КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Щербатый талер [Андрей Михайлович Федоренко] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Андрей Михайлович Федоренко Щербатый талер

Часть первая. Загадочная монета

Глава 1. Оксана — «похитительница» детей

Отец взглянул на кухонные часы, укрепленные в шкафчике над газовой плитой, отодвинул чашку с недопитым чаем.

— Странно… — пробормотал он. — Все время думаю, чего не хватает? Оказывается, телефон молчит. Ну не припомню такого вечера, чтобы никто не звонил, чтобы я никому не был нужен… Может, телефон испортился?

Оксана, сидя напротив и попивая чай, пожала плечами. Отец вышел в переднюю, быстро вернулся. В одной руке он держал телефон, в другой-шнур с вытянутой из розетки вилкой.

— Оксана, — сказал отец, морща лоб, подозрительно вглядываясь в дочь (он был близорук), — что это значит? Зачем ты отключила телефон?

— Ну, вытирала пыль в углу возле розетки… Может, как-то случайно задела шнур, он и выкатился.

Отец надел на нос очки, но взгляд его и сейчас, через стеклышки, не изменился, глаза смотрели на дочь с тем же подозрительным прищуром.

— Я тебе не верю. Что ты снова придумала?

— Ничего.

— Что в школе?

— Ничего.

— Ты говорила сегодня с завучем, как мы договаривались? Сказала ему, что завтра ты пропустишь уроки, ведь мы едем к бабушке?

— Успокойся, я… говорила с завучем.

— Он отпустил?

— Отпустил. Сказал… сказал: «Ты хорошая девочка, езжай на здоровье — хоть на один день, хоть на несколько, хоть до конца учебы»…

Отец не дослушал и махнул рукой, в которой держал шнур.

— Нет, что-то тут не так… Вот теперь сам перезвоню ему домой и спрошу, — и отец исчез.

Оксана вздохнула. Ну, сейчас начнется… И почему взрослые так любят правду, так добиваются ее? Если бы все говорили только правду, что за жизнь была бы? «Оксана, ты отключила телефон?» — «Да, я отключила телефон». — «Зачем?» — «Потому, что завуч собирался звонить тебе, чтобы вызвать завтра в школу». — «Зачем?»-«Чтобы поговорить о моем поведении»… Тьфу! Правда ужасно нудная и неинтересная…

Девочка присела у стола, под которым стояли две большие хозяйственные сумки, упакованные на завтра. Под рукой приятно захрустела новенькая слюда. Вот каким подаркам бабушка будет рада — цветной летний халат, китайские пушистые тапки… Странно: у бабушки свой дом, свой огород, а они везут ей из Минска огурцы, помидоры, клубнику… Неужели бабушка ничего этого еще не попробовала? Зачем тогда огород? Или вырасти это еще не успевает?..

Додумать ей не дал отец, который, поговорив по телефону, снова появился на кухне.

— Вылезь из-под стола! — приказал он совсем другим голосом. Оксана послушалась, присела на табурет, опустила голову, увидела на правом колене, позавчера ободранном, черную засохшую корочку, попыталась сковырнуть ее ногтем.

— За одну минуту ты умудрилась соврать мне трижды, — медленно растягивая слова, начал отец. — Ты отключила телефон и не созналась. Ты не отпрашивалась у завуча. Ты не сказала, что меня завтра вызывают в школу… Что это за записка? — не в силах больше сдерживаться, воскликнул отец.

Корочка отколупнулась, и Оксана, не поднимая головы, поглаживала бледно-розовый след на том месте.

— Я жду. И оставь в покое колено!

— Записка? — Оксана подняла на отца невинные синие глаза. — Ты про какую записку?

— Перестань! А что, их было несколько? Записка, которую ты положила в классный журнал учительнице иностранного языка!

— А, эта. А почему она обзывается?

— Кто? Записка, учительница?

— Учительница.

— Как она обзывается?

— Да. Весь класс не выучил наизусть слова, и она всем начала ставить двойки, и никому ничего не говорила, и только мне, ставя, сказала: «Кому-кому, а тебе, Гамола Оксана, нужно зубрить день и ночь!»

— Ну и что тут такого? Правильно сказала!

— Как ты не понимаешь? Значит, я хуже всех? Я знаю, она не любит меня. Придирается. Она всегда говорит: «Кому-кому, а тебе…»

— Чушь какая-то, — отец приложил к щекам ладони, будто у него внезапно заболели зубы.

— Да, она считает меня хуже всех, — упрямо повторила девочка. — Потому что я некрасивая. Потому что у меня отец… — она хотела сказать «бедный», но, взглянув на отца, пожалела его, — небогатый. Так как у меня нет матери…

Это был запрещенный прием. Отец перестал тереть щеки, подошел к подоконнику, постучал по нему пальцами, посмотрел в окно.

— Чушь… При чем здесь хуже, некрасивая… — пробормотал он, стоя к дочери спиной. В его голосе не осталось и следа строгости, а была только растерянность. — Никакая ты не хуже… Ну, и дальше? Учительница отозвалась, а ты что?

— А я написала на бумажке: «Если вы не перестанете говорить одной ученице постоянно «кому-кому, а тебе…», завтра ваш сын будет похищен. И вам придется выкупать его за миллион долларов». И подписалась — «Неизвестный».

Отец, словно у него снова начали болеть зубы, прищелкнул языком, потер виски:

— «Неизвестный»… А если бы она ушла с этой запиской в милицию?

— Нет, она испугалась и сразу к сыну побежала. Он в нашей школе в первом классе учится. Знаешь, как она за ним бегает? — Оксана оживилась, вспоминая. — На каждом перерыве ведет его в учительскую, кормит там…

— Подожди, договори о записке.

— Ну, написала, тогда на перемене. Катя нарочно позвала ее, она отвернулась, и я быстренько вложила записку в классный журнал.

— Конспиратор… Хорошо, — сказал отец. — Допустим, ты обиделась и отомстила таким образом. Но если все небогатые, и все, у кого нет матери, и все, скажем, некрасивые начнут писать такие записки? Тогда что?

В минуты растерянности отец всегда прятался за рассуждениями типа: «А если все начнут так делать?»

— А почему она обзывается? — вернулась Оксана к тому, с чего все и началось.

Трудно было бороться с этой логикой. Отец сдался:

— Хорошо, завтра разберемся… Поздно уже, иди собирайся спать.

— А что сказал завуч?

— Зайти к нему. Придется раньше встать, и по дороге на вокзал зайдем в школу.

Довольная, что так легко ей все обошлось, Оксана смотрела в большем комнате телевизор. А отец еще долго курил на кухне. Он вспоминал свою бывшую жену, Оксанину мать: как жил с ней, как потом развелся… Несмотря ни на что, он упоминал ее с любовью, с благодарностью за то, что оставила ему дочь — эту выдумщицу, шкодницу, непослушную и вместе с тем все равно самую лучшую в мире, самую любимую девочку.

Глава 2. Катя

В девятом часу утра, наказав соседке присматривать за квартирой, они вышли из дома.

Небольшой, тихий, окруженный пятиэтажными зданиями, заросший каштанами и плакучими ивами дворик жил близким летом. В песочнице под присмотром бабушек возилась малышня. Со стороны проспекта доносились звуки жизни большого города.

Дворик был еще в тени, солнце только-только добиралась до верхних окон соседнего дома, но было тепло, даже душно.

— Постоишь в вестибюле, около сумок, — учил отец, — я постараюсь быстро Никак ты не можешь без приключений… Теперь думай, чтобы не опоздать на вокзал.

— А сколько мы будем у бабушки?

— Переночуем и завтра вернемся.

В школе было тихо, недавно начался урок. В пустом, гулким, словно во время каникул, вестибюле отец поставил возле столика вахтерши сумки, попросил вахтершу, что сидела за столиком и читала газету.

— Посмотрите, пожалуйста, сумки и за ней заодно, — кивнул он на дочь.

Он пошел в самый конец коридора, где находился кабинет завуча.

Девочка погуляла по вестибюлю, постояла возле стенда с расписанием уроков, подошла к узкому длинному зеркалу, что было укреплено на колонне напротив пустых гардеробных вешалок. Внимательно, придирчиво принялась осматривать себя с ног до головы. Осмотр не принес утешительного настроения. Самое обидное, что снизу — все отлично: ровные, крепкие, с царапинами на коленях ноги, белые с зелеными полосами кроссовки, зеленые носки, зеленые шорты до колен; на правой лодыжке снизу надпись «San-Francіzco», такая же надпись, только большими буквами, на зеленой майке… А вот выше… курносый нос, круглые деревенские щеки в веснушках — следы майского солнца… соломенного цвета волосы, которые сверху, на макушке, по-мальчишеские топорщатся на лбу и которые нельзя прибрать — причесать так, как хочется — только если они мокрые… Ничего от отца, вся в мать и в бабушку! Нет, разве глаза, синие, живые, с кошачьими штрихами-зрачками — в отца. Вот если бы можно было глаза оставить свои, а нос «одолжить» у Кати… Ненадолго, только чтобы съездить в деревню, а потом отдать обратно. Щеки тоже можно было бы одолжить у Кати, а волосы… волосы тем более у Кати, у нее самые красивые в классе…

Все-таки девочка привыкла к этим щекам и носу и теперь даже пожалела их. Да не бойтесь, не буду я вас менять на лучшие, так и быть. Свои как-никак.

Вспомнив подругу, Оксане вдруг захотелось увидеть ее.

— Маргарита Ивановна, — подошла она к вахтеру, — посторожите сумки. — И добавила, стыдливо понизив голос: — Мне в туалет надо.

— Иди, иди, доченька, — ласково ответила вахтер, радуясь ее непосредственности.

Оксана быстренько взбежала на второй этаж, остановилась у двери своего пятого «А». Нужно было бы выдумать какую причину, чтобы Катю отпустили с урока… Ничего, язык сам что-то придумывает, не впервые. Она решительно постучала в дверь, тогда просунула голову, чтобы убедиться, не другой ли какой класс занимается тут сегодня. Увидев своих и учителя истории Бориса Григорьевича с указкой в ​​руке у большой разноцветной карты, которая была подвешена на доску и закрывала ее почти всю, девочка протиснулась в дверь и остановилась на пороге.

Ученики засмеялись, как обычно в таких случаях, они рады были любой безделице, которая врывается в серую обыденность урока.

— Садитесь, Оксана, и не опаздывайте больше, — сказал добрый Борис Григорьевич. Он ко всем, даже к ним, пятиклассникам, обращался только на «вы».

— Я… не на урок, Борис Григорьевич, — начала Оксана, — я… пришла попрощаться. Мы с папой едем в деревню. И, видимо, там останемся навсегда…

Класс притих. Указка в руке учителя тоже застыла, указывая на Северную Америку.

— Вот как? Но всего же неделя осталась до летних каникул. Вам нужно было бы хотя бы доучиться год…

Оксана вздохнула, развела руки и опустила глаза — мол, такие серьезные вещи не от нее зависят.

— Что ж, жаль, жаль, — сказал учитель. Оксана знала историю как никто в классе, и была его любимой ученицей. К тому же он, историк, хорошо знал Оксаниного отца, археолога, и дружил с ним.

— Можно, Борис Григорьевич, отпустить Катю на несколько минут? Мне нужно сказать ей что-то.

— Конечно, идите, Катя! — и когда Катя начала выбираться из-за парты, повторил про себя: — Жаль, жаль…

Класс так и молчал, словно все онемели. На краткий миг Оксана забыла, что это все она сама выдумала. Ей тоже стало так жаль покидать эти стены навсегда… А как ее любят, оказывается! Она и не догадывалась. Стоило пойти на такой невинный обман, чтобы убедиться в этом…

В коридоре она схватила Катю за руку, девочки сбежали вниз по лестнице, остановились на площадке между первым и вторым этажами, где было большое, на всю стену окно и широкий низенький подоконник. Отсюда просматривается весь вестибюль, поэтому сразу можно будет спуститься вниз, когда отец выйдет от завуча. Оксана присела на подоконник, подруга тоже.

— Ты, правда, едешь? — Катя смотрела на нее широко раскрытыми, как у куклы, глазами. Она хорошо и давно, еще с детского сада, знала Оксану, но обычно каждый раз попадалась на ее выдумки. И чем более невероятные, неправдоподобные эти выдумки были, тем охотнее почему-то Катя в них верила.

— Пока мы едем только на разведку, — Оксана тяжело вздохнула — никак нельзя было обуздать проклятый язык. — Посмотрим, как нас бабушка примет… Может, даже придется жить по чужим людям.

— А что будет с вашей минской квартирой?

— Придется продать.

— А почему ты раньше мне ничего не говорила?

— Не могла. Папа запрещал.

До этого дня между ними не было никаких секретов. Они дня не могли прожить врозь, сидели за одной партой, делали вместе уроки, ходили друг к другу в гости… и вот тебе раз!

— Ты будешь писать мне? — спросила Оксана.

— Буду… Каждый день! А ты мне?

Доверчивая, наивная Катя-кукла смотрела на подругу такими глазами, что Оксане стало стыдно. Но язык не унимался; кроме того Оксане пришло в голову, что сейчас очень благоприятный момент, чтобы проверить, действительно ли Катя так любит ее.

— А я… даже не знаю, смогу ли писать тебе, — призналась Оксана. — Я, ​​конечно, постараюсь, но времени может не хватить. Может, вообще придется бросить школу и пойти работать.

— А ты разве умеешь?

— Научусь. Смотря какая работа. Если не будет куска хлеба на столе, всему научишься.

Обе помолчали, пораженные безликостью, жестокостью взрослой жизни, с которыми они вдруг впервые столкнулись лицом к лицу.

— Подожди! — Катя вдруг быстренько запустила руку в боковой карман школьного передника, достала какую-то круглую плоскую вещь, похожую на старый металлический рубль, только чуть большую размерами. — Вот, возьми… И если забудешь меня, посмотришь на эту монету и вспомнишь. А если будет трудно… ну, не будет хлеба на столе — продашь.

Оксана, тронутая, взяла монету, почувствовала в ладони прохладную приятную тяжесть. Она провела пальцем по неровностям рубца, поколупала — погладила выпуклый узор на монете. Монета была стертая, старая, тускло-белого цвета, а рубец — зеленоватого. Так и хотелось быстрее почистить ее о песок и хорошо рассмотреть.

— Бери смело, — заявила Катя. — Папа отдал мне всю свою коллекцию навсегда.

— А что это, серебро?

— Конечно, серебро. Может, платина. Старинные монеты все серебряные. Или золотые. Или платиновые.

Оксана не могла не поверить ей. У Катиного отца была целая коллекция самых разных монет, и, конечно, Катя разбирается в этом, во всяком случае, лучше ее, Оксаны. Монеты лежали в маленьких коробочках под стеклом, каждая монета в отдельном квадратике. Но отец, с тех пор, как уволился с завода, где работал инженером, и принялся, по Катиным словам, «делать настоящие деньги», своей коллекцией совсем перестал интересоваться — ему просто не хватало времени. Иногда Катя с Оксаной даже без разрешения брали коробочки и играли с монетами.

Но такую, которую подарила ей теперь Катя, Оксана в коллекции не видела.

Глава 3. У завуча

Завуч Андрей Адамович и на вид, и по годам был моложе Оксаниного отца. Почему-то он стеснялся своей молодости, поэтому и с учениками, и с их родителями всегда старался говорить строго, даже сердито. Ему казалось, что за строгость и сердитость его будут больше уважать.

Коротко остриженный, румяный, до блеска на лице выбритый, в малинового цвета пиджаке и в белоснежной рубашке без галстука, похожий больше на банковского служащего или на биржевого маклера, но никак не на учителя, Андрей Адамович сидел за столом и держал в своих ухоженных пальцах тонкий карандаш. Говоря, он смотрел не на отца, а в окно.

Отец прилепился на крайнем от стола кресле. Каждый раз он снимал очки, виновато дул на стекла, протирал их платком и снова устраивал на нос. Он не ожидал, что завуч окажется таким строгим, а речь — такой неприятной.

— Хорошо, учительница сразу догадалась, кто мог написать такую ​​записку, — говорил завуч, — и обратилась не в милицию, а ко мне. Хотя нетрудно представить, что она пережила. Вы спросите, почему подозрение сразу пало на вашу дочь? — продолжал завуч, хотя отец ничего не спрашивал. — Отвечу. Кроме Оксаны, в классе просто больше некому придумать такое. Кто принес в школу приблудного кота и выпустил его на уроке геометрии? Оксана Гамола. Кто придумал протянуть от доски до задней парты тонкую леску, о которую учительница ботаники разрушила прическу, и, кроме того, так испугалась, что не смогла вести урок? А кто запихнул в коробочку для мела катушку, стянутую резиной, и когда учитель математики стал открывать коробочку, она затрещала и запрыгала в его руках? Здесь и человека с крепкими нервами можно довести до инфаркта, не говоря о слабом здоровьем, пожилом учителе… Потом, извините, ваша дочь постоянно врет. Стоит ей опоздать в школу или не выучить урок, как она с самым невинным и искренним видом сообщает, что в вашем дворе было землетрясение, наводнение, пожар, что в вашу квартиру вломились грабители, что к вам приехали гости из Канады, что вы якобы поехали в археологическую экспедицию в Бразилию и оставили ее одну…

— Я не хочу защищать Оксану, — покашляв, решился вступить в диалог отец, — но фантазии обычно присущи всем здоровым детям…

— Особенно если под фантазиями понимать записки учителям о похищении их детей. Или звонки в школу, что школа заминирована.

— Разве? — вскинулся отец.

— Вот видите, вы даже мало удивились. К счастью, таких звонков пока не было. Но если бы такой звонок, не дай Бог, случился — поверьте, в первую очередь вспомнили бы о вашей дочери.

— Что ж, мне ее убить? — сказал вдруг отец, так старательно вытирая стекла очков, что под ним заскрипела кресло.

— Не понял, — поднял брови завуч.

— Ничего, это я так… Говорю, я согласен с вами.

Завуч помолчал.

— Вы не торопитесь? — спросил он.

Отец взглянул на часы. До автобуса еще было время.

— Нет, я вас слушаю, Андрей Адамович.

— Превосходно. Так вот, я давно собирался поговорить с вами, как сейчас, наедине, да все как-то не получалось. Понимаю, что, возможно, затрону тему, которая неприятна вам, — завуч попробовал пальцем острие карандаша, — но прошу понять и меня: я не чужой человек, а педагог, поэтому определенная доля ответственности за поведение и воспитание вашей дочери ложится и на меня тоже. Заметьте, вы имеете полное право не отвечать, если я затрону какие-то больные моменты вашей личной жизни.

— Пожалуйста, я вас внимательно слушаю.

— Как давно вы развелись с женой — Оксаниной матерью?

— Пять лет назад.

— Так… Выходит, практически с первого класса, все свои школьные годы девочка без женского внимания.

Кресло под отцом снова жалобно заскрипело.

— Как правило, дети из неполных семей страдают или от недостатка внимания к ним, или от излишнего внимания, если их слишком жалеют и холят, — продолжал Андрей Адамович, не замечая, что лицо отца меняется, с виновато-вежливого становится все больше угрюмым. — Иными словами, такие дети бывают испорченными.

— И к какому из этих двух вариантов вы относите Оксану?

— Вот это мы сейчас и выясним. Вы, если не ошибаюсь, археолог?

— Не ошибаетесь. Археолог, кандидат исторических наук.

— Не могли бы вы кратко описать расписание вашего рабочего дня?

— Ну, утром просыпаюсь, делаю зарядку, принимаю душ, готовлю завтрак, бужу Оксану, собираю ее в школу, еду в Академию… Вам интересно это? — спросил вдруг отец.

— Конечно! Далее, пожалуйста.

— В Академии я работаю в лаборатории, с экспонатами, или в архиве, на кафедре… В пять-шесть часов вечера возвращаюсь, Оксана уже дома, или играет, или с подругой.

— Да, или играет, или у подруги… А как вы проводите выходные?

— Осенью ездим за город за грибами, зимой — на лыжах, ходим гулять в парк Челюскинцев, в Ботанический сад, ездим к моей матери — Оксаниной бабушке — в Березинский район…

— К которой и сегодня собрались?

— Да.

— Скажите, а где сейчас ваша бывшая жена?

— Здесь, в Минске. У нее теперь своя семья и свои дети.

— Оксана посещает ее?

— Я не запрещаю дочери делать это, — угрюмо ответил отец.

— Разумеется, но часто ли Оксана бывает там?

— Редко. Ей не нравится там.

Самому отцу тоже все меньше и меньше нравилась эта «педагогика», которая напоминала какой-то допрос. Но он должен был терпеть и отвечать на вопросы. Виновата Оксана? Виновата. Вправе завуч школы разобраться в семейных проблемах своей ученицы, чтобы потом лучше ее воспитывать? Имеет и даже обязан.

— А как вы проводите лето? — спрашивал Андрей Адамович.

— Лето… — отец смутился. — С летом такая ситуация: видите, мне обязательно нужно хоть раз в год выезжать со студентами в экспедиции и просто на раскопки… Так что дочь каждое лето живет у бабушки.

— Ага. Тогда вот что мы имеем, — завуч поднял карандаш тупым концом вверх, — летом, когда лучше налаживаются контакты между родителями и детьми, девочка проводит каникулы сама по себе. С другой стороны, — карандаш повернулся тупым концом вниз, — бабушка дарит девочке женскую ласку, сочувствие, то, что не может дать мать.

Терпение родителя окончательно лопнуло.

— Андрей Адамович, — решительно объявил он, поднявшись. — Я уважаю вашу педагогическую практику и обещаю принять ее к сведению. А пока пусть все остается, как и раньше. Пусть моя дочь будет такой, какая есть, и буду воспитывать я ее так, как сочту нужным. Кстати, учительница иностранного языка не сказала вам, почему Оксана могла написать ей такое?

— Нет, — завуч уставился на отца, словно впервые видел, и от удивления даже отложил карандаш, который не выпускал из рук во время всей беседы.

— Очень плохо. Некоторые учителя нуждаются в воспитании не менее учеников… Так я пойду?

В этот момент в коридоре прозвенел звонок с урока.

Отец, кивнув завучу на прощание, вышел. Со второго этажа как раз спускался историк Борис Григорьевич с журналом и указкой под мышкой. Отец остановился подождать его. Из приоткрытой двери кабинета вышел и завуч.

— А! — воскликнул Борис Григорьевич, увидев отца. — Михаль, как же вы так внезапно покидаете нас? Что случилось?

— Ничего, — удивился отец. — Вот решили выбраться на выходные в деревню, проведать мать.

— Как на выходные? Только что Оксана пришла на урок и попрощалась, сказала, что вы навсегда уезжаете из Минска, она бросает школу…

Завуч, который все слышал, смотрел на смущенного, покрасневшие отца и укоризненно качал головой. «Не хотели слушать меня — так вот получайте», — говорил весь его вид.

Глава 4. Талер

До самого автовокзала отец не проронил ни слова. Молчала виновато и Оксана. Обычно ей сходило с рук очень многое, но теперь она понимала, что незаметно забывшись, переступила какую-то границу, которая отделяет игру от взрослой жизни с ее правилами. Она нарушила эти правила, ступив со своей территории, со своего детского, понятного, веселого, полного выдумок и фантазий, мира в мир взрослых, где все так реалистично, сухо, неинтересно…

Когда же, подождав немного на разговорчивом, людном в эти предвыходные дни перроне, они с отцом уселись в мягкие, удобные кресла в самом начале салона «Икаруса», Оксана невольно забыла о собственной вине и прилипла лицом к окну. Впереди была дорога.

Отец оглянулся, чтобы не услышали соседи, и тихо проговорил:

— Вот как с тобой говорить? Как тебе хоть чему-нибудь верить? Я защищал тебя у завуча. Защищал, но теперь жалею об этом. И теперь я верю ему. Верю, что ты самая худшая, самая испорченная, самая лживая из всего класса девочка. И теперь я всерьез подумаю, нужна ли ты, такая, бабушке?

— А куда же я денусь? — немного напуганная таким тоном, повернулась к отцу Оксана.

— Мне придется не ехать ни в какую экспедицию. Будем сидеть вместе в городе все лето.

Девочка помолчала, тогда спросила тихо:

— Папа, скажи, ты хотел бы, чтобы я была не такая, как есть?

— Конечно. Я хотел бы, чтобы моя дочь была тихая, аккуратная, вежливая, а не врала, не делала мне на каждом шагу сюрпризов…

— А вот я никогда не хотела себе другого отца… — и голос ее вдруг задрожал, а на глазах показались слезы.

Отец закашлялся. Прошла минута.

— Оксана, — его рука легла девочке на плечо, но Оксана вывернулась. — Э-э, да у тебя слезы… Ну, вытрись, люди смотрят…

— Пусть смотрят!

— Возьми вот платок… Ну, хочешь, мир? Я виноват… Я понимаю тебя, все твои выдумки, но другие этого не понимают… И ты должна считаться с другими… Ну, мир?

Оксана, не отвечая, прикинула: лучше еще немного пожалеть себя и поплакать, побыть насупившейся и обиженной, или лучше вертеться, смотреть в окно, на пассажиров и задавать отцу различные вопросы? Второе было поинтереснее. Она вытерла папиной платком глаза и щеки, улыбнулась, протянула отцу один палец. Так они обычно мирились.

— Но обещай, что никогда не будешь врать, писать учителям записки, отключать телефон…

— Никогда! — с самой чистой совестью ответила Оксана и сразу же повернулась к окну, так как автобус в этот момент заурчал и тронулся с места.

Таким образом, и эта неприятность миновала. Все позади. Все забыто. Теперь можно жить только тем, что вокруг, что видишь, слышишь…

Бежали назад и где-то далеко там оставались минские дома и улицы, трамваи, троллейбусы, люди на остановках… И вот автобус вырвался за городское кольцо, словно в другой мир; ударил в глаза всего один цвет — зеленый. Придорожные деревья, поля, полянки, перелески — целое море яркой майской зелени!

Как здорово было бы ехать сейчас поездом… В поезде словно дом. Там можно выйти в тамбур, можно спать, можно сходить в туалет — и все равно ехать. Можно залезть на верхнюю полку, высунуться в раскрытое окно, чтобы студило лицо, чтобы задыхаться от свежего пахучего ветра. Там столик, на котором можно разложить вареные яйца, жареную курицу, помидоры — есть и одновременно ехать.

А в автобусе душно. Даже люк вверху открывать нельзя — в автобусе дети. Единственная радость — можно сидеть, а можно, прижав кнопку в подлокотнике, опустить спинку кресла и лежать.

Нет, все же и в автобусе неплохо. Ты сидишь или лежишь высоко и все видишь. И еще кажется, что автобус едет быстрее, чем поезд. И еще здесь тихо. Все дремлют, и отец тоже, забыв снять очки, смешно клюет носом… А что, если представить, что они с отцом действительно едут навсегда? И никогда не увидят больше любимого города, их дворика, квартиры, гастронома на углу их улицы, школы, одноклассников… Оксана даже вздрогнула от таких мыслей. Хорошо, что это только представления, а на самом деле послезавтра они вернутся, она сразу позвонит Кате или просто пойдет к ней…

Вспомнив Катю, Оксана вспомнила и про ее подарок — монету. Быстренько сунула руку в один карман, во вторую — пусто! Из этих неудобных неглубоких карманов в шортах всегда все теряется!.. Но она нигде не сидела… В вестибюле в школе, ожидая отца, стояла. До вокзала шли пешком. Только тут, в автобусе… Девочка нагнулась и осмотрела пол под ногами, после прижалась щекой к теплой стенке и заглянула в щель между сиденьем и стенкой автобуса. Нету… От отчаяния она снова готова была заплакать. Что она скажет Кати? Потеряла ее подарок, не успев отъехать от Минска… Ну, отчего было не держать монету в кулаке или не положить в сумку?

Между тем руки девочки хлопали вокруг по сиденью… вот же она! Монета спокойно лежала себе на стуле, Оксана сидела на ней.

— Что ты крутишься, — сонно отозвался отец.

— Папа, — толкнула его в бок Оксана. — Папа, ну не спи! Посмотри лучше, что это? Серебро?

Отец, бережным движением человека, привычного иметь дело со старинными вещами, взял монету двумя пальцами. Сонливость сразу исчезла с его лица. Он снял очки и, держа их на некотором расстоянии от глаз, словно лупу, внимательно, с двух сторон осмотрел монету.

— Это Катя дала тебе?

Казалось, что могло быть проще, чем ответ — «Да, Катя». Но это неинтересно… Очень буднично.

— Я нашла ее на пустыре, за школой. Когда весной сажали деревья, копали ямки…

— Серьезно? Оксана, ты обещала никогда не врать.

Девочка покрутилась кресле.

— Ну, хорошо, Катя дала, — смиренно призналась она.

— Вот так лучше. Может, ты сама постепенно убедишься, что говорить правду и легче, и проще, и выгоднее, наконец. Что касается монеты… Я, конечно, не нумизмат, но кое-что могу тебе рассказать.

— Это серебро? — Оксане первую очередь хотелось узнать самое, как ей казалось, важное.

— Нет, вряд ли. Скорее всего, это подделка. Дело в том, что настоящих таких монет на территории Белоруссии известно всего восемь, зато подделок — бесчисленное множество. Могу точно сказать, что это-талер, по-испански патагоны…

— Патагоны? Такое некрасивое слово?

— Некрасивых слов не бывает. Испанцам, может, некоторые наши белорусские слова тоже кажутся некрасивыми… некрасивы только неприличные слова. Так вот, это талер испанской чеканки. Видишь «НІSP» возле рубца? А вот этот узор на лицевой стороне означает две палицы — булавы по-белорусски — Геракла, и в Беларуси в XVI веке такие талеры называли крестовыми — видишь, они образуют крест?..

Оксана была разочарована. Монета оказалась всего лишь подделкой. А все остальное, связанное с историей этого талера, девочку интересовала гораздо меньше.

— Смотри, Червень, — перебив отца, указала она в окно.

Действительно, автобус раз подруливать к перрону перед красивым зданием с надписью «Автовокзал».

— Стоянка двадцать минут! — объявил в динамик водитель.

Глава 5. Начинаются загадки

В Червене Оксана вдруг закапризничала. Отец достал бутерброды с колбасой, протянул один дочери.

— Я не могу всухомятку. Хочу пить. И хочу чего-то горячего, хотя бы пирожка с капустой, или чебуреков, или питья…

Отцу пришлось быстрее доедать бутерброд и идти в вокзальный буфет. Следом выбралась из автобуса и Оксана. Огляделась — ого, аж четыре междугородных автобуса, кроме их, и еще два «пазика». Обошла все автобусы, прочитала все вывески. Чем бы еще заняться? Вслед за другими пассажирами подалась через привокзальную площадь, за которой виднелся небольшой крытый базарчик. Побродила там меж рядов, вдыхая самые разные запахи ранних фруктов и овощей, вновь, как и дома в Минске, удивилась — откуда все это? Ну, бананы, вишни, черешни, апельсины, лимоны-это, разумеется, привозят с юга. Но откуда у бабок, явно местных, свежие помидоры и огурцы в мае месяце? Из парников? Или просто скупают все на большом городском базаре и тут перепродают?..

— Сколько стоит один огурец? — спросила она вежливо. Сгорбленная, в черной косынке старуха, с волосатыми бородавками на сморщенным узком лице, похожа на волшебницу из сказки «Карлик Нос», злобно взглянула на нее и ничего не ответила, только почему-то ближе к себе подвинула корзину с огурцами.

— Огурчики хочешь, дитя? — откликнулась сбоку вторая бабушка, тоже сутулая и ​​тоже в черном платке, но совсем не страшная. И голос хороший. — А денежки у тебя есть?

— Нету… Я сирота, — вырвалось у Оксаны против воли. — И два дня ничего не ела, — для полной уверенности добавила она.

— Мое ты дитятко… На, ешь на здоровье, — бабка выбрала из ведра самый лучший огурец, отерла его фартуком и подала девочке.

Молодой человек в белой рубашке, с короткой прической, как у завуча Андрея Адамовича, покупал рядом вишни. При словах Оксаны, что она «сирота», он с каким-то недобрым интересом посмотрел на нее.

Хрустя сладким огурцом, девочка выбралась из базара, подошла к газетному киоску, который стоял в конце перрона, начала рассматривать журналы. Вдруг спиной она почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернулась — в трех шагах от нее стоит незнакомый «завуч» с бумажным пакетиком в руке, ест вишни, выплевывает косточки себе под ноги и молча смотрит на нее. Ей не понравился этот взгляд. Она отвернулась к киоску.

— Девочка, хочешь вишен? — шагнув ближе, сказал человек неприятным, хриплым голосом. Неприятным этот голос был уже только потому, что принадлежал чужому взрослому дяде, несимпатичному Оксане. Не только голос, но и прическа, и одежда — все в нем казалось ей неприятным.

— Не хочу, — ответила она. Вблизи, как назло, никого не было.

— Так ты сирота? — не отступал человек. — А где ты живешь?

Оксана промолчала, показывая, что не имеет никакого желания вступать с этим человеком в дружеские беседы.

— А хочешь на машине с нами прокатиться? В Минск?

— Не хочу.

— А может, хочешь? Подумай. Прокатишься вот на этой машине, иностранной, красивой, — человек показал на темно-синюю «Ауди», что приткнулась вблизи базарчика.

Оксана хмыкнул. За кого он ее принимает? Да она еще с первого класса знает, что от таких, как этот, надо держаться подальше: не отвечать на вопросы, никогда не спрашивать о чем самой, не заходить с такими вместе в лифт, даже в подъезд… Да она, может, больше его знает разных историй, когда девочек заманивали, или просто похищали, увозили куда-то… В школе даже специальные занятия есть, где им, девочкам, рассказывают об этом и учат осторожности с незнакомыми.

Оксана доела огурец, выбросила хвостик в урну возле киоска. Потом, искоса поглядывая на незнакомца, достала из кармана талер и, чтобы показать, что она нисколько никого не боится и поэтому может делать то, что делала бы, если была бы одна, начала царапать рубцом талера по деревянному, окрашенном в красный цвет прилавке киоска. На прилавке кто-то успел уже оставить след — славянскими буквами было нацарапан «ай лав ю».

— Девочка, ты что хулиганить? — прикрикнул на нее киоскер. — А ну, отойди!

Оксана неохотно повиновалась, отступила, зажала монету в кулак.

В машине между тем опустилась боковое стекло, высунулась лысая голова в темных очках, и голос крикнул, обращаясь к незнакомцу:

— Сева, сколько тебя можно ждать!

Но Сева, увидев монету, застыл как окаменевший. Он не обернулся на оклик и даже забыл выплюнуть вишневую косточку, а когда собрался наконец заговорить, подавился и начал отплевываться.

— Откуда… это у тебя? — как-то испуганно спросил он, когда откашлялся, подступая к девочке.

— Оттуда, — дерзко ответила Оксана. Сева облизал губы.

— Продай мне эту штуку… Или хотя бы покажи. Я тебе вот… пять долларов дам! — и он начал шастать по карманам, не сводя с девочки глаз. — Хочешь пять долларов?

— Не хочу.

— А десять? — и действительно, в его руке появилась десятидолларовая купюра.

— Не хочу.

— А двадцать? Двадцать настоящих американских «баксов»!

— Не хочу.

Сева промолчал, тогда прищурился, выдавил через зубы:

— Ты, я смотрю, хочешь очень много…

— Сева!

Лысый, не дождавшись друга, вылез из машины и подошел к киоску. Был он низкий, толстый, в темных круглых очках и лысый, как бубен.

— Ну, что такое здесь?

Сева молча отвел его в сторону, за киоск. Оксане удалось расслышать:

— Клянусь… она с собой… талер!..

— Быть не может! — громко сказал лысый. — Откуда? И как ты мог рассмотреть? Ты держал его в руках?

— … На зрение не жалуюсь…

Оксана, в свою очередь, не жаловалась ни на слух, ни на зрение, но Сева говорил так тихо, чуть ли не шептал. Затем перешел на шепот и лысый. Но и того, что девочка услышала и поняла, было достаточно.

Вот так история!.. Ясно, это непростая монета… Как они поднялись в цене! Давать двадцать долларов… Да если бы она потребовала больше, дали бы, видимо, и более… Зачем им эта монета? Коллекционеры? Но папа сказал, что это подделка… А если он ошибся? И талер этот настоящий, один из тех восьми, что сохранились на Беларуси?

Взволнованная загадкой, Оксана теперь пожалела, что не захотела дослушать отца. Ничего, еще целый час ехать, и теперь она расспросит обо всем.

Девочка повернулась и пошла к автобусу. На полпути оглянулась — незнакомцы молча, с решительными лицами догоняли ее. Она даже немного испугалась. Но до автобуса было совсем близко. Около автобуса топтался отец бутылку «Пепси-колы» и с каким-то свертком в руках. Он растерянно вертел головой, высматривая дочь.

В то время, когда Сева собирался схватить девочку за плечо, отец заметил ее:

— Где ты бродишь? Автобус отъезжает!

Сева с лысым застыли. Девочка, оказывается, вовсе не бездомная… И не местная.

Оксана примостилась на своем месте у окна. Запивая горячий пирожок с капустой холодной, вкусной «Пепси-колой», чувствуя здесь себя в полной безопасности, девочка незаметно от отца показала своим удивительным «знакомым» язык. Они стояли у окна, что-то возбужденно друг другу доказывали и на ее детское проявление презрения к ним не обратили внимания.

Когда автобус тронулся, Оксана увидела, как Сева с лысым бегом бросились к своей темно-синей «Ауди».

Глава 6. Немного истории

Вновь поплыли за окном автобуса зеленые изображения весенней природы. Солнце то пряталось в редких светло-серых тучах, то весело выглядывало из-за них, будто играло в прятки. Монотонно гудел мотор. И снова отец, который и не догадывался об истории с Оксаной на вокзале, собрался вздремнуть.

Но теперь Оксана твердо решила узнать от него о монете все, что можно.

«Рассказать ему о тех, на вокзале? — подумала она. — Нет, лучше позже… Ведь начнутся расспросы-что, да как, да почему… Тогда придется рассказать и о «сироту», и про огурец, и о том нехорошем интересе к ней Севы после слова «сирота»…

— Папа, не спи, — Оксана дернула его за рукав. — Ты не договорил!

— А, про монету? Ну, дай ее.

Девочка протянула ему талер. Отец положил монету на ладонь, словно взвешивая.

— Что ж, мне приятно, что ты так внезапно начала интересоваться историей, — сказал он. — Может, меньше времени останется на разные глупости.

Оксана опустила глаза. На этот раз она и не подумала оправдываться или обижаться.

— Ты же знаешь, — сказал отец, — что мое дело прежде всего — старинная архитектура, в монетах я небольшой знаток. Но эта история почти хрестоматийная, ее знает каждый, кто интересуется стариной. Кстати, — вспомнил отец, — ты же можешь обратиться к Катиному отцу, Игорю Валентиновичу! Спроси его, когда вернемся в Минск.

— Он давно не интересуется монетами, — сказала Оксана. — Отдал Кате всю коллекцию.

— Тогда спроси вашего историка, Бориса Григорьевича. Вот кто расскажет тебе и интереснее, и более подробно, чем я. Помню, когда-то в молодости, еще студентами, они с другом до того увлеклись этой легендой, что днями не вылезали из архива…

— Ты сказал легендой?

— Ну, да. История с монетами старинная и довольно таинственная. Пока она дошла до наших дней, то правды в ней осталось разве что с половину. А вторая половина — разные предположения, додумки, маловероятные случайности… Так вот, Борис Григорьевич с другом все выискивали в архиве, в библиотеках и краеведческих музеях различные документы, перерисовывали из книг по нумизматике различные монеты, писали запросы в архивы и музеи других городов, в том числе даже в Париж!..

— И что они хотели найти?

— Ни много ни мало — сокровище со времен наполеоновского нашествия. Но самое интересное, искали в этих местах, куда мы сейчас едем, в Поплавы.

— В наших местах? Где живет бабушка?

— Представь себе. История с талерами заканчивается именно здесь. Хотя чему удивляться? — Французская армия, отступая из Москвы, оказалась зажатой русскими именно в этом треугольнике, где и наши места — между Толочин, Холопенич и Борисовом. И переправлялись французы через Березино. Конечно же, не все в одном месте, а где можно и где удобнее было… Но давай я лучше расскажу по порядку, Оксана, чтобы самому не запутаться. Ты не перебивай, пожалуйста…

Заинтересованная, возбужденная Оксана, однако, не смогла не перебить:

— Разве и сейчас еще есть сокровища?

— Были, есть и будут, — равнодушно, словно о чем-то будничном, сказал отец. — Мы не нашли и одной сотой от тех богатств, что скрыты в земле, в воде, в болотах одной только нашей Беларуси. Ты знаешь, у нас почти каждый год находят до десятка крупных кладов и бесчисленное множество отдельных монет.

— Правда? — не поверила даже Оксана. — А я думала, сокровища эти давно повыкапывали, и они остались только в книгах и фильмах.

— Дело в том, что земле чужого не надо. Она выталкивает, выпирает из себя все, что ей вредит: камни, металл — соответственно, и сокровища… Другое, сокровища эти не каждому даются в руки. Мне вот ни разу не попались, хотя я и археолог, столько земли перекопал!.. Даже зная место, где приблизительно спрятан клад, можно годами его искать — и все впустую; а можно чисто случайно, копая свой ​​огород, наткнуться на какую-нибудь крынку с золотом. Чаще всего так и бывает. Согласно статистике, сокровища находят или люди случайные, или дети.

Отец взглянул на дочь и улыбнулся.

— Не веришь? — спросил он. — Возьми того же Бориса Григорьевича. Они с другом разработали некий план, составили какие-то карты, Борис Григорьевич много раз приезжал сюда, в Поплавы, что-то измерял, копался в земле… Ничего!

— А почему Борис Григорьевич приезжал один, без друга? Может, просто клад не давался ему в руки, а другу — дался бы?

— Нет, друг не мог. Он инвалид с детства, ходит на костылях… Кстати, теперь он работает в том же архиве, где некогда студентом просиживал днями.

Оксана вдруг почувствовала радость, что Борис Григорьевич с его другом так и не нашли сокровище.

Она посмотрела в окно. Автобус переезжал мост через речушку. С одной стороны речушка вся пряталась в ивовых зарослях, пересекала под мостом шоссе и бежала, извиваясь, зеленым ровным полем, за которым виднелся лес.

Совсем другими глазами девочка смотрела на все это теперь, после рассказа отца. Сейчас эта речушка, и поле, и лес, и вообще вся земля, по которой они ехали, представилось ей якобы сейфом. Сейфом, который время от времени открывает свои дверцы случайным людям и детям… Детям — значит, и ей, Оксане!

И девочке увиделась темная ночь… Щербатый месяц прячется в облака… Крик совы… Приглушенные голоса, громкий треск ветки под ногой… Стук лопаты обо что-то… горшок, оплетенный проржавевшей медной проволокой, залитый сверху воском… Блеск золотых монет в слабом лунном свете…

Целое лето было впереди, а в ладони был зажат талер, который обещал разгадку старинной тайны. У девочки сладко, радостно, почему-то немного беспокойно, билось сердце. Впереди была целая жизнь, обещающая такие чудеса и приключения!..

Глава 7. Еще немного истории

— Так вот, слушай, — начал отец. Голос его стал в чем-то подобен голосу Бориса Григорьевича, когда тот начинал рассказывать им, ученикам, различные эпизоды из истории, не связанные со школьной программой. Таким голосом — искренним, доверчивым-обычно делятся с близкими друзьями чем-то заветным, дорогим, бы открывают какую-то свою тайну.

— Если с тринадцатого по восемнадцатый век наша Беларусь была мощной независимым государством, Великим княжеством, когда основным языком был белорусский, когда мы имели свои законы, свою армию — у нас, как ни странно, в начале совсем не было своих денег, если несчитать крошечной серебряной монетки — денарий — весом менее одного грамма. Только позже смогли наладить выпуск своих талеров, которые чеканились в Гродно. В начале же пользовались монетами иноземными, «импортными», которые поставляла в Великое Княжество почти вся Западная Европа, — шиллинг, дукат, дирхемы, так называемые «чешскими деньгами»… И вот настала шестнадцатый век — самый трудный для Княжества.

Началась Ливонская война с Московией, и длилась она с перерывами почти двадцать пять лет; одновременно вынуждены были отбиваться от шведов и от крымских татар. Сначала наши воевали удачно, но врагов было куда больше. К тому же война опустошала казну. Тогда Сигизмунд II Август, стоявший тогда во главе княжества, вспомнил, что когда-то его мать, Неаполитанская принцесса Бона Сфорца, одалживала испанскому королю Филиппу значительную сумму дукатов, но возврата долга не дождалась, так и умерла. Естественно, Сигизмунд потребовал теперь от испанского короля эти деньги. Король вернул, причем часть долга была возвращена вот такими, как твой, талерами испанской чеканки.

— Вот откуда они у нас, — сказала девочка. — А я думала, у нас всегда были только царские, русские деньги. Когда с Катей рассматривали коллекцию, я думала, это все иностранные монеты. Это ж где Испания, а где Беларусь!

— Беларусь, дочь, совсем не такая бедная и не такая простая, как многие, и не только дети, привыкли считать, — заметил отец, на этот раз почему-то с грустью в голосе. — Но послушай дальше! Через год талеры испанской чеканки были полностью выкуплены у населения. Их начали использовать как сырье для изготовления своих, великокняжеских денег. Вот первая половина истории, реальная, о которой тебе может рассказать каждый нумизмат.

— Ну, а дальше? А вторая половина?

— Далее как раз и начинаются различные легенды. Самая распространенная из них, которую я, кстати, услышал от Бориса Григорьевича и приводящая в наши Поплавы, такая. Конечно, все до единого талера скупить не могли, кое-кто припрятал монеты. Зачем их оставляли у себя, если за них ничего нельзя было купить — неизвестно, но факт фактом: когда некий шляхтич из-под Вильно, из рода Трушков, в котором все были заядлые коллекционеры, заинтересовался вдруг именно этими редкими талерами испанской чеканки и пустил слух, что заплатит за каждый действительный талер немалые деньги, вскоре со всех уголков княжества к нему поступило аж около сотни таких монет. Настоящих, как известно, оказалось всего восемь. Здесь стоит отметить, что род Трушков был отнюдь не богатым и не знатным. Представители этого рода славились своим патриотизмом, а также сбором различной старины, которая бы напоминала о былом величии княжества; и все же наибольшая слава ходила о них, как о картежниках, задорных дуэлянтах, пьяницах — словом, людях широкой души…

В конце восемнадцатого века во владение родовым поместьем вступает Казимир Трушка, молодой шляхтич. В наследство ему перешли неухоженное, полуразрушенное имение, в комнатах которого пылилась различное старинная, ветшавшая от времени рухлядь, пара десятин бесплодной песчаной земли и столько же десятков семей крепостных крестьян, обнищавших от недостатка, и, кроме того — все качества «широкой души» предков. Как в свое время и его отец, и деды, и прадеды, молодой шляхтич слишком любил вино, карты, веселые компании и хватался за саблю или за пистолет по малейшему поводу и даже без повода… В 1812 году вконец разорившийся, давно проигравший в карты усадьбу, влезший в тысячные долги Казимир, спасаясь от кредиторов, бежит на войну, вступает в один из полков наполеоновской армии и участвует в походе французов на Москву. С тех пор следы его теряются навсегда…

— А талеры? — нетерпеливо перебила Оксана, которая слушала эту предысторию не совсем внимательно. — Что случилось с талерами?

— Дойдем и до этого. Так вот, в середине девятнадцатого века на месте разрушенного поместья Трушков находят сокровище, где среди других монет — пять талеров испанской чеканки. Составляется опись, и все это отправляется в Санкт-Петербург — тогда Беларусь была в составе России…

— А остальные три талера? — Оксана не отступала от своего.

Но отец, взглянув в окно, спохватился:

— Нет, доченька, некогда, надо собираться! В другой раз расскажу.

Действительно, за окном показались зеленые квадраты дачных участков, дачи, а затем и первые дома. Автобус въезжал в пригородный-дачный поселок Поплавы.

Глава 8. Бабушка

Отец попросил водителя остановиться у крайней хаты.

Когда Оксана с отцом вышли из автобуса, к ним уже спешила бабушка. Ничуть не постаревшая, легкая, босоногая, в белом платочке, в своем любимом чистеньким фартуке, который Оксана видела на ней каждое лето и который почему-то никак не изнашивался.

Бабушка прижала внучку к себе. На Оксану пахнуло забытым уже приятно-деревенским запахом свежей травы…

— А я так ждала вас! — молодым, мягким голосом быстро заговорила бабушка. По ее живым лицу бежали радостные морщинки. — И Хозяин ждал, мылся все утро!

Она выпустила Оксану, поцеловалась с отцом. Пошли к калитке. В конце улицы показалась машина. Бабушка, взглянув на внучку, вдруг воскликнула:

— Что с тобою, Оксаночка?

Девочка не ответила. Она не сводила глаз с темно-синей знакомой «Ауди», которая быстро приближалась к ним. Поравнявшись с калиткой, машина сбавила скорость, поехала тише. За темным стеклом кабины Оксана увидела своих червеньских «знакомых».

— Ты не заболела? — бабушка испуганно потрогала лоб.

— Действительно, — встревожился и отец, — даже с лица изменилось…

Проехав около них, машина опять прибавила скорости и помчалась в сторону города, исчезла за поворотом.

— Нет, ничего, — пробормотала девочка, отводя бабушкину руку. — Просто укачало немного в автобусе…

— А вы не ели? Может, голодные поехали?

— Да завтракали мы, — ответил отец, — и в автобусе перекусили. Видимо, действительно, укачало, так душно было. Голова болит, Оксана?

— Ничего страшного-все прошло!

Оксана была уверена, что машина ехала за автобусом нарочно, чтобы выследить где она, Оксана, выйдет. Сейчас девочка почувствовала облегчение — машина не остановилась. Ну, и нечего об этом думать!.. Поехали, и пусть едут… Чего ей бояться, что плохого она им сделала? Не продал талер? Пусть не надеются и впредь. Монета нужна ей самой.

В маленьком, аккуратном, заросшим густой муравой дворике отец поставил сумки на скамейку под кустом пахучей синей сирени, сказал бабушке:

— Вынеси нам, мать, полотенце. Сполоснемся с дороги, в дом нужно чистыми заходить.

— И правда, я сейчас! — бабушка бросилась в дом.

В углу двора, возле калитки, был низкий колодец с воротом. Отец вытащил ведро воды, наполнил умывальник, висевший на столбе возле колодца. Оксана умылась. Колодезная вода как рукой сняла дорожную усталость. Она ледянила руки, лицо и пахло, как ни странно, также свежескошенной травой…

Вышла бабушка с белым полотенцем.

— Папа! — закричала Оксана, забыв вытереться, — кот траву ест!

Старый рыжий кот под забором вдыхал и осторожно, боковыми зубами откусывая травину, с наслаждением жевал.

— Старый, лечится так, — пояснила бабушка. — Он тут у меня хозяин.

— А откуда он взялся? — спросила Оксана. — Тем летом не было.

— Макар принес, спасибо ему. Он мне во всем помогает. А кот старый, а видишь, прижился.

— А как его зовут?

— Так и называют — Хозяин.

Бабушка жила одна, она овдовел пять лет назад. Оксана едва помнила деда. Помнила, что он был хорош и похож на отца, только меньше ростом и старше. Тогда еще дед с бабушкой жили совсем в другой деревне, далеко, на Гомельщине. После, Оксана знала из рассказов отца, от близкого Чернобыля пошла радиация. Людей из той деревни выселили, заплатив им деньги — «компенсацию». Им предложили на выбор несколько мест для нового жительства, в том числе и Минск. Но о городе старики не хотели и слушать. Им надо хоть какая-нибудь частица земли. Отец добавил все свои сбережения к их «компенсации», и купили этот вот дом, в Поплавах. Оксана еще помнила, как мама тогда ругалась, кричала на отца… А потом дед заболел, полежал немного в больнице в Боровлянах и умер.

А бабушка привыкла здесь. В Минске, куда она приезжала зимой на несколько дней в гости, она скучала, места себе не находила, скучала и по той прежней деревне, и по этой новой, Поплавах, вспоминала кур и кабанчика, за которыми присматривал сосед дед Макар… Зато сколько радости ей было летом, когда приезжала Оксана! Для единственной внучки она не жалела ничего.

— Можно мне Хозяина погладить? — спросила Оксана.

— Погладь, он чистый, хоть и старый.

Девочка присела у кота, погладила по действительно чистой, мягкой шерсти. Кот, не обращая на девочку внимания, прикрыв глаза, ел траву.

— И он вас ждал. А надолго ли вы? — спросила бабушка у отца, который умылся, и подала ему полотенце.

— Завтра вечером поедем.

— Ну и хорошо. Идемте в хату, за стол!

Глава 9. Двор

На обед была уха. Самая настоящая, из свежей рыбы. Над тарелками плыл такой аромат, что у Оксаны рот наполнялся слюной. В затянутом прозрачно-золотой жиром вареве плавали желтые листки петрушки и укропа.

— Хотя в печи сварена, зато из свежей рыбы, — говорила довольная бабушка, видя, что гостям нравится это угощение. — Дед Макар сегодня утром принес.

— Дед Макар, я смотрю, тебе хороший помощник, — заметил отец.

— А куда же я одна? Одному трудно, хоть ты разорвись… Отец ничего не сказал. Оксана глотала ароматную уху, забывая даже откусывать хлеб. Если попадались кусочки рыбы, девочка обсасывала кости и давала Хозяину, который сидел под столом и мурлыкал на весь дом. Он чувствовал, что бабушка рада гостям, и тоже, по-своему, радовался.

— Ты как бы похудела немного, — сказала бабушка Оксане. — Нет матери, некому смотреть за тобой…

— Я? Похудела? Наоборот, поправилась!

Отец и на эти слова промолчал. Ел спокойно, будто все это его не касается, и смотрел в тарелку.

Оксана заметила: бабушка все время старается свести разговор на то, как трудно человеку одному, без жены. А ей, Оксане, без матери. Ну, нет! Еще чего! Не нужен никто им с отцом!.. Она, Оксана, сама уже большая и почти все может делать по хозяйству.

— А когда же ты, внучка, надолго приедешь?

— Через неделю, когда каникулы начнутся, — ответил за Оксану отец. — Тогда и привезу.

— И надолго?

— Смотря, когда сам из экспедиции вернусь. Месяц здесь побудет или, может, полтора.

— Вот если бы была хозяйка дома, — словно сама себе сказала бабушка, — и за квартирой было бы кому посмотреть. А так поедешь в свою экспедицию — а квартиру на кого бросить?

— Не надо нам никакой хозяйки! — не выдержала, вмешалась Оксана.

— Так, ты поела? — строго сказал отец. — Тогда иди во двор, погуляй.

Не хотят, чтобы она слушала их взрослые разговоры. Ну, и не надо. Очень ей интересно. Девочка выбралась из-за стола, поблагодарила бабушку.

Было часа четыре дня. Солнце так же, как и с утра, то появлялось, то вновь исчезало в тучах. И все равно, только здесь, в деревне, чувствовалось настоящее лето. А запахи!.. Пахнет землей, травой, цветами… Цветов — целая грядка под окном пристройки-веранды. За домом, между стеной и забором, еще грядка — молодого щавеля. Оксана, хоть и была совсем не голодна, присела на корточки, начала отправлять в рот самые маленькие, салатового цвета листочки, которые имели особый кисловатый привкус. Ела, пока не набила оскомину. Рядом ходили куры, искоса поглядывали на девочку и, словно дразнили ее, также клевали щавель.

Оксана вскарабкалась на забор и осмотрела такую ​​знакомую улицу. Сколько разных домиков! Еще больше стало, чем в том году. Каждый дворик огорожен со всех четырех сторон. А сколько разных улочек, переулков, тупиков! Шоссе «разрезает» Поплавы посередине. Одна часть, где находится бабушкина хата, называется «Низины», потому что с этой стороны шоссе переулки, дома, огороды сбегают все вниз и вниз, вплоть до самой Березины. Отсюда реки даже не видно. А где-то там за рекою — луг, а за ним — болото…

А вторая от шоссе часть поселка, напротив, взбирается все выше и выше. И там, где кончаются границы последних дачных участков, сразу начинается лес.

Вот такие их Поплавы. И не поймешь, деревня ли это, или пригород, или участки дач… Еще год назад Оксана совершенно безразлично осматривала это окрестности. Но теперь история с талером, что лежал в кармане, не шла у нее из головы. Это же сколько таких поселков в Беларуси! И у каждого — своя история, свои, возможно, тайны… Сказал же папа, что только в нашей республике каждый год находят около десятка крупных кладов. Не в одном же месте эти сокровища спрятаны, а по всей Беларуси…

Девочка слезла с забора, еще раз внимательно рассмотрела талер. Почему он такой неровный? Вот эта глубокая выемка у рубца, толи это щербина, толи вмятина… Словно выпилена напильником или вырезана острым ножом. Нужно не забыть спросить у папы. Скорее бы вечер! Тогда папа наконец расскажет эту давнюю загадочную историю до конца. Сколько они еще там будут с бабушку секретничать?

Оксана зашла в маленькую, но светлую и уютную веранду. Тем летом, когда было душно в доме, бабушка постилала ей вот на этой кушетке в углу. Матрас был набит душистым сеном, подушка — мягким куриным пухом… Как же тут сладко спалось!.. И тумбочка возле дивана та же самая.

Оксана раскрыла половинки тумбочки. Масло, сахар, пачка чая, блюдо с яйцами…

Внезапно девочке подумалось, что маслом можно попробовать почистить талер. Может, тогда на нем что-то проявиться? Какие-то тайные знаки, что откроют место, где зарыт клад? Вот было бы здорово.

Открыв зубами бутылку, Оксана капнула на палец масла и потерла монету. Ничего, никаких знаков не проступило. Только на пальцы остался грязный синий след, а сама монета немного посветлела. Может, мало масла? Оксана, уже не жалея, наклонила бутылку, капнула масла прямо на талер… Нет, монета какой была, такой и осталась. А вот как теперь держать ее, пропахшую маслом, в кармане? Оксана, не найдя ничего под рукой, торопливо протерла талер своим новеньким платком. На платке сразу появилась синяя масляное пятно, как раз повторив контуры талера. Ну вот, опять попадет от папы…

«Скажу, что забыла платок в автобусе, а потом, на каникулах, как-нибудь обойдусь», — решила Оксана.

Она воровато оглянулась, шагнула к дивану и затолкала смятый грязный платок под матрас, на самое дно.

Глава 10. Чэсь

После этого «греха» девочке расхотелось заходить в дом. Отец с бабушкой будто умеют читать по глазам… Положив в карман талер, который и правда отчасти очистился и от старинного налета, и от современного масла, Оксана снова выбежала на двор.

— Ксюха! — вдруг услышала она радостный голос. — Оксана, когда вы приехали?

За забором стоял, глядя через дырки между колышков, мальчик ее лет, Чэсь. Был он белобрысый, загорелый, как бы даже повзрослевший за год, пока они не виделись. Босой, в джинсовых шортах, в расхристанной длинной рубашке с завязанными на животе концами.

Оксана не верила своим ушам. Неужели это тот самый Чэсь, забияка, нахал, хулиган, которого она так боялась тем летом? Который не давал ей прохода, таскал за косы, дразнил: «Ксюха без уха», который, когда они купались в Березине у берега, нырял, под водой хватал ее за ногу и тянул на глубину… Который однажды так напугал ее, выстрелив за спиной с самопала, что после этого бабушка ходила ругаться к его родителям… И вот пожалуйста: вежливый, такая радость в голосе!

Впрочем, девочка и сама была рада увидеть знакомое лицо. За год и не такое забывается. К тому же она, что ни говори, гость здесь. А Чэсь — местный, значит, хозяин. В гостях нужно скрывать некоторые свои антипатии.

— Да не бойся, иди сюда! — позвал Чэсь.

— Я и не боюсь.

Оксана вышла на улицу, на всякий случай оставив калитку раскрытой, и встала поблизости около него.

— Да не бойся, — повторил Чэсь. — Ты приехала на все лето? Как в том году?

— На какое все лето, еще неделю до каникул… — Оксана взглянула на него и вдруг воскликнула, хлопнув ладонями, подражая бабушке: — Боже, что это с тобой?

Щека у Чэся была распухшая и оттопыривалась, словно за ней лежал огромный круглый леденец.

— А, это… — Чэсь смущенно прикрыл щеку ладонью. — Уже проходит! Ранее еще ​​не такая была, — похвастался он.

— Опять в драку ввязался?

— Нет, осы покусали. Свили на чердаке гнездо, я их выследил, полез — и вот…

— И зачем они тебе были нужны?

— Как зачем? А меда набрать?

Оксана удивленно вглядывалась в него — не шутит? — Потом залилась смехом:

— Какой же в осах мед? Эх, ты, деревенский парень, а («такой глупый», чуть не вырвалось у нее)… а не знаешь, что осы никакого меда не дают.

— Я не знал, — признался Чэсь. — Думал, раз они похожи на пчел и кадки вьют, то должны быть и соты…

Оксана вдруг заметила, что он краснеет. И еще — когда говорит и смотрит на нее, то старается повернуться так, чтобы ей не было видно распухшей щеки. Неужели стесняется такого своего вида?

— Оксана, — Чэсь оглянулся, потом опустил голову, поковырял большим пальцем ноги песок. — Оксана, — быстро проговорил он, — ты прости… Я больше не буду тебя топить…

Вот так фокусы! Что это с ним?

— Хорошо, смотри, — шутя, назидательно пальцем Оксана.

— Так ты не сердишься? — воодушевился Чэсь. — А хочешь, мы этим летом будем дружить?

— Как?

— Ну, вместе быть… Я покажу тебе водоворот, где ловятся подлещики. И шалаш… нет, я хотел сказать, покажу, где орехов можно будет насобирать полно…

— Подожди, что за шалаш?

— Нет, ничего. Никакого шалаша нет. Я хотел сказать, его можно сделать, — с досадой на себя, что проговорился, начал оправдываться Чэсь.

«Я у тебя все выпытаю, ты мне все покажешь, и тот шалаш тоже», — подумала Оксана. Ей льстило предложение дружбы, приятно было — и все же… Она с удивлением почувствовала, что такой Чэсь — смиренный, вежливый, приниженный — интересует ее меньше, чем раньше. Если бы он только что не извинился, ей, наверное, не захотелось бы сейчас немножко помучить его.

— А я не смогу быть здесь летом, — грустно вздохнув, сказала она.

— Как не сможешь? Почему?

— Папу отправляют в экспедицию. В… в Бразилию. И он берет меня с собой.

Чэсь даже забыл про щеку. Он смотрел на девочку во все глаза, смешной и несчастный.

— А надолго? — спросил он с остатками надежды в голосе. — Может, хоть в конце лета приедешь?

— Нет, вряд ли. Мы там долго будем, в Бразилии.

— А ты сама хочешь? — спросил Чэсь.

— Конечно, хочу. Там так интересно… Во-первых, целых десять часов лететь самолетом. Во-вторых, там океан, разные крокодилы, джунгли, пальмы, кокосовые орехи…

— А у нас разве не интересно? — решил обидеться Чэсь.

— Сравнил! Крокодилов — и ваши подлещики, кокосы — и ваши орехи…

Чэсь был просто уничтожен. А он хотел заинтересовать ее шалашом… Шалаш — и Бразилия!..

Он помрачнел. Вместе с тем в его глазах начало появляться что-то прежнее, вызывающе-гордое.

Глава 11. Михаль

— Ну и поезжай, — угрюмо сказал Чэсь, исподлобья глядя на девочку.

— Ну и поеду.

— Поезжай, поезжай…

Отомстив полностью за прежние обиды. Оксана загордилась, наслаждаясь, и сейчас же пожалела об этом. Только она собиралась признаться, что Бразилия — чушь, и она сама не знает, для чего выдумала всё это, как Чэсь подступил к ней полшага и перекрыл ей путь к калитке.

— А хочешь, я тебе сейчас твою Бразилию покажу…

Не успела Оксана отскочить, как Чэсь схватил ее двумя пальцами за нос и потянул вверх.

На миг девочка онемело от неожиданности, от этой наглости; к тому же было так больно и неприятно… Но через миг, стараясь вырваться, она нечаянно наступила твердой, рифленой подошвой кроссовки на Чэсеву босую ногу. Чэсь охнул и выпустил ее нос. От злости Оксана еще раз повторила этот «прием», уже нарочно.

— Ты что! — вскричал Чэсь и, согнувшись, схватился за ногу.

Его поза, была такой заманчивой, такой неустойчивой, что невозможно было не попробовать победить его до конца… Оксана легко толкнула его в плечо. Чэсь потерял равновесие, упал на спину, но тут же упруго вскочил:

— Ну, погоди!..

Но Оксана быстрой и суровой расплаты ждать не стала. Не успел Чэсь отряхнуть песок из шорт, как она уже сидела на высоком заборе, — благо в кроссовках легко было взобраться по гладким доскам, подошвы не скользили.

Как кошка, девочка сверху следила за Чэсем, готовая при первом его подозрительным движения спрыгнуть во двор.

— Ах! — воскликнула вдруг она и схватилась за карман, стараясь задержать монету, что вываливалось оттуда.

Но поздно! Монета выскользнула из руки и шмыгнула где-то в траву под забор. Через мгновение она была уже в кулаке у Чэся. Почему-то мальчик тоже, прежде чем спрятать монету, схватился за свой карман, запустив туда руку.

— Дырка, — смущенно проговорил он.

— Чесик, отдай! — взмолилась Оксана.

— Еще чего.

— Отдай, это не моя монета!

— Конечно, не твоя, а моя.

(Еще бы — кто бы отказался от такого трофея, добытого в «честным бою»?)

— Чесик, ну хочешь, я признаюсь, что наврала тебе?

— Гм… Хочу.

— Тогда отдашь?

— Отдам.

— Поклянись!

— Ну, клянусь.

— Я соврала тебе про Бразилию… Никуда я не еду, здесь буду, в Поплавах. И мы будем дружить, как ты хотел…

— Вот как? Ну, когда ты приедешь на каникулы, тогда и поговорим.

И Чэсь, беспечно насвистывая, повернулся к девочке спиной с явным намерением — пойти.

В голове у Оксаны промелькнуло, что нужно принимать крайние меры, — звать на помощь отца (хотя она всегда считала — последнее это дело, жаловаться родителям…).

— Отдай! Ты же поклялся! — в отчаянии крикнула она.

— Я же тебя просил признаваться, — Чэсь, однако, остановился. — Ну, да: я солгал, когда клялся. А ты солгала о Бразилии. Вот мы и квиты. Ты врешь, почему и мне нельзя?

Такой жестокости девочка даже от него не ожидала. Она всхлипнула вытираясь, и краем глаза увидела, что Чэсь как бы растерялся.

— Да что ты ревешь? Оксана! С чего ты взяла, что я должен отдать тебе свою монету?

— Нет, это моя! — сквозь слезы воскликнула девочка. — Тебе она просто так надо, играться, а мне… Ты не знаешь даже!..

— Да ничего подобного — это моя! Я нашел ее вчера на огороде… Ты меня толкнула, я упал, монета выкатилась через дыру, ты ее схватила — и на забор… Да, как видишь, не удалось, монета сама знает хозяина, — удовлетворенно сказал Чэсь.

— Как тебе не стыдно!

— Это тебе должно быть стыдно. Рассказываешь мне сказку о Бразилии, отдавила ногу, хотела украсть мою монету, а теперь плачешь, что не удалось…

Оксана, не отвечая, вглядывалась в дальний конец улицы. Там ехал велосипедом кто-то очень знакомый… Так и есть, это Михаль, и едет к ним! Ну, теперь можно обойтись и без помощи отца… Михаль ее в обиду никогда не даст. И отец его знает, и бабушка любит и всегда велит, чтобы он смотрел за ней, Оксаной, и защищал ее. Родители Михаля — из той же деревни на Гомельщине, откуда и бабушка, и после радиации переселились также в Поплавы. Поэтому и держатся вместе, как родня.

— Михаль! — Оксана замахала рукой, чтобы быстрее подъезжал.

Михаль положил велосипед сбоку шоссе и направился к ним. Это был высоковатый для своего возраста (а он был на год старше Оксаны с Чэсем), черноглазый, серьезный мальчик. Обутый в кеды, спортивные штаны, подвернутые до колен, черная майка с надписью на левой стороне груди — «Рассвет».

Глава 12. Второй талер

— Чэсь, привет! Оксана, когда ты приехала?

— Он отобрал у меня монету! — вместо ответа плаксивым голосом пожаловалась Оксана. — И не хочет отдавать!

— Неправда, — сказав Чэсь, не двигаясь с места.

— Монету?

Михаль повернулся, молча подошел к нему. Он был выше Чэся на целую голову. Но Чэсь не испугался, хотя даже побледнел от несправедливости, и стоял как вкопанный.

— Михаль, если хочешь драться — давай, — сказал он. — Но я не отбирал у нее ничего. У меня в кармане лежала монета, выпала через дыру, Оксана схватила, а потом сама выпустила из руки… А теперь канючит: отдай!

Михаль, со сжатыми кулаками, остановился в нерешительности. Он знал Чэся — тот просто так говорить не будет. Оксана между тем слезла с забора, смелая, стала за Михалевой спиной:

— Не верь ему, Михаль, — я привезла талер с собой, из Минска!

— Чепуха, я нашел его вчера на своем огороде!

— А ну, покажи, Чэсь, — приказал Михаль.

Чэсь неохотно вытащил талер. Вдруг лицо его изменилось. Чэсь быстро понюхал монету:

— Что такое?.. Маслом почему-то пахнет… И моя темнее… И, вроде рубец другой — щербина большая, и с другой стороны…

— Оксана! — послышался со двора отцовский голос. Воспользовавшись Чэсевой растерянностью, девочка мгновенно схватила талер из его ладони и спрятала в карман:

— Михаль, спасибо большое! Мне надо бежать… Ты мне так помог! Ты даже не представляешь, что это за монета… Хочешь, приходи сегодня вечером, папа расскажет… — и, пригнув Михалову голову, прошептала ему что-то, после чего нырнула в калитку.

— Где же тогда моя?.. — растерянно повторял Чэсь, похлопывая себя по карманам. — Нет приснилось же она мне!..

— Подожди, давай отойдем. Вон бабушка Оксанина смотрит, топчемся здесь около дома.

Михаль поднял велосипед, мальчики повернули в переулок, что спускался в «низменность», к Березине, где была Чэсева дом.

— Так, — сказал Михаль, — а теперь расскажи толком, все по порядку.

— Да вчера… — Чэсь все щупал карманы, оглядывался вокруг, словно искал монету, — вчера отец окучивал картофель. Знаешь, на тех сотках, что у самой реки, где памятник? Я водил коня, ты же знаешь, жара была, оводы, мошкара, конь не хотел ходить, брыкался…

— Да что мне твой конь? Про монету рассказывай.

— Ну, и блеснуло что-то на свежей земле, там, где уже прошла сошка. Я поднял на ходу и положил в карман, даже не рассмотрев как следует, — не было времени.

— А вечером?

— Что?

— Вечером рассмотрел монету?

— Да я забыл про нее, Михаль! Я так устал с тем конем, что едва ноги таскал. Потом еще эти осы проклятые, — Чэсь коснулся щеки. — Так больно — о чем угодно забудешь…

— Короче, ты ее потерял.

— Выходит, так, — виновато потупил голову Чэсь.

— Вспомни, где ты вчера или сегодня сидел или лежал?

— Да нигде! Только на чердак слазал, к осам, и сразу — спать. Только… — Чэсь вспомнил, как сегодня Оксана позорно свалила его. — Нет, нигде.

— Дырки зашивать надо, лопух, — упрекнул Михаль. — Как у тебя хватило ума положить монету в дырявый карман? И как монета не выпала оттуда сразу же? Ты же босой был?

— Босой… — Чэсь вдруг остановился, посмотрел на Михаля странными глазами.

— Ну, вот. Если бы монета выпала, она бы тебя ударила по ноге. Разве ты не слышал?

— Стой! Все правильно! — на радостях Чэсь хлопнул друга по плечу. — Вспомнил — никакой дыры в кармане не было, так и шортов не было! Я в трико был! А вечером, когда я уже спал, мать забрала трико стирать, а мне положила шорты. Сейчас вспомнил: рубашка эта самая была, а вот брюки… — все не мог угомониться Чэсь.

— И ты полдня не знал, что ходишь в других штанах?

— Посмотрел бы я на тебя, если ты так устал! Да и осы…

— Хорошо, хватит об осах. Где твое трико теперь?

— Видно, мать постирала уже. Висит и сохнет.

— Да не само трико, — обозлился на его тугодумство Михаль, — зачем мне твое трико? Монета где? Может, мать потеряла ее, когда вытряхивала одежду!

— Действительно, я об этом и не подумал, — испугался Чэсь. Второй раз за один час потерять монету было бы для него слишком.

— Садись! — скомандовал Михаль.

Он разогнал велосипед, Чэсь, пробежав немного сбоку, схватился за руль и прыгнул на раму. Улочка бежала вниз. Через несколько минут ребята уже влетели в Чэсев двор.

Посреди двора стояли корыта, от которых поднимался пар. Пахло стиральным порошком. Чэсева матери, согнувшись, трудилась над бельем; кусок хозяйственного мыла ее руке так и шуршал по рифленой доске. Почти все веревки, натянутые в конце двора между двумя грушами, были заняты вымытым, прополосканным бельем. Около корыта осталась лишь небольшая кучка какого-то тряпья.

Ребята бросились туда и — вот радость! — трико! И монета на месте, в заднем кармане.

Чэсь протянул монету другу:

— Ну, а ты не верил?

Мать удивленно смотрела на них, потом начала ворчать устало:

— Сколько раз говорила: проверяй карманы перед стиркой… А если бы размокло то, что вы искали?

— Нет, это не размокнет! — счастливый Чэсь показал монету и матери.

— Ты бы лучше помог, лентяй, чем шляться целый день… Хотя бы вымытое прополоскать сходил на реку, или выкрутить помог, — на мать монета не произвела никакого впечатления.

Михаль удивился: ничего себе, «бегать целый день». Это несправедливо было. Чэсь, может, как ни один парень из поселка никогда не бегал от домашней работы, всегда помогал дома.

— Давай, прополощу, — ухватился он и сейчас.

— Да иди уж, играй. Пока дождешься, сама скорее сделаешь. Да к осам снова не влезь!

— Чего это мать на тебя? — спросил Михаль, когда они отошли. — Я дома и половины не делаю того, что ты.

— Нет, это она так, для «связки слов», — ответил Чэсь. — Она хорошая.

Они прошли двор, зашли за сарай, что прилепился с краю заборчика, разлеглись на мягкой траве. Отсюда открывался вид на луг и на красавицу Березину, что делала в этом месте плавный поворот, — тихоплавную, широкую, заросшую с этого — низкого — берега ольхой и ивами. Почти до самой реки спускаются делянки огородов и соток. Сбоку, на невысоком пригорке-кургане, виднеется памятник: обычная вертикальная гранитная плита, по углам — четыре бетонных столбика, соединенные провислыми посередине цепями. На плите, ребята знали, золотой краской сияют слова:

Русским воинам Отечественной войны

Советским воинам Великой Отечественной войны

Слава героям!

А немного дальше, за поворотом реки, где низкий берег понемногу начинает подниматься и становится высоким, крутым, — там, на самом обрыве, надежно скрытый в листьях дуба и ольхи, на ветвях, что переплелись довольно высоко над землей, — их шалаш…

Чэсь рассматривал монету.

— Вон там и нашел, — показал он в ту сторону, где был памятник. — Нет, ты глянь, Михаль, — ну, копия как у Оксаны! Не удивительно, что я попутал. Только в этой монете щербина глубже… Почему же, интересно, Оксана так дорожит этим… как она сказала?

— Талер.

— Так упрашивала: Чэсик, Чэсик, отдай…

— Когда это ты так краснеть научился? — насмешливо прищурил на друга глаза Михаль.

— Да щека чешется, — еще больше покраснел Чэсь. — Посмотрел бы я на тебя, если бы тебя осы покусали… А! — вспомнил он. — Скажи лучше, о чем ты разговаривал с ней?

— Я с ней не разговаривал.

— Ну, она с тобой — какая разница? Что она сказала тебе на ухо?

Михаль загадочно улыбался и молчал, словно хотел набить цену тем словам, которые может сейчас сказать другу, а может и не сказать.

— Не забывай, что монета моя, — напомнил Чэсь.

— Хорошо. Оксана шепнула, что в наших Поплавах спрятан клад. И разгадка, как его найти — в монете.

Чэсь недоверчиво хмыкнул. Он ожидал совсем другого… А тут — какой-то клад… Все это детское, из книг и фильмов. Если бы услышал это не от Михаля, а от кого-то другого, то поднял бы того на смех. Но Михаль никогда не врет…

— Ты серьезно? — спросил Чэсь, приподнявшись на локте.

— Оксане сказал отец. А ее отец, не забывай, известный историк, археолог, и просто так сказки рассказывать не станет.

— А подробнее? — сразу загорелся Чэсь. — Что за сокровище? При чем монета?

— Я знаю не больше тебя. Ты же сам слышал: Оксана обещала, что сегодня вечером ее отец расскажет эту историю. Я схожу, послушаю — и тогда будем что-то думать.

— А почему ты один?

— Потому, что меня одного звали. Может, еще всей компанией завалимся — я, ты и Дмитрий?

— Да, и Дмитрий! Мы должны быть все вместе. Или мы идем все втроем, или… или я зашвырну эту монету в Березину! — решительно заявил Чэсь.

Часть вторая. Поплавы

Глава 13. Шалаш

Шалаш был сделан на высоте метров четырех, в кронах среди переплетенных ветвей дуба и толстенной ольхи, что росли вместе на обрывистом берегу реки. Вода тихо плыла внизу, иногда закручиваясь в водовороте, и тогда волны шлепали в берег, лизали желтый песок, вымывая обломанные, голые корни деревьев.

Место для шалаша где-то с месяц назад случайно нашел Чэсь. Тогда, в конце апреля, когда все вокруг было уже достаточно зеленым, припекало солнце; рыба, крупная плотва, нерестилась, поднимаясь из своих темных глубоких ям к поверхности, заходила в прибрежную шепотливую траву, на мель, где хватает еды и где совсем тепло, где можно даже вздремнуть, вяло шевеля плавниками.

На удочки, однако, рыба клевала слабо, Чэсь с Михалем с полдня таскали мелким старым дырявым Михалевым бреднем, потом тут же, у берега, купались, пытаясь в мутной воде ловить плотвичек руками… уставшие, замерзшие, поленились нести домой мокрый, тяжелый бредень — все равно, если такая погодка постоит еще, завтра снова захочется порыбачить. В прибрежных кустах оставлять бредень, каким бы старым и дырявым он ни был, не решились. Чэсь задрал голову, полез по кривой, жирной, без ветвей снизу ольхе, добрался до густой кроны, нырнул туда… и пропал.

— Эй, сюда! — послышался сверху голос. — Да тут дом можно построить, в зарослях!

Оказавшись наверху, Михаль тоже не смог сдержать восторга:

— Вот удивительно — ветви сами так растут, что как будто шалаш. И видно отсюда все. А тебя, Чэсь, даже снизу, в двух шагах никак не было видно.

Смело оставив здесь, в «шалаше», бредень, на второй день ребята пришли на это место не с пустыми руками. Они притащили несколько дощатые коробок, которые нашли на свалке за местным магазином; кроме того, сверток мягкой алюминиевой проволоки, молоток, гвоздики и кусок рубероида. В тот день им было даже не до рыбы. Кипела работа. На нижние параллельные ветви положили доски, обмотали проволокой — получился «пол», втащили наверх рубероид — отличный «потолок». Вот только на стены не хватило досок. Но ничего, дней впереди много, как много и коробок у магазина…

На выходные приезжал с близкого поселка Березы Михалев и Чэсев друг, Дмитрок. У его родителей в Поплавах была дача, только не в «низине», у реки, а под лесом. Дмитрока парни всегда охотно брали в свою компанию-потому, что он городской, а не задается, и потому, что он безотказный, со всем соглашается и слушается всегда как старшего Михаля, так и более молодого Чэся.

Теперь, когда наступали выходные, уже все втроем, связанные, конечно, строжайшей тайной, устраивали шалаш. И шалаш понемногу приобретал все более обжитый, даже уютный, как парням казалось, вид. Появились «стенки», сделанные из тех же досок от ящиков. На «пол» наслали мягкого мха. Внутри шалаш оказался довольно большой, вместительный — всем трем хватало места, еще и оставалось; можно было лежать, можно даже вставать во весь рост. Правда, высокому Михалю приходилось пригибать голову. В углу при «стенках» прибили две полочки, на которых разложили мелочи (что за жилье без кое-каких вещей?): удочки, коробочки с крючками, олово на грузики, котелок, отчищенный песком и все равно со следами копоти на боках, чайник, стаканчики с солью, перцем, бумага, спички, нож, даже жирная парафиновая свеча. На второй полке — оружие: охотничий нож, самопал — прикрепленные к деревянному ложу медные трубки, заклепанные на концах. Под полками в углу — выцветший до белизны походный рюкзак, который отдал парням Михалев отец, бредень, спиннинг, резиновые сапоги с высокими голенищами. Были в шалаше и «двери» — густолистная ветвь дуба, которая полностью закрывала вход. Ветвь пружинила: отогнешь ее, пролезешь в шалаш, а она — раз назад, и «дверь закрылась». И вот ты в шалаше. Так здорово здесь. Внизу течет, плещется о берег вода. По эту сторону видно дорогу, Чэсев дом и огород, другие близкие дома и огороды, памятник на холме. Ты все и всех видишь, а тебя никто. Никто и не догадывается, что ты здесь, на деревьях, живешь, словно птица или зверь. А всего интересней, когда дождь (только без молний, ​​в грозу с молниями под дубом опасно): сидишь себе тихо в шалаше, капли шлепают о рубероид и о листву… А тут сухо, тепло, ты забыт всем миром, отрезан от людей, от привычной жизни…

Вскоре шалаш превратился в «штаб». И старший Михаль, и младшие Чэсь с Дмитроком — все были одновременно и «рядовыми бойцами» и «начальниками штаба». Дело в том, что вот-вот наступят летние каникулы. Надо обсудить и утвердить «план действия». План прост: не ходить же все лето, задрав головы, посвистывать, купаться, загорать и ловить рыбку. Одно, что надоест, а второе — одиннадцать — двенадцать лет самый возраст, чтобы понять, что в жизни далеко не последнее место занимают деньги. И богатым быть совсем неплохо. Особенно, если это не родительские, а твои собственные деньги. И ты можешь тратить их на все, что захочешь, не спрашивая ни у кого разрешения.

Тройка друзей собралась в шалаше-«штабе». Михаль даже прихватил тетрадь и огрызок карандаша, чтобы записывать самые интересные и, главное, наиболее реальные предложения. Каждый должен был выступить на тему: «Как им за лето заработать денег и разбогатеть?»

Первый выступил Дмитрок. Михаль записей:

1) Дмитрок. Мыть машины, желательно иномарки, на автозаправке под березой. Дмитрок уже пробовал. Положительное-если повезет, можно за раз получить до десяти долларов. Недостатки — мыть нужно быстро и аккуратно, к тому же унижаться, всем угождать. Конкуренты — местные и из Березы — чужеземцев не подпускают и близко. У Дмитрока отобрали ведро, надавали оплеух и пообещали, что, если увидят его еще раз, оденут ведро с мыльной водой на голову.

— И ты так ничего и не заработал? — спросил Михаль.

— Не успел… Одному так вымыл его «Вольво», что даже блестела — не дал ничего. Второй дал какую-то мелочь, кусок мыла больше стоит. Только две машины и успел помыть.

— Да откуда у нас взяться тем иномаркам или богатым людям! — отозвался Чэсь. — Город маленький, это не то, что в Минске, вот там можно было бы заработать!

Михаль обозначил внизу: машины — на крайний случай. Чэсь предложил свой, самый надежный вариант:

— Будем собирать грибы, ягоды, орехи, ловить рыбу, возить в город на базар и продавать. Деньги держать в одном месте, а в конце лета разделить поровну.

— Ягоды появятся в лучшем случае через месяц, — сказал Михаль, — грибы при такой жаре будут ли вообще, орехи в конце лета, да и с рыбой не каждый раз удача. К тому же рыбы всегда полно в городе на базаре.

— Тогда не знаю.

Михаль записал: 2) Вариант Чэся. Положительное — надежность. Недостатки — трудно, долго, нудно, мало денег.

— Я предлагаю вот что, — сказал Михаль. — Вы заметили: к деду Макару весь последний месяц начали приезжать какие-то люди из Минска — геологи, как он говорит. Двое мужчин. Они ставят в его дворе машину, обедают, иногда ночуют. Неужели им не нужны помощники?

— А что они делают? — спросил Дмитрок.

— Ходят возле речки, у памятника, по лугу, что-то измеряют, записывают… В последнее время начали ходить даже по огородам, и к нам приходили. Объясняют хозяевам, что им нужно брать на пробу землю и воду из разных участков нашей окрестности…

— Все понятно — нефть ищут, — вмешался Чэсь.

— Может, нефть, может, другие полезные ископаемые… У них такая штука, похожая на миноискатель — палка с дугой на конце. Я предлагаю подойти к ним и попроситься на работу: что-то подносить им, подавать рулетку, держать спицы-фиксаторы… Если хоть одного из нас возьмут, и то хорошо. Если не примут, тоже не беда, мы ничего не теряем, а вот попробовать стоит.

— Быть «на подхвате», на побегушках? — скривился Чэсь.

— Тогда иди машины мыть.

— Машины мыть — ты сам себе хозяин, хочешь моешь, а хочешь — нет, а тут будешь бегать, как собачка, никакой свободы… Но пусть: я согласен. Только расчет — долларами, и в конце каждого дня, — сказал Чэсь.

— Это само собой. А люди они не бедные, по машине видно. Кроме того, они часто уезжают в Минск и работа у них стоит. А они могли бы на это время давать нам задание — например, измерить участок, набрать тот же земли на пробу.

— Решено — записывай.

— Итак, третий пункт, — записывал и вслух читал Михаль. — Положительное-наличные деньги в конце дня. Недостаток — нужна ли им помощь?

— И не опередили ли нас, — сказал Дмитрок, который всегда говорил мало, но метко. — О Курте забыли?

При слове «Курт» поморщились все втроем. Это был внук деда Макара, который жил и учился в школе в Березах, а на выходные, как и Дмитрок, приезжал к деду в Поплавы. Трем друзьям он приносил много неприятностей, особенно когда вовлек их в одну историю, о которой и теперь им стыдно было вспоминать.

Михаль почесал кончиком карандаша затылок:

— Этот везде влезет… Но все же он городской, а мы местные с Чэсем, живем здесь и больше знаем.

— Ничего, — сказал Дмитрок, — через неделю каникулы, он тоже будет жить у деда. Геологи у них остановились, обедают, его они и возьмут. Зачем им мы, чужие?

— Значит, нужно попробовать его опередить. И пункт четвертый, — подытожил Михаль, — постараться где-либо найти деньги. Пристальнее присматриваться возле магазина, возле автозаправки, особенно в городе на вокзале и вообще на улицах… Это тебя больше, Дмитрий, касается.

— Ага, — иронично улыбнулся Чэсь, — там лежит среди улице кошелек, ждет меня не дождется.

— Раз кто-то теряет деньги, значит, кто-то должен их и находить, — спокойно ответил Михаль. — Запишем, как вариант. Чэсь и Дмитрий не имели ничего против такой логики.

Глава 14. Геолог и дед Макар

— Теперь надо записать в тетрадь: пункт пятый — поиски клада, — сказал Чэсь, развлекаясь монетою. — Хоть и мало верится, если честно.

Они с Михалем лежали на траве за Чэсевой поленницей, разомлевшие на солнышке, лениво осматривали луг, речку, холм с памятником.

— Вечером узнаем, что за сокровище, — Михаль зевнул. — В любом случае сокровище — это серьезно. Что нашел, все твое, сразу капитал. Это тебе не машины мыть и не чернику продавать.

— А что до вечера делать? Может, в шалаш сходим? — предложил Чэсь.

Михаль, не отвечая, повернул голову, прислушался. Во дворе послышался голос Чэсевой матери, затем шаги, и из-за поленницы вышел Дмитрок. Как всегда серьезный, чистенький, подстриженный, в отутюженном штанах, новой рубашке, начищенных ботинках.

— Вот где вы! А я уже и в шалаше вас искал. Привет, — спокойно подал руку одному, другому, словно не виделись не целую неделю, а всего несколько часов, и улегся рядом.

— Когда ты приехал? — спросил Михаль.

— Только что, дневным автобусом.

— Ну, и какие новости? — Чэсь с Михалем перемигнулись. — Что слышно про кошелек с деньгами? Нашел ли?

— Нет, — серьезно ответил Дмитрий.

— Ты, наверное, слабо присматривался.

— Присматривался хорошо… А у вас что слышно?

— Есть кое-что, — Чэсь подбросил монету и поймал ее, успев, пока она была в воздухе, хлопнуть в ладоши. — Вечером узнаешь.

— Что, геологи берут на работу? — небрежно спросил Дмитрок.

— Почему ты так подумал?

— Так ведь видел их сегодня. Шел с автобуса и видел: стоит машина у деда Макара во дворе.

Чэсь с Михалем, не сговариваясь, вскочили.

— И он молчит! Разлегся спокойно тут!..

— Откуда я знал? Вы же здесь живете, все видите, я думал, вы сходили давно… Кстати, Вова-Курт приехал тем же автобусом, что и я.

Чэсь присвистнул.

— Ну, тогда можно и не ходить!

— Нет, пойдем, что мы теряем?

Михаль вспомнил про велосипед, хотел было во двор. Чэсь опередил его:

— Огородами ближе.

Помчались друг за другом узкими чужими огородами, переступая границы, минуя заборчики и заграждения. Вскоре выбрались на улицу, параллельную той, где жил Чэсь.

Двор деда Макара было окружен «забором» — прикрепленной к столбам металлической сеткой, через которую все видно. Во дворе стояла темно-синяя машина-иномарка.

Возле нее ходили дед Макар и один из геологов, высокий мужчина в белой рубашке. Он что-то объяснял деду, стучал ногой в колеса, похлопывая ладонью сверху по кабине. Дед кивал ему на каждое слово, изображая на лице то удивление, то согласие, то почтительность. Второй геолог, в шапке-каскетке и в темных круглых очках, голый до пояса, сидел возле дома на опрокинутой, почти обветшалой лодке, которая до половины вошла в землю и служила деду лавкой. Раскинул руки — загорал.

Ребята остановились у низкой калитки, с улицы, и начали перешептываться, толкаться, не решаясь зайти. Со двора их увидели. Дед Макар сразу согнал с лица почтительность, стал почему-то строгим, даже сердитым. Легко, молодо ступая ногами в своих кирзовых сапогах, которые носил и в снег, и в летнюю сушь, и в весеннюю и осеннюю слякоть, дед подошел к калитке. Осмотрел каждого из ребят по очереди, сказал:

— А, пионерия, — сами, значит, прибыли?

Был он жилистый, сухой, быстрый на движения. Разговаривая с кем-то, всегда трогал седую бородку и усы, порыжевшие от табака.

— А я к вам сам собирался было наведаться, вот как.

Ребята переглянулись. Что такое? Сам хотел искать их — зачем? Разве что сами геологи попросили его найти им помощников? Но почему он такой сердитый? Обычно он любил пошутить с ними, поговорить, они этим гордились — еще бы, лучший в поселке рыбак оказывает им внимание, никогда не прогоняет от себя, даже раз под хорошее настроение подсказал им, где на обычных луговых кузнечиков «в проводку» (без поплавка и грузика) берутся язи, и они действительно поймали в том месте пять штук и отведали язевой ухи… Что же сегодня с ним случилось? Может, Курт приехал и что-то о них наговорил, оклеветал? …

— Ну, пионеры, что молчим? — допытывался дед Макар. Он и раньше называл их «пионерами», но не таким голосом, как сейчас, а шутя, добродушно. А таким серьезным ребята деда еще никогда не видели. Не понимая, что они должны говорить и в чем их вина, Михаль все же решил держаться того тона, который был между ними раньше.

— Мы не пионеры, дед Макар, — сказал он весело, открыто глядя деду в глаза. — Пионеров сейчас нет.

— Оно и видно, — проворчал дед.

— Мы не пионеры, мы бой-скауты! — поддержал Михаля Чэсь. Правда, он и сам толком не знал, что это за «бой-скауты», случайно услышал от старших ребят: якобы есть такая детская международная организация вроде бывшей пионерской.

— Оно и видно, — опять повторил дед, трогая свою бороду и усы, — не пионерия — вот и разболтались без присмотра. Пионеры были, так не делали, как вы делаете. Нехорошо это.

— Да что мы делали?

— Вы сами знаете. Вы потому и пришли.

— Не знаем мы ничего!

— Вы вчера мой «телевизор» вытащили, у обрыва. Хотели рыбы? — Ну и забрали бы рыбу, я рыбу никому не жалею, а «телевизор» надо было обратно поставить. Новенький «телевизор», — укоризненно сказал дед.

Вот оно что! Да как он мог подумать? В поселке такого и случая не было, чтобы кто-то положил глаз на чужие рыболовные снасти!

— Не брали мы, — угрюмо сказал Чэсь.

— А где же он делся? Кому он нужен из взрослых, у взрослых свое есть. Кроме вас — некому.

— Мы ни вчера, ни позавчера даже не были у обрыва!

— Обманываете, как не стыдно? Вы там каждый день крутитесь, я же знаю, видел. Принесите сами, — предупредил дед, — иначе будет хуже. Родителям пока вашим говорить не буду, не принесете — скажу.

— Может, вы привязали слабо? — вежливо вмешался Дмитрий, не подумав, что обижает этим замечанием старого рыбака.

Дед Макар фыркнул носом и не счел нужным даже отозваться на это.

— Что такое, Макарыч? — крикнул геолог, который загорал на опрокинутой лодке. Поднялся, помахал руками — делал зарядку, лениво подошел к ним, поднял на ребят свои темные очки.

— Да вот, «телевизор» стащили, сорванцы, — пожаловался дед Макар. — Еще и не признаются.

— В чем признаваться, если мы даже не видели вашего «телевизора»? — сказал Михаль.

— Что? — геолог сразу напрягся, начал шарить защелку калитки. — Телевизор? Вот эта шпана? А в милицию?

Ребята уже готовы были дать стрекача. Но старик схватил геолога за руку:

— Нет, нет, какая милиция!.. Свои люди… Вы же не думайте: не тот телевизор, что кино показывает! «Телевизор» по-нашему — такая сеточка… сеть, метра полтора.

— А, сеть, — геолог сразу остыл.

— Да! Снизу грузик — какой-нибудь металлический прут, а сверху-поплавок, палка орешниковая… И эта сеточка стоит в воде торчком, вертикально, рыба запутывается, поэтому и «телевизором» называем…

Глава 15. Курт

Устроились, называется, на работу… Ребята, повесив носы, молча развернулись и побрели по улице.

Но тут хлопнула дверь дедового дома, оттуда выскочил Вова-Курт, бросился к калитке.

— Ребята, подождите!

Они остановились. Курт, немного косолапя, подбежал к ним. На ходу он дожевывал что-то. Маленький, черноволосый, но такой же, как и дед, быстрый, подвижный. Глубокие хитрые глазки бегают и постоянно мигают. Одним словом, «куцый», «курт»… Кличку эту, сам о том не догадываясь, придумал внуку его дед Макар. Как-то у речки просил ребят: «Приняли бы вы моего Вовку к себе в компанию! А то куцый он какой-то, один и один, никто с ним не хочет дружить». Так и пошло — Курт. В компанию его не приняли. Может, дед им за то и мстит, выдумывает какие-то «телевизоры»?..

— Привет! С тобой, Дмитрок, виделись уже.

Михаль и Чэсь неохотно пожали с ним руки.

— Твоему деду что, делать нечего? — сказал Чэсь. — Кому надо его «телевизор»?

Курт заморгал глазами, оглянулся почему-то на калитку. Геолог стоял и стоял, дымил сигаретой. А дед Макар вернулся снова к машине.

— Ребята, при чем здесь я? — Курт приложил к груди руки. — Я сам только что приехал, вот Дмитрий может подтвердить.

Но вид у него был такой, будто Курт знает не только о злосчастный «телевизор», аи еще кое о чем.

— Уж не твоих рук это дело? — подозрительно вглядываясь в него, спросил Чэсь.

— Какая работа?

— Наплести деду, что мы могли посягнуть на его «телевизор».

— Нужно мне очень, — обиделся Курт. — Говорю же, приехал только.

— Ну, смотри!

— Играй, Вова.

Они снова повернулись, чтобы уходить.

— Эх, вы, — сказал им в спины Курт. — А я хотел… Я, может, работать буду у геологов! Не верите?

Никто не обернулся.

— Вам же разбогатеть надо, — вдруг сказал Курт. — Были бы хорошие, я попросил бы геологов, и вас бы взяли.

Чэсь с Михалем почти споткнулись. Вытаращились на Дмитрока. Надо же, вот так молчун-тихоня! Умудрился разболтать Курту их планы, пока ехал с ним в автобусе!

— Что еще за новости? — прошипел на Дмитрока Чэсь. — А ну, вернемся.

Курту только это и нужно было. Заинтересовал, вернул. Пусть не задаются, теперь вынуждены будут считаться с ним.

— Десять долларов в день обещали, — похвастался Курт и сплюнул под ноги.

Ребята даже остолбенели. Такая цифра заставила их даже забыть измену Дмитрока. Десять долларов в день — это сумма.

— Врешь, — сказал Чэсь.

— Я? Спросите у лысого… ой, я хотел сказать у дяди Жоры… Дядя Жора! — оглянувшись, крикнул он вдруг, — нет выбрасывайте!

Он подбежал к калитке и осторожно принял из рук геолого окурок, затянулся.

— Они не верят, что вы мне по десять долларов в день платить будете.

— Буду, — подтвердил геолог.

— Они сами к вам наниматься пришли, — льстиво заглядывая геологу в темные очки, хихикнул Курт, — да опоздали!

Но геолог вдруг проявил интерес:

— Это правда, ребята? Вы хотите помогать нам?

— Хотели. Какая теперь разница? — сказал Михаль.

— Ну, почему. Может, и вам занятие найдется. Зайдите через неделю, когда у вас каникулы начнутся. Мы здесь все лето будем.

Работать вместе с Куртом? С этой лисой — подлизой? Как ни звучало в ушах у каждого «десять долларов в день», как ни заманчиво это было, ребята твердо знали, что к геологам больше не придут.

— Кстати, чьи это сотки внизу, у самого памятника? — спросил геолог.

— А что? — отозвался Чэсь. — Ну, мои.

— Ничего. Земли оттуда требуется будет взять на пробу. Геолог зевнул:

— Так через неделю ждем вас, — поплелся обратно во двор, загорать.

Курт побежал следом. Наконец ребята остались одни. Михаль с Чэсем дали себе волю, накинувшись на покрасневшего, растерянного Дмитрока.

— Откуда этот Курт знает, что мы приходили искать работу?

— Откуда знает, что мы собрались разбогатеть?!

— Спросите у него сами.

— Допустим, про геологов он сам догадался… но о нашем «разбогатеть» — откуда?

— Ребята, вы можете не верить мне, — справившись с собой, спокойно ответил Дмитрок, — можете не дружить со мной. Но в автобусе я не сказал ему ни слова. «Привет — привет», вот и все.

— Ага, значит, сказал! «Привет» сказал же?

— Не молча же ехать. Впрочем, думайте что хотите, — махнул рукой Дмитрок.

— Хорошо. С этим мы еще разберемся… — Михаль взглянул на солнце, которое постепенно садилось за рекою. — Теперь разбегаемся завтракать, а вечером — сбор возле Оксаниного дома.

Глава 16. Офицер наполеоновской армии

Улица утопала в ранних сумерках. С низменности, от реки, тянуло ночным легким ветерком. «Толкла мак», звенела мошкара — настырный гнус не боялся ни ветерка, ни сумерек. Целые тучки его вились над головами парней, Оксаны и ее отца. Разве что немного помогали ветки сирени, которыми обмахивались, да еще «курение дыма» — кучка горящего старого тряпья, ветхого дерева, коры… Копоть потому так и называется, что не столько горит, сколько дымится и одурманивает гнус.

Отец с Оксаной сидели на маленькой скамеечке под забором, Чэсь, Михаль и Дмитрок — полукругом напротив, прямо на траве. В центре дымился, вспыхивал редкими огоньками дымокур. Отец подшуровывал его прутиком.

Только что отцу пришлось коротко повторить парням то, о чем уже знала Оксана: о Великом княжестве, испанской чеканки талерах, о беспутном шляхтиче Трушке и его родовой коллекции монет…

— Вы, может, не знаете, что наш памятник на холме около Березины, — показал отец прутиком себе за спину, — просто символ. Это просто знак памяти солдатам всех войн, которые затронули нашу обитель: наполеоновской 1812 года, Первой мировой, гражданской, Второй мировой… А непосредственно захоронения были, конечно, в самых разных местах. Например, первое захоронение, еще со времен отступления французской армии, было куда дальше от реки — приблизительно там, где сейчас Чэсевы сотки, а может, и еще выше, вот здесь, где мы сидим.

Чэсь уздрыгаув. Самые невероятные предположения кружили ему голову. Он слушал, забывая отмахиваться от мошкары, ловил каждое слово. В кармане он сжимал найденный на своих сотках талер.

— Тогда как хоронили? — неторопливо рассказывал дальше отец. — Часто всех вместе — русских и французов, красных и белых, советских воинов и гитлеровцев — всех в одном месте, ставили один крест на могиле. Все люди, каждому страшно умирать, каждого где-то в Рязани, или в Мозыре, или в Париже кто-то ждет, молится, чтобы миновала близкого человека беда… И вот какая выходит интересная история. Вскоре после окончания войны с Наполеоном царь издает два указа, в которых гражданские власти обязуются собирать брошенную неприятелем амуницию, оружие и другие трофеи. Все это не бесплатно. Например, пушка стоила аж пятьдесят рублей, ружье — пять, холодное оружие — сабли, тесаки-немного дешевле… Собрать амуницию было, конечно, куда сложнее-крестьяне еще ​​раньше растаскали. И долго после войны белорусские крестьяне форсили в сапогах и в головных уборах всех европейских армий, входивших в состав Великой наполеоновской армии. В деревнях на путях отступления, то есть и в наших Поплавах, долго не покупали железо, из сабель и палашей местные кузнецы делали ножи и серпы, из кирас — сковородки, кружки… Пуговицы, на которых часто были выгравированы номера полков, и через сто лет после французского нашествия украшали пальто и дубленки белорусов.

Ища трофеи, заодно раскапывали старые, наспех сделанные могилы, перезахоранивали их уже в других местах, торжественно, с почестями, молебном… Присутствовали и местные власти. Так была вскрыта могила в Поплавах. В могиле нашли останки трех русских солдат и французского офицера. Свидетели из местных крестьян показали: действительно, осенью 1812 у самой деревни, на опушке, наткнулись на «пранцуза», раненого, обмерзшего, бессознательного, обвязанного женской платком, в каких-то лохмотьях сверху порванного вдрызг мундира… «Пранцуза» внесли в ближайшую дом, пытались выходить, но тщетно. Раненый даже не шевелился, очень много потерял крови на морозе. Ночью в Поплавы подошел обоз русских. На лафете везли трех мертвых солдат. За ночь тихо, не произнеся ни слова, скончался и француз. Чуть рассвет, обоз тронулся дальше, оставив своих покойников, и местные крестьяне похоронили их вместе с французом.

И вот после войны, при раскопке той могилы, находят медную начинавших пластинку, на которой едва-едва можно-разобрать: «Anrі-В…n іngenіr…», два талера испанской чеканки, а также кусок обычной бересты, в которую талеры были завернуты. Береста хотя и изменилась от времени, потемнела, потрескалась, но сохранилось еще довольно хорошо. На ней можно было разобрать какие-то линии, сделанные рукой человека. Но главное, из-за чего потом все и закрутилось — это разборчиво, глубоко вырезанные ножом латинские буквы: «CLAD…» — «Клад». И сверху над словом — маленький крестик.

Глава 17. Все сходится!

— Почему же крестьяне не забрали эти вещи? — воскликнул Чэсь, облизывая от волнения губы. — Еще тогда, когда подобрали этого француза раненого?

— У такого бедолаги? — Оксана поддернула плечами, то ли от вечернего холода, то ли от жалости к француза.

— Действительно, человек в таких лохмотьях — что ценного при нем может быть, — подтвердил отец. — Видимо, просто в голову не пришло обыскивать беднягу. А может, постеснялись обыскивать, все же умирает человек.

— А при перезахоронение? — вмешался Михаль. — Вот когда раскопали могилу, неужели никто не позарился на монеты?

— Крестьяне-то и позарились бы, все же серебро. Но на радость или на горе поздних искателей скарба при раскопке оказался чиновник из местного отделения полиции, некий Понятовский, верный с Поплавы царю и Отечеству… Он, конечно, не мог допустить, чтобы даже крошка «добра российского» миновала государственную казну. Две монеты, медная пластинка, береста, даже пара уцелевших пуговиц с мундира были исправно упакованы и вместе с подробной описью — при каких условиях и где все это было найдено — отправлено в Санкт-Петербург…

Отец подложил в дымокур кусок коры, подул, чтобы тот разгорелся и задымил. Было уже темно, только окна в домах светились, словно ориентиры, обозначая улицу. Отец снял пиджак и накинул на плечи Оксане.

— Дальше, папа! — нетерпеливо попросила девочка.

— Ну, а дальше и раскрутилась карусель… Береста своими потрескавшаяся-линиями напоминало топографическую карту, потом — магическое слово «клад», крестик… Француз был инженер — значит, разбирался в топографии и мог указать на бересте какой-то географический маршрут. Рассматривали, изучали бересту и так, и сяк-ничего не получается. Для топографической карты на бересте не указан ориентиры — привязки к конкретной местности-такие как дерево, река, камень. Для обычной карты не указано, где север, где юг — словом, крути эту бересту, как хочешь. Начали судить, не в монетах ключ к разгадке этой «карты»? Действительно, рубцы монет были искромсаны ножом; несомненно, они как-то связаны с берестой. Начали крутить монеты, и тем и другим стороной прилагать к бересте… тот же результат! Ничего не понятно, ничего не выходит. Тогда взялись за пуговицы, на которых был выгравирован номер полка, и вдруг совпало, что это тот самый полк, куда поступил на службу белорусский шляхтич Трушка, и монеты — те самые, с его родовой коллекции…

— Но ведь монет было восемь! — Оксана быстренько подсчитала: — Пять нашли на месте фольварка, две — у офицера, а где еще ​​одна?

— Как раз в цель, — похвалил отец. — В том-то и дело, что у французского офицера было не две, а все три монеты. Как они к нему попали — неизвестно, но факт фактом. И шифровал он свою «карту» — бересту также при помощи всех трех талеров. Соответственно, таким же образом эта «карта» и должна разгадываться. Это как игра в кубики: одного не хватает — и слова никак не сложишь.

— И… не нашли? — Чэсь проглотил слюну. — Третью монету?

— Нет. Хотя искали ее не один год, перерыли здесь все окрестности, опрашивали здешний люд… Не раз раскапывали и саму могилу — тайно, ночью. А француз, словно мстя за свои страдания в этом мире, с того света посмеивался над живыми: «Ищите, ищите! Вот загадал вам загадку». Еще до революции объявили немалую награду тому, кто найдет и передаст властям этот третий талер. Тогда же и появились монеты-подделки. Правда, их легко было «раскусить»: фальшивомонетчики не могли знать, что на настоящих талерах — сделанные ножом насечки на рубцах. Кстати, Оксанин талер, скорее всего, как раз и есть одна из тех дореволюционных подделок.

— Не может быть! — обиделась за подругу Оксана. — Катин папа не стал бы держать у себя фальшивую монету.

— Возможно. Ну, вот такая история, — неожиданно закончил отец. — Стемнело совсем, и мошки нас загрызли, и дымокур наш погас.

— Это все? — в один голос воскликнули Чэсь с Михалем.

— Вот так всегда! — Оксана от обиды даже отодвинулась от отца на край лавочки. — Третий раз берешься рассказывать, и все что-то мешает!

Отец удивился:

— Это, правда, все, что я знаю.

— Не все, мы и того не знаем! — возразила Оксана.

— Так спрашивайте, я постараюсь ответить.

Чэсь с Михалем начали перешептываться.

— Скажите, а где сейчас те две монеты и береста? — вдруг спросил Дмитрок.

Отец рассмеялся:

— А, вон оно что! Сами, значит, решили попробовать? Что ж, попробуйте… Только знайте — непросто вам будет, поэтому начинайте готовить себя к возможным горечи и разочарованиям…

— Лучше научи, папа, что нам прежде всего делать? — сказала Оксана.

— Прежде всего, когда приедешь в Минск, узнай у Катиного папы, откуда у него этот талер, не фальшивый ли он. Потом у вас, в Поплавах, в школьном краеведческом уголке, насколько мне известно, хранится копия бересты…

— У нас? Здесь? — даже не поверил Михаль.

— У вас или в городском краеведческом музее. Там все сотрудники знают об этой истории.

— А монеты?

— Должны быть и копии монет. Дел тем, что перед войной из Ленинграда в наш Минский архивный музей были переданы эти два талера и точная копия бересты — от самой бересты, конечно, уже ничего не осталось. А из Минска копии рассылались во все краеведческие музеи, которые делали запросы.

— Неужели так просто все? — поразился Чэсь.

— Если было бы просто, эту тайну давно раскрыли бы, — заметил отец, — а так с каждым годом, с каждым десятилетием все вертится, словно колесо: не хватает самого главного — третьей монеты. Где потерял или спрятал ее раненый француз — кто знает…

«Я знаю! Она у меня в кармане!» — Чуть не вскрикнул Чэсь. Во время всего вечера он хотел признаться в этом, похвастаться своей находкой. Но каждый раз он чувствовал на своем локте твердое, решительное пожатие Михаловой руки.

«Молчи» — значило пожатие.

— В крайнем случае, — продолжал отец, — если вас постигнет неудача в школьном или краеведческом музее, могу посоветовать вам вот что. Я уже рассказал Оксане — заведующим в Минском архивном музее работает знакомый Оксаниного учителя истории, Бориса Григорьевича. Я могу позвонить ему или написать записку, Оксану пустят в архивный музей, она посмотрит все своими глазами и выпишет, что нужно.

— А не могли бы мне на время дать эти монеты? — спросила Оксана.

— Если только на месте, в архиве, под наблюдением заведующего… Ага, и еще! — схватился отец. — Я забыл сказать вам, что настоящий талер остался только один-другой пропал во время войны, осталась лишь копия.

— Как… исчез?!

— Да, очень просто. Мало ли что пропадало из наших музеев и во времена оккупации, и после оккупации… Вот видите, — заключил отец, — какие препятствия вас ждут? Если даже допустить самое невероятное: что у Оксаны настоящий талер, второй — в архиве — все равно не хватает третьего.

Чэсь с Михалем едва сдерживались, чтобы сейчас же не спеть, не закричать, и не заплясать от радости. Теперь они знали все.

Глава 18. «Сказочки»

Вдруг кто-то кашлянул в темноте, потом раздался голос:

— Сказочки рассказываете, Иваныч?

Оксана от неожиданности невольно вскрикнула. Ребята вскочили на ноги.

От забора отделилась фигура, шагнула ближе. Все, узнав, вздохнули с облегчением. Это был дед Макар. Как он умудрился так тихо подойти, что никто не услышал? И сколько времени стоял так, молча, слушая? Зачем ему это?

— Что же вы детей испугали, — недовольно сказал отец.

— Детей? Это хорошие дети…

Дед Макар покосился на парней. Видимо, ему хотелось рассказать про угнанный «телевизор». Но промолчал. Присел на корточки, отыскал в потухшим дымокуре кусочек коры, долго дул на нее. Добился-таки искорки, прикурил. В огоньке сигареты на миг блеснули его глубокие глаза.

Оксана прижалась к отцу.

— Слышал я, — проговорил дед, попыхивая дымом дешевой сигареты. — сказочка все это… Зачем морочить малым голову? Пусть бы лучше работу какую делали, родителям помогали… Польза была бы и не шатались бы где попало.

— Сказочки? — переспросил отец. — Вот такой же мальчик, как эти, из-под Борисова, как-то заметил птицу, которая носила в свое гнездо что-то блестящее. В гнезде оказалось груда монет шестнадцатого века — прусских, польских и российских. Второй такой же мальчик — с Новогрудчины — случайно копнул землю палкой и наткнулся на клад польско-литовских монет семнадцатого века. Вот вам и сказочки.

— Так и у нас копают, как кроты, — а что толку? Одно, не дают землице покоя… Вот она и родить перестает, земля наша.

— Что вы, дед Макар — возразила Оксана. — Наоборот! Земле чужого не надо, она выталкивает из себя различные камни, железо… Правда же, папа?

Но отцу, видимо, не очень хотелось вступать в полемику с незваным гостем. Он неохотно подтвердил:

— Правда… Все, дочка, пора спать, — и поднялся.

— Грех землицу трогать, — гнул свое дед. — Роют, роют. Каждое лето — а чего роют, что ищут? Все чего-то не хватает людям. А я так думаю: если бы было что, в землице нашей, давно нашли бы. Правильно я понимаю?

Никто ему не ответил.

— Иванович! — обратился вдруг дед к отцу. — Вот вы, я знаю, обижаетесь на меня. Поговорить не хотите. Детям и то внимание оказали, а я, значит, ничего не понимаю, старый пень… Так, выходит?

— Нет, не так, — ответил отец. — Если бы вы не стояли втихаря у забора, а подошли к нам, и вы послушали бы. Да вы и так слушали…

— Обижаешься, — повторил дед. — А за что? Забор вашей матери сделал? Сделал. Дровами помог? Помог. Рыбкой, грибами…

— За это я вас уважаю, — сухо ответил отец, — а обижаюсь немного только за одно: вы делаете все это, а потом похваляетесь всему поселку, который вы хороший.

— А как же иначе? — удивился дед Макар. — Я же старый, вот и люблю поговорить. И вы, Иванович, будете старым, и они, дети… Тогда увидите, что за радость.

— Спокойной ночи, — бросил отец. — Пойдем, Оксана. Отец пошел во двор.

Чэсь бросился, перед калиткой поймал за руку Оксану и шепнул:

— Выйди завтра на улицу… Мы покажем тебе шалаш. У нас есть третья монета!

Глава 19. Планы

День обещал быть приветливым.

На чистом синем небе ни облачка. Солнце поднялось уже довольно высоко, а на траве, на стволах деревьев, на листьях — все еще роса. Сияет, переливается, вспыхивает в лучах мириадами звезд-капелек по всей пойме. В низинах, около приречного кустарника, еще синеют остатки ночного тумана.

Тихая, медленная, полусонная вода Березины плещется о берег. От реки веет утренней свежестью. То тут, то там слышатся тихие звуки: чпок! буль! чпок! — словно кто-то бросает в воду маленькие камешки. Это небольшие рыбки охотятся на насекомых. Недогадливая мошкара толчется над самой водой серыми облаками, радуется солнцу, утру и даже не подозревает, что служит кому-то всего лишь завтраком…

Чэсь с Оксаной остановились на обрыве, под самыми ольхой и дубом.

— А теперь посмотри внимательно, — сказал Чэсь. Оксана огляделась:

— Ну и что? Давай, веди. Где ваш шалаш?

— А мы пришли. Он над твоей головой.

— Там? На деревьях? Вот это здорово… В жизни никогда не догадалась бы.

Вверху, в кронах деревьев, что-то зашуршало.

— А как взбираться? — спросила Оксана.

— По этой кривой ольхе. Хочешь, подсажу? — покраснев, предложил Чэсь.

Девочка сердито сверкнула на него глазами:

— Еще чего!

Как кошка, обхватила она гладкий, отполированный ногами ствол, и вмиг оказавшись наверху, скрылась в листве.

Радостное настроение в Чэся вдруг пропало от этого сердитого «еще чего». А так хорошо началось было утро! За ночь опухоль прошла, щеки стали одинаковыми. Он мог уже не стесняться Оксаны. Он даже приготовил ей подарок, который, завернутый в плотную бумагу, лежит в нагрудном кармане рубашки… И вот — «еще чего»… Чэсь неуклюже, стараясь не прижиматься к ольхи грудью, вкарабкался следом за девочкой.

Ребята оба были уже здесь. Дмитрок лежал на мягком мху, подперев локтем подбородок, и флегматично наблюдал через сеть листвы за восходом солнца. Михаль выглядел обеспокоенным. Он стоял на коленях в углу возле полочек и перебирал их сокровища.

— Кажется, здесь был чужой, — сказал он Оксане и Чэсю вместо приветствия. — А все на месте…

— Да говорю же тебе, я это был, — отозвался Дмитрок. — Вчера, когда приехал из города, искал вас, и в шалаш забирался.

— Ну, хорошо, — сказал Михаль. — устраивайся, Оксана! Как тебе здесь нравится?

— Здорово! Просто чудо какое-то, — Оксана, правда, была в восторге. — Даже не верится, что ты на дереве, высоко над землей… А сколько разного добра у вас тут!.. Чайник даже есть. Неужели и чай здесь греете?

— Зачем здесь? Спускаемся вниз, к реке, там костер, и хвороста сухого полно, — ответил Михаль.

Он разложил на коленях тетрадь, достал карандаш, принял важный, даже торжественный вид.

— Да, Чэсь, Оксана, давайте сюда талеры… Ну, вот. Теперь ты поняла, Оксана? Вчера Чэсь вовсе не зарился на твою монету, у него своя была, почти такая же на вид. Он нашел ее на своих сотках, как раз на том месте, где могло быть первое захоронение французского офицера. Видишь, как похожи?

— Правда, — прошептала Оксана. — Мальчики, да это же значит…

— Это значит, сокровище наше, — угрюмо перебил Чэсь. — Достаем копию бересты, ты просишь в архиве на время третий талер — и все.

— И все! — не в силах сдержать радость, Оксана обняла всех разом.

Угрюмость с Чэся как рукой сняло.

— Почему же вы вчера вечером молчали? Нужно было рассказать обо всем папе, — решила Оксана, — он посоветует…

Все трое вскочили:

— Ну, сейчас!

— Они, взрослые, сто лет искали, не нашли!

— Расскажем, а сюда наедет различных экспедиций, выкопают золото, а нам и спасибо никто не скажет!

— Хорошо, хорошо, — покорно согласилась девочка-Я же ничего… Если вы все против, давайте искать сами.

— Так, — сказал Михаль, — я люблю во всем порядок и ясность… Давайте прежде всего запишем… пункт пятый, главный и основной: поиски клада.

— А что за пункты? — заинтересовалась Оксана. — И почему пятый? А какие еще ​​четыре?

— Так, мелочь…

Михалю сейчас просто стыдно было за те четыре «метода извлечения денег». Особенно за «пункт четвертый», который придумал он сам. Подумать только, какое глупость — «постараться найти деньги на улице»!..

— Оксана, — строго, чтобы скрыть неловкость, обратился к девочке Михаль. — Мы приняли тебя в компанию. Теперь ты знаешь, где шалаш, можешь приходить сюда в любое время, когда захочешь, и становишься, как и мы, полной хозяйкой всего здесь. Дай слово, что будешь молчать, как рыба. Никто — ни отец, ни бабушка, ни самая близкая подруга не должны знать ни о шалаше, ни о сокровищах.

— Даю слово, — сразу же легко согласилась Оксана.

— Тебя это тоже касается, молчун ты наш.

Дмитрок только махнул рукой. Мол, что напрасно оправдываться, все равно не поверите, что ничего он Курту не говорил…

— Да, расписываем каждому заданию. Сегодня-двадцать пятого мая. Я думаю, до каникул нечего рыпаться. Надо спокойно доучиться эту неделю. Сокровище, можно сказать, у нас в руках, никуда не денется. Рано или поздно его выкопаем — не так важно.

Чэсь предложил:

— Михаль, может, сразу подумаем, как будем делить?

— Конечно, поровну! — сказала Оксана. — И еще Кате.

— Какой Кате?

— Подруге. Она подарила мне талер, с этого все и началось.

— Оксана, ты дала слово! — напомнил Михаль. — Никаких подруг! Делить будем на четыре части. Три части — Чэсю с Оксаной, одну четвертую — нам со Дмитроком. Талеры ваши, это будет справедливо. А потом каждый может распоряжаться своей судьбой, как захочет, в том числе и делиться с Катей.

Никто не возразил. Все с уважением посмотрели на Михаля. Не часто приходится видеть людей, которые с такой решимостью готовы обделить сами себя.

— Значит, — сказал Михаль, — начнем по алфавиту. Оксана, тебе самое трудное и самое важное задание. Первое — расспросить, откуда талер, ты заберешь его с собой в Минск. Второе — сходишь в архивный музей, узнаешь все подробно по возможности и возьмешь копию бересты. Хотя с копией, я думаю, проблем не будет, раз она есть даже в нашем школьном музее… Желательно было бы как-то выпросить в архиве на неделю-другую их талер.

— Я попробую, — кивнула Оксана.

— Дмитрок — то же самое. Сходишь в городской краеведческий музей, узнаешь все подробно, попробуешь выпросить у них копии. Мы с Чэсем будем крутиться здесь, на месте, и ждать вас. Все ясно? Кто еще хочет сказать?

— Я, — Оксана, как на уроке, подняла руку. — Когда мы ехали с папой сюда, в Червене на автостанции у меня хотели отобрать талер. Я… просто достала его из кармана. А они заметили.

— Кто они?

— Двое мужчин. Одного зовут Сева, а второй — лысый. У них еще машина. И они ехали за нашим автобусом до самых Поплав.

— Я думаю, ничего страшного, — сказал Михаль. — Если эта история с талерами такая известная, то ничего удивительного, что многие интересуются ею… Однако бдительность не повредит. Впредь ни Оксана, ни ты, Чэсь, никогда не доставайте монеты без надобности. И еще: чтобы к нам не возникало подозрений, будем говорить: «Нам дали на лето задание — собирать материалы об истории Поплав». Все понятно?

— Понятно.

— Тогда — купаться! — весело закончил Михаль. — У берега вода уже теплая.

Быстро спустились вниз Оксана вдруг остановилась:

— Нет, я не могу. Я забыла купальник.

— Сбегай, мы подождем.

— Да в Минске забыла! Думала, еще холодно купаться, и не взяла…

Чэсь удивленно взглянул на нее.

— Хочешь — отойди ниже, за поворот, — сказал он. — Мы не будем подглядывать, честное слово.

— Нет, в другой раз выкупаюсь.

Михаль со Дмитроком, на ходу сбрасывая одежду, бросились к реке. Чэсь задержался. Достал из кармана подарок, протянул Оксане:

— Это мед. Тебе.

— Правда? — она быстро развернула бумагу и увидела совсем черный, круглый, как яйцо, шарик. Это были соты, полные янтарного ароматного меда.

— Неужели от тех ос? — поразилась она.

— От ос. А ты не верила… Нет, шучу! — засмеялся Чэсь. — Это отец вчера нашел на лугу. Шмелиный мед.

— Что у вас за семья, одни пчеловоды какие-то…

Оксана вдруг вспомнила, что она некрасивая, и замолчала.

— Благодарю, — сухо сказала она. — Побегу, собираться надо. До встречи через неделю.

— Оксана! — позвал Чэсь вслед. Девочка остановилась:

— Что?

— Нет, ничего… Пока!

Глава 20. Лето

Последняя неделя тянулась, как никогда. И вот наконец — лето! Каникулы! Целых три месяца: июнь, июль, август! Даже сами слова эти звучат, как музыка. За одно лето ты взрослеешь на целый год. Ты сдаешь в школьную библиотеку учебники, к которым так привык за девять месяцев. Прячешь на дно шкафа старый дневник и стопку тетрадей с диктантами и сочинениями. В первый же день каникул обуваешь кеды или кроссовки, надеваешь какие-нибудь шорты, сделанные из старых джинсов, майку — и все это будет с тобой целое лето, обносится, станет любимым… И в этой удобной, легкой одежде, которую не боишься замарать или порвать, ты радостно переходишь межу и вступаешь на территорию другой страны, с коротким названием Лето. Страны яркого солнца, теплых дождей и гроз, грибных туманов, страны футбола, утренней и вечерней рыбалки, орехов и ягод, походных костров, страны интересных книжек и первой любви, страны загадок и открытий…

Михаль с Чэсем вылезли из речки, оставляя за собой на мокром побережье глубокие узкие следы, которые сразу же наполнялись водой. Упали на горячий песок. Сразу же кожа у обоих начала покрываться пупырышками. По телу пробегала дрожь.

— Сегодня… третьего… июня, — сказал Чэсь непослушными от холода губами, — а ни Оксаны… ни Дмитрия.

— Зато… Курт… заявился день в день, — с готовностью отозвался Михаль. — Сегодня я видел… коз пас на выгоне…

Дед Макар держал козу с козленочком; они всегда паслись и приходили домой сами, а тут Курт, видимо, ради «спортивного интереса», вдруг загорелся за ними присматривать.

Михаль с Чэсем давно выполнили свое «задание». Или, лучше сказать, они его не выполнили. Ничего не удалось добиться. Школьный «историко-краеведческий уголок» оказался шкафом с большим навесным замком. Шкаф стоял в глухом конце коридора, и на него никогда не обращали внимания. Молодая, только что из университета, учительница истории долго не могла понять, чего от нее хотят.

— Нам на лето задали задание, — объяснял Михаль, — узнать как можно больше об истории нашего поселка.

Начали искать ключ от замка. Он оказался у школьной уборщицы бабы Нины. Отперли-шкаф, поверх груды пыльной, пожелтевшей макулатуры лежала папка с надписью — «Наши славные земляки». В папке-несколько газетных вырезок об участниках Великой Отечественной войны, уроженцев этих мест.

— И это все, весь музей? — разочарованно спросил Чэсь. Учительница почему-то обиделась:

— А что вам еще нужно?

— Что-то более давнее, связанное с историей, — сказал Михаль.

— Это и есть история вашего поселка, — ответила учительница. — Что вам еще нужно?

Вмешалась баба Нина. Она, с ключом в руке, стояла рядом и ждала, когда папку положат на место, и снова можно будет нацепить на «школьный музей» замок.

— А вы сходите к Ирине Леонидовне, — посоветовала она. — Старая учительница, уже десять лет на пенсии. К ней все ходят, кому история нужна.

Сходили к Ирине Леонидовне, которая жила одна в доме в самом конце Поплав, возле леса. Учительницу не застали дома. Соседка объяснила нам, что она поехала в гости к сыну, вернется где-то через неделю.

Вот и все. Оставалось только одно — ждать Оксану, Дмитрока, а теперь уже и учительницу Ирину Леонидовну.

На четвертый день каникул приехал, наконец, Дмитрок.

— Ничего не получилось, — спокойно объявил он. — Краеведческий музей не работает, закрыто на ремонт.

— И на сколько?

— Они сами не знают. Сказали — надолго. Там здание старое, еле держится, все стены потрескались.

— И ты молча повернулся и ушел?

— Нет. Начал просить: говорю, мне на лето задали задание по истории Поплав, про памятник…

Дмитрок замолчал, вспоминая.

— Да не тяни ты! А они?

— Посоветовали съездить в Поплавскую школу, в вашу, значит. Там, сказали, хороший школьный музей.

— Здравствуйте, — засмеялся Чэсь. — Видели мы тот музей… А может, нам не все показали, Михаль?

— Зачем им что-то скрывать, — ответил Михаль. — Скорее всего, та единственная папка и есть вся «история».

Глава 21. Шпион

За поселковой магазином была свалка. Здесь ребята находили коробки для строительства шалаша. А за свалкой — пустырь, заросший по краям бурьяном и крапивой, в центре утоптанный копытами коров, которых гнали через этот пустырь на пастбище. Сюда Курт выводил и своих коз.

Козы не обращали на пастуха никакого внимания, ходили, где хотели, а Курт с важным видом, с кнутом в руке шагал следом, покрикивая на них. Видно, ему, городскому мальчишке, виделась в этом занятии даже какая-то романтика. Да и что ему еще делать? Плавать он не умеет, в компанию не принимают… хваленые геологи, что обещали ему работу, поехали в Минск.

Чэсь, Михаль и Дмитрок сидели возле магазина, на травке. Они потягивали из бутылок теплую «Фанту» и обсуждали Курта и его коз. Удивительно было, что тот совсем не стеснялся. Не боится еще одной клички, которая может прилипнуть к нему. Хотя что ему терять, все равно никто не дружит с ним… Чэсь даже пожалел его.

— Вова! — крикнул он, чтобы завязать разговор. — Сколько долларов ты уже заработал? На «Фанту» хватит?

Курт щелкнул кнутом — научился! Спокойно ответил:

— Приедут геологи — заработаю. И не только на «Фанту», «Фанты» я вашей не видел, счастье такое!..

— А когда они приедут? Когда коза на выгоне свистнет? — не унимался Чэсь.

— Не трогай, ну его, — сказал Михаль. Курт прищурился:

— Приедут, если вы сокровище свое ​​найдете! «Искатели»… Бересту они ищут, талеры… Лучше «телевизор» верните! — и, оглядываясь, быстро подался ближе к огородам.

Михаль с Чэсем аж подавились «Фантой».

— Черт возьми, Дмитрок, как это понимать? — Михаль, кашляя, схватил Дмитрия за воротник чистенькой рубашки.

— Отпусти, — спокойно, твердо попросил Дмитрок. — Вот так… И вот что я вам скажу: если не будете верить мне, останетесь вдвоем.

— Напугал!

Чэсь вдруг покачал головой, сказал с укором:

— Все понятно… Не трогай его, Михаль. Ты сам во всем виноват.

Михаль задохнулся:

— Я?

— Ты. Ты же всегда любишь порядок, чтобы все было подробно расписано… Ну, догадался?

Михаль уставился на Чэся чумными глазами, тряхнул чубом.

— Тетрадь, — подавлено сказал он. — Айда в шалаш!

В шалаше все вроде бы лежало так, как парни и оставляли в последний раз. Но Михаль до мелочей знал здесь место каждой вещи. Он сразу бросился в угол.

— Тетрадь разворачивали… Спиннинг исчез, нож охотничий… остался. Кажется, все на месте.

— Хорошо, что монету здесь не оставили, — сказал Дмитрок. Чэсь напомнил:

— Вот откуда он знал, что мы хотели разбогатеть — помните? И что к геологам придем проситься.

— Но погодите, — сказал Михаль. — Значит, он уже давно знает, где шалаш?

Теперь настала очередь покраснеть Дмитроку.

— Это я виноват, ребята, — покорно склонил он голову. — Я искал вас тогда, когда из города приехал, и в шалаш лазил… А Курт, видно, меня выследил.

Михаль махнул зажатой в руке, свернутой в трубку тетрадью:

— Да что уж теперь… Ну, не важно. Важно, что ты не предатель и не болтлив, как мы на тебя подумали.

Все равно у всех было отвратительно на душе. От недавнего присутствия здесь чужого человека сам шалаш казался каким-то чужим. Даже если бы Курт ничего не взял — и тогда было бы неприятно. А тут — воровство среди бела дня… Как это гадко, стыдно.

Чэсь нарушил тишину:

— Самое обидное — мы ничего не можем доказать. Ну, пойдем мы к деду Макара разбираться. Курт скажет, я вашего шалаша в глаза не видел, а вот вы «телевизор» украли!

Глава 22. Месть

Михаль упруго встал, оглядел стены шалаша, провел рукой по рубероидной «крыше».

— Жаль шалаша… Теперь мы не сможем прятать здесь ничего ценного… Вот что, ребята, — сделаем так. Только помогите мне. Я хочу забраться в дедов сарайчик и сделать там ревизию. Все его рыболовные снасти в сарайчике. Я знаю, — в доме он даже крючка не держит. Может, найду нож и спиннинг. А главное, хочу найти тот проклятый «телевизор». Тогда не постесняюсь — пойду в дом и брошу ему под ноги…

— А чем тебе помогать? — спросил Чэсь.

— Будете следить за Куртом и дедом. Надо подкараулить, когда их не будет дома, хотя бы на часок…

— Согласны.

Случай выпал дня через два, под вечер.

Михаль помогал отцу делать летнюю кухню. Его отец, веселый, крепкий, практичный человек, казалось, совсем не переживал, когда вместе с семьей выселился после радиации из родной деревни на Гомельщине. Он и здесь, на новом месте, быстро привык, полюбил эти места, Березину, здешних людей. Обживался надолго, все делал по-крестьянски неспешно, но кропотливо и основательно. Особенно ему нравилось разноестроительство во дворе. На работу был падок и настолько привык справляться со всем один, что даже немного ревновал к этой работе помощников. Поэтому у Михаля всегда было много свободного времени.

Иногда мать корила:

— Ты же большой уже, сын, — помог бы немного отцу!

Отец решительно заступался за сына:

— Что мне помогать — пусть лучше уроки учит или поиграет. На его век работы хватит, — и направлялся в сарай, где у него был целый склад разных инструментов.

Сегодня, под вечер, отец закончил класть нижний сруб кухни. Теперь обтесывал бревно для второго ряда, вкусно гэкая топором. Весь войдя в работу, напевал себе под нос.

Михаль стоял рядом. Его «помощь» заключалась в том, чтобы собирать и складывать под поленницу дров длинные щепки, что вылетали из-под топора.

Чэсь со Дмитрока вбежали во двор. Они хорошо знали Михалового отца и не боялись его. Михаль подошел к ним.

— Дед с Куртом собираются вечером на рыбу! — задыхаясь сообщил Чэсь. — Дед конопатит лодку около мостика…

— А Курт копает на выгоне червей, — добавил Дмитрок.

— Давай, когда стемнеет, возьмем фонарик и пойдем все втроем, — предложил Чэсь.

— Нет, одному удобнее. Пойду один и сейчас. Отец! — позвал Михаль. — Может, ты сам справишься? Мы за рыбой сходим!

— Конечно, идите, — ответил отец, не отрывая глаз от топора, — тут мне и одному нечего делать.

Он похлопал ладонью по гладкому, равно обтесанному боку бревна, полюбовался, затем начал перебивать скобу, чтобы перевернуть бревно.

Ребята пошли по улице. У поворота в переулок, ведущий к Макаровому дому, Михаль остановился.

— Будьте здесь, дальше я пойду один. Если что — свистите. Я постараюсь быстро.

Он медленно, словно на прогулке, поглядывая по сторонам, отфутболивая с дороги камешки, подался в конец переулка. Ребята видели, как он некоторое время постоял возле калитки. Потом быстро отбросил защелку и шмыгнул во двор.

— Смотри! — вдруг воскликнул Чэсь.

Из-за поворота выскочила темно-синяя машина. Парни засвистели. Машина приблизилась, притормозила возле них, повернула в проулок.

— Что же делать? Как его предупредить?..

Свист сливался с гулом мотора. Из-под колес вылетали камешки, стучали в дно кабины. Машина остановилась у дома.

— Может, они ненадолго, Чэсь?

— Какое ненадолго — вон ворота открыли, машину во двор загоняют… Вот поймают его, что будет? — сокрушенно произнес Чэсь.

Но это было еще не все. К дому с другого конца переулков, от реки, спешили дед Макар с Куртом.

Глава 23. Ловушка

Михаль не успел осмотреться в сарайчике, как услышал гул мотора. Бросился назад к двери. Поздно! Машина въехала во двор.

Мальчик притаился возле косяка, осторожно выглянул. Как раз в это время из машины вылез геолог, который обещал взять их в помощники. В тех же темных круглых очках, но теперь без шапки-каскетки… и совсем лысый! От гладкой, будто полированной головы, казалось, даже отражается яркое заходящее солнце…

«Один — Сева, второй — лысый, — мгновенно всплыли в памяти Оксанины слова. — Ехали за нами до самых Поплав!..» Как же они раньше-то не догадались? «Геологи»… Все что-то ищут… Спрашивали, чьи сотки возле памятника… А Чэсь талер нашел на том месте…

Сева — высокий, в джинсах и белой рубашке — потрогал замок на двери дома.

— Где его нелегкая носит? Сказано же было, вечером приедем!

— Подождем, — ответил лысый. Посмотрел через очки на солнце, примостился на своем любимом месте — на опрокинутой лодке.

В сарае, когда привыкли глаза, было не так уж и темно. Заходящее солнце сочилось сквозь щели дверей, через неровно подогнанные доски, через дырявую, крытую рубероидом крышу. Чтобы не терять времени, Михаль решился обследовать сарайчик — нет ли где второго выхода?

Посередине, от двери до стены — узкая полоса глиняного тока. Слева сено. Сейчас, весной, его осталось мало, всего на какой-то метр от пола… Справа — стена из нечесанных бревен, из щелей торчит мох… В стене — дверка, это конура для козы с козленком. К стене приставлена ​​лестница. Михаль осторожно поднялся, заглянул на чердак. Вышки пустые, голые жердочки, ни снопов, ни сена… Хотя, если бы захотеть, в том темном углу можно спрятаться…

Михаль слез, осмотрел левую часть сарайчик, где было сено. Также стенка из таких же нетесаных бревен, но невысокая, как раз в край с сеном. Если бы сена было больше, под самую крышу, можно было бы залезть наверх и попробовать выломать пару тонких досок, выбраться на крышу свинарника… А так — высоко. В углу на сене что-то белеется. Михаль пощупал — подушки, одеяла, покрывало…

На току сваленные в кучу рыбацкие принадлежности: топтуха, вентери, бредень, «льдина»… К стене приставлено штук двадцать длиннющих сухих удилищ, рядом — весла… На вбитых в стену гвоздях висят сети, и внизу валяются сети…

Со двора послышался голос. Михаль снова шагнул к приоткрытой двери, прижался к щели.

— А, гости дорогие!

Дед Макар, и «геологи», и Курт… У Михаля пробежала по спине дрожь. Вот так выбрал время «делать ревизию» в сарайчик!.. Вот тебе и никого нет дома. Чэсь с Дмитрием тоже хороши, не смогли как-то предупредить… Теперь думай, как отсюда выбраться!

— Как раз подгадали приехать, — говорил дед Макар. — Все готово!

— Что готово? — спросил Сева.

— Лодка, сеточка, живцы, червей накопали… Все, как договаривались.

— Я и забыл уже.

— Ну, как же: вы прошлый раз просили, чтобы я рыбалку вам устроил…

Вмешался лысый:

— Да нет, мы же шутили. Не до рыбалки сейчас. Работы много, завтра вставать с утра.

— Ночевать у меня будете?

— Будем.

Вот так попал! Что же делать? Неужели они так и будут торчать здесь, во дворе, до самой ночи?.. Разве не зайдут в хату, хотя бы поужинать?

Михаль лихорадочно обдумывал, как быть. Даже если они зайдут в дом — из окон просматривается весь двор… Его, Михаля, когда он попытается только высунуться из хлева, сразу увидят и узнают. Значит, нужно дожидаться сумерек. Недолго осталось, солнце скоро сядет. В сарайчике уже темно.

Около калитки замекала коза — просилась домой.

— Вова, загони!

Михаль засуетился. Ток весь открыт. Сначала подскочил к лестнице, ведущей на чердак, потом передумал, полез на сено, где была постель «геологов».

Курт щелкнул защелкой, прикрикнул на коз. Загнав, почему-то постоял, словно прислушиваясь к чему-то. Потом вышел.

Через секунду Михаль уже стоял на своем «наблюдательном пункте» у двери.

— Дед, а почему дверь в сарайчик была открыта? — крикнул Курт.

Дед Макар с Севой заходили в хату. Дед приостановился:

— Может, ты сам и не закрыл.

— Закрыл, я помню.

— Так что, воры залезали? — засмеялся дед. — Что там брать? Ну, иди глянь, все ли на месте.

Ах, чтоб тебя!.. Опять надо прятаться! Только не в угол — этот проныра все рассмотрит… На вышки — поздно, да и тоже опасно… Через край нижней стенки свешивалось сено, почти до самого тока. Не долго думая, Михаль опустился на четвереньки, подполз под сено, лег. Затаился, как мышь.

Но Курт почему-то не пошел проверять. Возможно, чувствовал что-то, и просто испугался.

«Набраться наглости — и выйти сейчас к ним! — думал Михаль. — Скажут-вор, мало того, что «телевизор» украл, так еще и по чужим хлевам лазит! И как потом ребятам расскажешь? Растерялся, не выдержал… Нет, надо терпеть, лежать здесь хоть до утра… И не просто лежать, а слушать. Когда еще такой случай представится?»

Однако к двери подходить больше не решился. Подтянул кучу старых сетей, подмастив их под себя. Хотя жестковато, но все же удобнее, чем на голом холодном току.

Со двора потянуло сигаретным дымом.

— Ну, что у твоих друзей новенького? — донесся голос лысого. Оказывается, и здесь неплохо слышно, и к двери подходить не надо! — Уже нашли клад?

Курт льстиво захихикал:

— Нет! Если бы нашли, в тетрадь записали бы.

«Вот гад, шпион! Мало того, что сам читает, так еще доносит совершенно чужим людям! Хорошо, хватило ума не записать, что у нас есть две монеты… А сейчас — пусть ищут!» — Со злорадством и про Курта, и про «геологов» думал Михаль.

— Они не сокровище, а какую-то бересту ищут… Написали, найти ее можно в школьном музее или в городе в краеведческом.

Лысый закашлялся от дыма:

— Даже… Кхэ-кхе… так?

— Так было написано. А вы обещали мне десять долларов, — напомнил Курт.

— Десять? А может, сразу сто? — иронично спросил лысый.

— Тогда я не буду вам ничего рассказывать! — обиделся Курт.

— Хорошо-хорошо, я шучу. Читай их тетрадь и дальше. И если что новое — сразу к нам, понял?

— Понял. А теперь дайте десять долларов.

— На… вот, один доллар. Пока хватит с тебя.

Глава 24. Ночь в сарайчике

Стемнело, появились комары. Михаль лежал в своем «логове», время от времени пробирался к двери и смотрел.

Зашли в дом «геологи» — Курт крутится во дворе… Исчез Курт — топает к сарайчику дед Макар, доить козу… Назад в тайник, под сено!..

Зацыркало молоко в пустой подойник. Коза, видимо, слышала, что в сарайчике чужой и не хотела стоять.

— Да не вертись ты, — говорил дед. — Чужих слышишь, не нравятся гости… Они и мне не нравятся. Но что тут поделаешь — деньги дают? Дают. Вот куплю тебе хлеба, муки… Козленок твоему тоже. На пенсию не проживешь… А гости уедут быстро, не пугайся… Найдут, что им нужно, и уедут…

Вышел дед — и снова шаги, на этот раз «геологи». Начали стелить постели. Включили фонарик. В сарае посветлело. Михаль напрягся. В любой момент он готов был броситься в приоткрытую дверь — туда, в темноту, где двор и свобода…

Послышался шлепок ладони по щеке.

— Комары проклятая! Спать не дадут… Михаль угадал голос Севы.

— Иди в машину, — отозвался лысый.

— Нет, тут хоть вытянуться можно. Проживем как-нибудь.

— Я не наелся, — сказал лысый. — Одна рыба и рыба у этого деда.

— Консервы открой.

По сарайчику поплыл запах килек в томате. У голодного Михаля потекли слюнки. Ел лысый долго, чмокал, высасывал остатки пищи из зубов… Наевшись, бросил прямо на ток пустую жестянку.

— Живем, как собаки, — проворчал Сева, — ни поспать, ни поесть по-человечески… Только мотаемся между Минском и этими Поплавами, чтоб им провалиться!

Лысый засмеялся:

— Ничего, потерпи! Откопаем золото, махнем сразу в Польшу, оттуда — по всей Европе… Там и выспимся, и наедимся, и нагуляемся.

— А Пауку?

— Пауку? Зачем ему золото, деньги — инвалиду-то? Да и что с него толку? Мы тянем всю черную работу, даже малую вон отыскали с талером… А Паук сидит себе в Минске в тепле, в добре.

Сева возразил:

— Неправда — он, небось, больше нас разбирается во всем этом деле. Умный, бестия.

— А что нам с его ума? — начал горячиться лысый. — Умный… И я был бы умен, кабы столько книг прочитал. Крутит он что-то, Паук этот! Почему он не показывает нам копию бересты? Может, талеры тут ни при чем, а вся разгадка в бересте.

— Ему лучше знать.

— Сева, послушай: не нравится мне все это! Зачем нам Паук? Копию бересты мы можем найти и без него. Этот Куцый, дедов внук, сказал, что копии есть даже здесь, в Поплавах, в школе. Может, никаких трех талеров вовсе не существует? Уже второй месяц ищем и никакого толку. Давай просто попробуем сами, без указов Паука?

— Попробовать можно, — согласился Сева.

— И еще: давай пока не говорить Пауку о малой с талером. Достанем бересту, съездим в Минск, найдем малую…

«Это они про Оксану!» — Вздрогнул Михаль в своем укрытии.

— А как ты ее найдешь, малую эту?

— Легко, через деда. Он знает ее бабушку, сходит, попросит адрес.

— Малая, она шустрая, — сказал Сева. — А если не захочет отдать?

— Прежде попробуем добром — вежливо попросим, ​​предложим деньги. Не получится — что ж, тем хуже для нее…

— Э-э, погоди! — встревожился Сева. — Такого уговора не было!

— Да не бойся. Я сам достану этот талер, — сказал лысый. Михаль боялся даже пошевелиться. Сеть намяла бока, комары обкусали лицо, руки, плечи… Когда уж они наговорятся, захотят спать?

— А что с сорванцами делать? — спросил вдруг Сева и засмеялся.

— Может, действительно взять их в помощники? Конкуренты, тоже золото ищут!

— Вот пусть сами и ищут. Нам же лучше — нашу работу делают.

— Зря ты так, малым везет… А что, если, допустим, найдут раньше нас третью монету?

— На здоровье. Найдут, запишут в тетрадь. Мы узнаем через Курта, покажем им долларов пять — десять, они нам эту монету в зубах принесут. А не принесут… а-а! — зевнул лысый, — придется немного напугать… Река близко, несчастные случаи бывают каждое лето. Лодка может опрокинуться, и в водоворот может затянуть…

Сева опять испугался:

— Ты меня в это не впутывай! Если что — не знаю ни тебя, ни Паука, сразу смываюсь!

— Сказал же, я беру все на себя… А-а-а! — лысый снова зевнул.

Оба замолчали. Через какое-то время Сева захрапел. Лысый крутился, шепотом проклиная комаров. Наконец к храпу присоединилось тонкое посвистывание носом. За стеной шумела соломой, вздыхала, словно человек, коза.

Михаль ползком добрался до двери, оглянулся. «Геологи» спали. Он тихонько приоткрыл дверь, выскочил на светлый от ясного месяца двор и со всех ног бросился домой.

Глава 25. «Конкуренты»

В доме горел свет. Никто не спал: отец, мать и даже младший брат Михаля сидели в веранде, ждали. Брат клюв носом. Мать бросилась к Михалю:

— Ты знаешь, который час?

Откуда он мог знать? Михаль пожал плечами, стараясь выдержать невинный вид.

— Где ты ходишь? Мы здесь Бог знает что передумали!

— На рыбу ходил…

— Я была у Дмитрия, была у Чэся! Они спят уже, сказали, не видели тебя!

«Вот дураки, не могли придумать что-то…»

— Я нашел… хорошее место, — сказал Михаль. — Не хотел делиться с ними, один решил…

— И где рыба?

— Не клевало.

— Тебе трудно было хоть предупредить?

Отец поднялся с табуретки, зевнул:

— Ладно, не пеняй уже так на него, мать. Пришел — и хорошо.

— Тебе все хорошо! Сам и распустил его…

Мать, однако, немного остыла. Покачала пальцем:

— Последний раз!

Михаль быстренько разделся, упал в удобную постель. Даже есть не хотелось… Заснул как убитый.

Назавтра с утра ребята встретились у речки. В шалаш не полезли — стояла такая погодка, что грех было пропускать солнце. Раздевшись, лежали на спинах на песке, загорали.

Сегодня был день Михаля.

— Тогда Сева спрашивает, — рассказывал он, невольно преувеличивая опасность, которая вчера висела над ним: — «А с сорванцами что делать?» А лысый достает нож… большой такой нож, с блестящим лезвием, длинным, острым…

— Как ты мог увидеть нож? — перебил Чэсь.

— Значит, увидел! Не верите — могу не рассказывать.

— Да верим, верим! Что дальше?

Михаль помолчал, вспоминая. Версию с ножом развивать не стал:

— Ладно, не важно… Главное, теперь знаем: это такие же геологи, как мы — бой-скауты. Ищут они сокровище. Дед Макар с внуком — из одной с ними компании, а главный у них — некий Паук. Знают они мало, этот Паук не показал им даже бересту. Согласия между ними нет. «Геологи» только и мечтают найти золото и, ни с кем не делясь, «сделать ноги» за границу.

Дмитрок улыбнулся:

— Прежде чем найти золото, им нужно найти три монеты. А монеты все — у нас.

— Ну, во-первых, пока не все, а только две. Во-вторых, они, «геологи», на все пойдут, даже на преступление, чтобы раздобыть Оксанин талер. Помните, она рассказывала про Червень? Ее надо предупредить, и я сам возьмусь за это. Чэсь поднялся на ноги и сказал быстро:

— Нет, я возьмусь за это!

Михаль насмешливо уставился на него:

— И как ты собираешься это делать? Ты что, знаешь ее адрес или номер телефона?

— А ты знаешь?

— Для меня проще простого узнать. Пойду к бабушке и спрошу. Свои люди. А ты сможешь пойти и спросить? Да она, смотри, тебя еще на порог не пустит, напомнит, как «ты внучку топил тем летом!»

Чэсь, обиженный, не ответил.

— А что с Куртом? — напомнил Дмитрок. — Надо, видимо, уничтожить тетрадь…

— Наоборот! — Михаль поделился с друзьями планом, который пришел ему в голову еще тогда, ночью, когда он прятался в сарайчик под сеном: — Не только не уничтожим, а будем делать записи каждый день и класть тетрадь на самое заметное место! Поняли? Мы же можем писать разную чушь и так их запутаем, что они не рады будут ни этому тетради, ни своему информатору — Курту!

— Действительно…

— Здорово придумано! — вынужден был похвалить и Чэсь, забыв обиду. — Например, запишем: «Клад лежит на кладбище под дубом». Курт прочитает…

— Нет, — вмешался Дмитрок, — лучше запишем: «Клад на дне Березины, в глубоком омуте…»

Михаль остановил их фантазии:

— Хорошо. Значит, завтра с утра я еду в город. Заодно спрошу у Оксаны, почему она так долго задерживается. Вы крутитесь у «геологов» и в Курта на глазах, купайтесь, ловите рыбу — как обычно… Только никуда не суйтесь сами, без меня, старайтесь не говорить с ними, чтобы даже случайно не проболтаться…

Михаль нарочно кое-что из вчерашнего от друзей утаил. В городе, после звонка Оксане, он собрался сходить в краеведческий музей и любыми правдами и неправдами испросить разрешения, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на копию бересты. Из головы не шли слова лысого, которые тот повторил аж дважды: «Может, талеры тут ни при чем?» И второй раз: «Да, может, никаких трех монет вовсе не существует?»

Михалю казалось, что главное в этой истории не столько монеты, сколько таинственная береста, на которой крестик и латинское слово «CLAD»… Чтобы хоть разок взглянуть на эту копию бересты, подержать в руках! Музей на ремонте — ну и что? Там же не одни рабочие. Должны быть и сотрудники, надо же кому-то хотя бы стеречь экспонаты.

Глава 26. «Самостоятельность» Дмитрока и Чэся

Вечером Михаль забежал к Оксаниной бабушки. Поздоровался, остановился на пороге, совершенно не зная, что придумать. Не придумал лучшего, как притворно удивиться:

— Разве Оксана еще не приехала?

— Нету, Михалка, — ни самой, ни письма, ни весточки! И почему она не едет, ведь уже лето давно!

— А вы напишите ей, спросите.

— Пока то письмо дойдет… — Вот если бы позвонить, — бабушка посмотрела на Михаля с надеждой. — Но ведь это в город надо ехать и заказывать, а с меня такая «заказчица»…

Вот так! Все само собой сделалось. Теперь не нужно ломать голову, можно сказать родителям правду. Сказать, баба Анна попросила, чтобы он съездил в город и позвонил Оксане.

Вскоре в Михалевом кармане лежала бумажка с шестью цифрами.

— Ох, спасибо тебе, внучек, — сделай ты мне такую ​​работу… Только он собрался выходить, как в веранде раздались тяжелые шаги. В дом заглянул дед Макар. Не ожидал увидеть здесь Михаля, неприязненно бросил на него взгляд.

Михалю захотелось сказать деду что-то едкое. Но, как назло, ничего не пришло на ум. Злясь на себя, вынужден был распрощаться.

— Я к тебе, Анна, с такой просьбой… — услышал он, когда закрывал за собой дверь.

Адрес пришел брать… Вот удивится баба Анна!..

Назавтра утренним автобусом Михаль отправился в город.

Без своего командира парням нечего было делать. Да еще погода испортилась: пасмурно, ни позагорать, ни искупаться. Прошлись туда-сюда по улице. Постояли возле пустой школы. На дверях — замок. От колодца идет с ведром воды школьная уборщица тетя Нина.

Чэсь толкнул Дмитрока в сторону, прошептал:

— А давай попросим ключ от шкафа? И еще раз хорошо там покопаемся.

— Михаль сказал, ничего без него не делать.

— Да что за командир Михаль? В конце концов, я, а не он, нашел монету. Он и так слишком много на себя берет, везде успеть хочет… А мы? Тетя Нина! — крикнул Чэсь. — Вы не откроете нам школу?

— Школу? — уборщица остановилась. — Зачем вам? Тоже придумали… Марш отсюда, играйте! То вас насильно в школу не загонишь, а то среди лета придумали…

Еще побродили по улицам. Спустились к реке.

— Когда знаешь, что этот Курт сюда лазит, — сказал Чэсь, указывая на скрытый в чаще шалаш, — то самому неохота в него влезать.

И действительно, в шалаше было темновато, сыро, как-то неуютно.

Чэсь был сердитый сегодня. Его словно все время подмывало доказать и себе, и Дмитроку, что они равны с Михалем, у них такие же права на поиски клада, как и у него. Подумаешь, забрался в сарайчик, подслушал «геологов»! Просто повезло.

Чэсь развернул тетрадь, взял карандаш, задумался.

— А Михаль сказал…

— Да что ты с этим Михалем! Я сам себе Михаль! — и написал: «раздобыть копию бересты, которая находится в шкафу, который стоит в углу школьного коридора».

Чтобы Чэсь знал, какой вред эта запись принесет всей компании, он, конечно, сейчас не улыбался бы так довольно:

— Пусть поищет!

Все, больше нечего было делать. Времени много — а толку?

— Пойдем пообедаем, а там видно будет, — сказал Чэсь.

Только Дмитрок вошел в свой ​​двор, как сзади послышался свист. Летит Чэсь:

— Учительница приехала! Не будем тратить время, позже пообедаем — вдруг она опять куда-то исчезнет?

Глава 27. Учительница

Худенькая, ростом не выше парней, учительница была совсем не похожа на деревенскую пенсионерку. В синем спортивном костюме, в кедах, на голове — прическа-завивка. Только морщинистая шея, узловатые натруженные пальцы, да еще беловатые, будто уставшие глаза, что вопросительно-строго уставились на парней, выдавали, сколько этой женщине на самом деле лет.

В меньшей доме, где стояли на пороге ребята, было чисто, светло и пахло почему-то больницей. Завешенная занавесками печь, побеленные стены, выскобленный пол. Из мебели-только тумбочка, стол около широкого окна и три табуретки. Над столом — два черно-белые портреты, Ленина и Машерова.

Не приглашая ребят, учительница присела сама, подперла голову кулачками.

— Я слушаю вас, — сказала строгим и вместе с тем приятным, как умеют только учителя, голосом.

Чэсю вдруг показалось, что его вызывали к доске, а он совсем не знает урока. Тряхнул головой, чтобы прогнать эту иллюзию, набрался решимости:

— Нам сказали… вы можете помочь по истории…

Учительница удивленно захлопала в ладоши:

— Я? По истории? Вот действительно история… Десять лет никому не нужно было — а тут… А в школе вам не могут помочь по истории?

— Там только шкаф, — почему-то виновато сказал Чэсь. — А в шкафу — тонкая папка.

— Значит, дожили. «Перестроились». Теперь и Ирина Леонидовна понадобилось. Конечно, при Ирине Леонидовне был не шкаф с папочкой, а такой краеведческий уголок, что даже из Минска люди приезжали, хвалили… Конечно, сейчас вам нужно к Ирине Леонидовне!

— А где живет эта Ирина Леонидовна? — ляпнул вдруг Дмитрок.

Чэсь аж закашлялся. Учительница сузила глаза:

— Не поняла.

Дмитрок наивно повторил:

— Ну, эта Ирина Леонидовна, о которой вы все время упоминаете, где она живет?

— Ирина Леонидовна — это я, — ледяным голосом ответила учительница.

Так все испортить! У Чэся чесались кулаки. Сейчас ему хотелось только одного: поскорее выйти на улицу и сорвать злость на Дмитроке.

А тот, как ни в чем не бывало, вежливо поправился:

— Простите, Ирина Леонидовна. Я не местный и не знаю здешних учителей.

Ребята собрались выходить.

— Подождите, — смягчилась учительница. — Вы даже не сказали, что вы хотели.

— Копию бересты, найденную при раскопках, — сказал Чэсь. И, спохватившись, добавил: — Не навсегда, только посмотреть!

— Так я и знала! — воскликнула учительница. — Историей у нас начинают интересоваться только тогда, когда из этого можно иметь какую-то выгоду, когда деньгами пахнет. И что за времена такие настали? Почти сорок лет я учила детей, а теперь, может, вы, молодые люди, объясните мне: что происходит в мире?

«Молодые люди» не знали. Они молча стояли у порога. Ирина Леонидовна поднялась, распахнула дверь в другую, большую половину дома:

— Прошу вас.

Ребята зашли и ахнули. Они как будто попали в музей.

Вдоль всей глухой стены тянулись полки, заставленные и заваленные самым разным добром. На одной полке — посуда из потемневшей глины, горшка, миски, кувшины, целые и разбитые, и даже просто черепки… На второй-камешки, маленькие и большие, гладко-круглые и притупленные, серые, белые, желтые, голубые, с сверкающими нитями на разломах… На третьей полке — сохнущие пучки различных цветов, трав, листьев… Теперь ребята поняли, откуда в доме этот запах больницы.

На весь простенок, от окна к окну, красовалась карта Беларуси. Все шесть областей были раскрашены каждая в свой цвет.

Учительница подошла к полке с книгами, вытащила между книг какую-то толстую тетрадь. Полистала ее, потом вдруг схватила за «корешок» и потрясла. Из тетради вылетел лист бумаги и, медленно кружась, начал опускаться на пол. Учительница ловко подхватила его еще в воздухе.

— Вот ваша копия бересты. Возьмите. И не думайте плохого об Ирине Леонидовне…

Неужели все так просто? Чэсь осторожно, словно лист мог рассыпаться, взял его и сразу впился в него глазами:

— Что вы, как можно, — пробормотал он, не скрывая радости. — Так мы пошли… пошли, Дмитрок!

Он пятился к двери и тянул за собой друга. Но Дмитрок неожиданно проявил самостоятельность:

— Подожди, отпусти меня. Большое спасибо вам, Ирина Леонидовна, — вежливо сказал он. — Вы нас так выручили!

— Ничего, мне не жалко. Вы хорошо знаете эту историю с талерами и с факелом?

— Знаем, знаем… Пошли, Дмитрок!

— Тогда вы должны знать и то, — спокойно продолжала учительница, не замечая Чэсевого нетерпения, — что, чтобы отыскать этот самый «клад», нужны все три монеты. Без них копия бересты — обычная бумажка, не более…

— Мы знаем, Ирина Леонидовна! Пошли, Дмитрок!

— Да подожди ты. Скажите, Ирина Леонидовна, как к вам попала эта копия?

— Это вас не касается, — в голосе учительницы внезапно снова появились холодные нотки.

— Простите, — попятился Дмитрок.

— А впрочем… — Ирина Леонидовна прикрыла на миг ладонью глаза, словно вспоминая что-то очень давнее. — Впрочем, большой тайны тут нет. Ко мне почему-то редко кто заходит, и раз вы пришли и интересуетесь этим… До войны у меня был близкий друг. Мы вместе учились в педагогическом техникуме. После переписывались… Я работала здесь, учитель, а он — в Минском архивном музее. От него я и услышала историю с талерами, от него получила копию бересты и описание, как выглядят две монеты…

Чэсь с Дмитрием в один голос воскликнули:

— Где? Где это описание?

— Все погибло во время войны, — ответила Ирина Леонидовна. — Школа горела… да и вообще — война! — Тут не до краеведения. Только эта копия и осталась.

— Однако у вас тут целый музей, — заметил Чэсь, указывая на полки.

— Все это собиралось после войны. Было время, была молодая, каждое лето с мужем отправлялись в путешествие, обошли всю Беларусь. Нет такого района, где бы мы не побывали. Вот, к примеру… — Ирина Леонидовна взяла с полки обычный серый камень, — вот прославленный микашевичский гранит. Кто бы мог подумать, что у нас целые залежи этого гранита? А сейчас пол-Европы его покупает, все Минское метро им выложено…

— Простите, — перебил Дмитрок, — вы сказали — с мужем? Это тот самый… ваш друг?

— Нет, не тот, — коротко ответила Ирина Леонидовна.

— Ваш друг… погиб?

— Хуже.

Ребята переглянулись.

— При немцах он не эвакуировался, — пояснила учительница. — Не успел. У него была уже семья, он вынужден был ее кормить. Работал в Минске. После войны его арестовали как врага народа и, кажется, приговорили к высшей мере… И я испугалась, так как была близко знакома с ним. Я уничтожила все письма от него, фотокарточки, на которых мы были вместе… А при Хрущеве его реабилитировали. Он был, оказывается, ни в чем не виноват. Вот тогда мне стало стыдно и больно, как никогда в жизни; я поняла, что побольше бы таких «врагов», то народу и друзей не надо…

Старая учительница провела парней двор.

— А можно еще один вопрос? — сказал Чэсь. — Почему вы не сдадите свои экспонаты в школу? Пусть бы все смотрели.

— Чтобы в скором времени от этих экспонатов остался один шкаф с запыленной тяжелой папкой? Здесь надежнее. Я ничего ни от кого не скрываю. Вот вы захотели, пришли-и получили, что вам нужно. И каждый так может.

Глава 28. В городе

В это самое время Михаль на городском почтамте разговаривал по телефону с Оксаной. Кабинка была изолирована. Михаль не боялся, говорил громко. Однако старался не растягивать, чтобы хватило денег, говорил почти «телеграфным стилем»:

— Оксана, привет, это не геологи, а твои «Червеньские знакомые», они знают твой адрес, берегись сама и береги талер! Бабушка тебя не дождется, когда приедешь? Когда, говорю, приедешь?

Ответ поразил его. Беззаботный, веселый голос:

— Михаль, передай бабушке, что приеду быстро, сразу, как Катя выздоровеет!

— При чем тут опять Катя? Ты разве доктор?

— Михаль, как ты можешь? Мы вместе с ней приедем.

Главное, не было времени ни обидеться, ни обдумать все это.

— Ты была в архиве?

— Пока нет. Только не сердись, все будет хорошо. Папа завтра едет в экспедицию, он написал записку в архив, меня пустят туда. А вы чем во что играете?

— Оксана! — закричал Михаль. — Что ты говоришь, какие игры! Я нарочно звоню, чтобы предупредить тебя: берегись! Обещай, что не будешь держать при себе монету!

— Хорошо, не волнуйся. Папа завтра уедет, и я буду жить у Кати, пока она выздоровеет. Потом ее отец привезет нас машиной в Поплавы.

Одно только недоумение было на душе после этого разговора. Опять какая-то Катя!.. И Оксана — веселится, словно ребенок, словно не понимает ничего…

Вместе с тем Михаль не мог не признать, как значительна роль Оксаны во всей этой истории. Девочка должна сделать больше, чем они все вместе взятые: как-то раздобыть и привезти сюда два талера и копию бересты.

Михаль вышел из почтамта. Так и не прояснилось. Пасмурно, над городом низкие тучи, даже, кажется, понемногу начинает накрапывать дождик. Нужно быстрее решать все дела и возвращаться домой. Михаль сориентировался, в какой стороне улица, на которой располагается краеведческий музей. Дмитрок говорил, что недалеко от почтамта. Город небольшой, здесь почти все «важные» здания лепятся возле центральной площади. Нет, лучше не тратить зря времени, нужно спросить у кого-то.

Рядом, на скамейке у автобусной остановки, сидели какие-то мужчины. Громко разговаривали, курили… К таким лучше не подходить. На другой стороне площади был голубой киоск «Мороженое». Лучше спросить киоскершу.

Михаль пересек круглую мощеную площадь, и когда приблизился к киоску, увидел возле него мальчика и девочку примерно своих лет. Они покупали мороженое. Девочка была похожа на Оксану, только черноволосая, в синем платьице, с белой косынкой на голове. Высокий мальчик — в поношенном трико, обвисшем на коленях, в стоптанных кедах на босу ногу. Он неприязненно через плечо взглянул на Михаля.

Это были местные, городские дети (по-домашнему одеты — значит, живут неподалеку), поэтому Михаль и обратился к ним «по-городскому» — по-русски:

— Скажите, как пройти к краеведческому музею?

Мальчик облизал брикет мороженого, еще раз неприязненно оглядел Михаля.

— Вярніся назад да паштамта, завярні за вугал, — сказал он, — убачыш шпіль. Там твой музей. Толькі цяпер ён на рамонце.[1]

У Михаля вплоть отвисла челюсть. Во все глаза он смотрел на мальчика. Городские, а говорят чисто по-белорусски — это никак не укладывалось в голове…

— Табе паўтарыць?[2] — отставив руку с мороженым, так как с него капало, спросил мальчик.

Девочка засмеялась:

— Яму, відаць, перакладчык патрэбен![3] Вернись на ту сторону, за углом увидишь шпиль — пику такую. Там музей.

Облизывая мороженое, они пошли, как ни в чем не бывало, по улице. Даже не оглянулись на Михаля. А потому хотелось побежать за ними следом, познакомиться, расспросить… Кто они, где учатся?..

Но одумался: зачем? Пусть так и остаются незнакомыми. Что в этом, наконец, удивительного? Раз люди живут в Беларуси, значит, и разговаривают по-белорусски. А разве он, Михаль, или Чэсь в школе на уроках не отвечают на чисто белорусском языке? Отвечают. И никто этому не удивляется. Вот только на улице, вне стен школы… «Рэбята, зачэм драцца?..» «Чэсь, хадзі сюда, раскажу адну вешч»… Ужасно! Оксана минская, а и то разговаривает чище их, считай, деревенских.

«Приедет Оксана, предстоит договориться разговаривать так, как эти городские дети — на чистом родном языке» — подумал Михаль.

Он даже не подозревал, что позже именно этот эпизод станет главным для разгадки истории с талерами.

Глава 29. Участковый

Краеведческий музей, одноэтажное здание из красного кирпича, был весь оплетен лесами. На дверях табличка «Ремонт» и большой замок. Ни на лесах, ни вокруг не было ни одного человека. Михаль, удивленный, пошел в обход здания. Под ногами хрупал битый кирпич, осколки стекла, затвердевшие цемент и известь. И тут никого. Заросли крапивы и татарника, рядом — следы человеческих нечистот. Михаль брезгливо поморщился.

Вышел из-за угла, с другой стороны музея… и вдруг остолбенел, а потом скорее назад, за угол. У крыльца стояла темно-синяя машина «геологов». Лысый с Севой прогуливались рядом, задрав головы, рассматривали леса.

— С такими музеями, — услышал Михаль голос Севы, — нечего удивляться, что двести лет золото найти не могут!

— Да, этот ремонт надолго, — подтвердил лысый.

Сердце у Михала забарабанила, как и тогда, в сарайчике. А что, если они сейчас вздумают также пойти в обход? Куда бежать? Сзади высокий забор, слева глухая стена, впереди — улица, сразу увидят, догонят… «Несчастные случаи каждый год бывают!» — Вспомнил он слова лысого и похолодел.

Но у «геологов», видимо, не было времени.

— Поехали! — сказал лысый. — Теперь только школа остается.

— Школа. А не получится — потрясем Паука!

Хлопнула дверца машины, заурчал мотор. Поехали. Михаль вытер со лба холодный пот. «Что же мне так везет на встречи с ними? Хотя что: одно дело делаем, одно и то ищем, по одним местам ходим…»

Когда Михаль рейсовым автобусом вернулся в Поплавы, пошел мелкий дождь. Все небо было затянуто тучами, серое, без просвета. Михаль забежал к бабушке Анне, передал, что Оксана скоро приедет. Самому не терпелось встретиться с ребятами, рассказать последние новости. Но дождь усилился, полив как из ведра. Лужи пенились пузырьками, не лопались, — верный признак, что ненастье надолго.

Так Михаль никуда и не ушел. Просидел весь вечер дома, читал, смотрел телевизор. А на следующее утро, часов в восемь, его разбудил чужой мужской голос на кухне и стук тяжелых сапог о половицы. Отец на работе — кто это может быть? Михаль вскочил, поспешно оделся. Только успел зашнуровать кроссовки, как дверь открылась, вошел участковый в форме, а следом — встревоженная испуганная мать.

— А, не спишь? — сказал участковый, грузный седой дядька. Присел на табурет, уставился в Михала: — Где был сегодня ночью?

— Спал. А что?

«Дед Макар донес о «телевизоре»!» — мелькнула мысль.

— Спал он, правда! — заступилась мать. — Я могу подтвердить!

— А друзья твои?

— Какие друзья?

— Не прикидывайся — я задаю вопросы! — повысил голос участковый. — Чэсь и этот городской, Дмитрок. Что они ночью делали?

Михаль, который прежде не на шутку испугался, осмелел. Да какое он имеет право? Мать стоит, а он уселся здесь. Голос еще повышает…

— Идите спросите у них, — смело поднял он глаза. — А я их не видел с позавчерашнего дня. Я в город ездил, любой может подтвердить.

Участковый поднялся:

— Идем со мной.

— Что же это делается? — засуетилась мать. — Куда вы его? Я не пущу!

— Не бойтесь, сидите дома. А его заберу, — твердо сказал участковый. — Мне нужно провести один эксперимент.

Мать накинула куртку и выскочила вслед за ними.

Глава 30. Эксперимент следователя

Ночью дождь закончился. Теперь пахло утренней свежестью. Платы, трава, деревья — все было мокрое. Песок приставал к подошвам. Но Михалю было не до этого. Куда его ведут, как преступника? И мать, бедная, сзади… Хорошо, хоть улица пуста.

Зато возле школы уже стояли несколько человек. Михаль еще издали узнал Чэся, Дмитрока, Чэсеву матери, уборщицу тетю Нину…

— В школу лазил ночью? — тихо спросил участковый.

Вот оно что! Теперь Михалю все было ясно. «Но пока ни слова, молчи!» — Приказал он себе.

— Думайте что хотите.

Перед участковым все расступились. Утих гомон. Михалева мать поздоровалась, ей ответили все, кроме Чэся с Дмитрием. Те боялись оторвать от земли глаза.

Участковый огляделся:

— Эх, наследили!.. Просил же и близко к стене не подходить. Сейчас следов не найдешь.

— А никаких следов и не было, — сказал отец Дмитрока, которого Михаль сразу и не заметил. Такой же, как и сын, чистенький, аккуратный. В костюме с галстуком, в очках, с бородкой, стоит себе сбоку, будто его ничего не касается. — Какие следы могут быть после такого дождя?

Участковый искоса на него взглянул.

— Я вас тут всех собрал, — сказал участковый, — чтобы сообщить следующее. Сегодня утром уборщица, вот эта тетя Нина, что среди нас находится, заявила мне, что ночью кто-то лазил в школу. Вон через то окошко, над дверью, — участковый показал на окошко на высоте метра два с половиной от крыльца. — Стекло, сразу видно, вытаскивали. Пока неизвестно, что украли в школе. Вот сейчас это и выясним.

— В поселке полно детей, — и снова вмешался отец Дмитрия. — Почему вы подозреваете наших?

— Вы, гражданин, как я посмотрю, очень нетерпеливый. Всему свое время. Нина, — обратился участковый к уборщице, — расскажи, что было вчера?

— А что вчера? Иду, несу ведро с водой. А они стоят около школы, вот эти, Чэсь и… не знаю, как зовут, и говорят: «Откройте нам школу».

— А вы?

— Накричала на них. То, говорю, насильно не загонишь, а то летом школу вам нужно…

Михаля аж трясло от злости. Говорил же, просил — не суйтесь сами никуда!..

— Ах ты, гад, — Чэсева мать дернула сына за ухо. — А я было тебе поверила! Ты же был весь вечер дома — когда же ты успел?

— Не лазил я никуда, — угрюмо сказал Чэсь, потирая ухо. — Про школу спрашивал у тети Нины, но не лазил.

— Я своему сыну верю, — сказал отец Дмитрока, — и готов поклясться, что он ни вечером, ни ночью не отходил ни на минуту. И вообще: мой сын — и какое-то стекло, какая-то кража… Такое в принципе невозможно!

— И я готова за своего поклясться, — проговорила Михалева мать.

— Родители не могут быть свидетелями, — строго заметил участковый. — Сейчас я вам кое-что покажу, и вы сами убедитесь… Замок на дверях целый? — участковый поднялся на школьный крыльцо и потрогал замок. — Целый. Окна целы? Целые. Вопрос: если бы взрослый человек захотел проникнуть в школу? Конечно, он прежде всего попытался сделать это через двери и окна.

— Логика! — хмыкнул Чэсев отец. — Дети также могли бы пытаться через окна и двери.

— Вы напрасно, гражданин, веселитесь. Еще неизвестно, что там в школе украли. Итак, малому взломать такой замок просто не под силу, это первое. Второе — окна высокие, широкие, стекла большие. Не каждый взрослый такое стекло вытянет и удержит в руках, не покалечившись. А еще обратно поставить нужно… Дальше — смотрите: я мужчина высокий, а и то чуть-чуть дотягиваюсь до края, — участковый приподнялся на дыбы и действительно только тронулся кончиками пальцев рамы окошко, через которое, как он старался доказать, лазили в школу. — Я уже не говорю, что взрослый в такое узкое окно просто физически не сможет протиснуться.

— А как, по-вашему, дотянулись до него дети? — иронично спросил отец Дмитрока. — Лестницу принесли? Или подпрыгивали так высоко?

— Не лестницу. Делается это так, — сказал участковый. — А ну вы, трое, идите сюда.

Михаль, Чэсь и Дмитрок подошли.

— Так, ты, Михаль, самый больший, — нагнись. Упирайся руками в косяк. Чэсь, вытри хорошо ноги, насухо… вот так. Влезай на балясины, становись ему на спину. Ты, — ​​к Дмитроку, — вытер ноги? Видишь, сам догадался… Опять-таки давай на балясины, на спину Чэсю… Вот так… Ну?

Верхний, Дмитрок, оказался как раз на уровне окошка.

— Слезай, — скомандовал участковый.

Он высадил Дмитрия, Чэсь спрыгнул сам, Михаль выпрямился. Участковый, вытирая ладони, удовлетворено, победителем поглядывал на всех.

— Эта египетская пирамида еще ни о чем не говорит! — заявил отец Дмитрока. — Мы даже не знаем, в чем провинность наших детей? Даже в школу еще не зашли, а различные эксперименты здесь организуем…

— Тише, не надо горячиться. Нина, отпирай. Только осторожно, я зайду первый — там должны остаться следы.

Тетя Нина сняла замок, пропустила в коридорчик участкового.

— Темно, где тут выключатель… А, вот. Включилась свет. Из глубины, из коридора, пахнуло нежилым духом. Сбоку от двери, под, оконцем, стояли лестницы, заляпанные мелом, на полу лежали газеты.

— Это я белила потолок, — начала оправдываться тетя Нина, — не успела убрать…

Участковый огляделся.

— Действительно, в этой грязи слон мог бы пройти, и тот следов не оставил бы… Короче, ясно, — участковый посмотрел на ребят. — Тот, кто лез, повис на руках и спрыгнул на пол, а когда выбирался назад, подтянул под подоконник лестницу. Нина, проверьте, целы ли замки в кабинетах.

Уборщица пошла по коридору, дергая за ручки дверей классных комнат. Все двери были заперты. Участковый шел следом. В конце коридора, где стояла шкаф, тетя Нина ахнула:

— Вот, сюда!

Стекло в одной из половинок дверей шкафа-«музея» было выбито, видно, ударом ноги.

— Да! — участковый быстренько подбежал к шкафу, под башмаками захрустели осколки. — Сейчас будем составлять протокол! Нина, что здесь было, в этой шкафу? И что пропало?

Тетя Нина заглянула через дыру:

— Да, кажется, ничего… Вся макулатура на месте.

— Какая макулатура?

— Такая. Посмотрите сами. Здесь разная непотребщина лежит. Газеты отсюда беру, пол застилать… Ведро, швабру сюда ставлю, тряпки прячу…

Теперь настала очередь смутиться участковому. Он снял фуражку, вытер ладонью лоб и виски:

— Ничего не понимаю.

— Кража века! — насмешливо сказал отец Дмитрока.

Чэсь с Михалем, которые стояли позади всех, переглянулись. Едва шевеля губами, Чэсь прошептал«Папки нету!» Михаль приложил к губам палец.

— Все, теперь вы отпускаете наших детей? — спросила Михалева мать.

— Пока нет. Михаль, объясни, почему все же вы сюда лазили? Что искали?

— Мне все это надоело! — вдруг громко заявил Михаль. — Еще раз вам повторяем, при своих родителях и при тете Нине: мы никуда не лазили!

— Ишь ты, надоело ему… Нет лазили — докажите. Я показал там, на крыльце, как вы это делали!

И Дмитрок, и Чэсь подались было вперед, но Михаль остановил их:

— Я сам. Видите вон то окно в конце коридора, за шкафом?

— Ну-ну, не забывай, с кем говоришь, — сделал замечание участковый. — Ну, вижу.

Михаль подошел к окну:

— Тогда скажите, зачем нам рисковать, карабкаться друг другу на плечи, в темноте, в дождь, когда мы в любое время и очень легко могли бы залезть в коридор вот через это окно? Оно низко от земли, широкое. Смотрите, здесь нет шпингалетов. Достаточно пальцем толкнуть это окно с улицы — и оно раскроется настежь!

— Правда, оно легко открывается, — виновато подтвердила тетя Нина. — Сколько раз просила директора: сделайте вы этот шпингалет…

Участковому, под насмешливыми взглядами родителей, вновь пришлось снять фуражку и вытереть лоб. Дмитрок и Чэсь с гордостью смотрели на Михаля, своего командира.

— Подождите, тогда выходит…

— Выходит, в школу лазили чужие, кто не знал про окно, — закончил за участкового отец Дмитрока.

— Может, знаете кто?

— Не знаю. А может, вы знаете, когда наконец закончится этот «следственный эксперимент»? Наши дети здесь ни при чем, это доказано ими самими.

— Хорошо, — сдался участковый. — Хотя тут и хулиганство в наличии: разбитое стекло. Но раз ничего не украли, протокол составлять не буду. Вам, — повернулся он к тете Нине, — сегодня же договориться с директором, вставить шпингалеты, закрыть окошко над входом, заодно найти деньги на стекло в двери этого шкафа. Вам, — к ребятам, — делаю пока устное предупреждение!

Все трое вскочили:

— Почему?

— За что?

— Дыма без огня не бывает, — загадочно ответил участковый. — Теперь придется смотреть за вами пристальнее. То же самое предлагаю делать и гражданам отцам.

Глава 31. Что мы имеем?

Последние слова участкового наиболее пришлись по душе Чэсевой матери.

— Все, отгулялся, — заявила она дома сыну. — Теперь забудь об улице, будешь сидеть у меня как мышь под веником.

— Мама, ты же все слышала! Я никуда не лазил!

— Ну и что, что не лазил? За тобой не пропадет: еще успеешь и залезть. Вон ведро, носи воду и поливай гряды…

— Какие гряды? Вчера только дождь был!

— Тогда собирай из картофеля жуков колорадских.

Так Чэсь и не вышел в тот день играть. Не было его и на другой день, с утра.

Михаль со Дмитроком проверили шалаш, не подтек в случае дождя. Потом взяли удочки, разулись. Сидели на обрывистом берегу, свесив ноги. Хорошо, тепло…

У Михаля давно прошла вся злость на друзей. Он рассказал Дмитроку, как съездил в город, умолчав только о городских мальчике с девочкой, которые так свободно, так красиво разговаривали на родном языке.

— Я сразу понял, чьих это рук работа, — сказал Михаль. — Когда увидел, что участковый ведет меня к школе, так и стукнуло в голову — лысый сказал: «Сейчас только школа остается». Но вам почему не сиделось? — спросил он. — Я же предупреждал: ничего не делайте сами!

Дмитрок вздохнул виновато:

— Ты еще не все знаешь… Мы записали в тетрадь: «Копия бересты находится шкафу, что стоит в школьном коридоре». Курт, конечно, прочитал — и вот…

— Молодцы! С вами только сокровища искать.

— Почему — кое-что и мы раздобыли.

— Например?

— Копию бересты.

У Михаля чуть удилище не выпала из рук:

— Ну, молчун! Где, как?

— У старой учительницы, Ирины Леонидовны.

— И где копия?

— Всё у Чэся: и талер, и береста. Да мы пробовали уже — никак, ничего не понять. Нужно три монеты.

Михаль, однако, вмиг повеселел:

— Ну, это уже что-то… Чэся отпустит мать к вечеру или он сам уйдет… Тогда еще попробуем.

— Ага! — вспомнил Михаль. — Помнишь, вчера участковый сказал: «Докажите, что не вы лазили?» Почему ты собрался доказывать вместе с нами? Нам с Чэсем ясно было — мы знали об окне в коридоре. А ты?

— А я след видел.

— Какой след? Чей?

— Ну, когда вытирал ноги. Чтобы Чэсю на плечи залезть. Там при крыльце тряпка, она сдвинулась немного, а под ней — след огромного сапога.

— И что? Там столько людей топталась…

— Сапоги летом у вас только один человек носит, — важно сказал Дмитрок. — К тому же, над крыльцом — навес, значит, след остался с ночи…

— Дед Макар! — воскликнул Михаль и сразу напустился на Дмитрия: — И что из тебя все клещами надо вытаскивать! А если бы я не спросил, ты промолчал бы и про след, и о бересту?

— Не знаю, — пожал плечами Дмитрок. — Впрочем, еще не поздно — можно пойти и рассказать про след участковому.

— Ты серьезно?

— Почему нет? Тогда «сдадим» всех сразу: и деда с внуком, и «геологов» — никто нам больше не будет вредить.

— Послушай. Во-первых, само по себе это противно — «сдавать» кого бы то ни было… Во-вторых, ты, Дмитрок, человек городской, а здесь свои законы. Ты подумал, как после жить и смотреть этому деду Макару в глаза? А подумал ли ты, как собираешься рассказывать тому же участковому: о «геологах», что они здесь ищут, о талерах, бересте, сокровище…

Дмитрок виновато почесал затылок.

— Допустим, участковый нам поверит, — продолжал Михаль, — и всех их арестуют. Ну и что? В школе ничего не пропало, а более за ними никакого преступления нет! Составят протокол и отпустят. А мы таких врагов наживем, что мало не покажется…

— Тогда что делать? — спросил Дмитрок.

— Что делать? Ничего без Оксаны мы не сделаем… А когда она приедет и что там, в Минске, достанет — неизвестно, — Михаль вдруг широко улыбнулся: — Потому предлагаю — играть! Черт с ним, с этим сокровищем! Лето стоит! Будем играть в футбол, ловить рыбу, сходим в поход — не на одном кладе свет клином сошелся!

Часть третья. Неожиданный союзник

Глава 32. Звонок

Все складывалось просто прекрасно.

Послезавтра папа уезжает в экспедицию. Он позвонил в архивный музей, договорился с заведующим. Тот заверил, что Оксана может прийти в любое время, он подготовит для нее все необходимые бумаги и экспонаты.

Но главное, в Поплавы отпустить Катю! Правда, ненадолго. В июле они всей семьей собираются в Египет, в туристическое путешествие, но до июля еще далеко. И Катя это время может побыть в деревне, вместе с Оксаной. Вот здорово!

Хорошо даже то (хотя Оксане стыдно было признаться в этом), что Катя неожиданно заболела. В такую ​​жару у нее заложило горло, она сидела дома, пила разные лекарства и отвар из малины. Пока она выздоровеет, Оксана как раз успеет сходить в архив.

Поэтому девочка так легкомысленно отнеслась к телефонному разговору с Михалем, в котором он предупреждал о «геологах». Еще чего — она ​​бояться будет! «Геологи» далеко… Талер, однако, дома больше не держала, оставила у Кати.

Отец постепенно готовился к экспедиции. Он отпустил бороду — бородатому человеку меньше досаждают комары, и чтобы потом не тратить время на бритье. Рюкзак, стоявший в передней, с каждым днем ​​все больше «распухал». Один вид его — потерто-поношенный, выгоревший от солнца, в черных пятнах пропалин, будил представления о лесе и чистом поле, речке, палатке, ночном костре, восходе и закате солнца…

Оксана была благодарна отцу. В эти последние дни он не читал ей нотаций-как вести себя в Поплавах. И ни разу не спросил, как обстоят дела с «поиском клада».

Но Оксана еще не знала: благодаря отцу, они, «искатели клада», приобрели себе сильного союзника. Как-то, когда она играла с Катей, отец набрал номер телефона своего старого друга, учителя истории Бориса Григорьевича.

— Вот хорошо, что застал тебя, — сказал отец. — Борис Григорьевич, у меня две просьбы: легкая и тяжелая. С которой начинать?

— Давай с тяжелой, — засмеялся Борис Григорьевич.

— Где ты собрался отдыхать летом?

— На Гавайях! А если серьезно, с моими средствами придется это лето просидеть в городе. В лучшем случае выберусь на Минское море в Дрозды…

— А помнишь, раньше ты ли не каждое лето ездил в Поплавы?

— Давно это было. Молодой был, легкий на сборы.

— А ты возьми да вспомни молодость, — посоветовал отец. — Не хочешь пожить в Поплавах, хотя бы месяц?

— Как-то не думал об этом..

— А ты подумай. Места там замечательные, людей тамошних ты знаешь, и они тебя. Снял бы полхаты у какой-нибудь бабушки, больших денег на это не нужно, в Минске больше растратишься. Семьи у тебя нет, дачи тоже. А там ловил бы рыбу, пил парное молоко, просыпался с петухами…

— А что-надо подумать, — загорелся Борис Григорьевич. — Ты так расписываешь…

— Я почему, Борис Григорьевич, «расписываю»: дочь там будет, у бабушки. Ты же знаешь Оксану, она куда хочешь влезет… Но, на мое счастье, она вдруг заинтересовалась историей с талерами. Помнишь? Про сокровища французского офицера?

— Как не помнить? Сам искал некогда. А только пустое это. Нужно собрать вместе три монеты и копию бересты, а это невозможно.

— Знаю, — сказал отец, — но раз они интересуются — на здоровье. Они — это Оксана и еще три местных мальчика. Чем в какой вред лезть, пусть ищут, интересуются историей… Так вот, прошу тебя: поезжай, поживи месяц в Поплавах, присмотри за Оксаной. Поможешь им, подскажешь… Больше тебя об этой истории никто не знает.

— Подумаю, подумаю, — повторил Борис Григорьевич. — А какая вторая, легкая просьба?

— Ты когда-то дружил с заведующим архивного музея. Нельзя ли попросить его помочь Оксане? Она хочет там посмотреть различные документы, копии… Я, правда, недавно сам звонил ему, но перестраховаться никогда не лишне…

Борис Григорьевич вдруг перебил сухо:

— Эта «легкая» просьба, к сожалению, тяжелее первого. Мы не дружим уже лет пятнадцать. У меня не может быть ничего общего с человеком, который работает заведующим в архивном музее и вместе с тем не любит белорусской истории, не признает самобытности ее, позволяет себе насмешки о белорусском языке, называя его «скверными диалектом»!

— Вот как? — растерялся отец. — Я не знал, извини.

— А в Поплавы — поеду! — сказал Борис Григорьевич. — И буду помогать Оксане с ее друзьями, чем смогу. Обещаю.

Настал день прощаться с отцом. К дому подъехал старенький потертый «рафик», в котором сидели веселые, бородатые, как и отец, люди, с такими же огромными, выцветшими на солнце рюкзаками. Оксана с отцом еще раз проверила, отключен ли холодильник, телевизор, или не горит ли где свет, не капает ли из кранов вода…

По дороге Оксану отвезли к Кате. Теперь она поживет здесь, пока подруга не поправится.

— Вот тебе телефон, — сказал отец на прощание и протянул Оксане листок из блокнота. — Если что-то случится — позвони этому человеку.

— А кто это?

— Секрет, — улыбнулся отец. — Ты просто наберешь номер и скажешь: Оксана.

Глава 33. У Кати

— Тебе не рассказывал папа, как к нему попал талер?

— Нет, — ответила Катя. — Я и не спрашивала… Он в последние дни поздно приезжает домой. У них в фирме какие-то неприятности.

Катя, хорошенькая и смешная, похожая на куклу, с шеей, обвязанной толстым платком, лежит на диване под пледом. Рядом — столик с лекарствами и табурет, на котором светится экраном маленький переносной компьютер.

Девочки до боли в глазах наигрались в различные компьютерные игры. Надоело смотреть и мультфильмы на видеомагнитофоне.

— Давай выключим все, — предложила Оксана, — и зажжем лампу.

Так и сделали. За окном — изморозь сумерек. Пасмурно, дождливо. А в комнате — уютно светится лампа-ночник. Если пошевелиться, по углам и на потолке тоже шевелятся тени. Девочки одни. Только раз за вечер в комнату заглянула Катина мама, совсем молодая, как старшеклассница. Она была с завитыми мокрыми волосами и держала перед собой растопыренные пальцы — сушила лак на ногтях.

— А, играете? — только и спросила она. — Ну, играйте… Она вышла, а потом вспомнила что-то и вернулась снова:

— Как ты себя чувствуешь, Екатерина?

— Я совершенно здорова, мама!

— Температуру измерь.

— Только что вытащила градусник: тридцать шесть и восемь.

— Вот видишь, еще высокая. Нужно лежать…

Мама вышла, осторожно локтем прикрыв дверь. Катя почему-то вздохнула. Оксана присела к ней на диван.

Девочки прижались друг к другу и обе молчали. Оксана вспомнила папу: где он теперь? Наверное, еще в дороге. Мчится где-то по темной шоссе «рафик», стучат в стекло капли дождя… Потом она подумала о Кате. Катя богатая, красивая. У нее все есть. Родители ничего не жалеют для нее. Но все равно она часто бывает такая задумчивая, грустная. И что удивительно: Оксана никогда не завидовала ее богатству, никогда даже в мыслях не хотела поменяться с ней местами.

Оксана вспомнила вечер в Поплавах, когда отец рассказывал историю раненого французского офицера, дымился дымокур, а Чэсь такими странными глазами смотрел на нее… А на другой день угостил пчелином медом. Нет, все это интереснее, как-то теплее, живее самые красивых компьютерных игр.

— Завтра я вылечусь, — сказала Катя, словно угадав ее мысли, — и папа наконец отвезет нас к твоей бабушке. Скорее бы!

— Нет! — испугалась Оксана. — Завтра ты, пожалуйста, еще не вылечивайся! Я же ничего не успела, так и не сходила в архив… поболей еще денек?

— Хорошо, — покорно согласилась Катя.

В передней послышались голоса. Вскоре в комнату заглянул Катин папа. Сегодня он вернулся рано и был весел: видно, дела в фирме пошли на лад. Высокий, моложавый не по годам, с бородкой. Бородку он отпускал не для удобств походной жизни, как Оксанин отец, а для красоты.

— Бодрствуйте еще? — весело потирая руки, сказал он. — А почему это только лампа у вас? А «видик» почему не смотрите? А в компьютер почему не играете?

И, не дожидаясь ответа, присел на диван. Положил дочери на лоб ладонь:

— Как ты?

— Совершенно здорова.

Оксана нашла под пледом Катину ногу и сжала ее. Но подруга ничего не поняла.

— Так что — завтра можно везти вас? Я как раз свободен до обеда. Успею отвезти и вернуться.

— Нет, Игорь Валентинович! — возразила Оксана. — Катя еще слабая, пусть полежит денек… — и, пользуясь его хорошим настроением, попросила: — Игорь Валентинович, расскажите, как к вам попал талер? Тот, что вы Кате подарили?

— А, талер, — Игорь Валентинович наморщил лоб. — Этот талер еще с войны, остался после моего папы, а Катиного, значит, деда…

— Почему ты раньше не говорил ничего? — спросила Катя.

— Гм, раньше… поняла бы ли ты? Да я и сам вряд ли смог бы рассказать как следует… не принято было такое рассказывать, это могло бы тебе повредить. Дело в том, что дед во время войны жил в оккупированном немцами Минске. А уже одно это ставилось тогда в вину человеку. После войны его арестовали, как врага народа, и он погиб в лагерях. И хотя при Хрущеве его полностью реабилитировали, все одно — пятно семьи «врага народа»…

— А как к нему попал талер? — нетерпеливо спросила Оксана.

— Отец работал в архивном музее и украдкой выносил оттуда все, что мог, — чтобы не досталось немцам. Мать рассказывала — при обыске в нашей квартире нашли много ценных исторических документов и экспонатов. А этот талер каким-то чудом сохранился.

— Значит, он настоящий, — сказала Оксана. — Один из тех трех…

Игорь Валентинович внимательно посмотрел на нее, потом — на Катю.

— Да, один из тех трех, — подтвердил он. — Вас, вижу, заинтересовала история французского офицера, береста, сокровище и тому подобное? Так знайте, девочки, — это чушь. С этой историей разбирались ученые, целые экспедиции поисковые устраивали — не нашли.

Глава 34. Страница в дневнике

Катя смотрела в одну точку.

— Папа, а расскажи еще про деда? — тихо попросила она.

— Да что я сам помню? Я ни разу не видел своего отца. Когда его арестовали, мать была беременна мною. Единственное, что осталось… да я сейчас принесу…

Игорь Валентинович вышел и вернулся, держа в руке небольшую картонную коробочку.

— Вот, — он поставил шкатулку на диван возле Кати. — Посмотрите, только осторожно: бумаги старые, еще рассыплются в руках… А я пойду. Нужно сделать несколько важных звонков.

Сверху в коробочке лежали письма — в казенных, пожелтевших от времени конвертах. Отдельно — серая бумажка с отбитым на машинке текстом: справка о реабилитации. На самом дне — фотокарточка. Молодой человек, снятый во весь рост, в добротном плаще, шляпе, сдвинутой на затылок, лицо открытое, смелое, только в круглых, как у Кати, глазах что-то скучноватое.

Оксана распрямила бумажку, в которую была вложена фотокарточка. С другой стороны бумажка вся была исписана мельчайшим размытым почерком.

И вдруг слово «Поплавы» бросилось в глаза. И еще в одном месте. И какие-то даты сбоку, на полях…

— Катя, это же дневник! — воскликнула Оксана. — Страница из дневника!

Она поднесла письмо ближе к лампе.

— Почти ничего не разобрать, кроме отдельных слов…

— Читай, читай быстрее, — просила Катя.

— Так… «Первого августа сорок третьего года… немного картофеля. Куда деваться, разве до Арины, в Поплавы… Примет? И как добраться?» Далее неразборчиво. А вот, слушай!

«Третьего, девятый месяц… удалось талер… На выходе обыскивали, чудом не попался. Завтра попробую другой…»

«Одиннадцатого, девятый месяц. Архив закрыли… немцам не до музеев сейчас. Нет работы, голод. Поплавы?»

— Дальше!

— Дальше все размыто, — сказала Оксана. — Только последнюю строчку: «… фашисты свирепствуют. Вчера расстреляли… Скорее бы наши!» Ну, Катя, теперь все понятно. Один талер твой дед вынес, второй не успел — музей закрыли.

Оксана задумалась:

— Арина из Поплав… Михаль говорил, в Поплавах живет старая учительница — Ирина, кажется, Леонидовна… Арина и Ирина — одно имя?

Но Катя не слушала подругу.

— «Скорее бы наши», — повторила Катя последние слова из дневника. — А наши пришли… и забрали!

Глава 35. Заведующий архивному музея

На следующий день утром Оксана уже выходила из троллейбуса на остановке «Верхний город».

После ночного дождя распогодилось. Тротуар, журнальный киоск на углу, машины, стены и крыши домов — все виделось как-то ярко, контрастно — будто смотришь на это через чисто вымытое окно.

Девочка легко отыскала во дворах Верхнего города красивое, крытое красной черепицей здание архивного музея. Но главные двери были закрыты. Оксана обошла здание, с другой стороны увидела еще одни, маленькие двери. Смело вошла и оказалась в светлом длинном коридоре, заваленном пачками каких-то бумаг. Стояла тишина, никого нигде не было.

Лавируя среди этих пачек, Оксана прошла коридор, по лестнице поднялась наверх, и здесь, на первой же двери, увидела вывеску — «Заведующий».

Оксана постучала, открыла дверь.

В небольшом кабинете стояли шкаф, стол, три кресла. За столом сидел маленький, седенький человек и что-то писал, неуклюже, как делают дети, водя ручкой.

Увидев Оксану, человек пошевелился, словно хотел приподняться из вежливости. Но затем передумал.

— А, вы, наверное, Оксана? — быстро сказал он и сложил свои тонкие бескровные губы в некое подобие улыбки. — Да, мне звонили. Знаю, знаю я вашего отца, прекрасного археолога, и вашего учителя истории, Бориса Григорьевича…, — по-русски заговорил он.

Оксана, с малых лет приученная (дома с отцом и его друзьями она говорила по-белорусски, а вот в школе и на улице надо было «перестраиваться»), не удивилась. Она легко могла переходить с одного языка на другой.

— Я знаю даже Катю Олешкевич, вашу подругу, — неожиданно добавил заведующий.

— Катю! Откуда?

— А я недавно выступал в вашей школе. Правда, в старших классах. И в учительской случайно увидел развернутый журнал вашего пятого «А». Меня сразу заинтересовала эта фамилия, Олешкевич. Когда-то до войны в архиве работал историк с такой фамилией. После его репрессировали… Это был известный нумизмат. А я, признаться, тоже люблю собирать разные монетки… Я спросил у вашего завуча, Андрея Адамовича, и мы вместе выяснили, что действительно — Олешкевич — это дед вашей подруги Кати.

Заведующий говорил и все время не спускал с Оксаны глаз. Было видно, он ждал, когда девочка сама заговорит о Кате, о коллекции монет… А открыто спросить об этом не решался.

Оксана, которой этот заведующий с его болтливостью и всезнанием почему-то сразу не понравился, молчала. «Кого же он напоминает мне?» — Думала она и никак не могла вспомнить.

— Уехал отец? — спросил заведующий.

— Да, вчера.

— И где вы сейчас?

— Одна живу… Нет — у Кати, — решила не врать на этот раз Оксана.

— Ну что ж, — сказал заведующий. — Вас, как я понял, интересует история наполеоновских сокровищ? А почему интересует, если не секрет?

— На лето нам дали задание: описать историю какого-либо памятника. Я выбрала памятник в Поплавах. Там живет моя бабушка.

— Ага. Знаю и ваши Поплавы, и тот памятник, — задумчиво произнес заведующий. Потом, неуклюже вывернув худую руку, как-то не взял, а подцепил со стола папку и подал Оксане:-Здесь вы найдете все о вашем памятнике, и даже больше. Вот только с собой дать не могу. Садитесь, пожалуйста, сюда, за шкаф, — показал он на другой край своего широкого стола, — работайте. Тетрадь, ручка есть?

— Есть.

Оксана обошла стол и тут, за шкаф, увидела прислоненный к стене костыль. «Друг Бориса Григорьевича — инвалид с детства, ему тяжело ходить», — вспомнила Оксана слова отца.

Она достала из пакета тетрадь, ручку. С замиранием сердца развернула папку.

Заведующий склонился над своими бумагами.

— Если что будет непонятно — спрашивайте, — сказал он, не поднимая головы.

Глава 36. Статья

В папке лежали ксерокопия какой-то журнальной статьи и, отдельно сцепленные, три листки, на которых кратко описывалась история города Березы и его окрестностей.

Оксана чуть не вскрикнула от разочарования. А где же копия бересты, где если не сами талеры, то хотя бы рисунки их?

Но нельзя было выдавать себя. Она же делает «задание на лето». А для задания материала здесь, действительно, более чем достаточно.

Девочка начала читать статью и увлеклась. Даже выписала начало, чтобы показать потом друзьям:

«Прошло почти 180 лет, как закончилась интервенция французов в Россию. Эта тема в исторической литературе считается наиболее разработанной. Тем не менее о сокровищах, вывезенных французами из Москвы, не перестают спорить и сегодня. В периодической печати легенда о «сокровище Наполеона» получила «права гражданства» наряду с общепризнанными: ордена Тамплиеров (во Франции), инков (в Южной Америке), английских пиратов (в Карибском море), нацистов Гиммлера (в Штырыйских Альпах) и другими. Сложилось мнение, что сокровища есть, они огромные и искать их надо в пределах Беларуси. Хватает и энтузиастов. На протяжении нескольких лет организованные бригады и одиночки вели поиск в Сямлёвским озере (близ Вязьмы), в озере у поселка Крупки, на реке Березина и даже в Литве. Район поиска расширяется до неопределенности, но энтузиазм не угасает. Ищут зимой и летом. Появились элементы авантюризма. Газетные заметки о «сокровище Наполеона» вырезаны почти во всех библиотеках Минска (включая и библиотеку имени Ленина). Создаются новые бригады, появляются новые версии, растет нездоровый ажиотаж. Но никто толком не знает, на что можно рассчитывать при удаче и где ее искать…»

«Автомобили с московскими номерами все еще и сегодня крутятся каждое лето около оршанских и борисовских озер. Всем хочется найти клад с золотом и серебром. Поиски поставлены на научную основу. С каждого озера берут бутылку воды и на спектроскопе в Москве проверяют наличие атомов золота и серебра. Где его больше, там обязательно должно быть сокровище…»

Далее шел раздел под заголовком «Легенды о сокровищах». Одна из легенд была уже знакома Оксане: французский офицер, похоронен в Поплавах вместе с русскими солдатами — желтая медная пластинка, два талера испанской чеканки, кусок бересты с крестиком внизу и слово «CLAD»…

«И эта загадка пока не разгадана, — кончался раздел. — Земля умеет хранить свои тайны».

Девочка обратила внимание, что в статье почему-то ни слова не сказано: а где сейчас эти две монеты и копия бересты?

— Скажите, — нарушила она тишину, — кто автор этой статьи?

— Я, — ответил заведующий.

— Можно вас попросить… Покажите, пожалуйста, мне талеры, о которых пишете в своей статье. И копию бересты.

Заведующий не удивился. Он развел маленькими, искалеченными руками:

— С большой радостью показал бы — но нет!

— Как нет? — возмутилась Оксана.

— Так. С большим, огромным сожалением. Все исчезло в войну. Что сгорело, что пропало, что немцы вывезли… Нету!

— Но папа говорил, в войну исчез всего один талер! А второй и копия бересты хранятся в архивном музее…

— Ваш папа ошибся, — спокойно сообщил заведующий. — Ваш папа — археолог, и просто не знает всех деталей. Эти монеты, копии, экспонаты, связанные с сокровищами… Трудно, скажу я вам, сберечь такие вещи даже в архивном музее. Вы же сами читали: газетные заметки — и те вырезают по всем библиотекам.

Заведующий говорил спокойно и смотрел на девочку с любовью. Но Оксана уже не сомневалась — он врет ей. Он просто не хочет ничего показывать. Ему нужно, чтобы как можно меньше людей знали об этих талеры.

Глава 37. Сева

Раздался стук в дверь.

— Пожалуйста! — сказал заведующий.

Оксана сидела на другой стороне стола, за шкафом, откуда не было видно дверей и того, кто зашел в кабинет. Но по лицу заведующего она поняла: гость был нежелателен.

— Я же просил прежде звонить, а потом приходить! — резко сказал заведующий и покосился на Оксану.

— Телефон был занят, — ответил посетитель.

Какой знакомый голос! Оксана осторожно выглянула из-за шкафа — и сразу же попятилась. Ей захотелось забиться в самый угол. Вот так встреча! Червеньский «знакомый», Сева!..

— У меня здесь люди, — сказал, словно предупреждая Севу, заведующий. И к Оксане: — Вы закончили? Все выписали?

Ему явно хотелось, чтобы Оксана сейчас собралась и ушла. Но девочка в ответ отрицательно покачала головой. Она боялась, что если заговорит, Сева узнает ее по голосу. Заведующий пожевал губами:

— Ну что ж — работайте… Тогда мы с приятелем не будем мешать вам. Подайте, пожалуйста, костыль.

Взяв костыль под мышку, он выбрался из-за стола. Подтягивая одну ногу, направился к двери. При ходьбе он вихлялся всем телом, свободная рука балансировала… «Кого же он мне напоминает?» — Опять промелькнуло у Оксаны.

Девочка сидела, как на гвоздях. Вдруг ей показалось, что она слышит голоса. Так и есть. Заведующий, выходя в коридор, оставил щелочку у двери приоткрытой.

Оксана поднялась и осторожно, на цыпочках подошла ближе. Каждую минуту она готова была броситься назад, за шкаф. «Если зайдут, увидят — придумаю что-нибудь… присяду, скажу: ручка куда-то закатилась, не могу найти…»

Заведующий с Севой стояли сразу у двери, поэтому слышно было каждое слово.

— Что случилось? — гневно спрашивал заведующий. — Я запретил вам приезжать сюда без самого крайнего случая!

Сева ответил после паузы, и голос у него был какой-то растерянный:

— Как раз такой случай… Мы с лысым поговорили, и вот… Нам кажется, ты от нас что-то скрываешь.

— Креститься надо, когда кажется! Они, видите ли, поговорили!

Сева мирно:

— Не сердись, Паук… Пойми и нас. Никому неохота быть дураком. Почему ты нам не все рассказываешь? Мы делаем всю черную работу, сидим в этих Поплавах…

«Паук» — наконец догадалась Оксана. Худые вывернутые руки заведующего, его маленькая голова на тонкой шее, вихлянне в стороны при ходьбе… Все это действительно напоминало паука из известного диснеевского мультфильма, который они вчера смотрели с Катей.

— И что вы от меня хотите?

— Копию бересты. И покажи… — Сева покашлял виновато. — Покажи, что нам с этой проклятой берестой делать?

— Может, мне еще ​​завезти вас в Поплавы и ткнуть носом в тот метр квадратный земли, где зарыто золото? Дураки, кретины — другого слова не нахожу! Раз уж вы поверили мне, то верьте до конца!

— Да я верю, успокойся. Это лысый…

Но Паук горячился:

— Зачем вам эта копия? Стены оклеивать вместо обоев? Да сейчас зайдем, там у меня на столе лежит книга, в ней десять этих копий!

— Тише, успокойся. Ты же знаешь, я твоему каждому слову верю.

— Если веришь, то передай лысому: вы знаете ровно столько, сколько вам нужно знать. И делаете черную работу, так как ни на что больше не годитесь. Так бы еще ​​менялами и торчали возле обменных пунктов… Да если бы не это, — Паук стукнул о паркет костылем, — вы мне сто лет не нужны были бы. Я и так, из этих четырех стен не выходя, больше вас сделал. Главное, нашел второй талер.

— Правда? В смысле, третий? Второй же у малой, которую мы видели в Червене!

— К сожалению, именно второй. Он находится в частной коллекции некоего Игоря Валентиновича Олешкевича, которого в данный момент интересует не нумизматика, а мелкий бизнес. Теперь с этим талером играются дети — его, Олешкевича, дочь Катя и ее подруга, дочь одного археолога… «Червенский» талер и талер из коллекции Олешкевича — одна и та же монета. Кстати, — сказал вдруг Паук, замедлив голос, — твоя «Червеньская» малая сидит теперь у меня в кабинете.

— Здесь? — ахнул Сева.

— Тише, — теперь уже Паук его успокоил. — Она здесь «работает». Также ищет клад, — видно, отец рассказывал кое-что.

У Оксаны за дверью даже задрожали коленки. И все же она, как загипнотизированная всеведением этого Паука, не могла двинуться с места.

— Но ты откуда знаешь? — спросил Сева как раз то, что наиболее сейчас хотелось узнать Оксане.

— Все просто. В отличие от вас с лысым у меня есть немного ума и наблюдательности… Недавно выступал в школе, где учится эта малышка. В учительской, в развернутом классном журнале, случайно увидел фамилии Олешкевич, она меня заинтересовало — был такой известный историк. Расспросил их завуча: что за Катя, с кем дружит, что за отец у нее… Попросил телефончик, вечером позвонил, «взял на пушку»: так и так, архивный музей хочет купить у вас талер. Есть, говорит, талер, только я подарил сейчас дочери. А дочь подарила своей подруге. А тут и вы с вашими данными о «Червеньской малой»… Вот и все проблемы.

— Талер у нее! — решительно сказал Сева. — Надо сейчас же забрать!

— Спокойно, скорее всего, нет у нее никакого талера. А если и есть, детей обижать нельзя. Ее отец уехал вчера в экспедицию, она живет сейчас у подруги — у Олешкевича, значит. Там будет и талер. Вам придется общаться непосредственно с хозяином. Сегодня же с лысым мотайте к этому Олешкевичу на квартиру, делайте что хотите, но чтобы талер завтра-послезавтра был у меня.

— А если он заартачится, этот Олешкевич? Нумизматы все ненормальные, я знаю, — сказал Сева. — Трясутся за каждую стертую копеечку.

— Пообещайте хорошие деньги. Мне вас даже этому учить надо? Пригрозите — вы же рэкет, а у него бизнес. В крайнем случае, если начнет упираться, обменяйте его талер на наш. Они почти идентичны.

— Паук, ты в своем уме? Отдать ему единственный талер? А если у него фальшивка?

— Делайте то, что вам приказано. Тут главное не талеры, умному человеку достаточно только подержать их в руке… Короче, так и быть: достаньте мне монету, и я скажу, в чем дело.

— Хорошо, — Сева помолчал, тогда словно вспомнил что-то: — Но если ты крутишь…

— Да вы без меня — чурбаны! — сердито сказал Паук. — Запомните: если задумали делать что-то сами — все пропало!

— Хорошо, хорошо, я же ничего… Это лысый все, — льстиво заговорил Сева. — Говорит, Паук дурит нас, не показывает бересту. Мы даже в городской краеведческий музей съездили — правда, он на ремонте, — и в школу в Поплавах лазили…

— Идиоты, зачем?

— Копию бересты искали. Внук деда, у которого мы остановились, ночью пролез в окошко, вытащил папку из шкафа… А в папке, — Сева сплюнул, — биографии знаменитых людей района, вырезки из газет!

— У меня не хватает слов…

Поняв, что разговор кончается, Оксана, стараясь ступать тихо, бросилась к столу. Присела на свое место, тогда вспомнила: «У меня там книга, в ней десять этих копий». Быстренько начала листать толстую книгу, лежавшую на краю стола. Есть! Действительно, целая стопка копий… Схватила одну, спрятала в тетрадь. И вовремя. Закрылась дверь, приковылял заведующий.

— Не дают работать, — пожаловался он Оксане, — это студент-заочник, собирает материал для автореферата. Ну, а у вас что? Все выписали?

— Нет еще.

— Я рад, что моя статья так вас заинтересовал, — сказал заведующий. Однако в голосе его большой радости не ощущалось.

Оксана посидела немного. Когда, по ее расчетам, Сева уже вышел из музея, поднялась:

— Большое вам спасибо.

— Приходите еще. Уверен, что при таком усердии вы получите пятерку с плюсом, — иронично сказал Паук, проводя Оксану глазами.

Глава 38. Утрата монеты

Самое обидное, что нельзя было позвонить, чтобы предупредить Катю или Игоря Валентиновича: не было абонентной карточки.

Когда через час Оксана троллейбусом добралась из Верхнего города в Сухаревку, она увидела, как от подъезда Катиного дома отъезжает знакомая темно-синяя «Ауди». Опоздала! Видимо, Катя отдала талер, который прятала за книгами на полке…

Открыл Оксане сам Игорь Валентинович. Он был встревожен.

— Оксана, у тебя талер?

Значит, Катя ничего не сказала! Не побоялась даже рэкетиров! Теперь у Оксаны появилась надежда, что удастся убедить и Игоря Валентиновича.

— Талер у Кати… Но, Игорь Валентинович, я все знаю, к вам только что приезжали эти… Не отдавайте им, пожалуйста, талер!

Игорь Валентинович взял ее за плечо, заглянул в глаза, сказал решительно, строго:

— Оксана. Я уважаю твоего отца и к тебе отношусь, как к дочери. Поэтому должен сделать тебе серьезную замечание. Перестань сама вмешиваться во взрослые дела и впутывать Катю. Ты все поняла?

Девочка молча кивнула. Только сейчас до нее дошло, что она в чужой семье, какими бы близкими подругами они с Катей не были.

В переднюю выбежала Катя, веселая, уже без платка на горле. Увидев печальную Оксану, взглянув на строгий отцовское лицо, она все поняла и тоже повесила нос.

— Вот что, девочки, — сказал Игорь Валентинович. — Буду говорить с вами, как со взрослыми. Я хорошо знаю этих людей. Если им что-то понадобится, они достанут это из-под земли, любыми средствами… И поэтому я не просто прошу, а приказываю: выбросьте из головы даже мысли об этих сокровищах! Пока вы играли сами по себе, я не вмешивался. Но раз вашими играми заинтересовались эти люди — все, игра окончена. Раз им так приспичило раздобыть эту монету, значит, тут запахло серьезным. А вам найдется занятие и кроме талера. Играйте вон в компьютер, сходите на двор, съездите в цирк, в Ботанический сад… А можете собираться в деревню. Завтра я вас, конечно, туда отвезу. А теперь — отдашь мне талер, Катя? — обратился он к дочери.

Зашли в комнату. Катя отодвинула книги на полке, нашла талер, молча подала отцу.

Игорь Валентинович задержался.

— Вы, видимо, считаете, что я делаю плохо, — сказал он. — Понимаю: талер — память Катиного деда… Но другого выхода нет. К тому же я не продаю его, а только меняю. Они дают мне взамен точно такой же марки.

Девочки молчали. Игорь Валентинович постоял немного и вышел. Оксана обняла подругу:

— Катя, не переживай так! Поверь, я не могла тебя предупредить! Я знала, что они приедут, но опоздала…

И Оксана подробно рассказала о своем посещении архивного музея, о Пауке, Севе, копии бересты в книге…

— Главное, тут дело даже не в талерах, — закончила она. — После того как монета побудет у этого Паука в руках, она становится более нужна им.

— Это память, — тихо сказала Катя. Однако рассказ Оксаны немного утешил.

— Ты тоже не переживай, что не смогла предупредить нас, Оксана. Все равно папа отдал бы им. Но какие они наглые, особенно лысый! Они ничего не боятся. Говорили с папой при мне и при маме. Сначала папа не хотел и слушать. Тогда они назвали какие-то фамилии. Папа притих. А мама аж заплакала. Лысый сплюнул прямо на пол и говорит: «Подумай о своем бизнес, парень! Завтра ты можешь проснуться нищим». А Сева толкнул его в бок и говорит ласково: «Не стоит пугать людей, пусть себе делают бизнес. Есть другие варианты. Если ты, Игорь Валентинович, не хочешь продавать талер, мы готовы обменяться на такой же. Гарантируем, что настоящий. Короче, подумай до завтра. А если надумаешь раньше — вот тебе телефончик…»

— Телефончик? — Оксана вдруг вспомнила что-то. — Подожди, я на минутку…

Она выбежала в переднюю, где висело ее джинсовая куртка. Из двери зала раздался голос Игоря Валентиновича: «Я согласен на обмен, приезжайте!..» — И звук положенной на аппарат наушники.

Оксана вернулась, держа что-то в сжатом кулаке.

— А дальше?

— Дальше — они пошли. А мать еще больше заплакала. И сказала папе: «Сейчас же отдай все, что они просят! Мы чуть-чуть разжились деньгами — и нужно тратить все из-за какой-то поганой монетки? Я сама отвыкла жить бедно и не хочу, чтобы Катя была бедной». Тогда папа сказал: «Успокойся, я сделаю, как ты хочешь. Ни ты, ни моя дочь бедными будете». И мать успокоилась, вытерла слезы и поцеловала папу.

— А где она сейчас?

— Поехала в парикмахерскую делать педикюр, — ответила Катя и почему-то вздохнула. — Может, мы тоже пойдем играть?

— Нет, — сказала Оксана. — Игорь Валентинович только что звонил им. Скоро они должны приехать, привезти свой ​​талер. Твоему отцу он не нужен, попросим, ​​чтобы отдал нам. Тогда посмотрим.

— Хорошо. А почему ты выходила в переднюю? — спросила Катя.

Оксана раздавила кулак. На ладони лежала бумажка с шестью цифрами — номер телефона, который оставил отец при прощании.

— Мы запутались, — сказала Оксана. — Мы ни в чем сами не разберемся.

Глава 39. Борис Григорьевич

Как и предполагала Оксана, «гости» приехали быстро.

Девочки тоже выглянули в коридор. Сева с лысым раздевшись, стояли в передней. Увидев Оксану, Сева с иронической галантностью, как старой знакомой, поклонился ей.

— Покажите сначала свой ​​талер, — сказал Игорь Валентинович. — Я должен проверить, настоящий ли.

— Не сомневайся, — лысый покосился на девочек. Потом протянул Игорю Валентиновичу что-то, завернутое в бумажку.

Игорь Валентинович вышел. Сева подмигнул Оксане:

— Что, не захотела тогда, в Червене, получить двадцать долларов? К сожалению, теперь поздно. Жалеешь?

Оксана промолчала. Вернулся Игорь Валентинович, сказал коротко:

— Настоящий. Что ж, держите, — и передал свой ​​талер лысому.

Лысый подбросил монету и поймал ее.

— Теперь, надеюсь, все? — спросил Игорь Валентинович.

— О’кей, не волнуйся, — ответил лысый, — делай свой ​​бизнес. Мы любим сговорчивых людей и не трогаем их.

Оба, не попрощавшись, исчезли.

Игорь Валентинович стоял и смотрел на закрытую дверь.

— Подойди, — прошептала Оксана подруге.

Катя смело приблизилась к папе, потянула за рукав:

— Тебе нужен этот талер, папа?

Игорь Валентинович непонимающе взглянул на дочь. Очевидно, он думал уже не про «гостей», не про талер, а про свой бизнес.

— Что? — переспросил он. — Нет. Зачем мне талер? На, возьми. Только держи при себе. Мало ли что — вдруг им понадобится еще и это?

— Не потребуется, — сказала Оксана. Игорь Валентинович погрозил ей пальцем:

— Оксана, я тебя предупредил! Не сунься в эту историю!

— Хорошо, Игорь Валентинович, — покорно согласилась девочка. — А можно, мы позвоним?

— Конечно, можно. Только недолго, мне еще ​​надо обзвонить некоторых важных людей…

Оксана, глядя в бумажку, зажав трубку между щекой и плечом, набрала номер.

— Это Оксана, — сказала она, дождавшись «алло».

Каково же было ее удивление и даже разочарование, когда она узнала в трубке голос… учителя истории Бориса Григорьевича! Сразу исчезла вся таинственность этих шести цифр, на которые Оксана так надеялась еще несколько минут назад. Ей даже захотелось положить трубку.

— Я тебя слушаю, Оксана! Что случилось? — спрашивал между тем учитель. — Ты в Минске?

Оксана прикрыла ладонью трубку и вопросительно взглянула на Катю, которая стояла рядом. Но что могла посоветовать ей наивная Катя?..

— Ничего не случилось, Борис Григорьевич, — тихо сказала Оксана. — Хотя, впрочем, случилось… У нас неприятности. Мы запутались.

— Что такое?

— Я не могу сказать по телефону.

— Откуда ты звонишь?

— От Кати Олешкевич.

— Где это?

— Сухаревка.

— Так это же совсем близко! А я живу на «Западе», вы можете сейчас подъехать или подойти. Здесь от вас две остановки автобусом, или пешком через лес. Катя должна знать.

— А какая у вас квартира?

— Я подожду у подъезда, так как вы не сможете попасть в дом — там замок с кодом…

Глава 40. Квартиры на «Западе»

Катя хорошо знала свой район. Через лес, который клином врезался в городские постройки, девочки быстро добрались до широкой, длинной улицы Лобанка. Отсюда начинался микрорайон «Запад-3».

Стоял ясный день. Совсем прояснилось. Пахло близким лесом и мокрой травой. Небо было чистое и синее, солнце тщательно высушивало с асфальта остатки дождя.

— А там, за лесом, есть озерко, — указала Катя. — Может, сходим?

Оксана от неожиданности даже остановилась:

— Какое озерко, Катя! Нас ждут! Мы потеряли талер, запутались, ничего не знаем — а ты… Пойми, Борис Григорьевич — это единственная возможность разобраться в этой истории!

— Я просто так сказала, — оправдывалась Катя. — Лето на дворе…

— Лето еще все впереди, нагуляемся. Скажи, неужели тебе неинтересно? — спросила Оксана. — Только честно. Неужели неинтересно разгадать тайну талеров, бересты, найти клад, получить за него деньги?

— У папы и так их много, — наивно ответила подруга. Оксана хмыкнул:

— Разве денег бывает много? Их всегда мало. Да тут совсем другое: это будут наши деньги, и ничьи больше. Можно будет купитьсебе, что захочешь, поехать куда хочешь…

— Мне и так все покупают, и возят, куда я захочу.

— И нравится тебе это?

— Нравится, — призналась Катя. — Только не всегда.

— Вот видишь. Свои деньги — это совсем другое, это самостоятельность, свобода…

— Оксана, я просто так про озеро сказала! Мне интересно искать клад, я же не против и буду с тобой до конца.

— Далеко еще идти?

— А мы пришли, — Катя кивнула на кирпичный двенадцатиэтажный дом при самом лесу.

Тут у подъезда росли дубы, ольхи, ели. Среди деревьев виднелась зеленая крыша беседки.

Когда девочки приблизились, из беседки вышел и двинулся им навстречу невысокий седой человек, одетый по-домашнему: в клетчатой ​​рубашке, застегнутой на все пуговицы, в спортивных, отвисших на коленях штанах с бело-красно-белыми лампасами, в стоптанных туфлях на босу ногу. Это был Борис Григорьевич.

Девочки никогда не видели учителя в таком виде. Переглянувшись, они едва сдержались, чтобы не прыснуть со смеху.

Борис Григорьевич понял причину их веселья. Он переступил ногами в своих туфлях и смущенно сказал:

— Прошу у барышень прощения — не успел переодеться… Как только вы позвонили, сразу спустился вниз.

Сейчас девочки дали волю смеху. Барышни! Первый раз в жизни их так называют!

Учитель тоже засмеялся:

— Вижу, что у барышень не такое плохое настроение, как я думал. Прошу! — показал он на двери подъезда.

До этого дня девочки видели учителей только в школе и ни разу ни одного учителя — в обычных бытовых условиях. И Оксана, и Катя думали, что учителя живут как-то иначе, чем все люди. Поэтому сейчас они обращали на все особое внимание.

В коридоре коробка почтовая обожженная… В лифте кнопки тоже черные, обожженные… И стены все исписаны словами, в том числе и некрасивыми.

Борис Григорьевич угадал мысли своих учениц.

— И в нашем доме, как и везде, — вздохнув, сказал он. — Человека можно научить всему, можно сделать из него выдающегося художника, скрипача, математика, космонавта, бизнесмена… Но научить его элементарной бытовой культуре невозможно. Это дается или от рождения, или не дается совсем… Ну, мы пришли.

Маленькая однокомнатная Бориса Григорьевича напоминало не квартиру, а скорее библиотеку или книжный магазин. Оксане, которая не так давно была в архивном музее, на мгновение показалось, что она каким-то образом перенеслась туда. Стопки книг лежали даже в маленькой — трем человекам не повернуться — передней, под вешалкой для одежды. В комнате книги занимали целую стенку — от пола до потолка. Лежали они и на журнальном столике, что стоял посреди комнаты, и на двух мягких креслах, и на маленьком телевизоре в углу, и на шкафу…

Борис Григорьевич быстренько убрал книги со столика и с кресел.

— Простите, милые барышни, — развел он руками. — Очень неожиданным был ваш звонок, поэтому ничего не успел… А хозяйки у меня нет, сами видите! — сказал он веселым голосом, однако на его высоком чистом лбу сразу появилась сетка морщинок. — Развелась со мной хозяйка, и сейчас далеко отсюда… Словом, садитесь, будьте как дома, а я сейчас чайку сделаю.

Только теперь девочки догадались, чего в этой квартире не хватает — женской руки. И все равно с Борисом Григорьевичем было легко, как и в школе на уроках.

Учитель, видимо, прекрасно ориентировался среди своих книг. Вытащил одну из полки, подал Оксане:

— Вот, полистайте пока. Вас это должно заинтересовать. Сам открыл шкаф, порылся там, взял что-то под мышку, вышел.

Глава 41. Рассказ Оксаны

Толстая книга называлась «О чем рассказывают монеты». Оксана нашла раздел «Монета и сокровище», забыв все, впилась глазами в текст.

— У папы есть такая книга, — равнодушно сказала Катя.

— Нет, подожди, послушай! — воскликнула Оксана и зачитала: «В отличие от археологических материалов, добываемых путем планомерных раскопок, превращение вещей в находку — результат совпадения бесчисленных счастливых случайностей…

Поэтому гражданский долг каждого, кто нашел клад или узнал о его открытии, — собрать максимальное количество монет, сберечь посуду, или хотя бы ее обломки, для передачи в ближайший государственный музей.

Разворовывание скарба или даже малейших «частей» из его состава являются нарушением законодательства…»

Как тебе это? Мы столько бьемся, рискуем своими жизнями — чтобы найти золото и сразу отдать его какому-то чужому дяде, который не вылезает из кабинета какого-либо архивного музея!

— Пока мы не нашли никакого золота, — заметила Катя.

— Совершенно верно, — сказал Борис Григорьевич, который зашел в комнату и все слышал.

В руках учитель держал поднос, на котором дымились чашки с чаем, стоял блюдечко с вареньем, лежала горка шоколадных конфет.

Но больше всего поразило девочек, что Борис Григорьевич успел переодеться. Он был в своем сером костюме, знакомым им еще по школе, даже галстук не забыл повязать. Вот удивительный человек! А они думали: он шутил, когда называл их барышнями, и извинялся за свой вид.

Борис Григорьевич поставил поднос на столик, снова вышел и вернулся со стареньким кухонным табуретом — для себя.

— Все, угощайтесь! — весело предложил учитель, подсев к столику.

Катя сразу взялась за варенье.

— Это правда, Борис Григорьевич, что сокровище нужно сдавать государству? — спросила Оксана и потянулась к шоколадным конфетам.

— По закону — да, — подтвердил учитель.

— Все понятно, — воскликнула Оксана. — Значит, если бы…

— Ну и прекрасно, раз вы все поняли, — не дал ей договорить учитель. — А в целом мне больше импонирует реплика Кати — сначала надо что-то найти… Итак, милые барышни, если я вас правильно понял, вы мечтаете найти клад наполеоновского офицера?

— Да. Сейчас я вам все расскажу, — заторопилась Оксана.

— Нет, подожди. Дело серьезное, поэтому и подходить к ней нужно по-серьезному. Давай сперва обсудим кое-какие пункты. Вы, искатели клада, — это кто? Оксана начала загибать пальцы:

— Я, Катя, Чэсь, Дмитрок, Михаль…

— Пять человек. Итак, прежде чем рассказывать мне, подумайте. Рассказав мне, вы же принимаете в долю шестого.

— Ну и что? — удивилась Оксана. — Но мы без вас ничего не сделаем.

Борис Григорьевич склонил голову в почтительном поклоне.

— Благодарю. Только хороший я был бы учитель, если бы вошел в союз со своими учениками! — засмеялся он, не выдержав до конца этой роли. — Поэтому даю устную клятву: буду помогать вам всем, чем смогу, но от своей доли отказываюсь категорически. А теперь — рассказывайте. Я вас внимательно выслушаю, и тогда обсудим вместе, как быть.

Оксана, каждый раз осторожно прихлебывая горячий чай, начала:

— Помните, Борис Григорьевич, когда я зашла к вам на урок и попросила отпустить Катю?

— А как же, — насмешливо подтвердил учитель. — Ты еще тогда попрощалась навсегда… Все, молчу, молчу, больше перебивать не буду.

— Так вот, тогда Катя подарила мне талер, с которого все и началось…

И Оксана подробно рассказала: как они с папой ехали в автобусе, как она подумала, что потеряла монету, как, увидев талер, в Червене бросились вслед за ней Сева с лысым, а потом ехали на «Ауди» за автобусом до самых Поплав, как она подралась с Чэсем из-за талера, а у Чэся оказался свой, найденный на сотках возле памятника… До сих пор Борис Григорьевич слушал девочку, кивая, и едва заметно улыбался. Но в этом месте повествования он вдруг улыбаться перестал:

— Так, так, дальше!

— Далее папа рассказал нам легенду о того французского офицера, а потом мы создали «штаб», в шалаше, и каждый получил задание. Мне было поручено сходить в архивный музей…

Когда Оксана добралась до своей встречи с заведующим, рассказала о подслушанном разговоре заведующего с Севой, Борис Григорьевич снова не сдержался:

— Так вот с кем он теперь водит компанию!.. Я всегда догадывался, что добром он не кончит.

— А вы давно с ним знакомы, Борис Григорьевич? — впервые за время беседы спросила Катя.

— Давно? Да, со второго курса университета, — учитель постучал пальцами по столу. — Мы тогда хотя и были вдвое старше вас, но также увлеклись этой историей, с талерами…

— А отчего вы перестали дружить?

— Я понял, что нужен ему лишь как рабочая сила. Он не доверял мне. Но если быть до конца откровенным, наиболее мне не нравилось в нем, что он просто враждебно относился к родному языку, считал ее диалектом русского. Даже на уроках белорусской литературы принципиально отвечал только по-русски. Кстати, учился он вообще плохо. Но преподаватели жалели его — все же калека. Это, конечно, грех, но мы, студенты, да и некоторые преподаватели за глаза дразнили его Пауком.

— Сева его так и называл, только в глаза, — сказала Оксана.

— Дожил, значит, — покачал головой Борис Григорьевич. — Но так, так — дальше!

Оксана вздохнула:

— А дальше приехали Сева с лысым, и Катин папа обменял наш талер на их. И мы запутались и не знаем, что делать.

Глава 42. Третий талер

— Значит, их монета сейчас у Катиного папы? — быстро спросил Борис Григорьевич.

— Нет, у нас.

— Правда? Может, вы даже прихватили ее с собой?

— Да, вот она, — Катя подала учителю монету. Борис Григорьевич встал с табурета, покачал талер в пальцах, потом подошел к окну и, склонив набок голову, внимательно начал рассматривать монету.

— Талер настоящий, без сомнения! — взволнованно проговорил он. — Это тот самый талер, который находился в музее.

— Тогда почему Паук распоряжается музейным талером, как своим собственным? — спросила Оксана.

— Скорее всего, в музее сейчас лежит подделка, — пояснил Борис Григорьевич. — Разницы никакой: кому придет в голову разбираться, настоящая монета под стеклом на стенде или фальшивая? Ну, милые девочки, — весело сказал он, отдав талер Кати и потирая руки, — поздравляю вас! Вы хоть сами догадываетесь, какую важную дело сделали? Все три монеты найдены! Одна у нас, вторая у этого мальчика с Поплав и третья — у ​​Паука!

— Вот именно — у Паука, а не у нас, — сказала Оксана, не разделяя радости Бориса Григорьевича.

— Это даже не важно. Главное, все три монеты существуют, в принципе, они найден!

Катя пожала плечами:

— Но почему они… ну, Сева с лысым, отдали папе настоящий талер?

— Я этого тоже не понимаю, — поддержала ее Оксана. Борис Григорьевич лукаво прищурился:

— Все просто. Талер им сейчас не нужен, потом не нужен в скором времени он будет и нам. Разве для коллекции… Сейчас я вам покажу.

Учитель вынул с полки какую-то толстую книгу, полистал ее и вытащил между страниц… точно такую ​​же копию бересты, которую Оксана с риском для себя обрела в кабинете заведующего архивного музея!

— Смотрите, — Борис Григорьевич отодвинул чашку с чаем, положил копию на столик. — Катя, дай, пожалуйста, талер… А ты, Оксана, найди там, у телевизора, карандаш. Ага, спасибо… Так вот, дорогие барышни, главное здесь — не сами талеры, а их очертания. В частности, эти вот щербины, сделанные на талерах ножом. Французский офицер, как известно, был инженер-топограф и таким образом — делая ножом зазубины на сторонах монет — в определенном масштабе зашифровал незнакомую ему местность, вычертил маршрут до «клада», то есть до сокровища. Талеры прилагаются к бересте-схеме, и маршрут становится известным. Конечно, пока у нас только одна монета, — сказал Борис Григорьевич, закончив чертеж, — поэтому я два других рисую произвольно, на схеме они могут располагаться немного в другом порядке. Но сейчас, думаю, вам все понятно…

— Как же мы не догадались обвести талер? — с сожалением сказала Катя. — Он же был у нас столько времени!

— Да, — согласился учитель. — Достаточно было только положить монету на чистый лист бумаги и обвести контур. Однако не переживайте сильно — вы не могли этого знать. Да и бересты у вас не было, чтобы догадаться.

Глава 43. Новые загадки

Оксана вдруг захлопала в ладоши.

— Вспомнила — вскрикнула она. — Борис Григорьевич, вспомнила! Скажите, а если на платке пятно от масла? Оно может выдохнуться, или испариться?

— Не думаю. Но при чем тут…

— Я, когда была у бабушки, капнула на талер масла! Хотела посмотреть, что будет, а потом вытерла новеньким платком, и на нем осталась грязное пятно — контур монеты! А потом, — девочка покраснела, однако досказала до конца, — а потом я спрятала платок под матрас.

— Тогда это просто чудесно, — сказал Борис Григорьевич.

— Выходит, у нас теперь все три монеты, — сказала Катя. — Остается только перерисовать их контуры на бересту-схему…

— Если только бабушка не нашла носовой платок и не помыла его, — заметил учитель.

Оксана испуганно закрыла себе ладонью рот, потом сказала:

— Не должна найти, я хорошо спрятала.

Борис Григорьевич с Катей засмеялись.

— Нет, милые девочки, — к сожалению, даже если у нас есть все три монеты, это еще не все, — сказал наставник. — Конечно, сейчас разгадка намного ближе. Но и загадок пока не убывает.

— Какие еще ​​загадки? — спросила Оксана.

— Например, слово «клад», написанное латиницей. Почему офицер не написал это слово на своем языке, на французском — tresor?

Девочки задумались. Оксана неопределенно сказала:

— Может, его совесть замучила? И он спрятал клад именно для русских, и поэтому написал по-русски — «клад», чтобы русские догадались?

— Интересно! — удивленно взглянул на нее Борис Григорьевич. — Однако мало вероятно. Дело в том, что давно, когда я еще был захвачен этой историей, я догадался сделать письменный запрос в Парижский Национальный архив. И что вы думаете? — в скором времени пришел ответ; действительно, служил в наполеоновской армии инженер-топограф Анри Бокль, погибший в России и там похороненный. Почему-то им упорно хочется путать Беларусь с Россией, — заметил учитель. — Так вот, из характеристики этого человека я убедился, что совесть вряд ли могла мучить его. Анри Бокль был примерно такого же разгульного нрава, как и шляхтич Адам Трушка, и не удивительно, что они сошлись. Скорее всего и редкие коллекционные талеры Бокль просто выиграл у Трушка в карты.

— Тогда что же? — спросила Оксана.

— Самое вероятное — Бокль боялся, чтобы его шифровкой-картой не воспользовались ни русские, ни французы. Поэтому и написал русское слово латиницей. Но вторая, самая трудная загадка, — повернулся Борис Григорьевич к Кате, — вот в чем. Даже если Оксанина бабушка еще не нашла платка и не помыла его, даже если у нас будут контуры всех трех монет, мы мало что поймем.

Учитель поднялся, подошел к шкафу, принес толстую ручку с четырьмя разноцветными стержнями. Выдвинул зеленый и на своем рисунке показал пунктиром извилистую линию с одной стороны монет, затем красным стержнем-с другой стороны. Над пунктиром поставил вопросительный знак.

— Видите, пунктиры напоминают русло какой-то небольшой речушки? И это самое логичное. Раненый француз в совершенно незнакомых местах пробирался вдоль речки. Возможно, клад был при нем. Было это в октябре, а мороз в том году, — а значит, и снег-начался только в конце ноября. Значит, речка не была замерзшая и не была заметена снегом. Почувствовав, что с каждой минутой слабеет, Бокль вынужден был припрятать сокровище, чтобы потом вернуться сюда и забрать, — конечно, он верил, что выживет! Как топограф, он ориентируется прекрасно: делает на монетах зарубки, которые в масштабе означают изгибы речушки…

— Но почему он не выцарапал ножом сразу на бересте русло? — перебила Оксана.

— Я думаю, Бокль все же чувствовал, что в самом лучшем случае, если останется жив, сможет наведаться сюда не скоро. А береста — вещь ненадежная, недолговечная, к тому же может очень просто попасть в чужие руки.

— Так в чем же загадка, Борис Григорьевич? — удивилась Оксана. — Это же проще простого! Возьмем карту Березы и окрестностей — подробную, большого масштаба, найдем на ней речушку, похожую на контуры монет, сориентируемся, в каком месте стоит крестик, — значит, там француз и спрятал сокровище! Приходи и выкапывай.

Учитель выслушал девочку с улыбкой.

— Нет, Оксана, это далеко не так просто. Я давным-давно пересмотрел топографические карты той местности, причем карты разных лет. Подобной речушки нет не только в районе Поплав, ее нет вообще в пойме реки Березины… Если эта речушка, может, и была когда-то, то за сто восемьдесят лет могла пересохнуть, исчезнуть, изменить русло, как это часто случается с такими небольшими речками…

— А может, француз зашифровал в своем плане вовсе не речку? — вставила Катя. — А какую-то лесную извилистую дорогу.

— Все может быть, — согласился учитель.

— Так что: эта береста совсем нам не сгодится? — разочарованно вздохнула Оксана. — Выходит, она не нужна?

— Еще как сгодилась бы, — сказал учитель, — если бы имела одну маленькую, но самую необходимую для топографической схемы вещь, — привязку.

— А, знаю! — Оксана вспомнила отцовский рассказ и его толкование слова «привязка». — Это чтобы на бересте было обозначено дерево, или большая река, или камень…

— Да, или географические направления: север-юг, восток-запад. А без этих привязок мы можем крутить бересту, как нам хочется, и все без толку. Да и Катя правильно сказала, — а если это вовсе не речушка? А если и речушка, откуда мы знаем, что она вблизи Поплав? Это может быть одна из тысяч речушек от Москвы до Березы, и нет гарантии, что она не пересохла или не изменила русло… В том и хитрость француза, находка его: он один знал некий ориентир-привязку, от которой и надо «танцевать».

— И все же это несправедливо, — сказала Оксана. — Все под рукой — три талера, береста — и ничего нельзя найти!

— Вот вам и придется этим заняться, — сказал Борис Григорьевич. — Надо, как делал когда-то я, походить по окрестных деревням, расспросить старых людей: не помнят они около Березины маленьких речушек, которые сейчас исчезли… Надо еще и еще пересмотреть все топографические карты, и не только окрестностей Березы, а и всех более или менее значительных поселений на старом смоленском пути, куда отступали французы.

— Вот если бы вы с нами поехали, Борис Григорьевич! — предложила Оксана. — У бабушки большой дом, всем места хватило бы… Вы столько всего знаете, можете подсказать… А то что мы сами сможем?

— Оксана, — улыбнулся Борис Григорьевич, — должен тебе признаться: я собирался ехать в Поплавы даже без твоей просьбы. Недавно мне звонил твой папа, попросил, чтобы помог вам, чем смогу. Да я и так давно не был в тех местах, хочу пожить на природе, сходить на рыбалку, за грибами… А остановиться мне есть где.

— Вот здорово!

— Вы можете поехать завтра вместе с нами на машине, — сказала Катя.

— Нет, девочки, мне еще ​​надо пару дней побыть в городе. К тому же, если честно, хочу проехаться автобусом, я люблю дорогу, новых людей, люблю выйти на остановке, потопать около автобуса…

Провожая повеселевших девочек, Борис Григорьевич давал им последние указания:

— Копия бересты у вас есть, берегите этот талер, в Поплавах, Оксана, разыщи свой ​​платок и перерисуй контур пятна… И ждите меня. До встречи в Поплавах!

Часть четвертая. Клад

Глава 44. Поход

После истории с участковым ребята как-то остыли к поискам клада. Да и действительно: как и где его искать, это сокровище?.. Оксаны все нет. А лето проходит. Так, чего доброго, и наиграться не успеешь…

Прежде всего ребята хорошенько проконопатил старую и ничейную лодку. Нагрели в жестянке пике черного строительного гудрона и обмазали им днище. В лодку наносили сена, сверху положили пару старых ватников, кусок брезента. Удочки без удилищ, шнуры, пищу, приправу для ухи упаковали в Михалев большой рюкзак. Чэсь не забыл даже мази от комаров.

— Не ругалась мать? — спросил Михаль, потуже затягивая веревку на рюкзаке.

— Нет, наоборот! — отмахнулся Чэсь. — сказала, давно надо было чем людским заняться, чем здесь, по селу, шляться и вреда искать.

Отплывать решено было завтра с утра.

Михаль немного запоздал. Когда он бегом, вздрагивая плечами от утренней свежести, приблизился к реке, Чэсь с Дмитроком уже были на месте. Над водой висел белый туман.

Едва можно было рассмотреть лодку и парней в ней.

Михаль залез в лодку, оттолкнулся веслом от цепкого, мокрого от росы берега. Корма медленно сдвинулась в воду, лодка закачалась. Поехали!

— Дай я первый погребу, — устроившись поудобнее на лавочке посередине, предложил Чэсь. — Хоть согреюсь.

Плеснули опущенные в воду весла, заскрипели уключины. Чэсь, оглядываясь, повел лодку мимо берега, вверх по течению. Таков был их план: пока свежие силы, плыть в верховье реки, туда, где в Березину впадает Уша. Конечно, грести против течения запаришься, зато обратно будет легко. Даже весла не понадобятся — сиди себе на корме и управляй. Какое это чудо — встречать новый летний день в лодке на реке! Только-только узкой полоской начинает розоветь восток. Ритмично шлепают весла, шепчет вода, разбиваясь о нос быстрой лодки. В тумане проплывают заросли аира, камыша, поросшие густым кустарником берега. Робко еще щебечут ранние птицы. Изредка на прибрежье или посередине внезапно плеснет большая рыба. Даже комариный звон не раздражает, а, кажется, только дополняет эту гармонию летнего утра…

У всех троих настроение было лирическое. Чэсь без устали работал веслами и улыбался каким-то своим мыслям. Дмитрок, сидя на корме, низко склонился, опустив в воду руку. Михаль не сводил глаз с розовой полоски на востоке, откуда вот-вот должны были брызнуть первые золотые лучи. Только если совсем близко бухала рыба, он вздрагивал. Очень большой был соблазн остановиться сейчас — хотя бы вон там, около подковы высокого аира, где пни склонились над самой водой, размотать удочки…

Но ребята еще раньше договорились не останавливаться. Да, будет еще времени и порыбачить. Вот доберутся до знакомого «полуострова», разместятся, устроятся…

— Давай подменю, — вдруг предложил Михаль.

— Я не устал, — Чэсь, однако, сразу же уступил другу место. — Что задумался? — толкнул он Дмитрока.

Тот вытащил из воды руку, вытер о брезент.

— Да все думаю про крестик и слово «клад», — признался он. — Почему-то, кажется, в этом слове — вся загадка… Словно слово забыл: вертится на языке, и никак не вспомнишь…

— Так у меня с собой есть и талер, и копия бересты, — начал Чэсь, но Михаль прикрикнул на них:

— Ребята! Мы договорились: никаких сокровищ! Едем просто играть, купаться, отдыхать, удить рыбу.

Глава 45. Полуостров

До выбранного места добрались на удивление быстро. Помогло, видимо, еще и то, что не было ветра, река была тихая, течение — медленное. Но солнце давно поднялось, рассеялся туман, исчезли комары, перестала играть рыба.

Михаль отвернул рукав великоватой ему отцовской гимнастерки и взглянул на часы.

— Одиннадцать всего! — сам удивился. — Ну, показали мы рекорд…

— Ничего удивительного, — сказал Чэсь, налегая на весла (ему снова настала очередь грести). — Мы растем, становимся сильнее, вот и начали доплывать быстрее. Глядишь, к концу лета и в Борисов будем доплывать за пару часов!

Лодка с размаху, шкрябнув по песку, сунулась носом на низкий берег. Ребята, разминая затекшие ноги, принялись за работу.

Березина в этом месте разделяется на два рукава. Первое — это «живое» основное русло, и второе — старица, большая глухая заводь. Между ними — коса-холм метров двадцать в ширину и с километр в длину. Конечно, не остров (островов на Березине почти нет), однако именно это место всегда привлекала парней. Романтика! Хоть на какое-то время можно представить себя Робинзоном, или просто старыми опытными рыбаками, которые делают все степенно, неторопливо, которые знают, что где-то в Поплавах их ждут голодные семьи, поэтому хоть разбейся, а без рыбы домой не возвращайся…

Один берег полуострова — со стороны староречья — был высокий, сильный, заросший муравой. А там, где высадились ребята, со стороны Березины — берег пологий, с чистым желтым песком — настоящий пляж.

Ребята вытащили на берег лодку, разгрузились. Михаль достал из рюкзака большой нож — тесак. Огляделся. Неподалеку, как раз на самом высоком месте полуострова раскинулся большой, похожий на шар, куст ивняка. Михаль направился к нему.

Дмитрок с Чэсем также достали из карманов свои ножики и собрались были помогать другу.

— Осторожно, — остановил их Михаль, — в таких кустах может быть гадюка!

Он срубил длинный прут, обошел с ним вокруг коряги, шевеля сухие листья. Потом смело вломился внутрь. Из-под тесла посыпались, как будто солдаты неприятельского войска, срубленные ветки… Вскоре шалаш был готов. С боков, как стены, — зеленые ветви; наверх Дмитрок с Чэсем втащили брезент. Острыми сучками нагребли толстый слой листьев, перенесли с лодки сено, постелили сверху ватник.

— Быстро и хорошо, — сказал Михаль, отойдя подальше и любуясь на жилье. — И сухо, и не видно ничего… А на ночь окружить куст веревкой, ни одна гадюка через веревку не полезет.

Теперь оставалось только заготовить дров — и обедать, так как все уже проголодались.

Вглубь полуостров был насквозь заросший шывелыгой и ивой, среди которых попадалось много сухостоя. Вскоре ребята принесли по хорошей охапке сухого кустарника.

— Пока хватит, — сказал Михаль, затевая огонек. — А на ночь съездим на ту сторону Березины, наберем хороших, толстых сучьев.

Сушняк быстро ухватился огнем, весело затрещал. Развалившись неподалеку, ребята взялись обедать. На разосланной газете перед ними лежали запасы: сало, хлеб, вареные яйца, котлеты, кусок колбасы, несколько пучков молодого лука, редиса… Подготовили и картофель — чтобы испечь потом в золе.

Некоторое время все молча жадно ели.

— Жаль, ухи нету, — вздохнул Дмитрок, вкусно заедая хлеб с салом зеленым пером лука.

— Попробуем еще и ухи, — успокоил его Чэсь. — Теперь, днем, ничего ловиться не будет. Я вот другому удивляюсь — почему на природе все всегда такое вкусное?

— Нашел чему удивляться, — хмыкнул Михаль, налегая на котлеты. — Воздух свежий, вот и кажется, что совсем другой вкус. Я еще люблю кушать, когда фильм смотрю, или книжку читаю, в которых люди едят. Тогда уберу в живот все, что под руками и не замечу…

— Нет, это не так просто, — сказал вдруг Дмитрок. — Я читал, что на природе в человеке пробуждаются древние инстинкты, обостряется чувство опасности. Он невольно начинает кушать быстро, боясь, чтобы не отобрали. Поэтому и кажется все вкусным, потому что не обращаешь внимание на мелочи, как, скажем, на этот песок, что прилип к хлебу.

Михаль с Чэсем удивленно на него посмотрели.

— Философ, — зевнув, сказал Михаль. — Все, ребята, не знаю, как вы, а мне картофеля расхотелось… — Он перевернулся на спину, раскинул руки. — Так и лежал бы, кажется, до самого вечера!

— А я пойду купаться, — заявил Чэсь, также улегшись на спину, — а потом обследую остров. Грех пропускать такую погодку: раз уже вырвались сюда, то стоит пожить всласть…

— Я тоже с тобой, — сказал Дмитрок.

И никто из трех не двинулся с места. Так, в полудреме, раздевшись, пролежали часа два, быть может. Потом внезапно, словно по команде, все вместе вскочили и бросились к теплой речной воде. Купались, плавали наперегонки, играли в «щуку»; Михаль, который нырял лучше всех, поднял с самого дна какую-то корчажину, подтянул в воде к берегу, начал ощупывать ее, шастать пальцами в коричневом скользком мху… Потом выпрямился и торжественно показал ребятам заржавелую блесну с оборванным куском лески.

— Выкинь ты ее, — равнодушно сказал Чэсь, выбираясь на берег.

Но Михаль молча начал тереть блесну о песок, пытаясь очистить ее, пока не обломал большой, изъеденный ржавчиной крючок. Парень размахнулся и со злости швырнул блесну далеко в реку.

Этот звук — шпокание словно отрезвил друзей, сразу напомнил им, что самое интересное — рыбалка — еще впереди. Солнце уже спустилась почти до самого леса. Наступал вечер, поэтому сильнее стали запахи. В общем, река, особенно теплыми летними вечерами, имеет тот своеобразный свежий, радостно-неповторимый аромат, с которым не сравнится ни лесной воздух, ни горный, ни морской…

Чэсь с Михалем обулись и пошли снова вглубь полуострова, отыскали несколько ровных, длинных ветвей на удилища. Дмитрок тем временем вспорол с треском дерн, выбирая червей. Наконец заправили удочки, собрались, причем каждый захотел рыбачить сам по себе. Дмитрок выбрал место тут же, недалеко от шалаша, на высоком берегу староречья, присел, сразу же забросил удочку в недвижимую, заросшую кувшинками и трилистником, воду. Михалю выпало самое неинтересное, но и необходимо, — поймать хоть сколько-нибудь живцов. Поэтому он тоже далеко не отходил. Один Чэсь все не мог нигде пристроиться. Сначала постоял возле Михаля, потом посидел рядом с Дмитроком. Наконец направился по песчаному берегу косы куда-то далеко, вниз по течению. Там были перекаты и водовороты, Березина там становилась шире и немного замедляла течение.

У Дмитрока зеленый, будто желудевая шапка, поплавок как стоял среди трилистника, так без всякой поклевки и утонул.

— Есть! — тихо воскликнул Дмитрок и, держа за леску, показал Михалю небольшого, с ладонь окунька.

Михаль однако не почувствовал к другу «белой» зависти. Он знал, как обычно клюет рыба в старицах, где стоячие воды: только вот такие глупые плотвы, что сразу заглатывают наживку, и будут браться, да и то не часто.

Михалю не везло. Клевали одни уклейки — рыба, которая совершенно не подходит для живцов: и великовата, и, главное, вытянутая из воды, не живет долго, превращается в кисель…

Михаль смотал удочку и пошел к Чэсю, надеясь там, на перекатах, где чистое песчаное дно, натаскать хоть пескарей.

Первое, что бросилось ему в глаза, когда он вышел из-за поворота, было согнутое в дугу Чэсево удилище… Миг — и удилище со свистом выпрямилась, выбросив на берег широкую толстую плотву. Рыба забилась на песке. Она хавкала и шевелила красивыми золотисто-красными плавниками.

— Ух ты, — присвистнул Михаль, подбегая к другу. — Какие здесь ловятся!

— Тише, — Чэсь приложил к губам палец, — плотвы пугливые… Уже три такие, — похвастался он.

Сняв с крючка рыбу, Чэсь пустил ее в небольшую ямку, вырытую щепкой. Нацепил свежего червя, закинул удочку и застыл в ожидании.

Михаль нагнулся над ямкой. Действительно, в неглубокой мутной воде стояли одна возле одной и лениво шевелились три длинные черные спины.

— Как ты их ловишь? — шепотом спросил Михаль, сразу забыв про пескарей. — Какое дно?

— Да никакое… В провес…

«В провес» — то есть, поплавок подтягивается до самого кончика удилища., А грузик, наоборот, опускается до крючка. Хорошо ловить так, когда на реке сильное течение, которое намывает отмели, а потом сразу — яма или водоворот. Тогда вода опускает леску на дно, а поплавок на кончике удилища под небольшим углом прогиба эту леску — как бы «провисает» ее. Натянулась леска, «выпрямился угол» — все, подсекай и вынимай, рыба на крючке…

Тем временем у Дмитрока, что сидел на берегу староречья, вдруг начало так клевать, что он едва успевал менять наживку. Только коснувшись воды, поплавок начинал колыхаться, выплясывать и нырял. Все было бы замечательно… если бы хоть раз ловилось что-то человечное! А то — плотвичка с палец. Снимая с крючка очередную «кильку», Дмитрок украдкой оглядывался и в душе был рад, что друзья ушли далеко и ничего не видят. Самых резвых плотвичек пускал в консервную банку с водой — «скажу, нарочно хотел живцов наловить».

Наконец надоело, плюнул на все, смотал удочку, отнес к шалашу банку с наживкой, прикрыл травой. Вечерело, больше появилось комаров. Солнце опустилось до самых вершин деревьев за рекой леса. «Пойти поискать разве парней?» — Забеспокоился Дмитрок.

Но тут послышались голоса, шаги, и показались Чэсь с Михалем. Чэсь обеими руками, прижимая к животу, нес какой-то мешок. Это была его майка со связанными рукавами. Подошел к шалашу и молча высыпал на траву с хорошее ведро рыбы, одних плоток, толстых, широких, чуть не в локоть.

— Эх, вы, — Дмитрок отступил, стараясь незаметно отодвинуть ногой на траву банку со своим «уловом», — не могли позвать!

Но Михаль увидел, нагнулся, схватил банку:

— Что здесь, живец? Вот молодец!

Так Дмитрока и не пришлось оправдываться. Все были довольны.

— Ребята, вечереет, — взглянув на лес, в котором до половины скрылось солнце, сказал Михаль, — а работы еще непочатый край. Давайте в лодку, переправляйтесь на другую сторону и собирайте дрова. А я поставлю шнуры.

— А давай наоборот? — заспорил Чэсь.

— Пожалуйста. Только не забывай, что когда поставишь шнуры, а их всего четыре, то будешь чистить рыбу.

— Ну и что? Я люблю.

Однако и вечером отведать ухи им не пришлось.

Пока ребята съездили и вернулись из-за реки, пока Чэсь таскался по берегу, выбирая лучшее место для шнуров, пока, уже все втроем, перенесли дрова из лодки до костра — совсем стемнело. Успели еще почистить по одной рыбе, тогда Чэсь, вытирая о траву слизь и чешую с пальцев, сказал:

— Ай, надоело… Плотва еще живая, давайте сложим ее в сеть и пустим в воду у берега, пусть плавает до завтра, — и он широко, во весь рот зевнул.

«А как же «я люблю чистить?»» — Хотел напомнить Михаль, но поленился, потому что и сам уже хорошо утомился. Словом, никто не возразил Чэсю. Живых плоток в сети опустили в реку, привязав концы сети к ивовой ветке, почищенных — уложили в ведро крапивой, которая росла здесь везде и ее легко было нарвать даже в темноте. Ужинали молча, быстро, одной печеной картошкой с солью. Потом, зевая, один за другим забрались в шалаш. Последний, Михаль, не забыл даже окружить жилье веревкой — от гадюк.

Глава 46. Ночь

Ночью Чэсю захотелось во двор. Он отдернул ветки, служившие вместо дверей, и вылез из шалаша.

Зябко, темно… Только высоко в небе слабо светятся редкие июньские звезды. Костер давно погас. Совсем близко река, переливается, звенит, плюхает в берег…

Чэсь подбросил в костер сушняка, прилег и понемножку стал раздувать седой легкий пепел — пока не заблестели искорки, а потом и заплясали языки веселых огоньков. Сразу выступили из темноты и приблизились ближе к теплу и свету вычурные очертания кустов, словно им тоже было холодно и одиноко этой ночью.

Обняв руками колени, Чэсь смотрел на огонь. Вспомнилось Оксана… Где она, что с ней? Почему не приезжает? А могли бы теперь сидеть вместе около ночного костра… Как здорово было бы!

И вдруг за его спиной, в русла, что-то мощно и громко плюхнулось, бы кто бросил в воду тяжелое полено. Вмиг нарушилась ночная тишина, захлопали крыльями, загоготали, взлетая в воздух, дикие утки, что ночевали в русле в прибрежных камышах. От неожиданности Чэсь подпрыгнул. Забилось сердце, по спине пробежала дрожь. Что это? Вот опять — плюх! Рыба? Нет, кажется, рыба плюхает совсем иначе… Бобер? Или это… огромная водяная змея?

Сразу возник перед глазами эпизод из телепередачи «В мире животных». Маленькое африканское болотце посреди высохшей саванны, к которому сходятся на водопой звери, слетаются птицы, на воде плавают утки… Потом, вот как сейчас, утки закричали, взлетели, но одна захлопала крыльями, ударяясь в воде, и начала тонуть, а из воды высунулась квадратная пасть анаконды, как раз как у удава из мультфильма «Маугли», зашевелились длинные челюсти — чавк, чавк, и утки как и не было. Даже по телевизору страшно смотреть такое.

Чэсь спохватился. Герой! Да какие тут у нас, в Беларуси, анаконды! А еще про Оксану думал! А что, если бы она действительно была сейчас здесь? И увидела как он испугался? Защитник… А если она сама испугалась бы и прижалась бы к нему? И почувствовала, как он трясется?

Чэсь выхватил из костра головешку с огнем. Держа ее перед собой, смело приблизился к старице.

Посветил, начал всматриваться. Тихо, нигде ничего не видно, только отблески огня на воде. Повернулся, чтобы идти, снова — плюх!

Что-то копошилась там, посреди залива, — и не рыба, а не зверь, а непонятное что-то… Чэсь поспешно вернулся к костру. Парней разве разбудить? Засмеют, если окажется, что это обычный бобр или просто большая щука. Пойти спать? Страшновато… Так и стоит в глазах тот водяной питон, который заглатывает утку… А что, если эта тварь вздумает вдруг выбраться на берег? Нет, лучше сидеть и охранять огонь, дров хватает, а огня всякая животное боится…

Так и просидел до рассвета, благо летняя ночь коротка. Вскоре на востоке посветлело. Небо в той стороне просто на глазах начало наливаться утренней румянцем. Проснулись, еще робко защебетали птицы. А то, в заводи, жило — шлепало, плавало, вздыхало… И все на одном и том месте, словно привязанное.

«Пусть хорошо рассветет, тогда разбужу парней», — думал Чэсь, прислушиваясь.

Из шалаша показалась Михалева голова, а потом и весь он, заспанный, зевая, вылез и подошел к костру. Потер ладони.

— Вот молодец, догадался огонь разжечь, — сказал хриплым со сна голосом и прокашлялся.

— Если бы не этот огонь, то нас, может, уже в живых не было бы, — Чэсь коротко рассказал другу про ночные страхи.

— Это кажется только, — Михаль притопывал у огня, поворачивался к нему то одним, то другим боком. — Прохладно с утра! А ночью всегда звуки кажутся более резкими. Я как-то…

— Кажется? — перебил Чэсь. — Тогда помолчи с минутку, сам услышишь. Ну? — прошептал он, когда через несколько секунд в заливе снова плюхнулось.

— Действительно…

И вдруг к ним слуха донесся скрип уключин. Кто-то плыл в лодке с верховьев. Ребята переглянулись, потом подбежали к реке, к тому кусту, где была привязана их лодка.

— Рыбаки? — вопросительно взглянул на друга Чэсь.

— А кто же еще. Не хотелось бы, чтобы они здесь останавливались, — Михаль присел на корточки и стал вглядываться в густой туман, клубами вился над утренней рекою. — Такое замечательное место открыли! А они, конечно же, прогонят нас…

— Зачем им нас прогонять? — засомневался Чэсь. — Река же велика.

— Увидят костер — обязательно причалят. Да и дым уже, видимо, унюхали.

Михаль не ошибся. Лодка была совсем близко. По скрипу уключин ребята определили, что она сейчас пересекает реку, руководствуясь именно на их костер.

Когда до берега осталось метра четыре, лодка вынырнула из тумана, потом уткнулась носом в сырой прибрежный песок. Человек, который управлял лодкой, сидя спиной к ребятам, поднял весла, встал сам, повернулся лицом…

Еще раньше, чем узнать его глазами, ребята втянули носами знакомый, особенно острый утром запах потухшего табака. Знакомый кашель… Дед Макар! И тут нашел, выследил их!

Дед, поправляя на плечах телогрейку, чавкнувши водой из-под подошв своих неизменных кирзовых сапог, вышел на берег и тут заметил мальчиков. Сначала насторожился, потом шагнул ближе, присмотрелся:

— А, пионерия! — узнав, сказал обрадованно. — А я думаю, кто это здесь, на моем месте, в такую ​​рань огонь курит. А ну, ребята, помогите лодку выше утянуть, — попросил он. Ребята даже не шевельнулись.

Глава 47. Дед Макар

Дед Макар сам подтянул лодку выше. Или он действительно не обиделся, или только сделал вид, но лицо у него отнюдь не было сердитым. Наоборот, как показалось ребятам, на его лице была даже виновность.

— А вы что же, все золото ищете? — неожиданно спросил дед. — Или просто в поход выбрались? На рыбалачку, на природу?

Ответа вновь не дождался.

— Так-так… Пойти погреться разве, — сказал дед самому себе и потопал к костру, оставляя на росе следы тяжелых сапог.

Ребята двинулись за ним. Принесло гостя… Ничего, кроме новых неприятностей, от этого человека они не ожидали.

Дед Макар присел около костра, подбросил веток, подул. Костер сразу ожило. Дед вытащил из огня тонкую ветку, красную на конце, и прикурил окурок.

— Шалаш даже сделали, — указал он ветки на куст.

— А что, нельзя было? — не выдержала молчания Чэсь. — Мы не в вашем огороде. Ни эту речку, ни ее берега вы пока не купили!

— У нас каникулы, и мы можем делать все, что нам хочется, — дерзко сказал и Михаль.

— Что вы, что вы! — замахал на них руками старик. — Я же ничего, я так себе говорю! Играйте на здоровье — ловите рыбку, купайтесь, ищите то же золото… Лишь бы вреда не делали.

Ребята удивленно переглянулись. Что все это значит? Словно оправдывается…

Нет, очень подозрительно все это. Михаль сказал:

— Благодарим, что позволяете. Только при чем тут золото?

— Может, вы сами его ищете? — язвительно вставил Чэсь.

Дед Макар рассмеялся, выпустив изо рта клуб дыма:

— Э-э, которое золото? Если бы оно тут было, его давно выкопали бы. Я вот, кажется, знаю в этих местах каждое дерево, каждую тропинку, каждый водоворот на реке, а хотя бы раз которую монетку нашел. Да и зачем оно мне, то золото, если бы и нашел? Разве что зубы поставил бы, — и он, оттянув пальцем губу, действительно показал ребятам почерневшие, съеденные табаком и кариесом зубы.

— Почему же вы тогда заладили: золото, золото? — грубо спросил Михаль.

Дед опять не обиделся:

— Да вспомнил просто. Вчера внучка Анина приехала, а теперь вас вот увидел, — и вспомнилось, как ее отец рассказывал о французах, о золоте… Помните тогда, около дыма? Еще на меня, старого человека, считай деда, поругался тогда. А за что?

— Оксана приехала? — радостно вскрикнул Чэсь. — Когда?

— Вчера под вечер. Да не одна, а с подругой. Машиной легковой их привезли. А я у Анны старой сидел. Рыбы принес…

— И что? Как она?

— Рыба? — спросил дед Макар.

— Какая рыба — Оксана!

— А-а. Спросила, где вы. А я говорю, что на рыбалку поехали. Я видел, говорю, как они рано утром в лодке укладывались.

— Вы все увидите, — проворчал Михаль, — что надо и что не надо…

Теперь он смотрел сердито уже на обоих: и на Чэся, и на деда Макара. Но Чэсь ничего не замечал. От радости за новость все его обиды на деда, было видно, исчезли без следа.

Глава 48. «Вор»

Из шалаша вылез Дмитрок. Приставил ко лбу ладонь козырьком, посмотрел на солнце, которое на глазах поднималась, рассеивая розовый туман. Уже можно было различить не только ближние кусты, а и отдельные деревья в лесу на том берегу реки.

— Давай сюда, у нас гости! — позвал Чэсь. — Сейчас уху будем варить.

Михаль хмыкнул. Дмитрок подошел, близорукоприщурился. Узнав деда Макара, застыл.

— Это… гости?

Михаль ответил на полном серьезе:

— Татары как-то обиделись на поговорку: «Незваный гость хуже татарина» и послали письмо начальству… Начальство присылает ответ: «Мы согласны, поговорка обидная. Теперь она будет звучать так — незваный гость лучше татарина».

Дед Макар расхохотался, аж закашлялся.

— Ну, чего ты? — сказал Чэсь. — Не слушайте его, дед Макар.

— Да я, ребята, поеду сейчас… Погрелся — вот и спасибо. О-ох, — кряхтя, дед оперся рукой о колено, встал.

— Вы нас поэтому и искали, чтобы сказать, что Оксана приехала? — не унимался Михаль.

— Я вас совсем не искал… Увидел огонь, вот и подплыл. И еще…

Дед покашлял смущенно поднял на ребят глаза и сказал решительно, серьезно, словно перед ним были взрослые:

— Раз уж мы все вместе здесь — покаяться хочу, прощения попросить у вас. За «телевизор» тот… Невиновные вы.

Если бы из этого ясного утреннего неба грянул гром и пошел дождь, и то, видимо, для ребят это было бы меньшей неожиданностью.

— Я нашел «вора» — сом это..

— Сом?

— Огромный. Во, — дед Макар развел руки в стороны, — как колода. Запутался жабрами в сети, оборвал веревку и уплыл вместе с «телевизором». Я видел его, он быстро плыть не может — то нырнет, то вновь всплывает. Гоню его от самых Кладов. Никак от «телевизора» отделаться не может, сильно запутался…

Чэсь вдруг, хлопнул себя по лбу — то ли комара убил, или вспомнил что-то.

— Теперь понятно, — быстро сказал он. — Вон он, ваш «вор», — указал он на залив. — Целую ночь плюхает.

— Правда?

— Я еще подумал — может, бобр или щука на уток охотится…

Про анаконду Чэсь промолчал.

Дед Макар быстренько поспешил к берегу, ребята — за ним.

Туман над водой совсем растаял. Спокойная, заросшая у берегов трилистником и ряской вода заводи была ровной, как зеркало.

— Уплыл, — Чэсь виновато взглянул на деда.

— Тише, я его вижу.

Однако ребята, как ни всматривались, ничего не заметили.

— Во-о-вон, — указал дед кривым длинным пальцем, — у того берега, где ивовый пень… Постойте здесь. Может, еще ваша помощь понадобится.

Дед Макар осторожно спустил на воду лодку, сел передом и одним веслом ловко и быстро вырулил в залив. Бесшумно приминая ряску, лодка приближалась к тому берегу. Ребята, затаив дыхание, наблюдали.

Вдруг около ивового куста, на который недавно показывал дед, вода повернулась водоворотом. Мелькнуло в том месте что-то белое, большое — и снова толчок.

— Ух ты! — выдохнул Чэсь. — Сом!..

Дед Макар, осторожно положив весло, сдвинулся на корму, начал что-то искать под лавкой. Когда выпрямился, в руках его была ружье. Стоя на коленях, дед припал щекой к прикладу, долго целился… Лязгнул выстрел, из дула вылетел дым, по лесу прокатился дробь. С криком, с хлопанье взлетели над заводью дикие утки. Вода в том месте, где показывался сом, вспенилась от шрота.

— Есть! — крикнул дед, когда дым рассеялся, и помахал ребятам ружьем. — Давайте сюда!

Ребята бросились к лодке.

Сом всплыл желтым брюхом вверх. Он был еще жив, окровавленные около головы плавники и широкий хвост шевелились.

В искалеченные жабры сильно впилась сеть «телевизора», который и погубил свободную рыбину. В бурой от крови воде около сома крутились глупые уклейки — лакомились.

— Прости, хозяин речной, — с какой-то фальшивой веселостью в голосе произнес дед Макар. Видно, ему тоже, как и парням, было не по себе — что вот приплыл сюда и лишил жизни живое существо. — Все равно ты не выжил бы, не смог бы корма добыть… А ну, помогите, ребята! — распорядился дед.

Сома опрокинули в лодку. Чэсь осторожно коснулся гладкой кожи, погладил рыбину по плоской голове, разбитой дробью в частые дырочки, из которых сочилась кровь. Сом равнодушно смотрел на людей круглыми голубыми глазками. Дмитрок наклонился и потрогал его за длинный обвисший ус. Сом зевнул и вяло ударил хвостом о дно лодки. Дмитрок испуганно отнял руку.

Все засмеялись.

— И как это он ухитрялся таскать такое? — спросил Михаль, имея в виду «телевизор». Он смело повернул рыбу на бок и освободил разрезанную пополам жабру от сети. «Телевизор» был совершенно целый, с грузиками снизу и с палкой-поплавком сверху. Михаль протянул его деду Макару.

— Так и таскал… — дед со злостью бросил «телевизор» в нос лодки. — Ни нырнуть ему не давала, ни вверх подняться. Да и за пни цеплялся постоянно, цеплялось.

— И куда вы его? — спросил Чэсь.

— Отвезу в Поплавы, раздам ​​людям, кто захочет… Не пропадать же мясу, раз так случилось. Хотя он и старый, не вкусный — а все же свежая рыба.

Сома подтянули на корму, дед накрыл его куском брезента. И только сейчас, когда рыбина скрылась из виду, ребята почувствовали облегчение.

— Часов семь уже, — дед Макар взглянул на солнце. — Самое время подкрепиться. У меня есть хлеб с молодой луком, сало нажарю на огне…

— Сало! — хмыкнул Чэсь. — У нас полно рыбы, одни плотвы.

— Ну? Вот молодцы. Я всегда хвалил вас — умные ребята, настоящие мужчины, не то, что мой «куцый»… Ничего ему не интересно: ни река, ни рыба, ни в футбол поиграть… Вернусь — отправлю обратно в город, к матери!

Глава 49. Ушица

На берегу, когда подчалили и привязали лодки, сразу разобрались, кому что делать. Дед Макар охотно взялся за самое нудное, неинтересное — чистить плоток. Он присел возле воды, все похваливал парней и их улов, чистил и сразу обмывал рыбу. Чешуя так и летела из-под острого ножика. Чэсь с Дмитрием пристроились неподалеку — выбирали картофель. Михаль сунул в карман пакет и отправился проверять шнуры.

— Давай я пойду, — крикнул вслед Чэсь, — я же их ставил! Ты найдешь?

— Найду, — ответил Михаль, не оглядываясь.

Что-то не давала ему покоя. Хотелось хоть немного побыть в одиночестве, поэтому он, на правах главного, и назначил сам себя на проверку донок. Он потихоньку шел берегом реки, внимательно всматривался, стараясь не пропустить Чэсевых меток, и вместе с тем восстанавливал в памяти все события сегодняшнего утра. Приезд деда Макара… Виноватость его перед ними… Новость, что приехала Оксана с подругой… Убийство сома… Якобы все эти события вместе, и все они называются каким-то одним словом, которое крутится в голове и не вспоминается… А слово чрезвычайно важное! Кто его мог произнести? Чэсь? Дед Макар? Что говорил дед? «Французы… золото… покаяться хочу… сома гнал…» Не то, не то!..

Палочка первой донки была воткнута в песок как раз на том месте, где они вчера ловили плоток. Рыбацкий азарт взял свое. Тут было уже не до какого-то важного слова. Михаль быстро вытащил палочку, выругался на себя. Пусто? Не может быть, такое хорошее место… Неужели щука перекусил поводок? Михаль начал сматывать шнур на дощечку — и вдруг леска натянулась, начала рваться из рук. Ага, есть — щуренок! Молодой еще, а хитрый, подплыл под самый берег, поэтому и леска вначале казалось оборванной…

С остальных донок, которые стояли неподалеку, Михаль снял с каждой по большому полосатому окуню. На берегу они растопыривали плавники и угрожающе поднимали колючки на горбатых спинах.

Когда Михаль вернулся, над костром уже висело ведро, из которого поднимался пар. Дед дочищал последнюю плотву.

— Ну надо же, — удивился он и Михалеву улову. — Вот молодцы!

Все вместе почистили и окуней со щукой.

— Сварится картофель, с этими вот приправами, — дед Макар всыпал в варево соли, перца, лаврового листу, — опустим туда прежде плоток, затем, для компании, окуней, а последнюю, для самого вкуса, щучки… Тройная уха!

— Тройная совсем иначе варится, — возразил Чэсь. — Я видел, и ел.

— По-разному можно, можно и так, как мы… Сколько я перепробовать этих юшек — вкус один. А миски у вас есть?

— Пусто.

— Ничего, из ведра будем. Так оно вкуснее, если из ведра…

Дед Макар вырезал четыре равных прутика, содрал с них полоски коры, которой привязал к прутикам ложки.

Поспела уха. Чэсь с Дмитрием на палке отнесли ведро к реке, поставили на мокрый песок, дали немного охладиться и принесли обратно. Все засели около ведра, от которого шел такой ароматный пар, что забудешь обо всем на свете… Дедовы «черпаки» получились хоть куда. Правда, длинные, и пока донесешь ложку ко рту, нужно обеими руками перебирать прутик, — но ребята, голодные, прихлебывая такую вкуснотищу, на мелочи не обращали внимания.

Сначала ели в полном молчании. Слышалось только чавканье, хлюпанье носов и стук ложек о ведро. Затем начали выбирать из ухи лучшие, как казалось, самые лакомые куски. Наконец дед Макар, который вообще ел мало, начал отвязывать свою ложку от прутика.

— Вот спасибо, ребята… — он икнул. — Хорошо мне с вами! И потому «куцый» никуда не годен, — он снова вспомнил внука.

Достал «Острыну», прикурил от головешки. Вырвал пучок травы и вытер с бота кусочек рыбы. Дмитрок почему-то перестал хлебать, посмотрел сперва на деда, тот — на сапоги, будто никогда раньше не видел. Вдруг хитроватая улыбка пробежала по его лицу.

— Дед Макар, — сказал он, — а вы уже не считаете нас ворами?

— Что вы, ребята! Больше никогда — верьте — не подумаю на вас.

Михаль проследил взгляд Дмитрока, все понял и тоже включился в игру:

— А вот участковый думает на нас.

— Я ему ничего не говорил, — удивился дед.

— Он думает, что мы в школу лазили.

— А-а, это… Ну, если и лазили — на то вы ребята… Я сам, помню, в ваших годах…

— Мы никуда не лазили, — перебил Михаль. Переглянулся с друзьями — говорить или нет? — Но тот, кто лазил, сейчас среди нас, — сказал он.

Глава 50. Слова

Дед Макар подавился дымом.

— Вы что, ребята, — обо мне? — спросил через кашель. — Я… в школу? Лазил? Стар я уже для школы, забыл, как буквы писать, — неудачно пошутил он.

— Мы видели след вашего бота, — глядя в сторону, произнес Чэсь. — Под тряпкой на крыльце… Тогда ночью дождь шел, а крыльцо — под навесом, вот след с ночи и остался.

— Но зачем мне это надо было? Мало кто там мог ходить!

— Сапоги такого размера только у вас. Да и знаем мы ваш след…

— Нет, ребята, подождите, — дед Макар стало серьезным. — За всю жизнь я чужого гвоздя не подобрал. Давайте разбираться. Да, действительно, дождь был — вспоминаю… Геологи тогда еще у меня ночевали, на сене… Ах, вон оно что! Теперь понял, вспомнил! Они это, геологи, только они! Мне ночью на двор захотелось, стал искать — а сапог нет. Босой вышел, а когда возвращался, помню, помыл ноги в тазу, дождевой водой…

— Так вы что, не слышали, как кто-то зашел в дом и взял сапоги? — спросил Михаль.

— Я и так сплю крепко, а тогда утомишься за день…

— Да Курт это! — воскликнул Чэсь. — Без него никак, так как замок на школе целый, а окошко узкое, только малому пролезть. Он же и сапоги вынес.

Дед Макар виновато заморгал глазами:

— Правда — я слышал сквозь сон, как он выходил… Ай-яй, еще и малого втянули! Да какой бы он ни был, но ведь не вор…

— Да, не вор, — не выдержал Михаль. — А кто у нас нож и спиннинг из шалаша украл? Верните, говорит, «телевизор», тогда и я отдам…

— Ай-я-яй, — закивал головой дед, — вот так рассказали вы мне… Но не думайте, ребята, — я разберусь! И с геологами — что они за такие геологи, и с Вовой. Если он взял — ремня всыпать, отдаст!

— Отдаст, как же, — вставил Дмитрок.

— Тогда дел-то — заплачу я вам, не думайте! Спиннинг свой ​​отдам, новенький, а за нож заплачу.

Михаль вспомнил тот новенький дедов спиннинг. Он видел его в сарайчик, где просидел почти всю ночь, подслушивая «геологов». Дед Макар и не догадывается… Все же и они не святые.

— Не надо ничего, дед Макар, — сказал Михаль. — Нож сломанный был — лезвие плохо выходило, и в спиннинге катушка заедала… Зачем вы будете платить? Лучше расскажите, как вы сома выследили, — попросил он, чтобы перевести разговор на другое.

Но дед не слышал, он все не мог отойти от таких новостей — сгорбился, как-то еще больше постарел. Михалю пришлось повторить.

— А, сома? — рассеянно, неохотно ответил дед. — Случайно выследил… Плыл вон там, выше, около Кладов, слышу — бултых, бултых. Я глянул — а он, сом, зацепился «телевизором» за траву и ерзал. Сеть в жабры впилась, не пускает. Я ближе — а он как щелкнул хвостом и исчез под водой вместе с «телевизором». Но я уже вижу, что никуда он от меня не денется, и поплыл за ним…

— Подождите! — Михаль наморщил лоб. — Еще раз, дед Макар, — в каком месте вы его увидели?

— Около кладок старых — ну, Кладов по-нашему. Вы проплывали то место, когда сюда плыли…

— Целое утро! — воскликнул Михаль. — Целое утро не мог вспомнить! Ну, конечно, у кладок! Конечно, Кладов!

Он, такой серьезный всегда, вдруг воткнулся сверху головой в траву и, словно жук, побежал по кругу. Дед с ребятами ничего не понимали и смотрели на него с удивлением.

— Ах, и дураки же мы! — поднимаясь, запыхавшийся, с блестящими от радости глазами сказал Михаль. — Спасибо, дед! — схватил он деда Макара за руку и начал трясти ее.

— Что с тобой, Михаль? — даже испугался дед.

— Со мной? Все хорошо! Все просто прекрасно… Так вы говорите, там укладки были? Вы их видели? Где они сейчас? — забросал он деда вопросами.

— Лежат в реке на дне. Вот будете обратно плыть, потыркайте веслом около берега.

— А из чего они, эти укладки?

— Из дубов. Дубы как железо сделались.

— И давно они лежат?

— Э-э, кто ж тебе скажет? Я сам, когда в ваших годах был, услышал, что старые люди так называют то место, а сверху укладок уже никаких не было. Это, видимо, давным-давно Березина в том месте узкая была, вот ее и перекрыли, чтобы перебираться… Положили дубы — потому и Клады.

— Скажите, дед Макар, а там вблизи ручья или речушки нету?

— Нет, там сухо, холм. А может, и была когда давным-давно речушка… Теперь, сколько себя помню, там укруг все сухо — песчаные холмы, сосны, а дальше, за лесом — поле, рожь растет…

Глава 51. О пользы родной речи

Дед Макар начал прощаться.

— А вы надолго здесь? — спросил он. — Что родителям сказать, когда увижу?

— Скажите, чтобы не беспокоились, — ответил Михаль, улыбаясь во весь рот. — Сегодня в обед или под вечер мы тоже будем в Поплавах.

Не успела скрыться за поворотом реки лодка с дедом Макаром, как Михаль, радостный, приказал Чэсю:

— Ты говорил, что прихватил с собой талер и копию бересты, — давай, неси скорее сюда!

— Михаль, — тот смотрел на друга с настороженностью, — да объясни, что с тобой?

— Неси скорее, сейчас узнаешь. Теперь и с тобой то же будет.

Чэсь бросился к шалашу. Принес.

— Прежде всего ответьте, — торжественно начал Михаль, — как будет «клад» по-белорусски?

Ребята задумались. Дмитрок посмотрел вверх, даже слегка постучал себя по голове, показывая, что знал, но забыл. Чэсь скорее вспомнил:

— Скарб.[4]

— А тут как написано? Склонились над копией бересты.

— Ну и что? — все никак не мог понять Чэсь. — Тут написано «CLAD» — «клад». Ты хочешь сказать, что французский офицер должен был написать по-белорусски, «Скарб»? — усмехнулся он.

— Зря смеешься — как раз это я и хочу сказать. Это слово нужно переводить не с русского и не с французского языков, а с белорусского. Клад — никакое не сокровище, а всего лишь укладки. Француз услышал, как местные жители называли то место, так и выцарапал его на бересте, только латинскими буквами. Понимаете? Здесь игра слов, из-за этого так долго и золото не могут найти, ведь никому в голову не приходит: как это так, чтобы почти двести лет назад европеец, француз, мог использовать местную речь и именно белорусским словом зашифровать свой ​​план на бересте!

Дмитрок молча пожал Михалю руку, тогда сказал просто:

— Молодец ты, — но даже по голосу его чувствовалось, что его уважения к Михалю еще прибавилось.

Зато Чэсь, кажется, и не удивился, и не обрадовался.

— Это еще надо доказать, — проворчал он, вглядываясь в копию бересты. На самом деле ему было просто завидно. Как же он сам, деревенский парень, белорус, — и не догадался раньше Михаля! Тогда, возможно, и Оксана совсем иначе к нему относилась бы…

Михаль все еще был как пьяный от своего открытия. Чэсевы слова он оставил без ответа.

— Помните, я ездил в город, звонить Оксане? Так вот, подхожу я к мальчику с девочкой, где-то наших лет, спрашиваю, где краеведческий музей? По-русски, конечно, спрашиваю. А они мне отвечают чисто по-белорусски! Представляете, городские!

— Я знаю таких, — подтвердил Дмитрок. — Это из белорусской гимназии.

— Я все собирался предложить вам сделать то же самое — начать говорить только на родном языке. И сам начал учиться…

Вот разговариваю с вами, а в голове перевожу, как это можно сказать чисто по-белорусски…

— Хорошо, — прервал Чэсь. — Если тебе поверить, и клад — это действительно Клады, то тогда еще больше все запутывается. Раньше мы думали, что где крестик, там и золото. А теперь? Получается, клад — это не сокровище?

— Никакое не сокровище, — уверенно ответил Михаль. — Искать его нужно в любом другом месте, только не там, где крестик. Неужели вы не поняли? Крестик — это не конец, а начало. Помните, Оксанин папа рассказывал, что на топографических картах обязательно должна быть привязка — ориентир? Крестик и слово «КЛАД» — Клады — и есть только привязка. И все искали не с той стороны, не с начала, а с конца.

— Хитрый француз! — покачал головой Дмитрок. — Надежную привязку выбрал! Если бы, скажем, ориентиром было какое дерево, то его спилить могут, если камень — могли бы убрать и свести куда-нибудь… А эти дубы пролежали в воде, на одном месте, столько лет, и ничего для них не было — еще прочнее, видимо, стали.

— Дубы из реки тоже могли бы вытащить, — возразил Чэсь. — Это просто счастливый случай, что они сохранились. Но хорошо, даже если по-вашему, я все равно не понимаю — чему тут радоваться? Ну, знаем мы привязку, дальше что?

— Приложим к копии бересты талеры, обведем контуры и увидим маршрут, по которому двигался француз, — ответил Михаль. — Где закончится контур последнего талера, там и клад.

— А у нас есть эти талеры? Ты уверен, что Оксана раздобыла третий? Мы даже не знаем, привезла ли она свой!

— Если не привезла, ничего страшного, — сказал Дмитрок. — Маршрут можно угадать совсем без талеров. Француз где похоронен? У нас, в Поплавах. От Кладов до Поплав километров восемь — десять, вот на этом отрезке где-то золото и скрыто.

— Я тоже думаю, — кивнул Михаль.

— Да француз мог идти от этих Кладов на все четыре стороны! — не сдавался Чэсь, который никак не мог примириться, что у него перехватывают инициативу разгадке. — Он мог спрятать сокровище в двадцати километрах к Поплавам, в любом месте — хотя бы вот здесь, на нашем полуострове, или вон в лесу на том берегу. А потом зашифровал это место на бересте, повернулся на сто восемьдесят градусов и пошел в Поплавы, где его и подобрали, истощенного!

— Тоже может быть, — согласился Михаль. Видимо, он не так верил в версию Чэся, как хотел и дал ему право на свое мнение. — Тогда кто что предлагает? Вернемся в Поплавы и посмотрим, что раздобыла Оксана, расскажем ей об этом? Или доплывем до Кладов и поищем сами?

— Сами, конечно! — сразу сказал Чэсь.

Дмитрок отмолчался, показывая, что ему все равно, лишь бы быть вместе с друзьями.

Сборы были недолгими. Стащили с шалаша брезент, бросили в лодку телогрейки, сено, прикопали землей головешки, не забыли ведро с остывшей ухой — разогреют в обед…

«Прощай, прекрасная обитель! И спасибо тебе за все!» — обратился мысленно Михаль к их островку, когда все уже сидели в лодке. Чэсь оттолкнулся веслом от берега.

Глава 52. Обида

Тем временем Оксана с Катей, в одних купальниках, сидели на высоком, заросшем травой холме возле шалаша, загорали и бросали в реку камешки, которых здесь, в траве, было полно. Летний ветерок иногда набегал с Поплавы теплыми волнами, приносил с собой запах цветов, чуть слышно шептал листвою прибрежных ив, морщил воду посередине реки. Палило солнце, легко пробиваясь через белые кудрявые облачка, что чередой плыли по небу.

— Не жалеешь, что приехала? — спросила Оксана.

— Здесь так здорово, я и не ожидала!..

— Конечно, здорово — тут тебе не Египет.

В самой Оксаны настроение было прекрасное. Она сделала все, что обещала, даже больше. У нее были выписки из статей, которые доказывали, что сокровище несомненно существует, была копия бересты, был талер «Червеньских знакомых». Вчера, как только Катин отец привез их в поплавать, она сразу бросилась в веранду, к дивану. Скомканный платок лежал под матрасом. Пятно от масла не высохло. Девочки положили платок на бумагу и тщательно, по миллиметру иглами перекололи пятно по контуру. Потом обвели дырочки карандашом — и получился четкий абрис монеты.

Главное же, что благодаря Борису Григорьевичу они теперь знают, что с этими талерами и с берестой делать. Нужно только взять у Чэся третью монету и…

Оксана вскочила, прислушалась.

— Кажется, плывет кто-то — может, наши ребята? Действительно, из-за поворота реки показалась лодка.

— Нет, это дед Макар, — разочарованно произнесла Оксана, снова садясь.

Лодка поравнялась с холмом, на котором загорали девочки. Дед Макар увидел их, сказал весело, громко:

— А-а, ждете? А я знаю, где ваши мальчишки!

— Знаете? — взметнулась Оксана. — Где же они? Когда вернутся?

— Го, они далеко забрались, аж за Клады! Целый лагерь себе сделали на острове, рыбы полно наловили, уху варят… Вечером, говорили, вернутся!

— А они знают, что мы приехали?

— Знают, я им сказал.

Лодка начала отдаляться, дед направлял ее вниз, до мостков, где была поселковая «пристань».

— Если хотите, идите за мной! — крикнул дед напоследок. — Покажу, которого сома выловил!

— Пойдем, Оксана? Я никогда сома не видела.

— Что на него смотреть? Рыба как рыба…

Оксана не скрывала обиды. А она думала, их ждут здесь. Наобещала Кате, как их будут здесь встречать.

— Что ж — пусть, обойдемся без них. Если их не интересует это, сами найдем сокровище. Сегодня приедет Борис Григорьевич, и начнем искать. У нас почти все есть, а у них нет ничего, кроме Чэсево талера. Сейчас позагораем, искупаемся, малину пойдем есть…

Но все равно девочкам почему-то стало грустно.

Глава 53. Предупреждение

На «пристани» дед Макар обмотал ствол ивы цепью от лодки, примкнул висячим замком, омыл сапоги, вскинул на плечо тяжелые мокрые весла. Дом хоть и был не очень далеко, но дорога отсюда забирала вверх, да устал еще — тяжеловато идти. А дома нужно брать тачку, сделанную из старой детской коляски, и сразу возвращаться назад, за сомом.

Дед огляделся вокруг — не бегает где внук? Когда надо, то его никогда не будет. И злость на внука, что была улеглась от работы веслами, ожила снова. В кого удался такой? Мало того — еще и воровать научился… Ну, попробует он сегодня ремня! А участковому надо сказать, чтобы не трогал парней.

Идя огородами к дому, дед Макар своим острым зрением издали разглядел, что у ворот стоит мотоцикл с коляской. Участкового мотоцикл! Вот так, правду говорят: о ком долго думаешь, того вскоре и встретишь.

Участковый стоял во дворе, перед ним — Курт, которого участковый держал за плечо. В другой руке у него была какая-то синяя папка, покореженная от влаги и солнца. Участковый размахивал ею и спрашивал:

— Так ты не видел? А кто видел?

Курт молчал, только шмыгал носом.

— В чем дело? — встревоженно спросил дед, бегом входя во двор; приставил к стене весла.

Участковый оглянулся, отпустил Курта:

— А, рыбак появился. Ты бы лучше за внуком смотрел, а не по реке день и ночь шастал!

— Да что такое? — не на шутку испугался дед.

— А вот что. Эту папку видишь?

— Ну, вижу.

— Она валялась в канаве, вот здесь, прямо возле вашей хаты!

— Ну так что? — никак не понимал дед. — Тут много чего валяется…

— Эта папка месяц назад пропала из школьного шкафа-музея. Видишь надпись — «Наши выдающиеся земляки»? Как она оказалась около вашего дома? Не знаешь? А я знаю. Твой внук лазил тогда в школу. И он был не один, а с кем-то взрослым.

Дед Макар вытер со лба пот. Он боялся поднять на участкового глаза.

— Может, не он? За руку же не поймали…

— Я не лазил, — ободренный дедовской поддержкой, отозвался Курт.

— Тогда откуда эта папка взялась около вашего дома?

— Подбросили, — буркнул Курт.

— Не морочь мне голову! — повысил голос участковый. — Лучше иди, погуляй пока. Мне с твоим дедом надо поговорить.

— Иди, Вова, из-под крыши тачку сними… Посмотри, не отвалились ли у нее еще колеса.

Курт ушел, завернул за угол дома, остановился и припал к косяку, чтобы услышать что-нибудь. Но участковый с дедом направились со двора, к мотоциклу.

— Неужели такая важная папка? — дед Макар ткнул пальцем в грязный облезлый картон.

— Какая важная, макулатура… Но понадобилось же кому-то зачем-то, — участковый присел боком на сиденье мотоцикла. — Меня, дед, а не столько папка интересует, сколько твои гости из Минска. Квартиранты твои. Давно уже к ним присматриваюсь. Что они здесь ищут? Чего они тут лазят повсюду?

— Черт их знает. Может, золото ищут, — пошутил дед. — Вот приедут, сам спроси.

Однако участковому, видно, дедовы слова не показались шуткой.

— Золото, говоришь? — он перебросил из-за спины себе на колено тонкую сумку, развернул ее, достал бумагу и ручку. — А как их фамилии, квартирантов твоих?

— А ты протокол собрался составлять? — в свою очередь спросил дед Макар.

— Какой протокол, просто запишу, для себя.

— Тогда у нас не будет никакого разговора.

— Как так?

— Так. Я сам разберусь — и с внуком, и с квартирантами, без протоколов… Одно скажу — за руку не поймал, не вор.

— Ну, смотри, дед! — участковый закрыл сумку, забросил через сиденье ногу, взялся за ручку «газа». — Если что — пеняй на себя. Предупреждаю! Не нравится мне эта ваша гоп-компания.

Глава 54. Встреча

Ребята прибыли в Поплавы поздно вечером. Перед этим они легко нашли затопленные дубы — «клады», высадились на берег, припрятали в кустах лодку и разошлись в разные стороны, надеясь разыскать старое русло или хотя бы старую дорогу. Поиски оказались тщетными. Местность, как и говорил дед Макар, сухая, холмистая. Дороги, правда, были, но не старые, а недавние: вырубленная просека, тропы, которыми гоняли на водопой скот… Дмитрок искал у реки, Чэсь забрался далеко в лес, Михаль пошел по прямой — перпендикулярно реке, и вскоре, через какой-то километр, оказался на широком поле — тут высоко растет рожь, и кое-где дубы среди ржи.

Но неудача отнюдь не испортило настроения. На другой день с утра троица друзей уже крутилась около дома Оксаниной бабушки.

— А сходи позови, — предложил Михалю нетерпеливый Чэсь.

— Неудобно, там Катя эта, чужая…

Михаль заложил в рот пальцы и звонко свистнул.

— А чтоб вас — напугали! — послышался голос бабушки с огорода. — Спят они еще!

Но в веранде услышали. На крыльцо вышла босая, заспанная Оксана:

— Что рассвистались? Мы вас два дня ждем, а вы десять минут не можете? Идите на реку, к шалашу, мы сейчас умоемся, позавтракаем и придем, — и скрылась в веранде.

— Что это с нею? — удивился Михаль.

— Она же не знает, что мы не просто играли, — радостно сказал Чэсь. — Я бы тоже злился на ее месте… Пошли, ребята!

Всю дорогу он болтал без умолку. Первый бросился к склоненной иве, вскарабкался по стволу, нырнул в кусты.

— Ничего себе! — послышался из шалаша его голос. — Вот так новости! Забирайтесь скорее сюда.

Михаль, за ним Дмитрок забрались в шалаш. Чэсь держал в руках… нож и спиннинг.

— Курт принес! Сдержал, значит, дед слово. Пораженные, веселые ребята, перебивая друг друга, начали фантазировать, как все могло происходить: как дед Макар «разговаривал» с внуком, «всыпал ему ниже пояса»… Никому не было жалко Курта. Чэсь каждый раз раздвигал ветви и смотрел на дорогу, которая вела из поселка к реке.

— Идут! — объявил он наконец и причесал ладонью непокорные белокурые вихры.

Ребята быстро спустились вниз.

— Расскажем о Кладах? — спросил Дмитрок.

— Нет, прежде их послушаем — что они сделали, — ответил Михаль.

Оксана остановилась неподалеку:

— Мы думали, они ждут нас, дежурят возле автобусной остановки, а они себе в походы ходят!.. Знакомьтесь, это Катя, — сказала она, когда подошли, и слегка подтолкнула подругу вперед.

Ребята назвали свои имена. Хорошенькая, как кукла, застенчивая Катя в своей короткой синем платье, что так шло ей, сразу понравилась им; никому и в голову не пришло то, о чем думали перед этой встречей и говорили вслух — «чужая Катя… лишний конкурент».

Оксана вдруг залилась смехом:

— Какую картину мы только что видели! Дед Макар несет сумку большую и ведет Курта за руку — идут на автобусную остановку. Курт трет глаза кулаком… Ну, мы с Катей вслед — интересно, как они будут прощаться?

— И что? — смеясь, спросил Чэсь. — Дал ему дед пощечину на прощание?

— Нет, наоборот, обнял, посадил в автобус…

— Понаделал этот Курт нам хлопот, — вздохнул Михаль. — Как только ты уехала…

И Михаль, сначала не совсем охотно, а потом увлекшись, рассказал все по порядку: как Курт выследил их шалаш, как прочитал дневник, украл нож и спиннинг, как он, Михаль, забрался в сарайчик и подслушал «геологов», как затем ездил в город, ходил в музей, у которого снова столкнулся с Севой и с лысым, как в ту ночь из школьного шкафа похитили папку «Знаменитые земляки» и участковый проводил «следственный эксперимент»…

Чэсь вмешивался, перебивал, дополнял. Наконец добился своего — Михаль обиделся и замолчал, Чэсь заговорил один. Особенно рассмешил девочек эпизод, когда ребята ходили к старой учительнице, и Дмитрок спросил: «А что это за Ирина Леонидовна, которую вы всегда упоминаете?» Коротко рассказал Чэсь и об их путешествии, об искалеченном соме, которого застрелил дед Макар, — о «Кладах», конечно, не сказал ни слова. Не он же, Чэсь, первый догадался, а Михаль…

— Вот и получилось: сказал дед, «отправлю Курта в город, к родителям» — так и сделал, — закончил Чэсь.

— Так и у вас, оказывается, событий полно было!

— А что у тебя, Оксана? — спросил Михаль. — Теперь ты рассказывай.

— Сейчас, — ответила девочка и оглянулась на дорогу. — Подождем Бориса Григорьевича, он вот-вот должен подойти, тогда расскажу.

— Что? — в один голос воскликнули ребята.

Глава 55. Продолжение предыдущего

— Подождем Бориса Григорьевича, — спокойно повторила Оксана, — нашего учителя истории.

— А-а, — догадался Чэсь, — мне мама говорила. Какой-то дядя приехал вечерним автобусом и остановился в крайней хате, поблизости от Ирины Леонидовны.

— Какой дядя, какой учитель? — Михаль аж схватился за голову, — Оксана, сколько можно? Зачем нам еще взрослые? Каждый из нас хоть что-то сделал: Катя, например, подарила тебе талер, ты это дело развернула, Чэсь нашел второй талер, я догадался… ну, об этом позже. А этот твой Борис Григорьевич, что он сделал?

— А я? — тихо спросил Дмитрок.

— При чем здесь ты?

— Я тоже ничего не сделал.

— Действительно, Михаль, — вмешался Чэсь, — так мы далеко зайдем.

— Да при чем тут Дмитрок? Я имел в виду взрослых — их не будет!

— Послушайте. Мы с Катей слушали вас, дайте и мне сказать. Или вас интересует только то, как делить сокровище, которого мы пока не нашли? Вы ведь даже не знаете, как нам помог Борис Григорьевич! Без него мы ничего не найдем…

— Найдем!

— Михаль, помолчи, дай ей сказать, — попросил Чэсь. Оксана, хоть и сердилась немного, начала рассказывать. Вскоре ребята знали все: о ее визите в архивный музей, о Пауке и его статье, о Севе, о том, как угрожали Катиному отцу и он вынужден был обменяться талерами, а потом Борис Григорьевич объяснил, что дело тут не в талерах, а в очертаниях их контуров…

— Тогда я вспомнила, что в Поплавах капнуло на талер масло, а потом я вытерла платком и осталась пятно. Мы с Катей перекололи пятно, и вот, смотрите! — Оксана торжественно вытащила из кармана талер, потом зазубренный кружок из картона и свернутую копию бересты. — Теперь у нас все есть. Чэсь, давай свою монету.

Чэсь дал. На удивление Оксаны, ребята проявили и к ее рассказу, и к этим ценным вещам какое-то непонятное безразличие. А Михаль даже, казалось, улыбался. У него был такой вид, что все это ему давно известно.

— И дальше, Оксана? — спросил он, улыбаясь. — Как и к чему ты собираешься прикладывать талеры?

— В том-то и дело, — вздохнула Оксана — нет привязки! Теперь нам нужно подробная карта нашей местности…

— Да есть привязка, — перебил Чэсь. — Михаль, ну зачем дразнить — давай расскажем.

Ранее Михаль со Дмитроком, которые, конечно, обо всем догадывались, делали вид, что ничего не замечают. Но теперь Михаль не выдержал:

— Тебе надо быть подальше от Оксаны. Ведь если близко, ты сам себя не помнишь.

Чэсь густо покраснел и только открыл рот, не находя слов. Но тут уж Оксана его выручила.

— Борис Григорьевич идет, — показала она на дорогу. Ребята с интересом начали рассматривать человека, который приближался к ним. Пожилой мужчина, в пиджаке, в кепке, в старом трико, на ногах кеды, в руке удочка… Даже на дачника не похож, обычный деревенский дядька.

— Это ваш учитель? — спросил Михаль тихо, так как Борис Григорьевич был уже близко и мог услышать.

— А как ты хотел, чтобы он оделся? — вступилась Оксана. — Человек идет удить рыбу.

Учитель положил под вербу удочку, подошел к компании.

— Здравствуйте, давайте знакомиться, — и снял кепку. — Только не называйте себя, я попробую угадать.

Глава 56. Примирение Михаля

Оказывается, он знал их имена. Дмитрока он угадал сразу, а Чэся с Михалем попутал. Все равно Михалю понравилось, что Борис Григорьевич, перед тем как знакомиться, снял кепку. Да и вообще — городской человек, минский учитель, а первый подает им руку…

Вскоре Борис Григорьевич своими простыми поведением и умными словами совершенно обезоружил его.

— Я знаю, что вы ищете клад, — сказал учитель, садясь на траву. Все тоже присели вокруг. — И я не сомневаюсь, что вы его найдете. Сделали вы уже много, и мне понятна ваша радость, ваш азарт, ваше желание быть первыми и единственными. Что касается меня… Вам, надеюсь, девочки обо мне немного рассказали?

— Да, — кивнула Оксана.

— Поэтому вам, наверное, интересно знать, буду ли я вмешиваться в ваши дела или нет, а тем более претендовать на долю того, что бесспорно принадлежит только вам? Итак, друзья мои, — учитель приложил ладонь к левой груди, — даю слово: я приехал в Поплавы только в отпуск! Если вам понадобится помощь — найти меня можно легко и в любое время. Если же вы чувствуете, что справитесь сами, обещаю — ни мешать вам, ни вмешиваться в ваши дела не буду. Поэтому давайте сразу выясним — на настоящее время я вам нужен?

Ребята переглянулись, промолчали.

— Конечно, нужны! — сказала Оксана. — Вот, посмотрите, Борис Григорьевич, что у нас есть… Все есть: три талера и копия бересты!

Учитель осторожно взял в пальцы картонный кружок, засмеялся:

— Значит, не успела бабушка вымыть платок? Ну что ж, поздравляю вас! Я, если честно, даже не ожидал… Просто замечательно, друзья мои! И ничего страшного, что мы не знаем пока самого главного — привязки…

— Знаем! — не выдержал наконец Михаль. — Крестик и слова «CLAD» — это и есть привязка, — сказал он, нарочно медленно растягивая слова. — «Клад» — обычные укладки, мост через Березину. Старые люди и сейчас называют то место Кладки.

Борис Григорьевич вдруг вскочил. Стащил с головы кепку и снова надел. Взял листок бумаги с копией бересты, развернул дрожащими пальцами, стал всматриваться. Потом перевел глаза на Михаля. И все это молча.

— Так вот почему вы говорили все время, что все знаете! — Оксана захлопала в ладоши. — Ах, какие вы молодцы!

— И вы знаете, где эти Клады? — осевшим голосом спросил учитель.

— Знаем. Километров восемь — десять отсюда, вверх по реке, — сказал Михаль. У него был вид победителя.

— Это под Ушою… Все правильно, все так, там стояли французы… Но рассказывайте дальше! — спохватился Борис Григорьевич. — Как сохранились сами укладки?

— А что им сделается, лежат на дне, — буднично сказал Чэсь. — Когда у берега потыкал в воду веслом, звенят, как железо. Они же из дубов.

— А вы не обследовали ту местность? Нет ли там…

— Старого русла? — подхватил Михаль, посмеиваясь. — Не было. Мы облазили все кругом — там сухо, холмы.

— И все равно, все равно, — повторил Борис Григорьевич. — Как можно было сразу не догадаться? Столько лет бились… Вот что значит не доверять родному языку…

Вдруг он шагнул вперед, порывисто обнял Михаля, приговаривая про себя:

— Дорогие мои, если бы вы знали, какое открытие сделали!

Отпустил парня, отвернулся, минуту постоял так. Потом достал носовой платок и быстро вытер уголки глаз. Повернувшись ко всем, заговорил тихо, виновато, словно извинялся за свою слабость:

— Вот наука — и мне, и всем. Какая это сила — родной язык, как она может отблагодарить за верность, за любовь, за веру в нее. Какой интересный случай! Это же очень может быть, что язык может золотом заплатить за любовь к себе, в самом прямом смысле!

Глава 57. Версия учителя

— Вы сказали «может быть», — заметила Оксана.

— Да, друзья мои, — чтобы потом не было разочарования, давайте подготовимся и к такому варианту: что клада может не оказаться. Но это только как вариант! — воскликнул учитель, увидев, как заволновались ребята. — Однако давайте разберем и его, тем более сама логика подсказывает… Перенесемся в тот далекий год, в ноябрь месяц. Окруженные в районе Борисова, Крупок и Толочина французы неожиданно наносят русским контрудар и прорываются, хотя из тридцати тысяч их остается всего тысяч десять. «Наш» офицер был ранен и скорее всего сознательно отстал от своих, чтобы сдаться в плен, но заблудился. А тут снег, слякоть, болит-истощает рана… Понимаете мою мысль?

— Понимаем, — сказал Чэсь. — Раненый человек по снегу не смог бы долго нести тяжелое золото.

— Совершенно верно!

— А если он был не один, а с небольшим отрядом? — возразила Оксана.

— Маловероятно. Делиться с кем-то не входило в его планы.

— Теперь я уже не понимаю, — пожал плечами Михаль. — А как он нес это золото? И что — его товарищи ничего не видели, не знали?

— Не видели и не знали, так как скорее всего ценностей при нем, когда его ранило, просто не было, — ответил учитель. — Они были скрыты ранее, в другом месте, а при офицере была только карта с означением того места. Так делали многие французы при отступлении — прятали в самых разных местах награбленные ценности и обозначали их на картах, надеясь скоро вернуться сюда снова. Даже в Борисове, со всех сторон окруженный, Наполеон и мысли не допускал, что война им проиграна, и солдаты, конечно, верили своему гениальному командующему…

Так вот, заблудившись, офицер почувствовал, что слабеет от раны, замерзает; он испугался и, пока при памяти, решил скрыть и карту с пометкой сокровищ. Он вспомнил, как местные люди называют узкий мост через реку… а дальнейшее вы знаете.

— Тогда мы найдем карту, а по ней — клад, — сказала Оксана. — Так даже интереснее.

— Если та карта не рассыпалась давно в пыль, — вставил Дмитрок.

— Вряд ли. Наш француз был человек умный, хитрый и жадный, поэтому, я уверен, уберег карту как следует, чтобы она надолго сохранилась, — сказал Борис Григорьевич. — Делается это просто: карта покрывается горячим воском и помещается в какой-то сосуд — вазу, кувшин, крынку, отверстия которых также замазываются воском или смолой. При такой консервации бумаге ничего не угрожает. Я думаю, француз носил с собой карту именно в таком виде — подготовленную для схрона.

— Но ведь вы говорили, это только версия, — напомнил Михаль. — Может, француз закопал в наших местах не карту, а ценности.

— Конечно, конечно, — сразу согласился учитель, — и такое может быть. Однако давайте же посмотрим, что у нас получается.

Он, на удивление всех, достал из нагрудного кармана пиджака ручку и присел на корточки. Приложил талеры и картонный кружок к копии бересты, «потасовав» их, как домино, пока щербины на монетах плотно не зашли друг на друга.

— Есть! — воскликнул учитель.

Он обвел внутренние контуры талеров. Получилось извилистая линия, которая пролегла от крестика вверх и немного вправо. Там, где она кончалась, Борис Григорьевич поставил точку и подчеркнул ее дважды.

— Вот где-то здесь и надо искать. К сожалению, масштаб очень мал, но кое-что угадать можно даже сейчас. Думаю, длина этой линии от крестика до точки не более полутора-двух километров. Ну как, ребята, вы местные: куда приблизительно она может вывести?

— На поле, к дубам, — сказал Дмитрок.

— Нет, на поле я был, — ответил Михаль. — Она забирает вправо — значит, искать надо в лесу.

— Только не в лесу! — решительно заявил Чэсь. — Раз масштаб маленький, то она, эта линия, может длиться и вдоль Березины.

Учитель засмеялся:

— Понятно — каждый называет не то место, которое сам обследовал!

— Так что гадать, — сказала Оксана. — Теперь, когда мы все-все знаем, остается только обыскать то окрестности в радиусе двух километров.

Глава 58. Хитрость Оксаны

Ребята и Катя поддержали Оксану. А Борис Григорьевич молча почему-то задрал голову и посмотрел на небо. Оно было чистое, бесцветное, без единой хмуринки. Вместе с тем даже сейчас, с утра, в воздухе ощущалась духота. Парило. С надречной стороны Поплав доносились запахи трав и цветов, которые сегодня, казалось, пахли сильнее, как-то более густо. Звонко трещали, вплоть заливались кузнечики, а птицы, наоборот, щебетали приглушенно, словно нехотя.

— Будет ливень, — сказал учитель и вытер платком лоб. — Под вечер, или, может, даже в обед.

— По радио передавали, — подтвердил Михаль, не догадываясь, на какую мысль наводит их учитель.

— В Минске я живу в новом микрорайоне, — продолжал якобы без всякой связи с ненастной погодой Борис Григорьевич. — Вот Катя с Оксаной были у меня, знают. Когда-то на том месте был лесок, текла речушка… Лесок вырубили, речушку уничтожили, в землю наложили труб, залили все асфальтом, бетоном — как же,«хозяева» природы! «Природа не храм, а мастерская»! Но что интересно: стоит пойти ливню или просто хорошему дождя, как возле нашего подъезда из-под плит тротуара начинает проступать, просачиваться вода. Причем просачивается не везде, а в определенных местах, извилисто. Видимо, где-то в земле все же уцелел родничок и сейчас пульсирует, стараясь повторить путь своего ручья. А может, родничка нет, а дождевая вода сама ищет прежнее русло… Поняли теперь?

— Что тут понимать? — сказал сообразительный Чэсь. — Дождемся дождя, увидим русло, вдоль которого шел француз, — вот и все.

— Ну, это была бы удача! — улыбнулся учитель. — Одно, как вы говорите, там холмы, и я не уверен, задерживается ли там вода даже в самый сильный дождь.

— Один берег там низкий, болотистый, — сказал Михаль, — а второй, в сторону поля, — песчаный, крутой.

— Превосходно. Во время дождя ручейки будут убегать по тому крутому берегу в реку, вот и смотрите.

— Борис Григорьевич, — Оксана посмотрела на учителя с подозрением, — вы так говорите, как будто вовсе не собираетесь быть с нами?

— Я дал слово, что мешать вам не буду. Вы всё разгадали сами, моя помощь почти не понадобилась… Вам же интересно будет самим дойти до конца этой истории.

Ребята переглянулись. Они были согласны с учителем, такой вариант вполне их устраивал. Ну и умный же, действительно, этот Борис Григорьевич, — просто угадывает их мысли!

— Тогда и мы с Катей не сможем пойти, — вздохнула Оксана. — Бабушка не пустит…

Девочка рассчитала правильно. Теперь уже взбунтовался Чэсь:

— Как так? Почему не пустит? Разве это так далеко?

— Почему, почему, — передразнила его Оксана. — Сам догадайся… Она и так ругается, что я в одной компании с вами, но это в Поплавах, у всех на глазах. А в лес, да с ребятами… Можно, конечно, пойти без разрешения, но тогда нам всем еще хуже будет.

— Нет, без разрешения не надо, — пробормотал Борис Григорьевич. — Действительно, как это я не подумал…

— Вот если бы вы, учитель, были с нами, — гнула свое Оксана.

— Ну, что же — раз такие дела… Как, ребята, берете меня?

— Конечно, Борис Григорьевич! — ответил за всех сразу повеселевший Чэсь.

— Тогда договорились. Сегодня же поговорю с бабушкой. Но отпустить ли она, даже если со мной?

— Отпустит! Спасибо, Борис Григорьевич!

— А теперь покажите мне, ребята, где самая большая рыба берется…

— Перед дождем она везде берется, — сказал Михаль. — Где видите, там и забрасывайте. Но когда же мы отправимся к Кладкам, Борис Григорьевич?

— Я предлагаю завтра с утра. Даже если дождь будет недолог, за ночь земля высохнуть не успеет, и следы останутся. Тогда и попробуем отыскать на ваших холмах низкое место.

Глава 59. Секрет Чэся

Михаль с Дмитрием повели учителя показать омут, где, если повезет, можно поймать леща. Чэсь приотстал, остался с девочками.

— Оксана, можно тебя на несколько слов?

— Догоняй их, Катя, я сейчас.

Оксана просто сгорала от любопытства. Столько новостей сразу! Столько ребята сами разгадали! И вот, оказывается, это не всё. Она даже не очень удивилась бы сейчас, если бы услышала от Чэся, что он уже нашел сокровище.

— Я знаю, где низкое место возле Кладок, — оглянувшись, тихо сказал Чэсь. — Когда мы вчера делали там разведку, я немного заблудился в лесу и наткнулся на колодчик. Давний, заброшенный, заросший травой — ну, просто ямочка в земле. Я выломал палку, ткнул в дно — и проступила вода. Представляешь, в такую ​​сушь там не пересохло!

— И ты ничего не сказал парням?

— А вдруг я ошибаюсь? Хорошо, если это и есть тот родничок, из которого когда-то вытекала речушка. А может, просто горилку гнали, вот и выкопали. Таких колодежков полно по лесу.

— Надо проверить завтра, разливается ли тот колодец в дождь.

— Оксана, только давай не говорить пока никому. Завтра отстанем от них, я тебя отведу туда. А потом позову остальных.

— Я согласна. Только, Чэсь, — озорно сверкнула глазами девочка, — почему ты мне это рассказал и никому больше?

— А ты не понимаешь?

— Нет.

— Потому, что мне нравится твоя подруга Катя, — остроумно пошутил Чэсь и сразу покраснел.

Глава 60. Клад

Учитель Борис Григорьевич и радио ошиблись: дождя в тот день не было. Но в обед померкло, стало еще более душно. Стало тихо-тихо, небо понемногу затягивалось серыми тучами. Вечером, как стемнело, далеко, где-то под Борисовом, начало греметь. То и дело небо озаряли яркие красивые зарницы. А тут, над Поплавами, ни грома, ни молний, ​​ни капельки дождя.

Оксана с Катей прильнули к окнам веранды.

— А может так быть, что тучи пронесет и дождя вовсе не будет? — спросила Катя, вздрагивая, когда загоралась очередная зарница.

— Будет ночью!

Бабушка, которая боялась такой погоды, приоткрыла дверь на веранду и позвала девочек в дом. Но они не захотели.

— Как же вы завтра пойдете, куда? А как ливень даст с утра?

— Бабушка, ну как ты не понимаешь: нам и нужно, чтобы дождь был! Сейчас лето, разве мы растаем?

Еще днем ​​Борис Григорьевич, как и обещал, упросил бабушку отпустить их. Бабушка удивилась и обрадовалась, что он знает ее сына — Оксаниного папу. Про Оксану Борис Григорьевич сказал: «По моему предмету, истории, она самая лучшая ученица». Бабушка совсем растаяла, сразу поверила и полюбила его за эти слова.

— Вы только скажите, далеко ли собрались?

— Близко, на Кладки — знаете такие?

— Я ведь не здешняя, это старый Макар может знать…

— Там близко поле жнивья, дубы среди него.

Если бы Борис Григорьевич знал, чем все закончится, он, конечно, не объяснял бы бабушке так подробно. Он бы отмолчался, конечно, или даже солгал бы, назвав другое место.

— А-а, поле знаю! — вспомнила бабушка. — В прошлом году нам солому выписывали, я ходила на то поле грести. А что вы там забыли?

— Местность там историческая, красивая. Пусть посмотрят городские дети…

— А здесь, близко, разве не то же самое? — наивно спросила бабушка.

— Немного не то, — засмеявшись, ответил учитель.

Ночью, наконец, начал накрапывать дождь. Без молний и громов, тихий, ровный, который не крепчал и не утихал, но упрямый, обложной, как люди говорят. Такие дожди бывают сутками, и даже больше, и могут принести вреда побольше, чем какой-нибудь сильный, но короткий ливень.

Часов в восемь утра все собрались возле шалаша. Учитель, в длинном плаще с капюшоном, в высоких резиновых сапогах, удивленно осмотрел «амуницию» своих учениц и парней: на ком легкая болоньевая куртка без капюшона, на ком джинсовая, кто в кедах, кто в кроссовках… Словно собрались не в поход, а на приятную прогулку.

— Вымокнете, друзья мои, — сказал учитель укоризненно. — Восемь километров туда, восемь обратно…

— Какие километры — менее чем за полчаса по реке доберемся, — ответил Михаль. — У нас в лодке все, что нужно.

— Вот как!

Спустились вниз, к реке, где в камышах стояла лодка. Стало ясно, что вчера ребята зря времени не теряли. Чэсь вытащил из кустов четыре длинные лозы постормки, пододвинул концы под специально прибитую к борту лодки доску, выгнул, прикрепил вторые концы к такой же доске с другого борта. Дмитрок накинул сверху пленку, натянул ее на каркас — получилась настоящая кибитка.

— С вами не пропадешь, действительно, — учитель осторожно, одной ногой ступил в лодку. — А не опрокинется?

— Не опрокинется, в ней копну сена перевезти можно, — ответил Михаль. — Только сидеть надо тихо, не двигаться.

Расселись. Ребята начали спорить, кому первому быть на веслах. Выпало Михалю. А дождь тем временем и не думал стихать. Сонно, однообразно шумела под каплями вода реки; также однородно трещала полиэтиленовая «кибитка»… Все молчали, всех охватил какой-то торжественный, добродушный покой. Вскоре ребята поменялись, и когда очередь снова выпала Михалю, он подгреб к берегу, повел лодку тише, вглядываясь в дно. Затем поднял весла и крикнул:

— Все, приехали!

— Так быстро? — удивился учитель, вылез из-под пленки. Михаль пошарил веслом в воде. Раздался стук в нечто сильное и твердое.

— Чтобы не была вода такая мутная, — сказал Чэсь, который перевесился через борт и тоже смотрел, — могли бы увидеть укладки.

Михаль развернул лодку и погреб до второго, высокого берега.

Глава 61. Пень на меже

Дождь щедро поил реку. Обрывистый, песчаный, поросший сверху соснами, берег был сквозь изрыт ручейками. Они сочились в желтом береговом песке змейками, вымывали корни сосен — некоторые деревья стояли косые. Край дерн сверху просел и рухнул ближе к реке. Видимо, во время каждого дождя река в этом месте отвоевывала у берега новую территорию.

Учитель с детьми наискосок, цепляясь кое-где за корни, поднялись наверх, под сосны. С деревьев капало. Хвоя под соснами, песок, трава тоже были мокрые. Однако здесь, на этом месте, даже следов ручьев — змеек не было видно.

— Интересно! — сказала Оксана. — Откуда тогда берутся ручейки, — что стекают по обрыву?

— Видимо, вода собирается под усыпанной хвоей, — пояснил учитель. — Нужно пройти глубже в лес — не может быть, чтобы не было нигде никакого знака.

— А куда торопиться? — Чэсь подмигнул Оксане. — Давайте немного подождем, разложим огонек, обсохнем… Тем временем дождь будет идти, воды станет больше.

Никто не был против. Борис Григорьевич начал подготавливать место для костра — разгребать мокрую хвою. Остальные разбрелись в поисках более-менее сухого хвороста. Собрались — нет ни Чэся, ни Оксаны. Первой встревожилась Катя, за ней — Борис Григорьевич. Он даже позвал — никто не отозвался.

— Не утруждайтесь, — беззаботно посоветовал Михаль, поджигая снизу сушняк. — Лукавит этот Чэсь. Здесь заблудиться невозможно. Видимо, еще тогда нашел что-то и не сказал нам, чтобы перед Оксаной похвастаться.

— А как доказывал вчера, что в лесу нет ничего, — улыбнулся Дмитрок. — хитрит, конечно!

— А, ну, раз так — ничего страшного. Мы будем только рады, если они с Оксаной разыщут клад раньше нас. Правда же?

— По шее бы ему надавать, вот это была бы правда, — проворчал Михаль.

Обогрелись, обсохла. Дождь не переставал. Дым от костра стлался низко над землей, пропадал в лесу, растворялся в серой мороси.

— Нет, так мы ничего не выждем, — решительно сказал учитель. — Надо идти.

— Заодно и Оксану с Чэсем найдем! — поддержала Катя.

Борис Григорьевич достал из полиэтиленового пакет копию бересты с вычерченной на ней жирной линией — маршрутом, которым двигался француз. Михаль тем временем сбегал к лодке, вернулся с лопатой и с длинным заостренным прутом.

— Вот это я понимаю! — похвалил Борис Григорьевич. — Нет, с вами, друзья мои, не пропадешь — я все больше убеждаюсь. Значит, так. Линия на карте ведет на юг и делает три поворота — зигзага. На юг и отправимся.

Пошли гуськом. Борис Григорьевич прокладывал путь — продирался сквозь густой мокрый кустарник, раздвигал ветви, зачастую придержал их, пропуская детей вперед. Вскоре кустарник закончился, пошло редколесье: сосны, березки, кое-где латки зеленого мха, черничников, багульника, кусты голубики…

Борис Григорьевич остановился и продекламировал:

Сеткі паўсюль павуціння абвіслыя,
Мокрыя, ліпнуць да курткі і рук.
Дзесь у кары, або ў скручаным лісціку
Ад непагоды схаваўся павук.[5]
— Все как у нас теперь… Ну, куда дальше, друзья мои? Как раз в этом месте должен быть первый поворот.

— Сюда, Борис Григорьевич! — раздался взволнованный голос Дмитрока. Парень перед этим оторвался от всех и шел один, сбоку. — Здесь лужи какие-то!

Бросились туда. Так и есть: среди кустов голубики, у мха — продолговатая лужа, полная желтой дождевой воды. Далее — еще одна лужа, и еще…

— Мы нашли, нашли! Это то самое русло, несомненно! — радостно повторял учитель, каждый раз заглядывая в свою карту. — Если дождь будет идти долго, лужи заполнятся водой, разольются, соединятся и повторят линию на нашей схеме. Смотрите: эта открытая низинка тянется сейчас на юго-восток, но скоро она исправится и направится на юг!

Радостное настроение Бориса Григорьевича передалось другим. Чуть не бегом бросились вперед. Низинка все не кончалась. Через сотню метров учитель, оказавшийся теперь последним, позвал детей:

— Надо сворачивать, друзья мои! — и решительно двинулся вправо, в такие же заросли, из которых недавно выбрались.

— Не может быть! — не поверил Михаль. — Зачем сворачивать, вот у нас под ногами низменность, она и есть старое русло!

— Если я ошибся — вернемся, — ответил учитель. Михаль, Дмитрок и Катя неохотно вернулись, снова гуськом пошли за учителем. На этот раз шли и кружили долго. Низинок больше не попадалось. Михаль начал упрашивать Бориса Григорьевича вернуться, но тот был непреклонен.

— Где-то здесь второй поворот, поверьте!

И вот опять редколесье, черничник, голубика, снова зачавкал под ногами зеленый мокрый мох, который любит расти в низинках…

— Ну, что я говорил? — воскликнул учитель. — Смотрите!

Отсюда, с этой низменности, начинались как раз такие же лужи, только уже соединенные между собой; уже даже можно было глазом уловить извилистый контур бывшего ручья; казалось, что пенистая дождевая вода в этих соединенных ямках не стоячая, а чуть движется, течет назад, к Березине.

— А ведь я был здесь, видел эти высохшие ямки, — печально произнес Михаль. — Почему не обратил внимания? Подумал, что это старый засыпанный окоп… Дальше я знаю, куда идти — сейчас начнется поле…

— Нет, русло еще раз повернет, — сдержал его Борис Григорьевич. — Давайте уже пройдем этот путь до конца.

Сейчас никто и не подумал возражать, все безусловно поверили учителю.

Долго кружить не пришлось. Старое русло наполнялась водой с каждой минутой, ширилась и вело их безошибочно. И вот потом низинка, а вместе с тем и рощица, закончились, пропали так же внезапно, как и начались. Совсем неподалеку, среди деревьев, увиделся просвет. Это было поле.

— А теперь — прямехонько на юг, — бодро сказал учитель. — За мной!

Вышли на открытое место и увидели, что дождь вроде как притих. А может, это только показалось, потому что с деревьев не капало. Широкое ржаное поле с разбросанными по нему островками кудрявых дубов пересекала укатанная дорога. По ней учитель и повел детей. Михаль на ходу сорвал колосок ржи, попробовал растереть. Куда там, рано еще, колос только вылез из трубочки, даже молоко не налилось.

Учитель шел молча, сосредоточенно, словно считал мысленно свои шаги. Вот остановился, подумал, повернул назад.

— Кажется, здесь, — продолжал он рукой вокруг, будто очертил круг. Еще раз заглянул в карту. — Линия наша кончается здесь. Смотрите — и канавка какая-то вдоль дороги…

— Здесь же ровное, гладкое место, — Михаль посмотрел вокруг. — А может, это на поле, среди ржи?

— Тогда придется ждать осени и копать по сжатому. Потому что кто же нам даст теперь рожь травить?

Михаль отошел к меже — неширокой травянистой полосе, что разделяла дорогу и поле, бросил прут, и с размаху вогнал в землю лопату. Но лопата ударилась во что-то и вглубь не пошла.

— Ага, подождите… Здесь что-то есть!

Михаль схватил прут, начал тыкать в землю. Прут постоянно упирался во что-то. Дмитрок тем временем лопатой счистил дерн межи.

— Пень! — объявил он. — Огромный старый пень.

— Вот такой, — Михаль прутьям начертил действительно огромного диаметра неровный круг, который одним краем забирался на дорогу, другим — в рожь, но основная часть была как раз посередине — на границе.

Ребята посмотрели на Бориса Григорьевича.

Учитель, обняв Катю за плечи, молча, с тихой улыбкой наблюдал за ними, и Михалю показалось, что по лицу учителя стекают не одни только капельки дождя.

— Я горжусь вами, — проговорил наконец Борис Григорьевич. — Вы нашли его. Да я и не сомневался, что найдете-с такими парнями грех сомневаться… Однако где же Оксана с Чэсем? Как жаль! Такой исторический случай, а они не видят!

— Пусть не будут очень хитрыми, — сказал Михаль. — Однако и правда жалко — Оксану увел.

Глава 62. Тем временем в поселке

Темно-синяя «Ауди», превышая скорость, пронеслась по мокрой асфальтовой дороге, свернула в закуток и резко пискнула тормозами около дома деда Макара.

От здания сельсовета вышел на крыльцо участковый без шапки, посмотрел вслед машине.

Деда Макара дома не было. Машина развернулась, помчалась в другой конец Поплав — до того домика, в котором поселился на время отпуска учитель из Минска. Нет учителя, домик на замке.

— К кому, вы говорили, малая приезжает? — спросил человечек на заднем сиденье, с зажатыми между ног костылями. Это был Паук.

— К бабушке, — ответил лысый, что сидел за рулем. — Только я дома не помню. Где-то в самом начале.

— Я знаю, — Сева опустил боковое стекло. — Четвертая с краю.

Вновь понеслись в начало поселка, проехали сельсовет. Вновь вышел на крыльцо участковый и посмотрел им вслед. Теперь он был в фуражке, в длинной широкой накидке, завязанной под шею завязочками.

— Здесь?

Сева кивнул, лысый остановил машину. Бабушка была во дворе, подошла к забору. Сева высунулся в окошко, бабушка узнала квартирантов деда Макара.

— Вы старого ищете? То он не так давно к реке пошел, с веслами!

— Я сам поговорю, — сказал Севе Паук, выбрался из машины, вытащил костыли. — Может, вы, бабушка, знаете, где сейчас может быть учитель, Борис Григорьевич из Минска? Он вчера приехал, — Паук подковылял к забору с этой стороны.

— А что такое? — насторожилась бабушка.

— Мы вместе работаем, коллеги, — охотно объяснил Паук. — Нарочно из Минска приехали, чтобы забрать его на важный научный симпозиум. Борис Григорьевич будет выступать там с докладом.

— А как же вы его найдете? Он с детьми в поход пошел!

— В поход? Когда?

— Сегодня утром.

— Ага, тогда далеко они не ушли… У нас же машина, нам и съездить недолго. А где, в каком месте их искать?

— Говорил, на поле чего-то пойдут, это под Ушою, по ту сторону реки, — охотно пояснила бабушка. — Там дубы еще среди ржи.

— А как туда ближе проехать?

— Никак: здесь же ни моста, ни парома, все лодками переправляются. Это вам надо в Березу, а там через мост и обратно мимо реки — на поле.

— Я знаю! — отозвался из машины Сева, который все слышал в открытое окошко.

— Ну, бабка, благодарим! Мы поехали, — Паук поплелся назад, упал в машину.

— Подождите — встрепенулась бабушка. — Его вы возьмете, а как же дети?

— И их заберем, — успокоил Паук. — Машина большая, все поместимся… Давай! — нетерпеливо скомандовал дьяволу.

Глава 63. Участковый

Не успела бабушка зайти в дом, как с улицы ее снова позвали. Участковый, без мотоцикла. Открыл калитку, вошел во двор:

— Что они хотели, Степановна?

— Учителя спрашивали, — ответила старуха, почувствовав неизвестно отчего тревогу. — Я сказала, он в поход с детьми отправился, на поле под Ушою, так они сразу туда полетели… А что такое?

— Что такое… Жульё они — вот что такое.

— Ей-богу! — всплеснула руками, сразу перепугалась бабушка. — Там же дети!

— Вот именно. Вы знали этого учителя? Почему отпустили детей с ним?

— Как же не отпустит — он внучку мою учит, сына знает, такой хороший, добрый человек…

— Хороший… Кто сейчас хороший? Может, с одной шайки с этими.

— Так и эти же целую весну у Макара крутились, ты же сам их видел каждый день, почему не арестовал?

— Фактов не было. Сейчас появились. Кстати, раз уж Макара упомянули — где он может быть сейчас?

— На реку ушел… Боже мой!..

Охая, божась, она бросилась в дом, повязала платок, сунула босые ноги в сапоги, выскочила во двор. Участковый еще не ушел, прикуривал, прячась от мороси.

— Делайте что-нибудь, вы же милиция!

— Делайте… Я же такую ​​машину не догоню на своем примусе. Пойдем!

Бабушка даже не спросила куда. По улице долговязый участковый ступал обычными своими шагами, а она почти бежала за ним. Шли к реке.

К счастью, дед Макар был на «пристани», рылся в лодке. Увидел участкового с Анной, застыл, насупился, угадывая, что не с добром к нему это посещение.

— Я тебя предупреждал? — начал участковый, подойдя. Бросил под ноги окурок и вдавил сапогом в мокрый песок.

Дед Макар — крепкий, коренастый, одного из участковым роста — выпрямился.

— Не кричи, — сказал спокойно. — И не пугай женщину, вон побледнела вся. Говори, что случилось?

На участкового это подействовало.

— Случилось… Жулики твои квартиранты — вот что случилось. Машина у них краденая. Я их давно подозревал, не поленился, навел справки — и пожалуйста, подтвердилось: эта «Ауди» полгода, как в розыске.

— А я тут при чем? Разве на ней написано, что она угнана? Вы, милиция, узнали об этом — вы и ловите, вам за это деньги платят.

— Мы-то поймаем, — сказал участковый. — Я уже звонил в Березу, там знают, уже объявлены все посты и дорожные «гаишники», так что никуда твои квартиранты не денутся. Их-то мы поймаем, но чтобы они кого раньше нас не поймали! Учителя ищут, что вчера из Минска приехал, а учитель с детьми в поход поплелся, аж на поле под Ушу. Приспичило в самый дождь. Надо еще разобраться, что он за учитель, почему с твоими квартирантами шашни водит, зачем им понадобился?

— Боже… А ведь я, глупая, думала, — сразу запричитала бабушка.

— Не пугай человека, говорю! — повысил голос дед Макар. — Ну и что, что в поход пошли? Да там один Михаль все напрочь знает! Как их найдут? Разве они на одном месте стоять будут?

— Ох, на одном, Макарка! Тот учитель сказал — местность там, говорит, редкая… Я спрашиваю — а тут, близко, разве плохие вам места? А он снова — нет, здесь не такие, там места исторические. На поле они будут!

— Я сейчас поеду в Березу, — участковый вытащил из-под накидки правую руку, постучал по циферблату часов, приложил руку к уху. — Если твоих квартирантов не задержали на шоссе или на мосту, все равно до поля они доберутся не скоро. Дорога там плохая, грязная, да и чужеземцы они, не знают тех мест… Понимаешь, дед? Пока они доедут, тебе тут прямо минут пятнадцать — двадцать. И смотри! — предупредил: — Твои квартиранты: если не дай Бог, что с детьми случится…

— Помолчи, — дед Макар красными от холодного дождя пальцами уже вставлял весла в уключинами. — Ты уж не мокни, Анна, иди домой. Не бойся.

Легкая лодка, послушная привычным веслам и крепким рукам хозяина, развернулась и стремительно пошла по самой быстрине, туда, к Кладу, возле которого ржаное поле с дубами.

Глава 64. Заблудились

Чэсь и был в этом лесу всего один раз — когда они, возвращаясь с рыбалки, высадились здесь «десантом». Но тогда было солнечно, ясно, лес был какой-то другой, не такой, как сейчас: мокрый, мрачный, темный, хотя на часах всего одиннадцать утра.

Сначала Чэсь уверенно повел Оксану в самую лесную чащи. Они продирались кустарником, кружили, выходили на поляны и снова оказывались в каких-то зарослях. Колодежик не появлялся, как и не было его. Мокрые, утомленные, со следами липкой паутины на руках и лицах, они выбрались на очередную полянку. И вдруг услышали голоса парней, Кати, учителя, увидели среди деревьев румянец огонька, унюхали горьковатый запах дыма…

— Как же так? — растерянно прошептал Чэсь. — Неужели мы все время шли кругами?

Затем сказал твердо:

— Прости, Оксанка. Иди к ним, погрейся, отдохни, только не говори, где я. Я вернусь в лес и сам попробую найти.

Но он забыл, что Оксана была упряма не меньше его.

— Нет, пойдем вместе. Я совсем не устала и мне не холодно.

Теперь Чэсь ступал медленно, внимательно поглядывая по сторонам, стараясь не пропустить ни одного памятного ему признака.

— Здесь я ветку обломал — вот она, видишь? Теперь должна быть просека, а там уже рукой подать…

Была обломанные ветка, была просека — колодежка не было. То ли погода так изменила лес, или просто Чэсь, к большому стыду своему, забыл какой-то самый главный ориентир и теперь заблудился.

— Не могу больше, — призналась наконец Оксана. — Хоть бы немного отдохнуть!

Как ни было неприятно на душе, какая ни разбирала злость на самого себя, Чэсь вынужден был сдаться.

— Что ж, вернемся к ним… Только не садись, потерпи немного, — попросил он, — если возвращаться, то надо быстрее. Они могут без нас пойти и тогда уже их придется искать. Можешь потерпеть еще немного?

Оксана кивнула. Пошли снова, в другую сторону — туда, где, по мнению Чэся, была река. Чтобы легче было Оксане, Чэсь старался обходить кусты, вел девочку редким лесом, выбирал чистые места, полянки. И вывел… Не к костру, даже не к реке, а снова на просеку, почти на то же место, откуда отправились.

— Да что это со мной сегодня?

Оксана молча прижалась к сухому стволу развесистой сосны, присела, закрыла глаза. Чэсь постоял, потоптался, затем сел рядом. Плечи их соприкоснулись, Оксана вздрогнула, но так и осталась сидеть, и глаз не открыла. Чэсь с сожалением и одновременно с любовью смотрел на нее. Усталая, в темном платье, с мокрыми прядь белых волос, что выбились из-под капюшона, с ямочками на круглых щеках, — такою девочка показалась ему красивой, как никогда.

Он неожиданно для себя быстро просунул ладонь под капюшон и погладил Оксану по голове. Опять девочка только вздрогнула и не отстранилась.

— Прости, Оксанка, — сам заблудился и тебя увел… Мне так стыдно. Засмеют… А главное, тебя жаль. Они, видимо, нашли уже сокровище, а ты и не увидишь.

— Не выдумывай, — Оксана раскрыла глаза, мягко отвела его руку, поправила волосы. — Я ни о чем не жалею. Наоборот, интересно! Я и сейчас, если бы все повторилось, пошла бы с тобой…

— Правда?

— Разве я не видела, что ты нарочно шел сухими местами, чтобы мне легче было? А то, что заблудились — ну и что? В лесу любой может заблудиться, так как левая нога делает чуть больше шаги, поэтому и получается круг. Нам в школе рассказывали.

— Да и нам рассказывали, только я не верил, пока на себе не убедился!

Всю усталость с Чэся как рукой сняло. Спали с души досада, стыд, злость на себя; после Оксаниных слов словно солнце заблестели вдруг из этого низкого, затянутого сплошной моросью неба. Он вскочил:

— Ты права — нечего переживать. Мы же на просеке, значит, уже заблудиться невозможно, хоть куда-нибудь она выведет! Теперь пойдем в ту сторону, куда ты покажешь, может, у тебя рука счастливее… Да ты сиди, отдыхай! — спохватился он, увидев, что Оксана тоже встает.

— Нет, некогда. Да и холодно сидеть. Идем, например… туда, — наугад указала она пальцем.

И действительно, не ошиблась. Не прошли они и двухсот шагов, как оказались на лесной, достаточно укатанной дороге, что пересекала просеку. Однако Чэсю сегодня просто предопределены были неудачи. Став посреди дороги, он нерешительно взглянул вправо, влево… Боялся ошибиться.

— И опять не помнишь? — участливо спросила Оксана.

— Да дорогу я помню… В прошлом году мы с отцом здесь на мотоцикле проезжали… Знаю, что она проходит через поле около Уши и ведет вплоть до самой Березы, до моста через реку.

— Поле? О котором Михаль рассказывал Борису Григорьевичу?

— Ну… Оксана! — вдруг воскликнул Чэсь и посмотрел на нее широко раскрытыми глазами. — Оксана, помнишь, твой учитель обмолвился, что по схеме извилистая линия должна выводить как раз на это поле? Ах, какие же мы глупые… Я, а не мы, — сразу поправился. — Может, наши давно уже там?

— Конечно, там! — поддержала Оксана, лишь бы не стоять на месте. — Если это не далеко, пойдем быстрее.

— Далеко здесь не может быть далеко, километр, может полтора, — но если бы знать, в какую сторону… Совсем в голове завертелось! — с отчаянием в голосе признался Чэсь.

— Не расстраивайся ты так, ничего страшного. Пойдем хоть куда, где-то же эта дорога должна закончится.

— А если выйдем к реке, а не к полю?

— Давай так, — предложила Оксана. — Ты иди в ту сторону, я в это. Может, река или поле совсем недалеко. Сидели же мы на просеке и не знали, что дорога всего в двухстах метрах от нас.

Чэсь неохотно согласился. Опять он чувствовал себя виноватым. Договорились, что будут перекликаться, и разошлись.

Оставшись один, Чэсь понемногу успокоился. Попытался перенестись мысленно в то лето, когда ехали с отцом мотоциклом… И вдруг что-то щелкнуло в голове и словно стало на свое место — так бывает, когда едешь в поезде с закрытыми глазами и кажется, едешь назад, а потом перевернется в голове что-то — раз! — и видишь, что едешь вперед.

Чэсь увидел старую березу с расщепленным стволом, вспомнил ее — и мгновенно все понял: где поле, где река, где Кладки и даже где колодежик, который они искали целое утро. Поле было впереди, а Оксана шла теперь к реке.

— Оксана! — крикнул он и бросился назад.

От того места, где они разошлись, дорога поворачивала, поэтому девочки не было видно. И не отозвалась… Чэсь выбежал из-за поворота и увидел, что вдали, на дороге, стоит легковушка, рядом, около раскрытых задних дверок — Оксана. Так это же машина «геологов»! Как они здесь оказались? Почему Оксана разговаривает с ними? Да не только разговаривает, а вот пригнувшись, садится в машину…

— Оксана! — крикнул Чэсь.

Девочка оглянулась, весело махнула ему рукой, чтобы бежал быстрее к ним. У Чэся отлегло от души. Теперь все понятно: «геологи» возвращаются из Берез, почему-то этой дорогой, будут проезжать через поле, и Оксана попросила их подвезти.

Чэсь был уже совсем близко. Внезапно машина тронулась с места. И из-под задних колес на него полетела грязь, ударила глаза. Когда он протер их, машина давно скрылась за поворотом.

Глава 65. Оксана в опасности

А случилось вот что. Увидев знакомую «Ауди», Оксана, конечно, удивилась, но не испугалась. Она сошла с дороги. Неожиданно машина остановилась возле нее, открылись задние дверцы, знакомый голос назвал ее по имени, и Оксана увидела в машине… Паука.

— Старая знакомая, — дружелюбно улыбнувшись, сказал он. — А где остальные? На поле? Мы вас ищем.

Оксана промолчала, еще более удивленная. Паук объяснил:

— Нам учитель нужен, Борис Григорьевич, его в Минск срочно вызывают. Бабушка сказала, где вас можно найти.

— И вас заодно попросила подвезти, — вмешался лысый, который сидел уже не за рулем; за рулем был Сева.

— Так учитель, говоришь, на поле? — спросил Паук.

— Пожалуй, — Оксана пожала плечами.

— А что же ты не с ними? Заблудилась? А, понимаю, тут какой-то секрет, о котором нельзя рассказывать… Борис Григорьевич любит секреты, — Паук захихикал, подвинулся немного: — Ты садись. Да садись, не бойся! — увидев, что Оксана не трогается с места, снова пригласил он. — Мы не шутим, бабушка просила, чтобы забрали вас всех. Сейчас найдем учителя и подкинем вас в Поплавы.

— Мы сами дойдем, — Оксана посмотрела на свои мокрые кроссовки, пошевелила пальцами, провела ладонью по мокрому, холодному лбу. Она вдруг почувствовала страшную усталость. А в машине, видно, тепло, сухо, сиденье такое мягкое, такое удобное. Видимо, ехать в такой машине утомленному замерзшему человеку — наслаждение.

— Да она просто боится нас, — насмешливо сказал лысый. — Поехали, Сева!

Эх, Оксана, где же потерялась твоя осмотрительность, осторожность, твоя нехитрая, но надежная наука: с незнакомыми мужчинами не разговаривать, не верить им, не заходить вместе в лифт или в подъезд, тем более, не садиться в машину? Но эти же были не совсем чужие. Паук знал ее отца, бабушку, Бориса Григорьевича, Сева с лысым заходили к Катиному отцу, жили у деда Макара…

— Вот еще — никого я не боюсь! — сказала она.

В этот момент ее окликнули. Она увидела неподалеку Чэся, который спешил к ним, махнула ему рукой: — Только подождите, заберем Чэся, — и залезла в машину.

— Сиди тихо, — прошипел ей в лицо Паук, хватая ее за плечи. Руки у него неожиданно оказались сильными, как клещи. — Сева, за поворотом остановишься, лысый сюда пересядет, поможет мне!

Оксана, вырываясь, крикнула, но сильная, цепкая ладонь зажала ей рот.

Глава 66. Наконец удача

Чэсь где пешком, где перебежками спешил по дороге — туда, где поле, куда поехала машина. Он сам не знал, зачем бежит туда, что собирается там делать, чем он сможет помочь Оксане. Что задумали «геологи»? Как-то пронюхали, разгадали о месте сокровищ? И едут теперь на поле, чтобы отобрать его? Если они застанут там всех, старый учитель с Михалем и Дмитрием, и с Катей в дополнение, они не обороняться от двух здоровых молодых мужчин… И зачем села к ним Оксана? Она улыбалась, была спокойна… Тогда почему не подобрали его, Чэся? Или Оксану заманили в машину и просто не выпустили? Нет, что-то тут не так!

Самое разумное, что сразу приходило в голову: бежать сейчас к Кладкам, гнать лодку в Поплавы и звать людей на помощь. Но уже не было ни сил, ни времени, а главное, стыдно — вдруг эти «геологи» никакого вреда им не сделают и не собирались делать? Тогда и парни, и Оксана, и учитель, и весь поселок засмеют его!

— Далеко собрался? — вдруг услышал он сзади знакомый старческий голос.

Из леса на дорогу выходил дед Макар. Не веря своим глазам, Чэсь бросился к нему:

— Дед Макар, вот слава Богу, что вы здесь!

Крепкий, чуть сгорбившись, в своих неизменных кирзачах, в брезентовом плаще, с ружьем за плечами дед одним видом своим сразу вселил спокойствие. Сейчас все обойдется!

— Помогите, дед Макар, «геологи» ваши забрали Оксану и на поле поехали, а там учитель сейчас может быть, и все! Там экскурсия у нас… раскопки могут быть, а «геологи» могут забрать, им нужна очень…

Чэсь понял, что запутался. На его счастье, дед Макар ни о чем не спрашивал, даже, как показалось, не очень встревожился, словно был готов к таким событиям. Одно сдвинул на переносице косматые брови:

— Все же не убереглись, правду говорил участковый… Давно поехали эти приблуды, «геологи»?

— Недавно. Может, еще ничего страшного, ведь Оксана сама к ним села, но… идем скорее на поле! По дороге расскажу.

— Подожди, я знаю тропу напрямик, через лес. Уже на ходу мельком взглянув на Чэся, посочувствовал:

— Однако ты мокрый весь, замерз, смотри не захворай.

— Ничего страшного, — Чэся трясло вовсе не от холода.

Глава 67. На поле

Сменяя друг друга, Михаль с Дмитрием поочередно обкопали пень, обчистили землю по краям, и пень — широкий, ровный, словно стол, — казалось, у всех на глазах приподнялся, вырос из земли сантиметров на пять-десять. Михаль ковырнул его прутьям:

— Видите, как пилили? Вкруговую, по частям, ручными пилами.

— Все-то ты знаешь, — позавидовал Дмитрок.

— Я что, никогда не пилил с отцом? Вот оттуда и знаю: если руками пилишь — пень ровный, а бензопилой — абы как.

Михаль подспудно ждал, что Борис Григорьевич похвалит его за наблюдательность, поддержит, но учитель как и не слышал парней. Он хоть и не работал лопатой, но устал, казалось, больше парней. Глядя, как они хлопотали вокруг пня, учитель каждый раз прикладывал ко лбу и без того давно мокрый платок.

— Друзья мои, нам и так сегодня очень везло, даже не верится, — взволнованно сказал он. — И все равно так будет обидно, если сейчас постигнет разочарование! Я вот думаю: а вдруг француз не закопал карту в корнях, а спрятал в сухую дуплянку в стволе? А ствола давно нет.

— Я на месте француза тоже не стала бы копаться в земле, — сказала Катя. До этого она тихонько стояла в стороне, ссутулившись, но не жаловалась ни на дождь, ни на холод.

— Тогда бы люди, спилили дерево, обязательно проверили бы все дупла, — не согласился Дмитрок, — и нашли бы карту. Это же интересно, как удержаться, чтобы не залезть в дупло? А если бы карта нашлась, все знали бы об этом, и в музее было бы, и в книжках написали бы.

— Логично! — засмеялся Борис Григорьевич. — Да, часто бывает, что дупло расположена низко, у самой земли, и ведет под землю, так что ему, может, и копать не пришлось. Только что гадать? Сейчас все узнаем. Давай, Михаль, с Богом…

Михаль осторожно, аккуратно, впритык с пнем, по сантиметрам начал протыкать землю, стараясь вгонять острый прут на всю длину. Учитель с Катей молча следили за ним, Дмитрок давал советы:

— Не торопись… Аккуратнее… Отступи подальше от пня, чего ты к нему прилип…

— Не учи ученого. Корни мешают…

— Проверь под корнями.

Вдруг Михалова рука застыла. Сидя на корточках, парень снизу вверх посмотрел на Бориса Григорьевича, сказал удивленно:

— Здесь. Борис Григорьевич, ей-богу, здесь!

— Осторожнее, только осторожнее, Михаль, — еще больше разволновался учитель. — Сосуд может быть глиняный, доставай очень аккуратно, по миллиметру, чтобы не повредить!

Михаль быстро разгреб мягкую землю, полную трухи и щепок. Вот ухватился за что-то пальцами, покачал, чтобы легче вышло. Из гнилого, ветхого корня, чавкнув, словно прощаясь с этой землей, в которой провел столько десятилетий, появился небольшой сосуд с узким горлышком.

— Ваза!

Михаль подал вазу учителю, сам, не поднимаясь, начал шарить в ямке пальцами, углублять ее, подкапывать прутом. Он надеялся, что это только начало и здесь, под пнем, еще полно ценностей.

Борис Григорьевич отнес вазу до межи, вырвал пучок травы, бережно счистил с сосуда землю.

— Ух ты! — выдохнул Дмитрок.

У Кати тоже от восторга светились глаза. Она протянула руку и слегка постучала по вазе ногтем. Или только послышалось, или действительно ваза вдруг зазвенела — еле слышным, тонким, чистым звоном, словно передала нынешним своим хозяевам привет из самых глубин далекой старины…

Подошел Михаль, вытирая руки о штаны.

— Нет ничего более, — и тоже застыл, пораженный. Показалось, даже посветлело вокруг от красоты этого создания обычных рук человеческих. Ваза мягко отливала цветом синей фарфора, по синему — мелкие золотые звездочки. Обычная овальная форма и тонкая шейка, расширяющаяся кверху. Но было в этой простоте формы и обыденности цвета что-то загадочное, даже величественное, как бывает загадочным и величественным привычное небо, если оно после ясного дня начинает синеть и расцвечиваться золотыми звездами. Кем эта ваза сделана? Чьи палаты украшала? Какие руки трогали ее, какие цветы в нее ставили?..

Глава 68. Встреча

— Михаль, подай, пожалуйста, прут, — сказал учитель, когда все налюбовались находкой. — Все так, как мы и думали — горлышко залито воском. В вазе должен быть план настоящего сокровища.

Перевернув вазу вверх дном, он осторожно выковырял черный хрупкий воск из шейки. Встряхнул, постучал по донышку. Из вазы высунулся желтый сверток. Дмитрок схватил, вытащил:

— Смотрите, также воском покрыто! Совершенно целый, только скользкий какой-то, — и передал учителю.

Тот бережно развернул сверток. Бумага, и правда, при такой «консервации» сохранилась прекрасно, почти не пострадала от влаги, была ровно толстая, покореженная и напоминала пергамент.

— Ну, что там, Борис Григорьевич? — Михаль заглядывал учителю через плечо. — О, вот это настоящий план, как раз такой, как сейчас рисуют! — воскликнул он.

— Слова, однако, расплылись… Ничего не разобрать. Да и по-французски здесь…

— Ну и что? Зато посмотрите, Борис Григорьевич: вот река, вот лес, вот какое-то поселение — тут и без слов догадаться можно!

— Пень мы всего по одному слову нашли, — сказала Катя.

— Вот именно!

— Нет, давайте не спешить… спрячьте пока… Дождь идет, я боюсь, бумага может намокнуть, расползется, — Борис Григорьевич, не поднимая ни на кого глаз, скрутил «пергамент», вставил обратно в вазу, положил сосуд в рюкзак.

— Все, друзья мои, — пора домой, — и вскинул рюкзак на плечо. — Дома я вам все объясню.

Михаль с Катей переглянулись. Они ничего не понимали. Что случилось? Почему учитель скрывает от них глаза? Почему у него даже голос стал как-то виноватый, усталый?

Один Дмитрий поведение учителя почему-то никак не заметил. Он уже несколько мгновений стоял, отвернувшись, и смотрел на дорогу.

— Смотрите, машина! — воскликнул он. — Из лесу выскочила, сюда едет…

— Да это же «геологов» машина, — сразу узнал Михаль. Встревожился: — Какого черта им здесь надо?

— Того, что и нам, — улыбнулся Дмитрок.

— Так что же мы стоим? — Михаль схватил прут, лопату, бросил в рожь. — Бежим скорее по ржи!

— Поздно уже, увидели нас — вон как несутся… Да и пень этот раскопан — сразу догадаются, — Дмитрок сошел с дороги к меже, Катя тоже.

Теперь уже ничего не понимал Борис Григорьевич:

— Ребята, что с вами? Кого нам бояться? Я учитель, мы на историко-краеведческой экскурсии…

— Спрячьте хотя рюкзак, Борис Григорьевич! Дайте, я… — Михаль схватился за лямку, но машина была уже совсем близко, и он отнял руку. Как-то успокоился, подошел к Дмитрию с Катей.

Машина остановилась возле них. Из нее сразу же выскочил Сева, подбежал к раскопанному пню, увидел ямку под корнем, присел:

— Нашли-таки! Выкопали! Ну, черти!

И расхохотался. Следом из машины выбрался Паук с костылями, быстро защелкнул за собой дверцу.

— Ты? — Борис Григорьевич остолбенел от неожиданности.

За темными стеклами машины нельзя было увидеть, кто там в ней, поэтому полной неожиданностью было появление старого однокашника, даже друга когда-то.

Скоро, однако, Борис Григорьевич пришел в себя:

— Надо же! — сказал насмешливо. — Столько лет не видеться, чтобы встретиться в дождь, в грязь, на каком-то поле, за двести километров от столицы!

— Чего не сделаешь, когда соскучишься по старому другу? — в тон ему ответил Паук. — Нет побоишься ни дождя, ни грязи. — Оперся на костыли, подковылял ко пню, поцокал языком. — Иди к машине! — приказал Севе и снова повернулся к Борису Григорьевичу: — Что ж, Борис, даже поздороваться не хочешь? — сказал с укором.

Учитель неохотно подошел. Пожали друг другу.

— Так ты нарочно из Минска ради этого? — кивнул на раскопанный пень Борис Григорьевич.

— Говорю же, тебя увидеть захотелось! Молодость вспомнить…

— Не юродствуй.

— Эх, молодость! Помнишь, Борис, когда мы были молодые! Одержимые! Легендами различными интересовались, сокровища какие-то искали… И, как вижу, не зря! — Паук подмигнул Борису Григорьевичу. — В самое время я друга посетил, как раз успел… Нюх у меня на это. Много хотя ценностей было? — по-дружески спросил он. — Только ли план, как мы с тобойкогда-то и догадывались? Вижу, вижу — ямка маленькая, значит, один план.

Борис Григорьевич оглянулся на детей. Было видно, что ему стыдно говорить неправду даже такому человеку, как Паук. Все же сказал:

— Ничего не было. Легенда это, просто красивое представление.

— Малая приходит ко мне в архивный музей и час выспрашивает и выписывает все что можно про это предание. Второй талер находится. Ты внезапно исчезаешь из Минска, и я узнаю, что ты в Поплавах, — Паук понизил голос. — Пацаны эти только то и делают, что везде лазят, вынюхивают, выслеживают… И вот вы все вместе оказываетесь в одном месте. Не слишком ли много суеты из-за какого-то предания? Тебе не кажется?

Учитель помолчал немного, потом в свою очередь спросил:

— Откуда ты узнал, что я в Поплавах? А, ну конечно — шпионы твои донесли, они в Поплавы часто ездят, — кивнул он на Севу, что прислонился к капоту машины, поднял воротник кожаной куртки и терпеливо ждал.

— Почему шпионы? Обычные люди, друзья мне. Они также имеют право на долю, как и я. Согласись, Борис, — мы все имеем право на это сокровище. Тебе придется поделиться.

— Ничего под пнем не было, — твердо сказал учитель, не глядя, однако Пауку в глаза. — А если бы и было, то я думаю, без каких-либо долей — полностью все принадлежало бы только детям. Но нет!

— Нет, так нет, что ж поделаешь… — согласился Паук. — И все равно вы герои! Это же вы нашли то самое место, вычислили как-то! Завидую. А мы с тобой столько лет бились — расскажи хоть, в чем загадка?

— Не я, они рассказали, — показал на детей Борис Григорьевич. — А в чем была загадка… боюсь, тебе не понять этого. Нужно быть своим в этом крае, а ты как был здесь чужой, так, видимо, и остался.

— Хорошо сказано! — подхватил Паук. — Где роднее, там и родина. Надоело мне тут, Борис, сил больше нет! Хотя под конец жизни хочу вздохнуть свободнее, пожить по-человечески.

— Уезжать что ли собрался?

— Даже паспорт заграничный с собой, — хлопнул по карману Паук. — Даже с работы уволился, даже квартиру продал, — все, как надо.

— Что ж, так отсюда и поедешь? И в Минск больше не вернешься?

— Просто из этого поля и поеду. Зачем мне Минск, кто меня там ждет?.. Все мои пожитки в надежном месте, далеко отсюда. Долларов немного, золото, иконы, камешков с десяток… но мало, мало! Поэтому и захотелось проведать старого друга — а вдруг поможет?

— Паук, кончайте говорильню! — крикнул Сева. — Времени мало.

— Слышал? Так где она, карта, говоришь? — в голосе Паука вдруг исчезли нотки иронии. — В рюкзачке? Сейчас проверим, — зажав под мышкой костыль, он потянулся рукой к рюкзаку.

Борис Григорьевич отступил:

— Опомнись! Что вы задумали? Силою будете отбирать у меня здесь, на глазах у детей?

— Ага, значит, все же есть что отбирать, — Паук сглотнул слюну, нехорошо прищурился. — Не бойся, силой отбирать не будем. Ты сам отдашь. Ты еще не знаешь, какой у нас сюрприз для тебя подготовлен.

Сева оторвался от машины, сунул правую руку за пазуху, быстро подошел к ним.

— Ну, закончили свои басни, старые приятели? — сказал раздраженно. — Учитель, думай быстрее, ты нас задерживаешь!

— Карты у меня нет, мы спрятали ее…

— У нас ваша малая, Оксана, в машине, — понятно тебе? Скажи, где карта, мы отпускаем ее, сматываемся, и больше вы нас здесь никогда не увидите. Будешь дергаться — мы сейчас садимся в машину и вы больше не увидите ни нас, ни малой.

Учитель побледнел, как полотно. Вдруг он бросился к машине. Сева загородил ему дорогу, выхватил из-за пазухи руку. Блеснуло лезвие ножа. Катя вскрикнула, закрыла ладонями лицо, прижалась к Дмитроку.

— Стань на место! — приказал Сева учителю. — Ты думал, шутить здесь с вами собрались?

— Покажите… ее, — выдохнул учитель.

— Лысый!

Задние дверцы распахнулись. Оксана дергалась на сиденье. Лысый крепко держал ее за воротник куртки. Руки у девочки были связаны за спиной, рот тоже закрыт повязкой, поэтому она и не кричала.

— Скоро вы там? — проворчал лысый. — Кусается, зараза, повязку стягивает.

— Сумасшедшие, — бледный Борис Григорьевич схватился за сердце. — Подождите, я сейчас… Я все отдам… Что же вы делаете, чем вы думаете?.. Разве любые сокровища стоят этого?..

— Дурак ты, — презрительно сказал Паук, — газет, видимо, не читаешь, телевизора не смотришь. Жизнь человека теперь ничего не стоит. Пропал человек — и никто не ищет!

— Вас будут искать, и поймают…

— За что нас ловить? Мы забираем карту, отпускаем малую — и все. В милиции вам скажут: «Девочка жива-здорова? Ну и не морочите нам головы!» К тому же не успеете вы выбраться из этого поля, как мы будем на территории другой страны, в России — матушке, тут через Борисов час езды. А там у нас всё смазано, подготовлено, документы в норме и, может быть, уже завтра ищи нас по всей Европе. Да и искать никто не будет, повторюсь, так как «в наличии отсутствие преступления», как говорил один мой знакомый адвокат.

— Ты забываешь о главном, — напомнил Сева, играя с ножом, — нам нужно еще забрать сокровище, а место его обозначено на карте, а карту нам не отдают…

— Отдадут. Вот сейчас отпустит у человека сердце, и все нам отдадут.

Борис Григорьевич сбросил с плеча рюкзак, стал развязывать шнурки. Руки у него дрожали. Сева оттолкнул его, взялся сам. Мокрые, туго стянуты шнурки не поддавались. Сева выругался и чиркнул по узлу острым ножом.

— Только не оглядывайся сразу, — прошептал Дмитрок Михалю. — Видишь, идут рожью?

— Я их давно вижу! — громко сказал Михаль.

Глава 69. Неожиданная помощь

Из-за машины шел, на ходу стягивая с плеча ружье, дед Макар, мокрый с головы до ног. Сзади едва успевал усталый Чэсь. Мальчик сразу направился к своим.

Вид у деда был страшен.

— Где девочка?

— Кто это еще такой? — Паук удивленно посмотрел на Севу.

— Да дед наш, мы у него ночуем, — Сева выпрямился, держа рюкзак за лямку. — Чего тебе надо, старина? Почему на печи не сидишь?

— Отпустите девочку, говорю, приблуды! — дед Макар вскинул ружье, прицелился — точно как тогда, когда стрелял в сома. — Шрот у меня крупный, мало никому не покажется!..

В машине открылась дверца:

— Сева, дай ему долларов десять, да пусть валит отсюда! — послышался голос лысого.

Дед круто повернулся и успел увидеть связанную Оксану. Сева полезу карман куртки:

— На! — достал и протянул деду какую-то купюру. — Тебя тут только не хватало, старый пень…

В ответ грохнул выстрел. Шрот просвистел у Севы над головой. Тот охнул и запоздало присел.

— Ты… что?

— Второй раз возьму ниже, — пообещал дед Макар. Паук первый опомнился, крикнул испуганно:

— Борис, останови его! Иначе малой хуже будет!

Учитель бросился к деду, стал между ним и Севой, растопырил руки:

— Что вы делаете, опустите ружье, тут же дети! Я отдам, все им отдам, и они отпустят Оксану… Где рюкзак?

Сева осторожно приблизился, подал. Борис Григорьевич сунул руку в разрезанную Севой дыру, вытащил вазу:

— Вот, в ней план, вы все легко найдете, это недалеко, под Борисовом… А теперь отпустите девочку!

— Подожди, дай сюда, — Паук забрал вазу у Севы, вытащил пергамент, близоруко начал вглядываться. И вдруг радостно засмеялся: — Вот оно! Все здесь… Боже мой, наконец… новую жизнь, Европа, эх, Борис, — ради своей мечты чего не сделаешь? Все сделаешь!

— Вазу хоть оставь детям, — попросил учитель.

— Вазу? Гм, действительно, это было бы справедливо… Но не могу — музейный экспонат. Они себе еще ​​такую ​​найдут, а я оставляю вам малую — разве этого мало? Отпускай! — крикнул он и поплелся к машине.

Лысый вытолкнул девочку. Она упала на колени, охнула. На лице у нее уже не было повязки. Учитель подбежал, помог ей подняться и развязал руки. Оксана отдышавшись, увидела друзей, деда Макара, вазу и пергамент в руке Паука… Все понятно:

— Не отдавайте, Борис Григорьевич!..

— Пусть, все хорошо, главное, ты есть, — учитель поцеловал ее в горячие щеки, торопливо отвел в сторону.

— Дед, опусти железку, все закончилось, — осмелел Сева, оглядываясь, садился на переднее место за руль.

— Больше чтобы я вас здесь не видел! — дед Макар проводил его до машины под прицелом ружья, только теперь опустил.

— На черта вы нам больше нужны, — хохотнул Сева.

— Гуд бай, Борис! — не забыл попрощаться Паук. — Жди открытки из Парижа. Можешь «настучать» на нас в милицию, рассказать подробно про французского офицера, зазубренные талеры, про заложницу, про сокровище… Только не обижайся потом, когда тебя за сумасшедшего примут!

«Ауди» развернулась, заехав немного в рожь, полетела полевой дорогой и быстро скрылась в лесу.

Вдруг послышались странные звуки, как будто кто тихонько икал и притом шмыгал носом… Это плакала Оксана.

— Испугалась? Что ты, девочка моя, — прижал ее к себе учитель, — да разве бы я отдал им тебя? Да я скорее под колеса лег бы!

— Я… не… испугалась, — всхлипывая, ответила. Оксана. — Сокровище… наше сокровище… все достанется им, никто их не поймает!

— Поймают! — уверенно сказал вдруг дед Макар. — Машина у них, приблуд, краденая, и милиция знает.

— А если поймают, то все равно не нам достанется, милиция выкопает ценности, — вытирая слезы, печально проговорила Оксана.

От этих наивных слов словно спала со всех напряжение, словно отпустило у всех напряженные нервы… Первый рассмеялся Михаль, глядя на него — Чэсь, а вскоре смеялись уже все; это была разрядка смехом после тревоги, волнений, страха.

— Ничего, не переживайте, друзья мои! Каждому достанется свое, — загадочно произнес учитель.

Дед Макар, который до сих пор с бессмысленным выражением лица слушал про все эти «планы», «карты», «сокровища», «золото-ценности», которые должны «выкопать», казалось, только сейчас заметил раскопанный пень. Подошел, капнул землю мысом сапога, покачал головой:

— Надо же!.. А я думал, сказочки это… Я ведь даже помню, как еще дуб на этом месте рос, как пилили его. Бегал по этому полю, косил здесь, пахал, сеял, убирал… и хоть бы раз в голову пришло, что под этим пнем, дурак ты, богатство твое лежит! Что значит темный, неученым человек!..

Глава 70. Последняя, в которой, однако, ничего еще не кончается

Пролетел целый месяц.

Время было возвращаться в Минск Борису Григорьевичу, родители забирали в город Дмитрока, послезавтра должны приехать за Катей, которую впереди еще ждало удивительное путешествие в далекий Египет… В Поплавах оставались только местные Михаль с Чэсем и Оксана.

Перед прощанием в последний раз собрались на своем холме возле шалаша. Всем было немного грустно.

— Борис Григорьевич, — сказал Михаль, — а я тогда догадался, что сокровищ нет, раз вы избегали смотреть в глаза… Мы были мокрые, утомленные, так верили, что все не зря, — вот вы и не захотели нас сразу разочаровывать.

— И все же несправедливо, — вздохнула Оксана. — Мы заслужили сокровище.

— И я считаю, несправедливо, — отозвался Борис Григорьевич, — но что поделаешь? Досадная нелепость!

Чэсь признался:

— А я и до сих пор не все понимаю… Им вы рассказывали, Борис Григорьевич, а мне нет.

— Не надо было лукавить — не упустил случая Михаль.

— На плане француза все было вычерчено прекрасно, и я, к большому сожалению, с первого взгляда понял: сокровище — tresor по-французски — скрыт при пересечении Березины с речкой Плисой, около городка Юшковичи под Борисовом. Это так называемый «Бранденбургский клад», который нашли еще в 1896 году, когда Министерство путей сообщения расчищало и углубляло русло Березины; заодно велись поисковые работы на месте бывшей переправы французов, а также в ближайших окрестностях. Было много ценных находок, одна из которых — кованый железом деревянный сундучок, отрытый на холме под дубами, как раз там, где Плиса впадает в Березину. Это место и было обозначено на нашей карте… Дерево сундучка сгнило, обветшало, и когда рабочие начали доставать сундучок, он рассыпался. В яму и на землю возле ямы полетели — посыпались драгоценные камни, бусы, кольца, золотые и серебряные монеты… Это и был клад нашего француза Anrі-В…nа, іngenіrа.

— А почему «Бранденбургский»? — спросил Чэсь.

— Все находки были описаны, упакованы и сданы генералу Бранденбургскому, который нарочно для этого прибыл сюда из Москвы.

— И как Паук попался на такую ​​удочку? — удивленно спросил Михаль. — Неужели он ничего не знал о «Бранденбургской находке»?

— Знал, конечно. Но он всегда был близорук, а тогда торопился, некогда было разбирать, с него хватило слова tresor.

— Однако как же они были уверены, что ценности лежат и только ждут их! — покачал головой Дмитрок. — Особенно этот Паук…

Краденую «Ауди» задержали в тот же день на Березинско-Борисовском шоссе. Через пару недель Бориса Григорьевича с дедом Макаром вызвали в город как свидетелей. Борис Григорьевич дал показание, что с Пауком когда-то вместе учился и с тех пор они больше не встречались. Что касается Севы с лысым, то он вообще первый раз о таких слышит (учитель с дедом Макаром договорились молчать о случившемся на поле, чтобы не впутывать во все это детей; тем более молчали об этом Паук с союзниками). Дед Макар своими простыми ответами каждый раз ставил следователя в тупик: «Ну, ночевали они у меня, так за то деньги платили. А что машина угнана, на ней не было написано». Так ничего следователь от него и не добился.

— Мне особенно вазы жаль, — сказала наивная Катя. — Такая была хорошенькая, звонкая, фарфоровая ваза!..

— Ничего, вазу после суда передадут в архивный музей. Заведующий исторического отдела теперь, вместо Парижа, окажется, видимо, совсем в другом месте, — сказал Борис Григорьевич, и в голосе его не было никакого злорадства, а наоборот, было даже как бы сожаление. — Теперь вы можете отдать в музей и талеры. Будем ходить туда на экскурсии — например, я поведу ваш, Катя с Оксаной, класс, а вы расскажете всем, как «познакомились» с этой вазой.

— Не поверят, — засомневалась Катя. Помолчали. Оксана сказала:

— А жаль, что все закончилось и больше нечего искать. Борис Григорьевич, а правда, мне как-то отец говорил, что в одной Беларуси каждый год находят до десяти сокровищ, не считая единичных монет?

— Чистая правда, — подтвердил учитель. Затем лукаво прищурился. — К примеру, та же наполеоновская армия, отступая, вынуждена была периодически «разгружаться» и прятать награбленные ценности. Как минимум, существует пять версий, где нужно эти сокровища искать. Коробки с золотом якобы закопаны в церкви в Коуне — ныне Каунас — около старого замка, четыре бочки с золотом — в лесу недалеко от Борисова на берегу Березины, семь бочек золота — под Белостоком, где-то около плотины, находящейся между монастырем и мельницей… А как вам такое предание: на Ошмянщине французы якобы закопали клад в лесу, а к дереву прибили подковы. Когда пилили уже свезенный лес, пила наткнулась на одну подкову. Пень найти не удалось…

— Эх! Надо было отпилить кругляк и искать пень по годовым кольцам! — сразу загорелся Михаль.

— А у меня в Островце тетя живет, — сказал Чэсь. — Это близко от Ошмян.

— А у меня в Гродно дед с бабой, — сказала Катя.

— А что, если и этот клад уже вырыт? — встревожилась Оксана. — Тоже обидно: мы ищем по правилам, долго, а кто-то сразу находит!

Все засмеялись, кроме учителя.

— Друзья мои, вы нашли очень много, — серьезно сказал он. — Может, даже больше, чем самые богатые ценности… Вы нашли дружбу между собой. Вы почувствовали дыхание богатой истории своего народа, полюбили свой ​​край. Вы поняли, какая ценность, которое богатство — наш родной язык. Разве этого мало, разве это не сокровище?

Внизу, под холмом, все бежала куда-то синяя, как небо, вода Березины. За рекой зеленел, растворялся в солнечной дымке далекий лес. А на другой стороне пестрел разноцветьем луг, и ветерок доносил оттуда душистый аромат летних цветов. Перед учителем и детьми расстилалась земля — ​​такая красивая, такая щедрая, такая знакомая и вместе с тем такая загадочная.

Их земля.

Примечания

1

Вернись обратно к почтамту, заверни за угол, — сказал он, — увидишь шпиль. Там твой музей. Только сейчас он на ремонте.

(обратно)

2

Тебе повторить?

(обратно)

3

Ему, видимо, переводчик нужен!

(обратно)

4

Сокровище, клад.

(обратно)

5

Сети кругом паутины обвисшие,
Мокрые, липнут до куртки и рук.
Где-то в коре, или в скрученном листике
От непогоды сховался паук.
(обратно)

Оглавление

  • Часть первая. Загадочная монета
  •   Глава 1. Оксана — «похитительница» детей
  •   Глава 2. Катя
  •   Глава 3. У завуча
  •   Глава 4. Талер
  •   Глава 5. Начинаются загадки
  •   Глава 6. Немного истории
  •   Глава 7. Еще немного истории
  •   Глава 8. Бабушка
  •   Глава 9. Двор
  •   Глава 10. Чэсь
  •   Глава 11. Михаль
  •   Глава 12. Второй талер
  • Часть вторая. Поплавы
  •   Глава 13. Шалаш
  •   Глава 14. Геолог и дед Макар
  •   Глава 15. Курт
  •   Глава 16. Офицер наполеоновской армии
  •   Глава 17. Все сходится!
  •   Глава 18. «Сказочки»
  •   Глава 19. Планы
  •   Глава 20. Лето
  •   Глава 21. Шпион
  •   Глава 22. Месть
  •   Глава 23. Ловушка
  •   Глава 24. Ночь в сарайчике
  •   Глава 25. «Конкуренты»
  •   Глава 26. «Самостоятельность» Дмитрока и Чэся
  •   Глава 27. Учительница
  •   Глава 28. В городе
  •   Глава 29. Участковый
  •   Глава 30. Эксперимент следователя
  •   Глава 31. Что мы имеем?
  • Часть третья. Неожиданный союзник
  •   Глава 32. Звонок
  •   Глава 33. У Кати
  •   Глава 34. Страница в дневнике
  •   Глава 35. Заведующий архивному музея
  •   Глава 36. Статья
  •   Глава 37. Сева
  •   Глава 38. Утрата монеты
  •   Глава 39. Борис Григорьевич
  •   Глава 40. Квартиры на «Западе»
  •   Глава 41. Рассказ Оксаны
  •   Глава 42. Третий талер
  •   Глава 43. Новые загадки
  • Часть четвертая. Клад
  •   Глава 44. Поход
  •   Глава 45. Полуостров
  •   Глава 46. Ночь
  •   Глава 47. Дед Макар
  •   Глава 48. «Вор»
  •   Глава 49. Ушица
  •   Глава 50. Слова
  •   Глава 51. О пользы родной речи
  •   Глава 52. Обида
  •   Глава 53. Предупреждение
  •   Глава 54. Встреча
  •   Глава 55. Продолжение предыдущего
  •   Глава 56. Примирение Михаля
  •   Глава 57. Версия учителя
  •   Глава 58. Хитрость Оксаны
  •   Глава 59. Секрет Чэся
  •   Глава 60. Клад
  •   Глава 61. Пень на меже
  •   Глава 62. Тем временем в поселке
  •   Глава 63. Участковый
  •   Глава 64. Заблудились
  •   Глава 65. Оксана в опасности
  •   Глава 66. Наконец удача
  •   Глава 67. На поле
  •   Глава 68. Встреча
  •   Глава 69. Неожиданная помощь
  •   Глава 70. Последняя, в которой, однако, ничего еще не кончается
  • *** Примечания ***