КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Грек-толмач [Артур Игнатиус Конан Дойль] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Артур Конан Дойл Грек-толмач

За все время моего близкого знакомства с Шерлоком Холмсом я никогда не слышал, чтобы он упомянул о своих родных. Редко он говорил и о своей юности. Такая сдержанность с его стороны усиливала необычное впечатление, которое он производил всегда на меня, до такой степени, что я иногда смотрел на него, как на феномена в своем роде, как на существо, настолько же лишенное всякого человеческого чувства — симпатии, любви, насколько выдающееся по уму. Его равнодушие к женщинам и нелюбовь к новым знакомствам составляли типическую особенность его спокойного характера, как и его молчание о своих родных. Я уже думал, что он сирота, у которого умерли все родственники, как вдруг, однажды, к полному моему изумлению, он заговорил со мной о своем брате.

Это было летом, после вечернего чая, во время отрывочного, бессвязного разговора, в котором мы от клубов и причин изменения наклона эклиптики перешли, наконец, к вопросу об атавизме и наследственных способностях. Нас очень занимал вопрос о том, насколько способности каждой личности унаследуются от предков и насколько зависят от воспитания в раннем возрасте.

— Что касается вас лично, — заметил я, — то из всего того, что вы рассказывали мне, очевидно, что даром наблюдательности и замечательной способностью к точным выводам вы обязаны только своей систематической подготовке.

— До некоторой степени да, — задумчиво ответил Холмс. — Мои предки были помещиками, которые вели образ жизни, свойственный их классу. Должно быть, их особенности в крови у меня. Может быть, я наследовал их от бабушки, сестры французского художника Вернэ. Художественные задатки выливаются иногда в самые странные формы.

— Но почему вы знаете, что ваши способности унаследованы вами?

— Потому что мой брат Майкрофт одарен ими в большей степени, чем я.

Это было неожиданной новостью для меня. Если в Англии существует еще один человек, одаренный такими необычайными способностями, то почему о нем не знает ни полиция, ни публика? Я предложил такой вопрос моему другу, прибавив, что он только из скромности признает брата выше себя. Холмс засмеялся.

— Дорогой Уотсон, я не разделяю того мнения, что скромность добродетель, — ответил он. — Для логического ума все вещи должны быть такими, каковы они на самом деле, а ценить себя ниже того, что стоишь, такое же отклонение от истины, как и преувеличивать свои достоинства. Поэтому, если я говорю, что Майкрофт одарен наблюдательной способностью в большей степени, чем я, то можете быть уверены, что я говорю точную непреложную истину.

— Он моложе вас?

— На семь лет старше.

— Как же это он неизвестен?

— О, он очень известен в своем кругу.

— В каком же?

— Да, например, в клубе Диогена.

Я никогда не слыхал об этом учреждении, и, должно быть, это отразилось на моем лице, потому что Шерлок Холмс вынул из кармана часы и сказал:

— Клуб Диогена — оригинальнейший из клубов Лондона, а Майкрофт самый оригинальный из людей. Он ежедневно бывает в клубе от трех четвертей пятого до восьми часов без двадцати минут. Теперь шесть, и если желаете пройтись в такой прекрасный вечер, то я буду очень рад познакомить вас с двумя лондонскими диковинками.

Пять минут спустя мы уже шли по улице к Риджентскому цирку.

— Вы удивлены, — сказал мой компаньон, что Майкрофт не пользуется своим талантом, чтобы стать сыщиком. — Он не способен к этому занятию.

— Но мне показалось, что вы сказали…

— Я сказал, что у него больше наблюдательности и способности к выводам, чем у меня. Если бы искусство сыщика не шло дальше рассуждений в кресле, то брат мой был бы величайшим в мире деятелем в области раскрытия преступлений. Но у него нет ни честолюбия, ни энергии. Он не тронется с места, чтобы подтвердить свои решения, и готов скорее признать себя неправым, чем потревожить себя, доказывая свою правоту. Часто в затруднительных случаях я обращался к нему, и всегда его объяснения оказывались верными. А между тем он совсем неспособен выяснить практическую сторону дела, которой надо заняться прежде, чем дело пойдет в суд.

— Следовательно, это не его профессия?

— Нет, то что мне доставляет средства к жизни, для него только излюбленный конек для разговора. У него необыкновенная способность к вычислениям, и он проверяет книги во многих правительственных учреждениях. Майкрофт живет в Пелль-Мелле и каждое утро ходит в Уайт-холл, а вечером возвращается оттуда. Он не знает иных прогулок и нигде не бывает, за исключением клуба Диогена, помещающегося как раз напротив его квартиры.

— Это название совершенно незнакомо мне.

— Не может быть. В Лондоне, как вам известие, есть много людей, которые избегают общества или по застенчивости, или по человеконенавистничеству. А между тем они не против того, чтобы почитать новые газеты и журналы, сидя в удобных креслах. Вот для людей подобного рода и устроен клуб Диогена, к членам которого принадлежат самые нелюдимые и необщительные люди в городе. Никто не должен обращать ни малейшего внимания на другого. Нигде, за исключением Комнаты Посторонних, не разрешается разговаривать; троекратное нарушение этого правила, доведенное до сведения Правления, ведет к изгнанию виновного из своей среды. Брат был одним из основателей этого клуба, и я сам нахожу, что посещение клуба весьма успокоительно действует на нервы.

Разговаривая, мы дошли до Пелль-Мелля со стороны Сент-Джеймского конца. Шерлок Холмс остановился у одного из подъездов и, сделав мне знак молчать, провел мена в переднюю. Через стеклянную перегородку я мимолетно заметил роскошную большую комнату, где за газетами сидело много людей, каждый в своем уголке. Холмс ввел меня в маленькую комнату, где оставил меня, и через минуту вернулся с незнакомым мне человеком, в котором я сразу узнал его брата.

Майкрофт Холмс был гораздо выше и плотнее Шерлока. Он был положительно толст, но лицо его, хотя и массивное, носило те же следы проницательности, которыми так богато было лицо его брата. Глаза, особенного водянистого, светлосерого цвета, казалось, всегда смотрели как бы пронизывающим пространство взглядом, какой я замечал у Шерлока, когда он напрягал все свои силы.

— Рад познакомиться с вами, сэр, — сказал он, протягивая широкую, плоскую, как ласты тюленя, руку. — С тех пор, как вы стали писать о Шерлоке, я со всех сторон только и слышу о нем. Между прочим, Шерлок, я ждал тебя на прошлой неделе. Я думал, что дело о замке будет трудновато для тебя и ты зайдешь посоветоваться.

— Нет, я справился с ним, — улыбаясь ответил мой приятель.

— Конечно, это Адамс?

— Да, Адамс.

— Я был уверен в этом с самого начала.

Братья сели на выступ окна.

— Самое удобное место для каждого, кто желает изучить человечество, — сказал Майкрофт. — Взгляните, какие великолепные типы: например, вот хоть эти двое людей, направляющиеся к нам.

— Один — маркер, а другой?

— Вот именно. Как ты думаешь, кто другой?

Незнакомцы остановились перед окном. Несколько меловых пятен на кармане жилета одного из них указывали на его близость к бильярду, насколько я мог заметить. Другой был смуглый человек в шляпе, сдвинутой на затылок, и с несколькими свертками под мышкой.

— Должно быть бывший военный, — сказал Шерлок.

— И недавно вышедший в отставку, — заметил брат.

— По-моему, служил в Индии.

— И не штаб-офицер.

— Думаю — артиллерист, — сказал Шерлок.

— И вдовец.

— Но имеет ребенка.

— Ребят, мой милый, ребят.

— Ну, уж это слишком, — смеясь заметил я.

— Несомненно, нетрудно сказать, что человек подобной выправки, очевидно, привык повелевать, а загорелое лицо указывает, что он военный, недавно вернувшийся из Индии, — ответил Холмс.

— Что он недавно оставил службу, потому что он все еще носит военные сапоги, — заметил Майкрофт.

— Походка у него не кавалериста, а между тем он носит фуражку набок, что видно по более светлой коже на одной стороне лба. Для сапера он слишком тяжеловесен. Он — артиллерист.

— Затем его траурный костюм указывает, что он потерял кого-то очень близкого. То, что он сам делает покупки, говорит как будто за то, что он лишился жены. Вы видите, он покупает детские вещи. По трещотке можно заключить, что у него есть очень маленький ребенок. Жена, вероятно, скончалась родами. Книга с картинками под мышкой указывает на то, что ему приходится заботиться еще о другом ребенке.

Для меня становилось понятным, почему мой приятель говорит, что его брат обладает еще большей проницательностью, чем он. Шерлок взглянул на меня и улыбнулся. Майкрофт взял щепотку табаку из черепаховой табакерки и смахнул порошинки с сюртука большим красным шелковым платком.

— Между прочим, Шерлок, — сказал он, — у меня есть кое-что близкое твоему сердцу — очень странное дело, о котором меня просили высказать свое мнение. У меня не хватило энергии заняться им как следует, но оно дало мне основание для очень интересных предположений. Если хочешь выслушать факты…

— С удовольствием, дорогой Майкрофт.

Брат написал несколько слов на листке, вырванном из записной книжки, позвонил и вручил записку вошедшему лакею.

— Я пригласил мистера Меласа зайти сюда, — сказал он. — Он живет над моей квартирой; мы немного знакомы с ним, вот почему он и обратился ко мне в своем затруднительном положении. М-р Мелас — грек по происхождению и замечательный лингвист. Он живет заработком, получаемым то в качестве толмача в судебных местах, то в качестве проводника при богатых путешественниках с востока, останавливающихся в отелях Нортумберлэнд авеню.

Через несколько минут к нам вошел маленький, крепкий человек. Оливковое лицо и черные, как уголь, волосы ясно выдавали его южное происхождение, хотя по разговору его можно было принять за образованного англичанина. Он поспешно пожал руку Шерлоку Холмсу, и его черные глаза заблестели от удовольствия, когда он узнал, что этот специалист очень желает выслушать его рассказ.

— Я не думаю, чтобы полиция поверила мне… честное слово, не верю, — сказал он плачущим голосом. — Им не приходилось слышать ничего подобного, и они думают, что этого и быть не может. Но я не успокоюсь, пока не узнаю, что сталось с моим бедняком, имеющим липкий пластырь на лице.

— Я весь — внимание, — проговорил Шерлок Холмс.

— Сегодня среда, — начал м-р Мелас, — ну, так это случилось в понедельник ночью… понимаете, только два дня тому назад. Я — толмач, как, вероятно, уже сказал вам мой сосед. Я знаю все языки, или почти все, но так как я грек по рождению и ношу греческую фамилию, то больше всего имею дело с греческим языком. В продолжение многих лет я состою главным толмачом с греческого языка в Лондоне, и мое имя хорошо известно во всех отелях.

Бывает, что за мной присылают в самые неподходящие часы, в случаях каких-либо приключений с иностранцами, а иногда приехавшие с поздними поездами путешественники требуют моих услуг. Поэтому я не был удивлен, когда в понедельник ночью ко мне явился некий мистер Летимэр, очень элегантный молодой человек, и попросил меня ехать с ним в ожидавшем его кэбе.

К нему приехал по делу один приятель-грек, — рассказывал он, — сам он говорит только на своем языке, поэтому потребовались услуги переводчика. Из его слов я вывел, что его дом находится вблизи, в Кенсингтоне. Мне казалось, что он очень торопится, так как поспешно усадил меня в кэб, когда мы вышли на улицу.

Я говорю в кэб, хотя сразу же я увидел, что еду в карете. Во всяком случае, экипаж был обширнее обыкновенного четырехколесного лондонского орудия пытки, а обивка, хотя потрепанная, была из дорогой материи. М-р Летимэр уселся напротив меня, и мы проехали по Чаринг-Кроссу к Шерфебери авеню. Затем мы выехали на Оксфордскую улицу, и я только что рискнул заговорить было о том, что мы делаем большой крюк на Кенсингтон, как речь моя была прервана необычайным поведением моего спутника.

Он начал с того, что вынул из кармана страшного вида палицу, налитую свинцом, и стал размахивать ею, как бы пробуя ее тяжесть и силу; потом, не говоря ни слова, положил ее на сиденье рядом с собой. Поднял окна с обеих сторон, и я увидел, к моему удивлению, что они заклеены бумагой, как будто для того, чтоб помешать мне смотреть на улицу.

— Сожалею, что лишил вас удовольствия обозревать, м-р Мелас, — сказал он. — Но дело в том, что я не желаю, чтобы вы видели то место, куда мы едем. Я не допускаю мысли, чтобы вы запомнили дорогу туда.

Можете себе представить, я был захвачен врасплох. Мой спутник — сильный, широкоплечий парень, и, не говоря уже о палице, я ни в коем случае не мог бы бороться с ним.

— Меня крайне удивляет ваше поведение, м-р Летимэр, — пробормотал я. — Будьте осторожны: вы поступаете незаконно.

— Да, без сомнения, тут своего рода вольность, — ответил он. — но мы вознаградим вас. Однако должен предупредить вас, м-р Мелас, что если ночью вы поднимете тревогу или проявите себя враждебно к моим интересам, вы навлечете на себя серьезные неприятности. Прошу вас помнить, что никто не знает, где вы находитесь, и в этой карете так же, как и в моем доме, вы целиком в моей власти.

Он говорил спокойно, но в оскорбительном тоне его голоса слышалась угроза. Я продолжал сидеть молча, недоумевая, зачем он похитил меня. Что бы ни случилось, было вполне ясно, что сопротивление невозможно и надо только ждать того, что будет.

Мы ехали около двух часов; и я никак не мог догадаться, где мы едем. Иногда по стуку камней можно было думать, что мы едем по шоссе, иногда по тихой, спокойной езде можно было заключить, что карета катится по асфальту. Но за исключением этой разницы в звуках не было ничего, что могло бы помочь мне догадаться, где мы. Бумага на окнах была непроницаема, а переднее окно затянуто синей занавеской. Мы выехали из Пелль-Мелля четверть восьмого, а на моих часах было без десяти минут девять, когда наш экипаж, наконец, остановился. Мой спутник опустил окно, и я мельком увидел низкий свод подъезда, где горела лампа. Когда я поспешно вышел из кареты, дверь подъезда распахнулась, и я очутился в доме. У меня осталось смутное впечатление, что перед подъездом была лужайка и деревья по обе стороны. Не могу сказать, была ли то частная усадьба или казенная.

В доме горела лампа под цветным колпаком. Огонь ее был спущен так низко, что я едва мог разглядеть довольно большую переднюю, увешанную картинами. В полумраке я заметил, что дверь нам отворил маленький, невзрачный, сутуловатый человек средних лет. Когда он повернул к нам свет, я увидел, что он был в очках.

— Это мистер Мелас, Гарольд, — сказал он.

— Да.

— Отлично! Отлично! Надеюсь, м-р Мелас, вы не рассердились, что мы не могли обойтись без вас. Если вы хорошо отнесетесь к нам, то не пожалеете, если вздумаете сыграть с нами какую-нибудь штуку, то… да хранит вас Бог.

Он говорил отрывисто, нервно, хихикая между словами, но почему-то он внушил мне больше страха, чем мой спутник.

— Да что вам от меня нужно? — спросил я.

— Только, чтобы вы задали несколько вопросов одному греку, который в гостях у нас, и затем передали бы нам его ответы. Но спрашивайте только то, что вам скажут, или… — тут он опять нервно захихикал, — лучше бы вам было не родиться.

С этими словами он отворил дверь и ввел меня в комнату, по-видимому, роскошно убранную, но тоже плохо освещенную единственной, полуспущенной лампой. Комната была большая и, судя по тому, что мои ноги утопали в коврах, очевидно, богато меблированная. Мимоходом я видел бархатные стулья, высокий белый мраморный камин и, как мне показалось, с одной стороны его набор японского оружия. Под самой лампой стоял стул; пожилой человек указал мне на него. Молодой вышел из комнаты и быстро вернулся через другую дверь, ведя за собой джентльмена, одетого во что-то вроде халата. Джентльмен медленно подходил ко мне. Когда он вошел в круг слабого света от лампы, я содрогнулся от ужаса при виде его. Он был смертельно бледен и страшно истощен. Его выпуклые глаза сверкали, как у человека, дух которого сильнее плоти. Но что поразило меня больше всех признаков физической слабости, — это то, что все его лицо было покрыто полосами липкого пластыря, скрещивавшимися между собой; такая же большая дорожка пластыря была перекинута через рот.

— У тебя аспидная доска, Гарольд? — крикнул пожилой, когда вошедшее странное существо скорее упало, чем село на стул. — Руки у него свободны. Ну, дай ему грифель. Предлагайте ему вопросы, м-р Мелас, а он напишет ответы. Прежде всего спросите его, готов ли он подписать бумаги.

Глаза незнакомца вспыхнули.

— Никогда, — написал он по-гречески на доске.

— Ни на каких условиях? — спросил я по приказанию нашего тирана.

— Только в том случае, если я увижу, что ее венчает мой знакомый греческий священник.

Пожилой захихикал язвительно.

— Вы ведь знаете, что вас ожидает в таком случае?

— Лично мне все равно.

Наша странная беседа была частью в устном, частью в письменном виде. Несколько раз я должен был предложить ему подписать бумагу и несколько раз передавал его негодующий ответ. Но скоро мне пришла в голову удачная мысль. Я стал прибавлять свои слова к каждому вопросу, сначала невинного свойства, чтобы убедиться, не понимает ли по-гречески один из наших компаньонов. Когда же я увидел, что они даже и не подозревают, я начал более опасную игру. Вот, приблизительно наш разговор.

— Ваше упрямство только повредит вам. Кто вы?

— Мне все равно. Я иностранец.

— Вы сами навлекаете беду на себя. Сколько времени вы здесь?

— Пусть будет так. Три недели.

— Состояние никогда не перейдет к вам. Чем вы больны?

— Оно не перейдет к негодяям. Они морят меня голодом.

— Вы будете свободны, если подпишете. Кому принадлежит этот дом?

— Я никогда не подпишу. Не знаю.

— Этим вы не окажете ей услуги. Как ваше имя?

— Пусть она сама мне скажет это. Кратидес.

— Вы увидите ее, если подпишете. Откуда вы?

— Так, значит, я никогда не увижу ее. Из Афин.

Еще бы пять минут, мистер Холмс, и я подкопался бы под всю эту историю и под самым носом у них. Следующий вопрос уяснил бы мне все, но в это мгновенье открылась дверь и в комнату вошла женщина. Я разглядел только, что она была высокого роста, грациозна, с черными волосами и в каком-то свободном белом платье.

— Гарольд! — сказала она по-английски с иностранным акцентом. — Я не могу оставаться дольше; так скучно оставаться одной, о… о, боже мой, это Павел!

Последние слова она произнесла по-гречески. А незнакомец в один миг с судорожным усилием сорвал со рта пластырь и с криком «София, София!» бросился в объятия женщины. Объятия их длились, однако, лишь мгновенье. Молодой человек поспешно кинулся к незнакомке и вытолкал ее из комнаты, а пожилой ловко справился со своей истощенной жертвой и вытащил в противоположную дверь. Я остался один в комнате, вскочил на ноги с смутной надеждой узнать, что это за дом, в котором я находился. Хорошо еще, что я не успел ничего предпринять. Подняв голову, я увидел, что старший из мужчин стоит в дверях и пристально смотрит на меня.

— Довольно, м-р Мелас, — сказал он. — Вы видите, мы заставили вас принять участие в нашем домашнем деле. Мы бы не стали беспокоить вас, если бы наш друг, говорящий по-гречески и начавший переговоры, не должен был вернуться на восток. Нам необходимо было заменить его кем-нибудь, и мы очень рады, что вы хорошо знаете греческий язык.

Я поклонился.

— Вот пять соверенов, — продолжал он, подходя ко мне. — Надеюсь, вы останетесь довольны вознаграждением. Но помните, — прибавил он, слегка дотронувшись до моей груди и хихикнув, — что если вы проговоритесь хоть единой человеческой душе, то да сжалится господь над вашей душой!

Не могу вам передать, какое отвращение, какой ужас внушал мне этот ничтожный человек. Теперь, когда на него падал свет лампы, я мог лучше разглядеть его. Лицо у него было болезненное, бледное, с маленькой остроконечной реденькой бородкой. При разговоре он вытягивал лицо и передергивал губами и веками, словно человек, страдающий пляской св. Витта. Я невольно думал, что его странный смех был тоже признаком нервной болезни. Но самое ужасное в его лице были глаза: серые, стального цвета, с холодным блеском, с выражением злобной, непреклонной жестокости в глубине.

— Мы узнаем, если вы проговоритесь, — сказал он. — Нам сообщат. Ну-с, экипаж ожидает вас, и мой друг проводит вас домой.

Меня поспешно провели по передней и втолкнули в повозку, так что я опять успел увидеть только деревья и сад. М-р Летимэр шел за мной по пятам и молча сел на свое прежнее место напротив меня. Снова, в полном безмолвии, с поднятыми стеклами, мы проехали бесконечное пространство, пока, наконец, карета не остановилась. Только что пробило полночь.

— Мы выйдете здесь, м-р Мелас, — сказал мой спутник. — Жаль, что приходится высадить вас так далеко от вашего дома, но делать нечего. Всякая ваша попытка последовать за каретой послужит вам только во вред.

С этими словами он отворил дверцу, и только что успел я выпрыгнуть, как кучер ударил по лошади, и экипаж быстро помчался. Я в изумлении оглянулся вокруг. Я был на пустыре, с зарослями кустарников. Вдали виднелась линия домов, в верхних этажах которых кое-где мелькали огни. С другой стороны я увидел красные сигнальные фонари железной дороги.

Экипаж, в котором я приехал, уже исчез вдали. Я продолжал стоять, оглядываясь и стараясь угадать, где бы я мог быть, как вдруг услыхал, что кто-то подходит ко мне в темноте. Незнакомец оказался железнодорожным носильщиком.

— Не можете ли мне сказать, что это за место? — спросил я.

— Уандоуорт-Коммон, — ответил он.

— Могу я попасть на поезд, идущий в город?

— Если пройдете до станции Клэпхэм-Джунктан, — ответил он, — это с милю отсюда, то поспеете как раз к последнему поезду на Виктоурса.

Вот как кончилось мое приключение, м-р Холмс. Не знаю, где я был, с кем говорил, не знаю ничего, кроме того, что рассказал вам. Знаю только, что там происходит что-то гнусное и что я хотел бы помочь тому несчастному, как могу. На следующий же день я рассказал всю историю м-ру Майкрофту Холмсу, а затем полиции.

Выслушав этот необычайный рассказ, мы некоторое время сидели молча. Затем Шерлок Холмс взглянул на брата и спросил:

— Сделаны какие-нибудь шаги?

Майкрофт взял газету «Дэйли Ньюз», лежавшую на столе:

«Вознаграждение тому, кто сообщит сведения о месте нахождения джентльмена-грека, Павла Кратидеса из Афин, не умеющего говорить по-английски. Такая же награда тому, кто сообщит что-либо о даме-гречанке по имени София. Х. 2473». Объявление помещено во всех ежедневных газетах, но ответа не последовало.

— А в греческом посольстве справлялись?

— Справлялся. Там ничего не знают.

— Тогда надо телеграфировать начальнику полиции в Афинах.

— Вся энергия нашего рода в Шерлоке, — сказал Майкрофт, оборачиваясь ко мне. — Ну так берись за это дело и дай мне знать, если оно удастся тебе.

— Конечно, — ответил мой друг, вставая со стула. — Я сообщу обо всем и тебе и мистеру Меласу, а пока что, мистер Мелас, на вашем месте я стал бы остерегаться, так как эти негодяи узнали по объявлениям, что вы выдали их.

По пути домой Холмс зашел на телеграф и послал несколько телеграмм.

— Видите, Уотсон, — заметил он, мы во всяком случае не потеряли даром вечера. — Многие интересные дела попали ко мне через Майкрофта. В данном загадочном происшествии есть несколько особенных черт, хотя, в общем, оно допускает только одно объяснение.

— Вы надеетесь разрешить это дело?

— Ну, мы так много знаем о нем, что было бы странно, если бы мы не открыли остального. У вас, у самого, вероятно, уже наметилось разрешение вопроса.

— В смутных чертах — да.

— Ну, что же вы думаете?

— Мне кажется очевидным, что эта молодая гречанка увезена молодым англичанином, Гарольдом Летимэром.

— Откуда?

— Может быть, из Афин.

Шерлок Холмс покачал головой.

— Молодой человек не говорит ни слова по-гречески. Барышня говорит по-английски. Отсюда надо сделать заключение, что она уже несколько времени находится в Англии, а он никогда не бывал в Греции.

— Ну, хорошо. Допустим тогда, что она приехала в Англию, а этот Гарольд склонил ее бежать с ним.

— Да, это более вероятно.

— Тогда брат, — я думаю, она сестра ему — приезжает в Англию, чтобы помочь ей. По неосторожности он попадает в руки молодого человека и его пожилого товарища. Они хватают приезжего и требуют от него подписать какие-то документы, чтобы присвоить себе состояние молодой девушки, опекуном которой он, может быть, состоит. Он отказывается. Для того, чтобы вести переговоры, им нужен переводчик, и они напали на м-ра Меласа. Раньше у них был другой. От девушки скрыли приезд брата, и она узнала об этом совершенно случайно.

— Превосходно, Уотсон, — воскликнул Холмс. — Я думаю, что вы близки к истине. Как видите, карты в наших руках, надо только опасаться насилия со стороны этих господ. И если они дадут нам достаточного времени, мы накроем их.

— Но как мы найдем их дом?

— Ну, если ваши догадки правильны и имя девушки — София Катридес (или, по крайней мере, это ее прежняя фамилия), то на ее след нетрудно напасть. В ней вся наша надежда, так как брат, по-видимому, совершенно чужой здесь. Ясно, что прошло уже много времени с тех пор, как Гарольд познакомился с девушкой, во всяком случае, несколько недель, так как ее брат успел узнать в Греции и приехать сюда. Если они жили в одном месте все время, то мы должны получить какой-нибудь ответ на публикацию Майкрофта.

Беседуя, мы дошли до нашего дома в улице Бэккер. Холмс первый поднялся по лестнице и, отворив дверь в нашу комнату, вздрогнул от удивления. Взглянув через его плечо, я был тоже изумлен. Майкрофт Холмс сидел в кресле и курил трубку.

— Входи, Шерлок! Войдите, сэр! — любезно сказал он, улыбаясь при виде наших изумленных лиц. — Ты не ожидал от меня такой прыти, Шерлок? Но дело уж очень привлекает меня.

— Да как ты попал сюда?

— Я обогнал вас в кабриолете.

— Узнал что-нибудь новое?

— Я получил ответ на объявление.

— А!..

— Да, через несколько минут после вашего ухода.

— Ну, и что же?

Майкрофт Холмс вынул лист бумаги.

— Вот записка, — сказал он, — написанная на великолепной светло-кофейной бумаге пожилым, болезненным господином. Вот что он пишет: «Сэр, в ответ на ваше объявление от сегодняшнего числа, сообщаю вам, что я очень хорошо знаю молодую девушку, о которой идет речь. Если вы зайдете ко мне, я сообщу вам некоторые подробности ее грустной истории. В настоящее время она живет в Бекенгэме, в имении «Мирты». С почтением Дж. Дэвенпорт».

— Он пишет из Нижнего Брикстона, — сказал Майкрофт Холмс. — Ну, как, Шерлок, не съездить ли нам, чтобы расспросить его?

— Жизнь брата для меня дороже истории этой сестры, мой милый Майкрофт. Я думаю, мы заедем в Скотленд-Ярд за инспектором Грегсоном и оттуда поедем прямо в Бекенгэм. Мы знаем, что человек обречен на смерть, и каждый час имеет громадное значение.

— Не захватить ли нам с собой м-ра Меласа, — предложил я, — нам может понадобиться толмач.

— Превосходно, — сказал Шерлок Холмс, — пошлите за экипажем и поедем немедленно.

С этими словами он выдвинул ящик стола, и я заметил, что он положил револьвер в карман.

— Да, — сказал он в ответ на мой вопросительный взгляд. — Ясно, что мы имеем дело с чрезвычайно опасной шайкой.

Было совсем темно, когда мы подъехали к дому на Пелль-Мелле, где жил м-р Мелас. Но перед нами за ним заехал какой-то господин и увез его с собой.

— А вы не знаете куда? — спросил Майкрофт Холмс.

— Не знаю, — ответила женщина, открывшая нам дверь. — Знаю только, что он уехал в карете вместе с джентльменом.

— А джентльмен не назвал своей фамилии?

— Нет, сэр.

— Это был высокий, красивый, молодой брюнет?

— О, нет, сэр; господин небольшого роста, в очках, с худым лицом, но очень приятными манерами. Он все время смеялся, пока говорил.

— Едем скорей! — отрывисто крикнул Шерлок Холмс. — Дело становится очень серьезным, — прибавил он, когда мы ехали в Скотленд-Ярд. — Эти люди опять захватили Меласа. Он трус, как они заметили еще в ту ночь. Негодяй запугал его, как только явился к нему. Без сомнения, им понадобились его профессиональные услуги, но, воспользовавшись ими, они, пожалуй, захотят наказать его за то, что считают его предателем.

Мы думали, что по железной дороге доедем в Бекенгэм скорее, чем в экипаже. Однако, когда мы доехали до Скотленд-Ярда, то потеряли более часа, чтобы дождаться инспектора Грегсона и выполнить некоторые формальности, необходимые для того, чтоб проникнуть в дом. Было уже без четверти десять, когда мы приехали на станцию, и половина одиннадцатого, когда все четверо высадились в Бекенгэме. Проехав полмили от станции, мы очутились перед «Миртами» — большим, мрачным домом, стоявшим особняком вдали от дороги. Тут мы отпустили экипаж и пошли по дороге.

— В окнах темно, — заметил инспектор. — Дом, кажется, пуст. — Улетели наши птички, и гнездышко пусто, — заметил Холмс.

— Почему вы так думаете?

— Да, час тому назад здесь проехала тяжело нагруженная повозка.

Инспектор рассмеялся.

— При свете фонаря я разглядел след колес, но почему повозка была тяжело нагружена, не знаю.

— А вы не заметили, что те же следы колес идут и в обратную сторону. Только колеи, идущие от ворот, гораздо глубже, так что можно наверно сказать, что на повозке были тяжелые вещи.

— Вы перехитрили меня, — сказал, пожимая плечами, инспектор, — Но нелегко нам будет попасть в дом. Попробуем прежде, не услышит ли нас кто-нибудь в доме.

Он принялся стучать молотком в двери и звонить в колокольчик, но ответа не было. Холмс куда-то исчез и через несколько минут вернулся.

— Я открыл одно окно, — сообщил он.

— Это хорошо, что вы на стороне быстроты и натиска, м-р Холмс, — заметил инспектор, увидев, как ловко мой друг отпер задвижку. — Ну, мне кажется, в этом случае мы можем войти без приглашения.

Один за другим мы прошли в большую комнату, по-видимому, ту самую, в которую был введен м-р Мелас. Инспектор зажег фонарь, и при свете его мы увидели две двери, занавеску, лампу, японские вещи, — все то, что описывал грек. На столе стояло два стакана, пустая бутылка из-под водки и остатки еды.

— Это что?! — внезапно сказал Холмс.

Мы остановились, вслушиваясь. Где-то над нашими головами слышался тихий, жалобный звук, похожий на стон. Холмс через двери бросился в переднюю. Жалобный стон несся сверху. Холмс побежал наверх, инспектор и я за ним, Майкрофт старался не отставать, насколько ему позволяла его тучность.

Во втором этаже мы увидали три двери; за средней слышались зловещие звуки, то понижавшиеся до бормотанья, то переходившие в резкий визг. Дверь была заперта, но ключ в замке оказался снаружи. Шерлок быстро отворил дверь, вбежал в комнату, но через мгновение выскочил назад, схватившись рукой за горло.

— Древесный уголь! — закричал он. — Погодите. Это пройдет! — Заглянув в комнату, мы увидели, что она освещалась только синим, тусклым пламенем, колебавшимся над небольшим медным таганом, стоявшим посреди комнаты. Пламя отбрасывало неестественный сине-багровый круг на пол. В тени какие-то неясные очертания двух людей, прижавшихся к стене. Из открытой двери пахнуло ужасными ядовитыми испарениями, от которых мы закашлялись и чуть не задохнулись. Холмс бросился наверх лестницы, чтобы впустить свежий воздух, потом кинулся в комнату, открыл окно и выбросил таган в сад.

— Через минуту можно будет войти, — задыхаясь, проговорил он. — Где свечка? В такой атмосфере, вероятно, и спички не зажечь. Подержи фонарь, Майкрофт, а мы вытащим их. Ну, беритесь!

Мы схватили отравленных и вытащили их на площадку. Оба были без чувств, с посиневшими губами, распухшими, налитыми кровью лицами и вышедшими из орбит глазами. Лица были так искажены, что только по черной бороде и коренастой фигуре можно было узнать грека-толмача, с которым мы расстались несколько часов тому назад в клубе Диогена. Он был крепко связан по рукам и ногам, а над одним глазом виднелись следы сильного удара. Другой, связанный таким же образом, был высокий, до крайности истощенный мужчина, с лицом, уродливо испещренным полосами липкого пластыря. Он не стонал, когда мы положили его на пол, и для меня было ясно, что он уже не нуждается в нашей помощи. Но мистер Мелас был еще жив и менее чем через час, с помощью нашатырного спирта и водки, мне удалось привести его в себя. Он открыл глаза, и я с радостью увидел, что моя рука спасла его от мрачной долины смерти, где сходятся все дороги.

История, которую он передал нам, оказалась простой и подтвердила все наши предположения. Посетитель, пришедший к мистеру Меласу, вынул нож из рукава и так напугал грека угрозой мгновенной смерти, что еще раз увез его с собой. Этот хихикающий негодяй имел на несчастного лингвиста почти гипнотическое влияние, Мелас не мог даже говорить о нем без дрожи и содрогания. Его поспешно увезли в Бекенгэм, и там ему пришлось опять быть переводчиком при свидании, еще более драматическом, чем первое: два англичанина угрожали пленнику немедленной смертью, если он не согласится на их требования. Наконец, видя, что никакие угрозы не действуют, они втолкнули его обратно в его тюрьму и, ссылаясь на объявление в газете и обвинив Меласа в предательстве, оглушили его ударом палки; он потерял сознание и опомнился только тогда, когда мы привели его в чувство.

Таково было странное приключение с греком-толмачом, и до сих пор еще не вполне объясненное. Повидавшись с джентльменом, ответившим на объявление, мы узнали, что несчастная молодая девушка была из богатой греческой семьи и приезжала в Англию к своим знакомым. Она познакомилась с молодым человеком, Гарольдом Летимэром, который приобрел над ней сильное влияние и уговорил ее бежать с ним. Ее знакомые, неприятно пораженные этим случаем, известили ее брата в Афинах и успокоились. Брат, по приезде в Англию, по неосторожности попал в руки Летимэра и его сообщника, Вильсона Кемпа, человека с самым темным прошлым. Не зная английского языка, он попал в руки негодяев, которые держали его пленником в своем доме, пытаясь жестоким обращением и голодом заставить отказаться в их пользу от своего состояния и от состояния сестры. Девушка не знала о его пребывании в доме, а пластыри на лицо ему наклеили для того, чтобы труднее было его узнать в случае неожиданной встречи. Но, несмотря на все принятые предосторожности против нее, она с своей женской впечатлительностью сразу узнала брата при первом посещении переводчика. Впрочем, бедная девушка была тоже пленницей, так как в доме не было никого, кроме человека, исполнявшего роль кучера, и его жены; причем оба были сообщниками заговорщиков. Убедившись, что тайна их открыта, а от пленника ничего не добиться негодяя бежали с девушкой из нанятого ими меблированного дома, сначала отомстив, как они думали, и тому, с кем им не удалось сладить, и выдавшему их.

Через несколько месяцев мы получили из Будапешта интересную газетную вырезку. В ней сообщалось о трагической смерти двух англичан, путешествовавших с какой-то женщиной. Оба они были найдены заколотыми, и венгерская полиция предполагала, что они нанесли друг другу смертельные раны во время ссоры. Ко мне кажется, что Холмс держится иного мнения и до сих пор предполагает, что, если бы можно было, отыскать гречанку, мы узнали бы, как были отомщены она и ее брат.

Перевод А. Туфанова, 1923