Дом с привидением [Анна Михалева] (fb2) читать онлайн

Анна Михалева Дом с привидением

Пролог

Бабка Вера подтянула уголки платка под острым подбородком, поправила круглые очки со сломанной дужкой и, сложив сухонькие ручки на коленях, вздохнула. Внук и внучка разом присмирели, прикрылись одеялами до самых носов и испуганно поглядывали на рассказчицу.

— Так вот… — бабка Вера прищурилась, заметив, как таращатся на нее из полутьмы две пары глаз-пуговок, — и решил тогда господь бог послать на землю сына своего, чтобы, значит, направил он людей на путь истинный.

— Бога нет, — не слишком уверенно заметил внучек.

— Это же сказка, правда, бабушка? — внучка дернула братца за рукав старой дедовской рубашки, в которой теперь мальчишку спать укладывали.

— Не знаю, детки, то ли сказка, то ли на самом деле случилось такое. Давно ведь дело-то было, почитай уж, две тысячи лет без малого тому назад.

— Две тысячи лет! — внука больше цифра поразила, чем сами события. — А мамонты тогда были еще?

— Да кто их знает, может, и были…

— Не-е, мамонтов уже не было. Мамонты вымерли. У меня по истории пятерка.

— А зачем он на землю пришел, сын бога? — тихо спросила девочка.

— Затем, что войны на земле были и прочие всякие безобразия. Люди поклонялись разным богам, везде был разброд… А пришел божий сын и сплотил народ под единым знаменем Христовым.

— Что же он сейчас не придет? Вон американские империалисты опять войну готовят. Дал бы им по башке, чтоб искры из глаз посыпались! — внучка вздохнула.

— Тю! Напугалась американцев! — Мальчишка презрительно фыркнул. — Подумаешь! Я вот вырасту и сам им по башке дам. Безо всякого бога обойдемся. И вообще, все это девчоночьи сказки. — Он демонстративно отвернулся лицом к стене и засопел.

— Правда, бабушка, а почему не приходит божий сын к нам больше, обиделся, да?

— Ну, не такие мы все тут важные персоны, чтобы божий сын на нас обижался. Он ведь с неба-то всех нас видит и сам знает, когда нужно прийти. Значит, не нужно пока.

— А он все время смотрит? — не унималась девочка.

— Конечно.

— Все время работает?

— Ну, не один же он работает, — бабка Вера подавила улыбку, понимая, что религиозная проповедь приняла какой-то уж очень современный оборот. — У него там в помощниках двенадцать его апостолов. Они тоже смотрят.

— И никогда не отдыхают? Даже каникул у них нет?

— Что они тебе, школьники, что ли? — буркнул внук.

— Нет, они, наверное, в отпуск к нам на землю спускаются и в Крыму загорают. Только мы их не знаем. Они ведь никому не говорят.

— Ой, совсем вы меня запутали. — Бабка Вера встала и пошла из комнаты.

— Запутали! — мальчик хихикнул. — Я вот завтра на пионерском собрании расскажу о твоих сказках, так мы над тобой, баб Вер, шефство возьмем. Темная ты, баб Вер, веришь во всякие бредни поповские.

Глава 1

Дорогой мистер Чендлер!

Вы просили меня описать некоторые социально-политические процессы, происходящие сейчас в России, которые отмечены моим участием. К сожалению, я не могу похвастать своим участием хоть в одном мало-мальски значимом общественном или политическом движении, равно как не могу с точностью эксперта дать оценку явлениям, которые ныне происходят в российском бизнесе. Однако есть у меня одна история, на мой взгляд, весьма показательная, которую я хочу Вам рассказать. Она произошла прошлым летом недалеко от Москвы, и именно она была отмечена моим непосредственным (хоть и незначительным) участием. Поэтому я опишу Вам ее во всех деталях. Чтобы дополнить мои наблюдения, которые, может быть, выглядят слишком субъективно, прилагаю листы из дневника одной из героинь моего повествования. Бедная девочка! Она и не подозревала, что записывает не просто свои ощущения, а участвует в создании целой детективной новеллы, которая разворачивается на ее глазах и приведет к ужасному финалу.

Дорогой мистер Чендлер, не судите строго мой не слишком изысканный литературный стиль.

История эта случилась прошлым летом. Вернее, началась она задолго до того, но развязка наступила именно в эти летние дни. Перед тем как начать свой рассказ, будет не лишним остановить внимание на превосходном доме, где и получили развитие дальнейшие события. Дом этот принадлежал Аркадию Петровичу Мамонову — человеку известному в узком, но весьма высокопоставленном кругу. Если бы владелец дома пожелал, он мог бы быть известен на всю страну, а может быть, и на всю Европу, но у него были веские причины не желать этого, которые я считаю возможным опустить. В конце концов, это его дело. Итак, Аркадий Петрович Мамонов проживал в неизвестности, но отнюдь не в нищете. Он был богат, если не сказать, что очень богат.

Итак, дом Мамонова имеет три этажа и выстроен в классическом стиле конца прошлого столетия. Такие дома чаще всего можно встретить на Юге Америки. Если же обратиться к России, то дом этот имеет немалое сходство с известным особняком Пашкова, находящимся в центре Москвы.

Дом Мамонова походит на белый трехпалубный лайнер, плывущий по зеленым волнам огромного парка, переходящего в ухоженный сад английского стиля — с причудливо выстриженными кустами, живым лабиринтом, беседкой и небольшим, но весьма живописным прудом. Гостям, въехавшим в ворота и проследовавшим не менее полумили по широкой аллее, сперва открывается внушительный фасад с колоннами и парадной лестницей, ведущей сразу на второй этаж. На первом этаже дома расположены кухня и комнаты для прислуги. Поднявшись по лестнице на второй этаж сквозь тяжелые, застекленные двери, мы попадаем в большой холл, из которого на третий этаж возносится широкая лестница из белого мрамора. На верхнем этаже расположены жилые комнаты, кабинет и приемная хозяина, а также богатая библиотека, в которой, поверьте мне, среди прочих книг можно встретить и довольно редкие экземпляры, относящиеся к букинистическим ценностям. Внутренняя архитектура третьего этажа лишена изящества: длинный широкий коридор, разделенный лестницей на две неравные части, и расположенные вдоль него просторные, разной площади комнаты. Некоторые из них к тому же смежны между собой.

Второй этаж состоит из холла, слева от которого находится большой зал для приемов, а справа малая гостиная, переходящая в столовую. Да, кстати, к дому прилегает двухэтажная пристройка, делающая стройную архитектуру здания несколько утяжеленной в правой ее части. Пристройка эта имеет отдельный выход в английский сад и соединяется с коридором второго этажа основного здания дверью, которую закрыли в начале лета.

Убранство дома весьма красиво и дорого. Мебель, разумеется, вся из натурального дерева ценных пород, сделанная на заказ в Италии, как, впрочем, и зеркала, коих в доме немало. Холл украшает огромная люстра из венецианского стекла, которую доставили хозяину специальным самолетом с превеликой осторожностью. Кроме того, в доме много старинных и коллекционных вещей: китайских ваз, персидских ковров, предметов искусства, купленных на престижных аукционах, — описать все это великолепие в двух строках невозможно. А утомлять вас картинами богатого интерьера мне бы не хотелось, поскольку как бы ни был прекрасен дом, но он вовсе не главное в нашей истории. Интересны события, которые произошли в этих замечательных стенах.

Итак, я приступаю к непосредственному изложению событий. Возьму на себя смелость описывать не только факты, но и характеры участников, а также некоторые мысли и переживания последних, поскольку всех их я хорошо знаю и догадываюсь, о чем каждый мог думать в тот или иной момент.

* * *

Аркадий Петрович открыл глаза. Легкие занавески раздувались парусами от порывистого ночного ветра. Лунный свет оседал на них тонким золотым слоем. В комнате стоял аромат сосен, воздух был влажным. Где-то далеко в лесу нервно вскрикнула потревоженная птица.

Он вытер вспотевший лоб дрожащей рукой и слабо прохрипел:

— Кто здесь?

Ветер разнес этот хрип по комнате, разбросал по углам и замер, затаившись.

Еле слышный шорох показался Аркадию Петровичу громовым раскатом. Он вздрогнул и съежился под одеялом.

— Кто здесь? — прошептал он. — Кто ты?

Липкий пот тонкой струйкой скатился от виска к щеке, потом по шее, груди и леденящим холодом застыл на животе.

— Кто ты?!

Тень промелькнула так быстро, как может мелькать лишь нечто, не отягощенное плотью, и застыла черным пятном в углу, напротив большой кровати.

— Кто ты?

Ему показалось, скорее всего привиделось. Наверное, это отголосок кошмарного сна, от которого он проснулся. Или ветер. Этот несносный ветер. Иногда кажется — он тоже что-то шепчет. Но кто-то все-таки ответил:

— Скоро узнаешь…

* * *

Солнце палило будто последний раз. Откуда столь агонистическая ярость? На дворе стоял июнь, и светилу было отмерено еще месяца два как минимум. Откуда это странное желание превратить всех и вся в пепел?

Сашка закинула голову, чтобы выяснить, как там на небе. Но ничего увидеть не удалось. Даже сквозь солнцезащитные очки глаза слепило до слез.

— Ну и пекло! — Серега взял с бортика бассейна стакан с пепси, жадно глотнул и поморщился. — Уже теплая. А льда больше нет?

— Лед весь растаял, — равнодушно ответила Сашка. — За новым нужно топать в дом.

— Ну и пусть принесет кто-нибудь, — Серега по-барски махнул рукой.

«Можно подумать, его жесту есть кому повиноваться», — с неприязнью подумала она.

Сказать, что Саша не любила эти его замашки единственного сынка богатых родителей, значит, ничего не сказать. Ее от них тошнило, как подчас и от самого Сереги. Но ее выбор партнеров был крайне ограничен. В лазури бассейна плескался и громко фыркал Игорь Скупой. Как ни странно, Скупой — это не кличка, а его фамилия. Впрочем, какая разница — это была его суть, поэтому иначе как по фамилии его никто и не называл. Чуть подальше, ближе к центру и на самой глубине резвился Андрей Фокин. Нырял, как утка-нырок, его блестящая черная макушка то и дело выскакивала из воды и вновь в нее погружалась. Чего он хотел достичь этим занятием, одному ему было понятно. А может быть, и он не знал, просто перегрелся на солнце. Андрей тоже ничего интересного собой не представлял. Он был вообще полное ничто, нуль. Он ничем не интересовался, ничего не читал, никуда не ходил, да и не стремился никуда. Просто жил, как амеба. Только те хотя бы размножаются, а Андрей даже этого не делал. В общем, Серега — лучший среди них. С ним можно хоть поговорить. И он веселый. Душа их небольшой компании. Здесь, у ее бассейна, правда, еще не все собрались. Есть еще Оленька Зазулина, которая сейчас в Каннах отдыхает. Оленька — законная подруга Скупого. Она очень красивая девушка — беленькая такая, хрупкая — как кукла Барби. И одевается соответственно. Вот теперь точно все.

— А почему бы вам не поставить холодильник прямо у бассейна? — Серега прищурился. — Мы могли бы там часами сидеть. К тому же наконец появилось бы место, где мы были бы одни, потому что этот твой Рябой туда бы уже не поместился.

— Бывают очень большие холодильники, — усмехнулась Сашка.

Рябой был ее постоянным телохранителем и служил у них в семье уже почти десять лет. Он был неплохим парнем, только очень уж громоздким. Особенно неприятно было с ним в гости ходить — хозяева обычно пугались. Да и на молодежных вечеринках он выглядел нелепо. Ну а в остальном с ним можно было примириться. Сейчас он сидел в тенечке, с отрешенным видом читал книжку, но Сашка знала, что «сенсоры» его работают на все сто пятьдесят, и если в сорока метрах пробежит белка, уж он-то об этом будет знать. Как? Это его профессиональная тайна. Просто узнает, и все.

— Ты идешь купаться? — Серега оттолкнулся от края бассейна и призывно вытянул к ней руки.

Сашка отрицательно покачала головой.

— Хочешь сгореть дотла?

Она пожала плечами и, взяв большую тетрадь с ручкой, сосредоточенно уставилась на белую гладь листа.

— Ну, удачи тебе, — хмыкнул Серега, повернулся и поплыл размашистым брассом.

* * *

Иные люди пишут автобиографию для души. Может быть, они не совсем нормальные, но зато свободные. Я же, как и большинство моих сверстников, пишу свою биографию для поступления в институт. Осенью я должна поступить на факультет журналистики в университет «Райс» — это в Техасе. Мне бы, конечно, больше хотелось в Гарвард или Сорбонну, но папа против, и я вынуждена была согласиться с его доводами. «Райс» — хорошее для меня место, главное — малоизвестное. Никому и в голову не придет, что дочь Аркадия Мамонова учится в каком-то богом забытом Хьюстоне. А мне от этого только лучше, потому что я наконец получу возможность общаться с нормальными людьми. Пускай и с американцами, которые мне не очень-то и нравятся, но, по крайней мере, я стану равной среди них, а не богатенькой дочкой, за которой как тень таскается телохранитель и которая ездит только на бронированной машине. Я познаю многое в жизни, чего не знала никогда, и эта перспектива прельщает меня больше, чем любые науки и методики их преподавания. Кафешки, дискотеки, что там еще… и свидания. Стыдно сказать, но в свои восемнадцать я — девственница. Ужас! Да у меня ноги дрожат, когда подумаю, что я сделаю в первую ночь своего пребывания в Хьюстоне…

Сашка даже перечитывать не стала, просто перевернула страницу.

«Если я с этого начну свою автобиографию, никакие деньги не помогут мне поступить в хьюстонский «Райс». Что подумают праведные профессора? Из России на их несчастные головы свалится девушка, жаждущая самого мерзкого и непристойного распутства. Кошмар!»

— Санька!

При звуке этого голоса Сашку перекосило. Вообще-то он принадлежал ее сестре Виоле, то есть Виолетте. После гибели их матери она стала старшей женщиной в семье, и Сашка понимала, что для сестры — это в первую очередь ответственность. Наверное, именно эта треклятая ответственность превратила Виолу в монолит сдержанности, порядочности и исполнительности. Наверное, Сашка должна не просто уважать ее, но и любить до беспамятства за то, что она все-таки взвалила на себя все в семье, а ее оградила от проблем. Но что тут поделаешь, не испытывала она к ней душевного тепла. Правда, и Виола ее любовью не баловала. Во-первых, она с самого Сашкиного рождения вбила себе в голову, что младшую сестру любят больше, и постоянно ревновала к ней родителей. Во-вторых, Виола была всегда занята, поэтому редко имела возможность говорить с Сашкой по душам. Ну, и в-третьих… в-третьих, все остальное. Виола — есть Виола.

— Санька, твои друзья останутся на ужин?

Вот в этом вся Виола. Можно подумать, она не может спросить у них сама, будут они ужинать или пойдут по домам. Нет — встанет так, чтобы ее видели, и громко спросит, будто их здесь нет, а только одна Саша.

— А как насчет обеда? — Серега и не думал пасовать перед Виолой, подплыл и брызнул на нее водой из бассейна.

Виола взвизгнула, отскочила на добрый метр от бортика и оттуда уже важно оповестила:

— Этот костюм стоит три тысячи долларов. Ты хоть знаешь, что с ним будет, если на него хлорка попадет?!

— Заодно и проверим, — беззаботно хохотнул Серега, — и чего ты в таком дорогом шмотье по дому таскаешься!

— Я еду на важные переговоры, это вы тут сутками развлекаетесь. Просто зашла по пути узнать, на сколько человек заказывать ужин.

— А папа разве не должен ехать на переговоры? — удивилась Сашка.

— Папа, — сестра вздохнула. — Он, похоже, приболел. Он останется в офисе, а на переговоры послал меня.

— Ой, да ты просто светишься от гордости. Повезло же тебе! — снова хохотнул Серега.

— Твое везение не за горами. Тебя отец тоже припашет скоро, — злорадно пообещала ему Виола. — Так что будешь моим деловым партнером.

— Да я лучше утоплюсь прямо сейчас, — он действительно надолго ушел под воду.

— А что у вас на ужин? — осведомился Скупой.

— О! — Виола закатила глаза. — На ужин у нас Виктория прямо из Техаса.

— Круто! — шутка на него не произвела должного впечатления. — А кроме?

— Праздничный ужин по случаю возвращения на родину сестры хозяина дома, можешь себе представить?

— Не продолжай, мы принимаем приглашение, — за всех ответил Скупой и закончил разговор, перевернувшись на спину и поплыв в другой конец бассейна.

— Вообще-то я никого не приглашала, — растерянно развела руками Виола. — Значит, три дополнительных парня с неуемным аппетитом. Беспредел! — она с надеждой покосилась на темное пятно под водой — Серегину голову, потом перевела взгляд на Сашку. — Как думаешь, он действительно решил утопиться? Может, нам рассчитывать на присутствие только двоих?

— Не надейся! — Серега тут же вынырнул. — Мне плевать на ваш ужин. Но Викторию я просто обожаю!

— Очень жаль, — буркнула Виола и пошла в дом по асфальтовой дорожке, обрамленной розовыми кустами.

— Эй! Захвати льда! — крикнул ей вслед Серега.

Сашка расхохоталась, представив себе, каким пунцовым от злости стало лицо сестры от столь вопиющей наглости ее приятеля.

Рябой, не поднимая глаз от книги, тоже сдержанно ухмыльнулся и покачал головой.

Моя жизнь началась со смертью моей матери. Звучит дико, но это действительно так. Она погибла, когда мне уже исполнилось семь лет. До этого момента я ничего особенно не помню — какие-то неясные блики беспредельного счастья — вот и все. Мама отвезла меня в школу. А на обратном пути попала в автомобильную аварию. Вернее, это была не совсем автомобильная авария, а просто недоразумение, которое случается один раз на миллион. Но оно случилось именно с моей мамой — на ее машину упал бетонный блок: на Кольцевой дороге она обгоняла грузовик, и в тот момент, когда ее машина поравнялась с ним, затяжки лопнули, блок сорвался и упал на мамину машину. Так мамы не стало. И вот тогда я впервые почувствовала жизнь. Кто-то ведь сказал, что, не узнав боли, не ощутишь жизни в полной мере. Так вот, с семи лет я помню все — и боль, и страх, и радость — как благо, достающееся крайне редко. Виоле было тогда девятнадцать. Она стала хозяйкой в доме. Папа долго болел, потом вроде бы пришел в себя. Сейчас он вполне нормальный человек. Перестал бродить по ночам по дому, перестал листать старые альбомы и ежедневно просматривать видеокассету с маминым днем рождения — последним в ее жизни. Спустя лет пять он вдруг изменился как-то в один день — стал веселым, даже жизнерадостным. Мне было уже двенадцать, я многое понимала и насторожилась, думая, что скоро папа приведет в нашу семью другую женщину. Но я ошиблась. Просто он решил перевернуть страницу прошлого и жить настоящим. Как бы то ни было, сейчас в нашем доме почти ничего не осталось от мамы. В общем-то, и дом папа построил уже без нее. Только в гостиной висит ее огромный портрет во весь рост в концертном платье — малиновом, которое она больше всего любила. А каждое 17 июля у нас в доме затишье. Папа обычно не выходит из своей спальни, а мы его не тревожим. 17 июля — день рождения мамы…

Сашка снова перевернула лист и недовольно уставилась на плещущихся в бассейне друзей.

«Зачем профессорам в «Райсе» знать что-то о моей маме? На фиг им это нужно?! Конечно, судьба девочки, выросшей без матери, их растрогает… Напишу, пожалуй, проще, без подробностей: «В семь лет лишилась матери». Этого им достаточно».

— Сашка, что это твоя сестра плела насчет болезни отца? — Серега выскочил из воды и растянулся на бортике, подставив солнцу мокрый живот. — Он же никогда у вас не болеет. Мой папаша называет его «Титаником». Говорит: он такой же могучий, огромный и несокрушимый. И если уж пойдет ко дну, то потопит вместе с собой полстраны.

— Очень лестное сравнение, особенно если учесть, что «Титаник» все-таки потонул.

Александра отложила блокнот в сторону. Все равно ничего путного не написать, пока то и дело отвлекают. Может, попросить сделать работу за нее? Хорошо бы… Привязаться к Лидке, например, она как-никак писательница. Ей настрочить — пара пустяков. Хотя… стиль у нее, конечно. Было время, когда она писала папе всяческие речи, но потом опустилась до «мыльных романов». Сдает один в два месяца и слог свой так испоганила всеми этими «его упругая плоть требовала наслаждения» или «ее глаза наполнились грустью», что, пожалуй, лучше к ней с автобиографией даже не подходить. А то она создаст «нечто» в своем неподражаемом стиле — профессора из «Райса» слезами зальются. Не от восторга, разумеется, а от нездорового гомерического хохота.

«Кстати, нужно сказать повару о Лидке, а то ее все время забывают включить в число приглашенных. А та неизменно впадает в жуткую обиду и сидит с надутым видом, что совсем не способствует благостному настроению за столом. Ее все начинают жалеть, а потом все заканчивается порицаниями в адрес несчастной Виолы, которая начинает буйно оправдываться — словом, нужно напомнить повару о Лидке, иначе праздник будет испорчен».

А о писательнице все забывали регулярно. Но не по причине пакостного к ней отношения, а потому, что она поселилась в их доме столь обособленно, что действительно трудно понять, присутствует она или нет. Лидка появилась у них в конце весны, после того как разошлась с мужем — Николаем Балуевым. Приехала она к отцу вся в слезах, долго терзала его своими жалобами на неудавшуюся семейную жизнь. Хотя обильный поток стенаний никак не соизмерялся с временным отрезком ее семейной жизни. Она замуж-то вышла всего полгода назад за известного эстрадного певца, который оказался «форменным негодяем»: пил, курил анашу, по девкам таскался, засматривался даже на «мальчиков непристойного поведения», приторговывал оружием, связался с бандитами, продал ядерную установку китайским экстремистам… Когда он все это успел натворить, история умалчивает. Еще зимой он был прямо-таки ангелом во плоти.

Но как бы там ни было, отец пожалел двоюродную племянницу и пригласил в собственный дом, дабы она подлечила израненную душу. А Балуева на всякий случай с эстрады убрали, чтобы глаза не мозолил. Переселение Лидки в их дом было сродни первому въезду французского посольства в Москву — она притащила из своей городской квартиры все, от чего не смогла отказаться. Отказаться она не смогла от многого. Начиная с косметических тампонов и заканчивая живописным полотном художника Дюралева, без которого, по ее заявлению, она не могла плодотворно работать. Чем помогала ей эта бездарная мазня, которая скорее могла напугать, чем вдохновить, никто так и не понял, но картину повесили, несмотря на то что кошмар этот имел немалые размеры.

Кроме того, после развода несчастной жене досталась главная ценность рухнувшего союза — директор Балуева — Вован Паршин. Он как раз и был тем самым «мальчиком непристойного поведения», что почему-то совершенно не смутило Лидку. Она вцепилась в него мертвой хваткой, перевоплотила в своего литературного агента и, разумеется, притащила с собой. Таким образом, для Лидки, ее литературного агента и всего остального скарба пришлось высвободить часть дома, ту самую с отдельной дверью в сад, в которой раньше обитали Виола с мужем. Сестра стиснула зубы, но смирилась — благо дом большой и места всем хватило.

А Лидка ушла в уединение: она жила по своему, только ей известному распорядку, иногда запиралась и никого к себе не пускала, иногда вообще уезжала в Москву денька на два, — словом, то, что о ней всегда забывали, имело вполне объяснимые причины. Когда столько народу в доме, лучше маячить на глазах, а то рано или поздно не позовут ужинать. И вовсе не по подлости душевной хозяев.

— Ты думаешь, Виктория изменилась? — мечтательно спросил Серега и перевернулся на живот, подставив солнцу шоколадную спину.

Цвет его загара был потрясающим.

— Не особо, — хмыкнула Сашка и улыбнулась.

Викторию она обожала. Ее все обожали. В ней было все, что только могло восхищать, поражать, шокировать до обморока. С мужчинами при ее появлении в обществе чаще происходило последнее, ну или близкое к тому. Во всяком случае, если уж она почтила собрание своим присутствием, то собрание падало к ее ногам безоговорочно. Она была богиней от рождения. Сашка, глядя на нее, всегда удивлялась, как одни и те же родители могли произвести на свет такого обыкновенного мужчину, как ее отец, и такую уникальную женщину, каковой была Виктория. Конечно, черты их лица имели некоторую схожесть, но и только.

Саша запомнила Викторию такой, какой та появлялась на торжествах и приемах, которые устраивал ее отец. Однажды она явилась в черном длинном платье с глубоким вырезом на спине — вот этот образ и запал Сашке на всю жизнь. Виктория была воплощением грациозности — каждое ее движение, каждый поворот головы был исполнен женственности и изысканной утонченности. Она была будто из конца XVIII века. Взмах ее руки походил на взмах лебединого крыла. Ее огромные черные глаза — глубокие и влажные — хранили чуть скрытую задумчивостью печаль, даже когда она весело смеялась.

Она неизменно держала в тонких пальцах сигарету в длинном дамском мундштуке, которая источала легкий аромат. Виктория была очень красива: тонка, нежна и, на удивление, при такой внешности умна и талантлива. Она была искусствоведом, и для своих молодых лет уже весьма известным. В основном она занималась сюрреализмом в живописи. Специализировалась на творчестве Сальвадора Дали в период его союза с группой французских сюрреалистов. Контактировала с западными искусствоведами, часто бывала в Париже и Мадриде. Слишком часто для тех лет. Теперь она работает в крупном американском журнале, является консультантом по европейскому искусству и имеет свой раздел, где в основном пишет про интерьерные новинки.

То, что молодая перспективная Виктория так уронила свою честь искусствоведа, спустившись на низменный обывательский уровень, было вторым ударом для семьи. Первый удар она нанесла родным за год до того, выйдя замуж за ничем не примечательного фермера из штата Техас. Впрочем, фермер оказался не таким уж заурядным — все-таки он не крупный рогатый скот разводил и не картошку выращивал, а содержал ферму племенных жеребцов. Но для Аркадия Петровича — брата Виктории — он так и остался фермером. Мамонов был в ярости и почти два года не разговаривал с сестрой. Та заняла выжидательную позицию.

И не зря — спустя время Аркадий Петрович сильно затосковал и сам поехал в гости, прихватив с собой обеих дочерей для моральной поддержки. Детям и муж тетушки, и ее образ жизни очень понравились. Сэм оказался вполне приличным парнем, симпатичным к тому же. Он крепко стоял на ногах, курил дорогие сигары и вкладывал капиталы в акции перспективных компаний. Словом, был довольно зажиточным американцем. Не миллионером, но все-таки богатым.

Виктория при нем осталась прежней Викторией. Ну, может быть, слегка сменила стиль, стала чуть проще. Словно с нее слетел налет изысканности. Для Аркадия Петровича этого было вполне достаточно, чтобы возненавидеть своего заокеанского деверя. Он его, конечно, признал, но без восторга. Под конец визита, который длился два с половиной дня, он почтил его своим рукопожатием. И не более того. Прощался он с ним все равно сквозь зубы. Так что вполне понятно, почему Сэм не поехал к нему в гости. Он сослался на болезнь какого-то жеребца-трехлетки, которого во что бы то ни стало нужно вылечить до его премьерных бегов. Виктория вынуждена была лететь в Россию одна.

Ее здесь все очень ждали. Вся семья без исключения. Даже Виолин муж, который, по мнению Александры, должен был испытывать некоторую неловкость. Борис, муж сестры, — раньше был преданным и не таким уж бесперспективным поклонником Виктории. Последний год перед своим бегством она будто окончательно остановила на нем свой выбор, но что-то у них не сложилось. Хотя что могло случиться… В общем-то, все сходились во мнении, что Борис Виктории подходит как никто: и экстерьером, и прочим. Что касается внешности, то он был высок, строен. Был до недавнего времени, но теперь довольно прилично распух, особенно в нижней части, и уже не производил впечатления поджарого интеллектуала, а скорее походил на интеллектуала с пухлой задницей, что гораздо менее эстетично. Но в тот год он все еще был хорош собой. Тогда у него даже не намечалось той прогрессирующей лысины, которая теперь захватила весь его затылок. Черты лица Бориса и сейчас остаются привлекательными, хотя определить природу этой привлекательности просто невозможно. Казалось бы, ничего привлекательного нет ни в небольших серых глазах, ни в крупном с мясистым кончиком носе, ни в прямой линии рта, выдающей упертость характера, ни в подбородке, разве что ямочка, разделяющая его на две половинки. Может быть, это и есть изюминка его лица, которая так нравится женщинам.

Так вот, после того как Виктория покинула Россию, Борис как-то уж слишком быстро переключился на Виолетту. А с какой стати той понадобился «б.у.» жених, Сашка так и не поняла. При сестре он сильно изменился, уже через год превратившись в какое-то недоразумение во плоти. Теперь у него все из рук валилось, ни на что он не был по-настоящему годен, все, за что ни брался, портил. Один раз попытался гвоздь в стену вбить, так размозжил себе молотком палец. К тому же он был старше Виолы на целых 15 лет! И все-таки она приняла его скоропалительное предложение. Может быть, тут сыграл роль возраст. Все-таки Виоле было уже почти тридцать, а достойного мужчины на горизонте так и не появилось. В общем, они поженились.

Борис быстро продвинулся по служебной лестнице, благо работал на Аркадия Петровича, и через год стал его левой рукой. Не правой, слава богу, правой была Виола. Отец присутствие Бориса терпел, потому что он ему не мешал. При наличии столь умной, работоспособной и исполнительной дочери он мог быть спокоен за свое дело, даже если в нем по недоразумению оказался Борис. Виола справилась бы с сотней Борисов, так что он один погоды не делал.

Раньше Виктория могла часами описывать всевозможные достоинства Бориса. И ее рассказы походили на правду. Он и говорил красиво, и мысли излагал умные, и начитан был, и на рояле играл неплохо, и пел даже. Порой Виктория садилась за рояль, он вставал рядом, и они пели дуэтом — было забавно. А теперь… теперь у Бориса осталось одно, хоть и спорное, достоинство (многие считали его вопиющим недостатком) — это патологическая наивная честность. Он всегда говорил только правду. Похоже, врать он не решался, потому что не умел этого делать и боялся запутаться в собственной лжи. Поэтому Бориса почти никогда не брали на деловые переговоры. А если и брали, то только для солидности, и приказывали молчать.

Глава 2

Тяжелая дверь кабинета приоткрылась, и в узкий проем просунулась голова Инны Ильиничны — секретарши. Она взглянула на Аркадия Петровича с плохо скрываемым сочувствием:

— Я приготовила вам чай.

— А я просил чай? — рассеянно спросил он, не отрываясь от нового варианта договора строительной компании «Аппекс», которая, по сути, принадлежала ему, с правительством Москвы о возведении торгового комплекса.

— Нет, не просили, — Инна Ильинична всегда была слишком точна. — Но вы такой бледный, вот я и решила, что хороший чай вам не повредит.

Она была слишком сентиментальна и, как подозревали многие, чересчур трепетно относилась к своему начальнику.

— В самом деле? — Аркадий Петрович слегка улыбнулся, вскинул брови, но так и не удостоил ее своим взглядом. — Тогда конечно. Я вам, Инна, как всегда, признателен.

Секретарша тихо прошла по большому кабинету, поставила поднос с чаем и печеньем на стол и так же тихо удалилась. Он опять остался один.

Горячий напиток действительно благотворно повлиял на его разбитый организм. После сегодняшней кошмарной ночи Аркадий Петрович так и не смог окончательно прийти в себя. Даже сейчас строчки договора прыгали в глазах, а смысл их терялся. Он не мог сказать, зачем вообще пытается читать — это же не его обязанность. Он давно уже стоял во главе своей империи, и у него был целый штат референтов, которым вменялось в обязанность изучать и править договоры. Империя Мамонова была слишком огромна, он был физически не в состоянии контролировать каждую сделку, которую заключают его работники. И все-таки этот ничем не примечательный договор был у него в руках. А мог бы оказаться и любой другой. Он схватил его по дороге в свой кабинет. Схватил наугад, видимо, насмерть перепугав человека, которому этот факс действительно был предназначен. Бедняга, наверное, решил, что шеф его проверяет, и теперь стирает в туалете обмоченные со страху штаны.

«Ничего, это поможет ему быть всегда в тонусе».

Аркадий Петрович невесело усмехнулся и допил чай.

Он хотел было вызвать Инну Ильиничну, чтобы отдать ей злополучный договор, в котором он все равно не в состоянии разобраться, но рука, потянувшаяся к кнопке селектора, неожиданно ослабла и упала на стол. Горло сдавила неведомая сила. Сдавила так, что он начал задыхаться. Где-то сбоку раздался зловещий треск лопнувшего огромного зеркала. В ушах зашумело, и сквозь этот шум он услыхал далекий, уже ставший знакомым шепот, от которого все его существо наполнилось паническим ужасом. Ужасом перед неизвестным, чужим, неподвластным его пониманию могуществом. Могуществом, превышающим власть любого смертного. Он схватился за горло, безнадежно пытаясь побороть невидимые пальцы, сдавившие его. В глазах потемнело.

— Я пришел к тебе, — услыхал он, все еще не веря в то, что слышит голос наяву.

— Кто ты? — он хотел крикнуть, но из горла вырвался лишь булькающий хрип. — Кто ты?!

— Я? — переспросил голос.

— Да, ты! — Первый раз в жизни он устал сопротивляться и откинул голову на спинку стула.

— Разве ты не догадываешься?

— Нет.

— Неправда. Ты знаешь, кто я, но боишься признаться себе в этом.

— Кто же? — Аркадий Петрович закрыл глаза.

Он чувствовал тяжесть на сердце. Страшную тяжесть, словно в грудь заложили порядочную порцию тротила и теперь она готова взорваться.

— Я скоро приду к тебе…

Все разом смолкло. Наступила обычная тишина городского кабинета, прерываемая звуками бурно живущей улицы.

«О господи!» — он закрыл лицо руками.

— Аркадий… Пе-Петрович…

Он оторвал ладони и увидел Инну Ильиничну. Женщина, бледная, как смерть, стояла в проеме двери, не зная, что ей предпринять. Ее сотрясала мелкая дрожь:

— Аркадий Петрович, что с вами?

— Со мной? — он попытался принять здоровый вид, даже выпрямился в кресле.

Черты лица секретарши застыли, превратившись в восковую маску. Только губы подрагивали:

— Вам плохо?

— Мне? — он прижал руку к груди. Тяжесть исчезла, но все равно было как-то не по себе.

«Наверное, дело движется к инфаркту», — мелькнуло в голове.

— Вам плохо? — она сделала робкий шаг к его столу и, охнув, всплеснула руками: — Ой! Зеркало треснуло!

— Плохой знак… как говорят.

— Только не берите в голову! — слишком горячо залепетала она. — Это все бабушкины сказки. У меня сто раз всякие зеркала разбивались, и ничего. Только однажды кенарь околел… Ой, да что я вам говорю-то! Может, еще чайку?

Он отрицательно покачал головой. Потом, подумав, попросил:

— Вызовите моего врача. Хочу провериться на всякий случай. И начинайте готовить документы по слиянию.

Инна быстро исчезла, бесшумно прикрыв за собой дверь, но через минуту ее голова снова просунулась в кабинет.

— Что-то еще? — Мамонов поморщился, скорее от уходящей головной боли, нежели от недовольства. Но секретарша все же побледнела и выдавила из себя извиняющуюся улыбку:

— К вам дочь.

— С каких это пор Виола решила заявлять о себе через секретаря? — он удивленно вскинул брови.

Тут дверь открылась широко.

— А это вовсе и не Виола, папочка, — улыбнулась ему Сашка и, легонько подвинув Инну, скользнула через порог.

— Не верю глазам своим, — Аркадий Петрович тяжело поднялся из-за стола и, раскинув руки в стороны, тоже улыбнулся ей. Широко и радостно.

Она быстро подошла к нему и прильнула к его плечу щекой.

— Ну-ну, — он погладил ее по голове.

Сашка зажмурилась, как котенок. Ей одной, единственной из всех на свете, разрешалось появляться в кабинете отца внезапно, без предупреждения. Она одна могла рассчитывать на его ласку в любое время дня и ночи, когда бы ей ни заблагорассудилось ее получить. Отец — суровый и всегда занятый для других — при ее появлении «расплывался в сироп», откладывал свои дела и, похоже, с удовольствием погружался в пучину ее проблем. Однажды, года три назад, в этом самом кабинете он решал с ней какую-то жутко сложную задачку по физике. И все это время в приемной толпились важные дяди, которых он вытурил из-за своего стола, прервав совещание. Сознание своего превосходства по части отцовской любви и опеки заставляло Сашкино сердце гордо биться.

— Помнишь, как ты звонил тогда декану физмата МГУ и просил решить мою задачку, — промурлыкала она.

— Что-то припоминаю, — он легонько похлопал ее по спине. — По-моему, он ее так и не решил.

— Точно. Тогда ты позвонил министру образования, наорал на него и заставил решать его самого.

— Да? — он отстранил ее, заглянув в глаза с тревожной внимательностью. — Но ведь ты уже кончила школу. Неужели опять проблемы с обучением, детка. На дворе же каникулы.

— Папа! — она даже возмутилась. — Разве я не могу приехать к тебе просто так, потому что соскучилась? Мы же не виделись двое суток.

Он обнял ее одной рукой за плечи и подвел к окну.

— Сколько лет тут околачиваюсь и все не перестаю восхищаться этой красотой! — он вздохнул скорее грустно, чем восторженно.

Под ногами раскинулась огромная, затянутая пеленой Москва. Дальние границы города терялись в сероватой дымке.

— Ты одна?

— He-а. В дом приехал шеф-повар и тут же принялся ворчать, что чего-то там не купили для его коронного блюда. Кажется, какой-то травы. Галя засобиралась в японский супермаркет, ну и мы с Серегой увязались. Так что поехали на моей машине. И Рябой с нами, разумеется. Он ждет в приемной, Галю отвезли в магазин, а Серега сидит в машине. Я ненадолго, просто хотела тебя увидеть, вот и все.

— И все? — усмехнулся Аркадий Петрович, недоверчиво взглянув на дочь.

Но та лишь хлопнула огромными ресницами:

— Ага.

— Серега, — повторил отец, — Сергей Коновалов… — И вдруг спросил: — Как он тебе?

— В каком смысле?

— Он тебе нравится или, может быть, что-то больше?

— Больше? — она покраснела, упрямо не отрывая взгляда от окна.

— Да-да. Именно об этом я давно хочу тебя спросить. Ты любишь его?

— Ну нет, — усмехнулась Сашка. — Да и потом… — Она вдруг совсем смутилась, невнятно пролепетав: — в общем, не знаю… Мне нет и двадцати…

— В твои годы я уже по уши втюрился в твою маму, — заметил он. — Серега — хороший парень. Но он не тот, кто тебе нужен. Он не единственный.

— Единственный?

— Если ты знаешь мужчину добрых десять лет и до сих пор не можешь дать ответ, любишь ли ты его, значит, ты его не любишь. Значит, он не единственный.

— А ты сразу же полюбил маму?

— На ней было сиреневое платье… — голос отца стал тихим и задумчивым, — с белым воротничком. И на руке у нее блестели маленькие часики. Знаешь, у твоей мамы были очень тоненькие руки. Как у балерины. Она стояла в нотном магазине, в руке держала ноты и смотрела в них не отрываясь… морщила лоб и не шевелилась, просто застыла посреди огромного зала. А вокруг сновали люди, но она не обращала на них внимания. Она слышала то, чего никто не слышал, — она слышала музыку, написанную в нотах.

Сашка повернулась к нему, ошарашенная. Никогда отец не рассказывал ей о матери так: спокойно и отрешенно. Он смотрел перед собой, и казалось, что сейчас он видит вовсе не крыши и здания московских улиц под своими ногами, а тот самый зал книжного магазина и ту самую девушку в сиреневом платье с белым воротничком, в которую заново влюбился спустя столько лет. Глаза его блеснули в желтом жестоком солнце.

— Ты помнишь? — прошептала она.

Он кивнул, дрогнувшей рукой медленно вытер лицо и хрипло ответил:

— Я помню каждое мгновение нашей жизни. Каждое мгновение застыло в моей голове маленькой цветной фотографией. Мы прожили с ней двадцать счастливых лет, из которых я помню каждую секунду. Вот что называется любовью.

— Но такое встречается нечасто, — вздохнула Сашка. — Вам просто повезло.

Он повернулся к ней, обнял и крепко прижал к себе:

— Распахни свое сердце, детка. Твой единственный где-то рядом. Будет жаль, если он толкнется в закрытую дверь.

* * *

— Она приехала! Она приехала! О-о! — Вован Паршин на сей раз изменил своей привычной сдержанной отстраненности и влетел на кухню, крича и размахивая руками так, что кухарка Галя испуганно подскочила к полке со специями, чтобы придержать закачавшиеся баночки.

— Совсем сбрендил, — буркнул Скупой, не прекращая поглощать искусно приготовленное Галей фондю. Чтобы никто, кроме него, не покусился на это лакомство, он подвинул горшочек с горячим сыром к себе поближе.

Остальная компания разместилась вокруг большого стола, наблюдая за ним с умилением. Серега грыз зеленое яблоко. Больше ему на обед ничего не досталось. Впрочем, ничего он больше и не хотел — жара стояла страшная, горячее просто в горло не лезло. Сашка была с ним солидарна. А Андрею Фокину, как всегда, было на все плевать. Он никогда ничего особенно не хотел, даже голод его не мучил: вот такой был счастливый человек Андрей Фокин. Возмущалась поведением Скупого только кухарка Галя — добрая и очень скромная женщина. Но она справедливо решила, что раз уж молодая хозяйка дома позволяет своему гостю такую вопиющую бестактность за столом, то не ей, кухарке, делать ему замечание. Поэтому она лишь поджала губы и тихо возненавидела невоспитанного Скупого.

При бурном появлении Паршина все вздрогнули. Серега выбросил яблоко, вскочил со стула и ринулся на улицу. Сашка последовала за ним. И Галя тоже. Впереди себя она толкала все еще размахивающего руками Паршина, так как очень опасалась оставлять его среди бьющихся предметов. С криками и визгами все подлетели к парадной лестнице дома, у которой уже стоял «Мерседес», посланный Аркадием Петровичем в Шереметьево за сестрой. Двери его были открыты Игнат — садовник и привратник по совместительству — занимался тем, что вытаскивал из багажника объемистый кожаный чемодан. Виктории рядом с машиной не было.

— Где она? — взволнованно выдохнула Сашка и растерянно оглянулась.

— Да в дом уже вошла, — добродушно отозвался Игнат.

— Вы бы хоть погудели, — упрекнула она шофера, который молча курил в сторонке.

Тот равнодушно пожал плечами.

— Вика! — Сашка понесласьвверх через две ступеньки. — Вика!

Из раскрытых дверей холла послышались мастерски взятые аккорды. Затем шторы колыхнулись от дуновения ветра, и донеслись плавные переливы шопеновского ноктюрна.

Сашка зачарованно перешагнула порог и замерла. На нее тут же налетел и замер Серега. Остальные подтянулись уже более осторожно.

У черного рояля, в пересечении световых лучей сидела хрупкая Виктория. Она самозабвенно перебирала клавиши. Музыка лилась из-под ее пальцев так естественно, будто она с ней родилась.

Сашка моментально вспомнила ту самую Викторию, которая являлась на званые приемы и покоряла абсолютно всех. Ту Викторию — в черном открытом платье, с забранными назад черными волосами и с длинным мундштуком в тонких пальцах. И не важно, что вместо того роскошного платья сейчас на ней был оливковый дорожный костюм, не важно, что волосы ее были не гладко зачесаны в пучок, а обрамляли ее узкое лицо аккуратным каре, она все равно была так прекрасна, что все вошедшие затаили дыхание, боясь потревожить ее странный музыкальный покой. Боялись развеять это видение совершенной женской красоты и природной гармонии.

Она взяла последний аккорд. Виктория вздохнула и наконец повернулась к дверям.

— Вика! — выдохнула Сашка и сделала ей навстречу неуверенный шаг.

— О боже, Александра! — Виктория встала и, улыбаясь, протянула руки. — Здравствуй, племянница.

Встреча была бурной. Оправившись от первой неловкости, молодежь наперебой кричала Вике что-то восторженное. Вова Паршин от избытка чувств даже прыгал вокруг и размахивал руками. Кухарка Галя просто беззвучно плакала, утирая глаза уголком фартука.

Виктория тепло поцеловала Сашку и обняла всех остальных. И Серегу, которого знала лишь нескладным подростком, и даже Паршина, которого видела впервые в жизни.

— Я теперь год мыться не буду, — восторженно выдохнул Серега, все еще сжимая тонкие пальцы Виктории в своих руках.

Такая пылкость была для него большой редкостью. В свои двадцать три он привык изображать гордую неприступность, соответствующую статусу богатого и влиятельного человека, коим он уже почти являлся.

— Я тебя умоляю, — улыбнулась Виктория и, приложив, похоже, немалые усилия, отстранилась от него. — Я обещаю обнимать тебя каждый день, только не забывай принимать душ. — Она повернулась к Александре: — Так вы теперь друзья?

— Более чем, — фыркнула та.

Виктория, разумеется, поняла, что Саша хотела сказать, но виду не подала. Она вообще принимала мир таким, каким ей его предлагали, не вдаваясь в подробности чужой жизни. А поэтому, раз Сашка дружит с Серегой, даже находя эту дружбу вынужденной от безысходности, — что ж, в конце концов, это ее дело. Виктория отнесется к другу своей племянницы именно как к другу, без всяких скидок на это фырканье.

— А я о вас много слышал! — вклинился в паузу Володя Паршин. — Лидия мне так много рассказывала!

— Лидия? — переспросила Виктория. — А она тоже здесь?

На что Сашка пожала плечами:

— И да и нет.

— Как же это может быть?

Племянница округлила глаза и перешла на заговорщицкий шепот:

— Теперь она поселилась в Виолиной части дома!

Виктория понимающе кивнула, представив на мгновение красочную картину семейных баталий.

— Сегодня ты ее еще увидишь, — добавила Сашка.

— Не-а, — посерьезнел Паршин. Он всегда становился предельно сосредоточенным, когда речь хотя бы вскользь заходила о Лидии. — Сегодня у нее интересная встреча. Она собирает материал для будущего романа.

— Не может быть! — усомнился Серега. — Если учесть специфику ее романов…

— Я бы попросил! — взревел Паршин, но, покосившись на гостью, тут же притих, добавив уже совсем еле слышно: — Быть корректным.

— Ну, конечно! — Сереге было чихать на возмущение литературного агента. Он и бровью не повел, продолжая в том же нахальном тоне: — Если учесть специфику ее, с позволения сказать, романов, то важная встреча, должно быть, носит глубоко интимный характер.

— Сереж, в самом деле! — Сашка дернула его за штанину шорт.

Она не любила, когда начинали обсуждать недостатки человека у него за спиной. Да еще в семейном кругу. Тем более Лидкины недостатки, у которой их было явно больше, чем достоинств. И вообще, она была человеком уязвимым. К тому же Серега не тот человек, который имеет право кидать камень в другого. Сам по уши в камнях.

— Сашка, милая моя! — Виктория нежно обняла ее. — Ты все такая же добрая. Как я тебя люблю!

При этом Серега стух, конечно.

Тут Виктория сочла своим долгом повернуться к Паршину:

— Так вы тот самый потрясающий литературный агент, о котором мне много писали?

— Ну… — Володя смутился, от чего пошел красными пятнами (обычное для него явление. Он часто смущался и посему почти всегда ходил «пятнистым»). — Стараюсь как могу…

Сашка только ухмыльнулась.

«Интересно, где это в моих письмах она усмотрела эпитет «потрясающий»? Мне помнятся совсем иные характеристики, коими я награждала Вована».

* * *

Ужин проходил в теплой, семейной атмосфере. За большим столом собрались все. Аркадий Петрович восседал во главе и с усталым умилением глядел на сестру. Он даже ничего не ел. Иногда в его глазах мелькала загадочная грусть, на бледных губах плавала задумчивая улыбка, а его квадратная ладонь то и дело потирала седой затылок. Он всегда тер затылок, когда слишком уставал за день или если его мучили головные боли. Это знали все, но отец терпеть не мог быть слабым или больным, поэтому родные скрывали свою осведомленность, делая вид, что ничего не замечают. Сегодня он выглядел действительно неважно. Сашка, бросая на него робкие взгляды, заметила, что он не просто бледен. Щеки его были уж совсем неживого серого оттенка, глаза стали большими и блестящими, нос заострился, вообще лицо как-то нездорово вытянулось книзу, а под подбородком явственно обозначился кадык.

«Наверное, опять обострение язвы», — волнуясь, решила она.

Посоветовать отцу заняться своим здоровьем или хотя бы прилечь было совершенно невозможно. Он даже не станет уверять, что здоров. Он разозлится и надуется — вот и все. И, конечно, не примет совет.

Сашка глянула на Виолу, которая тоже хмурилась, изредка посматривая в сторону отца. На ее долю выпадает самое трудное — именно ей придется уговаривать папу показаться врачу. А отец сначала смешает ее с грязью, а уж потом отвергнет «наглые приставания».

«Может, Викторию попросить?» — Сашка улыбнулась тетке.

Та как раз заканчивала довольно забавный рассказ о недавнем вступлении своего мужа в какой-то чересчур элитный клуб игроков в поло. По ее словам, Сэму пришлось пожертвовать двумя лучшими жеребцами из своей конюшни, чтобы «американские буржуа» приняли его за своего. Ну и теперь, разумеется, он для них свой в доску.

— Как интересно, — Борис хмыкнул. — У нас, чтобы тебя приняли в элитное общество, нужно пожертвовать как минимум нефтяной скважиной.

— Вы вообще живете другими мерками, — Виктория подмигнула брату. — Два скакуна чистых арабских кровей — это же тьфу, смешно, право!

За столом завязался оживленный спор.

— Как тебе дом? — спросил хозяин и ласково улыбнулся гостье.

Сашке опять показалось, что сделал он это через силу.

«Господи! Ну если так болит, что же над собой издеваться-то!»

— Дом превосходный. Такой классический Юг, я бы сказала, — со знанием дела оценила Виктория, потом скосила глаза в сторону и закончила невинным голоском: — Только вот в цивилизованном мире, чтоб так жить, совсем не обязательно держать в кулаке всю огромную страну. На Юге такой дом имеет каждый университетский профессор.

— Понеслось, — вздохнула Виола, — села на любимого конька.

— Что поделаешь, дорогая, кони — теперь моя стихия.

— Да разве речь только о доме?

— Нет, ну профессор, конечно, не живет в постоянном страхе, не проводит все сутки в офисе и уж точно не ходит в туалет с тремя телохранителями.

— А как насчет отдыха на Канарах или в Швейцарских Альпах? — съехидничал Серега.

— Профессор-то может себе это позволить. Я имею в виду отдых.

— Но не в своем же особняке.

— Зато в своей жизни, — Виктория обвела аудиторию хитрым взглядом и сочла нужным пояснить: — Его жизнь и его достаток принадлежат ему, и только ему. А как насчет вашей жизни и вашего достатка?

— Ой, перестань, ради бога! — не выдержала Виола. Она скривилась так, словно засунула в рот дольку лимона.

— Будет вам, — поддержал ее Аркадий Петрович и вдруг совершенно искренне повеселел. — Вика, скажи лучше, что ты думаешь по поводу приема в твою честь?

— Приемы в свою честь я очень люблю, ты же знаешь.

— Вот и славно, — он тяжело поднялся из-за стола. — Два дня вам на подготовку. В воскресенье и устроим. Вы простите меня, — он кивнул всем присутствующим разом, — у нас по-прежнему не принято обсуждать дела за ужином. А как правильно заметила моя сестрица, мы себе не принадлежим. Во всяком случае, мы с Виолеттой. Пойдем в кабинет, детка.

Виола, преисполненная гордости за то, что отец подчеркнул их общность, живо вскочила со стула и понеслась в кабинет отца на полусогнутых.

— Это теперь до самой полуночи, — тоскливо протянула Сашка.

— А ты, значит, не в деле? — участливо обратилась Виктория к оставшемуся Борису.

Тот пожал плечами:

— Видимо, меня оставили тебя развлекать.

— Ну и славно, — Виктория хлопнула ладонями по скатерти и тоже поднялась. — Кофе вы пьете по-прежнему в гостиной?

* * *

Виола сжала руки, а глаза ее наполнились мольбой:

— Папа, позволь мне поговорить с тобой еще раз!

Мамонов поморщился и склонился над бумагами, приняв крайне неприступный вид.

— Папа!

— Вот уже который раз ты начинаешь этот бессмысленный разговор, — буркнул он. — Когда же тебе надоест?

— Папа! — она села за стол и робко посмотрела на него. — Объединение — это не во вред, а на пользу.

Аркадий Петрович протяжно вздохнул, но ответил:

— Мне не нравится твой проект. И не нравится, что ты за моей спиной собрала представителей моих компаний. Не нравится!

— Почему же за спиной? Председателем собрания будешь ты.

— Не понимаю, зачем тебе вообще понадобилось это собрание. Я не изменю своего решения даже перед лицом смерти, потому что объединение всех моих компаний под одной крышей означает создание холдинга и уменьшит наши доходы ровно вдвое! Как бизнесмен я не могу пойти на такой шаг в трезвом уме и твердой памяти. Нужно спятить, чтобы такое совершить, понятно?!

— Но зато ты легализуешь свой бизнес, — тихо заметила дочь.

— Да. А зачем? Чтобы меня сжевали в конце концов. Пока мои предприятия работают по отдельности, все идет отлаженно и спокойно. А стоит объединиться, как я столкну лбами чуть ли не половину всех конкурентов, которые существуют в нашей стране, да еще и из-за границы прихвачу.

— Но ты станешь чуть ли не самой мощной экономической силой. Тебе будет многое подвластно.

— Мне и так почти все подвластно, — Аркадий Петрович кашлянул, — власти у меня предостаточно. А стоять на пьедестале мне не хочется. Слишком заметен, могут скинуть.

— И что будет на собрании?

— Выпьем пива и разойдемся.

— Но папа!

— Хватит об этом, — рявкнул Мамонов. — Ты берешься за то, о чем не знаешь.

* * *

Кухарка Галя поставила поднос с кофейным сервизом на стол и тихо замерла в проеме дверей. Она осталась полюбоваться Викторией. Та села за рояль, тонкие пальцы пробежали по клавишам длинным арпеджио. Потом она закинула голову назад и закрыла глаза, задумавшись.

— Мне нравится этот дом, — тихо произнесла она.

Остальные разместились на диванах и креслах вокруг столика. Только Борис облокотился на крышку рояля, приняв причудливую позу, правда, при его пухлой комплекции это выглядело не совсем эстетично. Владелец обширных ягодиц сохранял на своей физиономии налет романтического ожидания, какое свойственно лишь юнцам.

— Как ты находишь тетушку? — Серега сделал акцент на последнем слове, словно слово «тетушка» по отношению к Виктории было не просто неуместным, а прямо-таки неприличным.

— Не слишком изменившейся, — пожала плечами Сашка.

— Знаешь, а ведь вы похожи, — он взял ее руку, поднес близко к лицу и принялся с интересом вглядываться в ее ладонь, словно надеялся там прочесть причины этой поразительной внешней схожести.

— Да? — усмехнулась Сашка и выдернула руку. — Ты весь вечер так пялился на мою тетю, что мне показалось, ты больше ничего заметить не в состоянии. И вот усмотрел…

— Нет, в самом деле, — настаивал он и положил свою ладонь на ее локоть. — Тот же разрез глаз, линия губ, овал лица и цвет волос… — Серега уперся в нее немигающим взглядом, от чего Сашка почувствовала себя как-то неуверенно.

Ей захотелось пересесть на другой диван, хотя бы поближе к Андрею Фокину и Скупому, которые в течение ужина не проронили ни слова (Скупой, потому что постоянно что-то жевал, а Фокин по обычной причине — он вообще редко говорил, если первым словом не должно было звучать «я»). Но, во всяком случае, эти молчаливые ребята не вводили ее в странное замешательство и не мешали наслаждаться вечером. А Серега своими разговорами мешал. Сашка даже дернулась, чтобы встать, но он удержал ее рядом с собой и продолжил, не сводя с нее глаз:

— Вот если бы волосы твои не вились мелкими колечками, а были бы прямыми, и если бы…

— И если бы мне было уже за сорок! — не выдержала она.

— Когда-нибудь эта угловатая девочка с порывистыми жестами и детской припухлостью на скулах вырастет и пройдет по холлу нью-йоркского отеля «Паллас» поступью королевы. И все присутствующие, от эмира, снимающего пентхауз, до мальчика-коридорного, застынут в этом холле соляными столбами, — с неожиданной патетикой в голосе заключила Виктория и, открыв глаза, уставилась почему-то на Бориса. — Поверьте мне. Я наблюдала эти чудесные превращения не один раз.

— Твоими бы устами да мед пить, — буркнула Сашка, которой было решительно плевать на подобные перспективы.

— Ах, Виктория, — Вовка Паршин в один прыжок оказался у рояля, — в вас гибнет великая романистка.

— Да что вы! — притворно удивилась та.

— Правда, — со знанием дела кивнул литературный агент, — вы просто обязаны поговорить с Пророком!

— Пророком? А кто это?

— О! — Вовка закатил глаза. — Это человек высшего порядка. Он предсказатель. Я уверен, он посоветует вам писать. Лида как раз сегодня к нему поехала.

— Чтобы узнать, что ей нужно писать?

— Мне почему-то кажется, что даже он не сможет дать ей гарантии… — проворчал Серега.

— Молчите вы! — отмахнулся от него Паршин. — Вам-то вообще не понять, что такое талант.

— Еще бы!

— А Лиде необходимо подтверждение своего писательского дара из уст именно Пророка? — усмехнулась Виктория. — Пятнадцать собственных романов для нее не достаточно убедительный аргумент?

— Ну… — Вован замялся, но ненадолго, тут же продолжил с энтузиазмом: — Когда у нее случается кризис, вы меня понимаете…

— Критические дни, что ли? — снова огрызнулся из своего угла Серега.

Сашка смерила его уничижительным взглядом.

— Вот! — разъярился Паршин. — Вот что я имею в виду, говоря о потере духовности! — он красноречиво ткнул пальцем в сторону Сереги. Потом снова повернулся к Виктории: — От каждого писателя иногда уходит муза…

— Это такая тетка с крыльями и арфой, которая летает над головой у Лидки, когда она кропает свою очередную пошлятину, — пояснил Серега.

На сей раз Сашка отвесила ему подзатыльник.

— Неужели именно эта дама пройдет по холлу «Паллас»-отеля так, что все попадают? — усомнился он, но затих.

— Кстати, я вот хотел выяснить между делом, — Борис скромно скосил глаза в сторону, словно заранее понимал неприличность вопроса. — Почему ты перестала заниматься Дали?

— Боже мой! — тут же возмутился Паршин. — Заниматься Дали! Это не люди, это же неучи! Как можно заниматься Дали! Не вопрос, а безвкусица какая-то!

— Да мы вообще полные ничтожества, — хохотнул Серега.

— Я бы попросила не обобщать, — тихо заметила Сашка.

Борис к тому моменту уже побледнел и готов был сквозь землю провалиться. Выставляться недалеким человеком в присутствии людей, а потом страдать от насмешек было его призванием.

— Ну как бы там ни было, мне тоже интересно, — продолжил Серега. — Неужели в этой убогой Америке никому не интересен Дали? Почему ты его бросила, Виктория? Ты же многого достигла. А твоя книга «Скачки гения» — это просто чудо. Я, правда, не смог прочесть ее на русском, но на французском она прекрасна.

— Я и писала ее на французском. В России ее так и не издали, — загадочно улыбнулась та. — Это была первая и последняя книга, которую я написала. На последних страницах рукописи я поняла, что занимаюсь мертвечиной. Видишь ли, описывать чье-то творчество, по сути, нелепо. Дали сказал миру все, что хотел. И никакие статьи о нем с этой точки зрения не имеют смысла. Поэтому я занялась тем, что имеет смысл здесь и сейчас.

— В твоих интерьерных разработках много сюрреализма, — заметил Серега, выказывая тем самым свою причастность к искусству, а значит, и свой расширенный по сравнению с остальными кругозор. Он любил это демонстрировать. То, что он владеет тремя языками, хорошо осведомлен во всех областях жизни и умеет управлять самолетом, аудитория обычно узнавала раньше, чем фамилию этого потрясающего парня.

Сашка поморщилась.

— Разговор наш стал очень тяжеловесным. Давайте я вам лучше сыграю. Дивная штучка…

С этими словами Виктория, вздохнув, положила руки на клавиши. А потом заиграла Сен-Санса.

Сашка откинулась на спинку дивана и думала, что вряд ли Серега прав насчет ее схожести с теткой. Даже если некоторыми чертами лица она отдаленно напоминает свою красивую родственницу, то ей никогда не только не перенять, но и не понять чарующую загадку ее манер. Как она умудряется быть милой для всех без исключения, каким непостижимым образом заставляет мир со всеми его колючками и углами плавно вертеться вокруг себя, не задевая и не раня свою повелительницу, которая произведение Сен-Санса легкомысленно называет «дивной штучкой», но при этом играет его так, словно у нее под пальцами не клавиши рояля, а собственная душа.

Глава 3

Лидка ворвалась в столовую в тот момент, когда Сашка и Виктория уже допивали утренний кофе, и тут же обрушила на них шквал своего негодования.

— Ну почему, скажите мне, почему я обо всем узнаю последней?! — взвизгнула она со слезами на глазах и плюхнулась на свободный стул.

Благо свободных стульев в это время имелось предостаточно. Отец, Виола и Борис давно должны были уехать по делам, Сашкины друзья обычно подтягивались в их дом только к полудню, так что в столовой, кроме двух дам, больше никого и не было.

— И Вовочка тоже хорош! — плаксиво заключила Лидка. — Ни словом не обмолвился о твоем приезде!

— Лида, ты не меняешься, — улыбнулась Виктория, потом встала, подошла к двоюродной племяннице и заключила ее в объятия. — Здравствуй, дорогая!

— В этом доме мне никто ничего не говорит. Я для них — пустое место, — грустно заявила та.

— Пустое место не селят в отдельных апартаментах, — тетушка нежно погладила ее по голове, как маленькую капризную девочку. Впрочем, несмотря на свои 30 лет, Лидка по своей сущности и была таковой.

— Нет, ну почему я ничего не знала, а? — она обратила гневный взгляд на Сашку.

— Понятия не имею, — хмыкнула та. — Последнюю неделю все только и говорили о приезде Виктории.

— Вот видишь! — Лидка всхлипнула. — Всегда так. Шепчутся за спиной.

— Во вторник у нас прием. Это чтобы ты потом меня не упрекала. Я предупреждаю, — Сашка встала из-за стола.

Не то чтобы она Лидку не любила, просто старалась держаться от нее подальше. Та умела вывернуть ситуацию так, что любой человек, находящийся в ее поле зрения, нес ответственность за ее неудачи, за плохую погоду, за положение в стране, за то, что ее кто-то нечаянно толкнул на улице, словом, за все то, что на этот момент отравляло ее существование. И Сашка была не единственной, кому не очень хотелось попадаться Лидке на глаза, — все с ней общались через «не хочу». И только два человека находили с ней общий язык — Аркадий Петрович, который просто не воспринимал ее жалобы и упреки, да Виктория.

Сашка решила оставить их вдвоем, хотя и считала это несправедливым. Во-первых, Вика — ее родная тетя, а Лидке — лишь двоюродная. Во-вторых, им самим так и не удалось поговорить по душам. Вчера было не до того — слишком много посторонних. Когда все разошлись, шел уже третий час ночи, какие тут разговоры. А сегодня вот только собралась Сашка рассказать тетушке о том, чем жила последние пять лет без нее, как явилась Лидка. Вообще-то Сашка имеет законное право послать ее к чертям, выдворить из столовой, но не больно-то поговоришь в таком случае: тут же начнутся все эти Лидкины истерики, вызывание «Скорой помощи», стенания и собирание вещей, чтобы покинуть этот негостеприимный дом. Хорошо, если дело окончится только этим. Однажды Лидка даже в бассейн ходила топиться, потому что ей мороженое подали подтаявшее. Все съели какое было, а она прицепилась, мол, всем нормальное, а мне — самое плохое. С этим и понеслась к бассейну. Еле откачали. Не Лидку, разумеется, — та споткнулась по дороге, растянулась и закончила вечер, рыдая в розовых кустах. Откачивали Виолетту, у которой ухо заложило от Лидкиного крика.

Вот такой дурдом!

Сашка решила переждать в библиотеке. Просто пора хоть немного заняться английским. Не в том смысле, что учить — она превосходно знала язык, иначе не намеревалась бы поступить в Хьюстонский университет, — нужно было подбить программу местных колледжей: дочитать в конце концов Сэлинджера, кое-что посмотреть из Курта Воннегута на их родном языке. А то явишься на журналистский факультет со своими русскими представлениями о тамошних классиках литературы. Несолидно.

Библиотека располагалась в правом крыле дома, там, где находились спальня, приемная и кабинет отца. А поскольку его в такой час уже дома быть не могло, то Сашка бодрой поступью направилась по широкому коридору третьего этажа. Вообще-то ходить тут, когда отец находится в кабинете, не приветствовалось. Когда он работал, то не любил посторонних шумов, даже шаги по мягкому покрытию в коридоре его раздражали. Но теперь же его нет? Сашка даже подпрыгнула, постаравшись приземлиться с особо циничным грохотом. Никто на нее не цыкнул. Осмелев от безнаказанности, она решила вспомнить занятия в балетной академии прямо здесь, посреди коридора и, собравшись, прыгнула в пируэт. На сей раз приземление вышло неудачным: нога подвернулась, и она растянулась на полу.

В этот момент дверь отцовской спальни приоткрылась. Так, словно кто-то собрался из нее выйти, но задержался на минуту. Сашка замерла, сидя на ковре враскорячку. Из спальни послышались голоса.

— Знаешь что, Аркаша, можешь меня убеждать как угодно, но ты поступаешь нечестно! — обиженно заявила кухарка Галя.

К великому удивлению Сашки, отец, которого она считала давно отбывшим на работу, глухо ответил:

— Галюнь, я просто устал. Я не в силах сейчас начинать кампанию по твоей легализации. Просто не в силах. Отложим.

— Но это же прекрасный повод! Вся семья в сборе, даже твоя сестра. Когда, если не сейчас? Если я появлюсь с тобой на приеме…

— Да ты хоть думай, как это будет выглядеть! — с неожиданной силой взревел отец. — Удар для девчонок, удар для Вики. В конце концов, это ее праздник ты собираешься испортить!

— Испортить? — Галя повысила голос. — Испортить?! Ну еще бы — кухарку вывести в свет в бальном платье. Большего унижения и придумать нельзя! Неужели ты не понимаешь, как меня обижаешь? Я ведь человек, я женщина. — Тут повисла пауза. Вопрос остался без ответа. Тогда Галя сама ответила, тихо и грустно: — Ну конечно, ты понимаешь. Это я ничего не понимала до сих пор. Я надеялась на что-то. Вернее, я надеялась, что ты действительно сделаешь меня равной, что когда-нибудь представишь всем своим как… я идиотка.

Ее рука толкнула дверь. Сашка затравленно огляделась по сторонам в поисках укрытия. Все двери были заперты. Некоторые, наверное, даже на ключ. И тут она узрела щелочку в двери малой приемной, в той, которая обычно бывает как раз закрыта, потому что является смежной с кабинетом и в нее никто не заходит из коридора, поскольку с другой стороны к кабинету примыкает большая приемная. Наличие как большой, так и малой приемной было лишено практического смысла, так как все посетители проходили сразу в кабинет к отцу. Именно эта неожиданно открытая дверь оказалась спасением для Сашки, которая здраво рассудила, что раз уж отец скрывает свою связь с Галей, то, следовательно, ему будет неприятно узнать, что его дочь подслушала не самую приятную сцену из их романа. Она живо встала на четвереньки и поползла к приоткрытой двери.

— И знаешь что, я ведь не сдамся. Я тебе еще отомщу, — гневно заявила Галя, видимо, напоследок.

— Я тебя умоляю, — устало прокряхтел отец, — не кидайся угрозами в мой адрес. Вопрос ведь только во времени.

— Вот именно.

— И не пытайся меня шантажировать. Ты знаешь, чем такое кончается, — в его голосе не было ни тени угрозы. Только усталость и нежелание продолжать бессмысленный спор.

Сашка толкнула лбом дверь, влетела в комнату и тут же уперлась макушкой в чьи-то колени.

— Ничего себе! — это она выдохнула, когда подняла голову и посмотрела на владельца мясистых коленок. — А ты что тут делаешь?

— То же, что и ты, — прячусь! — Борис развел руками, потом испуганно прижал палец к губам.

По коридору просеменила Галя.

Спустя пять шагов она с кем-то не слишком приветливо поздоровалась. Мимо двери в маленькую приемную снова прошли, а затем послышался веселый голос Виктории:

— Вот это да! А мы с Сашкой думали, что ты уже на работе.

— Мне кажется, я простыл, — ответил Аркадий Петрович и быстро оправдал пребывание кухарки в своей спальне: — Галя принесла мне завтрак. Голова раскалывается.

Сашка удивленно посмотрела на Бориса:

— А почему так хорошо слышно?

Тот подал ей руку, чтобы она поднялась наконец с пола, и снова призвал к тишине, указав на открытые двери между комнатами.

Действительно, получалось одно пространство со спальней. Сашка отметила, что если бы ей вздумалось вползти из коридора в большую приемную, отец бы заметил ее вторжение. Она облегченно вздохнула — хорошо, что не вползла тем путем.

Тут она поднялась на ноги и осмотрелась. И удивилась, увидев в комнате еще двух людей.

— Ничего себе! — воскликнула она. — Так вы что же, все вместе прогуливаете?!

Виолетта быстро взяла ее за руку и потащила вон из приемной. За ними так же стремительно и бесшумно вышли Борис и Валерий — один из охранников отца.

Только очутившись на лестнице, Виола сочла уместным пояснить:

— Мы работали в своем крыле, потом решили зайти к отцу перед отъездом, потому что Борька увидел, как Галя понесла ему завтрак. Ну и услышали в коридоре разговор, так же как и ты.

— А вы что, ходите по дому с телохранителем? — усмехнулась Сашка, кивнув на сумрачного Валерия, которого сама называла Валерищей за внушительные размеры тела и суровый взгляд.

— Да он тоже шел к отцу отпроситься до вечера, раз тот все равно дома остался, — пожала плечами Виола. — Впрочем, чего это ты повадилась вопросы задавать?!

Она обернулась к Борису и покачала головой:

— Н-да… Неприятно. О Галином чувстве к папе нужно было бы знать пораньше. Теперь я просто и не знаю, что предпринять…

— Ну вас, — обиделась Сашка. — Устроили тут тайны мадридского двора. Спрятались от всех. Очень вы нужны кому-то!

Она вознамерилась сбежать по ступенькам, но Виола придержала ее за локоть:

— Сань! Я тебя прошу: не говори о том, что слышала. Особенно отцу.

— Борьку лучше попроси, — она вырвалась и поскакала вниз. — Он быстрее проболтается.

* * *

Папа и Галя? Папа и наша кухарка Галя!!! Я уже полчаса повторяю эту фразу, но все никак к ней не привыкну. Во-первых, потому что впервые за всю свою жизнь обнаружила, что папа не просто папа, а мужчина, которому нужна женщина. Ничего себе открытие! День явно не задался, раз с утра такие потрясения. А во-вторых, папа всегда был тонким ценителем «высокого класса». Он вино-то простое не пьет, не говоря уж о коньяке, — только такие марки, которые при написании в одну строчку не умещаются. Что уж тут о женщинах говорить. Лично я, когда задумывалась о том, что он рано или поздно все-таки присмотрит себе даму, полагала, что она будет совершенством вроде Виктории — образцом вкуса и стиля, и по происхождению не меньше, чем какая-нибудь принцесса Лихтенштейна, между прочим. И вот на тебе — кухарка Галя, от которой и духами-mo редко когда пахнет, все больше приправами, а одевается она вообще черт-те как, и руки у нее неухоженные. Господи! Тут бы глазам не поверить, но я же видела! И слышала. Ужас! Интересно, как долго продолжается их роман?

— Я думаю, года два.

Сашка вздрогнула. Ручка выпала из ее рук и клацнула о бетонную ступеньку крыльца, на котором она сидела.

— Ничего себе манеры, — она перевернула тетрадь так, чтобы Виктория не могла видеть ее записи, хотя смысла это действие никакого не имело, она уже успела прочесть их до конца.

— Прости, сама ты ведь не скажешь… — Вика села рядом и положила голову ей на плечо.

— Это не оправдание, — буркнула Сашка. — А откуда ты знаешь?

— Мой брат умеет держать в себе все, кроме личных эмоций. А Галя даже не пытается скрывать свои пылкие взгляды. Так что догадаться было нетрудно.

— Я одна такая дура, да? Все уже давно знают?

— Мы с тобой единственные существа в этом доме, не занятые от зари до зари производственными проблемами. Но ты молоденькая девочка, а я — опытная тетка, поэтому мне все стало ясно сразу, а тебе чуть позже.

— Не нам одним. Мы все вместе подслушивали, как Галя ссорилась с папой сегодня утром: я, Виола, Борька и Валерище.

— У-уу, — протянула Виктория. — Это уже серьезно. Подслушивали?

— Так вышло. Галя требовала легализовать ее на приеме в твою честь, а папа ей отказал. Но суть стала сразу ясна.

— Совсем плохо, — она выпрямилась. — Теперь за Галину жизнь я бы и гроша ломаного не дала.

Она подняла голову и долго щурилась, разглядывая перистые облака, залитые желтым солнцем.

— Намекаешь, что папа — Синяя Борода? — усмехнулась Сашка.

— В России слабое солнышко, — равнодушно заметила Виктория, — совсем не жжет.

— А я не могу без солнечных очков, — Сашка дернула ее за рукав блузки, — на что ты намекаешь?

— Намекаю? Я прямо говорю — в Техасе в это время уже печет так, что без шляпы из дома и носу не высунешь.

— Да перестань, пожалуйста. Была я в Техасе и знаю ваше солнце. Почему ты так про Галю сказала?

— Потому что она человек не вашего круга. — Виктория закрыла глаза, улыбнулась голубому небу и вытянула шею, словно подставила ему лицо для поцелуя.

— Ну и что. И почему «вашего»? Разве ты не в нашем кругу?

— Уже нет, слава богу…

— Я тебя не понимаю, — Сашка показательно пожала плечами.

— Я слышал, у вас на сегодня обширная программа? — пробасил над их головами Рябой.

— Сегодня что, все подкрадываются незаметно? — возмутилась Сашка, когда пришла в себя.

— А как я должен возвещать о своем прибытии? — усмехнулся телохранитель.

— Понятия не имею, только я чуть не умерла от разрыва сердца.

— По тебе не скажешь. Слишком румяная.

— Вот так всегда, — она обратилась к смеющейся Виктории и поняла, что искать поддержки у нее бесполезно, поэтому просто махнула на них рукой и поднялась.

Рябой галантно подал руку тетке.

— Да, я хотела кое-куда наведаться и вообще Москву посмотреть. Составишь мне компанию? — это она уже у Сашки спросила.

— Еще спрашиваешь. Я из этой тюрьмы только по большим праздникам выбираюсь. Сама города лет пять не видела, — буркнула та.

— Не стоит так преувеличивать, — опротестовал Рябой, — я тоже составлю вам компанию.

— Кто бы сомневался, — Саша отвесила ему глубокий поклон и, поднимаясь по лестнице, толкнула бедром с такой силой, чтобы он хотя бы пошатнулся.

Но Рябой не был бы Рябым, если бы не устоял на месте со скучающим выражением на роже. Только хмыкнул ей вслед:

— Не понимаю, и зачем ей нужен телохранитель?

* * *

Аркадий Петрович откинулся на подушки и закрыл глаза. И снова темнота под веками закрутилась в бешеную спираль. Путаные мысли неслись в этой черной мгле, едва задевая его сознание, превращаясь в поток несвязанных фраз. Он почувствовал легкую дурноту, словно его укачало на яхте. Его яхта — бело-сиреневая «Афродита» — тоже вспыхнула в сознании в ярких лучах желтого солнца и стремительно унеслась вдаль, оставляя за кормой легкую пену. Сколько месяцев он не ступал на ее палубу? Пять, семь, восемь? Уже не важно. Темнота, в которой он блуждал, все закручивалась и закручивалась. Он знал, что там, в середине этой бешено несущейся в глубину его мозга спирали был один-единственный вопрос — основа этого черного безумия. Единственный вопрос, которого он боялся в этой жизни. Тот, который не решался задать.

— Ты думаешь, что это конец? — донеслось из темноты.

Он хотел было ответить, но не смог. Губы его намертво слиплись.

— Спроси, — настойчиво потребовал голос.

Аркадий Петрович открыл глаза. Вернее, он попытался это сделать, но у него не вышло, потому что тьма не исчезла и в утреннем свете, который бликовал за окном, он видел все ту же черную космическую спираль.

— Ты же все время думаешь об этом, — голос был ровным и холодным. Он наполнил собой все пространство комнаты. — Ты боишься, потому что знаешь ответ.

Ему стало холодно, очень холодно. Грудь налилась тяжелой режущей болью, дыхание перехватило, словно невидимые, но сильные пальцы пережали трахею, прекратив доступ воздуха в легкие.

— Я не знаю, — из последних сил прохрипел он.

— Знаешь, — зловеще ответил голос. — Спроси.

— Нет! — прокашлял он.

— Не можешь же ты убегать вечно. Когда-нибудь тебе придется спросить. И будет слишком поздно.

— Нет! — боль сдавила ребра. Он падал в бездну черного безумия.

— Спроси!

— Не-ет! — из последних сил крикнул он, цепляясь за остатки самообладания.

И сжался, с ужасом ожидая продолжения безумия.

— Ну как знаешь, — с некоторым сожалением сдался голос.

Потом все стихло. Боль неожиданно отпустила. Так же неожиданно, как и возникла. Дышать стало легче. Аркадий Петрович открыл глаза. Яркое солнце улыбалось ему сквозь прозрачные занавески. Но оно его не радовало. Он удивился тому, что вообще-то давно уже не обращал никакого внимания на солнце, как, впрочем, и на весь остальной окружающий мир, — ему было решительно все равно, какое время года за окном. Живя среди сосен — высоких и прямых, как мачты, он не обращал внимания на запахи леса — пьянящие, особенно по утрам. Он не прислушивался к пению птиц, даже на отдыхе, когда дела теребили его меньше, он ничего этого не замечал. У него был свой мир — созданный им, огромный и искусственный, где всем этим прелестям природы не было места. У него была семья, которую он очень любил, и ее климат не зависел от того, снег за окном или июльская жара. Поэтому природа была для Аркадия Петровича безликой сферой, в которой жила его империя. Природа с ней никак не была связана и поэтому его не интересовала. И вот надо же такому случиться, он обратил внимание на солнце. Мало что обратил — понял, что оно его больше не радует. Он вдруг почувствовал себя живым существом, простым живым организмом, который находится в странной, непонятной ему зависимости от всех этих вечных вещей — солнца, ветра, запаха леса, — в зависимости от Земли. И ему стало не по себе.

— Аркадий Петрович, — робко позвали от двери.

Он вздрогнул и повернулся.

— Вам плохо?

Он пожал плечами и слабо улыбнулся секретарше:

— Почему ты здесь, Инна?

— Виола сказала, что вы весь день собираетесь работать в домашнем кабинете, — она явно не поняла вопроса. А где еще быть секретарше в рабочее время, как не рядом со своим начальником?

— Ну, да… конечно… слушай, Инна, тебе нравится солнце?

— В каком смысле? — она даже руками развела.

Ее кругленькая фигурка с раскинутыми в нерешительности руками показалась ему комичной. Он усмехнулся:

— А ты могла бы подготовить мне список моих недоброжелателей?

— Э-э… У сборщиков подписей задача более легкая. Их — миллионы.

— Ладно, — он слегка откинул одеяло, показывая, что собирается встать.

Секретарша, приняв деловой вид, ретировалась к кабинету.

— Разбери бумаги, я буду через пятнадцать минут.

Он глубоко вздохнул и спустил ноги на пушистый ковер.

Глава 4

Виктория отвернулась от окна и уставилась в затылок Рябому. От безделья, на которое обречен пассажир автомобиля, ей было явно не по себе.

«Раньше она любила ездить на заднем сиденье больших машин. Раньше она вообще любила быть королевой, которой все любуются, за которой все ухаживают, только что тапочки в зубах не подносят, — подумала Сашка. — А теперь не любит. Наверное, Америка наложила на ее сознание очень сильный отпечаток».

Она не могла понять, какая Виктория ей больше нравится — та, прошлая, или эта. Теперь тетка словно нарочно старается быть проще, чем есть на самом деле, — даже с прислугой разговаривает на равных. Раньше за ней такого не замечалось. Какие там разговоры, кроме «благодарю» вместо банального «спасибо», от нее никто из слуг не слыхал до нынешнего ее появления. Она даже приказаний никогда не отдавала, полагая, видимо, что все должны угадывать ее желания и без слов. А теперь Виктория словно спустилась с небесных высот на землю, словно перестала быть холодной богиней и превратилась в нормальную женщину. От этих перемен Сашка терялась. Она не могла понять, как вести себя с тетушкой. Конечно, и раньше она могла доверить ей любые тайны, но доверяла их скорее как безучастному душеприказчику, который мог дать правильный совет, и только. А теперь Виктория старается ее понять, она вообще старается всех понять, вникнуть в суть проблем, или по крайней мере искусно играет в это. Только зачем ей это нужно? Может быть, в ее Техасе такое поведение и приветствуется, но дома-то чего притворяться? Тут ее любой любят!

— Рябой, у меня к тебе два вопроса, — Виктория усмехнулась.

Телохранитель живо развернулся к ней и улыбнулся, обнажив ряд ровных зубов. Вообще-то он был очень даже симпатичным, только уж слишком громоздким.

— Я весь внимание.

— Меня всегда интересовало, почему вы все так коротко стрижетесь? Я имею в виду людей вашей профессии.

Он задумался на минуту, потом неуверенно пожал плечами:

— Понятия не имею. По-другому не хотел никогда… Может, профессия отпечаток накладывает?

— А почему тебя все Рябым называют? У тебя же ни одной ямки на лице?

— Это длинная история, — он смутился как ребенок, даже покраснел. Викторию это окончательно развеселило.

— Да нам некуда спешить, расскажи.

— Тетя, не мучай парня, — вступилась за него Сашка. — Тем более что он тебе все равно не расскажет. Сколько раз его пытали — ни гугу про это прозвище.

— Да ладно тебе, — Вика положила свои длинные пальчики на его плечо.

— Нет, ну в самом деле…

— Да там у него все в веснушках, — изрек шофер, которому, видимо, осточертело наблюдать одну и ту же сцену сотый раз: «Рябого спрашивают, он смущается».

— Где это там? — не поняла Виктория.

— Ну там… — пространно пояснил шофер и кивнул куда-то вниз.

— Вот же трепло! — надулся объект выяснения и отвесил болтуну шутливый подзатыльник. Тот от неожиданности резко крутанул руль в сторону, от чего машину слегка скосило на встречную полосу.

— Эй-эй-эй! — взревел водитель. — Ты хоть думай, кого везем, баловник!

— Тебе же башку оторвут, — равнодушно ответил Рябой.

— Если будешь мне мешать, бошки всем поотрывает. И тебе в том числе, умник. Авария — дело нешуточное!

Проговорив это предельно суровым тоном, шофер сосредоточенно уставился на дорогу, всем своим видом показывая, какая серьезная миссия на него возложена. Впрочем, спорить с этим в данной ситуации никто и не собирался.

— Значит, ты Рябой с секретом? — продолжала допытываться Виктория.

— Прямо с секретом! — возмутился неугомонный шофер. — Подумаешь, инструмент в мелкую точечку. Наградил бог веснушками на самом неприличном месте…

— Ладно, я подожду, пока ты машину остановишь, — пообещал Рябой.

— Слушайте, а откуда вам известны столь интимные подробности этого парня? — хохотнула Виктория.

— Вот, дождался? — ехидно поинтересовался Рябой. — Теперь нас черт-те в чем подозревать начнут.

— Почему это? — наивно удивился водитель. — Мы ведь уже три года каждый день вместе ездим. Всякое бывало.

— Ой, молчи лучше. — Рябой демонстративно уставился в окно, закрыв тем самым скользкую тему.

«Ненавижу Америку! Ненавижу! — в наступившей тишине подумала Сашка. — Что в этой стране с приличными людьми делается? Чтобы раньше Вике пришло в голову заговорить на подобные темы? Да еще с мужчинами?! Она всегда была выше пошлых шуточек. Они ее даже не развлекали. А теперь вот болтает, как кухарка Галя…»

Тут ее мысли переключились на Галю:

«Все-таки странно, что она папу смогла увлечь. Не понимаю… Вокруг так много красивых женщин, в которых можно по уши влюбиться! Взять хотя бы… да хотя бы Людмилу — милая дама, чуть постарше Виолы. Сестра Серегиной матери, у нее муж погиб три года назад, и она вроде бы всегда проявляла к отцу некоторое расположение… Впрочем, кто только не проявлял к нему расположение. Их же сотни — этих красивых дам: и телезвезды, и певицы, и банкирши какие-то, что ни прием, то десятки сверлящих взглядов. Кажется, пальцем он их помани, они и пойдут за ним на край света. Конечно, все они волчицы, и от отца им всем что-нибудь да нужно (по большей части в валюте). И все равно они шикарные. Они хотя бы стоят своих претензий. А Галя — это же бред какой-то!»

— Так, где будем швартоваться? — деловито спросил водитель.

Виктория во все глаза таращилась на проплывающие за окном фонтаны Поклонной горы.

— Вот это да! — восхищенно выдохнула она. — А роллеров-то сколько!

— Ну, у нас тоже двадцатый век на исходе, — усмехнулся Рябой. — А что вы ожидали увидеть?

— Не это, — честно призналась Виктория. — Я помню Москву пятилетней давности. А теперь просто европейский город.

— Ты еще в наших магазинах не была, — фыркнула Сашка, — европейскийшик и японские цены.

— Надеюсь, что не в иенах.

— В рублях, но таких, от которых даже у японцев глаза округляются.

— Хочу в такой магазин, — неожиданно заявила Виктория.

— Давай в «Галерею Актер», там ей понравится, — приказала Сашка.

Перспектива хождения по магазинам ее не радовала, но раз Виктория желала, отказать ей было бы жестоко. Она представила себе, как бродит среди ярких витрин, улыбчивых продавщиц и дорогих шмоток на вешалках, и ее начало подташнивать.

— Шопинг! — на американский манер радовалась тетушка, потирая руки. — Шопинг! Обожаю!

— Шопинг — это когда покупаешь товар со скидкой, — со знанием дела заявила Сашка. — В «Галерее Актер» на это можешь не рассчитывать.

— Все равно здорово, — Вика даже порозовела от предвкушения развлечения, одной ей понятного (потому что все остальные весть о предстоящем «шопинге» восприняли с постной обреченностью). — Тебе как будущей американке нужно знать, что американцы 80 процентов своей жизни проводят за шопингом.

— Ага, — кивнула Сашка, — а остальные двадцать — у телевизора. Весело живут ребята!

— В такой жизни есть свои прелести.

— Не сомневаюсь, — угрюмо ответила Саша.

— Вам нужно посмотреть ночной город, — Рябой снова блеснул белизной зубов по направлению к Виктории. — Вот это действительно зрелище. Вот сейчас Тверская просто улица, да? А ночью — это же сплошной взрыв! Красота…

— Это мы прямо сегодня и увидим, — тут же воодушевилась она.

* * *

Сашка рассеянно следила за внушительной фигурой Рябого, который стоял у стойки небольшого барчика и вяло потягивал безалкогольное пиво. Парочка девушек в зале этого ресторана уж точно терзала его томно-вожделенными взглядами. Но Рябой этих взглядов не замечал. Для него все присутствующие, в том числе и красотки с длинными ногами, которые те активно, но совершенно напрасно ему демонстрировали, были лишь безликими фигурами, не излучающими опасность. Он смотрел повсюду и в никуда — профессиональный рассеянно-внимательный взгляд. Как у него такое получается? Странно, что Виктории вообще удалось затащить его в этот не изведанный им заранее ресторан. У Сашки такие номера с ним не проходят. Обычно он разрешает ей входить только в те помещения, планировку которых отлично знает. Таких мест в Москве немало, но все они ей уже осточертели. Да какая, в сущности, разница — этот незнакомый ресторан или сотни знакомых? Все они одинаковые. Все равно, где бы она ни была, у нее ощущение «короткого поводка», на котором ее выгуливают.

— Я думала, что увижу богатую и счастливую девочку, а встретила восковую фигуру из собрания мадам Тюссо, — с тихой грустью произнесла Виктория, глядя на племянницу.

Та опустила глаза:

— Просто прилавки с бижутерией давно уже не приводят меня в состояние благоговейного трепета. Даже если эта бижутерия от Живанши или Своровски.

— Ты никогда не нарушала правил?

Сашка удивленно уставилась на тетку. В глазах той плясали задорные искорки. Она помолодела лет на двадцать и сейчас походила на ее сверстницу.

— Скучно же всю жизнь ходить по одной половице.

— Как Виола?

— Точно. Не понимаю, как она до сих пор не спятила. — Виктория усмехнулась: — Как ты думаешь, почему я сбежала?

— Сбежала? Я полагала, ты уехала за любимым человеком, вышла за него замуж и живешь счастливо. Если тебе все это угодно называть бегством, ты вправе это именно так и называть.

— Ответ неверный, — она легонько щелкнула ее по носу. — Кто ты?

— Вика, ты скачешь по вопросам с такой скоростью, что у меня голова уже кругом пошла. Я не понимаю.

— Ты задавала себе вопрос, кто ты?

— А ты? Ты задавала?

— Так, Аркадий Петрович номер два, — она снова щелкнула ее по носу. — Это ведь его манера переадресовывать вопрос. Ладно, тебе скажу. Я спросила себя: «Кто я?» — только один раз и, ответив на него, нарушила все существующие правила.

Сашка зачарованно выдохнула:

— И какой же был твой ответ?

— Я спросила себя: «Кто я?» И ответила: я женщина-совершенство, я искусствовед, я изысканная красавица, которой все восхищаются, сестра своего брата — Аркадия Мамонова.

— Ну? — Саша передернула плечами. — Это же правда.

Виктория легко отмахнулась, так нарочито небрежно, как только она умела это делать:

— В том-то и дело, что нет, девочка моя. Все, о чем я только что сказала, — есть иллюзия, которую создал твой папа, а мой братец. И только. А я? Получалось, что я — иллюзия?

— Меньше книжек по философии нужно было читать, — буркнула Сашка.

— Пока мы здесь, пока мы в империи Мамонова, мы все — его иллюзии. И не более. Можно такими и оставаться, но понять, кто ты на самом деле, можно только на свободе.

— И кто ты?

— Я? — тут Вика задумалась, покосилась на застывшего у стойки Рябого. Сашка знала, что это очередной трюк, чтобы продлить паузу. — Не знаю…

Ответ был предельно честным. Это она поняла по потемневшим глазам тетки.

Сашка перешла на шепот:

— Тогда в чем суть твоего бунта? Столько треволнений, чтобы сложить лавры и стать никем? А где смысл?

— Смысл в том, что теперь у меня есть будущее. Что мне было уготовлено в империи брата? Купаться в иллюзиях до конца жизни?

— А разве это плохо?

Виктория улыбнулась ей с ласковой снисходительностью, как дурочке:

— Для кого-то, может быть, и нормально, для меня неприемлемо.

— И не нужно на меня так смотреть, я не идиотка, — Сашка вдруг разозлилась, даже покраснела. — Я отлично понимаю, о чем ты говоришь. Бог даст, у меня тоже будет шанс распрощаться с иллюзиями. И не позже чем через два месяца.

— Думаешь, в Хьюстоне что-то изменится? Нет, измениться должно вот здесь, — тетка приложила руку к груди. И тут же снова превратилась из задумчиво-поучающей тетушки в озорную подружку. — Так ты не пробовала нарушить правила?

— Да как-то не приходилось… — Саша почувствовала, как кровь закипает, начиная почему-то от колен, медленно поднимаясь щекочущей волной выше и выше, пока мочки ушей не зачесались.

— А как насчет попробовать? — услыхала она уже ожидаемый вопрос. — Прямо сейчас, а? — Виктория покосилась на Рябого.

— Что ты имеешь в виду? — Саша потупилась, боясь, что телохранитель со свойственной ему собачьей интуицией уже заподозрил неладное.

— Сбежать от него не хочешь?

— Шутишь! Это невозможно. Я попытки забросила года три тому назад, — она даже фыркнула, чтобы недотепа-тетушка поняла всю абсурдность своего предложения.

— Значит, плохо пыталась. Давай я тебе помогу. Побродишь по Москве в одиночку, разве ты не этого хочешь больше всего на свете?

— Конечно, хочу, — Саша схватилась за ложку и сунула в рот подтаявшее мороженое. Проглотила его, так и не почувствовав ни вкуса, ни холода. — А когда?

— Сейчас.

Сашка едва удержалась, чтобы не подпрыгнуть на стуле.

— Да что ты дергаешься! — возмутилась Виктория. — Я его отвлеку. Ты пойдешь в туалет, смотри осторожно. Видишь, там рядом проход на кухню. Из кухни наверняка есть второй выход. Деньги есть?

— В смысле? — Сашка все еще не верила в реальность происходящего.

— Деньги — это такие разноцветные бумажки, на которые ты можешь все купить. Даже жетон на метро. Что такое метро, не нужно объяснять? — она лучезарно улыбнулась Рябому и снова повернулась к племяннице.

— Времени нет, — буркнула та. — Так я пошла?

— Встретимся через три часа. Где?

— В ГУМе у фонтана, — выпалила Сашка и порывисто встала со стула.

Иного места для встречи ей в голову не пришло.

Рябой, узрев динамику за столом своих подопечных, напрягся, сфокусировал вопросительный взгляд на Сашке. Виктория тоже поднялась. Тут он не вытерпел, шагнул к ним.

— Мы решили поехать в галерею «Арко», — предупредила Вика дальнейшие расспросы. — Кажется, там выставляется эта… ну, Лидкина муза… Дюралев. Она мне очень советовала. Сейчас Сашка вернется, и поедем.

Взгляд Рябого наполнился тоской. Перспектива хождения меж кошмарных полотен новомодного живописца порадовать его никак не могла. Наверное, в душе он уже проклял тот день, когда Аркадий Мамонов приписал его к своей ветреной дочери.

— Пепси, — упавшим голосом обратился он к бармену, краем глаза отслеживая траекторию Сашкиного движения, — и льда побольше. Целый стакан льда, мать вашу!

Бармен невозмутимо пожал плечами и сыпанул полный совочек льда в высокий стакан.

* * *

Ноги ее подкашивались, сердце стучало в груди, как помешавшийся маятник. Если бы было можно, наверное, она ухватилась бы руками за перила у стены, совершенно непонятного в этом узком коридоре назначения и постаралась восстановить дыхание. Но именно это она не могла себе позволить. Рябой все еще видел ее и готов был кинуться за ней в любую секунду, чтобы препроводить свою «отчего-то побледневшую подопечную» под локоток. И тогда все, конец мечтам о вожделенной трехчасовой свободе. Ей, как последней дуре, придется-таки тащиться в туалет, а потом весь остаток дня ловить на себе насмешливые взгляды Виктории. Ни за что! Сашка выпрямила спину, усмехнулась прошмыгнувшему мимо официанту и лихо завернула за угол. Перед ней открылся узкий коридор, показавшийся ей тоннелем, в конце которого сквозь арочный проем открытой настежь двери лился желтый свет, легкий аромат восточных пряностей, запах горелого масла. Сашка глубоко вздохнула, набираясь сил для решительного шага.

«Какого черта!» — неожиданно вспыхнувшая в голове фраза придала уверенности. Она передернула плечами и быстро пошла вперед.

На кухне народу было немного. Сосредоточенно глядя прямо перед собой, она быстро оказалась посередине помещения. Один из поваров, грузный дядька с красной от жары физиономией, покосился на нее как-то недоверчиво. Словно заранее ждал от нее всяческих пакостей.

— Где здесь выход? — громко спросила Сашка.

Повар что-то буркнул в усы, но рукой ткнул в сторону дальней стены.

— Понятно, — сурово произнесла она и стремительно направилась именно туда. И действительно узрела дверь.

«Как просто!» — усмехнулась она, но тут же испугалась собственной наивности. Рябой ведь тоже не дурак. Радоваться можно только на улице и лишь за два квартала отсюда.

Она надавила на дверь, ожидая натолкнуться на довольную улыбочку телохранителя, поэтому даже не удивилась, когда действительно на кого-то налетела. Она зажмурилась, чувствуя, что колени ее предательски подгибаются.

— Не может быть! Вот опять, — весело прозвучало у нее над головой. — Когда же я перестану путать эти дурацкие двери?!

Сашка подняла глаза и охнула. Перед ней стоял ангел. Не в том смысле, что существо с огромными крыльями за плечами и нимбом над головой, нет. Но если бы ей предложили описать ангела, она бы нарисовала именно этот образ. Это был молодой человек лет эдак двадцати, может, чуть больше, мало чем отличавшийся от своих сверстников. Разве что сложен он был более чем хорошо: фигура его выдавала скрытую силу, не приобретенную в тренажерных залах путем многочасовых упражнений с гантелями, а силу врожденную. Но телосложение не было главным, что так поразило Сашку. Парень являл собой воплощение красоты: светлые слегка волнистые волосы, похожие на ниточки нежного шелка, большие голубые глаза с длинными черными ресницами, белая кожа, нежно-розовый румянец на скулах. Но дело было даже не в красоте лица, а именно в образе: всем своим существом он излучал непорочность, добродушие и благие намерения, что, согласитесь, весьма несвойственно современным мужчинам. Сашка застыла, зачарованно любуясь этим странным незнакомцем, окончательно позабыв и о своем побеге, и о возможной погоне.

— Простите…

И только сейчас, спустя секунд тридцать с того момента, как они налетели друг на друга, она осознала, что он смотрит на нее с искренним интересом. Нет, не с интересом. Он тоже любовался ею. И не думал скрывать этого. Он был слишком честен. Его губы расплылись в широкой, открытой улыбке. Потом он вздохнул, как показалось Сашке, выпуская из легких излишнюю радость, переполняющую его организм до самой макушки. Чему он так радовался, она не знала. Может быть, тому, что встретил тут именно ее (и в это ей очень хотелось верить), а может, потому, что стояла чудесная солнечная погода, или еще чему-то…

— А вы всегда покидаете ресторан через черный выход? — он посторонился и жестом пригласил ее все-таки перешагнуть через порог.

Тут Сашка вспомнила о цели своего бегства и рванула на улицу, на секунду позабыв о молодом человеке.

«Странно, что Рябой все еще меня не хватился, — подумала она, переходя на бег. — Видимо, Виктория здорово умеет убалтывать телохранителей».

— Эй, постойте-ка! — крикнул ангел и бросился за ней следом.

Она и не хотела убегать, наоборот, слегка сбавила темп, дав ему возможность себя нагнать.

— Вы всегда так стремительны? — задыхаясь, спросил парень.

— Только в особых случаях, — она не смогла сдержать улыбку, хотя по всем разумным доводам должна была задавить ее в зародыше. Негоже так располагаться к первому встречному незнакомцу. Пусть он хоть трижды ангел.

— Значит, сегодня особый случай? — спросил он.

Сашка вдруг остановилась, поняв, что пронеслась уже добрых три квартала и теперь следует подумать о цели своего путешествия. Вот с этим у нее как раз было туго, она понятия не имела, куда себя девать на оставшиеся три часа. Она застыла, нерешительно озираясь по сторонам.

— Итак, мы не знаем, куда бежать? — он усмехнулся и скрестил руки на груди.

— Мы? — удивилась Сашка, почему-то совершенно не рассердившись. Может быть, потому, что на этого странного парня просто невозможно было сердиться. Он слишком искренен. Он радовался их встрече так, словно ждал ее всю жизнь. И тем не менее она решила уточнить: — Ты же шел в ресторан по делу, не так ли?

— Не так, — ответил он. — Если ты заметила, там две двери рядом, одна — вход на кухню ресторана, другая — в соседнюю с ним контору. Я уже раз пять ошибался.

— Ну так у тебя же дела в этой самой конторе, — нехотя предположила Сашка, попутно понимая, что делает непростительную ошибку, за которую фортуна, такая благосклонная к ней в последние пятнадцать минут, скорее всего фыркнет и улетит прочь.

«И что я за дура! На кой дьявол мне понадобилось уговаривать его идти по своим делам? Вот возьмет — и уйдет. Буду потом всю жизнь локти кусать!»

Тут она покраснела, потому что невзначай призналась себе, что парень этот ей очень нравится. Это было странно, она же его совершенно не знала. Мало ли смазливых ребят таскается по улицам Москвы! Она же раньше никого не замечала.

— У меня там не дела, а приятель. Иногда я захожу за ним, чтобы пойти вместе резануться в бильярд, только и всего, — пояснил он. — Ничего страшного, если сегодня он меня не дождется, — ангел развел руками. — Так что дел у меня, как видишь, никаких. А как насчет тебя?

— Вообще-то у меня есть целых три часа свободного времени, — тихо ответила Сашка.

— И это все, что отмерила тебе щедрая жизнь? — он весело хохотнул. — Немного. Только не признавайся, что ты чемпионка мира, балерина или что-то в этом роде. Что у тебя все сутки расписаны по часам и ты соблюдаешь строгий режим. Я этого просто не переживу!

— Да нет… — она пожала плечами.

— Кстати, мы же не представились, — он притворно нахмурился. — Негоже болтать с незнакомцами на улице. Чтобы исправить ситуацию, сообщаю: зовут меня Павел.

— Александра.

— Александра! Вот здорово! — искренне восхитился он и запел приятным, неплохо поставленным голосом: — Александра, Александра, этот город наш с тобою…

Повинуясь внезапному порыву, он подхватил ее под руки и прямо на людной улице закружил в вальсе. Сашка опешила, пару раз наступила ему на ноги. Он притворно морщился, продолжая петь и вести ее, лихо огибая встречных прохожих, которые тоже почему-то начинали улыбаться при приближении странной пары:

«…Вот и стало обручальным нам Садовое кольцо…»

Глава 5

Дверь тихо отворилась.

— В чем дело? — недовольно взревел Аркадий Петрович и, оторвав взгляд от бумаг, уставился на перепуганную домработницу Валю.

— Там… там доктор пришел, — проблеяла она.

С Валей — грузной и довольно громогласной персоной — вблизи патрона всякий раз происходили странные метаморфозы: она теряла голос, который превращался то в еле слышное сипение, то в слабенькое сопрано, глаза ее, казалось, навсегда опускались в пол, а вся она каким-то непостижимым образом становилась ниже ростом и меньше весом. Но оказавшись вне поля зрения хозяина дома, она снова преображалась в обыкновенную Валю — внушительную домработницу, которая держала в кулаке прочую прислугу: трех горничных, садовника и кухарку Галю.

Сейчас же она выглядела, как и подобало случаю, — сгорбленной и дрожащей от страха.

— Доктор? — Аркадий Петрович перевел вопросительный взгляд на секретаршу Инну.

— Вы же сами просили, — спокойно ответила та и аккуратным движением поправила очки. Для солидности.

— Я?

— Да, — она уверенно кивнула. — Вчера днем. Я записала и вызвала Игоря Борисовича — вашего семейного доктора.

— И что я теперь должен с ним делать? У меня же куча… — он рассеянно оглядел ворох бумаг на столе.

— Не думаю, что это займет много времени, — подбодрила его Инна, изо всех сил пытаясь подавить улыбку. Все отлично знали, как Аркадий Петрович относится к врачам.

— Но мне решительно нечего ему сказать, — он пожал плечами, явно волнуясь.

— Вчера вам так не казалось, — секретарша проявила жесткость. — К тому же он сам вам все скажет.

— О господи, — он вздохнул и послушно поплелся в спальню. — Зови уж, раз приехал.

* * *

Сашка откинулась на спинку скамейки и сняла солнечные очки. Легкий ветерок, наполненный речной свежестью, уже слегка холодил. На набережной зажглись огни.

— Итак, — Павел засунул в рот огромный кусок сладкой ваты, зажмурился от удовольствия, облизал пальцы и только потом вопросительно уставился на нее: — Что бы тебе хотелось?

— Мне? — она пожала плечами. — Мне все равно.

— Может быть, тебе покажется это странным, но я впервые встретил девушку, которой доставило ни с чем не сравнимое удовольствие часовое катание на метро и которая откровенно радуется жизни, просто сидя на пыльной набережной. Неужели тебе и в самом деле не хочется хотя бы в кино?

— Не-а, — она одарила его благодарной улыбкой. За все время их подземного путешествия она не смогла проронить ни слова.

Поначалу, пока они еще шли к станции по улице, они весело болтали о всякой ерунде, перекидывались ничего не значащими фразами о погоде, природе, фильмах, спорте, словом, о том, чем обычно малознакомые люди заполняют неловкие паузы, чтобы не показаться друг другу занудами. Но как только Сашка миновала турникет, Павел перестал ее занимать. Нет, он нравился ей по-прежнему, но близость огромной толпы людей, ее участие в этом странном, наполненном смыслом и одновременно абсолютной бессмыслицей, массовом движении настолько поглотило ее, что она не смогла вымолвить ни слова. На его вопросы она отвечала невпопад, а чаще и не замечала их вовсе. Гул тысячи голосов, заполнивший длинные переходы до самого полукруглого потолка, казался ей настройкой огромного оркестра, который вот-вот затихнет вступительной паузой и разразится прекрасной музыкой, которая наконец откроет ей тайный смысл мироздания. Ей страшно захотелось узнать, о чем говорит каждый прохожий, собрать воедино мозаику миллионов разрозненных слов. Павел словно почувствовал ее отстраненную сосредоточенность и вскоре перестал задавать ей вопросы. Он просто был рядом, она чувствовала его дыхание, его заинтересованный взгляд, но не реагировала. И ничего поделать с собой не могла. А потом, ошарашенная, вдруг ощутила себя частичкой людского потока, вливающегося в раскрытые двери вагонов, качающегося в такт движению поезда, читающего яркие рекламные плакаты на стенах, отрешенно смотревшего в темные окна и видевшего там лишь свое отражение. Она ощутила себя маленькой крупицей огромного мира, созданного из таких же, как она, маленьких людей, которые сами по себе были бескрайними вселенными чувств, мыслей, надежд, трагедий и желаний. Огромный мир, наполненный хаотично передвигающимися вселенными. Мысль настолько захватила ее, что она молчала, погруженная в свои ощущения, пока они не вышли на более-менее тихую улочку и не побрели к набережной. Только тогда она снова смогла осознать, что рядом с ней всего один человек. Но уже знала ценность этого человека.

А теперь она сидела на скамейке. С серой рекой ее разделяли пыльная набережная и глухой бордюр. За спиной проносились машины. Она молчала, наслаждаясь тишиной, а в ушах ее все еще стоял гул тысяч незнакомых голосов.

— Может, в «Макдоналдс»? — предпринял последнюю попытку Павел.

— А почему ты здесь? — она повернулась к нему так резко, что он отпрянул от неожиданности.

А потом запоздало опешил:

— В смысле?

Она мысленно обругала себя за необдуманный вопрос. Выходило, что она хочет его прогнать. А этого она совсем не желала.

— Я имела в виду, что у тебя же, наверное, свои дела…

Вышло еще хуже, она окончательно сконфузилась, вздохнула и решила довести тему до логического конца — тонуть, так тонуть:

— Ты мужественно сопровождал странную незнакомку, которая получает удовольствие от катания на метро. Разве тебе это интересно?

— А-а… — неуверенно протянул он, явно подыскивая ответ. — Ну да, интересно. Меня занимают странные девушки. Это мой тайный недуг. Но я хожу к психоаналитику, пью таблетки, врач обещал, что скоро излечусь…

— Но ты не задал мне ни единого вопроса. Ты не стал выяснять, кто я, откуда, почему мне нравится кататься в метро.

— Я?! Я не задавал тебе вопросов?! — пылко возмутился Павел. — Да я голос сорвал, задавая тебе сотни вопросов. Но ты, войдя в метро, превратилась в зомби. Ты хоть замечала, что я все это время говорил?

— Вокруг говорили сотни людей сразу, — попыталась оправдаться она.

— Ага. Но я-то говорил с тобой! Во всяком случае, я пытался это делать. Потом я понял, что встретил в Москве девушку, которая никогда не ездила в метро, и решил, что лучше дать ей насладиться этим удовольствием.

— Спасибо.

— Да ради бога, — он расплылся в великодушной улыбке. — Что еще: автобус, трамвай, маршрутное такси?

— Не знаю, — честно призналась Сашка. — Понимаешь, я как Маугли в городе. Я даже представить не могу, чего бы мне хотелось. Я знаю, чего бы мне не хотелось, а все остальное…

— Так, это уже лучше. Чего бы тебе не хотелось?

— Ненавижу ездить в закрытых машинах с затемненными стеклами, ненавижу рестораны, театры, музеи, магазины и приемы в посольствах.

— Слушай, так ты просто девушка мечты! — вскричал он и даже хлопнул себя ладонью по колену. — Сотни парней всю свою жизнь стремятся встретить именно такую, а им, бедолагам, попадаются полные противоположности. Если ты скажешь, что ненавидишь шубы из голубой норки и золотые украшения, я до конца своих дней обещаю целовать твои следы.

— Значит, ты предпочитаешь неприхотливых дам? — усмехнулась она.

— Покажи мне такого парня, который с ума сходит от дам, прихотливо требующих бриллианты, причем каждый день новые!

— Как-нибудь покажу, — пообещала она.

— Он, наверное, идиот, пускающий слюни.

— Не он, а они. Их больше, чем ты думаешь.

— Вот это я влип! — теперь он хлопнул себя ладонью по лбу. — Ты племянница королевы английской. И как я сразу не сообразил! И у тебя эти… римские… нет, московские каникулы.

— Ну, а ты? Ты кто?

— Ах, принцесса, — он склонил голову в поклоне. — Я всего лишь раб, готовый лобзать ваши следы.

— Вот привязался к моим следам, скажите на милость! — хохотнула Сашка.

— Я же говорил, что хожу к психоаналитику. Скоро вылечусь.

— Ты, наверное, студент?

— А почему я не могу быть профессором?

— Года не те.

— Ну знаешь ли… Вот мне попадались девчонки: одной — 12, другой — 14, и учатся они на третьем курсе академии.

— Это вундеркинды… И все-таки я не поняла, почему ты пошел со мной?

— Хочешь выбить из меня пылкие признания? — он резко повернулся к ней и вдруг перестал улыбаться. Веселость слетела с него в одно мгновение. Его голубые глаза превратились в глубокие озера, в которых мерцали розовые блики заходящего солнца. И так же внезапно он снова ухмыльнулся, словно серьезность была его очередной шуткой: — Не дождешься. Я не из тех, кто признается в любви малознакомым девушкам.

Сашка сжала пальцы в кулаки, чтобы скрыть нервную дрожь. Она никак не ожидала, что разговор примет такой поворот. Впрочем, он уже вернулся в нормальное русло непринужденного трепа двух молодых людей.

— Так, значит, ты сторонник серьезных отношений? — она посчитала, что разумнее будет продолжить ту же тему, хотя ей вовсе этого не хотелось. Но перескочив на другую, она имела шанс слишком очевидно выказать Павлу свое волнение.

— Ну да. Я порядочный человек. Я хочу встретить девушку. Не в том смысле, что встретить на улице, хотя и на улице тоже можно… Я имею в виду, что встретить в своей жизни. Я хочу жениться на ней, любить ее и всю жизнь о ней заботиться. Я буду верным и преданным мужем, отцом семейства и тому подобное.

Все это он произнес как само собой разумеющееся, так, словно иной жизни себе не представлял, а все россказни, что мужчинам нужно лишь одно — затащить женщину в постель, а потом бросить, дабы увязаться за следующей юбкой, — досужие вымыслы.

— И как? — несколько озадаченно спросила Сашка, у которой представления о сильном поле были близки к тем самым «досужим вымыслам».

— Что как?

— Не встретил до сих пор?

— Нет, — беспечно отозвался он. — Но мое сердце открыто для любви… Слушай! — Павел вдруг подскочил на ноги и, без предисловий схватив ее за руку, почти силой стянул со скамейки. — Я знаю, что тебе понравится!

— Что? — она полетела за ним по набережной, не понимая, куда они несутся с такой скоростью.

— Сейчас узнаешь и взвоешь от восторга!

* * *

— Ну, что же… — Игорь Борисович пожевал губами, продляя мучительную паузу, и наконец деловито озвучил приговор: — Сердце ваше совсем ни к черту. Хрипы такие, что у меня уши закладывает.

— Да ты мне это уже пятый год говоришь, — невесело усмехнулся Аркадий Петрович и принялся с напускным равнодушием застегивать рубашку.

Врач заметил, как не слушаются его дрожащие пальцы, и кивнул головой, словно сам себе доказывал правильность установленного диагноза:

— Нужно снять кардиограмму, сделать УЗИ сердца и провести комплексные исследования. Только после этого можно говорить серьезно. Может быть, и в самом деле…

— Что? Что может быть?! — Аркадий Петрович резко одернул рубашку и требовательно уставился на него: — Разложишь меня на клетки, чтобы понять, здоров я или болен? Я тебе и сейчас скажу: я здоров. И закроем эту неприятную тему.

Неожиданно перед глазами его поплыло. Он качнулся и плюхнулся на кровать. Серый туман превратил фигуру врача в темное облако.

— Здоров? — вкрадчиво вползло в уши. — Здоров?

— Что? — выкрикнул Аркадий Петрович и попытался встать. Но слабость приковала его к белой простыне. Он не мог бороться. — Кто ты? Кто?! Зачем ты приходишь?

— Я здесь…

— Зачем? Ответь?

— Ты знаешь, какой вопрос стоит задать. Но ты боишься ответа…

Аркадий Петрович закрыл глаза.

— Здоров… — повторил ненавистный шепот и разразился неприятным затихающим смехом.

— Аркадий! — рука доктора трясла его плечо. — Аркадий! Инна! Зови же кого-нибудь!

Он открыл глаза и покачал головой, едва выдавив из себя:

— Все в порядке. Не нужно никого звать.

— Да что случилось? — бледными губами прошелестел Игорь Борисович и затравленно моргнул.

— Что, брат эскулап, струсил? — он ему подмигнул и, приложив немалые усилия, поднялся на ноги. Его все еще качало, перед глазами плавали серые круги, словно остатки того мучительного тумана.

— Ты и сейчас не желаешь обследоваться? — врач тронул его за локоть.

Аркадий Петрович недовольно отдернул руку:

— Я же сказал, нет. Да и потом, если бы я даже захотел, у меня нет времени. Все расписано на пять лет вперед.

— Можно найти лазейку.

— Послушай, — тут он проникновенно взглянул на доктора. — Мы же с тобой уже немолодые люди. Все эти обследования, таблетки, капельницы и прочая туфта — это же мне не поможет, не так ли?

Игорь Борисович неуверенно пожал плечами.

— Да брось ты! — поморщился Аркадий Петрович. — Сколько лет мне продлят твои методы? Год-два? Организм уже отработал свое. Это как с машиной, лучше сразу новую купить, чем вместе гнить со старой на сервисе.

— Но организм у нас всего один. Тут либо в сервис, либо, извините, в последний путь. И я вам скажу, что лучше уж по сервисам таскаться, чем спокойно лежать в земле.

— Ну это кому как. Лечение — не для меня, — отрезал Аркадий Петрович.

— Это потому, что вы не видите полной картины своего заболевания. Я вам советую: хватит блефовать. Играть с инфарктом в мизер себе дороже встанет. И этот приступ очень показательный.

— Ты мне лучше вот что скажи, — Аркадий Петрович пошел было к двери, но остановился, оглянулся на растерянного врача: — Есть предзнаменования?

— Я не совсем… — тот развел руками.

— Ну, ты же понимаешь. Я говорю о предзнаменованиях, вещих снах, призраках… Ну, что там еще! — он раздраженно передернул плечами.

Его качнуло в сторону, и он с трудом сохранил равновесие. Перед глазами пронеслась легкая рябь, а к горлу подкатила тошнота.

— И все-таки я не возьму в толк…

— Ты сейчас ничего не слышал?

— Я? — врач оглянулся, словно он спросил не «не слышал», а «не видел ли».

— Вот о чем я и говорю. А ты — обследование… — Аркадий Петрович махнул рукой и направился в кабинет.

* * *

— Да ты с ума сошел! — взвизгнула Сашка.

— Идем, идем, — не обращая внимания на слабые протесты, Павел потащил ее к ступенькам, ведущим прямо к темной воде.

Они слетели вниз, и тут она наконец увидела цель их стремительного путешествия — на волнах покачивался небольшой быстроходный катер: уже не скутер, но еще и не лодка, а что-то среднее — как спортивный автомобиль, только предназначенный для бешеных гонок по реке.

— Нет, ты ненормальный. Я в него не полезу.

— Полезешь, — заверил ее Павел.

— Но он же не твой? — неуверенно спросила она и робко огляделась.

Рядом не было ни души.

— Конечно, не мой. Эта штуковина принадлежит одному очень крутому парню, который терпеть не может, когда к его игрушке подходят ближе чем на пять метров.

— Ну так и пойдем отсюда, — она застыла на последней ступеньке. — У тебя ведь нет ключа?

Павел провел рукой по гладкой корме и легко перескочил на палубу. Катер качнулся как ретивый жеребец, почуявший в седле чужака. Но Павел легонько стукнул ладонью по рулю, твердо приказав ему, действительно как живому:

— Смирно, Савраска!

И протянул Сашке руку:

— Давай же! А то хозяин увидит и начнет стрелять из своего большого пистолета. Он всегда так делает.

— Я никогда не каталась на чужих катерах… — Сашка с плохо скрываемым ужасом покосилась на ресторан на воде, находившийся совсем недалеко, буквально в трех шагах. Где как не внутри этого странного, расцвеченного огнями деревянного пароходика должен бы был находиться грозный владелец катера.

Павел усмехнулся, ловко изогнулся, схватил ее за руку и резко дернул к себе. Ей ничего не оставалось, как, тихо ойкнув напоследок, прыгнуть на палубу.

— Вот и все, — довольно констатировал ее бойкий приятель. — Он сказал, поехали и… — тут он повозился где-то под рулем, что-то щелкнуло, мотор вдруг заурчал —… и махнул рукой!

С этими словами Павел скинул петлю на гранитный причал, схватился за руль, надавил на педаль и повел судно с таким спокойным профессионализмом, словно всю жизнь только тем и занимался, что гонял по реке на самых разных посудинах.

— Ничего себе! — Сашка едва не слетела за борт и, если бы вовремя не ухватилась за Павла, непременно оказалась бы в воде.

— Держись крепче, мы уходим в ноль! — радостно крикнул он, и машина, завывая мотором, понеслась вдоль безликих бетонных берегов.

Ветер ворвался в голову, закружил, заметал мысли, освобождая мозги от ненужной шелухи — страхов и разумных обоснований действительности. Безумство, бурлящее в крови, теперь и было той единственной силой, которая заставляла нестись навстречу новым приключениям. Пресные холодные брызги запрыгивали на палубу, щекоча Сашкины лодыжки, колени, бедра. Ее длинные волосы взбунтовались, опутав их головы, намертво сцепив их. Она крепко обхватила Павла за плечи, а он прижался спиной к ее груди, и теперь они стали единым целым, нерушимым, как гранитный волнорез. И ей показалось, что она знает Павла очень давно, может быть, две своих жизни, может быть, пять, что в этом слиянии нет ничего удивительного и оно закономерно. Словно они долго шли навстречу друг другу, точно зная, что непременно встретятся, чтобы никогда не расставаться, потому что порознь просто не могут существовать. Она закрыла глаза, глубоко вдохнула запах его тела, смешанный с ароматом ее собственных духов. И на нее снизошло странное спокойствие, будто она достигла промежуточного финиша на длинном многовековом марафоне.

— Хочешь повести? — крикнул он и, не дожидаясь ответа, плавно притормозил катер, перепрыгнул за нее, положил ее руки на руль и нажал на педаль.

Река полетела ей под ноги. Огни города слились в две широкие полосы — левый берег и правый, и змеями понеслись в бесконечность.

Она смотрела вперед широко открытыми глазами. И не чувствовала ничего, кроме удивительного покоя, который исходил от сильного и уверенного в себе человека, стоявшего у нее за спиной.

* * *

Нужно ли говорить, каким угрюмым молчанием встретил ее Рябой в ГУМе у фонтана. Не проронив ни слова, он довел ее за руку до машины и открыл перед ней дверь. Только тут Сашка предприняла робкую попытку помириться, извиняясь, улыбнулась ему, но, натолкнувшись на его пустой взгляд, фыркнула и, решив, что он последний грубиян, забралась в автомобиль. И сразу попала в совсем иную атмосферу: в теплые объятия второй заговорщицы — Виктории.

— Господи! А чего ты такая мокрая? — возбужденно напала на нее тетушка.

— Так у фонтана же стояла, — буркнула Сашка, обрадовавшись встрече так, словно не виделась с ней целую жизнь.

Наверное, так и было. Во всяком случае, она чувствовала себя совсем другим человеком. Та наивная в своей искусственной мудрости Сашка, которая сбежала из ресторана четыре часа назад, теперь возвращалась домой перерожденным человеком. Она больше ни черта не понимала: ни кто она, ни где ей искать место в существующей реальности, ни что ей делать там, куда ее везут. Восковые оковы слетели с нее, как скорлупа, и теперь она чувствовала себя живой, ощущая обнаженными нервами все слишком остро: легкие прикосновения казались ей ударами, шепот — оглушительным криком.

— Ты купалась, что ли, в этом фонтане? — не унималась Виктория, пытаясь распутать ее взлохмаченные волосы. — Неужели прогулки по бутикам теперь сопряжены с такими страшными физическими испытаниями? Ты не подралась?

— Нет… — она не могла отогнать от себя видения последних минуток, проведенных с Павлом.

Расстались они на набережной.

— Дальше меня провожать не стоит, — тихо сказала она, всем сердцем желая остаться с ним еще немного.

Но стрелки часов снова двинулись, видимо, отсчитывая последние удары сердца Рябого, который топтался у злосчастного фонтана лишние сорок минут, с каждой секундой понимая, что жизнь его все быстрее и быстрее утекает в пропасть.

Она опоздала на час. Но с радостью опоздала бы еще на два, на год, на десять лет, а лучше бы и совсем не пришла!

«И это благодарность за мое самопожертвование?!» — она покосилась на затылок Рябого, который дулся на нее по-прежнему, так и не догадавшись, чего ей стоило спасти его шкуру.

* * *

Дорогие профессора Хьюстонского университета «Райс»! Довожу до вашего сведения, что я к вам учиться не приеду, потому что сегодня в моей жизни произошло самое потрясающее событие: я встретила человека, ради которого готова пожертвовать сотней высших образований. Зовут его Павел…

— Александра! — Виктория перегнулась через перила террасы и с интересом уставилась на скорчившуюся на нижних ступеньках парадной лестницы племянницу. — Что ты там строчишь?

Она подняла голову, успев подумать: «На кой черт я пишу профессорам «Райс», если я к ним больше не собираюсь?»

— Тут же темно, — тетка пожала плечами, — к тому же через пять минут отец спустится в столовую, и все сядут ужинать.

— Мне не звонили? — вместо ответа спросила Сашка.

Темный силуэт на фоне желтого света, льющегося из огромных окон, дернул плечами:

— Откуда мне знать? Спроси у Валентины. Кажется, она у вас телефонами заведует…

Сашка поднялась на ноги:

— Хорошо. Я сейчас приду.

— Слушай, — наверное, Виктория изогнула дугой тонкую бровь. Сашка лица ее видеть не могла, но та всегда так делала, когда удивлялась. — Что с тобой? Глаза сияют так, словно у тебя лампочка в голове.

— Просто освещение хорошее, — хмыкнула Сашка.

— Так, значит, ты мне ничего не хочешь рассказать? Чем ты занималась три часа своей полной свободы? Где была и почему опоздала? Ну же! Я имею право знать, — она медленно двинулась к ступенькам.

Сашка поспешно шагнула в сторону, туда, где тень от дома скрыла ее от пытливого взгляда тетушки. И осторожно ответила:

— Я гуляла по городу, попала под поливалку, а опоздала потому, что часы от воды остановились.

— Почему я тебе не верю? — задалась вопросом Виктория.

— Это уж у себя спроси, — буркнула Сашка и понеслась от дальнейшего дознания за дом.

«Лучше войду со стороны кухни», — решила она.

Почему Виктория, которой все свое сознательное детство Сашка могла доверить любой секрет, теперь превратилась для нее в назойливого шпика? Что с ней, с Сашкой, такое? Почему она решила хранить встречу с Павлом лишь в своей памяти, запрятав ее глубоко в сердце, словно боясь, что посторонние могут очернить прелесть их отношений? Этого Сашка и сама понять не могла. Ну не желала она никому раскрывать свою тайну. Даже Виктории, без которой вообще ничего бы не случилось. Все равно не желала, и все тут!

«Неужели он не звонил? — ее мысли стремительно перескочили с Виктории на другой, более интересный образ. — Или звонил, но мне никто не удосужился сообщить об этом?»

Сашка замерла под большим кустом жасмина, за которым лился свет и характерные звуки сквозь раскрытую настежь дверь кухни. Перед глазами в который раз предстала картина недавнего расставания, такая яркая и живая, что у нее защемило сердце:

— А кто тебя ждет, принцесса? — Павел стоял на палубе катера.

Сашка уже спрыгнула на гранитные плиты набережной.

Его волосы ловили свет далекой рекламы, становясь то золотисто-красными, то серебряно-синими.

— Огромный парень, которого все боятся, — усмехнулась она, представив, какой сейчас должен быть у Рябого жалкий вид.

— А ты?

— А я не боюсь, — она кокетливо закусила губку.

— В таком случае мне действительно нужно пойти с тобой, — он нахмурился. — Чтобы уж довести твою хитрую задумку до логического конца.

При этом слова «хитрую задумку» он произнес таким тоном, что стало понятно: подобная «задумка» могла прийти в голову только полной идиотке.

Сашка тут же оскорбилась, но тем не менее сочла нужным оправдаться:

— Женщины тоже бывают порядочными. Я не собираюсь вызывать ревность в сердце своего телохранителя. К тому же это совершенно невозможно. У него сердце каменное, и его не трогают никакие чувства.

Павел усмехнулся. Вышло это у него совсем не обидно. Сашке не раз приходилось видеть на губах своих знакомых кривенькую ухмылочку, которой они пытались скрыть смесь зависти и совершенно непонятного ей унижения. (Ну скажите на милость, зачем оскорбляться от признания того факта, что у кого-то есть телохранитель, а у тебя его нет?) Обычно Сашку эти ухмылочки бесили. Павел же усмехнулся по-другому. С грустным пониманием, словно принял Рябого как неотъемлемую часть ее жизни и понял, что он — большое, но в конечном счете преодолимое для них препятствие.

— А телефонами будем обмениваться?

— Ты… — она начала краснеть, будто он предложил ей как минимум слиться в горячем прощальном поцелуе.

— Я тебе позвоню, как только верну катер его владельцу и доберусь до дома.

— И… — она хотела продолжить какой-нибудь шуточкой, чтобы разрядить уж слишком наэлектризованную романтикой атмосферу, но слова застряли в горле.

— И еще скажу тебе «спокойной ночи».

Волны качали катер. Павел покопался в заднем кармане джинсов, выудил маленькую ручку и клочок бумажки, разорвал его пополам. Сашка продиктовала номер своего домашнего телефона, потом подумала и добавила номер мобильного, по ходу напомнив себе, что пора бы его и включить: две недели уже в ящике стола валяется, с тех пор как Сергей приехал из Англии и торчит у ее бассейна сутками напролет. Так что мобильный, на который только он и звонил ей из своего Оксфорда, теперь не нужен. До сегодняшнего вечера был не нужен.

Потом Павел на втором клочке бумаги начеркал свой номер и протянул его Сашке. Она сунула бумажку в сумочку и, склонив голову набок, прищурила глаза:

— А если ты не позвонишь?

— Значит, со мной что-то случилось, — спокойно ответил он. — Я очень хочу тебе позвонить и еще не хочу с тобой расставаться, потому что… — он вздохнул, подыскивая слова, — потому что… не знаю, как ты, но когда мы были на катере, я чувствовал… это было очень странное чувство: удивительного спокойствия и уверенности. Словно я долго искал и наконец нашел того, кто мне нужен, чтобы быть счастливым, — он махнул рукой и совершенно некстати хохотнул. Правда, очень смущенно у него это вышло. — Вот же развезло меня, да? Ладно, принцесса Александра, хватит с нас на сегодня. Жизнь долгая, еще успеем наговориться.

Он кивнул ей по-рыцарски галантно и, повернув руль, медленно повел суденышко в черную ночь. Сашка минут пять смотрела на темные очертания парня на катере. А потом он, взорвав волну пенными брызгами, молниеносно исчез, как волшебное видение.

«Вот, — сказала себе она, — к одним Греи приплывают под красными парусами, а от меня уплыл на моторной лодке. Хоть он и не Грей, а все рано жалко. И вообще, какая проза…»

— Я не могу так больше, как же вы не понимаете! — донеслось с кухни.

Этот гневный крик заставил Сашкувернуться в действительность. Голос принадлежал кухарке Гале. Несомненно.

— Я же сразу сказала, чтобы вы меня к своим делам не примазывали! — уже тише продолжила она с какой-то очень странной интонацией. Похоже, она прямо-таки умоляла о чем-то своего собеседника. Видимо, разговор на кухне начался давно, просто Сашка, увлеченная своими мыслями, его не слышала, а теперь неожиданно услыхала самую кульминацию.

— Ты здесь работаешь, все остальное никого не касается, — сдержанно заявила ей домоправительница Валентина.

— Но я не могу выносить эту чудовищную ложь! — истерически взвизгнула кухарка. — Это ужасно! Как вы не понимаете?!

— Ты здесь работаешь, — повторила Валя, надавив на последнее слово.

— Я не хочу, не хочу! — прорыдала Галя. — Я расскажу. Я все расскажу.

— Нет, ну хоть вы ей объясните, — обратилась Валентина к кому-то еще.

— Не нужно мне ничего объяснять. Я, может быть, и идиотка, каковой меня тут все считают, но я не позволю всему этому продолжаться.

— Ты считаешь, тебе разрешат кому-то что-то рассказать? — похоже, домоправительница ехидно усмехнулась.

— Я уволюсь.

— А вот на это не рассчитывай даже. Ты прекрасно знаешь, что в этом доме работают долго. Увольнение твое вызовет подозрение. К тому же мы не можем вводить в дом новых людей — не та ситуация. И еще запомни, пожалуйста: все секреты этого дома нужно хранить до самой смерти. — Это походило на угрозу.

А может быть, Сашке просто так показалось. Но тело ее пронзила неприятная холодная струйка.

«В каком жутком месте я живу!»

— Не так ли? — Валя снова обратилась к немому собеседнику.

Наверное, тот кивнул, потому что Галя завыла, тихонечко и как-то обреченно. И, всхлипывая, сказала:

— Не хочу… не хочу в этом участвовать. Это кошмар какой-то! Аркадий Петрович… он же… Я должна всем рассказать.

— Никто не должен знать о твоей жалкой интрижке! — резко рубанула Валя.

«О господи! — Сашка вышла из тени и шагнула к крыльцу кухни. — Чего так мучиться, когда уже все знают об отцовской связи с Галей. Подумаешь, делов-то! Ну, удивились, конечно, но никто ведь даже не расстроился. Тоже мне конспираторы!»

Она решила прервать неприятную сцену неожиданной развязкой в виде своего появления. Она войдет и сообщит этим дурехам, что их страшная тайна с сегодняшнего утра больше и не тайна вовсе. Так что пусть угомонятся.

Сашка шагнула на крыльцо. В этот момент рыдания стихли, в кухне послышались нервные движения. Видимо, спорщики увидели ее тень раньше, чем Сашка успела возникнуть на пороге. А может быть, не увидели, а почувствовали чье-то неуместное присутствие. В данном случае ее.

Когда она все-таки очутилась у распахнутой двери, то увидела красную, как рак, Валю, которая всегда краснела, если ей перечили, красную от рыданий Галю и закрывающуюся за кем-то дверь из кухни в коридор, ведущий к столовой.

«Кто же это не пожелал, чтобы его видели в компании двух домработниц? — с неприязнью подумала Сашка. — Должно быть, Виола. Она никогда не общается с прислугой на равных. А может быть, и не она».

Валя улыбнулась ей ласково, но проговорила с таким напором в голосе, что Сашке стало понятно: ее откровения тут слушать не намерены:

— Аркадий Петрович уже в столовой, детка. Только тебя и ждут.

— Ладно. Ревите тут без меня, — она бросила взгляд сострадания на отвернувшуюся к пустой плите кухарку и, пожав плечами, вышла в коридор.

«Не хотят жить спокойно — их проблемы. Пусть мучаются», — раздраженно решила она про себя.

И только тут вспомнила, что шла на кухню, чтобы найти Валентину и спросить, звонил ли ей Павел.

«Похоже, лучше это выяснить все-таки после ужина. И пора бы уж включить мобильный».

Глава 6

«Не жизнь, а сплошное кино!» — зло подумала Сашка, стоя на пролете второго этажа у перил лестницы и наблюдая, как по холлу туда-сюда чинно передвигаются гости. Кто-то шел из гостиной в столовую, кто-то совершенно в противоположном направлении, кто-то просто мотался от парадной двери к стене в поисках знакомых из вновь прибывших. Народу обещало быть еще больше, хотя и теперь уже в доме было не продохнуть. Виновница торжества стояла у входа, принимая всех с одинаково приветливой улыбкой.

«Чтобы сразу убить наповал своим потрясающим естеством», — буркнула себе под нос Сашка.

Гости действительно отходили от нее более чем потрясенные. Виктория была прекрасна и являла собой воплощение женского совершенства. И на всех без исключения сестра хозяина дома произвела одинаково неизгладимое впечатление: во-первых, платье — черное, глухое спереди и с глубоким V-образным вырезом сзади, облегающее ее стройную, высокую фигуру, лишь слегка расклешенное от колен. И самое главное, от бедер усложненное дополнительной широкой и коротенькой юбочкой, насаженной на тонкий обруч. Словом, что-то потрясающее, делающее фигуру похожей на фарфоровую статую, затянутую в черное. Ну, а все остальное было безупречно, как всегда: прекрасный макияж, черные как смоль волосы, огромные бриллианты — в общем, у входящих гостей шансов не ошарашиться просто не было.

Виола с Борисом стояли рядом с ней. Они выглядели куда проще, хоть и не менее богато. Особенно Виола, разумеется. Уж она-то постаралась не отстать от тетушки, будьте уверены. Да все равно не вышло. В своем длинном синем платье, с частыми фионитами по всему одеянию она была лишь слабой тенью прекрасного. Хотя по части драгоценностей ей удалось взять верх: и в ушах, и на пальцах, и на запястьях обеих рук, и на шее, и на талии — везде сияли бриллианты, только что в нос не повесила. Борис вообще не представлял интереса ни с точки зрения наличия бриллиантов, ни наряда — ну на что там смотреть: пухлая фигура в смокинге. Однако вид у него был очень самодовольный. Может быть, потому, что стоял меж двумя изысканными дамами.

Гости тоже разоделись по случаю.

— Просто парад мод какой-то! Фу! — это Сашка уже вслух произнесла.

— Да брось ты, — фыркнул Серега, с вожделением пожирая глазами фигуру Виктории. Потом неожиданно решил стать галантным, глянул на нее и удовлетворенно кивнул: — Ты, между прочим, одна из немногих, кто действительно во всем этом антураже смотрится. Остальные как дворняжки в золотых ошейниках.

— Это ты о себе? — усмехнулась Сашка.

— Что на тебя нашло? — искренне удивился он и, махнув на нее рукой, тут же понесся вниз по ступенькам.

Ругаться с ней он не желал. Тем более что весь последующий вечер ему предстояло за ней ухаживать. Ну, может быть, не весь, но большую его часть.

«Что на меня нашло?» — повторила про себя Сашка и вздохнула.

Она прождала звонка Павла весь вечер, всю ночь, следующий день и следующую ночь. Он так и не проявился. В голове ее все это время звучала лишь одна его фраза: «Если я не позвоню, значит, со мной что-то случилось…»

— Он не из тех, кто не выполняет обещаний, — сказала она себе в который раз за последние сорок восемь часов.

Но пропажа Павла была не единственной ее утратой. Кроме этого, она умудрилась потерять клочок бумажки с номером его телефона. А это означало, что если он сам не позвонит, то она его больше никогда не увидит. Вот так. Было от чего прийти в отчаяние! И тут уж нечего рассчитывать на хорошее расположение духа. Даже ради Виктории она не могла взять себя в руки и заставить собственную голову не думать о Павле хотя бы часа два. Мало того, она так измучилась страхом, что к сегодняшнему вечеру была близка к помешательству: ей то рыдать хотелось в голос, то забиться в какой-нибудь отдаленный угол дома и сидеть там в темноте и одиночестве. Иногда вдруг она сбивалась на истерический хохот и вздрагивала от малейшего шума, совершенно искренне пугаясь. Виктории с трудом удалось уговорить ее одеться и причесаться. Платье ей выбирали практически без нее. На все предложения она безучастно кивала. Так что нацепили на нее то, что Виоле с Викторией показалось самым лучшим. Ничего потрясающего сама Сашка в своем наряде не находила: серое, длинное, слегка мерцающее. Может быть, в лучшие дни она и нашла бы платье превосходным, но сейчас оно казалось ей просто серым.

— У девочки лихорадка, — шепнула Виктория Виоле, в то время как Сашку заканчивали причесывать, вплетая в ее непослушные волосы бриллиантовые нити, — может, лучше уложить ее в постель? Смотри, бледная как мел, а глазищи горят…

— Еще чего, — фыркнула сестра. — Она же хозяйка дома. Одна из нас. Как можно ставить себя выше семьи?!

Приговор был вынесен. Сашка оказалась на приеме. И ей предстояло до самого утра выдавливать из себя приветливые улыбки, душить в горле слезы и смеяться там, где нужно, а не там, где следовало бы по логике. Она и раньше этого не выносила, теперь же эта перспектива казалась ей бесконечной пыткой.

Последней из семьи явилась Лида. Сопровождали ее бессменный агент Вован, на время приема выполняющий роль пажа, и еще какой-то странный господин, который из толпы гостей выделялся как никелированный горшок среди хрусталя. Это был тощенький сморчок с козлиной бородкой, маленькими бегающими глазками и прогрессирующей лысиной на затылке.

— Кого же он мне напоминает? — в который раз задался вопросом Серега, не отрывающий от него пытливого взгляда.

— Мужика из ансамбля народного танца, который влез в женский сарафан, — тоскливо предположил Скупой.

— Не сарафан, а саван. Только красный, — поправил его Андрей.

— Ну, подождите, — разволновался Серега. — Абстрагируйтесь от его одежды. Что получится?

— Голый урод, — разом ответили оба.

— Да на Ленина он похож, — фыркнула Сашка. — Дождались?! Теперь вон Лидка его знакомиться ведет. А нечего пялиться!

Она схватила Серегу за руку, чтобы он не вздумал спастись бегством, оставив ее на растерзание Лидки и ее странного знакомого.

Та подошла, настолько преисполненная гордостью, словно держала под руку самого Билла Клинтона, никак не меньше.

— Познакомьтесь, господин Ко Си Цин, — представила она своего спутника.

— Очень приятно, — галантно кивнул Серега.

Сашка присела в легком реверансе. Скупой почему-то тоже.

Лидка тут же почувствовала, что ее хотят обидеть. Она поджала губы, потом, видимо, приложив немалые усилия, натянуто улыбнулась и пояснила:

— Господин Ко Си Цин — мой психоаналитик. Кроме того, он специалист по паранормальным явлениям, магистр Белого меча и почетный йог.

— Почетный йог?! — округлил глаза Серега, на которого именно последняя из перечисленных регалий произвела самое неизгладимое впечатление.

— Простите, — вкрадчиво встрял Скупой, — а можно вас как-то покороче именовать? Ну, господин Ко или господин Цин?

— Товарищ Ленин, — шепнул Серега Сашке на ухо, вспомнив ее ассоциацию.

— Лучше полностью, мой любезный друг, — сипло, но с достоинством отвечал Лидкин знакомый. Потом посмотрел на Скупого как-то излишне проникновенно, словно просвечивал рентгеновским взглядом, и уверенно изрек. — Кошелек.

— Простите? — не понял Скупой.

— Ах, — хохотнула Лидка, — я забыла сказать, что господин Ко Си Цин говорит образно. Вас, Леонид, он видит именно Кошельком. Делайте выводы.

— Что ж, я рад. Хорошо, что не дерьмом обозвал.

— А я? — весело спросила Сашка.

Ко Си Цин глянул на нее так, что Сашке стало неуютно, потом он закрыл глаза, глубоко вдохнул воздух широкими жадными ноздрями и прошептал:

— Ангел…

— У-у… — разочарованно протянул Серега.

— А что тебя не устраивает? — возмутилась она.

— Нет. Это духи «Ангел», — кривенько ухмыльнулся Ко Си Цин, — а она Орхидея. Тонкие лепестки, хрупкая душа, много печали…

Сашка сцепила пальцы в кулаки с такой силой, что чуть не воткнула ногти в ладони. Легко, думаете, сохранять непринужденную улыбку на устах, когда на душе кошки скребут? Она едва отвлеклась от тягостных раздумий о судьбе Павла, и вот, пожалуйста, о нем тут же напомнил совсем посторонний человек. Ну и вечерок!

— А обо мне можете что-нибудь лестное сказать? — Серега аккуратно подхватил ее за локоть, словно почувствовал, как ей неуютно, и желал выказать ненавязчивое участие. Ему это было настолько несвойственно, что Сашка вздрогнула от неожиданности, подумав: «Ну надо же!»

— Воин, — не раздумывая, ответил ему почетный йог.

— Что значит — Воин? — Сереге, скорее всего, показалось обидным, что на определение его образа специалисту понадобилось меньше секунды. Он-то рассчитывал как минимум на часовое мучительное размышление. Еще бы, столь уникальное явление, как Серега, и всего секунда!

— Воин значит Воин, — отчеканила за своего психоаналитика Лидка и уперлась взглядом в Андрея Фокина. — Меня больше интересует вот этот молодой человек.

— Как это? — тут уж Серега покраснел от обиды.

Предсказатель взял Лидку за руку и, вместо того чтобы обратить свой звездноокий взор на предложенного его вниманию Фокина, снова повернулся к Сашке. Смерил ее долгим, мучительным для последней взглядом, потом тихо и как-то печально произнес:

— Он придет. Но он не тот, кого ты ждешь…

С этим Ко Си Цин медленно развернулся и пошел к дверям. Лидка напоследок многозначительно округлила глаза и посеменила за своим духовником.

— А кого ты ждешь? — тут же поинтересовался у Сашки Скупой.

— Не твое дело, — грубо ответила она и подумала вслух: — Как это может быть: не тот, кого ты ждешь?

— А это… как если бы ты пиццу заказала с ветчиной, а тебе принесли с анчоусами, — растягивая слова, изрек Фокин и демонстративно зевнул: — Пицца осталась, а наполнитель заменили. Видимо, это самое великий психоаналитик Ко Си Цин и желал выразить.

— Да ладно тебе! — фыркнул Серега. — Какой он, к черту, Ко Си Цин! Косицын из Рязанской губернии. Разбей фамилию по слогам и неси околесицу — вот и вся наука. Получается, что все мы тут немного аналитики.

— Да, но не все мы психи-аналитики, — вздохнул Скупой. — И слава богу.

Прием набирал обороты. Аркадий Петрович спустился в гостиную, приветствовал гостей, потом заиграл струнный квартет. Деревья английского сада по торжественному случаю украсили паутиной проводов с маленькими желтыми огоньками, отчего все они сразу стали похожими на шахматные фигуры, расставленные неправильно. Возле подсвеченного подводной иллюминацией бассейна устроили столы, а немного подальше оркестрик играл латиноамериканские мотивы. Рядом с ним была устроена танцплощадка. Каждый мог найти себе занятие по душе. Многие сразу направились к бассейну, наплевав на струнный концерт. Остались лишь самые ярые почитатели классической музыки. Или те, которые желали присутствовать рядом с хозяином дома, который наслаждался музыкой. Сашка забилась в угол, замерла на скамье с гнутыми ножками, превратившись в дополнение к интерьеру. Больше всего ей хотелось сбежать в свою комнату, но такой вольности она позволить себе не могла. Мало ли кому из гостей вдруг захочется пообщаться именно с ней, и если ее, не дай бог, не найдут, Виола из-под земли достанет и примется занудно распекать. Так лучше уж она посидит в этой треклятой гостиной, все равно, кроме Сереги и прочих ее друзей, никому она особенно не нужна. Ну подошли с десяток отцовских друзей, поцеловали ручку, потрепали по щеке, отметили, что она опять выросла и похорошела. (Десять лет подряд одни и те же фразы. Что же они скажут, когда она состарится и подурнеет?)

В гостиной было торжественно и все-таки довольно многолюдно — человек сорок гостей. Все они либо чинно сидели перед эстрадой, либо стояли группками у стен, тихо переговаривались, тянули выпивку из бокалов, словом, все как обычно. Из знакомых были почти все — отец, Виктория, Виола, Борис, родители Сереги и Андрея Фокина, отец Скупого, еще несколько папиных друзей, близких коллег по бизнесу, несколько правительственных чиновников с женами, несколько депутатов с красными физиономиями, похожими на фонари над неприличными заведениями, немного былых тетушкиных ухажеров, а также два посла.

«Удивительно одинаковые эти послы. Как близнецы, хотя и представляют разные страны: оба высокие, подтянутые, седые и усатые. У них даже выражение лиц совершенно одинаковое…»

Тут Сашкины мысли прервала домоправительница Валя. Она осторожно тронула ее за руку и ласково прошептала:

— А чего ты тут грустишь в уголочке? Пошла бы к своим, потанцевала.

«Почему она решила включить в свои обязанности слежку за моим настроением?» — Сашка с подозрением глянула на отца, подумав, что это его указание, но тот о чем-то увлеченно беседовал с Серегиным отцом.

Тогда Сашка пожала плечами, лаконично ответив:

— Не хочется.

— Да ты совсем сникла, деточка, — Валя вздохнула. — Вышла бы хоть на улицу. Совсем бледная.

— Мне так и не позвонили? — надежды у нее не было. Одна тоска.

— Да что же это такое, — всплеснула руками домоправительница, — кого же ты так ждешь?

— Валя, — вкрадчиво обратилась к ней Сашка, — это мое любимое место.

Она кивнула на музыкантов, призывая ее к тишине. Та, поняв, что ее присутствие излишне, молча отошла.

«Ну почему мне даже пострадать спокойно не дадут!» — она в который раз усилием воли сдержала слезы.

«А может быть, я ошиблась в Павле? Может, я зря мучаюсь? А он где-нибудь замечательно развлекается. Подумаешь, пообещал позвонить малознакомой девчонке. Разве это серьезно для такого красивого парня? Да он, наверное, в тот же вечер еще какую-нибудь дурочку встретил, покатал ее на катере и тоже пообещал позвонить. Ведь могла же сразу догадаться, что все это несерьезно. Надо же, на улице познакомилась, и сразу большая любовь. Романтически настроенная идиотка!»

— Сашенька, — Валя снова тронула ее за руку, — тебя к телефону.

— Что? — не поняла та.

— Тебя к телефону, детка. Приятный мужской голос.

Она дернулась, гостиная вдруг поплыла перед глазами.

— Ты слышишь? Подойди в своей комнате, ладно?

— Конечно, — порывисто вскочив, она качнулась назад, едва снова не упав на скамью.

Валя ее поддержала под руку:

— Ну иди же. Иди.

«Не может быть! — мелькнуло в Сашкиной голове. — Это на него совсем не похоже!»

Она понеслась вон из гостиной, быстро миновала холл и полетела вверх по ступенькам.

* * *

— Не знаю, что с кредитами. Мы вряд ли что-нибудь путное узнаем, пока наши туда не поедут с миссией, — рассеянно ответил Аркадий Петрович. Ему совсем не хотелось говорить о делах.

Весь этот день, да и предыдущий тоже, он никак не мог понять, что с Сашкой. Она выглядела весьма неважно. Почему-то стих уже привычный шум у бассейна, где с самого начала лета резвились ее друзья. Но последние два дня бассейн был пуст. А сегодня Валя доложила, что Саша вообще весь день из своей комнаты нос не казала. И вечером вышла к гостям такой, что краше в гроб кладут, — бледная, круги под глазами, наверное, от слез, какая-то изможденная. Он хотел поговорить с ней, но вчера как-то не случилось: приехал он слишком поздно, а сегодня с утра снова пришлось решать деловые вопросы. И ни минутки ему не дали, чтобы зайти к Сашке в комнату. Он было успокоился, когда Виола с Викторией занялись ее вечерним туалетом, да, похоже, напрасно — наряд Сашку не порадовал, а навел на нее еще большую тоску. Подспудно Аркадий Петрович понимал, что начались эти странные перемены с дочкой позавчера, когда она была в Москве с Викторией. Но что там произошло, ему так и не удалось выяснить. Ни Рябой, ни сестра так к нему в кабинет и не заглянули, а ловить их по дому у него просто не было времени.

Он и не рад уже был, что затеял этот дурацкий прием, которому домашние отдали все силы, и ни у кого не нашлось времени поговорить по душам с Сашкой. Виола с Борисом крутились как белки в колесе, Виктория тоже. Еще бы: устроить такой праздник за трое суток — все организовать, все проконтролировать. Нормальные люди готовятся к подобным торжествам загодя, но только не Мамоновы. У них в доме все уже давно с ног на голову поставлено — словом, сумасшедший дом, а не милый сердцу тыл. Как окажешься в этом муравейнике, так все тело зудит от нервной чесотки.

«Нужно что-то тут менять, — наконец решил Аркадий Петрович. — Нет. Не что-то, а все менять. И начать нужно с меня самого. Уберу к чертям кабинет из дома. Дома нужно заниматься семьей, а не делами. Дела в конце концов до утра подождать могут…»

Тут он покосился на Марка Коновалова — отца Сереги и своего нынешнего собеседника. Вернее, тот думал, что он все еще собеседник, вещал о чем-то пламенно, похоже, о том, что не развивать отечественное самолетостроение для России гораздо выгоднее, чем развивать. А может быть, он говорил о танках или еще о какой-то технике. Оборонка была его любимой темой. Он ничего не понимал в отличиях современных, только что разработанных в каком-то там НИИ снарядах от уже используемых, но точно знал, что производство этих снарядов, поставленное на поток, принесет огромный ущерб. Может быть, когда-нибудь это все и окупится, но его любимой поговоркой была: «Жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе». Обычно его рассуждения на тему вооружения или скорее разоружения армии были слишком витиеваты и уж точно не могли являться темой для светской беседы на приеме. Но Марк настолько увлекся своими идеями, что уже часа два без малого растолковывал сам себе, как, что и где устроить, думая, что убеждает Аркадия Петровича. Тот же лишь присутствовал. Мысли его блуждали далеко от этих проблем.

— Марк, тебе когда-нибудь приходилось слышать голоса?

Собеседник настолько опешил, что замер на полуслове. В глазах Аркадия Петровича вдруг мелькнул интерес, который отсутствовал на протяжении всего времени, пока тот рассказывал ему о столь занимательных делах. И вот, пожалуйста, как хочешь, так и понимай!

— Голоса? — наконец выдавил из себя Коновалов.

— Именно, — кивнул хозяин дома.

Сомнений не было. Марк пошел красными пятнами. И от волнения, и от злости. С трудом взяв себя в руки, решил уточнить:

— Какие голоса?

— Потусторонние, — вполне серьезно и ничуть не смутившись пояснил Мамонов.

«Ну и дела, — изумился про себя Коновалов. — Сейчас не время для помешательства».

— Значит, потусторонние… — Он пожевал губами, покачиваясь взад-вперед с таким важным видом, словно его попросили оценить рентабельность сделки, потом вздохнул и признался: — Нет. Потусторонних голосов я не слышал. Если не считать вечное щебетание моей жены, которая ни на секунду рта не закрывает. Иногда мне кажется, что ее голос навсегда поселился в моей голове. И щебечет там, и щебечет…

Марк кисло скривился.

— Хочешь поговорить о голосах? — как ответ на вопрос раздалось в ушах Аркадия Петровича.

Он ждал этого. Теперь он все время этого ждал. И тем не менее вздрогнул, как в первый раз.

Коновалов, глядя на друга, ставшего в секунду белее первого снега, схватил его за плечо:

— Аркадий! Эй! Аркадий!

Голос его уносился далеко, в бездну:

— Эй! Кто-нибудь! Да помогите же, мать вашу!

Мамонов его уже не слышал, остатками зрения он видел наползающий серый туман на перекошенное от возбуждения красное лицо Марка.

— Я пришел… — прошелестело где-то совсем рядом.

— Пришел? — растерянно повторил Аркадий Петрович и оглянулся, но ничего, кроме клубящегося тумана, не увидел. Где-то в глубине этой мягкой мути носились черные тени. — Включите свет! — заорал он так громко, что затряслись стены. С потолка посыпалась труха, падая на паркетный пол мягкими хлопьями. — Кто ты?

На стенах взорвались все зеркала, обсыпав все вокруг серебряными осколками.

— Теперь вопрос не кто я, а где я, — спокойно ответили ему. — Я пришел.

— Что тебе нужно?

— Когда же ты начнешь задавать правильные вопросы? — несколько посетовал голос. — Я пришел.

Аркадий Петрович потер глаза ладонями. На мгновение, словно прорвав серый лист, он увидел свою цветную гостиную, неестественно медленно, будто в рапиде, суетящихся людей и черную тень между окнами. Человеческую тень.

— Я стою у дверей твоего дома, — прошептали ему на ухо.

— Нет, — не поверил Мамонов.

— Я не люблю ждать. Обычно я этого и не делаю никогда…

* * *

Мамонов лежал на диване. Над ним нависали знакомые, насмерть перепуганные лица.

Повсюду слышалось встревоженное перешептывание: «Зеркала… разом… плохой знак!»

Виола сидела перед ним на полу, плакала и держала его руку.

— Сейчас будет врач, папочка. Сейчас, уже вызвали.

— Не стоит, — прохрипел он и попытался подняться.

— Тебе не стоит двигаться, — Виктория мягко, но уверенно прижала его плечи к подлокотнику дивана. — Дождемся доктора.

— Я сказал, нет! — с несвойственной ему резкостью при общении с близкими ответил ей Мамонов и, преодолев ее усилия, все-таки сел.

Потом устало улыбнулся всем окружающим и никому конкретно:

— Такое бывает. Слишком много шампанского. Терпеть не могу напиваться. Извините.

— Но папа! — прохныкала Виола.

— Ничего, ничего, детка, — он погладил ее по голове и, опершись на предложенную Борисом руку, с трудом поднялся на ноги. Он оглядел всех пустым взглядом. — Прошу прощения. Пожалуй, пойду прилягу.

Он двинулся к дверям при полном молчании гостей. Потом повернулся к ним и, улыбнувшись еще раз, развел руками:

— Ну, что с вами такое. Что я, не человек — напиться не могу?!

Некоторые неуверенно заулыбались.

— Прошу вас, продолжайте, — он махнул рукой к сбившимся в кучку музыкантам. — Я быстро приду в себя и скоро вернусь.

— Папа, — Виола подскочила и рыпнулась было за ним, но он остановил ее жестом и, отрицательно покачав головой, медленно пошел в холл.

У лестницы он натолкнулся на Валю. Та втолковывала что-то одному из нанятых на вечер официантов:

— Я не понимаю, где вы обучались? В рабочей столовой в Житомирской области?

Тот молча внимал, повинно понурив патлатую голову.

— Посмотри, пожалуйста, стоит ли кто-нибудь у парадной? — Аркадий Петрович тронул ее за локоть.

— У парадной? — она деловито кивнула и пошла к двери.

— И если стоит, пригласи его в кабинет, — крикнул он ей вслед и, ухватившись за перила, начал восхождение по лестнице.

* * *

Сашка распахнула дверь в комнату с такой силой, что та грохнулась о стену. На мгновение застыв на пороге, она глубоко вздохнула и медленно подошла к телефону. Взяла трубку, опустилась на кровать и, наконец, тихо ответила:

— Я слушаю.

— Привет, — прозвучал в ухе до тошноты знакомый голос.

Она почему-то даже не удивилась. Она и ожидала чего-то в этом роде.

— Серега, это даже не смешно!

— А так? — он вошел в комнату, все еще говоря с ней по своему мобильному. — Так веселее? Ну скажи на милость, как еще я мог бы вытащить тебя из гостиной?

Положив трубку на аппарат, она устало взглянула на него. Серега улыбнулся. Он был очень хорош собой — высокий, черноволосый, загорелый. Да и смокинг ему шел. Но в эту минуту Сашка сочла его совсем непривлекательным. Его веселость ее раздражала. Она почти ненавидела его, хотя не могла понять почему. По сути, он ведь ничего ей не сделал. Во всяком случае, пока. Хотя, по всей видимости, собирался.

Он закрыл за собой дверь и шагнул к кровати, на ходу расстегивая тугой воротничок рубашки. Затем развязал бабочку, сунул ее в верхний карман пиджака, сел рядом и взял ее за руку.

— Мы идиоты, — его голос странно дрогнул, — мы сотни раз имели возможность остаться наедине. И ни разу ею не воспользовались.

Сашка аккуратно вытащила свою руку из его пальцев и попыталась отсесть подальше. Но он не позволил ей этого: с ласковым напором обнял ее за плечи и придержал возле себя, продолжая:

— Сколько можно быть просто друзьями, а? Мы знакомы более десяти лет. Да дело даже не в этом. Мы предназначены друг для друга. Мы будем вместе хотя бы потому, что больше быть ни с кем не сможем.

— Похоже на объяснение двух прокаженных в лепрозории, — буркнула она, безуспешно борясь со столбняком, парализовавшим ее тело.

— Пусть так, — он кивнул, — и какая разница?

— Не знаю, — она с трудом пожала плечами. — Но это не должно происходить таким образом. От безысходности…

— Брось, нас сближает не безысходность. Не только она, — безымянным пальцем он обвел ее губы по контуру, другой рукой сжал ее плечо так, что она вскрикнула.

— Боль, — он ухмыльнулся, — это часть наслаждения. Это тоже чувство. Одно из тех, которые ты бережно хранишь под кожей. Пора выпустить их на волю.

Он закрыл ей глаза. Темнота стала влажной, смешанной с тонким, щекочущим запахом его туалетной воды.

Он долго целовал ее. Его пальцы скользнули по ее рукам, локтям, плечам, шее, оставляя за собой холодящий след. Сашкино сердце превратилось в набат, который бухал в груди, и его удары с силой отдавались в висках. Она открыла глаза, но ничего, кроме черноты, не увидела. И в этой черноте вспыхивали желтые искры. Она поняла, что натолкнулась на взгляд его широко раскрытых глаз. Горячее желание вмиг сменилось страхом. Одеревеневшей рукой она резко оттолкнула его от себя и, порывисто вскочив с кровати, отлетела к двери.

— Ну… — он улыбнулся и вытер губы тыльной стороной ладони, — чего ты испугалась, дурочка. Иди ко мне.

— Может, еще и палку в зубах принести, — она перевела дыхание и, поправив платье, открыла дверь. Так стало много спокойнее и безопаснее.

«Почему нет? — пронеслось в голове. — Разве не этого я еще неделю назад хотела больше всего на свете? Почему не сейчас? Наверное, я законченная девственница».

С этим она и вылетела в коридор, оставив Серегу недоумевать, сидя на кровати.

«Что-то не так, — неожиданно для себя решила Сашка. Это была даже не мысль, а чувство. — Что-то в этом доме не так. Или во мне что-то не так? Наперекосяк все. Странно…»

— Нет, даже невозможно вообразить себе такое! — с лестницы донеслись недовольные женские переговоры. — Это не прием, а черт знает что!

Сашка тут же узнала Виолу.

— Да перестань, пожалуйста, — перебила ее восклицания Виктория. — Осколки уже все вымели. А я все равно хотела переодеться.

— Испоганить такое платье. Из какого места у него руки растут!

— Подумаешь, пролил вино на юбку. Ну, испугался парень. Да мы все перепугались, когда со всех сторон рвануло, — хмыкнула тетушка. — Иди лучше к гостям. Там половина уже домой разбегаются, как тараканы. Почуяли неладное.

— А кто тебе поможет переодеться? — Виола все-таки притормозила на ступеньках.

— Я помогу, — тихо раздалось еще ниже. Затем послышались быстрые шаги.

Этот голос Сашка тоже узнала. Он принадлежал кухарке Гале.

— Ты? — недоверчиво переспросила ее Виола.

— Ну, — та замялась, — «молнию» ведь расстегнуть нетрудно, правда?

— Разумеется, — Виктория скорее всего ласково ей улыбнулась. — Конечно, ты мне поможешь. А потом мы зайдем к Аркадию… Петровичу. Посмотрим, как он там.

— Ой, это вообще кошмар, — неожиданно Галя перешла на доверительный шепот, смысл которого Сашке разобрать не удалось.

Женщины поднялись на второй этаж и повернули в левую часть дома, туда, где находилась комната Виктории. Саша осторожно вышла из-за колонны, так и не поняв, чего вдруг вздумалось ей тут прятаться от собственной тетушки, у которой по всем разумным доводам стоило бы испросить совета насчет недавней сцены с Серегой. Во всяком случае, еще вчера она бы так и поступила. Но почему сейчас что-то переменилось, но что именно, она не смогла себе ответить.

— Успокойся, ради бога. Ничего страшного не произошло. И не произойдет. С ним все будет в порядке, — донесся до нее не слишком довольный голос Виктории. — Я хочу с тобой серьезно поговорить.

С этими словами она зашла в свою комнату вместе с Галей и закрыла дверь.

И тут до Сашки дошел смысл недавних фраз Гали: с отцом произошло нечто нехорошее, он ушел от гостей, и теперь он в своей комнате, а Вика собралась его навестить.

«Наверное, ему стало плохо!» — испугалась Сашка и опрометью бросилась на третий этаж, туда, где располагался кабинет Аркадия Петровича.

* * *

Мамонов сидел за столом, уткнув лицо в ладони. Он боролся с противоречивыми чувствами. Он никогда не верил в сверхъестественные силы. Даже в глубоком детстве россказни о всякого рода привидениях, оборотнях, пришельцах и потусторонних голосах его только забавляли. Когда ему было лет двенадцать, он до слез напугал Вику, с выражением рассказав ей какую-то идиотскую историю про черное пианино. Родители, разумеется, всыпали ему по первое число за издевательство над младшей сестрой и строго-настрого приказали больше не заикаться о подобной ерунде. Вот на этом его увлечение мистикой и закончилось.

Потом лет в двадцать, оказавшись на охоте, он понял, что человек — властелин природы. А спустя еще пять лет решил, что в жизни есть только одно самое страшное и самое могущественное оружие, с помощью которого можно все и всех поставить на колени. Это оружие — деньги. И тот станет богом, кто обладает этим оружием в полной мере. Иная религия, кроме финансовой, Мамонова никогда не интересовала. Его родители были идейными атеистами и его воспитали совершенно равнодушным к вере и вероисповеданиям. Он радостно прогуливал лекции по научному атеизму в институте, так что даже не знал толком, что такое вера в бога. И до недавнего времени никогда не жалел об этом.

Но сегодня происшедшее заставило его задуматься. Он по-прежнему отказывался верить в реальность происходящего: голос, тьма, призрак в проеме между окнами — это же бред, минутное помешательство. Как и голос, который последний месяц не раз мучил его и в собственной спальне, и в офисе, когда он чуть не умер от удушья и когда приходил врач… Как это все объяснить? Чья-то шутка? Можно такое подстроить? А почему нет? Но с другой стороны, кроме него, голоса не слышал никто. Да и как можно разыграть подобное представление на приеме, в гостиной, где десятки гостей? Никто ведь из присутствующих так и не понял, что произошло. Кроме него — Аркадия Мамонова! И что теперь делать? Идти к психотерапевту? К бабке-ясновидящей? Бред какой-то!

Дверь кабинета скрипнула, Аркадий Петрович вздрогнул и поднял голову.

— Странно, но у парадного входа действительно ждал молодой человек, — растерянно произнесла Валя.

— Проси, — жестом он дополнил свое указание.

Домоправительница исчезла, оставив дверь открытой.

Секунды ожидания показались ему мучительными часами. Собственный кабинет превратился в чужое, незнакомое ему темное помещение, наполненное вязким неземным воздухом с тяжелым запахом пыли, звуки веселья за окном стали зловещей языческой какофонией. Мамонов устало закрыл глаза. В висках размеренно стучало. И только этот стук был явственным в призрачном мире. Он на самом деле мучил. Мамонов сжал руками виски, чтобы слегка унять разбушевавшуюся кровь, и лишь тогда понял: этот стук не принадлежит его телу. Этот стук — звуки чужих шагов. Крупные капли липкого пота выступили на лбу и подбородке. Холодная капля стекла по ребрам.

И наступила тишина. Пустая, страшная тишина.

— Кто ты? — хрипло спросил Аркадий Петрович, не глядя на дверь.

— Я думал, ты все-таки задашь нужный вопрос, — ответил ему чистый, удивительно молодой и живой голос.

— Нужный вопрос… — тихо повторил Мамонов и поднял глаза.

Перед ним стоял высокий парень с красивым, открытым лицом.

«Наверное, он годится мне в сыновья. Он чуть старше Сашки», — с некоторым разочарованием подумал Аркадий Петрович.

— Я старше тебя на целую вечность, — без всяких эмоций ответил на его немое предположение визитер и шагнул через порог.

— Какой вопрос я должен задать? — устало сдался Мамонов.

— Тот, который крутится у тебя в голове подобно назойливому волчку. Тот, которым ты задаешься по меньшей мере раз пять за сутки, который мучит тебя, когда ты просыпаешься по ночам…

— Как ты прошел сквозь охрану? — Аркадий Петрович нахмурился.

— Как ты смог видеть меня, когда остальные даже не подозревали о моем присутствии? — в свою очередь задал вопрос парень.

— Хорошо, — Мамонов положил руки на стол, ладонями вниз. — Что ты тут делаешь?

— Ты надоел мне, — гость передернул плечами. — Похоже, ты сойдешь с ума быстрее, чем примешь действительность такой, как она есть. Я пришел к тебе!

— Ну? — неуверенно выдавил из себя хозяин.

— Я ПРИШЕЛ К ТЕБЕ, — с нажимом повторил парень.

— И что я должен теперь делать? — он развел руками.

Визитер ухмыльнулся, совсем по-мальчишески и немного растерянно:

— Это уже второй вопрос. Задай первый.

— Мне конец? — его голос непроизвольно дрогнул.

— Да, — спокойно ответили ему.

— Значит, я умираю.

— В какой-то степени ты уже умер. Поэтому я пришел к тебе.

— Я не понимаю.

— И не пытайся. Это слишком сложно для человека, который всю жизнь был материалистом. По земному времени ты умер месяц назад, но в тот момент я нечаянно обратил на тебя свое внимание. И теперь ты жив, пока я рядом.

— Кто ты?

— Я могу дать четкое определение, но для тебя оно будет непонятным. — Парень оказался на удивление неэмоциональным, холодным и производил впечатление трупа, который по странному стечению обстоятельств продолжает двигаться и говорить, как живой человек.

— Зачем ты здесь? — Мамонов продолжал диалог по инерции. В голове же его крутилось лишь одно слово: «Да». Ему конец. Он умер.

— Вот этот вопрос ты должен был задать первым.

— Я незнаком с вашими правилами, — буркнул Мамонов. — Я получу ответ на этот первостепенный вопрос?

— Каждому положен отдых. Я долго не был на Земле и хочу провести тут свои небольшие каникулы. Тебе покажется странным, но мне ты приглянулся. Твои жизненные принципы кажутся правильными, но почему-то на практике воплощаются с точностью до наоборот. Этому интересному феномену я решил посвятить свой отпуск.

— А при чем тут я?

Парень усмехнулся, совсем не так, как раньше — без эмоций. На этот раз его улыбка была живой:

— Пока я с тобой, ты все еще жив. Мы вместе покинем эту землю. Я должен привести тебя туда, откуда пришел. Так что, пока мне здесь интересно, мы будем здесь.

— Черта с два, — Аркадий Петрович с силой ударил ладонями по столу. — Я не собираюсь делать из своей жизни многодневный спектакль для развлечения незнамо кого. Мне плевать на себя, пошли, куда ты там собирался!

— Отлично, — гость пожал плечами и, повернувшись к нему спиной, медленно двинулся к двери. — Что будет после твоей смерти?

— В каком смысле? — Мамонов почувствовал угрозу в этом довольно простом вопросе.

— Что случится, когда тебя не станет? Ты ведь думал об этом. Ты думаешь об этом постоянно. Во всяком случае, весь последний месяц.

— Я не знаю.

— Ты знаешь, — парень резко развернулся, его глаза блеснули холодными, зелеными искрами. — Империя Мамонова останется такой, какой была при твоей жизни. Но ею некому будет управлять. Империя в конечном итоге развалится. Не сразу, но довольно быстро. Виола не сможет удержать и десятой части твоего могущества, зато окажется отличным «козлом отпущения». Это ей придется отвечать за твои грехи. Ей и Александре…

— Довольно! — крикнул Мамонов, которого уже трясла крупная злая дрожь.

Гость был прав. И он ничего не мог предъявить ему для опровержения. Он думал об этом с самого начала. Он думал о своих дочерях, но каждый раз успокаивал себя тем, что его собственная кончина так далека, что он еще успеет обезопасить девчонок. Когда придет время уходить из жизни, он будет спокоен за их будущее. И вот это время пришло.

Аркадий Петрович сцепил пальцы в замок. Только так он мог сдерживать бушующую внутри лихорадку, чтобы она не вырвалась из-под контроля и не вытрясла из него душу. Перед глазами опять поплыли круги.

— Перестань нервничать, — спокойно приказал ему парень. — Я не могу контролировать твой инфаркт постоянно. Держи себя в руках.

— Что я должен делать? — глухо спросил Мамонов.

— То, что хотел с самого начала: подготовь дела. Я даю тебе тот шанс, который не получал ни один человек в этом мире. Но я делаю это не для тебя, и даже не для твоих дочерей. Я делаю это для себя. Мне интересно спасти мир еще раз. А потом мы уйдем.

— Сколько у меня времени?

— Немного. Я думал, что узнаю мир заново, что мне будет интересно. Все-таки у меня каникулы, хочется развлечься. Но пока я не заметил, чтобы современные люди сильно отличались от тех, кого я знал раньше, — в его голосе послышались нотки скуки. — Прогресс — иллюзия. На самом деле все стоит на месте. Все те же страсти и страхи, все те же желания…

— У меня часы, дни или недели?

— У тебя есть я, а это самое главное.

— Но…

Он хотел было прояснить основной вопрос, и тут в кабинет влетела Сашка.

Пройдя три шага от порога, она натолкнулась взглядом на парня, застыла на мгновение. В глазах ее вспыхнул интерес, сменившийся удивлением. Она прижала руку ко лбу — всегда так делала, когда задачка была слишком трудна для ее понимания, и наконец выдохнула, обращаясь к гостю:

— А ты что тут делаешь?

Он ей не ответил. Он смотрел на нее и открыто любовался.

— Вы знакомы? — Аркадий Петрович нахмурился.

Ему на мгновение показалось, что он стал жертвой глупого молодежного розыгрыша, который нечаянно раскрылся.

— Я не предполагала, что ты знаешь моего отца, — она не обратила внимания на вопрос отца. — И все, что было на реке…

— На реке? — удивленно перебил ее парень.

— Ты не помнишь? — она округлила глаза, потом кивнула рассеянно. — Наверное, не помнишь и то, что обещал мне позвонить…

— Нет, — он улыбнулся ей.

— И у тебя нет брата-близнеца? — уже зло поинтересовалась Сашка.

Парень пожал плечами:

— Не знаю.

— Отлично, — она сцепила руки за спиной и оглядела его с ног до головы, — так всем и отвечай.

Не глядя на него, она подошла к отцу, обняла его за шею:

— Пап, что происходит? Ты плохо себя чувствуешь?

— Я? — он погладил ее по руке. — Ну что ты, детка. Я чувствую себя замечательно.

— А кто он? — она кивнула в сторону гостя.

Тот прошел, сел в кресло напротив стола и закинул ногу на ногу. В его движениях были спокойствие и уверенность, словно не Мамонов, а он, никому не известный молодой человек, был хозяином этого кабинета.

— Он… — Аркадий Петрович задумался на мгновение. — Он — мой деловой партнер.

— Супер! — с наигранной веселостью констатировала Сашка. — И давно?

— Достаточно давно, — отец чувствовал, как напряглась ее рука, и холодно взглянул на парня.

Тот удовлетворенно кивнул.

— Ну, раз у вас все так замечательно, я, пожалуй, пойду отсюда. — Она вылетела из комнаты явно обиженная.

— Вы знакомы? — повторил вопрос Мамонов, когда дверь за ней захлопнулась.

— Я — нет. Возможно, она знакома с владельцем этого тела.

— Что с ним?

— Я позаимствовал его.

— И как быть теперь?

— У тебя очень красивая дочь, — вместо ответа визитер улыбнулся. — Кстати, она думает, что зовут меня Павел.

— А как тебя зовут на самом деле?

— Как это ни странно, но меня зовут Павел.

— Тоже Павел? — невесело усмехнулся Мамонов.

Но ответ был предельно серьезным, даже раздраженным:

— Не «тоже Павел», а Павел. Не терплю подделок!

Глава 7

Уважаемые преподаватели «Райса»!

Довольно тяжело в восемнадцать лет сознавать себя полной идиоткой! Приходится признать, что я погорячилась, сообщив вам о своем намерении остаться в Москве. Теперь я как никогда желаю покинуть Восток и переселиться на Запад. Итак, продолжая свою биографию, напомню, что начала жить, когда потеряла мать. Теперь я знаю, что начала чувствовать, когда потеряла любовь. Как странно, правда? Обретаешь с потерей. Может быть, в этом и есть суть всей нашей жизни. Может быть, в радости мы куклы и лишь в горе становимся людьми?

Нужно ли рассказывать свою историю по порядку? Не достаточно ли того результата, с которым я приду к вам в университет? Мне казалось, что я встретила…

И тут за окном раздался истошный крик. Сашка вздрогнула, выронила ручку и тупо уставилась в окно, где сквозь пушистые ветки ели пробивалось робкое утреннее солнце.

Она сидела на кровати, одетая, как вечером, в серое платье. Единственное, что она сделала за остаток ночи, после того как разошлись гости, так это распутала волосы, вытащив из них осточертевшие драгоценные нити, которые тянули голову к земле. И туфли скинула. Но раздеваться не стала. Валялась на кровати в платье, пялилась на белый круг луны, пока он не сменился размытым по небу розовым рассветом. Заснуть она так и не смогла. Она думала о Павле, о Сереге, об отце, о Виоле, о Виктории и о себе. Да так ни к каким выводам и не пришла. Ну, кроме тех, которые зачем-то изложила в своей тетради. То, что это письмо вряд ли похоже на автобиографию, требуемую при поступлении в университет США, она не сомневалась. Написав обращение к «дорогим профессорам», она усмехнулась: эти незнакомые профессора стали ее душеприказчиками. Им она рассказывает больше, чем кому бы то ни было.

«Интересно, а что будет, если я действительно дам прочесть все свои послания хотя бы одному профессору «Райса»? Наверное, он пошлет меня к местному психоаналитику».

Итак, ночь у Сашки выдалась не самая лучшая. Бессонная, полная мучительных и совершенно бесполезных рассуждений. Действительно, зачем рассуждать о том, чего изменить не можешь?

Отец, Павел, Серега — это те люди, на которых она не в силах повлиять.

Утро началось с усталости и мерзкого предчувствия несчастья.

Но, по всей видимости, для кого-то утро началось еще гаже, чем для нее, потому что истошный крик повторился. Потом еще и еще раз. Потом он перешел в отчаянный визг, словно кричащая — это была Лидка — выдавливала из себя ноты, пытаясь достичь ультразвуковой границы.

Поскольку она никак не унималась, то Сашка решила, что случилось действительно что-то серьезное. Она вскочила с кровати, выбежала из комнаты и понеслась по коридору. На лестнице столкнулась с переполошенными Виолой, Борисом и Викторией. Тех Лидкин крик тоже поднял с постели. Все они, как ураган, слетели к дверям дома. Домоправительница Валя выскочила из кухни, открыла дверь, и теперь уже впятером они побежали по ступенькам, метнулись на дорожку сада, миновали пустые, но еще не убранные столы и наконец увидали причину переполоха.

Лидка стояла у бассейна в своем белом махровом халате, накинутом на купальник, и, вцепившись скрюченными судорогой пальцами в собственные растрепанные волосы, орала как ненормальная. Вид у нее был устрашающий: бледная, глаза навыкате, посиневшие губы и трясущиеся коленки.

— Что?! — свернув один из столов, Борис подскочил к ней и обнял за плечи.

— А-о-у-у-у, — белугой ревела Лидка и трясущейся рукой указала на воду.

И тут на всех напал столбняк. Поверх голубой глади дрейфовало тело, вокруг которого расплывалось красное пятно крови. Женщина, а судя по платью, это была именно женщина, лежала лицом вниз. Но все без труда узнали в ней кухарку Галю.

— У-у-о-а-а, — взвыла Лидка и уткнулась в плечо Бориса.

— Так, спокойно, — тот погладил ее по голове и повернулся к Вале: — Где этот ее агент хренов? Пусть явится и примет свою подопечную.

— Сейчас, — та, шатаясь, засеменила к дому.

— Что делать? — теперь он повернулся к Виоле.

— А разве милицию не нужно вызвать? — спросила Сашка.

На ответ она и не рассчитывала.

— Следует разбудить Аркашу, — тихо заметила Виктория и, повернувшись, тоже пошла к дому.

— Вик! — крикнула ей Виола. — Вернись.

Та посмотрела на нее вполоборота:

— В чем дело?

— Тебе ее платье ничего не напоминает?

— Это мое платье, — спокойно ответила та.

— Замечательно, — хмуро изрек Борис.

Лидка перешла на слабое подвывание и, вдруг затихнув, обмякла.

— Вот только этого нам и не хватало. Она в обмороке! — недовольно вскрикнула Виола и, подбежав к ней, принялась легонько бить ее по щекам. — Сашка, неси нашатырь.

— А где он?

— О боже! У нас же три горничных! — возмутилась хозяйка дома. — Куда они все пропали?!

— А что тут случилось? — Из-за кустов выскочил Вован в замечательных ситцевых шортах в крупный красный горох и подлетел к краю бассейна.

Объяснить ему не успели, он сам все увидел. Картина чужой смерти повергла его в шок. Он открыл рот, явно задыхаясь. Из горла его вырвался сдавленный крик. С этим он и рухнул в бассейн. Вынырнув практически рядом с телом кухарки, он принялся барахтаться, производя неимоверный шум, крича и плескаясь. Он не сдвигался ни в одну из сторон и, похоже, начал тонуть, захлебываясь.

— Идиот, — зло буркнул Борис.

— Греби на меня! — крикнула ему Сашка.

— Ты все еще здесь? — взревела Виола. — Мне нужен нашатырь!

Дело принимало неприятный оборот: Борис положил Лидку на бетонные плиты и подошел к краю бассейна. Сашка металась по его периметру, ища что-нибудь, что можно было кинуть утопающему, но, кроме разбросанных грязных салфеток, ничего не видела.

Тут Лидка пришла в себя без всякого нашатыря. Села и принялась хныкать, что с ней поступили бесчеловечно — кинули умирать на бетонной плите. Бог весть до чего она могла бы дойти в своих стенаниях, но тут Виола, уже озверевшая от этого кавардака, со всей силы врезала ей пощечину. Как ни странно, Лидка затихла, глаза ее приняли осмысленное выражение. Она узрела Вована в бассейне и поползла к воде, громко призывая его прекратить хаотичное купание. К тому моменту труп Гали уже перекочевал к противоположному бортику бассейна, а вся вода окрасилась в розовый цвет.

— Что тут происходит? — позади Сашки вырос отец и заглянул в бассейн через ее плечо.

Увидав тело Гали, он сгорбился, слабо прошептав:

— О господи!

— Папа! — Виола развела руками, взглянув на него глазами, уже полными слез. — Ну что же нам теперь делать?!

Борис наконец подцепил Вована за резинку шортов и теперь вытаскивал его извивающееся тело на сушу, кляня на чем свет стоит и его, и Лидку, и дурацкие дамские романы, и всю мировую литературу в целом.

В этой суматохе из кустов вышел Павел. Он обогнул бассейн, присел возле тела, плавающего у бортика, и вытащил его на берег.

Все замерли. Борис отпустил шорты Вована, и тот снова плюхнулся в воду. Но больше не кричал. Он встал на ноги (благо в том месте было ему по пояс).

На лице Павла не дрогнул ни один мускул.

— Э-это кто? — после минутной паузы выдавила из себя Виола.

Распрямившись, Павел улыбнулся ей спокойно и дружелюбно.

* * *

Часы тикали слишком громко. Обычно в это время суток жизнь утекает незаметно, но сейчас в сосредоточенной тишине каждая секунда уходила, как обиженная красотка, — громко хлопнув дверью.

Сашка обвела взглядом всех в малой гостиной, размышляя о том, слышит ли каждый из присутствующих этот оглушительный отсчет времени. Но все сидели с отсутствующими лицами. Все, кроме Павла. Тот смотрел на нее и улыбался, словно читал ее мысли, и его они забавляли.

«Что ж… Пусть так, — решила Сашка. — Пусть думает, что я в его власти. В конце концов, это почти правда…»

Чем отличается «почти правда» от полной правды, она не могла себе ответить. Просто знала, что, протяни он ей руку, она ухватится за нее и пойдет за ним, куда бы он ее ни повел. Глупо было так думать после вчерашней сцены в отцовском кабинете, когда он сделал вид, что вообще ее не знает, но что тут скажешь. Она открыла свое сердце для любви, и кто виноват, что в сердце ее ворвался довольно странный молодой человек. Практически первый встречный.

«Любовь?! — она округлила глаза, с ужасом наблюдая, как губы Павла расплываются в довольной улыбке. — Любовь… Почему я вдруг подумала о любви? Может быть, это и не любовь вовсе…»

Тут она покраснела.

— Какой-то кошмар, — наконец выдавила из себя Лидка и порывисто всхлипнула.

— Это не кошмар, это катастрофа, — недовольно поправила ее Виола. — У меня встреча на тринадцать назначена. Отец уже полчаса как должен быть в министерстве, а мы тут сидим, как заключенные.

— Что поделаешь, дорогая, — Борис вздохнул. — Аркадий Петрович распорядился провести расследование.

— Чего я никак не пойму, так это почему Галя была в твоем платье, — Виола вопросительно уставилась на Викторию.

Та пожала плечами:

— Она помогла мне переодеться, потом я пошла к гостям, а она осталась в моей комнате, чтобы повесить платье на плечики. Больше я ее не видела. Не могу понять, что заставило ее нацепить несвежее платье…

— Наверное, убийца хотел застрелить не ее, а вас, — глубокомысленно изрек Вован.

— Спасибо, — Вика натянуто улыбнулась ему. — Это именно то, что мне сейчас необходимо было услышать!

Все на него зашикали. Он смутился, невнятно промямлив:

— Я это к тому, что Аркадий Петрович так думает, поэтому сюда и нагнали целую бригаду следователей.

— А кроме тебя, об этом никто не догадывался, — Виола смерила его уничижительным взглядом.

— Интересно, сколько нам тут еще сидеть? — Лидка оперлась щекой о кулак и снова вздохнула. — У меня роман стоит…

— Возможно, это и к лучшему, — заметила Виола.

На сей раз зашикали на нее, потому что Лидкины глаза тут же наполнились слезами. Никто не хотел ее истерики, особенно сейчас, когда у всех нервы и так были на пределе.

Вован ободряюще положил руку ей на запястье и что-то шепнул. Она ему благодарно улыбнулась. В эту минуту Сашка готова была простить ему утреннее купание в бассейне, до того он вовремя спас ситуацию.

— Надеюсь, ты никого из нас не подозреваешь? — Борис взглянул на Викторию исподлобья и криво усмехнулся.

— Вообще-то нет, но, согласись, ситуация странная. Кроме нас, прислуги и охраны, никто в этом доме не мог иметь пистолет. В дом впускают, только тщательно обыскав на воротах. А Галю застрелили именно из пистолета, да еще в спину, — рассудила она. — Киллера можно сразу исключить, потому что он оставляет оружие рядом с жертвой. Да и какой уважающий себя киллер будет убивать из малокалиберного пистолета. Я уж не говорю о том, что его бы на прием просто не пустили.

— Думаешь, что какой-то из твоих свихнувшихся от ревности бывших ухажеров решил тебя прикончить? — предположил Борис.

— Из всех бывших ухажеров пистолет мог появиться только в твоих руках, — Виктория склонила голову набок.

— У меня алиби. Я тебя не ревную, у меня есть жена, — он обнял Виолу, по выражению лица которой было видно, что разговор этот ей крайне неприятен.

— И что они собираются у нас выяснить? — неожиданно громко воскликнула Лидка.

Все вздрогнули.

— Может быть, возможные мотивы? — Борис равнодушно пожал плечами и напустил на себя такую невозмутимость, что, не зная его, можно было тут же начать подозревать в убийстве именно его.

Но все собравшиеся были прекрасно осведомлены о его характере: Борис был как раз из тех людей, которые и мухи не обидят.

— Я не понимаю, почему должна сидеть и наблюдать, как тысячи долларов утекают у меня между пальцами, — проворчала Виола. — Сделка же сорвется, если я не попаду на встречу в тринадцать!

— А тебе Галю не жалко? — Сашка понимала, что Галю сестре совсем не жалко, особенно если учесть, что она знала о ее связи с отцом. И эта связь вряд ли вызвала в ней нежность к несчастной кухарке. А спросила она только затем, чтобы призвать ее к приличию. Негоже рассуждать о деньгах, когда тело бедной женщины все еще лежит у бассейна. Да не просто женщины, а Гали, которая была доброй и безотказной, готовила замечательные блинчики и всегда старалась приласкать ее в детстве.

Комната поплыла перед Сашкиными глазами.

— Кто теперь будет за кухарку… — услыхала она Виолу и, моргнув, утерла крупную слезу, скатившуюся по щеке.

— Тихо, — теплые пальцы сжали ее локоть, — ей лучше там, чем с нами.

Она вздрогнула и повернула голову. Павел улыбнулся ей ободряюще.

Поразительно, но он действительно знал, о чем она думала в этот момент. Но Сашка удивилась даже не этому. Удивилась она тому, что сразу же поверила ему, хотя ничего, кроме банальной фразы, он не произнес.

— Почему ты так спокойно относишься к смерти? — прошептала она.

Но тихий шелест ее голоса в комнате, наполненной лишь четким отсчетом секунд, услышали абсолютно все. Услышали и напряглись.

Павел посмотрел в упор на Виолу, потом перевел взгляд на Сашку и ответил:

— Потому что в этом нет ничего сверхъестественного. Это данность, которая не зависит от нашего к ней отношения.

— Точно! — Лидка моргнула мокрыми глазами и уставилась на Павла с лихорадочной преданностью. — Я тоже об этом часто думаю. Галя сейчас либо где-то здесь, в комнате, либо летит по черному коридору, либо…

Вика порывисто оглянулась, словно испугалась, что Галя стоит у нее за спиной. Не узрев там ничего, кроме огромного серванта, она облегченно вздохнула:

— Да перестань ты, ради бога. Страх на всех нагоняешь.

— И ничего в этом нет страшного, что покойник среди нас, — авторитетно заявила Лидка и тут же впала в задумчивость. — Она, наверное, висит под потолком и слушает, как мы тут о деньгах да о других своих проблемах.

— Ох и рада она, наверное, что вылетит из этого дома, — хохотнул Вован. — Ведь до смерти наскучило уже — тут только о деньгах и говорят, — он нехорошо покосился на Виолу, — во всяком случае, некоторые…

— Хочешь полететь вслед за Галей? — Борис сжал кулаки. Видимо, припомнил, как тащил его из бассейна.

Да и вообще Вован Борису вряд ли нравился. Даже когда не задевал его жену.

— Я испытывала нечто в этом роде, — продолжила Лидка, увлеченная собственными переживаниями, — года три назад вот так же под потолком висела и наблюдала, как доктор делал мне искусственное дыхание.

— Для покойницы с трехлетним стажем ты очень даже неплохо сохранилась, — буркнул Борис.

— Это была клиническая смерть, невежда! — Лидка презрительно фыркнула. — Рано или поздно все переживают нечто подобное.

— Ага, — преданно поддакнул ей Вован. — И еще знаете, иногда предметы пропадают. Вот вроде бы положил на одно место, потом раз — и нету.

— Кто бы сомневался, что у тебя предметы пропадают. Интересно, мозги можно считать предметом? Ведь они у тебя чаще всего и пропадают… — Задавшись столь важным вопросом, Борис погрузился в размышления.

— Точно, — неожиданно поддержала Вована Виктория, — у меня тоже так бывает. Весь дом обыщешь — нет, а потом вдруг найдешь на том месте, где ну точно раз десять смотрела. Говорят, это параллельные миры. Будто бы вещь пропадает именно туда, а потом вновь возникает в нашем измерении.

— А коридоры ты видела? — встрепенулась Лидка.

— Коридоры?

— Ну да. Это когда летишь, летишь, а вокруг темнота и только свет: яркий, манящий свет. Мне кажется, это отсюда поговорка — свет в конце тоннеля. Ведь всем понятен ее смысл — избавление, не так ли? — Лидка гордо вскинула голову, посмотрев поверх голов с вызовом, и добавила: — Отчего, если не от мирской суеты, позвольте спросить?

— А вот у меня иногда бывает чувство, что во мне живут два человека, понимаете? — Вован нервно взъерошил волосы. — Словно эти два человека из разных измерений. И они иногда спорят между собой. Или вот еще что — раздвоение сознания. Вот сижу смотрю на свою ногу, и вдруг меня как током прошибает: не моя нога, не моя! Такой ужас берет, просто описать невозможно.

— Тебя уже даже лечить бесполезно, — вздохнул Борис. — Лид, я не понимаю, как можно умалишенному доверять свои дела? Лучше бы ты ими сама занималась.

— Ой, перестаньте, ради бога! — взмолилась Виола. — Параллельные миры, раздвоение сознания…

— Между прочим, уже учеными доказано, что душа есть. Ведь проводили же взвешивание человека за несколько секунд до смерти и сразу после смерти. И он на несколько граммов оказался легче. Что из него ушло, если не душа?

— Глупости все это, — безапелляционно заявила Виола. — Наш мир живет по законам физики. Может быть, некоторые из них мы пока не знаем. Вот и все. Как древние люди не знали, что такое молния, и думали, что это божественная колесница. Это что касается разницы в весе и тому подобное. И вообще, все эти коридоры… скорее всего это защита умирающего мозга, и не более того. Мозг запрограммирован облегчить собственную смерть. Мы живем в материальном мире, а вы купаетесь в иллюзиях.

— В материальном мире? — неожиданно усмехнулся Павел. — Что есть ваш материальный мир? Физика на этот вопрос дает точный ответ: есть частицы, из которых состоят электроны, так вот, эти частицы не что иное, как электромагнитные волны. И что есть в сущности своей ваш материальный мир? Поток электромагнитных волн. Как свет. Более нематериальное состояние и придумать сложно. Так что все иллюзия.

— А вы вообще-то кто? — Виола посмотрела на него в упор. — Ну кроме того, что вы электромагнитный поток? Как вас хоть зовут и что вы тут делаете?

Звучало это так, как если бы она решила выяснить, какое он имеет право встревать в разговор.

Павел и бровью не повел. Он был предельно спокоен, даже расслаблен как-то:

— Я… может быть, я ваша очередная иллюзия?

От его ответа повеяло холодным равнодушием.

— В этом доме, молодой человек, шутить разрешается не всем и не всегда, — оборвала его Виола.

— Я думаю, что мне все-таки можно, — он одарил ее добродушной улыбкой.

— Павел — мой деловой партнер, — сталь в голосе Аркадия Петровича повергла всех в минутный шок.

Сашка обернулась на дверь. Отец стоял в проеме. Он был бледен и предельно собран.

«Наверное, нервы его как струны сейчас натянуты, — подумала она. — Ох, какой кошмарный день!»

Позади него показались два представителя закона: один — довольно молодой — рыжий и курносый. Второй — седой, невысокий и довольно упитанный. И тот и другой выглядели как-то уж очень растерянно и подавленно.

— Майор Ляпов и капитан Синичкин, — Аркадий Петрович чуть ли не силой вытащил их из-за спины и протолкнул в комнату. — Эти господа хотят побеседовать с вами.

— Что-то сомневаюсь, — Виктория ободряюще улыбнулась обоим.

— Ну… это… то есть… — невнятно промямлил рыжий, представленный Синичкиным.

— Давайте по порядку, — майор Ляпов взял следствие в свои руки.

Он присел на диван, раскрыл большую папку, взял в руки ручку и изготовился записывать. Видимо, опросом должен был заниматься капитан Синичкин. Но он все еще стоял посреди малой гостиной и пялился широко раскрытыми глазами на Викторию.

— Как я понимаю, начнем с меня? — она подмигнула капитану.

Тот икнул и плюхнулся на стул со всего размаха.

— Проняло беднягу, — констатировал Борис. — Ничего. Это со всеми бывает. Некоторые отходят потом.

— Будем надеяться, что ты из последних, — проворчала Виола.

— Это вы обнаружили труп… простите, тело Галины Ивановны Прокопцевой? — поняв, что напарник еще долго будет пребывать в прострации, майор Ляпов сам обратился к Виктории.

— Послушайте, — Виола порывисто вскочила и заходила по комнате от стола к креслу и обратно. — Поговорите сначала со мной. Я должна уехать на встречу.

— Вы обнаружили труп… то есть тело? — Ляпов следил за ней, пока у него голова не закружилась. Потом он закрыл глаза и перевел дыхание.

— Я?! — она застыла прямо перед ним и развела руками. — Я?! Я Виолетта Мамонова. Я надеюсь, Аркадий Петрович обрисовал вам ситуацию?

— И весьма подробно, — майор открыл глаза, но отвел взгляд в сторону. — Так, значит, вы не…

— Я — не! — с нажимом повторила Виола. — Теперь я могу идти?

— А где вы были в четыре часа утра? — он так и не посмотрел на нее, упрямо пялясь на ножку стола.

— А это корректный вопрос? — возмутилась Виола.

— Так, прошу внимания, — Аркадий Петрович подошел к ней и обнял за плечи. — Я представил майора Ляпова и капитана Синичкина как людей, которые должны провести расследование Галиного… убийства нашей служащей. Успех этого расследования в наших интересах. Поэтому любые вопросы тут уместны. Отнеситесь к ним так, как если бы их задал я. Прошу тебя, — он погладил дочь по голове, — будь терпимее, детка.

— Но я не могу, когда срывается сделка, к которой я готовилась полгода! — глаза ее наполнились искренними слезами.

— Хорошо, поезжай, — кивнул отец и отпустил ее, — возьми Бориса. Тем более что вам пока нечего сказать.

Виола тут же понеслась вон из гостиной, освещая себе путь пылающим от вожделения прибыли взором.

Борис встал, пожал плечами:

— Ну если и в самом деле…

И медленно поплелся следом, всем своим видом демонстрируя, что ему гораздо приятнее провести этот день в компании следователей, чем на деловых переговорах среди угрюмых бизнесменов, которые до того занудны в своих притязаниях, что скулы сводит.

— Папа, можно с тобой поговорить? — Сашка тоже поднялась и приблизилась к отцу.

— Я слушаю тебя, милая.

Ее перекосило. Если отец называл ее «милая», значит, дела совсем плохи. Не говоря о том, что она этот эпитет страшно ненавидела.

— Ты уверен, что я должна все рассказать?

— А что такое? — он отвел ее к двери и перешел на заговорщицкий шепот.

— Они знают о твоем… хм… романе с Галей? — она целомудренно скосила глаза в сторону.

— Так… — протянул Аркадий Петрович, — а кто еще в курсе?

— Я думаю, что все. Может быть, Лидка не знает и Вован. И Павел, конечно.

— Павел как раз знает, — словно для себя ответил отец.

— То есть как? — она округлила глаза. — Он же у нас в доме не более суток!

— Это не важно, детка. Он просто знает.

— Отлично, — недовольно подытожила Сашка.

Отношение отца к Павлу ей не понравилось. Странное отношение, подобострастное какое-то, словно Павел по рангу выше его самого. А это, согласитесь, по меньшей мере непонятно: Павлу-то чуть больше двадцати, он никто — гость в доме. А Аркадий Петрович Мамонов — это Аркадий Петрович Мамонов. С чего бы ему так уважительно отзываться о постороннем мальчишке?

«Спрошу об этом позже», — пообещала себе Сашка, хотя и чувствовала почему-то, что ни один из них на ее вопросы ответа не даст.

— Так мне все говорить?

— Да, — отец кивнул. — Я же попросил быть предельно откровенными.

— Хорошо, — излишне легко согласилась она и хитро улыбнулась, — а про Павла?

Отец тут же нахмурился, что еще раз подтвердило Сашкины опасения, — похоже, он даже боялся этого парня.

— Про Павла не стоит рассказывать. Я уже все рассказал. К тому же ты его совсем не знаешь.

— А ты?

Он сделал над собой усилие и улыбнулся:

— Он же мой деловой партнер.

«Странно, что он не спросит, откуда я знаю Павла, — Сашка нахмурилась. Так и вернулась на свой диван. — Раньше бы он не слез с меня, пока не получил полные ответы на все свои вопросы. Удивительно, дочь залетает в кабинет, натыкается на его делового партнера, кричит ему в лицо: «А ты что тут делаешь?», а отец — ноль эмоций. С другой стороны, это тоже неплохо, что он не задает вопросов. Если он узнает о моем побеге, то Рябому влетит так, что мало не покажется, да и Виктория с отцом разругается вдрызг. Она тут же начнет выдвигать свои тезисы про свободу и мое закрепощение, а папе это вряд ли понравится…»

— И лучше действительно ничего не говорить, — теплое дыхание Павла коснулось ее щеки.

Сашка вздрогнула и повернулась. Его глаза излучали теплый свет, словно исходивший прямо из души. Теперь разговоры о материальности мира показались ей бессмыслицей.

— Как, совсем ничего не говорить? — пролепетала она, попутно удивляясь, что он снова без труда угадал ее мысли.

— Не говори того, в чем не уверена, — был ответ.

— Я не уверена, что не сплю. Потому что все это мне кажется дурным сном.

— Но когда-нибудь ты проснешься.

— Главное, не проснуться уже на пути к концу тоннеля, — слабо улыбнулась она.

— Я вам уже рассказывала, как было дело: она бежала по дорожке, и в этот момент злодей нажал на курок! — громко выпалила Лидка прямо в лицо майору. Они беседовали уже долго, и с каждой минутой физиономия несчастного становилась все кислее и кислее.

Теперь он невольно поморщился:

— Но вы же этого не видели.

И тут Лидку прорвало. Она распрямила плечи и гаркнула:

— Я кто, по-вашему?

Ляпов затравленно покосился на удаляющуюся спину Аркадия Петровича и, напустив на себя задумчивость, неопределенно промычал:

— М-м-а-ву-мм…

Что это означало, похоже, даже он не знал, но Лидку это оскорбило страшно.

— Да что вы себе позволяете! — взревела она и всхлипнула.

— Ничего. Ничего я себе не позволил, — испуганно прошептал майор и сгорбился.

— Я — известная писательница. Мне не нужно видеть сцену, чтобы ее описать. Достаточно того, что я ее себе представляю во всех подробностях!

— Да, но… — попытался что-то сказать страдалец.

— Никаких но! — отрезала Лидка. — Будьте любезны верить мне на слово. Потому что это слово высокохудожественное.

Сашка переглянулась с Викторией. Пора было спасать ситуацию, иначе майор сойдет с ума раньше, чем начнется расследование.

— А вы читали романы Лидии Волконской? — Вика приняла огонь на себя. Она подсела к Ляпову и аккуратно закрыла его папку, красноречиво намекнув, что до некоторых пор допрос свидетеля лучше отложить.

— Нет, — тот с сожалением посмотрел на коричневую гладь обложки и обреченно вздохнул.

— Да не может быть! — искренне удивилась Вика и искупала майора в такой улыбке, что у того дух перехватило. — Вам непременно нужно прочесть хотя бы пару. Это потрясающей глубины произведения. И литературный стиль, и слог достойны самых изысканных комплиментов. Неужели и правда не читали?

— Ну… скорее всего читал… конечно, — выдавил из себя Ляпов, поняв, что негоже выпячивать свою литературную деградацию в приличном обществе.

— Лида, ты ведь подаришь нашему майору свой последний роман?

Лидка, которую к этому моменту уже распирало от сознания собственной значимости, с достоинством кивнула.

Сашке осталось только пожалеть Ляпова. Ведь ему придется прочесть книжицу под названием «Ветер страсти», потому что иначе важный свидетель, коим по глупому стечению обстоятельств была именно авторша этого опуса, просто не станет с ним разговаривать.

Глава 8

К концу этого утомительного дня следствие установило следующее: кухарка Галя по одной ей известной причине нацепила испорченное платье Виктории и прогуливалась в нем меж гостей в саду. Так продолжалось до самого утра. Если судить по тому, что Виктория сменила наряд примерно в час ночи, а гости разъехались около трех, то два часа Галя болталась неизвестно где. А потом судьба занесла ее к бассейну, где неизвестный злоумышленник и выпустил ей в спину три пули. Первая оказалась смертельной, остальные попали уже в падающее в бассейн тело. Где его и обнаружила Лидка, которая решила с утра поплавать. Тщательный опрос, проведенный среди охраны, а также постоянной и нанятой на вечер прислуги не дал ничего, кроме заверения абсолютно всех в том, что оружие убийца мог найти только в доме. Ну еще он мог отобрать пистолет у охранника. Но каждый из них клялся и божился, что никому свое оружие не давал. Даже подержать. К тому же калибр пистолетов, которые имели охранники, никак не подходил под те отверстия, которые нашли в теле убитой кухарки. Из хозяев дома оружие имел лишь Аркадий Петрович. Это был старый пистолет, подаренный ему каким-то очень благодарным военным Великобритании. Иного оружия в доме не было.

Правда, жутко покрасневший Вован признался, что у него есть газовый баллончик, но от него отмахнулись. Сашка подумала, что если бы убийство произошло в Серегином доме, то тут бы следователям пришлось попотеть. У Серегиного отца имелась обширная коллекция всякого рода оружия, у самого Сереги были заныканы как минимум три пистолета (он сам ей показывал), да и вообще в их доме к оружию отношение было особое. Там даже мать Сереги в тумбочке у кровати держит «беретту». Но вряд ли следователи дошли бы до осмотра опасной коллекции хозяев: Серегин папаша — большой любитель оружия — долго бы пичкал их теоретическими выкладками, историческими справками и прочей белибердой, которую несут все коллекционеры. Поэтому до самого оружия следователи бы добрались лишь на следующий день (это в лучшем случае).

А в доме Мамоновых, на их счастье, поклонников оружия не было. Свой единственный пистолет Аркадий Петрович хранил в кабинете, в ящике рабочего стола. Ящик этот, разумеется, был закрыт на ключ. Его вскрыли. Пистолет лежал на своем месте. И тут капитан Синичкин проявил чудеса профессионализма: активно используя свои методы, понюхав дуло и посмотрев магазин, он определил, что из этого оружия стреляли недавно. И стреляли три раза. В Галю или куда-то еще — осталось загадкой. Аркадий Петрович только руками развел, признавшись, что вообще не помнит, когда последний раз брал свой пистолет в руки. Оружие повезли на экспертизу, а по дому тут же распространилась паника: «Убийца среди нас!»

Лидка не была бы самой собой, если бы не закатила истерику по этому случаю. Она кричала на все окрестности, будто прекрасно знает, кого тут все подозревают. При этом она красноречиво била себя кулаком в грудь и всхлипывала, что зазря терпит все эти издевательства над собственной персоной. Ее попытались успокоить, но потом все впервые в жизни это дело бросили и разошлись по своим комнатам. Лидка, неудовлетворенная, удалилась в свой отсек и там затихла, затаив на весь мир жуткую обиду.

Вован принялся названивать по телефону, изображая деловую активность. Его путаная речь в основном сводилась к устройству презентации новой Лидкиной книги. Впрочем, в доме он находился недолго — ухватившись за свой мобильный, как за палочку-выручалочку, он унесся в сад и засел там в беседке у пруда.

Виктория села за рояль и принялась наигрывать вальсы, что свидетельствовало о крайней степени утомленности и подавленности. Вальсы она играла только в таком состоянии.

К Аркадию Петровичу приехала его секретарша Инна. Они прошли в кабинет и больше оттуда не вышли до самого вечера. Павел, никому не объяснив почему, последовал за ними и тоже пропал до заката.

Сашка осталась в одиночестве. Она бродила по дому как привидение. Монотонные аккорды вальсов, которые механически правильно играла Виктория, наводили на нее тоску. Она пробовала читать в библиотеке. Но стройные фразы Воннегута перемешивались в голове, превращаясь в сущую белиберду. Она взялась за Сэлинджера и быстро поняла, что он ее раздражает. Она попыталась было почитать свою любимую «Алису в стране чудес», но та теперь оказалась слишком сложной, она быстро запуталась в подчиненных предложениях. Отшвырнув книгу, она с ненавистью оглядела высокие стеллажи с ровными темными корешками. Окончилось тем, что, схватив рассказы Франсуазы Саган, она вылетела в коридор и понеслась к лестнице.

— Да тут такое творится! — услышала она из комнаты Виктории. — Я даже не представляю, сколько за этот материал можно получить! Плохо, что теперь мы все на военном положении и выход из дома всем категорически запрещен.

Сашка притормозила и прислушалась. Вальсы в малой гостиной продолжались. Кажется, теперь звучал «Меланхолический» Чайковского. Это означало, что Виктории слегка полегчало и настроение у нее явно улучшилось. Сашка тихонько приблизилась к приоткрытой двери и заглянула в щелку.

Горничная Надя перешла на плохо различимый шепот:

— Да. У меня такие доказательства, которые просто самые что ни на есть доказательства. Нет… как я могу рассказать тебе по телефону? Когда-нибудь это все закончится… Чем? Да откуда мне знать? Я выше себя прыгать не стану. Вон Галька прыгнула, и чем это для нее закончилось? Нет, тут нужно быть аккуратной…

И тут Сашка прокляла свой организм, в котором все происходит не вовремя и вопреки ее желаниям, — она чихнула. Причем неожиданно даже для себя. Что уж говорить о горничной, которая вела странный и, по всей видимости, Секретный разговор. Вздрогнув, она порывисто кинула трубку на рычаг и обернулась.

Сашке ничего не оставалось, как открыть дверь пошире и улыбнуться (тоже пошире):

— Привет.

— Здравствуйте, — Надя задохнулась, — ну, и напугали же вы меня!

Дрожащими руками она принялась поправлять постель с той деловой сосредоточенностью, которую может изобразить лишь насмерть перепуганная горничная.

— Я шла мимо… — Сашка развела руками, — думала, это Виктория тут разговаривает.

— Не-ет, — тоненько проблеяла Надя, — Виктория внизу. Она играет на рояле.

«А я, наверное, оглохла!» — сердясь на себя, подумала Сашка. И чего это ей вздумалось объясняться, все же и так понятно.

Но горничная тоже решила внести свою лепту в эту бессмыслицу:

— Решила позвонить, у нас все время Валентина на телефоне висит. А мой приятель жутко ревнивый, если не звоню ему раз в сутки, он тут же такое себе в голову вобьет!

— А, — с пониманием протянула Сашка, хотя ничего она не понимала. Ну скажите на милость, какому это ухажеру нужно толковать о том, сколько стоит какой-то материал? Да и вообще, о каком материале речь?

Однако выяснять она не стала. Сделав нелепый жест рукой, тихо вышла в коридор и медленно побрела к лестнице.

И тут на нее снизошло откровение: «Галька выше себя прыгнула, и чем это для нее закончилось?»

— Ничего себе! — ошарашенно прошептала она. — Отец что же, и с ней тоже? Ну и дела! Не папа, а сексуальный гигант какой-то!

— Ну-ка, ну-ка, — Серега схватил ее за руку.

Сашка нервно взвизгнула, отлетела к стене и только там пришла в себя от испуга.

— Чего ты раскричалась? — изумился он и прищурил глаза. — Ты теперь меня боишься?

— Д-да нет, — она постаралась ответить непринужденно, но вышло как-то затравленно, — с чего мне тебя бояться…

— Вот и я думаю, — он хохотнул и одним прыжком очутился возле нее. — То убегаешь как ненормальная, то визжишь при моем появлении.

— Учитывая сложившиеся обстоятельства, мне простительно, — проворчала она.

— Ну, в общем, конечно… — Тут его горячие пальцы обхватили ее чуть ниже талии. Он прижал ее к себе и шепнул на ухо. — Пойдем, я расскажу тебе о России… — последнее он уже пропел, подражая актерскому шипению в этой арии мюзикла.

— Иди ты к черту! — она грубо толкнула его и быстро понеслась по ступенькам.

— Вот те на! — запрыгнув на перила, он лихо съехал вниз и поймал ее в жаркие объятия. — Если бы Кончита так ответила Рязанову, никакой бы рок-оперы не состоялось.

— Я папе пожалуюсь, — пригрозила она.

На что Серега пренебрежительно бросил:

— Не хиляет!

— Твоему!

— А-а, — он разомкнул пальцы и выпустил ее на свободу.

Своего собственного отца он боялся как огня.

— Что, сдрейфил? — она склонила голову набок и усмехнулась. Она обожала его дразнить.

— Да просто связываться неохота, — он закинул руки за голову и потянулся: — Потом ведь привяжется: женись, женись… А мне в августе в Оксфорд возвращаться. Каков я буду там с молодой женой?

— Дурак! — она толкнула его и пошла вниз по лестнице.

— Так что ты там про своего папашу? — он потащился следом, цепляя ступеньки носками ботинок.

— Ой, перестань! У нас весь дом на ушах стоит. Вика уже третий час вальсы играет.

— Это я заметил. Причем так невыразительно играет. На нее это совсем не похоже.

— Тут заиграешь, — она вздохнула. — Секреты какие-то вокруг, следователи придурковатые, убийство это…

— А что за секреты? — он обнял ее за плечи.

Сашка не стала вырываться:

— На то они секреты и есть.

— А при чем здесь твой отец? — он прошелся пальцами по ее ребрам, она вскрикнула и чуть было не упала, но он ее удержал.

— При чем! Откуда я знаю. Я совсем недавно узнала, что он с Галей… ой! — тут Сашка поняла, что проговорилась, и зажала рот рукой.

— Да ладно тебе! — усмехнулся Серега. — Кто ж об этом не знает. Подумаешь, секрет!

Она пристально взглянула на него и поняла, что он искренен. Хотя по Серегиной физиономии вряд ли можно было прочесть его чувства.

«Ему бы в Высшей школе КГБ учиться. Нет же, поперся в Оксфорд, идиот! Упустил свою родную профессию. Она ж у него наследственная. У них в семье все такие, с непроницаемыми рожами».

— Не знаю, — протянула Сашка, — для меня это был секрет. Вот я и удивилась, когда узнала. Может быть, ты мне прояснишь ситуацию до конца?

— С превеликим удовольствием, — он улыбнулся широко и добродушно и сейчас показался ей очень даже симпатичным: мужественный оскал, карие очи — чем не мужчина ее мечты!

— У отца только с Галей было?

— Не понимаю, почему это тебя так заботит. В тебя вселился дух Виолетты? — они обогнули последний пролет и снова пошли вниз по ступенькам.

— Просто хотелось бы знать, что происходит в нашем доме. Я не понимаю, за что пристрелили Галю.

— Вряд ли это сделал твой отец. Галя ему, уверен, нравилась.

— Да, но она пыталась его шантажировать.

— Да? — на сей раз он все-таки удивился. Но, как обычно, довольно скупо, лишь интонацией.

— Она ему так и сказала: я отомщу. А отец ответил: не пытайся меня шантажировать.

— И что из того? — легкомысленно заявил он. — Моя мать регулярно чем-нибудь да шантажирует отца, и, что странно, он еще ни разу не попытался ее убить. Ты пока весьма неопытна, дорогуша: отношения между мужчиной и женщиной и есть постоянные шантаж и уступки, уступки и шантаж.

— Уж лучше я останусь неопытной до конца жизни. Однако дело не во мне. Похоже, Надя — наша горничная — тоже пытается что-то с отца получить. Только что напоролась на ее телефонный разговор: она все кому-то о деньгах да о секретах…

— Вот с этого места поподробнее, — он прижал ее к себе.

— Ну, она сказала, что выше головы не прыгнешь. Вот Галя, мол, прыгнула, и что из этого вышло.

— И что?

— А ты не знаешь. Ее убили! — она стукнула его ладонью по лбу.

Он поморщился:

— Я не это имел в виду. Я про секрет.

— Об этом она ничего не сказала. Но я подумала, какие еще могут быть у Нади секреты, если не ее связь с отцом, которая так дорого обошлась Гале.

Серега потер переносицу, крякнул и, наконец, глубокомысленно изрек:

— Нужно меньше прислуги в доме держать. Меньше прислуги — меньше проблем. Вот у нас есть приходящая уборщица и приходящая кухарка. И никаких тайн.

— Если так и дальше пойдет, у нас тоже никого из прислуги не останется, — грустно подытожила Сашка.

— О, Шопен попер! — он схватил ее за руку и потащил в малую гостиную, где за роялем сидела Вика. — Значит, настроение наладилось!

* * *

Виола ворвалась в гостиную с горящим взором. И тут же все в комнате заходило ходуном, мебель и та закачалась. Сашка инстинктивно схватилась за подлокотники кресла, чтобы не упасть.

— Есть! — гордо сообщила она и, возложив руку на крышку рояля, застыла, словно изготовилась исполнить арию или романс, на худой конец.

— Поздравляю, — улыбнулась Виктория и, отложив в сторону красочный журнал, который листала скорее от скуки, нежели из интереса, изготовилась выслушать подробный рассказ.

— Пора сматываться, — шепнул Серега Сашке.

Она с ним в душе согласилась, но встать и выйти прямо сейчас было бы верхом неприличия, поэтому она лишь посмотрела на него с сожалением.

Весь день они провели втроем, если не считать периодического вкрапления в их компанию Вована, который прибегал по какому-нибудь нелепому поводу, мешал разговору минут пять, а потом вновь исчезал, изображая жуткую целеустремленность. Впрочем, после третьего такого появления все к этому привыкли и практически уже не замечали его. Сашка понимала, что Вован пытается прибиться к ним от страха и одиночества, которые с утра поселились в каждом из них, поэтому она и не сердилась на него. Но раз уж он никак не мог влиться в компанию и сам покидал их, что же она могла поделать?

Вообще-то общением их времяпрепровождение назвать было нельзя. Они просто сидели вместе в малой гостиной, по большей части молча. Вика листала журналы, сдабривая каждую страницу язвительным комментарием, Сашка то присоединялась к ней, то брала в руки какую-нибудь книжку, Серега время от времени пытался острить, но потом скис так же, как и остальные. Делать ничего не хотелось. О том, чтобы пойти к бассейну, и речи быть не могло. Конечно, воду с Галиной кровью слили, и садовник уже успел надраить его стены до блеска и даже продезинфицировать. Но вновь наполнять водой не стал. Идти к пруду тоже как-то не хотелось. Вообще с купанием сегодня возникли большие проблемы — и вовсе не из-за погоды. Погода стояла отменная, просто не было настроения даже на улицу выходить. К тому же единственным местом, располагающим к некоторой задумчивой печали, которой наполнены были души домочадцев, была беседка. Но ее уже оккупировал Вован, поэтому она как-то сама собой утратила свое очарование. Поэтому все сидели в малой гостиной целый день, даже обедать не пошли. Тем более что обеда-то и не было.

Сашка долго ломала голову, чего это Серега с ними мается. На ее вопросы он лишь сдержанно и смущенно улыбался. Под конец она решила, что он тут из соседской солидарности или все еще из-за смутной надежды ее соблазнить. Бывает же такое, когда мужчине сколько «нет» ни говори, он все равно понять не в состоянии. Она и сама толком не могла ответить себе, почему не желает ответить на пылкость этого парня, с которым еще неделю назад целовалась в любую свободную от бдительного взора Рябого минуту и в любом более-менее тихом месте. Кстати, о Рябом она весь день не слышала. Кажется, следователи, оставив попытки разговорить домашних, перекинули свой пылкий интересна охрану и прислугу. Может быть, потому Рябой и не появился. И к лучшему. Ему нравилась Галя. Не в том смысле, что он имел на нее виды (все-таки она старше его лет на десять была) — он обожал ее стряпню и часто забегал на кухню перехватить чего-нибудь. Ну и, как водится, болтал с ней о всяких пустяках, и, похоже, ему — такому неприступному и суровому для прочих особ женского пола — пришлась по вкусу дружба с Галей. Может быть, Рябой больше всех переживал, что ее убили. Даже больше, чем отец.

«Интересно, как папе удается заниматься делами в такой день? И кем была для него Галя?»

Вот так прошел день — в тоскливых раздумьях, постных разговорах и нудном чтении журналов.

Однако вечер обещал быть более насыщенным, хотя этого никто и не хотел.

Виола взмахнула рукой, победоносно улыбнулась и сообщила:

— Они сдались!

— Да уж, — Борис плюхнулся в кресло с таким усталым видом, словно только что разгрузил вагон сахара. — Вы бы видели, как она их убеждала. Не женщина, а огнедышащий дракон!

— Более меткую метафору трудно найти, — усмехнулся Серега.

— Они продались нам с потрохами. Контрольный пакет акций у нас в руках, — не обращая внимания на его едкое замечание, продолжила Виола. — Компания «АКТ» теперь будет жить согласно нашей воле. Теперь можно начинать. — Тут она повернула голову и снизошла до того, чтобы полыхнуть взглядом по Сереге: — Спасибо твоему отцу. Он здорово нам помог. Нет, я сама ему попозже позвоню. Вот чаю выпью и позвоню.

— А как насчет ужина? — поинтересовался Борис.

Виктория, Сашка и Серега разом развели руками, из чего стало понятно, что ужина нет и не предвидится.

— А чем вы тут весь день занимались? — искренне удивился он.

— Как-то в голову не пришло, — пожала плечами Сашка, чувствуя себя виноватой.

— Я на кухню не пойду даже под дулом пистолета, — Виктория тут же уставилась в красочную рекламу на странице журнала и принялась демонстративно ее рассматривать.

— Да… — протянула Виола, — действительно жутко.

— Сами… — гневно начал было Борис, но осекся и буркнул еле слышно: — Этим женщины должны заниматься.

— Но у вас же осталось еще целых три горничных, — просиял Серега.

— И Валя, — Борис согласно кивнул.

— Валя! — как всегда, тут же взяв хозяйство в свои руки, Виола направилась вон из гостиной на поиски домоправительницы.

* * *

Я уже ничего не понимаю. По какому такому праву Павел торчит возле отца даже тогда, когда тот работает в кабинете? Почему папа не гонит его оттуда, как выставил бы любого из нас, кто посмел бы вторгнуться в неурочный час? Что у них за дела? Какой он отцу партнер — он же Серегин ровесник! Откуда он вообще взялся, этот Павел? И еще, я не понимаю, почему отец никак не отреагировал на явный успех Виолы в переговорах? Пожал плечами, и все! Нет, не все: буркнул, выходя из кабинета, что-то насчет собрания представителей. Мол, бабушка надвое сказала, что оно вообще состоится, что только умалишенный не станет противиться вступлению его предприятий в холдинг, что никому не интересно лезть под чужое крыло. Разве что совсем проворовавшимся директорам, которые таким образом имеют шанс списать свои хищения. А Виола радостно сообщила, что вот это и есть основной рычаг в уговорах и каждый второй крупный начальник — вор. А за ужином отец вообще отказался говорить о делах, чем довел Виолу до слез, которые она глотала вместе с пережженными котлетами. Да… за ужином отец вел себя крайне странно. Вспоминал, какими мы с Виолой были милыми девочками. Зачем-то рассказал всем, как учил Виолу кататься на коньках, а она нос разбила, когда ей лет шесть было. И про меня тоже… я пошла в первый класс. 1 сентября на площади перед школой было полно народу — дети с родителями. Я ничего не понимала, запуталась, растерялась и вручила букет цветов, предназначенный для моей первой учительницы, чьей-то ошалевшей мамаше. А потом отец вдруг заговорил о том, что никогда не был в Непале, хотя мечтал об этом с самого детства. И говорил это так, что мне стало страшно, будто подразумевал, что никогда в этот чертов Непал уже не попадет. В его голосе было столько сожаления. Я все время косилась на Павла, а он слушал папу молча, но не удивленно, как все, а так, словно понимал причину его сожалений. Хотя это же бред! Ну что стоит отцу полететь в любую точку мира? Хоть завтра. Или когда он немного управится с делами. Ведь летал же он прошлой весной в Париж на целый месяц. Мы тогда здорово повеселились — два дня провели в Лувре, съездили в Версаль, а потом развлеклись в Диснейленде… Отец выглядел таким счастливым. Уже тогда он стал планировать поехать на следующий год в Непал. Почему именно в Непал?

Сашка откинула тетрадь в сторону, вскочила с кровати и, вылетев из комнаты, понеслась к лестнице. Миновав два пролета на одном дыхании, она не останавливаясь пробежала по коридору третьего этажа и наконец, достигнув цели, ворвалась в кабинет отца.

— Инна, мы готовим бумаги к глобальному слиянию, почему и следует провести ревизию во всех компаниях, в которых мы имеем более 15 процентов акций. Иначе просто нельзя, — Аркадий Петрович в упор посмотрел на секретаршу и вдруг улыбнулся, переведя взгляд ей за спину. — В чем дело, детка?

Инна вздрогнула и повернулась к двери. Павел, сидевший в кресле и неспешно пережевывавший печенье, кивнул ей в знак приветствия.

Сашка выпалила на выдохе:

— Пап, а почему Непал?

— Что? — он нахмурил лоб. — Непал?

— Да, ты весь вечер говорил про Непал. Почему Непал? Почему не Китай, Монголия или Таиланд? Почему все-таки Непал?

— Котенок, у нас важный разговор, — он зажмурился и потер переносицу.

— А что важнее на самом деле? — неожиданно спросил Павел.

Спросил ненавязчиво, тихо, но очень внятно. Аркадий Петрович открыл глаза, покосился на него с неприязнью, потом вдруг вздохнул и обмяк как-то:

— Конечно, Непал. Конечно, Непал сейчас важнее.

— Непал?! — округлила глаза секретарша. — Но у вас ничего нет в Непале!

— Вот поэтому он и важнее всего. — Аркадий Петрович подошел к растерянной Сашке, обнял ее и поцеловал в макушку.

Ей почему-то стало очень грустно. И жалко отца. Впервые в жизни. Раньше она могла ему сочувствовать, могла стараться его понять и даже поддержать, но вот жалость — это она считала недостойным чувством по отношению к нему. А теперь она вдруг поняла, как он устал и что по неясным причинам в нем умерла надежда попасть в этот самый призрачный Непал. Может быть, эта надежда умерла вместе со всеми остальными надеждами и желаниями.

«Он прощается со мной!» — мелькнуло в мозгу. И тут же глаза ее наполнились слезами. Спазм сдавил горло горячей болью.

Аркадий Петрович погладил ее по голове и прижался щекой к ее уху:

— Ну что ты, девочка моя? Что такое?

— Я… — она всхлипнула, — я хочу поехать с тобой в Непал.

— Разумеется, — тихо пообещал он, но обещание это прозвучало неубедительно.

«Нет! Ты обманываешь меня! Ты не поедешь!» — хотела крикнуть она, но не смогла. Уткнулась в его плечо и снова всхлипнула.

— Ну, будет, будет, — он легонько похлопал ее по спине, — что на тебя нашло?

— Папа, пообещай, — выдавила она из себя, краснея от досады за собственное поведение, которое присутствующие скорее всего сочли за капризы великовозрастной инфантильной девицы.

— Я обещаю, — в его голосе слышалась лишь тусклая усталость.

Она подняла на него глаза:

— Что происходит, папа?

Он натужно усмехнулся. Похоже, улыбка давалась ему с большим трудом:

— Да ничего не происходит. У нас важные дела, которыми я занимаюсь с самого утра. У тебя завтра тоже не простой день, придется все-таки поговорить со следователями. Так что шла бы ты спать.

— Спать?! Да разве я засну?

— Конечно, заснешь. День был слишком длинным, — он повел ее к двери.

— Аркадий Петрович, — подала голос Инна, — а что делать с компаниями в Германии и Прибалтике?

— Мы вкладывали в них деньги, пусть теперь пошевелятся, — раздраженно ответил он, не оборачиваясь.

— А если они не согласятся войти в холдинг?

— Спустим акции на бирже, им же хуже будет, — на этот раз он остановился и медленно к ней развернулся.

— Финансовые потоки, которые идут… — уверенно начала было секретарша.

Но шеф прервал ее довольно резко:

— Я прекрасно осведомлен о финансовых потоках, которые контролирую. А эти компании нам все равно больше не понадобятся.

— Но бюджет…

— И о бюджете я тоже все знаю.

— Я что хочу сказать… — уже совершенно подавленно пролепетала Инна.

— Разговор окончен, — отрезал Аркадий Петрович.

— Мне выслать им уведомления по факсу? — она изобразила деловую собранность, с трудом давя в себе ростки протеста.

— Никаких уведомлений. Я вообще еще не решил насчет объединения.

— Как это? — окончательно ошалела секретарша.

Он открыл дверь и вывел Сашку в коридор:

— Идем, я провожу тебя.

— Спасибо, — она благодарно улыбнулась. — Пап, а к чему такая спешка с объединением?

— Как? — он удивленно вскинул брови, совсем как это делала Виктория. — Разве мы уже не собираемся в Непал?

— А когда? — тоска начала потихоньку рассеиваться. Отец снова был таким, каким она привыкла его видеть, — сильным и уверенным в себе Мамоновым, человеком, которому подвластен если не весь мир, то большая его часть. Та часть, в которой существовала она сама.

— Когда, — задумчиво повторил он, — вот насчет «когда» — это сложно с ходу ответить. Но я думаю, что скоро.

Глава 9

Разбудил ее телефонный звонок. Она сонно ответила в трубку и тут же услыхала веселый голос Сереги:

— Эй, красотка, мне можно нанести вам визит сегодня?

— Ты что, не спишь никогда?

— Очнись, солнышко! На дворе полдень.

— Полдень?! — Сашка открыла глаза.

— Ну, что-то около того…

— О боже, — стрелки часов показывали половину первого.

Она села на кровати и вялой рукой взъерошила волосы.

— Так я могу унизить вас своим присутствием? — настаивал Серега.

— Если я скажу нет, ты все равно явишься, — ворчливо отозвалась она, на что он усмехнулся и повесил трубку.

Сашка посчитала это непременным предвестником скорого визита.

Она включила телевизор.

— Сегодня с нами известный специалист по паранормальным явлениям, магистр белой магии господин Ко Си Цин, который ко всему прочему умеет читать мысли на расстоянии, — объявил ведущий передачи и повернулся к своему гостю: — Я правильно вас представил?

Господин Ко Си Цин — тот самый Лидкин знакомый, которого она с пафосом представила на недавнем приеме как своего психоаналитика, сидел в небольшой бедненько декорированной студии малопопулярного дециметрового канала. Выглядел он очень сосредоточенным. Как и на приеме, на нем был все тот же красный балахон, но теперь в ансамбле с красной шапочкой-тюбетейкой. Он глядел в упор на ведущего передачи, не скрывая презрения как к нему, так и к телевидению в целом. На поставленный вопрос он ответил вялым кивком.

— Я имел в виду, — ведущий заволновался, даже покраснел, — правда ли, что вы и умеете угадывать мысли на расстоянии?

— Почему вы все время думаете, что я придурок? — вкрадчиво осведомился Ко Си Цин. — Я ведь с вами еще даже парой фраз не перекинулся…

Ведущий крякнул, потом закашлялся и, наконец, хрипло пробасил:

— Ну, что же… давайте посмотрим сюжет.

Столь неуклюжая попытка спасти положение крайне удивила Сашку: «Кого только не пускают вести телепрограммы. Докатились!»

При этом она прониклась к Ко Си Цину некоторым подобием уважения. Возможно, он и не читал мыслей на расстоянии, но очень остроумно предположил, что крутится в голове у усталого ведущего, которого скорее всего продюсер заставил принимать в своей студии столь странного гостя.

Сюжет оказался неинтересным: что-то из области все той же парапсихологии. Она переключила канал.

«Прошлой ночью был убит молодой питерский журналист Кирилл Новиков. Неизвестный расстрелял журналиста в его собственном подъезде, — беспристрастным голосом сообщил ведущий новостей. — Следствие не исключает, что убийство было совершено по политическим мотивам. С недавнего времени Кирилл активно разрабатывал дела многих известных политических деятелей как Петербурга, так и Москвы…»

Сашка переключила телевизор на канал MTV. Журналисты с их бессмысленным копанием в грязном белье известных людей, а тем более убийства этих журналистов ее мало занимали, если не сказать, что вообще не интересовали. Коли человек лезет в столь опасную сферу, как тайная жизнь богатых и значимых людей, чего же удивляться, что рано или поздно кто-нибудь нашлет на него наемного убийцу.

В столовой было тихо и пустынно, как и во всем доме. Ей даже показалось, что дом их покинут жильцами и она осталась одна среди всех этих шкафов и диванов. Ни единого звука не было слышно.

«Куда все делись?»

На кухне она тоже никого не нашла. Открыв холодильник, она решила, что родственники, выезжая, видимо, забрали с собой все продукты, потому что полки были практически пусты, если не считать нескольких йогуртов, початого пакета апельсинового сока и небольшого кусочка сыра рокфор, который она ненавидела.

«Отлично!» — невесело усмехнулась Сашка, чувствуя, что суточное голодание переносится ее желудком не очень хорошо. Проще говоря, под ложечкой у нее уже не сосало, а сводило болезненными судорогами.

Сжав в руке клубничный йогурт, она отошла от холодильника с мерзким чувством неудовлетворенности и поплелась на улицу. Там тоже стояло полуденное затишье: даже птицы не пели, даже ветер не шуршал листвой. На какое-то мгновение Сашке показалось, что, пока она почивала, мир поразила страшная эпидемия, унесшая жизни всех на свете, и только она осталась на этой опустошенной земле. Она даже успела взгрустнуть. Поэтому, натолкнувшись у куста жасмина на Вована, она обрадовалась ему как Робинзон Пятнице. Тот явно куда-то спешил и, коротко поприветствовав ее, вознамерился было пронестись мимо, но она схватила его за руку:

— Что происходит?

— В смысле? — не понял тот и, вытащив из кармана шорт мобильник, тут же принялся деловито тыкать в его клавиши.

— Да перестань, пожалуйста! — она раздраженно вырвала у него из рук трубку. — Где все?

— Я что, нанят в дворецкие? — нагло возмутился он. — Почем я знаю?

— Но должен же ты хоть что-нибудь знать? — разочарованно протянула она, тут же сдавшись. — Где Лида?

— Лидок? Она с этим, с новым почитателем, — беспечно отозвался Вован. — С майором Ляповым в беседке у пруда. Изволят обсуждать тенденции развития современной литературы.

— Значит, тебя оттуда поперли? — съехидничала Сашка.

И напрасно, Вован тут же надулся, заявив:

— Почему поперли? Я сам ушел. У меня дела. И вообще, отдай мобилу!

Он попытался отобрать у нее телефон, но она закинула руку за спину и, склонив голову набок, продолжила допрос:

— А Виктория где?

— Объясняется с капитаном Синичкиным. Умора, а не допрос. Смотрит он на твою тетушку преданными коровьими глазами, только что языком не облизывает.

— Моветон, Вован! — Сашка скривилась. — Что за сравнения!

— Что вижу, то пою, — отвечал он.

— А чем вы завтракали?

— А почему ты думаешь, что во мне бродит недовольство бытием… — он явно настроился на поэтический лад, но вдруг снова соскочил на обывательскую прозу. — Я со вчерашнего вечера не жрал ничего.

— Ты такой грубый! — она вернула ему телефон. — С тобой просто невозможно разговаривать.

— А в вашем доме жить стало невозможно, — огрызнулся он и юркнул в дверь кухни. Видимо, рассчитывал поживиться чем-нибудь.

«Напрасно», — усмехнулась Сашка и побрела дальше.

* * *

— Есть мнение критики, что я слишком открыто описываю некоторые интимные моменты… — послышалось из беседки.

«Только не это!» — Сашка резко развернулась и пошла по аллее в другую сторону, заметно прибавив шагу.

Она хорошо знала, что Лидке всегда недостаточно одного слушателя, ей нужно собрать толпу, чтобы с упоением вещать о своем творчестве, или о недостойном поведении некоторых критиков, или о ничтожестве прочих авторов, включая классиков XIX века как русских, так и зарубежных.

«Влип, бедный, — подумала она о майоре. — Теперь она его до самого вечера не отпустит».

И тут она почему-то опять подумала о Рябом. Вернее, не «почему-то», а потому, что его отсутствие уже бросалось в глаза. Никогда раньше он не позволял (или ему не позволяли) отходить от нее более чем на пять минут.

«Что ему, отпуск дали?»

Два раза в год Рябой действительно покидал ее на две недели, но тогда к ней приставляли довольно противного Кирилла — одного из телохранителей отца.

Однажды она заикнулась о хотя бы относительной свободе, на что Рябой, по своему обыкновению, вяло заметил:

— Помнишь прогулку по парку десять лет назад?

Сашка отлично помнила эту прогулку. Был май. За ней в школу заехал какой-то дядька, представившийся ее новым телохранителем. В те годы отец только начал формировать собственный штат охранников, до этого он был ему ни к чему, он лишь иногда пользовался услугами охранного агентства «Легион». Так вот, этот парень представился ей сотрудником данного агентства. Она немного удивилась, потому что за ней никогда раньше посторонние люди в школу не заезжали. Он набрал номер на своем мобильном, попросил ее сказать отцу, что она немного задержится, потому что хочет погулять. Она так и поступила, а потом они сели в машину. Дядька оказался весьма веселым, все время шутил, они гуляли по Парку Горького, катались на аттракционах, потом зашли в «Шоколадницу», съели по полкило мороженого, а уже ближе к вечеру, когда на улице стало смеркаться и она заволновалась, что пора бы вернуться домой, ее спутник снова позвонил по телефону. После чего, попросив ее подождать за столиком и никуда не уходить, вышел на улицу. Она ждала примерно полчаса. А потом в «Шоколадницу» влетел отец, почему-то страшно бледный и перепуганный. Уже потом, года три спустя, он как-то сказал, что ее прогулка по парку стоила ему ровно половину его состояния на тот момент. Что на самом деле ее не развлекали, а похитили. Вот после этого случая к Сашке и прикрепили Рябого.

«Наверное, он до сих пор дуется, что я сбежала, — подумала она о телохранителе, — видеть меня не желает».

Вообще-то она сознавала, что обидела Рябого. Он скорее всего за те четыре злополучных часа успел всю Москву на машине облететь, да и вообще, страшно переживал.

«Интересно, с того самого дня мы с Викторией даже не говорили об этом. Ну… хотя она, конечно, пыталась узнать, что делала я, зато ни словом не обмолвилась, что делали они. А ведь по всем разумным доводам, Рябой должен бы был прибить ее на месте за пособничество. Разумеется, если она не забыла ему сообщить о своем участии в побеге. Нет, этого и не нужно было делать: он — профессионал, скорее всего, сам догадался».

Сашка дошла до парадной лестницы дома и вновь подивилась тишине, царящей как внутри него, так и снаружи. Потом вспомнила, что и отцу никто из участников злополучной поездки в Москву не доложил о ее четырехчасовом исчезновении. Может, они сговорились молчать? Тогда почему ее не предупредили, чтобы не проболталась? Она ведь могла. Не отцу, так Виоле или еще кому-нибудь. Просто так, не по подлости душевной, а от переполнявших на тот момент чувств.

«Где, интересно, Павел? — понятно, почему она тут же подумала о своем странном знакомом. — Его-то почему нигде не видно?»

Удивительно, что она подумала о нем только спустя час, после того как проснулась. Действительно, странно, если учесть, что вчера она заснула с мыслями о нем.

Вечером она спросила отца, кто такой Павел. На что тот только улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

— Но ты же не ответил! — возмутилась она, потому что отец не отвечал на ее вопросы лишь в том случае, если ответы она все равно понять не в состоянии. Случалось такое крайне редко, а точнее, всего дважды. Первый раз, когда она спросила его насчет матери: «В чем мы виноваты? Почему она погибла? Почему она покинула нас?» А второй раз, когда Сашка заинтересовалась, откуда у отца так много денег. Это было четыре года назад, в тот момент, когда он впервые привез ее на строительство дома, в котором они все теперь обитают. Она так и спросила: «Папа, откуда ты берешь деньги?» Тогда он тоже грустно как-то улыбнулся, покачал головой и произнес: «Потом как-нибудь, когда ты научишься извлекать интегралы…» Поскольку она даже представить себе не могла, что такое интеграл и откуда его следует извлекать, то и не стала больше спрашивать. А вчера произошло примерно то же самое, в смысле с его ответом.

— Пап, — она плюхнулась на кровать и взглянула на него с нескрываемым протестом, — я уже имею представление об интеграле.

— Этого недостаточно, чтобы понять, кто такой Павел, — загадочно ответил отец.

— Да? — она усмехнулась. — А ты сам-то понимаешь?

— Я-то? — переспросил он и, как-то неуверенно хмыкнув, ответил: — Достаточно того, что мы вместе работаем.

— Он твой сотрудник?

— Скорее партнер, — Аркадий Петрович выудил из кармана брюк платок и вытер лоб. Руки его подрагивали.

Сашка это заметила и разволновалась. Отец редко давал волю чувствам. Практически никогда. Странно, что теперь, в довольно спокойной обстановке ее спальни, не смог сдержаться.

«Кто ж такой этот Павел? И почему у него такая власть над отцом?»

— Пап, — спросила она, — ты его боишься?

— Я? — он выпрямился и убрал платок. — Ты же знаешь, что я никого не боюсь.

— Ты боишься его? — она повторила с нажимом.

— Да нет, — слишком беспечно ответил он, — нет, что ты. Просто он нужен мне как партнер. Без него я теперь и шагу не могу ступить.

— Новое дело? — его фраза ее озадачила.

— Новое дело, — быстро повторил за ней отец, — новое и очень ответственное.

— Это связано с объединением твоих компаний? — ничего другого ей в голову не пришло. Она вообще с трудом себе представляла, как такой юнец мог заниматься серьезным бизнесом или вообще вести какие-либо дела, уровень которых был бы близок к уровню дел Мамонова.

— Да, — снова слишком быстро согласился с ней отец.

— А почему ты рушишь собственную империю? — она вскинула голову и взглянула на него с вызовом: — Когда я вошла в кабинет, ты отдал приказ спустить акции нескольких компаний. Это же прямое разорение, не так ли?

Он потрепал ее по щеке:

— А девочка-то наша будет крутым бизнесменом. Не передумала еще насчет своего журналистского факультета, а?

Сашка поморщилась:

— Хороший журналист должен разбираться в азах экономики. Но я настаиваю, ответь, почему тебе больше не нужны компании в Германии и Прибалтике? Почему ты не хочешь вкладывать в них деньги?

Он пожал плечами:

— Для меня они отработали свое, так что больше не представляют интереса, — он снова поцеловал ее в лоб. — Ну, что? Я ответил на все твои вопросы?

— Ты даже не представляешь, сколько у меня вопросов, — Сашка улыбнулась ему.

— Ладно, оставим что-нибудь на завтра, детка. Я должен закончить дела.

С этим он и вышел.

Сейчас Сашка закинула голову и зажмурилась: когда-нибудь она все поймет. Но почему когда-нибудь, почему не сейчас?!

* * *

Сегодня вчерашний разговор с отцом показался ей не столько уж значимым. Подумаешь, он всегда занят. Всегда в их доме решаются жизненно важные вопросы относительно каких-нибудь компаний или целых синдикатов. Вечно кого-то разоряют, чтобы потом скупить на корню, или, наоборот, инвестируют. А как же без этого? Такой у отца бизнес. А он очень часто вечерами выглядит бледным и уставшим, потому что дни на его долю выпадают нелегкие. Так что вчера был один из долгих трудных дней, особенно если учесть смерть Галины.

Сашка мотнула головой и тут же услыхала тягучие арпеджио, доносящиеся сверху, — наверное, Виктория высвободилась из пут неугомонного следователя Синичкина и решила перевести дух, перебирая клавиши. Играла она «Лебедя» Сен-Санса. Добежав до середины лестницы, Сашка замерла и прислушалась. Тетушка играла вдохновенно. Сашке захотелось встать на пуанты, как балерине. Но она была плохой ученицей, и ее уже лет пять как выперли из балетного училища, так что она передумала, справедливо решив, что позориться, даже тут, на дворе, где и зрителей-то нет, все равно не стоит. Иногда она немного жалела, что ей уже не придется выступать на сцене Большого театра. Но что ж поделаешь. Балериной она быть никак не могла. Она лишь однажды вышла на сцену — в шесть лет. Был какой-то важный концерт. В нем же пела и ее мать, а отец с Виолой сидели в зале. Они танцевали всем младшим составом — тремя начальными классами. Но папа сказал тогда, что он заметил в концерте лишь двух истинных женщин, двух красавиц и двух настоящих профессионалов — это были его жена и его дочка. А чего еще можно было ожидать от настоящего мужчины, такого, как отец, который к тому же обожал свою семью. Но тогда Сашку его признание вдохновило. Теперь же, вспомнив, она улыбнулась. С другой стороны, даже хорошо, что мать никогда не узнает о ее несложившейся балетной карьере, она бы расстроилась. Она очень хотела, чтобы дочери продолжили ее путь на сцене. Но Виола страдала полным отсутствием как голоса, так и слуха. А Сашка оказалась не слишком способной танцовщицей. Все, что у нее осталось на сегодняшний момент от изнурительных занятий в балетном классе, так это длинные, «вытянутые батманами» худые ноги да редкое желание вспомнить былое, встав на носочки под музыку Сен-Санса.

Она еще раз тряхнула головой и медленно продолжила восхождение вверх по лестнице. Музыка неожиданно оборвалась, словно лебедь умер раньше, чем этого хотел композитор.

«Вот, — даже радуясь, подумала Сашка, — кто-то меня опередил».

Она не слишком-то хотела говорить с Викторией. Странно это было для нее, ведь она не могла дождаться ее приезда, чтобы посоветоваться обо всем на свете. А теперь, похоже, даже избегает общества тетушки. Та, наверное, чувствует это и не теребит племянницу. Вика многое утратила в своей Америке, но только не чувство деликатности. Если ее не желают, она нипочем не станет навязываться.

Сашка подошла к приоткрытому окну и осторожно заглянула в малую гостиную. Комната показалась ей темной, даже сумрачной. Виктория, как и ожидалось, сидела за роялем. Сашка видела ее фарфоровый профиль. Тонкие пальцы покойно лежали на белых клавишах.

— Это удивительно… — услышала она знакомый голос и замерла, так и не позвав тетушку, как намеревалась за секунду до этого, — я и представить себе не мог.

— Что вам кажется удивительным? — тихо спросила Виктория и вздохнула.

— It’s impossible!^[1] Либо я идиот, либо пророк, либо… я даже не знаю, — Серега перескакивал с одного языка на другой. Он всегда так делал, когда сильно нервничал.

«Прямо буйство страсти! — фыркнула Сашка. — Как-то уж слишком сразу наш тихий дом превратился в бурлящий котел! Стоило ему только войти в дверь!»

— Don’t fret, please! It’s unreasonable^[2]. — Виктория резко поднялась, что совсем не соответствовало ее плавным, несколько медлительным манерам.

— Но в прошлый раз мы договорились…

— Тсс! — она прижала палец к губам и одарила его чарующей улыбкой.

Сашка не могла видеть Серегу, потому что он стоял рядом с дверью, но, скорее всего, тот растаял, как мороженое в микроволновке, — сразу. Во всяком случае, голос его плыл.

— Я помню о нашем уговоре. Только не понимаю, почему я должен притворяться? Я был так рад, что ты…

— Дорогой, — Вика подошла совсем близко к окну, и Сашка, чтобы скрыть свое присутствие, прижалась спиной к шершавой стене дома. Впрочем, стать свидетелем чужих откровений ей все равно не удалось.

— Мы не одни. Этот дом населяет с десяток человек, и я не знаю, кто стоит сейчас за окном…

Сашка икнула, понимая, что близка к позорному разоблачению.

— …или за дверью, или в другой комнате. Тут всегда бедлам и вероятность неожиданной встречи слишком велика. Тебе как будущему дипломату не следует пренебрегать конспирацией.

— Да какая, к чертям, конспирация! — возмутился Серега. — Просто ужасно хочется знать: ты меня используешь, зачем? Вот хотя бы с этими признаниями, с этим убийством. Это потому что я…

— Хм… — Виктория снова улыбнулась. — Я бы тоже хотела это знать. Ты не нажимал на курок?

— Не нужно так шутить. Я имел в виду другое…

— Хватит об убийствах, прошу тебя! — она прижала ладонь ко лбу. — Это невыносимо.

— Но я же видел своими глазами!

— И что из того, — она устало вздохнула и отошла к роялю. — Я прошу тебя. Нам нужно защитить Сашку.

— Но каким образом этот глупый журналист мог бы стать опасным? Тем более для нее?

— При чем тут журналист? — разом удивились и Виктория в комнате, и Сашка на улице.

Только Виктория удивилась вслух, а Сашка про себя.

— Никто бы не дал толкнуть материал о том, что творится в доме, в его поганую газету, — продолжил Серега, все еще не понимая, что обе его слушательницы уже окончательно запутались в том, что он пытается выразить в своей сумбурной речи. — Я тут околачиваюсь постоянно и все равно не понимаю, что у вас тут вообще творится. Не дом, а главное управление гестапо. Каждое слово оценивается, переоценивается и может стать опасным только потому, что сказано не с той интонацией или не в тот момент. Знаешь, я стажировался в японской корпорации, так вот японцы по сравнению с вами просто дети! А я-то думал, что их нация самая загадочная и непредсказуемая на свете. И этот Павел мне совсем не нравится! — он неожиданно перескочил на другую тему: — Вот как он появился, так и поехало. Просто злой гений какой-то!

— Ну… — снисходительно заметила Виктория, — никакой он не гений.

— Согласись, он странный.

— С этим трудно спорить.

При упоминании о Павле Сашка, разумеется, вытянулась в струну.

— Он рядом с Аркадием, — продолжила тетушка, — и это главное. Теперь все будет хорошо.

— Он рядом с Александрой, — упрямо заявил Серега, — и ничего хорошего я в этом не нахожу. Не знаю, как для Аркадия Петровича, а для Сашки он опасен. Я чувствую это спинным мозгом.

— Умерь свой пыл, — Виктория села за рояль и взяла вступительный аккорд, проговорив напоследок: — К тому же чувства, исходящие из спинного мозга, лгут…

Она снова заиграла. На этот раз «Вальс № 6» Шопена. Настроение ее явно испортилось. Разговор был окончен. Серега вышел из гостиной сильно раздраженный тем, что не получил ответа ни на один из своих вопросов.

Сашке его чувства тут же передались. Она отступила от окна, ощущая, что ее голову загрузили обрывками фраз, продолжение которых она даже придумать не в силах. Такое с ней иногда случалось, в основном на уроке философии в лицее. Но тут был совсем другой случай, поэтому на Викторию и ее нерадивого собеседника она разозлилась куда сильнее, чем на своего учителя.

«Сейчас прижму его к стене и потребую объяснений!» — решила она относительно Сереги и пошла в дом.

* * *

Однако Серегу ей встретить так и не удалось. Войдя через парадную дверь, она замерла. Пыль взвивалась к потолку, уносимая легким движением воздуха в такт далекому вальсу.

«Странный запах, — мелькнуло у нее в голове. — Боже мой, я становлюсь домохозяйкой!»

Она испугалась и принюхалась, чтобы понять, не показалось ли ей. Нет, не показалось. Прохладная сырость, впитавшаяся в тяжелые гардины, плохо пропускала солнце. Огромная люстра мерцала тусклым голубым хрусталем. На секунду Сашке представилось, что холл вовсе не тот, знакомый давно, а какой-то иной, может быть, зал забытого замка Спящей царевны.

Сашка содрогнулась. Мысль была ей неприятна. И все-таки замереть ее заставили вовсе не сырость и прохлада. На широкой лестнице, уходящей ввысь, стоял Павел. Он стоял между этажами, а ей вдруг почудилось, что он висит у люстры, как ангел. Густой послеобеденный солнечный свет, пробившийся сквозь зеленые гардины, окутал его силуэт желтым ореолом.

Все перемешалось в Сашкином сознании. Серега с его странными загадочными фразами исчез без следа. Павел медленно спустился вниз, подошел к ней и осторожно, словно робея, поднял глаза.

— Здравствуй, — его голос прозвучал тихо и неуверенно. Похоже, он и в самом деле стеснялся.

— Ты был в доме? — ничего лучшего спросить она не нашлась, потому как в этот момент странное волнение захлестнуло ее волной, из которой она никак не могла вынырнуть на поверхность. А поэтому начала краснеть, стыдясь повисшей паузы.

— Тебе идет, — он слабо улыбнулся. Его голубые глаза наполнились теплым светом. Пальцы дрогнули, и он сжал их в кулаки.

— Идет что?

— Растерянность, — прозвучало еле внятно, — ты выглядишь такой беспомощной… Хочется тебя оберегать…

Она могла себе представить разные типы признаний в сердечной привязанности: и страстные, и нежные, но такое определение ей и в голову прийти не могло, хотя, по большому счету, оно было истинным. Мужчине действительно «хочется оберегать», как бы он это желание ни назвал. К тому же в устах Павла оно прозвучало искренне настолько, что ей захотелось поверить ему.

— А… — она замялась, судорожно соображая, что сказать.

— С утра мы были на деловых переговорах, а потом мне надоело, и я вернулся, — он выручил ее и улыбнулся, довольный своей находчивостью.

— Вернулся? Домой? — слова застревали в горле.

— Нет… я хотел увидеть тебя, — он кашлянул, — со вчерашнего вечера…

— А… — Никогда еще она не ощущала себя такой идиоткой. Ну надо же, никак не может подыскать хоть какой-то приличный ответ. Пожалуй, Павел поймет это в скором времени и окончательно в ней разочаруется.

Сашка вздохнула. И вдруг неожиданно для себя самой выпалила:

— Не понимаю, почему я не сержусь на тебя? Ведь я должна на тебя сердиться! Нет, я просто обязана ненавидеть тебя, но…

Она осеклась. Обхватив плечи руками, отвернулась и зажмурилась. Пожалуй, сейчас она была честна. Слова слетели с губ, прежде чем она успела хорошенько подумать.

Его руки легли ей на плечи. Их тепло осторожно проникло ей под кожу и растворилось в крови с легкой быстротой, как наркотик. Она даже испугаться не успела. Сашке стало очень хорошо, так же, как было с ним тогда на катере. И в ушах точно так же гудел откуда-то взявшийся ветер.

— Открой глаза, — его шепот щекотнул ухо.

— О боже! — вырвалось у нее.

Стены, пол и потолок, окна, картины и дверь смешались воедино так, словно по акварели провели мокрой рукой. А потом неизвестный то ли злодей, то ли волшебник бросил на испорченную картину пригоршню блесток. И солнечный свет разорвался на тысячи маленьких желтых точек, которые падали под ноги, растворяясь в коричневой бездне паркета.

— Что это? — хрипло выдохнула она.

— Не знаю, — его ладони стали горячими.

— Кто ты? Откуда ты взялся?

— Тсс, — прошелестело у уха.

— Но…

— Тсс…

И тут все стало на свои места. Ветер затих… Сквозь пыльную тишину в холл снова проникли далекие звуки рояля.

— Ты ничего не помнишь? — она повернула голову. — Ты не помнишь катер, набережную, того, как мы обменялись телефонами?

Павел помолчал с минуту и, наконец, тихо ответил:

— Видишь ли, появление в вашем доме для меня столь же неожиданно, как и для тебя. Иногда я теряюсь. Даже теперь, спустя несколько дней, я все еще не уверен в том, что среди вас… а поэтому мне трудно сконцентрироваться на воспоминаниях. Есть реальность, которая давит…

— Это не ответ. Это бред, а не ответ.

— Это не совсем правильный ответ в твоем понимании. Но поставь себя на мое место.

— Это невозможно! Я никогда…

— Точно, — он прижал ее к себе с такой осторожностью, словно боялся повредить хрупкий фарфор, — это действительно невозможно.

— Я не понимаю.

— Я тоже многого не понимаю. Ты думаешь, что мир — набор стройных формул? Вовсе нет. Мир — это головоломка, это сеть лабиринтов, и выход из одного чаще всего находится в середине другого. Не стоит пытаться понять. Мы вместе, разве не это главное?

Спиной она чувствовала толчки его сердца, которое, казалось, готово выпрыгнуть из груди. Неожиданно для себя она вдруг ощутила, что ее собственное сердце бьется в том же ритме, они стали одним организмом, с одним сердцем, с одной сетью вен и артерий, по которым тек один поток крови.

— Невероятно, — прошептала Сашка и медленно развернулась к Павлу.

Его лицо оказалось напротив ее лица. Его ресницы коснулись ее щеки. Его дыхание разлилось по коже теплой волной. Она почувствовала шелковую нежность его губ и, падая в путы его объятий, ощутила растущее желание быть к нему еще ближе. Проникнуть в его плоть и кровь, раствориться в нем. Она подумала, что подобное ни словами, ни мыслями определить невозможно, это можно лишь почувствовать.

Прошло по меньшей мере два века, прежде чем он оторвался от ее губ. Сашка открыла глаза. Мир плавал в тумане. Мир, который поглотила тишина.

Она боялась заглянуть в его глаза. Боялась неизвестно чего. Она опять не задавала себе вопросов, чтобы не найти жестоких ответов. Его пальцы с силой сжали ее запястья.

— Ты уйдешь сейчас? — догадалась она.

— Мне нужно…

— Но потом ты вернешься?

— Да. — Он отпустил ее и медленно вышел на улицу, так и не оглянувшись ни разу.

* * *

За спиной кашлянули. Сашка дернулась и медленно повернулась. В проеме двери стояла Виктория. Она молчала. Могла бы и дальше молчать, потому что и без слов все было понятно. В первом неосознанном порыве Сашке захотелось сбежать. Взбежать вверх по лестнице, юркнуть в свою комнату, запереть дверь на ключ и больше никогда не выходить из своего укрытия. Но она справилась со своим малодушием.

— Как долго ты тут стоишь? — выдавила она из себя и покраснела.

— Достаточно долго, — Вика еще и улыбнулась.

«А черт с ней, с хозяйской честью!» — решила Сашка и шагнула к лестнице.

— Он нравится тебе? — тетушка тоже сделала осторожный шаг в том же направлении, словно надеялась перехватить беглянку и завершить разговор уже насильно.

— Павел? — Саша взялась за перила.

— Павел? — Виктория сморщила нос и мотнула головой. — При чем здесь Павел? Тебе Сережа нравится?

Сашка хлопнула глазами, открыла рот и еще раз хлопнула глазами. Пауза затянулась.

«Либо у тетки помутнение рассудка, либо проблемы со зрением. И то и другое явно неутешительно…»

— Я спрашиваю, потому что… — тетя опустила глаза и замялась.

— Вот-вот, — Сашка подбодрила ее кивком, — очень бы хотелось это знать.

— Дело в том, что…

«Скорее всего все-таки помутнение рассудка», — успела подумать она.

А потом все, включая и их бессмысленный разговор, потеряло значение. Во всяком случае на ближайшее время. Откуда-то из глубин дом разорвался оглушительным Лидкиным криком.

Крик стремительно перешел в визг, похожий на тот, с коим взлетает реактивный самолет.

Сашка лихорадочно посмотрела на Викторию.

— Ой, чует мое сердце! Только бы не труп! — тихо пролепетала та.

— Типун вам на язык! — проворчала Валентина, появившаяся из малой гостиной и просеменившая по направлению к двери в боковые комнаты, где обитала прислуга. Лидка визжала именно оттуда.

Сашка и Виктория, разумеется, понеслись следом. Попав в узкий коридор, Сашка поняла, что Лидка обладает сверхъестественным по силе голосом с широким звуковым диапазоном. Куда там одному реактивному самолету! Она бы могла перевизжать весь военный аэродром, даже если бы его начальству вздумалось запускать в небо всю технику разом.

— Ох, чует мое сердце, — уже более взволнованно повторила за спиной Виктория.

— Мое тоже, — согласилась с ней Сашка.

Визги вдруг оборвались, и где-то в конце коридора, за поворотом, послышался глухой стук, словно на пол уронили мешок с песком.

— Опять они в обморок свалились, — недовольно прокомментировала Валентина и прибавила шагу.

Завернув за угол, она тут же вскрикнула и попятилась назад, преградив путь подбежавшей Сашке. Виктория уже врезалась в них обеих.

— Ап! Ап! Ап! — прокудахтала домоправительница, тыча указательным пальцем куда-то вдаль.

С этим она позволила себе уронить свое далеко не хилое тело в Сашкины объятия.

Та проследила в указанном направлении и, забыв о Валентине, лихорадочно дернула руки вверх и зажала собственный рот, чтобы не уподобиться Лидке и не начать истошно кричать. Домоправительница рухнула на пол и теперь кудахтала уже под ногами. Сашка обошла ее и уставилась на окно.

В сущности, ничего страшного там не происходило, просто зрелище, открывшееся ее глазам, было уж очень необычным.

Уцепившись за подоконник руками, за окном висели трое: Вован, майор Ляпов и капитан Синичкин. Они барахтались, как дети в лягушатнике, только лягали друг друга совсем по-взрослому и сопровождали свои действия вполне взрослыми высказываниями, смешанными с неприятным злобным пыхтением.

Виктория поморщилась. Сашка бы вообще ушла, да валявшаяся рядом Валентина загородила весь проход.

— Сукин ты сын! Сволочь! Паскуда окаянная! — рычал майор Ляпов, скорее всего обращаясь к Вовану.

— От сволочи слышу! — задиристо ответил тот, сопровождая оскорбление очередным пинком, который пришелся не по назначению, а по ягодицам доселе молча сопящего капитана Синичкина.

— Ах ты… — тот задумался на мгновение, подыскивая наиболее точное определение. — Ах ты, гундосая скотина!

Это особенно оскорбило Вована, он начал активно подпрыгивать, раздавая пинки обоим.

— Ты думаешь, они в состоянии раскрыть хоть какое-нибудь преступление? — как бы между прочим спросила Виктория Сашку.

Та, пожав плечами, покачала головой:

— Что-то сомнительно…

— Руки за спину, болван, мать твою! — взревел майор Ляпов после очередного пинка, который, кстати сказать, достался ему вовсе не от Вована, а от Синичкина.

— Сейчас! — с издевкой пискнул Вован и снова лягнул представителя власти.

— Господа! — позвала их Виктория. — Что тут происходит?

Ее узрели сразу. Ляпов и Синичкин тут же замерли, больше не обращая внимания на наносимые удары. Вовану присутствие женщин было, что называется, по барабану, он продолжил нехитрую возню. Остальные мужчины попытались натянуть на физиономии приветливые улыбки, которые удерживали с явными усилиями, мужественно содрогаясь под ударами.

— Какая сила духа, — вскинула бровь Виктория и, отодвинув Сашку, шагнула в комнату, намереваясь приблизиться к окну, чтобы разрешить неприятный инцидент.

Но неожиданно вскрикнула и кинулась на пол. Кинулась к Лидке. Та валялась в обмороке, раскинув руки по сторонам.

— Лида, дорогая, очнись, солнышко! — она приняласьлегонько стукать ее по щекам.

— Что тут происходит? — Сашка повернулась к майору как к старшему по званию из всех собравшихся.

— Этот гад — убийца! — он лягнул неугомонного Вована. — Пытается оказать сопротивление при задержании!

— Надеюсь, вы понимаете, что не у пивного ларька бродягу повязали, — наконец обозначилась сидящая Валентина. — Вы в доме Аркадия Петровича Мамонова. Умерьте пыл, господа!

Именно это замечание привело всех в чувство. Даже Вован повис на подоконнике, как продолжение тяжелых гардин, и проскулил жалобно:

— Я никого не трогал. Я был рядом, услыхал Лиду и кинулся к окну. А эти архаровцы как из-под земли выросли. Лидок упала, я хотел перелезть через подоконник, чтобы ей помочь, а они как налетели, как начали лупить меня, идиоты.

— Поговори мне! — пригрозил ему Синичкин и подтвердил предупреждение внушительным подзатыльником.

Вован всхлипнул и вдруг завыл так жалобно, что Сашке захотелось простить ему все на свете. Даже то, что он таким дураком родился.

В этот момент сзади на нее опять кто-то налетел.

— А что тут происходит? — крикнул над ухом Серега.

Сашка только плечами пожала.

— Я искал тебя по всему дому, потом в саду, где ты была?

— Да какая разница, — разозлилась она. — Тут вон Лидка опять в обмороке.

— С чего бы это? — хмыкнул он и оглядел комнату.

И тут Сашка спиной ощутила, как он застыл. Но лишь на мгновение, в следующее он обхватил ее голову ладонями и повернул в другой угол комнаты. Там на стуле сидела горничная Надя. Сидела как-то странно недвижимо, лицом к стене. Она не реагировала на шум и возню в собственной комнате, что говорило о том, что либо ей наплевать на все это, либо она ничего не замечает.

Надя слыла девушкой любопытной, а временами и нервной, похлеще Лидки, поэтому сидеть, не реагируя на крики и драку, было совсем не в ее характере. Сашка медленно подошла к ней, заглянула в лицо и тут же резко отшатнулась в сторону, чуть не упав на Лидку и Викторию.

— Д-да она же… она же мертва! — хрип, вырвавшийся из ее рта, заставил содрогнуться от ужаса всех в комнате.

— Т-ты уверена? — переспросил Серега с видом заинтересованного дурня.

— Более чем, — она сглотнула подступившую к горлу тошноту и, подавив в себе желание выскочить из комнаты, еще раз заглянула в лицо горничной.

Глаза той застыли в немом ужасе, рот исказила уродливая предсмертная ухмылка.

Теперь Сашке стало понятно, отчего Лидка хлопнулась в обморок.

— Глаз с него не спускай! — приказал майор Синичкину и, пнув Вована напоследок, быстро проник в комнату и приблизился к телу.

Потрогав Надину шею, он констатировал:

— Еще теплая. Ее задушили. Тут след.

Сашка увидела синюю полоску поперек Надиной шеи. Голова ее закружилась, она пошатнулась и упала на Серегины руки.

Глава 10

— А что это было? — Сашка попыталась подняться на локтях, но Серега упрямо уложил ее на кровать и аккуратно поправил подушку.

— Лучше не вставай. Я все расскажу, ты только лежи.

— Да что ты носишься со мной? Я же не ваза из китайского фарфора.

— Моя дорогая, иногда фарфор оказывается крепче человеческого здоровья, — с видом профессионального психолога заключил он и похлопал ее по плечу. — Значит, что произошло… Лидка поговорила с майором Ляповым и тут же ощутила приступ голода. Если учесть, что все в этом доме практически ничего не ели со времени приема, то понятно, почему обмороки стали обычным явлением. Ничто не делает человека столь слабым и физически, и душевно, как отсутствие завтрака.

Так вот… Лидка пошла на кухню, там поругалась с Вованом по причине того, что последний сожрал последний йогурт. А потом она поступила, на мой взгляд, странно, может быть, опять же с голодухи. Она решила отыскать кого-нибудь из прислуги и отчитать за бесхозяйственность. Валентину она не нашла. Поэтому она и потащилась в боковые комнаты, предположив, что все горничные во главе с домоправительницей смотрят сериалы, предоставив хозяевам дома решать продовольственные проблемы самостоятельно. Первой, кого она увидела, была Надя. Но Надя ей уже ничем помочь не могла, так как… ну, в общем, Надю она нашла уже мертвой. Разумеется, Лидка подняла страшный крик. Вован, который шел по дорожке от кухни к своей части дома, той, что с отдельной дверью, услыхал ее крик и, решив, что ее режут, понесся к окну. Ляпов и Синичкин, сидевшие в беседке у пруда, решили то же самое, поэтому предприняли аналогичные действия.

Подбежав к злополучному окну, они застали странную картину: Лидка издала последний оглушительный вопль из своей лебединой песни и рухнула на пол, а Вован в это время, повиснув на подоконнике, болтался между комнатой и улицей. Ну, головой, разумеется, уже в доме, а ногами снаружи. Вот тут-то они и подумали, что он Лидку прибил. И решили его повязать, но Вована голыми руками не возьмешь. Он оказал сопротивление как словом, так и вполне ощутимым действием. Оба сыскаря теперь предпочитают стоять, так как Вован покалечил их задницы, — Серега злорадно усмехнулся. — А потом в комнату вбежали все вы.

— А кто убил Надю?

— Ну, милая моя! Это на сегодняшний день, пожалуй, только Надя и знает. Но она уже ничего не расскажет. Следователи так перепуганы, что готовы взять вину на себя, лишь бы не предполагать, кто из нас убийца. Могу представить, что им скажет твой отец. У майора и капитана милиции практически под носом кто-то убил его горничную. В его же доме! Я думаю, Ляпов сам себя посадит. Или Синичкина расстреляет. Исключительно из чувства глубокого раскаяния.

— Неужели никто ничего не заметил? — Сашка вздохнула.

— Никто ничего… Охранники клянутся, что из посторонних никто на вашу территорию не проходил, кроме меня. И уж никто точно не выходил и не вылезал за забор. У вас такая мощная система охраны, что мышь просто так не проскочит. Следователи тут же решили, что убийца все еще прячется на территории. Устроили бега по пересеченной местности. Вместе с охраной под каждый куст в парке заглянули, дом перевернули и никого не нашли. Потом принялись за нас. Тебя почему-то исключили сразу, ну и Лидку тоже. Да… они установили, что Надя умерла за полчаса до того, как ее тело обнаружили, так что посуди сама. Я долго объяснял, где искал тебя, пока не услыхал Лидкины вопли. Валентине тоже досталось. Ну, и Вована потрясли основательно. Дворник ваш пострадал ни за что, его допросили с пристрастием. Ну он мужик заковыристый, принялся им объяснять методику высаживания розовых кустов. По его словам, он именно этим с самого утра и занимался.

— А Виктория?

— А что Виктория? Ее игру все слышали. Тут не подкопаешься.

— А… — она хотела было спросить о Павле, но тут осеклась.

Странно, его появления, похоже, вообще никто не заметил. Даже Виктория, которая стояла и наблюдала их в холле. Интересно, почему? Может быть, она недостаточно долго стояла? Никто о нем даже не вспомнил! А ведь именно он, и только он мог спокойно проникнуть к Наде в комнату, задушить ее и вернуться в холл к тому моменту, как она сама вошла туда же с улицы. По времени, по крайней мере, совпадает. Помешать ему было некому. Лидка беседовала с майором Ляповым, Вован шарил в холодильнике, Серега был в гостиной с Викторией, она торчала у окна… Сашка вздрогнула. Плечи все еще хранили тепло ладоней Павла, как напоминание о мгновениях призрачного счастья посреди смазанной акварели холла с россыпью падающих искр солнечного света.

«Нет, — она даже головой мотнула, — это не он! Он никого не способен убить. Как мне могла прийти в голову такая чушь!»

* * *

К трем часам дня прояснились подробности убийства горничной Нади. Следов борьбы в комнате практически не было, из чего следователи решили, что жертва довольно хорошо знала своего убийцу, а поэтому и не думала сопротивляться, пока не оказалось слишком поздно. Ничего, что указывало бы на личность преступника, так и не нашли. От Вована отстали по причине его полной невменяемости. Он начинал махать кулаками, как только Ляпов или Синичкин появлялись в его поле зрения. Очень он их почему-то невзлюбил. Последние, видимо, сочли парня буйно помешанным и предпочли держаться от него подальше. К тому же подозревать Вована в убийстве было просто нелепо — он все время торчал на кухне. Это подтвердили Сашка, которая его встретила, когда сама оттуда выходила, и Валентина, с которой он вяло переругивался относительно ее непрофессионального подхода к обязанностям домоправительницы весь последний час, до того как Лидка обнаружила тело.

Поскольку следствие зашло в тупик, было решено собрать всех участников событий и провести перекрестный допрос. Когда огромные старинные часы ударили три раза, майор Ляпов прихлопнул ладонью свою папку, что, вероятно, свидетельствовало о начале заседания. Сашка поежилась, она до сих пор чувствовала себя как-то неуютно. Серега, пристроившийся рядом с ней на диване, взял ее за руку с такой трепетной нежностью, будто бы она была тяжело больна и только что узнала о том, что в скором времени недуг сведет ее в могилу. Сашку передернуло еще раз. Очень уж неприятные ассоциации. Она покосилась на Викторию — та преспокойно листала очередной журнал, расположившись в большом кресле у камина.

«Интересно, смерть Нади ее успокоила? — подумала Сашка. — Ведь как ни крути, а кухарку застрелили, когда та неосторожно напялила Викино вечернее платье, из чего следовало, что убийца охотился вовсе не за Галей, а за Викторией. Но раз теперь задушили горничную Надю, то, наверное, преступник руководствуется какими-то иными мотивами… Хотя все равно я бы на месте тетушки в такой ситуации сама руки на себя наложила. От страха. А она — невозмутима, словно все эти ужасные обстоятельства и практически прямая угроза собственной жизни ее нисколько не занимают. Вот кремень! Даже не подумала, чтобы поскорее уехать из нашего опасного дома в свой мирный Техас. А может, у них в США и не такое еще творится. Ведь совсем недавно передавали в новостях, как школьники расстреляли своих одноклассников прямо во дворе колледжа. Кажется, это как раз в Техасе и произошло…»

Лидка полулежала в кресле напротив. Вован сидел перед ней на полу. Одной рукой он непрестанно прощупывал пульс писательницы, другой заботливо обмахивал ее журналом «Космополитен». Лидка морщилась и слабо постанывала. Собственно говоря, она имела на это полное право. В конце концов, не каждому выпадает испытание за три дня обнаружить два трупа. Прислуга в лице домоправительницы Вали, дворника Игната и оставшихся в живых двух горничных Кати и Любы стояли у рояля. Горничные тихо хлюпали, то и дело промакивая влажные уголки глаз белыми платочками. Лицо Вали не выражало никаких эмоций, кроме собранной в кулак воли. Игнат сонно разглядывал свои черные от вечного копания в земле руки, иногда протяжно вздыхая то ли от жалости к безвременно усопшим, то ли от невозможности вернуться к любимым розам, то ли еще от чего-то — Сашка его никогда понять не могла. Игнат, сколько она его знала, всегда был молчалив и нелюдим. С ним и поговорить-то никогда не удавалось — бродил тенью то в саду, то в парке. Оживлялся лишь весной, когда нужно было высаживать новые цветы на клумбы. Капитан Синичкин, сгорбившись, сидел за столом рядом со своим начальником.

— Итак, господа и дамы, — Ляпов кашлянул, почему-то покосился на большое зашторенное окно, к нему и обратился с последовавшим коротким вступлением. — Нам необходимо выяснить, кто мог… хм… словом, чего тянуть, нужно попытаться установить личность… которая по тем или иным причинам не имеет алиби на момент убийства.

Произнеся столь сложную, но вполне корректную фразу, он слабо улыбнулся, явно довольный своими дипломатическими способностями. А потом продолжил, уже обращая взгляд на рояль, как будто он живое существо.

— Уже сейчас понятно, что убийца скорее всего находится в этой комнате…

— Ох, ну что вы такое говорите! — истерично возмутилась Лидка.

— В самом деле, — усмехнулась Виктория, не отрывая взгляда от глянцевой рекламы на странице, — кто из нас тут способен задушить довольно сильную женщину, такую, как Надя? Может быть, я?

— Но я ничего не утверждаю, — тут же растерялся майор.

— И на этом спасибо. — Виктория отложила журнал в сторону и посмотрела на Ляпова в упор.

Тот залился краской, поерзал на стуле, но все-таки мужественно продолжил:

— Дело в том, что никто из охранников не мог в это время быть в доме, так как все они собрались в одной комнате и беседовали с капитаном Синичкиным. А поскольку комната, в которой они находились, была как раз главным охранным пунктом, оснащенным мониторами, то нам доподлинно известно: никто не входил на территорию. Равно как и не покидал ее. То есть, конечно, не исключен вариант, что убийца скрывается в саду или в парке, однако это практически невозможно. Мы прочесали все.

— Да кто из нас может настолько взъесться на прислугу, чтобы убить ее?! — гневно вопросил собравшихся Вован и тут же снова принялся судорожно обмахивать Лидку журналом.

— Давайте не будем о мотивах преступления, — майор поморщился, наверное, потому, что эта тема была для него самой болезненной. — Мотивы обоих убийств пока, прямо скажем, совершенно не ясны, — давайте попробуем разобраться, кто где был, когда Надю…

— Ах, довольно! — опять вскричала Лидка.

— Мы уже все поняли, — поддержала ее Виктория. — Давайте пытаться. Я играла на рояле в этой гостиной.

— Да-да, — кивнула Валентина, — я слышала.

— Все слышали, — буркнул Серега. — Лично я, похоже, алиби не имею. Я бродил по дому.

— Я вас видела, — неожиданно вступилась за него горничная Катя.

— И я, — подала голос Люба, — да и вы нас видели, помните, вы в библиотеку заглянули, мы там книжки протирали. Это было… — она задумалась, закатив глаза к потолку, — это было, кажется, минут за десять до того жуткого крика…

— У меня меццо-сопрано, — капризно прохныкала Лидка. — Сам Прохоров советовал мне поступать в консерваторию.

— Дорогая, — Виктория ей ласково улыбнулась, — никто не пытается принизить твои голосовые данные. Как раз наоборот. Ты взревела, как классическое меццо-сопрано.

— Да уж, — шепнул Серега, — у меня чуть башка не треснула. Даром что я на третьем этаже был.

— А где были вы? — Ляпов быстро перекинул вопрос Вовану.

— Я уже все сказал, — не поворачиваясь, ответил тот, — на кухне. Валя, подтверди еще раз для наших гениальных следователей. И Игнат, скажи им, что ты видел, как я бежал к окну Надиной комнаты со стороны кухни.

— Точно, — кивнул тот. — Сам-то я с утра окучивал розовые кусты, аккурат недалеко от черновой двери, так даже слышал, как Вовка ругался с Валентиной. Никакой спектакль слушать не нужно, и так весело!

— А я не прав, скажите? — тут же взревел Вован. — Нет, что за порядок в доме — второй день жрать нечего!

— Владимир, выбирайте выражения, — тут же поправила его Виктория, которая со дня приезда безуспешно пыталась обучить Лидкиного агента светским манерам.

— Pardon, madam! — виновато буркнул тот, явно подражая французскому прононсу Сереги.

Серега мучительно поморщился, но ничего не сказал.

— Значит, подытожим, — деловито начал майор. — Владимир и Валентина были на кухне, Игнат — в саду, Катерина и Любовь — в библиотеке, Сергей — где-то около них, Виктория Петровна играла на роле, Александра стояла в холле, охранники беседовали с капитаном Синичкиным в своем домике у ограды. И кто же был свободен?

Повисло молчаливое раздумье, которое прервал Серега неожиданно смелым выпадом:

— Вы! А где были вы во время убийства?

— Я?! — Ляпов поперхнулся. — Я… я поговорил с Лидией в беседке, потом проводил ее до ее двери, так как она боялась идти мимо бассейна, а потом прошелся по саду…

— Но ведь если бегом, то добраться до Надиной комнаты можно за пять минут, — не унимался Серега и, глядя на окончательно стушевавшегося майора, нагло усмехнулся.

— Опять?! — вскричала Лидка верхней нотой своего почти профессионального меццо-сопрано. — Опять меня подозревать начнете?! Я могу подтвердить свое алиби. Мне позвонили из редакции, и мы минут пятнадцать бились над названием нового романа. Я настаивала на своем, даже голос сорвала!

— Что бы было с домом, если бы она при виде трупа взревела во всю свою ненадорванную глотку? — опять шепнул Серега.

— Н-да… — протянул майор, — у вас алиби тоже есть.

— Таким образом, алиби нет лишь у вас, господин следователь, — равнодушно подытожила Виктория.

— Выходит, что так, — тот развел руками.

Сашке стало жаль его. Вид у несчастного был крайне подавленный: бледный лоб покрылся испариной, губы тряслись. Да что там губы, он уже трясся всем своим упитанным телом.

«Ничего себе влип человек!» — сердобольно подумала она.

В общем, на том и закончили обсуждение. Хотя результат, конечно, был достигнут: если до этого разговора следствие, можно сказать, зашло в тупик, то после него уж никто определить не мог, где сейчас это следствие находится. Нет, Вован, разумеется, тут же определил, но подобное местоположение не принято оглашать в приличном обществе. А потому, прощаясь со следователями, все только опускали глаза да прятали улыбки.

Те же так ничего вразумительного и не смогли доложить вернувшемуся раньше обычного Аркадию Петровичу.

Удивительное дело, но смерть Нади, похоже, никого не выбила из колеи. Словно к убийствам в доме настолько привыкли, что уже не считали их чем-то из ряда вон выходящим. Аркадий Петрович лишь покачал головой и тут же прошел в кабинет со своей секретаршей. Его, судя по всему, волновали какие-то иные дела, от которых он никак не мог отвлечься. Павел проследовал за ним немой загадочной тенью. Лишь бросил короткий взгляд на Сашку, от которого та совсем растерялась. Она ожидала большего. По крайней мере, кивка или слабой улыбки.

«И что теперь?» — спросила она себя, прежде чем погрузилась в мучительные размышления.

Виола с Борисом объявились часам к семи и сообщили, что вернулись из банка, где провели весь долгий день, а поэтому они жутко переутомились и не желают слушать ни про какие убийства. Впрочем, Виола поинтересовалась, убрали ли из дома труп, а также приказала Валентине заняться кухней и приготовлением еды. С этим она удалилась в свою комнату, сохраняя на челе весьма усталый вид.

— При таком отношении скоро в вашем доме ни одной горничной не останется, — проворчал Серега, — всех перебьют. А дворнику Игнату я уже посоветовал рвать отсюда когти.

На этом месте он запнулся, почему-то покосился на дверь и закончил совсем скомканно:

— У вас было три горничных, кухарка и Валентина. Всего пять женщин, а Игнат — единственный мужик. То есть… а может быть, я поторопился… Однако на его месте я бы не стал ждать продолжения событий, мало ли что там…

С этим он и удалился. Причем вид у него был такой, будто он не собирался более никогда появляться в этом опасном доме.

«Дурак какой-то, — решила Сашка. — И почему его еще из Оксфорда не поперли?!»

А потом с лестницы спустился отец. Он выглядел усталым, но почему-то довольным. Учитывая обстоятельства, это было странно. Он улыбнулся стоящей в холле дочери и, потирая руки, вопросил:

— Ну-с, дитя, какие у тебя планы?

— Планы? — оторопела та.

— Сейчас нет и девяти, так? — он обнял ее за плечи и легонько встряхнул. — Неужели у молодой девицы нет никаких планов на предстоящий вечер?

— Ну… может быть, они и были бы… но Рябой не появляется уже дня три, а посему какие у меня могут быть планы, кроме как почитать книгу или посмотреть телевизор?

— Непорядок, — Аркадий Петрович нахмурился и оглянулся на лестницу.

К ним приближался Павел. Все такой же многозначительно молчаливый.

— Как насчет кино? — спросил отец то ли у него, то ли у Сашки.

— Ты хочешь пойти в кино? Ты?! — испуганно вскричала дочь.

— А почему бы и нет, — весело ответил он, хлопнув ее между лопаток, подтолкнул к выходу. — Давай скажи Игнату, чтобы позвонил охране. Мы выезжаем через пять минут. Заодно и поужинаем, а то желудок сводит.

Не помня себя от обрушившегося на нее внезапного счастья, Сашка полетела на улицу.

Темно еще не было. Грязно-голубое небо краснело к западу, куда только что опустилось огромное вечернее солнце. Ветер шелестел в листве и гнал пыль по дорожке. Сашка собрала в хвост растрепавшиеся волосы и оглянулась по сторонам. Игната нигде не было.

«Наверное, в саду возится со своими розами», — решила она. Звать его в этом случае было делом бесполезным. Ветер унес бы ее голос в другую сторону. Она зябко поежилась.

— Я уже говорил сегодня с Викторией, — донесся до нее раздраженный Серегин баритон. — Просто мне нужно знать, и все тут! И я уеду, и забуду об этом деле раз и навсегда. И прокляну свой болтливый язык!

Сашка замерла на дорожке, тихонько отступила в тень и прислушалась.

— Я не желаю быть пешкой в чужой игре. Тем более в твоей! — Серега сорвался на гнев.

— В моей? — хохотнул Вован. — И это меня в доме считают сумасшедшим?

— Брось. Я же не идиот!

— Это ты так считаешь, — нагло заявил литературный агент.

— Но рассказал-то тебе я. Я же тебя предупредил. Неужели теперь я должен забыть об этом, когда девушку убили.

— Что ты мне рассказал? — ехидно спросил Вован.

— Мне повторить?

И тут Сашку затрясло. На этот раз от праведного гнева. Совладать с собой она уже не могла. А потому вылетела на дорожку и понеслась к говорившим. Завернув за угол дома, она тут же наткнулась на Вована и Серегу.

— Знаешь что, — она толкнула Серегу в плечо, — хватит уже. Повтори, пожалуйста! Для меня повтори. Я уже устала от ваших загадок!

Оба парня оторопели и синхронно захлопали глазами.

— Что?! — она снова толкнула Серегу в плечо. — Язык проглотил? Что за чертовщина такая? Все как будто сговорились общаться исключительно обрывками фраз, а я как идиотка должна трястись от страха в собственном доме. Ну-ка быстро выкладывайте, в чем дело. Иначе я сейчас же позову отца, и мы вместе учиним вам допрос.

Вован развел руками:

— А о чем допрашивать-то?

— Папа! — громко взвыла Сашка.

— Ладно, ладно, — Вован явно струсил, схватил ее за руку. — Я скажу тебе. Только заранее предупреждаю, Надю я не убивал. Ну честно, не убивал!

— Так в чем дело?! — она повернулась к Сереге.

Тот отступил на шаг к кустам, будто бы надеялся спрятаться от дознания.

— Да ни в чем, собственно, — он вяло пожал плечами.

— Налетел на меня, дурак, — хмыкнул Вован.

— Не выдавай желаемое за действительность, налетел! — огрызнулся Серега. — Я другой сексуальной ориентации.

— Прекрати паясничать, — поморщилась Сашка. — Кто-нибудь будет говорить? — она набрала в легкие побольше воздуха и снова взревела. — Па…

Вован истерично дернул ее за руку. Серега вздрогнул и присел. Потом прошипел испуганно:

— Я скажу, скажу. Что ты хочешь выяснить? Ладно, слушай: помнишь, на лестнице ты проговорилась, что Надя с кем-то по телефону трепалась о деньгах и о секретах. Помнишь?

— Ну?

— Я знал, что Вован тоже нечто в этом роде замышляет. Случайно: проходил мимо беседки, а он по мобильному как раз договаривался о продаже информации.

— Что?! — Сашка перевела злой взгляд на виновного.

— Ага, — тот хмыкнул, — мимо он проходил! Дитя КГБ! Все у вас тут шпионы потомственные. Сидел в кустах, как Павлик Морозов, мать его! И слушал, гаденыш.

— Прикуси язык! — цыкнул Серега и поклонился Сашке. — Прости, солнышко. Иногда приходится иметь дело с такими вот, как этот.

— И чего ты в кустах высидел? — поинтересовалась Сашка. Сейчас ей было плевать на грязную лексику собеседника.

— Придурок решил договориться с одним журналистом о продаже информации. После всего, что произойдет…

— Да чего ты его слушаешь! — громко перебил его Вован. — Я хотел продать интервью, где Лидка рассказала бы о том, как нашла Галю в бассейне. Это подняло бы ее рейтинг. Ну, она сказала бы, что отразит этот ужас в своем следующем романе, и все такое… А он уже навоображал себе! Какую еще информацию я могу продать, а? А Павлик Морозов наш как выскочит из кустов да как начнет стращать меня! Мол, и подонок я, и всякое такое… А вчера подходит ко мне и ехидно так замечание делает, что у нас не дом, а пресс-центр МВД России. Все только тем и занимаются, что стремятся уведомить средства массовой информации о том, что у нас тут творится. Я, разумеется, поинтересовался, кто еще. Ну, он мне и сказал, что Надя. Вот и все.

— Вот и все?! — Серега разразился демоническим смехом. Это он умел. Потом, когда понял, что смешно только ему, замолк и продолжил в более спокойном, хоть и не менее ехидном тоне: — Разве не Надя стала твоей конкуренткой на рынке? Разве это не повод, чтобы задушить несчастную девушку?

— По-моему, нет, — разом ответили ему Вован и Сашка.

— Ну как знаете, — неожиданно сник он, похоже, не собираясь доказывать свою правоту.

— А ты расскажи об этом следователям, — сердобольно посоветовала ему Сашка.

Но тут возмутился виновник заварухи.

— Да ты что! — нервно вскрикнул Вован. — Они же меня за задницу схватят!

— По-моему, ты только того и добиваешься, чтобы хоть кто-нибудь ухватил тебя за попку, — зло вставил Серега.

— Эта информация лишняя для моих ушей, — замахала на них Сашка. — Только я все равно не понимаю, чего это ты, Серега, так раскричался из-за пустяка. Право же, я начинаю сомневаться в твоих умственных способностях. Развели тут детский сад. Подозревать в убийстве человека по одному тебе понятным причинам.

— А тебе эти причины непонятны? — обиженно буркнул Серега.

— Мне?! Они даже Вовану непонятны.

— Не знаю, мне это кажется очевидным, — Серега засунул руки в задние карманы джинсов и принялся раскачиваться взад-вперед. — Информация о том, что творится в доме самого Мамонова, стоит очень дорого. За такие деньги и убить можно. Думаешь, почему Аркадий Петрович пригласил расследовать преступление не каких-нибудь чинов с Петровки или даже с Лубянки? Да ему только пальцем щелкнуть, и тут сам министр внутренних дел носом землю рыть примется.

Сашка и сама размышляла над этим. Ну почему, в самом деле, отец воспользовался услугами каких-то придурковатых милиционеров из соседнего районного центра, которые и передвигаются-то по дому с большой опаской, а уж лишний вопрос и задать боятся. Разумеется, для них выяснить, кто убийца, — просто-таки невыполнимая задача. А ведь действительно отец мог вызвать в свой дом лучшие силы, наводнить все тут агентами КГБ, Интерпола и еще бог весть каких служб, и они бы сделали свое дело — раскрыли бы еще первое преступление буквально к следующему утру.

— Во-от, — многозначительно протянул Серега и поцокал языком, для важности, — Аркадий Петрович не желает огласки особенно там, — тут он красноречиво поднял глаза к небу, — ведь если только информация просочится за ворота, можешь себе представить, что начнется.

— Это досужие домыслы, — не слишком уверенно ответила Сашка. — Что с того, что в доме Мамонова убили кухарку?

— Если твой отец не желает об этом оповещать, значит, есть причины, — и Серега принял такой загадочный вид, будто бы прекрасно понимал, в чем дело. Хотя скорее всего просто желал сохранить достоинство при провале. Ведь на самом деле выглядел он подозрительным дурачком, который почему-то решил провести собственное расследование и принялся по этой причине подозревать всех на свете.

— Александра! — донеслось сверху.

Все трое вздрогнули. Сашку тут же заполнило раскаяние до самой макушки. Ну как она могла ввязаться в бессмысленный разговор, в то время как ее ждет отец. В кои-то веки он решил уделить ей три часа своей жизни, а она тут треплется попусту!

— Иду, — крикнула она.

— Только не говори ничего Аркадию Петровичу, — взмолился Вован.

— Очень нужно, — усмехнулась она. — Он еще подумает, что я, как и вы, с ума сошла.

— А чего это он тебя зовет? — Серега все еще покачивался, засунув руки в карманы.

— Мы с ним собираемся пойти в кино на последний сеанс, — она просто не могла сдержаться, чтобы не похвастаться.

— Да ну! — удивились оба разом. — В кино!

— А я? — робко предложил себя Серега.

Но Сашка была непреклонна:

— А ты с нами не поедешь. Это семейное дело.

— А-а… — разочарованно протянул он, — до машины-то можно проводить?

Они оставили Вована в состоянии крайней задумчивости. Может быть, он принялся размышлять над превратностями злой судьбы, которая не позволила ему загнать информацию подороже. Сашка быстро пошла к гаражу, Серега плелся сзади.

— А про какого журналиста ты спрашивал у Виктории утром? — она чувствовала, что дело именно в этом журналисте, что Серега предпочел прикинуться идиотом, лишь бы не раскрывать ей своих истинных подозрений. Скорее всего сегодня утром он был откровеннее с тетушкой, нежели сейчас с ней и Вованом.

Вопрос застал того врасплох, и он надолго замолчал, собираясь с мыслями. Сашка не стала его торопить. В конце концов, даже интересно, как будущий дипломат уйдет от ответа на прямой вопрос. В молчании они миновали темную дверь кухни и завернули за угол. Сквозь кусты жасмина показались размытые в сумерках очертания гаража, перед которым уже стояли «Мерседес» отца и рядом несколько человек. Среди них был сам Аркадий Петрович. Павла она тоже сразу узнала. Еще водитель и, наверное, кто-то из охранников. Сашка остановилась и повернулась к Сереге:

— Ну? Что ты придумаешь на сей раз?

Тот смотрел на машину и на людей рядом с ней со смесью безнадежности и злобы на физиономии:

— Так вы едете в кино целой компанией?

— Это несущественно, — отрезала она.

— Разумеется. И Павел, похоже, с вами собирается?

— Да что из того! — возмутилась Сашка. — Я тебя про журналиста спрашиваю!

— А ты подумай, — он гневно сверкнул глазами. В свете желтого фонаря взгляд его показался ей демоническим. — Who is this Pavel? Why did all our troubles begin with his appearance in you house?^[3]

— It’s the rubbish! You jealousy is…^[4] — Сашка с досадой закончила уже по-русски: — глупа и неоправданна. И изволь, пожалуйста, говорить по-русски. В конце концов, мы же в России! Почему обязательно нужно изъясняться на английском?!

— Неоправданна?! Глупа?! — он не отреагировал на ее замечание, продолжив в той же гневной манере: — А то, что ты идешь в кино с ним? — грамматику он предпочел сохранить английскую. Может быть, все еще по причине крайнего раздражения.

— Я еду в кино с отцом. Это папа пригласил Павла с нами.

— Замечательно. А как же я?

— А тебя не пригласил.

— Если бы ты пожелала, я бы поехал с вами, — убитым голосом заключил он.

Потом развернулся на 180 градусов и пошел прочь. Наверное, к своей машине, которую оставил перед парадной лестницей.

* * *

Всю дорогу до самой Москвы отец рассказывал забавные истории из своей молодости. Сашка и представить себе не могла, что студенческие годы его были столь бурными. Да и вообще, он давно уже так не веселился. С каким-то надрывом, даже как будто в последний раз. Словно хотел пересмеять внутреннюю боль.

«Странно, — думала она. — В доме творится черт-те что, а он делает вид, что ему хорошо. Уж на что Вован беспечный парень, а его ведь проняло: совсем в тоску впал бедняга, даже огрызаться начал, с Серегой ругается беспрестанно, того глядишь, и на Лидку — своего кумира — накинется. А папа ничего, радуется жизни как ни в чем не бывало. Нет, делает вид, что радуется. Из последних сил…»

Она, разумеется, смеялась отцовским шуткам громко и искренне. Насколько могла. И все-таки на душе у нее было невесело, а в голове бродили тягостные мысли. Во-первых, в доме много чего происходит странного и всплывают на свет загадки, на которые раньше она и внимания-то не обращала.

Вот, например, Вован. Серега сегодня несколько раз намекнул на его «не совсем традиционную сексуальную ориентацию». Хотя чего тут намекать — на него один раз посмотреть достаточно, чтобы понять, какая у него ориентация. Коротенькие волосики, уложенные аккуратными колечками, осветленные к тому же — эдакая голова купидона. Серьга в ухе, сам весь звонкий, гибкий, жеманный, губы надувает, как девица с панели. Только что глаза не красит да женское белье не носит. Впрочем, это на людях. А что он там в своей комнате вытворяет — кто его знает… И вот этот тип почему-то поселился с Лидкой. Что их связывает? Общее увлечение Лидкиной литературной деятельностью? Но на кой же черт жить вместе, даже если это так?! И потом, с чего бы директору успешного эстрадного певца Балуева вдруг переквалифицироваться в литературные агенты. Ведь в деньгах он теряет как минимум раз в сто! Что он получает с Лидкиных романов — копейки. К тому же на эстраде у него столько связей, исчезни со сцены Балуев, Вован мог бы преспокойно пристроиться еще к какой-нибудь «звезде» того же уровня, а то и повыше. Нет, прилип к Лидке, да так плотно, что даже жить к ней переехал. И ведь этот факт все восприняли вполне однозначно: Вован — Лидкин любовник. Никаких вопросов не задавали. А стоило бы. Какой из него любовник! Почему же он все-таки живет при ней?

Потом, почему Виктория не стремится уехать? Не то чтобы Сашка желала скорейшего отъезда тетушки, но в сложившихся обстоятельствах пребывание той в доме было весьма странно. Конечно, Виктория — не паникерша. Всегда была и остается спокойной и уверенной в себе. Но тут же речь идет о ее жизни. Ведь как ни крути, Галю застрелили, когда та вырядилась в ее платье. И ночью застрелили, в спину. Разве это не повод для беспокойства?

Ну, конечно, Сашку интересовали мотивы убийств кухарки и горничной. Кому понадобилось чистить столь варварским способом ряды прислуги в их доме? Кому помешали две тихие, малопримечательные женщины? И стоит ли связывать эти убийства между собой? Убили ли обеих по одной и той же причине, один и тот же человек или нет? Интересно, что следователи думают по этому поводу…

И последнее, почему сегодня никто не видел Павла? Днем его никто не видел! Даже Виктория, которая вышла в холл и смотрела на него в упор, потом вдруг завела разговор о Сереге. Да с таким невозмутимым видом, словно Павел за минуту до того Сашку не обнимал. Словно его вообще не было. Ведь тетка даже удивилась, когда она спросила о нем: «При чем здесь Павел?» Ничего себе «при чем»! А с кем она целовалась?! Что-то не похоже, чтобы тетушка проявила тактичность, «не заметив» всего этого и нарочно спросив о Сереге. Похоже, она действительно Павла не заметила.

И как это Серега, вбежавший по лестнице после разговора с Викторией, не столкнулся с Павлом, который спускался по этой же лестнице аккурат в тот же момент? Да и откуда Павел спускался, интересно? С третьего этажа, где расположена гостевая комната, в которой его разместили? Сколько он вообще пробыл в доме до их встречи? На чем приехал из Москвы и на чем уехал обратно? Ведь машин-то около дома не было! Да и охрана, по заявлению Синичкина, никого не впускала на территорию. Что за чертовщина такая! Получается, что Павла сегодня днем видела только она. Одна! А он шатался по дому неизвестно сколько времени до их встречи и исчез непонятно куда после. И это как раз в тот час, когда была убита Надя. Да был ли он вообще? Может быть, ей он почудился? Тогда с кем она целовалась?!

«Кто такой этот Павел? Почему все наши беды начались с его появления в вашем доме?» — вспомнила она слова Сереги.

А ведь он прав. Если и не все беды, но убийства точно. Галю застрелили на приеме — в первый день приезда Павла. Связан ли он с убийствами женщин? И еще зеркала эти треклятые, которые лопнули как по команде в ночь приема, как раз перед убийством Гали.

«А что, если…» — у Сашки перехватило дух, она сглотнула и робко подняла глаза на Павла.

Тот сидел напротив в кресле лицом к ней и смотрел прямо на нее. Странная улыбка блуждала на его губах. Сашкины руки покрылись мурашками. Ей опять показалось, что он читает ее мысли. И эти мысли его забавляют. Аркадия Петровича он не слушал. Нет, он реагировал, кивал, когда нужно, но в суть рассказов не вникал. Благо тот не обращал внимания на остальных, упиваясь своими веселыми воспоминаниями.

— Ты был сегодня в доме? — ее голос предательски дрогнул.

— А откуда мы все едем? — усмехнулся он, ничуть не смутившись ее вопросом.

— А днем, ты был дома?

— А ты как думаешь? — он нагнулся и взял ее за руку. Его пальцы были холодными, и этот холод вмиг проник в нее до самого сердца.

Сашка замерла, пытаясь совладать с собой. Но ничего не выходило. Чувство было такое, будто ее сунули в холодильник, и выбраться оттуда не представляется возможным. На ее разум наползала страшная, непонятная чернь.

— Отпусти, — наконец прохрипела она. — Я больше не могу.

Как этот молодой парень мог источать и теплый желтый свет, и черный холод? Как?!

— Папа! — нервно крикнула она.

Аркадий Петрович вздрогнул, оборвал рассказ на полуслове и с испугом уставился на дочь. Та вжалась в кожаную спинку дивана, чтобы дрожь, пробивавшая все тело, была не столь очевидна для окружающих.

— Папа, Павел весь день был с тобой?

— А что такое? — отец удивленно вскинул бровь.

— Потом объясню. Просто ответь, ты весь день его видел?

— Ну… — он потер переносицу, — нужно вспомнить… У меня было совещание, по-моему, ему стало скучно, и он ушел. А почему бы тебе не спросить у него самого, ведь ты ведешь себя сейчас неприлично. Не находишь?

— Но он не отвечает. А я должна знать, потому что видела его сегодня днем в нашем доме.

— Да? — тут Аркадий Петрович искренне удивился. Впрочем, тут же ободряюще улыбнулся и похлопал ее по коленке: — Тебе почудилось. Павел не мог быть в двух местах одновременно, не так ли?..

И тут Сашка увидела перемены на его лице. Жизнерадостность, навеянная легкими воспоминаниями, враз покинула его, уступив место какой-то обреченной угрюмости.

Павел молчал, так и не ответив на ее вопрос, но Сашка поняла. Поняла не про него, а про отца — он не уверен в своем предположении. Он не уверен, что Павла не было в доме. Он вообще ни в чем не уверен. Даже в себе. Он вообще не понимает теперь, в каком мире живет. Он не осознает, что в его доме происходят страшные преступления, словно он не живет в этом доме, а лишь наблюдает, как по телевизору, за не очень увлекательным детективным сериалом. Почва уходила из-под ног Аркадия Петровича — вот что поняла Сашка. Он стоял на краю пропасти без всякой надежды на спасение, потому что сам к этой пропасти не шел — это она надвигалась на него. Его выкинули из его привычной жизни, в которой он был хозяином, и поместили в странную реальность, где он — лишь пешка в чьих-то руках. В чьих? В руках Павла?!

Это открытие повергло Сашку в ужас. Ей стало жаль отца. Такого сильного и уверенного еще месяц назад, а теперь растерянного, снедаемого страхом. И еще… теперь она не понимала, в каком мире сама существует: в том, прежнем, к которому привыкла, или в новом, где страдает ее отец. А может, она на распутье и судьба дает ей выбор: остаться там — в тепле и счастье или броситься за отцом?

«Я пойду за ним!» — неожиданно решила она, удивившись попутно, что приняла столь мужественное решение, ни мгновения не колеблясь. Зачем она нужна отцу и нужна ли вовсе, сможет ли она ему помочь или лишь навредит своим присутствием — об этом она решила не размышлять.

«Он один. И кто, как не я…» — она обхватила его руку и прижалась к его плечу.

* * *

Фильм оказался неинтересным. Или это Сашке все в этот вечер было неинтересно. Она тупо пялилась на огромный экран и старалась отвлечься от своих грустных мыслей. Хотя единственной мыслью, вернее желанием, было убраться подальше от Москвы, от их еще недавно родного, а теперь ставшего чужим и холодным дома. Она почему-то решила, что именно дом повинен в переменах, которые произошли с отцом, с их жизнью. Теперь их будущее таило в себе немало загадок, которые вот-вот откроются и приведут к страшным, непоправимым последствиям, она в этом не сомневалась. Ей подумалось, что в другом месте будет гораздо спокойнее и жизнь вернется в прежнее русло. Ей захотелось прямо сейчас схватить отца за руку и тащить вон из кинозала. Ей хотелось бежать прочь, увлекая его за собой, бежать хотя бы в тот же Непал, где они смогут затеряться меж многочисленных буддистских храмов, и ни один Павел на свете, будь он хоть дьяволом во плоти, не сможет их отыскать.

Она повернула голову, чтобы проверить, как там Павел. Не смотрит ли вновь на нее своим проникающим взглядом, не читает ли ее мысли. Но тот увлеченно глядел на экран. Так увлеченно, будто был в кино впервые в жизни. Даже рот открыл. И в глазах его то и дело вспыхивали искры восхищения. Наверное, не сюжетом, а просто процессом.

— Ты что, первый раз в «Кодаке»? — шепотом поинтересовалась она.

— А? — не отрываясь, откликнулся он. — В «Кодаке»?

— «Кодак-Киномир». Так называется кинотеатр, в котором ты сидишь.

— А…

— Американцы совсем чувство меры потеряли. Не верится мне, что после этого фильма кто-то решит, что толстым быть просто замечательно. Как бы Эдди Мерфи ни прыгал на экране и не убеждал нас в том. Глупый фильм, — ворчливо откомментировала Сашка.

— Но он же прыгает! — совсем по-идиотски восхитился Павел, и она поняла: разговоры о сюжете, как и прочая критика, совершенно неуместны. Парня радует просто факт — идет кино. А какое — не имеет значения.

Она еще немного поерзала на стуле и повернулась к отцу. Того фильм, похоже, тоже не волновал. Он думал о своем. Лицо его было печальным. Это было лицо человека, не то потерявшего веру, не то растратившего родовое состояние, словом, человека, сбившегося с пути и не знающего, в какую теперь сторону направить свои стопы. Он думал и, видимо, приходил постепенно к выводу, что идти некуда, что куда ни двинься — тупик.

— Папа, — тихо позвала Сашка и взяла его под руку, — пап, почему бы тебе просто все не бросить?

— В каком смысле? — он опять вздрогнул. Как же его нервозность была непонятна и неприятна! Она пугала ее.

— Да просто так, бросить все свои дела, обязательства и сбежать. Таким образом ты всем утрешь нос.

— Это точно, — он вздохнул, — и в первую очередь себе самому.

— Ну и что! — воскликнула Сашка так громко, что с переднего ряда на них обернулись. Она тут же перешла на горячий шепот. — Ты выберешься. Ты и не из таких передряг выбирался. Подумаешь, разорится империя. Другую создашь! У тебя полно денег…

— Ох, девочка моя, — он потрепал ее по руке, — не все так просто… Нужно было слушать Виолу. Нужно было слушать…

— Слушать Виолу?!

Он неестественно дернулся и запричитал шепотом:

— Она мне год твердила, что пора готовить компании к объединению. Что пора готовитьбумаги, пора, пора…

— Господи, пап, ты все о том же, — Сашка прижалась щекой к его плечу, — а я тебе говорю, беги.

— От себя не сбежишь.

— Да о чем ты?! — она ткнула его в бок. — Пап! Мне надоели загадки.

Аркадий Петрович нагнулся и чмокнул ее в пышную макушку:

— Все будет хорошо. В конце лета ты поедешь в свой университет, и все будет хорошо.

— Но…

— Тсс, — он прижал палец к губам и кивнул на экран. В любом случае Сашка поняла, что разговор окончен.

Глава 11

И кино, и последующий ужин в ресторане «Метрополь» Сашке не понравились. За столом отец и Павел бурно обсуждали фильм: Павел — искренне восхищаясь, отец — скорее всего изображая заинтересованность. Не исключено, что Сашка ошиблась в нем. Во всяком случае, ее смутило, что в машине он вдруг сгреб ее в объятия и радостно взревел, как огромный ребенок:

— Никогда не думал, что можно вот так, запросто, наслаждаться жизнью!

«Наслаждаться жизнью! — недовольно повторила она, про себя разумеется. — Ничего себе. Это после того, как в кино он признался, что загибается. Что это, пир во время чумы?»

До дома доехали, сохранив хорошее расположение духа. Аркадий Петрович, кажется, что-то решил за время путешествия и по приезде тут же направился в кабинет. Павел куда-то исчез. Сашка не понимала причины его отлучек, а он не объяснял. Просто растворялся в пространстве, и если не хотел, то никто его найти не мог.

«Мистика!» — раз и навсегда решила про себя Сашка. Она еще в кино пришла к выводу, что их нормальная жизнь претерпела глобальные изменения. Люди ведут себя странно, и это считается естественным. Хотя, приведи в их дом какого-нибудь постороннего человека, он бы уже через полчаса кинулся к телефону вызывать психушку.

Даже убийства довольно органично вписались в их повседневность. Жутко, странно, но это так! «И если убьют еще кого-нибудь, мало кто обратит на это внимание!» — решила Сашка.

Ей не хотелось идти в свою комнату. Ей вообще в дом идти не хотелось. Казалось, что, переступив родной и теперь ненавистный порог, она и сама начнет играть в убогой трагикомедии, разворачивающейся под этой крышей. И ей становилось противно от мысли, что она переживает на потеху какому-то невидимому зрителю или режиссеру. Кому? Павлу? Их семейное сумасшествие — его рук дело?

«Да что же происходит в конце концов?!»

Сашка старалась подавить в себе злость, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет.

Чтобы как-то прийти в себя перед сном, она пошла к пруду. Бывало, что черная гладь воды ее успокаивала, вселяла уверенность и облегчение. Но теперь она понимала, что тащится по дорожке совершенно напрасно — ничто ей не в силах помочь. Вот если бы кто-нибудь ответил на все мучившие ее вопросы!

Сашка обхватила плечи руками. Ночная свежесть оседала на коже липкой росой. Свет фонарей был рассеянным от взвешенной в воздухе влаги. В желтых кругах роилась мошкара. Почуяв легкую добычу, комарье ринулось на ее теплое тело.

«Ну это уж слишком. Только кровососов и не хватало!» — она отмахнулась от пары чересчур назойливых насекомых, прихлопнув самого голодного на предплечье. Осталось темное пятнышко.

«Фу, гадость!» — Сашка свернула с дорожки и пошла наискосок, в темноту сосен, где комарья должно было быть поменьше. Пруд был совсем близко. Она почувствовала запах ночной застоявшейся воды. Чуть ли не под ногами нервно квакнула лягушка. Сашка замерла, боясь наступить на нее, потому что с детства верила, что убийство этого существа непременно ведет к дождям. А дождей совсем не хотелось.

— Ты даже не понимаешь, что я вынес за все эти годы! — вдруг донеслось до нее. Укорив кого-то таким образом, Борис всхлипнул и продолжил: — Посмотри на меня. Я стал похож на идиота! Надо мной впору хохотать. Да я и сам это делаю довольно часто. А эти девочки — Галя с Надюшей, — они, несмотря на свои мелочные душонки, меня понимали и жалели. А что привезла мне ты? Язвительное снисхождение? О, зачем я все это затеял… Зачем?! Господи! Если есть на небе высшая сила, надеюсь, она простит меня!

Похоже, он принялся заламывать руки.

«Ну, вот опять, — раздраженно подумала Сашка, — опять начинается. И ведь уже не в доме. Видимо, сумасшествие расширило свои границы до ограды. Кошмар!»

А от воды шелестело вместе с ветром:

— Отче наш! Иже еси на небеси. Да святится имя твое, да придет царствие твое…

Сашка подошла чуть ближе. В беседке, что стояла на берегу и была в этот час похожа на шалаш, сидели двое. Их силуэты были едва различимы. Одним был Борис. Фигура собеседницы могла принадлежать только Виктории. Столь стройного стана, высокой груди и длинной шеи не было ни у кого в округе, а может быть, и на целом свете.

Вика терпеливо выждала, пока затихнут слова немудреной молитвы, затем положила узкую ладонь ему на плечо и отчетливо произнесла:

— Не пори горячку.

Ее голос не выражал ни сострадания, ни даже сожаления. Он вообще ничего не выражал. Сашка редко слышала, чтобы Виктория говорила так — совершенно равнодушно, пожалуй, даже холодно. Как автомат.

— Не пори горячку?! — вскричал Борис.

— Именно, — как ни в чем не бывало ответила ему Виктория и с силой впилась пальцами в его плечо. — Нужно раньше было разбираться со своими женщинами. Виданное ли дело — заводить интрижки в доме, где живет твоя жена. Я вообще удивляюсь выдержке Виолы. И мне совершенно понятно, почему она наконец-то сорвалась.

— А ты? Что скажешь ты?! — он весь как-то обмяк.

— Я скажу, что пакость все это, — кажется, тетушка усмехнулась.

— Ты презираешь меня?

— Презирать значит что-то чувствовать. А я не имею права чувствовать что-то по отношению к тебе. Ты — муж моей племянницы.

— Ты так говоришь, как будто не сама бросила меня.

— Ты знаешь, что не сама, — она опустила голову и долго смотрела на воду исподлобья. Потом еле слышно произнесла: — Я не хочу вспоминать, что было пять лет тому назад. Тогда все и закончилось. И хватит об этом.

— Неправда. Именно тогда все и началось, — Борис попытался обнять ее, но Виктория резко встала, скинула с себя его руки, как что-то неприятное.

И ответила ему сквозь зубы подрагивающим от гнева голосом:

— Пять лет тому назад ты обманул Виолу. И продолжал ее обманывать все эти годы. Не со мной, так с другими. Так чего же теперь плакать да молиться?! Пожинай плоды своего обмана.

— Я не любил их, — проныл Борис и закрыл ладонями лицо. — Я не любил их. Они сами. Галя в моей постели мстила Аркадию Петровичу. А Надя — эта вообще была порядочной шлюхой…

— А ты? — Вика почти вышла из беседки. Задержалась на пороге и глянула на него через плечо: — Кто есть ты?

Сказав это, она быстро пошла прочь.

Борис смотрел ей вслед, пока стройный силуэт с гордо поднятой головой не затерялся среди темных стволов.

Потом и он вышел. И медленно побрел в дом.

Сашка стояла, боясь шелохнуться. Прошло минут двадцать, прежде чем она рухнула прямо на землю без сил. Ей хотелось смешаться с землей, чтобы больше никогда не открывать для себя столь страшные тайны.

«Виола?! Виола — убийца?!»

Верить этому она не могла. Несмотря на то что мотивы преступления, обсуждаемые беседующими, были весьма убедительны. И Виктория, и уж тем более Борис знали, что обсуждали. Оба они не просто догадывались о преступлениях, а даже покрывали сестру.

«Виола убила обеих женщин из ревности?! Невозмутимая Виола, которая по уши занята делами и которой некогда не только любить, а даже подумать о любви. Да при чем здесь любовь! Здесь чувство собственности. Борис — ее собственность. А к тому, что ей принадлежит, она всегда относилась ревностно».

Тут Сашка поняла, что новость ее вовсе не обескуражила. Нет, конечно, это было для нее как ушат холодной воды на голову, но, с другой стороны, именно чего-то в этом роде она и ждала. Ей почему-то казалось, что Виола замешана в убийствах. Хотя как она могла убить Надю — одному богу известно. Ее же не было в доме в тот момент. Но вполне возможно, что она сама и не убивала. Мало ли наемников в ее распоряжении! Были бы деньги. А денег у нее много.

Недавний разговор с отцом приобрел новые оттенки. «Нужно было слушать Виолу», — вздохнул он в кинотеатре. Но не эти слова запали ей в душу, самое главное, когда она переспросила его: «Слушать Виолу?», — он неестественно дернулся, словно испугался, что она застала его за признанием, предназначенным явно не для ее ушей. А потом запричитал слишком быстро, а потому, скорее всего, наигранно про бумаги и объединения.

«Наверное, папе тоже все известно, — подумалось Сашке. — Вероятно, она ему не раз жаловалась на Бориса. Может быть, просила убрать из дома Галю, а он никаких мер не принимал. И вот его бездействие обернулось весьма печальными последствиями. Ну и преступная же у нас семейка, оказывается! Один изменяет сразу с двумя, вторая своих соперниц просто-таки физически устраняет, а все остальные покрывают. И я в том числе. Трудно представить, чтобы я пошла завтра к майору Ляпову и сообщила, мол, вы ищете убийцу, так я вам скажу, кто это…»

Сашке отчаянно захотелось принять душ. Тело просто зудело. Казалось, что грязь прилипла к ней толстым слоем. Она подскочила, бросилась было к дому, но вдруг передумала, развернулась и понеслась к пруду.

* * *

Вода была теплой, наверное, той же температуры, что и ее собственное тело, поэтому Сашке показалось, что, погрузившись в черную воду, она растворилась в ней, как сахар в чашке с чаем. Луна вдруг вышла из-за туч всем своим полным кругом и нарисовала на воде желтую дорожку, теряющуюся в дальних зарослях камыша. «В такую ночь должны появляться из леса оборотни», — подумала Саша и, зажмурившись, тихо рассмеялась собственной глупости.

А потом открыла глаза, и смех застыл на ее враз одеревеневших губах. Ужас сковал суставы, и тело быстро пошло ко дну. Благо, что было неглубоко и ее мыски коснулись теплого ила раньше, чем макушка скрылась под водой.

На берегу стоял Павел. Лицо его в лунном свете казалось мертвенно-бледным, по волосам проносились слабые тени, от чего казалось, что они живут собственной жизнью, как у горгоны Медузы. Глаза его ярко вспыхнули, словно их на секунду осветила молния, подул сильный ветер. В это мгновение Сашка по-настоящему пожалела, что не утонула, так ей стало страшно.

«Была бы я утопленницей в белом балахоне, сама бы его напугала до чертиков! — зло подумала она. — И к тому же в этот пейзаж вписалась бы куда органичнее, нежели теперь, в живом виде. Уж очень кладбищенская картина: лунная ночь, пруд и призрак на берегу, ох!»

— Чего ты испугалась? — он сел на песчаную кромку и улыбнулся.

Неприятная у него улыбка вышла, демоническая какая-то. В общем, она только добавила неприятных ощущений.

— Ты был сегодня в доме? — дрожащим голосом спросила Сашка, но не из любопытства, как давеча в кино, а чтобы немного разрядить атмосферу. Хотя прозвучало это как вопрос к вампиру: «Почему вас в зеркале не видно?»

Он хмыкнул, закинул голову и лениво ответил:

— Далось тебе это… был — не был. А с кем ты тогда целовалась, позволь спросить?

— Вот! — она кивнула. — Вот именно это мне и хотелось бы знать.

— Ну, раз ты не знаешь, как я могу тебе ответить…

— Как непосредственный участник, черт возьми! — разозлилась она, чувствуя, что вода стала слишком холодной. Ей жутко захотелось вылезти на берег.

— Как участник… — Он сгреб горстку песка в кулак и, разжав пальцы, наблюдал, как песчинки падают на землю. Наверное, опять собрался философствовать. Он любил это дело.

Тут Сашка потеряла терпение:

— Да что с тобой, в самом деле! Трудно ответить на простой вопрос? — Она рубанула по водной глади так, что брызги полетели в его сторону.

И брызги достали его. Павел вздрогнул, мотнул головой и вдруг легко и беззаботно рассмеялся. И сразу стал похож на того парня, который катал ее на катере по Москве-реке.

Как же это давно было! Теперь эти воспоминания всплыли нечеткими черно-белыми кадрами, будто из далекого прошлого, из той приятной жизни, которая потом сменилась кошмаром.

— Я целовался с тобой, — он вдруг посерьезнел и закончил тихо, — и мне понравилось… очень…

— Я польщена, — она робко улыбнулась, радуясь первому успеху, и продолжила: — А почему тебя никто не видел?

— Не знаю, — он пожал плечами и встряхнул головой. Капли воды, отражающие лунный свет, упали на его лицо яркими желтыми точками. Словно десяток звезд упало с неба ему на щеки и лоб.

Он был красив. И, наверное, умел пользоваться своей красотой. Во всяком случае, с Сашкой у него это получалось. Ей расхотелось продолжать допрос.

«Как-нибудь потом», — пообещала она себе, однако выйти на берег постеснялась. Все-таки на ней ничего не было, кроме маленьких трусиков. Этот красавец еще бог весть чего вообразит при ее появлении из «пены пруда», да в таком нецеломудренном виде. Она стиснула плечи руками, чтобы унять бьющую тело дрожь: ночь была не холодной, но все-таки и не жаркой.

— Что, замерзла? — заботливо спросил Павел.

— Нет, что ты, — она растянула посиневшие губы в вымученной улыбке, — продержусь еще часок-другой. А вот потом можно спокойно помирать от воспаления легких.

— Я думаю, это не входит в наши планы, — он подскочил на ноги, схватил с земли ее ажурную кофточку, рассмотрел ее на свет. Недовольно поцокал языком, затем стащил с себя футболку и протянул в ее сторону.

— Решил поменяться? — съехидничала она, выбивая зубами громкую дробь.

— Что-то в этом роде. Иди же, я отвернусь, — он действительно развернулся всем корпусом к деревьям.

Сашка выскочила из воды, на подгибающихся ногах подковыляла к нему, выхватила футболку и, путаясь в ней, натянула на себя. Она оказалась длинной, мягкой и все еще хранила тепло его тела.

— Мне кажется, ты многое знаешь о нас и о нашем доме, — произнесла она, чувствуя, что начинает согреваться.

— Допустим, — он хмыкнул, все еще не поворачивая к ней голову.

Сашка решила, что он хочет дать ей одеться до конца. Она нагнулась и взяла с земли бриджи.

— И знаешь, кто убийца?

Он издал какой-то невразумительный звук. А потом его руки обхватили ее за талию и притянули к себе. Он зашептал ей на ухо, и она почувствовала его горячее дыхание на шее.

— Почему тебя так волнуют убийства двух женщин? Потому, что они произошли у тебя под носом? А в скольких еще смертях повинна Виола? Вчера твой отец отдал указание разорить две компании, чего никогда бы не сделал, если бы Виола не настояла. Думаешь, все те, кто работал там, теперь пьют шампанское от радости?

— Неправильное сравнение. Этих людей не стреляли и не душили, они разберутся со своей жизнью, они найдут другую работу, — пролепетала Сашка, шалея от его объятий, голова у нее пошла кругом. Никто и никогда не обрушивал на нее страсть такой силы. И выдержать этот шквал было трудно.

— Ты не имеешь никакого отношения к убийствам. И ничего не могла бы сделать, чтобы их предотвратить. Так почему ты мучаешься?

— Послушай, — она уже плохо соображала. Колени ее ослабли, руки тряслись, а под ложечкой засосало. Не так, как от голода, а, наоборот, приятно, сладко как-то. — У меня такое чувство, что ты залез мне в голову и читаешь мои мысли, как модный журнал.

— Твои мысли не модный журнал, а пыльный свиток, — поправил он и прижал ее к себе еще сильнее. — Доисторические догмы, от которых у меня скулы сводит.

Сашка инстинктивно уперлась пальцами в его грудь, пытаясь оказать слабое сопротивление, но у нее не получилось — силы были неравны, и руки повисли плетьми.

— Зачем откладывать до Хьюстона то, что можно сделать сейчас? Зачем поступать в университет «Райс» с единственной целью — предаться разврату?

— Ты?! — она откинула голову и заглянула в его глаза. В черноте мерцали желтые искры. — Откуда ты знаешь про «Райс»? Я никому не говорила.

— Ты же сама признала, что я читаю твои мысли, — он поцеловал ее в шею, и больше Сашка не спрашивала его ни о чем.

Он снял с нее футболку, но ей стало еще жарче. Кровь жгла ее кожу изнутри. Холодный песок показался ей раскаленным и мягким и шуршал под лопатками, нежно нашептывая что-то волосам. Страх заглушил легкую боль, перешел в изумление и сковал ее первым в жизни физическим счастьем.

* * *

Сон не шел к Аркадию Петровичу. Он то ворочался с боку на бок, то замирал, прислушиваясь к ночным звукам за распахнутым в сад окном, то вдруг отчаянно пугался неровных болезненных толчков в сердце. Грудь изнутри давно саднило. Но не это не давало заснуть. Его мучило что-то иное, что-то более сильное, нежели физическая боль. Он сел, тяжело оперся на подушки и задумался. Целую неделю он разрушал. Разрушал то, что создал сам, во что вложил свою душу, свое здоровье, свою бессонницу, и так он разрушал свою жизнь целиком. Разрушал себя, чтобы дать возможность жить детям. Вот! Аркадий Петрович даже по лбу себя хлопнул — вот то, что его мучило. Он кинулся ломать все с таким отчаянным азартом, что не успел хорошенько поразмыслить, зачем, собственно! Явился к нему какой-то голос, потом воплотился в юнца с библейским именем Павел, и он подчинился его воле сразу же, без колебаний, без сомнений, просто так, потому что поверил. Поверил во что?! В то, что он умирает? В то, что этот самый Павел — посланец с того света? В то, что этот пресловутый «тот свет» существует?

Мамонов скривил губы. Конечно, трудно не поверить, когда в ушах гудит голос, который никто, кроме тебя, не слышит, когда инфаркт разрывает сердце на куски, а ты все еще жив, когда зеркала разлетаются на тысячи осколков. Но тем не менее… тем не менее сомнение его все-таки глодало. А что, если странные видения — это лишь мираж? Нет, не мираж, хорошо. Пусть «тот свет» действительно существует.

«Но почему я, Аркадий Мамонов, должен подчиняться указаниям пришлого мальчишки, который годится мне в сыновья? Причем указаниям странным, полностью опровергающим все то, над чем я столько лет трудился. Ну, пускай он пришел с «того света», что из этого? Почему теперь по его прихоти я должен все разрушить?»

Он медленно спустил ноги с кровати, встал, пошатываясь протопал в кабинет, открыл ящик стола, помедлил немного, потом вытащил пистолет и с силой сжал его в руке…

«А что, если покончить со всей этой ерундой одним разом?»

* * *

Комната Павла находилась недалеко. Почти в конце коридора, у двери в библиотеку. Аркадий Петрович шел по мягкому ковролину, осторожно ступая, чтобы никого из домашних не потревожить. Теперь все нервные, спят чутко и вмиг повыскакивают из комнат, если где чего не так скрипнет. Мамонов запахнул полы шелкового халата, потуже затянул пояс, сунул руку в карман. Другой осторожно надавил на ручку двери. Странно, но дверь была не заперта. А он почему-то считал, что Павел беззащитным заснуть не решится.

В комнате было темно. Серые тюлевые шторы чуть колыхались под легким ветерком, проникающим сквозь щель в приоткрытом окне. Павел лежал на кровати. Лежал на спине, вытянувшись во весь рост, скрестив руки на груди, и походил на мертвеца — так покойно было его лицо. Аркадию Петровичу на миг показалось, что он и не дышит, потому как грудь его вовсе не вздымалась. Лунный луч скользнул по гладкой мальчишеской щеке, и тут Мамонов вздрогнул: Павел открыл глаза.

— Хочешь меня убить? — тихо и равнодушно поинтересовался он.

Аркадий Петрович сжал в кармане рукоять пистолета. Вспотевшая ладонь тут же прилипла к дереву.

— Чего же ты медлишь? — Павел смотрел не на него, а в потолок. Словно считал унизительным для себя кинуть взгляд в сторону незваного визитера.

— Т-ты что, не спишь никогда? — хрипло спросил Мамонов, чувствуя, что его начинает трясти от растерянности. А по спине от раскаленного затылка медленно катилась крупная капля. Такого с ним давно не случалось. С госэкзамена в институте, когда он вытащил плохой билет и решил, что провалится.

— Я могу и спать, и не спать одновременно. Я много чего могу, но ты пришел не за тем, чтобы пополнить свои знания относительно моей персоны. Если хочешь, можешь меня убить. Мне все равно.

— Как это? — Мамонов застыл не в силах собрать мысли для полноценного диалога.

А Павел демонстративно зевнул, но позы не изменил.

— Люди… — презрительно процедил он, — все не меняются. Вы всегда останетесь, какими были: за мелкими заботами не можете распознать главного, ради чего приходите на эту землю. Вы пытаетесь создать что-то искусственное, по пути бездумно разрушая то, что дается вам от бога. Сколько жизней потрачено впустую? Кому нужны ваши ничтожные достижения? Сколько таких, как ты, Мамонов, канули в небытие, испустив последний живой вздох? И что? Что они оставили после себя — только пепел…

— Я… — Мамонов рухнул в кресло, — я не понимаю.

— Вот то-то. Об этом я и говорю. Вы создаете ерунду, ошибочно считая себя великими творцами: миллионы бестолковых голов — политики, царьки, банкиры, серые кардиналы… как вас еще называть?

— Если ты имеешь в виду мое дело, то я могу объяснить, во имя чего…

— Вряд ли, — Павел вяло махнул рукой и вернул ее в прежнее положение. — Ты даже не понимаешь, о чем я. Что ты сделал за последнюю неделю?

— Тут уж ты не можешь меня упрекать, — Мамонов почувствовал себя школьником перед строгим учителем. Это было унизительно, но он ничего не мог поделать. — Я закрыл два счета, я санкционировал взаимозачеты, я спустил акции на сумму… ты хоть представляешь, как я потрудился?!

— Ты не делаешь ничего, — тут Павел повернул голову и впервые посмотрел на него.

Сердце Мамонова защемило. Взгляд темных глаз был исполнен не человеческого гнева. Черного гнева, который не может жить в глазах человека.

— Я… — он задохнулся.

Павел вдруг устало вздохнул, моргнул, и глаза его наполнились белесым лунным светом. Он перестал сердиться так же неожиданно, как и начал.

— Ты мне надоел. Похоже, я зря трачу на тебя свой отпуск. Ты затягиваешь время, на что ты надеешься? Неужели думаешь меня провести? Думаешь, помрешь раньше, чем успеешь объединить свои компании? Но зачем тебе-то это нужно? Зачем, чтобы девчонки проклинали тебя последними словами?

— Ты засобирался уходить? — руки его дрогнули.

— И о чем ты сейчас подумал? — Павел странно усмехнулся. — О том, что не успел назначить день собрания?

— Да, — признался Мамонов, — я не успел подготовить дела.

— А… пустое, — он снова отмахнулся. — Никто еще не уходил из жизни, досконально подготовив дела. А мир все еще существует. И с твоей смертью не рухнет. Благо другие люди останутся, продолжат творить похожие глупости.

— Чем же ты недоволен? Ты же не собирался устраивать мировую революцию?

— Да нет, конечно. Это и невозможно. Но мне почему-то показалось, что ты немного отличаешься от остальных и, получив возможность, изменишься. Мне казалось, что ты все-таки способен взглянуть на себя со стороны и понять… наверное, я невнимательно к тебе присмотрелся, не знаю. Во всяком случае, теперь ты меня разочаровал.

— Ах, простите, — Мамонов развел все еще подрагивающими руками. — Ты, между прочим, тоже не лишен обыкновенной человеческой злобности. Вон как взъелся, когда решил, что я пришел тебя убить.

— А разве не так? Зачем же ты принес пистолет в кармане? Думаешь, застрелишь меня и все пойдет как прежде. И можно забыть о собственной смерти?

— Послушай, — Аркадий Петрович вытер взмокший лоб, — я впервые попал под давление. Впервые за много лет. И властью надо мной обладает пацан, чуть ли не подросток. Могу я хотя бы единожды взбунтоваться и помыслить об избавлении?

— От чего? Так рисковать собой только из-за гордыни… Глупые люди. Я же не наказание твое, я твой шанс, как ты не поймешь такой очевидной вещи?! Почему дарованное время ты используешь на то, чтобы остаться прежним? Почему ты не хочешь стать тем, кем можешь? Ты, как и все, откладываешь самое важное на потом. Потом, когда заработаю денег, когда построю дом, когда посажу сад, когда закончу все свои дела, только потом займусь тем, чем должен был заниматься с самого начала. Потом. Ну как ты не поймешь, что «потом» уже наступило? Я тебе это «потом» подарил, понимаешь? Все, больше ничего не будет! — он резко сел на кровати.

— Но я и стараюсь… — неуверенно промямлил Мамонов. — Я же изо всех сил стараюсь.

— Ты заканчиваешь дела, а я говорю о тебе. Хочешь, скажу, почему ты пришел ко мне? Ты не веришь в то, что сейчас творишь, ты сомневаешься, ты боишься. Ведь ломать не строить, и решиться на разрушение гораздо труднее, чем начать стройку, да? Но ведь я предлагаю тебе именно стройку, а не разрушение. Я предлагаю тебе построить себя заново. Но, видимо, ты себя без своей империи уже не видишь. Почему человек больше привязан к наносному, чем к внутреннему? Почему он дрожит над песчинками, которые ему удалось собрать, и запросто выбрасывает из себя настоящее золото? Ты спрашиваешь, кто я? Кто я, посторонний парень, посягнувший на твои миллионы? Но ты ни разу не спросил себя, кто ты? Что ты собой представляешь, что у тебя в душе, кроме желания заработать еще больше денег? — с нажимом произнес он последние слова и снова откинулся на подушки, закончив уже тихо и равнодушно: — Впрочем, зачем тебе все это? Ты пришел меня убить. Вполне возможно, что это тоже выход. Давай стреляй. Они и без тебя выживут…

Но Аркадий Петрович уже вскочил с кресла и пулей вылетел в коридор. А напоследок, больше не заботясь о спокойствии спящих, оглушительно шарахнул дверью.

Глава 12

Утром из сада в распахнутые двери дома влетел ветер и вдохнул в комнаты свежесть жизни. Даже в малой гостиной почему-то стало светлее. Может быть, горничная раздвинула на окнах гардины, а может быть, Сашке просто показалось. И все-таки перемены к лучшему произошли. Валентина приняла на себя обязанности по приготовлению еды, почему-то наотрез отказавшись искать новую кухарку. Состряпанный ею завтрак оказался неизысканным, но вкусным — это признали все, даже Лидка, которая порой воротила нос даже от Галиной стряпни. Впрочем, ничего удивительного в том не было: изголодавшиеся за неделю люди готовы были проглотить что угодно, и любая еда, даже самая непритязательная, казалась пищей богов.

За столом собралась вся семья, как в прежние времена. Только не было на лицах бездумно-счастливых улыбок. Виола — бледная, с синяками вокруг глаз — молча пила чай с печеньем, ни на кого не глядела, ни с кем не общалась, слабо улыбалась приветствиям входивших и думала о чем-то своем. Наверное, она провела бессонную ночь, может быть, даже плакала. Борис тоже молчал, изредка кидая через стол странные молящие взгляды на Викторию. Та же, наоборот, довольно непринужденно ворковала с Аркадием Петровичем. Сашка только сейчас сообразила, что со времени ее приезда она с братом так толком и не общалась — сидела в гостиной, пока он работал в кабинете, а когда обрушились на семью несчастья — какие уж тут разговоры…

— В Непал на неделю?! — весело воскликнула она и рассмеялась. — Ты с ума сошел! Да чтобы увидеть Непал хотя бы одним глазком, требуется как минимум месяц. Нет резона тратить неделю впустую. Лучше слетай в Париж.

— Но я не хочу в Париж, — шутливо заупрямился отец. — Я-то хочу в Непал. Посмотрим, что успеем. Ты как раз и направишь нас на путь истинный, скажешь, что посмотреть. Ты же была там прошлой весной.

— Начнем с того, что сейчас в Непале не сезон: лето — время затяжных дождей, и все, что вам удастся посмотреть в Катманду, так это кусочек грязной улицы за окном. Дождись осени.

— Мне повезет, и дожди на неделю прекратятся. Я знаю. Куплю билет до этого… Катманду…

— Не купишь. Туристы туда потоком валят, как мусульмане в Мекку. Билеты на самолет заказывают загодя. Мы с мужем летели до Дели, а потом неделю тащились на поезде через Индию. Страшно вспомнить: ни одного стекла в окнах, духотища, мухи, люди друг у друга на голове сидят, грязь, смрад… И это назывался экстра-класс.

— А что же тогда второй класс или третий? — усмехнулась Сашка.

— Я даже смотреть не пошла, — Виктория демонстративно поморщилась. — От этих вагонов так воняло, что не за столом про это вспоминать.

— Здравствуй, солнышко! — Аркадий Петрович только сейчас заметил дочь, вошедшую в столовую. — Прекрасно выглядишь.

Саша еще раз окинула комнату взглядом и рассеянно, как бы невзначай, поинтересовалась:

— А где Павел?

— Павел? — в один голос переспросили Виктория и Аркадий Петрович.

— А что вы так удивились, он же почти член семьи, — она пожала плечами, стараясь не выдать своего волнения.

Нужно ли говорить, что всю ночь она не сомкнула глаз, думая исключительно о том, как увидит его утром, как он на нее посмотрит, что скажет и тому подобное. Ее терзали сомнения, она изводила себя подозрениями и рисовала то радостные, то печальные картины грядущего дня. И вот этот день наступил, и совершенно не так, как она ожидала — Павла вообще не было видно.

— Лично я так не считаю, — довольно сухо заметил отец, — Павел — вовсе не родня нам, он мой партнер по бизнесу.

— Который живет у нас в комнате для гостей, — закончила Саша и, склонив голову набок, хитро подмигнула.

— Он почетный гость, — несколько растерялся Аркадий Петрович.

— Но пригласить-то к завтраку его можно, — Сашка невинно улыбнулась. Потом резко развернулась к дверям и, бросив через плечо оторопевшему родителю: — А я вот пойду и приглашу! — понеслась к лестнице.

— Н-да… — озадаченно изрек отец, глядя ей вслед, затем снова повернулся к сестре. — Так что там с Непалом…

Однако спросил он, похоже, для проформы — Непал его теперь не слишком занимал. И вовсе не потому, что погода там стояла ненастная.

* * *

Павел сидел на стуле и неотрывно наблюдал за чем-то в окно. Сашка потопталась на пороге с минуту, пару раз хмыкнула, дабы он обратил на нее свое великодушное внимание, — без толку, потом решилась подойти поближе. Он не шелохнулся даже, когда она на цыпочках подобралась к нему вплотную и замерла за спиной.

— Что бы это значило? — Павел кивнул через окно, где меж фигурно выстриженных кустов, составляющих зеленый лабиринт в английском стиле, бегали друг за другом, резвясь и хихикая, трое — Лидка, Вован и преподобный Ко Си Цин. Красный балахон странного психоаналитика развевался на ветру и цеплялся за ветки.

— Такой веселой я ее никогда не видела, — улыбнулась Сашка и, робко обняв его за шею, уткнулась носом в плечо.

Он погладил ее пышные волосы. Только тогда она успокоенно вздохнула и блаженно зажмурилась. Голова пошла кругом.

— Этот человек — монах?

— Вован?

— Нет, новый. Я его видел несколько раз в вашем доме.

— Несколько раз? Впрочем, Лидкина жизнь наполнена загадками и непрошеными визитерами. Это господин Ко Си Цин…

— Китаец?

— Вряд ли, — она подняла подбородок и прищурилась, глядя на живописную троицу. — Неужели тебе не интересно, как я провела ночь?

— Я тоже не мог заснуть, — он повернулся, обхватил ее и, усадив к себе на колени, прижался мягкими губами к шее. — Я тоже думал, представлял, какой увижу тебя…

— Откуда ты знаешь? — она дернулась в сторону.

Он удержал ее. Его шепот звучал завораживающе:

— Я сам не знаю. Я не понимаю, как это у меня получается, но мне кажется, что я живу с тобой одной жизнью.

— Странно… Ты всегда формулируешь так точно, просто дар какой-то.

— Я говорю то, что у меня здесь, — он прижал ее ладонь к своей груди, — а люди обычно открывают лишь то, что у них вот тут, — ее рука переместилась на его лоб, потом он усмехнулся: — Ну, мужчины часто хранят свои мысли в другом месте. Его мы трогать не станем.

— Люди? — первая часть признания озадачила ее больше, чем все остальное. — А ты кто? Ино-планетя-нин?

— Я… — Павел вздохнул, — я хотел бы им быть.

— Инопланетянином?

— А что! — он усмехнулся. — Это же здорово: меднокупоросовый загар, два рожка на склизком черепе — красота!

— Фу, гадость какая, — она посмотрела в окно.

Пока Лидка, крадучись, рыскала меж кустов, Вован с Ко Си Цином преспокойно любезничали, скрытые от нее высокой свечкой кипариса, уж непонятно каким образом прижившегося в саду средней полосы. Причем рука психоаналитика недвусмысленно обвивала хрупкий стан литературного агента.

— Н-да… — протянула Сашка: — Бедная моя сестрица: она вращается явно не в том кругу.

— Ее романы слишком поверхностны. Она не чувствует того, о чем пишет. Лучше бы уж речи строчила для Аркадия Петровича…

Павел говорил о чем-то еще, может быть, продолжая тему Лидкиного творчества…

Сашка не вникала в содержание, она слушала его журчащий голос и плыла по нему, как по волнам. Голова ее наполнилась легким туманом, теперь ей было уже все равно, о чем он толкует. Странная ассоциация пришла ей на ум. Нечто похожее она иногда ощущала в церкви, когда священник читал молитву. Речь его лилась, превращаясь из песни в истину. И смысл ее таился не в словах, а в чувстве, восходящем к небу по толстым столбам желтого света.

* * *

Когда Сашка с Павлом вошли в столовую, там продолжалось обсуждение туристических маршрутов. Павел еще на лестнице аккуратно высвободил свою ладонь из Сашкиных пальцев. Она бросила из-под ресниц недоуменный взгляд. Но он лишь улыбнулся, твердо решив войти в столовую с таким видом, словно они едва знакомы. Она надулась и тут же поклялась себе, что в следующий раз нипочем не побежит к нему, как собачонка. Вот пусть сидит в своей комнате, любуется природой в окно и пухнет с голоду.

— И все-таки я не понимаю, с чего у тебя такая тяга к этому загаженному Непалу, — обратилась к отцу Виола. Теперь она выглядела более оживленной, чем полчаса назад, когда Сашка оставила столовую. На щеках у нее появился румянец, а из глаз ушла могильная тоска. — Куда лучше Париж, или Рим, или нет, поезжай лучше в Прагу. Ты помнишь, как мы стояли на Карловом мосту? А набережную ночью? А часы на площади, Сашка еще уснула на парапете, пока дожидалась, когда они начнут бить полдень и зашевелится фигурка скелета? А тихие улочки, ведущие к костелу Карла IV? Ну, разумеется, красота Европы ни в какое сравнение не идет с кучами помоев в Катманду. В Праге опять же нет велорикш… — последнее она уже ехидно перекинула Виктории, которая при воспоминании о Праге оперлась головой о кулак, изобразив на лице скуку.

— На другом берегу реки Багмати раскинулся красивейший город Патан… — голосом народной сказительницы тут же ответила та и, закрыв глаза, продолжала нараспев, — с четырех углов города стоят ступы царя Ашоки. Стоят они там с третьего века до нашей эры. Если бродить сквозь дворы города, можно отыскать храм Махабордха, который как две капли воды похож на Индийский храм, тот самый, где Будда обрел просветление, или Золотой храм, который охраняют священные черепахи, а на стенах местного полицейского управления выгравирована вся Камасутра.

— Интересно, чем они в этом управлении занимаются? — усмехнулся Борис.

— Тем, чем и прочие полицейские управления во всем мире, — имеют всех подряд. Только нигде об этом столь открыто не декларируют. А вот в красивейшем городе Патане прямо на стенах, мол, заходи, не бойся, выходи — не плачь, — фыркнула Виола, ничуть не впечатлившись рассказом тетушки.

На Сашку же речь Виктории произвела неизгладимое впечатление. Она как наяву увидела красочные открытки города Патана с красивейшими храмами, внутренними двориками и испещренными древней гравировкой стенами.

— Патан — город художников и мастеров, — Виктория открыла глаза и вдруг воскликнула с девичьей живостью: — И в конце концов в Непале есть Эверест!

— А в Париже — Эйфелева башня, — как ни в чем не бывало молвила племянница. — Подумаешь, Эверест! В твоем Непале канализация на уровне XVII века. Лично для меня этого вполне достаточно, чтобы никогда туда не ездить.

— Здравствуй, Павел! — излишне радостно поприветствовал того Борис, которому до смерти надоели рассуждения женщин как о непальских городах, так и о всех прочих. Он, собственно, и не скрывал этого: кивнув на жену, тоскливо изрек: — Ты-то меня поймешь. Устал от утренних путешествий.

— Еще бы! — хохотнула Сашка и плюхнулась на стул между отцом и Викторией. — Все помнят, как ты на Мальте спустя неделю после прилета удивился: «А тут еще и море есть?» — передразнила она его тогдашнее искреннее недоумение.

— Вот скажи мне, Павел, что бы ты выбрал: хороший бар в отеле или огромную лужу соленой воды, в которой плавают дикие акулы? — обратился к нему Борис. — Нет, ответь!

Все заинтересованно уставились на растерявшегося Павла. Виктория даже прищурилась.

— Ну… — после минутного колебания изрек тот и неожиданно покраснел, — я плохо себе представляю как то, так и другое…

— О-па! — обескураженно воскликнул Борис. — Не ожидал от тебя, друг!

— А я тебе и не друг, — тихо заметил Павел и сел рядом с Виолой.

Борис раскрыл было рот, потом закрыл его, потом нагнулся и кинул взгляд, исполненный немого упрека на невежливого гостя.

Аркадий Петрович неопределенно хмыкнул. Сашка пришла к выводу, что ответ Павла ему скорее понравился, нежели не понравился.

Странно, но Виола тоже не спешила урезонить обидчика собственного супруга. Она нагнула голову, поэтому выражения ее лица никто увидеть не мог.

— Я все жду, когда ты предложишь мне спеть дуэтом, — как всегда, спасла ситуацию Виктория, обратившись к обескураженному Борису. — Я же знаю, что ты просто не решаешься. Пойдем.

С этим она поднялась из-за стола, более не удостоив никого ни словом, ни взглядом. Обогнув стол, она взяла Бориса за руку и быстро выволокла из комнаты.

— Нет, ты слышала?! — донеслось до всех уже из малой гостиной. — На что это похоже? И жена моя тоже хороша! Вот же…

Тут Борис подозрительно внезапно умолк, словно Виктория зажала его рот рукой, дабы он не вымолвил ничего, что послужило бы началом скандала между супругами.

Виола в этот момент облегченно вздохнула и повернулась к отцу:

— Пап, я хотела бы обсудить с тобой кое-какие детали предстоящего слияния…

— Нечего обсуждать. Никакого слияния не будет, — отрывисто ответил он, так и не оторвав взгляда от чашки с остывшим кофе.

— Как это? — она вздрогнула и напряженно замерла. Глаза ее блеснули холодными искрами.

— Вот так. Павел, — он повернулся к тому и широко, совсем по-мальчишески улыбнулся: — Так ты говоришь, что никогда не пил пиво и не видел моря?

Тот отрицательно покачал головой.

— Забавно, — хихикнула Сашка, — про море я еще могу поверить. Но чтобы про пиво…

— К сожалению, море я тебе показать не могу. Зато пива мы выпьем, — он встал из-за стола, поднял за руку Сашку и кивнул Павлу, мол, пойдем: — Приглашаю вас, господа.

— Куда это вы? — требовательно вопросила Виола и тоже поднялась, так порывисто, что опрокинула свою чашку. Черная жижа испачкала белую скатерть. — Ой, дьявол! — она нахмурилась.

— Мы следуем в Парк имени Горького, — ответил ей Аркадий Петрович уже у дверей. — Едешь с нами?

— В парк Горького? — скривилась она. — Ты что, с ума сошел! Папа, ты не хочешь объяснить, что происходит? Ты только что отменил собрание, которое я готовила по твоей же просьбе, а теперь преспокойно едешь пить пиво?! Папа! Папа!

Он не стал ее слушать, медленно двинулся вон, лишь помахав напоследок рукой, так и не обернувшись. Но Виола не была бы Виолой, если бы не кинулась следом.

— Папа! Нет, я жду объяснений. Что я должна сказать Карповскому и еще полусотне представителей? Папа! — она догнала его уже в малой гостиной и дернула за руку.

— Не у-уходи, пообу-удь со мно-ою… — зычно пел Борис под аккомпанемент Виктории.

Оба, розовые от возбуждения и удовольствия, сидели рядом за роялем.

— Папа! — заорала Виола, потому что Аркадий Петрович попытался продолжить намеченный маршрут в холл.

Сашка схватилась за Павла, понимая, что сейчас отец рявкнет на сестру так, что та отлетит к стене. А они все попадут под шквал взаимного негодования. Но отец вдруг ласково улыбнулся, обнял Виолу и почему-то кивнул ей на Павла:

— Спроси у него.

— Что?! — взревела та, по большей части от того, что музыка мешала ей осознать слова отца. Возможно, она даже не расслышала, что он ей ответил.

А музыка в этот момент оборвалась. Оба исполнителя повернули головы, наблюдая сцену расширенными от удивления глазами. Виола раньше никогда не повышала голос на Аркадия Петровича. Никогда! Даже в детстве!

— Что?! — повторила она гневно.

— Я всего лишь переадресовал твой вопрос Павлу, — спокойно ответил отец. — Спроси у него. Он мне посоветовал начать перестройку с себя, вот с себя я и начну.

— Но он, кажется, тоже отправляется пить пиво! — ее глаза метали искры просто-таки адской злости. — Я не понимаю, ты решил отказаться от сделки века и идешь пить пиво? А я должна спрашивать у Павла, почему ты позволяешь себе такое самодурство?! А сам ты со мной говорить не желаешь?

— Тебе действительно лучше с нами не ходить, — Аркадий Петрович повернулся и быстро зашагал в холл.

Павел потянул Сашку за руку. Она оглянулась уже в дверях. Виола сидела прямо на ковре, посреди гостиной, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, и повторяла осипшим голосом:

— Я не понимаю. Я не понимаю ничего…

Виктория присела рядом с ней на корточки, гладила по голове, пытаясь что-то объяснить настолько тихо, что Сашка не расслышала.

Сердце ее сжалось от жалости к сестре.

— Папа, — она рванулась к отцу, преграждая дорогу, — ну как ты можешь?!

— Детка, это всего лишь бизнес, — он жестом подозвал семенящую мимо Валентину.

Та подлетела к нему на полусогнутых, видимо, уже напуганная.

— Принесите Виоле стакан воды. И дайте ей снотворное. Пусть выспится и успокоится.

— Папа! — не унималась Сашка. — Дело тут не в бизнесе. Ты ее обидел, папа!

— Иногда лучше обидеть. Она потом поймет, — он двинулся к выходу, бросив через плечо домоправительнице: — Я собираюсь уехать из дома. Пусть готовят машину. Как обычно.

— Папа, — Сашка совсем растерялась.

Отец никогда не обращался так жестоко ни с ней, ни с Виолой. Что с ним случилось? Почему расторгнуть сделку настолько важно, что он даже не обсуждает это с Виолой, которая, скорее всего, впала в истерику именно от того, что готовилась к ней долгое время, почитая ее за самую главную в своей жизни. Мог бы и поговорить с ней. Успокоить как-то. Нет, едет пиво пить!

— А ты Сереге своему позвонишь? — спросил Аркадий Петрович, стоя на крыльце и щурясь на палящее солнце. — Ты пригласишь его?

Она растерянно повернулась к Павлу. Тот лишь улыбнулся да пожал плечами.

— И не подумаю, — ответила она скорее ему, чем отцу.

— Вот как? — судя по всему, ее ответ Аркадию Петровичу не слишкомпонравился, но он предпочел не начинать новую перепалку, а молча пошел вниз по лестнице.

Сашка метнулась в гостиную, где Виктория с Борисом и Валентиной укладывали хнычущую Виолу на диван. Не зная, чем помочь и нужна ли ее помощь, она застыла в дверях.

* * *

Павел вышел на огромное крыльцо и задрал голову, прищурившись на солнце.

— Хочешь знать, что все это значит? — Мамонов усмехнулся, глядя на него с лестницы.

Тот пожал плечами:

— Ты отложил собрание. Но ведь ты еще вчера это сделал.

— А может быть, я его отменил?

— Собираешься меня дразнить? — Павел опустил голову и взглянул на Мамонова голубыми холодными глазами. — Я уже сказал тебе однажды, что не в силах сдерживать твой инфаркт до бесконечности. Решай сам, каким оставить этот мир. В конце концов, это твой мир, твой дом и твоя семья. Тебе нравятся подобные сцены? — он кивнул на окна гостиной, откуда доносились приглушенные причитания.

— Это Виола с тобой поговорила относительно холдинга? — спросил Мамонов.

— Думаешь, ей это выгодно?

— Она так думает.

— Нет. Она даже не думает. Она привыкла слепо исполнять твои поручения. А сейчас она тебя не понимает.

— Но если меня не станет…

Он прервал начатую фразу, потому что в дверях появилась Сашка и, гневно раздувая ноздри, прорычала в мамоновском стиле:

— Знаешь что, папа, я не поеду с тобой в парк. После того как ты столь жестоко обидел Виолу, я вообще с тобой никуда не поеду!

— Даже в Непал? — лукаво покосился на нее Павел.

— А ну вас! — она махнула рукой на обоих.

— Не изволите ли пожаловать на спиритический сеанс, дядюшка? — Лидка выросла на пути у Аркадия Петровича, раскинув руки в стороны, так что ему ни с какой стороны было не обойти ее. Разве что через перила сигануть. Он этого сделать не мог — возраст не позволял. Поэтому он замер в нерешительности.

— Я набралась смелости и пригласила видного деятеля в этой области — доктора парапсихологии, магистра Ко Си Цина.

— Надо же, какие метаморфозы со званиями, — усмехнулась Сашка. — На недавнем приеме ты представила его своим психоаналитиком.

— И что с того, — тут же надулась писательница. — Он и в психологии мастер, и в парапсихологии. Все ведь взаимосвязано, детка.

Последнюю фразу она процедила сквозь зубы и с таким видом, словно Сашка посмела высказать непростительную глупость в ученом кругу.

— Я не уверена, что профессор парапсихологии — это именно тот человек, который проводит спиритические сеансы, — пожала плечами отчасти уже посрамленная Сашка.

— А раз не уверена, то и нечего воздух понапрасну сотрясать, — Лидка завершила ее падение в черную бездну невежества. И вновь обратилась к растерявшемуся Аркадию Петровичу: — Пожалуйте на сеанс.

Тот, как ни странно, не стал ругать ретивую племянницу. Наоборот, подумал немного, пожевал губами и вдруг утвердительно кивнул.

— Но папа, — округлила глаза Сашка, — как же Виола? Как же пиво, в конце концов? Если уж выбирать между парком и Ко Си Цином, то безопаснее пиво в парке.

— Да, — поддержал ее Павел, который почему-то напрягся всем телом, явно занервничав.

Она настолько привыкла к его хроническому спокойствию, что проявление хотя бы такого не слишком явного волнения удивило ее гораздо больше, чем согласие отца участвовать в каком-то сомнительном шаманском аттракционе.

— А вы можете отправляться в парк, в цирк или еще куда-нибудь, — небрежно отмахнулась от них Лидка и, кокетливо подцепив Мамонова под руку, поволокла его по направлению к своему жилищу.

— Ну уж нет! — Сашка решительно направилась следом. — Я этого представления не пропущу ни за что. Цирк — ничто в сравнении со спиритическим сеансом Ко Си Цина!

Она оглянулась. Павел стоял, прислонившись плечом к косяку. И думал о чем-то, глядя вдаль. На губах его блуждала рассеянная улыбка.

— Идем, будет весело, — крикнула ему Сашка.

На что он лишь пожал плечами, но с места не двинулся.

— Ну, как хочешь, — она побежала за Лидкой, которая успела уже завернуть за угол, утащив за собой Аркадия Петровича.

У крыльца Лидкиной части дома Сашка столкнулась с Серегой. Встреча была столь неожиданной, что она на целую минуту потеряла дар речи, а вдобавок еще и покраснела.

— Так ты все-таки пригласила его с нами, — добродушно улыбнулся ему Аркадий Петрович и, пользуясь тем, что Лидка оставила его в покое, прыгнув в сторону, чтобы схватить за руку и привлечь к намечаемому действу проходившего мимо Бориса, отечески хлопнул Серегу по плечу.

— Пригласила? — тот подозрительно покосился на Сашку.

— А разве нет? — отец сделал то же самое.

Под их двойным подозрением она совсем сникла и залилась густым румянцем.

— Вообще-то я наобум пришел, — Серега озадаченно потер переносицу, совсем как Аркадий Петрович. Жест был «слизан» специально, чтобы понравиться. Это Сашка прекрасно знала. И тут же разозлилась.

— И не думала я никого приглашать, — довольно грубо ответила она и с вызовом глянула на Серегу. — Я хотела провести этот день с тобой и Павлом.

— И не удалось, — развел руками наглый ухажер, улыбаясь при этом с деланным радушием. За радушием этим бушевали страсти. Сашка это понимала, а потому в душе ее шевельнулось что-то неприятное. Наверное, предчувствие гадкой сцены, в которой ей заранее определено место «запутавшейся блудницы», ну а Сереге, разумеется, — «разумного наставника». И он примется ее порицать с важным видом, распекать, унижать — в общем, займется ее воспитанием непонятно по какому праву.

— Что за бред! — послышалось из-за угла.

На дорожке тут же показались Виктория, Виола и Валентина, которых практически тащил за собой возбужденный предстоящей акцией Вован. Возмущенная фраза принадлежала Виоле, которая еще не успела отойти от ссоры с отцом. Глаза ее припухли, а в голосе слышались плаксивые нотки.

— Это воистину круто! — выдохнул Паршин. — Право же, милые дамы, вы получите удовольствие.

Эти слова слегка примирили и Виолу, и Викторию с неминуемым участием в спиритическом сеансе. Валентина, которая попала в компанию хозяев лишь потому, что оказалась рядом, вовсе не проявляла никаких эмоций. Разве что опасливо косилась на Аркадия Петровича — как он отреагирует на ее присутствие в столь интимной обстановке. Но тот решительно никак не отреагировал, поскольку был поглощен разговором с Серегой и Сашкой.

— И все-таки я не понимаю. С чего ради днем… — Виктория обвела собрание на крыльце недоуменным взглядом. — Кто устраивает сеансы спиритизма при солнечном свете?

— Господину Ко Си Цину солнце — не помеха, — важно изрек Вован, — к тому же пора пресечь всю эту чертовщину в доме.

— Всю эту чертовщину? — усмехнулась Виктория. — Это кого же вы имеете в виду?

— Кого! — он скосил глаза в сторону. Взгляд его упал на куст жасмина, росший у дорожки.

Виктория вряд ли что поняла, поэтому просто пожала плечами. Она занесла было руку, чтобы красноречиво крутануть пальцем у виска, да сдержалась, чтобы не обидеть несчастного, которого бог и так мозгами обидел.

— Значит, ты опять решила меня обойти своим вниманием? — дернул Серега Сашку за руку.

— Я имею право распоряжаться собой и своими желаниями, — резко отвечала она.

— Всем этим добром вовсе не ты распоряжаешься, — он снова дернул ее. — А где предмет твоих желаний?

— Он оказался единственным здравомыслящим человеком, который не дал себя утащить на глупое представление, — не без гордости произнесла Сашка.

— Значит, Пашке неинтересно? — хмыкнул Серега. — С чего бы ему прятаться от великого Ко Си Цина?

— Прятаться? — столь дикое предположение ей и в голову не приходило. Она изучающе посмотрела на дознавателя, потом пришла к определенному (не лестному для того) выводу и покачала головой, даже глаза прикрыв для пущей убедительности. — Ты абсолютно, совершенно помешался!

— Лично мне кажется, что это вполне закономерно в вашем доме.

— Вот-вот, — Сашка улыбнулась ему, действительно как душевнобольному, — именно об этом я и говорю.

— Господа и дамы, — Лидка прыгнула на крыльцо и широко отворила дверь, — все готово, прошу в дом.

Общество вяло потянулось по ступенькам.

— Прежде чем начать наш сеанс, — важно произнесла Лидка, когда все расселись в небольшой гостиной на первом этаже, — я хотела бы объяснить, почему нам всем это столь необходимо.

— Уж пожалуйста, — ворчливо напутствовал ее Серега.

Такое замечание прошло бы незамеченным где угодно, но только не на Лидкиной территории. Она тут же дала обидчику отповедь:

— А вас, Сергей, никто и не приглашал. Вы не член семьи и даже в доме не живете. И вообще, уберитесь со шкуры рыси. Это животное занесено в Красную книгу, и я положила его сюда вовсе не для того, чтобы его топтали ногами!

Серега послушно поднялся с драгоценной шкуры, на которой полулежал до сего момента, и, напустив на себя добродетельную скромность, присел на подлокотник кресла, в котором расположилась Виктория. Правда, заметил чуть слышно:

— Надеюсь, для того чтобы обтянуть это кресло кожей, никого из редких животных не убили.

Лидка гневно раздула ноздри, но ничего не ответила. Наверное, решила, что обидчик того не стоит. Она глубоко вздохнула, чтобы успокоить нервы, и продолжила, обращаясь ко всем сразу:

— С некоторых пор наш дом подвергается страшным испытаниям. Я поговорила с уважаемым Ко Си Цином, обрисовала ему ситуацию… ну, вы все в курсе…

— Уж это конечно, — за всех заверил ее Серега.

Виктория мягко улыбнулась и положила ему ладонь на запястье, тем самым приказав заткнуться. Что он и сделал.

Скандал был предотвращен. Лидка получила возможность продолжить свою путаную речь:

— Несмотря на то что тут присутствуют невежды, не верящие в огромные способности моего наставника, психоаналитика и магистра белой магии, господина Ко Си Цина, я все-таки надеюсь, что все вы с максимальной серьезностью отнесетесь к моему предложению поучаствовать в сеансе очищения ауры нашего дома. Кроме того, я не зря назвала сеанс спиритическим: господин Ко Си Цин планирует вызвать дух убиенных женщин, дабы расспросить их о личности убийцы.

— Какая гадость, — фыркнула Виола.

Борис попытался обнять ее, дабы успокоить, но она отстранилась, демонстративно дав понять, что в его помощи не нуждается.

Сашка пожалела сестру, ведь поддержка ей сейчас явно не помешала бы. Особенно если учесть то, что она случайно слышала в беседке на берегу пруда. Ведь если магистр белой магии действительно примется искать убийцу посредством своей техники, чем черт не шутит, — он может и на Виолу указать.

«Наверное, она нервничает», — Сашка исподтишка покосилась на нее.

Нет, та выглядела обозленной, но вполне спокойной. Злилась она на Бориса. Скорее всего, на него. А может быть, и на Лидку с ее пустой затеей. В общем, Виола явно не верила в способности Ко Си Цина, а потому совершенно не волновалась за исход его сеанса.

А вот сама Сашка отчего-то ощутила легкий и неприятный холодок, проскользнувший по позвоночнику и осевший где-то над поясницей. Противно было, хотелось встать и уйти. Останавливало лишь то, что при сложившихся обстоятельствах ее бегство могут расценить неправильно. Мало ли что способны подумать люди, и так уже перепуганные тем, что неизвестный убийца бродит по дому целую неделю. Решат еще, что она — и есть убийца, и сбежала, испугавшись разоблачения.

Сашка огляделась. У отца был сосредоточенный вид. Впрочем, интереса в нем не наблюдалось. Он ждал продолжения, вот и все, пожалуй. Виктория расслабленно улыбалась, надеясь вдоволь повеселиться в ближайшие полчаса. Ее настроение передалось и Сереге. Тот даже жмурился, явно сдерживаясь, чтобы не разразиться неприличным хохотом — так его забавляла ситуация. Вован преданно хлопал глазами на исполненную достоинства Лидку. Виола тихо злилась. Борис впал в прострацию, сидел на диване рядом с женой, тупо глядя перед собой. Валентина стояла у двери, чувствуя себя чужой на этом празднике жизни и готовая выскочить на улицу в любой момент. Ей было интересно, но она все время с тревогой поглядывала на Аркадия Петровича, ища в нем недовольство своим присутствием. Однако тот на нее не обращал внимания, что вселяло в несчастную женщину еще большую неуверенность. Да… Сашка остановила взор на двух блюстителях закона — Ляпове и Синичкине, которые скромно расположились на стульях под лестницей на второй этаж и зорко наблюдали оттуда за каждым находящимся в гостиной.

К сеансу все было готово заранее. Впрочем, особенно готовить было и нечего. Поставили стол посредине комнаты, накрыли его черным сукном и водрузили большой хрустальный шар на серебряной подставке. Вокруг шара расположили четыре тонких свечи в подсвечниках. Вот, собственно, и все.

Лидка окинула всех торжествующим взглядом и наконец громко изрекла:

— Магистр белой магии господин Ко Си Цин!

После чего она воздела руки к лестнице, на вершине которой величественно появился обладатель титула.

Он был в белом балахоне, украшенном снизу странным золотым орнаментом: что-то среднее между древнегреческими и чукотскими мотивами. Удостоив аудиторию медленным кивком, он сошел в гостиную величаво, как французский король, почтивший двор своим монаршим визитом.

Как представитель двора Сашка сочла своим долгом склонить макушку в почтительном поклоне.

Магистр без лишних слов сел за стол, зажег свечки, после чего махнул Валентине, чтобы та погасила свет. Окна гостиной были предусмотрительно зашторены, и после исполнения домоправительницей воли Ко Си Цина в комнате возник полумрак. Дрожащий свет свечей добавлял таинственности действу.

— Сейчас сдохну, — донесся до Сашки сдавленный смешок Сереги.

— Тсс, — тихо попросила его Виктория. — Будет интересно, дурачок.

— Сейчас по роже получишь, — гневно шепнул ему Вован и намеренно придвинулся поближе к нарушителю таинства, чтобы при случае воплотить свою угрозу в действие.

Серега затих, скорее чтобы не мешать Виктории, нежели из-за страха перед литературным агентом, который был раза в два уже его в плечах.

Ко Си Цин в это время возложил руки на шар, закрыл глаза и наполнил тишину монотонным мычанием. Мычал он довольно долго. Столь нудное времяпрепровождение начало порядком раздражать Сашку. Она вспомнила о планах поехать в парк, вспомнила про Павла, оставшегося в одиночестве. И хотела было уже подняться и выскользнуть на свежий воздух, когда магистр вдруг оборвал мычание и открыл глаза. Взгляд его был пустым и безумным.

— Вижу страшную тайну, — безучастно, но громко изрек он. — Тайна наполняет дом. Тайна бьет зеркала — дурной знак. Тайна готова убить деньги. Но деньги спасет любовь…

— А… а кто убийца? — чуть слышно осведомилась Лидка и поперхнулась собственной смелостью.

— Убийца… — монотонно повторил Ко Си Цин, — тайна готова убить деньги. Картина убьет тайну.

— Картина? — выдохнула Сашка.

— Уж не Дюралево ли полотно? — Серега опасливо покосился на огромное полотно, занимавшее половину противоположной стены.

Внушительных размеров картина любимого Лидкой художника могла запросто пришибить человека насмерть. Одна рама из дуба чего стоила.

— Картина новая, гладкая, не рисованная. Картина из темноты…

— А где обещанные духи? — возмутился Серега.

— Ты его доконаешь, — обреченно вздохнула Виктория.

— По роже дам, — снова пообещал Вован.

— Не всякий его видит, не всякий его слышит, но всякий может его… гм… узреть сквозь рукотворную тьму. Тайна уйдет, останется любовь… — тут Ко Си Цин перевел вполне осмысленный взгляд на Сашку.

Та замерла. Сердце ее прижалось к ребру и малодушно затрепетало.

— Надежда положила картину в тетрадь с письменами. Там тайна. Но не спеши найти ее, она принесет тебе горе. И оставит любовь только в сердце, — проговорив эту белиберду, магистр снова закрыл глаза и замычал.

Сашка вжалась в кресло, боясь пошевелиться. Кто бы знал, что странный субъект с еще более странным именем и уж совсем дурацкой профессией вдруг наполнит ее душу таким безотчетным страхом? Почему она так переполошилась? Она попыталась разобраться в своих чувствах, но не смогла. Лишь покосилась затравленно на Серегу. Тот мстительно ухмылялся. Видимо, припомнил, что она не пригласила его на прогулку в парк, а собиралась провести день с Павлом.

«Картина, рукотворная темнота, тетрадь с письменами… Почему этот идиотский маг не может сказать толком. Выдал с десяток загадок и мычит теперь как ни в чем не бывало».

Павел! Тут у Сашки голова пошла кругом: «Да ведь Павел и есть тайна их дома! Но при чем же тут рукотворная темнота и картина?»

Она посмотрела на отца. Тот сидел в противоположном кресле, выпрямившись. Лицо его было серым, рот полуоткрыт, а в глазах застыл ужас.

«Тайна готова убить деньги. Чьи деньги? Неужели Павел пришел, чтобы разорить отца?»

— Галина, скажи нам правду! — неожиданно взревел Ко Си Цин.

Все замерли, готовые услышать самое невероятное. И тут произошло то, что завершило сеанс спиритизма в самом его зачатке: из-под потолка вдруг налетел ветер. Свечки потухли. А на противоположной стене что-то скрипнуло, потом клацнуло и, наконец, с грохотом обрушилось на пол.

— У-ух-оо! — разом выдохнули все, даже представители закона под лестницей.

— Что это? — взвизгнула Лидка и тут же перешла на нервный бас. — Что это было?

— Кажется картина, убившая не то тайну, не то любовь, — саркастически ответил Серега, который первым оправился от испуга.

Валентина нащупала выключатель и зажгла электрический свет. Творение художника Дюралева действительно переместилось со стены на пол, но, к счастью, никого не травмировало при своем триумфальном падении. А могло бы, поскольку кресло, в котором сидел Аркадий Мамонов, лишь случайно было отодвинуто от стены на полметра.

— Папа! — Сашка вскочила на ноги и кинулась к отцу. — Ты цел?

Вопрос прозвучал по-дурацки, но ей было решительно все равно. Главное, что отец живой и невредимый сидел на своем месте и, похоже, медленно приходил в себя от всего случившегося. Непонятно, что его ошарашило больше: падение полотна или туманные высказывания магистра. Однако вид у Аркадия Петровича был нездоровый. Правую руку он прижимал к груди в том месте, где должно было биться сердце. Видимо, с сердцем были проблемы: отец шептал бескровными губами: валидол и слабо хрипел.

— Папочка! — Сашка повернулась к Лидке: — Быстро тащи валидол!

Все повскакали с мест, кинулись к Мамонову. Лидка взлетела на второй этаж, в спальню, и вскоре там послышались шумы выдвигаемых ящиков.

— Папа! — Виола оттолкнула Сашку и схватила отца за руку. — Тебе плохо?

Он сделал над собой усилие и отрицательно покачал головой.

— Папа! Перестань. Я же вижу, что тебе плохо.

— Несу! Несу валидол! — Лидка скатилась по лестнице и сунула Виоле в руку тубус с большими таблетками.

— Павел, — прохрипел Аркадий Петрович, — позовите его.

В этом переполохе никто не обратил внимания, как Ко Си Цин медленно, сохраняя величавость, поднялся, прошествовал через гостиную и, открыв дверь, вышел на улицу.

— Павел, — повторил отец.

— Сейчас, — Сашка растолкала сгрудившихся вокруг кресла людей и понеслась к двери.

Распахнув ее, она что было мочи побежала к парадной лестнице, надеясь, что Павел все еще стоит там, где его оставили, — у дверей в холл.

* * *

Она завернула за угол, взлетела по лестнице, чуть было не растянулась на ступеньках, так как смотрела вовсе не под ноги, а вверх, где должен был бы стоять Павел. Но его, конечно же, там не было. В тщетной надежде она заглянула в холл, прислушалась, не играют ли на рояле. Хотя с какой стати Павел должен был играть, он до сего момента ни умений, ни желаний подобных не проявлял. Сашка попутно сама себе удивилась.

«Действительно, странно! Мне почему-то кажется, что он на все способен. Даже сесть за рояль и с ходу сыграть что-нибудь из любимого теткиного Шуберта…»

Стоя у двери, она оглянулась, справедливо решив, что с высоты второго этажа ей видна значительная часть парка, просматриваемая аж до самого пруда. Так что если Павел решил прогуляться с этой стороны дома, то она его заметит. Но его она не увидела. Зато увидела фигуру в белом балахоне, совсем не величаво, а как-то суетливо бегущую по дорожке к главной аллее, ведущей к воротам. Господин Ко Си Цин сматывался с неудачного сеанса по-английски: ни с кем так и не попрощавшись. Может быть, падение картины произвело на него еще большее впечатление, чем на остальных, и теперь он, потеряв рассудок, несся, выпучив глаза и не разбирая дороги.

«Интересно, он угадал, кто убийца, или нет?»

Сашка долго бегала по дому в поисках Павла. Заглядывала во все комнаты подряд, кричала так, что горло сорвала до хрипоты, но безрезультатно — она его так и не нашла. Усталая и расстроенная поплелась обратно. На лестнице столкнулась с Серегой.

— Притащился этот ангелоподобный, — сквозь зубы сообщил он, явно не проявляя любви к Павлу. — Твой папаша уже коньки чуть не откинул. Прямо посинел весь. Что там творилось — вспомнить страшно! Лидка вызывает «Скорую», Виола кричит, не нужно! Папаша твой испускает дух, а Виктория хохочет как ненормальная. У нее истерика началась. До сих пор хихикает.

— Так вызвали «Скорую»? — Сашка толкнула его в плечо, чтобы вернуть к нужной теме.

— Не понадобилось. Пришел Павел, положил ему руку на лоб, отцу твоему тут же полегчало. Он встал и пошел себе.

— Как это?

— А вот так. Своим ходом, посредством переставления ног.

— А Павел?

— И тот тоже… — Серега нахмурился. — И почему он раньше не появился? Словно ждал, когда его появление будет более эффектным. Ведь всем уже казалось, что и «Скорая»-то не успеет подъехать, так Аркадию Петровичу плохо было. Он, похоже, даже сознание потерял. Во всяком случае, глаза закатил… И вот Павел появился.

— Но он же не мог знать…

— Как же. Там такой шум подняли, одно Лидкино сопрано чего стоило. Ребята из охраны, и те прибежали. А этот Павел шлялся незнамо где! Явился ведь минут десять назад всего.

— А где отец?

— Пошел в беседку. Просил не беспокоить.

— А Павел?

— Ах, Павел? — Серегины глаза ужалили ее карей злостью. — Да вон он! Sweet guy!^[5]

К лестнице действительно шел Павел. Он был, как всегда, невозмутим, словно не спас только что человека непонятным никому способом, а просто шел по своим делам из пункта А в пункт Б.

Серега сжал кулаки.

— Кто бы знал, как я хочу отлупить по заднице эту скотину! — прошипел он.

В другой раз Сашка бы не только одернула его за несдержанность в выражениях, но и удивилась бы: подобные фразы, да в таком эффектном состоянии Серега не изрекал на русском языке. Значило это только одно: таким злым Серега не был еще никогда. Но Сашке некогда было удивляться, и уж тем более недосуг было заниматься его воспитанием, она бросилась вниз по ступенькам навстречу Павлу.

Увидав ее, с горящими черными углями глаз на бескровном лице, с растрепанными волосами, с раскинутыми руками, он остановился, откровенно любуясь ее почти полетом по лестнице. Добежав до него, она замерла в полуметре, не решаясь завершить желанное падение в его объятия. Он сам шагнул ей навстречу и аккуратно прижал к себе. Сашка уткнулась носом в его плечо, вдохнула странный запах, пропитавший его футболку: легкий, пьянящий, знакомый и какой-то чужой, словно не из ее жизни.

«Имбирь? Ладан?» — пронеслось в голове.

— Ты вылечил отца? — шепнула она.

— Нет, — он усмехнулся, как всегда, невесело, а скорее задумчиво, — это совпадение.

— А я тебя искала.

— Я знаю… мне сказали, что ты побежала за мной.

— Ко Си Цин про тебя много говорил, — зачем-то призналась она, хотя то, что магистр вещал именно про Павла, было исключительно ее догадкой.

— Вот как? — он не удивился. Нет, он попытался сделать вид, что крайне удивлен, но это «крайне» было излишним, выдавшим его с головой.

— Почему тебе все известно?! Все, что происходит в этом доме, а может быть, и за его пределами? — она подняла голову и посмотрела на него требовательно, желая получить искренний ответ.

Но он лишь невесело усмехнулся. Сашка в который раз сказала про себя, что Павел не похож на парня своих лет. У него молодое лицо, еще не окрепшее по-мужски тело (ведь даже Серега выглядит более мужественно, чем он), но вот глаза… Да что там глаза! Вообще, непонятно по каким причинам, но ей все время кажется, что Павлу много-много лет. Может быть, сто, может, тысяча или еще и больше… Наверное, и отцу кажется то же самое, поэтому он и принимает его на равных. Или не кажется? Или так и есть на самом деле?!

«Если я еще и не сошла с ума, то сойду в ближайшие десять секунд, — тут же решила она, — уже бредить начала!»

Его губы коснулись ее переносицы.

— Успокойся, а то действительно с ума сойдешь, — ласково прошептал он.

— Так! Мне все это порядком надоело! — взревел над ухом Серега и, дернув Сашку за руку, откинул ее в сторону на добрый метр.

— С ума сошел, — пискнула она.

Оскал его был страшен. На мгновение Сашке показалось, что он сейчас кинется на Павла и вцепится ему в шею зубищами, как изголодавшийся вампир.

— Не все тут по-англицки понимают! — это он, разумеется, противника имел в виду, мол, связалась ты, дура, с невеждой, который только по-русски и говорит. А меня, образованного парня, откинула в сторону, как ветошь ненужную!

— If you want I will speak with you by English…^[6] Или по-французски, или даже на хинди, как вам угодно.

Павел был спокоен и холоден. Сашке даже страшно стало, до того ему было плевать на Серегино буйство.

«А если Серега раздерет его в клочья? Похоже, сейчас он готов это сделать!»

— Но все-таки я думаю, что уместнее изъясняться по-русски. Не так ли? — эта его полуулыбка довершила Серегино интеллектуальное падение.

На дальнейшую словесную баталию он оказался не способен. А поэтому со звериным рыком ринулся на противника. И опрокинул бы его не силой, так массой, но Павел довольно проворно шагнул в сторону, пропустив его мимо себя. Серегин звериный рык утонул в ближайшем кустарнике.

Сашка затаила дыхание, потому что понимала, поединок далеко не закончен.

— Я тебя убью! — пообещал Серега и, просунув голову сквозь ветки, с ненавистью посмотрел на противника.

Но Павла ненависть в глазах Сереги, пожалуй, лишь позабавила. Он раскинул руки в стороны и, усмехнувшись, склонил голову в шутливом поклоне:

— Извольте, сударь.

— Вот собака! — выругался Серега и проворно вылез из кустарника.

— А может быть… — закончить фразу Сашка не успела.

Серегино тело вновь пронеслось мимо нее с нарастающей скоростью. Словно им выстрелили из пушки.

Но Павел предпринял тот же маневр: он просто отступил на шаг, и Серега опять пролетел мимо. На этот раз его стремительный полет остановила стена дома, в которую тот вломился со всей своей злой силой, после чего Серега замер на мгновение, постоял так с минуту, покачиваясь и приходя в себя.

За это время Сашка успела испытать противоречивые чувства: с одной стороны, гордость за Павла, с другой — стыд за Серегу. Стыдно ей было, оттого ей вдруг стало его жаль.

«Да что он, драться не умеет?!» — с досадой подумала она. Сейчас ей хотелось, чтобы Серега уж наконец хотя бы натолкнулся на Павла. Сколько можно мимо-то бегать!

Павел стоял все на том же месте, ожидая противника.

Серега в этот момент развернулся от стены и предпринял еще одну попытку схлестнуться в рукопашном бою. Последнюю попытку, потому что в тот миг, когда он практически налетел на Павла всей своей разрушительной массой, тот снова шагнул в сторону, но при этом подставил ему подножку и, подхватив его потерявшее равновесие тело, сильно ударил кулаком в солнечное сплетение. Этим драка и завершилась. Серега скорчился на дорожке, судорожно хватая ртом воздух. Сквозь боль до него начала доходить горечь поражения, и он застонал.

— Я собирался выпить пиво в парке, — Павел улыбнулся вжавшейся в шершавую стену бледной Сашке и протянул к ней руку. — Составишь мне компанию?

— Ага, — неуверенно кивнула та и робко покосилась на Серегу.

Он застонал еще сильнее и зажмурился от избытка чувств.

Ей очень хотелось уйти отсюда, причем как можно быстрее, потому что она понимала, как тяжелы страдания мужчины, который теряет и честь, и любовь одновременно. Конечно, что касается любви… вряд ли Серега любил ее, скорее уж считал своей законной собственностью, как замок, доставшийся в наследство. И тем не менее она не желала продлевать его муки. Пусть придет в себя, времени ему нужно немного. Он настолько самоуверенный тип, что уже через полчаса нарочно забудет об инциденте с Павлом и будет вести себя, как будто ничего и не было.

Глава 13

— Я только переоденусь, — Сашка отворила дверь своей комнаты.

Павел все еще держал ее за руку. Во взгляде его было что-то странное, что-то напоминающее о недавнем поединке, какие-то затухающие и слабо вспыхивающие искры чувств, которые он хотел утопить в притворной нежности, обращенной к ней. Она видела, как он старается изо всех сил скрыть то, что рвется из него наружу. Старается, и, может быть, впервые за все время их знакомства у него это не получается. На краткий миг, пока он еще не совладал с собой окончательно, Сашка успела прикоснуться к его обнаженной мягкой душе, которую он столь тщетно таил под панцирем холодной невозмутимости. И это прикосновение напугало ее. Она не поняла его и осознала, что никогда не поймет. Он другой. Он не такой, как Серега, отец или она сама, словно он и не человек вовсе. Но кто он?

«Тайна, — вспомнилось ей пророчество Ко Си Цина, и она почему-то добавила от себя, — страшная тайна…»

— Вообще, хорошо бы уехать прямо сейчас, — пролепетала она отяжелевшим языком, — очень не хочется еще раз сталкиваться с Серегой.

— С Серегой? — донеслось издалека, прозвучавшее как: «А кто это?»

Она робко повела плечом:

— Тебе понравилось драться с ним?

— Я не дрался с ним…

С этим трудно было спорить. Сашка попятилась в комнату. Павел уверенно шагнул следом за ней.

— И все-таки, лучше бы вам… — Тут она повернула голову и замерла на полуслове.

Комната имела такой вид, словно через нее прошел ураган разрушительной силы: створки шифоньера распахнуты, ящики комода выдвинуты, кровать и та перерыта чьей-то торопливой рукой. На полу вперемешку валялись вещи, подушки, книги и бумаги.

— Кошмар! — выдохнула Сашка и инстинктивно прижалась к Павлу, ища защиты непонятно от чего. Видимой опасности не наблюдалось, но ей все равно стало страшно. Ее мир — тихий, скрытый, как в раковине, в стенах родной комнаты — кто-то разрушил в одночасье и превратил стройный порядок ее жизни в хаос. Впрочем, жизнь всех обитателей многострадального дома уже с неделю не что иное, как хаос. Чего же удивляться, что все бушевавшие страсти материализовались в обыкновенный бытовой беспорядок.

— Нужно хоть иногда прибираться, — усмехнулся Павел, обнимая ее и прижимая к себе покрепче.

— Прибираться… — растерянно повторила она. — Боюсь, что уборкой тут не ограничится. Уж легче в другую комнату переселиться.

— Интересно, в других комнатах то же самое? — как бы невзначай спросил Павел, скорее всего подумав о собственном жилище.

Ответили ему тут же. Но это была не Сашка. Из другого конца коридора взвыла Виола:

— Это что такое?!

Видимо, она тоже только что вошла в свою комнату.

— Понятно, — Павел кивнул и прикрыл дверь. — Пусть они пока сами разбираются.

— Не будем им мешать? — Сашка почувствовала, что колени ее начинают предательски слабеть, а губы расползаются в дурацкой, неестественной улыбке. Ей не было весело, она вообще не могла определить, что чувствует. Но чувство это стремительно поглощало все ее сознание, заставив подчиниться чужой воле. Ее руки потянулись к Павлу, скользнули по спине и обвили его теплую шею. Она успела удивиться той проворности, с которой ее пальцы умудряются перебирать его чуть влажные волосы. А после она уже ничему не удивлялась. Она перестала соображать, потому что губы его — горячие и мягкие — приникли к ее губам, а его ресницы щекотнули ее щеки… словом, мысли исчезли и более ее не тревожили.

* * *

Аркадий Петрович глубоко вздохнул и прислушался. Далеко, где сосновый бор переходил в обыкновенный, лиственный лес, щебетали птицы. Их радостный гомон, предшествующий закату и смене жары на прохладные сумерки, наполнял ветер легкой музыкой. А в беседке было все еще душно, пруд сонно испарялся.

— Почему никто не купается в бассейне? — Аркадий Петрович удивленно вскинул бровь.

— Ну… — майор Ляпов усмехнулся, неумело скрывая неловкость, — еще мало времени прошло с того, как… в общем, вам известны обстоятельства…

— Александра очень любила загорать там с друзьями, — Мамонов снова вздохнул.

— Бассейн наполнили водой, но к нему никто и близко не подходит. А кроме того, я уведомил охрану…

— Послушайте, — Аркадий Петрович резко повернулся к Ляпову, — неужели вам самому не противно говорить таким языком? «Известны обстоятельства», «уведомил охрану»… Тьфу! Вы б еще «с» добавляли, — он усмехнулся и снова передразнил: — Ах, позвольте-c… Попробуйте разговаривать по-человечески.

Ляпов, к концу его речи совсем растерявшийся, вдруг выпрямился и вяло усмехнулся:

— Не могу-с, — он нажал на последнюю «с», — меня уже на пороге вашего дома пот прошибает-с.

— Ох, оставьте, — устало отмахнулся Мамонов, которому шутка явно понравилась. — Лучше скажите, как ваши дела продвигаются.

— Позвольте заметить, что продвигаются ваши дела, отнюдь не мои, — Ляпов снова улыбнулся.

— И куда мы все движемся? В бездну, я полагаю?

— Ну, зачем же так уныло? — майор принялся с интересом разглядывать ствол ближайшего дерева. Продолжил он бесцветно и тихо, словно вспоминал вслух давно прошедшие малопримечательные события. — Вы просили выяснить, не угрожает ли что-нибудь вашей сестре Виктории Петровне. На сегодняшний день я пришел к выводу, что ей ничего не грозит.

— Это с каких это пирогов вы к такому выводу пришли? — Мамонов не в пример своему собеседнику очень даже оживился.

— Я не могу раскрыть вам своих предположений. Во всяком случае, пока.

— Да?! — Аркадий Петрович склонил голову набок и смерил майора таким взглядом, словно тот был зеленой козявкой на коре дерева. — Я думаю, вы не забыли, что это я пригласил вас в свой дом, чтобы вы разобрались во всех наших безобразиях? Кому же вы собираетесь докладывать о своих предположениях?

— Поймите меня, — Ляпов постарался вложить в голос как можно больше душевной теплоты. Он даже отвлекся от дерева и, робко глянув на хозяина дома, быстро опустил глаза долу. — Раскрыть свои предположения, заметьте, пока еще не вполне подтвержденные, значит, навесить подозрение на кого-то из членов семьи. Мне бы не хотелось наводить напраслину на родных вам людей. Поэтому, если вы позволите, я еще немного подожду с вынесением каких-либо суждений. Впрочем… — тут он порывисто вздохнул, — свою задачу я выполнил. Виктории Петровне действительно ничего не угрожает. Вашу вторую горничную задушили в ее собственной комнате и в ее собственном платье. И теперь, если вам угодно, мы с капитаном Синичкиным можем завершить дело за неимением улик…

— Нет уж, — Мамонов потер переносицу, — в доме ведь не конфеты крадут, двух человек убили! Я не хочу закрывать следствие. И еще… у меня к вам отдельная просьба. Вы ведь знаете о Павле, о госте в моем доме…

— Только то, что вы мне рассказали. А рассказали вы мне немного.

— Так вот, я прошу выяснить о нем как можно больше. По некоторым обстоятельствам я вынужден принимать его у себя тем, кем он представился, — без лишних вопросов. Но он мой деловой партнер, который давит на меня и которому я не могу сопротивляться. Таковы условия игры. И все-таки я не привык работать с теми, о ком ничего не знаю. Мне нужна информация: кто он, кто его родители, в какой детский сад он ходил, чем болел, в общем, все, что сможете выяснить. Над этим работает мой лучший парень — Рябой, — он поморщился и покачал головой: — Даже не пытайтесь спрашивать, как его зовут. Он настолько привык к своей профессиональной кличке, что имени своего уже не помнит. Но сейчас не об этом… Рябой предан мне до костного мозга, он работает, но поскольку дело секретное… видите ли, не в моих интересах, чтобы кто-то узнал о том, что я пытаюсь раздобыть информацию о некоем Павле. Посему Рябой испытывает затруднения, а вам — это пара пустяков. Вы же следователь, как-никак. Свяжитесь с ним, он парень расторопный, где нужно, поможет.

— Не доверяете мне? — усмехнулся Ляпов. — Хотите своего приставить.

— Ну, в конце концов, это же мое дело, не так ли? Мой бизнес, и мой деловой партнер. Да и телохранитель вам вряд ли помешает, — Мамонов тоже улыбнулся. — И информация мне нужна как можно скорее. У меня пятки горят.

— Когда последний срок подачи документов?

— Вы меня с ума сведете своими замашками. Как налоговый инспектор, право слово. Сроки сжатые, если честно, информация нужна была уже вчера. А лучше даже позавчера. В общем, узнаете хотя бы что-нибудь, сразу сообщайте.

* * *

Павел поднял книжку и поставил ее на полку. Потом взял в руки еще одну, поставил ее рядом. Уборка обещала затянуться. Сашка сидела на разоренной кровати, кусала припухшие губы, наблюдая за ним. Она не знала, с чего начать. Комната имела абсолютно разгромленный вид.

«Почему вдруг он решил мне помочь разобрать вещи?»

Скорее всего не знал, что сказать после того, что случилось между ними, поэтому просто поднялся с постели и занялся первым, попавшимся под руку.

Павел являл собой образец невинной красоты, что трудно сочеталось с Сашкиными воспоминаниями о его горячем теле. Сейчас он стоял посреди хаоса босиком, в одних полурасстегнутых потертых джинсах, раскрасневшийся и взлохмаченный. Он был обыкновенным мальчишкой, который только что вылез из кровати своей девчонки и испытывает по этому поводу некоторую неловкость. Он был мальчишкой со взглядом старика. А может быть, и с душой старика, который никакой неловкости не испытывает, потому что знает о жизни так много, что его уже ничто смутить не может. Как в нем уживались и мальчишка, и старик? Почему их существование было столь гармоничным в одном теле?

— Какой-то кошмар, — она вздохнула, — и когда все это закончится?..

— Я думаю о другом, — он обвел комнату взглядом, — я думаю, ради чего вдруг обыск учинили? Да такой разбойный.

— Ну… — она развела руками, — если кто-то и хотел что-либо найти, то, наверное, нашел.

— По всему дому?

— Я не знаю, — призналась она. — Хотя это, конечно, непорядочно. Могли бы просто попросить, я бы им и так отдала все, что нужно. Теперь вот разбирайся с этим барахлом.

И тут в дверь постучали. Оба вздрогнули и замерли, испуганно глядя друг на друга. Стук повторился. Павел дернулся было в сторону, но Сашка остановила его, отрицательно качнув головой, мол, может, пронесет, подумают, что никого нет, и уйдут. Хотя она в это и не верила. Положение было, прямо сказать, пердю-монокль. Кто бы там за дверью ни стоял, все равно не слишком-то приглядную сцену ему предстоит увидеть: в комнате невинной девицы полуголый парень.

«Хорошо хоть с книжкой в руке, — усмехнулась про себя она. — Можно попытаться соврать, что декламировали друг другу вслух…»

Она склонила голову, пытаясь прочесть заглавие на обложке. Когда ей это удалось, она расстроилась окончательно: «Физика для поступающих в вузы». Нужно спятить, чтобы начать такое декламировать.

Павел подмигнул ей, прижал палец к губам, потом очень аккуратно, чтобы не наделать шуму, скользнул в шифоньер и прикрыл за собой дверь. И сделал это вовремя, потому что в дверь снова постучали, ну а потом ее отворили. На пороге стояла Виктория. Она оглядела комнату, совсем не удивилась, а наоборот, удовлетворенно кивнула. Потом отыскала среди хаоса одинокую, не совсем одетую фигурку племянницы и вот тут изогнула бровь:

— Ты чего затаилась?

Сашка тут же покраснела, но, мужественно пожав плечами, ответила довольно легкомысленно (как ей показалось):

— Не хотела гостей принимать в таком развале.

— Вот как? — Виктория оглядела комнату уже более внимательно.

«Только бы ей не вздумалось в шкаф свой нос сунуть. А то уж совсем глупо выйдет: полуголый парень в шкафу у невинной девицы. Даже в Лидкиных романах такой пошлости не встретишь!»

Ей повезло. Виктория была слишком воспитанна, чтобы заглядывать в чужие шкафы.

— У Сереги скучный вид, — что хуже всего, она была настроена поговорить, а потому прошла по комнате и, скинув с кресла Сашины футболки, села.

Сашка с ужасом заметила, что скинула она еще и футболку Павла, которую тот не успел на себя натянуть.

— Тебе нездоровится? — теткин взгляд проникся участием, но каким-то лукавым.

Сашка решила играть до конца. Ну не скажешь же ей напрямую, мол, выйди ради бога, а то Павел в шкафу задохнется!

Поэтому она ответила достаточно спокойно:

— Да, что-то голова разболелась.

Впрочем, голос ее все равно дрогнул.

— Можно понять, — Вика кивнула на груду книг на полу: — Не вздумай убирать. Я сейчас пришлю кого-нибудь.

— Кого?! — Сашка развела руками: — У нас две горничных в живых осталось, а Виола так кричала, что, скорее всего, все кинулись на уборку ее комнаты. Да и вообще, дом большой. Пока до меня очередь дойдет, я тут задохнусь.

— Во-первых, обыск устроили отнюдь не во всем доме, — Виктория ей улыбнулась, — только в некоторых комнатах, по большей части в жилых.

— Интересно почему?

— Ничего интересного в этом не вижу. Невоспитанные люди. И потом… в гостиных, библиотеке и прочих помещениях, где не спят, поискать можно в любое время.

— Ты на кого-нибудь думаешь?

Виктория пожала плечами, помолчала, задумавшись, и, наконец, ответила:

— Я могу точно сказать, что это не я. И скорее всего, не ты.

— А с чего вдруг не я?

— Я тебе доверяю. Кроме того, мы с тобой не так воспитаны, чтобы устраивать разгром в собственном доме, не так ли?

— Тогда и не Виола, и не Борис, и не папа… и вообще, все же были на спектакле у Ко Си Цина.

— Я думаю, что обыск устроили уже после спектакля. Когда вы дрались возле лестницы.

— Ты видела?!

— Видела, — она кивнула и улыбнулась ей как соучастнице. — И вот что я подумала… ведь дом, как ты правильно сказала, большой, обыскать его за те полчаса, пока мы все на ушах стояли после спиритического сеанса, было достаточно трудно, даже если обыскивалиисключительно спальни. Значит…

— Кто-то начал обыск во время спиритического сеанса, — закончила за нее Сашка.

— Но этим «кто-то» мог быть только тот, кого не было в гостиной Лиды.

И тут Сашка допустила непростительную ошибку, она покосилась на шкаф, в котором сидел Павел. Разумеется, зоркая Виктория тут же проследила за ее взглядом и, конечно, заметила панику в ее глазах. И снова понимающе улыбнулась, а потом поднялась и, явно удовлетворенная, пошла к двери. На полпути она оглянулась:

— У тебя ничего не пропало?

— Шутишь?! Наоборот, у меня такое количество давно потерянных вещей нашлось, вон видишь, билет на концерт Киркорова валяется: я с папой на него ходила, а потом хранила как память, ну и затерялся он года два назад среди бумаг. Так что я счастлива.

— А я ведь, кажется, догадываюсь, что искали.

— И что? — больше всего на свете ей хотелось закончить разговор и благополучно выпроводить Викторию в коридор.

«Ну, сколько может человек продержаться в закрытом шкафу?»

— Вспомни, что сказал Ко Си Цин: Надя положила картину в письмена. И посмотрел на тебя. Значит, в твои письмена Надя и засунула какую-то тайну. А после его заявления дом тут же перерыли. Так что посмотри, где твои письма.

— Мои письма? — Сашка растерянно покосилась на письменный стол. Его выдвинутые и теперь абсолютно пустые ящики красноречиво свидетельствовали о том, что если в них когда-то и хранились какие-либо письма, то теперь их там нет. — Знаешь, у меня вообще нет писем. Я не помню, чтобы я когда-то их получала, и уж тем более складывала на старинный манер, перевязывая розовой ленточкой.

— Странно, тогда какие письма он имел в виду? — Виктория уставилась в потолок. Ее задумчивость могла растянуться на час.

— Давай я оденусь, спущусь вниз, и мы вместе подумаем, — потеряв терпение, а вместе с ним и все правила приличия, нервно предложила Сашка.

— Ладно… — Тетка загадочно улыбнулась и пошла к порогу. — Но ты обязательно найди меня.

— Разумеется, — выдохнула Сашка, к тому моменту уже не красная, а бледная как простыня, на которой сидела.

Дверь за тетушкой закрылась, зато распахнулись створки шкафа, и Павел вывалился на пол.

— Фу, — он вытер мокрый лоб. — Нужно двинуть идею делать шкафы с кондиционерами.

— Слушай, я тут подумала… А ведь тебя не было на сеансе, — она кинула ему футболку, которой тот сначала утер лицо и только потом натянул на себя.

— Намекаешь, что это я разобрал твою комнату на части?

— А чем тебе еще было заниматься? — Сашка тут же решила, что подозревать в этом Павла — дело глупое. Во-первых, потому что его реакция на ее «каверзное предположение» была совершенно адекватной: он даже не нахмурился, в то время, как известно, что любой виновный с ходу принялся бы доказывать свою непричастность к содеянному. А во-вторых, когда она искала Павла после сеанса, то заглянула и в его, и в свою комнату — они были в полном порядке. Следовательно, разгром устроили уже после, как раз в тот момент, когда Павел спасал отца и когда он дрался с Серегой.

«Нужно сказать об этом Виктории, чтобы она не подозревала его напрасно».

— Я действительно не мог быть в двух местах одновременно, — он успел подойти совсем близко и теперь присел перед ней на корточки, обхватил ее лицо теплыми ладонями и заглянул в глаза.

И что-то в его взгляде было такое, что заставило Сашку забыть не только о своих подозрениях, а вообще обо всем. Сумасшедшее счастье лавиной обрушилось на нее и заполнило ее всю до последней клетки. Между ними вдруг вспыхнули желтые искры, словно маленькая фея, пролетая, обронила горсть солнечных блесток. Потом голова ее закружилась, и она закрыла глаза.

— Ты проходил курс магии? — прошептала она сквозь его поцелуи.

«А ты не думала, что это просто любовь?» — донеслось до нее.

И Сашка не смогла разобрать, были ли это его слова, или ее собственные мысли, или, может быть, чей-то ответ на мучившие ее вопросы, всплывший из подсознания.

* * *

В холл они спустились вместе, все еще надеясь улизнуть из дома в разгар суматохи. Но это не удалось. В дверях их поймал Вован. Собственно говоря, Сашка ему была не нужна, он сразу крепко ухватился за руку Павла и потащил его в сторону, не прекращая восторженно тараторить:

— Павел, дорогой мой человек! Я просто не знаю, как выразить вам свое восхищение! О, как вы изящно вылечили Аркадия Петровича! Я хотел тут же пасть к вашим ногам и целовать эти святые ботинки, потому что вы — как папа римский, вы святой человек…

— Оставь папу римского в покое, — Павел в свою очередь вцепился в Сашкин локоть и тем самым обрел некую опору, иначе Вован непременно сволок бы его с лестницы, причем кубарем. Литературный агент опять пребывал в состоянии свойственного ему экстаза.

— Я думала, что предмет твоей религиозной страсти господин Ко Си Цин, — усмехнулась Сашка.

На что Вован среагировал совершенно загадочно — он прямо-таки рассвирепел:

— Косицын?! Жалкий фигляр! Струсил, когда картина хлопнулась. Бежал, аж пятки сверкали.

— Но его предсказания…

— Предсказания! — фыркнул разочарованный адепт. — Никогда ничего более глупого не слыхал! Письмена, картина из рукотворной тьмы! Как это интересно: кто-то свет в комнате потушил и принялся рисовать на ощупь? Идиот этот Косицын. Даже придумать по-человечески не в состоянии. А корчит из себя! Знаешь, как он машину называет? Утром он мне сообщил с важным видом, мол, прибыл на колеснице с лошадьми во чреве. И это о «шестисотом» «Мерседесе», между прочим! Тьфу! Темнота! Но вы, Павел! Вы совсем другое дело! — он резво переключился и снова потащил его вниз по лестнице. — Вы творите истинные чудеса! С вами не происходит ничего невероятного? У вас кровотечений не бывает?

— Каких кровотечений? — испугался Павел.

— Знаете, наблюдаются у святых людей, словно те повторяют судьбу Христа. Кровотечения из ступней и ладоней! — важно пояснил Вован. Тут же, схватив его ладонь, поднес ее близко к глазам и принялся рассматривать, отыскивая следы былых кровотечений. Спустя минуту разочарованно протянул: — Ничего. Даже синяка нет.

— Это важно? — усмехнулся Павел.

— Не знаю, — Вован жеманно пожал плечами и, закусив губу, глянул на небо: — А вы пробовали вбивать себе гвозди в ладонь?

— Что, с ума сошел совсем?! — возмутилась Сашка и дернула Павла в другую сторону.

— Может быть, потом кровь начнет проступать регулярно… — задумчиво предположил Вован. — Иногда стоит только начать, чтобы признаки святости были налицо.

— Будешь приставать, я сама посажу тебе на лицо признаки святости, — разозлилась Сашка.

— А других признаков нет? — Павел осторожно высвободился из пальцев Вована.

— Вещие сны, ясновидение… но кровь — это, конечно, самый яркий.

— Очень жаль, — извиняясь за свою несостоятельность, Павел развел руками.

— Если его чем-нибудь не занять, он так и будет ходить за нами и болтать чепуху, — предрекла Сашка.

Павел обреченно кивнул. Чем занять Паршина, он не представлял. Спасение пришло со стороны. Из раскрытых окон малой гостиной вдруг неспешно полилась музыка. Виктория играла «Песню Сольвейг», что свидетельствовало о прекрасном настроении исполнительницы.

— О! — крикнула Сашка. — Идемте музыку слушать.

— Точно! — обрадованно кивнул Павел. — Прикоснуться к прекрасному никогда не помешает.

— К прекрасному, к прекрасному! — взревел Вован и потащил его обратно в дом, впрочем, даже на пути к прекрасному он своих идей не оставил, шепнув Павлу: — Вы все-таки подумайте насчет крови. Дело верное. Если есть кровотечения, есть авторитет. И тогда перед вами такие перспективы откроются, такие деньги можно заработать!

— Он все о том же. Постеснялся бы святого человека барышами соблазнять! — Сашка поплелась следом.

Виктория, как и ожидалось, сидела за роялем. Борис стоял, облокотившись на его крышку, и, блаженно закрыв глаза, слегка покачивал головой. Уста его расплылись в улыбке, как у сытого кота.

«Просто парочка влюбленных!» — столь неожиданная ассоциация застала Сашку прямо на пороге, где она и замерла, пытаясь осмыслить дикое предположение.

— Ну, не может быть! — в углу обнаружился Серега.

Как Сашка и предполагала, он сделал вид, что никакой драки между ним и Павлом не было, что это не он носился мимо Павла, как разъяренный зверь неизвестной породы, и не он корчился на дорожке, когда противник заехал ему кулаком в живот. Сейчас он просто-таки источал добродушие, правда, слегка подкисленное едва уловимой надменной издевкой в голосе. Серега встал с кресла, подошел к роялю, взял с подноса хрустальную бутыль с виски, плеснул себе полстакана, затем бухнул туда же льда до самого края. Он нервничал, иначе не допустил бы столь вопиющей ошибки, да еще прилюдно: кто же сначала виски наливает, а потом бухает лед в стакан. Делают-то наоборот. Но сейчас Сереге, похоже, все равно было, что за чем следует, слава богу, что из горла не пьет.

— Кому-нибудь, может, сделать то же самое? — любезно спросил он, глядя в упор на Сашку.

— Нет уж, увольте, — она скосила глаза в сторону.

Неприятно было смотреть на Серегу в таком разболтанном состоянии.

Остальные тоже отказались.

— Как знаете, — хмыкнул Серега и вдруг опрокинул все содержимое стакана в рот. Разом, вместе со льдом.

Сашка испугалась, подумав, что он сейчас подавится. Не подавился, проглотил все и даже улыбнулся, хотя и не без труда. Он побледнел, отчего его карие глаза теперь казались черными.

Виктория же невозмутимо доиграла до конца и, лишь взяв последний аккорд, оторвала пальцы от клавиш и плавным движением перенесла руки на колени.

Борис к тому моменту уже открыл глаза и с интересом наблюдал за Серегой. Когда музыка стихла, он вновь повернулся к Виктории и окинул ее с немым обожанием в пылающем взоре. Сашке такая открытость чувств показалась вызывающей. Да и вообще, противно стало: полнеющий, лысеющий, женатый, а все туда же!

Видимо, тетушке передались ее ощущения. Во всяком случае, она подавила едва заметную улыбку и вдруг обратилась к Павлу:

— А вы играете на рояле?

— Он не знает, он не пробовал, — сквозь зубы процедил Серега и снова метнул порывистый взгляд на Сашку.

«Мог бы и домой уже пойти! Что толку скрежетать тут зубами!» — раздраженно подумала она.

— На рояле… — протянул Павел, — сейчас узнаем.

Он подошел к инструменту. Виктория ласково улыбнулась ему и встала со стула, уступив место. Павел сел, встряхнул кистями, положил их на клавиши и, закинув голову назад, уставился на люстру, раздумывая. Аккорд он взял не глядя, да и коряво. Резкий аккорд, неправильный. Потом еще и еще. И тут из бессвязных аккордов вдруг начал вырисовываться прерывистый джазовый мотив. Он импровизировал, похоже, на ходу. На клавиши почти не смотрел, а играл на ощупь, как заправский тапер. Все в гостиной застыли в немом изумлении. Вован даже рот открыл. Только Виктория продолжала задумчиво улыбаться, то и дело поглядывая на Сашку.

— А «Мурку» можешь? — вопрос Сереги звучал издевкой.

А что ему еще делать оставалось? Как ни крути, а Павел его во всем обошел. Ведь на рояле Серега совсем не умел играть. Впрочем, на других инструментах тоже. Вот и получалось, что оставалось ему лишь язвить в стороне.

Павел оказался куда более жестоким, чем это могло показаться на первый взгляд, потому что ломаная мелодия, льющаяся из-под его пальцев, тут же преобразовалась в заданный мотив «Мурки».

— Может, ты из МУРа? — опять неприятно пошутил Серега.

Музыка оборвалась. Павел перевел на него взгляд и спросил вполне серьезно:

— Что такое МУР?

— Ну… — от неожиданности Серега растерялся.

— Что такое «Мурка», он знает, а вот что такое МУР — нет, — Борис захлюпал смешками.

— Нет, МУР я вам изобразить не в состоянии, — Павел опустил голову и продолжил играть блюз.

— Хоть что-то он не может, — фыркнул Серега и снова налил себе виски. На сей раз он все сделал по правилам: сначала лед, потом напиток. Наверное, слегка успокоился.

Проследив за ним, Сашка повернулась и пошла в холл. Ей хотелось выбраться на свежий воздух.

* * *

Солнце уже перевалило в западную часть бледно-фиолетового неба. Сашка прищурилась и, вздохнув, сбежала вниз по ступенькам. Она обогнула угол дома. Из окон все еще неслась музыка. Кажется, теперь там играли в четыре руки. Дверь кухни была, как обычно, открыта.

«Есть хочу!» — шепнуло ей сознание, а под ложечкой засосало.

Она и завернула туда, где стоял холодильник.

— Не нервничайте, — капитан Синичкин дрожащей рукой налил из бутылки воду в стакан.

Лидка, сидящая за столом напротив него, истерично всхлипнула, а увидев вошедшую Сашку, разразилась рыданиями.

— Прошу вас! — устало взмолился Синичкин и протянул Лидке стакан. Но она замотала головой и уткнулась в ладони. Капитан крякнул и, захлебываясь, осушил емкость.

Видимо, разговор продолжался уже давно. Хотя разговором это вряд ли можно было назвать: нос писательницы распух до невероятных размеров, так что ревела она уже не первый час. Может быть, с того самого момента, как закончился неудачный сеанс Ко Си Цина.

— Опять кого-то убили? — поинтересовалась Сашка и, открыв холодильник, принялась высматривать что-нибудь вкусненькое.

Услыхав крамольное слово, Лидка просто взорвалась рыданиями. Синичкин осуждающе покосился на неосторожную свидетельницу.

— Да я просто так спросила. Мы же все не в курсе, — попыталась оправдаться Сашка и, схватив с тарелки кусок яблочного пирога, оставшегося от завтрака, повернула к двери.

Очень ей надоели Лидкины слезы. Ну сколько можно, в самом деле!

— Вы сообщали господину Косицыну что-либо о гибели горничной Нади? — вкрадчиво спросил Синичкин.

Лидка отрицательно покачала головой.

— Откуда же он знает? — по-дурацки озадачился Синичкин.

Лидка развела руками и округлила глаза, мол, совсем, что ли, незнаком с ясновидением?

Капитан тоже округлил глаза, но с другим подтекстом, мол, представьте себе…

— Ой! — Сашка хлопнула себя ладонью по лбу и чуть было не уронила пирог при этом. — Я вспомнила. За день до приема я тоже зашла на кухню. А тут Галя — наша кухарка… вернее, бывшая кухарка… ой…

Она окончательно запуталась, но следователь пришел ей на помощь, повернувшись к ней заинтересованно.

— Итак?

— Словом, я не сразу на кухню зашла, а перед тем постояла за кустом жасмина, вон за тем, — она указала рукой на ветки, виднеющиеся в проеме двери. — И Галя тогда тоже плакала. Вот как Лидка… простите, Лидия сейчас. Галя говорила Валентине, что не желает сохранять тайну, которую все знают, и что непременно папе о ней расскажет. Только я не знаю, какое это имеет отношение к убийствам. Но на кухне был и еще кто-то. Я его не видела, он ушел раньше, чем я зашла. А до этого они вместе с Валей сказали Галине, что тайну эту нужно хранить до самой смерти.

— Ох! — Лидка разразилась новым приступом неуемных всхлипов и шмыганий.

— А Надя? — задал вопрос Синичкин.

— А Нади на кухне не было, — Сашка пожала плечами, откусила от пирога, пожевала, подумала и продолжила: — Надя тоже как-то говорила про тайну, которая стоит дорого. Она говорила по телефону. Да все об этом знают.

— Все, кроме нас с майором, — не слишком добродушно констатировал Синичкин. — А что за тайна?

— Про моего отца с Галей, — ответила ему Виола, которая появилась в дверях совершенно неожиданно. Голос ее источал злобу.

— Ну почему я обо всем узнаю последней! — вскрикнула Лидка и вновь захлюпала носом. — Мне никто ничего не рассказал!

На этот раз Синичкин ей воды не предложил. Налил в стакан и сам молча выпил. Наверное, услышанное повергло его в шок.

— Так это ты была тогда на кухне? — выдохнула Сашка, сама не понимая, почему ответ именно на этот вопрос казался ей столь важным.

Виола пожала плечами:

— Поскольку я говорила с Галей исключительно на кухне, то вполне может быть. Я не в состоянии построить хронологию всех наших разговоров.

— Я про тот, единственный, вечером за день до приема…

— За день до приема… — сестра сдвинула брови, подумала и вздохнула: — Нет, тогда меня занимали более важные дела. Вряд ли я стала бы тратить время на беседы с кухаркой.

— Беседа? — переспросил Синичкин и даже поперхнулся.

— То, что у отца была связь с Галиной, мы все узнали случайно и совсем недавно. Галя хотела, чтобы отец ввел ее в общество, а раз он этого не сделал да и скрывал эту связь, я посчитала правильным оставить все как есть и урезонить Галину. Поэтому я на протяжении недели, наверное, беседовала с ней, уговаривала оставить решение проблемы за отцом и обещала, что побеседую с ним. Ну, и держала ее на этом поводке. Не знаю, может быть, она и сорвалась бы, если б ее…

— Я прошу тебя! — истерично взвизгнула Лидка.

Виола брезгливо поморщилась, буркнув себе под нос:

— Дзёрури. Заставь дурака богу молиться!

«Дзёрури? — про себя удивилась Сашка. — Что она имеет в виду?»

Вместо ответа Виола накинулась на несчастного капитана:

— Интересно вы ведете расследование! Сидите тут, беседы ведете праздные, а дом у нас вверх дном стоит. Виданное ли дело, чтобы под носом у двух сыскарей человека убили, да еще и весь дом перевернули!

— Ну, а что я могу сделать? — тот растерялся до мертвенной бледности.

— Если уж вы ничего сделать не можете, так какого черта делать вид, что вы из милиции? — окончательно обозлилась Виола.

Сашка быстро прошмыгнула на улицу. Она страсть как не любила скандалов Виолы, точно так же, как не любила Лидкиных истерик.

«В них даже есть что-то общее, — вылетая на солнце, подумала она. — Обе громогласные напоказ, обеих возбуждает беспомощность оппонента, обе чокнутые, только каждая на свой лад. Интересно, что же такое «дзёрури»?»

Глава 14

Серега поймал ее за руку на выходе из кухни, сразу за кустом треклятого жасмина. Сашка сначала вздрогнула от неожиданности, потом посмотрела на него и подумала: «Нужно сказать Игнату, чтобы спилил этот куст к чертовой матери! А то уж в очень непростом месте он произрастает. Просто опорный пункт какой-то! Никогда не знаешь, кто стоит за ним и подслушивает».

Впрочем, мысли ее тут же развеялись, потому как Серега дохнул на нее крепким перегарным настоем.

— Фу! — она даже зажмурилась.

— О, разумеется! — развязно возмутился проспиртованный друг. — Господин Павел, как его, этого… он ни-ни!

— Ты отвратительно пьян, — она выдернула руку и отступила на шаг в сторону.

— Да! — не без гордости признал Серега. — Я отвратительно пьян. Зато я людей не убиваю.

— Это еще не доказано, — фыркнула Сашка.

— Не пойман — не вор, — Серега икнул и, развязно качнув бедрами, расплылся в блаженной улыбке.

— Я скажу, чтобы тебя отвезли домой.

— Еще чего, я за рулем.

— В таком состоянии ты не за рулем, а на руле. В смысле повиснешь на руле и влетишь в первое попавшееся дерево.

— Игнат еще посадит, ему только в радость.

— Тогда позвони своим родителям и посоветуй прямо сейчас заняться производством нового сына. Может быть, им это тоже будет в радость, — усмехнулась Сашка.

— Отца не тронь! — он занес палец над головой, дабы подчеркнуть важность высказывания. — Семья Коноваловых… — тут он прищурился и хитро посмотрел на Сашку: — А как фамилия твоего Павлуши?

— Какое тебе дело? — мгновенно краснея от раздражения, буркнула она.

Но Серега остался доволен произведенным эффектом. Он пожал плечами с видом обиженной добродетели. Обиженной, но пьяной вдрызг:

— Мне-то — никакого. А тебе?

— Что ты имеешь в виду?

— Я задал простой вопрос, ничего в виду не имея. Я спросил, знаешь ли ты фамилию Павла. Ну, как мне его называть — господин Павел такой-то… Что ты вообще о нем знаешь?

— Да какое тебе дело-то? — уже вспылила она, потому что он был прав: ничего она о Павле не знала.

— Ты спишь с парнем, не зная ни его фамилии, ни откуда он родом и чем занимается. Ты ничего о нем не знаешь, а влюбилась в него по уши! — Серега даже руками замахал, но его тут же заштормило из стороны в сторону.

— Прибереги сальные выражения для своих мальчишников! — рявкнула Сашка, но покраснела еще больше. Корни волос прямо раскалились. — Я не собираюсь продолжать беседу в таком тоне. Если хочешь поговорить, будь любезен, сделай что-нибудь, чтобы протрезветь.

С этим она демонстративно повернулась и пошла по дорожке. Но в следующую минуту другие звуки заставили ее остановиться, а потом броситься назад, потому что она услышала удивленный возглас Виолы:

— Да что же это такое!

— Не что, а кто! — с достоинством отвечал Серега, оказавшийся почему-то уже на кухне.

— В твоем состоянии это уже несущественно, — упрямо заявила Виола.

— Ты что собираешься делать?! — взвизгнула Лидка.

В этот момент Сашка поняла, что нужно вмешаться, и как можно быстрее.

На кухне она застала занимательную сцену: Виола, Лидка и капитан Синичкин в немом изумлении наблюдали, как Серега сунул голову в мойку, открыл кран с холодной водой и склонился под струей, фыркая и отплевываясь.

— И долго это будет продолжаться? — Виола скрестила руки на груди и прищурилась.

— Долго, — нагло пообещал Серега.

Капитан Синичкин молча налил воду в стакан и так же молча осушил его. Если учесть, что проделывал он такой фокус только в состоянии крайнего удивления, а то и шока, то день у него, видимо, выдался непростой — двухлитровая бутылка подходила к концу.

— А ты ничего не хочешь с ним сделать? — обернулась Виола к Сашке.

— Хочу, но тогда меня посадят за убийство.

— Не желаете его в медвытрезвитель увезти? — на сей раз Виола обратилась к Синичкину.

Тот моментально растерялся и, виновато улыбнувшись, пояснил:

— Таких туда не принимают. Туда только бомжей и хронических…

— В стране бардак, — изрекла Виола и, поняв, что никакие меры воздействия неприемлемы, села за стол.

Но на этом сцена не закончилась. Все еще фыркая и мотая мокрой головой, от которой брызги летели по всей кухне, Серега вылез из-под крана, приблизился к холодильнику, открыл его и принялся неловкими, но целенаправленными движениями вынимать оттуда полки с продуктами.

Тут Виола снова подскочила:

— Да ты что делаешь-то?!

Серега на минуту прервал свое занятие, развернулся к ней и посмотрел уже слегка осмысленным взглядом:

— Я пытаюсь прийти в себя. Если помешаешь, так и буду болтаться по дому под большим градусом. Думаешь, мне это нравится, ни фига мне не нравится, но надо! Древний метод рода Коноваловых. Дед однажды так перед приемом в посольстве надрался, что лежал на полу. А через полчаса — ни в одном глазу.

— Это правда, — кивнул Синичкин. — У меня дед тоже закладывал дай боже. И у него примерно тот же метод был: ну, холодильник он не использовал, а вот в снег ложился. Правда, помер потом от воспаления легких.

— Такой опасный метод? — выдохнула Лидка, которая забыла уже о своем истеричном состоянии.

— Не-е, если не часто, то не опасный. А мой дед, я же говорю, закладывал сильно. Последние лет пять только в снегу его и можно было найти — все время там валялся. Поваляется — и на работу. А придет — опять чуть жив. Ну, и жил он в Воркуте — начальником лагеря был для политзаключенных. А в Воркуте снег почти что круглый год.

— А когда все-таки не было снега? — с писательской дотошностью уточнила Лидка.

— История умалчивает, — Синичкин задумчиво уставился в потолок. — Может, не пил… Хотя вряд ли. Не пить он не мог.

— Я не поняла, он что, в холодильник полезет? — взревела Виола.

Вместо ответа Серега водрузил последнюю полку на стол и, кряхтя, залез внутрь, а потом аккуратно прикрыл за собой дверцу.

— Отлично! — Виола в изнеможении плюхнулась на стул.

— Да уж, — невесело подтвердила Сашка и засунула в рот пирог целиком.

— Наверное, он там заморозится, — вяло предположила Лидка, кивая на холодильник.

— Хорошо бы, — злорадно пожелала Виола и покосилась на выложенные полки с продуктами. — Господи боже! Не дом, а бардак. В стране бардак, в доме бардак. Кстати, — тут она снова неприятно сощурилась на Синичкина.

Он тут же икнул и потупился. Но Виолу его смущение нисколько не разжалобило:

— Не хотите разобраться, кто учинил обыск в моей комнате?

— В твоей! — Сашка сочла своим долгом возмутиться. — А про мою комнату почему не говоришь, а про комнату Виктории и комнату Павла?!

Сестра лишь плечами передернула, мол, отвяжись со своими глупостями. Разумеется, ее в первую очередь интересовали собственные апартаменты.

— Мы постараемся выяснить, хотя… — начал было загнанный в угол капитан.

Виола не собиралась спускать ему оплошность.

— «Мы постараемся», — ломаясь, передразнила она. — Уж будьте так любезны. И вообще, можно вас попросить хотя бы сделать вид, что вы с вашим разлюбезным майором Ляповым тут для порядка приставлены. А то в вашем присутствии у нас всякого рода происшествий случилось больше, нежели за всю прожитую жизнь. Это наводит на размышления…

— Вы сейчас как наш районный прокурор товарищ Проскурин говорите, — совсем сник Синичкин. — Он тоже как пойдет распекать!..

— Я попрошу вас! — Виолин голос зазвенел сухим возмущением. — Вы здесь не на ковре у вашего районного прокурора. Вы в доме господина Мамонова. И вам не какой-то там Проскурин мозги промывает, а я — Виолетта Мамонова — пытаюсь заставить вас работать наконец. Выполнять свои служебные обязанности в доме Мамонова. Понятна разница?!

Ответить бледный Синичкин не успел. Пока Виола держала свою пламенную речь, на кухне появилась пухленькая горничная Люба. Она, съежившись, пронеслась тенью к холодильнику, видимо, не желая мешать Виоле. А может быть, боялась, что разгоряченная хозяйка тут же перекинется на нее, обвинив в беспорядке. Пряча глаза, она открыла холодильник. Увидев там вместо ожидаемых полок с продуктами скорченную фигуру Сереги, Люба тихо пискнула и резко захлопнула дверь. А потом повернулась к остальным с перекошенным лицом.

— Что это? — прошептала она, затем, тоненько подвывая, вылетела из кухни на полусогнутых ногах. Наверное, решила отползти в кусты и там уже спокойно упасть в обморок или сразу умереть от разрыва сердца. Во всяком случае, выходила она из кухни с соответствующим видом.

— Похоже, не все знакомы с древним методом Коноваловых, — язвительно заметила Виола, провожая ее взглядом.

— Может быть, он уже все? — нерешительно предположила Лидка. — Может, пора вытаскивать? Пьяные редко соображают, что делают.

— I am cool! — бодро донеслось из холодильника.

— Что он имеет в виду?

— Переводить эту фразу можно двояко, — Сашка улыбнулась, — то ли ему холодно, то ли ему здорово. Но мне кажется, смысл один — он не хочет вылезать.

— Идиот! — злобно констатировала Виола и крикнула в Серегину сторону: — Сломай нам только холодильник! Только этого нам и не хватало?

— It’s cool, — лаконично ответил тот.

— Хоть это радует.

— А где вы были, когда случился предполагаемый обыск, — неожиданно посерьезнел Синичкин и, открыв свой блокнот, уставился на Виолу.

Наступила тягостная пауза. Та открыла рот, хлопнула глазами, затем осторожно осведомилась:

— Вы что же, подозреваете, что я в собственной комнате устроила развал, а теперь мечусь по дому и кричу, мол, какой гад это натворил?! На ваш взгляд, зачем мне это нужно?

— Ну… — капитан пожал плечами, — ничего такого я в виду не имел. Просто хотел выяснить, может быть, вы были где-то поблизости, что-то видели или хотя бы слышали…

— Если бы я что-то видела, я бы сказала, — Виола насупилась. — А сами-то вы с вашим майором где были?

— Я обмахивал Лидию, потому что, когда Аркадию Петровичу стало плохо и она принесла валидол, то потом сдала и упала в обморок, — как на духу отрапортовал Синичкин и задумался: — А вот майор Ляпов… я его не видел.

— Опять майор Ляпов, — Лидка многозначительно округлила глаза и вдруг посмотрела на Сашку.

Все сделали то же самое. Саша чуть не подавилась пирогом:

— Чего?! Чего вы на меня уставились? Я понятия не имею, где был ваш майор. Или вы подозреваете, что он был со мной?

— Прекрати молоть чепуху, — оборвала ее Виола.

— Да с вас станется, детективы!

— Ну, что такое?! — на кухню зашла домоправительница Валентина. За ней семенила хнычущая Люба, которая боязливо держалась за широкую юбку начальницы. Другой дрожащей рукой она указала на холодильник.

Валентина подошла к нему, открыла дверцу, с минуту созерцала сидящего в нем Серегу, потом закрыла и укоризненно посмотрела на горничную:

— Не понимаю, что тебя так поразило. Ну, хочется человеку в холодильнике сидеть. Тем более Виолетта Аркадьевна не против. Ты-то чего взвыла?

— Я… я… — в порыве раскаяния задохнулась Люба.

Валентина повернулась к хозяйкам:

— Простите ее, нервы совсем расшатаны. Виктория Петровна в гостиной просила ее холодного квасу принести, а Люба со слезами вернулась. Понимаю, что дисциплина у нас еще та стала, но я уже работаю над этим.

В доказательство она рявкнула на горничную:

— Чего стоишь, рот раззявила! Бери бутылку и неси. Живо! Да подай в хрустальных стаканах.

— А где был Павел? — спросил Синичкин.

Все женщины вздрогнули, как одна. А Сашка почувствовала неприятный зуд под коленками.

— Я же просто спросил… — капитан, поняв, что опять попал впросак, быстро побледнел.

— Павел, Павел, — Валентина покачала головой. — Он один знает, где бывает в тот или иной момент. Очень загадочный парень — этот Павел.

— Он вам родственник? — еле слышно обратился настойчивый Синичкин к Виоле.

— Пока еще нет, но все может случиться, — снова бодро отвечали ему из холодильника.

— Что это ты несешь? — обратилась к агрегату Виола.

— С меня довольно! — Сашка резко встала, подошла к холодильнику, распахнула дверцу и на глазах у изумленной публики вытянула оттуда Серегу за руку.

Тот выкатился кубарем на пол.

— Удивительно свеж, хоть и встрепан, — задумчиво оценила его Лидка, — может, и мне стоит каждое утро с холодильника начинать?

— Не поможет, — жестоко ответила ей Виола.

Лидка тут же пустила обиженную слезу.

— Шут гороховый! — обругала Серегу Сашка и поволокла его на улицу.

* * *

На теплом ветерке Серега поежился, потом закинул голову к небу и расплылся в блаженной улыбке.

— Доволен? — раздраженно спросила его Сашка.

— Ага, — с чувством кивнул он. — Прости, что доставил тебе несколько неприятных минут.

— «Несколько неприятных минут», — передразнила она его. — Ты мне час неприятного времяпрепровождения доставил. Теперь можешь двигать домой с чувством выполненного долга.

Она отпустила его и пошла к парадной лестнице.

— А как же наш разговор? — он припустил следом весьма уверенным шагом, словно и не был пьян в стельку буквально час тому назад.

— Разговор? — Сашка остановилась.

— Да, разговор. We talked about Mister V.I.P. He’s interesting for you, is'nt it?^[7]

— Во-первых, я не собираюсь упражняться с тобой в английском, будь ты трезв или пьян, — Сашка нахмурилась, — а во-вторых, я не понимаю, что за персону ты имеешь в виду?

— Очень плохо, — Серега вздохнул. — Плохо, что с памятью у тебя проблемы. Мы говорили о Павле. Да-да, о твоем разлюбезном Павле.

— Кстати, — она постаралась вложить во взгляд, коим его наградила, максимум холода, — если еще раз ты позволишь себе шутки типа той, которую отпустил в холодильнике, можешь забыть о нашей дружбе.

— Значит, пока мы все еще друзья? — странно, но он, кажется, обрадовался.

— Я хотела бы на это надеяться, — долго сердиться Сашка не умела. Даже на Серегу. — Если ты хотел что-то сказать, говори. Я слушаю.

— А нечего говорить, — он красноречиво развел руками, но продолжил: — Я задал тебе вопрос, как фамилия Павла, откуда он родом и вообще, кто он такой, собственно. Ты ответить не смогла. Но я знаю тебя, поэтому склонен предположить, что тебя все эти вопросы интересуют больше, чем меня. Почему бы просто не пойти к нему и не спросить?

К концу его речи Сашка совсем сникла и только тихо ответила:

— Он не отвечает.

— И тебе это кажется нормальным?

— Нет, не кажется. Но он имеет право хранить свои секреты. Он работает вместе с отцом, может быть, этим продиктовано…

— Отсутствие фамилии? — Серега хохотнул. — Да будет тебе известно, что твой отец не работает с людьми, о которых ничего не знает.

— Мне это известно, — она медленно двинулась по дорожке.

Мысль, пришедшая к ней в этот момент, была на удивление простой. Настолько простой, что Сашка даже удивилась: стоило ли бродить вокруг да около загадки, когда все можно выяснить так легко!

— Слушай, а о каком журналисте ты говорил с Викторией?

— Не понимаю.

— О журналисте, в смерти которого ты пытался обвинить себя.

— Хочешь стать домашним детективом рода Мамоновых?

— Просто хочу знать.

— Детективы тоже просто хотят знать. Правда, иногда им мешают. Не всем хочется, чтобы они просто хотели знать, — Серега усмехнулся. — Ладно, хотя подслушивание чужих разговоров и не самая большая добродетель, я все-таки сдаюсь. Я расскажу тебе. Помнишь, на лестнице ты проговорилась, что слышала, как Надя, тогда еще живая, говорила кому-то по телефону, что тайна вашего дома стоит дорого.

— Нечего делать вид, что я совершила что-то скверное, — фыркнула Сашка, — я не проболталась, а спросила тебя, что ты об этом думаешь.

— Так вот, в нашем доме было нечто похожее. У нас была горничная — Ириной ее звали, не как сейчас — приходящая, а постоянная. Не стоит напоминать, что и в нашем, и в вашем доме могут действительно храниться тайны, представляющие большую ценность, так вот, наша Ирина покопалась в отцовском столе и потом продала какому-то журналисту нехилую папку с копиями неких документов. А впоследствии отец целый год доказывал, что он не осел. Ирина была уволена, но это нам уже не помогло. Многие сделки провалились, словом, здорово она нас тогда сделала. Его даже прокуратура прищучить пыталась. Спасибо твоему отцу, не дал нас в обиду. Вот я и подумал, что имеет смысл о намерениях вашей Нади рассказать кому-то из семьи. Аркадия Петровича я тревожить не стал, а поговорил с Борисом. Тот только хмыкнул. Это и понятно, не станет же он падать мне в ноги и благодарить. Ну и еще с Вованом эта глупость вышла. Я ведь только пошутить хотел. А потом вдруг исчез Рябой, убили журналиста в Питере, того самого, который под твоего отца копал. Ну, я сопоставил факты…

— Ничего себе сопоставил! Ты считаешь, что Рябой убрал питерского журналиста?

— Не знаю, — тихо ответил Серега, — но Рябого нет до сих пор. Борис сказал, что его Аркадий Петрович отправил по каким-то своим делам. Интересно, по каким, да?

— Честно говоря, я тоже над этим думала. И ты решил, что косвенно виноват в гибели журналиста? А теперь думаешь, что и Надю убили из-за тебя?

— Нет, — Серега покачал головой, — теперь я думаю, что все в вашем доме крутится вокруг Павла.

— Фу ты! Опять ты за свое! — Сашка даже покраснела. — Ну сколько можно, в самом деле.

— А ты подумай: появляется загадочный парень. Откуда он, кто — никто не знает, но его принимают в доме. Правда, при этом убивают Галю, которая, кстати, не могла желать твоей семье ничего плохого, так как любила Аркадия Петровича. Что уж этот Павел наговорил твоему отцу — неизвестно, но они теперь друзья. Дом окутан тайной, о которой, может быть, и хотела рассказать Надя. Но Надю тоже убили. Лично мне кажется, что эти убийства связаны между собой и еще… Павел пришел, чтобы повлиять на твоего отца.

— Что?! — она замерла.

— Понаблюдай: Аркадий Петрович в его власти. Это же видно!

— Глупости! — однако она не могла с ним не согласиться, потому что сама не раз так думала. Павел действительно управляет отцом. Может быть, и не во всем, но в чем-то точно управляет. — Знаешь что, я сейчас пойду и все спрошу у него самого. Вот и все.

— У Павла?

— Нет. У папы. Давно собиралась это сделать. — С этим она двинулась вверх по лестнице, и решимость ее росла с каждой преодоленной ступенькой.

* * *

Аркадий Петрович устало вздохнул и ответил в телефонную трубку:

— Да. Я знаю, что в среду общее собрание акционеров. Да, я знаю, что сегодня уже вторник. Назначай собрание на вторую половину дня. Да, ближе к вечеру.

— Меня разрывают на части, что мне ответить? К чему мне людей готовить? Будет холдинг или все-таки нет? — в голосе секретарши послышалось отчаяние. — Бумаги не готовы. Мы не успеем к собранию!

— Бумаги — это не главное. Главное — решение, не так ли?

— Д-да, — неуверенно протянула та, — но… что мне говорить людям?

— Говорите, что решение принимаю я, а не вы.

— Это так, но я должна знать предварительно.

— Ах, Инночка, я и сам ничего предварительно не знаю. Как пойдет… — он улыбнулся.

— Как пойдет? Как это понимать?!

— Как понимать… да вот так и понимай: не знаю я пока.

— А когда вы будете знать?

— Надеюсь, что в скором времени.

— Я думаю, вы понимаете, что собрать всех этих людей довольно трудно, — задохнувшись, произнесла секретарша.

— Я понимаю. Но ведь это вообще не моя идея была.

— А чья? У меня записано ваше распоряжение.

— Ах, Инна. Достаточно. Я еще не выжил из ума. Готовь собрание и ни о чем не думай. Отсылай всех, и конец.

Мамонов положил трубку. На душе у него было тяжело. Впервые в жизни он сомневался. Сомневался не в партнерах, не в оценке рискованности предстоящего предприятия — в этом он сомневался довольно часто, и его известное чутье и умение принимать правильное решение сотню раз сослужили ему службу. Сейчас Аркадий Петрович сомневался в себе, и это в самом деле было впервые. Он физически ощущал борьбу внутри себя самого. Здравый смысл диктовал ему принять то решение, которое отвергало его природное чутье. Интуиция впервые спорила с логикой. Он не мог понять, почему вопреки всем здравым домыслам интуиция диктует ему все-таки собрать акционеров и объявить о слиянии многочисленных фирм в холдинг. Почему? Ведь ему это невыгодно!

Аркадий Петрович зажмурился, потер лоб. Потом распахнул окно. Пряный хвойный ветер ударил в лицо.

«Будет дождь, — неожиданно подумал он. — Запах хвои усиливается к дождю…»

* * *

Сашка взбежала на третий этаж и, завернув в коридор, замерла, переводя дыхание. В трех шагах от нее стоял Павел и улыбался, словно специально дожидался ее тут, рядом с кабинетом отца.

— Ты что здесь делаешь? — шепнула она.

— Я живу на этом этаже, — он указал на дверь своей комнаты, — хотел прибраться за теми, кто у меня все вверх дном перевернул.

— A-а… Хочешь помогу?

— Ты для этого сюда так бежала?

— Нет, — честно призналась она, потому что была твердо уверена: врать ему бесполезно. Он почему-то видит ее насквозь.

— К отцу неслась? — он хотел было пройти мимо нее, но задержался, будто бы ждал чего-то. Чего? Признания, что она идет к отцу выяснить, кто он?

— Паш… — Сашка почувствовала, как щеки наливаются горячей кровью. Во рту у нее пересохло, и она поперхнулась этой сухостью, закашлявшись.

Он шагнул к ней и обнял за плечи:

— Просто живи своей жизнью, — тихо произнес он и коснулся губами ее макушки.

— Но… моя жизнь проходит в этом доме. Моя жизнь тесно переплетена с жизнью моей семьи, моего отца, а теперь и с твоей, я надеюсь.

— Нет.

— Что нет? — она подняла на него удивленные глаза.

Он отрицательно покачал головой, подтверждая сказанное.

Ноги у нее подкосились. Она отстранилась от него, отступила на шаг. Ей стало жарко, даже душно:

— Ну, конечно… Господи, я же просто дура! Я подумала, что раз уж у нас все случилось, то, значит, мы теперь связаны… Конечно же, нет. Конечно же…

Сама того не ожидая, она всхлипнула. Перед глазами поплыл коридор, стены смазались и капнули на кофту теплыми слезинками.

— Сашка! — он шагнул было к ней, но она, быстро скользнув мимо, уже стояла возле двери кабинета.

— Что же это такое… — пробормотала она и быстро вытерла глаза тыльной стороной ладони.

Павел одним прыжком оказался рядом, сгреб ее в охапку и прижал к себе.

— Ты неправильно меня поняла, — его горячий шепот обжег ухо. — Я хотел сказать, что пока не могу быть связан с тобой. Это не значит, что я не хочу этого. Я просто не могу. Пока твой отец… пока…

— Пока что?!

Повисла пауза, которую прервала неожиданно скрипнувшая за ними дверь. Оба они вздрогнули и, испуганно отстранившись друг от друга, повернули головы. На пороге собственного кабинета стоял Аркадий Петрович. Вид у него был крайне недовольный.

— Вы?! — он вскинул бровь, но тут вся грозность с него слетела. Он посмотрел на Павла и растерялся. Неопределенно хмыкнул, махнул рукой и, наконец, совсем сник, отвел взгляд в сторону.

— Я к тебе, собственно… — Сашка уже ничего не понимала. В другие времена отец бы устроил ор на весь дом. Еще бы: его дочку обнимает чужой парень! Да он, как нормальный отец, просто обязан кричать и топать ногами.

«Что же за власть у Павла над папой? Может, он его чем-нибудь шантажирует?»

— Ко мне? — переспросил Мамонов, словно не поверил.

— Ага, — решив больше ничего не объяснять, Сашка быстро прошмыгнула мимо него в кабинет и уселась в кресло.

Аркадий Петрович еще раз глянул на Павла, который пожал плечами, нагло улыбнулся, затем повернулся к хозяину дома спиной и медленно двинулся по коридору.

— Н-да… — Мамонов вернулся в кабинет, закрыл за собой дверь и только тогда посмотрел на дочь.

Ей показалось, что взгляд у него затравленный, как у раненого зверя, чувствующего близость собак, идущих по следу.

Он подошел к ее креслу, сел на подлокотник, обнял дочь и, повернув голову к окну, задумчиво произнес:

— Я могу тебя понять… Павел красив, умен и вообще, есть в нем что-то такое, что притягивает к нему, не так ли?

— Хочешь выяснить, уж не влюбилась ли я? — Сашка усмехнулась и прижалась к отцу, ощутив щекой накрахмаленную гладь его рубашки.

— Он привлекателен и, наверное, для неопытной девочки он вдвойне привлекателен, но…

— Но? — она подняла на него голову, с вызовом глядя снизу вверх. Аркадий Петрович, не отрываясь, смотрел в окно, словно боясь встретиться с ней взглядом.

— Но он не может составить тебе пару.

— Хочешь сказать, что он недостаточно хорош для этого? Даже хуже, чем Серега?

— Серега вовсе не так уж плох.

— Но совсем недавно ты говорил, что он мне не подходит! Что если за десять лет знакомства я так в него и не влюбилась, то и не влюблюсь никогда.

— Я был не прав.

— Папа! — Сашка округлила глаза. — Ты пугаешь меня. Ты никогда небываешь не прав. Во всяком случае, я на своем веку такого не припомню. Вернее, ты никогда не признавался, что был не прав. Что с тобой происходит, а? Ты заболел?

— Насчет дел сердечных я ведь тоже могу ошибаться, — усмехнулся отец. — Тем более в таком сложном вопросе, как сердечные привязанности моей маленькой дочери. Но вот насчет Павла… Знаешь, если выбирать между ним и Сергеем Коноваловым…

— А если не выбирать? Помнишь, ты говорил мне про единственного? А если Павел и есть тот самый единственный?

— Но он не может им быть. Он никогда не останется рядом с тобой. Он скоро уйдет.

— Уйдет? Куда?!

— Сашка, постарайся понять: Павел тебе не пара.

— Пап, объясни, — она дернула его за рукав.

Аркадий Петрович наконец отвернулся от окна и посмотрел на дочь. Таких больных глаз она никогда не видела. Разговор приносил ему невероятные страдания. Она испугалась:

— Тебе плохо?

Он кивнул:

— Мне плохо. Плохо, потому что я не могу тебе ничего объяснить. И помочь я тебе не могу. Я прошу тебя поверить мне и отказаться от любви, и я понимаю, что прошу тебя пойти на муки без лишних вопросов. Пойти сейчас, чтобы потом было не так мучительно. Но я же понимаю, что уже поздно: сейчас или спустя несколько дней — уже все равно…

Он закрыл глаза.

— Пап, я ни-че-го не понимаю. Кто такой Павел, а? Почему он бросит меня? Почему ты так уверен в этом? Что вы вместе с ним делаете? Он участвует в создании твоего холдинга?

— Завтра собрание акционеров.

— И что с того? Ну, примете вы решение объединиться в холдинг, Павел выполнит свою задачу и уедет из нашего дома. Он же не исчезнет совсем. Почему мы не сможем встречаться?

— Потому что он исчезнет навсегда, — Мамонов вздохнул.

— Как это?

— Сань, он не может быть твоим единственным.

— Я хочу тебе рассказать. Только обещай не сердиться, ладно? — сочтя его молчание за согласие, она продолжила: — Я сбежала в Москве от Вики и Рябого и встретилась с Павлом. Это было за три дня до приема в честь приезда Вики. Мы тогда по Москве гуляли и провели весь день вместе. А потом он пришел к нам в дом. Я и не догадывалась, что вы с ним тоже знакомы. Так что…

— Милая, — отец открыл глаза. Нагнулся и поцеловал ее в макушку. — Это не тот Павел. Это другой…

— Знаешь что! — она вырвалась из его объятий и резко вскочила на ноги. — У меня складывается ощущение, что в нашем доме гнездится страшная эпидемия, которая поражает мозг. Не обижайся, но у нас все сошли с ума. Как-то уж разом помешались. Я надеялась, что хоть ты здоров. Папа, я никогда тебя таким не знала и не хочу знать. Ну, пойди умойся холодной водой, не знаю, сделай с собой что-нибудь, только перестань, ради бога, нести околесицу. Мы живем в реальном мире. Я реальна, ты реален и Павел — тоже реальный человек, а ты говоришь о нем как о призраке, который скоро сгинет с лица земли. И я уже почти поверила в этот бред. Бред, потому что человек не может исчезнуть просто так. Папа — это серьезно. Нам всем нужно лечиться!

Последнюю фразу она закончила, сорвавшись на неприличный крик. А потом порывисто вылетела за дверь. Отец не стал ее останавливать, и следом он за ней не побежал.

Сашка распахнула дверь своей комнаты и остолбенела от неожиданной картины: там было прибрано и уютно — все вещи на своих местах, кровать заправлена, легкие шторы колышутся, раздуваемые ветерком. Единственным чужим элементом в этом мирном покое была она сама — возбужденная, бледная, с лихорадочно блестящими глазами. Она плюхнулась в кресло, обхватила голову руками и попыталась задуматься. Но мысли кружились в голове адской каруселью. Она не могла ухватиться ни за одну, и вскоре ее даже начало подташнивать. Сквозь канитель обрывков чужих фраз и беспорядочные, не связанные друг с другом недавние происшествия, сквозь толпу персонажей, толпившихся в ее мозгу, она услыхала робкий стук в дверь.

— Да, — Сашка болезненно сморщилась.

На пороге появился Серега. Он закрыл за собой дверь, шагнул на середину комнаты и застыл там в немой нерешительности, что было ему абсолютно несвойственно.

— Ты все еще здесь? Почему домой не поехал?

— Ты говорила с отцом? — вместо ответа спросил он.

— А тебе какое дело?

— То есть как какое дело? Разве не в моих интересах вывести твоего разлюбезного Павла на чистую воду?

— Тоже мне «Крошка Сорти». Но если хочешь, я тебе скажу, что поведал мне отец, — Сашка невесело усмехнулась. — Он назвал Павла призраком. И еще, со слов отца, Павел скоро исчезнет.

— Как это исчезнет? — Серега выпучил глаза.

Она пожала плечами:

— Не знаю, но, следуя логике, наверное, растворится в воздухе, как всякий уважающий себя призрак. Надеюсь, тебе полегчало.

— Что-то не очень, — растерянно пробубнил Серега.

— Тогда ты меня понимаешь. У меня вообще такое чувство, что все мы тут стремительно сходим с ума, если уж папа понес такую околесицу… я просто не знаю, что делать.

— А с Павлушей ты говорила?

— Не смей так его называть! — она метнула в его сторону довольно злобный взгляд, от которого он поперхнулся и пошел красными пятнами. — Павел предпочитает говорить загадками, в сущности, поддерживая нелепую версию отца. Может быть, ему она пока выгодна. Не понимаю, что происходит. Может, у Виолы спросить?

— А Виола в курсе?

Ответ был неожиданным, но молниеносным: Виола собственной персоной пронеслась по коридору, изрыгая на ходу довольно громко и даже истерично:

— Кто мне объяснит, что творится в нашем доме, черт побери! Кто может мне дать хоть мало-мальски логичное объяснение?!

— Да… — протянул Серега, кивая в сторону затихающих шагов, — похоже, что Виола тебе ничего толкового не скажет.

— Я не знаю, что делать, — призналась ему Сашка.

— А ты подумай. Может, вспомнится какая-нибудь зацепка. И потом, ты не одна, я с тобой.

— Ты? — она прищурилась.

— Я знаю, как ты к этому относишься, но у меня предложение: давай заключим перемирие. Мы заключим перемирие на время нашего расследования.

— Согласна, — проворчала она.

— Все, — он согласно кивнул. — Саш, я же не враг тебе. Я хочу тебе помочь.

Она взглянула на него оценивающе и улыбнулась:

— Еще скажи, что готов пихнуть меня в объятия Павла, и я поверю в твою святость.

— Если только мы выясним, что он — нормальный человек, а не призрак…

— Не продолжай, — поморщилась Сашка.

— Хорошо, — быстро согласился Серега и, сев на кровать, посмотрел на нее пронзительным взглядом человека умного и прозорливого. — Что мы имеем? В смысле, можешь ли ты что-нибудь вспомнить о Павле?

— Хм… А что вспомнить?

— Я не знаю… какие-то подробности знакомства… Каким ты его увидела в первый раз, ну когда все еще были нормальными людьми. Вот я, например…

— Подожди, — она замахала на него руками, и Серега послушно замолчал. — Я только что призналась отцу, что познакомилась с Павлом еще до того, как он появился в нашем доме. Это было за три дня до приема в честь Виктории. Я сбежала от Рябого и столкнулась с ним прямо на выходе из ресторана. Мы гуляли по Москве, потом катались на катере. Знаешь, он был совсем другим. Он был… иногда он и сейчас таким бывает, как будто его живое настоящее прорывается сквозь маску смерти… Фу! Я со всеми этими делами стану писательницей, подобной Лидке. Но сейчас не об этом… Так вот, отец мне тоже сказал, что тогда я встретила другого Павла, будто бы у него есть брат-близнец. Но у него же нет брата. Словом, я уже сама запуталась.

— Так нет ничего проще! — Серега хлопнул себя по колену. — Вы расстались в тот день врагами?

— Почему врагами? Вовсе нет, мы даже договорились встретиться как-нибудь еще раз.

— Если люди расстаются друзьями и даже намереваются встретиться еще раз, они обмениваются телефонами, не так ли? Теперь можно позвонить ему домой и все узнать. Чем черт не шутит, может, к вам в дом действительно пришел совсем другой Павел, похожий на того, первого…

— А… — Сашка безнадежно махнула рукой, — я уже думала над этим. Мы действительно обменялись телефонами, но я бумажку с его номером потеряла. К тому же этот Павел — тот, которого я встретила в Москве и с которым каталась по реке. Сомнения быть не может.

— Ладно, а еще как-нибудь можно найти выход на Павла?

— Я даже не представляю. Хотя… — она выпрямилась. — Если только поехать к ресторану на реке, откуда мы катер брали. Ну, не брали, а одалживали без ведома владельца. Может быть, там что-нибудь скажут. У меня сложилось впечатление, что он не в первый раз брал этот катер. Наверное, он часто это делал, во всяком случае, машину он знал превосходно.

— Ну так нет ничего проще! Давай съездим к ресторану, найдем владельца и расспросим его. Я думаю, он не раз пытался накостылять по шее твоему Павлу, так что знает о нем чуть больше, чем все мы, вместе взятые. — И Серега решительно поднялся с кровати.

Глава 15

В холле копошился вездесущий капитан Синичкин. Он не в пример своему коллеге майору Ляпову, который с утра куда-то запропастился, проявлял дюжее рвение, в укор упрекающей его Виоле, то ли себе самому доказывая, что он все еще представитель закона и находится в доме, чтобы раскрыть преступление. Видимо, с этой целью он осматривал стены холла, простукивал их зачем-то, то и дело причмокивая языком и повторяя загадочное «так-так».

— Совсем сбрендил, — покачал головой Серега и пронесся на улицу.

Синичкин опустился на колени и пополз в большую гостиную.

— Действительно, — Сашка пожала плечами и тоже вышла в сереющие сумерки.

Вечер подкрался незаметно и наступал стремительно: ветер стал заметно прохладнее и свежее, чем полчаса назад. А ей казалось, что этот долгий день никогда не подойдет к концу, что солнце всегда будет торчать посреди неба и нещадно палить им на головы, расплавляя их и без того плохо соображающие мозги.

— Думаешь, отец разрешит мне покинуть дом без телохранителя? — спросила она Серегу, направляясь к его «БМВ», припаркованному у парадной лестницы.

Тот выпятил грудь, преисполнившись рыцарского достоинства:

— А я на что?

— Да уж, — она едва сдержала улыбку, — я как-то не подумала.

* * *

Дальше события развивались стремительно. Они без труда выехали за ворота, быстро добрались до Москвы. По дороге в основном молчали. Сашка думала о том, что в данный момент, скорее всего, предает Павла, который рассчитывает на ее доверие и никак не подозревает, что она потащилась прояснять белые пятна его биографии. Но с другой стороны, о каком доверии может идти речь, если он вообще ничего о себе не говорит. Даже не пытается ее успокоить. И это на фоне всякого рода подозрительных намеков со стороны отца.

«Ну, если тебя обвиняют в том, что ты — призрак, можно хотя бы ответить на это: нет, мол, я не призрак. Я — нормальный человек из плоти и крови, я партнер твоего отца, участвую в рискованной операции и до поры до времени лучше бы тебе, дорогая, ничего обо мне не знать», — Сашка нахмурилась.

Она бы это поняла и перестала докучать ему своими подозрениями. Так нет же, он предпочитает водить ее за нос, словно нарочно украшая свой лучезарный образ развесистыми загадками.

«В таких условиях даже самая легковерная особа начнет сомневаться».

Тут ей припомнился еще один недавний эпизод, а именно сеанс Ко Си Цина.

«Какие все-таки письмена он имел в виду? Какую картину, которую рисуют в темноте? Надо бы спросить его в следующий раз».

Теперь ей уже не казалось, она была уверена, что все это как-то относится именно к Павлу. Но вот как?

Серега тоже молчал, сосредоточенно уставившись на дорогу. Сашка была даже рада, что он не пытается занять ее разговорами. Так ей легче предавать Павла. Если Серега начнет ее донимать, она, пожалуй, и сломаться может. Ведь как ни крути, а Павла она любит, хотя еще ни разу не только ему, даже себе в этом не признавалась. Любит и, как всякая влюбленная женщина, хочет верить своему любимому, что он является образцом чистоты и порядочности.

«Черт возьми! Он должен казаться мне таковым. Но почему-то не кажется. И почему мне так не везет? Почему даже первая любовь у меня омрачена такой гадостью, как подозрение. Господи, какой же у меня вторая будет? А третья? Представить страшно!»

От Рублевского шоссе до ресторанчика на Бережковской набережной было рукой подать, она и не ожидала, что так быстро Серега довезет ее до места. Он затормозил. И тут Сашка ощутила приступ дурноты: голова ее закружилась, дома слились с серой пылью набережной, огни ресторана показались слишком яркими, хотя время суток темным можно было назвать с большой натяжкой — в фиолетовом воздухе вспыхивали желтые и красные дорожки фонариков, которыми был обвешан ресторан на реке.

— Я не могу, — прошептала она, опустив голову, — у меня дурные предчувствия.

— Ерунда, — Серега вышел из машины и открыл дверь с ее стороны, — у меня тоже не очень хорошие, но я же могу.

— Еще бы, — проворчала она, вылезая из машины.

— Крепись, — он взял ее под локоть и повел к мостику.

Сашка перегнулась через перила, но катера не увидела.

— Может быть, и хозяина нет? — с надеждой предположила она.

— Чего ты трясешься? — усмехнулся ее спутник. — Скорее всего нас пошлют отсюда, и мы примемся ломать голову дальше. Загадки так просто не решаются, поэтому лучше заранее вспомни еще какую-нибудь зацепку. Может быть, Павел рассказывал тебе, где он учился, где жил, чем в детстве занимался…

— Да нет, — они зашли в гудящий зал, — хотя…

Музыка заглушила не только ее слова, но и мысли. В сигаретном угаре, колыхаемом легким шлягером русской попсы, она растеряла все соображения.

А Серега уверенно повел ее к стойке.

— Ну? — бармен взглянул на них с удивленным презрением, которое, скорее всего, было адресовано не им конкретно, как недостаточно достойным посетителям столь шикарного заведения, а в принципе такой взгляд был у человека: профессиональный барменский взгляд, как улыбка в «Макдоналдсе».

— Сока, — Серега поморщился, видимо, вспомнив свое недавнее пребывание в холодильнике, — апельсинового сока.

— И все? — презрение бармена стало очевидным.

— Все, — кивнул ему Серега и обворожительно улыбнулся.

Не подействовало. Бармен поджал губы, плеснул в стаканы оранжевой жидкости, слабо напоминающей сок, и хотел было отвернуться к мужику с маслянистыми глазами в расстегнутой до пупа рубашке.

— Послушай, брат, — Серега схватил его за локоть.

— Я тебе не брат! — бармен выдернул руку с таким резким отвращением, что Серега едва удержался на ногах.

— Хорошо, только не нервничай. Не хочешь быть братом, будь товарищем, господином или как там тебе приятнее.

— Мне плевать, — процедил бармен сквозь золотую фиксу.

Сашке стало понятно, кто тут хозяйничает, — если у бармена золотые фиксы, значит, крыша у заведения бандитская. Другого не дано. Ей стало нехорошо, очень потянуло на свежий воздух.

«Если папа узнает, он меня убьет!»

— Нам нужен хозяин катера, — донеслось до нее. Это Серега обратился все к тому же грозному бармену.

— Катера? — тот прищурился.

— Катера, — Серега кивнул еще раз и снова улыбнулся. — Он часто тут у вас на цепи отдыхает. Славная посудина.

— Охренел совсем? — Бармен перешел на испуганный шепот и даже нагнулся, чтобы собеседник лучше слышал. — Если собираешься болтать о катере, лучше сам пойди и утопись. Вася до сих пор страдает. А когда он страдает, тут хоть святых выноси.

— Ну, слава богу, мы наконец добрались до того, как зовут хозяина опального катера. А где страдает этот ваш местный монстр?

— Какой еще монстр? — прищурился бармен.

— Вася.

— Нет, парень, ты совсем дохлый. Давай плати за сок, а то потом уже не сможешь. И мой тебе совет, убирайся ты отсюдова к едрене фене, не то не ровен час… Васю ему подавай! — бармен цокнул языком по фиксе, что свидетельствовало о его отношении к столь бесшабашному поведению молодого посетителя.

— Мне это не нравится, — шепнула Сашка Сереге.

— Думаешь, я в полном восторге?! У меня уже колени подкашиваются, — тихо признался ей он, а потом вновь обратился к бармену. — Так ты позовешь нам Васю?

— Если ты еще не понял, то катера больше нет, — рявкнул тот.

— Вот именно об этом мы и хотим с Васей потолковать.

— Да? — это было искреннее удивление.

Обретя дар речи спустя минуту, бармен двинулся куда-то в глубь бара и крикнул за блестящую штору:

— Вася! — Он прислушался к ответу и снова крикнул: — Не может? А тут к нему насчет… ну, в общем, скажи ему, что будет интересно.

Вернувшись к странным посетителям, он заговорщицки подмигнул:

— Лучше не говорить сразу «катер», а то как услышит, так начинает страдать.

— А можно как-нибудь иначе обозвать эту посудину? — поинтересовалась Сашка, которой к тому моменту уже хотелось сквозь землю провалиться.

— Обозвать? — бармен мечтательно закатил глаза. — Вася звал катер «братком», разговаривал с ним, как с другом, и вообще, подойдет к нему, бывало, хлопнет по крылу и рявкнет так весело, мол, браток, купил я для тебя новые свечи. Тебе понравится, друган. Ох, слезу даже вышибало, так он любил ту машину… — он открыл глаза. — Но вам, ребята, я не советую называть тот катер «братком», а то я за ваши жизни и гроша ломаного не положу на стойку.

— Спасибо, — Серега выложил перед ним настоящие пятьдесят долларов, чем вызвал в бармене скупое удовольствие от прожитого дня.

Блеснув напоследок фиксой, он сообщил:

— Кстати, Вася — хозяин ресторана.

С тем и удалился влево, где все еще сидел мужик в расстегнутой до пупа рубашке. Похоже, ему уже ничего не нужно было, он просто встать не мог по пьяни, но бармен все-таки подошел к нему и завел какую-то беседу. Наверное, не желал присутствовать рядом с молодыми безумцами при их беседе с Васей.

Сашке некогда было подумать о своей участи, блестящие шторы раздвинулись, и на них двинулся некий субъект, который, похоже, и звался Васей. Она даже фыркнула про себя: «Стоило столько ужаса наводить». Вася оказался не слишком высоким мужичком с уже прогрессирующей лысиной, но все еще молодившимся под рокера-любителя: все как полагается — кожаные штаны с отвислыми коленями, толстая цепь вместо пояса, майка соответствующая: черная с надписью: «Mad & death», кольца с черепами, ну и все в том же духе.

— Тяжелый металл любишь? — усмехнулся ей Серега. — Или Гребенщикова хотя бы?

— Не-а.

— Тогда лучше молчи. Ты для него слишком прилизанная.

— Это в каком смысле? — возмутилась Сашка.

— Да во всех. Впрочем, я тоже. Устанавливать первичный контакт бессмысленно, — профессиональным глазом будущего дипломата оценил он, пока Вася приближался к стойке, — поэтому сразу начнем с главного.

Так он и поступил, спросив без предисловий:

— Что с катером?

— Чего? — прищурился Вася, которому столь вызывающее поведение незнакомого юнца в приличном костюме совсем не понравилось. Это было видно с первого взгляда. К тому же Вася взял да и плюнул под ноги. Пока под свои.

— У тебя катер был, что с ним? — мужественно повторил вопрос Серега.

— А ты кто такой?

— Налоговый инспектор.

Сашка начала злиться. На Серегу, разумеется. Ну чего он нарывается, словно специально. Словно просит: «Набейте мне морду. Будьте так любезны».

Собственно, Васе два раза повторять не нужно было. Он слыл человеком действия, что и подтвердил незамедлительно: его рука метнулась к Сереге, сгребла его за отворот пиджака и дернула на себя. Серега неблагородно ойкнул. В следующее мгновение он уже лежал щекой на стойке.

— Сколько у тебя зубов, сынок? — вопросил Вася, даже не поморщившись.

— Сколько есть, все мои, — пискнул Серега.

— Говори, чего надо, или я буду выбивать тебе по зубу каждую секунду.

— Я не умею говорить в таком положении.

— Сейчас научишься!

— Послушайте, — Сашка вцепилась в его боевую руку, — мы просто хотели узнать.

Вася повернул к ней голову и смерил таким взглядом, что Сашке показалось, что одежда с нее слетает. А потом он отчего-то смутился, неловко улыбнулся, пробормотав: «А чего хамить-то» — и вдруг отпустил Серегу. Тот отскочил, как мячик, на метр от стойки и уже с такого безопасного расстояния осторожно спросил:

— Что случилось с катером-то?

— Да повадился сволочь какая-то таскать мой катер, — Вася мелодраматично вздохнул, — катался на нем. Ну, я видел это дело, но обычно не слишком его стерег. Этот парень был одним таким отчаянным, больше никто не решался. И назад «братка» возвращал: так… покатается и вернет на место. Ну, я думал, чего он стоит целый день на цепи, авось ему тоже поноситься хотелось. Вот… А потом он мой катер утопил. И сам утоп.

— Что?! — Сашка упала на высокий табурет, потому что ноги ее больше не держали.

— Чего это подружка твоя? Совсем она какая-то… скисла.

— Это был ее друг, — Серега взял Сашку за руку. — А ты уверен, что утоп?

— Уверен! Да тут ментов понаехало, на моих глазах же все произошло, вон и ребята все как один подтвердят: пацан этот уже к пирсу поворачивал, ну мы еще шутили, мол, сейчас ему начистим шею до самых пяток. И тут баржа идет, спокойно так идет… а парень на моем катере, не понимаю, что там с ним произошло, только он начал ее огибать, в поворот не вписался и со всей дури вломился в борт. Взрыв такой был, что ресторан наш закачало, и стекла повылетали, только вчера вставили. Словом, от «братка» только этот взрыв и остался, до сих пор в ушах стоит, — Вася поморщился, — а пацана выловили. Целым оказался, но мертвым окончательно. Мы думали, хуже будет.

— Куда уж хуже-то? — выдохнул Серега.

— Думали, по кускам его из реки будут вылавливать, — тут он глянул на бледную Сашку, понял, что поступил по отношению к ней неделикатно, и решил загладить вину, ласково проговорив: — Да ты не грусти о нем. Отчаянный он был, если у меня решил катер брать, и вообще… с таким дураком свяжешься, так еще неизвестно когда хуже будет…

Она сделала над собой усилие и улыбнулась. Правда, слезы сдержать не смогла. Так и поплелась к выходу, с трудом разбирая дорогу.

* * *

— Я ничего не понимаю, — тихо призналась она уже в машине.

— Понять нетрудно, — Серега лихо вырулил на Кутузовский проспект, обогнал на повороте «девятку» и понесся вон из города. — Жил-был парень, который очень любил кататься на катере. А потом парень разбился и умер. Что же тут непонятно?

— У тебя совесть есть? — воскликнула она и, упав лицом в ладони, разрыдалась.

— Совесть, — озадачился ее спутник. — А что это такое?

— Ничего себе шуточки. Павел же погиб! — Сашка всхлипнула.

— Но он же живой и невредимый и даже очень нахальный для мертвеца, потому что позволяет себе крутить роман с тобой, — заметил Серега и цинично ухмыльнулся.

— Я ничего не понимаю, — повторила она.

— Я тоже. Тут два варианта: либо Павел остался жив, а рокеру Васе пора носить очки, либо Павел воскрес, как Иисус Христос, на третьи сутки и приперся, чтобы закрутить с тобой роман.

— Да чего ты ко мне привязался! — разозлилась она. — Закрутить роман, закрутить роман! При чем тут мой роман с Павлом?

— Мне кажется, очень даже при чем. Хотя мне-то чего волноваться, я к призраку в объятия не кидался.

— Уймись!

— Просто я называю вещи своими именами и, заметь, достаточно корректно это делаю. Мог ведь сказать бы, что не я прыгал в койку к покойнику, не я отдался мертвецу, не я…

— Заткнись наконец! — рявкнула Сашка, которую уже здорово пробирал мороз по коже, словно не только душа ее, но и тело быстро немело от ужаса.

— Ты невероятно жестока со мной, — грустно констатировал Серега.

— Кто бы причитал о жестокости! — она вытерла глаза. — Значит, что мы имеем?

— Ты спала с призраком, — злорадно напомнил тот, ничуть не смутившись.

— Идиот!

— Нет, он весьма сообразительный мертвец. Знал, куда явиться.

— Ты — идиот!

— Ну, с этим кто посмеет спорить! — хохотнул Серега.

— Знаешь что, — она прищурилась. — Одно доказательство — еще не повод, чтобы поверить в такой бред, как воскрешение мертвецов. Мало ли что могло произойти? Может, в тот день вовсе не Павел катался.

— Вася сказал, что у него только один человек катер брал.

— Мало ли что Вася сказал… А ты помнишь, что сказал Ко Си Цин?

— У него тоже есть катер? — оживился Серега.

— Ой, ну какой же ты! При чем тут катер?! Я про недавний сеанс Ко Си Цина. Помнишь, он нес про какие-то письмена, про загадку, с ними связанную, и про рукотворную картину?

— A-а… ту, которую в темноте рисуют. Ну, как не помнить.

— Я хотела расспросить его с пристрастием после сеанса, потому что смотрел он на меня, и мне показалось, что он говорил обо мне и Павле. Помнишь, секрет разрушит любовь.

— Он не это сказал, но нечто похожее, — хмыкнул Серега, которому явно не понравилось сочетание Павел — любовь. Скорее всего, ему приятнее было иное сопоставление: Павел — мертвец.

— Может быть, Ко Си Цин — и есть та самая зацепка, которую мы пытаемся отыскать?

— С ума сошла? Дураков даже в свидетели в суде не привлекают. А Ко Си Цин не просто дурак, он дурак с диагнозом.

— Но спросить-то стоит.

— Даже если и так, где нам его искать в десятом часу вечера, — Серега многозначительно кивнул на желтые огни проспекта, проносящиеся за окном.

— Сейчас я позвоню кое-кому, — Сашка вытащила мобильный телефон из сумочки, набрала номер и, когда ей ответили, ласково промурлыкала в трубку: — Лида?! Добрый вечер, это Александра. Да, у меня к тебе просьба…

Объяснение с Лидкой заняло минут пять. Та быстро поняла, о чем речь. Сашка упомянула о недавнем сеансе и сказала, что ей необходимо встретиться с Косицыным, и немедленно, но и этого было вполне достаточно. Подозрительная спешка двоюродной сестры возбудила писательницу. Она не только открыла адрес предсказателя, чего раньше не делала, как бы ее ни просили, но вызвалась самолично прикатить через полчаса к подъезду его дома и устроить аудиенцию, так как, с ее слов, магистр кого попало в свой дом не пускает.

* * *

Аркадий Петрович бродил по кабинету взад-вперед в крайне раздраженном состоянии. Он то и дело приглаживал волосы, не зная, куда деть руки, которые ему постоянно мешали думать. Даже не думать, а злиться. Злиться на себя, на весь белый свет, даже на закат, раскрасивший небо в розовые тона. Завтра настанет день, полный неприятных решений, которые он должен принять против своей воли. Мамонов замер между столом и диваном, поразившись внезапной мысли: он, Аркадий Петрович, идет на поводу! У кого? Или у чего?

Сказать по правде, слияние огромного количества разрозненных компаний в единый холдинг в конце концов могло оказаться полезным. Правда, позже, лет через пять, если его не уничтожат, потому что у крупной фигуры появятся крупные враги (а создав столь мощную организацию, как холдинг, он непременно, как крупная фигура, сам выйдет из тени на свет). Они и сейчас существуют — как враги, так и друзья. Но… Легализация его как крупного предпринимателя — дело довольно опасное. В верхах могут и не потерпеть появления еще одного сильного и богатого. Пока он в тени, его не замечают, а вот что будет потом… Но с другой стороны, какая ему теперь разница? Ведь инфаркт уже убил его месяц назад. Как ни крути, а ему придется расстаться не только со своим бизнесом, ему придется расстаться с жизнью. По сути, он уже давно с ней расстался, а теперь лишь исполняет свою последнюю волю. На этой мысли Мамонов побледнел. Не от страха, а от негодования. Дело в том, что он исполняет волю, да только не свою, а какого-то мальчишки по имени Павел, который считает, что он должен оставить после себя крепкое предприятие, такое, как холдинг.

— Павел, Павел, Павел… — задумчиво повторил Аркадий Петрович, словно пережевывая имя по слогам.

И в эту минуту дверь отворилась. Мамонов даже не удивился, увидев предмет своих размышлений на пороге. Только кивнул и нахмурился еще больше.

— Хочу предупредить тебя, что время твое истекает, — тихо произнес Павел и, шагнув на ковер, аккуратно прикрыл за собой дверь.

Аркадия Петровича передернуло. Ему и раньше не нравились крадущиеся манеры этого парня, но теперь он его прямо-таки возненавидел за них.

— Думаешь напугать меня еще больше? — недобро усмехнулся он. — А мне плевать. И вообще, я не желаю больше задерживаться тут ни минуты. Решил — идем.

— А твои обязательства? — Павел даже не удивился. На его лице вообще не отразилось никаких эмоций. Прошел по кабинету с равнодушным видом, остановился у окна, повернулся к Мамонову, смерил холодным взглядом.

— Обязательства? К черту обязательства. Ты нарушил свои, я не желаю исполнять свои, и по рукам. Ты мне надоел до черта. Ты омрачаешь мои последние дни. На кой они мне вообще нужны, если радости я от жизни уже не испытываю. Я либо злюсь, либо волнуюсь.

— Ты всегда либо злился, либо волновался. Состояние твоего духа зависит от тебя, а не от меня.

— Зачем тебе Сашка? — Мамонов понял наконец, что раздражало его больше всего: сцена, свидетелем которой он стал недавно. Павел обнимал его дочь прямо у двери его кабинета. Обнимал так, что было понятно: у них не приятельские отношения и даже не дружеские. Девочка влюблена в него по уши. Так, как может влюбиться 18-летняя несмышленая девчонка впервые в жизни.

— Она свет и радость этого дома, — Павел растянул губы в улыбке, — она жизнь, а меня сюда привел именно интерес к жизни.

— Так убирайся отсюда вместе со своими интересами! — Аркадий Петрович сорвался на крик.

— Я люблю ее, — Павел мечтательно улыбнулся, — я предложу ей пойти со мной.

— Что?! — Мамонов задохнулся. — Сашка с тобой? Ты спятил? Даже не думай об этом!

— Никто не смеет мне приказывать, — прозвучал ледяной ответ. — Я уйду, когда сочту нужным. Пойми ты, глупый человек, ты больше не главный.

— Хочешь сказать, что главный в этом доме теперь ты?! — с этими словами Мамонов метнулся к своему столу, выдвинул верхний ящик, схватил пистолет и направил его на Павла. Рука, сжимающая оружие, предательски затряслась. На лбу выступили крупные капли пота. — Я мог бы позвать охрану. Эти ребята располосовали бы тебя на ленты на моих глазах, но зачем? Я сам могу сделать то, что давно уже собирался, не так ли? Я не отдам тебе Сашку! Мертвый ухажер — это мертвый ухажер. И плевать мне, что потом будет.

Голос его стал сиплым. Он более не владел собой. В ушах шумело, кровь носилась по венам с остервенелой скоростью.

— Хочешь убить мою плоть? — услыхал он далекий, но очень уверенный голос. — Эта плоть мне даже не принадлежит. Ты убьешь тело. Но ты не сможешь убить меня. И самое смешное, ты знаешь это. Знаешь, но не можешь побороть собственное упрямство. Что я должен сделать, чтобы ты наконец поверил себе самому?

— Плевать мне на тебя, и на себя плевать. Ты пришел за мной, а теперь ты нарушаешь правила, и мне уже все равно, что будет со мной после этой жизни.

— Очень сомневаюсь, что тебе все равно. Человеческая жизнь — секунда по сравнению с вечностью. Что будет с тобой в оставшейся вечности, если здесь, в эту секунду ты презреешь приказ апостола Павла? Секунда решает исход вечности. Твоей вечности.

— Думаешь зубы мне заговорить! Так не выйдет! — Мамонов постарался прицелиться, но гнев не давал ему сосредоточиться на хрупкой фигуре у окна.

А Павел стоял спокойный, расслабленно опершись на подоконник, и смотрел на него холодно, словно не замечал наведенного на него дула пистолета. Он не боялся его, он не боялся смерти, он вообще ничего в этой жизни не боялся. Аркадий Петрович почувствовал дрожь в коленях. Гул в голове нарастал. Гул этот уже стал столь сильным, что у него заломило зубы, а на глазах выступили слезы. Грудь неожиданно сдавило, комната смешалась в один серо-коричневый кошмар, в котором он вдруг увидел две голубые точки — холодные глаза своего противника. Того, кого он ненавидел и перед кем был бессилен.

— Мне жаль тебя, — произнес Павел, — я не хочу превращать твою вечность в кошмар.

И вдруг пол под ногами Мамонова, скрипя, затрясся. Так сильно, что его подбросило в воздух. Непонятная сила выбила пистолет из рук. Аркадий Петрович не удержался и упал. Кабинет ходил ходуном, тяжелая мебель ездила из стороны в сторону. Дверцы шкафов распахнулись, и оттуда полетели книги. Люстра со скрежетом обрушилась на ковер, разметав по углам хрустальные осколки. В глазах у Мамонова потемнело, дышать стало нечем.

— Пыльно, — прохрипел он, — слишком пыльно!

Ему показалось, что в комнату ворвался ураган, наполнив ее вековой пылью, которая поглотила весь кислород.

— Ты все еще хочешь уйти сейчас? — донеслось до него.

— Довольно, — прошептал Мамонов, теряя последние силы. Его безвольное тело бросило влево, потом вправо. Доски вздымались под ним как волны. — Довольно!

И все затихло. Разом.

Мамонов огляделся. Кабинет был весь перекошен: мебель стояла не на своих местах, кругом валялись бумаги, книги, осколки. А у окна высился Павел, все в той же расслабленной позе. Он улыбнулся ему, потом шагнул в сторону, взял с пола пистолет и отдал оружие владельцу.

— Завтра мы уходим, — тихо сказал он.

— Неужели ты, апостол, позволишь себе такое безрассудство? Ты хочешь убить молодую жизнь, у которой еще все впереди. Ты? Тот, кто стоит у истоков жизни! — Мамонов чувствовал, как его голос наполняется отчаянием. Сейчас он готов был умолять, валяться в ногах. Впервые в жизни он униженно просил.

— Она любит меня и захочет последовать за мной, чтобы разделить со мной вечность, — тихо ответил Павел.

— Любит тебя?! Она любит Павла — симпатичного молодого паренька. Она любит тело, которое тебе даже не принадлежит. Она любит молодость. Что она скажет, когда поймет, кто ты на самом деле и куда ты собираешься ее увести за собой? Ты хотя бы поинтересовался?

— Она любит меня, — Павел побледнел.

— Ты не веришь самому себе, не так ли?

Павел хотел что-то сказать, но передумал и быстро вышел вон.

* * *

Предсказатель жил в новостройке рядом с Минским шоссе, почти у Кольцевой дороги. Путь к нему составил не более пятнадцати минут, так что Сашке с Серегой пришлось еще подождать, пока Лидка доберется от дома до места встречи. Та прикатила на своей новенькой «Хонде» в компании с Вованом. Сашка ожидала такого поворота событий и все-таки брезгливо поморщилась, когда агент выскочил из машины и засеменил в их направлении своей вихляющей походкой.

«Интересно! Что у них с Лидкой? Деловые отношения?» — в который раз задалась она вопросом.

Лидка выглядела загадочно: вся в белом — юбка по самые щиколотки, а в довершение шифоновый платок на голове цвета первого снега.

— Мадонна с младенцем, — сквозь зубы процедил Серега, — только младенец несколько продвинутый и явно не в том направлении. И где Лидка столько шизиков находит? У нее просто талант пригревать на груди всяких идиотов. Вот хоть этот ее Ко Си Цин…

— Постыдился бы, — зашипела на него Сашка, — мы тащимся в гости к человеку в десять вечера, чтобы выяснить некоторые интересующие нас подробности. Так что попробуй создать хотя бы видимость уважения к нему.

— А это вообще не моя идея: в гости к Ко Си Цину идти, — огрызнулся он. — Ты придумала, ты и создавай видимость. А у меня есть полное право стоять в стороне и мерзко хихикать.

— Хочешь остаться у подъезда?

— Ни за что! Очень хочу посмеяться вместе со всеми.

— Тогда молчи.

— Я и сама хотела тебе посоветовать прояснить обстоятельства, — Лидка обняла Сашку за плечи и повела к подъезду.

— Хотя я и не доверяю ему, как прежде, но все равно поговорить с ним стоит, — вторил ей Вован, шедший по пятам.

— Точно, — кивнул Серега и, ухмыльнувшись, последовал за ним.

— А ты его только раздражаешь, — Лидка повернула голову и смерила Серегу уничтожающим взглядом.

— Ой, хватит! — замахал тот на нее руками. — Я и так себя уже почти что тибетским монахом чувствую. Давайте не будем нервничать. В конце концов, если твой разлюбезный Косицын скажет что-нибудь стоящее, я ведь могу и переменить свое отношение к нему. Я ведь тоже человек, могу и зауважать этого гиганта мысли и величайшего мага из всех магов на свете.

— Да что с ним говорить, — Лидка поджала губы и снова переключилась на Сашку. — Я позвонила ему на подъезде к Москве, но никто не ответил. Скорее всего, он медитирует, сейчас как раз самое время. Если бы ты одна пришла, он бы даже дверь не открыл, а со мной впустит. Меня он чувствует на расстоянии. Вот увидишь, мы еще на лестнице будем, а он уже замки отопрет.

Однако ее прогнозы не сбылись. Они поднялись на третий этаж, подошли к квартире предсказателя вплотную, вытерли ноги о большой коврик у порога и даже позвонили в дверь. Замки так и не щелкнули. В квартире даже шевеления не слышалось. Тишина гробовая царила в квартире Ко Си Цина.

— Наверное, впал в глубокий транс, — с некоторой опаской предположила Лидка.

Они позвонили еще раз, потом еще и еще. Но результат был тот же — к двери так никто и не подошел.

— А может быть, его просто дома нет? — спросил Серега, которому очень даже нравился исход визита.

— С ума сошел, — Лидка закатила глаза. — Где он, по-твоему, может быть в такой час? Не в ресторане же ужинать!

— Как раз нечто в этом роде я и имел в виду, — Серега бесцеремонно пожал плечами. — Впрочем, есть масса других мест. В конце концов, есть улица Тверская, где любой мужчина может найти занятие по душе.

Лидка фыркнула:

— Не суди всех по себе.

— Да брось ты! Я бы его даже зауважал.

— Несомненно! Только твое уважение ничего не значит даже для простого человека. А мы говорим о святом.

— Ох ты боже мой!

— Ты давно с ним общалась? — встревожился Вован.

Лидка подумала немного:

— С утра его не видела. Ну, с сеанса.

— То есть он сгинул под общий шум и больше не проявлялся?

— Да. А что тут такого? Сеанс же сегодня был, а не месяц назад.

Вован снова позвонил. Но ответом ему была все та же тишина.

— Что-то мне волнительно, — признался он, оторвав палец от кнопки, и вдруг повернулся к Сереге: — Ты ничего не хочешь сказать?

— А что я должен говорить? Не ехать же за человеком на Тверскую, к тому же, может быть, его там действительно нет. Мало ли злачных мест в Москве. Все и за месяц не объедешь!

— Тебе виднее, — буркнула Лидка.

— Слушай, а что такое «дзезури»? — неожиданно спросила Сашка, обращаясь к ней.

— Чего? — сестрица прищурилась.

— Наверное, ты имеешь в виду «дзёрури», — тут же встрял в разговор вездесущий Серега. — Это японский театр марионеток. Древний, как само японское искусство, а что?

— Да так. Хотела тему сменить, а то как-то тревожно. И потом, Виола Лиду недавно назвала этим… как его дзе… тьфу, ну и слова у японцев, косые, как их собственные глаза!

— Ничего себе смена темы, — Вован округлил очи и теперь являл собой полную противоположность любому японцу, даже большеглазому.

— Я все думала, что это она тебя такими словами обзывает?

— А с нее станется, — Лидка надулась. — Она и Ко Си Цина недавно знаешь как обозвала? Шарлатан! Так и сказала. Можешь себе такое представить?!

Возмущению ее не было предела. Она даже покраснела, губы у нее затряслись, а на глаза навернулись слезы.

— Слушайте, мы тут можем стоять и менять темы сколько угодно, — Серега, отстранив Вована, приблизился к двери. — Можем даже поговорить о кельтской татуировке как о древнейшем виде нательной живописи, только господин магистр от этого в собственной квартире не возникнет. Ну, сколько нам тут еще стоять, дамы… — он сделал паузу, презрительно покосился на Вована и закончил обращение, все-таки сохранив приличия, — и господа?

Он облокотился спиной о дверь. И та неожиданно, медленно и плавно поехала внутрь квартиры.

— О! — издал Серега, прежде чем все сделали то же самое.

— Не нравится мне такое приветствие, — перейдя на шепот, пробормотал он. — Клянусь богом, не нравится!

— Перестань, пожалуйста, — натянуто улыбнулась Лидка и шагнула за ним в темную прихожую, — я же говорила, что магистр чувствует мое приближение. Он, наверное, дверь открыл, еще когда мы на улице стояли, и ждет теперь, пока мы догадаемся войти.

Предположение прозвучало неубедительно. Она и сама это понимала, а потому не стала развивать эту тему.

* * *

— Да какое мне дело, как ты это устроишь? Я сказал, перенеси совещание на десять утра, и точка. И плевать мне, что уже десять вечера! — прорычал в трубку Аркадий Петрович и повернулся к скрипнувшей двери.

На пороге, выпучив глаза, стоял капитан Синичкин. Он открыл рот, обвел взглядом царящий вокруг развал, потом шмыгнул носом и пожал плечами.

— Вот и я думаю о том же, — улыбнулся ему Мамонов и снова обратился к секретарше, которая причитала на другом конце провода. — Инна, придется постараться. Я кормлю целый штат бесполезных служащих, пусть они хоть раз в жизни как следует повертят своими толстыми задницами! И будь любезна, езжай ко мне с бумагами. Да нет у меня времени, черт возьми! Потому и спешу!

Он в сердцах хлопнул трубку на аппарат и повернулся к следователю, все еще стоявшему у двери.

— Я не хотел вам мешать, — тот покраснел до самых своих оттопыренных ушей.

— Ничего, ничего. Проходите, если по делу.

— Да я, собственно… — он переминался с ноги на ногу, — просто хотел узнать, что случилось. Мне не нравится, что в этом доме все происходит без нашего с майором участия. Ну, как нарочно.

— Слушайте, капитан. Я вам не психоаналитик, и проблемы ваши я решать не собираюсь. Если жизнь проходит мимо вас, это ваши же трудности. Вливайтесь, как говорят в известной рекламе.

— Я и не подозревал, что вам удается телевизор смотреть, — не к месту усмехнулся Синичкин.

— Да вот как ни соберусь посмотреть, все на рекламу натыкаюсь. Так что по этой части я очень даже просвещенный человек.

— A-а… А все-таки что тут произошло?

— Гм… — Мамонов потер переносицу. — В общем, белиберда какая-то. Пол, знаете ли, ходуном ходил, — он смущенно хмыкнул, — стены качались, ну, как при землетрясении. А в доме все по-прежнему. Странно, правда?

— Что странно?

— Что землетрясение в отдельно взятой комнате на третьем этаже большого дома, не так ли?

— Это точно, — грустно согласился Синичкин и неожиданно приосанился, поднял на Мамонова просветлевшие глаза. — У меня к вам просьба… Можно мне тут осмотреться?

— В каком смысле?

— Понимаете, я кое-что уже начал понимать, так что не позволите мне полазить в вашем кабинете, проверить свои догадки?

— Да лазайте, пожалуйста, — великодушно согласился хозяин. — Мне все равно тут не работается как-то. Пойду, пожалуй, в библиотеку.

— И пыльно тут, правда? Будто комнату вывернули наизнанку и сильновстряхнули, — капитан встал на четвереньки и пополз к стене с весьма заинтересованным видом.

Аркадий Петрович поглядел на его потуги выяснить истину таким своеобразным способом, потом процедил сквозь зубы:

— Очень образно рассуждаете, вам бы романы писать.

— А я отчеты пишу, протоколы всякие. Это, знаете ли, иногда почище любого романа будет… — пропыхтел с пола Синичкин.

Но Мамонов его уже не слышал. Он вышел из кабинета и быстро пошел вдоль по коридору.

* * *

Лидка кричала долго и монотонно. Ее кошмарный, наполненный безысходной тоской крик все еще стоял в Сашкиных ушах.

Поджав под себя ноги, Сашка сидела на полу прихожей магистра Ко Си Цина и старалась не обращать внимания на царившую в квартире сутолоку. Она не хотела привлекать внимание к своей персоне, потому что ничем ни Ко Си Цину, ни приехавшим людям помочь не могла. Ко Си Цину уже никто не мог помочь, потому что магистр, по заявлению ворвавшихся в квартиру оперативников, был мертв уже часа четыре как минимум. Ну, а оперативники требовали у нее ответов на свои дотошные вопросы: где? когда? почему? — от которых у нее голова раскалывалась. Во всяком случае, пока. Ей нечего было им ответить. Все, что могла, она уже рассказала.

После того как Серега, сам того не желая, ввалился в квартиру Ко Си Цина, произошло вот что: Лидка, она и Вован последовали за ним. Искать хозяина дома не пришлось, он лежал, а правильнее было бы выразиться, валялся на полу своей спальни в неестественной позе. Глаза у него были не просто открыты, а выпучены, кожа синяя, пальцы скрючены. Тонкая темная линия на шее магистра показалась Сашке знакомой — точно такую же она видела на шее мертвой Нади. Ко Си Цина задушили так же, как и их горничную.

— Магистр ушел в ноль! — меланхолично изрек Серега.

«Какой бестактный!» — подумала в тот момент Сашка, но это были ее последние мысли, потому что заголосила Лидка. И по сравнению с ее воем сирена воздушной тревоги времен Отечественной войны показалась бы пением ангелов. Серега вызвал милицию, потому как уйти по-тихому с места преступления уже не представлялось возможным, а уйти, не вызвав милицию при сложившихся обстоятельствах, — значит, навести на себя никому не нужные подозрения. Вован, правда, порывался бежать, но Серега схватил его за руку и пообещал приковать к батарее, если он «только попробует высунуться за дверь». Зачем ему так уж понадобился Вован, Сашка не поняла, но потом догадалась, что оставил Серега Вована для его же блага, поскольку озверевшие от Лидкиного крика соседи тут же дали следователям свои показания, мол, в квартиру вошли четверо. Дальше они описали каждого посетителя в отдельности, и не слишком лестными эпитетами. Так что если бы Вован бежал, то его бы уже объявили во всероссийский розыск (у милиции железная логика: раз скрылся, значит, виновен).

Приехавшие оперативники сначала остолбенели на пороге, потому как звуки Лидкиного голоса, наполнявшие квартиру, кого угодно в шок способны вогнать. Кроме того, Лидка еще как-то умудрялась носиться из комнаты в комнату с необыкновенной резвостью. Так что несчастным оперативникам представилось незабываемое зрелище: женщина в белых одеждах до пят металась по квартире, извергая ужасные трели своим хорошо поставленным меццо-сопрано. Сцена оказалась достойной знаменитого ужастика «Призрак в опере», кроме того, за ней шлейфом развевался шифоновый шарф. В какой-то момент Сашка даже испугалась, что она зацепится за гвоздь или косяк этим шарфом и погибнет в расцвете лет, как Айседора Дункан. Но ничего такого не произошло. В общем, ее утихомирили, отлупив по щекам и накачав таблетками. Теперь она присмирела, сидела на стуле в гостиной магистра и вяло бормотала:

— Ну почему я? Почему опять я? Это рок?

И так без перерыва, уже час по меньшей мере.

Что она имела в виду, никто не понял. Правда, Сашка догадывалась: Лидке надоело находить мертвецов.

— Теперь ей придется лечиться в клинике неврозов, — тихо сообщил подсевший к Сашке Вован, кивая на дверь в гостиную, — особенно если оперативники начнут вопросы ей задавать.

— Да она родилась в клинике неврозов, — Серега сел на пол с другой стороны от Саши. — Ей там самое место, потому что невроз — ее второе имя. А вот мне придется к сурдологу пойти: так ухо заложило, аж звенит.

— Это от нервов, — понимающе кивнул Вован. — Ужасно жаль несчастного Ко Си Цина. Хотя как мага я его не понимаю, он же мог предсказать, кто за дверью. И почему он не понял, что там убийца? Впустил его в квартиру… — тут он задумался.

— Потому что магов на свете не бывает, — болезненно поморщившись, изрек Серега, — а все, кто именует себя таковыми, — обыкновенные самозванцы и шарлатаны.

— Только Лидии не говори, она еще слишком слаба, — Вован не стал с ним спорить.

— А вот я думаю, что его убили из-за нашего сеанса, то есть как раз из-за его способностей заглядывать туда, куда никто, кроме магов, не может заглянуть, — предположила Сашка.

— Ну, если не брать во внимание похищенную крупную сумму денег в валюте, а также золотой крест на полкило, то конечно, — ухмыльнулся Серега.

— И еще фигурку Будды с бриллиантовыми глазами, — добавил Вован, впрочем, тут же оспорил собственное утверждение, — но лично мне кажется, что тут дело все-таки в предсказаниях.

— Кого же он мог впустить? — Сашка повернулась к Сереге.

— На меня можешь не смотреть столь проникновенно, — тот даже руками замахал, — меня он точно не пустил бы. А вот если ты повернешь голову, то узришь явного подозреваемого.

Он, разумеется, Вована имел в виду.

— Знаешь что! — тот покраснел от возмущения.

— На свете мало людей, хорошо знакомых Косицыну, которых он впускал к себе без предварительной записи и проверки. Тех, кто входил в его дом без приглашения, вообще по пальцам можно пересчитать… Мало таких людей, точнее, двое всего: ты да Лидка.

— Почем ты знаешь?! У него же были и другие почитатели!

— Ну, с тобой никто не сравнится. Так, как ты умеешь почитать, никто так не умеет, — хохотнул Серега, — тебя покойный выделял из общего списка. И вообще, что это за Будда с бриллиантовыми глазками, никто из оперативников его не упоминал среди похищенных ценностей.

— Ты далек от истины, — надменно произнес Вован, впервые за все споры не скатившись до оскорблений. — К тому же мне лучше известно, что за ценности хранились в доме магистра, а не каким-то оперативникам, которые тут вообще впервые в жизни. Сказал, что Будду сперли, потому что нет его на месте, вот!

— Не задирай его, — шепотом укорила Серегу Сашка, — ему и так плохо.

— Эй, товаришч! — ломаясь, позвал Серега проходившего мимо оперативника. — Мы можем быть свободны?

Тот задержался на минуту, оглядел всю троицу с профессиональной подозрительностью:

— Вы оставили координаты, по которым вас можно найти?

— Еще бы!

— Тогда, — он вздохнул и кивнул на дверь гостиной, — если вы заберете ту даму, мы все будем вам очень признательны.

* * *

После того как все еще хнычущую Лидку выгрузили из машины и сдали в заботливые руки Виктории, Сашка пошла искать Павла. В доме его не было. Она обошла все комнаты. В библиотеке отец развернул настоящее совещание, в котором принимали участие Виола, Борис и секретарша отца Инесса. Они разложили огромные листы на столе, словно карты наступления в предполагаемом сражении. Инесса к тому же постоянно говорила по мобильному, держа кого-то на связи. Сашке показалось, что в библиотеке ей не место, во всяком случае ее появления даже не заметили. Она пожала плечами, спустилась вниз, чтобы выйти на улицу и поискать Павла в саду. Но проходя мимо двери в малую гостиную, задержалась в холле, потому что ее привлекли голоса.

«Странно, — промелькнуло у нее в голове, — Серега распрощался со мной и должен бы быть уже дома, а Виктория так деятельно принялась заботиться о Лидке, что, казалось, ее за уши от нее не оттащить. Интересно, что они тут делают? Вдвоем?»

— Но я не могу больше! — неожиданно громко вскричал Серега.

Так громко и с таким отчаянием в голосе, что Сашка, вздрогнув, замерла.

— Тише, дурачок, — испугалась Виктория, — нас могут услышать.

— А мне плевать! Я устал от всего этого. Я устал, я не могу больше.

— Господи, какой же ты еще мальчишка.

Странен был не смысл произнесенной тетушкой фразы. Странен был тон, с которым она была произнесена: теплый и ласковый. Наверное, она его по голове при этом гладила, пытаясь успокоить разбушевавшиеся страсти. Но тщетно, Серега не успокоился.

— Я же не клоун. Я почти прокололся. Я не могу разыгрывать пылкие чувства, сгорая от ревности, Вика! Я не могу постоянно таскаться за Сашкой, потому что хочу быть здесь, рядом с тобой. А ты любезничаешь с Борисом, думаешь, меня это радует? Я с ума схожу.

Сашка охнула.

«Он не клоун? Нет, он не клоун. Он первоклассный актер, потому что я поверила в его пылкие чувства, будь он проклят вместе со своими чувствами, к кому бы они ни были обращены. К кому? Неужели к тетушке?!»

— Ты хочешь испортить все в решающий момент? — Виктория, видимо, потрепала его челку. Сашка живо представила, как ее длинные белые пальцы путаются в его черных волосах. И дыхание у нее перехватило. — Осталось совсем чуть-чуть, малыш. Осталось совсем немножко. Прости, что я втянула тебя в это дело, но иного выхода просто не было, любимый…

«Любимый?! Да она старше его на двадцать лет!»

— Я хочу быть рядом с тобой. Я не хочу больше играть в эти глупые игры.

— Потерпи еще немного. Ну?

Они затихли, и Сашка поняла значение этой паузы — это был долгий, очень долгий поцелуй.

Она физически ощутила, как затрепетал в ней каждый нерв, даже кожа зачесалась, а по спине прокатила волна мурашек. Ей отчаянно захотелось действий. Захотелось принять душ. Нет, лучше уж сразу утопиться в пруду. И вовсе не от того, что ревность затуманила ей мозги. Серега всегда оставался для нее лишь другом, но ей было невыносимо сознавать себя дурой. Обманутой дурой. Наивной малолеткой, которую обвели вокруг пальца. И обманул ее тот, кому она доверяла. Ведь она доверяла ему как другу. Ужасно обидно, что она поверила в его игру. Хотя, с другой стороны, как не поверишь, если человек даже драться за тебя полез. И физиономию свою под кулак Павла самоотверженно сунул. Аж два раза подряд!

«Сволочи!» — она сорвалась с места и вылетела в ночь.

А на крыльце столкнулась с капитаном Синичкиным, у которого было бледное лицо человека, познавшего страшную истину.

— В-ваша тетя действительно способна увлечь любого, — с болью в голосе прошептал он, видимо, потеряв контроль над собой.

Он был настолько не в себе, что с ходу признался в том, что тоже подслушивал чужой разговор.

Сашка застыла, глядя на него.

«Ну надо же! И этот туда же! Влюбился в Викторию и теперь с ума сошел от ревности!»

Она страшно разозлилась. На всех: на себя, на Викторию, на Серегу и даже на этого несчастного отвергнутого капитана.

— Дзёрури! — отчетливо проговорила она, выдохнув в воздух свое раздражение. — Дзёрури!

— Дзёрури? — ошалело спросил Синичкин. — Это же… это же… что вы имеете в виду?

— А то, что все мы здесь марионетки. Пусть и не в японском театре. Но то, что у нас тут настоящий дзёрури, — это без всякого сомнения.

Выпалив гневное обвинение, она полетела вниз по лестнице.

— Дзёрури… — задумчиво повторил капитан, — дзёрури… — И неожиданно просиял, даже подпрыгнул на месте от избытка чувств. — Ну, конечно, черт возьми!

* * *

«Не жизнь, а кувырки через голову!» — Сашка откинула ветку сирени и ступила на мягкую траву газона. Впереди чернели стройные стволы сосен. Под ногами хрустнула ветка. Она остановилась и задумалась.

Интересная получалась картина. Виктория пленила Серегу своими чарами, и он тут же стал игрушкой в ее руках. Это она попросила его сохранять видимость любви к своей племяннице. Но зачем? Потому что щадила ее самолюбие? Потому что решила, что Сашке будет неприятно узнать, что ее давнишний ухажер переметнулся к женщине намного старше, намного привлекательней ее — молодой и неопытной дурочки. Когда же Серега проникся любовью к тетушке? Ей вспомнился ее приезд и бурная радость, с которой Серега встретил это событие. И вечер, когда Виктория играла на рояле в малой гостиной, а Серега сидел рядом с ней, с Сашкой, и сравнивал их. Он сказал тогда, что если бы волосы ее не вились колечками, а были прямыми, то она была бы похожа на тетку, намекая на то, что прямые, блестящие волосы, как у Виктории, несравнимо краше, чем ее вьющиеся. А Виктория тогда напророчила ей стать все-таки красавицей. Но не это главное. А главное то, что Серега был весьма осведомлен о жизни Виктории. Осведомлен так подробно, словно общался с ней чуть ли не каждый день. А ведь он не видел ее более пяти лет. Ну, во всяком случае, все так думают. Хотя, если исходить из только что полученной информации, Серега с Викторией все-таки общались до ее приезда в Москву. Неужели она изменяет своему супругу с молодым парнем? Ну и дела!

Сашка медленно брела между сосен, пока впереди не блеснула желтая луна, отраженная в черном пруду. Легкий ветерок соскользнул с ветвей и взъерошил ей волосы. Она поежилась и хотела было повернуть к дому, но тут увидела темный силуэт на берегу. Она застыла в нерешительности. Одно дело — с остервенением искать Павла, желая задать ему кучу вопросов, совсем другое — подойти и задать их. А он вдруг оглянулся, словно знал, что она стоит в темноте, и призывно протянул к ней руку. Оставаться в укрытии было бессмысленно, то ли он действительно почувствовал ее приближение, то ли просто видел среди деревьев, но Сашкино присутствие не было для него секретом. Она глубоко вздохнула, набираясь храбрости. Мысли вихрем закружились в голове и вдруг все разом вылетели на воздух. Вот так она и пошла к нему на негнущихся ногах и с абсолютно пустой головой.

Его теплые ладони легли на ее спину, а губы коснулись щеки. Сашкины пальцы скользнули по его плечам, застыли на шее. Под кожей ритмично пульсировала артерия, грудь его равномерно вздымалась, его тело было живым и здоровым телом молодого человека. Его дыхание легкое, немного учащенное, грело ее щеку. Она прижалась к нему так крепко, что ощутила толчки его сердца. Нет, Павел не производил впечатления воскресшего покойника. Сашка слегка успокоилась.

— Я искала тебя, — шепнула она.

— А я не хотел, чтобы ты нашла меня в доме.

— Почему?

— Там сейчас такая сутолока. Где ты пропадала?

— Вот именно об этом я и должна с тобой поговорить, — она почувствовала предательскую вялость. Не хотелось ей говорить о том, где она сегодня была и что узнала. Но был ли у нее выход? Если она не выяснит все сейчас, как будет жить дальше?

— Ты виделась с отцом?

— Только мельком, он слишком занят, — она передернула плечами, — я не об этом… Хотя именно отец натолкнул меня на мысль… только обещай не смеяться слишком громко.

Сама же она нервно хихикнула. Павел остался серьезен.

— Отец сказал мне, что ты скоро покинешь наш дом. Что ты уйдешь и я больше никогда тебя не увижу. И что ты, извини, призрак.

Он молчал, только его руки застыли на ее спине.

— С одной стороны, я понимаю, что в нашем доме далеко не здоровая атмосфера, что все мы быстро сходим с ума и теперь возможны любые предположения. Я понимаю все это, но, может быть, ты все-таки разъяснишь, в чем дело? — она говорила быстро, захлебываясь, изо всех сил надеясь, что он не перебьет ее и даст высказать все. — Может быть, у меня тоже крыша двинулась, но я была настолько безрассудна, что поехала проверить его версию. Я была в том самом ресторане, от которого мы брали катер. Я виделась с владельцем катера, который сказал, что ты погиб на его глазах, врезавшись на этом самом катере в борт баржи. Тогда я поехала к Ко Си Цину, который на утреннем сеансе сказал мне, что некая тайна спрятана в письменах в виде картины, но мага убили задолго до моего визита. Мы нашли в его квартире лишь труп. Так что загадка осталась загадкой. Господи боже, Павел, скажи мне наконец, кто ты? Кому я впервые отдалась на этом самом берегу?!

Не в силах далее продолжать свою малосвязную речь, она уронила голову ему на плечо и затихла, ожидая ответа. Он долго молчал. Так долго, что она успела потерять надежду услышать его голос. Но тут он разомкнул губы и тихо произнес:

— Я виноват перед тобой. Но это не моя вина. Надо мной слишком большая сила, такая, возможности которой ты себе даже не представляешь. А я не могу противиться ей.

— Ты сказал, что виноват… все-таки виноват. В чем? — она не поднимала головы, боясь увидеть в его глазах ответ на свои вопросы. Какой? Она не знала этого, но почему-то ей казалось, что его признание изменит все в ее жизни. И изменит к худшему.

— Я виноват, что столкнулся с тобой в ресторане, что катался с тобой в метро, что пошел за тобой к пруду, что целовал тебя, что влюбился в тебя сразу, как только встретил. Я виноват, что позволил тебя себе полюбить. И теперь я виноват, что ничего не могу поделать с собой, что люблю тебя так сильно, что у меня болит сердце. Я виноват, что не остановил тебя, когда это было еще возможно.

— Но… — тепло затопило грудь и заглушило страх. Она закрыла глаза, наслаждаясь этим мгновением счастья.

— Я пришел в твой дом вовсе не к тебе. Тогда я не думал, что не смогу противостоять собственным чувствам. Я был слишком самонадеян, но теперь я должен уйти отсюда и пока не знаю, как сделаю это. Ты держишь меня за душу, и мое существование вдали от тебя представляется мне лишенным всякого смысла.

— Уйти?! — это слово ударило ее словно плетка. — Что значит уйти? Куда уйти? Вернуться к себе домой?

— Домой… — он пригладил ее встрепанные ветром волосы, — наверное.

— Я не понимаю, — она подняла голову, набравшись смелости и теперь желая найти правду в его глазах. Но в них отражалась желтая луна. Холодная ночная планета. — Разве мы не сможем видеться, если ты покинешь наш дом?

— Саш… — он отвернулся и теперь неотрывно смотрел на темные сосны. — Я несу беды. Я принес в ваш дом боль и страдания. Я принес в ваш дом смерть и унесу смерть. Своим уходом я избавлю ваш дом от многих бед, но цена этому будет столь велика, что вряд ли ты сможешь меня простить когда-нибудь.

— Я не понимаю ничего, но я уже простила тебя, дурачок. Я простила тебя за все, что ты совершил и совершишь еще. Я же люблю тебя. Я не смогу жить без тебя. И… возьми меня с собой, — она обхватила его лицо ладонями и повернула к себе, — пожалуйста, возьми меня с собой. Я не прошу тебя ни о чем, но ты знаешь, мой отец — могущественный человек, мы не будем испытывать никаких трудностей.

Павел поморщился как от зубной боли. Сашка испугалась, что ляпнула что-то не то.

— Он поймет, что я не могу без тебя. Он поверит, что ты меня любишь. В конце концов, он не станет мешать счастью собственной дочери и простит тебя за все, что ты натворил в нашем доме! — Она старалась не выдавать отчаяния голосом. Она чувствовала, что ветер уносит ее слова раньше, чем они успевают зацепиться за сознание Павла. Она лишь слабо надеялась, что он поймет ее и поверит в их счастливое будущее. Но он слушал ее слишком уж безучастно.

Жар обдал ее щеки. Перед глазами поплыли желтые круги, и горячие капли потекли из глаз, обжигая кожу. Сашка всхлипнула, давя в себе истерику.

Он сжал ее пальцы своими руками и посмотрел на нее.

— Ты действительно готова уйти со мной? Только со мной, в мир, где нет твоего отца, где будем только мы: ты и я, и никакого великого могущества Мамонова. Где нет привычных проблем, но есть другие, более серьезные. Где нет привычных радостей, но есть несоизмеримо большие наслаждения. В мир, существующий по иным законам, в мир, где все твои представления о жизни рухнут и тебе придется учиться жить заново. Ты действительно готова на это?

— Так ли уж обязательно менять все? Почему все так серьезно?

— Да потому, что ты впервые принимаешь серьезное решение! Может быть, самое важное для тебя. Это не просто сбежать на три часа из-под присмотра телохранителя. Ты должна выбрать иной путь, не тот, который начертан для тебя отцом, а иной. Путь со мной. Наверное, непредсказуемый. Ты должна уйти из дома, навсегда закрыв дверь в свою привычную жизнь. Ты готова на такой шаг?

— Ты предлагаешь мне бросить отца, Виолу, Викторию и никогда не вспоминать о них? — выдохнула Сашка. — Но почему?

— Потому что там, куда ты просишь взять тебя, нет ни отца, ни Виолы, ни Виктории.

— Ох… — она всхлипнула, — это так зловеще звучит. Куда ты собираешься меня увезти?

Павел закрыл глаза, вздохнул, а когда снова взглянул на нее, то глаза его ничего не выражали. Они были пустыми, как у куклы:

— Давай оставим все, как есть, до завтра. Ты подумай, я тоже подумаю. Нет смысла заставлять тебя принимать решение сейчас. Оно все равно будет больше эмоциональным, нежели правильным.

— Правильным? — В горле у нее стало сухо, а в уголках глаз снова зажгло. Она поняла, что совершила какую-то непоправимую ошибку. Но в чем ее вина? В том, что она хотела выяснить, ради чего он требует у нее отказаться от собственной семьи?

— Правильным для тебя… — он поцеловал ее в лоб, — для меня… для нас обоих.

— Я не понимаю! Я ничего не понимаю! — крикнула она и оттолкнула его. — Я пришла к тебе, чтобы ты разрешил загадки, которые нагородили вокруг тебя, а ты запутал меня еще больше. Я устала от всего этого. Где я должна искать правду?! Что мне делать?! Ты предлагаешь подумать и принять решение. Какое решение, черт возьми?! Почему нельзя просто рассказать историю того, как ты познакомился с отцом, что ты тут с ним вытворяешь, и объяснить, почему с завтрашнего дня мир встанет на уши и я должна буду выбрать между твоей любовью и собственной жизнью?!

— Саша! — он шагнул к ней. — Сашка, милая! Я не могу…

— Ай, — она отпрыгнула в сторону, — иди ты к черту вместе со всеми твоими и не твоими секретами. Завтра я жду твоих объяснений!

С этим она повернулась и, глотая слезы, со всех ног понеслась к дому.

Глава 16

— Я буду через пять минут, — Аркадий Петрович отошел к двери и оглянулся.

Его раздражала суматоха, царившая вокруг.

Виола и Борис суетились, раскладывая бумаги по папкам, Инесса взволнованно говорила в телефонную трубку, одной рукой перебирая листы, и при этом еще умудрялась перемещаться от одного стола к другому, что-то быстро записывать в блокноте и ставить «галочки» в каких-то списках.

Мамонов поморщился и вышел за дверь. Пройдя шагов десять по коридору, он увидел у лестницы майора Ляпова. Тот как раз направлялся к библиотеке.

— Что-то выяснили? — спросил он без приветствий, когда поравнялся со следователем.

Тот неопределенно хмыкнул и, как всегда, опустив глаза к носкам своих ботинок, еле внятно ответил:

— Ничего утешительного. Я только что беседовал с капитаном Синичкиным, он находит все это странным, но объяснений дать не может.

— А что Рябой?

— Он носом всю Москву перерыл. Нет следов.

— Можно подумать, люди только в Москве и живут, — недовольно заметил Аркадий Петрович.

— Ваш Рябой свое дело знает. У него агентов понатыкано аж до Владивостока — и никаких результатов. Жил парень по имени Павел, учился в Финансовой академии, неплохо учился, кстати. Да, Павел Евгеньевич Арсеньев — его полное имя. А полторы недели назад он разбился на катере. Вот протокол опознания тела. Мать парня в трауре, отца у него нет с самого рождения.

— А тело?

— А тело кремировали. Как это бывает в крематории, никто ничего не знает, собрали пепел и отдали родным. Все. Вот отчет. Все тут, — с этим Ляпов подал ему пластиковую папку.

Мамонов раскрыл ее, полистал страницы, нахмурился:

— Черт-те что! И как мне быть? Неужели я должен поверить во всю эту чушь?

Майор обреченно вздохнул:

— Хотите по-честному? Я бы уж лучше поверил. На самом деле вы ведь и так верите.

— Это точно, — Аркадий Петрович невесело усмехнулся. — Ладно, я с вами до утра прощаюсь. Если что-нибудь удастся выяснить до полудня, уж сделайте одолжение.

— Я и Синичкину скажу.

— Ну, в разумных пределах. Не говорите ему о собрании, вернее, о том, что важно успеть, скажите, но о степени важности… А то ведь он не идиот, еще всплывет чего, не хотелось бы.

* * *

Мамонов оставил Ляпова у лестницы и пошел дальше. Голова у него раскалывалась. И вовсе не от переутомления. Обычно обилие дел не вызывало у него физического недомогания, как раз наоборот, он, что легавая на охоте, только свежел от работы. А теперь вот совсем сник. Наверное, от того, что работа ему теперь была не по душе. Впервые за всю его жизнь.

— Сашка? — он стукнул пару раз в дверь ее комнаты. — Ты не спишь, детка?

Изнутри шмыгнуло, похоже, носом.

Аркадий Петрович принял этот звук за приглашение войти и аккуратно отворил дверь. Дочь, сгорбившись, сидела на кровати, уткнув личико в ладони. Плечи ее ходуном ходили от порывистых всхлипываний.

— Ну, а с тобой что приключилось? — он подошел, присел рядом и обнял ее за плечи.

Сашка тут же повернулась и уткнула мокрый нос ему в грудь.

— Будто бы ты не знаешь! — донеслось чуть ли не из-под мышки.

— Представь себе, не знаю, — он погладил ее по пышным волосам. — Расскажешь мне, котенок?

— Пап, я с ума схожу! — она откинула голову и посмотрела на него заплаканными глазами. — Только не говори, что все тут с ума сходят и теперь это вовсе не трагедия!

— Ну что ты! — он улыбнулся ей. — Плевал я на всех. Твоя трагедия для меня самая важная!

— Папа, это правда, что я влюбилась в призрака?

— Гм… ты имеешь в виду Павла?

— Я была на реке. В том самом ресторане, где мы брали катер. Его хозяин рассказал, что сам видел, как Павел разбился. А потом мы поехали к Ко Си Цину. А его кто-то убил, понимаешь?

— А зачем ты к нему поехала? — Мамонов удивленно вскинул брови.

— Господи, папа! Не нужно со мной как с маленькой. Я ведь не реферат пишу и даже не характеристику…

Она замерла. Мысли закрутились в голове в адском ритме.

— При чем тут реферат? Сашка, что с тобой, ты побледнела.

— Подожди! — она резко мотнула головой, и мысли вдруг остановились, материализовавшись в одну идею, ясную настолько, что у нее в ушах зазвенело. — Ну, конечно же! Он говорил о моей тетради с письмами в университет! Ну, конечно! Нужно ее найти!

Она порывисто вскочила, но отец удержал ее за руку и снова усадил на кровать:

— Ты плакала именно по этому поводу? Что не можешь найти тетрадь?

— Да нет же. Я встретила Павла, спросила его, кто он, а он вместо ответа наговорил мне кучу непонятного. В общем, папа, ты только не сердись, но я решила, что поеду с ним. Было бы нечестно сбежать из дома, не сказав тебе ни слова, поэтому мне кажется…

— Чего? — он схватил ее за плечи и сильно тряхнул. — Ты соображаешь, что говоришь?

— Пап! — она закашлялась. — Перестань. Мы же взрослые люди. Я пытаюсь решить свою судьбу.

— Он предложил тебе уйти вместе с ним из нашего дома, и ты дала согласие, я правильно понимаю? — Губы у него затряслись.

Дочь округлила глаза:

— Да что с тобой? Ты же говорил, что любовь — это главное в жизни. Что я должна найти своего единственного. Папа! Я его нашла. Мне уже больше восемнадцати, к тому же у меня вся жизнь впереди. Я успею выучиться, я даже работать к тебе приду, только дай мне понять, тот человек Павел или нет. Или ты будешь строить из себя ханжу и примешься рассуждать о браке и тому подобных устаревших догмах?

— Ты просто не понимаешь, что говоришь! — Он прижал ее к груди так сильно, что она начала задыхаться и слабо затрепыхалась в его стальных объятиях. — Сашенька, милая, девочка моя! Пойми, что ты не можешь уйти с ним. С ним у тебя не будет жизни!

— Да почему?! — выдавила она ему в плечо и, вывернувшись, глубоко вздохнула.

Он посмотрел на нее. Смотрел внимательно и долго. Молоденькое личико пылало краской, а глаза… глаза выражали упрямство и непонимание. И то и другое железное, мамоновское. Он знал по себе, что его уговоры теперь бессмысленны. Она сделает так, как решила. Сделает на свой страх и риск. Сколько раз он поступал точно так же, и никто не мог его переубедить в те моменты. Иначе он не был бы Аркадием Мамоновым. Так поступит и его дочь. Иначе и она не будет Александрой Мамоновой.

— Ты уйдешь прямо сейчас? — упавшим голосом спросил он.

— Нет, Павел дал мне время подумать. До завтра.

— Павел дал тебе время, — поморщился отец. — Этот сукин сын дал не тебе, а мне время подумать.

— Как это? — удивилась она.

Но Аркадий Петрович оставил ее вопрос без ответа. Он встал и быстро пошел к двери.

* * *

Он лихорадочно искал Павла по всему дому, а когда уже отчаялся его найти, услыхал раскатистые звуки рояля, доносящиеся из малой гостиной. Виктория играла Первый концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Оркестра, правда, не было, но у нее и без оркестра неплохо получалось. Может быть, только излишне напористо брала она верхние аккорды.

— Будь я проклят, что построил такой огромный дом! — прошипел Мамонов и затрусил вниз по лестнице. — Знал бы, что так выйдет, жил бы в трехкомнатной квартире. Там бы он от меня не скрылся!

А Павел и не думал прятаться. Он преспокойно сидел в кресле и, прикрыв глаза, сладостно внимал чудесной игре Виктории. Кроме них двоих, в гостиной никого не было. Появление брата исполнительница отметила легким кивком, не прерывая бега пальцев по клавишам.

— Нужно поговорить! — прорычал Мамонов, вплотную приблизившись к креслу, в котором сидел Павел.

Тот открыл глаза, улыбнулся ему, встал и медленно пошел в холл.

— Ты все-таки уговорил Сашку пойти с тобой?! — Мамонов сжал кулаки, когда они очутились вне поля зрения сестры.

— С нами, — вежливо поправил его он.

— И ничего не объяснил?

— Почему же, объяснил. Но мои объяснения никак не повлияли на ее решение.

— Значит, так! Никуда ты ее не поведешь, понятно тебе?

— Может быть, я покажусь заносчивым, но это уже от тебя не зависит. Я напомню, что никто не смеет мне приказывать, — он вскинул голову, а глаза его блеснули гневным холодом.

— Чего ты хочешь? — Мамонов разжал пальцы, достал из кармана домашней куртки платок и вытер вспотевший лоб.

— Вопрос не в том, чего я хочу. Вопрос в том, чего хочешь ты.

— Хорошо. Я скажу тебе, что главное мое желание — это чтобы Сашка осталась тут, в этом доме, — он по-хозяйски возложил руку на перила парадной лестницы. — И, кажется, я знаю, каким образом можно с тобой договориться. Ты ведь не просто так пришел именно ко мне. Ты хочешь, чтобы я создал холдинг. И я его создам, со всеми вытекающими последствиями. Я решил. Но ты оставишь Сашку в покое.

— С чего ты взял, что я пойду на эту сделку?

— Пойдешь. Иначе ты бы вообще не появился в моем доме. Ты пришел спасать мир, и спасешь его, я тебе обещаю это. Но Сашка останется тут.

— Значит, ты окончательно поверил? — Павел склонил голову набок, изучая его.

— Это уже не столь важно. Может быть, ты действительно великий Апостол, может быть, и нет, но ты представляешь опасность для моей дочери в любом случае, а поэтому я не намерен с тобой торговаться. Бери то, зачем пришел, и по рукам. В конце концов, завтра я все равно узнаю, кто ты на самом деле.

— А если ты ошибся?

— Ты принимаешь предложение или будешь тут стоять и уговаривать меня отказаться от сделки, как святой отец послушника перед постригом?

— Не святотатствуй, — Павел скривился.

— А тебе не все равно?

— Нет, не все равно.

— Так ты согласен? — Пальцы Аркадия Петровича впились в перила лестницы.

— Ну… ты предлагаешь мне пойти на жертву.

— Вся твоя жизнь — жертва! Не так ли? Что тебе дороже, в конце концов, твоя миссия или земные чувства?

— Любовь — это высшее чувство.

— Слушай, — Мамонов снова вытер лоб платком, — я устал. У меня раскалывается голова, и я могу разозлиться. Я могу напортачить так, что тебе потом просто не вернуться в свою небесную обитель. Будешь тут до второго пришествия разбираться. Лучше уж соглашайся. К тому же мне сдается, что тебя там не похвалят за загубленную юную душу. Ведь не похвалят же?! — он задрал голову к потолку и задиристо подмигнул огромной люстре, потом перевел взгляд на собеседника: — Стыдно будет жариться со мной на одной сковороде, а? Стыдно, обидно и очень болезненно. А Сашка… Сашка тебя возненавидит, когда поймет, куда ты ее приволок. И чего ты добьешься? Кучи грехов на собственную святую голову. Ну же, Павел. Я дело предлагаю!

— У меня такое ощущение, что я попал на рынок, — процедил тот сквозь зубы.

— Ну, уж то, что ты не в храме, — это точно. Извини. Хотел попасть в храм, нужно было и топать туда с самого начала.

Павел посмотрел на него с сожалением, улыбнулся и тихо произнес:

— Ты ничего не понял. Неужели ты уйдешь, так и не поняв? Ведь ты думаешь, что приносишь себя в жертву, не так ли? Устроил торг, решил, что для меня главное — заполучить эту сделку и положить в карман твой паршивый холдинг. А ведь я только что действительно добился того, зачем пришел к тебе. Хотя это стоило мне больше, чем я предполагал.

— Вот и ты заговорил на базарном лексиконе, — скривился Мамонов и передразнил его: — «Стоило», «в карман положил»…

— Как бы я ни говорил, но ты теперь тот, кем я тебя и надеялся увидеть. Ты стал отцом, ты смог уразуметь, что важнее. И я доволен своими каникулами. Мне больно, но я доволен. Я спас тебя.

— Ну, конечно! — Мамонов повернулся и медленно пошел вверх по лестнице. Потом приостановился на ступеньке, обернулся к нему: — Так ты обещаешь? Завтра после собрания мы уйдем вдвоем?

— Да, — Павел кивнул, — завтра после собрания мы уйдем вдвоем.

* * *

Сашка полночи провела в поисках. Она перевернула вверх дном собственную комнату, потом села на кровать и задумалась.

«Если Надя положила в мою тетрадь какой-то там секрет, значит, она и спрятала тетрадь так, что ее не могу найти даже я. Да что там я! Ее не могли найти, когда перерыли дом вчера после сеанса Ко Си Цина. Куда же Надя ее засунула?»

Она рухнула лицом в подушки. Мысли потекли более размеренно, плавно уходя из головы. А потом она уснула и увидела пенный след за кормой катера. Вода летела в лицо холодными каплями, а ветер запутался в волосах. И солнце, не такое яркое, как в полдень, а мягкое, красное, клонящееся к закату, облизывающее землю ласковым теплом. Ее пальцы впились в руль катера, а на плечах своих она ощутила уверенные руки Павла. Она оглянулась и никого за спиной не увидела, а вокруг вдруг начало сереть, непонятный страх заполз в душу. Она снова посмотрела вперед, но ничего, кроме черноты, не увидела. Катер летел вперед, унося ее в бездну. И там, в темноте вдруг замерцали бледные вспышки белого, зеленого, красного света. Кисть незримого художника прочертила линию, словно раздвигая на миг черноту, показала ей малую гостиную, дрогнувшую от страшного взрыва. Осколки зеркала посыпались на пол, превращая всю картинку в блестящие кусочки, уносящиеся за кормой.

Сашка вздрогнула и открыла глаза. Утреннее солнце бросило на подушку несколько бликов. Воздух был свежим, еще не разогретым июньской жарой. Она потянулась, глянула на часы: без пяти девять.

«Ничего себе подумала! Так проспать».

Она встала с кровати, махнула пару раз руками, разминая затекшие суставы. Потом взъерошила волосы:

«А проблема-то вчерашняя осталась. Нужно найти эту чертову тетрадь. Куда ее Надя могла положить?»

И тут ее осенило:

«Ну, разумеется! Тетрадь не нашли, потому что ее и не искали!»

Искали письма. В связке, в коробке или просто в стопке. Потому что никто, кроме Сашки, не знал, что она записывала бредовые откровения в Хьюстонский университет в тетрадь. А Надя, ища тайник для своего секрета, решила, что Сашкина тетрадь, про которую хозяйка и думать забыла, — лучший вариант. Открыв ее, горничная прочла пару страниц и посчитала записи какими-то неотправленными посланиями. Наверное, она сказала об этом Ко Си Цину. Зачем сказала? Ну, мало ли, может быть, он застал ее с тетрадью в руках, может быть, вызвал на откровения, поразив своими способностями облекать обычные выражения в иносказания. Кто его знает? В одно Сашка не верила, в то, что Косицын действительно мог говорить с душами умерших. Иначе не допустил бы своей страшной кончины.

Она выскочила из комнаты и полетела к лестнице. Дом уже опустел. Она помнила, что отец перенес собрание представителей своих компаний с вечера на десять утра, а это означало, что ни его, ни Виолы, ни Бориса сейчас нет — они все на работе. Виктория, похоже, все еще мирно почивала. Впрочем, после вчерашней подслушанной сцены ей с тетушкой совсем не хотелось общаться. Сашке было неприятно сознавать, что Виктория, которой она доверяла, пожалуй, более чем кому-либо, втянула ее в какую-то свою игру, заставив Серегу притворяться влюбленным в нее.

«Странно это все, — она легко бежала по ступенькам. — И зачем ей понадобился дурацкий спектакль? Хотела скрыть от всех, что изменяет мужу с малолетним любовником? Нет, что ни говори, а Америка людей портит!»

* * *

Аркадий Петрович вошел в огромный кабинет и оглядел собравшихся. Мужчины в строгих костюмах численностью более пятидесяти человек разместились за большим овальным столом. Кому места не хватило, сидели на стульях у стен.

«Как сельдей в бочке», — почему-то мелькнуло у него в голове.

Он увидел двух своих адвокатов, трех основных менеджеров, ведающих направлениями денежных потоков, проходящих через просторы его обширной империи. Он кивнул им всем поочередно.

При его появлении переговоры стихли, и все напряженно замолчали. Виола остановилась у него за спиной. За ней врос в пол Борис. Павел с непринужденным видом облокотился о входную дверь. Мамонов обернулся на него. Последнее сомнение кольнуло его, но он отогнал его: «В конце концов, какая разница. Теперь уже все безразлично».

— Как вы понимаете, я собрал вас всех не просто так. Я пригласил вас, чтобы сделать объявление. Отныне наши компании объединяются в одну структуру. При всем уважении к вам, мне, честно говоря, плевать, что вы сейчас думаете. Во-первых, потому что большинство из вас даже не представляют масштаба того предприятия, в котором участвовали последние годы, во-вторых, мои решения не обсуждаются. Особенно решения, связанные с бизнесом. Так уж я привык. Ну… а все остальное вам объяснит директор вновь созданного холдинга Виолетта Аркадьевна Мамонова.

Он не предполагал длинной и проникновенной речи, а сказал то и так, как, собственно, и намеревался. После чего он отступил в сторону, выдвинув вперед Виолу. Та, немного смутившись, кашлянула, кивнула ему и уверенно шагнула к председательскому креслу.

Больше Аркадию Петровичу в этом кабинете было нечего делать. Он повернулся и тихо вышел за дверь. Павел последовал за ним.

Солнце брызнуло в глаза. Мамонов вскинул голову и невольно зажмурился. Ветер прошелся по лицу. Легкие пылинки осели на коже.

— Что дальше?

Они стояли на крыльце огромного здания в центре Москвы. Мимо проходили люди. Многие из них знали его в лицо, но не здоровались, понимая, что должны добиться права здороваться с таким человеком, как Мамонов.

Павел шагнул на тротуар.

— Ну, и что дальше? — повторил свой вопрос Аркадий Петрович. — Какие у нас планы?

Павел повернул к нему голову и улыбнулся:

— Предвкушаешь час расплаты, не так ли?

— Тебе виднее, — он вдруг тоже расплылся в блаженной улыбке. — А знаешь, о чем уже давно мечтал?

— Набить мне морду, я полагаю?

— Да нет. Идем, покажу.

С этими словами Мамонов быстро шагнул на тротуар, по-мальчишески перепрыгнул низкий бордюр и, очутившись на мягкой траве газона, разделяющего пешеходную дорожку с проезжей частью, нагнулся, расшнуровал и снял ботинки, а потом стянул носки и пошел босиком, жмурясь от удовольствия.

— И это все? — Павел даже руками развел.

— Ага.

— Мелко плаваешь.

— Тебе не понять. Вы там на небе небось ботинок совсем не носите. Помучился бы с мое… и вот еще, — он развязал тугой галстук, снял его и сунул в карман пиджака, — намекни там Виоле, если похоронит мое тело в ботинках и галстуке, я к ней по ночам являться стану. Как тень отца Гамлета.

— А тебе не все равно? — усмехнулся Павел.

— Не все равно, раз прошу.

— Нравится свобода?

— Нравится, — честно признался Мамонов, — это здорово. Если бы мне выдалось прожить заново, стал бы бомжом, ей-богу.

— Не стал бы.

— Почем ты знаешь…

— Куда ты теперь?

Аркадий Петрович замер, так и не опустив ногу, занесенную в воздух:

— Это в каком смысле, куда Я ТЕПЕРЬ?

— Я хотел предложить тебе попрощаться с Сашкой.

— Тащить тебя снова в дом. Да я счастлив, что увез тебя оттуда сегодня.

— Неужели не хочешь поцеловать ее в последний раз? — Павел прищурил правый глаз и обнажил белые зубы в добродушной улыбке.

— Небось сам того же желаешь? — Мамонов упрямо мотнул головой. — Не дождешься.

Павел посерьезнел. Даже насупился:

— Я все-таки ошибся в тебе. Какой ты на хрен отец!

— Уж какой есть, — буркнул Мамонов и направился к машине, из которой выскочил шофер и смотрел на своего шефа круглыми глазищами. Еще бы: один, без охраны, ходит по газону босиком и улыбается. Есть от чего прийти в смятение простому человеку!

— Так ты все-таки заедешь домой?

— Ну, если ты такой крюк предполагаешь. Хотя я не настаиваю, — он кивнул окончательно оторопевшему шоферу и повернулся к Павлу, все еще стоящему на газоне: — Разве ты не поедешь со мной?

— Ты же не хочешь этого, — тот сунул руки в карманы брюк и принялся раскачиваться взад-вперед. — У нас же договор. Ты мое условие выполнил, вот и я своих обещаний нарушать не собираюсь. Так что я приду к тебе чуть позже.

— Слушай, — Мамонов потер переносицу, — а ты не боишься?

— Чего?

— Ну, если ничего не случится, ты ведь понимаешь, что…

— Я похож на идиота?

— Есть немного.

— Я приду, — Павел кивнул, повернулся и зашагал к тротуару.

— Ты куда?

— Мне понравилось пиво. Пойду напьюсь на следующую тысячу лет.

* * *

Сашка не нашла никого ни в малой гостиной, ни в столовой, заглянула даже в зал, но результат остался прежним, дом словно вымер. Даже следов прислуги не обнаружилось. Она решила передохнуть, пораскинуть мозгами за чашечкой кофе и повернула к выходу, чтобы попасть на кухню через улицу. Но в дверях столкнулась с капитаном Синичкиным.

— Вы что, живете у нас на коврике? — не слишком любезно пошутила Сашка.

Следователь, как всегда, смутился, но ответил:

— Я пришел пораньше, чтобы поговорить с вашим отцом.

— Вот как? Вы все равно опоздали, он уже уехал на работу. И когда вернется, не знаю.

— Вот же незадача.Жаль, мне казалось, что вашему отцу хотелось бы поговорить на эту тему до собрания. Но все равно я подожду, пока он вернется. Я и не хотел мешать ему до ответственного собрания.

Она смерила его изучающим взглядом:

— Какой вы загадочный сегодня.

— В вашем доме, чтобы сохранить жизнь, не стоит раскрывать своих секретов. Никому.

— Кстати, о секретах. Вы как никогда кстати пришли, — она даже улыбнулась ему, чего никогда не делала. Она не считала нужным улыбаться ни Синичкину, ни Ляпову. Эти господа ей с самого начала не нравились. Почему? Да кто их знает, почему. Не нравились, и все тут.

— Хотите раскрыть мне один из секретов?

— Более того, надеюсь остаться в живых после разговора с вами.

— На меня можете рассчитывать. Я еще никого не убил.

— Ну… будем рассчитывать. — Она взяла его под руку и повела в дом, отметив про себя, что тело капитана враз одеревенело.

«Господи! Он что, никогда не приближался к женщине ближе, чем на метр, этот странный безутешно влюбленный в тетушку тип?»

Она спросила по-деловому:

— Вы же обыскивали дом?

— В каком смысле?! — моментально опешил Синичкин, из чего стало ясно, что Сашка на правильном пути.

— Вы не видели такую большую тетрадь? На обложке еще Лео из «Титаника».

— Лео?

— Леонардо Ди Каприо, такой красивый русый парень.

— Хм… — капитан почесал в затылке, закатил глаза, вспоминая, потом посмотрел на нее, будто прозрев: — Может быть, в библиотеке? Я заходил туда вчера днем, еще подумал: что такая легкомысленная тетрадка может делать в серьезном месте.

— Вы ее открывали? — Сашка отпустила его и шагнула к лестнице. Коленки у нее задрожали, как у скаковой лошади перед забегом.

— Да не то чтобы открывал… Так, откинул обложку, понял, что это ваша, ну и закрыл.

— О! — она ринулась наверх.

— А в чем дело?

— Идемте, не пожалеете!

Он последовал за ней в том же темпе. Оба они вознеслись на третий этаж, пролетели по коридору чуть ли не наперегонки, но в библиотеку Сашка влетела первой.

— Где? — запыхавшись, она повернулась к капитану.

— Да на столике, под журналами. Вон там, — он махнул рукой в сторону низенького журнального столика, стоящего у большого кресла, в котором любил посидеть с книгой отец. Разумеется, когда у него выдавались свободные полчаса.

Сашка подскочила к столику, разметала журналы и, о чудо! — там действительно мирно лежала ее тетрадь. Она сжала трясущиеся пальцы в кулаки и перевела дыхание, пытаясь успокоиться. Взгляд любимого актера на обложке тетради показался Сашке зловещим. Она почти услышала предостережение, произнесенное то ли им, то ли еще кем-то, кого не было в библиотеке, мол, не трогай.

— И что? — Синичкин заглянул через плечо. — Где секрет-то?

— Помните, что сказал Ко Си Цин?

— Вы все о том же, — в его голосе явно проскользнуло разочарование.

— Нет, вы вспомните. Он говорил, что рукотворная картина из темноты или что-то в этом роде… словом, все это хранится в письменах. И посмотрел на меня. То есть он имел в виду, что Надя доверила свою тайну именно моим письменам. Значит, картина может быть только в этой тетрадке — ведь тут мои единственные письма.

С этими словами она осторожно взяла тетрадь, раскрыла ее и полистала. Действительно, в середине, между чистыми листами был прикреплен скотчем обыкновенный белый конверт.

Сашка раскрыла конверт и улыбнулась:

— Ну и мозги у этого Косицына были, круто сваренные, я бы сказала. Надо ж так обозвать обыкновенную фотографию. Картина из рукотворной тьмы! Завернул, доложу я вам.

— А что на фотографиях? — заинтересовался капитан.

— Сейчас посмотрим…

Сашка долго вглядывалась в групповой снимок. Потом в какой-то еще эпизод, запечатленный на второй фотографии. Затем пожала плечами и протянула карточки Синичкину:

— Ну и что?

Тот рассмотрел их и, удовлетворенно кивнув, усмехнулся:

— Как это что? Ведь мы только что раскрыли все преступления!

* * *

Сашка вышла из библиотеки со смешанными чувствами разочарования и недоумения. Она надеялась, что действительно отыщет в тетради нечто такое, что прольет свет на тайну их дома. Но ничего такого она не нашла. Два снимка, на которых изображен Павел. Наверное, фотографии были сделаны примерно год назад. На одной из них он был в компании каких-то людей на крыльце, по всей видимости, заштатного театра или здания какой-нибудь провинциальной филармонии. Во всяком случае, за спинами этих людей виднелся кусок афиши о гастролях Воронежского театра оперы и балета. На другой фотографии Павел был на сцене. Он сидел на стуле с изогнутыми ножками в костюме начала века и обращался к некоей девушке в длинном платье. И что из всего этого выходило? Что когда-то Павел увлекался самодеятельностью? Что из того?

«Ну, допустим, что Павел актер. Хотя он никогда не признавался в этом. И что из этого следует? Что он выдает себя не за того, кто есть на самом деле? А за кого он себя все-таки выдает? За призрака? Но отец не может поверить в это. Или… Отец просто так во всякую чушь верить не станет, ему нужны доказательства. Значит, Павел предоставил ему эти доказательства. Иного не дано. В таком случае, куда Павел меня приглашал с собой?»

Она покачала головой. В то, что Павел призрак, она верить не желала. Скорее верила в то, что он затеял странную игру в этого призрака, что ему удалось убедить в этом всех. А может быть, отец делает вид, что поверил ему, потому что так выгодно. Ну какой нормальный человек, скажите на милость, поверит в то, что призрак спустился на землю и живет в человеческом доме? На дворе конец второго тысячелетия, не средние же века, в самом деле! Так говорило ей сердце.

А вот разум подсказывал, что сердце ее не право. Ведь все, что творится в доме с появлением Павла, может происходить разве что в палате для умалишенных. А они все нормальные люди. Значит, ненормален Павел. Не в том смысле, что у него крыша отъехала, а в том, что он действительно не совсем человек.

«Господи! Да как же во всем этом разобраться? И почему Синичкин, узрев снимки, решил, что узнал тайну всех преступлений? Как это все связано?!»

Пока она думала, успела принять душ, переодеться и даже выпить кофе на пустой кухне. А потом пошла к пруду. По дороге встретила дворника Игната, который и сообщил, что Аркадий Петрович уже вернулся домой и пошел прогуляться до беседки.

Сашка, теряясь в неприятных догадках, опрометью бросилась туда же. Почему ей казалось в тот момент, что не в библиотеке, а в разговоре с отцом ей откроется некая страшная тайна? Она не могла сказать. Она хотела увидеть отца всем сердцем, потому что устала от неразберихи последней недели, но одновременно боялась узнать что-то, что перевернет ее представления о собственной жизни, да и о жизни ее семьи.

Мамонов сидел в беседке. Сашка добежала до нее и застыла в двух метрах, не решаясь подойти ближе. Он оглянулся на шум и, улыбнувшись, похлопал ладонью по скамейке, приглашая сесть рядом.

— Я сижу тут и размышляю, что тебе сказать?

Она почувствовала в нем напряжение, словно он не решался сделать первый шаг. Она присела рядом и замерла, опустив голову.

— Прежде всего я хочу, чтобы ты навсегда запомнила, что самое дорогое в моей жизни — это ты и Виола. Самое дорогое. Дороже вас у меня никого не было, нет и не будет.

— Я знаю это, папа.

— И еще у меня была ваша мама. Я очень ее любил. Когда ее не стало, я поверил, что мир перевернулся, что теперь ничто не имеет значения.

— Знаешь, о чем я вспомнила? — она усмехнулась. — Ты никогда не бросал окурки под ноги, помнишь? Ты всегда говорил, что нужно беречь свою Родину, начиная с малого. А потом ты перестал беречь Родину, ну это как-то глупо звучит, когда речь идет о мелком мусоре. Только меня это в первый год без мамы удивляло. Ты бросал окурки под ноги, и вообще, в этом смысле тебя словно подменили…

— Правильно, детка, ты попала в самую точку. Меня перестало заботить все: и окружающая среда, и богатство страны. Единственное, чего мне хотелось, так это сделать вашу жизнь похожей на сказку. Пусть сказку без главного, без мамы, но сказку. Чтобы вы с Виолой не знали никаких проблем. И у меня это получалось до недавнего времени.

— Я все равно не понимаю.

— Мне надо было выбрасывать окурки в урну. А я этого не делал. Я говорю тебе это потому, что, наверное, ты узнаешь обо мне много такого, чего я бы не хотел, чтобы ты знала. Помни, что в последнюю минуту я сожалел.

— Папа, ты так говоришь, словно собираешься на голгофу, — голос ее дрогнул.

— Ну, вряд ли на голгофу…

— Это как-то связано с Павлом?

— Разве он не говорил с тобой?

— Он говорил странные вещи, что я должна выбрать между семьей и им. Что там, куда он меня приглашает, не будет ни тебя, ни Виолы, ни Виктории. Знаешь, он говорил так, словно речь шла о каком-то другом мире…

Тут Сашка осеклась, глянула на отца испуганно и, прикрыв рот рукой, прошептала:

— Боже, папа! Он действительно говорил о другом мире? Папа, это что, все правда?!

— Отчасти, детка, отчасти.

— Ты веришь в эту чушь?! Ты веришь, что он призрак?

— А ты не веришь?

— Да я просто не могу в такое поверить! Это же фантастика, причем даже не научная. Ну, мы все верим в бога, даже в церковь стали ходить. Только это же совсем другое. Бог же не спускается из-под купола, как какой-нибудь воздушный гимнаст.

— Котенок, в мире еще очень много непознанного, и ничего нет в том странного, что одна загадка природы вдруг взяла да и разгадалась в нашем доме.

— Это ты говоришь? Ты?!

— У меня есть на то основания, поверь мне.

— Папа, скажи мне прямо, ты действительно считаешь, что Павел пришел с того света? Что он призрак?!

— Я склонен так думать.

— А зачем он пришел?

— Это нелегко сказать… — Мамонов замолчал, долго смотрел на деревья на другом берегу пруда. Наконец тихо проговорил: — Странно, правда? С одной стороны, сосновый бор, а с другой — ивы. А мы с тобой словно на границе миров…

— Не может быть, — прошептала Сашка, до которой в этот момент дошел ужасный смысл всего происходящего. — Папа, ты собираешься уйти с Павлом?

— Когда-нибудь это должно было случиться, милая, — он обнял ее и прижал к себе.

В его движениях, в его голосе чувствовалась спокойная уверенность человека, уже все для себя решившего.

Сашку затрясло. Тело ее превратилось в страшную машину, концентрирующую в себе разрушительную энергию, которая вот-вот вырвется наружу.

— Сейчас я спокойно ухожу, потому что знаю: дело мое оформилось и во главе него теперь Виола. Она не даст в обиду себя, она не даст в обиду тебя. Все будет хорошо.

— Нет! — Сашка дернулась и, упав лицом в колени, зарыдала, громко причитая: — Я чувствую, я чувствую, что это Виола виновата. Она давно рвалась к власти. Папа, не верь ей! Она гадкая, ну почему ты веришь!

— Милая моя, котенок, — он гладил ее по встрепанным волосам, — не нужно так о сестре. Тебе же жить с ней.

— Да я удушу ее! Я ее в клочья разорву!

— Перестань, она тут ни при чем.

— Как это ни при чем! Ведь она же теперь во главе твоего предприятия! Дураку понятно, что ей именно этого давно хотелось. Теперь она все это получила.

— Так ведь к этому все шло. Кто же, как не она должна была бы встать во главе после моего ухода. Для кого я столько работал, девочка? Настанет время, ты выучишься и, если захочешь, тоже придешь в наше семейное дело. Ну же, Александра! Перестань плакать.

— Папа! По-твоему, я должна спокойно помахать тебе ручкой? Ты за кого меня принимаешь? И потом, это несправедливо. В семь лет я потеряла мать, в восемнадцать расстаюсь с отцом. Я же теперь буду круглой сиротой, а люди до старости живут со своими родителями. Папа, я люблю тебя и не хочу терять. Ну, не хочу!

Она вскинула голову, уставилась заплаканными глазами в голубое небо, упрямо повторяя:

— Не хочу! Не надо!

— Ну хватит! — рявкнули за спиной.

Сашка замерла, медленно оглянулась. Мамонов поступил точно так же.

У беседки стоял капитан Синичкин. Он был бледен, отчего веснушки на его вздернутом носу казались темными и зловещими.

— Хватит, — повторил он уже тише, — достаточно ребенка мучить. Никуда твой папа не денется.

— То есть как? — изумился Аркадий Петрович. — Потрудитесь объяснить.

— Мне кажется, вы и сами до конца не верили в такую ерунду, как явление призрака. Нет, доказательства налицо — потусторонние голоса, зеркала бились исправно, картины падали, даже пол вздымался. Только все эти киношные трюки довольно дешевые. Ну, я сейчас не о материальной стоимости говорю, а о визуальном эффекте.

— Но мои ощущения… — озадачился Мамонов.

— Вы, как это ни дерзко звучит, всего лишь обычный человек с человеческой психикой. Если человека поместить в комнату страха, он ведь во многое поверит и даже пугаться начнет. Особенно если комната страха первоклассная.

— Да при чем здесь комната страха? — Аркадий Петрович побагровел.

А Сашка хлопнула испуганными глазами, однако в сердце ее затеплилась надежда.

— А я вам сейчас объясню. Только всем сразу, чтобы нагляднее было. Идемте в дом. Там уже и Виолетта Аркадьевна со своим мужем вернулись, и Виктория Петровна проснулась. В общем, соберемся в малой гостиной и начнем.

— Так, а Павел? — Мамонов неуверенно поднялся и взял дочь за локоть.

— Неужели вы думаете, что он действительно придет? — усмехнулся Синичкин. — Ну и дела. Я вот только одного не могу понять, какая развязка у всего этого спектакля предполагалась?

Глава 17

В малой гостиной собрались все жильцы дома. В кресле сидела Виктория, на диване Виола с Борисом, Сашка примостилась на полу рядом с креслом, в котором сидел отец, и прижималась щекой к его колену, все еще не смея верить в свое счастье — папа передумал покидать этот мир. В углу на стуле ерзал майор Ляпов.

На другом диване сидели Лидка и ее литературный агент Вован Паршин.

Синичкин стоял, облокотившись о рояль, за которым в струну вытянулась вся прислуга, включая и дворника Игната. Капитан умудрился стянуть в малую гостиную даже охранников, которые чувствовали себя совсем скверно — эти парни были крайне редкими посетителями охраняемого объекта, а потому разместились по стенам, слившись с обоями и гардинами.

В воздухе стояла напряженная тишина.

— Итак, я начну с конца, — наконец известил собрание Синичкин и, вздернув свой и без того курносый нос, выудил из папки две фотографии. Он протянул их Виктории: — Вот из-за этих снимков убили господина Косицына и горничную Надю.

— Не понимаю, — Виктория мельком взглянула на фотографии и, пожав плечами, передала их Лидке.

Та, узрев их, истерично всхлипнула.

— Ой, ну начинается, — скривила губы Виола и обратилась к Синичкину: — У всех у нас выдалась непростая неделя, а мне еще сегодня работать до завтрашнего утра. Если вы имеете что сообщить, давайте покомпактнее и без лирических отступлений.

— Ладно, — быстро согласился капитан. — Вся эта история — это история бытовых и отнюдь не возвышенных страстей. Это история алчности не слишком порядочных людей, которые и поплатились за то. Я не хочу быть судьей, но мне кажется, поплатились по заслугам. Единственной чистой и непорочной из всех жертв можно назвать Галину. Она пыталась помешать разворачивающимся событиям, потому что любила Аркадия Петровича. Но она не успела. А если бы успела, то ничего бы не произошло. Я не знаю предысторию, но вы, Виолетта Аркадьевна, однажды решили, что достаточно уже насиделись в заместителях собственного отца, что пора занять его место, но как его сместить, точно не знали. Конечно, в деловых кругах такого уровня довольно обычное явление — убийство, даже отцеубийство, но тому была непреодолимая преграда.

— Я бы попросила не предполагать, а говорить с доказательствами, — дрогнувшим голосом произнесла Виола.

Борис взял ее за руку, пытаясь успокоить. Но она дернулась и резко повернула голову к майору Ляпову:

— Я не понимаю, кто у вас начальник! Вы повлияете как-нибудь на вашего подчиненного или будете спокойно созерцать, как он рушит свою да и вашу карьеру?

— Детка, успокойся, — тихо вмешался Мамонов. — Давай дадим ему договорить.

— Папа! Но он же меня черт знает в чем пытается обвинить!

— Но мы же и в самом деле не на суде. Пусть выскажет свою версию.

— Нет, сначала я хочу услышать доказательство только что прозвучавшего обвинения! — заупрямилась Виола.

— Доказательство тому ваше нынешнее положение в только что созданном холдинге. Устранить Аркадия Петровича с его поста было невозможно, потому как вы даже не представляли себе масштаба того, чем он руководил. Вы, как и другие сотрудники, не могли вообразить всю сеть разрозненных предприятий целиком. Нет, восстановив документы, упорядочив счета, словом, произведя все операции, в конце концов вы бы смогли увидеть объем бизнеса. Но на это ушли бы месяцы, а может быть, и целый год, за это время вы бы уже растеряли огромную часть компаний. Остальную же часть вам вряд ли бы удалось взять под контроль. Так что единственным выходом было сохранить отца и заставить его самого собрать все звенья в единое целое. А после этого еще и заставить его передать вам бразды правления. Вот такая сложная схема, которая в нормальных условиях совершенно невыполнима. Но вы, Виолетта Аркадьевна, обладаете гениальным мозгом и творческой натурой. Вы далеко пойдете с таким потенциалом. Вы посмотрели на ситуацию иначе и привнесли в нее звено, которое помогло вам все решить. Вы придумали и воплотили в жизнь оригинальный, практически голливудский проект, узнав о котором даже Коппола взвыл бы от зависти. Коппола — это такой известный американский режиссер, — пояснил он, обратившись к Ляпову.

— Я знаю, кто такой Коппола, — проворчала Виола, — но больше я ничего не могу понять из вашего путаного рассказа.

— В наши дни можно купить абсолютно все, в том числе и людей. Ну, с последним в вашем доме проблем нет. Вы давно покупаете людей и продаете. Но я все-таки поясню: кто-то заказывает Деда Мороза для своих деток, кто-то девочку «по вызову», вы заказали призрака для своего отца. Призрак по вызову — это, знаете ли, довольно оригинально. А любое ноу-хау, конечно, должно вознаграждаться по заслугам. Ну, об этом я уже сказал. Так вот, вам ничего не стоило найти хорошего, я подчеркну, очень хорошего актера, уговорить его поработать на дому, объяснив, что он должен делать. А играть он должен был призрака, который явится спасать мир и уговорит Аркадия Петровича легализовать свой бизнес. Потому как и ежу понятно, что холдинг — менее опасное предприятие, чем масса разрозненных компаний. В нем не скроешь столько античеловеческого, сколько по разбросанным по стране компаниям. Но основным условием того, чтобы механизм с призраком заработал и привел к нужному результату, было доверие. Вот с этим оказалось сложнее. Господин Мамонов не такой человек, чтобы принимать на веру столь невозможное явление, как призрак. Чтобы процесс пошел, вы начали готовить его загодя. Я не знаю, как произошло слияние вашего семейства, я имею в виду вас и вашего мужа — Бориса Семеновича — с Лидией Константиновной, но по происшедшим событиям могу предположить, что состоялось это около полугода назад, когда вы как раз затеяли ненужный ремонт в доме. Кстати, когда Аркадий Петрович уехал на переговоры, потом жил в Париже, словом, отсутствовал примерно с полтора месяца.

Лидия Константиновна была вам абсолютно не нужна, но вам необходим был свой человек, который бы обеспечил техническую поддержку вашему проекту. А такие люди существуют в шоу-бизнесе, с которым Лидия Константиновна Балуева была связана через своего мужа — известного певца. Итак, техническим директором спектакля стал Владимир Паршин, который проник в дом под видом литературного агента, хотя ничего он в литературе не смыслит, зато превосходно разбирается в сценической аппаратуре. Дом настолько напичкали техникой для всякого рода визуальных эффектов, что я удивляюсь, как он еще держится на фундаменте. И будьте уверены, если бы понадобилось сложить его как карточный домик, он бы сложился в пять минут — тут для этого все предусмотрено. Ну, а такие мелочи, как якобы самопроизвольное биение зеркал, потусторонние голоса и даже поднятие пола — это такая ерунда при современной технике. Да, кстати, о потусторонних голосах — вас, Аркадий Петрович, пичкали слабым наркотиком, настолько слабым, что он лишь на несколько минут туманил сознание и усиливал эффект работы обыкновенных вмонтированных в мебель колонок. Наркотик подмешивали в питье. В любое: кофе, шампанское…

— Но я слышал голос не только дома, например, на приеме, где было много народу. Никто ведь, кроме меня, ничего подобного не слыхал, — заметил Мамонов.

— Это уже другой вопрос. Что касается людей, я уже сказал, что у вас принято их покупать. Виолетта Аркадьевна подкупила всех, кто работает или живет рядом с вами, всех, кто присутствовал в зале на приеме, остальных, будьте уверены, отправили танцевать в парк. Но даже не это главное. Главное, что сыграли на вашей, как бы это выразиться… на вашей мертвой зоне. Сыграли на ваших чувствах и вашей вере. Вы ведь никогда не верили ни во что и ни в кого, кроме самого себя, а поэтому в этой области вы совершенно неискушенный человек. И тут с вами делали что хотели. Вы, как ребенок, открывали для себя мир новых ощущений.

— Вы хотите сказать, что все, кто присутствует сейчас в этой комнате, участвовали в заговоре? — усмехнулся Мамонов.

— Вот именно, — уверенно кивнул Синичкин.

— Неправда! — крикнула Сашка.

— Простите меня, Александра Аркадьевна, вас я в виду не имел, — следователь поклонился ей с почтением. — Все подкупленные люди должны были вовремя пугаться вашей реакции и делать вид, что ничего не слышали и не видели. Вот и весь секрет. С вами же тоже играли. Вас вводили в заблуждение, работали на совесть. При мне, при вас и при Аркадии Петровиче разыгрывали настоящие спектакли, где люди возмущались, пугались, даже рассуждали и строили догадки, кто убийца. Кстати, очень умело все обходили стороной главного виновника событий, а именно Павла.

Но давайте все-таки поговорим об убийствах. Первой жертвой стала Галина. Все шло хорошо, и дело набирало обороты, призрак готов был войти в вашу жизнь и даже уже «говорил» с вами. Но Галина, которая любила вас, вдруг испугалась за ваше здоровье. Разумеется, первыми, кого посвятили в тайну, были прислуга и охрана, ведь без их участия ничего сделать было нельзя. По этой же причине в дом даже после убийств не наняли никого постороннего. Так вот, Галина, поняв, что предает вас своим молчанием, решила прекратить спектакль. Она начала открыто протестовать, доказывая вам, Виолетта Аркадьевна, что так поступать нехорошо. Она заблуждалась, полагая, что пробудит в вас сострадание к отцу. Она могла бы пойти и рассказать ему все напрямую, но ее сгубила именно любовь. Она понимала, как тяжело будет узнать Аркадию Петровичу о предательстве дочери, и хотела затушить пожар локально, то есть убедить саму дочь прекратить спектакль. Когда же поняла, что это бесполезно, а поняла она это на приеме, то побежала все-таки к вам, Аркадий Петрович, но не добежала.

— А на кой черт она платье с плеча Виктории Петровны напялила? — удивленно спросила Валентина, которая не в пример другой прислуге держалась все еще с достоинством. Остальные просто плакали, включая и Игната.

— Это уже другая история. Это был минутный порыв. Бедная женщина хотела показать Аркадию Петровичу, как замечательно она может выглядеть в дорогом наряде. Ведь он не желал выводить ее в свет. Кто конкретно ее убил, я не знаю. Скорее всего кто-нибудь из присутствующих здесь охранников. Стреляли из хозяйского пистолета, чтобы отвести подозрение. Ведь это оружие, кстати, единственное в доме, мог взять кто угодно.

А вот после этого началась история шантажа. Мы с майором Ляповым появились на следующий день и лишь приблизительно узнали о ситуации. Я — приблизительно. Не понимаю, почему меня даже не пытались купить. Горничная Надя была родом из областного центра — довольно большого города, имеющего свой драматический театр. Каково же было ее изумление, когда однажды она увидела актера этого театра в гостиной хозяйского дома. Актера, по которому все молоденькие девицы города с ума сходили. Ну, разумеется, ей труда не составило добыть пару снимков этого областного кумира у своих подружек. И в ее голове зародился дерзкий план — она возжелала много денег, больше, чем ей предложили за содействие.

Очень удачно судьба ее свела с известным питерским журналистом, который давно уже копал под Аркадия Петровича и вышел на горничную вполне осознанно. А она ему нехилый компромат пообещала. Вот это обещание Александра случайно и услышала. И рассказала своему другу — Сергею Коновалову. Смею надеяться, что этот парень не был посвящен во все тонкости заговора. Виолетта Аркадьевна не нуждалась в лишних свидетелях. Но он, конечно, участвовал в игре, и тоже, нужно сказать, не чистой.

Сергей Коновалов, как и многие из нас, — тут Синичкин густо покраснел и ненадолго охрип, — был влюблен в Викторию Петровну. А уж она-то и попросила его разыграть пылкую любовь к своей племяннице. Зачем? Скорее всего, и тут я преклоняюсь перед этой женщиной, она желала оградить Александру Аркадьевну от Павла, который проводил с ней больше времени, чем нужно. Ну, и вообще, она своим чутким умом и еще более чутким сердцем поняла, что Павел может обольстить юную, неопытную девушку, и хотела приставить к ней надежного кавалера, чтобы тот вовремя ее защитил. Лучшей кандидатуры, чем давний друг, и придумать трудно. Вот через Коновалова-то, поскольку Александра Аркадьевна доверила ему услышанный разговор Надежды, все и узнали о нем. Мало того, услыхали телефонный разговор горничной и люди из охраны, ведь дом-то прослушивается целиком. У вас даже в туалетах камеры понатыканы, я уж о «жучках» и не говорю. Кстати, прислугу ведь тоже не посвятили во все технические тонкости операции. Ну откуда было бедной девушке знать, что в хозяйской спальне «жучок»? А «жучки» натыкали не так давно, потому что для спектакля полезно было.

Охранники предупреждали Павла, чем кто занимается, особенно вы, Аркадий Петрович, чтобы появление призрака было наиболее эффектным. Так создавалось ощущение, что он обо всем знает, мысли читает и тому подобное.

Но вернемся к Надежде. Она предложила интересные факты журналисту, а одновременно уведомила Виолетту Аркадьевну о том, что может кое-что продать в газету за большие деньги, и намекнула о сумме, за которую согласится молчать. Речь шла о фотографиях как о доказательствах. Нужно ли говорить, что если бы она раскрыла рот, то схема создания холдинга сломалась бы тут же. Рот ей необходимо было заткнуть. Но сделать это решили показательно, дабы припугнуть прочих потенциальных предателей. Поэтому задушили ее в собственной комнате, что является хорошим методом психологического давления, мол, человека в его единственном укрытии, в собственном доме убили, то есть от возмездия вообще не скрыться.

Я не стану размышлять на тему убийства в Питере. У известного журналиста, кроме семьи Мамоновых, было множество именитых врагов.

А вот Надежду задушил, как ни прискорбно мне это признавать, мой коллега, майор Ляпов. Его, как и остальных, просто купили. Ну, а вместо клятвы, скрепленной кровью, потребовали совершить убийство.

— Я приколочу твою задницу к стулу, — зловеще пообещал Ляпов, — ты у меня теперь из архива не вылезешь.

— Такие мозги, господин майор, нужно не в архивах пылить, а на Петровку переводить, — спокойно заметил Мамонов и обратился к капитану: — Продолжайте, пожалуйста.

— Надежда, узнав из «Новостей» об убийстве питерского журналиста, разумеется, перепугалась. Она просто обезумела от страха и принялась всем рассказывать о фотографиях, которые для верности спрятала в тетрадь Александры. Ну, как страховку, мол, если что — найдут фотографии. Тут ей подвернулся господин Косицын, который ничего не знал о делах, творящихся в доме Мамоновых. Поговорив с Надеждой по душам, он, как всякий человек, жаждущий больше денег, чем мог заработать своими силами, тут же ухватился за идею шантажа, но объявил о своих знаниях не совсем удачно. Он не был в курсе, кто конкретно знает о спектакле, поэтому и придумал дурацкий сеанс, чтобы объявить всем сразу. Чем это для него окончилось, все мы знаем. Владимир Паршин, знающий мага лучше, чем принято о том говорить в приличном обществе, прихватив майора Ляпова, наведался к нему в гости в середине дня. Ничего не подозревающий Косицын открыл им дверь. Ну, и поплатился за свою доверчивость.

— А вы-то как все узнали? — спросил Мамонов и сурово покосился на Паршина. Тот тут же вжался в плечо совсем раскисшей Лидки, которая попыталась его оттолкнуть, даже поморщилась брезгливо, но силы ее совсем покинули. Так что литературный агент прильнул к ней намертво.

— Я все ломал голову, пытаясь разобраться в этой путанице. То, что тут все заодно, я сразу понял, как только услышал краткую версию событий. Тут и липовые сведения о Павле, которые для вас якобы собирал телохранитель по кличке Рябой, тут и прочая дезинформация. Но найти ключ к разгадке оказалось делом непростым. И только вчера вечером я вдруг понял все. Это когда Александра произнесла свое «дзёрури». Так называется древний японский театр марионеток. Я вспомнил, что именно так обругала Виолетта Аркадьевна Лидию Константиновну, когда та зашлась в рыданиях на кухне. Она явно переигрывала.

— А чего же ты мне сразу не сказал! — рыкнул Мамонов.

— Да ведь вы заняты были. Я подумал, что завтра появятся новые доказательства… Я сглупил, конечно, поэтому пришел утром. Только я же не знал, что вы перенесли собрание на десять утра, и думал, что все произойдет вечером.

— Ох, ну, ёшкин кот! — всплеснул руками Аркадий Петрович.

— Я думаю, что все дело в природной порядочности этого молодого капитана, — неожиданно проговорила Виктория.

Все обратились к ней, а она улыбнулась и продолжила:

— Он чувствовал, что не все так ужасно, как он только что нам описал. Согласна, убийства — это зло, но оно было неизбежно, к сожалению. Причем из всех жертв мне жаль лишь Галину, это господин Синичкин правильно заметил, она не согласилась молчать. Но о ее связи с Аркадием мы узнали слишком поздно, когда она знала уже многое из нашего плана. Убийство этой женщины было шагом отчаяния, которое совершил… впрочем, не нужно сейчас об этом. Может быть, если бы я знала, то смогла бы ее остановить, или мы вывезли бы ее из дома подальше и держали бы где-нибудь. Но ее решение было порывистым, а потому… правда, очень жаль. Я не прощу себе этого. Я должна была предвидеть, но я рассчитывала на ее разум. Все, что говорил тут капитан, отчасти верно, то есть он довольно точно изложил ход событий. В одном он не прав, но это основное — мы не звери, продавшие свои души за деньги. Мы пошли на эти преступления во имя добра.

— О чем ты говоришь? — побледнел Аркадий Петрович. — Хочешь признаться, что и ты участвовала в этом заговоре? Я-то, старый дурак, думал, что лишь дочери лишился, а оказывается, у меня теперь и сестры нет?!

— Подожди, Аркаша, — она элегантно отмахнулась от его обвинений, медленно очертя тонкими пальцами полукруг в воздухе. — Павел объявил, что пришел спасать мир. И ты поверил ему, потому что знал, что это правда. То, что он требовал от тебя, действительно спасет мир. Спасет от разрушительной силы твоего бизнеса. Вот почему ты поверил ему, а вовсе не потому, что пол у тебя под ногами шатался или зеркала в гостиной из рам повылетали. Ты был прекрасным человеком. Прекрасным и очень порядочным. Я помню. Я гордилась тобой. Но со смертью Марины все изменилось. Ты наплевал на жизнь, ты посчитал, что жизнь тебя обошла на повороте, и принялся мстить ей всеми доступными для тебя средствами. Нужно ли пояснять дальше?

— Уж будь любезна! — Аркадий Петрович недобро прищурился.

— Хорошо, — сестра кивнула. — Поначалу у тебя была одна маленькая фирма, которая занималась продажей нефти. Ты организовал ее, еще когда возглавлял НИИ «Нефтехим». Потом пришли финансовые пирамиды, и у тебя появилась еще одна фирма, она помогла тебе сколотить состояние, которого хватило, чтобы включиться в глобальный процесс приватизации. Затем появились банки, финансовые компании. Ты не являлся главой этих предприятий, возглавляли их твои доверенные люди, а у тебя всегда был контрольный пакет акций в кармане. Поскольку у тебя в руках оказались немалые капиталы, ты смог влиять на расстановку сил на многих жизненно важных постах в правительстве. Потом началась чеченская кампания, потом эта фикция с восстановлением Грозного. В ходе всего этого твоя сеть компаний превратилась в проторенную дорожку, по которой финансы ходили туда, куда тебе вздумается. Они кочевали из бюджета на частные счета в иностранных банках, они возвращались назад в страну, правда, уже не в бюджет, а к отдельным людям.

А ты… ты уже давно перестал занимать голову тем, что твоя деятельность наносит непоправимый ущерб твоей стране. Именно твоя, потому как не было бы тебя с твоей структурой, дорожка бы для финансов закрылась и многие миллионы долларов остались бы в тут, в России. Но и это не все. С твоей помощью мы потеряли очень много природных ресурсов, а приобрели столько же ядовитых отходов. Все это, к сожалению, было выгодно тебе. Не только тебе — многим людям, которые получают с этого грязного бизнеса очень приличные доходы.

— Что ты говоришь, Вика?! — Сашка не знала пока, как относиться к услышанному. Конечно, она подозревала, что деньги просто так не появляются. Но представить, что за войной, разрухой, обманутыми вкладчиками, даже за полуголодными старушками, которым не принесли пенсию, стоит ее собственный отец, что ее благополучие, ее огромный дом, ее замечательная комната, богатая библиотека с раритетными книгами, ее поездки в разные страны и даже будущая учеба в университете США — все это стоит на чужих костях… нет, такого она не могла себе представить.

— Я все это говорю, малыш, чтобы стало понятно, как я пришла к решению изменить ситуацию.

— Ты?! — в один голос выдохнули Сашка и Аркадий Петрович, которые уже согласились было с тем, что всему виной Виола. — Ты?!

— Идея была моя, — она продолжала улыбаться. — Помнишь, Аркаша, сказки нашей бабки Веры? Про бога, про сына его Иисуса Христа, про апостолов, спускающихся на землю, чтобы позагорать в Крыму. Я все детство представляла, что однажды встречу на берегу моря апостола в человеческом обличье. Но так и не встретила. Зато мои детские фантазии дали основу моему плану. Я поговорила с Виолой, и мы решили действовать, тем более что сейчас самое подходящее время. Пока ты не ввязался в новую чеченскую кампанию, которая уже на носу, пока у тебя затишье и кредитов нам уже не дают, пока твоя схема в простое, пока не началась предвыборная гонка и ты не поставил во главу страны своего человека. В этом случае, разумеется, наши потуги были бы уже бессмысленны. Ты стал злодеем, дорогой братец. Это не значит, что мы тебя ненавидим, но это означает, что мы решили с тобой бороться, потому что только мы — твоя семья, люди, которые знают о твоих делах, только мы можем тебя победить. И мы любим тебя, а потому не заказали тебя киллеру…

— Черта с два! Вы меня не шлепнули потому, что в случае моей смерти мозги бы свои сломали, разбираясь в моих делах.

— Это так лишь отчасти.

— Мне этой части достаточно, — огрызнулся Мамонов. — Ничего себе воспитательные меры!

Он резко поднялся, обвел всех грозным взглядом и вновь обратился к сестре:

— Ну, а Сашку зачем втянули во все это дерьмо? Дали бы девчонке спокойно уехать в Штаты! Нет же, заставили этого шута горохового в любовь с ней играть!

— Зря ты так. Павел — хороший мальчик, честный. Он даже денег не требовал, хотя ты вряд ли в это поверишь. А с Сашкой, прости, родная, но это произошло против нашей воли. Мы старались исключить ее из схемы. Но что-то пошло не так. Я не могу понять что.

— «Прости, родная»?! — Сашка тоже подскочила на ноги. — Да вы все сумасшедшие! Как вас можно прощать или не прощать! Вас лечить нужно!

— Вырастешь — поймешь, — заметила Виола.

— Очень на это надеюсь. А пока я еще ничего не поняла, умоляю вас, отправьте меня подальше от вашей клоаки. Я этой грязи больше не вынесу. У меня вон уже руки пятнами пошли — это аллергия. Папа! — она дернула его за руку. — Посади ты всех их в сумасшедший дом. Пусть там своих призраков разводят!

— Котенок, ты действительно во многом не права. Единственное, что я тоже, как и капитан Синичкин, не понимаю, так это предполагаемый всеми вами исход событий. Я что теперь, должен покаяться или пойти стреляться в кабинет? Я-то вам теперь совсем не нужен.

— Ты нужен, — с улыбкой ответила ему Виктория. — Ты снова займешь свое место, потому что Виола, при всей своей хватке еще недостаточно опытная, чтобы правильно управлять твоим холдингом. Единственное наше пожелание — это чтобы ты не разрушал всех нас и дальше. Работай на благо страны, она же и твоя тоже.

— Как я могу работать дальше, зная, что меня окружают одни предатели?! Что я должен сказать своим компаньонам? Идите, добрые люди, ко всем чертям?

— Хороши добрые люди — полстраны разворовали, — ответила ему Виола.

— Я должен подумать. Я устал и даже привык к мысли, что скоро умру. И вообще, сегодня 17 июля. Вы знаете, что это день рождения Марины. Обычно в этот день я закрываюсь в своем кабинете. И сегодня я хочу побыть наедине с собой и… с Мариной. Прошу мне не мешать.

Он повернулся и быстро вышел из комнаты.

— Папа! — Сашка дернулась к дверям, но Виктория ловко поймала ее за руку.

— Не нужно ему мешать. Он должен подумать. Не волнуйся, теперь все будет хорошо.

Глава 18

Вот такая история, мистер Чендлер, произошла прошлым летом в моем доме. На моих глазах. Закончилась ли она? Да пожалуй что нет. После того как отец закрылся в своем кабинете, никто из нас его больше не видел. Он исчез из дома и из нашей жизни. Видимо, не мог пережить предательство всей семьи, ради которой он столько работал. Может быть, он был и не прав, может быть, многое из того, что он успел совершить, больше похоже на зло, нежели на благо. Не знаю. Но мне все равно кажется, что семья обошлась с ним нечестно и слишком жестоко. Он не смог нас простить. Не смогла простить родных и я, поэтому покинула дом с тяжелым сердцем и обидой за отца. Я не поехала в США ни в это лето, ни в следующее. Я хотела найти отца, чтобы хотя бы поговорить с ним, потому что из всех живущих на земле моих родственников он единственный остался для меня близким человеком. Пусть он совсем не тот, положительный отец, которого я всегда считала добрым королем. Пусть так. Но он мой отец, я люблю его по-прежнему и желаю разделить с ним любую его участь. Я искала его в Швейцарии, думая, что он поселился в нашем замке, я искала его в нашей парижской квартире, я объехала все наши дома и виллы, но не нашла его. Да, я совсем забыла о письме. В Париже меня нашло письмо Павла. Вот оно:

«Я действительно не знаю, как сложится моя жизнь без тебя. Наверное, теперь, чувствуя, что ты никогда меня не простишь и не захочешь видеть, я обречен мерить свое существование бесконечной сменой бессмысленных серых суток. Я призрак, потерявший надежду стать человеком. Я не прошу тебя о прощении, я только хочу, чтобы ты знала: я не играл с тобой в любовь. Я играл в святость с твоим отцом, да и вообще я много играл на сцене. Но с тобой я был честен. Я действительно тебя любил. Я и сейчас тебя люблю. И я буду тебя любить вечно. До смерти и после нее».

Не знаю, как отнестись к таким признаниям. С недавних пор обороты речи, связанные со словами «вечность», «до и после смерти», меня настораживают. Я не доверяю им. Но я тоже не знаю, как сложится моя жизнь без Павла. Может быть, и я тоже обречена на череду серых суток. Во всяком случае, пока солнечных бликов в своей жизни я так и не заметила. Мое сердце разрывается. Я люблю Павла. Люблю его и ненавижу. Люблю и знаю, что буду ненавидеть еще очень долго. Смогу ли я его простить? Можно ли простить человека, лишившего тебя отца, семьи, дома? Пусть и из благих побуждений. Я не могу простить того водителя, с машины которого на мою маму упала каменная плита, хотя он в том был совсем не повинен. Но простить его я не могу.

А в нашей семье все более или менее наладилось. Виола со скрипом возглавляет холдинг, который сильно обмельчал и приносит дохода меньше раз в сто, чем мог бы. Но на жизнь, как вы понимаете, хватает. Она плачется все время, что ей невыносимо тяжело, и тоже разыскивает отца, и тоже пока безуспешно.

Виктория вернулась в Техас. Она организовала собственный журнал — толстый и очень авторитетный в кругах искусства. И очень горда своим детищем.

О судьбе Сергея Коновалова я ничего не знаю. Скорее всего, он продолжил обучение в Оксфорде, а может быть, уже и закончил его. Его связь с Викторией да и с нашей семьей прервалась.

Лидка вернулась к своему мужу. Тот, в свою очередь, вернулся на сцену. Эту лживую парочку я особенно ненавижу. Уж кто-кто, а Лидка вряд ли ввязалась в историю с призраком из благих побуждений. Скорее всего, искала острых ощущений для своей истеричной натуры.

Вован Паршин отделался легким испугом, хотя ожидал репрессий. Теперь он купил квартиру в Амстердаме и живет в ней с каким-то очередным своим дружком, кажется, модельером женского белья. Как подумаю, что мою пижаму создавали его руки, так неизменно тянет в душ. Простите мой сексуальный шовинизм, но знакомство с Паршиным вызвало у меня особое отношение к сексуальным меньшинствам.

Разумеется, уголовным делам, случившимся в нашем доме, не только не дали хода, о них даже в газеты информация не просочилась. Это и понятно. Капитан Синичкин теперь служит не на Петровке, как то пророчил ему папа, а на Лубянке. Он уже большой человек, в чине полковника. А вот о майоре Ляпове я ничего не слышала. Похоже, он уволился из органов и прозябает где-то на гражданке, как у нас говорят. Хотя вряд ли прозябает на гражданке в России. Скорее всего, приютился где-нибудь за рубежом и молится богу, чтобы не попасть на глаза Синичкину, потому что последний расстался с ним враждебно.

Чем же закончить свою историю? Пожалуй, сегодняшним днем и закончу. Неделю назад я переехала в Патан. До этого я три дня жила в отеле Катманду, но жизнь в этом городе показалась мне невозможной из-за грязи и ужасного зловония на улицах. Не понимаю, почему Непал пользуется таким туристическим спросом. Я думала над этим, обходя одну помойную кучу за другой в самом центре Катманду у базарной площади. Делать тут абсолютнонечего, а храмы и горы на картинках смотрятся куда лучше, чем в действительности. Правда, попав в Патан, я переменила свое мнение — тут действительно очень красиво. Тут абсолютно иной мир, иная религия, иная культура. Тут меня посещают иные мысли. Тут я впервые задумалась о прощении и даже позвонила Виктории. Виоле пока почему-то не могу. Но в Непал меня привело вовсе не желание увидеть другую жизнь.

Каждое утро я выхожу из отеля с единственной надеждой. Я брожу по лабиринту наварского города до заката, ожидая, что вот-вот из-за поворота покажется знакомая фигура. Почему-то я представляю отца в белом льняном костюме, с тросточкой, с такой, с которыми ходили джентльмены начала века. Мне часто вспоминаются слова Павла о том, что жизнь нелепа и непредсказуема. Жизнь нелогична. Жизнь — это лабиринт. Но я все хожу по этому лабиринту в надежде постичь скрытую в нем логику. Я хожу по лабиринту. Значит, я живу. Или мне это по-прежнему только кажется?

ОБ АВТОРЕ

Примечания

1

Это невозможно! (англ.).

(обратно)

2

Перестань нервничать! Это неразумно (англ.).

(обратно)

3

Кто такой этот Павел? Почему все наши беды начались с его появления в вашем доме? (англ.).

(обратно)

4

Вздор! Твоя ревность…(англ.).

(обратно)

5

Сладкий парень! (англ.).

(обратно)

6

Если вам угодно, я буду говорить с вами по-английски… (англ.).

(обратно)

7

Мы говорили о мистере Важная персона. Он представляет для тебя интерес, не так ли? (англ.).

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

*** Примечания ***