Не запирайте вашу дверь [Юлия Эльская] (fb2) читать онлайн

Юлия Эльская

Только клада мне не надо

Выкопанная мною яма оказалась слишком глубокой и какой-то подозрительно прямоугольной. Как раз под гроб. «Пациент долго болел и в конце концов умер», — весьма некстати пришла мне в голову где-то прочитанная фраза.

Нет, я не собиралась закапывать покойника. Моя «пациентка» была живой, ей было два года, звали ее «рябина обыкновенная», и выросла она в соседнем лесу. Я всего лишь хотела посадить ее на постоянное место жительства, вернее, на постоянное место роста. Постепенно она превратится в роскошное дерево и украсит мой сад; осенью она будет шуршать облетающими листьями, а зимой — кормить ягодами прилетающих к ней в гости птиц. Через несколько лет никто и не вспомнит, что в девяносто первом году — тысяча девятьсот девяносто первом — она была участницей одной очень необычной истории.

История эта началась с письма. Точнее, началась она раньше — когда я, превратившись из москвички в подмосковного фермера, взяла в аренду участок земли и засеяла его лекарственными травами.

В тот вторник, проезжая мимо почтового ящика, стоящего на столбике у шоссе, я вынула из него пачку газет за прошедшую неделю и увидела тоненький конверт без обратного адреса. Особых подозрений он у меня не вызвал. Потом прочитаю, решила я и бросила почту на заднее сидение машины.

До вечера я занималась разными делами, например засыпала яму под окном. Представляете девушку, засыпающую яму? Потом поливала клумбу. Потом еще что-то делала. А за ужином наконец достала письмо.

«Если тебе дорога жизнь, готовь пятьсот долларов», — прочитала я. Прочитала и… чуть чаем не захлебнулась.

Откашлявшись, я уставилась на лист бумаги. Боже мой, что это? Неужели это мне?! Еще раз посмотрела на конверт: да, на нем мои имя и фамилия. И адрес мой. Ну-ка, что там еще написано?

«В субботу, тринадцатого июля, ты должна отвезти деньги в Москву — на электричке. Тебя будут ждать на вокзале. И чтобы без фокусов, иначе…»

Что иначе — сказано не было. Видимо, это предлагали придумать мне самой. Обычно я на фантазию не жалуюсь, но тут она работать отказалась. Наотрез.

— Что за глупый розыгрыш?! — вслух возмутилась я. — С чего это вдруг я повезу кому-то деньги, да еще на электричке?! Какой идиот это придумал?! Может, еще и пешком отнести?!

Лежавшая у двери собака, рыжий спаниель по кличке Гамма, подняла морду и преданно посмотрела мне в глаза. Словно говорила: «Что бы ни случилось, хозяйка, я тебя не брошу!»

— Хотелось бы, конечно, знать, кто из моих знакомых до этого додумался, — с легким раздражением произнесла я, обращаясь к собаке. — И что с ним, с этим идиотом, за это сделать?

В ответ она проскулила что-то невразумительное и застучала хвостом по полу.

Я решила вернуться к письму. С робкой надеждой: может быть, я что-то не так поняла?!

Отодвинув чашку подальше от края стола, я внимательно перечитала письмо. Да нет, я все правильно поняла. У меня требовали деньги! Мне надлежало прибыть на вокзал — с деньгами!!

Но удивительнее всего было то, что прибыть-то надо было три дня назад. Короче говоря, это «иначе» уже должно было действовать.

В Москву я, конечно, ехать не собиралась — вряд ли меня до сих пор ждали там, на вокзале. А делать что-то надо было. Такие «шуточки» нельзя оставлять без внимания. Если это сойдет автору письма с рук, в будущем из него получится «неплохой» шантажист!

Надо бы его найти! Вот только где же его теперь искать?!

В растерянности я уставилась на чашку с остывающим чаем. Мне стало как-то не по себе. Все умные мысли разбежались, как по команде! Интересно, что другие делают в подобных случаях?

Прошло пять минут, потом десять, пятнадцать… Ни одной дельной мысли! Зато много эмоций, и весьма неприятных.

Я начала качаться на стуле. Сначала на двух ножках, потом на одной…

Угроза свалиться на пол вернула меня к действительности. «Спокойно, дорогая, — сказала я себе. — Спокойно. Не надо нервничать».

После двенадцатого «спокойно» я обрела способность соображать и подумала, что надо посоветоваться с соседом.

Близких соседей-фермеров у меня было двое. Одного звали Митька. Вернее, не Митька, а Дмитрий Николаевич. Но это в официальных и приближающихся к официальным случаях. Он был рыжим, как моя собака Гамма, и к тому же высоченного роста. Вообще-то, для меня половина мужчин огромного роста. С детства самой большой проблемой было дотянуться до выключателя.

Земли у Митьки много. На десять коров хватает. Еще есть жена и две дочки.

Дочки учатся в школе в Москве. Зачем им коровы? А жена пытается их (дочек) прокормить, исходя из наличия продуктов в магазинах. Бедная!

Так что Митька один воюет со своим молочным стадом. Правда, он использует мои идеи насчет малой механизации. Мне-то от этих идей толку никакого, все равно я самостоятельно ни одну машину не соберу. Поэтому я меняю идеи на помощь по созданию техники. Для меня мы уже собрали ромашкоуборочный мини-комбайн, который можно переоборудовать во что угодно — разве что не в самолет. И то лишь потому, что на ближайшую свалку самолеты не выбрасывают. Однако я им редко пользуюсь — масштабы не те.

Второй сосед очень молодой и какой-то странный. Земли у него мало. Это, конечно, не странно. Это нормально. Странно то, что никто не знает, что он там выращивает. Обычно он сидит на ящике посреди поля и думает о чем-то своем. Часами. А может, и не думает вовсе, а просто считает проезжающие мимо машины.

Нет, сидеть никому не запрещается. Только все вокруг носятся как угорелые, особенно весной. А он сидит. Или ходит. Медленно так, в землю глядя.

Зовут его Аликом, но про себя я называю его Чудаком. Впрочем, я его плохо знаю.

Однажды, проезжая мимо, я не выдержала, помахала ему рукой и крикнула: «Эй, вам там не скучно?» Он отвернулся и пошел куда-то. Ну а я дальше поехала.

Есть еще дальние соседи — голландцы. Они кого-то чему-то учат. Овощи у них растут как шальные. И милиция их охраняет.

Я недовольно вздохнула.

Делать ничего не хотелось. Признаваться себе в том, что выбита из колеи — тем более. Продолжая храбриться, я допила холодный чай, просмотрела оставшуюся почту, вымыла посуду и легла спать.

Среди ночи меня разбудила гроза. Небо метало громы и молнии, целясь в угол моего дома. И плевалось огромными каплями воды, звонко колотившими по крыше.

За окном что-то скрипело, звенело и лязгало; вставать и смотреть, что там происходит, мне не хотелось. Я успокаивала себя тем, что, должно быть, вчера забыла убрать в сарай лопату и ведра для сорняков. А скрипеть могли яблони, качающие ветвями при порывах ветра… И вдруг!.. На дорожке, ведущей к крыльцу, раздались тяжелые шаги. Кто-то прошлепал по мокрым плитам дорожки, завернул за угол дома и ударил в стену чем-то тяжелым.

Глухой звук удара тоской отозвался в моем желудке. Я болезненно дернулась, собираясь отбросить одеяло и возмущенным рывком соскочить на кровати, но… но тут же передумала и лишь натянула одеяло на уши. Куда я пойду ночью в дождь, одинокая безоружная девушка, чьей единственной защитой и охраной была лежавшая у двери беременная сука — даже не овчарка, а всего лишь спаниель?! Не слишком-то надежная охрана!

Короче говоря, я испугалась! Что-то, похожее на панику, зашевелилось у меня внутри.

Каждый шорох, доносившийся с улицы, заставлял сердце бешено колотиться. Ни вставать, ни выходить из дома я была не в силах. Было трудно даже просто пошевелить рукой или ногой…

Я укрылась одеялом с головой и потом не могла вспомнить, как заснула.

Утром, наскоро перекусив, я поехала в милицию.

Отделение милиции находилось недалеко. Территориально недалеко. Во всех прочих отношениях можно было считать, что оно находится на Луне. Во всяком случае, до сих пор мы друг друга не интересовали. К счастью.

Поставив машину во дворе, я с письмом в руке решительно вошла в здание. Странное здание — все стены покрашены в разный цвет. В основном — в серый. Никогда не думала, что у серого столько оттенков.

Внутри было тихо. Поцарапавшись в ближайшую дверь, я заглянула внутрь. Там кто-то сидел, но он сделал неопределенный жест рукой, предлагая покинуть кабинет, и буркнул что-то себе под нос, чего я не поняла. Я ткнулась еще в одну дверь, но оттуда меня тоже послали. Ну, не послали… а послали к другому сотруднику. Я машинально ускорила шаг и влетела в следующий кабинет.

— Вот! — с порога закричала я, не глядя, к кому обращаюсь. — Смотрите, что делают с честными фермерами!

Я взмахнула письмом и окинула взглядом кабинет. Увиденное меня потрясло: за столом сидел брюнет с фантастическими глазами. И, к несчастью, с погонами. Я протянула ему конверт.

— Вот, поглядите!.. С деньгами! Меня убьют, а вы… а вы… — я сбилась, потому что никак не могла оторвать взгляда от этих удивительных черных глаз, но тут из боковой двери, которую я вначале приняла за дверцу шкафа, вышел еще один человек. Звезд у него на погонах было больше. Он взял у меня письмо, прочитал и рассмеялся.

— Что же вы туда не поехали? — все еще улыбаясь, спросил он. Хотелось бы знать, что его так развеселило!

— Я же это письмо только вчера получила! — дрогнувшим голосом доложила я. — Поздно ехать!

— Все бы уже выяснилось, — продолжал он, не слушая меня. — Если бы вообще что-нибудь выяснилось. Вы своих знакомых не спрашивали, вдруг это чья-то шутка?

Задохнувшись от возмущения, я вытаращила глаза, постаравшись сделать это поэффектнее. «Неужели они не принимают это письмо всерьез?! — пронеслось в моей голове. — А что же мне делать?! Впрочем, я ведь тоже вначале решила, что это шутка…»

— У меня нет знакомых, способных так пошутить! — гордо заявила я сотруднику милиции. — И вообще, будь вы одинокой женщиной, посмотрела бы я, как бы вам это понравилось!..

— Ладно, пишите заявление, — сказал он мне и передал письмо брюнету. Тот прочитал его и пожал плечами.

Я озадаченно села. Потом взяла ручку, написала слово «заявление» и задумалась. Как начать: прошу защитить, или прошу помочь, или прошу принять меры? Или еще что-нибудь? Хоть бы помогли…

В сомнении я подняла глаза на брюнета. Он тоже посмотрел на меня. Посмотрел и улыбнулся. Очень многообещающе улыбнулся.

От этой улыбки все вокруг расцвело, словно розы солнечным утром, унылые стены заблестели, как роса на паутинке, так что я чуть не забыла, для чего пришла в милицию. Улыбнулся он определенно мне. Лично мне. Вот только зачем?

— Что-то сумма слишком маленькая, вам не кажется? — неожиданно обратился он ко мне. — Разве это деньги?

— Это для вас не деньги! — взорвалась я. — Вы думаете, если человек работает на своей земле, он миллионер?! Где я лишних пятьсот долларов возьму?!

Вскочив, я выхватила у него письмо и выбежала на улицу. За моей спиной хлопали двери: сначала дверь кабинета, потом входная. Перед своей машиной я затормозила и хлопать дверцей не стала, а просто уселась за руль.

«Ну, я вам покажу, господа начальники!» — повторяла я всю дорогу, совершенно не представляя, что теперь делать.

Нельзя сказать, что милиция меня очень разочаровала. Не очень. Я на нее особенно и не рассчитывала. На Митю я надеялась больше. К кому обращается одинокая и беззащитная женщина? Конечно, к спокойному и уверенному в себе мужчине. Если он и не найдет правильного решения, то хотя бы выслушает, а это уже полдела.

Поэтому после визита в милицию мы с Гаммой отправились к Мите. Пешком. Моя собака тут же улеглась в тени у коровника — деревянного прямоугольного сарая с маленькими окошками, а я заглянула внутрь и увидела Митю, который доил коров. Я бросилась было к нему, но через несколько шагов резко затормозила перед ближайшей, недобро махнувшей хвостом коровой.

— Мне прислали письмо! — выкрикнула я вместо приветствия. — Они мне угрожают и требуют денег!

— Не шуми, коров перепугаешь, — сказал Митя, не оборачиваясь. — Говори спокойно, а то будешь мне убытки возмещать, если у них молоко пропадет.

— Хорошо, хорошо, тогда слушай внимательно, — потребовала я чуть более тихим голосом. — Я письмо получила. Вот оно, прочитай.

Достав письмо, я потрясла им перед задом коровы, поскольку не решалась подойти к Мите ближе. Хорошо еще, что коровы к стене привязаны, а не гуляют по всему коровнику.

— Я не могу, руки мокрые, — отказался он, не отрываясь от коровы. Звенящие струйки молока полетели в подойник. — Скажи лучше своими словами.

— Да я… да от меня… они деньги требуют, — почему-то я с трудом подбирала слова. Даже если письмо было «в шутку», оно сильно подействовало мне на нервы. — Они мне угрожают, а милиции на меня наплевать! Она меня защищать не хочет!

— Стой спокойно и руками не размахивай, — невозмутимо произнес Митя. — И говори так, чтобы тебя понять можно было.

Как и многие люди, занимающиеся физическим трудом, Митя говорил медленно, а уж вывести его из равновесия могли только чрезвычайные обстоятельства. Данное событие, похоже, к ним не относилось.

Я убрала письмо, в направлении которого корова уже подняла хвост и собиралась окатить его вонючей струей, в карман и решила начать объяснения снова.

— Я вчера письмо получила! Мне там угрожают и деньги требуют!

— А кто угрожает? И как? Объясни нормально.

— Да не знаю я — кто! Они не сообщили, письмо без подписи. Требуют пятьсот долларов и чтобы я их на электричке в Москву отвезла, — выпалила я одним духом. Заметив, что начала тараторить, я постаралась взять себя в руки и продолжала тише, медленнее и, как мне показалось, логичнее: — Не понимаю, почему на вокзал ехать надо? Почему на электричке? На электричке три часа ехать, мне на машине быстрее. И вообще, могли бы и сами сюда приехать, зачем было письмо посылать?

— А вдруг они твои знакомые, эти, которые деньги хотят получить, а на вокзал пришлют кого-нибудь, кого ты не знаешь, — после недолгой паузы предположил Митя. — Кому ты о своих доходах рассказывала?

— Никому, — удивленно ответила я. — Это же опасно, что я — не понимаю?! Так что это не мои знакомые, — добавила я после некоторого размышления. — И, скорее всего, не чья-то шутка.

Митя встал, взял подойник, вылил из него молоко через сложенную в несколько слоев марлю в большой бидон и направился к бело-рыжей корове с загнутыми вперед рогами. Она покрутила головой и нетерпеливо замычала.

— И еще: сегодня среда, а дело было в субботу, — продолжала я. — То есть было бы в субботу, если бы я письмо вовремя получила. Мить, ну послушай, что я говорю! Что мне делать-то теперь?

— Ты бы лучше корову подоила, — посоветовал он. — Последняя осталась.

— Да ты что, я ее боюсь! Лучше я тебя снаружи подожду.

Я вышла из коровника, села на лавочку и задумалась. Почему они выбрали именно меня? Земли у меня мало. Доходов едва хватило, чтобы расплатиться с долгами. Есть пчелы, но три улья обеспечивают медом только меня, и то с переменным успехом. Да мед они и не просили. Только деньги. Интересно, зачем им деньги? Кажется, обычно просят мед.

Подошел освободившийся Митя.

— Вчера перед грозой у меня корова потерялась, только утром пришла, — не торопясь, произнес он. — К тебе она не приходила? Ты не видела?

Я пожала плечами. До коровы ли мне ночью было?! Даже если его корова и ходила под дождем вокруг моего дома, письмо-то написала уж точно не она.

— Меня просили приехать на электричке, — нахмурилась я, — а вовсе не на корове.

— Я вот что подумал: в электричке и на вокзале народу много, — произнес Митя. — Там затеряться легко, если ты… это… ну, ментов приведешь, к примеру.

— Да ментов это не волнует, — отозвалась я. — Видимо, они считают, что это мои проблемы. Садись на лавку, чего стоишь?

Митя сел рядом со мной. К нему подбежали две овчарки и улеглись у его ног. С охраной Митиного хозяйства они справлялись хорошо, но с настоящими преступниками пока не сталкивались. Со мной и Гаммой овчарки дружили.

— Ты в милиции заявление оставила?

— Не взяли.

Не говорить же, что в милиции надо мной посмеялись, а я рассердилась и уехала.

— И чего они привязались именно ко мне? Я же вовсе не богатая, — рассуждала я вслух. — Может, это потому, что я женщина? Меня проще запугать.

— Тебя-то? По-моему, ты себя плохо знаешь! А где ты собираешься доставать эти деньги?

— Не представляю, — пожала плечами я. — И сумма какая-то маленькая. Может быть, это ежемесячная сумма? Тогда придется кого-нибудь ограбить.

— Колхозного кассира! — оживился Митя. — Не любят нас — так пусть расплачиваются.

Я горько улыбнулась.

Пятнистая кошка по имени Томми выглянула из-за сарая, подошла, потерлась о мою ногу, затем прыгнула ко мне на колени, доверчиво развалилась и тронула меня лапой, чтобы я ее погладила. Раньше она была Томом, но потом родила котят.

— Тебе кошка не нужна? — посмотрев на нее, спросил Митя.

— Для защиты?

— Да нет же, вон видишь — выползает из-под лавки. Чудо какое. И еще один есть.

Котенок был очаровательным. Комочек белого пуха, лапы разъезжаются, глаза лукавые. Я-то любила кошек, но Гамма… Это она в гостях такая смирная — в сторону хозяйской кошки и не взглянет, да еще потому, что беременная. Скоро мне самой придется спаниелей раздавать.

— Гамма, фу! — сказала я на всякий случай. — Послушай, Мить, они ведь не написали, чем угрожают и что дальше делать будут. Как мне теперь быть?

— Подожди немного, они пришлют тебе еще одно письмо. Или сами придут, — не очень уверенно ответил он.

— Не хочу я, чтобы они приходили! — воскликнула я. — Вдруг они меня убьют? Или похитят? Лучше было бы мне самой их найти.

— Ты бы еще с них деньги потребовала! — насмешливо подхватил Митя.

— А что? Деньги бы мне очень пригодились, — обиженно заявила я: нехорошо смеяться над чужим горем.

Митя вдруг замолчал, положив руку на загривок ближайшей овчарки. Вторая собака ревниво зашевелилась и подползла ближе.

— Мить, надо выяснить, кто они, — убежденно сказала я. — Тогда можно будет меры принимать. Нельзя ждать, пока они и другим начнут угрожать.

— Не мешай, — пробормотал он. — Я думаю.

Хорошо мужчине — сел и думает. А мне вечно чепуха какая-то в голову лезет. Как они, интересно, будут из меня деньги выколачивать? Привяжут в лесу к березе и — горячим утюгом?.. Нет, в лесу утюг не включить. Тогда костер под ногами разложат… Или на моих глазах изнасилуют мою беременную собаку? Тьфу, какая чертовщина.

— Значит, так, — поднял голову Митя и изрек свое веское мужское слово: — Если что — бежишь ко мне. Будем вместе защищаться.

— А если не успею добежать? Может, надо на чердаке колокол повесить? Звонить в него буду.

Ко мне тут же привязалась мысленная картинка, отдающая средневековьем: лунной ночью порывистый ветер гонит по небу облака. Разбойники в масках с грохотом проникают в мой дом через дверь и окна (не знаю, почему с грохотом, но без этого грохота я, пожалуй, и не проснусь). Я же, забравшись на чердак, в ночной рубашке, с растрепанными волосами и расширенными от ужаса глазами, вцепилась в веревку и раскачиваю язык колокола — бью в набат! Мерные гулкие звуки будят округу…

С трудом мне удалось оторваться от столь захватывающего зрелища.

— Лучше у тебя на крыльце микрофон повесим и провод к моему дому протянем, — услышала я Митин голос. — Будешь на помощь звать.

После небольшого обсуждения микрофон мы замаскировали под фонарь, а динамик ночью повесили на дерево недалеко от отделения милиции, использовав для этого все имевшиеся в хозяйстве провода. Чтобы эта система работала, надо было включить ее в сеть. Я написала плакат: «Замкнуть цепь» и повесила его на дверь. Изнутри.

Четверг прошел в лихорадочном возбуждении, но без происшествий, а в пятницу, обнаружив, что все валится из рук, я решила еще раз с кем-нибудь все обсудить.

Одна подруга, Ирина, была совсем близко — жила все лето в ближайшей деревне Дьяковке, но я боялась навлечь на нее неприятности — ведь у нее трое детей. И я поехала в Москву к другой подруге, оставив беременную Гамму у Мити.

К Вике я могла приехать в любое время. Она меня кормила, выслушивала мои бредовые идеи и периодически давала ценные советы. В сложных ситуациях Вика всегда казалась исключительно разумной.

Я явилась к ней с пакетом огурцов с собственной грядки и, пока готовила салат, объяснила, в чем дело.

— И никто не знает, что делать? — удивилась Вика. — Тогда тебе надо найти мужа.

— ?!

— Ну, если не мужа, то просто так кого-нибудь.

— Его же придется кормить, одевать, развлекать. Я себя-то прокормить не могу, — заявила я.

Это было неправдой. Себя прокормить я могла. Хотя вместо мяса я обычно ела грибы и хлеб порой пекла сама, овощи и даже фрукты у меня росли. Меда зараженные варроатозом пчелы давали мало, но все никак не дохли — главное, их сахаром зимой не кормить. А экологически чистые лекарственные травы закупала одна косметическая фирма — какой-никакой, а доход.

— Да нет же, ты не поняла. Это он будет тебя защищать, — убежденно сказала Вика. — Я тебя с кем-нибудь познакомлю. Вечером позвоню.

Я не очень охотно, но согласилась и отправилась в свою московскую квартиру. Войдя в нее, я бросилась рассматривать пыль: а вдруг они здесь побывали? Нет, никаких следов. Пыль лежит ровным слоем. И вещи на месте.

Немного успокоившись, я приняла ванну, вымыла и высушила волосы, потом села перед зеркалом и разложила рядом косметику.

Из зеркала на меня встревоженными глазами смотрело измученное лицо, не слишком эффектное для Москвы.

— Что будем делать, дорогая? — спросила я себя и взяла в руки карандаш.

Глаза удлиним, вот так. A-то они круглые, как у испуганной кошки.

Ресницы красим? Красим!

Брови… Брови и сами по себе ничего, но лучше их немного закруглить.

Губы… Губы немного подрисуем, особенно верхнюю. Теперь возьмем помаду поярче… Вот эта годится. Так, хорошо.

Смотри-ка, дорогая, какая интересная девушка появилась в зеркале — сейчас она мне, пожалуй, нравится. И надо ж было так случиться, чтобы эта девушка оказалась физиком! А кому они сейчас нужны, эти физики? Да никому, особенно если они женского пола. Ах, не нужны?! Ну и не надо, не очень-то и хотелось!

Тени накладываем? Нет, не стоит. Румяна тоже ни к чему, а то вид будет, как у проститутки на охоте. Да-а… Никому-то мы не нужны, а вот неизвестным вымогателям я понадобилась!

Осталось расчесать волосы — слава Богу, свои вьются, ничего, кроме удобной стрижки, делать не надо. Цвет волос… А какой захочу, такой и будет. Приемлемых цвета два: «рыжая лиса» и «чернобурая лиса». Последний — свой, а надоест — перейдем к рыжему, он тоже к серо-зеленым глазам подходит.

Часто ли я себе так нравилась? Да нет: раз в год, от силы два.

Я улыбнулась зеркалу, затем сложила косметику в ящик письменного стола, встала и пошла на кухню.

Поставив чайник на плиту, я стала размышлять. Где Вика будет искать для меня защитника? Впрочем, два года назад мне помогали строить дом ее одноклассники. И среди них… О! Среди них был один вполне подходящий! Как же его звали? Я запомнила только накачанную спину и копну выгоревших волос. Штангист? Борец? Или этот, как его, «качок»? Во всяком случае, вид внушительный. Не красавец, но это и не требуется. Чем страшнее, тем даже лучше: может, его внешний вид кого-нибудь отпугнет.

Парень остался в памяти прежде всего тем, что по собственной инициативе перекопал пол-огорода и выкорчевал несколько пней. Был он, кажется, одиноким. Что ж, пусть поживет у меня, воздухом подышит.

Я позвонила Вике и объяснила, кого бы я хотела видеть.

Вика долго не перезванивала.

Ожидание действовало мне на нервы. Я успела представить, что мой дом подожгли, и он мгновенно сгорел — в такую жару это происходит быстро. Потом я вспомнила, что не полила огурцы и помидоры, и переживала, что они засохнут.

Наконец телефонный звонок заставил меня вскочить с чашкой в руке. За последние два часа я пила чай третий раз.

— Должна тебя огорчить, — объявила Вика таким тоном, как будто хотела меня обрадовать, — во-первых, он женат. А во-вторых, его уже нет. Умер.

— Что? — чашка выпала у меня из рук и разлетелась на два десятка осколков. Хрупкие стали делать чашки.

— Недавно похоронили, — продолжала подруга. — Его машина сбила, кажется. Насмерть. Свидетелей не было.

— А тогда откуда ты знаешь, что его сбила машина? — поинтересовалась я.

— Так говорят. Но я нашла тебе защитника. Я тебя с ним когда-то уже знакомила. Блондин, веселый и жизнерадостный, бывший спортсмен. Не помнишь? Приезжай, еще раз познакомлю.

Вика вкратце рассказала то, что знала о смерти одноклассника и повесила трубку.

Как-то мне все это не понравилось. Я расстроилась. Конечно, не из-за того, что одноклассник был женат, а из-за того, что попал под машину. Не вовремя он это сделал. У меня возникло необъяснимое ощущение связи этого происшествия с моей проблемой. Упорное, хотя и начисто лишенное логики… Отделаться от него мне никак не удавалось.

Я налила чай в новую чашку и принялась задавать себе вопросы. Был человек — и нет его. И нашли в каком-то странном месте, в глухой деревушке. Что ему там понадобилось? Магазинов там не было. И не ждал же он на проселочной дороге одну-единственную машину, которая, наверное, ползла как черепаха.

Предположим, он сам бросился под машину. Вдруг ему жить надоело? Пожалел, что женился! Непонятно только, зачем он поехал в такую даль. Рядом с домом машин сколько хочешь. И вообще, я бы не поехала, я бы развелась.

Короче, никаких ответов на вопросы у меня не получалось. Получалась какая-то ерунда. Мне бы сейчас очень пригодился собеседник, но увы…

У Вики меня ждал мой будущий защитник. Этакий самоуверенный атлет, блондин с голубыми глазами. Типичный любимец женщин. Хлопает ресницами, как корова. С Вики глаз не сводит. Еще бы — высокая блондинка, изящная — конец света!

Защитник меня мало интересовал. Что ему говорить, я не знала, обсуждать с ним ничего не собиралась, поэтому, когда Вика пошла на кухню ставить чайник, я отправилась за ней. От нее я узнала, что вдова погибшего ни с кем не общается и о своем горе не говорит.

— Вика, ты должна с ней побеседовать о ее муже, — проникновенно начала я, прикрыв дверь на кухню.

— А зачем? У него свои дела были, у тебя — свои. Ну, машина сбила, так что?

— А вдруг он знал моих вымогателей? Чем он занимался?

— Бизнесом каким-то.

Вика вылила в чайник отстоенную воду из банки, поставила чайник на плиту, зажгла под ним газ и повернулась ко мне.

— Он хорошим парнем был, рэкетом не занимался. А с ней разговаривать нечего, она полная идиотка. Да ты, наверное, ее знаешь, мы с тобой к ней однажды заходили, уже не помню зачем.

Вика коротко описала ее внешность, и я вспомнила: безмятежные глаза на ничего не выражающем лице, экстравагантная прическа, пряный аромат духов — полфлакона, наверное, на себя вылила. Больше вспомнить было нечего, однако на мужчин она производила потрясающее впечатление.

Несмотря на Викин совет, я решила с ней побеседовать и поехала к ней, одержимая желанием разыскать своих рэкетиров.

На звонок в дверь никто не отозвался. Я спустилась во двор и села на лавочку. Рядом со мной сидели старушки, а вокруг песочницы молодые мамы выгуливали своих не слишком послушных детей.

Минут через сорок мимо прошла длинноногая красавица, одетая по высшему классу.

Старушки поджали губы. Молодые мамы вздохнули.

— Какая мадама, — проскрипела старушка, — мужиков к ней так и тянет.

— Если меня так одеть, я буду не хуже, — с завистью вздохнула одна из молодых мам.

Меня как ни одень, а с валютной проституткой не спутаешь, подумала я.

— Денег не считали, — продолжала старушка с осуждением. — И друзья у них богатые были. А как муж под машину попал, все куда-то подевались. «Мерседес» их увезли.

Я молча встала и пошла за «мадам», решив не ввязываться в разговор во дворе, — все, что можно было из него узнать, я уже узнала.

Подойдя к двери квартиры, я задумалась. Звонить или нет? Впрочем, поздно отступать.

Однако когда она открыла дверь и я увидела выражение ее лица, то сразу поняла, что отступать никогда не поздно. Она смотрела куда-то за меня совершенно пустыми глазами, не проявляя интереса к моей персоне.

Я уже хотела извиниться и сказать, что ошиблась квартирой, как вдруг мне что-то померещилось в ее глазах. Кажется, отчаянный страх. Ну уж нет, теперь я просто так не уйду!

— Я надеюсь, что вы мне поможете, — вежливо начала я и сделала шаг вперед, заглянув в прихожую. — У меня тоже…

Я собиралась рассказать, что у меня тоже пропал муж, чтобы выудить у нее хоть какие-нибудь подробности, но она недоверчиво прищурилась. Прищурилась и неожиданно сильно толкнула меня обеими руками. Так и не закончив фразы, я вылетела из квартиры и впечаталась спиной в стену. Хорошо еще, что не скатилась с лестницы!

— У меня ничего нет, — без выражения сказала она, глядя в пространство. — И я ничего не знаю.

Дверь захлопнулась.

Ошарашенная, я все еще стояла, прислонившись к стене, и пыталась разговаривать сама с собой.

Мадам боится. Так боится, что даже вытолкнула меня из квартиры. Что же ее напугало?

Ее муж попал под машину в очень сомнительном месте. Туда добраться без машины сложно, его машина там не обнаружена. А машина у него была, и какая! Возникает вопрос: как и зачем он оказался на месте происшествия?

— Что же из этого следует? — спросила я за воображаемого следователя. — А то, что это не несчастный случай! — ответила я ему. — Его не просто сбила машина. Его похитили и убили. А потом бросили на дороге.

Письмо, показавшееся вначале глупым розыгрышем, теперь предстало передо мной в новом, ужаснувшем меня свете.

На следующий день я забрала «Защитника» с вещами, и мы поехали. Светило солнышко, мой Защитник рассказывал о своей спортивной карьере и женщинах, а я ломала голову, думая, чем его кормить.

По пути мы проехали деревенский магазин, где под объявлением «хлеба нет» сидело полдюжины колхозных механизаторов и злобно таращилось на мою машину. Сказать, что они не любят фермеров, значит ничего не сказать.

В этот момент Защитник положил руку на мое колено. Я вздрогнула и сильнее нажала на газ. Машина дернулась. Хорошо, что на мне джинсы. Интересно, что ему сказала Вика? Что он мне понравился, а я одинокая, слабая и беззащитная?

Вторую попытку, то есть попытку меня обнять, он сделал, когда я показывала ему свои владения. Что, так сразу и в постель?! Маньяк! Да лучше я ему заплачу!

Я уже проклинала все на свете, всех мужчин, подругу и частную собственность, когда Защитник заявил, что хочет есть.

— Сейчас хлеб испечем, — сказала я ему, вспомнив деревенский магазин. — Иди топить печку.

Через час весь дом был в дыму. Огонь в печи упорно не хотел гореть.

«Печь топить — это тебе не баб в постель тащить, — констатировала я про себя. — Тут еще и соображать надо!»

Наконец Защитник сдался, кашляя и вытирая слезы. Похоже, печь он видел первый раз.

— Что, дым попался упрямый? Никак не желает идти в трубу? — невинным тоном спросила я.

Защитник надулся. И тут он впервые посмотрел на меня с пониманием. С пониманием, что ночевать ему придется в другой комнате.

Как обычно, я проснулась в шесть часов утра. Мне показалось, что Защитник раньше десяти не встанет. Я оставила ему завтрак и записку и отправилась на прополку.

Почему-то в сельском хозяйстве больше всего сил отнимает борьба с сорняками. (Конечно, если не считать борьбу с бюрократами.) Я даже стала высевать мою траву рядами, чтобы удобнее было полоть. А в такую засуху, как этим летом, придется еще и поливать.

Вернулась я около десяти. Было душно, все живое попряталось от жары. Птицы давно перестали петь. Но Защитник еще спал. Под его мощный храп можно было вынести из дома абсолютно все, включая и меня, а он бы и ухом не повел. Ни ухом, ни рылом, ни чем-нибудь еще. Хорош защитник! Впрочем, все равно другого негде взять.

Я с досадой посмотрела на свои руки: от мозолей даже перчатки не спасали. Зато во время работы я еще раз обдумала ситуацию. Теперь мне нужно было ее обсудить. И я пошла к Мите, прихватив свеклу и морковь. Если объединить наши огороды, можно сварить неплохой борщ, чем я и занялась.

За обедом я рассказала все, что узнала о мадам и ее муже. Митя слушал меня, не перебивая.

— Смотри, как похоже! — заключила я. — Думаю, ему угрожали. И требовали деньги. Он не согласился платить, его похитили, отвезли в малонаселенный район, убили и бросили на дороге. Может быть, еще пару раз машиной переехали. А ты как считаешь?

— Ты очень быстро делаешь выводы, — ответил Митя. — И вообще, тараторишь как… как… как сорока.

— Почему ты так медленно думаешь?! — нетерпеливо воскликнула я, совершенно упустив из виду, что сама обдумывала все это полтора дня. — Что, у тебя есть деньги? У тебя есть коровы! Ты можешь нанять охрану? Чем ты будешь им платить? Мясом? Или будешь защищаться верхом на корове, с вилами в руках? Ну ладно, — смягчилась я. — Давай делать выводы вместе. По-моему, ситуации похожи. Рэкет!

— Ну и что у вас общего? — с сомнением спросил Митя. — Что тебе о нем известно? Может, он у кого-то что-то «стянул»? Или угрожал кому-нибудь и за это поплатился?

— Ну, не знаю, — протянула я. — Общего-то у нас как раз немного. В основном, сплошные различия. Земли у него вообще не было. Занимался бизнесом каким-то. И доходы у него были большие, в отличие от меня. Незаконные, наверное. «Мерседес» купил. Что еще?

— Он мужчина, а ты женщина, — вставил Митя.

— Это не имеет значения! — возмутилась я. — А общее у нас — только знакомство с Викой и строительство моего дома.

— А давно ты знакома с Викой?

— Лет семь-восемь. Мы с ней вместе в институте учились. Убитый был ее одноклассником.

Закончив обедать, мы вышли на улицу.

— А про свой дом ты что помнишь? — поинтересовался Митя.

Я взглянула на него с недоумением. При чем тут мой дом? Но все же стала рассказывать:

— Стройматериалы мои были. Для фундамента железок с нашей свалки привезли, всяких там прутьев, сеток, спинок от кроватей. Перед этим старый домик на бревна разобрали… Ничего странного я не помню.

Солнце палило нещадно. Даже коровы улеглись в тень. Я подумала, что моя трава сгорит. Лучше сажать многолетние растения, у них корни длиннее, им воду достать легче. И каждую весну сеять не надо. Правда, они вымерзают…

— Пойдем, я тебя со своим «компаньоном» познакомлю, — предложила я. — Это Викин знакомый, он со мной из Москвы приехал. По мнению Вики, он сильный и смелый и поэтому меня защищать должен. Посмотрим, что из этого получится. Расплачиваться с ним, надеюсь, Вика будет.

Мы отправились ко мне, прихватив собак.

Митькины овчарки радостно носились вокруг, а моя Гамма понуро брела сзади: беременность не радость.

К моему удивлению, дома Защитника не оказалось. На полу комнаты была красная лужа.

— Это кровь? — спросил встревоженный Митя. — Может, его застрелили? Или зарезали?

— Только трупа что-то не видно, — произнесла я, опускаясь рядом с лужей на колени. Ноги меня больше не держали, да и сердце решило сбежать из груди. В голове мелькнула мысль: неужели началось то самое «иначе…» — из письма?!

При ближайшем рассмотрении жидкость оказалась липкой. В ней плавали ягоды.

— Клубничное варенье, — констатировала я, поднялась и огляделась вокруг. — А где же банка? Она была заметной, с рисунком на стекле. На полке ее нет! Странно. И вообще, все очень подозрительно! Он ведь не на еде был повернут, а на сексуальной почве.

Его вещей тоже нигде не было. Мои же вещи были на месте. Следов обыска я не заметила. Сердце вернулось на место, и я уже могла рассуждать спокойно.

— Он просто сбежал, — продолжила я. — Не для него условия.

— А вдруг он что-то искал, — предположил Митя. — Нашел и увез?

— Разве что варенье. Все остальное на месте. Да и что здесь можно найти? Нет, он не шпион, он просто дурак. Вике я доверяю.

— Потом окажется, что он шпион, и очень умный к тому же, — заметил Митя.

В нем, похоже, заговорила мужская солидарность — кому приятно, что мужчину называют дураком? К тому, что женщину могли назвать дурой, я относилась более терпимо.

После очередной прополки хотелось отдохнуть, и я присела в кресло у раскрытого окна с детективом Агаты Кристи в руках — видимо, в собственной жизни опасностей мне пока не хватало. Не успела я прочитать и полстраницы, как на березу напротив окна плюхнулось нечто серо-коричневое и заладило: ку-ку, ку-ку, ку-ку. Туловище длинное, ноги короткие, то ли есть крылья, то ли нет — не поймешь. Совершенно немодный силуэт.

Я высунулась из окна, чтобы прогнать мешавшую мне читать кукушку, и услышала шум, напоминавший школу «на перемене». Из-за живой изгороди на дорожку, ведущую к дому, вышла Ирина, а шум говорил о том, что ее трое детей где-то близко.

Ирина с мужем купили дом в деревне, когда деньги еще были деньгами, и теперь проводили здесь каждое лето. Если быть точной, сюда я перебралась как раз из-за них. Ирину я знала с детства.

От деревни до моего дома было километра три, так что с детьми Ирина добиралась до меня за час. Это если без козы. А с козой — за два с половиной.

На этот раз они пришли с козой, поэтому я поставила чайник на плиту и только потом вышла на крыльцо.

Козу звали Гроза, и у нее было два недостатка: она ела все, что плохо лежало, и ухитрялась испачкаться везде, где могла. Доилась Гроза прекрасно.

— Тетя Юля, пастух сегодня Петя! А Гроза съела веник! — закричала Лера, увидев меня.

Ирина поморщилась и, обернувшись, приказала:

— Петя, привяжи козу. Пе-тя!

После того как Грозу однажды привязали к яблоне, мне пришлось для этой цели вбить в землю кол. Под окном. Не там, где клумба, а там, где раньше была яма. И березы. Березы остались, а яму я засыпала.

Петя опустил голову и медленно направился к колу. Коза за ним не пошла.

— Лера и Денис, помогите Пете!

Лера взмахнула веткой.

Гроза была живностью упрямой, но сообразительной, и сразу все поняла. Проблем больше не было. Лера в свои восемь лет умела управляться со всеми. И с козой тоже.

— У тебя есть лишний веник? — обратилась ко мне Ирина.

— Целых три.

— Меняю на козье молоко.

Бартер был явлением вынужденным; он широко распространился по всей стране — даже на бытовом уровне. Я отдала два веника, и мы пошли пить чай.

Как вы думаете, сколько варенья могут съесть трое детей? Правильно, сколько дадут!

После чая дети оккупировали кучу песка, а я рассказала о полученном письме и попросила Ирину послушать, что говорят в деревне. К ней деревенские относились лучше, чем ко мне.

— Ты думаешь, это колхозники?

— Вряд ли, — мрачно ответила я, — но если это они, платить я буду колхозными деньгами.

— Я послушаю, — сказала Ирина и без перехода добавила: — Хочу у тебя денег занять. Валерка зарплату получил.

— ?!

— Он компьютер купил! — нервно продолжала она. — Ты только подумай! В доме есть нечего, а он!.. Я с ним разведусь!

По мнению окружающих, Валерка был идеальным мужем. Деньги зарабатывал, все по дому делал, продукты покупал, с детьми занимался. А уж как готовил! Но вот предсказать, что он сделает с деньгами, было невозможно.

— Лучше бы он сено для козы купил! — не унималась Ирина.

Внезапно мы услышали непонятный шум, и я высунулась из окна, оценила обстановку и обернулась:

— Тебя ждет большая стирка! Посмотри-ка на своих детей.

При появлении в окне Ирины Лера закричала:

— Мама, мы играем в войну! Я начальник штаба, Петя начальник разведки, а Дениска начальник артиллерии.

— А с кем вы воюете?

— С мафией!

— Зачем им начальник артиллерии? — удивленно спросила я Ирину. — Не понимаю.

— Если бы вместо песка была куча гравия, ты бы сразу все поняла.

Ирина вернулась за стол, а я осталась в кресле у окна. Гамма, как всегда, пристроилась у моих ног.

— Иринка, дай мне совет, у тебя это хорошо получается, — начала я, глядя на грустное лицо подруги. Мне хотелось отвлечь ее от купленного компьютера.

Я рассказала о попавшем под машину однокласснике Вики и сбежавшем Защитнике, умолчав лишь о визите в милицию. Но Ирина слушала вполуха, и я не была уверена, что она все поняла.

Вдруг за окном раздался вопль:

— Вот он летит, сбивай!

Одновременно вскочив, за две секунды мы с Ириной успели добежать до окна, высунуться из него почти наполовину и… ничего не увидеть. Дети лежали на траве и смотрели куда-то вдаль.

— Еще один летит! — неожиданно крикнул Петя, взмахнув рукой. — Надо их базу разбомбить. За мной!

Тут меня осенило.

— Детей нужно спасать! — вскрикнула я и бросилась к двери, Ирина — за мной. — Я знаю, кто их противник.

— Кто?

— Пчелы!

Мы едва успели оттащить от улья подползавших к нему Петю и Дениса. На этот раз обошлось без жертв.

Отвязав козу, вся компания отправилась в обратный путь, а мне стало грустно — так всегда бывает после ухода шумных гостей.

Я позвала Гамму, и мы пошли гулять по окрестностям. Беременным, то есть Гамме, это полезно.

Мы медленно брели, погруженные в себя: она по состоянию здоровья, я — по состоянию духа. Я вспоминала Брюнета из милиции. Боже мой, какая улыбка! Какие глаза! Эти глаза уже несколько дней не дают мне покоя.

Раньше я думала, что сухое и жаркое лето — это прекрасно. Но оказалось, что прекрасно это только на пляже, а моему полю оно угрожает большими потерями, поэтому я решила собрать оросительную систему — поле из лейки не польешь. Старые водопроводные трубы можно было найти на свалке, и я поехала туда.

Одета я была очень живописно — как чучело, трубы таскала с вдохновением, хотя чистотой и легкостью они не отличались.

Проходившие мимо голландцы остановились неподалеку. Они наблюдали за мной с нескрываемым интересом, но близко не подходили. Очевидно, смысл моих действий они не улавливали. У них в Голландии поливальные установки, видимо, делают из чего-то другого?..

А вот наши фермеры подошли бы и помогли!

Пока я рассуждала о дружбе народов, подъехал мой чудной сосед и предложил помочь. Я милостиво согласилась. Он опять назвался Аликом, хотя я его об этом не спрашивала.

— А зачем вам старые трубы? — поинтересовался он, рассматривая мою очередную находку. — Они же дырявые, фонтан будет вместо водопровода.

— Я знаю, — ответила я. — Они будут рычать и плеваться, но именно это мне и нужно. Старые резиновые шланги тоже подойдут. Хочу поле поливать.

Чудак с сомнением посмотрел на меня, но ничего не сказал. Вдвоем мы быстро собрали необходимые железки и погрузили их сверху на багажник моей машины. Приятный молодой человек, решила я и в благодарность пригласила его пить чай свареньем.

Перед чаем мы заглянули к Алику на поле, он попросил определить, что у него растет. Я подумала было, что это новый прием для знакомства с интересной соседкой, но, посмотрев, растерялась: кроме сорняков там ничего не было. Чудак вопросительно поглядел на меня.

— Лебеда, — сочувственно сказала я ему. — Ее тоже едят. Когда голод.

Однако Алик совсем не расстроился. Чудак — он и есть чудак! Может, продаст кому-нибудь на корм скоту.

Сосед казался жизнерадостным, уверенным в себе человеком, поэтому мне захотелось привлечь его к проблеме моей безопасности, но я не знала, как сообщить ему об этом. Я бы не отказалась и просто от совета, но боялась показаться назойливой.

Зайдя в мой дом, Чудак сел в кресло у окна; я включила газ под чайником и поставила на стол чашки.

— Вы какое варенье любите? — спросила я, указав на полку, заставленную банками. — Вишневое? Малиновое? Не стесняйтесь, варенья у меня много, еще в шкафу есть. Я все равно одна съесть его не могу, некоторое по два-три года стоит. Вишневое, например, два года назад варила — в прошлом году урожая вишни не было. Может, хотите клубничное?

— Давайте клубничное, — согласился мой гость. — Мне оно нравится.

— Могу вам банку клубничного подарить, — обрадовалась я, потому что сама его не очень любила — оно получалось слишком пресным.

За чаем Чудак интересовался сельскохозяйственными премудростями, а также тем, как я одна справляюсь с хозяйством. Я с удовольствием рассказывала — мне хорошо жилось одной. Конечно, не всегда хорошо, но скучать было некогда. Мне никто не помогал, зато никто и не руководил. Никаких упреков. Все заслуги — мои. Ошиблась — тоже сама виновата.

Наверное, я увлеклась рассказом и слушала только себя, потому что вздрогнула, когда он неожиданно спросил:

— Скажите, а сколько вам лет?

— Девяносто восемь. Скоро будет девяносто девять, — быстро ответила я, стараясь скрыть разочарование. Хорошо еще, что не спросил о моих доходах!

Я думала, что Чудак хотя бы из вежливости как-то прореагирует, но он промолчал.

Гамме передалось мое недовольство последним вопросом, и она зарычала, что бывает крайне редко. Гамма очень миролюбивая собака. Однако Чудак не знал об этом и поспешил откланяться.

Я не возражала.

А ночью мне приснился Брюнет. Он удалялся от меня, почему-то спиной вперед и не отводя взгляда от моего лица, потом поманил меня рукой и растворился, так и не сказав ни слова.

Проснувшись, я поняла, что надо принимать меры. Мне часто снились сны, которые могли стать вещими, если не предотвратить этого. Например, я знала, если во сне кто-то проявлял ко мне слишком нежные чувства, нужно быть начеку: так скоро произойдет и в жизни. И если этот кто-то мне не нравился, надо было быстрее продемонстрировать ему свою антипатию, пока ему не пришло в голову повторить мой сон наяву. А если нравился — тогда все в порядке, нужно только подождать.

Если кто-то во сне устраивал мне скандал, это означало, что и в жизни он почему-то плохо ко мне относится. Да, это я неоднократно проверяла.

И вот теперь — Брюнет.

Конечно, я ни на что и не надеялась, убеждая себя, что если он женат — то никогда не разведется, а если до сих пор холостой — то кому он такой нужен. Но глаза… Глаза существовали отдельно от Брюнета, а мой разум — отдельно от интуиции. Разум толкал меня к действиям, а интуиция говорила: «Нет, дорогая, это не для тебя. Ничего хорошего тебя здесь не ждет».

Мне захотелось обсудить эту ситуацию с Ириной, поэтому я поехала к ней, оставив собаку дома. Раньше я всегда возила Гамму с собой, но теперь в машине ее стало укачивать.

У калитки я увидела Петю. Он красил забор.

— Петь, где мама?

— Мама дома лежит, — сообщил Петя и, взмахнув кистью по направлению к крыльцу, забрызгал грядку с огурцами ядовито-зеленой краской.

Петя обещал вырасти гениальным художником, его работами уже несколько лет восхищались все вокруг, но, как известно, иногда художественное восприятие не оставляет места логическому мышлению. Я не всегда могла решить, кто кого неправильно понял: я — его или он — меня, поэтому предпочитала задавать вопросы Лере, проявлявшей несомненные математические способности. Однако оказалось, что Петя прав, Ирина действительно лежала, а мокрое полотенце на ее голове очень напоминало повязку. Я бросилась к ней.

— Иринка, что случилось? Или просто голова болит?

— Не просто, а так болит, что я сейчас умру. Этот ненормальный меня в могилу сведет, — простонала она.

— Валерка? Что еще он купил?

— Он не купил! Он продал! Компьютер продал!

— Не расстраивайся, — посоветовала я. — Может, теперь он сено для козы купит.

— Он его дешевле продал. Попросили его, видите ли! — Ирина поправила полотенце на голове и продолжила более спокойно: — Дети даже на компьютере поиграть не успели.

Она немного помолчала, затем улыбнулась с авантюрным блеском в глазах и сказала совсем другим тоном:

— Я ему отомщу!

У меня появилось смутное ощущение, что она рассчитывает на мою помощь, но я пока не понимала, в чем именно. На всякий случай спросила:

— Хочешь, я тебе помогу?

— Чем ты можешь мне помочь?.. — вздохнула Ирина с притворным смирением, однако я уловила в ее глазах оттенок заинтересованности, и у меня появилась одна идея.

— Лучше выпьем кофе с коньяком, — продолжала подруга. — Там как раз на одну рюмку осталось.

Пока я варила кофе, моя идея приняла конкретную форму. За это время Ирина поднялась с кровати, повесила мокрое полотенце на крючок и достала чашки. Я налила в них кофе, положила себе сахар, размешала его и произнесла:

— Я знаю, чем могу помочь.

Ирина внимательно на меня посмотрела. Я попробовала кофе и сказала:

— Сначала пей коньяк. Так. Теперь слушай. Я тебя кое с кем познакомлю. Высокий, представительный, в меру симпатичный, любит детей и животных.

— А женщин?

— Не знаю, в отношении меня это качество не проявляется. Жена у него брюнетка, — подумав, добавила я, — постарше тебя и потолще. Приезжает на выходные…

— Как Валерка, — закончила мою фразу Ирина. — Все понятно. А как его зовут?

— Зовут Митя. Против такой роковой брюнетки, как ты, — я выразительно посмотрела на подругу, — он не устоит. Уж поверь!

— Да мне многого не надо — только отомстить, — не очень уверенно отозвалась она. Но по ее глазам я поняла: зерно моей идеи упало на плодородную почву. И скоро начнет прорастать.

Допив кофе, мы вышли на крыльцо.

Петя исчез, а к свежеокрашенному штакетнику подошла Гроза и прислонилась левым боком. Я бросилась к ней.

На полпути меня догнала Ирина, схватила за руку и потащила назад к дому. В ответ на мой изумленный взгляд она приложила палец к губам, потом прошептала:

— Подождем Петю. Пусть увидит результаты своей деятельности.

Петя появился минут через пятнадцать, размахивая кистью и что-то напевая. Гроза все еще подпирала забор.

Мы с Ириной сидели на крыльце и ждали.

Поглощенный своими мыслями, Петя козу не заметил, окунул кисть в банку с краской и продолжил работу. Но Гроза любила обращать на себя внимание.

— Ме-е-е, — услышали мы.

Петя поднял голову и, наконец, обнаружил необычное приложение к забору.

— Ой, — испугался он, — ты зачем сюда пришла? Уходи.

— Ме-е-е-е-е.

Петя оглянулся на раскрытое окно, но на крыльцо не посмотрел и, не увидев нас, подошел к козе ближе.

— Иди, иди отсюда, — зашипел он, махнув кистью в сторону козы.

Гроза не двинулась с места.

Он ткнул ее в бок — бесполезно. Потянул за рога — никаких результатов.

В этот момент в калитку с улицы влетела Лера, подбежала к Пете и уставилась на козу. Следом за Лерой прибежал Денис.

— Ме-е-е, — обратилась к ним Гроза и топнула ногой.

Лера подошла к козе, подергала ее за шерсть и закричала:

— Мама, мама, Гроза приклеилась!

Мы вскочили и помчались на помощь, забыв о воспитательных целях. Оказалось, что эксперимент зашел слишком далеко.

«Вот наказание», — причитала Ирина, пытаясь оторвать козу от забора. Петя в растерянности молча стоял рядом, Лера помогала маме советами, а младший Денис просто бегал вокруг. Коза периодически издавала: «Ме-е-е».

— Будешь мекать — съедим, — не выдержала Ирина.

Наконец Гроза отклеилась и пошла к своему сараю, оставив на заборе клочки белой шерсти. Забор, — в свою очередь, поделился с ней неровными зелеными полосами.

— Что делать будем? — грозно спросила своих детей моя подруга. — Я с ней, с такой, на улицу не выйду.

— Надо ее вымыть, — тут же ответила Лера.

— Да, растворителем для краски, — добавил Петя.

— Прислонить к забору другим боком, — предложила я. — Станет симметричной, и все.

Коза выглядела немного экстравагантно, но вполне симпатично. По-моему, зеленый цвет ей шел, хотя, конечно, в окраске животных он встречался нечасто.

— Вот здорово! У нас будет зебра! Будет зебра! — повторял Денис, прыгая на одной ножке.

— Дениска, перестань, — прикрикнула Ирина. — А мыть кто будет? Ах, папа?! Папа приедет только в пятницу.

Денис удрал на улицу и молча смотрел на нас из-за калитки.

— Есть еще один способ, — сказала я, — срезать зеленую шерсть с левого бока. Тоже будет полосатой, но не так заметно.

— Можно ее чем-нибудь накрыть, — заявила Лера.

— Седлом, — предложил Петя.

— Не седлом, а попоной, — поправила Ирина. — Если Лера ее сошьет.

— Ей жарко будет, — возразила Лера.

Мы обсудили еще несколько идей, но в итоге победила лень, и все оставили как есть. Забор — лохматым, козу — полосатой.

На следующий день Ирина разыскала меня среди грядок. Я собиралась удобрять капусту, для чего заливала «нитрофоску» кипятком, но та все равно никак не хотела растворяться.

— Что это за капуста такая? — заинтересовалась подруга, глядя на корзинки зеленых бутонов. — Цветная заболела?

— Это брокколи. В Европе ее очень любят. А я первый раз посадила, — не услышав привычного шума, я оглянулась вокруг. — Где твои дети?

— Пасут эту зебру несчастную. Я же сказала, что с ней никуда не пойду. Пете уже десять — справятся. — Ирина помолчала, потом продолжила решительным тоном: — Ну, я согласна познакомиться. Только давай придумаем подходящий повод.

— Повод уже есть, прибыл по почте. Причем его, похоже, на все лето хватит.

Я опять сообщила о письме, об убитом Викином однокласснике и неудавшемся Защитнике. Разобравшись с капустой, мы пошли в дом пить чай. Ирина внимательно слушала мой рассказ. На всякий случай я упомянула про Чудака и замолчала, собираясь с мыслями.

— Как все интересно, — были первые слова моей подруги. До сих пор она только кивала. — Кажется, ты мне что-то такое уже рассказывала…

— Конечно, только ты не слушала.

— А в милицию ты обращалась? Что они говорят? Они-то могут помочь?

— Была я в милиции. Но помочь они не могут, заявление не взяли; а еще сидел там один такой… Его глаза я до сих пор вспоминаю, ни о чем другом думать не могу! Так что от милиции только вред, — вздохнула я и добавила: — Может быть, он на всех так смотрит. Профессиональный взгляд. А я мучаюсь…

— И у тебя глаза замечательные, но не когда ты в зеркало смотришь, а когда думаешь, — попыталась успокоить меня Ирина. — А заявление в милицию все равно надо отнести. Пока что твой предмет поклонения не знает ни как тебя зовут, ни где ты живешь.

Мы допили чай, и я убрала со стола.

— Хочешь на письмо посмотреть? — обратилась я к Ирине. — A-то заберут как вещественное доказательство.

— Руками трогать можно? — поинтересовалась она, осторожно взяв письмо за уголок. — Вдруг там отпечатки пальцев преступника?

— Там только мои отпечатки, и много, — ответила я. — Преступник, если умный, был в перчатках. А если дурак, мы его и без отпечатков найдем. Ты на почерк посмотри.

— Красивый какой почерк, ровненький. Это не наши крестьяне, это интеллигентный человек писал, — тоном опытного графолога выдала Ирина.

Мы склонились над письмом, едва не касаясь его носами.

— Завитки интересные, особенно вот этот крючок, над буквой «т», и буква «з» чудная, — продолжала Ирина. — Ой, как пахнет, это же духи. Женщина писала! Точно, женщина!

— А нюх, как у собаки; а глаз, как у орла! — произнесла я и с уважением посмотрела на подругу.

Мы принялись по очереди обнюхивать письмо, пока совсем не перестали различать запах, а потом стали вспоминать, кто из наших знакомых какими духами пользуется. Ничего похожего не припомнили.

— У твоей Вики какие духи? — с сомнением спросила Ирина.

— «Фиджи». Пряный обволакивающий аромат. И вообще, она любит экзотические запахи. А этот свежий цветочный.

Я знала, почему Ирина не доверяла Вике: при виде Вики Валерка забывал о том, что он женат. Конечно, Ирина провела с ним определенную работу, но покажите мне мужчину, который не посмотрит вслед интересной блондинке!

Я проводила Ирину до кривого мостика через ручей — как раз до середины пути. За это время мы наметили план действий:

1. Оставить заявление в милиции.

2. Проверить почерк и духи у всех знакомых женского пола.

3. Посетить Митю и обсудить с ним все события.

Последний пункт решено было выполнить в первую очередь, то есть на следующий день.

Его (следующий день) я почти целиком посвятила созданию оросительной системы собственной конструкции, лишь утром полила из лейки капусту и нанесла короткий визит в милицию. Потом отвезла ржавые трубы на поле, запаслась мешком переходных муфт, килограммом пакли, взяла два разводных ключа: один — прикручивать следующую трубу, другой — держать предыдущую; и весь день провела за работой.

Собранную поливальную установку я присоединила к насосу, который опустила в колодец. Система заработала: из дырявых труб по полю растекались лужи, а кое-где даже пробивались фонтанчики. Плодами своего труда я осталась довольна.

Вечером ко мне зашла Ирина с детьми, но без козы.

После дневной жары стало прохладно; я сменила шорты на джинсы, взяла с собой свитер, и мы отправились к Мите. Дети убежали вперед, занятые какой-то игрой.

— Ты заявление в милицию отнесла? — спросила меня Ирина.

— Еще утром. К нему отнеслись равнодушно, вопросов не задавали. Да и какие могут быть вопросы? Никто не похищает, не убивает, угрожает неизвестно чем. Даже писем больше не шлет. Решили, наверное, что кто-то пошутил…

— Хороши шутки! С них бы кто денег потребовал! — воскликнула моя подруга. — А поклонник твой как?

— Это не он, это я поклонница, — поправила ее я. — Его не было. Был тот же, что и в первый раз, но один. Он такой… никакой! — я задумалась. — Бледный.

Митю мы нашли около коровника. Вечернюю дойку он уже закончил, но все никак не мог расстаться с коровами. В этом мы ему помогли.

Дети напали на кошку с котятами, а я рассказала Мите о последних событиях, которых было немного. Зато были выводы, поэтому я спросила:

— Твоя жена какими духами пользуется?

— Духами?.. — растерянно переспросил он. — Ну, они такие… Компотом пахнут. Не знаю, как называются…

— Это не то. — Я повернулась к Ирине. — Почерк проверять не будем.

— Не будем, — согласилась она и улыбнулась Мите.

За Митю я не боялась — он действительно не был бабником, да и времени на что-то серьезное у него не было. А моей подруге полезно было расширить круг общения — нельзя столько времени сидеть дома с детьми. Это вредно для здоровья. И для семьи тоже.

Вынырнув из своих мыслей, я попала в оживленное обсуждение моих собственных проблем и заметила огонек взаимного интереса в глазах собеседников.

— Митя мне тут кое-что рассказал, — обратилась ко мне Ирина. — И я его поддерживаю. Этот твой неизвестно где найденный труп тут совершенно ни при чем. А вот Защитник очень подозрителен.

— Я и не утверждаю, что труп при чем, — ответила я. — Просто, по-моему, случай похожий — рэкет. И мне бы очень не хотелось, чтобы меня тоже убили. Правда, мне больше не угрожают, но ведь они чего-то хотели. До сих пор к почтовому ящику приближаюсь с трепетом. Хорошо еще, что он не рядом с домом находится.

К скамейке, на которой сидели Митя с Ириной, подбежали дети с котятами на руках.

— Мама, давай назовем его Ванда, — предложила Лера, показав Ирине белоснежное чудо. — Мне он очень нравится.

— Это кот, — вмешался Митя. — А вон тот, с серыми пятнами, — указал он на котенка, который был у Дениса, — кошка. Их еще никак не зовут.

— Ванда… Ванд… Банд… Бонд… — бормотала Ирина. — Джеймс Бонд!

— Значит, Джимми, — подытожил Митя.

— Правильно, Джимми Картер, — подхватила Ирина. — Картер.

Я сидела на ящике напротив скамейки. Мне был виден кусочек сиреневого неба за коровником. Пряно пахло скошенной травой. Кому-то романтика, подумала я, глядя на сидящих на скамейке, а кому-то…

— Тетя Люля, подержи котенка, — попросил Денис и положил его мне на колени. Пятнистый котенок был не таким обаятельным, как белый, но тоже очень симпатичным. Через пару минут у меня оказались оба котенка. Я вспомнила Томми и рассмотрела котят внимательно. Так и есть!

— Это белая будет Вандой, а пятнистый — Картером, — объявила я. — Дениска, ты знаешь, кто такой Картер?

— Это яма такая, на Луне бывает, — ответил Денис.

— На Луне не Картер, а кратер, — поправил его Петя. — Можно назвать кота Луноход. Да, мама?

Я опустила котят на землю, они разбежались в разные стороны, дети — за ними. А мы вернулись к прерванному разговору.

— Будем ждать дальнейших событий, — заявила Ирина. — Не зря же они твой дом осматривали.

— Кто они? — удивилась я.

— Да Защитник и Чудак. Кстати, труп у тебя дома тоже был.

— Трупа уже давно нет в живых, — возразила я.

— Может, перед смертью он кому-нибудь что-либо рассказал.

— Обо мне?

— О тебе!

— Что ты меня запугиваешь?! — возмутилась я. — Хочешь, чтобы и мой труп нашли неизвестно где? А то тебе не инте… стоп! — я на секунду замолчала, пытаясь поймать ускользающую мысль. — По-моему, я что-то важное сказала…

— Про труп, что его где-нибудь найдут, — подсказала подруга.

— Значит, не сказала, а подумала. А, вот! Ответьте мне на вопрос: почему его нашли?

— Проходил там кто-нибудь, наткнулся… — предположил Митя.

— Нет, почему его вообще нашли? Почему его не закопали, не сожгли — не уничтожили? Пропал бы, и все. Так нет же — на дороге валялся!

Митя с Ириной переглянулись и пожали плечами. Я продолжала:

— По-моему, кого-то хотели предупредить, то есть запугать.

— Но не тебя же! К тебе-то он какое отношение имел?!

— Он всего лишь строил мой дом, а так, конечно, никакого, — подтвердила я. И добавила тише: — Но кто знает?..

Я сидела в траве на краю своего поля и смотрела на многоэтажные облака. Как только я собрала поливальную установку, жара прекратилась.

Прошла неделя с того дня, как я получила письмо. На меня никто не нападал. Писем тоже больше не было, хотя в почтовый ящик я теперь заглядывала каждый день. В чем же дело?

Облака, медленно проплывающие над моей головой, завораживали. Вот проплыло корыто с мыльной пеной, за ним пролетела стая грустных динозавров, потом огромная собака, лежавшая на спине. А над лесом завис призрачный город, город из других миров. Сероватые долины чередовались с белоснежными холмами, на них вырастали лохматые деревья, и аккуратные домики лепились на склонах. Кое-где возвышались культовые постройки, похожие на китайские пагоды.

Слева от города небрежно колыхались освещаемые солнцем желтоватые медузы с пушистой бахромой. Вдали, над крышами деревенских домов, плоские облака сворачивались в маленькие галактики, закручиваясь по спирали.

Я почему-то сразу решила, что авторов письма следует искать в Москве, что живущие в деревне колхозники не имеют к нему никакого отношения. Вот окна побить они могли бы. Или дом поджечь, это я допускала. А писать письмо, да еще требовать деньги!.. Ну разве что для того, чтобы выманить меня из дома на то время, пока будут окна бить. Конечно, они могли всяких фильмов насмотреться… но все равно это маловероятно. Как говорят следователи, другой «почерк».

В задумчивости я еще раз оглядела небо: над полем проплывало облако, похожее на унитаз. Я рассматривала его очень внимательно, но больше оно ничего не напоминало. Плохое предзнаменование, решила я. И точно: к моему полю подрулила грязная туча, похожая на дымовую завесу, и пошел мелкий, частый, противный дождь.

Я представила, что ко мне приближается Брюнет, протягивает мне зонтик, улыбается и целует мою руку…

Увы, воображаемый зонтик не помог. Голова и плечи сразу же намокли, и я побежала прятаться в лес. Правда, это был не лес, а так… несколько десятков метров с деревьями. На опушках елочки бодро тянулись вверх, а березки были постарше и помудрее, они уже никуда не спешили, а только покачивались тихо-тихо, раздумывая о своей жизни.

Я была влюблена в этот кусочек леса и проводила там много времени, вынюхивая подберезовики, подосиновики, лисички и прочие божьи создания. Я их жарила, варила, солила, сушила, мариновала, делала из них котлеты и грибную икру.

Мысленно беседуя с Брюнетом о своей одинокой жизни, я незаметно набрала пакет грибов, в основном подберезовиков и опят.

Вечером я жарила грибы. Меня притягивало к сковородке, как магнитом, я постоянно пробовала, добавляя соль и перец, а положив сметану, обнаружила, что съела почти половину и ужинать не хочу.

Я села в кресло и взяла газету. Гамма устроилась рядом.

Сумерки медленно заползали в комнату, вызывая чувство неопределенной тоски и ожидания. Включать свет было лень. Я уже видела себя на берегу реки, нет — моря… со спутником (вполне определенным), который знает, как меня защитить! Я прыгаю с камня на камень, держа его за руку, и ослепительно улыбаюсь. Брызги сверкают на солнце… нет, лучше — пена клубится у ног… Он обнимает меня…

В этот момент мое внимание привлек какой-то шорох. Я с досадой посмотрела на собаку, которая переместилась к двери, помешав моему герою поцеловать меня. Моя мечта все еще была здесь… Вот открывается дверь, он подходит ко мне, берет меня за руки…

Что за черт! Дверь действительно открылась! И появилась мужская фигура! Нет, это не он! Но кто же это? Ни на кого из знакомых не похож…

Лица не видно, фигура так себе… Брюки сидят совсем неэффектно. Высокий, короткая стрижка…

Лучше разглядеть его в полумраке было невозможно, но и он меня, кажется, не заметил. Какое счастье, что я не включила свет!

Я в напряжении вжалась в кресло, стараясь не дышать. Никто не нападал?! Ну вот вам, пожалуйста! Интересно, что ему здесь нужно? Неужели я?

Я уже молила Бога, чтобы он меня не убил. Если это грабитель — я отдам ему все: деньги, мебель, собаку… Впрочем, нет! Собаку не отдам! Даже ленивую, трусливую и хитрую! Если он на нее нападет, я буду ее защищать.

«Ну давай, дорогая, Гамму нужно защищать, — убеждала я себя, пока этот тип осматривался, стоя на пороге. — В него можно бросить вазу со стола, а для этого надо встать. Ну, вставай».

Я попыталась глубоко вздохнуть, но не смогла — горло как будто сжали тисками. Надо досчитать до десяти и встать, решила я и начала отсчитывать секунды. И вдруг на счете «семь» произошло нечто неожиданное: пришелец двинулся вперед, обо что-то споткнулся, подпрыгнул и стал шарить рукой по стене в поисках выключателя. В домах, где есть мужчина, выключатель там и находится, но только не у меня. У меня там оголенный провод, а выключатель внизу, на уровне колена. Когда я вхожу в дом с занятыми руками, то свет включаю ногой. Очень удобно. Да и Гамма научилась включать свет лапой.

В общем, пока я дрожала от страха, незнакомец пытался оторваться от провода. Его трясло, но он мужественно молчал. Мы с Гаммой тоже молчали.

«Чего это он молчит, позвал бы на помощь!» — наконец подумала я и бросилась отключать электричество. Потом я услышала глухой стук падающего тела и побрела к несчастному грабителю, в одно мгновение совершенно ослабев. Хорошо, что он валяется без сознания. Плохо только, что у меня под дверью.

Надо бы его отсюда куда-нибудь убрать!

Что нужно делать с пораженным током, я не знала, к тому же надеялась, что сознание к нему вскоре вернется, а потому отволокла его к шоссе и положила на обочине. Он был ужасно тяжелым. Моя собака брела за мной, не залаяв ни разу. Вот конспиратор! А где же она была до этого?

И вдруг я поняла, обо что он споткнулся: это Гамма поползла от двери под стол. Вот умница!

Включив свет, я поделилась с собакой грибами, взяла свою тарелку и села в кресло. Когда я нервничаю, все время хочу есть. Однако грибы показались мне невкусными, картошка сухой, огурцы жесткими. А есть все еще хотелось. Я поставила чайник на плиту и задумалась. Что ему было нужно? Я? Но ведь в доме было темно. Он, должно быть, подумал, что меня нет…

Что это, в конце концов, может означать?!

Шок от пережитого потрясения почти прошел. Только теперь я сообразила, что нежданного визитера надо было обыскать, но было уже поздно: ни за какие деньги я не отправилась бы обыскивать его там, на шоссе, под ослепляющим светом хищных фар проезжающих мимо машин.

Тут Гамма подошла к двери и, наконец, залаяла. Еще бы — при свете все мы храбрые! Я тоже подошла к двери, но то, что я увидела, заставило меня сесть на пол. На пороге лежал пистолет.

Пистолет был небольшим и для своих размеров невероятно тяжелым. Что же мне с ним делать? Отнести в милицию? А если меня в чем-нибудь заподозрят? Наверное, лучше оставить его для самозащиты. Этот защитник ничего от меня не потребует и, уж точно, никуда не сбежит!

Я положила пистолет на полку между сахарницей и банкой с вареньем.

«Интересно, — подумала я, — если милиционера потрясти, из него тоже выпадет пистолет?»

На следующее утро первой моей мыслью было рассказать о случившемся Мите, однако этому помешали непредвиденные обстоятельства. Дело в том, что уже две недели я не занималась пчелами, только забрала запечатанные соты с медом и поставила новые, с вощиной. А тут, проходя мимо ульев, услышала подозрительный гул. Враг не дремлет!

Чтобы не упустить рой, я быстро подготовилась к борьбе: надела — это в двадцать три градуса тепла! — ватные брюки, перчатки и телогрейку, на голову — сетку, разожгла дымарь. Рой уже начал выходить и собираться на ветке яблони. Ветку придется срезать, подумала я и пошла в сарай за длинным секатором.

На обратном пути я обнаружила, что к дому приближаются два незнакомца с каким-то сооружением, похожим на пылесос. Я встревожилась, но не очень — пылесос не пулемет; к тому же мне было не до них: пчелы ждать не будут.

Я старалась наблюдать за незваными гостями и не выпускать из виду пчел. Пришельцы ходили вокруг дома со своим пылесосом, поблескивающим на солнце, приставляя его к стенам, как будто меня вообще не было. Пылесос тихонько позванивал, а о чем они переговаривались, мне не было слышно.

Хорошо, что я медленно принимаю решения. Пока я собиралась подойти и спросить, что им нужно у меня в доме, со стороны поля показалась фигура в шляпе и темных очках, похожая на Чудака. Я насторожилась. Фигура почти бежала, прикрываясь шляпой и отворачиваясь от меня. Какой смысл прятать лицо, если штаны на нем сидят как на Чудаке? Издали малознакомого мужчину проще всего опознать по ногам, а если он одет — по тому, как сидят на нем брюки. В том, что это Чудак, я больше не сомневалась.

У моей зеленой изгороди Чудак замедлил шаг и, выглядывая из-за кустов, стал внимательно рассматривать незнакомцев. На меня он даже не взглянул. С такого расстояния ему, наверняка, было слышно, о чем они говорили. Надо будет спросить его об этом, решила я.

Владельцы подозрительного пылесоса остановились и стали совещаться, размахивая руками. Вдруг Чудак продрался сквозь покрытый темно-розовыми цветками куст шиповника и подошел к ним, явно заинтересованный их действиями. Он что-то сказал им, указывая на пылесос. Они в восторг не пришли, но и драться с ним не стали.

Один из пришельцев поднялся по ступенькам на крыльцо. Сейчас он войдет в дом, подумала я, дверь-то не заперта! О Боже, что им всем понадобилось в моем доме?! Зато сама я, кажется, им не нужна, и стрелять из этой штуки они не будут.

Последняя мысль придала мне смелости. Я ткнула секатором в ветку с пчелами и, услышав угрожающий рев, бросилась к дому.

— За мной, ребята, в атаку! Летите быстрее! — мысленно скомандовала я. — Сейчас мы им покажем.

Крылатая армия не заставила просить себя дважды. Когда пришельцы заметили опасность, было уже поздно.

Пчел хватило на всех!

К Мите я пришла часов в шесть вечера и, к своему большому удивлению, обнаружила там Ирину. Одну, без детей.

— Митя сейчас придет, — сообщила мне подруга, — ешь пока клубнику.

Солнце еще не село и освещало ту часть открытой веранды, на которой стоял стол с миской клубники и банкой сливок. Сама Ирина почему-то сидела в тени.

Подошел хозяин дома, и я начала рассказывать о том, что со мной произошло. Ягоды я не ела, потому что искусанные пчелами ладони прятала под столом. В следующий раз надену перчатки потолще!

Обычно невозмутимый, Митя заметно нервничал и не отводил глаз от клубники. Неужели ему тоже угрожают? Да нет, не может быть, он бы мне об этом сказал.

— Теперь задавайте вопросы, — закончив рассказ, попросила я, надеясь, что это поможет мне оценить обстановку.

В ответ — тишина. Я удивилась. Почему-то я рассчитывала на большее внимание с их стороны.

— Ну хоть что-нибудь произвело на вас впечатление? Как вы полагаете, на меня напали или нет?

Молчат. Если они и дальше будут молчать, я сама на них нападу!

— Ешь клубнику, — вдруг предложил Митя и совсем некстати стал объяснять, чем модный сорт клубники «Лорд» отличается от другого модного сорта «Трубадур».

— Да что это с вами? — не выдержала я и пристально посмотрела на Ирину. Подруга отвела глаза и подняла воротник блузки, подтянув его почти до ушей. Это мне кое-что напомнило: однажды я сама почти неделю носила шарфик в страшную жару. Более радикального средства от синяков, насколько я знаю, не существует. А теперь Ирина… Та-ак! Кажется, я разгадала эту загадку!

Я успокоилась и потянулась за клубникой.

Увидев мою руку, Ирина издала жуткий вопль и уставилась на распухшую от укусов ладонь. Митя тоже был потрясен.

— Надо ее чем-нибудь намазать, — заявил он. — Луком или чесноком.

— Я уже сделала все, что могла, теперь само пройдет, — успокоила я его. — И вообще, меня пчелы периодически кусают, так что у меня иммунитет.

— О Господи, — воскликнула Ирина. — А что же стало с теми? Они хоть живы?

Значит, мой рассказ все же был услышан.

Мы принялись обсуждать последствия пчелиной (или моей) агрессии. Ситуация разрядилась.

— Ты превысила пределы необходимой обороны, — усмехнулся Митя.

— Просто происходящее вышло из-под контроля, — оправдывалась я. — Никто не виноват.

Про пылесос со звонком Митя сказал, что это миноискатель. Что за мины они ищут? Мины в моем доме?! Только этого мне не хватало! Секунду, а откуда там мины? И откуда они об этом знают?

— Это кто же тебя так не любит, чтобы мину подложить? — спросила меня Ирина язвительным тоном. — И когда это он успел?.. Что ты головой качаешь, вдруг там действительно есть мины, и они могут взорваться, а эти господа хотят их обезвредить? Может, они хотят спасти тебе жизнь!

— Спасти мне жизнь? — переспросила я. — Думаешь, они альтруисты? Нет, этого не может быть. В этом случае ведут себя совсем по-другому — ставят в известность владельца дома. И прятаться при этом никому не надо. Наоборот, я должна знать, кого благодарить. Не понимаю, почему они не обратили на меня внимания?

— Они обратили, но решили, что это твой пляжный костюм, — с иронией предположила Ирина.

— За ненормальную приняли? — возмутилась я.

— Нет, что ты, просто решили не мешать. Знают, что с психами лучше не связываться, — продолжала «подкалывать» меня Ирина.

Я отмахнулась от столь необычной трактовки и высказала свои собственные соображения:

— Они ведь искали что-то железное, верно? Интересно, какие железки нужны им в моем доме? Там их много — от кастрюль до арматуры в фундаменте. А теперь есть даже пистолет… Боже, неужели пистолет?!

— Как, у тебя есть пистолет? — удивился Митя. — Где ты его раздобыла? И когда ты все успеваешь?!

— Он у меня со вчерашнего дня, точнее вечера, — ответила я. — Только что рассказывала, но ты рассматривал клубнику и не слушал.

Митя смущенно улыбнулся. Видно, новая роль была для него не совсем привычной.

— Быстро они сориентировались, — заметила Ирина. — Наверное, Чудак помог. Он очень подозрительный. Ты не находишь?

— Чудак? — удивилась я. — При чем же здесь Чудак? По-моему, он с ними не знаком. Он, наверное, просто так подошел.

— Но к тебе-то не подошел! — продолжала настаивать Ирина. — Или ты думаешь, что он у них эту штуку хотел попросить, чтобы у себя на поле что-то найти?! А следил за ними зачем?! Ты не можешь быть такой наивной, не прикидывайся!

Я замолчала, невидящим взглядом уставившись в стену. Молодой, сильный — ржавые трубы охапками таскал, а чем он, собственно, занимается? На поле одна лебеда растет… На что же он живет? Не лебедой ведь питается!.. И правда, это очень подозрительно.

— И что им всем мой дом так нравится? — сокрушенно вздохнула я. — Вдруг завтра кто-нибудь еще заявится?..

— С пистолетом ты сможешь защищаться, — убежденно сказал Митя.

— Не надо рисковать, — возразила ему Ирина. — Лучше пусть они дом обыщут, а Юлька у тебя на сеновале ночевать будет. От таких железоискателей всего ожидать можно.

Я была вынуждена признать ее правоту. Никогда я не жаловалась на скуку, но в последние дни моя жизнь стала какой-то… излишне «интересной»!

Мы доели клубнику и стали собираться домой: Ирину ждали дети, а мне хотелось перепрятать пистолет.

Вокруг с противным писком летали комары, а о том, что днем светило солнце, напоминала лишь малиновая полоска неба над лесом.

— Кажется, я поторопилась, — пожаловалась мне подруга по дороге домой.

— С расследованием?

— Нет, с Митей, — вздохнула она. — Хорошо, что ты пришла. Хочешь, я Валерку пришлю исправить у тебя проводку?

— Нет, спасибо, — усмехнувшись, ответила я. — Она и такая может мне пригодиться, если кто-нибудь еще нападет.

Дважды я ночевала у Мити на сеновале. Там было душно, пахло пылью и свежим сеном. Где-то в углу скреблись мыши. По мне прыгали какие-то вертихвостки, хорошо хоть — не кусались, а бедная Гамма служила пищей для клещей.

Днем я отправлялась к себе: после выхода роя надо было осмотреть ульи и вырезать все маточники, кроме одного. Не хватало мне еще несколько роев! К тому же раз в три дня я собирала цветки ромашки и календулы, раскладывала их сушиться под навесом, а в дождь — на чердаке. Сначала я обрывала календулу руками, но это оказалось неудобным — цветки прилипали к пальцам. Пришлось к ножницам прикрепить корзинку и срезать цветы прямо в нее.

По вечерам к нам с Митей приходила Ирина, которая обнаружила, что может добраться до его дома за полчаса, переходя ручей в другом месте; ее дети сами ложились спать. Так что месть «шла полным ходом».

Предоставленной возможностью обыскать мой дом никто не воспользовался, хотя я специально оставила пистолет там же, где он был. С самим домом также ничего не случилось. Единственное, что произошло — исчез Чудак.

Заинтригованный Митя осмотрел его поле и, не обнаружив ничего, кроме лебеды, расспросил о Чудаке своих знакомых. Никто о нем ничего не знал.

Приближались выходные, и я подумала, что не стоит рисковать: должна приехать Митина жена Светлана. Поэтому в пятницу мы с Гаммой решили вернуться домой.

Подойдя к дому, я обнаружила на крыльце чьи-то сумки, однако гостей видно не было. Где они шляются? Ведь дверь была открыта, можно было внутри подождать.

Я проверила пистолет, переложила его в кастрюлю с крышкой и пошла копать картошку на обед.

Защитник с Викой появились примерно через час. Оказалось, что им надоело ждать, и они ушли в лес за грибами.

Картошка уже сварилась; я принесла огурцы и молодой чеснок, и мы сели обедать.

Атмосфера за обедом была достаточно напряженной. Вика изредка что-то говорила Защитнику, а я молча смотрела в тарелку и хмурилась. Все мужчины вокруг меня вдруг стали подозрительными, если не сказать — подозреваемыми. Чудак — подозрительный, Защитник — подозрительный, все неизвестные — подозрительные, Митя… Митя нет, не подозрительный, но это мне ничего не давало. Брюнет — тоже не подозрительный, но он «другого поля ягода», и неизвестно еще, что хуже…

И еще одна мысль мучила меня: для чего приехал Защитник? Что ему здесь нужно? Может быть, и правда — обыскал дом и не нашел то, что искал? А что же он тогда искал? На всякий случай я старалась при нем ничего с подругой не обсуждать. И с ним тоже не разговаривала.

После обеда мы с Викой чистили грибы, сидя на крыльце, а Защитник спал под яблоней на раскладушке.

— Ты зачем его с собой взяла? — прошептала я, кивнув в сторону раскладушки. — Для чего он тебе?

— По-моему, я ему нравлюсь, — прошептала в ответ Вика. Я посмотрела на нее с недоумением.

— А он-то тебе нравится?

— Наташке нужен отец, — отрезала она.

— Ты что, какой из него отец! — изумленно воскликнула я.

— Тише, — зашипела Вика, сдирая кожицу с очередной сыроежки. — Он собирается нас с тобой защищать. Не понимаю, почему ты его прогнала?

— Он так сказал?! — удивилась я, невольно повысив голос. Защитник пошевелился, раскладушка заскрипела, и я замерла с подосиновиком в руке. Когда скрип прекратился, я продолжала:

— Ин-те-рес-но… От кого это он собирается нас защищать?

— Подожди, подожди, — остановила меня Вика, взмахнув ножом, которым чистила грибы, — он что-то не так мне сказал?

— Он неправильно объяснил. Вернее, он все правильно понял, но сказал неправду.

Вика в недоумении уставилась на меня, поэтому, бросив шляпку подосиновика в кастрюлю, я добавила:

— Он уехал, не попрощавшись. Лучше ты его сама расспроси.

Мы пошли в дом варить грибы. Там можно было разговаривать свободней, так как спать на раскладушке и одновременно подслушивать у раскрытого окна было невозможно, а за раскладушкой я, на всякий случай, следила. Я еще раз рассказала обо всем, что со мной произошло, а Вика внимательно слушала, стоя у плиты в маленькой кухоньке размером на одного стоящего человека.

— Как бы там ни было, приятеля моего надо как-то использовать, — чуть подумав, произнесла она. — Продемонстрируй его всей деревне, если это деревенские — могут испугаться, а если нет — будут всем рассказывать, что у тебя есть охранник. А письмо могла написать чья-то родственница. Разве у колхозников родственников в Москве нет?

Защитник заворочался на раскладушке, потом привстал, опираясь на локоть, и стал озираться по сторонам.

— Что это он забеспокоился? — удивилась я.

— Там прошел кто-то мимо изгороди, — пояснила Вика, выглянув в окно. Ей, довольно высокой, если сравнивать со мной, было видно намного больше.

Она помешала грибы ложкой, изловила кусок грибной шляпки и протянула мне попробовать.

— Подберезовик, — определила я.

— А с закрытыми глазами узнаешь? — заинтересовалась подруга. — Только на вкус? Да? Сейчас проверим!

Я закрыла глаза, разжевала предложенный гриб и объявила:

— Опенок. Он сладковатый на вкус, душистый.

— А это что?

— Лисичка. Она плотная и слегка резиновая.

— Точно. Вот вам, господин эксперт, еще один экземпляр.

Я положила его в рот и раскусила. Вкус был необычным.

— Это еще что?! — в недоумении воскликнула я и, выплюнув гриб, стала его рассматривать. — На вид опенок, но такая гадость.

— Горький?

— Нет, но острый какой-то. Неприятный. Отравить меня хотите? — спросила я, подозрительно посмотрев на Вику. Разные нехорошие мысли о Защитнике вихрем пронеслись в моей голове.

— Мы же тоже эти грибы есть собирались, — обиженно сказала она. — Теперь придется подождать до утра — если не помрешь, мы их завтра съедим.

Под вечер я провезла Защитника по всей деревне, останавливаясь на каждом углу и заставляя его выходить из машины — открывать багажник, заглядывать в мотор, то есть делать все, что сможет придумать.

У магазина мы увидели привязанную Грозу, все еще в зеленую полоску: обладавшая повышенной общительностью Ирина вышла на разведку и, стоя в очереди, о чем-то беседовала с покупателями. А может, и с продавцами.

Между сидящими на ступеньках магазина и продающими овощи со своих участков колхозниками прыгала Лера. Мне показалось, что она к чему-то прислушивается — Ирина вполне могла дать ей такое поручение.

Вдруг к Лере подскочила пестрая собачка и залаяла так, что копающийся в моторе Защитник в ужасе подпрыгнул. Лера остановилась, но собачка носилась вокруг нее, захлебываясь в истерике.

— Будешь лаять — съедим! — угрожающе заявила Лера.

Собачка вдруг замолчала и скрылась неизвестно куда. Продавцы овощей возмущенно переглянулись.

Утром разыгрался скандал. Точнее, скандал разыгрался ночью, а утром обнаружились его последствия: когда я варила кофе, из комнаты «для гостей» вышла невыспавшаяся Вика с исписанным листком в руках.

— На, читай, — буркнула она, заглянув на кухню, — и жди, пока я успокоюсь.

Вика не умела долго злиться, мы обе это знали, и я надеялась, что, умывшись и почистив зубы, она обретет нормальное расположение духа.

Полстраницы было исписано и зачеркнуто, видимо, предназначалось не мне, а внизу были слова: «Миша мне все рассказал. Ему угрожали, в него даже стреляли. Ты его просто недооценила».

Я его вообще не оценила, подумала я, обожглась горячим кофе, в который забыла положить сахар, и отставила чашку.

— Кто же ему угрожал? — принялась размышлять я. — И когда стрелял? Он же из дома не выходил. В окно, что ли, кто-то стрелял? Промазал и попал в банку с вареньем?

Я не стала ждать, пока Вика успокоится, и пошла ее искать. Вика нервно ходила по дорожке и курила.

Я задала ей те же вопросы, что и себе, повторив про разлитое на полу варенье. Что-то, связанное с этим вареньем, не давало мне покоя.

Вместо ответов на вопросы подруга побежала будить Защитника, бросив горящую сигарету в цветочную клумбу.

В другое время я бы обиделась, а сейчас рванула за ней. Однако Вика захлопнула дверь в комнату у меня перед носом, собираясь провести допрос при закрытых дверях.

Я перелила остывший кофе из чашки в кастрюльку и опять поставила на плиту. Из-за двери доносились приглушенные голоса, но смысл разобрать было нельзя: разозлившись, Вика никогда не кричала, она шептала и шипела, а также писала записки. Эта привычка сохранилась со времени ссор спервым мужем, когда грудная Наташка спала в той же комнате.

Кофейная пена зашевелилась, я подхватила кастрюльку, но в этот момент из комнаты вылетела Вика, промчалась мимо меня, на бегу схватив спички с плиты, и выбежала из дома, едва не упав с крыльца.

От неожиданности я поставила кастрюльку с кофе обратно на плиту и хотела бежать за подругой, но, как только я повернулась спиной к плите, кофе сказало «Уф-ф-ф» и поползло из кастрюльки, заливая плиту грязными хлопьями.

— К пчелам близко не подходи! Они табачного дыма не любят! — крикнула я Вике, раскрыв окно, и вернулась к плите, на которой булькали остатки кофе.

Отсутствие Защитника мы обнаружили лишь перед обедом. Пока я накрывала на стол, Вика осмотрела комнату и обошла вокруг дома.

— Куда он делся, черт проклятый, — ворчала она. — А ты куда смотрела?

— Я плиту отмывала, пока ты под яблонями бродила, — ответила я. — А потом обед варила. Правда, я слышала какой-то шум, но подумала, что это Гамма. И вообще, он мог удрать через окно. Вещи целы?

— Нет там никаких вещей!

— Твои вещи целы? — повторила я, разливая по тарелкам грибной суп. — Садись туда.

— Мои вещи на месте, даже деньги. Я проверила.

— Ну, мы это уже проходили, — заметила я. — Он давно в Москве. Успокойся, ты же его не любишь. И он тебя тоже. Я тебе не говорила, но он и ко мне приставал.

— Догадалась уже, — мрачно бросила Вика. — Я ему сцену ревности устроила. А он сбежал, скотина!

— Ничего, мы тебе другого найдем, — авторитетным тоном заявила я Вике.

— Что-то ты себе никак не найдешь! — фыркнула она.

— Мне он нужен не только «для дела и тела», но и для души. Я собеседника ищу, — доев суп, я положила ложку и посмотрела на подругу, ожидая критики. — И у него должны быть такие достоинства, которые, по-моему, с жизнью не совместимы.

Вика хмыкнула, но комментировать не стала.

Я поставила на стол сковородку с картошкой, при этом мой взгляд упал на полку, где стояли банки с вареньем. У меня опять мелькнула неясная мысль о варенье, но я не смогла на ней сосредоточиться.

— Почему ты хлеб в магазине не покупаешь? — спросила Вика, положив себе салат из помидоров. Она все ела с хлебом, а привезенный из Москвы батон мы еще вчера скормили Защитнику.

— Там хлеб с мухами, — коротко ответила я, не уточняя, что даже такой хлеб бывает два раза в неделю, и за ним надо стоять в очереди полтора часа.

— С какими мухами? С живыми?

— С печеными. Знаешь анекдот про батон с изюмом? Ирина этот хлеб для козы покупает. Она мух ест.

— Кто ест? — в притворном испуге воскликнула Вика.

— Коза.

Пока я наливала в чашки чай, Вика выбирала варенье. Больше всего она любила малиновое. Когда она взяла банку, у меня возникла идея.

— Стой! — приказала я. — Поставь банку обратно и иди сюда. Я поняла кое-что, но еще не все. Твой За… твой Миша заявил, что в него стреляли.

— Ты хочешь сказать, что попали в банку с вареньем?

— Сейчас проверим.

Я потащила Вику к двери, потом к окну.

— В полку с вареньем можно попасть и из двери, и из окна, — сказала она, с недоумением глядя на меня.

— Я сначала тоже так решила. А сейчас меня осенило. И тебя тоже должно!

Вика сдвинула брови, наморщила лоб, огляделась и пожала плечами.

— Думай! — настаивала я. — Ты все знаешь, должна сделать тот же вывод.

Подруга вздохнула и обреченно задумалась.

— Да не морщи ты лоб, это внешний признак мышления, а тебе нужно мозгами шевелить, не бровями.

— Ты ведь ищешь пулю? — наконец спросила она.

— Искала. Но не было никакой пули. И выстрелов не было. Так что он тебе солгал! Если бы пуля попала в банку, были бы осколки и, что самое главное, следы варенья на полке. А их не было!

— Вытер. И осколки собрал.

— Тогда были бы следы от ботинок. Когда в человека стреляют, он нервничает. Что, он будет все осколки собирать? А если будет, то в варенье не наступит?

— Но ему же угрожали, — возразила Вика.

— Скорее всего, нет.

Я немного помолчала, пытаясь вспомнить, как выглядела лужа варенья на полу, и продолжала:

— Лужица была очень аккуратная, как будто варенье просто вылили из банки.

— А где банка?

— Не знаю… Я не искала, — огорчилась я.

— Срочно ищем пустую банку из-под варенья. Как она выглядела?

— Банка высокая, квадратного сечения, с нарисованным на стекле Дедом Морозом и надписью «С Новым годом». И с завинчивающейся пластмассовой крышкой красного цвета.

— А какое в ней было варенье?

— Клубничное.

— Ах, паразит! Такое варенье испортил! — воскликнула Вика и взяла чашку со стола. — Чай совсем остыл, даже пробовать не буду. Поставь новый.

Я снова подогрела чай. Вика взяла с полки малиновое варенье.

— Знаешь, он мог искать на полке пистолет, — задумчиво проговорила она. — Ты ведь говорила, что положила его на полку.

— Черт! Я совсем забыла про него. Значит, про пистолет знали все, — заключила я.

Против обыкновения, мы выпили чай молча. Я напряженно думала, почему же Защитник не взял пистолет. Вика тоже была рассеянна, она опрокинула солонку и уронила ложку с вареньем на пол. Гамма, получившая свою овсянку перед обедом, тут же подбежала и вылизала ложку.

Убирая со стола, мы обменялись результатами размышлений.

— Миша вполне мог себя защитить. У него был свой пистолет, — сказала Вика, поставив банку с вареньем на место.

— Замечательно, — обрадовалась я и добавила, поймав ее вопросительный взгляд: — На твой ответ у меня есть свой вопрос: почему он не взял пистолет с полки?

— У меня тоже есть вопрос: для чего ему понадобилась пустая банка? — сообщила Вика. — И еще: нет ли где-нибудь в стенке пули?

Я внимательно осмотрела стены в поисках дырки от пули, вмятины или, на крайний случай, хоть какого-нибудь дефекта древесины.

— Нет, — заключила я. — Ничего похожего.

Мы вышли в сад. Гамма плелась за Викой в надежде еще на одну ложку варенья. Вика закурила и сказала:

— А если стрелял он, то должна быть гильза. Только для маленькой гильзы не нужна большая банка…

— И пулю, и гильзу можно спрятать в банке с вареньем. Никто не найдет.

— Точно, — обрадовалась Вика.

— Искать не будем, — сказала я, уклоняясь от сигаретного дыма. — Знаешь, сколько у меня варенья?

— Будем зубы ломать?

— Будем есть аккуратно, — заявила я и вспомнила, что одну банку варенья я подарила Чудаку. А вдруг та банка была «с начинкой»?!

— На ужин готовим овощное рагу, — объявила Вика, увидев, что я несу кабачки. — Давай я их почищу, и принеси морковь и лук.

Я сложила кабачки у крыльца и направилась к грядке за морковью.

— И картошки накопай, — крикнула она мне вдогонку.

Пока Вика загорала после обеда, забрав у меня Агату Кристи, я успела прополоть и полить овощи. Потом мы искали банку из-под варенья, но так и не нашли.

— Эти крысиные хвосты не годятся, — недовольно проговорила Вика, взяв у меня из рук пучок лука. Лук у меня не рос, то есть рос, но плохо.

— Укроп с петрушкой не забудь, — добавила она и начала резать кабачок.

Я покорно двинулась к грядкам, но не успела сделать и пяти шагов, как услышала:

— Подожди, потом принесешь, я кое-что вспомнила. Мы с Мишей вчера одного типа видели. В лес шли — его встретили, обратно — он тоже тут гулял, твою изгородь рассматривал.

У меня похолодело все внутри.

— А какой он из себя? — с трудом выдавила я.

— Невысокий, шатен, средней лохматости, зубы торчат, как у кролика. И очки на носу.

— Не брюнет?

— Говорю же, шатен, — повторила Вика, испытующе посмотрев на меня. — А кто брюнет?

— Из милиции, — невозмутимо ответила я, почувствовав одновременно облегчение и разочарование.

Мы поставили овощи на огонь и отправились было за петрушкой, но на крыльце столкнулись с Ириной. Увидев друг друга, мои подруги ощетинились, еще секунда — и зашипят. Надо было срочно спасать положение.

— Привет. Ты по дороге никого не видела? — постаралась я отвлечь внимание Ирины, не особенно рассчитывая на положительный ответ. — Мою изгородь никто не разглядывает?

— Ходит там какой-то хмырь вдоль кустов, — ответила Ирина, покосившись на Вику.

— В очках?

— В очках. А что?

— На кролика похож?

— На кролика? Не знаю. А что вам от него надо? — решила уточнить Ирина.

Мы с Викой переглянулись.

— Чтоб он провалился! — с чувством произнесла Вика.

— То есть как? — не поняла Ирина. — Куда?

— Нам от него ничего не надо, это ему надо от нас, — попыталась объяснить я. — Но не знаем, что. И вчера он тут ошивался.

— Бери пистолет, пойдем спросим, — предложила Ирина.

Я достала из кастрюли пистолет, мы втроем дошли до изгороди, но ни хмыря в очках, ни следов его пребывания там не обнаружили.

— Надо на него засаду устроить, — высказала очередную идею воинственно настроенная Ирина. — Лучше на дереве, с него дальше видно.

Вика идею поддержала.

Мы нашли подходящее во всех отношениях дерево, и я совершила пробное залезание, выронив при этом пистолет. Хорошо еще, что он не задел ничью голову.

Мои подруги обошли вокруг дерева. Когда Ирина подходила к Вике слишком близко, последняя делала резкий шаг в сторону. Я с удивлением наблюдала за ними сверху.

— С земли тебя не видно — листья закрывают, — закончив осмотр, сказала Ирина. — А пистолет, чтобы не падал, к поясу веревкой привяжешь. Что ты оттуда видишь?

— Ничего. То есть никого. Никого за изгородью нет, а от дома Гамма к нам бежит — наверное, овощи подгорели.

Гамма периодически работала сторожем у плиты, особенно когда хотела есть. Вика побежала спасать ужин, Гамма — за ней. Помогать.

Я слезла с дерева, чудом не порвав джинсы.

— Займи чем-нибудь Вику, пусть она постоит спокойно, — обратилась ко мне Ирина. — Мне ее обнюхать надо, я должна убедиться.

— За ужином обнюхаешь, — ответила я, отряхиваясь. — И с оригиналом сравнишь.

— Я уже полдеревни обнюхала, — с гордостью произнесла она. — Но того, что надо, не нашла.

— А что говорят? — поинтересовалась я по дороге к дому, вспомнив козу, привязанную у магазина.

— Про тебя ничего, а про милицию говорят. Что к ним кто-то из Москвы приехал, вроде для проверки. Майор, кажется. А твой Брюнет в каком звании?

— Не знаю. У него одна звезда на погонах. Понятия не имею, что это значит.

— Мы у Мити спросим, — вкрадчиво заметила Ирина и загадочно улыбнулась. — Завтра, когда его жена уедет. Хорошо?

Когда мы вошли в дом, рагу уже стояло на столе — благодаря Гамме оно не успело подгореть. Я остановила Вику, которая раскладывала вилки, и усадила на стул.

— Посиди немного, — попросила я ее, — пусть Ирина тебя обнюхает.

— Что?! — возмутилась Вика и вскочила на ноги. Гамма от неожиданности залаяла.

Я выразительно посмотрела на Ирину.

— Ладно, я уже поняла, что это не то, — миролюбиво заметила она. — Почерк можно не сравнивать.

— Нет уж, — сверкая глазами, заявила мне разозлившаяся Вика, — пусть убедится! Где моя записка?

— Я ее выбросила вместе с другими бумагами. В костер.

Хлопнув дверью, Вика побежала разыскивать записку.

— Она что, пепел принесет? — удивилась Ирина, посмотрев ей вслед. — Я пока еще сгоревшее читать не умею.

— Мы костер будем жечь вечером, — пояснила я. — А записка в куче мусора валяется, если я ее не разорвала, конечно.

Ирина осталась ужинать, сказав, что детей накормит Валерка. Прочитав мятую записку, она заинтересовалась ее содержанием. Мы объяснили.

— Я же говорила, этот тип самый подозрительный, — услышав, что пустую банку мы так и не нашли, веско произнесла она.

— А твои друзья не бывают подозрительными? — огрызнулась Вика.

— Мои друзья не сбегают в самый неподходящий момент! — парировала Ирина, пристально глядя на Вику.

— И много у тебя друзей? — ехидно поинтересовалась та. — Или тебе мужа хватает?

— Если вы не заключите перемирие, я перестану с вами сотрудничать, — вмешалась я, почувствовав, что через пару секунд полетят искры. — Тогда ничего больше не узнаете! Ешьте спокойно.

— Ладно. Давайте выработаем план, — неожиданно согласилась Ирина и миролюбиво улыбнулась. — Я буду начальником разведки, а ты — начальником штаба.

— А Вика? — спросила я, убирая со стола грязные тарелки. — Только не начальником артиллерии, пожалуйста.

Чай мы пили без Ирины, которая, вежливо попрощавшись, ушла, однако я заметила, как она сунула скомканную записку в карман.

До сих пор не получившая свой ужин Гамма подошла к Вике, положила морду ей на колени и заглянула в глаза.

— Мне кажется, мы кое-что забыли, — потрепав Гамму по шее, сказала Вика и потянулась к собачьей миске.

— Петрушку с укропом, — не задумываясь, подтвердила я.

— Мы с тобой две идиотки, — заявила я Вике.

— С чего это ты взяла?! — возразила она, пошевелив угли в костре. По потревоженному полену пробежал тонкий язычок голубого пламени. — Говори только за себя.

— Ладно, — без борьбы согласилась я.

Мы сидели у догорающего костра, уставшие и пропахшие дымом, и обсуждали мои отношения с Брюнетом, вернее, отсутствие таковых. Я наконец рискнула рассказать о нем Вике, поэтому мы жгли костер уже четвертый час.

Давно стемнело. Костер освещал лишь наши лица да два-три метра вокруг; если нас кто-то и подслушивал, мы не могли его заметить. Впрочем, мы не смотрели по сторонам: от языков пламени невозможно было оторвать глаз — огонь жил своей, сказочно красивой жизнью.

Вика предлагала мне варианты знакомства с Брюнетом, я не соглашалась, подкладывая в костер дрова и качая головой. Мой внутренний голос, удерживая от проявления инициативы, говорил мне: «Не торопись. Все придет само».

— Попробуй, ну что ты теряешь, — убеждала меня подруга, недовольная моей несговорчивостью.

— Не буду, — в очередной раз ответила я и зевнула. — И про пистолет я ему не расскажу.

Вот тут-то я и поняла, почему мы идиотки: пистолет появился позже. Можно снять часть обвинений с этого дурака Защитника.

— Мы с тобой оказались неправы: когда был пистолет, его уже не было, — продолжила я вслух свою мысль. — Вернее, когда он был, пистолета еще не было.

— Так он у тебя уже был? — озадаченно спросила Вика. — Тогда зачем тебе с ним знакомиться?

— Защитник был. Брюнет не был.

— Кто был? — зевая, уточнила она. Глаза у нее слипались, и следить за ходом моих мыслей она уже была не в состоянии.

Щелкнуло тлеющее полено, в темноте фейерверком рассыпались искры.

— Миша, Миша был. Не спи. Пистолет он на полке не искал, так как его там еще не было. Он уже уехал, когда я его туда положила.

— Тогда зачем ему понадобилась банка? — пробормотала Вика и замолчала.

Я накрыла мерцающие угли листом железа и обнаружила, что Вика заснула. «А Гамма спит в доме», — почему-то подумала я, глядя на подругу, растолкала ее, и мы пошли спать.

В воскресенье Вика уехала — у нее закончился отпуск; я полдня просидела в засаде на дереве с пистолетом и Агатой Кристи в руках. Сидеть на ветке было неудобно, и ноги совсем затекли. Потом я долго не могла их разогнуть.

Интересно, как это выдерживают птицы?

В понедельник я оборвала на поле оранжевые головки календулы, разложила их сушиться и снова отправилась в засаду, взяв с собой дощечку с привязанной к ней подушкой, которую укрепила между двумя ветками. Люблю я, грешная, комфорт!

— Я тоже могу быть начальником разведки, не так ли, дорогая? — улыбнулась я, обращаясь к самой себе, устроилась поудобнее и уткнулась в книжку. «Пуаро повернулся к комиссару», — прочитала я и забыла обо всем на свете почти на час. Я бы читала и дальше, не обращая внимания на окружающих, если бы не наткнулась на странную фразу о клумбе, на которой «цвели поздние розы, пионы и синие гиацинты». Гиацинты у меня цвели в конце мая, пионы — в конце июня, а розы… розы могли цвести до октября. Но чтобы одновременно?! И кто в этом, интересно, виноват: английский климат или переводчик?

Подняв глаза от страницы, я внезапно увидела злоумышленника, выглядывавшего из-за изгороди. Он постоял немного, тяжко вздохнул, продемонстрировав торчащие вперед верхние зубы, затем повернулся ко мне спиной (а может быть, затылком — не знаю, как выразиться поточнее), и медленно двинулся по дороге.

Сверху я его хорошо рассмотрела: кроме сходства с кроликом, он имел плешь диаметром примерно семь сантиметров. И очки на носу — незатемненные стекла в тонкой металлической оправе. «Плешивый Кролик», — окрестила я его.

Проверив пистолет, я начала сползать с дерева, стараясь производить как можно меньше шума. Привязанный к джинсам пистолет, вывалившись из кармана на всю длину веревки, больно ударил меня по ноге.

Прихрамывая, я вылезла на тропинку за спиной у Кролика и направила пистолет ему в спину. Так мы прошли метров десять. Пора было поставить его в известность о том, что у него появился конвоир.

— Эй, — окликнула я его сначала тихо, потом громче, — эй вы, идите сюда! Руки вверх! Не двигаться!

Кролик медленно обернулся, поднял руки и сделал шаг ко мне.

— Стоять! — крикнула я ему и подняла пистолет выше.

Увидев направленный на него пистолет, Кролик растерялся. В его серых глазах я разглядела ужас.

— За что? — пролепетал он. — Отпустите меня, я ничего не сделал.

— Что вам здесь надо? — грозно спросила я.

Кролик два раза беззвучно открыл рот, вздохнул и ничего не ответил. Очевидно, придумать с ходу достойное объяснение не сумел, а заранее заготовленной версии у него не было.

— Повернитесь и идите вперед! — скомандовала я. — Да пошевеливайтесь!

Я решила, что вести его надо к Мите, и мы пошли: он впереди с поднятыми руками, я за ним с пистолетом на веревочке. Отвязывать пистолет не было времени, к тому же я подумала, что при попытке выбить у меня оружие он далеко не улетит.

Когда Кролик сказал, что у него устали руки, я разрешила ему их временно опустить.

— При попытке к бегству буду стрелять, — предупредила я. — Могу убить с перепугу.

Мы дошли до дома Мити.

— Поднимите руки! — приказала я.

В окне мелькнула Светка, взмахнула половником и исчезла. Раздался звон, но я не остановилась, надеясь, что она не упала в обморок, а всего лишь уронила половник.

Из дома выбежал Митя и бросился ко мне.

— Смотри, кого я поймала, — обратилась я к нему. — Он вдоль моей изгороди шастал и дом разглядывал. Наверное, один из тех бандитов.

— Да нет, скажите же ей, — произнес Кролик, повернувшись к Мите. — Я не виноват, я за ней не следил, мне она не нужна.

— А что же вам нужно? — недовольно воскликнула я. — Что вы здесь высматриваете и вынюхиваете?

Кролик молчал. Не дождавшись ответа, я скомандовала:

— Давайте сюда оружие!

— Да безоружный я, — пробормотал Кролик и в подтверждение своих слов похлопал себя по карманам. — Ну, честное слово!

— Похоже, безоружный, — сказал, успокоившись, Митя. — Юль, отпусти его. Я его немного знаю. Он у меня навоз покупал.

— А зачем вам навоз? — с сомнением спросила я Кролика. Он не производил впечатления сельского, точнее сельскохозяйственного, труженика: ни колхозника, ни тем более фермера.

— Продал, — мрачно ответил он.

— Спекулянт, значит, — отметила я. Спекулянт, конечно, тоже был подозрительным, но совсем в другом смысле. И вообще, был он какой-то такой… ни рыба ни мясо!

Я опустила пистолет, который повис на веревке.

— Ну, тогда идите, — разрешила я Кролику. — Только чтоб у моей изгороди я вас больше не видела!

— Ладно, — пообещал он, преданно заглянув мне в глаза. — Я к вам еще зайду. В гости.

Он повернулся и пошел; я проводила его взглядом, на всякий случай стараясь запомнить, как сидят на нем брюки.

— Хорошо, что ты пришла, — негромко сказал Митя, когда Кролик скрылся из вида. — Ко мне Ира зайти собиралась, а у меня, видишь, что? Светка на неделю осталась, варенье варить хочет. Предупреди ее.

— Ладно, вечером посижу на дереве, покараулю, — согласилась я. — Она теперь мимо меня не ходит, у ручья сворачивает. А навозного спекулянта ты откуда знаешь?

— Он давно тут шляется, покупает что-то, продает… Если что-нибудь происходит, он всегда там крутится. Но не нападает, не бойся.

Я и так понимала, что его не надо бояться, вернее, что бояться надо не его. Но кого?

После обеда я собрала малину, сварила из нее варенье — получилась трехлитровая банка, а потом, часов в восемь, залезла на дерево — караулить подругу. Солнце уже клонилось к западу, протыкая острыми лучами попадавшиеся на пути облака и окрашивая их в розовато-алый цвет.

Минут через двадцать вдалеке показалась Ирина. Спрыгнув с дерева, я побежала к ней, держа пистолет в руке, так как в кармане он плохо помещался, а, болтаясь ка веревке, бил по ногам.

— Стой, — крикнула я, взмахнув пистолетом.

Ирина остановилась как вкопанная.

— Ты что, спятила?! — завопила она, указывая на пистолет, когда я подбежала ближе.

— Успокойся, это не для тебя, у Мити жена, а я Кролика поймала, — выпалила я, с трудом переводя дыхание.

— Свари его на ужин! — посоветовала возмущенная Ирина.

— Да не такого, а Плешивого, — ответила я, не обращая внимания на ее тон. — К Мите его водила, он его знает, он навозом спекулирует.

Подруга посмотрела на меня как на сумасшедшую и стала отбирать пистолет. Я не сопротивлялась.

— Где чья жена, и почему Митя спекулирует навозом? — попыталась выяснить она, засовывая пистолет в мой карман. — Кто готовит кролика? И почему он плешивый, он что — больной?

— Господи, — простонала я, — слушай внимательно: Митина жена осталась варить варенье. Я у них была.

Ирина сразу погрустнела, и мы повернули к моему дому.

— Еще я поймала того, кто ходил вдоль изгороди, он похож на кролика. Митя его знает, он навозный спекулянт. Мы его отпустили. Он меня не убьет.

— А что ему было нужно?

— В следующий раз поймаю — выясню, — невесело усмехнулась я.

Обогнув изгородь, мы свернули на тропинку, ведущую к крыльцу.

— Ты почему окна не закрываешь? — строго спросила меня Ирина, увидев развевающуюся в раскрытом окне занавеску в бело-зеленую клетку.

— Забыла. Держи ключ.

Ирина поднялась на крыльцо, а я задержалась у клумбы, чтобы срезать необыкновенной красоты темно-бордовые флоксы, и шла к дому, вдыхая исходивший от букета неповторимый аромат южной ночи. Такие ночи бывают в Крыму…

— Боже мой, — взвизгнула моя подруга, открыв дверь. — Иди скорей!

На полу валялись осколки разбитой посуды. Гамма лежала около кресла и тихонько рычала.

— Я же говорила! Он залез через окно! — переживала Ирина. — Юлька, куда ты? Стой! — сдавленно крикнула она, хватая меня за руку.

Я уронила флоксы на пол, выхватила пистолет и осторожно двинулась вперед.

— Нет никого, — объявила я, осмотрев дом. — Кажется, ничего не взяли. Пистолет-то у меня. Чашки вот жалко…

Свободной рукой я подняла флоксы и положила их на стол.

— Вот он! — вдруг закричала Ирина. Она все еще стояла у двери. Я вздрогнула и повернулась к ней. — Да не здесь, вон! Сидит, сволочь! — она ткнула пальцем в сторону полки с посудой.

На полке сидел огромный черно-белый кот. Он испуганно таращил глаза и дергал хвостом.

Увидев кота, я с облегчением вздохнула и положила пистолет на стол рядом с цветами.

— Надо было чашки в шкаф убрать, а не на открытую полку, — пожаловалась я подруге на саму себя.

Я вывела рычащую Гамму в сад. Кот тут же слетел с полки и выпрыгнул в окно; Ирина ушла, а я осталась дома собирать черепки.

Утром у меня не завелась машина.

Правда, сначала я выжимала сцепление и тормоз одновременно, что вполне простительно расстроившейся девушке, но потом я исправилась, а она все никак не желала заводиться.

Количество чашек и тарелок у меня сильно уменьшилось, поэтому я и расстроилась: в этом году в стране нет не только еды, нет и посуды. А визит в магазин — это испытание даже для людей с крепкими нервами. Но делать нечего — я все же отправилась в деревенский магазин.

По дороге меня обогнала черная «Волга» и затормозила почти перед моим носом. Я отскочила в сторону, собираясь бежать, но из машины вышел Брюнет.

— Почему вы пешком идете? — спросил он, поздоровавшись. — Что-нибудь с машиной случилось?

— Сломалась, — подтвердила я, немного успокоившись. Теперь убегать было необязательно.

— Вам куда? Могу подвезти, — предложил он, слегка улыбнувшись, при этом его глаза засияли своим собственным, словно нездешним светом, как будто принадлежали не человеку, а какому-то высшему, бесплотному, идеальному существу. Мое сердце дрогнуло.

Стараясь сохранить спокойствие, я уселась на переднее сидение рядом с ним, откинула челку со лба и произнесла:

— Желаю ехать в магазин!

— Слушаюсь, — в тон ответил мой новый шофер. — Могу и обратно отвезти.

— И машину мою починить можете? — с надеждой посмотрела я на него.

— Попробую.

В магазине действовал только один прилавок, распугивавший покупателей алюминиевыми вилками и пластмассовыми чашками. Вилки гнулись, как акробаты, при соприкосновении с любой поверхностью, а чашки были ярко-красными, как стоп-сигнал светофора. Еще там продавали канцелярские кнопки, штопор, кусачки и галоши на великана. Почти джентльменский набор.

На всякий случай я купила две чашки и вышла. Сидящие на ступеньках колхозники вдруг замолчали. Один из них негромко сказал:

— Во, гляди! Мужиков меняет, как перчатки.

— Как носки, — небрежно бросила я, с удовлетворением отметив, что у них разом отвисли челюсти. Хорошо, что Брюнет сидел в машине и ничего не слышал.

На обратном пути я, неожиданно для себя, стала жаловаться на жизнь. Ах, как мне хотелось, чтобы этот человек меня понял. Он вызывал у меня вполне понятное для женщины желание — быть слабой и беззащитной, ну хотя бы на время. Я бы с удовольствием переложила часть своих проблем на плечи мужественного и заботливого, а еще лучше — близкого человека.

Я рассказала ему о том, что случилось со мной после получения письма с требованием денег — обо всем, кроме пистолета, конечно. Слушать-то он слушал, но не мог прогнать со своего лица недоверчивую улыбку, как будто я сама все это придумала. И только когда я сообщила про пчел и про соседа, он стал серьезным и внимательным. Наверное, покусанные лица уже где-то всплыли.

За несколько минут починив мою машину, Брюнет попросил меня повторить свой рассказ для его коллеги в Москве. Я согласилась, мы условились о времени и месте встречи, и он уехал. Мог бы на прощание руку поцеловать!

«Не смей больше ему жаловаться, дорогая!» — приказала я себе.

Отправляясь на встречу с коллегой Брюнета, я надела короткую юбку. Это был мой первый выход в мини-юбке за последнее время, поэтому я чувствовала себя не в своей тарелке.

Все еще переживая из-за юбки, я подъехала к нужному бульвару, припарковала машину, вышла и направилась к указанной скамейке, стараясь не замечать внимательных взглядов мужчин. Присев на ее край, я огляделась. Рядом со мной сидел солидный мужчина с сединой в волосах. Рядом с ним — Брюнет. Как я могла его сразу не заметить?!

Солидный тем временем посмотрел на часы и сказал:

— Ну, где там эта ненормальная девица?

Я так и подскочила на лавке и воскликнула:

— Девица — это я.

Брюнет отвернулся, пряча улыбку. Солидный слегка покраснел.

— А где вы учитесь? — спросил он после недолгой паузы, во время которой внимательно меня осмотрел.

— Я… мне… а я уже закончила школу! — неожиданно выпалила я. — И институт тоже!

Солидный еще раз внимательно посмотрел на меня и официальным тоном предложил подробно изложить все события последних дней.

Вздохнув, я приступила к рассказу о том, что со мной произошло, изо всех сил стараясь четко и последовательно описывать события, чтобы не подвести Брюнета. Меня выслушали не перебивая, потом стали задавать дополнительные вопросы. Например:

— Почему вы решили, что это были не колхозники?

— Во-первых, они бы дом подожгли или хотя бы стекла побили, — начала объяснять я. — Во-вторых, зачем бы им письмо писать?

— Вы письмо сохранили? — поинтересовался Солидный.

— Да. А в-третьих…

— Давайте письмо! — перебил он.

— Оно у меня дома. В-третьих, письмо было написано аккуратным почерком и духами пахло.

— Вы не могли бы передать нам это письмо?

— Хорошо. В-четвертых, — упорно продолжала я доводить свои соображения до сведения милиции, — зачем им в моем доме что-то искать?

К Солидному подлетела муха и стала пристраиваться на булавку для галстука.

— Объясните мне, что происходит, — попросила я Солидного, попытавшись за его спиной поймать взгляд Брюнета. — Почему у письма нет продолжения? Почему так много желающих попасть в мой дом? И почему я до сих пор жива?

— К сожалению, пока я не могу дать ответы на ваши вопросы, — ответил Солидный, отмахнувшись от мухи, при этом у него был такой вид, будто он отмахивается от нас обеих.

Я вздохнула и немного помолчала. Неужели мои вопросы ему так же неприятны, как и муха на его галстуке?

— Скажите, среди людей с детектором металла не было вашего предыдущего посетителя? — услышала я еще один вопрос. — Того, который от тока пострадал?

— Нет, — ответила я, тряхнув челкой. — Они совсем разные были. Этот высокий и тяжелый, а те маленькие и худые. И штаны на нем сидели мешком.

Мои собеседники переглянулись. Я надеялась, что они оценили женский метод познания мира. Солидный опять попытался прогнать муху, никак не желавшую расстаться с намерением украсить собой булавку для галстука.

— Опишите его, — попросил он, резко взмахнув рукой. Муха получила бы сотрясение мозга, если бы он по ней попал.

— Цвет волос, по-моему, серый. Стрижка короткая. Нос длинный. И уши.

— Что уши? — не понял Брюнет. — Тоже длинные?

— Нет, не длинные. Ну такие… большие. Ой, не знаю… — замялась я. — Мне кажется, они по земле волочились.

— Как это по земле?! — с недоверием покосился на меня Солидный.

— А когда я его к дороге тащила…

Я опять помолчала, пытаясь сосредоточиться.

— Одет был во что-то темное. Не помню. Вообще-то, там было темно, а под фонарем я не останавливалась. Рубашка в клетку, вроде бы. С короткими рукавами.

Тут я вспомнила, как его трясло, и засмеялась. Солидный посмотрел на меня, как на сумасшедшую.

— А штаны? — с сомнением спросил он.

— У него ноги длинные. А брюки сидят плохо. Не так, как на вас.

Мои следователи опять переглянулись, как бы случайно посмотрев при этом на брюки друг друга.

— А те, другие, с металлоискателем, они как выглядели? — задал следующий вопрос Брюнет.

— Я точно не помню. Не до них мне было. У меня там пчелы улетать собирались. К тому же через сетку не так уж хорошо и видно.

Я порядком устала. После напряженных попыток припомнить детали я почувствовала себя канарейкой, которую в течение часа безуспешно выжимали в чашку с чаем.

Солнце закрыла туча, и подул ветерок. Меня беспокоило то, что я не взяла с собой зонтик. Вечно я попадаю под дождь!

Впрочем, волновалась я не из-за дождя, в машине он не страшен, а потому, что оказалась плохим свидетелем: по моим описаниям они никого не смогут опознать.

По прошлому опыту сданных экзаменов я знала, что в спокойной обстановке могу вспомнить гораздо больше. Так оно, наверное, и случится: по дороге домой сами собой всплывут дополнительные приметы…

— Так что же они ищут? — спросил Солидный. Его муха уже улетела. — У вас есть какое-нибудь предположение?

— Нету. Похоже, они уже почти все обыскали. И ничего не нашли. Если, конечно, знают, что ищут.

Я твердо решила не говорить им про пистолет.

— По-моему, самое ценное у меня — это семена и лекарственные травы. А из железок — мини-комбайн. Но он — самоделка, и в доме я его не держу.

Снова появилось солнце, и стало жарко.

— В целях собственной безопасности я бы отдала им то, что они ищут, — продолжала я. — Конечно, если бы они меня об этом попросили.

— А вы не замечали за собой слежку? — задал очередной вопрос Брюнет.

Я ответила отрицательно. На всякий случай меня проинструктировали.

— Значит, завтра я заеду за письмом, — на прощание заключил Брюнет и улыбнулся. Кивнув, я встала и, попрощавшись, пошла к своей машине.

Я была разочарована. Мне ли он улыбнулся? Или своим мыслям? Ни помощи, ни поддержки. Даже никаких объяснений.

Обратно я ехала как во сне, автоматически хватаясь за руль в случаях крайней необходимости. Обычно я ездила аккуратно, понимая, что женщина за рулем — дело опасное: загляделся встречный водитель — и привет! Но сейчас я снова и снова прокручивала в уме прошедшие события. Сколько всего произошло, а я все еще ничего не понимаю, думала я. А пора бы!

В чем же дело? Кому понадобилось писать мне письмо? Что им нужно? Меня почему-то никто не трогает; только вот гости являются без приглашения и в большом количестве. Конечно, это придает моей и так не слишком однообразной жизни определенную пикантность, но все же…

На перекрестке я не заметила, что зажегся зеленый свет, чем вызвала неистовый гнев водителей стоявших сзади машин. Но мне было все равно.

«Ну давай, дорогая, думай», — повторяла я себе.

И я придумала!

Я так обрадовалась неожиданно возникшей идее, что не вписалась в поворот у деревенского магазина и съехала в кювет, к огромной радости всей деревни, стоящей в очереди за хлебом. Ах, колхозники, колхозники… Уж вы-то здесь точно ни при чем!

На крыльце я нашла записку от Ирины с подробным указанием, какие звезды на погонах какому званию соответствуют, и Плешивого Кролика, который сидел на ступеньках с неопределенным выражением лица и очень обрадовался, увидев меня. Я, напротив, огорчилась, так как он не вызывал у меня теплых чувств.

— Заходите, — невнятно пробормотала я, открывая дверь.

Я проголодалась, но не знала, что делать: сесть обедать одна я при нем не могла. Кормить его обедом? Не кормить? Может, предложить ему чаю? Не буду — противный. Придется поголодать.

— Что-то вокруг вашего дома происходит, — произнес он, поднимаясь по ступенькам. — Никак не могу понять — что.

— А вам-то что за дело? — удивилась я. Вернее, сделала вид, что удивилась.

— Интересно. Да вы не бойтесь, мне от вас ничего не надо. Тут все вокруг вашего дома ходят, глаз от него оторвать не могут, чуть шеи себе не свернули. Как будто других дорог нет.

— А кто ходит? — поинтересовалась я. Мне вдруг захотелось спросить его про Брюнета. Спросить или не спросить? А если он сам из милиции? А если нет? Говорит вроде разумно, а глазами вокруг так и стреляет. Не надо было его в дом пускать.

— Так кто тут вокруг моего дома ходит? — переспросила я.

— Да много их, — пожал плечами он. — Кто за кем следит, я еще не понял. Когда узнаю, обязательно вам сообщу. Я вот, между прочим, видел, как ваш гость варенье из банки разлил. И вот что я вам еще скажу…

— Какой гость? — не дослушав, переспросила я. Услышанное мне совсем не понравилось.

— А такой… здоровый. Громила белобрысый.

Это было сказано про Защитника. Кролик явно что-то видел. Или знал.

— Он варенье на стол тащил и хотел из банки вылить в кастрюлю. А потом испугался и пролил его на пол…

— А откуда, — вкрадчиво спросила я, — откуда вы знаете?

— Я… Ну я… — начал робко оправдываться Кролик. — Я сначала в окно… издали смотрел, а потом… чтобы лучше видеть… наклонился… и очками стекло задел. А он вздрогнул, подскочил и… — он замолчал и застенчиво улыбнулся.

Вот, значит, как было с вареньем. Но зачем?!

— А где вы живете? — задала я следующий вопрос.

— Я тут недалеко, — махнул Кролик рукой в неопределенном направлении. И опять зыркнул по сторонам. Избавь меня от него, Боже!

Он снял очки и принялся неторопливо протирать их висящей на окне занавеской. Моей занавеской!

Вскоре Кролик ушел; я спрятала пистолет, который на всякий случай брала с собой в Москву, в кастрюлю, а кастрюлю — на шкаф, чтобы ее не было видно.

Пообедав и накормив Гамму, я взяла ручку и лист бумаги. Мне предстояло составить план действий в соответствии с осенившей меня идеей. Теперь важно не наделать глупостей — и все будет в порядке! Лучше уехать на недельку в Москву. И Гамма будет рожать в спокойной обстановке, а то ходит из угла в угол, скулит. Подстилку разворошила. Вот завтра с утра и поедем. Надо только сообщить об этом кому следует. И кому не следует — тоже. Пусть сами с моим домом разбираются.

— Дорогая моя, иди сюда, — обратилась я к Гамме, но она залезла под стол и легла. Я забеспокоилась.

— Гамма, ко мне! — повысила голос я.

Она подошла, жалобно взглянув на меня. Я внимательно ее осмотрела. Так и есть, рожать собралась. Не надо было за котом гоняться!

Я приготовила ей место, отгородив часть комнаты, и налила в миску свежей воды.

План действий составлять я не стала.

Было два часа ночи, когда раздался тихий стук в окно. Я сидела при включенном свете рядом с рожающей Гаммой. Она никак не могла найти удобное положение, ворочалась и повизгивала, умоляюще глядя на меня, как на собачьего бога. Два щенка уже копошились на подстилке.

«Три звезды, одна полоска — старший лейтенант, четыре звезды, одна полоска — капитан, — бубнила я, заглядывая в записку Ирины и пытаясь запомнить, — одна звезда, две полоски — майор».

В этот момент я и услышала, как постучали в окно. Интересно, куда идти: к окну или к двери? Я спрятала записку в карман и направилась к окну.

— Что это вам не спится? Среди ночи в гости не ходят, — надменно произнесла я, стараясь скрыть дрожь в голосе. К кому я обращалась, видно не было.

— Я беспокоился. Что-нибудь случилось? У вас свет горит всю ночь, — услышала я голос Брюнета.

Я впустила его в дом, даже не спросив, откуда он знает, что свет горит всю ночь.

— Тише, у меня собака рожает, — прошептала я. — А что произошло?

— Все в порядке, просто хотел проверить, — также прошептал он, обнимая меня за плечи и усаживая в кресло. Я не сопротивлялась.

Сам он сел рядом на стул и посмотрел на меня своими удивительными глазами. Приятное мужественное лицо, уверенный взгляд, открытая улыбка… Такой мужчина будет опорой для женщины, он поддержит ее, успокоит… С ним можно поговорить, посоветоваться, рассказать ему о своих проблемах. Человек с такими глазами должен, нет, просто обязан все правильно понимать. И вот он сам пришел ко мне…

«Ну, что теперь, дорогая? — улыбнулась я себе. — Главное — быть благоразумной. Может, предложить ему кофе? Хорошо, будет кофе».

Пока мы пили кофе, он рассказывал о себе: училище, жена, сын, развод… Потом еще кто-то, потом еще… Все от него чего-то хотели, однако никто не понимал.

«Бедняжка, — подумала я, перестав его слушать. — Никто не понимал? Ну что же, это поправимо».

Отставив чашку, Брюнет посмотрел на меня долгим, волнующим взглядом. Этот взгляд лишил меня собственной воли, и, когда он через стол протянул мне руку, последней моей четкой мыслью было: «Что же он со мной сделал?!»

Я, как завороженная, положила в его руку свою ладонь. Что-то при этом произошло со мной, все вокруг замерцало разноцветными красками и рассыпалось блестками по комнате. Окружающий мир стал каким-то нереальным, закружился и куда-то поплыл; и все мое благоразумие, пару раз взмахнув крыльями — очевидно, для разгона — с тихим шелестом упорхнуло в окно.

Потом мы целовались, сидя на диване; между поцелуями я собирала все свои силы и, хотя мне совсем не хотелось отвлекаться, оглядывалась на Гамму, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Гамма без осложнений родила еще шесть щенков.

Когда начало светать, я поднялась с дивана, выключила электрический свет и напоила уставшую собаку.

Непреодолимая сила потянула меня обратно на диван.

Про письмо мы, естественно, забыли.

Утром, проводив Брюнета, я легла спать и проспала до двенадцати. Встала, позавтракала и выпила кофе. Было жарко, делать ничего не хотелось.

Я бы снова легла спать, но мешало чувство долга: дождей не было вторую неделю, а капусту надо поливать каждый день, да и лук тоже.

Вокруг Гаммы копошились слепые щенки. Везти ее в Москву с «детским садом» было нельзя.

Конечно, оставаться здесь было не очень благоразумно с моей стороны, но я собиралась быть предельно осторожной и бдительной, ни во что не ввязываться и никому не мешать — пусть делают с моим домом все, что захотят. Я надеялась, что это позволит мне избежать опасности.

Митя нашел меня среди капусты.

— Мы вот случайно к тебе забрели, — неуверенно произнес он, отогнав коров от грядок. — Тебе тут не скучно?

Я насторожилась. К чему это он клонит?

— Мне нормально, даже весело. Одних собак девять штук. Еще гости приходят, иногда с пистолетами. Через день, в субботу, Вика приедет. А что?

— Ну, — замялся Митя, — я вот подумал… А вымогателей твоих пока не нашли?

— Пока нет.

— А милиция помогает?

«Может, ему тоже угрожают? Тогда моя теория никуда не годится», — подумала я и стала активно расспрашивать.

Выяснилось, что никто на него не нападал и не угрожал, всего лишь уехала жена, и он хотел, чтобы я сообщила об этом Ирине. Так бы сразу и сказал!..

— Ладно, я к ней вечером зайду, — пообещала я.

Гамма меня больше не сопровождала. Она выбегала на улицу минуты на полторы, потом стрелой летела обратно к потомству. Поэтому к Ирине я пришла одна и сразу наткнулась на Валерку — он чинил табуретку во дворе. Ирина готовила ужин, дети играли, бегая по дому.

Я прошла в дом и села за столик рядом с плитой, сообщила об отъезде Митиной жены и хотела рассказать подруге о своей теории.

— Как ты думаешь, почему меня еще не убили? — начала я.

— Да тебе всегда везет! — воскликнула она, переворачивая котлеты. В ее голосе звучала непонятная мне зависть. Нашла, кому завидовать. — Лера, остановись!

Пробегавшая мимо нас Лера затормозила и столкнулась в дверях с Валеркой, который нес табуретку. Поставив ее у стола, он заглянул в сковородку с котлетами, потом — в сковородку с картошкой. Попробовав картошку, посолил и, не сказав ни слова, ушел. Ирина не обратила на это внимания.

— Ты даже когда на одной ножке на стуле качаешься, не падаешь, — продолжала она тем же тоном. — Мои дети уже все стулья разломали, на двух качались, а ты…

Вдруг Ирина испуганно замолчала на полуслове, но было уже поздно.

— Тетя Юля, а как на одной ножке качаться? Покажите! — подскочила ко мне Лера. За ней подбежал Денис.

— Не смей! — закричала Ирина. — Пусть на двух качаются, а еще лучше — на трех.

— На трех качаться нельзя, — возразила я.

— Почему нельзя? — спросил подошедший Петя.

— Потому что три точки всегда лежат в одной плоскости.

— Это мы еще не проходили, — тут же сказала Лера.

Дети накрыли на стол, Иринанарезала хлеб, и мы сели ужинать. Я положила на хлеб кусок масла — не намазывая, так как нож понадобился кому-то еще.

— Я знаю, как объяснить то, что вокруг меня происходит, — обратилась я к Ирине.

— Денис, не стучи, — сказала она и повернулась ко мне. — Да? И что же?

— Дело вовсе не в везении! — воскликнула я и взмахнула бутербродом, при этом масло съехало с куска хлеба и упало на пол. Проследив за ним, я не поверила своим глазам: масло упало на ребро и застыло в таком положении.

— Говорю же, везет! — повторила Ирина, и я обиженно замолчала.

— Я тоже кое-что узнала. Всю неделю работала не покладая рук. Вернее, головы, — сказала Вика. Она приехала в субботу, как и обещала.

Мы сидели в тени под яблоней. Вокруг с жужжанием носились пчелы, вызывая желание пригнуться, но больше нам никто не мешал. Я рассказывала о своей идее.

— Представь: мы с тобой где-нибудь зарыли банку с вареньем. Например, у Мити.

— Банку с вареньем? — удивилась Вика.

— Ну, не с вареньем, с чем-нибудь другим. С алмазами. Закопали ее у Мити и теперь хотим забрать ее обратно. Митя об этом, естественно, не знает.

— Так вот зачем ему понадобилась банка, — задумчиво произнесла Вика. — Он мог что-то закопать.

— Чтобы выкопать банку, нам вовсе не надо убивать Митю, — продолжала я. — Достаточно просто выманить его из дома. Ты слушаешь?

Вика вздрогнула, тряхнула головой, отчего за ее спиной взметнулось облако блестящих на солнце волос, и рассеянно посмотрела на меня.

— Да-да, продолжай, — пробормотала она. — Я просто представила, как Мишка закапывал банку под яблоней.

— Напишем Мите письмо, назначим встречу на вокзале — три часа туда, три обратно, час или два он нас там будет ждать, итого восемь, то есть целый день. Можно двадцать банок вырыть.

Вкка кивнула и дальше слушала не отвлекаясь.

— Возвращаемся ко мне. «Клюнув» на письмо, я бы на целый день уехала, а «эти», не знаю кто, свои дела спокойно бы провернули, тем более что они на субботу все назначили. Окружающие бы подумали, что ко мне гости приехали. Я бы на электричке уехала, это значит, что моя машина стояла бы здесь, то есть я как будто дома. Никто бы ничего не понял. Ну как?

— Пока нормально. Только непонятно, почему писем больше нет, ты ведь ту субботу с часом «X» пропустила.

— Слушай дальше. Предположим, мы с тобой враги. Я от тебя спрятала алмазы у Мити, а ты об этом не знаешь, то есть знаешь, что я их спрятала, но не знаешь точно — где. И ты их хочешь найти. Что ты будешь делать?

— За тобой следить стану.

— Правильно. В этом случае, если я хочу забрать алмазы, мне надо вырыть их, производя как можно меньше шума. Так? А если при этом я Митю убью, ты сразу догадаешься, где собака, то есть банка, зарыта. А если не догадаешься, то, по крайней мере, насторожишься и глаз с этого места спускать не будешь. Так зачем мне его убивать?

— А куда ты его денешь? Скажешь ему: помоги копать?

— Нет, я подожду, пока ты перестанешь вокруг болтаться и за мной следить. А потом, убедившись в отсутствии слежки, пошлю ему еще одно письмо.

— Логично, — одобрила Вика, сорвала пушистую травинку и начала ее жевать.

— Теперь представь меня на месте Мити, у которого алмазы под яблоней. И ответь на вопрос: почему я еще жива? Ведь они все время поблизости крутятся, но на меня не нападают. Почему?

Пожав плечами, Вика вопросительно посмотрела на меня.

— Так вот, все очень просто: они ждут. Они ждут потому, что боятся друг друга, а на меня им наплевать. Одни спрятали что-то и боятся это забрать, потому что другие караулят. Или, наоборот, те, кто спрятали, ждут, пока тот, кто ищет, найдет. А я тут вообще ни при чем. Я, по их мнению, ни о чем не подозреваю, а если и подозреваю, то совсем не то. Я для них — так, часть пейзажа. И убивать они меня не будут — зачем им к моему дому внимание привлекать?! А когда кто-то из них что-нибудь найдет — они станут отнимать «это» друг у друга. И я опять им не буду нужна.

Я сделала паузу, ожидая реакции подруги, но она молчала, рассматривая травинку. Не дождавшись одобрения, я продолжила свою мысль:

— Общий вывод: вокруг моего дома бродят две враждебные группировки. Они — обе — хотят найти и забрать свои сокровища; я им не конкурент, это они друг другу конкуренты. Меня они не боятся, особенно если я никуда не лезу, поэтому и не трогают. Неясно только, откуда они здесь взялись, а также непонятно, что именно ищут. Конечно, удобнее считать, что группировка одна, а ведут они себя тихо просто так, на всякий случай. Вот только действуют они для одной группировки очень странно: что-то разыскивают, как будто не знают точно, где он, их клад. Но ведь не может такого быть, чтобы его тайком кто-то перепрятал, верно? Так что группировок должно быть две. Знаешь, я об этом еще подумаю, а ты расскажи, что узнала про убитого одноклассника, — попросила я Вику.

— Во-первых, ему угрожали, — начала она. — Во-вторых, он исчез за три дня до того, как под машину попал.

— Вот видишь, я же говорила, что его убили! — вставила я.

— А какого дьявола ты к его вдове отправилась? — нервно продолжала Вика. — Все равно ведь ничего не узнала, только перепугала бедняжку.

— Ты бы, конечно, все узнала! — обиженно возразила я. — Может, она тоже твоя одноклассница?

— Да не в этом дело, она и мне ничего не сказала. Просто она считает, что за ней следили; она даже думала, что ты тоже следила, — Вика выразительно посмотрела на меня. — Она тебя очень похоже описала.

Какая-то безумная пчела врезалась мне в висок, потом шлепнулась на траву, попав на лист подорожника. Потирая висок, я молча следила за тем, как она проползла несколько сантиметров, потом с трудом оторвалась от листа и поднялась в воздух. Похоже, обошлось без сотрясения мозга. Пчелиного, естественно. Не моего.

Вот, значит, как! За ней следили…

Что-то вдруг вспыхнуло у меня в мыслях, но не ярко, а так… как фонарь днем. Я попыталась сосредоточиться на этом фонаре. Он замигал розовым светом и начал разгораться — ярче, ярче… Вот оно!

— Знаю! — воскликнула я. — Я там «засветилась». Меня выследили конкуренты. Это — они! И я же сама их к своему дому привела.

Вика внимательно слушала. Я немного помолчала и заговорила снова:

— Все равно я думаю, что я им не нужна. Не убьют они меня. Если до сих пор не убили, значит, нет причины. А теперь они между собой отношения выясняют, поэтому и писем не шлют. Зато этот твой убитый одноклассник очень даже при чем, как я и говорила.

Вика бросила на меня восхищенный взгляд. Я почувствовала себя очень умной и, слегка возгордившись, произнесла:

— Ну вот, теперь все встало на свои места. Вернее, почти все. Продолжай про одноклассника.

— Его квартиру тщательно обыскали, когда вдовы не было дома. Даже шкафы поломали. Но в чем дело, никто не знает, и предположений нет никаких.

— Предположение есть у меня! Раз они это ищут здесь, значит, он — твой убитый одноклассник — это здесь спрятал. Еще тогда, когда дом строил, больше он у меня не бывал.

— Что — это? — спросила Вика. Она достала сигарету и вертела ее в руках, не решаясь закурить, — я предупредила, что пчелы этого не любят.

— А я откуда знаю? Это то, что они ищут. Если мы поймем, что это, мы и сами это найдем.

— Давай дом обыщем, — предложила подруга.

— Мы уже обыскивали, когда банку искали, — отозвалась я. — Бесполезно искать неизвестно что.

— Ты предлагаешь подождать, пока они найдут, а потом похитить это у них?

— Я не уверена, что «это» мне вообще нужно.

Я вздохнула. Лучше бы они побыстрее «это» нашли и отстали от меня.

— Твоих пчел скоро сменят комары, — заявила Вика, отшвырнув смятую сигарету. — Пойдем отсюда. Я есть хочу и спать — устала за неделю.

— Ага, и мне не мешает лечь пораньше, — согласилась я.

Мы мыли посуду после ужина, дружно зевая, когда пришла Ирина.

— Что у вас новенького? — поинтересовалась она, глядя на наши сонные лица. — Ты мне что-то хотела рассказать.

— Да, позавчера, — вяло подтвердила я, передав Вике вымытую тарелку, которую достала из стоящей на столе большой миски с мыльной водой. Вика вытирала посуду полотенцем.

— Так расскажи сейчас. Тебе такое множество народу угрожает, а ты ничего не делаешь.

— Им что-то нужно в моем доме, а я сама — нет, — начала объяснять я.

— В этом множестве — два подмножества, — перебила меня Вика. — Осталось решить, кто к какому относится и что они ищут.

— Технари несчастные, — недовольно бросила Ирина.

— Можно подумать, ты счастливая! — выдала в ответ Вика.

— Можно подумать, ты гуманитарий! — одновременно с Викой возмущенно произнесла я.

Ирина удовлетворенно хмыкнула, обошла стол, ее глаза заблестели ярче, чем только что вымытые тарелки. Спать больше никто не хотел.

— Если предположить, что у них две разные группировки, все легко объяснить, — продолжала я. — Воюют они между собой, а вовсе не со мной. И становится понятным, почему они действуют так несогласованно.

— Какие милые страшилки! — воскликнула Ирина, заглянув к Гамме. В ответ счастливая мать зарычала. — Продолжай, продолжай, я слушаю.

— Я думаю, что Чудак и те, с миноискателем, в разных компаниях, так как они не знакомы, — заявила я. — К тому же Чудак за ними следил.

— Согласна, — кивнула Вика.

— Остались Кролик Плешивый, владелец пистолета, Защитник Миша, — называя его, я покосилась на Вику, но она промолчала, — и убитый одноклассник. Есть еще милиция, но у них, наверное, своя компания.

— А что милиция? — спросила Вика. — Не хочет тебя защищать?

Я пожала плечами.

— Надо им взятку дать!

— Ну уж нет! — возмутилась я. — С чего бы это?!

— Не обязательно деньгами, можно и по-другому. Ты девушка интересная, вот и займись этим, тем более что есть подходящая кандидатура.

— Правильно, — поддержала Вику Ирина. — Надо подумать, как это грамотно устроить.

Спохватились — грамотно устроить! Интересно, как бы теперь все вернуть назад, а потом еще раз — грамотно! — устроить?

— Поздно, — обреченно сказала я, вытирая руки полотенцем для посуды и стараясь ни на кого не смотреть.

Подруги в изумлении уставились на меня.

— Как ты сказала? — недоверчиво спросила Ирина.

— Ну да, да! Вы правильно поняли, — мрачно заявила я. — Что вы на меня так смотрите?!

— Мы ждем объяснений, — пояснила Ирина. Вика кивком подтвердила, что согласна с ее словами. Редкий случай — мои подруги были единодушны.

— Рассказывать-то, собственно, нечего. Все равно от милиции никакого толку.

— Ну, один-то толк все-таки есть! — заметила Вика, судорожно зевнула и добавила: — Все, умираю, спать хочу! Остальное завтра обсудим.

Она пошла стелить постель, а я решила проводить Ирину до ручья. Было еще довольно светло.

— Валерка завтра уезжает, — сказала она, когда мы немного отошли от дома. — Только Мите не говори. Мне это больше ни к чему.

— ?!

— Я хочу спокойной жизни, — пояснила Ирина тоном человека, который спокойной жизни хочет меньше всего. — Митя несамостоятельный какой-то, а мне нужно, чтобы обо мне заботились. А для него коровы важнее людей.

Я не была с этим согласна. Но спорить не стала.

Мы попрощались у ручья, и я пошла обратно.

— Что у нас сегодня на повестке дня? — спросила Вика. Она курила после завтрака, сидя на крыльце, так как в доме я курить не разрешала.

— Две группировки, — ответила я и, подойдя к клумбе, вырвала несколько подрастающих сорняков. — Надо решить, кто к какой относится. Я уверена, что Чудак и металлоискатели — в разных. Он за ними следил.

— Может быть, это для конспирации, он же к ним подошел и с ними разговаривал.

— Разговаривал, но, знаешь, так, словно спугнуть их хотел или чем-то помешать. Мне так показалось. Поэтому давай пока решим, что в разных, потом, если понадобится, сможем переиграть. Теперь Плешивый Кролик. Он может принадлежать к любой группировке. Шныряет везде, вынюхивает, выглядывает, вроде что-то продает-покупает. Но для рэкетира — нетипичный: бестолковый, не злой и даже, похоже, трусливый. В гости приходить собирался, но что-то его не видно.

— В гости? Может быть, ты ему понравилась?

Я села рядом с Викой на ступеньку, вспомнила просвечивающую Кроличью плешь и торчащие зубы.

— Нет, спасибо, — несколько невпопад ответила я. У меня не было определенного мнения на этот счет, но мне Кролик точно не нравился. — Может, он сам по себе? Хочет, например, что-то купить по дешевке, если со мной что-нибудь случится. Или украсть…

Я представила, что лежу на траве у крыльца, истекая кровью, а Кролик, поблескивая стеклами очков, рыскает по дому, хватает все, что попадает под руку, запихивает в сумку и убегает.

— Лучше бы он был в одной компании с Чудаком, — вздохнула я. — В этом случае он следит за моим домом, так сказать, по долгу службы, а не из личных побуждений. Если же я ему еще и нравлюсь… Да нет, не думаю! Давай считать, что у нас не хватает начальных данных. Задача пока не решается. Впрочем, против Чудака у нас прямых улик тоже нет — только лебеда на поле и слежка за миноискателями. А догадки уликами не считаются.

— Не считаются, — согласилась Вика. Она сняла майку и повесила ее на перила. — На таком солнце загорать надо. Я здесь на крыльце позагораю, ты не против?

— Да нет, что ты, загорай. Следующий — владелец пистолета. Он, по-моему, считал, что меня дома нет — я в темноте сидела — и собирался обыск устроить. Ты согласна?

— Похоже на то.

— С миноискателями он мог быть знаком. С Чудаком — тоже.

— Нет, послушай, — перебила меня подруга, — он обязательно должен быть знаком с миноискателями, потому что тоже что-то искал. Те, которые спрятали, должны знать, где спрятали, зачем им искать? Ищут конкуренты!

— Точно, ты гений! — обрадовалась я. — Значит, все, кто ищет, — из одной компании. Это миноискатели и владелец пистолета, других «искателей» мы пока не знаем. Так? Тогда Чудак из той же компании, что и твой одноклассник. Он ничего не ищет, он уже два года здесь болтается, дурака валяет. Наблюдает или охраняет — не знаю.

— Согласна, — кивнула Вика. — Ой, смотри, какой червяк!

По ступеньке, переваливаясь, ползла толстая коричневая гусеница. Сорвав лист одуванчика, Вика ткнула им в гусеницу, которая мгновенно втянула голову в плечи, а на ее загривке обнаружились два огромных нарисованных глаза.

— Ну и рожа! — восхитилась Вика.

— Раздави ее, — потребовала я. — Она вредитель.

— Ты что, она такая красивая, пусть живет, — не согласилась со мной подруга и столкнула гусеницу со ступеньки. — Теперь Миша. Лично я считаю, что он ни при чем.

— Я тоже так считаю. Но вдруг мы ошибаемся? Тогда он с кем? Я думаю, не с Чудаком. Он сам вызвался сюда ехать?

— Нет, это я его просила. Даже уговаривала, потому что он не особенно хотел. Думаешь, прикидывался?

— Я думаю, что он боялся. Он же с убитым был хорошо знаком.

— Надо выяснить, что именно мой одноклассник мог здесь спрятать, — сказала Вика, поднимаясь с крыльца и надевая майку. — Я этим займусь.

— Не забудь, это что-то железное.

— Надеюсь, не миномет!

До отъезда Вики мы успели собрать малину, которую я отдала ей с собой, — пусть дома, в Москве, варенье сварит; потом подвезла ее на станцию и посадила в электричку. Она пообещала приехать в следующие выходные — одна.

— Справа клевер, — произнесла я, вдохнув сладкий медовый аромат.

Я медленно шла с закрытыми глазами, определяя по запаху, мимо чего прохожу. Мы поспорили на две бутылки шампанского, что не ошибусь ни разу.

Брюнет держал меня за руку, обнимая за талию всякий раз, когда тропинка делала поворот. Он зашел накануне вечером, вроде бы — за письмом, которое сразу же положил в карман, а утром я вывела его на прогулку. Вместо Гаммы.

— Теперь слева луг, а справа землю копали. Пойдем дальше. А здесь траву скосили недавно совсем. Пряный тревожный запах. Правильно?

— Ты слишком много знаешь, — с иронией сказал Брюнет.

Я согласилась с ним и медленно двинулась вперед.

— А тут тоже сено косили, но давно. Наверное, уже убрали. Так?

— Так, — подтвердил он. — Ты не подглядываешь?

— Нет. Я знаю, как это пахнет — свои травы недавно скосила. Почти все, кроме календулы, — она обычно до заморозков цветет.

Я останавливалась, когда говорила. Невозможно идти с закрытыми глазами и при этом разговаривать. Если вас сопровождает болтушка, попросите ее закрыть глаза.

— Тут две елки растут, — объявила я через некоторое время. — Хвоей пахнет — Новым годом из детства.

— Как ты определила, что елок — две?

— Так я же здесь двести раз ходила, — улыбнулась я, не открывая глаз. — Знаю, что где-то должны быть две елки. Это они?

— Они.

Мы пошли дальше. Легкий ветерок чуть коснулся моей щеки, он принес новые запахи. Я бы с удовольствием другой щекой коснулась Брюнета, но с закрытыми глазами боялась промахнуться.

— Недалеко ручей, но еще не здесь. Здесь… здесь коров пасли, навозом пахнет. Посмотри слева.

— Есть! — четко отрапортовал Брюнет.

— Что «есть»? Навоз есть или просто посмотреть согласен?

— Навоз есть. Тебя можно на работу брать — криминалистом.

— Ага, — удовлетворенно кивнула я. — А оттуда сыростью потянуло. Объясняю: старой водой пахнет, тиной и какими-то водными растениями. Значит, там ручей.

Мы прошли вдоль ручья метров сто. Думаю, что пари я выиграла. Я рассказывала о том, что сообщал мне нос, и каждый раз оказывалась права.

Неожиданно повеяло чем-то отвратительно тошнотворным, но смутно знакомым. Я затормозила, потянув Брюнета за руку. Он резко остановился.

Не открывая глаз, я продолжала принюхиваться. Где же так мерзко пахло? И вдруг вспомнила: так пахла мышь, которая решила свести счеты с жизнью у меня на кухне и сложила свои бренные останки в углу за шкафом.

— Что там? Дохлая собака или кошка? — спросила я.

Мой спутник молча сжал мою руку. Почувствовав, что что-то не так, я открыла глаза и постаралась перехватить его взгляд.

Сначала я щурилась, ослепленная ярким солнцем, но скоро поняла, куда надо смотреть. Мои глаза раскрылись в два раза шире, чем обычно, и я невольно сделала шаг назад. Боже мой! Из ручья торчали мужские ноги.

Кто же это?

— Стой здесь, — скомандовал Брюнет, затем направился к этим ногам, вытащил утопленника из ручья и молча приступил к выполнению своих профессиональных обязанностей. То есть к осмотру тела.

— Он что — пьяный был? — не выдержала я. Не дождавшись ответа, я двинулась к Брюнету. — В такой луже утонуть!

— Стой там! — грозно крикнул мой личный милиционер, а потом, уже нормальным тоном, добавил: — Он застрелен.

Я, потрясенная, замолчала; пригляделась к утопленнику и внезапно, к своему ужасу, его узнала: это был Плешивый Кролик.

Сколько же он там пролежал?!

Сказать об этом я не успела: Брюнет отправил меня в отделение милиции за подмогой, а сам остался караулить труп. Спотыкаясь от обилия чувств, я побрела вызывать специалистов.

После первых же моих слов все отделение в полном составе не слишком организованно, но быстро загрузилось в милицейскую машину, потом одного из сотрудников отправили за фотоаппаратом, который лежал в сейфе. Он вылез из машины, вернулся в здание и с фотоаппаратом в руках прибежал обратно. Затем другой сотрудник побежал вызывать проводника с собакой — через открытое окно я слышала, как он говорил по телефону.

Я наблюдала за всей этой суматохой с умеренным интересом.

Места в машине для меня не было, поэтому я описала водителю маршрут и пошла обратно пешком.

«Ах, Кролик, Кролик, хоть ты мне и не нравился, но не до такой же степени!» — твердила я по дороге. Более умных мыслей в тот момент у меня не было.

Часа через два нашествие милиции схлынуло, проводник с собакой так и не появились. Кроличий труп увезли, а меня попросили весь следующий день провести дома и никуда не отлучаться: будут гости.

Я и не отлучалась, только рано утром отвезла на склад косметической фирмы очередную партию высушенного сырья. Затем я полдня занималась огородом.

«Гости» появились только после обеда. Из подъехавшего к моему дому милицейского «Рафика» вылезли двое уже знакомых мне лиц в милицейской форме, затем — солидная овчарка, рыжеватый кобель, и проводник, в неуставной футболке и брюках с камуфляжными зеленовато-коричневыми пятнами.

— Ну, кого здесь надо осматривать? — ухмыляясь во весь рот, спросил хозяин овчарки. Уж меня-то он осмотрел с ног до головы.

На всякий случай я расправила плечи и задрала подбородок — не каждый день удается стать объектом столь пристального внимания. Жаль, Вики нет, она бы ему грамотно ответила; ну ничего, я тоже постараюсь…

— Сморчков, сюда, — позвал один из милиционеров, направляясь к дому.

Гамма, выглянув на шум, застыла в оцепенении, не в силах отвести глаз от милицейского кобеля. Похоже было, что она влюбилась в него с первого взгляда.

— Сука? — недовольным тоном спросил проводник. — Уберите ее отсюда.

Пока я перемещала недовольную Гамму вместе с щенками на лужайку перед зеленой изгородью, хозяин кобеля развлекал коллег солдафонскими шуточками. Те довольно ржали.

Затем преисполненный ответственности невозмутимый милицейский кобель обнюхал мой дом — сначала снаружи, потом изнутри. Что они ищут? Следы? Ведь Кролик у меня дома был… Впрочем, там бывало много народу: и Чудак, и Митя, и Вика с Защитником, и Ирина с детьми и Валеркой. Чьи же следы им нужны? Может, миноискателей?

У кобеля появилось какое-то хищное выражение на морде. Его хозяин продолжал сверкать глазами, к счастью, не в мою сторону; на нем было написано, что женщин он любит почти так же, как собак, а может — даже больше, но я, видимо, ему не понравилась, что меня вполне устраивало. Должно быть, ему нравились высокие блондинки.

Проводник с собакой исчезли среди овощных грядок, ничего не сообщив мне о своих намерениях. Я утешала себя тем, что собаки овощи не едят.

— Где кобель? — спросил меня подошедший милиционер.

— Который? — поинтересовалась я с легкой иронией.

— Понимает… — повернулся спросивший к своему коллеге, кивнув в мою сторону, и засмеялся. — Оба. Где они?

— Где-то в капусте, — ответила я, оглянувшись. — Ах, нет, вон они, у малины.

— Сморчков, ты где?! — закричал милиционер.

Из-за кустов малины показались кобель с хозяином, и направились к нам. Жизнерадостный Сморчков по пути оборвал с куста малины горсть ягод и отправил их в рот.

Со словами «у меня идея есть» стоявший рядом со мной милиционер схватил жующего проводника за руку и поволок в сторону — что-то обсудить. Он явно не хотел, чтобы я слышала.

Посовещавшись с коллегами, Сморчков спустил собаку с поводка. Кобель, получивший свободу вместе с командой: «Ищи!», неторопливо покрутил головой и направился к лужайке, на которой возле Гаммы копошились щенки. Гамма подпрыгнула, забыв про щенков, восторженно взвизгнула, вытянулась в струнку и завиляла хвостом со скоростью вентилятора.

Кобель остановился и нерешительно оглянулся на хозяина.

— Назад! — раздраженно крикнул тот. — Сказал же, уберите суку!

«Интересно, куда же еще я могла ее убрать?» — подумала я. Но оправдываться посчитала ниже своего достоинства.

Сморчков с собакой сделали несколько попыток что-то найти, но это ни к чему не привело, только Гамма окончательно сошла с ума от нежных чувств. Подозрительные следы, по-видимому, обнаружены не были, и «гости» уехали ни с чем. Чьи следы они искали, я так и не поняла.

— Гамма, дорогая, забудь его, он же бесчувственный, как колода, — сказала я приунывшей Гамме, перенося щенков обратно в дом. — Не понимаешь? Бесчувственный, как дохлый крот! Как резиновый сапог! Как кирпич. Как ржавое железное ведро.

В ответ Гамма слабо вильнула хвостом.

— И не оценит он тебя никогда, — продолжала увещевать ее я. — Не стоят они наших слез, кобели проклятые!

Вечером ко мне заглянул Брюнет. Заглянул на минуточку и… остался на всю ночь.

По непонятной причине никто до сих пор не придумал эффективного средства борьбы с комарами. Во всяком случае, в наших войнах всегда побеждают они.

В данный момент я тоже участвовала в таком сражении — местного масштаба. Но так как я еще и пропалывала клумбу, а они только сражались, победа, естественно, была на стороне профессионалов.

Кроме того, от более эффективных действий меня отвлекали воспоминания о встрече с Брюнетом. Как приятно, когда слабую женщину обнимает сильный, надежный мужчина. При этом теряется зрение и слух, остается только осязание…

Внезапный укус заставил меня отвесить себе пощечину, при этом комар размазался по щеке вместе с землей.

Я поднялась с клумбы, собираясь умыться, и оторопела: на моем поле люди с автоматами занимали оборону. Лицом к дороге.

Не раздумывая, я тоже грохнулась на землю — дурной пример заразителен — и поползла к дому. Больше всего мне хотелось крикнуть, чтобы они убирались с моего поля, но кричать лежа неудобно, а вставать было страшно, так что десять метров до крыльца я преодолела ползком. Я подползла к крыльцу и только тут решилась приподняться.

Вбежав в дом, я бросилась к окну и увидела нечто невероятное: с разных сторон к моему полю подъезжали машины, из них вываливались вооруженные люди. Я запаниковала. И вдруг меня осенило: микрофон! Я бросилась к усилителю и включила его в сеть. Почти сразу же на поле открыли стрельбу.

Несколько секунд я пребывала в растерянности, потом заглянула в кастрюлю на полке. Пистолета не было! В соседней кастрюле — тоже не было. Не могла же я сварить из него суп?!

Я металась по кухне, заглядывая во все емкости — безрезультатно. Вывалила на пол содержимое шкафа — с тем же успехом. Наконец я вспомнила про кастрюлю на шкафу. Нашла!

В это время на поле раздался взрыв. Зазвенели окна. Гамма зарычала.

Мокрой от пота спиной я прижалась к стене. Сердце прыгало где-то в желудке. Ну зачем я ползла к дому?! Надо было ползти в лес! Какое заблуждение, что дома человек в безопасности!

Заставив себя еще раз выглянуть в окно, я увидела горящий автомобиль. Стрелявшие друг в друга бандиты, или кто они там, разбегались с моего поля.

Вот они и появились — два подмножества в бандитском множестве. Две группировки конкурентов. Значит, в этом я была права.

Через несколько минут на дороге показались милицейские машины. На подходе еще одна партия желающих ввязаться в драку.

Наконец стрельба прекратилась.

Когда в мой дом вошли те, кто якобы меня бережет, я находилась в состоянии полной прострации, сидя на полу и обнимая подушку. Пистолет лежал рядом.

— Вы не пострадали? — спросил кто-то из них, окидывая взглядом комнату.

Из моих глаз полились слезы. Сами собой. Наверное, от пережитого потрясения. Или от абсурдности своего поведения. Какой смысл обнимать подушку в обстановке всеобщего бардака и полной растерянности?!

Подошедший Брюнет, вытирая мне слезы, стал расспрашивать о том, что я видела. Оказалось, что, услышав стрельбу рядом с отделением, весь наличный состав выскочил на улицу и залег с оружием в руках. Правда, надо отдать им должное, они быстро разобрались в ситуации.

Все еще всхлипывая, я неохотно отдала им пистолет. Меня пообещали защищать. И все. И все уехали. И я опять осталась одна.

Я вздохнула и пошла умываться. Убитый комар все еще пребывал у меня на щеке.

Когда утром в субботу ко мне пришел Митя, я мыла медогонку. В пятницу я занималась откачкой меда и надеялась, что пчелы покусают каких-нибудь зевак.

Дело в том, что после стрельбы на моем поле я стала местной знаменитостью: мимо постоянно ходили люди, знакомые и не очень, а чаще совершенно незнакомые. Они внимательно рассматривали и меня, и место происшествия, некоторые интересовались моим мнением на этот счет и спрашивали, когда начнутся очередные бои, а также давали ценные советы. Самый лучший из них — собирать гильзы граблями. Этим хотели заняться Петя и Лера, но я не разрешила — опасно.

Я рассказала обо всем Мите и пожаловалась, что пчелы у меня миролюбивые — кавказские.

— Да ведь на Кавказе все дерутся! — удивился Митя.

— Это они между собой дерутся, а пчелы у них мирные. Вот среднерусские — те зверюги, — пояснила я, отставив медогонку. — Ну, как дела?

Митя хотел что-то сказать, но, махнув рукой, промолчал.

— Говори, — тут же прицепилась я к нему. — Что случилось?

— Да ничего… Просто Светка дочек привезла.

— Понятно. Чувствует, наверное, что у тебя душа не на месте.

Митя покачал головой и вздохнул.

— Хорошо, что у нас с тобой ничего не было, — медленно произнес он.

— Ты, Митенька, не в моем вкусе. Да и я, надеюсь, не в твоем. Можно нормально общаться.

Митя рассеянно кивнул. Я улыбнулась и добавила:

— Будет тяжело — заходи. Здесь у тебя всегда есть друг.

Вика приехала точно к обеду. Я как раз доставала посуду. Потом принесла из кухни кастрюлю, разложила по тарелкам «дежурное блюдо» из грибов, овощей и китайской тушенки, и мы сели за стол.

— Ну, рассказывай, — попросила подруга, подвинув к себе тарелку. — И дай мне ложку, это ложкой едят. Если вилкой есть, весь соус на тарелке останется.

— Хорошо, — согласилась я, передав ей ложку. — Сейчас расскажу. Первое: убили Кролика. Застрелили и утопили. Мы с Брюнетом его в ручье обнаружили. Второе: милиция с собакой…

— Где вы его обнаружили?! — удивленно прервала меня Вика. — Что вы там делали?

— Не перебивай, — поморщилась я. — Потом объясню, мы гуляли. Милиция с собакой искала у меня чьи-то следы — в доме и вокруг. Мне показалось, что они ничего не нашли.

— Почему ты так думаешь? — скептически поинтересовалась Вика. — Они тебе об этом сказали? Или ты считаешь, что собака должна быстро взять след и целенаправленно по нему идти, а все остальные — дружно броситься за ней?

— Ну, что-то в этом роде, — улыбнулась я. — А они все здесь облазили, но никуда по следу не ушли. Может, следы старые были, а им нужны свежие?

— Скорее всего, они дали собаке что-то понюхать, и она искала след определенного человека, — предположила моя подруга. — Может быть, след моего убитого одноклассника, тогда все понятно, он здесь очень давно был, следы не сохранились. Давай быстрее чай пить, и на улицу пойдем. Такая погода прекрасная, солнышко светит, жалко в доме сидеть. Хочешь, я тебе помогу грядки полоть?

— Хочу, — сказала я, поднимаясь из-за стола. — Чашки вот, чай я сейчас заварю. К чаю выбирай, что хочешь. И тарелки грязные со стола убери. Сыр и хлеб в холодильнике, а масла нет.

Я насыпала в фарфоровый чайничек заварки и залила ее кипятком. Хотела добавить мяты, но Вика остановила меня, сказав, что мята ей на ее даче надоела.

— Подожди, пусть настоится, — в свою очередь остановила я Вику, потянувшуюся к чайнику. — Слушай дальше. Обнаружились как минимум две конкурирующие фирмы, желающие кое-что здесь найти. Пока что они подрались между собой — устроили настоящую войну на моем поле. Да еще Кролика за что-то убили. Чай, я думаю, уже заварился, наливай. Ты обещала узнать, что твой одноклассник здесь спрятал. Ну как, узнала?

— Нет, — отозвалась Вика. — Не у кого. Миша — и тот исчез.

— Странно, — пробормотала я.

— Предположим, он спрятал деньги, — продолжала она. — Или золото с бриллиантами. Их можно металлоискателем найти?

— Если в железный ящик положить, то можно. О черт! — ошарашенно воскликнула я. — Железный ящик! Вот что он спрятал! В фундамент! Я же сама видела. Небольшой такой ящик, на сейф похожий. Он тяжелый был и не открывался.

Вика вытаращила глаза и перестала жевать. Потом хотела что-то сказать, но неожиданно широко открыла рот и выплюнула на пол все, что там было.

— Испугалась, что подавлюсь, — пояснила она в ответ на мой недоумевающий взгляд.

Стряхнув с себя щенков, Гамма выскочила из своего гнезда, подбежала к Вике и слизала все, что упало на пол.

— Собаку не кормишь? — с сочувствием посмотрев на Гамму, спросила меня Вика. — У нее диета?

— Кормлю, — отмахнулась я. — Смотри, что получается: чтобы этот ящик достать, надо мой дом сломать. Меня эта перспектива совсем не радует.

— Переедешь обратно в Москву. Что тебе там не нравится? Ты же в Москве больше двадцати лет прожила, и квартира у тебя есть.

— Надо говорить: ты там родилась, а то можно подумать, что мне сто лет, — возразила я. — Я как раз собралась квартиру сдать.

— Тебе надо отвлечься, — немного помолчав, сказала Вика и достала из сумки бутылку водки. — Вот, на всякий случай с собой взяла. Вчера три часа в очереди стояла, все талоны отоварила. Прополку оставим на завтра, а сегодня устроим праздничный вечер.

— Да, вечер прощания с моим домом, — мрачно заключила я.

— Водку в чистом виде пить не будем, — продолжала она. — Сделаем яичный ликер. Доставай миксер.

В моменты потрясений Вика развивала бурную деятельность, у меня же все валилось из рук. Я могла нормально соображать только в спокойной обстановке.

Сейчас я механически подчинялась всем требованиям подруги. Три яйца и триста грамм сахара? — Пожалуйста. Пол-литра молока? — Пожалуйста. Ванилин? — Нет ванилина. Если вместо ста граммов спирта взять полбутылки водки, то вместо молока нужны сливки? — Хорошо, сейчас к Мите за ними схожу.

Я принесла стакан сливок, собрала все компоненты на столе и выдала Вике миксер.

— Растереть желтки с сахаром, — бормотала она в процессе создания ликера, — так, теперь сливки, теперь водка…

Я с интересом наблюдала.

— Готово, — объявила подруга. — Попробуй. По-моему, нормально.

— Есть похожий немецкий ликер, — начала я, сделав глоток. — «Адвокат» называется…

— Знаю. Наш немного не такой. И без ванилина совсем не то.

— Назовем наш — «Рэкетир», — решила я. Вика не возражала.

— Давай в него шоколад вместо ванилина добавим, — предложила я после первой рюмки. — У меня шоколадка есть, в холодильнике лежит.

— Ладно, — согласилась она. — И клубнику в рюмки положим.

— Клубника уже кончилась. Можно малину.

— У тебя ремонтантная клубника есть, я помню. Пойду поищу.

Я потерла в блюдце шоколадку и поставила его на край стола.

Вернувшись, Вика положила рядом с бутылкой несколько ягод и показала мне еще одну находку — стеклянную банку.

— Вот! В малине нашла! — самодовольно сообщила она. — Как она выглядит?

— Как банка, которая месяц пролежала под открытым небом.

— Я не об этом, это — та самая банка? Из-под варенья?

— Откуда я знаю? На ней не написано, — беспечно ответила я. Алкоголь уже начал действовать, мое настроение улучшилось. — Может, в ней черную икру держали…

— Приди в себя! — прикрикнула на меня Вика и стукнула кулаком по столу. Блюдце с шоколадом подпрыгнуло. — Сосредоточься и вспомни!

Я заглянула в пустую рюмку и перевела глаза на банку.

— Вообще-то, это она — с Дедом Морозом на стекле и надписью «С Новым годом». Неужели она так там и лежала все это время?.. Мы ее столько искали…

Пока я разглядывала банку, Вика положила в рюмки кусочки ягод, налила ликер, а сверху посыпала тертым шоколадом.

— Мне нравится, — сообщила она, попробовав. — Только зачем он ее туда бросил?

— Может, на ней следы его пальцев остались? — высказала предположение я. — Пока поставлю ее под шкаф.

Неминуемое разрушение дома уже не казалось мне таким страшным. Мы пили ликер и рассуждали о жизни. Мир постепенно становился милым и приятным. И вдруг раздался тихий стук в дверь.

Я вскочила с рюмкой в руке, задев блюдце с шоколадом, которое упало сначала на стул, а потом на пол.

Открыв дверь, я увидела Брюнета, в элегантном светлом костюме, и еще одного, в форме.

— Четыре звезды, одна полоска — капитан, — от неожиданности выпалила я и пригласила их войти. Они озадаченно посмотрели на меня, потом на рюмку в моей руке; под их взглядами я допила густую чуть мерцающую жидкость цвета опала и поставила рюмку на стол.

— Почему ты не сказала, что знаешь убитого? — без предисловия обратился ко мне Брюнет.

— Какого убитого? Из ручья? — уточнила я. — Так я его не знаю.

— Я знаю, это Кролик, Кролик Плешивый! — перебила меня Вика.

— Я его видела всего один раз, — продолжала я.

— А я вообще не видела, — весело сообщила моя подруга. — Как его зовут?

— Его фамилия Волков, — недовольно произнес капитан и поморщился. Видимо, допрос полупьяных девиц не входил в его планы.

— Волк — Волков, кролик — Кроликов… Ладно, пусть будет господин Кроликов, — невпопад согласилась я.

— Кто?!

— Господин Кроликов.

— Каких кроликов?! Почему ты не рассказала о нем? Он что, кроликов разводит? — накинулся на меня Брюнет.

— Из-за пистолета, — легкомысленно ответила я, но они не обратили на это внимания. Все еще стоя у стола, я взяла пустую рюмку и взмахнула ею. — Только он господин Кроликов, а не Господин кроликов. С большой буквы. Понятно? Он на кролика похож.

Незваные гости переглянулись и пожали плечами. Брюнет сел на стул, капитан остался стоять, прислонившись к стене. Слава Богу, не там, где должен быть выключатель.

Я тоже хотела сесть, двинулась к креслу, но наступила на край упавшего блюдца, покачнулась и схватилась за полку с посудой. Блюдце запрыгало по полу. Полка издала тихий звон.

— Он к тебе приходил? Когда это было? Отвечай немедленно, — потребовал Брюнет.

— С чего ты это взял? — с легким удивлением поинтересовалась я.

— Что ему от тебя надо было? — продолжал он. — Ты мне можешь сказать?!

— Да не помню я, отстань! Что ты привязался? — буркнула я. Мне не очень понравился его настойчивый тон.

Ничего от нас не добившись, гости ушли. Закрыв за ними дверь, я обнаружила, что не очень твердо стою на ногах.

— Что-то ты качаешься, — поставила меня в известность Вика и снова наполнила рюмки.

— А ты болтаешь черт знает что, — рассердилась я. — Кто тебя просил про Кролика рассказывать? И вообще, это был Он!

— Кто «Он»?

— Он! «Взяточник», кто же еще? Ты ведь его до сих пор не видела.

— О-о-о! Ничего-о!.. Какой он! Пусть приходит, я согласна, — протянула Вика. — А я-то думала, чего ему от тебя нужно?

— Допросить меня нужно, — фыркнула я.

В дверь снова постучали.

— Открыто, — крикнула Вика.

Вошла Ирина и удивленно оглядела наш стол.

— Кто у вас был и во что это один из них вляпался? — с интересом спросила она.

— Это был Он! — с чувством произнесла Вика.

— Чем вляпался? — удивилась я.

— Извините, задницей. Она была очень подозрительного цвета.

Вика начала хохотать, за ней засмеялась и я, но мне было скорее неловко, чем смешно.

— Это был шоколад для коктейля, — все еще улыбаясь, пояснила Вика и подняла рюмку. — Коктейль «Рэкетир»! Смотри, как красиво!

— Вот этот? — указала Ирина на рюмку с напитком кремового цвета с темно-красными клубничными вкраплениями. — Понятно. Много крови и мозги плавают. Мне этого не надо.

— Один ликер попробуй, без клубники, — предложила я, протерев стул полотенцем и смахнув на пол остатки шоколада. — Вика, налей ей немного в эту рюмку.

Выпив, Ирина удовлетворенно кивнула и попросила Вику:

— Налей еще.

Пока мои подруги наполняли рюмки, я решила покачаться на стуле, но поскользнулась на шоколаде и вместе со стулом свалилась на пол, в полете задев стол ногой и больно ударившись локтем.

Стол покачнулся, но устоял, однако от него что-то отлетело и попало в банку под шкафом. Банка разбилась.

— Ей всегда везет, — обратилась Ирина к Вике, указав на меня рюмкой, — другая бы весь ликер разлила, а мы, словно ради нее, все в руки взяли.

— Банку с отпечатками пальцев разбила, — расстроилась я, поднявшись и взяв веник. — Включите свет, я ничего не вижу. Выключатель внизу.

При свете я собрала осколки, обнаружив среди них подозрительный предмет, похожий на таблетку валидола, но металлическую.

— Что это? — удивленно воскликнула я и положила его на стол.

Вытаращив глаза, мои подруги уставились на эту штуковину. Ирина постучала по нему пальцем и подвигала по столу.

— Где ты это нашла? — изумленно спросила она.

— По-моему, оно было на столешнице снизу, — ответила я. — Там, где Брюнет сидел… О Боже!

— Это он? — воскликнула Вика.

— Это «жучок», — прошептала я, делая знаки руками, чтобы говорили тише. — То есть это он его туда посадил. Или положил. Или поставил… — я задумалась. — Не знаю, как сказать.

— Это подслушивающее устройство, — шепотом уточнила Вика.

— Не ожидала от него такой подлости, — снова прошептала я. — Неужели он меня подозревает? В чем, в убийстве? Или в краже?

— Может, он ревнует и хочет знать, что здесь происходит без него, — тоже шепотом решила успокоить меня Ирина.

— Ах, он меня в этом подозревает?! — оскорбившись от одного лишь предположения, возмущенно зашипела я. — Тогда для такого гада и шоколада не жалко. Я себя прощаю. Давайте за это выпьем.

Мы выпили.

— Я не могу больше шептать, — не выдержала Вика и громко добавила: — Что бы нам с ним сделать? Давайте его утопим. Вот здесь, — и показала на рюмку.

— Лучше сначала расстрелять, — громко предложила Ирина.

— Нечем уже расстреливать, — тоже громко отозвалась я. — Будем топить. Ты самая трезвая, достань вон оттуда еще одну рюмку.

Мы аккуратно опустили «жучок» в рюмку с ликером. Он благополучно утонул, но мы не знали, слышно ли им что-нибудь из рюмки, и если слышно, то как.

— Может быть, его лучше закопать? — медленно подбирая слова, произнесла Вика. — В воде звук распро-ространяется?

— Распро-ространяется, — подтвердила я.

— Ты уверена? В воздухе ведь волны продольные, — продолжала Вика, пристально глядя на меня. — А в воде? Точнее, в водке! В водке какие?

— В водке могут быть и продольные, и поперечные, — я запнулась, подумала немного и добавила: — Я тебе завтра скажу, а сейчас не могу сообразить. Лучше допьем и пойдем спать.

Мы разлили остатки ликера, но не успели выпить, как дверь распахнулась, и в дом вбежали три милиционера с оружием в руках.

— Где он?

— Кто — он? — невозмутимо спросила я. Мне уже было на все наплевать, к тому же я не поняла, чего они хотят.

— Он уже ушел, — сказала Вика.

— С ним, — добавила Ирина.

— Кого вы собирались утопить, где он? — продолжала настаивать милиция. — В бочке? В канаве?

До меня, наконец, дошло.

— А вон, — указала я на рюмку в центре стола. — Он там на дне плавает, может, еще дышит.

Забрав «утопленника» и не обнаружив криминала, сотрудники милиции ушли. Мы допили ликер; Ирина собралась идти домой.

— Аккуратней там, в яму под окном не упади, — не очень внятно пробормотала Вика. — В эту яму всегда все спьяну падают.

Ямы там больше не было, но она об этом забыла.

На следующий день мы встали позже обычного и после завтрака в задумчивостибродили вокруг дома. Подойдя к грядкам с овощами, мы молча посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, повернулись на сто восемьдесят градусов, словно кто-то невидимый скомандовал: «Кругом!». Не сказав друг другу ни слова, мы направились к яблоням.

— Что-то не хочу я сегодня капусту пропалывать… — медленно произнесла я, когда мы отошли от грядок метров на пятнадцать. — Мы вчера много всего обсудили, давай продолжим.

Вика кивнула, достала сигарету и закурила, сломав при этом пару спичек.

— Лучше подведем итоги, — предложила она.

— Хорошо, — согласилась я.

— Ну, ты и начинай.

— Брюнет меня бросил, но оставил подслушивающее устройство, чтобы определить своего преемника и из ревности убить, — начала я. — Я в отместку подсыпала ему ядовитого шоколада. На стул.

— Давай серьезно, — остановила меня Вика. — И не бросил он тебя вовсе, я видела, как он на тебя смотрел.

— Ладно, давай серьезно. Два года назад твой убитый одноклассник спрятал в фундаменте моего дома какие-то сокровища в железном ящике. Потом на его след кто-то вышел, примерно выяснил, где он их спрятал, и убил его. И теперь этот кто-то ищет сокровища, попутно убивая лишних людей, тех, кто путается под ногами. Например, Кролика. А чтобы достать сокровища, надо только разрушить мой дом. Убивать меня необязательно.

Я вздохнула, потому что любила свой дом и совсем не хотела его потерять.

Солнце скрылось где-то за облаками, подул холодный ветер, стало мрачно и тоскливо. Флоксы на клумбе склонили головы.

— Интересно, откуда он узнал, что Кролик ко мне заходил? По следам? — обратилась я к Вике. — Я ведь ему про Кролика не говорила.

— Наверное, Митя рассказал, — предположила Вика. — Пойдем в дом, может дождь начаться.

— Это хорошо, грибов будет много, — заметила я.

Мы вернулись в дом, Вика удобно устроилась в кресле, я надела свитер, села за стол и добавила:

— Уточняю: ящик с сокровищами ищут две группировки, воюющие между собой. А также милиция, которая всем мешает и все путает. Я также думаю, что первая группировка, та, в которой был твой одноклассник, является хозяйкой сокровищ, а вторую я сама, по собственной глупости, привела к своему дому. Опасаться надо всех незнакомых мужчин, а еще Чудака. Смотри-ка, дождь пошел! Неужели на весь день?.. Так вот, насчет Чудака — что-то я сомневаюсь…

— Дай мне что-нибудь теплое, я замерзла, — перебила меня подруга. — Ты думаешь, он невиновен? Он ведь исчез!

— Исчез он, когда пчелы его покусали, — сказала я, подав Вике куртку. — Может быть, лечился. Мне не хочется его сразу в преступники зачислять, нужно подождать дополнительных данных.

— Будешь ждать, пока он тебя убьет?

— Нет, если преступник, — не убьет, он же знает, где все спрятано, но не может забрать — народу вокруг много.

— Ты всегда была оптимисткой, — вздохнула моя подруга. — А почему ты так уверена, что они воюют между собой?

— Иначе они бы давно объединились. И от меня бы уже ничего не осталось, вместе с домом. Вернее, от дома бы ничего не осталось, а от меня — не знаю.

— Не нравится мне все это, — тихо сказала Вика. — Кому еще ты об этом рассказывала?

— Никому. Может быть, вчера — Ирине. Но ее я знаю двадцать лет, и убивать мы друг друга не будем ни при каких обстоятельствах.

— А этому, шоколадному?

— Я бы рассказала, да не успела. Видишь, какой он, — ответила я с легкой досадой.

— Это становится опасным, — веско произнесла Вика. — Пусть разбираются без тебя. Уезжай в Москву, и немедленно!

— Завтра, — покорно кивнула я.

За окном лениво капал дождь. Там было мрачно, но еще светло.

Час назад я отвезла подругу на станцию и теперь смотрела в окно на намокшую березу и тосковала по городу: по влажному асфальту, уличному шуму, телефону, горячей ванне… Но я знала, что в Москве я буду тосковать по тишине, по мокрой березе, по сорнякам и запаху удивительной свежести, от которого кружится голова.

Перед отъездом Вики ко мне зашел Митя. Он принес кусок сыра — нам попробовать — и сообщил, что молоко не пользуется спросом, и что он из молока собирается делать вот такой сыр.

— Только он получается белым, а не желтым, как импортный, — пожаловался Митя. — Вы не знаете, чем они его красят?

Мы с Викой, попробовав сыр, в один голос стали его хвалить.

— А красить можно шафраном, — сообщила я, — спиртовым раствором, я где-то читала.

— Чем-чем?

— Шафран — это рыльца пестиков крокусов, сушеные и толченые, — пояснила я. — Но не тех, что у меня на клумбе весной цветут, а степных каких-то или горных.

— Поищи для меня рецепт, — попросил Митя.

После его ухода я отвезла Вику на станцию; вернувшись, вымыла посуду, подмела пол, собрала для Москвы кое-какие вещи и села в кресло.

Плачущая напротив окна береза вздрагивала под ударами капель, бессильно опустив ветви.

Минут через десять к березе приблизилась взъерошенная, промокшая Гроза, уже без зеленых полос на боку, тащившая на веревке Ирину под желтым зонтиком.

Привязав козу к березе, что означало: «Я пришла ненадолго», Ирина поднялась на крыльцо. Ее резиновые сапоги были вымазаны в грязи почти по щиколотку.

— Чудак нашелся! — сообщила она. — И не один, а с девушкой. Я сама их видела, когда козу пасла. Так вот, по-моему, от нее пахнет теми духами. Образец почерка взять?

— Нет, Иринка, не надо, спасибо, — грустно ответила я. — Уезжаю я завтра. И вообще, это опасно.

— Возвращайся скорее, — на прощание пожелала она и ушла, оставив на крыльце грязные следы в елочку.

Уже несколько дней я сидела в Москве, не зная, чем себя занять. Я скучала.

Все мои знакомые по случаю лета разъехались кто куда. Даже соседей в доме почти не осталось. Вика же, вернувшись из отпуска, работала целыми днями.

Я прочитала все сельскохозяйственные книги и журналы, какие у меня были; нашла для Мити рецепт краски для сыра; сделала генеральную уборку квартиры с мытьем окон.

По магазинам ходить неинтересно. По улицам — тоже, тем более что дышать пылью я уже отвыкла.

Брюнет… Брюнет исчез. Исчез и больше не появлялся. Я позвонила ему на работу и передала для него сообщение, но он так и не перезвонил.

Нет, я не думала, что его убили. Я полагала, что исчез он только из моей жизни, а на работу ходит по-прежнему. Просто мне никак не удавалось изгнать его из своих мыслей.

В сердце поселилось сомнение — мерзкая колючка, которая царапалась и больно кололась. Что-то было не так, вот только что именно? Я думала, думала, но никак не могла понять.

Вечером ко мне ненадолго забежала Вика, я напоила ее чаем.

— Не звонил? — поинтересовалась она, сообщив перед этим, что новостей нет никаких.

— Нет, не звонил.

— Так выбрось его из головы.

— Я бы с радостью, да пока не могу, — вздохнула я.

— Ну что ты в нем нашла?! Нос крючком, подбородок торчком. Да и бриться по два раза в день ему бы не помешало.

— Глаза… — мечтательно протянула я.

— Ну так сама позвони!

— Нет.

— Тогда пойди в театр.

— Одна?

— Одна. Может, познакомишься там с кем-нибудь, — это означало, что завтрашний вечер у Вики занят.

Закрыв за Викой дверь, я подошла к окну в комнате — посмотреть, как она доберется до трамвайной остановки, поскольку уже начинало темнеть.

Трамвай пришел быстро, Вика села в него, а я, отходя от окна, краем глаза заметила в стекле свое отражение с каким-то необычным, скептически-снисходительным выражением лица. Повернувшись обратно, я стала его рассматривать.

— Давай, дорогая, поговорим серьезно, — с сочувствием в голосе обратилось ко мне мое отражение. — Долго ты еще собираешься о нем думать?

— От меня это не зависит, — печально ответила я ему.

— А что ты можешь о нем сказать? — спросило оно, точнее она.

— Ну, он… — сказала я и замолчала, почувствовав в ее словах какой-то подвох.

— Разве он так уж хорош, что нужно думать о нем целыми днями?

— Не целыми днями, нет, — начала оправдываться я. — Я вовсе не думаю…

— Понятно, — перебила меня она. — Тоскуешь? Тогда подумай о нем по-другому. А не можешь думать — хотя бы послушай. Какой мужчина тебе нужен, смелый и мужественный? Нежный, внимательный и заботливый? И чтобы при этом с ним было о чем поговорить?

— Ну да, — согласилась я. — Ты же знаешь.

— А с чего ты взяла, что он именно такой?!

Я лишь вздохнула, не найдя, что сказать. Действительно, почему я решила, что он именно такой?..

— Он хоть раз о тебе позаботился? — продолжала она. — Чем-то помог? Проявил внимание? Да? А в чем?!

Я снова вздохнула. Та, в окне, несомненно, была права.

— А много ли он с тобой разговаривал? И о чем же? По-моему, он больше молчал. Тебе еще не надоели твои монологи?

Я еще раз вздохнула. Пришлось признать, что и это правда. Неужели, кроме него самого, его никто не интересует?.. Или он что-то скрывает по долгу службы?

— Может быть, он смелый и мужественный? Твоя защита и опора? Да? И что, он хоть раз защитил тебя? Дал совет в трудной ситуации? Ну хотя бы просто пожалел?..

Мне стало обидно за себя: неужели я до такой степени не смогла разобраться в нем?! Даже если и так… этой-то, в окне, какое дело?!

— Ах ты, каракатица, — не очень уверенно произнесла я. — Он совсем не такой плохой, как ты хочешь мне показать.

— Да, конечно, — высокомерно фыркнула она. — Ты ведь знаешь его лучше всех!

— Ты безжалостная, циничная и грубая, — с кислой гримасой заявила я. — Вместо того чтобы поддержать и успокоить, ты делаешь мне больно.

Я повернулась спиной к окну — лишь бы не видеть ее ехидного лица, но она тут же выглянула из зеркала.

— Ты лучше подумай, чего ты на самом деле хочешь! Как следует подумай! — велела мне она. — Ты хочешь нежного и чуткого? Или умного, красивого и эгоцентричного? А еще он может быть коварным, жестоким и равнодушным. А еще…

— Отвяжись, зараза, — пробормотала я. Содержание нашей беседы нравилось мне все меньше. — Оставь меня в покое!

— А если ты хочешь просто кого-нибудь, не важно какого, тогда вперед! Только потом не плачь и будь готова к тому, что он может оказаться совсем не таким, как тебе кажется. Ну что ж, тогда придумаешь ему нужные качества, только, к сожалению, это будет лишь в твоем воображении.

— Перестань, — сказала я зеркалу. — Все равно я тебе не верю. Не могла я в нем так ошибиться.

— А где же он тогда?! — насмешливо бросило мне зеркало.

Я пожала плечами и пошла на кухню.

«Ну что, дорогая? — расстроенно сказала я себе. — Считай, что это была взятка. Поэтому милиция и занимается твоим делом. Если занимается, конечно».

Весь следующий день я читала пособие по цветоводству, иногда делая выписки, а вечером отправилась в театр, до которого от моего дома можно было дойти за пятнадцать минут.

В буфете я зачем-то выпила стакан неопределенного сока и съела бутерброд с подозрительной колбасой. Мои умственные способности были явно на нуле.

Пока я старалась прожевать колбасу, рядом со мною устроились два мужика, беседовавших о наручниках, замках, решетках и прочих столь же приятных вещах. Что ж, эта тема как нельзя лучше соответствовала моему настроению.

Через столик от меня сидел молодой человек с усами. Он ничего не ел, зато поглядывал на часы и иногда — на меня. Я подумала, что он ждет девушку, и попыталась представить ее: наверное, невысокая брюнетка, худощавая и в джинсах.

Тут он опять посмотрел на меня и чуть улыбнулся. Усы зашевелились. Вероятно, он их сам ножницами подстригает: один край ниже другого.

Раздался второй звонок, я встала, сочувственно улыбнувшись молодому человеку: мол, девушка еще придет. Поднимаясь по лестнице, я обернулась и увидела, как он, прикрыв усы рукой, заглядывает во внутренний карман пиджака. Из пиджака что-то выглядывало, я тут же решила — передатчик, мгновенно сделала вывод, что этот парень кому-то что-то сообщает. О ком? — Ну конечно же, обо мне.

— Боже мой! — сдавленным голосом воскликнула я, забыв про спектакль, и вылетела на улицу. Мне показалось, что молодой человек вскочил, но куда он делся потом, я не заметила.

Добежав до своего дома, чудом не подвернув ногу, я села в машину, стоявшую во дворе у подъезда, — надо же, не угнали! — и помчалась с максимально возможной скоростью.

Езда на машине в узком вечернем платье и туфлях на высоких каблуках — то еще удовольствие. Если вы любите острые ощущения, очень рекомендую.

Подъехав к своему хозяйству, я увидела странную картину: по моей клумбе ползал милиционер. Еще три человека осматривали дом и траву вокруг него.

Я поднялась на крыльцо.

Дверь не взломана, хотя и открыта. Замок порядком поцарапан. Внутри все цело, ничего не взяли.

Я немного успокоилась, вышла из дома и пристроилась в хвост озабоченным милиционерам, обращая внимание на то же, на что и они. Разрушений никаких не обнаружилось, зато на клумбе — удивительное дело! — как будто корова лежала, так все примято. А на фундаменте поставлен крест. Точнее, аккуратно нарисован. Оранжевый — должно быть, кирпичом рисовали.

— Скажите, — обратилась я к сотруднику милиции, — это ваш человек следил за мной в театре?

— Нет, — удивился тот. — А что случилось?

— Да вроде бы ничего… Просто столкнулась с одним подозрительным типом, и мне показалось, что он за мной… — цепкий милицейский взгляд вверг меня в смущение, и я замолчала.

— Описать его можете?

— Он на вас был немного похож. Только в лице у него было что-то не так, я еще подумала о ножницах… Ах да! Усы! У него были кривые усы.

— Ну, усы могли быть приклеены, — заметил мой собеседник. — Вы, пожалуйста, его подробнее опишите. И не беспокойтесь: мы будем вас охранять.

Услышав знакомые слова, я нервно рассмеялась.

Как могла, я описала того, кто, как мне показалось, за мной следил, вспомнив при этом, что он за мной не побежал и что «хвоста» за машиной не было. Так что же это было? Следил он за мной? Или у него в кармане пиджака было зеркало, и он просто решил причесать свои усы? Органы дознания к нему интереса не проявили. Может, я поторопилась принять его за бандита?..

Начинало темнеть. Милиция уехала, ничего мне не объяснив. Интересно, что здесь было без меня? И что мне теперь делать?

— Остаюсь! — сказала я себе. — Будь что будет!

На следующий день я проснулась рано. На сердце было тяжело и тоскливо, на улице — пасмурно и холодно. Спустившись с крыльца, я медленно обошла вокруг клумбы, спрятав руки в карманы куртки и подняв воротник.

Вся клумба была в следах с очень характерными каблуками. Ну надо же, все астры вытоптали, паразиты!

Я решила, что следы — милицейские. Такие следы были в изобилии и вокруг дома.

Мои кроссовки тоже оставляли отпечатки на влажной земле, но более овальные и размером поменьше.

Дождей не было уже три дня, но глинистая почва сохла долго. Должны сохраниться следы хотя бы за последние двое суток, подумала я и, выпив кофе, вышла на охоту, прихватив лупу и линейку.

Оказалось, что вокруг дома родная милиция почти все затоптала. Только под одним из окон сохранилось два четких отпечатка. Мне они как будто что-то напомнили, но я так и не сообразила, что именно. Потом вспомню, решила я и пошла дальше, тем более что обладатель следов не сделал попытки влезть в окно. Но осмотреть, наверное, все осмотрел, иначе зачем бы ему там стоять.

Вдоль живой изгороди четко отпечатались козьи копытца, причем в обоих направлениях. Были и следы в елочку. Где я их уже видела? Ах да, на своем крыльце перед отъездом.

Я пошла вперед за Ириниными сапогами, внимательно разглядывая дорогу. Ирина слева шла, коза справа. Ага, вот здесь коза остановилась, обглодала ивовый куст — ни листочка не осталось, все ветки ободраны.

А вот следы большой собаки, глубокие и с четкими когтями. Так. Теперь тропа делает поворот. Коза с Ириной — тоже. И собака. А тут собаку пересекают кошачьи следы, маленькие и без когтей — кошка их втягивает при ходьбе. А собака — ноль эмоций, надо же! Интересно… Или кошка шла позже собаки?

Вот собака подбежала что-то обнюхать и… и еще одна собака подбежала. Две собаки. Наверное, это Митькины овчарки. Надо искать его следы! Так… А вот же они! Тридцать сантиметров длиной, нет, двадцать девять с половиной. Вот он у лужи стоит. А это что он делает такое? Что-то делает ногой. Поскользнулся. Через лужу перешагнул… Зачем было в лужу лезть, можно вот здесь за кустами пройти. Так… Секундочку! Где же следы Ирины? Вот они, в елочку, их много, а вот здесь они кончаются. И что же? Что они такое делают?.. A-а, понятно! Это Митя ее через лужу переносит, как я сразу не догадалась?

Я не стала преодолевать лужу вброд, а пошла за кустами справа. Там я тоже обнаружила следы размера так тридцать шесть-тридцать семь, с ромбиками. Вроде от резиновых сапог. Сапоги долго топтались за кустами, а потом пошли за Ириной с Митей, иногда наступая на их следы. Кто это следил, жена?

Я не помнила размера Светкиной обуви, поэтому решила посмотреть, куда пойдут сапоги в ромбик. Они шли, шли и свернули к Чудаку. Очень интересно! А Ирина с Митей дальше пошли. Не буду за ними следить. Взрослые люди, сами разберутся.

Я вернулась к дому. Было уже двенадцать часов.

Солнце выглядывать не собиралось. Гамма с щенками была у Мити. Брюнет так и не объявился.

Тоска, короче…

Я пообедала и пошла разыскивать следы из-под окна, но больше они нигде мне не попались. Все затоптали, сволочи! Что же они мне напоминают?.. Размер этак сорок два-сорок три.

Вздохнув, я направилась к грядкам с овощами. Тоска — не тоска, а хозяйством заниматься надо. Сорняк не дремлет!

«За два дня — никаких событий, — подумала я, склонившись над грядкой с клубникой. — А жаль!..»

Переделав все другие дела — весьма, впрочем, немногочисленные, — я решила обработать клубнику: прополоть, обрезать усы и старые листья, подкормить.

Поливать пока не надо — все и так залито, дожди шли несколько дней подряд. Урожай овощей убирать рано, грядки перекапывать — тоже. Вот только полоть всегда нужно.

Никто не приходит, ничего не происходит, продолжала рассуждать я. Странное затишье. Как перед бурей.

Прорыхлив часть клубничной грядки, я подкопала совком одуванчик — у него длинный корень — и, выдернув, бросила его в ведро для сорняков. Обломанные клубничные усы полетели туда же.

«Что такое? — вдруг удивилась я своим мыслям. — Мне стало скучно? Неужели мне так не хватает чувства опасности?! Или, может, чего-то другого? Или кого-то другого?»

Ухватив длинный ус с тремя розетками листьев, я дернула, рассчитывая его оборвать, но вырвала из земли весь куст клубники вместе с корнями.

Да нет, не может такого быть, всего мне хватает, принялась успокаивать я себя. Просто мне интересно, что здесь произошло, пока меня не было. Где бы мне об этом узнать?.. Ну конечно, у Ирины.

Отряхнув с корней землю, я бросила вырванный клубничный куст в ведро и пошла мыть руки.

— Гамма, я ухожу! — крикнула я любимой собаке, которую, забрав от Мити, поместила вместе с щенками в сарай, но она не обратила на меня внимания, полностью поглощенная заботой о потомстве.

На деревенской улице я ощутила какую-то непонятную, необъяснимую печаль. Жизнь в деревне никогда не казалась мне веселой, но сегодня там было особенно уныло.

Мелкие белые куры-несушки возились в песке с таким видом, словно их не кормили целую неделю, и от голода они еле ноги переставляли. Их шеи были вымазаны в зеленке, для того чтобы их можно было отличить от таких же голодающих белых кур, принадлежащих другим хозяевам.

Из-под чьей-то закрытой калитки, чуть пригнувшись, вылез на дорогу облезлый серый кот. Прихрамывая, он перебрался через улицу, подошел к курице, отдыхавшей лежа в песке, и уселся почти ей на хвост. Недовольная курица, вскочив, шмыгнула в растущий у забора бурьян. Бурьян рос повсеместно — у деревенских не было привычки его выпалывать.

Из той же калитки, что и кот, вышла согнутая старушка в платочке, с трехлитровой банкой молока в одной руке и сучковатой клюкой в другой и, бросив на меня косой взгляд, тяжело заковыляла по улице, обходя лужи.

Подойдя к дому своей подруги, я остановилась у забора.

Во дворе над стоящим на табуретке пластмассовым тазом с водой склонился Денис. В тазу что-то плавало.

Денис вынул из воды носок и стал запихивать в него мыло. Вредное мыло вырвалось и ушло на дно тазика. Выловить его никак не удавалось.

Я молча наблюдала.

Наконец Денис поймал мыло, достал его из воды, но скользкое мыло тут же упорхнуло на землю — под табуретку. Разозлившись, Денис шлепнул кулаком по плавающим в воде носкам. Вода сказала: «Бульк!». В разные стороны полетели брызги.

— Стирай как следует! — прикрикнула на сына Ирина, обернувшись на «бульк», и увидела меня. — А, это ты. Привет, заходи.

— Что это твой сын такое делает? — поинтересовалась я.

— Он у нас отличился! — возмущенно воскликнула Ирина. — Жениться, видите ли, собрался! Невесту себе нашел с соседней улицы! Пусть сначала носки стирать научится! И шнурки завязывать! Тоже мне, жених! Сколько ему лет, он не знает, зато знает, что такое секс!

— Дениска, — осторожно обратилась я к нему. — Ты знаешь, сколько тебе лет?

— Шесть, — ответил Денис, взмахнув ресницами.

— А что такое секс? — вкрадчиво продолжала я.

— Секс — это когда мужчина и женщина спят вместе, — снисходительно объяснил он.

— А-а, — озадаченно протянула я.

— Вот видишь! — не выдержала моя подруга.

— Дениска, а что такое любовь?

— А любовь — это когда целуются.

Денис вытащил из тазика мокрые носки, с которых капала вода, и повесил их на ветку вишни. Ветка от этого наклонилась почти до земли.

— Отпусти ребенка, — обратилась я к Ирине. — Он не виноват. Это скоро пройдет.

— А кто же виноват?! Ну, я ей покажу, семилетней! Такая маленькая, а уже к моему сыну руки тянет!

Обернувшись, Ирина погрозила кулаком в сторону улицы.

— Что тут было без меня, расскажи, — попросила я ее. — В деревне ведь все всё знают.

— Да уж было… Перестрелка была. Кто-то к тебе залезть хотел, а другие ему мешали; нашли они что-нибудь или нет, не знаю. Милиция за ними тоже следила. В перестрелке кого-то убили и одного милиционера ранили. Потом менты притащили такую штуку… как в аэропортах, когда сумки просвечивают, Валерка знает, как это называется, и просветили твой фундамент. И что-то там нашли.

— Откуда ты все это знаешь? — удивилась я.

— А тот милиционер, которого ранили, он муж двоюродной племянницы подруги моей соседки, вон той, слева. Его уже из больницы выписывают.

— Можно будет мне с ним поговорить?

— Не думаю, — покачала головой Ирина, бросив недовольный взгляд на тазик с мыльной водой. — Он в другой деревне живет, не в нашей. Лучше ты свой дом карауль. А еще лучше — не карауль, уходи куда-нибудь. По лесу гуляй.

— Ладно, я согласна, можно и в лес уходить, — сказала я. Эта мысль показалась мне вполне разумной. — Грибы тоже надо собирать. Не буду крест на фундаменте сторожить.

— О Господи, куда он дел мыло?! Денис! — неожиданно закричала Ирина. Она подхватила тазик, выплеснула из него грязную воду под вишню и направилась к крыльцу.

— Ну, я пойду, — попрощалась я, подумав, что у нее нет времени выслушивать мои размышления.

Уже закрывая калитку, я услышала:

— Подожди, а сама-то ты как?

Вернувшись, я вкратце рассказала о том, что случилось со мной в Москве — почти ничего не случилось, если не считать того усатого из театра. Его я постаралась описать поточнее, надеясь убедить подругу в том, что он за мной следил. Но Ирина не согласилась.

— У тебя мания преследования, — заявила она. — Он с тобой познакомиться хотел, а ты сбежала. Лучше в зеркало посмотри, ты никогда так хорошо не выглядела!

Осень в лесу начинается с запаха. Не с поредевшей травы, посыпанной листьями, не с особой прозрачной тишины, не с грибов — с запаха. Запах — это сигнал: закончился пир — готовься к битве. Собирай доспехи.

Все живое разбегается, разлетается, прячется. Экономит силы перед предстоящими испытаниями.

Наше призрачное одиночество в этом мире осенью чувствуется острее. Призрачное. От слова «призрак». Вот, вот! Призрака нет, а одиночество есть!

Я задумчиво брела от дерева к дереву, подбирая грибы и рассуждая о вечности… Сначала о вечности, потом… потом о событиях более актуальных!

В моей голове стали возникать вопросы. Они возникали, исчезали, снова появлялись, крутились, сталкиваясь друг с другом и размахивая вопросительными знаками, запутывались один в другом, потом распутывались, выстраивались в ряд и снова разбегались, прячась друг за друга.

Иногда среди вопросов попадались и ответы. Это происходило приблизительно так: почему, обнаружив железный ящик в фундаменте, милиция его не забирает? Потому, что это трудно сделать? Или они ждут, пока другие захотят его забрать? Тогда ящик — это приманка. Интересно, что там, в ящике?..

Какой чудный подберезовик! О-о, вот еще один, поменьше. Так… Почему же ящик все еще на месте? Те, кто знает, что там, могли бы попытаться украсть его первыми. Боятся? Или сами сидят в засаде? Может, стоит проследить за Чудаком? А смогу ли я это сделать? Наверное, нет, ведь у него опыта больше. Вот если бы у меня был бинокль… Надо будет попросить Вику его привезти. Ага, еще один гриб в траве между елкой и березой.

С ножом в руке я наклонилась за очередным подберезовиком, и вдруг недалеко раздался звук происхождения явно не лесного. Как будто кто-то зацепился курткой за сучок. Или споткнулся о свой собственный резиновый сапог. Звук резко оборвался, испугавшись самого себя.

Я быстро обернулась и замерла.

Кто это? Похититель? Или охранник? Ну, точнее, тот, кто должен клад охранять, не меня, конечно.

А почему он прячется? Натыкаясь на грибников в лесу, я старалась первой себя обнаружить и продемонстрировать мирные намерения. Зачем же людей пугать?

Теперь испугалась я сама.

Где же он?

Подняв несколько шишек и спрятавшись за старую березу, я стала бросать их вбок от предполагаемого преследователя. Звук слегка напоминал шаги.

Ждать пришлось недолго. Из-за елки выглянул Чудак.

Теперь мне надо было показаться, но так, чтобы он не догадался, что раскрыт.

Ногой нащупав сучок, я наступила на него, но тщетно — он не сломался. Я наступила еще раз, посмотрела вниз и увидела, что пытаюсь растоптать муравейник. Его разгневанные жители уже бежали по моим сапогам.

Я издала дикий вопль, напоминающий пожарную сирену, и бросилась к Чудаку, на бегу сбивая противника со своей одежды. Муравьиная милиция в данный момент внушала мне больше страха, чем все преступники, вместе взятые. Чудак в ужасе прижался к дереву, беззвучно открывая рот.

— А-а-аа… Помогите!.. — кричала я. — Я… я села на муравейник!.. А-а-а…

Тут он пришел в себя и начал истерически смеяться. Никогда не прощу ему этот смех!

Когда я, извиваясь, сбросила с себя последнего муравья, Чудак еще продолжал хохотать, сгибаясь пополам и всхлипывая. Он, наверное, думал, что ему крупно повезло: эта бестолковая девица угодила в муравейник и тем самым спасла его от провала.

Дальше мы пошли вместе. Грибы вдруг попрятались, как будто и не росли никогда.

Чудак вел светскую беседу: друзья, знакомые, погода, урожай… Лучше бы сказал, что я хорошо выгляжу! Впрочем, выгляжу я как чучело средней паршивости: в старом папином пиджаке, вышедшем из моды лет тридцать назад, и в двух дедушкиных шляпах, надетых одна на другую, так как первая мне велика, а у второй поля слишком маленькие. Как он меня вообще узнал?!

Внезапно у меня появилось чувство опасности, грозящей неизвестно откуда. Стараясь подавить нарастающую панику, я продолжала вести светскую беседу. Мой голос слегка охрип от волнения, но я надеялась, что это заметно только мне.

Поискав в карманах нож, которым срезала грибы, и не найдя его, я решила, что забыла нож в муравейнике. Защищаться было нечем. Значит, надо бежать.

— Вы не могли бы мне помочь? — обратилась я к Чудаку.

— Да-да, конечно! — быстро ответил он. Подозрительная готовность.

— Тогда держите пакет. Это для грибов. Посмотрите вон под теми деревьями. Там должны расти подберезовики. А я пойду здесь — здесь опята. На опушке встретимся.

Как же, пойду я к опушке, подумала я, как только он скрылся из вида, и, бросив грибы, побежала в противоположную сторону. Выбежав из леса, я скатилась в канаву и залегла, тут же промочив локти и коленки. Потом осторожно подняла голову и осмотрелась — нигде никого не было. Ни на дороге, ни в поле, ни вокруг дома. А внутри?

К дому я бежала прямо через поле. Вбежав, закрыла дверь на крючок. Внутри, к счастью, тоже никого не было. К моему счастью, ибо только ненормальный может сначала запереть дверь, а потом проверять, нет ли в доме посторонних.

Я подумала, что надо вдоль канавы валерьянку посадить, вернее, валериану лекарственную. Она в природе вдоль ручьев растет. Если никто покупать не будет — самой пригодится.

После обеда я вспомнила о брошенных грибах и решила их разыскать: пропадут ведь! Казалось бы, что может быть проще — найти уже собранные грибы, причем не просто валяющиеся на земле, а сложенные в полиэтиленовую сумку. Но увы… Я безрезультатно бродила по лесу почти два часа.

Зачем-то я надела толстый свитер. Мне было жарко. Но хуже всего было то, что я нашла пустую консервную банку и несколько окурков. В моем лесу консервная банка — большая редкость, а про кучу окурков под одним и тем же деревом и говорить нечего! Значит, у кого-то здесь опорный пункт. Или наблюдательный, что тоже плохо.

Солнце садилось. В лесу начинало темнеть. С грибами или без грибов, а надо возвращаться.

Повинуясь неясному чувству, я не вышла на дорогу, а выглянула из-за куста.

Я была готова ко многому, но увиденное меня просто потрясло: к моему дому подъезжал бульдозер. Он остановился недалеко от крыльца. Похоже, с домом придется попрощаться. Жаль. Мне хорошо здесь жилось.

Чтобы улучшить обзор, я залезла на дерево и заметила, что с другой стороны подъезжают два БТРа, а со стороны милиции — несколько автомашин. Я наблюдала за происходящим с замиранием сердца.

Из машин милиции выскочили какие-то люди, вооруженные автоматами, окружили бульдозер, что-то крича, потом стали стрелять. Сначала в воздух, потом на поражение. Бульдозерист начал отстреливаться. БТРы, ни во что не ввязываясь, развернулись и уехали.

Автоматчики вытащили из кабины бульдозера двух мужчин, надели на них наручники и увезли. А кто же был в БТРах?

Я уже собиралась слезть с дерева, но увидела возвращающиеся БТРы. Из них тоже выскочили люди, уже плохо различимые в сумерках, с помощью какой-то штуки с ужасным грохотом выломали кусок фундамента и быстренько умотали, прихватив его с собой. Дом остался стоять.

Метрах в двадцати от меня раздался шум, и неожиданно кто-то спрыгнул с дерева. Я начала всматриваться в темноту — как на нем сидят брюки? — и схватилась за голову. Боже мой, это же Брюнет!

Я была разочарована. Неужели мне нравился человек, все сражение просидевший на дереве?! Нет, не так: он сидел на дереве совсем рядом с моим домом, а ко мне так и не зашел. Что это значит? Это значит, что я ему… что я ему совершенно не нужна!

Догонять Брюнета я не стала.

— Давно не было такого интересного лета, — произнесла Ирина, подняв бокал. — Жаль, что оно кончилось. Давайте за это выпьем.

— За то, что кончилось? Или за то, что было интересным? — не без ехидства спросила Вика.

— И за то, и за другое.

Была последняя суббота августа, уже не очень теплый, но все еще душистый летний вечер. Мы сидели под яблоней и пили выигранное мной шампанское, закусывая Митиным сыром.

Все было в последний раз в это лето: Вика в последний раз ходила в лес за грибами — осенью она собиралась ездить на свою дачу, а грибы там, по ее уверению, не росли; Ирина в последний раз многообещающе улыбалась Мите, так как уезжала через день — первого сентября дети шли в школу; подросшая Ванда, белый пушистый котенок, в последний раз вихрем носилась по траве — Вика забирала ее в Москву; отвязавшаяся Гроза в последний раз пыталась обглодать мою клумбу.

— Лучше выпьем за то, чтобы следующее лето было безопасным, — предложила я. — А наши дома были бы целы, убитые Кролики не плавали бы в речке, никто не получал бы писем с угрозами…

— Ты еще не все знаешь, — перебила меня Ирина. — Я ведь образец почерка у Чудачки взяла, ну, у знакомой Чудака. Так вот, то письмо она писала, на, сама посмотри. Помнишь крючок над буквой «т»? И эту закорючку?

— Что это за список продуктов? — удивилась Вика, заглянув в исписанный листочек.

— Она в магазине писала, а я вытащила у нее из кармана, козой отвлекла, — Ирина сделала глоток шампанского, сорвала с ветки два яблока, себе и Мите, и потребовала: — Кто еще что знает, расскажите!

— Чудака арестовали, — поделился информацией Митя.

— За это можно выпить.

— За это пить не будем, это кровожадно, — возразила я и поставила свой бокал на стол. Для прощального вечера мы перенесли под яблоню почти всю мебель из дома.

— Защитник Миша исчез, причем уже давно, — напомнила Вика. — Его труп пока не нашли. Что вы об этом думаете?

— Найдут!

— Да не об этом, а вообще, — поморщилась Вика и протянула свой бокал Мите, чтобы тот налил в него шампанское. — Предлагаю окончательную версию: мой одноклассник украл и спрятал чьи-то сокровища. Они — владельцы сокровищ — его поймали, пытали и убили, однако он им ничего не сказал. Но они свои сокровища долго искали и, наконец, нашли.

— Кто искал? Чудак? — спросил Митя.

— Нет, Чудак был из той же компании, что и одноклассник, это мы еще раньше решили. Он здесь жил и сокровища охранял.

— Подожди-ка, у меня другая версия, — вмешалась я. — Он мог спрятать свои собственные сокровища. От этих спрятать, от конкурентов!

— Это не другая версия, а та же самая. Слушай дальше!

— Нет, это ты слушай дальше! — потребовала я. — И брось мне яблоко!

Яблоко оказалось кисловатым, но с медом было вполне съедобным. Сделав глоток шампанского, я продолжала:

— Друзья одноклассника с помощью письма пытались выманить меня из дома и потихоньку забрать свои сокровища, но им не повезло. К тому же я сама привела их конкурентов к своему дому, в чем до сих пор раскаиваюсь. А Защитник Миша либо конкурент, либо ни при чем.

— Раз исчез, значит, конкурент, — убежденно сказала Ирина. — А вместо сокровищ могли быть компрометирующие документы. Не пойму только, кем был Кролик и за что его убили.

— Я считаю, что Кролик увидел что-нибудь неподходящее, — пояснила я. — Вредно быть слишком любопытным.

— А Миша мог и не быть конкурентом, особенно если с Чудаком знаком был, — заметила Вика.

— А был?

— Не знаю. Он мог это скрывать, но вот с одноклассником моим он точно был знаком.

Вика веточкой пошевелила траву, к ней тут же подлетела Ванда и вцепилась в нее (в ветку) зубами и всеми четырьмя лапами.

— Почему он себя так странно вел? — сделав паузу, продолжила Вика. — Я думаю, потому, что хотел, чтобы ты испугалась и уехала. Ой, смотри, сейчас эта фурия твои гладиолусы съест! Нечего будет нашим детям первого сентября в школу нести!

Я побежала привязывать Грозу, а когда вернулась, увидела, что в мой бокал с шампанским с ветки яблони спускается на паутинке гусеница, а мои подруги с интересом наблюдают за ней. Когда до бокала осталось сантиметров пятнадцать, гусеница раскачалась на паутинке и свалилась на стол.

— Промахнулась, — констатировала Вика, доела яблоко и обратилась ко мне: — Открой тайну, куда сокровища делись, что твоя милиция об этом думает?

— Сокровища сплыли. Больше ничего не знаю и знать не хочу.

Последние слова я произнесла не очень уверенно, поскольку в этот момент около моего дома остановилась черная «Волга». Из нее вышел Брюнет.

— А вот и милиция, — недовольно фыркнула я.

— Пойди поговори с ним, — шепнула мне подруга. — Неужели тебе не интересно, что стало с тем ящиком?

Интересно, конечно, но… Но ноги не идут. Нет, не от шампанского, от чего-то другого… Я привстала и снова села.

— Не могу, — жалобно произнесла я. — Сама пойди.

— Ну нет! — решительно заявила Вика. — Это ты ему нужна, а не я. Как ты думаешь, зачем он пришел?! И вообще, хватит прятаться за чужую спину, то есть за чужую… м-м… талию, — сказала она и величественно выпрямилась. Фигура у нее и в самом деле была великолепная.

Тем временем Брюнет достал из кармана какой-то листочек и, заглянув в него, завернул за угол моего дома.

— Может, ты узнаешь про ящик у кого-нибудь другого? — неуверенно предложила я Вике.

— Нет! — категорически отказалась она.

Обреченно вздохнув, я поднялась со стула, но в этот момент Брюнет вышел из-за дома и увидел нас сам. Я помахала ему рукой, приглашая присоединиться к нашему столу. Он спрятал свою шпаргалку в карман и направился к нам.

— Хорошо, что я вас застал, — обрадованно произнес он, поздоровавшись. — Вы могли бы мне помочь.

— Хотите шампанского? — вкрадчиво спросила Вика и, не дожидаясь ответа, вручила ему бокал. — Задавайте ваши вопросы. Вы ведь за этим пришли, да?

— А куда исчез тот ящик? — обратилась к Брюнету Ирина.

— Ящик? Ну, ящик мы нашли… А вы мне можете кое в чем помочь, поэтому я к вам и пришел.

Услышав эти слова, Вика многозначительно посмотрела на меня: мол, знаем, из-за чего ты пришел. Потом долила нам шампанского.

— Не находили ли вы где-нибудь ключ? — спросил нас Брюнет.

— А каким должен быть этот ключ? — поинтересовалась Вика. — Большим, маленьким, круглым, плоским?

— Не знаю, — ответил он. — Но, может быть, вы хоть какой-то находили? Мог у вас кто-нибудь ключ спрятать?

— Ключ… ключ… — задумчиво повторила я. — Нет, не попадался. Разве что…

— Знаю! Банка! — неожиданно завопила Вика. — Вот зачем она была нужна! Поэтому он ее и забрал!

— Точно! — воодушевленно подхватила я. — Только он не банку, он ключ забрал. Увидел ключ в варенье, варенье вылил… Знал, паразит, где искать! Это значит, что они в одной компании были.

— Может, он не знал, а просто все внимательно осмотрел!

— Ну-ка, рассказывайте! — потребовал Брюнет. — Что за история с вареньем?

Перебивая друг друга, мы изложили факты, а также наши соображения по этому поводу.

Брюнет задумался, глядя в бокал с шампанским. Мы с Викой тоже замолчали.

Митя с Ириной отправились инспектировать мои грядки с овощами — после шампанского их не очень интересовало варенье с ключами.

Какая-то мысль вертелась у меня в голове, но мне никак не удавалось поймать ее за хвост. За длин-ный се-рый хвост. Мы-ши-ный… О! Вот она!

— Помнишь, когда мы обсуждали железный ящик, это когда Кролика убили, ты чем-то подавилась, — обратилась я к Вике. — Что это было?

— Я подавилась? Да. Помню. Не помню чем. По-моему, это было просто от неожиданности.

— Но подавилась-то вареньем?

— Не помню, — вздохнула Вика. — Мне кажется, что ключей там не было, а то я бы зуб сломала. Я тогда все выплюнула, потом все это съела Гамма.

— Твоя собака могла съесть ключ? — встрепенулся Брюнет. — Где же его теперь искать?

— Ну, если ключ был, то найти его легко, — ответила я. — Гамма тогда уже родила и далеко гулять не бегала. Весь ее помет вон там, у кучи песка.

Брюнет пошел рассматривать Гаммин помет. Мы с Викой остались под яблоней.

— Вот видишь, как все хорошо решилось, — сказала Вика.

— Что же тут хорошего, — возразила я. — Наверное, они этот ящик открыть не могут, раз ключ хотят найти. Может, это сейф со сложным замком? Что-то тут не то… Да и Миша твой почему-то скрывается, если не хуже…

— Да я про него, — кивнула Вика в направлении кучи песка. — Он ведь к тебе пришел!

— Ах, это…

Мы замолчали, увидев, что Брюнет возвращается к нам.

— Дай мне что-нибудь острое, — попросил он, подойдя к столу.

Я огляделась вокруг. Острое?

— Вилка подойдет? Или нож?

— Ложка не нужна? — предложила только что подошедшая Ирина. Проводив Митю, она вернулась к нам.

— Ложка для дерьма не годится! — немедленно откликнулась Вика.

Брюнет дернулся. Ирина в недоумении замолчала. Я ждала продолжения, но нет, больше ничего не произошло.

Брюнет, взяв нож и вилку, ушел проводить исследования.

— Я что-то пропустила? — спросила Ирина.

— Ты улыбалась Мите, поэтому ничего не слышала, — злорадно ответила Вика.

— Он думает, что Гамма съела ключ от сейфа, — пояснила я. — Но он ошибается. Нам с Викой кажется, что ключ забрал Защитник Миша. Так что сейф сейчас в милиции, а ключ на свободе. А что в нем, в этом сейфе, он так и не сказал.

— Не может быть! — поразилась Ирина. — Он все скрывает! Их специалисты не могут какой-то ящик открыть?! Пойдем, я его еще раз спрошу. Или ты спросишь.

— Ну и я с вами, — сказала Вика, поставив рюмку. Мы втроем направились к куче песка.

Как я и думала, Брюнет ничего не нашел.

Я бросила взгляд на то, что еще недавно было собачьим пометом, и увидела рядом следы, четко отпечатавшиеся на песке. Вот они, следы, те самые, которые были под окном.

Я посмотрела на ботинки Брюнета. Они или не они? Что же он стоит на месте? Мне ведь надо сравнить след! Вот он сделал шаг вперед. Они! Те самые следы! Следы Брюнета! Ну и что мне это дает? Да ничего!

— Ну скажите же нам, что там было, в этом ящике! — накинулась на Брюнета Ирина. — Из-за чего наша Юлька столько страдала?

Брюнет пожал плечами и отвернулся, но Ирину это не остановило. Подойдя ближе, она схватила его за руку и произнесла, нежно заглянув в его глаза:

— Ведь это уже не тайна, правда? Мы тоже хотим знать!

— Да забудьте вы про этот сундук с помойки! — с раздражением бросил он и, вырвав руку, направился к своей машине.

Мы с Викой ошарашенно посмотрели друг на друга, потом — вслед Брюнету.

— Быстро догони его, — прошипела Вика.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросила я ее.

— Нет!

— И я нет!

— Быстрее беги, он сейчас уедет!

Я бросилась за ним, не очень, впрочем, быстро — так, чтобы успеть сообразить по дороге, зачем я это делаю.

Значит, ящик, который был у меня в фундаменте, — это просто сундук с помойки?! А где же тогда клад? И зачем он, Брюнет то есть, стоял под моим окном? Минуточку, а зачем он обошел дом? Он смотрел в какой-то листочек… Знаю! Знаю, что мне нужно!

Все это пронеслось в моей голове за несколько секунд. Я догнала Брюнета у самой машины, он уже открыл дверцу. «Что делать будем, дорогая?» — спросила я себя и улыбнулась.

Отпустив дверцу машины, Брюнет сделал шаг ко мне и тоже улыбнулся. Его глаза… О черт! Не надо было подходить к нему так близко! Эти бездонные глаза опять околдовали меня! Меня потянуло к этим глазам, рукам, губам…

Последним усилием воли я приказала себе сосредоточиться. Зачем я к нему шла? Ах да, за той шпаргалкой. Вкакой карман он ее положил? В правый?

В этот момент его руки прикоснулись к моим плечам; он обнял меня, его губы неотвратимо приближались к моим губам… Левой рукой я потянулась к его карману. Вот он, этот листочек! Надо медленно его достать. Так. Куда его теперь пристроить?.. В мой карман нельзя — он может заметить. Нужно, чтобы он не видел, значит, куда-то у него за спиной. Куда же?..

Моя рука с листочком скользнула вбок, затем вверх по его спине. Я почувствовала прикосновение его губ и потеряла представление об окружающем мире. Мои пальцы разжались, листочек полетел вниз.

Когда Брюнет уехал, я огляделась, заметила валявшийся на траве сложенный вчетверо лист бумаги, подняла его, не разворачивая, и пошла к столу под яблоней. Мои подруги допивали вторую бутылку шампанского.

— Ну, высший класс! — восхищенно произнесла Вика. — Давай его сюда.

Она взяла лист у меня из рук, развернула его, и мы увидели план. Похоже, план какого-то дома. Неужели моего?!

— Смотри-ка, это план твоего дома, — удивленно сказала Ирина и потянула лист к себе. — Вот вход, три комнаты, это маленькая кухня. Тут окна. А это круглое — стол у окна. Ты со мной согласна?

— Кажется, да, — неуверенно ответила я.

— А этим крестиком, наверное, обозначено место клада. Видишь, он был в доме. Скорее всего, в фундаменте.

— Дайте его мне, — потребовала Вика. — Дайте или прочитайте вот это! Сбоку!

— Железный ящик, — прочитала я вслух. — Точка. Ключ в банке.

— Ключ в банке! — закричала Вика. — Ясно?! Он нашел этот ключ и забрал его!

— Подожди, почему железный ящик? Он же сказал, что этот ящик с помойки! В нем ничего не было!

— Миша его забрал! — не слушая меня, возбужденно повторяла Вика. — Ключ забрал!

— Может, был еще один ящик?

— Да перестаньте вы, — не выдержала Ирина. — Хватит! Ничего понять нельзя!

— Значит, они не тот ящик нашли, раз он еще раз пришел! Да еще с планом! Вот что ему надо в моем доме! — гневно бросила я Вике. Чары фантастических глаз опять стали рассеиваться. — Вот что ему надо! А ты, ты… Не смей мне больше о нем говорить!

— Ну, вы как хотите, — пробормотала Ирина, — а я пойду. У меня дети… И Валерка там один… Я пойду.

Она ушла; мы с Викой остались в саду одни. Не совсем одни, а с мебелью, стоящей под деревьями, и с грязной посудой на ней. Это все надо было перенести в дом.

— Как потащим? — обратилась я к Вике, кивнув на стол.

— Не знаю! Не надо было Брюнета прогонять, — обвинила она меня. — Он бы все отнес.

— Я не прогоняла, — обиделась я. Затем в два захода отнесла посуду; вернувшись, схватила стол и поволокла его к дому. Стол отчаянно сопротивлялся, цепляясь за землю. В конце концов я его уронила, потом перевернула и повезла по траве, дергая за ближайшую ножку.

— Ладно, хватит дуться, давай помогу, — предложила Вика и потянула стол за вторую ножку.

Совместными усилиями мы навели порядок в саду; наших сил хватило только на это.

Утром в воскресенье, забрав Ванду и гладиолусы, Вика уехала в Москву.

«Я никого не боюсь!» — сказала я себе, уцепившись за стебель ближайшего растения, и дернула изо всех сил. Стебель сломался, и я, потеряв равновесие, плюхнулась на землю, при этом мой левый резиновый сапог, решивший проявить некоторую самостоятельность, отлетел на два метра в сторону.

Позавчера, в понедельник, гуляя по лесу, я пыталась решить такую проблему: ящик оказался с помойки; милиция своих попыток что-то найти не оставила, значит, и другие тоже их не оставили и будут искать дальше. Интересно, кто они, эти другие? И как будут его искать?

Про железный ящик и ключ в банке знали те, у кого был план. Правильно? Правильно! Сколько же их, таких, было?

Далее: сейчас ящик в милиции, поэтому никто, кроме милиции, не знает, что этот ящик — не тот ящик! Так? Нет, не так! Ведь те, кто спрятал, они-то знают! Одноклассника убили, Чудака арестовали, но ведь есть его сообщники! Вот они и придут за своими сокровищами! Им и план никакой не нужен.

Основной вывод: во-первых, должен быть еще один ящик, и его ищут; а во-вторых, я опять дрожу от страха.

Я поняла все это в понедельник, поэтому вчера, во вторник, весь день провела на поле — не очень далеко от дома, но и не рядом. Солнечные цветки календулы после заморозков превратились в грязно-бурые комочки, их уже пора было убирать с поля. Это я и стала делать.

И вот сегодня, в среду утром, я продолжала выдергивать из земли поникшие растения, не особенно торопясь и собираясь растянуть эту работу еще и на четверг, хотя обычно справлялась с ней за полдня.

Поднявшись с земли, я на одной ноге допрыгала до сапога, надела его и бросила взгляд в сторону леса. С наступлением осени привычная картина стала меняться: на серо-зеленом фоне появились акварельные пятна разных оттенков розового, желтого и красновато-коричневого; потом среди листвы проступили ярко-белые березовые стволы, и издали стало казаться, что берез в лесу, по крайней мере, в пять раз больше, чем на самом деле.

Утро было ясно-прозрачным, я слегка ежилась от холода. От леса манной кашей растекался густой вязкий туман, поглощавший все предметы на своем пути. Он проглотил и двух незнакомцев, которые растворились в тумане секунды за полторы. Я успела увидеть только их спины; о том, чтобы их опознать, и думать не приходилось. Кто это мог быть?..

«Я их не боюсь! — не очень уверенно подумала я. — Может, это безобидные грибники или деревенские. Деревенские обычно туда не ходят, но мало ли…»

Мое поле находилось на небольшой возвышенности, туман до него почти никогда не добирался. Значит, они меня видели. Ну и что? Ну и ничего!

«Перестань дрожать от страха и нервничать!» — вслух приказала я себе и, чтобы успокоиться, решила пройтись.

Бросив перчатки, в которых работала, на кучу только что вырванных растений и засунув руки в карманы куртки, я медленно двинулась вдоль своего поля, решив обойти его кругом. Оно было не очень большим, ходить по нему кругами было неинтересно, но идти в лес мне почему-то не хотелось.

Что бы мне еще обдумать? Еще раз рассортировать врагов по группировкам? Уже рассортировали, но это ничего не дало. Может, неправильно рассортировали? A-а, не все ли равно…

До сих пор непонятно, что думать о Защитнике Мише. Он искал ключ, искал в доме. Нашел. Нашел и увез.

Наверное, у него был план моего дома. Значит, прятал клад не он. Не его группировка.

А если прятал он, то есть не он, конечно, а его друзья? Зачем ему, интересно, ключ без ящика? Чтобы другие ключ не нашли? Или он думал, что ящик с помойки — это «тот» ящик? Или он идиот. Или я идиотка.

Я вытащила из кармана украденный план моего дома и в который раз стала его рассматривать. Что-то в нем было неправильно, хотя и комнаты были похожими, и дверь на месте, и окна, и стол у окна, если эта круглая штука — стол… Но вот крест стоял не там. Не на той стене. И дверь вроде бы немного не там…

«Ну думай же, думай! — в сердцах приказала я себе. — Чем занята твоя голова?!»

Может, это ложный план? Ведь был же ложный ящик!

Отчаявшись придумать что-нибудь дельное, я пошла к дому, подняв по дороге перчатки. Я решила вернуться к началу — к письму. Надо было восстановить всю картину!

Дома, достав ксерокопию письма, я бросила ее на стол. На столе не хватало еды. Тогда был вечер, я ужинала, а сейчас что делать? Надо ли повторять все в точности так, как было?

Мне не хотелось ждать до вечера, поэтому я сварила кофе и с чашкой в руке взяла письмо.

«Если тебе дорога жизнь, — прочитала я и отхлебнула кофе, — готовь пятьсот долларов».

Я снисходительно улыбнулась. Могли бы попросить и больше!

«В субботу, тринадцатого июля, ты должна отвезти деньги в Москву на электричке». Деньги? На электричке?! Ну-ну… А если не повезу?!

«Тебя будут ждать на вокзале». А почему «на ты»? Что за вульгарность?!

«И чтобы без фокусов, иначе…» Интересно, без каких это фокусов?! И что иначе?.. Прошло уже почти два месяца! Может, я что-то не так поняла?!

В четверг утром я снова отправилась на поле.

Ирина с Викой были в Москве. Мите не до меня. Придется думать самостоятельно.

Я принесла с собой вилы, воткнула их в землю и опять побрела вокруг поля. Защитник искал ключ — Защитник враг! Далее… Милиция искала… стоп! Милиция до сих пор ищет, знает, что искать, но не знает где. Ищет по плану, Брюнет с ним вокруг дома ходил. Ходил вокруг дома… ходил вокруг… Стоп! Почему вокруг? Если это план дома, должен был ходить внутри. Значит… Значит, это не план дома?

Я достала план и уткнулась в него. Если это не план дома, то план чего? Нет, это план дома. Тогда это план не моего дома. Но ищут-то у меня, значит, — это план моего дома. Но это не… Спокойно, дорогая, спокойно! Смотри внимательно!

Если это не стена дома, то что? То это канава, забор, изгородь… Изгородь! Это моя зеленая изгородь! Ура!!! Это план моего участка!

Я стала сравнивать план на листке с тем, что было у меня перед глазами. Вот эта линия — это не стена между комнатой и кухней, это дорожка к моему крыльцу. Это — длинная клубничная грядка! Это — не окно вовсе. Здесь кончается изгородь и начинаются яблони. Все в точности совпадает! Надо срочно поделиться с кем-нибудь моим открытием!

Я взвизгнула от восторга, схватила вилы и вдруг увидела Вику. Она торопливо шла ко мне от изгороди. Я воткнула вилы обратно в землю и поспешила ей навстречу.

— Послушай, я такое придумала! — закричала я метров за десять до Вики. — Только что догадалась!

— Что я знаю! — закричала она одновременно со мной. — Там такое было! Я взяла два отгула, чтобы срочно к тебе приехать!

— Подожди, я сейчас тебе расскажу! — завопила я, подойдя к Вике почти вплотную.

— Что ты кричишь! — недовольно проорала она мне в ухо. — Слушай меня, я специально приехала. Меня на допрос вызывали!

— Я про план знаю! — продолжала я не намного тише, но тут до моего сознания дошло слово «допрос». — Повтори, что ты сказала? Куда тебя вызывали?

— А ты что сказала?

— Я? Я — план, — я достала из кармана листочек с планом и помахала им перед ее носом.

— А я — Защитник Миша. Нет, я Защитника Мишу… Нет, я о Защитнике Мише…

— Замолчи немедленно, — потребовала я. — Замолчи и послушай!..

— Я не могу слушать, — затараторила Вика. — Я в шесть утра из дома уехала, к тебе торопилась…

— Да замолчи ты наконец! — оборвала ее я и вдруг сообразила, что на самом-то деле хочу, чтобы она продолжала говорить. — Я тебе свою очередь уступаю, рассказывай!

Выяснилось, что Вику вызывали не на допрос, а на опознание. Обнаружили труп Миши; Вика его благополучно опознала, а заодно у кого-то узнала, что у Миши в кармане был план, который потом перекочевал в карман милиции. Это тот самый план дома.

— План участка, — поправила я ее.

— Чего? — с недоумением переспросила подруга.

— Ну, это не план дома, это план моего участка. Смотри: вот изгородь, это грядки, это дорожка к дому, эта штука — не кухня, это мой дом, а этот круглый стол — это не стол, — я перевернула план так, чтобы совпали стороны света, — не стол, а… а вон то дерево, на котором я в засаде сидела!

— А крест этот?

— Сейчас посмотрим… Это тут на лужайке, перед сливами. Странно. Там ничего нет, только ровный газон. К тому же все ищут в доме, даже милиция! Что-то я перестала понимать… Надо сделать перерыв. На обед.

Во время обеда мы с Викой слегка успокоились, хотя кусок в горло не лез: мы с трудом съели одну тарелку вареной картошки на двоих.

— Пойдем, прогуляемся, — предложила я после еды. — Ты бинокль привезла?

— Нет.

— Почему?

— А надо было? — удивилась Вика. — Ты не говорила.

— Наверное, я что-то перепутала, — вздохнула я. — Ладно, не пойдем гулять, на крыльце посидим. Ты там, в Москве, Брюнета не видела? — спросила я совершенно спокойно.

— Нет, не видела, — ответила Вика и пристально посмотрела на меня. — Знаешь, тебе это все, определенно, пошло на пользу, ты стала такой… уверенной в себе, понимаешь? Знающей себе цену.

— Что ты сказала? — задумчиво переспросила я. — Повтори еще раз, мне это что-то напомнило.

— Ну, я тебя похвалила… — протянула она.

— Похвали еще! — потребовала я. — Может, я соображу, в чем дело.

— Ну, ты изменилась…

— Не то!

— Стала более уверенной в себе…

— Уверенной, — пробормотала я. — Неуверенной. У-ве-рен-ной, не-у-ве-рен-ной…

Я вдруг представила Гамму на лужайке, на том самом газоне рядом со сливами. Гаммины заискивающие глаза, неуверенная поза, дрожащий хвост…

— Гамма! — воскликнула я.

— Где? — удивилась Вика и покрутила головой, пытаясь отыскать мою собаку. — Где, в доме? Или на плане?

— Нет, не Гамма! Лужайка! Собака на лужайке!

— Что-что?

— Лужайка — собака. Собака — лужайка. Лужайка! Газон!!!

Вика непонимающе захлопала ресницами и снова стала озираться по сторонам.

— Остановись, — повернулась она ко мне. — Остановись и повтори!

Я попыталась объяснить еще раз:

— Ну, та собака, милицейская собака, она бежала к этой лужайке, а на лужайке — крест. Все думали, что она бежала к Гамме, а она — к кресту. Крест не там, а на плане, — на всякий случай уточнила я, заметив, что Вика повернула голову и посмотрела на лужайку.

— А там что? Почему там крест? Может быть, там труп закопали? — предположила Вика. — Закопали, а собака его учуяла… Как ты думаешь, чей это может быть труп? Одноклассника нашли, Кролика нашли, Мишу нашли. Чудака милиция арестовала. Тут больше никто не пропадал?

— Не пропадал, кажется… Может, в Москве кто-нибудь пропал? И когда его успели закопать?! Только трупа мне в земле рядом с домом не хватало!! — в отчаянии воскликнула я. Эта Викина гипотеза мне совершенно не понравилась.

— Не отвлекайся. Лучше скажи, что сама об этом думаешь. О том, почему там крест.

— Потому что… не знаю — почему! У меня уже голова болит! А у тебя?

— И у меня болит.

— По-моему, нужно идти спать.

— Ты что, еще светло! — недовольно возразила мне Вика. — И вообще, твои проблемы мне спать мешают, я от них отделаться не могу.

— Закрой глаза и досчитай до тысячи, лучше по-английски, — посоветовала я.

Утром мы обе выглядели намного лучше, да и чувствовали себя неплохо, несмотря на то, что встретились у двери на кухню в пятнадцать минут шестого. Еще не рассвело.

— Кофе? — спросила я подругу.

Она кивнула и села в комнате за стол у окна, поскольку на кухне, кроме плиты, помещался только один человек. Дверь на кухню осталась открытой.

— Знаешь, я полночи не могла заснуть, вертелась с боку на бок, — поведала моей спине Вика.

— Я тоже плохо спала, — ответила я, включая газ. — Зато у меня есть идея.

— И у меня есть. У тебя какая?

— Доставай чашки. Идея — об однокласснике.

— А у меня о собаке. Куда ты дела сахарницу?

— А что, ее нет на полке? — удивилась я. — Не может быть! A-а, вот же она, на плите. Так что за идея?

— Сначала кофе.

Разлив кофе по чашкам, я положила на стол привезенный Викой хлеб, достала из холодильника сыр и принялась его резать.

— Что ты думаешь о собаке? — начала Вика, положив в рот кусочек сыра.

— О Гамме? Или о милицейском кобеле?

— О милицейской собаке. Пей кофе, а то остынет. Я сама сыр порежу.

— Я этого кобеля хорошо помню, — не задумываясь, ответила я. — Он был противным, бесчувственным негодяем. Он внушил Гамме мысль о ее сексуальной неполноценности…

— Юль, ты чего?! Это же собака! — укоризненно посмотрев на меня, произнесла Вика. — С чем у тебя ассоциируется собака?

— Собака — следы…

— Чьи следы? Следы чего? Ну? Соображай! Для чего нужна собака?

— Для чего? — переспросила я и, подумав несколько секунд, умоляюще посмотрела на подругу.

— Не скажу! Сама думай! Зачем твой дом просвечивали, что искали? Для чего собака?

— Ты считаешь, что оно должно чем-то пахнуть?

— Вот именно! — подтвердила Вика. — Ну?! Алмазы пахнут? Их с собакой ищут?

— Нет... — протянула я.

— А что ищут?

Я напряженно уставилась на подругу, пытаясь уловить ее мысль и… наконец догадалась. Наркотики! Конечно же, кобель должен был их учуять!

Я посмотрела на подругу, потом в окно — на зеленую лужайку и, не успев обрадоваться своей догадке, ужаснулась:

— Боже, неужели здесь спрятан целый ящик наркотиков?! Это же сумасшедшие деньги! И у них хватило терпения меня не убить?!

— Глупости у них хватило! Глупости, чтобы здесь закопать! — фыркнула Вика. — Ну, теперь уже не убьют. Там кофе остался? Долей мне. А твоя идея?

— Я думала о том, где этот ящик спрятан и кто его спрятал. Ты еще помнишь, что здесь делал твой одноклассник? Нет? Ты ведь тоже тогда приезжала.

Я допила кофе и отставила чашку. Подождав немного, я вопросительно посмотрела на подругу, но она молчала.

— Он корчевал пни! — со значением произнесла я.

— И?

— От пней… остаются… большие… ямы!

— Я догадалась! — вскричала Вика, хлопнув себя по лбу. — Под газоном была яма!

— Да, там был засохший дуб, в него когда-то попала молния. Остатки дуба спилили, вот этот пень твой одноклассник и корчевал. Потом сверху я посеяла газонную траву… Но что-то я не помню, чтобы я сама засыпала эту яму!

— Пойдем быстрее, — воскликнула Вика и вскочила, загоревшись новой идеей. — Выкопаем ящик и все узнаем. Уже рассвело, все видно!

— Ты что-о?! — испугалась я. — Ни в коем случае! А если за нами следят?! Лучше пойдем в лес, погуляем. Бери куртку.

Одевшись, мы вышли на крыльцо. Было облачно и для осеннего утра достаточно тепло. Вика закурила и направилась к лужайке.

— Не туда, — зашипела я. — Не хочешь в лес — пойдем на поле.

Мы дважды молча обошли мое поле, на третьем круге моя подруга заговорила:

— Послушай, Юль, давай там хоть место определим. Потыкаем сверху лопатой или вилами, наткнемся на железо, и все. Потом в милицию сообщим.

— А если за нами милиция следит? Они нас сразу схватят, как только копать начнем. Потом не докажешь, что не мы этот чертов ящик закопали.

— Мы скажем, что хотели туда цветы пересадить с клумбы. А что, правда, давай сверху цветок какой-нибудь посадим.

— Мне жалко клумбу. Да и странно это — цветы рядом со сливами сажать, — неуверенно пожав плечами, выдохнула я. — Ладно, что-нибудь посадим, куст какой-нибудь. Где бы его взять?.. А, знаю! Рябину из леса принесем! Давно мечтала посадить рябину. Пошли за лопатой.

Мы выбрали в лесу маленькую двухлетнюю рябинку с пожелтевшими листочками, аккуратно ее выкопали, стараясь не повредить корни, и в сумке принесли на лужайку.

Примерно определив место, где был пень, я взяла в руки вилы. Резать газон лопатой мне не хотелось.

— Кажется, это было здесь, — прошептала я и осторожно проткнула вилами траву. — Нету! А рядом? Опять нету! А здесь? И здесь нет…

— В другую сторону, — тоже шепотом предложила Вика, не сводя с вил напряженного взгляда.

— Сейчас.

Я размахнулась посильней, и вдруг вилы задели что-то твердое. Раздался скрежет. Чуть дальше — тоже скрежет.

— Же-ле-зо, — медленно произнесла я, стараясь скрыть радость.

— Здесь сажаем, — довольно улыбнулась Вика. — Воды принести для полива?

— Ага. Лейка в сарае, там, где Гамма.

Слегка поковыряв землю, я поставила сверху рябинку, полила ее из лейки и присыпала корни песком. Все равно ей на этом месте не расти.

— Теперь быстро в милицию! Рядом с этой бомбой долго находиться нельзя!

Ну, вот и все! Можно считать, что все окончилось, причем вполне благополучно.

Железный контейнер с наркотиками милиция выкопала.

Я наблюдала за этим издали, не проявляя особого интереса, — дальнейшая судьба наркотиков меня не волновала.

Через несколько дней Брюнет сделал мне предложение. Не замуж, нет! Он всего лишь хотел, чтобы я переехала к нему в Москву.

Я посмотрела на него внимательно и решила, что… что я, пожалуй, этого уже не хочу. Что-то я стала сомневаться — это ли мужчина моей мечты?.. Может, и нет в нем ничего, кроме удивительных глаз?!

Я сказала для приличия, что подумаю, но уже знала, что откажусь. Что я буду делать в Москве? Нет, я не перееду в город насовсем. Там вместо травы — асфальт, вместо деревьев — фонарные столбы. А вместо мужчины моей мечты…

Впрочем, главное не это! Здесь мой мир. Моя жизнь. Мое дело. Как я могу все это бросить? Разве можно бросить самого себя?!

Значит, я остаюсь. Решение принято. Жизнь продолжается.

Через день, заехав в Москву, я позвонила Брюнету и отказалась, сославшись на… ну, не знаю, на что. На занятость в сельском хозяйстве.

Травы я уже убрала. Теперь нужно заделать дыру в фундаменте, чтобы Гаммины щенки не забирались под дом. Еще надо вспахать и удобрить поле…

Скоро облетят листья. Пойдет дождь. Затем снег. Зиму я проживу в Москве. А потом… Скорее всего, потом наступит весна.

Мне стало легко и спокойно. Туманные мечты умчались вслед за героем. Я опять почувствовала свободу. Свободу, променять которую можно только на Любовь.

Не запирайте вашу дверь

Она медленно шла по тропинке так, как будто плыла по воздуху — едва касаясь земли мягкими лапами и гордо подняв белый пушистый хвост. Проходя мимо куста цветущей сирени, она поморщилась, ощутив плывущий от куста пряный аромат, и скосила глаза влево: там, под кустом, лежал огромный черный кот; его глаза были прикованы не к ней, прекрасной представительнице рода кошачьего, а к какой-то неизвестной точке тропинки, к чему-то невидимому для других, но, несомненно, очень важному для него. Кот излучал самоуверенность и самодовольство.

В конце тропинки сидел еще один кот — молодой, почти котенок, дымчато-серый с белыми лапами, круглыми зелеными глазами и невероятной длины белыми усами.

Кошка свернула с тропинки и остановилась в задумчивости. Повернуть обратно? К тому черному? Или пройти по тропинке вперед и подойти к молодому коту, такому ласковому и нежному?

«Жизненный опыт — хорошая вещь. Можно рассчитывать и на защиту, и на понимание, — рассуждала кошка. — Но молодость — ах, молодость!.. — это так романтично. Восхищенные взгляды, вздохи при Луне, компания на охоте — например, на мышей…»

Не дожидаясь, пока она сделает выбор, старый кот внезапно бросился на молодого. Тот отскочил с тропинки, перепрыгнул канаву и занял более удобную позицию у корней огромного дуба. Кошачьи вопли огласили всю округу.

«Да что же это такое?! — возмущенно подумала кошка. — Эти проклятые коты готовы ввязаться в драку по любому поводу и разодрать друг другу шкуру. Зализывай потом чужие раны! И все равно этого никто не ценит!»

Этой кошкой была я. Мне снился сон.

Не оглядываясь, красавица-кошка пошла вбок от тропинки, обогнув куст смородины. Что там впереди? Забор?

Коты за ее спиной самозабвенно вопили. Сначала их истошное мяуканье напоминало пожарную сирену, потом будильник, потом телефон. Будильник или телефон?.. Будильник! Нет, телефон!

Усилием воли я открыла глаза и обнаружила, что в комнате горит свет, — когда это я успела его включить? — а сама я сижу на кровати с телефонной трубкой у уха и, кажется, что-то говорю.

— Очнись, что ты плетешь! — услышала я в трубке голос Вики. — Просыпайся немедленно, или я за себя не отвечаю!

— Сейчас, сейчас, — пробормотала я и огляделась. На противоположной стене что-то прыгало, ах да, там же зеркало, а в нем растрепанная сонная мегера в ночной рубашке, с телефонной трубкой у уха. И всего-то полпервого ночи…

— Тебя иначе не застать, ты мне нужна, я без тебя не справлюсь! — продолжала моя подруга с обычной для нее настойчивостью. — Завтра вечером мы с тобой едем ко мне на дачу, встречаемся на вокзале в шесть!

— Слушаюсь, — едва успела ответить я, прежде чем она повесила трубку.

Услышав короткие гудки, я поняла, что — наконец-то! — проснулась. Проснулась и начала рассуждать.

«Для чего я ей там, на даче, понадобилась? Что „такого“ могло произойти? Кого-то убили? Или ограбили? — Я заинтригованно вздохнула. — Интересно, кого? Наверное, кого-то близкого — знакомого, соседа — иначе к чему такая спешка? Правда, она ничего конкретного мне не сказала, но если не ограбили и не убили, тогда…»

Я перевернулась на другой бок, лицом к стене. На ней — на стене — тут же проступила картинка: Вика сидит за столом на дачной веранде, подперев лицо рукой, печально смотрит в окно и курит сигарету за сигаретой… Наверняка, кого-то убили. Или… или… или это любовь!

«Возможно ли такое? — спросила я себя. — Конечно, еще как! Давно пора было влюбиться! И вот Вика… Впрочем, нет, — оборвала я свои фантазии. — Должно быть, здесь что-то другое. Ведь о любви мы вполне могли бы поговорить по телефону, не обязательно на место происшествия выезжать. А раз зовет, значит — надо! Значит, завтра в шесть!»

Когда мы с Викой вышли из электрички на маленькой станции, солнце уже почти село, и стало прохладно. Я пожалела о том, что теплый свитер был не на мне, а в сумке. Это значительно увеличивало ее объем, но доставать его было лень, а идти до Викиного участка — всего пятнадцать минут. За такое время насмерть не замерзнешь.

Толпа, сошедшая с электрички вместе с нами, быстро растеклась по тропинкам и дорожкам. А нас догнал мужчина лет тридцати пяти, во всем джинсовом и с почти крысиным хвостом на затылке. Трехдневная щетина ему, несомненно, шла. Он радостно поздоровался с Викой и заговорил, заглядывая ей в глаза, о каких-то общих знакомых.

— Познакомься, это Игорь, почти наш сосед. Он напротив нас через улицу живет. А это моя подруга Юля, — представила нас Вика друг другу.

Почти сосед, кивнув в мою сторону, продолжал свой монолог. Вика лишь изредка вставляла восхищенные междометия.

Я перестала слушать их почти сразу. После городского шума на меня обрушилась тишина, и я слушала только ее. И вдыхала запах леса, который окружал садовые участки, так, будто собиралась вдохнуть весь мир за один вдох. Вслушиваться при этом в человеческие голоса было выше моих сил.

Через железную калитку мы вошли на окруженную забором территорию товарищества садоводов. Дыхание леса кончилось, моя голова стала работать чуть лучше, и я вспомнила недосмотренный сон.

Мне часто снились достаточно вещие сны, но этот… Этот был довольно необычным. Интересно, что он означал? Может быть, мне надо было сделать какой-то выбор? Принять решение? Но единственное за последнюю неделю решение за меня вчера приняла Вика.

В переполненной электричке нам так и не удалось как следует поговорить: на единственном доставшемся нам свободном месте мы сидели по очереди, причем я читала, а Вика вязала.

— В четверг к Зайцевым залезли, — услышала я голос Игоря. — И опять ничего не взяли. Они дома были, спали на втором этаже. Утром проснулись — внизу все перевернуто.

«Вот оно, кодовое слово: залезли, — отметила я где-то в глубине сознания. — Вот, значит, по какой причине я тут!»

— А раньше лазили лишь к тем, кого дома не было, — удивленно заметила Вика.

Она хотела еще что-то добавить, но из-за поворота навстречу нам выскочил лохматый пацан лет тринадцати-четырнадцати, бросился к Игорю, схватил его сумку и что-то тихо зашипел, кидая на Вику свирепые взгляды. Не сказав ни слова, Игорь быстро пошел вперед.

— Это его сын, — пояснила подруга, когда они скрылись за поворотом. — По-моему, он его ко мне ревнует.

— Заслуженно?

— Не знаю.

— А ты? Ты-то как?

— Еще не решила, — подчеркнуто беззаботно ответила она.

Я почувствовала в ее голосе некоторую неискренность, но решила не приставать.

Через несколько шагов моя подруга остановилась, поставив тяжелую сумку на траву.

— Отдохнем немного, — предложила она и задумчиво добавила: — Что-то меня моя Наташка не встречает?..

Достав из своей сумки свитер, я накинула его на плечи и огляделась. По обе стороны улицы, в окружении яблонь и грядок с овощами, стояли деревянные домики. Они находились так близко друг от друга, что невозможно было решить, где проходят границы участков. От улицы они отделялись забором из штакетника, а кое-где — сеткой.

Я обратила внимание на старенький домик по левую сторону улицы напротив того места, где мы стояли. Он был похож на бездомную, но еще не успевшую одичать собаку: зеленая краска с него уже облезала, когда-то белые оконные рамы слегка посерели. Дом все еще выглядел довольно аккуратно, только грядки начали зарастать сорняками.

— Не туда смотришь, — потянула меня за руку Вика. Я обернулась.

Напротив зеленого дома, с другой стороны улицы, расположился интересный экспонат темно-коричневого цвета с открытой верандой, эффектными навесами и необычными окнами. Ровные газоны, подстриженные кустики, альпийские горки… Красота! Непонятно только, где у них овощи растут.

— Ну как?

— Прелесть, — ответила я. — Почти Европа.

— Ну, не Европа… но уже глубокая Прибалтика. У меня такого никогда не будет, — вздохнула Вика.

Я начала надевать свитер, стараясь делать это как можно медленнее, чтобы оправдать наше долгое стояние напротив коричневого дома. Наконец мы взяли сумки и пошли дальше.

— Там недавно хозяин умер? — кивнула я через плечо в сторону полузаброшенного зеленого домика. — И дети редко приезжают, так?

— Откуда ты знаешь? Он действительно умер. От инфаркта.

— Это сюда залезли?

— Нет, что ты. Пойдем. Потом покажу.

Повернув налево, мы прошли немного по улице и вошли в голубую калитку, пригнувшись под кустом черноплодной рябины.

Я уже бывала на даче у Вики и помнила: крыльцо располагалось с другой стороны. Для того чтобы подойти к нему, нужно было обойти дом; туда вела дорожка, огибающая кусты жасмина, однако с тех пор кое-что изменилось: исчезли кусты, да и дом стал как будто ближе к дорожке.

Обогнув дом, мы увидели Викину дочь Наталью — длинноногую девицу в шортах и майке, с пушистой косой. Она прыгала вокруг яблони с длинной палкой в руках, размахивала ею и кричала:

— Ванда, слезай оттуда немедленно! Слезай, они тебя боятся!

Мы подошли ближе.

— Сними ее, мам, она всех птенцов съест, — повернувшись в нашу сторону, обратилась к Вике ее дочь. Затем она оперлась на палку и замерла в ожидании. Должно быть, в ожидании Викиных действий.

Среди веток яблони я разглядела скворечник на длинном шесте. На его крыше, свернувшись клубком, лежала белая пушистая кошка.

— Ванда, иди сюда, — позвала Вика.

Кошка задумчиво посмотрела на нас, свесив хвост к летку скворечника. Слезать она, определенно, не собиралась.

— Я бы, на месте птицы, ее за хвост клюнула, — выразительно произнесла моя подруга.

— Мам, птицы спят уже.

— Ну так оставь кошку в покое, она потом сама слезет. Бери сумку, пойдем в дом.

Вход в дом выглядел несколько непривычно: перила исчезли, вместо ступенек торчали кирпичи, а от них к входной двери можно было пройти по хлипким дощечкам, державшимся на толстых шпалах.

— Осторожней, папа дом перестраивает, — предупредила меня Вика. — Как всегда, — своими силами. Папа, мы приехали!

Из-под дома вынырнул Владимир Яковлевич в старых, заляпанных краской брюках и пыльной рубашке.

— Очень хорошо, привет! Мне помощь понадобится, — сказал он, стряхнув с густой шевелюры какие-то щепки, и нырнул обратно.

Вика поднялась на крыльцо и обернулась ко мне.

— Иди за мной, — велела она. — По кирпичам — слева, а по доскам — в центре. Вот эта доска качается, будь внимательна, а то она размахнется и может так наподдать!

Без осложнений преодолев импровизированное крыльцо, я вошла на веранду и осмотрелась.

Узкая когда-то верандочка превратилась в огромную комнату. У одной стены стоял слегка разломанный диван, у другой — соседней — резной старинный буфет с фигурными стеклами в дверцах, потемневшим зеркалом и заржавевшими железными ручками.

Около входной двери гудел холодильник, рядом с ним притулилась газовая плита. Напротив дивана на табуретке покачивался старенький черно-белый телевизор.

Единственным неудобством было вертикальное бревно посреди веранды, которое уходило в потолок. Вплотную к нему стоял обеденный стол со стульями, а на самом бревне на гвоздиках висели полотенца.

Убрав в холодильник привезенные из Москвы продукты, мы приступили к приготовлению ужина: засыпали в закипевшую воду макароны, натерли сыр и сорвали с грядки пучок зеленого лука размером с петушиный хвост.

Наталья крутилась рядом, сообщая дачные новости: на колодце починили насос; поспела первая клубника; к Ванде приходил новый кот, он в нее влюблен, но ей не нравится; Ванда поймала двух мышей и съела.

— Ужин готов, — наконец объявила Вика. — Зови дедушку и ставь тарелки. Юль, пойдем со мной макароны сливать.

— Дед, пора ужинать, — крикнула Наталья в небольшую дыру в полу. — Скоро зять придет!

— Какой зять? — удивилась я.

— Молодой, — не очень понятно пояснила Наталья. — Он к нам по вечерам иногда приходит.

— Не к нам, а к дедушке, — возразила Вика. — Футбол смотреть. Сейчас чемпионат мира показывают.

Наталья насмешливо посмотрела на мать, но ничего не сказала.

Вика выдала мне дуршлаг, потом с помощью полотенца подхватила кастрюлю и, толкнув ногой входную дверь, ловко сбежала с крыльца.

— Иди быстрее, кастрюля горячая, — крикнула она, глядя, как неуверенно я наступаю на дощечки.

Спрыгнув с последнего кирпича, я вслед за Викой подошла к облезлой чугунной раковине, над которой склонился кран водопровода местного значения. Из раковины вода стекала прямо в канаву. За этой канавой был уже другой участок.

— Держи крепче, — сказала мне Вика, наклоняя кастрюлю над дуршлагом. — Кран не открывай. Ты еще не забыла, что водопроводной водой только посуду моем и грядки поливаем? Да? А за питьевой ходим на колодец на третьей улице.

Когда мы вернулись в дом, Наталья, не слишком торопясь, расставляла на столе тарелки.

— Зять еще не пришел, — ехидно сообщила она.

— Чей он все-таки зять? — полюбопытствовала я, когда Вика разложила по тарелкам макароны. Я знала, что близких родственников, кроме родителей и дочери, у моей подруга не было. Да и в дальних ее родственниках я немного разбиралась.

— Он зять старого зятя, — ответила Вика, убирая со стола грязную терку. — Он на его дочери женат.

— А старый зять чей зять?

— Старый ничей. Старый сам себе зять. Там два зятя живут. И сын с ними.

— Сын? — удивленно спросила я. — Чей сын?

— Молодого зятя.

— А мать у него есть?

— А как же. Она дочь старого зятя, он с ней разводится. Вилки раскладывай.

— Подожди, кто с кем разводится?

— Молодой зять разводится, — влезла Наталья. — Он не любит ее, он мою маму любит. Он музыкант, он для нее на флейте играет, вы скоро услышите.

Хмыкнув, она скорчила недовольную рожу и показала язык буфету.

— Наташа! — грозно произнесла Вика.

— Да ладно, мам, мне десять лет, я уже большая. Я видела, как вы с ним под забором целовались.

— Что ты мелешь?! Под каким забором?! — взорвалась моя подруга.

— Под каким это забором? — вежливо поинтересовался Викин папа, заходя в дом. Он подошел к бревну с полотенцами, вытер мокрые руки и сел за стол.

— Не под забором вовсе, а у забора, — пробормотала Вика. — Под березой. Папа, ешь сыр и макароны. Так вот, у молодого зятя есть сын. Ты их уже видела — и зятя, и сына. Молодого зятя зовут Игорь. А его сына — Антон.

— А старого?

— Просто зять. Его, конечно, как-то зовут, но я не знаю. Лук берите.

Я сосредоточенно жевала, пытаясь понять, откуда взялись зятья, но ситуация не прояснялась. Видимо, недоумение так сильно отразилось на моем лице, что Владимир Яковлевич не выдержал.

— Сейчас объясню, — сказал он, снисходительно усмехнувшись. — На соседнем с зятьями участке жил человек по фамилии Загорский. У него была дочь. Вика, где соль?

— Соль вот здесь, за тарелкой.

— Ага, вижу. И на дочери Загорского женился зять.

— Чей зять? — опять спросила я. Автоматически спросила, как попугай, поскольку совершенно ничего не понимала.

— Ну, его зять, Загорского.

— Да ничей, — вмешалась Вика. — Он тогда еще не был зятем, он был посторонним человеком. Женившись, он купил соседний участок. И у него родилась дочь, на которой женился молодой зять.

— Загорский участок продал, — добавил Владимир Яковлевич. — А с дочерью он развелся.

— Подождите, — не выдержала я. — Кто с дочерью развелся?

— Зять развелся.

— А зачем он купил участок Загорского?

— Папа, ты непонятно объясняешь, — повернулась Вика к отцу. — Как это тебя студенты понимают?! Давай сюда грязную тарелку. Наталья, достань чашки.

— Еще ни один студент не жаловался, — обиделся Владимир Яковлевич.

— Зять женился на дочери Загорского и купил соседний с Загорским участок, — продолжала Вика, разливая чай. — А на его дочери женился молодой зять и стал зятем старого.

— А был чьим? — совсем запутавшись, поинтересовалась я.

— Он не был зятем, пока не женился на дочери зятя, — медленно и внятно произнес Владимир Яковлевич. — И тогда стал зятем зятя.

— И помни, они не знают, что мы их так называем, — предупредила меня Вика, когда мы закончили ужинать. — Уже стемнело, пойдем наверх, выспишься в тишине.

«Верхом» назывался второй этаж, на который вела деревянная лестница. Там, в душной маленькой комнатке, стояли две кровати, столик у окна и этажерка со старыми журналами. В окно был виден соседский дом и почти весь соседний участок, причем комната второго этажа в том доме сквозь освещенное окно просматривалась из нашей комнаты почти вся.

Вика сразу же заснула, а я долго ворочалась с боку на бок.

Тишина оказалась обманчивой: конечно, не было обычного городского шума, зато громко лаяли собаки, без умолку трещали всевозможные кузнечики, а раз в десять-пятнадцать минут мимо проносились поезда, грохоча, как мне казалось, под самым окном. К середине ночи я уже различала равномерно постукивающие скорые поезда, электрички, подходящие к станции с переливчатым посвистыванием, и тяжелые товарные составы, громыхающие так, словно они подпрыгивали на рельсах, а их грузы ударялись о стенки вагонов.

— Ну так что? — спросила я Вику после завтрака. — Зачем вызывала?

Владимир Яковлевич снова полез под дом. Наталья умчалась к подружке, сообщив, что вернется к обеду. А мы с Викой сидели на скамейке у дорожки, блаженно подставляя теплому солнышку руки и ноги.

— Ну слушай: к нам на дачи залезают воры. Уже залезли на четыре участка, все вверх дном перевернули, но ничего не взяли. По крайней мере, так хозяевам кажется; попробуй там разберись, когда все вверх дном! Причем я на других дачах спрашивала — на тех, которые за колхозным полем, и на тех, что с другой стороны от железной дороги, — к ним никто не лазил.

— И что ты хочешь? Чтобы мы этих воров поймали? — мечтательно поинтересовалась я и закрыла глаза, кожей ощущая прикосновение солнечных лучей. Сначала солнышко лишь слегка поглаживало, но внезапно с неожиданной силой вцеплялось в каждую клеточку моего незагоревшего тела.

— Нет, это необязательно, — так же мечтательно ответила Вика. Наш мечтательный тон, естественно, относился к солнцу, а не к ворам. — Мне всего лишь надо, чтобы они к нам не залезли. Ну а если их вычислим — тоже хорошо.

— Тогда рассказывай все, что знаешь, — тем же тоном попросила я.

— Девочки, идите сюда, — громко позвал нас Владимир Яковлевич, выбравшись из-под дома.

— Дом подержать надо? — откликнулась моя подруга.

— Да нет, — улыбнулся он. — Всего лишь бревно.

Совместными усилиями мы водрузили огромное бревно на бетонные столбики нового фундамента, потом присели на это бревно отдохнуть.

С улицы послышались мелодичные, приятные, но несколько однообразные звуки. Я с любопытством взглянула на Вику: она прислушивалась, затаив дыхание.

— Это наш непризнанный гений играет, — непринужденно заметил Владимир Яковлевич, кивнув в сторону улицы с ироничной улыбкой. — Он здесь редко играет, поскольку соседи ругаются. Лучше бы он добровольных слушателей нашел, а не вынужденных. Или сочинил бы что-нибудь стоящее.

— Ты не понимаешь! — нервно возразила Вика, едва удостоив папу взглядом. — Это фантазия на тему… — она замялась и растерянно посмотрела на меня.

— По-моему, там всего две ноты, — продолжал Владимир Яковлевич. — Максимум три.

— Значит, это фантазия на тему двух нот! — отрезала Вика и встала. — Юль, иди за мной, я тебе соседей покажу.

Мы двинулись вдоль канавы, которая служила границей двух участков.

— Смородина, крыжовник, малина, — перечисляла Вика то, мимо чего мы проходили. — Соседи с этой стороны — Роза Дмитриевна и Сергей Васильевич. Пенсионеры. Детей у них нет.

На их участке на ровных, огороженных грядках росла всякая всячина в количестве, явно превышающем потребности двух пенсионеров. Должно быть, излишки у метро продают.

— Вон там, за водопроводной трубой, живет Ираклий. Ему за восемьдесят. Два образования; до сих пор работает. Жена давно умерла, а дети и внуки приезжают редко, им больше нравится отдыхать, чем помогать. Так что он сам копается в земле понемногу. Пчел разводит. Вон он, смотри, картошку окучивает.

Я увидела высокого, почти лысого старика с приветливым выражением лица, уверенно махавшего тяпкой и вообще выглядевшего сильно моложе своих лет.

Обойдя парник, Вика повела меня дальше.

— Слева от нас — Людка. Ей лет сорок. Одинокая. Сейчас она в Москве, — продолжала рассказывать подруга. — Она ужасная. То есть не она, а ее участок. У нее там лес растет: елки, березы, осины, дубы. Она их поливает, удобряет и новые деревья сажает! Из леса их приносит, представляешь?! А от этих зарослей на наш участок тень падает! Видишь ветки над нашим сараем? Это ее дикая груша. На три метра на наш участок залезла. Из-за этих веток у нас вишня в тени. На других ее соседей тень тоже падает, особенно на тех, что слева от Ираклия. У них есть сын, он недавно школу закончил. Он моей Наташке нравился, я уж думала — будущий зять растет, а он весной женился и теперь беременную жену зеленой рябиной из трубки обстреливает. Детский сад! Да оно и к лучшему: его мать нам в качестве родственницы по характеру не подходит. А теперь пойдем окучивать картошку. Ираклий знает, что надо делать.

— Я думаю, что на все участки залезает один и тот же вор, а не много разных: он везде ведет себя одинаково, — сказала Вика и взмахнула тяпкой, наполовину засыпав землей картофельный кустик. Я стояла рядом без дела, так как вторую тяпку нам найти не удалось: про нее Вика помнила только, что на прошлой неделе оставила ее в малине. — Залезает он среди недели, по вторникам или четвергам. К Зайцевым — в четверг. Ведет себя этот вор очень необычно: ничего не берет, зато все раскидывает, оставляет после себя ужасный беспорядок и уходит.

— А еще что об этомизвестно? — отскочив от занесенной над моей ногой тяпки, спросила я.

— Есть еще один интересный факт: номера этих участков двадцать один, двадцать восемь, сто двадцать восемь, восемьдесят два. Они все недалеко от нас, в нашей половине участков. Даже, пожалуй, в нашей четверти. Мне кажется, это потому, что здесь в заборе есть калитка в лес. И деревенские через нее ходят, и разные дачники, чьи участки дальше от станции, чем наши. Они не через лес идут, а через нас.

Вика замолчала, согнувшись над картофельной ботвой. Я обошла грядку и встала с другой стороны.

Окучив ближайший к канаве рядок картофеля, подруга обернулась ко мне и попросила:

— Подвяжи этот куст смородины. Он мне мешает, его ветки на картошку падают.

Я связала ветки смородины друг с другом, получив кустик, похожий на гигантскую луковицу зеленого цвета, и вдруг увидела под кустом такой же смородины на соседнем участке старушку. Она просто сидела на корточках, держась за ветки, и следила за Викой.

Я хлопнула Вику по плечу и кивнула в направлении старушки. Вика поморщилась.

— Это Роза Дмитриевна, — прошептала она, тихо шевеля губами в ритме движений тяпки. — Подслушивает и подглядывает. Причем делает это исключительно из любопытства. Ей все про всех знать надо, понимаешь?

Заметив, что ее увидели, соседка зашевелилась и вылезла из-под куста с пучком неизвестно откуда взявшихся сорняков в руке. Ее вытянувшаяся трикотажная то ли рубашка, то ли майка грязно-серого, а может, грязно-голубого цвета великолепно подходила по стилю к старым спортивным штанам с заплатками в разных местах.

— Вика, здравствуй! — громко крикнула она, словно мы стояли не в двух метрах от нее, а, по крайней мере, в двадцати двух. — У тебя гости?

— Здравствуйте, Роза Дмитриевна, это моя подруга, — как ни в чем не бывало ответила Вика и повернулась ко мне: — Пойдем, вторую тяпку поищем.

Она увела меня от картофельной плантации и тихо сказала:

— Серьезные вещи надо обсуждать шепотом. Здесь все прослушивается и просматривается. А Роза Дмитриевна у нас вроде местного радио: все слухи собирает и по участкам распространяет, а половину из них сама придумывает. И вообще, всё близко, и все слышно. Выйдешь на крыльцо, плюнешь — в соседа попадешь. Так что будь осторожна. А пока пойдем, я тебе обворованные дома покажу. Роза нам все равно спокойно поговорить не даст.

Мы вышли за калитку — на улицу — и повернули налево. Потом — еще два раза налево. Наконец Вика указала на большой, недавно построенный дом с блестящей на солнце крышей, покрытой металлическими листами. Больше всего этот дом напоминал крепость, особенно по сравнению с хлипкими соседними домишками.

Железный, покрашенный в черный цвет забор вокруг участка был в полтора моих роста, не меньше. А увесистый замок сообщал о том, что владельцев нет дома.

— Ну и домик! Как ему удалось туда забраться?! — удивилась я.

— Как на участок попал, не знаю, а в доме он оконное стекло выставил и через окно в комнату залез. Мне это Роза рассказала. Живут здесь какие-то высокопоставленные в прошлом товарищи. В прошлом — «товарищи», а сейчас, должно быть, бизнесмены. Богатые. Приезжают не очень часто. Посмотрела? Идем к следующему дому.

Мы шли не спеша, я успевала рассматривать участки по обе стороны улицы, да и сама улица мне нравилась: много зелени, трава под ногами, шиповник, сирень и жасмин вдоль канавы. Сирень уже отцвела, а изысканный аромат жасмина будоражил кровь и волновал душу.

— Теперь вон тот участок, — сообщила Вика, махнув рукой. — Дом в глубине, за деревьями, отсюда видно плохо. Здесь он тоже стекло выставил, причем окошко совсем маленьким было. Наверное, просунув в него руку, открыл шпингалет.

Я обратила внимание на хитрый запор на калитке и показала его подруге.

— Да, с замками у них все в порядке, — согласилась она. — Теперь идем обратно, следующий дом недалеко от «Прибалтики».

Остановившись перед ярко-желтым домом, Вика закричала:

— Алла Павловна! Добрый день! Как у вас дела? Как Марина?

У забора появилась пожилая женщина; я не видела, откуда она подошла, так как наблюдала за мальчиком младшего школьного возраста, катившим по дорожке огромный, взрослый велосипед. Он вывел велосипед из калитки, взгромоздился на него, держась за растущее у забора дерево, и помчался по улице.

Он ехал стоя, поскольку до седла не доставал, и велосипед под ним болтался из стороны в сторону: мальчик наклонялся вправо — велосипед влево, мальчик влево — велосипед вправо.

Женщина, бабушка этого мальчика, приветливо улыбнулась Вике:

— Добрый день. А Марина отдыхать уехала, я одна здесь с внуком сижу. Сама-то я весной на пенсию вышла, а муж еще работает. Ну да ничего, я справляюсь. Только вот от мотоциклистов житья не стало, страшно внука с велосипедом отпускать. Я им даже замечание сделала!

— Алла Павловна, у вас ведь дом был зеленого цвета, верно?

— Ну да, был, мы его недавно перекрасили. И забор новый поставили. Ты, наверное, про воров узнать хочешь? Мы с внуком на втором этаже ночевали, ничего не слышали. Спускаюсь утром — беспорядок кругом и входная дверь открыта. А ведь я дверь запираю и замок на калитку на ночь вешаю — одним страшно ночевать.

Мы с Викой переглянулись.

— И ничего не взяли?

— Как будто ничего. И продукты на столе были: сгущенка, конфеты. Даже водку не взяли.

Попрощавшись, мы повернули обратно — последний участок находился на Викиной улице.

— Мы с ее дочерью в детстве дружили, да и теперь иногда общаемся. Они люди не особенно богатые, чего к ним залезать?.. — рассуждала Вика. — И все-таки странно, что водку не взяли… Теперь так: когда будем проходить мимо нашего участка, посмотри налево, туда, где живут зятья. А дальше, через участок от них, четвертый ограбленный дом, к нему тоже подойдем. Там живут пенсионеры, их дети сейчас работают за границей, изредка приезжают — в отпуск. Ну, смотри налево!

Я бросила взгляд на указанный участок. Цветы вдоль дорожки. Кусты смородины. Картошка. Елки у калитки. Ничего особенного.

— Перед домом никого нет, — сообщила я. — За домом — не вижу. А кто нам нужен?

— Сейчас никто. Я просто хотела, чтобы ты туда посмотрела. И все.

Вика вдруг стала задумчивой и замедлила шаг.

— А на следующем участке что? — поинтересовалась я, переведя взгляд дальше. Мне казалось неприличным так откровенно пялиться на жилище зятьев — вдруг появится кто-нибудь из них?..

— На соседнем? — переспросила Вика. — Гора.

Я удивленно воззрилась на непроходимые заросли, но не обнаружила там даже небольшой возвышенности, не говоря уже о горе.

— Вик, откуда там гора? Ты ничего не перепутала?

— А? Что? Да нет, — ухмыльнулась Вика, — это его фамилия. Раньше этим участком владел Загорский. Лет пятнадцать назад он продал его Горе. Гор двое: отец и сын. Отцу девяносто, сыну шестьдесят, оба одинокие. Пьют. Жена старого Горы умерла, а про женщин молодого я ничего не знаю. Приезжают Горы примерно раз в месяц, за участком не ухаживают. Забор совсем развалился. И дети к ним залезают, играют там. Наши дети, с участков.

— Во что играют? В воров?

— Нет, в Кентервильское привидение. Или в Призрак Замка Моррисвиль, не знаю точно. А за кустами кусочек дома виден. Дом каменный, оштукатуренный снаружи, и решетка в окне — прямо замок. Это все от Загорского осталось. Ну, хватит его разглядывать, иди на следующий дом взгляни.

Соседний дом был голубого цвета, с виду обыкновенный; участок ухожен, цветы, грядки — все как положено. Даже лучше, чем положено: совсем без сорняков.

— Ну что, дом обычный, — пожала плечами я, обернувшись к Вике.

— Да, — кивнула она. — Только рамы двойные, а в остальном дом как дом. Зато внутри, говорят, красиво. Стены лаком покрыты, водопровод в доме, паровое отопление… И на занавески обрати внимание: тюль! Оборочки, бантики, и это все на даче!

— И тоже ничего не взяли?

— Нет.

— Кофе? Чай? Компот? Кому что? — спросила нас Вика.

— Компот. А дедушке чай, как всегда, — напомнила Наталья. — А вам, тетя Юля?

— Кофе.

— Ладно, нам с тобой кофе, — согласилась Вика. — Наташа, достань банку из буфета.

Наталья взлетела со стула и вихрем промчалась по веранде. Скрипнула буфетная дверца, затем на столе появилась банка растворимого кофе, сахар и мармелад. Через мгновение Наталья снова сидела за столом, навострив уши.

За обедом мы пытались понять, как вор выбирал определенные участки; то, что вор был одним и тем же, мы решили единогласно. Но обед подходил к концу, а к определенным выводам мы так и не пришли.

— Должна же быть какая-то закономерность! — утверждала Вика. — И мы должны ее вычислить!

Единственная версия была весьма очевидной, но очень поверхностной. Строилась она на номерах обворованных участков.

— Восемьдесят два — это двадцать восемь наоборот, — заявила Наталья.

— Но сто двадцать восемь — это не двадцать один наоборот! — возразила Вика.

— Ну и что! Первые две цифры у сто двадцать восемь — один и два, это двадцать один. А двадцать восемь входит в сто двадцать восемь.

— Если следовать этой гипотезе, теперь он залезет на участок номер восемьсот двадцать один, — предположила я.

— Нет, у нас всего триста пятьдесят участков.

— Тогда на двести восемьдесят первый.

— Что ж, логично, — отметила Вика. — Пап, а может быть, это числовой ряд? Какая-нибудь арифметическая или геометрическая прогрессия?

— Не думаю. Скорее, нашему вору нравятся определенные цифры, особенно один, два и восемь, — включился в обсуждение Викин отец. — В номере нашего участка, к счастью, этих цифр нет. Я полагаю, что нужно искать общее в чем-то другом. Убери-ка лучше огурец со стола, с него Ванда глаз не сводит.

Перед обедом Наталья сорвала в парнике три первых в этом сезоне огурца. Два из них мы съели за обедом, один оставили на ужин. К нему-то и подбиралась Ванда, любившая свежие огурцы, по утверждению Вики, даже больше рыбы.

— Сейчас в буфет уберу, давай его сюда. Юль, мы ведь на эти дома смотрели, у них должно быть что-то общее.

— На трех участках никого не было и висели большие замки — или на доме, или на калитке. Сразу видно, что там никого нет. На четвертом были Алла Павловна с внуком. Они и во время ограбления были, но мы выяснили, что на ночь они дверь запирают и на калитку вешают замок. Вора это могло обмануть — например, он решил, что они уехали, и лез как бы в пустой дом.

Я посмотрела на Вику, она кивнула, и я продолжала:

— Других закономерностей, пожалуй, нет. Цвет домов различный, участки обработаны по-разному. Кто-то богатый, а кто-то — не очень… А вот заборы у всех хорошие были, правда?

— Да, верно, — подтвердила Вика. — Однако к тем пенсионерам, у которых дети за границей, легко залезть с участка Горы — можно считать, что у Гор вообще никакого забора нет. К тому же, если кто решил залезть — забор ему не помеха. И раньше на участки лазили. Даже к нам однажды залезали.

— К вам? — удивилась я. — Ты никогда об этом не рассказывала.

— Несколько лет назад один тип забрался на девять участков подряд. Но на последнем, девятом, он нашел бутылку водки, напился и заснул. А тут хозяева приехали! Ну и «взяли» его.

— Да, мам, я тоже помню, — подтвердила Наталья. — Он у нас тогда приемник транзисторный «свистнул».

— Вот, вот! А еще солдаты голодные лазили зимой. За продуктами. Ой, а где же огурец?

Огурец исчез, зато из-под стола доносился хруст и чавканье. Заглянув туда, мы обнаружили сосредоточенно жующую Ванду.

— Ах ты, бессовестная! Тебе травы мало?! — закричала Вика, замахнувшись на кошку. В ответ послышалось угрожающее урчание. Через несколько секунд последний кусочек огурца исчез в кошачьей пасти.

— Оставь ее, Вика, — миролюбиво сказал Владимир Яковлевич, поднимаясь из-за стола. — Сама виновата: надо было сразу его убрать.

После обеда мы с Викой мыли посуду. Я передавала ей тарелки по одной, чтобы не ставить одну в другую и не мыть потом с нижней стороны. Вымыв под водопроводным краном, она отдавала их мне обратно, а я ставила на низкий столик рядом с раковиной. Непонятные ограбления не шли у меня из головы, и с последней грязной тарелкой в ней (в голове) появилась, как мне показалось, вполне приличная идея.

— Послушай, — сказала я подруге, подав ей сковородку, — этот человек хорошо знал, куда залезал. Везде было что брать.

— Но ведь он не взял! — возразила Вика.

— Подожди, не перебивай. Сейчас мы обсуждаем внешние закономерности, а не внутренние. Смотри, или владельцы участка дом только что построили — а сейчас строят лишь достаточно богатые люди; или поставили новый забор, а дом покрасили. В общем, видно, что хозяева обеспеченные. Отсюда следует, что прежде чем залезть, этот вор ходил по улицам и рассматривал участки. Выбирал.

— Похоже на то, — согласилась Вика. — А если учесть расположение калитки, то… то удобнее всего это сделать тому, кто близко живет — в поселке или на ближайших дачах. Причем до ближайших дач еще идти надо, а колхозный поселок вообще на границе наших участков начинается.

Мы унесли чистую посуду в дом, тарелки с чашками поставили в буфет, кастрюли и сковородки — на полку рядом с газовой плитой. Потом Вика взяла белое эмалированное ведро, выдала мне алюминиевое, поменьше, и мы отправились за водой на колодец, продолжив обсуждение по дороге.

— Все перевернуть, разбросать и ничего не взять — это очень странно, ты не находишь? — спросила она меня, когда мы вышли с участка на улицу. — Словно он лез вообще без какой-либо цели.

— Возможно, у него все же была какая-то цель, — предположила я. — И он искал что-то определенное. Искал, но не находил. Как ты думаешь, он мог искать какие-нибудь бумаги?

— Нет, — ответила Вика после небольшого размышления. — Не могу представить, какие документы можно украсть у дачников. Расписки за уплату членских взносов? Паспорт здесь никто не хранит. Документы на приватизацию участка тоже. Да и что он с ними будет делать?

— Ну, например, он по этим документам хочет продать кому-нибудь участок…

— Не думаю. Чтобы продать, надо ставить в известность Правление, а тут все друг друга знают, пойдут разговоры, и все быстро выяснится. К тому же новые владельцы могут приехать посмотреть на участок и поговорить со старыми владельцами, и опять все выяснится. И уж совсем маловероятно, чтобы он с таким риском хотел продать сразу несколько участков. Это все бессмысленно. Нет.

Дойдя до угла, мы свернули на поперечную улицу. Она была широкой, щедро посыпанной гравием и песком. Мои открытые босоножки сразу же утонули в этом выцветшем, пылевидном песке.

— Надо определить, во-первых, что он мог искать, — сказала я, вытаскивая ногу из мини-бархана, — во-вторых, по какой причине он выбирал определенные дома. Второе, впрочем, следует из первого. А что вообще может быть ценного на дачах?

— Ну… например, телевизор. Или велосипед. Лет десять назад велосипеды воровали. Еще — баллоны для газовой плиты. Они, конечно, тяжелые… Но и телевизоры тоже тяжелые. Что еще?.. Компьютеры и видеомагнитофоны сюда никто не привозит, а если и привозит, то без присмотра не оставляют. К тому же это все большие вещи, хоть и дорогие. Чтобы их найти, не обязательно все разбрасывать. Вот если бы он деньги искал…

Неожиданно из-за поворота со звериным рыком выскочил мотоцикл и направился прямо на нас. Номеров на нем не было, зато были всадники: длинноволосые старшеклассники с выражением собственной значимости на сосредоточенных лицах. Перестав размахивать пустым ведром, я отпрыгнула в сторону, с трудом увернувшись от увязающего в песке рогатого чудовища. Седоки окинули меня вызывающим взглядом.

— Фи! — бросила я в их сторону и повернулась к Вике. — Это что за д’Артаньяны?

— Не знаю, — пожала плечами она. — Может быть, наши, дачные, а может, деревенские, из поселка. Я в этой подрастающей молодежи не разбираюсь, они все друг на друга похожи, пока не остановятся — не разглядишь. Поворачивай направо, на третью улицу.

Быстро накачав воду в ведра при помощи насоса, мы пошли обратно. В середине поперечной улицы я остановилась, поставив ведро на землю, чтобы вытряхнуть из обуви песок. Для этого босоножки надо было снять.

До сих пор молчавшая Вика тоже решила отдохнуть и поставила свое ведро рядом с моим.

— Не могу придумать, что можно искать на дачах и зачем при этом делать такой беспорядок, — пожаловалась она. — Но это, однако, хорошая мысль, и у меня возникло сразу две идеи. Одна на сегодняшний вечер, а вторая — вот: наверное, он коллекционер, поэтому искал и забирал какое-нибудь никому не нужное старье.

— А что он мог брать? Старую одежду? Обувь? — спросила я, снова надев босоножки. — А может быть, пустые бутылки? Что сейчас коллекционируют?

Взяв в руки ведра, мы двинулись вперед. В этот момент в конце улицы снова показались мотоциклисты. Они быстро и шумно приближались, темно-красный мотоцикл уверенно тарахтел на всю улицу. За ним тянулся хвост пыли, как за кометой.

— Негодяи, — буркнула Вика. — Три часа дня, дети маленькие спят! А они тут носятся!

Через несколько секунд я поняла, что мотоцикл мчится прямо на меня.

Понадеявшись на сообразительность того парня, который сидел за рулем, — ведь девушка с тяжелым ведром в руках не может прыгать, как коза — я продолжала идти прямо. Но, видимо, столь непривычная мысль дошла до него слишком поздно: он попытался свернуть, когда расстояние между нами сократилось до полутора метров, а сделать это на песке оказалось достаточно сложно.

Мотоцикл, сильно сбавив скорость, растерянно завилял среди песчаных барханов, слегка задев при этом мое ведро. Ледяная вода из ведра пролилась мне на ногу, я взвизгнула и, неожиданно для себя самой, схватила ведро и окатила водой обоих нахалов вместе с мотоциклом. В следующую секунду мотоцикл со всадниками, потеряв равновесие, свалился в песок.

Выбравшись из-под своего железного друга, мокрые подростки молча уставились на меня, злобно сверкая глазами. Мотоцикл, свернув рогатую голову набок, продолжал возмущенно рычать. Его не касавшееся песка заднее колесо все еще крутилось.

Вика, молча наблюдавшая за происходящим, фыркнула и помчалась вперед, пытаясь сдержать душивший ее смех. Пожав плечами, я повернулась и пошла за ней.

— Чего это я вспылила, не понимаю, — расстроенно обратилась я к развеселившейся подруге, когда мы свернули на нашу улицу. — Лучше бы просто уронила перед ними ведро, как бы от страха, — результат был бы тот же. И воду жалко…

— Да ладно, не переживай. Должен же кто-то хоть раз их проучить. Они тут совсем обнаглели.

— Связалась с подростками! — продолжала сокрушаться я. — А ведь всегда считала себя спокойной, рассудительной особой, умеющей владеть собой!

Ужин, против обыкновения, прошел в задумчивом молчании. После него мы все остались на веранде: Владимир Яковлевич — с газетой перед телевизором, Наталья — на диване с Вандой на коленях, Вика — с недовязанным свитером, а я — как гость, просто так.

— Мам, сейчас футбол начнется, — с невинным видом старого обманщика заметила Наталья, — как ты думаешь, зять придет?

— Тише ты, — нервно шикнула на нее Вика. — Слышишь, калитка скрипит? Может, это он!

— Не слышу, — пожала плечами ее дочь. — Мам, ты не нервничай, петли перепутаешь. Он еще появится.

Я с удивлением взглянула на Наталью. Мне показалось, что для своего возраста она рассуждала удивительно здраво. Словно уловив мою мысль, Наталья опустила глаза и погладила кошку.

Вика продолжала прислушиваться. Через некоторое время под окнами веранды раздались шаги, затем негромкий стук в дверь.

— Да-да, заходи! — воскликнула моя подруга, резко вскочив, и бросилась открывать дверь, при этом клубок шерсти скатился на пол.

Ванда вырвалась из рук Натальи и помчалась за клубком, почти сразу закатив его под диван. Топнув на кошку, Наталья полезла вытаскивать клубок.

Казалось, никто, кроме Вики, не заметил появления Игоря. Владимир Яковлевич уткнулся в телевизор, где по серому полю бегали черно-белые тени. Наталья воевала с Вандой из-за пыльного клубка. Я тоже никак не прореагировала, потому что, во-первых, не знала, как реагировать, а во-вторых, потому что решила играть роль бесстрастного наблюдателя.

Вика усадила гостя пить чай и села рядом, не сводя взгляда с его рук. Я прямо-таки кожей почувствовала, как ей хотелось дотронуться до его руки, узкой ладони с красивыми, длинными пальцами. Его рука лежала рядом — в каких-нибудь пятнадцати сантиметрах от ее руки, но преодолеть это расстояние для Вики почему-то было невозможно.

По веранде поползло странное напряжение, в котором участвовали все присутствующие. Владимир Яковлевич пристально вглядывался в экран телевизора; притихшая Наталья, забившись в угол дивана, упорно рассматривала буфет. Даже Ванда затаилась под столом.

Все как будто чего-то ждали; беседа не клеилась.

Игорь оставался спокойным и держался совершенно естественно. Но вот и он кое-что уловил, однако руку не убрал, лишь вопросительно взглянул на Вику. Она мгновенно отвела глаза.

Не выдержав возникшего напряжения, Наталья внезапно дернулась; Ванда, подпрыгнув, бросилась вперед и вцепилась ей в пятку.

— Ай! Да больно же! — завопила Наталья, пытаясь стряхнуть кошку. — Уберите эту вредину! Она мне мстит за то, что я у нее клубок отняла. Ой!

Схватив газету, Вика замахнулась ею на кошку. Ванда чуть отступила, прижав уши, затем снова бросилась в атаку на Наталью, которая забралась с ногами на диван и пыталась отбиваться мухобойкой.

Это происшествие разрядило обстановку. Все успокоились; Владимир Яковлевич побеседовал с Игорем о футболе. Наталья помогла Вике набрать съехавшие со спицы петли и вернулась обратно, на диван. Ванда отказалась от попыток прокусить Наталье ногу и улеглась на полу рядом с Викой.

Теперь я могла рассмотреть гостя внимательнее: спокойный, общительный, не лишенный изящества. Приятные, довольно выразительные черты лица. Но… Но моя подруга почему-то слишком нервничает! Да и остальные не испытывают особого дружелюбия, скорее — легкую враждебность.

Ванда вдруг насторожилась, повела ушами, встала, подошла к входной двери, села перед ней и кротко мяукнула.

— Куда она собралась? — удивилась я.

— К ней кот пришел, — пояснила Наталья. — У нее новый ухажер, такой полосатый мордоворот с белым подбородком. Он ее снаружи ждет, она его почувствовала.

Я поднялась с дивана, чтобы выпустить кошку, которую в данный момент понимала, пожалуй, лучше, чем подругу. Закрыв за ней дверь, я села на место.

— Мы решили вычислить вора, который бродит по нашим участкам. Поможешь? — мило улыбнувшись, обратилась Вика к Игорю. Она уже справилась с собой и, по обыкновению, взяла инициативу в свои руки.

— Конечно, помогу, — согласился он. — А как?

— Сначала давай все обсудим, — пояснила Вика. — Подумай, может быть, ты об этом знаешь что-то такое, чего я не знаю?

— Да нет…

— Ну, может быть, ты об этом что-нибудь думаешь? — продолжала Вика.

— Пока нет. А вы?

Вика рассказала, как мы ходили рассматривать дома, пострадавшие от вора. Игорь внимательно слушал и, видимо, молча соглашался. Во всяком случае, не возражал.

— Поскольку он залез уже на четыре участка, наверное, он все же что-то брал, — подвела итог Вика. — Значит, надо определить — что. Вот ты бы что на его месте взял?

— Я? — удивился Игорь.

— Ты. Подумай, если бы ты залез на четыре дачи и везде что-нибудь брал, что бы это могло быть?

— Это должно быть одно и то же? — уточнил он.

— Не знаю, — пожала плечами моя подруга. — Вот это мы и должны в конце концов определить.

— Может быть разное, но «из одной серии», — подсказал Владимир Яковлевич.

— Юль, а ты бы что украла? — повернулась ко мне Вика. Наталья навострила уши.

— Еще не решила, — честно ответила я. — Надо подумать. Хотя бы до завтра.

— Отлично, — обрадовалась Вика и хитро подмигнула мне. — Значит, сутки думаем, а завтра вечером здесь же встречаемся и обсуждаем. Папа, ты слышал?

— Да, конечно, встречаемся: завтра Румыния — Швеция. Четвертьфинал.

— Мам, я тоже хочу участвовать. Можно? — настойчиво поинтересовалась Наталья.

Вика кивнула и вопросительно посмотрела на Игоря.

— Договорились, — сказал он.

Через дыру в полу вернулась Ванда, потерлась о мои ноги, потом подошла к холодильнику, села перед его дверцей и, оглянувшись на меня, требовательно мяукнула.

— Брысь, чучело, — укоризненно сказала ей Вика.

За завтраком все сосредоточенно жевали, стараясь не смотреть друг на друга — придумывали, что бы такое украсть. Судя по напряженным лицам, дело шло плохо. Только Вика солнечно улыбалась и мурлыкала себе под нос какую-то мелодию, но ее веселость объяснялась совсем не тем, что она с легкостью перевоплотилась в преступницу.

Поднявшись из-за стола, я почувствовала, что мне необходимо уединиться, иначе я не смогу украсть и пуговицы.

Выйдя на крыльцо, я огляделась. Грядка с морковью давно требовала прополки и находилась на краю участка — это как раз то, что мне нужно! И мимо никто ходить не будет.

Усевшись на маленькую трехногую табуретку, я принялась дергать сорняки и складывать их в старое, дырявое ведро. Грядка становилась все чище, но, к сожалению, дельных мыслей от этого в моей голове не прибавлялось. Я никак не могла сообразить, что заставило бы меня залезть на чужую дачу.

«Дорогая, пора приниматься за работу, — уговаривала я себя. — Тебя зачем сюда пригласили?! Думать? Вот и думай, обед зарабатывай. Тебя здесь кормят, поят, развлекают, посуду за тебя моют, а ты? Ты-то что делаешь?»

С виноватым видом я наклонилась к грядке и вместо сорняка выдернула худую, бледно-розовую морковку. Я отложила ее в сторону и обратилась к самой себе с проникновенной речью:

— Представь себе вещь, которая тебе очень нужна. Так нужна, что за ней ты полезла бы куда угодно: на горную вершину, в темную пещеру, в чужой дом, в горящий поезд, в захваченный террористами самолет, в отделение милиции… Нет! — оборвала я себя. — В чужой дом за вещью?! Ни-ког-да!

Ну хорошо, не за вещью, а за чем? Или за кем?

Я вздохнула. За кем-то, наверное, и полезла бы, но только не за чужими вещами!

— Не расстраивайся, — сказала я себе. — Сейчас мы проведем мысленный эксперимент. Вот по улице идет зять с футляром от флейты в руке, представила? Ты идешь за ним и за ним же зайдешь в его дом. Иди, иди!

Так. Я иду за зятем, он, не оглядываясь, подходит к калитке, я — за ним. Он открывает калитку и идет к дому, потом куда-то за дом, а я… я вросла в землю у калитки и дальше — ни шага. Дальше — не могу!

Что же делать?

Отхожу от участка зятя, иду по улице, иду, иду, наконец останавливаюсь перед другой калиткой, рядом с которой цветут синие ирисы, и… замираю на месте. Стою так секунд пятнадцать и уговариваю сама себя: калитка не заперта, на участке пусто… Ну же! Вперед! Надо всего лишь толкнуть калитку и войти. Ну!

Я медленно открываю калитку, захожу на участок и… вижу лежащее рядом с дорожкой бревно. Облегченно вздохнув, я сажусь на это бревно, и все. И дальше я не иду.

Может, я неправильно рассуждаю? Ладно, буду считать, что я уже залезла в чужой дом, теперь нужно быстро осмотреться, выбрать что-нибудь и унести. Сейчас попробую.

Грядка вдруг уплыла куда-то в туман. Я медленно, почти на ощупь, разыскивала в этом тумане сорняки и вытаскивала их оттуда.

Так. Я в чужом доме. В комнате. Стою у стола. Посмотрела вокруг — схватила то, что было на столе — и бегом отсюда. Уф-ф, перепугалась до полусмерти. А что это у меня в руках? Старая ваза с засохшими цветами.

— Нет, — резко сказала я себе. — Так не пойдет! Что будем делать, дорогая?

— Не знаю, — тяжело вздохнула я-вторая.

— Давай попробуем еще раз, — снисходительно предложила я-первая. — Воровка из тебя не получается, но вдруг получится приличный экспериментатор?

— Хорошо. Я уже там, перед дверью. Открываю дверь, захожу, осматриваюсь. Начинаю дрожать от страха — вдруг кто-нибудь войдет! Что брать? Говори быстрее!

— Успокойся, в доме никого нет. Стой там, где стоишь! — приказала я ей. — Теперь поворачивай голову и называй то, что видишь.

— Стол, стулья, коврик на полу, ободранное кожаное кресло, за ним то ли шкафчик, то ли тумбочка, дверца сломана, из нее торчит желтая шерстяная перчатка, потому что иначе она не закрывается; на этом шкафчике сверху книги лежат… На столе — ваза с трещиной, в ней цветы засохли. Две красные чашки в белый горошек, сахарница с отбитой ручкой… Ничего интересного!

Отыскав среди морковной ботвы крапиву, я схватила ее, обожглась и, отдернув руку, ударилась локтем о ведро с сорняками. Подняв голову от грядки, я увидела Вику, которая порхала по участку, улыбаясь и что-то напевая.

— Как дела? — поинтересовалась она, пробегая мимо.

— Нормально, — ответила я и помахала случайно вырванной морковкой. — Куда ее?

— В суп! — оглядев морковку, поставила диагноз Вика. — Я ее забираю.

Взяв морковь, она направилась к дому, а я, наклоняясь к грядке, краем глаза заметила, как что-то метнулось к кусту на соседнем участке. Присмотревшись, я увидела Розу Дмитриевну, которая из-за куста пыталась рассмотреть, что я делаю.

Вдоль другой канавы прошел по своему участку Ираклий и тоже внимательно посмотрел в мою сторону. А с участка, расположенного наискосок от нашего, за мной наблюдала женщина, которая мыла посуду, пристроив тазик с водой на столике под яблоней.

— Ну, дорогая, попробуем залезть в другой дом, — молча продолжила я беседу с самой собой. — Надо закончить наш мысленный эксперимент. Ты стоишь на крыльце.

— Хорошо, вхожу. Закрываю дверь. На столе стоит телевизор — огромный ящик странного вида, экран размером с блюдце, перед ним линза. Включаю. Гудит, изображения нет. Выключить?

— Не надо. Иди дальше, продолжай осматриваться. Что там, справа?

— Холодильник «Север», снаружи ржавый. Не открывается.

— Дергай сильнее!

— Ага, открылся! Лампочка не горит. Внутри засохший кусок колбасы и банка тушенки, больше ничего нет. Иду дальше, открываю дверь. Видимо, это кухня. У окна стоит плита с красным газовым баллоном. Сильно пахнет газом, зажигать плиту не буду! Рядом ящик с инструментами: молоток, отвертки, клещи, напильники… В углу старые газеты валяются… Это все мне не нужно. Возвращаюсь в первую комнату. Так. Телевизор нагрелся, гудеть перестал, но все равно в нем ничего не разберешь. Ну как, что-нибудь взять?

— Ладно, не надо. Уходи оттуда, — разрешила я.

Наверное, эксперимент был поставлен неправильно, поэтому и не принес результатов. Надо было искать то, что пригодилось бы в Викином доме. Например, новые стулья вместо разваливающихся старых.

— Меня бы, пожалуй, заинтересовали журналы по вязанию, — сказала Вика и посмотрела на Игоря.

Футбол уже начался, но игра была вялой, не очень интересной; Владимир Яковлевич, отвернувшись от телевизора, тоже принял участие в обсуждении.

— А еще я унесла бы зеркало из одного из домов и повесила у нас на веранде, — продолжала Вика. — А потом походила бы по участку и выкопала какие-нибудь интересные растения.

— А я бы взяла шоколадные конфеты, — влезла Наталья. — И шляпу от солнца.

— Юль, а ты? — спросила меня Вика. Спросила-то меня, но смотреть продолжала на Игоря.

— Я все обдумала: возьму семена и книги по садоводству, — ответила я.

— Можно еще журналы, например «Приусадебное хозяйство», — подсказал Владимир Яковлевич.

Вика кивнула ему и снова взглянула на Игоря. Поймав ответный взгляд, она повернулась к отцу.

— Ты, наверное, украдешь топор?

— Верно, инструменты: молотки, отвертки, плоскогубцы, рубанок… И гвозди. Еще могу забрать электропилу.

— А я — удочки, крючки, катушки с леской, блёсны, — сказал Игорь. И посмотрел на Вику.

— Что такое «блёсны»? — поинтересовалась из своего угла Наталья. Она сидела на диване, опираясь подбородком на ладонь, а локтем — на подоконник, и не сводила с Игоря настороженных глаз.

— Это такая металлическая блестящая штука с крючком. Называется «блесна». Когда она в воду падает — блестит; рыба думает, что это муха или бабочка, и хватает ее, — терпеливо пояснил Игорь. — Я также мог бы взять резиновые сапоги.

— Сапоги мне тоже нужны, — заявила Наталья.

Я наблюдала за Викой: взмах ресницами, взгляд. Ответный взгляд. Еще один взгляд… Ответный взгляд…

На что это похоже?.. А вот на что: выстрел. Еще выстрел. Ответный выстрел! Атака!

Заряжай! Целься! Огонь! Пауза… Заряжай! Целься! Огонь! Пауза… Заряжай!..

Похоже, выстрелы в конце концов достигли цели. Короче говоря, оба убиты!

Вика многозначительно улыбнулась Игорю. Он улыбнулся в ответ, и краем глаза я уловила взгляд, обещавший райское блаженство. Наталья ревниво нахмурилась, а мне захотелось туда же, в рай, и я на миг позавидовала подруге.

Она медленно шла по тропинке так, как будто плыла по воздуху — едва касаясь земли мягкими лапами и гордо подняв белый пушистый хвост. Сирень отцвела, и земля под кустом была усеяна осыпавшимися, уже не розовато-фиолетовыми, а бурыми и сморщенными, засохшими цветками.

Перед сиренью пушистая красотка свернула с тропинки, дошла до куста смородины, грациозно обогнула его и вернулась обратно. Она знала, что через некоторое время сюда примчится серый молодой романтик, будет влюбленно смотреть на нее, предмет своих нежных чувств, и дружелюбно мурлыкать. Он просидит так полдня, его мягкая шерсть будет перламутрово поблескивать на солнце. Ее сердце начнет таять… А потом прибежит его хозяйка, одинокое старое чудовище, и начнет звать его обиженным голосом: мол, поздно уже, деточка, ты проголодался… Тьфу, противно слушать! Взрослый кот, вполне мог бы прокормить себя сам!

А затем, самонадеянный и высокомерный, явится второй претендент на ее руку, то есть лапу, и устроит гнусную сцену…

В этот момент я проснулась — оттого что солнечный луч, контрабандой проникший сквозь занавеску, впился мне в глаз. Потом я какое-то время вертелась в постели, надеясь, что скрип старой кровати разбудит Вику, но тщетно: она крепко спала.

Этой ночью мне опять снились кошки. Я уже знала про них достаточно много: например, что черного, важного господина средних лет кормили сырой рыбой, а серый романтически настроенный юноша любил жареную курицу; но вот определить, где происходила наша встреча, мне никак не удавалось.

Сирень, смородина и дуб, забор и канава — где же это?.. Не у Вики, нет, у Вики сирень не росла; это было где-то в другом месте.

Наконец моя подруга открыла глаза.

— Что мне снилось!.. — мечтательно улыбнулась она, сладко потянувшись. — Потом расскажу, после завтрака. А тебе?

— Мне тоже снилось, — откликнулась я и рассказала свой сон. У меня не было причин его скрывать.

— Подожди-ка, — пробормотала Вика. — Кажется, я знаю, где это. У Горы. Пожалуй, мы к нему все же сходим.

Я давно мечтала забраться туда — в заброшенных зарослях на том участке таилось какое-то особое очарование. До сих пор Вика на мои просьбы не соглашалась, и я, проходя мимо, окидывала эти «джунгли» тоскующим взглядом.

На участке у Горы оказалось совсем не так интересно, как я думала. Таких скучных, однообразных зарослей, как там, не найти даже в старой лесной чаще.

Все заросло одичавшими кустами, которые никто не сажал — они сеялись сами, никто не полол, не обрезал ветки, не собирал урожай. Грядок не было, садовые цветы давно повывелись, а почти не дававшая урожая малина ползала по всему участку «под руку» со снытью. Среди лопухов, лохматой полыни и крапивы высотой почти в человеческий рост попадались сиреневые метелки кипрея, обычно растущего на вырубках и вдоль железнодорожного полотна.

Продираясь вслед за Викой сквозь заросли, я споткнулась о валявшийся на земле кусок ажурной чугунной решетки. Рядом догнивала сломанная лопата.

Наконец мы добрались до истощенного куста сирени, который не цвел уже, наверное, лет десять. Через канаву — на соседнем участке — рос дуб.

— Если здесь все выполоть и выкорчевать несколько кустов, то это место действительно будет похоже на то, что я видела во сне, — посмотрев по сторонам, сказала я. — Вот только не понимаю, почему мне это снилось?..

— Ложись! — вдруг зашипела Вика и дернула меня за руку. От неожиданности я шлепнулась на какие-то жесткие сорняки и захлопала ресницами, боясь произнести хоть слово.

— Там, на участке, старый зять, — шепотом пояснила подруга.

— А молодой?

— Не видела!

С участка Горы мы ретировались ползком, стараясь в целях конспирации не задевать боками, спинами и головами ветки кустов.

За три прошедших дня мы почти не продвинулись в расследовании, хотя и обошли еще раз все обворованные дачи. Везде подтвердили, прямо или косвенно, что у них ничего не пропало.

Подробнее всего мы расспросили Аллу Павловну и показали ей наш список вещей. Но и это ничего не дало, все вещи оказались целы.

Вечером к нам заглянул Игорь. Футбол только что начался.

— …именно он на четвертой минуте встречи получил желтую карточку, — увлеченно рассказывал комментатор. — Шведы с мячом, они не торопятся…

Вика коротко доложила о проделанной работе. Игорь улыбнулся ей, и она вся засветилась от счастья. Во всяком случае, мне так показалось. И Наталье, видимо, тоже. Наталья демонстративно надулась.

— …он ошибается с передачей, мог бы и сам ударить, — посетовал комментатор. — Выход один на один! Удар!

Мужчины, бросив все, дружно уткнулись в экран телевизора.

— Кто из них шведы? — полюбопытствовала Вика.

— Шведы в желтом. Бразильцы в синем, — объяснил Владимир Яковлевич. — А судья в красном.

— Очень мне это поможет! — фыркнула Вика, разглядывая экран. — Они там все одинаковые бегают: серо-бело-черные. Вот этот, например, который сбоку стоит, это кто?

— Швед, — сказала я. Все остальные промолчали: футбол, несомненно, важнее всего.

— Почему ты так решила? — удивилась моя подруга. — Ты можешь узнать в этом сером желтый или синий?

— Он блондин, — вполне серьезно пояснила я.

— И что же? — с непонятной мне иронией спросил Игорь, не отрываясь от телевизора.

— А что, Бразилия — страна блондинов? — саркастически поинтересовалась я в ответ.

— Все опасней становятся атаки бразильцев, — объявил комментатор. Мужчины опять сосредоточенно замолчали.

— Давайте пить чай, — предложила Вика. — Как раз чайник закипел. Юль, возьми в буфете чашки.

Я достала чашки, передала их Игорю, а он — Вике, задержав при этом ее руку в своей.

— Мам, я чай пить не буду! — тут же отреагировала на это Наталья.

Чем веселее становилась Вика, тем больше мрачнела ее дочь. И когда Вика, как бы невзначай, положила руки Игорю на плечи, Наталья не выдержала.

— Мам, зачем он сюда ходит?! Футбол больше негде смотреть?! — громко заявила она обиженным тоном. — И нечего наш чай пить!

— Наташа!.. — укоризненно произнесла Вика.

— Ну и что! Я же права! — строптиво бросила в пространство ее дочь, вскочила и убежала с веранды в комнату.

— Ревнючка противная, — тихо сказала мне подруга.

— Идет сорок вторая минута первого тайма, — донеслось из телевизора. — Шведы тянут время. Пока ноль — ноль.

В перерыв Вика с Игорем ушли на улицу; примерно через полчаса моя подруга вернулась — одна.

— Целовались «под забором»? — прошептала я Вике на ухо.

Загадочно улыбнувшись, Вика промолчала.

«Это лошадь, а не огурец, — подумала я. — Как же мы пропустили его в прошлый раз?!»

У меня было ответственное поручение — собрать в парнике огурцы и сделать из них салат к обеду.

В парнике было жарко и влажно — как в парилке, огуречные листья были усыпаны каплями воды, и, когда я тянулась за очередным огурцом, эти капли норовили упасть мне за шиворот.

Наступило воскресенье, вечером на финальный матч «Италия — Бразилия» должен прийти зять, и наше расследование, может быть, сдвинется с мертвой точки… Дело было, конечно, не в нем, а в Вике. Она до его прихода почему-то отказывалась что-либо со мной обсуждать. Впрочем, новых данных все равно не было.

До воскресенья мы ничем не занимались. То есть чем-то, конечно, занимались, но совсем не тем, чем надо.

Наталья целыми днями где-то пропадала. Владимир Яковлевич сидел на крыше и что-то с этой крышей делал.

В пятницу от парника с треском, грохотом и звоном отвалилась состоящая из рам со стеклами стенка и упала на растущие рядом кусты крыжовника, примяв их к земле; часть стекол при этом побилась. Сообща мы смогли поднять упавшую стенку так, чтобы из нее не выскочили рамы, а потом целый день чинили парник.

Я пыталась загорать, но в субботу к нашему дому прицепилась какая-то сизая туча, которая болталась над участками, продвигаясь то с востока на запад, то с запада на восток, и каждый раз на наш дом из нее что-то проливалось. Владимир Яковлевич при этом спускался с крыши, а мы с Викой замучились каждые полчаса снимать и вешать обратно выстиранные полотенца, которые сохли на натянутой между двумя яблонями веревке.

Вика казалась вполне счастливой, я радовалась за подругу. Лишь Наталья была недовольна, но ничего, привыкнет…

Сегодня, почти с самого утра, Вика с нетерпением ждала прихода Игоря. Как, впрочем, и я.

Сорвав огурцы, я вымыла их под краном и пришла на веранду.

Моя подруга возилась с обедом: сначала варила борщ, затем жарила картошку. Выключив газ, она вышла на крыльцо и крикнула, подняв голову вверх:

— Папа, слезай оттуда, обедать будем. Там моей дочери сверху не видно?

Мы уже ели борщ, когда прибежала Наталья. Сев за стол, она молча уткнулась в тарелку.

Вика и Владимир Яковлевич тоже молчали.

Мне стало скучно и я решила организовать дискуссию.

— Я думаю, что мне пора возвращаться в Москву, — сказала я, постаравшись придать своему голосу выражение ленивой безмятежности. — Этот тип к вам не полезет. Замков у вас нет, дом не укреплен, забор скоро развалится, и к тому же вы все время тут.

— А как он об этом узнает?

— А вы все время стучите, кричите, что-то падает… В общем, шуму много.

— Ты считаешь, что он должен ходить тут и слушать?

— Конечно. Он же не на первый попавшийся участок лезет.

— Ему все слышно, — медленно произнес Владимир Яковлевич. — И он все знает… Значит…

— Значит, он живет на наших участках! — сделала вывод Вика.

— И даже в нашей четверти участков, — добавила Наталья.

— Поэтому он все знает, — продолжала Вика. — И про детей за границей, например от Розы; и про то, кто богатый — дом строит или новый забор…

— Ребята, а вдруг это Игорь? — с лукавой улыбкой предположила я.

Я, конечно, всерьез так не думала, но эта мысль показаласьмне интересной.

— Да ты! Как ты можешь?! Он тебе не нравится?! — в притворном гневе завопила Вика и попыталась замахнуться на меня полотенцем, как на осу, но не успела — сверху послышался странный шум: что-то, барахтаясь и гремя, скатилось по крыше и плюхнулось в бочку с водой.

В эту бочку во время дождя по желобу стекала с крыши дождевая вода. В сухую погоду бочку наполняли из шланга водопроводной водой, а потом, когда эта вода нагревалась на солнце, использовали ее для полива огорода.

Бросив ложки, мы вчетвером вскочили из-за стола и выбежали на крыльцо.

— Что это было?

— Кажется, что-то белое… Я в окно видела, как оно летело.

— Ванда! — всплеснула руками Вика.

— Ой, мам, Ванда утопилась! — закричала Наталья и первая подбежала к бочке. Мы с Викой бросились за ней.

В бочке на поверхности воды плавала белая пушистая голова.

— Нельзя, чтобы ей в уши вода попала, она оглохнет, — заверещала Наталья, хватая Вику за руки. — Доставай ее скорее, она утонет!

Из растущих рядом с бочкой лилий выбралась растерзанная ворона и заковыляла прочь, волоча по земле крыло. Но нам было не до нее, мы не сводили глаз с кошки, которая крутила головой и била по воде передними лапами.

— Без паники! — твердо сказала Вика, запустила в воду руки по локти, подхватила Ванду и поставила ее, мокрую, на траву.

После заплыва она стала похожа на испорченное пособие по зоологии: узкий кошачий скелет, к которому приделали огромную львиную голову с белой гривой — сухая шерсть на голове и шее топорщилась во все стороны.

Ванда отряхнулась и полезла под дом, все еще влажная и облезлая, а мы вернулись к столу.

— Борщ в тарелках остыл совсем, быстро доедайте, пока картошка еще теплая, — скомандовала Вика. — На чем мы остановились?

— На Игоре, — с готовностью подсказала я. Это была моя мысль, и я ее не забыла. — Вдруг вор — это он?

— У него алиби, — сверкнув глазами, ответила Вика. Ей не слишком понравилась моя настойчивость. — Он в Москву ездил как раз в то время, когда вор по дачам лазил, я помню. Он в театре в оркестре играет, у него то спектакли, то репетиции.

Я и не предполагала, что со мной кто-нибудь согласится, но меня неожиданно поддержал Владимир Яковлевич.

— Зять мог все подстроить, — сказал он. — Садился в электричку, выходил на следующей станции, возвращался, залезал в чужой дом и опять уезжал.

— Это слишком сложно, — возразила Вика. — И объясните мне, пожалуйста, почему он ничего не брал?

— Он просто так залезал, из любви к риску.

— Может, он там вдохновение искал, — добавила я.

— А если бы его кто-нибудь заметил? Здесь же его все знают! Ты представляешь, что было бы?

— Этот кто-нибудь взял бы ружье и просто убил бы его, — подхватила я в тон Вике. — Или зарубил бы топором. И закопал бы где-нибудь в кустах.

— Точно, тетя Юля, — согласилась со мной Наталья и мстительно засмеялась. — Его у Горы можно закопать и даже ограду на могиле поставить. Она там рядом с домом валяется.

— Зачем ограду? — удивленно спросила я. — Ведь тогда все узнают, что это могила.

— Подумают, что старый Гора умер, а молодой его в огороде зарыл, — продолжил мысль Натальи Владимир Яковлевич. — Хоронить-то нынче дорого! А наши Горы всегда были со странностями!

— Но за обедом-то об этом можно было не говорить?! — поморщилась Вика. — Берите картошку и салат. Сами, сами берите.

— А еще труп можно закопать у нас под домом, — добавила Наталья. — Дед, ты там целыми днями сидишь и что-то копаешь. Никто не знает, что ты там делаешь! Может быть, ты кого-то убил.

— Игоря, — подсказала я. — Что-то его давно не видно.

— Я уже не копаю, — стал оправдываться Владимир Яковлевич. — Там балка подгнила, я ее зачистил и покрасил.

Это слово — балка — я слышала уже не первый раз, но очень смутно представляла себе его значение.

— Балка — это что такое? Вот это вертикальное бревно посреди веранды — это балка? — наугад спросила я.

— Нет, это стойка, к тому же это не бревно, а брус. А балка — горизонтальная. Обычно она падает и убивает…

— О Господи! Папа! Никто никого не убивает! Ну и семейка, спятить можно!

Вика возмущенно вскочила из-за стола, пробежала по веранде, включила электрический чайник рядом с плитой и, немного успокоившись, вернулась обратно.

— Кому еще салата? Кто жадный? — спросила она, заглянув в миску с салатом.

— Я, — тут же ответила Наталья, протянув свою тарелку.

— И я, — уверенно сказал Владимир Яковлевич.

— Ну и я тоже жадная, раз такое дело, — не рискнула отстать я — вдруг останусь без добавки.

— Я хотела сказать: кто голодный? — хмыкнув, поправилась Вика.

Вскоре после обеда мы расположились в тени на скамейке, в смысле в тени от соседского дерева, и разглядывали яблоню, которая, хотя и не полностью, но все же освещалась солнцем. Больше смотреть было не на что: слева размахивала ветками, похожими на сушеные колючки, серебристо-зеленая, анемичная облепиха, а расцветшие справа пестрые колокольчики, сладко пахнущие ванилью, Вика срезала, и они стояли в вазе на веранде.

За прошедшие два часа Вика, прямо на моих глазах, из счастливой превратилась сначала в грустную, а затем в мрачную и рассеянную. За обедом она еще весело улыбалась, потом улыбалась более тревожно, а сейчас и вовсе улыбаться перестала.

— Не хочу ничего делать, — вялым тоном призналась она. — Пойдем кофе пить.

Кофе большой пользы не принес — настроение моей подруги не улучшилось. Разговор она почти не поддерживала, да и слушала плохо. Допив, она хмуро предложила:

— Давай еще чего-нибудь выпьем. Можно пива.

— Пива? После кофе? — ужаснулась я.

— Ну, тогда вина. Стаканы в буфете.

Красное вино оказалось вкусным, но, глядя на Вику, можно было подумать, что она пьет марганцовку. И хотя я собиралась дождаться, пока она сама объяснит мне, в чем дело, тут мое терпение лопнуло.

— Ну, скажи же, наконец, что случилось? — привязалась я к ней. — Не молчи как рыба!

— Да я и сама не знаю, — протянула она в ответ. — Просто мне как-то не по себе…

— Да?.. — поощрительно-ободряюще произнесла я. — И?.. Из-за чего тебе не по себе?..

Она напряженно вздохнула, уперлась сосредоточенным взглядом в стоящую на столе бутылку и через несколько секунд вдруг яростно выкрикнула:

— Не буду я с ним больше целоваться! Никогда! И здороваться больше не буду! И улыбаться не буду!

От неожиданности я подпрыгнула на стуле, звякнув о стол стаканом с вином. От неожиданности смысла, а не выкрика, конечно. Совсем недавно все складывалось так хорошо, и вот…

— Постой, постой, объясни подробнее, — стараясь скрыть недоумение, доброжелательно попросила я.

— А нечего тут объяснять! — огрызнулась Вика. — Не буду, и все!

Вот, значит, как! Не буду, и все! То радуется, светится и песни поет, то мучается и переживает. Из-за чего переживает-то?.. Непонятно.

— И видеть его не хочешь? — на всякий случай поинтересовалась я.

— И видеть не хочу!

То хочет видеть, то не хочет…

«Ты что-нибудь понимаешь, дорогая? — спросила я себя. — Может, ей кажется, что она ему не нравится? Или недостаточно нравится? Иногда так бывает…»

— Ну хорошо, — примирительно произнесла я. — Вот придет зять — я на вас посмотрю.

— Я полагаю, — после небольшой паузы сказала Вика, — что он не придет.

— Зять не придет? — недоверчиво переспросила я. — Не придет смотреть футбол?

— Ну да! Не придет! — убежденно продолжала она. — И, что хуже всего, я в этом сама виновата.

— С чего ты это взяла?! — удивленно воскликнула я.

— Он понял, что он мне нравится…

— Так что же в этом плохого?!

Вика долила себе вина, подняла стакан и стала рассматривать его со всех сторон.

— Понимаешь, так уже было, — сказала она, сделав глоток. — Все было замечательно, пока он был мне не нужен. Он вокруг прыгал, улыбался, глазки строил… А как только я к нему что-то почувствовала…

Вика сделала еще один глоток, поставила стакан и принялась рассматривать клеенку на столе: бело-голубые цветочки, листочки… Поводила по ним пальцем…

— Ну, — не выдержала я.

— Ну и он исчез! Увидел, что я к нему неравнодушна, пообещал зайти вечером и исчез на несколько дней.

— А ты?

— Что я?! — раздраженно произнесла моя подруга. — Я при этом себя чувствовала, как рыба на крючке: он за леску дергает, а мне больно!

— И что?

— Когда я успокоилась, он снова появился как ни в чем не бывало: ах, Вика! Ах, то! Ах, се!

— А ты?

— Ну, я сначала ничего! А потом опять…

— Что — опять? — поинтересовалась я, чтобы продолжить беседу, хотя все уже было ясно. Просто я испугалась, что Вика снова надолго замолчит.

— Я опять стала на него реагировать. А он опять исчез. Тьфу!

Потянувшись за бутылкой, Вика опрокинула на клеенку чашку с остатками кофе и локтем столкнула на пол солонку.

Отставив кофейные чашки на край стола, ближе к стойке, то есть к вертикальному бревну, я протерла клеенку; Вика подняла солонку и подмела пол, а потом вернулась к столу.

Мы, хотя и без особого эффекта, пили вино до самого вечера. Перед футбольным матчем к нам присоединился Владимир Яковлевич.

Зять смотреть футбол не пришел!

— Ну что, рубить? — спросила я, оглядывая малину. У меня в руках была лопата.

— Руби, не жалей, — ответила Вика довольно кислым тоном. — Это она с жиру бесится. Мы ее в прошлом году удобрениями перекормили, вот она и надумала размножаться. Руби, не бойся, может быть — тяпку разыщешь.

Ягод на малине почти не было, зато земля вокруг кустов была покрыта невысокой молодой порослью так густо, что сквозь нее не могли пробиться ко всему привычные, сверхвыносливые сорняки. Эту поросль я и пыталась уничтожить, обходя кусты малины и с силой втыкая лопату в землю, стараясь перерубить уходящие во все стороны длинные корни.

Вика, сидя на маленькой табуретке, делала вид, что пропалывает заросшие травой проходы между грядками. Она уныло размахивала садовой вилкой и выдергивала по одной травинке, но это не давало никакого результата, так как с этими сорняками надо было бороться тяпкой, а лучше даже лопатой.

С самого утра моя подруга находилась в подавленном настроении, она бродила по дому как привидение, спотыкаясь на ровном месте, роняя вещи и не отвечая на вопросы.

Я уже убрала со стола продукты после завтрака, не слишком торопясь, вымыла посуду, а она все сидела, уставясь в одну точку, и курила сигарету за сигаретой, выпуская дым в раскрытое окно.

Наконец мне надоело изображать хозяйку дома, и я подумала, что надо что-то предпринять. Прикинув, как поступила бы на моем месте сама Вика, я бесцеремонно схватила ее за руку и потащила из дома.

— Сидеть можно и на грядке, — заявила я, не обращая внимания на ее слабые протесты.

Так Вика против воли оказалась втянутой в прополку, но это занятие сегодня давалось ей с трудом, а вернее, не давалось вовсе.

Быстро покончив с малиной, я решила помочь подруге, причем более конструктивным способом — лопатой выкопать несговорчивые сорняки, а то, что от них останется, посыпать песком.

Всегда порывистая в движениях, она медленно встала, медленно передвинула ведро для сорняков и медленно потянулась к лопате. Оценив ее мучения, я сделала вывод, что трудотерапия в данном случае неэффективна. Лучше просто поговорить.

— Оставь все это, — с сочувствием в голосе обратилась я к ней, — потом доделаем. Лучше пойдем за грибами.

Мне хотелось увести ее с участка — подальше от соседских глаз и ушей, да и от зятя тоже.

— У нас грибы не растут, — еле слышно ответила она. — Пойдем за водой.

Я вышла за калитку, огляделась и вернулась к подруге.

— Зятьев нет. Бери ведра, пойдем.

Сначала мы шли молча, Вика плелась чуть сзади, вяло помахивая ведром. Ее надо было разговорить во что бы то ни стало, но обычные приемы на этот раз не помогали.

Свернув на поперечную улицу, засыпанную песком, я собралась с духом и абсолютно серьезно обратилась к подруге:

— Говори немедленно, о чем думаешь, или я тебя задушу, а потом утоплю в колодце! Или под домом закопаю!

Вика растерянно вздохнула и переложила ведро в другую руку.

— Я страдаю, — хмуро сказала она. — Видишь ли, я ведь все понимаю. Я, когда с ним общаюсь, становлюсь такой… как бы наркоманкой. Он на меня действует как наркотик. Мы с ним не ссоримся, нет, просто, когда он исчезает, мне его, как наркотика, не хватает! Вот я и мучаюсь. Боюсь, уже «ломка» началась…

— Только мебель не ломай, — с театрально-преувеличенным воодушевлением произнесла я, надеясь, что она улыбнется. — И на людей не бросайся.

— Хватит издеваться, — угрюмо буркнула Вика. — Лучше скажи, что делать?

Пока я думала над тем, что со всем этим делать, она рассматривала росшие вдоль улицы кусты акации, усыпанные мелкими бледными стручками; кривую, изогнутую почти под прямым углом березу — от нее периодически отпиливали ветки, мешавшие электрическим проводам; какие-то ощипанные темно-зеленые кустики…

— Тебе надо на него разозлиться, — через две минуты предложила я. — Такое как раз в твоем характере. По-моему, это должно помочь.

— А ты сама так поступаешь?

— Я — нет, — вздохнула я. — Я стараюсь их прощать.

— И получается?

— Редко.

Мы прошли мимо колодца, не обратив на него внимания. Вика сердито размахивала ведром.

— Я тоже думаю, что ты сама виновата, но совсем в другом смысле, — продолжала я, не дождавшись от Вики ни слова. — Ведь важно не то, что он делает, а то, что ты об этом думаешь.

— А если я не виновата?! — возразила Вика. — Если он меня гипнотизирует?! Он словно что-то излучает…

— Тогда представь, что он от тебя стеклом отделен, — посоветовала я. — Ну, например, что у него на голове трехлитровая банка. Все, что он говорит, ты слышишь, а излучение до тебя не доходит. А еще полезнее представить, что это банка не пустая, а с консервированными огурцами или помидорами. Я когда-то со своим начальником так делала: он кричит, а я вижу его голову в такой банке, как в скафандре, — он в рассоле булькает, вокруг помидоры соленые плавают, и укроп с уха свисает.

Вика, наконец-то, улыбнулась.

— А стекло защищает от излучения? — с внезапно пробудившимся интересом спросила она.

— От электромагнитного? Про стекло не знаю, а вода защищает. Еще лучше — бетон. Давай соорудим ему скафандр из бетона!

Сделав круг, мы вновь подошли к колодцу, но при попытке накачать воду выяснилось, что насос опять сломан.

Вика быстро привязала одно из ведер к железной цепи, прикрепленной к вороту колодца, и швырнула ведро вниз. Ведро со звоном ударилось о поверхность воды, легло на бок и застыло в таком положении. Вода в него набираться не стала.

Вика подергала за цепь, но безуспешно.

— Почему оно не тонет? — нервно пробормотала она, повернувшись ко мне.

— Сейчас нырну — проверю, — отозвалась я.

— Оно же железное, должно тонуть! — без тени улыбки, раздраженно воскликнула подруга.

— Если бы в нем была вода, тогда оно утонуло бы.

— Это я и сама понимаю! Ты что, считаешь, что пустое ведро никогда не утонет? — в ярости закричала она в мою сторону, топнув ногой. — Потому что там воздух, что ли?!

Я промолчала, пораженная тем, что вместо зятя моя подруга вдруг разозлилась на меня. «Спокойно, дорогая, — сказала я себе, — не стоит обижаться на безумных. Это скоро должно пройти. И топнула она на колодец, а не на тебя вовсе. Спокойно».

— Тоже мне, два физика — воды из колодца достать не могут! — продолжала бушевать моя подруга. — Ты-то что об этом думаешь?

— Наверное, поверхностное натяжение виновато, — не очень уверенно ответила я.

— Не надо мне объяснять, — недовольно бросила она. — Я поверхностное натяжение изменить не могу! Ты мне предложи конструктивное решение!

Вика вытащила из колодца мокрое снаружи ведро и держала его в руках, уворачиваясь от стекающих с него капель. Я задумалась. Может, дело в том, что ведро находится в равновесии? Ведь оно симметричной формы. И воздух в нем…

— Переверни его! — скомандовала я. — Так. Теперь бросай его вверх ногами.

— Вверх дном, — машинально поправила меня Вика.

— Да. Долетев до воды, оно перевернется — воздуху придется из него выйти, и туда вместо воздуха пойдет вода.

От удара ведра о воду звякнули стекла в доме рядом с колодцем, Вика в ужасе схватилась за ухо, но в ведро действительно набралась вода. Достав его, она перелила воду в другое ведро и снова бросила перевернутое пустое ведро в колодец. Вода опять набралась, но на этот раз моя подруга достала лишь цепь, отвязавшуюся от ручки ведра.

— Утонуло! — изумленно выдохнула она. — Теперь его надо доставать!

Мы отнесли одно ведро с водой на наш участок. Потом Вика взяла в сарае длинный шест с приделанным к нему крюком — память об уже тонувших раньше ведрах, — и мы вернулись к колодцу. К нам присоединилась Наталья, которую мы встретили по дороге.

Викина дочь первая подбежала к колодцу и заглянула внутрь, свесив вниз пушистую косу.

— Я там ничего не вижу, — заявила она, вопросительно посмотрев на мать.

— Отойди-ка, лисенок, — сказала ей Вика, пошарила шестом в воде, что-то зацепила и стала вытаскивать.

— Ой, мам, это не наше! — восторженно воскликнула Наталья, увидев на крючке эмалированное ведро голубоватого цвета. — Наше было алюминиевым!

Следующим было черное ведро, потом алюминиевое, но побольше, чем наше. Наше оказалось четвертым.

— Все. Больше доставать не буду, пойдем домой, — сказала уставшая, но немного повеселевшая Вика. — Забирайте ведра.

После обеда, решив, что сидеть на грядке под полуденным солнцем — просто безумие, мы полезли наверх, то есть на второй этаж, с намерением немного поспать.

Вика отключилась сразу, как только ее голова коснулась подушки, я же сначала следила за полусонной от духоты небольшой рыженькой бабочкой, которая еле шевелила крыльями и добиралась от двери до окна за три перелета — периодически падая вниз. Попав на занавеску, она поползла по ней вверх, но ветерок из раскрытого окна почти сразу же сдул ее на пол. Не рискуя больше подниматься в воздух, бедняжка полезла по стене.

Потом я лениво перебирала в уме события, произошедшие со времени моего приезда, и сделала вывод, что основной причиной того, что я здесь, был зять, а вовсе не дачный вор. Вику надо было спасать, и спасать конкретно от зятя!

Не дело это, рассуждала я, когда чувства лишают человека спокойствия и превращают его в мрачное, раздраженное чудовище. Любовь должна приносить радость, а не страдание!

Я начала было засыпать, но в этот момент по улице с воем промчался мотоцикл. Вскоре он пронесся мимо еще раз. Вика проснулась.

— Я через улицу веревку натяну, — темпераментно заявила она. — Или леску, ее не видно! А еще противотанковые «ежи» поставлю! Сволочи!

Хлопнула соседская калитка, и со своего участка выбежала Роза.

— Что, вам ездить больше некуда?! Прекратите тут ездить немедленно! — возмущенно закричала она на всю улицу. — Вот я у вас мотоцикл отберу и родителям пожалуюсь! Чтоб не ездили тут больше!!!

— Как же, послушают они Розу! — проворчала Вика.

Малолетние д’Артаньяны продолжали ездить по нашей улице. В создаваемом ими шуме спать было невозможно. Пришлось вставать.

Поднявшись, мы умылись, и Вика снова повела меня на колодец за водой.

Едва мы вышли из калитки, как к участку напротив нашего подкатили два мотоцикла, нагруженных подростками.

— Антон! — закричали с одного мотоцикла.

— Сейчас иду, — откликнулся сын зятя из-за забора.

Сидящие на втором мотоцикле уже знакомые нам по походу за водой подростки уставились на меня.

— Эй ты! — сказал один из них.

— Давай подвезем, — добавил другой.

Я не успела ответить — Вика схватила меня за руку и потащила вперед.

— Хамы какие! Надо зятю пожаловаться! — заявила она мне. — Ты ведь их в два раза старше!

— Никаких зятьев! — резко сказала я. — А сколько мне лет — они не понимают. Так что успокойся.

— Моральные уроды, — буркнула Вика.

Вернувшись — на этот раз и с ведрами, и с водой, — мы написали объявление для ранее топивших свои ведра в колодце. В нем говорилось, что свою собственность (в случае опознания) они могут забрать на нашем участке. Очную ставку мы предполагали проводить на следующий день с семи до девяти вечера.

Весь следующий день мы пытались спилить огромный куст боярышника, росший на нашем участке за забором со стороны улицы.

С утра Вика была печальной — за ночь ей опять удалось убедить себя в том, что исчезновение зятя — это трагедия ее жизни.

— Вика! Я больше не могу на тебя спокойно смотреть, — заявила я после завтрака, когда мы из дома вышли на участок. — Скажи мне, что ты в нем увидела? Он тебя любит? Жить без тебя не может? Хочет о тебе заботиться? Помогает тебе справляться с трудностями? Ну объясни, пожалуйста, — что?

Вика молча свернула за угол дома, я — за ней.

— Ты в нем нашла что-то такое, чего не видно остальным? — предположила я. — И что же это? Поделись с подругой!

Она все еще молчала, не реагируя на мои слова, и я решила продолжить:

— Наверное, это его крысиный хвост! Да? Так лучше бы он постригся: мужчина не крыса, и хвост его не красит! Или, быть может, он все же крыса?

Мы подошли к кусту черноплодной рябины, растущей у калитки, и остановились.

— Забор в порядке, — как-то слишком озабоченно сказала Вика. — Полоть тут нечего… Красная смородина еще зеленая… О! Давай спилим этот боярышник, он здесь никому не нужен, только весь белый свет заслоняет.

«Ну да, весь белый свет, — беззвучно сказала я себе. — Просто сквозь него плохо видно улицу и кое-кого еще…»

Этот куст неоднократно обрезали, но он вырастал снова и снова и сейчас представлял собой два десятка стволов толщиной в руку.

Из сарая мы принесли инструменты и приступили к работе. Вика отпиливала толстые сучья, оставляя пеньки высотой в полметра, чтобы потом удобно было корчевать, а я срезала секатором более тонкие ветки. Зятя мы не видели, хоть и поглядывали на его участок. Возможно, он уехал в Москву.

— Он тебя на спектакль хоть раз приглашал? — спросила я подругу с сомнением в голосе, словно была уверена в обратном. — Раз уж он в театре работает!

— Приглашал, — меланхолично ответила она.

— Ну и как, понравилось?

— Не знаю. — Она вздохнула. — Я в зале сидела, а он где-то в яме. Я его и не видела. И, наверное, не слышала. Во всяком случае, не узнала.

Примерно через час работы, когда предназначенная для костра гора спиленных сучьев достигла метровой высоты, мимо нас вдруг вихрем пронеслась овчарка. Она с лаем бросилась к сидевшей на мостике у калитки Ванде, которая мигом взлетела на березу, растущую у Людкиной канавы.

— Чижик, фу! — услышали мы окрик.

Овчарка перестала облаивать березу, но в сторону не отошла. Усевшись под березой, она продолжала караулить сидевшую на толстой ветке кошку, которая не сводила с собаки горящих, безумных глаз.

К нам подошла невысокая, довольно полная, но очень миловидная молодая женщина. Ее рыжие волосы были собраны в пучок на затылке, а ярко накрашенные глаза казались необыкновенно выразительными.

— Знакомьтесь: Юля — Марина, — представила нас Вика.

Мы улыбнулись друг другу, но я подумала, что им хотелось бы поговорить одним. И когда Марина стала рассказывать, где отдыхала, я направилась к березе выручать Ванду. Однако эта кошка вполне могла сама за себя постоять: она шипела на овчарку сверху и размахивала лапой с когтями, целясь в собачий нос, если тот слишком приближался к ветке.

— Чижик очень умный, — услышала я, вернувшись к боярышнику. — Я с ним как-то в парке гуляла; он без поводка бежал рядом, а навстречу — два милиционера. Они ко мне: почему собака без поводка и без намордника? А я им говорю: это не моя собака, я ее первый раз вижу. Они говорят: тогда мы ее сейчас застрелим. Я: стреляйте. Так вот, Чижик все понял и удрал в кусты. Представляешь?! Ну, я еще зайду. Чижик, ко мне! — вместо «до свидания» сказала Марина, повернулась и пошла к своему участку. Овчарка потрусила за ней.

Непобежденная Ванда спустилась с березы и с гордым видом села у калитки. И когда через некоторое время пробегавший мимо маленький коричневый пудель направился к ней, она смело бросилась на него. Пудель в страхе ретировался.

— Прогнала, — засмеялась Вика.

После обеда мы все еще занимались боярышником, только теперь пилили по очереди: одну ветку я, другую — Вика. Наталья потихоньку — по одной, по две — перетаскивала уже спиленные ветки на другой конец участка к большой железной бочке без дна, которая служила печкой.

Периодически моя подруга бросала мрачные взгляды на участок напротив. Это действовало мне на нервы; в целях противодействия требовалось сказать о зяте какую-нибудь небольшую гадость, но в голову не приходила ни одна достойная мысль, которая оказалась бы и логичной, и эмоциональной одновременно.

— Нет, вы только посмотрите! — вдруг воскликнула Вика, толкнув меня под руку. От этого пила съехала с ветки и скользнула по забору, хорошо еще — не по руке. Я резко обернулась, а Наталья укололась о шип боярышника, вскрикнула и уронила ветку.

К нашей калитке подходила расфуфыренная дамочка предпенсионного возраста, а может быть, и пенсионного, но еще работавшая. Короче, хорошо сохранившаяся. Брючки, блузочка, кокетливая шляпка, темные очки…

— Володя-аша, — позвала дамочка, войдя на участок и направляясь к дому. Ей навстречу вышел улыбающийся Владимир Яковлевич.

— Какой он ей Володяша?! — зашипела Вика. — Вот выдра облезлая! Ну и лицо: анфас — мышь, а в профиль — рыба!

— По-моему, она прекрасно выглядит, — пытаясь сохранить объективность, возразила я. — Наверное, бегает по утрам…

— Моя мама выглядит лучше, — отрезала Вика.

Викина мама была актрисой, и однажды она не вернулась с гастролей. Вернее, вернулась, но не домой. С отцом осталась жить Вика.

— Где-е тут у ва-ас мое ведро-о? — пропела дамочка. — Голу-убенькое такое…

— Ведро ей понадобилось! — возмутилась Вика. — Еще семи нет! Мы же написали: с семи до девяти.

— Тише, мам, она услышит, — прошептала Наталья, выглядывая из-за веток.

— Не услышит, — раздраженно, но тихо ответила Вика. — Она только папой занята. И не увидит: мы в засаде сидим.

«Какая хорошая мысль, — подумала я. — Засада — это как раз то, что нам нужно».

Дамочка вышла с участка, держа в руках голубое эмалированное ведро. Владимир Яковлевич проводил ее до калитки.

— Видеть не могу! — пробормотала моя подруга. — И губы накрасила! Фу! А туфли-то, туфли! Прямо пожар в джунглях! Давно не видела столько плохо сочетаемых цветов. На что еще это похоже, как вы думаете?

Желтый, зеленый, коричневый, оранжевый, фиолетовый — на что это может быть похоже?

— Попугаи в брачный период! — сказала я.

— Папуасы на тропе войны! — предложила Наталья.

— Молодец, Наташа, — похвалила ее Вика.

В этот момент с участка зятя вышел Антон и тоже направился к нашей калитке.

— Неужели за ведром? — удивилась я. — Вик, может, у тебя часы остановились? Ты ведь их в бочке с кошкой купала.

Пока мы проверяли часы, Антон вернулся с пустым ведром и скрылся за своим забором. Значит, ведро — его, не стал бы он чужое брать… А вот и достойная мысль о зяте, решила я, проводив взглядом Антона и немного подумав. Сейчас я ее выскажу вслух!

— Вика! Этот твой зять не умеет сам достать ведро из колодца, — с подчеркнуто равнодушным сочувствием произнесла я. — Ты хочешь всю жизнь вытаскивать для него ведра?! А может, ты еще собираешься играть за него на флейте? А если он вообще больше ничего не умеет? Забудь о нем!

Усмехнувшись, Вика в шутку замахнулась на меня пилой. Я отпрыгнула, попала одной ногой в канаву, поскользнулась и шлепнулась на кучу спиленных веток.

— А теперь подумай, где нам устроить засаду, — продолжала я, поднимаясь с кучи. Можешь думать до вечера.

Вечером Владимир Яковлевич тихо собрался и куда-то ушел, предупредив, что вернется поздно.

— Он к ней отправился! — обиженно заявила мне Вика. — К Жанетке.

— Ревнючка ты противная! — сказала я. — Оставь его в покое. Каждый человек имеет право на личную жизнь.

Расстроившаяся Вика рано легла спать, решив перенести обсуждение устройства засады на следующий день.

— Вставай, сейчас полседьмого, мы с тобой теперь будем бегать по утрам, — бесцеремонно заявила проснувшаяся раньше меня подруга. К ней возвращалась ее обычная активность.

— Свитер не бери, там тепло, — распоряжалась она, пока я одевалась. — Мне — шорты, тебе — брюки, ты всегда мерзнешь. Готова? Пошли.

Потихоньку, стараясь никого не разбудить, мы спустились с «верха» по лестнице и вышли из дома. Солнце уже выглядывало из-за верхушек деревьев, но для меня было достаточно прохладно. К тому же по дороге к калитке я задела ногой мокрую, блестевшую от росы траву, и теперь вся эта роса была на моих брюках. Влажные брюки противно прилипали к ноге.

— Бежим направо до угла, потом еще раз до угла, по кругу, как на стадионе, — поставила меня в известность Вика и помчалась вперед, не слушая, что я отвечу. Ежась от холода и сырости, я побежала за ней.

Бегать, особенно без цели, я никогда не любила, и как только подруга скрылась за поворотом, я пошла шагом. Согреться мне не удалось, поэтому единственным результатом моего хождения по улицам явился план наших дальнейших действий: угадать, куда вор полезет в следующий раз, устроить там засаду, дождаться вора и хорошенько его рассмотреть, а еще лучше — проследить, что он вынесет и куда потом пойдет. Как определить очередную жертву? Очень просто — это должен быть хороший дом, крепкий забор и большие замки, чтобы было ясно, что хозяев нет.

Меня догнала запыхавшаяся Вика, пробежавшая в несколько раз большее расстояние, чем я прошла, и я объяснила ей свою идею.

Подходящих домов нашлось целых три, причем один из них — у Викиных соседей, Розы Дмитриевны и Сергея Васильевича. На днях они уехали в Москву, и засов на их калитке вполне мог конкурировать с тюремным. Если и на входной двери то же самое — этот дом для нашей цели очень даже подойдет.

Мы постояли немного на улице перед запертой калиткой Розы и вернулись к себе. Потом, переодевшись после бега, спустились вниз готовить завтрак.

— На вора засада нужна в четверг, а сегодня среда. Давай сегодня караулить зятя, — предложила мне Вика с робкой улыбкой. — Мне нужно узнать, что с ним случилось. Пожалуйста, ну хоть денек!

Увидев глаза подруги — глаза голодной кошки, в которых боролись два чувства: немая просьба о куске колбасы и страх, что в нее швырнут что-нибудь тяжелое, — я безропотно согласилась.

Днем, часов в двенадцать, мы пробрались к Горам. Устроившись в кустах за домом, мы наблюдали за участком зятьев, Вика — внимательно, я — не очень. У них на участке никого не было, поэтому я с интересом посматривала по сторонам.

Все так же шелестели ветки кустов и трех заброшенных яблонь, покачивались стрелки цветущего кипрея. Разнообразные птицы чувствовали себя здесь как дома, они, попискивая, прыгали по веткам, почти не обращая на нас внимания.

На соседнем кусте я разглядела птичье гнездо. Неожиданно из него выскочила серенькая хозяйка, посмотрела на меня одним глазом и недовольно цыкнула. Когда она ускакала по своим делам, мне захотелось подобраться к гнезду поближе и получше его рассмотреть. Я медленно подползла к кусту, приподнялась и… и застыла в таком неудобном, полуприподнятом положении, опираясь одной рукой о землю, а другой ухватившись за колючий шиповник.

За кустом я увидела еще одну засаду. Точнее, место для засады: трава была примята, а ветки двух соседних смородин аккуратно переплетены, образуя подобие шалаша.

Близкое к панике чувство внезапной опасности приготовилось схватить меня за горло. Мое сердце, несколько раз дернувшись в необычном ритме, собралось было остановиться, но, к счастью, в последний момент передумало.

«Спокойно, дорогая, — приказала я себе, немного отдышавшись. — Спокойно. Ведь там сейчас никого нет. И, может быть, никто туда не придет. По крайней мере, сегодня.

И хорошо, что никого нет, иначе мы не смогли бы незаметно убраться с участка. А так сможем. Старайся дышать ровно, дорогая; потом, когда успокоишься, придется залезть в этот пустой шалаш и осмотреть его».

Я села обратно на землю и бесшумно, ползком, вернулась к Вике. Дотронувшись до ее руки, я знаком указала на шалаш. Не обратив на это внимания, она, тоже знаком, указала на старого зятя, который шел по своему участку, держа в руках вилы.

— Он хочет выкопать картошку на обед, — тихо сказала моя подруга. — А ты как думаешь?

В другое время я бы предложила какую-нибудь версию, но сейчас лишь отрицательно покачала головой и еще раз взмахнула рукой в направлении соседнего куста.

— Послушай меня! Там шалаш! В нем кто-то был и следил за зятьями, — прерывистым шепотом сообщила я. — Сейчас там никого нет, поэтому можно все обследовать, все равно наш объект, то есть зять, отсутствует.

При упоминании о зяте Вика дернулась, но с моим предложением все же согласилась, и к чужому шалашу мы поползли вдвоем.

В шалаше оказалось совсем мало места — на одного сидящего человека; обзор был хорошим, а вот улик почти никаких. Все внимательно осмотрев, мы с большим трудом обнаружили в траве свернутый в шарик фантик от конфеты и какие-то мелкие обрывки бумаги, похожие на кружочки. Затем мы поспешно отползли обратно к нашему кусту и, спрятавшись от посторонних глаз, стали разглядывать находки.

— Какие странные бумажки. Как будто из тетради на пружинке вырвали листок, — заметила я, глядя на бумажные кружочки. Я уже пришла в себя и перестала замирать при каждом необычном звуке.

— Такие конфеты в поселке в магазине продают, — задумчиво сказала Вика, разглаживая фантик. — Мы их тоже покупали.

— Похоже, он что-то писал. Или рисовал.

— Должно быть, он с наших участков или из поселка, — продолжала свою мысль Вика. — Давай теперь его караулить.

— А если он вооружен? Он может быть большим и очень сильным, а у нас ни пистолета, ни даже топора, — возразила я ей. — И вообще, тебе не кажется, что за этим участком следит слишком много народу?

— И в самом деле, — согласилась Вика. — Как ты думаешь, может быть, хотят их ограбить?

— Там замков слишком мало, — еще раз посмотрев на участок, сказала я. — И дом вот-вот развалится.

— Да, правильно, и к тому же они все вместе никогда не уезжают.

Ничто не указывало на то, что следующей жертвой должен стать дом зятьев, и было совершенно непонятно, кому и зачем понадобилось за ними следить, кроме нас, конечно. А нам-то самим, интересно, это для чего?

— Может, у них есть враги? — предположила я.

— Какие враги? — поморщилась Вика. — Кому зятья нужны?

— Ну, за Игорем могла бы следить женщина, как мы, например. Или чей-то ревнивый муж.

Вика напряженно задумалась и, очевидно, не оценила моей идеи.

— Могут следить и за Антоном, у этих подростков странные игры, — нервно пробормотала она. — Ползем обратно, пока нас не заметили. Остальное дома обсудим.

Мы поползли — и поднялись на ноги лишь около сломанного забора. Поползли, хотя в чужом шалаше никого не было, с участка зятя нас уже не могли заметить, а о том, что вид двух ползущих вполне взрослых девиц у посторонних наблюдателей с улицы вызвал бы как минимум недоумение, мы как-то не подумали.

Отряхнувшись, Вика перепрыгнула через канаву и направилась к своему участку. Я поспешила за ней.

Перед калиткой мы решили о зяте и засаде на него дома ничего не рассказывать. С одной стороны, это опасно — вдруг Наталья решит последовать нашему примеру, а с другой — самим неприятно: ведем себя как дети — за «любимым мужчиной» следим.

В дом мы вошли молча.

— Так! — сказала Вика, окинув веранду хозяйским взглядом. Она заглянула в холодильник, потом в буфет, что-то из него достала и повернулась ко мне. — Ты варишь суп вот из этого куриного пакета, а я жарю рыбу и рис разогреваю. Добавь туда овощей и воды побольше. Больше, чем на пакете написано.

Рыба поджарилась через полчаса, и, хотя суп еще не был готов — я долго провозилась с овощами, — мы решили обедать. Все голодное семейство уже собралось на веранде.

— Суп давайте съедим «на второе», — предложила Вика. — Юль, раскладывай рыбу с рисом, а вы мойте руки.

— Мам, я уже мыла, — ответила ее дочь и устроилась на диване.

Запах жареной рыбы не давал покоя Ванде, она долго крутилась на веранде и в конце концов уселась на стул у стола. Сначала спокойно сидела, словно приучая всех к своему присутствию, а затем, дождавшись момента, когда я отвлеклась, поставила передние лапы на стол, немного подтянулась и сунула нос в тарелку.

— Ванда! Пошла вон! — увидев это, закричала Наталья. — Мам, она рыбу из тарелки ест!

Кошка прижала уши и зажмурилась, но продолжала жевать.

— Ван-да, — угрожающим тоном произнесла Вика. — Брысь!

Услышав голос моей подруги, Ванда безропотно уселась обратно на стул.

— Отдай ей остатки рыбы, — велела мне Вика.

— А сюда новый кусок положить? Тарелка вроде чистая…

— Нет, возьми другую тарелку, из этой есть не стоит. Может, у нее глисты, теперь они в тарелке. Чья это тарелка, папина?

Ванда побежала к своей миске, я отдала кошке остатки рыбы, потом открыла буфет в поисках чистой посуды. В это время вернулся Владимир Яковлевич и подошел к столу.

— Здесь один рис, а почему нет рыбы? — спросил он, взял со стола тарелку и пошел к плите.

— Ой, пап! — вскрикнула Вика. — Юль, он туда рыбу положил из сковородки! Забери у него эту тарелку, из нее есть нельзя, там глисты.

— Где? — удивленно спросил Владимир Яковлевич.

— Да у тебя! В тарелке!

Заинтересовавшись происходящим у меня за спиной, я повернулась, звякнув чистой посудой.

— Из нее кошке есть нельзя! — настойчиво продолжала Вика.

— И что, она может от меня заразиться? — с небрежной усмешкой поинтересовался Викин отец.

— Ничего, она здоровая, — радостно засмеялась Наталья.

— О Господи! Папа! Наташа, перестань! — возмущенно произнесла Вика. — Ладно, ешь теперь отсюда; может, у нее и нет глистов.

Я села за стол и взяла вилку.

— А теперь послушайте, — сказала Вика, дождавшись, пока все приступят к еде. — Мы решили устроить засаду на вора. Походили по улице и выбрали самый укрепленный дом. В четверг вечером, то есть завтра, мы туда полезем, посидим там несколько часов и, если вор появится, мы его увидим. Ловить его не будем, не беспокойтесь, просто покараулим… Юль, выключи суп. Нет, я сама, мне ближе. Посторожите пока мою тарелку.

Отодвинув тарелку от края стола, Вика встала, быстро выключила газ под кастрюлей с супом и вернулась к столу.

— Мы уже две улицы осмотрели и, знаете, самым подходящим домом оказался Розин, — продолжала она. — Нам это очень удобно — просто канаву перешагнуть, и все. Оденемся потеплее…

Слушая Вику, Владимир Яковлевич все больше мрачнел, Наталья же, наоборот, очень оживилась.

— Мам, можно мне с вами пойти? — с надеждой спросила она.

— Нет, Наташенька, тебе нельзя, ты с дедушкой останешься, — ответила Вика. — Это может быть опасным. Ой, огурцы берегите! Ванда, брысь!

Наталья передвинула огурец к середине стола и отвернулась. По ее лицу было видно, что она обиделась.

— Вика, не надо этого делать, это действительно может быть опасно, — очень серьезным тоном сказал Владимир Яковлевич. — Вы непременно хотите туда идти?

— Конечно! — дерзко заявила моя подруга и приготовилась к борьбе.

Когда она начинала упрямиться, спорить с ней было бесполезно. Иногда можно было аккуратно, не сильно настаивая, ее переубедить, но на это требовалось время. Все ее домашние об этом знали.

— Тогда лучше, чтобы вас было больше, — вздохнув, сказал Владимир Яковлевич. — Возьмите с собой Марину с собакой, так безопасней. И у Жанны Александровны собака есть.

— Нет, — резко возразила Вика. — Жанеткин пудель нам не нужен. Он Ванду увидит — и прощай безопасность! Ну пап! Мы под кустом посидим, все увидим и тихо вернемся. Он нас не заметит. Можем даже у нас под кустами сидеть, на нашем участке, только с нашего ничего не будет видно, потому что у них крыльцо с другой стороны. Ну, если хочешь, мы вооружимся — топор возьмем или вилы.

— А если у него окажется пистолет?

— Мам, возьмите пилу, — вмешалась Наталья, — и у Людки ночью спилите лишние деревья. И дед сразу успокоится.

— Можно взять пустые кастрюли и по ним стучать, — предложила я. — Ложками, например. От такого грохота любой сбежит.

— Как бы он, испугавшись, отстреливаться не начал, — неодобрительно заметил Владимир Яковлевич.

— Юль, кастрюлями мы только друг друга перепугаем, — ответила мне Вика. — Да еще соседей разбудим. К тому же он поймет, что на него охотятся, а это гораздо опаснее, чем тихо сидеть. Ладно, хватит обсуждать, суп ешьте.

Не придя к единому мнению, все молча уткнулись в тарелки, недовольные друг другом.

После обеда моя подруга пошла в гости к Марине, а я отправилась спать. Не столько потому, что не выспалась, сколько в надежде, что приснится какая-нибудь подсказка.

Мне ничего не приснилось, а Вика, придя домой, сообщила, что Марина вечером уезжает — вместе с Чижиком. Зато Марина подарила нам оружие: газовый баллончик и игрушечный пластмассовый пистолет красного цвета.

— Не важно, что он красный, — сказала Вика по поводу пистолета. — Мы на него черный чулок натянем для конспирации; кто там в темноте разберет, что он ненастоящий?!

Потом мы немного посидели в засаде у Гор, но без успеха.

Когда совсем стемнело, мы вышли из дома на крыльцо, готовые ко всему. Впереди Вика — в старой выцветшей куртке и резиновых сапогах, с сумкой, из которой выглядывала крышка термоса; за ней — я, в пятнистой шубе из искусственного меха, в кроссовках и с зонтиком, который крепко держала поперек спиц, потому что он все время норовил открыться, а делал он это с ужасным треском — прямо-таки взрывался.

Наталья уже легла спать; Владимир Яковлевич на веранде смотрел телевизор. Небольшое пространство вокруг дома освещалось через занавешенные окна и полупрозрачное стекло в двери, но от этого окружающая нас темнота выглядела еще более глубокой и зловещей. На затянутом облаками небе не оказалось ни звезд, ни луны.

Было чуть больше одиннадцати — ведь в середине июля темнеет поздно — но казалось, что уже глубокая ночь, а мрачность и угрюмость окружающей нас природы просто не поддавались описанию.

— Баллончик не забыла? — дрожащим голосом спросила я Вику.

— Нет. И он, и пистолет — все в кармане, — прошептала она. — Фонарь не взяла, но ничего, привыкнем.Осторожней, тут ступенек совсем не видно. За эти наклонные доски слева не хватайся, это не перила, они просто так стоят, сохнут. Давай руку.

Держась за ее руку, я стала медленно спускаться, перед каждым шагом нащупывая ногой устойчивую поверхность. Через полминуты земля была уже близка, оставалась всего одна ступенька. Я с облегчением вздохнула и… потеряла бдительность. Шагнув мимо последнего кирпича, я повисла на Викиной руке и выронила зонтик, который тут же показал, на что он способен: ударившись о землю, он подпрыгнул и резко раскрылся, издав при этом звук, напоминавший выстрел из пушки. В тот же миг откуда-то выскочила насмерть перепуганная Ванда и, издав короткий вопль, в ужасе взлетела вверх по тем самым незакрепленным наклонным доскам, о которых меня предупреждала Вика. Доски с грохотом развалились, но кошка успела зацепиться когтями за деревянную стену дома и повисла на стене, будто белая шляпа на гвоздике.

— Извини, промахнулась, — обескураженно сказала я схватившейся за горло, тяжело дышащей подруге, из последних сил стараясь на рассмеяться.

На шум выскочили на крыльцо Владимир Яковлевич и завернутая в одеяло, сонная Наталья.

— Мальбрук в поход собрался… — усмехнулся Викин отец, увидев, что случилось. — Пойдем, Наташа, это не воры, это наши никак не уйдут.

— Мам, Ванду снимите, — попросила Наталья, закрывая за собой дверь.

Владимир Яковлевич прямо с крыльца подхватил кошку и вернулся вместе с ней на веранду. Мы с Викой остались в темноте одни.

— Бери зонтик, и пойдем, — сказала Вика. — Еще раз ты его уронишь — и у меня будет инфаркт!

Она повернулась к участку Розы, сделала шаг вперед и вдруг замерла. Потом, обернувшись ко мне, нервно прошептала:

— Что это?

— Бочка с водой, — прошептала я в ответ.

— Нет, рядом с бочкой, белое.

— Как будто Ванда сидит…

— Ванда в доме! Дай мне палку какую-нибудь.

Я протянула ей раскрытый зонтик. Сделав еще несколько шагов, Вика ткнула зонтиком в это белое, подошла к нему и облегченно вздохнула:

— Это всего лишь ведро для сорняков. На, сложи зонтик и иди за мной по дорожке между грядками и малиной.

Она повернулась и пошла, а я поспешила за ней, взяв зонтик и на ходу пытаясь его закрыть. Он сопротивлялся, все время раскрываясь, видимо, это было его естественное состояние. Чтобы не ударить им Вику, я отпрыгивала в разные стороны, попадая одной ногой то в клубничную грядку, то в малину. Наконец зонтик был закрыт, и я вцепилась в него изо всех сил.

Кусты малины тянули ко мне черные колючие лапы, я отмахивалась зонтиком, какие-то высокие сорняки хватали за ноги, кто-то шипел в темноте, хрипел, щелкал…

Перед канавой я остановилась.

— Что ты там стоишь? — окликнула меня Вика. — Шагай через канаву. К каким кустам идем, к смородине или к крыжовнику? Крыжовник ужасно колючий, а смородина слишком близко к Розиной калитке, это не очень безопасно, особенно если он через калитку полезет. Ну да ладно, пойдем к смородине.

Около смородины Вика достала из сумки кусок брезента, и мы уселись на него между двумя кустами.

Минут пять мы сидели молча, привыкая к темноте и относительной тишине. В этой тишине непрерывно что-то происходило: шелестели под ветром листья, прыгали лягушки, стрекотали кузнечики, летали мимо какие-то невидимые насекомые, и еще много всяких неопознанных звуков доносилось со всех сторон.

— Расскажи мне про Марину, — попросила я Вику, когда темнота перестала быть столь враждебной.

Она повернулась ко мне, но выражение ее лица я не смогла разглядеть.

— Да что тут рассказывать… После института работала в НИИ или КБ, потом ее сократили. Сейчас она маклер в какой-то фирме… С однокурсником развелась. Сын в третьем классе… Нашла какого-то кооператора, собралась за него замуж, а его в это время убили. Что еще? Иногда отдыхает за границей… Собаку свою здесь не оставляет, обычно возит ее с собой. Кроме заграницы, конечно.

«Зачем ей овчарку с собой возить? — удивилась я. — Ведь собаке здесь намного лучше, чем в Москве. Неужели Марина боится за свою жизнь? Или ей нужно охранять имущество в Москве? Нет, тогда бы она все время сидела в Москве и на дачу не приезжала. А может быть, Марине просто нужна компания? Или овчарка никого другого не слушается? Или Алла Павловна собак боится?.. Как бы это узнать?..»

— Почему? Она боится за свою жизнь? — спросила я. — Или за имущество?

— Не думаю, — ответила Вика. — Здесь, на даче, ничего ценного нет, я же знаю, как они раньше жили. А вот в Москве — возможно…

Во вновь наступившей тишине с протяжными вздохами и ворчливым жужжанием к станции подъехала электричка. Постояв немного, она издала визгливо-пронзительный гудок и медленно поползла дальше. Мы посидели молча, прислушиваясь.

Облака над нами раздвинулись, и обнаружилось, что луна на небе все-таки была. В ее бледном свете мир снова изменился, наполнившись всевозможными тенями всех оттенков. Оттенков черного и серого — не цветного, конечно.

На ближайших к нам ветках теперь можно было разглядеть каждый листочек, а на дальних — например, в листве яблонь — из общей массы выступали странные создания причудливой формы: то сказочные замки и прекрасные принцы, то неповоротливые рыцари в доспехах, то зверские чудовища с огромными ушами…

— Кто-то, кажется, к нам направляется, — шепнула я Вике.

— Нет, это не к нам, это на улице, — еле слышно прошептала она в ответ. — Кто-то мимо шагает.

Мы и так старались разговаривать тихо, а сейчас и вовсе еле слышали друг друга.

— Он так «бухает» ужасно, — прошелестела подруга. — Прямо как солдат.

Было слышно, как при каждом шаге приминалась и скрипела мокрая от росы трава; вместе с обувью отрывались от поверхности частички почвы — в общем, шуму было много.

Прошло несколько секунд. Прохожий замедлил шаг, потопал по чему-то твердому, что-то заскрипело, застучало, потом открылась калитка. Я вздрогнула и схватила Вику за руку — мне показалось, что этот тип вошел на ее участок.

— Не бойся, это Людка, крючок на ее калитке так скрипит, — успокоила меня подруга. — Знаешь, она раньше симпатичная была, да и сейчас ничего, только очень унылая и сама с собой разговаривает… И курит постоянно, дымит, как костер из мокрой картофельной ботвы, а после кашляет…

Замолчав на полуслове, Вика начала размахивать руками и покачиваться из стороны в сторону, уворачиваясь от чего-то невидимого.

— Комар прилетел по мою душу, — недовольно зашептала она. — Голодный, сволочь! Самого его не вижу, слышу только писк, но где-то очень близко. Это здесь, с моей стороны.

— Побрызгай его из баллончика, — провокационным тоном предложила я.

Скорчив в ответ страшную рожу, Вика достала из кармана спички и сигарету.

— Сколько раз курить бросала, и всегда что-нибудь случалось, — пожаловалась она, затянувшись и выдохнув сигаретный дым в куст смородины. — Вон еще кто-то по улице идет… С электрички, должно быть.

Мы молча переждали прохожего.

Луна опять куда-то делась, и стало темно — хоть глаз выколи. Хоть два глаза.

В такой темноте мне не удавалось рассмотреть даже зонтик в своей руке, да и саму руку тоже. Дивное время для вора! И все равно никто не лезет, хотя сейчас мы не заметили бы никого: ни вора, ни хозяев, ни соседей… Ни стаю голодных волков, ни отряд конной милиции, ни сторожа с ружьем…

Мне вдруг смертельно захотелось спать, все равно где — лишь бы лечь, свернуться, укрыться…

Мне всегда хотелось спать на чем-то мягком и пушистом, но сейчас я охотно согласилась бы на что угодно: на раскладушку, на железнодорожную полку, даже просто на жесткий матрас на полу.

Я представила старую, скрипучую кровать в нашей комнате на втором этаже — в данный момент предел моих желаний. Но туда еще надо было забраться по лестнице, а двигаться — даже просто пошевелиться — мне было лень. Глаза стали сами закрываться… Потом под яблоней появился диван, он был жестким, с наклонной спинкой, на него я силой фантазии уложила матрас, нет — перину, и утонула в ней.

Стоило мне закрыть глаза, как голова начинала клониться к воображаемой подушке, я тонула в перине, сверху падало одеяло… Да-да, главное — теплое одеяло!

Вдруг стало зябко, как поздней осенью — словно вот-вот пойдет снег. Одной рукой — в другой был зонтик — я подняла воротник шубы, укрыла полами колени.

— Ты что, замерзла? — спросила Вика тоном, в котором слышалось непонятное мне злорадство.

— Вот уж не думаю, что ты не замерзла, — буркнула я в ответ, хотя знала, что ей, в отличие от меня, почти всегда было жарко.

— Я — не замерзла! — гордо сказала она.

— Не замерзла?!

— Не замерзла!!

— Ну и не мерзни! — доброжелательно огрызнулась я.

— Ну и не думай! — парировала Вика.

Наша словесная перепалка меня немного взбодрила.

— Я сейчас умру, то есть засну, — обратилась я к подруге. — Давай выпьем кофе — зря, что ли, мы его с собой брали?! Да еще надо было взять поесть — я проголодалась.

Вика достала из сумки термос и чашки, налила кофе в одну из них и протянула мне. Неторопливо зевнув, я аккуратно положила зонтик рядом с собой на землю, протянула руку и тут же поняла, что совершила ошибку: зонтик взорвался, изо всех сил врубившись носом в середину куста смородины. Вика испуганно дернулась, пролив кофе, шепотом выругалась и с возмущением уставилась на меня. Я лишь виновато развела руками.

— Оставь его раскрытым, пусть рядом стоит, — прошипела она, снова налила кофе, сунула мне чашку и провела рукой по брезенту. — Куда я его пролила, на тебя?

— Вроде нет, — сказала я и отпила глоток.

— А куда же?

Поставив термос на землю, моя подруга ощупала куртку и сунула руку в карман.

— О дьявол! — воскликнула она, потом вытащила из кармана спички и сигареты и положила их рядом с собой. — Все мокрое. Почти полчашки в карман вылила! Впрочем, этой куртке уже ничто не повредит…

— А пистолет?

— Они с баллончиком в другом кармане, в правом.

Напившись, мы сложили чашки и термос обратно в сумку, вылив остатки кофе под куст смородины. Спать все равно хотелось, к тому же близость нашего дома действовала деморализующе — по крайней мере, на меня.

Вика положила промокшие спички и сигареты в сумку, потом поерзала по брезенту, похлопала по нему рукой и обратила ко мне недоумевающий взгляд.

— Подо мной земля шевелится, — сообщила она. — Там кто-то есть!

— Может, крот? — предположила я. — Крота не бойся, он не кусается.

— А если это крыса какая-нибудь? Кто еще может норы рыть?

— Лисы, волки, барсуки…

— Да ну тебя! — фыркнула Вика и замахнулась на меня, я подставила ей раскрытый зонтик; ее рука со скрипом скользнула по поверхности материала.

— Я тебя серьезно спрашиваю, — недовольно прошептала она. — Ой, он оттуда лезет, земля на брезент посыпалась. Рядом с брезентом вылезает! Ой, смотри, морда показалась!

Не соображая, что делает, Вика в одно мгновение вытащила из кармана баллончик с газом и побрызгала из него то существо, которое, по ее мнению, должно было выскочить из норы и наброситься на нее. Все произошло так быстро, что я не успела ей помешать. Я в ужасе хлопнула себя по лбу, задев при этом зонтик.

— Ты что, Вик, там же слезоточивый газ! А может — и того хуже! — нервно-паралитический!

— Вот и хорошо, — трагическим шепотом произнесла она. — Пусть его там парализует!

— Да не его, а нас! — уже не очень тихо выкрикнула я. — Бежим отсюда, пока сами не надышались!

Я подхватила зонтик, Вика — сумку, и мы помчались к нашей канаве. У канавы Вика затормозила, оглянулась и прошептала:

— Брезент забыли. Стой, я сейчас.

Согнувшись от напряжения, моя подруга нырнула под ветки яблони — чтобы срезать угол. Вскоре она вернулась с брезентом, живая и невредимая.

Потихоньку — на нашем участке торопиться было уже некуда — мы пробрались к дому между грядками и малиной. Аккуратно поднялись по кирпичам, открыли дверь и, стараясь никого не разбудить, полезли наверх — спать.

Не успели мы как следует заснуть — мне показалось, что я только что закрыла глаза, — как услышали жуткие звуки: Ванда царапала дверь когтями, пытаясь ее открыть. Ощущение от этого скрипо-скрежета было такое, будто царапали не дверь, а мои собственные уши, однако не то что встать и открыть дверь — а до двери от моей кровати было целых два метра — я даже просто шевельнуть рукой или ногой была не в силах. Глаза открыть я тоже не могла.

Мне уже приходилось видеть, как Ванда открывала двери: если не удавалось подцепить дверь лапой сбоку, она ложилась на спину, цеплялась когтями обеих передних лап за дверь снизу, а задними упиралась в дверной косяк. Дверь, если не была заперта на замок или на крючок, обычно поддавалась.

В полусне я услышала, как дверь протяжно скрипнула — видимо, открылась — и кошка, неслышно преодолев расстояние от двери до Викиной кровати, прыгнула на мою подругу, приземлившись примерно на ее талии, пробежала по ней до плеча и ткнулась мокрым носом в ее шею. Как Ванда это делает, я уже видела, и не один раз, поэтому хорошо себе представляла.

— Тяжелая ты, Ванька, — с закрытыми глазами пробормотала Вика и начала поворачиваться на другой бок.

Кошка, не удержав равновесия, съехала с ее плеча, уцепившись лапами за пододеяльник — он застонал под ее когтями — и, наверное, за Вику тоже.

— Ии-и-и, — взвизгнула моя подруга и открыла глаза. — Пошла вон, каракатица! Ой, что это у них?! Юлька, просыпайся!

На яростный шепот ошеломленной подруги я реагировала медленно, с трудом разлепляя отяжелевшие веки. Когда мне это удалось, я тоже потрясенно уставилась в окно.

В доме Розы горел свет!

Точнее, не в доме, а в комнате на втором этаже, и не свет, а фонарик — довольно слабый, такой, чтобы не видеть деталей из соседнего, то есть нашего, дома. Но достаточно было самого факта!.. Ведь у Розы в доме кто-то находился! И не просто находился, а что-то искал, размахивая фонариком!

Это был тот самый вор, которого мы караулили на ее участке всего лишь полчаса назад!

— Какой наглец! — взволнованно прошептала Вика, привстав на кровати. — Как жаль, что мы оттуда уже ушли.

— Наоборот, — тоже шепотом ответила я, опираясь локтем на подушку и пытаясь разглядеть в окне хоть что-нибудь. — Что бы мы стали делать, столкнувшись с ним среди ночи около чужого крыльца?! Из дома наблюдать гораздо лучше.

Вика покачала головой и еще раз сбросила с кровати вернувшуюся Ванду, которая пыталась улечься на ее подушке. Обидевшись, кошка взмахнула хвостом, вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице. Вверх она забиралась легко и быстро, а вот вниз — с большим трудом, медленно и шумно: сначала на каждую ступеньку сбоку ставила передние лапы, потом подтягивала туловище и с грохотом переносила всю тяжесть на задние. У-ух! Бух! У-ух! Бух! Шум разносился по всей улице. Впечатление было такое, как будто по ступенькам кто-то скачет в тяжелых сапогах. И не просто скачет, а очень торопится.

Фонарик в соседском доме замер и вдруг погас.

— Кошки испугался, сволочь! — яростно выдохнула Вика и рывком села на кровати. — Теперь его в темноте не видно, а крыльцо у них с той стороны, как он выйдет, мы не увидим! Вставай быстрее, пойдем его ловить!

Ловить! Куда уж нам его ловить, подумала я. У него, возможно, настоящий пистолет, а у нас — игрушечный. Если мы его на месте преступления застанем, он нас, как нежелательных свидетелей, и «убрать» может. Ну уж нет! Этого мы делать никак не должны, ведь в подобных случаях Вика совершенно забывала про осторожность. Надо было каким-то образом ее разубедить, вернее, убедить не рисковать понапрасну. Лучше из окна посмотреть, как он выберется из дома и куда пойдет. Там, у Розиной калитки, как раз фонарь горит, может, удастся вора разглядеть.

— Пока мы будем одеваться, собираться и шуметь, он успеет к нападению приготовиться, а то и просто убежать, — взволнованно прошептала я, попытавшись вложить в свои слова как можно больше пафоса допустимой громкости. — А если он вооружен, и мы столкнемся с ним в дверях, ты представляешь, что будет?! Мы же не милиция! Лучше давай в окно понаблюдаем.

— Бесполезно, — недовольно вздохнула Вика и легла обратно.

Да, верно, бесполезно, даже если он полезет через окно, мы его не увидим. В нашу сторону выходило только одно окно — на втором этаже, остальные окна нам не были видны. К тому же он еще может в доме какое-то время сидеть, пока не успокоится и не проверит, что вокруг все тихо. Так что нам остается только спать, успокоила я себя. Ну а утром разберемся! Если это все тот же наш приятель-вор, то никуда он от нас не денется, а раз жертв нет — можно не торопиться.

На следующее утро мы не бегали, мы — и то с большим трудом — поднялись с постели лишь в девять часов. Владимир Яковлевич с Натальей, голодные, ждали на веранде и предъявили свои претензии и упреки спускающейся по лестнице Вике, обещая умереть от голода через десять минут.

— Не могли сами вчерашнюю кашу подогреть?! Все равно, кроме вас, ее никто не ест! — недовольно буркнула моя плохо выспавшаяся подруга. — Что вы, интересно, тут делаете, когда я в Москву уезжаю?! Отстаньте от меня, я сначала умываться пойду!

Через несколько минут на плите грелась манная каша, а рядом с ней на сковородке для нас с Викой жарилась яичница.

Наталья и Владимир Яковлевич сидели за столом над пустыми тарелками и не сводили с Вики горящих глаз — только что ложками не стучали!

— Да подождите вы, каша еще не закипела! — укоризненно произнесла Вика, не выдержав их голодных взглядов. — Она даже еще не горячая!

— Ничего, давай ее сюда, — потребовал Владимир Яковлевич. — Каша не чай, может быть и теплой!

Вика разложила кашу по тарелкам и поставила на стол сковородку с яичницей.

Наталья добавила в свою тарелку столовую ложку варенья из черной смородины и размешала, отчего каша изменила свой приятный сливочно-белый цвет на непривычный серо-фиолетовый.

— Мам, расскажи, поймали кого-нибудь? — спросила она, с довольным видом отправив в рот ложку каши.

Вика вкратце рассказала о ночных событиях. У Натальи загорелись глаза, а Владимир Яковлевич пожал плечами.

— Видишь, Вика, как все решилось, — спокойно сказал он. — К нам он точно не полезет. Еще не было случая, чтобы он забрался на два соседних участка, так что прекращайте ваше расследование.

— Ну уж нет! — запальчиво воскликнула Вика. — Теперь — ни за что!

— Я уже все съела, — вмешалась Наталья. — А что к чаю?

— Есть сыр, а также абрикосовый джем.

— Я после завтрака в Правление пойду, — поставил нас в известность Владимир Яковлевич, налив себе чаю. — Взносы за квартал платить надо, и за электричество — тоже.

— Ты там поинтересуйся, пока в очереди к кассиру стоять будешь, — предложила Вика. — Может, что-нибудь дельное об ограблениях скажут.

— Ай, мам, тут щепка, в джеме, я чуть зуб не сломала! — возмущенно воскликнула Наталья, протягивая руку. — Смотри какая!

— По-моему, это кусок ящика, — произнесла Вика, взглянув на деревяшку длиною сантиметра в три. — Ну и что?! Не съела, и ладно.

— Лучше джем с ящиком, чем колбаса с будкой! — добавил Владимир Яковлевич. — Ну, я пошел.

— Ну, ребята, у нас появился подозреваемый! — заявил, вернувшись, Владимир Яковлевич. — Мы кое с кем посоветовались…

— И решили! — презрительно фыркнула моя подруга. — Все понятно: Жанетка сказала!

— Да послушай же ты! — убежденно продолжал он. — Жанна всех знает, она же член Правления. Так вот, есть у нас в числе прочих сторож, зовут Колей…

— В числе кого?.. — осторожно поинтересовалась я.

— В числе прочих сторожей. Он горький пьяница, у него трое детей, ему лет тридцать пять. Все, что получает, пропивает, а детей кормить надо! Мы…

— Жанетка, — вставила Вика.

— … думаем, что он может воровством промышлять.

— Но он же ничего не брал! — перебила его Вика.

— Ты будешь меня слушать?! — возмутился ее отец. — Хорошо, вечером придет Жанна, она сама все расскажет.

— К нам?! — завопила Вика. — Она?!

— К нам! — твердо сказал Владимир Яковлевич. — К ужину. И давай без истерик.

Обедали мы порознь: сначала Наталья с дедом, потом мы с Викой. К концу обеда моя подруга все же смирилась с тем, что ее ждет, поэтому, вымыв посуду, мы — в ожидании гостьи — приступили к уборке дома: подмели и вымыли полы, протерли все горизонтальные поверхности, а также стекла в окнах, повесили чистые полотенца и новые занавески. Когда Вика решила по второму разу вымыть посуду, я взбунтовалась.

— Если ты еще организуешь показательную прополку, я сразу же уеду в Москву, — пригрозила я. — Мы уже сделали все, что могли. Траву красить не будем, мы не в армии!

— Ладно, — кивнула Вика. — Давай вытрясем коврик из комнаты и на этом закончим.

Мы взяли коврик за углы, отошли от дома и аккуратно встряхнули. Пыль полетела на Вику.

— Ветер дует не с той стороны, — поморщилась она. — Иди назад. Теперь развернись и встань поперек дороги.

— Сейчас вся пыль окажется на клубнике, — предсказала я. — Мне ее жалко.

— Ладно, обойди бочку, около дома будем трясти. Дальше иди, чтобы на крыльцо не попало.

Крыльцо Вика подмела, но укреплять ступеньки не стала, заявив, что не хочет делать это из принципиальных соображений.

— Чем ее кормить, как ты думаешь? — энергично встряхивая коврик, продолжала она.

— А что у нас на грядках выросло, кроме огурцов и клубники?

— Да ничего, вроде бы… Кабачки не выросли, капуста тоже… А, знаю! Молодую картошку сварим. Со сливочным маслом, укропом и чесноком будет вкусно. И огурцы. Ой, мы лилии пылью засыпали.

— Ничего, они несъедобные, — сказала я.

— Ага, — рассеянно кивнула Вика. — Отнеси коврик и пойдем картошку подкапывать.

Когда появилась Жанна, картошка доваривалась на плите, молодой чеснок и мелко нарезанный укроп лежали на столе, и даже тарелки были расставлены.

Жанна выглядела на все сто, если не больше (процентов, естественно, а не лет), и была необыкновенно приветлива и любезна. Увидев это, Вика тут же надулась и просидела так весь вечер, почти не принимая участия в разговоре. В результате расспрашивать гостью пришлось мне.

— У на-ас работают четыре сто-орожа, — начала рассказывать Жанна. — Они весь го-од участки охраняют, и зимо-ой тоже. Оди-ин из них — Колька. Говоря-ат, он бывший милиционер, его-о за пьянство выгнали — вроде бы, он казенное иму-ущество пропил. Украл и пропил. И здесь ведет себя о-очень подозрительно.

— А зачем же его сюда работать взяли? — удивилась я. — Или здесь думают, что вору лучше всего работать инкассатором, а алкоголику — на ликеро-водочном заводе?!

— А кто-о сюда пойдет?! — пожала плечами Жанна. — На такие-то деньги! Разве что пенсионеры, так от ни-их толку мало. А этот — ме-естный, молодой, всех знает, на маленькую зарпла-ату согласен.

— Вот это-то и странно, — прокомментировал Владимир Яковлевич. — Непонятно, почему он на такую зарплату согласен! Вдруг он краденым нехватку денег компенсирует?! Особенно, когда у него запой…

— И вы думаете, что это он на дачи залезал? — спросила я. — А почему он ничего не брал?

— Я, конечно, не уве-ерена, — ответила Жанна. — Но я ду-умаю, что он сейчас воровать не будет. А во-от зимо-ой, когда здесь никого не-ет, а есть только он, который са-ам все охраняет, он может вынести с дач все, что уго-одно, и продать по дешевке. Поэтому я полага-аю, что залезал он просто та-ак — посмотреть.

— То есть на разведку вышел, — подвела итог я. — А беспорядок устраивал для чего?

— Например, для маскировки, — подсказал Владимир Яковлевич.

Жанна согласно кивнула и продолжала:

— Работают на-аши сторожа посменно — дежурят сутками…

— С кем?! С утками? — не очень вежливо перебила ее Наталья.

— Ка-ак?.. — неуверенно произнесла сбитая с толку Жанна и в недоумении замолчала.

— Ну, с утками! — выразительно повторила Наталья. — С курами, с собаками…

— По-моему, это старая шутка, — буркнула Вика. — Где-то я ее уже слышала…

— А для меня — новая! — обиделась ее дочь.

— Здесь же, наверное, и слышала, — спокойно сказал Владимир Яковлевич. — Или сама так говорила. У нас шутки часто повторяются, — обратился он к Жанне. — Не обращай внимания.

— Они дежурят сутки через тро-ое, — певуче продолжала Жанна, немного успокоившись. — С девяти утра до девяти утра. Колькина сме-ена теперь через день — в понеде-ельник.

Картошка уже исчезла с тарелок, и на десерт была предложена клубника, с молоком или сметаной, кто как хочет. Положив себе клубники, Владимир Яковлевич включил телевизор.

— А как он выглядит, ваш Колька? — спросила я.

— Ма-аленького роста, худой, темные во-олосы, невыразительные, мелкие черты лица-а, — начала объяснять Жанна, — разгова-аривает обычно нецензу-урно.

— Да-да, точно, — подхватил Владимир Яковлевич. — Сплошные «матери», «блины», и прочие междометия… Если хотите, девочки, я вам его покажу. И остальных сторожей тоже.

Жанна положила себе клубнику из миски в блюдце, посыпала ее сахарным песком и полила сметаной.

— Шампунь «wash and go», — произнес, нагревшись, телевизор. — Прекрасные волосы и никаких хлопот!

Владимир Яковлевич громко фыркнул и уткнулся в тарелку. Остальные дружно повернулись к нему.

— Это ж надо! — насмешливо заявил он. — Пришло же кому-то в голову назвать шампунь для волос «вошь»!

— Молодцы, ребята! — одобрила Вика.

Жанна вдруг закашлялась, положила ложку и, взмахнув рукой, поднялась из-за стола. Она кашляла и кашляла, не в силах вымолвить ни слова, и Владимир Яковлевич решил проводить ее домой.

— Что там было, у нее в блюдце? — спросила Вика, когда они ушли. — Кость или ветка? Только не говорите, что ей попалась клубника с корнями!

— Ты что, при чем тут клубника? — улыбнувшись, возразила я. — Это она вошью подавилась! Больше к вам, наверное, не придет.

— Какие у нас планы? — обратилась ко мне подруга после завтрака. — Папа ушел, Наташка тоже… А мы куда пойдем?

— В парник, — предложила я. — Огурцы с помидорами нас там с нетерпением ждут.

— Не-ет, — томно протянула она. — В парник не хочу. Оттуда участок Розы не видно.

— Тогда грядки полоть.

— Лень… Лучше кофе сварим, достань кофемолку. А потом… потом посмотрим. Не исключено, что потом Роза приедет.

Со вчерашнего утра мы с волнением ждали приезда Розы, нам хотелось посмотреть, что будет, и узнать подробности, хоть мы и были уверены, что все окажется как всегда — жуткий беспорядок, но все вещи целы. К тому же мы не знали, как распространяется информация — может быть, в этом все дело? То есть в чем-то таком, что при передаче через третьи руки теряется, и его никак нельзя потом восстановить.

Не успели мы включить кофемолку, вернее, только успели ее включить, как на крыльце раздался грохот, а затем стук в дверь: прибежала возбужденная Роза.

— Вика! Вика! Что случилось! — закричала она, ворвавшись на веранду словно маленький тайфун, плюхнулась на табуретку и затараторила, размахивая перед моим носом кухонным полотенцем, которое притащила с собой. — Я одна приехала, а у меня в доме что творится! К нам вор залезал! Все раскидано! Вещи на полу валяются, будильник с подоконника на пол сброшен, ничего найти не могу! Вилки пропали! Что теперь делать-то?! В Правление побегу заявлю!

— Да, конечно, Роза Дмитриевна, — с неискренним сочувствием кивнула Вика. — Только сначала получше проверьте, что еще пропало.

Не дослушав, Роза вскочила, выбежала из нашего дома, козой проскакав по кирпичам, и помчалась к своему участку, что-то рассерженно бормоча по пути.

— Она сначала всем соседям расскажет, лишь затем в Правление побежит, — с уверенностью сказала мне Вика. — Но это он! Наш вор.

— Он! — подтвердила я.

— Что делать будем?

— Думать. Думать и наблюдать. Пойдем, сейчас нам нужно найти дело на участке, чтобы Розу было видно и слышно.

Для наблюдения за соседкой мы уселись на скамейке.

Роза обсуждала с проходившей по улице какой-то своей знакомой, седой теткой в длинном сарафане, кражу вилок, а также ножей и трех стаканов, а еще два якобы потерянных стакана уже нашлись.

Обсуждение было достаточно громким, чтобы услышали не только мы, но и еще десяток участков.

Роза причитала и возмущалась, знакомая охала и кивала, а мы внимательно слушали.

— Вы бы ценные вещи-то прятали, Роза Дмитриевна, когда уезжаете-то, — посоветовала Розе ее знакомая после большой порции соболезнований.

— Здравая мысль, — прокомментировала Вика, достала из пачки сигарету и закурила.

— А я прячу, — гордо сказала Роза. — Посуду — в книги, а продукты — в одежду, а сейчас вот вилки и ножи найти не смогла. Украли их, украли!

— Вы получше поищите, — предложила знакомая. — Может быть, найдете.

— Тоже здравая мысль, — заметила Вика. Я согласилась.

— Зачем я буду искать?! — возмутилась Роза. — Взяли их! Что я, не знаю?!

Бросив знакомую, она побежала к дому, провела в нем минуты три, потом выскочила, обежала дом кругом; согнувшись под прямым углом и опустив голову почти к земле, она стала бегать по своему участку. Иногда останавливалась, наклонялась еще ниже, словно что-то обнюхивала, потом возвращалась назад и начинала поиски сначала.

— Вик, она ведь следы ищет, — схватив подругу за руку, прошептала я. — Надо бы поближе подойти.

— Ага.

Перегнувшись через спинку скамейки, Вика бросила окурок в канаву, и в это время мы услышали гневные выкрики Розы.

— Вика, это всё вы виноваты! Он через вас шел! Вот следы, это с вашего участка, вы калитку не запираете, а потом к нам воры залезают! Идите сюда, сами посмотрите! Вон у вас в грядке такие же следы; я на Правлении этот вопрос поставлю, безобразие!

Подойдя к Розе ближе, мы заинтересованно уставились на клубничную грядку. Надо же, следы! И похоже, что они… ну да, правильно, как раз здесь я воевала с зонтиком, так что следы эти — мои.

Моя подруга пошла за соседкой дальше на ее участок, я поспешила за ними, хотя уже знала про следы практически все: вот эти, от кроссовок — мои, а с ромбиками, от резиновых сапог — Вики, Роза их пока не заметила. Зато рядом с Розиным крыжовником, это под ее окном сбоку от крыльца, был овальный след с кружочками и без каблука — судя по размеру, это мужские кроссовки, они больше, чем мои. Этого Роза пока тоже не заметила, она показала Вике лишь мои следы — на тропинке, среди кустов смородины и у нас в клубнике, причем следы в обе стороны. Правильно, я же там ходила! Чертов зонтик!

Хотя сейчас на мне были босоножки, я постаралась побыстрее сбежать на свой участок и принялась изучать свои следы в клубничной грядке. Конечно же, они мои, размер мой — на всякий случай я сравнила с босоножками, поставив ногу рядом, — да и прыгала я с зонтиком именно здесь. И эти следы мои, на дорожке, и эти в малине, и эти, и… нет! Вот эти, у бочки, не мои, они с кружочками! Чужие следы, и на нашем участке! Надо же!

Вернулась Вика, и я шепотом объяснила ей ситуацию, стараясь смотреть в другую сторону, не на следы, и не размахивать руками.

— Значит, он действительно шел через нас?! — прошипела она в ответ. — И у него есть кроссовки?! А как размер определить?

— Линейкой, — подсказала я. — Двадцать пять сантиметров — это примерно тридцать восьмой.

Идти он мог не только через нас, подумала я, а и через Людку тоже — у нее забор достаточно удобный для перелезания, вот только рассмотреть следы на ее участке нам вряд ли удастся. Там вся земля покрыта ковром из травы и прошлогодних листьев. На нем никаких следов не остается.

Мы измерили следы мужских кроссовок и сделали два вывода: у преступника, во-первых, есть кроссовки, уж они-то должны быть его собственными, а во-вторых, — приблизительно сороковой размер.

— У зятя размер ноги небольшой, — рассеянно пробормотала Вика. — Сороковой, наверное, и есть. Ну а у Кольки, интересно, какой? Пап, — обратилась она к проходящему мимо нас Владимиру Яковлевичу, оглянулась, увидела на соседнем участке Розу и, понизив голос, зловеще зашипела: — Нам нужна Жанетка. Приведи ее на ужин, мы будем ее допрашивать.

Мы сварили вермишель, поджарили куриные ножки и сделали салат.

Жанетка пришла ровно в семь, и все без промедления сели за стол.

— Тот вор, который позавчера залез к нашей соседке, к Розе Дмитриевне, опять ничего не взял, — сказала Вика, разложив по тарелкам еду. — Хотя Роза и говорит, что у нее пропали вилки, но мы думаем, что она забыла, где их спрятала, поэтому и найти не может. Она еще что-то про ножи говорила, видимо, их тоже спрятала. Вам хлеб нужен? Нет? А соль?

От хлеба Жанна отказалась, и Вика продолжала:

— Так вот, нам хотелось бы знать, что позавчера вечером делал сторож Колька.

— Отку-уда я-то зна-аю, — задумчиво протянула гостья и положила в рот кусочек курицы. Прожевав, она добавила: — Тогда не его смена была-а, позавчера Федор Николаевич дежу-урил. Это мой сосе-ед, я его хорошо знаю, он со сто сорок первого участка. Я его спрошу-у, может быть, он что-то видел.

— Спасибо, Жанна Александровна, — благодарно улыбнулась моя подруга. — Добавить вам салата? А еще Роза обнаружила следы, ведущие на наш участок. То есть и с нашего участка к ней, и обратно — на наш. И мы хотели бы узнать размер ноги Кольки, а также на его кроссовки посмотреть.

— Следы там, в основном, мои, — уточнила я, — только Роза об этом не знает, да и вилки ее мне совсем не нужны, у нас своих хватает. Однако там есть чужой след — и у нее на участке, и у нас. Так что на нашем участке этот тип все же был.

— Боже мой, — вдруг воскликнула Жанна и демонстративно схватилась за сердце.

— Тебе валокордина? Корвалола? — забеспокоился Владимир Яковлевич. Достав пузырек, он попытался его открыть, но Жанна отрицательно покачала головой.

— Мам, а про вилки ты откуда знаешь? — встряла Наталья.

— Ты гуляла весь день, а она всем рассказывала, — ответила Вика и снова повернулась к Жанне. — Вам лучше? Мы не пострадали, он здесь только прошел.

— Нога у Кольки маленькая, — глубоко вздохнув, произнесла Жанна. — Он ведь небольшого роста. А что, вилки действительно украли?

Вика пожала плечами и скорчила ехидную рожу в адрес Розы, не сводя при этом глаз со своей вилки.

— Роза — жертва склероза, — хихикнула Наталья.

Вика скептически фыркнула и бросила на дочь уничтожающий взгляд.

— Рифма примитивная, — с легким раздражением произнесла она. — И по смыслу не интересно!

— Зато соответствует содержанию, — заступилась за Наталью я. — Все же десять лет — это не двадцать, могла бы отнестись к дочери более снисходительно.

— Ты сама-то сколько лет остроумию училась? — проворчал Владимир Яковлевич. — Не мешай ребенку тренироваться!

Швырнув вилку, Вика вскочила со стула. Наталья, у которой нос подозрительно покраснел, а в глазах появились слезы, отвернулась к окну.

Внезапно Жанна побледнела, потом позеленела и снова приложила руку к сердцу. Владимир Яковлевич бросился к ней, а Вика схватила пузырек с валокордином.

— Ты чем это открывал, ножиком? — нервно спросила она отца.

— А ты чем думаешь? — буркнул он, не отвлекаясь от Жанны.

— Я думаю, ножиком, — недовольно ответила Вика, взяла нож и его острый край попыталась просунуть под плотно притертую пластмассовую пробку.

— Головой надо думать, а не ножиком! — выразительно посмотрев на Вику, заявил Владимир Яковлевич. — Если ножиком открывать, дырка будет.

— Ну и открывай сам, — обиделась Вика. — Наташа, достань из буфета валидол.

От валидола гостье стало немного лучше.

— Послушайте, — тихо сказала она. — Мой сосе-ед, сторож, он собирает вилки, у него-о коллекция вилок… — она еще раз глубоко вздохнула, а мы, затаив дыхание, выжидательно-внимательно следили за каждым ее движением. — У него их очень много, есть очень старые, разные…

— Это он залезал! — не дослушав до конца, воскликнула Вика. — А нога у него большая? Папа, покажи ей свой ботинок! Это сорок третий размер.

— У него больше, он очень высокий, я хорошо помню — он как-то канаву чистил и на мои «анютины глазки» наступил…

Вика еле слышно хмыкнула, но я строго посмотрела на нее и демонстративно нахмурила брови: гостью обижать насмешками нельзя! Во-первых, она гостья, а во-вторых, пользы от нее еще могло быть много — узнать про ее соседа-сторожа можно было только от нее. Не важно, что он сам великан, он ведь мог и нанять кого-нибудь…

— Ну? — скептически спросила Вика.

— Конечно, — кивнула я.

— И что? — продолжала она.

— Пока ничего, — глубокомысленно заметила я. — Но дальше будет хуже…

— О чем это вы? — вежливо поинтересовался проходивший мимо нас Владимир Яковлевич.

— Понятия не имею, — пожала плечами Вика.

— И я тоже, — подтвердила я.

Мы сидели на бревне рядом с крыльцом. Больше сидеть было негде: в доме слишком душно, а на скамейке нельзя — приехала Людка и слонялась по своему участку, развесив уши.

— Нам и здесь поговорить спокойно не дадут, — вздохнула моя подруга, кивнув сначала на Людку, потом в противоположную сторону: по своему участку носилась Роза, прислушиваясь к каждому звуку. Иногда она останавливалась и рассматривала нас из-за кустов. — Ой, Ванда, не толкайся! Я же упаду!

По бревну к Вике подбежала кошка и с разбегу ткнулась лбом в ее бок. Пушистый, с приятной мордой, рыжевато-коричневый кот, преследовавший нашу белую красотку, остановился поодаль.

— Может, пойдем в лес, погуляем? — предложила я. — Или за грибами?

— Ладно, пойдем, — без энтузиазма произнесла Вика. — Ой, куда ты лезешь, каракатица?

Ванда оставила бесплодные попытки подставить свой лоб под Викину ладонь — чтобы погладила — и вспрыгнула ей на плечо с намерением улечься живым воротником вокруг ее шеи.

Открылась дверь, и на крыльцо из дома вышла Наталья.

— Наташенька, сними ее, пожалуйста, — попросила Вика, не поворачивая головы.

Наталья аккуратно спустилась по ступенькам, обошла бревно, подошла к Вике сзади и протянула руку, но в этот момент Ванда спрыгнула сама, пролезла под бревном и легла на землю перед Викой. Наталья села на бревно рядом со мной.

— Не слишком ли она пушистая? — спросила я, рассматривая кошку. — Особенно на животе.

— Ты думаешь, беременная? — откликнулась Вика.

— Ой, мам! — воскликнула Наталья. — А если у нее от того мордоворота котята родятся? Представляешь?! Он же глупый, страшный, и характер у него плохой — вредный. Помните, тетя Юля, — повернулась она ко мне, — приходил такой мордоворот с белой нижней челюстью, толстый такой! Он ее поклонник!

— А этот маленький желто-коричневый кто? — спросила я.

— Этот никто.

— Какой красивый никто! — улыбнулась я. — Лучше бы котята были от него.

— Сейчас проверим, — сказала Вика и хлопнула ладонью по колену. — Ванда, сюда!

Кошка не заставила себя долго ждать, прыгнула к Вике на колени и ткнулась носом в ее подбородок.

— Уйди, морда усатая! — фыркнула Вика, пытаясь уклониться от мокрого кошачьего носа и колючих усов, и провела обеими руками вдоль всей кошки — от морды до задних лап.

— Не похоже, — констатировала она. — Впрочем, на первом месяце обычно еще не заметно.

— Да у нее вся беременность от силы месяца два, — возразила я. — Куда пойдем разговаривать?

— Наташенька, пойдешь с нами? — поинтересовалась Вика у дочери.

— Нет, мам, — протянула та в ответ. — У меня дела…

Мы вышли через лесную калитку и, пройдя немного вдоль забора, углубились в лес. Березы здесь не попадались; все было усыпано хвоей, и росли худые, ободранные елки высотой с пятиэтажный дом. Грибов не было совсем, даже поганок.

Потом среди елок стали появляться кусты лещины и пробиваться кое-какая травка. Стало светлее. Осенью тут могли бы расти опята, но сейчас — пусто.

— Ты какие грибы заказываешь? — обратилась я к Вике. — Подберезовики устроят?

— Ладно, пусть будут подберезовики, — милостиво согласилась она. — Хотя бы один.

Через некоторое время мы повернули направо и подошли к железной дороге. Переходить ее или нет? Пожалуй, перейдем.

— Там тоже дачи, — предупредила меня Вика.

— Зато там березы, — ответила я. — Вперед!

Под березами хлюпала вода. Не годится — грибы в лужах не растут. Там же, где было посуше, землю покрывал ковер из папоротников. Через месяц здесь вырастут чернушки, а сейчас надо идти дальше.

Минут через десять я огляделась вокруг и, наконец, заметила вдали подходящие березки. Правда, за ними тоже виднелись деревянные домики, там, наверняка, все исхожено вдоль и поперек, но ничего, уж один-то гриб я всегда найду!

Мы подошли ближе. Вот они, нужные березки, и среди них иногда молодые елочки, на достаточном расстоянии друг от друга.

Я замолчала и, наклонив голову, принялась внимательно разглядывать траву между корнями, в то время как Вика задумчиво брела рядом, окидывая деревья рассеянным взглядом.

«Так, дорогая, смотри левее, — сказала я себе. — Теперь правее, там травы меньше… А вот и наш красавец!»

— Вижу, — доложила я.

— Где? — встрепенулась Вика.

— Рядом с березой. С другой стороны от этой березы — елка. Ищи.

Я отошла в сторону и приготовилась наблюдать за действиями подруги. Безрезультатно потоптавшись на месте, она попыталась проследить направление моего взгляда, но я была к этому готова и смотрела только на нее.

— Сообщаю приметы, — доброжелательно сказала я. — Рост двадцать два сантиметра, в шляпе. Шляпа цвета горького шоколада, бархатистая, снизу светло-кремовая, диаметром двенадцать сантиметров. Ножка сероватая, почти без крапинок, ровная. Возраст предпенсионный. Ищи.

Вика покрутила головой в разных направлениях, а я украдкой бросила на гриб еще один взгляд. О! Рядом второй подберезовик!

— Рядом с первым, сантиметрах в тридцати от него, растет его родственник, — сообщила я, предварительно отвернувшись. — Тинэйджер. Рост десять сантиметров, шляпка маленькая, круглая, похожа на каску и блестит как синтетический бархат. Цвет — как у старого шоколада, пролежавшего два месяца в холодильнике.

— А береза от нас далеко?

— От меня — три метра. И полметра от нее до елки.

Вика обошла шесть ближайших к нам берез и вернулась ни с чем.

— Ты меня разыгрываешь, — недовольно бросила она. — Давно ты стала такой наблюдательной?!

— Наблюдательность надо тренировать, — чуть улыбнувшись, назидательно сообщила я. — Вдруг придется открыть детективное агентство?..

Вика вздохнула и прислонилась спиной как раз к той березе, у которой ее ждали подберезовики. Первый, скорее всего, был червивым.

— А еще можно развивать умение мыслить логически. Например: скажи мне, кто не рискует, тот что?..

— Издеваешься? — недоверчиво произнесла она, но я неотставала. — Ну, тот…

— Быстрее думай!

— Ну… Ну, не пьет шампанское. Это всем известно с детского сада.

— Неправильно! — самодовольно ухмыльнулась я. — Тот не выигрывает! И уже как следствие — не пьет шампанское.

— Ты меня специально запутала, — обиженно пробормотала Вика. — Я думала, здесь что-то сложное…

— Извини, я не хотела. Стой, гриб раздавишь!

— Ой, точно! Вот они! — радостно воскликнула подруга, мгновенно забыв обиду.

Грибов было мало, и тратить полдня на какой-нибудь десяток подберезовиков нам не хотелось. Перед тем как повернуть к дому, мы присели отдохнуть на ствол упавшего дерева. Вика, казалось, уже забыла про зятя и была весела и активна как обычно.

— Ну все, переходим к обсуждению серьезных проблем! — заявила она.

Обсуждение серьезных проблем затянулась почти на час. В результате мы пришли к некоторым выводам.

Основным подозреваемым у нас считался сторож Колька, который был подозрителен своим образом жизни, в том числе и бывшим, а еще — размером ноги. У него были хорошие возможности: он знал обстановку (как сторож) и, наверняка, был знаком со всевозможными перекупщиками краденого (как местный житель и особенно как бывший милиционер). Кроме того, зимой он был здесь один, что очень удобно: хочу — охраняю, а хочу — сам ворую.

Пропажу вилок у Розы не стоило считать достоверным фактом, она вполне могла их через некоторое время найти; на второго сторожа, Федора Николаевича, больше ничто не указывало, следовательно, его кандидатура отпадала.

Неясно было, кто сидел в шалаше у Горы, но уж явно не зять — с какой стати ему за самим собой следить?! Так что он на роль вора тоже не подходил.

Почему вор залезал по вторникам и четвергам, также было понятно: в эти дни на участках бывает меньше всего народу. В выходные приезжают все, причем кто в субботу, а кто и в пятницу вечером. Некоторые и уезжают не в воскресенье, а утром в понедельник. А если кому-то нужно здесь быть среди недели — поливать, например, или продукты привезти, — то он старался приехать в среду — ровно в середине недели — и, возможно, уехать в четверг утром. Так что вторник и четверг самые безопасные для вора дни. В эти дни меньше вероятность, что кто-нибудь появится не только на выбранном участке, с замком, но и на соседних.

Единственное, что осталось совсем непонятным, — его цель. Он или что-то брал, или ничего не брал, других вариантов нет. Если брал, то что-то незаметное, поэтому трудно сразу определить, что это. Что может быть таким незаметным?

— Не знаю… — задумчиво протянула Вика. — Может быть, что-то маленькое…

— Так, — одобрила я. — А еще?

— Редкое. Старое. Ненужное.

— Прекрасно. А если он ничего не брал, то для чего залезал? Участком ошибся или еще что? Могла ли быть у него какая-то другая цель?

— На разведку — посмотреть, что можно забрать, если еще раз залезет, — предположила Вика. — Но чтобы подтвердить эту версию, придется ждать, когда он по второму разу начнет залезать.

— Напугать кого-нибудь хотел, — сказала я. — Или проверить свои силы, то есть проверить, что он может влезть на чужой участок.

— Тогда можно было бы одним участком ограничиться, зачем на несколько лезть? — произнесла Вика. — О! Может быть, он интересовался замками — решил укрепить свой участок, а какие замки поставить — не знал. Вот и пошел проверять.

— А зачем беспорядок? Что еще, кроме маскировки, ты можешь придумать?

— Так активно искал, что времени на уборку не хватило. А еще — забыл, что где лежало, поэтому не смог на место положить.

— Склероз? — улыбнулась я. — Ты хочешь сказать, что он старый совсем? Или что у людей вещей слишком много?

— А еще «назло кондуктору», — не слушая меня, продолжала Вика. — Если его цель — напугать, то, чтобы все узнали, что он в этом доме был.

— А кому, как ты думаешь, надо пугать владельцев богатых домов?

— Бедным, — не задумываясь, ответила она. — И злым. Злым и бедным. Сторож Колька подходит.

— Теперь следующий вопрос: получил ли он то, за чем лез? Добился поставленной цели?

— Я думаю, — нет. Он ведь лезет на другие участки, значит — продолжает искать.

— А я думаю, — возразила я, — что поставленной цели он добился, иначе для чего ему все время залезать в одинаковые дома? Не нашел — лезь в другие, непохожие, а нашел — продолжай в том же духе, ты на верном пути!

— Если он получил то, что собирался, но продолжает залезать на дачи — значит, он получил не все, что хотел, — подвела итог Вика. — И будет залезать дальше. Что ж, а мы будем его ловить.

Мы направились домой, рассуждая по пути о каких-то мелочах, перешли обратно железную дорогу и решили пройти по платформе, чтобы не продираться сквозь кусты и не прыгать по кочкам. Вика весело помахивала пакетом с найденными грибами и вдруг резко затормозила рядом с расписанием поездов — у доски с объявлениями. Окинув их пристальным взглядом, она прочитала дрогнувшим голосом: «Продаются холодильник, телевизор, велосипед. Обращаться на участок номер сто сорок один. Федор Николаевич».

…Он вышел из сторожки, спустился по трем ступенькам, сплюнул и не очень твердой походкой пошел по улице. Перед поворотом постоял немного, подумал и повернул направо. Повернул и, не торопясь, двинулся вперед.

Как только он скрылся из вида, мы с Викой бросились за ним, а за нами — Марина с Чижиком. Мы все вместе, втроем, следили за сторожем Колькой.

Сначала мы немного поспорили на тему: «зачем скрываться?» Ведь удобнее было бы делать вид, что мы просто гуляем с собакой. Однако Вика была другого мнения.

— Это нам удобнее, — убежденно сказала она, — а ему это может мешать. Вот представь, ты хочешь куда-то залезть или что-то внимательно рассмотреть, а вокруг тебя кто-то гуляет. Ведь ты же, увидев этих гуляющих, не станешь делать то, что собиралась! Поэтому мы с тобой будем прятаться. А Марина с Чижиком — как хотят.

Колька шел слегка зигзагом, почти как Чижик, который тащил свою хозяйку то от куста к кусту, то от одной канавы к другой. Марина была вынуждена передвигаться в режиме своей собаки, а мы с Викой старались не попадаться Кольке на глаза и, хотя он обычно не оглядывался, скрывались в канаве, точнее — между канавой и забором. Обычно там росли кусты, а иногда и деревья — в общем, спрятаться было где.

К большому нашему изумлению, он останавливался и разглядывал как раз те участки, на которые мы с Викой уже обратили внимание: с хорошими домами и с крепкими заборами и замками. Заметив это, мы лишь молча толкали друг друга и синхронно кивали.

Подойдя к участку Горы, Колька резко затормозил и стал рассматривать развалившийся забор. На этот раз мы замерли под вишней с бледно-розовыми ягодами, которые выглядели так, будто собирались поспеть дня через три. Но почему-то никогда не поспевали.

Колька постоял, покачиваясь, перед участком, посмотрел по сторонам и вдруг решительно перешагнул канаву и направился в непроходимые заросли.

— Марин, пойди посмотри, что там? — нервно зашептала Вика. — Чижик, вперед!

Овчарка натянула длинный поводок и потащила хозяйку наискосок через улицу, подняла лапу у Людкиной березы, потом вместе с хозяйкой поплелась дальше.

Сторож вышел с Горского участка и довольно быстро пошел вперед. Когда он обогнал Марину, спустившую Чижика с поводка, мы выбрались из своего убежища под вишней.

— Что он там делал? — нетерпеливо спросила Вика Марину.

— Штаны застегивал, — скривилась она. — Лучше бы я туда не смотрела. Чижик, ко мне! Быстро!

Овчарка успела убежать довольно далеко. Она нехотя обернулась и посмотрела на хозяйку — вдруг передумает? — но та была неумолима. Собака неторопливо развернулась и потрусила обратно, обнюхивая по пути особо интересующие ее объекты: колеса стоящих у чьей-то калитки «Жигулей», примятую траву, кучу песка…

Сторож повернул налево, мы — за ним.

— Хозяин, тра-та-та-та, — остановившись у участка с очень приличным забором, закричал он.

— Чего тебе? — отозвался вышедший откуда-то пожилой мужчина, одетый в типично дачную — старую и грязную — одежду.

— Ну, ты еще не передумал, тра-та-та-та? — довольно буднично и невыразительно выругавшись, произнес Колька.

— Да нет еще, — спокойно ответил тот.

— Ну, я понял, — не очень внятно сказал сам себе Колька, повернулся и пошел дальше по улице.

— Ой, тут мокро! — вскрикнула я, угодив ногой в канаву.

— Ничего, терпи! — шикнула на меня подруга.

У уже знакомого нам участка с пожилым мужиком стоял грузовик, из его кузова сгружали трубы и складывали их у забора. Рядом находился хозяин с бутылкой водки в руке. Мы увидели его сразу же, как только завернули за угол.

Вика тут же столкнула меня в канаву и залезла в нее следом за мной, и теперь мы, прячась за кустом орешника, внимательно за всем наблюдали.

Наконец грузчики получили водку. Грузовик уехал; трубы остались.

— Что теперь делать будем? — спросила, повернувшись ко мне, подруга.

— Ничего, — пожала плечами я. — Домой пойдем. Обедать. И обувь промокшую менять.

Вика в сомнении покачала головой, и я добавила:

— Мы все, что надо было, видели, а от нового хозяина труб ничего не добьемся. Единственное, что можем — это думать. Пойдем.

И потащила подругу домой.

Мы ходили по улицам со вчерашнего дня, после слежки за Колькой. Не все время, конечно, а примерно раз в час — делали обход, обращая особое внимание как раз на тот участок, на который сегодня привезли трубы.

Ну, привезли трубы, и что? Что нам это дает? Да, видимо, ничего. Если трубы краденые, а скорее всего это так и есть, то получил мужик их по дешевке. Какой смысл ему выдавать своего благодетеля? Никакого.

Может, попросить Владимира Яковлевича купить у Кольки краденые бревна? Хотя вряд ли Викин папа согласится.

— Мы с Юлькой кое-что обнаружили, — начала Вика и повернулась к Жанне. Вместе с Жанной мы сидели в тени на скамейке, а Владимир Яковлевич — рядом на табуретке, которую принес из дома. — Похоже, что сторож Колька организовал доставку на наши участки ворованных труб. Возможно такое?

— А почему-у нет? — улыбнулась Жанна. — Колька впо-олне может быть посредником, если у него-о есть такие знако-омые — строители или еще кто-нибудь… Да и другие сторожа то-оже…

— И что, у них это официальная возможность дополнительного заработка?

— Ну-у, вообще-то, чтобы заказать машину песка-а или то-орфа, нужно записаться в журна-але… Но если нужен навоз, доски или еще что-о…

— Понятно, — заключила Вика. — Это может быть преступление — если украли, а может и не быть — если все честно: купили и привезли. Сторожу вознаграждение, так ведь?

— Ага, — согласилась Жанна.

— А еще какие могут быть махинации? — продолжала приставать моя подруга.

— Для сторожей, похо-оже, все, — ответила наша гостья. — Вот для бухга-алтера…

Она замялась, и мы не стали допытываться.

— A y вас какие новости? — обратилась Вика к отцу.

Нам удалось заразить Владимира Яковлевича и Жанну «детективной болезнью», и теперь они следили за Федором Николаевичем.

— У нас ничего ценного, — ответил Владимир Яковлевич. — Он или на участке возится, или идет в сторожку и там сидит. Пока ни с кем не встречался и не разговаривал. Вечером собираемся вместе с ним обход делать, напросившись к нему в компанию по-соседски. А вы?

— Мы пойдем к Горе — в засаду.

— Почему тут у вас такая тень? — вдруг сменила тему Жанна и, поежившись, словно от холода, оглянулась вокруг. Солнышко радостно светило во все стороны, и только мы сидели в тени.

— Да это от Людкиного леса, — с энтузиазмом начала объяснять Вика. — Она лес у себя на участке разводит, а вся тень на нас падает. Вы только посмотрите на ее елки с березами и осинами. И еще дубы размером с Останкинскую телебашню. Тьфу! У нас из-за нее на этой стороне овощи не растут, только черная смородина вдоль канавы.

Жанна сочувственно заохала, и Вика воодушевленно продолжала:

— Как вы думаете, нельзя ли решением Правления заставить Людку дикие деревья спилить? Пусть посадит что-нибудь культурное и низкорослое.

— Ну, заста-авить… — протянула Жанна, — заставить, наверное, нельзя… Но попро-обовать можно. По уставу нашего това-арищества она должна выращивать то-олько садовые растения. А вот елки на прода-ажу сажать нельзя. Напишите заявление в Правление, посмо-от-рим…

— А что написать? — поинтересовалась я, открыв блокнот. — Что ее деревья затеняют наш участок и что с них вредители к нам летят?

— У нее на елке вороны гнездятся, — подсказала мне Вика. — Они все время каркают, мне от этого самой каркать хочется, они гнезда других птиц разоряют, и вообще…

— Напиши-ите пока что-нибудь… — Жанна задумалась. — А я потом решу, за что ее мо-ожно к ответственности привлечь. Она, вроде бы, взносы давно не плати-ила, и за электричество у нее долг…

— Прекрасно, — встрепенулась Вика. — Юль, пиши! Заявление. Точка. С красной строки: Предлагаю взыскать с участка номер такой-то долг по оплате электроэнергии дровами из березы, осины, ели, дуба и дикой груши в количестве десяти кубометров. Точка. Число. Подпись.

— Записала, — весело кивнула я. — А десяти кубометров хватит?

Вика пожала плечами и повернулась к Жанне.

— Ну как? — спросила она. — Подойдет?

— Не зна-аю, — без тени улыбки, слегка рассеянно ответила та. — По-моему, чересчур оригина-ально. Но попро-обовать можно…

— Послушай, — прошептала Вика, толкнув меня в бок. — А что мы будем делать, когда он придет?

Мы сидели в засаде за домом у Горы — на земле под кустом смородины, вернее на старой Наташкиной куртке, причем мне достался левый рукав, а Вике правый, и караулили сторожа Кольку.

Наш куст был достаточно раскидистым, чтобы под ним спрятаться, к тому же мы укрепили его ветками, срезанными с других кустов, отчего он стал выше раза в полтора и примерно во столько же шире. Теперь со стороны зятьев нас практически не было видно.

От чужого шалаша нас отделяло метра три. Впрочем, с выбранного нами места сам шалаш просматривался плохо, зато была прекрасно видна ведущая к нему тропинка.

Сегодня Колька был свободен и вполне мог прийти в шалаш. А что мы действительно будем делать, когда он придет?

— Мы будем ждать, пока он уйдет, — тихо ответила я Вике. — А затем сами уберемся. Просто убедимся, что это он, и все! Или ты предлагаешь его арестовать?

— Ну… — нерешительно пробормотала она. — Лучше было бы его поймать… Я Маринкин пистолет взяла, вот он, в чулке.

— Ладно, предположим, мы его поймали, а дальше что? Куда его вести? В милицию? А что он такого сделал? Ну, залез на необитаемый участок, так ведь и мы с тобой тоже залезли! — Я вздохнула, постаравшись вложить в свой вдох как можно больше убедительности, и, повернувшись, отвела рукой ветку, которая все время норовила попасть мне в глаз. — И ловить его, мне кажется, будет непросто. Бывший милиционер, он детского пистолета не испугается!

Участок зятя нас больше не интересовал, поэтому я посмотрела в другую сторону — вокруг все те же серо-зеленые буйные заросли, густые сорняки… И вдруг на фоне развесистого сорняка увидела удивительную картину: мы подкрадываемся к пьяному Кольке, мирно лежащему в шалаше, накидываем на него сеть, он начинает биться в ней как рыба, совсем запутывается и, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, засыпает. Даже кляп не нужен. Красота!

— Вот если бы его рыболовной сетью поймать… — мечтательно улыбнулась я.

— Сетью? — задумчиво переспросила Вика. — У нас нет рыболовной… А сетка от футбольных ворот не подойдет?

— Не знаю. По-моему, нет.

— А простыня? А занавеска?

— Успокойся, — фыркнула я. — Мы не будем его ловить!

Я снова принялась рассматривать сорняки. Вот, рядом с моей ногой, огромный лист подорожника; жилки тянутся вдоль листа и делают его поверхность волнистой, муравьи могут с горки кататься, если захотят…

Сидеть под кустом было жестко, ноги затекли, мы почему-то проголодались и решили сделать перерыв на полдник. Или на второй обед.

Выбираясь из зарослей, я заметила зятя; он прошел через весь участок — от дома к сараю, но по сторонам не смотрел. Одет он был в джинсы и фиолетовую рубашку с короткими рукавами, наверное, недавно приехал и еще не успел переодеться.

«Печально, — подумала я. — Только Вика пришла в себя, и вот…»

Я ничего не сказала об этом подруге, но, когда мы вернулись, оказалось, что она его все же заметила. Она потеряла спокойствие, заметно нервничала и часто поглядывала на часы, стараясь не смотреть направо — на соседний участок.

— Что-то мне подсказывает, что сегодня он сюда придет, — возбужденно прошептала она. — Я хотела сказать, вор придет.

Зять больше не показывался, но, глядя на Вику, я уже была готова сама этого зятя убить.

Прошло пять минут, десять, двадцать, двадцать пять… Мы сидели молча и в каком-то непонятном напряжении. Сидели, сидели…

И вдруг кусты зашевелились, и с легким шорохом на тропинке показалась согнутая фигура, одетая в странный балахон. На голове у нее была шляпа, поверх шляпы — закрывающий пол-лица, завязанный под подбородком платок. Большие темные очки скрывали глаза.

Фигура медленно вползла в свой шалаш, села на землю и замерла, не сводя глаз с участка зятя. Сидела тихо, никакой нервозности не проявляла, видно, приготовилась спокойно ждать.

— Какое чучело, — еле слышно прошептала Вика.

Я молча кивнула.

— Это не Колька, — продолжала она.

Я снова кивнула, но не слишком уверенно, и прошептала в ответ:

— Скорее всего, это женщина. Бывшая жена или, может, обманутая любовница. Брошенная любовница, — добавила я, покосившись на подругу.

— На жену это чучело не похоже, жена толстая была. Давай его поймаем, — схватив меня за руку, зашептала прямо мне в ухо моя подруга. — Оно худое и маленького роста.

— А вдруг это мужчина? Тогда оно может быть очень сильным. Колька, между прочим, тоже худой и маленького роста, — еле слышно ответила я. — Невысокий мужчина вполне мог бы женщиной прикинуться для маскировки. Сиди спокойно, не дергайся.

— Может, нам удастся его связать? — не слушая меня, продолжала Вика. — Жаль, у нас нет сети.

— Веревки тоже нет, — сказала я. — Все равно мы не сможем сделать это незаметно. Оно будет сопротивляться или вообще убежит! И шум поднимет, а нам нельзя себя раскрывать!

— Если оно будет сопротивляться, мы сами убежим, — заметила Вика тоном, в котором слышались несгибаемая решимость и бесконечное терпение одновременно.

Чучело больше не шевелилось. Мы тоже сидели не двигаясь.

Мы ждали. Чего? Да чего-нибудь, поскольку просто не знали, что делать. К тому же чучело закрывало нам путь назад — мы уже не имели возможности незаметно «смыться» с участка, так как надо было пробраться мимо него, и было неизвестно, насколько оно опасно.

Минут через пять слева от меня что-то зашуршало, и мимо нас важно прошествовал небольшой ежик. Негромко пыхтя, он направился к шалашу и задержался в нем.

Чучело тоже его заметило. Оно наклонилось в сторону непрошенного гостя, протянуло к нему руку и… тут ежик резко подпрыгнул вверх сантиметров на десять. Чучело, уколовшись, взвизгнуло, с его головы свалился платок, и мы увидели пушистую косу.

— Наташка, — одновременно прошептали мы обе, изумленно посмотрев друг на друга. Вика вскочила и бросилась к дочери.

— Наташенька, доченька, что ты здесь делаешь? — воскликнула она, шлепнувшись на колени перед шалашом.

Наталья нервно обернулась, покраснела и, почему-то смутившись, спрятала за спину какие-то листочки.

Вика оторопела.

— Давай это сюда, — довольно сурово сказала она после короткой паузы.

— Не отдам, — дерзко ответила ее дочь.

Услышав это, Вика совершенно потеряла самообладание. Она схватила Наталью за свободную руку и, не разбирая дороги, потащила ее сначала с участка Горы, а затем — все быстрее — домой, и отпустила только на веранде. Обиженная Наталья уселась на диван, как была — в балахоне, а Вика в гневе забегала вокруг стола, размахивая руками и задевая углы.

— Что это за маскарад, Наташа?! — наконец произнесла она. — Что тебе там понадобилось?

— Мам, я не виновата, — насупившись, пробормотала Наталья. Подумав несколько секунд, она добавила: — Я за ним следила. Почему вам можно следить, а мне нельзя?

— Как?! — ошарашенно спросила Вика и врезалась плечом в вертикальное бревно, не успев вовремя затормозить. — За кем? За кем ты следила?

— Ну, за ним. За зятем.

— И что?

— А вот! — не слишком покорно сказала Наталья и протянула Вике свои листочки.

Она отправилась в свою комнату переодеваться, а Вика с листочками в руках помчалась на скамейку под яблоней.

Я пошла за Натальей.

— Сначала я за ним следила, потому что он мне не нравился, — произнесла она, стянув через голову балахон и бросив его на стул. Судя по вытачкам, складкам и выцветшим цветочкам, когда-то это было приличное платье, может — Викино.

— Это платье моей бабушки, оно от какого-то спектакля осталось, — объяснила Наталья, заметив мой взгляд. Надев шорты и зеленую майку, она совершенно преобразилась. — Я думала: увижу зятя с какой-нибудь женщиной и маме расскажу. И я видела, даже несколько раз, но почему-то не рассказала. А потом… — Наталья замялась, пожала плечами и замолчала.

— И что потом?

— А потом вы сами решили, что он может быть вором, поэтому я продолжала следить.

— И что? Заметила что-нибудь подозрительное?

— Нет…

От Натальи я направилась к Вике. Она уже все прочитала и сидела, сосредоточенно уставясь в пространство.

— Ну, что там? — спросила я.

— Да ничего особенного. К зятю какая-то женщина приходила, и все.

— И все? — не поверила я. После разговора с Натальей у меня появилось свое мнение на этот счет. — Этого не может быть. Рассказывай!

— Ну… и еще одна приходила. И все!

Она помолчала, достала из кармана сигарету, покрутила ее в руках, не закуривая, потом глубоко вздохнула и веско произнесла:

— Будем считать, что он умер. Для меня умер. Умер, его похоронили, сверху тяжелую плиту положили и памятник поставили.

Судя по тону, которым были сказаны эти слова, умирать зять пока не собирался. Говорила она главным образом для меня, ну и, возможно, немножко для себя — в надежде в сказанное поверить.

— А зачем тяжелую плиту сверху? — невинно поинтересовалась я. — Чтобы он из-под нее не убежал?

В ответ Вика прожгла меня ядовитым взглядом — как укусила.

— Ты что, думаешь, я в него влюблена?! — выкрикнула она, сломала сигарету и бросила ее под яблоню.

— Да, — честно призналась я.

— Ничего подобного! — запальчиво заявила Вика.

Я внимательно, чуть испытующе посмотрела на нее. Смотрела, смотрела…

— Ну, может быть, немного влюблена, — слегка смутившись, произнесла она. — Совсем немного. Была.

Ближе к вечеру моя подруга слегка успокоилась, а затем переключилась на переживания по другому поводу.

Из-за слежки за Федором Николаевичем ее отец почти переселился к Жанетке, что Вике совсем не нравилось. К тому же она полагала, что к слежке он относится менее серьезно, чем к Жанетке, и хотела участвовать в наблюдении за сторожем сама. Для этого необходимо было легализоваться у Жанетки, и Вика даже была готова служить няней ее внука и возить по улицам коляску с грудным ребенком.

К сожалению, дочь Жанны уехала с ребенком в Москву, а возить пустую коляску, даже если положить туда полено, было как-то неловко.

Вика также пыталась уговорить Наталью присоединиться к Владимиру Яковлевичу и Жанетке, но та отказалась наотрез.

— Наташенька, надо! — взмолилась Вика. — Мы думаем, что Колька для Федора Николаевича по дачам лазил, если не за вилками, так за чем-нибудь еще! Наташа, ну пожалуйста!

— Не буду я ни за кем следить, — еле слышно буркнула Наталья и отправилась в свою комнату, упрямо хлопнув дверью.

— Ну вот, не хочет, — огорчилась Вика. — Больше моя девица некуда не полезет, даже из благородных побуждений.

Вдвоем мы вышли из дома, Вика — с сигаретой, и устроились на бревне недалеко от крыльца.

— Не так уж это интересно, я понимаю, — продолжала рассуждать подруга, думая о дочери. — Вернее, интересно, но совсем недолго. Мы ведь в детстве тоже на чужие участки забирались… Мы с Маринкой. Лет по двенадцать нам было… — Она ностальгически вздохнула, видимо, по ушедшему детству. — Дождались темноты и за клубникой полезли. В темноте! Представляешь?! Две малолетние идиотки! Ее и при дневном-то свете не всегда найдешь, тем более на чужом участке. Ну, мы и не нашли ничего, только грядки потоптали.

— А как вы участок выбирали? — спросила я, уклонившись от сигаретного дыма.

— Да никак. У них забора не было, одни кусты колючие. После они сетку натянули, ну а тогда мы между этими кустами пролезли, не так уж сильно и поцарапались. На следующий вечер полезли туда с фонариком, но клубнику все равно не нашли. Зато осмелели, вокруг дома ходили, дверь дергали, кричали, в окно фонариком светили… А затем как в анекдоте: разбудили собаку, она залаяла, и мы оттуда сбежали.

— А собака — за вами?

— Нет, она же заперта была в доме. Мы ее потом видели: маленькая, беленькая, лохматая… Даже стыдно было, что мы так испугались. Но после этого мы стали внимательно осматривать калитки, если висит замок — хозяев нет, можно лезть.

— Зачем лезть-то? В смысле, за чем? — поинтересовалась я.

— Да ни за чем, — ответила Вика. Она докурила и бросила окурок под крыльцо. — Интересно было. Нам не клубника была нужна, а риск. Романтика. Так вот, нашли мы калитку с замком и принялись, стоя у этой калитки, решать: лезть, не лезть? Может быть, лезть, но попозже? Вроде бы решили лезть, то есть через калитку перелезать… И вдруг кто-то из-за калитки говорит: «Гав!»

— Залаял?!

— Да нет, — рассмеялась она. — Он человеческим голосом сказал. «Гав!», и все. Я вообще не сразу поняла, в чем дело, а Маринка не растерялась и заявила ему: «Нельзя же так детей пугать!»

— И что?

— Да ничего. Рванули мы оттуда! Только в конце улицы остановились. Помню еще, что смеялись долго, когда в себя пришли. Но больше никуда не лазили: романтика исчезла.

На соседском участке хлопнула дверь: из своего дома выскочила Роза и помчалась через весь участок по дорожке от дома к сараю; чтобы нас увидеть, ей пришлось повернуть голову в нашу сторону градусов на девяносто.

— Вика, Вика! Добрый день! — закричала она.

Моя подруга не ответила и даже не поднялась с бревна.

— А у нас крыса завелась! — продолжала на бегу Роза. — Я огурцы в миске оставила, так она их все погрызла.

— Ой, какой ужас! — театрально всплеснула руками Вика вслед Розе и, повернувшись ко мне, зашептала, давясь от смеха:

— Крыса у нее завелась! Огурцы погрызла!

Ничего не понимая, я вопросительно посмотрела на подругу.

— Крыса! — выразительно повторила Вика. — Белая! Огурцы ест! Пушистая! Мяукает!

С самого утра на участке у Горы хлопали двери, звенели стекла и раздавались другие подозрительные звуки: стук, треск, скрип, шипение, крики и ругань.

Меня разбирало любопытство, и я намекнула Вике, что неплохо бы было пойти посмотреть. Но подруга не хотела.

— Это Горы пьянствуют, — сообщила мне она, равнодушно пожав плечами. — Когда они здесь, у них всегда шумно.

Так продолжалось полдня, я успела извести себя догадками, и тут наконец-то настал мой звездный час. Час, когда сбываются мечты. Мечта, правда, была мелкой, но и час превратился в минуту, так что мы были почти в расчете. Мы с Викой как раз стояли около нашей калитки; сюда я заманила подругу обманным путем.

— Ах ты гад! — услышали мы гневный голос, а потом какой-то непонятный треск. — Вот я тебе сейчас покажу!

Я насторожилась. Вика тоже повернула голову.

— Это молодой Гора, — прошептала она. — У старого произношение другое: он из-за вставных зубов всего десять звуков внятно выговаривает.

— Ну, я тебе сейчас устрою! Только держись! — закричал молодой Гора. — Я тебе как врежу! От тебя мокрого места не останется!!

— Вика, он кого-то поймал, — прошептала я, вцепившись в локоть подруги. — Может быть, поймал там, в шалаше. А теперь он ему морду бьет!

Мы прокрались через улицу к участку Горы и застыли перед высокими кустами, прислушиваясь к выкрикам и звукам ударов.

— Ах ты сволочь! Долго ты будешь на меня таращиться?!

Из-за кустов взметнулся топор — Гора размахнулся было, но передумал и опускать топор не стал.

— Он отрубит ему голову? Или руку? — нервно прошептала Вика. — Как ты думаешь, он его связал?

Гора отошел на несколько шагов вбок — поверх кустов мелькнула его голова, — и снова размахнулся.

Хрясь!!!

Мы ожидали потоки крови, но нет! Вместо крови в воздух взлетели щепки. Одна из них приземлилась рядом с канавой почти у наших ног.

— Дрова колет! — смущенно выдохнула Вика. — Пьяница несчастный, чтоб ему пусто было! А я так перепугалась!

В полночь нас разбудил выстрел. Он был очень громким, определенно — стреляли на наших участках.

— Там же папа! — забеспокоилась Вика. — Он следит за сторожем. Юль, вставай! Боже мой, неужели он его застрелил?!

Когда прибежал взволнованный Владимир Яковлевич, мы, уже одетые, сидели на веранде.

— Ну?! — накинулась на него Вика. — Что там случилось? В кого стреляли?

— Друг в друга, — сказал он, странно посмотрев на Вику, и попросил выпить. Вика полезла в буфет за коньяком.

— Ну?! — повторила она.

— Друг в друга! — снова сказал Владимир Яковлевич, расправившись с рюмкой коньяка одним глотком. — Сторожа стреляли друг в друга. Колька и Федор Николаевич.

— Дуэль? — подозрительно осведомилась Вика. — А почему ночью? И кто победил?

— Оба ранены, — обреченно вздохнул ее отец. — Теперь кофе! После кофе расскажу подробнее.

Оказалось, что вечером, почти в полной в темноте, так как часть фонарей не горела, они с Жанной ходили по улицам вместе с Федором Николаевичем. Сторож, как ему и положено, — с ружьем. Ходили, разговаривали… А когда он разогнал подростков, наши немного отстали и все остальное видели издали.

Подростки, естественно, разбежались, а навстречу сторожу из-за угла вышел Колька, пьяный и с ружьем в руках. Что это Колька, выяснилось позже, а тогда, в темноте, все увидели качающуюся фигуру с ружьем.

А дальше было так:

— Эй ты, стой! — крикнул Федор Николаевич.

— Это ты стой! — крикнул тот.

Федор Николаевич:

— Я сторож! Стой, я сейчас стрелять буду!

А Колька:

— Это я сторож! Я стрелять буду!

Федор Николаевич:

— Брось ружье! Или я тебя убью!

Колька:

— Это я тебя убью! — и ружье поднимает.

Федор Николаевич тоже хватает ружье. Колька уже целится. Оба одновременно стреляют. И попадают!

— Я сначала в сторожку побежал, вызывать милицию и «Скорую помощь», — закончил рассказ Владимир Яковлевич. — А потом сюда, к вам. А Жанна там осталась, так что я пойду обратно.

Утром выяснилась еще одна деталь: в дом к раненому сторожу, уже под утро, кто-то залез и все перерыл. И, как всегда, ничего не взял.

В среду мы с Викой консервировали огурцы: мыли банки и крышки, стерилизовали их, резали листья хрена, укропа и эстрагона, добавляли чеснок и перец, готовили рассол… И почти не разговаривали друг с другом в надежде на то, что раз умные мысли не приходят к нам одновременно, возможно, они заявятся порознь, то есть в каждую голову отдельно.

Так что над тем, что теперь нужно делать, мы ломали голову порознь. Единственное, что мы сделали вместе, это нашли еще несколько следов кроссовок неизвестного, ведущих к нашей калитке.

— Чайник закипел, заливай! — скомандовала Вика.

Из чайника я вылила весь кипяток, пока еще без соли и сахара, в рядком стоящие на столе трехлитровые банки с уложенными в них огурцами и накрыла банки крышками. На веранде остро запахло чесноком.

Рассматривая банки с огурцами, постепенно превращавшимися из зеленых в темно-оливковые, я решила вспомнить все, что знала об этих ограблениях, начиная со дня приезда сюда.

Что было первым? Ах да, сначала об этом сообщил зять — о том, что в четверг залезли к Зайцевым, залезли, все перерыли и ничего не взяли. Согласно одной из последних версий, могли взять старую, редкую вилку. Заметили бы это Зайцевы? Да нет, конечно же, не заметили бы. И другие ограбленные не заметили бы.

Еще одна хорошая версия: Колька лазил на разведку, а зимой они вместе с Федором Николаевичем вытаскивали с дач хорошие вещи и потом по объявлениям продавали.

И вот они оба в больнице, а вор все еще орудует.

А могло быть и по-другому: кроме них, был кто-то третий, например организатор преступлений, которому они остались должны деньги или вещи. Он-то и залез к Федору Николаевичу. А зачем он устроил такой беспорядок? Маскировался под предыдущего вора?

А вдруг этот кто-то просто нанял Кольку? Ведь то, что после последней электрички сторож обходит участки и закрывает калитку, известно всем.

— Сливай сюда воду из банок, — сказала мне Вика, подставив большую кастрюлю. — Двадцать пять минут прошло, им хватит…

Взяв полотенце, так как банки были горячими, я осторожно вылила из них слегка позеленевшую воду. Подруга поставила кастрюлю с водой на огонь.

— Сколько соли добавляем? — спросила она меня.

Эти три банки предназначались мне, три предыдущие и три последующие — ей.

— Если считать, что в трехлитровую банку, кроме огурцов, входит полтора литра воды, а на литр нужно положить ложку соли и ложку сахара, то положим по пять ложек и того, и другого, — задумчиво ответила я, стараясь распределить свои умственные силы между двумя проблемами. — И в каждую банку по три ложки уксуса. Или по четыре.

Вика промолчала, и я вернулась к своим рассуждениям.

А если это просто совпадение? Совпадение — то, что они стреляли друг в друга, не хотели они этого, просто Колька спьяну день своего дежурства перепутал. А залезал на дачи вовсе не он, а кто-то, кого нанял лазить за вилками Федор Николаевич, и тот хотел получить свои деньги и… И что?

Из наших подозреваемых остался только зять. Он живет напротив нас, все про всех знает, и перед каждым ограблением демонстративно уезжает. Уезжает, потом приезжает и сообщает про ограбление. И размер ботинок… Стоп!

— Вика, а откуда он узнал про ограбление? — почти подпрыгнув на стуле, резко обратилась я к стоящей у плиты подруге. — Помнишь, мы приехали, а зять по дороге от станции сказал, что к Зайцевым залезли?

— Как? — удивленно воскликнула Вика, выронила ложку в закипающий рассол и, сосредоточенно задумавшись, нахмурилась. Я терпеливо ждала.

— И правда, — пробормотала она через некоторое время. — Он уехал в среду вечером, мы тогда вместе с ним уезжали, причем в среду он до Москвы доехал, а в субботу, выйдя из электрички, уже знал про ограбление в четверг… Подожди, нехорошо так сразу его обвинять! Может быть, ему сын отсюда позвонил, здесь телефон работает по вечерам, с семи до девяти, из сторожки звонить можно, сторож обычно телефон к двери выносит.

— А для чего сыну понадобилось звонить и про ограбления сообщать? Ведь не к ним же залезли.

Пожалуй, надо еще раз вспомнить все обворованные участки, подумала я. Вспомнить и определить, что же связывает их друг с другом.

Вика вылила рассол из кастрюли в банки, оставив ложку на дне кастрюли, я добавила уксус, закрутила крышки, и мы опять перестали разговаривать друг с другом: молча ели, молча мыли посуду, молча ходили за водой…

Я снова и снова перебирала в уме все, что произошло. Перебирала, рассуждала, сопоставляла… Но увы. Хотя временами мне казалось, что спасительная мысль — умная мысль — где-то рядом…

Может быть, надо не искать общее для всех обворованных участков, а объединить их по группам? А кого с кем объединить? Например, у кого есть дети — в одну группу, а собаки — в другую. Или тех, кто бывал за границей — в одну, а пенсионеров… Нет, не так! Пенсионеры есть везде, а вот собаки и маленькие дети…

Интересно, с кем бы объединить Аллу Павловну — с Розой или с соседями Горы? Или с теми богатыми «товарищами» с первой улицы? Есть ли у них дети? Вот у Розы детей нет, но сама она склочная, недобрая и любопытная, то есть лезет во все «дыры». И, конечно, скандалит и сплетничает.

А чем провинились перед вором соседи Горы? Конечно, для некоторых заграница до сих пор, как красная тряпка для быка… или как красный флаг для коммуниста — увидел, и вперед! И что общего могло быть у Розы с Аллой Павловной? Впрочем, кое-что — совсем немного — все же есть!

Что обо всем этом думала Вика, я не знала, но мучилась она не меньше меня. Спать мы легли не просто уставшие, а в полном изнеможении.

Она медленно шла… Нет, не шла. Она сидела на березе, на толстой ветке, и скучала в одиночестве, меланхолично разглядывая улицу. Где же они, эти приставучие коты?.. Почему-то именно тогда, когда что-то нужно ей, у всех оказываются свои дела…

«А ведь выбора, в сущности, и нет, — подумала кошка и положила морду на передние лапы. — Один потребует беспрекословного подчинения и наивного обожания, будет изводить ее придирками и нелепыми требованиями; другого надо тащить по жизни за шкирку, учить, опекать, защищать, а потом он подрастет и, скорее всего, найдет молодую, симпатичную глупую кошечку…»

Ей захотелось потрясти лапой, словно она наступила в грязную лужу. Она даже посмотрела вниз, под березу, но нет, там было сухо. Видно, это была мысленная лужа…

На всякий случай она все же отряхнулась, повернула голову на какой-то шорох, прислушалась и задумалась, глядя в листву.

Это все не годится. Вот если бы ее избранник был… Он должен быть… Каким же?.. А вот: спокойным, сильным, уверенным в себе, прекрасным охотником — и лучше на крупную дичь!.. Красавцем — бело-рыжим, и еще неплохо бы черные полоски…

Кошка лениво потянулась, устроилась поудобнее и мечтательно прищурила глаза. О чем это она думала? Ах да, еще длинные усы, и чтобы было много меха! Она не любила лысых, то есть драных, облезлых и потертых…

Где-то рядом, на ветке, чирикнула мелкая птичка, но сейчас кошке было все равно: она пыталась представить свой идеал. Яркий, большой и красивый, сильный и смелый… Короче, это должен быть тигр! На меньшее она никак не согласна!..

Прикрыв глаза, она собралась подремать на солнышке, и вдруг… По улице с разрывающим уши грохотом пронесся черный кот — с грохотом от консервных банок, привязанных к его хвосту; белая красавица-кошка от неожиданности потеряла равновесие и свалилась с березы, затем в ужасе взлетела на забор, а с него прыгнула дальше — на Викин участок, ей вслед полетел камень. Следующий камень бросили в дом — зазвенело, разбиваясь, оконное стекло… С участка напротив послышался злорадный смех… И тут в моей бедной перегруженной голове все встало на свои места! И мотив, и возможности, и все остальное. Только бы, проснувшись, ничего не забыть!

В тот же миг я проснулась; впечатление от увиденного сна было столь сильным, что еще секунд двадцать сердце колотилось от пережитого кошкой страха. Солнце уже встало и заглядывало к нам в окно, я посмотрела на часы и решила разбудить Вику. Против ожидания, она быстро проснулась, и я, не дав ей сказать ни слова, посвятила подругу в свою версию происходящего.

Вика выслушала, немного подумала, кивнула и начала одеваться.

— Чтобы я к нему еще раз подошла?! Чтобы я ему еще раз улыбнулась?! Да никогда в жизни! — возмущенно бормотала она, влезая в джинсы и майку. — Он для меня больше просто не существует!

За завтраком мы обсудили план совместных действий. Если моя версия была правильной, а почти все данные указывали на это, нам требовались совместные действия и поддержка всех членов семьи. Мое предложение спровоцировать преступника было принято единогласно. Посовещавшись, мы выработали план.

Зять был еще здесь. Если он решит уехать сегодня, ограбление можно будет планировать, то есть ожидать, сегодняшним вечером. А если не поедет, то — на следующей неделе, во вторник. Интересно, соберется ли он сегодня поехать в Москву?

Наталью с ответственным поручением — узнать о его отъезде — отправили в шалаш к Горе.

Перед обедом она вернулась и коротко сказала: «Да».

— Что «да»? — переспросила Вика. — Уедет?

— Да, — важно кивнула ее дочь. — После обеда, часов в пять. Я слышала, как они об этом со старым зятем говорили.

Это было нам на руку.

Операцию мы назначили на вечер.

Через полчаса после обеда все уже было подготовлено.

Мы принесли с участка и сложили в кучу за забором недавно спиленные ветки боярышника и другие дрова. Жечь костер мы решили в импровизированной печке, соорудив ее из жестяного цилиндра от сломанной стиральной машины.

Сумки — не тяжелые, но объемные — стояли наготове.

Наталью мы поставили, точнее посадили, на пост наблюдения за зятем — за кустами красной смородины, растущей вдоль забора на нашем участке. Ей выдали табуретку, маленькую тяпку и ведро для сорняков — весь прополочный набор, но больших результатов, конечно, не требовали. Смородина уже начала поспевать, кое-где висели красно-розовые гроздья, и Наталья понемногу их срывала, отправляя в рот.

Часа в четыре мы с Викой вышли жечь костер, демонстративно повернувшись к участку зятя спиной. Наталья продолжала наблюдать.

— Наташенька, лисенок, иди сюда, — крикнула Вика, когда в стиральной машине загорелись дрова. Ее дочь, выйдя через калитку, подошла к нам поближе. — Он там?

— Да, мам, они сейчас все там, — поведала она. — Зять уезжать собирается, он уже городские джинсы надел. Я здесь с вами постою, можно? Мне там сидеть надоело, я тоже хочу костер жечь.

— Можно, доченька, — согласилась Вика. — Бросай туда ветки. А ты, — повернулась она ко мне, — принеси что-нибудь из той кучи. Как раз ветер северный.

У крыльца мы собрали небольшую кучу вещей, которые при сжигании дают много дыма и вони: давно вышедшую из употребления обувь, старую одежду из синтетики — рваные куртки и плащи, куски резины, разорванную полиэтиленовую пленку… Я взяла прорезиненный плащ и большую картонную коробку.

Коробка сразу полетела в костер, а плащ я положила рядом с бочкой на ветки.

Картон горел плохо, в основном дымил, и ветер относил дым на участок зятя.

Обрадовавшись полученному результату, Вика бросила в печку плащ, после чего вонючего желто-зеленого дыма стало намного больше, а огонь исчез.

Из нашей калитки вышел Владимир Яковлевич со старым пиджаком в руках.

— Ну как? — поинтересовался он.

— Дымится, — довольно сообщила Вика. — И весь дым к ним идет. Я думаю, это разозлит кого угодно! Можно еще чего-нибудь сверху положить, твой пиджак, например.

— Подожди, не надо класть, — приблизившись к печке, сказал Владимир Яковлевич. — Такнельзя, без кислорода огонь может совсем погаснуть, тогда придется снова разжигать. Дай-ка палку, я там пошурую!

Он поднял палкой тлеющие остатки плаща, разгреб картон, и огонь снова вспыхнул.

— Возьми мою палку, — сказал он дочери, когда остатки коробки догорели. — Пиджак сначала держи на палке, а когда он загорится, положи вниз.

Пиджак дымил хорошо, а горел умеренно, больше плавился. Вика, удерживая палку над бочкой, попыталась незаметно посмотреть на участок напротив.

— Не смотри туда! — накинулась я на нее, стараясь не повышать голос, чтобы, кроме подруги, меня никто не услышал. — Нам туда смотреть нельзя, чтобы никто не подумал, что мы здесь костер специально зажгли! Мы с тобой должны на наш участок смотреть, а за ним Наталья наблюдает, в крайнем случае я повернусь. Ты об этом еще помнишь, Наталья?

— Да, тетя Юля, — скромно ответила Наталья и, переломив в середине ветку боярышника, бросила ее в печку. — Он по участку ходит, уже в джинсовом костюме. Флейту в сумку положил. Наверное, скоро уедет.

Вика опустила палку, и пиджак упал в бочку. В отместку бочка плюнула на нее клубом серого дыма. Моя подруга закашлялась, отвернулась, сделала шаг в сторону и окинула взглядом участок зятя.

— Так нельзя! — возмутилась я. — Ты весь наш план сорвешь. Все должно быть естественно: мы случайно туда дымим и на результаты внимания не обращаем.

— Я не смотрю, — возмущенно заявила она, вытирая вызванные едким дымом слезы. — Я подышать повернулась.

— Отвернись оттуда и дыши спокойно в другую сторону!

— Я что, когда смотрю, не дышу?!

— Я, когда дышу, не смотрю, — убежденно заключила я.

Пиджак догорел, Вика с Натальей набросали в печку веток и дощечек, а я отправилась за следующей порцией дымящих предметов. В числе прочего я принесла пару старых Викиных зимних сапог «на манке» и еще один непарный сапог, детский. Он полетел в костер первым и сразу загорелся — сначала подметка, потом кожа сбоку, где молния…

— Хорошо горит, то есть плохо, без дыма, — посетовала моя подруга. — Видно, кожа натуральная. Брось туда какой-нибудь резины.

Я швырнула в печку сапоги, они задымили, едкий дым пошел точно к дому зятьев и вплыл прямо в раскрытое окно.

Из комнаты выглянул Антон, огляделся, потом закрыл окно и через минуту показался на крыльце. В это мгновение у меня появилась новая идея.

— Как только зять выйдет с участка, — зашептала я Вике, схватив ее за рукав, — ты должна радостно броситься к нему — как будто ты его давно простила! — и громко, очень громко сообщить, что мы, во-первых, сегодня уезжаем, а во-вторых, что у нас замок сломался, и дверь не запирается. Ты меня поняла?

Вика кисло кивнула.

— Что мы уезжаем, да, это я понимаю, я сама собиралась ему сказать. А про замок зачем?

— Чтобы ему не пришлось в окно лезть или дверь ломать!

Я бросила в печь старую пленку, которой уже нельзя было закрывать грядки, а сверху — куртку. Наталья добавила несколько старых, толстых литературных журналов, и огонь снова исчез.

— Стойте, — воскликнула Вика, — вы его воздуха лишили. Надо все это разгрести, где моя палка? Ну, такая, как это… шуровалка? Которой шуруют!

— Шуруйка, — подсказала я.

— Шуровка, — предложила Наталья.

— Ну да, где она? Вы ее сожгли?

— Мам, зять идет, — резко повернувшись к нашему участку, прошептала Наталья.

Моя подруга на секунду застыла, а потом, мгновенно настроившись, очаровательно улыбнулась выходившему из калитки зятю.

— Игорь, ты уже уезжаешь? Так рано? — приветливо защебетала она, отгоняя дым рукой. — Через час мы тоже поедем, может быть — подождешь немного?

— Нет, не могу, — ответил тот, подозрительно посмотрев на нас. Антон, его сын, застыл у калитки. — Меня сын провожает.

— А у нас замок в доме сломался, дверь не запирается, — как ни в чем не бывало продолжала Вика. — Мы за новым замком поедем, страшно ведь ночевать, когда дверь закрыть не можешь.

— Пойдем, Антон, — посмотрев на часы, сказал зять приросшему к калитке сыну. — До свидания, Вика.

— Больше дров в костер не подкладываем, не для кого, — подвела итог моя подруга, когда они скрылись за поворотом. — Пока эти догорят, мы успеем собраться. И Антон вернется.

Примерно через час мы все — вчетвером — переоделись в городскую одежду, положили в сумки свитера и бутерброды и завесили окна занавесками. Затем мы с Викой, с сумками в руках, вышли на улицу. Проинструктированная Наталья отправилась на другой конец нашего участка.

— Наташа, иди быстрее! — громко закричала Вика, когда Наталья дошла до сарая. — Мы опаздываем!

— Сейчас, я уже иду, — крикнула в ответ ее дочь и не сдвинулась с места.

— Наташа, где ты? — через полминуты снова закричала Вика. — Мы ждать не будем! Папа! Бери свои сумки!

Подошел Владимир Яковлевич, пока еще без вещей — просто чтобы сориентироваться, накрыл стиральную машину ее родной крышкой, ушел на участок, потом тихо, не хлопая дверью, запер дом и вместе с внучкой вернулся к нам.

На участке напротив мелькнул Антон, и мы, громко переговариваясь, направились к станции.

На платформе мы дождались электрички, подошли к ее дверям, но в последний момент в нее не сели.

Электричка ушла, мы тихо спустились с пустынной платформы и скрылись в лесу. Добравшись по лесу до лесной калитки, мы вошли в нее; оглядываясь по сторонам, быстро достигли участка Ираклия и через него пробрались к себе.

Владимир Яковлевич осторожно открыл дверь дома, мы вошли, потихоньку переоделись, спрятали сумки и бесшумно съели бутерброды, запив их соком из пакета. Чашки после сока в целях маскировки мыть не стали, а просто убрали в буфет.

— Свет не зажигаем, радио и телевизор не включаем, занавески не раздвигаем, — предупредила Вика. — Уже десять! Папа, иди в комнату, а ты, Наташенька, наверх, там безопасней. Возьми, на всякий случай, молоток, а дедушке отдай топор. Юль, мы с тобой — на лавку. Пора.

Тепло одевшись, захватив зонтик и игрушечный пистолет в черном чулке, мы устроились на скамейке под яблоней и приготовились ждать. Сидели тихо, не разговаривая, только руками размахивали — отгоняли комаров.

Везде было тихо, но именно это и не давало мне покоя. Не то чтобы я не была уверена в правильности своих выводов, но сердце все же нервно подрагивало…

А вдруг он не придет? Нет, не может быть. Но вдруг?..

Пожалуй, надо вернуться назад, к началу моих рассуждений. Их основой было то, что объединяло Розу, Аллу Павловну, сторожа Федора Николаевича и, как ни странно, меня. Все мы, так или иначе, ругались с подростками. И вот кое-кто в отместку…

Короче, как только уезжает его отец, а также хозяева нужных ему участков, он залезает в эти дома. Как еще он, с его точки зрения, может им отомстить? Только так: влезть и все перерыть, и тем самым заявить о своем присутствии. А брать вещи из дома ему совсем ни к чему. Что он будет с ними делать? Продавать? Зачем Антону лишние хлопоты с риском попасться?

Что там еще осталось, большие замки? Так ведь с замками лезть интересней; к тому же сразу ясно, что в доме никого нет.

А его следы у нашей калитки… Правильно, они и должны там быть, ведь он к нам за ведром приходил.

Живет он рядом и, конечно, все про всех знает. Так что все складывается в общую картину…

Наконец щелкнула калитка.

Было уже совсем темно, и в этой темноте к дому скользнула долгожданная тень. Потом вторая тень, потом третья. Их было трое! На такое количество мы не рассчитывали!

Вика вцепилась в мою руку. Пока они не открыли дверь, нам вставать со скамейки было нельзя. Мы нервно ждали.

Вот один из них медленно забрался на крыльцо, легко открыл дверь и шагнул внутрь. Секунд через пять двое других последовали за ним.

Вику словно ветром сдуло со скамейки, я едва успела ухватить ее за куртку.

— Не торопись, — зашипела я. — Успокойся, у нас еще есть несколько секунд.

Мы подкрались к крыльцу, беззвучно поднялись по ступенькам и открыли дверь. Держа перед собой пистолет, Вика шагнула к столу, а я, оказавшись близко от выключателя, хотела включить свет. Освобождая для этого руку, я осторожно положила зонтик на холодильник и потянулась к выключателю; зловредный зонт тут же решил раскрыться, он подпрыгнул и выстрелил в то самое мгновение, когда зажегся свет, и это произвело удивительный эффект.

Мы увидели уже знакомых нам подростков, с Антоном во главе, а они — Вику с пистолетом, услышали звук выстрела, из комнаты сразу же выскочил Владимир Яковлевич с поднятым топором в руках, и потрясенные «грабители» в панике попытались сбежать.

Двое, в том числе Антон, бросились к выходу, оттолкнув меня от двери, и с криками слетели с крыльца. Третий споткнулся о стоящее около плиты ведро с водой, опрокинул его, отчего вода толстым слоем растеклась по полу, поскользнулся и шлепнулся, взмахнув руками, на мокрый пол. А сверху ему на живот с табуретки свалился телевизор.

Вопли на крыльце нас не взволновали — мы стонали от хохота, глядя на растерявшегося парня, лежащего в луже воды в обнимку с телевизором.

— Там, на крыльце, кто-то, о-ой, — согнувшись почти пополам, выдохнула я, — наверное, он там ногу сломал.

— А этот — о-ох! — этот, ой, я сейчас умру, — судорожно всхлипнула Вика, — вот этот цел остался. О-ох!

Спавшая наверху Наталья проснулась и в ночной рубашке выглянула сверху, просунув голову между ступеньками и перилами.

— Мам, я его знаю, — сказала она, оглядев поле битвы и оценив обстановку. — Это внук председателя Правления. Он рядом с лесной калиткой живет. Все уже закончилось? Тогда я спать пойду, ладно?

— Иди, Наташенька, иди, — с трудом произнесла всхлипывающая Вика, — ничего интересного здесь уже не будет.

— Что мы с ним делать будем? — спросила я, когда мы немного успокоились, а крики с крыльца прекратились. — Как с него телевизор снимать?

— Эй, телевизор-то тяжелый? — обратилась к нему Вика.

Парень не ответил. Почему-то он не разделял нашего веселья.

Владимир Яковлевич положил топор на диван, подошел к телевизору и приподнял его так, чтобы председательский внук смог из-под него выползти. Тот кое-как выполз, и Вика направила на него пистолет.

— Ты! Иди к двери! — приказала она. — Спрыгни с крыльца и остановись. Теперь направо. Стой!

Парень остановился.

Вика тоже остановилась — недалеко от него, рядом с бочкой и цветущими лилиями, не очень заметными в темноте. По ее лицу я видела, что ею овладела какая-то не совсем обычная идея. Заинтересовавшись, я подошла и встала рядом.

— Теперь раздевайся! — строгим голосом велела она ему.

Ну и идея!

У меня от потрясения глаза полезли на лоб, и перед ними — перед глазами — замелькали разные картинки. Совсем как в эротическом фильме!

Похоже, парень тоже был ошарашен.

— Вик, ты что?! — зашептала я. — Не надо! Он же несовершеннолетний!

От моего шепота подросток перепугался еще больше.

— Раздевайся! Кому сказала! — решительно повторила подруга. — Ну!

Он дрожащей рукой попытался расстегнуть рубашку, не снимая свитера, потом рванул воротник, верхняя пуговица отлетела куда-то в лилии.

— Сначала свитер! И быстрее! А то хуже будет! — пригрозила Вика.

— Я н-не м-м-м-мо-г-гу, — заикаясь, пробормотал бедняга, но свитер снял. Потом снял и рубашку.

— Теперь брюки!

Парень остался в плавках и носках. Сняв кроссовки, он держал их в руке и дрожал, как стрекоза, отчего шнурки кроссовок истерично подпрыгивали.

— А сейчас полезай в бочку! — медленно произнесла Вика.

— Неужели ты его утопишь? — прошептала я.

В ответ Вика скорчила страшную рожу.

Услышав меня, парень лязгнул зубами от ужаса и сделал шаг назад. Но Вика направила на него пистолет, и в бочку с водой он все же полез. Медленно полез, все еще держа в руке кроссовки.

Воды оказалось ему по пояс.

— Приседай! Ну, живо! — Вика нервно ткнула в его сторону пистолетом.

Выгнув спину, словно инвалид, парень начал сгибать ноги в коленях. Его взлохмаченная голова поползла вниз и, булькнув, на секунду исчезла под водой. Кроссовки остались плавать на поверхности.

Вынырнув, он превратился в самое испуганное и несчастное существо, которое я когда-либо видела. Голодный, брошенный щенок, промокший под дождем…

— Ну ладно, вылезай, петух ощипанный, — милостиво разрешила Вика. — Забирай свои шмотки и мотай отсюда! И чтобы больше я тебя не видела!

Не одеваясь, мокрый, он подхватил свои вещи и в носках побежал с нашего участка.

Результаты проведенной операции были невелики, хотя и заслуживали определенного внимания.

Купавшийся в бочке внук председателя Правления заработал насморк и нервное расстройство желудка, а сломанная после падения с нашего крыльца нога Антона три недели была закована в гипс. Третий «налетчик» не пострадал, разве что морально.

Зять был забыт навсегда. А вот Жанетка… Но это, правда, уже другая история.

Через несколько дней я, с чувством выполненного долга, вернулась в Москву.

В то лето по дачам больше никто не лазил.

Изменишь — я тебя убью

Со всех сторон на меня надвигались Вики. Одинаковые — в зеленовато-коричневом пальто, черных полусапожках на высоком, прямоугольном каблуке и со стрижкой «каре» а-ля Линда Евангелиста. Ну, не со всех сторон, но почти со всех: из многочисленных зеркал и стеклянных дверей, находящихся в холле дорогого универмага. В этом универмаге она только что купила пальто и уходила в нем, проплывая вдоль зеркал с гордо поднятой головой и вежливой снисходительностью во взгляде.

Зрелище было невообразимо-прекрасным, но я, ошалев от магазинной кутерьмы — примерок, вопросов, сомнений: то цвет не тот, то рост, то размер, — я стремилась поскорее покинуть универмаг и обогнала подругу шагов на пять. Я шла, не оглядываясь назад, и лишь надеялась, что через пару метров она все же опустит голову — посмотреть, где начинаются ступеньки, иначе мне придется ее ловить, а ведь лестница широкая, и моя лучшая подруга Вика вполне может пролететь мимо меня.

Выйдя на улицу, я облегченно вздохнула, отдала Вике полиэтиленовую сумку, в которой отдыхал ее старый, собиравшийся на вполне заслуженную пенсию плащ, и посмотрела по сторонам.

Начало сентября, не слишком теплая, но все еще прекрасная погода. Солнышко светит, травка зеленеет… Последнее предложение я произнесла вслух.

— Наоборот, — убежденно, но задумчиво возразила мне Вика, словно рассуждая о чем-то своем.

— Почему? — удивилась я. Удивилась, обращаясь к подруге, но она неожиданно сорвалась с места и почти бегом бросилась вперед.

— Ну вот, — огорчилась я и двинулась за ней, сосредоточенно глядя под ноги — на сероватый, выцветший асфальт. — Отгадывай теперь загадки! Что там может быть наоборот? Солнце зеленеет? Вроде нет. Трава светится? Светит, но не греет… Осень наступила… Может быть, наоборот — это весна? А там что? Ласточка с весною в гости к нам, то есть в сени к нам летит. Ну конечно! Травка зеленеет, солнышко блестит! А где же Вика?

Вика стояла около кирпичного шестиэтажного дома в окружении раздетых молодых людей, вернее — не раздетых, а полуодетых, ну, короче, без пальто и курток, только в костюмах, а один даже без пиджака. Невеста в длинном белом платье и коротенькой фате радостно прыгала вокруг, иногда кидаясь на мою подругу и что-то крича ей в ухо. Расшитое бисером, блестками и еще чем-то сияющим платье сверкало и переливалось на солнце, как умело.

Завороженная этим блеско-сиянием, я подошла к Вике и молча встала рядом.

— Милочка, я не одна, — сказала Вика и указала на меня. — Я с подругой.

Невеста искоса меня осмотрела, с сомнением дернула носом — как бы поморщилась — и снова повернулась к Вике.

— Ах, Вико-чка, — нараспев произнесла она. — Я всю жизнь мечтала пригласить тебя на свадьбу. И вот ты здесь! Эт-то что-то мистическое!!

Словно в восторге, невеста всплеснула руками, а затем подтолкнула Вику к арке, ведущей во двор. Я последовала за подругой.

— Левый подъезд, второй этаж, там всего две квартиры, — крикнула она нам вдогонку.

Подъезд был грязноват, в нем пахло мышами, а вот лестница… Размерами и внешним видом она напоминала египетскую пирамиду вблизи.

— Она действительно об этом мечтала? — поинтересовалась я, с трудом преодолевая огромные ступеньки.

— Милка-то? Не помню, — пожала плечами Вика. — Когда-то мы жили в одном дворе. Немного дружили. Потом все разъехались…

Мы постояли на площадке между этажами, чтобы отдышаться, и медленно двинулись дальше, вскидывая ноги, как лошадь перед препятствием.

— Я о ней лет семь ничего не слышала, — продолжала рассказывать Вика, все еще тяжело дыша. — Даже не знаю, чем она сейчас занимается.

В одной из квартир открылась дверь, и на нас бросилась музыка. Не только на нас, во все стороны, просто мы оказались у нее на пути. Вика, опередившая меня на несколько ступенек, от неожиданности присела, а мне захотелось заткнуть уши. Зато теперь мы точно знали, куда идти.

Раздевшись в полутемном коридоре, мы повесили на переполненную вешалку Викино пальто и мою куртку и попали в комнату, заполненную «веселыми» гостями и родственниками. Праздник был «в разгаре».

В комнате вдоль одной из стен и на подоконнике располагались цветы: разноцветные астры, гладиолусы, хризантемы; там стоял также стол с едой и напитками, и я решила, что это «столовая». Для «гостиной» в ней было мало места и к тому же в гостиных не едят.

К Вике тут же бросились две красивые женщины в ярких платьях — обе высокие, черноволосые — и дружно завопили:

— Ой, Вика! Мы так давно тебя не видели!

— Ты так давно к нам не заходила!

— Мы так рады, мы так рады!

— Как ты выросла!

— Ты стала совсем взрослой!

— Ты совсем не изменилась!

У Вики задергался глаз: она ненавидела, когда с ней разговаривали, как с подросшим ребенком. Но она молчала, сжав зубы изо всех сил.

— Изменилась, — негромко прошамкала, не вставая из-за стола, растрепанная старушенция с недобрым взглядом. — И даже похорошела.

— Это Милкины мать и тетка, — шепнула мне Вика, когда ей удалось освободиться. — А седая — Милкина бабушка, она здесь главная.

Нас тут же усадили за стол.

Вернулись ребята с улицы; потом к столу подтянулись другие гости.

Рядом с нами села коротко стриженная брюнетка в мини-юбке. Ее ноги с успехом могли служить для рекламы колготок, а то, что якобы скрывала полупрозрачная блузка, притягивало взоры всех без исключения мужчин.

— Люська, и ты здесь! — обрадовалась Вика. — Сколько лет не встречались! А это моя подруга Юля.

Люся тоже была рада встрече. Оценивающе оглядев Вику, она одобрительно кивнула:

— Стильной девушкой стала! А живешь где?

— В Орехово-Борисово.

— А я на Юго-Западной. Приезжай в гости.

— Далековато, — вздохнула Вика.

— А я? — улыбнулась я Люсе. К ней я сразу почувствовала симпатию. — Я тоже хочу в гости.

— И ты приезжай, — доброжелательно улыбнулась она в ответ и снова обратилась к Вике: — Помнишь Ксеньку? Нет? Вон она, с гадюками на голове. В широких брюках в полоску и пушистой маечке.

Прическа указанной девушки — серо-черные пряди, уложенные кольцами — напоминала клубок шевелящихся змей, которые собираются разбежаться при первой же возможности.

— Она в соседнем дворе жила, не в нашем, — продолжала Люся, — а с Милкой училась в одном классе. Они до сих пор дружат.

— Мы с Люськой в одной школе учились, а Милка в соседней, — начала объяснять мне Вика. — Половина двора к одной школе относилась, половина — к другой. Наша школа была лучше!

— Про ту школьную вражду все давно забыли, — хмыкнула Люся. — Мы с Милкой туда недавно ездили, там всего одна школа осталась — наша. Во второй сейчас Детский центр искусств и спортивный клуб. Вот так-то!

— Ага, — кивнула Вика. — А вон тот брюнет, рядом с Ксенькой, он кто?

— Ксенька сидит со стороны невесты, она свидетельница. Брюнета рядом с ней зовут Паша. Дальше Милкины родственницы: мать Евгения, тетка Тамара и бабушка Ираида Афанасьевна. Это я для твоей подруги рассказываю, ты их знаешь. С другой стороны: жених Сеня, свидетель Юра, потом его девушка, за ней мать жениха и его сестра. Сестру зовут Ларисой.

Сбоку от Ларисы сидела я, рядом со мной — Вика. Разглядывать родственников молодых было неудобно.

— А напротив нас кто? — поинтересовалась я.

— Это коллеги Милкиной матери, учительницы из ее школы — «англичанка», «химичка» и «биологичка», а с краю — завуч Анатолий Петрович. Она их нам представляла.

Мы с Викой с раннего утра ходили по магазинам и успели проголодаться. Но на столе все было «слишком»: копченая колбаса слишком жирная, я ее даже пробовать не стала; сыр слишком острый, оливки слишком кислые, кусочки помидоров слишком сильно посыпаны мелко порезанной кинзой. При всей моей любви к помидорам счистить с них ненавистную кинзу не представлялось возможным. В результате я ограничилась салатом, в котором оказалось слишком мало майонеза.

— Внимание! — поднявшись с бокалом, провозгласила мать невесты Евгения. — А теперь выпьем за маму нашего молодого мужа Семена!

— Не нашего мужа, а Людмилы, — фыркнула тетка невесты Тамара.

— Она вырастила замечательного молодого человека для нашей обожаемой Людмилочки!

— Как же, вырастила — он ей с трудом до уха достает! — ядовито прошипела бабушка Ираида Афанасьевна. — Мы за нее уже пили, ты что, не помнишь?

— Давайте теперь, — не слушая родственниц, продолжала Евгения, — от души поблагодарим ее и…

— И выпьем за нас, — перебила сестру Тамара, пригубила свой бокал и вкрадчиво произнесла: — Горько.

— Горько! — закричал свидетель. — Горько!

— Горько! — нетерпеливо повторила тетка Тамара.

Половина присутствующих принялась кричать: «Горько!», «Горько!»

Милка встала, рассеянно посмотрела на кого-то из гостей и повернулась к поднявшемуся рядом с ней жениху. Он вытянул шею, но, чтобы поцеловать его, ей все же пришлось слегка нагнуться.

Жениху целоваться нравилось — это было видно даже по его спине.

Милкины мать, тетка и бабушка, повернувшись вполоборота, внимательно следили за молодыми. Разглядывая их заинтересованные лица, я подумала, что они очень похожи друг на друга: удлиненный овал, почти классические черты лица, не казавшиеся скучными благодаря немного вздернутому носу; прямые черные, длинные волосы, поднятые вверх — в замысловатые прически; открытый лоб, огромные темно-карие глаза…

Только бабушка, Ираида Афанасьевна, немного отличалась: постаревшая Кармен с глазами, как засохший чернослив.

По знаку Милкиной тетки все еще раз выпили шампанского за жениха и невесту. Сделав глоток, Вика поморщилась, а я лишь понюхала бокал — впечатлений вполне хватило, чтобы не пить на самом деле, а только изобразить.

— Эту бутылку Пашка принес, — заметив это, тихо сказала Люся. — Я думаю, купил в ближайшей палатке.

Позвонили в дверь, и Люся, сидевшая с краю, пошла открывать.

— Привет, Алина, — весело поздоровалась она. — А это кто?

— Мой друг Сергей, из института, — кокетливо призналась Алина, потом достала из картонной коробки и протянула Люсе причудливой формы вазу из зеленого стекла с золотистой окантовкой и такими же разводами в середине. — Это наш подарок моей дорогой сестре!

То, что явилась родственница, было видно сразу: то же очаровательное, чуть вытянутое лицо с чуть-чуть курносым носом, такие же выразительные глаза, да и ресниц в три раза больше, чем у нормального человека. Все, как у Милки, только черные, блестящие, словно полированные волосы были собраны в прическу «конский хвост», а у Милки — в пучок на затылке, чтобы поместились под фатой.

Пока ваза в поисках новой хозяйки путешествовала вокруг стола, я издали пыталась разглядеть золотистый узор на ее стенках.

— По-моему, похоже на оленя с большими рогами, — поделилась я своими наблюдениями с Викой.

— Очень символично, — заметила она.

Ваза попала к тетке Тамаре, она рассмотрела ее с разных сторон и манерно заохала:

— Ох, какая ва-аза! Ах, какая зеле-оная! — и вдруг вместе с вазой резко наклонилась вбок, словно уронила ее и около пола поймала.

— Поставь вазу, не твоя! — вздрогнув, угрожающе произнесла Евгения. — Кому сказала, поставь!

— Да ла-адно!.. — презрительно протянула Тамара. — Не нужна она мне!

Она передала вазу Милке, а Милка, не глядя, поставила ее в угол рядом с отопительной батареей и, обиженно выпятив нижнюю губу, посмотрела на бабушку. Та со значением нахмурила брови.

Поев, мы с подругой решили потихоньку «испариться»: эти активные, шумные люди были крайне утомительными. Схватив сумки и верхнюю одежду, мы выпорхнули из квартиры, оделись на лестнице, а спастись от гремучей музыки удалось лишь на улице.

Солнышко еще светило, но подул холодный ветер, и Вика сунула руку в карман.

— Где мои перчатки, ты не помнишь? — с легким удивлением произнесла она. — В кармане их нет, наверное — в сумке… А это что?

Достав из кармана исписанную, мятую бумажку, она, не глядя, разорвала ее на четыре части и выбросила в подвернувшуюся урну.

Внезапный порыв ветра не позволил обрывкам долететь до дна урны, подхватил их и понес на шоссе, где они, один за другим, постепенно погибали под колесами автомобилей.

Один бумажный кусочек зацепился за ручку моей сумки и повис на ней.

— Что я там выбросила? — запоздало поинтересовалась Вика. — Надеюсь, что не чек на пальто?..

Я отцепила от сумки кусочек разорванного листка и протянула подруге.

— Записка какая-то, — сказала она и скороговоркой прочитала: — Изменишь, я тебя убью!

И меланхолично пожала плечами.

— Что?! — удивленно воскликнула я. — Что ты сказала? Убью?

— Ну да, убью, — повторила она, — …изменишь, я тебя убью! Это окончание записки, а где начало?

Она оглянулась и безнадежно махнула рукой. Спасти начало записки было уже невозможно.

— Давно тебе любовники не угрожали, — с интересом заметила я. — А кто убьет? Кому ты хочешь изменить?

— Не знаю… — растерялась Вика. — Записка без подписи. Буквы крупные, почти печатные, почерк незнакомый. Да я и не собиралась никому изменять!..

— Теперь тебе придется с ним расстаться, — хмыкнула я. — Безопасности ради.

Дальше мы пошли молча.

Я подумала, что случившееся было для Вики нехарактерно: обычно она не связывалась с теми, кто через фразу угрожал убить. Наоборот, при случае могла пообещать убить именно она, но не за измену, а за ложь или за какую-нибудь подлость.

Мы проходили мимо длинного многоэтажного дома, и Вика, повернув в его сторону голову, задумчиво рассматривала подъезды. Увидев около последнего подъезда деревянную скамейку, она направилась к ней. Я последовала за подругой.

Скамейка оказалась такой пыльной, что Вика разложила сверху свой старый плащ и села на него, оберегая от грязи только что купленное пальто. Я, в далеко не новой куртке, села рядом, прижав коленом пакет из-под плаща — чтобы он ненароком не улетел.

Покопавшись в кожаной сумочке, Вика достала сигарету и зажигалку.

— Понимаешь, — закурив, задумчиво произнесла она, — я ему, своему нынешнему, сказала, что на работе задержусь, а сама… Ну, короче, я к своему бывшенькому отправилась. Не стоило, конечно, этого делать, но он так вокруг меня порхал, цветы дарил, обещал, что изменился, что теперь все будет по-другому…

— И?..

— Что и?… — возмущенно фыркнула Вика. — Как будто не понимаешь?! Он решил, что я вернулась, и все пошло по-старому.

— И ты снова от него ушла?

— Ну да! Но об этом же никто не знал — о том, что я у него была. Неужели он за мной проследил?!

— Кто? Твой нынешний?

— Ну да! Вообще-то он парень неплохой, но вот это он сделал напрасно! Это ему с рук не сойдет!

— Расстанешься? — удивилась я. Про его зеленый джип подруга рассказывала мне целую неделю.

— Ну разумеется! Мне безнаказанно угрожать нельзя! Пусть катится на своем джипе!

— Вик, перестань ты им изменять, — произнесла я авторитетным тоном профессионального борца за нравственность, которого никто не слушает. — Жить надо честно.

— Ну да, — уныло кивнула подруга, вроде бы соглашаясь со мной. — Вот я и говорю: пусть катятся оба! Ладно, пойдем к метро.

Мы снова пошли молча. Метров через сорок Вика резко остановилась и выпалила:

— Послушай, мы ведь только что пальто купили! Утром! В магазине записки еще не было, а раздевались мы только у Милки. Значит, ее мне в карман положили на свадьбе!

— Но ты там никого не знаешь?!

— Нет. — Она покачала головой. — Знаю только Милкиных родственниц и Люську, однако женщина мне это написать не может.

Вход в метро был уже совсем близко — в каких-нибудь десяти метрах, но Вика вдруг замедлила шаг. На всякий случай я ухватила ее под руку: до метро я подругу дотащу, если больше ничего не случится, конечно. Впрочем, она выглядела равнодушной, а вот я на ее месте уже начала бы волноваться.

— Надо проверить второй карман, — пробормотала она. — Кошелек… Подожди-ка, это не мой кошелек! — Она задумалась и вдруг изрекла: — И пальто тоже не мое! Оно мне велико! Может, это Милкино? Она как раз на размер толще меня. Или кого-то из гостей?.. А мое, новое, на вешалке висит. Ну надо же, беда какая! Придется возвращаться!

Теперь и я оглядела Вику внимательнее. Действительно, пальто сидело на ней немного мешком: роста такого же, но большего размера. Только цвет совпадал.

Мы развернулись и побрели обратно. Идти назад не хотелось, по крайней мере — мне: я не любила ни большие компании, ни шумные развлечения, а уж все вместе — и говорить нечего. Но чего не сделаешь ради подруги…

— Как же я сразу не заметила?.. — полувопросительно вздохнула она. — Схватила с вешалки первое попавшееся… Тьфу! У них всегда так — голову заморочат, потом не помнишь, что делала, и не знаешь зачем!

— Чье пальто-то? — задумчиво спросила я. Меня интересовало лишь одно: как быстро мы сможем его обменять. — Может, не придется в квартиру подниматься? Подойдем к подъезду, а там кто-нибудь в твоем пальто стоит…

— Оптимистка, — безнадежно произнесла моя лучшая подруга.

Мы завернули в арку. У подъезда курила Люська. Одна, и без верхней одежды.

— Люсь, я пальто перепутала, — устало сказала ей Вика. — Чужое надела. Ты не знаешь, это чье?

— Милкино, — уверенно ответила она. — Мы с ней вместе выбирали, а что, и у тебя такое же?

Вика кивнула и прошла в подъезд. Я старалась не отставать.

Одна ступенька, другая… На девятой наши силы закончились. Вика молча привалилась к перилам, я — к стене.

— Ты когда последний раз спортом занималась? — поинтересовалась подруга примерно через полминуты.

— Не помню.

— Вот и я тогда же, — вздохнула она.

Еще пять ступенек. Опять перерыв. Сесть на лестницу для отдыха нельзя — пальто чужое. Как же быть? Чем поднять боевой дух? Как чем — разговорами, конечно!

— Об угрозе Милке сообщим? — бодрым тоном поинтересовалась я.

— Надо бы, — кивнула подруга. — Жаль только, что не вся записка сохранилась. Мы с тобой, не заметив, уничтожили чужое имущество.

— Или улику, — предположила я.

— Да шутка это, шутка. Забудь! — сказала Вика, внимательно, но не слишком серьезно посмотрев на меня. — Любишь ты необычные приключения, а зря.

Обвинение показалось мне напрасным.

— Это они меня любят, — возразила я и добавила: — Ну и шутки у них на свадьбе: чуть что — убью!

До конца лестницы осталось совсем немного, и тут нам в уши опять ударила музыка, а у двери возникла невеста.

— Ты вернулась! — обрадованно подпрыгнула она, обращаясь к Вике. — Не уходи больше, оставайся до вечера!

— Да я… — пробормотала Вика, — да вот пальто… Я твое пальто надела вместо своего. По ошибке.

— Проходи, раздевайся, — улыбаясь, продолжала Милка. — Будет очень весело!

Викиных слов она как будто не слышала. А может, и слышала, но намеренно говорила свое.

Моя подруга в раздумье взялась за ручку двери, покрутила ее, не открывая, затем повернулась к невесте и твердо сказала:

— Людмила! Я в твоем кармане нашла записку. Тебя там обещают убить, если ты кому-то изменишь! Там еще что-то было, только я прочитать не успела. Вот то, что от нее осталось.

Она протянула кусок записки и продолжала говорить:

— Понимаешь, я думала, что это мое пальто, и разорвала… Я не хотела… — глядя на невесту, Вика сбилась и растерянно замолчала.

Увидев записку, Милка дернулась, протянула к ней руку, но неожиданно ее рука замерла на полпути, то есть зависла в воздухе. Рот продолжал улыбаться, а глаза превратились в угольки, и что-то промелькнуло в них такое… напряженное.

С заметным усилием она опустила руку и снова улыбнулась, на этот раз верхней половиной лица. Нижняя половина казалась каменной — то ли зубы заболели, то ли язык свело.

— Не обращай внимания, — наконец произнесла она. — Ничего особенного.

И, выхватив у Вики записку, побежала вниз по лестнице, неровно подскакивая на ступеньках.

Моя подруга пожала плечами, снова взялась за ручку двери и снова передумала ее открывать. Она постояла так несколько секунд, разглядывая обивку, потом повернулась ко мне и мрачно заметила:

— На шутки не так реагируют. Сдается мне, все гораздо серьезней. Согласна?

— По-моему, она испугалась, — кивнула я.

— Придется нам здесь остаться. Если с ней что-нибудь случится, я себе не прощу. Да и ты себе не простишь!

Я жалобно вздохнула — не в адрес Вики, конечно, а в адрес судьбы и признала, что Вика была права. Хотя красавица-невеста мне не особенно понравилась, я все же не обрадуюсь, если ее убьют.

— Но мы же не сможем ее защитить, — слабо возразила я. — Ведь мы не телохранители.

— Мы вычислим убийцу и примем контрмеры! Пойдем! И мы отправились принимать меры.

Я стояла одна в пустом коридоре, пытаясь сосредоточиться. Двери во все комнаты были закрыты.

Сосредоточиться мешало зеркало, висящее на стене рядом с входной дверью, — в нем я видела себя в полный рост, но лишь в половину ширины. Разглядеть себя со всех сторон удавалось в несколько приемов, на это уходило примерно полторы минуты.

Джинсы сидели на мне почти идеально, велюровая водолазка — вполне прилично, однако все было черным. Этот цвет мне очень шел, но на свадьбе оказался неуместным. Вся в черном я здесь была одна.

Войдя в квартиру, Вика разыскала свое пальто; пристроить куртку на переполненную вешалку мне не удалось, и я положила ее в узкой и длинной, похожей на нору комнате. Там, на кресле рядом с дверью, был склад верхней одежды.

Потом мы провели небольшое совещание на пустующей в тот момент кухне. После него Вика, уже в своем пальто, отправилась на улицу к Милке — следить за обстоятельствами и, в случае чего, спасать. Мне она велела оставаться в квартире и собирать информацию. Нельзя сказать, что я от этого пришла в восторг.

Что бы мне придумать, чтобы сделать это мероприятие хоть чуточку интересным?

«Вот что, дорогая, — сказала я себе. — Отнесись к этому как к тренировке умения мыслить логически. Это, знаешь ли, такая игра…»

Закрыв за подругой дверь, я оглядела себя в зеркало, затем сделала несколько шагов по коридору и остановилась, размышляя — с какой комнаты начать осмотр?

Всего комнат было четыре: три больших квадратных, а четвертая — та самая «нора», куда я бросила свою куртку и наши с Викой сумки. В одной из квадратных комнат стоял накрытый стол, в других я еще не бывала.

Мне не хотелось с кем-нибудь столкнуться, не в прямом, конечно, смысле, а в переносном — в этом коридоре было столько места, что можно было устраивать гонки на трехколесных велосипедах. Детских, разумеется.

Открылась одна из дверей, и я, не дожидаясь появления человека, юркнула в «нору». В ней, на стоящем вдоль длинной стены диване, — поперек он просто не помещался, — упираясь коленями в противоположную стену, сидела парочка: свидетель Юра, надутый парень со светлым «ежиком» волос на голове, и его подруга, костлявая девица с носом хищной птицы и неровно прилизанными волосами цвета красного дерева.

Сложив губы в вечном упреке, девица нервно разглядывала обои с узором в мелкий цветочек. Свидетель, тоже не особенно довольный, смотрел в окно.

Я, шумно встряхнув свою куртку, принялась рыться в карманах. Этого хватило всего на две минуты, поскольку в карманах было пусто. Парочка на диване все еще не шевелилась.

Я проверила молнию, подергала верхнюю пуговицу и попыталась ее оторвать. Она и сама собиралась оторваться, держалась на одной ниточке, ну, может быть, на двух, и я хотела ее опередить. Запасной синей пуговицы, подходящей к голубой куртке, у меня не было.

Свидетелю надоело смотреть в окно, а может — ждать, пока я уйду; он повернулся к подруге и негромко пробормотал:

— У тебя всегда претензии. На тебя я могу и в другом месте посмотреть. Я тебя сюда не звал, сама напросилась.

Пуговица оторвалась, и я, положив ее в карман джинсов, бросила куртку и ретировалась в коридор. Мне показалось, что к невесте этот разговор отношения не имеет. То есть к угрозам не имеет.

На пути была столовая, но ее я пропустила и заглянула в следующую комнату — для танцев. В ней стоял полумрак из-за зашторенного окна и танцевали две пары. Девушка со змеями на голове, Ксения, почти висела на шее Паши, высокого брюнета в белой рубашке. Когда она поворачивала голову, змеи шевелились.

Вторая пара — Люська с приятелем Алины Сергеем. Последний чувствовал себя неловко. Со стороны было заметно, что ему хотелось вырваться и убежать, но он не знал, как это сделать. Извинившись, я закрыла дверь.

Пожалуй, эта игра «в детектива» постепенно начинала меня увлекать. Кто бы мог подумать, что еще совсем недавно, учась в институте, мы с Викой собирались стать известными физиками?!

Оставалась всего одна «неосмотренная» комната — напротив комнаты для танцев. Я уверенно направилась туда. Здесь была собрана мебель, вынесенная, очевидно, из «столовой», а также стояли два телевизора, большой и маленький. Сейчас они не работали.

Еще там висел, в резной позолоченной раме, портрет генерала в военной форме с одутловатым, немного асимметричным лицом, небольшими глазками и носом как у селезня. Избыток орденов и медалей на груди лишь подчеркивал невнятность выражения его лица. Этакий простоватый «деревенский генерал». Или, может, «генерал нашего двора».

Около окна жених Сеня, его мать и сестра держали «военный совет», обсуждая что-то вполголоса. Сеня морщился и недовольно шевелил усами.

— Это он! — настаивала мать Сени. — Вот чтоб мне пропасть!

— А ты не путаешь? — с сомнением спросил Сеня.

— Я своими глазами видела! — заявила она в ответ и, увидев меня, замолчала.

В красном кресле, повернутом к книжному шкафу, дремала Ираида Афанасьевна. Ее платье сливалось с креслом, а голова из-за высокой спинки почти не была видна.

За стеклом серванта с посудой я заметила рыжего персидского кота с выражением пожизненного испуга в круглых глазах. Он спокойно лежал среди чашек и рюмок. Сам забрался или посадили? Я решила вытащить его оттуда и взять на руки: это оправдало бы мое присутствие в комнате.

С нежным «кис-кис» я сдвинула стекло и протянула руку, но кот легко поднялся, обогнул большую чашку в оранжевый горошек и устроился за фарфоровым кофейником.

— Иди сюда, рыженький, — ласково прошептала я.

Пытаясь схватить кота за лапу, я искоса поглядывала на семью заговорщиков. Они были похожи друг на друга, как близнецы: невысокие, худые, серо-пепельные, с глазами, напоминающими зеленый горошек.

Мать жениха смотрела на меня недоброжелательно и в целом выглядела, как хорошо просушенная мумия. На кота, когда мне удалось его достать, она тоже взглянула враждебно.

С котом в руках я двинулась к окну, собираясь встать рядом с сестрой жениха Ларисой. Ее я уже хорошо рассмотрела: серебристый комбинезон с рисунком под кожу крокодила — почти в обтяжку, сиреневые ногти и помада и сиреневые же, на тон темнее помады, босоножки на высоченной платформе — такими и убить можно при случае. Еще мне показалось, что она не любила кошек, а также — что хорошо смотрелась бы с метлой, но не у нас, а где-нибудь в Голливуде.

Очевидно, кот был того же мнения, потому что, когда я подошла к ней близко, он вырвался и побежал из комнаты.

Заговорщики все еще молчали, недовольно глядя на меня, поэтому я пожала плечами и пошла за котом.

Кот направился в столовую, я — за ним, в надежде снова взять его на руки. Он являлся хорошей причиной моего присутствия где угодно, точнее — где нужно.

— Дверь закройте, сквозняк! — было первое, что я услышала. Я закрыла, хотя открывал ее кот — лбом с разбегу.

Около стола, над стопкой грязных тарелок, не слишком любезно совещались мать Милки Евгения и ее тетка Тамара. С трудом договорившись, они покинули комнату, забрав тарелки с собой.

Кот, которого я упустила из вида, обнаружился на столе — в невысокой хрустальной вазе для фруктов, размером с хороший тазик, где неплохо смотрелся рядом с двумя яблоками и гроздью винограда.

Вытащив из-под кота яблоко, я направилась на кухню — вымыть, а лучше потом еще и очистить. Любовь милого животного к хрусталю и фарфору перестала мне нравиться. Конечно, это дело хозяйское, но посуду перед едой хорошо бы еще раз помыть.

На кухне Евгения и Тамара собирались резать овощи для салата.

— Чего тут класть? Какие порции? — поинтересовалась первая.

— Не порции, а пропорции! — фыркнула вторая.

— Тебе не угодишь!

— Ты на себя посмотри!

Евгения обиженно взмахнула ножом и выкрикнула:

— Ты у нас, конечно, самая умная!

— А ты с детства была грубиянкой!

Дальше я не стала слушать, есть вымытое яблоко мне расхотелось, я положила его на холодильник и отправилась обратно в столовую, а затем вышла на балкон. Вышла и поразилась смелости выходивших сюда до меня. Прутики железной решетки, ограждающей балкон, казались столь ненадежными, что хотелось обмотаться вокруг них, чтобы ветром не сдуло вниз. Еще можно было схватиться за росший рядом ясень, с которого потихоньку облетали листья.

С балкона хорошо просматривался двор дома, но ни Милки, ни Вики не было видно. Обзор слева перекрывал высокий дом, а справа, за киосками и мусорными баками, располагалось нечто, сверху видное как кусок сквера, обнесенного высоким железным забором.

Я вернулась в коридор, прихватив из столовой кота.

Рядом с зеркалом, в углу, стоял пыльный гибрид тумбочки и книжной полки, накрытый сверху мраморной доской — подставкой под телефон. Однако телефон висел рядом на стене — не совсем телефон, а так… трубка с кнопочками. Из тех, у которых говорящий умудрялся нажать две-три кнопки подбородком, и потом они противно жужжали,мешая слушать.

С котом под мышкой я принесла из кухни табуретку, села рядом с тумбочкой и приготовилась. Приготовилась наблюдать.

Довольный кот растекся на моих до сих пор не знакомых ему коленях и заурчал, как допотопный мопед, когда я положила руку на его голову. Прямо не зверь, а диванная подушка!

— Может, здесь тебя, беднягу рыжего, не любят? — прошептала я коту.

Стоило мне занять эту удачную, с моей точки зрения, позицию, как коридор точно вымер: никто никуда не входил и не выходил. Ни в дом, ни из дома, ни на кухню, ни в туалет. Как им это удавалось?

Я терпеливо ждала, подозревая, что, как только встану, по коридору начнется движение.

Пока что я обдумывала сложившуюся ситуацию и строила планы.

Милка гуляла на улице, Вика — вместе с ней. Если бы там что-то случилось, я бы уже знала. Значит, там все в порядке. А здесь?

«Давай, дорогая, рассуждать здраво, — сказала я себе. — Кто мог обвинить невесту в день свадьбы? Скорее всего, молодой муж, жених то есть. Вряд ли наоборот — смешно предъявлять претензии невесте в том, что и так очевидно, да еще угрожать смертью. Как ни старайся, а общей постели супругам после свадьбы не избежать».

В общем, жених интересовал меня больше других. Вот только сумеет ли он ее убить, или это пустая угроза?

Я поерзала, устраиваясь поудобней, — мраморная подставка под телефон острым краем всё время впивалась мне то в спину, то в плечо.

Вполне возможно, что жених имеет основание для своих угроз, подумала я. И чтобы в этом убедиться, придется понаблюдать за Милкой. Правда, за ней приглядывала Вика, но все же две пары глаз лучше, чем одна.

Почему-то моя подруга решила, что невесту должны украсть. На многих свадьбах невест крадут, есть такой обычай — не у всех, но есть. Вот, по мысли Вики, ее и украдут. Украдут и…

Непонятно, что и… однако Вика рядом с ней наготове — спасать и защищать!

Мне же надо было понаблюдать за женихом и, кроме того, определить, с кем она ему будет изменять. Тот, другой, должен появиться: прийти или позвонить. Если это не болезненная ревность жениха, конечно.

Привстав, я передвинула табуретку, придерживая рукой кота. А как только снова села, раздался звонок в дверь. Уверенный такой звонок, секунды на четыре.

Звонивший подождал еще секунд пять и резко толкнул дверь ногой. Наверное, стукнул, но получилось, что толкнул. Дверь открылась, и он вломился в коридор, как будто так и надо.

Не обратив на нас с котом никакого внимания, он весело крикнул в пространство:

— Тут что, никого нет? Мы так не договаривались!

Потом он повернулся кругом, увидел меня — сначала в зеркале, затем прямо перед собой — и швырнул мне на колени, точнее — на кота, свою сумку с такими словами:

— А где моя жена? Ну ничего путного сами сделать не могут! Свадьба, а в доме едой не пахнет!

Из недр его сумки распространялся такой копчено-маринадный аромат, что голодный мог упасть в обморок, и все бы его поняли и простили, однако такое обращение мне совершенно не понравилось. Коту тоже — он опять сбежал.

Мужчина был весьма интересен — яркий, начинающий седеть высокий брюнет с резкими чертами лица, лет примерно сорока.

Положив большой букет из бело-розовых, не очень, правда, длинных роз на тумбочку рядом с телефоном, он снял белый плащ и уверенным движением воткнул его сбоку на вешалку.

Я вздохнула: лучше бы он плащ не снимал — его бордовый пиджак с золотыми пуговицами вызывал у меня желание надеть темные очки. Можно даже с непрозрачными стеклами.

Подбежавшая Тамара схватила сумку с моих колен и отправилась на кухню.

— Тамарка, где моя племянница? — крикнул ей вслед мужчина и громко захохотал. — Полуплемянница! Племянница нам пополам!

— Моя племянница, — недовольно буркнула из кухни Тамара. — Послал же Бог мужа!

— Наконец-то ее сбагрили с рук — хорошее дело! — радостно воскликнул он.

— Лёня, я тебя умоляю! — с надрывом произнесла Тамара, прижав руку к груди, для чего по пояс высунулась из кухни. — Веди себя прилично!

Мужчина засмеялся, как мне показалось, из чувства противоречия, и не торопясь направился в комнату.

Я продолжала сидеть около телефона, внутренне радуясь, что этот тип, эта адская смесь эффектности, вульгарности и жизнерадостности, не обратил на меня особого внимания.

Я просидела в коридоре около часа. Кот вернулся ко мне на колени, как только немного успокоился, и мы вместе наблюдали за происходящим. Теперь я всех видела, хотя и не слышала, о чем они говорили.

Пришли с улицы жених со свидетелем. Сначала я этому немного удивилась, так как не видела, когда они уходили, но потом оказалось, что, блуждая в поисках информации по квартире, я не заметила и половины всех перемещений — как хозяев, так и гостей.

В комнате для танцев сначала находились сестра жениха Лариса с мужем Тамары Лёней и Сергей с Алиной. Потом ко второй паре присоединились Паша с Ксенией, а жених с сестрой и матерью собрались на «совещание», на этот раз в «норе».

Милка с Викой всё еще где-то гуляли.

Свидетель бегал по квартире от подруги. Ее пытался перехватить Лёня — не иначе как из солидарности — но безуспешно.

Тамара и Евгения изредко слонялись из столовой на кухню и обратно, по пути бросая на меня то грозно-враждебные, то высокомерно-презрительные взгляды. Возможно, тому виной был мой траурный наряд, но что-то подсказывало мне, что если бы я была в зеленом или в белом, любви ко мне было бы не больше и взгляды не стали бы мягче. Родственницы Милки невзлюбили меня сразу и надолго.

Коллеги Милкиной матери сначала курили на балконе, а затем решили танцевать танго в коридоре и включили в столовой проигрыватель. Завуч раз в минуту менял тяжело дышавших, пьяно хихикавших партнерш, норовивших упасть под вешалку. Одной из них это удалось, в поисках опоры она схватилась за Викино пальто и вместе с парой плащей уронила его на завуча. Пальто с плащами повесили, а ее подняли и отряхнули.

Теперь по квартире бродили Люська и Сеня, но в разных направлениях. Жениха интересовали укромные места: различные темные закутки, антресоли, заставленная большими коробками кладовка, попасть в которую можно было из коридора. Еще он дожидался, пока освободятся ванная или туалет, потом нырял туда и что-то делал в абсолютной тишине. Я подозревала, что он просто разглядывал стены.

Люська в поисках кого-то открывала все двери подряд. Заглянув к танцующим, она резко отпрянула и закрыла дверь, столкнувшись при этом с Лёней, вышедшим из комнаты с портретом. Судя по ранее доносившимся до меня звукам, Лёня переключал программы телевизора в поисках интересной передачи, но ничего подходящего не нашел. Выключив телевизор, он вышел в коридор и налетел на Люську.

— Люсь! — обрадованно воскликнул он. — Пойдем потанцуем!

— Иди вон с Юлей потанцуй, — кивнула Люська в мою сторону. — А то она сидит без дела.

Я без дела не сидела, в смысле сидела вовсе не без дела, но докладывать об этом не собиралась.

— Это ты, что ли, Юля? — снисходительно, но с самодовольной улыбкой поинтересовался Лёня.

Я не любила, когда незнакомые мужчины обращались ко мне «на ты», и сама так обычно не поступала, но тут решила ответить тем же. Пусть на вежливость не рассчитывает.

— Я Юля, — безразличным тоном ответила я. — А что?

— Танцевать со мной пойдешь?

— Только вместе с котом!

Я демонстративно прижала кота к груди, и он (кот) от удовольствия заурчал, как двигатель застрявшего в грязи грузовика.

Повернувшись к Люське, Лёня развел руками, как будто извиняясь за мое нежелание куда-то с ним идти.

— Да ну тебя, — поморщилась она. — Не хочу я танцевать. Нет настроения.

— Сейчас появится, — с хитрой ухмылкой пообещал Лёня и, крепко схватив ее за запястье, потащил за собой.

Люська слегка пожала плечами, но подчинилась его напору.

Они ушли, а в коридоре появилась подруга свидетеля, посмотрела по сторонам и направилась в туалет. До этого она повсюду сопровождала своего возлюбленного, крепко держа его за локоть.

Свидетель Юра, освободившийся от цепких рук подруги, сбежал на улицу. За ним последовал Паша.

Вернувшись, несчастная девица принялась слоняться по квартире, заглядывая во все комнаты. Наконец ей это надоело, она принесла из кухни стул и села рядом со мной, сняв со стены телефон. Набирая номер, она недовольно поглядывала на меня и хмурила брови, словно желая сказать, что бестактно сидеть рядом и подслушивать чужие разговоры.

Я понюхала розы, всё еще лежащие на тумбочке, поднялась с табуретки и отправилась в столовую. Кот пошел на кухню.

В столовой никого не было, поэтому я вышла на балкон с целью выглянуть во двор: там, по моим представлениям, должно гулять достаточное количество знакомых. Сейчас меня особенно волновали Вика и Милка.

Держась рукой за хилую железку, изображавшую перила, я глянула с балкона вниз, предполагая в случае опасности вцепиться в ясень.

Из подъезда вышел свидетель и повернул налево. Затем появился Паша и пошел в другую сторону. Потеряв из вида свидетеля, я стала следить за Пашей, повернула голову направо и, с порывом ветра, получила по уху сухим листом.

Из-за угла дома выглядывал край белого платья — очевидно, там стояли Вика с Милкой. Паша направился к ним.

Я перегнулась через перила, и следующий удар пришелся по затылку. На этот раз лист пострадал больше, чем я: он оторвался от ветки и поплыл вниз.

Я проследила за листом до самого асфальта и увидела возвращающуюся Вику. Она подняла голову, махнула мне рукой и скрылась в подъезде.

Прежде чем уйти с балкона, я еще раз взглянула направо. Взглянула и… ненадолго задержалась на балконе. И вот почему: Милка, стоя за деревом, целовалась с Пашей. Сверху их было видно очень хорошо. Даже слишком хорошо.

Встретив свою подругу у входа в квартиру, я прижала палец к губам и, взяв ее за руку, повела на балкон — демонстрировать целующуюся Милку. Это надо было сделать быстро и незаметно, но увы. По дороге к балкону нас перехватила Люська, она попросила у Вики сигарету и присоединилась к нам, не спрашивая нашего согласия.

К Люське направился Лёня, который не мог оторвать вожделеющего взгляда от определенных частей ее тела. Он хотел ей что-то сообщить, но, увидев нас с Викой, затормозил в середине комнаты, а потом пошел обратно. Нерешительность не была ему свойственна, значит, хотел сказать что-то такое, что не предназначалось для чужих ушей.

— Люсь, он тебя ждет, — вкрадчиво заметила Вика. Она понимала, что поговорить с ней я хотела без свидетелей. Так же, как и Лёня с Люськой.

— Ну его, надоел! — фыркнула она. — Я таких старых не люблю.

— Какой же он старый? — удивилась я. — Ему лет сорок, не больше.

Люська пожала плечами, собираясь повернуться к ясеню, и вдруг у нее плотоядно загорелись глаза.

Я проследила за ее хищным взглядом — оказалось, что в комнату заглянул Сергей, бесцветный блондин с торчащими ушами. Возможно, главным его достоинством была именно молодость.

— Как вы думаете, ему уже исполнилось восемнадцать? — поинтересовалась Люська, не сводя с него глаз.

— Спроси его, — пожала плечами Вика.

— Он, должно быть, курсе на втором, — предположила я. — В крайнем случае, на третьем.

— Выглядит, как затравленный зверек, — оглядев его внимательнее, сообщила Вика. — Неужели ты именно этих зверей ешь? А, хищница?

— Видовое питание, — сверкнула глазами Люська. По образованию она была биологом.

— Он, наверное, думает: «Столько красивых женщин вокруг — и все старше меня. Вот несчастье!» — поддержала я Вику. — Видишь, как он озирается, бедняжка?

— Что бы вы понимали?! — огрызнулась Люська и решительно направилась к приятелю Алины.

Посмотрев с балкона вниз, мы увидели окончание поцелуя. Затем Паша, взяв Милку под руку, как будто жених — это он, повел ее к подъезду.

— Я пока за ней следила, все было так прилично, — прошептала мне слегка шокированная Вика. — Мы к каким-то знакомым зашли, в этом же доме, очень милые люди, Милку поздравляли. Потом вышли на улицу, и к нам присоединились свидетель с женихом. Вскоре они ушли, а мы немного вокруг дома погуляли — детство вспоминали. А когда Паша появился, Милка мне сказала, что ей надо с ним поговорить и что она через три минуты придет домой. Ну, я и пошла к подъезду. Кто бы мог подумать?!

Около восьми все собрались в квартире.

Сергей, Алина, Вика и жених играли в карты в «норе», причем моя подруга приложила массу усилий, чтобы сначала их там собрать, а потом сесть рядом с Сеней.

Лариса, Ксения, Люська и учительницы смотрели телевизор — какую-то модную передачу на «женскую» тему.

Свидетель со своей подругой и Милка с Пашей танцевали.

На кухне Тамара и Евгения резали овощи и принесенные Лёней продукты, а мать жениха мыла посуду. Более сложную работу ей, по-видимому, не доверяли.

Я, по обыкновению, сидела в коридоре с котом на коленях. Я не только вела наблюдение, но и пыталась осмыслить полученную информацию.

Сведения, собранные дома, по всей вероятности, никакой ценности не представляли. «Самое интересное» гуляло на улице. В квартире в то время находился жених, проявивший себя только в совещаниях с семьей. Остальные, похоже, вообще ни при чем.

Что ж, жениху можно посочувствовать, зато у него есть хороший мотив для убийства.

Итак: мотив имеется, возможный убийца и возможная жертва — тоже.

— Уже восемь часов! — прогремел над моим ухом жизнерадостный командный голос. — Где моя еда?! Почему на столе пусто?! Эй, мы так не договаривались!

Тамара и Евгения засуетились и, лихорадочно курсируя между кухней и столовой, стали расставлять на столе новые блюда и чистые тарелки.

Минуты через три на запах доставленных Лёней деликатесов сбежались почти все гости.

Люська взялась раскладывать ножи и вилки, подруга свидетеля пересчитывала рюмки и бокалы, жених принес от соседей обтянутый кожей стул — для Лёни. Остальные кучковались по углам.

Когда все было готово, уселись за стол и обнаружили отсутствие Ираиды Афанасьевны.

— Бабулечка! — закричала Милка, выглянув в коридор. — Мы ужинаем! Мамуля, поищи ее!

Евгения пошла искать — сначала на кухню, потом в ванную и туалет. Гости ринулись проверять комнаты.

— Нигде нет! — сообщила встревоженная Евгения и повернулась ко мне: — А на улицу она не выходила? Вы не видели?

— Нет, — уверенно ответила я. — Не выходила и по коридору не ходила.

— Она у нас плохо ходит — ноги больные.

— Где же бабулечка?! — экзальтированно вскрикнула Милка и посмотрела на Пашу. Тот пожал плечами.

Теперь я стала замечать эти взгляды, полные взаимопонимания. Как бы не складывалась их жизнь, одно несомненно — любовниками они были давно.

Я прокрутила в памяти все, что видела в комнатах ранее. Где же бабушка?

— В комнате с телевизором, — вслух вспомнила я. — В красном плюшевом кресле.

Ее платье было точно таким, как обивка кресла — и по качеству, и по цвету. Конечно же, там ее никто не заметил.

Евгения отправилась за матерью и привела ее, держа под руку. Они шли медленно, и Евгения приговаривала:

— Осторожно, мамулечка! Как же ты в кресле заснула? В квартире так шумно! Я держу тебя, мамулечка! Не торопись!

Люська наклонилась к нам с Викой и ядовито зашептала:

— Бабулечка… мамулечка… Эта бабулечка их всех проглотит и не подавится! Или друг на друга натравит, и они бросятся друг друга глотать. Но они-то подавятся, им до нее далеко.

— Уважаемые гости, пожалуйста к столу! — со слащавой усмешкой объявила Милкина тетка и оскалилась, словно собиралась поужинать именно гостями.

— Букет! — вдруг вспомнил Лёня и уставился на меня. — Где мой букет?

— В коридоре, — равнодушно созналась я.

— Принеси его сюда! — приказал он.

— Я его не смогу узнать, — развела руками я. — Не запомнила!

— Идем, я тебе его покажу! — насмешливо заявил он. — У тебя руки есть?

— Есть, — недоверчиво протянула я, удивленно посмотрела на свои руки и, на всякий случай, убрала их за спину.

— А для чего тебе руки?

— Чтобы ими размахивать! — с вызовом ответила я.

За букетом сбегала Евгения и вручила его Лёне. Он придирчиво осмотрел его с разных сторон и словно взвесил в руке. Было видно, что букет ему нравился.

— Дорогая Людмила! — важно произнес он. Гости замерли. — Разреши мне поздравить тебя с самым торжественным днем в твоей жизни!

— Похороны еще торжественнее, — тихо, но ехидно заявила Тамара. Все присутствующие это слышали.

Милка обиженно выпятила нижнюю губу и посмотрела на бабушку.

— Тамара! — одернула та свою дочь и посмотрела на нее так, как будто желала сказать: «Ты чего это?! Я тебя накажу!»

— Я же сказал: в ее жиз-ни! — напыщенно повторил Лёня, обернувшись к жене, и снова обратился к невесте. — Я надеюсь, что ты будешь счастлива! Береги своего мужа, во всем соглашайся с ним и корми его получше!

Он с преувеличенным воодушевлением понюхал букет и закатил глаза от восторга, потом передал его Евгении. Букет поплыл вокруг стола — к Милке, причем каждый из передающих его из рук в руки гостей, как загипнотизированный, демонстративно нюхал розы и закатывал глаза.

Милка вытащила из-за батареи подаренную ей зеленую вазу и вопросительно посмотрела на бабушку. Та с осуждающе-удивленной гримасой подняла бровь.

— В эту вазу не поместится, — дернув носом, объявила Милка. — Мамуль, достань хрустальную из буфета.

Наконец все еще раз уселись за стол. Напротив меня оказался Лёня. Я мысленно поморщилась.

Гости выпили за молодых, на этот раз вполне приличного вина, а после яростно уткнулись в тарелки, словно не ели несколько дней, и лишь изредка переговаривались между собой. Ничего интересного.

Будущие преступник и жертва сидели рядом за столом и вполне мирно беседовали. А ведь у жениха была веская причина для угроз. Причина сидела недалеко, через одного человека от Милки. Вот Сеня и угрожал. Милка же, прочитав его угрозу, испугалась. Похоже, что это не шутка, это все вполне серьезно.

Наличие Паши Вика вначале восприняла как свою личную трагедию, потом все же смирилась. Как забавно бывает на свадьбе, не правда ли?

Пожалуй, мы уже все разгадали. Можем спокойно уходить. Что еще нам нужно? Предотвратить преступление? Может, стоит поговорить с женихом?

— Передай мне блюдо с ветчиной, — ткнув меня в бок, тихо попросила Вика. — Ты о чем там думаешь? Видишь, как она на него смотрит? А что говорит, слышишь?

Я мотнула головой в ответ и потянулась к ветчине.

— Теперь огурцы с помидорами, — вполголоса руководила мной Вика. — На свадьбе так задумываться нельзя. Неудобно. Положи себе хоть один помидор.

Есть не хотелось, поэтому я придумала занятие: с помощью двух ножей, своего и Викиного, гоняла по тарелке целый помидор, пытаясь его разрезать. Мелкий, с упругой кожицей, он бодро бегал от ножей в течение пяти минут, но потом устал.

— Ой, Петруха! — вдруг вскричал Лёня и взмахнул вилкой, словно встретил старого товарища, с которым не виделся лет пятнадцать. — Ты давно тут?

Я проследила за его взглядом и в вазе с фруктами снова обнаружила кота. Он был сыт, перед ужином его покормили на кухне, и спокойно лежал на боку среди яблок и груш, опустив хвост в открытую консервную банку со шпротами. Треть хвоста у него была в масле.

Реакция сидящих за столом была различной, но довольно спокойной. Кот на столе никому не мешал. Наверное, привыкли.

— Петруха! — повторил Лёня. — Колбасы хочешь?

— Он не Петруха! — возмутилась Милка. — Его зовут Патриарх! Сокращенно Патрик!

— Вот я и говорю — Петька он, Петруха, — усмехнулся Лёня. Заметно было, что его забавляли подобные перебранки.

Милка недовольно дернула носом и замолчала.

Посовещавшись друг с другом, Тамара и Евгения решили оставить кота в вазе. По крайней мере, здесь он вел себя тихо, а если его сейчас прогнать, он всю мебель шпротным маслом перепачкает. А хвост всё равно потом шампунем мыть придется.

— Вик, положи мне сыра, — шепнула я подруге. — Убийство предотвращать будем?

— Пожалуй, я с Сеней поговорю, — кивнула она. — Возможно, он хочет сделать так, чтобы все выглядело естественно: самоубийство или несчастный случай. А если он узнает, что нам всё известно, то убивать не будет. Как ты думаешь?

Рядом с моей щекой пролетело что-то мелкое, я повернула голову, пытаясь определить, что это было; неожиданно Лёня ткнул куда-то ножом и завопил:

— Смотри, Петруха, там оса!

— Не ори мне в ухо! — подпрыгнула от неожиданности Тамара.

— Да оса там, не муха, — радостно уточнил Лёня.

Некоторые из жующих засмеялись.

— Не муха, а в ухо, — обиделась Тамара.

Тут рассмеялись остальные присутствующие. Тамара вскочила и быстро вышла из комнаты, всем своим видом демонстрируя возмущение.

Кот напрягся, перевернулся на брюхо и вытянул шею, пристально следя за осой. Он слегка поворачивал голову то в одну сторону, то в другую, а внимательные круглые глазищи оставались направленными в одну точку, как у ведущего программы новостей по телевидению. Наконец он решил, что пора прыгать, царапнул лапой яблоко и взмахнул хвостом, забрызгав маслом сидящих за столом и придав ускорение маленьким безголовым рыбкам. Летучие шпроты вспорхнули из банки и веером разлетелись во все стороны, целясь в празднично одетых гостей.

Ряды жующих расстроились: кто-то побежал замывать пятна, а кто-то — переодеваться.

— Тебе хорошо, ты вся в черном, — позавидовала мне Люська. Ее прозрачная блузка сильно пострадала. Как и кружевное белье под ней.

Чтобы поговорить, мы с Викой переместились на лестничную площадку, но оказалось, что туда же пришли покурить две учительницы: «англичанка» и «биологичка». Одной было под сорок, а другой — за сорок пять.

— Тань, ты помнишь Женькину свадьбу? — «англичанка» ностальгически вздохнула. — Там черную икру ели ложками… И осетриной стол был завален… Тогда еще ее отец был жив.

— Это генерал, что ли? — нетрезво ухмыльнулась биологичка. — Я тогда черную икру не любила. Представляешь?! Сейчас готова себе локти кусать!

— А ты чужой локоть укуси! — засмеялась «англичанка». — Женькин, например. Или Анатолия Петровича.

Из квартиры вышел Сеня, без большой симпатии посмотрел на куривших учительниц и хотел ретироваться обратно, но одна из них вцепилась в его локоть.

— Постой-ка, милок! Ты приданое-то получил? — она грубо засмеялась. — Они ведь богатые.

— Даже очень, — подтвердила вторая. — Женька в таком золоте на работу ходила — помереть можно было от зависти!

Жених вырвался и вернулся в квартиру, и мы — за ним.

— Осталось определить, насколько решительно Сенька настроен, — продолжала развивать свою мысль Вика. — А завтра я с ним поговорю. Как бы сделать так, чтобы нас на завтра сюда пригласили?

— Завтра воскресенье, мы и сами можем прийти.

— Нет, — покачала головой моя подруга. — Лучше, чтобы пригласили. Смотри-ка, они танцевать пошли. Милка с Пашей. Пойдем за ними, посмотрим.

Смотреть было нечего, точнее — наоборот: на них все было ясно написано. Люди, предназначенные друг другу. А хуже всего, что рядом стоял жених и смотрел на Милку, открыв рот. Как кролик на удава: с выражением ужаса, восторга и священного трепета одновременно. «Дорогой удав, проглоти меня еще разочек!»

Неужели предвкушает преступление? Тогда он сумасшедший, не иначе.

— Потанцуй с ним, — настойчиво дернула меня за руку Вика. — Сразу все поймешь: сейчас будет убивать или еще подождет?! Не могу же я с ним танцевать, он мне едва достает до уха!

Вика с Милкой были одного роста. Для танцев им обеим больше подходил Паша.

Почти сразу же в комнату мягкой походкой вбежал Петруха. Его привлек шуршащий край свадебного платья, он подцепил его лапой — редкая возможность поиграть. Но Милка была начеку, она подняла кота и понесла его в ванную — мыть хвост.

Снова заиграла медленная музыка, Вика подхватила Пашу, а я повернулась к жениху.

— Ничего не поделаешь, — скромно произнесла я. — Придется вместе танцевать, одни остались!

Он, должно быть, меня не слышал. На его лице сохранялось выражение неземного восторга, как тогда, когда они целовались за столом под крики «Горько».

Я почти поволокла его к центру комнаты, положила руки ему на плечи. Заметил ли он это? Вроде бы, не заметил.

Танцевать с ним было не просто неинтересно, а — никак. Узкие плечи, неловкие руки, острые коленки — никакого впечатления.

Он совсем не разговаривал со мной, мысленно витая где-то. Может, в облаках?

И уж совершенно непонятно — глаза-то умоляющие. Нет в них никакой угрозы, только мольба.

Когда человек собирается убить, он должен быть уверен в себе, собран и сосредоточен. А если надеется, что все выйдет как-нибудь само, тогда он убийца «по неосторожности». Но ведь, судя по записке, он хочет ее именно убить, а не просто так… покалечить.

Запиской можно также напугать, однако он, похоже, напугал самого себя.

Против воли посочувствовав ему, я покачала головой: несчастный Сеня, во что же ты ввязался?!

Устыдившись своих мыслей, я отвела его на место. К счастью, танец скоро закончился.

— Он не может убить, — отчиталась я перед Викой. — Он «витает».

— Ты все придумала! — не поверила мне она. — Убить может каждый, если его грамотно вынудить. Паша, например, может.

— Но ему-то зачем? — возразила я. — Ты подумай, любовник является на свадьбу и заявляет: «Не смей мне изменять, убью!» Он раньше-то где был? Она же с ним, скорее всего, всё обсуждала, советовалась.

— Наверное, он в день свадьбы передумал… Да нет, ерунда! — заключила Вика. — А если Сенька мать и сестру подключит? Они же весь день совещались.

— Всем пить чай! — громогласно объявил Лёня, выглянув из столовой. — Идите сюда, что вы в коридоре стоите. Чай остынет.

Мы пошли к своим местам, гости уже почти расселись.

Центр стола занимал многоэтажный торт — дальний родственник Пизанской башни, рядом с ним — электрический самовар. От пирожных и шоколадных конфет рябило в глазах.

Из кухни пришел Лёня с огромным блюдом козинаков, украшенным какими-то несъедобными финтифлюшками. Он эффектно взмахнул рукой, с воодушевленным вдохом открыл рот… и остановился, не чувствуя со стороны собравшихся должного внимания.

— Эй! — позвал он, обращаясь ко всем сразу.

Присутствующие замерли в предвкушении чего-то неожиданного.

Лёня сделал два шага назад, потом — чуть приседая — вперед, повторил замах рукой и, делая ударение на каждом слоге, громко объявил: «Ко-зьи на-ки!»

Кто-то поморщился, кто-то засмеялся, пытавшиеся сдержать смех издавали хрюкающие звуки, а я случайно перехватила Лёнин взгляд. Что-то неуловимо хищное и наивно-детское было в его лице…

Я вдруг вспомнила другую сцену, свидетельницей которой была лет двадцать назад.

Старшая группа детского сада. Ранняя осень, мы на прогулке.

На краю цветочного вазона, круглой чаши высотою в полметра, стоит мальчик в короткой курточке. Он оглядывается на детей, поднимает руки и собирается прыгнуть вниз. У него то же самое, победно-растерянное выражение лица, как у Лёни с козинаками. «Оцените меня, кто может!»

К мальчику уже бежит разъяренная воспитательница, дети в равнодушном испуге ждут, что будет, и лишь я ему улыбаюсь — из всей группы детей мне одной захотелось его поддержать.

Эта картина все еще стояла у меня перед глазами; плохо соображая, что делаю, я ободряюще улыбнулась Лёне.

«Прыгай, все будет хорошо!»

— Он на тебя смотрит! — со значением произнесла Вика. — Он не сводит с тебя глаз!

— Наверное, с кем-то перепутал, — вяло отреагировала я, глядя в свою тарелку. — А теперь пытается вспомнить, где меня видел. Не обращай внимания.

— Он на тебя смотрит, как Петруха на осу!

Да, и в самом деле, Лёня следил за каждым моим движением.

Я терялась в догадках: может быть, он полагал, что я могу взлететь? Искал в моем черном наряде желтые осиные полосы? Или хотел определить, где я прячу жало?

Рядом со мной сидела Вика — солнечная блондинка с фигурой манекенщицы со стажем и лицом преуспевающей кинозвезды, и логично было бы предположить, что смотреть Лёня должен на нее. Что увидел он во мне, маленькой, худенькой, темной шатенке с лохматой прической — торчащими во все стороны неукладывающимися прядями вьющихся волос?

Конечно, мужское внимание было лестным, но только не в данный момент.

Под почти немигающим Лёниным взглядом я боялась подавиться куском торта, а потому резала его, торт, на микроскопические кусочки и жевала всухомятку. Чаем я тоже боялась подавиться.

— Я так больше не могу, — измученным голосом шепнула я подруге. — Пойдем отсюда. Придем завтра. Все, что хочешь, и когда угодно, только не сейчас!

Бросив недопитый чай и недоеденный торт, мы выбрались из-за стола и помчались одеваться.

В коридоре к нам подошел Лёня. Я держала в руках куртку, Вика заматывала шею шарфом.

— Вы еще к нам зайдете? — негромко поинтересовался он, всё еще напряженно глядя на меня, но с вполне нормальным выражением лица, без обычного позирования, словно несколько минут назад это был совсем другой человек.

Я в оцепенении уставилась на него, временно потеряв дар речи.

Заметив это, Вика локтем ткнула меня в бок, я неуверенно улыбнулась Лёне и кивнула, так и не вспомнив ни одного слова. Хотела сопроводить свой кивок жестом, но руки были заняты курткой.

— Мы бы завтра пришли, — заявила моя подруга, не дождавшись от меня разумных действий. — Вы нас приглашаете?

— Сейчас попробуем организовать.

В коридор выглянули Тамара и Евгения, и нормальное выражение исчезло с Лёниного лица, уступив место самодовольной позе.

— Я считаю, их не надо на второй день приглашать, — самоуверенно заявил он, с вызовом глядя на жену.

— Ну уж нет! — возмутилась та. — Пусть приходят! Девочки, обязательно приходите, мы вас будем ждать.

— Слушай, что получилось: убивать ее будут мать с сестрой, когда достаточно компрометирующих сведений соберут, — докладывала Вика на бегу. — Они за ней наблюдают, это точно, они глаз с нее не сводят. А уж как она им не нравится!!!

Встретившись в метро, внизу, у глухой стенки, мы поспешили к поезду. Нам навстречу, по направлению к переходу, летела толпа. Мне никак не удавалось приблизиться к Вике вплотную, между нами постоянно кто-то вклинивался, разноцветная одежда мелькала перед глазами. Я старалась не потерять подругу из виду, но ориентировалась больше на слух.

— Они обе противные, одна вобла сушеная, другая — скумбрия на диете, ну ты их помнишь, — продолжала Вика, слегка повысив голос. Нас разделяли уже два человека. — Думаю, это они заставили его записку написать. Потом организуют ему алиби, а за измену сами Милке отомстят. Давай быстрее, нам в первый вагон.

Подъехал поезд, но в этот миг чья-то сумка свалилась с тележки на ногу бегущему передо мной мужчине, он развернулся и внес меня в первую дверь второго вагона. Вика попала в последнюю дверь первого. Через стекло вагона она махнула мне рукой, чтобы я не волновалась.

Вчера, уйдя со свадьбы, мы договорились придумать правдоподобные версии убийства или, на крайний случай, разумное объяснение происходящего, причем каждая — свое. Если при сравнении они совпадут — всё, закрываем дело. Поговорим с женихом, и — домой! А вот если не совпадут…

Если они не совпадут, то мы получим увлекательную игру — интересное времяпровождение с детективным уклоном.

Я, естественно, весь вечер размышляла. Весь вечер и почти всю ночь. Уже давно мне не попадалось ничего такого…

Вика половину своей гипотезы уже высказала, никаких возражений у меня не возникло, но… Уж слишком все было легко! В жизни так не бывает!

Короче, версия у меня не вышла. Хотя все присутствовало — и жертва, и убийца, и мотив! Одно меня настораживало: уж очень быстро все определилось. Ну так все гладко! Так все очевидно! Неправдоподобно очевидно!

Вика из соседнего вагона знаком показала мне: пора выходить. Меня вынесли из двери — все равно бы вынесли, даже если бы я этого не хотела — и мы снова помчались против движения, преодолевая ступеньки в ритме слалома.

— Стой, куда ты бежишь?! — еле выдохнула я, из последних сил удерживая дверь на улицу. — На убийство мы еще не опаздываем!

— Да здесь так всегда!.. Моя бы воля — вокзалы разбомбить, универмаги разгромить!.. Ой, что это я?.. — в смущении осеклась подруга. — Агрессия заразна…

— В толпе все заразное! — фыркнула я.

— Рассказывай, что ты придумала, а я пока в себя приду.

Она достала сигарету, закурила и медленно пошла рядом.

Моего рассказа хватило всего на три затяжки.

— Ты подумай, так же не бывает! — в заключение произнесла я, апеллируя к ее здравому смыслу. — Невеста приглашает на свадьбу незамаскированного любовника и как будто сама нарывается на убийство! Потом пугается записки с угрозой, а вести себя продолжает, как и прежде. Весьма вызывающе себя ведет! Склонности к самоубийству у нее никогда не было?

— Странно все это, — согласилась Вика. — Будем пока считать, что у нас не хватает информации. Правильно, что мы и весь второй день там проведем.

— Правильно, — подтвердила я.

Я шла туда с тайной мыслью нагрубить Лёне.

Как и вчера, я снова была в черном. Но вовсе не из принципа, нет, сначала я хотела одеться повеселее, ну а потом решила, что не веселиться мы там собираемся, а преступление предотвращать.

— Как бы там ни было, — подчеркнула Вика, — мотив для угрозы жених имел. Вперед.

Опять вонючий подъезд, лестница почти на небеса, открытая дверь в квартиру…

— Ну вот, все в сборе! — с азартом воскликнул Лёня, сидевший в коридоре на моем месте: на стуле около телефона. Кота поблизости не наблюдалось.

Я швырнула свою сумку ему на колени — пусть узнает, как это — но он, похоже, даже обрадовался. И громко крикнул:

— Людмила! Можно садиться за стол!

Гости были те же, за исключением учителей из школы Евгении и подруги свидетеля. О ней никто не жалел; свидетель, как и жених, не сводил глаз с красавицы-невесты, что было вполне объяснимо. С распущенными волосами, в цветастом платье, с яркой косметикой, она отличалась яркой, вызывающей красотой. В смысле, отличалась от той фальшивой скромницы, какой была вчера. Сегодня она держалась почти развязно.

Лёня все еще следил за каждым моим движением, но, к счастью, я научилась жевать под его взглядом. На этот раз все было вкусно.

Вика добросовестно изучала «треугольник» молодой муж — молодая жена — любовник, но ничего нового в нем не было.

Сестра и мать молодого мужа помалкивали, как и вчера, и лишь лениво пережевывали пищу, словно коровы жвачку. За Милкой с Пашей они тоже наблюдали.

И я жевала неторопливо, пытаясь решить, что же делать. Понятно одно: нужна дополнительная информация. Но где ее взять?

Ираида Афанасьевна, бабушка молодой жены, попросила слова.

— Моя любимая Милочка! — напыщенно произнесла она. — Я обещала тебе сделать подарок к свадьбе, и я его делаю! Мы с тобой это уже обсуждали, и я подтверждаю свои слова!

— А я?! — возмущенно вскричала Алина. — Всегда всё ей! Я тоже скоро выйду замуж! Правда, Сереженька?

— Э-э… да, — промямлил Сергей. — Ну да, и ты тоже.

— Видишь? А мне подарок?!

— Вот выйдешь, и тебе сделаю, — высокомерно пообещала бабушка.

Милка дернула носом и посмотрела на Пашу. Он ответил ей успокоительным взглядом. После этого она с презрительной улыбкой оглядела родственников, словно спрашивая: все слышали? Я выиграла этот бой!

— О чем речь-то? — наклонилась я к Люське. — Что она ей дарит?

— Дачу. Потом расскажу.

После сообщения о том, что Алина собирается замуж за Сергея, Люська сидела, стиснув зубы. Разговаривать ей явно не хотелось.

Евгения принесла из кухни запеченного поросенка, поставила недалеко от молодых, и я уткнулась в тарелку, пытаясь сдержать невежливую усмешку: мордой этот поросенок до неприличия напоминал лицо свидетеля Юры. Или наоборот.

— Как Юрка похож на поросячью башку, — шепнула мне Вика. — Глазки узкие, нос пятачком, на макушке щетина…

Я сдавленно хрюкнула, поймала Лёнин взгляд, смутилась и, наверное, покраснела.

Лёня посмотрел на поросенка на блюде, потом на свидетеля, всё понял и снова посмотрел на меня. Я смутилась еще больше и испугалась, что он что-нибудь скажет. И что окружающие тоже поймут, в чем дело.

— Жень, почему у него в зубах ничего нет? — заявил как ни в чем не бывало Лёня. — Петрушки или лимона?

— Потому что он не зубастый! — огрызнулась Евгения.

— Еще какой зубастый! — возразила Тамара! — Ты просто слепая!

Внимание было отвлечено, а я — спасена от позорной невежливости. Хоть он и неприятный тип, но надо быть объективной: я была благодарна Лёне за то, что он сделал. Вот только смущение почему-то не проходило.

Переключиться на возможное убийство я смогла, только съев полтарелки салата; у меня появилась новая мысль: может быть, Милка кого-то спасает? Вот как сейчас меня Лёня?

— Вик, — наклонилась я к подруге. — Вдруг записку написали не Милке, а кому-то другому?

— Маловероятно, — отмахнулась она. — При чем же тогда ее пальто?

— Милка эту записку нашла случайно, еще раньше, чем мы, — продолжала я свою мысль, — прочитала, всё поняла и спрятала в карман, чтобы больше никто не увидел.

— Думаешь, даже жертва не видела?

Я молча пожала плечами, боясь, что услышит Лёня.

— Но тогда она должна знать, кто автор! — прошептала Вика мне в ухо. — И это кто-то из своих, не будет она кого попало спасать. И все равно это серьезно, помнишь, как она испугалась? И как же нам теперь быть?

Наевшись, гости стали разбредаться по квартире.

— Пойдем, в другом месте поговорим, — предложила я Вике.

На кухне Тамара и Евгения спорили, можно ли доверить новой родственнице резать сыр и чистить картошку, а та, как обычно, спокойно мыла посуду.

— Так, без практики, она классификацию потеряет! — заявила Евгения.

— Квалификацию теряют!! Не классификацию! — накинулась на нее Тамара. — Когда ты русский язык выучишь, тупица?!

Под приятную медленную музыку танцевали Ксения с Юрой и Милка с Пашей, последние — весьма откровенно, а рядом, открыв рот, стоял слегка парализованный молодой супруг.

Остальные собрались у телевизора — шла какая-то развлекательная передача.

Уединиться нам никак не удавалось: Леня следовал за мной по всей квартире, так же как вчера поступала со свидетелем его подруга, и напряженно всматривался во что-то внутри меня. Если я делала шаг в сторону, он поворачивался за мной, как скрепка за магнитом.

Втроем мы обошли квартиру дважды, ничего необычного не произошло, и я немного расслабилась. Однако стоило мне чуть-чуть задержаться рядом с комнатой для танцев, и я сама не заметила, как оказалась танцующей в Лёниных объятиях.

В отличие от полупарализованного Милкиного супруга, Лёня так обнял меня, что, казалось, еще секунда и… И он ка-ак меня к себе прижмет!.. Но нет! Все осталось именно так: «еще секунда и…» Пожалуй, это мне даже понравилось.

Я старалась не смотреть в его глаза и потихоньку разговаривала сама с собой. Потихоньку в смысле медленно, а вовсе не вслух.

Было ясно, что Леня любил женщин. Всех. Всех и всегда.

Ну, конечно, он любил их не одновременно, а по очереди, но это дело не меняло. Ведь вместе с ними в этой очереди находилась его жена. Если бы не это, он, наверное, мог бы мне понравиться — даже несмотря на то, что в квартире вот-вот кого-нибудь убьют… Подожди-ка, дорогая, неужели действительно убьют? А кого?

У кого тут есть шансы быть убитым за измену? Если не считать невесту, то — как раз у Лёни!

Я содрогнулась от последней мысли. Лёня, почувствовав мою дрожь, крепче сжал мою талию. Может быть, предупредить его?

А вдруг я ошиблась? Что тогда? Тогда получится очень некрасиво!

Где же Вика?

Наконец моя подруга заглянула к нам в комнату. Слегка обалдела, увидев меня в объятиях Лёни, схватила за локоть и, бросив Лёне: «Мы в туалет», рывками потащила меня к двери. Лёня покорно разжал руки и отпустил меня, не потеряв, впрочем, самообладания. Он проследил за мной взглядом, пока мы не исчезли в коридоре.

Туалет был занят, и мы спрятались в ванной. Закрыв дверь на крючок, Вика включила воду.

— Что ты там с ним делала? — накинулась она на меня.

— Думала, — пробормотала я.

— Ну-ну! А если за это время кого-нибудь убьют?

— Вот его и убьют! Кто еще здесь кому изменяет? Если Милку не считать, остается Лёня.

У меня постепенно вырисовывалась новая версия, хотя и не слишком логичная. Пока не слишком логичная. Впрочем, моя первая мысль — о том, что Милке угрожает ее жених, — тоже сначала была не очень логичной, — до тех пор, пока ее не присвоила Вика. Как бы и эту версию кто-нибудь не отобрал!

— Думаешь, Тамарка записку написала? А чего же он так веселится?

— Прочитать не успел. Милка ее нашла и спрятала.

— Хотя он всегда был веселый, я с детства помню, — заметила Вика. — У него характер такой. Что теперь делать будем?

Кто бы знал, что теперь делать?! Очевидно, с автором записки разговаривать. Зачем жертву-то раньше времени пугать?

— Надо бы определить, чей это почерк, — предложила я. — Если Тамарки — хорошо, а то вдруг все-таки жениха?

В дверь ванной постучали.

Мы не стали упорствовать, вышли, потом улизнули из квартиры на лестницу. Я уселась на ступеньку, а Вика прислонилась к перилам и обратилась ко мне:

— Кто еще кому здесь может изменять? И записки писать?

— Например, написать могла подруга свидетеля, но ее Милка вряд ли будет покрывать. Это должен быть кто-то свой. Скорее всего, для Лёни написала Тамара.

— Возможен другой вариант — записку написала сама Милка. Для Паши. На нем Ксенька вчера повисла — смотреть было неудобно!

— Что же она ее не отдала, а спрятала в свой карман? И почему так испугалась?

— Наверное, она подумала, что мы всю записку прочитали, целиком. Мы же не знаем наверняка, что там еще было. Вдруг — подробности?

Я откинулась назад и прислонилась спиной к стене.

Стены были грязными, исписанными любовными и прочими посланиями, но черная водолазка не должна была сильно пострадать.

— Тут на почерк из записки ничего не похоже? — указав на стену, поинтересовалась я у Вики.

— Нет, — ответила она, оглядевшись. — Там был своеобразный почерк, полупечатный-полуписьменный, и каждая буква отдельно. Так иногда пишут, когда торопятся, но при этом для чего-то надо, чтобы было крупно и понятно. У букв «у» и «з» хвостики внизу закрученные, как запятые, а еще буква «м» особенная: левая палочка сверху вниз написана и немного выше всей буквы. Почерк характерный, найдем.

— А как будем искать?

Мы задумались — обе, и бессмысленно разглядывали стены в поискахудачи. Уважающий себя убийца на стене писать не будет, это понятно. А где? Что он может писать? Письма? Заполнять анкеты? Или — адреса и телефоны в записной книжке?

Как бы нам проверить почерк?

Ну не рыться же в чужих сумках?!

Видимо, придется за подозреваемыми следить.

— Что будем делать? — спросила я Вику.

— Не знаю, — пожала плечами она. И снова задумалась.

Прозрение пришло неожиданно и без связи с чем-либо: ну конечно! Нам нужен информатор! Тот, кто хорошо знает семью, всех гостей, и при этом не замешан в историю с запиской. Кто же?

Я бы выбрала в помощницы Люсю. На свадьбу она пришла одна, изменять, по-видимому, никому не собиралась, положить в карман пальто записку тоже не могла: вернувшись с улицы после нашего прихода, она сразу села за стол. Потом, правда, открывала дверь Алине и Сергею, но в коридоре не задерживалась. Да и они сразу же прошли к столу. И, что немаловажно, Вика с Люсей знакомы давно.

Рассуждала я вслух; слегка поколебавшись, подруга меня поддержала.

— Здесь ее будем ждать? — спросила она. — Или искать пойдем?

— Ты как хочешь, а я останусь.

Перспектива встретиться в квартире с Лёней почему-то меня пугала.

— Ладно, — пожала плечами Вика. — Сейчас приведу.

Через минуту она вернулась — вместе с заинтригованной Люськой.

— Одинокая? — на всякий случай спросила ее я.

— Периодически, — кивнула та. — Но не часто. Сейчас — да. Но это временно и ненадолго. А что вы хотели? Кого-нибудь соблазнить?

— Ты не так меня поняла, — поморщилась Вика, — у нас происшествие посерьезнее. Я, когда вчера в первый раз отсюда уходила, нашла в кармане пальто записку. Я вернулась, перепутав пальто, ну ты помнишь, ты еще у подъезда стояла, а в записке…

Вика смолкла, так как из квартиры выглянул Лёня — очевидно, в поисках меня. Отвернувшись, я вжалась в стену.

— Да отстань ты, — проворчала в его сторону Люська. — У нас свои дела, не мешай. Что там было-то, в записке?

Лёня закрыл дверь, и Вика продолжила:

— Там написано было: «Изменишь — я тебя убью!»

— И все?

— А тебе мало?

Вика бросила на меня вопросительный взгляд: мол, не ошиблись ли мы с выбором информатора? Я покачала головой.

— Слушай дальше, эта записка была не мне, это было Милкино пальто. Мы решили, что это ей угрожают, и показали оставшуюся часть записки, остальное случайно выбросили. Мы-то думали, что это шутка, а она так испугалась, словно скоро умрет!

— И теперь вы тоже думаете, что ее убьют? — полюбопытствовала Люська, закурила и задумалась. Я знаком велела Вике не мешать. — А если это чужая записка? Не ей?

— Видишь ли, она так испугалась, что это без разницы. Чья бы ни была записка, я полагаю, что все всерьез. И Милка это знает! И знает автора записки!! И нам она тем не менее ничего не сказала!!!

— Поэтому нам нужна твоя помощь, — сообщила я. — Ты с ними знакома лучше, чем мы. Расскажи о них подробнее, вместе выводы сделаем, а то убьют кого-нибудь — будешь локти кусать.

— Мне подумать надо, — сказала она.

— Смотри, что сейчас будет, — прошептал мне в ухо Лёня и выпустил из пустой кофейной банки муху с привязанной к брюшку коротенькой ниткой.

Мы стояли в углу коридора, за вешалкой; Лёня изредка нежно-почтительно дотрагивался до моего локтя, словно проверял, не убегу ли я через секунду. Можно было отойти от него на шаг-другой, но я решила: уж лучше пусть шепчет в ухо, чем кричит на весь коридор.

Муха долетела до открытой двери в столовую, и Лёня снова прикоснулся к моему локтю, призывая к вниманию. Я лишь улыбнулась в ответ.

Эти уважительно-ненавязчивые прикосновения мне нравились. Лёня, почувствовав мою благосклонность, смотрел как-то по-особенному, и это, к моему удивлению, находило отклик в моей душе.

Вдруг из комнаты, на высоте около метра, всеми лапами и даже хвостом вперед вылетел Петруха, промахнулся мимо мухи сантиметра на три, боком впечатался в стенку и рухнул на пол.

На звук удара из кухни выглянула Евгения, под ее взглядом кот отряхнулся и потрусил обратно в столовую. Нас за пальто и плащами она не заметила.

Лёня прошел по коридору, за нитку поймал муху, взмывшую к потолку, и, вернувшись к вешалке, опять запустил ее. Когда кот свечкой вылетел из комнаты, Лёня взял меня за руку.

— Петруха мухолов, а также осолов и шмелелов, — шепнул он. — Лучше был бы крысоловом, но ленив, подлец. Даже мышей ловить не хочет.

Кот снова и снова прыгал за мухой, стараясь попасть по ней передними лапами, он делал это эффектно и с удовольствием. Наблюдать было очень любопытно.

— Осы ведь кусаются, — заботливо прошептала я, надеясь, что он правильно понял — то была забота о коте.

— Кусаются, — подтвердил Лёня. — А ему все равно. Он отскочет, лапой потрясет, и опять на них охотится. Кот у нас забавный — говорящий, он четыре слова знает: мама, мясо, мало и Маугли! Правда-правда, он их говорит!

Наконец Петрухе удалось поймать муху, Лёня отправился ловить другую, а я потихоньку улизнула на балкон — к Вике и Люське.

— Она надумала, — качнула Вика головой. — Сейчас нам все расскажет.

Я с улыбкой повернулась к Люське. Скрыть улыбку после общения с Лёней я не смогла, только постаралась, чтобы она выглядела вопросительной.

— Пойдем вниз разговаривать, — предложила Люська. — Здесь, в квартире, слишком много ушей.

— Можно вон в тот скверик, — указала я.

Люська рассмеялась и стала пробираться к выходу между стульями и стеной. Почему-то она выбрала ту часть комнаты, где проход был узким. Мы с Викой обошли стол с другой стороны.

— Там кладбище, — на ходу обронила Люська, придвигая к столу мешающие ей стулья. — Туда и пойдем.

— Верхнюю одежду не берите, — предупредила Вика. — Днем на улице тепло, а привлекать внимание нам ни к чему.

В коридоре около телефона сидел Лёня, он окинул нас блуждающим взглядом и немного задержался глазами на мне. Я сделала вид, что ничего не поняла.

— Что это с ним? — удивилась Люська уже на лестнице, когда Вика, шедшая последней, закрыла за нами дверь. — Тихий какой!.. И посмотрел как сквозь меня… Как будто не заметил! — Она пожала плечами и через десяток ступенек сделала вывод: — Напился, наверное! Это с ним бывает: трезвый ведет себя как пьяный, шутит, веселится, а пьяный как трезвый — серьезный и задумчивый.

Я мысленно улыбнулась.

Кладбище было чистеньким и выглядело вполне обитаемым — живыми, конечно, а не мертвыми.

Живые сновали туда-сюда с цветами, сумками, вениками и банками с водой, носили мусор в кучи, собранные в специально отведенных для этого местах; красили ограды, протирали памятники и скамеечки около них, да и просто гуляли, грустили, мечтали, рассматривали чужие могилы…

Мы чинно шли по дорожке, громко цокая каблуками по чистому асфальту: вероятно, опавшие листья сметали с него по нескольку раз в день.

— Из нашего двора Лёня с Тамаркой и Алинкой уехали в кооператив, ну, ты помнишь, Алинка уже в школу ходила, — рассказывала Люська, не обращая внимания на прохожих. — А потом Женька с Милкой, отцом и матерью сюда переехали, Женька за кого-то второй раз замуж вышла, тогда еще Милкин дед был жив. Он был красным командиром, ну этим…

— Политруком, — подсказала Вика.

— Наверное. По крайней мере, ветераном войны.

— Это его портрет у них на стене висит? — уточнила я. — С носом, как у селезня?

— Его, — подтвердила Люська. — Им здесь огромную квартиру дали, четыре комнаты в генеральском доме. Отсюда кто-то выехал, а дед по хозяйственной части работал, всем был нужен, вот ее и получил… После этого он быстро умер, а перед смертью еще дачку успел построить недалеко от Москвы.

Она свернула в аллею налево, мы — за ней.

— Не заблудимся? — поинтересовалась Вика.

Люська отрицательно помотала головой.

— Я это кладбище хорошо знаю, мы с Милкой здесь часто гуляли. Ты из нашего двора уехала, и всё, а мы с Милкой дружили, в гости друг к другу ездили… Бабушка ее никогда не работала, но очень любила людьми руководить. Жизнь всем портила капитально. С удовольствием стравливала дочек, они ругались, а она радовалась: они же к ней за помощью бежали, каждая со своими доводами, на свою сторону ее перетягивали…

— Может, она одиночества боится? — предположила я. — А так она всем нужна.

— Кто ее знает? — пожала плечами Люська. — Она до сих пор любит обидеть, а потом показать, что обидевшийся сам виноват: мол, она ничего такого вовсе не думала, это он сам настолько испорченный! И вообще, ей нравится свою власть показать.

— А Тамара с Евгенией, они какие?

— Женька, она старшая, учитель математики в физ.-мат. школе, Милка ее тоже закончила, они от нас как раз после ее восьмого класса переехали. Сейчас она там завуч — Женька, не Милка — одинокая несчастная училка с авторитарными манерами. «Достала» там всех, наверное… Со вторым мужем она давно развелась, не больше года с ним прожила. Он ей совсем не подходил, но бабка ее терзала, что просто так встречаться неприлично, женщина должна быть замужем, а то перед соседями неудобно… Зато Тамарка всю жизнь замужем, да что-то не особенно счастлива. Учительница русского и литературы, она много лет проработала в нашей школе. Помнишь? — повернулась Люська к Вике.

— А как же, — кивнула Вика. — Правда, у меня в классе она уроков не вела. Но о ней рассказывали, что она за сочинения никогда пятерки не ставила, а еще заставляла девочек под краном с холодной водой тушь с ресниц смывать и локоны размачивать.

— Вот-вот! — подтвердила Люська. — Ресницы у меня свои черные, и волосы вьются, так она, стервозина, все равно требовала, чтобы я при ней умылась! И в восьмом классе на экзамене трояк влепила! Ну, да это дело прошлое. А последние лет десять она работает в редакции какого-то неизвестного журнала. Кто вас еще интересует?

— Лёня, — подсказала я.

Мы дошли почти до края кладбища, вдоль ограды тянулись неухоженные могилы, засыпанные отходами природопроизводства: серо-сизой пылью, гниющими листьями, поломанными сухими ветками.

— Ну что Лёня? — словно к самой себе обратилась Люська. — Лёня живет как умеет. Изменяет жене направо и налево, причем на женщин бросается, не слишком задумываясь — была бы юбка и помада. А так он врач-окулист, по отзывам — хороший. Давно работает в какой-то хозрасчетной поликлинике; всегда был весьма обеспеченным: ездил на машине, отдыхал на хороших курортах, одевался, как эстрадный певец.

Мы повернули направо, протиснулись по узкой тропке между оградами могил и снова выбрались на асфальт. Теперь по обе стороны аллеи могилы были старыми, еще довоенными, а кое-где — начала века, с крестами на полированных обелисках, с плачущими позолоченными ангелами и длинными надписями дореволюционным шрифтом — с твердыми знаками и буквой ять.

Как они жили, о чем тогда думали? Уж не о том ли, о чем и мы?

— А Милка? — полюбопытствовала я. — Чем она занимается? И Паша?

— Милка в свое время закончила МВТУ, с Пашей училась на разных курсах, но на одном факультете, там они и познакомились, он и тогда был женат. Лет шесть они уже встречаются. По специальности не работают, у Паши своя торговая фирма, он в ней генеральный директор, а также бухгалтер, а Милка менеджер и, по совместительству, продавец. Продают серебро, самозатачивающиеся ножи, фены, шерстяные платки и еще много всего. Снимают угол в магазине. Юрка, свидетель, у них охранником работает, а Сенька водителем. Его Юрка где-то нашел. Ну, он Милку как увидел — рот открыл, так с тех пор хвостом за ней и ходит. Юрка тоже глаз с нее не сводит, но у него девушка есть, вы ее вчера видели. Она с ним в одной школе училась.

— Как же Милка за Сеню-то вышла, если в Пашу влюблена? Ведь влюблена, это же ясно!

— Понимаешь, Паша на ней не женится. А Сеня откуда-то с Украины, ему прописка и жилплощадь в Москве нужны. К тому же она ему очень нравится! Вот он и рад на ней жениться! — Люська безнадежно махнула рукой. — Годы идут… Милка забеспокоилась, захотела замуж. А Пашу и так всё устраивает: у него двое детей, и он не собирается разводиться. Жена у него маленькая, тихонькая блондинка, ходит — словно спит на ходу, я ее как-то видела, она за феном приезжала, они тогда какие-то цепочки покупателям в подарок от фирмы выдавали.

— А откуда ты все это знаешь? — удивилась Вика осведомленности бывшей подруги.

— Я иногда у них подрабатываю приходящей секретаршей, когда им нужно.

— А так в своем институте сидишь?

— Ну да, — вздохнула Люська. — Да я свою работу люблю, только не платят за нее ничего. И на исследования денег нет.

Еще несколько метров мы прошли молча: я и Вика переваривали услышанное, рассеянно глядя на окружавшие аллею могилы, а Люська погрузилась в свои мысли и практически не смотрела по сторонам.

— Глянь-ка, — ткнула меня в бок Вика. — Что бы это значило?

Бронзовый самолет с крылом в виде скрипки на гранитной подставке… Летчик-испытатель, виртуоз своего дела? Или юное дарование, погибшее в авиакатастрофе?

Мы медленно прошли мимо. В этой части кладбища оригинальных памятников было много.

— Ой, что это? В смысле, кто это? — удивилась Люська, налетев на свежепоставленную ограду. — Почти на метр на дорогу вылезает! Кем надо быть при жизни, чтобы иметь ограду таких размеров?!

— Народный артист? — предположила Вика. Из-за мамы-актрисы к артистам она испытывала известную слабость. Но не в личной жизни, конечно. В личной жизни — совсем наоборот. — И бюст красивый, позолоченный. Лицо выразительное, а какие глаза!

— Да мафиози это, — возразила я. — Вы что, не видите? Ему едва за сорок было, для артиста маловато, а для преступного «авторитета» в самый раз. И на бюст его посмотрите внимательно: стрижка короткая, лицо суровое, волевое, совсем не романтическое, и взгляд тяжелый.

— Да-да, похоже, — согласилась со мной Люська. — А уж количество черного гранита с золотом… Такую стоимость нормальному человеку не осилить, на это, скорее всего, «воровской общак» пошел. Раньше мы об этом в книгах читали, а сейчас есть на что в действительности посмотреть!

Вика немного поупорствовала в своем мнении, но все же согласилась:

— Возможно, вы и правы. Здесь такие апартаменты!.. Среди других домов — ну просто особняк!

— Домов кого? Покойников? — усмехнулась я. Усмехнулась и отвернулась, почувствовав затылком чей-то взгляд.

— Ну да, они же там живут, — кивнула Вика и повернулась следом за мной.

Шагах в двадцати от нас стоял мрачный тип, похожий на позолоченный бюст, как на родного брата.

— По-моему, он покойника охраняет, — поежившись, шепнула Вика.

— А может, бюст? — ехидно прошептала я в ответ. — Вдруг он не позолоченный, а золотой?

— Что за манера — острить в момент опасности?! — испуганно дернулась Люська. — Пойдем скорей отсюда! Тут убьют — никто не заметит!

Лицо охранника перекосила зверская гримаса, и мы поспешили уйти.

— Надо искать автора записки, — твердо заявила Вика в ответ на мой вопрос о наших планах. — Найдем по почерку! За мной!

Люська быстро растворилась среди слоняющихся по квартире гостей, а мы с Викой, придя с кладбища, предприняли последнюю попытку что-либо выяснить. Последнюю, потому что скоро начнет темнеть и пора будет расходиться по домам.

— Прикрой меня! — велела Вика. Она уселась рядом с тумбочкой у телефона и держала в руках толстую записную книжку большого формата.

Я наклонилась к трубке и сделала вид, что задумалась. Вика неторопливо переворачивала страницы.

— Всё не то, — наконец произнесла она. — Почерки разные, но ни один не похож. Милка, Женька и бабушка исключаются. Помнишь, где сумка воблы сушеной? У нее и ее дочери была одна сумка на двоих.

— Лежит на кухне на подоконнике.

— Вперед!

На кухне никого не было. Вика рванулась к сумке, а я, на всякий случай, застряла в дверях, лицом в коридор.

— И это не то, — бросив сумку, огорченно протянула подруга. — Там записка с адресом была, ни одна буква не похожа, и наклон другой.

— Кого еще проверим?

— Хорошо бы Тамарку, вдруг она Лёне угрожала? Правда, Лёня ей всегда изменял, вряд ли она именно сейчас решилась его убить.

Я промолчала, опустив глаза. Мое недавно возникшее благожелательное отношение к нему от Вики следовало скрыть. Но подруга была начеку.

— Ты что, сочувствуешь ему? — удивилась она, бросив на меня подозрительный взгляд. — Даже если бы он был женат на обезьяне с душой проститутки, а не на красавице, все равно жить надо честно. Не ты ли мне об этом говорила?!

— Я не сочувствую, я просто так… — ответила я, не поднимая глаз. Надо было срочно придумать оправдание. Ну, хоть что-нибудь придумать. — Он ведь мог заранее кого-нибудь себе найти, а теперь, к примеру, решил Тамару бросить. Алина уже выросла, поймет и простит.

— Пойдем, попросим Тамарку что-нибудь написать для сравнения, — усмехнулась Вика и вдруг изменилась в лице. — Нас слушают.

В конце коридора, за вешалкой, стояли Сеня и свидетель Юра. Даже если раньше они обсуждали что-то свое, то в данный момент развесили уши чуть ли не по всему коридору. Увидев это, мы резво выскочили на лестничную площадку.

— На этого Юру тоже пора обратить внимание! — недовольно обронила моя подруга. — И почерк можно проверить!

Она закурила, прислонившись к подоконнику. Как и в квартире, подоконники здесь были высокими и широкими. Подтянувшись, я села рядом.

Кто кому писал записку? Кто кого хотел убить? Кому это выгодно и нужно?

Вика молча курила. Я тоже молчала, не смея поделиться своими надеждами. Больше всего мне сейчас не хотелось, чтобы убили Лёню.

— Вы чего здесь сидите?! — выглянув из квартиры, нервно выкрикнула Люська. — Там Милкина бабушка, она упала, ударилась головой и лежит в коридоре! Идемте быстрее!

Мы влетели в коридор и проскочили мимо Ираиды Афанасьевны, лежащей почти у самой двери. Над ней склонился Лёня, рядом вызывала «Скорую» Евгения, на кухне рыдала Милка. Возле Милки сидел Паша и дергал себя за нос.

— Они сейчас приедут, да уже поздно, — выпрямляясь, твердо сказал Лёня расстроенной Евгении. — Подстанция тут близко. Дай мне трубку.

— Как это случилось? — прошипела Вика Люське в ухо и быстро потащила ее на балкон. Я с трудом успевала за ними.

— Как вы на лестницу ушли, так всё и началось! Милка с Сеней поссорились, она ему что-то сказала, и он выскочил из комнаты как ошпаренный! И подрался в коридоре с Пашей! Должно быть, в это время по коридору шла бабушка, она оступилась и упала, при этом головой ударилась об угол мраморной подставки под телефон.

— А кто ее нашел?

— По-моему, Милка. Когда дерущихся растащили, из коридора все ушли, а Ираида Афанасьевна осталась лежать. Там же темно, так Милка свет включила и ее обнаружила. И как закричит: «Вы мне свадьбу испортили!» Никто ничего не понял, музыка орет, а у нее истерика, она рыдает! Потом еще кто-то бабушку на полу увидел.

— А ее муж что? И Паша?

— Муж совсем ничего, он так потрясен был! Он со своими пообщался, а потом сел перед телевизором и до сих пор там сидит, смотрит в стенку, ничего не видя и не слыша. А Пашка Милку уговаривал успокоиться, она его послушала, кричать перестала, только всхлипывала все время и повторяла, что бабушку больше всех любила. Так на кухне и плачет, но потихоньку.

Лёня подошел к окну столовой и выглянул вниз.

— Вон они, подъезжают, — спокойно произнес он и уверенно взял меня под руку. — Напиши мне свой домашний телефон.

Он протянул мне ручку и свою визитную карточку, я написала несколько цифр, без имени, под его рабочим номером. Положив карточку в карман брюк, он вернулся в коридор, еще раз внимательно осмотрел мертвую тещу и покачал головой.

В выражении Лёниного лица читалось обычно не свойственное ему сосредоточенное размышление. И еще мне показалось странным, как он посмотрел на Пашу. С подозрением посмотрел.

Может, он решил, что ее убили?

Я почувствовала легкий приступ тошноты, прислонилась к стене, как приклеилась, и несколько раз глубоко вздохнула. Где же ты, моя интуиция? Просыпайся!

Тошнота почти прошла, но появилась боль в висках. Ну конечно же, ее убили. Лёня медик, осмотрев труп, он всё понял. Понял и подумал на Пашу. Что тот ее толкнул на острый угол телефонной подставки.

Впрочем, толкнуть мог перед дракой и кто-нибудь другой, а Паша, возможно, его видел, но сам в этом не участвовал.

Вот и я всё поняла, пора отлепляться от стенки!

В квартиру вошли два врача в белых халатах, молодой и пожилой. Молодой коршуном бросился на лежащую бабушку и запрыгал на ее грудной клетке. От такого искусственного дыхания дрогнул столик с мраморной подставкой, но — увы — не она.

— Успокойте его, — не выдержал Лёня. — Умерла она уже.

— Первый выезд, — пожал плечами пожилой. — Нервничает парень, потом привыкнет. Да ей-то уже все равно, пусть он потренируется.

Я тоже не выдержала, отвернулась и вошла в комнату для танцев. Музыка всё еще вопила на всю квартиру, я выключила магнитофон. Танцующие Сергей с Алиной удивленно замерли.

— Вы хоть знаете, что случилось? — поинтересовалась я.

Алина небрежно кивнула.

— Что же нам теперь, тоже умереть? — бросила она в ответ. — Теперь все будем падать в коридоре?!

Мне расхотелось находиться с ними в одной комнате и я вернулась в коридор.

Ираиду Афанасьевну отнесли в комнату с портретом и положили на диван. Чтобы не мешать, я направилась в «нору», тихо открыла дверь и, услышав голоса, замерла.

— Говорила ведь непутевому, чтоб с москалями не роднился! — восклицала мать Сени.

— Ой, мама! — почти шептала Лариса. — Тише!

— Вот и ты, Лэся, не веришь! И Сенька меня сумасшедшей обозвал! А я его найду! Чего бы мне это не стоило, найду!

— Неужто стены будешь простукивать?!

О чем речь, я не поняла, голова была занята убийством бабушки, но, на всякий случай, запомнила. Надо будет обратить внимание и на них.

Из ванной вышла Вика, она тоже напряженно думала о чем-то. А из комнаты с портретом выглянул Сеня. Выглянул и застыл в обнимку с дверью.

Я прикрыла дверь в «нору» и вопросительно взглянула на подругу. Мне хотелось спросить: «Не пора ли домой?» Однако я промолчала, разглядев в ее лице намек на озарение.

— Внезапность — лучшее оружие! — воскликнула она. — Иди за мной и смотри, что будет!

Схватив Сеню за руку, она втолкнула его обратно в комнату. Я поспешила за ней. В этой комнате никого, кроме нас, сейчас не было.

— Ты дверь держи, а ты — сюда! — распорядилась она. Спиной я прислонилась к двери, не очень понимая, что за этим последует.

— А мне что делать? — удивленно прошептал Сеня и отступил на шаг к центру комнаты. Видно было, что он испугался.

— Ты отвечай, и быстро! Это ты ее толкнул?

— Нет… Я ничего не знаю, — растерянно пробормотал Сеня, словно ожидал совсем другого вопроса.

— А зачем ты на Пашу напал — там, в коридоре?

— Это не я, это как будто он на меня напал… Я в коридор вышел и на него налетел. Я его толкнул! Он в ответ меня ударил, а потом я его! Но я же не хотел с ним драться! Честно!

— Ты что-нибудь понимаешь? — повернулась ко мне Вика и сдвинула брови, транслируя мне нужную реплику. — Я — нет!

В данный момент я не понимала не только того, что должна ответить, но и вообще — что происходит. Что мы у Сени пытаемся выяснить? Ох, чужое озарение — тяжелое это дело!

— Я — нет! — настойчиво повторила Вика.

— И я нет, — что-то наконец сообразив, подыграла я подруге. Видимо, она подумала, что Сеня, нечаянно или нарочно, толкнул в коридоре Ираиду Афанасьевну. — А бабушка где была?

— Да я же говорю, что не видел! — виновато произнес Сеня. — Не было там никого!

— Может быть, она на стуле сидела? — с надеждой подсказала я. — А потом, вас испугавшись, встала, оступилась и упала.

— Или Паша ее толкнул? — предположила Вика.

— Не было там никого, — упрямо повторил Сеня. — Да чего вы привязались, она же старая была!

Мы и сами, похоже, не знали, чего привязались. Уж очень все было странно и не связывалось между собой.

— А ну, пиши! — приказала Вика, подсунув ему кусок газеты с телевизионной программой, которая вместе с карандашом лежала на кресле. — Пиши: изменишь — я тебя убью!

— Зачем это? — удивился Сеня.

— Пиши, потом узнаешь! — прикрикнула на него Вика, словно учительница на первоклассника. А ведь он был примерно ее ровесником. В крайнем случае, на пару лет моложе, то есть как я.

Покорно вздохнув, Сеня нацарапал несколько слов.

— Не он! — разочарованно воскликнула Вика.

— Не он, — философски согласилась я.

— Бим-бом! — важно заявил дверной звонок. И еще раз: — Бим-бом!

Все утро меня преследовали странные картинки: дубль-вэ-бозоны колотили друг друга в темном коридоре, а тяжелые анти-сигма-гипероны порхали между ними, ударялись о подставку под телефон и гроздьями падали на пол. Пора бросать научные статьи и переходить на романы, подумала я… Только подумала, как раздался звонок в дверь.

Я отложила перевод и пошла открывать. На пороге стояла Вика.

— Ты где была? — накинулась она на меня. В свой обеденный перерыв она примчалась ко мне — поесть и поговорить. Хорошо жить в центре города, отовсюду близко, вот только дышать нечем…

— Телефон случайно выключила, сейчас включу, — начала оправдываться я, но голодная Вика меня не слушала. Она прошла на кухню, разложила на столе свои бутерброды и включила чайник.

Откусив сразу половину бутерброда с сыром, она уселась на стул и попыталась что-то невнятно произнести с набитым ртом, яростно жестикулируя при этом.

— Аусь о-и-а… — услышала я. Понять было трудно.

— Прожуй спокойно, я не убегу! — сказала я и села рядом на табуретку.

Телефон я выключила вчера вечером, от страха, что позвонит Лёня. Что меня так пугало, объяснить самой себе я так и не смогла.

— Я Люське звонила, мы ушли, а она там осталась… — Вика отправила в рот вторую половину бутерброда и оживленно защелкала зубами. Я сидела молча в ожидании подробностей и ждала, пока она все прожует и проглотит.

— Кое-что мы с тобой вчера видели, — произнесла она, схватив второй бутерброд. — У меня с собой салат есть, хочешь?

Отрицательно покачав головой, я налила ей чаю и придвинула вазочку с зефиром.

— Остальные словно помешались, — продолжала она. — У Милки опять была истерика, она их всех в смерти бабушки обвиняла. Тамарка с Женькой подрались на кухне и разбили шесть тарелок. Алинка Сергея отправила домой, он ушел, а она бродила по квартире и приговаривала: «Я ее тоже любила, а она дачу Милке оставила!» Сенькины родственницы все время молчали, а сам Сеня со свидетелем что-то целых полчаса обсуждал.

— Как ты думаешь, кто ее?.. — осторожно поинтересовалась я.

— Что кто? — удивилась Вика.

— Ну, убил ее кто? Ираиду Афанасьевну? Кто ее на острый угол толкнул?

В том, что ей помогли умереть, у меня сомнений не было: интуиция меня обычно не подводила. Вот только решить, чьих это рук дело, было трудно. И неясно — зачем. Видимо, случайно. Варианты были такие: это Паша или Сеня. А также почти все остальные, если предположить, что ее ударили или толкнули перед их дракой. А они помогли всех запутать. Или всё замаскировать.

— У тебя «предчувствие»? — осведомилась подруга. — Или достоверная информация? А кому она изменила?

Я в ответ виновато пожала плечами, словно извиняясь за свою интуицию.

— Не верю я в предчувствия, — пояснила Вика, посмотрев на меня с легкой укоризной. — И врачи со «Скорой помощи» ничего не заметили. А убить должны Милку, я в этом уверена. Могу поспорить. А ты думаешь — Лёню?

Допив чай, Вика заглянула в пустую чашку, поставила ее на стол и продолжала всухомятку жевать зефир. Что ж, возможно, она и права!..

— Чаю долить? — спросила я и потянулась к чайнику.

— Не надо, — остановила меня подруга. — Бабушку в морг увезли, похороны в среду, а сегодня вечером мы с тобой поедем в гости к Люське. Ее мама с Женькой в одном классе училась. Заканчивай быстрее свои переводы, а я побежала, на работу опаздываю!

— Ах, каким он душкой был двадцать лет назад! — задумчиво произнесла Светлана Валериановна, мама Люськи, хрупкая, рано поседевшая женщина с мягкими движениями. Подкрашенная чем-то голубым седина ее не портила, а лишь подчеркивала гладкую, почти без морщин кожу и яркие глаза, создавая образ женщины-загадки.

В данный момент женщина-загадка забралась с ногами в кресло, сбросив расшитые золотом шлепанцы с загнутыми вверх узкими носами, подтянула к коленям край длинного, лохматого свитера и зажженной сигаретой принялась чертить в воздухе геометрические фигуры. Вместе с ней курили Вика с Люськой, я же, некурящая, сидела на подоконнике и дышала в открытую форточку, отодвинув бархатную портьеру с кистями. Эти кисти пытались запутаться в моей чёлке, я старательно отводила их назад, придерживая локтем.

— И ты, конечно?!. — нервно хихикнув, поинтересовалась Люська.

— Ну нет, я — ничего такого, тогда еще твой папа жив был, я — нет! Но женщины на него кидались!!! Он молоденький был, веселый, интересный! Ходил — улыбался…

Речь шла о Лёне, женщина-загадка вспоминала именно о нем. Она помолчала немного и, резко взмахнув сигаретой, добавила совсем другим тоном:

— И чего это он женился на Тамарке?! Не понимаю!

— Как так?! — подскочила Вика. — А на ком же он должен был жениться?

— Да на Женьке, он ведь с ней вначале познакомился. Она красивая была… Впрочем, они обе красотки! Семейная черта.

— Они и сейчас хороши, — заметила я. — И их дочки тоже.

Положив сигарету в замысловатой формы пепельницу из цветного стекла, женщина-загадка лениво потянулась.

— Ой, девочки, как вспоминать не хочется!..

— Ну мамочка, давай, они специально приехали, я же тебе рассказывала про записку! — принялась уговаривать ее Люська. — Ну хочешь, я хлеб порежу? И глинтвейн сама приготовлю? Где у нас корица?

Она ушла на кухню, а мы с Викой приготовились слушать. Я внимательно рассматривала Светлану Валериановну, пытаясь представить ее в образе юной девушки.

— Они были яркими, эффектными, очень обаятельными, — продолжала она, отрешенно глядя перед собой, — только в школе их не любили; Женька списывать никому не давала — решит дома все задачки и молчит, а потом радуется, когда другим двойки ставят. Хотя могла бы и помочь! А на контрольных она если и подсказывала, то всегда неправильно. Я это знала и к ней не обращалась.

— Мам, какой хлеб резать? — крикнула из кухни Люська. — Белый? Черный?

— Режь и тот, и другой, хуже не будет, — откликнулась женщина-загадка. — Тамарка, она младше на четыре года, в школе врединой и ябедой была. Они в юности друг у друга кавалеров отбивали. Еще им нравилось своих поклонников мучить: я это не хочу, я вон то люблю! И вообще, ты такой, да ты сякой. А он тебя лучше!

— А поклонники что?

— Да они от одного их взгляда погибали! Посмотрел — и умер! И перестал быть разумным человеком.

— Лёня тоже умер?

— Нет, Лёня не умер, он был себе на уме. И красив, как молодой Жан Маре. Это Фантомас, — пояснила она, не дожидаясь наших вопросов. — Однако он с другой проблемой справиться не мог — он с периферии приехал, в медицинский поступал, но не добрал баллов. А там, известное дело, армия светит. Короче, слухи ходили, что их отец его от армии «отмазал» и в институт устроил, а за это он на Тамарке женился. Женька-то уже была с ребенком…

— Да-а, — кивнула Вика, демонстрируя внимание.

— А так с чего бы ему в восемнадцать лет жениться? Он ведь Тамарке почти сразу изменять начал, вы-то с моей Люськой этого не помните. Я бы, на месте Тамарки, его еще тогда убила. Но она смелой не была и не любила открытых действий, вот исподтишка — да, это она могла… Но исподтишка не убьешь!

— А если ей за столько лет надоело терпеть его выходки? — полюбопытствовала Вика. — И сейчас она все же решила его убить? Она могла бы?

— Скорее угрожать, а не убить. Но, думаю, у нее своих выходок хватало… Они вполне квиты.

— Значит, угрожать… — повторила Вика. — А вы почерк ее узнаете? Я вам сейчас напишу.

Покопавшись в своей сумке, лежавшей на полу рядом с диваном, она достала записную книжку и на последней, чистой странице изобразила четыре слова. «Изменишь — я тебя убью!»

— Это точно не Женька, — наклонила голову Светлана Валериановна, — а вот на почерк Тамарки похоже. Правда, наклон чуть-чуть другой, и буквы несколько круглее… Но с возрастом почерк немного меняется, а когда она торопилась, то писала с другим наклоном… Так что это Тамарка!

Она вздохнула и посмотрела в сторону окна. В мою сторону.

— Кто тут у вас «старший детектив»? Юля?

— Она как раз младший «детектив», — усмехнулась Вика. — Младший по возрасту. А почему вы так решили?

— Да взгляд у нее такой… проницательный. Будто знает больше, чем тот, на кого она смотрит.

Я взглянула в висевшее над секретером овальное зеркало, скорчив ему привычную рожу. Взгляд как взгляд… Что в нем такого? Может, это из-за Лёни?.. Мое благожелательное отношение к нему стало быстро улетучиваться; слушать воспоминания почему-то было неприятно. Права была Вика, нечего сочувствовать кому попало.

Из кухни потянуло жареным хлебом. А ведь женщина-загадка что-то от меня хотела…

— Что сделать надо? — поинтересовалась я и повела носом. — Гренки подгорают?

— Да ладно, я сама.

Она улыбнулась с превосходством знатока, легко вспорхнула с кресла и, слегка пританцовывая, отправилась на кухню. К нам вернулась Люська.

— Я из кухни всё слышала, не беспокойтесь, — заметила она. — И еще кое-что добавить могу. Женька всегда всеми командовала: Иди туда! Стой здесь! Отдай немедленно! Равняйсь! Смирно! Но зато честно, без подвохов. А вот Тамарка… Ей никто не нравился, всё везде не так, разговаривают все неправильно, думают не то, что положено! Если Женька только считала, что она лучше всех, то Тамарка еще и сказать об этом пыталась, всех поучала и сдергивала. Но не доброжелательно, а с таким хитрым превосходством — не разберешь, она серьезно говорит или издевается!

— И ты до сих пор ей этого простить не можешь? — усмехнулась Вика.

— Не могу! До сих пор обиды помню! — с неожиданной злостью заявила Люська. — Я из-за этого иногда специально с Лёней кокетничаю, чтобы ей неприятно было!

— А Милка с Алинкой?

— Милка тоже не сахар! Она спорила, кричала в ответ, если ей что-то не нравилось или она с кем-то не была согласна. Родственникам от нее доставалось. А Алинка улыбнется, хвостом вильнет — и как будто ничего не слышала! Почти как Лёня.

— Вот посмотри, — Вика показала ей страничку из записной книжки.

— А я этот почерк знаю! — удивилась Люська. — Так Алинка букву эм пишет.

— Не может быть, — недоверчиво возразила я. — Ты получше подумай!

— Вспомни, как Тамарка на доске писала! — поддержала меня Вика.

Люська на мгновение задумалась и с сомнением покачала головой.

— Ну-у-у… — протянула она. — На Тамарку тоже похоже, но больше — на Алинку. А что?

— Не могла она ее написать. Она пришла позже, по коридору мимо вешалки не ходила. И ее приятель, Сергей, он тоже там не проходил. Ты же сама их в дверь впустила, помнишь?

— Да… — озадаченно произнесла Люська. — Может, она заранее записку написала и попросила кого-нибудь ее в карман положить?

— А зачем?!

— И кому? Мне, что ли? — скептически осведомилась Вика. — Кому же я могу изменить, чтобы она меня убила? Скорее уж, она тебя решит убить, если Сергей ей с тобой изменит!

— Ну, знаешь… — обиделась Люська.

В комнате неслышно появилась Светлана Валериановна, поставила на длинный журнальный столик поднос с гренками и круглую салатницу с какой-то пастой, аппетитно пахнущей чесноком. Вика отправилась на кухню за глинтвейном.

— Что здесь? — осторожно поинтересовалась я, заглядывая в салатницу: не все хозяйки с радостью раскрывают свои секреты.

— Творог, сыр, майонез, пряная зелень, — радушно поделилась со мной Светлана Валериановна. — И, конечно, чеснок, без него не так вкусно. Это надо на хлеб намазывать. Такая закуска больше к пиву подходит, но я его не люблю. Разбирайте, девочки, стаканы, в квартире холодно, так хоть выпьем горячего.

Со стаканом в руке я вернулась на подоконник. Сидеть на нем было неудобно, но мне хотелось видеть всех одновременно. Чем дольше я наблюдала за мамой Люськи, тем больше мне казалось, что она хранит в прошлом какие-то тайны.

Отпив немного из стакана, Вика поставила его на стол, решительным движением вырвала из записной книжки чистый листочек и протянула его Люське.

— Проведем эксперимент! — заявила она. — Сначала ты, потом Светлана Валериановна. Пиши: «Изменишь — я тебя убью!»

Люська скрипнула карандашом, а затем передала листочек маме.

— Готово, — объявила та секунд через десять. Полюбовавшись на творение своих рук, она отдала листок Вике, которая углубилась в сравнение их почерков, а я подумала, что Светлана Валериановна с удовольствием положила бы эту записку кому-нибудь в карман.

— Не идентично, но похоже, — сообщила Вика. — Вполне можно сделать вывод, что писали мать и дочь. А уж по отдельности и по памяти — я бы перепутала!

— Итак, — постановила я, — считаем, что с равной вероятностью эту записку могли написать и Алина, и Тамара.

— Ну вот, — вслед за мной подвела итог Вика. — Записка неизвестно кому, почерк Тамарки или Алинки, испугалась Милка, а умерла бабушка. Все запуталось окончательно.

— Зато нельзя никому изменять, — улыбнулась Светлана Валериановна. — С этим все ясно.

Я замерзла под открытой форточкой, и горячий глинтвейн оказался очень кстати — не крепкий, но сладкий, с лимоном и корицей. На других он тоже подействовал благотворно.

— Про почерк временно забудем, тем более что его могли подделать, чтобы кого-нибудь сбить с толку, — ощутив прилив активности, Вика захватила инициативу. Что ж, меня это вполне устраивало. — Ищем возможность и мотив. Кто гарантированно не мог положить записку в карман пальто? Алина, Сергей, а также Лёня! Он пришел позже, когда мы записку уже обнаружили. Остальные такую возможность имели.

— А я?! — возмутилась Люська. — Разве мне там кто-то изменял? Тем более Милка?!

— Не торопись, возможность не означает стопроцентную вероятность. Если бы мы тебя подозревали, то не стали бы всего рассказывать, — примиряюще заметила Вика. — Лучше подумай, могла ли Алина заранее такую записку написать и попросить кого-то в карман Милке положить?

— Девочки, — вмешалась Светлана Валериановна. — Если Алина посвятила кого-то в свои дела, то уж убивать она, несомненно, не будет.

— Но и изменять ей среди них никто не будет, — возразила Люська. — Возможно, кто-то для конспирации написал записку ее почерком.

— А теперь пойдем с другой стороны, — продолжала Вика. — Кто кому может изменять? Лёня Тамарке — раз, Милка Сене — два. Маловероятно: Паша Милке — три, в этом случае Милка сама написала эту записку для Паши. А еще?

— Совсем маловероятно, — включилась в обсуждение я, — что Тамарка собиралась изменить Лёне и свидетель Юра — своей девушке. И при чем здесь почерк Алины?

— О! — воскликнула Вика. — А если Милка по почерку решила, что записку написала Алина? Она ведь будет ее защищать, правда? Могла она за Алину испугаться? Люсь, в последнее время какие у них отношения были?

— На вид нормальные, хотя и без особой любви.

— Короче, испугаться могла, но лишь в том случае, если нашла записку раньше нас, прочитала ее и спрятала в карман, чтобы больше никто не видел. Тогда еще один вопрос: почему она спрятала записку в карман?

— А что?

— Ну вот ты? Куда бы ты спрятала? Чтобы никто ее не нашел? Помни, она ведь не одна в квартире живет. А тут еще гости!

— Наверное, выбросила бы в мусорное ведро. Или в унитаз. Разорвала бы и выбросила.

— То-то и оно! Значит, она не собиралась ее уничтожать, а хотела сохранить на всякий случай, а потом использовать, если кто-то кого-то в самом деле убьет. Жаль, что мы не знаем, что еще там было написано.

— Подождите, девочки! Вы что же, не всю записку читали? — уточнила Светлана Валериановна. Сначала она слушала несколько насмешливо, но вскоре ее глаза тоже загорелись.

— Только окончание. Кто кому изменять должен, не знаем.

— То есть там не сказано: если ты мне изменишь? Может быть, имелось в виду что-то другое? Что еще можно изменить? Дату свадьбы? Маршрут? Обещание? Зарплату? А может, там было написано: если не изменишь? Кстати, фирма их как называется? Людмила?

Люська только фыркнула в ответ.

— Знаешь, что? — вдруг оживилась Вика и повернулась ко мне. — Есть еще один вариант: Сеня угрожает Паше. Требует повысить зарплату. Или сделать его совладельцем фирмы.

— Думаешь, за это убивают? К тому же он в убийцы не годится!

— Так привлечет кого-нибудь. Мать с сестрой или Юрку. Можно и не убивать, вполне достаточно шантажировать.

— А ведь Сеня мог привлечь Алину, точнее — она его, — заявила Люська. — В смысле, он привлек ее внимание, и Алинка мстит за мать, отбивая у Милки Сеню. Был уже такой прецедент в семье! В этом случае записку написала именно она, а не кто-то, кто подделал почерк.

Хотели мы того или не хотели, а все время возвращались к Алине. Я видела в этом нечто такое… подсознательно-мистическое. Она, вроде бы, была совсем ни при чем, а мы почему-то никак не могли отвлечься. Почему же? Возможно, потому, что тот, кто написал записку, был гораздо умнее и хитрее?.. Неужели он задумал все это именно для нас? Что же делать?

— Вот что! — уверенно заявила я, хотя мой тон совсем не соответствовал внутреннему состоянию. — Эту записку мы оставим про запас, как дополнительную улику. А пока неплохо бы за ними тайно последить. Вдруг обнаружим что-нибудь интересное?

Меня поддержали все, кроме женщины-загадки.

— Веселые у вас игры, девочки, — усмехнулась она. — А следить не боитесь?

— Мы же никому не угрожаем, — пожала плечами Вика.

— До некоторых пор. А потом будете угрожать свободой и безопасностью.

— Да мы и сами думали, что это не всерьез, пока Милка не испугалась. А теперь… Господи, неужели мы это всё придумали?! Про возможное убийство и всё такое?..

— Не бывает дыма без огня! — убежденно констатировала Люська. — Будем следить!

С помощью Вики она собрала стаканы на поднос и понесла на кухню. Вика с переполненной пепельницей последовала за ней. Наконец-то я смогла закрыть форточку.

Светлана Валериановна снова стала туманно-задумчивой, словно было в ее прошлом что-то такое, что ее не отпускало. Я решила с ней поговорить. Эта женщина-загадка мне нравилась, и жестокой быть вовсе не хотелось, но другого выхода я не видела.

О чем бы ее спросить? Я огляделась вокруг и попробовала сосредоточиться.

Квартира производила приятное впечатление. Низкая бронзовая люстра,тяжелая, добротная мебель. Пушистые накидки на кресла и диван. На полу немного потертый, старый персидский ковер, на столе фотографии в рамках, пейзажи на стене…

— Скажите, кто вам эту мебель при переезде двигал? — рассеянно поинтересовалась я.

— Грузчики, — после непродолжительной паузы ответила она, проницательно усмехнувшись.

Даже если она видела меня насквозь, я уже не могла остановиться. Как же быть? В задумчивости я ухватилась за серебристую кисть и потянула. Кисть дрогнула и вместе с каймой начала отрываться от портьеры. Женщина-загадка повернула голову, и я замерла с кистью в руке.

— Ничего, эта кисть уже отрывалась, — успокоила она меня. — Видно, я ее плохо закрепила. Сейчас иголку найду.

Достав из секретера деревянную шкатулку, она вытащила иглу с крепкой ниткой, а я влезла на подоконник и, одной рукой придерживая кисть и кайму, вонзила иглу в ткань.

— Признайтесь, все же что-то неприятное тогда произошло, — прошептала я с легкой укоризной. — Почему вам не хотелось вспоминать то время?

— Дело не во мне и не в Лёне. Дело в Тамарке и моем муже. — Она глубоко вздохнула и, отняв у меня иголку, продолжала зашивать дыру сама. — Длилось это недолго, всё давно в прошлом; мстить я ей никогда не собиралась. А Люська моя об этом ничего не знает, не стоит ее расспрашивать.

Она закрепила нитку и спрятала ее конец внутри каймы.

— Надо, деточка, быть великодушной. Лет через двадцать ты тоже поймешь, что жизнь не всегда идет так, как мы заказывали. И хотелось бы что-то изменить, а она уже прошла…

— Теперь во двор и направо, — скомандовала Люська, обогнула яму в асфальте и первой подошла к обитой двери в середине длинного двухэтажного здания барачного типа. На двери висели две таблички: слева офтальмологический центр, справа — гинекологическая консультация. Люська спешила, и даже длинноногая Вика с трудом поспевала за ней. Я же постоянно отставала.

Мы торопились на прием к Лёне. Точнее, на прием была записана Люська, но мы просто не могли пропустить такой случай. Я отложила переводы, а Вика на полдня отпросилась с работы.

Вчера вечером, уходя от Люськи, мы, как обычно, решили сравнить правдоподобные версии, причем выбрать надо было по одной. Выбрать и ее придерживаться, подбирая в дальнейшем необходимые доказательства.

— Да, на вторник, — убежденно повторила Люська у окошка регистратуры. — Я вчера сюда звонила. В восьмой кабинет.

Ей выдали карту, тонкий листочек в линеечку, и мы поспешили к кабинету. Коридор оказался для нас узковат, и я снова отстала. Оглянувшись, я увидела, что охранник, пожилой мужчина в пятнистой униформе, окинул нас косым взглядом и покачал головой.

Перед кабинетом на шатающемся стуле сидела женщина в затемненных очках, мы заняли очередь и устроились в нише на диванчике.

— Моя версия самая очевидная, — начала обсуждение Вика. — Сеня угрожал Милке, что убьет ее в случае измены с Пашей. Объяснения и доказательства: Милка испугалась — раз; ее отношения с Пашей до свадьбы не считались изменой, а теперь считаются, то есть записка была написана в нужный момент — два; Сеня с Пашей подрался — три. Это значит, что он ревнует и переживает, а также — что женился не только из-за прописки и квартиры, но и по любви.

— Про любовь подтверждаю, — кивнула я. — А почерк?

— Алинка решила совратить Сеню и «открыла ему глаза», а потом подсказала, что надо делать и сама написала записку. Тут чувствуется «железная рука», а Сеня, похоже, этим качеством не обладает.

— Последнее заявление верно, — согласилась я. — И что же, теперь ему придется ее убивать?

— Может, не ему, а может — не ее, — не слишком уверенно продолжала Вика. — А если она не изменит, то и не придется.

— Ясное дело, изменит, — прокомментировала Люська. — Уж я-то ее знаю. Должно быть, уже изменила, к тому же Сенька про ее отношения с Пашей знал, про них все знали. Но думаю, что правильная версия другая: Тамарке надоело терпеть измены мужа, и она написала ему записку. Не известно только, на самом ли деле она собирается его убить или только угрожает. Лёня, к сожалению, эту записку не читал.

— Или к счастью, — вставила я.

— Это может объяснить почерк, — заявила Вика, — но не Милкин испуг.

— Это очень просто. Почерк она узнала, ситуацию поняла и спрятала записку в карман. Представьте: произошел несчастный случай, все как будто чисто, а потом окажется, согласно записке, что он был запланирован. Не верю я, и мама не верит, что Тамарка убьет его открыто. Не так она глупа, чтобы сесть в тюрьму.

— И вы считаете, что Милка захочет обвинить в убийстве свою тетку?! — небрежно поинтересовалась Вика, демонстрируя недоверие. — И для этого хотела сохранить записку?

— Она хотела сохранить записку, — веско произнесла Люська, делая ударение на каждом слове, — чтобы потом шантажировать Тамарку!

— А чего же Милка испугалась?

— Она испугалась, что про это убийство узнают посторонние. И вместо шантажа Тамарку будет ждать тюрьма, а быть племянницей убийцы Милке не понравится. Ее бабушка считала, что это дурной тон! Ну как?

— Это победа, — отметила я. — Пока что по очкам.

Вот и моя вторая версия уплыла в чужие руки. Точнее, в чужую, не менее логичную голову.

— Скоро будет нокаут, — самодовольно улыбнулась Люська. — А куда она делась?

— Кто? — удивилась я.

— Дама, за которой я по очереди. Куда же она делась? В кабинет? Я и не заметила.

В комнате рядом с регистратурой уже несколько минут надрывался телефон, к нему никто не подходил, только перед дверью приплясывал охранник, не решаясь заглянуть внутрь. На фоне светлой стены он выделялся темным зеленовато-коричневым пятном.

— Неудачная защитная окраска, — указала на него я. — В лесу бы его не заметили, а тут…

— Наоборот, — возразила Люська. — Это предупреждающая окраска, а не маскировочная, она тоже хорошо защищает. Он же тут один на весь коридор, нужно, чтобы его сразу было видно.

Телефон звонил и звонил, и охранник не выдержал. Оглянувшись по сторонам, он ринулся в кабинет. Секунд через семь-восемь он высунул голову в коридор и громко закричал:

— Эй, доктор, который врач! Подойдите к телефону! Из Боткина звонят!

Никто не отреагировал, но в этот момент открылась дверь восьмого кабинета.

— Следующий, — женским голосом произнес кто-то невидимый.

Люська дернулась, покрутила головой, потом вскочила и быстро исчезла в кабинете.

— А ты? Твоя версия? — повернулась ко мне Вика. — Она опять не получилась?

— Ну, вы же все приличные версии уже разобрали, — с неискренним равнодушием пожала плечами я. — Мне ничего не осталось.

— Для Шерлока Холмса это не повод складывать руки, — усмехнулась подруга.

— Так то для Шерлока Холмса… — промямлила я.

Новых оригинальных идей у меня не было, ни плохих, ни хороших, и мне неловко было в этом признаваться. Обе разумные версии были названы, а все остальное не заслуживало внимания. Например, вот это: Сеня угрожает Паше и для конспирации просит Алину написать для него записку или сам подделывает ее почерк. Но, во-первых, если угрожаешь смертью, лучше никого не впутывать, а во-вторых, он ведь по просьбе Вики написал часть записки и себя ничем не выдал. Я при этом присутствовала. Разве что автором записки был кто-то другой, тот, кому почему-то было выгодно, чтобы Паша думал, что ему угрожает Сеня. Или Милка думала, что ей угрожает Сеня. Особой логики во всем этом не было.

Еще Милка может угрожать Паше убить его в случае измены, но что-то не заметно, чтобы Паша собирался ее бросить. Похоже, что совсем наоборот. А если Милка хочет, чтобы он изменил ее зарплату? Однако в случае его смерти она ничего не выиграет, напротив — имеет шанс сесть в тюрьму. И при чем тут почерк Тамары или Алины? Может быть, Милку с Пашей хочет поссорить кто-то из них?

Оставалась Люська: детские обиды — это очень серьезно. Особенно для человека злопамятного. К тому же, взрослые обычно считают, что дети ни о чем не догадываются, а на самом деле… Хотя и нет веской причины кого-то сейчас убивать, а тем более — так странно угрожать. Впрочем, убивать не обязательно, достаточно просто «подставить». В данном случае ясно, кого — Тамару, конечно. На Люську это не очень похоже, но кто знает?..

Мы немного помолчали. Вика даже прикрыла глаза, размышляя о чем-то.

Минут через пять из кабинета вышла задумчивая Люська, в руке она веером держала выписанные ей рецепты. Вид у нее был удивленно-озадаченный.

— По-моему, он меня не узнал, — сообщила она. — Ни здравствуйте, ни до свидания. И смотрел сквозь меня, как будто я прозрачная. Зато медсестра у него — обалдеть!

— А?.. — раскрыла глаза Вика.

— Фигура идеальная, ноги — даже я позавидовала! А вместо лица — морда!

— Какая жалость! — без тени сочувствия ухмыльнулась я.

— Что ты, разве это жалость? Это радость! — поправила меня Вика.

— Для кого? Для него, что ли, радость?

— Понимаете, — продолжала рассказывать Люська, — он не только на меня не смотрел, что уже само по себе странно, он и на ее коленки не обращал внимания, хотя она их ему в нужный момент подсовывала. Мне показалось, что он слегка не в себе! Может, Тамарка ему новую записку написала? Думаю, что-то там, у них, произошло, а это подтверждает мою версию, ведь так?

Она убрала рецепты в сумочку, в регистратуре заплатила за визит к врачу, и мы неспешно удалились, размышляя каждая о своем.

— Я на работу, — у входа в метро сообщила нам Вика. — Вечером позвоню.

И растворилась в стеклянных дверях, распавшись на несколько изображений.

— А мы куда? — спросила я Люську. После ухода из поликлиники я к ней незаметно приглядывалась, стараясь обнаружить подтверждение принятой мною версии. Хоть моя новая версия и хромала на обе ноги, но все же это лучше, чем совсем никакой.

— Поедем к Милке в магазин, — предложила она. — Отсюда недалеко, на троллейбусе доедем. Вон он идет!

В него, в троллейбус, мы вошли последними, свободных мест уже не было, мы прошли в конец салона и встали у окна.

— Почему ты на меня так смотришь?! — прищурилась Люська с потенциальной угрозой.

Ну что тут скажешь в ответ? Надо бы ее как-то допросить… Или расспросить… То есть как-нибудь раскрыть.

— Люсь, признайся, — осторожно начала я, — ты ведь Тамарку до сих пор ненавидишь?

— Нет, вовсе нет! Я ее равнодушно презираю.

— И тебе не хочется ее убить?

Она в недоумении уставилась на меня и вдруг воскликнула:

— Боже мой! Ты, что же, думаешь, я в этом замешана?!

Я виновато улыбнулась, словно извиняясь за неподобающие мысли.

— Подожди, подожди! Это я, по-твоему, написала записку Тамаркиным почерком?! — Люська громко выкрикивала слова и уже почти дымилась от ярости.

Пассажиры троллейбуса стали на нас оглядываться. Мне захотелось уменьшиться в размерах.

— Значит, ты думаешь, что я убью Тамарку и все свалю на Лёню, которому она якобы угрожала?! — продолжала горячиться Люська. — И все подумают, что Лёня из самозащиты ее убил?! Или наоборот — убью Лёню и все свалю на Тамарку?!

— Да верю, верю я, что ты тут ни при чем, — неловко пробормотала я и ухватилась за поручень при повороте троллейбуса. — Ну успокойся, я же не нарочно. Ну, обстоятельства такие, что же делать?!

— Нет, ты послушай, — с силой дернула меня за руку Люська. Рука не отвалилась просто чудом. — Не будь там Милки, я бы ей, конечно, отомстила. Но вовсе не так, как ты думаешь! Я бы ей анонимные записки писала! Примерно следующего содержания: «Ваш муж и я много лет состоим в интимной связи! Я наконец решилась сообщить Вам об этом, чтобы и Вы порадовались вместе со мной»! Или по-другому: «Прошу повлиять на Вашего мужа, чтобы он перестал петь серенады под моими окнами и дарить дорогие подарки. Жильцы моего подъезда посоветовали мне обратиться к Вам. А недавно Ваш муж подарил мне „мерседес“.» Вот так-то!

— Почему же не пишешь?

— Милка может вычислить, — вздохнула Люська. — Да и стыдно как-то… Я же не в детском саду! Идем, нам сейчас выходить.

Магазин, захудалый универмаг, находился рядом с остановкой. В нем не было ни одного покупателя.

Милка сидела за прилавком, сложив руки, как купеческая дочка у окошка. Вокруг нее на подставках висели желтоватые цепочки, длинные бусы из искусственного жемчуга и шерстяные шали.

Милка скучала. Нам она не обрадовалась. Ни она, ни охранник Юра, которому тоже нечем было заняться. Сени поблизости не было.

— Где начальник? — вежливо поинтересовалась Люська, имея в виду Пашу.

— В банк уехал, — ответила Милка и положила на прилавок правую руку, выставив напоказ обручальное кольцо. — Должен вечером вернуться. А что-о?

— Может, у вас есть для меня работа?

— У нас — одни убытки, — отрезала Милка тоном капризной хозяйки. — Приходи на той неделе, и лучше — одна.

— Огурцы с помидорами перемешать?

— Не надо. Разложи их красиво на блюде, и все.

Мы с Люськой резали овощи. Резали почти с самого утра, часов с десяти. Овощи, сыр, колбасу, всевозможные салаты, снова овощи…

Тамара всё утро пекла блины, Евгения закупала продукты на рынках и в магазинах, а мать молодого мужа мыла и протирала посуду, а затем накрывала на стол.

Лёня работал в первую смену, Алина училась, Милка, Паша, Сеня и Юра занимались оргвопросами, то есть утрясали всякие формальности.

Похороны были назначены на три часа.

Все уже ушли, в квартире оставались только я и Люська. Поставив на стол последнее блюдо с овощами, мы заперли дверь и отправились на кладбище, благо до него от дома минут десять пешком. Остальные еще раньше поехали в морг.

У подъезда мы встретили Вику и на кладбище пришли ровно в три. Наших еще не было.

— Неужели мы их пропустили? — удивилась Вика. — Давайте до могилы прогуляемся. Где она, в сорок восьмом квадрате, да?

Мы свернули направо, пробежали по аллее мимо усыпальницы мафиози — никого, вернулись обратно по центральной аллее — никого! Мне стало как-то нехорошо: уж не случилось ли чего по дороге?

— Лучше здесь, у входа, подождать, — предложила я и присела на ближайшую могильную плиту.

Я опять была в черном — длинной юбке и свитере-тунике, что наконец-то соответствовало событию. Впрочем, вспомнив утром отношение ко мне Тамары и Евгении, я подумала, не одеться ли мне, для разнообразия, в белое. Но решила не искушать судьбу.

Из-за теплой погоды пальто и куртки мы оставили дома.

— Что нового? — спросила я. — Есть идеи?

Вика и Люська стояли рядом, сесть на пыльный гранит они не решились и нетерпеливо постукивали каблуками, в ожидании поглядывая вокруг.

— Про угрозы? — встрепенулась Люська. — Надо подождать немного, глядишь — кто-нибудь и проявится!

— Хорошо бы его вынудить проявиться, — мечтательно произнесла Вика. Терпение не входило в состав ее добродетелей. — Может, надо рассказать им всем про записку?

— Тогда он, скорее всего, затаится. А нам надо, чтобы он действовал.

— Чтобы у нас был еще один труп?!

Нарочито потрепанная нищенка бросилась было к нам, что-то гнусавя насчет милостыни, но, услышав про труп, остановилась и замолчала. Ее можно было понять: профессия профессией, а здравый смысл тоже надо иметь. Иначе не проживешь!

— Я вот думаю, — продолжала Вика, — хоть мы и решили за ними следить, ни к чему делать это скрытно. Нужно делать это заметно, чтобы они поняли!

— Что, что? — удивленно переспросила Люська. Стоящая рядом нищенка насторожилась.

— Зачем следить тайно, когда можно следить явно?! — повторила свою мысль Вика. — Это же гораздо проще! Вон они подъехали, вставай!

Из автобуса с черной полосой вышли строго одетые женщины с цветами, в одинаковых черных шалях на плечах, а за ними — пятеро мужчин. Ну что ж, все в сборе.

Удивительно, как черный цвет подчеркивал яркость и эффектность представительниц одной семьи и невзрачность представительниц другой. Родственницам молодого мужа носить черное я бы не рекомендовала.

Мельком я увидела Лёню, самоуверенного жизнерадостного конформиста средних лет, не слишком честно живущего, всю жизнь обманывающего свою жену; выйдя из автобуса, он с наслаждением расправил плечи, и мир вокруг меня стал почему-то дружелюбным и каким-то радостно-волшебным…

— Перестань так улыбаться! — одернула меня Вика. — Ты на кладбище! На похоронах!

Чинная процессия направилась к могиле.

Мужчины — Лёня, Паша, Юра и Сеня — несли гроб на плечах, следом плыли Тамара и Евгения, затем шествовали Милка и Ксения, далее — Алина и Сергей, в конце брели мать и сестра Сени. Люська, Вика и я, как завороженные, следовали за ними. Семейные распри были забыты. Картина называлась «Общее горе».

Сзади нам было видно, что маленький, тщедушный Сеня еле справляется со своими обязанностями. Гроб съезжал в его сторону и ребром впивался ему в шею.

— Он его уронит, — забеспокоилась Люська. — Такой скандал будет!

— Он же крышкой закрыт, она не вывалится, — откликнулась Вика. — А падать ей не больно.

— Ты не понимаешь, это же неприлично! Его надо на Сергея заменить, он высокий. И не вздумайте при них шутить, это трагично, а вовсе не смешно!

— Но скандалить на кладбище еще хуже!

— Я их давно знаю, — вздохнула Люська. — Подраться при всех они могут, а совершить что-нибудь необычное, в смысле неприличное, они боятся!

Очевидно, так же, как Люська, подумали про Сеню Тамара и Евгения. Сергей подставил плечо под угол гроба, а Сеня, облаянный Милкой, поплелся сзади. Все это напоминало шоу.

Мы шли чуть в отдалении, шагов за тридцать от конца процессии. Солнце отражалось от крестов и наклонных поверхностей памятников, бликами играло в полировке гранита, забавлялось с разноцветными искусственными цветами. Было очень тепло. Вот только ветер…

Ветер заплутал где-то в высоте деревьев и мотался там, кидаясь листьями, еще вполне приличными по цвету. И шуршал, как старая телефонная линия. Что-то во всем этом стало действовать мне на нервы.

— Что он там шумит, — в приступе необъяснимого раздражения воскликнула я, ткнув пальцем вверх.

— Кто? — изумилась Вика, подняла голову и внимательно посмотрела на небо, словно ожидала увидеть там кого-то, кто сидел на облаке, свесив ноги, и издавал различные шумы. Никого не обнаружив, она очень выразительно на меня посмотрела.

— Да ветер, ветер! Что ему спокойно не сидится?! Или не стоится?! Листьев на дорогу набросал!

— Успокойся, ты чего? — прошептала она, взяв меня под руку. — Переутомилась?

— И уши мерзнут, — не совсем кстати добавила я, поскольку не понимала причины своей нервозности.

Неожиданно мать и сестра Сени свернули на боковую аллею, прибавили шагу и за несколько секунд как будто растворились среди надгробий. Мне это не понравилось. Моим спутницам — тоже.

— За ними, — скомандовала Вика.

Мы увидели их почти через минуту. Они стояли около свежей могилы с венками, совершенно посторонней могилы, и снова что-то обсуждали.

Мы спрятались за ближайшим к ним крупным памятником, Вика и Люська присели на корточки, а я просто плюхнулась на колени.

— Надо на кладбище покопать! — заявила мать Сени. — В его могиле!

— Ой, мама! Там же уже вырыли новую могилу!

— Так то рядом! А я в его могиле пошукаю! Вот увидишь — найду! Он должен принадлежать нашей семье! Это наш фамильный клад!!

— Ой, мама, ну что ты такое говоришь?! Он не мог его с собой в могилу взять! Если клад и был, так он его семье оставил!

Неожиданно кто-то прикоснулся к моему плечу. Я повернула голову и увидела подозрительного типа в строгом сером костюме. Он неловко дернул рукой, словно хотел поднести ее к виску и вдруг вспомнил, что на нем нет фуражки.

— Хватит чужой памятник обнимать, — негромко произнес он. — Пройдемте.

Мы кое-как поднялись, развернулись и пошли за ним, словно нас загипнотизировали. Дошли почти до выхода с кладбища, перед воротами повернули к группе невысоких, каких-то слишком неказистых зданий. «Гранитная мастерская „Воскресение“», прочитала я табличку на одной из дверей. Рядом располагалась выставка образцов — тяжелых гранитных надгробий разного цвета.

«Ни одна живая душа не воскреснет из-под них, — почему-то подумалось мне. — Разве что примет оболочку такой вот плиты и в следующей жизни будет куском гранита… Стоп, дорогая, — прервала я себя. — Это как-то неправильно: нет под плитами живых душ. Может, лучше сказать: ни одна мертвая душа? Тоже плохо. „Мертвые души“ — это совсем другое, да и не бывает душа мертвой. Или так: ни одна душа не воскреснет…» Получилось еще хуже! Правильная формулировка мне никак не давалась, и я огорченно вздохнула, разочарованная в своих способностях.

Занятая этими странными мыслями, я все время бессознательно пыталась свернуть куда-то вбок, и Вика ухватила меня за рукав. Потом гуськом, как будто скованные цепью, мы прошли по узкому коридору и оказались в пустой комнате с одним слегка запыленным окном. Тип, приведший нас сюда, сел за стол, а мы столпились вокруг.

— А теперь отвечайте, — произнес он с вежливой угрозой. — Что вы здесь делаете?

— Бабушку хороним, — с преувеличенным равнодушием пожала плечами Люська. — А в чем дело? Нельзя?

— Чью бабушку?

— Невесты.

— А-а… — запнулся тип в штатском. — Кто из вас невеста, и где труп?

— Разве бабушка — не труп? — осторожно поинтересовалась я, постаравшись, чтобы мой вопрос не звучал вызывающе. — А невеста там, у гроба, рядом со своей бабушкой.

— А в воскресенье вы что здесь делали? — судя по тону, угроза из вежливой стала превращаться в гневно-издевательскую.

— Гуляли…

— А у могилы Войцеха зачем останавливались?

— Какого Войцеха? — тупо удивилась Вика.

Мы в недоумении притихли, и тут до меня дошло:

— Это тот мафиози, которого после смерти охраняют? Он же на целый метр на дорогу залез! Ну, мы от удивления его и рассмотрели подробнее. Но вы не думайте, мы с ним не знакомы.

— А про убийство откуда знаете?

— Какое уби… — переспросила я и осеклась. В самом деле, глупо такое переспрашивать, даже если тянешь время в ожидании, пока подруги придут в себя.

— Мы говорили совсем о другом, — выдохнула Вика.

Только бы она не начала рассказывать про записку, тогда нам не выбраться отсюда ни за что на свете. Но она замолчала.

— Вы сказали, что вам нужен еще один труп!

Значит, дело в той нищенке! Интересно, она любитель или профессионал? Спрашивать я постеснялась.

— Нам?! — возмутилась Вика. — Да мы же не бандитки какие-нибудь! У нас и так впечатлений хватает: сначала свадьба, потом похороны! И все на одной неделе!!

— А на свадьбе кого расстреляли? — с ядовитой усмешкой полюбопытствовал тип в штатском.

— Да не стреляли у нас! — всплеснула руками Люська, наконец вышедшая из оцепенения. — У нас бабушка умерла. Бабушка невесты! Сегодня ее хоронят! А вы нас здесь держите! Что же я — полдня салаты резала, а теперь не посмотрю, как ее засыпать будут?! — она возмущенно топнула ногой. — И всё из-за вас!!

— Спрашиваю еще раз, — нахмурился тот. — Что вы здесь делали — в воскресенье и сегодня? Отвечайте без уверток, иначе в отделении ночевать придется!

Я решила вмешаться. Буду медленно рассказывать, чтобы дать моим подругам возможность сосредоточиться и что-нибудь придумать. Вот только как к нему обратиться? Кем он может быть по званию? Майор? Капитан? Лейтенант? Если ошибусь, настрою его против себя…

— Товарищ сержант, — неожиданно для самой себя выдала я. — В субботу мы были на свадьбе. Вон в том доме, — я махнула рукой в направлении окна, дом из него, естественно, виден не был. — Я с балкона решила, что это сквер, и хотела пойти погулять. Ну, меня повели, и оказалось — кладбище! Мы здесь немного походили, могилу вашего мафиози с живым охранником видели, это правда. Но около него не задерживались, просто посмотрели и дальше пошли. И вернулись на свадьбу. А вечером в воскресенье бабушка невесты упала в коридоре, ударилась об острый угол головой и сразу умерла. К ней «Скорую» вызывали, можете проверить. Сегодня здесь ее хоронят. В три часа. Мы из дома пришли раньше, поэтому ждали, пока ее из морга привезут.

Милицейский чин, если, конечно, он был из милиции, слушал бесстрастно — не кивал, не перебивал. Словно я — радио. Мне это надоело.

— Невежливо получится, если ее без нас похоронят, — сказала я. — Так что отпустите нас или отведите к могиле, если не верите. Документы на бабушку у них.

— А ваши?

— Наши?

— Документы ваши, пожалуйста!

— Кто же на кладбище документы берет? — притворно удивилась я. — Не нас же хоронят?!

Паспорта у меня с собой не было, и я сомневалась, что мои подруги оказались более благоразумными. Я окинула их встревоженным взглядом.

— Я тоже без документов! — воскликнула Люська. — Я сумку дома оставила. Хотите — схожу, отсюда до нашего дома минут десять.

Я уже не слушала Люську, я во все глаза смотрела на Вику. Она проверила карманы своего пиджака и теперь расцвела, как кактус в пустыне, — видно, обнаружила что-то такое, что могло бы нас спасти. В конце концов по моему примеру все уставились на нее.

— Во-первых, — заявила она с уверенной улыбкой, — у меня есть паспорт. Вот, пожалуйста! Во-вторых, я вам сейчас все объясню!

Из другого кармана Вика вытащила пачку цветных фотографий и положила на стол.

— Товарищ майор, посмотрите сюда, узнаёте кого-нибудь? — она царапнула фотографию своей матери длинным ногтем с лаком медного цвета.

— Это известная артистка, — с издевкой усмехнулся тип в штатском. — И что?

— А здесь?

— И здесь она.

— Правильно, — согласилась Вика. — Это на премьере. А это открытка, с другой стороны фамилия. Это — для неверующих. А вот — мы с ней вместе! Узнаете? Потому что она — моя мама! Пожалуйста.

Вика сунула ему очередную фотографию, на которой они с мамой стояли в обнимку на фоне какой-то скалы. Потом предъявила маму на кухне, с кошкой и внучкой Наташей.

Тип менялся прямо на глазах — изменилось и выражение его лица, и отношение к нам. Он расслабился и внешне стал похож на усталого милиционера.

— Довольно? — обратилась она к нему. — Так что мы не проходимки какие-нибудь! Хотите, я вам ее открытку подарю?

— А убийство? — смущенно поинтересовался тот.

— А с убийствами еще проще. Мы по просьбе моей мамы пишем для нее сценарий боевика. Вот она пишет, — Вика ткнула в мою сторону, я на всякий случай кивнула. — А мы помогаем, в обсуждении участвуем. Только и всего. Я понимаю, вас ввели в заблуждение некоторые наши слова, но это художественный вымысел, так по сюжету положено.

— Что же вы сразу-то?! — с оттенком подобострастия в голосе упрекнул нас милиционер.

— Растерялись… — пробормотала я и опустила глаза, стараясь не выдать своей радости — как бы она не показалась ему подозрительной. Может, следовало обратиться к нему «товарищ генерал»? На «майора» он «клюнул», а на «сержанта», по-видимому, обиделся.

— Не каждый день с милицией общаемся! — поддержала меня Люська.

Оставив типа в комнате, мы выбрались на солнышко, прошли мимо гранитного «Воскресения» и оказались в боковой аллейке.

— Куда теперь? — обернулась к нам Люська. Она вышла первой и нерешительно остановилась. — К могиле или домой? Лучше домой, сюда мы сможем вернуться, а там без нас все съедят. Я этого не переживу.

— Давай на всякий случай к могиле сходим, — предложила Вика. — Недалеко ведь.

— Тогда пойдем быстрее, хоть земли сверху бросим, — заторопилась Люська и почти побежала вперед.

Вика кинулась было за ней, но тут я, запутавшись в длинной юбке, споткнулась о бетонный цоколь чьей-то могилы и растянулась рядом с ней на земле, больно ударившись коленом о край гранитного надгробия. Вика помогла мне встать и отряхнуться и спросила, увидев, как я морщусь от боли, пытаясь наступить на правую ногу:

— Идти можешь?

— Попробую, — пообещала я и двинулась вперед, слегка прихрамывая.

Подруга из сострадания медленно шла рядом, поддерживая меня под руку, хотя мне казалось, что она готова подпрыгивать от нетерпения и сдерживается с трудом.

Когда мы подошли к могиле Ираиды Афанасьевны, то оказалось, что ее уже засыпали. К нам бросилась слегка ошалевшая Люська.

— Ну что? — обратилась к ней Вика. — Успела?

— Вы где были? — накинулась Люська на нас. В ответ я продемонстрировала разбитое колено.

— Прибежала я к концу Тамаркиной речи, — начала рассказывать Люська, — о том, какой бабушка была хорошей при жизни и как несправедливо распорядилась дачей. А потом я ничего не поняла: говорили какими-то намеками.

— О чем? — настойчиво поинтересовалась я, потому что Люська замолчала. — О чем говорили?

Вся процессия двинулась в обратный путь, а мы, как обычно, отстали: хотелось поговорить без свидетелей, поэтому я демонстративно прихрамывала.

— Понимаете, после ее смерти выяснилось, что кто-то чего-то не знает. Вернее, оказалось, что никто ничего не знает. И никому не известно, где это искать. Что именно, я не поняла. И, судя по лицам при этом присутствовавших, не одна я такая бестолковая.

— Может, это клад? — предположила я. — Мать Сени что-то говорила про клад.

— Должно быть, это завещание, — не согласилась со мной обладавшая большей практичностью Вика. — Бабушкино имущество надо разделить, а где лежит завещание, она не сказала.

— А клад? — упорствовала я. — Должен быть и клад! Это же так интересно!

— Возможно, конечно, что она свои драгоценности тоже куда-то спрятала, если они у нее были, — скептически произнесла Вика. Выражение ее лица говорило о том, что уступила она лишь из уважения к моей персоне, а вовсе не из здравого смысла. — Из-за них тоже можно подраться, но завещание важнее.

Немного удрученные всем произошедшим, мы подошли к дому.

— Вик, зачем ты взяла с собой фотографии? — полюбопытствовала я. Мне почему-то захотелось сменить тему разговора. — Это так удачно получилось.

— Гостям хотела показать, — ответила подруга. — Последнюю открытку ему оставила, паразиту!

Снова подъезд со ступеньками в бесконечность… В середине лестницы мои ноги отказались идти, а подол длинной юбки протестующе задрался до колен.

— Поторопись, — окликнула меня сверху Вика. — Может, там уже кого-нибудь убили!

— Кого? Милку или Лёню? — из последних сил спросила я. Идти в квартиру не хотелось — ни ногам, ни голове.

— А вдруг обоих? — заявила Вика. — Придем, а там два трупа…

— Тогда я туда вообще не пойду!

Я словно искала предлог и теперь, найдя, вцепилась в него когтями. И дальше — ни шагу, как будто что-то меня держало. «Да что же это такое?! — обозлилась я на неведомую силу, не пускавшую меня в квартиру. — Может, и не стоит подниматься, но там остались мои вещи».

— Это она из-за Лёни не хочет туда идти! Испугалась его пьяных приставаний! — ехидно прокомментировала Вика. Уж она-то знала, как я обычно реагирую на поддразнивания — поступаю наоборот. Но сейчас странная сила меня от этого удержала.

— Ты чего? — удивилась Люська. — Да такой возможностью надо воспользоваться! Можно Тамарке отомстить, это раз, я заметила, что она тебя невзлюбила. Во-вторых, из-за самого Лёни — следить не придется, он все время будет на виду.

Я с предубеждением поморщилась в ответ.

— Юль, ну потерпи немного. Мы за неделю все узнаем!

— Убедили, — буркнула я себе под нос и, стреноженная юбкой, с трудом полезла вверх.

Дверь нам открыл Лёня.

Было видно, что он обрадовался мне, а я… похоже, я обрадовалась ему. Расправив юбку, я с улыбкой оглянулась вокруг, не веря своим глазам. Почему-то в его присутствии старые, выцветшие обои на кухне расцвели нарисованными розами, а стены коридора, покрашенные в цвет забора военной части, стали выглядеть, как живая изгородь.

Вымыв руки, я направилась в столовую и вдруг заметила, что Тамара и Евгения скрылись в комнате с портретом и прикрыли за собой дверь. Уж не о кладе ли они хотели поговорить? Вряд ли — об убийстве. Надо бы пойти послушать, решила я. Но меня опередили.

Откуда-то вынырнул Паша, осторожно приблизился к двери этой комнаты и приложил к ней ухо. Я осталась стоять на месте и издали разглядывала Пашину спину.

— Юль, ты где? — крикнула из столовой Вика. Оказалось, что я простояла в коридоре целую минуту.

Все расселись за столом. На этот раз ели мало, но зато много пили.

Милкины родственницы продолжали поглядывать на меня с неприязнью, хотя на этот раз одета я была «согласно протоколу», да и самой Милке я активно не нравилась, и она тихо фыркала в мою сторону. Сестра жениха Лариса также бросала на меня нерадостные взгляды; зато на Лёню она смотрела очень томно и постоянно ему улыбалась. Но тщетно.

«Ну нет, ребята, — сказала я себе. — Эту тайну мы раскроем до конца! Вы еще пожалеете, что не отнеслись ко мне с должным вниманием!»

Лёню я, конечно, не имела в виду.

С нервным аппетитом я набросилась на салаты, запивая подвернувшимся вином. Около меня оказалась рюмка с водкой, прикрытая куском хлеба, и пустая тарелка, предназначенные душе бабушки. Не особенно церемонясь, я сдвинула эти мешавшие мне предметы в сторону Вики, а она — еще дальше, к Люське.

— Павел, я хочу поблагодарить вас за помощь, — услышала я и подняла голову от тарелки. С рюмкой в руке Тамара произносила речь. — Вы так много сделали для нас сегодня! Я надеюсь, что вы с Людмилой останетесь друзьями! За ваше здоровье!

Они выпили, а я насторожилась. Что такое: она так заботится об интересах племянницы? Или о своих? А какие у нее в этом деле интересы? И, к тому же, хороша забота: в присутствии мужа уговаривает любовника не бросать его жену! Ну и дела!!

Так, еще полтарелки салата, и я смогу здраво рассуждать, подумала я. И положила себе разных салатов — числом целых три. То есть тарелку с верхом. Чувство нервного голода — сильное чувство!

Лишь минут через десять, выпив второй бокал вина, я начала разглядывать присутствующих. Сеня все так же следил за каждым движением жены, она не обращала на него никакою внимания. Паша сидел рассеянный и погруженный в себя. Лёня не сводил с меня взгляда и абсолютно трезво улыбался, а я… я, наверное, иногда улыбалась ему в ответ.

Бабушкина рюмка и пустая тарелка уже перекочевали к Алине. Она отправила их дальше, к Сене, нечаянно коснувшись при этом его руки. Сеня, вроде бы, этого не заметил, но Алина заметила и пристально посмотрела сначала на Сеню, а затем и на Милку. Сергей поглядывал на Люську, которая решительно взялась за дело.

Родственницы Сени молча смотрели друг на друга.

Оставшиеся салаты в моей тарелке уже дрались за право первым оказаться на вилке, а потом у меня в желудке. Поединок был трудным, вилка никак не хотела быть честным судьей и сама норовила посильней наподдать какой-нибудь части салата. Ножу тоже хотелось ввязаться в драку, поэтому я положила его на стол, а вилку в тарелку, и взяла в руку третий бокал вина. Против ожидания, он не стал вырываться.

Что же тут происходит? И кто в этом виноват? Будто всё, о чем мы думали, произошло одновременно. Реализовались все наши версии. Алина соблазняет Сеню, а Милка демонстративно этого не замечает. Она мечтает о Паше, а он? Да еще Тамара подливает масла в огонь!

Лёня тоже… тоже собирается как следует изменить! Так ли важно это его жене? Она, конечно, занята сейчас каким-то своим планом, но все же… Нет, не может быть! В случае с Лёней я появилась позже! Видно, правильной является версия Вики.

Я допила третий бокал, затем наполнила его в четвертый раз и продолжала рассуждать, беседуя сама с собой.

Почему же Паша так печален? Неужели Милка угрожала ему, что убьет в случае измены? Ну, угрожала, и что? Он бы испугался? Да полно, дорогая, чего ему пугаться? Он бросил бы ее, не задумываясь, и с работы выгнал бы в тот же миг! Но вот если бы она показала ему записку Сени, даже написанную почерком Алины, и попросила защиты?! Тогда да! Тогда бы он задумался, как ее спасти!

— Теперь послушайте меня, дорогие гости! — сидя заявила Милка. Она говорила не очень громко, но все прислушались. В ее тоне слышалось слащавое, наигранное самодовольство. — Я приглашаю вас к себе на дачу! В выходные! Дача-то теперь моя! Вы все это слышали! У нас даже посторонние свидетели есть, — она кивнула в нашу с Викой сторону, потом лениво потянулась. — Погода — кайф!!

Действительно, солнечные лучики прыгали по тарелкам, отражались от бокалов с вином, искрились в ребрах хрустальной вазы с цветами. В комнате было жарко; мне захотелось снять свитер, но под ним была лишь тонкая футболка, я решила, что это неприлично, и лишь до локтей засучила рукава.

— Мы еще посмотрим, чья это дача, — прошипела Тамара, покрасневшая от злости. — Надо завещание посмотреть!

— Ты же слышала, — с равнодушно-ласковым участием победителя отмахнулась Милка. — И все слышали.

Тамара болезненно дернулась, но ничего не сказала в ответ.

Вот она, причина, подумала я. Причина, по которой она будет подстрекать к убийству Сеню. И она, и Алина, и обе вместе!

Если Милку убить — и дача, и другое имущество, всё в конце концов достанется им. Особенно если доказать, что ее брак был фиктивным.

Сделав последний глоток из четвертого бокала, я обнаружила, что сижу за столом одна. Рядом со мной стоит Лёня и не просто стоит, а пытается убедить меня подняться. Я поставила на стол пустой бокал, медленно встала, слегка опираясь на стол, и вопросительно посмотрела на Лёню. Он был окутан призрачной дымкой возможного счастья. Счастья от вина.

— Иди сюда, — нежно прошептал Лёня.

Он коснулся губами моего виска и повел вперед, прижимая к себе, в поисках укромного уголка, где можно спокойно целоваться. Но в этом доме свободных укромных мест не было. Милка с Пашей, Сергей с Люськой, Сеня с Алиной… Сегодня все ухитрились напиться! Трезвым был, пожалуй, только Лёня.

Свидетель пытался ухаживать за Викой, но тщетно. Ей поросята не нравились. Точнее, нравились только в жареном виде.

Тамара с Евгенией выясняли отношения на кухне. Родственницы Сени о чем-то спорили на лестничной площадке, забыв прикрыть дверь. Возможно, боялись, что она захлопнется.

Обойдя квартиру, мы вернулись в столовую.

— Попробуем выйти на балкон, — предложил Лёня. — Держись за стену, и все будет в порядке!

Я медленно пробиралась вдоль стены, Лёня — следом за мной; натыкаясь на стулья, я останавливалась, и он подходил ближе, поддерживая меня за плечи. Зацепившись за последний стул, я задержалась около него немного дольше и, почувствовав Лёнины руки на своих плечах, повернулась к нему. Повернулась, а потом испугалась, что кто-нибудь войдет в комнату и увидит нас, стоящих в обнимку.

Я резко отступила и наткнулась на стол. Кажется, села при этом в чью-то стоявшую на краю стола тарелку, в ужасе подпрыгнула и, потеряв равновесие, рухнула на пол.

Места между столом и стеной было совсем мало, пытавшийся поддержать меня Лёня споткнулся и свалился рядом, все еще продолжая меня обнимать. Сверху на нас посыпались рюмки и вилки, и сползла миска с салатом.

Короче, когда на шум прибежали Тамара с Евгенией, мы, обнявшись, лежали на полу среди еды и посуды. Понятное дело, лежать обнявшись было гораздо хуже, чем обнявшись стоять.

Под по-женски оценивающими взглядами хозяек дома я выбралась из-под Лёни и тарелок.

Моя черная юбка была в светлых пятнах салата, свитер — в вине и помидорах, все казалось мокрым, грязным и противным. Следовало переодеться, да и вообще — пора было ехать домой.

— Дайте ей что-нибудь чистое, — приказал Лёня, с отрешенной надменностью глядя на своих родственниц. — Я ее домой отвезу, раз уж виноват!..

Женщины оглядели меня с кровожадным любопытством стервятников, готовые если не вцепиться в волосы, то хотя бы дернуть за ухо, а еще лучше — ударить по спине табуреткой. Но со стороны заподозрить нас в чем-либо недозволенном было трудно, мы демонстративно смотрели в разные стороны, и мне выдали спортивные брюки и длинный свитер, который вылезал из-под куртки.

«Больше я к чужому мужу не подойду никогда! Да еще в присутствии его жены! — в ужасе сказала я себе. — Жить надо честно!»

— Иди вниз и жди у машины, — распорядился Лёня. — Синие «Жигули». Я сейчас спущусь.

Машина оказалась не синей, а, скорее, голубой, цвета старых, выцветших джинсов, да и сами «Жигули» были не первой молодости. Но доехали мы быстро.

В поездке почти не разговаривали, машина слегка дребезжала, Лёня молча улыбался, и я успокоилась. Если бы не его жена, он, наверное, мог мне понравиться, то есть он мне уже нравился, что было не очень хорошо.

«Стоп, дорогая, — приказала я себе. — Надо уходить, точнее отступать, на прежние позиции. Какой черт меня дернул так не вовремя ему улыбнуться?!»

Мне, естественно, хотелось пригласить его в квартиру, предложить чаю или кофе, но… нельзя! Нехорошо. Нехорошо и неприлично. С некоторым сожалением я собралась отправить Лёню домой от подъезда. Так безопаснее. А вещи могу отдать завтра, с собой привезу.

Понял ли он мои сомнения? Видимо, понял, потому что решил сразу же забрать Милкину одежду обратно. Я не стала спорить и с облегчением от принятого за меня решения впустила его в квартиру. Он прошел в комнату и, не особенно разглядывая мою маленькую квартирку, уселся на диване перед аквариумом, стоявшим на низком столике у стены. Легкий туман в моей голове стал рассеиваться.

Я достала из шкафа длинный халат и посмотрела по сторонам. В присутствии Лёни квартира словно съежилась, уменьшилась в объеме, но стало в ней как будто светлее-веселее. Обои выглядели ярче, комнатные цветы — намного зеленее, чем обычно… Однако где же мне переодеться? На кухне?

— Тут селедки плавают! — улыбнулся Лёня, не сводя глаз с аквариума. — Ты чем их кормишь? И растения смешные — слева как лук, а справа как укроп! Их едят?

— Рыбы едят, — откликнулась я.

Еще никто не называл селедками моих скалярий, плоских треугольных рыбок с продольными полосками и длинными усами-плавниками, но я не обиделась. Оставив Лёню созерцать рыб, я отправилась переодеваться. Через минуту вернулась, Лёня оторвался от аквариума и с восхищением посмотрел на меня. Был в его глазах какой-то юный задор; что-то закружилось, куда-то понеслось…

Опомнилась я в постели, когда всё уже было позади. Опомнилась, начала понемногу приходить в себя, с удивлением обнаружила, что лежу рядом с малознакомым мужчиной, едва прикрытым простыней, и… и хочу лежать так вечно!

Секундочку, спросила я себя, что же я такое делаю? Неужели я действительно этого хочу — лежать вот так, прижавшись щекой к его плечу, всю оставшуюся жизнь!

Он о чем-то воодушевленно рассказывал, но я не особенно вслушивалась. Я задумалась о своем. Чем меня так покорил этот в сущности совсем чужой человек? Почему мне так хорошо рядом с ним? Почему так хочетсявместе с ним радоваться жизни?

«Он чужой муж, — строго сказала я себе. — Не ты ли говорила, что жить надо честно?»

— … а на столике около кровати ваза с экзотическими фруктами и цветок в унитазе! — продолжал Лёня свой вдохновенный рассказ. — Ты представь, цветок в унитазе! Рядом — океан…

«Что должно быть у него внутри, какая мечта, чтобы быть таким жизнерадостным оптимистом? Чтобы, несмотря ни на что, так радоваться жизни?!»

— … улыбаются при встрече аборигены. А как они танцуют!.. Кругом пальмы… Зелень… Какие там цветы! Есть даже орхидеи!.. А храмовые праздники!.. А петушиные бои!.. Мы с тобой обязательно съездим туда!!

«Дорогая, этого не может быть, — молча вздохнула я. — Этого не может быть, но мне так этого хочется!»

Я собралась легкомысленно рассмеяться, но в последний момент передумала. Должно быть, что-то всё же отразилось на моем лице, потому что Лёня вдруг привстал на локте и внимательно посмотрел на меня.

— Ты хоть понимаешь, как ты мне нужна?! — абсолютно серьезно спросил он. — Ты ведь поедешь со мной на Бали, правда?

Я кротко кивнула, стараясь не отвести глаз под его испытующим взглядом.

«А вдруг все это сбудется?» — с надеждой подумала я.

Женщина-загадка разложила на диване ящик косметики размером с автомобильный прицеп, косметичку величиной с мешок картошки и два парика: один яркий, цвета меди, а другой пепельный, с легкой, едва заметной голубизной. Меня она усадила на жесткий стул — лицом к окну и боком к зеркалу.

— Кого делать будем? — оглядев меня туманным взором, вопросила она саму себя и повернулась к парикам. — Мальвину или Лису-Атису? Сиди прямо, не крутись, — это относилось ко мне. С собой, со мной и с дочерью она разговаривала одним и тем же тоном, без перехода.

Утром в метро я встретилась с Викой, она привезла мне кожаную куртку и часть недовязанного свитера для ее дочери, чтобы я не скучала в засаде, — начатую спинку и большой синий клубок. Потом она помчалась на работу, а я — к Люське, гримироваться.

— Мы решили следить явно, — сообщила Люська, — чтобы наша жертва знала, что она объект слежки, но не могла сообразить, кто за ней следит.

— Значит, надо, чтобы она была похожа на знакомый персонаж и хорошо запоминалась, — кивнула Светлана Валериановна в мою сторону. — Голубой парик подойдет. Я когда-то театральной гримершей подрабатывала, меня тогда печатать не хотели, — это было адресовано мне. — Закрой глаза. Теперь открой. Подведем их синим. И синие ресницы. Вот так, хорошо! Получится Мальвина.

— Мама — театральный критик, — объяснила Люська. — Подать пудру? А какую? Эту?

— Попробуем вон ту, правый тюбик!

— А почему не печатали? — спросила я. Мне удалось вклиниться с вопросом между двумя движениями руки.

— Сиди смирно, — предупредила меня женщина-загадка. — Дернешься — могу случайно в рот заехать. Слишком ярко! Этот тон тебе не идет, стирай! — и сунула мне в руку гигантский кусок мокрой ваты.

Я отжала воду в стоящую на подоконнике тарелку и провела ватой по щекам и подбородку.

— Хватит! Повернись боком. Ага, пудру сюда нужно серую. А помаду яркую. И контур темный. Не печатали меня потому, что я все не так писала! Обругаю какой-нибудь пролетарский спектакль: мол, полтора землекопа со своей ролью не справились, а им через месяц Ленинскую премию дадут! Или похвалю Джульетту, а она поругается с режиссером и из театра уйдет. Поэтому мне стали верить «наоборот». Сейчас брови синим подмажем, а веки — фиолетовым.

— Не надо веки, — попробовала возразить я и получила кистью в висок. Рядом с глазом образовалось пятно цвета старого синяка.

Одно мастерское движение, и я оказалась в парике, превратившись в лохматую пепельную блондинку.

— Готово, — доложила мне Светлана Валериановна и отодвинулась немного, чтобы полюбоваться на творение своих рук. — Надо бы еще изменить тебе прикус, тогда и родные не узнают. Проще всего хлебную корку за щеку положить, но она быстро размокнет.

— Может, корку апельсиновую? — предложила Люська. — Сейчас очищу.

— А запах? — дернулась я. Апельсин перебьет любые духи, хотя — зачем мне там духи?.. Я пожала плечами и согласилась.

— Это за верхнюю губу, это — за нижнюю. А гриву примнем косынкой.

Она свернула цветастый платок, обмотала им мою голову и завязала сбоку громоздким узлом. Теперь прической я сильно смахивала на давно не стриженного пуделя.

— Посмотри на себя, но только недолго. А я тебе розовые рейтузы принесу. Жарко не будет, обещали похолодание…

В зеркале я увидела спившуюся Мальвину, ни капли не похожую на меня. Примириться с собой такой было трудно, я стиснула зубы, но яркие, торчащие губы от этого не уменьшились, а еще более круглые, чем обычно, глаза стали наполняться слезами обиды. Особенно меня нервировал синяк под глазом.

— Она же сказала: недолго, — схватила меня за руку Люська. — Что ты к зеркалу приросла?! Я тебя туда провожу, не бойся. Посидишь на остановке, понаблюдаешь. Хорошо бы еще сотовый телефон, да негде взять. А то можно было бы репортаж вести.

— Надень вот это, — протянула мне Светлана Валериановна мохерово-пушистые рейтузы. — Мальвины в джинсах не ходят! Сможешь достать диктофон?

Я отрицательно помотала головой и задумалась. И правда, из чего бы сделать передатчик? И подо что замаскировать?

— Буду разговаривать с клубком, — решила я. — К нему нужна антенна, длинная железная палка или проволока.

— Ха! Это мы можем, — обрадовалась Люська. — Держи! — и вынула из шкафа две длинных, толстых спицы.

Я убрала их в сумку, надела Викину куртку, Люська быстро собралась, и мы отправились. У входа в метро на нас покосился милиционер, но ничего не сказал, и больше милиция нам не встречалась. Доехали мы без приключений.

Я устроилась на лавочке на троллейбусной остановке, достала недовязанный свитер и углубилась в расчет петель. Люська отправилась в магазин — на разведку. Вернулась минут через пять, остановилась в метре от меня и молча прищурилась.

— Да?.. — тревожно спросила ее я. — Что-нибудь не так?

— Нет-нет, всё в порядке, — заверила она меня. — Они все здесь, в магазине. Милка за прилавком, Юра — рядом, а Паша с Сенькой внизу, на складе, у них там комнатка в углу.

Потом Люська обошла меня с другой стороны и снова окинула меня внимательным взглядом. Я отложила вязание и замерла, не сводя с нее глаз. Так мы молчали секунд сорок.

— Ты что? — не выдержала я. — Я плохо выгляжу? Признавайся!

— Нет-нет, просто… зрелище впечатляет! Забыть нельзя, но и мимо пройти — тоже! Давай-ка пересядь на другую сторону! Если к тебе приблизиться, узнать можно. Да и по голосу — тоже.

Перебравшись на противоположную остановку, я уселась там, достала свитер и отважно посмотрела вокруг. Теперь я сидела лицом к магазину, наблюдать отсюда было удобнее, все объекты находились внутри — красота! С легким сердцем я отпустила Люську, пообещав позвонить вечером и отчитаться.

На остановке постепенно собирался народ. Аборигены микрорайона ходили вокруг, приглядываясь и принюхиваясь. Мимо иногда проезжали легковые машины зарубежного производства, их обитатели таращились на меня, едва глаза не теряли и собирались выпрыгнуть из машины по первому моему знаку. Но знака, понятное дело, не было.

— Пива хочешь? — предложил мне подвыпивший мужик, протягивая открытую бутылку. Я отрицательно помахала спицей в ответ.

Раз в пятнадцать-двадцать минут троллейбус забирал собиравшуюся толпу, и мне становилось легче.

Время шло.

Я съела заранее припасенный бублик, целеустремленно глядя в даль и стараясь при этом не подавиться апельсиновой коркой. Следить всё еще было не за кем. Впрочем, я не собиралась долго следить, надо было только сделать вид.

— Доча, пустой бутылки не найдется? — окликнула меня добродушного вида пенсионерка.

Я коротко мотнула головой и углубилась в вязание.

— Что ж ты здесь сидишь-то? Свежим воздухом, что ли, дышишь? — продолжала она. — Или ждешь кого?

— Жду, бабуль, жду, — мирно ответила я, что вполне соответствовало действительности.

Я подняла глаза, но не на бабулю, а на вход в магазин. На людей я старалась не смотреть: встретившись со мной взглядом, они что-то понимали и, заподозрив неладное, отходили прочь.

— Что ж они тебя здесь бросили?! — запричитала общительная бабуля. — Изверги они, вот что! Ты не жди их, милая, не жди!

Подъехал троллейбус, и остановка снова опустела.

Вязать мне уже надоело, тем более что спинка свитера уже увеличилась на десять сантиметров. Пользуясь временным одиночеством на посту, я, на всякий случай, подготовила имитацию передатчика — воткнула в клубок почти под прямым углом две длинные металлические спицы. И вовремя: к магазину подъехала знакомая мне машина цвета полинявших джинсов, медленно проехала мимо входа, развернулась и замерла на заасфальтированной площадке перед жилым подъездом.

Лёня из машины не вылез, сидел и ждал.

Из двери магазина осторожно выглянул Паша, нервно посмотрел по сторонам и слегка дернул себя за нос. Я схватила клубок и поднесла его к губам.

— Лёня ждет в машине, — сказала я клубку. — Паша вышел и направился к нему. На меня не обратил внимания. Прежде чем сесть к Лёне в машину, оглянулся. Совещаются с Лёней. О чем — не слышно.

Говорила я шепотом, не желая смущать прохожих. Мимо проходящих и рядом стоящих.

Разговаривали Паша с Лёней ровно четыре минуты, это я засекла по часам.

— Паша вышел из машины, забыв закрыть дверь, — продолжала я свой репортаж. — Нервничает. Идет ко входу в магазин. Заметил меня, напряженно смотрит в мою сторону. Идет к двери, открывает ее, снова оглядывается на меня. Исчезает в магазине. Лёня хлопает дверцей машины, и спокойно уезжает.

Через двадцать минут из магазина вышли озабоченный Паша и его шофер Сеня, причем первый снова покосился на меня. Я слегка помахала ему торчащими из клубка спицами, но он, наверное, этого не заметил. Они сели в красную «Волгу» и уехали, а еще через сорок восемь минут из магазина выбежали Милка и охранник Юра, догнали отъезжающий троллейбус, вскочив в него в последнюю секунду — почему-то в разные двери. Между собой они при этом не разговаривали и направлялись, скорее всего, в разные места. Короче, все, за кем можно следить, разбежались. Мне здесь больше делать было нечего.

— Сдаю дежурство, — сказала я клубку, убрала его в сумку и через тридцать пять минут была дома.

Как и договаривались, я позвонила Люське, а после — Вике. Спокойно поужинала и хотела вернуться к заброшенным переводам. Но мысли бродили в голове, как грибники в осеннем лесу, они мешали сосредоточиться на процессах распада элементарных частиц, и статью я снова отложила. И вернулась к процессу слежки, точнее, к Паше с Лёней.

Что же это было? Кто кому понадобился и зачем? Лёня к Паше в магазин не пошел, не очень, видно, торопился, а вот Паша нервничал, по сторонам оглядывался… Неужели боялся?

Я уселась на стул рядом с аквариумом и задумалась. К какой из наших версий все это подходит? Пожалуй, вот к этой: Милка показала Паше записку с угрозой, а он решил привлечь к этому Лёню как родственника, а также врача. И вызвал его к магазину. Даже если Лёня всего лишь офтальмолог, в общих вопросах медицины он должен разбираться. Отклонения в поведении Сени определит, что-нибудь посоветует или к кому-нибудь направит.

Скалярии подплыли к стеклу аквариума и требовательно уставились на меня. Следовало бы их покормить…

Я принесла из холодильника банку с мотылем и опустила клубок красных, копошащихся червячков в кормушку для живого корма. Рыбки сразу же забыли про меня, со здоровым аппетитом накинулись на червей, с шумом высасывая их из кормушки, а я… Ни про что я не забыла, и прежде всего — про Лёню. Что-то сложное, сентиментальное, тревожно-романтическое забралось в мою душу и совершенно не желало оттуда уходить. Да я и не гнала.

Начинало темнеть, комната освещалась лишь аквариумной лампой.

Мягкая подсветка, воздушный полумрак… Душный полумрак!

Поднявшись со стула, я открыла форточку. Стало прохладнее, но не свежее, что-то все равно мешало мне дышать. Тревожный полумрак остался, и я поняла: он был не в комнате. Он находился в моей душе.

С утра я всё еще пребывала в смятении. Из-за Лёни, конечно, а не из-за возможного преступления. Я рассеянно позавтракала и уже допивала кофе, когда с улицы донеслось:

— Мяа-ау-гли! Ма-а-у-гли!

Протестующий вопль кота заставил меня выглянуть в окно. Кот оказался знакомым — рыжий перс Петруха. Почти под окном, на газоне с редкими деревцами разгуливал Лёня, кота он тащил на поводке, не обращая на него особого внимания, так как глазел на мои окна. Кот отчаянно упирался и издавал возмущенные вопли, но куда ему против влюбленного бизона?! Бедный Петруха почти летал по газону, лишь изредко цепляясь за траву когтями.

«Значит, взял кота в охапку, и — к даме сердца! — радостно усмехнулась я. — Коту-то не все ли равно, где гулять?!»

Увидев меня в окне, Лёня радостно замахал руками, запихнул кота в большую спортивную сумку хвостом вперед и помчался к подъезду. Я была ему, Лёне, очень рада, и даже больше — беспредельно счастлива. По крайней мере, в эту минуту.

— Знаешь, я твой телефон потерял, — виновато сказал он, войдя в квартиру.

Кот, пока мы целовались в прихожей, не в силах оторваться друг от друга, лежал в сумке около двери. Наконец ему это надоело, он стал царапать молнию и с негромким «мявом» выбрался наружу. Выбрался и потрусил прямиком к скаляриям.

— Мои рыбы! — встрепенулась я, слегка отстранившись от гостя.

— Ничего с селедками не будет, — заверил меня Лёня и снова потянул к себе. — Он их ловить не умеет.

— Не стоит скаляриями рисковать. Лучше я его на кухне покормлю.

Петруха получил кусок курицы, сказал «мя-а-со» и на некоторое время оставил нас в покое. Мы, естественно, использовали это время в личных целях.

Придя в себя, я завернулась в простыню и положила голову на Лёнино плечо, уже не с удивлением, как позавчера, а с чувством радостной безмятежности, с оптимистической уверенностью в светлом будущем и в бесконечности счастливой жизни.

— Ты родишь мне сына? — неожиданно спросил Лёня.

— Да, если ты будешь его воспитывать! — не раздумывая, ответила я. Это я-то, которая еще час назад была абсолютно уверена, что и одного брака мне хватит на ближайшие сто лет. Одного предыдущего брака.

— Я уйду от них. Обязательно уйду! — Он прикрыл глаза и мечтательно вздохнул. — Пусть не думают, что я всю жизнь собираюсь на цепи сидеть! Мы так не договаривались! Дочь выросла. Деньги у меня есть…

Я блаженно потянулась и покрепче прижалась к Лёне; он наощупь, не открывая глаз, поцеловал меня в шею, попав куда-то за ухо.

Кот, которому наскучило лежать под столом в ожидании хозяина и наблюдать за аквариумом издали, выбрал время для атаки. Подбежав, он запрыгнул на тумбочку, встал на задние лапы и сунул нос в воду. Обычно пугливые, скалярии не шарахнулись от него, а выстроились полукругом, заняв оборону. Они были крупными, размером с пудреницу.

У персидских котов лапы короткие, и Петрухе не хватало их длины, чтобы дотянуться до рыб. От отчаяния дергая хвостом, кот стал лакать воду, его розоватый язык напоминал плоского червяка. Очевидно, так же показалось и скаляриям: одна из рыбок подплыла к нему и клюнула, надеясь откусить от языка кусочек.

Петруха с обиженным воплем свалился на пол.

— Мне пора на работу, — открыл глаза Лёня. — Ты приедешь к нам на дачу?

— Обязательно, — ответила я.

Он собрался и ушел, забрав кота и поцеловав меня на прощание, а я… Я в очередной раз попыталась заняться переводами. Попыталась, но, конечно же, тщетно. Вместо законов для элементарных частиц мне хотелось придумать другие законы. Точнее, правила игры. Правила пользования чужими мужьями. Инструкция по технике безопасности. Лучше всего, конечно же, близко к ним не подходить.

Зазвонил телефон, и я с легким сердцем взяла трубку.

— Э-э! — услышала я хриплый мужской голос. — Я, это, с кладбища звоню.

— Да-да? — нервно переспросила я, ничего не понимая. Голос был мне незнаком.

— Ну, на кладбище я. Тут, это… всё готово.

Мужик говорил ровным, невыразительным тоном и делал паузы после каждого слова. Мне стало нехорошо.

— Что? — переспросила я, как будто было плохо слышно. На самом деле голос был таким громким, словно его обладатель сидел прямо в телефонной трубке.

— Все готово. Можете приходить!

— Хорошо, — пролепетала я и положила трубку на рычаг.

Что готово? Где? Куда приходить? И зачем? Уж не тот ли это тип с кладбища, который нас допрашивал? А откуда у него мой телефон?

В панике я позвонила на работу Вике и кое-как передала ей содержание разговора.

— Ну так пойдем! — обрадовалась она. — Узнаем, что там! На кладбище просто так не позовут! Встречаемся в метро, я как раз туда успею к шести.

Неожиданные приключения Вике нравились куда больше, чем мне. Я же, в отличие от нее, лучше чувствовала опасность. Впрочем, и опасность почему-то больше любила меня.

К воротам кладбища мы буквально подлетели, торопясь, как на пожар. Вика потащила меня дальше, но я вдруг резко затормозила.

— В чем дело? — возмутилась подруга.

— Сама не знаю, — ответила я и уверенно заявила: — Но дальше пойдем медленно! Или иди одна.

— Ну ладно, — недовольно проронила она. — А куда идти? Пойдем, что ли, к Ираиде Афанасьевне.

По пути я настороженно озиралась, но ни знакомой нищенки, ни того милицейского типа не заметила, да и вообще людей вокруг было мало.

Впереди замаячили «апартаменты» мафиози, там собрался народ — с цветами, с разодетыми дамами… Они стояли вокруг ограды и слушали кого-то невысокого, которого из-за охранников почти не было видно.

Двадцать шестое чувство внезапно потащило меня прочь. Я схватила подругу за руку, и мы поскакали меж могил, не разбирая дороги, как два испуганных жеребенка.

— Что ты делаешь?! Над нами все кладбище смеяться будет! — нервно выкрикнула Вика, пытаясь выдернуть свою руку из моей, но сейчас мою цепкость можно было сравнить разве что с цепкостью ленивца, которого отдирали от ствола молодого дерева, чтобы посадить в мешок. Так мы преодолели еще с десяток могил.

— Да здесь нет никого, — огрызнулась я, сама не понимая, что это на меня нашло. — Кладбище совсем пустое.

— А эти, в гробах?..

— Эти пусть смеются, пусть хоть из могил от смеха повыскакивают! — возбужденно воскликнула я. — Только чтобы мы живы остались!

Тут двадцать шестое чувство бросило меня к огромному серому обелиску и прямо за ним уронило на землю. Из положения «лежа», ловким ударом ноги мне удалось повалить Вику. Как только она коснулась земли, у памятника «авторитету» сильно громыхнуло.

Мы пролежали за обелиском секунд десять, а затем еще просидели секунд сорок-сорок пять, то есть поднялись почти через минуту. Отряхнувшись, я огляделась вокруг.

— Смотри-ка, эти всё же из земли-то повыскакивали, — сказала я хмуро, увидев застрявшую в чьей-то ограде доску, похожую на крышку гроба, и разбросанные венки. Слава Богу, это было не рядом с нами. — Теперь у нас есть основание посмеяться над ними.

Вика молчала, да и мне было не до смеха. Голова кружилась, и хотелось подсчитать синяки. Вроде обошлось без переломов, то есть убытки минимальны, а испачканная одежда не в счет.

Камнепад из кусков гранита закончился, пыль с песком уже тоже осела на землю. Раскиданные повсюду цветы, искусственные и поломанные настоящие, висели на оградах и ветках деревьев, а иногда, срываясь оттуда, медленно падали вниз.

С места взрыва доносились крики и стоны потерпевших, а также выстрелы. Очевидно, кто-то, «живой более других», с опозданием начал палить из своего оружия во все стороны.

Даже с целью оказать помощь пострадавшим сейчас туда лучше было не подходить.

— Идем отсюда, — потребовала моя подруга. — И лучше кружным путем, пока нас менты не засекли. Потом от трупов не «отмоешься». Вот уж «повезло»!

Мы помчались в другую сторону, вбок от взорванных «апартаментов», к могиле Ираиды Афанасьевны. Около ограды лежала свежедоставленная гранитная плита, а к ее углу «скотчем» была прикреплена визитная карточка Лёни. С номером моего телефона внизу.

— Кое-что объяснилось, — пробормотала я, не слишком довольная последними событиями.

— Надо будет Лёне сказать, — отозвалась Вика. — Пусть на плиту полюбуется и рабочим заплатит.

Мы еще немного поплутали по незнакомым тропинкам среди заброшенных могил и выскочили с кладбища в случайно обнаруженную дыру в заборе с противоположной от входа стороны.

— Теперь давай к молодоженам заглянем, — предложила мне Вика. — Нужно хоть немного успокоиться. Чаю попросим, может, дадут.

Обстановка в квартире у Милки напоминала разгром после обыска с конфискацией имущества. Мебель была сдвинута, ковры свернуты в рулоны, книги свалены в кучу в одном углу, матрасы и подушки — в другом.

По квартире носилась Евгения со всклокоченными волосами; Тамара, как безумная, пинала ногами подушки и заглядывала под кровати.

Чаем нас никто угощать не собирался, на нас вообще не обратили внимания. Мы отчистили одежду от последствий взрыва, вымыли руки и лица, а потом решили перейти на самообслуживание: сами воду вскипятим, сами чай заварим, сами в чашки нальем, сами и выпьем, никому не предложим. Разве что они нас попросят, тогда ладно, можно будет и поделиться. В обмен на информацию, конечно!

Кухня вся была засыпана крупой, я смела ее со стульев и стола, а Вика зажгла газ под чайником и разыскала чашки и заварку.

— Бабушкины драгоценности ищут? — предположила моя подруга. — Пойдем посмотрим! Может, узнаем что-нибудь интересное.

Мы отправились на экскурсию по квартире, с любопытством заглядывая во все комнаты.

Сеня с матерью и сестрой скучали в узкой комнатке-«норе», там тоже был разгром, но не такой, как по всей квартире: очевидно, они уже успели навести некоторый порядок.

Милка восседала на балконе с видом королевы, снисходительно наблюдающей за снующими вокруг придворными.

Из туалета доносился громкий стук: Паша долбил стену над сливным бачком.

— Там золото-бриллианты? — осведомилась Вика. — А по прямому назначению удобствами воспользоваться можно?

— В этой стене когда-то был тайник, — усмехнулся Паша, положил инструменты на пол рядом с унитазом и подергал себя за нос. Очевидно, так он поступал, когда волновался.

— А что ищем?

— Завещание. Ираида Афанасьевна, светлая ей память, забыла рассказать, где она его хранит.

Он пожал плечами, посторонился, пропуская Вику, и шагнул в коридор. Я вышла следом за ним.

Судя по его тону, эта ситуация скорее раздражала Пашу, чем забавляла; ни к одной из наших версий такая информация не подходила.

Чайник на кухне уже кипел, я залила кипятком заварку в чашках и присела к столу в ожидании подруги. Паша задержался у двери, в раздумье прислонившись к косяку. О чем он думал? Не о Сене ли и Милке?

— Чай пить будешь? — позвала я его.

— Не сейчас, — покачал головой Паша. — Надо бы закончить.

Он ушел; вернулась Вика, взяла в руки чашку с чаем и энергично прошептала:

— Там действительно тайник, но пустой. Даже немного пыльный. Пошарь на полке, может, найдешь что-нибудь сладкое, хоть печенье какое-нибудь.

Я нашла пачку открытых вафель.

— Сеньку изолировали, а Паша — на «коне», — продолжала подруга чуть громче. — Они правильно поступили, как ты думаешь?

— Хочешь сказать, что Сеню лучше не злить? — я хрустнула кусочком вафли и немного помедлила перед следующей фразой. — Возможно, Паше они доверяют, а Сене — нет.

— Вон там, под яблоней, Тамарка в прошлом году укроп посеяла, а я это место перекопала и посадила клубнику, — вещала Милка, глядя в пространство. Клубники там почти не осталось: очевидно, она вымерзла еще прошлой зимой. — А после Тамарка мой лук выбросила и на грядку посадила свои огурцы. Но урожая на них не было, она не приезжала, а мы с мамулей за ними не ухаживали, и там выросли желтые, несъедобные переростки.

Вчетвером — Милка, Вика, Люська и я — мы сидели под окном дачного домика на двух скамейках. Из окна за нами наблюдала Алина.

Тамара и Евгения хозяйничали в доме, а Сеня, Юра и Паша кололи дрова — вечером, когда приедет Лёня, собирались жарить шашлыки.

Мы все приехали часа два назад, после чая с бутербродами разбрелись кто куда и — некоторые! — занялись делом.

Нашим делом была безопасность Милки, и мы старались не оставлять ее одну. Остальные — Сеня, Юра и Паша, с одной стороны, и Алина с другой — тоже ходили за ней хвостом, что нам с Викой совсем не нравилось.

Дачный участок оказался по современным меркам просто огромным, соток сорок, если не больше, есть где погулять и даже, при желании, потеряться. А также труп потерять — закопать, например, или еще как-нибудь спрятать…

Участок был совсем не обработанным с сельскохозяйственной точки зрения, из культурных растений — только яблони и малина, зато много деревьев: две липы, клены, березы и даже голубая ель около крыльца.

Деревья шуршали остатками листьев в ожидании солнца, просыхая на ветру после дождя. Ночью прошел небольшой дождь, было пасмурно, тепло и влажно — мягкая осенняя погода, чем-то напоминавшая весну.

На соседнем участке отцветали астры и диковатые, мелкие хризантемы, вился жизнерадостный дымок — там жгли костер из опавшей листвы. А у нас — ни цветочка, только бурьянного вида сорняки и завоеватели-одуванчики, уверенные в собственной правоте. Правда, земля вокруг дома кое-где хранила следы «боевых действий», но успехов в выращивании культурных растений не наблюдалось.

Изменилось направление ветра, и дымок поплыл в нашу сторону, распространяя ни с чем не сравнимый запах паленых листьев — это чтобы осень можно было отличить от весны. Я вытянула ноги и откинулась на спинку скамейки. Блаженство…

Но Милка вдруг встрепенулась.

— Они у меня дождутся! — приглушенно зашипела она. — Вот ветер переменится, тогда мы свой костер зажжем, чтобы дым к ним шел!

Я благодушно пожала плечами, Вика издала удивленное мычание:

— Да ну-у-у их!

— Да-да, — продолжала Милка, не слушая мою подругу. — Сначала они мыльную воду после своей стирки к нам в канаву выливают, потом дымят! Теперь я здесь хозяйка, я им устрою!

Она поднялась и ушла в дом, а я огляделась вокруг.

Рядом со скамейкой стоял вполне солидный, добротный деревянный дом, в отдалении — бревенчатая баня, а еще дальше — хозблок с двумя дверями по бокам и окном в середине. Что там, интересно, хранится? Вот бы незаметно посмотреть — ведь убить можно и лопатой…

Совершенно того не желая, я всё время мысленно сбивалась на убийство. Вика считала, что убить должны Милку, и мы на всякий случай решили не спускать с нее глаз, то есть повсюду сопровождали ее, не особенно маскируясь. Люська с удовольствием присоединилась к нашей компании: Сергея не было, а остальные ее не волновали.

— Что, дачка нравится? — поинтересовалась Люська, заметив, как я оглядываю участок.

— А урожай они собирают? — обратилась к ней Вика. Она тоже поглядывала по сторонам и всё сравнивала со своей дачей.

— Ну что ты, какой урожай! За растениями ухаживать надо, а им это неинтересно. Им интересно друг с другом биться. Сколько себя помню, они всегда воевали, а бабка их подзуживала. Кайф ловила от чужой драки. И как это она умудрилась дачку Милке оставить?! Я-то думала, что Женька с Тамаркой всю свою жизнь ее делить будут.

Ветер разогнал тучи, появилось солнышко, но стало прохладнее.

— Природа тут красивая, это да! — продолжила Люська, зябко поежившись. — И лес, и озеро совсем рядом, в нем летом купаться можно. Ираида Афанасьевна на даче по полгода жила, другие приезжали — кто чаще, кто реже. Милка всегда любила здесь бывать, и меня с собой брала. Пойду я оденусь потеплее, заодно посмотрю, что они там делают.

Как только она поднялась на крыльцо, Милка открыла дверь изнутри, словно специально поджидала. Люська уступила ей дорогу и нырнула внутрь.

Милка направилась к хозблоку, возле которого Сеня с Юрой пилили на козлах сухое дерево. Рядом отдыхал Паша, прислонившись спиной к двери и положив топор на землю.

Мы с Викой медленно побрели туда же.

Из дома выскочила Алина, почти бегом направилась к нам, обежала козлы и остановилась возле Сени.

— Ты чего? — взвилась Милка.

— Про шашлыки узнать, — с жеманной надменностью протянула Алина, гладя Милке под ноги. — И про дрова. Я, например, есть хочу. А ты — нет?

— Шашлыки жарить будет Паша! — отрезала Милка. Помолчав немного, она добавила: — Когда Лёня мясо привезет, тогда и будут шашлыки!

— Что бы вы без моего папы делали?! — риторически воскликнула Алина и улыбнулась Сене. Тот замер, забыв про пилу.

Милка сверкнула глазами, но промолчала.

К забору подъехали «Жигули» облезло-голубого цвета, из них вышел Лёня с двумя огромными сумками, затем выбрались сестра и мать Сени с десятком полиэтиленовых пакетов в руках. Все направились к дому.

— Вот и мясо, — всё тем же жеманно-язвительным тоном заявила Алина. — А где же ваши дрова?

Милка сплюнула на землю, резко повернулась и зашагала к дому. Мы с Викой — за ней. Перед крыльцом она остановилась и обернулась. Мы тоже остановились и несколько секунд разглядывали друг друга: мы Милку, а она — нас. Наконец ей это надоело.

— Что вы за мной ходите? — набросилась она на нас.

— Мы тебя охраняем, — честно ответила я.

— И долго вы собираетесь меня охранять? — она дернула уголком рта и поморщилась.

— Пока не убьют.

— А потом что?

— Потом уже не нужно будет охранять. Тебя ведь похищать не собирались, только убить угрожали!

— Охранять меня не нужно! За мной и так Тамарка с Алинкой по пятам ходят! — резковато заявила Милка, обращаясь к Вике. По ее лицу было видно, что она из последних сил сдерживается, чтобы нам не нагрубить, как это было принято у них в доме, когда дело касалось родственников. — Меня здесь никто не убьет, понятно? Отдыхайте, раз уж приехали. Воздухом дышите.

— Пойдем, — предложила мне Вика. — Пока они тут с шашлыками разберутся, мы погуляем. Обсудим что-нибудь…

Мы уже отошли от калитки метров на десять, когда из дома выскочила Люська и бросилась к нам.

— Вы куда? На станцию?

— К озеру, — объяснила Вика.

— К озеру в другую сторону, — с облегчением вздохнула Люська. — Я уже подумала, что вы домой уезжаете. Милка нервная явилась, словно поругалась с кем-то. Я решила — с вами, вот вы и уезжаете. Тамарка в доме завещание ищет, а Женька ее контролирует. Сенькины родственницы продукты привезли. Будут ужин готовить.

— А Алина? — спросила я.

— Ее Тамарка послала за Милкой следить. А где она?

— Рядом с Сенькой. Куда дальше идти?

— Теперь направо и по кленовой аллее до самого озера.

Мы пошли по аллее, приминая ногами шуршащий, чуть пружинящий коврик из опавших кленовых листьев. Они лежали на земле, словно тени от остроконечных старинных замков.

— Вот и озеро, — восхищенно воскликнула Вика. — Юль, смотри, какая красота!

Я подняла глаза. И правда, впереди, среди поседевшей травы и чахлых, низкорослых кустиков блестело что-то сине-голубое, то ли небо, то ли море.

— Здесь у берега на дне песок, в воду входят отсюда, — рассказывала Люська. — А с того края болото. Видишь безголовые березки? Они сухие, одни стволы остались. Летом там гнездятся чайки, а в болоте клюква растет — красные капельки на тонкой ниточке. Ее осенью собирают, я как-то пыталась: ползаешь по мокрым кочкам, а она так и норовит в воде утопиться! Одно расстройство!

— Тут глубоко? — скромно поинтересовалась Вика. Ее глаза блеснули — наверное, она подумала, что Милку могут утопить.

— Не очень, — ответила Люська. — Идем обратно, здесь дует.

«Что я тут делаю, — подумала я, — в этом чужом доме, как в чужом мире? И зачем мы сюда приехали?! Соблазнились загадкой, выдумали версии на пустом месте… А теперь и отступать неловко. Не было, что ли, у нас других игр?..»

Я натянула на уши капюшон, засунула руки в карманы и брела не спеша, прицельно наступая на разноцветные кленовые листочки, иногда цепляла их носком ботинка и подкидывала вверх. Листья с нежным шелестом опускались обратно, на дорожку…

— Давайте на бревнышке посидим, — предложила Люська. — Оно слева под большим кленом лежит. Идите сюда. Посидим, покурим…

Удобно устроившись на толстом бревне, подруги вытянули ноги и закурили. Я пристроилась сбоку и задумалась о своем, не прислушиваясь к их беседе. О чем я думала? О том, что вот живут на свете такие красивые женщины… А я не только не хочу с ними дружить, но даже не желаю быть их соседкой.

— Ой, девочки! Смотрите! Кто-то идет! — заметила Люська.

Вика убрала ноги с дороги, и мы замерли. Сначала голоса казались тихими, потом мы стали разбирать отдельные слова и, наконец, предложения.

— … не знаем, где хранится. А она тем временем его найдет! — заявила Тамара. — И скажет, что его не было! Ты не понимаешь! Его надо обязательно найти!

— Что ты мечешься, как перепуганная мышь?! Сейф стоит в хозблоке, надо бы его проверить.

— Всё равно с нее нельзя спускать глаз! Я-то ее знаю!

В этот момент Тамара увидела нас, остановилась рядом с нашим бревном и замолчала. Лёня улыбнулся мне, но ничего не сказал.

Вика снова вытянула ноги на дорогу, с удивлением обнаружила в руке недокуренную сигарету, последний раз затянулась и раздавила окурок каблуком. Потом посмотрела вверх, на клен, под которым мы сидели, с наслаждением вдохнула свежий, влажный воздух и произнесла:

— Как сладко пахнет!.. А какие листья… Чудо! Ни одного одинакого листа!

— Это так тоской пахнет, — возразила я. — Тоской и безысходностью.

— Сладкий запах безысходности… — мечтательно промолвила она.

— Листья не могут пахнуть безысходностью, — тут же прицепилась к ней Тамара.

— Да, конечно, — меланхолично заметила я. Мне не хотелось нарушать очарование безысходности, то есть то очарование, которое бродило по кленовой аллее, изредка встречаясь с нами.

— Они могут пахнуть запахом, а не чувствами! Я редактор, я лучше знаю! — продолжала она назидательно-поучительном тоном. — И не может один лист быть одинаковым! Одинаковых должно быть хотя бы два!

Я начала понимать, о чем говорила Люська, рассказывая о своем детстве. И еще — я посочувствовала Евгении.

— Сладкий запах безысходности — это наркоз! — уверенно заявил Лёня и посмотрел на жену в ожидании ответной реплики.

Не ответив, Тамара резко повернулась и пошла обратно, вызывающе покачивая бедрами. Лёня пожал плечами.

Мы поднялись с бревна и медленно пошли за ней. Лёня — рядом со мной!

Аромат жареного мяса мы почувствовали, даже не дойдя до участка. Аромат мяса, дыма и чего-то еще. Захотелось есть, и не только мне: Люська с Викой ускорили шаг.

Около калитки Лёня вдруг обнял меня за талию и, прижав к себе, легко оторвал от земли. Я почувствовала прикосновение к моему виску гладко выбритого подбородка и запоздало подумала: «Не смотрит ли на нас Тамарка?»

— Поставь на место, — шепнула я. — Увидят!

— Все равно! — радостно рассмеялся он. — Еще несколько дней, и я оставлю их навсегда!

— Господи, Лёня! — недоверчиво воскликнула я. — Чему ты радуешься? Вся семья наследство делит с пеной у рта, а ты?!

— Я радуюсь тебе. И себе. А их наследства мне не надо.

Шашлыки уже были готовы, помидоры и лук порезаны, и все — гости и хозяева вперемешку — расселись на бревнах вокруг костра. В руках у каждого была бумажная тарелка и стакан с сухим вином. Я предпочла бы сок, но выбирать было не из чего.

Все пристально смотрели друг на друга: Тамара и Алина — на Милку, Евгению и Сеню; Сеня — на Милку и Алину; его мать и сестра — на Милку и Пашу; Юра — на Милку и Сеню; Милка — на Алину и на Пашу; Паша — на Лёню. А Лёня смотрел на меня. Он по-прежнему следил за каждым моим движением, но уже не так напряженно, как раньше, а скорее как-то затуманенно. Словно смотрел в будущее.

Я положила в рот кусочек мяса и… мой зуб в нем застрял!

— Батареи, — восторженно прошептала Вика и протянула руку. — Теплые.

— Водяное отопление, — поведала нам Люська тоном заурядного экскурсовода по ленинским местам, которому его работа до смерти надоела. — Котел внизу, на кухне. Его всё время топят.

— А стены!.. Приятно прислониться!

— Обиты вагонкой, — бесстрастно сообщила Люська. — И покрыты лаком.

Нас троих устроили на ночь в маленькой комнатке на втором этаже. Рядом, в еще меньшей комнатке, ночевали Сенины родственницы, а с другой стороны от лестницы, в боковой комнатушке, расположился Лёня. Один. Впрочем, места там было всего на один диван.

Еще днем я успела сунуть туда нос: сплошные углы и наклонные поверхности; в единственной вертикальной стене — небольшое окошко, из которого виден забор и стоящие около него легковые машины: Лёнины голубые «Жигули» и принадлежащая фирме «Людмила» красная «Волга», на которой Сеня обычно возил Пашу, а сюда, на дачу, привез Милку, Тамару и Евгению. Остальные доехали на электричке, благо было недалеко.

С наступлением темноты все распределились по комнатам, но ложиться спать не торопились, и из каждой комнаты доносились приглушенные голоса. Из соседней с нами — тоже, но не очень отчетливые: Лариса с матерью что-то вполголоса обсуждали.

— Надо бы послушать, о чем они говорят, — высказала Вика общую мысль. — Они так близко, грех этим не воспользоваться.

Она выпорхнула из нашей комнатушки, но через несколько секунд вернулась и приложила ухо к стене.

— Тсс, — сказала она нам. — Отсюда слышно лучше. А вы ищите себе другие объекты.

Я выглянула из комнаты, осмотрелась и потихоньку двинулась вперед. Неожиданно откуда-то появилась рука, обвилась вокруг моей талии и, не успела я даже вскрикнуть, как она втянула меня в приоткрытую дверь спиной вперед. Вторая рука эту дверь закрыла и заперла на задвижку.

Это были руки Лёни. Узнав их, я с облегчением выдохнула судорожно набранный в легкие воздух — на случай крика о помощи. Вместо этого я мягко спланировала на диван, лишившись в полете кое-какой одежды.

— Я устал тебя ждать, — шепнул Лёня мне прямо в ухо. — А ты?

Я кивнула и прижалась виском к его щеке.

— Оставайся у меня!

— Не могу, — я сделала попытку отрицательно помотать головой и наткнулась губами на Лёнины губы. Больше ничего разумного мне сказать не удалось.

Я начала растворяться в пространстве, словно погружаясь в волны океана. Глубже, глубже… К самому дну. А теперь обратно — на поверхность! Ах, бескрайние морские просторы!.. Я прозрачная медуза в морской пучине… Волны носят меня… вверх-вниз… вверх-вниз… О-о-о! Вот оно — счастье жить на этом свете!

… Я расслабленно лежала на спине и разглядывала Луну, ненароком заглянувшую в Лёнино окно.

— Кто там, на Луне? — нежно поинтересовался Лёня и погладил меня по плечу.

Я взглянула повнимательнее.

— Это кони. Видишь, мордами друг к другу. Они замерли в прыжке, как на детской карусели.

Я немного потеснилась на диване, чтобы дать ему возможность рассмотреть лунных коней, и задела локтем стенку.

— Ой! — сказала я.

— Что там? Гвоздь?

— Дощечка чуть-чуть шатается. Совсем незаметно. Мой локоть не пострадал, — пояснила я и в блаженстве прикрыла глаза, прижавшись к его груди.

— Юль, — тихонько позвал меня Лёня. — Давно хотел тебя спросить: как вы на этой свадьбе оказались? Случайно, да? Счастливая случайность!

— Вообще-то, мы… — нехотя пробормотала я и замолчала. Что-то подталкивало меня посоветоваться с ним насчет записки и угрозы. Но как быть, если угрожают именно ему? Наконец я решилась:

— Видишь ли, сначала мы просто шли мимо дома, а Милка нас увидела и пригласила. А вот потом… Потом мы обнаружили записку. Чужую записку, в которой… — я замялась, ожидая с его стороны помощи и поддержки.

— И вы, я надеюсь, ее прочитали? — ободряюще улыбнулся он. — Давай рассказывай, я весь внимание!

— Мы прочитали ее окончание. Там были слова: «Изменишь — я тебя убью!» И мы захотели это убийство предотвратить. Только, — с сожалением вздохнула я, — до сих пор не знаем, кто кому изменит, и кого за это убьют. Не тебя ли?

— Да ее уже убили! — негромко засмеялся Лёня. — Ираиду Афанасьевну убили! Как и обещали.

— А за что ее убили? — удивилась я. — За измену?

— Что ты?! — добродушно изумился Лёня. — Хотя… Можно это и так назвать.

— А кому она изменила? — снова удивилась я.

— Не кому, а что. Она завещание изменила. Ты же слышала. Она дачу завещала моей племяннице.

Слышать-то я слышала, но… Но как-то не связала одно с другим. Это было так обидно! Я была потрясена.

— А если бы она не?.. — пробормотала я. — То ее бы не?..

— Не знаю, — пожал плечами Лёня и притянул меня к себе.

— Подожди, подожди! Ты уверен, что ее убили? — я была рада порасспрашивать специалиста. — И кто?

— Я не очень уверен, — произнес он в ответ. — Но она всегда падала назад и могла удариться затылком, а вовсе не виском. А в этот раз — вперед, причем, по-моему, ее ударили сзади по шее, и этого удара хватило для смерти. Не было необходимости дополнительно биться виском. Но я всего лишь так думаю, а доказать ничего не могу.

Внизу хлопнула дверь. Очевидно, кто-то вышел на улицу. Или вернулся.

— Лёнь, они, наверное, ищут клад… Не знаешь, где он?

— Слышал я эту семейную легенду, — равнодушно ответил Лёня. — Только мне кажется, что клада давно уже нет.

— А вдруг… Скажи, что бы ты сделал, если бы нашел этот клад?

— Я-то? — легкомысленно усмехнулся он. — Я бы превратил его в деньги…

— Лучше в доллары, — предложила я. И представила: летят шуршащие зеленые бумажки с неба на землю, кружась и порхая, как кленовые листья. И падают на головы прохожих. Словно манна небесная.

— … и разделил бы всем поровну. Пока они друг друга не поубивали!

Незаметно пролетело полтора часа. Пора было уходить.

С первого этажа снова послышался шум.

— Неужели даже ночью кто-то ищет завещание? — недоверчиво спросила я.

— Пусть ищут, — пожал плечами Лёня. — Вообще-то один экземпляр завещания должен быть у нотариуса.

— Может, сказать им об этом?

— Не надо. Мне теперь все равно. Тебе, наверное, тоже.

— Мне тем более, — отозвалась я и лениво потянулась. — Я пойду…

— Подожди, возьми вот это. Пусть у тебя полежит, — Лёня протянул мне тонкий непрозрачный пакет размером со школьную тетрадку. — Внутрь пока не заглядывай.

Когда я вернулась к себе в комнату, мои соседки спали. Я осторожно положила пакет под кровать.

Проснулась я, по моим понятиям, поздно. Около десяти. Подруги уже бодрствовали — вгоризонтальном, правда, положении. Они вовсю пользовались возможностью спокойно полениться, а она выпадала им нечасто. У меня же такая возможность обычно была, но приходилось ее игнорировать, поскольку лениться в ущерб себе почему-то не хотелось.

Я не торопясь, с чувством потянулась. Сетка кровати тоже потянулась подо мной, издав протяжный скрипо-вздох.

— Проснулась наконец! — обрадовалась Вика и, откинув одеяло, приняла полувертикальное положение. То есть села на кушетке.

— Сейчас проведем совещание! У меня еще с вечера есть что рассказать.

— И у меня, — кивнула со своего дивана Люська. — Пока ты с Лёней время проводила, мы столько всего узнали!

Я улыбнулась со смущенно-загадочным видом. У меня тоже была информация, но я решила с этим повременить. Сначала выслушаю сообщения подруг.

— Начну издалека, — сказала Вика. — Во время Отечественной войны у Сенькиной матери погибли родители. Маленькую сиротку взял на воспитание дядько Михайло, он жил в деревне в Западной Украине и был весьма зажиточным. Настолько зажиточным, что перед Первой мировой войной закопал в саду, за хатой, клад — горшок с царскими червонцами.

Она помолчала, подбирая точные слова, затем тряхнула головой и прислонилась затылком к окну. Светлые, с золотистым оттенком волосы распределились по стеклу над ее головой, образовав половину нимба. При солнечном свете это выглядело бы очень эффектно, но, к сожалению, за окном было пасмурно и, к тому же, с неба капало.

— Советскую власть он не особенно любил, но во время оккупации немцы ему чем-то сильно досадили. Поэтому в конце войны он у себя в подполе спрятал раненого красноармейца, причем даже не спросил, откуда тот взялся. То ли партизан, то ли из плена сбежал. Дядя его два месяца у себя прятал, кормил, поил… а потом деревню Советская Армия от немцев освободила.

Вика сделала паузу и печально вздохнула. Я настроилась на грустный финал.

— Клад более тридцати лет в земле пролежал, две войны пережил; когда немцев прогнали, он его выкопал. Да, как оказалось, зря! Кто-то видел, как он за хатой копал. Видел и донес.

Вика еще раз проникновенно вздохнула, сопроводив свой вздох трагическим жестом.

— Ночью пришли с обыском, целый отряд, а с ними тот самый тип, которого они у себя прятали и уже почти за родственника считали. А дальше — чудеса! При обыске как будто ничего не нашли, но горшок тем не менее исчез! Все решили, что украл его тот самый тип. Украл для себя лично, то есть присвоил.

— А что за тип? — поинтересовалась я, весьма заинтригованная. — Они о нем хоть что-то знают?

— Теперь самое интересное! Сенькина мать хоть и была совсем маленькая, но того типа хорошо запомнила. И фамилию, и внешность, да так, что по ее словесному описанию ты его тоже узнаешь: смурной тип с помятой рожей и носом уточкой. Ну?! Говори, кто это!

Я напряглась и… поняла, где я его видела. На стене.

— Портрет! — сообщила я. — Висит на стене в «гостиной».

— Точно! — подтвердила Вика с довольными видом. — Это Милкин дед! Он присвоил чужой клад, который она всю жизнь искала. И похоже, что скоро найдет. А еще я слышала, как открывались двери. — Вика покосилась на Люську, кивая вполоборота, словно передавая ей очередь.

— Об этом я сейчас расскажу, — сообщила Люська. — Меня интересовали… — она замялась, но через пару секунд решительно продолжила: — Алина с Сергеем.

— Почерк, и все такое… — с преувеличенной серьезностью вставила Вика.

— Я спустилась по лестнице и обосновалась на кухне: села в углу на стул, прислонилась ухом к стене и прислушалась. Но через стену ничего осмысленного разобрать не удалось. Они, должно быть, занимались тем же, чем и вы с Лёней, — Люська усмехнулась, как мне показалось, с завистью. — Но вскоре мимо меня промчалась Милка, вылетела на улицу и поскакала к хозблоку. Это я видела из кухонного окна. Потом она вернулась, а туда побежала Тамарка. Наверное, она Милку из своего окна увидела. Следом за ней из дома вышла Женька и спряталась где-то под липами. Тамарка вернулась в дом, а Женька, в свою очередь, направилась к хозблоку с инспекцией. И тоже быстро вернулась.

— У них в руках что-нибудь было? — поинтересовалась я. Мне это показалось странным: бегать к хозблоку просто так, без видимой цели. Может, мы все же что-то проглядели?

— Нет, все возвращались с пустыми руками. Ну, я не выдержала и тоже туда пошла. Но кружным путем, чтобы меня из дома не увидели.

— И что же?

— Там стоял сейф, он и сейчас стоит, и был открыт. И пуст.

— Что, даже Милка ничего не нашла? — удивилась я.

— Ну да! — подтвердила Люська. — Но это еще не всё. Я вернулась на кухню. Сижу и думаю: не послушать ли кого другого? Тут из своей комнаты выходит Сенька, крадется к входной двери и исчезает за ней.

— Навсегда? — хмыкнула Вика.

— На двадцать минут. Потом он вернулся, все так же озираясь, прошел в комнату, а на кухню явилась Ксенька. Сказала, что пришла воды выпить, я ответила, что и мне не спится. А она стала жаловаться, что Тамарка и Женька ей спать мешают: то ходят, то разговаривают. Одним словом — шумят. И сказать ничего нельзя: если им замечание сделать, они поступают наоборот.

— Точно, — подтвердила Вика. — Это у них семейная черта, я помню. У Милки что ни попросишь — так сразу: «Не дам, мне самой нужно». А сделаешь вид, что это тебе даром не надо, так Милка сразу же скажет, что ей не жалко.

— И эти такие же, — закончила свой рассказ Люська.

Тут меня вдруг слегка осенило. Я почувствовала нечто, отдаленно похожее на прозрение. Еще немного подумать — и я все пойму!

— Что ж вы раньше-то об этом не сказали?! — упрекнула я соседок.

— А что? — удивилась Люська, пожала плечами и прислушалась. Снизу, с первого этажа, доносились различные звуки, свидетельствовавшие о начале утренней жизни. — Встаем?

— Конечно, — согласилась Вика.

Она быстро встала с кушетки, а я, приподнявшись на локте, откинула одеяло к ногам и повернулась, собираясь сесть. Сетка подо мной сладострастно застонала.

— Как с вами легко! — порадовалась Люська. — А Милке, чтобы встать, приходилось говорить: «Ой, как вставать не хочется!» И одеялом укрываться почти с головой. Она тут же вскакивала. И наоборот.

— Что же ты с ней так долго дружишь?! — удивилась я.

— Дружили две Людмилы!.. — с улыбкой заметила Вика.

— Красота — страшная сила! — ответила Люська и начала одеваться.

На завтрак доедали вчерашние салаты и разогретые на сковороде шашлыки. К чаю всем предлагали Лёнины козинаки, но к ним никто не притрагивался.

За столом мы оказались в компании молодого мужа и его родственниц.

Милка сидела у окна и на пяльцах вышивала крестом узор для подушки.

Паша чинил замок в двери на кухню.

Лёня отсутствовал.

Тамара простукивала стены на первом этаже: ударяла небольшим молотком по каждой дощечке. Евгения ходила за ней следом, не спуская глаз с ее рук.

Остальные слонялись по первому этажу между кухней, верандой, на которой стоял стол с едой, и комнатами. Двери в них были открыты. На улицу, на холод с моросящим дождем, никто не рвался.

Стук молотка мешал мне думать. Как бы их остановить?..

— Экземпляр завещания должен быть у нотариуса, — произнесла я, обращаясь к Тамаре. — Что вы так волнуетесь?!

— Да оно им ни к чему, завещание это! — буркнула мать Сени. — Они клад шукают! Наш клад!

— Еще чего?! — гневно бросила в ответ Тамара. — Вы здесь без году неделя, — а уже к нашему богатству примазываетесь!

Мне вдруг показалось, что она запустит в новую родственницу молотком. Однако она сдержалась.

— Ваш папаша во время войны у нас клад в горшочке украл!

— Ну да! — презрительно проронила Евгения. — Горшочек, в горшочке мешочек!

— Горшок был с крышкой. А мешок черный, кожаный, с тиснением. Завязывался шнурком с кисточкой. А внутри — монеты. Золотые. Царской чеканки. Червонцы, значит.

— И много?

— Достаточно. Нечего чужое добро тырить — Бог накажет!

Я методично жевала салат и пыталась обдумывать то, что услышала от Лёни, а также утренние сообщения подруг.

В записке угрожали убить Ираиду Афанасьевну, если она изменит завещание. Угрожали — и убили. То есть поступили так, как обещали.

Если судить по почерку, записку написали или Тамара, или Алина. И потребовали не менять завещание. А она изменила. И объявила об этом на свадьбе. Нет, что-то тут не так! Ведь они же знали, что она всё сделает наоборот!

Казалось бы, всё логично: предположим, что Алина потребовала дачу, а бабушка в ответ тут же завещала ее Милке. То есть сделала не то, что просили. И Алина ее убила. А зачем? Зачем Алине ее убивать? Ведь дачу уже получила ее сестра, а она вместо дачи рискует получить тюрьму. Странно! В итоге всё сложилось в пользу Милки. А вот если… Что же — если?..

Милкины мать и тетка залезли наверх и простукивали стены там. Я доела салат, налила себе чаю и продолжила размышления. Вот, например, если бабушку убили как раз в пользу Милки… То есть чтобы она не передумала и не переписала завещание обратно. Тогда и записку написали в пользу Милки. А что надо было написать для того, чтобы всё так вышло? А написать надо было… Боже! Кажется, я всё поняла!

У бабушки надо было потребовать завещать дачу кому-то другому. Например, Алине! Или Тамаре! Это всё объясняет. То есть объясняет, чей почерк должен быть в записке. Их почерк. Почерк Тамары или Алины!

Оставался открытым вопрос с кладом, а также — с поиском завещания. Что же Лёня передал мне на хранение? Неужели именно его?..

Я вскочила с чашкой в руке, с грохотом отодвинув стул, намереваясь броситься в нашу комнату и всё проверить самой.

— Ты чего?! — удивилась Вика.

Тамара перестала стучать, подошла к лестнице, глянула вниз и прислушалась.

— Я… это… голова болит, — вымолвила я и нахмурилась, заметив обращенные ко мне любопытные взгляды. Только непрошеных свидетелей не хватало. — Мне лучше в комнате посидеть. В смысле полежать.

— Я, пожалуй, тебя провожу, — заявила что-то заподозрившая подруга. — Чашку-то оставь!

Я согласно кивнула и попыталась освободиться от чашки, но чашкина ручка, как живая, вцепилась в мои пальцы. Они застряли намертво.

Я так и ушла — вместе с чашкой поднялась по лестнице. Вика шла следом за мной.

Уже в комнате мне удалось снять чашку с пальцев, я поставила ее на подоконник и уселась на кровать. Прикрыв дверь, Вика села рядом. Сетка под нами испуганно всхлипнула.

— Рассказывай! — велела подруга, не сводя с меня внимательного взгляда. — Это ты из-за него?

— Я… мы с ним… он вчера… Он оставил мне пакет, и я думаю, что в нем экземпляр завещания, — пролепетала я. — А еще он сказал…

В дверном проеме появилась Тамара. Я подскочила на кровати. Сетка подскочила вместе со мной, а затем мы синхронно ухнули вниз. Похоже, меня ожидала пара синяков в определенных местах.

— Таблетку дать? — высокомерно произнесла Тамара и спиной прислонилась к косяку с намерением дослушать мое сообщение. Мне показалось, что она дрожала от негодования.

— Нам ничего не надо! — отрезала Вика. — У нас с собой целая аптечка!

— А где мой муж? — язвительным тоном поинтересовалась она, явно не собираясь уходить.

— Вон там, — показала Вика под кровать. — Прячется от некоторых!

Мне стало неудобно: всё же мы здесь в гостях.

— Постучите к нему в комнату, — предложила я. — Может, он откроет.

Тамара повернулась к нам спиной, в раздумье сделала три шага и принялась стучать кулаком. Долго и громко. И безрезультатно.

Вика поднялась с кровати и плотно закрыла нашу дверь.

— Ну, рассказывай, — нетерпеливо попросила она. — Я сгораю от любопытства!

Я быстро объяснила ей связь записки с завещанием, со смертью бабушки, а также с почерком Алины или Тамары.

— Значит, это Милка! — согласилась со мной Вика. — Это выгодно именно ей, и почерк подделала она! А доказательства есть?

— Доказательств нет, одни умозаключения, — посетовала я. — Но, может быть, нам удастся их добыть?

— Не переживай! Я им такое представление устрою! — заверила меня подруга. — Они обязательно попадутся! Доставай завещание.

Я нашла под кроватью пакет и взяла его в руки. Внизу вдруг зашумели, захлопали двери и раздались визгливые крики. Тамара и Евгения быстро спустились на первый этаж. Затем на лестнице послышались легкие, но торопливые шаги: кто-то спешил к нам наверх. Виновато посмотрев на Вику, я наклонилась, положила пакет на пол и ногой задвинула его обратно под кровать. Едва я успела принять прежнее положение, как дверь распахнулась, и в комнату влетела Люська.

— Что там стряслось? — слабо поинтересовалась Вика. Скорее из вежливости поинтересовалась, поскольку все наши мысли находились здесь — в пакете под кроватью.

— Лёня! — выдохнула Люська. — Он сбежал! Его машины нет, окно открыто, а из него… Ой, девочки! Там веревочная лестница висит! Ее Сенька обнаружил, он вокруг дома обошел…

— Пойдем посмотрим? — нерешительно предложила Вика.

Я так же нерешительно согласилась.

Мы спустились вниз, вышли из дома и дважды повернули направо. Вика первая, я — за ней. Под Лёниным окном собралась практически вся семья — и усиленно затаптывала все возможные следы и отпечатки. Из окна свисала лестница, свитая из тонкого каната, с крепкими узлами и дощечками-ступеньками между ними.

— Ну и ну! — поразилась Вика.

— Офонареть можно! — восторженно заявила Люся и повернулась ко мне, чтобы посмотреть на мою реакцию. Но я почему-то была спокойна.

— Не волнуйся так, — мирно начала я. — Ведь не ты же будешь…

— Фонарем! — подсказала Вика и весело фыркнула.

— Он смылся с нашим кладом! — громко выкрикнула мать Сени. — Он похитил наше золото!

— Тише вы! — зло шикнула на нее Тамара. — Соседи услышат!

— Он, должно быть, к своей пассии с соседней улицы пошел, — снисходительным тоном заявила Евгения. — Он за каждой юбкой волочится. К обеду вернется.

— А где его машина?! — продолжала кричать новая родственница. Семейных правил приличия она не знала. — Может, он мое золото уже продал, а деньги в банк положил?! Или вы его еще раньше использовали? Дачу на него построили?!

Тамара схватила ее за рукав и потащила в дом. Тем временем Сеня влез по лестнице и забрался в окно Лёниной комнаты.

— А ты что думаешь? — тихо поинтересовалась Вика. — Почему не беспокоишься?

— Он вернется, — уверенно ответила я. — Ко мне вернется. Пойдем обратно.

Мы залезли наверх и за всем остальным наблюдали оттуда.

Сеня открыл дверь. Тамара и Евгения, отталкивая друг друга, бросились в комнату. Первой вбежала Тамара, у нее был выигрыш в позиции. Зато Евгения захватила молоток.

— Его здесь нет! — раздраженно заметила Тамара, словно все остальные были слепыми, и только она — зрячая. — Жень, отдай мне молоток!

— Ну уж нет! — воинственно заявила Евгения. — Я сама! — и принялась стучать по покрытым лаком стенам. Через пару минут она попала по шатавшейся дощечке. Та скрипнула и покачнулась.

— Тайник! — вскричала Евгения, отодрала дощечку и просунула руку в образовавшуюся дыру.

— Что там? — подпрыгнула Тамара, и в ее глазах что-то недобро полыхнуло. Лицо Евгении исказилось.

— Пусто! — разочарованно произнесла она, оглядела столпившихся на площадке перед Лёниной дверью и остановила взгляд на мне:

— Ты что-то знаешь!

— Конечно, знаю, — спокойно согласилась я. — Но только не про клад. Про завещание и про убийство. Могу и вам рассказать. Хотите послушать?

Евгения нервно дернулась, а Тамара сжала кулаки и сделала пару шагов ко мне. Я инстинктивно отшатнулась.

Мне на помощь бросилась Вика, она втолкнула меня внутрь нашей комнаты, а сама, с осанкой задиристой наседки — грозы птичьего двора, остановилась перед Тамарой.

— Соберите всех на веранде! — надменно-ледяным тоном распорядилась она. — Мы расскажем все, что знаем! А ты достань завещание.

Последнее относилось ко мне, и я полезла под кровать.

Минуты через три все были в сборе: Паша, Милка и Люська сидели вдоль стены на табуретках, а остальные — на стульях вокруг стола. Нам сидячих мест не хватило, поэтому Вика встала у начала лестницы, а я уселась на верхнюю ступеньку. Это было удобно: сверху я видела всех. В руке я держала экземпляр завещания.

— Мы собрали вас здесь, — неторопливо произнесла Вика, приняв позу конферансье перед микрофоном, — чтобы сообщить…

— Ну?! — резко оборвала ее Тамара. — Где Лёня и где завещание?

— Между прочим, Лёня, — Вика сделала эффектную паузу и театральным жестом сопроводила окончание фразы: — Ваш Лёня про убийство знал! Возможно, он уже в милиции!

Присутствующие заметно напряглись. Даже те, кого это непосредственно не касалось.

— Кого убили-то? — мрачно полюбопытствовала мать Сени. — И давно?

— В прошлое воскресенье!

На напряженно-нахмуренных лицах отразилась работа мысли. До некоторых постепенно стал доходить смысл сообщения. Евгения с Тамарой переглянулись. Сеня озабоченно пошевелил усами.

— Это ты про бабушку? Не может быть! — не поверила Алина.

— Мы с Юлькой тоже не поверили. Но вот Лёня… Он все понял. Он ездил к Паше и расспрашивал его.

Паша пожал плечами и отвернулся к окну. Он чувствовал себя в безопасности: ни свидетелей преступления, ни доказательств. Тогда Вика повернулась к Сене.

— А с тобой он тоже разговаривал?

— Да, — кивнул Сеня и нервно пошевелил усами.

— Он, наверное, думал, — продолжала Вика, обращаясь ко всем присутствующим, — что когда Паша с Сеней подрались в коридоре, Ираида Афанасьевна там уже лежала. И что толкнул ее кто-то другой.

— Так почему же он сразу в милицию не пошел?! — заявила Евгения с возмущением, направленным на Вику. — И вообще никому ничего не сказал?

— Вам не сказал, — уточнила моя подруга.

— А вы-то что тут делаете? — злобно выкрикнула Тамара. Это относилось также и ко мне, не только к Вике.

— Мы на свадьбе случайно обнаружили записку. В ней были слова: «Изменишь — я тебя убью!»

Я сидела тихо и лишь изредка кивала головой, предоставив инициативу подруге. Роль наблюдателя меня вполне устраивала.

— Детективы-любители, — буркнула Евгения. Презрения в ее фразе было столько, что, имей оно материальное выражение, мы бы просто утонули в нем.

— Мы решили, что речь шла об обычной измене, а убить за измену хотят Милку или Лёню. Милке мог написать Сеня…

— А Лёне, значит, я?! — взвилась Тамара. — Ты думаешь, что говоришь?!!

— Я думаю, думаю, — невозмутимо произнесла Вика. — Посидите спокойно, скоро всё узнаете… Мы и Милку пытались охранять, и с Лёней беседовали, но…

— А кого на самом деле хотели убить? — вяло поинтересовалась Евгения.

— Не спешите. Самым непонятным в этом деле был почерк, которым написана записка. Это был твой почерк, Алина!

— Но ведь я… — растерялась та. — А кто должен был мне изменить?

— Не кто, а что, — поправила ее Вика. — Изменить должны были завещание. На дачу. В связи со свадьбой твоей сестры. А ты — принять меры, чтобы этого не допустить.

— Что?! — потрясенно произнесла Алина и издала какой-то полувсхлип-полувздох. — Ты хочешь сказать, что это я?! Что я ее?! Что я хотела убить свою бабушку?!

— Даже хуже: что это ты ее убила! — злорадно хихикнула Милка и бросила победный взгляд на Пашу. Тот имел бледный вид и смотрел в окно.

— Но ведь бабушка… Как же так?!

— Мы рассказали про записку Лёне, — продолжала Вика, не обращая внимания на ее слова. — Он всё сразу понял: и про бабушку, и про завещание. И поехал расспрашивать Пашу и Сеню.

О том, что Лёня тогда не знал содержания записки, было известно только нам с Викой. Очевидно, у моей подруги появилась новая идея. Она любила импровизации.

— А почему же он не поехал в милицию? — еле слышно прошептала Алина. От переживаний у нее внезапно осип голос.

— Но ведь в записке был твой почерк!

— И что, он тоже подумал, что я ее убила?! — даже шепотом ее голос дрожал от несправедливости обвинения. Но об этом, кроме нас с Викой, знали еще Милка и Паша. Неизвестно, что думали остальные, но они подавленно молчали.

— Может, он искал доказательства, — бросила в пространство Милка.

— О Господи! — простонала Тамара. — И это родной отец! А ты тоже хороша! Разве ты не знала: у нее потребуешь — и всё получишь наоборот! Она назло так сделает!

— Это неправда! — испуганно заявила Алина. — Я не требовала! А где она, эта записка? Покажите мне ее.

— Ее больше нет! — самодовольно усмехнулась Милка. — Им нечего тебе показывать!

— А ты откуда знаешь? — набросилась на нее Тамара.

Милка заткнулась. Она допустила ошибку.

Я посмотрела на Пашу. Вместе со стулом он постепенно перемешался в направлении входной двери. Совершенно бесшумно, не делая резких движений. Как будто перетекал.

— Но я же… — умоляюще произнесла Алина.

Я решила вмешаться. Сейчас я сочувствовала Алине.

— Почерк можно подделать, — тихо произнесла я со своей ступеньки. Все, кому было нужно, меня услышали и задрали головы вверх. Милка при этом недовольно дернула носом.

— Он подделал мой почерк?! — взвизгнула Алина. — Зачем?!

— Кто он? — повернулась к ней Евгения.

— Не знаю, — смутившись, промямлила ее племянница и в поисках поддержки повернулась к Сергею. Но тому, похоже, было всё равно. Он сидел с отсутствующим видом и, должно быть, проклинал себя за то, что приехал на эту дачу. И что связался с Алиной.

— А разве эту записку написала женщина? — поинтересовалась Тамара.

— Может, это ты, — заявила Евгения. — У вас с Алинкой почерк похожий.

— Или ты! — не осталась в долгу Тамара. — Подделать почерк моей дочери очень легко!

— Лучше подумайте, кому это выгодно? — примирительно заметила Вика. — А пока я прочитаю вам завещание. Юль, давай его сюда.

Это было сказано мне, и я протянула ей листок.

— Завещание, — начала читать Вика в эффектной позе королевского глашатая. — Я, нижеподписавшаяся…

Милкины мать и тетка не выдержали, подскочили к Вике с разных сторон и выхватили завещание из ее руки. Теперь они держали лист за противоположные углы, одна — правой рукой, другая — левой. Выглядело это немного комично, словно одну из них я видела в зеркале.

— Отдай! — топнула Тамара.

— Ну уж нет! — уперлась Евгения. — Тебе — ни за что! Я сама прочитаю. И вообще, хватит меня тиранизировать!

— Терроризировать! — рявкнула в ответ Тамара. — Я тебя терроризирую, двоечница!

— Или тираню, — тихонько подсказала я.

Держась за завещание, они вернулись к своим стульям, осторожно уселись на них и потянули лист каждая в свою сторону. Он, этот лист, был довольно крепким — очевидно, его изготовитель рассчитывал на то, что наследники будут вырывать завещание друг у друга из рук.

— Где мои очки?! — нахмурилась Евгения.

Очки лежали на подоконнике, достать их, не поднимаясь со стула, было нельзя. Выпустить лист из рук — тем более. За помощью Евгения оглянулась на дочь, в этот миг Тамара наклонилась к завещанию и начала читать:

— Я, нижеподписавшаяся, Ильичёва Ираида Афанасьевна…

— Нет, я! — повернувшись обратно, выкрикнула Евгения, резко наклонилась вперед и — хлоп! — сестры столкнулись лбами. Судя по звуку, сопровождавшему удар, из их глаз должны были посыпаться искры. И не просто посыпаться, но и, возможно, поджечь скатерть.

— И-и! — взвыла Тамара и резко отпрянула. Завещание хрустнуло, разорвавшись пополам — вдоль, а не поперек.

— Ну вот! — недовольно воскликнула Алина. — Отдайте мне, я прочитаю!

Она схватила обе части завещания, сложила их вместе и объявила:

— Я, нижеподписавшаяся, Ильичёва Ираида Афанасьевна, проживающая там-то, настоящим завещанием на случай моей смерти делаю следующее. Принадлежащую мне дачу я завещаю моим дочерям Евгении Константиновне и — Тамаре Константиновне в равных долях. Содержание статьи пятьсот тридцать пять Гражданского кодекса РСФСР мне разъяснено. Настоящее завещание составлено и подписано в двух экземплярах, один из которых направляется на хранение в государственную нотариальную контору, а другой выдается.

Милка стала белой, как тарелка. Она сложила пальцы рук в замок и с силой сжала. Кисти рук постепенно становились фиолетовыми, но она, должно быть, этого не чувствовала. Так и не разжав пальцы, она подскочила на табуретке и истерично выкрикнула:

— Она меня обманула! Она же мне обещала!! Эта дача моя!!!

— Она, наверное, поняла, кто настоящий автор записки! — с холодной иронией произнесла Тамара.

— Да она ее даже не видела! — словно в припадке продолжала кричать Милка.

На лицах присутствующих отразилось изумление, граничащее с пониманием.

Паша сидел уже совсем рядом с дверью, и ждать он не стал. Сорвавшись с места, ногой распахнул дверь и в два прыжка сбежал с крыльца.

— Паша! — отчаянно закричала Милка. — Куда же ты, Паша?!

Ничто другое в этот момент ее уже не интересовало.

В окно я увидела, что Паша помчался к своей машине. Очевидно, с намерением уехать отсюда. То есть сбежать. Милка, а за ней и все остальные, кроме нас с Викой, бросились за ним.

Вика ждала меня, я же отстала, поскольку не собиралась прыгать с лестницы с риском сломать себе шею. Я медленно спустилась по ступенькам, а затем, с опозданием примерно в полминуты, мы вышли на крыльцо.

Пашина машина уже исчезла из вида; никто, естественно, не попытался догнать его бегом, и все толпились перед домом, поглядывая на то место, где еще недавно стояли две машины, а теперь была лишь унылая пустота. Возможно, они поглядывали туда лишь потому, что надо было куда-то смотреть, а более подходящего объекта поблизости не было.

— Он уехал! — горестно восклицала Милка. — Он меня бросил!.. Он уехал без меня!..

В ее огромных глазах было столько отчаяния, непонимания и обиды, что мне захотелось ее утешить. Утешать, правда, было нечем, и я не стала к ней подходить.

Сеня, на мгновение оглянувшись на молодую жену, пробурчал себе под нос:

— Ничего, далеко не уедет! — и с удовлетворением пошевелил усами.

Через минуту со стороны дороги донесся глухой звук удара, и следом — взрыв с взметнувшимися высоко вверх искрами. Языки пламени от нас были хорошо видны, и все синхронно сделали один и тот же вывод: Паша врезался в дерево, и теперь его машина горит. Было ясно, что ему мы уже ничем ни поможем.

— «Скорую» и без нас вызовут, — махнула рукой Тамара. — Пойдемте в дом, там теплее.

Только сейчас я связала ночную прогулку Сени с неисправностью его машины. И снова — слишком поздно!

В доме, к моему удивлению, все заняли прежние места. Увидев это, я тоже вернулась на верхнюю ступеньку лестницы.

— Это всё ты! — злобно бросила Евгения Алине и угрожающе подбоченилась. — Из-за тебя мамулечка!..

— Да ла-адно! — не менее зло возразила ей Тамара. — Чего тут еще непонятного?! Эту записку написал тот, кто хотел, чтобы она всё сделала наоборот! Завещала дачу другому! Поэтому и почерк моей Алиночки подделали! Она, бабулечка, из-за того и объявила, что дачу Милке завещает!

— А вы за это ее убили! — с мрачным возмущением объявила Евгения сестре и ткнула пальцем в направлении Сергея. Тот сидел ни жив, ни мертв. — Вот этот и убил!

— Ее убили потому, балбеска, что моя дочь решила выйти замуж и потребовала подарков! Свою долю подарков, понятно?! Вот ее и толкнули в коридоре, чтобы не успела еще раз завещание переписать! Кому-то очень хотелось получить дачу целиком!

— Что за намёки?! — разъярилась Евгения.

— А это не намеки, — жеманным тоном, но с угрозой на лице протянула Алина. Она уже немного пришла в себя и тоже сделала нужные выводы. — Это обвинение! В убийстве!

— Смотри-ка, Вик, — шепнула я подруге. — Они за полчаса во всем разобрались! А мы почти неделю мучились.

— Так мы же «детективы-любители», — едва слышно хмыкнула она, подняв голову вверх, к моей ступеньке. — Какой с нас спрос?!

— Мамуля наша — как всегда! — огорченно вздохнула Тамара. — Она, должно быть, и не собиралась завещание менять. Только на словах обещала! За это и поплатилась.

— А где же Милка? — вдруг воскликнула Люся. — Куда она делась?

Все снова бросились на поиски, в основном — на улицу. Я обошла комнаты наверху, выглядывая в окна — вдруг увижу убегающую Милку? — и спустилась на веранду. Вика что-то объясняла Люсе.

— А как же клад? — спросила та.

Моя лучшая подруга лишь пожала плечами.

И тут с участка, со стороны хозблока, раздался долгий, жуткий женский вопль. Кричала Евгения.

— Что там? — испугалась Люся.

— Бежим! — воскликнула Вика, и мы втроем помчались туда.

Те, кто подбежал к хозблоку раньше нас, толпились вокруг него, но не плотной, а, скорее, рассеянной толпой. Евгения, подвывая в голос, металась вдоль стены, ее удерживали Тамара и Алина, а Сеня ломиком пытался открыть дверь, запертую изнутри.

За окном болтались ноги. Милкины ноги.

Я оглядела собравшихся. Остальные были на месте, вполне живые и, кажется, даже вполне здоровые, только мать Сени сползала по стенке дома около крыльца.

— Мое золото!.. — причитала она в слезах. — Мой клад!.. Где мой клад?!

— Лёнь, скажи, а орхидеи…

— А?.. — невнятно пробормотал он, не открывая глаз, но продолжая меня обнимать.

— Орхидеи… они как растут: снизу вверх или сверху вниз?

Мы летели в Индонезию — на остров Бали. К океану, к солнцу, к пальмам. К орхидеям.

Над ухом гудел двигатель, отгоняя сон. Мой сон, потому что Лёня спал, как персидский кот Петруха в хрустальной вазе.

Я положила голову Лёне на плечо и, прикрыв глаза, попыталась представить, что нас ждет впереди. Сине-зеленые океанские волны, яркое солнце, пляжи с пушистым песком… Незнакомые фрукты, лохматые пальмы… И — цветок в унитазе!

Оглавление

Только клада мне не надо

Не запирайте вашу дверь

Изменишь — я тебя убью