяса. В горле зверя есть специальный клапан, перекрывающий дыхательные пути, и крокодил может раскрывать пасть в воде.

Что еще приметного в облике крокодила... Короткие лапы легко подымают на суше мощное тело. На берегу он резв и подвижен. Цвет его тела соответствует обстановке. В реке Лимпопо (ЮАР) с высокого берега в глинистого цвета воде мы видели его гребнистую спину - он тоже был коричневого цвета. Там, где болотистая вода зелена от растительности, тело крокодила также покрыто зеленью. А тут, на песочке нильского берега, крокодил цветом похож был на нашего рака - серовато-оливковый.

Есть у крокодилов своя любовь, свои страсти, сопровождаемые далеко слышимым рёвом. Пять - семь десятков оплодотворенных яиц матушка-крокодилица зарывает в прибрежный песок и заваливает гниющей растительностью. В таком инкубаторе зародыши в яйцах развиваются девяносто дней, и незадолго до вылупленья крокодильчики начинают квакать. Это сигнал для матери - переправлять малышей в воду. Но часто ее опережают враги крокодилов - кладки растаскивают вараны, с проворностью которых крокодил не справляется, либо нагрянут к кладке еще более проворные мангусты, или прилетит вездесущий долгоногий и длинноклювый аист марабу. Этот торопливо отправляет тридцатисантиметровых крокодильчиков в горловой мешок и, бывает, отягощается так, что не может даже взлететь.

Мамаша транспортирует новорожденных в воду, поместив меж зубов. Замечено обострение чадолюбия крокодилиц в этом процессе. Просматривая фильм для передачи «В мире животных», мы, помню, несколько раз с любопытством прокручивали кадры, где крокодилица уносила с берега не только свою детвору, но и двух черепах - донесла до воды и выпустила.

Нет четких знаний, что происходит с мальками в воде - опекают их взрослые или, как утверждают некоторые, даже при случае пожирают. (Каннибализм в природе - явленье не редкое.) Питаются малыши сначала всякой водяной мелюзгой. Потом начинают хватать раков, лягушек, мелкую рыбу. Им самим тоже есть кого опасаться. Может схватить крокодильчика большая хищная рыба, а у берега их караулит гигантская цапля (так и называется). Уже вернувшись из Африки, я разыскал в архиве своем фотографию: цапля держит в клюве еще мягкого, беспомощного крокодильчика... Очень малая часть молодых крокодилов доживают до возраста половой зрелости - девятнадцати лет. И лишь немногие крокодилы проходят отведенный им природой жизненный путь в восемьдесят лет.

В молодости гибкие и подвижные крокодилы охотятся главным образом за рыбами, а повзрослев и изрядно отяжелев, они переключаются на засадную ловлю сухопутных животных, не делая различия между ними и человеком. Люди в Африке, охотясь на крокодилов, издавна тоже платили им дань. Если кого-то утаскивал крокодил, они относились к этому со спокойствием фаталистов: «Хаизуру схаури йя мунгу» - «Ничего не произошло, на то была воля Божья». За две недели до нашего путешествия по Нилу прямо у пристани, откуда мы плавали к водопаду, крокодил сцапал мальчонку-удильщика.

Кому мил этот неразборчивый и безжалостный хищник? И все-таки есть у крокодилов один очень надежный друг. Лежит бронированное чудовище на берегу с разинутой пастью - охлаждается в жаркую пору дня. А около пасти бегает коричневатая, с белой и черною оторочкой птица - шпорцевый чибис. У птицы этой с крокодилом прочный союз. Зверь не сомкнет пасть, когда чибис, забираясь в нее, склевывает пиявок и остатки мяса с зубов. В случае опасности птица с тревожным криком взлетает, и крокодил немедленно поспешает к воде. Это замечено было давно. «Крокодилу на пользу и не во вред птичке», - написано в старой книге. В величинах разница у этих друзей большая: птичка - с кулак, а рекордная длина убитого в Уганде крокодила (1916 г.) - без малого восемь метров! Вообразите эту махину, и динозавры, жившие 180 миллионов лет назад, покажутся вам вполне естественной родней крокодилов, доживших до эпохи сверхзвуковых самолетов, телевидения, мобильных телефонов и опутавших Землю автомобильных дорог.

В 60-х годах прошлого века из двадцати двух видов крокодилов, еще обитающих на Земле, четырнадцать занесены в Красную Книгу. Не любимы всеми, а ведь жалко, если исчезнут. Печально остаться на Земле человеку только в обществе крыс, ворон, воробьев.

06.08.2004 - Под боком у Кибоко

Повадками животных люди интересовались с древности. Например, Леонардо да Винчи писал о бегемоте: "Питается он злаками, а в поля ходит задом наперед, чтобы создать впечатление, будто только что оттуда вышел". Эти заметки великого Мастера вызывают улыбку. Зачем бегемоту (кибоко) надо создавать впечатление, будто он только что вышел с полей? Да и нет у бегемота хитрости ходить почему-либо задом наперед. Загадки тем не менее и сейчас возникают.

Двигаясь по протоке между двумя большими озерами, мы то и дело встречали стойбища бегемотов. Кое-где звери грелись на берегу, но, увидев наш бот, без спешки скрывались в воде. И вдруг в каком-то месте один из гиппо в панике побежал, но не в воду, как полагалось бы, а вверх по берегу, причем резво и всё время оглядываясь. Мы вопросительно поглядели на лодочника, который сказал: "Он всегда убегает. В драке, как видно, ему однажды крепко досталось, и теперь он лодку смертельно боится, принимая её за неимоверно большого противника".

Бегемоты подслеповаты, но зато хорошо слышат и, как у всех слухачей, у кибоко наблюдается интерес к мелодичным или ритмичным звукам. Бернгард Гржимек пишет, как однажды, отчаявшись снять бегемота с желанного расстоянья, он попросил деревенского парня принести барабан и бить в него у воды. Снимок удалось сделать - бегемот вышел на мель и завороженно слушал приятные для него звуки. В другом месте деревенский колдун подрабатывал на туристском маршруте тем, что подзывал бегемотов пением и танцами молодежи.

От воды днем бегемоты не удаляются. Ночью же ходят кормиться и могут, непрерывно жуя, пройти десятка двакилометров. Известны случаи, когда звери в поисках водоема отправлялись странствовать. В музее Ист-Лондона (ЮАР) мне рассказали поразительную историю. В здешних краях один из кибоко превратился в завзятого путешественника. За полтора года, не страшась людей, получивший кличку Хуберт кибоко проделал путь в 1600 километров. Местами его появление совпадало с долгожданным дождем. Хуберта стали называть "Богом дождя" и встречали охапками сахарного тростника и корзинами овощей. Благодаря телевидению известность Хуберта затмила известность местных эстрадных певцов и звезд футбола. Но вблизи Ист-Лондона прямо на дороге его застрелил какой-то мерзавец фермер - бегемот будто бы съел у него несколько тыкв... Немудрено, что кибоко больше всего на свете опасаются людей да еще крокодилов.

У бегемотов в природе немало друзей. Их часто видишь в компании буйволов, как будто они желанная их родня, на спинах тех и других восседают белые цапли, птицы-молотоглавы и змеешейки. На великанах они, как на островах, отдыхают, выбирая из кожи клещей и пиявок, и ныряют за рыбой. Такое соседство - особое благо для бегемотов, раненных в драках. В их язвах гнездится множество насекомых, и птицы их склевывают.

И под водой у кибоко друзья. Это, главным образом, рыбы. На снимках, сделанных аквалангистами, громадные рыбы плавают с бегемотами рядом и как бы их даже "целуют". Тесное это соседство объясняется просто. Бегемоты удобряют воду пометом, на котором развивается фито- и зоопланктон - обильная пища для рыбы. Кроме того, к телу подводников присасываются пиявки - их рыбы "сцеловывают".

А что касается "техники" удобренья воды, то она у кибоко очень забавна, и объяснить её никто еще не сумел. Встречаясь в воде с противником, бегемоты разевают похожие на чемодан пасти и испражняются, разбрасывая помет во все стороны хвостом, вертящимся, как пропеллер. Можно истолковать это как проявленье угрозы-волненья, но то же самое делают бегемоты в любовных парах. И это характерно только для бегемотов. Курьезное поведение описывают все, кто их длительно наблюдал.

Врагов в природе у взрослого бегемота нет, но уязвимы малыши гиппо. На суше не упустят случая отведать вкусного мяса леопарды и львы, а в воде малышей караулят ненавистные всем крокодилы. Взрослых зверей они сами боятся. Но постоянно поджидают момент - схватить малыша - и хватают его поперек тела, как собака сардельку. Ловят крокодилы и рыбу. Таким образом "удобрения" бегемотов концентрируют в одном месте разнообразную жизнь - гиппо являются важным звеном в переработке рожденной энергией солнца растительности в иные разные формы жизни.

Главным врагом кибоко всегда были в Африке люди. Пока они действовали копьями, ущерба численности бегемотов не было. С появлением огнестрельного оружия потери их стали быстро расти. Сегодня былое обилие бегемотов можно увидеть только в национальных парках и, конечно, там, где много воды. Уганда в этом смысле - последнее убежище для кибоко. Подозрительность к человеку и тут еще остается. Но безопасность рождает доверие, и если где-либо еще бегемота на берегу днем не увидишь, то тут, на Ниле, а также в многочисленных озерах и болотах страны их можно увидеть и не в воде. В одном месте мы встретили бегемота днем в сухих зарослях буша, но это был верный признак: где-то близко вода.

Африканцы считают бегемота опасным животным. Можно услышать много рассказов о перевернутых лодках и попавших на клыки гиппо людей. Это бывает чаще всего, когда самцы возбуждены драками и когда самки, опасаясь за малышей, становятся агрессивными. Опытные охотники признают: "При определенных условиях бегемоты могут быть опаснее леопардов и львов".

Вместе с тем ощущенье покоя и явная безопасность делают бегемотов доверчивыми. Некоторые из них выходят на берег кормиться в десяти шагах от людей. На озере Мбуру на лужайке, уставленной палатками и автомобилями, перед вечером, как по часам, появляется бегемот. Я сначала глазам не поверил, наблюдая, как он чесал мокрый бок о бампер черного цвета "Тойоты". Понятно было бы, если на лужайке его чем-нибудь угощали. Но бегемота никто не баловал. А буйной зелени по берегам Мбуро - море, однако мрачный зверюга почему-то предпочитал щипать траву среди автомобилей. Я, конечно, его всяко снимал. Он это терпел до дистанции в десять метров. Если я хотя бы на шаг дистанцию сокращал, он резко поворачивался, угрожающе вскидывая голову. Этого было довольно, чтобы впредь дистанцию соблюдать.

В зоопарках бегемоты к соседству людей привыкают, становятся часто ручными и настолько покладистыми, что (посмотрите на снимок) директор зоопарка в городе Брно решился позволить четырехлетней дочке Санди буквально побывать в пасти кибоко. Дело, конечно, рискованное, но видим - реальное. В других зоопарках гиппопотамы, раскрывая свой "чемодан", провоцируют посетителей кидать в него апельсины, морковку, яблоки. Выгода - разевать пасть - быстро усваивается. Но люди коварны! В желудке погибшего бегемота в зоопарке города Познани обнаружили (1947 г.) сотню монет, ключи, перочинные ножички, пряжки, гвозди и даже гранату - всего несколько килограммов металла. Любопытно, что гиппо вовсе не от этих "подарков" протянул ноги. Доконала его болезнь, настигающая бегемотов и при жизни в дикой природе.

Таков он, кибоко (гиппопотам, бегемот), - живой символ Африки наряду с жирафами, зебрами, львами.

12.08.2004 - Мастера-рыболовы

Стихия бакланов - вода

Две недели в Уганде

Где вода, там и рыба. А где рыба, там и охотники на нее. Им несть числа, и птицы среди них едва ли не самые многочисленные. Нет смысла перечислять всех, кого мы видели: зимородки, цапли, орлы, аисты, чайки и пеликаны. Особо запомнились бакланы и змеешейки.

Бакланов я видел везде, где бывал, - на Камчатке и на Аляске зубчатые верхушки приморских скал почти всегда украшены их характерными черными силуэтами. Это морские бакланы. Озерные и речные держатся там, где вода пресная. В дельте Волги их видишь тысячами. Если плывешь по протоке рано утром или в часы предвечерние - перед лодкой движется стиснутый прибрежным лесом поток черных птиц, летящих либо кормиться, либо спешащих к ночлегу.

В Уганде мы видели их везде, где есть вода. Обычно осторожные, тут они лишь чуть отбегают от лодки на отмель либо, не двигаясь, сушат крылья чуть в стороне от воды, хорошо выделяясь на беловатом песке.

Всего на Земле (повсюду, кроме Крайнего Севера и Антарктики) живут двадцать девять видов бакланов. Кое-чем они отличаются, но в главном очень похожи - все в высшей степени приспособлены ловить рыбу. Оперенье у них плотное, жесткое, воздуха в себе держит мало. Это позволяет баклану легко нырять и двигаться под водой. Но такое оперение намокает, и бакланам приходится его сушить, расставив в стороны крылья. Цвет у всех черный. Древние греки звали их карморанами, то есть морскими воронами.

Отличительная черта этой птицы - прожорливость. Пищеварительный тракт у неё работает превосходно. Только что видел баклана отяжелевшего, с набитым рыбой горловым мешком, а вот он уже белит камни или ветки дерева пометом и опять полетел за добычей. Сверху в воду пикировать он не может. Приводняется плавно, ныряет на глубину и там, работая лапами-веслами, носится, легко догоняя рыбешек.

Бакланы охотятся в одиночку, но, если рыба в мелкой воде держится густо, объединяются, как пеликаны, для ловли загоном - образуют цепь и, сближая ее концы, гонят рыбу в заводь или к берегу, где отступить ей некуда. Орудие лова баклана - продолговатый клюв с острым крючком на верхней его половине. Рыбешку мелкую бакланы отправляют в горловые мешки, с крупной спешат на отмель - расчленить или попытаться заглотить целиком, непременно головою вперед.

Бакланы съедают до килограмма рыбы в день и, конечно, нетерпимы там, где рыбу разводят, - пруды для них представляют собою садки, где ловля длится минуту-другую. Колония бакланов вблизи пруда - бедствие для рыбоводов, и, конечно, птиц всегда и везде преследуют. Но выжить бакланов с облюбованных мест непросто. Они привязаны не только к выбранной территории, у каждого на ней есть своё любимое место - присада на камне, на ветке. Из-за этого у черноризников-рыболовов случаются драки. Брем в самых нелестных словах отзывается о бакланах: хитры, злопамятны, драчливы, неряшливы, крайне вредны вблизи рыбоводных хозяйств. Но кое-где бакланов боготворят. На берегу, переварив улов, они оставляют пласты помета - лучшего из существующих удобрений. Индейцы в нынешних Перу и Чили до появленья тут белых людей считали гуано даром богов. А европейские поселенцы превратили тысячелетние наслоенья помета бакланов в золотое подспорье для земледельцев.

Как и у многих птиц, у бакланов есть брачные ритуалы, ревнивое соперничество самцов. Образовавшаяся пара строит гнездо либо отнимает, надстраивая его, у ворон и цапель. Яйца в гнезде родители насиживают по очереди, чтобы дать партнеру вовремя покормиться. Наседного пятна у этих птиц нет - греют яйца, прикрывая их перепонками лап, пронизанных кровеносной системой. Птенцов гнездовая пара тоже кормит по очереди. Прилетая, бакланы либо высыпают в гнездо мелкую рыбу, либо всегда голодные птенцы засовывают свой клюв глубоко в горло родителя и жадно съедают «рыбную кашу» - наполовину переваренную добычу.

На гнезде бакланы неряшливы, при кормлении часть рыбешек теряют и никогда не слетают их подобрать - легче поймать живых. Этим пользуются сомы там, где гнезда бакланов построены на затопленных деревьях. В Узбекистане мы ловили сомов на блесну, хорошо зная, где они собираются в ожидании подарков сверху.

Иногда бакланы соблазняются ограбить чье-либо гнездо либо поймать небольшую оплошавшую птицу. Чешский зоолог Йозеф Вагнер, рассказывая о молниеносной реакции бакланов, вспоминает, как в зоопарке Вены эти птицы, спрятавшись в воду, откидывали головы с раскрытыми клювами, подстерегая в жаркий день ласточек, пролетающих над прудом. «Иногда им удавалось их схватывать».

В былые времена в Японии и Китае с прирученными бакланами охотились на рыбу. Чтобы добычу баклан не глотал, на шею ему надевали колечко, и баклан понимал: если вернется на лодку и отдаст добычу хозяину, то получит порцию пищи. В наши дни такая рыбалка превратилась в аттракцион для туристов.

Так охотится змеешейка

Есть у бакланов родственница, тоже искусный рыболов, тоже подводный ныряльщик, тоже одета в черное оперение - змеешейка. Встречается она реже бакланов и почти всегда в одиночестве. Когда птицу видишь, поражаешься точности её названья. Длинная тонкая шея с плоской головой и острым гарпуном-клювом сразу в памяти вызывает облик змеи. Приглядевшись, видишь: птица - само изящество. Иногда змеешейка держится с бакланами, но не смешивается - всегда в стороне, как бы стесняется неотесанных охламонов, готовых подраться по пустяку. Она же величественно спокойна и очень красива. Мы говорили, увидев где-нибудь змеешейку: «О, мисс озера Джорджа!.. Мисс Верхнего Нила!» Изящная шея птицы, изогнутая буквой S, подчеркивает красоту линий легкого её тела. Когда змеешейка после рыбалки отдыхает и сушит крылья, то похожа на птицу с какого-то герба. В этот момент шея ее стрелою направлена вверх, а крылья раскинуты в стороны.

В пластах воды змеешейка как бы летает, уступая в проворстве только пингвинам. Сильные перепончатые лапы, отнесенные к хвосту, легко толкают удлиненное обтекаемое тело, а большой жесткий хвост направляет движенье. Оружие змеешейки - клюв. Но у бакланов это цепкий пинцет, змеешейка же несет перед собою остро отточенный наконечник копья. В момент нападенья на рыбу S-образная шея птицы распрямляется, как пружина, и копье прошивает рыбу насквозь.

Змеешейка осторожней бакланов. Она хорошо знает, кому можно довериться, кому - нет. Вполне доверяется бегемотам, садясь им на спину - просушить перья. Человека остерегается. Есть у нее уникальное свойство быть от опасности близко, оставаясь невидимой. Птица плывет, уподобляясь подводной лодке, - тело в воде, а на поверхности «перископ» - головка на тонкой шее. Непросто змеешейку заметить, и, если птица почувствует, что обнаружена, немедля ныряет и поднимает свой «перископ» уже далеко в стороне.

Водятся змеешейки в тропиках всюду, где есть вода. По этой причине в Уганде этих замечательных птиц больше, чем где-либо еще в Африке.

Красоту везде ценят. Змеешеек, выращенных в неволе, держат иногда на птичьих дворах. Они ведут себя тут уверенно, никого не стесняясь. Петухи, индюки, даже собаки обходят неробкую птицу, видимо, быстро узнают силу и остроту ее клюва.

19.08.2004 - Притяженье воды

Жара - около сорока... Фото автора

Две недели в Уганде

Вода - ЭТО жизнь. Выраженье известное, но лишь тот, кто испытал смертельную жажду, знает серьезный смысл этой короткой фразы. В 1969 году мы с другом Михаилом Домогацких путешествовали по саванне без покровительства туристской фирмы, а сами по себе, с картою на коленях. В какой-то день мы почувствовали, что заблудились. Знали, что выберемся, беда была в том, что легкомысленно мало взяли с собой воды. Бензина в запасе оказалось много, а вода кончилась. В надежде, что вот-вот выберемся из прокаленного солнцем кустарника (буша), мы стали искать воду или хотя бы признак ее. Языки уже прилипали к нёбу, и в глазах появились круги, когда мы заметили трех пеликанов. Они взлетели в километре от нашей пыльной дороги, и мы рискнули в ту сторону повернуть.

Мы увидели воду. Но какую! Из нее торчала спина бегемота, поверхность была покрыта плотным ковром каких-то мелких растений, в ней сидели лягушки, а сколько было там всяких невидимых «бокоёрзиков», об этом лучше было не думать. Но мы решились все же напиться, не могли устоять. Предварительно желтоватую воду процедили сквозь майку, вскипятили в пахнущей бензином жестянке, разведя костерок на песке у болотца, пугая лягушек, ее слегка остудили, потом на мокрый конец спички набрали из флакончика марганцовки. Напиток от этого приобрел цвет денатурата, запах был отвратительный, выпили, почти уверенные, что чем-нибудь заболеем. (Нет, кипяченье и марганцовка сработали!) Напившись, мы как-то лучше стали соображать. Разглядывая карту и сопоставляя с ней положенье солнца, взяли верное направление и к закату приехали к палаточному лагерю, где нас напоили холодной водой из запотевшей бутылки. В тот день я понял: нет напитка лучшего, чем стакан холодной чистой воды.

Во всей Африке вода - первейшая ценность. Её везде не хватает. У колонки с артезианской водой местами можно увидеть очередь в тысячу человек. Поразительно выглядят речки, бурные в пору дождей и совершенно безводные в сухой сезон - между берегами видишь чистый сухой песок и на нем, как на снегу, следы животных. Для них-то колонок нет. Как они выживают? Кто как. В Калахари мы натыкались на россыпи диких арбузов. Разрезаешь - внутри желтая, чуть сладковатая, почти горячая мякоть. Но жажду утолить можно. Арбузы - спасенье в этих краях для людей и животных. В других местах запасы воды хранятся в стволах баобабов. Слоны бивнями рушат стволы и добираются до воды. Они и иным способом умеют добывать воду. В песчаных руслах речек слоны роют двухметровые ямы, и в них постепенно набирается вода. Дождавшись, когда муть осядет, слоны пьют, а к этому месту уже очередь - антилопы, жирафы, буйволы, павианы...

Птицы рябки носят в гнезда влагу на перьях и таким образом спасают птенцов от жажды. Бегемоты сидят в пересыхающих бочагах и гибнут, если дожди запоздают. Крокодилы либо цепенеют и лежат без признаков жизни, либо выходят ночами искать водяные прибежища и, конечно, нечасто их находят. Антилопы гну и зебры из районов, где трава становится желтой и жесткой, загодя отправляются в дальний путь, туда, где вот-вот должны пролиться дожди. Их впечатляющие сезонные миграции - это движение по кругу из районов, где царствует сушь, в районы, где приближается время дождей.

Есть тут животные, которые подолгу могут переносить жажду: слоны до ста часов, дольше их - носороги, а маленькие прыгучие антилопы ориби вовсе не пьют, им довольно росы, какая выпадает в ложбинах ночью...

В Уганде между озерами Эдуард и Джордж есть вытянутая, длиною в сорок пять километров и шириною с Волгу в среднем течении протока Казинга. По обе стороны от протоки карта окрашена в коричневатый цвет - это сухие экваториальные земли, часть которых относится к Национальному парку. В один из дней мы решили обследовать, насколько жизнь в этих местах тяготеет к воде, и поехали на возвышенный северо-запад, откуда видна уже синеватая цепь гор с прекрасным названием Рувензори.

У отрогов гор дорога тянется по вершинам холмов с кратерными озерами. Озера высохли. Глянешь сверху в природный цирк - внизу сухая арена, слюдою блестит на ней соль. Возможно, животные спускаются сюда ее полизать. Но сколько мы ни смотрели, в стороне от протоки более чем на десять километров ничего интересного не было - шуршали под ветром лишь желтые травы, и один только раз дорогу торопливо переползла большая змея.

День без улова

«Вся жизнь там», - указал наш шофер в сторону протоки. Километрах в десяти от нее стали попадаться стайки антилоп ориби. Потом группы водяных козлов. Этих стройных, гордых и сильных животных возле самой воды мы ни разу не встретили. Но присутствие их в кустарнике всегда свидетельствовало: вода где-то недалеко.

Постепенно кустарник стал гуще, и мы заметили в нем большое стадо слонов. Было их плохо видно, но через люк в крыше автомобиля по спинам я насчитал их более сорока. Несколько жарких часов слоны провели у воды - пили, купались, поливали друг друга из шлангов-хоботов и теперь, кормясь, двигались в места поспокойней. Выбрав позицию, мы дождались момента, когда слоны пересекали дорогу. Заметив нас, они пошли быстрее, однако не нарушая строя. Под ногами у взрослых бежали, чувствуя некоторую опасность, слонята.

Потом группами и в одиночку стали попадаться вездесущие бородавочники. Они непременно останавливались оценить обстановку, а потом, резво работая ножками, уносили серые телеса, не очень нас опасаясь, но не очень и доверяя.

На дорогу ближе к воде то и дело мимо машины бежали, не взлетая, стаи цесарок, в пыли, как куры, сидели нарядные местные куропатки.

Самым верным указателем близости воды был бегемот, объедавший какую-то зелень. Встретить бегемота вдалеке от воды днем - сенсация. Бегемоты выходят на сушу по глубоко протоптанным тропам ночами. Все животные здешнего буша знают эти тропы, ведущие к водопоям. И чем суше кругом, тем сильнее их тянет к себе вода.

И вот она - протока. Ее выдают взлетевшие со спины буйволов белые цапли. Сами буйволы не шевельнулись, увидев машину, продолжали сонно дремать в мелкой воде. В условном месте нас подбирает лодка, и мы теперь можем с воды увидеть тех, кто приходит сюда освежиться, тех, кто ищет возле воды добычу, и тех, для кого протока - арена жизни.

Двигаясь медленно по воде, на каждом метре берега обязательно кого-нибудь видишь. Качается на тростинке такой же, как наш, бирюзовый зимородок, и зимородки пегие рядом. И тут же видишь зимородка с утюг - черно-белого. Множество разных цапель. Одна на болотце возле протоки ловит рыбу, выбрасывая в сторону крыло. Рыба, как видно, прячется в тень от крыла, и цапля её хватает. Над покрытой зеленью отмелью летают «наши» ласточки, луни - болотный и полевой, - стайками носятся щурки. Небоязливо сидит на сухом дереве белоголовый орел-крикун, и в небе над протокой патрулируют грифы. Именно тут, в средоточии жизни, каждый день кто-нибудь погибает. Кого-то сцапали крокодилы на водопое, кто-то, ослабший, томимый жаждой, приходит к воде умереть - на песчаной отмели втоптанные в грязь белеют кости буйволов, бегемотов. Шныряют в траве, выбегая иногда на песок и к обрывам, изрытым норами, щурок, вараны. Властителями вод считать надо тут крокодилов и бегемотов. Враждуя, они живут тем не менее рядом. И это наиболее внушительные обитатели вод. Но нет существа более хищного, чем варан. Для крокодилов вараны - напасть: умело находят их кладки яиц, пожирают в две-три минуты. С успехом ради яиц и птенцов вараны забираются в норы щурок, ловят птиц, лягушек, рыбу, крыс, мышей, ящериц, едят и падаль. Флегматичные с виду, они оживляются, как только увидят добычу.

Тут же, в черте заповедника, люди занимаются лишь рыбной ловлей. Глубина Казинги - восемь метров. Рыбы много. Исключительно рыбой и кое-чем с огородов кормятся жители двух деревень. Мы подплыли к пристани, когда рыбаки, ставившие сети перед рассветом, возвращались к деревне. У нашего лодочника тут есть знакомый. Он окликнул его, спросив, как дела. В ответ рыбак показал мизинец, что означало: «Сети сегодня почти пустые».

Но, как и везде, бывают тут дни уловистые. Рыбаков поджидают две стаи птиц, черные, как монахи, бакланы, белые, похожие на летающие лодки, пеликаны и сидевшие на спинах буйволов изящные змеешейки. Как видно, во время выгрузки рыбы им кое-что достается.

Рядом с рыбачьей пристанью расположено купалище буйволов. Эти быки с изогнутыми рогами и мрачными мордами - отнюдь не домашний скот, это свирепые дикари, способные поднять на рога льва. Но тут к ним привыкли, и они тоже никого не боятся, отлеживаясь в воде и греясь на берегу. Вверху на кромке обрыва к протоке пришло еще одно стадо быков. Они ждут своей очереди искупаться в любимом месте. А по правую сторону от пристани, как бы сердясь, пыхтят в воде бегемоты. К местным лодкам они привыкли, а наша, иной окраски, видимо, их пугает. С дерева в воду бросился орлан и полетел с рыбой в когтях. «Рыба есть, - сказал знакомый нашего лодочника. - Надо уметь ее взять. Сегодня не получилось».

Ловят тут, на Казинге, тилапий, небольших сомиков с названием кэт-фиш и частенько ловят очень больших сомов. Рыбу солят и вялят - для еды и продажи. А вблизи озера Джордж рыбаки выкапывают в затвердевшей грязи высохших водоемов комья ила с оцепеневшей в них рыбой протоптером. Её ни солить, ни вялить не надо. Обматывают грязевой кокон веревочкой и несут на базар. Странную эту покупку приносят домой и опускают в воду. Ожившая рыба начинает плавать.

Не встретили мы на протоке «зверей», каких боялись больше всего, против которых пили таблетки и наготове держали всякие мази. О комарах речь. Не знаю, как объяснить, но в краю, где воды относительно много, этих разносчиков малярии мы почему-то даже ни разу не видели.

26.08.2004 - Санитары саванны

Две недели в Уганде

В 1961 году мы с Генрихом Боровиком были посланы в Сомали сделать путеводитель - молодая республика надеялась по примеру соседней Кении привлечь туристов. Путеводитель не получился - животных в полупустынной стране оказалось немного. Но кое-что мы все же увидели.

Помню утро. Наш проводник - «белый охотник» итальянец Джульяно - решил, что консервы порядком нам надоели и надо добыть какую-то дичь. Жертвой стрелка стал орикс - самец антилопы с длинными, как лыжные палки, рогами. Джульяно, снимая шкуру с добычи, сказал: «Заметьте время. Через три-четыре минуты на этом дереве рядом появятся гости».

Гости - двенадцать громадных грифов - появились через четыре минуты. Джульяно объяснил нам эту оперативность. Грифы, как только солнце прогреет землю, в восходящих потоках воздуха поднимаются вверх. Расположившись в шахматном порядке - не терять из виду соседей, - птицы патрулируют в небе. Имея превосходное зрение, грифы внимательно наблюдают за всем, что происходит внизу: ночью удачно охотились львы и что-то оставили после пира, либо сам лев уже не может подняться от старости и скоро станет жертвой гиен; гепард, убив антилопу, обедает - что-то останется и после него. Или вот - выстрел... Увидев возможность чем-нибудь поживиться, гриф, как пикирующий самолет, устремляется вниз. И вся «патрульная служба» пикирует в то же место. А внизу, наблюдая приземление грифов, гиена хорошо понимает, куда ей бежать.

Наши гости сидели на дереве, спокойно дожидаясь нужной минуты. Когда мы взяли свою часть добычи и сели в машину, грифы моментально слетели с дерева, и началась драка за лучший кусок «за столом». Минут двадцать мы наблюдали свалку, в которую включались отовсюду подлетавшие падальщики. Это был большой шевелящийся ком перьев, из которых торчали голые шеи и мощные клювы. Те, кто был сильней и проворней, наевшись, ковыляли в сторону, не способные от тяжести съеденного взлететь. Картина этого пира была отвратительной. Но интересно было понаблюдать один из важных моментов жизни саванны. Среди подлетающих едоков выделялись два голенастых аиста марабу с огромными клювами и робкие, сидевшие в стороне не очень большие черно-белые стервятники. Они приступили к еде, когда от орикса остались рога, копыта и белые кости. Тонкими, похожими на пинцеты клювами стервятники добывали волокна мяса из таких мест скелета, куда ни грифы, ни марабу массивными клювами добраться не могут. «Кости тоже не пропадут. Если увидит их бородач, то унесет в лапах - бросит сверху на камни и, расколов, поживится костным мозгом», - объяснял нам Джульяно.

Позже в саваннах Кении и Танзании я много раз видел пир падальщиков. А тут, в Уганде, мы стали свидетелями того, как сотни две грифов делили огромную тушу мертвого бегемота.

Бегемоты чаще всего погибают от междоусобных драк. Одного израненного зверя мы наблюдали, когда он был еще жив. А через три дня издали, с лодки, увидели слет жаждущих пира птиц. Бегемот, испустив дух, дня три пролежал на кромке воды, раздувшись, подобно воздушному шару. Толстая кожа его размякла, и мощные клювы грифов ее теперь пробивали. Трудно сказать, с какого пространства слетелись эти санитары саванны. Мы застали момент, когда тушу мертвого бегемота не было видно - шевелилась гора из перьев...

Чем всё кончается в таких случаях, мы видели тут, на протоке. У кромки воды лежали очищенные, похожие на грабли ребристые скелеты бегемотов и буйволов.

Утилизация всего, что умерло, - часть жизни саванны. Четкую границу между падальщиками (по-научному некрофагами) и охотниками провести трудно. Львы не очень разборчивы, они охотятся, но и падалью не побрезгают. Гиены - типичные падальщики, но они и охотники - жадные, беспощадные, прикончат ослабшую антилопу или долго будут другую преследовать, понимая, что скоро она может родить. Младенец, покидая чрево матери, окажется в отвратительной пасти гиены. Но надежнее всего для этого зверя, наблюдая за парящими грифами, бежать в сторону, где они приземляются. На общем пиру с птицами гиены ведут себя как хозяева. Чаще всего грифы просто сидят в стороне и ждут, когда гиены насытятся.

Едят падаль шакалы. Львы относятся к ним терпимо, кажется, даже с некоторой симпатией, и шакалы это хорошо знают, хватая куски из-под лап главной фигуры саванны в пожирании плоти. Но для шакала падаль - пища черного дня. Обычно он добывает еду охотой на зайцев, маленьких антилоп, птиц, мышей, ящериц и даже кузнечиков. Обликом и повадками шакал похож на нашу лисицу. Бывает, пускается он на хитрость - прикидывается мертвым и хватает некрупного простоватого сипа.

Птицы-падальщики тоже не прочь за кем-нибудь поохотиться. Но для них надежнее то, что уже не прячется, не убегает. И их санитарная служба в саванне исключительно хорошо налажена благодаря множеству глаз, следящих за всем, что происходит внизу, на земле. Все придерживаются порядка: сильным - первый кусок, остальные «оближут тарелку». Среди них грифы - самые многочисленные. И это чистые падальщики, они не охотятся, лишь ждут мертвечины. В противоположность грифам среди плотоядных зверей есть только один, кто презирает падаль, даже к остаткам своей добычи никогда не вернется, на его столе только свежее, с кровью мясо. Это гепард.

Его родственник - коварный и осмотрительный леопард - тоже предпочитает охоту, но голодный, он не побрезгует падалью. Сам же падальщиков презирает и, зная, что остатки еды, пока он спит, будут съедены, забираясь на дерево, втаскивает на него то, что осталось от трапезы, - иногда почти целую антилопу и даже зебру.

Среди птиц-падальщиков особо надо выделить аиста марабу и того, чьим обобщающим именем (стервятник) называют всех пожирателей мертвечины. Марабу вездесущ. Долговязую его фигуру с громадным клювом и шейным мешком для еды почти всегда увидишь среди пирующих грифов и сипов. Но чаще марабу маячит около свалки, кухни, бойни - всюду, где есть чем-нибудь поживиться, и хватает всё, что успеет схватить, - шматок мяса, кость, окровавленную тряпку. Он долго может стоять у привала туристов, и если кто-нибудь зазевался - бутерброд мгновенно исчезает, схваченный ловкой птицей.

А младший из падальщиков - стервятник - прославился потрошением страусиных яиц. Слабым клювом толстую скорлупу ему не разбить, но нашел-таки способ добраться до вкусной еды. Отыскав камень (иногда весом до килограмма), запрокидывая голову, бросает его на яйцо. Не с первого броска, но цели он достигает и, если кто-то из более сильных не увидел его в это время и не завладел разбитым яйцом, с жадностью поедает любимое блюдо.

Падальщики есть всюду, где существует жизнь. Там, где она не круто замешана, падальщиков немного. На Севере белые медведи сожрут выброшенного на берег водою кита, росомаха сожрет павшего оленя и приманку в капкане охотника. Бурый медведь не станет есть только что убитую жертву, а привалит ее на два-три дня землей и ветками, превратив в падаль. В средних широтах Земли утилизируют плоть бактерии, жуки-могильщики, волки, вороны. Ворон - типичный падальщик, но пищевая база его ограничена, и потому птиц этих всюду немного.

В африканской саванне животных миллионы. Ежедневно много их погибает (например, антилопы гну на кочевьях, переходя бурную реку) либо умирает от старости, от болезней, от увечий, полученных на охоте. При жаре саванна превратилась бы в зловонное кладбище павших, не будь зверей и птиц-падальщиков. Все они, на наш взгляд, несимпатичны, даже отвратительны. Но уж такая их доля в разноцветной ткани под названием жизнь. Энергия Солнца и минералы Земли растят зелень, её поедает множество растительноядных животных. Они, в свою очередь, служат пищей для плотоядных, те и другие, умирая, попадают на жернова некрофагов-падальщиков, стоящих на вершине пищевой пирамиды.

Некоторые племена в Африке умерших людей в землю не закапывают - оставляют на видном месте в саванне. Это и есть похороны. И это для здешних людей явление столь же нормальное, как и захоронение мертвого тела в земле. В Индии мертвых сжигают, но есть места, где их относят наверх «башни молчанья», где грифы сделают то же самое, что делают огонь или тленье в земле.

Таким образом, отдавая симпатии нашим орлам, соколам и многим другим благородным ловцам, благословим и падальщиков, которые, того не ведая, являются благодетелями жизни, очищая ее от всего, что неизбежно когда-нибудь умирает.

02.09.2004 - Драма слонов

Сильные, умные, неторопливые...

Две недели в Уганде

Мы стоим друг от друга в тридцати метрах, слева сверкает водою Нил, справа - опушка жирных тропических кущей. Семья слонов шла кормиться, и я с фотокамерой оказался у неё на пути. Два слоненка сразу спрятались под животами у матерей, а самка-вожак, распустив уши, повернулась в мою сторону, и мы с полминуты вели зрительную дуэль. Видя мою неуступчивость, слониха сделала выпад, и мне пришлось немедленно показать, что не намерен сделать ничего плохого мирной семьей великанов. Я отбежал, слониха вернулась к стаду, и все немедленно скрылись за стеной зелени.

Слонов знают все. С детства. Мне в книжке слона показал отец. Он рассказал, где слоны живут, что едят, зачем нужен им хобот. Больше всего меня поразили слова о том, что слоны спят стоя, потому что если лягут, то не смогут подняться.

Отец дожил до дней, когда сын, уже работая в «Комсомолке», побывал в Африке и мог рассказать, что не только видел слонов, но снял одного, когда он беспечно валялся возле дороги и старая самка, увидев опасность, подбежала и довольно бесцеремонно шлепнула ослушника хоботом по боку. Он, резво вскочив, побежал туда, где ему следовало быть при опасности.

Много раз потом я видел слонов. Одна встреча с ними у меня, возможно, прибавила седины. В танзанийском Национальном парке Маньяра мы с другом решили побывать у молодого ученого-англичанина Дугласа Гамильтона, жившего в центре заповедника в бунгало, окруженном черепами слонов. Засиделись за беседой мы долго и, когда поехали по дороге в тропических зарослях, вдруг обнаружили, что она занята стадом слонов. В машине с нами был рейнджер (охранник) с винтовкой. Постояв маленько, наблюдая, как слоны шевелятся в свете от наших фар, мы прошмыгнули на большой скорости как только дорога освободилась. Но тут же увидели, что оказались в ловушке - другая группа слонов заставой топталась на той же дороге. Они заволновались, потому что уходить надо было им в гору, у подножия которой вилась дорога. Подняться кверху после дождя было скользко, слоны угрожающе затрубили, им ответили те, которых мы только что видели. По тому, как охранник испуганно зашептал: «Джентльмены, не шевелитесь...», мы поняли, что находимся близко к беде, - машина для слона все равно что консервная банка. Как мыши в ловушке, мы наблюдали слонов, медленно уходивших из полосы света. Когда мелькнул хвост последнего, мой друг надавил педаль газа... Любопытна была реакция наша на происшедшее. Только что смертельно испуганные, мы вдруг все разом истерично захохотали. Как это происходит, наверное, знают психологи.

Нет места поведать еще о нескольких случаях со слонами. Что мы знаем сегодня об этих животных, что знали раньше? Обратимся к книге времен, когда не все еще было открыто и описано. В труде ученого Конрада Геснера слону уделено почетное место. «Он совершенно черный, лысый, спина твердая, живот мягкий, кожа сморщенная. Складками кожи он ловит мух и других назойливых насекомых... Над зубами слона есть два больших длинных клыка, торчащих из десен. Некоторые полагают, что эти клыки не следует считать зубами, их следует считать рогами... У слона необыкновенно длинный нос, называемый хоботом, который он вместо рук использует. Слон может хоботом ухватить самую маленькую вещь, например, монетку, и подать своему хозяину. Хобот имеет такую силу, что может и куст вырвать, и целое дерево с корнями... Слон живет долго, некоторые живут двести, а некоторые триста лет. Если слон проглотит пиявку, огромная опасность ему грозит. К людям врожденную любовь испытывает, особенно к красивым женщинам. Слон поддается полностью укрощенью, он может попасть камнем в узкую щель, а также может писать, читать, танцевать и играть на барабане так идеально, что просто поверить невозможно».

Прервем это милое повествованье. В нем кое-что подмечено верно, но многое и смешит. Верно сказано о главной примечательности слона - хоботе. Этот инструмент у природы уникален и совершенен. Сросшийся с губою нос, помимо того, что подметил средневековый зоолог, служит слону великолепным органом обонянья, трубою для звуков, насосом и шлангом для обливанья водою и обсыпания себя пылью и, наконец, для кидания в рот растительной пищи. Потеряв или сильно повредив хобот, слон обречен. И он знает, как важно хобот беречь. Атакуя врага, слон распускает для устрашения уши и свертывает хобот в полукольцо.

Уши слона (каждое весит восемьдесят килограммов!) выполняют две важные функции - улавливают малейшие звуки и служат терморегуляторами. Усилилась жара на один градус, и слон уже начинает обмахиваться ушами. Таким, пронизанным кровеносными сосудами радиатором, слон может понизить температуру крови в организме на четыре градуса.

Примечательны слоновьи бивни. Ими великан крушит деревья, откапывает коренья в земле и защищается. Растут бивни всю жизнь. Рекордный их вес (каждого) у самцов более ста килограммов, а длина наибольшая - свыше трех с половиной метров.

Необычно устроены у великана ноги. Они кончаются желеподобной подушкой, расширяющей ступню и придающей походке слона неслышную легкость, способность ходить по болотам.

Слон - чистый вегетарианец. Зелени ему надо много - около трехсот килограммов в сутки. Она перемалывается похожими на разрезанную буханку хлеба огромными коренными зубами. Сносившись, зубы растут заново. Но есть запрограммированный природой лимит. «Съев» три коренных зуба, слон должен приготовиться к смерти - жевать жесткую пищу ему уже нечем. Средневековый зоолог ошибся. Слоны не живут триста лет. В кенийской столице Найроби мы видели памятник слону-долгожителю Ахмету. Он умер в дикой природе на 63-м году.

Рождаются слонята весом в сто килограммов. Время развития плода во чреве матери зависит от его пола. Самки родятся через 18 - 19 месяцев, самцы - через 22 - 24. Объяснений такого явления я нигде не нашел.

Три года малыш-слоненок полностью зависит от матери - в момент опасности прячется под ее животом, в первые месяцы не понимает, зачем ему хобот, - наступив на него, поднимает панический визг. Мать самоотверженно малыша защищает. Если она погибает, слоненка берет под свое покровительство «тетушка» - старшая сестра матери.

Социальная организация слоновьей группы - матриархат. Руководит стадом опытная слониха, все в группе - её дети и внуки. Самцы, вырастая, отделяются от материнского стада и живут мужской группой. Некоторые образуют пару со старым слоном. Старик учит товарища мудрости жизни, молодой - преданно его защищает, оберегает.

Группы слонов общаются. Если в женском сообществе у какой-нибудь самки наступает пора любви, жених немедленно объявляется. Влюбленные уединяются и ведут жизнь, исполненную нежности и забот друг о друге, - сплетают хоботы и долго стоят в подобном единстве, ухажер приносит и кладет в рот подруге лакомую еду. Забеременев, слониха уходит в материнскую группу, и её там встречают приветливо, проявляют заботу о малыше.

Слоны - самые крупные из сухопутных животных Земли. Средний вес их семь тонн. Но встречаются и гиганты. Рекордсменом стал слон, убитый неким И. Феникови в 1955 году, он весил одиннадцать тонн.

Знатоки считают слонов и самыми умными из животных, включая человекообразных обезьян. Силой своей они не злоупотребляют, но всем в саванне эта сила известна. Нет животных, которые не уступили бы слону дорогу. Сам слон может, следуя здравому смыслу, уступить дорогу лишь носорогу, дабы не связываться со вздорным подслеповатым воителем...

Замечен у слонов юмор. Как-то мы напечатали снимки, на которых молодой слон шлепнул хоботом по заднице зебру, дернувшую его, играя, за хвост. В зоопарках рассказывают: слоны иногда прячут шапку служителя и наслаждаются тем, что тот никак не может ее найти. Известно у слонов сострадание к слабому. Чешский зоолог Вагнер пишет: «Мы с женой в 1972 году наблюдали молодого слона, который кормил веточками свою мать: у нее по самые бивни оторван был хобот».

Африканские слоны приручаются, хотя и трудней, чем индийские. Об этом говорят многочисленные древние войны с участием слонов. Самой унизительной для этого сильного и благородного животного является служба в цирках. Невыносимо видеть, как великан, загнанный на тумбу, старается устоять, балансируя на одной ноге, а человек, облаченный в сверкающие блестками цирковые одежды, поднимает победно вверх руки.

В Африке слоны живут уже многие тысячи лет. Распространены они были по всему континенту. Большую драму переживают слоны сегодня. Рассказ об этом - в очередном нашем пятничном выпуске.

09.09.2004 - Драма слонов

Такие кочевья слонов в поисках новых пастбищ сейчас наблюдать уже невозможно

Две недели в Уганде

Да, слоны распространены были когда-то по всей Африке. Сегодня увидеть их можно только в заповеданных Национальных парках - на островах дикой природы среди пространств, освоенных человеком. Вне заповедников слон в Африке - уже очень большая редкость.

Что случилось? Утверждаясь на Земле, люди стали охотиться на слонов. Занятие это было опасным. Племя пигмеев, с давних времен сохранивших приемы охоты на великанов, использовало их до нашего времени. Маленький, но отважный охотник, обмазав себя слоновьим навозом, подкрадывался к жертве вплотную и молниеносно перерезал сухожилия задних ног. Операция эта часто кончалась для человека смертью. Но наловчившись, увенчанный лаврами джунглей умелец убивал за недолгую свою жизнь десяток слонов. Использовали и другой, столь же жестокий прием. Слону в брюхо всаживали копье. Убегая, он задевал им кусты и, теряя кишки, умирал. Пигмеи понимали, кого удавалось им умертвить. У поверженной туши они пели: «Ты такой большой, о слон! А я такой маленький и такой глупый, и я не видел, что это твой живот, а не крыша джунглей». Эта древняя песня пигмеев была записана на магнитофон в африканском лесу Итури сорок пять лет назад, когда слонов в Африке стало в десять раз меньше, чем было в «библейские времена».

Разумеется, слонов истребили не копьями. Дело сделало огнестрельное оружие, с которым в Африке появились европейцы. И если африканцы охотились ради мяса слонов, то пришлых интересовали бивни - «слоновая кость». Это был единственный товар, окупавший транспортировку из глубины Африки к побережью на корабли, уходившие в Америку и Европу. Торговля слоновой костью давала огромную прибыль - 1500 процентов на единицу вложенных в дело средств. Слоновая кость шла на украшенья, но главным образом на изготовление бильярдных шаров и клавишей музыкальных инструментов. Заинтересованы в избиении слонов были и местные жители, получавшие даром целые горы мяса. Европейцы его ценили невысоко, считая жестким, «похожим на старую говядину», для африканцев же это был ценный продукт питания. Мясо они разрезали на полосы, сушили, мололи и сыпали в суп.

А бивни стали проклятьем слонов. Число животных везде катастрофически убывало. Ранее не боявшиеся человека слоны стали бояться его панически.

Спасти слонов могли только заповедники. И первым об этом подумал мудрый правитель Трансвааля, президент Паулус Крюгер. Добрую память о себе оставил он речью в парламенте, где обратил вниманье сограждан на то, как быстро меняется Африка. «Если не принять меры, всё, что мы видим сегодня, скоро станет воспоминаньем». Заповедникбыл создан, справедливо получив имя Крюгера, и стал образцом для многих обеспокоенных судьбою дикой природы людей - Национальные парки сегодня созданы во многих странах.

Радоваться надо, что остались хотя бы островки былого богатства Черного континента. Однако сберечь слонов оказалось делом далеко не простым. Эти пожиратели зелени (слон ест 16 часов в сутки, оставляя время лишь на поход к водопою и четыре часа на сон). За короткое время кормовые угодья слоны буквально опустошают. В былые времена они, собираясь в огромное стадо, уходили в места, где могли прокормиться, и через некоторое время возвращались на старые пастбища, где успевал вырасти молодой лес и поднялись высокие травы. Сейчас сделать это нельзя - заповедники окружены полями (шамбами), огородами, поселеньями человека. Любая вылазка слонов из «резерваций» порождает конфликт с жертвами обеих сторон. Слонам надо кормиться, а бедные жители деревенек сыты лишь тем, что дает им полоска земли с бананами, тыквами, кукурузой. Слоны быстро усвоили, что не им принадлежит эта лакомая еда, и стали появляться на шамбах, крадучись, ночью. Словом, серьезный конфликт.

Некоторые заповедники стали окружать массивными изгородями, но слоны выдергивали столбы и прорывались к вожделенному корму, возвращаясь к утру в заповедник. С небольших охраняемых площадей слонов стали переселять в большие Национальные парки. Но сделать это непросто - не домашний скот, который можно направлять куда угодно. Применяли для транспортировки вертолеты, перевозя слонов молодых, а старых отстреливая.

Слоны и сами, движимые инстинктом, искали выход из мест, где корма истощались. Так постепенно переполнили они знаменитый парк Цаво в Кении. Их стало тут пять тысяч, потом одиннадцать, потом пятнадцать! Такую массу поглотителей зелени заповедник не мог ни прокормить, ни напоить. Положение усугубили две сильные в Африке засухи в 60-х и 70-х годах. Слоны крушили все, что растет, - кустарники, баобабы, деревья в долине небольшой речки - и за короткое время превратили даже относительно большое пространство Цаво в полупустыню и начали гибнуть от голода. Причем страдали не только сами слоны, но и все растительноядные. В эти годы голод прикончил 300 носорогов, исключительно редких теперь животных.

Перед учеными-зоологами встала драматическая и противоречивая проблема: чтобы сохранить слонов как вид, их необходимо было отстреливать. Десять тысяч слонов и было застрелено. Поднявшийся шум протестов унять надо было терпеливыми разъяснениями о драматическом обороте дела. Сейчас Национальный парк Цаво представляет собой пыльную полупустыню, не привлекающую ни слонов, ни туристов.

Этот урок усвоили в других Национальных парках, в том числе в парке Мерчисон Фолс в Уганде, где слоны, искавшие тут убежище от бескормицы, съели прибрежные леса у Нила. И хотя места эти растительностью много богаче заповедника Цаво, пришлось и тут прибегнуть к драматическим мерам - десять тысяч слонов застрелили.

Переведем дыхание - как же быть? Этот вопрос пять лет назад я задал главному рейнджеру парка Крюгера. Человек откровенный, он сказал: «Выход один - оставлять столько слонов, сколько может их прокормить заповедник. Отстреливаем. Но выборочно, при тщательном контроле ученых и так, чтобы не волновать, не травмировать посетителей парка. Усложняют дело нам браконьеры, проникающие из Мозамбика (торговля слоновой костью продолжается). Зная, что пощады не будет, они все равно появляются в заповеднике. Бороться с ними и опасно, и трудно. Пришлось объявить: «Будем расстреливать с воздуха».

Сейчас в заповедниках Африки обитает около 300 тысяч слонов. Из них около двухсот тысяч - в Восточной Африке, где наиболее благоприятная для них обстановка, в Уганде, хотя во время недавней войны несколько тысяч слонов было застрелено браконьерами. Поскольку численность людей растет и вместе с ней растет нужда в пахотных землях, места для диких животных остается все меньше и меньше. Слоны и носороги при этом страдают в первую очередь. И мы уже никогда не увидим таких вот запечатленных на снимке массовых переселений слонов в поисках новых пастбищ. Спасительных пастбищ нигде уже нет. Значит, надо слонам держаться на заповеданных территориях, где лишние животные - драматическая помеха. Таковы жесткие условия сохранения дикой природы. Будем радоваться тому, что можем слонов увидеть пока что не только на фотографиях.

16.09.2004 - Их мы не видели

Африканская саванна - открытая арена жизни. Почти все, что в ней происходит, доступно взору. По этой причине именно в эти степи стремятся попасть исследователи живой природы и масса туристов. Есть, однако, немало животных, увидеть которых не удается. Одни немногочисленны - не попадаются на глаза, другие ведут ночной образ жизни. Все же кому-то случайно или целенаправленным поиском удается «невидимок» увидеть. Особо удачливые делают снимки. Сегодня мы публикуем фотографии разных животных, о присутствии которых в Уганде мы знали, расспрашивали о них, но не увидели и заимствовали их фотографии из книг об Африке.

Рыба, живущая в пересыхающих пойменных водоемах у Нила, способна, создавая из слизи кокон, ожидать в нем прихода дождей, когда низину вновь заполнит вода. Опытами установлено: рыба способна оставаться живой в своей капсуле и дышать воздухом до четырех лет.

Суданцы и угандийцы ловят её в воде на удочку и сетями, а когда вода испаряется, а дно водоема высыхает до крепости асфальта, тихо идут по тверди, прислушиваясь, не издает ли рыба где-нибудь характерные для нее звуки. Услышали - немедленно начинают раскапывать землю мотыгой... Велика ли добыча в слизистом коконе? Некоторые протоптеры достигают двух метров и весят полста килограммов.

В лесистой Уганде страусов почти нет, тем интересней было узнать, что этот снимок сделан в угандийской степи. Интересно в нем то, что видим мы страусиные яйца, насиженные прямо в песке, видим только что вылупившегося малыша, папу в «черном костюме» и маму, покрытую бурыми перьями.

В тайниках глиняных «замков» живет «царица» термитов. Она огромна в сравнении с «подданными», которые кормят и чистят «царицу». Ее же дело - рожать. И рожает она непрерывно. За двадцатилетнюю жизнь производит более двухсот миллионов яичек.

В озерах Уганды обитает несколько видов тилапий. Один из них интересен тем, что инкубирует икру во рту. Мало того, когда из икринок появляются крошечные мальки, убежищем им служит опять же материнский рот. Выбираясь поплавать, малыши при малейшей опасности устремляются к маме в открытые настежь «ворота». Мальков у маленькой рыбки - до шести десятков. Растут они быстро, и, чтобы теснота была для них терпимой, под нижней челюстью матери появляется вырост, напоминающий подклювный мешок пеликанов. По мере взросленья мальков мать дает им свободу поплавать, но на ночь понуждает все же собраться во рту.

И наступает момент, когда мальки при опасности уже не ищут спасительное убежище, а мать перестает замечать их отсутствие.

В саванне немало змей. Часть из них ядовиты и способны даже «выстреливать» ядом на расстояние, а есть безобидные для людей. К ним относится небольшая змейка, специализированная питаться исключительно птичьими яйцами. Те, кто видел её, рассказывают: «Трудно было поверить, что змейка способна овладеть яйцом, в несколько раз превышающим величину её головы. Но змея смело к нему подступает и, разинув невероятно широкую пасть, начинает, как чулок, обтягивать яйцо». Позвоночник острыми выростами выходит в горло змеи. Эти выросты раздавливают скорлупу, выплюнув ее, содержимое яйца змея проглатывает.

Странного зверя под названием трубкозуб редко увидишь даже на снимках. Древний житель планеты днем отсыпается в норах, а охотится ночью. Внешность трубкозуба (угандийцы зовут его «земляная свинья») занятна: уши - как у осла, горб - верблюжий, хвост - кенгуру, морда кончается свиным пятачком, язык походит на большого червя. Питается трубкозуб, весящий сто килограммов, исключительно термитами. Лапы его вооружены мощными когтями, разрушающими прочные сооруженья термитов. Зверь запускает в их лабиринты длинный липкий язык.

23.09.2004 - Две недели в Уганде

После захода солнца...

Прощальный свет

К озеру Мбуру, где кончался выбранный нами маршрут по заповедным землям, ехали мы местами обжитыми - банановые рощицы, кукуруза, плантации ананасов и зеленые волны чайных плантаций. Даже не верилось, что сохранился тут где-то островок дикой заповеданной жизни, как вдруг за уступившим дорогу нам стадом невероятно большерогих коров в кустах мелькнул полосатый матрасик зебры, за нею на поляне увидели мы стаю прыгавших через дорогу импал, и тут же сверкнула водная гладь Мбуру.

- Приехали, - сказал наш гид-шофер, указав на дымок за большою, как оказалось, столовой, палаткой.

- И жить в палатке? - спросила Женя.

- Да, - ответил Сам, уверенный, что это и есть настоящая жизнь в путешествии.

- Валера, Василь Михалыч, Володя! - обратилась Женя к мужской части нашей команды. - Палатки! Тут рядом, наверное, и львы, и змеи, и удобств, наверное, никаких. Звоните в фирму, пусть изменят программу.

Чертов мобильник в самом деле позволял позвонить куда угодно. Пришлось, заглянув в одну из палаток, выступить с небольшой речью.

- Женя, - сказал я на правах старшего, - житье в палатке ты запомнишь как самое лучшее в твоей жизни. Загляни: чистые постели, туалет, умывальник, вода для душа подвешена в мешке на столбе. И никто нас не съест...

Женя сдалась. Житье у Мбуру было действительно самым памятным за все двухнедельное путешествие. Палатки стояли не в ряд, в кустах к каждой вели дорожки, а чтобы вечером ты шел уверенно, у палатки зажигался старинный фонарь «летучая мышь», освещая дощечку на колышке с надписью: «Зебра», «Твига» («Жираф»), «Носорог» и так далее. Нам с профессором досталась палатка «Зебра», Жене и Валерию - «Твига», почтенной английской паре - «Тембо» («Слон»).

В полотняном приюте нам предстояло провести два дня и две ночи.

Утром я вспомнил Пушкина: «Сон в палатке удивительно здоров». Но главное открытие было в том, что местные звери паслись рядом с «шатрами», как называла палатки Женя. Зебры с любопытством разглядывали нас из кустов, местные кукушки, сверкая на утреннем солнце красно-бордовыми перьями, прятались по кустам, сорокопут кормил птенцов прямо у входа в нашу палатку.

Привлеченный запахом кухни (тоже палаточной), небоязливо нас разглядывал кабан-бородавочник. Присутствие этого джентльмена с челюстью экскаватора совершенно успокоило Женю, и она заявила, что райское место находится именно в этой точке земного пространства.

Поколесив после завтрака по извилистым путям заповедника, поснимав табунки зебр, водяных козлов и газелей, мы сели в большую лодку. На носу ее примостился молодой угандиец с «калашниковым». «От крокодилов обороняться?» - «На всякий случай...» - неопределенно кивнул наш страж, явно довольный вооруженностью.

«В Мбуру полно крокодилов!» - сулили нам книжки путеводителей. Наверное, крокодилы в самом деле тут были. Но скрытый нависшей над водою растительностью край берега прятал все, что на нем могло затаиться. Зато птицы были все на виду. Змеешейки отдыхали после нырянья за рыбой на спинах у бегемотов, неподвижно, как зачарованные, глядели в воду огромные рыжие цапли. Летали «наши» щурки и ласточки. На веточках над водою сидело множество зимородков. Маленькие, бирюзовые, вели себя так же, как зимородки на наших реках, а более крупные, пегие (черное с белым), охотились так же, как охотится на мышей пустельга - зависали над водой в одной точке и, высмотрев рыбку, ныряли.

Но главной фигурой на озере был орел-крикун. Орнитологи предпочитают точность и называют орлов-рыболовов орланами. Их несколько видов. На американском гербе - орлан белоголовый, в наших местах живет орлан белохвостый, на Камчатке - орлан белоплечий. Всех отличают большие размеры, присутствие в оперении белого цвета и величественная осанка гордой, независимой птицы. Если не тревожить орланов, они держатся одних мест и выводят птенцов ежегодно в одном и том же гнезде, все время его подновляя. Пара орланов (во Флориде) прославилась тем, что, постоянно надстраивая гнездо, довела его в поперечнике до трех метров, до шести метров в высоту и в три тонны весом.

Африканский орлан - не самый крупный среди сородичей. Водится в Африке он повсюду южнее Сахары, где есть вода, но тут, на Мбуру, бывалого орнитолога Владимира Галушина он удивил численностью. Забыв обо всем, профессор считал гнезда на берегу, считал птиц и, возбужденный, подвел итог: «Невиданная плотность для хищников! В среднем почти на каждые семьсот - восемьсот метров - пара орланов!»

Мы плыли вдоль берега, и орланы, перекликаясь, постоянно были перед глазами. Удалось увидеть, как сорвавшийся вниз с ветки орлан спикировал в воду и в брызгах взлетел с рыбою в лапе. Запомнился буйвол, понуро стоявший в воде. Глаза его были воспалены, и ничто буйвола уже не пугало, не волновало. «Пришел к воде умирать, уже пятый день его вижу», - объяснил нам вооруженный гид. Два грифа, выжидательно сидевшие на сухом дереве, этот приговор подтверждали.

Но жизнерадостно по всему мелководью Мбуру всплывали, разевая пасти, грузные бегемоты. Один из них, либо очень сообразительный, либо беспечный, небоязливо ходил по берегу среди автомобилей туристов. Тут же прыгали избалованные подачками обезьяны, и важно чуть в стороне стояла парочка венценосных журавлей.

Больше всего запомнилась последняя ночь в заповеднике. Солнце в этих местах уплывает за горизонт сразу после шести, и в полчаса темень ночи всё поглощает. После ужина только свет звезд помогал угадывать тропы к палаткам. Маячками на них стояли старинные фонари. Навестив чету Волковых (в конце путешествия сказать хорошим людям спасибо за щедрый для нас с Володей подарок - двухнедельное странствие), мы пошли к своей «Зебре», взяли фонарь под крышу палатки и просидели с уютным светом «летучей мыши» до полуночи. Я ковырялся в блокноте, Володя бисерным почерком заполнял «птичий» дневник. Тихо потрескивая, горел керосиновый наш светильник. Есть в человеческом обиходе вещи столь прочные и надежные, что кажутся вечными - швейная машина «Singer», самолет Ан-2, «калашников» и вот эта «летучая мышь». Мама, помню, с таким фонарем доила корову, плыли однажды мы по Оке ночью, и на носу лодки был привязан этот фонарь, и вот тут, на экваторе, эта «интернациональная лампа» создаёт у входа в палатку ночной уют.

За палаткою в темноте кто-то шуршит, двигаясь по сухим травам, с озера доносится хор африканских лягушек, вдалеке, слышно, подвывают шакалы, и где-то рядом лают (!) две зебры. На огонек фонаря летят мохнатые бабочки. Непрерывно - «ры-ы... ры-ы...» - стрекочут цикады. Привлеченная светом, на стол к нам забирается красно-синяя агама. Не шевелимся, и смелая ящерица соблазняется лапкой потрогать наши бумажки... Тепло - градусов двадцать пять. Млечный путь в вышине ярок, а большие звезды сияют алмазами. Как велик мир! И, возможно, самое интересное в нем - жизнь, цветущая на Земле и, чудится, нигде больше. Какое счастье чувствовать себя пусть временной крупинкой жизни, наблюдать проявления всего, что дышит, летает, бегает, зеленеет...

- Никогда не слышал, как лают зебры, - говорит друг мой тихим голосом, чтобы не спугнуть ящерицу. И мы опять сидим молча, наблюдая звездное небо. Где-то не так уж далеко, по меркам небесным, скрипит сейчас снег под чьими-то валенками, грызут горькую корочку ивняка зайцы, спят под снегом медведи, мышкует лиса...

- Ну что, спать?..

С трудом тушим, прощаясь мысленно с Африкой, пахнущий керосином трудолюбивый, надежный фонарь.

30.09.2004 - Таежныи тупик

Убежище Лыковых в Саянах - каньон верховий реки Абакан, по соседству с Тувою. Место труднодоступное, дикое - крутые горы, покрытые лесом, и между ними серебристая лента реки с бегущими к ней пенистыми притоками. Нелюдимость сих мест вовсе не означает пустыню. Этот таежный край сибирской тайги богат зверем, и тут хорошо все растет, благодатные кедрачи не тронуты человеком. Семья Лыковых без ошибки выбрала это место для скрытной жизни.

Два года не был я у Агафьи. Препятствие главное - вертолет. Мало эти машины летают - дороги, не по карману ни лесникам, ни гидрологам, ни геологам, ни охотникам. Два года ждал случая. Когда он чуть замаячил, я прилетел в Таштагол - шахтерский городок в Кузбассе, тут готовился маршрут для полета, и местная власть нашла пару часов для меня. Но когда приготовились вылетать, испортилась вдруг погода. После гибели генерала Лебедя в этих краях «на воду дуют» - погода над горами должна быть надежно хорошей.

И вот после томительного ожидания летим. Вот снижаемся, уже видим сверху избушки. Но приземлиться на прежнем месте нельзя - река Еринат изменила русло, теперь с правого берега надо переходить реку вброд. Течение быстрое, глубина - выше колен, вода ледяная, но делать нечего, подтянув лямки поклажи и опираясь на длинные палки, бредем к стоящим на другом берегу Агафье и Ерофею. Они машут руками и что-то кричат, но советы их река глушит. Метров тридцать потока одолеваем с потерями - фотографа из Таштагола вода опрокинула вместе с камерами, оператор с телевидения тоже упал, поскользнувшись, но видеокамеру удержал над водой. Остальные, я в том числе, благополучно вылезаем на берег с тревожными мыслями о простуде - колени от холода как будто тисками сжало. Выливаем из ботинок воду, выкручиваем штаны. Забота главная - мало времени. Из двух отведенных часов пятнадцать минут ушло на переправу.

Как всегда, сначала - гостинцы (непременные свечи, лимоны, батарейки для фонаря) и вопрос о здоровье. Агафья ни на что не пожаловалась. Да и с виду как будто окрепла, выглядит загорелой. «Ну что, скоро юбилей отмечать будем?» Слово юбилей новое, Агафья не сразу понимает, о чем идет речь. А речь о том, что через год таежнице исполнится шестьдесят. «Ты тут молись, чтобы речка потекла бы по прежнему руслу, а мы явимся тебя поздравлять». Смущенно смеется: «Что Бог дасть...»

Разговор о новостях в поселеньице идет на ходу: Агафья показывает избу, хозяйство, козла, собаку. Из дверей пулей улетает в тайгу озадаченный обильем людей диковатый, со сверкающими глазами кот. Я, не теряя времени, снимаю, и первый раз «фотомодель» нисколько не возражает - то ли привыкла к «снимальщикам», то ли дошло до нее: не напишут в газете - скоро и позабудут, а для нее сочувствие и внимание стали необходимостью.

Главное минувших двух лет - уход из «Тупика» Надежды. У Агафьи за двадцать два года нашей с ней дружбы побывало больше десятка разных людей. Неустроенность нынешней жизни побуждала искать убежище от невзгод тут, в тайге. Я всех отговаривал: «Ни в коем случае! Вы той жизни не выдержите». Кое-кто все-таки сюда добирался и, конечно, через неделю-другую рвался «домой». «В уме не утвержденные», - говорила Агафья, расставаясь с очередной богоискательницей. А москвичка Надежда Небукина, во многих сибирских местах побывавшая, тут задержалась на целых пять лет. Привыкла к тайге - охотилась, собирала кедровые шишки, ловила рыбу, доила коз, трудилась на огороде, приспособилась к скудности быта. Но в последнюю встречу Надежда и Агафья по очереди мне жаловались друг на друга. По-своему каждая была права, и я понял: разрыв близок. Случилось это летом в прошлом году.

Надежда, вернувшись в Москву, быстро утешилась - рядом мать, дочь, внучка, городские удобства. А для Агафьи уход Надежды был крайне болезненным. «Проснулась утром, а в избе у нее на столе бумажка. Каялась. Просила простить. А я была в горе. Я же её крестила. Матушкой она меня называла». Я робко пытаюсь объяснить обстоятельства: «Городской человек... Больная мать, дочь, внучка...» Все это Агафья пропускает мимо ушей, обнаруживая властный, непреклонный нрав Лыковых. «Нет, не можно так делать...»

Когда-то, увидев арбуз впервые, Агафья с отцом озадачились: «Это цё?» Я объяснил: «Режьте и ешьте красное». После съемки, вернувшись в избушку, увидел: съедено было и красное, и белое, осталась только зеленая кожура. Теперь же Агафья хорошо разбирается, что надо есть самой, а что отдать козам.

Не сразу расспрашиваю о Ерофее. Его присутствие рядом, конечно, смягчает одиночество таежной затворницы. Но у Ерофея свои заботы. Судьба распорядилась так, что ему некуда было податься в раздрызганной нынешней жизни - потерял работу, семью, жилище, лишился ноги. Мыслил тут, в удаленности от людей, разводить пчел и как-то кормиться. Но не всё рассчитал - пчелы, доставленные сюда, погибли, холодновата для них здешняя горная высота. Пустой улей возле избы Ерофея стоит памятником несбывшимся мечтаниям.

Ерофей изменился - выглядит «на трех ногах» одичавшим. Высказал мне обиду, что в прошлом рассказе о здешней жизни я сравнил его бороду с бородой Карла Маркса. «Какой еще Маркс - я крещеный!»

Крестила Ерофея Агафья, но родство в вере, чувствую, не очень способствует климату отношений. Живут двумя «хуторами». Ерофей - в срубчике у реки, Агафья - вверху на бугре. Каждый печет свой хлеб, варит свою кашу. Кое-чем делятся. Заготовка дров - нелегкая доля медведеподобного сибиряка в общих с Агафьей житейских заботах. «Пиши аккуратно, пусть не подумают, что мы с Агафьей тут обвенчались. У каждого - свой крест».

Жизнь сложна. Сына от первого брака Ерофей почти что не знал, души не чаял в дочках, рожденных второю женой. Что вышло? Дочки как будто и не знают о существовании отца, а сын Николай оказался человеком добрым, умным, понимающим, в каком положении оказался отец, помогает ему чем может. Это очень непросто при крайней сложности доставить сюда какой-либо груз. Но Николай ухитряется. Установил в тайге тут рацию и раз в неделю выходит с отцом из Таштагола на связь. Ерофей с Агафьей узнали по этой связи, что мы прилетим. Я определил это по невиданным ранее половичкам в хижине у Агафьи, по обновкам, надетым к случаю. Любознательность Агафьи, конечно, коснулась радиотехники: «У нас тут недавно антенна упала, но к связи наладили...»

Ах, как мало двух часов для свиданья! Надо же посмотреть живое хозяйство Агафьи. На огороде выросло все этим летом неплохо, а в тайге - хороший урожай кедровых орехов. «Жду тушкена (название ветра). Набьет шишек - пойду собирать. С Надей-то это у нас хорошо получалось... А о том, что я рыбу ловлю, не пиши - тут теперь заповедник», - вдруг спохватилась Агафья. Я, не уполномоченный это делать, все же сказал, что рыбу она может ловить, как ловила всегда, заповедник от этого не пострадает и никто за это упрекнуть её не посмеет. Агафья поглядела на меня с благодарностью: «Мяса нет, да и обет я дала не есть мяса, а рыбки-то хоть маленько поймать бы надо...»

У Агафьи, сужу по письмам в газету, много милосердных друзей. Двадцать два года прошло с лета публикации первых очерков о Лыковых, но до сих пор приходят Агафье посылки (с которыми я не знаю, что делать) и письма с вопросами: как живет, как здоровье, что нового? Без «мирской» помощи Агафья выжить бы не могла, и люди много сделали для таежницы. Есть имена, которые я хотел бы назвать, и в первую очередь имя моего друга и земляка-воронежца Николая Николаевича Савушкина. Он работал в Хакасии главой управленья лесами. Почти всё, что построено для Агафьи, - дело его забот. Мне отрадно было узнать, что Агафья всё это помнит, печалится о том, что Николай Николаевич по болезни уже не может к ней прилетать.

С детской гордостью Агафья рассказала мне, что печется о ней побывавший тут Аман Тулеев. И столь же заботливым, как Николай Николаевич Савушкин, стал для нее глава таштагольской власти Владимир Николаевич Макута. «Хороший человек, заботливый, не заносчивый. Лишнего я не прошу, но если что надо - говорю об этом ему без стеснений».

С Владимиром Николаевичем мы перезванивались - от него получал я вести из «Тупика». На этот раз вместе сюда прилетели, вместе форсировали речку, и гостинцы наши были сложены в одну кучу.

Родственники из Килинска прислали подарки, дожидавшиеся вертолета полгода: сухой творог и трехлитровую банку меда. Лет пятнадцать назад такую же банку с медом от меня Агафья не приняла: «В стеклянной посуде-то не можно». На этот раз подарок в такой же посуде был принят без всяких сомнений...

За рекой послышался рев запущенных двигателей вертолета - по регламенту времени надо без промедления улетать. Агафья по дорожке с пригорка спустилась с нами к реке. Сокрушенно качала головой, глядя, как мы, вооруженные кольями, противимся напору воды.

Тайгу еще не тронула желтизна. Из хижины у воды вился синий дымок - Ерофей готовил что-то к обеду с сыном. Оба они вышли на берег помахать нам руками (сын оставался тут на неделю, чтобы потом спуститься вниз по реке на привезенной ранее лодке). А Агафья что-то кричала в напутствие нам, но шум воды и моторов голос ее заглушали.

Подъем. На секунду-другую мелькнули хижины на пригорке, картофельные борозды и фигурка Агафьи внизу на белесых речных камнях... Агафья в 1945 году родилась как раз в этом месте. Горы с тех пор не переменились. И река течет, как текла шестьдесят лет назад. Природа здешняя величава и равнодушна к жизни людей, к их страстям и заботам. Развернувшись и набирая высоту, мы на мгновение снова видим «жилое место». Но вот уже ни избушки, ни одиноко стоящего у реки человека не видно. Летим над тайгою, где ни дымка, ни следа людского нет.

«Медведи одолевают», - не раз сокрушалась Агафья. Медведи в этих краях многочисленны. Однажды, пролетая в «Тупик» во время медвежьих свадеб, мы насчитали в горных лугах двенадцать зверей. Поселенье Агафьи с запахом дыма, собачьим лаем и козьим запахом будоражит любопытство медведей. Агафья часто их видит то у реки, то в конце огорода у края тайги. Был случай, медведь попытался разрыть могилу отца в двадцати шагах от избушки. Боязнь медведей заставляет Агафью держать наготове ружье, и повсюду в «усадьбе» развешаны «пужала» - красные тряпки, худые кастрюли, бидончики, громыхающие, если дернуть с порога веревку. Пока что техника эта медведей если и не пугает, то озадачивает - в «усадьбу» они не вторгаются.

На снимке - изба Агафьи, «храмина», сказал бы покойный Карп Осипович. Вся семья Лыковых ютилась в хижине, стоявшей на этом месте. Остатки изначальной избушки служат сейчас приютом для коз. Я попросил однажды Агафью нарисовать на бумаге части ее хозяйства. Неожиданно она успешно справилась с неведомой раньше задачей. В первую очередь нарисовала избу, печку в ней, потом все по порядку. Сказала, возвращая мне карандаш: «Баловство, а какая-то благость в ём есть».

У Лыковых не было никаких домашних животных. Диких они приручать не пытались. При встрече с геологами сразу попросили привезти им кошек - приструнить бурундуков, разорявших посевы ржи и конопли. Позже появилась у них собачка, потом привез я им коз. Сейчас есть еще куры. Агафья вполне освоила животноводство.

Род Лыковых на Агафье прервется. Она была свидетелем смерти матери, потом сестры и двух братьев. Могилы всех - в разных местах. Агафья изредка их навещает. Лишь крест над могилой отца постоянно у нее на глазах, напоминает: была когда-то семья, в которой Агафья росла младшим ребенком.

В деревне Килинск навестил я родичей Лыковых - староверов того же толка (секты). Килинские бородачи жили и живут справно - в каждом дворе одна-две коровы, лошадь, свиньи, утки и куры. Нынешний раздрай бытия этих людей не коснулся, живут, как жили - сплоченно, в вере и трудолюбии. Лишь старики огорчаются: молодежь не хочет быть бородатой.

07.10.2004 - Шесть соток благословенной воды

У пруда вечером

Слова «шесть соток» стали символом садоводства и огородничества городских людей на клочке земли где-нибудь в лесных неудобьях. Для многих в нынешней жизни это способ выжить, другим - это средство себя занять, укрепить и поправить здоровье хлопотами на свежем воздухе и запастись на зиму соленьями и вареньями. И есть среди этих садоводов, огородников и пасечников люди, для которых «шесть соток» - это, помимо прочего, способ удовлетворить любознательность, наблюдая и направляя жизнь растений, и зорко видеть все, что происходит в саду-огороде и за границами их - в лесу. Этим важно не просто вырастить тыкву или репу, помидоры, клубнику, им важно вырастить овощ необыкновенных размеров, разводить виноград, где по климату он вроде расти бы не должен, им важно что-то с чем-то скрестить и ждать результатов. Эти люди ведут дневники своей деятельности, записывают удачи и неудачи и часто добиваются исключительных результатов, становятся людьми известными, получают медали на выставках, их сад-огород - счастье жизни, смысл существования.

Не заглядывая в книги, по памяти, назову несколько таких российских людей (хотя есть они во всем свете, например, Бербанк в Америке). А у нас великим огородником был Андрей Тимофеевич Болотов, добившийся не только исключительных результатов в овощеводстве, но и написавший о своем увлечении четырехтомный труд «Жизнь и приключения Андрея Болотова». Не было в этих книгах «хождения за три моря», не участвовал автор в великих сраженьях, его «приключения» состоялись на клочке земли в Тульской губернии, на огороде вел он тонкие наблюдения за миром растений, непрерывно экспериментировал, вывел много сортов овощей, сделал много открытий - на четыре тома хватило увлекательного рассказа о подвиге длиною в десятки лет.

Назовем еще одного огородника, Ефима Грачева, жившего в XIX веке вблизи Ростова Великого, на Ярославщине. Это был талантливый практик, книг о себе, кажется, не оставил, но на всемирных выставках собирал обильный урожай медалей, выращивая невиданные сорта лука, свеклы, редьки, капусты, картофеля, и вошел в историю как великий огородник России.

Назовем еще одно имя (уже садовода), начинавшего тоже свои дела на клочке земли и достигшего результатов, всемирно его прославивших. Это почти что наш современник - Иван Мичурин. Не помышляя о научных высотах, он их добился - кропотливым, вдумчивым отбором и скрещиванием вывел и продвинул на север 300 южных плодовых растений.

Есть и сегодня люди подобной страсти и трудолюбия. Расскажу о моем друге Анатолии Яковлевиче Митронькине. Для него интерес: шесть соток воды - маленький пруд за городом.

С Анатолием Яковлевичем мы знакомы давно. В мордовском Саранске он возглавляет реставрационные мастерские - бригады его работников обновили усадьбу Лермонтова в Тарханах, восстановили много церквей, монастырских построек, старинных зданий, саней, экипажей, бытовой утвари, начиная с мебели и кончая посудой и дуэльными пистолетами. Многое в делах мастерских держится на страсти и увлеченности Анатолия Яковлевича, для которого важно «до всего докопаться своими руками, постичь своим «котелком». Неуемность этой натуры меня самого - человека не ленивого и любознательного - всегда восхищала. Всё успевает! В молодости был одержим построением маленькой подводной лодки, «чтобы наблюдать из нее за жизнью в воде». Скоро убедился, что дело сложное и, когда чуть не погиб в самодельном «Наутилусе», бросил его. Оказавшись на пасеке, захвачен был тайнами жизни пчелиной семьи. Завел свою пасеку, довел до сотни ульев, но, однажды позвав соседа, сказал: «Дарю!» И подарил, получая от соседа взамен за лето молочную флягу меда. «Отчего же расстался с пасекой?» - «Оттого, что держит возле себя, отлучиться нельзя». А отлучаться ему обязательно куда-нибудь надо: то в поиске заказов на реставрацию, то увидеть голландские ветряные мельницы, то на конные скачки. Дело в том, что купил мой друг молодую заморенную кобылицу, угадав в ней породу и резвость. Кобылка оправдала надежды - три года подряд собирала призы на бегах в Нижнем Новгороде и Казани, доставляя много радости ее владельцу.

Еще одна страсть Анатолия Яковлевича - охота и рыбалка. Мы с ним ездили на Дон за сомами, два раза вместе были на волчьих облавах. На личном счету охотника двадцать четыре волка, добытых на окладах с флажками и с подъезда - на снегоходе. Рыбак он не так удачлив, но любит посидеть у тихой воды, наблюдая за всем, что происходит на поверхности, в таинственной глубине и в кущах на берегу. Вот и подошли мы к новому увлечению мастера-реставратора.

Пруды в усадьбах и деревнях когда-то были обычными. В деревне из пруда брали воду во время пожаров, а помещики держали в усадьбе пруды для услады и в качестве садков для стерляди, которую привозили с Оки и Волги. В городке Плёсе едва ли не каждый дом имел прудик-садок. Приехал гость - вот она, свежая рыбка, к столу! А сколько картин у художников с изображением тихих заросших прудов!

Идея превратить свои «шесть соток» за городом в пруд однажды посетила Анатолия Яковлевича и в полгода стала реальностью. Копал экскаватором и лопатой, укреплял берега, строил мосток, песчаную отмель. И сразу же пруд стал наполняться жизнью. Через два года берега копанки сами собой опушились осокой, рагозом и какой-то пахучей травкой. С Суры Анатолий Яковлевич переселил в водоем кусты белых лилий и желтых кувшинок, привез полкорзины лягушек - больших зеленых озерных и маленьких желтопузых жерлянок, способных до весны хором с соловьями тягаться. Потом были пущены в воду десятка три раков. Ночью на песчаную отмель раки выползают принимать лунные ванны или, может быть, за чем-то охотиться. Идя с фонариком, их всегда видишь, можно даже рукою поймать - полюбоваться. Охотничья собака вслед за хозяином любопытства ради пыталась тоже рака схватить, но была ущиплена за нос, и раки сразу занимать ее перестали.

Отрытый в 2001 году пруд полон рыбы. Два карпа, каждый килограммов в пятнадцать, погожими днями плавают у самой поверхности, наблюдать за их тихими играми - удовольствие. Карпы посажены для развода карпят, и дело свое исполняют исправно - вода кишит мальками размером в три сантиметра. Но пущены в пруд и несколько ведер карпов на вырост. Этих можно уже ловить и сеткой, и удочкой. Вместе с хозяином пруда в полчаса мы надергали ровных, в ладошку, рыбок - на две сковородки и более мелких - кошкам.

Пущена в пруд щука, «чтобы карась не дремал», иначе говоря, для селекции - щука схватит в первую очередь карася слабого, неповоротливого. Сама она иногда попадает в сеть, но всегда возвращается в воду. Живут в пруду еще парочка дальневосточных амуров для очищенья воды от растительности и парочка толстолобиков, фильтрующих воду летом, не давая ей «зацвести». Живут в пруду еще плотва, вьюны, пиявки, жуки-плавунцы, личинки стрекоз, водомерки. Это все либо появилось само собой, либо пущено в пруд из озера. «Стареть, что ли, стал, - кокетничает Анатолий Яковлевич. - Все приятнее на вечерней заре посидеть у воды. Приятно видеть круги от рыб, всплески щуки, шевеления карпов...»

Конечно, приятно в летний день и омыть в пруду телеса. Делают это не только Анатолий Яковлевич и супруга его Тамара Алексеевна, тоже влюбленная в пруд, но и соседи приходят: «Можно и нам?» - «А чего ж нельзя, можно!»

Иногда на пруд залетают с озера утки. «А недавно опустился вблизи, сверху увидев воду, как видно, отставший от стаи журавль. Но смелости уток ему не хватило - увидев у пруда собаку, взлетел...»

Конечно, не только «рыбалка с порога» занимает Анатолия Яковлевича. Недавно приехав в Москву, подался он в Дмитров, где расположен Институт прудового рыбоводства. Энтузиаста встретили тут приветливо и много чему научили. Научили насыщать зимой пруд кислородом, чтобы с рыбой не случился замор; научили, как надо правильно рыб кормить, как уберечь воду от закисленья, как приучить её приплывать кормиться на звук и как добиться, чтобы к кормовым столикам рыба приплывала бы в одно время, руководствуясь «внутренними часами». Подарили самодеятельному ихтиологу кучу брошюр и книжек, сказали, что он не единственный, кто увлечен сейчас строительством малых прудов.

И увез Анатолий Яковлевич в Саранск свой несколько пластиковых мешков (с водой и кислородной подпиткой), в которых благополучно достигли пруда пять стерлядок, двадцать форелей, семь десятков каких-то японских рыбок. Сообщает: «Новоселы уже оклемались в пруду...»

Окончив эту заметку, я позвонил Анатолию Яковлевичу: «Чем занят?» - «Да вот сижу у пруда, наблюдаю, как солнце вот-вот исчезнет за горизонтом. В одной руке мобильник, в другой - удочка. Ловлю карпов». - «Что еще наблюдаешь?» - «Ну вот собака рядом, с любопытством смотрит на поплавок, а на нем уселась синяя стрекоза. Рядом со мной - Тамара. Она беспокоится, как бы щука с карпов не перешла на стерлядок. Я тоже побаиваюсь. Чёрт знает что выделывает эта хищница: там круги на воде, там прыжок из воды - в сентябре у щук аппетит адский. Наверное, на ночь поставим сетку - зажарим щуку, а весной заведем новую...» Вот такие дела на пруду.

14.10.2004 - Надо ж, 500 ульев!

Валентин Семенович Колесниченко

Дед Павел был «главным» пасечником в нашем селе. С детства помню его сад и рядом четыре десятка ульев, воскотопка на двух столбах и амбар, благоухавший аккуратно снятой с яблонь для «мочки» антоновкой, медом, воском, пучками трав на стенах, сосновой стружкой от новых ульев, сладким дымком.

Дед всегда был в закапанной воском и медом линялой ситцевой рубахе, в руках - дымарь и какой-то диковинный, углом согнутый ножик - подрезать запечатанные пчелами соты перед тем, как заправить их в медогонку. Часто от деда я слышал: «Трудолюбию надо учиться у пчел. Гляди, как летают, нагруженные. Видишь, на бугре в поле Резников сад? Если там, в двух верстах отсюда, поставить бочку меда, пчелы за несколько дней перетаскают его в ульи». Я с трудом тогда верил, но сейчас знаю: перетаскают.

Пасеки люблю с детства. Вижу с дороги где-нибудь ульи - непременно остановлюсь неторопливо их оглядеть, а то и познакомиться с пасечником. Этим летом один старик вдруг сказал: «У нас за Рязанью есть пасека в пятьсот ульев». Я подумал: «Ошибается дед». А он своё: «Пятьсот, пятьсот!» - и называет место, где это чудо можно увидеть.

И вот мы с другом-рязанцем лесостепными дорогами рулим по Рыбновскому району в деревеньку Синьково. Дорога петляет между холмами запущенной, непаханой земли. Но нет худа без добра: повсюду цветущее разнотравье - как раз то, что надо для пчел.

И вот Синьково - деревенька в пять - шесть дворов, и на краю ее у ручья в садовых зарослях - пасека. Её и слепой бы нашел - волшебные запахи, несчетно ульев, и вот он - пасечник. Образ пасечника у всех связан обычно со стариком, медлительным, нередко, несмотря на жару, в валенках. А тут «пчелиный пастух» в какой-то спортивной кофте, могучего сложения, бородатый, но вовсе не старый мужик, веселый, приветливый, явно оставивший какое-то срочное дело.

Знакомимся. Зовут веселого богатыря Валентином Семеновичем. Фамилия - Колесниченко. «Пятьсот ульев - это правада?» - «Правда». Оглядываем разноцветный, тихо гудящий пчелиный город. Валентин Семенович поручает действительно срочное дело сыну, и мы садимся под навесом у медогонки - поговорить о пасеке, о пути к ней явно незаурядного человека.

«Я - «изделие» послевоенное. Родился в 46-м в Таганроге. Страстно мечтал стать летчиком, но подкачало здоровье. Всё же хоть боком авиацию зацепил - в пятнадцать лет прыгнул с парашютом, сейчас у меня двести пятьдесят прыжков. Окончил МАИ (авиационный институт). Шесть лет работал конструктором. В самолетах Ил-76 и Ил-86 есть и моя малость труда. А пчелы... Первый раз в улей заглянул в 72-м году на хуторе в Ростовской области. Пчелы возражали против моего любопытства - оставили жала в моих телесах, и что-то запало в тот день в мою душу...»

Опустим для краткости учебу Семеныча в пчеловодческой школе, работу в сельскохозяйственном учреждении, где держали две сотни ульев, нарастающий интерес к пчелам, ощущенье, что на летательных аппаратах мир не сошелся, есть кое-что не менее интересное. Итогом чтения, наблюдений и размышлений стало желанье повесить в доме доску с изреченьем Ламарка: «Даже в грёзах своих человек не может вообразить ничего прекрасней природы». Валентин Семенович ведет нас в дом, и на стене у книжных полок эту доску мы видим, на ней сидит отдыхает залетевший в форточку шмель. «На этой вот точке познания жизни я твердо решил: пасека! Но не кое-какая - между делом, а такая, чтобы в радость была и чтобы кормила. И вот эта пасека перед вами - полагаю, хорошо налаженное хозяйство, и не просто рентабельное, а и доходное, позволяющее крепко стоять на ногах, экспериментировать, пробовать одно, другое. Это в жизни ведь очень важно, это делает труд творчеством. Понятно я говорю?»

Чтобы так вот уверенно говорить об избранном деле, Валентину Семеновичу надо было одолеть много всего, что мешает нормально жить. «Разочарований не было, но шишек от жизни насобирал много». Женился пасечник три раза. Причина размолвок лежит главным образом в русле избранных интересов - не все, не сразу понимают увлеченного человека. Но, что интересно, все носящие фамилию Колесниченко - три жены, четверо детей и четыре внука - собираются тут, в Синькове, отмечать дни рождения, гражданские праздники, Медовые Спасы. «И все в ладу?» «Не ссорятся, - улыбается пасечник. - Все каким-нибудь образом вовлечены в дело и работают со страстью и прилежаньем, как пчелы». Главный помощник отца - тридцатипятилетний Дмитрий. Средний сын Валентин учится в сельскохозяйственной академии.

«Ну, и само производство... Как можно уследить за кипящей жизнью в пятистах домиках?» - «Знания, трудолюбие и любовь к делу - вот главное, что важно для нашей семейной фермы. Не стану скромничать - не у всех дело может столь же успешно сложиться. Но вы ведь знаете, жил в России человек, который довел пасеку до пяти тысяч ульев, потом до десяти!» - «Прокопович?» - «Да!..»

Вместе с Валентином Семеновичем вспоминаем великого пасечника, жившего во времена Пушкина и Гоголя на Черниговщине. Полюбил пчел так, что ушел с почетной, обещавшей большую карьеру военной службы. Разгневанный отец («Пчеловодство - стариковское, мужицкое дело!»)отказал сыну в каких-либо средствах. Начинал Петр Иванович Прокопович с клочка земли, с землянки на ней и с десятка пчелиных колод - ульев тогда еще не было. Рамочный улей - изобретение Прокоповича. С тех лет пчелиные домики непрерывно совершенствовались, но начало всему положил Прокопович. Его «медовое царство» было образцовым в Европе. Положил он и начало пчеловодческой науке - в организованной им школе учились пчеловодству люди со всей России и из разных стран. Учеба шла на гигантской пасеке - одному человеку, конечно, с подобным «живым» хозяйством справиться невозможно.

Но и пять сотен ульев - немало. Школы у Валентина Семеновича нет - дело это семейное, но в Синьково приезжают много людей: одни - за медом, другие - за опытом. «Мед - за деньги, опыт - бесплатно. Сам учился, знаю, как важно понимать тонкости жизни пчел».

ПЧЕЛЫ - животные не домашние, прирученные. Человек «захомутал» их и изощренно принудил делиться своей драгоценной добычей. Пчелы покорно делятся медом с людьми, но, размножаясь, могут и улететь (рой!) из колоды и из улья и сделаться дикими - припеваючи будут жить в ближайшем лесу. Дело пасечника - не упустить рой, а хороший пасечник множеством разных приемов вовсе не допускает роенья, делает отводы семьи в новые ульи. Так росло хозяйство Семеныча. «Уследить за кипучей жизнью в пяти сотнях ульев - дело далеко не простое. Летом работаем с восхода и до заката. А день-то - семнадцать часов!»

Большую помощь увлеченному человеку оказывал и оказывает пчеловодческий институт в городке Рыбное. В последние годы положение изменилось: теперь уже практикой умелого пасечника проверяются научные разработки главного центра по пчеловодству в России. «Моя пасека - вроде бы как полигон для науки, а я - что-то вроде живого «учебного пособия», - смеется бородатый мой собеседник.

Материальная сторона дела... «В годы пресловутой «перестройки», когда много говорили о фермерстве, я как раз ферму организовывал. Выжить было трудно - разговоры о фермах оказались лишь болтовней. Но я, перебиваясь с хлеба на квас, все-таки выжил - мед в те годы мало кому был нужен. А сейчас я на коне. Взяток кругом хороший - сады, цветочное дикое разнотравье, посевы гречихи, клевера, на лесных опушках растут у нас липы и клены. Это всё ждет появленья пчелы. Сборы? Семь - десять тонн в лето - надо считать добычей хорошей. А в 2001 году теплое лето хорошо сочеталось с влажностью - собрали мы двадцать тонн! Но такое бывает раз в сотню лет».

Неожиданностью для меня в рассказе Валентина Семеновича стало то, что мед является не главной статьей дохода на этой пасеке. Главное - продажа «зачатков» пчелиных семей: четыре рамки с маткой и рабочими пчелами. «Помещай пакет этот в улей, и летом будешь иметь полноценную, работящую семью пчел... С продажей меда есть трудности. Наш мед вывозить на базар невыгодно. На базаре нередко продают меды некачественные, а то и вовсе поддельные, нам такое соседство не нужно. Предпочитаем продавать на месте. Есть у нас много покупателей постоянных, привозят с собой и новых. Наш мед заслуживает благодарности. Покупка его на месте всё равно что покупка парного молока у деревенской бабушки».

Разговор наш несколько раз прерывается голосом сына Дмитрия: «Батя!..» Бородач надевает маску и спешит к улью. Попыхивая дымарем, отец с сыном что-то оперативно решают, и наш разговор продолжается. «Зимой отдыхаете?» - «Ну, конечно, летнего напряжения нет. Но работа имеется - неспешно приводим в порядок живое наше хозяство. Инстинкты у пчел за миллионы лет не изменились, и уход за пчелами принципиально тот же, что был во времена Прокоповича, но техника пасек меняется непрерывно. Медогонок, какие были у вашего деда, нет - теперь ручку крутить не надо, крутит рамки в оцинкованной емкости электричество. Есть у нас транспорт, хорошая мастерская, маленькая лаборатория, приличная библиотека...»

«Приятно видеть, когда жизнь у человека сложилась, как он хотел...» - «Прибедняться не буду. Хлеб зарабатываю любимым и интересным делом. На пролетающий самолет по-прежнему поглядываю с волненьем, но счастье мое тут - на пасеке».

21.10.2004 - Челноки на Воронеже

Левобережье «корабельной реки»

«По реке и лодка», - сказал на Ангаре мужик-лодочник. Мы стояли у замерзшей реки. По ней бежала с санями лохматая лошаденка, а на берегу чернели тяжелые просмоленные лодки. «Вот эту я соизладил в прошлом году, а эти две - пять лет назад. Исправно служат».

У каждой реки свой норов, и лодки на реках разные. По горному стремительному Абакану можно проплыть только на длинной, как щука, «абазинской» лодке (строят в городе Абаза). Лодка прочна. Как у корабля-парусника, в её нутре проглядывают ребра шпангоутов. На такой лодке мы пронеслись однажды по Абакану от избы Лыковых до Абазы в два дня. И мне, повидавшему много разных опасностей, рискованность плаванья по Абакану показалась особенной.

На аляскинском Юконе сто пятьдесят километров проплыли мы в добротной, тяжелой смоленой лодке с канадским мотором марки «Черная сучка». На Вологодчине по притокам озера Лачо ходили на легкой долбленке, искусно сделанной из распаренного ствола тополя. Видел я лодки на Миссисипи, на Ниле, бурном в верховьях, на Волге. Плавал на экзотической, лакированной, как рояль, с высоко задранным носом гондоле в Венеции... В счет не идут современные алюминиевые и пластиковые плавучие средства - в них нет поэзии, тогда как лодки из дерева привлекательны на воде так же, как копны сена на лугах в речной пойме.

Самым изящным из малых плавучих средств мне представляется маленький челночок для одного-двух людей. Правит им и гонит по тихой воде один гребец одним веслом. Легкая эта лодочка, очертаньем такая же, как ткацкий челнок, скользит по водной глади послушно, стремительно. Я эти лодки повсюду видел ранее на Воронеже, на Хопре, Битюге, Тихой Сосне. Легкий этот челнок, как индейскую пирогу из бересты, можно перетащить через мели, перебраться в нем по протоке в пойменное озеро или речную старицу. Лодки эти не только удобны, но и красивы - любуюсь ими на снимках, сделанных в 50-х годах. Я, тогда еще не видевший мира, догадывался: воронежские челноки - шедевры мастеров-лодочников.

Нетрудно было докопаться и до истоков их мастерства. Они связаны со строительством Петром Первым морского флота в Воронеже. На первой в России верфи трудились знатные мастера и, помимо морских судов, строилось много маленьких лодок для обслуживания самой верфи, для плаванья к Дону и вверх по Воронежу. Рассказывают, будто в местечке Маклок на Усманке существовала малая верфь, где строили лодки. Мастера, соревнуясь друг с другом, достигли совершенства в своей работе.

Когда большая корабельная верфь перестала существовать, зачахла и верфь на маленьком Маклоке. Но мастерство и традиция строить челноки для «корабельной реки» и её притоков остались, укоренились в приречных селах, и пятьдесят лет назад в селе Чертовицком я разыскал мастера, который ладил старинные челноки, как сказывал сам он, на совесть. Мастера помоложе уже норовили халтурить, этот же марку держал - делал лодки изящные, с боками и днищем гладкими, как яичко.

Не один час просидели мы с Иваном Гавриловичем на берегу в разговорах о лодках. Я, тогда молодой журналист, добивался: правда ли, что старенький топоришко мастера дошел до него со времен царя-корабельщика? Иван Гаврилович отвечал неопределенно: «Кто знает. Старый топор...» А мне тогда очень хотелось верить, что «помнит» топор корабельные годы. Теперь понимаешь, что была то легенда, которая поддерживала славу лодочника. Иван Гаврилович рассказал мне лишь маленький эпизод из своей лодочной биографии. «Молодым был. Приехал из Воронежа в Чертовицкое мастер-краснодеревщик Левонов. Важный - при усах, в атласной жилетке, на животе цепь из золота... Походил, оглядел на приколе все лодки. В мою ткнул тростью: «Кто делал?» «Кликните Ивана! Сына зовите!» - что есть мочи кричал отец, и сам кинулся в гору меня разыскивать. С минуту краснодеревщик глядел на босоногого малого - осьмнадцать лет мне было. Потом сказал: «Лучший матерьял даю. Заморское дерево. Не оплошай...» Я сказал: «Сделаем». Заказчик не стал более говорить, сел в пролетку, приподнял шляпу: «За ценой не стою, но чтоб лебедем шла...» Через три недели опять подкатила коляска. Знатный заказчик оглядел лодку, потрогал днище ладонью, велел спустить на воду... И тут же при всех на берегу расцеловал меня. Все помню, как будто вчера это было».

Иван Гаврилович был последним «полноценным», как он говорил, мастером в Чертовицком. Я рыбачил с его челночка, радуясь послушности и резвости лодки. В те годы реку уже заполонили шумные алюминиевые моторки. А когда в 75-м году с земляком Вадимом Дёжкиным мы снарядили экспедицию на Воронеж - посмотреть, что стало с «корабельной рекой», то челноки видели уже редко.

Александр Николаевич Трухачев на своей «верфи»

Ав этом году, побывав на Воронеже, я обнаружил на реке тишину - дорог бензинец и лодки утихли. А вблизи селенья Вертячье в пойменной старице вдруг увидел знакомый по очертаниям челночок недавней постройки. «Где сработано?» «А вон село на бугре, - указал на Вертячье хозяин лодки. - Спросите, где живет Кабан, всякий укажет».

Кабана (он без обиды отзывается на деревенское дворовое прозвище) застал я в пору выхода из запоя. «Да, делаю лодки. Но видите сами, сейчас не в форме. Когда сделаю что-нибудь, мой сосед в Москву по мобильнику просигналит».

И вот звонок: «Приезжайте. Две лодки готовы». Езды до Воронежа - ночь. А до Вертячьего из города - час на машине. Мастера я увидел в тельняшке на своей «верфи»: «Скоро вы прикатили... А я от заказчиков отбиваюсь, требуют красить».

Лодки, конечно, не те, что я видел когда-то у чертовицкого мастера. Но выясняется: то, что сделано лодочником, - вполне приемлемо, тем более что мастера можно считать самоучкой (уже не у кого поучиться).

В Вертячьем, издавна жившем рекою и лесом, раньше едва ли не в каждом доме жил плотник. Делали мастера лодки, телеги, сани, бочки, колеса для разных повозок. Но постепенно промысел этот угас. Три года назад в возрасте восьмидесяти двух лет умер последний мастер Василий Григорьев, и некому стало не то что челн «соизладить» - табуретку некому сколотить. Тут и явился из Липецка в родное село Александр Николаевич Трухачев. Был он шофером на дорожных работах, но, погостив в отпуске летом в селе, решил в Липецк не возвращаться, а попробовать зарабатывать на хлеб давним промыслом.

Отдадим должное человеку - первая же лодка, им построенная, немедля нашла покупателя. Потом вторая, третья... И пошел слух по Воронежу-реке: Кабан в Вертячьем делает челноки. Сам мастер не склонен преувеличивать мастерство: «Делаю как умею. До этого топором только дрова рубил». Но претензий к его работе нет, напротив, ждут очереди, поторапливают.

Разговор о реке, о лодках, о старине продолжаем на крутом берегу. С него далеко видно левобережную пойму Воронежа: слюдою на солнце сверкают озера, старицы, зеленеет болото, а на высоких местах темнеет кудрявый лес. «Ну где еще можно увидеть такие места!» - с гордостью говорит лодочник, исходивший эти низины с ружьем, удочкой, бредешком.

«А что, Петр Первый мог проплывать тут на лодке, например, из Воронежа в Липецк?» - вдруг спрашивает мой собеседник. Отвечаю, что вполне мог. «А я так уверен, что плавал. Тут у нас на бугре был вкопан железный столб с какими-то клеймами. Говорят, что это путевой знак со времен, когда строили корабли. Я даже думаю, царь непременно тут останавливался - оглядеть реку сверху - и видел то, что и мы сейчас видим».

Из протоки в русло Воронежа вплывает челнок. Человек на корме веслом не гребет, лишь слегка лодочку направляет. «Твоя посудина?» «Моя, - отвечает Александр Николаевич, прихлопнув через тельняшку добравшегося до его крови комарика. - Моя. Других тут нету. А я уже десятка три челноков настругал. Воруют с реки. Увозят аж в Липецк, в Воронеж. Получается: на этом пространстве всего один лодочник. А ведь было их восемнадцать только в нашем Вертячьем...»

Древнейшее изобретение человека на земле - лодка. Колесо придумано позже. Лодка, лук, колесо... все остальное, вплоть до компьютеров, идет вослед. Древний пейзаж с берега, на котором сидим мы с плотником, и десять тысяч лет назад мог выглядеть вот так же: прибрежный лес, разливы реки и на них - лодочка. Изначально это была, конечно, долбленка.

28.10.2004 - Кедровый хлеб

Любитель орехов - поползень

Сибирь не попотчует тебя яблочком, но есть у неё угощенье, дарованное человеку тайгой, - кедровые орехи. Агафья Лыкова с первого знакомства с ней (двадцать два года назад), то украдкой, как бы шутя, высыпает пригоршню орехов в карман моей куртки или приносит их на прощание в туеске. Лыковы сеяли рожь, но дробили зерно на крупу - для каши. Их «хлебом» была картошка и кедровые орехи.

Орешки - любимое лакомство сибиряков. Некогда добыча их была самым прибыльным таёжным промыслом. Орехи тысячами тонн потребляла кондитерская промышленность, и в каждом доме запасали на зиму мешок-другой орехов, более почитаемых, чем подсолнечные семечки в степной России. Сейчас промышляют орехов в десять раз меньше, чем прежде, - вырублены кедрачи на мебель, на производство карандашей. Теперь на рынках орехи продают банками, ведрами и в пластиковых мешочках.

Я давно мечтал увидеть, как промышляют орех. И вот в минувшем августе, ожидая погоду для вертолета, повстречался с таштыпским охотоведом Сергеем Петровичем Лесуном, и он предложил съездить в местечко, где промышляют орех шорцы - коренные жители этого края.

Оставив у дороги автомобиль, мы углубились в тайгу. На поляне, вблизи опушки, полюбовались стожками сена, сложенными местными хозяйственными староверами, а потом тропа повела нас куда-то под пологом необхватных берез и осин, по зарослям черемухи и рябины, под сенью вековых елей. По свежим следам на тропе охотовед определил: «В кедрачах уже кто-то есть...»

Одиночные кедры были у нас на пути всё время. Постепенно числом они стали теснить березняк и осинник. Среди них выделялись дерева высотою до сорока метров и очень почтенные возрастом. Кедры относятся к числу долгожителей южной тайги. Двести лет - обычный их возраст. А рекордсмены горных лесов живут пять-шесть сотен лет. Останавливаясь около великанов, можно только гадать, сколько поколений людей они пережили.

Километра четыре вела нас тропинка к промысловой полянке. Тихо было в лесу, лишь синицы цыркали в ветках, и с шумом пробивали кроны, падая сверху, шишки. Проворный бурундучок, прячась за ствол березы, проводил нас внимательным испуганным взглядом, да кто-то, возможно, лось, незримо, но шумно пересек нашу тропку.

Но вот мы услышали лай собак и, подойдя к базе промысла, увидели чуть дымящийся костерок, над ним ведерко с варевом, чайник. Двое людей - один пожилой, другой еще юноша - настороженно нас приветствовали. Напротив костра под навесом был виден стол с неубранной после обеда посудой, на столбе висели плащи, все остальное пространство заполняла гора пахнувших смолой с утра добытых кедровых шишек. У края поляны стоял покосившийся сруб для храненья орехов, и тут же - избушка с нарами для ночлега.

В разговоре с отдыхавшими у костра людьми выясняем: они тут не главные. Главный промысловик где-то рядом в лесу. Это он лазает по деревьям, их же дело - собирать шишки.

Собаки, услышав имя хозяина, догадались, что именно он нужен сейчас у костра, и с лаем бросились в лес. Минут через десять мы увидели шорца лет пятидесяти. «С кедры сняли...» - улыбнулся он, показывая на собак. Шорца звали Валерием Семеновичем. «Каташов...» - добавил он мне для блокнота.

Узнав, в чем дело, Валерий Семенович с готовностью вызвался показать процесс промысла. Сам он им занимается с детства. «С семи лет стал лазать...» И тут же показал, как это делается. Две минуты понадобилось для того, чтобы мы его увидели почти у вершины кедры (сибиряки говорят не кедр, а кедра). «Как кошка, правда?» - законно похвалился он с высоты. От ударов увесистой колотушки по сучьям к ногам нашим упало десятка два пахучих и липких от смолы шишек. И вот он, добытчик, уже на земле. «Не опасно?» - «Как не опасно, опасно. Главное в нашем деле - влезть на кедру и живым слезть. А шишки собирать и ребенок способен», - не пощадил он своих компаньонов.

Влезают на кедры двояко. Почти у каждого плодового великана при чистке промысловой площади оставляют рядом деревце, по которому можно легко подняться до нижних кедровых веток. Если подходящего тонкоствольного дерева рядом нет, можно добраться до сучьев кедра по легкой лестнице. Но есть дерева c недоступными кронами. Эти кедры называются «нелазовыми». Шишки с них тоже берут, но только когда подует сильный осенний ветер тушкен. «За ночь все посбивает. Оно-то неплохо, да время уже непогожее - трудно сберечь кондицию сбора, да и работать с намокшими шишками муторно».

Делянка в тайге, на которой промышляет Валерь Семеныч с подручными, издавна была закрепленной за семьей Каташовых. «За сорок лет лазанья любую кедру я знаю до последнего рёбрышка». Сейчас Семеныч арендует этот участок - покупает билет из расчета, что соберет четыреста килограммов орехов. «Помножьте четыреста на шесть рублей - это моя плата лесхозу. Ну а сколько соберу, сколько вывезу и как орехи продам - это уже дело моё. Если кедра дает два мешка шишек - хорошо. Семь мешков - очень хорошо! Этим промыслом только и кормимся. Вот и сына к этому приобщаю. Из армии прибыл - другого дела для него сейчас нет».

Валерий Семенович Каташов с таежным богатством

На ровном месте Семеныч с сыном растягивают широкое полотно пластика, которым обычно обивают рамы для парников («раньше расстилали из ткани сшитое полотно»), конец подстилки закрепляется на невысоком заборчике из жердей, и таким образом образуется горка. Все занимает две-три минуты. Далее Семеныч высыпает из большой корзины просеянные, но еще сорные орехи и начинает их «веять». Как? - ветра в тайге в тот час не было. А вот... Изящной деревянной лопатой с бортиками и длинной ручкой мастер брал точную порцию еще не вполне чистых орехов и, став в нужную позу, легким и ловким взмахом лопаты посылает всё, что было на ней, в сторону переходящего в гору чистого полотна. Чудо! Его уподобить можно выстрелу из дробового ружья - пыжи там падают сразу, а тяжелая дробь летит к цели. Нечто подобное происходит и тут. Все лёгкое оседает на пути к полотну, на него же падают только орехи: сначала тощие, легкие, дальше - уже полноценные. А ударяясь о препятствие-горку, летит «картечь» самых тяжелых, самых ценных орехов. Бросок за броском... То, что случайно могло упасть с «мякиной», великодушно оставляется глухарям, которые позже непременно сюда прилетят - покопаться в шишечном мусоре. Те орехи, что выпали у края полотна, предназначены «в переброс». Их еще раз кинут - самые легкие выпадут глухарям, а тяжелые аккуратно сметут метелкой и смешают с теми, что ударились в горку. Такая вот давняя технология.

Минут за двадцать Семеныч навеял ведерко отборных орехов. Узнав, сколько он выручит за него на городском рынке, я тут же достаю деньги, и орехи перекочевывают ко мне в рюкзак для подарков московским друзьям. Семеныч прибавляет к ним десятка два шишек: «Пусть знают, из чего делаются орехи».

Сколько орехов добывают прилежные сборщики таежной дани? Кедр плодоносит обильно раз в четыре года. Но поскольку «график» у каждого дерева свой, то всякий год сборщикам что-нибудь достается. И существует постоянный ритм: в четыре года раз плодоносит большинство кедров. «Тут уже часу нет отдохнуть. Хороший год помнится долго. В 1999-м я собрал семьдесят восемь кулей (больших мешков) отборных орехов».

На кедровом хлебе в тайге живут не только люди, в еще большей степени «золотой орех» важен для птиц и зверей. Глухари, тетерева, рябчики, поползни - все любят орехи. А шумливая длинноклювая в светлых пятнышках кедровка на орехах только и держится. Запасая их впрок, прячет под мох. О многих кладовках она забывает, конечно, и таким образом способствует расселению кедров. Жадно ищут орехи белки, куницы, кабаны, лисы, соболи, медведи, мыши. Маленькие бурундуки собирают на зиму в свои кладовые до двух ведер орехов. Медведь (апшак - зовут его шорцы), почуяв кладовку бурундука, ворочает камни, рвет корни деревьев, чтобы добраться до кедрового клада. Сладка и питательна эта еда, содержащая семьдесят девять процентов масла, самого лучшего из масел, которые дает растительный мир.

Пока мы беседуем с Валерь Семенычем, собаки, скособочив морды, тоже жуют орехи. Всех кедровые сосны (так называют кедры ученые) оделяют плодами бесплатно - только возьми. А если где обронишь случайно орешек, то это к выгоде кедров, это помогает им расселяться. «Срубить кедру - преступленье, посадить - благодеяние», - заканчивает нашу беседу мастер промысла шорец Валерий Семенович Каташов. Кедр для него в полном смысле - кормилец.

04.11.2004 - Мышиный год

Когда их много, они вовсе не симпатичны

Эту мышку в «Окне» вы уже видели. Правда ведь симпатичное существо, пережидающее на ветке весеннее половодье. Однако не всегда мыши вызывают у нас подобные чувства, скорее наоборот, особенно когда имеем дело не с одной мышкой, а множеством, иногда даже полчищами этих самых распространенных на Земле грызунов. Их около пятисот видов. Живут всюду: рядом с нами в лесах, полях, лугах и совсем рядом - в домах, складских помещениях, элеваторах и пекарнях, в городских домах с ними приходится иногда бороться даже на этажах.

Особенность этой мелкоты - прожорливость и фантастическая плодовитость. Некоторые из мышей при беременности, длящейся всего двадцать дней, и при взрослении потомства через месяц после рожденья делают до пяти выводков в год, и в каждом - до пятнадцати или даже двадцати мышат. Подсчитано: теоретически потомство пяти пар мышей за год может дать шесть миллиардов себе подобных. Жуть! Этот мышиный ковер может накрыть и за день очистить пшеничное поле площадью в тридцать тысяч гектаров. Но это не случается, слава богу, природа держит в узде плодовитый народец, обращая астрономически большую массу его на пользу огромного числа животных-мясоедов. Мышиный мир - это жернова, перемалывающие начальную цепочку жизни на суше Земли - растительный мир, главным образом семена растений. Но и сами мыши тут же попадают на другие жернова бытия. Мышами кормится огромное число птиц. Видели над полем зависающего в одной точке сокола-пустельгу? Это момент, когда он высматривает в травах мышей. Сидящий в поле на телеграфном столбе канюк занят тем же, что и «стоящая» в воздухе пустельга. Основная пища всех сов - мыши. В Приокском заповеднике зимой, заглянув однажды в сколоченную из досок дуплянку, я обнаружил почти два десятка мороженых мышей. Это была кладовка сычика. Из-под снега этой маленькой совке добывать мышей трудно, и она с поздней осени ловит их впрок, в этом случае приспособив под «холодильник» дуплянку. Можно назвать еще много птиц, промышляющих мышей, в том числе аистов, луней, коршунов. Великан филин, способный разорвать когтями ежа и задавить зайца, не брезгует и «семечками» - ловит мышей.

Не счесть и наземных хищников-мышеедов. Лиса вполне проживет без охоты на деревенских кур, а без мышей - нет, основная еда её - мыши, зимою и летом. Артистично ловят мышей самые маленькие из хищников - ласки и близкая их родня - горностаи. Хорьки, выкармливая потомство, ловят за лето полторы тысячи мышей. Ловят мышей и соболи, ежи - отменные мышееды, даже крупный зверь - рысь, промышляющая главным образом зайцев, соблазняется иногда половить и мышей. Рыбы едят мышей. Таймени, например, хватают их с поверхности воды после дождей. Есть даже ловля тайменей в Сибири «на мышку».

Узда, как видим, на мышиное племя у природы надежная. И все же бывают особо благоприятные годы, когда мышиный род, что называется, «выходит из берегов».

Северные мыши лемминги пика численности достигают каждые четыре года. Никакие жернова хищников не способны перемолоть всё, что появляется на скатерти-самобранке тундры. Возникает угроза съедения всей небогатой растительности Крайнего Севера, и лемминги пускаются в поиски новых пространств для жизни. В Норвегии такие годы называют леммингофорами. Эти переселения кончаются гибелью большинства из мигрантов. Погибают от истощенья, сваливаются массами в воды рек и фиордов. Но сразу, к радости полярных волков, лис, песцов, полярных сов и (не удивляйтесь!) даже оленей и зайцев, оставшиеся пеструшки начинают снова бурно плодиться, чтобы через четыре года повторить крестный путь своих предков в поисках жизненного пространства.

Мышиные годы в южных степных районах случаются реже, но тоже с заметной ритмичностью: раз в десять - двенадцать лет. Ученые связывают это с ритмичной активностью Солнца. Эти годы упоминаются в летописях, их помнят и современники наши. Недавно я получил письмо из Уфы от давнего моего друга, старейшего натуралиста страны, ныне профессора и почетного академика Ивана Филипповича Заянчковского. Привожу строчки его письма: «Летом 1932 года наша семья переехала в Армавирский район на Северном Кавказе. И тогда же мне удалось наблюдать небывалое размноженье мышей в степях и станицах. Поля и степи буквально кишели ими.

Осенью мыши заполонили станицы и хутора. Помню, в доме, где мы жили, мышей завелось столько, что нередко они забирались к спящим в постели. Расставленные ловушки-давилки то и дело стучали, из них извлекали по 30 - 40 мышей за сутки. Еще больше их попадало в принесенное соседом ловчее ведро с водой, над которым была устроена вращающаяся вертушка с приманкой на четырех лопастях. За ночь в такую ловушку попадало до сотни и больше мышей. Один раз из ведерка, стоявшего в чулане, моя мать выбросила сразу 155 мышей!»

Это свидетельство достоверное, но не единственное. Во время войны, осенью 1942 года, всё описанное профессором и в тех же примерно местах в точности повторилось. На околицах воронежских сел рыли канавы, чтобы мышиные полчища, ринувшиеся с полей к постройкам, как-то остановить. И вот свидетельства людей неожиданных. Маршал Рокоссовский в мемуарах «Солдатский долг» в числе множества разных проблем при сражении за Сталинград вспомнил и о мышах. «Как назло, именно в это время, когда так много требовалось от летчиков, среди них появились случаи заболевания туляремией [мышиным тифом]. Мышами земля кишела, и пришлось применять специальные меры для защиты не только людей от заболеваний, но и самолетов от порчи: грызуны поедали резиновую изоляцию везде, куда им только удавалось проникнуть». И еще одно свидетельство того же времени. Телохранитель маршала Жукова Николай Харлампиевич Бедов мне рассказывал: «Много чего интересного было во время войны. Были и курьезные случаи. Осенью 42-го года Жуков побывал под Воронежем. На ночлег, помню, остановились в степном селении Анна. Среди ночи я проснулся от тревожного голоса маршала, спавшего в комнате, смежной с моей: «Бедов, ко мне!» Вскакиваю с фонариком. Вижу Георгия Константиновича в исподнем несколько испуганным и озадаченным. Оказалось, две мыши забрались в постель, и возня их маршала разбудила. Время было суровое, всё неожиданное, необычное настораживало. Но тут «противник» не был задействован, просто много в ту осень было мышей. Посмеявшись, снова улеглись спать».

Нынешний год - тоже мышиный, хотя численность грызунов не так уж сильно в глаза бросается. Проезжая в июле - августе по дорогам вблизи Воронежа, мы то и дело замечали раздавленных грызунов. И раза три видели на асфальте погибших болотных сов. Было ясно: мышей много, на заросших бурьянами полях и лугах из высокой травы вытащить мышей совам было непросто, и они приспособились их ловить на дорогах, но и сами становились жертвами, попадая ночью в свет фар и, ослепленные, убивались автомобилями. О том же написал мне друг из Рязани: «Приезжай, поговорим со специалистами в заповеднике».

Орнитолог Виктор Иваничев тоже уже заметил мышиную аномалию, но косвенным образом. В гнездах четырех филинов весной он обнаружил по пять яиц, хотя обычно в гнезде их три. Еще одно наблюдение: ушастые совы после первого выводка сделали вторую кладку, чего ранее не было.

Мы поехали в луга над Окой и на старых ветлах в дуплянках, предназначенных для других птиц, обнаружили по пять птенцов ушастых сов, хотя обычно их тоже бывает три. Но самое главное, это были птенцы второго выводка, что случается у сов исключительно редко. Орнитолог спустил птенцов нам в мешке - как следует рассмотреть. Это была разновозрастная братва (совы насиживают кладки с первого яйца), братва крепкая и здоровая, хватающая руку лапами, как клещами. «На хорошем рационе сидят!» - откликнулся сверху ветлы орнитолог.

И мышееды-пустельги дважды вывели соколят. Известие о мышах и эти факты перекрестились: мышиный год!

Наибольшая численность грызунов, как и в 32-м и 42-м годах, пришлась на степные районы Поволжья и Дона. Вот только что присланная мне выписка из газеты «Хронометр» (Волгоградская область): «В поселке Максим Горький появились полчища полевых мышей. Заполняют дома, сараи, крушат картошку, прогрызают мешки с зерном, точат обувку, футляры мобильных телефонов... По пути в поселок много мышей гибнет в пруду». Это признаки «мышиного года», хотя и не самого урожайного.

Еще одна примета его - появление в средних широтах полярных сов. То же самое наблюдал я зимой 42 - 43-го года в нашем селе Орлово. Пробегая по саду на лыжах, я увидел огромное белое с желтыми глазами небоязливое чудо. Такой птицы никогда ранее не встречал. Теперь знаю: это была сова. При малой численности леммингов на своей родине совы летят к югу, словно бы зная, что тут найдут пищу. Какая сила влечет их? Они просто летят, охотясь в пути и останавливаясь там, где можно кормиться, либо активность Солнца заранее программирует их поведение, и они летят, уверенные, что стол для них на юге накрыт?

Тем же самым, возможно, объясняется и увеличение числа яиц в гнездах филинов ранней весной, и число выводков у сов ушастых... По десять щенят обнаруживают в этом году охотоведы в лисьих выводках (обычно их пять или шесть).

У всех, кто «держится на мышах», ушедшее лето было праздником, а человеку мышиный год - дополнительные заботы: мало того, что мелкий синантропный народец (сопутствующий людям) обкрадывает нас на полях, в стогах и амбарах, мыши являются еще и распространителями неприятных болезней. Но в этом году опасность заболеваний невелика - не самым большим был разлив мышиного половодья.

11.11.2004 - «Муравейнику» - 10 лет

Восхитимся сначала названьем. Можно ли придумать изданию для детей название более привлекательное - «Муравейник»? С него и начал Николай Старченко, задумав журнал, девизом которого сделал слова: «Детство, Семья, Природа». Сам человек деревенский, редактор хорошо понимает, сколь много в детстве людей значит Природа. Он сразу нашел верный тон: рассказывать о ней, взяв в союзники еще и родителей ребятишек. Таким образом, сложился журнал для домашнего чтения.

Задача журнала состоит не только в том, чтобы будить любознательность. Обращение к природе всегда помогало решать нравственные и мировоззренческие задачи. И читатели сразу после появленья журнала поняли это. Для всех, кто каким-либо образом ознакомился с «Муравейником», он сразу становится другом сердечным.

С журналом охотно сотрудничают ученые, способные увлекательно рассказать о природе, за честь для себя публиковать в «Муравейнике» снимки считают известные фотографы-натуралисты. Великолепная печать при сознательном отказе от глянцевой бумаги, тщательный выбор публикуемых материалов словно излучают тепло, какое мы чувствуем, присев у настоящего муравейника где-нибудь на еловой опушке леса.

Замечательный сложился журнал! Зайдите в сельскую библиотеку и спросите, какие издания пользуются сегодня наибольшим спросом. Вам ответят: «Журнал «Муравейник». На чтение «Муравейника» в библиотеках устанавливается очередь.

И надо ли говорить, как важен мир «Муравейника» для читателя городского. Каждый номер его - как поездка в деревню к бабушке летом. Все остается в памяти и прорастает добрыми чувствами.

«Муравейнику» - десять лет. С первой «круглой датой» мы сердечно поздравляем «огромный» его коллектив, состоящий из четырех человек, включая бухгалтера. Особо поздравляем главного «муравья» - редактора, идеолога, менеджера, экономиста - Николая Николаевича Старченко. Как он рассказывает, название журналу и его назначение обдуманы во время лесной прогулки при наблюдении в муравейнике трудолюбивой и симпатичной братии.

Желаем «Муравейнику» новых успехов!

11.11.2004 - Чернотроп

В предзимье белеющий заяц особенно робок и осторожен

Чернотроп - это время осени, недели две перед снегом. Сыро, прохладно и сумрачно. Лес после жёлтого праздника молчалив, чёрен и глух. Дни короткие, да еще и ненастье их ужимает. Мало кто любит неуютную эту пору. В лесу не встретишь ни единого человека. Но меня почему-то глухое предзимье манит бродяжничать. Важно только, чтобы ноги были сухими и чтобы день не сочился дождем. Тогда тишину леса воспринимаешь как радость, редкие звуки кажутся значительными, остатки праздничной желтизны дразнят глаз, тонкий белесый ледок на лужах покорно хрусток. Шел бы и шел по этому оцепеневшему в ожидании чего-то миру, и жалеешь, что день короток - в пять часов уже сумерки.

В такое время хорошо в лесу одному, но неплохо, если рядом спутник твой - человек понимающий: в лесу всегда хорошо. Толкнешь его локтем, обращая на что-то вниманье, а он уже видит и сам: «Да, да, хорошо...» Рассказываю ему в этот раз, как старик в деревне Зименки сказал: «Снег - еще не зима, нынче выпал, завтра растает. Зима, это когда пруд замерзнет - кинешь камушек, а он катится с замирающим звуком: те-те-те... Пачпорт зимы - это лёд».

В этот раз идем, когда «пачпорт» еще не предъявлен. Только лужи замерзли, а пруд у деревни Картмазово глухо камешек проглотил. Вода в нем тяжёлая, тихая, чистая - мутная зелень лета легла на дно. Приглядевшись на неглубоком месте, видишь потонувший желтый листок, водяную козявку. А это что? Рыбка - кверху хвостом. Вода уже холодна, и она носом ко дну задремала. Дотронулся прутиком - стрелкой сверкнула под берег.

Дали, глянуть с края деревни, промыты дождём, прозрачны, чисты. Видно: над горизонтом стаей пролетают какие-то птицы. Поднимаешь к глазам бинокль - свиристели. Явились с севера на рябиновый пир. Лес чёрен. Семейка ёлок возле опушки в нем стала заметней. Летняя зелень их цвет поглощала, а жёлтая осень и это предзимье выделяют парчовую густоту ельников.

А в гуще леса кое-где встречаешь стыдливую желтизну невысокого деревца, заслонённого от ветров елками. Листья словно оцепенели на нем, стукнешь по стволу посошком - покорно падают. Ярче обозначился изумруд мха у подножья берез и дубов. Еще не поблекший листок выглядит на мхе драгоценностью. Кладешь рядом ярко-красные ягоды ландыша и любуешься маленьким натюрмортом. Красных ягод в лесу сейчас много: рябина, калина, боярышник, бузина. Монисты ягод висят на ветках без листьев и обязательно привлекут сюда птиц.

У канавы натыкаешься на колючий терновник с дымчато-сизыми, еще не смягченными морозами «дикими сливами». А вот еще украшение леса - всегда редкая одинокая чёрная ягода вороньего глаза, а рядом цветные серёжки тоже с птичьим глазком - ягоды бересклета. На гниющих колодах и на мёртвых, но еще стоящих дубах и березах - сочные языки древесных грибов. А что за брызги в бурых полёглых травах? Кажется, шел тут с ведёрком маляр, споткнулся в травах, расплескал ярко-желтую краску. Да это лисички! Надо ж так припоздниться. Ночной морозец превратил их в хрупкие махровые чашечки, но к полдню они оттаяли и, как ни в чем не бывало, бросают вызов хмурому дню. Над грибами на тонком стебле орешника лопушится жёлтый большой, как флаг, не желающий падать лист.

А на ветле около бочага листья даже и желтеть не желают. Висеть им до крепких морозов, а потом разом осыплются и будут лежать на стылой земле бледно-зелёными рыбками.

Пахнет сыростью, прелыми листьями. А если хочешь бодрого терпкого запаха, - разомни в пальцах веточку можжевельника. Его немного в подмосковном лесу, но тем приятней потрогать рукою неколкие ветки с освежающим ароматом хвои.

Звуков немного. Один из них слышишь всё время: крук! крук! Это вороны низко пролетают над лесом, так низко, что слышно скрип маховых перьев в крыльях. Всегда в дни чернотропа они так летают - возможно, до снега высматривают, запоминают места, где можно будет кормиться зимой.

И заметила нас сорока. Предупредила всех заполошным криком: «Идут!..» Чёрный с красной шапочкой дятел желна от этого крика перестал сдирать кору с высохшей ели и с криком «Ки-ки-ки!.. Каа!» перелетел и сел где-то недалеко. Попискивают синицы, тихо, как бы не желая кого-нибудь разбудить, свистят снегири. Они откуда-то враз появились в эту предзимнюю пору, сидят на рябине обедают, пренебрегая сочной мякотью ягод, выбирают из них маслянистые семена и свищут, свищут. «Зиму зовут», - говорил, помню, наш сельский охотник старик Самоха.

Самой памятной в этот день была встреча с зайчишкой. Он уже начал белеть и лежал до последнего у нас на пути за колодою - вскочил из-под ног и, хорошо понимая, что очень заметен, петляя, понёсся по чёрному лесу.

Без тропинки идти нелегко. Ноги путаются в полеглой бурой траве, спотыкаешься о невидимые в ней колоды и сучья. Наводим переправу через ручей - и вот оно, заветное место для костерка. С одной стороны лес, с другой - поле с куртинками ив. Лоскут бересты, сухие тонкие веточки ели - и вот горит, набирая силу, огонь, чарующий человека с далеких пещерных времен.

На ореховые прутики нанизываем колбасу и держим это подобие шашлыка в дыму. А друг мой тем временем лезет в рюкзак и достаёт два больших яблока: «Антоновка!» Напоминает: сто четыре года назад Бунин написал знаменитый рассказ «Антоновские яблоки». Мы оба Бунина любим и к месту вспоминаем его стихотворный шедевр, написанный в девятнадцать лет. «Не видно птиц. Покорно чахнет/ Лес, опустевший и больной./ Грибы сошли, но крепко пахнет/ В оврагах сыростью грибной». Жаль, что нельзя полностью привести тут бунинский стих. Поразительно точно в нём схвачено всё, что характерно для поры чернотропа.

Между тем надо тушить костерок и топать к шоссе. О направленьи к нему говорят идущие на посадку во «Внуково» самолёты с огоньками на крыльях.

Минувший день выдался, как говорит мой спутник, «подарочный». Облака поднялись, и между ними проглянула редкая в дни чернотропа голубизна неба... А когда мы вышли к тропе вдоль опушки, солнце, скатившись за горизонт, оставило после себя ошеломляюще яркий и долго немеркнувший красного цвета закат. Стволы лип, старая водокачка вблизи поселка, крупные яблоки в крайнем саду, висевшие на облетевших ветках, как украшенье на ёлках, были словно бы нарисованы тушью на ярко-малиновом зареве. Мы присели на поваленном ветром дереве и минут десять сидели молча, наблюдая небесный пожар поздней осени. А потом нырнули в чернильную темноту леса и шли к шоссе, освещая тропу фонариком.

18.11.2004 - Давние берега

Анатолий Яковлевич Митронькин и Николай Николаевич Акишин у речки Большой Чембар

«Река раскинулась. Течет, грустит лениво/ И моет берега./ Над скудной глиной желтого обрыва/ В степи грустят стога». Узнаёте поэтическую музыку Блока? Это стихи о Куликовом поле, о речке Непрядве, на которой 624 лета назад произошла знаменитая битва. Об этом сражении остались записи летописцев, но часто бывает так, что лишь какая-нибудь река, «моющая берега», обнажает кости, оружие либо остатки жилья.

Жизнь издревле жалась к воде - к рекам, озерам. За миллионы лет до появления на Земле человека к воде собирались невиданные ныне звери. Позже селились у воды люди - реки были главными путями движения их по обжитым пространствам. На реках происходили сраженья. Их было так много, что не обо всех знают даже историки. Но кое-что можем вспомнить мы без труда. Битва на Калке, предшествовавшая появлению с востока жестоких воителей, осада ими Старой Рязани на Оке; битвы на Дону и Непрядве, на Неве, на Марне, на Волге и на Днепре в 41-м и позже на той же реке в 43-м.

С поверхности Земли время сметает следы событий. Но кое-что остается в земле, погребается под заносами. И вдруг какая-нибудь река дарит нам вещественные доказательства событий, шумевших на её берегах. Археологи и палеонтологи назовут множество таких находок. О некоторых давних, не очень давних и случившихся даже «только что», мы сегодня расскажем.

На реке Вятке в Кировской области есть городок Котельнич. Я помню его деревянным, как бы причалившим к берегу Вятки. Есть у Котельнича своя история, свои черепки и мамонтовы кости в музее. Но в последние десять лет слово «Котельнич» стало мелькать в газетах, научных докладах, в экспозициях музеев, и не только у нас - во всем мире. Дело дошло до того, что город на глазах становится Меккой палеонтологов.

Река обнажила вблизи Котельнича древнейшее и самое богатое на Земле кладбище динозавров, обитавших 220 миллионов лет назад. Эту гигантскую толщу времени осознать человеку, неискушенному в представлении о сроках жизни, трудновато. Не вполне ясно, почему динозавры умирали по берегам Вятки так кучно. Полагают, что паслись они в пойме стадами и в годы подъема воды тонули в разжиженной глине, и часть их река уносила, разбросав на расстоянии в двадцать пять километров. Находок тут оказалось так много и так хорошо они сохранились, что изучать «завров» Котельнича приезжают специалисты Австралии, Канады, США и, конечно, палеонтологи из Москвы.

Еще событие. Те, кто бывал в Центральном историческом музее, помнят впечатляющий экспонат - в стеклянном саркофаге хранится долбленный каменными орудиями из ствола огромного дуба чёлн, пролежавший в речных наносах 4000 лет. Находка исключительная для изделий из дерева. В отличие от костей и черепков в земле дерево сохраняется плохо. В данном случае «консервантом» была влажность земли и то, что чёлн сработан из дуба, хорошо в воде сохраняющегося.

Ивсе же четыре тысячи лет! Когда челн в размытом берегу Дона у села Щучье был обнаружен, сразу же стало ясно, что ветер и солнце высушат древесину, ставшую мягкой, как губка, превратят её в прах. Чёлн очищали от грунта совочками и метелочками, почти непрерывно поливали и укрывали от солнца мокрой травой. Потом в специально сколоченном ящике на барже находку по Дону доставили в Лиски и отсюда по железной дороге в Москву. В главном историческом музее страны реставраторы, затратив много усилий и пластических материалов, сохранивших изначальную форму находки, подготовили чёлн к экспозиции. Было это в 1954 году, то есть ровно пятьдесят лет назад. Этот долбленый чёлн - не единственный. Чуть позже в тех же местах найден был более легкий челнок, человека на три-четыре, тоже долбленный каменным инструментом из дуба. А еще раньше, в 1911 году, всё в тех же местах на Дону в размывах берега был обнаружен чёлн длиной одиннадцать метров. Находка утрачена. Ценность её была просто упущена из виду - чёлн местные мужики распилили на три части, и они служили кормушками для скота вплоть до войны 40-х годов.

Я много раз стоял возле знаменитого экспоната в московском музее, пытаясь вообразить работу над ним людей, одетых в звериные шкуры. А минувшим летом, находясь в Воронеже, съездил в Щучье - глянуть на место донской находки.

Всего один свидетель остался от послевоенной поры - учитель и краевед Павел Трофимович Пивоваров. Но люди, увы, менее долговечны, чем лодки из дуба. После инсульта Павел Трофимович потерял речь. Он понял, однако, чем интересуется гость из Москвы, попытался, отчаянно жестикулируя, что-то сказать, но махнул рукой и заплакал. Жена объяснила Трофимычу, что сбегает за Колькой Мирошниковым - он покажет то место.

Николай Иванович Мирошников немедленно бросил какое-то дело, и мы направились к Дону. По дороге он мне сказал: «Я желание ваше хорошо понимаю. Сам, служа в армии в Подмосковье, попал в Исторический музей и чуть не упал от волненья, прочитав табличку на древней лодке. Она была с Дона, и я знал, как её откапывали». К нам из любопытства присоединился местный пастух с сынишкой, ведший куда-то белую лошадь.

Обрыв Дона у села Щучье

И вот он, Дон. Пастух с сыном - на берегу, а мы с Николаем в лодке подплываем к тому самому месту, где после половодья 1954 года обнажился в обрыве нос челна. Увидел его бакенщик Николай Семенович Горбачев. Но выясняется: за пятьдесят лет река смыла метров восемь берега, хранившего древнюю лодку. Легко представить, как часто за тысячи лет Дон менял русло - уходил и снова подвигался к невидимой древности.

Тиха была сейчас донская вода. Мы покрутились у обрыва на лодке, потом сидели на берегу, наблюдая «лещевое место». «Бакенщик ставил тут закидушки. Ну и увидел...»

И маленькое сказанье о древнем мече. Его из берега речки Большой Чембар (Пензенская область) вымыло половодье этого года. Увидел меч житель - кровельщик и электрик - из города Белинского Николай Николаевич Акишин. «Ловил язей. Глянул - что-то темнеет на неглубоком месте у подмытого берега. Поднял, вижу - меч! Понял: какая-то древность. Из дома позвонил в Саранск знакомому реставратору. Тот немедленно прикатил, предложил навести справки по книгам и расспросить археологов».

Реставратор в Саранске Анатолий Яковлевич Митронькин - мой давний друг. Он, заглянув в книги, определил возраст находки в две тысячи с лишним лет и позвонил мне в Москву: «Приезжай, подумаем вместе, что делать с находкой». На второй день я был в Саранске. Разглядели меч, и, полистав книги, мы поехали в Пензенскую область и вместе с Николаем Николаевичем Акишиным побывали на Большом Чембаре. На верхнем снимке вы видите это место и героев, принявших дар реки.

Как быть с находкой? Я предложил сделать снимки и показать их в Москве. Если ценность меча будет подтверждена, то находку надо определить в надежное и почетное место.

Снимки я показал директору Исторического музея Александру Ивановичу Шкурко. Он оказался специалистом по оружию древних народов и немедля созвал сотрудников - все вместе по каким-то тонким деталям меча установили возраст находки в две тысячи шестьсот лет. И все в один голос сказали, что примут дар с благодарностью. Я предложил в качестве моральной награды дарителям сделать передачу меча публичной. «Это прекрасно!» - сказал директор и назначил дату: 7 октября.

В назначенное утро меч в лакированном футляре (Анатолий Яковлевич постарался) прибыл в Москву на руках у дарителей. В присутствии газетчиков и телевизионщиков состоялась передача дара речки Большой Чембар главному музею исторических ценностей. Сказаны были подобающие случаю слова благодарности, и меч немедленно был помещен в экспозицию с перспективой поместить его на место такого же меча скифов, но хуже сохранившегося. Подписан был акт даренья. Нас угостили чаем. И находка осталась под крышей храма истории.

А реки продолжают мыть берега...

25.11.2004 - Пишем, что наблюдаем

Кого пиво сближает, а кого - молоко...

Тряхнем копилку присланных наблюдений в природе. Она тощевата (наблюдайте, пишите!), но кое-что я всё же из неё выбрал. Начнем, что называется, с порога, с того, что происходит в доме, сарае, во дворе, в саду и огороде.

Пишет с благословения бабушки Александры ее внук Санек Чебодаев тринадцати лет (Алтайский край). «Наш Чип умен. Учуяв запах подгорающих пирогов, он сильно залаял - звал нас, и мы побежали отключать от газа духовку. И еще случай. Воду из колодца мы качаем насосом и следим, чтобы не работал он вхолостую, а то сгорит. Однажды слышим отчаянный лай Чипа на огороде. Думали, кто-нибудь за клубникой забрался. Нет, услышали: насос завывает - забыли выключить. Чип нашу оплошность заметил».

А вот отношенья собаки и кур. Пишет об этом из Лебедяни В. Е. (фамилия неразборчива). «Подарили мне хорошего гончего пса, но сказали: есть слабость у гончака - давит кур. Слабость нешуточная. Как отучить? Вспомнил описанный в книге случай. Отучали собаку от нападения на овец. Связали ей ноги, уложили на бок и водили по ней на веревке испуганную овцу. То же самое сделал я. К голове связанного гонца поднес петуха, тот ошалело лягался, и всё собаке по морде. Результат был поразительный - кур с того дня Рыжий обходил стороной. А те осмелели настолько, что стали нестись в собачьей будке. Пес, заметив нетерпенье хохлатки забежать в конуру, с ворчаньем вылезал, но скоро понял: беспечность кур можно обратить на пользу себе. Курица вылезала из будки, оповещая кудахтаньем двор, что снеслась, а Рыжий сейчас же в будку - сожрать яйцо. Пришлось теперь кур отучать от глупой неосторожности».

Письмо о ежах и котятах от Андрея Андреевича Поленкова из города Люберцы. «Я пчеловод и ревниво отношусь ко всем, кто тянется к медовому месту. Но вот появилась приблудная кошка. Что ж, пожалуйста, живи, даже и подкормлю. Потом обнаружил возле ульев ежиху с двумя ежатами величиной со сливу, иголочки мягкие - только что родились. Ежам поставил я блюдечко с молоком - они санитары, подбирают умерших пчел и ловят мышей. Стала ежиха приходить к банке из-под селедки пить молоко в сопровождении детворы. И кошка тоже однажды привела «к столу» трех едва прозревших котят. Ежи и котята лакали молоко по очереди, но однажды встретились около банки. Ежиха и кошка остались на равных расстояниях от еды, а малыши стали ужинать вместе, причем ежата держались бесцеремонно - отпихивали мордочками котят и, наевшись, ушли, а котята остались вылизывать банку. Лиха беда начало, стали с этого дня приходить мои постояльцы ужинать вместе. Ежиха и кошка деликатно еды не касались, а малыши возились, доставляя мне неописуемое удовольствие».

Животные умеют платить за доброе к ним отношение доверием, чуткой привязанностью, памятью о том, что им помогли. Прочтите письмо Владилены Ивановны Брагиной из Петербурга. «Кошку я принесла с улицы голодную, неухоженную. Поев, она уснула у меня на коленях. Прожила в нашем доме кошка без малого десять лет. Когда собрались переехать из Владивостока в Петербург, я пристроила кошку к друзьям в деревне. Она поняла, что я уезжаю, стала громко мяукать и непрестанно ходила за мной. Я ждала, когда она успокоится. На шестой день кошка умолкла и уснула на коленях хозяина дома. Я с облегчением уехала. А через месяц получила письмо с сообщением: кошку мою закопали в саду. Без меня она места не находила, перестала есть, бегала на дорогу. Кончилось всё печально. Кошка (была она черной масти) поседела, и через две недели нашли ее мертвой. Живу сейчас с чувством большой вины».

А теперь о мышах, крысах и воронах - постоянных спутниках человека. «Вы писали недавно о нынешнем «мышином годе». Такое и я наблюдала однажды. Еще в советское время работала в профтехучилище. Осенью поехали мы «на картошку». С бригадой девочек я поселилась в пустующем сельском доме. Однажды ночью проснулась я оттого, что кто-то под одеялом проворно бегает. Мыши? Я смертельно боюсь мышей. И когда зажгла свет, закричала - мышами была заполнена вся комната. Вбежали ко мне девчонки и тоже завизжали от страха, видя, как мыши мимо ног убегают. Поразило нас то, что бежали они не скопом, а по порядку - цепочкой - и исчезали в норке под нижним бревном домишка. Позже я поняла, почему мышиный народец облюбовал мою комнату. В ней на полу стояла сумка с сухариками. У мышей был ход под бревном, и они прибегали по ночам пировать. Любовь Олышевская, Брестская область».

О мышах написал и Александр Владимирович Зайцев (Москва): «Приехали с женой на дачу. Я сразу за сапоги. Сунул ногу в один - не идет, в другой - то же самое. Полез рукой - в одном запас гречневой крупы, в другом - макароны, мыши из шкафа к зиме натаскали. И никакой путаницы: крупа отдельно, макароны - тоже».

А о крысах вот что мне рассказал на Оке под Рязанью Юрий Семенович Скатьков. «У моих соседей завелись крысы и так их доняли, что чуть не каждого спрашивали: что делать? Извели-таки отвратительных грызунов, но не всех. Одна, видно, очень умная крыса ловушки и яды мастерски обходила. Посоветовал кто-то соседям все ходовые места в чулане смазать каким-то особенным клеем. Средство сработало. Но обнаружилась вот какая картина: прилипли к плинтусу два крысенка. Как видно, они скулили голодные, и мать стала носить им еду по дорожке, устланной фантиками от конфет и огрызками старой газеты. Как было не восхититься сообразительностью и находчивостью любящей матери. Крысят порешили, конечно, а крыса сама после этого куда-то исчезла».

Столь же сообразительны и вороны, которых зовут иногда «летающими крысами». Они доставляют внимательным наблюдателям много приятных минут. Нина Васильевна Митрофанова из Тамбова пишет, как ворона воровала мясо из кастрюли с борщом, выставленной на балкон. А москвич Иван Александрович Захаров пишет о том, как вороны обжулили его на рыбалке. «Одна отвлекала внимание, садясь рядом с удочкой, другая за спиной у меня таскала из ведерка рыбешек. Я сразу заметил грабеж, но решил не мешать, очень уж забавно было наблюдать за испытанным вороньим приемом: одна - отвлекает, другая - таскает». А в письме Татьяны Ивановны Фокиной из Москвы сквозит благодарность вороне. «Спали мы в палатке на берегу Истры. Проснулись от истошного крика вороны. Что её так беспокоит? Выглянули и обомлели - река от затяжного дождя разлилась, и вода подступала к палатке. Ворона, чувствуя близость беды, подавала сигналы тревоги».

И кое-что об охоте. Виктор Захаров (Курская область) наблюдал, как ястреб-тетеревятник прищучил некрупного зайца и уже нес его в укромное место, но налетели вороны и заставили хищника бросить добычу. «Заяц - бежать, но ястреб снова накрыл его сверху. И опять вороны отбили страдальца. Я наблюдал за всем этим в бинокль. Заяц понимал: спасенье его в кустах, обессилев, он всё же стремился к ним. И вороны помогли до крепей ему добраться, преследуя ястреба».

Попавший в беду ищет защиты у кого-нибудь сильного. Вот что пишет петербуржец В. П. Грязнов о лягушке. «В жаркий июльский день я удил плотвичек в нашей не очень чистой речонке. И вдруг о мою ногу в воде кто-то настойчиво стал толкаться. Опустив голову, я увидел: о большой палец толкается, именно толкается, стараясь привлечь мое внимание, лягушонок размером с небольшой перочинный ножик. На спине лягушонка висела раздувшаяся, толщиной в мой мизинец, пиявка. Лягушонок явно ослаб. Он пытался забраться мне на ступню, но сил не хватало. Я оторвал и зашвырнул кровососа подальше, и лягушонок сейчас же шмыгнул в водяную траву. Я сел, призадумавшись. Мне известны случаи, когда животные в беде ищут помощи человека. Но лягушонок - сколько у него мозгов-то? Что понимает он в жизни? Однако же факт налицо - искал (инстинктивно, конечно) защиты у чего-то живого. И вышел из положенья».

А вот как фазан прогонял одичавшего, добывавшего в лесу пропитанье кота. Пишет об этом Булатова Валентина Сергеевна из Приморского края. «Работаю на огороде - тепло, зелено, и где-то рядом кричит фазан. Предполагаю: гнездо стережет. Пока курочки сидят на кладках яиц, петухи гуляют, зорко наблюдая, нет ли опасности. На другой день снова крик. Но какой-то тревожный. Бросили с мужем работу, стоим слушаем. И вдруг на поляну скорым шагом, но не бегом выходит кот, и за ним, тоже не быстро, почти вплотную, шагает красавец фазан в воинственном возбуждении. Догнал кота до края поляны, и когда тот, нас увидев, нырнул в кусты, не взлетел, а, постояв малость, покричал для порядка и опять шагом пошел по поляне в заросли леса. Фазан явно гнал кота от гнезда, но без паники, уверенный в своей силе. «Мужское дело у птицы», - сказал мой муж.

И в заключение случай, о котором рассказал мне недавно рязанский друг Иван Павлович Назаров. «Шалило сердце, и я присел на скамейку у остановки трамвая. Рядом говорливая бабушка продавала стаканом из мешка семечки. Воробьи тучей носились рядом. Я кинул им горстку семечек из кармана, и среди них оказался обломок таблетки нитроглицерина. Воробей немедля таблетку склевал, приняв за мякиш семечка. Что-то будет, подумал я. И действительно, воробей вдруг повалился на бок, потом на спину лапками кверху - доза лекарства была для него «лошадиной». Я поднял бедолагу и подержал на ладони, соображая, что же с ним делать. А он через три-четыре минуты открыл один глаз, другой, шевельнул лапкой и вдруг ф-ррр - полетел. Если бы сценку эту показать в телевизоре, то можно было бы в заключенье сказать почти как в рекламе: потребляйте лекарство только в назначенных дозах!»

Ставим точку. Пишите о наблюденьях минувшего лета и обо всем, что вспомните.

02.12.2004 - Постоять за себя

С лебедем шутки плохи...

Жизнь устроена так, что каждой твари земной в момент опасности надо за себя постоять. Самое надежное средство - вовремя унести ноги: убежать, улететь, уползти, занырнуть. У зайца стратегия бытия на этом основана. Мы считаем зайца трусом, нет, он себя бережёт - ноги его спасенье. А если утечь не успел, то может проявить и отвагу - упав на спину, отбивается сильными ногами от ястреба, раненый - может пропороть полушубок, а то и ранить охотника.

В природе не так уж много животных, которым всё нипочем. К числу их относится слон, ему все, даже лев, уступят дорогу. Но умные великаны очень боятся людей. В Национальных парках они к ним, правда, привыкли, а там, где покровительства нет, слоны (видел сам) панически убегают, лишь почувствуют близость людей. А в неволе они, пусть не покажется странным, боятся крыс, потому что не в силах в загоне что-либо сделать с алчной отвратительной мелюзгой. Рассказывают, будто в зоопарках крысы забираются в хобот слону. Подвергнем это сомненью. Но посмотрим, что пишет «король зоопарков» Карл Гогенбек: «Среди ночи меня разбудил сторож, сообщивший, что один из слонов сильно стонет и, по-видимому, болен. Я моментально вскочил и отправился в стойло. Но было уже поздно. Один слон околел, два других издыхали. При осмотре оказалось, что у околевшего слона пятки в трех местах проедены крысами и невозможно было остановить кровотечение». В природе слон может себя защитить - многим охотникам за драгоценными бивнями укоротили жизнь защищавшие себя слоны. Но кто мог подумать, что какая-то крыса может свалить великана!

В самозащите сила часто диктует решительность. Посмотрите на снимок: лебедь атакует чем-то его разозлившую женщину. Птица эта сильна. Лебедушка ударом крыла может убить лисицу, по молодости-глупости решившую слишком близко подойти к гнезду птицы. Так же решительно ведут себя в Африке кафрские буйволы. Без причин на человека не бросятся. Но они подозрительны и, увидев опасность, атакуют с безграничной решительностью. Нападающего буйвола ничто остановить не может, он несется навстречу врагу с сознанием своей мощи и поражает его рогами, рвет зубами, топчет копытами.

Иногда силу и решительность в защите сопровождает еще осторожность и осмотрительность, какой обладает, например, леопард. Он не будет, как буйвол, демонстрировать силу, он бросается из засады, за что получил прозвище «желтая молния».

Решительно защищаются бабуины, клыки которых не уступают клыкам леопардов. Но действуют они группой.

Коллективная оборона иногда является единственным средством отбить атаку. Небольшие утки-лысухи при нападении болотных луней мгновенно сбиваются в кучу и, перевернувшись в воде на спину, поднимают лапами загражденье из брызг, и лунь отступает.

Скворцы в большой стае, заметив сокола, мгновенно сбиваются в плотную массу, и пикирующий с большой скоростью хищник отворачивает в сторону - боится при столкновении со скворцами поломать крылья.

Коллективно защищают телят полярные овцебыки. Они выстраивают круг рогами наружу, и волки к этой стене подступить не решаются. Коллективно вороны гонят иногда ястреба. Что-либо сделать с ним они не способны, но дикий гвалт скрытный хищник не любит и предпочтет поскорей удалиться.

Решительность проявляют матери, защищая детей. Вот вырезка из газеты: «В белорусской деревне Низовцы в сарай, где у коровы в ту ночь появился телёнок, сделав подкоп, забрался волк. Корова по кличке Домна решительно преградила путь к своему малышу. Поднятый на рога волк оказался в выгребной яме. Услышав тревожное мычанье коровы, хозяин решил, что это дворовый Шарик попал в переплет, и стал его звать. Но «Шарик» не спешил выбираться. И утром пришлось хозяину браться за вилы - в яме сидел матерый разбойник».

Очень опасна медведица с медвежатами. Не приведи бог кому-нибудь оказаться между малышами и матерью. Лосиха тоже может напасть, опасаясь за малыша. Все знают: кошка выцарапает глаза, защищая котят. И даже у воробьихи хватает духу защитить покинувшего гнездо слётка.

Меня в Антарктиде, пикируя сверху, прогонял от единственного яйца, лежавшего на камнях, поморник. Ничего страшного птица сделать мне не могла, но неприятно было чувствовать, как шапку царапают лапами. Известный немецкий орнитолог потерял глаз, пытаясь глянуть в гнездо совы - мать решительно птенцов защищала. А на орнитолога Владимира Галушина бросился страус-папа. Хорошо, что дороги на въезде в пустыню Калахари огорожены и я мог снять разъяренную птицу, упертую грудью в прочную проволоку в полуметре от ошалевшего человека. Птенцов мы не видели (их у страусов водит отец, а не мать), но были они где-то рядом.

Очень опасен раненый зверь. Мимо стада кабанов в лесу я хожу без боязни. Но хорошо знаю, как опасен кабан, например, в камышовых зарослях дельты Волги. Раненый зверь, мгновенно развернувшись, атакует стрелка на узкой тропе - второй раз прицельно выстрелить в камышах не всегда удается. Раненый медведь затаивается на своем следе и нападает тоже решительно. Мой друг Георгий Георгиевич Шубин рассказывал, что в молодости звали его «медвежьим огрызком». Раненый зверь бросился сзади, и, если б охотник потерял присутствие духа, остался бы он в лесу навсегда. Но охотник удачно ударил медведя ножом и, оставляя кровавый след, дополз в деревеньку.

Раненый лось может быть страшен. Описан случай, когда зверь бросился на охотника после выстрела и копытами длинных передних ног ударил так, что рукавицы, бывшие у стрелка за кушаком, вылезли со спины.

Часто решительность в обороне проявляет существо малосильное, но загнанное, как говорят, в угол. Тут действует фактор отчаянья - терять уже нечего. Однажды на глубокой лыжне я увидел лесную мышь. Она бросилась убегать, но скорости были у нас неравные. Кончилось тем, что потерявшая силы бегунья поднялась, обернувшись ко мне, на задние лапки с разинутым ртом. Я замер, и мышь, успокоившись, догадалась с лыжни выбраться и юркнуть под снег.

Отчаянье - последний стимул в любой обороне, бывает, спасает того, кто не сдался без боя. Вот еще одна история с мышью. «Вырыли во дворе яму для храненья картошки. Утром увидели в ней мышь-полевку. Сбегали за котом - интересно было увидеть, как он расправится с обычной своей добычей. Но дело приняло неожиданный оборот. Мышь, увидев опасность и понимая, что податься ей некуда, поднялась на задние лапки и с писком бросилась на кота. Мышееда неожиданность такого поведения сильно перепугала, прижатый к стенке кот ухитрился из ямы выпрыгнуть и пулей скрылся в сарае».

И существует множество способов у животных защитить себя, не вступая в неравную схватку. Одни окраской и формой выдают себя за более сильных - например, похожие на ос полосатые желтые мухи, бабочки с рисунком устрашающих глаз на крыльях, гусеницы, хвост у которых напоминает змеиную голову, бабочки, окраской и формой похожие на сухой лист. Птица змеешейка из дупла высовывается так, что принимаешь в испуге её за змею.

Есть еще и крайнее средство спастись - немедленно притвориться мёртвым. Среди насекомых немало таких притворяшек. Как ни странно, умный медведь иногда, озадаченный, уходит от «мертвеца». По моим наблюдениям, к притворству склонны енотовидные собаки. И «классиком» в этом приеме значится американский опоссум. Застигнутый в курятнике и нещадно избитый, он лежит мертвец мертвецом. Но отвернулся хозяин курятника на минуту, и опоссума уже нет - воскрес, убежал. При освоении европейцами Нового Света эту уловку здешних аборигенов природы фермеры наблюдали частенько.

И есть еще способ постоять за себя - химический. В студию телевидения, где записывалась программа «В мире животных», однажды в большом лукошке принесли анаконду. От яркого света и суеты большая змея разволновалась, и от нее пошел такой запах, что все заткнули носы, и анаконду спешно пришлось увезти в зоопарк. Так же неприятно пахнут ужи, когда берут их в руки, - запах хотя бы частично служит средством защиты. Неприятно пахнут и некоторые насекомые, разного рода клопы, например. Зловонно дупло красивой птицы удода, и это пугает, к примеру, куницу, соблазнившуюся в дупло заглянуть.

Но самым известным животным, которое защищает, себя отвратительным запахом, является скунс. Этот зверек, окрашенный, как давние верстовые столбы - белое с черным, заметен и днем, и ночью. При любой опасности он даже и не подумает схорониться. Всякий, кто пренебрег бы явной демонстрацией этой персоны и захотел бы с ней познакомиться, получит в морду такой заряд вонючего вещества, что уже никогда не забудет черно-белого обитателя леса. Медведь, волк, койот, человек - все будут помнить знакомство со скунсом. Человек одежду свою после этого выбросит - никакая стирка и чистка не вытравят из нее отвратительного зловонья.

Независимыми скунсы были до поры появленья автомобилей. Зверьки по-прежнему полагают, что их тоже может испугать запах. Увы, когда в 1972 году с Борисом Стрельниковым мы путешествовали по Штатам, то убедились: дороги, опасные для многих животных, особо опасны для скунсов. Раздавленные зловонные черно-белые шкурочки их мы видели на бетоне повсюду - на севере и на юге, на западе и востоке, в лесах и в прериях. Надежное средство скунсов - постоять за себя - на дорогах обернулось для зверьков бедствием.

09.12.2004 - Водолаз - одиночка

Места своих обитаний оляпки не покидают ни зимою, ни летом

C этой исключительно интересной птичкой меня познакомила Агафья Лыкова. Мы шли с ней возле ручья, текущего из горного снежника, и Агафья вдруг обернулась: «А это моя подружка, - кивнула она головой в сторону белогрудой птицы, сидевшей на валуне посреди бегущей воды. - Гляди, она станет сейчас от радости приседать». И действительно, птичка, как заведенная игрушка, начала пружинисто приседать, сопровождая движенья негромкими звуками: церр, церр! «Она боится тебя. А меня знает, я подхожу к ней близко». Спрятавшись за дерево, я наблюдал, как Агафья и впрямь подошла к птице шагов на пять. А при моем приближении она вспорхнула и на широких коротких крыльях полетела над ручьем низко, приседая на камни и по-прежнему циркая. Мне хотелось «подружку» Агафьи сфотографировать. Но птица явно меня опасалась. Пройдя за ней по ручью метров двести, я был остановлен зарослями у воды, и птичка, успокоившись, залилась песней, походившей на журчанье воды по камням.

Это была оляпка - знаменитый водолаз горных ручьев и маленьких речек. Разглядывая её в бинокль, я пытался понять смысл слова оляпка. Оляповатая?.. Ничуть! Напротив, была она изящна, красива, похожа на чуть располневшего дрозда - темная, с белой грудкой, аккуратной головкой и коротким хвостом. Крылья у птицы были широкие, но короткие, явно для долгих полетов не приспособленные, но, как можно было догадаться по образу жизни птицы, помогали ей перемещаться в воде.

При первом длительном пребывании у Лыковых (1982 г.) я не упускал случая наблюдать за оляпкой, а позже узнал другие её названия в разных местах - водяной дрозд, водяной воробей. Лыковы звали оляпку ручейкой. Живут эти птицы на выбранном месте всю жизнь, и не мудрено, что ручейка знала всю семью Лыковых. «Митя рукой накрывал её на гнезде - не улетала», - рассказала о брате Агафья.

Позже я познакомился с оляпкой на Урале, на ручье, текущем с гор в реку Белую. Было это в середине зимы. Я отвернул уши у шапки и боялся прикоснуться щекой к фотокамере, а оляпке было всё нипочем. Так же, как и в Саянах, она летала над незамерзшим ручьем с негромкой песней, разыскивая что-то в приводных камешках, забегая и в воду, несмотря на мороз. На берег она выбегала с пучком травы и принималась в ней что-то клювом выуживать. Холод её нисколько не беспокоил - непрерывная песня была этому подтвержденьем.

И была еще встреча с оляпкой совсем неожиданная. В американском штате Вашингтон знакомый журналист повез меня в гости к отцу-лесничему. Каково же было мое удивленье увидеть на здешнем горном ручье «подружку» Агафьи. Держалась она точно так же, как на ручье в Саянах и на Урале. Дома, порывшись в книгах, я убедился: да, живет и в Старом, и Новом Свете, то есть в Америке, предпочитая северные их районы.

Природа распорядилась отвести для белогрудого водолаза нишу жизни у непокорной морозам воды. И птица исключительно приспособлена к необычным условиям. Пищу она находит и возле воды, но главная её добыча - в самой воде. Зайдя в ручей, оляпка вдруг в нем скрывается и, действуя крыльями, как вёслами, бежит по дну, превращаясь в зрячего ловкого охотника. Круглый год она живет на одном месте, на отрезке ручья длиной примерно в два километра. Зимой и летом происходит смещение по ручью. Летом в сторону истока его у горных вершин в снежнике, зимой - к месту впадения в озеро или реку нередко уже на равнине. Образ жизни оляпки - вольное одиночество, и лишь в пору гнездовий образуются дружно живущие пары. В остальное время себе подобных оляпка рядом не терпит, прогоняет даже созревших птенцов, а нарушителей территории гонит иногда с боем. Но это не угрюмая одиночка. Оляпка всегда подвижна, жизнерадостна, весела. Охоту, полёт над ручьем или просто сидение с приседаньем сопровождаются песней, предназначенной исключительно для своего удовольствия, да еще служащей и сигналом: территория занята!

Когда местами ручей замерзает, оляпки вынуждены терпеть друг друга там, где мороз не может течение одолеть. На снимке, сделанном в Альпах, я насчитал двадцать семь птичек, сидящих почти что рядом друг с другом - как бусинки на урезе воды.

С водой у птицы связана вся её жизнь. От ручья никуда в сторону она не подумает удалиться - летает над водой низко, любит проскочить сквозь брызги у водных камней, в полёте прошивает занавес водопада. Чем больше на воде шума, плеска, тем радостней песня оляпки.

Питается птица тем, что находит в воде и возле воды. Чаще ищет в воде, не ныряя в неё, как, например, зимородок, а забегая и прячась в ней с головой. Под водой держится она уверенно, но выбирает, конечно, места с не очень быстрым теченьем. В этом ей помогают острые коготки лап и короткие широкие крылья-весла. Пищу оляпки составляют всякого рода козявки, а если в ручье есть рыба, ловит она и мальков. Ловить их трудно. И всё же часто оляпка выбегает на берег с рыбкою в клюве. Если добыча великовата, птица мотает её из стороны в сторону и, расчленив, по кусочку глотает либо несёт птенцам.

Строение птицы хорошо приспособлено для охоты в воде. Плотное оперенье и пух под перьями сохраняют тепло, а жировая смазка из железы у хвоста обеспечивает непромокаемость оперенья. У птицы великолепное зрение и на воздухе, и в воде, а язычок на конце имеет щетинки для прочного удержанья добычи.

В затруднении оляпка оказывается, когда после дождей вода в ручьях становится мутной - различить в ней что-либо она не может. В такие дни птицы охотятся в прибрежных травах, внимательно осматривая каждый стебель и лист, - где комара склюнут, где жучка, стрекозу, гусеницу. Но как только вода посветлеет - скорее с песней в ручей!

Соседями оляпки по жизни являются трясогузки и зимородки. Зимородок живёт там, где вода образует тихие заводи, а трясогузка роется в мусоре, который скапливается на течении у какой-либо преграды. Врагов у птицы немного. Пернатые хищники знают: оляпка при опасности быстро спрячется в воду, от куниц же птенцов оляпка оберегает, строя гнездо за стеной водопада, сквозь которую, как фокусники, проникают только родители, приносящие корм. Птенцов у оляпки пять-шесть. С рожденья они живут под душем из холодных водяных брызг. Можно дивиться - как выживают? Но, видимо, с этой закалки и должна начинаться жизнь у воды.

«Подружка моя», - называет оляпку Агафья Лыкова. И так понятна эта трогательная любовь к птице в таёжном уединении. Но оляпку любят везде и очень ценят её привлекательность, веселый нрав и доверчивость, называя «украшеньем воды». Во времена водяных мельниц оляпки в Европе часто жили около них. Мельник для них становился «своим человеком». Житьё у мельниц привлекательно тем, что колёса не давали воде замерзать и много было рядом всякого корма. Попытки завладеть птицей, держать оляпок в неволе кончались всегда неудачей. Не выносят неволю птички - забившись в угол, не берут еды. Но поразительно, продолжают петь. «И даже с песнею умирают», - написал Брем, считавший оляпку одной из самых интересных и привлекательных птиц.

16.12.2004 - Магнитный компас

При отсутствии ориентиров зарянка все-таки верно определяет свой путь миграции

Давнишняя из загадок: самые крупные из животных нашей планеты - киты иногда (с давних времен) почему-то выбрасываются на берег и погибают. Объяснений этому было много - от самоубийства до повреждения неизвестной болезнью навигационной системы. Китов пытались спасать, но всегда неуспешно. «Обсохшие», как говорят моряки, великаны погибали на суше под тяжестью своего веса. Накопились сведения о местах, где «самоубийства» китов происходили не один раз. Одно из них находится на острове Тасмания (Австралия), вблизи селения Бичено. С конца 1991-го по сентябрь 92-го дельфины-гринды трижды большими группами выбрасывались на берег. Несмотря на усилья спасателей, погибли больше четырех сотен животных.

Что заставляет китов покидать океан и даже противиться возвращенью их в воду? Навигационная система этих животных весьма совершенна. Она позволяет китам одолевать большие пространства с точным выходом к нужному месту миграций. Столько же удивительно уменье двухметровых морских черепах находить крошечный островок в океане, где они родились и куда ежегодно с разных сторон собираются, чтобы сделать кладки яиц в песке и вновь удалиться. Не одинаковый ли компас ведет черепах и китов? И почему у китов иногда он дает сбои?

В последнее десятилетие пристальное изучение магнетизма Земли позволило обнаружить несомненную связь живых организмов с этим явлением. И это проясняет картину возможных сбоев навигационной системы китов, а также потерю пути при дальних массовых перелетах птиц и поразительно точное следование нужным курсом при обычных благополучных условиях. А нахождение дома кошками, увезенными от него за сотни километров! Объяснение может и тут лежать не за семью печатями, как это было всегда.

Все чаще исследователи этих загадок вспоминают хорошо известные физикам «магнитные силовые линии». В отношении странного поведения китов магнитное поле Земли явно играет какую-то роль. Силовые линии, искривляясь, обычно идут, обтекая береговую линию. А на роковом для китов пляже Тасмании магнитные силовые линии идут не параллельно берегу, а поперек его, и «не местные» киты попадают в этой точке в геомагнитную западню. Таково одно из нынешних объяснений, как видно, извечной драмы китов.

А навигация птиц всегда поражала людей. Сначала думали, что стаи ведут вожаки, которым известна дорога. Но мелкие птицы летят скопом - где у них вожаки? А молодые кукушата, не зная родителей, летят на зимовку раньше взрослых кукушек! Какой компас приводит их к месту, расположенному за тысячи километров от места рожденья? Как скворец, зимующий вдалеке от скворечника, висящего где-нибудь близ Калуги или Воронежа, безошибочно находит его весной? Приемлемы объяснения орнитологов: птицы летят, ориентируясь по солнцу и звездам, ориентирами служат им также течения рек, береговая линия морей и океанов. Все так. Но птицы летят ведь и в облачную погоду. Значит, что-то еще помогает им не терять нужное направленье. И тут опять же все чаще обращаются к «магнитным силовым линиям», которых держатся птицы как ориентиров наследственных и закрепленных в генетической памяти.

Логично было предположить, что животные, для которых миграции - часть их жизни, содержат в своем организме кристаллики магнетита, вещества, образуемого в недрах Земли в расплаве магмы при высоких давлениях и температуре. Целенаправленное изучение показало: в эволюции жизни магнетит может образовываться и в живых организмах, например, у пчел (великолепных навигаторов!). Нашли магнетит и у птиц, обратившись в первую очередь к голубям. Лишенные привычных ориентиров, в пасмурную погоду, когда не видно ни звезд, ни солнца, они находят дорогу к дому. Выясняя причастность к этому геомагнитного поля, попробовали «сбить почтовых голубей с толку», искажая действующее на их механизм навигации магнитное поле. Оказалось, маленький магнит, укрепленный на голове птицы, лишает её возможности находить заданное место. В другом опыте птиц, увозя с голубятни, помещали в контейнер, экранирующий магнитное поле Земли. И что же? Выпущенные на волю голуби не знали, куда лететь.

Очередная драма китов

Только ли для голубей геомагнитное поле является «картой и компасом»? Не только. Проверено: искусственное магнитное пространство, либо магнитные бури, рожденные Солнцем, могут сбить с курса летящих птиц. Известная всем зарянка, посаженная в клетку и лишенная зрительных ориентиров, будет пытаться лететь в направлении осенних миграций. Но птица сразу теряет курс, если специальным экраном изолировать ее от геомагнитного поля.

Действие магнитных силовых линий Земли на тонкий механизм восприятия его животными только еще изучается. Но уже есть кое-какие любопытные результаты. Появилась уверенность, что некоторые птицы, например кардинал ярко-синего оперенья, не просто чувствуют, но и видят силовые линии магнитного поля. Но как видит, пока лишь можно только предполагать. «Магнитное видение настолько далеко от наших представлений, что мы не можем даже вообразить, как выглядит зрительно для птиц эта линия». Все же предполагают: магнитные поля кодированы двумя цветами в виде точек, которые соединяются с Южным и Северным полюсами.

В русле всего сказанного лежат, видимо, и феноменальные способности некоторых кошек находить дорогу к дому при расстоянии в несколько сот километров. Число таких случаев велико. Мы в «Окне» дважды писали об этом. Одна из кошек, увезенная из московского Ясенева в Россошь Воронежской области (по прямой линии это семьсот километров), вернулась в Ясенево через девять месяцев. Другой случай - похожий. Опять же из Москвы, из семьи Колесовых, живущих в Хамовниках, увезли «погостить» близ Нижнего Новгорода черного кота Барсика. С нового места жительства кот исчез. А осенью объявился в Хамовниках, нырнув в форточку дорогого ему жилья, и улегся на телевизоре.

Событие! Прикинем, что вынесли эти кошки на путях к дому: другие кошки, враги-собаки, автомобили и поезда, ручьи и речки, необходимость кормиться... Но главное - как, по какой «карте» шли они к дому? Слух, зрение, обонянье могли им помочь только на самых последних отрезках пути. А сотни верст из Россоши и Новгорода? Подобных историй, связанных не только с кошками, но и собаками, лошадьми, описано много. И всякий раз подобные путешествия поражают воображенье людей. Но ответа на вопрос, как такие путешествия могли состояться, не было.

Сейчас ключик к пониманию происходящего, кажется, найден. Но как действует геомагнитное поле на ориентацию перечисленных животных, пока не вполне ясно. Поживем, подождем - ответы на эти загадки обязательно будут. А в следующий раз поговорим о явлениях электричества в жизни животных.

22.12.2004 - Рыбы и электричество

Экзотический нильский слоник

Электричество, открытое людьми когда-то с помощью янтаря и суконной тряпицы, сегодня проникло во все поры нашего бытия. Аварийное отключенье лет сорок назад Нью-Йорка от электролиний буквально парализовало огромный город: погас свет, остановились меж этажами лифты, затихли моторы станков на заводах, омертвели холодильники, перестали качаться стрелки приборов, остановились насосы, качавшие воду в напорные баки, замерла жизнь в метро, погасла реклама... Началась паника, грабежи.

В нынешних цивилизациях без электричества жизнь немыслима. А живая природа? Оказалось, она «освоила» электричество давным-давно. Заметили это еще древние греки и римляне, лечившие головную боль электрическими разрядами средиземноморских рыб-скатов.

В феврале уходящего года я был в Африке у истоков Верхнего Нила. Однажды вечером увидел только что пойманного нильского окуня - рыбу огромного веса. Поймал её на крючок парень, как оказалось, промышляющий на продажу только этих фантастически больших окуней. «Какая была насадка?» - спросил я счастливого рыболова. «Ловлю на слоника, - сказал парень, - он сзади вас». На дне лодки лежала помятая окунем, небольшая продолговатая рыбка с книзу загнутым хоботком. «Я всегда ловлю только на слоника», - добавил парень, заметив, с каким интересом разглядывал я рыбу, о которой кое-что знал.

Нильский слоник - одна из рыб, не просто, как и все рыбы, чувствительна к электричеству, она сама электричество генерирует с помощью «батареек», расположенных в основании хвоста. (Я разыскал фотографию слоника, и он сейчас перед вами.) Рыбешка эта донная и нередко оказывается в мутной воде. Ориентироваться слонику помогает электрическое поле. С его помощью он минует препятствия и находит добычу. Механизм электромагнитной чувствительности слоника так тонок, что он различает разные виды рыб, их размеры, определяет пол своих родичей. Но всё в природе сплетено в единую ткань. Не исключено, что электрическое поле иногда оборачивается и против слоника. Его, можно подумать, чувствует хищный окунь. Не сиди бедолага наживкою на крючке, он бы вовремя «выключил» свое электричество, схоронился бы, но стрессовая ситуация заставляет слоника излучать электричество. «Ловлю только на слоников», - это пояснение рыбака, вряд ли знающего особенности надежной наживки, вызывает предположенье, что слоник временами становится жертвой своей особой приспособленности к жизни - все медали имеют обратную сторону.

Но маленький слоник - не единственный обладатель электростанции. Всё в том же Ниле живут электрические сомы. У больших этих рыб «электростанции» мощные, напряжение в них достигает 300 с лишним вольт. И это уже не только навигационное устройство, но и оружие, помогающее оглушать жертву.

И в Амазонке, мутной от ила, следовало ожидать присутствие «электрических рыб». И их обнаружили. Здешние угри длиною в три метра, имеют три электрических органа - два для навигации и обнаруженья добычи, а третий, самый большой, - надежное и безотказное оружие. Электрический разряд угря с напряжением в 550 вольт поражает добычу, состоящую обычно из рыб и лягушек, но может убить человека и даже лошадь, окажись они в зоне электрического удара. (Специальными опытами установлено было: электрический разряд амазонского угря зажигает двести неоновых ламп.)

Но не только мутные воды рек породили «электрических рыб». Эволюция жизни морей при высокой проводимости соленой воды не могла электричество не задействовать. Эффективно его использует скат (тот самый, что был замечен греками и римлянами). У этой рыбы голова переходит в широкие волнообразно двигающиеся плавники, несущие «электростанцию». Мгновенный разряд достигает 300 вольт. В соленой воде эта сила убийственная.

Утконос чувствует, где спрятано электричество

Каким образом рождается и копится электричество в живом теле? Генераторами служат химические элементы, состоящие, как и знакомые нам батарейки, из элементов - железистой или мышечной ткани с «плюсом» и «минусом». Элементы последовательно соединены в столбики, а столбики параллельно объединены в немалые батареи. В плавниках-крыльях ската они образуют сетчатую, напоминающую соты структуру. Разряд происходит, когда рыба, уловив изменения в окружающем электрическом поле, ощущает добычу или опасность.

В мутной водеАмазонки одни «электрические рыбы» охотятся за другими, объедая у них хвосты. Любопытно, что жертва при этом не погибает - хвост отрастает вновь, и сама жертва тоже в мутной воде может, кого-нибудь оглушив электричеством, полакомиться хвостом.

Все это было открыто совсем недавно. Подводя итоги исследованиям, ихтиологи называют более трехсот морских и пресноводных рыб, генерирующих электричество, при том, что все рыбы без исключения к нему чувствительны. И не только рыбы. Странное млекопитающее, живущее в водах Австралии, а именно утконос, замечен в чувствительности к электричеству. В эксперименте он безошибочно находил одновольтовую батарейку, зарытую в грунт водоема. Но, может быть, обоняние помогает тут утконосу? Зарыли батарейку, полностью истощенную, - не нашел. Зарыли вновь свежую - без колебания утконос ковырнул дно в нужном месте. Тщательное обследование обнаружило у экзотического австралийца рецепторы по всей поверхности клюва, чувствительные к электричеству. Значит, кто-то в австралийской воде это электричество генерирует, и утконос его ловит.

Все рыбы в той или иной степени чувствительны к электричеству. В нашей стране это стало причиной варварского истребления всего живущего в водах. Еще при строительстве электростанций на Волге, Енисее и Ангаре я наблюдал рыбалку (язык не поворачивается назвать этим словом варварскую добычу рыбы), когда какой-нибудь сварщик опускал в воду два оголенных электропровода, и разряд между ними убивал рыбу. На это «контаченье» закрывали глаза, считая его привилегией для строителей, как закрывали глаза на глушение рыбы толом во время войны. Сегодня способ этот перерос в эпидемию. На любой речке, озере, старице вам пожалуются: рыбы не стало. Причиной назовут «электроудочки». Этот нехитрый снаряд легко изготовить из автомобильных аккумуляторов. Разряд электричества убивает не только рыбу, но и лягушек, головастиков, пиявок, всё, вплоть до еле видимых глазом козявок. И нет способа ныне бороться с этой напастью. Во-первых, ловцы могут ночью с лодки стрельнуть. Но пусть не стрельнули, схватить их за руку трудно - бросили с лодки аккумуляторы, и ты ничего не докажешь. Да и кому доказывать, если, например, на Оке от Калуги до Серпухова курсируют всего два весьма осторожных инспектора. Ну, допустим, схватили кого-то за руку, довели до милиции, а там из десяти восемь милиционеров - такие же «рыболовы». Опять же, допустим, нашелся в милиции человек, понимающий: электроудочки делают мертвыми наши воды. Привели «удильщика» в суд, а судья поднял брови: ребята, я с трупами разбираться не успеваю, а вы с какой-то плотвою...

Что делать? Вот какую историю рассказали мне в станице Казанской на Среднем Дону. «К нам тоже на старицу в пойме реки повадились ездить. Предупредили: друзья, больше не появляйтесь. Все-таки появились. Ну мы что, мы дождались ночи и к стоящим на берегу «Жигулям» явились с ведерком бензина. Пока «рыболовы» добрались к горящей машине, от нее один остов остался. Больше гостей пока что не видим».

Электроудочку, пишут, изобрели японцы для морского промысла рыбы. Эта штука быстро у нас привилась и сделалась бедствием, совпавшим с общим «замутнением жизни». Бороться с ним описанным методом - тоже варварство. А как иначе? Положенье-то попросту уже нетерпимое.

Сама природа защититься от нас не может. Она умирает молча. Постигая её загадки и тайны, человек свои знания против природы и обращает. Конец у такого поведенья людей будет неизбежно печальным.

29.12.2004 - Соболёк

Проворен и осторожен

Для тех, кто не знает: это соболь - легендарный зверек, главный герой сибирской природы. Увидеть соболя летом сидящим вот так спокойно на дереве почти невозможно - скрытен, осторожен, проворен. Но этот зверек особенный. Охотоведы, изучавшие соболей на Камчатке, подарили красавца моему другу, журналисту Михаилу Жилину, и он жил у него - ночью спал в клетке, а днем скакал по комнатам, погладить себя не давался, но безбоязненно лизал с пальца сгущенку, забирался на специально для него оставленный срубок березы, как кошка, ловил тряпичную мышь, любил подремать между оконными рамами.

Однажды мы взяли соболька в лес - как следует поснимать. Он, конечно бы, убежал, но на заднюю лапку мы надели непоседе ногавку, и он, поняв, что удрать невозможно, спокойно позировал. Перед вами его портрет.

Соболь состоит в родстве с горностаями, норками, колонками, хорьками, росомахами, выдрами и особо с куницами. Брем называл соболя разновидностью куниц. Аляскинских куниц русские поселенцы называли соболями. Очень похожи! Но есть различия, и главное из них - качество меха. Всё тот же старина Брем называл соболя «драгоценностью». Но мех стал проклятьем замечательного зверька. Жил соболь только в России, на огромных пространствах от Тихого океана почти до Москвы, и с давних времен был валютой - ничто из добываемого человеком в живой природе не ценилось так высоко, как мех соболей. Немудрено, что охотились на зверя прилежно, несмотря на трудности этой охоты, и до Урала соболь был истреблен совершенно.

Меховым эльдорадо оказалась Сибирь. Соболь стал тут стимулом продвиженья землепроходцев на восток к океану. Всюду они заставляли аборигенов платить ясак (дань) и непременно требовали соболей. Любопытно, что дань была для местных людей не слишком обременительной. Так же, как мех бобра на Аляске, шкурки соболя не были житейски практичными, выше ценились шкуры собак и выдр. И туземцы, отдавая торговцам за ножик пять шкурок соболя, считали, что совершают удачную сделку. А из Москвы постоянно требовали: соболей! соболей! Собольими шубами отличали верных служак царя, давали послам - одаривать владык Европы. В 1595 году царь Федор Иоаннович, отправляя посольство в Вену, дал ему сорок тысяч собольих шкурок «для дарения нужным людям».

В Москву же собольи меха «текли» из Сибири. И, конечно, их промысел быстро сокращал численность соболей, изначально бывшую очень большой. За двадцать пять лет начального промысла число зверьков на Камчатке сократилось в пять раз. Зная это, начинаешь верить, что и мамонтов на Земле истребил человек.

А Москва продолжала требовать соболей. И после добычи их сотнями тысяч в 1914 году добыли с великим трудом всего тридцать пять тысяч. Зверек исчезал. В 1925 году одна шкурка особо ценного баргузинского соболя была в Нью-Йорке продана за двадцать пять тысяч золотых рублей. При таких ценах добивали зверьков. На всем пространстве Сибири зоны обитания соболя выглядели теперь лишь пятнышками.

Спасен соболь был в советское время полным запретом охоты, созданием заповедников и планомерным расселением соболей в места их прежнего обитанья. Грандиозная и очень трудоемкая эта работа (добывать соболей живыми исключительно сложно) увенчалась успехом. Соболи снова распространились в Сибири, и с 1941 года на них возобновилась планомерная, но строго регулируемая охота. Ловля и расселение соболей позволили как следует изучить жизнь и повадки знаменитого аборигена Сибири.

Соболь - житель лесной. В непролазных таежных крепях находит он пищу и спасается от врагов. На деревьях чувствует себя уверенно, хотя и не «летает» между стволами, подобно куницам. Но охотится соболь всегда на земле, преследуя мышей, бурундуков, пищух, горностаев, разоряет птичьи гнезда, решается нападать на зайцев, тетеревов, глухарей, намного превышающих его собственный вес. Отвага и дерзость зверька таковы, что, вцепившись в шею, например, глухаря, он не бросает жертву даже взлетевшую и нередко пролетает на обезумевшей птице значительное расстояние. Вот дождалась своего часа вырезка из газеты 1983 года. «После обхода сторож птицефермы Каратузского совхоза (Красноярский край) мирно пил чай в сторожке. Вдруг за стенкой в птичнике послышался шум. Сторож включил свет, и в ту же минуту, коснувшись пушистым хвостом валенка, пулей пролетел темно-бурый зверек, юркнувший в щель между половицами. «Соболь!..»

Но как он попал в село - до леса больше десяти километров? Загадка разрешилась, когда вблизи фермы в снегу нашли глухариные перья и кости. Вероятно, зверек вцепился глухарю в шею, когда тот в снегу ночевал. Объятая ужасом птица понесла «седока» куда глаза глядят. Когда ослабла - опустилась на землю. Наездник, попировав у дичины несколько дней, забрался попробовать счастья в курятнике».

Важнейшая пища для соболя - кедровые орехи. Он поедает их очень охотно и постоянно держится в кедрачах. Незнакомую пищу на привадах охотников он поначалу обходит, но распробовав, ест всё подряд: рыбу, хлеб, кашу, макароны, мерзлое мясо, сахар, сдобренный валерьянкой. Особая слабость соболя - мед. «Душу отдаст за мед и сгущенку!» - рассказывал мне охотник на Дальнем Востоке. У лесной борти диких пчел на пир за пять-шесть дней собирается два-три десятка зверьков, чем и пользуются охотники. Описан случай, когда собольку, которого угостили мёдом в клетке, дали возможность выйти на волю. Но желание доесть лакомство заставило зверя вернуться в клетку.

Врагов у соболя не очень много: ястреб-тетеревятник, филин, на Дальнем Востоке - большая куница харза. Но больше всего гибнет зверьков при пожарах и истребляется человеком - в ход идут ружья, множество хитроумных ловушек. Сотни лет непрерывного преследования выработали у зверька осторожность и боязливость, способность забиваться в такие завалы тайги, откуда выгнать или выманить его невозможно.

Характером соболь смел, даже дерзок, подобно лисице никогда не теряет присутствия духа и нередко обретает свободу, вырываясь из ловушек, иногда, правда, с открученной лапой. Поразительна выносливость носителя драгоценных одежд. Теплый мех позволяет попавшему в ловушку зверьку оставаться живым пять-шесть часов при морозе в 25 градусов. Но не любят соболи солнца, всегда хоронятся в тень, а если поневоле какой окажется на припёке, с ним может случиться тяжелый припадок. И, бывает, испуг убивает зверька, «из сотни один или два погибают от шока в руках ловца».

Характеры, при некоторых общих чертах, разнятся у соболей - одни зверьки злобны, другие, попав в западню, тут же способны лизнуть сгущенку с пальца охотника и в таежной избушке ведут себя так, будто всю жизнь обитали под крышей. «У меня соболёк в избушке даже мышей ловил. Сядет у норки и, как кошка, терпеливо ждет свою жертву», - рассказывал мне охотник из поселка на Ангаре.

Совершенно небоязливыми делает зверьков голод. В одном из заповедников они приходили в голодную зиму кормиться в поселок - копались, как одичавшие кошки, в отбросах, ловили кур, приучились прибегать на звук колокола, созывавшего людей в столовую на обед, и брали еду из рук.

Но охота на соболя трудна и опасна из-за того, что приходится забираться в непролазные крепи тайги. Мой друг Ерофей Сазонтьевич Седов, с которым свела нас семья отшельников Лыковых, отколовшись от геологической группы, думал кормиться охотой на соболей. Не вышло. Профессионалы-промысловики добывали за зиму более двух десятков зверьков, Ерофей же (охотник-любитель) - только семь-восемь. Много тонкостей в этой охоте, и неумелый промысел не окупает затраты сил, транспорта, снаряжения.

Давний промысел соболей, как ни странно, не позволил изучить все повадки зверька, образ жизни, физиологию. Считалось, например, что гон у соболя проходит в начале весны, и через полтора месяца соболюшка приносит щенят. Оказалось, весенний гон у соболя ложный. Настоящий гон - летний, и беременность длится не полтора месяца, а около девяти. Зародыш во чреве матери на время перестает расти и потом растет быстро, появляясь на свет к лету следующего года. Обнаружили это не охотники и не биологи-полевики, а работники Московского зоопарка в 1929 году. Дальнейшие наблюдения, уже в дикой природе, это открытие подтвердили. Взрослеют соболята уже к осени в год рождения, но размножаются, принося пять-шесть щенят, только в трехлетнем возрасте. Соболей, затратив немало усилий, научились разводить и в неволе (из-за меха, конечно). Сколько живут они в дикой природе, установить трудно. Но в неволе старость их настигает в тринадцать-четырнадцать лет - стираются зубы, слабеют зрение, слух, исчезает подвижность.

А какова судьба этого вот красавца, жившего в городском доме? На днях я позвонил на Камчатку другу и расспросил обо всём. Оказалось, соболька попытались познакомить с подружкой, такой же красивой и статной. Ничего из затеи не получилось - зверьки дрались, и самочку пришлось отвезти в лес. Долгое время неволю соболь делил с птицей кедровкой. Таежные эти соседи знают повадки друг друга и под крышей у человека жили почти что в дружбе. Занятно было наблюдать, как они прячут по разным щелям кедровые орешки. Находить кладовки соседа доставляло обоим явное удовольствие. Но соболёк пытался и охотиться за кедровкой, что вполне согласуется с его натурой завзятого хищника. Пришлось птицу выпустить. А потом свободу обрел и соболь. Сам. Любил он полежать на окне между рамами и, как видно, однажды нечаянно тронул задвижку наружной форточки. «Пришли домой, а соболька нет. Поглядели на снег внизу - на нем следы от прыжка сверху и цепочка следов прямиком к лесу». Таков «хэппи-энд» (счастливый конец) в гостевании у людей покладистого зверька.

Оглавление

Об авторе

05.01.2004 - С медведем - лицом к лицу

09.01.2004 - Восьминогое чудо

15.01.2004 - Восьминогое чудо (продолжение)

22.01.2004 - Пишем, что наблюдаем

29.01.2004 - Заповедники у края беды

05.02.2004 - Лесной барабанщик

12.02.2004 - Близнецы

19.02.2004 - Малыш в белой мантии

26.02.2004 - Под боком у врага

04.03.2004 - Пишем, что наблюдаем

11.03.2004 - Гордые и величественные

18.03.2004 - Любовь - фотография

25.03.2004 - Завоевавший Америку

01.04.2004  - «Лес богаче царя»

08.04.2004  - Монстры из глубины

15.04.2004 - Скворушка - Егорушка

22.04.2004 - Пеликаша

29.04.2004 - Дом-крепость

06.05.2004 - Коса на камень...

20.05.2004 - Пристань в лесах

27.05.2004 - Кологривский лес

03.06.2004 - Озёрная примадонна

10.06.2004 - «Место высокое, бескомарное»

17.06.2004 - Картинки с дороги

24.06.2004 - Картинки с дороги (продолжение)

01.07.2004 - Нильская Одиссея

08.07.2004 - Обезьяний лес

15.07.2004 - Пристань для заповедников

15.07.2004 - И мы их нашли...

22.07.2004 - Две недели в Уганде: под боком у кибоко

05.08.2004 - Никто не любит крокодилов

06.08.2004 - Под боком у Кибоко

12.08.2004 - Мастера-рыболовы

19.08.2004 - Притяженье воды

26.08.2004 - Санитары саванны

02.09.2004 - Драма слонов

09.09.2004 - Драма слонов

16.09.2004 - Их мы не видели

23.09.2004 - Две недели в Уганде

30.09.2004 - Таежныи тупик

07.10.2004 - Шесть соток благословенной воды

14.10.2004 - Надо ж, 500 ульев!

21.10.2004 - Челноки на Воронеже

28.10.2004 - Кедровый хлеб

04.11.2004 - Мышиный год

11.11.2004 - «Муравейнику» - 10 лет

11.11.2004 - Чернотроп

18.11.2004 - Давние берега

25.11.2004 - Пишем, что наблюдаем

02.12.2004 - Постоять за себя

09.12.2004 - Водолаз - одиночка

16.12.2004 - Магнитный компас

22.12.2004 - Рыбы и электричество

29.12.2004 - Соболёк