КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

В сетях любви [Сесилия Грант] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Сесилия Грант В сетях любви

Пролог

Июнь 1815 года


— Его нельзя было трогать с места! Зачем вы принесли его сюда? О чем вы только думали, черт побери? — От хирурга пахло кровью.

В слабом свете свечей, освещавших помещение полевого госпиталя, казалось, что этот человек, привыкший распоряжаться жизнями других людей, состоит из одних теней.

— Санитары-носильщики отказались его забирать. Я ждал несколько часов. — Блэкшир тихо хрипел, как будто его горло было ободрано до крови, хотя в этом не было ничего удивительного: весь день ему приходилось перекрикивать оружейные залпы и пушечную канонаду, перекрикивать грохот от столкновения кавалерии двух наций.

Была и еще одна причина, почему он не мог говорить громко. Они находились в церкви, вернее, в здании, которое было церковью, прежде чем его приспособили для столь страшных нужд. Вероятно, оно снова станет церковью, когда всех этих людей переправят в Брюссель. В Брюгге. В нормальные госпитали с нормальными койками вместо узких скамеек и холодного каменного пола. Человек должен проявлять уважение к церкви во всех ситуациях.

— Вы знаете, какой у них приказ. — Врач склонился над скамейкой, на которой лежал Толбот, приподнял и опустил его слабую руку. Его грудная клетка двигалась в каком-то причудливом ритме, который, казалось, не имеет никакого отношения к дыханию. — Они должны первым делом забирать офицеров и только потом выбирать тех, кого еще можно спасти. Господь свидетель, таких много, поэтому без работы нам не сидеть. Так что нечего тратить время на безнадежный случай.

Слова врача никак не способствовали выздоровлению пациента. Уилл открыл рот, собираясь высказаться, и тут же закрыл его. Какое ему дело до манер этого человека! Главное — это состояние конечностей Толбота. Хотя он был весь покалечен, он все еще мог двигать пальцами рук и ног, когда лежал на поле битвы. Возможно, Уилл совершил ошибку, ему не надо было приносить его сюда.

Но поразмыслить над этим можно будет позже.

— Но сейчас он здесь. — Приказ сформировался на подсознательном уровне после долгой практики: отбросить прочь несущественное, определить путь и направить человека по этому пути. — Не будем заниматься домыслами. Я прошу одного: взгляните на него и определите, что можно сделать. Ведь это то же самое, чем вы занимались всю ночь.

— Вы меня плохо поняли? — Хирург выпрямился, и его лицо скрылось в полумраке. — У него поврежден позвоночник. Он не в состоянии двигаться и не чувствует ног. Ему уже не помочь.

Уилл сглотнул. В горле возникло ощущение, будто он проглотил горсть картечи.

— Откуда вы знаете? Вы же даже не осмотрели его. Здесь слишком темно, чтобы понять все с первого взгляда. А что, если он не может двигаться просто из-за боли и слабости? — Даже несмотря на чудовищную усталость, Уилл понимал, насколько бессмысленен его аргумент. Стиснув зубы, он отступил на шаг.

И наткнулся на кого-то: это оказался рядовой пехотинец, который, не обладая привилегиями лейтенанта, лежал не на скамье, а на каменном полу. Вопросительный взгляд его глаз на мгновение задержался на Уилле, а потом скользнул в темноту под потолком.

Этот пациент не издавал ни звука в отличие от других. Стоны становились чудовищными, когда концентрировались в замкнутом пространстве и отдавались эхом в каменных стенах церкви, ставшей по иронии госпиталем.

Уилл медленно вдохнул, медленно выдохнул. Два дня назад он опустился на колени на перекрестке у Катр-Бра, чтобы перезарядить мушкет: порох, пуля, пыж, — и тут налетели кирасиры в блестящих прочных нагрудниках. В тот момент он подумал: «Теперь я знаю, как выглядит ад». Примерно тридцать часов спустя он понял: «Ад — это бессонная ночь под ледяным, дождем после одного сражения и перед другим. Это промокшая насквозь форма, которая хлюпает, когда ты хлопаешь по плечу испуганного новобранца и не можешь подобрать для него слова утешения».

Потом адом стали битвы, грохот, вонь, сраженные товарищи, ад для выживших, ад долгого ожидания с Толботом, дикой усталости, тающей надежды на помощь, безграничного отчаяния, которое в конце концов побудило его взвалить раненого на плечо и понести. Будь он в другом состоянии, он бы не сделал такой ошибки.

И не совершил бы еще одну, поверив, что он уже видел преисподнюю. Теперь же Уилл знал, что она — это та часть переделанной в госпиталь церкви, где отвели место для безнадежных раненых солдат и свалили их на каменный пол, как человеческий мусор. Они молят Господа, или врачей, или матерей о милосердии и ничего не получают в ответ на свои мольбы.

Нет. Можно утонуть в таких размышлениях, а у него в настоящий момент есть более важные дела.

— Пожалуйста. — Хирург уже вставал. Это был последний шанс Уилла найти к нему подход, каким-то образом заставить сделать хоть что-то для человека, которого он вынес из ада. — Он один из моих ребят. Я в ответе за него. У него жена и ребенок.

— Ради Бога, лейтенант, оглянитесь вокруг. О каждом из этих людей будет кто-то скорбеть. Каждый из них ляжет тяжелым грузом на совесть какого-нибудь лейтенанта, или сержанта, или полковника, которые наверняка придут к выводу, что в какой-то момент боя ему надо было бы действовать по-другому.

Врач погладил Уилла по рукаву — это был жест утешения.

— По правде говоря, я не уверен, что санитарам-носильщикам удалось бы благополучно доставить его сюда. Результат был бы практически таким же.

Эти слова тоже должны были утешить его.

— Вы сделали, что могли. А теперь я предлагаю вам поспать.

Вот и все. Толбот останется умирать. Санитары-носильщики ничем бы не помогли ему. Однако его принес Уилл, он намеренно не дал им этот шанс.

— Подождите. — Теперь вверх взметнулась его рука, чтобы задержать доктора. Он заставил свой голос звучать тише. — Вы можете хотя бы дать ему что-нибудь? Опиум? Он ужасно страдает.

Господи, Уилл догадался, каким будет ответ, когда еще не договорил. Каждый из тех, кто лежал здесь, тоже испытывал страшные муки, а опиум использовали только для тех, кому делали операцию.

— Сожалею, — сказал доктор.

Уилл, выпустив его руку, смотрел, как он удаляется.

Грудная клетка Толбота неровно поднималась и опускалась, как бы повторяя рваное биение его сердца. Когда это закончится? Надо было спросить. Он поднес руку к лицу, провел ладонью по глазам, по давно не бритым щекам, по горестно опущенным уголкам рта, по подбородку. Повернувшись, он встал на место доктора у скамьи и опустился на колени.

— Я заберу тебя отсюда. — Глаза раненого были закрыты, но он плотно сжал губы и дернул головой, что означало кивок. — Слишком много раненых, у них нет ни свободного хирурга, ни опиума. Тебе нет смысла оставаться здесь.

«Потому что нет надежды». Зачем произносить это вслух? Кому от этого будет лучше?

— Может, другие госпитали оснащены получше, и мы сможем раздобыть тебе хотя бы немного джина.

Джин. Маловероятно. Если только не начать грабить трупы в поисках фляжки. Между нынешним моментом и тем мгновением, когда Толбот испустит дух, эта идея выглядит вполне резонной.

Уилл поднял раненого со скамьи и едва не согнулся, но не под тяжестью тела, а словно под грузом обманутого доверия. Лавируя между живыми и мертвыми телами, он продвигался к двери, и каждый его шаг омрачался растущим предчувствием: вполне возможно, что после всех увиденных картин ада его ждет нечто еще более страшное.

Глава 1

Март 1816 года


Трое из куртизанок были красавицами. Его же взгляд, естественно, остановился на четвертой. Давнюю привычку не изжить, как бы ни менялась жизнь.

Уилл облокотился на стол и подпер голову ладонью. Эта беззаботная поза свидетельствовала о его полной уверенности в своей роли и позволяла краем глаза следить за понтером напротив и хорошо видеть дам. Последних он разглядывал просто так, без всякого умысла. Он пришел в это заведение с определенной целью, перед ним стоит серьезная задача, и куртизанки не имели к этой задаче никакого отношения.

Однако любой человек имеет право смотреть по сторонам. Слегка вытянуть шею, время от времени поглядывать на одну из дам — и вот из кусочков собирается полная картина. Он наблюдал за ними весь вечер, пока они играли в карты, сидя за столом примерно в пятнадцати футах от больших столов джентльменов. И хотя все они — в том числе искусительница с блестящими волосами цвета красного дерева и грациозная и хрупкая, как хрусталь, блондинка — радовали глаз, только одной удалось привлечь к себе его внимание.

И вот сейчас он наблюдал за ней. Ее глаза смотрели на карты, которые она изящными пальчиками разворачивала перед собой веером после сдачи. Не красавица, нет. Можно сказать, миловидна. Любой молодой человек был бы рад иметь такой орлиный нос и такие изогнутые брови.

Она изучила свои карты, но не переместила ни одну из них, хотя играли в вист, и три ее партнерши уже переложили свои карты так, как им было удобно. Она посмотрела на ту, что сидела напротив. Серовато-голубые глаза, ничего не выражающие. Имей она все козыри, никто бы об этом не догадался.

— Там ловить нечего, Блэкшир. — Слова долетели в облаке табачного дыма, едва слышные в шуме разговоров за другими столами. — К ним уже стоит очередь. — Лорд Каткарт, разглядывая карты, передвинул трубку из одного угла рта в другой. В поле его зрения на мгновение попали, дама и десятка. Удаче действительно нравится кидаться в объятия богатым.

— Даже если бы они были свободны, я бы все равно не стал ничего ловить. С такими, как они, младшему сыну без состояния ничего не светит, — так же тихо сказал Уилл. У него на руках были пики, и он, приподняв уголок, взглянул на сданную карту. Семерка треф.

— Ну, не знаю. — Виконт слегка повернул к нему красивое лицо. — Младший сын, который только что продал свое офицерское звание, может устремлять свои взоры гораздо дальше жадной до редких приключений вдовушки.

— Вдовы меня вполне устраивают. У них нет торгашеских замашек, не надо беспокоиться, что соблазнил благородную даму, которая теперь сожалеет о содеянном.

Слова звучали вяло и фальшиво. Мнение, оставшееся от прежней жизни, было таким давним, что уже попахивало гнилью. Он головой указал на столик, за которым сидели куртизанки. — Как бы то ни было, твои райские птички слишком роскошны для моего темперамента.

— Ха, готов спорить, что у твоего темперамента свое мнение на этот счет. Взять хотя бы ту крошку с острым подбородком и «греческим узлом». Стик, — сообщил он всем понтерам, когда до него дошла очередь.

— Сплит, — сказал Уилл и перевернул свою семерку. Его пульс участился, но это не имело никакого отношения ни к той «крошке», о которой упомянул Каткарт, ни к какой-либо другой. Он продвинул вторую карту вперед и сосредоточил все свое внимание на двух новых картах.

Восьмерка увеличила один хенд до пятнадцати. Хороший шанс остаться ни с чем на третьей карте, и мало шансов обыграть банкомета, если он остается в игре. Второй хенд был лучше: туз давал возможность набрать восемнадцать, а также искушал возможностью сыграть на пяти картах, если он будет считать туза за единицу, а не за одиннадцать и если ему повезет с тремя следующими картами.

Так какова вероятность? Двадцать один минус восемь — получается тринадцать. Сколько комбинаций из трех карт дают тринадцать или меньше? Если в игре сто четыре карты… восемь тузов, восемь двоек и так далее, а за столом еще одиннадцать человек, у которых есть некоторые из этих карт… черт, надо было лучше слушать на занятиях по математике. Хорошо же он «отблагодарил» отца, да упокоит Господь душу старика, за то, что тот дал ему возможность получить образование в Кембридже.

— Покупаю на обоих хендах. — Еще двадцати фунтов как не бывало. Лучше изображать беспечность в начале вечера, когда ставки малы. А благоразумие подождет еще несколько часов, когда большинство захмелеет и будет ставить суммы, о которых утром пожалеет.

Новые карты упали на стол, и он приподнял их уголки. Пятерка и тройка. Двадцать и двадцать одно. Или двадцать и одиннадцать. И если считать как одиннадцать, то для двойного выигрыша на пяти картах ему нужно набрать десять очков и прикупить две карты.

Он постучал затянутым в перчатку пальцем по уголку одной карты. Неужели он действительно подумывает о том, чтобы купить еще одну карту, когда у него на руках двадцать одно очко?! Он здесь впервые, не просидел за столом и двух часов, а уже изо всех сил испытывает фортуну.

И что тут необычного? Он хорошо знает, что она может выкинуть. И по сравнению с этим потеря тридцати фунтов — ничто.

— Еще одну сюда. — Он выложил банкноту перед своим вторым хендом.

Валет червей усмехнулся Уиллу, когда он поднял новую карту и испытал тихое облегчение. Узлы, затянувшиеся где-то внутри его, распустились. Не будет выигрыша на пяти картах, но и не будет расплаты за его беспечность. Если у банкомета на руках не окажется двадцать одно очко, можно утверждать, что у него как минимум один выигрышный хенд. А может, и два.

— Стик, — сказал он. Игра переместилась влево от него, и он опять подпер голову ладонью.

Пока он наблюдал, дамы разыграли подряд две взятки на трефах, причем та, которая с острым подбородком, уверенными движениями клала на стол карты, которые так и не переложила в руке после сдачи.

Пусть Каткарт подтрунивает, если ему так нравится. Эта крошка дает пищу для мужского ума. Красивые женщины вывешивают свою привлекательность, как выстиранное белье, и оно начинает хлопать на ветру, привлекая всеобщее внимание. Та же женщина, которая не выставляет все напоказ, которая носит свои достоинства, как шелковое нижнее белье на голом теле, и искушает мужчину добраться до них, — такая женщина всегда будет заставлять работать мужское воображение. Даже если у него не хватит денег на то, чтобы дать поработать не только своему воображению, но и телу. Уилл вздохнул.

— Что такое «греческий узел»? — понизив голос, спросил он. — Это то, как она собирает волосы?

— Безнадежно, — прошипел виконт, окутанный облаком дыма. — Видимо, они не так уж тебя и привлекают, эти твои вдовушки. Имей в виду, я считаю, что твоя Афродита с ястребиным профилем не слишком разборчива, если судить по тем, с кем она водится. — Он выставил подбородок, указывая на понтера чуть дальше за столом, красивого, с квадратной челюстью, который не стал рисковать на следующей сдаче, заполучив двадцать одно очко на первых двух картах.

Любопытство стало донимать Уилла, как жужжащая возле уха оса. Он отмахнулся от него. Он пришел сюда не для того, чтобы интересоваться слухами. Какое ему дело до того, кого та дама выбрала себе в покровители.

— Ястребиный профиль, говоришь? — Он откинулся на спинку и вытянул перед собой руки. — Постарайся быть корректным.

Хотя, по сути, это заведение не для корректных людей. Бутылки на столе. Мужчины дымят как паровозы, несмотря на присутствие дам. Хотя настоящий игорный ад выглядит гораздо хуже. Джиллрей, артиллерист, утверждал, что к четырем-пяти утра можно и в самом деле учуять запах отчаяния. От простофиль так и воняет, говорил он, исходит запах кислого пота, а вот от хорошо поработавшего человека пахнет по-другому. А почему бы нет? Считается, что у страха тоже есть запах — это можно было бы проверить на поле сражения, но там всегда мешанина из запахов. И никто никогда не замирал и не объявлял, что от него пахнет страхом, — так почему бы и отчаянию не иметь запах?

Он думает не о том. Банкомет — тучный тип с одышкой банкротился. Очередь сдавать карты перешла к его соседу. Уилл покрутил рукой, чтобы размять запястье. За дамским столом девица с волевым лицом взяла третью взятку подряд и спокойно сделала пометку на листке, лежавшем у ее правой руки.

Ястребиный профиль. И в самом деле. Он сложил руки за голову. В ее облике действительно есть нечто птичье: и в форме носа, и в ничего не выражающих глазах, и в светло-каштановых, как оперенье вьюрка, волосах. Эти птицы — холодные маленькие создания, несмотря на мягкие перышки и красивое пение. Стоит такой пташке взглянуть на тебя — и вот уже на завтрак она клюет твои мозги. Странных знаний набирается человек на войне…

Банкомет набрал девятнадцать, и Уилл разбогател на пятьдесят фунтов. Еще один крохотный шажок к вершине. Он сгреб свой выигрыш и подвинул карты к покровителю девицы с ястребиным профилем.

Тот на вид был примерно одного с ним возраста, лет двадцати пяти. Ему предстояло сдавать, и он буквально раздувался от важности. Даже поправил галстук, прежде чем взять в руки карты. С хорошо отрепетированным снисходительным выражением слегка наклонил голову, давая понять соседу справа, что слышит разглагольствования о своей любовнице.

— Вот что я скажу, Роанок, — тем временем говорил сосед. — Зря я спорил на то, что вы не станете долго держать ее подле себя. Она даже вполовину не так привлекательна, как та, с которой вы крутили прошлым летом. Уж больно та была хороша.

Губы Квадратной Челюсти слегка сжались — это был единственный признак того, что его оскорбило замечание соседа.

— Та одарила меня внебрачным ребенком. — Зеленый камень в запонках блеснул, когда он вытянул руки, чтобы собрать карты. — А эта не может.

— Или просто говорит, что не может, я уверен, — с многозначительным видом возразил сосед.

— Не может. — Роанок произнес это с терпением кронпринца, привыкшего к общению с тупыми подданными. — У нее внутри какие-то неполадки. Нет месячных.

Замечательно. Лишние сведения, причем такие, какие пожелал бы практически любой из мужчин, сидящих за столом. Уилл посмотрел на виконта, и тот в ответ лишь приподнял плечо. Очевидно, подобного рода разговоры здесь обычны.

Тема беседы становилась еще более мерзкой.

— Я бы тоже против такой не возражал, — высказал свое мнение тип в сюртуке бутылочного цвета и с грубыми чертами лица. — Доступна все дни месяца, правда? И не может сослаться на недомогание и прогнать тебя. Где вы ее нашли?

— Выдернул из заведения миссис Пэрриш. — Роанок подровнял карты в колоде и положил ее на стол рубашками вверх. — Можете не сомневаться, там ее хорошо натаскали. Если и есть что-то, чего она не умеет делать в постели, то я этого еще не обнаружил.

Заведение миссис Пэрриш. Даже тот, кто туда никогда не заглядывал, знал немало об особенностях этого места. И слышал немало интересного. Например, о хитром изобретении, управляя которым, одна женщина стегает мужчину, в то время как его ублажает другая. О дамах, которым нравится, когда их самих хлещут плетью, о диких, чуждых пониманию оргиях. Интересно, на каком «развлечении» этот тип познакомился со своей любовницей?

Черт побери. Это его не касается. Ему не пристало строить предположения по поводу частных дел какой-либо дамы. Это вообще не следует делать мужчинам, сидящим за столом, а они как раз принялись забрасывать Роанока наглыми вопросами: «А это она делает?», «А это она тебе позволяет?» Его скупые, односложные ответы лишь разжигали интерес, но он спокойно сдавал карты.

По спине пробежали мурашки: в нем поднялось раздражение. Она наверняка слышит все это. Она наверняка видит, как мужчины один за другим оборачиваются и окидывают ее оценивающими взглядами. Он не заметил, чтобы выражение ее лица как-то изменилось или чтобы ее движения стали суетливыми. Но чего ей стоит, спрашивал он себя, сохранять самообладание, будучи предметом вожделения похотливых грубиянов?

— А у нее есть имя? — это был его собственный голос, перекрывший другие.

Какого черта он это делает? Хочет вызвать подозрения у всей компании? По тому, как напрягся Каткарт, он понял, что привлек к себе внимание, хотя виконт даже не повернулся к нему.

А вот Роанок повернулся. Его аристократические брови слегка сдвинулись на переносице.

— Ее зовут Лидия, — ответил он и бросил следующую карту.

«Прекрати, Блэкшир». Но раздражение снова заявило о себе, причем не предупредительным покалыванием по позвоночнику, а мощной пульсацией, похожей на удары кулаков.

— Я имею в виду, как к ней следует обращаться.

Проклятие. Когда же он научится различать, что касается его, а что — нет?

— Вы желаете обратиться к ней с конкретной просьбой? — Роанок посмотрел на него очень внимательно. Его примеру последовали и остальные понтеры. Атмосфера за столом накалилась, как перед вспышкой молнии. Если он сейчас ошибется с ответом, то следующая его встреча с мистером Квадратная Челюсть состоится на дуэли.

Вот будет забавный конец. Вызван на дуэль из-за излишней воспитанности. Убит из-за женщины, которой даже не обладал.

По мере того как подобная перспектива обретала более четкие очертания, гул, стоявший за другими столами, все сильнее отдалялся от него. Несколько язвительных, не особо тонких замечаний — этого будет достаточно. Он без труда спровоцирует Роанока на охоту за его головой, а собственный выстрел попадет в молоко.

Насколько сильно подобное дурачество запачкает родовое имя? Эндрю это, естественно, не понравится, но его представительность выдержит с десяток семейных скандалов. Китти и Марта уже замужем, причем удачно. Их будущему он не нанесет никакого вреда.

Правда, есть Ник, еще один старший брат. Он полон политических амбиций, и для него важно доброе имя. Вот Нику от его безрассудства пользы не будет.

Кроме того, ему нужно выиграть порядочную сумму.

— Мне нечего ей сказать. — Он твердо посмотрел Роаноку в глаза. Нельзя отступать. — Я просто не привык, чтобы о даме говорили в такой манере и чтобы ее называли по имени. Но я давно не был в обществе. Возможно, нравы и изменились.

— То есть вы были на Пиренейском полуострове? — пронзительным голосом спросил ясноглазый юноша, которому, судя по возрасту, давно пора было лежать в кроватке. — Или даже в решающей битве при Ватерлоо?

Такие личности встречаются на удивление часто — мужчины, проглотившие горькую пилюлю неучастия: наследники, которые не имели права рисковать собой; горемыки, которые не смогли наскрести деньги на покупку звания. Теперь они желают во всех подробностях узнать, что же они пропустили.

— Лейтенант тридцатого пехотного, — представился Уилл коротким поклоном. — Боевые действия при Катр-Бра и Ватерлоо. — Если этому сосунку хочется узнать побольше, ему придется вытаскивать из него каждое слово клещами.

К счастью, господин через три места от Уилла имел собственное мнение насчет Веллингтона, а это, в свою очередь, подтолкнуло еще кого-то к оценке действий Блюхера. Дальше началось обычное осмеяние принца Оранского, а потом все, как обычно, согласились, что восемнадцатое июня прошлого года стало знаменательным днем в английской истории. Настроение у игроков поднялось, напряжение, на короткий миг возникшее между Уиллом и Роаноком, растаяло, как воск.

Уилл откинулся на спинку стула. У него по крайней мере хватало выдержки слушать подобные дискуссии. А вот у некоторых солдат — нет. Рассказывали, что у многих начиналось головокружение и они выходили из комнаты, когда поднимались подобные темы. Были и такие, кто впадал в ярость, когда слышал, как о сражении рассуждают, словно о новом виде спорта; как о чем-то вроде тысячи одновременных боксерских матчей, дополненных стратегией, безвкусной формой и оружием.

— Погибель, — пробормотал Каткарт, выдыхая клуб дыма.

Вот так всегда. Те, кто не считает нужным романтизировать событие, высказываются, что вся ситуация была «почти провальной», что лучшие солдаты находились в далекой Испании или Португалии, а на полях у замка Угумон сражались неопытные молокососы да второсортные офицеры.

Он слышал такое и раньше. От одного друга. И каждый раз подобные заявления причиняли боль.

— Действительно, погибли очень многие. — Он приложил все силы к тому, чтобы голос звучал ровно, тихо и беззаботно. — Потери были с обеих сторон, уверяю вас.

Виконт покачал головой.

— Твою погибель зовут мисс Слотер. — Перед ним шлепнулась карта, и он приподнял уголок. — Не самый оригинальный гамбит, чтобы защитить честь киприотов, но зато, как всегда, эффективный.

Любовница. Да, теперь все встало на свои места. Все семь лет, что Уилл знает Каткарта, виконт воспринимает жизнь как череду веселых забав. И с какой стати он вдруг стал бы рассуждать о военной стратегии?

— Нет никакого гамбита, — сказал он с горячностью, граничившей с облегчением. Ему не хотелось, чтобы между ним и старым другом, который на мгновение стал чужим, пролегла трещина. Поэтому он предпочитал спорить о женщинах, а не о битвах. — Неужели я здесь единственный, у кого есть сестры? Кто обладает хотя бы примитивными представлениями о благопристойности? Ни одна женщина не заслуживает, чтобы о ней так говорили.

Не удержавшись, он покосился на нее, но если мисс Слотер и слышала хотя бы часть из его опрометчивых любезностей, виду не подала. Она еще что-то чиркнула на бумажке, расправила плечи и гордо подняла голову. Она ни разу не бросила взгляд, бесстрастный и безжалостный, как у сокола, в его сторону.

На этот раз и фортуна не сочла его достойным своего внимания. С его помощью мистер Роанок разбогател на двадцать фунтов на одном хенде и на тридцать — на следующем, то есть присвоил треть его выигрыша за вечер. Пусть это послужит для Уилла уроком. Не надо было отвлекаться. Он с отвращением отодвинулся от стола.


Это здание было чьим-то домом, прежде чем стало клубом для самой разношерстной публики. Кое-где снесли стены, чтобы освободить место для просторных салонов и столовых, однако следы старой планировки еще были заметны. Гостиную в задней части второго этажа, например, сейчас занимали дамы, не интересующиеся карточными играми. Сбежав от яркого света и гула голосов, Уилл неторопливо шел по коридору, окна которого выходили на парадный фасад здания. Случайно открыв одну из дверей, он обнаружил за ней скромную библиотеку. Свечи не были зажжены, камин не горел, но это только увеличивало вероятность того, что ему ни с кем не придется делить эту комнату.

Книжный шкаф стоял под углом к эркеру, а рядом с ним на фоне окна виднелось темное пятно, которое при ближайшем рассмотрении оказалось креслом. Идеально. Уилл сел в него и закрыл глаза. Через открытую дверь до него доносились звуки, отдаленные и неразличимые. Разговоры. Смех. Тихая мелодия — скрипка? — из бального зала этажом ниже. Чуть позже наверняка начнутся танцы. Одно из тех милых развлечений, которое делает это заведение пристанищем для истинных джентльменов. Местом, где они могут вальсировать с куртизанками, напиваться до помрачения сознания и губить себя к пользе своих друзей, а не какого-то безликого владельца.

Кто ты, чтобы осуждать их за это? Он поудобнее устроился в кресле и сложил руки на груди. Иногда ему кажется, что он утратил способность… развлекаться, беззаботно веселиться. Так, как следует. Так, как он когда-то умел. Все восемь месяцев после возвращения в Англию он отказывается от приглашений и избегает знакомых, школьных приятелей, как будто забыл, как с ними общаться. Из всех остался только толстокожий, неунывающий Каткарт. Правда, он не отдалился от виконта не из-за давней дружбы, а из-за возможности с его помощью проникнуть в игорный клуб, когда у Уилла появилась нужда раздобыть несколько тысяч фунтов.

Он положил руки на грудь и ощутил, как на нее что-то давит. В нагрудном кармане лежал предмет квадратной формы, только он никак не мог вспомнить какой.

Ах, Господи. Табакерка. Ведь он был в этом сюртуке, когда впервые навестил миссис Толбот.

Он ощупал карман и вытащил табакерку, затем встал, подошел к окну и подставил под лунный свет раскрытую ладонь.

Слишком дорогая вещица для человека со скромными средствами. Золотой замочек, золотые петли, эмалевая крышка с изображением лошади и гончих. Наверное, стоит немалых денег. Вот поэтому-то она и осталась в его кармане, когда он увидел, с какой жадностью родственники Толбота набросились на его остальные вещи. Когда миссис Толбот освободится от этих людей и обретет независимость, он передаст табакерку ей прямо в руки, чтобы она сохранила ее для ребенка. Она не будет рассматривать ее как вложение капитала, так что искушения продать ее не возникнет.

Он сжал табакерку в кулаке, потом снова раскрыл ладонь, покачал ею, и металл заблестел в лунном свете.

Он слишком много размышляет весь вечер. Все его надежды на выигрыш рухнут, если он не вернет себе хладнокровие. Он положил табакерку обратно в карман.

Внезапно в коридоре послышались шаги. Поддавшись импульсу, он поспешно вернулся в кресло и подобрал под себя ноги, чтобы лунный свет не падал на ботфорты. Безотчетный рефлекс, который вырабатывается у человека на войне. И сейчас он сработал вовсе не потому, что французы взяли за правило время от времени подкрадываться под покровом ночи и убивать. И не потому, конечно, что шаги таили угрозу.

Просто по коридору шли двое человек, причем один ступал легче, чем другой, и они точно направлялись сюда. Мужчина и женщина. Как же он раньше не сообразил! Ведь он сам в дни беззаботной юности точно так же сбегал от компании в какую-нибудь погруженную в полумрак комнату.

Он собрался было встать, но что-то остановило его. Возможно, нежелание оказаться в неловкой ситуации, когда придется объяснять, почему он сидит тут один, в темноте. Или упрямство — с какой стати ему освобождать территорию для тех, кем движут грязные цели? Как бы то ни было, он остался сидеть. Судя по шагам, эти двое вошли в комнату. Более высокая фигура протянула руку к ручке, чтобы закрыть дверь, и Уилл успел заметить, как в свете коридора блеснула запонка с зеленым камнем.

Роанок и его любовница. Или, вероятно, Роанок и какая-то другая женщина, что больше похоже на правду. Если учесть, что мистер Квадратная Челюсть может развлекаться с любовницей дома, на досуге, не таясь по углам. Дверь закрылась, и Уилл отказался от идеи быстро уйти. Сейчас они займутся своим делом, и он выберет момент, когда их внимание будет отвлечено. Возможно, он попробует выяснить, кто эта дама, — хотя зачем ему это? Если Роанок предал мисс Слотер, его это не касается. Может, стоит занять место рядом с ней за ужином и, бросая пространные намеки и ужасаясь, рассказать ей, что он видел?

Вопрос спорный. Пара прошла прямиком в эркер, и Уилл сразу узнал женщину по осанке. Она держалась прямо и немного откинувшись назад, как будто отстранялась от всего, что окружало ее. Они стояли так близко, что он мог дотронуться до ее юбок. Слава Богу, их глаза еще не привыкли к темноте. Кольца штор проскребли по карнизу, и поток лунного света, упавший из окна, превратился в узкий лучик. Потом наступила тишина, нарушаемая редкими шорохами. То, чем они занимались, не требовало разговора.

Без сомнения, нашлось бы много мужчин, которые порадовались бы тому, что стали случайными свидетелями такого события. Жаль только, что Уилл никому не может уступить свое место. Надо же, он хотел четверть часа провести в тишине и покое, а теперь должен расплачиваться за это желание, придумывать, как бы незаметно сбежать отсюда, хотя права занимать эту комнату у него по всем меркам больше, чем у этих двоих.

Ждать больше нельзя. Еще тридцать секунд — и их глаза привыкнут к темноте. И они заметят его.

К шороху прибавился еле слышный шепот. Он осторожно положил руки на подлокотники и сжал их. Двадцать секунд, не больше.

Смешать карты этой сексуально озабоченной парочке. А главное, смутить женщину, наказать за то, что позволила мистеру Квадратная Челюсть попользоваться ею после того, как он без зазрения совести расписывал знакомым ее достоинства. Неужели у нее совсем нет гордости? Если нет, то и беречь нечего. Зря он упрекал Каткарта в некорректности.

Девятнадцать, двадцать. Судя по звукам, они полностью поглощены друг другом. Он осторожно приподнялся в кресле, наклонился вперед и выглянул из-за книжного шкафа, желая убедиться, что они его не замечают.

И замер.

Он был готов к чему-то омерзительному, к грубому совокуплению хама, охваченного похотью, и шлюхи, научившейся своему ремеслу у миссис Пэрриш. Хотя то, что происходило, и в самом деле было омерзительно. И само бегство этой парочки в библиотеку, и сам Квадратная Челюсть, лапающий свою любовницу, — все это вызывало у него отвращение.

Однако увиденное… смутило Уилла, если это правильное слово. Он понял одно: «омерзительно» неприменимо к этой женщине.

Она стояла спиной к шторе с закрытыми глазами и поднятой головой и раскачивалась в сладостной неге. Неожиданно она подняла вверх руки — без перчаток и с необыкновенной грацией сплела запястья. Как танцовщица из сказки, которая зачаровывала мужчин, а потом отрубала им голову. Ее обнаженные пальчики сомкнулись на складке шторы, и он представил, как она мнет бархат, плотный и шелковистый, такой нежный, что хочется урчать от удовольствия. А еще он представил, каково это — быть тем самым бархатом, зажатым в ее руке. Он так увлекся грезами, что не заметил, как вцепился в угол книжного шкафа.

Его взгляд поднялся от ее руки на лицо. Кажется, он не считал ее красавицей? Сейчас, в лунном свете, вернее, в скудных его остатках, ему открылась истина. Ее резкие черты — подбородок, нос, скулы — смягчились и приобрели удивительную гармоничность. Бледная кожа напоминала опал на дне озера с прозрачной чистой водой. Бледное горло. Бледные плечи. Бледная грудь совершенной формы, выступающая из съехавшего корсажа. Однако он не позволил себе задержать взгляд на ее груди. Надо убираться отсюда, причем поскорее.

Еще один, последний взгляд на ее лицо. Она слегка склонила голову влево, потом вправо, как будто разминала затекшие мышцы шеи. Затем она выпрямилась, и сочетание света и тени на ее лице снова изменилось. Она открыла глаза и посмотрела прямо на него.

Ничего не сказала, не отпрянула от своего любовника, не стала лихорадочно поправлять корсаж, не прикрыла грудь руками. Лишь расширившиеся глаза свидетельствовали о том, что ей известно о присутствии постороннего. И этого короткого мгновения, одной-двух секунд хватило, чтобы он почувствовал себя полнейшей скотиной.

Руке стало больно — так сильно он сжал угол шкафа. Он не мог отвести взгляд, не говоря уже о том, чтобы извиниться, поклониться и выйти из комнаты. Он стоял неподвижно, будто его пригвоздили к месту, а она тем временем успела вернуть себе самообладание. Теперь ее лицо не выражало ничего, кроме вызова: «Осуди меня, если посмеешь». Но вскоре и это выражение исчезло. Она стала смотреть сквозь него, мимо него, вдаль.

Он перестал быть объектом ее внимания. Наблюдает он за ней или нет — ей это было совершенно безразлично. Она опустила руки — опять же с удивительной грацией танцовщицы — и положила их на выпуклые бицепсы Роанока. Он целовал ее плечи и шею, пока продолжался этот короткий обмен взглядами, а потом принялся задирать юбку.

Уилл наконец-то оторвал руку от угла шкафа. Он не желал видеть, что последует позже. Он с радостью увидел бы это в своих мечтах, а наблюдать это наяву было мучительно.

Им неожиданно овладел приступ упрямства, который заставил его поклониться. Пока он на цыпочках шел к выходу, она и Квадратная Челюсть не смотрели в его сторону. Приоткрыв дверь, Уилл с облегчением закрыл ее за собой и выскользнул в коридор.


К ужину они не появились. Уилл отведал три блюда, но мучивший его внутренний голод так и не унялся.

Все это бессмысленно. Она не для него. Да, она усладила его взор и пробудила его воображение, однако это не делает ее особенной. Когда для него наступит время снова отдать себя во власть женщины, он будет оценивать ее не только по этим умениям. Ведь он так и не слышал из уст мисс Слотер ни единого слова. Не исключено, что едва она откроет рот, как всем станет ясно, что она безмозглая мегера.

Ему оставалось надеяться, чтобы это было именно так. Потому что тогда она не сможет вносить в его душу такое сильное смятение.

Что бы ни заставило их забыть об ужине, они все же успели подкрепиться к тому моменту, когда возобновилась карточная игра. Роанок занял свое место за столом, где играли в двадцать одно, и на этот раз любовница устроилась у него на коленях. От внимательности и сосредоточенности, которые она проявляла при игре в вист, не осталось и следа. Она привалилась к Роаноку, положила голову ему на плечо и из-под полуопущенных век отстраненно наблюдала за игрой. Всем своим видом она напоминала набившую брюхо львицу, которой еще неделю не надо думать о пропитании или о чем-либо другом.

Уилл смотрел куда угодно, только не на нее. Он пришел сюда с определенной целью, перед ним стоит важная задача. Для его плана требуется три тысячи фунтов, но только Господь знает, есть ли у него шанс выиграть эту сумму.

Наступило три часа ночи, потом четыре утра — он определил это по украшенным драгоценными камнями карманным часам Каткарта. Они лежали на столе между ними, в комнате часов не было. Его выигрыш составлял двести фунтов. Мужчины играли вяло, кто-то то и дело засыпал, и соседи вынуждены были его будить, когда доходила очередь. Такая обстановка на руку тому, кто смог сохранить ясность рассудка.

Виконт пихнул его локтем и, когда он повернулся к нему, взглядом указал туда, куда он запрещал себе смотреть. Голова Роанока упала на левое плечо. Его грудная клетка мерно поднималась и опускалась. Мисс Слотер, привалившись к его правому плечу, держала в руке карты и с томным видом изучала их. Уилл против воли обратил внимание на то, что ее пальцы обнажены. Вероятно, перчатки так и остались валяться на полу в библиотеке. При этой мысли по его телу прокатилась волна трепета, что никак не приносило пользу игре.

— Она умеет играть? — За весь вечер за их стол не садилась ни одна дама.

— Ни разу не видел. — Каткарт ходил в это заведение довольно давно. — Но похоже, что она именно об этом и подумывает, а?

И действительно, когда наступила очередь Роанока, она не стала будить его. Без малейшего смущения взяла из его денег пятьдесят фунтов и поставила на кон, а потом устремила выжидательный взгляд на банкомета.

Мисс Слотер приподняла уголок сданной карты.

— Стик, — сказала она.

От звука ее голоса у Уилла внутри все завибрировало.

Ей удалось придать форму этому короткому слову, как бы округлить острые углы. Оно обволакивало, хмельное, как крепкий ароматный ликер. Будь таких слов побольше, любой мужчина опьянел бы от них. Она уже заслужила свое место в мечтах Уилла; теперь он понял, что отныне в его фантазиях она будет говорить.

Однако, как оказалось, в двадцать одно она играть не умела. Как ни грустно, мисс Слотер оказалась профаном. Она изучала карты, пожевывая нижнюю губу, делала непонятные ставки и за три из пяти сыгранных ею хендов проиграла все. Но потом фортуна сжалилась над ней, подкинула туза и десятку и очередь сдавать. Она собрала карты, сложила их, проверила, чтобы все лежали рубашками вверх. Казалось, столь тщательным исполнением новых для себя обязанностей она пытается компенсировать недостаток тактических знаний. Мисс Слотер помешала карты, дала своему соседу снять колоду и сдала.

Уилл начал проигрывать. У него было на руках двенадцать, а с королем вышел перебор. Он открылся на девятнадцати, а у нее было двадцать. Даже когда у него выпало «очко» — единица, восьмерка, двойка и четверка — и у него от предвкушения бешено забилось сердце, она выложила туза и две пятерки. Да, у них было поровну, но банкомет всегда имеет преимущество. Пять раз подряд она сдавала и побивала его каждый раз, пока право сдавать не перешло к какому-то седому типу, который выложил двадцать одно очко на двух картах.

Такова на вкус погибель. Как пепел или мусор с верстака плотника. Менее чем за полчаса от выигранных им двухсот фунтов осталось двадцать.

— Не везет, Блэкшир, — пробормотал виконт, проигравший всего пятьдесят.

Уилл не удосужился ответить.

Мисс Слотер смотрела на него. Без какого-то особого выражения. Она собрала выигрыш Роанока, отделила от него несколько банкнот и снова подняла глаза. А он и без счета знал — знал наверняка, — что она «раздела» его ровно на сто восемьдесят фунтов.

Оставшиеся деньги она придвинула к выигрышу Роанока. Не спуская с него глаз, сложила его потери один раз, потом еще раз и с бесстрастным видом спрятала их за корсаж платья, а затем занялась более интересным делом: стала изучать сданные карты.

Глава 2

Эдвард был настроен поговорить. Чтоб ему провалиться! Почему он не может повернуться на другой бок и заснуть, как делают все мужчины? Хотя да, он выспался за карточным столом. Можно было забрать из его выигрыша еще столько же, он бы и не заметил.

— Что ты скажешь насчет того, чтобы пригласить гостей на несколько дней в Чизуэлл? — Он лежал на спине и держал одну руку над лицом, в свете свечи изучая свои ногти.

— В этом месяце? — От кровати пахло плотскими утехами.

Каждый вдох приносил напоминание о ее неуемном желании удовлетворить потребность, об отсутствии у нее сдержанности. Пять минут назад она дико хотела его, едва не сходила с ума от желания. Сейчас же она чувствовала себя объевшейся, как будто сожрала фунт или два сладкого бланманже и пожалела об этом. Надо бы запомнить эти неприятные ощущения и в следующий раз вести себя разумно.

Нет, ничего не получится. Она уже полгода говорит себе об этом, и все тщетно.

— В следующем, я думаю. На Пасху. В парламенте будут каникулы, и людям захочется развлечений. Да и погода в апреле более подходящая, во всяком случае, я надеюсь, что она улучшится. Уж больно холодной была зима. И долгой.

Хоть бы он замолчал! Глядя на его ясные карие глаза, на элегантную линию высоких скул, на волевой подбородок, легко было представить его человеком обширных знаний. Вдумчивым, любознательным, остроумным собеседником — тем, кого отличает бурная мыслительная деятельность.

Но когда он открывает рот, он тут же ассоциируется у нее с противными остатками сладкого десерта, при виде которых начинаешь сожалеть о своем обжорстве и только и ждешь, когда придет слуга и уберет это свидетельство позора.

— Уверена, прием будет замечательным. — Лидия подавила зевок. А вдруг ее зевота перейдет на него и ему захочется спать?

— Я тоже на это надеюсь. — Ногтями одной руки он оказался доволен и занялся осмотром другой руки. — Только, наверное, придется придумывать какие-то развлечения для помещения, если погода будет стоять такая же.

— Возможно. Потушить свечу?

— Не надо. Я сам, попозже. — Он не понял намек.

Ей не суждено заснуть, пока он не уйдет из ее кровати, а это может случиться и через несколько часов, и через несколько минут. У нее нет никакой надежды на отдых, пока онне закроет глаза и не впадет в забытье.

— Как ты думаешь, что мне приготовить для дам? Что сейчас модно?

«Откуда мне знать, черт побери! В последний раз я устраивала такой прием сто лет назад!»

Сглотнув, она заговорила:

— Думаю, спектакли всегда популярны. Стрельба из лука, если погода позволит. Может, какие-нибудь игры с завязанными глазами, поцелуями и всем прочим. — Какими романтичными, какими захватывающими ей когда-то казались такие игры! Тогда она впервые позволила Артуру прикоснуться к ней. Они были в апельсиновом саду его отца, их ноги утопали во влажной земле, в воздухе витал аромат спелых плодов. Они молчали, чтобы не выдать свое местонахождение, а за них говорили их руки и губы.

Наверное, тот день можно назвать отправной точкой ее падения — если, конечно, у нее есть желание тратить время на размышления об этом падении и забивать себе голову мыслями об Артуре.

— Все зависит от компании. Игры с поцелуями могут показаться пресными тем дамам, которые, например, сегодня были в «Бошане». Но может, ты хочешь пригласить побольше респектабельных дам?

— Господи, нет, — рассмеялся он, как будто она сказала нечто смешное. — Мне двадцать шесть, Лидия. Я уже давно перестал думать о респектабельных дамах.

Пять лет, наверное. Но он скоро устанет от нее. И если бы она не отложила достаточную сумму, чтобы обеспечить себе будущее, ей сейчас пришлось бы отправиться на поиски нового покровителя. Или, возможно, вернуться в бордель.

Она вынесет все тяготы, если понадобится. Разве она не продержалась полтора года, прежде чем Эдвард взял ее на содержание? И ведь она пошла туда по доброй воле, желая полностью переделать себя.

Сейчас у нее другие планы.

— Я сегодня немного поиграла за тебя, пока ты спал.

— Вот как? Умница. Удачно?

Удача. Господи. У кого хватает ума оставлять такие вещи на милость удачи?

— Думаю, да. И даже кое-что выиграла для тебя. — В общей сложности четыреста восемьдесят фунтов. Из них три сотни лежали у него в кармане.

— Отлично. — Он сложил пальцы и вытянул перед собой руку. — Господа могут говорить что угодно. Я знаю твои достоинства.

«А теперь это знают и они. Ты сам об этом позаботился». Удивительно, что после выпавших на ее долю надменных замечаний ее корсет до сих пор зашнурован. Отпор в ответ на едкое замечание: «А почему ты обращаешься ко мне? Что я могу сказать человеку, который сплитует пару пятерок? Успокойся. Спи. Уходи. Возвращайся, когда у тебя снова будет эрекция».

Сон все же одолел его. Лидия четыре минуты слушала его ровное дыхание, а потом выскользнула из кровати. Она взяла со стула халат, надела его и тихо — так же бесшумно, как тот тип в библиотеке, — на цыпочках пошла к свече, которую Эдвард так и не потушил. Она взяла ее и, прикрывая пламя свободной рукой, прошла в гардеробную и закрыла за собой дверь.

У окна стоял стул и стол. На спинке стула висела шаль, которая не раз согревала ее в такие же, как эта, холодные ночи. В одном из ящиков, куда она уже успела переложить из корсета сто восемьдесят фунтов, лежало четыре колоды игральных карт без джокеров. Она достала две и поставила на стол свечу.

От него могут быть проблемы — от того типа. Зря, наверное, она обчистила его. Судя по манерам, он не из тех, кто проигрывает легко, и вполне может оказаться умнее, чем выглядит. Хотя с мужчинами редко так бывает.

Карты, безукоризненно красивые, мелькали одна за другой и складывались в различные комбинации. Король. Тройка. Пятерка. Семерка. Туз, он самый красивый. Она разложила их в линию, от мелкой к крупной, слева направо.

К черту! К черту его отвагу при Ватерлоо. Человек оказался в нужном месте — и с тех пор он шествует по жизни под залпы салюта и освещенный иллюминацией, независимо от того, что на самом деле совершил. Человек оказался в ненужном месте — и вот он лежит в могиле, сраженный малярией, и никто не вспоминает, что он жил на свете, кроме одинокой сестры милосердия.

Она поплотнее запахнула шаль. За никогда не исчезающим туманом мерцали звезды, и небо окрашивали первые бледные всполохи рассвета. Скоро проснется Джейн и затопит камин. Потом сварит кофе, который поможет ей согреться и прогнать сонливость.

Итак. За столом двенадцать игроков, в игре две колоды, карты только что перетасованы. По две карты каждому игроку, картинкой вниз. Игрок номер пять открывает карты и видит, что у него двадцать одно. Для него это хорошо, но плохо для состава оставшейся колоды. Первый игрок прикупает еще две карты, что означает, что у него на руках как минимум три мелких. Второй игрок остается банкротом. Скажем, на шестерке, шестерке и даме. И тогда получается, что соотношение крупных и мелких карт в колоде становится примерно двадцать три к двадцати одному, или одна целая и девяносто пять тысячных.

Лидия методично выкладывала карты, анализируя получающиеся комбинации. Эдвард еще долго не проснется. У нее есть масса времени, чтобы просчитать свои действия на обеих колодах, а потом сыграть несколько хендов и выявить те моменты, когда можно будет делать высокую ставку.

Из ночи в ночь, честными или иными способами, с помощью пижона-лейтенанта и других мужчин, которые совершили ошибку, не восприняв ее всерьез, она будет засовывать банкноты за корсет, а дома прятать их и приближаться к тому дню, когда она купит себе независимость.


Нереспектабельная жизнь имела свои преимущества. Роскошь, естественно. Почтение, когда имелся опытный и покладистый покровитель. Entree[1] в различные места, экзотичные и интересные, куда никогда не попасть респектабельным дамам. И знакомства с людьми, которые совсем не появляются на степенных званых ужинах в Ланкашире.

— Я только хотела сказать, что ты зря разрешаешь ему так говорить о тебе. — Мария с шуршанием перевернула страницу «Аккерманз рипозитри». — Скажи ему, что у него есть выбор: либо пользоваться твоей благосклонностью, либо обсуждать ее на публике. Что делать и то и другое у него не получится.

Мария вполне могла предъявить такой ультиматум джентльмену и ожидать, что он будет выполнен. Олицетворение женственности: гибкое, как ива, тело, матовая кожа, глаза цвета неба в солнечный летний день. В этом мире все это растрачивалось впустую. Ее место было на вершине стеклянного холма, где она грустно улыбалась бы принцам, которые оступились на пути вверх. Или, возможно, на омываемой морскими водами скале, где она расчесывала бы свои золотистые волосы. Но отнюдь не на Бонд-стрит, в ателье модной портнихи, где она решала, как лучше потратить выделенные ей деньги.

Они были вовсе не теми, кем их сочла бы деревенская девица, живущая без тревог и забот, — любовницами лондонских мужчин. Когда Эдвард ввел ее в свой круг, она ожидала встретить более богато одетых женщин, с которыми она познакомилась у миссис Пэрриш — необразованных, грубых, с тупой покорностью принимающих те карты, что сдает им жизнь.

А вместо этого встретила Марию и рыжеволосую шуструю Элайзу. Обе были родовитее, чем она, обе получили хорошее образование, и обе отличались достаточным великодушием, чтобы не принимать во внимание ее жизнь в борделе и общаться с ней на равных.

Лидия пожала плечами и перевернула страницу в своем модном журнале.

— Готова поспорить, что так говорят все джентльмены, когда нас нет рядом. Чего я добьюсь, если буду требовать, чтобы он вел себя не так, как все?

— Корректности. — Мария перелистнула две страницы, с опытом, выработанным годами, отметая то, что на них предлагалось. — Мы не домашние питомцы, чтобы расписывать наши достоинства, как на аукционе.

— Ну, не знаю. — Элайза, сидевшая по другую сторону стола, отбросила свой «Аккерман», наклонилась вперед и положила руки на стол. — Вы не допускаете, что с такой рекламой Лидия сможет добиться кое-чего получше? Тот тип, что сражался при Ватерлоо, он точно записал себе на корочку. И поспешил выяснить твое имя.

— Ему было бы полезнее заниматься своим делом. — Абсолютно равнодушный тон, который скрывает все остальные эмоции, кроме легкого раздражения, порожденного упоминанием об этом человеке. — Между прочим, он выяснял мое имя не ради нескромных целей. Ему всего лишь хотелось устроить спектакль и показать, какие у него превосходные манеры.

— Я бы не возражала, если бы он захотел узнать мое имя под любым предлогом. Вы видели эти плечи? — обратилась к подругам Элайза. — Широкие, как у тяжеловоза. Или у лесоруба. Я была бы не прочь познакомиться.

— Его заявления делают ему честь, я думаю. — Глядя на Лидию, Мария с укоризной покачала головой. — И я бы сказала, что у него вполне приятная внешность. Уверен в своих словах — это, кстати, говорит в его пользу. Да и красивые темные глаза тоже.

— Я бы назвала его глаза «горящими». Как пара угольков.

Ох, ради Бога!

— Угли светятся оранжевым. А у того джентльмена глаза карие. — Хоть и поправив Элайзу, она отлично поняла, что та имеет в виду. Несмотря на темноту в библиотеке, она разглядела его пылающий взгляд. И на мгновение почувствовала себя голой — такого она никогда не испытывала, даже когда стояла обнаженной перед мужчиной.

Но только на мгновение. И он заплатил ей за это. А ведь он мог бы купить ее благосклонность и за меньшую сумму, если бы она решила ее продать.

Лидия вздохнула и бросила журнал на середину стола.

— Пусть выберут за меня. Я не понимаю, почему эти платья подойдут мне больше, чем какие-то другие. — Если бы Эдвард спросил, она бы сказала ему, что нечего зря тратить деньги на платья, которые не украсят ее и ничего не изменят в его общении с ней.

Если только в том общении, которое происходит вне кровати. Например, в библиотеке в «Бошане».

Она опустила глаза и провела пальцем по шву на перчатке. Две другие дамы продолжали листать модные журналы и выбирать фасон, который ей больше всего пойдет. Она могла бы рассказать им об инциденте в библиотеке. Элайза от души посмеялась бы, и если бы их пути когда-нибудь пересеклись, обсуждаемому джентльмену пришлось бы смириться с многозначительными намеками.

Но слишком велик риск, что история дойдет до ушей Эдварда. И он сразу ухватится за повод, чтобы обвинить ее в молчании. В подобных вопросах его логика слегка хромает. Так что лучше держать это при себе.

— Вот это. — Мария положила перед собой раскрытый журнал. — Думаю, из индиго, с темно-синей вышивкой. Ты будешь надевать к нему свои сапфиры. И вот это. — Она бесцеремонно забрала другой журнал у Элайзы и положила его на первый. — Верхнее платье из темно-фиолетового, нижнее — более темного тона. Самого темного, почти как у сливы. Если они смогут сшить нижнее платье из шелкового трикотажа, чтобы оно облегало тебя, тогда получится просто шикарно.

— Действительно, все, что отвлекает внимание от моего лица, мне только на пользу. — Однако она чувствовала странный, глупый трепет, рассматривая иллюстрации. У первого платья было нечто вроде драпировки, как на греческих тогах, рукава с разрезами и кушак с продернутым в него шнуром, который спускался с шеи, пересекался на груди и оборачивался вокруг высокой талии. Другое платье состояло из нижнего, очень простого и узкого по фасону, и прозрачного верхнего с распашной юбкой, которая спускалась из-под груди. Ни одна юная барышня не надела бы такой наряд. Эти платья предназначались для женщины, знакомой с земными радостями и твердо стоящей на ногах.

— Послушай, Лидия, мне так надоели твои высказывания подобного рода! — Она слушала Марию вполуха, сосредоточив свое внимание на иллюстрациях. Дамы, не обладающие умопомрачительной красотой, поднимались до величайших высот, их называли искусительницами. У тебя бы тоже получилось, если бы ты перестала всем напоминать, насколько неинтересна твоя внешность. Пусть джентльмены сами решают.

— Отлично. Я закажу оба. С шелковым трикотажем и прочим.

Они, несомненно, будут стоить дороже, чем обычные платья. Возможно, в следующий раз, когда она будет играть за Эдварда, она заберет чуть больше из его выигрыша.


Так она и сделала. Через три дня они снова оказались в «Бошане», и ее покровитель задремал. Едва Лидия поняла, что он не может противостоять сну, она тут же запомнила все открытые карты после окончания первого хенда и начала играть, отлично зная, какие карты остались в колоде. Она подправляла свои расчеты каждый раз когда заканчивался хенд, и карты открывались.

И она выигрывала. Спокойно, скромно, не привлекая к себе внимания высокими ставками, она увеличила выигрыш Эдварда до суммы, на которую можно было купить полдюжины новых платьев из тончайшего китайского шелка и индийского муслина. На последнем хенде когда в колоде осталось слишком много десяток она остановилась на пятнадцати и бесстрастно наблюдала как партнеры, один за другим, в том числе и банкомет, банкротятся.

Кроме пижона лейтенанта. Когда игроки сгребали к себе выигрыши, он косился на нее. Вероятно, надеялся что она опять будет прятать деньги за корсаж. Что ж пусть надеется. Лидия рассовала банкноты по карманам Эдварда — в отношении этих денег он должен полагаться на честность своих партнеров по столу. Потом встала и неторопливо вышла из комнаты, сжимая в руке скромные пятьдесят фунтов.

В коридоре на третьем этаже имелось окно, выходившее на улицу. Это было отличное местечко для спокойных размышлений и отдыха от суеты. Время близилось к трем. В небе висел полумесяц, острые кончики которого смягчил туман.

Пятьдесят фунтов. Она сунула сложенные банкноты за корсаж. Пятьдесят плюс сто восемьдесят получается двести тридцать за пять дней. Жаль, что не хватило духу начать играть несколько недель назад, когда Эдвард впервые привел ее сюда. Ей дорого обойдется эта робость, если ему надоест этот клуб, прежде чем она выиграет необходимую сумму, и он выберет такой, куда дам не пускают.

Только зачем сейчас думать об этом? Нет смысла размышлять о том, что он может устать от нее раньше, чем устанет от «Бошана». Это все гадание на кофейной гуще мысли ни к чему не приведут.

Она провела пальцем по узкой полоске свинца, разделявшей ромбовидные стекла. Если поделить каждое стекло меридианом и экватором, тогда из треугольников можно будет собрать прямоугольник размером с окно. Вот это, состоящее из шести рядов по четыре ромба и пяти рядов из трех, площадью в сорок восемь раз больше площади одного стеклышка.

Генри задавал ей подобные задачки много лет, прежде чем ему удалось уговорить отца нанять ей учителя. До сих пор при виде такого окна она сразу ощущает за правым плечом присутствие брата, который гордится тем, что она научилась делать вычисления быстрее его.

Она оторвала руку от окна и опустила. Он, несомненно, не одобрил бы то, как она теперь использует свой ум. Ну и пусть. Ему следовало бы остаться дома, если он собирался стать для нее авторитетом. Если бы он не ушел на войну, то, возможно, понял бы, как складываются отношения между ней и Артуром, и вмешался бы до того, как она совершила роковую ошибку. И маме с папой не понадобилось бы никуда ехать. Все сложилось бы по-другому.

Лидия провела ладонью под глазами. Надо же, а она еще убеждала себя, что нечего предаваться бесполезным размышлениям. Она резко повернулась и решительно направилась к лестнице, сделала четыре шага, когда от стены отделилась тень и вышла на залитый лунным светом участок коридора.

— На одно слово, мисс Слотер, — сказала тень.

Она попятилась, сердце едва не выскочило из груди.

Как ему удалось неслышно подкрасться к ней? И давно ли он тут стоит, подглядывая за ней и желая застать ее врасплох? Она заставила себя остановиться — пусть не радуется, что его затея удалась, с него и так хватит ее первого испуга. Она молчала и смотрела мимо него. Оставаясь на месте, она готова была выслушать его.

Очевидно, он это отлично понял.

— Я хочу вернуть свои сто восемьдесят фунтов.

Дурачок этот лейтенант: привык, что ему подчиняются.

— Не сомневаюсь в этом, — ответила она и собралась пройти мимо.

Но ничего не получилось. Он вдруг оказался у нее на пути, хотя не преграждал дорогу рукой, не хватал и не останавливал ее. Черный сюртук. Лосины из буйволиной кожи. Широкоплеч, как тяжеловоз. Она отказывалась смотреть ему в лицо, но и отвести взгляд не могла.

И он не мог.

— Прошу простить, если неясно выразился. — Он заговорил тихо, потому что расстояние, разделявшее их, было крохотным. — Вы обманом выиграли у меня сто восемьдесят фунтов четыре вечера назад. Я настоятельно советую вам вернуть их мне.

На мгновение Лидию охватила паника, но в следующую секунду ее изгнала холодная ярость.

— Обманом. Вот как. — Она смотрела на узел его галстука, который, следует отметить, был завязан без соблюдений правил геометрии. — Вы можете доказать свое обвинение?

— Вы все отрицаете? — Его дыхание коснулось ее лба. Он наверняка пытается запугать ее своим ростом, своей близостью, своей дерзостью.

Пусть попробует.

— Именно так. У вас нет доказательств. Прощу меня простить.

Она шагнула влево, чтобы обойти его. Но он, быстрый как тень, опять оказался у нее на пути. Отлично. Она уже справилась с первым испугом и теперь не испытывала ни малейшего страха. Лидия сделала несколько шагов назад, к стене, сложила руки на груди и заняла выжидательную позу.

Он шагнул к ней, но на этот раз подошел не так близко, а остановился примерно в двух футах.

— Сегодня во время игры я наблюдал за вами и увидел, как в конце вы не стали прикупать к пятнадцати. Это навело меня на мысль, что вы знали, какой хенд у банкомета или что осталось в колоде. — Наконец она посмотрела на его лицо. В глаза, теплые и внимательные. — Я убежден, что ваши проигрыши в предыдущие вечера были намеренными. Ваша неуверенность, ваше неумение, кусание губ — все это имело целью ввести всех — в том числе и меня — в заблуждение, чтобы потом застать нас врасплох. Никто не считал вас умелым игроком, следовательно, никто не подозревал вас в мошенничестве, когда вы сдавали карты.

— Какая жалость. — На самом деле ей было безразлично. — Возможно, вы расскажете мне, какими именно способами я мошенничала. Между прочим, я склонна отнести ваши проигрыши на счет вашего неумения играть.

Когда она говорила, его взгляд переместился на ее рот. Он склонил голову набок, как обычно делают любопытные собаки.

— Где вы родились? — спросил он, когда она закончила.

— Прошу прощения?

— Судя по речи, вы не с Чипсайда и вообще не из Лондона. Где вы выросли?

— Боюсь, мое положение в обществе привело вас к ошибке, сэр. — От нее веяло таким холодом, что им можно было заморозить воздух.

— Разве? — Он произнес это рассеянно, все его внимание было сосредоточено на изучении ее рта. Как будто он прекратил ломать голову над происхождением ее акцента и стал размышлять, какую выгоду с точки зрения похоти можно извлечь из ее губ и языка.

— Что касается вольности, которую вы позволяете себе, обращаясь ко мне. Задаете интимные вопросы и бесцеремонно называете меня по имени, когда я вам такого разрешения не давала.

— Да. Простите. Меня зовут Блэкшир.

— Я об этом не спрашивала. Мне безразлично. Должна сказать, лейтенант Блэкшир…

— Просто мистер Блэкшир. Я продал свое звание. — Он опустил взгляд на ковер, а когда поднял голову, то олицетворял саму деловитость: его уже не отвлекал ни ее голос, ни ее рот. — Зачем вам понадобилось обманом отнимать у меня выигрыш за целый вечер?

— Эти расспросы утомили меня. — Она выразила свое мнение четко и ясно, слова повисли в воздухе, как шеренга выстроившихся во фрунт солдат. — Если вы не можете представить никаких доказательств моего жульничества, предлагаю отказаться от обсуждения этой темы.

Воцарилось молчание. Он сменил позу и, опершись рукой о стену, принялся разглядывать свои пальцы. Мужчины и их руки. Прямо как Эдвард, который тоже озабочен состоянием своих ногтей. Такое впечатление, что они мечтают отрастить их и превратить в… Не дай Бог!

— Это имеет отношение к библиотеке?

И опять это мгновенное ощущение полной обнаженности.

— Не представляю, о чем…

— Избавьте нас от этого, мисс Слотер. Меня и себя. В его голосе появились жесткие нотки, хотя взгляд был устремлен в стену. Обычно таким тоном разговаривают со своими однополчанами. — В этом причина вашей враждебности? А вам не приходило в голову, что я первым оказался в комнате? Что я занимался там своими делами и что у меня не было желания смотреть эротический спектакль?

Он думает, что теперь ей станет стыдно? Ну, если так, то он просчитался.

— Прошу вас, мистер Блэкшир. — Она повернулась лицом к нему. — Я обладаю неповторимой способностью ставить эротические спектакли, если у меня есть желание. А то, что вы видели, спектаклем не является.

С этими словами можно было бы и уйти. Но она осталась. Возможно, в этом были виноваты его глаза. Он посмотрел на ее лицо, и их выражение… Что там Элайза говорила насчет угля? Когда у человека такой взгляд, легко представить, как за его глазами сидит маленький человечек и раздувает угли.

— Поверю вам на слово. — Огонь во взгляде угас и лишь слабо тлел. Он привалился плечом к стене и, опустив руку, чуть выдвинул ее вперед. Она все заметила: и неизменившееся расстояние между ними, и движения руки. Она не могла не обратить внимания: будучи благородной дамой, она успела изучить уловки мужчин. — Я только прошу вас подумать над тем, что это я мог оказаться оскорбленной стороной в той ситуации, — продолжил он. — Вы не допускаете, что напугали меня своим вторжением и я пожелал одного: поскорее убраться оттуда, чтобы не попасть в неловкое положение?

— Насколько я помню, вы не очень спешили.

— Да. Вы абсолютно правы. — Она увидела, что кожа на его щеках и подбородке темнее, чем в верхней части лица. Представив, какова на ощупь щетина, Лидия ощутила покалывание в ладонях. Сейчас три утра — вероятно, он не брился уже почти сутки. — Я собирался спешно уйти, но меня… отвлекли. Вероятно, мне следует извиниться.

— Действительно, следует. — А не придвинулся ли он? Придвинулся. Вот почему ей кажется, будто его низкий, обволакивающий и даже, можно сказать, задушевный голос отдается у нее во всем теле.

— Отлично. — Его глаза вдруг лукаво блеснули. — Я прошу прощения, если нарушил те рамки благопристойности, которые позволяют даме развлекать своего джентльмена-покровителя в публичном месте. Так вы вернете мне мои деньги?

— Боже правый. — Ее голос поднялся на октаву. — Кто научил вас так извиняться?

— Суровая гувернантка, которой я старался как можно чаще выражать свое пренебрежение. А кто научил вас ругаться, как мужчина?

— Не ваше дело. А разве настоящий солдат считает ругательством выражение «Боже правый»?

— Я же сказал, что продал звание. Сейчас я живу по джентльменским правилам, а джентльмены не произносят «Боже правый» в присутствии дам. — Его рот вдруг растянулся в кривой усмешке. Обнажились неидеальные зубы: между двумя передними была небольшая щель. Он дразнит ее, дает понять, что она, по сути, из тех, в чьем присутствии эту фразу как раз и произносят. А еще, возможно, показывает всю абсурдность соблюдения подобных правил с такой, как она.

Порочный, неосмотрительный человек. Кто дал ему право дразнить ее, улыбаться с таким нескрываемым добродушием? Такое впечатление, что он ждет добродушия в ответ. Солдат должен уметь отличать друзей от врагов.

— Отдайте мне деньги, мисс Слотер. — Он заговорил тише, голос был сладким как мед, а тон выражал просьбу. В уголках его глаз все еще искрилось веселье. — Вы мастерски осадили меня и выставили дураком перед всем столом. Пусть это будет вашей местью за то, что я застал вас in flagrante[2]. Вряд ли деньги столь уж важны для вас.

Ага, вот и ответ на вопрос, умнее ли он, чем кажется.

Пожалуйста, скажите мне, какой образ жизни, по вашим представлениям, я должна вести, чтобы деньги не имели для меня значения?

— Содержанки. — Его ответ прозвучал так же сухо, как ее вопрос, медовая сладость голоса исчезла. — Кто-то оплачивает все ваши расходы — от платьев и шляпок до крыши над головой. Возможно, деньги и имеют для вас значение, но, уверяю вас, для меня они значат гораздо больше. Ведь за себя я плачу сам.

Так вот кем он ее считает. Не другом и не врагом, а пустоголовой девицей, у которой все заботы сводятся к новому платью. Она сразу вспомнила картинки из журналов, фривольные и обвиняющие. Ее руки непроизвольно сжались в кулаки.

— Вы джентльмен. Мужчина. У вас все преимущества.

— Никакое преимущество не оплатит счета за свечи и не починит сапоги.

— Ничего, справитесь. Найдете выход. Только вряд ли такой, чтобы он отвечал тем ожиданиям и тонкому вкусу, что были воспитаны в вас. Но у мужчины все равно существует не меньше сотни приемлемых способов обеспечить себя, тем более в Лондоне. — Ей в голову пришла другая мысль. — И у вас наверняка есть деньги от продажи звания. Сейчас, когда война закончилась, оно стоит немало, гарантирую вам.

— Не сомневаюсь. — В его голосе зазвучало нетерпение. — Но часть вырученных денег уже связана, а оставшуюся часть я должен сохранить полностью, до последнего пенни.

— Тогда я искренне надеюсь, что вы не будете играть на нее.

— Мисс Слотер. — Под таким взглядом у нее должны были бы подогнуться колени. — Я бы оставил это дело, если бы деньги нужны были только мне. Но от этих ста восьмидесяти фунтов зависят многие. Это вопрос крайней важности — чтобы вы вернули их.

Через непреклонный тон на мгновение проступила горячность. Он не лжет. Ему действительно нужны эти деньги, причем для чего-то жизненно важного.

Между прочим, и ей тоже.

— Без доказательства, что я обманула вас, упоминать о многих и крайних «важностях» бессмысленно. — Она на примере покажет ему, каким тоном нужно говорить в подобных случаях. — Думаю, мы оба ничего не выгадаем, если продолжим в том же духе. — Кивнув, она пошла к лестнице.

— Прошу вас, мисс Слотер. — Звук его низкого голоса заставил ее резко остановиться, как будто ей в грудь ударила стрела. — Я не буду угрожать вам. Я не буду вас упрашивать. Я не могу, как вы сказали, доказать, что вы мошенническим путем забрали мои деньги. Я могу только изложить вам всю суть, а дальше взывать к тому милосердию, которым наделена ваша душа.

Она обернулась. Но так, чтобы не оказаться лицом к нему.

— Моя душа. — Этому бедняге повезло бы больше, если бы он бросал пенни в бездонный колодец. — Мистер Блэкшир, вы опоздали на три года. — Она пошла дальше, и на этот раз он не остановил ее.

Глава 3

Опять погруженная в темноту библиотека с эркерным окном. Его рука сжимает стеганый подлокотник кресла. На этот раз смотреть нельзя. Она рассердится — ей не понравилось, как он, во время их разговора в коридоре, упомянул тот инцидент, — и наверняка найдет способ еще немного облегчить его карманы. Какой же ты идиот.

Но остановить он себя уже не мог, это было бы равносильно тому, чтобы оттолкнуть от берега прилив. Медленно, но решительно он встал с кресла и наклонился вперед, желая подглядеть. Еще один дюйм, еще один, и он увидел эркер из-за книжного шкафа.

Он почти поверил в то, что она соткана из лунного света, покрытого рябью, как в океане, когда удаляешься от берега. Руки подняты над головой. Голова запрокинута. Если бы всю картину не портил проклятый Роанок… Неожиданно, словно прочитав его мысли, она положила бледную руку на грудь мужчины и толкнула его.

Роанок попятился и — очень любезно с его стороны — закачался и исчез. Она открыла глаза.

У Уилла сердце едва не выпрыгнуло из груди, в голове застучало. Неужели на ее лице снова появится это выражение полнейшей уязвимости? Но нет. Она знала о его присутствии, и ее соблазнительные губы изогнулись, слегка, у самых уголков, приподнялись вверх. На этот раз ему не удалось застать ее врасплох. Его сердце успокоилось.

Она не стала натягивать спущенное на плечи платье. Уверенно, без малейшего стыда она ответила на его взгляд.

Одна ее рука поднялась и зазмеилась по бархату. Другая опустилась и потянулась к нему ладонью вверх. Она поманила его пальчиком.

«Да». Он вышел из-за шкафа, чтобы она могла видеть его, а она встала так, чтобы и он мог видеть ее. Ее взгляд стал медленно скользить вниз по его телу, и когда опустился ниже талии, ее глаза расширились.

«Не льсти себе. Она работала в веселом доме. Она видела всякие размеры». Чей это такой назойливый голос? Ах, его собственный. Вот странно.

Не важно. Ситуация выглядит многообещающе. А в странностях разберемся позже. Он спокойно стоял, пока ее взгляд совершал обратный путь. А когда он добрался до его лица, шагнул к ней. Тень к лунному свету. И игра им предстоит такая же утонченная, как та, которую извечно ведут тень и лунный свет.

Звук… птица? В этом доме, среди ночи? Нет, не может быть… он же оставил открытым окно, прежде чем… чтобы в комнату проникал свежий ветер и чтобы он не заснул… Нет. Нет. Нельзя заканчивать ни одну из этих мыслей, иначе они приведут его к ужасающему результату. Плохо то, что он не сможет помешать этому результату, но хуже другое: он не представляет, насколько он может быть ужасающим.

В нем поднялось нетерпение, и он взял ее лицо в ладони. Его окутал нежный аромат розовых лепестков — так было всегда, когда он подходил к ней в том темном коридоре. Сейчас он узнает, какова она на вкус. Он быстро наклонил голову и припал к ее губам.

Но она уже исчезла. Его руки обнимали пустоту там, где было ее лицо. Его охватило дикое, граничащее с сумасшествием отчаяние — и вдруг он почувствовал, как кто-то коснулся предплечья.

Ей каким-то образом удалось оказаться позади. Быстрая, как ртуть. Ну и пусть. Главное, что она здесь. Она повернула его спиной к окну, заставила встать туда, где недавно стояла сама, а потом… потом… окинула его жадным взглядом и опустилась на колени.

«Да. О Господи, да».

— Быстрее. — Пальцы, ставшие непослушными, принялись сражаться с пуговицами. — Это мечта, и мы должны закончить, прежде чем я… — Нет, это было ошибкой — говорить такое вслух. Полуночная тьма уже начинала рассеиваться. — Пожалуйста, поспеши. — Он уже успел узнать: суровое «пожалуйста» никак не действует на нее. — Если бы ты могла хотя бы… — Нет, ее очертания колеблются, хотя он и с бешеной скоростью расстегивает пуговицы, она растворяется, как до этого растворился Роанок. Она медленно наклонилась к нему, ее губы приоткрылись. Но он все равно слышит шум с улицы. Стук подков. Чей-то крик. Зачем только он открыл окно?

Он наконец-то освободился от бриджей и ощутил слабое, мимолетное прикосновение ее губ… но ему этого было мало. Он проснулся — возбужденный, голодный и одинокий, в своей кровати.

Уилл ощупал матрац рядом с собой, там было пусто. Однажды утром он проснется и обнаружит на этом месте женщину. Однажды пробудится для более сладостных утех, чем те, что дарит ему правая рука.

Однако он все же дотронулся до себя, закрыл глаза и прислушался к ощущению, которое пробуждало нежное прикосновение пальцев. Ему сейчас очень не хватает похотливой, ничем не обремененной партнерши, способной осчастливить их обоих. Дамы, которая умеет воспринимать жизнь легко и ничем не рискует, оставаясь с ним.

А вот кто ему совсем ни к чему — так это чья-нибудь любовница и тем более такая жестокая. Да еще и безжалостная. Дразнящая своими эротическими спектаклями. По собственной прихоти отнимающая у него деньги.

Его дыхание участилось, когда он обхватил плоть всей рукой. Какой же таинственной она выглядела, стоя на коленях перед ним. Поза смиренная, глаза дикой кошки, готовой заглотнуть тебя всего и выплюнуть косточки. Он именно такой и представлял ее себе — во сне, — а о чем это говорит ему? Лишнее свидетельство того, что он вернулся в Англию психически больным.

Не страшно. От его руки вверх до головы поднималось наслаждение, и ему не хотелось ни о чем думать, если только не представлять те способы, какими можно было бы использовать ее жестокость себе во благо. А еще мечтать, как он безжалостно разложил бы ее на полу в библиотеке и показал бы, что все прошлые удовольствия — это лишь бледная тень истинного наслаждения.

«Да», — сказала бы она хрипловатым голосом. Он буквально слышал его наяву. Она произнесла бы его имя, а потом глухо застонала бы, и под эти одурманивающие стоны он заставил бы ее испытать одно удовольствие за другим.

Он с силой втянул в себя воздух, выгнулся и в изнеможении рухнул на простыню. Дыхание обжигало горло и рот, расслабление принесло с собой слабый привкус стыда. Господи. Он точно психически неуравновешенный. Ему, наверное, не суждено ужиться с нормальной женщиной. Не говоря уже о женщине благородных кровей. На что он рассчитывал, грезя о demimondaine[3], которая недвусмысленно выразила ему свое презрение?

Он отбросил одеяло, выпрыгнул из кровати и сразу ощутил, как его разгоряченное тело обдало холодом. Да, он специально оставил это окно открытым. Чтобы утром не валяться в кровати. Через час должна прийти его сестра, а потом он отправится на очередное испытание терпения. И куда же он подевал свой лучший жилет?


Лидия застегнула свой ридикюль и для большей безопасности намотала его завязки на руку. На долгом пути от Кларендон-сквер до Треднидл-стрит ею не заинтересовался ни один вор-карманник, и маловероятно, что обратит внимание сейчас, когда ее защищают внушительные стены банка. Однако она все равно крепко прижимала к себе ридикюль, поглаживая шелк, скрывавший банкноты, с которых она начнет строить свое будущее.

В кошельке одна сотня. Сто тридцать ждут ее дома в ящике. Осталось накопить всего тысячу семьсот семьдесят.

Две тысячи, вложенные под пять процентов, принесут ей сто фунтов в год. А ста фунтов годового дохода вполне хватит на респектабельную жизнь для одинокой дамы. Не на роскошную — маленький домик, сальные свечи, чай без сахара, — но на приличную, когда все будет в хорошем состоянии, и она даже сможет откладывать по десять фунтов в год на служанку.

Она бросила взгляд на Джейн, которая сидела на банкетке и терпеливо ждала, когда дойдет очередь хозяйки. Джейн — хорошая девушка и отличная служанка: трудолюбивая, неприхотливая. Она заслуживает большего, чем бегать по городу с мелкими поручениями.

Правила приличия предполагали, что респектабельная дама не может ехать за границу или появляться в деловых учреждениях без сопровождения. А так как Лидия сегодня изображала из себя респектабельную даму, Джейн пришлось изображать из себя ее компаньонку.

Клерк в рабочем халате закончил дела с мужчиной в очках, и настала очередь Лидии. Джейн послушно поспешила к ней, припадая на одну ногу. Вероятно, она натерла мозоль, пока они шли две мили от Сомерстауна. Видимо, дорога домой будет для них нелегкой.

Но сейчас не это главное. Лидия села, расправила юбку своего самого простого и самого дорогого темно-голубого платья. Джейн тоже села, но через секунду после нее — она тщательно соблюдала все правила поведения компаньонки благородной дамы, которые ей втолковала Лидия. Следом сел клерк и сложил руки на столе. Он улыбнулся, но улыбка была удивленно-снисходительной, и она уродовала его и без того невыразительное лицо с характерно скошенным подбородком.

Лидия прокашлялась и гордо расправила плечи.

— Я хотела бы купить сертификат об аннуитете. — Она все произнесла правильно? — Инвестировать в один из аннуитетных фондов. ВМФ, если точнее.

— Мы все жаждем поддержать наш флот, не так ли? — Снисходительность звучала даже в его голосе, когда он склонил голову перед ее патриотическим порывом. — Но это всего лишь один из аннуитетов, что мы предлагаем, причем один из самых новых. Возможно, вы слышали о консолидированных аннуитетах? С прошлого века это считается надежным вложением. Хорошим выбором для дам, которые любят гарантированный доход.

Великий Боже. Он считает ее тупой как пробка.

— Как я понимаю, аннуитет гарантирует доход уже по своей природе. В Консолях в настоящий момент выплачивают всего три процента. В ВМФ же пять. — Она устремила властный взгляд на Джейн. — Мисс Колльер, разве не так было написано в той газете, что вы мне читали? Не пять процентов?

Джейн великолепно отбила подачу, кивнув и бросив извиняющийся взгляд на клерка.

— Так я и думала. Я остановилась на фонде ВМФ.

Клерк откинул голову, как будто хотел всесторонне оценить клиентку.

— У вас есть поверенный?

«Ты думаешь, я притащилась бы в этот банк одна, если бы он был?»

— Мои средства не настолько велики, чтобы нанимать поверенного. — Вниз не смотреть. Взгляд не отводить. И ни в коем случае не допустить, чтобы дрогнул голос. — В настоящий момент я хотела бы вложить только сто фунтов.

Она заметила, как дернулись его брови, прежде чем он наклонился вперед, взял перо и в задумчивости несколько раз постучал им по нижней губе.

— Это действительно небольшая сумма для инвестирования. Даже от аннуитета ВМФ вы в конце года получите лишь пять фунтов.

— Ваши вычисления не расходятся с моими. — «Честное слово, неужели у тебя так много клиентов, которые не умеют рассчитать пять процентов от ста?» — Это на пять фунтов больше, чем если бы я ничего не вкладывала.

Он продолжал стучать пером по нижней губе. Она чуть подалась вперед.

— Сто фунтов — это только начало. Надеюсь, со временем я еще кое-что добавлю к ним.

— Вы раньше вели с нами дела? — Его взгляд переместился с ее глаз на ее рот, потом на изящное, сделанное с большим вкусом золотое ожерелье, и его брови изогнулись сильнее. Он кончиком пера почесал нос.

— Нет, я никогда не имела удовольствия… — Она замолчала и выдохнула. Ей казалось, что ее легкие заполнены черной стоячей водой.

Что-то в его жестах и наклоне головы отомкнуло замочек в глубинах ее памяти и выпустило на свободу ошеломляющие воспоминания.

Она раньше не имела дела с банком. Она имела дело вот с этим клерком.

Лидия опустила глаза и еще крепче сжала в руке ридикюль. В борделе она старалась поменьше смотреть на лица, а если и видела их, то заставляла себя забывать. Правда, забывать получалось не всегда.

Она опять прокашлялась, как будто только из-за помехи в горле не смогла договорить предыдущую фразу.

Нет, я никогда не имела дел с вашим банком.

Она поняла, почему у него на лице появилось столь странное выражение: он пытался припомнить, видел ли ее раньше. Она четко определила тот момент, когда он вспомнил. Его брови сошлись на переносице, ноздри раздулись, губы медленно сложились в похотливую ухмылку, в глазах зажегся алчный огонек.

Затем он перевел взгляд на Джейн.

Лидия резко встала. Она бы проглотила оскорбление и осталась, если бы дело касалось только ее. Господь свидетель, она хорошо в этом разбиралась.

Но Джейн была виновата только в том, что занимала должность служанки при любовнице видного джентльмена. Маловероятно, что она когда-либо слышала о миссис Пэрриш, а надобности в том, чтобы рассказывать ей об этом заведении, не было.

— Я не желаю тратить время на ваши бесполезные вопросы. — Она встала так, чтобы закрыть собой девушку от отвратительных взглядов клерка. — Как я понимаю, для вас эти сто фунтов — слишком незначительная сумма, чтобы уделить ей внимание. Я поищу другой банк для своих инвестиций. Пойдемте, мисс Колльер.

Клер даже не встал. Он смотрел то на нее, то на Джейн с выражением, от которого у нее переворачивалось все внутри. Быстрым шагом, тем, который сумела бы вынести стертая нога озадаченной служанки, Лидия вышла из банка. Будь проклято ее себялюбие. Она протащила несчастную девочку целых две мили, и теперь им придется тащиться обратно. Их поход не дал никаких результатов. Ее ста фунтам не суждено прирасти еще пятью.


Яркий выезд — коляска с красными колесами, грум в стильной ливрее из зеленого бархата на запятках — полностью затмевал Марту, одетую в платье приглушенных тонов.

— Можешь считать, что это не моя идея, — проговорила она после того, как Уилл сел рядом с ней и взял вожжи, — но мистер Мирквуд настаивал. Он сказал, что это единственный экипаж, подобающий для светских визитов.

— Он правил именно этой коляской, когда ухаживал за тобой?

Лошади вели себя великолепно: были полны энергии и отзывались на малейшее движение вожжей. И естественно, отлично подобраны: обе вороные, лоснящиеся и одинакового роста.

— Если говорить точно, то он не ухаживал за мной. Приличия не позволяли. — Марта смотрела прямо перед собой. — Мы познакомились в начале моего вдовства, и его поведение как землевладельца вызвало у меня уважение. Потом, когда поместье мистера Расселла у меня отобрали, мистер Мирквуд оказался настолько любезен, что предложил мне руку. — Румянец все больше и больше разливался по ее лицу, пока она полностью не покраснела.

Многое изменилось в его отсутствие. Жизнь шла вперед без него, иногда в непредсказуемом направлении. Люди, к которым он вернулся, уже не такие, какими они были, когда он уходил. В его отсутствие у несентиментальной младшей сестрички развился вкус к супружеству, и она успела побывать замужем дважды. Второй муж был с ней: крупный здоровяк, который быстро заделал ей ребенка и заставлял ее краснеть с частотой, приводящей в замешательство.

— Как поживает маленькая Августа? — Уилл натянул вожжи и остановился, чтобы пропустить пешеходов. Те сразу же вышли на дорогу.

— Очень хорошо. Здорова. — Родители Блэкшира никогда не восприняли бы ее слова, как должное: из-за выкидышей и частых детских смертей они потеряли ровно столько наследников, сколько дожило до зрелости. — Ползает по всему дому. Пытается вставать, хватаясь за мебель. Делает успехи, которые положено делать десятимесячному ребенку. Но я не обманываю себя мыслью, что ее достижения интересны еще кому-то, кроме папы и мамы.

— Поверь мне, дядям они тоже интересны. — Господи. Как же так получилось? Разве не вчера они сидели рядышком в классной — семилетняя девочка и десятилетний мальчик? Она спокойно и внимательно слушала, а он ерзал и только ждал момента, когда мисс Йорк отпустит их и можно будет выбежать в сад. — Она уже произносит какие-нибудь слова?

— Мистер Мирквуд считает, что да. А я еще не уверена. Но ты можешь прийти к нам в любое время и взглянуть на нее своими глазами. — Она повернулась к нему. — Я была бы рада. — Вот что ее заботит. Хочет вовлечь его в семейный круг, чтобы он побыстрее излечился от всех душевных недугов и стал тем самым братом, которого она помнила. — Возможно, я устрою званый обед и приглашу ту самую даму, которую мы собираемся навестить.

— Разве ты ничему не научилась у Китти? Разве ты не знаешь, как следует вести себя замужнейсестре? Ты должна выбирать юных барышень, приглашать их к себе и навязывать мне с упорством, обратным моей незаинтересованности. — Он шутливо дернул ее за поля шляпки. — Как бы то ни было, нам придется исключить миссис Толбот из твоего списка. Не рассчитывай, что она станет тебе сестрой, она всего лишь вдова моего друга, с которым я служил в тридцатом полку. Я дал ему слово, что буду заглядывать к ней, если вдруг случится… в общем, если случится так, как случилось. Надеюсь, ты не стала слишком важной дамой, которой не пристало появляться в Кэмден-Тауне.

Уилл смотрел на дорогу, выжидая, когда появится возможность объехать медленно трясущуюся телегу, но чувствовал, что сестра внимательно наблюдает за ним. Он догадывался, что она тщательно анализирует его объяснение, перебирая каждое слово, как будто чаинки в чашке предсказательницы.

— И часто ты заглядываешь к ней?

Уилл помотал головой.

— Последний раз — несколько месяцев назад, чтобы вернуть вещи Толбота: письма и прочее. Для светского визита я решил прихватить с собой родственницу.

— Да, правильно, так того требуют приличия.

— Приличия и прагматизм. Будь я один, я бы не знал, о чем говорить. У нее есть ребенок — мальчик лет двух или около того, — и я думаю, у вас с ней хватит тем для беседы на пятнадцать минут визита.

— Кэмден-Таун. — Она провела рукой в лайковой перчатке по юбке из тонкой шерсти, как будто конечная цель их небольшого путешествия требовала от нее более безупречного вида, чем обычно. — Слишком долгий путь от Сент-Джеймса для пятнадцатиминутного визита.

— Никакая дорога не покажется мужчине долгой, если у него есть такая замечательная коляска. — Когда полоса слева освободилась, он подстегнул лошадей. — Вот увидишь, твой муж полностью согласится со мной. — Он чувствовал, что ее слегка расстроило то, что он своим легкомысленным замечанием пресек ее попытки заговорить на серьезную тему. Он и сам чувствовал разъедающую тоску, порожденную недостатком открытости между ними. Но что он мог сказать, чтобы заставить ее понять природу его обязательств? Поэтому он покрепче ухватился за вожжи и сосредоточил свое внимание на управлении коляской.


Пятнадцать минут, слава Богу, пролетели очень быстро. Все в миссис Толбот располагало к приятному общению. Теперь он понимал, как солдата может поддерживать мысль о возвращении к ней, такой грациозной, душевной, естественной, с теплым взглядом чистых голубых глаз.

Она вынесла ребенка, и Марта должным образом выразила свое восхищение малышом.

— Он похож на своего отца? — спросила его сестра, похлопывая мальчика по копне нестриженых рыжевато-каштановых волос.

— Он полная копия мистера Толбота. Надеюсь, со временем это сходство не исчезнет. Мой муж так и не заказал себе миниатюрный портрет, так что Джеймс — это все, что у меня есть с точки зрения памяти о муже. — Пока она говорила, то смотрела на сына, но, закончив, подняла глаза на Марту. Ее лицо на мгновение осветила короткая улыбка, которой она, вероятно, прикрывала свою тоску.

Уилл посмотрел на руки. Нет. На диванные подушки из голубой парчи, поблекшей и стертой настолько, что через истончившуюся ткань проглядывала набивка.

— Пусть он не оставил свой портрет, зато оставил немалую сумму на совершеннолетие мальчика. Не многим детям так везет. — Это была другая миссис Толбот, жена брата Толбота и мать нескольких детей, которым не посчастливилось лишиться отца и получить раннюю независимость. — Жаль, что он не позаботился о том, чтобы миссис Толбот могла воспользоваться частью денег, чтобы оплатить аренду и другие расходы. Уверена, любой, кто обладает хоть каплей гордости, не захотел бы жить у кого-то из милости.

— И правда, я попросила бы его об этом, если бы знала о размещении денежных средств. — Вдова Толбота покраснела, ее взгляд уперся в пол. — Но у нас не было привычки обсуждать подобные вопросы. — Ее прямая, напряженная осанка говорила о многом. Было очевидно, что она не расслаблялась ни на секунду с тех пор, как переехала в этот дом, где ей на каждом шагу напоминали, каким тяжкий бременем стали для родственников она сама и Джеймс.

Он снова поглядел на стертые подушки и провел пальцем по контуру цветка на шелке. Господи, как же он ненавидит это ощущение беспомощности. Ее нужно забрать отсюда, поселить в собственном доме, а у него нет такой возможности, и он даже приблизительно не знает, когда она появится.

Все оставшееся время разговор крутился вокруг маленьких детей и методов их воспитания, особенно много беседовали о сроках появления первых зубов. Наконец пятнадцать минут истекли, и Уиллу с Мартой пора было уезжать.

— Как умер ее муж? — спросила его сестра, когда они сели в коляску. Этот вопрос в буквальном смысле оглушил его, и ему пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы устоять на ногах.

— При Ватерлоо. Я не… гм… — Он подобрал вожжи и повернул голову, чтобы посмотреть ей в лицо. — Мне трудно представить, что тебе действительно хочется знать истинный характер его ранений.

— Ранений… — Она задумалась над словом. — Значит, смерть не была мгновенной?

— Нет, не была. — Нечего тревожить ее душу подробностями. Пусть остается в неведении. Ей не надо знать, как долго человек может метаться между жизнью и смертью, когда ни одна из них не может заявить на него свои права. — Хотя миссис Толбот я этого не сказал. — Он стегнул лошадей, и они ускорили бег.

«Вы сделали все, что могли, — сказал ему хирург. — Результат был бы практически таким же». Он многократно повторял про себя эти слова. Почему же он так и не услышал в них оправдания?

— Ты правильно сделал. — Похвала сестры уколола его, как швейная игла. — Она искренне благодарна за визит, я это сразу поняла. — Краем глаза он увидел, что она повернулась к нему и нахмурилась. — Как получилось, что она живет у родственников из милости? Разве вдове участника войны не полагается какая-то пенсия?

— Толбот не был офицером. — Он переставил ноги — одну вперед, другую назад — и ослабил вожжи. — Армия старается не зачислять женатых мужчин в ряды срочников, вот и получается, что вдовам таких военных не на что жить.

— Полагаю, она знала, на какой риск он идет. Жалко только, что вдова должна страдать из-за выбора мужа.

«Он тоже страдал, Марта. Поверь мне, хоть тебе трудно представить, как он страдал. Слава Богу, ты никогда не сможешь этого вообразить». Еще когда они были в гостях у миссис Толбот, на него навалилась черная тоска, и он всеми силами сопротивлялся ей. А сейчас вдруг понял, что устал с ней бороться. Пусть приходят и печаль, и гнев, и уныние, и непрекращающееся самобичевание, которое поднимается к сердцу клубами угольной пыли. Он уже давно привык к их обществу.

— Действительно жалко, — как можно более беззаботно произнес он. — Жалко, что никто не потрудился добиться обеспечения благосостояния вдов политическими методами.

Эта была одна из тем, над которой его сестра будет рассуждать всю обратную дорогу до Сент-Джеймса, причем от него не потребуется никакого участия, кроме одобрительного мычания. И правда, когда они подъезжали к Хай-Холборну, она уже успела перейти от бедственного положения вдов к несправедливой системе построения присвоения офицерских званий и еще много к чему. Нить рассуждений он потерял где-то на середине пути.

Однако в какой-то момент его внимание привлек ее изменившийся тон.

— Взгляни на тех несчастных женщин. — Она перегнулась через него и указала на тротуар. — Кажется, одна из них ранена.

Уилл взглянул. Если бы женщины стояли спиной к нему, он бы ее не узнал. Ни в ее осанке, ни в облике не было ничего знакомого. Она была одета в простое темно-голубое платье с высоким горлом и шла очень медленно, поддерживая за талию прихрамывающую девушку. Ее голова была склонена к девушке, и она говорила. Наверняка что-то ободряющее — в общем, такое, что подталкивало бедняжку сделать еще один шаг к их неведомой цели.

Уилл втянул в себя воздух и почувствовал тяжесть хромой, как будто сам поддерживал ее. Он хорошо знал, как трудно удерживать равновесие, когда другой человек наваливается на тебя всем своим весом. Если нести его на спине, то достаточно наклониться вперед. Если на руках, тогда приходится откидываться назад, чтобы центр тяжести оставался на месте. Если же человек опирается на тебя сбоку, вся нагрузка падает на позвоночник и плечи.

Он выдохнул.

— Я знаю эту даму. — То ли это знакомство, о котором стоит рассказывать близким? Но поздно, он уже рассказал. — Ту, что повыше. Во всяком случае, я с ней встречался. — Уилл уже направил лошадей к тротуару. Он просто не мог поступить иначе.

«Ты ей не нравишься, — прозвучал в голове огрубевший от угольной пыли голос. — Она не обрадуется твоей помощи. И не тешь себя мыслью, что это шанс исправить ошибку, связанную с Толботом». К черту голос. Она в беде, и больше ничего не имеет значения.

В его душе вновь неожиданно пробудилась радость жизни, когда он перегнулся через борт коляски и окликнул ее.

Глава 4

— Мисс Слотер!

Лидия подняла голову и увидела, что у тротуара остановился мистер Блэкшир. Он правил лакированной коляской, а рядом с ним сидела молодая женщина.

У нее запылали щеки. Она в жизни не стала бы откровенничать с ним во время последней встречи, если бы знала, что в деле замешана молодая женщина! Причем очень красивая: темноглазая, стройная, в элегантном бежевом платье и подходящей по цвету шубке.

Придерживая одной рукой вожжи, другой Уилл снял шляпу.

— Позвольте представить вам мою сестру, миссис Мирквуд, — сказал он, и она увидела, как сильно они похожи. Да, волосы, которые выглядывали из-под ее шляпки, были светлее, в улыбке не было ни намека на озорство, но глаза у обоих были одинаковые. — Марта, это мисс Слотер. — Он указал на Джейн. — С вашей подругой случилось несчастье? Мы могли бы оказать помощь?

Как будто ей мало того, что бедная девочка вытерпела из-за нее! Как будто мало угрызений совести!

— Ничего страшного. Боюсь, я сегодня вынудила мисс Колльер проделать долгий путь, и она сбила ногу.

Сестра наклонилась вперед.

— А куда вы направляетесь?

— На Кларендон-сквер, в Сомерстаун. — В ней загорелась искорка надежды, хотя надеяться было не на что. В коляске не поместится еще один человек.

— Ах, а мы как раз оттуда. Мы навещали знакомых в Кэмден-Тауне. — Марта что-то сказала брату, тот так же тихо ответил, затем вложил ей в руки вожжи и спрыгнул на тротуар.

— Вы позволите, чтобы миссис Мирквуд отвезла вас туда? — Он обращался к Лидии с формальной учтивостью. От того человека, который стоял над ней в коридоре и обвинял в жульничестве, его словно отделяли многие мили. — Я давно мечтал прогуляться, а вам обеим хватит места, если вы не станете возражать против небольшого неудобства из-за тесноты. — Он ждал, внешне сохраняя абсолютное спокойствие, но его пальцы быстро перебирали поля цилиндра.

Рука Джейн, лежавшая у нее на плече, напряглась. Она надеется, что ее подвезут, или она просто испугалась незнакомцев?

— Позвольте мне наедине переговорить с мисс Колльер, — попросила Лидия, и мистер Блэкшир с поклоном отступил на несколько шагов.

— Думаю, ты должна поехать с ней. — Она встала так, чтобы отгородиться от мистера Блэкшира и его сестры. — Меня не волнует теснота, да и пешком я вполне смогу дойти, а вот ты обязательно поезжай. Как только окажешься дома, сразу сядь в кресло, а ногу опусти в теплую воду.

— Ведь это достойные люди, да? — Джейн с тревогой посмотрела за нее. — Мне не хочется ехать с чужими, если вы не уверены в них.

Лидию до глубины души тронуло и одновременно наполнило горечью то, что эта девочка доверяет именно ее суждению, хотя любому очевидно, что перед ними уважаемые люди. Нет, она этого не заслуживает.

— Я полностью уверена в них. Я бы не отпустила тебя, если бы сомневалась. — Она нашла руку своей горничной и пожала ее. — Старайся побольше молчать и поменьше рассказывать, хотя я не вижу катастрофы, если она узнает, что мои счета оплачивает джентльмен. Маловероятно, что я еще раз увижусь с ней.

Джейн кивнула, и Лидия повернулась к мистеру Блэкширу и его сестре.

— Это очень любезно с вашей стороны. Вы выручите меня, если довезете мою горничную до дома. Я же пойду пешком.

С запяток спрыгнул грум в зеленой ливрее и помог мистеру Блэкширу подсадить Джейн в коляску. Брат с сестрой подтвердили свои договоренности о новой встрече, и молодая дама уверенно вывела лошадей на проезжую часть. Джейн обернулась и помахала рукой.

— Ваша сестра очень добра. — Они стояли бок о бок и смотрели вслед коляске. А сейчас она скажет то, что требуется, если только это усилие не прикончит ее. — А ваша доброта безгранична, вы обо всем позаботились. — Продолжая смотреть вслед коляске, она краем глаза увидела, как он повернулся к ней, и набрала в грудь побольше воздуха. — Я благодарю вас за то, что вы не позволили прежним размолвкам помешать вам помочь оказавшейся в беде даме.

Он отвернулся от нее и перевел взгляд на шляпу, которую все еще держал в руках, и перехватил ее за поля.

— Я счастлив быть полезным, — спустя секунду сказал он, затем снова повернулся к ней, надел шляпу и выровнял ее обеими руками. — Сомерстаун, говорите. Ну что, в путь?

Сначала ее охватило удивление, а потом раздражение, потому что она не предполагала, что возникнет такое недопонимание.

— Прошу прощения. — Она отступила от него на шаг, а голосу придала ледяную холодность. — Я собираюсь идти домой одна. Сожалею, что не донесла до вас эту мысль.

— Полно, мисс Слотер. Неужели вы решили, что я это позволю?

Как раз это не нужно было говорить. Она тут же ухватилась за эти слова, будто за веревку, по которой можно взобраться наверх и сбежать от непрошеных эмоций, одолевавших ее целый день. От паники, что клерк узнает ее. От досады на то, что затея провалилась, что не удалось должным образом позаботиться о горничной. От стыда, охватившего ее в тот момент, когда она решила, что миссис Мирквуд — нечто большее чем сестра. Все это можно было бы оставить позади, если бы ей удалось ухватиться за негодование на еще одного самонадеянного джентльмена.

Обернув еще раз тесемки от ридикюля вокруг руки, она резко вскинула голову и посмотрела ему в глаза.

— Не вам позволять или запрещать мне что-либо. — Не присев в реверансе, Лидия повернулась к нему спиной и решительным шагом пошла прочь.

Возможно, он и опешил от такой реакции, но всего лишь на мгновение. Через секунду он был рядом с ней. Быстрый, как проблеск света в темноте, шел на расстоянии, которое предписывалось общением при дневном свете.

— Я неправильно выразился. — В подтверждение своих слов он склонил голову. Когда поднял ее, она поняла, что решимости у него не убавилось, и увидела, как блеснули его кофейного цвета глаза. — Я хотел сказать, что не хочу оставлять вас одну на лондонских улицах. И мне трудно поверить, что вы могли допустить, будто я на это способен! Я бы никогда не согласился отослать прочь вашу горничную, если бы заранее знал о ваших намерениях.

«Нет. Не смей заботиться обо мне».

— Сожалею, что вы неправильно меня поняли. — Воздух донес до нее слабый запах крахмала: вероятно, он немало повозился со своим галстуком, прежде чем завязать его. Или с льняной рубашкой, которая буквально хрустела, когда его грудь поднималась при вдохе и опускалась при выдохе под жилетом цвета меди и…

Хватит об этом. Она мысленно встряхнула себя.

— Если вы задумаетесь хотя бы на пару секунд, вы, я уверена, согласитесь со мной: если меня увидят в обществе другого мужчины, в частности, мужчины, который обратил на себя внимание моего покровителя своим участием в недвусмысленном обсуждении меня самой, то это сильно повредит моим интересам.

Ошибка. Его глаза расширились, челюсти сжались, он будто стал выше и шире. Уилл поднял руку, собираясь схватить ее за плечо, но тут же опустил, причем резким движением, как будто прикоснулся к горячему утюгу.

— А он… — Он пристально вглядывался в ее лицо, ища ответы. — Вы хотите сказать, что у вас есть основания опасаться его?

Под его внимательным взглядом у нее внутри возник болезненный спазм. Он не имеет права спрашивать, не имеет права смотреть на нее вот так. Он полностью ошибается в своих предположениях, и вообще все это не его дело!

— Он не бьет меня, если вы именно это себе вообразили. Но если он решит, что я неверна ему, я лишусь его покровительства. А это довольно веское основание для опасений, уверяю вас.

Он изучал ее так же, как, должно быть, изучал не заслуживающих доверия солдат, взвешивая достоверность ее слов. Его густые черные брови сошлись на переносице.

— Отлично, — наконец сказал он. — Я пойду за вами в шести шагах. Никто не увидит, что я с вами.

— Уж лучше в квартале…

Он покачал головой: его решение было несокрушимо.

— Квартал — это слишком далеко, чтобы была какая-то польза.

— Я не представляю, о какой пользе…

— Для вашего кошелька, — ответил он, не спуская с нее глаз. — По тому, как вы держите сумочку, там у вас лежит нечто более ценное, чем веер и носовой платок. Любой воришка хотя бы с одной извилиной наверняка сделает определенный вывод. Через шесть шагов я смогу догнать его, а вот через квартал — маловероятно.

Мускулистый и полный решимости, он действительно выглядел так, будто мог обогнать самых быстрых участников скачек в Ньюмаркете. И тем более обогнать ее саму, если бы она побежала. Лидия опустила глаза на ридикюль и перехватила тесемки.

— Сожалею, мисс Слотер. — Эти слова прозвучали значительно тише. — Я знаю, что кажусь вам слишком категоричным, и вижу, что это обижает вас. Но суть в том, что вы не помешаете мне благополучно проводить вас до дому. И чем дольше мы стоим тут и спорим, тем быстрее возрастает риск, что нас увидят, а ведь именно этого вы и опасаетесь.

Она покосилась на него, заметила проблеск каких-то чувств в его глазах. «Ему это зачем-то надо». Эта мысль прилетела к ней, как легкое перышко. Дама с сомнительной репутацией должна уметь предугадывать потребности мужчин, причем не только плотские.

Она пошла вперед. Он шел сзади, отстав, как и было обещано, на шесть шагов. Среди цоканья множества каблуков вокруг она не могла различить его шаги.

Значит, для него это вопрос заботы не конкретно о ней. Он из тех мужчин, которым всегда нужно заботиться о ком-то, которые готовы сразиться с драконом, где бы это чудище ни появилось. Он уже показал свое истинное лицо в ту первую ночь, когда влез в не имевший к нему отношения разговор только ради того, чтобы защитить совершенно незнакомую ему даму.

Однако менее чем через час он стоял в темноте библиотеки и смотрел на то, что не предназначалось для его глаз. Тогда он был больше мужчиной, чем благородным рыцарем. Надо бы ей об этом помнить.

И она об этом помнила, когда наконец повернула за угол на Кларендон-сквер. Ее спина напряглась, плечи приподнялись. Если у него есть недобрые намерения, если он ожидает какую-то компенсацию за свое рыцарство, сейчас самое время о них заявить. Он в два шага догонит ее и ясно даст понять, что его благородство было фальшью. И она ответит на это гневным презрением, которого это притворство и заслуживает.

Он не догнал. На крыльце своего дома она оглянулась и увидела, что он стоит неподалеку и с наигранным вниманием рассматривает многоугольные здания в центре площади. От обличения ее плечи опустились.

Она едва заметно махнула ему ладонью. «Все в порядке. Можете идти». Он ответил едва заметным поворотом руки. «Заканчивайте. Отпирайте дверь. Заходите внутрь».

Что она и сделала. Подойдя к окну на первом этаже, она посмотрела на него, на одинокую фигуру в угольно черном сюртуке, готовую отправиться домой. Он пошел на восток вдоль южного края площади и вскоре исчез за многоугольными зданиями. Когда он скрылся из поля ее зрения, ей в голову пришла одна мысль: он ни разу не заговорил о ста восьмидесяти фунтах.

Бросив взгляд на то место, где она видела его в последний раз, Лидия подобрала юбки и поспешила наверх, к Джейн.


— Хочу заметить, что тебе не потребовалось бы особых усилий, чтобы отбить ее. — Лорд Каткарт дернул подбородком в ту сторону, где мисс Слотер, к которой уже давно было приковано внимание Уилла, пробиралась сквозь толпу. Каткарт стоял, привалившись к стене бального зала в «Бошане». Его руки были сложены на груди, одну ногу он чуть выставил вперед.

— Ошибаешься. Я чувствую, что она невзлюбила меня. — Он тоже сложил руки на груди. — Кроме того, мне не на что содержать ее. И если я перебегу дорогу Роаноку, мне, подозреваю, быстро дадут понять, что мое присутствие здесь нежелательно. — Он покачал головой. — Не стоит рисковать. — Честное слово, не стоило.

— «Бошан» — один клуб из дюжины. Найдешь другой. — Каткарт переступил с ноги на ногу и упер одну ступню в стену. — Тебе стоило бы попытать счастья в одном из тех клубов, где играют по высоким ставкам, хотя бы ради развлечения. Я мог бы ввести тебя в «Уатье». Или мы могли бы посетить одно из низкопробных заведений, если у тебя есть вкус к приключениям.

Перспектива была заманчивой. За девять мартовских дней он уже третью ночь проводит в «Бошане», и с учетом всех выигрышей и проигрышей ему удалось набрать всего шестьдесят фунтов из тех трех тысяч, которые он должен вручить Фуллеру к концу апреля. Одна удачная ночь в клубе с высокими ставками — и у него в кармане может быть вся сумма.

Но одна неудачная, и он лишится не только шестидесяти, но и восьмиста, что остались от продажи звания.

— По поводу клубов — я подумаю. По поводу любовницы — не буду. — Лжец. Сегодня утром, пробудившись ото сна, в котором она благодарила его — неустанно — за доброту, он представил ее во всех интимных подробностях.

Естественно, дальше благодарности дело зайти не могло. За короткую беседу на Тоттнем-Корт-роуд он уяснил это достаточно, для того чтобы решительно избегать любого флирта. Его взгляд переместился с мисс Слотер на мистера Роанока, который танцевал с другой дамой и в этот самый момент нашептывал ей что-то на ухо. У Уилла тут же вскипела кровь.

Нет, нет, нет. Он уже обременен одной дамой, которая не принадлежит ему и которая вправе претендовать и на его симпатию, и на его честь. И вообще, с какой стати ему связываться с женщиной, которая вспылила в ответ на его попытки подружиться, причем сделанные из лучших побуждений? И кто, ради всего святого, жульническим способом выудил у него сто восемьдесят фунтов, которых ему категорически нельзя было лишаться?

— Я иду в зал для карт, — решительно произнес он. Дисциплина. Он пришел сюда, чтобы выигрывать деньги, а не волочиться за женщинами с сомнительной репутацией. Так что надо решительно двигаться к цели.

Этим он и занялся и не прекратил даже после того, как в зал вошел Роанок и, заняв место напротив, усадил к себе на колени любовницу. К шести утра у него было уже на сто фунтов больше, чем он взял с собой, а его мозг работал так же быстро, как и шесть часов назад. Как обычно, часть игроков заснула, часть, напившись, принимала неправильные решения, когда до них доходила очередь сдавать. Перспективы выглядели многообещающе во всех отношениях. Примерно через час после того, как Роанок заснул, мисс Слотер взяла его карты и на последнем хенде выложила двадцать одно очко, чем обеспечила себе привилегию тасовать карты и сдавать.

Уилл подвинул свои карты картинкой вверх через стол и, на мгновение задержав руку, поднял ее в тот момент, когда она потянулась за ними. Их пальцы соприкоснулись. Впервые за весь вечер она посмотрела на него.

Это было сделано не для того, чтобы скомпрометировать ее. Просто он рассчитывал, что если она все же соберется прочесть его мысли, то безошибочно определит, о чем он думает. «Я слежу за тобой. Не жди, что я позволю дважды оставить себя в дураках».

Она никак не отреагировала. Бесстрастно, как на обои, посмотрела на него и собрала карты, потом перевела взгляд на кого-то другого, выровняла колоду и, наконец, сосредоточила на ней все свое внимание.

Если она и использует какой-то трюк, то применит его именно сейчас. Однако она лишь перетасовала карты, причем довольно вялыми движениями, и положила колоду перед левым соседом, чтобы он снял, а затем принялась сдавать первую карту, по которой каждый игрок должен был определить свою ставку.

Он взял карту за тот же край, за который бралась она, и их отпечатки смешались. Туз бубей. Проклятие. Так испытывает она его или нет?

За столом напротив она тоже изучала свои карты, слегка изогнув одну бровь. Вполне возможно, что сегодня она играет честно. Возможно, его предупреждение возымело действие. На прошлой неделе она внимательно смотрела на карты, собирая их, и мешала их с особой тщательностью, словно складывая, как теперь кажется, в определенной последовательности. На этот раз она собрала колоду не глядя.

Черт. Туз. Это будет жалкое оправдание, если он не рискнет. Он подвинул вперед двадцать пять фунтов.

Всем было роздано по второй карте, и он, приподняв уголок, увидел, что это тройка пик. В сумме четырнадцать. Или четыре, если понадобится. Шансов, что третья карта будет удачной, нет. К двадцати одному его ведут две разные дороги. Естественно, если следующая карта окажется десяткой, перспектива изменится. Твердые четырнадцать — малопривлекательный хенд.

Закончив с понтером справа, мисс Слотер обратила свой взор на него.

— Вы намерены прикупить еще одну карту? — спросила она.

— Не забывайте, я могу сделать твист[4]. Если, конечно, вы не внесли какие-то изменения в правила. — Это был первый обмен репликами между ними с тех пор, как он вызвался проводить ее до дома. И только напряжение, вызванное необходимостью весь вечер делать вид, будто они практически не знакомы, помешало ему удивиться странности ее вопроса.

— Конечно, — пробормотала она и опустила голову, словно сожалея о своей ошибке. — Покупайте или делайте твист.

И тут его осенило. Все стало ясно как день. Она знает правила. В этом нет сомнений. Она задала свой вопрос специально: она подсказывает ему, что нужно покупать.

Но к чьей выгоде? Она хочет помочь ему или просто развлекается, пытаясь усыпить его бдительность?

Она подняла голову и снова посмотрела на него, спокойно, абсолютно без интереса. К черту его неповоротливые инстинкты и ее безмятежную маску, он не в состоянии прочесть по ее лицу. Если она задумала погубить его, ничто в ней — ни выражение глаз, ни изгиб губ — не указывает ни на пылкое желание, ни на безжалостную решимость.

Он слегка склонил голову набок, приподнял уголок карты и взглянул на туз.

— Еще одну, картинкой вниз, — сказал он и отсчитал еще двадцать пять фунтов.

Перед ним упала новая карта, и он перевернул ее. Двойка треф. У него на затылке волосы встали дыбом.

Два плюс три плюс один получается шесть. Он на половине пути к тому, чтобы получить двадцать одно очко на пяти картах. Осталось набрать пятнадцать.

Что, черт побери, она затеяла? Если она ради этого как-то и подтасовала карты, он ничего не заметил. И все же какова вероятность, что ему выпадет подряд три карты низкого достоинства без каких-либо манипуляций с ее стороны? Он бросил на нее быстрый взгляд, но ее лицо, как всегда, ничего не выражало.

Без всяких проблем он может прикупить еще одну как минимум. Пятерка или любая карта ниже гарантирует ему выигрыш в двойном размере. Он подвинул вперед деньги.

И естественно, следующей картой оказалась шестерка. В сумме двенадцать; десятка или что-нибудь из оверов будет фатальной. Если его хендом правит голый шанс, он должен им воспользоваться. Если за ниточки дергает это ловкое создание, она в состоянии жестоким ударом сбить его с ног, предварительно заманив в райские сады своими двойками, тройками и тузами.

«Покупай», — сказала она. В этой комнате голый шанс днем с огнем не сыскать.

Уилл откинулся на спинку стула, постучал пальцами по подбородку и с отстраненным видом уставился на нее. Если бы она подала ему хоть какой-то знак… он так и не решил, можно ли доверять ей. Вот бы увидеть, как в ее пустых глазах загорается огонек, прочитать на ее лице тайное послание, предназначенное только ему, некое сообщение, которое, если его расшифровать, сложится в два слова: «Верь мне». Только вот может ли он ей верить?

Не важно. Правила обязывают его брать следующую карту, от него же зависит решение, покупать ее или делать твист. Если она жульничает, то ей уже удалось обчистить его на семьдесят пять фунтов. Тех двадцати пяти, что он может сейчас сохранить, не хватит, чтобы выкупить его гордость.

Он сел прямо.

— Где фунт, там и сотня, — сказал он, взял две десятки и пятерку и подвинул их вперед.

Большой палец ее руки переместился, как деталь пружинного механизма, и она одним ловким движением вытянула из колоды верхнюю карту, взяла ее за краешек и бросила ему.

Он перевернул ее картинкой вверх. Туз пик. Его легкие наполнились сладким, с привкусом табачного дыма, воздухом, и он сообразил, что до этого мгновения практически не дышал.

— Отличный ход, Блэкшир. — Это заговорил понтер слева от него, человек, имени которого он не удосужился узнать. Он дружелюбно пихнул его локтем, Уилл усмехнулся — о, ему это далось нелегко! — и кивком поблагодарил за поддержку.

Господи. Двести фунтов на одном хенде. Вернутся его сто восемьдесят, и к ним добавится еще двадцать. Это в два раза больше, чем он наработал за предыдущие шесть часов, и более чем в три — чем весь его выигрыш в «Бошане» до того, как он сегодня сел за этот стол. Карты приятно холодили руку, когда он взял их. Мисс Слотер не смотрела на него, ее внимание было занято следующим понтером.

Игра за столом продолжалась, однако сейчас она для него интерес не представляла. Выйти из игры с таким фурором — это была сладчайшая из перспектив. Ведь не станет же он недооценивать ее дар, или искушать судьбу, или, черт побери, искушать ее саму тем, что останется за столом и хотя бы еще в одном хенде рискнет словно с неба свалившимся выигрышем.

Когда последний игрок остался без единого пенса и когда банкомет отсчитал деньги трем понтерам, у которых сумма очков была выше, чем у него, Уилл спрятал свой выигрыш в карман и встал. Мгновение он колебался, надеясь увидеть самое крохотное подтверждение тому, что только что произошло. Ясное только ему и ей и непонятное никому другому.

Она даже не покосилась на него. Вернее, она в ленивой истоме, полуприкрыв глаза, откинулась на плечо мужчины, на коленях у которого сидела, и игриво постучала костяшками пальцев по его скуле.

Ясно. Пусть это будет напоминанием о том, кто есть кто. Он взял перчатки и, зашагав прочь, принялся с раздражением натягивать их.

«Ты ей не нравишься. Ты ей не нужен. Она не великодушна и не добра». Бодрящие слова, надо бы повторять их всю дорогу домой.

Но каждое повторение порождало вопрос: тогда что заставило ее вернуть ему те самые сто восемьдесят фунтов?

Глава 5

Женщина в зеркале загадочно улыбалась, водя руками по платью цвета индиго, отделанному шелковыми синими шнурами, которые, перекрещиваясь, спускались ей под грудь и тем самым подчеркивали ее полноту и красивую форму. В то время как другие ее платья только намекали на изящество фигуры, это в полной мере без смирения и робкой сдержанности демонстрировало все соблазнительные изгибы.

— Это платье очень тебе к лицу. Я знала, что оно пойдет тебе. — Мария, сидевшая в одном из кресел, уже одобрила платье из узорчатого белого муслина и сейчас являла собой идеальный образец самодовольства. — Оно подчеркивает все твои достоинства и при этом выглядит не таким смелым, как фиолетовое.

— А мне больше нравится фиолетовое. — Элайза, стоявшая перед соседним зеркалом, повернулась к нему боком и изогнулась так, чтобы увидеть, как смотрится спина. На ней было потрясающее творение модистки, украшенное золотой нитью, с широкой алой каймой по подолу. — В этом же все твои достоинства, кроме груди, дают волю воображения. Фиолетовое облегает тебя, когда ты двигаешься.

Это было верно. Нижнее платье из трикотажного шелка сидело настолько плотно, что под него едва ли можно было надеть нижнюю юбку. Верхнее же имело более традиционный покрой, но тончайший перкаль делал видимым и нижнее платье, и то, как оно облегает тело.

— Они оба шикарные. — Мария встала с кресла, подошла и расправила рукав, раздвинула края разреза в стороны, чтобы был виден синий шелк. — Но я думаю, что на музыкальный вечер у мистера Мосса тебе нужно надеть вот это.

Это заявление вызвало у Элайзы стон.

— С чего ты взяла, что он нас ждет? Мне кажется, падшая женщина вправе избавить себя от этой тягомотины. У меня совсем нет желания слушать, как арфисты нудно щиплют струны своей арфы, и общаться с личностями, которые говорят на языке, не понятном половине присутствующих, в том числе и респектабельным барышням.

— Куртизанки вполне респектабельны. Неужели ты так и не поняла этого? — Мария нахмурилась, разбираясь со складками на другом рукаве. — Даже филистимлянин с полным отсутствием музыкального вкуса понял бы важность светских мероприятий. Это будет приятным развлечением после игорного клуба.

Лидия снова провела ладонями по шелку платья. Надо его снять и отдать, чтобы упаковали.

— Мистер Роанок поговаривает о том, чтобы в следующем месяце устроить загородный прием. Он обсуждал этот вопрос с вашими джентльменами?

— Загородный прием! — Новость обрадовала Элайзу, и она повернулась к Лидии. — Заманчивая идея. Как ты думаешь, он пригласит капитана Ватерлоо? Загородные приемы всегда лучше, чем когда мужчины собираются без спутниц.

И в самом деле, мужчины без спутниц. И в самом деле, капитан Ватерлоо.

— Он не капитан, между прочим. Он был лейтенантом, но потом продал звание, так что, думаю, теперь он никто. — Она сама услышала, как безжалостно прозвучали ее слова. Замечательный способ ответить на его великодушие по отношению к Джейн.

Однако она уже ответила, тогда, за игорным столом, три дня назад. Нет смысла превращать великодушие в привычку.

— Он просто джентльмен, — добавила она спустя секунду, потому что этого от нее требовала порядочность. — Просто мистер Блэкшир, если вам интересно знать его имя. Я слышала, как кто-то его так называл. — Она позвала одну из помощниц и направилась в гардеробную в задней части салона.

— Блэкшир. — Элайза попробовала его имя на вкус, как попробовала бы дольку сочного апельсина. — Мне нравится.

Возможно, Элайзе и захочется развлечься с ним, когда они поедут на Чизуэлл. А почему бы нет? Это наверняка пойдет ему на пользу. Если он отодвинет в сторону свою надежду спасти кого-нибудь, то отлично проведет время. И Элайза, вероятно, тоже.

Она стала снимать платье через голову. Холодный шелк касался ее плеч, шеи, лица. В гардеробной тоже стояло зеркало поменьше, слегка помутневшее. И в нем отражалась женщина, в которой не было никакой загадочности. В нижней юбке и корсете она выглядела олицетворением всех ее разочарований. Покинутой. Осиротевшей. Лишенной средств. Уставшей и отчаявшейся, такой, какую уже ничто не спасет.

Лидия повернулась спиной к отражению прежде, чем сунула голову в вырез старого платья. Какой вздор. Спасение. Спасение уже давно стало для нее невозможным. А если бы и было возможным, она бы ему не обрадовалась. Она посмеялась бы в лицо любому, кто попытался бы ее спасти.

Из зала доносился веселый щебет — вероятно, дамы продолжали оживленно обсуждать капитана Ватерлоо. Что касается ее самой, то для себя она эту тему закрыла.

Лидия расправила складки платья из атласа цвета кларета. Он проявил добросердечность. Она отплатила ему тем, что ценила больше всего. Они в расчете, и теперь она может сосредоточиться на более важных вещах.


Джек Фуллер был весь в шрамах. Два года назад, когда они вместе попали в тридцатый полк и познакомились там, он был весельчаком с шевелюрой песочного цвета. Сейчас его волосы сохраняли прежний цвет, только их осталось очень мало, к тому же они были очень коротко стрижены — вероятно, для того чтобы смягчить контраст между заросшими и лысыми участками. По мнению большинства, ему повезло, что он остался в живых. Как думал он сам, Уилл так и не понял.

— Он будет трехмачтовым и с прямыми парусами, такой же, как этот, но больше. Триста пятьдесят тонн, а этот — всего триста. — Он подошел к борту, обращенному к порту. При каждом шаге он переносил часть своего веса на толстую трость. Домой он вернулся не только с ожогами, но и с хромотой. Врачи не сочли ампутацию необходимой — зачем резать, если человек и так не выживет, — и кость срослась неправильно.

Уилл пошел за ним. За береговой линией порта начинались длинные причалы, застроенные складскими помещениями, которые несколько дней назад заполнили грузами с судов.

— Я думаю, сейчас хорошее время, чтобы заняться древесиной.

— Даже лучше, чем ты думаешь. — Фуллер повернулся и указал тростью. — Видишь, на южном берегу, где идет стройка? Новые доки для древесины. Со временем, я надеюсь, там будет свой склад под стать нашим грузам.

Судно мерно качалось на речной воде. Рей и такелаж были сняты с мачт и лежали на палубе. Человек, не знакомый с морем, подумал бы, что в беспорядке. Запах дегтя пробудил у него воспоминания о путешествиях через Ла-Манш и обратно домой. Шаг через канаву — вот что это было по сравнению с тем, на что способно это судно.

— К тому же сейчас открылся американский рынок, а еще несколько лет назад такого не было. — Фуллер опустил трость и сунул ее под мышку. — Открыт для независимого торговца. Теперь Ост-Индия не захватит все себе, как она сделала это с чаем.

— Ты преуспеваешь, если учесть, что ты никогда не собирался заниматься семейным бизнесом.

Фуллер рассмеялся, рассмеялся от души, хотя любое движение губ вызывало у него боль. Уголки же возле глаз не покрывались морщинками от смеха, так как поврежденная кожа была неподвижна.

— Я действительно преуспеваю, если учесть, что мне предстояло гнить в братской могиле в Угумоне. И мой брат до сих пор считает, какое количество переселенцев должно оплатить проезд до Ньюфаундленда и сколько древесины для бочарной клепки и дубовых мачт должно вернуться назад, чтобы ходка была выгодной. — Он повернулся к северному берегу. — Вот у него дар к этому, и у нашего отца был талант. Думаю, мне мешает послать все это к дьяволу только извращенная семейная гордость.

Значит, очко в пользу извращенной семейной гордости, и еще одно в пользу практичности и жизнеспособности торговцев. Уж больно этот класс изобретателен и трудолюбив. У любого представителя аристократии, окажись он в положении Фуллера, вряд ли хватило бы мужества перестроить свою жизнь под новые условия. Инвестор благородных кровей не прогадает, если разместит деньги в таких руках, тут нет никаких вопросов.

Но есть другой: следует ли торговцу доверять инвестору? Три тысячи фунтов, вот сколько он пообещал этому человеку. В настоящий момент у него есть тысяча сто шестьдесят, причем сюда входят деньги, которые должны пойти на жизнь и аренду жилья.

Уилл остановился, чтобы оторвать клок от просмоленного куска пакли, который свисал из щели между планками. Эту штуку надо обновлять постоянно и когда судно в море, и когда стоит в порту, как сказал Фуллер. Кто-то должен то и дело штопать паруса, вытачивать новые рангоуты, смачивать палубу соленой морской водой. В таком путешествии нет времени для безделья.

— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы отправиться в плаванье? — Он покрутил в пальцах клочок пакли. — Самому взглянуть на Новый Свет?

Фуллер покачал головой.

— Слишком большой риск. Штормы, болезни, продовольствие, которое может испортиться или закончиться. Я уже глядел смерти в лицо. И мне не хочется видеться с ней еще раз. А ты? — Он оглянулся. — Думаешь, тебе понравился бы переход через Атлантику?

— Но только не штормы и испорченное продовольствие, естественно. — Деготь прилип к его перчаткам. Вот глупец! Он не может потратить деньги на новую пару. — Но признаю, что есть нечто привлекательное в том, чтобы оставить все сложности позади и начать жизнь сначала.

— Я так не думаю. Это лицо будет со мной везде, куда бы я ни поехал. — Он наклонил голову и устремил взгляд на волны. — А трудности не выглядят и наполовину такими страшными, когда они происходят не с тобой. Они уже не сковывают ноги, как кандалы. Если бы я знал, что вернусь домой таким уродом, я бы женился на первой же девушке, которая согласилась бы выйти за меня. И сейчас она была бы со мной, с моими шрамами и всем остальным.

— Подозреваю, многие мужчины вернулись домой с ранениями, теми или иными. — Слова неуверенно повисли в воздухе. Стоило ли говорить что-нибудь еще. — Если не с такими, которые могут помешать женитьбе, то с такими, которые создают несправедливые сложности для жен. Да, я вряд ли бы обрадовался, если бы моя сестра вышла замуж за человека, который отяготил бы ее жизнь ночными кошмарами, забывал свое местонахождение или представлял себя на поле битвы при любом громком звуке.

— Я слышал о таких болезнях. — Фуллер кивнул, но не повернулся, тем самым предлагая Уиллу продолжать доверительный разговор.

— Ничего из этого не беспокоит меня. — Он бросил вниз клочок пакли и потерял его из виду, когда он присоединился к остальному мусору в Темзе. — Просто мой характер изменился. Мне кажется, женитьба требует определенного… оптимизма, а я не вижу в себе никакой… радости. Я уже не такой, каким был раньше.

Уилл, стоявший спиной к борту, облокотившись на поручень, повернулся вправо, в противоположную от Фуллера сторону, и еще раз посмотрел вниз, на воду. Глядя на мусор, он вспомнил слова, которые он когда-то так самонадеянно произнес.

«Я отнесу тебя в госпиталь. А потом отвезу домой, к семье. Клянусь своей душой, я не дам тебе умереть».

Были и другие слова, те, которые он никогда не произносил вслух.

«Последствия могли быть такими же, если бы я дождался санитаров. Он бы умер в любом случае. Но я об этом никогда не узнаю», «Он доверял мне. Он видел во мне командира и верил обещанию, которое мне не следовало давать».

По воде проплыл черный предмет. Обрывки воспоминаний, хранившихся в его душе: то утро с липким и холодным туманом. Его руки. Жилка на шее Толбота, бьющаяся под его большим пальцем. Звуки.

«Что делать? Оставить его мучиться — одному Господу ведомо, сколько это продлится, — среди трупов на поле или в этой адской церкви?»

Уилл резко втянул в себя холодный воздух. Это всего лишь эмоции. А значит, они уйдут. Он успокаивался раньше,успокоится и сейчас.

— Я бы удивился, не будь это обычным явлением — недостаток оптимизма. — Судя по голосу, Фуллер уже поднял голову и сейчас смотрел вдаль. — И все же я считаю, что женщина может стать исцелением. Душевная женщина. Терпеливая. С жизнерадостным характером, которая могла бы поддержать тебя, когда все кажется безнадежным, напомнить тебе, что есть хорошее в тебе самом и в мире. Ничто не привязывает к жизни лучше, чем дети, и если тебе повезет, они у тебя появятся.

Сожаление по поводу сказанных слов поцарапало горло Уилла и словно оставило металлический привкус. Его собственная непригодность для семейной жизни с женой и детьми — это мелочи. У Фуллера действительно мало надежды на ту уютную жизнь, которую он описал с глубочайшей тоской. До чего же извращен мир!

— Уверен, что ты прав. — Он опять обратил взгляд на палубу. — Я обнаружил, что у меня не хватает терпения для тех мероприятий, на которых можно встретить такую женщину. Для раутов. Музыкальных вечеров. Карточных вечеров с учтиво низкими ставками.

— Музыкальные вечера? — Фуллер вскинул голову, как гончая, которая учуяла запах и пытается выделить его среди общего букета.

— Для скучного ухаживания за дамой из хорошей семьи. — Он принялся стирать деготь с большого и указательного пальцев. — За такой, которая не мечтает выступать на публике, петь и, возможно, играть на пианино и ожидать, что все будут восторгаться ее талантами, нравится им ее игра или нет.

— Своеобразно. Должен признаться, я нечто подобное имел в виду, когда предложил тебе купить акции. — Он неопределенно взмахнул рукой. — У тебя облик благородного господина с твоими манерами и знанием музыкальных вечеров. Я рассчитываю представить тебя американцам, когда они приедут сюда. Благодаря тебе мой бизнес будет выглядеть возвышеннее, чем если им покажусь я.

Уилл рассмеялся и кивнул, однако в животе он чувствовал поднимающуюся, как муть со дна реки, тревогу. «Должен предупредить тебя, что я не уверен, удастся ли мне раздобыть деньги к концу апреля. Совесть требует, чтобы я посоветовал тебе не строить никаких планов, связанных со мной».

Нет. Он найдет деньги. Как-нибудь. Еще только первая декада марта. Нельзя быть таким, каким он себя только что описал, — лишенным оптимизма, потому что он еще не готов сдаться.

— Музыкальные вечера, — пробормотал он. — Наверное, нужно стать специалистом. Думаю, я могу получить приглашение на одно из таких мероприятий уже на этой неделе.


Жалость к самому себе — это зло для слабых духом. Но не для нее. Да, были времена, когда она испытывала удовольствие от пения, выступая перед сердечно настроенными соседями, однако всегда выходила третьей или четвертой, после самых талантливых барышень.

Лидия сняла вторую перчатку и бросила ее на колени. У мистера Мосса, несомненно, слишком много денег. Она заглянула в три двери, когда шла по коридору, и во всех комнатах видела как минимум полдюжины зажженных свечей и горящий огонь в камине.

А в этой комнате она наконец-то обнаружила ломберный стол.

Она разделила колоду на две стопки, перетасовала их с мелодичным шелестом, который напоминал отдаленные аплодисменты в музыкальной комнате. И этих аплодисментов ей оказалось достаточно. Она почувствовала — именно почувствовала, а не услышала, — что восемь карт из одной стопки упали подряд, не разделенные картами из другой стопки. Разве кто-нибудь из тех дарований, которые сейчас заливаются соловьем в музыкальной комнате, способен на подобное!

Ей удалось пропустить восемь карт, потом девять, десять и одиннадцать, прежде чем она краем глаза заметила слева, в дверном проеме, фигуру в черном сюртуке. Она в буквальном смысле спиной ощутила его появление. Мистер Блэкшир. Ей даже не понадобилось поворачиваться, чтобы посмотреть на него. Она знала, что он здесь, — видела его в последнем ряду в музыкальной комнате, когда во время антракта пробиралась к выходу. Очевидно, сама того не подозревая, она очень хорошо разглядела его сюртук. И жилет. Он надел тот же самый жилет медного цвета, в котором был, когда они встретились на Тоттнем-Корт-роуд, когда он вместе с сестрой ехал из Кэмден-Тауна. Благодаря тому, что мистер Мосс позаботился о ярком освещении комнаты, она отчетливо разглядела, как в ткани блестят нити.

Кто в Кэмден-Тауне заслужил того, чтобы он разоделся с такой пышностью? Почему-то этот вопрос заинтересовал только сейчас.

Хотя это не ее дело. Он вправе наносить любые визиты, какие ему вздумается. Она вернула ему деньги, и теперь каждый из них идет своей дорогой. Она, не поднимая головы, сдала две карты.

— Мистер Блэкшир, вы пришли, чтобы пошпионить за мной? — А вдруг он решил, что застал ее врасплох.

— Вовсе нет. Простите, что помешал вам. — Металлические нити на его жилете заискрились, когда он поклонился. — Я заметил, как вы ушли.

— Если мне не изменяет память, объявили антракт.

— Да, конечно. Я имел в виду, что вы удалились от общества, которое собралось в комнате с прохладительными напитками. Надеюсь, ничего не случилось?

— Ровным счетом ничего. — Она перевернула первую карту — туз треф, потом другую — трефовый король. — Должна признаться, вы нравились мне значительно сильнее, когда обвиняли меня в мошенничестве. Я не нуждаюсь в рыцарстве или приятных манерах.

— Тогда просто беседа. — Как же быстро он сбросил с себя галантную оболочку. Очень интересно. — Я искал вас, потому что хотел кое-что обсудить. Полагаю, вы догадываетесь, что именно.

Ах, конечно, догадывается, как же не догадаться. Если он не глупец, то наверняка будет задавать вопросы о той ночи в «Бошане». Она поняла это еще до того, как сдала ему бубновый туз.

Что ж, пусть задает любые вопросы. И получит ее ответы.

— И в самом деле. — Она наконец подняла голову и, повернувшись, одну руку положила на стол, а другую — на спинку своего стула. — Подозреваю, что вы искали меня, чтобы сделать комплимент по поводу моего нового платья.

— Вы ошиблись. Я пришел сюда совсем по другому поводу. — Он замолчал, но его взгляд все же скользнул по платью цвета индиго. — Однако я с удовольствием сделаю вам комплимент. Полагаю, на свете нет мужчины, который не оценил бы по достоинству это платье.

— Вполне возможно. Хотя я посоветовала бы вам приберечь свои похвалы до того момента, когда вы увидите еще одно новое платье. — Она изящным жестом накрыла ладонью короля и туз.

— Вы… флиртуете со мной, мисс Слотер? — Он на мгновение прищурился, как моряк, пытающийся разглядеть на горизонте цвета на флаге встречного судна. Затем его губы изогнулись и сложились в улыбку, которая отозвалась во всем его теле: он принял более свободную позу, сложил руки на груди и привалился к косяку.

Сейчас перед ней стоял мужчина, с которым ей хотелось иметь дело — энергичный и готовый к поединкам.

— Глупости. — Король и туз вернулись в колоду. — Если бы моя цель состояла в том, чтобы увести вас в сторону, я бы начала с эротического спектакля.

Ему понравилось. Он опять прищурился, вернее, он полуприкрыл глаза, а улыбка стала лукавой.

— Значит, это сольное выступление. Я заинтригован.

— Возможно. — Неужели он думает, что ее так легко шокировать? — Или, возможно, спектакль, который потребует добровольного участия какого-нибудь зрителя. — Она ничего не должна этому человеку. В беседе с ним ей незачем следить за тем, что она говорит, можно высказывать любую дерзость. С Эдвардом же все по-другому.

— И тогда вам точно удастся увести меня в сторону, это я гарантирую. А вот простым флиртом — нет. — Он стоял в той же расслабленной позе, однако от цели, ради которой пришел сюда, не отказался. — Я бы хотел, чтобы вы объяснили мне, что произошло за столом, когда мы играли в «Бошане».

Она снова разделила колоду на стопки и перетасовала карты.

— Вам просто крупно повезло, насколько я помню.

— Чушь. Это вы сдали мне карты. — Она не поднимала головы, но кожей ощущала его спокойствие. Он не собирался уходить, не получив ответа. — Я от всего сердца благодарен. — Ох, опять этот низкий тембр, тот самый, благодаря которому ему удалось вытянуть из нее согласие на то, чтобы он проводил ее до дома. — Только я никак не могу понять, как у вас это получилось. И зачем вы это сделали.

Она придала своему лицу сосредоточенное выражение и, притворившись, будто полностью поглощена картами, еще сильнее наклонила голову.

— Не кто-нибудь, а именно вы обвиняли меня в жульничестве.

— Вероятно, потому, что у вас это ловко получается. — Лесть. И в этой лести правда. — Вы же должны понимать, что я ничего никому не скажу. Ведь это было бы противно моим интересам, не так ли?

Возможно. А возможно, и нет. Но это не имеет отношения к делу. Он бы все равно никому ничего не рассказал, отвечало бы это его интересам или нет. Есть некоторые качества, которые женщина способна разглядеть в мужчине уже после нескольких встреч. Именно это качество она и разглядела в нем.

Надо прогнать его. Неблагоразумно уединяться с другим мужчиной, когда Эдвард находится поблизости.

Но Эдвард уже здорово пьян, второе отделение концерта он наверняка проспит и не заметит, вернулась она или нет. Кроме того, он сегодня чрезвычайно благосклонен к ней, и все благодаря новому платью, которое она уже один раз сняла, когда он заехал за ней, и наверняка снимет еще раз, когда он отвезет ее домой.

Не похоже, чтобы мистер Блэкшир искал ее ради предосудительных целей. Он просто решил расспросить насчет карт.

Никто никогда ее об этом не спрашивал.

— Закройте дверь. — Она взяла колоду и постучала ребром по столу. — И сядьте.

Шести шагов ему хватило, чтобы дойти до стула напротив нее. Для человека, привыкшего маршировать в строю, у него была на удивление легкая походка, небрежная и в то же время грациозная. Она не замечала этого раньше, потому что он шел позади нее в шести шагах.

Он сел. Она немного наклонилась вперед и вдруг уловила исходивший от него запах. Лавровишневая вода. А тогда в «Бошане», когда он стоял почти вплотную, этого запаха не было. Вероятно, у него есть повод надеть дорогой сюртук и нарядный жилет, а также помыться пахучим мылом.

Это не ее дело.

— Сдайте десять хендов. — Она выпрямилась, и аромат лавровишневой воды рассеялся. — Не меньше чем по три карты в каждом хенде и не больше чем по пять.

Он сдал молча плавными движениями. Не спросил зачем. Это было в его пользу.

— Хорошо, — сказала она, когда он закончил. — Теперь переверните карты картинками вверх. — И на запястьях, и на шее, и где-то в груди у нее бился пульс, взбудораженный предвкушением, при этом ее мысли текли спокойно, а зрение и слух оставались острыми.

Он пробежал обтянутыми лайкой пальцами по рубашкам карт, затем принялся с тихим шелестом переворачивать одну за другой, раскладывая так, чтобы показать ей всех королей, десятки и тройки. Он откинулся на спинку стула, и она, подняв глаза, обнаружила, что он выжидательно, со сведенными на переносице бровями, смотрит на нее.

Она несильно ударила ладонями по столу. Дала своим губам разрешение сложиться в загадочную, как у сфинкса, улыбку.

— А теперь говорите, прошу вас.

— Говорить? — Ее улыбка передалась ему, она замаячила в уголках его рта. — О чем?

— На любую тему. Ваша задача — отвлечь меня. — Продолжая пристально смотреть на него, она протянула руки к картам.

— Отвлечь вас. — Сосредоточенное выражение исчезло с его лица. — Боюсь, я не успел отрепетировать свой эротический спектакль.

Отлично. Это именно то, что надо.

— А вам никто и не позволил бы его играть. Вы должны отвлекать словами. Говорить на любую тему. Пока я не собрала последнюю карту, вам разрешается любая степень фамильярности. — Карты буквально звенели, когда она собирала их в колоду.

— Все это очень похоже на вызов, мисс Слотер. — Повернувшись на стуле, он привалился к спинке правым боком и одну руку положил на стол. Действительно, ему пора избавляться от рыцарства. Без него он значительно интереснее. — Как я полагаю, вы носите чулки? — Таким голосом хорошо соблазнять: мягкая хрипотца наполнена нотками, обещающими ласки.

Только она не позволит ему распускать руки, а единственный способ соблазнения, который она готова признать, сопровождается предложением о карт-бланш.

— Естественно, я ношу чулки. — Ни малейших изменений в тембре ее голоса.

— А какого цвета подвязки? — Он пристально смотрел на нее.

— Сегодня синие. — Она — на него.

— Синие. — Он повторил это слово, как будто пытался овладеть им. Продолжай он в том же духе, он запросто смог бы покорить любую даму, если бы она не обладала сильной волей или уже не была бы занята.

— Именно синие. Итак, один вопрос решен. Значит, вы так представляете себе процесс отвлечения? — Ей следовало бы чувствовать, как его взгляд скользит вверх, будто рука, к тому месту, где подвязка держит чулок. Возможно, позже она это почувствует. А в настоящий момент его слова лишь обостряют ее внимание и сосредоточенность. Вот дама треф, и большим пальцем левой руки она готова положить эту карту туда, где ей самое место в собираемой колоде.

— Это только начало. — Его голос зазвучал еще ниже. — Темно-синие, как корсаж вашего платья, или посветлее, как вышивка?

— Ярко-синий, вот как называется этот цвет. И он никакой не светлый. И я предупредила вас, что время ограничено. — Она слегка дернула головой, показывая, насколько слабо на нее действует этот разговор. — Если вы собираетесь составить опись моего нижнего белья, поторопитесь.

— Поспешишь — людей насмешишь. И есть определенное удовольствие в том, чтобы подолгу задерживаться на каждом предмете.

А ведь и правда. Задерживаться на подвязках, на других деталях.

— Вы, наверное, ужасно скучный любовник. — Еще три карты попали на свои места в колоду. — Уж больно окольными путями вы идете к цели. Не боитесь, что это отвлечет женщину?

— Насколько я помню, именно в этом заключалась моя задача. Я хоть немного преуспел?

— Убедитесь сами. — Она постучала по столу ребром колоды, чтобы подравнять карты, и положила перед ним.

Он взял ее. Сверху лежал трефовый туз. Длинными, гибкими пальцами он снял эту карту, потом следующую, потом еще одну и еще одну.

Она, несомненно, тщеславна. Разве можно прийти к иному выводу, когда видишь, как смягчаются ее черты от радости, стоит ему перевернуть карты, разложенные в четкой последовательности? Тузы, двойки, тройки, четверки. Он бросил на нее быстрый взгляд. Пятерки, шестерка, семерки и восьмерка, затесавшаяся в семерки, но не потому, что Лидия отвлеклась, а потому, что ее пальцы где-то ошиблись. К тому моменту, когда Блэкшир открыл туза пик, он уже сидел прямо, а на его лице было то же выражение, что и, вероятно, у Париса из Трои, когда три богини требовали от него решить, кто из них красивее.

Ни один мужчина никогда так на нее не смотрел. И скорее всего не посмотрит. Но от этого взгляда у нее внутри все затрепетало, как будто ее тело состояло из тикающих часов, а не из обычной плоти. Она вдруг поняла, что с радостью остановила бы это мгновение, если бы у нее была такая возможность. Она бы до конца дней безмолвно купалась в этом взгляде, способном творить такие чудеса.

Нет. С ней он ничего не сотворил. Лидия осталась такой, какой и была: деятельной, блистательной и запутавшейся. Раньше об этом знала только она. Сейчас узнал еще один человек.

Глава 6

— Как это у вас получилось? — Уилл сидел неподвижно, напряженно ожидая от нее ответа. Она напоминала греческую богиню: уверенную, могущественную, обаятельную. На ней и платье было под стать богине, оно подчеркивало красоту ее фигуры и оттеняло голубизну ее глаз. Он не мог избавиться от ощущения, будто она только что разделась специально для него.

— Благодаря способности к математике и великолепной памяти. — Она положила руки на стол и сдвинула ладони. — И еще, естественно, благодаря натренированным пальцам.

Разделась? Черт бы ее побрал. Да она ходит голышом перед ним! Он дотронулся пальцем до пикового короля, лежавшего сверху.

— Вы смотрели на эти карты, когда я их переворачивал, и запомнили раскладку всех десяти хендов?

— У меня в мозгу отпечаталась картинка. — Она гордилась собой, и это было видно по тому, как на мгновение засияло ее лицо, и слышно по радостному голосу. — Я всегда все так запоминаю. Если бы вы перечисляли друг за другом тридцать восемь карт, я наверняка повторила бы все без единой ошибки. Но если я вижу их разложенными на столе, я запоминаю их как карту.

— Тридцать восемь. Вы сосчитали их?

— Ненамеренно. Но хенды состояли из трех, трех, пяти, четырех, трех, четырех, пяти, четырех, четырех и трех карт.

— Господь всемогущий. — Он даже не счел нужным проверить ее слова. — Значит, память подсказывает вам, где находится каждая карта, а ваш математический ум подсказывает, в каком порядке их сложить. Но вот как вам удается их так складывать? Ведь вы ни разу не отвели взгляд от моего лица.

— Практика. — Она перевернула руки ладонями вверх и помахала пальцами. — Я научила свои пальцы отмерять шесть карт, девятнадцать карт, тридцать восемь карт. Вы бы сами заметили, как я нащупываю правильное место, если бы наблюдали за мной. Но когда я велела вам отвлекать меня, я тем самым отвлекла и вас. — На ее губах снова появилась улыбка, знающая и манящая, та самая, от которой ort потерял голову и заговорил о подвязках. — Их, видите ли, не всегда следует класть на четко определенное место. Обычно достаточно перемежать крупную карту с мелкой. Так проще, если вы понимаете меня.

Проклятие. Она воспользовалась шестью видами колдовства и рассуждает об этом с той же легкостью, как если бы разговор шел об узоре для вышивки. Он перевел взгляд с нее на карты.

— Но ведь этот порядок не должен нарушаться, когда вы тасуете карты.

— Если тасовать умно, можно его сохранить. Для этого требуются лишь чуткие большие пальцы и практика.

— Отлично, но ведь кто-то обязательно снимает колоду. Я четко помню, как в тот вечер, о котором мы говорим, это делал понтер слева от вас. У вас не было возможности повлиять на то, как он сложит колоду.

— А это самый легкий момент. — Она сложила тридцать восемь карт с оставшимися четырнадцатью. — Будьте любезны, снимите. — Колода легла перед ним.

Он взял больше половины и поднял стопку.

— Стойте. — Он замер. — Видите, в каком месте вы разделили колоду? — Даже если бы он погасил все свечи в комнате, то даже так увидел бы все — настолько лучилось ее лицо.

— Чуть ниже середины.

— Примерно шестьдесят процентов. — Она кивнула, глядя на его руку. — Так снимает практически каждый. Все элементарно. Сложите нужные вам карты в нижнюю часть колоды, и снимающий сам выложит их наверх.

Будь она проклята. Тысячу раз. Будь проклята ее самоуверенность и ликование, ее ловкость и мастерство, от которых у него кружится голова, от которых она сама себе кажется мальчишкой, с восторгом наблюдающим за ярмарочным жонглером. А ведь, по сути, никаких поводов для головокружения нет.

— И все же. — Хоть у него и кружится голова, он не утратил способности к рациональному мышлению. — Прежде чем до меня дошла очередь, вы должны были сдать карты другим игрокам, и вы не могли знать, сколько каждый из них прикупит. Вы должны были иметь длинную последовательность из мелких карт, чтобы я гарантированно получил их. Как вам удалось сдать нужные карты только мне и при этом не сдать хорошие комбинации другим игрокам?

— Карты были отнюдь не мелкие. — Она подняла руку ладонью вверх.

Он передал ей колоду. Его пальцы, обтянутые лайкой, дрогнули при соприкосновении с нежной кожей ее руки.

— Для этого я вложила несколько оверов. — Она выровняла колоду, постучав ею по столу. — Просто я следила, чтобы они не попались вам. Если большие пальцы хорошо натренированы, можно слегка сдвинуть верхнюю карту и узнать, какого она достоинства. И тогда, если она вам не нравится, вы сдаете следующую карту, прямо из-под верхней. — Она продемонстрировала этот трюк, однако он так и не заметил в ее действиях ничего необычного. — Видите? Король червей. — Она указательным пальцем провела по карте. — А сверху лежал король пик.

Червовый король — почему-то в этой колоде у него был глуповатый вид — уставился на Уилла, когда он перевернул карту. Через секунду перед ним картинкой вверх шлепнулся король пик. Как будто она и в самом деле считала, что ему потребуются доказательства.

Он откинулся на спинку стула.

— Мисс Слотер, вы сразили меня наповал. — Вероятно, у него на лице сейчас примерно такое же выражение, как у червового короля. — Где вы всему этому научились?

Ее лицо резко изменилось, однако он, как и в предыдущих случаях, так и не понял, какие чувства стали этому причиной.

— Мы играли в карты, чтобы убить время, в том заведении, где я раньше работала. — Ее взгляд скользнул куда-то за него. — Этим трюкам с тасованием и сдачей меня научила одна женщина, и когда я овладела этим мастерством, я поняла, что могу добавить к нему свою память и умение быстро считать. Иногда требуется занятие для ума в таких… — Она осадила мысль точно так же, как осадила бы норовистую лошадь, и посмотрела на него. — С двадцать одно у меня это отлично получается, даже когда я не сдаю, потому что я всегда веду счет тем картам, которые остались в колоде. И это не жульничество. Это внимательность.

— Уверен, для вас это важное различие.

Она усмехнулась, не менее самодовольно, чем раньше, но тут же посерьезнела.

— Я могла бы научить вас.

— Прошу прощения?

Ее взгляд тут же стал цепким. Она выпрямила спину и слегка подалась вперед.

— Не тому, как я запоминаю карты. Я сомневаюсь, что этому можно научить. Но я могла бы научить вас нескольким способам тасовки и сдачи, тем, которые я показала вам сегодня, а еще счету при игре в двадцать одно.

— Как я понимаю, вы захотите что-то взамен. — Он не представлял, что это может быть.

— У меня есть кое-какие деньги, и я хотела бы инвестировать их в аннуитет. — Вот такого он бы в жизни не предположил. — Мне нужно, чтобы какой-нибудь джентльмен, клерк или поверенный, выступил в качестве моего агента. — Она сложила руки на столе и пристально посмотрела на него. — Думаю, вы завязали массу знакомств, пока служили в армии. Возможно, вы знаете такого человека и, возможно, могли бы… уговорить его из чувства дружеского расположения оказать такую услугу… такой женщине, как я. — К тому моменту, когда она закончила, ее щеки стали пунцовыми, а взгляд был устремлен в стол.

Чем, черт побери, вызвано это ее замешательство? До сегодняшнего дня он не видел ни малейших признаков того, что она стыдится своего ремесла. Даже когда он застал ее в объятиях мужчины, который оплачивает ее счета, она ни на секунду не смутилась. Чем можно объяснить…

Что-то вывело ее из задумчивости, что-то негромкое, как всплеск воды от брошенного камешка. Тишину в комнате нарушили отдаленные звуки клавесина.

— Боже мой. — Он вскочил. — Концерт. Совсем забыл. Вам надо возвращаться. — Она удивленно посмотрела на него, потом нахмурилась. — Мистер Роанок наверняка заметит ваше отсутствие. А если он к тому же заметит и мое, то нашим планам на будущее будет нанесен большой вред. — О чем он только думал? Едва она заговорила о картах, он тут же позабыл о том, что его присутствие может скомпрометировать ее. Купился, как мальчишка, на карточные фокусы! Отмахнулся от своих обязанностей взрослого мужчины и не отослал ее назад, к остальным гостям!

Ее лицо разгладилось и стало равнодушным, как маска.

— Уверяю вас, сегодня он не в том состоянии, чтобы что-то замечать. Должна признаться, тогда, когда мы встретились на улице, я слегка преувеличила, когда заговорила о риске быть замеченной в вашем обществе. Что бы он ни подумал о вас, во мне он полностью уверен. Мне нечего бояться.

Ему вдруг показалось, что вернулось то мгновение в «Бошане», когда он смотрел на нее и пытался понять, лжет она или нет.

Но сейчас это не имело значения. Он знал, как должен поступить.

— Как бы то ни было, я покидаю вас. — Он подвинул стул к столу. — Я еду домой. Если на концерт опоздает один человек, у окружающих будет меньше поводов для домыслов, чем если опоздают двое.

— Так мы договорились? Я учу вас тонкостям игры, а вы помогаете мне найти агента. — Она плотно сплела пальцы. — Мы могли бы начать в следующий раз, когда оба окажемся в «Бошане». Могли бы встретиться в полночь, в одной из комнат верхнего этажа. Туда никто никогда не заходит.

«То, что надо. Оказаться наедине с тобой в полночь там, куда никто никогда не заходит». У него на языке вертелся отказ, благоразумный отказ взрослого мужчины.

Но тут он против своей воли вспомнил запах дегтя и мягкое покачивание палубы под ногами. Все зависит от того, как скоро он выиграет необходимую сумму.

— Хорошо, в полночь. — Он убрал руки со спинки стула. — Но только в двадцать одно, и только честная игра. По своему темпераменту я не склонен к мошенничеству. — Так будет разумно. У него есть серьезные и четкие причины, чтобы согласиться на это обучение.

Однако, покидая комнату после вежливого поклона, он не мог избавиться от противно зудящего ощущения, будто он только что совершил крайне неразумный шаг.


Дождавшись перерыва между двумя ариями, она пробралась к своему месту и села рядом с Эдвардом, который даже не проснулся. Зря мистер Блэкшир беспокоился. Он тем самым проявил излишнюю самонадеянность.

Ее покровитель во сне заерзал на стуле и принял другую позу. Теперь его бедро прижималось к ее бедру. Она вжимала свою ногу в его до тех пор, пока подвязка — та самая синяя подвязка, держащая чулок, — не врезалась в тело. Еще днем эти подвязка и чулок валялись на полу вместе с ее платьем, сброшенные ради быстрого, целеустремленного соития. Эдвард был не из тех, кто тратит время на подвязки и все такое.

Ее руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки. Он знает, что ей нравится. Он дал ей это. Где все началось, там все и закончилось.

«Мисс Слотер, вы сразили меня наповал».

Прочь эти мысли. У нее есть другие способы, чтобы сражать, и более подходящие мужчины, которых надо сразить. Она слегка повернула голову и покосилась на Эдварда. Подбородок будто высечен из гранита. По скулам будто прошлись плотницким рубанком. Губы растягиваются в абсолютно симметричной улыбке, открывая зубы, которые сделали бы честь хорошему скакуну. Она никогда не спала с более красивым мужчиной — во всяком случае, насколько она помнит, — и этот красавец гордится тем, что способен удовлетворить ее. О таком каждая женщина может только мечтать.

Лидия положила руку ему на бедро. Сегодня она истощит себя ради него. И ради себя самой. Она набросится на него, как мощная волна на скалу. Будет прокладывать себе путь к забвению столько раз, сколько потребуется, пока в ней не останется ни капли человеческих чувств.

Она продвинула руку к пуговицам на его ширинке. Его глаза приоткрылись. Сначала его взгляд был непонимающим, а потом, когда он разобрался во всем, его рот растянулся в улыбке, обещавшей ей все-все, что можно ожидать от мужчины.

Глава 7

На этот раз никакого флирта. Чтобы сократить то время, что они проведут вдвоем, и чтобы избавить их обоих от проблем, он сосредоточит все свое внимание на том, чему она будет учить.

Вот что непрерывно говорил себе Уилл два дня спустя, сидя в «Бошане» и ожидая назначенного часа. В доме мистера Мосса он вел себя с ней слишком фамильярно. Если уж он забыл о своем достоинстве, то должен хотя бы помнить о ее интересах. Не лишить ее места под боком у Квадратной Челюсти и все такое. Это достойное дело.

Четырежды за вечер он выбирался из-за карточного или обеденного стола и поднимался наверх, чтобы проверить, есть ли свободные комнаты. Когда наступила полночь, он занял одну из них. Комната располагалась в конце коридора. Там была составлена разнообразная мебель, и он отобрал ломберный столик, два стула и канделябр. Расставив все, он зажег три свечи, которые украл из столовой. А еще он расстелил ковер, чтобы тот заглушал их шаги. Эта комната, конечно, сильно отличалась от кабинета в Мейфэре, где они сидели в последний раз, однако полностью отвечала их целям.

Он стоял в дверном проеме со сложенными на груди руками и наблюдал за лестницей, когда скрип половиц возвестил о ее приближении. По его телу волной прокатилось нетерпение, однако он не дал ему разгореться.

На последние ступеньки она поднималась спиной к нему, в блеклом платье, с бледными руками в полумраке лестничной клетки, как неясная тень. Ступив на этаж, она обошла заходной столб и оказалась лицом к нему и к лунному свету, падавшему через окно.

Бесстрастный взгляд. Изогнутые брови. Волосы цвета некрепкого кофе и длинноватый нос. «Разгадай меня, — сейчас, как и прежде, говорило ему это лицо. — Раскрой меня. Сними маску». Его тело снова затрепетало. Наверное, это свидание было глупейшей идеей.

Она замерла в десяти футах, оценивая его самого и его позу. Когда их взгляды встретились, выражение на ее лице изменилось.

— Вы уже это проделывали. Подбивали даму покинуть собрание и встретиться с вами в условленное время. Я вижу это по вашей позе.

«У тебя этот номер не пройдет, не так ли?»

— Насколько я помню, подбивали меня вы. — Он опустил руки и отступил в сторону, чтобы она могла пройти в комнату. У него на языке вертелась фраза насчет библиотеки внизу, но благоразумие помогло ему промолчать.

— Абсолютно верно. — Она прошла мимо него в комнату. — Только у меня складывается впечатление, что вы совсем не такой уж джентльмен, каким хотите казаться.

— В данном случае именно такой. — Раз она завела разговор на довольно неделикатную тему, он мог позволить себе говорить искренне. — Простите мне мою резкость. Мы уже в третий раз встречаемся вдали от общества — в четвертый, если считать, как я следовал за вами по улице, — и мой долг заверить вас, что ничего недостойного не случится. — «То есть ничего более недостойного, чем уединение с любовницей другого мужчины». — Я не позволю себе никаких вольностей. Даю слово.

Она стояла возле каминной полки из белого камня, и свет свечей придавал сияния ее глазам и загадочности — слабой улыбке.

— Очень хорошо. Закройте дверь и садитесь.

Он так и сделал. Она не последовала его примеру.

— Мы начнем с теории. — Она сцепила руки за спиной и стала расхаживать взад-вперед, как учитель в классной комнате. — Объясните, почему ни один игрок, имеющий мозги, не станет играть в рулетку, например, если у него есть возможность сыграть в двадцать одно?

— Наверное, потому что выигрыш в рулетке полностью зависит от удачи. Это другое новое платье? Нет. Он говорит абсолютно не то. Просто ее улыбка разбередила ему душу, а платье, колышущееся при ходьбе, привлекло внимание, и вопрос сорвался сам по себе.

— Это? Нет. Разве я не говорила, что-то платье под стать вкусу джентльмена? Никогда не поверю, что джентльмена способен взволновать белый муслин. — Она приблизилась к двери, развернулась и пошла назад. — Что касается вашего ответа, давайте это будет нашим последним упоминанием такого понятия, как «удача». Мудрый понтер признает только вероятность.

— Вероятность, конечно. — Чтоб ему провалиться! Он чувствует себя мальчишкой, который корчится под буравящим взглядом гувернантки.

— Если конкретно, то в большинстве азартных игр вероятность не меняется. При каждом броске костей, при каждом обороте колеса рулетки шанс выиграть остается таким же, как и раньше. — Из-за сомкнутых за спиной рук ее плечи были отведены назад, поэтому ее грудь приподнялась и натянула ткань корсажа. Он устремил взгляд мимо нее в стену. — В двадцать одно, однако, вероятность меняется до тех пор, пока колода не перетасована заново. Понтер, который ведет счет, может делать ставки исходя из этой вероятности.

— Естественно. Высокие ставки — когда есть вероятность прикупить хорошую карту, низкие — когда нет.

— Естественно. Значит, вы схватили суть понятия «вероятность»? Как противоположность «удаче»? — Она остановилась за стулом напротив и склонила голову набок. В ее голосе явственно прозвучало сомнение, и это даже обидело его.

— Достаточно, чтобы играть, я бы сказал.

— Очень хорошо. Мы сыграем в одну игру. Пока не в двадцать одно. — Она накрыла ладонью выложенную им колоду карт. — Хотите сделать ставку?

— Рискнуть еще какой-то суммой? Вряд ли. — Он откинулся на спинку и положил руки на стол. — Мне нравятся другие ставки. — Да, вот это точно прозвучало провокационно, но он уже заверил ее в своих благородных намерениях. Она знает, что ей нечего бояться.

И в ее глазах действительно не было никакого страха, когда она резко вскинула голову. До его фразы она сортировала карты, а сейчас замерла. Ее взгляд на несколько мгновений задержался на его лице, потом стал опускаться вниз, медленно, как тающее мороженое, которое растекается по тарелке. Галстук. Плечи. Обтянутые перчатками руки на столе. Сам стол, который скрывает остальную часть его тела. Затем ее взгляд вернулся к картам, и она принялась сортировать их заново.

— Боже мой, мисс Слотер. — Ее дерзость пробудила в нем некоторые желания, в том числе и абсолютно неуместное желание рассмеяться. — Вы только что мысленно раздели меня и обнаружили, что я вас хочу?

Она сжала губы, чтобы — ради себя самой и ради карт — скрыть лукавую улыбку.

— Как я могла прийти к такому выводу? — Она выдернула карту из колоды и положила ее на стол. Тройка червей. — Такое искусство раздевать обладает одним изъяном. Приходится в значительной степени полагаться на свое воображение. Во всяком случае, в том, что относится к самому интересному.

— Я избавлю вас от необходимости утруждать свое воображение. Он большой. — Замечательно. Он всего пять минут в ее обществе — и вот уже дошел до такого. — И прежде чем вы мне ответите, позвольте заверить вас, что вам придется поверить мне на слово. Я не намерен представлять доказательство на спор или ради чего-то еще.

Улыбка внезапно появилась на ее лице, резко, как будто он своими словами заставил ее появиться.

— Я не подвергаю сомнению ваше утверждение. Все мужчины такие хвастунишки, не так ли? У каждого мужчины, с которым спит проститутка, он таких размеров, каких она в жизни не видела. — Бубновая двойка заняла свое место рядом с тройкой червей. — Как бы то ни было на самом деле, я не буду спорить на это. Я просто провоцировала вас — уж больно вы правильный и важный. В будущем постараюсь сдерживаться.

— Да. Будьте так любезны.

Улыбаясь еще лучезарнее, она выложила к первым двум картам туза пик, заняла свое место на противоположной стороне стола и отодвинула колоду.

— Итак, каковы ставки, Блэкшир? — Она с деловым видом принялась стягивать с правой руки перчатку.

Внутри у него что-то перевернулось, когда он услышал, как она произносит его имя без вежливого «мистер». Он отвел взгляд, чтобы не видеть, как из перчатки высвобождается алебастрово-белая кожа.

— Вопрос. — Да, так ему удастся вывести ее из равновесия. — Если я выиграю, я задам вам вопрос, и вы будете обязаны ответить. Если выиграете вы, сможете задать вопрос мне.

Она сняла перчатку и бросила ее на колени.

— Я ведь могу и солгать.

— Мне это отлично известно.

Она принялась за другую перчатку.

— А вы даже не знаете, какую игру я предлагаю.

— Более того, я знаю, что вы без колебаний смошенничаете. — Он пожал плечами. — Давайте играть.

— Это даже трудно назвать азартной игрой. Но вы сами увидите. — Перчатка соскользнула с ее руки и тоже упала на колени. Изящными пальчиками она собрала карты — туза, двойку и тройку, взяла их так, чтобы он их не видел, и принялась что-то делать с ними. Затем она опять разложила перед ним карты, картинкой вниз. — Скажите мне, где туз, и можете задавать свой вопрос.

— Его тут нет. Вы подменили карты, пока я не видел.

Она вдруг засияла, улыбка получилась счастливой, как будто ее обрадовала какая-то неожиданная весть.

— Нет. Но мне нравится ваш образ мысли, поэтому я дам вам еще один шанс. Еще одна попытка.

— Надеюсь, вы понимаете, что я не стал бы играть в такую игру на деньги, как я не играю в рулетку. — И все же он постучал указательным пальцем по средней карте.

Она вытянула руку, но перевернула не его карту, а ту, что лежала слева. Двойка бубен.

— Итак, мистер Блэкшир. — В ее глазах ярко отражался свет свечей. — Если бы я предложила вам изменить выбор, вы бы согласились?

— Уилл, — сами по себе произнесли его губы. Он нахмурился и прокашлялся. — Так меня зовут. Я даю вам разрешение обращаться ко мне по имени. — Выражение на его лице смягчилось. — И я не считаю нужным менять свой выбор, благодарю вас. Остаюсь на средней карте.

— Тогда вы понимаете теорию вероятности не так хорошо, как вам кажется. — По всей видимости, его предложение обращаться к нему по имени не произвело на нее впечатления.

— Что, по-вашему, я не понимаю? — До чего же она наглая! — Осталось две карты. Шанс оказаться тузом есть у каждой. Кроме того, я полагаюсь на свою интуицию и остаюсь при первоначальном выборе.

— О Боже, только не говорите, что вы в азартных играх полагаетесь на интуицию. — Она произнесла это с таким видом, будто он только что признался, что пользуется подсказками гадалки-цыганки. Она положила руки на стол и подалась вперед — ну прямо-таки олицетворение деловитости. — Ваши подсчеты вероятности неверны. В первом случае вероятность была один к трем, а сейчас — два к трем. Вы глупец, если не меняете выбор.

Он сошел с ума?

— Есть две карты. Одна из них туз. Как вы подсчитываете шансы, если у вас получается, что они не равны?

— Дело в том, что сначала было три карты. Вероятность была один шанс из трех. То, что мы увидели одну из карт, ничего не изменило. — Она еще ниже наклонилась над столом. — Думайте, Блэкшир. — Он видел ее возбужденный взгляд, вырез ее платья. Она буквально звенела от напряжения, всем сердцем желая, чтобы он понял ее. — Вы говорили, что не стали бы рисковать своими деньгами в таком пари. Это объясняется только тем, что вы не любите вероятность.

— Вообще-то нет.

— Другими словами, при вероятности один к трем вы знали, что ваш выбор, вероятнее всего, окажется неправильным. — Объясняя ему свою теорию, она разгорячилась, и он в буквальном смысле ощущал ее пыл, как будто кто-то приложил к его лицу теплые ладони. — Теория вероятности подсказывала вам, что туз скорее всего окажется одной из тех двух карт, что вы не выбрали. Вы ведь не будете спорить?

Ну нет. Не будет. В ее словах появилась определенная логика.

— Тогда забудьте обо всем остальном и помните только о том, что ваш первый выбор был ошибочным. Тогда почему, ради всего святого, вы отказываетесь сделать другой выбор, если вам дается шанс? — Было ясно, что ею движет страсть, и он был готов поставить все свои тысячу сто шестьдесят фунтов на то, что ни один любовник никогда не вызывал в ней такую же бурю эмоций, как комбинации карт и теория вероятности.

Что касается ее вопроса, то у него не было подходящего ответа. Или нет, был. Он поставил один локоть на стол, подпер ладонью подбородок и свободной рукой перевернул среднюю карту.

Туз пик. Он перевел взгляд с карты на нее и позволил себе слегка изогнуть бровь.

О, он разворошил осиное гнездо. Она гневно смотрела на него, на ее скулах играли желваки, губы были плотно сжаты, грудь учащенно вздымалась.

Тут нет никаких сомнений — домой он вернется такой же искалеченный, как нога Джека Фуллера. Чем еще можно объяснить ту легкость, что заполнила его сердце в ожидании града оскорблений от женщины, которая может быть любой, только не милой и терпеливой? Она лишена тех качеств, которые напоминают мужчине о лучших сторонах его самого и мира. Она не способна произвести на свет детей, которые стали бы для него якорем в жизни.

Только к черту детей. К черту мир. К черту его самого и все хорошее, что сохранилось в нем. Все эти вещи должны оставаться там, по ту сторону плотно закрытой двери. Сейчас его мир — это она сама и ее пылкое внимание; это та самая жизнь, в которой он нуждается.

Господи, он безнадежен. Либо он действительно ничего не понял, либо он надеется на своевольную фортуну больше, чем на правду, которой она согласилась с ним поделиться.

Лидия положила на стол раскрытые ладони, как можно шире развела пальцы и сделала глубокий вдох и выдох, чтобы успокоиться.

— Да, один раз из трех ваш выбор окажется правильным. — Как и следовало ожидать, вздох привлек его внимание к ее поднявшейся и опустившейся груди. Там его взгляд и задержался. — Это именно то, что означает шанс один к трем. Со временем вы научитесь менять выбор. И, прошу вас, окажите любезность, смотрите мне в лицо, когда я с вами говорю. Можете разглядывать мою грудь, когда мы молчим, если, конечно, грудь для вас такое новшество, что требует столь пристального изучения.

Он поднял глаза, на его лице расплылась восторженная улыбка.

— А с Квадратной Челюстью вы тоже говорите в такой же манере?

— С кем? — Хотя и так ясно, кого он имеет в виду.

— С вашим сутенером, с обладателем квадратного подбородка. Скажите, ему вы тоже указываете, на какие части вашего тела ему можно смотреть, а на какие нельзя? Если да, то складывается чрезвычайно приятная для моего взора картина.

Зря она ему потворствовала своим кокетством. Надо его осадить.

— Его зовут, позвольте напомнить вам, мистер Роанок. Мои взаимоотношения с ним вас не касаются. Вы обяжете меня, если сосредоточитесь на нашем уроке.

— На уроке, да. — Нахмурившись, он посмотрел на карты так, будто видел их впервые. — Как я понимаю, я выиграл, мисс Слотер. Вы готовы ответить на вопрос?

— Да. Задавайте.

Она подтянула руки к себе и большими пальцам ухватилась за край стола. Он вспомнил. «Вы на три года опоздали вести дела с моим сердцем», — сказала она тогда. Или что-то такое же легкомысленное. И он поймал это на лету, положил в карман и с тех пор хранил.

Уилл наблюдал за ней, выжидая. Он знал, что ничего не прочтет по ее лицу. Что ему придется принять те ответы, что она даст.

Лидия отвела взгляд. Подушечкой одного из пальцев она вдруг нащупала вмятину на столе. Черное пятно, оставшееся от сигары, которую уронил какой-нибудь болван. Наверное, был пьян и не заметил этого, а сигара прожгла достаточно большую дырку, размером с верхнюю фалангу ее мизинца.

— В тот год многое пошло не так, а завершилось утратой родителей.

— Сразу обоих?

Это был уже второй вопрос. Она же согласилась на один, но могла ответить на него и при этом многое утаить.

Она кивнула.

— Они путешествовали. Это был несчастный случай. — Хотя правда была неполной, ей все равно показалось, будто какое-то чудовище отодрало от нее кусок плоти.

— Сожалею. — Она не хотела, чтобы он ей сочувствовал. — Я тоже потерял обоих родителей. Не одновременно, но удар был страшный. Я знаю.

«Разве? Они у тебя тоже не вынесли позора, который ты навлек на свою семью? Ты потерял их после того, как растерял все остальное?» Если он осмелится продолжать в том же духе, она может не удержаться и ляпнуть что-нибудь неуместное.

Но он не осмелился. Он взял три карты и перемешал их.

— Полагаю, вы хотели бы повторить упражнение раз двадцать — тридцать, чтобы доказать вашу теорию вероятности?

— Да. — Она перестала изучать прожженное место и разжала пальцы. — Да, именно этого я и хотела бы.


Многочисленные повторения доказали ее правоту. Естественно. Тридцать шесть раз они делали упражнение, и двадцать два раза Уилл выбирал неверную карту. Все выглядело чрезвычайно просто. Карта, которую она открывала ему, никогда не оказывалась тузом. Туз был либо той картой, которую он выбирал, либо той, которая оставалась закрытой. Ergo[5], все сводилось к тому, правильно ли он выбрал карту с самого начала. Но при шансах один к трем чаще всего он выбирал неправильно.

— Ну, теперь вы видите? — Она изменилась за последние полчаса, или сколько там прошло с тех пор, как они начали урок? К целеустремленности и настойчивости прибавилось что-то еще. Какое-то робкое желание он бы назвал это потребностью — поделиться с ним тем, что было важно для нее. Убедиться в том, что он понял все и правильно и по достоинству оценил ее достижения.

Не он ли повлиял на эту перемену? Не получилось ли так, что своим вопросом он нашел слабое место в ее обороне и пробил брешь?

Позже у него будет время подумать над этим.

— Вы убедили меня. — Он закрыл записную книжку, в которую записывал свои правильные и неправильные догадки, и сунул ее в карман. — Вернее, результаты убедили меня. Я усвоил главный принцип, хотя вначале моя интуиция взбунтовалась против него.

— На интуицию нельзя полагаться. — Она собрала три карты и засунула их в колоду. — Если вы перестанете советоваться с нею и доверитесь только тому, что знаете о вероятности и шансах, у вас появится преимущество над теми, против кого вы играете. Надеюсь, мой сегодняшний урок немало сделал для того, чтобы убедить вас.

— Значит, мы закончили? — Его голос прозвучал глухо, хотя он и пытался придать ему беспечные интонации. До этого момента Уилл не осознавал, насколько плохо он подготовлен к тому, чтобы покинуть мир, в котором ценность человека зависит исключительно от умения управлять вероятностью.

То, что голос выдал его, стало ясно по ответу Лидии. Ее губы дрогнули, взгляд заметался по его лицу. Как будто на нем по пунктам были перечислены эмоции.

— Думаю, нам нужно заканчивать, — наконец проговорила она и передвинула к нему колоду. — Полагаю, стоит возвращаться в общество по отдельности, с перерывом в пять минут, причем заходить в разные комнаты. Вы уйдете первым, я пойду за вами в бальный зал. Вы можете выбрать любое другое помещение.

— Очень хорошо. — Он положил карты в карман и встал. — Я могу рассчитывать на еще один такой же полуночный урок?

Она кивнула, но промолчала.

Уилл отодвинул стул. Она не подняла головы, лишь сурово свела брови и крепче сжала пальцы. Вспоминая и сожалея о той фамильярности, которую она позволила ему, латая брешь в своей броне. Подсчитывая дюймы того расстояния, которое она уступила ему, и желая вернуться на прежнюю позицию.

Ему ничего не оставалось, как оставить ее с этими размышлениями. Он поклонился и пошел к двери.

— Мистер Блэкшир, — окликнула она его, когда он взялся за ручку. — Уилл.

Он повернулся. Она смотрела на свои сжатые в кулаки руки, как будто держала в них клочки бумаги с мудростями оракула на них. Ее щеки покрывал яркий румянец.

— Насколько мне известно, вы слышали, как меня зовут. Не знаю, запомнили ли вы.

— Лидия. — Имя слетело с его языка легко, как истина, как ответ на самую сложную загадку вселенной.

Она кивнула. Судя по выражению на ее лице, она бы с радостью забрала свои слова обратно, если бы смогла.

Он поспешил выйти, чтобы не дать ей такой возможности. На пути в столовую он перекатывал ее имя во рту, как коллекционное вино.

Глава 8

Квадратная челюсть. Надо же.

Лидия левой рукой взяла Эдварда за подбородок и подальше откинула его голову. В правой руке у нее была бритва. Отросшая щетина пыталась сопротивляться лезвию, которое двигалось от кадыка к подбородку и по щеке к чистой скуле, но в конце концов уступала. Лидия промыла бритву в воде и тщательно вытерла полотенцем.

Пока она стирала с его лица мыло, он сидел в той же позе: с закрытыми глазами, с откинутой головой, с руками на коленях, спокойный, расслабленный, как… как монарх. Монарх с квадратной челюстью. Лидия снова провела бритвой по его лицу, оставляя за собой полосу чистой кожи.

В зеркале она увидела себя позади него, чопорную и сосредоточенную — ну прямо-таки усердный камердинер. Часто она брила его обнаженной или в каком-нибудь интересном наряде. Сегодня на ней были простая ночная сорочка с высоким воротом и фланелевый халат, подвязанный поясом. Ей надо было подготовиться к уроку, поэтому тратить время на любовные игры она не могла.

— Кстати, — сказал он, когда она ополоснула бритву в миске с водой, — боюсь, мне придется попросить тебя отказаться от той забавы, что ты себе придумала играть моими картами в «Бошане».

— Прошу прощения? — Ее рука замерла над миской.

— Хозяева хотят сохранить имидж своего заведения. — Он так и не открыл глаза. — А когда дама играет с джентльменами, это немного попахивает чем-то низкопробным, во всяком случае, мне так было сказано. Сожалею, дорогая. Я знаю, что это одно из твоих любим развлечений.

«Не называй меня дорогой». Она окунула лезвие в воду. Хотя то, как он ее называет, сейчас не так важно.

Она знала, что долго так продолжаться не может. Ей следовало быть готовой к такому повороту.

— Я и не догадывалась, что кого-то оскорбляю. — Четыреста десять фунтов лежали в ящике стола у окна, однако этой суммы было недостаточно.

— Я тоже, иначе я бы предупредил тебя. Но теперь нам придется вести себя благоразумно.

И в самом деле. Раздался грустный звон — это бритва ударилась о дно миски. Лидия ощутила, как в ней поднимается решимость. Если один путь для нее закрыт, придется искать другой. Она провела лезвием по полотенцу и с наигранной беспечностью спросила:

— А есть заведения, где играют дамы?

— Я бы не назвал их дамами. — Его наполовину обритый кадык дернулся в смешке. — Жалкие создания, и владельцы знают это. Не останавливаются перед тем, чтобы лишить их последнего фартинга, и ради этого разрешают им играть по крупным ставкам.

— Жуткое место, если судить по твоим рассказам. — Она снова провела бритвой по его шее. — Ты имеешь в виду, что там играют только против заведения? Не против друг друга, как в «Бошане»?

— Наверняка. Тип, который сдает карты или крутит колесо, работает на заведение. Проигрыши ему не прощаются.

Значит, шанса заполучить колоду нет, как и нет шанса разложить карты в нужной последовательности. Лидия прополоскала бритву и посмотрела в зеркало, проверяя результат своих трудов.

— Не понимаю, почему кто-то соглашается играть на таких условиях. Например, в таких играх, как двадцать одно, невозможность банковать ставит тебя в невыгодное положение, потому что при ничьей все отходит банкомету.

— Просто правила другие. — Ага. Они подошли к самому главному. — Думаю, есть заведения, где ничья считается как ничья и деньги никому не отходят. А есть заведения, где для банкомета установлены жесткие требования.

— Требования? — Она повторила это слово рассеянно, но ее внимание было заточено так же остро, как бритва.

— Есть заведения, где понтер может остановиться на пятнадцати, а банкомет должен брать карты, пока не наберет семнадцать. И на этих семнадцати он обязан остановиться. К тому же часто бывает, когда первую карту сдают картинкой вверх.

Пока он говорил, она держала бритву в стороне от его лица. Внезапный яркий отблеск дал ей понять, что ее рука дрожит. Она опустила бритву в миску и подавила поднимающуюся в душе бурю.

— То есть банкомет показывает первую карту, — спросила она просто для того, чтобы не молчать.

— И первую карту понтера. Так что сомневаюсь, что тут есть какое-то преимущество.

Глупец, тут есть огромное преимущество. Разве этого мало — увидеть карты! Ведь тогда она будет знать, что осталось в колоде. Даже после перетасовки первая карта банкомета может сказать ей о многом. Например, если это будет туз, она поймет, что у него хорошие перспективы, и сделает соответствующую ставку. И к этому следует добавить чрезвычайно элегантное обязательство банкомета добирать до семнадцати…

Что-то над головой привлекло ее внимание, десятки световых бликов, двигавшихся в том же ритме, что и бритва, которую она ополаскивала в миске. Она замерла, блики остановились и исчезли, как решенные уравнения. Надо бы провести кое-какие расчеты. Уж больно много переменных, чтобы она могла точно определить, как играть каждый хенд, но если взять карандаш и бумагу да еще посвятить этому несколько часов усердной работы, можно…

— Лидия. — Слово ворвалось в ее размышления, как скрежет ненастроенной скрипки. Оно странно прозвучало. Ей никогда не приходило в голову, что существуют правильное и неправильное произнесение ее имени. — Ты впала в транс? — Он открыл глаза, чтобы выяснить, чем вызван перерыв в процедуре.

— Прости меня. Меня отвлек свет. — Она насухо вытерла бритву и, посмотрев в зеркало, обнаружила, что он снова закрыл глаза.

Существуют мужчины, которые знают, как посмотреть на даму и заставить ее почувствовать, что на нее смотрят. Хотя, вероятно, тут вопрос не в знании. Они просто так смотрят на женщин.

Это к делу не относится. Вот сидит мужчина, к которому она «прилипла», и вот задача, которую ей нужно срочно решить. Она приставила лезвие бритвы к его щеке и повела его вверх, вместе с щетиной собирая мыльную пену. Есть мужчины, которые сидели бы с открытыми глазами. «Скажи, что тебя так захватило, — спросил бы такой мужчина. Мне интересно, о чем ты думаешь». И он наверняка попытался бы отгадать: «Это как-то связано с картами, да?»

Лидия положила бритву на бортик миски, и клочья пены со слабым плеском шлепнулись в воду. У некоторых мужчин нет камердинера и даже любовницы, и им приходится бриться самостоятельно. Стоя перед зеркалом, голым, возможно, с полотенцем, небрежно переброшенным через одно широкое, мускулистое плечо.

Нет, у Эдварда с плечами все в порядке. По стройности он мог бы соперничать с любым мужчиной. И все же, когда она закончила бритье, смыла остатки мыла с его лица и, посмотрев в зеркало, увидела, что его взгляд четко говорит о пробудившихся в нем намерениях, она поспешно отошла от кресла, туда, где лежала его жилетка.

— Как раз вовремя. — Она встряхнула жилет. — Мне кажется, я слышала, как подъехал твой фаэтон. — Действительно вовремя. Обычно за бритьем следовало несколько минут вполне определенных действий, если не полноценное возвращение в кровать.

Он оглянулся на окно, хотя, естественно, не мог видеть что происходит внизу, на улице. Один уголок его рта опустился, что свидетельствовало о колебаниях. Он провел рукой по правому бедру, обтянутому брюками из нанки. Было совершенно очевидно, что он что-то просчитывает, в том числе пытается найти ответы на вопросы насколько быстро она сможет его ублажить; насколько можно задержаться, чтобы соблюсти приличия; насколько сильно разыгрался его аппетит, чтобы заняться тем, о чем спрашивается в первом вопросе, и решиться на то, о чем говорится во втором.

Она выставила перед собой жилет и притворилась, будто внимательно разглядывает его, чтобы скрыть свое замешательство. Что ей делать, если он подзовет ее и заставит встать перед ним на колени? Раньше она ему никогда не отказывала.

«Нет. Не хочу». Эти слова были для нее новыми, она даже ощутила их вкус и представила изумление Эдварда. Однако ее сознание сразу же выдало картину того, что может произойти дальше, в ответ на отказ.

Ладно. Умная женщина не должна открыто бросать вызов.

— До чего же красивый жилет. — Она на шаг приблизилась к нему. — Ты выбрал его только потому, что собираешься к матери на обед? — Она упоминала его мать всегда, когда нужно было охладить его пыл.

— Оставь его, Лидия. — Он с неохотой поднялся на ноги. — Почему ты так долго проваландалась с бритьем, отвлекалась на болтовню о картах? Я и не знал, что сейчас так поздно. В следующий раз тебе придется поторопиться.

— Обязательно, — ответила она, помогая ему надеть жилет — Это моя вина. Твоей матери повезло, что у нее такой послушный сын. — Она успела произнести еще с десяток таких же льстивых замечаний, прежде чем за ним закрылась дверь.

Несколько секунд она стояла, привалившись спиной к створке. Она напряженно прислушивалась, как будто Эдвард мог вернуться, постучать в дверь и потребовать от нее исполнения обязанностей — естественно, он не вернется и как будто она собиралась изо всех сил удерживать дверь, чтобы не впустить его в комнату.

Только она не станет этого делать. Однако она продолжала стоять в той же позе и балансировать над своим отвращением, как канатоходец, идущий надо рвом с зубастыми муренами. Наконец она услышала цокот копыт и поняла, что его фаэтон тронулся с места. Она скомкала новые эмоции и отбросила их в сторону, а потом принялась за работу.


— Клянусь, я не отличу один от другого. А ты? — Ник говорил тихо, так что вряд ли их могли услышать.

— Тот крохотный, с красным личиком, который даже головку не держит, — это новорожденный сын Эндрю. Мастер Фредерик. Сейчас он на руках у Китти. — Уилл кивком указал на угол комнаты, где женщины тетешкали младенца.

— Господи, надеюсь, уж это-то я запомню. — Они все были приглашены на празднование пополнения в семействе, однако событие каким-то необъяснимым образом переросло в настоящее воспевание плодородия Блэкширов. В следующем поколении уже было десять детей, и все десять в настоящий момент находились в малой гостиной его старшего брата. Некоторые из них уже осознавали честь принадлежать к клану и старались ей соответствовать; некоторые же вели себя с детской непосредственностью и с полным пренебрежением к хорошим манерам.

— Пока они маленькие, различать их легко. А вот когда они подрастают, тогда появляются сложности: они будто перемешиваются друг с другом. — Ник указал на диван у эркерного окна. — Кажется, один из тех двоих, что забрались на Мирквуда, мой крестник, только, хоть убей, я не определю который.

— Не смотри на меня так, я тебе ничем не помогу.

— Я бы голову дал на отсечение, что это девочки. — Он пожалел о своих словах — он наверняка обидел какого-то родителя, если тот услышал его, — однако веселый смех брата убедил его, что ничего плохого не случилось, и он присоединился к нему. Он давно не смеялся так легко и беззаботно, от души, тем более вместе с Ником. И вместе с другим братом и сестрами.

Его старшая сестра подняла взгляд от малыша, который спокойно лежал у нее на руках, и улыбнулась. Ведь Китти — полная противоположность мисс Слотер, не так ли? Ее лицо озарила радость, когда она увидела, что два ее младших брата от души веселятся. Она знала, что они были лишены этого многие годы.

Он перевел взгляд с сестры на диван, где беседовали мистер Мирквуд, муж Марты, и мистер Бриджмен, муж Китти. Он обязательно скоро почувствует себя здесь своим человеком. Как-никак они его родственники, родная кровь, единственные люди на всем свете, кто де лит с ним воспоминания о хрупкой и нежной матери и строгом отце — о родителях, которые слишком рано покинули этот мир.

Однако долгие месяцы после возвращения он то и дело ловил себя на желании уклониться от общения с ними. С Ником он общался больше, чем с остальными, но к этому его принуждал бизнес. Вот и сейчас он не знает, о чем с ним говорить, хотя мог бы и дальше шутить насчет своих племянников и племянниц. В замешательстве он смахнул несуществующую пылинку со своего манжета.

— Помнишь того парня, Хокинса, с которым ты меня познакомил? Того, который основал трастовый фонд?

— Только вчера столкнулся с ним у Линкольнс-Инна. Ник с нескрываемым любопытством взглянул на него. — А что, тебе опять понадобились его услуги? Нашел еще одну сироту, которая нуждается в анонимном благодетеле?

Уилл покачал головой.

— Скорее, я хочу оказать услугу одной даме.

— Надеюсь, не маме мальчика. Судя по тому, что рассказывал мне Хокинс, ты для той семьи сделал больше, чем можно было ожидать.

Так, Хокинсу следовало бы научиться держать язык за зубами. И он не в том положении, чтобы оценивать степень обязательств Уилла.

— Нет, это просто знакомая, и деньги ее собственные. Она скопила небольшую сумму и хотела бы инвестировать ее, но у нее нет денег, чтобы нанять агента. Я предложил ей свою помощь, пообещал найти кого-нибудь. Он сцепил руки за спиной и расправил плечи. Предполагалось, что этот жест, если повезет, будет свидетельствовать о его полнейшем безразличии.

— А кто она такая? Чья-то незамужняя тетка? — Уилл видел: брат ничего не заподозрил, он просто озадачен. Что ж, это хорошо. — Кстати, в каком обществе ты вращаешься?

Он с деланым безразличием пожал плечами — ему претило лгать.

— Она как-то связана с одним знакомым, с которым я часто вижусь в клубе. — Это была абсолютная правда.

Этот ответ направил любопытство Ника в другую сторону, и ему пришлось рассказать о «Бошане», хотя его характеристики были довольно туманными, так что составить впечатление о заведении не представлялось возможным. Ник никогда не переступал порога игорных домов, и название клуба ему ничего не говорило.

Краем глаза Уилл заметил, что мистер Мирквуд насторожился и бросил в их сторону быстрый взгляд, прежде чем изобразить живейший интерес к истории, которую рассказывал Бриджмен.

Ну и лицемер — этот муженек его младшей сестрицы. Если верить Эндрю, он еще до свадьбы не отличался трудолюбием и целеустремленностью, и, видимо, название «Бошан» было для него не в новинку.

И действительно, едва Ник отправился на поиски чего-нибудь прохладительного, как этот тип прямо с ребенком на руках быстро поднялся с дивана и, старательно изображая безразличие, прошел в эркер.

— Будь любезен, подержи это минутку, — сказал он, выставляя перед собой малыша.

Грязный трюк. Уилл лишался возможности уйти под каким-нибудь предлогом — ведь у него на руках ребенок.

— Моя сестра знает, что ты называешь свою дочь «это»?

Уилл неуверенно вытянул руки — ему было страшно уж больно хрупким выглядело маленькое тельце, но Мирквуд быстро выпустил ребенка, и ему пришло подхватить девочку под мышки. Она так и повисла у него на руках, болтая ногами, как будто думала, что сможет взлететь.

Его охватила паника. Если он уронит ее… эти тоненькие косточки… Он прижал ее к себе, неуклюже расставив локти. Его сердце бешено стучало, и малышка, наверное, чувствовала это. Черт бы побрал родителей и их детей. Наверняка он держит ее неправильно, но…

— Не прижимай ее к плечу. Взгляни, что она сделала с моим. — Мирквуд достал носовой платок и принялся вытирать пятно на дорогом, отлично пошитом сюртуке. — Посади ее к себе на талию и поддерживай одной рукой за спину. Так она сможет смотреть по сторонам. И видеть, у кого она на руках. Такие лица, как у тебя, очень нравятся детям.

— Вот так. А какие такие? — Он осторожно усадил крошку, как было сказано. — Она была неподвижным трехмесячным свертком, когда он видел ее в последний раз во время своего визита в резиденцию Марты на Брук стрит. С тех пор она стала значительно активнее.

— Темные волосы, темные глаза. Брови. Ей и на миссис Бриджмен нравится смотреть. — Он нашел на своем носовом платке чистый клочок и стал вытирать девочке подбородок. Она принялась яростно уворачиваться а потом, как и пообещал ее отец, приступила к внимательному изучению лица Уилла.

Господи, до чего же она безмятежна в своем неведении. Ничего не знает об ошибках, которые, взрослея, совершает человек; об обломках, которые он оставляет за собой. Для нее он именно то, что она видит: черные волосы, черные брови, карие глаза и рот, непроизвольно расплывающийся в улыбке, хотя ему совсем не хочется улыбаться.

— Она будет похожа на тебя, правда? — Свободной рукой он приподнял один вьющийся светлый локон — таких светлых волос и тугих завитков не было ни у кого из его родственников.

— Я тоже так думаю. — Этот тупица снова принялся тереть свое плечо, как будто Уилл не понимал, зачем он подошел. — Всем, кроме глаз.

— У тебя глаза Блэкширов, да? — Он не сюсюкал, как делают многие, разговаривая с детьми, однако понизил голос, чтобы она поняла, что он обращается именно к ней. Ее тоненькие детские бровки сошлись на переносице, и она стала похожа на ученого, озадаченного результатом своего опыта.

Интересно, она видит в нем знакомые черты? Наверняка не помнит его с тех давних пор, но, возможно, она узнала такие же, как у матери, глаза? Он улыбнулся ей, и малышка вдруг улыбнулась ему в ответ широченной беззубой улыбкой, такой счастливой, что он даже отвел взгляд.

— Я знал, что ты ей понравишься. — Ублюдок продолжал дурачить его, не подозревая, насколько неуклюжи его уловки. Он наконец-то убрал носовой платок в карман. — Слушай, Блэкшир. — Вот и подошли к главному. — Дело в том, что все тут не очень-то и любят меня.

— Надеюсь, миссис Мирквуд не в счет.

— Это точно. — Он один раз кивнул и придал своему лицу выражение, которое, по его мнению, должно было означать серьезность. — Но пока я не уговорил ее не дожидаться окончания траура и поскорее выйти за меня замуж… в общем, мой характер вызывал у всех определенные опасения, и у меня так и не сложились добрые отношения с твоими братьями и старшей сестрой. Так что мне очень нужен союзник в вашей семье.

Уилл ждал, полный подозрений.

— Вот если бы я мог оказать тебе какую-нибудь услугу, ты сделал бы мне огромное одолжение, честное слово.

О Боже. Благотворительность. Он терпеть не мог благотворительность, выдаваемую за братскую дружбу, он наклонил голову, чтобы взглянуть на малышку, и протянул ей палец. Она тут же ухватила его крохотной ручкой.

— У меня есть куча денег и нет зависимых от меня родственников. Прости, что говорю так. — Краем глаза Уилл видел, как он опустил взгляд в пол, делая вид будто размышляет, продолжать дальше или нет. — Насколько мне известно, ты часто бываешь в «Бошане». Туда мало кто ходит. И, черт побери, я не вижу смысла в том, чтобы кто-то из членов семьи, нуждаясь в деньгах, добывал их порочными и иногда даже унизительными способами, когда у других есть больше средств, чем нужно.

— Это очень великодушно с твоей стороны. — У него был тон школьника, с трудом прочитавшего плохо выученное стихотворение. — Если я вдруг окажусь в таком положении, я обязательно вспомню о твоем предложении. — Все эти слова были сказаны малышке, которая выслушала их с очень серьезным видом.

Наверное, он поступает неправильно. Но ведь не Мирквуд пообещал умирающему помогать его вдове. Обещание, искупление, долг — все это предстояло нести Уиллу, и чего он будет стоить, если позволит кому-то другому снять с него это бремя?

— Она просто очаровательна, твоя Августа. — Он взял девочку под мышки и протянул отцу. — Ты должен гордиться ею.

— Я горжусь ею больше, чем всем остальным, слава Богу, он понял, что пора уходить. — Марта очень ждет что ты навестишь нас. Неофициально. — Он принялся с удвоенным вниманием устраивать девочку у себя на руках — очевидно, догадывался, что эта тема может усилить возникшую между ними неловкость.

— Она говорила мне. Я постараюсь найти время в ближайшие дни. А теперь прошу простить меня я все ждал возможности пообщаться с другой сестрой и теперь вижу что она освободилась. — Он поспешил прочь подальше от добрых намерений и очаровательного ребенка которые могли пошатнуть его решимость и побудить согласиться на щедрое предложение.


— Сколько карт, оценивающихся в десять очков в полной колоде? — Резкие черты мисс Слотер смягчились, когда ее лицо осветило пламя свечи. Сегодня она убрала волосы по-новому, выпустив несколько завитых прядей на виске. Когда Лидия двигалась, они очаровательно подрагивали, отвлекая его.

— Шестнадцать. — Он заставил себя вернуться к делу. — Десятки и овера, по четыре каждой масти. На тот случаи, если вы хотели спросить, карт другого достоинства остается тридцать шесть.

— Хорошо. Вы на верном пути. — Она расстегнула перчатку на запястье и принялась стягивать каждый палец по очереди. — Назовите, какого соотношение десяток к не десяткам.

Простая задачка на деление ему вполне по силам. Шестнадцать разделить на тридцать шесть, получается…

— Два, и четыре карты остается. Два с четвертью. То есть не десяток в два с четвертью раза больше, чем десяток. Ведь это платье не новое, да? Я почти уверен, что уже видел его. — Оно было скучного красноватого цвета и полностью скрывало особенности ее фигуры.

— Уверяю вас, мистер Блэкшир, когда вы увидите то самое платье, вы сразу узнаете его. Так что нет надобности спрашивать. — Она изящно склонила голову набок, и завитые, как пружинки, локоны, забавно закачались.

— Я уже начинаю сомневаться в существовании этого платья. А скоро я усомнюсь в вашем знании двадцать одно. На прошлой неделе мы потратили целый урок на разглядывание туза пик, а сейчас вы задаете мне задачки на деление. Когда мы займемся игрой как таковой?

— Со временем мы обязательно подойдем к этому. — Она произнесла это таким тоном, будто сулила ему сладострастные утехи. Сняв другую перчатку, она взяла в руки колоду. — Я сейчас сдам карты, медленно. Вы должны считать оставшиеся десятки и не десятки. — Она со щелчком выложила на стол семерку червей. Затем последовала пиковая дама, тройка треф. — Считаете? — Склонившись над столом, она исподлобья посмотрела на него и многозначительно изогнула брови.

— Тридцать четыре, пятнадцать.

— Соотношение?

Господи, он знал, что она спросит об этом.

— Два и четыре пятнадцатых. Ближе к четверти, чем к трети. — Она выложила валет. Девятку. Туз. Четверку. Бросила на него вопросительный взгляд, на этот раз молча.

— Тридцать одна, четырнадцать. Получается соотношение в… — Черт. Это уже выше его возможностей.

— Я вижу, как вы считаете в уме. А я не хочу этого видеть.

— Ха. А вот говорить такое Квадратной Челюсти у вас надобности не возникает. — Он проговорил это очень тихо, себе под нос. — Два и… — Остается три, три на пятнадцать… — Чуть больше одной пятой.

— Три четырнадцатых. Округлять не нужно. И пожалуйста, ограничьте свое внимание картами. Мистер Квадратная Челюсть — моя забота.

Тройка. Семерка. Король. Восьмерка. Двадцать восемь, тринадцать. С каждой картой подсчитывать их становилось все легче и легче. Может, и с делением станет легче?

Она тряхнула головой, словно для того, чтобы откинуть локон, который упал ей на глаза и мешал смотреть на карты. Он устремил на нее взгляд как раз в тот момент, когда она повернула лицо к свету. Теперь она могла выкладывать на стол что угодно — он уже не видел карты.

Можно только пожалеть всех женщин, у которых нет такого профиля. Изящные носики, очаровательные ротики, тоненькие бровки и остренькие подбородки — все это может вызвать только сочувствие. Рядом с Лидией Слотер самая милая барышня будет выглядеть как работа скульптора, который не понял, когда пора остановиться, и продолжил отсекать кусок за куском, пока вся сияющая красота мрамора не исчезла.

— Я потерял счет. — Выкладывать дальше карты смысла не было.

Она кивнула, плотно сжала губы. Она этого ожидала.

— Двадцать шесть и двенадцать. Для правильного ведения счета нужна практика. У вас все хорошо получилось, для первого раза.

— Признаться честно, я не понимаю, зачем вы от меня это требуете. Подсчитывать десятки и не десятки.

— Вы бывали в игорных домах, мистер Блэкшир? — Десятка, туз, дама. Двадцать шесть, девять.

— Не бывал. Я боюсь разорения.

— Да, ходят такие слухи. — Шестерка. Валет. Туз. Семерка. — Но поговаривают и о том, что подобные заведения вносят очень интересные изменения в правила двадцать одно.

— Да? — Двадцать четыре, семь. Три и… еще сколько-то.

— Например, я слышала, что в некоторых домах банкомету не разрешается останавливаться на сумме ниже семнадцати. А по достижении этой суммы он обязан остановиться. Вы представляете, как подобные правила могут изменить игру?

— Естественно. Понтер никогда не остановится на пятнадцати или шестнадцати, например, если только он не знает, что существует большая вероятность того, что банкомет обанкротится. — Ох. — Если только, скажем, он не знает, что соотношение оставшихся в колоде десяток и не десяток велико. Боюсь, я опять потерял счет.

— Девятнадцать и шесть. Три и одна шестая. Абсолютно неблагоприятное. — Она вдруг резко положила карты. — Мне было сказано, что я не должна больше играть за мужским столом. Как меня уведомили, это неприлично.

— Мне жаль это слышать. — Ему действительно было искренне жаль, что впредь он не увидит, как она сдает карты. — И вы… то есть вы хотите попытать счастья в игорных домах? — Он слышал, что есть дома, где дамам разрешается играть за одним столом с мужчинами.

— Я не собираюсь «пытать счастья» где бы то ни было. Господи. — Ну что за человек! Неужели ему нравится, когда она отчитывает его? — Я уже говорила вам, что не верю в удачу. У меня есть план.

Ну, кто бы сомневался. И это почти наверняка означает, что теперь он будет видеться с нею гораздо реже. Он собрал карты и принялся тасовать их, чтобы отвлечься от внезапно навалившегося на него разочарования.

— Значит, Квадратная Челюсть не против проводить вечера в таких заведениях? — И водить туда свою женщину. Кто бы мог подумать, что у человека так мало гордости.

— Квадратная Челюсть не имеет к этому никакого отношения. Вы что, Блэкшир, плохо слушали меня? — Она всплеснула руками и вперила на него гневный взгляд. — Я собираюсь ходить туда с вами.

Глава 9

Уиллу идея совсем не понравилась. И ей на это указала глубокая складка, залегшая между его бровями.

Может, немного пококетничать с ним, и он смягчится? Может, стоило надеть фиолетовое платье? Что уж теперь гадать. Она наклонилась вперед.

— Ни вы, ни я не играем ради развлечения. От вас зависят другие люди, как вы сказали, а я завишу от самой себя. Мне нужно выиграть определенную сумму, причем быстро.

— Мне тоже. — Он одну за другой переворачивал карты, однако хмуриться не переставал. — У вас проблемы? — спросил он, поднимая голову.

— Такие же, как у любой дамы, которая зависит от мужских прихотей. Я бы хотела освободиться от такой зависимости и подсчитала, что для этого мне хватит двух тысяч фунтов.

— Разве мистер Роанок не содержит вас? — Он адресовал этот вопрос картам. — Я думал, что таков обычай, что все само собой разумеется. Я полагал, что вы с самого начала заключили нечто вроде соглашения.

— Обычно все так и происходит. — Она прокашлялась. — Но вы, как я полагаю, слышали, что я работала в доме терпимости, когда мистер Роанок решил взять меня к себе. В то время я не имела представления о договоренностях или переговорах.

— Однако он должен был вас предупредить о существующих правилах. — Его губы на мгновение сжались.

— Он щедро заплатил за меня миссис Пэрриш и, насколько мне известно, может установить мне содержание. Но из-за отсутствия контракта я не могу на это рассчитывать. — Она села прямо. Он уводит ее в сторону. Если он и дальше будет задавать вопросы о ее прошлом, она может потерять бдительность и проговориться. — В настоящий момент у меня есть четыреста десять фунтов. Следовательно, мне нужно еще тысяча пятьсот девяносто. Так как здесь я играть больше не могу, игорные дома остаются единственным шансом.

Он зажал между большим и указательным пальцами семерку пик и принялся крутить ее за уголки по столу.

— Мне нужно чуть больше, чем вам. Три тысячи, причем к концу следующего месяца. Сейчас у меня есть четыреста, которые я выиграл здесь, и еще восемьсот, оставшиеся от продажи звания. Часть этих денег уйдет на жилье и на жизнь до тех пор, пока я не заработаю эти три тысячи. — Его взгляд переместился с карты на ее лицо. — Игорные дома не значились в моем плане.

— Я знаю, что вы боитесь потерять деньги. — Она слегка наклонила голову набок. — Но как только вы научитесь вести счет десяток и делать ставки в соответствии с подсчетами, вы станете выигрывать в клубах больше, чем в «Бошане», потому что там другие правила. Даю слово.

По его лицу пробежала тень. Совершенно ясно, что ее обещания мало чего стоят.

«Заговори о чем-то другом. Усыпи его бдительность».

— А какие у вас планы на эти три тысячи? Полагаю, это нечто более существенное, чем пять процентов?

Он еще несколько раз повернул семерку пик. Было очевидно, что он не привык обсуждать подобные вопросы с малознакомым человеком и тем более с женщиной. Однако было и еще что-то, что удерживало его от ответа. Вероятно, тема была слишком деликатной.

— У меня есть один знакомый, который импортирует древесину, — наконец проговорил он. Карта продолжала крутиться. — Он хотел бы добавить еще одно судно, и для этого ему нужен капитал. Я буду совладельцем с хорошей долей дохода.

— И сможете содержать и себя, и тех, кто от вас зависим.

— Именно так. — Карта завертелась быстрее. Его взгляд неотрывно следил за этим процессом.

— Это дама?

Господи, какое ей дело?

— Прощу прощения? — Карта остановилась, зажатая между двумя пальцами. Он поднял взгляд.

— Я не… я только подумала… — Лидия совсем не привыкла краснеть. Она вдруг засмущалась, отвернулась и посмотрела влево, на горящие свечи. — В тот день, когда вы ездили в Кэмден-Таун… на вас была дорогая одежда, и я… — «Что я творю?» — Так одеваются, когда отправляются с визитом к даме.

— Так и было. К даме. — Короткие, напряженные ответы, как будто он сомневается, что его голос не дрогнет, когда он будет произносить более длинные фразы.

— Я только поинтересовалась. Меня это не касается. — Свечи стояли слишком близко, их огонь обжигал лицо, а дымок пощипывал глаза. Не хватало еще, чтобы он решил, будто она плачет от мысли, что у него есть другая. — Надеюсь, вы обдумаете мой план или хотя бы поможете мне выяснить, в какой клуб пускают дам и где именно применяются правила, о которых я говорила. Вы, случайно, не знаете, который час? — Они уже слишком долго сидят здесь.

Он порылся в кармане, достал часы и открыл их. Она быстро, чтобы он не заметил, вытерла выступившие на глаза слезы.

— Четверть первого. Мы могли бы на этом закончить урок. Мне нужно время, чтобы попрактиковаться. — Не закрывая часы, он оглядел ее, и ей показалось, что он хочет что-то добавить. Вдруг он улыбнулся. — Много практиковаться, чтобы в этих заведениях я мог играть с вами наравне.

Он согласился. Облегчение лишило ее благоразумия. А может, она расслабилась под действием его улыбки.

— Вам надо поскорее набираться опыта. Отрабатывать мастерство, пока оно не ушло. — Она на мгновение замолчала. Слова крутились у нее на языке — так обычно с руки на руку перебрасывают горячую картофелину, чтобы не обжечься, и едва не роняют. — Вы могли бы приезжать ко мне. После трех часов я до вечера всегда свободна. Все равно большую часть этого времени я трачу на то же самое.

Она наклонила голову и принялась собирать карты поэтому не могла видеть, какое впечатление произвело на него это предложение.

— Сожалею. — Он со щелчком закрыл часы — Учитывая обстоятельства, это было бы крайне неблагоразумно.

Он прав. И это самое обидное. Она не хуже его знает как плохо все может закончиться, если Эдвард вдруг узнает о визитах другого мужчины. А отягощать Джейн подобным секретом было бы нечестно.

— Как считаете нужным. — Она подвинула колоду в центр стола, взяла перчатки и довольно долго, не поднимая глаз, сосредоточенно надевала их.

Под ним скрипнул стул, когда Уилл отодвинулся от стола. Краем глаза она увидела, как он встал. Возможно, он поклонился. Но она слишком занята перчатками, чтобы увидеть это. Лидия застегнула правую перчатку и пошевелила пальцами. Он положил в карман колоду и пошел прочь. Один, два, три, четыре приглушенных шага до двери. Все.

— Лидия. — Его голос подействовал на нее так же, как если бы он взял ее за подбородок и заставил повернуть голову. — Проклятие. Неужели я должен говорить об этом вслух?

— Не знаю. Не знаю, что вы имеете в виду. — Пульс сильно забился возле горла.

Уилл громко вздохнул. Он стоял к ней боком, держась за ручку.

— Я хочу — очень сильно — затащить вас в постель.

— Вы же говорили, что не станете. — В ее голосе звучала паника. Как у барышни, которая проснулась и обнаружила, что кровать охвачена огнем.

— И не стану. Для этого есть больше причин, чем просто мистер Роанок. — Он повернул ручку. — Мы флиртуем с вами ради забавы и можем продолжать в том же духе. Вам нечего опасаться, что я… — Он замолчал, оставляя ей гадать, чего же ей не надо опасаться. — Но не заблуждайтесь на мой счет. Я хочу вас. Я хочу вас с того вечера, когда вы жульническим образом забрали у меня деньги.

Он говорил все тише и тише, и к концу его голос напоминал шелест. Его глаза потемнели и приобрели цвет темного шоколада.

— Если бы я оказался у вас в доме, рядом с вашей кроватью, я, боюсь, позабыл бы и о ваших интересах, и о своих собственных. — Наступило напряженное молчание. Затем он склонил голову в коротком поклоне и, не дожидаясь от нее ответа, вышел.

Вот и хорошо. Он бы все равно его не дождался: комок в горле мешал ей говорить, а неразбериха в голове — придумать ответ.


— Вы так и не собираетесь его надевать? — Джейн стояла у гардероба и держала перед собой фиолетовое платье. Двумя пальцами взяв тончайшую, как папиросная бумага, ткань, она растянула юбку. — Оно висит здесь уже полторы недели, и, клянусь, мистер Роанок еще ни разу не видел его.

— Я приберегаю его для особого случая. — Лидия карандашом заправила за ухо выбившийся локон. — А мистеру Роаноку нравится то платье, что сейчас на мне.

Девушка в задумчивости уставилась на платье.

— Это легкая шелковая тафта? Черная?

— Не знаю. Какой-то вид шелкового трикотажа. А разве он черный? Я думала, это просто темно-фиолетовый. — У нее затупился карандаш. Она уже дважды затачивала его, и вот опять надо браться за перочинный ножик.

Серьезный игрок в двадцать одно сталкивается с тремя важными проблемами. Первая: как сыграть хенд. Вторая: какую ставку сделать на данном хенде. Третья: как управлять ставками длительное время. Потому что правильная стратегия основывается на власти вероятности и чем дольше игрок позволяет работать этой самой вероятности, тем быстрее эта вероятность заканчивается «Я очень хочу затащить вас в постель».

Она зажмурилась. Нет. Открыла глаза. Устремила взгляд на листок с цифрами, буквами, скобками и квадратными корнями — все эти значки так и не сложились в формулу идеальной стратегии. Ее пальцы непроизвольно стиснули карандаш.

Какая-то нелепость! Она же не робкая девственница!

И мистер Блэкшир с самого начала довольно прозрачно намекал на то, что он не против переспать с ней. Как-никак он мужчина. Мужчины любят развлечься, когда подворачивается такая возможность. Тогда почему его слова — просто честная констатация факта — так подействовали на нее, буквально перевернули всю душу?

Тихое покашливание горничной отвлекло Лидию от мыслей. Горничная стояла у гардероба, и руки ее были сложены на груди.

— И сколько еще вы будете сидеть и ждать его? Время-то позднее.

Она резко повернулась и посмотрела на часы на туалетном столике. Было начало первого. А Эдвард говорил, что заедет в десять. Она отложила карандаш и встала.

— Мне надо еще поработать. Но я могу делать это в ночной сорочке. Полагаю, у мистера Роанока изменились планы.

Такое случалось время от времени. Из-за того, что Эдвард, вероятно, нашел более интересный способ провести вечер, Джейн придется уничтожать свое творение: раздевать хозяйку и распускать ее волосы, которые она уложила в стильную, элегантную прическу.

Бедняжка загрустила. «Приличные мужчины так себя не ведут, — хотела бы она сказать. — Мужчина, который по-настоящему уважает вас, сдержал бы обещание». Но разве она может произнести такое? Артур по-настоящему уважал ее, однако его обещания проваливались, как гнилые половицы, под весом родительского неодобрения.

Уж больно много мужчин рвались переступить порог этой маленькой комнатки. Эдвард. Артур. Мистер Блэкшир со своими дерзкими заявлениями.

— Джейн, ты знакома с системой удваивания ставки при проигрыше? — Она пересела к туалетному столику. Хватит думать о посторонних вещах, надо заняться делом.

— Думаю, нет. Я всегда играла на маленькой. — Джейн вынула шпильки, придерживающие жемчужный венец, которым она несколько часов назад украсила прическу своей хозяйки.

— Принцип прост: каждый раз, когда ты проигрываешь, ты удваиваешь следующую ставку. — Ей стало лучше, она почувствовала себя в своей тарелке. — Скажем так: ты ставишь пенс и проигрываешь его. Дальше ты ставишь два пенса. Если выиграешь, ты вернешь себе пенс, который проиграла, и получишь прибыль в один пенс.

Девушка кивнула и принялась раскладывать жемчужный венед на лакированном подносе.

— Конечно, ты опять можешь проиграть, и твой проигрыш составит три пенса. Но если ты на следующий хенд поставишь четыре пенса и выиграешь, то вернешь себе те три и получишь прибыль в один пенс. — Она прикрыла глаза, пока Джейн вынимала шпильки из волос. — Принцип и результат не меняются, сколько бы раз ты ни удваивала свою ставку. Рано или поздно ты все равно выиграешь, вернешь проигранные пенсы и получишь прибыль в один. Однако в этой системе есть несколько очевидных изъянов. — Она открыла глаза и обратилась к отражению Джейн. — Ты их разглядела?

— Только такой: придется слишком долго мучиться, чтобы получить прибыль в один пенс. — Джейн бросила шпильки в фарфоровую чашу и взяла щетку.

— А начальная ставка не обязательно должна быть в один пенс. Это может быть и десять фунтов, и пятьдесят, и сто. В теорииэта система компенсирует все потери и добавляет к этому одну ставку независимо от того, какая она. — В голове промелькнула предательская мысль: «Мистеру Блэкширу все эти объяснения не понадобились бы».

А потом еще более дурная: «Он, возможно, с удовольствием обсудил бы эту теорию. Обнаженный, лежа в кровати».

Во всем виноват Эдвард. Оставил ее одну, вот ее воображение от безделья и обратилось к другому мужчине.

Главный изъян этой системы в том, что она зависит от неограниченного количества ставок. — Она подняла руки, чтобы Джейн могла расшнуровать платье. — Длинная череда проигрышей маловероятна, но не невозможна. Если ты придешь в игорный дом с тысячей фунтов и начнешь со ставки в один фунт, за девять последовательных проигрышей можно лишиться немалой суммы. Ты потеряешь пятьсот одиннадцать фунтов, и у тебя останется только четыреста восемьдесят девять, так что возможности сделать следующую ставку в пятьсот двенадцать фунтов, как того требуют правила, у тебя не будет.

— В жизни не видела, чтобы дама так запросто считала, как вы. Соблаговолите встать.

Шелк цвета индиго — или темно-синий, как некоторые его называют — на несколько мгновений отгородил ее лицо от мира и заставил приостановить лекцию. За платьем последовали две нижние юбки. Наконец она увидела свое отражение в корсете и нижней сорочке и снова заговорила:

— Для меня же самый большой недостаток состоит в том, что система предполагает одну и ту же вероятность на каждом кону. В двадцать одно хитрый игрок опирается на переменную вероятность, которая меняется от ставки к ставке. Когда расклад в колоде благоприятный, он ставит по-крупному, когда нет — делает маленькие ставки. Кому же захочется удваивать ставки в неблагоприятной ситуации.

— Ясно. — Понимала Джейн или нет, но она давно научилась произносить это слово в нужные моменты. — Я не сомневаюсь, что вы придумаете что-то получше. — Она перекинула волосы Лидии на грудь, чтобы расшнуровать корсет.

— Если придумаю, то обязательно научу тебя. — Лидия наклонила голову вперед. — Ты обдерешь своих друзей как липку.

Не поднимая головы, она сквозь висящие пряди волос посмотрела на свое отражение. Такой бы увидел ее мужчина, если бы пожелал самостоятельно раздеть ее, прежде чем тащить в кровать.

Ее вдруг охватило нетерпение, и она отвела взгляд от зеркала. «В постель». А почему именно в постель? Как будто они не могли воспользоваться ковром с поблекшим рисунком в той комнате наверху. Ему достаточно было перегнуться через ломберный стол и задрать ей юбку или привалить ее к двери.

Нет. Такая поза не доставила бы ей удовольствия. Ему пришлось бы пригнуться — так делают все высокие мужчины, если им хочется овладеть женщиной стоя. Она могла бы помочь ему, приподняться, обхватив его талию ногами. Только ничего приятного в этой позе нет. Нельзя расслабиться. Они просто быстро, жестко, без малейшей нежности удовлетворили бы свое желание.

Хотя нет. У него есть причины, чтобы этого не делать. Он так сказал.

Она взяла флакон с духами, и пламя свечи ярким всполохом отразилось в одной из граней. Даме ничего не стоит догадаться, что это за причины. Ему пообещали где-то еще, во всяком случае, там ему делают авансы, и он, не желая порочить эту связь, не спешит утолить голод где-то на стороне.

Это в его пользу. Мужчина, который умеет управлять своими порывами, вероятнее всего, сможет сохранить хладнокровие за игорным столом. А это очень важно. Потому что там слишком много отвлекающих моментов.

Она поставила флакон на стол. Они заключили сделку. Она научит его вести счет и одновременно играть, а он разыщет для нее подходящее заведение и, когда наступит пора, найдет агента. Вот и все.

— Думаю, нужно просчитать вероятность для колоды, расклад которой известен, против колоды, расклад которой неизвестен, — сказала она, глядя на Джейн.


Утро воскресенья. Зря он не остался в кровати.

На выложенной из темного кирпича колокольне церкви Сент-Джеймс забили часы, когда Уилл проходил мимо. Горожане в праздничных одеждах шли в противоположном от него направлении, поэтому ему приходилось продираться сквозь толпу, как рыбе, которая отважно преодолевает пороги, поднимаясь вверх по течению, чтобы добраться до дома.

После своего возвращения в Англию он ни разу не был в этой церкви. Не заходил он и в часовню Святого Георгия на Ганновер-сквер, хотя Эндрю и сестры постоянно зовут его туда. Трудно понять, как себя вести тому, кто выбросил свою бессмертную душу.

Спасаясь от холодного ветра, он плотнее запахнул пальто и опустил руки в карманы. Не ему судить. Солдатам всего мира пришлось бы несладко, если бы лишение жизни приводило к всеобщему осуждению. Они и так по воскресеньям заполоняют все церкви, чтобы посмотреть на все более оптимистично. У него же ситуация совсем иная, так что ему с ними не по пути.

Ветер поднял кончик его кашне; он ухватил его и упрятал за борт пальто. Вечное проклятие. Веселенькая тема для утренних размышлений на прогулке. Зато не дает задуматься над словами, которые он сказал мисс Слотер. Лидии. Он помотал головой, как будто хотел вытрясти воспоминания. Что, ради всего святого, заставило его произнести их?

Хотя он рано или поздно все равно сказал бы что-нибудь в этом роде, а она еще раньше догадалась бы обо всем. Он плохо скрывал свои эмоции. Ну и хорошо, зато так все карты раскрыты. И он не будет ни о чем задумываться. Обратно слова не заберешь.

Он шел на юго-восток по улицам Сити, пока не добрался до Лондонского моста, с которого открывался вид на Пул. В последнее время он не раз приходил сюда, чтобы посмотреть на суда и проверить все то, что он узнал от Фуллера и прочитал. Ближайшее к нему судно, которое стояло на якоре, было двухмачтовым бригом, не очень большим, чтобы отправляться в открытое море. Вероятно, оно занято в каботажной торговле. Перевозит уголь, возможно, шерсть — то, что производят на севере и доставляют сюда для нужд Лондона. Если задуматься, начинаешь удивляться тому, как все это работает.

Он оперся на каменный парапет моста и посмотрел вниз, на пахнущую солью и подернутую рябью воду. Наверное, это здорово — найти свое место в этом мире. Конечно, первым делом нужно гарантировать доход, который позволит миссис Толбот стать независимой. Который избавит ее от общения с недружелюбными родственниками, а его обещания снова сделает полновесным.

Кроме получения дохода, на который он сможет вполне достойно существовать, он еще получит и определенное удовлетворение от осознания того, что и он внес хоть и маленькую, но лепту в эту отрасль экономики — в честную торговлю. Когда-нибудь люди будут жить в домах из леса, который доставят на его собственном судне, пересекшем океан.

Его воспитывали, конечно, не для этого, и Эндрю, возможно, побелеет, когда узнает, что один из братьев Блэкшир занялся торговлей. Но старшему сыну от градации званий и титулов пользы больше, чем младшему, тем более если младший стоял плечом к плечу с сыновьями мясника в боевом порядке в два эшелона на поле битвы.

Он развернулся, оперся на парапет спиной и посмотрел вправо, где высились различные здания. Сити. Сент-Джеймс. Где-то там — отсюда не видно — Кларендон-сквер. Все его надежды на будущее в большой степени зависят от его сотрудничества с мисс Слотер. Однако надо помнить обо всем том, что можно потерять, если он проявит небрежность по отношению к ней. Сейчас больше, чем когда-либо, надо быть осмотрительным. Теперь, когда он признался ей в своих чувствах, они смогут отложить этот вопрос и всю свою энергию направить на понимание тонкостей игры в двадцать одно.

Глава 10

Однако существовало немало способов погубить их сделку, и два вечера спустя она едва не вынудила его сделать это.

— Неужели вы не видите, что три восьмых больше, чем пять четырнадцатых? Неужели не понятно? — С возмущением произнося эти слова, она расхаживала взад-вперед по комнате, но, договорив, резко остановилась, уперла руки в бока и обратила весь свой гнев на него.

— Ради Бога, Лидия, у меня мозги работают по-другому. И у других людей тоже. — Он сидел, опершись локтями на стол, и сжимал ладонями виски.

Она сделала несколько шагов и вернулась обратно.

— Если бы вы запомнили картинку…

— Я не могу запомнить картинку.

— Я имею в виду простую. Два прямоугольника рядом, одинаковые по высоте. Разделите один семью горизонтальными линиями, а другой — тринадцатью. Тогда бы вы обязательно увидели…

Он рассмеялся. Не смог удержаться.

— Господи. Для вас это действительно так просто, да? И вы действительно не понимаете, что другие так не могут?

Она шагнула к нему, опустила руки и сжала кулаки.

— Это не шутка, знаете ли. Вы пришли сюда не развлекаться. — Она сейчас напоминала юную барышню, разозлившуюся на старших за то, что ее не воспринимают всерьез. Интересно, у нее есть братья или сестры. Опять он отвлекся. — Я потратила бессчетное количество часов и извела несколько карандашей и пачку бумаги, чтобы разработать систему, по которой вы могли бы определять степень своего преимущества и, следовательно, решать, какую ставку делать. Теперь я вижу, что мое время и усилия были потрачены впустую, раз уж вы так ничего и не поняли.

— Возможно, ваше время и усилия действительно были потрачены впустую. — Он положил одну руку на стол и забарабанил пальцами, тем самым давая выход бурлившему в нем раздражению. — Однако позволю заявить, что виной всему не мое тугодумие, а, скорее, стремление придумать систему ставок, которая позволит обычному человеку понять, что три восьмых больше пяти четырнадцатых.

Она уставилась на него, разгневанная и одновременно ошеломленная, как ястреб, который обнаружил соперника на своей охотничьей территории.

— Вам придется переводить все это в десятичные дроби, — вдруг сказала она, неожиданно преисполнившись решимости. — Три восьмых — это тридцать восемь сотых, а пять четырнадцатых — это тридцать шесть сотых.

О Боже. Он вскочил и оперся руками о стол.

— Лидия, я так не смогу.

— Сможете, если попрактикуетесь. — Его слова, видимо, лишь упрочили ее решимость. Она быстро села напротив него. — В школе вас наверняка научили делить в столбик. Просто округлите получившееся число до двух знаков после запятой. — Она села. — Вероятно, сначала, чтобы набить руку, вам понадобится карандаш и бумага, но если вы будете тренироваться каждый день, то…

— Нет. — В это короткое слово он вложил все свое спокойствие и благоразумие. — Сожалею, но должен признать, что это пустая трата моего времени. — Еще больше спокойствия и благоразумия, убрать с лица хмурое выражение, смягчить линию плотно сжатого рта. — Шанс, что я достигну такого мастерства в подобных подсчетах во время игры в двадцать одно слишком мал. — Блэкшир выпрямился. Он засиделся, и теперь ему захотелось постоять.

Она повернулась к свечам, как будто они внимательнее его слушали ее мудрые советы.

— Ясно. — Пламя на одной свечке дернулось от ее дыхания. — Вы даже не хотите попробовать. И это, если вам интересно, уменьшает ваши шансы на успех с небольших до мизерных.

Уилл отступил к стене, привалился к ней и сложил руки на груди. Он тщательно подбирает слова, только зачем? Он не обязан это делать.

— Мисс Слотер, я изо всех сил стараюсь оставаться корректным и щадить ваши чувства.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы вы щадили мои чувства. — Слова «порыв» и «удача» не вызывали у нее такого дикого отвращения, как слово «чувства». — Я никогда не просила вас хоть немного учитывать мои чувства. — Она относилась к этому слову как к дохлой крысе, которую вдруг обнаружила в кладовой. — Я просила вас об одном: чтобы вы воспринимали игру серьезно и приложили хотя бы толику тех усилий, что приложила я, к достижению преимущества в игре. Я очень сожалею, что вы считаете себя неспособным на это.

Все в ней — напряженная поза, холодный взгляд, плотно сжатые под столом руки — свидетельствовало о решительном неприятии любого сочувствия или радушия с его стороны.

Он медленно, устало вздохнул и посмотрел на потолок. Тут некого винить, кроме него самого. И вдруг он сообразил, чем объясняется ее раздражение.

Он оттолкнулся от стены, обошел стол и наклонился так, чтобы их глаза были на одном уровне.

Она посмотрела на него сквозь язычки пламени. Ее губы сжались в тонкую линию, однако она не отвернулась.

— Скажите мне правда — На этом расстоянии — не более двух футов — ему не нужно было с помощью интонаций придавать словам особый вес. Их смысла для этого было достаточно. — Вы злитесь на меня из-за того, что я сказал вам в прошлый раз?

— Вам хочется так думать. — Ее взгляд снова упал на свечи, хотя она продолжала сидеть лицом к нему. — Только вряд ли вы верите в то, что причина моего возмущения — ваши слова. Нет. Так как я женщина, меня выводит из себя неуважение к моим чувствам. — И опять то же ощущение, будто она держит за хвост дохлую крысу, только на этот раз выбросила ее за забор. — Или некоторая обида на кое-какие слова, что вы говорили мне здесь три дня назад.

— Лидия. — Он положил руку в перчатке на стол, четыре пальца на крышку, а большой палец опустил вниз. — Я не считаю вас наивной. Я знаю, вы отлично понимаете, что именно я имею в виду. — Он замолчал и стал ждать.

Лидия не мигая смотрела на свечи, пока глаза не заслезились. Однако губы ее не дрогнули, так что она не плакала. Вероятно, она намеренно наказывала себя за какую-то слабость. Наконец она моргнула раз, другой, третий. Слезы покатились по щекам и гневно заблестели, словно осуждая его. Она не вытерла их и перевела взгляд на него.

— За то я не сержусь. Я выставила бы себя на посмешище, если бы обижалась на такое, ведь подобные вещи говорят многие мужчины.

Рука, лежавшая на столе, потянулась к ладони. Он ждал не такого ответа. Он предпочел бы, чтобы она рассердилась на него, Уилла Блэкшира, за те слова, а не оправдывала его, с сардонической усмешкой объясняя его поведение особенностями мужской психологии. Он слегка склонил голову вправо и осторожно произнес:

— Это не ложь — то, что я вам сказал. Но я всей душой пожелал бы, чтобы это стало ложью, если бы означало утрату той сердечности, что установилась между нами. Я сказал это импульсивно, не заботясь о том, как эти слова воспримет дама, имеющая такой богатый опыт общения с мужчинами. Я не хочу, чтобы вы видели во мне очередного похотливого самца, который желает попользоваться вами.

— Почему для вас так важно, что я о вас думаю? — Ей стало ясно одно: «Вы мне нравитесь, и я хочу, чтобы вы хорошо думали обо мне» нарушило ее душевное равновесие гораздо сильнее, чем примитивное «Я хочу вас».

А ведь она задала великолепный вопрос. Действительно, почему ему так важно, чтобы она была о нем хорошего мнения? Он сжал крышку стола.

— Мы заключили сделку. Мне нужно научиться всему тому, чему вы можете меня научить, и я не вправе своей неуместной искренностью ставить под угрозу наше сотрудничество. — Он подбросит ей еще кое-что. Она рассказала ему, что потеряла родителей, и теперь они будут на равных. — Кстати, вы первый человек, с которым я познакомился по возвращении на континент. Вы первая, кто воспринимает меня таким, какой я стал, и на основании этого строит свое мнение обо мне. — Он ощутил холодок в желудке, но справился с собой и перевел взгляд на незажженную свечу на краю канделябра. Сейчас у меня меньше, чем когда-либо, оснований заслужить доброе отношение дамы.

В комнате воцарилась такая тишина, что она различил ее дыхание. Одному Богу известно, о чем она думает.

— Из-за того, что вас изменила война? — спросила Лидия, прокашлявшись. — Вы это имеете в виду? — Покосившись, он обнаружил, что она увлеченно рассматривает свою перчатку и даже водит пальцем по шву.

— Это трудно объяснить женщине. Вернее, тому, кто не служил. — Он снова уставился на незажженную свечу. — Но я сомневаюсь, что многие вернулись домой прежними.

— Я знаю, что так бывает. — Она принялась с тихим шелестом теребить шелк перчатки. — Мои брат тоже служил. Хотя он не вернулся домой, ни прежним, ни другим.

— Сожалею. — Он выдернул незажженную свечу из подсвечника. — Он ваш единственный брат? — Будь он жив, он дал бы ей приют и остановил бы ее падение, которое и довело ее до нынешней ситуации.

Она кивнула.

— Его звали Генри. — В наступившей тишине он почувствовал, что она решает, рассказывать дальше или нет. — Помните Вальхеренскую экспедицию. Семь лет назад? — Ее рука замерла.

— Естественно. — Печальное событие — эта высадка. Войска вязли в болотах, от болезней погибло больше солдат, чем от пуль. Он поднес фитиль свечи к огоньку. Он там погиб?

— От малярии. — Ее глаза блеснули в свете вновь вспыхнувшего пламени. — Его лишили чести погибнуть в бою.

— От гибели в бою тоже мало чести. Поверьте моему слову. — Не отводя от нее взгляда, он нащупал пустое место в подсвечнике и вставил свечу. — Он тоже был накоротке с числами?

На ее лице отразилось удивление — она не ожидала такого вопроса, а потом ее губы сложились в сияющую улыбку, которая согрела его душу и прогнала прочь сковывающее его напряжение.

— Накоротке — это мягко сказано. У меня, Уилл, есть способности к вычислениям, а вот он был гением. Кроме того, он проявлял глубокий интерес к абстрактным понятиям, а я этот интерес не разделяла. Рядом с ним я всегда чувствовала себя ярмарочной лошадью, которая копытом отбивает ответы на задачки.

— Наверное, он гордился такой сестрой. — В его голове вертелось одновременно множество мыслей, и главной среди них была: «Вот так она светится, вот так звучит ее голос, когда она говорит о любимом человеке».

— Наверное. — Ее улыбка угасла. Он сказал что-то не то. Или, возможно, она просто вспомнила гибель брата.

Желание ободрить ее было непреодолимым, неожиданным, таким же мощным, как та сила, что заставляет человека днями идти по пустыне к миражу, который манит обещанием воды. Числа. Карты. Действовать надо с помощью них.

— Жаль, что у меня нет ни способностей, ни гениальности, так что, думаю, нам придется признать факт, что я никогда не научусь вести счет так же, как вы. — Он оторвался от стола и выпрямился. — Может, всё же существует какой-то способ, чтобы счет вели вы и тайно передавали сведения мне?

Ее глаза слегка расширились, и он увидел — он действительно почти увидел, как за ними происходит напряженная мыслительная работа. Слава Богу. На этот раз он сказал абсолютно правильную вещь. По сути, он ошеломил ее хорошей идеей.

— Да. — Она уже совсем забыла и о войне, и о малярии, и о ярмарочной лошади. — Да, именно так мы и поступим. Я все устрою. Я буду говорить вам, сколько ставить и что делать: покупать или оставаться при своих. Мы разработаем систему кодов. — Она сосредоточенно нахмурилась и устремила взгляд на стол. Четыре секунды спустя она вскинула голову. — Мистер Блэкшир, вы знаете французский?


На этот раз Лидия ушла первой и плотно закрыла за собой дверь. Перспектива, которая всего час назад казалась такой мрачной, теперь сверкала и сияла, как бриллиант. Если мистеру Блэкширу действительно было важно добиться высокой оценки в глазах дамы, то он своего достиг, высказав эту великолепную идею.

Господи, почему она сама до этого не додумалась. Она будет вести счет, а он будет делать большие ставки, которые переживут все неожиданные изменения в игре и приведут к нужному результату. Конечно, ему придется довериться ей, а ей — оправдать его доверие. Но интересы у них общие, так что они пойдут одной дорогой.

Полная надежд, она летела как на крыльях, когда спускалась по лестнице, и не сразу заметила на площадке Марию. Та ждала ее, сложив руки на груди. Она стояла в напряженной позе и всем своим видом выражала неодобрение. Ее взгляд был прикован к лестничному пролету, который вел на этаж ниже.

От тревоги у нее похолодели пальцы. Подхватив юбки, она бегом преодолела последние ступеньки.

Что такое? — «Веди себя как ни в чем не бывало. Ты ничего плохого не сделала».

— Примерно полчаса назад мистер Роанок заходил в комнату отдыха и искал тебя. — Мария отказывалась смотреть прямо на нее. — Элайзе удалось увести его в бальный зал потанцевать. Сейчас они, кажется, танцуют второй сет. Если у него не зародились никакие подозрения тебе крупно повезло, и благодари за это Элайзу.

— Как ты узнала, где меня искать? — Она вцепилась в поручень, чувствуя, что пол уходит из-под ног.

— Ты думаешь, мы совсем безмозглые? — Мария тряхнула головой, выражая всю глубину своего возмущения. — Две субботы назад Элайза заметила, что ты куда-то пропала, а ты знаешь, какие выводы ей нравится делать. Когда это повторилось в прошлую пятницу, она внимательно всех оглядела и выяснила, кто из джентльменов исчез вместе с тобой. А догадаться, куда именно ты пошла, было нетрудно — здесь не так много мест, где парочка могла бы найти укромный уголок.

— Мы просто играли в карты. — Почему правда звучит как невыразительная, наскоро состряпанная ложь? — Ты же знаешь, как я обожаю карты. — Но Мария не знала. У нее не было поводов думать, будто карты имеют для Лидии большее значение, чем для других дам. Эта сторона ее натуры была известна только мистеру Блэкширу.

— Мне безразлично, чем вы занимались. Достоинство мистера Роанока в том, что он на многое не претендует, только на твою лояльность. И поэтому ты должна понимать, насколько важно соблюдать осторожность. Кстати, чем дольше мы будем стоять тут и чесать языками, тем скорее общество заметит твое отсутствие.

— Это были просто карты. — Подхватив юбки, она побежала вниз по лестнице, Мария — за ней. Нет, паниковать нельзя. Эдвард не так наблюдателен, как дамы, — скорее всего он ничего не заподозрил.

Однако нельзя рисковать, давая ему хоть малейший повод. Быстро приняв решение, она заговорила, обращаясь к Марии:

— Как бы то ни было, я скажу джентльмену, что мы должны прекратить встречаться. Ты была очень любезна, что предупредила меня, и я обещаю, что из-за меня у тебя не будет неприятностей. — Им с мистером Блэкширом нужно придумать что-то другое. Но вот что именно, она не представляла.

В бальном зале она взглядом разыскала Эдварда, чье внимание было полностью поглощено Элайзой, которая всегда была рада завладеть вниманием мужчины ради благого дела. К окончанию сета Лидия успела придумать сказку о том, как у нее разболелась голова и как она вышла на свежий воздух. Всего этого в сочетании с наслаждением, которое ее покровитель получил от танца, а потом и от получаса пребывания в библиотеке — ведь ради этого он ее и разыскивал — оказалось достаточно, чтобы удовлетворить его.

— Надеюсь, игра в карты получилась отменной? — спросила Элайза, когда они с Лидией стояли рядышком у стены в бальном зале. Она невинным взглядом смотрела на танцующие пары, однако в ее голосе явственно слышался намек.

— Душой клянусь, ничего, кроме карт, не было. А Мария сказала тебе что-то другое? — Она заправила в прическу локон, выбившийся, когда они с мистером Роаноком были в библиотеке.

Краем глаза она увидела, что Элайза покачала головой.

— Ты же знаешь, что она терпеть не может сплетни. И думаю, она верит тебе. Может случиться, что и я поверю. — Она дернула плечиком. — Маловероятно, что ты лжешь, ведь ты отлично знаешь, что скандал только упрочил бы мое доброе мнение о тебе.

— Надеюсь, твоя доброта проявится в том, что ты поверишь мне. Ты и Мария, вы обе. — Лидия сжала губы. Она не станет отвечать на невысказанные вопросы. «Почему с мистером Блэкширом? Почему тайком? Когда ты все это придумала? И ради чего ты рискуешь своим положением?» Она не имела привычки поверять кому-то свои секреты. Тогда как объяснить, почему вдруг она заговорила о Генри?

— Не забывай, я ничего не сказала о его мотивах. Не удивлюсь, если выяснится, что эти карточные игры — первый шаг в хорошо продуманной кампании.

— Тогда он слишком долго переходит ко второму шагу, тебе не кажется? — Хватит об этом. Она оттолкнулась от стены. — Я больше не стану уходить с ним наверх. Я сказала об этом Марии, а теперь скажу и джентльмену.

Она так и сделала, когда увидела его за раскидистыми пальмами, которые послужили для них отличным укрытием. Он кивнул, на его лице отразилось беспокойство.

Было совершенно очевидно, что он обвинил себя в недосмотре, однако вслух ничего не сказал, чтобы не затягивать их разговор.

— Мы почти готовы для походов в игорные дома, — сказала она, пока он не предложил вообще отказаться от затеи. — Нам осталось только договориться о мелочах после того, как вы подберете заведение.

— Постараюсь найти место для встречи. — Сдвинув брови, он устремил взгляд на ближайшую пальму. — У меня есть друг, который… — Он на мгновение задумался, потом посмотрел на нее. — Я могу написать вам? — Его расторопность вселила в нее надежду. Так быстро приспособиться к новым условиям и сразу же взять на себя организационные вопросы. Наверняка научился этому за долгие годы в армии. — Я напишу точные указания. И передам вам в руки.

В другой ситуации она обязательно захотела бы выяснить, какого рода места для встреч он имел в виду. Однако в игорных домах ей придется зависеть от него. Поэтому она начнет учиться этому прямо сейчас.


Когда он переступил порог одного из игорных домов, где играли по высоким ставкам, его первым впечатлением было, что люди, поведавшие ему о подобных заведениях, почему-то забыли упомянуть о декоре. Стало совершенно ясно, что «Бошан» тоже стремится к такой же роскоши, а еще стало ясно, почему он проигрывает в этой гонке.

— Не глазей по сторонам, — пробормотал Каткарт. — В тебе тут же распознают простака.

Уилл тут же запомнил: глазеть. Когда он придет в какой-нибудь игорный дом, чтобы играть по-крупному, ему нужно будет изображать из себя человека, который не знает, с какой стороны подступиться к карточной колоде.

Хотя вряд ли ему будет так уж сложно изобразить изумление. Пока они поднимались по темной лестнице, за ними закрылось три двери, словно обозначавшие этапы их вхождения в sanctum sanctorum[6]. Он приготовился увидеть грязное и примитивное: помещение с пожелтевшими от дыма стенами и парой-тройкой картинок с непристойными сюжетами.

Но вместо этого его встретила феерическая роскошь. Огромная люстра действительно вся переливалась, ее свет отражали огромные зеркала в позолоченных рамах — они, вероятно, предназначались для того, чтобы облегчить жизнь мошенникам, но от этого не становились менее красивыми. Многоярусный потолок состоял из белых квадратов, обрамленных золотом. Этот рисунок сочетался с квадратами натертого паркета.

Хотя этот зал и был предназначен для порока, он, как ни странно, радовал глаз. Возможно, и хорошо, что радовал, — ведь в помещении не было окон, через которые открывалась перспектива на внешний мир.

К тому же вряд ли здешние завсегдатаи обращают внимание на эту красоту — их внимание сосредоточено на восьми футах зеленого сукна; или на колесе, по которому с цокотом скачет шарик; или на брошенных костях, или на карте, которая появляется из шуза на столе для игры в фараон.

— Ну все, ты посмотрел. Теперь мы можем идти. Ник, шедший справа от него, отряхнул манжет с таким видом, будто за семь секунд после их появления воздух заведения уже успел испачкать белоснежную ткань. Ник наверняка заранее поставил перед собой цель оставаться бесстрастным.

«Я начинаю уставать от «Бошана», — сказал он Каткарту. — Как ты смотришь на то, чтобы посетить несколько домов?» И Каткарт, естественно, ухватился за такую возможность, приготовился к долгой ночи разгула и предложил захватить с собой серьезного и трудолюбивого Ника. Они сразу почувствовали себя так, как когда учились в университете. В каких только передрягах ни оказывались они благодаря неугомонной натуре виконта! А его брат то и дело заявлял, что не допустит, чтобы его еще раз втянули в столь сомнительное предприятие.

— Выше нос, Блэкшир. — Каткарт развернулся и повел свой маленький отряд к столам. — Теперь ты хотя бы сможешь на одном из своих политических салонов подробно описать пороки этих заведений.

— И тогда этим воспользуются против меня. — Ник отряхнул другой манжет на тот случай, если товарищи не заметили его неодобрения. — Противная сторона в суде обязательно станет подвергать сомнению мою пригодность, а потом притащит с собой какого-нибудь прожигателя жизни, который покажет, что видел меня в игорном доме. И не в одном. Сколько, ты сказал, заведений мы должны посетить?

— Сколько понадобится, чтобы я насытил свое любопытство. — Уилл хлопнул брата по спине. — Пошли. Чем раньше начнем, тем быстрее закончим.

— И с чего мы начнем, а, Блэкшир? С хазарда[7]? — спросил виконт, поворачиваясь то к одному столу, то к другому. — Со chemin de fer[8]? С рулетки? Какую дорогу к вечному проклятию ты предпочитаешь?

— Такую, где разрешается делать маленькие ставки. Мне не хотелось бы обанкротиться в первом же заведении. — Женщин в этом клубе нет, значит, ему нет надобности искать стол для игры в двадцать одно. И в то же время нельзя допустить, чтобы у его друзей возникла мысль, будто он пришел сюда не просто так, а с какой-то определенной целью. Так что придется провести здесь какое-то время, прежде чем идти в другой игорный дом.

— Тогда с рулетки. Это даст твоему братцу величайшую возможность выразить свое осуждение.

Ник и Каткарт принялись добродушно препираться, как в былые годы в Киз-колледже Кембриджа. Уилл вслед за ними протиснулся через толпу, окружавшую стол для игры в рулетку. Ему предстояло провести долгую ночь, и он был готов к этому, не испытывая ни малейшей усталости.


Пять дней спустя и почти через неделю после последней встречи он боролся с желанием предложить руку мисс Слотер, которая шла рядом с ним по восточной стороне Рассел-сквер. Он помнил: на людях они должны делать вид, будто едва знакомы.

— Я не рассказал ему, каким способом добываю деньги — Он сложил руки за спиной. — Я представил всю эту затею с игорными домами как развлечение, как услугу, которую я оказываю вам.

Она кивнула.

— От меня он ничего другого и не услышит. — Она слегка повернулась к нему. — Что он думает о природе наших отношений?

— Я не стал ничего уточнять. Он знает, что мы должны вести себя осмотрительно, поэтому, вероятно, сделал совершенно очевидные выводы. С другой стороны, он понимает, что если бы мы затевали нечто недостойное, мы бы просто пошли ко мне домой. Что бы он там ни подозревал, уверяю вас, он слишком хорошо воспитан, чтобы выдать нас.

— Вот было бы интересно. — Она кокетливо улыбнулась ему, как будто и в самом деле была его любовницей.

Или другом.

А ему всегда везло с друзьями. Джек Фуллер, выслушав его странную просьбу: «У меня деловые отношения с одной женщиной, и мне нужно место, где мы могли бы встречаться, подальше от чужих глаз», — с абсолютно каменным лицом и не моргнув глазом предложил пользоваться его гостиной.

Конечно, на лице Джека Фуллера трудно разглядеть какие-либо эмоции.

— Есть кое-что, о чем я должен вас предупредить, поспешно проговорил он, когда они подошли к парадной двери дома. — Он сильно обгорел под Угумоном, и рубцы сделали его внешность весьма непривычной. Я бы не хотел, чтобы его вид застал вас врасплох.

Она кивнула и приготовилась к встрече. Когда лакей открыл им дверь и проводил в гостиную, Уилл в очередной раз подивился способности ее лица скрывать любые эмоции. При знакомстве с Фуллером она не проявила ни малейшей робости, ни любопытства и не взглянула на его ногу, когда он выбрался из-за стола, чтобы поприветствовать их. Мисс Слотер вела себя так, будто в его внешности не было ничего необычного, будто она каждый день видит людей с обожженными лицами.

Уже через десять минут Уилл понял, что Фуллер ей понравился. Что касается самого Фуллера, то стало ясно, что общение с ней доставляет ему удовольствие. Она объяснила ему свою схему и рассказала, как долгими, одинокими часами играла в двадцать одно, чтобы выяснить, как в этой игре работает теория вероятности. Затем разговор перешел на лесоматериалы и на блестящие перспективы, которые откроет спуск на воду нового судна с водоизмещением в триста пятьдесят тонн.

— А как они определяют тоннаж? — Она устроилась на высоком стуле возле бюро, в котором Фуллер держал гроссбухи. Ноги она поставила на перекладину, а руками оперлась о сиденье и в этой позе стала похожа, несмотря на дамский наряд, на молоденького клерка, который на несколько минут оторвался от дел, чтобы поболтать. — Я знаю, что такое правило Архимеда, когда измеряется объем воды, вытесненной плавающим телом. Но вряд ли для судна где-то найдется подходящий резервуар с водой.

— Вы сейчас будете шокированы, мисс Слотер: то, что мы называем «тоннажем», вовсе не является настоящим тоннажем. — Когда в последний раз у Фуллера были гости? Сейчас он выглядел счастливым, как мальчишка, который приехал домой на каникулы. — Для определения грузоподъемности измеряют длину и ширину судна и производят определенные вычисления.

— Длину и ширину? — Она выпрямилась. — А как же глубина?

— Глубина трюма берется как половина ширины судна в самой широкой точке. Есть еще и другие допуски и поправки, например для кривизны корпуса судна. В общем, главные показатели — это длина и ширина.

— Тогда было бы разумно строить узкие суда с глубоким корпусом, чтобы перевозить больше грузов и при этом платить меньше пошлин. — С каким же воодушевлением и легкостью она погружается в тонкости бизнеса. Достаточно помахать перед нею парочкой цифр — и можно вести ее за собой куда угодно.

Уилл сидел в кресле у огня.

— Нет так уж это разумно. При низком приливе можно налететь на мель, и конкуренты с плоскодонными суднами будут спокойненько проплывать мимо. — Он улыбнулся ей и подмигнул.

— О. Я об этом не подумала. — Она явно сожалела о своей оплошности, даже ссутулилась слегка. Очевидно, она считала, что ей удастся постичь все сложности судоходства и прочих наук с той же легкостью, с какой она освоила теорию вероятности и вычисления.

Фуллер поспешил заверить ее, что часто суда действительно строятся по такой схеме, но по заказу торговцев, желающих идти на риск. Мистер Блэкшир упомянул, что самые глубокие из этих судов действительно садятся на мель и иногда даже переворачиваются. Он развалился в кресле, вытянул ноги и слушал, поглядывая на собеседников: то на купца, сидящего за своим столом, то на картежную мошенницу, пристроившуюся на высоком стуле.

Разомлев у камина, он без труда представил жизнь, когда они все трое смогут свободно встречаться. Когда она выкупит свою свободу, она получит право навещать кого угодно. Возможно, ей понравится приходить сюда, просматривать гроссбухи, изредка играть в двадцать одно с двумя джентльменами, которых она, вероятно, станет считать своими друзьями. Ведь все это возможно, не так ли? Разве не может получиться так, что от первоначального соперничества они плавно перейдут к флирту и взаимной симпатии, а потом и к дружбе?

Настало время приступить к делу, ради которого они и оказались здесь. Он достал список самых перспективных домов и высказал свое мнение по каждому из них. Она внимательно выслушивала его оценки, и от этого у него в душе поднимался приятный трепет. Суждено ли ему еще раз в жизни ощутить радость от того, что другой человек доверяет ему, пусть и по такому мелкому поводу, как выбор клуба для первого посещения?

Он высказал свои рекомендации, они договорились о дне, когда пойдут туда, и о времени, когда он заедет за ней. Теперь все зависело от теории вероятности и судьбы, а также от эффективности ее схемы.

— Молодчина, Блэкшир, — сказал Фуллер, когда они стояли на улице и смотрели вслед наемному экипажу, на котором она уехала. — Где, черт побери, ты ее нашел?

— В клубе. В обществе одного джентльмена, под чьим покровительством она и остается. — Он поднялся на крыльцо и вошел в дом. — Я с радостью окажу ей услугу, но дальше этого идти не могу.

— Жаль. Ты ей нравишься. — Фуллер последовал за ним.

— Думаю, да. А сначала не нравился. — В холле его ждал лакей с пальто и шляпой. — Но мы, кажется, пришли к прочному взаимному уважению.

— Балда, при чем тут прочное взаимное уважение. — Он улыбался, хотя улыбка придавала его лицу страдальческое выражение. — Наверняка есть причина, почему она предложила эту идею именно тебе, а не тому, другому джентльмену.

Есть. Во-первых, она знает, что ему нужны деньги, а во-вторых, она уверена, что Роаноку не понравится, если она пойдет играть в какой-нибудь клуб. О первом рассказать Фуллеру он не может, а второе — личное дело Лидии.

— Вероятно, в простой дружбе гораздо меньше изменчивости, чем в отношениях, основанных на страсти, и именно это делает ее более привлекательной для нашей затеи. — Он надел пальто и взял у лакея шляпу.

Фуллер лишь кивнул. Если изуродованная кожа не лишила его возможности придавать своему лицу лукавое выражение, тогда можно было точно сказать, что он усмехнулся.

Однако это все правда — то, что он сказал насчет изменчивости. Так Уилл говорил себе, когда шел домой. Они должны сосредоточить свои умственные способности на игре. Ни одному из них нельзя отвлекаться на размышления о причинах изменений настроения другого.

«Ты ей нравишься». Очень хорошо. И она ему тоже. Но гораздо важнее то, что она может положиться на него. И поэтому он должен делать все необходимое, чтобы оправдать ее веру в него. Если ради этого придется подавить все нечестивые порывы, он с радостью это сделает, причем только ради ее доверия.

Глава 11

— Что это за место? — Джейн стояла за правым плечом Лидии и смотрела куда угодно, только не на высокое зеркало, в котором отражался возмутительный образ.

— Сказать по правде, совсем не респектабельное. Не такое, как тот клуб, куда меня водит мистер Роанок. — Она хотела поправить на груди платье из легкой шелковой тафты, но вместо этого провела рукой по уложенным волосам. — Туда ходят дамы не высшего сорта, так что я должна быть одета так, чтобы не выделяться.

— Но хоть верхнее платье вы наденете?

— Да, естественно. Я просто хотела убедиться, что нижнее сидит нормально. — Платье было роскошным. Фиолетовый шелк струился по телу, как сливки из крынки, он очерчивал соски в удовольствие всем, кто бросал взгляд на ее грудь.

Разве можно осуждать Джейн за ее вопросы? Бедняжке невдомек, что она выбрала туалет, в котором будет скорее раздетой, чем одетой. Нижнюю юбку она не надела, сорочку вряд ли можно считать сорочкой — уж больно низкий у нее вырез, практически до корсета, а еще она такая коротенькая, что даже не прикрывает подвязки с блестящими застежками.

Она надела верхнее платье из тонкого муслина, и оно сделало ее облик… чуть более благопристойным. Во всяком случае, слегка прикрыло грудь. А вот распашная юбка будет при ходьбе разлетаться в стороны и открывать облегающую тело тонкую тафту.

Ну и ладно. Они отвлекутся на это и не заметят, чем она занимается за столом.

— Ну, все. Можешь ложиться спать, — с наигранной веселостью сказала она. — Я сама дождусь мистера Блэкшира и открою ему дверь. А потом мы поедем в клуб.

— А если мистер Роанок заедет… — Джейн прошла к туалетному столику и принялась раскладывать щетки и расчески.

— Не заедет. По средам он никогда не приезжает. — Она подошла к столику и встала так, чтобы горничная неизбежно посмотрела ей в глаза. — Ты ведь помнишь, не так ли, что мистер Блэкшир — джентльмен? Ты помнишь, что он уступил тебе свое место в коляске? Он не из тех, кто способен на недостойные поступки.

Джейн кивнула, хотя этот кивок не означал, что она все помнит, — этот жест мог быть механическим.

— Мы с ним несколько раз сходим в клубы, каждый из нас выиграет нужную сумму денег, и на этом все закончится. — Она заколебалась. — Джейн, я хочу занять достойное положение в обществе. Мне хочется самой платить по своим счетам, а не зависеть от каких-то господ. А для этого нужны деньги, и я не знаю другого способа заполучить их, кроме игры в карты. — Она почувствовала, как у нее на шее часто запульсировала жилка. Она никогда прежде не откровенничала с этой девочкой. — Ты же видела, как я сама с собой играю в карты? Видела, как я исписываю цифрами горы бумаги? — Горничная опять кивнула, на этот раз утвердительно. — А теперь я хочу воспользоваться плодами своих трудов. Чтобы потраченное время не пропало зря. — Действительно, к этому результату ее привели не только долгие ночи изучения теории вероятности. А еще и утренние занятия с мистером Григсом, учителем. А еще задачки, что ей подбрасывал Генри, вроде той, с ромбами в окне, ил и на умножение. Он предлагал ей перемножить два трехзначных числа, а сам отсчитывал секунды до того момента, когда она даст ответ. И вот сегодня она совершит то, к чему готовилась всю жизнь.

Джейн ушла в свою комнату, а Лидия, надев манто, устроилась на банкетке в холле и стала ждать. Наконец снаружи послышался стук колес и цокот копыт. Она вскочила и распахнула дверь.

Мистер Блэкшир уже успел выпрыгнуть из наемного экипажа и шел к крыльцу. На его лице сияла улыбка, такая же радостная, как и на ее. Сегодня он оделся в байроническом стиле, который отличался небрежностью: длинное распахнутое пальто, небритая щетина, вместо галстука платок с причудливым рисунком. Прямо-таки олицетворение человека, который решил погубить себя, но сделать это романтически. Или голубя, который готовится к тому, чтобы его ощипали. Все это, конечно, было образом, ролью, которую он пообещал сыграть.

— Входите. — Она отступила в сторону. — Я готова. Только возьму свой ридикюль.

Ходить за ридикюлем надобности не было, она оставила его на консоли у стены, так чтобы достаточно было повернуться и взять его. Однако когда она вновь оказалась лицом к нему, то обнаружила, что в его облике произошли кардинальные перемены. Улыбка исчезла, взгляд стал цепким, как у охотничьей собаки.

— Что-то раньше я не видел этого платья, — сказал он и вопросительно посмотрел на нее.

— Ах да. Будет лучше, если вы взглянете на него сейчас, чтобы потом оно не отвлекло вас. — Все это она проговорила с небрежной веселостью, только голос ее прозвучал фальшиво. Раздвинув полы манто, она отвела взгляд в сторону, не решаясь смотреть ему в глаза.

Как и у него, у нее есть своя роль: куртизанки, ищущей богатого покровителя. Он знает это. Поэтому ее дерзкий наряд не должен шокировать его. И все же она нервничала, понимая, что сейчас он увидит коротенькуюсорочку и подвязки с застежками — в общем, все то, что должно вызывать у мужчины неуместное желание.

Вот и увидел. Теперь можно идти. Она собралась запахнуть манто и…

— Постойте, — сказал он глухим голосом и придержал ее руку.

— В чем дело? — Она отлично все понимала. «Вам нельзя идти в этом. Вы хоть представляете, какого рода мужчины посещают такие заведения? Наденьте хотя бы нижнюю юбку».

— Ничего. Просто… постойте.

Она решилась посмотреть на него. Он не заметил. Он продолжал придерживать ее руку, мешая запахнуть манто, и внимательно разглядывал платье, как будто боялся, что больше никогда не увидит его, и пытался запечатлеть его в своей памяти. Она услышала, как он с шумом втянул в себя воздух.

Ее будто обдало жаром, в ней словно пробудилась та часть сознания, которая до этого спала глубоким сном. «Веди его наверх. Клуб подождет. Лучшего шанса не будет».

Эта часть сознания могла говорить ей что угодно. Что подумает о ней Джейн после ее разглагольствований о респектабельности и о пристойном поведении мистера Блэкшира? А что она о себе подумает, если откажется от этой тщательно подготовленной и спланированной экспедиции ради того, что ей может дать любой мужчина? Только этот человек поверил в ее способности, его будущее — в ее руках. Она не может подвести его.

— Ладно. — Он позволил ей запахнуть манто и отступил на шаг. На его лице появилась улыбка, только она получилась какой-то вымученной. — Полагаю, перед этим платьем не устоит ни один джентльмен?

— Оно показалось мне самым подходящим для такого случая.

— Чрезвычайно подходящим. Я даже забыл, как меня зовут. — Его улыбка стала более естественной: он как бы признавал, что тоже может ошибаться, и заверял ее в том, что ни скандальное платье, ни примитивные эмоции, которое оно вызывает у мужчин, не помешают их партнерству. Он подставил ей согнутый локоть. — Ну что, готовы поставить Олдфилд на колени? — Она была готова к этому как ни к чему другому в жизни.

Уже в кебе она напомнила ему, что в первое же посещение рассчитывать на успех нельзя. Что он должен иметь в виду: вероятности нужно время, чтобы заявить о себе, и что даже при благоприятной вероятности иногда выпадает неправильная карта.

Он внимательно выслушал ее — во всяком случае, она так решила, хотя в темноте и не видела его лица, — а потом дал свои указания: где и как менять ее деньги на фишки; какой сигнал подавать ему, если ее будут донимать клиенты заведения; как добраться до места для импровизированных совещаний — для этого он выбрал боковой коридор, и до места встречи — оно располагалось в квартале от клуба. После ухода из клуба ей предстояло ждать его там в наемном экипаже.

— Это на Бери-стрит, — еще раз повторил он.

Когда кеб свернул к клубу, ее охватил азарт, знакомая и такая надежная уверенность в своих силах окутала ее, как аромат мыла.

— Я войду через пять минут после вас. А потом буду постоянно держать вас в поле зрения. Чтобы вовремя заметить риск. Лидия. — Он в темноте нащупал ее руку. По движению воздуха, по приблизившемуся запаху лавровишневой воды она догадалась, что он наклонился. В следующее мгновение он поднес ее руку к губам. — Удачи, — сказал он, и ей в голову, как обычно, пришла мысль, что серьезный карточный игрок не должен доверять удаче. Однако на этот раз она не высказала ее вслух.


Пятьсот фунтов в фишках по двадцать. Он, конечно, не надеялся, что его примут за аристократа, зато он мог убедительно изобразить из себя человека, который разбогател после продажи звания и вознамерился рискнуть этими деньгами.

Уилл забрал фишки из серебряной Миски и высыпал их в карман. Пять минут назад здесь, наверное, стояла Лидия и испытывала всеобщее терпение, покупая фишки по одному фунту и по пять.

Хотя, вероятно, кассир и посетители проявили к ней снисходительность. Она наверняка сняла манто, прежде чем войти в зал.

Конечно, она правильно сделала, что так оделась. Несколько дам, прогуливающихся по залу, были одеты в такие же платья, вернее, в наряды, предназначенные для тех же целей. Такого платья, как у нее, больше ни у кого не было.

Да-а, платье сногсшибательное! Он до сих пор ощущал дрожь, электрический заряд, который прошел через нервы и всколыхнул кровь. Теперь, когда сознание прояснилось и к нему вернулась способность рассуждать, он сообразил, что она отказалась от трех или четырех слоев одежды, которые обычно отделяли тело от взоров. В первый момент он не знал, как объяснить природу той примитивной силы, что манила его. Не знал и, честно говоря, не пытался узнать. Это платье взывало к телу в обход его сознания, и его тело откликалось на зов, делало «стойку», как охотник за сокровищами — при виде новой карты.

«Ты здесь по делу. Она зависит от тебя. Оставь эти мысли на потом, времени будет достаточно». Он сцепил руки за спиной и неторопливо пошел по залу. Потом остановится у стола для игры в хаззард, чуть в стороне от того места, где Лидия играет в двадцать одно, ставя на кон свои фишки по фунту. Он будет ждать того момента, когда можно будет вступить в игру и ловкостью и умением превратить пять сотен в нечто большее.


Через час он устал ждать и понял, что нервы натянуты до предела. Он уже проиграл сорок фунтов, потому что не мог, не привлекая к себе внимания, всю ночь стоять и смотреть, как играют другие, когда его карманы оттягивала гора фишек. У людей могли возникнуть вопросы. Поэтому он сделал две ставки по двадцать фунтов в кости, правда, не подряд, а с небольшим перерывом. И оба раза проиграл. Этого он себе позволить не мог. И она, должно быть, проигрывает, иначе подала бы ему сигнал.

Если честно, трудно определить по ее виду, проигрывает она или нет. Создается впечатление, что ее внимание больше сосредоточено на коринфянине, чем на игре. Она часто смеется в ответ на его высказывания, наклоняется к этому разодетому, напыщенному, самодовольному типу, изгибая свое тело, как цветок, который тянется к солнцу. Дважды этот фат напоминал ей, что настала ее очередь банковать, а она все восхищалась тем, как мастерски он играет.

Уилл заскрежетал зубами и посторонился, пропуская какого-то мужчину, который проталкивался через толпу к самому столу. Он не идиот. Пусть она кокетничает, если это нужно для их цели. Но разве они не подошли к тому моменту, когда игрок должен сказать: «Сегодня не мой день» — и уйти, пока он не проиграл все деньги?

Лидия удрученно усмехнулась. Он не расслышал звук, но все понял по ее лицу, когда банкомет серебряной лопаточкой сгреб ее ставку. Она подняла руку и стряхнула невидимую пылинку с рукава коринфянина. Тот раздулся, как петух, от гордости.

К черту все это. Хватит. Уилл поднял над головой руку и потер предплечье другой рукой. Он повторил этот жест на тот случай, если в первый раз она его не заметила. Затем он выбрался из толпы и неспешным шагом покинул заведение.


Она опаздывала. Он уже решил, что она не заметила его знак, когда услышал стук каблучков по коридору и, выглянув из-за угла, увидел ее. Ее походка была стремительной, и юбка верхнего платья распахнулась, а нижнее фиолетовое плотно обтянуло ноги, словно бесстыдно дразня и соблазняя.

— Нужно быть терпеливым. Я же предупреждала вас. — Она заговорила, еще не дойдя до него. Ее руки были сжаты в кулаки. Очевидно, она догадывалась, зачем он вызвал ее.

— Мы теряем время. Я считаю, что сейчас мы должны уйти и попытать счастья в другой раз. — Он ухватил ее за локоть и потянул за собой в угол, в темноту бокового коридора.

— Вы же знаете, что я не желаю слышать ни о счастье, ни об удаче. — За час игры в карты она полностью утратила те веселость и добродушие, с которыми встретила его дома. Сейчас она была непреклонна и полна решимости.

Он вздохнул и выпустил ее локоть.

— Я знаю одно: я лишился сорока фунтов, сорок фунтов впустую потрачены на игру, в которую больше никогда не буду играть исключительно потому, что не могу стоять и ждать сигнала. Сколько вы проиграли?

— Это не важно. Уилл. — В темноте она нащупала его руку и сжала предплечье. Он понял, что она пытается поделиться с ним уверенностью, которой у нее в избытке. — Мы же знали, что так может случиться. Помните? Эта ситуация не застала нас врасплох.

Сломанный нос Джентльмена Джексона[9] тоже никого не застал бы врасплох, но это не означает, что у него хватило бы ума оставаться на ринге и продолжать бой, когда из носа хлещет кровь.

— Лидия, может получиться, что вы израсходуете свои фишки до того, как увидите удачный расклад колоды. Что вы тогда будете делать? — Он знал: у нее в фишках сто фунтов. Мысль о том, что она может проиграть такую огромную сумму и даже не подать ему сигнал, уже не волновала его. Она не казалась ему существенной.

— Куплю еще фишек. Я захватила с собой деньги. — У нее не было ни малейших сомнений. Такая непоколебимая вера должна была бы убедить его.

Но непоколебимая вера может привести человека к явной катастрофе. Об этом скажет любой солдат из Великой армии, дошедшей с Наполеоном до Москвы. И Джордж Толбот подтвердит. «Я отвезу тебя домой, я не дам тебе умереть». Господь свидетель: его дерзкая самоуверенность дала ему достаточно оснований не доверять тем людям, которые ни в чем не сомневаются.

Она приблизилась к нему на шаг, не выпуская его руки. Он ощутил розовый аромат ее мыла.

— Пожалуйста, — проговорила она. — Без вас я не справлюсь.

Она отлично знает, в чем его слабость, не так ли? Он не может не откликнуться на мольбу о помощи. Неужели она решила подергать его за веревочки, как того коринфянина за столом?

— Лидия. — Он наклонил голову поближе к ее уху. — Я понимаю, что должен доверять вам, но…

— Вы не должны. — Теперь она ухватилась за его предплечье обеими руками. — Я вас об этом не просила. Но прошу вас, доверяйте теории вероятности. — Она на мгновение сжала его руку. — Если в течение следующего часа ситуация не изменится, мы снова встретимся здесь. А пока развлеките себя тем, что не заставит вас вынимать фишки из кармана. Выпейте. Найдите какую-нибудь дамочку и пофлиртуйте с ней. Только все время держите меня в поле зрения. — Она обеими руками сжала его кисть. Его пальцы непроизвольно стиснули ее пальцы.

Чем дольше они будут стоять тут, тем больше она найдет способов подчинить его своей воле.

— Хорошо. Я выпью и пофлиртую. Но вам не пойдет на пользу, если я ввяжусь в какую-нибудь ссору и вернусь домой не один.

— Тогда это послужит мне уроком. — Он услышал веселые нотки в ее голосе и понял, что она улыбается. Она похлопала его по руке и поспешила прочь. Он еще несколько мгновений слышал шорох ее юбки.


Он, однако, не выпивал и не флиртовал. Алкоголь мог притупить его мышление, которое и так было ослаблено долгим ожиданием. Что до флирта, то он успел сделать всего один круг по залу и исключить двух дам из списка кандидаток — обе уже пользовались вниманием перспективных поклонников, — когда один взгляд на Лидию заставил его позабыть об окружающих.

Она разговаривала с банкометом, причем в той же манере, которую он видел раньше. Однако на этот раз она наклонилась вперед, положив руки на стол и сцепив пальцы.

Сигнал. Его пульс забился со скоростью града, стучащего по крыше. Наконец подвернулась нужная колода, и настало время ему вступить в игру.

Он с беспечным видом прошел к столу с двадцать одно и отодвинул стул слева от нее. Она повернулась и подняла голову. Ее взгляд скользнул по его наряду, и ее губы медленно растянулись в сладкой, как мед, улыбке, многообещающей, чувственной и одобрительной. Ее взгляд стал томным, как будто на нее подействовал один только его вид.

— Здравствуйте, — сказала она.

Да, он уже знает, что она умеет играть такую роль. Если по сценарию предполагается, что она должна видеть потенциального покровителя в каждом мужчине, тогда безразличие к новому соседу могло бы вызвать подозрения. Он поклонился — не излишне дружелюбно, не излишне сдержанно — и сел.

Справа от Лидии сидело трое понтеров: коринфянин, которому она что-то сказала, явно намереваясь держать его на поводу, и двое пожилых джентльменов, которые оказались невосприимчивы к ее чарам. Такое размещение игроков было, естественно, не случайным. То, что он оказался в конце, последним в каждой сдаче, позволит ей учесть открытые карты других понтеров, когда она будет производить свои таинственные вычисления для определения его ставки.

Уилл достал фишки из кармана и высыпал их перед собой на стол. Началась сдача карт. Шестерка, восьмерка, тройка, Лидия получила четверку, ему достался туз. Банкомет открыл свою девятку.

Когда первый понтер объявил свою ставку, она повернулась к нему с чарующей улыбкой.

— Попробую отгадать. — Она окинула быстрым взглядом его самого и горку фишек, затем в задумчивости потерла ключицу. — Вы только что демобилизовались, нашли себе приятную синекуру, и теперь призовым деньгам[10] вместе с жалованьем стало тесно в ваших карманах.

«Синекура» было кодовым словом. Оно было созвучно французскому cinq. Пять фишек.

Она хотела, чтобы он на первой карте поставил сто фунтов. Прямо так, с наскоку.

— Мадам, прошу вас. — Судя по тону, банкомет уже не раз пытался призвать ее к тому, чтобы она отвлеклась от мужчин и вернулась к игре. — Делайте ставку.

Свободной рукой она взяла фишку в один фунт и положила ее ближе к центру стола, другой же продолжала нежно поглаживать ключицу.

Он понимал логику ее стратегии в отношении его ставки. С десяткой у него будет двадцать одно очко, а в колоде предположительно осталось достаточное количество десяток, чтобы помешать кому-то сыграть на пяти картах.

— Такая робкая ставка у столь догадливой дамы. — Он одарил ее полуулыбкой и выдвинул вперед пять фишек. — Раз уж вы решились поставить, то я буду играть смело.

Перед каждым понтером упало по карте. Уилл приподнял уголок. Десятка пик. Господи, как же просто.

Он перевернул свою карту картинкой вверх и, откинувшись, положил руку на спинку своего стула. Его сердце колотилось, как колеса сорвавшейся с тормоза и несущейся вниз по склону повозки. Конечно, банкомет еще может переиграть его, но он хотя бы останется при своих. Двадцать одно очко означает, что банкомет продолжит сдавать себе карты в надежде на ничью, а это, в свою очередь, означает, что велика вероятность его проигрыша.

Первые два джентльмена остановились после второй карты. Лидия и коринфянин остановились после третьей. Банкомет добавил шестерку и даму к своей девятке и был вынужден заплатить каждому понтеру.

— И правда, играйте смело. — До чего же нелепо она выглядит, одной из маленьких лопаточек подгребая к себе жалкие два фунта. — Подозреваю, что в других аспектах вы так же смелы. — Ни голосом, ни жестом она не выдавала никаких эмоций, кроме желания вовлечь его в легкий флирт. Однако он отлично знал, что под этой болтовней скрывается одобрение и поддержка. Она довольна тем, как он сыграл свою роль.

Итак, спектакль начался. А почему бы нет? В конце концов, разве он не отдал бы все, чтобы стать другим — человеком, довольным тем, с какой готовностью мир оказывает ему услугу? Возможно, он и стал бы таким, если бы давным-давно кое-что — а таких «кое-что» множество — сложилось по-другому. Но сегодня и все последующие ночи, пока они будут действовать по своей схеме, он может хотя бы попытаться примерить на себя ту жизнь, как примеряют парадный фрак с бархатной отделкой, который не очень хорошо сидит и вообще не по карману.

Так что он играл свою роль с удовольствием и каждый раз, когда надо было делать ставку, принимал задумчивую позу: подпирал кулаком щеку, выпячивал нижнюю губу и устремлял взгляд на фишки.

При очередной сдаче он вслушивался в болтовню Лидии и тщательно перебирал ее, просеивая каждое слово, так же как вор, который перебирает драгоценности, оценивая результаты последней кражи.

Она обратилась к коринфянину:

— Мои проигрыши вошли в систему. Клянусь, мне придется уйти, если я проиграю еще пять фунтов. Вы должны удержать меня от этого. — «Система» означало «sis», а это означало сто двадцать фунтов.

Затем к банкомету:

— Вы хотите погубить меня, да? Но вы же видите, что я держусь, и буду держаться крепко, как катран. — «Катран». Quatre. Четыре фишки.

К нему:

— Вы, наверное, отобрали у меня мою долю удачи. — «Удача»! Тайный выпад в его сторону! Числа заполонили ее ум, как чертополох — неухоженный сад, а она все еще может шутить, причем так, что эту шутку могут оценить только они двое! — Надеюсь, вы вспомните об этом завтра, когда увидите меня на улице просящей милостыню. Права была моя тетушка Уитни, когда говорила, что в картах мне не везет. — «Уитни». Huit. Господи, восемь фишек! Сто шестьдесят фунтов.

Но он сделал так, как она велела. Он держал свои карты так, чтобы она могла видеть их и рассчитывать дальнейшие действия. Он слушал подсказки, говорившие ему, что делать: прикупать или останавливаться, и оценивал их в соответствии с собственным разумением. Пятнадцать против девяти у банкомета — ему даже не надо смотреть, как она потирает указательный палец о большой, чтобы понять: надо покупать. Пара десяток против семерки — он остановится, как бы яростно она ни крутила свой браслет.

Он выигрывал не на каждом хенде. Даже при благоприятном раскладе ему иногда доставалась неудачная карта, а банкомету — удачная. В этих случаях ему казалось, что он чувствует, как она мысленно успокаивает его, вселяет в него уверенность, настолько твердую, что ее буквально можно было потрогать. Не то чтобы он нуждался в этом. Несмотря на случайные проигрыши, он явно был в выигрыше. При каждом поражении он лишь пожимал плечами, убеждал себя, что умение проигрывать — это достоинство, и ждал следующего закодированного указания.

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем она подняла обе руки и поправила прическу. Сигнал, что пора уходить. Он только что проиграл подряд две сдачи — к счастью, по скромным ставкам, — и она, очевидно, решила, что расклад колоды не отвечает ее требованиям.

Одной части его натуры хотелось врасти в стул, никуда не уходить и сохранить это приятное ощущение радости от сегодняшней совместной работы с женщиной, от их тайного сговора, о котором не подозревал никто из сидящих за столом, от их удивительной слаженности, которую тайный характер их взаимодействия только усиливал.

Другая же его часть горела желанием уйти. Чем быстрее они встанут из-за стола, тем скорее встретятся и вместе отпразднуют свой сегодняшний успех. Он горстями посгребал фишки в карманы — по его прикидкам, там было около тысячи фунтов — и направился в кассу.


Тысяча сто шестьдесят два фунта. Даже если вычесть их проигрыши — ее тридцать восемь фунтов и его сорок, — это было великолепное начало.

Лидия вышла из игорного зала и пошла по главному коридору. После его ухода она задержалась в клубе еще на полчаса, пофлиртовала с мистером Келлером, сидевшим справа — просто пофлиртовала с этим милым и безвредным джентльменом, которому очень польстило ее внимание, без каких-либо видов на будущее, — и убедилась, что никто не связал с ней появление за столом мистера Блэкшира.

О, он был великолепен, этот мистер Блэкшир. После их последнего разговора она боялась, что у него не хватит духу доиграть спектакль до конца. Однако он не проявил ни малейшей слабости. Был тверд, как скала. Он отнесся к потере ста и двухсот фунтов с полнейшим равнодушием и отмахнулся от них, как жеребец хвостом отмахивается от мух. До чего же величественно это у него получилось! Она скажет ему об этом, правда, в более пристойной манере. Она похвалит его за решимость и пошутит над его внешним видом. Скажет, что ему нужно почаще надевать редингот и, возможно, немножко отрастить волосы, чтобы выглядеть более романтично.

Она повернула за угол. В этой части коридора освещения не было. В полумраке она ничего не могла разглядеть, но почувствовала его, ощутила его присутствие где-то впереди. А в следующее мгновение она убедилась в своей правоте, когда его руки схватили ее и утащили в кромешный мрак.

Он обхватил ее за талию, приподнял и радостно закружился с ней. Она оперлась на его плечи, такие сильные, мускулистые под одеждой, и стиснула зубы, чтобы не расхохотаться в полный голос. Монеты весело позвякивали в ридикюле, висевшем на запястье, и в карманах его сюртука, и этот звон был подходящей музыкой для их праздничного танца. Здесь, в темноте, она наслаждалась новыми отношениями с мужчиной — целомудренным слиянием тел, духа и ума. Раньше она не поверила бы, что такие отношения могут существовать, но сейчас, познав их, поняла, насколько они ценны.

Летящий по воздуху шелк холодил ей ноги, и когда он поставил ее на пол, юбка по инерции обвилась вокруг нее. Она запуталась в ткани и едва не упала, но он придержал ее за талию.

В воцарившейся тишине было слышно их дыхание. Неожиданно он прижал ее к себе и припал своими губами к ее губам.

Глава 12

Лидия была ошеломлена, и ошеломление ее возникло так быстро, как парус раздувается на ветру. Она уперлась ладонями ему в грудь и отстранилась.

— Черт побери, что вы делаете? — От шока ее дыхание стало частым и неглубоким.

— Одну минуту. — Он продолжал держать ее так же крепко. — Шестьдесят секунд. — Его губы были так близко, что она буквально ощущала вкус произнесенных им слов. — Больше мы об этом не вспомним. Все останется по-прежнему.

Разве такое возможно? Разве могут мужчина и женщина отдаться страсти, пусть и на шестьдесят секунд, а потом разойтись как ни в чем не бывало? По-прежнему ничего уже не будет.

Может, пусть? Его ладонь, лежавшая у нее на затылке — он, вероятно, стоял в темноте и готовился, раз на нем нет перчаток, — поддерживала ее голову ласково, без нажима, а это означало, что он не станет подчинять ее своей воле.

Она губами, щеками чувствовала его теплое дыхание. До нее донесся слабый аромат гвоздики — наверняка от его зубного порошка. Он почистил зубы, прежде чем отправляться в клуб. Возможно, он уже тогда все продумал.

Вот бы прикоснуться языком к этим чистым, идеальным зубам с запахом гвоздики.

Господь всемогущий. Трудно поверить, что запах зубного порошка может побудить женщину поцеловать мужчину. Она, наверное, не в своем уме. Опьянела от своего успеха за игорным столом, совсем голову потеряла. Вернее, от их успеха. В одиночку у нее ничего бы не получилось.

Она провела руками по его груди и опустила их ему на талию. Он лишь вздрогнул. В ожидании ее ответа.

— Шестьдесят секунд. — Она повела рукой, и ридикюль соскользнул с запястья на пол. — Считайте.

Он быстро преодолел расстояние, разделявшее их губы, на этот раз не так поспешно. Она ощутила отросшую щетину, и от этого у нее по коже побежали мурашки. Он целовал ее медленно и умело, овевая ее ароматом лавровишневой воды.

Им сразу стало ясно, что, имея в распоряжении шестьдесят секунд, медлить нельзя. Она обхватила его за шею — жаль, что у нее не было времени снять перчатки, тогда она почувствовала бы под ладонью его коротко стриженные волосы! — решительно скользнула языком в его рот и провела им по его зубам.

Он издал горловой звук. Наверное, не привык иметь дело с решительными женщинами. Но ясно, что ему понравилась эта решительность. В следующее мгновение его руки оказались на ее груди и пробрались под верхнее платье.

Да. Именно это ему и следовало бы сделать. Правильно, что его руки узнают контуры ее тела. Она чувствовала себя мягкой глиной под его ладонями, или теплым воском, или чем-то еще, что он мог бы формировать по своему желанию. Лидия только сейчас заметила, что он привалил ее к стене. Она расслабилась и отдалась наслаждению, которое дарили ей его прикосновения.

Шестьдесят секунд прошло? Ну и пусть. Она нашла крючки, скреплявшие верхнее платье, и расстегнула их, чтобы запустить туда его руки.

Какие же у него большие руки, да еще и ловкие. Левая заскользила от ее бедра к талии, собирая шелк, и остановилась на ее груди. Его дыхание участилось. Он разгладил ткань, чтобы его руки от ее сосков отделял только один тонкий слой, тончайший из всех возможных барьеров.

Хвала небесам — она отправится в ад за такое богохульство, хотя там ей уже давно зарезервировано место, — так что хвала небесам, что она сделала вырез у нижней сорочки таким же глубоким, как у корсета, и не надела нижнюю юбку. Потому что сейчас она поняла, зачем когда-то изобрели такую ткань, как шелковый трикотаж. Его палец медленно скользил по ее соску, сладостная пытка становилась вдвое мучительнее от того, что гладкая ткань мешала ей в полной мере ощутить это прикосновение, и от того, что он языком ласкал ее губы, повторяя движения пальца по соску.

Она выгнулась ему навстречу, а он вдруг оторвался от нее. Она почувствовала, что он наблюдает за ней, хотя в темноте ничего видеть не мог. Его правая рука легла на ее левую грудь, и на нее нахлынул восторг… почти благоговейный. Это было прикосновение мужчины, который долгое время не касался женщины. Или прикосновение мужчины, который заглянул смерти в лицо и принял решение больше никогда не воспринимать земные радости как должное.

Последнее предположение скорее всего правда. Вероятно, он именно так смотрит на жизнь. Она поразмышляет над этим позже.

— Сделай языком, — попросила она, и от сильного желания ее голос прозвучал хрипло, как раз так, чтобы разрушить иллюзии достопочтенного джентльмена.

Но нет, ему понравилось. Он пробормотал что-то неразборчивое, потом бархатно рассмеялся, и его рот оказался там, где она хотела его чувствовать. Теперь больше ничего не имело значения.

Она приподнялась на цыпочках и выгнулась еще сильнее, чтобы облегчить ему задачу и чтобы ничто ему не мешало. А еще потому что он ласкал ее через шелк. Его язык двигал ткань, и от этого ощущения становились еще острее. Одной рукой он прижал к стене ее плечи, а другой крепко держал за талию, чтобы она не могла увернуться от изощренной пытки, которой он мучил ее.

Он не останавливался. Если бы он сейчас вошел в нее — а ведь именно так поступил бы любой нормальный мужчина, — она мгновенно кончила бы, и тогда уж точно они уложились бы в шестьдесят секунд.

Она обняла его и надавила пальцами именно на те мышцы, которые должны работать, когда мужчина после настоятельных уговоров входит в женщину.

Он ответил на это укусом, чем вызвал в ней волну непередаваемого наслаждения, которая едва не свалила ее с ног. Отлично. Она знает, как вести такие диалоги. Она просунула руку между ними, ниже его живота, и стала ласкать его. О Господи! Он сказал правду.

Естественно, правду. Она, в сущности, и не сомневалась в этом. Но принимать рассказы на веру — это одно.

А рукой ощутить живое доказательство — это совершенно другое.

Она сжала пальцы. Ткань брюк и тело разделял подол сорочки и тонкое нижнее белье. Он с шумом втянул в себя воздух, и ради этого ему пришлось выпустить сосок. Она почувствовала, как напряглись его руки, все его тело, хотя их разделяло крохотное расстояние.

— Стой. — От этого коротенького слова, произнесенного хриплым голосом, ее сердце затрепыхалось, как куропатка, которую испугали выстрелом. Он вспомнил даму из Кэмден-Тауна.

Она не могла этого допустить.

— Зачем? — Она не остановилась и только сильнее вжала руку в его плоть. — Я чувствую, что ты полностью готов.

— Нет. Я не… — У него перехватило дыхание — это она просунула руку чуть глубже ему между ног. Что бы он ни говорил, но ему понравилось.

Она нащупала первую пуговицу на его брюках и расстегнула ее. Она даст ему то, что он хочет. И заставит его забыть обо всем. Они оба совершат преступление и отбросят прочь свои понятия о добропорядочности и долге, чтобы удовлетворить свое одномоментное желание, а потом они вместе…

— Нет. — Может, в его голосе и слышалась мольба, но ее крепко стиснутое запястье свидетельствовало о том, что это приказ. Он каким-то нервным движением оттолкнулся от стены, как будто вырывался из шелковой паутины, в которую она, как паук, заманила его. — Хватит.

Она сникла. Ее тело, лишенное его ласк, охватила мучительная боль. Что это с ней? Месяц назад у нее хватило бы благопристойности устыдиться, что она приняла его сестру за даму, за которой он ухаживает. А сегодня ей на все плевать. Она хочет одного: обладать им, и всем дамам Кэмден-Тауна не остановить ее.

Это под силу только ему.

— Простите. — Его голос дрогнул. Он привалился к стене рядом с ней, причем, судя по дыханию, уперся лбом в обклеенную обоями поверхность. — Простите, Лидия, — повторил он. — Я хотел не этого.

В ней вспыхнула крохотная искорка сожаления, однако она не дала ей разгореться. Это было не в ее характере. Развращенность пропитала ее насквозь, бесконечная похоть опалила каждый нерв, а та пустота, где у женщины должно быть пылкое сердце, до верха наполнилась обжигающими углями гнева.

«Я хотел не этого», — сказал он.

Как же, она сама держала в руке доказательство обратного.

— Я вижу. — Голос мисс Слотер был холоден как лед. — Примите мои поздравления. Значит, вы ловко притворялись.

Неужели она решила, что ему нужна помощь в том, чтобы почувствовать себя жалким?

— Вы же знаете, что я имел в виду совсем другое. Я уже признался, что хочу вас. Я просто… — К черту, зачем стараться, она все равно не поймет. — Я хочу, чтобы все было по-другому. Я не хочу быть тем, кто кидается на чужую женщину и овладевает ею в коридоре игорного клуба.

— Надеюсь, вы простите меня за то, что я по ошибке приняла вас именно за такого. — А теперь к ледяному холоду примешалась горечь. — И те ваши ласки, когда вы держали во рту мой сосок, подействовали на меня опьяняюще.

Опьяняюще — это не совсем точное определение. Правильнее было бы сказать: поразили, ошеломили, очаровали, возбудили. Пока он жив, он будет помнить, как она выгнулась навстречу ему, точно зная, чего хочет, и бесстыдно требуя этого.

Проклятие! Почему он не смог? Почему он не смог взять то, что она желала отдать, и отдать то, что она желала взять, позволить наслаждению захватить их?

Потому что он сказал ей, что не будет этого делать.

«Я не хочу, чтобы вы видели во мне очередного похотливого самца, желающего попользоваться вами», — сказал он, и она поверила ему. А ее доверие, черт бы его побрал, кое-что да значит, и она должна быть уверена, что он понимает это. Он нащупал пуговицу, которую она расстегнула, и застегнул ее.

— Это полностью моя вина. Я начал не с того и совершил ужасную ошибку, позволив этому продолжаться. Мои действия запятнали нас обоих.

— Не в вашей власти запятнать мое имя.

Будь он проклят. Ее гнев только сильнее возбудил его, вызвал у него желание стиснуть ее в объятиях и вылепить из ее ярости всепоглощающую страсть.

— Вы правы, Лидия. — А вместо этого он вынужден успокаивать ее. — Простите.

— Вы уже это говорили. И сказали, что мы больше не будем говорить об этом. Я предполагала, что вы человек слова.

Вырвавшийся у него горький смех напомнил кашель — ему не удалось сдержать его.

— Боюсь, это величайшая ошибка с вашей стороны.

— Я прекращаю обсуждение. — Послышалось шуршание — вероятно, она застегивала верхнее платье. — Я иду за своим манто.

— Подождите. — Он в темноте нашел ее руку. — Вам нельзя. Вы не можете… — Господи, какая же мука! — Из-за меня вы не в самом лучшем виде, чтобы появляться на людях. Я сам принесу манто.

Она вырвала руку из его пальцев.

— Поверьте мне, мистер Блэкшир, я оказывалась и в худших ситуациях, так что мокрое пятно на платье вокруг соска меня не волнует. — Снова шорох, потом звон монет: она наклонилась, чтобы поднять ридикюль. — Приберегите свои приступы совестливости для более серьезных ошибок.

Ее слова пронзили его, как стрела. Конечно, она не знает. У нее не было возможности узнать. Но в какой-то момент она показалась ему воплощением его бесконечных угрызений совести. Ведь и правда, на его совести столько непоправимых ошибок, что ей впору оттираться от той грязи, которая прилипла к ней в тех местах, где ее касались его руки.

Он этого не сказал. А Лидия вообще не ждала от него каких-либо комментариев. Решительный стук ее каблучков возвестил о том, что она пошла прочь, и Уилл успел увидеть только ее силуэт, когда она достигла освещенного главного коридора и повернула налево.

Он заранее выждал оговоренные десять минут и прошел к месту встречи в квартале от клуба. Там он подождал еще десять минут, потом еще пять, прежде чем понял, что она не придет. Она решила ехать в Сомерстаун в одиночестве, а его оставила здесь.


Идиотка. Слабоумная. Недалекая. Безмозглая. Уже почти сутки после того разговора она пыталась найти правильную характеристику женщине, которая, струсив, так беспечно отмахнулась от выпавшего ей в жизни исключительного шанса. Ничтожество. Кретинка. Тупица.

— Черт побери, Лидия. — Эдвард лежал рядом, и она видела, как поднимается и опускается его грудная клетка. — Клянусь, ты сведешь меня в могилу.

Господи, как жаль, что она не может свести в могилу себя. Занятие проституцией способно разрушить душу женщины, но вот тело, несмотря на все ее усилия, продолжает здравствовать и даже испытывать голод и боль. А еще оно способно толкать ее на безмерные глупости.

Она коснулась руки Эдварда. Его кожа была влажной. Она вымотала его до крайности, и не раз во время близости она представляла на его месте другого. Он стал ее епитимью, ее наказанием за то, что вчера она плакала всю дорогу домой с той минуты, как села в кеб.

Ах, если бы он не целовал ее! Если бы он не ласкал ее и просто отступил на шаг и спросил, сколько, по ее мнению, денег они выиграли! И если бы она не согласилась на эти шестьдесят секунд! Сказала бы: «Лучше не будем».

Она бы ехала домой в другом настроении, радостном и приподнятом, как после выпитого на голодный желудок бокала шампанского, а потом с явным удовольствием вспоминала бы прошедший вечер. Она чувствовала бы себя полной жизни, а сейчас у нее внутри пустота. Да еще их сотрудничество оказалось под угрозой.

— Некоторые мужчины берут к себе в постель двух женщин. — Эдвард все не умолкал. — Но ты, клянусь, одна стоишь двоих.

— Ты льстишь мне. — Ее голос был безжизненным.

Пустота — это то, что она заслуживает.

Чего она достигла за последние два года. Практически ничего. Продавала себя мужчинам и научилась презирать их. Навлекала на себя погибель — сифилис, тюремное заключение, скатывание на самое дно, но так и не столкнулась ни с чем, что было бы серьезнее гадостей со стороны лишенных воображения подруг по ремеслу.

Она стремилась переделать себя, но потерпела поражение и не смогла даже избавиться от той глупой, бесполезной себя, которая плакала в кебе, когда мужчина отказался овладеть ею.

— А знаешь, мне пришлось пригласить того парня, Блэкшира, на свою вечеринку. Того, который воевал при Ватерлоо. — Голос Эдварда выдернул ее из размышлений и вернул в кровать. — Твоя подружка Элайза настояла. Подозреваю, она затеяла какую-то шалость.

Он поднял над собой руки и принялся изучать свои ногти.

— Вечерника была бы неинтересной без таких проказ, правда?

— Не соглашусь. Зря она попросила тебя об этом. Она ощутила тяжесть в желудке, как будто его наполнили свинцом. — Уверена, лорду Рэндаллу это не понравится.

— Насколько нам известно, Рэндалл затевает какую-то свою интрижку. Как бы то ни было, она настаивала. Правда, теперь джентльменов стало на три или четыре человека больше, чем дам. Придется прихватить нескольких жриц любви, чтобы было поровну.

Только этого ей не хватало. Было бы здорово, если бы ей на целую неделю удалось притвориться больной и избежать этой вечеринки. Хорошо еще, что ей не надо брать туда Джейн. Девочка получит неделю отпуска и навестит родственников. Ей ни к чему видеть ту грязь, что неизбежно сопутствует подобным мероприятиям.

Она натянула простыню до самого подбородка. Вряд ли Уилл поедет. Он не общается ни с кем из их круга, кроме виконта. Что ему делать целую неделю в Эссексе в обществе людей, которые ему абсолютно безразличны? Причем людей, не заслуживающих уважения. Запятнавших себя постыдными связями и скандалами. Именно таких, каким он не хочет быть.

Он не поедет. Не должен ехать. Потому что у нее, хоть она и прошла через множество испытаний, не хватит сил провести семь дней под одной крышей с мистером Блэкширом.


Уилл оторвал взгляд от пригласительной карточки и отшвырнул ее на стол. Она подлетела к краю и свалилась на пол.

Замечательно. Он поднял с пола карточку — это язвительное напоминание о том, что он все испортил, и положил ее на письмо от Хокинса, того самого основателя трастового фонда. Еще одна насмешка. Надобность в его услугах отпадет, если мисс Слотер никогда не выиграет свои две тысячи. Да и ему не понадобится придумывать какой-то забытый вклад, который якобы сделал Джордж Толбот. Потому что без участия в фирме Фуллера у него не будет дохода, из которого можно было бы выплачивать содержание миссис Толбот.

Он вдруг резко встал из-за стола и зашагал взад-вперед по комнате. В этом тесном холостяцком жилище не спрятаться от своих ошибок. Нигде не спрятаться. В три шага он дошел до стены, привалился к ней и взъерошил волосы. За окном, где была не весна, а лишь пародия на нее, завывал холодный ветер.

Вчера в «Бошане» ее не было. Он специально пошел туда, чтобы… чтобы что? Еще раз сказать «простите» в надежде, что она смягчится и примет его извинения? Притвориться, будто ничего не случилось, и спросить, когда они снова пойдут в клуб? Увести ее в укромный уголок и, отбросив прочь все условности, закончить то, что они начали?

Ее там не было все равно. Прошло уже пять апрельских дней, а у него до полной суммы не хватает около тысячи. Надо сказать Фуллеру, чтобы он искал другого инвестора.

Но Уилл еще немного подождет. Возможно, она найдет в себе силы умерить свою обиду на него, чтобы они могли продолжить свою совместную деятельность. Он должен надеяться, что ею будет двигать не гнев, а присущая ей безжалостная решимость.


— Я сделала это ради тебя, глупышка, — проговорила Элайза. Она обмахивалась веером, распространяя вокруг себя аромат жасмина. — И еще немножко для джентльмена. С самого начала было ясно, что он заинтересован. Когда еще ему представится такой шанс?

— Жаль, что ты не столь добра ко мне, чтобы сначала спросить, хочу ли я этого. — Лидия тоже понизила голос и прикрылась веером. Эдвард и лорд Рэндалл от души хохотали над пьесой, в частности над занудливой пожилой дамой, повторяющей слово, которое обозначало не то, что она имела в виду. В зале стоял гвалт, так как зрители бурно реагировали на действие, и мужчины, увлеченные спектаклем, за все время ни разу не оглянулись на дам. Лидия же продолжала настороженно следить за ними. — Шанс ему не представится никогда. У него нет денег на то, чтобы содержать любовницу. А мистер Роанок выделяет мне щедрое содержание.

— Ха. И за это таскает тебя в библиотеку. — Элайза небрежно взмахнула веером. — В последнее время, когда ты оказываешься в «Бошане», ты пропадаешь почти на час. — Она склонилась к ней, и ее обдало запахом жасмина. — Капитан Ватерлоо переживает. Я видела его лицо, когда он наблюдал за мистером Роаноком, который уводил тебя из бального зала.

— Никуда он меня не таскает. — А у капитала Ватерлоо есть все основания для переживаний. Если бы он не поцеловал ее, если бы он не обнял ее сначала, а потом не дал волю своей совестливости, на следующий же день они спокойно отправились бы в очередной клуб. Но он все это сделал, и в результате она не осмеливается смотреть на него, не говоря уже о том, чтобы остаться с ним в одном помещении и заговорить. — Я сама с радостью иду за своим покровителем, когда у него появляется желание.

— Только вот мне кажется, что ты радовалась бы сильнее, если бы могла сбежать наверх поиграть в карты. Как бы то ни было, я все равно не понимаю, почему ты так горячо возражаешь против присутствия джентльмена в Чизуэлле? Тебя же никто не заставляет идти к нему на тайное свидание.

Это правда. Какая ей разница, приедет он туда или нет. Надо объяснить, почему она возражает, а для этого придумать какую-нибудь причину, такую, в которую поверит Элайза.

Слишком поздно. Элайза уже заметила ее колебания и повернулась к ней.

— Черт бы тебя побрал, Лидия. У тебя действительно есть серьезные возражения. Что он натворил?

— Ничего. — Еще один быстрый взгляд на джентльменов. — Ради Бога, говори потише. Просто наша дружба закончилась, вот и все.

— Вы поссорились? — Многозначительный кивок в сторону джентльменов. — А когда вы успели поссориться? Я начинаю подозревать, что все зашло гораздо дальше, чем мы предполагали.

— Все это не имеет значения. Я сомневаюсь, что он приедет на вечеринку. К тому же это меня не волнует. — Каждая следующая фраза обличала ее сильнее, чем предыдущая, поэтому она стиснула зубы и устремила взгляд на сцену, где занудливая дама развлекала зрителей подменой слова «аллигатор» на «аллегорию».

Элайза может сколько угодно плести свои интриги. Даже если джентльмен объявится в Чизуэлле, он все равно не согласится, чтобы его, как марионетку, дергали за ниточки. Но это уже не важно, потому что он не приедет.


— Естественно, ты поедешь. — Каткарт принялся с ожесточением резать жареного гуся. — С кем же я там буду разговаривать? Ведь мне там и пообщаться будет не с кем.

— Со своей женой, осмелюсь напомнить. — Уилл сделал большой глоток эля. Только всего эля в мире не хватит, чтобы помочь ему забыть об ошибках.

— С леди Каткарт? Ты, наверное, шутишь. Я и помыслить не могу о том, чтобы пустить ее в то общество. — Виконт положил к себе на тарелку кусок нежного мяса. — Ешь. Иначе совсем впадешь в уныние.

Впадет в уныние? А сейчас он еще не впал?

Прошло восемь дней с того момента, как Уилл поцеловал мисс Слотер. За это время он уже в четвертый раз пришел в «Бошан», но ему так и не удалось обменяться с нею взглядами. Его надежды на осуществление их плана высохли, как мельничный пруд в августовскую жару.

Но хуже было то, что он скучал по ней. Скучал по ее колкостям, шуткам и даже по вкусу ее губ, хотя у него был всего один шанс распробовать его. По ощущению ее тела под ладонями, такому гибкому и податливому.

Нет, ведь это не самое плохое, да? Самое плохое — это то, что они вынуждены отказаться от своего плана.

Эль затуманил его мозг.

— Что ты будешь делать в Лондоне, когда все разъедутся? — Каткарт подложил к гусю картошки и фасоли и теперь наслаждался едой. — Будешь сидеть в своей комнате и пить вместо обеда?

Слова виконта звучали разумно, во всяком случае, в тот момент.Уилл отставил эль, взял нож и вилку.

— В Эссексе будет возможность выиграть денег. Там будут все понтеры-завсегдатаи, и я слышал, что в доме есть бильярдная с двумя столами.

— Я уже целую вечность не играл в бильярд.

— Тогда я дам тебе фору в шесть очков. — Виконт потянулся к блюду, подцепил ложкой несколько картофелин и положил их на тарелку Уиллу. — Ведь ты еще не ездил в моей новой карете, да? Она идеально подрессорена. Самый подходящий экипаж для путешествия в сорок миль.

Он издал нечленораздельный звук и положил в рот кусочек гуся. Может, получится отбить хоть один из аргументов Каткарта? Трудно, тем более когда мозг затуманен элем.

Уилл пожевал и проглотил. Надо все обдумать. Он не будет пить весь вечер и хорошенько поест, и через два-три часа к нему вернется способность размышлять здраво. Вот тогда он и поищет ответ на свой вопрос.

Глава 13

А ведь в первый ее визит Чизуэлл выглядел совсем по-другому! Тогда была пора сбора урожая, а погода располагала к долгим прогулкам от поместья до деревни и до самых отдаленных ферм. И она каждое утро выходила на прогулку, окрыленная новыми отношениями с мужчиной, который горел желанием доставить ей удовольствие.

Лидии приходилось все время удерживать полы манто, которые пытался распахнуть ветер. Она здесь уже два дня, вчера приехали гости. Желание отдаться его ласкам пропало. Тот голод, что овладел ею в последнюю неделю перед отъездом из Лондона в Эссекс, судя по всему, за ней не последовал. Обе ночи она первой ложилась в постель и делала вид, что спит, когда Эдвард забирался под одеяло рядом с ней. Вряд ли ей удастся отвертеться и на третью ночь. Мужчина содержит любовницу не для того, чтобы смотреть, как она спит.

Чулки над полусапожками намокли. Сегодня она отправилась гулять совсем не в том направлении, как в прошлом сентябре, — не по дорожкам, а по высокой траве, мокрой от ночного дождя. Подол тоже намок, и платье отяжелело от пропитавшей его воды. Ну и пусть. Когда Эдвард встанет и пойдет в церковь, она вернется в их комнату, снимет с себя мокрую одежду и ляжет спать.

На некотором расстоянии от дома начинались холмы. Сначала пологие, потом все более крутые. Она шагала вперед, преодолевая один холм за другим, как будто спешила к какой-то цели. Полной грудью вдыхая солоноватый воздух, она все дальше и дальше уходила от дома, пока не взобралась на вершину последнего холма и не увидела мужскую фигуру в отдалении.

Лидия остановилась. Она знала, что никто из гостей не встал бы в такую рань и тем более не отправился бы гулять в такую даль.

Он стоял спиной к ней, без шляпы, его расстегнутое пальто трепал ветер. Его лицо было обращено на восток. К морю. К Бельгии и Ватерлоо, если пересечь водную гладь. На расстоянии трудно было узнать этого высокого темноволосого мужчину. Но она знала, кто он.

Каким же далеким он кажется! Одиноким и недостижимым. Он не прячется от ветра и вглядывается в то, что не видно ей. Он приехал вместе с виконтом вчера, уже во второй половине дня, и ее сердце упало, как выброшенный из гнезда птенец.

Нет, что-то другое взорвалось в ней. Последние сгустки гнева, которые заполняли пустоту на месте сердца.

Яростный порыв ветра вырвал полы манто из-под ее рук и раскидал их в стороны, так же как и полы его пальто. Он обернулся.

Если он и удивился при виде ее, на расстоянии это невозможно было разглядеть. Он просто скользнул по ней взглядом, словно она была частью пейзажа, который он внимательно изучал, потом поднял руку и изобразил, будто снимает шляпу.

Она тоже была без шляпы, хотя тяжелые тучи свидетельствовали о том, что может пойти дождь. Открытые всем стихиям, в развевающихся на ветру пальто, они напоминали зеркальные отражения.

Они не общались уже одиннадцать дней. Лидия запахнула манто и подошла к нему.

— Здесь пахнет морем, — сказал он. Не поздоровавшись. Он повернулся, и теперь они оба стояли лицом к востоку, где зеленоватая вода соприкасалась с затянувшими небо тучами.

До того берега недалеко. В хорошую погоду можно многое разглядеть. — Не слишком ли легкомысленно прозвучали ее слова для человека, который уже пересек Ла-Манш, чтобы сражаться на войне?

Он ничего на это не ответил, потом слегка склонил голову и спросил:

— Вы пойдете в церковь вместе со всеми?

Лидия едва сдержала смешок.

— Нет, мистер Блэкшир. — Она плотнее запахнула манто. — Шлюха остается шлюхой и по воскресеньям.

— А другие дамы пойдут, я уверен. И джентльмены, которые их содержат. — Он не отрывал взгляд с горизонта.

— Это их дело. Как я понимаю, вас среди них не будет.

Он покачал головой.

— Я еще меньше, чем вы, достоин посещать церкви.

— Как вы можете так говорить? Вы же самый честный человек из всей компании.

— Простите, что воспринимаю ваши слова как слабую похвалу. — Его губы тронула улыбка, однако он не повернулся, чтобы поделиться этой улыбкой с ней, и спустя секунду она исчезла. — Убийца остается убийцей и по воскресеньям. — Он точно повторил ее слова. — Думаю, мой грех побил бы ваш, если бы мы сравнили наши хенды.

— Убийца?! Вы имеете в виду то, чем занимались на войне? — До нее доходили слухи, что не все солдаты способны примириться с тем, что они отнимали у кого-то жизнь. В этом была своя логика. У молодых французов тоже оставались скорбящие матери и сестры.

— Да. — Он произнес это слово, едва шевельнув губами. Он продолжал смотреть вдаль, но она чувствовала, что он ждет ее реакции.

Они снова общаются. Каким-то чудом им удалось обойти все трудные вопросы и просто разговаривать. Наверное, этому поспособствовал воздух Эссекса.

Она знала, как на это реагировать.

— Вы выполняли свой долг. Вы сохранили свою жизнь и свободу Англии, и я сомневаюсь, что вы получали удовольствие, когда убивали.

— Никакого удовольствия я не получал. — Он дернул плечом, как будто отгонял воспоминание.

— Между нами есть определенная разница. — Она встала так, чтобы видеть его лицо. — Раскаяние. Полагаю, любая церковь приняла бы вас с большей радостью, чем меня.

Он повернулся к ней, но она так и не поняла, что выражает его лицо. Она вдруг произнесла:

— Простите меня, Уилл. — Она не могла противиться настоятельному желаниюпроизнести это. — За ту ночь в Олдфилде, — добавила она, заметив его вопросительный взгляд.

— Не надо. — Он покачал головой и посмотрел ей в глаза. — Это я все начал.

— Я прошу прощения за то, как на это отреагировала.

За непонимание. Думаю, мною овладело раненое тщеславие. — Это было правдой, но не всей. Он больно задел не только ее гордость.

Он опустил взгляд вниз, на траву между ними, и очень тихо проговорил:

— У вас достаточно поводов для тщеславия в тех ситуациях, которые имеют отношение ко мне. Но думаю, вы и сами давно это поняли.

Новый порыв ветра, налетевший сзади, прижал подол манто к ее ногам, а мокрый подол юбки бросил на его сапоги. Затем он рьяно накинулся на его пальто и вздыбил его за спиной.

— Вы знаете, что я хотел бы стать вашим любовником. — Он говорил достаточно громко, чтобы она могла расслышать его за хлопаньем одежды и завываниями ветра. — И я не раз им был, в мечтах.

— Но вы не можете им стать.

— Я и не стану. — Он поднял взгляд. — Я хочу стать для вас другим. Тем, кто… — Он посмотрел мимо нее на горизонт, туда, где, должно быть, обитали его мысли. — Тем, кому вы можете доверять. И не только в картах.

Теперь она отвела взгляд, опустила его на подол юбки, которая все билась о его сапоги, словно показывая, насколько легко можно преодолеть разделявшее их расстояние.

— Не надейтесь. — Она сжала пальцами край полы. — Я не в силах дать вам это.

Блэкшир один раз кивнул, продолжая смотреть за нее. Потом глубоко вздохнул, при этом его плечи поднялись и опустились, и она поняла, что он прощается с надеждой, которая так много значила для него. У нее в груди разлилась острая и горячая боль, словно ее проткнули раскаленным прутом.

Ветер вырвал из-под шпильки прядь волос и метнул в него. Она собралась заправить ее за ухо, но он сделал это первым, причем с величайшей осторожностью.

— Вам следовало бы вернуться в дом. Подол вашей юбки намок, и вы не надели шляпу.

Он не спросил, почему она не может доверять ему. Он принял ее слова с готовностью, с покорностью, как будто не было ничего необычного в том, что она сказала именно так.

И ей неожиданно захотелось все ему объяснить.

— Вы прогуляетесь со мной? — Она положила руку на его предплечье. Непокорный локон снова вырвался на свободу. — Я хотела бы рассказать вам одну историю.

Он мгновенно все понял — она увидела это по его глазам. Поклонившись, Уилл высвободил руку и подставил ей согнутый локоть.

Лидия покачала головой. Его близость помешала бы ей рассказать некоторые моменты. Приподняв юбку, она пошла вниз по холму. Он последовал за ней.

— Это не та история, которую я рассказывала раньше. Предупреждаю, в ней много грязи. Но зато она объяснит, почему я не могу доверять вам.

— Вам нет надобности объяснять. Я не жду, что…

— Мистер Блэкшир. — Ее сердце бешено стучало, отдаваясь гулкими ударами в голове. — Я уже приняла решение рассказать вам. Не давайте мне ни малейшего шанса струсить и пойти на попятный.

Она краем глаза увидела, как он кивнул и сунул руки в карманы пальто.

Один глубокий вдох.

— Вкратце: когда-то я доверилась одному джентльмену и жестоко поплатилась за это. Мой последующий опыт общения с джентльменами был… — Он способен догадаться, что это был за опыт. — Полагаю, доверие — оно как мышца, которая обвисает при недостатке физической нагрузки.

Целую минуту царила тишина, нарушаемая шелестом его одежды и шорохом травы под его сапогами.

— Он соблазнил вас — тот мужчина, которому вы доверяли? — наконец спросил Уилл.

— В той же мере, что и я соблазнила его. — Если обвинять во всем Артура, то придется признать и его превосходство над ней. А все было не так. — Я думаю, мы любили друг друга. Он жил по соседству, происходил из семьи более высокой по статусу, чем моя, но и более бедной.

— Он не имел привилегии жениться по любви.

— Он говорил, что сам создаст для себя привилегии. Наверное, он верил, что у него получится. В результате мы тайно обручились, но его обещания… нет, скорее, его любовь оказалась слишком непрочной перед лицом родительского осуждения.

Еще один быстрый взгляд на него, и она поняла, какое у него сложилось впечатление об Артуре. Он изо всех сил сдерживался, чтобы не высказать его вслух.

Тропинка снова пошла вверх, и она замедлила шаги. Следующую часть она расскажет быстро, пробежится по ней, как водомерка по воде — практически не касаясь поверхности.

— Когда я оказалась в сложном положении, я написала ему и получила свое письмо назад невскрытым. До меня доходили слухи, что он женился на даме с тридцатью тысячами фунтов.

— Подождите. — Его голос прозвучал сдавленно. Он остановился в десяти футах от нее, и вид у него был такой, будто он увидел нечто ужасное. — Я считал, что вы не… — Он покраснел. Такая реакция мужчины была внове для нее, и она сосредоточила свои мысли на ней, чтобы не думать о другом.

Лидия перестала придерживать манто и опустила руки. Факты, простые и неприкрашенные, в четкой последовательности. Это единственный способ пройти через это.

— Я носила ребенка несколько месяцев. Потом началось кровотечение, лихорадка, я едва не умерла. С тех пор я ни разу не зачинала, даже… — Она вдруг почувствовала, что ей нечем дышать. Она повернулась так, чтобы не видеть его лица, и втянула в себя ледяной воздух. — Это меня вполне устраивало, знаете ли. В борделе я могла развлекать мужчин изо дня в день, месяцами, без риска, что я… — Это и так очевидно. Нечего говорить об этом. — Я не тешила себя мыслью, что мистер Роанок взял бы меня к себе на содержание, не обладай я этим преимуществом. Скажите, а мы могли бы продолжить нашу прогулку?

Ему хватило двух-трех широких шагов, чтобы приблизиться к ней, и они двинулись дальше.

— Он знал? Ваш молодой человек? — Судя по тону, он был готов швырнуть перчатку в лицо Артуру, окажись он здесь. — Он слышал о вашей болезни?

— Думаю, да. Думаю, об этом слышали почти все соседи. — Она уже понимала, что слишком рано начала свой рассказ. У них впереди долгая прогулка, и у него наверняка будет масса времени, чтобы забросать ее подобными вопросами. — Он не прилетел ко мне и не стал на коленях молить о прощении, если вы об этом хотели узнать. Но тогда я и не надеялась на это. Моя любовь к нему очень быстро умерла.

Он помолчал. Она слышала мерный стук его шагов, догадывалась, что он взвешивает все, что она рассказала.

— Ваши родители тогда были живы?

— Да. — Она неожиданно наклонилась и сорвала цветок. Возможно, она больше ничего не расскажет. Нет, надо упомянуть еще кое о чем. — Никто не осудил бы их, если бы они отказали мне от дома. Однако они так не поступили, хотя я знала, что они сгорают от стыда. — Она оторвала от цветка лепесток и отшвырнула его.

— Наверное, из-за этого их смерть была вам тяжела вдвойне. — Он говорил спокойно и ободряюще, как врач, который ощупывает больное место. А ее больные места причиняли ей такие же мучения, как тяжелейшие ожоги.

— Их смерть вообще стала для меня тяжелейшей утратой. Родственники отказывались взять меня к себе, а кузен, который стал наследником, заявил, что моя доля была потрачена на оплату врачебных счетов. Я осталась без гроша и в полнейшем отчаянии. Полагаю, теперь вам понятно, как женщина может оказаться в заведении вроде того, что держит миссис Пэрриш. — Она отбросила цветок. — На этом моя история заканчивается. Буду признательна, если вы не станете пересказывать ее другим.

— Конечно. Своей откровенностью вы оказали мне честь.

Она знала: он и так догадывается, какие чувства ее обуревают после того, как она обнажила перед ним душу, поэтому и не задает вопросов. До чего же он удивительный человек! Проявил излишнюю принципиальность, отказавшись от безрассудного удовольствия в темном закутке игорного клуба, и при этом вовлек ее в чрезвычайно утонченные интимные отношения. Такие, которые не одобрила бы та дама из Кэмден-Тауна, узнай она о них.

«Возможно, это не то, что ты думаешь. Его отношения с той дамой». Возможно, в их отношениях присутствует голый расчет, это просто сделка, нацеленная на то, чтобы предоставить обоим свободу полюбить еще кого-то. Возможно, это… какая-нибудь бедная, но уважаемая тетушка, и он взвалил на себя обязанность содержать ее.

Какая разница. Он все равно не хочет быть ее любовником. Сколько раз ему придется повторить это, чтобы она наконец-то поняла?

На некотором расстоянии от дома они разошлись в разные стороны. И когда она забралась в кровать, освободившись от мокрого платья и чулок, она не мучилась размышлениями о том, правильно ли поступила, рассказав ему свою историю, и не перебирала события своего прошлого. А еще не восторгалась его великодушием и тактичностью. Она сразу заснула, вспоминая картину, которую увидела, когда поднялась на холм: он стоит у обрыва, его пальто развевает ветер — одинокая фигура, глядящая на бескрайнее море.


К вечеру он уже думал, что сойдет с ума. После возвращения с прогулки они с Лидией не обменялись ни единым словом. Она провела день в комнате Роанока или в обществе других дам, а за обеденным столом сидела далеко от него. Он же боролся с яростью, которую разожгла в нем ее история.

Господи, что за люди населяют этот мир! Почему они так жестоки друг к другу? Ему безумно хотелось разыскать этого бесхребетного подонка и избить его до полусмерти. А потом он разыскал бы всех тех негодяев, которые относились к ней как к вещи, как к приспособлению для утех, и дал бы им по физиономии, каждому, одному за другим.

Стоя у стены в бильярдной, Уилл вытянул перед собой руки ладонями вверх и пошевелил пальцами. Как минимум один ублюдок в пределах досягаемости. Роанок играл на другом из двух столов, то забивая шары, то делая карамболь, то снова забивая шары, причем довольно эффектно и мастерски, что страшно раздражало Уилла. Вот выбить бы ему половину зубов — он бы уже так не хорохорился!

Но ей-то от этого какая польза? Квадратная Челюсть — мелкая песчинка в жестоком нагромождении бедствий. Можно заставить его раскаяться, попросить прощения за пренебрежительное отношение и, возможно, выплатить ей некоторую сумму, которая гарантировала бы ей независимость, но многие обиды этим все равно не загладишь. Каждый, кто прикасался к ней, мог бы откупиться, но это все равно не вернуло бы ее родителей, или ее брата, или способность к деторождению, или надежду и веру, которые когда-то вели ее по жизни.

— Вернулся, чтобы тебя опять разделали под орех, да? — Лорд Каткарт встал слева от него. — Мне следовало бы догадаться, что ты попытаешься утешиться с женщиной. У нашего хозяина припасена парочка свободных.

Да. Среди уже знакомых ему куртизанок он заметил несколько новеньких дам, нанятых специально для увеселения гостей, которые пришли без любовницы. Прошлым вечером в библиотеке он целую минуту обменивался любезностями с одной из них, прежде чем сообразил, что она продает себя ему.

— Если бы я так легко сдавался, я бы не вернулся живым с континента. Вчерашние игры были просто тренировкой. Сегодня ты увидишь, на что я способен. — О женщинах Блэкшир ничего не сказал. От ярости и злости он готов был лезть на стену, его мучило сознание, что он бессилен залечить раны от перенесенных ею страданий. Ему хотелось отвлечься, но ни в коем случае не с женщиной.

— Я посмотрю, не сомневайся. — Виконт с довольным видом потер руки. — Пять фунтов ставлю на то, что мой первый шар остановится ближе к борту, чем твой.

Через пять минут освободился стол, и у Уилла появилась возможность отвлечься. Тренировка дала свои плоды: он сразу заметил, насколько сильно улучшилась его игра. Каткарт выиграл пять фунтов, но после стал выигрывать Уилл.

Это было искусством или наукой. Или и тем и другим. Да, искусство присутствовало в блеске костяных шаров, в точном ударе кия, в стуке шаров друг о друга или о борт. А наука — в невидимых линиях, которые игрок прокладывал от простого шара к красному, от шара к борту, от красного шара к лузе, от своего шара к шару противника. Эти линии образовывали причудливую паутину, накрывавшую всю площадь зеленого сукна.

Ей понравился бы такой ход мысли. Интересно, она когда-нибудь играла в бильярд? Да, здесь он может думать о ней почти спокойно. Мисс Слотер наверняка принадлежала бы к тем игрокам, которые внимательно изучают распределение шаров по столу, видят возможности и просчитывают ситуацию на четыре-пять ударов вперед.

Когда они снова встретятся, он попытается уговорить ее сыграть. Днем, когда столы свободны. Если раньше она никогда не играла, он покажет ей, как держать кий, а для этого встанет позади нее, и их тела окажутся в дюйме друг от друга.

— Отличный удар. — Уилл поднял голову и обнаружил, что стоящий у стены Роанок наблюдает за ним.

Он был без сюртука и держал в руке стакан с ромом. Они с Каткартом играли уже третью партию. Вернее, он почти выиграл ее, загнав красный шар в среднюю правую лузу, шар виконта — в верхнюю угловую правую и свой собственный в среднюю левую, по десять очков за каждый шар. Действительно, отличный удар.

— Удачный, я бы сказал. — Каткарт уже разжег свою трубку и теперь говорил, зажимая зубами мундштук. — Любому дилетанту рано или поздно везет, и шары выстраиваются в его пользу. Вы бы видели его вчера вечером.

— Вчера была тренировка, я же сказал тебе. — Он обошел стол слева и достал из лузы шар. — Я некоторое время не играл. Мне нужно было восстановить навыки.

— Навык для бильярда — это все. — Роанок прищурившись смотрел, как он примеривается к удару. Теперь Роанок был полностью открыт ему. Если хорошо прицелиться, можно метнуть шар ему в физиономию и расквасить нос. А взять чуть вправо — и шар упадет в стакан с ромом. Три очка за подобное. — Значит, у вас есть некоторый опыт игры, да?

— Очень маленький. — Голос этого человека вызывал у него злость. «На прошлой неделе я приобрел опыт общения с твоей женщиной». Он прикусил язык и пустил шар к борту балки. Шар виконта покатился рядом. — Я не играл последние несколько лет.

— А вот на мой взгляд, не маленький. — Виконт, вращая запястьем и сгибая и разгибая пальцы, подошел к переднему краю стола. — Мы часто играли, когда учились в университете, и я не отставал от него.

— Тогда нам обязательно нужно сыграть партию. — Этот напыщенный индюк не догадается, что ему тут не рады, даже если написать это огненными буквами. Он кивнул с таким видом, будто игра — дело решенное.

— Я сыграю с победителем этого матча.

— Вы готовы сделать ставку? — Бурлящие чувства объединились в дерзкое намерение. — Его сиятельство сильно опустошил мои карманы. Мне нужен мотив, чтобы сыграть с кем-то еще.

— Тебе нужно выиграть этот матч, прежде чем ты будешь оговаривать условия для следующего. — Виконт, нахмурившись, уставился на свой шар, наклонился над столом и отвел правый локоть. По сути, после тех пяти фунтов они не делали ставку, однако он не стал упоминать об этом. Он был в игре, что бы там ни задумал Уилл.

— Приятно это слышать. Чем больше вы выиграете у него, тем больше проиграете мне. — Роанок с многозначительным видом поднял свой стакан.

«Вот это правильно, напивайся в стельку. Пусть твои руки и глаза заговорят на разных языках. Мне от этого будет только лучше».

Каткарт ударил по шару так, чтобы тот остановился в двух дюймах от борта. Но, как и во всех трех сыгранных партиях, он остановился в дюйме. Виконт ничего не сказал и даже не поднял головы, но послание было четким и ясным: игра твоя, и счастье играть с Квадратной Челюстью достается тебе.

Они ничем не выдали себя. Изображая старательность, намеренно промахивались и тем самым обеспечивали быструю смену очереди, что заставило стороннего наблюдателя спросить себя, о чем думал Уилл, когда предложил сыграть на деньги.

А он ни о чем и не думал. Им овладел гнев, и он рвался наружу, причиняя ему неимоверную боль. Еще Уилл ощущал настоятельное желание схватить Лидию обеими руками и вырваться из мрачной действительности хотя бы на одну ночь.

Его нервы были раскалены и едва не плавились. Интересно, на какую сумму раскошелится этот тип? И какой суммой рискнуть ему самому? С чего начать? С умеренной ставки и проигрыша? И только потом заняться этим мерзавцем всерьез?

Последний удар оказался самым настоящим подарком. Каткарт вытащил изо рта трубку и чертыхнулся, когда его шар отлетел к верхнему борту стола и остановился в дюйме от красного шара. Никто не поверил бы, что ради такого он применил все свое мастерство.

Уилл одним четким ударом загнал красный в верхнюю правую лузу, а белый — в левую. Три очка за хазард на красном, два — за хазард на белом и еще два за карамболь.

— Ты должен мне еще пятьдесят, — сказал он на тот случай, если Роанок решил, что они играли на полукроны.

— Я вычту это из тех денег, что ты завтра проиграешь мне в пикет. — Виконт с расстроенным видом протянул кий Квадратной Челюсти. Тот быстро взял его — у него оказалась хорошая реакция — и, не выпуская стакан из другой руки, принялся тереть о рукав рубашки.

Уилл положил свой кий на стол и, повернувшись к стене, стал снимать сюртук. Одна пуговица, вторая, третья. Он еще не решил, что будет делать. Ничего плохого в честном пари нет. Господь свидетель, он может пожертвовать пятьюдесятью фунтами.

Послышался стук костяных шаров. Кто-то собирал их в треугольник.

— Какие ставки вы предпочитаете? — спросил Роанок, и звук его голоса мгновенно натолкнул Уилла на новое решение. Никакой умеренности. Никаких пятидесяти фунтов.

Он бросил сюртук на ближайший стул, повернулся и окинул Роанока задумчивым взглядом.

— Давайте немного разнообразим пари. — Он взял со стола кий. — Как вы смотрите на то, чтобы поставить свою любовницу?

Предложение изумило мерзавца до крайности. Его лицо из розового превратилось в пунцовое. Потом он справился со своими эмоциями и вновь обрел уверенность в себе. Слегка откинув голову, он устремил на Уилла высокомерный взгляд.

— Имеете в виду Лидию, да? — Роанок снова принялся вытирать кий. — А те курочки, которых я нанял, вам не по вкусу?

Каткарт, собирающий шары, красноречиво молчал.

— Вполне подходящие. — Затянутым в перчатку пальцем Уилл потер кончик кия. — Но дама доставит мне больше удовольствия, если я буду знать, что выиграл ее, чем если я заберу ее, как пирожное с подноса у лакея.

— А она очень изысканное лакомство, уверяю вас. Не ждите, что я оценю ее дешево. — Глупец не смог устоять перед завистью других. Если он и собирался отказаться, то хотел растянуть удовольствие. Он повысил голос так, чтобы его услышало с полдюжины мужчин, собравшихся вокруг соседнего стола.

Уиллу это было только на пользу. Теперь при таком количестве свидетелей Квадратная Челюсть не сможет отказаться от сделки.

— Естественно, долговременное содержание будет мне не по средствам. Я имею в виду одну ночь. Что вы считаете равноценной ставкой с моей стороны?

— Решать вам. — Теперь его слушал весь зал, и он знал это. — У нее сиськи как два изюмных пудинга. Она набросится на вас, как дикая кошка. Она способна сосать у мужчины целую неделю. Сколько, по-вашему, стоит одна такая ночь? — Он допил ром и со стуком поставил стакан на бортик стола.

— Изюмный пудинг. Разве есть те, кого это не соблазнит? — Виконт произнес все это в напряженной тишине и шагнул вперед. Он не посмотрел на Уилла, не поднял руку, однако явно собирался помешать другу совершить идиотский поступок.

Уилл стиснул кий. Каткарт мог удержать его не от всех глупых поступков. Выпад, движение рукой, и толстый конец кия ударил Роанока по лицу. Во все стороны разлетаются зубы. Кровь быстро окрашивает его белый накрахмаленный галстук. «Чтобы помнил, как надо обращаться с дамой».

Нет, он не будет этого делать. Он просто выиграет ее. Его хватка ослабла, он постучал кием по ладони.

— Двести. Так уж вышло, что я люблю пудинги.

Сумма была до абсурдного огромной. Если бы он сам сразу не осознал этого, то наверняка понял бы по реакции зрителей, которые прислушивались к разговору.

— Триста. — Глаза Квадратной Челюсти заблестели от жадности.

— Двести пятьдесят. — Полнейшее изумление публики, один или двое шутливо осведомились, в своем ли он уме.

— Двести пятьдесят пойдет. — Роанок подхватил кий, усмехнулся и прошел к нижнему краю стола, чтобы сделать первый удар.

— Господь всемогущий, дружище, да любую из этих девиц со всеми причиндалами можно получить за гинею, — воззвал к его здравому смыслу денди в жилете из фиолетового бархата.

— Не имеет значения. — Уилл покрутил плечом, чтобы расслабить мышцы. — Я не собираюсь проигрывать.

И он не проиграл. Ему нужно было выиграть, и он выиграл. Временами жизнь становится очень простой. Все сильные эмоции преобразовывались в плавные и точные удары кия. «Побег» белого шара от красного. Падение красного в лузу. Откат белого шара от борта и попадание в линию балки — туда, куда не достанет Роанок. Никакого позерства, эффектных взмахов и игры на публику, только спокойная, беспощадная точность.

После последнего удара он повернулся и поставил на стойку свой кий, даже не дождавшись, когда шар упадет в лузу.

— Отправляйте ее ко мне в любое время, когда пожелаете. Вы помните, в какой комнате поселили меня? Или вам напомнить? — Он потянулся за сюртуком.

— Ты знаешь ту, которую зовут Барбарой? — Элайза уперлась локтями в подлокотники, сплела пальцы и подалась вперед. — Я сегодня разговаривала с ней. Она сказала, что вчера вечером у них в библиотеке состоялся разговор, но когда дошло до дела, он извинился и ушел.

— И что в этом замечательного? Может, он ухаживает за другой и не хочет поступать неподобающе. — Избегая взгляда Элайзы, Лидия расправила юбку.

— Тогда мне непонятно его решение вообще приехать на эту вечеринку. Какой даме было бы приятно узнать, что ее поклонник… — Мария замолчала, не договорив. Лидия повернулась и обнаружила, что та смотрит на дверь и ее лицо выражает явное неодобрение.

Она тоже посмотрела на дверь. Там стоял Эдвард. Он повесил сюртук на руку и оглядывал дамскую гостиную. Увидев ее, он задержал на ней взгляд. Прокашлялся.

— Лидия. — Он перекинул сюртук на другую руку. — Мы могли бы поговорить наедине?

Глава 14

Уилл стоял возле камина лицом к открытой двери и в нетерпении стучал по полу одной ногой. С тех пор как он покинул бильярдную, его донимала, как ком снега, который положили на макушку и оставили там таять, мысль, что он все же совершил ошибку.

«Это хотя бы не самая худшая ошибка в твоей жизни». Его губы сложились в усмешку, и он едва не рассмеялся вслух. К черту благие намерения. Неужели он так никогда и не выучит этот урок? Он пытался быть хорошим, а вместо этого превращал все в постыдный фарс.

В коридоре послышались шаги — слишком много шагов для одного человека, — и воспоминание возникло в сознании прежде, чем он успел подавить его. О той первой ночи в «Бошане», о том, как его уединение в библиотеке было нарушено звуками приближающихся шагов. У одного человека поступь была тяжелой, у другого — легкой. Тогда она пришла не одна. И сейчас может прийти не одна. Это не предвещает ничего хорошего.

Так и оказалось. Когда она появилась в дверях, ее сопровождал Роанок. Он держал Лидию за локоть, словно для того, чтобы она не сбежала. На ней была ночная сорочка и халат, в одной руке она держала полусапожки, а другой прижимала к груди одежду — вероятно, то, что ей предстояло надеть завтра. Ее волосы были распущены.

Проклятие. Он и не предполагал, что она будет ходить по дому раздетой. Она замерла на пороге, напряженная, с прямой, как палка, спиной, и устремила безжизненный взгляд куда-то вперед.

— Ну вот, я привел ее. — По лицу Квадратной Челюсти тоже нельзя было что-то прочитать. — Больше ничего гарантировать не могу. — И действительно, его любовница не скрывала своего отвращения, оно окутывало ее, как предрассветный туман. Даже такой толстокожий тип, как Роанок, не мог не чувствовать его.

— Отлично. — Уилл кивнул, но с места не сдвинулся. — Остальным я займусь сам.

— Занимайтесь, и желаю вам удачи. — Он подтолкнул мисс Слотер вперед, в комнату. — Только не отсылайте ее ко мне, если она вас не удовлетворит. Я позаботился о том, чтобы соседнее место в моей кровати не пустовало.

Уилла захлестнула ярость. Мерзавец, должно быть, решил воспользоваться услугами одной из нанятых дам. Какой же он глупец, что не предусмотрел этого! Ему ведь это и в голову не пришло! И тем более он не мог предвидеть, что Роанок пожелает сообщить об этом в присутствии мисс Слотер.

Она замерла на том месте, куда он втолкнул ее, и выглядела так, будто ее выставили к позорному столбу: смиренной, не желающей возмущаться или смущаться. Казалось, она скатала все свои эмоции в крохотный комочек и закатила его поглубже, чтобы ничего не чувствовать. Если бы она действительно оказалась у столба, то все, чем забросала бы ее беснующаяся толпа, попало бы в пустую оболочку.

— Будьте любезны, закройте дверь, когда уйдете. — Он больше не мог видеть Роанока.

Дверь захлопнулась, и мисс Слотер ожила: быстро подошла к приоконной скамье и бросила на нее свои вещи.

— Ну что, у нас изменились намерения, да? — Ее тон мог заморозить кого угодно.

— Прошу прощения, Лидия. — Он сделал два шага, но подходить к ней не стал, так как счел это дерзостью. — Поверьте мне, я и не предполагал, что он пойдет на такое неприкрытое предательство.

— Я не настолько наивна, чтобы не подумать об этом. — Она стояла спиной к нему. — Не знаю, что он пообещал вам, но я не считаю себя связанной какими-либо обещаниями. Он не имел права ставить меня на кон.

— Он и не ставил. Это я предложил поставить.

Она повернулась к нему вполоборота. На ее щеке задергалась мышца.

— Тогда какого черта утром вы заваливали меня всей этой чепухой? Это ваш способ завоевать доверие дамы? Или вы отказались от этой идеи и решили ограничиться краткосрочным удовольствием?

— Неужели вы действительно считаете меня способным на такое? — Он прошел еще несколько шагов, чтобы оказаться в поле ее зрения. — Неужели вы верите, что это ответ на все то, что вы рассказали мне утром?

— Я не знаю, что думать! — Она снова повернулась лицом к окну. — Я в вашей спальне, и мне предстоит провести здесь ночь. И все из-за вашего предложения поставить меня на кон. Расскажите, как я должна реагировать на это.

Он оперся рукой на спинку ближайшего кресла, а другой рукой взъерошил волосы.

— Там, за столом, я перестал себя контролировать. Признаю. — Господи, какой же он идиот! — Я хотел довести до бешенства вашего покровителя, я хотел… Я хотел освободить вас от ваших обязательств по отношению к нему, хотя бы на одну ночь. Зная, какие испытания выпали на вашу долю, я не смог справиться с желанием…

— Я не жалкий котенок, которого надо спасать из канавы. — Ее гнев был мощным и острым, как стрелы, выпущенные из лука. — Меня вполне устраивали обязательства по отношению к мистеру Роаноку, я сама их выбрала. Мне доставляло удовольствие наше с ним взаимодействие. И я не говорила, что на меня давит все то, о чем я вам рассказала. Я научилась не думать об этом.

Все его существо, как струны арфы, отзывалось на каждое сказанное ею слово. Разве он сам не знал, каково это — научиться управлять своими мыслями и загонять их в отдаленные уголки души?

Знал. И мог бы сказать ей: «Я все понимаю. Я тоже умею не думать о многих вещах». Но он затеял все это не для того, чтобы откровенничать с ней. С нее хватит и ее собственных проблем.

Он подошел к трюмо в угол комнаты.

— Как бы то ни было, у вас есть ночь, свободная от выполнения вашего долга. Меня вам развлекать не понадобится. — Он принялся расстегивать пуговицы сюртука. — Вам нет также надобности вести со мной беседу, если у вас нет желания.

— Это очень благородно с вашей стороны — предоставить мне выбор. — Сарказм, едкий, как щелок. Если он прикоснется к ней, то наверняка обожжется. — Мне следует предложить вам себя в качестве благодарности?

Он вздохнул, снимая сюртук. Нет, зря он предложил поставить ее на кон. У нее выработалось определенное отношение к мужчинам, которые обращаются с ней как с вещью, и она не может делать для него исключение.

— Думаю, дальнейшее обсуждение вопроса нам ничего не даст. Кровать в вашем распоряжении. — Он перебросил сюртук через плечо и повернулся. — Я буду спать на полу. Сейчас я уйду в гардеробную, чтобы вы могли раздеться.

Она не разделась. Когда через десять минут он вышел из гардеробной в ночной сорочке и халате, то обнаружил ее стоящей на том же месте, лицом к окну. Возможно, она решила бросить ему вызов — простоять всю ночь у окна. Но нет, как только он на несколько шагов удалился от двери, она подхватила свою одежду и устремилась в гардеробную. Подойдя к кровати, он увидел, что на ковре расстелено самое толстое одеяло, а на нем лежит подушка и еще одно одеяло.

Наверное, задабривает. Или гордо отказывается от его милости. Ах, как же с ней нелегко!

Он оставил гореть одну свечу, чтобы она не наткнулась на мебель, когда выйдет из гардеробной, и лег. Вскоре скрипнула дверь, раздались тихие шаги, погасла свеча. Зашуршали простыни.

Такова она — жизнь. Женщина, которую он желает больше всего на свете, лежит в его кровати, а он — словно в миллионе миль от нее, на полу. И проклинает капризную судьбу.

Он перевернулся на другой бок и натянул одеяло до подбородка. Ничего не остается, как ждать утра.


Еще в армии он просыпался от криков. Первый звук она издала, когда он только-только погрузился в сон.

Уилл сел, потом встал на колени. Черт, до чего же высокая кровать. Она не задернула полог, и он нашел ее по приглушенным вскрикам. Он положил руку ей на плечо и лишь затем спросил себя, а не существует ли более приличный способ разбудить женщину.

— Лидия. — Он легонько потряс ее. — Лидия. — Он взял ее за другое плечо и хорошенько встряхнул.

Она проснулась с громким возгласом и села, едва не ударив его в лицо головой. В панике вцепилась в его руки, как будто спасалась от полчища огромных пауков.

— Лидия. — Он крепче сжал ее плечи. — Все в порядке. Это просто плохой сон.

— Где я? — Страх, звучавший в ее голосе, пронзил его сознание, как штык.

— Вы в Чизуэлле. В доме мистера Роанока. В комнате мистера Блэкшира. — Ему понадобилась секунда, чтобы сформулировать следующую фразу, и он в тишине услышал ее учащенное дыхание. — Было пари? Вы помните.

Она на мгновение задумалась.

— Я… — Он чувствовал, с каким трудом ей удается овладеть собой. — Да, помню. — Она продолжала крепко сжимать его руки, как будто только они не давали ей утонуть. И вдруг она убрала руки с его запястий. — Я вас разбудила. Простите.

— Это вы меня простите. — Он пощупал ее лоб. Влажный. — Я понимаю, каким пугающим может быть пробуждение в чужом месте. Зря я все это затеял.

— Да. И вот… — Она откинулась на подушку. — И вот вы расплачиваетесь за это, да? — Ее ехидство, слава Богу, подействовало на его пронзенную «штыком» совесть как целительный бальзам.

— Думаю, так.

Он опустился на пол и стал ждать, когда ее дыхание станет спокойным и глубоким.

Однако, едва он задремал — во всяком случае, ему так показалось, — она опять начала глухо вскрикивать. Боже, а он-то думал, что после продажи звания ему больше не придется вытягивать людей из ночных кошмаров. Он опять встал на колени и опять потряс ее.

— Это мистер Блэкшир, — сказал он, как только она проснулась. — Вы в моей комнате. Я отдал вам свою кровать. Вы в безопасности. Я разбудил вас, потому что вам снился кошмар.

Она тяжело дышала, однако на этот раз не ухватилась за него.

— Простите, — проговорила она, приходя в себя.

— Не извиняйтесь. — Он чувствовал, как она успокаивается. Его присутствие было для нее утешением. — У вас часто такое бывает?

— Иногда. — От смущения она произнесла это слово едва слышно. — Я часто сплю днем.

— Ясно. — Он снова пощупал ей лоб и откинул прочь влажные пряди волос. — Хотите, я зажгу свечи? Я могу посидеть с вами. У меня тут, кажется, есть карты.

— Нет. Спасибо. Все хорошо. Спасибо.

Если бы «спасибо» было одно, он, возможно, и поспорил бы, но два слова свидетельствовали о твердости ее намерения. Поэтому он улегся на пол и накрылся одеялом.

Блэкшир чувствовал себя уставшим, как вьючный мул после трехдневного перехода. Однако он не заснул. И когда у нее начался третий кошмар, он просто забрался в кровать и обнял ее одной рукой.

— Это Уилл, — прошептал он ей прямо в ухо. — Вы в моей комнате. Вам тут ничего не грозит. Спите.

И она заснула. Вздрагивания и сдавленные вскрики прекратились. Ее дыхание, сначала частое и поверхностное, замедлилось и выровнялось, тело расслабилось. Она пригрелась у него на груди. Одному Господу было известно, отдает ли она себе отчет в том, где и с кем находится. Однако это не имело значения. Ничего на свете ему не хотелось сильнее, чем стать для нее утешением, островком спокойствия, уберечь от преследующих кошмаров.

До чего же удивительные существа люди. Он думал, что только мужчины справляются с мучительными мыслями вот таким образом: заталкивают их в дальний уголок сознания, откуда они норовят выползти по ночам. Утром нужно об этом поразмыслить. Возможно, обсудить это с ней. А сейчас он слишком устал.

Уилл так и не вернулся на пол. Он заснул рядом с ней и просыпался, когда у нее начинались новые приступы, успокаивал ее одними и теми же фразами. Вы в Чизуэлле. С Уиллом Блэкширом. Вам приснился плохой сон. Вы в безопасности. К восходу эти слова настолько прочно укоренились в ее сознании, что ему уже было достаточно при первых вскриках крепче прижать ее к себе и тихо произнести: «Спокойно». Она глубоко вздыхала, расслаблялась и успокаивалась.


Лидия проснулась в чужой кровати. Это было первой странностью. Белье на ощупь было другим, а лучи солнца проникали через окно с другой стороны. Если она откроет глаза, то наверняка увидит другие обои. Поэтому глаза она не открывала.

Другой странностью была давившая на нее всей тяжестью чужая рука. Она лежала на боку, и рука свидетельствовала о том, что у нее за спиной кто-то лежит. В ее кровати спало много мужчин, но она ни с одним из них не засыпала и не просыпалась. Хотя эта кровать — не ее. Следовательно, и все остальное может быть не таким, как обычно.

Третьей странностью… О, третья странность. Она сжала губы и полной грудью втянула воздух, чтобы почувствовать запах той самой третьей странности. Сознание требовало, чтобы она назвала ее и объяснила, что она значит и кому принадлежит, однако Лидия категорически отказывалась это делать. Пусть будет только запах.

Она снова наполнит свои легкие — еще один глубокий вдох — и погрузится в сон, туда, где нет никаких объяснений.

— Вы проснулись. — Его голос звучал тихо, значит, он и сам уже некоторое время не спит. Слова гулом отдались в его груди, к которой она прижималась спиной.

— Я очень устала. — Она позволила себе слегка приоткрыть глаза. Вот она, рука. Правая, лежит у нее на боку. А левая — на ее подушке, над ее головой. Это, наверное, очень неудобно. — Вы знаете, который сейчас час?

— Время за полдень. Мои часы в гардеробной. — При вдохе его грудная клетка вдавливалась ей в спину, а при выдохе отдалялась. — Вы плохо спали.

— Боюсь, вы тоже, — проговорила она смущенно, как невеста, которая легла на брачное ложе девственницей, а утром, проснувшись рядом с мужем, оробела. Такая манера была не в ее характере.

— Ошибаетесь. — По удовлетворению, звучавшему в его голосе, тоже можно было решить, что он пробудился после первой брачной ночи. — Да, я спал не столько, сколько хотел бы, и не так крепко. Но я никогда так сладко не спал.

Он хотел ее. В обычной ситуации она сразу заметила бы это. Ведь она прижималась к нему всем телом, и их разделяла лишь тонкая ткань ночных сорочек. Она не могла не ощущать давление его набухшей плоти. Однако ничего не говорила об этом.

— И давно вы не спите?

— Не очень. Не знаю. Я размышлял.

Размышлял. И зачем ему, ради всего святого, заниматься таким делом, когда у него есть другие возможности: либо погрузиться в сон, либо отдаться страсти?

— Пойдут разговоры, когда мы присоединимся к гостям. — Он шевельнул ногой, и она икрой ощутила его шершавую, заросшую волосами кожу. — Начнутся вопросы.

Вопросы? Но вряд ли у кого-то из компании возникнутсомнения по поводу того, чем… А-а!

— Вы имеете в виду нескромные вопросы, касающиеся деталей.

— Возможно, не у дам. А вот у джентльменов, уверяю вас, появятся вопросы ко мне.

— Дамы тоже задают вопросы. Некоторые дамы. Не обязательно такие же. — Она старалась не шевелиться, чтобы не возбуждать его еще сильнее. — Я скажу им все, что вы пожелаете.

— Я хотел то же самое предложить вам, — со смешком произнес он. — Если бы решал я, я бы вообще отказался говорить об этом. Но мне кажется, что вам будет выгодно, если мистер Роанок узнает, что ничего не было.

— Думаю, я получила бы больше выгод, если бы провела ночь в комнате мистера Роанока, а не в вашей. Вам приходила в голову такая мысль?

— Естественно. — Он чуть-чуть передвинул правую руку. — Но это было выше моих сил — дать вам вчера уйти с ним. А вот рассказать всей компании, что я спал на полу — нет.

Выше его сил, действительно. И как, скажите на милость, женщине понимать все эти противоречащие друг другу откровения? То, как он терпеливо баюкал ее всю ночь. То, как он нежно прижимал ее к себе. Его возбуждение и его категорическое нежелание утолить страсть.

— И как же вы собираетесь объяснять, что вы спали на полу? Такое поведение по отношению к женщине, которую вы выиграли, будет выглядеть по меньшей мере странно.

— Запросто. Вы ясно дали мне понять, что не хотите меня, а я не настаивал. Любой, кто не поверит такому объяснению, получит в глаз.

Она задумалась. Да, вчера она была с ним слишком резка. «Мне следует предложить вам себя в качестве благодарности?» А он всего лишь желал, как всегда, быть порядочным.

— Лидия. — По его тону, по его дыханию она поняла, что у него изменилось настроение. Он помрачнел. — Вы ведь обязательно скажете мне, если вам покажется, что вам с его стороны угрожает опасность?

Он опять пытается спасать ее.

— Он меня не бьет. Я вам это уже говорила. И он согласился на пари. За конечный результат ему некого винить, кроме самого себя. — Естественно, это было неправдой. Если ему захочется обвинить ее, он это сделает, игнорируя всяческую логику. — Вам не кажется, что нам пора вставать? Чем позже мы объявимся, тем больше времени у них будет на то, чтобы строить клеветнические предположения.

— Вы правы. — Уилл на мгновение прижал ее к себе. — Я уйду первым и пришлю к вам на помощь горничную. — Он еще несколько секунд лежал неподвижно и дышал ей в затылок, затем откатился на край кровати, встал и начал одеваться.


Уилл остановился перед дверью в утреннюю столовую, чтобы собраться с духом. Он все сделает так, как надо, даже если это погубит его. А если Квадратная Челюсть создаст проблемы своей любовнице, он просто прикончит его. Переступив порог, он направился к серванту, рядом с которым стоял Роанок.

Тот повернул голову, заметил его и против воли — Уилл был уверен, что он предпочел бы этого не делать, — окинул комнату внимательным взглядом.

— Ее здесь нет. — Он взял тарелку. — Когда я уходил, она еще была в постели.

— Переутомилась, да? — Он преувеличивал в своей попытке изобразить веселое безразличие. Однако Квадратной Челюсти так и не удалось скрыть главного: ему и в самом деле неприятно, что его любовница развлекалась с другим мужчиной.

Уилла так и подмывало сказать: «Она согласилась отпустить меня только после того, как я пообещал, что быстренько подкреплюсь и вернусь». Он боролся с этим искушением с той минуты, как проснулся, не поддался ему и сейчас. Ради ее блага.

— Переутомилась? Возможно, но не я тому причина. У нее не было настроения оказывать мне услугу, а у меня — давить на нее. — Кекс с изюмом. Наверное, вкусный. Он взял кусок. — Я предпочитаю, когда у моей женщины есть желание. Я оставил ее в покое.

— Вот как. — Черт, а подлец воспрял духом. — Сожалею, что все вышло не так, как вы рассчитывали, но я предупреждал, что нет никаких гарантий. Надеюсь, вы не будете требовать от меня никакой компенсации.

— Нет, ни в коем случае. Только я хотел бы спросить у вас, часто ли ее мучают кошмары?

— Совсем не мучают, насколько я знаю. — Роанок принялся наливать себе в чашку шоколад. — А вчера мучили?

Интересно. Значит, Квадратная Челюсть никогда не сталкивался с ее ночными кошмарами. «Я часто сплю днем», — сказала она. Наверное, она вылезает из кровати, когда ее покровитель засыпает, и тот ни о чем не подозревает.

А его кровать она не покинула. Осталась в ней, даже когда он встал.

— Она спала, но мало. Думаю, ее расстроило расставание с вами или что-то в этом роде. — Произносить эти слова — все равно что плеваться камнями.

— Очень похоже. — С ледяным удовлетворением человека, одержавшего победу над соперником, Роанок положил себе булочек и масло. Если новость о ее кошмарах и вызвала у него какой-то интерес, он этого не показал.

«Он меня не бьет». Она говорит правду? Тогда чем вызвано напряжение, охватившее ее, когда он поднял эту тему? Только ее опасениями лишиться покровителя? Искоса посматривая на него, Уилл подцепил вилкой ломтик ветчины и положил его на свою тарелку. «Мне доставляло удовольствие наше с ним взаимодействие». Бесполезно ломать над этим голову. Он повернулся и стал оглядывать просторную комнату в поисках места за столом.

— И ради чего ты все это затеял? — спросил лорд Каткарт, когда он сел рядом с ним.

— Ради дипломатии. Я не переспал с этой женщиной и хотел, чтобы он об этом знал, ради ее блага. — Он отрезал кусочек ветчины и положил его в рот.

Виконт сделал большой глоток кофе.

— Ты ставишь меня в тупик. — Он опустил чашку на блюдце. — Вчера ты из кожи вон лез, чтобы заполучить ее в свою постель. И ради чего? Чтобы в последний момент пойти на попятный?

— Это она остановила меня. — Он скоро станет мастером рассказывать всякие сказки. — Ей не понравился наш уговор или ей не понравился я. Как бы то ни было, она не изъявила желания, а я не настаивал. — Фразы складывались значительно легче, чем когда он разговаривал с Роаноком. — Вот такие дела. Я взял на себя труд сообщить ее покровителю, что она ему не изменила.

— Честь превращает тебя в дурака, Блэкшир. — Каткарт дернул подбородком в сторону Квадратной Челюсти, который наслаждался булочками с маслом. — Он тут перед всеми распинался о том, какая сладкая куколка ему досталась и какую восхитительную ночь он с ней провел. Думаешь, он и в самом деле заслуживает, чтобы его убеждали в постоянстве его любовницы?

— Я поступил так, потому что считал, что это послужит ее интересам. А то, чего он заслуживает или не заслуживает, к делу не относится. — Он пожал плечами и наколол на вилку еще один кусочек ветчины. Прямо-таки олицетворение человека, который заботится о своей совести, невзирая ни на кого. И отнюдь не человека, который всю утро боролся с запросами своего тела, потому что боялся лишиться доверия дамы.

После пробуждения она не отодвинулась от него, хотя наверняка заметила, как сильно он возбужден. Она знала, что он желает ее, но доверяла ему, верила, что он не станет действовать исходя из этого желания. И разве мог он себе такое позволить после ее ночных кошмаров и после откровенного рассказа о ее падении? Брошенный она котенок или нет, однако она заслужила бережного отношения и одну ночь и еще одно утро отдыха от настойчивости мужчин.

Он дал ей это. Квадратная Челюсть на это не способен. Она же в ответ одарила его глубочайшей радостью, которую принесло ему сознание, что ему удалось успокоить ее, унять ее страхи, оградить от мучительных кошмаров.

— Ты будешь есть пирог? Или в тебе взыграла романтика и ты решил заморить себя голодом? Осмелюсь заметить, что с ней это будет пустой тратой сил. — Голос Каткарта вернул его в действительность, к столу, тарелке и вилке, которая зависла в воздухе. Уилл тряхнул головой, прогоняя прочь фантазии, и положил в рот ветчину.

Глава 15

— Я уже начинаю верить в то, что у него есть неестественные наклонности. — Заканчивая фразу, Элайза ударила ракеткой по воланчику, поэтому последние слова прозвучали довольно громко и разнеслись по галерее. — Никогда не слышала, чтобы мужчина укладывал даму в свою постель только ради того, чтобы самому поспать на полу.

— Лидия уже все объяснила. Она ему отказала, и он к ней не притронулся. — Воланчик пролетел слишком близко к портрету одного из предков Роанока в роскошном парике. Мария отступила в сторону, чтобы волан не попал в нее, и он со стуком упал на пол. — Неужели мы такого низкого о себе мнения, что удивляемся, когда мужчина пересиливает себя?

— Есть большая разница между пересиливанием себя и отказом от охоты после первого «нет». — Свободной рукой Элайза приподняла юбку, чтобы не наступить на подол, когда понадобится бежать к воланчику. — Если он действительно надеялся переспать с ней, он наверняка поуговаривал бы ее. Попытался бы соблазнить. — Она обратилась к Лидии: — Ты точно уверена, что он не пытался? Не старался переубедить тебя или чем-нибудь завлечь?

— Он был очень добр. — Лидия подобрала волан и подала его снизу. — Он вел себя очень уважительно. Однако ничего не говорил насчет того, чтобы я передумала.

— И именно это делает его привлекательнее всех остальных мужчин. — Держа ракетку на плече, как изящный зонтик от солнца, Мария встала спиной к высокому окну. — Она сказала «нет», и он решил, что это явный отказ, а не намек на то, что ее надо уговаривать. Он поверил ей, потому что знал: она отдает себе отчет в словах! Честное слово, мне ужасно жаль, что у него нет денег. Любая дама сочла бы себя счастливой, если бы оказалась на содержании у такого человека.

«Даже более счастливой, чем ты думаешь». Лидия метнулась вправо, чтобы отбить волан. Она, естественно, ничего не рассказала о своих кошмарах и о том, как он отреагировал на них. И о его присутствии в кровати. Ни слова о возбуждении и о том, как ей было приятно чувствовать на себе тяжесть его руки. Всего этого было вполне достаточно, чтобы заставить рационально мыслящую даму поверить в удачу.

— И все же я подозреваю, что с ним что-то не так. Не забывайте, позапрошлым вечером он отказался от Барбары. — Элайза пропустила удар, но не стала поднимать волан и решила закончить свою мысль. — Если у него есть какие-то отклонения, он наверняка хотел бы это скрыть. И здесь нет лучшего способа, чем заключить пари на женщину другого мужчины. — В четвертый или пятый раз за день она бросила на Лидию взгляд: «Я не буду разоблачать тебя, но я знаю, что ты рассказала нам не все». Лидия отвела глаза и принялась сосредоточенно заправлять в прическу выбившийся локон.

— Чушь. — Мария отошла от окна и заняла место Элайзы. — Если он хотел обмануть всю компанию, зачем ему рассказывать, что он спал на полу? Он прямо так и заявил мистеру Роаноку за завтраком. И мистер Мосс говорит то же самое. — Она подняла воланчик, ударила по нему, и он пролетел по галерее. — Самое разумное объяснение — это что он испытывает tendre[11] к Лидии. Кстати, это объясняет и то, что он не захотел иметь дело с Барбарой. Когда понял, что взаимностью она не отвечает, он приложил все силы к тому, чтобы не нанести вред ее отношениям с покровителем. Это замечательный, чрезвычайно изысканный вид глубокой привязанности. И очень романтичный. Вот бы другим джентльменам поучиться у него!

Романтичный. Когда-то это слово что-то значило для нее. Если бы не было прошедших трех лет и если бы мистер Блэкшир оказался на ее пути тогда, она, возможно, и ответила бы на его любовь. Возможно даже, что влюбилась бы в него первой, и тогда ей посчастливилось бы испытать взаимные чувства.

Если бы, если бы, если бы. Нечего думать об этом, бессмысленная работа для ума. Она пропустила удар и отошла к окну.

— Ты сегодня говорила с мистером Роаноком? — Даже у Элайзы хватило такта задать этот вопрос в тот момент, когда она наклонилась, чтобы поднять воланчик. Весь день дамы ходили вокруг да около и думали о том, что Эдвард провел ночь с другой дамой. И обе в глубине души радовались, что их джентльмены вряд ли пошли бы на подобное.

— Нет. — Лидия постукивала ракеткой по запястью, всем своим видом изображая равнодушие. — Он все время был занят тем, что хвастался перед другими джентльменами своей ночной победой. Думаю, мы с ним поговорим, когда ему надоест хвастаться.

«Или не поговорим». А о чем тут говорить? Никакие объяснения не смягчат то оскорбление, что он нанес ей. Ей ничего не остается, как продолжать отношения с ним.

Она же сказала мистеру Блэкширу, что не тешит себя никакими иллюзиями насчет верности Эдварда.

— Ему повезло, что ты у него есть. — Элайза ударила по волану и отошла в сторону. — Если бы меня так унизили, клянусь, я бы в полной мере развлекла мистера Блэкшира, хотел бы он того или нет, причем позаботилась бы о том, чтобы все было слышно в комнате у мистера Роанока.

— Да, но ты сделала бы так в любом случае. — Это замечание показало остальным, что ее душевное равновесие не нарушено, а также увело разговор от мистера Блэкшира и от нее самой к более безопасным темам и добродушному подшучиванию друг над другом.

Эта веселая болтовня пошла ей на пользу: ей нужно было успокоиться, прежде чем идти в комнату Эдварда. С приближением вечера стало совершенно очевидно, что он злится. Несмотря на все заверения мистера Блэкшира, он все не мог оправиться от позора, нанесенного проигрышем. Она видела это по его преувеличенному равнодушию, по тому, с каким пылом он поздравлял самого себя с ночными подвигами в обществе нанятой партнерши. Он продолжал разглагольствовать на эту тему и в ее присутствии. И это означало, что его гнев направлен на нее.

Что ж, Лидия предвидела такую вероятность. И она ничего не добьется, если укажет ему на нелогичность его недовольства. Мужской гнев проистекает из самых разных источников, в том числе и из вполне понятных ран, нанесенных их достоинству. В таких случаях благоразумной женщине следует отойти в сторону и ждать, когда все уляжется само собой.

Она так и делала весь день, проводила время в обществе других дам, прогулялась до конюшни и обратно и всячески избегала своего покровителя в надежде, что к вечеру он перегорит. Но когда вся компания собралась на ужин, ей немедленно стало ясно, что Эдвард всячески подпитывал свое раздражение и теперь ему захотелось напиться.

Он не принадлежал к числу пьяниц. Конечно, выпивал на приемах и за картами, как и любой джентльмен, но был не из тех, кто начинает день с бутылки. К тому же Эдвард не умел скрывать признаки опьянения, они были вполне очевидны, когда он выпивал много.

Для начала он усадил свою новую фаворитку справа от себя и принялся осыпать ее комплиментами. Говорил довольно громко то ли от хмеля, то ли для того, чтобы каждое его слово было слышно Лидии. Хотя она сидела далеко от него, она узнала, что дама обладает массой достоинств: и волосы у нее золотистые, и кожа белоснежная, и глаза своим цветом затмевают цвет сапфиров.

Если говорить объективно, а объективность была единственным разумным способом воспринимать все это, он был абсолютно прав. Каролина — так, оказалось, ее звали — была не менее красива, чем Мария, правда, не так ослепительно хороша. Столь бурное восхваление ее красоты смущало девушку, однако Эдвард, естественно, не замечал этого.

«Если бы он был тебе небезразличен, тебе было бы больно, как если бы ты проглотила стекло». Еще одно поучительное напоминание — будто она в них нуждалась — о том, сколько недостатков имеет любовь. Чуждая этому чувству, Лидия даже немного жалела Каролину, которая лишь сделала то, ради чего ее наняли, и никогда не претендовала на роль в какой-нибудь низкопробной мелодраме об отношениях джентльмена с его любовницей.

И все же к тому моменту, когда подали рыбную перемену, ужин стал казаться ей бесконечным. Причем этого мнения придерживалась не одна она. Мария, которая сидела рядом с Эдвардом, старалась как можно дальше отодвинуться от него. Рыжеволосая дама, которая часто садилась с ними поиграть в вист, то и дело морщилась. Даже лорд Рэндалл, покровитель Элайзы, с которым она ни разу не перемолвилась и парой слов, поджал губы и бросил на нее полный сочувствия взгляд.

Когда же она бросила взгляд на мистера Блэкшира, который сидел на противоположной стороне стола, он ответил ей таким же красноречивым взглядом, как и лорд Рэндалл, хотя значение его взгляда было другим. Что-то вроде: «Только скажи, и я прикончу его с помощью ножа и вилки».

У нее внутри все затрепетало, как будто там поднялся рой пчел. Ему, конечно, приходилось убивать — так он ей говорил, — но она никогда прежде не предполагала, что он способен на преднамеренное убийство.

— Клянусь, пари с Блэкширом оказалось великолепным развлечением. — Она не вслушивалась в тирады Эдварда, но произнесенное имя привлекло ее внимание, и она повернула голову туда, где тот сидел. — Не откажусь попробовать еще раз. — Слова предназначались всей компании, но смотрел он на нее. — Кто приехал без любовницы и готов попытать счастья и выиграть ее у меня? Лорд Каткарт?

Виконт взял салфетку и неторопливо промокнул ею губы.

— Я не нахожу в себе силы нанести подобное оскорбление даме, которая связала свою жизнь со мной, иначе я бы давно имел собственную любовницу. — Он едва заметно поклонился ей. — Возможно, такую же очаровательную, как мисс Слотер.

У нее запылали щеки. Она отложила вилку. Трудно есть под прицелом пристальных взглядов.

— Ну, кто еще, а? — Он, видимо, не заметил или намеренно проигнорировал колкость в ответе лорда Каткарта. — Кто из вас самый азартный?

— Я на это не соглашусь. — Ее голос дрогнул. Она плотно сжала губы, чтобы больше ничего не сказать.

— Ты и вчера не соглашалась, однако сегодня я от тебя что-то не слышал жалоб. — Очевидно, он весь день ждал, когда она спровоцирует его на подобный упрек. — По всей видимости, ночь в постели Блэкшира тебя вполне устроила.

Что на это можно ответить? Ведь она сделала только то, на что ее вынудил он. Он разозлился бы не меньше, если бы она отказалась.

— Не знаю, чем я навлекла на себя ваше недовольство, но я очень сожалею о том, что у вас не хватило великодушия предварительно решить этот вопрос со мной в приватной обстановке вместо того, чтобы бросаться в меня грубыми словами и осуждать меня на глазах у всей компании.

— Решить с тобой в приватной обстановке? Не сожалей! Обязательно решу. — Он похотливо расхохотался, его глаза заблестели. Казалось, он уже забыл, что только что обвинял ее в пристрастии к другому мужчине. Было ясно, что он уже не способен рассуждать здраво.

Она убрала с колен салфетку и положила на стол.

— Я не могу разговаривать с вами, когда вы в таком Состоянии. И я больше не могу оставаться здесь и служить мишенью для ваших оскорблений. — У нее в ушах стоял гул, как будто в голове работал кузнечный молот. Она впервые заговорила с ним в таком тоне, хотя и понимала, что это наверняка еще сильнее разозлит его. Но ей было наплевать, она больше не могла оставаться в его обществе. — Прошу меня простить, но я избавлю вас от своего присутствия, дабы вы могли продолжить ужин в приятной обстановке.

— Идите в мою комнату, Лидия. Полагаю, вы помните дорогу?

В последние минуты она всячески избегала смотреть туда, где сидел мистер Блэкшир, однако, услышав его голос, она непроизвольно перевела на него взгляд. То же сделали и остальные гости. События приняли неожиданный оборот. В комнате повисло напряженное молчание, которое изредка нарушалось звяканьем столовых приборов.

Он же, в противовес всем, был олицетворением нерушимого спокойствия. Словно не подозревая о том, что брошенная им зажигательная бомба вот-вот взорвется, он поднял бокал, поднес его к губам и прикрыл глаза. Он назвал ее по имени, и этого было достаточно, чтобы развеять все сомнения, если таковые у кого-то остались, относительно событий прошедшей ночи.

Кто-то взялся за спинку ее стула. Лакей собирается отодвинуть его. Один глубокий вдох, и она встанет.

Уилл поставил бокал и подался вперед.

— Надеюсь, вас это устроит? — Слово «устроит», вокруг которого Эдвард выстроил свои обвинения, он произнес с нажимом. Он весь так и лучился улыбкой, но глаза оставались серьезными. Не дожидаясь ответа, Уилл повернулся в ту сторону, где сидел ее покровитель. — Полагаю, вы не возражаете. Из того, с каким жаром вы рекомендовали ее гостям, у меня сложилось впечатление, что на сегодняшнюю ночь она вам не понадобится. — В его слова была вплетена угроза, как красная нить, затканная в белое полотно. Хотя вряд ли кто-либо из присутствующих знал его достаточно хорошо, чтобы распознать это.

— Ради Бога, доставьте себе удовольствие. — Эдвард поднял свой бокал и поднес его ко рту. — Осмелюсь предположить, что именно этим вы и занимались прошлой ночью, когда обнаружили, что женщина не склонна открывать вам свою лавочку.

Ее захлестнула ярость. Гнев, который она всячески пыталась подавить, вырвался наружу и заставил ее вскочить.

— И кого удивило, если бы я действительно предпочла его кровать вашей? — Это было полнейшим безумием. Она не могла позволить себе подобную вспышку. Хотя, с другой стороны, она довольно долго вела себя благоразумно. — Он поступил достойно. Он обращался со мной уважительно. И дама ценит такое отношение. — Неужели она произнесет то, что ей так хочется произнести? Нельзя. Она навлечет на себя погибель. Но слова вертелись на языке, обжигали рот.

Она повернулась к мистеру Блэкширу. Он наблюдал за ней с показным интересом и внешним спокойствием, но его глаза пылали гневом, сравнимым с ее негодованием.

— Да, в вашу комнату. — Сердце бешено стучало. Не отрывая от него взгляда, она присела в реверансе. — Дайте мне полчаса и приходите.

Смысл ее слов был ясен абсолютно каждому. Полчаса нужно женщине, чтобы раздеться.

И опять она увидела тот же взгляд, который видела раньше. Тот, от которого чувствовала себя голой, хотя он и был направлен на ее лицо. Он достал из кармана жилета часы.

— Полчаса. — Он щелкнул крышкой и посмотрел на циферблат. — Это время в полном вашем распоряжении, прежде чем я приду. — Он положил часы рядом с тарелкой и стал есть. А она решительно вышла из комнаты.


Она же ничего не имела в виду, не так ли? Она сказала все это ради того, чтобы укусить Роанока, и Уилл с радостью подыграл ей.

Уилл огляделся и увидел, как некоторые гости поспешно отвели от него взгляды. Одна из подружек мисс Слотер, блондинка с кукольным личиком, нарушила тишину, предложив поиграть в шарады после ужина. Ее покровитель с жаром поддержал ее, а несколько гостей, движимые наилучшими побуждениями, выразили невероятно бурный восторг по этому поводу. Вряд ли за всю историю существования эта игра когда-либо вызывала столь бурный ажиотаж. К тому моменту, когда полчаса истекли, обсуждение этой темы все еще продолжалось.

Уилл положил вилку на тарелку с недоеденной отбивной котлетой и встал. В данной ситуации любое замечание выглядело бы не к месту, поэтому он просто поклонился. Несколько джентльменов поклонились ему в ответ. Все сделали вид, будто не видят ничего необычного в его уходе. Все, кроме другой подружки Лидии, темноволосой. Она поймала его взгляд и подмигнула. Ее лицо выражало одобрение. Он взял со стола свои часы и вышел.

А что он будет делать, если она действительно что-то имела в виду? «Согласись, окажи ей услугу, тупица». Но услугу в чем? Если она намерена заняться этим только ради того, чтобы отомстить своему покровителю, тогда это не имеет к нему никакого отношения. Если ему и суждено когда-либо переспать с ней, он хочет, чтобы это в полной мере имело отношение к нему.

Вероятнее всего, она ничего не подразумевала. А если даже и подразумевала, ее жажда мщения за эти полчаса уже угасла. Они весело посмеются над возникшей ситуацией и отправятся спать — она на кровать, он на пол, как и прошлой ночью.

По дороге в свою комнату он убедил себя в этом и понял, что именно этого он и хочет, правда, в последнем убедился не до конца. Однако едва он распахнул дверь и увидел мисс Слотер в халате и с распущенными волосами, от его убежденности не осталось и следа.

Она сидела у окна, положив ноги на скамью, в позе русалки, и из-под ее халата выглядывали голые щиколотки. Вернее, на ней был его халат. Когда он это понял, сердце его забилось быстрее.

Не повернув головы, она продолжала потягивать кларет, причем делала это привычными движениями: не изгибала шейку, не облизывала губы. Она опустила руку на колени, и в этот момент его халат, который был слишком велик ей, упал с одного плеча и открыл его взору блестящий темно-фиолетовый шелк.

Оказывается, на ней не ночная сорочка. Его пальцы и ладони хорошо помнили, какова фиолетовая ткань на ощупь. И губы тоже. Кровь в венах побежала быстрее.

Он плотно закрыл за собой дверь, однако его ладонь осталась лежать на ручке. Примерно в восемнадцати дюймах над ней находилась щеколда. «Задвинь ее», — говорил ему внутренний голос, и каждая клеточка тела соглашалась.

Но задвинуть щеколду — значит, связать себя обязательствами. Звон металла станет символом драмы, в которой для него нет достойной роли. «Да, — будет это значить, — я готов послужить возбужденным членом в твоей схеме». А готов ли он на самом деле? Уилл разжал пальцы, сжимавшие ручку, и сложил руки на груди. Он пока не решил.

Мисс Слотер глубоко вздохнула, при этом ее плечи поднялись и опустились.

— А знаете, я горжусь собой. Горжусь тем, что действовала обдуманно и рационально. — Она снова поднесла бокал к губам. Он заметил полупустую бутылку на приоконной скамье рядом с ней.

Замечательно. Она пьяна. Еще одна причина, чтобы не поддаваться искушению, которое создают фиолетовый шелк и просторный халат. Он чуть-чуть сдвинулся влево и привалился к стене.

— И правда, я не встречал более рациональных и благоразумных людей, чем вы.

— За ужином я такой не была. — Она сделала большой глоток кларета. Наверное, ему следовало забрать у нее бутылку.

— Вас спровоцировали. — Он будет слушать ее, будет шутить с ней, заберет у нее бокал и уложит ее в постель, пока она еще что-нибудь не натворила.

— Все, что он сказал, необоснованно. — Она продолжала говорить в бокал, ее голос звучал страстно, в нем ощущалась сила правды. — Я имею в виду не только его грубость и злость. У него не было никаких веских аргументов, чтобы нападать на меня.

Конечно. Хотя этот мерзавец унизил ее перед всей компанией, она сослалась в ярости на отсутствие у него логики.

— Да, его аргументация оставляла желать лучшего. — Он неторопливо прошел к креслу, на ходу расстегивая сюртук. — Ему нужно было бы в первую очередь решить, как воспринимать случившееся: либо считать, что я переспал с вами, либо поверить, что я всю ночь провел на полу. Оскорбления теряют большую долю ядовитости, когда противоречат друг другу.

— Его замечания в ваш адрес звучали жалко. — Она отставила бокал и устремила взгляд в окно. Уилл находился в комнате уже минуту, однако она ни разу не посмотрела на него. — Он наверняка сейчас строит самые гадкие предположения насчет того, чем мы тут занимаемся. Пусть мучается, он это заслужил.

— Возможно. — Это зыбкая почва, и преодолеть ее нужно с осторожностью. Он снял сюртук и перебросил через подлокотник. — Хотя, должен признаться, я не могу перетруждать свои мозги размышлениями о мистере Роаноке и наказаниях, которые он заслужил.

— Вы и не должны. — По движению ее плеч он понял, что Лидия снова глубоко вздохнула. Затем она встала со скамьи, но не запахнула халат, и он, соскользнув на пол, напомнил крохотное озерцо вокруг ее ног. Он сразу же представил богиню, которая вышла из морской пены.

Но если богиня олицетворяла собой невинность и ее обнаженное тело в полной мере гармонировало с природой, то одежда Лидии Слотер воплощала грех. Черно-фиолетовый шелк притягивал взгляд, подчеркивал соблазнительные очертания фигуры и призывал восхищаться полной грудью с аппетитными сосками, плоским животом, изящным изгибом бедер.

Чтоб ему провалиться! Как же получилось, что он оказался не готов к такому зрелищу? Ведь он уже видел ее в этом платье. И успел прикосновениями познакомиться с ее фигурой. Когда он входил в комнату, уже тогда догадывался, каковы могут быть ее намерения.

И все же, несмотря ни на что, у него пересохло во рту. Сознание затуманилось. Участившийся пульс громкими ударами молота отдавался в голове.

«Нельзя. Не сейчас. Она не в том настроении». Вот если бы ему удалось поймать ее взгляд, его тело сразу же признало в ней даму, которая заслуживает уважения, — чужую любовницу. Самостоятельную личность, а не существо, созданное для любовных утех. Тогда он нашел бы слова, чтобы объяснить им обоим, почему им не следует этим заниматься.

Возможно, она чувствует это. Поэтому и отводит глаза. Она наклонилась и взяла бокал, при этом шелк зашевелился, как живой, и увлек за собой взгляд к другим, тоже достойным восхищения прелестям. Допив кларет, она поставила бокал обратно.

— Блэкшир. — Она впервые прямо посмотрела на него. — Не заставляйте меня упрашивать.

Уилл понял, что даже под дулом револьвера не сможет найти ни одного подходящего слова. Он мог только смотреть, как она идет к кровати. Внутри у него все клокотало, как будто там несся кавалерийский полк.

Будь он проклят тысячу раз. Он никого не обманет со своими принципами. Когда доходит до дела, возникает лишь одно желание — поддаться своему возбуждению.

Кларет. Блэкшир подошел к приоконной скамье.

— Сколько вы выпили? — Он поднял бутылку. Мысль о выпивке внезапно показалась ему очень соблазнительной. — За ужином вы почти ничего не ели.

— Не надо заботиться обо мне. Сейчас мне от вас нужно совсем другое. — Два сапога пара, она и ее покровитель. Агрессивные пьяницы, оба. А ведь ей опять удалось найти его слабое место: она употребила слово «нужно», которое способно заставить его проползти на животе по каменистой почве целую милю.

Ей нужно нечто, что он в состоянии дать. Он оперся одной рукой о стену.

— Я и не отказываюсь, Лидия.

— Тогда приступайте.

Если он сейчас посмотрит на нее, он пропал. Уилл судорожно вздохнул.

— Это неправильно. — К нему ненадолго вернулось здравомыслие. — Вы не в том состоянии, чтобы понимать, чего вам хочется. А я не хочу пользоваться вашим состоянием. — Он налил вина в бокал.

— Я знаю, чего я хочу, с той минуты, когда встала из-за стола. — Короткое молчание. — И я выпила всего один бокал.

— Лжете. — Но ему всегда импонировала безжалостная решимость, с которой она шла к желаемому. Тем более когда этим желаемым был он сам.

Он поставил бутылку и взял бокал. Можно сотворить несколько неправильностей. Наставить рога хозяину дома. Переспать с захмелевшей женщиной, которая плохо отдает себе отчет в своих действиях. Снова подвергнуть опасности их отношения в тот момент, когда на кону такое хрупкое доверие. Но способность сделать правильный выбор улетучилась, когда он увидел ее распущенные волосы и когда она произнесла слово «нужно».

— Мне запереть дверь или нет? — Он залпом выпил содержимое бокала.

— Как желаете. — О, как же она наслаждается своим триумфом. Ее голос обволакивал его, как мед — язык. Интересно, а каким голосом она произнесет его имя, когда настанет момент: таким же? Или хриплым? Или выкрикнет его, как ястреб, увидевший жертву?

Он повернулся к ней и едва не рухнул. Пока он стоял спиной к ней, она успела скинуть свою шелковую оболочку и сейчас лежала обнаженная поверх простыней, опершись на локти и слегка согнув колени. Ее тело, манящее, желанное, казалось вылепленным из сливочного масла. И ему безумно захотелось раствориться в ней, попробовать ее на вкус.

К черту честь, к черту совестливость и все эти деспотичные принципы, которые вынуждают его с рассвета до заката подавлять все порывы. Он человек с собственной душой, и сегодня он будет действовать по ее велению. Он решительно задвинул щеколду.

Глава 16

Она, полная желания, без малейшего смущения наблюдала за ним. Ее глаза блестели.

«Сейчас». За четыре шага он преодолел расстояние до кровати и оперся коленом на матрац. Ее ноги слегка раздвинулись в жаждущем нетерпении. Ради такого момента она была готова ждать. Он наклонился и поцеловал ее в приподнятое колено.

— Прекрати. — Она отодвинула ногу. — Разденься.

Агрессивная пьяница, да к тому же еще и деспотичная. Но выполнить такой приказ — одно удовольствие.

Он снял сапоги и чулки. Жилет, галстук, рубашку — все это резко стянул через голову, бросил на пол. И замер.

Она перебралась чуть повыше на подушку, чтобы лучше видеть его.

Его кровь бурлила, как река на порогах, пока он одну за другой расстегивал пуговицы на бриджах. Когда эта вещь тоже упала на пол, он развязал завязки подштанников, снял их и посмотрел на нее.

Она сглотнула. Провела кончиком языка по губам.

— Ты этого хочешь? — Его бархатный голос прозвучал тихо, однако она отлично расслышала каждое слово. Он кончиками пальцев провел по своему члену. Она ждала именно этого. И, слава Богу, дождалась.

— Мне страшно… — Она прикусила губу, не отрывая от него взгляда. — А вдруг… — Ее взгляд стал неуверенным и озабоченным. — Ты мог бы входить очень медленно?

Отлично сыграно. Но он слишком хорошо ее знает. Он перешагнул через валяющуюся на полу одежду.

— Льстивая кокетка. — Он забрался на кровать и руками раздвинул ей колени. — Ты говоришь такое каждому.

Озабоченное выражение на ее лице уступило место хитрой улыбке.

— Каждому мужчине нравится слышать это. Даже тем, кто знает, что это лесть.

Он не мог спорить. Он вообще не мог произнести ни слова. Неужели все наконец-то произойдет? Неужели это ее колени прижимаются к его бедрам? Неужели он стоит, наклонившись над ней, опершись руками на матрац и ее лицо всего в дюймах от его лица? Все это неправильно. Но почему же его переполняет восхитительное ощущение, что все же правильно?

— Ложись. — Он лбом прижался к ее лбу и легонько подтолкнул ее.

— Нет. — Она осталась в той же позе.

Значит, так, да? Что ж, отлично. У них впереди вся ночь, чтобы выяснять, кто главный. Он опустился на нее, и его член прижался к ее мягкому лону, влажному и горячему от желания.

Он закрыл глаза. По его телу прошла волна трепета.

— Как же я хочу тебя, — прошептал он. Проклятие. В этот первый раз он долго не выдержит. Но ничего, он несколько минут передохнет и снова будет гореть желанием. И так еще много раз.

— Не рассказывай. — Он открыл глаза и встретился с ее вызывающим взглядом, таким же, как в библиотеке, когда она заметила его присутствие. — Показывай. Быстрее.

— А если честно, Лидия. — Его голос звучал сдавленно, как будто его подвесили на дыбе. — Тебе действительно нужно, чтобы я входил медленно?

— Нет, мистер Блэкшир. — Ее глаза сияли подобно агатам. — Мне нужно, чтобы оттрахал меня.

У него перехватило дыхание. Черт побери. Это превращается в непрерывный поединок, не так ли? Он помотал головой и, перенеся вес тела на одну руку, другой принялся поглаживать ей бедра.

— Я так долго ждал этого мгновения. — Он ласкал ее голосом. — Поэтому я буду наслаждаться тобой.

— Нет. — Она оттолкнула его руку. — Не тяни.

— Я буду наслаждаться тобой только в тех местах, где тебе приятно. — Чтоб ему провалиться, но он не позволит ей превратить все это в быстрый ритуал, лишенный всяческого смысла.

— Я же сказала, что именно мне приятно. Поверь, я знаю собственные вкусы. — В ее голосе все сильнее слышалось недовольство. Она огрызалась, как загнанное в угол животное. — Не тешь себя мыслью, что ты способен научить меня всяким нежностям. — Она произнесла слово «нежности» таким тоном, будто думала в это время о крысе, которой только что свернула шею и выбросила прочь вместе со своими чувствами.

А он, естественно, тешил себя такой мыслью. И еще надеялся, что их соединение станет подтверждением существующих между ними нежных отношений. Ее доверие — ведь только прошлой ночью в этой самой кровати он успокаивал ее, когда ее мучили кошмары, — уже сблизило их. И чего же, ради всего на свете, она добивается, обращаясь с ним как с клиентом?

Он отстранился на несколько дюймов и увидел в ее глазах панику. Возможно, она и в самом деле нуждается в обезличенном сексе.

— Я не буду ничему учить тебя. Не осмелюсь. — Он наклонился и поцеловал ее сосок, подтверждая свои намерения. — Но нам нужно найти компромисс между тем, что хочешь ты, и тем, чего хочу я.

— Компромисс — это изощренный способ помешать обоим получить то, чего они хотят. Не останавливайся. Сделай языком.

Она не желает отступать.

— Я обязательно займусь твоим соском. — Он выпрямил руки и приподнялся над ней. В такой позе можно было только разговаривать. — Но сначала мы решим, как добиться того, чтобы мы оба получили удовольствие.

Она прищурилась и внимательно вгляделась в его лицо.

— Ты получишь удовольствие. Не переживай. — Наполовину обещание и наполовину угроза. — А если твой голод останется неутоленным, мы повторим все снова только по твоему вкусу.

Она говорила о занятии любовью, как о… взаимодействии. Сделке. Она воспользуется им, потом он получит возможность воспользоваться ею. На его месте мог бы быть любой мужчина при условии, что ей понравился бы его член. Очевидно, она считает, что и он так же воспринимает женщину.

Он может отказаться. Может слезть с кровати и взять свою одежду. «Извини, но я хочу не этого», — может сказать он, когда станет прятать в бриджи возбужденную плоть. Она, наверное, швырнет в него чем-нибудь.

«Хватит думать. Женщина, которую ты желаешь, лежит под тобой с раздвинутыми ногами. Почему ты, черт побери, колеблешься?» Ладно, пусть этот раунд останется за ней. Не спуская с нее глаз, он обхватил губами ее сосок и принялся водить по нему языком.

Она изогнулась, а потом опустилась на матрац, убрав из-под себя локти.

— Да, — прошептала она, в наслаждении закрывая глаза. — Вот так. А теперь войди в меня. Куда хочешь.

Развратна до ужаса. Он провел рукой по ее животу, по треугольнику волос и погрузил пальцы туда, где все ждало этого.

— Мне хочется вот сюда, — низким, охрипшим голосом произнес он. — Где ты хочешь меня. Раздвинь ноги пошире.

Ей это понравилось, если судить по тому, как она затрепетала. Но, неспособная выполнять чьи-то приказы, она не раздвинула ноги, а закинула их ему на плечи. Он беспрепятственно вошел в нее.

Он замер на мгновение. Горло сдавило, дыхание стало неровным.

Неужели прошел почти год? Последней его женщиной была проститутка, следовавшая за войсками в Бельгии, безымянное и неприметное создание, после отношений с которым у него осталось лишь чувство стыда и ощущение неудовлетворенности. А потом пришла неуверенность в себе, страх, что мрак его погубленной души каким-то образом отравит любую женщину, к которой он прикоснется.

Возможно, сейчас он получил то, в чем нуждался. Женщину не с чистым сердцем, которая могла бы вытащить его из мрака, а такую же, как он сам — погрязшую во мраке. С такой же исковерканной душой. В своем падении достигшей той честности и прямолинейности, которые не доступны ни одной добродетельной женщине.

Он увидел, как она нахмурилась.

— Быстрее, — сказала она.

Он чуть-чуть отвел бедра и резко вошел в нее. Веки на ее закрытых глазах дрогнули, она схватила его за предплечья. Еще раз. Она закинула голову, открывая шею. Еще раз. Ее губы приоткрылись, и из ее горла вырвался стон. Наконец ему удалось подобрать правильный ритм.

— Лидия, открой глаза, — прошептал он. — Взгляни на меня.

— Нет. Сильнее. — Ее верхняя губа приподнялась, открывая зубы, и она опять стала похожа на загнанное животное. Ее пальцы впились в его бицепсы.

Он продолжал двигаться, но в его душу стала просачиваться ледяная безысходность. Она текла медленно, капелька за капелькой, и замерзала, образовывая сосульки. Она не считает нужным хотя бы раз посмотреть на него. Ей не обязательно быть с ним. Ради занятия любовью с ней он забыл о чести, но оказалось, что спать с ней — то же самое, что спать с той проституткой. Деспотичной, капризной проституткой, которая не считает нужным скрывать свое презрение к партнеру.

— Быстрее. Что ты опять медлишь? — Ее глаза приоткрылись. Взгляд, устремленный на него, был начисто лишен тепла.

К черту ее хмельную враждебность. Он все это прекратит. Он выйдет из нее, плюхнется рядом и скажет: «Я — не твой враг. Я — не твое наказание. Я не стану играть эту роль для тебя».

Вот сейчас, через минуту, он это сделает. Он изо всех сил стиснул зубы, чтобы подавить волну наслаждения, окатившую его.

— Сильнее! Сделай мне больно. — Ее голос напоминал свирепое рычание, лицо исказилось от отвращения.

— Не могу. И не хочу. — Нет ничего плохого в том, что она просит об этом, но просить надо по-другому. Он скажет ей об этом потом, если у нее к тому времени не пропадет желание разговаривать с ним. А сейчас ему не хватает на это дыхания.

Она дернулась под ним и ногтями впилась в его руки.

— Ты же говорил, что будешь делать, что я хочу. Сначала по-моему, потом по-твоему. Мы же договорились.

Его терпение лопнуло. Сделав над собой усилие, он остановился, наполовину оставаясь в ней. Ее глаза мгновенно распахнулись. В них вспыхнула ярость.

— Выслушай меня. — Его грудь тяжело вздымалась, он был на грани того, чтобы достигнуть пика наслаждения, однако его голос звучал ровно. — Я пошел против здравого смысла и своих убеждений, чтобы переспать с тобой в доме твоего покровителя. — Один большой глоток воздуха. — Я выполняю твои пожелания, я делаю с тобой то, что не делал ни с одной женщиной. Не удивлюсь, если я весь буду в синяках или, что еще хуже, заболею. — Еще один вдох и выдох. — Сожалею, что тебе этого мало, но большего ты не получишь. Предлагаю тебе искать другие пути.

Она вгляделась в его лицо, как будто увидела в нем нового противника, которого раньше почему-то не брала в расчет. Затем она передвинула ноги с его плеч на талию, обхватила его покрепче и вдавила его в себя.

Черт. Она хотела грубого обращения и вынудила его к этому. Она получила то, что хочет, а он, по сути, тоже. На что ему жаловаться, ведь он вот-вот удовлетворит свое желание, тем более после того, как она принялась мышцами вытворять с его плотью нечто такое, о чем он и не подозревал.

Святая Дева Мария… Он долго не выдержит. Он опозорится, а ее оставит неудовлетворенной. Он зажмурился, а когда приоткрыл глаза, то обнаружил, что она ритмично выгибается под ним и при каждом движении скрипит зубами.

— Давай, Лидия, поторопись. — Хотя его голос не сильно отличался от хрипа, тон получился властным.

И она, хвала всем богам,подчинилась этому приказу. Она задергалась под ним и укусила свою руку, чтобы подавить крик.

И не опоздала ни на секунду. Пара-тройка сильных толчков — и невероятное наслаждение обхватило его своими когтями и унесло прочь. Эта ночь была далекой от той, которую он хотел, однако удовольствие он все же испытал. Уилл распрямил руки, откинул голову и приглушенно застонал.

Он никогда прежде не позволял себе быть в женщине до конца. Джентльмен должен держать себя под контролем. Поэтому такое завершение негласно считалось… блаженством. Нежданной привилегией.

Удовольствие оставило достаточно места, чтобы эта мысль смогла прокрасться в его сознание. А затем откатило, как океанская волна. Он слез с нее и лег рядом, обмякший, молчаливый и абсолютно опустошенный внутри. Все это мероприятие превратилось в упражнение по его отталкиванию прочь. Она даже в конце не произнесла его имя, а если и произнесла, то ухитрилась заглушить его своей ладонью.

Он лежал на животе, отвернувшись от нее, и восстанавливал дыхание. Ему нечего было сказать.

Он слышал ее дыхание и удивлялся, почему она все еще дышит так часто. Почему она все еще не успокоилась. Наверное, теперь, когда похоть не затуманивает ей сознание, ее начали одолевать сожаления.

— Мы кого-то предали? — Судя по горячности, она была на грани нервного срыва.

— Мистера Роанока? Думаю, решать тебе. — Он повернул голову. Она смотрела в потолок, напряженная и неподвижная.

— Я имею в виду не его. — Она помотала головой.

— Кого-то с моей стороны? — Он поднял голову, чтобы заглянуть ей в лицо. — Но ведь никого нет. — «Кстати, почему ты не подумала об этом, когда заманила меня в постель?»

Она покосилась на него.

— Есть дама, которая зависит от тебя. Ради блага которой ты хочешь раздобыть денег. Я считала, что это ее ты навещал в тот день. В Кэмден-Тауне.

— Нет, Лидия. Неужели ты думаешь, что я из тех… — Он замолчал. Из тех, кто спит с чужой женщиной. А в отношении миссис Толбот он, наверное, еще хуже. — Та дама — вдова одного из моих подчиненных. Я дал ему слово, что сделаю все возможное для нее и для их сына. Я хотел бы, чтобы она получила независимость от родственников, с которыми ей сейчас приходится жить. Вот и все. У меня даже в мыслях не было ухаживать за ней.

Она перестала быть настороженной, а может, ее расслабил кларет. Блэкшир разглядел, как беспокойство в ней уступило место облегчению и любопытству. Правда, это длилось всего мгновение.

— Странное обещание.

— Он умирал. — Интересно, многое ли он готов открыть ей? Ему известны ее секреты — о брате, об утрате родителей, о подонке, который погубил ее, — а она о нем практически ничего не знает. — Это был долгий день и долгая ночь, и я хотел… очень хотел утешить его.

— Ты очень благородный человек. — Ее взгляд заскользил по его лицу. — Не многие дали бы такое обещание, не говоря уже о том, чтобы выполнить его.

Ему нечего было сказать. После ее комплимента у него возникло ощущение, будто по коже ползет сороконожка. А что, если и здесь виноват кларет? Сейчас она воспринимает его историю так, а завтра, когда у нее в голове прояснится, будет воспринимать совсем по-другому.

Она спокойно и терпеливо наблюдала за ним. Он чувствовал: Лидия с радостью выслушала бы продолжение его рассказа, но и с не меньшей радостью помолчала бы. Где, черт побери, была эта женщина десять минут назад? Куда она делась и зачем уступила свое тело этому шипящему, плюющемуся суккубу?

На мгновение у него возникло желание потребовать от нее своей очереди, чтобы все произошло так, как они и договаривались. Но он был сыт, ослепляющая страсть не подавляла совесть, и сейчас совесть требовала от него прочтения литании.

Он позволил себе одно прикосновение: провел рукой по ее волосам.

— Спи, Лидия. У тебя был длинный день. — Он встал с кровати и погасил свечи.


Кошмар повторился, причем еще более страшный, чем прежде. Выстрелы. Жуткие вопли лошадей. Крики в ночи. И хлопанье дверцы экипажа.

Однако она чувствовала рядом с собой его присутствие. Он спасал ее от ужасных видений прежде, чем они успевали овладеть ею. Он прижимал ее к себе, протирал влажный лоб краем простыни и разговаривал с ней: «Лидия. Дорогая. Ты в безопасности. Я не дам тебя в обиду». Потому что считал, что все эти кошмары связаны с ней самой.

Блэкшир мог бы уйти после их страсти, но не ушел. Теперь он узнал, что ее мучает разрушительный голод. Он одним глазком заглянул в отвратительные глубины ее желаний и вместе с нею погрузился в них, впитывая в себя каждую вспышку ее ярости. Он сделал это, потому что он человек безграничной силы, безграничного терпения, безграничного понимания слабостей других.

Он лбом прикоснулся к ее затылку. Она шеей ощутила его теплое дыхание. Как и прошлой ночью, он обнимал ее одной рукой, только сейчас на них не было никакой одежды. Каждый раз, просыпаясь, она чувствовала прикосновение его обнаженного тела, и каждый раз это ощущение заново изумляло ее.

Лидия заморгала и открыла глаза. Уже утро? Болела голова. Не надо было пить кларет.

Они не задернули шторы, и сейчас комнату заполнял предрассветный сумрак. Да, уже утро. Но вставать пока рано.

По тому, как были напряжены его мышцы, она поняла, что он тоже не спит, но боится пошевелиться, чтобы не разбудить ее. Судя по его возбуждению, у них есть выбор, как провести время до завтрака.

Своей рукой под одеялом он нащупал ее руку, и их пальцы переплелись. Он понял, что она проснулась.

Через какое-то время ей придется столкнуться с последствиями того, что она натворила. Но не сейчас. Пока она может отвлечься на него — на великолепное олицетворение мужественности, — который не давал обещаний ни одной даме. И забыться вместе с ним. Она подтянула его руку к своей груди так, чтобы ладонь легла на сосок.

Он вздохнул. Это был облегченный вздох мужчины, который долго ждал, когда дама проснется и положит его руку на свою грудь.

— Ну, как твоя голова? — ласково спросил он, поглаживая ее.

— Плохо. — Только бы он не решил, что нужно оставить ее в покое. — А вот другие части тела в полном порядке.

Она спиной ощутила рокот в его груди — это он рассмеялся, не выпуская смех наружу.

— Если ты пожелаешь, этим другим частям станет еще лучше. — Прикосновение его руки к соску вызывало у нее сладостное покалывание во всем теле.

«Да». Это молитва и ликование. «Да, да, да, да, да».

— А какие именно части ты имеешь в виду?

— Сейчас я их осмотрю и решу. — Нежное и неожиданное прикосновение: он поцеловал ее за ухом. — Повернись ко мне. — Его голос упал до шепота. — Дай мне взглянуть на тебя.

Она перекатилась на спину, а он приподнялся на локте. При виде его лица у нее захватило дух. В бледном сумраке она хорошо различала темные густые брови, придававшие ему суровости; глаза цвета крепкого кофе; щеки, шершавые от отросшей щетины. И выражение целеустремленности. Откинув одеяло, он открыл ее почти всю, до середины бедер. И себя тоже. Она увидела волосы на его груди, выступающие ключицы, плоские мышцы живота. Вчера ночью все это почему-то ускользнуло от ее внимания.

Его рука вернулась к ее груди, на этот раз чтобы зажать между пальцами сосок. Его взгляд переместился к ее лицу. Он хотел видеть, как она изнемогает от наслаждения. Она сглотнула, и он посмотрел на ее шею.

— Тебе нравится? — спросил он.

Ее пронзил трепет. Вчера он точно таким же голосом задал похожий вопрос, стоя перед ней во всей своей обнаженной красоте: «Ты этого хочешь?» Даже монашка не смогла бы ответить «нет».

— Так нравится? — Он слегка сжал сосок.

— Да. Сильнее. — Ее дыхание участилось.

Он покачал головой, уголок его рта приподнялся.

— Ты забыла, что сейчас будет по-моему? Не приказывай мне. Я запрещаю тебе говорить «сильнее». — Он продолжал ласкать ее сосок, но его движения замедлились и стали едва уловимыми.

Нет, это невозможно!

— А что, если я буду умолять, а не приказывать?

Его брови сошлись на переносице, а по глазам она поняла, что он живо представил себе это зрелище.

— На меня это не подействует, — твердо сказал он. — У меня есть план, и я буду следовать ему.

Ее охватила паника. Она знала, каково это — лежать на спине и принимать то, что ей предоставляет мужчина. Существовали способы уйти поглубже в себя, подальше от всего, что с ней делали. Существовали способы настоять на своем и зубами вырвать свое удовольствие. Даже прошлой ночью она управляла им так же, как любым другим мужчиной, и получила от него все, что хотела, держа его при этом на расстоянии.

Но сегодня она проснулась в его объятиях, уставшая, согревшаяся и открытая для него. Свою броню она оставила в ночи, и сейчас, возможно, уже поздно доставать ее.

— Не беспокойся. — Он чувствовал ее волнение. — Это замечательный план. Тебе понравится.

— Ты так уверен в себе, да? — Она отказывалась отступать. Она отказывалась отзываться на его ласки, хотя они и приносили ей несказанное удовольствие. — Это мне решать, нравится мне или нет. — Она снова сглотнула.

— Ты очень восприимчивая. — Благоговейный взгляд на ее грудь и полное пренебрежение к только что произнесенным ею словам. — Я едва прикасаюсь к тебе, а ты вся горишь. Зачем же ты настаиваешь на том, чтобы все было жестче, и быстрее, и сильнее, если даже слабое прикосновение наполняет тебя восторгом?

— Потому что мне так нравится. — Может, и стоит откликнуться на ласки. Ее неподвижность не обманет его, он не будет думать, будто ей неприятно.

— Тебе и так тоже нравится. — Он дотронулся до ее соска ногтем.

— Да. — По всему телу от кончиков пальцев до макушки прокатилась волна наслаждения. — Сдвинь руку пониже, и увидишь, как сильно мне нравится.

— В тебе нет ни капли скромности, верно? — Он усмехнулся, и эта ухмылка получилась очень чувственной. — Терпение, Лидия. — Он нагнулся над ней, оперся рукой на матрац и ухватил ее сосок губами.

Она непроизвольно вскрикнула. От его языка, ласкавшего сосок, в венах словно разгорелся огонь.

Он поднял голову и заглянул ей в глаза. На его лице отражался первобытный триумф мужчины, который смог доставить наслаждение женщине.

— С тобой любой зеленый юнец будет считать себя героем-любовником, — сказал он. — Неудивительно, что твой покровитель хотел содрать триста фунтов за тебя.

Триста фунтов. Нелепость. Лучше бы он не соглашался. Она скажет ему об этом позже.

— Не останавливайся. — Сейчас это было важнее. — Пожалуйста. — Теперь он не обвинит ее в том, что она командует.

Он хмыкнул, как будто прочитал ее мысли, и поцеловал в губы.

Мужчинам всегда нравилась ее грудь. Больше, чем лицо. И она знала, на что способны руки и рот, до каких вершин наслаждения можно довести поглаживанием, щипками и укусами, а также то, какие удивительные вещи можно творить языком. И вот сейчас оказалось, что Уилл Блэкшир все это умеет. Ему с неподражаемым мастерством удается воспламенить ее всю, каждую клеточку ее тела. Она извивалась, как выброшенный на сушу угорь, и стонала под его ласками. Если он продолжит в том же духе, все закончится прежде, чем он войдет в нее.

— Хватит. — Ведь это прозвучало не как приказ, да? — Хватит. — Нет, это прозвучало как мольба о пощаде.

Он поднял голову. У нее все кружилось перед глазами.

— Для меня не хватит. Раздвинь ноги. — Хотя она подчинилась, он все равно встал над ней и поставил одно колено между ее ног.

Он высился над ней, обнаженный, возбужденный. Его глаза блестели. Он просунул другое колено между ее ног.

Однако вместо того чтобы лечь на нее, он сел на пятки и откинулся назад. Она поняла, что сейчас произойдет и, упершись руками в матрац, не стала ждать, когда он подсунет под нее руки, и сама подняла ему навстречу бедра.

Он крепко обхватил их, наклонился и принялся языком ласкать ее лоно. Ее будто ослепило яркой вспышкой. Его язык творил восхитительные чудеса, и ее бедра отзывались на каждое его движение. Она непроизвольно зажала ладонью рот, чтобы заглушить крики, которые могли разбудить людей в соседних комнатах.

Теперь она полностью принадлежала ему. Каждый нерв, каждая клеточка ее тела воспевали его, и только его.

Продолжая поддерживать ее, он опустил ее бедра на матрац и замер так, со склоненной головой, как язычник — перед идолом. Он не произнес ни слова. Он не поднял взгляд. Он стоял в молитвенной позе одно долгое мгновение, потом вдруг вскинул голову, и она увидела на его лице улыбку, полную безмятежного удовлетворения, как если бы он увидел откровение между ее ног.

— Иди сюда. — Она протянула к нему обе руки. — Если хочешь.

Он выдернул руки из-под нее и развел их в стороны, выпрямившись. Затем, вместо того чтобы лечь на нее, он опустился рядом с ней и, внимательно вглядываясь в ее лицо, погладил ее по голове.

— Это был замечательный план. — Она повернулась на бок, к нему. — Он мне очень понравился.

— Между прочим, это не конец. — Он провел пальцем по ее щеке.

— Надеюсь. Свою часть удовольствия ты еще не получил.

— А я и не собираюсь.

Даму, работавшую в заведении миссис Пэрриш, трудно было чем-либо удивить, она повидала немало мужчин, которым нравилось оттягивать кульминационный момент. Если он хочет, чтобы она…

— На этот раз я не буду ничего брать. — Его палец скользил вдоль ее скулы, направляясь от уха к подбородку. Он слегка прищурился. — Давать будешь ты.

Глава 17

Он бросал ей вызов. У нее по спине пробежали мурашки.

— Думаешь, я не смогу?

— Не знаю. — Серьезный, со сведенными бровями, он убрал руку с ее лица и положил на подушку. — Наверное, скоро узнаю.

О, он узнает, это уж точно.

— Я могу дать тебе все, что пожелаешь. Вероятно, он считает, что уже видел вершины ее мастерства в игорном клубе. А на самом деле он не видел и половины того, на что она способна. — Я могу даже дать тебе то, о чем ты не знаешь. — Она заговорила низким голосом, полным обещаний. Она вдруг поднялась над ним и прижала его плечи к матрацу. — Я могу заставить тебя молить о пощаде и одновременно молить о большем.

— Нет. — Он одним движением остановил ее, когда она собралась сесть на него верхом. — Никаких умений. Прибереги это позерство для карточного стола. Я хочу не этого.

«Не этого». Неужели все повторяется? Неужели он предпочитает примитивный секс? Она окинула его пренебрежительным взглядом.

— Я хочу тебя. — Чем ласковее он говорил, тем суровее становилось выражение на его лице. — Ту самую мисс Слотер, с которой я познакомился. — Он отпустил ее, и она села на него. — Я больше не хочу проводить время с чужим человеком. Я хочу заниматься сексом с женщиной, о которой мне приятно заботиться.

— Не надо. — Он внезапно превратился в яркое солнце, в ослепляющий огонь, который грозил поглотить ее. — Не говори так. — Она отвернулась.

— Не беспокойся. — Он погладил ее по рукам. — Я не требую от тебя нежностей. Я согласен на приятную, беззаботную любовь. Мы будем говорить друг другу что пожелаем, ведь тебе так нравится. Только нужно, чтобы ты была здесь, со мной.

— Я и была, прошлой ночью. — У нее защипало в глазах, и она заморгала. — И тогда я была собой. — Ей следовало бы раньше сообразить, что он не примет эту часть ее натуры.

Он молчал, и она рискнула взглянуть на него. Его взгляд стал отстраненным. Он над чем-то размышлял.

— Конечно, — наконец произнес он. — Прости меня за ошибку. Просто… на этот раз я хочу всю тебя.

Не получится. — Он не понимает, о чем просит.

— Тогда большую часть тебя. Большую, Лидия. — Он найдет ответ на любое ее возражение. И он одержит победу, несмотря на ее сопротивление. — Это нетрудно. Поверь мне. Поверь себе. Мы найдем выход.

Его тихие увещевания пробудили воспоминание о той ночи в игорном клубе, когда он вызвал ее в коридор, так как хотел уйти. Она тогда вселила в него столь необходимую уверенность в своих силах. А сейчас сбежать хочется ей, а он пытается удержать ее.

У нее получится. За это утро она ни разу не злилась на него. Она сможет сделать то, что ему нравится, и при этом не предать саму себя.

Она обхватила пальцами его плоть, приподнялась на коленях и резким движением ввела ее в себя. Это означало «да».

Он закрыл глаза и шумно выдохнул.

— Да, — ответил он. — Здорово. Именно так.

Значит, ему не надо, чтобы она обращалась с ним бережно или проявляла сердечность.

— Открой глаза. — Теперь можно командовать им, не боясь, что он оттолкнет ее. — Смотри, как я наслаждаюсь тобой.

По нему прошла судорога. Его глаза приоткрылись, он обхватил ее за талию и стал помогать ей двигаться.

— Лидия Слотер, я не представлял, до какой степени ты развратна. Ты неисправимо похотливая… — Он не закончил свою хвалебную песнь, потому что его скрутил новый спазм наслаждения.

— Это ты делаешь меня такой. Я мечтала увидеть тебя голым с того момента, когда мы разговаривали наверху в «Бошане». — Это было откровение, признаться в этом было непросто. Но он хотел именно этого, и он получил его — произнесенное ласковым шепотом и сопровождаемое нежным прикосновением ее пальцев к его груди.

— Только тогда? А я едва заметил тебя. — Он обращался к ее груди, беззастенчиво наблюдая, как она колышется при каждом движении. Он даже отодвинул ее руку, чтобы она не загораживала ему вид. — Проклятие, у тебя восхитительная грудь, — простонал он.

— Хочешь взглянуть, как я ласкаю ее?

— Черт. А ты как думаешь? — Его глаза алчно загорелись, голос прозвучал хрипло.

Она изящно изогнулась и накрыла свою грудь ладонями. Будет интереснее, если она изобразит из себя девственницу, соблазненную развратником.

Он смотрел на нее, сглатывая.

— Возьми их.

— Я взяла. — Она с деланой скромностью потупила глаза.

— Безжалостная хулиганка. Погладь их.

Она не удержалась от улыбки. Это было искусство, это было позерство, и он, несмотря на свои возражения, хотел этого. Она сказала все это своей улыбкой, и он отлично ее понял. Он улыбнулся в ответ, и по ее телу прокатилась горячая волна.

Нерешительно, как девственница, она взяла себя за соски. Его улыбка улетучилась, а взгляд стал таким острым, что им можно было резать алмазы.

— Что еще ты хочешь, чтобы я сделала? — полушепотом спросила она.

— Сунь пальцы в рот.

«Неплохо, Блэкшир». Но она знает кое-что поинтереснее. Она поймала его взгляд, а затем сунула руку между ног и выставила перед ним, показывая влажные пальцы.

Он судорожно втянул в себя воздух.

Она прикоснулась к соску влажным пальцем. Ощущение было таким же приятным, как от языка. А под его внимательным взглядом — еще лучше. Она откинула голову — а почему бы нет? — и застонала.

— Лидия. — Он произнес ее имя сдавленно. Он передвинул руки ей на бедра и стал приподнимать ее, тем самым давая понять, чтобы она двигалась резче. Она была хорошей ученицей. Получив желаемое, он просунул большой палец к ее лону, и теперь ее тело содрогнулось в спазмах. — Лидия, — повторил он. — Я хочу увидеть, как ты наслаждаешься.

Она была готова согласиться. Но нет. Лидия покачала головой.

— Сначала ты. — Она отодвинула его руку.

«Давать», — сказал он. Она умеет давать. Не выпуская одну руку, она взяла его за другую и вынудила закинуть обе за голову. Продолжая ритмично двигаться, наклонилась над ним, почти вплотную к его лицу.

— Говори со мной, — произнес он голосом, очень похожим на тот, каким Змей искушал Еву.

И она о многом ему рассказала. О ширине его плеч, о впечатляющих размерах его члена, о его способности раздевать ее взглядом. А когда его бедра задвигались в такт ее, а его лицо приобрело сосредоточенное выражение, она рассказала ему еще кое о чем. О том, что надевала фиолетовый шелк только исключительно для него.

О том, что запах лавровишневой воды впредь будет напоминать ей о нем. О том, что она никогда прежде не спала в объятиях мужчины.

Все эти откровения потребовали от нее страшных усилий. Но разве она может сожалеть о них, видя такой потрясающий эффект? Он высвободил руки из ее пальцев и снова обхватил ее за талию. Его дыхание стало хриплым. Он находился на пороге исступления, и она решила подтолкнуть его вперед.

Она прикоснулась к себе. Ничем не рискуя, потому что он был близок к завершению. Она знала, что не опередит его, но последует за ним очень быстро.

Он увидел, как ее пальцы исчезли между ее ног, чертыхнулся и задвигался еще быстрее, яростно врываясь в нее. Губы, разошедшиеся в оскале, открыли идеально ровные белые зубы. Брови, напоминавшие два чернильных росчерка, сдвинулись. Пальцы непроизвольно впились в ее талию.

Судорога скрутила его, как удар молнии, в одно ослепляющее мгновение. Он выгнулся и замер на секунду, хватая ртом воздух и удерживая ее на своих бедрах. Она поняла, что от его пальцев теперь останутся синяки, но не расстроилась из-за этого. Напротив, боль от его пальцев была ей приятна. Движения ее руки между ног убыстрились, и она взлетела на волну его наслаждения, чувствуя, как он высвобождается внутри ее. «У меня получилось. Он думал, что я не смогу дать это ему, а я смогла».

Она затрепетала и снова зажала рукой рот в тщетной попытке заглушить крики. У нее все поплыло перед глазами: и балдахин, и стены. Не осталось ничего, кроме безграничного восторга, кроме ощущения правильности. А потом и этого не осталось. Ее окутала сладостная пустота, вернее, эта пустота окутала ее ту, какой она могла бы стать, но которую она тщательно прятала и которая не должна была никогда возвратиться.

Но другая она возвратилась. Она всегда возвращалась. И на этот раз лежала обнаженная на этом мужчине в то время, когда ей следовало бы ублажать другого. Все последние часы кларет и пробудившееся поутру желание затуманивали очертания ее поспешного и бесполезного поступка. Теперь туман рассеялся, и все стало четким и ясным.


Его дыхание восстановилось не скоро, отчасти из-за того что он отвык от столь тяжелых физических нагрузок, и отчасти по вполне приятной причине, а именно из-за женщины, лежащей у него на груди.

Уилл сделал глубокий вдох и обнял ее. Она отдала ему все свои силы. Пусть лежит, сколько ей нравится, и отдыхает.

Вот если бы можно было… нет, он не будет тратить эти драгоценные минуты на размышления. Никак нельзя. За пределами этой кровати лежит ледяная реальность, сотканная из скудости его финансовых возможностей и первоочередных обязательств, а также из ее желания не зависеть от своего покровителя.

Ну и ладно. Он почти год ждал такой ночи и такого утра, и они стоили каждой минуты его ожидания.

Он вдруг почувствовал, как задергалась ее грудная клетка. О, черт. Она плачет.

— Лидия. — Его охватило разочарование, однако оно тут же уступило место беспокойству и желанию защитить. — В чем дело, дорогая? Что случилось? — Он положил ладонь ей на затылок.

Несколько мгновений она не могла облечь свои всхлипы в слова, и он встревоженно гадал, какие мысли овладели ею в тот момент, когда он поверил, будто ей было так же хорошо, как и ему.

— Я не хочу здесь оставаться, — наконец проговорила она. — Я хочу домой, в Лондон. — Признание, вероятно, сломало последние сдерживающие барьеры, и она горько зарыдала.

— Предоставь это мне. — Другого ответа он дать и не мог. — Не волнуйся. Я отвезу тебя домой. Сегодня же. — Для следующего слова ему понадобилось сделать глубокий-глубокий вдох. — Обещаю.


Мистер Блэкшир предложил взять на себя неприятную обязанность переговорить с Эдвардом.

— Я скажу ему, что ты плохо себя почувствовала, что виконт и так собирался сегодня возвращаться домой и предложил подвезти тебя. Я могу сказать, что твое плохое самочувствие стало препятствием для каких-либо недостойных действий.

Но Эдвард был не настолько доверчивым, чтобы поверить в эту сказку. И даже если бы мистеру Блэкширу удалось убедить его в том, что между ними ничего не было, он все равно счел бы ее виновной. Она бросила ему вызов на глазах у всей честной компании. Он не скоро простит ее за такое.

И действительно, механизм ее наказания уже был запущен: когда она звонком вызвала горничную и отправила ее в комнату мистера Роанока за муслиновым платьем цвета бургундского и за свежей сорочкой, девушка вернулась ни с чем. Как выяснилось, ее вещи уже вынесли из комнаты мистера Роанока. Поэтому ей пришлось надеть вчерашнее платье и ждать мистера Роанока в его кабинете.

Пока она шла по коридору, от страха у нее скрутило желудок. Мистер Блэкшир оделся первым и отправился сначала уговаривать виконта, а потом, возможно, объявлять Эдварду об их отъезде. Вполне возможно, что он сейчас находится в этом самом кабинете и готов поделиться с ней своей непоколебимой решимостью.

Но нет. Дверь была открыла, и она, переступив порог, обнаружила, что Эдвард беседует с каким-то господином, по виду похожим на управляющего. Он бросил на нее быстрый взгляд и жестом указал на стул, где, по всей вероятности, ей предстояло сидеть и молча ждать своей очереди.

Она прошла к стулу, но садиться не стала. Подчиняться его приказу — это демонстрировать свое раскаяние.

А вот раскаяния она совсем не чувствует. Да, она встревожена, ее охватывает страх перед последствиями ее безрассудства, ей трудно представить, каким образом ей и Эдварду удастся восстановить то, что было разрушено предательствами последних дней, однако она не испытывает ни доли раскаяния.

Беседа продолжалась еще минут пять, и когда управляющий ушел, Эдвард встал из-за стола и, не глядя на нее, приблизился к окну, сложил руки за спиной и расставил ноги.

— Полагаю, ты провела приятный вечер? — ледяным тоном осведомился он.

— Надеюсь, не менее приятный, чем ты. — Если он ожидал, что она в этой драме сыграет роль виноватой стороны, то он просчитался.

— Мои поздравления. А теперь слушай. — Он слегка вздернул подбородок, но не обернулся. — Твои вещи сложили в сундук. У тебя есть двадцать минут, чтобы позавтракать и попрощаться с тем, с кем считаешь нужным. Ты вместе со своим сундуком доедешь в телеге до Уитэма, там ты можешь сесть в почтовую карету. К концу недели, когда я вернусь в Лондон, ты должна съехать из дома на Кларендон-сквер. Я ясно выразился?

Ее реакция была неоднозначной. С одной стороны, она предполагала, что ей придется расплачиваться за свое вызывающее поведение. Более того, она догадывалась, что ей больше никогда не придется лечь в его постель, какие бы чувства им ни овладевали. Но с другой стороны, его заявления до глубины души возмутили ее, и от гнева у нее даже запылали щеки.

— Ясно. — Она тоже сцепила руки за спиной и сделала несколько шагов в его сторону. — Я вещь, на которую можно спорить, которую можно передавать другим мужчинам, когда захочется. Так? Предполагается, что в ответ на это я должна блюсти себя и молчать, когда ты не стесняясь рассказываешь мне о своих похождениях? — Своим бунтом она ничего не добьется. Даже если у него хватит духу признаться в том, что он поступил по отношению к ней несправедливо, она все равно к нему не вернется. У нее нет сил удерживать слова, которые давно рвутся наружу. — Ты волен развлекаться с другими женщинами, на которых ты положил глаз, а я должна сидеть и ждать, не требуя от тебя никаких объяснений?

Он повернулся, и его карие глаза блеснули долго сдерживаемым гневом. Он никогда прежде не бил ее, но сейчас она поняла, что на сей раз он может и не сдержаться.

— Я джентльмен. А ты любовница. — Пауза в две секунды. У него на скулах заиграли желваки, пока он подбирал слова. — Все эти семь месяцев я оплачивал твои расходы. А ты мои — нет. У тебя права указывать мне, как себя вести, не больше, чем у лакея или горничной.

Черт бы его побрал, он подкрепил свою враждебность доброй порцией непробиваемой логики. И напомнил ей о том, что в своем безоглядном стремлении отомстить и получить удовольствие она забыла положить на другую чашу весов его заботу о ней.

— Что будет с мисс Колльер? — Послышались отдаленные шаги, и она сообразила, что в скором времени ей придется пройти через неприятную процедуру объявления о своем отъезде вместе с мистером Блэкширом и его другом. Она предпочла бы тихо уехать в телеге и пересесть на почтовую карету.

— С кем? — Он на мгновение утратил царственный вид и слегка склонил голову набок.

— С моей горничной. Мисс Колльер. — Она вдруг похолодела. Ну как можно быть такой беспечной? Кто теперь будет заботиться о Джейн, если не она? — Я хотела бы забрать ее с собой. — Она лихорадочно соображала. У нее почти четыреста фунтов. Можно снять скромный домик и уговорить Уилла вместе с ней ходить по игорным клубам. — Можешь оставить себе украшения и все, что ты покупал мне. Я хочу взять только горничную.

Какая же она глупая, зачем она заговорила об этом. Она — опытный картежник — могла бы заранее предположить, что из этого получится. Она сама вложила оружие ему в руки и показала, как им пользоваться.

— Боюсь, это невозможно, — произнес он, слегка повысив голос и оглянувшись. Очевидно, кто-то вошел в комнату, и он обрадовался, что появился свидетель ее унижения. — Она очень миленькая, твоя горничная. Она развлечет меня, пока я найду себе новую любовницу.

Вполне возможно, он сказал это специально, чтобы ранить ее, оскорбить и еще раз показать, как мало у нее власти над ним. Вполне возможно, его намерения в отношении Джейн совсем другие.

Только это не имело значения. Его слова пробудили в ней дикую ярость на саму себя за то, что она не смогла защитить девочку, и на всех мужчин, которые считают, будто женщина существует на свете только для того, чтобы развлекать их. Не отдавая себе отчета в действиях, она шагнула вперед и влепила ему пощечину.

Он ответил мгновенно. Ее вдруг обожгла боль, и она лишь спустя секунду сообразила, что он ударил ее по лицу. Она попятилась, покачнулась и неожиданно ощутила, что ее поддерживают чьи-то уверенные, но незнакомые руки. Послышались какие-то звуки, началось какое-то движение, и когда ее зрение прояснилось, она увидела, что Эдвард лежит на обюссонском ковре.

Стоящий над ним мистер Блэкшир повернулся и посмотрел мимо Лидии на человека, который поддерживал ее. Взгляд его был мрачным. Вероятно, он получил ответ на свой невысказанный вопрос, потому что снова повернулся к поверженному Роаноку.

— Можете прислать своих друзей к лорду Каткарту, когда вернетесь в Лондон. Встретимся, когда вам будет угодно.

Эдвард кивнул, потирая челюсть. У нее тоже болела челюсть. И щека горела.

Она вдруг показалась себе хрупкой, как пустая яичная скорлупа. Роанок ударил ее, Блэкшир дал ему сдачи, и теперь они встретятся на дуэли, будут стреляться.

— Не надо, — произнесла она. — Я этого не хочу.

Никто ей не ответил. Что сделано, то сделано. Теперь никакие ее слова, никакие действия, никакое даже самое глубокое раскаяние не исправят положение.


— Ну, Блэкшир, что дальше? — спросил сидящий напротив лорд Каткарт. Одна его рука лежала на спинке дивана, и он покачивался в такт движению кареты. Первые полчаса путешествия они обсуждали несущественные вопросы и по негласной договоренности делали вид, будто не случилось ничего необычного и будто никакие обстоятельства не вынудили их покинуть дом Роанока раньше времени. Вскоре мисс Слотер заснула, привалившись к плечу Уилла, и они заговорили на темы, которые не предназначались для ее ушей.

— Буду практиковаться в стрельбе по мишеням. — Будь проклята судьба и то, как она с ним поступила. Зря тогда в «Бошане» он не довел дело до того, чтобы Роанок вызвал его на дуэль. Они бы сэкономили массу времени и избавили бы себя от множества проблем.

Виконт покачал головой.

— Я не сомневаюсь в исходе дуэли. Я смотрю на тебя как на победителя. — Так и надо говорить секунданту. — Я спрашиваю, каковы твои намерения в отношении дамы?

— Не знаю. — Самобичевание, верный спутник, обвило его кольцами, как питон. — Я бы очень хотел что-нибудь сделать, но у меня нет финансовых возможностей, чтобы содержать ее. Зря я связался с ней, ведь знал, что она из-за меня может потерять свое место и что никакой компенсации я ей предложить не смогу.

— Не бери на себя всю вину. Она не неопытная девственница. Она знала, что поставлено на кон, и предпочла вступить в игру.

Верно. Только легче от этого не становилось. И окутывавший его аромат роз, и тяжесть на плече лишь подтверждали, что все очень непросто.

— Ты же знаешь, что ее вынудили к этому. — Он понизил голос. — Вчера, к тому моменту, когда я пришел в комнату, она успела выпить полбутылки кларета. Мне следовало бы лечь на полу.

— Она утром упрекнула тебя за что-нибудь? Была холодна с тобой? — Каткарт склонил голову набок и с вопросительным выражением на лице ждал ответа, барабаня пальцами по кожаной спинке.

На Уилла нахлынули яркие воспоминания об утре «Хочешь взглянуть, как я ласкаю их? Я мечтала увидеть тебя голым с того момента, когда мы разговаривали наверху в «Бошане»».

— Нет. — Он осторожно, чтобы не разбудить ее, сменил позу. — Не упрекала и не была холодна.

— Тогда доверься ей, пусть она сама поймет, что в ее интересах. Она не продержалась бы в своем ремесле так долго, если бы не умела определять свою выгоду.

Это, без сомнения, тоже было верно. Только как ей жить дальше? Ее выгнали из дома. У нее нет родственников, которые приютили бы ее. Она абсолютно беззащитна перед внешним миром.

Она вздохнула и теснее прижалась к нему. Доверие. Именно доверие позволяло ей спать рядом с ним здесь в карете, и там, в кровати.

Ему все же не следовало просить ее о доверии. Как он мог быть таким самоуверенным? Ведь он знал, что может предложить ей лишь разрушение ее так тщательно выстроенной жизни. Какой же он глупец! Он что, не помнил, какое бремя на нем лежит и как плохо он его несет?

Он закрыл глаза. Пусть Каткарт думает, что он заснул. Вдруг он и в самом деле заснет. И получит кратковременную передышку, не будет размышлять о предстоящей дуэли, беспокоиться о благополучии мисс Слотер и мучиться сожалениями обо всем, что он сделал не так.


Предполагалось, что они доберутся до Лондона до наступления темноты. Времени у них было достаточно. Но отвалившаяся подкова нарушила их планы, и они еще были в дороге, в получасе езды от дома, когда опустилась ночь, а удача повернулась к ним спиной и не стала преграждать путь неприятностям.

Цокот копыт раздался из ниоткуда. Господи. Разбойники. Уилл вскочил и отстегнул от спинки дивана Каткарта ящик с пистолетами прежде, чем кучер подал сигнал тревоги, а преследователи начали стрелять.

Два пистолета были заряженные — он проверил их перед выездом из Эссекса. Кучер тоже вооружен — он и это проверил. Но он не сможет ни дать отпор разбойникам, которых, судя по звукам, четверо или пятеро, ни оторваться от них.

Карета закачалась из стороны в сторону, он расставил ноги, чтобы сохранить равновесие, одной рукой прижал ящик к груди, а другой удерживал мисс Слотер, порывающуюся вскочить с места. Он перехватил ее полный ужаса взгляд и на мгновение почувствовал себя так, как будто сидел в лодке и вот-вот на полном ходу врежется в мель.

Он же пообещал доставить ее домой. И она поверила ему.

«Нет». Сейчас не время для самокопания и отчаяния. Он здесь единственный, кто участвовал в битвах, и у него на попечении двое гражданских, поэтому он должен сохранять спокойствие в этом хаосе.

Он сел, положил ящик на колени, достал пистолет с рукояткой из слоновой кости и протянул его Каткарту.

— Засунь его за пояс, чтобы видно не было.

Виконт без единого слова взял пистолет. Его губы побелели — так плотно они были сжаты. Да, он испугался, как и любой здравомыслящий человек на его месте, но был готов делать все, что от него требовалось.

— Лидия. — Он умел обращаться с охваченными паникой мужчинами и решил применить те же методы к испуганной женщине. — Ты умеешь стрелять? — Он мысленно вознес Господу молитву.

Она кивнула:

— Брат научил меня.

Слава Богу, хвала Генри Слотеру, да покоится он с миром.

— Будь безжалостной, Лидия, тебе это под силу. — Карета стала замедлять ход. У них оставалось мало времени. — Я буду просить тебя стрелять в людей. Сможешь?

Да благословит Господь ее холодную душу, она поможет ей справиться с ужасом. Ее лицо вдруг стало жестким, и она протянула руку к пистолету.

Он отдал ей оружие.

— Ты изобразишь обморок. Спрячь пистолет в юбках. — Он подал ящик Каткарту. Тот взял его и закрепил на спинке дивана. — Мы с виконтом дадим им вытащить нас из кареты и повести прочь. Когда разбойники повернутся к тебе спиной, стреляй.

Она снова кивнула. Ее глаза напомнили острые льдинки, когда она спрятала пистолет и разгладила платье. Если у нее и были какие-то сомнения в отношении того, чтобы стрелять человеку в спину, она о них ничего не сказала.

— Наверняка начнется суматоха, и тогда ты, Каткарт, должен достать свой пистолет и застрелить следующего. — Снаружи послышался топот — это разбойники спрыгивали с лошадей. — А потом мы займемся оставшимися. Сделаем что сможем. — Последний взгляд на виконта, последний взгляд на Лидию. Его сердце билось часто, но ровно. И сильно. — Не уклоняйтесь от стрельбы. Мы не можем позволить себе такой роскоши. Я рассчитываю на вас обоих. — У него осталось время только на то, чтобы сжать ее руки.

Дверца кареты распахнулась.

Глава 18

— Не стреляйте. — Уилл сидел к ним вполоборота. Одной рукой он стискивал запястья Лидии, другую поднял вверх, словно моля о пощаде. — У нас нет оружия.

Мы не создадим вам проблем. Мы просим только, чтобы вы отпустили нас. — Его пальцы дико зудели — так ему хотелось схватить пистолет. Все его существо восставало против необходимости изображать хромого оленя перед стаей волков. Но он готов был на все, лишь бы отвлечь внимание разбойников от своих вооруженных товарищей.

— Выкладывайте деньги и украшения сюда, к двери. Быстро, но без резких движений. — Голос прозвучал из вечернего сумрака, как клацанье капкана. В дверном проеме появилось дуло пистолета. Ему удалось различить за говорившим три силуэта и еще один в отдалении, возле лошадей. Значит, пятеро. И ни один из них не закрыл лицо. А это не сулит ничего хорошего.

Он чувствовал, как под его большим пальцем дико бьется пульс Лидии. Ситуация была до боли знакомой. Ну и пусть. В настоящий момент его муки — это наименее важная вещь.

— Украшения моей жены в сундуке. — Он устремил свой взгляд в сумрак, так чтобы не встречаться глазами ни с одним из разбойников. — И деньги там. Он прокашлялся. — Все наши деньги в сундуках. Пожалуйста, заберите их сами и отпустите нас. Вы же видите, что моя жена в обмороке от страха.

— Скорее, от отвращения к тебе, раз ты ведешь себя как побитая собака. — Это заговорил еще один, стоявший за правым плечом первого. Отлично. Чем больше внимания они будут уделять запугиванию, тем меньше вероятность, что они заметят угрозу.

— Снимай сундуки, — рявкнул первый, обращаясь к кучеру, затем шагнул вперед и упер дуло своего пистолета Уиллу в подбородок. Он нажимал до тех пор, пока Уилл не поднял голову и не встретился с ним взглядом. — А теперь, мой верный друг, я дам тебе последний шанс. — Он был уродлив, этот мерзавец. Губы, расплывшиеся в гадкой ухмылке, обнажили два гнилых зуба, а изо рта вырвался смрад. — Давай сюда свой кошелек. И кошелек другого джентльмена. Если мы обыщем тебя и узнаем, что ты врал, твоей обморочной женушке придется очень плохо.

Уилла окатило жаркой волной гнева, но ему удалось справиться с ним и трансформировать в мрачную решимость. Они к ней не притронутся. Если для этого понадобится принять на себя огонь из всех пистолетов, если для этого понадобится из последних сил гоняться за каждым из них и добивать их поодиночке… Не понадобится. Он заманит их в более искусную ловушку.

«Вот и правильно, сволочь. Вытаскивай нас из кареты и обыскивай. Надеюсь, ты будешь первым, кого она пристрелит». Он захлопал глазами и поежился, как будто на нем была одежда из колючей шерсти.

— У нас нет… в общем… — Быстрый взгляд на Каткарта, который внимательно следил за происходящим. Он, в полном соответствии с планом, был наготове. Ему доверяют, черт побери. И что ему остается — что остается любому человеку на земле, как не действовать так, чтобы быть достойным этого доверия? — Я думаю… Я почти уверен, что все наши ценности в сундуках. — Он произнес последние слова тоненьким, неуверенным голоском, старательно отводя глаза в сторону, — опустить их долу возможности не было, так как мешало дуло пистолета. Глядя на все это, человек, всерьез намеренный пристрелить его, уже давно воплотил бы в жизнь свою угрозу.

— Отлично. Вылезай, и мы проверим, так ли это. — Дуло отодвинулось, и разбойники, оживленно загомонив, отступили от дверцы, чтобы дать ему выйти. Они считали, что их ждет крупная добыча.

Понимая, что сейчас придется выпустить руки Лидии, Уилл на секунду почувствовал себя как на краю обрыва. Однако он преодолел себя. Кратким пожатием он подбодрил ее и напомнил, что рассчитывает на нее, разжал пальцы, встал, мелкими неуклюжими шажками пробрался к двери и спрыгнул на землю. Виконт последовал его примеру, и Уилл как бы случайно столкнулся с ним, потом повернулся, потом споткнулся и только после этого с поднятыми руками отошел на небольшое расстояние от кареты.

Разбойники загикали, заулюлюкали, откровенно выражая свое презрение к столь трусливому представителю мужского пола. Однако им пришлось повернуться спиной к карете, чтобы видеть его лицо.

Каткарт с поднятыми руками осторожно придвинулся к нему. Уилл сразу ощутил его напряжение, виконт был словно туго скрученная пружина. В студенческие годы он был метким стрелком — дай Бог, чтобы это мастерство сохранилось у него так же, как и умение играть на бильярде.

Уилл украдкой огляделся. Они находятся, по всей видимости, на общественной территории. Вокруг ни заборов, ни оград. Справа пять лошадей, один разбойник сидит верхом и держит их за повод. Его внимание тоже сосредоточено на двух пленниках, однако ему достаточно слегка повернуть голову, чтобы увидеть, что происходит внутри кареты.

Нечего об этом думать. Уилл стиснул зубы. Кошелек, лежавший в нагрудном кармане, жег ему кожу, как огромный кусок угля. Казалось, он испускает удушливый дым и вот-вот прожжет дырку в шерстяном камзоле. Самый крупный из разбойников шагнул к пленникам и вытянул руки, намереваясь их обыскать. «Ну, давай, Лидия!»

— Мне как… как мне держать руки — поднятыми вверх или развести в стороны? — Надо отвлечь их, чтобы они не заметили движения… Что-то промелькнуло в дверном проеме кареты — платье, лицо, рука. Его сердце бешено забилось, жажда крови стала непреодолимой.

— Ради все святого, захлопни свою грязную пастьи… — Воздух разорвал громкий хлопок, и Уилл схватил разбойника за уши и изо всей силы ткнул его лицом в свое поднятое колено. Позже колено наверняка разболится. Но сейчас не время думать о последствиях.

Рядом с ним грохнул еще один выстрел и еще один, ответный, откуда-то спереди. От страха за Лидию его сердце замерло. Если ее убили… Сейчас не время для всяких «если». Он отшвырнул в сторону тело того разбойника, который собирался обыскивать его, и метнулся туда, откуда прозвучал ответный выстрел.

Сколько из них осталось в живых? Попали выстрелы Лидии и Каткарта в цель? Он выяснит это позже. А пока надо разобраться с очередным разбойником — он как раз вытаскивает из-за ремня еще один пистолет. Черт бы их побрал, этих негодяев, да сколько же на каждом из них оружия? Уилл мощным ударом вышиб из его руки пистолет. В этот момент застучали подковы, справа началась какая-то суета. Обезоруженный разбойник ногой ударил его по коленной чашечке, и он едва не взвыл от боли. Мерзавец, сукин сын! Уилл решил отказаться от преимуществ, которые давали пистолет и его наблюдения, перенес вес своего тела на здоровую ногу и кулаком врезал разбойнику в лицо.

Тот попятился. Спотыкаясь, замахал руками, чтобы сохранить равновесие. Из его носа хлестала кровь. Он уже почти оправился от удара, когда раздался еще один выстрел. Разбойник дернулся и повалился на землю, как подрубленное пугало.

Уилл на мгновение ощутил себя как тогда, в «Бошане», когда он в комнате наверху пытался уяснить принципы теории вероятности. Два пистолета с рукоятками из слоновой кости. Два выстрела. Тогда откуда взялся третий?

Он повернул голову влево и увидел ее, стоящую на коленях возле разбойника, убитого первым выстрелом. Обеими руками она сжимала еще дымящийся пистолет, который сняла с трупа. Встретившись с ним взглядом, она выронила пистолет и оглядела мертвое тело. Судорожно втянув в себя воздух, сжала кулаки и неожиданно принялась колотить мертвеца, как будто он мешал ей сделать следующий вдох.

Уилл осмотрелся: им удалось одолеть четверых. Пятый сбежал, прихватив с собой лошадей.

— Каткарт. — Виконт стоял как громом пораженный и таращился на Лидию с таким видом, будто она была банши. — Проверь, есть ли среди них живые, и свяжи их, если такие найдутся. Кучер срежет тебе веревки с сундуков.

Он подошел к ней. Она не подняла головы, поэтому он сам наклонился к ней.

— Лидия. — Он различил ее тяжелое дыхание. Она не показала, что услышала его. — Лидия, — уже более настойчиво повторил он. Результат оказался таким же, как если бы он шептал во время бури. Он подхватил ее под мышки и поставил на ноги.

— Ударь его. — Ее голос звенел от ярости. Она попыталась вырваться, но он держал ее крепко. — Размозжи ему лицо, как тому, другому.

— В этом нет надобности. — Да и желания у него нет. Его жажда убивать всегда исчезала вместе с угрозой. Но с такими, как у нее, реакциями он уже сталкивался на войне и знал, что может быть и хуже. Некоторые из офицеров его полка, побывавшие в Бадахосе, рассказывали жуткие истории, от которых волосы вставали дыбом.

— Он тебе ничего не сделает, — произнес он ей в самое ухо. — Тебе не нужно его опасаться.

— Ты не можешь этого знать. — Это прозвучало как приговор его характеру. Что ж, на свете много, очень много всего, чего он не знает.

Однако он не выпустил ее, а лишь прижал к себе, чтобы унять ее ярость. Колено дико болело, разбитые костяшки пальцев зудели, тело ломило, как после двух бессонных ночей. Зато он был жив, и она была жива, и виконт тоже. А ведь все могло запросто обернуться по-другому.

Она больше ничего не сказала. Когда она обмякла, он выпустил ее — ей наверняка захочется побыть одной, чтобы прийти в себя, — и направился к Каткарту.

— Тот, чье лицо встретилось с твоим коленом, все еще дышит. — Виконт указал на кучера, который обматывал длинную веревку вокруг ног разбойника. — В живых остались этот и трус, который сбежал с лошадьми.

Он нервно захохотал и тыльной стороной руки утер лоб. — Слава Богу, мисс Слотер проявила удивительную силу духа.

— Кажется, один из выстрелов был твоим. Я обязан жизнью вам обоим.

Каткарт пожал плечами и махнул рукой в сторону неподвижных тел. Кожа на его лице была пепельно-серой — Уилл не раз видел такое на лицах своих солдат.

— Они бы все равно отправились на виселицу, если бы мы оставили их в живых. — Иногда в такие моменты достаточно похлопать человека по плечу. Но виконт был старше его на столько же лет, на сколько он был младше Ника, и обладал чувством собственного достоинства. Уилл сжал и разжал кулак, но рукой не двинул.

— Эх, знаю. Они заслужили то, что получили. Если бы кто-нибудь из них вдруг встал, я бы снова его застрелил. И все же это… — Он колебался и шевелил губами, как бы подыскивая верное слово. — Странно… осознавать, что ты оборвал чью-то жизнь.

Это действительно странное ощущение. И от него не избавишься. В этом вопросе его опыт был гораздо богаче, чем у его старшего товарища.

— Твои слова лишь подтверждают твою человечность. — Он все же поднял руку и слегка коснулся плеча Каткарта. — И я не буду тратить силы на то, чтобы убедить тебя, будто бессердечность — это благо. Я просто предлагаю тебе направить свои мысли на леди Каткарт и на всех тех, кто скорбел бы, если бы здесь вместо разбойников лежал ты. — Он отряхнул руки. — А теперь давай перетащим того негодяя поближе к дороге. Если ему улыбнется удача, за ним вернется его приятель с лошадьми. А если нет, за ним явится закон.

При слове «удача» он не удержался и оглянулся на Лидию, желая увидеть ее реакцию.

Она никак не отреагировала. Обхватив себя руками, будто в попытке успокоиться в отсутствие его утешающих объятий, она стояла там, где он оставил ее. Хотя она и проявила небывалую отвагу, последние четверть часа стали для нее мукой. Надо скорее покончить со всем и ехать домой.


Когда впереди показались окраины Лондона, он успел перезарядить пистолеты, пересыпать порох из рожков в обе полки, обернуть оружие фланелью и убрать в ящик. За все это время он так и не нашел для Лидии нужных слов.

«Я страшно виноват, что подверг тебя опасности. Я очень благодарен тебе за отвагу. Мы еще увидимся?» То, что их отношения могут закончиться вот так — сначала близкое знакомство со смертью, а потом вежливое прощание, и все это менее чем через сутки после того, как он испытал наслаждение в ее объятиях, — вызывало у него желание кулаком разбить стекло. Господи, неужели в конце недели ему и в самом деле предстоит драться на дуэли из-за женщины, которая к тому времени может превратиться лишь в печальное воспоминание?

Карета накренилась на повороте, и Лидия повалилась на него, но быстро выпрямилась. Она решительно отвергла заботу обоих мужчин и заявила, что не нуждается ни в бренди, ни в одиночестве. Она заверила их, что отлично себя чувствует, забилась в дальний угол дивана и всю дорогу смотрела в темноту за окном.

Было совершенно очевидно, что чувствует она себя отнюдь не отлично.

А разве может быть иначе? После всего, что ей пришлось вытерпеть за этот день, еще удивительно, что она не бьется в истерике на полу кареты. Только почему, черт побери, она отказывается от его помощи?

— У тебя есть подруга, у которой ты могла бы остановиться? Куда тебя подвезти? — Да и есть ли у нее подруги, кроме тех двух дам, которые остались в Эссексе? — Боюсь, раннее появление застанет твою горничную врасплох. Она наверняка все это время не топила камины и не готовила ужин.

— Ее нет в городе. Я отослала ее на неделю, чтобы она навестила родственников. — Она отвернулась от окна. В тусклом свете ламп, он наконец увидел ее лицо и, естественно, не понял ее чувств. — И не надо меня никуда подвозить. Я еду к тебе. — Она снова сосредоточила свое внимание на темном прямоугольнике окна.

Ее слова ошарашили его, вернее, не сами слова, а их бесстрастный и не терпящий возражений тон, который он так хорошо помнил. Проклятие, неужели опять? Значит, после всего, что они вместе вытерпели, после утренней близости, после того как ее покровитель вызвал его на дуэль, она рассчитывает провести с ним еще одну полную противостояний ночь?

Каткарт, вздернув одну бровь, молча наблюдал за ними. «Она не в порядке», — как бы говорил его взгляд.

«Да, знаю. И именно поэтому я не могу привезти ее в пустой дом и оставить там». Он перевернул руки ладонями вверх — жест тихого смирения.

— Вы слышали это, ваша светлость? В мое жилище. Одна маленькая остановочка на вашем пути домой. — Он повернулся к своему окну. Одному Богу известно, что будет, когда они доберутся до его комнат и она поймет, что не получит от него желаемого. Без сомнения, предстоит долгая ночь.


Пока привратник выгружал сундуки, Каткарт отвел Уилла в сторону.

— Ты уверен, что это хорошая идея? — спросил он, бросая многозначительный взгляд на стоявшую неподалеку Лидию, которая разглядывала фасад «Льюис-билдинг».

— Я абсолютно уверен, что она плохая. — Его так и подмывало расхохотаться: это была реакция на все события дня. — Только я не знаю, что делать. Я бы сошел с ума от беспокойства, если бы оставил ее в таком состоянии на Кларендон-сквер.

Он не заговорил бы об этом, если бы лучше владел своими эмоциями. Доводящее до сумасшествия беспокойство предполагало более глубокое чувство к мисс Слотер, чем то, что он демонстрировал, и вздернутая бровь виконта показала, что этот нюанс не ускользнул от его внимания.

Ну и ладно. Он слишком устал, чтобы лицемерить с другом, в частности с тем, который за этот день не раз доказал свою надежность.

— Напиши мне, когда уладишь все вопросы с Роаноком. — Он протянул руку. Виконт пожал ее и уехал.

Три-четыре минуты спустя Уилл дал шиллинг привратнику в благодарность за помощь с сундуками, лампами и камином.

Он закрыл за ним дверь и привалился к косяку, наслаждаясь тишиной. Лидия стояла спиной к нему в центре… ну, можно сказать, гостиной. Общей комнаты. В общем, не спальни. Он представлял, как ее взгляд скользит по одноцветным занавескам, по голым, не оклеенным обоями стенам, по лишенной какого-либо изящества горке, по единственному мягкому креслу.

Он никогда не стеснялся своего жилья. «Льюис-билдинг» был более спартанским по сравнению с Олбани или другими первоклассными обиталищами для холостяков, однако его ни в коем случае нельзя назвать убогим. Но комнат-то всего две. Нет буфетной, нет комнаты для прислуги. Если она тешит себя надеждой, что он приютит ее, эти иллюзии надо сбить, как облупившуюся штукатурку.

— Никакой роскоши. — Он подошел к столу и принялся собирать разбросанные бумаги и письма. Где-то в горке есть скатерть. А есть ли?

— Все так, как я представляла. — Теперь он увидел ее лицо — заинтересованное, внимательное. — Скромно и надежно.

Именно так. Значит, она четко представляла, в каких условиях он живет. В ее глазах не промелькнуло даже намека на разочарование. Он убрал бумаги и чернильницу в горку и вернулся за песочницей.

— Ты голодна? За углом есть пивная, там готовят изумительные пироги с голубятиной и грибами. Я мог бы сходить за ними и купить эля.

— Я не голодна. — Она буквально излучала энтузиазм. — Там, как я понимаю, твоя спальня?

Проклятие. А он-то надеялся оттянуть этот неприятный момент.

— Да, Лидия. — Отступать некуда. Он отставил песочницу и поднял голову. — Я не лягу спать с тобой сегодня.

— Нет, ляжешь. — Ни малейшего признака сомнения на лице, ни намека на возмущение его отказом.

— Не лягу. День был долгим и тяжелым, а ты не в том состоянии, чтобы…

— Насколько я помню, я и вчера была в неподходящем состоянии. — Она пожала плечами и принялась стягивать правую перчатку. — Может, тебе выпить? Кларет быстро избавит тебя от сомнений.

Вспышка негодования, быстрое, как мелькание ножа, чувство вины, но в следующее мгновение он вернулся к своему решению.

— Нет. — Он сложил руки на груди и привалился к стене. — Если хочешь, я простою здесь всю ночь и буду выслушивать твои упреки. Я стерплю твои колкости, если от этого тебе станет лучше. Но здесь. Стоя. Одетый. Я не буду спать с тобой.

— Тогда ты зря не отвез меня домой. — Она утратила свою решимость. Он разрушил ее план действий, и теперь она не представляла, как ей быть дальше. Она полностью стянула правую перчатку, опустила руки и замерла.

Вот теперь на нее накатило, догадался он. Страх перед тем, что ей придется стрелять. Шок и унижение от пощечины, которую ей нанес человек, содержавший ее. Предстоящие проблемы: где и на что ей жить. Наверное, к этому прибавилась тоска по умершим близким.

Он оттолкнулся от стены и подошел к ней.

— Думаю, тебе пора надеть ночную сорочку и лечь спать. — Он забрал у нее перчатку, сунул ее в карман и принялся снимать другую. — Сегодня уже ничего сделать нельзя. Завтра, когда ты отдохнешь, ты почувствуешь себя лучше, и мы решим, как быть дальше.

Она вдруг судорожно вцепилась ему в руку.

— Завтра мне лучше не будет. Мне больше никогда не будет лучше. — Она произнесла это тихо, почти шепотом, ее взгляд был устремлен куда-то за его плечо.

Он подождал, не скажет ли она еще что-то, но она промолчала. Он осторожно разжал ее пальцы и снял перчатку.

— Вполне естественно, что после такого страшного дня у тебя появляются такие мысли. Страх имеет свойство оставлять осадок. Но со временем он слабеет. Если бы было иначе, солдаты не смогли бы возвращаться к обычной жизни, жениться и создавать семьи. — Сунув другую перчатку в карман, он встал позади нее. — С твоего разрешения, я расстегну тебе платье и расшнурую корсет. Но лишь для того, чтобы ты смогла лечь в постель. Мои намерения в отношении тебя не изменились.

Она наклонила голову вперед, и ее тоненькая шейка показалась ему ужасно ранимой. От этого зрелища у него закружилась голова и перехватило дыхание. Ведь сегодня он мог так легко потерять ее! Если бы ее пистолет дал осечку, если бы она промахнулась, если бы хоть один разбойник оказался проворнее…

Нет. Так недалеко и до сумасшествия. Он сконцентрировал внимание на пуговицах, крохотных, плоских, цвета слоновой кости, с резным краем. Так, бережно и целомудренно, он снимал с нее одежду слой за слоем, пока не добрался до нижней сорочки. Дальше она могла обойтись без его помощи. Теперь ему надо пройти в спальню и налить в умывальник воды, чтобы она могла умыться.

Было очевидно, что она страшно устала. Ее плечи поникли. Пока он раздевал ее, она не предприняла ни единой попытки возбудить его. Она даже не произнесла ни слова с того момента, как призналась в своих страхах, что ей никогда не станет лучше.

К черту. Он подхватил ее на руки. Она не сопротивлялась и прижалась к нему, робко, несмело, как бывает при первой близости. Он замер на мгновение и, закрыв глаза, вдохнул ее запах. Если бы только… Нет, он сломается, если будет думать об этом. Но когда-то они были одного статуса, младший сын и младшая дочь из респектабельных семей, с незапятнанной репутацией, с хорошими перспективами на брак. Если бы он познакомился с ней тогда… в один прекрасный день он вот так поднял бы ее на руки, перенес бы через порог…

Опять сумасшествие. Нельзя впускать в голову эти мысли. Дверь в спальню была приоткрыта, и сейчас он распахнул ее ногой. Она подняла голову и оглядела мебель, слабо освещенную огнем из камина. Стул, стол, умывальник, шкаф для белья и кровать, строгую, с черными столбиками и белым льняным балдахином. Он подошел к кровати и сел. Если она спросит, что он делает, он не сумеет ей ответить.

Она сжала лацкан его сюртука. И положила голову на плечо. Он почувствовал, что ее плечи и ноги напряглись, как будто ей захотелось свернуться клубочком.

— Я хочу тебе кое-что рассказать, — сказала она, и его сердце заметалось, как гончая, учуявшая зайца.

— Можешь рассказывать мне все, что пожелаешь. — Он крепче прижал ее к себе.

Она дважды вдыхала, как бы собираясь начать свой рассказ, и дважды не смогла сказать ни слова. На третий раз она заговорила:

— Я рассказывала, что мои родители погибли от несчастного случая.

Черт. Он внезапно догадался обо всем.

— А на самом деле их убили грабители с большой дороги. Такие же, как те, кого мы… — Ее голос дрогнул, и она уткнулась лицом ему в грудь.

Он тяжело вздохнул и прижался подбородком к ее макушке.

— Ты была с ними?

Она покачала головой.

— Я тогда еще не до конца оправилась от той болезни, про которую тебе рассказывала. Они поехали смотреть дом в другой части Ланкашира. Они собирались… — Она задрожала и дала волю слезам. — Они планировали продать наш дом и переехать в другое место, туда, где соседи не знали бы… — Она убрала руку от его лацкана и вытерла глаза. — Из-за того, что я натворила, они были вынуждены покинуть родные места и начать жить сначала. И именно из-за меня они в ту ночь оказались в дороге.

Он прижал ее к себе еще крепче. Она содрогнулась, как несчастная маленькая жертва, трепыхающаяся в зубах хищника.

— Им не повезло, удача отвернулась от них. — Он телом чувствовал ее дрожь точно так же, как тогда, когда удерживал ее, бьющуюся в приступе ярости над трупом убитого ею разбойника. — Это просто случайность, что злодеи оказались у них на пути. Тебе не в чем винить себя.

— Я говорила себе это. — Она не обратила внимания на его упоминание об удаче и везении. — Но так и не нахожу утешения. — Она вжалась в него так, будто хотела раствориться в нем. — Я изо всех сил стараюсь не думать о том, что они испытали в последние минуты.

— Знаю, дорогая. — В эти слова он вложил все, что чувствовал. «Я отлично знаю, каких усилий тебе стоило научиться не думать об этом». Он знал, как запретные воспоминания, запретные образы так и ждут момента, когда в защитной броне появится брешь и они смогут выбраться наружу. — Твои кошмары…

Он плечом ощутил, как она кивнула:

— Мне кажется, я уже сотню раз видела их смерть. — Всхлипы мешали ей говорить.

— Я тоже потерял родителей, я тебе говорил об этом. — Он вытащил руку из-под ее коленей и принялся ласково гладить ее по предплечью. — Моя мама умерла в родах, когда мне было десять; папа скончался несколько лет назад после долгой болезни. Близким тяжело, даже когда человек умирает по естественной причине. Но когда насильственной смертью… Я бы никому не пожелал пережить то, что выпало на твою долю.

«Пожелать». До чего же хрупкий смысл несет в себе это слово. Оно напоминает голыш, выпущенный из рогатки в приливную волну. События случаются, и люди переживают их или не переживают, и пожелания не имеют к этому никакого отношения.

Она прижала обе руки к глазам.

— Вот я и не пережила. Оказалась недостаточно сильной. — Колеблется. Голос упал до шепота. — Я хотела… тоже уйти из жизни.

— Ты… — Он сглотнул. — Ты пыталась… — И тут он понял. — Ясно, пыталась. Ты пошла работать в бордель.

Кивок.

— Я думала, что подхвачу хотя бы сифилис. Я думала, что болезнь… очистит меня. Как огонь. — Мгновение она молчала, изучая собственные руки. — Я заблуждалась. — Она потерла ладони и опустила руки.

— Ты оказалась сильнее, чем думала. — Теперь он знал всю историю, ей не было надобности продолжать. Она вознамерилась погубить себя, но потом обнаружила в себе внутренний стержень, волю к жизни, которая, подкрепляемая безжалостностью, и повела ее вперед. Она восстала из пепла губительного отчаяния, но восстала другой, способной противостоять всем бедствиям, что наваливались на нее.

Слава Богу, ей не удалось разрушить себя. Она выжила. И они встретились. И вот она здесь, у него на коленях, в его объятиях, открывает ему свои самые сокровенные тайны. И он уже не может даже помыслить о том, чтобы отпустить ее.

— В чем-то сильнее, наверное. — Ее слова оторвали его от размышлений. — А в чем-то нет, в чем-то я потерпела полный крах без надежды на восстановление. — Она поерзала, и он, уже научившись понимать язык ее тела, догадался: она собирается сказать нечто важное. — Уилл, я больше никогда никого не полюблю. Надеюсь, тебе это ясно? — Она отказывалась смотреть на него. И напряженно ждала ответа.

— Потому что… не хочешь рисковать и снова пережить такую же потерю? — У него все поплыло перед глазами, как будто он с разбегу врезался в каменную стену.

— Не смогу. — Она усердно выговорила каждый слог. — Прости меня. Может, я самонадеянна, если думаю, что ты надеялся на то, что… но хочу, чтобы ты понял.

— Конечно. — Это слово, будто наждак, ободрало ему горло. У него нет надежды. И он не понимает. Как же так: она преподнесла ему дар — рассказала ему свою мрачную историю, искала у него утешения, доверяла ему так, как не доверяла никому, и вдруг захлопнула у него перед носом дверь и заперла ее на замок, поставила преграду перед тем, что по логике должно следовать дальше?

Он тяжело вздохнул. Она ждала, притихшая и неподвижная в его объятиях. Она знала: «конечно» — это не весь ответ.

— Лидия, я не буду лгать тебе. Может, я еще и не влюбился в тебя, но я близок к этому. И в твоем желании предупредить меня нет никакой самонадеянности.

— У нас никогда…

— Ш-ш-ш. Знаю. — Он погладил ее по голове, давая понять, что его не надо утешать доводами, которые никогда не примет его любовь. — У меня нет денег, чтобы содержать тебя, и я знаю, что ты не хочешь жить на содержании. Наши ситуации исключают вопрос о браке. И есть другие причины, которые мешают мне предложить себя даме. И все же мне жаль, что ты не полюбишь меня. Я ничего не могу поделать со своим сердцем. — Поддерживая ее левой рукой под спину, он помог ей сесть прямо. — В этом, я думаю, и еще одно различие между нами.

— Прости. — Их лица были совсем близко друг от друга. Ее глаза покраснели и запали. — Ты мне очень нравишься, и я… я думаю, что сегодня утром мое тело сказало все за меня. Однако больше ничего я дать не могу. Мне жаль, что я не могу подарить тебе то, что ты хочешь, но мое время ушло.

— Не переживай из-за этого. — Он поцеловал ее в лоб. — У нас был ужасно долгий день. Давай я налью тебе воды, ты умоешься и ляжешь спать.

После того как она заснула, он лежал без сна больше часа, отчасти оберегая ее от возможных кошмаров, отчасти анализируя события, произошедшие с момента их знакомства, как будто их можно было бы скомпоновать по-другому, чтобы получить другой конец.

А ведь другой конец должен быть. Они созданы друг для друга, два человека с искалеченными судьбами.

Но судьба не любит четкий порядок. Они пришли к тому, с чем были в то первое утро в Чизуэлле, когда он оглянулся и увидел ее, без шляпки, в слишком легком для холодной погоды пальто. Они словно оказались на двух продуваемых ветрами вершинах, откуда видят друг друга, но дотянуться не могут.

Глава 19

Она хоть когда-нибудь проснется в надлежащей кровати? Едва этой мысли удалось закрепиться в ее сознании, как ее тут же вышвырнула другая: «Так это и есть надлежащая кровать».

Чушь. Она еще не до конца проснулась, поэтому не может ясно мыслить. Последние несколько дней слишком сильно измотали ее. К тому же ей пришлось думать о более важных вещах.

Она на мгновение замерла, и ее ощущения наконец пробудились. Тонкое белье холодит кожу, волосы рассыпались по подушке, рядом нет его. В воздухе сплетались и расплетались различные запахи: лавровишневая вода, которая ассоциировалась с Блэкширом; кофе, которого сразу же хотелось выпить; шоколад, тосты. Завтрак.

Тишину нарушил шелест бумаги — кто-то перелистнул газетную страницу. Она открыла глаза. Уилл Блэкшир, полностью одетый, сидел в кресле возле кровати, одной рукой держал «Таймс», а другой — чашку с кофе, причем не за ручку, а за саму чашку, чуть ниже верхнего края, чтобы пальцы не мешали из нее пить. Сделав глоток, он, не отрывая взгляда от газеты, с первой попытки опустил чашку в центр блюдца, стоявшего на тумбочке. Она была готова до бесконечности лежать в этой ненадлежащей кровати и наблюдать за ним.

От его бесстрашия у нее захватывало дух. Надо же, противостоять разбойникам без оружия. Говорить даме, что любит ее, сразу после того, как она предупредила его, что ему не стоит рассчитывать на взаимность. Она никогда не пожалеет о том, что ей пришлось разделить с этим человеком и свое тело, и свое мастерство в картах, и свои мрачные тайны.

На ее стороне тумбочки стояло две чашки. Наверняка с кофе и с шоколадом. Он не знал, что она предпочтет, поэтому приготовил оба напитка. Чтобы напитки не остыли, он прикрыл чашки блюдцами.

Она закрыла глаза. Почему-то вид этих двух чашек больно ударил в самое чувствительное место внутри ее, в ту часть, которая никогда не переставала желать того, что ей не дано было иметь.

Ах, если бы она могла полюбить его… если бы она могла как-то очистить свое сердце от съедавшей его ржавчины… если бы они могли построить отношения на основе договора вроде тех, что заключаются между независимыми людьми… в конце концов она бы его потеряла. Как бы сильно он сейчас ее ни любил, он обязательно рано или поздно бросил бы ее ради респектабельной дамы, которая родила бы ему детей.

И это было бы правильно с его стороны. У него должны быть дети. Он заслужил цветущую, солнечную, честную любовь, а не связь, построенную на быстрых занятиях любовью в темных коридорах и чужих кроватях. Он заслужил жену, которую не стыдно будет представить родственникам и которая займет достойное место в семье.

Но больше всего он заслужил, чтобы его освободили от всех обязательств, которые могли бы подвергнуть опасности такое будущее.

— Уилл. — Она открыла глаза. — Мне кажется, тебе не следует встречаться с мистером Роаноком. Я думаю, тебе надо отменить дуэль.

Он нахмурился, опустил газету и удивленно посмотрел на нее. И ведь правда, странно начинать утро с таких слов. Он потянулся к своей чашке.

— Почему?

— Потому что она может закончиться твоей смертью. — Она стиснула кулаки под одеялом. — Причем смертью по совсем ничтожной причине.

— Ты считаешь, у меня мало шансов, да? — Он поднял чашку, на этот раз за ручку, а другой рукой взял блюдце. Сегодня его манеры были официальными, он соблюдал условности, о которых не помнил вчера. Она видела, что теперь, когда все его надежды на ее любовь растворились, он ищет правильный тон для общения с нею.

— Возможно, у тебя и много шансов. Я не знаю тебя настолько, чтобы судить и сравнивать тебя и мистера Роанока. Но последствия поражения могут быть слишком серьезны, чтобы идти даже на минимальный риск.

Он улыбнулся, как будто его рассмешила ее попытка оценить риск. В следующее мгновение он покачал головой и помрачнел.

— Он ударил тебя, Лидия. Я не могу оставить это безнаказанным.

— А ты и не оставил. Ты дал ему сдачи. — В ее словах есть резон, и если ее доводы не поколеблют его, она достанет из рукава другие козыри, правда, более беспринципные. — Что станет с вдовой того солдата, если тебя убьют? Что станет с мистером Фуллером и тем судном, которое ты вместе с ним собирался купить?

Он опять нахмурился. Он не раз задавался тем же вопросом. И каждый раз не находил ответа. Отпив кофе, он поставил чашку на место и потер колено, по которому его ударил разбойник.

— Я не знаю, что будет с ними. Но единственный способ избежать дуэли — извиниться. А я просто не могу сделать этого. — Он устремил взгляд, ласковый, но решительный, на нее. — Думаю, ты понимаешь разницу между «не буду» и «не могу». Ты понимаешь, что тут вопрос не в том, чтобы убедить меня.

Она ничего такого не знала. Его слабое место — это чувство долга перед людьми, которые зависят от него.

И она нанесет удар в это место, как тот разбойник — в его колено. Только удар будет нанесен намного лучше.

Он потянулся, снял с чашек блюдца и подсунул их под чашки.

— Тебе надо выпить горячего. А тебе известно, что ты всю ночь проспала без кошмаров? Во всяком случае, мне они о себе знать не давали.

Ее рука замерла. Он будто знал, что она может рассыпаться на мелкие кусочки. Справившись с собой, она дотянулась до чашки и отвела от него взгляд.

— Ты, наверное, очень чутко спишь.

— Когда для этого есть причина. — Она живо представила, как он лежит рядом с ней и прислушивается к малейшим звукам, потому что он испытывает… чувства… нежные чувства… к ней. Да плевать ей на «чувства» и «нежность», она уже предупредила его об этом.

«Это тоже его слабость. Оберни ее против него». Она села, взяла чашку и посмотрела на него.

— Вчера ты говорил, что утром мы можем обсудить мои перспективы.

— Все верно. — Он положил ногу на ногу и сел так, чтобы видеть ее. — Когда, как ты думаешь, мистер Роанок вернется в Лондон?

— В воскресенье. — А сегодня среда. За четыре дня она должна найти новое жилье, позаботиться о Джейн и убедить мистера Блэкшира отказаться от дуэли. Уилл. — Она знает, с чего начать. Тут нет вопросов. — У меня есть тысяча шестьсот двадцать восемь фунтов, за исключением той суммы, что требуется мне на аннуитет. Сколько тебе надо, чтобы купить тот корабль?

— Восемьсот с хвостиком. — В его глазах зажегся тревожный огонек. Он понял, к чему она клонит.

— Мне нужно походить по игорным клубам. И чтобы ты ходил со мной. — «Нужно, нужно, нужно». Ей придется долбить его, пока его сопротивление не рассыплется в прах. — Если взять сотню на мои расходы до той поры, когда аннуитет начнет давать доход, и две сотни тебе на проживание, пока ты не начнешь получать прибыль от корабля, то нам в общей сложности нужно две тысячи пятьсот двадцать восемь фунтов.

— Мы не сможем выиграть такую сумму за четыре вечера. — Однако все в нем говорило, что он ждет и надеется услышать возражения.

— У нас будет как минимум пять вечеров. — Она отпила кофе. — Если мистер Роанок возвращается в воскресенье, вы с ним встретитесь не раньше утра понедельника. Скорее всего во вторник. Я с трудом верю в то, что он сразу же по приезде назначит себе секунданта и отправит его к виконту. Давай считать, что у нас будет шесть вечеров. — Она загорелась своей идеей. — Нам надо будет за вечер выигрывать в среднем четыреста двадцать один фунт, шесть шиллингов и восемь пенсов. Вспомни, в первый раз за один вечер мы выиграли тысячу сто шестьдесят два фунта.

— Ты допускаешь, что мы будем выигрывать каждый вечер. Да, возражение было веским, однако надежда уже горела в нем ярким пламенем. Он страстно хотел сдержать свое слово перед мистером Фуллером, выполнить обещание, данное умирающему солдату и помочь ей, даже несмотря на то, что он не мог рассчитывать на ответное чувство с ее стороны.

— Вовсе нет. Я говорю, в среднем. В какой-то вечер мы можем проиграть, а в какой-то выиграть. — Еще один глоток кофе, еще один точно выверенный бросок. — Как бы то ни было, сомнений в том, что мне нужно туда идти, нет. Все мои надежды на достойную жизнь для меня и моей горничной зависят от выигрыша.

— Ну что ж, будем играть. Начнем сегодня же. Ты отлично знаешь, что я не отпущу тебя одну в эти заведения.

Она отпила еще кофе и промолчала. Тишина даст ему время подумать, сообразить, что если он погибнет на дуэли, она уж точно отправится в игорные клубы без его защиты. А когда сегодня они сядут за стол и начнут выигрывать, он обязательно подумает о том, как много хорошего он мог бы сделать на эти деньги. К тому моменту, когда он наберет нужную сумму, чтобы стать партнером мистера Фуллера и обеспечить благополучие той вдовы, жизнь будет видеться ему совсем в другом свете и перед ним откроются такие широкие перспективы, что любая мысль о дуэли покажется ему абсурдной.


В тот вечер они проиграли тысячу двести. Естественно, большую часть этих денег проиграл он. Она давала ему знак, когда наступал благоприятный момент, и он играл и делал ставки именно так, как она его учила, однако карта выпадала не та, и стопка фишек очень быстро таяла.

— Ты думаешь, банкомет жульничает? — спросил Уилл, когда она условным знаком вызвала его на совещание. Заведение, не имевшее названия, только адрес, было еще более отталкивающим, чем Олдфилд. Тут отсутствовали коридоры и уютные комнатки для приватных встреч, входная дверь вела прямиком на лестницу, а далее — в зал. Им пришлось разговаривать в уголке этого самого зала, у всех на виду, изображая из себя подвыпившую парочку.

— Не думаю. Если да, то это у него мастерски получается, я такого не видела. — Она положила руку ему на предплечье и сложила губы в соблазнительную улыбку, сулящую все радости мира. — Несмотря на теорию вероятности, неправильная карта все же иногда выпадает. Как когда я выкладывала перед тобой три карты и ты нашел туза пик с первого раза. Со временем моя теория одержит верх.

Но времени у них и не было. У них оставалось пять или даже четыре вечера, а вершина, которую им предстояло одолеть, теперь стала выше, чем была раньше.

— Ты хочешь играть дальше? — Уилл поражался ее самообладанию, ему до нее было далеко.

— Признаться, меня расстроил наш проигрыш, и я не в том настроении, чтобы продолжать. Она поймала его руку и поднесла к губам. — Давай уйдем.

Он почувствовал ее дыхание на своей руке, и его тело мгновенно отреагировало на это. То, что она признала свою обеспокоенность их проигрышем, лишь подтвердило его опасения. Сделав над собой усилие, он улыбнулся, выдернул руку из ее пальцев и погладил ее по плечу.

— Ну и ладно. — Он взял ее за руку. — Пойдем.

Ее кокетливость исчезла, едва за ними закрылась дверь клуба. Она шла молча, погруженная в себя, и тревога окутывала ее, как крохотное облачко. А он не представлял, как прогнать его прочь.

Затащить ее в кровать? Это поможет им обоим как минимум отвлечься от проблем на час или два. Хотя она и так ляжет в его кровать. Так как большая часть игорных заведений располагалась поблизости от его дома, а у нее не было горничной, чтобы помогать ей одеваться и раздеваться, они договорились, что она поживет у него, пока… они так и не решили, сколько будет длиться это «пока». Самым обнадеживающим окончанием предложения было: «пока у нее не наберется две тысячи фунтов и она не сможет снять дом». Но было и другое: «Пока Каткарт не известит ее о моем поражении на дуэли», например. Улица была пустынной, свет фонаря с трудом продирался сквозь туман и наползающий ночной мрак. Он представил, как она в одиночестве идет по этой самой улице в игорный клуб или даже пристает к джентльменам, потому что его уже нет на свете и он не может приглядеть за ней. Подобные мысли заставили его запаниковать.

Он дотронулся до ее локтя.

— Ты голодна? Может, заказать что-нибудь домой? — До чего же смешон его порыв удовлетворить ее телесные потребности, когда он не в состоянии решить более серьезные вопросы ее будущего.

— Нет, спасибо. — Она похлопала его по руке, сжимавшей ее локоть. — Я, наверное, сразу лягу, если ты не против. А ты заказывай, ужинай без меня.

Гм, все это совсем не похоже на приглашение к плотским утехам.

— Ну, хоть что-то я могу для тебя сделать? — В тяжелом ночном воздухе его голос прозвучал приглушенно, слова на мгновение повисли в тумане, набирая вес. Если все его высказывания собрать в одну кастрюлю и сварить, то останется не более десятка слов.

— Дать мне уверенность, что через неделю ты будешь здесь. — Отвечая, она даже не повернулась к нему. — Я хочу, чтобы ты отказался от дуэли.

Он вздохнул.

— Я же утром говорил, что это невозможно. Уже ничего нельзя изменить.

Она лишь кивнула, и они подошли к «Льюис-билдинг» в молчании. Он помог ей снять платье и корсет, потом они умылись и почистили зубы, стараясь не наталкиваться друг на друга в тесном помещении.

Лежа на спине в кровати, она нащупала его руку. Он ответил на ее пожатие.

— Я не знаю, что делать с горничной, — сказала она.

— Ты имеешь в виду угрозу мистера Роанока? — Тогда, в Эссексе, он вошел в кабинет именно в тот момент, когда Роанок излагал свои планы в отношении девушки. — Но она точно не согласится на такой вариант.

— Надеюсь на это. Но иногда, при отсутствии выбора… если он откажется дать ей рекомендацию, например, ей будет трудно найти другое место. А если он погибнет на дуэли, она столкнется с той же самой проблемой. Девушка без денег может пасть жертвой множества… — Она не договорила и углубилась в размышления. — Я надеялась раздобыть достаточно денег, чтобы нанять ее.

— Вы, наверное, близкие подруги. Ты и твоя горничная.

— Нет, не совсем. Вернее, совсем нет. — Она повернулась к нему, и в темноте он сумел разглядеть только контуры ее лица, а вот блеска глаз не увидел. — У нас нет ничего общего, и мне кажется, что ей ужасно скучно, когда я рассказываю о картах и расчетах. Возможно, это полнейшая глупость с моей стороны — чувствовать себя ответственной за нее.

— Я бы так не сказал. Я бы назван это замечательным качеством. — Он большим пальцем погладил ее ладонь.

— В самом деле? — Он почувствовал, что она улыбается, что ее мысли приняли другое направление. — Возьми меня с собой, когда в следующий раз соберешься к той вдове.

— То есть? — В комнате непрошеными гостями объявились дурные предчувствия. — Зачем тебе это?

— У тебя обязательства перед ней, а у меня — перед моей горничной. Я хотела бы… получше представить ее. Это помогло бы мне понять тебя. Кажется, ты говорил, что у нее есть ребенок?

У него волосы зашевелились на затылке. Такие же ощущения испытывал любой солдат, если происходило нечто непредвиденное. Если она никогда не сможет полюбить его и если она считает, что он доживает последние дни и на следующей неделе падет от пули из пистолета Квадратной Челюсти, зачем ей стремиться получше узнать его?

А может, она подозревает, что в его истории с обязательством есть нечто большее? Дурное предчувствие усилилось, накатило на него в тишине комнаты. Он рассказывал о многом, что может вызвать удивление у любой, даже не очень умной женщины. О том, что война изменила его, что он не считает себя вправе ходить в церковь, что у него есть веские причины не вступать в отношения с благородными дамами. Возможно, она начала складывать воедино все кусочки мозаики. Не исключено, что он и сам этого подспудно желал.

— Лидия, ты хочешь получше узнать меня? — Его большой палец замер на ее ладони. — Я мог бы рассказать тебе о себе, но я уверен, что многое из этого ты предпочла бы не слышать.

— Знаю. — Она сжала его большой палец. — Я уже поняла, что у тебя есть тайны. — Она все еще лежала лицом к нему, но ни он, ни она не могли различить черты друг друга. — Допускаю, что я не самый подходящий наперсник. Но я не боюсь услышать то, что ты решишь мне рассказать.

— Ты очень подходящий наперсник, лучше не бывает. — Действительно, кто в этом бескрайнем мире способен к пониманию больше, чем женщина, на совести которой несколько смертей? И все же… если уж она не поймет, ему придется отказаться от надежды, что поймет хоть кто-то.

Он молчал. С чего начать?

— Если не хочешь, ничего не рассказывай. — Она была прямо-таки олицетворением прочности и надежности, негорящий маяк в темноте комнаты. — Я не претендую на твои тайны.

— Дай мне день, чтобы подумать. Для меня разговор с тобой — это необычно. Я не уверен, что он пойдет нам на пользу.

— Хорошо. — Она разжала пальцы. — И все же давай вместе навестим ту вдову, чтобы я узнала тебя лучше. Не заглядывая туда, о чем ты не хочешь рассказывать.

Он все еще не видел смысла в ее просьбе. Как визит к миссис Толбот может помочь ей узнать его? Но по сравнению с откровенным разговором визит к вдове вдруг показался ему совершенно безобидным.

— Если хочешь, — сказал он. Ему больше ничего не оставалось, как лежать без сна и гадать, каковы ее мотивы и стоит ли ему подвергать риску ее доброе мнение о нем.


Лидия сидела на диване в крохотной гостиной дома в Кэмден-Тауне и с трудом удерживалась от того, чтобы не начать теребить ткань платья. Уилл сидел слева от нее. Неловкость поднималась над ним, как горячий пар над кастрюлей, она беспокоила и отвлекала Лидию, а вот другая женщина ничего не замечала. Наверное, полнейшей глупостью было надеяться, что этот визит поможет упрочить его связь с жизнью.

— Слотеры, они старшая ветвь семьи? Я почти уверена, что слышала о некоем лорде Слотере. — Миссис Джон Толбот, жена брата погибшего солдата и хозяйка дома, казалось, преисполнилась решимости сделать это визит результативным и теперь прикидывала, каков именно должен быть результат.

— Я не знакома с ним. Сомневаюсь, что мы с ним родственники. — Чем меньше будет сказано о Слотерах, тем лучше. — Признаться честно, большая часть заслуг нашей семьи принадлежит Блэкширам.

— Моя кузина льстит нам. — Уилл опустил взгляд на ковер, изображая смущение и благородную скромность. — Блэкширы — обычные нетитулованные дворяне, среди нас практически нет сэров. — Он машинально поправил манжету.

— Но все может измениться, не так ли? — Эту женщину трудно было сбить с выбранного пути. — Ведь есть рыцарство, то и дело появляются новые баронеты. И даже пэры.

— Действительно. — Он коротким кивком признал ее право на иное мнение. — Но у моего старшего брата уже есть репутация и положение, сравнимое с репутацией и положением любого лорда, а также чувство собственного достоинства, которое не позволит ему даже помыслить о смене общественного статуса. Другой мой старший брат, я полагаю, предпочел бы иметь такое же влияние, как у пэра, но не само пэрство. Обе мои сестры уже замужем, но не за аристократами. Так что я сомневаюсь, что в скором времени появится какой-нибудь титулованный Блэкшир, во всяком случае, в этом поколении.

Два брата: один занимает достойное положение в обществе, другой играет немаловажную роль в политике. Еще одна сестра, если не считать ту, которая подвезла Джейн. Люди, с которыми она никогда не встретится, даже если он откажется от дуэли или победит в ней. С ними он точно не сможет выдавать ее за кузину.

— Думаю, современные джентльмены привыкли уже собственными поступками ковать свое предназначение. — Миссис Толбот — вдова — высказала эту радикальную мысль с некоторым колебанием — она не исключала, что миссис Толбот — жена — может ударить ее за наглость, за которой скрывалась спокойная убежденность. — Возьмите лорда Веллингтона, младшего сына да к тому же ирландца: сейчас у нас в стране его почитают даже больше, чем регента.

— Я придерживаюсь точно такого же мнения. — Миссис Джон Толбот снова начала управлять беседой. — Даже младшие сыновья могут надеяться на титул, если им удастся обратить на себя внимание нужных людей. Я не исключаю, что такой человек, как вы, мистер Блэкшир, однажды поднимется над своим братом.

Миссис Джордж Толбот смиренно промолчала. Ей и в голову не приходила такая дерзость — предложить Уиллу озаботиться получением титула.

«У меня даже в мыслях не было ухаживать за ней», — однаждысказал он. Если он и вправду в какой-то мере ответственен за ее вдовство, тогда все понятно. Однако дама вроде миссис Толбот, если не сама миссис Толбот, может принести ему некоторую пользу. Она являет собой достойный восхищения пример того, как преодолеть несчастье. Потеря мужа и необходимость жить в милости у родственников наверняка стали для нее тяжелейшим ударом, но она нашла в себе силы жить дальше. Она не отправилась искать собственную погибель в борделе, как поступают слабые и импульсивные женщины.

Естественно, она не могла позволить себе действовать под влиянием чувств, потому что у нее на руках был ребенок. И это обстоятельство должно напоминать Уиллу, что и у него есть люди, о которых он обязан думать: люди, которые зависят от него и ради блага которых он не вправе рисковать своей жизнью на дуэли.

— Что ж, мисс Слотер, — вдруг оживилась другая миссис Толбот, подаваясь вперед. — Мне бы очень хотелось узнать ваше мнение о саде, который я недавно разбила. Не согласились бы вы прогуляться со мной?

Уилл, сидевший рядом, вздрогнул. Вдова Толбот, сидящая напротив, густо покраснела. Миссис Джон Толбот вполне ясно обозначила свои намерения.

Лидия нащупала подлокотник дивана, но встать не смогла. Она вдруг заледенела. И каждый вздох неожиданно стал требовать от нее неимоверных усилий.

— Давайте отправимся на прогулку все вместе. — Уилл поднялся. — С недавних пор меня крайне заинтересовало сельское хозяйство. А то, что вам удалось разбить садик на крохотном клочке земли, меня очень заинтриговало. — Энтузиазм, звучавший в его словах, должен был убедить другую миссис Толбот не в том, что он избегает приватной беседы с ее невесткой, а в том, что он не догадался об ее истинных намерениях.

Однако такая отсрочка была временной. Нет никаких сомнений в том, что последует дальше, если он переживет дуэль. Он будет мучиться угрызениями совести из-за того, что вселил в Толботов ложные ожидания. А потом, как человек чести, он решит, что обязан выполнить свои обязательства, даже если они возникли на основе недопонимания. Как-никак он дал слово и с достоинством несет свое тяжелое бремя. Он скорее откажется от собственного счастья, чем перестанет поддерживать вдову Толбота.

«А может, и не будет никакого отказа от счастья. Разве тебе самой не кажется, что эта женщина — именно то, что ему нужно?» Она встала, медленно и неуклюже, как будто сама вытягивала себя из болота, и пошла вслед за остальными.

Гуляя по садику Толботов, она вдруг подумала: а может, именно сейчас он откажется от дуэли. Какой респектабельной даме понравилось бы, если бы ее муж бился на дуэли из-за другой женщины?

«У меня даже в мыслях не было ухаживать за ней. Может, я еще и не влюбился в тебя, но я близок к этому». Это все равно ни к чему бы не привело. Она никогда не надеялась на нечто подобное. Тогда почему у нее такое ощущение, будто ее без пальто выгнали на зимнюю стужу?

Прогулка по саду, слава Богу, закончилась, и после прощаний, прочих проявлений вежливости и пожеланий всего доброго она наконец-то оказалась наедине с мистером Блэкширом. Она решительно пошла вперед по тротуару. Разговор ничего бы не изменил, поэтому она молчала.

— Лидия. — Он догнал ее. — Уверяю тебя, я не подозревал…

— Это не важно. — Она поплотнее запахнула пальто и зашагала быстрее.

— Я просто хочу, чтобы ты знала: я не лгал, когда говорил, что между нами ничего нет. Если бы было, я бы не спал с тобой. Я даже не знаю, как объяснить…

— Я уже сказала: это не важно. — Слова прозвучали резче, чем ей хотелось бы. — Я не сомневаюсь в тебе, — уже спокойнее добавила она. — Я видела, что предположение родственников и для тебя стало неожиданностью.

— Я навещал их всего пару раз. И она в трауре. — Он убеждал себя в не меньшей степени, чем ее. — Еще нет и года, как погиб ее муж. Мне просто ни разу в голову не приходило….

— Ты расставил все точки над i. И ты не обязан оправдываться передо мной. Все это меня не касается. — У нее не хватало сил держаться в рамках приличий. Неожиданно ее испугала перспектива пройти оставшиеся до Сент-Джеймса две мили — ведь все это время ей придется пресекать его попытки заговорить.

Она резко остановилась и обернулась.

— Я, наверное, пойду домой, Сомерстаун совсем рядом. Мне нужно забрать оставшиеся деньги и перебрать кое-какие вещи.

В его глазах заметалась тревога.

— Я думал… — Он на шаг отступил от нее, опустил взгляд на ее полусапожки. — То есть я думал, что мы пойдем ко мне и… поговорим.

О Господи. Он решил открыть ей свою самую сокровенную тайну. Он готов сбросить с себя бремя и оказать ей доверие своей откровенностью, но она не готова все это принять.

— Мне кажется, будет лучше, если мы сегодня вечером встретимся в Олдфилде.

Судя по его взгляду, он не понял. А разве он мог бы понять? Ведь она сама не полностью понимает себя.

— Хорошо. — Он воспринял свою неудачу спокойно, пить кивком, хотя у него были все права требовать объяснений. — Я провожу тебя до дома. — Он подставил ей локоть.

— Ты очень любезен, но нет. Спасибо. — Она уже пятилась прочь от него. — Я буду в Олдфилде с половины одиннадцатого. Жду тебя к одиннадцати.

Он не спорил, в отличие от такой же ситуации неделю назад. Он вообще ничего не сказал. Он просто сунул руку в карман пальто и стоял, глядя, как она отступает от него.

Ее сердце — ее глупое, отравленное сердце, которое долгие годы пряталось в гневе и ждало худшего момента, чтобы открыться, — разбилось бы вдребезги, если бы она не отвернулась, чтобы не видеть его взгляд, и не пошла бы быстрым шагом по улице.

Глава 20

В тот вечер в Олдфилд она надела простое белое муслиновое платье, так как более элегантные наряды лежали в сундуке на квартире мистера Блэкшира. Если бы кто-нибудь из посетителей клуба запомнил ее по прошлому визиту, он решил бы, что ее удача изменила ей, и подтверждением этому послужило бы если не платье, то манеры Лидии.

В этот раз она изображала из себя подвыпившую даму. На флирт у нее настроения не было ни с Уиллом, ни с кем-то еще, поэтому ей пришлось выбирать между мрачным молчанием и раздраженной болтливостью, в которую следовало вплетать обговоренные реплики. Ставь пять. Ставь четыре. Ставь семь. Оставайся при своих.

Позади нее цокал шарик по колесу рулетки. Слева кто-то тряс костями, прежде чем бросить их на стол. Зал был наполнен шумом голосов. Звуки сливались в гул и отступали на небольшое расстояние, и для нее не существовало ничего, кроме карт, подсчетов и холодной решимости, то есть мира, где все оценивалось количеством очков.

Ей нет места в жизни порядочного мужчины. Ни в качестве жены, ни в качестве любовницы, ни даже в качестве сочувствующего наперсника. Зато у нее есть место здесь. Бесстыдная, не заслуживающая уважения распутница, она будет брать то, что ей требуется, в Олдфилде и никого не жалеть.

И карты, будто приветствуя заблудшую дочь, выпадали в ее пользу. Вернее, в пользу мистера Блэкшира. Он играл по высоким ставкам. Восемь фишек. Девять. Одиннадцать, через ворчливое замечание о том, что завтра ей придется снести в ломбард все, что у нее есть ценного, и впредь ей предстоит жить нищей одинокой затворницей и трястись от страха, что какие-нибудь бонзы заявятся к ней и опишут ее жалкое имущество. Под «бонзами» было зашифровано onze. Правда, когда они обговаривали кодовые слова, она не ожидала, что они дойдут до этого числа.

Не имея при себе часов, игроки обычно оценивают время по деньгам, и примерно на выигрыше в тысячу восемьсот фунтов Уилл потянулся, сцепив руки на затылке. Этот жест был сигналом к совещанию. Однако она смотрела на ситуацию иначе. Если он устал, он может извиниться и выйти на несколько минут, не отзывая ее в сторону. Если он считает, что они выиграли достаточно и должны закончить игру на сегодня, тогда он неправильно оценивает ее решимость идти к цели. А если он хочет обсудить с ней какой-то другой вопрос, то в этом нет надобности. Между ними уже все сказано.

Выждав двадцать минут и не получив ответа, он снова подал знак. Небрежно, лениво он завел за спину правый локоть, подцепил его левой рукой и потянулся.

Где-то в шестеренках ее мозга случился сбой. То ли зубцы не вошли в зацепление, то ли пружина, соскочив, остановила вращение. Она вдруг отчетливо увидела его скрытые под одеждой мышцы спины, как они перекатываются, когда он потягивается.

«Оставь его в покое. Лучшее, что ты можешь для него сделать — это сидеть здесь и продолжать играть». Однако при следующем вдохе она ощутила аромат лавровишневой воды, и карты с числами отодвинулись туда же, куда до этого отодвинулся гул зала.

Замечательно. С внешним спокойствием — внутри же у нее все клокотало — она сгребла свои фишки. Что ж, придется отложить столь удачную колоду. Если он так настаивает, она встретится с ним в условленном месте, в том коридоре. Но если он рассчитывает втянуть ее в болезненную и бесцельную дискуссию, его ждет жестокое разочарование.


Что, черт побери, между ними произошло? Совершенно очевидно, что это как-то связано с визитом к Толботам, но что именно оттолкнуло ее от него?

Идя по тому самому коридору, где они в прошлый раз договорились о сотрудничестве, Уилл сжимал и разжимал кулаки. Он сказал ей, что не лгал насчет его отношений с вдовой, и она сказала, что верит ему. Чем же тогда объяснить то, что после визита ее лицо приняло каменное, бесстрастное выражение?

«Она догадалась», — ледяным тоном прошептал внутренний голос, и мурашки поползли по его спине. Хотя детали ей неизвестны. Однако она может запросто додумать все остальное, и его плохо скрываемое смущение во время визита только подтвердит ее самые худшие подозрения.

Он завернул за угол. Ее не было видно. Он прошел еще несколько шагов и остановился. Может, она устала ждать и вернулась к столу? Нет, тогда они наверняка бы встретились в коридоре. В голове вдруг возникло неприятное воспоминание: ночной холод, а он ждет ее, высматривает на улице и только потом понимает, что она уехала в наемном кебе без него. Может, она ушла из-за стола только потому, что решила уехать?

— Сюда. — Это короткое слово донеслось из погруженного во мрак конца коридора. Почему она сразу не обнаружила себя?

Выставив перед собой руки, он пошел на голос, но наткнулся на стену. Это было настолько неожиданно, что он похолодел.

— Сюда. — Значит, она переместилась. Она слева и позади него. Его глаза еще не привыкли к темноте, чтобы разглядеть ее, а вот она видит его хорошо.

Слабый шорох муслина подсказал ему, что она снова движется, обходит его по кругу. Воздух между ними сгустился настолько, что его можно было черпать ложкой.

— Лидия, скажи, в чем дело? — Он произнес эти слова в пустоту.

— Ни в чем. — Из мрака появилась рука и легла на его предплечье.

— Мне кажется, что ты на что-то сердишься. — Слова едва не застряли у него в горле. Он понял, что она делает: она хочет избежать этого разговора и теперь воспользуется всем оружием из своего арсенала, чтобы отвлечь его внимание.

— Разве? — Голос доносился спереди. Она взялась за лацканы его сюртука, приподнялась на цыпочки и, обдав его ароматом розовых лепестков, нашла его губы.

На вкус она оказалась чистейшим искушением. Он понял это, когда скользнул языком в ее рот. Он обнял ее и, ни о чем не заботясь, крепко прижал к себе. Поддаться ее махинациям, забыться и снова похоронить ту тайну, что он собирался рассказать, — так было бы проще всего.

Но она… его сознание из последних сил цеплялось за здравый смысл… она действует не под влиянием искреннего желания. Она использует его же желание против него, а ему претят такие методы…

— Лидия, подожди. — Он отстранился от нее. — Это не… я вызвал тебя из-за стола, чтобы кое-что обсудить. — Он схватил ее за талию и отодвинул от себя.

Между ними возникло напряжение. Она положила руки ему на грудь. Мгновение она стояла так, и он чувствовал, как в ее ладонях пульсирует возмущение. В следующую секунду она под шорох юбок скользнула вниз, на колени.

— Говори о чем хочешь. А я не могу.

Проклятие.

— Это не то, чего я добиваюсь. — Но его рука-предательница уже взялась за верхнюю пуговицу брюк. — Это не то, что я хочу от тебя. — «Лжец». Его рука спешно перемещалась от одной пуговицы к другой и дрожала — так велико было его желание.

Он же не спал с ней с того утра в Чизуэлле. Почти три дня. И так и не успел познать все тайны ее губ. «Она способна сосать у мужчины целую неделю».

Черт бы его побрал, неужели он такой же мерзавец, как тот, который содержал ее? Нет. Он лучше. Он может остановиться.

— Ради Бога, это же сумасшествие. Кто-то может пройти мимо. — Он натолкнулся на ее пальцы — они тоже расстегивали его бриджи. Еще секунда, и гульфик свесился вниз. Она была без перчаток. Наверняка сняла их заранее, предвидя его капитуляцию.

— Не беспокойся. — В ее голосе слышалась уверенность. — Никто нас не увидит. Здесь темно, а я работаю быстро.

Он продолжал сжимать ее пальцы, искусные, своевольные. В тишине его дыхание казалось оглушительным.

— Нет. — Он выпустил ее руку. — Делай медленно. Растяни удовольствие.

Она высвободила его из подштанников, приспустила бриджи, а он привалился к стене. Теперь Уилл различал ее силуэт, и ему было видно, как она приблизила лицо к его плоти и стала медленно затягивать ее в рот.

Мир перестал для него существовать. Не было ни его грехов, ни его обещаний, ни всего того, что он собирался рассказать ей. Ни дуэли, на которой ему предстоит драться через два дня. Ничего, кроме ее губ, ее языка и затмевающего разум наслаждения. Хотя нет, была еще ее рука, которая ласкала его между ног.

— Не так быстро. Не так сильно. — «Из-за тебя я теряю голову». Его тело требовало движения, но он удерживал себя, боясь повредить ей, и вместо этого медленно шевелил губами, радуясь, что в темноте не видно, как он это делает. Она, вероятно, почувствовала его желание и, подсунув руку ему под ягодицы, стала подталкивать его вперед.

Может человек умереть от наслаждения? Его сердце стучало так, будто собралось разбиться о грудную клетку. Вот был бы бесславный конец! А какой позор пришлось бы пережить его родственникам! Офицер, вернувшийся домой целым и невредимым после битвы при Ватерлоо, найден мертвым в захудалом игорном клубе со спущенными до колен штанами и со страдальчески исказившимся лицом. Если такое произойдет, с ее стороны будет разумно оставить его лежать, а самой быстро уйти прочь.

Он принялся гладить ее по макушке как бы в благодарность за удовольствие. Черт побери. А ведь он ее раб. А она — властительница его плоти. Лаская его не только языком и губами, но и большим пальцем, она словно выворачивала его наизнанку, уничтожала его. Но ему было плевать.

— Быстрее, — пробормотал он, ощутив, что движения ее языка замедлились. — Соси быстрее.

И она с готовностью выполнила приказ. Он распластал руки по стене, закинул голову, стиснул зубы. Он сейчас кончит. Надо бы предупредить ее. Вряд ли ей понравится…

Но сладостная боль помешала ему найти слова, в этой боли была виновата она, потому что забирала его всего, а ее большой палец вытворял невообразимые вещи. Другой рукой она слегка подталкивала его. Вперед. К движению.

Его не пришлось уговаривать. Он сжал ее голову руками и вогнал свою плоть ей в рот. Не резко. Не глубоко. Но так, что это движение принесло то самое облегчение, так необходимое его телу. И все слова, которые он хотел сказать, так и остались невысказанными.

Он попытался оттолкнуть ее, когда ощутил приближающееся наслаждение, однако она не отодвинулась.

— Лидия! — выдохнул он, но она продолжала тщательно выполнять свою работу и разгонять по его телу волны наслаждения. Он задрожал, выгнулся и, ощутив сладкий стыд, дал ей попробовать на вкус свое блаженство.

Придя в себя, он обнаружил, что Лидия сидит на полу, привалившись спиной к стене.

— Прости. — Теперь на него навалился самый настоящий стыд без всякой сладости. Он же собирался поговорить с ней, выяснить, что случилось, и залатать прорехи в их взаимопонимании. Однако все его благие намерения пошли прахом, как только перед ним замаячил шанс вставить свой член ей в рот. — Я пытался…

— Знаю. Ты пытался быть джентльменом до последнего. — Она тыльной стороной ладони вытерла губы. — Ты забыл, что я терпеть не могу джентльменов. — Она положила руку на его голое бедро. — Отведи меня к себе. Давай обналичим фишки и уйдем.

Она опять стала чужой, алчной и властной, равнодушной к тому, что в их отношениях возникла трещина. Но ему было на это наплевать до тех пор, пока она изъявляла желание спать с ним.

— Давай, — сказал он, протягивая ей руку. — Пойдем.


Она не имеет права сожалеть. Потом она будет оглядываться на эту ночь и видеть в ней страшную ошибку, еще один источник боли, впадающий в бурную реку ее страданий. Ну и пусть. Все так, как и должно быть: шлюха и подцепленный ею мужчина молча идут по ночным улицам Сент-Джеймса.

Один раз он остановился, привалил ее к фонарному столбу и поцеловал, жадно, как будто не мог справиться с голодом. Хотя вокруг было много темных мест, он выбрал такое, где они были хорошо освещены и видны любому прохожему. Если бы он потребовал, чтобы она задрала юбку, она бы послушалась. Вот в таком она была настроении.

Они пришли в его комнату, и он раздел ее, молча и умело, затем переложил скрученные в трубочку банкноты в ящик комода. Сам он не разделся, даже не снял сапоги. Он поставил ее на колени перед трюмо в спальне, встал на колени позади нее и, наблюдая за действом в зеркале, стал затянутыми в перчатки руками гладить ее. По плечам. По рукам. По бедрам. То и дело он брал в ладонь ее грудь. Все это вызвало у нее ассоциацию со скульптором, который изучает формы модели и тщательно запоминает, чтобы потом использовать в своей работе.

— Мое. — Это было первое слово, произнесенное им после ухода из Олдфилда. — Все это мое.

— На сегодня. — И ведь это правда. Если она не может стать для него кем-то родным, она хотя бы этой ночью откроет ему все тайны разврата.

— Этого мало. — Он пристально посмотрел в ее глаза в зеркале, а его рука тем временем ласкала ее между ног. — Скажи, что принадлежишь мне вся.

Столь желанный для него ответ не шел с ее языка. У нее не хватало воображения отодвинуть в сторону будущее, в котором он мог или погибнуть на дуэли, или победить и связать себя с миссис Толбот. Любит он ее или нет, откликается ли ее сердце на его любовь или нет — все это не имеет отношения к делу. Они просто не могут принадлежать друг другу.

— Я заставлю тебя. — Не обескураженный ее молчанием, он снял правую перчатку, бросил ее на пол и продолжил свои ласки. Обеими руками. Левая, та, что осталась в перчатке, пощипывала ее соски, а правая опять скользнула ей между ног.

Она закрыла глаза, но заставила себя открыть их. Надо навсегда запомнить то, что она видит. Она будет смотреть, как он ласкает ее, как он овладевает ею; как ее тело покрывается капельками пота, в которых отражается свет; она будет наблюдать за тем, как меняется выражение на его лице.

— Лидия, покажи мне, как тебе хорошо. — Таким голосом он мог бы уговорить ее броситься в огонь. — Покажи, что тебе нравится.

Лидия тут же придумала шутку насчет того, что он наконец-то получил свой эротический спектакль, однако она не додумала свою мысль до конца и не высказала ее вслух, потому что все было сметено наслаждением. Ее пронзила сладостная судорога, и это было ответом ему. В зеркале они выглядели как живая картина, изображающая древний миф, например, о нимфе, которая обратилась в дым, чтобы сбежать от полубога, или о танцующем фонтане, или о лунном свете на морской ряби.

Однако полубог в том мифе все же овладел нимфой. Он был неутомим и упорен, и он последовал за ней через все превращения.

— Я поработил тебя, Лидия? — шепотом спросил он, и его пальцы, задвигавшиеся быстрее, заставили ее дать ответ, который он требовал.

— Да. — Это было началом ее поражения.

— И ты меня тоже. Хочешь меня?

— Да. — Она извивалась перед ним.

— И я хочу тебя. Ты моя? — Его взгляд стал требовательным.

Одно слово: «да». Ей было трудно произнести это коротенькое слово в той же степени, как исполнить оперную арию с верхним «до».

Вместо ответа она застонала, задергалась в его руках. Теперь он знал, что доставляет ей наслаждение. Оргазм обрушился на нее, ослепил, оглушил, лишил ее всех чувств и бросил в языческий костер.

Когда языки пламени опали, она поняла, что не рухнула на пол только потому, что он поддерживал ее под грудь и за талию. Она открыла глаза, и он, будто ждал именно этого момента, перевернул ее, подхватил под плечи и колени, поднял и отнес в кровать. Затем он разделся и лег рядом.

— Ты порочный человек, Уилл Блэкшир. — Она даже покраснела, вспомнив, каким взглядом он наблюдал за ней. — Ты пытаешься вести себя как джентльмен, а на самом деле ты пропитался грехом до мозга костей.

Теперь он должен был бы уложить ее на себя. Когда он раздевался, она видела, что он снова готов.

Однако он лишь улыбнулся, тонкой и мимолетной улыбкой. Его взгляд стал серьезным и был устремлен куда-то мимо нее.

Она сказала что-то не то. «Порочный». У него есть все основания считать себя таковым, и она лишний раз напомнила ему об этом. И неожиданно она поняла, что теперь-то она сможет выслушать то, что он хотел ей рассказать.

Она повернулась на бок и взяла его за руку.

— Вот теперь рассказывай. — От беспокойства ее глаза потемнели. — Рассказывай, Уилл. Я хочу знать.

Он весь напрягся — так сильно ему захотелось убежать. Однако он лишь решил погасить свечи. Он не вынесет, если она побледнеет от ужаса, когда он будет рассказывать.

Хотя она наверняка не побледнеет. Ее чувства никогда не отражаются на ее лице. Вот сейчас она лежит на боку и бесстрастным ястребиным взглядом наблюдает за ним. Что же лучше — ужас или такой взгляд?

Он набрал в легкие воздуха.

— Это связано с Толботом, мужем той вдовы. Думаю, ты уже догадалась.

Она кивнула. Ее изящные пальчики легко погладили его руку.

Сейчас он ей все расскажет. Да поможет ему Господь, и хотя его любовь к ней не найдет у нее ответа, хотя у них нет совместного будущего, хотя им не суждено нести одно бремя на двоих и стать друг для друга прибежищем от холодных жизненных ветров, он все равно ей расскажет.

— Он в любом случае умер бы, мистер Толбот. — Так тогда сказал врач. И нет оснований сомневаться в его словах. Он устремил взгляд к потолку, на трещину, бежавшую от одного угла к центру.

— Но ты все равно винишь себя. — Ни сочувствия, ни осуждения. Она просто констатирует факт.

— Мне не следовало трогать его с места. — Воспоминания нахлынули на него, и в душу снова заполонили тоска и бессилие. Крики, запахи, сокрушительное отчаяние. — Он был ранен во время кавалерийской атаки, ему повредили позвоночник, и… — Он опять втянул в себя воздух, на этот раз шумно, с натугой, как будто вынырнул после долгого сидения под водой. — И он не умер. Пока я не нашел его, он несколько часов лежал на земле среди трупов и мучился от жутких болей.

Он покосился на нее. Все тот же бесстрастный взгляд. Можно поверить, будто она слышала подобные истории каждый раз, когда укладывала в постель очередного любовника.

— Была ночь. Я вымотался до крайности, я не смог уговорить санитаров, чтобы его доставили в госпиталь. Я потерял надежду, что кто-нибудь поможет ему, поэтому я отнес его сам, и… В общем, я еще сильнее навредил его позвоночнику. Когда хирург осматривал его, Толбот уже не мог двигать ни рукой, ни ногой.

Сейчас она должна попытаться оправдать его: «Любой бы на твоем месте так поступил. Ведь у него не было никакой надежды». Однако не раздалось ни звука, он слышал только ее мерное дыхание.

И еще раз да поможет ему Господь: он только сейчас понял, как сильно надеялся на то, что она облегчит его совесть сочувствием и примется горячо уверять, что его самобичевание не имеет под собой почву.

Однако ничего такого не случилось. Истина глухо застучала внутри его, как подводный колокол: она, как и он сам, не может простить его.

— Продолжай, — сказала она, потому что по его лицу догадалась, что это еще не все.

Он еще раз набрал в легкие побольше воздуха, чтобы нырнуть в океан воспоминаний.

— Я таскал его по разным полевым госпиталям, потому что думал… я ужасно устал, я плохо соображал. Я надеялся, что какой-нибудь хирург даст мне другой ответ. Я не хотел сдаваться.

— Потому что ты знал, что у него жена и ребенок.

— Да.

— И потому, что ты надеялся исправить вред, который нанес ему, когда поднял с земли.

— Да. — Его голос прозвучал хрипло и сдавленно, точно так же, как в ту ночь. Воспоминания когтями вцепились в него и тащили назад: он опять ощутил во рту сухость из-за многочасовой жажды. — А главное, потому что я пообещал ему, что все будет хорошо, и он поверил мне.

— Как все закончилось? — Спокойная и абсолютно равнодушная, как капрал, допрашивающий пленного.

— Я ничем не мог помочь ему. — Снова то чудовищное чувство собственной бесполезности, беспомощности. — Я даже не смог достать ему опия. Я просто таскал его по госпиталям, лишь продлевая его муки. В конце концов он стал умолять, чтобы я пристрелил его.

Она на короткое время задумалась, осмысливая услышанное.

— И ты оказал ему эту услугу?

— В нашем полку не было ружей. Мне пришлось бы воспользоваться мушкетом, а для меня… — «Для меня имело значение, как убить человека». — И я действовал руками.

Опять молчание, причем настолько долгое, что он повернул голову и посмотрел на нее. Единственным признаком задумчивости была изогнутая бровь.

— Покажи мне.

Господь всемогущий! Худший поступок в его жизни, а ее интересуют технические детали. Зачем ей это? Чтобы живее представить всю картину или чтобы воспользоваться этим знанием, если возникнет такая надобность.

Не важно. Он принял решение открыться ей, хотя мог бы дождаться встречи с теплой, душевной женщиной. Терпеливой и жизнерадостной. В ней же он этих качеств никогда не обнаружит.

Он взял ее руки, положил их на свою шею.

— Здесь есть вена, — сказан он, передвигая ее большой палец. Она сосредоточенно разглядывала расположение рук. — Если нажать на нее, можно перекрыть кровоток. И тогда наступит конец.

Ее взгляд переместился на его лицо. А руки остались там, куда он их положил. Мгновение казалось, что она может… А будет ли он сопротивляться, если она решится? Может, сдаться окончательно, позволить ей навсегда освободить его от земного бремени?

Однако она ничего не сделала. Она убрала руки с его шеи и, сложив их вместе, подсунула под щеку. И не произнесла ни слова.

Зря он ей рассказал. Вернее, ему надо было уже давно рассказать ей все. До того, как он впервые прикоснулся к ней и переспал с ней.

— Скажи что-нибудь, Лидия. — Слова прозвучали жалобно, но он не смог быть бесстрастным. Лежа рядом с ней и не догадываясь о ее мыслях, он чувствовал себя обломком, который мотается по бескрайнему морю. — Я не умею читать твои мысли. Я не знаю… я не представляю, что ты хочешь. То ли ты хочешь, чтобы я… — «Помог тебе одеться и нанял кеб, который отвез бы тебя домой. Или попросил прощения за то, что спал с тобой. Или заткнулся и заснул».

Две секунды прошли в полнейшей тишине. Затем она приподнялась, перебросила через него колено и оперлась руками на матрац по обе стороны от него.

— Возьми меня, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты взял меня.

Он весь сжался. Взять ее после столь безжалостного и мрачного признания, перейти от серьезного настроения к плотским утехам — это запятнает его последние остатки чести.

— Не могу. — Неужели она не понимает? — После всего, что я рассказал тебе.

— А теперь ты решил быть деликатным? — Ее глаза блеснули холодом и осуждением. — Я ничего нового от тебя не услышала. Все это было, когда ты впервые поцеловал меня. — Она оседлала его. — Все это было, когда ты спал со мною в Чизуэлле. Когда в первый раз прикоснулся ко мне. Когда потребовал, чтобы я душой и телом отдалась тебе. Когда я стояла перед тобой на коленях в Олдфилде и когда я стояла на четвереньках перед зеркалом. — Она принялась ритмично двигаться на нем, и он, проклятие, опять почувствовал возбуждение. — Так почему же все это мешает тебе сейчас, если не помешало тогда?

— Я должен был рассказать и предоставить тебе выбор, — Его тело бунтовало против его сдержанности. — А тогда я просто не мог устоять. Не мог. И даже сейчас не могу. — Он открылся перед ней весь и выставил перед ней на обозрение все свои слабые места.

— Ты не настолько благороден, как тебе хотелось бы. — Она обхватила его член — до бесстыдства крепко — и ввела его в себя.

Он неоднократно пытался остановить ее — сколько раз она слышала от него: «Лидия, я хочу не этого»? — но сдался перед ее настойчивостью. Однако сейчас ему следовало настоять на своем, чтобы потом не презирать себя. И все же он выгнулся, входя в нее поглубже, и застонал. Сознание, что она все еще хочет его, приносило глубочайшее утешение. Сознание, что она, несмотря на все те мерзости, что он рассказал ей, все еще желает, чтобы он дарил ей наслаждение. Добродетельная женщина с нежной душой и кротким нравом никогда бы на это не согласилась.

Она опять оперлась руками на матрац и вперила в него ледяной взгляд.

— Ты, Блэкшир, нехороший человек, — прошептала она.

— Знаю. — Он почувствовал, будто от него оторвали кусок плоти, и закрыл глаза.

— Ты нарушаешь обещания и спишь с чужими женщинами, в тебе нет души.

Его пронзило обостренное скорбью наслаждение.

— Знаю. — И коротко кивнул.

— Ты лег со мной в постель под маской добродетельного человека, каким ты никогда не был.

Он покачал головой, стиснул зубы. Он предал ее. Он предал себя. Ему нечем защититься.

— Ты отшвырнул прочь свою душу, когда пережал вену тому человеку, и тебе никогда-никогда ничего не исправить.

— Знаю. — Еще один кусок плоти был вырван. У него никогда не было желания облекать эту истину в слова. Несмотря на отчаяние, он задыхался от удовольствия. Он замотал головой из стороны в сторону. «Остановись, я больше не выдержу». Ему нужно было сказать это, но он забыл, как произносить слова. Он открыл глаза. И понял, что просить о пощаде нет никакого смысла. Женщина, которая не спускала с него своего взгляда, не знала значения этого слова.

Она смотрела на него, его судья и его мучительница, грозная, как орел, который каждый день пировал печенью Прометея, и он чувствовал себя таким же беспомощным, как Титан, прикованный цепью к скале, полностью открытый ей.

Ее взгляд стал жестче. Ее губы плотно сжались. Она наклонилась еще ниже.

— Я люблю тебя, — выдохнула она достаточно громко, чтобы он мог расслышать.

Он охнул, схватил ее, подмял под себя и погрузился в ее безжалостную любовь, ставшую для него спасением в грозном мире.

И достиг вершины удовольствия, тем самым заявляя свои права на нее, отдавая себя ей, женщине, изломанной настолько сильно, что она смогла полюбить бездушного мужчину.

Глава 21

Он заснул почти мгновенно, он был сильно вымотан, и когда его дыхание стало ровным и спокойным, она выскользнула из кровати, вышла из комнаты и осторожно закрыла за собой дверь. В углу, там, где стоял ее сундук, было достаточно места, чтобы она могла протиснуться. Она села на пол, подтянула к груди колени, уткнулась в них лбом и разрыдалась.

Он никогда не поймет, чего ей стоило выслушать его историю. Никогда. Если бы она хоть чем-то показала, как все это действует на нее, он тут же бросился бы утешать ее. А он достаточно долго носил в душе этот груз, и для него было благом, что кто-то сильный смог выслушать его и осознать всю чудовищность его поступка. А вдруг она совершила ошибку, заговорив с ним так.

Она стиснула кулаки и прижала их к глазам. Ведь она могла бы проявить сочувствие, сказать ему правду. «Ты очень хороший человек, я в жизни не встречала таких, как ты. Тебе выпал губительный хенд, и ты сыграл его не хуже кого-то другого. Состояние твоей души — это не повод, чтобы мне, или тебе, или церкви проклинать тебя».

Наверняка он ожидал услышать нечто подобное. И не поверил бы этому. Он решил бы, что она говорит так, потому что ей противно видеть ту порчу, что проникла в него.

Теперь же он знает, что ее ничего не отталкивает. Худшего, что он мог поведать о себе, оказалось недостаточно, чтобы отвратить ее от него. Она не дрогнув выслушала его признание и ответила таким же признанием.

«Я люблю тебя». Она ладонями вытерла мокрые щеки. Он был благодарен ей за эти слова. Они принесли ему облегчение. Она не жалеет, что произнесла их, даже несмотря на то что дальше ей предстоит мучиться от душевной боли.

Выплакав свое горе, она немного успокоилась и вернулась в спальню. Все еще горела одинокая свеча. Она задула ее и забралась под одеяло. Он во сне что-то пробормотал, повернулся и положил на нее руку. Она замерла, прислушиваясь к его дыханию и наслаждаясь его уютными объятиями.

— Уилл. — Только одно слово. Если он проснется, они поговорят. Если нет, она не станет его будить.

— Мм? — Ее зов подействовал на него, как рыболовный крючок, он мог вытащить его из самого глубокого сна.

Долгий вдох. Долгий выдох.

— Я не могу допустить, чтобы ты дрался на дуэли.

Он не отвечал, и она догадалась, что подыскивает слова, чтоб успокоить ее.

— Не волнуйся. — Он погладил ее по руке. — Спи. Предоставь дуэль мне.

— Я не могу допустить, чтобы ты погиб. И я не могу допустить, чтобы… — «Я не могу допустить, чтобы на твоей совести была смерть еще одного человека». Неужели он не понимает, насколько это важно?

— Дуэль не обязательно заканчивается гибелью. — Он уже полностью проснулся. — Иногда все ограничивается ранением. Одна или обе стороны могут промахнуться. — Его рука замерла на ее запястье, он обхватил его большим и указательным пальцами. — Для меня немыслимо отказаться от защиты твоей чести. Ты наверняка понимаешь это.

— Не понимаю. — От отчаяния ее голос прозвучал глухо. Она уже выложила свои лучшие карты: его долг перед живыми, ее потребность в нем, чтобы раздобыть необходимую сумму, даже ее сердце, которое разорвется, если он погибнет. Что еще у нее осталось? — Я считаю, что о своей чести должна заботиться сама женщина, и никто другой.

— Честь жены — это забота мужа. — Эти слова разлетелись по всей комнате и отдались от самых дальних уголков. Они настолько ошеломили ее, что она даже на две-три секунды утратила дар речи.

— Я тебе не жена. — Ничего лучшего она придумать не смогла.

— Пока нет. — Он выпустил ее запястье, обхватил за талию и прижал к себе. — Лидия, ты выйдешь за меня?

Ее сердце скрутилось в жгут, в такой же, в какой превращается выстиранное белье, когда его выкручивает хозяйка. Конечно, он не хотел ее обидеть. Но сознание, что он любит ее, что он готов достойным образом связать себя с ней, лишь осложняет ситуацию и делает оставшиеся препятствия непреодолимыми.

— Ты же знаешь, что это невозможно. — Если понадобится, она напомнит ему почему, по очереди назовет все причины.

— Обстоятельства против нас. Но это не значит, что невозможно. — Она чувствовала, как сильно бьется его сердце. — Я люблю тебя. Ты сказала, что любишь меня. Думаю, ты не усомнишься, если я скажу, что впредь я не смогу строить семейную жизнь с другой женщиной, кроме тебя.

То, как он витиевато сформулировал свою мысль, вызвали у нее желание расхохотаться и одновременно наполнило глаза слезами.

— «Строить семейную жизнь» — это как раз то, на что я не способна. Ты забыл?

Несколько мгновений он молчал.

— Я младший сын, — наконец произнес он. — Общество не требует от меня наследника.

— Ты же понимаешь, что я имею в виду не только это — Ведь он размышлял, прежде чем привести ей этот довод. Значит, этот вопрос затрагивает его гораздо сильнее, чем он пытается показать. — Представь, каково тебе будет знать, что твоя ветвь на тебе и закончится. Что некому будет позаботиться о тебе в старости. Что ты не сможешь потетешкать своих детей. Что тебя не будут окружать детишки, похожие на тебя. — О Господи. Она сама впадает в сентиментальность.

— Я не утверждаю, что никогда не буду задумываться об этом и сожалеть, что всего этого у меня нет. Но мы будем сожалеть вместе. И в качестве утешения у меня будешь ты. А это немало. — Он перекатился с бока на спину и широкой ладонью уложил ее голову себе на плечо. — Я рассказывал тебе, что моя мама умерла в родах. — В ночной темноте каждое слово звучало как сокровенная тайна. — Ее сильно вымотали многочисленные беременности — а та была уже десятой. Думаю, отец так и не оправился после ее смерти, мне кажется, он до последнего дня винил в этом себя. — Он принялся неторопливо перебирать ее локоны. — Я видел, как сходил с ума мой старший брат, когда рожала его жена. И если я женюсь на тебе, мне будет не суждено познать этот страх. Мы сможем наслаждаться друг другом, не опасаясь, что над нами нависнет такая туча. Не многим мужчинам так везет.

Она позволила себе несколько мгновений покачаться на убаюкивающих волнах его слов.

— Все не так просто, — со вздохом сказала она.

— Конечно, нет. Все вообще непросто. — Он выпустил ее локоны и положил ладонь ей на голову. — Моя семья, наверно, откажется от меня, мне придется как-то улаживать ситуацию с миссис Толбот. Мне понадобится жилье и доход, достойные тебя, к тому же мне предстоит драться на дуэли. Все это очень и очень непросто. — Его голос стих, как скрипка в начале сложного концерта. — Но ведь мы оба научились преодолевать трудности, не так ли? Мы подвергались испытаниям и выходили из них с честью. Да, у нас впереди будут препятствия и всяческие напасти. Но разве мы не можем надеяться, что вдвоем сумеем все это преодолеть?

Это было самое очаровательное, самое величественное, самое обоснованное предложение руки и сердца. Любая дама могла о таком только мечтать. И ее сердце забилось, как пустая бочка в неспокойном море.

Время, однако, позднее. Сейчас он в приподнятом настроении, радуется, что наконец-то вытащил на свет божий свои тайны. А утром, возможно, в нем проснутся другие эмоции. Возможно, он признает, что бессмысленно строить планы на будущее, когда впереди маячит дуэль с Эдвардом.

Она нащупала его руку и переплела пальцы.

— Если ты любишь меня, если ты хочешь строить со мной семейную жизнь, тебе придется отказаться от дуэли.

Он вздохнул — его грудная клетка поднялась и опустилась под ее щекой. Она ответила неправильно. Нужно было сказать: «Да, я люблю тебя. Я хочу идти по жизни рука об руку с тобой». Но вместо этого она опять вернулась к тому, с чего они начали: выслушивала его заявления и тут же превращала их в свое оружие, которое должно было послужить ее цели.

— Давай спать, Лидия. — Он переложил ее голову на подушку. — Сейчас мы ничего не решим. Поговорим утром. Я смогу убедить тебя выйти за меня.


Но когда настало утро, он понял, что не хочет ее будить. Уж больно долгой была ночь. Причем не только по времени.

Он лежал на боку и смотрел на нее. Она спала на спине. Итак, она теперь все знает, однако все еще здесь. Раз или два он закрывал и открывал глаза, чтобы убедиться, что ему не кажется.

Вот женщина, на которой он женится. Жизнь создала их друг для друга. Он будет просыпаться каждое утро и видеть ее спящей. Он будет видеть ее нос, ее брови, ее подбородок, ее нежные, слегка приоткрытые губы которые в значительной степени смягчают ее грозный облик. Нужно только убедить ее, что другой дороги у них нет.

Нет. У него есть идея получше. Он перекатился на спину, осторожно, чтобы не разбудить ее. То, что происходит сейчас, в этой комнате с трещиной на потолке, это предисловие, передышка, перед тем как они вступят в мир, в котором им предстоит найти свои путь. А пока ему надо привести в порядок кое-какие дела, признаться в неудачах, кое-кого разочаровать и, проклятие, сразиться на дуэли. Пора приступать.

Он встал. За час, пока он одевался и писал письма, она не проснулась, поэтому он вернулся к письменному столу и написал еще одно письмо, на этот раз для нее. Листок — безмолвное обещание, символ всего того что он готов вынести и чем пожертвовать ради жизни с ней, — с шуршанием прикрыл вмятину, оставленную в подушке его головой.


После полудня он стоял на входе в кабинет того человека, которым ему предстояло пожертвовать — своего старшего брата, — и вглядывался в лица собравшихся так, будто ему предстояло отплыть в Индию. Эндрю и его жена. Китти и ее муж. Марта и мистер Мирквуд. Ник с суровым, как у судьи, выражением на лице.

— Давай без церемоний, Уилл. — Его старшая сестра, как всегда, властная. — Мы все отлично знаем, что ничего хорошего ты нам не расскажешь.

Он сцепил руки за спиной и расправил плечи. Чтобы ослабить бурлившее в нем напряжение, он стал покачиваться с пяток на носки и обратно.

— Ты абсолютно права. Перейду прямо к делу. Через несколько дней мне предстоит драться на дуэли, и то, что стало для нее поводом, не делает честь семье. Я связался с любовницей другого мужчины.

Перед приходом сюда он пытался представить, как его братья и сестры отреагируют на новость. И они почти полностью оправдали его предположение. У Эндрю на скулах заиграли желваки, пальцы так стиснули подлокотники, что костяшки побелели. Ник вскинул брови, как бы спрашивая: «Ты совсем ума лишился?» Суровое, неодобрительное выражение на лице Китти вдруг сменилось искренней сестринской озабоченностью. Марта осталась сдержанной и серьезной, лишь плотно сжала губы.

— Это мисс Слотер? — спросила у него младшая сестра, тихо, как будто они были вдвоем в комнате.

Вопрос застал его врасплох.

— С чего ты взяла?

— Ее горничная не умеет лгать. Мы немного побеседовали, когда я подвозила ее в Сомерстаун, и кое-что из того, что она рассказала, навело меня на мысль, что ее хозяйка, по всей видимости, находится именно в том статусе, о котором ты говоришь. Я не поняла… — Она замолчала, решая, как именно сформулировать следующую фразу. — Я предположила, что вы с ней едва знакомы.

— Кто бросил вызов? — Эндрю не интересовали такие детали как имя дамы или обстоятельства ее знакомства с братом, поэтому он перешел к самой сути, к той части проблемы, в решении которой он мог бы поучаствовать или помочь. — Отказаться можно?

— Ни малейшего шанса. — Он стоял спиной к камину, ощущая, как от огня исходит тепло. Ему уже двадцать шесть, он успел повоевать и целым и невредимым вернуться домой, однако его брат все еще, кажется, считает, что он не в состоянии самостоятельно справиться с нежностями. — Я хорошенько врезал ему увидев, как онбьет даму. Об извинении не может быть и речи.

— Не может быть речи о том, что ты можешь погибнуть на дуэли. Ты хоть представляешь, как переживали твои сестры, пока ты был на континенте? — Эндрю стал пунцовым. Казалось, еще несколько секунд — и он голыми руками оторвет подлокотники. — Года не прошло, как ты вернулся домой. И у меня нет желания… — Он вдруг резко поднял руку и потер лоб. Впервые за все время Уилл понял, что потеря брата принесла бы в семью большое горе.

Вернее, принесет. Если они не потеряют его в результате гибели на дуэли, то потеряют после дуэли. Он шагнул вперед.

— Сожалею. Я был бы рад избавить вас от переживаний. Но я буду драться, и если меня не убьют и не арестуют я женюсь на мисс Слотер.

О Боже. Нельзя было так грубо обрушивать на них новость. Китти смотрела на него так, будто его лицо вдруг покрылось волдырями, Ник подался вперед в своем кресле, Эндрю едва не лопнул от негодования.

— Я прекрасно понимаю, что это для вас всех значит. Пожалуйста, поверьте, это решение далось мне нелегко. — Все двадцать шесть лет их объединяла братская любовь, потребность друг в друге. Но он заранее знал, что такова будет цена. И был готов к этому. — Могу сказать только одно: война внесла определенные изменения в мои взгляды. У меня нет желания осуждать даму — даму, равную нам по рождению, — за выбор, который ее вынудили сделать крайне незавидные обстоятельства.

Марта гордо расправила плечи и быстро накрыла руку мужа своей.

— Надеюсь, ты удостоишь чести миссис Мирквуд и меня первыми познакомиться с ней, — сказал тот с таким видом, будто ничего особенного не случилось.

Уилл едва не бросился ему на шею, однако справился с собой и лишь кивнул. Его благодарность была настолько велика, что ее просто невозможно было облечь в слова.

Ник фыркнул и вскочил.

— А вы и рады, да? Ha ее фоне вы оба будете выглядеть чрезвычайно респектабельно. — Он повернулся к родственникам спиной и подошел к окну.

— Она мне понравилась. — В голосе Марты слышалась спокойная уверенность. — Она проявила сердечную заботу о своей горничной. И люди в отчаянной ситуации делают то, что от них требуют обстоятельства.

Китти не была столь великодушна. Ее дочери были старше, чем дочь Марты, и она прекрасно представляла, как повредит их перспективам подобный брак.

— Я допускаю, что она могла бы стать достойной дамой и избежать подобного образа жизни. Я верю, что она обращается со своей горничной и вообще с людьми, стоящими ниже ее, с милосердием, и в этом могла бы послужить всем нам примером. — Она наклонилась вперед и с горячностью воскликнула: — Но разве вы не понимаете, что все это ни в коей мере не меняет ситуацию?

— Джентльмен из респектабельной семьи не всегда волен любить ту, кто ему нравится, — поддержал ее муж.

— Прошу прощения, но он имеет полное право любить ту, которую он выбрал. — Ник повернулся и оперся на спинку своего кресла. — Джентльмены повсеместно влюбляются в неподходящих женщин. Однако они не женятся на них. Если бы ты просто содержал ее, не выставляя ваши отношения напоказ, отпала бы надобность в скандале.

— Я искренне сожалею, честное слово. Я сожалею о том что могу нанести вред твоей репутации, твоей практике, а еще больше о том, что это может повлиять на будущее моих племянниц. Но дело в том, что я не могу найти себе места в обществе, где считается, что жить с женщиной во грехе — это порядочно, а предложить ей руку и имя — нет.

— Не надо прикрываться высокой моралью, — наконец-то заговорил Эндрю. Его голос, тихий и напряженный, пугал и свидетельствовал о том, что он с трудом сдерживает себя. — И не оскорбляй нас всякими «могу» и «может». Это — и дуэль, и… связь, которую ты навязываешь нашей семье — обязательно нанесет ущерб и репутации твоего брата, и его практике. А еще это повредит моим дочерям, дочерям Китти, дочери Марты, потому что уменьшит их шансы на выгодный брак. Если ты намерен и дальше упорствовать, устраивать это шоу поразительного эгоизма, считай себя чужим, по крайней мере в этом доме.

Он ожидал этого. И повторял себе, что на его долю выпадали испытания потяжелее. Однако слова Эндрю причинили ему боль, как если бы его проткнули ледяным лезвием. Он на мгновение опустил взгляд вниз.

— Я не стану оспаривать ничего, что бы вы ни сказали — Он поднял глаза и оглядел знакомые лица. — Если уж мне так повезло, что… В общем, я приложу все силы к тому, чтобы мое имя не стало темой для пересудов и чтобы меня забыли в ваших кругах.

Все промолчали — а что еще они могли сказать? — поэтому он поклонился и пошел к двери. Марта подскочила и преградила ему путь.

— Для визита подойдет любой день на следующей неделе. Буду с нетерпением ждать, когда смогу поближе познакомиться с ней, — проговорила она с жаром, как будто хотела своими планами на будущее перетащить его целым и невредимым по ту сторону дуэли.

— Я тоже. — Его охватила безудержная надежда при мысли, что теперь у него есть возможность предложить Лидии нечто большее, чем только себя самого. У нее будет сестра, брат, племянница, если только… нет, он последует примеру Марты и перешагнет через всякие «если только». — Спасибо. — Почти шепотом он добавил: — И спасибо твоему мужу. Раньше я почти не общался с ним. Горю желанием исправить эту оплошность.

Его сестра кивнула, зарумянившись от удовольствия. Она знала, каково это — связать свою жизнь с паршивой овцой. Неудивительно, что она встала на его сторону. Даст Бог, он не погибнет и сможет вознаградить ее за лояльность.

На прощание сжав ее руку, он вышел из комнаты. В холле он был вынужден ждать, когда ему принесут пальто и шляпу. Внезапно позади него на лестнице прозвучали шаги. Ник. За исключением того раза, когда его затащили в игорный клуб, он всегда вышагивал с видом человека, наделенного важными полномочиями и решающего важные задачи.

Уилл насторожился, но не обернулся. Как он ни старался, ему все же не удалось отказаться от надежды, что братья и сестры смилостивились и послали Ника, чтобы он вернул его.

Однако он все же приструнил свою надежду.

— Не пытайся отговаривать меня от дуэли и брака. Я не могу привести тебе все доводы, но это единственный возможный для меня путь.

Ник замедлил шаг и остановился.

— Я не собирался… — Он замолчал. Он заметно колебался, что было нехарактерно для него. — Просто мне действительно очень хочется, чтобы ты передумал. И я сожалею, что ты не можешь привести мне все доводы. А пришел я для того, чтобы узнать, не нужен ли тебе секундант для дуэли.

Вот теперь он повернулся. Брат стоял на предпоследней ступеньке, одной рукой держался за поручень. И всем своим видом выражал покорность долгу. Уилл поклонился.

— Спасибо, что побеспокоился. Но Каткарт уже дал свое согласие.

— А. Ясно. — Ник отвел взгляд. Можно было подумать что отказ больно задел его.

Уилл снова ощутил ту пропасть, которая разверзлась между ним и братом — черт, между ним и остальными Блэкширами — с того момента, как он уехал воевать. Сегодняшний разрыв был, возможно, неизбежен однако, если через несколько дней его смертельно ранят, среди прочего в последнюю минуту он будет сожалеть о том, что после возвращения с континента не приложил все усилия к тому, чтобы восстановить семейные узы.

Эх что уж теперь говорить об этом.

— Сожалею, Ник. — Пришел лакей с пальто, и он понял что прощание должно быть коротким. — Я знаю, как важна для тебя репутация и работа. Я с радостью пожертвовал бы собственным счастьем, если бы речь шла только о моем счастье. — Он надел шляпу. — Но она любит меня. И доверяет мне. Я за нее жизнь отдам.

Вполне возможно, он и в самом деле отдаст свою жизнь, причем через несколько дней. Интересно, спрашивал он себя, спускаясь с крыльца на улицу, хоть кто-то из его близких пожалел о том, что с ним так сурово обошлись?


Час спустя он сидел в кабинете у Фуллера и хмуро смотрел на еще не проснувшийся после зимы парк на Рассел-сквер.

— Не понимаю, почему ты не сердишься. — Он снова посмотрел на Фуллера.

— Потому что ты сам сердишься на себя. — Фуллер пожал плечами и положил сцепленные руки перед собой — Сегодня ты уже потерял большую часть родственников. А к следующей неделе можешь потерять и жизнь. — Его лицо тронула усмешка. — В связи со всем этим я скорее предложу тебе выпить. — Он оперся ладонями на стол и встал.

— И что ты будешь делать? Каков шанс, что ты успеешь к сроку найти другого инвестора?

— Немалый. У меня есть кое-кто на примете. Но, скажу честно, никто с тобой не сравнится. — Он достал из горки бутылку и два стакана. — Нет никого, кто сумел бы произвести впечатление своими английскими манерами на моих партнеров. Никто не наделен даром вселять уверенность.

— Думаю, этот дар, если взвесить, скорее проклятие, чем благословение. — Он вдавил острый край запонки в подушечку большого пальца — крохотный акт самоуничижения. — Зря люди вроде тебя полагаются на таких, как я.

— Послушай, Блэкшир, ты преувеличиваешь. — Бренди мелодично булькало, пока Фуллер разливал его по стаканам. — Разве ты совершил нечто недостойное? Что, надо было повернуться спиной, когда ты увидел, что какой-то джентльмен бьет мисс Слотер? «Прости, дорогая, но Джек Фуллер рассчитывает, что я помогу ему купить судно, поэтому я не могу рисковать собой». — Он заткнул горлышко пробкой и отставил бутылку. — Да и меня ты ни разу не подвел. Ты же не планировал влюбляться, участвовать в дуэли, ты же не рассчитывал, что тебе придется обеспечить мисс Слотер на случай своей смерти. — Он взял два стакана и вернулся с ними к письменному столу. — Вот если бы ты с самого начала все это замыслил, тогда другое дело. Я бы тогда с радостью осыпал тебя оскорблениями.

— Я восхищаюсь твоим хладнокровием. — Уилл взял бренди и сделал большой глоток. — Жаль, что ты не видел моих братцев.

— В этом, думаю, преимущество моей классовой принадлежности. — Фуллер сел. — Мы — торговцы — имеем огромный опыт, как мириться с тем, что нам не нравится. Мы научились философски смотреть на такие вещи. — Он тоже отпил бренди. — Я всем рекомендую заняться торговлей, хотя бы ради того, чтобы выковать характер. Передай мои слова братьям.

Ха. Если он и передаст, то только в письменном виде. Еще один глоток бренди, и он ощутил его согревающий эффект. А возможно, это тепло шло из других источников.

А ведь Эндрю говорил правду: он делает эгоистический выбор, пятная репутацию семьи. Но здесь, на Рассел-сквер, существовали другие правды. Другие ожидания. Ни разу его друг не предложил ему бросить мисс Слотер или содержать ее в статусе любовницы ради того, чтобы избежать скандала. В этом мире подобные браки не являются чем-то из ряда вон выходящим.

Он поставил стакан и подался вперед.

— Фуллер. — Хмель уже ударил ему в голову. — Если я переживу дуэль, мне понадобится какой-то доход. Не очень большой. Денег, которые мы выиграли в карты, на первое время хватит, но если я женюсь, мне понадобится постоянный доход. — Он замолчат и перевел дух. Просить Фуллера об этом — полнейшее бесстыдство. Но, черт побери, он может быть мертв через несколько дней. — Мои качества как перспективного инвестора, которые импонируют тебе… могу ли я привнести эти качества в твой бизнес в каком-нибудь другом виде. Это не тот доход, ты же понимаешь. Я-то рассчитывал стать совладельцем компании. Поэтому начал изучать суда и грузовые перевозки. — Алкоголь уже развязал ему язык, однако он заставил его успокоиться. Он изложил свою точку зрения и теперь ждал ответа.

Фуллер в раздумье потер подбородок.

— Вообще-то я мог бы использовать тебя, когда приезжают американцы. Можно будет и в других случаях. — Он помолчал, мысленно следуя сложными путями своего бизнеса и прикидывая, куда бы можно было бы приткнуть Уилла. — Если сможешь, приезжай ко мне после дуэли — Он снова усмехнулся. — Если пообещаешь изредка приводить с собой свою жену, чтобы она заглядывала в мои гроссбухи, я, наверное, что-нибудь для тебя придумаю.

«Свою жену». Звучит изумительно. Если он доживет до собственной свадьбы, то у него будут все основания надеяться на лучшее. Усердным трудом они вдвоем построят вполне комфортную жизнь. А если у него появится стабильный доход, то он вполне сможет позволить себе отщипывать кусочек от выигрышей для миссис Толбот.

Где-то глубоко внутри его что-то шевельнулось. Чувство вины. Ведь он подвел вдову к мысли, что сделает ей предложение. А теперь он ее разочарует? Это непростительно. А если он погибнет через несколько дней? Тех двух тысяч восьмисот фунтов, что он собрал, хватит, чтобы купить независимость для одной женщины, но не для двух.

Он снова вдавил запонку в большой палец, но чувство вины не ослабло. Надо бы в ближайшие дни заехать в Кэмден-Таун. И проглотить горькую пилюлю исправления всех ошибок. Но как же тогда сдержать обещание, данное Толботу, если его способностей к вычислениям не хватает даже для того, чтобы обеспечить будущее женщине, которая имеет все права на его сердце?

Глава 22

Честь жены, сказал он, это забота мужа. Тогда честь мужа — это забота жены, причем не только честь, но и его долги и обязательства. Размышляя об этом, она стояла на крыльце маленького домика в Кэмден-Тауне и ждала, когда вдова Толбот оденется, чтобы выйти на прогулку.

Лидия нервно теребила тесемки своего ридикюля, пока их кончики не размахрились. Как говорилось в записке на подушке, он ради нее отправился на встречу с семьей, где ему предстояло испытать на себе гнев и ярость родственников. А затем он собирался расторгнуть свои договоренности с Фуллером. Она проснулась слишком поздно, чтобы помешать ему. Она бы ни за что не позволила ему отказаться от своих самых важных обязательств.

Во всяком случае, ради нее.

— Это замечательно, что вы снова заглянули к нам. — Миссис Толбот вышла на крыльцо. Лидию охватила жалость, несмотря на все данные самой себе установки. Во-первых, эта женщина лишилась мужа, причем его гибель была вызвана слишком ужасными обстоятельствами, чтобы рассказывать ей о них. А во-вторых, ей никогда не суждено найти утешение в замужестве с мистером Блэкширом. Если Уилл, отягощенный своей тайной, женится на ней, это будет жестоко по отношению к обоим. Теперь Лидия все хорошо понимала.

— Я боюсь показаться вам навязчивой, так что прошу прошения за свой визит. Мы могли бы поговорить. — Они пошли по улице. Лидия набрала в грудь побольше воздуха и с головой ринулась в омут: — Вообще-то я приехала к вам по делу. Вчера мой кузен покидал ваш дом в некотором замешательстве.

— Неудивительно. — Миссис Толбот смущенно улыбнулась, покраснела и, качая головой, отвела взгляд в сторону. — Прошу вас, передайте ему мои извинения. Скажите, что меня не меньше, чем его, изумили предположения миссис Джон Толбот.

— Вы действительно выглядели… ошеломленной.

— Хотя вряд ли эта ситуация должна была меня удивить, — нахмурившись, сказала она. — Моя невестка очень хотела бы, чтобы дом полностью отошел ей, ее мужу и ее детям. Поэтому неудивительно, что она хватается за любую возможность пристроить меня и моего сына.

Эти слова можно считать отказом от любых ожиданий не так ли? Хотя он в любом случае не смог бы жениться на вдове. Однако нужно убедиться в этом, чтобы вернуться к нему и сказать: «Ты ни в малейшей мере не разбил ее надежды». Ради такого стоит рискнуть. Лидия нервно сжала борт пальто.

— Полагаю, вы тоже хотели бы этого. Наверное, вам трудно жить с родственниками, которые не церемонятся с вами и открыто показывают, какое тяжелое вы для них бремя. Новый брак — я уже не говорю о браке с таким достойным человеком, как мистер Блэкшир, — это, должно быть, очень привлекательный вариант.

— Но не для меня, — поворачиваясь к Лидии, сказала она. — Я буду честна с вами, мисс Слотер. Ваш кузен — замечательный человек. Мистер Толбот тепло отзывался о нем в своих письмах, а это говорит о многом. Он заслужил того, чтобы иметь жену, которая любит его, а не ту, чье сердце похоронено вместе с первым мужем. — На ее глаза навернулись слезы, и они напомнили голубые озера, в которых отражается безоблачное небо. — Если мне удастся избежать этого, я больше никогда не выйду замуж. И конечно, не стану навязывать несчастливый брак мистеру Блэкширу.

Ну вот, она получила приз, лечебный бальзам для его совести. Но у нее есть приз и для миссис Толбот. Свободной рукой она взяла вдову под локоть и отвела в сторонку, чтобы не загораживать путь пешеходам.

— Мистер Толбот наверняка предполагал, каково будет ваше желание. — Интересно, насколько убедительно звучит ее легенда? Радость от того, что решилась хотя бы одна проблема, мешает ей четко мыслить. — Надеюсь, вы простите мистера Блэкшира за то, что он раньше не рассказал вам об этом. Просто он ждал того момента, когда результаты станут осязаемыми. В общем, ваш супруг сделал кое-какие инвестиции и оставил их на попечение моего кузена, и сейчас эти инвестиции начали давать прибыль… — Она поступает правильно. Тут нет никаких сомнений, она поступает правильно. — Поэтому прошу вас, миссис Толбот, оказать мне честь и потратить час своего времени на то, чтобы отправиться со мной в банк.


Миссис Толбот рыдала, пока они ехали в кебе. Ее нежное, утонченное лицо ничего не скрывало, и Лидия смогла заметить точный момент, когда вдова поняла, что скоро получит независимость. Ее глаза расширились, губы на мгновение приоткрылись, однако она ничего не произнесла. Ее подбородок задрожал, она подняла руки и тут же беспомощно уронила их, затем повернулась к окну. Наконец она сдалась и дала волю слезам.

Наблюдая за ней, Лидия чувствовала себя абсолютно счастливой. Ее глупое сердечко вдруг превратилось в чашку, в которую кто-то продолжает и продолжает лить чай. Но ощущения были замечательными. И рыдания вдовы наполняли ее душу безграничным теплом.

— Я рекомендовала бы вам отложить двести фунтов наличными: на эти деньги вы сможете прожить год и выполнить все обязательства по отношению к родственникам мужа. — Рыдания вдовы прервал горестный смешок. — И тогда у вас останется две с половиной тысячи для инвестирования, доход от которого составит сто двадцать фунтов в год.

Миссис Толбот достала носовой платок и прижала его к глазам.

— Даже не знаю, что думать. Это какое-то чудо, правда? Что деньги появились, когда мне уже не на что было надеяться. — Она отняла платок от глаз и принялась теребить его. — У моего Джейми есть собственные две тысячи футов, муж сделал точно такое же распоряжение. Разве вы не знали?

Она не знала. Но она неожиданно вспомнила, как спрашивала у Уилла, как он распорядился деньгами от проданного звания. Он ответил, что часть из них вложена. Она затянутым в перчатку пальцем вытерла скатившиеся слезинки.

— Я так рада за вас. Уверена, вы заслужили это.

Пусть она верит, что это дело рук провидения. Хотя, по сути, это так и есть. Хорошие люди помогают друг другу. Лучшие превращают помощь в обязанность. Таки же как она, должны как минимум не стоять на пути у столь благородных намерений.

В банке они встали в длинную очередь и неумолимо приближались к тому самому наглому клерку, который шесть недель назад помешал ей выполнить такое же дело, ради которого они прибыли сюда сейчас.

За эти шесть недель произошло немало перемен. Она дала пощечину одному мужчине и пристрелила двоих. Она вновь обрела свое сердце со всеми его слабыми и сильными сторонами.

Еще одно отличие того визита в банк от нынешнего состояло в том, что сейчас от нее зависело будущее миссис Толбот. И мистера Блэкшира тоже, хотя он об этом не знал. Зависимость других людей, как оказалось, действовала укрепляюще на ее дух, и к тому моменту, когда подошла их очередь, она была готова противостоять десятку коварных клерков. И если бы для этого понадобилось раздеться, она бы разделась не моргнув глазом и даже не покраснев.

Ей же предстоит иметь дело только с одним. И она позаботится о том, чтобы на его лице не появилось ни намека на усмешку, наглую или похотливую.

— Добрый день, сэр, — сказала она, едва они с миссис Толбот заняли свои места у стола. — Позвольте представить вам миссис Толбот, вдову одного из наших бравых солдат. Она хотела бы инвестировать деньги в фонд ВМФ. У нее нет знакомых среди деловых мужчин, но у нее есть две с половиной тысячи фунтов. — Она сделала паузу. — И еще у нее есть я. И я не уйду из банка, пока она не получит свой сертификат, и буду беседовать с вашими коллегами до тех пор, пока не найду того из них, кто изъявит желание помочь. — «С коллегами, которых, возможно, заинтересуют кое-какие сведения о тебе».

Говорить это вслух ей не пришлось. По его лицу она четко поняла, что его воображение сделало это за нее. Он макнул перо в чернила и, всячески избегая встречаться с нею взглядом, принялся записывать данные вдовы.

Полчаса спустя они вышли на улицу. Миссис Толбот крепко прижимала к груди свой сертификат и теребила носовой платок.

— Вы так добры, мисс Слотер. Я была бы счастлива, если бы когда-нибудь у меня появилась возможность оказать вам услугу…

А вот это то, что требовалось: последняя величина, которая сделает все уравнения верными.

— Вообще-то вы можете оказать мне большую услугу. Теперь у вас достаточно средств, чтобы нанять прислугу «за все», а я, так уж случилось, знаю одну девушку, которая ищет место в респектабельном доме.


Уилл не знал, сколько времени просидел на одном месте, на кровати, когда она вошла. Нет, он не только сидел он еще и ходил по комнатам, проверяя, чего еще нет на месте, потом искал записку с объяснениями. Однако большую часть времени Блэкшир все же провел здесь, вперив взгляд в ящик, который он снова и снова перерывал. После последней попытки он в сердцах выдвинул его из комода почти до конца.

Замок щелкнул, и он медленно повернул голову. Но не встал.

Она была одета в простое темно-синее платье, то, в котором она встретилась с ним и Мартой на улице. С ее запястья свисал ридикюль. Она оглядела комнату и прошла к спальне.

Он ждал, когда она увидит его, когда обратит внимание на выдвинутый ящик. У него никак не получалось сформулировать вопрос, но в этом, кажется, и не было надобности. Женщина, не обладающая и десятой долей ее ума, решила бы что он переживает из-за потерянной пары носков.

— Это я взяла деньги. — Черт побери, она даже не оробела! — Я заехала к миссис Толбот. Я сказала ей, что мистер Толбот оставил на твое попечение свои инвестиции и что сейчас они начали давать доход.

— Сколько ты ей отдала? — Ему показалось, что воздух слишком тонкий, чтобы им можно было дышать.

— Две тысячи семьсот фунтов.

Он вскочил, дурные предчувствия последних часов переросли в панику.

— Но ты отдала все, Лидия. — В два шага он приблизился к комоду и резко задвинул ящик. — Это были все мои деньги.

— Не все. — Сейчас она смутилась, потому что поняла, что ответ неуместный, однако дать другой она была так же не в силах, как часы — промолчать, когда стрелки указывают на полный час. — У тебя, кроме этого, было еще шестьдесят два фунта, три шиллинга и шесть пенсов. — Она вытянула перед собой ридикюль как бы в доказательство своих слов. — Они остались у тебя. — Подтверждением было тихое звяканье монет.

Он оперся руками о комод и понурил голову.

— На эти деньги я мог бы обеспечить тебе безопасное будущее. — Он ощутил во рту знакомую горечь благих намерений, затоптанных обстоятельствами. — Я поехал бы на дуэль со спокойной душой, зная, что я не оставил тебя в нищете и лишениях.

— Знаю. Этого-то я и боялась. — Не проявляя ни малейших признаков раскаяния, она подошла к нему и накрыла его руку своей. — Ты дал клятву позаботиться о миссис Толбот, когда еще не был знаком со мной. У нее есть преимущественное требование.

— У нее есть крыша над головой. У нее есть родственники, пусть и далекие от идеала. Если я мог обеспечить средствами одну из вас… — Он замолчал. Он ненавидел себя за то, что позволил себе подумывать о том, чтобы отказаться от выполнения обещания, данного Толботу.

— Вот видишь? — Она просунула свои пальцы между его. — Тебе даже неприятно высказывать эту мысль вслух. Ты знаешь, что это было бы недостойно тебя.

— Ты слишком много внимания уделяешь тому, что, по-твоему, достойно меня. — Он отвернулся от нее. Да, он ненавидит себя. Но эта ненависть — та цена, которую он с радостью заплатил бы за ее безопасность. — Я начинаю думать, что благородство — это просто другой вид тщеславия, и удовлетворенное благородство будет слабым утешением, если…

— Нет. — Это короткое слово прозвучало так же властно, как раскат грома. — Благородство — это лучшая часть тебя, Уилл Блэкшир. Мне нелегко делать подобные заявления. Мало у какой женщины повернулся бы язык сказать такое, после того как она видела тебя обнаженным.

Ему захотелось расхохотаться, что-нибудь разбить, выбежать из комнаты, забросить эту женщину на плечо и швырнуть ее на постель. Но вместо этого он вытащил руку из-под ее руки и обнял ее за талию. Она сразу прижалась головой к его плечу.

— Ты навестила миссис Толбот, — сказал он.

— Она никогда не думала о том, чтобы выйти за тебя. Если бы ты сделал ей предложение, она отказала бы тебе, даже несмотря на то, что тогда ей пришлось бы остаться с родственниками. — Она заглянула ему в глаза. Она так обрадовалась, когда поняла, что отныне ей можно ни от кого не зависеть. Она была так благодарна. Жаль, что ты всего этого не видел.

Эта весть все же принесла утешение, а также его успокоила ее близость и сознание, что она рассказывает ему о своем решении до конца прояснить этот вопрос, потому что хочет избавить его от угрызений совести и самобичевания.

Он щекой прижался к ее макушке.

— Моя сестра отказалась рвать со мной, если я женюсь на тебе. — А теперь он расскажет ей, как он провел свой день. — Та, с которой ты познакомилась, миссис Мирквуд. И ее муж тоже. Мы навестим их на следующей неделе, если я… если у нас будет такая возможность. А еще, возможно, мистер Фуллер даст мне место в своей фирме. Мы поговорим об этом на следующей неделе.

У него в горле вдруг образовался комок. Еще вчера он не задумывался о том, что может умереть. Но сейчас, когда перед ним открылось интересное будущее, такой исход выглядел уже совсем иначе.

Зачем сетовать!

— Надеюсь, твои деньги у тебя остались. — Теперь им придется хорошенько потрудиться над своим выигрышем, сегодня и в оставшиеся вечера. Он не в состоянии обеспечить ее безопасность. Так что от этого честолюбивого замысла придется отказаться. Ему остается только одно: молиться об удаче и не промахнуться, когда придет время.


К понедельнику, когда от лорда Каткарта доставили записку с указанием времени и места дуэли, у нее уже было шестьсот восемь фунтов, два шиллинга и один фартинг. Все три последних вечера они успешно выигрывали, но мистер Блэкшир настоял на умеренных ставках, и она не стала спорить с ним. И вот результат: шестьсот восемь фунтов и кое-какая мелочь. Маловато, чтобы спасти женщину от нищеты.

— Я записал адрес своей сестры и положил листок в верхний ящик, — сказал он в ту ночь. — Думаю, она не откажется помочь тебе. — Они целомудренно лежали друг рядом с другом. Серьезность все же прокралась в их отношения и не оставила места страсти. — Или можешь проверить, насколько далеко простирается благодарность миссис Толбот. Если она поселится в собственном доме…

— Да, спасибо. — Такой тон мог бы быть у трупа, если бы он вдруг заговорил. А если бы она была трупом, то наслаждалась бы покоем бездействия. Но вместо этого она чувствует себя так же, как в своих кошмарах, когда она кричала во все горло и при этом не издавала ни звука.

Хотя кошмары, кажется, уже в прошлом. За последние шесть ночей ей не приснился ни один.

«Жизнь не должна лишаться цели, если ты потеряешь его или перестанешь испытывать радость. Помни, что ты чувствовала, когда спасала миссис Толбот. Помни, что ты чувствовала, когда устраивала жизнь Джейн».

— Лидия, я все же намерен победить в дуэли. — Он повернул голову. Его темные глаза блеснули в лунном свете. — Но это вполне разумно с моей стороны: подготовить тебя к другому исходу — Он пошарил рукой по матрацу и нашел ее руку. — Я попрошу Каткарта, чтобы он немедленно, независимо от исхода, отправил тебе записку. Тебе не придется долго ждать и гадать.

— В этом нет надобности. — Она и не знала, что затеяла вот такую штуку. — Завтра я еду с тобой.

— Лидия… — Он произнес ее имя, выдыхая. Он был слишком утомлен, слишком поглощен невеселыми мыслями, чтобы пускаться в жаркие споры.

— Не пытайся разубедить меня. Ты мог заранее догадаться, что к этому все придет, когда не удосужился спрятать записку виконта. Если ты не возьмешь меня с собой, я поеду сама в кебе.

— Это дуэль. Там не место для…

— Не место для женщины с ее нежной и ранимой душой? Даже не думай говорить такое. Надеюсь, ты не забыл о разбойниках. — Этот спор она выиграет, потому что ей просто больше ничего не остается. Чем скорее он поймет это, тем лучше.

— Я не хочу ссориться с тобой. Во всяком случае, сегодня. — Он снова уставился в потолок и стиснул пальцы ее руки.

Все свидетельства его любви — все напоминания о том, чего она может лишиться, еще даже не научившись этому радоваться, — наполняли ее сердце болью, как удар хлыста.

— Я еду с тобой, — твердо повторила она.


На ночном небосводе уже начали гаснуть звезды, когда к дому подъехала карета Каткарта. Уилл помог Лидии подняться по ступенькам, а сам сел рядом с хирургом, угрюмого вида мужчиной, который мрачно смотрел поверх очков на Лидию и не скрывал своего недовольства тем, что в их компанию затесалась женщина.

Каткарт открыл было рот, собираясь что-то сказать, но промолчал и лишь вопросительно изогнул брови.

— Ее дело. — Он повернулся к окну. Возможно, это последнее утро в его жизни, и у него нет желания тратить его на объяснения.

Если бы у него получилось выбраться из кровати, не разбудив ее, место напротив него сейчас пустовало бы. Но почему-то именно сегодня она проснулась раньше его, а ему не хотелось расставаться с ней со скандалом. Ну и пусть. Если ему выпадет жребий умереть, она хотя бы будет рядом и станет последним человеком, которого он увидит в этом мире.

Поездка на Примроуз-Хилл проходила в молчании, каждый случайный звук выделялся в ней: скрип рессор, стук колес по брусчатке, цокот копыт и металлическое звяканье в саквояже врача.

Он помнил такое состояние еще по войне, когда перед боем обостряется восприятие и человек начинает слышать, видеть и ощущать все самое незначительное: отвратительный привкус во рту — это потому, что он встал слишком рано и завтрак и кофе в столовой еще не были готовы; шероховатую поверхность своих перчаток — раньше она казалась ему такой же гладкой, как собственная кожа; свет уличного фонаря, который врывается в карету, освещает на мгновение сосредоточенное лицо Лидии и ускользает прочь, оставляя ее в темноте. Сегодня он мог читать по ее лицу. Только вот виноват в тех эмоциях он сам.

Он взял ее за руку и держал, не обращая внимания на наблюдающих за ними мужчин, пока карета не остановилась.

— Я не буду вмешиваться, — сказала она, хотя он и не нуждался в таком обещании. Он встал, поцеловал ее в лоб, спрыгнул на землю и поплотнее замотал шарф вокруг шеи. Зима в этом году бесконечная, самое время умирать.

Ночь уступила место рассвету, и он смог оглядеться. Ровное поле с редкими купами деревьев переходило в пологий склон, откуда, когда развеивался туман, можно было увидеть крыши Лондона.

— Они прибыли раньше нас. — Виконт указал на ландо футах в тридцати от них. — А вон его секундант, стоит рядом с экипажем. Какой-то родственник.

Он сам об этом бы догадался, когда увидел бы молодого человека с близкого расстояния. Только слепой не заметил бы, что глаза у него такого же цвета, как у Роанока, и такой же квадратный подбородок, лишь волосы были светлее. Молодой человек приветственно склонил голову, Каткарт представил его Уиллу и замолчал. Выражение на его лице было примерно таким же, как у Лидии. Что-то дрогнуло в душе Уилла. Стреляться на дуэли — это совсем не то, что сражаться в бою или отбиваться от банды разбойников. Там ты в теории знаешь, что у противника есть мать или сестра, которые будут оплакивать его, но тебе не надо смотреть ему в лицо. Ты не видишь, как он бледнеет или как язвительная усмешка кривит его рот. Ты не чувствуешь, каких усилий ему стоит изображать равнодушие, хотя в душе у него уже властвует печаль.

У него перед глазами вдруг возникло непрошеное видение из детства, воспоминание об одном-единственном летнем дне, который он провел с братьями. В тот день ничего не случилось — они всего лишь метали камешки в цель, — но он бережно упрятал воспоминание в сотне таких же, о днях, проведенных с Ником и Эндрю. У Квадратной Челюсти наверняка есть своя коллекция воспоминаний о детстве, когда он был старшим из детей и был объектом восхищения у младших.

Что ж, Квадратная Челюсть высоко ценил подобное восхищение и изо всех сил старался соответствовать образу. Уилл извинился перед Каткартом и секундантом Роанока, обсуждавшим кое-какие детали, в том числе действия врача на случай смерти или ранения одного из дуэлянтов, и направился к своему противнику, который стоял в стороне, привалившись плечом к дереву, спиной ко всем. Он уже успел снять шляпу и пальто, вероятно, чтобы показать свое безразличие к холоду. Неумный поступок. За него ему придется заплатить быстротой реакции.

Роанок заметил его и спрятал руки за спину, правда, недостаточно быстро, и Уилл заметил, что они дрожат. Возможно, от холода. Но вряд ли, потому что такими землистыми лица становятся отнюдь не от холода.

Черт. Уилл потер руки, чувствуя, что они замерзают. У него есть полное право выстрелить из пистолета в этого мерзавца и насладиться теми преимуществами, которые сочтут нужным выделить ему природа и опыт.

— Вы бы надели пальто, — все же сказал он. — От согревшихся мышц больше пользы.

Роанок дернул головой в кивке, отвел глаза, но с места не двинулся.

Ну и черт с ним. Будь проклято все это мероприятие. Уилл сунул руки в карманы пальто. Секунданты подошли к карете, чтобы переговорить с врачом. В открытую дверцу он видел Лидию.

— Кто с вами приехал? Ваш брат? — Молодой человек и в самом деле выглядел более «сладкой» версией Роанока — так иногда случается в семьях, где есть младшие братья.

Квадратная Челюсть снова кивнул, некоторое время смотрел вдаль, потом все же перевел взгляд на Уилла.

— Он не знает всех обстоятельств. Если он спросит вас… если мне наступит конец, а он захочет узнать, как получилось, что дело дошло до дуэли… вы окажете мне огромную услугу, если не упомянете о том, что я ударил Лидию.

— Прошу вас впредь называть ее мисс Слотер. — Фраза прозвучала хлестко, как удар кнута. Если бы у него действительно в этот момент в руке был кнут, он, возможно, и нанес бы удар. — Вы отлично понимаете, что упали бы в его глазах, если бы он узнал, что вы ударили женщину.

— Он хорошо разбирается в том, что хорошо и что плохо. — Ежась время от времени, Роанок внимательно изучал свои ботинки. — Вы же знаете, что я никогда не бил ее, кроме того раза. — Он произнес это почти шепотом, хотя брат все равно не смог бы услышать его. — И я вообще не поднял бы на нее руку, если бы она первой не ударила меня. Это так ошеломило меня, что я потерял голову и действовал не задумываясь. — Переступил с ноги на ногу.

— Вы приносите извинение? — Он проследил за клубочками пара, вырывающимися изо рта и уносящимися в холодный воздух.

Роанок секунду колебался, потом помотал головой. Тупой, упрямый мерзавец. Трясется, как заяц, его аж тошнит от страха перед тем, что в него будут стрелять, и все равно предпочитает принять в себя пулю, чем прослыть трусом.

— Я никогда раньше ее не бил. Это все, что я хотел сказать.

В голове Уилла замелькали и рассеялись вопросы. «По-вашему, это имеет какое-то значение? Я должен позабыть о том, что вы издевались над ней, пока мы гостили в Чизуэлле? Вы рассчитываете на поблажки в загробной жизни, да? Вы думаете, ваше признание произвело на меня впечатление?»

Он перевел взгляд на карету, вернее, на силуэт, видневшийся там.

— Если хотите, можете поговорить с ней. Если у вас есть что сказать. — Он, наверное, зря без ее разрешения предложил это Роаноку. Только теперь уже поздно сдавать назад. — Она настояла на том, чтобы присутствовать, так как она является причиной дуэли.

Предложение явно удивило Роанока. Он оттолкнулся от дерева и посмотрел на карету.

— Я не представляю, что ей сказать. Она знает, что я никогда прежде не бил ее.

Уилл пожал плечами и отступил на шаг, чтобы уклониться от искушения врезать этому недоумку.

— Меня все это не касается, — жестко произнес он. — Я основываюсь на своем опыте. Это полезный способ подгрести за собой, вычистить карманы. Никто не захочет идти в бой, обвешанный конфликтами, которые можно запросто разрешить. — Еще один шаг назад, еще одно пожатие плеч. — Возможно, вам действительно не чего сказать ей. Я не знаю. Но если есть, сейчас самое время.

Роанок бросил еще один взгляд на карету и обхватил себя руками. Он сделал глубокий вдох, а потом выдохнул, и Уиллу показалось, что вместе с воздухом он выдохнет свою гордыню и решительным шагом направится к Лидии.

Однако тот лишь покачал головой:

— Мне нечего сказать ей.

Жалкий. Несчастный. Господи, неужели он и в самом деле жалеет этого человека? Когда же его здоровое презрение потеряло форму и превратилось в жалость?

Однако он ничего не мог с этим поделать. Этот человек цепляется за свою честь — а Роанок, без сомнения, имел представление о чести, иначе его не волновало бы, как он будет выглядеть в глазах брата, — и при этом осознает, как низко он пал. Этого должно быть достаточно, чтобы в зародыше задавить любое сочувствие в его душе. Но он и сам знает, каково это — потерять расположение брата. И что такое угрызения совести. Ведь Лидия, радость его жизни, досталась ему, по сути, благодаря обману. Случайный промах, а потом непозволительный поступок — все это толкнуло любовницу другого мужчины прямо к нему в объятия.

Его внимание привлекло движение в карете: Лидия спустилась на землю. Она наверняка заметила взгляды, которые на нее бросали двое мужчин, и приготовилась вмешаться, если понадобится. Она пристально смотрела на него, точно так же, как в тот первый вечер, в темноте библиотеки, однако на этот раз в ее взгляде не было безразличия. Напротив, в нем светилась надежда. Даже сейчас она еще верила, что он и Роанок могут пойти на уступки друг другу и тем самым отменить дуэль.

В его душе опять что-то дрогнуло. Возможно, само по себе это чувство не поколебало бы его, не поколебало бы оно его и в сочетании со странной жалостью. Однако его сознание выбрало именно этот момент, чтобы напомнить, как под его пальцем замедлялся пульс Толбота. Это воспоминание подействовало, как последняя капля зелья алхимика или как призма, которая преломила луч света и превратила его в ослепительное сияние.

Все стало ясным — и решение, и действие.

— Послушайте, Роанок. — У него было мало времени Каткарт и брат Роанока уже все обсудили с врачом и сейчас шли в их сторону. — Я собираюсь промахнуться.

Квадратная Челюсть дернулся, его глаза расширились, ноздри раздулись. Судя по виду, он не верил своим ушам. Выстрелить мимо цели — это было бесчестным поступком. Достойным выходом из дуэли было бы извинение.

Ну и ладно. После всего, через что он прошел, он наверняка вырвал у судьбы право самому решать, что достойно, а что — нет.

— Дело в том, что я не нахожу в себе склонности убивать, во всяком случае, сегодня. Если бы я был уверен в своей меткости, я бы, наверное, выстрелил вам в ногу. Но я не знаю эти пистолеты. — Быстро. Они уже рядом. — А вдруг из-за отдачи пуля попадет вам в жизненно важные органы. В общем, я считаю, что безопаснее будет выстрелить в сторону. О, пора, да? — Он повернулся к секундантам прежде, чем Роанок успел ему ответить. Ему не нужен был его ответ. Он сам принял свое решение.

Спустя десять минут Квадратная Челюсть заслуживал помилования не больше, чем раньше. Ничего не изменилось. Изменения затронули его будущее, как будто он забрался на вершину высоченного холма и сумел взглянуть на раскинувшуюся перед ним жизнь и увидеть место дуэли в ней. Он имел привилегию и власть даровать помилование, пусть и незаслуженное. И если он его дарует — если он откажется от своего права уничтожить бесполезного наглеца, — тогда в его истории появится поступок, характеризующийся милосердием. Этот поступок уравновесит воспоминания о вызванной бессилием причастности к смерти человека, который не заслуживал такого конца.

Кроме того, он сделает любезность светловолосому молодому Роаноку, который сейчас стоит перед ним, протягивает пистолеты и оглашает всем присутствующим оговоренные правила. По одному выстрелу на каждого, стрелять одновременно, промах засчитывается за выстрел. Потом заговорил Каткарт, что-то насчет врача и его квалификации и насчет шагов, которые им придется предпринять, чтобы не привлекать внимание представителей закона в том случае, если понадобится медицинское вмешательство. Он показал себя на удивление великодушным и верным другом. Уилл позаботится о том, чтобы виконт Каткарт был вознагражден за свою доброту, если он не будет возражать против дружбы с человеком, взявшим себе в жены даму полусвета, и если, конечно, Роанок предпочтет не стрелять в него.

Его сердце билось четко и ровно, когда он взял один пистолет и встал на место, указанное секундантом. Если его смертельно ранят, он должен успеть объяснить на последних вздохах, почему он отказался стрелять в своего визави.

Хотя нет. Объяснять свой выстрел в сторону уверенностью в том, что его противник поступит так же, — это проявление робости. А дуэль — это не место для робких.

Двадцать шагов. Он встал так, чтобы видеть Лидию. Она перестала придерживать от ветра полы пальто, опустила руки и сжала их в кулаки. Гордо вскинутой головой она как бы хотела показать любому стороннему наблюдателю, что ее не пугает разворачивающаяся перед ней сцена. Ее глаза блестели, как ртуть, растекшаяся по осколкам стекла.

«Я люблю тебя за твою стремительность, за твою хрупкость и за твою непокорность». Пусть она прочтет это в его глазах, на его лице, во всем нем.

Он поднял правую руку и отвел ее в сторону, потом повернул голову вправо и посмотрел на пистолет, затем согнул руку в локте и приготовился к выстрелу.

В сорока шагах от него Роанок делал то же самое, и где-то вне поля егозрения начал обратный отсчет один из секундантов.

Пусть случится то, что должно. Он снова повернулся так, чтобы еще раз взглянуть на Лидию, на ее неистовую, необычную красоту. Она увидела, как он отвел взгляд от своей цели, увидела, как он неожиданно слегка вывернул запястье. Когда порох вспыхнул и пуля вылетела из дула, для него весь мир сузился до ее улыбки, которая своим теплом и сиянием могла затмить солнечный свет.

Эпилог

Три месяца спустя


— Я абсолютно уверена, что твои родители однажды изменят свое отношение. Ведь и правда, подобное родство не делает чести ни одной барышне. — Лидия говорила негромко, а родители, о которых шла речь, шли на несколько шагов позади. Мисс Мирквуд слушала адресованные ей слова с максимально возможным для младенца вниманием и увлеченно засовывала в рот ленты от шляпки.

Естественно, все это она уже не раз слышала. При каждой встрече Лидия в той или иной форме повторяла те же слова. Если Мирквуды со временем образумятся и пресекут родственные отношения с ней и Уиллом, для нее это не станет неожиданностью.

— Однако если они будут проявлять беспечность в этом вопросе достаточно долго, так что ты успеешь достичь подходящего возраста, я научу тебя играть в карты. Умение хорошо играть в двадцать одно — это во многих аспектах ценное качество для дамы и часто определяет ее судьбу. — Если мисс Мирквуд поняла ее, она обязательно должна задаться вопросом, что же за судьба привела женщину на эти узкие грязные улочки с полуразвалившимися зданиями и специфическим запахом, в котором смешивается вонь гниющих отбросов и нечистот, стекающих в реку. — Вы уверены, что хотите идти дальше? — оглянувшись, спросила Лидия. — Если нет, то можете вместе с ребенком подождать здесь, а я дальше пойду сама.

— Нет. Миссис Мирквуд нравится нищета и запущенность. — Муж упомянутой дамы озорно улыбнулся, демонстрируя идеальные зубы. Такая улыбка всегда восхищала посторонних дам и сейчас должна была бы поколебать терпение его рассудительной жены.

Однако отношения супругов — это всегда тайна, и миссис Мирквуд, судя по всему, вполне устраивало, что ее терпение испытывают.

— Нет, меня, как любого деревенского землевладельца, интересует совсем другое: каким образом можно справиться с нищетой и запущенностью. — У нее, как и у брата, были шоколадные глаза и прямой взгляд. — Нищета присуща не только городу. Думаю, я повидала достаточно, в частности в Сассексе, чтобы быть готовой ко всему, что приготовила мне эта прогулка. Именно это и хотел сказать мистер Мирквуд.

— Именно это я и хотел сказать, — согласился с ней муж, довольный тем, что она поправила его в той же мере, как и он тем, что подтрунивал над ней. — Мы ничего не боимся. Ведите нас вперед.

И они пошли. На пути им встречались рабочие с верфи — спотыкаясь, они брели домой после посещения пивных, — проститутки, пытавшиеся подцепить моряков, которые вернулись после долгого плавания; дети, бегущие за повозками в надежде, что от тряски из кузова свалится что-нибудь полезное. Она стушевалась бы в подобной обстановке, если бы до сих пор оставалась респектабельной. И очень многого не заметила бы.

У нее часто забилось сердце, когда под ногами брусчатку мостовой сменили доски массивного причала со складами, конторами и всегда царящей здесь суматохой. Впереди жались друг к другу готовые к отплытию эмигранты, ожидая, когда лодки доставят их на один из пароходов, которые стояли на рейде. Держа мисс Мирквуд на руках и ведя за собой двух старших Мирквудов, она протолкалась через эту небольшую толпу и резко повернула направо, к конторе, которая и была ее целью. Дверь была открыта, и она, остановившись на пороге, заглянула внутрь.

Ее муж без сюртука, с завернутыми до локтей рукавами рубашки стоял возле стола, расположенного напротив двери, и, опершись на крышку, внимательно читал какой-то документ.

Справа от него стоял мужчина — она узнала в нем первого помощника капитана — и что-то объяснял ему, а он кивал с тем властным видом, который выработался у него, когда он командовал своими солдатами на континенте. Он поднял голову, чтобы задать собеседнику какой-то вопрос, и тут увидел ее и улыбнулся.

От его улыбки, поистине мужской, несовершенной, но преисполненной характера, у нее внутри все затрепетало и ожило, как цветы под тропическим солнцем.

Она точно так же расцвела от его улыбки в то утро на Примроуз-Хилл, когда поняла, что он решил оставить Эдварда в живых. Она бы сама прикончила Эдварда, если бы он проявил трусость и ответил на милосердие метким выстрелом, однако ей не понадобилось этого делать. Что-то перевернулось в душе Эдварда, во всяком случае, на тот короткий миг, когда он выстрелил в землю и сердито заявил, что пистолет ни на что не годен и из этой дешевки невозможно попасть в цель. Вот так действовал на людей ее муж.

— Привела благородных господ поглазеть на тех, кто трудится в поте лица, зарабатывая себе на хлеб, да? — Он вышел из-за стола. «Один момент», — говорил его жест, адресованный моряку. — Надо бы взимать плату за вход. Шесть пенсов или первенец. — Мисс Мирквуд уже тянула к нему ручки. Он забрал ее у Лидии и усадил к себе на плечи. — Что скажешь, Фуллер?

Мистер Фуллер, сидевший за другим столом у стены с окнами, поспешил встать.

— Порядком в своих гроссбухах я обязан миссис Блэкшир. Она вправе приводить сюда любых гостей по своему усмотрению. — Фуллер поклонился Мирквудам.

Он познакомился с ними на торжественном завтраке в честь бракосочетания. А что касается гроссбухов, тут он явно преувеличивал.

Ей все еще не верилось в свое счастье, оно казалось ей изящной и хрупкой музыкальной шкатулкой, которая вдруг оказалась в руках неуклюжего ребенка. Однако она в полной мере ощущала это счастье, видела в нем приз, который им с Уиллом чудом удалось выиграть. Или здание, которое они построили собственными руками из груды ошибок и злоключений.

Впредь на плечах ее мужа будут сидеть только чужие дети. Они должны жить скромно, в квартале торговцев, на небольшой доход от того, что осталось от их выигрышей, и на его жалованье. Их круг общения будет очень узок. И все же, имея большие познания в том, что такое счастье и беда, она понимала: судьба щедро одарила их.

— Мы не будем вам мешать. — Она прошла в контору, где чувствовала себя как дома. — Мистер и миссис Мирквуд заехали к нам, чтобы пригласить нас на ужин. Я сказала, что отнесу тебе приглашение, и они решили пойти со мной.

— Замечательно. — Он снова одарил ее улыбкой, от которой запела ее душа. — Дайте мне минутку, чтобы закончить с делами, и я вам тут все покажу. — Одной рукой придерживая племянницу на плечах, он снова заговорил с моряком.


Даже несколько часов спустя он все еще с гордостью и удовольствием вспоминал о том, как не пожелавшие разрывать с ним отношения родственники восхищались его успехами. Утолив один голод шестью блюдами во время ужина на Брук-стрит, а другой — только отчасти, он лежал в кровати и буквально излучал счастье. Казалось, от него вот-вот посыплются искры и подожгут простыню.

— Лидия, — произнес он. — Миссис Блэкшир. — Он выждал несколько мгновений, пока слова растворятся в воздухе, и повернулся к ней. — Ты ведь знаешь, что у меня есть основания не верить в благожелательность судьбы.

— Знаю. У меня тоже. — Она повела кончиками пальцев по небритой щеке.

— Тогда как мы все это объясним? Как ты все объяснишь? — Он ласкал ее не прикасаясь, голосом, ароматом лавровишневой воды, верой в ее здравый смысл. — Что мы нашли друг друга! Что из всех эпох наши души выбрали именно эту для рождения, что мы оба родились в Англии! А ведь могло получиться так, что я родился бы во Франции, а ты — в Китае.

— И что мы оба дожили до зрелости.

— Именно. Это немалое достижение. — Теперь он ласкал ее еще и рукой. — Что различные обстоятельства, одно за другим, привели нас в один и тот же игорный клуб.

— И что ты не шарахнулся от меня в первый же вечер, когда я ободрала тебя как липку.

— И это тоже верно. — Он усмехнулся. — Вероятность того, что мы с тобой окажемся в этой кровати, будем счастливы тем, что у нас есть, была ничтожно-мала. И все же мы вместе. Как это понимать?

— Ну, не настолько мала, чтобы ее нельзя было подсчитать. Если мы возьмем, например, количество людей, живущих в настоящий момент в каждой стране мира, и если соотнесем это с примерным количеством людей, когда-либо живших на земле… — Но ответ был неправильным. Она поняла это, но не потому что изменилось его выражение — он смотрел на нее так же ласково, — а потому что правильный ответ нашелся сам собой, точный и недвусмысленный.

— Нам повезло, — сказала она, причем нив коей мере не покривила душой. — Думаю, мы должны объяснить все это удачей.

Примечания

1

Пропуск (фр.)

(обратно)

2

С поличным (фр.).

(обратно)

3

Женщина легкого поведения (фр.).

(обратно)

4

Твист — это когда игрок может взять еще одну карту без увеличения ставки.

(обратно)

5

Следовательно (лат.).

(обратно)

6

Святая святых (лат.).

(обратно)

7

Вид игры в кости.

(обратно)

8

Карточная игра «Железка» (фр.).

(обратно)

9

Легендарный боксер Джон Джексон, прозванный Джентльменом за изысканные манеры.

(обратно)

10

Денежное вознаграждение за успехи в морских боях.

(обратно)

11

Нежные чувства (фр.).

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Эпилог
  • *** Примечания ***