Босс [Гарольд Роббинс] (fb2) читать онлайн

Гарольд Роббинс Босс

Моей жене Джейн с любовью и наилучшими пожеланиями

Глава 1

1

1931 год

Джек Лир, внук Йоханна Лерера и сын Эриха Лира, женился едва ли не на самой прекрасной женщине Америки.

Его жену звали Кимберли — Кимберли Бейярд Уолкотт Лир. В среду, 19 августа, поздно вечером она сидела перед туалетным столиком в их номере отеля «Амбассадор» и расчесывала свои темно-каштановые волосы. Перед обедом с Лирами — дедом, отцом, братом и невесткой Джека — она уложила волосы в пучок, открыв бриллиантовые серьги, но сейчас они свободно падали на плечи, что так нравилось Джеку. Косметику Кимберли еще не стерла. Черные аккуратно выщипанные арки бровей она подвела карандашом, ресницы удлинила тушью, на скулах розовели румяна, помада на губах подчеркивла их чувственность. Расчесывая волосы правой рукой, в левой она держала янтарный мундштук с вставленной в него сигаретой «Херберт Тейритон».

Она уже сняла платье и сидела в розовой комбинации.

— Не зря я тебя предупреждал? — спросил Джек.

Кимберли хохотнула и пожала плечами.

Поженились они двумя месяцами ранее. Послали приглашения родственникам Джека, по на свадьбу в Бостон никто не приехал. Молодые отправились в Лос-Анджелес, чтобы Кимберли познакомилась (вернее, прибыла на очную ставку) с Лирами.

— Я говорил тебе, что деду ты понравишься. Ему мое решение жениться на шиксе^[1] представляется странным, а может быть, даже забавным.

— Ты сказал, что твоему отцу я вряд ли прийдусь по вкусу. И точно, я ему не приглянулась.

— Будь моя мама жива, она скорее всего убедила бы его, что он не прав. Дело не в том, что ты ему не приглянулась. Просто ты нарушила планы, которые он строил в отношении меня. Мой отец привык все делать по-своему.

— Мне показалось, что он не очень жалует и твоего брата.

— Отец думает, что Роберт занимается глупостями. По его мнению, производство фильмов — это не работа для мужчины. Он называет брата Leichtgewicht. Легковес. Называть-то называет, но я знаю, что отец вкладывает деньги в бизнес Роберта.

— Интересно, что произойдет, когда твой отец узнает, каким бизнесом решил заняться ты.

— Он наверняка закатит истерику.

Джек взял со столика бутылку «Блэк лейбл» (не подделка, «прямо с корабля», как его заверили), плеснул виски в стакан Кимберли, потом в свой. Серебряными щипчиками добавил кубики льда.

Джека Лира нельзя было отнести к писаным красавцам. Открытое лицо, глаза, которые всегда смотрели на собеседника, толстые губы, постоянно готовые разойтись в обаятельной улыбке. В двадцать пять лет его черные волосы уже начали сдавать позиции, отступая со лба, и, чтобы скрыть залысины, Джек зачесывал их вперед. Мундштуки он не жаловал и держал «Кэмел» между пальцами, при каждой затяжке заполняя легкие сигаретным дымом.

— Не думаю, что я смогла бы жить в Калифорнии, — промурлыкала Кимберли. — Тут все так голо. Пусто. Да еще торчащие тут и там аляповатые дворцы, которые понастроили себе нувориши.

— Тебе не придется жить в Калифорнии, — ответил Джек. — Это даже не обсуждается. Калифорния не для нас.

— Ты же здесь вырос.

— Да, но едва ли кто-нибудь решит здесь жить.

— Из тех, с кем мы хотим знаться, — улыбнулась Кимберли.

Джек восхищенно посмотрел на жену. Они и думали одинаково. Он же знал, что услышит от нее эти слова.

Кимберли скинула с плеч бретельки, стянула комбинацию вниз, на пол, и переступила через нее, оставшись лишь в чулках, поясе и туфельках. Джек усадил ее на кровать рядом с собой и начал ласкать груди. Они ему очень правились. Маленькие, упругие, с темно-розовыми сосками. Он наклонился и обхватил губами левый сосок.

— Потрахаться мы еще успеем, сначала давай поговорим, — остановила она его. — Твой отец по-прежнему думает, что мы будем жить в Лос-Анджелесе. Даже когда он перечислял дома, которые можно было бы купить, ты не сказал ему, что жить здесь мы не собираемся. И ты не сказал ему, что не хочешь вступать в его бизнес.

— А ты можешь представить меня в его бизнесе? Отец называет его разделкой судов, но на самом деле Эрих Лир все тот же старьевщик, о чем ему иногда напоминает дед. Я такого даже представить себе не могу, Кимберли.

— Мы все это уже обговаривали, не так ли? Дело не в бизнесе, а в том, что тебе придется жить под пятой своего отца! Ты предупреждал меня, что он груб и… и…

— Не знает жалости.

— Да. Но он твой отец, поэтому я стараюсь обходиться без таких слов. Однако ты действительно не можешь работать у него, Джек. Ты мужчина. А он будет стремиться подмять тебя. Кроме того, ты слишком интеллигентен, чтобы… Ладно, воспользуюсь твоими же словами… Чтобы идти в старьевщики. Интеллектуалу требуется созидательная работа.

Ее слова Джек воспринял как должное. Он полагал себя интеллектуалом. Его отец и брат были интеллигентными людьми, он бы даже сказал агрессивно-интеллигентными, но не мыслителями, склонными к глубокому изучению предмета. Мыслителем был Джек. Возможно, он унаследовал это от деда, Йоханна Лерера, который до отъезда из Германии был профессором.

Кимберли также унаследовала интеллектуальную жилку. По материнской линии в ее роду был профессор риторики Йельского университета. По отцовской — талантливый изобретатель (ее прапрадедушка), который придумал простенький механизм, выбрасывающий гильзы после каждого выстрела, избавляя таким образом стрелка от необходимости проделывать это (гильзы-то горячие) собственными руками. С этого изобретения и началось процветание Уолкоттов. Ныне отец Кимберли возглавлял компанию «Кеттеринг армс, Инкорпорейтед», основанную изобретателем.

— Тебе предстоит трудный разговор, — предупредила мужа Кимберли. — Когда ты собираешься расставить точки над i?

— Завтра.

— Окончательно и бесповоротно?

— Окончательно и бесповоротно.

— Он не согласится с твоими доводами. Попытается переубедить тебя.

Джек пожал плечами:

— Это его проблемы, Кимберли. Мы свое решение приняли.

2

Они поставили подушки на попа. Джек настроил радио на станцию, транслирующую музыку, и слегка приглушил звук. Они откинулись на подушки, обнялись.

— Я тебе практически ничего не рассказывал о своем деде. Только говорил, что наша исходная фамилия — Лерер, а не Лир. Lehrer по-немецки — учитель. Так вот, мой дед был профессором богооткровенной религии. Он интеллектуал в полном смысле этого слова, умнейший человек.

Дед был известным раввином. Хотя он приехал в Америку относительно молодым, люди приходили к нему с вопросами об иудейских обычаях и следовали его советам. Дед был высокообразованным человеком, Кимберли. Германию он покинул в 1888 году, потому что, согласно прусским законам, подлежал призыву в армию. Жить под дамокловым мечом дед не захотел. Можешь представить себе иудейского профессора и рабби рядовым армейского взвода? Дед не смог. И оставил дом и родину. А в Америке довольно-таки безболезненно стал, как он сам себя называет, старьевщиком.

— Сборщиком утиля, — предложила свой вариант Кимберли.

— Старьевщиком. Работу по специальности в этой стране он найти не смог. Не говорил по-английски. Вот и стал старьевщиком, поначалу возил обычную тачку. Но заработал очень много денег. Теперь мой отец продолжает его дело.

— Разделывает суда, — уточнила Кимберли. — Мой отец выяснял, кто такой Эрих Лир.

Джек кивнул.

— Разделывает суда. Это означает, что он продает железный лом не килограммами, а тысячами тонн. Когда мой дед выходил на пенсию, этические соображения окончательно разошлись с бизнесом. Среди прочего мой отец активный противник профсоюзов. Как и Генри Форд, он нанимает бандитов.

— Я… черт побери, Джек, ты отвлекаешь меня. Как я могу говорить о чем-то серьезном, если твой «молодец» стоит, словно корабельная мачта.

Джек улыбнулся, когда Кимберли потянулась к его пенису, сжала рукой, наклонилась и коротко, любовно чмокнула.

— Ты должен пообещать, что тебя хватит на два раза. — Ее глаза хитро блеснули. — Первый раз ты кончишь до того, как войдешь в меня.

— Преждевременная эякуляция.

— Договорились? На второй раз ничего преждевременного не будет. Или на третий. Будешь дожидаться, пока я кончу.

Он засмеялся:

— Заметано. Я постараюсь.

Они перестали пользоваться презервативами, решив, что хотят ребенка. А буквально несколько дней тому назад доктор Кимберли сказал ей, что она беременна. И хотя Кимберли отличалась миниатюрностью, а прибор Джека имел внушительные размеры, они знали, как вставить одно в другое. Главное, Джеку не следовало спешить, чтобы «мама» успела растянуться и приспособиться к «папе». Вот и теперь он осторожно вошел в ее «дырочку» и медленно двинулся глубже, следя за выражением лица Кимберли. Когда она кивнула, Джек задвигался активнее, и вскоре их животы соприкоснулись, а Кимберли закинула ноги ему за спину.

Все произошло так, как она и предсказывала. Джек кончил быстро, выстрелив, словно из пушки. Часть спермы вылилась и теперь блестела на ногах Кимберли.

— Налью нам еще по стаканчику, прежде чем мы начнем снова, — пробормотал он.

3

Едва он разлил виски, в дверь постучали. Джек подошел к двери.

— Кто?

— Grossvater^[2].

Кимберли услышала. Она бросила Джеку синий халат, а сама, спрыгнув с кровати, накинула оранжевый шелковый халатик.

Джек открыл дверь.

— Willkommen, Herr Professor^[3], — так он обращался к дедуле давних пор, зная, что старику это нравится.

Йоханн Лерер оглядел номер и улыбнулся, скорее глазами, чем ртом.

— Боюсь, я мешаю… мешаю…

Кимберли поплотнее обтянула себя халатиком, тем самым открывая, что под ним ничего нет.

— Раз уж так вышло… — продолжил Йоханн Лерер. — Вам еще представится случай. Много случаев. Когда вам не помешают даже мысли.

— Виски, герр профессор?

— Если только чуть-чуть.

Пока Джек наливал виски, Кимберли скользнула в ванную и вернулась оттуда в толстом махровом халате. Йоханн Лерер не стал прикидываться, будто этого не заметил. Его улыбка стала шире.

Джек не переставал удивляться, вернее, печалиться, видя, как быстро сдает старик. Каждый год брюки его подтягивались все выше, и теперь подтяжки подтащили их к самым подмышкам. В отель Йоханн Лерер пришел в том же светло-сером в черную полоску костюме, в котором сидел за обеденным столом. Раньше он никогда не обнажал голову. Теперь же, сняв шляпу, блеснул лысиной, не прикрытой ермолкой. Глаза его слезились, губы дрожали.

По настоянию Кимберли Йоханн Лерер опустился в кресло.

— Я помешал вам не без причины. Мой старший внук женился на очаровательной гойке. Я навел справки о твоей семье, Кимберли. Ты знаешь, что один из твоих американских предков был бродячим торговцем? Колесил по стране в фургоне, продавая горшки и сковороды, альманахи и библии, шляпы и башмаки? Со временем твои предки стали промышленниками, изготавливали оружие. Со стороны матери в твоем роду есть профессор из Йеля. Джек говорил тебе, что я тоже был профессором?

Кимберли кивнула:

— Да. Говорил.

— Мою историю он слышал много раз, пока она ему не наскучила. Может, Джек вытерпит еще один рассказ. Когда я приехал в Америку, то сначала собирал старье. Герр профессор Лерер с тачкой! Потом собирал металлолом, но у меня уже была повозка, запряженная лошадью. Утиль! Но знаете ли… Когда утиля мало, это утиль. Когда много — это вторсырье! «Лерер солвейдж компани»^[4]! Когда ты режешь корпуса кораблей на куски, то становишься раздельщиком судов. Но это одно и то же. Мы по-прежнему занимаемся утилем. Но некоторые из нас хотят заниматься чем-то другим. Кинофильмы! Вот у брата Джека есть киностудия. Когда-то я надеялся, что мой младший внук станет рабби или учителем. Но… — Старик покачал головой.

— Дедушка…

— Да, да, да. Кимберли… Шикса… Женившись на тебе, мой внук поступил правильно. Но едва ли из этого выйдет толк, если он не сможет уйти от моего сына. Эрих — хороший человек. Но он считает себя вправе принимать за Джека все решения. Распланировать для него жизнь. Ему без разницы, чем занимается Роберт. А вот к Джеку он неравнодушен. Он хочет, чтобы Джек стал старьевщиком. Тебе это не нравится, не так ли, шикса? Конечно, с чего бы? Девушка из бостонского высшего света не хочет, чтобы ее муж был старьевщиком.

— Я не презираю ваш бизнес, герр профессор, — ответила Кимберли. По-немецки она говорила правильно. Но запас слов оказался маловат. — Ich bin in Boston geboren. Das ist richtig. Aber…^[5].

— Нам не за что извиняться друг перед другом, Кимберли. Ты мне нравишься.

— Danke schon^[6], герр профессор.

— Вот что я решил сегодня вечером. Мой сын Эрих хочет заставить вас смириться с мыслью, что вы должны стать такими, какими он вас себе представляет. Он не мешает Роберту снимать фильмы, даже оказывает ему материальную поддержку. Но Роберт — младший сын. А ты, Джек, — старший. Эрих ожидает, что ты…

— Напрасно, дедушка.

— …ты станешь его преемником, сначала поработаешь под его началом, а со временем заменишь его.

— В необозримом будущем, — буркнул Джек.

Старик печально покачал головой.

— Ты должен его пережить.

— Я не собираюсь жить под его каблуком.

— Не собираешься, — кивнул Йоханн Лерер. — Поэтому я предлагаю тебе свободу выбора, Джек. Надеюсь, ты не ошибешься. — Йоханн Лерер достал конверт из внутреннего кармана пиджака и протянул Джеку. — Добавь то, что в этом конверте, к оставленному тебе бабушкой. Деньги положи в банк до того, как твой отец узнает об этом. Он может заявить, что я выжил из ума.

Джек взглянул на лежащий в конверте чек.

— Дедушка!

Йоханн Лерер поднялся, подошел к Кимберли и обнял ее.

— Заботься о нем, Кимберли. Мужчине нужна хорошая жена. Я вижу, что ты хорошая жена, симпатичная маленькая шикса.

Старик двинулся к двери. Джек поцеловал ему руку, прежде чем Йоханн Лерер вышел в коридор и плотно закрыл за собой дверь.

Кимберли метнулась к Джеку:

— Господи, Джек! Сколько?

— Он не отстал от бабушки. Полмиллиона долларов.

— Боже мой! — воскликнула Кимберли. — Так мы богаты! Мы можем жить на эти деньги до конца наших дней. Тебе оставили миллион долларов! Тебе нет нужды заводить свое дело!

Джек склонил голову набок.

— Нужда есть. Впереди у нас великие свершения. Твой отец предлагает нам интересное дело. Им мы и займемся. Я не хочу умереть от скуки, Кимберли. Да и ты, если хорошенько подумаешь, тоже.

Кимберли сунула руку под полу халата Джека и ухватила его за член.

— Мужчина с такой штучкой никогда не будет скучать. Как и его женщина. И великие свершения ему по силам, это точно.

Джек рассмеялся:

— Давай продолжим. Почаще бы нас так прерывали.

4

В 1931 году Эриху Лиру исполнилось сорок шесть. Двадцать лет тому назад он мог бы послужить моделью для крепко сложенного мужчины с волевым лицом, раздвоенным подбородком и вьющимися волосами, который ухаживал за симпатичной девушкой с иллюстраций Чарлза Дэйна Гибсона^[7]. Однако теперь он уже не был гибсоновским мужчиной. Лиры довольно рано начинали лысеть, а у Эриха этот процесс пошел очень быстро. Там, где когда-то вились волосы, теперь блестела обширная лысина. Сильный раздвоенный подбородок помягчел и обрюзг. Но вот взгляд черных глаз остался таким же пронзительным. И гневом эти глаза сверкали как и прежде. Не изменились и чувственные губы. Эрих продолжал курить «Марш уилинг» — крепкие тонкие дешевые сигары с ужасным запахом.

Днем раньше на обеде он познакомился с новой невесткой, а наутро принимал Джека в своем кабинете. Знаком Эрих предложил сыну сесть на диван, а сам остался за столом, в кресле с высокой спинкой, в каких обычно сидят судьи. Раскурил сигару. На его черном двубортном костюме серели частички пепла от уже выкуренной.

Джек сел.

— Я хотел еще вчера отвести тебя в сторону и сказать пару слов о твоей жене. Но не представилось случая. Как ты понимаешь, меня не обрадовало твое решение жениться на шиксе. Да еще из Бостона. Чем тебе не по нраву еврейки? Я присмотрел для тебя одну или двух… Крупные, грудастые девахи, которых матери с детства готовили к семейной жизни. Та, что ты выбрал… Да, изящная. И умна… Даже слишком умна. Вчера она дважды возразила тебе.

— Кимберли — интеллигентная женщина. Я ценю ее мнение. Не всегда с ней соглашаюсь, но не отметаю с ходу ее доводы.

Эрих Лир вскинул правую руку.

— Это все слова. Но какой она станет тебе женой? Я бы хотел, чтобы твоя жена так же почитала мужа и никуда не лезла, как твоя мать. Но эта бостонская гойка не будет считаться с чьим-либо мнением, ни с моим, ни с твоим. Она хороша в постели? Может качественно отсосать? Женщина должна уметь отсасывать… и получать от этого удовольствие.

— Буду тебе крайне признателен, если ты станешь говорить о моей жене более уважительно, — сурово ответствовал Джек.

— Уважительно… Если ты с этого начнешь, то будешь уважать ее всю жизнь. Ладно, что теперь об этом говорить. Я думаю, с Ким ты не ошибся. Из нее можно сделать хорошую жену.

— Пожалуйста, не зови ее Ким, как за обедом. Ее зовут Кимберли, и ей не нравится, когда ее называют Ким.

— Она уже говорит тебе, что ей нравится, а что — нет. А она сама хорошо знает, что нравится тебе, а чего ты не любишь?

Джек решил перевести разговор в другую тональность и улыбнулся отцу.

— У меня есть один пустячок, который ей нравится.

— Еще бы. Твоя мать и я всегда удивлялись размерам этого «пустячка». А что помимо него она в тебе уважает?

Джек шумно выдохнул:

— К чему ты, собственно, клонишь?

Эрих выпустил облако сизого дыма.

— Ты когда-нибудь слышал о корабле «Императрица Луиза», позднее переименованном в «Эри»? Я получу с него сорок пять тысяч тонн стали плюс мили свинцового и медного провода и… Но это далеко не все. Там великолепные деревянные стеновые панели, тонны дубового паркета, хрустальные люстры, превосходная сантехника, лифты, лестницы и так далее. Раньше все это уходило от нас к субподрядчикам, потому что мы не могли оценить стоимость всего этого и не владели необходимыми технологиями. Но при разделке этого корабля я откажусь от услуг субподрядчиков. Это будет твоя работа. Ты должен обойти корабль и сделать полную инвентаризацию. С твоим гарвардским образованием и утонченным вкусом, приобретенным в Бостоне, ты сможешь определить, что ценное, а что — нет. Сумеешь отличить качественный товар от дерьма. Это ложится на тебя: снять со старых лайнеров все сокровища, найти для них рынок и продать. Если ты полагаешь, что статус старьевщика ниже твоего достоинства, становись торговцем антиквариатом.

— Отец…

— Я назначу тебя исполнительным вице-президентом, получать ты будешь тысячу долларов в неделю. Дам тебе секретаршу, которая трахается и сосет. Тебе потребуется какое-то время, чтобы найти дом и обустроиться. Потом ты мне будешь нужен на корабле…

— Отец! Я не собираюсь работать у тебя. Не нужен мне пост вице-президента. У меня совсем другие планы.

— Неужели? И какие же?

— Я покупаю радиостанцию.

Эрих несколько секунд смотрел на сигару, затем швырнул ее через всю комнату. Полетевшие искры в двух местах прожгли ковер. Джек не поднялся, чтобы затушить пожар. Спокойно наблюдал, как отец заливает тлеющий ворс водой из кувшина.

— У тебя нет денег для покупки радиостанции, — пробурчал он. — Если ты пришел ко мне за ссудой…

— У меня есть деньги.

— Которые оставила тебе бабушка. Ты хочешь спустить их все на…

— В этом нет необходимости. Мистер Уолкотт создает корпорацию, которая купит эту станцию. Он дает Кимберли и мне часть акций и опцион на покупку новых.

— Ты собираешься работать на своего тестя? Что ты за мужчина?

— А каким я был бы мужчиной, работая на тебя?

— Ты был бы сыном основателя компании, готовящимся в должное время занять его место!

— Так вот, руководить радиостанцией я буду уже сейчас. Возможно, и другими, если с этой дела пойдут хорошо.

— Радио! Как и твой брат, ты…

— Я знаю. Luftmensch^[8]. Боб, конечно, дурак, но даже он понимает, что есть занятия получше, чем сбор утиля.

— А вот герр профессор Лерер не счел эту работу ниже своего достоинства. Но… Да, я понял. Эта работа недостойна Уолкоттов из Бостона, недостойна лучшей дебютантки 1929 года. Да, это я понимаю. Эта сучка, как я полагаю, сомневается, что лос-анджелесскому каику^[9] известно о таком понятии, как бостонская дебютантка.

— Ты назвал мою жену сучкой в последний раз.

— Я буду называть ее так, как мне захочется!

Джек встал:

— Прощай, отец.

Эрих вскинул подбородок.

— Мой сын… Иди трахай свою шиксу!

— Уже оттрахал. Она беременна.

Эрих пронзил его взглядом.

— Если ты сейчас выйдешь отсюда, то больше никогда не увидишь меня.

— Прощай, отец.

Глава 2

1

1931 год

Дом, конечно, не поражал размерами, зато радовал глаз. Добротный, старинный. Кимберли им очень гордилась. Располагался он на Каштановой улице, неподалеку от Квакер-митинг-хауз. Один из шести кирпичных домов, стоящих рядком, с общими стенами. Построили их в 1832 году две породнившиеся семьи, Хэллоуэллы и Лоуэллы, чтобы представители старших поколений могли жить рядом с младшими и приглядывать за молодежью. Столетие дождей и ветров плюс агрессивность плюща, который приходилось время от времени выдирать, смягчили суровые линии старого кирпича. А по ночам, в зеленоватом отсвете газовых фонарей, которые зажигались с двух сторон от входных дверей, дома эти выглядели очень уютными.

Дом нашла мать Кимберли. Пройдясь по комнатам, заставленным старинной мебелью, она предложила купить его вместе с обстановкой. Пока Кимберли и Джек находились в Калифорнии, миссис Уолкотт провела в доме доскональную ревизию. В итоге оттуда увезли грузовик одежды и личных вещей прежних жильцов. Осталась только мебель, а старые занавеси и ковры вернулись в дом, побывав в чистке. Миссис Уолкотт купила новые кровати и постельное белье. Два осенних дня дом простоял с окнами нараспашку, чтобы к приезду Джека и Кимберли из него выветрился старый дух.

Джек знал, что происходит в Бостоне, поэтому у Эриха Лира не было ни единого шанса уговорить его остаться в Лос-Анджелесе.

На покупку и обновление дома Джек потратил шестьдесят тысяч долларов из полумиллиона, полученного в наследство от бабушки. Он полагал, что это выгодное вложение капитала. В этой части Бостона дома только росли в цене, словно и не было Великой депрессии.

— Так ты согласен на рождественский прием? — Кимберли сидела на кровати и наблюдала, как Джек одевается к вечеру.

— Да, конечно.

Она пригласила больше гостей, чем мог вместить дом: своих родителей, брата с женой, сестру с мужем и два десятка пар, не только друзей, но и просто знакомых. Джек понимал замысел Кимберли. Она производила разведку, хотела посмотреть, кто примет ее приглашение, а кто — нет, после того как она вышла замуж за Джека Лира.

Кимберли предполагала, что некоторые пары не придут. Эти люди не могли свыкнуться с мыслью, что Кимберли Бейярд Уолкотт выбрала себе в мужья еврея… Да еще калифорнийского еврея, чьи дед и отец были старьевщиками. Так что этот прием становился вызовом бостонскому обществу.

Кимберли прошла в ванную. Она не примыкала к спальне, а находилась в конце коридора. Джек знал, в чем причина. Кимберли хотела прополоскать рот. Несколько минут назад она сделала ему качественный отсос. Да, она сосала. Но Джек не собирался говорить об этом Эриху.

— Сколько времени займет у тебя разговор с папой?

— Думаю, около часа.

Кимберли, одетая в небесно-голубое платье, помогла мужу застегнуть запонки. После встречи с отцом Кимберли в баре клуба они собирались пообедать.

Выходы в свет, пожалуй, стали одной из причин, по которым Джек женился на Кимберли, а она вышла за него замуж. Она лепила из мужа джентльмена. Предлагая Кимберли руку и сердце, Джек откровенно сказал, что надеется с ее помощью стать таким человеком, каким и должен быть ее муж, поскольку пока до этого далеко. Потом Кимберли призналась, что ее заинтересовала идея реализовать на практике свой идеал. Так что идея эта сыграла не последнюю роль в решении Кимберли согласиться на брак с Джеком.

Он понимал, что были и другие, не менее веские доводы. Все-таки на его счету лежало полмиллиона долларов и он намеревался не тратить их, а приумножать. Его безмерное честолюбие не могло не произвести впечатление на Кимберли. Ей также нравились самостоятельность Джека, его твердое желание порвать со своей ужасной семьей. А уж прибор Джека, когда она добралась до него, просто поразил ее своими размерами. Кимберли настаивала, что других ей видеть не доводилось, но Джек полагал, что она с чем-то его сравнивала (может, со статуями в Музее изящных искусств), раз уж понимала, что мужское хозяйство у Джека ого-го.

Впрочем, он чувствовал, что есть и еще одна причина, по которой внимание этой утонченной девушки привлечено к нему. Только чувствовал, так как еще не знал, что обладает талантом лидера. Иной раз Джек подсознательно пускал его в ход, но еще не научился использовать в своих интересах. Людям хотелось видеть в нем только хорошее. Но Джек только учился пользоваться этим даром природы.

Короче, Кимберли с энтузиазмом откликнулась на предложение Джека превратить его в джентльмена. Иной раз он чувствовал, что за это надо платить. Вот и сегодня он не мог выйти на улицу во фраке, но без плаща, шелкового цилиндра и трости. Он знал, что именно так будут одеты отец Кимберли и другие члены клуба. Тем не менее Джек с трудом привыкал к такому наряду.

И в «Коммон-клаб» принимали зятя Харрисона Уолкотта, а не еврея из Калифорнии. Джек подозревал, что его тестю пришлось напомнить не одному из членов клуба о числящемся за ним должке, чтобы обеспечить нужный результат голосования. Безусловно, «Коммон-клаб» не входил в число самых престижных бостонских клубов, но это был клуб джентльменов, а потому прием в него являлся пропуском в высший свет.

Шагая по улицам, вымощенным старыми кирпичами, которые за долгие десятилетия кое-где позеленели и даже стали скользкими из-за покрывших их мха и лишайника, Джек заметил, что не только на нем полный джентльменский набор одежды.

В клубе он сдал в гардероб цилиндр, плащ и трость и по широкой застеленной ковром лестнице поднялся на второй этаж.

Бар переместили туда после принятия «сухого закона»^[10]. В случае визита федеральных агентов кто-то на первом этаже нажал бы кнопку тревоги, и пока агенты поднимались бы по лестнице, все напитки успели бы слить в ведра, а ведра вылить в раковины. В итоге агентов встретили бы враждебные взгляды джентльменов, потягивающих имбирный эль или лимонад.

Но такого не случилось ни разу. «Сухой закон» мог почувствовать на себе простой люд Среднего Запада, но он мало что изменил в жизненном укладе «бостонских браминов»^[11] и бостонских ирландцев.

Харрисон Уолкотт сидел у стойки со стаканом «Старомодного»^[12].

— А, Джек! Шотландского?

Джек кивнул. Бармен заметил этот кивок и достал бутылку из шкафчика под баром.

— Как поживает будущая мама?

— Все отлично, — ответил Джек.

— Когда ждем прибавления семейства?

— Мы думаем, в середине апреля.

— То есть Кимберли еще не раздалась, — заметил Уолкотт.

— Она же миниатюрная. Так что скорее всего особо и не раздастся. Доктор не хочет, чтобы она набирала лишний вес.

— Понятно…

Харрисона Уолкотта отличали спокойствие и уверенность в себе. Этому в немалой степени способствовало то обстоятельство, что Великая депрессия практически не затронула его.

Компания Харрисона Уолкотта «Кеттеринг армс, Инкорпорейтсд» с 1914 по 1919 год работала на пределе производственных мощностей, принося громадные прибыли. Он предугадал катастрофическое падение спроса в 1919 и 1920 годах и вовремя реорганизовал производство, ограничившись изготовлением дорогого охотничьего нарезного оружия. С наступлением Великой депрессии поток заказов практически не уменьшился. Состоятельные люди ценили качество карабинов «кеттеринг» и в 1930 году покупали их столько же, сколько и в 1928-м.

К тому же Харрисон Уолкотт инвестировал прибыли только в надежные акции. Да, они тоже упали в цене, и теперь он «стоил» в два раза меньше, чем в 1929 году, но Уолкотт твердо знал, что разорение этим предприятиям не грозит, а потому не собирался продавать акции, так как был уверен, что рано или поздно цена на них вырастет.

Ему недавно исполнилось пятьдесят, но его волосы уже поседели, хотя остались такими же густыми. Он зачесывал их назад, открывая высокий лоб. Добавьте к этому красные щеки, светло-синие глаза, широкий рот и квадратный подбородок. Словом, мужчиной Харрисон Уолкотт был видным.

— Как проходят уроки бриджа? Кимберли говорила мне, что у тебя получается..

Джек широко улыбнулся:

— Я научился не перебивать карту партнера.

— Кимберли считает, что ты научился не только этому.

— Она у нас оптимистка.

— Я не спрашиваю, как идут дела на WCHS. Надеюсь, ты сам скажешь мне, когда будет что сказать.

— Между прочим, все идет очень даже неплохо. Я учусь новому для себя делу, но, как ни странно, принципы управления бизнесом, которые преподавали мне в Гарварде, вполне применимы и на радио.

— Добавь к этому ту девчушку, благодаря которой твое «Уитерина-шоу» пользуется таким успехом.

— Да, Бетти — настоящая находка. Прирожденный комик. Коверкать слова — это ее идея.

— Я иной раз умираю со смеху, слыша ее.

— Мы получили с десяток писем и полдюжины звонков с жалобами. Мол, иной раз шутки излишне фривольны.

— Меня заинтересовало твое утверждение, что у WCHS больше постоянных слушателей, чем у любой другой радиостанции. Тем более что опрос проводили Лэнгдон и Лебентал. Твои рекламодатели…

— Мы чуть передернули, — усмехнулся Джек. — Мы действительно наняли Лэнгдона и Лебентала для проведения опроса, но не просили их проанализировать результаты. Это мы сделали сами.

— Но ты приглашал рекламодателей, показывал им опросные карточки.

— По результатам выходило, что мы третьи. Поэтому мы взяли половину карточек с упоминанием других радиостанций и сожгли их в печи. И сразу стали фаворитами… Мы всегда готовы показать эти карточки тем, кто хочет на них взглянуть.

— Лэнгдон и Лебентал…

— Сделали то, за что им заплатили. Как мы и договаривались, оба принесли карточки в конце дня. Пока ни один из них не удосужился спросить, кто подсчитывал результаты.

Уолкотт нахмурился.

— Все-таки будь осмотрительнее, мой мальчик. Так можно и оступиться.

Джек улыбнулся:

— Есть старая поговорка: робостью сердце красавицы не завоюешь. В бизнесе робость тоже не принесет прибыли. Как и абсолютная честность. Кое-чему я у своего отца все же научился.

— Позаботься о том, чтобы этот секрет секретом и остался.

— Он известен только троим. И третий — вы.

Харрисон Уолкотт улыбнулся и подал бармену знак наполнить их стаканы.

— У меня такое ощущение, что ты станешь удачливым бизнесменом, Джек.

— К тому и стремлюсь.

Уолкотт посмотрел направо, потом налево, чтобы убедиться, что рядом никого нет.

— Джек… хочу поговорить с тобой об очень личном.

Джек кивнул.

— Э… Кимберли — прекрасная девушка, я в этом уверен. Но она, как ты только что сказал, миниатюрная. А миниатюрные девушки иногда… Ну ты знаешь, о чем я. Вы едва успели пожениться, как она забеременела. И это прекрасно. Но я надеюсь, ты понимаешь, что какое-то время не должен требовать от нее выполнения супружеских обязанностей. Это может причинить вред и ей, и ребенку.

— Я понимаю.

Уолкотт сунул руку в карман и достал визитную карточку.

— Вот телефон одной женщины, на молчание которой ты можешь рассчитывать, если тебе понадобятся ее услуги. Клиентура у нее очень ограниченная, лишь несколько бизнесменов. Она ожидает щедрого вознаграждения.

Джек сунул визитку в карман, даже не взглянув на нее.

— Спасибо за заботу, но скорее всего звонить я не буду.

2

Домой Джек и Кимберли вернулись в половине одиннадцатого, съев ростбиф в «тихом» баре^[13] на северном берегу Чарлза, хозяин которого угощал своих гостей настоящим бургундским. Кимберли выпила полтора бокала, хотя практически отказалась от спиртного, как только узнала, что забеременела. Прежде чем лечь к ней в постель, Джек настроил радио на волну WCHS. Джазбенд играл на Копли^[14]. Музыка по телефонным проводам передавалась в студию и транслировалась в эфир.

Джек отшвырнул пижаму и лег голым. Кимберли еще не сняла шелковые трусики, пояс и чулки. Они принялись ласкать друг друга и возбудились до такой степени, что Кимберли раскраснелась, а во рту у нее пересохло.

— М-м-м… ты этого хочешь, не так ли? — С улыбкой она взирала на стоящий торчком член мужа.

К словам тестя, сказанным в баре, Джек отнесся со всей серьезностью. Хотя он не сказал об этом Харрисону, но уже несколько недель Джек не ложился на Кимберли и не загонял в нее своего «молодца» по самые уши. Доктор сказал, что делать этого не стоит. Сложение у нее хрупкое, и хотя вероятность того, что они повредят зародыш, ничтожно мала, будет лучше, если они снизят сексуальную активность. Джек и Кимберли испробовали другие способы, к примеру, потрахались, как собачки, но полного удовлетворения не получили.

Джек кивнул. Конечно, он хотел.

— Крошка, ты согласна вновь совершить этот ужасный грех, пойти против природы? Я полагаю, для тебя это пустячок, но мне очень приятно.

— Второй раз за день? — Ее улыбка стала шире.

— В первый раз все произошло очень уж быстро.

— И я словно наелась чеснока. Если уж мне придется тебя сосать, перестань есть чеснок.

— Клянусь, больше не прикоснусь к нему. С другой стороны, новые вкусовые ощущения…

Она решительно мотнула головой:

— Шоколад. Бренди. Ростбиф и бургундское. Но не чеснок!

— Считай, что мы договорились.

— Отлично.

Кимберли наклонила голову и начала вылизывать его мошонку.

— Если бы два года тому назад кто-нибудь сказал мне, что я буду лизать мужчине яйца, я бы назвала его сумасшедшим.

— Если бы кто-нибудь сказал мне, что самая красивая дебютантка Бостона 1929 года будет в 1931 году лизать мои яйца, я бы назвал его сумасшедшим мечтателем.

— Мама и папа не готовили меня в членососки.

— Я хочу получить от тебя прямой ответ на прямой вопрос, дорогая. Тебе это нравится? Хоть немного, а?

Кимберли подняла голову и улыбнулась:

— Ну… сейчас более или менее. А в первый раз меня чуть не вырвало.

— Я помню.

Джек помнил, очень хорошо помнил. Предложил он ей это застенчиво, скрепя сердце. Боялся, что оскорбит ее. А еще больше страшился другого: вдруг Кимберли подумает, что такое предложение могло поступить только от сладострастного калифорнийского еврея, а отнюдь не от джентльмена, каким ему надлежало стать.

Поначалу Кимберли осторожно поцеловала «молодца» где-то посередине, потом добралась до серовато-розовой головки. Посмотрела на Джека и смущенно улыбнулась. Он прошептал: «Полижи». Она полизала.

В тот первый раз, когда он кончил, Кимберли плотно сжала губы, в полной уверенности, что у спермы тошнотворный вкус. Она потекла с губ на подбородок, закапала на грудь. Уже без совета Джека Кимберли обмакнула в сперму пальчик и сунула его в рот. Потом облизала губы и рассмеялась.

Ее не вырвало. Ни тогда, ни потом. Однажды она чуть не задохнулась, когда слишком низко наклонила голову и член Джека заткнул ей дыхательное горло. После этого она знала, где надо остановиться.

Самая очаровательная дебютантка 1929 года. Родители Кимберли не приводили ее на ежегодную Debutante Cotillion^[15], но, пригласив сотню гостей, устроили прием в ее честь в том самом зале, где собирались остальные дебютантки, на Копли.

Это событие взбудоражило весь Бостон. Тем более что кавалером Кимберли в тот вечер был не бостонец, а никому не известный молодой человек из Калифорнии, некто Джек Лир. Обсуждали это событие бурно, и далеко не все согласились с выбором Кимберли. Но скандала не случилось, поскольку Лир заканчивал Гарвард и собирался учиться дальше, на магистра. Гарвардцев в Бостоне уважали.

А вот узнай широкая общественность, что к тому времени он уже лишил Кимберли девственности, его бы, пожалуй, осудили.

— О чем ты думаешь, муж мой?

— О тебе. Вспомнил, как…

— Тебе бы лучше сосредоточиться на том, что я делаю, а не то мы будем заниматься этим всю ночь.

Глава 3

1

1932 год

Студии и передатчик WCHS располагались в Саути. Мотаться туда каждый день Джеку Лиру не хотелось, поэтому администрация компании расположилась в нескольких комнатах над кинотеатром к юго-востоку от Коммон^[16].

Впрочем, эта самая администрация состояла всего из двух человек: самого Джека Лира и Херба Моррилла, который держал связь с рекламодателями. Джек унаследовал его вместе с радиостанцией, на которой Херб работал с 1928 года, являясь ветераном WCHS и вообще фанатом радио. Херб не только продавал рекламу, но и генерировал идеи.

Именно Херб, а не Джек, предложил провести опрос радиослушателей. А вот когда опрос не принес желаемого результата, уже Джек внес предложение сфальсифицировать его и говорить об этом часто и долго, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, что WCHS — самая популярная бостонская радиостанция, пусть конкуренты и утверждали обратное.

Как-то в феврале Херб привел в кабинет Джека трио певцов, и Джеку пришлось их прослушать, потому что энтузиазм Херба сметал любые преграды.

Поговаривали, будто он был преуспевающим бутлегером, но ушел из этого выгодного бизнеса, предчувствуя скорую отмену «сухого закона». Правда же состояла в том, что радио с детства завораживало Херба. Еще мальчишкой он водил проволокой вокруг кристалла кварца, с нетерпением ожидая, когда же в наушниках зазвучит сигнал, пришедший из Питтсбурга, с радиостанции KDKA^[17]. Отец Херба чинил обувь и обучал сына той же профессии. Какое-то время Херб заменял стершиеся подметки и сбитые каблуки на новые, а потом бежал домой, торопливо ел и надевал наушники, чтобы ловить сигналы далеких западных станций из Канзас-Сити, Чикаго. В 1928 году с ремонтом обуви он завязал и пошел работать на WCHS. В инженеры его не взяли, так как у него не было соответствующего образования. Утешился он продажей рекламного времени.

Выглядел Херб лет на десять старше Джека, хотя родился на два года раньше. Во-первых, облысел куда сильнее, во-вторых, носил очки в золотой оправе, отчего казался педантичным и смирным. Но внешность была обманчива, Херба отличали агрессивность и напористость.

— Подожди что-либо говорить, пока ты не послушаешь этих парией! Подожди, пока ты их не послушаешь!

Восторженность Херба Джека уже не удивляла. Он закурил и скептически оглядел трио — все в одинаковых двубортных светло-коричневых костюмах.

— Ты только послушай!

Трио откликнулось: «Хм-м-м-м-м-м».

Джек прикрыл глаза.

— Вот этого не надо. Лучше уж спойте.

Они спели:

Я Джеральдо сигарилья, и все люди говорят:

«Вот уж пахнет сигарилья — все равно что райский сад».

Угощаю всех отборным, ароматным табаком,

Наслаждаться будет всякий, тот, кто с куревом знаком.

Потому что сигарилья — это вам не «Эль энд Эм»,

Затянулся ты «Джеральдо» — нет и не было проблем.

— Святый Боже! Херб! Что я тебе плохого сделал? Почему ты подвергаешь меня таким мучениям?

— Тебе не нравится? И мне не нравится. Слушателям тоже не понравится. Но суть они запомнят! «Джеральдо сигарилья» — лучшие! Они это накрепко запомнят. Стимулирование сбыта раздражением, Джек!

— Разд… Ты свихнулся? Вызывать огонь на себя? Раздражать потенциальных покупателей?

Херб заулыбался.

— Братьям Леви это нравится. Они ухватили идею. Эти идиотские куплеты, возможно, и разозлят потенциальных покупателей, но те запомнят, о чем в них шла речь. Леви готовы подписать шестимесячный контракт на «Час Джеральдо сигарилья». Эти парни пропоют рекламный куплет, исполнят песню или две в каждом шоу, а промежутки мы заполним музыкой, Острословами и Бетти.

— Шести… Ну… как ты называешь это дерьмо? То, что они поют. Как ты их называешь?

Херб пожал плечами:

— Рекламные куплеты. Или, скажем, музыкальное послание. И вообще, почему бы не найти сладкоголосого диктора, который речитативом…

— Хорошо, хорошо! Ты заключил с парнями договор?

— Пятьдесят долларов в неделю.

— Годится.

— На каждого.

— На каждого?

— Они будут петь для нас рекламные куплеты. Песни. Все что угодно. Не только в «Джеральдо сигарилья шоу».

— И как они себя называют?

— «Братья Бронсон».

— О Боже! — простонал Джек. — С этого момента они… «Гармония»… «Ритмика»… «Веселые ребята»… Да, это подойдет. «Веселые ребята». Вы согласны?

«Братья Бронсон» важно кивнули.

— Хорошо. А «хм-м-м-м» оставьте, в начале и в конце. Если уж мы хотим, чтобы нас запомнили, сделаем для этого все, что в наших силах.

2

За шесть недель до родов живот Кимберли все-таки вырос, и стало заметно, что она беременна. Теперь ее мать гораздо чаще приезжала к ним и проводила с дочерью больше времени. Они нашли няню, английскую девушку из Ламбета. Звали ее Сесили Камден. Она въехала в комнатку, которую Лиры приготовили для нее на третьем этаже.

В доме, к сожалению, была лишь одна ванная, на втором этаже, плюс туалет и раковина в чулане, примыкающем к кухне. Сесили пользовалась чуланом, за исключением тех случаев, когда хотела помыться: другого места, кроме ванной на втором этаже, не было. Она не прожила в доме и недели, когда Джек случайно вошел в ванную и увидел Сесили. Она улыбнулась, схватила полотенце, чтобы прикрыться, но не закричала. Джек извинился и попятился из ванной, однако без особой спешки.

— На этой неделе мне надо поехать в Нью-Йорк, — в тот же вечер сообщил он Кимберли за обедом. — Если бы не близкие роды, я бы взял тебя с собой.

— По какому поводу?

— Ты же знаешь, что Херб у нас человек увлекающийся. Последняя его находка — водевильный комик, который играет в «Причудах графа Кэрролла». Херб полагает, что мы должны уговорить этого парня переехать в Бостон и делать нам еженедельную передачу, полчаса его шуток и хохм. Стоит он недешево, и я не могу подписать с ним договор, не посмотрев, действительно ли он так хорош.

Кимберли пожала плечами.

— У тебя уже есть «Острословы». И зачем ему бросать «Причуды» ради работы на бостонской радиостанции?

— Конечно, выходить на сцену куда престижнее, чем сидеть у микрофона. Но работа эта непостоянная. Этого парня кормит водевиль, но кино и радио роют водевилю могилу. Как и многие артисты этого жанра, он поглядывает нарадио.

— Ты думаешь, тебе стоит тратить время на поездку в Нью-Йорк только ради того, чтобы взглянуть, как он играет? — В голосе Кимберли явно слышался скепсис.

— Я обещал Хербу, что поеду.

— И как зовут этого комика?

— Джек Бенни.^[18]

3

Кимберли настояла на том, чтобы Джек взял с собой фрак и цилиндр и в них пошел в театр. Поскольку в Нью-Йорк она не поехала, на спектакль Джек отправился в темно-сером двубортном костюме.

Он пошел в театр вместе с Хербом, который забронировал два места в первых рядах.

Бенни был ведущим комиком. Участвовал в нескольких скетчах, исполнил сольный номер.

— Херб, я не нахожу в нем ничего смешного, — прошептал Джек, когда по окончании спектакля они шли к выходу из зала.

— Я не согласен с тобой, Джек. Думаю, второго такого комика просто нет.

— Нельзя ли отменить этот обед?

— Не знаю, как это сделать. Мы же договорились.

Сорок пять минут спустя они сидели за одним столиком с Джеком Бенни в «Сторк-клаб».

Бенни только-только исполнилось тридцать шесть лет. Джек не мог не отметить его открытое, располагающее к себе лицо, особую манеру, в которой Бенни преподносил свои гэги. Не мог он понять только одного: что в этом смешного?

— Два Джека за одним столом, — отметил Херб. — Как бы не возникло путаницы при разговоре.

— Можете звать меня Бен, — разрешил проблему Джек Бенни. — Мое настоящее имя Бенджамин Кубельский.

«Сторк-клаб», «тихий» бар, принадлежал Шерману Биллингсли, бывшему заключенному, который отсидел срок в оклахомской тюрьме, прежде чем перебраться в Нью-Йорк и стать бутлегером. Он знал Джека Бенни и подошел к их столику, чтобы поздороваться с ним и его друзьями.

— Рад снова видеть тебя, Джек, — широко улыбнулся Биллингсли. — И вас, мистер Лир, мистер Моррилл. — Он кивнул на бутылку «Джонни Уокера», стоящую на столе. — За счет заведения, господа.

— Спасибо, тебе, Шерм, — поблагодарил его Джек Бенни. — Кто у тебя сегодня из знаменитостей?

— Возможно, вас заинтересует вон тот джентльмен. — Биллингсли мотнул головой в сторону столика, за которым высокий, представительный мужчина курил сигарету и о чем-то оживленно беседовал с миниатюрной девушкой.

— Кто это? — спросил Бенни.

— Генерал Дуглас Макартур^[19], начальник штаба сухопутных войск. Девушка — его любовница. Филиппинка.

Джек Бенни пожал плечами. Судя по всему, генерал Макартур его не заинтересовал.

— Пожалуйста, сразу не оборачивайтесь, но сидящий через два столика позади вас смуглолицый парень с глазами волка — это Счастливчик Лучано.

— Кто такой Счастливчик Лучано? — спросил Джек Лир.

Брови Биллингсли взлетели вверх, словно он и представить себе не мог, что кто-то может не знать Счастливчика Лучано.

— Босс всех бандитов в Штатах. Недавно он и его парни подмяли всех под себя. А тех, кто возражал, перебили.

Джек Бенни не обернулся, чтобы взглянуть на Счастливчика Лучано. Гангстера он не отличал от генерала. Интересовали его лишь люди, имеющие вес в шоу-бизнесе. Остальных он просто не замечал.

— Вот что я тебе скажу, Джек, — продолжил Биллингсли. — Взгляни налево. Люсиль Десюр, теперь Джоан Кроуфорд^[20].

— Ага! — Бенни повернулся и поймал взгляд будущей примы.

— Очень даже ничего, — прокомментировал Джек Лир.

— Позвольте задать вам вопрос, мистер Лир? — посмотрел на него Джек Бенни. — Насчет радио. Есть у меня одна шутка. Как она пройдет на вашей радиостанции? Я выхожу на сцену с девушкой на руках. Обращаюсь к мужчине в комбинезоне: «Мистер Макдональд, ваша дочь упала в реку, но не волнуйтесь. Я ее оживил». А фермер мне отвечает: «Клянусь Богом, раз вы оживили ее, то должны на ней жениться!»

Джек хохотнул.

— Думаю, из глаз членов «Легиона соблюдения приличий» брызнут слезы умиления. Но я вам скажу, пусть это останется между нами, что мне насрать на «Легион соблюдения приличий».

— Сказать — это одно, но не считаться с ними — совсем другое, — возразил Херб. — У меня такое ощущение, что бэббиты^[21] берут в этой стране верх.

— Не уверен, что могу согласиться с вами, — вставил Биллингсли. — Я готов поспорить, что в ближайшие два года «сухой закон» отменят.

— И что тогда ждет тебя, Шерм? — спросил Джек Бенни.

— Респектабельность, — ответил Биллингсли. — Прошу меня извинить, господа, я должен идти. Э… если вам понадобится первоклассная чистая девочка на ночь, только скажите.

Когда они уходили из «Сторк-клаб», Джек покачал головой.

— Может, мне стоило принять предложение Биллингсли. Тогда я бы хоть мог сказать себе, что съездил не зря.

4

В середине апреля Херб, широко улыбаясь, влетел в кабинет Джека.

— Смотри сюда, — воскликнул он и протянул Джеку свежий номер «Вэрайети»^[22]. Заголовок на первой полосе гласил: «БЕННИ — ЗВЕЗДА „КАНАДСКОГО ЧАСА ТРЕЗВОСТИ“. ЕЩЕ ОДИН АРТИСТ ВОДЕВИЛЯ В МАЛЕНЬКОМ ЯЩИКЕ».

Джек нехотя просмотрел статью.

— Мне это без разницы, Херб. Я так и не понимаю, что в нем смешного. Шутки глупые, но не забавные. Это шоу провалится.

— Хочешь поспорить?

— «Забавный случай произошел со мной… по пути в театр», — напомнил Джек начало монолога Бенни. — Не смешно, Херб. Мне не нравится комик, который заранее предупреждает, что расскажет забавную историю. Я…

Его прервал телефонный звонок. Джек взял трубку, послушал, вскочил.

— Что-нибудь случилось? — обеспокоился Херб.

— Я вот-вот стану отцом. Бегу в больницу. Кимберли родила сына. Джона Уолкотта Лира.

Глава 4

1

1933 год

Джеку и Кимберли нравился их дом на Каштановой улице, но его скромные размеры налагали слишком много ограничений. Они не могли принимать много гостей, одной ванной на втором этаже и туалета на первом было явно недостаточно. Сесили, няня, заняла единственную комнату для слуг. Кимберли нанимала кухарку и горничную, но обе работали только днем. Кимберли приходилось отпускать горничную довольно рано, потому что девушка жила в Саути. Отсутствовал в доме и гараж.

Осенью 1933 года на продажу выставили значительно больший дом, расположенный на Луисбург-сквер. Джек прикинул свои финансовые возможности и решил, что может его купить. Дом на Каштановой улице он продал за шестьдесят семь с половиной тысяч долларов, получив прибыль в семь с половиной тысяч. Отказавшись иметь дело с риэлтерами, он вышел напрямую на продавца и купил новый дом за сто тридцать пять тысяч долларов.

Это жилище не отличалось такой элегантностью, как первое, зато в гораздо большей степени соответствовало их потребностям. Из холла гости попадали в гостиную или могли пройти в библиотеку. Столовая и кухня впечатляли своими размерами. Имелась на первом этаже и ванная комната для гостей.

Второй этаж занимали четыре спальни. К главной примыкали маленькая гостиная и ванная. Еще одна ванная обслуживала три оставшиеся спальни. На третьем этаже помимо трех комнат для слуг имелись общая гостиная и ванная.

В ванной комнате главной спальни стояла огромная глубокая ванна. Джек даже шутил, что боится в ней утонуть. Но главной достопримечательностью ванной, которую Джек и Кимберли показывали только самым близким друзьям, была отделанная мрамором душевая, размеры которой позволяли одновременно мыться пятерым. Поблескивающая никелем головка душа размерами не уступала Суповой тарелке и висела так высоко, что стоящий на полу человек не мог дотянуться до нее рукой. По трем стенам тянулись никелированные трубы с многочисленными миниатюрными отверстиями. Конструкция эта называлась игольчатым душем. Вырывающиеся из отверстий струйки воды действительно кололи кожу словно иголки. Специальная трубка на шарнире позволяла направить струю верх и использовалась как биде.

Поселившись в доме, Джек и Кимберли в первый же вечер вместе помылись в душе. После этого они совершенно отказались от ванны и пользовались только душем, по большем части вдвоем.

Через две недели Джек пригласил Сесили помыться с ним в душе. Она охала и ахала под струйками-иголками, но не оказала ни малейшего сопротивления, когда Джек обнял девушку сзади и вогнал в нее своего «молодца». Потом он показал ей, как подмыться с помощью биде, надеясь, что этого будет достаточно.

Выглядела Сесили как типичная англичанка: белоснежная кожа, румянец во всю щеку, большие синие глаза и рыжеватые волосы. А сложением, как шутила Кимберли, больше напоминала кормилицу, особенно внушительной грудью. Круглый, выдающийся вперед живот с обеих сторон подпирали мощные бедра.

Проучившись год с небольшим в университете неподалеку от Лондона, Сесили получила хорошее образование и говорила с оксфордским, а не ист-эндским^[23] акцентом. Она считала, что в Штатах перед ней откроются более широкие перспективы, чем в Англии, и, по ее словам, намеревалась получить американское гражданство. Сесили поблагодарила Лиров за то, что те взяли ее в няни, но предупредила, что со временем надеется найти работу получше.

После того как они вместе приняли душ, Джек время от времени пользовал Сесили, где-то раз в неделю, но всегда с презервативом. Она вроде бы не возражала, соглашаясь с тем, что секс с хозяином входит в ее обязанности. Джек не мог подниматься в ее спальню или приводить Сесили в свою. Обычно, когда Кимберли не было дома, Сесили приходила в библиотеку. Иногда просто стягивала трусики, задирала платье, комбинацию и забиралась к Джеку на колени, лицом к нему.

Все проходило быстро и приятно. Тревожило Джека только одно: после того как он насаживал Сесили на свои прибор, она покрывала его лицо страстными поцелуями. И Джек никак не мог понять, что бы это значило.

2

Приобретение большого дома на Луисбург-сквср наглядно свидетельствовало о том, что дела у Джека шли успешно.

Уже после первого года работы WCHS начала приносить прибыль. Когда Джек Лир и Харрисон Уолкотт покупали станцию, прибыль эта была невелика. Однако после того, как руководство перешло к Джеку, она резко возросла. Прежде всего потому, что Джек (хотя он и ошибался, как случилось с Джеком Бенни), предлагая слушателям новые программы, безжалостно вышвыривал их из эфира, если они не приносили денег. За ним утвердилась репутация решительного, динамичного и жесткого бизнесмена.

Пианист Уэш Оливер умел и петь. Кто-то сказал, что точно так же поют пианисты в борделях, и попал в точку, потому что Уэш продолжал играть в борделе в Восточном Бостоне даже после того, как его получасовая передача начала выходить в эфир пять дней в неделю. Джека Лира это не волновало. Ему правился Уэш Оливер, нравилась его музыка, а остальное его не касалось.

В Саути Херб Моррилл нашел исполнителей для «Часа трилистника»^[24]: Пэдди Маккланахэна, комика с неисчерпаемым запасом ирландских шуточек, ирландского тенора Денниса Каррэна, Коллин, ирландскую певицу, обходившуюся без фамилии, и квартет, который под собственный аккомпанемент исполнял ирландские баллады.

Джек слил WCHS с UBS («Универсал бродкастинг систем»). В то время радиостанции покупали программы, которые записывались в разных городах, а потом отправлялись заказчикам. Так рассылалась программа «Эмос и Энди»^[25], перед тем как ее купила Эн-би-си^[26]. Джек входил в число подписчиков «Эмоса и Энди», и потеря этой передачи пробила зияющую дыру в эфирной сетке WCHS.

Приглашая актеров из университетских драмкружков, Джек создал сериал «Наша маленькая семья». Постоянными в этом сериале были лишь два актера — Мама и Папа. В реальной жизни исполнительница роли Мамы была алкоголичкой, которая с одинаковым трагизмом переживала как личные драмы, так и написанные сценаристом. Слушатели, однако, об этом не подозревали, считая ее добросердечной женщиной, члены семьи которой относятся к ней без должного уважения и ни во что не ставят. Любой эпизод актриса начинала с одного из следующих клише: «Все надо делать вовремя», «К катящемуся камню ничего не липнет», «Быстрее женишься — дольше раскаиваешься», «Улыбка отгоняет гнев». Заканчивались же ее злоключения одинаково: «Что ни делается — все к лучшему».

Джек придумал передачу, которую назвал для себя «Час ипохондриков». Выходила она в дневное время, и вели ее врачи. Страждущие присылали на радиостанцию письма, в которых описывали симптомы мучивших их болезней, а аллопат, гомеопат, гидропат, натуропат или какой-либо иной «специалист» озвучивал эти письма и рекомендовал способ лечения, говоря, как правило: «Просто загляните в мою приемную на такой-то улице».

Для этой передачи Джеку не требовались спонсоры, поскольку врачебные советы рассматривались как общественно полезная деятельность. Более того, от каждого врача Джек получал приличное вознаграждение, они с радостью платили за предоставленную возможность донести весть о своем существовании до потенциальных пациентов.

Рекламодатели уже выстраивались в очередь, чтобы застолбить место в эфире. К концу 1932 года WCHS получала приличный доход от рекламы автомобилей, сухих завтраков, мыла («Только Лайфбио — настоящее би-и-и-и-и-о!»), красок для волос, дезодорантов и различных медицинских препаратов.

Джек Лир и Херб Моррилл вывели формулу получения прибыли от радиостанции. Уолкоттам, отцу и дочери, формула эта не нравилась. Кимберли считала, что радиостанция делает деньги, потакая низменным вкусам и снижая уровень передач. К примеру, сокращая время для трансляции классической музыки. Кимберли радовал успех мужа, но раздражали меры, посредством которых Джек его добивался.

3

1934 год

Половину недели Харрисон Уолкотт проводил в Коннектикуте, в президентском кабинете «Кеттеринг армс», вторую — в бостонском кабинете, где занимался делами других своих предприятий. Его бостонский кабинет был просторной комнатой со стенами, обшитыми панелями орехового дерева, и массивной мебелью с обивкой из черной кожи.

Стол сработали из дерева, снятого с фрегата «Конститьюшн»^[27], который еще называли «Старик Железный Бок», во время одного из его капитальных ремонтов. Уолкотт в строгом черном костюме с гордостью восседал за этим столом. Увидев входящего Джека, он поднялся ему навстречу.

— Приятно видеть вас, молодой человек. Вы так увлечены бизнесом, что заглядываете сюда гораздо реже, чем мне хотелось бы.

Джек пожал руку тестю и сел.

— Предпочитаю думать, что бизнес — это созидание, а отнюдь не преодоление усилий тех, кому не хочется, чтобы ты что-то создал.

Уолкотт улыбнулся:

— Две стороны одной медали. Шотландского?

Джек кивнул. Уолкотт положил сигару в пепельницу и достал из ящика бутылку виски. Разлил напиток по стаканам, не добавляя ни воды, ни льда. Они чокнулись, выпили.

— Кимберли говорила тебе, что в Хартфорде продается радиостанция? Ей хотелось бы, чтобы «WCHS, Инкорпорейтед» купила ее.

— Эта радиостанция теряет деньги, — без обиняков заявил Джек.

Уолкотт взялся за сигару.

— Ты считаешь, дискуссия окончена?

— Нет, конечно. Но я хочу, чтобы меня убедили в том, что в покупке радиостанции, теряющей деньги, если потенциальные плюсы.

— Кимберли нравятся передачи этой станции.

— Знаю. Она мне говорила. Классическая музыка и информация. Кимберли уже заявляет, что ей стыдно быть женой президента WCHS. Она говорит, что вкус у меня ничуть не лучше, чем у моего отца.

— Она так сказала? Не воспринимай это всерьез. Женщины, особенно молодые женщины…

— Я знаю. И не беру в голову. Полагаю, вам известно, что она опять беременна.

— Поздравляю. Вы создаете славную семью.

— Да. Джон — отличный парень. Доставляет мне столько радости. Я… э… пришел по делу.

— Я об этом уже догадался. Что я могу для тебя сделать?

Джек сунул руку во внутренний карман пиджака, достал бумажник, вынул из него сертифицированный чек^[28] на триста тысяч долларов и протянул тестю. Это были практически все деньги, оставшиеся от полумиллиона, полученного от деда.

— Что это?

— Я хочу использовать опцион и купить еще три тысячи акций «WCHS, Инкорпорейтед».

Харрисон Уолкотт долго смотрел на чек.

Он зарегистрировал «WCHS, Инкорпорейтед» в 1931 году для покупки радиостанции и из десяти тысяч акций две тысячи отдал Джеку и Кимберли в качестве свадебного подарка. Он также предоставил им право выкупа остальных акций по начальной стоимости. В марте 1932 года Джек первый раз воспользовался этим правом и выкупил тысячу акций. Теперь он покупал еще три тысячи, то есть получал шестьдесят процентов акций и полный контроль над компанией. Харрисон Уолкотт не знал о деньгах, переданных Джеку дедом, и полагал, что зятю потребуется десять, а то и пятнадцать лет, чтобы подмять компанию под себя.

— Ты не занимал эти деньги?

— Нет, сэр. Мне их дал дед. Он хотел, чтобы у меня было собственное дело.

Харрисон заулыбался:

— Что ж, теперь оно у тебя есть.

— Надеюсь, я никоим образом не оскорбил вас.

— Ничуть. Но вроде бы я и так не вмешивался в управление компанией.

— Разумеется, не вмешивались. Но я постоянно помнил о том, что немалая часть вашего капитала вложена в WCHS, и чувствовал себя обязанным снять с вас эту ношу.

Эти слова уже слетели с его губ, когда Джек понял, что произносить их не стоило. Харрисону Уолкотту не потребовалось и пяти минут, чтобы понять, что у Джека с самого начала были деньги на выкуп акций по опциону, но он выкупил их лишь теперь, окончательно убедившись, что вложенный в радиостанцию капитал приносит прибыль. Джек попытался загладить допущенную ошибку.

— Конечно же, мне не хотелось инвестировать все деньги, полученные от деда, пока не было уверенности, что я их не потеряю.

— Ты хочешь изменить состав совета директоров?

Джек покачал головой:

— Если вы не возражаете, я бы хотел, чтобы вы остались председателем совета.

— Очень хорошо. Поздравляю тебя. Есть, правда, один момент, о котором я должен упомянуть. Хотелось бы…

— Что? — нервно прервал его Джек.

Харрисон Уолкотт повертел чек в руках.

— Мне бы не хотелось получать от тебя сертифицированные чеки, Джек, и не жди их от меня. Я приму твой личный чек на любую сумму и жду того же от тебя.

4

Дом на Луисбург-сквер подготовили к приему гостей только весной 1934 года.

Хотя Джек не слишком ограничивал Кимберли в средствах, денег, идущих на ремонт и смену обстановки, не хватало, и она не отказывалась от щедрых подарков, которые делали ей отец и мать. Миссис Уолкотт сопровождала дочь в походах за мебелью и коврами и часто оплачивала ее покупки.

Кимберли настроилась превратить дом в конфетку. Паркет во всех комнатах заново отциклевали и отполировали. Потом она купила восточные ковры и положила их так, чтобы они подчеркивали роскошный дубовый паркет. Для гостиной Кимберли выбрала бактрийский ковер с яркими геометрическими фигурами. В столовую — более темный, спокойный, от Кермана. В центре библиотеки поместила маленький индийский коврик. Поскольку соткали его не мусульмане, на нем крались тигры, бежали слоны и неслись на колесницах всадники, все на фоне стилизованных экзотических джунглей.

Большая часть мебели перекочевала с Каштановой улицы на Луисбург-сквер. Однако Кимберли потребовалась мебель для гостиной и столовой. Стулья она выбрала в стиле королевы Анны, высокий комод на ножках — в стиле королевской четы Вильгельма и Марии. Конечно, сработали их не в те стародавние времена, а гораздо позже, в середине XIX века, когда такая мебель вновь вошла в моду.

Особенно Кимберли нравился комод, ящики которого украшали стилизованные фигурки мужчин и женщин, верблюдов и птиц.

Люстру из холла она убрала, и теперь его освещали только торшеры.

Апрельским вечером дом распахнул двери перед пятьюдесятью гостями. Поскольку столовая столько народу вместить не могла, хозяевам пришлось обойтись фуршетом, предложив напитки и hors-d'oeuvres^[29].

Как и прежде, в первые месяцы беременность Кимберли нисколько не отразилась на ее фигуре. Выглядела она стройной и миниатюрной, как двадцатилетняя девушка. Волосы Кимберли зачесала назад, открыв ушки с бриллиантовыми серьгами. Как всегда уделяла немало времени макияжу. Из других украшений надела жемчужное ожерелье и браслет из трех ниток жемчуга.

А вот чтобы надеть платье из розового шелка — обтягивающее, с глубоким вырезом, — ей понадобилась помощь Джека. Кимберли не хотела, чтобы случайно вылезла бретелька, поэтому обошлась без бюстгальтера. Впрочем он ей и не требовался: груди и так стояли торчком. Не надела она и пояс, чтобы не портить силуэт юбки. Вместо него воспользовалась подвязками из черной ленты, охватывающими черные блестящие чулки по бедру. В ожидании, пока Джек выйдет из ванной, она сидела у туалетного столика в одних лишь трусиках и чулках, добавляя последние штрихи к макияжу и прическе.

— Сегодня ты выглядишь как королева, — воскликнул Джек, появившись из ванной в двубортном фраке.

Кимберли повернулась к нему, оглядела с ног до головы и вздохнула:

— Позволь мне поправить твой галстук. Его опять чуть перекосило.

Она подошла к мужу, слегка коснулась галстука.

— И помни, закуски нельзя брать со стола или с подноса. Тебе должны их положить на тарелку. У тебя должна быть тарелка.

— Да, мэм, — согласился он.

— Я серьезно, Джек. Тут не Калифорния.

— Другими словами, не веди себя как калифорнийский еврей.

— Я прошу лишь об одном: ради Бога, не ставь нас в неловкое положение. Помоги мне в этом. — Она натянула платье через голову. Джек застегнул молнию у нее на спине и крючки. — Не упоминай о разводе Бетси Эмерсон, — продолжала Кимберли. — Если кто-то заведет об этом разговор, скажи, что ты ничего не слышал. Ее представят тебе как миссис Отис Эмерсон. Так положено. Ее девичья фамилия Отис, а имя — Элизабет, но она сама попросит тебя звать ее Бетси.

— Хорошо. Надо нам спуститься вниз и проверить, все ли готово?

— Да. И не забывай, что Хорэны — католики. Единственные из всех гостей. Конни — одна из моих самых близких подруг.

— Я никогда не отпускаю антикатолических шуток, — заверил ее Джек.

— Я знаю. Но есть и другие способы задеть их чувства.

— Боже мой, Кимберли! Не такой уж я невежа!

5

Когда гости заполнили дом и никому уже не было дела до того, кто с кем разговаривает, Джек возник за спиной миссис Отис Эмерсон, которая накладывала на тарелку крекеры с черной икрой, и прошептал: «Привет, Бетси».

Ее глаза сверкнули.

— Негодяй! — прошипела она. — Где ты был?

— Дел по горло.

— Ерунда. Я несчастная женщина, Джек, и кто-то должен меня утешать. Это с твоей подачи меня пригласили сюда?

Он покачал головой:

— Тебя приглашала Кимберли.

— Пол-Бостона отказало мне от дома.

— Неужели?

— Абсолютно. В Бостоне развод все еще считается скандалом.

— Даже если этот мерзавец бил тебя?

— Даже если этот мерзавец бил меня. Мои родители пытались отговорить меня от развода. Мой адвокат пытался отговорить меня от развода. Судья пытался отговорить меня от развода. Все утверждали, что какой ни есть муж лучше никакого.

Бетси, тридцатидвух-или тридцатитрехлетняя блондинка, красотой не могла тягаться с Кимберли. Слишком длинный и острый нос, слишком большой и зубастый рот. Но Джеку нравились в ней полное отсутствие высокомерия и заносчивости, простота в общении.

— Извини меня, Бетси. Я постараюсь, чтобы мы увиделись как можно скорее, — заверил он ее.

— Чем скорее, тем лучше, — прошептала она едва слышно, заметив приближающуюся Кимберли. — Любая женщина, которая близко познакомилась с хозяйством Лира, жаждет продолжения знакомства.

Мгновением позже к ним подошла Кимберли.

— Я вижу, вы уже встретились.

Джек кивнул.

— И она уже попросила называть ее Бетси.

Кимберли предпочла не заметить шпильки Джека.

— Я знаю, что ты у нас эксперт по антикварной мебели, Бетси. Обратила внимание на мой новый комод? Хотелось бы знать, что ты о нем думаешь.

— Но разве Джек?.. — начала Бетси.

Кимберли улыбнулась:

— Мой муж в этом не силен. Не отличит семнадцатый век от двадцатого. Я надеюсь научить его. Возможно, ты поможешь.

Бетси заглянула Джеку в глаза.

— С удовольствием.

Дэн Хорэн очень легко сходился с людьми. Гораздо старше Конни, подруги Кимберли, высокий, крепкий, правда, несколько полноватый, с вьющимися волосами, в очках в золотой оправе, Дэн не прилагал никаких усилий для того, чтобы заводить знакомства, однако люди сами тянулись к нему.

— Поздравляю тебя с покупкой этого дома, — сказал он Джеку. — Ухватить дом в таком месте…

— Главное — не упустить представившейся возможности.

— Да, ты ее не упустил. И Кимберли вложила в дом много труда.

— Я бы выпил. Пройдем в бар? — предложил Джек.

На этот вечер Кимберли наняла двух служанок. Эти девушки в черных коротких юбочках, белых передниках и шапочках обносили гостей подносами с закусками и бокалами шампанского. Однако кухарка, ирландка фантастических габаритов, показала себя знающим барменом. В роли бара выступал стол, установленный в библиотеке.

— Конни заявила мне, что ты собираешься купить радиостанцию WHFD в Хартфорде.

— Об этом Кимберли говорила Конни и постоянно твердит мне. Я еще ничего не решил. Кимберли хочет купить ее, потому что эта радиостанция постоянно транслирует классическую музыку. Она недовольна передачами WCHS.

— Но это же самая интересная радиостанция Бостона, — заметил Дэн Хорэн.

Джек рассмеялся:

— Благодарю за комплимент. Помимо того, она самая прибыльная, если верить результатам последних опросов.

От бара они отошли с полными стаканами в руках и в холле между библиотекой и гостиной набрели на Кимберли и Конни.

Джек уже решил для себя, что только Констанция Хорэн могла соперничать с Кимберли в изяществе и красоте. Ростом повыше Кимберли, с длинными стройными ногами, светлыми волосами. Помаду она предпочитала светло-красную, отчего ее чувственные губы становились более холодными. В общении с людьми Конни отличало демонстративное выпячивание чувства собственного достоинства, граничащее с высокомерием.

Конни превосходно играла в бридж. Если она и Джек оказывались за одним столиком, их старались разводить по разным парам, потому что вместе они не знали себе равных.

В этот вечер Конни надела белоснежное платье с V-образным вырезом на груди, облегающее бедра и подчеркивающее длину ног. У Джека все вставало от одного взгляда на Конни.

— Джек… сколько стаканов шотландского ты уже выпил в этот вечер, дорогой? — с легкой улыбкой спросила Кимберли.

— Я не считал. А ты?

— Я тоже. Но надеюсь, это последний.

6

Перед полуночью в маленькой гостиной, примыкающей к их спальне, Джек швырнул фрак на пол.

— Хватит, черт побери! Хватит! Прекрати тыкать меня носом в мои ошибки!

Кимберли расстегнула крючки и молнию, сняла платье, повесила на плечики и направилась в спальню.

— У тебя дурное настроение? — крикнула она оттуда.

— А каким ему еще быть? Ты только и делала, что унижала меня.

— Чем я могла тебя унизить? — спросила Кимберли с ледяным спокойствием, более похожим на вызов.

— Ты сказала Бетси, что я не могу отличить антикварную мебель от современной…

— А ты можешь?

— Да, могу. В тонкостях я, конечно, не разбираюсь, но кое-что знаю. Во всяком случае, могу сказать, что наш комод выполнен в стиле Вильгельма и Марии. Потому что я заплатил за него приличные деньги.

Кимберли вернулась, завязывая поясок синего домашнего платья.

— Есть еще жалобы?

Джек уже побросал на пол всю одежду и стоял в чем мать родила.

— Барбара предложила мне канапе^[30] со своей тарелки, я взял его и съел. Ты могла бы и не спрашивать меня, где моя тарелка. Как мне следовало поступить? Взять канапе с ее тарелки, переложить на свою, а уж потом съесть? Этого ты от меня ждала?

— Более того, у тебя не было салфетки.

— Потому что в другой руке я держал стакан, не так ли? А еще в присутствии Хорэнов ты спросила, сколько я выпил, и посоветовала мне остановиться.

— И хорошо, что посоветовала. Ты послушай себя.

— Я не пьян, Кимберли!

— Поверю тебе на слово. Но, по-моему, ты хотел, чтобы я сделала из тебя джентльмена. Это часть нашего договора. Ты сам просил об этом. Но тебе еще далеко до…

— Не публично, Кимберли! Не при других людях!

— Ага. Разница мне понятна. Сегодня я выставила тебя напоказ, муж мой. Показала всем человека, который может купить дом на Луисбург-сквер и обустроить его, умеет одеваться так, как принято в обществе, знает, каким образом принимать гостей и общаться с ними, то есть научился всему тому, о чем три года назад имел самое смутное представление. Я показала всем человека, который, возможно, не силен в особенностях современной мебели, но различает типы восточных ковров и знаком со стилем Вильгельма и Марии, к тому же имеет деньги, чтобы все это купить. Сегодня вечером я представила тебя Бостону. И ты с честью выдержал испытание, Джек. Откровенно говоря, я относилась к числу тех, кто в этом сомневался. А что я слышу в ответ? Мелкие придирки от человека, который если не пьян, то близок к этому. И если я посоветовала тебе больше не пить шотландского, а это был твой четвертый или пятый стакан, то поступила совершенно правильно, потому что иначе ты свел бы на нет все наши старания. Я ложусь в постель. — Она помолчала, потом добавила:

— Еще одно предложение. Прежде чем присоединиться ко мне, прими душ и почисти зубы. Если ты не способен ни на что другое, по крайней мере ты сможешь употребить по назначению свой обрезанный конец.

Глава 5

1

1934 год

Десятого июня Джек получил телеграмму:

ЛА 61034 1000

ЖИЗНЬ ЙОХАННА ЛЕРЕРА БЫСТРО ПОДХОДИТ К КОНЦУ. ОН СЛАБЕЕТ ДЕНЬ ОТО ДНЯ. ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ПОГОВОРИТЬ С НИМ, ПОКА ОН ЕЩЕ ЖИВ, СОВЕТУЮ ПРИЕХАТЬ СЮДА КАК МОЖНО СКОРЕЕ.

МИККИ.

Микки Салливан был доверенным лицом Эриха Лира и давнишним другом Джека.

На следующий день, ровно в полдень, Джек поднялся на борт пассажирского биплана «Кондор» авиакомпании «Америкэн эйрлайнс», вылетающего в Лос-Анджелес. Маршрут пролегал через Нью-Йорк, Вашингтон, Нашвилл, Даллас и Дуглас, штат Аризона, с посадками в каждом городе. Поскольку полет продолжался и ночью (недавнее и рискованное нововведение), кресла раскладывались в удобные койки. После того как все десять пассажиров плотно пообедали, с ликерами и вином, им предложили отдохнуть. Где-то над Виргинией или Теннесси сиденья превратились в койки, пассажиры переоделись в пижамы и прилегли. Тех, кто еще спал, разбудили в Далласе, чтобы сообщить, что половина пути позади. На борту самолета они съели завтрак и ленч, после полудня им предложили закуски и коктейли, а как раз перед обедом «Кондор» приземлился в Лос-Анджелесе.

Прежде чем покинуть аэропорт, Джек отбил телеграмму Кимберли:

ЛА 61234 2115

ДОЛЕТЕЛ БЛАГОПОЛУЧНО. ВОЗВРАЩУСЬ ПОЕЗДОМ. С ЛЮБОВЬЮ К ТЕБЕ И МАЛЕНЬКОМУ ДЖОНУ.

ДЖЕК.

Микки Салливан встретил его в аэропорту. И лишь после того, как Джек отправил телеграмму, Микки сообщил ему, что он не поспел.

— Старик умер четыре часа тому назад.

— Он что-нибудь сказал обо мне?

— Он ни о ком ничего не сказал. Последние два дня твой отец и брат пытались говорить с ним. Он знал, что они говорят… Его глаза следили за их губами… Но он им не отвечал. Так, наверное, действует на нас близость смерти, Джек. Ничего особенного. Люди уходят в себя и проводят последние часы со своими мыслями.

Микки Салливан был на восемь лет старше Джека. Рыжеволосый крепыш с честным, открытым лицом. Многие говорили, что с женой он развелся из-за Эриха Лира, ставившего работу выше семейной жизни.

— Твой отец зол, — предупредил Микки, когда они шагали к автомобилю.

— Естественно. Он или злится, или хочет трахнуться. Третьего не дано.

— Они заглянули в завещание твоего деда. Он оставил твоему брату миллион, а тебе полмиллиона, указав, что еще полмиллиона ты получил авансом в 1931 году.

— Дед не хотел, чтобы отец знал об этом.

— Да, Эрих считает это предательством. Остаток состояния деда, который отойдет к нему, на миллион не тянет.

— Он и так свое получил. Президент и основной акционер «Лир шип брикинг и солвейдж».

— Они хотят сидеть шива^[31]. Ты останешься?

— Так долго задерживаться не могу. Откровенно говоря, когда ты сказал, что старик мертв, я едва сдержался, чтобы не попросить тебя сразу отвезти меня па железнодорожный вокзал.

— Ты бы так не поступил, Джек, — покачал головой Микки.

— Ладно. Отвези меня в «Амбассадор». Я заказал номер. Пообедаешь со мной? Не хочу встречаться с отцом и братом до завтрашнего дня.

За обедом Джек рассказал Микки о доме на Луисбург-сквер и своем сыне. Микки — о жизни калифорнийских Лиров.

— Бизнес процветает. Ты знаешь своего отца. Он участвует в тендере на разделку «Мавритании». И, готов спорить, выиграет его. Этот человек добивается того, что хочет. А вот счастья ему не хватает. Он опять принялся за старое.

— Кто теперь?

— Ты не поверишь. Ей девятнадцать лет. Роскошная женщина. Просто роскошная. Стыдно сказать, но именно я привел ее к нему. Моя мать растила меня не для того, чтобы я стал сводником, — вновь покачал головой Микки.

Джек заулыбался:

— Но ты в этом деле дока. Если я через пару дней не уеду в Бостон, придется просить тебя подобрать кого-нибудь и мне.

Микки взглянул на часы.

— Еще не так поздно. Возможно, я найду…

— Сегодня не надо. Может, завтра.

— Хорошо. Слушай. Кто по-настоящему несчастен, так это твой брат Боб. А еще больше достается твоей невестке Дороти.

— Что? Да как могут быть несчастными люди, только что унаследовавшие миллион долларов?

— Тут главное — характер. Тебе хватило характера уйти от старика. А Бобу — нет. И хотя у Боба вроде бы свое дело, Эрих во все сует свой нос. Разумеется, «Карлтон-хауз» вырос на деньгах Эриха. Всякий раз, когда Боб подписывает контракт с перспективной старлеткой, Эрих желает ее трахнуть… а потом требует от Боба, чтобы тот дал ей роль, к которой девчушка еще не готова. Он даже читает сценарии и указывает Бобу, по каким из них надо ставить фильмы. Короче, благодаря Эриху Боб живет как в аду.

— А во что он превратил твою жизнь?

— Полагаю, ты можешь себе представить.

— Сколько он тебе платит?

— Восемнадцать тысяч.

Джек зажал подбородок большим и указательным пальцами правой руки.

— Ты согласишься переехать в Бостон и заняться радиобизнесом за двадцать четыре тысячи?

— Господи, да!

— Сколько тебе нужно времени?

— Я должен предупредить Эриха за тридцать дней.

— Пошли его к чертовой матери. Ты должен ему не больше, чем я. Забронируй нам отдельное купе на четверг. Из Чикаго пошлешь ему телеграмму.

2

Йоханна Лерера хоронили в деревянном гробу с веревочными ручками. Согласно его завещанию. В соответствии с тем же завещанием гроб поставили на простые деревянные козлы. А вот когда дело дошло до цветов, завещание старика проигнорировали. Все-таки скончался дед главы «Карлтоп-хауз продакшн», и Голливуд прислал море цветов и венков.

Синагога вмещала лишь двести человек, поэтому снаружи поставили динамики, чтобы сотни собравшихся на лужайке могли услышать надгробное слово и каддиш.

— Итак… — Эрих Лир оглядел Джека с головы до ног. — Мой сын — настоящий бостонец. Посмотри на его костюм. — Последнее относилось к Бобу. — В его присутствии мы выглядим бедными родственниками.

— Из уважения к… — Джек помолчал, мотнул головой в сторону гроба, — я не буду говорить, что думаю о твоем мнении, касается ли оно моей одежды или чего-то еще.

Эрих посмотрел на гроб.

— Хорошо. Из уважения. — Он протянул руку. — Сегодня мы должны думать только о нем.

— Да. Сначала профессор. Потом, по его же словам, старьевщик. И наконец, богатый человек, давший путевку в бизнес тебе и мне. Я горжусь тем, что я его внук.

Боб мрачно взглянул на брата:

— Мы слышали, у тебя в Бостоне хороший дом. Что-то я не помню, чтобы ты приглашал деда взглянуть на него. Как и отца или брата:

Как и говорил Микки Салливан, по Бобу сразу чувствовалось, что жизнь ему не в радость. Кстати, и внешне он отличался от остальных Лиров: светловолосый, толстый, кривоногий. А светло-серый двубортный костюм с белыми пуговицами только подчеркивал его неуклюжесть.

— Кимберли и я будем рады вас видеть… если вы соблаговолите приехать, — выдавил из себя Джек.

Рядом с ним возник служка.

— Ермолку, сэр? — Он предложил Джеку черную шапочку.

— Да, конечно.

Служба прошла быстро. По ее окончании четверо мужчин перенесли гроб к могиле, вырытой в ста ярдах от синагоги, и опустили в землю.

Когда они возвращались к автомобилям, Эрих спросил Джека, сколько тот пробудет в Лос-Анджелесе.

— Завтра уезжаю поездом. Дела. Не мне объяснять тебе, что бизнес требует времени и внимания.

— Мистер Лир! — Фотограф затрусил к ним через лужайку с большим «графлексом». — Позволите сфотографировать сына с двумя внуками?

— Конечно, — кивнул Эрих. — Почему нет?

Они встали перед камерой: Эрих посередине, сыновья — по бокам от него.

— Как я понимаю, вечером ты не собираешься прийти ко мне? — спросил Эрих Джека после того, как фотограф оставил их в покое.

Джек протянул руку, которую Эрих пожал.

— Мы смогли провести вместе час, не говоря друг другу гадости. Я рад, что повидался с тобой. И с тобой тоже, Боб. Не будем искушать Господа. Не дадим ему возможности стравить нас.

— Как скажешь, — кивнул Эрих. — Дай мне твою ермолку. Я ее отнесу.

— Да. Конечно. — Он отсалютовал отцу. — В следующем году встретимся в Иерусалиме.

Эрих и Боб наблюдали, как Джек идет к автомобилю Микки Салливана. Эрих огляделся, заметил фотографа, взмахом руки подозвал его.

— Проследи, чтобы эти фотографии как можно быстрее попали в Бостон, — распорядился он, сунув фотографу сотенную.

3

Микки отвез Джека в «Амбассадор», поднялся с ним в его «люкс», где Джек прежде всего глотнул виски, потом закурил «Кэмел» и, глубоко затягиваясь, закружил по комнате.

— Я тебя понимаю, — вздохнул Микки. — Теперь ты можешь себе представить, каково здесь мне. Слушай. Я предлагал найти тебе на вечер телку. Может, не будем откладывать? Позволь сделать пару звонков.

Джек ушел в ванную и встал под горячий душ, предоставив телефон в полное распоряжение Микки. Когда вернулся, Микки поднял кулак с оттопыренным большим пальцем и широко улыбнулся.

— Она появится через полчаса. Не выгоняй ее сразу. Свое дело она знает. Я вернусь позже. Думаю, нашу последнюю ночь в Лос-Анджелесе надо отметить хорошим обедом.

Джек кивнул и налил шотландского.

Девушка появилась, молоденькая, пухленькая. Далеко не красавица, но Джек уловил идущие от нее эротические флюиды, которых, возможно, и не заметил бы, если б не предупреждение Микки. Смуглая кожа и большие карие глаза выдавали латиноамериканское происхождение. Наверное, мексиканка, подумал Джек. Одевалась она просто: белая блуза, черная широкая юбка, обшитая красной и зеленой полосами по подолу, темные чулки и начищенные черные туфельки.

— Мистер Лир? Вы меня ждете?

Он кивнул и натужно улыбнулся:

— Вроде бы. Заходи.

Девушка переступила порог, огляделась.

— Тут мило.

Джек услышал, как по полу зацокали ее каблучки, отметил грациозную походку.

— Ты танцовщица?

— Да. Сначала я для вас станцую… если позволите.

— Ты танцуешь на сцене?

— Да. Вы обо мне не слышали. Но, думаю, еще услышите.

— Надеюсь. А зовут тебя…

— Кончетта Лаззара.

— Ты очень молода.

Она сухо улыбнулась:

— Я достаточно взрослая для того, что вам требуется, мистер Лир.

— А ты знаешь, что мне требуется?

— Мистер Салливан сказал, что вы в депрессии. Сегодня вы хоронили своего деда.

— Кончетта, если ты собралась танцевать для меня, то танцуй голой, хорошо?

Она улыбнулась:

— Я знала, что вам этого захочется.

Она направилась к радиоприемнику, покрутила верньер, нашла станцию, транслирующую подходящую музыку. Скоренько разделась, оставшись в черном поясе, темных чулках и начищенных туфельках, и закружилась в танце, все убыстряя темп.

Хорошо хоть, что она не принесла кастаньеты, подумал Джек. Возможно, знала, что это нарушит тот образ, который она хотела создать. Танец девушки разжигал желание, как ей того и хотелось. Подпрыгивали груди, ходуном ходил живот. Она прекрасно сознавала, какой эффект производит ее вихляющаяся круглая попка, и не раз предоставляла Джеку возможность полюбоваться ею. А уж таких густых лобковых волос он просто никогда не видел. Они полностью скрывали половую щель, кроме тех моментов, когда девушка в танце поднимала и отводила в сторону ногу.

Она танцевала минут пять, потом упала на диван. Ее кожа блестела от пота.

— Что мне делать теперь, мистер Лир? — игриво спросила она.

— Догадайся.

Джек отвел ее в спальню, где она тут же легла на кровать. Возбужденный, Джек так поспешно срывал с себя одежду, что Кончетта засмеялась. Она засмеялась вновь и, протянув руки, предложила свою помощь, когда он достал презерватив. С ловкостью, показывающей, что ей это не впервой, натянула его на конец Джека. Мгновением позже Джек уже напрыгнул на нее, не в силах сдерживаться. Она ахнула, когда его внушительный прибор вошел в нее, но жаловаться не стала. Закрыла глаза, отдаваясь на милость его страсти. Джек, конечно, понимал, что процесс этот доставляет ей куда меньшее удовольствие, чем ему.

Когда же он кончил, Кончетта вздохнула и обняла его, прижимая к себе. Его вес, похоже, не доставлял ей никаких неудобств. Когда же Джек скатился с нее, Кончетта удивила его тем, что стащила презерватив, бросила в пепельницу на прикроватном столике, а потом вылизала его член.

Какое-то время они лежали молча. Потом девушка прошептала, что будет счастлива, если он вновь овладеет ею. Джек ответил, что сделает это через минуту-другую. Закурил «Кэмел», предложил Кончетте. Она взяла сигарету, он достал из пачки вторую, для себя.

— Ты занимаешься этим постоянно, Кончетта?

— Только с такими, как вы, — прямо ответила она

— Только с такими, как?..

— Только с теми, кто может мне помочь.

Джек кивнул, словно понял, о чем речь, хотя в действительности лихорадочно пытался сообразить, что к чему. Потом он мысленно застонал. Микки наверняка сказал девушке, а то и ее родителям, которые, возможно, знали, чем занимается их дочь, что брат Джека — первый человек в «Карлтон-хауз»

— Ты хочешь сниматься в кино? — спросил он Кончетту. — Так?

— Да. Я думаю, мне нужен лишь шанс.

— Поэтому ты. И с другими, кроме меня.

— Как и любая девушка, которая хочет пробиться в Голливуде. — Говорила она об этом как о само собой разумеющемся.

— Я попытаюсь что-нибудь сделать для тебя, Кончетта. Но учти, что основные мои интересы связаны с радио. Ты поешь?

— Я могупеть.

— Может, начнем с этого?

— Но я хочу сниматься в кино. Вы понимаете?

— Понимаю. Не хочешь взять в рот?

— Я знаю, как это делается, — ответила она.

Джек улыбнулся:

— Так действуй.

Она действительно знала. И хотя Джек кончил лишь несколько минут тому назад, девушка быстро довела его до оргазма. А потом убежала в ванную, чтобы выплюнуть сперму и прополоскать рот. Вернувшись, она увидела, что «молодец» Джека все еще стоит, и улыбнулась, удивленно покачав головой.

Они выкурили еще по сигарете.

— Сколько тебе лет, Кончетта?

— Я не уверена, что вам захочется это знать.

— Скажи.

— Шестнадцать, — тихо ответила она.

— Ага. Как я и говорил, я сделаю для тебя все, что смогу. К примеру, дам денег.

— Нет. Я делаю это не ради денег. Я не шлюха, мистер Лир.

— Разумеется, нет. У меня этого и в мыслях не было. Но ты возьмешь, скажем, сто долларов только за то, что доставила мне куда больше удовольствия, чем я ожидал.

— Ну…

— Значит, договорились.

Она оделась.

— Мистер Лир, на что я должна соглашаться?

— Ты о чем, Кончетта?

— Один человек говорит мне, что я должна выщипать брови. Вырвать часть волос, чтобы лоб стал больше. От меня хотят, чтобы я похудела. И с такими именем и фамилией, как Кончетта Лаззара, многого не достигнешь. Мне надо сменить их.

— На что?

— Мне предлагали несколько вариантов. Один мне понравился. Конни Лейн. — Эти слова она произнесла с благоговейным трепетом, как заклинание.

4

— Планы меняются, — объявил Джек Микки за обедом. — Завтра ты со мной в Бостон не поедешь.

— Ты передумал?

— Нет. Я предложил тебе работу, и она твоя. Но тебе придется задержаться на неделю-другую. Пока с твоей помощью Кончетта Лаззара не получит шанса сняться в кино. Да… я все знаю. Отведи ее к Мо Моррису и скажи, что она от меня. После этого первым же поездом выезжай в Бостон.

— Что? Ладно. Понял. Наверное, я сам виноват.

— Микки, возможно, я позвоню тебе вновь и попрошу найти мне девочку. Но, пожалуйста, пойми, что у меня требования не такие, как у отца. Больше никаких шестнадцатилетних. В Калифорнии это сходит с рук, но в Массачусетсе можно угодить за решетку.

— Извини…

— Все нормально. С другой стороны, Микки, из тех, с кем мне приходилось иметь дело, она — из лучших.

— Я свяжу ее с Мо Моррисом, — пообещал Микки. — Он отличный агент. Если кто-то и сможет протолкнуть ее в кино, так это Мо.

5

Кимберли встретила Джека на железнодорожном вокзале. Привез ее их шофер на «дузепберге».

— Наверное, я могла бы подождать, пока мы приедем домой, но… — Она протянула Джеку газету. — Четвертая страница.

Четвертая страница открывалась скромным заголовком: «ВЛАДЕЛЕЦ РАДИОСТАНЦИИ НА ПОХОРОНАХ ОТЦА».

Под ней напечатали довольно большой фотоснимок: Эрих и два его сына на лужайке у синагоги. Ниже следовал текст:

«КАЛИФОРНИЙСКИЙ КОРОЛЬ ВТОРСЫРЬЯ ЭРИХ ЛИР И ДВА ЕГО СЫНА, КИНОПРОДЮСЕР РОБЕРТ ЛИР, ПРЕЗИДЕНТ „КАРЛТОН-ХАУЗ ПРОДАКШН“, И ДЖЕК ЛИР, ПРЕЗИДЕНТ БОСТОНСКОЙ РАДИОСТАНЦИИ WCHS, 13 ИЮНЯ НА ПОХОРОНАХ ПАТРИАРХА СЕМЬИ, ЙОХАННА ЛЕРЕРА, КОТОРЫЙ УМЕР ВО ВТОРНИК В ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕ».

На фотографии все трое стояли в ермолках.

— Дерьмо, — пробормотал Джек.

— Мои слова, — кивнула Кимберли.

Глава 6

1

1935 год

Первенец Лиров, Джон, доставлял няне массу хлопот, и она прямо заявила Кимберли, что ей придется уходить с этой работы. В основном претензии Сесили состояли в том, что из-за Джона она не может уделить должного внимания маленькой девочке, Джоан-Эдит.

Она родилась через два месяца после возвращения Джека с похорон деда, и Джек и Кимберли хотели почтить память Иоханна Лерера, назвав ребенка в его честь. Жену Иоханна звали Суламифь, но Джек и не заикнулся о том, чтобы так назвали его дочь. Кимберли, однако, указала, что Йоханн — немецкий эквивалент Джона, а Джоан — женский вариант Джона. И девочка получила два имени: Джоан — в память Йоханна, и Эдит — в честь матери Кимберли.

Кимберли убедила няню остаться, пообещав, что возьмет на себя заботу о Джоан.

Джек перенес свою штаб-квартиру в другое место. Комнатушки над кинотеатром его уже не устраивали, особенно после приезда из Калифорнии Микки Салливана. Он сразу получил пост вице-президента «WCHS, Инкорпорейтед». Вице-президентом стал и Херб Моррилл.

Поскольку корпорация приобрела хартфордскую радиостанцию WHFD, Джек изменил ее название на «Лир бродкастинг, Инкорпорейтед».

Он огорчил многих жителей Хартфорда, как, впрочем, и Кимберли, перекроив эфирную сетку WHFD. И хотя классическая музыка сохранила ведущие позиции, Уэш Оливер играл по полчаса пять вечеров в неделю, по утрам, тоже пять раз неделю, шла программа «Наша маленькая семья», а днем по радио выступали местные эскулапы. На тех же условиях, что и в Бостоне: сами оплачивали эфирное время.

WHFD годами приносила одни убытки, благодаря чему Джек купил ее очень дешево, но не прошло и шести месяцев, как появилась пусть небольшая, но прибыль.

Католический архиепископ Бостона попросил выделить утренний час в воскресенье для проповедей и молитв. Джек выделил, с девяти до десяти утра. Потом с той же просьбой обратился Совет церквей, паству которого составляли протестанты. Джек ответил, что готов продать им час эфирного времени, с десяти до одиннадцати, со скидкой в двадцать пять процентов. Совет с радостью согласился и начал транслировать службы из разных церквей. Джек не сказал им, что архиепископ получил свой час бесплатно, и попросил викария не распространяться об их маленьком секрете.

После того как были улажены все формальности с наследством Йоханна Лерера, у Джека появилось еще полмиллиона долларов, которые он незамедлительно вложил в свой бизнес. Во-первых, подал прошение о внесении в лицензию WCHS изменений, позволяющих увеличить мощность сигнала, а получив искомое, приобрел новый передатчик. Во-вторых, купил радиостанцию WHPL в городе Уайт-Плейнс, штат Нью-Йорк.

Эфирная сетка радиостанции в Уайт-Плейнсе подверглась тем же изменениям, что и в Хартфорде. WHPL начала транслировать передачи, созданные для бостонской WCHS. Благодаря двум новым станциям музыку Уэша Оливера слушали вся Новая Англия и Нью-Йорк, где у него сразу появилась постоянная аудитория. По настоянию Джека Оливер ушел из борделя и теперь работал только на «Лир бродкастинг». Оливеру подобрали сопровождение: гитара, ударные и банджо. «Лир бродкастинг квартет» во главе с Уэшем Оливером играл в ресторанах и дансингах по всей Новой Англии. Люди приходили посмотреть на знаменитого джазового пианиста, которого они слышали по радио.

Одновременно домохозяек Новой Англии увлекли драматические перипетии и неуемный оптимизм «Нашей маленькой семьи». Когда актрису, исполнявшую первоначально роль Мамы, пришлось заменить, Джеку удалось подобрать другую, с точно таким же голосом и интонациями. Слушательницы и не заметили, что коронную фразу «Семейная любовь переживет все» произносит совсем другой человек.

«Братья Бронсон» вновь поменяли название. «Веселые ребята» Джеку разонравились, и три «брата» стали «Менестрелями». От услуг «Острословов» он отказался, зато создал новую развлекательную передачу с участием Бетти и «Менестрелей». Профессиональный сценарист максимально использовал те широкие возможности, которые открывало нарочитое коверканье слов. От некоторых изысков Бетти покатывалась вся Новая Англия и половина Нью-Йорка.

Кимберли не могла этого слышать. Джек тоже. Но передача «Бетти и „Менестрели“„ приносила деньги. Скоро она начала называться „Шоу-бар «Моя красавица“ с участием Бетти и «Менестрелей“«.

А вот кто такая Бетти, никто не знал. И все потому, что она была негритянкой. Приехала Бетти из Хантингтона, Западная Виргиния, но определить по голосу, что она чернокожая, не представлялось возможным. Ее передача транслировалась из отдельной комнаты, куда никого не пускали. Даже «Менестрели» не видели звезду своей передачи. Джек нанял специальную актрису, которая в определенный час приходила и уходила со студии. Бетти же появлялась в униформе служанки.

Джек всем сердцем сочувствовал Бетти, но ничего не мог поделать. Да, программа «Эмос и Энди» пользовалась колоссальным успехом, но лишь потому, что негров в ней играли белые актеры. Америка еще не соглашалась слушать черных комиков.

Кимберли о Бетти знала. Она пригласила ее и мужа Бетти, Чарлза, на обед в дом на Луисбург-сквер. В реальной жизни Бетти звали Кэролин Блоссом. И она, и ее муж были внуками рабов. В начале двадцатых они приехали в Бостон, полагая, что там, где зародился аболиционизм^[32], расизма уж точно нет. И, разумеется, ошиблись.

Кэролин пробилась па радио, делая записи на пластинках и по почте посылая их на радиостанции. С десяток раз она встречалась с владельцами радиостанций, которые были в восторге от ее комедийного таланта… пока не видели Бетти вживую. Униформа служанки, в которой Бетти приходила на студию, принадлежала ей самой: не один год она проработала в домах богатых бостонцев.

Джек, однако, исходил из того, что материальная выгода дороже принципов.

— Давай сначала заработаем кучу денег, — сказал он Кэролин. — А когда со счетом в банке все будет в порядке, поговорим и о принципах.

2

В июне Джек поехал в Уайт-Плейнс, чтобы проинспектировать программы и менеджмент WHPL. Поскольку время было летнее, он решил, что шофер отвезет его туда на «дузенберге» по автостраде 1, Бостонской почтовой дороге, через Провиденс, Нью-Хейвен и города Золотого пояса Коннектикута.

Путешествие растягивалось на четыре дня, поэтому Джек взял с собой приятную попутчицу: симпатичную блондинку-разведенку Бетси Эмерсон.

Толстое стекло отделяло кабину шофера от пассажирского сиденья, и большую часть пути Джек держал шторку опущенной, чтобы шофер не слышал их и не видел, что происходит за его спиной.

В это время он мог задрать юбку Бетси и шарить у нее между ног. И Бетси никто не мешал поглаживать хозяйство Джека. Они много о чем переговорили, часто смеялись, но после ленча Бетси впала в глубокую задумчивость.

— Я уже хотела сказать тебе «нет», — проговорила она, не убирая руки с взбухшего под брюками члена Джека.

— Пожалуй, я могу назвать одну или две причины, по которым ты могла бы отказаться от этой поездки. Какая озаботила тебя?

Бетси легонько поцеловала Джека в щеку.

— Кимберли. По отношению к ней мы поступаем нехорошо.

Пальцы Джека скользнули в трусики Бетси и пробежались по ее повлажневшей «дырочке».

— У меня мелькала мысль не приглашать тебя. По той же причине.

— И?..

Джек убрал руку из трусиков Бетси.

— А какой вред я причиняю этой поездкой Кимберли? И вообще, не пора ли мне задаться вопросом, а как по отношению ко мне ведет себя Кимберли?

— Так вот почему…

— Нет, пригласил я тебя не поэтому. И не поэтому стараюсь бывать с тобой, когда появляется такая возможность. Я не использую тебя, Бетси. Ты мне нужна. Мне нужна женщина, которая не думает, что я… Ну, не думает, что я… Ты понимаешь, что я хочу сказать.

Она коснулась пальцами его щеки.

— Неужели все так плохо?

— А ты как думала? Ты же видела…

Бетси закивала:

— Видела. И слышала. Меня это просто бесит!

— То, что ты не можешь видеть и слышать, куда хуже. Когда мы остаемся наедине. Я не Уолкотт. Я не Бейярд. Я внук Йоханна Лерера, раввина. Харрисон Уолкотт принимает меня таким, какой я есть, и не кривится. Но Кимберли…

— На днях она жаловалось мне и Конни, что, наверное, никогда не сможет научить тебя складывать платок, который кладется в нагрудный кармашек, — перебила его Бетси. — «Он по натуре варвар, — сказала она. — Как бы я ни старалась, мне не удастся превратить его в цивилизованного человека». Конни согласна со мной в том, что Кимберли должна гордиться тобой. Кстати, тебе надо оттрахать и Конни. Если Кимберли узнает, что ты долбил нас обеих, это ее проймет.

— Почему она пошла за меня, Бетс?

— Я думаю, по двум причинам. Во-первых, Кимберли панически боялась того, что парни ухлестывают не за ней, а за ее деньгами, то есть деньгами ее отца. Когда появился ты, она знала, что тут другой случай, поскольку у тебя были свои деньги. Она даже знала сколько, Джек. Во всяком случае, говорила, что знает. Кимберли сказала мне, что у тебя есть полмиллиона долларов, а в перспективе будет еще больше.

— Она говорила с тобой об этом?

— Но есть и другая причина, по которой Кимберли пошла за тебя, Джек. Я не знаю, когда она впервые увидела или пощупала ту самую штучку, что болтается у тебя между ног, но, думаю, произошло это до свадьбы. Она лишилась девственности не в первую брачную ночь, не так ли, Джек?

Он кивнул.

— Кимберли любила поболтать о сексе. Пожалуй, мы все любили, но она была смелее многих. Если уж мне вставят, говорила она, так до самого пупка.

— Значит, она получила что хотела. — В голосе Джека слышалась горечь. — Хоть в этом я ее не разочаровал.

— Джек, почему ты женился на ней?

— А что тут удивительного? Я… Бетс, я думал, лучшего мне не найти, Кимберли будет мне идеальной женой. Красивая. Умная. Элегантная. Возможно, еврей из Калифорнии рассчитывал, что он сможет подняться на вершину мира, женившись на Кимберли Бейярд Уолкотт. О, прости меня, Господи, но я казался себе котом, проглотившим канарейку. Беда в том, что это Кимберли полагает себя кошкой, слопавшей кенара.

— Я же развелась, Джек.

— Да. Но у меня двое детей. Старо как мир, не так ли? Людям не следует заводить детей, пока они не проживут вместе лет пять.

3

В отеле Уайт-Плейнса они сняли не «люкс», а обычный номер. Над дверью висел динамик, соединенный с радио, настроенным на волну, которую выбирал управляющий отелем. Едва Бетси прибавила звук, как они услышали сюсюканье:

Куда, о, куда

Подевался мой маленький песик?

Где, о, где, он может быть?

С коротким хвостиком и длинными ушками,

Где, о, где он может быть?

Джек позвонил портье и попросил принести им радиоприемник. Ему сказали, что радиоприемника нет. Тогда он велел купить радиоприемник и внести стоимость в его счет. Через час радиоприемник стоял в номере.

Перед обедом Джек и Бетси послушали передачи WHPL. Потом, пока он принимал душ, она переключалась на другие станции, главным образом нью-йоркские. Когда Джек вышел из ванной, Бетси слушала выпуск новостей.

Джек сначала нахмурился, а потом сам заслушался. И не без причины. Великолепная дикция, ласкающий слух голос:

— Мистер Энтони Иден… Британский министр по делам Лиги Наций… прибыл сегодня в Рим для серии встреч с синьором Муссолини. Ожидается, что они обсудят ситуацию в… Эфиопии. Известно, что синьор Муссолини надеется добавить королевство Эфиопия к империи, которую он намерен создать в Африке.

Тем временем в Вашингтоне президент Рузвельт вновь обратился к конгрессу с просьбой быстрее рассмотреть законопроект о социальном страховании. Полагая этот законопроект самым важным из всех, что рассматривались конгрессом за последние десять лет…

— Господи, ты только послушай его! — воскликнул Джек. — Кто это?

Они дослушали выпуск до конца, потом рекламу и наконец дождались желаемого: «С новостями из Нью-Йорка познакомил вас Кертис Фредерик. Доброй вам ночи».

— Вот как надо подавать новости! Боже мой, Бетс, сравни это с тем, что мы имеем от Уолтера Уинчелла. Да, этот человек заставляет себя слушать. Господи, я многое отдам, чтобы перетащить его в Бостон!

4

Джек подрядил Микки Салливана выяснить все, что возможно, о Кертисе Фредерике. Микки доложил, что прежде Фредерик работал в газете, по праву считался одним из ведущих журналистов в «Кливленд плейн дилер». Потом перебрался в Нью-Йорк, стал политическим обозревателем в «Геральд трибюн». Когда в газете решили передавать основные статьи по радио, это задание, спасибо его сочному баритону, поручили Фредерику. Не прошло и шести месяцев, как он перешел на WQXR, радиостанцию «Таймс», отличающуюся, по его мнению, более высоким уровнем подбора информации. Микки сказал Джеку, что у того есть шанс переманить Кертиса Фредерика в Бостон.

Джек договорился встретиться с Фредериком за обедом в «люксе» «Уолдорфа». Исходил он из тех соображений, что диктор, возможно, не захочет появляться на публике в компании владельца другой радиостанции.

На эту встречу Джек взял с собой Кимберли. Поехал и Микки Салливан, но обед прошел без него.

— Я, возможно, знаю о Кертисе Фредерике то, что не известно тебе, — заметила Кимберли, когда они одевались к обеду.

— Что же?

— Один момент. — Она наклонилась, закрепляя чулок на резинке пояса. — Фредерик учился в Йельском университете. Выпускник 1921 года. А муж моей подруги Брит Лоуэри окончил Йель в 1922 году. Я подумала, что он может знать этого Фредерика, поэтому сегодня встретилась с ней и ее мужем. Он действительно знает Фредерика и иногда с ним видится.

— Ты не перестаешь изумлять меня, — вырвалось у Джека.

— Возможно, потому, что это не так уж трудно, дорогой. Короче, Фредерику тридцать восемь лет, а это означает, что по возрасту он подлежал призыву в армию в 1917 году. И он отправился на войну.

— Я знаю.

— Понятное дело. Французам он так понравился, что его наградили Военным крестом. И на американцев он произвел впечатление, получив Серебряную звезду. До призыва в армию Фредерик проучился в Йеле два года. После демобилизации — еще два.

— Я все это знаю.

— Тогда позволь сказать то, о чем тебе не известно, — ледяным тоном продолжила Кимберли. — Мистер Кертис Фредерик — голубой!

— Кимберли…

— Это секрет. О нем знают человек пять-шесть.

— Это унизительно, вызнавать…

— Юношам, которые живут в университетских общежитиях, известно друг о друге все.

Джек глубоко затянулся «Кэмелом».

— Господи Иисусе! Ты говоришь, об этом знают пять-шесть человек. Если Лоуэри сказал тебе…

— Я объяснила ему, что ты собираешься предложить Фредерику работу..

Джек зашагал по комнате.

— И что мне теперь делать?

— Найми его, если он тебе нужен.

Джек резко остановился и уставился на жену.

— Чтобы через пять лет, когда он станет звездой радиорепортажа, его…

— Если кто-то узнает то, что оставалось тайной двадцать лет.

Джек вдавил окурок в пепельницу.

— Я даже не знаю, что они делают.

Кимберли усмехнулась:

— Черта с два. Не такой уж ты наивный. А кроме того, пять минут назад ты полагал, что лучшего радиокомментатора не найти.

— Я не могу предлагать ему работу, не упомянув об этом. А как упомянуть, не знаю.

— Я об этом позабочусь, — заверила его Кимберли.

5

Внешне Кертис Фредерик ничем не напоминал гомосексуалиста. Грубоватые черты лица, черные кустистые брови, проницательные темные глаза, сильная линия подбородка, широкий рот с тонкими губами.

От шотландского Фредерик отказался, попросив налить джина. Закурил «Честерфилд», достав сигарету из изящного серебряного портсигара. Одет он был в превосходно сшитый однобортный костюм, какие в тот год носили немногие, с узким черным галстуком. Одевался Фредерик стильно, но явно выпадал из стиля 1935 года.

— Так кого, мистер Фредерик, изберут президентом Соединенных Штатов в следующем году?

— Франклина Делано Рузвельта, — без запинки ответил Фредерик. — И победит он с колоссальным отрывом.

— Иной исход невозможен?

Фредерик покачал головой:

— Ни единого шанса.

— Вы с ним встречались? — спросила Кимберли.

Фредерик кивнул:

— Да. Первый раз в 1921 году. Тогда я бы предсказал, что его могут избрать, пожалуй, лишь в палату представителей от округа Хадсон-Вэлью.

— И как хорошо вы его знаете? — поинтересовался Джек.

— Его не знает никто. Самая большая ошибка в политике или журналистике — думать, что знаешь Франклина Ди Рузвельта. Карьера этого человека основана на том, что никто его не знает.

— Как я понимаю, он вам не нравится, — вставила Кимберли.

— Он мне очень даже нравится… по сравнению с теми, кто может прийти на его место. В этом контексте Рузвельт — это гигант среди пигмеев.

Они выпили еще по два стакана, прежде чем подали обед. Джек заказал все самое лучшее, что мог предложить отель: черную икру, фазана… но почувствовал, что стол не произвел на Кертиса Фредерика особого впечатления. Тот ел и пил, причем с явным удовольствием, но отменная еда и превосходное вино никоим образом не могли повлиять на его решение.

— Передатчик моей WCHS помощнее, чем у WQHR, — упомянул Джек по ходу обеда.

— У WLW в Цинциннати, «радиостанции, вещающей на всю страну», передатчик еще мощнее. — Фредерик пожал плечами. — Но я не связал бы свое имя с WLW и за миллион долларов.

— Давайте зайдем с другой стороны. Чего вы хотите от радиовещательной станции?

Фредерик улыбнулся Кимберли, потом Джеку.

— Я хочу престиж WQXR и мощность передатчика WLW или КDКА.

— Такой мощности я вам предоставить не могу, — ответил Джек. — Мы к ней приближаемся, но пока ее не достигли. С другой стороны, моя компания — это синдикат. У меня уже есть три радиостанции, и я хочу приобрести еще пять или шесть. Что же касается престижа радиостанции, то его создают люди, которые на ней работают. Вот вы вносите свою лепту в престиж WQXR. Ту же лепту вы можете внести в престиж WCHS и работающих с ней в одной связке радиостанций. Хотите, чтобы ваша передача считалась престижной? Чтобы ее уважали? Это зависит только от вас, друг мой. Если я предоставлю вам передатчик в пять раз мощнее, чем у WLW, а вы будете нести голубую муть, в итоге не получится ничего, кроме мути. А ее в нашем бизнесе и так выше крыши.

— Бостонская радиостанция?

— Да, нас не принимают по всей стране, не слышат в Чикаго или Атланте. Но на волну WCHS можно настроиться в Бостоне, Провиденсе, Нью-Хейвене, Хартфорде, Олбани… Есть у нас слушатели и в Нью-Йорке. А будет еще больше. Я намереваюсь взять в аренду телефонную линию, чтобы некоторые программы WCHS одновременно транслировала бы и WHPL. Я думаю, в Нью-Йорке у вас есть постоянная аудитория. Те, у кого хорошие приемники, поймают и Бостон, а у кого подешевле — послушают вас на волне Уайт-Плейнса.

— Нынче люди ставят радиоприемники в автомобили, — заметил Фредерик. — Многие бизнесмены слушают мой утренний выпуск новостей по дороге на работу.

— Уайт-Плейнс в двадцати пяти милях от Манхаттана, — ответил Джек. — Даже автомобильные радиоприемники могут ловить сигнал радиостанции, находящейся в двадцати пяти милях.

— На меня нажимают? — с улыбкой спросил Кертис Фредерик.

— Я хочу ввести программную сетку, в которой развлекательные передачи чередовались бы с информационными, да так, чтобы станции не только приносили прибыль, но и работали на благо общества. Впервые услышав ваш голос, я сразу понял, что именно такой человек должен возглавить мой информационный отдел.

Фредерик покачал головой:

— Из меня получится плохой начальник, мистер Лир. Я репортер и радиокомментатор. А в управление мне нельзя доверить даже магазин сладостей. Не хочу.

— Возглавляя информационный отдел, вы будете заниматься тем же, чем и сейчас. Я хочу, чтобы вы выбирали темы для своих репортажей, а потом знакомили с собранным вами материалом слушателей.

— Вы понимаете, что большинство новостей, которые передают по радио, взяты из газет или получены по телеграфу от информационных агентств. Мы не посылаем репортеров за новостями… Только в самых редких случаях.

Джек искоса взглянул на Кимберли.

— Предположим, я найму вам помощника. Предположим, мы отправим его в Вашингтон. Предположим, этим летом мы пошлем его на съезды политических партии. Нет, есть лучший вариант. Предположим, мы пошлем вас на съезды в Кливленд и в Филадельфию, и вы будете вести оттуда прямые репортажи.

— Вы меня заинтересовали, — признался Фредерик.

— Для вас это будет серьезное решение, — продолжил Джек. — Детали мы еще отработаем. Вы вот употребили слово «нажимают». Да, я нажимаю. Но так, как нажимает студенческое общество, жаждущее заполучить в свои ряды перспективного члена. Однако я ни в коем случае не требую от вас поспешного решения.

— Возможно, вам стоит приехать в Бостон на уик-энд, а то и на два или три уик-энда, — предложила Кимберли.

— Да, возможно, мне стоит приехать.

— Разумеется, вы можете взять в собой миссис Фредерик, — добавила она. — Если, конечно, есть миссис Фредерик.

Кертис Фредерик не заметил хмурого взгляда Джека, брошенного на Кимберли.

— Боюсь, миссис Фредерик нет, — ответил он. — Я все еще холостяк.

— Вон оно что! — Кимберли рассмеялась. — Так вы в Бостоне будете лакомым кусочком. Я смогу представить вас десятку, а то и больше очаровательных женщин… Если вы этого захотите.

Фредерик пожал плечами:

— Почему нет? Новые впечатления не помешают.

Глава 7

1

1936 год

Кертис Фредерик перешел в «Лир бродкастинг» в 1936 году. Престиж радиовещательной компании возрос сразу же, но требовались годы, чтобы этот рост трансформировался в прибыль.

Квартиру Фредерик снял в Кембридже, в академической среде он чувствовал себя как рыба в воде. Его брат, Уиллард Фредерик, приехал вместе с ним из Нью-Йорка и снял себе квартиру поменьше, на противоположной стороне улицы. Уиллард работал над биографией Уильяма Ллойда Гаррисона^[33] и рассчитывал, что бостонские библиотеки станут для него кладезем информации. Держался Уиллард скромно, начинал волноваться по любому пустяку. Джек его сразу невзлюбил и безуспешно боролся с этим чувством.

Кертиса Фредерика никоим образом не заботило нежелание Лиров включить Уилларда в круг своих друзей. «Уиллард, — говорил он, — человек самостоятельный и не любит под кого-то подстраиваться. У него есть круг интересов, из которого он старается не выходить».

Кимберли, как и обещала, познакомила Фредерика с местными светскими львицами. Он едва ли не всех очаровал, кое за кем даже приударил и вскоре убедил Кимберли, что слухи о его гомосексуализме скорее всего беспочвенны…

Бетси села за столик Джека в «Ирландском пабе» в Саути ужасно злая.

— Это твоя работа! Твоя, черт побери!

Джек покачал головой.

— Бетс, клянусь тебе, я не имею к этому ни малейшего отношения. Я ничего не знал, пока ты мне не сказала.

— Так что она старается провернуть?

— Бетс, я не думаю, что у Кимберли есть какие-то задние мысли. Когда мы говорили с Кертисом о его переезде в Бостон, она пообещала познакомить его с местными женщинами. Ты разведена. Я думаю, она решила, что вы двое…

— Она знает о нас! Вот в чем дело.

— Нет. О нас она ничего не знает. Если бы знала…

— Ты серьезно? Она не знает?

— Бетс, она даже не догадывается. Если б догадывалась, я бы знал. Молчать она бы не стала.

— Так что мне теперь делать?

Он пожал плечами:

— Выходи в свет с этим парнем. А если не хочешь, не выходи. Чем тебе это может повредить?

— А если он чего-то захочет от меня?

Джек оглядел зал и накрыл руку Бетси своей.

— Как поступить, решать тебе. Думаю, из любой ситуации ты найдешь наилучший выход.

— То есть тебе без разницы, дам я ему или нет?

— Я не могу жениться на тебе, Бетс. Ты это знаешь. Если ты найдешь себе пару… Кертис Фредерик — отличный парень.

2

Кимберли разливала чай. Она и Бетси — миссис Отис Эмерсон — сидели в гостиной дома на Луисбург-сквер. Кимберли в этот день надела бежевое платье из льна с красно-зеленой вышивкой по подолу и рукавам. В ее движениях, одежде, манерах чувствовалась бостонская элегантность. Ослепительно красивая женщина, полностью осознающая собственную неординарность.

Бетси, конечно же, уступающая красотой хозяйке дома, но тоже далеко не уродина, пришла в черном и чувствовала себя не в своей тарелке. Она не знала, почему вдруг Кимберли Лир пригласила ее на чай.

— Давно мы с тобой дружим, Бетси?

— С незапамятных времен.

— Мы близкие подруги. Такие близкие, что я собираюсь обратиться к тебе с просьбой, с которой, пожалуй, не обратилась бы ни к какой другой женщине.

— Кимберли?..

— Это останется между нами.

— Да, но…

Кимберли передала Бетси чашку чая и предложила серебряные щипчики, чтобы положить на тарелку маленькие квадратики хлеба с маслом или пирожные.

— Кертис Фредерик. Я прошу тебя рассказать о Кертисе Фредерике.

Бетси едва удалось скрыть свое облегчение.

— А что ты хочешь о нем узнать?

— Прежде всего я расскажу тебе все, что знаю о нем, чтобы потом ты ответила мне тем же. И то, что мы обе сейчас услышим, от нас никто не узнает. Хорошо?

— Хорошо.

— Как тебе известно, мой муж нанял Кертиса Фредерика директором информационной службы «Лир бродкастинг». Но, возможно, его прошлое может привести к крупному скандалу. Ты помнишь Брит Тейлор? Брит Лоуэри? Она вышла замуж за Уолтера Лоуэри.

— Помню. Кажется, она сейчас живет в Нью-Йорке.

— Совершенно верно. Ее муж учился в Йеле одновременно с Кертисом Фредериком. И Уолтер Лоуэри говорит, что Кертис был… Ну ты понимаешь… Голубым.

— Голубым? Ты хочешь сказать?..

— Именно. Гомосексуалистом. Поскольку у Джека в отношении него большие планы, я надеюсь, что это не так. Вот почему я вторгаюсь в твою личную жизнь. С тех пор, как я вас познакомила, вы встречаетесь. Я подумала, теперь-то ты должна знать, что к чему. Извини, что спрашиваю, но это важно для меня, важно для Джека.

Бетси отпила чаю и откусила кусочек хлеба с маслом, выигрывая время.

— Для меня есть только один способ узнать, не так ли?

Кимберли кивнула:

— Да. Поэтому я заранее прошу простить меня за этот допрос.

— Но можно ли принимать мой ответ за истину? — спросила Бетси. — Некоторые из этих мужчин…

— Я думаю, в этом ты разбираешься, — твердо заявила Кимберли.

Бетси поставила чашку на столик.

— Хорошо, подружка. Если ты хочешь услышать мою исповедь, налей мне джина. Я не собираюсь рассказывать о своей личной жизни за чашкой чая.

Кимберли налила Бетси джин, а себе виски. Обе выпили и вскинули друг на друга глаза.

— Так что ты хочешь знать?

Кимберли улыбнулась, покачала головой:

— По-моему, это очевидно. Он… и ты…

Бетси кивнула:

— Да. Дважды.

— И как он? Я хочу сказать, ему понравилось?

Бетси рассмеялась:

— Ха! По-моему, более чем. Я хочу сказать, эрекцию имитировать невозможно.

— У него… есть чем?

— Мне особо не с чем сравнивать, Кимберли. Если говорить про моего бывшего мужа… Кертис смотрится лучше.

— Он знает, как это делается?

— Да. Делает все, что положено мужчине. С энтузиазмом. Грубо говоря, вскочив в седло, ведет себя как настоящий ковбой.

— Тогда, по твоему разумению, он не…

— Совершенно верно. По моему разумению — нет. Когда мы пообедали в четвертый раз, он спросил, не загляну ли я к нему в квартиру, чтобы пропустить на посошок по стаканчику. Я, разумеется, знала, что это означает, но подумала: почему нет? Если я собираюсь… вновь заняться этим делом, то почему не с Кертисом Фредериком? Мужчина он видный. Так что я поднялась к нему в квартиру.

— А он…

— Мы выпили джина, а потом он в лоб спросил, лягу ли я с ним в постель.

— В лоб? Прямо?

Бетси улыбнулась:

— Мне кажется, он долго думал об этом, подбирал слова, а потом решил, что прямой путь — самый верный. Если бы он начал лапать меня, я бы, наверное, оскорбилась. Но он обошелся вопросом. Сказал что-то вроде: «Ты не против того, чтобы лечь со мной в постель? Тебе этого хочется так же, как и мне?»

— И ты согласилась?

— Во всяком случае, не отказалась. Мы прошли в спальню. Он меня раздел. Предложил принять с ним душ. Сказал, что это лучший способ познакомиться поближе. В этом он не ошибся. Он намылил меня. Я — его. А уж потом, когда его руки прошлись по твоему телу, а твои — по его, особо стесняться вроде бы и нечего. Я поиграла с его штучкой, и он кончил. Я тяжело вздохнула, но он заверил меня, что волноваться не о чем, он еще сможет. И смог. Дважды. В следующий раз мы встретились в моем доме. Душа у меня нет, поэтому мы вдвоем сели в ванну. — Бетси заулыбалась. — И так возбудились, что чуть не утонули.

— И что из этого выйдет? — чуть смутившись, спросила Кимберли.

— Время покажет, — промурлыкала Бетси, прежде чем допить джин.

3

Репортажи и интервью Кертиса Фредерика с национальных съездов Республиканской партии в Кливленде и Демократической в Филадельфии шли в прямом эфире. Точно так же вела свои трансляции и Эн-би-си, но Фредерик основное внимание уделял делегациям Новой Англии и Нью-Йорка, предлагая политикам обратиться по радио непосредственно к своим избирателям. От такой возможности никто не отказывался. Более того, чтобы завоевать лестный комментарий съездов, они делились с Кертисом Фредериком важными сведениями. Опытный журналист, он прекрасно знал, когда ему следует сказать: «По словам мистера такого-то», а когда стоит ограничиться словами. «По информации из надежного источника…»

Его мелодичный голос, великолепная дикция, обширный словарный запас, удачный выбор собеседников, спокойная манера подачи материала резко отличались от чуть ли не истерических воплей таких комментаторов, как Уолтер Уинчелл. Кертис Фредерик не стал самым популярным комментатором региона, обслуживаемого радиостанциями «Лир бродкастинг», но именно на его волну настраивались интеллигентные слушатели, когда хотели получить точную информацию.

Бетси ездила с Фредериком в Филадельфию. По возвращении они объявили, что намерены пожениться после выборов.

Журнал «Литерари дайджест» провел почтовый опрос, по результатам которого сообщил, что губернатор Алфред М. Лэндон^[34] победит Франклина Д. Рузвельта с большим отрывом. Кертис Фредерик не стал вступать в спор в прямом эфире, но заверил Джека, что результат будет прямо противоположный. Джек прислушался к его мнению и сказал Кимберли и отцу, чтобы те ждали переизбрания на второй срок автора «Нового курса»^[35].

Перед самыми выборами Джек встретился в «Коммон-клаб» со своим тестем Харрисоном Уолкоттом. Они прослушали вечерний выпуск новостей Кертиса Фредерика в радиозале, комнате на третьем этаже, где желающие могли послушать радио, не мешая остальным, а потом спустились в бар, дожидаясь Фредерика.

— Я по-прежнему числю себя в оптимистах, — говорил Уолкотт Джеку. — Я просто обязан верить, что человек, которого поддерживают примерно семьдесят пять процентов национальных изданий, имеет хорошие шансы на победу.

— Дело в том, — ответил ему Джек, — что газеты — тоже деловые предприятия. А их владельцы — капиталисты.

Фредерик подъехал через двадцать минут после окончания выпуска новостей. Джек и его тесть по-прежнему приходили в клуб в смокингах, хотя большинство членов клуба уже перешли на деловые костюмы, поэтому Фредерик не казался белой вороной.

— Интересный бар, — отметил он. — Вроде бы однажды я уже бывал здесь, в 1928 году. Странно, что после отмены «сухого закона» клуб не вернул бар на первый этаж.

— Мы привыкли к тому, что бар у нас на втором этаже, — ответил Уолкотт. — А в Бостоне так уж повелось, знаете ли, что то, к чему привыкают, становится традицией. Но скажите мне, мистер Фредерик, почему вы так уверены в переизбрании мистера Рузвельта? Многие уважаемые мною журналисты придерживаются иного мнения.

Фредерик заказал джин со льдом.

— Я думаю, мы все согласимся с тем, что Уильям Аллен Уайт^[36] очень уважаемый журналист. Североамериканский газетный альянс направил ему телеграмму с просьбой написать статью, которую можно было бы опубликовать на следующий день после избрания Лэндона. Уайт ответил им сразу же: «У вас оригинальное чувство юмора».

Через два дня после выборов Кертис Фредерик женился на миссис Отис Эмерсон и переехал в ее дом в Бостоне. Его брат Уиллард перебрался в квартиру Кертиса в Кембридже.

4

1937 год

«Лир бродкастинг» была озабочена приобретением новых станций. Одна продавалась в Нью-Хейвене, вторая — в Стемфорде, штат Коннектикут, но Джека они не заинтересовали, поскольку эта территория входила в зону трансляции его радиостанций в Бостоне, Хартфорде и Уайт-Плейнсе.

Во время поездки в Кливленд на съезд Республиканской партии Кертис Фредерик возобновил дружеские отношения с издателями и репортерами «Плейн дилер». Кто-то из них и сказал ему, что продается кливлендская WOER, если, конечно, покупатель даст хорошую цену. Джек поспешил в Кливленд. То, что он увидел, ему понравилось. Джек вернулся в Бостон, занял недостающие деньги и купил WOER. Скоро Средний Запад слушал Кертиса Фредерика и программу «Шоу-бар „Моя красавица“ с участием Бетти и „Менестрелей“«, а Восток — концерты Кливлендского симфонического оркестра.

С этого момента в информационных выпусках Кертиса Фредерика остались лишь те местные новости, которые вызывали общенациональный интерес. В Кливленде у него нашлось не меньше слушателей, чем в Бостоне и Нью-Йорке.

5

Кимберли настаивала на том, чтобы Джек начал пользоваться мундштуком, как пользовался им президент Рузвельт. Если держать сигарету в руке, от никотина желтеют пальцы, говорила она, а это неприлично. Кимберли оттерла пальцы Джека пемзой и мылом «Фелз напта», а потом подарила ему черный мундштук, украшенный серебряными колечками. Джек считал мундштук баловством, но при жене все-таки пользовался им. В ее отсутствие он держал сигарету в левой руке, большим и средним пальцами, катая ее, чтобы избежать появления пятен.

Конни Хорэн подсмеивалась над ним.

— Значит, Кимберли учит тебя, как надо курить! Сколько ты уже куришь? Лет пятнадцать? Я удивлена, что она позволяет тебе курить «Кэмел». Это же сигареты «синих воротничков». Странно, что она не заставила тебя перейти на «Тейритон» или «Пэл Мэл».

Брат Кертиса уехал на неделю в Нью-Йорк, поэтому Джек и Конни воспользовались предоставившейся им возможностью встретиться в его квартире.

Сидя на диване, обтянутом красным бархатом, в светло-зеленом шелковом платье, облегающем ее роскошную фигуру, с сигаретой в руке, Конни как всегда выглядела великолепно, словно собралась позировать фотографу.

Джек стоял у окна. Он принес бутылку «Джонни Уокер блэк», и они отпили по глотку.

Джек отошел от окна, сел рядом с Конни и вдавил окурок в пепельницу на кофейном столике.

— Ты единственная женщина, которую я действительно хотел… — у него перехватило дыхание, и он покачал головой, — …которой я не смог…

— О, мистер Лир, вы уже переоценили мою добродетель. — Конни похлопала ресницами, имитируя героиню романа «Унесенные ветром», которым зачитывалась Америка.

Он обнял ее, поцеловал в шею.

— Конни…

— Джек…

Правой рукой он осторожно повернул ее к себе лицом и страстно поцеловал в губы. Потом положил руку ей на грудь.

— Нет, Джек. Нет.

Он вздохнул:

— Конни, почему ты пришла сюда, если не позволяешь прикасаться к себе?

— Ты мне очень нравишься. Но мы не можем зайти так далеко… Так далеко, как тебе этого хочется. Я замужняя женщина и люблю своего супруга. Я мать троих детей и, возможно, снова беременна.

— Это решило бы одну проблему, — заметил Джек.

— Не поняла.

— Раз уж ты все равно беременна…

— Джек!

— Что?

Она вскинула голову.

— Я считаю, что мне не чужды некоторые моральные принципы. Я католичка. В кое-каких вопросах я не могу переступить через себя.

— Даже если я скажу, что люблю тебя?

Конни покачала головой:

— Нет. Будет только хуже. А как же Кимберли?

— Кимберли все больше усложняет мне жизнь. Ты знаешь. Ей не нравится, как я курю, как одеваюсь, как ем, как говорю…

— Но при этом ты все равно любишь ее?

Джек помялся, потом кивнул.

— Нельзя одновременно любить нескольких человек, — заявила Конни.

— Кто это сказал? Я могу. И люблю.

Конни вновь потянулась за мундштуком, но Джек перехватил ее руку и вновь поцеловал.

— Мой муж убьет нас обоих. И одному Богу известно, что сделает Кимберли.

— Им знать об этом не обязательно. Я же не прошу тебя рисковать.

Конни тяжело вздохнула.

— Я должна об этом подумать. Мы можем встретиться здесь в четверг. К тому времени я решу.

6

Не зная, каким будет решение Конни, Джек тем не менее в четверг утром заехал в кембриджскую квартиру и поставил в холодильник бутылку французского шампанского. Вернулся он в два часа дня, безо всякой уверенности в том, что Конни все-таки придет.

Она пришла.

Ослепительно красивая. В белоснежном вязаном платье, отделанном по подолу, шее и манжетам узкими синими и фиолетовыми полосками. Ее миниатюрная, в тон платью шляпка сидела на макушке, как ермолка.

Джек обнял Конни и поцеловал, прежде чем она переступила порог. Конни ответила на поцелуй, как бы говоря, какое решение принято.

— Я люблю тебя, Конни.

— Я тоже люблю тебя, Джек.

Она позволила ему раздеть себя, прежде чем он разлил шампанское. И вновь удивила его. Тело под корсетом оказалось куда более пухлым, чем он ожидал. Грудь, живот, бедра, ягодицы… было, на что положить руку. Обнаженная, она сидела на красном бархате дивана и пила шампанское из стакана для воды.

Они молчали. Что они могли сказать друг другу? Джек отсалютовал Конни своим стаканом. Наклонился, чтобы поцеловать ее грудь. Она вздрогнула, когда его язык начал ласкать соски. Он втянул одну грудь в рот, присосался к ней. Конни ахнула.

К своему изумлению Джек обнаружил, что она не решается коснуться его пениса. Когда он подтянул к нему руку Конни, она тут же отдернула ее. Эта двадцатисемилетняя женщина, мать троих детей, вела себя как девственница. Спокойно, но настойчиво Джек вновь положил ее руку себе на бедро и двинул ее поближе к пенису.

Она упиралась.

— У тебя обрезанный пенис, не так ли? От этого они становятся больше, Джек? У Дэна он совсем не такой. Других я, правда, не видела, но у него пенис выглядит не так, как у тебя. Не проси меня дотрагиваться до него.

— Ради Бога, Конни. Ты должна…

— Нет, — прошептала она. — Зачем мне… трогать его? Дэн сам все делал.

Однако размеры хозяйства Джека зачаровали ее. В конце концов Конни позволила ему подтащить ее руку к пенису, потом ее пальцы прошлись по нему от основания до головки. Она приподняла мошонку, открыла для себя, что в ней два яичка. Глаза Конни широко раскрылись. Ее пальцы обхватили пенис, сжали его.

— Конни! О Господи, Конни!

Средний палец Джека скользил вверх-вниз по ее половой щели, возбуждая клитор.

Из глаз Конни покатились слезы.

— Мы не должны…

— Конни!

— Или я совершаю смертный грех, — прошептала она внезапно севшим голосом, — или еще больший грех совершался по отношению ко мне.

— Ты хочешь сказать, что никогда не получала от этого удовольствия?

Она покачала головой:

— Мне не положено.

— Ерунда, — отрезал Джек. — Прочувствуй это! — Он обвел пальцем ее клитор. — Прочувствуй!

— О… еще, Джек! Еще! Я тебя хочу!

Он схватил с кофейного столика презерватив, разорвал обертку.

— Нет! — остановила его Конни. — Только не с этим! Только не с этим!

Джек отбросил презерватив.

Конни улеглась на спину,широко раздвинула ноги и прошептала: «Побей мою даму, партнер».

Глава 8

1

1938 год

Двенадцатого марта немецкая армия вошла в Австрию, и Гитлер объявил, что эта страна стала новой провинцией Германского Рейха. Четырнадцатого марта его восторженно встречали на улицах Вены.

Девятнадцатого марта Кертис Фредерик прибыл в Вену, где стал свидетелем притеснения евреев. Он видел, как бизнесмены-евреи мыли тротуары и выметали мусор из ливневых канав. Он узнавал из надежных источников о том, что многие евреи исчезли. Их отправили в концентрационные лагеря, хотя название это появилось гораздо позже. В сообщениях, которые Кертис отправлял в Бостон, он ничего об этом не писал. Он знал, что немцы внимательно читают каждое слово, и молчал о творимых жестокостях, дабы его не сочли врагом Рейха. Другие репортеры не молчали. Но у Фредерика были свои соображения.

Он поехал в Берлин и нашел там Эрнста Бауэра, своего давнего знакомца, который занимал достаточно высокий пост в министерстве пропаганды. Фредерик сказал Бауэру, что американцев интересует Reichskanzler^[37], но они практически ничего о нем не знают. Фредерик предложил взять интервью у господина канцлера в прямом эфире и транслировать его на территорию США. Через несколько дней он получил ответ. Учитывая сложности с переводом и недостаток свободного времени, фюрер не мог дать интервью герру Фредерику. Он, однако, не возражал против того, чтобы американские радиостанции передали интервью, которое он дал недавно немецкому журналисту. Министерство пропаганды обещало оперативно подготовить перевод.

Кертис Фредерик предложил, чтобы это интервью передали через мощный коротковолновый передатчик, принадлежащий Norddeutsche Rundfunk^[38]. Сигнал поступил бы на приемник станции на мысе Код, а оттуда по арендованной телефонной линии — в Бостон и другие города, где имелись радиостанции «Лир бродкастинг».

Министерство пропаганды приняло предложение Фредерика, и Бауэр отвез на радиостанцию два больших диска. Передача началась в два часа ночи коротким вступительным словом Кертиса Фредерика, рассказавшего о том, как ее удалось организовать. Затем пошло интервью. Поначалу диалог шел на немецком с последующим переводом. Какое-то время спустя перевод наложился на вопросы журналиста и ответы Гитлера, немецкий язык стал фоном английского.

Кертис подозревал, что интервью переписали заново специально для этой передачи. Коротковолновая связь немного искажала голоса, но не могла скрыть спокойной убедительности голоса Гитлера.

Германское консульство в Нью-Йорке буквально через несколько минут после завершения трансляции радировало в Берлин, докладывая об отличном приеме и полном успехе передачи. Пятнадцать газет указали в передовицах: «Когда слышишь самого Гитлера, а не комментарии репортеров, зачастую извращающие его слова, становится ясно, что он исходит из понятных американцам принципов, хотя мы еще не готовы согласиться со всеми его доводами».

После этого Кертис Фредерик обратился к Эрнсту Бауэру с новым предложением. Почему бы не передать в США одну из речей рейхсканцлера? Большинство американцев не смогут понять ее без перевода, но многие знают немецкий, а те, кто не знает, уловят тональность выступления. К изумлению Кертиса, министерство пропаганды согласилось. Три недели спустя вместо спокойно-рассудительного голоса американцы услышали немецкого фюрера, выступающего во Дворце спорта. То был совсем другой Гитлер, орущий в установленные перед ним микрофоны. Услышали американцы и тысячи его сторонников, в унисон вопящих: «Хайль!»

Нацисты, похоже, так и не поняли, в какую угодили ловушку. Когда Бетси прибыла в Берлин, чтобы провести две недели с Кертисом, Эрнст Бауэр пригласил их на обед при свечах в закрытый ресторан министерства пропаганды. После обеда Бауэр преподнес им две фотографии Адольфа Гитлера с его автографом. Одна адресовалась Кертису Фредерику, вторая — Джеку Лиру. Вероятно, в Берлине не догадывались, что Джек Лир — еврей.

2

В июле Джеку дали знать, что в Лос-Анджелесе продается радиостанция. Он вновь полетел на Западное побережье, теперь уже на ДС-3. Полет ему понравился, и обратно он решил вернуться тоже по воздуху.

Радиостанцию он купить не сумел, потому что это сделал его брат, пока Джек находился в пути. Роберт не стал скрывать своих мотивов, за ленчем с Джеком и Эрихом Боб предложил продать брату станцию. Джек ответил ему, что цена слишком высока. «Во-первых, — сказал он, — ты переплатил, а во-вторых, потеряешь еще больше денег, потому что ничего не смыслишь в управлении радиостанциями».

Эрих только качал головой, наблюдая, как Джек ест креветочный коктейль, а потом заметил, что тому, похоже, без разницы, что есть.

Зато обед в тот вечер прошел куда приятнее. Джек пригласил в свой «люкс» Мо Морриса и его клиентку Конни Лейн… Кончетту Лаззара, которая четырьмя годами раньше танцевала перед ним обнаженной. Ей уже исполнилось двадцать, и она не без успеха снималась в кино. После обеда Кончетта сказала Джеку, что останется с ним, если он этого захочет. Джек захотел.

На обратном пути самолет совершил незапланированную посадку в Омахе. Пилот объяснил, что грозовой фронт замер на месте, хотя должен был, как ожидалось, сместиться на восток. Пассажиров препроводили в здание аэропорта, и время от времени пилот подходил к ним, чтобы сообщить об изменениях в местоположении грозового фронта.

Информированность пилота произвела впечатление на Джека. Когда тот в очередной раз выходил из зала, Джек догнал пилота и спросил, не сможет ли он поговорить с ним.

— О чем, сэр? — осведомился пилот.

— О погоде. Откуда вы так много знаете о погоде?

— Но, сэр, мы должны это знать, чтобы не подвергать риску пассажиров и самолет.

— Но откуда вы получаете эти сведения? Судя по всему, вы точно знаете, где находятся грозовые фронты и что с ними происходит. Мне принадлежит сеть радиостанций, и я хотел бы сообщать своим слушателям подробный прогноз погоды. От синоптиков мы можем добиться самой малости: похолодает завтра или потеплеет, пойдет дождь или не пойдет.

— На основе такой информации мы бы просто не могли летать, — ответил пилот. — Пройдемте со мной, я покажу вам наш гидрометцентр, который держит нас в курсе событий.

Впервые в жизни Джек увидел карту погоды. Молодой пилот рассказал ему о низком и высоком атмосферном давлении, холодных и теплых фронтах. Объяснил значение изобар, изотерм, различных значков на карте. В помещении гидрометцентра постоянно трещал телетайп, принося подробную информацию о погодных условиях на всей территории страны.

— А каковы источники этой информации?

— Мы используем материалы бюро погоды. Именно они поступают по телетайпу. Но бюро не может дать достоверного прогноза, так как значительная часть его информации устаревает. В каждом аэропорту есть инструменты для замера состояния атмосферы — барометры, термометры, ветровые конусы, поэтому нам известны местные условия в каждом аэропорту. Информацией делятся пилоты и авиакомпании. Если я попадаю в зону турбулентности, о которой меня не предупреждали, или вижу образующийся грозовой фронт, я передаю эти сведения по радио. Другие пилоты слышат меня. И разумеется, эту информацию используют сотрудники гидрометцентров, которые составляют карты погоды. Если вы умете читать эти карты, то сможете достаточно точно предсказать, как будет изменяться погода в том или ином месте.

Вернувшись в Бостон, Джек навел справки в газетах. Далеко не все публиковали прогноз погоды. А если и публиковали, то очень поверхностный, вроде того, что передавали радиостанции Джека. Он отправился в аэропорт и нашел там гидрометцентр еще более мощный, чем в Омахе.

Вернувшись, Джек разослал служебные записки директорам принадлежащих ему радиостанций, обязав каждого из них посетить местный аэропорт, договориться о регулярном получении развернутого прогноза погоды и несколько раз в день выходить с ним в эфир. А еще лучше — каждый час.

Двадцатого сентября, за день до того, как на Новую Англию обрушился самый разрушительный за столетие ураган, унесший жизни семисот человек, газеты дали следующий прогноз погоды: «Завтра холодно, дождь». И только радиостанции Лира предупредили о мощном шторме, приближающемся к Коннектикуту и Массачусетсу.

Радиостанции Лира стали первыми, кто сообщал слушателям, какая ожидается температура воздуха, когда и сколько выпадет осадков. Часто прогнозы не соответствовали действительности и вызывали массу насмешек. Однако вскоре примеру «Лир бродкастинг» последовали другие радиостанции, а затем и газеты начали публиковать подробный прогноз погоды.

3

С Соломоном Вейсманом Джек встретился в маленьком ресторанчике в Кембридже, куда часто захаживали преподаватели Гарварда. Они уселись в кабинке темного дерева с сиденьями из красной кожи.

Владелец шести обувных магазинов, Вейсман был одним из активистов Бнай Брит^[39] и часто выступал от имени этой организации. Высокий, крупный мужчина, лет на десять старше Джека, с черными, курчавыми, уже начавшими редеть волосами.

После того как они отсалютовали друг другу стаканами и пригубили виски, разговор повел Вейсман:

— Ваш дед, Йоханн Лерер, был профессором богооткровенной религии Берлинского университета. Он покинул Германию в 1888 году, чтобы не служить в армии.

— Я это знаю, — ответил Джек.

— Возможно, вы не знаете, что у него было трое братьев и сестра. Они остались в Германии. Так что у вас там многочисленная родня.

— Я в курсе. С некоторыми мой дед переписывался. Уговаривал их уехать из Германии. Они к нему не прислушались. В Германии у них дома, бизнес. К чему вы, собственно, клоните?

Соломон Вейсман улыбнулся:

— Сейчас объясню. Вы знаете, что один из ваших кузенов погиб в Kristallnacht?^[40].

— Ночь разбитых витрин. Нет…

— Еще трех ваших кузенов арестовали. Мы говорим о «пропавших людях». Так вот, двое ваших кузенов пропали.

— Святый Боже! Я же не знаю этих людей. Мне ничего о них не известно, кроме того, что они существуют. Но… разумеется, я бы ничем не смог им помочь, даже если бы и знал. И теперь ничего не могу сделать для тех, кого арестовали. Не так ли?

Соломон Вейсман кивнул:

— Для них — нет. Но… Собственно, поэтому я и попросил вас о встрече. Чем больше влиятельных еврейских бизнесменов будут сотрудничать с Бнай Брит, тем эффективней станет наша деятельность. Сейчас наша задача — показать всему миру, что творится в Германии. И ваше содействие будет очень кстати. Трансляцией речи Гитлера вы внесли немалую лепту в нашу борьбу. Но можете сделать больше.

Джек уставился в стакан с виски, собираясь с мыслями.

— Мистер Вейсман, я никогда не отрицал, что я еврей. Я симпатизирую вашим идеям…

— Нашим идеям.

После короткой паузы Джек кивнул:

— Хорошо, нашим идеям. Думаю, что смогу оказать вам посильную помощь при условии, что мое имя не будет ассоциироваться с вашей организацией.

— Вы не хотите, чтобы люди знали, что вы еврей.

— Я не хочу выпячивать свое еврейство.

Вейсман кивнул:

— Я понимаю. Многие придерживаются того же мнения. С незапамятных времен.

Джек встретился взглядом с Вейсманом.

— Если бы нацисты знали, что «Лир бродкастинг» принадлежит еврею, они никогда не согласились бы на трансляцию речи Гитлера через мои радиостанции.

— Думаю, тут вы правы.

— Я, возможно, найду и другие возможности для того, чтобы сообщать американцам о творимом в Германии. Полагаю, и вы можете поставлять мне соответствующую информацию. Но даже в этой стране паши усилия будут далеко не столь результативны, если «Лир бродкастинг» сочтут проеврейскои радиовещательной компанией.

— «Нью-Йорк таймс» считается проеврейскои газетой, но от этого она не становится менее влиятельной.

— Не везде, — возразил Джек. — В некоторых регионах к ней относятся с подозрением.

— Ладно… Как я понимаю, мне не удалось завербовать в нашу организацию нового члена.

— Давайте не ставить вопрос ребром. Не загоняйте меня в угол. Я готов передавать по своим радиостанциям сообщения о преследованиях евреев. Давайте мне факты, и они уйдут в эфир. Снабжайте ими и другие радиостанции, и вы узнаете, кто еще захочет с вами работать. Кроме того, вернувшись в офис, я выпишу вам чек на тысячу долларов. И каждый год буду посылать Бнай Брит чек на такую же сумму.

— Щедрый дар, — признал Вейсман. — Думаю, мы друг друга поняли. Вы даже встретились со мной в таком месте, где нас не могут увидеть ваши друзья и деловые партнеры. Не так ли?

Джек покраснел.

— Я… К сожалению, не могу этого отрицать. — Он запнулся. — Пусть мне будет стыдно.

— Понятно. — Соломон Вейсман отодвинул стакан. — Мы все обговорили, так что можем обойтись без ленча. Если вы готовы нам помочь, не вставая в наши ряды, пусть так и будет.

— Я принесу меньше пользы, если все будут знать, что я один из вас, — аргументировал свою позицию Джек.

4

Как выяснил Джек, роман с Конни Хорэн сопряжен с немалыми трудностями. Она не могла или не хотела встречаться с ним чаще, чем раз в месяц. Поскольку предохранялась Конни исключительно естественным путем, в соответствии с менструальным циклом, она соглашалась увидеться с Джеком лишь в один из тех нескольких дней, когда она не могла забеременеть или надеялась, что не могла. Использование презервативов она считала грехом. И хотя Джек убеждал ее, что лучшего средства предохранения от беременности не сыскать, Конни и слушать его не хотела.

— Я и так грешна, — сказала она ему как-то днем, пройдясь кончиком языка от мошонки до головки его члена. — Я не могу… Мне не у кого спросить совета. Ты знаешь, что такое софистика? Я пришла к выводу, что лизать твой член для меня не грех, если я не беру его в рот. Я хочу сказать, лизать — это проявление любви, но…

— Хорошо, крошка, хорошо.

Теперь Джек знал, что Конни может часами лизать не только член, но и его живот, бедра и даже задницу. И если он правильно толковал ее вздохи и постанывания, ей это очень даже нравилось. Конни лизала его, пока у нее не пересыхало во рту, и тогда она пила томатный сок с джином. Этим она могла заниматься в любой день цикла, и какое-то время спустя уже старалась избежать продолжения, ведь без полового акта забеременеть невозможно.

— Мы не можем рисковать, — говорила она Джеку, — но не можем и предохраняться.

Спорить с ней, указывать на проколы в ее логике Джек не стал. Зачем Конни задумываться над тем, что они делают, полагал он, ведь она может прийти к выводам, которые ему не понравятся.

— Конни, дорогая, если я как следует вымою задницу водой с мылом, ты сунешь туда свой язычок?

— Во всяком случае, попробую. Если меня не вырвет. Я хочу показать тебе, что очень тебя люблю.

Когда Джек вернулся из ванной, Конни залпом выпила полстакана томатного сока с джином и осторожно провела кончиком языка по анусу Джека. Он сладострастно застонал. Действительно, ощущения более чем приятные.

— Что ж… — прошептала она. — Хорошо…

Конни прижалась лицом к ягодицам Джека и засунула язык как только смогла глубоко.

— О… крошка!

Конни вытащила язык и рассмеялась.

— Тебе, значит, понравилось? Отлично. Будем проделывать то же самое по первому твоему желанию.

Джек понял, что столкнулся с серьезной проблемой: он все больше влюблялся в Конни Хорэн.

5

Кимберли в тридцать один год оставалась такой же охочей до любовных утех. Решив, что двух детей вполне достаточно, она объявила о своем желании перевязать маточные трубы. Джеку идея жены не понравилась, но Кимберли заявила, что право выбора принадлежит ей, и осенью сделала операцию.

Уверенность в том, что беременность ей не грозит, распалила Кимберли, наполнила ее новой энергией. Она предложила Джеку разнообразить их игры в постели. Гостиная, что примыкала к их спальне, служила Кимберли и библиотекой. Здесь она держала книги, которые не хотела показывать гостям. Первые шесть лет совместной жизни Джек тоже не обращал на них внимания, но после операции, когда Кимберли сказала ему, что эти книги пробудили в ней стремление к сексуальным экспериментам, заглянул в них. Каким-то образом ей удалось заполучить запрещенный в Америке и изданный во Франции роман Генри Миллера «Тропик Рака». Должно быть, кто-то провез книгу в чемодане, запрятанную среди вещей, иначе ее конфисковала бы таможня. Рядом с «Тропиком» на полке стоял скандальный роман «Фанни Хилл, мемуары женщины для утех», написанный Джоном Клилендом и впервые опубликованный в 1749 году. Имелся в библиотеке и эротический многотомник «Моя тайная жизнь», пришедший к нам из XIX века. Джек изумился, узнав, что его жена читает такие книги. И, конечно же, прочитал их сам, чтобы узнать, о чем, собственно, в них идет речь.

Но наиболее интересной и информативной оказалась «Кама сутра», индийское руководство по сексу, где описывались удовольствия, которые Джек не мог считать приятными, к примеру, кусание или царапание партнера.

Как-то декабрьским вечером Кимберли предложила ему лечь в постель пораньше. Она включила лампы на прикроватных столиках, обрызгала простыни одеколоном. Джек, естественно, понял, что спать Кимберли не собирается. Поначалу все шло по накатанной колее. Но потом вдруг переменилось. Джек лег на жену, она заплела ноги на его спине, эту позицию она предпочитала другим. Широко раскрыв глаза, Кимберли смотрела ему в лицо. До оргазма Джек добрался быстро. И в тот момент, когда сперма уже начала свой путь, Кимберли вонзила ногти ему в спину. Она продолжала царапать его, пока поток не иссяк. Джек знал, что спину она ему расцарапала до крови. Хотел было запротестовать, но не стал, потому что боль в спине только усилила интенсивность оргазма. И длился он дольше, чем всегда. В итоге Джек упал на Кимберли совершенно вымотанный, словно разгрузил вагон угля.

— Что скажешь, милый? — прошептала она ему на ухо.

— Господи, Кимберли! — Он скатился с жены.

— Раньше ты такого не испытывал, верно?

— Нет, но…

— Я знаю. Повторять не будем. Если б ты знал, что тебя ждет, то не смог бы кончить. Но хоть раз попробовать нужно, правда?

Он приподнялся, поцеловал ее грудь, потом сел, посмотрел на пятна крови на простыне. Кимберли протерла ему спину спиртом. Щипало ужасно, но одновременно и возбуждало, его «игрунчик» тут же ожил.

Три ночи спустя, когда Джек пыхтел на ней, Кимберли прошептала: «Ударь меня».

Раньше он этого бы не сделал, но теперь точно знал, что она от него хочет, и ударил ладонью по щеке.

— Сильнее, ради Бога!

Он ударил сильнее. Так, что у нее дернулась голова.

— Еще! И не прекращай, пока я не скажу.

Ее голова летала из стороны в сторону от оплеух то по одной, то по другой щеке. Кимберли начала извиваться и стонать, а потом внезапно вскинула руку и потащила Джека вниз, на себя. Ее глаза горели от восторга.

Потом в ванной она плевалась кровью, так как зубы порезали щеки изнутри.

Когда Джек проснулся утром, Кимберли уже встала. Он нашел ее в ванной, она запудривала красные отметины на щеках. Губы у нее распухли, но умело наложенная помада позволяла это скрыть.

Джек глубоко вздохнул.

— Слушай, я извиняться не собираюсь. Ты сама на это напросилась.

Из-за распухших губ слова Кимберли звучали не слишком отчетливо.

— Я вытерплю и не такое. А твое дело — выполнять мои желания!

Глава 9

1

1939 год

В 1939 году, когда Джеку исполнилось тридцать три года, Кимберли уговорила мужа сфотографироваться в кабинете. Она присутствовала на съемке, чтобы Джек Лир выглядел на фотографиях именно таким, каким она хотела его видеть: преуспевающий, красиво одетый, уверенный в себе молодой бизнесмен, расположившийся в удобном, со вкусом обставленном кабинете.

Она выбрала костюм, в котором его фотографировали, темно-серый, в белую полоску, двубортный, но с более узкими лацканами и мягкими плечами по сравнению с модой 1939 года. На некоторых фотографиях его запечатлели с сигаретой, которую он держал двумя пальцами, с мундштуком Джек фотографироваться не пожелал.

Незадолго до съемки Кимберли заново обставила его кабинет. Стол из желтого дуба, верой и правдой служивший ему несколько лет, заменил другой, резной, красного дерева. Ворох бумаг со стола убрали. На полированной поверхности остались письменный прибор из оникса, мраморная пепельница и микрофон с буквами WCHS. На буфете за столом Джека стояли три сверкающих кубка, которые ему вручили за победы в турнирах по бриджу. На некоторых фотографиях он не сидел за столом, а стоял у зеленых бархатных портьер. На одном или двух снимках Джек держал в руке широкий низкий стакан, наполненный кубиками льда и янтарной жидкостью. Вроде бы виски, но на самом деле это был чай.

Одну цветную фотографию Джека Кимберли отправила в штат Мэн художнику, довольно известному, и тот нарисовал по ней портрет, который Кимберли повесила в библиотеке их дома на Луисбург-сквер.

Портрет не приукрашивал Джека. Выглядел он на нем точно таким, как в жизни. Джек давно перестал зачесывать редеющие волосы вперед, чтобы скрыть залысины, и лишь надеялся, что увеличиваться они будут не слишком быстро. Веки у него все больше нависали над глазами, придавая ему сонный вид. Губы по-прежнему так и норовили изогнуться в широкой улыбке, но уже начал расти второй подбородок.

А вот карикатуристу из «Форчун» удалось более точно уловить его сущность. На карикатуре Джек улыбался какой-то ему одному ведомой шутке, но глаза оставались холодными и расчетливыми.

В сопутствующей карикатуре статье его назвали «мини-магнатом из Бостона, владельцем семи радиостанций». Из краткой характеристики следовало, что Джек — «старший сын Эриха Лира, многократно приумножившего семейное состояние покупкой и разделкой лучших пассажирских лайнеров. Джека, судя по всему, отличают твердость и решительность. Хозяева маленьких радиостанций на Восточном побережье надеются, что он их не заметит, ибо, если у него возникает желание расширить свою империю, обычно он всегда добивается своего».

Когда Джек решил, что ему нужна радиостанция в Вашингтоне, он послал на разведку Микки Салливана. Салливан доложил, что радиостанция WDIS, принадлежащая неграм и вещающая главным образом для негритянского населения, заняла много денег на покупку передающего и студийного оборудования, а теперь с натугой расплачивается по кредиту. Владельцы очень гордились своей станцией и не собирались ее продавать. Зато продавались их векселя. Джек купил векселя по восемьдесят центов за доллар у вашингтонского банка, выдавшего WDIS кредит, а потом подал на радиостанцию в суд с требованием вернуть долг. Не прошло и пяти месяцев, как станция перешла к нему. Менеджеров он сохранил, но кардинально изменил эфирную сетку.

Радиостанцию в Филадельфии Джек приобрел, наняв два десятка филадельфийцев, которые обратились в Федеральную комиссию по связи с жалобами, что передачи радиостанции не соответствуют интересам общества. Потом он оплатил услуги адвокатов, которые отстаивали позицию граждан перед комиссией. В итоге ФКС не возобновила лицензию радиостанции, а «Лир бродкастинг» приняла участие в конкурсе за право вещания на освободившейся волне и победила. После этого Джек приобрел имущество радиостанции по бросовой цене.

Его репутация безжалостного бизнесмена беспокоила Кимберли. Дела он ведет как еврей, говорила она отцу. Кимберли пыталась создать мужу совсем иной имидж.

2

Летом Кимберли арендовала дом на Кейпе^[41], рядом с летним коттеджем, принадлежащим ее родителям. Маленькие Лиры провели все лето на берегу под присмотром бабушки Эдит.

Сесили Камден их покинула. Великобритания, сказала она, на пороге войны, и ей нужно вернуться домой, чтобы помочь семье пережить это ужасное время. После отъезда Кимберли и детей Сесили провела в доме на Луисбург-сквер еще три недели, и Джек мог гораздо больше времени проводить с ней в постели, получая при этом максимум удовольствия.

Поскольку в доме они были одни, Сесили раздевалась перед Джеком догола, чего не могла позволить себе раньше. Ей нравился игольчатый душ, и они занимались там любовью не меньше десятка раз.

— Вроде бы ты хотела остаться в Америке, — как-то напомнил ей Джек.

— Были у меня такие мысли, — признала Сесили.

— Тебе двадцать девять лет. Я знаю, что ты не хочешь до конца жизни оставаться в нянях. Я уже решил предложить тебе место в радиовещательной компании, как только дети чуть подрастут. Я также мог бы стать твоим поручителем при получении гражданства.

— Мне не нужен поручитель. Гражданство я получу и так, потому что прожила здесь достаточно долго.

— А может, ты передумаешь? Я смогу дать тебе работу прямо сейчас.

— Есть еще одна маленькая проблема, — потупилась Сесили.

— Какая же?

Она улыбнулась и поцеловала Джека в шею.

— Ты действительно не знаешь? Не можешь ты быть таким бесчувственным. Ты же догадываешься, что я тебя люблю. Или ты думаешь, что я позволяла бы тебе трахать меня только потому, что я работаю в твоем доме? За кого ты меня принимаешь?

Джек глубоко вздохнул.

— Тем более у тебя есть все основания остаться. Я найду тебе работу, которая позволит нам видеться чаще.

— И я буду твоей любовницей, а ты останешься мужем хозяйки? Нет, Джек, так не пойдет. К тому же я действительно считаю, что должна вернуться домой, учитывая грядущие события.

Джек привлек ее к себе. Он понял, что недооценивал эту милую девушку.

— Сесили… Мне будет недоставать тебя. Что я могу для тебя сделать, какой преподнести прощальный подарок?

— Ну… ты можешь дать мне триста долларов.

— Триста долларов? Но почему именно триста?

Она встретилась с ним взглядом, потом опустила глаза.

— Именно столько мне нужно, чтобы до отъезда избавиться от твоего ребенка. Я нашла хорошего доктора и должна заплатить ему триста долларов… почти все, что я скопила.

— Почему ты мне ничего не сказала? Я бы заплатил.

— Ты мог попытаться отговорить меня. И… ты мог решить, что больше не тронешь меня. А мне так хорошо с тобой. Я помню каждую минуту, которую мы провели вдвоем.

Джек поцеловал ее.

— Ты чудесная девушка, Сесили. Но ты права. Негоже тебе быть любовницей женатого мужчины. Разумеется, я дам тебе эти триста долларов. А сколько стоит твой билет?

— Я поплыву на «Аквитании» третьим классом и…

— Как бы не так. Ты поплывешь первым классом!

— Джек! Для первого класса у меня нет одежды!

— Об этом мы позаботимся до твоего отъезда.

Сесили опустилась перед ним на колени, взяла пенис в руки и положила его между грудей. Потом сжала их, заточив пенис в мягкую, теплую плоть. Задвигала корпусом вверх-вниз, из стороны в сторону, медленно доводя Джека до острого и сильного оргазма, который нельзя было сравнивать с тем, что он испытывал раньше.

Потом она страстно целовала его глаза, уши, щеки, шею, губы. И тихонько шепнула: «Пусть твоя миссис попробует сделать то же самое».

— Мне будет недоставать тебя, Сесили, — повторил Джек.

3

Джек редко бывал на пляже. Но в последнюю неделю лета согласился приехать на Кейп-Код в четверг и остаться на День труда^[42].

Кимберли выбрала ему купальный костюм. Много лет мужской костюм включал в себя длинные темно-синие трусы, перетянутые белым поясом, и белую же жилетку. Поэтому на пляже все мужчины словно надевали униформу. Теперь же Кимберли заявила, что такой костюм — пережиток прошлого, и купила Джеку муаровые так называемые боксерские трусы безо всякой жилетки. Да, трусы эти длиной превосходили прежние, но с голой грудью Джек чувствовал себя не в своей тарелке, тем более что все остальные мужчины были в жилетках.

— У меня нет уверенности, что меня не оштрафуют за обнажение на публике, — поделился он своими опасениями с Кимберли.

— Никто не посмеет оштрафовать мужчину в самом красивом купальном костюме, — безапелляционно заявила Кимберли.

— Или мужа женщины, у которой самый красивый на пляже купальный костюм, — проворчал Джек.

Действительно, купальный костюм жены вызывал у Джека двойственное чувство. Никогда раньше он не видел купального костюма из нейлона. Впрочем, второго такого на Кейп-Код просто не было. Компания отца Кимберли тесно сотрудничала с «Дюпоном», и Харрисону Уолкотту подарили рулон нового экспериментального материала белого цвета, так как красить нейлон еще не научились. Кимберли наняла опытную портниху, которая сначала сшила из него вечернее платье, а из остатков — купальный костюм. Целиковые купальные костюмы уже носили, но они должны были скрывать округлости женской фигуры. Эластичный нейлон, наоборот, облегал тело, как вторая кожа, и блестел на солнце. Кимберли появлялась в нем на пляже уже несколько недель, но в присутствии Джека надела впервые. И он не мог не задаться вопросом, а не потянется ли за ними шлейф скандальной репутации.

Но Джек знал, что Кимберли так не думает и вообще она не прислушивается к чужому мнению. Кимберли полагала, что они с Джеком — самая красивая семейная пара на всем пляже и все остальные восхищаются ими. Возможно, в этом она не ошибалась.

Маленький Джон подбежал к ним:

— Мама! Папа! Ничего, если я вытащу на пляж Барбару? Вместе купаться веселее.

— Да, конечно, — кивнула Кимберли.

Мальчик повернулся и побежал к соседскому дому, в котором жила девочка на два года старше Джона.

Джек поднялся с песка.

— Пожалуй, и я пойду окунусь. Глупо прийти на пляж и не искупаться.

— Я должна тебе кое в чем признаться. — Кимберли погладила нейлон. — Этот материал, намокая, становится чуть ли не прозрачным. Так что сегодня я купаться не буду.

Шагая к воде, Джек гадал, зачем она надела купальный костюм, который нельзя мочить. И сам тут же нашел ответ. Вспомнил, что у Кимберли был костюм для тенниса, хотя она никогда не выходила на корт, и костюм для верховой езды, но при этом она ни разу не садилась на лошадь.

Джек тоже не ездил верхом, так как к лошадям относился с подозрением. Но он вырос в Калифорнии, а потому хорошо плавал и отменно играл в теннис. И этим летом он несколько раз показывал свое мастерство, завоевав репутацию достойного соперника. Его даже пригласили сыграть на турнирах двух местных клубов, куда посторонние допускались крайне редко.

Джек нырнул в набегающую волну. Кто-то закрепил плот ярдах в пятидесяти от берега. Джек поплыл к плоту, взобрался на него и оглянулся.

Он увидел Джона и Барбару, радостно скачущих в пене прибоя, загляделся на них и не сразу заметил, что Кимберли уже не одна. Когда Джек посмотрел на нее, она призывно помахала ему рукой.

Рядом с ней стояли Кертис и Бетси Фредерик, оба в городской одежде.

Джек спрыгнул с плотика и поплыл к ним.

— Похоже, зря мы не включали радио, — такими словами встретила его Кимберли.

Кертис шагнул к Джеку.

— Сегодня утром армия Гитлера вторглась в Польшу.

Глава 10

1

1940 год

Семнадцатого декабря 1939 года поврежденный немецкий линкор «Граф Шпее» бросил якорь в бухте Монтевидео. В бухту его загнали английские крейсеры, обосновавшиеся на рейде. Правительство Уругвая известило капитана, что береговые батареи откроют огонь, если в течение сорока восьми часов, разрешенных международным законом, он не выведет свои корабль в нейтральные воды.

Весь мир с замиранием сердца ждал решения немецкого капитана. В предвкушении грандиозного морского сражения громадные толпы собирались на набережной Монтевидео. По счастливой случайности в Монтевидео оказался американский радиокомментатор, который организовал прямые репортажи с места событий.

В копне концов капитан Лангсдорф позорно бежал, но американские радиослушатели жадно внимали каждому этапу этой захватывающей драмы. Джек и Кимберли, как и многие миллионы американцев, в те дни не выключали радио.

До трансляции из Монтевидео Джек полагал, что постоянный корреспондент в Европе (естественно, речь шла о Кертисе Фредерике) им не нужен. Хватит и коротких командировок, думал он. Однако, оценив эффект прямого репортажа, если не с поля боя, то с ближайших к нему подступов, Джек разрешил Кертису организовать в Париже информационное бюро «Лир бродкастинг», как можно чаще выезжать на линию Мажино, где, как ожидалось, столкнутся немецкая и французская армии, и делиться с радиослушателями личными впечатлениями.

Кертис прибыл в Париж в феврале, в тот самый период, который впоследствии получил название «странная война», или «Sitzkrieg»^[43]. Настоящая война шла в Норвегии и на русско-финской границе. Единственным значительным событием, которое засвидетельствовал Фредерик, стала встреча Гитлера и Муссолини, прошедшая 18 марта в Бреннере.

Поскольку над Парижем опасность войны еще не нависла, Кертис вызвал Бетси, и она поселились в его квартире на улице Сен-Фердинанд.

Они наслаждались романтической идиллией, когда Джек решил отозвать Кертиса в Америку. Его репортажи обходились «Лир бродкастинг» слишком дорого, не вызывая у слушателей ни малейшего интереса.

В понедельник 6 мая 1940 года в Нью-Йорке Джек поднялся на борт клиппера авиакомпании «Пан-Ам», чтобы вылететь в Лиссабон. Кимберли настаивала, чтобы он взял ее с собой, но Джек ей отказал, сославшись на то, что в Париже он пробудет максимум сорок восемь часов, которые придется полностью посвятить бизнесу. Кимберли смирилась, лишь получив заверения Джека, что второй раз он в Париж без нее не полетит и уж та поездка продлится никак не меньше двух недель.

В Париж Джек прибыл в четверг 9 мая. Кертис встретил его и отвез в «Руайаль Монсо», огромный отель, расположенный в нескольких кварталах от Триумфальной арки, возвышающейся над крышами домов и кронами деревьев.

В Европу Джек попал впервые. Кертис заверил его, что Париж наиболее красив именно весной. Дождей не было уже несколько недель, в бездонном синем небе сияло солнце. Сады стояли в цвету. Джек видел множество длинноногих, модно одетых женщин, в ярких легких платьях, радующихся жизни в знаменитых уличных кафе. И хотя на улицах встречались мужчины и женщины в форме, Париж ничем не напоминал столицу воюющего государства.

— Итак, Джек, определимся с вечером. — Кертис и Джек сидели в гостиной «люкса». — В телеграмме ты написал, что хочешь пойти в Фоли-Бержер. Этого хочет каждый американец. И каждый американец должен это увидеть. Но мне сказали, что сегодня вечером герцогиня Виндзорская обедает в «Ритце». Может, тебе лучше взглянуть на нее?

— Герцогиня будет такая же голая, как артистки кордебалета? — насмешливо спросил Джек.

Кертис рассмеялся.

— Все ясно. А потом пообедаем.

— Разумеется, с Бетси.

Втроем они отправились в Фоли. От представления Джек пришел в восторг. Конечно, Кимберли внушала ему, что дамам и джентльменам дозволительно только слушать оперу, по Джек еще раз убедился — нет ничего лучше обнаженных танцующих красоток.

Пообедали они в русском ресторане неподалеку от отеля. Посетителям тоже предлагалось шоу: треньканье балалаек, казачьи танцы и танцы с саблями. В зале стоял такой шум, что не было никакой возможности поговорить. Джек подумал, не хочет ли Кертис оттянуть неприятный для него разговор. Когда Кертис отошел в туалет, Бетси взяла Джека за руку и сказала, что счастлива, но ей недостает тех минут, что они проводили вместе.

К отелю они шли пешком уже после полуночи. Как и Нью-Йорк, Париж не засыпал до самого утра. В тот момент Джек пожалел, что не взял с собой Кимберли. Но…

— Кертис… воина действительно будет? — спросил он.

— Заверяю тебя, война будет. Я настолько в этом уверен, что в следующем месяце отправлю Бетси домой.

Джек широко раскинул руки, как бы охватывая слышащиеся на улице музыку и смех.

— Никто так не думает.

— Я знаю, почему ты прилетел в Париж, — кивнул Кертис. — Хотя следовало ли нам вести репортажи из Осло или Хельсинки? Мы упустили закуску, Джек. Но основное блюдо еще не подали.

— Я не могу держать одного корреспондента в Париже, второго в Берлине, третьего в Лондоне, четвертого в Риме. Не в тебе дело, Кертис. Но мы должны найти эту чертову войну!

— Париж — ключевой город, Джек. Его могут бомбить, как бомбили Мадрид. Этого я боюсь больше всего, поэтому Бетси и отправляется в Бостон. Представь себе бомбы, падающие на Нотр-Дам! На Лувр! Эйфелева башня, превращенная в груду покореженного железа! Это будут великие репортажи, Джек.

— Вопрос в том, сколько нам придется их ждать, — пробурчал Джек.

— Давай поговорим об этом завтра. Я хочу свозить тебя на линию Мажино. Ничего подобного мир еще не видел. Ты привез фотоаппарат?

Шагая по мраморному полу вестибюля «Руайаль Монсо», Джек заметил трех женщин, сидящих в креслах неподалеку от лифтов. Даже он, американец, впервые попавший в Париж, догадался, что это проститутки, готовые тут же подняться в номера. Окинув их взглядом, Джек решил, что одна, немного потасканная, лет тридцати пяти, сумела бы приобщить его к тем легендарным удовольствиям, какие может доставить мужчине только профессиональная парижская проститутка. Конечно, две другие были моложе и красивее, но он чувствовал, что только с опытной, все повидавшей женщиной можно рассчитывать на что-то особенное.

Она сказала, что зовут ее Ангелик, с легкой, иронической улыбкой, признающей, что настоящее имя у нее совсем другое. С обвисшей грудью, дряблыми сосками, полосами беременности на животе, выбритым лобком, эта женщина оправдала его ожидания.

Джек многому научился от нее. Прежде всего выяснилось, что его французский ничуть не уступает ее английскому. Лежа в постели, она давала ему уроки французского.

Он касался ее соска и спрашивал, как это называется по-французски.

— Le mot propre ou le mot vulgaire, Monsieur? — спрашивала она с парижским прононсом, — пристойное название или неприличное?

— Oh, le mot vulgaire, Mademoiselle, s'il vous plait^[44].

Джек узнал, как называются на парижском сленге член, яйца, половая щель, грудь, задница, выяснил французские эквиваленты траханья и отсоса. Объяснила она ему, что есть «la maniere grecque» — греческий стиль. Он освоил его на практике, оттрахав Ангелик в задницу, и решил, что ему это очень даже нравится.

Она была истинной француженкой. Дома Джек бы и близко к ней не подошел, потому что ей давно следовало помыться. После их первого совокупления, сзади, он предложил ей полежать с ним в ванне, но она только рассмеялась. Тогда Джек сказал, что оплатит ей всю ночь. После этого она согласилась на все, даже на водные процедуры. Они сговорились о цене, и Ангелик ублажала его всю ночь.

2

Наутро Джека разбудил телефонный звонок. Поначалу он не узнал Кертиса, так дрожал его голос.

— Немцы атаковали большими силами! Я буду у тебя в половине девятого.

По тону Джека Ангелик поняла: что-то случилось.

— Les Boches^[45], — пояснил ей Джек.

Она кивнула, быстро оделась и ушла.

Джек позвонил в бюро обслуживания и попросил в половине девятого принести в «люкс» завтрак на двоих. Чтобы заказать завтрак, его знаний французского хватило, а вот чтобы понять содержание информационных выпусков — нет. Кертис ему все объяснил. Немцы с устрашающей скоростью продвигались вперед. Повторялся тот же блицкриг, что и в Польше. Атаковали они через Люксембург и Бельгию, как и в 1914 году. Помимо этого, вторглись и в Голландию.

Прямо от Джека Кертис намеревался отправиться на Северный вокзал, чтобы поездом добраться до Арраса.

— Я хочу поехать с тобой, — заявил Джек.

Кертис покачал головой:

— Идея не из лучших. Путешествие предстоит опасное. Фрицы скоро начнут бомбить железные дороги.

— Я хочу поехать с тобой, — настаивал Джек.

Кертис купил билеты до Арраса на поезд, отбывающий завтра утром.

Джек не стал выписываться из «Руайаль Монсо», заверив управляющего, что вернется в течение недели и хочет, чтобы «люкс» остался за ним.

Одиннадцатого мая, в очередной чудесный весенний день, они поехали на вокзал. И только там увидели свидетельства бушующей в Бельгии войны. Поезда, прибывающие с севера, выплевывали на платформы плохо соображающих, потрясенных событиями последних дней бельгийских беженцев. А колонны мрачных солдат тянулись к другим поездам, призванным доставить их в те места, которые покинули беженцы.

Кертис привел с собой француза средних лет, Жан-Пьера Бельвиля, инженера-связиста, второго и последнего сотрудника парижского бюро «Лир бродкастинг». Его работа заключалась в обеспечении телефонной связи, чтобы Кертис Фредерик мог вести прямые репортажи на Соединенные Штаты. Кертис характеризовал Бельвиля как непревзойденного мастера-импровизатора, способного обеспечить трансляцию в самых сложных ситуациях. Последнее могло оказаться весьма кстати в прифронтовой полосе. Бельвиль, одетый в двубортный оливкового цвета костюм, взял с собой чемодан с инструментами.

В вагоне, следующем на север и под завязку набитом офицерами французской армии, только Джек, Кертис и Жан-Пьер были штатскими. В их купе компанию им составляли полковник и капитан. Оба с апломбом утверждали, что немцы допустили серьезную ошибку, перейдя в наступление.

В Аррасе Жан-Пьер Бельвиль доказал, что он не только виртуоз радиосвязи, но и умеет решать бытовые вопросы: он нашел им две комнаты в маленьком отеле и сумел заказать столик в еще работающем ресторане.

Едва рассвело, Джека разбудил вой сирен, предупреждающих о воздушном налете. Он подошел к окну и увидел самолеты — медленно наплывающие на город черные точки. Зенитная батарея, развернутая в парке в нескольких кварталах от отеля, открыла огонь. Так Джек впервые столкнулся с войной.

Когда самолеты подлетели ближе, Джек их узнал: «Юнкерс-87» или, как их еще называли, «штукас». Пикирующие бомбардировщики. Он видел их фотоснимки в газетах. Шесть самолетов неспешно облетели город, не обращая внимания на черные разрывы зенитных снарядов. Когда «юнкерсы» спикировали на дома, пилоты включили знаменитые сирены, призванные до смерти перепугать горожан. Самолеты исчезли за домами на противоположной стороне улицы, и Джек тут же услышал грохот взрывающихся бомб, увидел поднимающиеся к синему небу столбы желтоватого дыма. Когда он вновь увидел «штукас», они уже легли на обратный курс.

Джек быстро оделся и спустился вниз. Кертиса он нашел в телефонной будке, радиокомментатор с кем-то говорил. Когда Джек подошел к будке, Кертис поднял руку, показывая, чтобы тот молчал. Джек прислушался. Кертис вел прямой репортаж.

Находчивый Жан-Пьер каким-то образом сумел обеспечить связь с Бостоном, и Кертис излагал радиослушателям «Лир бродкастинг» подробности воздушного налета, который только что пережил их корреспондент. По ходу репортажа он высовывал трубку из будки, чтобыдонести до слушателей грохот зениток, завывания сирен «штукас» и разрывы бомб.

Жан-Пьера отправили на поиски автомобиля, и он вернулся со спортивной моделью «мерседес-бенца», изготовленной двенадцать лет назад и выкрашенной в белый цвет. У нее был откидной кожаный верх, а передние крылья поворачивались вместе с колесами. Каждый из шести цилиндров имел собственную никелированную выхлопную трубу. Сзади к багажнику крепились два запасных колеса. За рулем сидел седовласый фламандец, которого понимал только Жан-Пьер.

Они быстро поели и еще до семи утра тронулись в путь.

Направились они на восток, и фламандец объяснил Жан-Пьеру, что им придется воспользоваться сельскими дорогами, потому что по основным магистралям движутся армейские колонны. Жан-Пьер перевел его слова Джеку и Кертису. Территория, по которой они проезжали, поразила Джека чистотой и порядком. В Калифорнии он привык к другим пейзажам. Здесь же он видел ровные заборы, выкрашенные заново и отремонтированные дома, ухоженные поля и яблоневые сады.

Через полтора часа после отъезда из Арраса они пересекли бельгийскую границу, и им навстречу потянулись беженцы. Мощные бельгийские лошади тащили повозки, доверху нагруженные мебелью. Безлошадные толкали перед собой тележки. Большинство беженцев составляли женщины. Их мужчины сражались с врагом. Только старики, беременные женщины и совсем маленькие дети сидели в повозках. Остальные шли, глядя себе под ноги.

Внезапно фламандец что-то прокричал и указал на небо. Потом вывернул руль и погнал «мерседес» по полю озимой пшеницы. Автомобиль бросало из стороны в сторону. Остановил он «мерседес» только в тени тополей, росших в сотне метров от дороги. Шофер выскочил из кабины и попытался заползти под днище. Джек присел на корточки за дверцей «мерседеса» и прикинул, пробьют ее пули крупнокалиберного пулемета или нет. Решил, что пробьют, а вот двигатель — нет, поэтому он перебрался к переднему колесу. Джек приподнялся и увидел два двухмоторных самолета. Прежде чем до него донесся треск очередей, он заметил череду желтых вспышек на срезе пулеметных стволов.

Оба самолета на бреющем полете пронеслись над дорогой, окатывая беженцев свинцовым дождем. Джек видел, как вставали на дыбы и падали лошади. Как пули сшибали людей с ног. Как лилась кровь и в стороны летели куски человеческой плоти. Он слышал крики.

Немецкие самолеты прошлись над дорогой только один раз и скрылись вдали.

Шофер поднялся с земли, отряхнул пыль и что-то сказал Жан-Пьеру. Тот передал слова шофера Кертису, а последний перевел их Джеку.

— Он говорит, мы должны ехать дальше. Этим людям мы ничем не сможем помочь.

— Но мы же не можем оставить их умирать на дороге! — воскликнул Джек.

По цепочке эти слова передали фламандцу, потом тем же путем его ответ Джеку: «Он тут не останется. Раненых слишком много. К тому же боши могут вернуться. Мы должны держаться подальше от беженцев. Они привлекают самолеты».

Джек понимал, что фламандец прав. Он и его спутники не могли помочь умирающим бельгийцам: лекарств и бинтов у них нет, навыков оказания первой помощи — тоже. Даже если бы они попытались отвезти кого-нибудь в ближайший город, где есть врач, в машину они могли взять одного, максимум двоих. И шофер не хотел рисковать своей жизнью и автомобилем.

Спорить с ним они тоже не могли. Если он уедет на своем «мерседесе»…

3

Чуть дальше фламандец остановился, чтобы укрепить на «мерседесе» белые флажки. По обеим сторонам капота имелись никелированные пазы, в которые он и установил древки квадратных белых флажков.

Все четверо мужчин молчали. Каждый по-своему переживал увиденное. Говорить было не о чем.

Поток беженцев заметно поредел. Те же, что встречались, двигались словно в забытьи, ничего не соображая, ничего не видя перед собой. Фламандец яростно жал на клаксон и объезжал их по широкой дуге.

— Ту же тактику немцы применяли и в Польше, — обрел голос Кертис. — Сгоняли беженцев с второстепенных дорог на главные магистрали, чтобы те мешали продвижению войск. Хладнокровные убийцы.

На участке дороги, свободном от беженцев, над ними пролетел штурмовик, но не обстрелял их из пулеметов и не сбросил бомбу. Возможно, из-за того, что фламандец помахал пилоту рукой, или из-за белых флажков, или потому что автомобиль был сработан в Германии и катил он на восток, а может, пилоту не захотелось тратить время и боеприпасы на одинокий автомобиль. Причины они так и не узнали.

Еще до полудня они добрались до реки Маас в районе Динана. Остановились перекусить, и Кертис склонился над радиоприемником, слушая информационные выпуски. Комментаторы все как один твердили, что французская и бельгийская армии выдвигаются к Маасу, чтобы создать оборонительный рубеж на западном берегу реки. Немецкие танковые колонны выдвигались вперед через Арденны. Ожидалось, что решительное сражение состоится именно на Маасе.

В последнем выпуске, услышанном Кертисом, говорилось, что немецкие танки замечены в сорока милях восточнее Мааса.

На мосту через Маас бельгийский офицер попытался остановить их: дальше, мол, ехать опасно, они могут оказаться в зоне боевых действий. Кертис спросил офицера, намерена ли бельгийская армия перейти на восточный берег Мааса, заранее зная ответ: не намерена. Что же касается опасности, добавил Кертис, то он и Джек — граждане нейтральной страны, американцы, поэтому немцы не могут причинить им вреда, особенно увидев, что едут они на автомобиле с белыми флажками.

Бельгиец, однако, указал, что Жан-Пьер Бельвиль и шофер-фламандец — граждане воюющей страны и должны остаться в Динане. Фламандец не хотел, чтобы американцы уехали на его автомобиле, поэтому Джек купил у него «мерседес», заплатив наличными, с условием, что по возвращении фламандец купит у него машину за те же деньги.

Бельгийский офицер высказался в том духе, что они круглые идиоты, но задерживать их не стал.

Джек ехал медленно, чтобы никто, не дай Бог, не подумал, что он послан на разведку. Им потребовалось полчаса, чтобы добраться до Рошфора, маленького городка, практически покинутого жителями. Магазин разграбили, часть товаров валялась на тротуаре. Кафе работало. Двое мужчин лежали на полу, мертвецки пьяные. Еще трое сидели на стульях, но только потому, что накрепко вцепились в стойку бара. В углу за столиком одинокая женщина, судя по всему, проститутка, стаканами глушила вино.

Хозяин, тоже изрядно набравшийся, стоял за стойкой. Он снял с полки две бутылки красного вина, протянул Джеку и Кертису.

— Бесплатно. — Язык у него едва ворочался. — Сегодня все бесплатно. Завтра работы у меня не будет. — Он мотнул головой в сторону проститутки. — А вот у нее будет. Та же самая, что была у ее матери. В прошлый раз.

Они взяли вино и положили бутылки на пол у заднего сиденья. Садясь в «мерседес», впервые услышали орудийные раскаты.

На выезде из городка Кертис попросил Джека остановить автомобиль.

— Как насчет того, чтобы повернуть обратно? — спросил он. — Бельгийский офицер скорее всего прав. Мы действительно два круглых идиота.

— Штурмовик пролетел над нами, даже не удостоив нас взглядом.

— Может, второй удостоит.

— Ответь мне на один вопрос. Если бы ты был один, без меня, ты бы повернул?

— Я военный корреспондент. Ехать дальше — моя работа. Но не твоя.

— Другими словами, раз я нанял тебя, то имею право послать навстречу опасности, а сам могу ретироваться. — Джек включил первую передачу и поехал на северо-восток, к Маршу.

Магистраль Бастонь — Намюр проходила через Марш, и на окраине города они столкнулись с немцами.

Джек повернул за угол и увидел стоящий одной гусеницей на тротуаре, чтобы не блокировать улицу, немецкий танк. Как потом выяснилось, это была «Пантера-4». Двое мужчин в пилотках и в черной форме с закатанными выше локтей рукавами, стоя на танке, разговаривали с двумя пехотинцами в серой форме и в касках. Неподалеку стоял мальчик школьного возраста в коротких штанишках, с любопытством поглядывая то на немцев, то на танк.

Один из мужчин в черной форме, командир тапка, повернулся на звук мотора. Когда он увидел белый «мерседес», выражение его лица разительно изменилось. Словно он забрел на арену цирка и оказался лицом к лицу с двумя клоунами. Потом он резко взмахнул рукой, приказывая Джеку подъехать к танку.

Мужчина заговорил с ними по-немецки. Джек понял, что он спрашивает, кто они такие.

— Мы американцы, — ответил Кертис на английском. — Граждане нейтральной страны.

— Что вы тут делаете?

— Мы журналисты, иностранные корреспонденты.

Командир танка спрыгнул на землю и подошел к автомобилю.

— Пожалуйста, ваши документы.

Кертис протянул ему паспорт. Немец внимательно просмотрел его, потом взял паспорт Джека.

Оглядел белый «мерседес», усмехнулся. Это был высокий, мускулистый блондин лет тридцати.

— Военные корреспонденты, — пробормотал он, возвращая паспорта. — Подождите.

Он вернулся к танку, взобрался на броню. Изнутри ему подали радиомикрофон, минуту-другую он с кем-то говорил.

Джек и Кертис ждали. Через десять минут к ним подъехала машина, из нее вышел офицер.

— Я капитан Ганс Риттер, — представился он. — Абвер — военная разведка. Мы знаем, кто вы, мистер Лир и мистер Фредерик. Вы поездом выехали из Парижа, где вы, мистер Лир, останавливались в отеле «Руайаль Монсо», в Аррас, оттуда на автомобиле добрались до Динана и…

— Вы много знаете, — перебил его Джек.

— Мы знаем кое-что еще, мистер Лир. Нам известно, что вы еврей. И мы собираемся показать вам, что приписываемое нам жестокое обращение с евреями — не более чем вымыслы наших врагов.

4

В тот вечер Джек и Кертис отобедали в Нешато, хлебом и супом из полевой кухни да двумя бутылками красного вина. Компанию им составили капитан Риттер и полковник абвера Кассель.

Типичный немецкий профессиональный военный, Кассель не говорил по-английски, Джек же недостаточно владел немецким. Смог только сказать, что родители его отца приехали в США из Германии.

Через Риттера Кассель сообщил им следующее: «Прошу меня извинить, но я очень занят. Нет нужды говорить вам, что должно произойти у нас на глазах. В ближайшие тридцать шесть часов мы или победим, или потерпим поражение. Но я заверяю вас — победа будет на стороне Германского Рейха».

Джек не упомянул о расстреле беженцев. У него возникла одна идея, и он не желал настраивать немцев против себя.

— Мы хотели бы стать свидетелями вашего наступления на Маасе и транслировать прямой репортаж о ходе сражения на Соединенные Штаты.

— Вы хотите рассказать о нашей победе? Я могу это устроить.

— И еще, полковник, — продолжал Джек. — Мы оставили в Динане француза и бельгийца. Они сотрудники «Лир бродкастинг». Я буду вам очень признателен, если вы доставите их из Динана в то место, откуда будет вестись наша передача.

Капитан Риттер заулыбался:

— Фламандец, у которого вы арендовали автомобиль, работает на нас. Ваш незаменимый мсье Бельвиль об этом не знает. Динан уже в наших руках. Люди, о которых вы говорите, задержаны. Их доставят к вам. Нет проблем.

За руль белого «мерседеса», теперь украшенного германскими флажками, сел лейтенант Хантзингер. За «мерседесом» следовал штабной автомобиль с техниками и оборудованием. Для трансляции выбрали вершину холма в востоку от Седана, с которой открывался прекрасный вид на реку, город и лесистые холмы на другом берегу, где французские войска готовились отразить немецкое наступление.

Сигнал на армейской частоте должен был поступать на ретранслятор в Бастони, а оттуда — на Norddeutsche Rundfunk в Гамбурге, ту самую радиостанцию, через которую на Кейп-Код передавались интервью Гитлера и его речь во Дворце спорта в 1938 году.

Лейтенант Хантзингер объяснял, что происходит. Наступление началось многочасовой артподготовкой, поддержанной бомбардировкой с воздуха. Раз за разом «юнкерсы» пикировали на французские позиции, уделив особое внимание артиллерии, развернутой в лесах за городом. К тому времени, когда немецкая пехота на больших резиновых лодках начала форсировать Маас, дым и пыль от разрывов бомб и снарядов густой пеленой затянули город и реку, так что французы смогли увидеть и потопить лишь несколько надувных лодок. Пехота штурмом взяла Седан и окрестные холмы, вышибив с позиции артиллеристов, которые еще могли бы спасти французов. К вечеру стало ясно, что немецкая армия практически без потерь перешла Маас у Седана.

Кертис работал в прямом эфире. Час за часом перед слушателями «Лир бродкастинг» разворачивалась картина сражения в далекой Европе. «Здесь, у Седана, второго сентября тысяча восемьсот семидесятого года французский император Наполеон Третий сдался немецкой армии после одного из самых сокрушительных поражении в истории Франции. Сегодня, тринадцатого мая тысяча девятьсот сорокового года, Франция стоит на пороге катастрофы не меньших масштабов…»

Немецкая армия одержала победу на поле боя. «Лир бродкастинг» — в эфире.

5

Даже после того, как Франция пала под немецкими ударами, Кертис Фредерик мог продолжать работать в Париже. Его самого и сеть радиостанций, которую он представлял, немцы считали скорее друзьями, чем врагами. Кертис не сумел отправить Бетси в Америку до того, как немцы заняли Париж, но опасность им не грозила. И не только им. Летом сорокового года Париж оставался Парижем, во всяком случае, для граждан нейтральных стран. Однако любые радиорепортажи подвергались жесткой цензуре.

Джек приказал Фредерику перевести информационное бюро «Лир бродкастинг» в Лондон. Кертис взял с собой Жан-Пьера и его жену, но, предчувствуя, что немцы попытаются высадиться на Британских островах, отправил Бетси домой. Она собиралась пересечь Атлантику на «Кунардере», но лайнер потопила немецкая подлодка. Поэтому Бетси отплыла на более современном американском корабле.

В Штатах Джек выступил на трех десятках обедов, рассказывая об увиденном в Бельгии.

— Плевать они хотели на жизни тех людей. Детей. Беременных женщин. Стариков. Без всякой жалости они расстреливали из пулеметов беженцев, чтобы те запрудили дороги, по которым передвигались армейские части, подвозились боеприпасы и продовольствие. Я видел людей, лежащих в крови. Я слышал их крики. Но я не увидел и намека на сожаление в глазах и поступках немецких офицеров, которые с готовностью помогали нам донести до американского слушателя подробности их победы.

Комитет «Америка прежде всего»^[46] обвинил Джека в том, что он использует принадлежащие ему радиостанции, чтобы помочь Рузвельту втянуть нацию в войну.

«Тайм» напечатал его портрет на обложке и подробно изложил приключения Джека Лира в Бельгии в мае 1940 года.

В «Тайм» не прознали и, соответственно, не упомянули, что Джек пригласил Соломона Вейсмана заехать к нему и присоединился к Бнай Брит.

Глава 11

1

1941 год

Мужчина, который переехал в Бостон вместе с Кертисом Фредериком, в действительности не был его братом. Звали его Уиллард, но не Уиллард Фредерик. Более того, не работал он и над биографией Уильяма Ллойда Гаррисона. Уиллард плакал, когда Кертис женился на Бетси, и плакал вновь, когда тот уехал в Европу и сказал, что не может взять его с собой. В кембриджской квартире Кертиса Уиллард продолжал жить до января 1941 года, пока Кертис не прислал ему из Лондона телеграмму, предлагая выехать в Англию и поселиться вместе с ним.

Понимая, что Бетси в Лондоне делать нечего, так как город постоянно бомбили, Кертис Фредерик решил, что пора вспомнить об Уилларде.

Собственно, двое мужчин не прекращали встречаться. Женитьба Кертиса не оборвала их отношений, как он и обещал Уилларду. В Бостоне они не жили вместе, но не реже раза в неделю утоляли свои плотские страсти.

Квартирка Кертиса в Кенсингтоне не шла ни в какое сравнение с теми апартаментами, которые он обычно занимал, но лондонцы почли бы за счастье иметь такое жилье, да еще в районе, который не привлекал внимания немецких летчиков. Ранее квартиру занимали вышедший в отставку генерал-майор и его жена. Но генерала вернули на службу, и он отправил жену в Кент, к ее сестре, на время войны. Квартира состояла из одной спальни, гостиной с нишей, служившей столовой, кухни и ванной. На окнах висели желтые кружевные занавеси, на спинках кресел и дивана лежали салфеточки.

Уиллард, по жизни Уиллард Ллойд, звал своего активного партнера Керт, произнося это имя как Курт. Кертис называл Уилларда Коки^[47].

Коки и внешне ничем не походил на Кертиса. Хрупкого сложения, невысокий, с остатками светлых волос на голове. Все прочие волосы, растущие на теле, он тщательно сбривал. Одевался он неприметно, но, когда спускал брюки и трусы, на свет Божий появлялся внушительный агрегат, и Коки с радостью демонстрировал свое единственное достоинство.

Коки взял за правило в присутствии Кертиса ходить по квартире в чем мать родила, за исключением очень уж холодных дней. И старался почаще повернуться к Кертису передом, чтобы тот лицезрел пенис, благодаря которому Коки получил свое прозвище. Пенис длиной восемь дюймов и диаметром в два с половиной дюйма. Коки нравилось, когда Кертис восхищался и гладил его «игрунчика». Если холод заставлял Коки одеваться, он вытаскивал пенис из штанов, словно хвост, да так и ходил, выставив его напоказ.

Каждый вечер начинался с рассказа Коки Кертису о том, что ему удалось купить за день из еды и питья. Практически все свое время Коки проводил в поисках вкусненького, дабы разнообразить ту скромную диету, на которой лондонцы просидели всю войну. Он находил спекулянтов и за большие деньги покупал мясо, овощи, спиртное — продукты, вкус которых большинство англичан уже забыли.

У них существовало разделение труда: Кертис зарабатывал деньги, а Коки вел домашнее хозяйство.

Горячая вода для ванны тоже была проблемой, но Коки мыл Кертиса каждый вечер. Весь день вода стояла у него в ведрах, нагреваясь до комнатной температуры. Потом он согревал ее на газу. Кертиса Коки не только мыл, но и вылизывал, уделяя особое внимание ушам, пальцам ног и, естественно, промежности. Потом пенис Кертиса оказывался у него во рту, и Коки сосал его, покусывая, пока Кертис не достигал оргазма. Иногда, когда Кертис приходил совсем вымотанный, Коки приходилось потрудиться. Он не возражал. И никогда не просил Кертиса ответить ему тем же. Кертис и не отвечал. Лишь иногда снисходил до того, чтобы погонять Коки шкурку. Тот ни на что большее и не претендовал.

Эгоизм, чувство собственности были чужды Коки. От своего любовника он ждал лишь одного: нежности и ласки. Ему нравилось сидеть на диване рядом с Кертисом, когда тот читал или слушал радио. А если при этом пальцы Кертиса поглаживали конец Коки, тот просто млел от восторга.

Но потерять Кертиса он боялся и жаждал подтверждения прочности своих позиций.

— Ты не играешь в наши игры с другими мужчинами, не так ли, Курт? Пожалуйста, обещай мне, что не будешь играть, — стоя на коленях, молил Коки, не выпуская из рук член Кертиса.

— Единственный мужчина, на которого я мог бы клюнуть, — это Джек Лир, но гарантирую тебе на все сто процентов, что с таким предложением я к нему никогда не обращался и не обращусь.

— Если обратишься, я убью вас обоих, — обещал Коки.

2

Кимберли кружила по спальне. Джек полностью ее игнорировал, отчего — и он это знал — она злилась еще сильнее.

— Ты выставил себя на посмешище, — вырвалось у нее. — Половина наших знакомых смеются над тобой.

— Да пошли они к черту, — пробормотал Джек.

— Пошли они к черту? Ты посылаешь к черту наших друзей? Посылаешь к черту людей, занимающих важные посты, которые столько делали для нас?

Джек потер глаза.

— Мне без разницы.

Он устало плюхнулся в кресло, даже не сняв галстук-бабочку, и вытянул ноги.

Кимберли швырнула платье в угол, оставшись в черной грации с длинными резинками для чулок. Она пришла к выводу, будто тело у нее стало более дряблым, и решила, что использование грации — лучший способ сохранить фигуру.

— Я могу процитировать твои слова. — Она всплеснула руками. — Это могут сделать все, кого мы знаем. И они цитируют! «То было прекрасное весеннее утро. Женщины, толкающие перед собой тележки, вызывали бы улыбку, если б мы не знали, что заставило их покинуть свои дома и идти прочь в надежде найти безопасное место…» А потом у тебя по щекам покатились слезы. Люди не могли понять, то ли ты пьян, то ли нет. Я знаю, ты не можешь без содрогания вспоминать, как беженцев расстреливали из пулеметов. Все это знают. Но мы не обязаны слышать это снова, снова и снова.

— Пусть кто-то из них станет свидетелем такого расстрела, тогда посмотрим, как скоро они об этом забудут. К тому же я не хочу забывать и не хочу, чтобы об этом забывали другие.

Кимберли остановилась, зло глянула на мужа:

— Знаешь, что они говорят о тебе? Они говорят, ты патологически ненавидишь Гитлера, потому что ты еврей!

Джек откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза.

— Я патологически ненавижу Гитлера, потому что стал свидетелем бесчеловечности нацистов. Свидетелем одного маленького проявления бесчеловечности нацистов.

— Все так. Но надо же знать меру! Сколько можно говорить о бельгийцах, которых расстреливали на дороге, и евреях, которых пинают только за то, что они евреи? Все знают, что ты еврей, но они приняли тебя в…

— Несмотря на это, — сухо вставил Джек.

— Я положила столько сил на то, чтобы нас приглашали в лучшие дома города! Джек, я прошу только одного, будь тоньше, не надо переть напролом.

— Будь джентльменом…

— Ты уже джентльмен… Почти. Ты этим недоволен?

— Отнюдь. Но моя реакция на тот кошмар, который я видел на бельгийской дороге, никак не связана с тем, джентльмен я или нет, еврей или гой.

— Да, конечно. Kristallnacht и все такое.

Джек глубоко вдохнул и шумно выдохнул.

— А как я, по-твоему, должен реагировать?

— Как реагирует мой отец, — холодно ответила Кимберли. — Как гражданин мира. Как гуманист. Не как фанатик.

— А нельзя ли конкретнее, Кимберли?

Она отступила к кровати, села.

— Мы с тобой очень разные. Твои отец и брат не хотели, чтобы ты женился на мне. Мои подруги не могли поверить, что я выхожу за тебя. Ты просил, чтобы я сделала тебя… достойным меня. Это твои слова, Джек, не мои. «Кимберли, сделай из меня мужчину, достойного тебя». Хорошо. На это у меня ушло десять лет. И теперь ты не тот, что раньше. Лучше. Черт побери! Стал ты лучше или нет?

Джек кивнул, но ответил вопросом:

— Все зависит от шкалы ценностей, не так ли?

Лицо Кимберли застыло.

— Джек, джентльмены не остаются в стороне от борьбы между добром и злом. Но их поддержка правого дела по-джентльменски сдержанна. Если ты хочешь помогать Бнай Брит, помогай. Я не против. Но не допускай, чтобы тебя отождествляли с этой организацией. Мой отец оказывает поддержку ирландским фондам, но не кричит на всех углах, что он католик! Чувствуешь разницу?

Джек молча кивнул.

Кимберли подошла к нему.

— Муж мой… Я старалась изменить тебя к лучшему только потому, что ты сам этого хотел и попросил меня об этом. Зачем же теперь давать задний ход? Подумай о том, чего мы достигли. Дом на Луисбург-сквер! Такого нет даже у моих родителей. Не отказывайся от всего этого! В одиночку тебе с Гитлером не справиться! Не отождествляй себя с…

— С кем или чем?

— С Эф-Де-Эр^[48]! Люди, к которым я отношу и нас, рациональны. Такие уж мы есть, рациональные люди. Будь рациональным, Джек, умоляю тебя!

3

Четвертого июня Джек получил письмо от Гарри Гопкинса, помощника президента. Гопкинс сообщал, что президент собирается создать новый комитет, его задачей станет выработка мер, благодаря которым американцы будут получать более полную и достоверную информацию о войне и действиях президента, направленных на повышение безопасности Соединенных Штатов. Гопкинс спрашивал, согласится ли Джек войти в состав этого комитета.

Джек ответил телеграммой, что сочтет за честь работать в Информационном стратегическом комитете.

Время не прошло бесследно и для «Коммон-клаб». Десять лет тому назад после шести вечера все мужчины были в смокингах и белых галстуках. Даже пять лет тому назад преобладали белые галстуки, а черный считался дурным тоном. Теперь же царствовали деловые костюмы. Не выделялись среди других посетителей бара и Джек с Харрисоном Уолкоттом.

После того как Белый дом объявил о включении Джека в состав ИСК, он появился в клубе впервые, и несколько человек подошли, чтобы поздравить его. Некоторые, кого он знал и кто мог бы тоже поздравить, не поздравили, причем нарочно.

Последнее не ускользнуло и от Харрисона Уолкотта.

— Некоторые члены нашего клуба активно сотрудничают с комитетом «Америка превыше всего». Кое-кто из них ненавидит Эф-Де-Эр лютой ненавистью, а потому переносит свои чувства и на тех, кто хоть как-то помогает ему.

Джек поставил стакан на стойку.

— И черт с ними.

— Хочу тебя предупредить: Кимберли очень расстроена.

— Из-за моего участия в Комитете?

— Кто-то прислал ей номер «Дирборн таймс». Ты знаешь, это газеты Генри Форда^[49]. Там написано, что создание Комитета — часть общего плана, цель которого — втянуть Соединенные Штаты в войну, чтобы спасти евреев Европы от антисемитизма нацистов. — Уолкотт пожал плечами. — Там так пишут.

— Кто-нибудь воспринимает всерьез эту точку зрения?

— Никто, кроме малограмотных антисемитов. Кимберли знает, что в этой статье нет ни грана правды. Но она расстроена из-за нападок, которым ты неизбежно подвергнешься.

— По ее мнению, джентльмен должен держаться в тени, чтобы его, не дай Бог, не отождествили с той или иной идеей.

— Мне очень жаль, Джек.

— Мой отец тоже недоволен, — признался Джек. — Прислал телеграмму. Хочет знать, в своем ли я уме.

4

Информационный стратегический комитет собирался лишь дважды. В своей текущей работе члены Комитета ограничивались обменом письмами и рассылкой служебных записок, изредка перезванивались. После второго заседания, которое прошло в Вашингтоне в сентябре, Джек задержался в столице на день, сняв «люкс» в «Мейфлауэре».

В Вашингтон он приехал не один, «люкс» делила с ним Бетси. Они лежали в кровати, и Джек рассказывал ей о работе Комитета, признавая, что собирается он впустую, поскольку никто из влиятельных сотрудников администрации президента ни на одно из заседаний так и не явился.

Бетси приподняла член Джека и пристально посмотрела на него. Потом обхватила пальцами, словно замеряя диаметр.

— Есть у тебя чем похвалиться. Жаль, что у Кертиса не такой большой.

Джек улыбнулся:

— У него есть другие достоинства.

— Да, конечно. Он хороший человек. Верный. Мне следовало бы находиться с ним в Лондоне, а не лежать с тобой в постели в Вашингтоне. Тебя это не беспокоит? Я хочу сказать, не предаем ли мы твоего друга, моего мужа и просто хорошего человека?

— Давай разберемся со всем по порядку. Ты говоришь, что Кертис — хороший человек. Так оно и есть. Он также мой друг и твой муж. Но вот насчет «предательства»… Не слишком ли крепко сказано? Ты одинока. Время от времени тебе необходим мужчина. Этим мужчиной могу быть я. Вот тут никаких осложнений возникнуть не может, потому что наши отношения не приведут меня к разводу с Кимберли, а тебя — с Кертисом.

— Со мной все понятно. Мне одиноко. Мой муж в Лондоне. Но ты? Твоя жена в Бостоне.

— Мне так же одиноко, как и тебе, Бетси.

— Она не пускает тебя в свою спальню?

Джек заулыбался:

— Отнюдь. Она теперь экспериментирует. Хочет, чтобы я лупцевал ее. Поверишь ли, на полном серьезе предложила, чтобы я выпорол ее кнутом для верховой езды.

— Господи! Но тогда…

— Бетс, отношения у нас сложные. Скажем так: она хочет меня, но я ей уже не нравлюсь. Мы любовники, это точно, но я не уверен, что мы остаемся друзьями.

— То есть?

— Десять лет мы потратили на то, чтобы что-то создать. Свое, общее. К примеру, полностью выйти из-под контроля моего отца. И нам это удалось. Такое вот созидание я и называю дружбой супругов. Но теперь я не думаю, что мы по-прежнему идем по жизни рука об руку. Ее шкала ценностей…

— Я знаю, Джек, — вздохнула Бетси. — Если б мы с тобой могли…

— Если б не дети, смогли бы.

— Ты серьезно? Если бы не дети, ты бросил бы ее ради меня?

— Мне с тобой спокойно, Бетс. Спокойно и уютно. А вот рядом с Кимберли покоя не обрести.

Бетси мягко сжала ему мошонку.

— Я бы обеспечила тебе покой, — прошептала она.

— Ты бы гордилась мною, Бетси. От нее я этого не дождусь никогда, не будет она гордиться мною, хоть тресни. Что бы я ни сделал, все не по ней. В этом году я купил еще две радиостанции. Она все равно не гордится мною. Мой гребаный отец тоже мной никогда не гордился, но мне на это плевать. А вот от того, что не гордится Кимберли, больно.

Бетси скатилась с кровати и прошла в ванную. Дверь закрывать не стала, поэтому он услышал, как полилась в унитаз моча. В свои чуть ли не сорок лет, на четыре года старше Джека, Бетси оставалась игривой, как девчонка. Вот и теперь она села в поезд не в Бостоне, а на первой остановке после железнодорожного вокзала, в Дедхэме. Зайдя в купе и получив от кондуктора билет, Бетси тут же разделась догола и в таком виде доехала до самой Пенн-стейшн. А для Джека словно повторилась поездка в «дузенберге» из Бостона в Уайт-Плейнс, когда она задрала юбку, да так и не опускала ее. Бетси любила поразвлечься, не слишком обращая внимание на приличия.

Она была куда полнее Кимберли или Конни, но ее нижнее белье не предназначалось для того, чтобы делать тоньше фигуру, наоборот подчеркивало те места, где всего было много. Бюстгальтеры поднимали и выпячивали грудь. Бетси и не пыталась скрыть округлость живота и носила обычные нейлоновые трусики. Вот и сейчас ее наряд состоял из таких трусиков и кружевного белого бюстгальтера.

— Итак… — Бетси вышла из ванной и плотоядно улыбнулась, — …значит, ей нравится, когда ее шлепают по заднице?

Губы Джека разошлись в улыбке.

— Не следовало мне этого говорить.

Бетси присела на кровать у самого изножия.

— Мне хотелось бы услышать от тебя честный ответ на прямой вопрос. Я хочу знать, нравится ли тебе лупцевать Кимберли.

— Ну…

— Не виляй. Говори правду. Ты получаешь от этого удовольствие?

Он помялся:

— Пожалуй, мне нравится. В некотором роде.

— Опиши мне все. Я хочу знать, как это делается.

— Бетс!

— Выкладывай как на духу, если хочешь что-нибудь получить от меня сегодня вечером.

— Что ты хочешь знать?

— Давай начнем с того, как она… Как она, скажем так, готовится к этому. Ложится тебе на колени?

— Нет. Она встает в кровати на четвереньки, опираясь на локти и колени, утыкается лицом в подушку или две, а задницу поднимает вверх.

— Ты сильно ее бьешь?

— Достаточно сильно. Если нет, она остается недовольна.

— И она кончает?

— Иногда.

Бетси, усмехаясь, покачала головой:

— Господи! Элегантнейшая Кимберли Уолкотт Лир на четвереньках, с откляченной задницей, ждущая, пока ее отшлепают. Верится с трудом!

— А ты поверь. — Джек закурил. — Поверь.

Бетси хохотнула.

— А меня ты отшлепаешь?

Он нахмурился и покачал головой.

— Ты же этого не хочешь, Бетси. Совсем не хочешь.

— Ты прав, — согласилась она. — Не хочу. Мой папашка однажды отшлепал меня. До чего же это было противно! Даже вспоминать не хочется. Мне исполнилось двенадцать, и я считала, что так со мной обращаться уже нельзя. А он задрал мои верхнюю и нижнюю юбки, спустил панталончики, тогда мы еще носили панталончики, и отшлепал меня по голой заднице на глазах у матери, брата и сестры. Дело не в боли, ее бы я вытерпела, а в унижении. Я ему этого так и не простила, до самой его смерти.

— Я не собираюсь лупцевать тебя. Бетс.

— Я тебе этого и не позволю. Но я скажу тебе, что ты сейчас сделаешь. Вытащишь из брюк ремень и вытянешь меня по заднице.

— Забудь об этом.

— Нет. Я помню, как отец шлепал меня. Боль эта… если б он проделал все это в отдельной комнате, где мы были бы вдвоем, а не перед всей семьей, я, возможно, сделала бы что-то такое, отчего он действительно разозлился бы.

— Бетс, брось, хорошо?

— Что я сброшу, так это трусики. Вытяни меня только раз. Я хочу посмотреть, как я на это отреагирую. Должна же я знать, возбуждает меня это или нет.

— Бетси, пожалуйста, не будем больше об этом.

— М-м-м, ты единственный мужчина, которому я могу довериться, так что не спорь со мной. Давай. У тебя отличный широкий ремень. Он меня не поранит.

Джек качал головой, вытаскивая из брюк кожаный ремень.

Бетси встала на кровати на четвереньки и выпятила задницу.

— Давай! Ну же!

С неохотой Джек взмахнул ремнем и опустил его на мягкую плоть ее ягодиц.

Бетси ахнула, потом повернула голову к Джеку.

— Черт побери, Джек, если это все, на что ты способен, лучше и не браться. Я хочу, чтобы ты перетянул меня от души. Подожди.

Она схватила трусики и затолкала их в рот. Потом взглянула на Джека, отвернулась и энергично кивнула.

На этот раз Джек со всего размаху вытянул Бетси по заднице. Она вскрикнула, но трусики-кляп заглушили крик. Джек отбросил ремень и сел на кровать, чтобы обнять Бетси. Она плакала. Щеки ее стали мокрыми от слез. Когда же Бетси прильнула к груди Джека, она взяла его руку и сунула себе между ног. Там тоже хватало влаги.

Глава 12

1

1942 год

Джек и Кимберли сидели вдвоем за обеденным столом. Дети в сопровождении миссис Джимбел поднялись наверх, чтобы доделать уроки, а потом лечь спать.

Джек теперь редко надевал к обеду галстук. Да и Кимберли, которая раньше обедала исключительно в платье, ограничивалась шелковым халатом. Сегодня она надела желтый. Джек полагал, что этот цвет ей не к лицу. Но Кимберли носила его, потому что он хорошо сочетался с ее новым ожерельем из топазов.

— Как я понимаю, ты сказал все, что хотел. — По голосу чувствовалось, что Кимберли едва сдерживается.

— Кимберли, мне тридцать шесть. Меня могут призвать в армию! Ты хочешь, чтобы я стал рядовым пехотного взвода?

Она усмехнулась:

— Ты знаешь, что такому не бывать. Папа мог бы об этом позаботиться. И ты попал бы не в пехоту, а во флот. В конце концов, именно во флоте служат джентльмены. И папа проследил бы, чтобы тебя приписали к Бостону, Нью-Йорку или Вашингтону.

— Я не ищу теплое местечко, где служат джентльмены. Мне не хочется воевать в пехоте. Насчет этого я не шучу. Но я могу принести пользу и хочу это сделать!

— Что ты собираешься сделать, так это покинуть дом, — холодно ответила она. — Вспомни тот день, когда мы узнали о Перл-Харборе. Ты помнишь, как испугался маленький Джон? Твой рассказ о расстрелах в Бельгии оставил очень глубокий след в его сознании. Теперь он ждет, когда то же самое случится и здесь. Помнишь, как тебе пришлось уводить мальчика в его комнату и объяснять ему, что Перл-Харбор находится в тысячах миль отсюда и в Бостоне никто воевать не будет?

— К чему ты клонишь?

— К тому, что твое место дома, в семье, где само твое присутствие успокаивает детей и вселяет в них уверенность в завтрашнем дне. Именно это им и нужно. Когда две недели назад немецкие подводные лодки потопили в открытом море танкер, дети видели красный отсвет пожара и черный дым. Война оказалась не в тысячах, а в нескольких десятках миль от нашего дома! И мне нет нужды говорить тебе, что у Джона есть особая причина бояться. Он знает, как немцы поступают с евреями.

2

Десятилетний Джон обожал самолеты, особенно боевые. Ему еще не хватало умения строить модели из бальзы, бумаги и аэролака, поэтому он собирал те, что попроще, из дерева. Джек подарил ему справочник с фотографиями, схемами и характеристиками двухсот самолетов, разработанных конструкторами разных стран.

Джон прочитал его от корки до корки и гордился тем, что в его классе только он мог отличить «хеншель» от «хейнкеля», а «спитфайр» от «харрикейна».

Джон сидел в кровати, изучая журнал с фотографиями и схемами боевых самолетов. Джек, войдя в комнату, присел в изножии.

— Как дела, Капитан? — Это прозвище он дал Джону, как только узнал об увлечении мальчика.

— Папа, война продлится до тех пор, когда я смогу летать? Она не закончится?..

Джек покачал головой:

— Нет, сынок. Она закончится гораздо раньше, когда ты еще будешь маленьким мальчиком. Но вот что я тебе скажу. Я найду тебе инструктора, и ты научишься летать на гражданских самолетах.

Джон скорчил гримаску.

— Это совсем другое.

Джек сжал руки сына в своих ладонях.

— Мой мальчик, мы же не можем устраивать войны в удобное для тебя время. Есть много способов доказать свою храбрость, для этого совсем не обязательно становиться военным летчиком.

Джон криво улыбнулся:

— Наверное.

— Я должен тебе кое-что сказать, Джон. Отцы всех твоих приятелей ушли в армию. Ты это знаешь. Я обязан поступить так же. Не могу сидеть дома и не участвовать в войне.

— А как ты собираешься воевать, папа?

— Видишь ли, я не могу взять винтовку и сражаться с немецкими солдатами. Чтобы выиграть войну, нужны самые разные специалисты, не только те, кто умеет стрелять. Я вот знаю, как организовать работу радиовещательной сети. Этим я занимался еще до твоего рождения. Министерство обороны думает, что я могу принести немало пользы в Лондоне. Работу мне предлагают такую же, как и здесь. Но с двумя отличиями. Во-первых, мой кабинет будет в Лондоне, а не в Бостоне. Во-вторых, я буду ходить не в синем костюме, а в форме.

Десятилетний мальчуган закрыл глаза и глубоко вдохнул.

— Папа… если немцы каким-то образом захватят Лондон, они тебя убьют, да? Я хочу сказать, убьют тебя первым.. прежде чем других. Не самым первым, но…

— О чем ты, Джон?

Мальчик встретился взглядом с отцом.

— Они убьют тебя, потому что ты еврей. А если они доберутся до Бостона, то по той же причине убьют и меня. Так ведь?

Джек надеялся, что сын не заметил дрожи, пробежавшей по его телу.

— Скорее всего. Поэтому мы и должны сделать все, что в наших силах, но не допустить их в Бостон. Правильно? Я обещаю тебе, что до Бостона они не доберутся. Как и до Лондона. Но давай все как следует обдумаем. Допустим, есть шанс, что они появятся здесь. Как мне поступить? Оставаться дома? Или сражаться с ними? Джон, даже если мне предложат идти в окопы с винтовкой, разве я могу отказаться?

Джон покачал головой, потом всхлипнул.

— В окопах мне сидеть не придется. В Лондоне мне выделят кабинет, я буду помогать в организации армейского радиовещания.

Джон продолжал плакать.

— А что делать тебе? Надо на время расстаться со своим папочкой. Этот будет твой взнос в борьбу с нацистами.

— Хорошо.

Джек обнял сына.

— Мы никогда не говорили о том, каково быть евреями. Я не придавал этому никакого значения, пока немцы не начали нас убивать. Когда я вернусь, мы обязательно поговорим об этом, разберемся, что это значит. Пока же я обещаю тебе, Джон, нацистам не убить ни тебя, ни меня, ни твою сестру, ни твою мать.

Джон нахмурился:

— А почему они захотят убить ее?

— Потому что она вышла замуж за еврея и родила от него детей. С их точки зрения это ужасное преступление. Но немцы здесь не появятся. Смотри сам, Капитан: если Гитлер не может переправить своих солдат через Английский канал^[50], где уж им перебраться через Атлантический океан. Так ведь?

Джон кивнул.

— Ладно. Я должен идти на войну, другого не дано. Но война не затянется, и нашим жизням ничто не будет угрожать.

Мальчик вновь кивнул, но Джек видел, что сомнения у сына остались.

3

Армия Соединенных Штатов присвоила Джеку чин капитана, а Кимберли закатила ему очередной скандал.

— Бурк — коммандер Военно-морского флота. То есть подполковник! А ты… Тебе придется маршировать по плацу?

— Кимберли, я приписан к Управлению военной информации. Я поеду на их базу на Лонг-Айленде, где пройду двухнедельный вводный курс. После этого, насколько я понимаю, вылечу в Лондон. Задание у меня будет секретное, связанное с радиовещанием.

— Я знаю, что ты делаешь, Джек. Тебе наскучила твоя работа, тебе наскучил твой дом, тебе наскучила твоя жена! Вот ты пас и бросаешь!

Джек ей не ответил. А если бы пришлось, он бы сказал, что Кимберли недалека от истины.

4

Трансатлантический перелет едва не закончился трагедией.

Двадцать офицеров, которые видели друг друга в первый и последний раз, сидели на своих вещевых мешках в бомбовом отсеке бомбардировщика В-24. В теплом нижнем белье, в шинелях, закутанные по уши, они все равно мерзли. Грело их лишь клятвенное заверение пилота, что сами по себе бомбовые люки не открываются и купание в Атлантическом океане им не грозит. Между собой офицеры не разговаривали (общих тем не было), дремали, иной раз подкрепляясь горячим кофе и черствыми пончиками. Джек был единственным на борту капитаном, остальные имели более высокие звания.

Когда бомбер приземлился в Рейкьявике, офицеров пригласили в здание аэропорта и предложили воспользоваться туалетом. Потом накормили густым горячим супом.

Когда они ели, в столовую вошел сержант американской армии.

— Капитан Лир! — крикнул он. — Капитан Лир!

Сержант вручил Джеку радиограмму:

ВЫ НАПРАВЛЕНЫ В ШТАБ СОВМЕСТНЫХ ОПЕРАЦИЙ В МОЕ НЕПОСРЕДСТВЕННОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ТЧК ПРОШУ ПРЕДСТАВИТЬСЯ МНЕ ЧЕРЕЗ ДВА ДНЯ ПОСЛЕ ПРИБЫТИЯ В ЛОНДОН ТЧК ПОЗДРАВЛЯЮ С ПРИСВОЕНИЕМ ЗВАНИЯ ПОЛКОВНИКА АРМИИ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ ТЧК ПРИОБРЕТИТЕ СООТВЕТСТВУЮЩИЕ ЗНАКИ РАЗЛИЧИЯ ЗПТ ПРЕЖДЕ ЧЕМ ЯВЛЯТЬСЯ НА СЛУЖБУ ТЧК

БЭЗИЛ КОМПТОН

КОНТР-АДМИРАЛ

НАЧАЛЬНИК ШТАБА СОВМЕСТНЫХ ОПЕРАЦИЙ

«Кто это устроил?» — гадал Джек. Харрисон Уолкотт? Он этого так и не узнал.

Где-то над морем в густом тумане В-24 неожиданно нырнул вниз, заложив при этом крутую дугу. Трех офицеров вырвало, то ли от страха, то ли от воздушной болезни. Пассажиры услышали треск крупнокалиберных пулеметов, или им показалось, что услышали. Они почувствовали, как бомбер тряхнуло от попадания пуль. Или им показалось, что тряхнуло? Все произошло за какие-то тридцать секунд. В-24 выровнялся и вновь лег на прежний курс. Никто из членов экипажа не потрудился объяснить, что произошло.

5

Когда Джек вошел в безликое здание аэровокзала, замерзший, с затекшим от многочасового сидения телом, к нему бросился Кертис Фредерик, крепко пожал руку и тут же протянул ему фляжку с бренди. Джек выпил.

— Добро пожаловать в Англию! Да, тут всегда так холодно и почти всегда так мокро.

Джек сунул руку в карман и вытащил радиограмму, полученную в Рейкьявике.

— Я знаю, — кивнул Кертис. — Поздравляю. О лучшем назначении трудно и мечтать.

— И что я буду делать?

— Понятия не имею. Тебе скажут. Ты очень устал?

— Пожалуй.

— По пути в отель, где ты будешь жить, нам надо заехать в одно место. Видишь, что он пишет. «Приобретите соответствующие знаки различия». Я нашел тебе портного. Тыдолжен заглянуть к нему сегодня, чтобы форму сшили вовремя. В Лондоне без нее никуда, старина. Я не знаю, как ты попал к Комптону, но хочу тебя предупредить, что первое впечатление для него едва ли не главное.

— Кто такой Комптон? — спросил Джек.

— Профессиональный офицер, моряк. Шесть месяцев назад его ранило в ногу на Средиземном море. Его работа — постараться увязать действия англичан и американцев. У нас этим пока никто не занимается, но обязательно займется. Комптона воспринимай серьезно. Вашингтон именно так его воспринимает.

6

Адмирал Комптон был не только блестящим морским офицером, но и отменным дипломатом. Джека он принял в своем кабинете в Адмиралтействе.

Высокий, красивый, с безупречными аристократическими манерами. Хотя Джек прибыл в отлично сшитой форме с серебряными полковничьими орлами, форма эта не шла ни в какое сравнение с элегантным синим мундиром контр-адмирала флота ее королевского величества. Как только они сели, Комптон раскрыл серебряную сигаретницу, стоявшую на столе, и предложил Джеку закурить.

— Видите ли, — начал контр-адмирал, — раньше мы считали жизненно важным убедить американский народ в том, что оказание помощи Британии полностью соответствуют интересам Америки. Теперь пришло время убеждать англичан, что американские солдаты, которые будут прибывать на острова сотнями тысяч, а то и миллионами, — цивилизованные люди, не просто союзники, но друзья. Я хочу, чтобы вы взяли под свои контроль трансляцию на Великобританию лучших передач из числа тех, что слушают американцы. Пусть британцы узнают, что американцы — такие же люди, как и они, с той же шкалой ценностей, с тем же чувством юмора.

— Да, сэр. Я понимаю, что от меня требуется. Сделаю все, что в моих силах.

— Мои помощники обеспечат вас всем необходимым. Помещениями и всем прочим. Для вещания используем передатчики Би-би-си.

7

Джек предполагал, что и помещениями, и сотрудниками его обеспечит Управление военной информации. Но через день после разговора с Комптоном он понял, что надежды его напрасны. Если в отношении помещений Джек еще мог рассчитывать на англичан, то подчиненных ему предстояло набирать самостоятельно. Деятельность отдела Джека Лира не способствовала росту престижа Управления военной информации, и оно не собиралось поддерживать этот отдел своими не Бог весть какими ресурсами.

Джек перебрался в выделенные ему помещения в маленьком, скромном отеле на улице Полумесяца в Мейфэре. Получил Джек и секретаршу, высокую, худую женщину лет пятидесяти, миссис Юнис Лэтшоу. Она объяснила ему, что рассчитывает получать жалованье у него. Джек заверил миссис Лэтшоу, что жалованье будет, хотя понятия не имел, откуда возьмутся деньги.

Он послал телеграмму своему тестю, Харрисону Уолкотту.

ПОНЯЛ ЧТО БЬЮСЬ ГОЛОВОЙ О СТЕНКУ В ПОИСКАХ РЕСУРСОВ ТЧК ПРЕЖДЕ ВСЕГО МНЕ НУЖЕН ПЕРВОКЛАССНЫЙ СНАБЖЕНЕЦ ЗНАЮЩИЙ ГДЕ ЧТО ВЗЯТЬ ТЧК НЕ СМОЖЕТЕ ЛИ ЭТО УСТРОИТЬ ТЧК ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ МНЕ В ДОРЧЕСТЕР.

Уолкотт ответил на следующий день:

МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ ПРИПИСАЛО К ТВОЕМУ ОТДЕЛУ СНАБЖЕНЦА ТЧК КАПИТАН ДУРЕНБЕРГЕР ПРИБУДЕТ В САМОЕ БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ ТЧК ГЕНЕРАЛ МАРШАЛЛ ЛИЧНО ПОПРОСИЛ ПОЛКОВНИКА ДОНОВАНА ОКАЗЫВАТЬ ТЕБЕ ВСЯЧЕСКОЕ СОДЕЙСТВИЕ ТЧК ДЕРЖИ МЕНЯ В КУРСЕ.

8

Джек дал личное поручение Жан-Пьеру Бельвилю, который по-прежнему работал на «Лир бродкастинг». Француз, как обычно, не подвел. Днем позже в семь вечера в дверь «люкса» Джека в дорчестерском отеле постучали. Он открыл дверь, а потом раскинул руки, чтобы обнять и страстно поцеловать Сесили Камден.

— Что ты тут делаешь? — спросила она, когда Джек втянул ее в комнату. — И одет как солдат! Бельвиль сказал, что со мной хочет встретиться полковник Лир, но у меня не было уверенности, что это ты… Я просто не могла заставить себя поверить, что увижу тебя.

Сесили целовала и целовала его. Джек хорошо помнил эти страстные поцелуи. А по щекам Сесили катились слезы.

— О, Джек! — всхлипывала она. — О, Джек! — К ней вернулся лондонский выговор, от которого она практически избавилась в Штатах. — Как мне тебя не хватало!

— И мне не хватало тебя, Сесили, — ответил он, не кривя душой. Ему действительно ее не хватало. Не хватало ее беззаветной любви. — Присядь. Виски? Я закажу нам обед.

— Как дети? Миссис?

— Отлично. Они тебе пишут, не так ли? Я про детей.

— Да. Каждые три-четыре месяца. Джон очень волнуется из-за бомбардировок. Боится, что меня убьют. Один раз так едва не случилось. Ты знаешь, что произошло на станциях подземки «Элефант-стрит» и «Кастл-стрит»?

— Нет.

— Мы прятались в тоннелях, но пожар наверху так разгорелся, что нас вывели наружу. Боялись, что жара высосет из тоннелей весь воздух и мы задохнемся. Я оказалась на улице посреди пожара. Горящие головешки падали сверху, и на мне загорелась одежда. Пожарный окатил меня из шланга. Это был последний большой налет.

— Я очень рад, Сесили, что ты жива и невредима. Что ты делаешь? Работаешь?

Она кивнула:

— Учу детей в школе. На том берегу реки, в Патни. Прежний учитель подался в летчики.

— Я хочу, чтобы ты перешла работать ко мне. Мне поручено организовать вещание на Англию американских развлекательных и информационных программ. Сам я не справлюсь. Мне нужны люди, которые хорошо знают Лондон.

Сесили вздохнула:

— О, Джек! Я могу подать заявление об уходе. А что я должна для тебя делать?

— Ты водишь автомобиль?

— Водила. Отец у меня — таксист, он меня научил. У него есть старенькая машина, но бензина сейчас не найти, поэтому она стоит в гараже.

— Лондон ты, как я понимаю, хорошо знаешь?

— Да.

— Значит, сможешь возить меня по городу. Я рассчитываю, что мне выделят автомобиль.

Сесили озорно улыбнулась:

— Пожалуй, я смогу и кое-что еще.

Она смогла. После обеда.

Сесили помнила, как Джеку нравилось, когда она зажимала его член между грудей и массировала его. Правда, на этот раз Джек не кончил. Тогда она наклонила голову и лизнула головку. Джек застонал от удовольствия.

— Ага… так нам это нравится. Что ж, ведь я не забеременею, даже если и проглочу. Так?

— Так.

Поцелуи ее остались такими же страстными. Сесили смочила головку слюной и принялась не лизать ее, а сосать, плотно обхватив губами. Когда Джек кончил, она проглотила все до последней капли.

Глава 13

1

1942 год

Через пять недель после прибытия Джека в Лондон его Американская информационная служба начала регулярное вещание с радиопередатчиков Би-би-си. Штаб совместных операций продолжал обеспечивать его служебными помещениями и услугами секретарши, хотя жалованье миссис Лэтшоу получала в АИС. Помимо секретарши, у Джека работали Сесили, лейтенант и техник-сержант. Джек четко обозначил круг обязанностей каждого, и маленькая организация вскоре заработала, как хорошо отлаженный механизм, особенно если удавалось преодолевать лабиринты армейской бюрократии и приносить в зубах лишнюю пишущую машинку и пачку бумаги.

Поначалу программы АИС транслировались по часу пять дней в педелю. К зиме — два часа ежедневно.

Капитан Эмиль Дуренбергер, снабженец, о котором просил своего тестя Джек, наконец-то прибыл. Дуренбергер начал службу еще в 1916 году, когда под командованием генерала Першинга гонялся за отрядами Панно Вильи^[51], потом воевал во Франции в 1917 — 1918 годах, остался в армии и после окончания первой мировой войны переходил из части в часть, по крупицам накапливая бесценные знания, позволяющие без особого труда ориентироваться в хитросплетениях тыловых служб американской армии. Это был человек невысокого роста, лысый, с сощуренными в усмешке глазами, словно его безмерно забавляло все то, что он видел вокруг. Кто-то сказал, что Дуренбергер, будь он более серьезным, давно стал бы генералом.

Возможно, получению очередного звания мешала и его репутация умелого и неразборчивого в средствах снабженца. Генерал, который по просьбе Харрисона Уолкотта направил его к Джеку, знал, что за Дуренбергером числятся два грешка: во-первых, он любил крепко выпить, а во-вторых, не считал необходимым подчиняться установленным правилам, всегда старался найти и находил прямой путь к поставленной цели.

При встрече с миссис Юнис Лэтшоу Джек пообещал выплачивать ей жалованье. До прибытия капитана Дуренбергера он выплачивал это жалованье из собственного кармана. Капитан похихикал, и через два дня миссис Лэтшоу стала вольнонаемной служащей армии США.

То же самое он сделал для Сесили Камден. А потом нашел ей комнату в отеле «Парк-лейн», не примыкающую к «люксу» Джека, но на том же этаже. Джека он переселил в «Парк-лейн», потому что отель этот находился в трех минутах ходьбы от штаб-квартиры АИС на улице Полумесяца, а также потому, что аренду «люкса» оплачивала армия. За номер Сесили платил Джек.

И наконец, капитан Дуренбергер добыл для Джека Лира и Американской информационной службы грязно-оливковый «форд» 1938 года выпуска.

2

1943 год

Сесили редко пользовалась своим номером. Она спала с Джеком, с ним обычно и ела, либо в его «люксе», либо в соседнем ресторане. У себя она ночевала лишь в те дни, когда из Штатов приезжали визитеры.

Первым пожаловал Харрисон Уолкотт. Джек принимал его в своем «люксе», и Сесили ретировалась к себе. Потом приехал Дэн Хорэн, муж Конни. Капитан Хорэн служил в армейской авиации адъютантом командира эскадрильи бомбардировщиков. Поначалу Джек опасался, что эскадрилью разместят где-то под Лондоном и Хорэн будет заглядывать к нему без предупреждения. Но эскадрилью направили в один из аэропортов Кента, и Хорэн никогда не приезжал в Лондон, предварительно не позвонив. Возможно, он догадывался, что Джек спит в своем «люксе» не один.

Дэн или кто-то еще могли сообщить Кимберли о том, что Сесили работает у него, поэтому Джек, упредив события, сам написал об этом жене. Ему, мол, очень повезло, потому что он смог найти Сесили и нанять ее шофером и порученцем.

Кимберли чуть ли не в каждом письме просила разрешения приехать к Джеку в Лондон. Но ее отец занял в этом вопросе такую же жесткую позицию, как и Джек: она не может уехать, оставив детей одних.

Конни также написала, что надеется приехать в Англию, чтобы побыть с мужем несколько дней. Но Дэн, должно быть, отнесся к ее идее неодобрительно, хотя, даже учитывая налагаемые войной ограничения на переезд через Атлантику, она могла раз в год видеться с мужем.

Мастерская игра в бридж раскрыла перед Джеком двери многих домов, и скоро он приобрел массу друзей. Лорд Маунтбеттен до отъезда в Бирму неоднократно приглашал Джека к себе. И Джек играл в карты с Аленом Броком, начальником генерального штаба, с секретарем иностранных дел Энтони Иденом, Рэндольфом Черчиллем, генералом Бернардом Монтгомери. Встречался он также с генералом де Голлем и премьер-министром Уинстоном Черчиллем, хотя не мог сказать, что был с ними на дружеской ноге.

С Сесили Джек часто ходил в театры, благо они работали. Особенно ему нравились спектакли театра «Ветряная мельница». В соответствии с английскими законами женщины могли появляться на сцене в чем мать родила при условии, что они не будут двигаться. Вот и в «Ветряной мельнице» обнаженные девушки стояли на пьедесталах, а едва прикрытые танцевали вокруг. Джек и Сесили не пропускали ни одной постановки.

Стараниями Кертиса портной на Севил-роу взял Джека на постоянное обслуживание. Портной следил, чтобы мистер Лир получал костюмы, какие требовались по сезону, а счет присылал ему раз в год. В то время требовалась, разумеется, только военная форма — весенняя, осенняя и зимняя, — различающаяся лишь плотностью материи. Каждая шилась из самого лучшего материала и подгонялась по фигуре. Когда генерал Эйзенхауэр прибыл в Лондон и показался в коротком, облегающем кителе, который вскоре называли не иначе, как китель Эйзенхауэра, Джек попросил портного сшить ему точно такой же. Портной закрыл глаза и протестующе замахал руками.

— Мистер Лир! Не делайте этого!

Джек спорить не стал.

3

Май 1943 года

Кимберли последний раз затянулась сигаретой «Херберт тейритон» и отложила мундштук. Радиоприемник на прикроватном столике работал на волне WCHS, и в этот день главной новостью двенадцатичасового информационного выпуска стал захват частями американской морской пехоты Атти, одного из Алеутских островов.

Кимберли лежала в постели, едва слушая диктора. Никогда раньше не испытывала она такой скуки и неудовлетворенности.

Винила она во всем прежде всего себя. В свои тридцать шесть она слишком много курила, пила и ела. Ее фигура, когда-то такая стройная и изящная, заметно потяжелела, кожа обвисла. Маленькая грудь вышла из моды, теперь уважали большие, стоящие торчком груди. Вот и ее подруга Бетси, на пять лет старше Кимберли, радостно демонстрировала свои буфера, благо этого требовал дух времени.

Кимберли связывала увеличение своего веса с возрастом. Ей не хотелось переваливать на пятый десяток, но сороковник все приближался и приближался.

Еще одной причиной для неудовлетворенности являлось безделье. Да, она принимала участие в работе женского комитета, как и любая другая патриотически настроенная женщина, но не получала от этого никакого удовольствия.

Херб Моррилл и Микки Салливан управлялись с делами «Лир бродкастинг компани», хотя часть персонала забрали в армию. Поначалу Кимберли полагала, что она займет кабинет Джека и возьмет на себя огромную ответственность за судьбу компании. Но Джек поступил иначе. Моррилл и Салливан держали с ним постоянную связь, так что все основные решения принимал он сам. К примеру, в апреле выставили на продажу радиостанцию в Балтиморе. Кимберли, как и ее отец, входила в состав совета директоров. На заседании совета она попросила показать ей отчетность компании, владеющей балтиморской радиостанцией, и сказала, что не будет голосовать за ее приобретение, пока не изучит эти документы и пока их не проверит аудитор. Херб Моррилл на это ответил, что готов предоставить ей все документы, но Джек уже принял решение купить радиостанцию, и «Лир бродкастинг» подала заявку на тендер.

Джек писал регулярно, но Кимберли находила эти письма сухими и формальными. Ее раздражало, что он диктовал письма секретарю, которая их печатала.

Хотя всякий раз Джек добавлял несколько строк от руки, заверяя, что любит ее и детей, Кимберли не могла отделаться от ощущения, будто она читает деловое письмо.

Когда звякнул дверной звонок, Кимберли радостно выдохнула. Она надела светло-синее неглиже и спустилась вниз. Служанка уже открыла дверь и приглашала Доджа войти в дом.

— Додж! Как приятно тебя видеть! — Кимберли попыталась изобразить сюрприз, хотя понимала, что служанка не так наивна, чтобы поверить, будто Додж Хэллоуэлл пришел в гости без предупреждения. Девушка, похоже, знала, что следующие два часа мистер Хэллоуэлл проведет в спальне миссис Лир и отбудет до того, как миссис Джимбел вернется с детьми.

— Ребекка, — Кимберли повернулась к служанке, — постарайся просушить пальто и шляпу мистера Хэллоуэлла.

Служанка взяла мокрое пальто и оставила их наедине.

Кимберли качнула головой в сторону лестницы. Додж взял ее под руку, они поднялись на второй этаж и прямиком проследовали в большую спальню.

Если бы старшие Уолкотты выбирали мужа Кимберли, они обеими руками проголосовали бы за симпатичного, умного, богатого Доджа Хэллоуэлла. Собственно, Кимберли отказала ему только по одной причине: семь лет разницы в возрасте в ее двадцать один год казались непреодолимой преградой. Теперь возрастные различия ни в коей мере ее не волновали.

Додж занимал пост президента «Бостон коммон траст», безусловно, не самого крупного банка Бостона, но далеко не последнего, со значительными кредитными ресурсами. Высокий, широкоплечий, с густыми, чуть тронутыми сединой волосами, здоровым цветом лица, волевым раздвоенным подбородком, Додж, как и Кертис Фредерик, предпочитал однобортные костюмы, даже когда все ходили исключительно в двубортных. Двубортные ему не нравились, а раз так, он их и не надевал.

Он терпеть не мог сигареты и свое отношение к сигаретам переносил и на курильщиков. Поэтому Кимберли никогда не курила в присутствии Доджа. Если б у них с самого начала не вошло в привычку вместе принимать игольчатый душ, она бы смывала с себя запах дыма до его прихода.

Но они всегда шли в душевую, даже перед тем, как пропустить по стаканчику. Кимберли скинула неглиже и, оставшись в бюстгальтере и трусиках с резинками для чулок, помогла Доджу раздеться. В свои сорок три года, крепкии и мускулистый, он выглядел получше Джека. А его пенис, который Додж иногда называл крантиком, зачаровывал Кимберли: длинный, изогнутый, тонкий и необрезанный. До этого она видела только два других и не могла точно сказать, уникальный он или нет.

Пользоваться им Додж умел. Опять же базы для сравнения у Кимберли почти не было, но Додж удовлетворял ее не хуже Джека, хотя его «крантик» не мог сравниться с членом Джека ни по длине, ни тем более по диаметру.

Кимберли еще не решилась приобщить Доджа к сексуальным приемам, почерпнутым ею из «Кама сутры». Даже после шести месяцев этих дневных встреч внебрачная половая связь с чужой женой все еще вызывала у него угрызения совести. С другой стороны, он с удовольствием приходил к Кимберли. Жениться Додж так и не собрался, но, разумеется, Кимберли не была первой его женщиной.

После душа они часто сидели голышом на диванчике в гостиной, примыкающей к большой спальне, и пили шотландское. Когда они зашли туда первый раз, Додж хотел было надеть трусы, но Кимберли ему не позволила. Эти моменты особенно ей нравились, они сидели рядышком, пили виски, она играла его «крантиком», он ласкал ей грудь.

— Я получил любопытное письмо. — Доджа отличала скверная привычка заводить разговор не пойми о чем, вместо того чтобы сосредоточиться на главном. — Мой коллега, который сейчас воюет на Тихом океане, руководил разгрузкой стрелкового оружия и обратил внимание, что оно маркировано «Кеттеринг армс, Инк.». Его изготовили по лицензии компании твоего отца. Мой коллега навел справки и выяснил, что отзывы об этом оружии самые положительные. Оно нравится тем, кто им пользуется.

Кимберли улыбнулась и так сильно дернула его за член, что Додж вскрикнул.

— Скажешь об этом отцу. Иначе мне придется объяснять, откуда я знаю об этом письме.

— Харрисон ничего не…

— Естественно, нет. Никто не знает. Может, только Ребекка, моя служанка. От слуг ничего не скроешь. Могла догадаться и Конни.

— Конни?

— Ей можно доверять. Эй… я уже мокрая.

Додж глубоко вдохнул.

— А я сейчас кончу. Но быстро соберусь с силами.

Он кончил быстро… Слишком быстро. Но десятью минутами позже вновь овладел ею, и она получила все, что хотела.

Потом, когда они лежали в постели, Кимберли осторожно предложила внести некоторое разнообразие в их любовные забавы. У Доджа округлились глаза. Но он не сказал, что и слышать об этом не хочет.

4

Сентябрь 1943 года

Телефон на прикроватном столике в «люксе» Джека в отеле «Парк-лейн» зазвонил в 2.33 утра. Сесили взяла трубку, передала Джеку.

— Алло?

— Полковник? Это Дуренбергер.

— Какого черта ты звонишь посреди ночи, Дуренбергер?

— Чепе, полковник. Слава Богу, я узнал об этом первым.

Джек сел. Сесили зажгла лампу.

— Какое чепе?

— Вы проснулись, полковник? Пусть Сесили даст вам глоток бренди. Дело серьезное.

— Это ты уже сказал. Выкладывай все остальное.

— Два сотрудника «Лир бродкастинг» сидят в каталажке и завтра утром должны предстать перед муниципальным судом на Боу-стрит.

— Кто и почему?

— Один из них Кертис Фредерик. Второй — Уиллард Фредерик, на самом деле Уиллард Ллойд. Кертису он не брат.

Джек знаком попросил Сесили дать ему сигарету.

— Может, ты все-таки объяснишь, что происходит?

— Конечно. Мне позвонил один приятель с Би-би-си. Похоже, Кертис Фредерик и мужчина, выдававший себя за его брата, возвращались домой после обеда в «Королевском кафе». Пьяные. Не могли дождаться, пока доберутся до дому, и начали заниматься этим делом прямо в такси.

— Заниматься чем?

— Короче, Уиллард начал в такси делать Кертису минет. Водитель, как добропорядочный христианин, не мог позволить, чтобы такими делами занимались в его такси, и поехал в полицейский участок. Сладкую парочку арестовали за аморальное поведение, и утром они предстанут перед судом.

— Показаний водителя…

— Они продолжали заниматься этим и когда подошел констебль.

— Где ты?

— В полицейском участке. Будет неплохо, если вы тоже приедете. У меня сложилось такое впечатление, что еще не все потеряно.

— Я попытаюсь захватить с собой кого-нибудь из Штаба совместных операций.

— Об этом я позаботился. Капитан Харви уже выехал.

— Отлично. Пока я одеваюсь, продиктуй Сесили адрес участка. Она скорее всего знает, где это и как туда добраться.

Город стоял темный, экранированные фары «форда» чуть освещали мостовую. Джек не переставал удивлялся, каким чудом в кромешной тьме Сесили всегда удавалось добраться до нужного места.

Зато парковалась она где хотела: автомобили грязно-оливкового цвета с большими белыми звездами, которые возили старших офицеров, никогда не штрафовали. Вот и теперь она остановила «форд» перед входом в полицейский участок.

Дуренбергер поджидал Джека в компании высокого, статного моряка-англичанина. По выражению его лица чувствовалось, что он не в восторге от ночной прогулки. Но в глазах мелькали насмешливые искорки.

— Полковник Лир, это капитан Харви.

Офицеры обменялись рукопожатием.

— Что мы можем сделать, капитан? Есть у нас шанс?

— Все уже сделано, полковник. Обоих мужчин отпустят под вашу ответственность. Обвинения с них сняты.

— Позвольте вас поблагодарить.

— Это часть моей работы, — чуть более резко, чем следовало, ответил капитан. — Американские офицеры частенько попадают в щекотливые ситуации. — Губы его изогнулись в легкой улыбке. — Но с обвинением в мужеложстве мне приходится сталкиваться впервые.

Джек шумно выдохнул.

— Один из них отправится домой. Как можно скорее. Можем мы это устроить?

— Один из них отправится домой? — переспросил капитан.

— Кертис Фредерик нужен нам здесь, капитан. Он отлично справляется со своей работой. Не так-то просто объяснить американцам, что происходит в Европе, убедить их в том, что англичане — достойные люди, защитить которых — наш долг. Я не думаю, что мы сумеем найти замену Кертису Фредерику. Когда мы сможем усадить второго в самолет?

— Завтра не получится. В среду или в четверг.

— Под мою ответственность… — промурлыкал Джек. — Я бы хотел, чтобы тот, кто отправится домой, оставался в тюрьме, пока его не увезут в аэропорт.

— Решать вам, полковник.

— Тогда я уже решил. А Кертиса Фредерика, если не возражаете, я заберу с собой.

Таким пристыженным и подавленным Кертиса Фредерика Джеку видеть не доводилось. Когда его вывели из камеры, пахло от него не перегаром, а блевотиной. Красный как рак, со всклокоченными волосами, он взглянул на капитана Харви, которого знал, на капитана Дуренбергера и молча последовал за Джеком к автомобилю, за рулем которого сидела Сесили.

Только в машине он решился спросить: «А как же Уиллард?»

— На этой неделе его самолетом отправят в Соединенные Штаты, — сквозь зубы процедил Джек. — До отлета он останется в тюрьме.

Больше Фредерик ничего не сказал и забился в угол, надвинув шляпу на лицо.

Какое-то время спустя Джек, сидевший рядом с Сесили, повернулся к Фредерику.

— А как же Бетси? — резко спросил он.

— Она же ничего не знает.

— А я вот знал. Меня предупреждали. Но я не поверил.

— Бетси ни о чем не подозревает. — Голос Фредерика дрожал.

— Давай определимся с этим раз и навсегда, Кертис. С этого момента подозревать будет нечего. Твой дружок возвращается не в Бостон, а в Вашингтон. Его предупредят, что путь в Бостон ему заказан и что он должен держаться от тебя подальше. Дуренбергер все ему разобъяснит. Если он нарушит приказ, его отделают бейсбольной битой.

— Право же, Джек!

— И тебя тоже, Кертис. Можешь не сомневаться. Так что лучше собери чемодан Уилларда. Дуренбергер его заберет. Наверное, ты захочешь дать ему денег. Они у тебя есть?

— Да.

— На тебя мне наплевать, Кертис. А вот Бетси мне дорога. Если ты причинишь боль Бетси, я тебя убью. Ты это понимаешь?

— Не понимаю, но я тебе верю.

— Тогда позволь выразиться более понятно: я сын Эриха Лира.

Глава 14

1

1944 год

Генерал Дуайт Эйзенхауэр прибыл в Британию командующим операцией, получившей название «Оверлорд». Работал он круглые сутки, не считаясь со временем. А в редкую свободную минуту любил поиграть в бридж. За стол к генералу приглашались только лучшие игроки. Кто-то сказал ему о полковнике из Американской информационной службы, которого знает весь Лондон. По указанию Эйзенхауэра полковника Лира включили в постоянный список. Лично с генералом Джеку удалось сыграть лишь раз, но он частенько садился за стол с самыми известными военачальниками Англии и США.

В январе Джеку сообщили о том, что его произвели в бригадные генералы. Несколькими днями позже сам Эйзенхауэр, улыбаясь, поздравил его с новым званием. Потом за столом для бриджа другие офицеры отсалютовали Джеку бокалами с шампанским.

А Сесили сказала ему в постели: «Вот уж никогда не думала, что буду лежать под генералом!»

С Сесили Джеку повезло. Она с энтузиазмом удовлетворяла все его плотские желания, требуя взамен самую малость. Джеку нравилась ее компания, Сесили делала все, что он хотел, и не помышляла о том, чтобы в чем-то ему перечить.

А вот письма от Кимберли никакого удовольствия ему не доставляли.

«Один мужчина, вернувшийся после короткого визита в Лондон, говорит, что у тебя репутация крепко пьющего человека. Если и есть на земле место, где существует возможность утвердиться в статусе джентльмена, так это Лондон. Если ты не упустишь этого шанса, если найдешь достойных друзей, вместо того чтобы коротать вечера с бутылкой, по возвращении в Бостон все увидят, что ты изменился в лучшую сторону и будут тебе завидовать…

Два красивых костюма прибыли от твоего лондонского портного. Но я не могла не заметить, что в талии ты прибавил целый дюйм. Право же, Джек!»

2

В январе 1944 года Кертис Фредерик, который не был дома с 1940 года, попросился в отпуск. Джек оплатил ему все расходы.

В Бостоне Бетси встретила его с распростертыми объятиями. Она ничуть не изменилась, осталась все той же любящей женой.

Через несколько дней после возвращения Кертис рассказал ей о сентябрьском инциденте.

— Этого не случилось бы, если бы я была с тобой, — услышал он в ответ.

— Могло случиться. Видишь ли, Уиллард…

— Я всегда знала, кто такой Уиллард, — прервала его Бетси. — Всегда. Знала я и о твоей… ориентации. Даже до того, как мы поженились.

— Бетси… — прошептал Кертис.

— Я это терпела. Считала, что ты того стоишь. Когда Уиллард улетел в Лондон, я знала, в чем причина. Из-за постоянных бомбардировок ты боялся подвергнуть опасности мою жизнь. А вот им мог и пожертвовать. Мне это понравилось.

— Да. Я выбирал не между… Ты абсолютно права. Я не хотел рисковать тобой. — Кертис замолчал. Глаза его наполнились слезами. — Ты самый дорогой для меня человек, Бетси. Я всегда так думал, только до этого момента понятия не имел, как много ты знала и сколько вытерпела.

— Ты можешь поставить на этом точку?

— Да.

— Если ты вернешься в Лондон, я поеду с тобой.

Кертис глубоко вздохнул.

— Я у Джека не в фаворе.

— У святого Джека? Если он захочет читать мораль, пусть найдет другого слушателя. Джек и я прелюбодействовали до того, как мы с тобой познакомились. Спал он и с Конни.

— Между нами говоря, и в Лондоне у него есть подруга. Мне очень жаль Кимберли.

— Не жалей ее. Она спит с Доджем Хэллоуэллом. Думает, никто не знает, но об этом известно всем.

Кертис выдавил из себя улыбку.

— И все-таки я замолвлю словечко за Джека. Его особенно разъярила мысль о том, что я могу причинить тебе боль… если ты узнаешь. Он сказал, что убьет меня, если я причиню тебе боль.

Бетси было заулыбалась, но тут же стала серьезной.

— Ладно, а теперь послушай меня. Именно благодаря тебе радиовещательную компанию Джека знает вся страна. Так что вы квиты по всем пунктам.

3

Кертис уехал в Англию в 1940 году, поэтому, естественно, у него не было книжечки с талонами. А без красных и синих бумажек Бетси не могла купить ни мяса, ни другой еды. Более того, без талона на обувь она не могла купить ему пары ботинок. Поэтому в четверг Кертис появился в местном отделении Управления снабжения и попросил выдать полагающиеся ему талоны. Сотрудники постоянно слушали его репортажи, поэтому Кертис незамедлительно получил все, что хотел.

Выйдя на улицу в пальто и шляпе, в которых он прилетел из Лондона, Кертис огляделся в поисках такси, не нашел его и решил пройтись пешком.

— Керт!

Он оглянулся и увидел Уилларда.

— Давно не виделись, друг мой. — Уиллард чуть не плакал.

— Да. Давненько.

— Но теперь ты дома!

— На чуть-чуть.

— Ну… тогда… мы можем…

— Нет, Уиллард, не можем.

Уиллард шумно вздохнул.

— Наверное, не можем… раз уж ты не писал. Поэтому… хочу задать тебе один вопрос, Керт. Они выпустили тебя из той чертовой тюрьмы. Ты не мог сделать так, чтобы они выпустили и меня?

Кертис покачал головой:

— Тогда я вообще ничего не мог.

— Они держали меня в маленькой холодной камере, а потом отвезли в аэропорт в наручниках!

— Мне очень жаль. Я бы помог тебе, если б что-то мог сделать.

— Мне недоставало тебя. — В голосе Уилларда слышалась тоска.

— Ты же с кем-то живешь?

— Да! Не могу ведь я оставаться один!

— Нет, конечно. Береги себя, Уиллард!

Он взял Кертиса за рукав.

— Мы по-прежнему друзья?

Кертис улыбнулся, кивнул:

— Конечно.

— Ты не мог бы одолжить мне немного денег? В память о прошлом? Я на нулях. Или ты не видишь?

Кертис дал Уилларду пятьдесят долларов и записал на клочке бумаги его адрес, пообещав прислать еще.

4

Как только Додж Хэллоуэлл понял, чего хочет Кимберли, он с энтузиазмом откликался на каждое ее желание.

На чердаке дома на Луисбург-сквер они свили любовное гнездышко. Лиры держали там мебель, оставшуюся от прежних хозяев. Кимберли и Додж как следует все пропылесосили, вытерли десятилетиями скапливавшуюся пыль, отполировали металл и дерево, и вскоре в свете двух торшеров от «Тиффани» старая софа и кресла блестели как новенькие. Простой деревянный пол они прикрыли вытертым восточным ковром.

Окно занавесили портьерой красного бархата, в тон обивке софы. Второй портьерой отделили нишу, в которой стояли два деревянных стула. Там они переодевались.

Лестницу на третий этаж и коридор второго разделяла дверь. Ее можно было бы закрывать на простой крючок, но Додж поставил на дверь крепкий засов, который гарантировал, что им никто не помешает, и врезал в дверь замок, ключи от которого были только у него и у Кимберли. Они никого не хотели видеть в своем любовном гнездышке, даже в их отсутствие.

Никто, кроме служанки, не догадывался о том, что они приспособили третий этаж для своих нужд. Если гувернантка, миссис Джимбел, о чем-то и задумывалась, то держала свои подозрения при себе.

Конечно, зимой на третьем этаже, по существу, на чердаке, было холодно, летом — жарко, но особого внимания на температуру воздуха они не обращали. Третий этаж полностью удовлетворял их основному требованию: там им никто не мешал.

Как-то в марте, когда еще стояла холодная погода, Додж решил согреть Кимберли легкой разминкой. Она разделась догола, руки ее за спиной сковывали наручники, шею обтягивала веревочная петля. Додж стоял посреди комнаты, держа в левой руке конец веревочной петли, а в правой — кнут. Кимберли бегала по кругу.

Не просто бегала, но высоко подбрасывала колени. Ее груди болтались из стороны в сторону, чего ему и хотелось. Если она недостаточно высоко поднимала колени или замедляла бег, Додж вытягивал ее по заднице кнутом.

Кимберли отмеряла круг за кругом, пока ее тело не заблестело от пота. Воздух с шумом вырывался из ее груди.

Она бросила курить. Но сколько Кимберли ни мылась, запах табака не отлеплялся от ее тела, а у Доджа был обостренный нюх. Если он улавливал запах табачного дыма в ее дыхании, тут же брался за хлыст, причем не сдерживал силы удара.

Кимберли похудела на семнадцать фунтов и заверила Доджа, что это не предел. Чтобы не набирать вес, она ограничивала себя в еде и в спиртном. Много ходила пешком, увлеклась верховой ездой. Додж принес на третий этаж весы, и каждый раз, раздевшись, Кимберли взвешивалась, зная, что он высечет ее, если она набрала лишний фунт. Они также поставили на третьем этаже большое зеркало, чтобы Кимберли могла видеть, как меняется к лучшему ее фигура. И действительно, Кимберли становилась стройной, как молоденькая девушка.

— Достаточно. — Додж разомкнул наручники и положил их на кресло. — Возьми полотенце и вытрись.

5

Когда пришла весна и согрела Англию, на Лондон начали падать самолеты-снаряды. Это было страшное оружие. Пилоты немецких бомбардировщиков получали приказ бомбить тот или иной объект. Перед самолетами-снарядами такая задача не ставилась. Они просто падали на Лондон. И летели быстрее любого боевого самолета. Англичане, правда, научились сбивать их с курса и направлять на окрестные поля. Многие уничтожались огнем зениток, но хватало и тех, что достигали цели.

Как-то ночью, когда Джек и Сесили лежали в постели, один из таких снарядов взорвался так близко от их отеля, что в спальне зазвенели стекла. Сесили задрожала всем телом и прижалась к Джеку.

Поначалу он подумал, что она прижимается к нему из страха, но потом Сесили зашептала, и Джек понял, что причина в другом.

— Наше время истекает, Джек. Война скоро закончится, и ты уедешь домой.

Он уже думал об этом. Прикидывал, а не слетать ли ему в Бостон и не развестись ли с Кимберли, чтобы потом жениться на Сесили.

Но Джек знал, что из этого ничего не выйдет. Во-первых, встал бы вопрос о детях. И право опеки наверняка получила бы Кимберли. Кроме того, он не мог не отдавать себе отчета в том, что Сесили — простенькая толстушка. Она родила бы ему детей (в этом он не сомневался, ей только тридцать четыре года), окружила бы его любовью и заботой. Но она никак не встраивалась в те планы, которые он намеревался реализовать после войны. Более того, она стала бы помехой в реализации этих планов.

Иногда, когда Сесили засыпала, Джек думал о тех ночах, что он проводил с Кимберли. В последние месяцы перед отъездом в Лондон она сильно разнообразила их сексуальную жизнь. Он не мог не сравнивать ее с тем существом, что сейчас тихонько посапывало рядом. Он говорил Конни, что может одновременно любить нескольких женщин. Да, он, безусловно, любил Сесили. Но любил и Кимберли.

Она доставила ему много неприятных минут, часто позорила его перед людьми, но он не переставал ее любить.

«Эта проклятая война смешала все карты», — мрачно думал Джек. Но рано или поздно она закончится, и тогда ему придется вернуться домой.

Глава 15

1

Май 1944 года

На последнем этапе подготовки операции «Оверлорд» генерал Эйзенхауэр перевел свою штаб-квартиру в Саутуик-Хауз, на шестьдесят миль к юго-западу от Лондона. Там он работал по восемнадцать часов в день, но если находил время, чтобы расслабиться, с удовольствием играл в бридж с достойными партнерами. Джека Лира четыре раза вызывали в Саутуик-Хауз, но в эти дни генерал не смог выкроить даже нескольких минут для бриджа.

Однако именно в Саутуик-Хауз Джек встретился с Энн, графиней Уэлдонской, вдовой английского офицера, которого знал и уважал генерал Эйзенхауэр. В бридж Энн играла очень агрессивно, и, как и Джека, ее иногда приглашали за стол генерала.

Джека она покорила с первого взгляда.

Даже в мешковатой униформе Вспомогательной территориальной службы (это подразделение вооруженных сил комплектовалось исключительно женщинами), она оставалась стопроцентной аристократкой. Благородство, порода чувствовались в каждом ее движении, каждом слове, не оставляя сомнений в том, что это личность незаурядная.

Высокая, стройная блондинка с высокими скулами и чуть заостренным подбородком, Энн практически не пользовалась косметикой и прическу носила самую простую, требующую минимального ухода.

Конечно же, в день встречи она и Джек играли в бридж. Игра шла постоянно, чтобы генерал Эйзенхауэр, если у него появлялись свободные полчаса, мог с ходу включиться в нее, заменив одного из партнеров. По мере приближения дня высадки в Нормандии поиграть ему удавалось все реже. Теперь он просто стоял за спинами игроков, курил и наблюдал, как мужчина или женщина распоряжаются имеющимися у него или у нее на руках картами. Гостям генерала очень нравились эти вечера. Они пили виски, закусывали, а играли для удовольствия, не на деньги.

Вот и в тот раз генерал Эйзенхауэр в полночь вышел на одну минуту, чтобы сказать, что, к его глубокому сожалению, он не сможет принять участие в игре. Кэй Саммерсби спросил, все ли смогут добраться до Лондона. Когда графиня ответила, что у нее нет машины, Саммерсби предложил ей поехать с генералом Лиром.

На обратном пути, хотя за рулем сидела Сесили, Джек не мог оторвать взгляда от Энн, графини Уэлдонской. Из разговора он кое-что узнал о ее жизни, но не так много, как ему хотелось бы. Джеку никто не сказал, что Энн — вдова, поэтому он предположил, что ее муж служит в армии. Когда Джек провожал Энн к двери ее квартиры на Йорк-Террас, очень престижном районе, он понял, что это не только аристократка, но и хорошо обеспеченная женщина.

Джек не мог ее забыть. Две недели спустя, случайно встретившись с капитаном Харви, тем самым морским офицером, что помогал ему вызволять Фредерика, в разговоре Джек упомянул про графиню. Капитан ее знал. Вдова, пояснил он. Ее муж, граф Уэлдонский, пал в бою шесть месяцев тому назад.

2

Джек поручил своему снабженцу, капитану Дуренбергеру, выяснить все, что возможно, об Энн, графине Уэлдонской. Как всегда, Дуренбергер не подвел. Его отчет оказался куда более подробным, чем рассчитывал Джек.

Бригадный генерал сэр Бэзил Флеминг, девятый граф Уэлдонский, погиб в Италии в январе 1944 года. Ему было тридцать девять лет. Его вдове, Саре Энн Элен, графине Уэлдонской, только исполнился тридцать один год. Она предпочитала, чтобы ее звали Энн.

Хотя у отца Энн титула не было, он вел свой род от одного из младших сыновей первого герцога де ла Уэрр. Энн приходилась дальней родственницей Сэквилл-Уэстам, поэтому по голубизне крови ее род, пожалуй, превосходил род сэра Бэзила. Помимо того, ее отличала утонченная красота, и за ней ухаживали никак не меньше дюжины очень известных холостяков.

Энн вышла замуж за сэра Бэзила в 1935 году. Их свадьба стала событием года, затмившим все остальное. Бэзил еще не унаследовал свой титул, а потому был членом палаты общин. Церемония бракосочетания прошла в церкви Святой Маргариты, примыкающей к Вестминстерскому аббатству, — церкви палаты общин, в которой в 1908 году венчался Уинстон Черчилль. Сам Черчилль присутствовал на церемонии, также как и Дэвид Ллойд-Джордж, Энтони Иден, Дафф Купер и многие другие английские политики.

Когда восьмой граф Уэлдонский умер в 1938 году, Бэзил унаследовал титул и больше не мог оставаться в палате общин. И хотя они оставили за собой лондонский дом, а Бэзил иногда заседал в палате лордов, они с Энн начали проводить все больше времени в своем загородном поместье в Берфордшире. Бэзил серьезно увлекся сельскохозяйственным менеджментом, твердо решив превратить поместье в доходное предприятие. Его усилия оборвал сентябрь 1939 года.

Никто не спрашивал, хотя многие удивлялись, почему Энн не забеременела. После смерти Бэзила титул графа перешел к его брату, хотя Энн, разумеется, осталась графиней Уэлдонской, вернее, графиней-вдовой Уэлдонской. Вот эту приставку она ненавидела.

3

Джек позвонил Энн и спросил, не пообедает ли она с ним. Она согласилась.

Вечером пятого июня, в понедельник, они встретились в обеденном зале отеля «Ритц». Джек прибыл во фраке. Энн — в светло-зеленом шелковом платье, которое шло ей куда больше, чем эта ужасная форма.

— Я рада, что вы пришли в штатском, генерал.

Он улыбнулся:

— И я рад, что вы не надели форму.

Энн рассмеялась.

— Только прошу вас, пожалуйста, не зовите меня генералом. Звание у меня временное.

— Мистером Лиром?

— Нет, Джеком. Так меня зовут. Для меня Джек — не прозвище Джона^[52].

— Хорошо. Тогда я — Энн.

— Вам, наверное, придется даровать мне свое прощение. По профессии я журналист, поэтому навел справки о вас и вашем прошлом. Неприлично, наверное, так поступать, но сделанного не вернешь.

— Отчего же неприлично? У меня тоже есть источники информации. Вы — Джек Лир, сын владельца американской компании по переработке вторсырья Эриха Лира и брат кинопродюсера Роберта Лира. Вам принадлежит сеть радиостанций в Америке, вы женаты с тысяча девятьсот тридцать первого года, и у вас двое детей.

Он кивнул:

— Это я, сознаюсь.

Энн улыбнулась, и Джек подумал, что это улыбка истинной аристократки.

— Более того, у вас интимная связь с этой милой английской толстушкой, которая возит вас. Это означает, что такая женщина, как я, то есть женщина, появляющаяся с вами в обществе, может не опасаться, что взыграют ваши, скажем так, плотские инстинкты. О них позаботились.

— Вам действительно нечего опасаться, Энн. Даже без Сесили в моей компании вам ничего не грозит.

Она рассмеялась:

— Да перестаньте, Джек! Даже с Сесили ни одна женщина не может чувствовать себя в безопасности, оставшись с вами наедине. Такая уж у вас репутация.

— Господи, за что?

4

У Джека неожиданно возникла проблема: как незаметно для Сесили попасть к Энн? Он начал сам садиться за руль. Конечно, навыки левостороннего движения да еще по затемненным улицам давались ему с трудом, но он оставлял Сесили в отеле, а сам ехал на Йорк-Террас, где Энн, графине Уэлдонской, принадлежала роскошная квартира.

Оставаясь наедине, Джек и Энн целовались. Дальше поцелуев они не заходили. Разве что со временем поцелуи Джека становились все более страстными. Энн их принимала.

— Я ездил на базу королевских ВВС в Кент, — рассказывал он ей как-то вечером. — Бомберы практически не встречают сопротивления. Ни истребителей «люфтваффе», ни зенитного огня. Наши самолеты могут бомбить любые цели. Война закончена, Энн. Мы победили.

Она кивнула:

— Для многих победа пришла слишком поздно.

Он обнял ее. На Энн было простенькое кремовое льняное платье.

— Я знаю, Энн. Знаю, о чем ты. И до окончательной победы погибнут еще очень и оченьмногие. Господи, когда я видел то наступление в Бельгии в тысяча девятьсот сороковом году…

Она поцеловала его, прошлась влажными губами по его губам.

— Почему вы не могли помочь нам раньше?

— Господи, мы хотели! Я хочу сказать, Рузвельт хотел. Я хотел. Энн… — Он оглядел ее уютную, со вкусом обставленную гостиную. — У тебя есть бренди? Я бы принес бутылку, но…

— Бренди предостаточно. Мы еще долго не выпьем то, что ты уже принес.

Джек сел на диван, Энн разлила бренди.

— Очевидно, мы должны радоваться, что война закончилась или скоро закончится. Но ведь все будет как и после той войны. Проблемы мира окажутся ничуть не проще тех, что нам приходится решать сейчас.

Энн протянула ему бокал.

— Я чувствую, что ты говоришь не о политике, а о личной жизни.

Джек пригубил бренди.

— По тебе война ударила. По мне — нет. Но после войны нам обоим будет одинаково скучно. В военное время мы точно знаем, кто мы, где и что должны делать. Обстоятельства принимают решения за нас. Но после войны нам придется принимать решения самим, а это непросто.

— Какие же решения ты собираешься принимать, Джек?

— Прежде всего в бизнесе. Я многое запустил с сорок второго года. Потом… личные.

Энн накрыла его руку своей.

— Проблемы у тебя серьезные. Так же, как и у генерала Эйзенхауэра. Любопытно будет посмотреть, как вы с ними справитесь.

5

Воскресенье, 18 июня 1944 года

Поздно вечером Джек лежал в постели своего «люкса» в отеле «Парк-лейн». Он слушал Би-би-си и пытался сопоставить названия городов с их местонахождением на карте, которую держал перед собой.

По сообщениям радио, части Седьмой американской армии под командованием генерала Брэдли взяли портовый город Барнвиль. Это означало, если сообщение соответствовало действительности, что полуостров Котантен рассечен надвое и крупный порт Шербур отрезан от немецких позиций.

Джеку хотелось бы связаться с Кертисом. Последний раз тот позвонил ему из французского города Карентана, расположенного неподалеку от Барнвиля. У Кертиса наверняка есть важные новости.

Но Сесили нарушила ход мыслей Джека. Она уже исцеловала его мошонку и теперь добралась до основного органа.

Джек закрыл глаза, карта упала на пол.

С Энн у него все было по-другому.

Обычно он приезжал к ней в воскресенье, во второй половине дня, когда заканчивалась ее смена во Вспомогательной территориальной службе. Сесили это время проводила у родителей. Джек сам подвозил ее, придумывал себе важное дело, а вечером вновь заезжал за ней.

Вот и 18 июня он высадил Сесили между станциями подземки «Элефант» и «Кастл», к югу от Темзы, и сразу поехал на Йорк-Террас.

У Энн были гости. Мужчина и женщина. Артур, новый граф Уэлдонский. и его жена. Ленч, на который пригласила их Энн, уже подходил к концу. Джек, естественно, заметил, что его появление удивило гостей Энн. Они то и дело бросали взгляды на пакет с сырами и мясными закусками, который он принес с собой. Конечно же, им хотелось знать, какие отношения связывали Энн и этого американского генерала, фамилию которого они слышали впервые. Задержались гости ровно настолько, насколько требовали приличия, и скоренько отбыли.

В отношениях Джека и Энн было много нежности, влюбленности, но напрочь отсутствовала эротика.

Джек перебрался на диван, где сидела Энн, и обнял ее. Их губы слились в страстном поцелуе. Вообще большую часть времени, проведенного в квартире на Йорк-Террас вдвоем, они сидели на этом диване и целовались. Иногда Джек очень осторожно касался ее груди или ноги, но всякий раз Энн твердо, хотя и без особой спешки отводила его руку. Он не настаивал, опасаясь, что она откажет ему от дома.

В этот день Лондон вновь подвергся атаке самолетов-снарядов. Энн разлила виски и вместе с Джеком вышла на южную лоджию, чтобы посмотреть на происходящее. Люди стояли и на соседних лоджиях. На их лицах читались ожидание дурного и любопытство.

«Фау-1» приводился в движение пульсирующим реактивным двигателем, поэтому каждый самолет-снаряд возвещал о своем приближении грохочущим ревом. Система противовоздушной обороны встречала самолеты-снаряды плотным, но малоэффективным зенитным огнем. Джек и Энн увидели в небе яркую вспышку: зенитчики поразили одну цель. Однако остальные самолеты-снаряды уже шли к земле. Загремели взрывы, в небо поднялись желтые столбы дыма и пыли.

Энн взяла Джека за руку.

— Все отдано на откуп случая, — прошептала она. — Где от них спрячешься? Как я понимаю, эти снаряды достаточно мощные, чтобы уничтожать бомбоубежища.

— Я пытаюсь убедить Бетси вернуться в Бостон. Здесь она в большей опасности, чем Кертис во Франции.

Энн сжала руку Джека.

— Одно время я даже жалела, что бомбардировки прекратились. Я думала пойти на берег реки, чтобы меня там и убило. Но теперь я не хочу умирать. Это уже в прошлом.

— На мою долю не выпало таких переживаний, — ответил Джек, — но, думаю, я могу тебя понять.

— Пойдем в комнату. По крайней мере мы будем в объятиях друг друга, если один из снарядов залетит к нам.

В гостиной Джек прижал Энн к себе и страстно поцеловал.

— Если такому суждено случится, ты бы хотела, чтобы в этот момент я обнимал тебя? — хрипло прошептал он.

Энн кивнула.

6

В пять сорок вечера в дверь Энн позвонили. Открыв дверь, она, к своему изумлению, увидела Джека. Он уехал от нее полчаса тому назад.

Джек прошел в холл, остановился и повернулся к Энн:

— Сесили больше нет!

Энн обняла его и почувствовала, что он дрожит.

— Джек! Как это случилось?

— Одна из этих чертовых летающих бомб. Погибла вся семья Сесили и две или три соседские. Подъезжая к ее улице, я услышал взрыв. А на месте ее дома дымилась воронка. Там же только жилые дома, ни одного военного объекта! Что же это за война?

— Ты знаешь, что это за война, — ответила Энн. — Ты видел, как расстреливали бельгийских беженцев. Ты знаешь, что творилось в Лондоне во время бомбардировок. Какие там военные объекты?! Бомбили Букингемский дворец, здание палаты общин, Оксфорд-стрит, где нет ничего, кроме магазинов. Ни одного завода в радиусе нескольких миль. Я как-то вышла на лоджию и обнаружила на ней серый пепел: ветром принесло с пожарищ. Такая вот война. И… извини, Джек, что прочитала тебе целую лекцию. Бедная Сесили.

Энн взяла Джека за руку, привела в гостиную, где он плюхнулся на диван, обняла и не отпускала, пока его тело сотрясали рыдания.

Налила ему виски. Вновь села рядом и обняла.

Два часа спустя он еще сидел на ее диване, сгорбившись, поникнув головой. За это время он не произнес и десяти слов.

— Джек, я хочу тебе что-то сказать.

Он вскинул голову, посмотрел на Энн.

— Спасибо, что пришел ко мне.

7

22 июля 1944 года

Джек сидел рядом с Энн на диване в ее гостиной. Они собирались пообедать в городе, и он заехал за ней. Сунув руку в карман, Джек достал письмо и протянул Энн.

БЕЛЫЙ ДОМ,

ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ.

Джеку Лиру,

Бригадному генералу.

Американская информационная служба,

Лондон, Великобритания.

Дорогой генерал Лир!

Прежде всего позвольте выразить Вам глубокую признательность за плодотворную работу, которую Вы проделали на посту руководителя Американской информационной службы. Ваши радиопередачи, которые транслировались на Великобританию, обеспечили выполнение всех поставленных нами целей.

Именно благодаря их успеху мы считаем вашу миссию завершенной.

В течение нескольких дней Вы получите приказ Министерства обороны о прекращении деятельности Американской информационной службы, после чего Вам надлежит вернуться в Соединенные Штаты и демобилизоваться.

Я знаю, что Вам очень хочется вернуться к гражданской жизни, к семье, к управлению вашим бизнесом, поэтому приказ Министерства обороны наверняка станет для Вас хорошей новостью.

Еще раз позвольте выразить Вам личную благодарность за Ваши усилия в достижении общей победы.

Подписал письмо Франклин Делано Рузвельт.

— Этого я и боялся, — тяжело вздохнул Джек.

— И это тоже влияние войны. — В голосе Энн слышалась грусть. — Мы уже не можем жить без нее. А с этим… Тут мы ничего не можем поделать.

— Я боялся, что мне придется ехать домой и оставить здесь Сесили. А теперь…

— У нас не было ни единого шанса, Джек. И мы только заблуждались бы, думая, что это не так.

— А что же нам теперь делать? Разойтись как в море корабли?

— Предложи альтернативу, — прошептала Энн.

Он наклонился, поцеловал ее.

— Я отправляюсь домой без одного удивительного воспоминания, которое надеялся забрать с собой.

Она вздохнула.

— Не… не обязательно, наверное, лишаться его. — Она посмотрела на дверь спальни. — Я не возражаю против того, чтобы ты увез с собой это воспоминание. Так что… не обязательно ли.

Джек решительно мотнул головой.

— Обязательно.

Сказал как отрезал.

Глава 16

1

Сентябрь 1944 года

Кимберли подняла голову и обворожительно улыбнулась Доджу Хэллоуэллу. Тот приставил ногу к ее подбородку и легонько толкнул. Она, конечно, не удержала равновесия и повалилась набок. Да и не могла удержать: руки ей завели за спину и приковали правое запястье к левой лодыжке, левое к правой. Наручники позволяли Кимберли разве что подняться на колени, а когда ей это удавалось. Хэллоуэлл легким движением вновь сбивал ее на пол.

— Не смей пинать меня, мерзавец!

— Это не пинок.

— Ладно, тогда пни меня, чтобы я почувствовала разницу.

Он ответил резким ударом по правому бедру.

— О-о-й! — Кимберли откатилась в сторону. Подошва ботинка Доджа оставила отметину на бедре. — Мне же больно, черт бы тебя побрал!

— Я даю тебе то, что ты просишь.

— Ну…

— Снять наручники?

— Я хочу, чтобы ты закрепил мне руки впереди. Тогда я смогу поднять зад, и мы потрахаемся, как собачки.

Додж достал из кармана маленький ключик и снял наручники с лодыжек.

— Гм-м. Синяки. Господи, к приезду Джека они не сойдут.

— Так раздвинь наручники, чтобы они стали свободнее.

— Их уже не раздвинешь. Наручники для запястий, а не для лодыжек.

— Ладно, с Джеком я разберусь сама. Но… Хорошо. Пристегни меня к потолочной балке.

— А что потом?

— Потом все, что ты захочешь.

Вскоре она стояла, вытянув вверх руки, и Додж овладел ею сзади. Кимберли сладострастно постанывала.

Потом, утолив страсть, он освободил ее руки и убрал наручники в чемоданчик. Там уже лежали кусок цепи и полдюжины маленьких замочков. Сверху Додж положил две пары трусиков с вырезанной промежностью, бюстгальтер с отверстиями для сосков и наряд стриптизерши: прозрачный бюстгальтер и миниатюрные трусики: полоска ткани, пришитая концами к круговой резинке.

Обнаженная Кимберли сидела на диване и с грустью наблюдала за сборами.

— Я не собираюсь бросать наши игры, — заявила она ему. — Мы просто должны перенести их в другое место

— Я не знаю куда. — Додж, похоже, уже смирился с неизбежным.

— Сними квартиру, черт побери! Или ты не слышал о парочках, которые вьют любовные гнездышки? Речь о том, что мы не можем встречаться здесь, на этом чердаке.

— А как поступит Джек, если узнает? — спросил Додж.

— А как поступлю я, если узнаю, чем он занимался в Лондоне последние два с половиной года?

2

Первый вечер дома прошел так, как и представлял себе Джек. Вся семья села за обеденный стол. Хозяйничали Кимберли и Джоан, кухарке и горничной дали выходной. Джек выложил на стол подарки детям. Джону он привез настоящие идентификационные модели, по которым американские летчики учились отличать немецкие самолеты, затем разнообразные нашивки и знаки различия американских, английских и немецких пилотов, а также Железный крест, взятый у сбитого немецкого летчика. Джоан получила золотой браслет с миниатюрными изображениями Креста Виктории и других британских орденов, а также белый шелковый шарф, с какими летали немецкие летчики.

Дети пригубили шампанское, а потом великолепное бордо. Кимберли заранее купила бутылку и приберегла ее к торжественному обеду. На обед подали икру и ростбиф с йоркширским пудингом.

Единственная грустная нота прозвучала после просьбы Джона. «Расскажи нам о Сесили, папа».

Джек коротко глянул на Кимберли и нахмурился.

— Я могу сказать вам только одно. Все произошло мгновенно. Боли она не почувствовала. Только что она была жива, а через секунду… ушла от нас. И никто не мог этому помешать. В тот день то же самое могло произойти и со мной.

В спальне, часом позже, Кимберли закурила, впервые за много недель.

— Теперь ты можешь в этом признаться. Ты любил Сесили. И имел ее, даже когда она жила здесь. Так что в Лондоне она пришлась весьма кстати. Но ты не из тех, кто трахает женщин, которые им безразличны. Так что к Сесили ты испытывал теплые чувства.

Джек повесил в стенной шкаф костюм с Сейвил-роу, в котором сидел за обеденным столом, и повернулся к Кимберли:

— Хорошо. Я испытывал к ней теплые чувства.

— Ты ее любил.

Джек кивнул.

— Я готова об этом забыть. Обстоятельства…

— Судьба обо всем позаботилась, так? — резко спросил он.

— Я ничего такого не говорила.

— Не говорила. Но это так. И я не собираюсь лукавить. Я плакал. Просто рыдал.

Джек отдал Кимберли привезенные ей подарки: браслет с изумрудами и надписанную фотографию короля Георга VI и королевы.

А ночью Кимберли с лихвой отблагодарила его.

3

Кимберли настояла, чтобы на приеме, который она дала в его честь в доме на Луисбург-сквер, Джек появился в парадной форме. Мундиры, которые шили ему на Сейвил-роу, нравились ей куда больше, чем те, что Джек носил до отлета в Лондон. А главное, теперь на его плечах красовались генеральские звезды, а не нашивки капитана.

Ей прежде всего хотелось продемонстрировать его обществу. Из всех их друзей и знакомых Джек закончил войну в самом высоком звании. Кимберли жалела лишь о том, что его не наградили боевым орденом или медалью. Письмо президента Джек вставил в рамку и повесил в кабинете, но письмо не пришпилишь к форме. Джек мог носить лишь скромную нашивку, указывающую на его участие в военных операциях в Европе. Но Кимберли с этим смирилась, потому что многие не удостоились и такого, прослужив всю войну в Бостоне или Вашингтоне.

— Джек видел войну наяву, — сказала она кому-то из своих подруг. — Он был в Бельгии, как ты помнишь, и стал свидетелем того, как немцы расстреливали бельгийских беженцев. Кроме того, его личный шофер погиб при бомбардировке Лондона самолетами-снарядами.

Додж Хэллоуэлл крепко пожал руку Джека и заявил, что рад видеть его живым и невредимым.

— К моему безмерному сожалению, я оказался слишком молод для той войны и слишком стар для этой, — вздохнул он.

— Война — удел молодых, Додж, — ответил ему Джек. — Я тоже староват для непосредственного участия в боевых действиях. Гожусь только для кабинетной работы, которой и занимался.

— Но ты был там. Что-то видел, непосредственно прикоснулся к этой трагедии. Не могу сказать, что я тебе завидую, но у меня такое ощущение, будто я прожил жизнь вдали от главных событий, на периферии.

— Я рад вернуться на периферию, Додж, — заверил его Джек, хлопнул по плечу и двинулся дальше. Потому что увидел Конни Хорэн.

Конни протянула к нему руки, тепло обняла.

— Я так волновалась о Дэне и о тебе. Но ведь пусковые установки этих самолетов-снарядов уничтожены? Я хочу сказать, те районы, откуда их запускали, захвачены?

Джек пропустил ее вопрос мимо ушей.

— Когда я увижусь с тобой, Конни? — пылко спросил он.

— Это невозможно, — прошептала она. — Нет, невозможно!

4

На встрече с Микки Салливаном и Хербом Морриллом Джек решил объявить общественности, что Бетти, Кэролин Блоссом, — негритянка, если Бетти на это согласится.

Она не согласилась. В тот год она в четвертый раз получила премию журнала «Радиотрансляция», присуждаемую лучшему радиокомику года, ту самую премию, которой Грейси Аллен^[53] награждали девять раз. Джек хотел, чтобы Кэролин и ее муж сопровождали Лиров и Салливанов на церемонию вручения премии. Там, по замыслу Джека, все и увидели бы Кэролин Блоссом.

— Нет! — заявила Бетти, выслушав его предложение. — Нет! Позволить этой толпе называть меня негритоской? Даже если они не скажут этого вслух, то обязательно подумают. Давным-давно мы с тобой решили зарабатывать деньги, а не идти на принцип. А теперь и подавно о принципах надо забыть. Плетью обуха не перешибешь. Не хочу даже и пытаться.

— Все равно это вопрос принципиальный, — упирался Джек.

— Раньше все было так же, но мы закрывали на это глаза, так чего дергаться сейчас? — Она покачала головой. — Тогда ты сказал мне, что главное — это счет в банке. Что ж, теперь он у меня есть. Мы с мужем собираемся жить на юге Франции. Будем соседствовать с Джозефиной Бейкер^[54]. Она нас туда и пригласила.

— Слушай, мне чертовски жаль. Следовало давно настоять на этом.

— Я тринадцать лет прожила в свое удовольствие, да еще заработала с твоей помощью кучу денег. Я тебе очень благодарна.

— Это я благодарен тебе. Вокруг твоей программы строился весь развлекательный блок. Мне действительно жаль, что…

— Джек… мы еще не такие большие, чтобы наш голос услышали, даже если мы и решимся выступить. Мы праздновали труса, зато заработали много денег. Возможно, когда-нибудь нам придется за это ответить. Но сейчас я намерена взять свои денежки и пожить на них в свое удовольствие.

5

Годы войны не остудили заразительного энтузиазма Херба Моррилла. Ему так и не удалось убедить Джека, что Джек Бенни смешон, зато во многих других случаях боссу пришлось капитулировать под напором Херба.

— Клянусь вам, вещь стоящая, — говорил он где-то в конце января Джеку, Микки Салливану и Эмилю Дуренбергеру, который демобилизовался из армии и поступил на работу в «Лир бродкастинг». С легкой руки Джека все называли Дуренбергера Кэпом, памятуя его воинское звание. Все они сидели в кабинете Джека. — Я говорю не о технической осуществимости, а о коммерческом успехе

— А куда я должен поехать, чтобы увидеть все собственными глазами? — спросил Джек.

— Всего лишь в Кембридж. Одну установку привезли в гарвардскую лабораторию. Работу этой установки продемонстрирует нам профессор Лоувенстайн.

В тот же день, ближе к вечеру, Херб, Джек и Кэп сидели в темной лаборатории и с любопытством смотрели на стеклянную колбу, по дну которой двигались какие-то изображения. Самое забавное состояло в том, что на дне колбы они видели себя. Объектив камеры, посредством которой велась съемка, смотрел на них.

Джек не мог оторвать глаз от экрана. Размахивал руками, корчил гримасы и наблюдал, как размахивает руками и корчит гримасы его изображение на широком торце колбы, которую профессор называл катодной лучевой трубкой. В камере, говорил он, находится ортикон, преобразующий свет в электрические импульсы. Катодная трубка, наоборот, преобразовывала электрические импульсы в свет.

Доктор Фридрих Лоувенстайн, молодой, высокий, светловолосый, влюбленный в свою науку, говорил с сильным немецким акцентом.

— Дело в том, мистер Сир…

— Лир.

— О! Да. Извините. Дело в том, что видеосигнал можно передавать на радиочастоте — точно так же, как передается аудиосигнал.

Джек улыбнулся.

— Через пятьдесят лет.

— Нет, сэр, — замотал головой доктор Лоувенстайн. — Такие эксперименты уже проводились. На Всемирной выставке в тысяча девятьсот тридцать девятом году «картинку» аттракционов передавали на Манхаттан. Несколькими годами раньше аналогичный показ проводили и в Англии. Если бы не война, по всему миру уже работали бы трансляционные станции, передающие не только звук, но и изображение. Однако во время войны все наши усилия сосредоточились в более узкой сфере, на сонарах и радарах. Теперь все хотят вернуться к тому, до чего раньше не доходили руки.

— И как это называется? — спросил Джек.

— Пока устоявшегося названия нет. Поскольку передача звука называется «радио», возможно, передача изображения получит название «видео».

Джек указал на катодную трубку, обрамленную лампами и змеящимися проводами.

— Допустим, семья захочет купить такую штуковину, как покупают радиоприемник. Сколько она будет стоить?

— Это только догадка, мистер Лир, — ответил доктор Лоувенстайн, — но некоторые из нас полагают, что стоимость такого устройства не будет превышать тысячу долларов.

— То есть дороже автомобиля, — подсказал Кэп Дуренбергер.

— Возможно, и пользы от него будет больше, — заметил Джек. — Семья сможет сидеть перед ним и видеть все, что происходит в мире. Мы станем участниками событий. Подумайте об обращениях Рузвельта к нации. Мы не только услышим его голос, но увидим его лицо.

— Это вполне возможно, — покивал Лоувенстайн.

Кэп покачал головой.

— До этого еще очень далеко.

— Однако мы можем остаться не у дел, если упустим момент и проморгаем приход видео. — Джек повернулся к Лоувенстайну:

— Профессор, у меня к вам предложение. Не согласились бы вы занять должность советника, чтобы информировать нас о развитии этой отрасли техники, а также о компаниях, которые проявляют к ней интерес.

— Я должен об этом подумать, — ответил доктор Лоувенстайн.

Неделей позже доктор Лоувенстайн позвонил Джеку и сказал, что готов стать консультантом «Лир бродкастинг».

— Вам трудно отказать, мистер Лир, — услышал от него Джек.

Джек переговорил о докторе Лоувенстайне с Соломоном Вейсманом. Вейсман, который уговорил Джека присоединиться к Бнай Брит, знал, что доктор Лоувенстайн — еврей, семья которого бежала из Германии в 1934 году, когда будущему доктору едва исполнилось двадцать лет. Вейсман рассказал профессору о том, что Джек прилагал все силы, чтобы раскрыть американцам сущность нацизма и ускорить вступление Америки в войну.

— Я еще не готов вкладывать крупные средства в это видео, — сразу предупредил профессора Джек. — Но я хочу, чтобы вы держали меня в курсе событий.

6

Среда, 14 февраля 1945 года

— Вот что Кимберли со мной делает, — говорил Джек Конни, одновременно ущипнув складки жира у себя на животе большими и указательными пальцами обеих рук. — Она больше не курит. Не пьет. Занимается спортом. Теперь она весит столько же, сколько в день свадьбы. А я прибавил двадцать фунтов, и она меня за это стыдит.

Они лежали па кровати Конни. Ее дети ушли в школу, так что им никто не мешал.

— Ты действительно прибавил в весе, — заметила Конни.

— Тоже хочешь пощипать меня?

Она подкатилась к нему поближе.

— С тобой очень уютно, — вздохнула она. — Тебе ни в чем нельзя отказать. Джек, можем мы выпить по глотку шотландского? Все-таки еще утро.

— Почему нет? Зачем жить по правилам?

Конни накинула халатик, спустилась вниз и вернулась с двумя стаканами, бутылкой «Блэк-Уайт» и ведерком льда.

Халатик она скинула сама, без напоминании со стороны Джека. Впервые раздевшись перед ним после его возвращения с войны, Конни спросила, как Джек ее находит. В свои тридцать четыре года она чуть прибавила в весе. Ноги остались такими же длинными и стройными, а вот грудь стала побольше и так и манила к себе. Джек решил, что Конни стала более соблазнительном, и сказал ей об этом.

Поставив стакан на прикроватный столик, Конни взяла в руки его пенис и прошлась по нему длинными, нежными пальцами, словно хотела возобновить знакомство. Приподняла мошонку, помассировала яички.

— Я собираюсь согрешить с тобой, Джек, — прошептала она. — Надеюсь, Создатель меня простит!

— Хочешь полизать? Тебе это нравилось, особенно в…

— Полизать? Я собираюсь согрешить!

— Я не возражаю. Но не забывай о риске за…

— Джек… Просто полизать? Этого мне мало. Ты научил меня, что самое приятное — чувствовать мужчину внутри себя. До тебя я знать не знала, как это приятно. Помнишь? Я думала, что женщина и не должна получать от этого удовольствие. Но теперь, Джек, я знаю! И у меня полтора года не было мужчины!

Он сунул руку в карман пиджака и достал презерватив.

— Тогда нам лучше…

— Нет! Никогда! Я и так грешу, когда отдаюсь тебе. Но если ты еще наденешь…

— Конни, ты же можешь забеременеть.

— Нет. Я скрупулезно подсчитываю дни. Сейчас то самое время, когда я могу наслаждаться этим без боязни забеременеть. И я хочу наслаждаться!

7

В феврале Джек приобрел еще одну станцию, в Атланте. Теперь его компании принадлежали одиннадцать радиостанций. Кэп Дуренбергер заявил, что название «Лир бродкастинг» режет слух, и предложил поменять его на более благозвучное и к тому же соответствующее действительности — «Лир нетуок, Инкорпорейтед», сокращенно Эл-эн-ай. Джек идею одобрил, и Дуренбергер нанял художника, чтобы тот разработал фирменный знак под новое название.

Дуренбергеру стало ясно, что компании нужен не только фирменный знак, чтобы использовать его в рекламных объявлениях, но и звуковая визитная карточка вроде той, что давно уже была у Эн-би-си, — пам-пам-пам.

О звуковых визитных карточках Джек знал. К примеру, во многих странах финансируемые правительством радиостанции начинали свои передачи с повторяющейся музыкальной фразы, обычно это были вступительные аккорды государственного гимна. В Соединенных Штатах вступительные аккорды «Звездного знамени» никем не использовались, и Джек решил, что они очень подойдут для звуковой визитной карточки Эл-эн-ай.

8

Кэп Дуренбергер терпеть не мог самолетов, поэтому в марте поехал в Лос-Анджелес поездом. Там он подписал пятилетний контракт с модной комедийной киноактрисой Салли Аллен. Эл-эн-ай платило ей полмиллиона долларов в год за двадцать получасовых передач. Таким образом, у нее оставалось время для того, чтобы каждый год сниматься по меньшей мере в двух кинофильмах. В те времена радиовещательные компании, объединяющие порядка десяти станций, таких бешеных денег актерам еще не платили. Салли Аллен имела право разорвать контракт. В этом случае Эл-эн-ай должно было переводиться по десять процентов от гонораров Салли, полученных за фильмы.

И только после того, как Джек и остальные вдоволь навозмущались щедростью Кэпа, кто-то взял на себя труд дочитать контракт до конца и обнаружилось, что Эл-эн-ай получала право утверждать или отклонять киноконтракты Салли Аллен. Мало того, согласие Эл-эн-ай на съемки Салли Аллен в том или ином фильме приносило компании денежки.

— Все просто как ясный день, mi jefe^[55], — объяснял Дуренбергер Джеку, хитро поблескивая глазами. — Радиошоу способствуют росту популярности Салли Аллен, киностудии предлагают ей все более выгодные контракты, мы продаем контракт тому, кто дает максимальную цену, и возвращаем большую часть нашего полумиллиона, а то и весь.

9

Вторник, 17 апреля 1945 года

Конни всегда держалась с достоинством. И одевалась с исключительным вкусом. Вот и в тот день, когда она встретилась с Джеком за ленчем в обеденном зале для дам «Коммон-клаб», выглядела Конни великолепно. Джек по-прежнему думал, что только ей под силу соперничать с Кимберли красотой и элегантностью.

Когда перед ними поставили полные стаканы и Джек отсалютовал Конни своим, она сразу взяла быка за рога.

— Я была у своего доктора, Джек. Я беременна.

Глава 17

1

— Ты, видать, выжил из ума, если думаешь, что сможешь жить в моем доме и делить со мной спальню.

Джек этого ожидал. Не сомневался он и в том, что Конни позвонит Кимберли и сообщит, что у нее будет ребенок от Джека. Удивило его решение Конни позвонить сразу же, возможно, из телефона-автомата в «Коммон-клаб». Он рассчитывал, что сам расскажет обо всем Кимберли, но Конни лишила его такой возможности, поэтому дома Джек столкнулся не с истерикой, а с холодной ненавистью.

— Конни! Это же надо, Конни, которая всегда изображала монашку и шарахалась от мужчин. Если уж тебе хотелось кого-то трахнуть, почему ты не оттрахал Бетси, которая… О чем я говорю? Ты наверняка побывал и на ней!

Джек разлил шотландское. Один стакан протянул Кимберли, в душе опасаясь, что она выплеснет виски ему в лицо. Не выплеснула. Он сел на диван. Кимберли продолжала мерить шагами гостиную.

— Ты знаешь, что теперь будут говорить о тебе в этом городе? Помимо того, что ты оттрахал Констанс Хорэн? Тебя будут называть не иначе, как паршивый калифорнийский кайк!

— Хватит, Кимберли! — рявкнул Джек.

Она оскалилась.

— Грубый, вульгарный, истинный сын своего отца, который приехал сюда, чтобы паразитировать на Уолкоттах, а потом предать их у всех на глазах!

— Насчет «у всех на глазах» ты погорячилась, — пробормотал Джек.

Рот Кимберли искривился в злобной улыбке.

— Думаю, скоро весь Бостон будет любоваться свидетельством твоего предательства и знать о его мельчайших подробностях.

— Этим ты только навредишь детям, — заметил он.

— Этим? А не тем, что сделал ты?

— Ты навредишь и Конни.

— А вот это очень даже неплохо! Бедняжка Конни! Несчастная и невинная! Один взгляд на твой член — и она уже раздвигает ноги!

2

Джек Лир и Харрисон Уолкотт сидели в баре «Коммон-клаб». Остальные члены клуба держались от них подальше, так как многие знали, что обсуждают эти двое.

— Кимберли наняла адвокатов. Они готовят документы для бракоразводного процесса, — говорил Уолкотт. — У нее есть основание для развода, и прощать тебя Кимберли не собирается. Самое ужасное, что она чувствует себя униженной и оскорбленной. Констанс Хорэн — одна из ее ближайших подруг. Кимберли думает, что весь Бостон хихикает за ее спиной.

— Покатывается со смеху, — мрачно бросил Джек.

— Если бы ты не обрюхатил ее!

— А вы попробуйте потрахаться с глубоко верующей католичкой и не обрюхатить ее!

Уолкотт улыбнулся:

— Я знаю, о чем ты. От таких, как мы, беременели многие ирландские горничные. В Бостоне это было обычное дело.

Джек перебрался в «Копли». С детьми он виделся каждое воскресенье по два часа.

— Адвокаты Кимберли советуют ей требовать практически все.

— Я, между прочим, тоже могу укусить. — Джек забарабанил пальцами по столу. — Я несколько раз перепихнулся с Конни, все так, но у Кимберли во время моего отсутствия был длительный роман с Доджем Хэллоуэллом.

— Они будут все отрицать.

— Я могу это доказать.

— Правда? И чем?

Джек встретился взглядом со своим тестем.

— Может, мне не стоит говорить вам об этом?

— Я надеялся, что мы сумеем мирно все обсудить. — Уолкотт дал сигнал бармену принести полные стаканы. — Я хотел бы стать посредником.

— Ладно. Я вам очень признателен. Но вам, возможно, не понравится то, что вы сейчас от меня услышите. Видите ли, Харрисон, несмотря на внешний лоск, за это спасибо Кимберли, я по-прежнему сын своего отца и брат своего брата. Кимберли следовало бы задуматься, почему через две недели после моего возвращения служанка взяла расчет. Она…

— И служанка тоже?

Джек хохотнул:

— Нет, она не беременна. Служанка, которая работала в моем доме во время войны… пока меня не было… на самом деле частный детектив, нанятый мною. Сомневаюсь, чтобы вы хотели знать то, что она выяснила. Она предоставила мне и фотографии.

— Боже мой! Так что…

— Фотографии получились не очень качественные, но по ним можно сказать, кто на них запечатлен и чем они занимаются, Харрисон. На трех фотографиях Кимберли в наручниках.

— В наручниках?

— Да. Именно так.

— Кимберли… — прошептал Уолкотт.

— Я особо не удивился. Я знал, что вкусы у Кимберли особенные. Я регулярно получал письма от своего детектива. «Все идет так, как вы подозревали. Сообщить подробности?» Нет, я не хотел, чтобы мне сообщали подробности. Я не хотел доверять такие секреты почте. Я даже не знал, кто ее любовник, пока не вернулся и не получил полный отчет.

— И ты собираешься сделать этот отчет достоянием общественности? Представить его суду?

— Нет, если Кимберли не выйдет за рамки разумного.

— Могу я сказать ей, что у тебя есть, чем ее приструнить? — спросил Уолкотт.

— Поступайте так, как сочтете нужным, — ответил Джек.

— Я постараюсь убедить Кимберли умерить свои аппетиты. И надеюсь, что мы сможем остаться друзьями, Джек.

— Я тоже на это надеюсь. Очень надеюсь. Я перед вами в большом долгу, Харрисон… И возможно, мне известно далеко не обо всех ваших добрых делах.

3

Вскоре после возвращения в Америку Джек начал переписываться с Энн. Практически каждую неделю он получал от нее письмо и отправлял свое. В основном они писали о новостях. В Лондоне на улицах вновь зажглись фонари, но в стране по-прежнему ощущалась острая нехватка самого необходимого. Джек писал Энн, как ему ее недостает. Она писала, что скучает без него. Это все, что они могли сказать в письмах.

После разговора с Харрисоном Уолкоттом, в тот же день, Джек отправил Энн телеграмму:

КИМБЕРЛИ ПОДАЕТ НА РАЗВОД ТЧК БУДУ РАД КАК МОЖНО СКОРЕЕ ПРИЛЕТЕТЬ В ЛОНДОН ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ ОТКРЫВАЮЩИХСЯ ПЕРЕД НАМИ ВОЗМОЖНОСТЕЙ ТЧК ПОЖАЛУЙСТА ОТВЕТЬ ТЕЛЕГРАММОЙ НА АДРЕС ЭЛ-ЭН-АЙ, БОСТОН ТЧК

ДЖЕК.

Телеграмму Энн он получил на следующий день:

БУДУ РАДА ТЕБЯ ВИДЕТЬ ТЧК НАПИШИ КОГДА ТЧК

ЭНН.

Джек в тот же день ответил телеграммой, в которой сообщил, что развод может затянуться на несколько месяцев и в Лондон ему целесообразно приехать после завершения процесса. Он надеялся, что до конца года удастся утрясти все формальности.

Кимберли пожелала видеть фотографии, сделанные Ребеккой Мерфи. Джек отдал копии ее отцу, который и отнес их в дом на Луисбург-сквер.

Взглянув на фотографии, Кимберли густо покраснела.

Харрисон Уолкотт криво усмехнулся. Кимберли с горечью бросила отцу. «Как ни старайся, джентльмена из паршивого кайка не сделать!»

Харрисон Уолкотт не на шутку рассердился.

— Думай, что говоришь, Кимберли. Если Джек — кайк, то кто, по-твоему, Джон и Джоан?

Кимберли велела адвокатам написать соглашение о разделе имущества. Они убеждали ее, что по суду она может получить гораздо больше, но Кимберли настояла на тех условиях, которые ее отец предварительно оговорил с Джеком.

Кимберли получала две радиостанции — WCHS в Бостоне и WHFD в Хартфорде. Джек мог выкупить ее акции в «Лир нетуок, Инкорпорейтед» за двести тысяч долларов. Ей отходил дом на Луисбург-сквер. Джек обещал платить по пятьсот долларов на каждого ребенка, пока этому ребенку не исполнится двадцать один год. Он также брал на себя расходы на обучение в школе и колледже.

По предложению адвоката Джека Кимберли полетела в Неваду, где подала иск и тут же получила развод. В пятницу, 14 сентября, семейная жизнь Джека и Кимберли завершилась. Соглашение о разделе имущества вошло в решение суда о разводе.

4

Джек навестил Доджа Хэллоуэлла в его кабинете в «Бостон коммон траст».

Додж заметно побледнел, но постарался оказать Джеку сердечный прием, пригласил сесть. Его кабинет уступал кабинету Харрисона Уолкотта размерами, но не уютом. Стены украшали модели китобойных судов. На полке за столом разместилась коллекция безделушек из морских раковин.

— Джек, я… Я не знаю, что и сказать.

— Все нормально. Я переживу.

— Надеюсь, ты не держишь на меня зла.

— Не держу. Не могу только понять вашей глупости. Господи! Даже после того, как Кимберли потребовала, чтобы я уехал из нашего дома и я подчинился, вы продолжали встречаться в этой маленькой квартирке, которую ты снял на другом берегу реки.

— Твой детектив выследила нас и там? — озабоченно спросил Додж.

— Я же не джентльмен, Доджи. Разве Кимберли не говорила тебе?

Лицо Доджа потемнело.

— Кимберли показывала мне фотографии.

— Ты собираешься жениться на ней?

Додж шумно сглотнул слюну.

— Мы говорили об этом.

— Хорошо. В этом случае мое предложение покажется тебе более привлекательным. По условиям соглашения о разделе имущества Кимберли должна получить двести тысяч долларов за ее долю акций в моей радиовещательной компании…

— Мы дадим тебе такую ссуду, — быстро ввернул Додж. — «Бостон коммон траст» выдаст тебе ссуду в двести тысяч долларов под низкий процент. Под очень низкий процент.

Джек улыбнулся:

— У меня другая идея. Поскольку вы собираетесь пожениться, переход денег от тебя к ней не изменит обшей стоимости принадлежащего вам имущества. Ты даешь мне двести тысяч долларов, я передаю их ей, ты на ней женишься, и твои деньги возвращаются на ваш общий счет. Я уверен, что такая сумма у тебя есть, а если нет, ты можешь занять недостающую часть в «Бостон коммон траст» под очень низкий процент.

— Так, знаешь ли, не принято.

— Для тебя в этой истории есть еще один плюс. Репутация честного человека — ценный актив в банковском деле.

Додж Хэллоуэлл поднялся.

— Я бы мог сказать, как это называется. Но я согласен. Чек я выпишу сейчас.

— Спасибо, Додж. — Джек тоже встал. — Ты джентльмен… но и в здравом смысле тебе не откажешь.

5

По субботам во второй половине дня дважды в месяц Джек мог приезжать в дом на Луисбург-сквер и забирать детей.

— Где ваша мать? — спросил он их в одну из суббот.

— Она наверху.

— Чем бы вы хотели заняться?

— Мы хотели бы посмотреть фильм «Поднять якоря!»^[56], — ответил Джон, — но нет времени. Мы не успеем вернуться вовремя.

— Ваша мать не будет возражать, если мы немного задержимся.

Джоан покачала головой:

— Еще как будет.

В другую субботу Джон сказал Джеку, что Кимберли очень сердится.

— Она возмущена тем, что ты катал нас на самолете. Требует, чтобы больше такого не повторялось.

— Но мы отлично провели время. Если мы решим еще раз полетать, вы ей просто ничего не говорите. Идет?

— И еще, папа, — Джоан замялась. — В прошлое воскресенье мама повела нас в конгрегациональную церковь.

— Ничего страшного.

— Но, папа, она нас крестила!

Джек было нахмурился, но тут же заулыбался вновь.

— Не волнуйтесь об этом, детки. Хуже от этого никому не стало.

— Но она причинила тебе боль!

— Возможно. Но вы-то тут ни при чем, решала она. Поэтому не грустите.

Джоан скорчила гримаску.

— Было очень щекотно.

Джеку пришлось терпеть не только злобу Кимберли. Конни, естественно, решила оставить ребенка (рожать она собиралась в ноябре), а в июле, вскоре после возвращения Дэна Хорэна из Англии, позвонила Джеку.

— Дэн решил воспитывать ребенка, как своего собственного.

— Вырази ему мою сердечную признательность, Конни. Он великодушный человек.

— Ребенок не должен знать, что Дэн — не его отец. Это означает, что ты и близко к нему не подойдешь. Никаких подарков, никаких открыток на дни рождения. Ничего. Дэн и я воспитаем ребенка так, как посчитаем нужным. Ты понимаешь, о чем я. Ты не должен вмешиваться.

Джек закрыл глаза, по щекам катились слезы.

— Я понимаю, — ответил он. — Пусть все будет, как вы того желаете.

— И еще, Джек, — добавила Конни перед тем, как положить трубку. — Мы с тобой больше никогда не увидимся. Даже на людях.

В конце ноября Джеку позвонил Харрисон Уолкотт.

— Конни вчера родила девочку. Они назвали ее Кэтлин.

6

Декабрь 1945 года

— Мы должны пожениться в «Уэлдон Эбби», — сказала Энн Джеку. — Артур на этом настаивает. Роуз ни о чем другом и слышать не желает. — Она говорила о десятом графе Уэлдонском, младшем брате своего первого мужа, и его жене Роуз, ставшей графиней Уэлдонской. — Они считают, что нет более достойного места.

— Не будем их разочаровывать, — ответил Джек.

В «Уэлдон Эбби» они прибыли за два дня до торжественной церемонии. Дворец, не из самых больших в Англии, но достаточно внушительный, построили в VII веке на земле, принадлежавшей монастырю, который закрыл Генрих VIII. Четвертый граф Уэлдонский был большим ценителем искусства и покупал картины по всей Европе. Вот и теперь в длинном коридоре, который четвертый граф превратил в галерею, висела картина, правда, небольшая, Рембрандта, портрет неизвестного человека кисти Антониса Ван Дейка, бытовая сцена Вермера, пухленькая обнаженная девушка Буше и портрет жены четвертого графа Уэлдонского, написанный сэром Джошуа Рейнолдсом^[57].

Хотя Джек и Энн не хотели пышных торжеств и предложили очень короткий список гостей, граф и графиня придерживались на этот счет иного мнения. Гостей собралось более чем достаточно. Приехал Энтони Иден, Дафф Купер и леди Лиана. Вита Сэквилл-Уэст, дальняя родственница Энн, прибыла с мужем, Гарольдом Николсоном. Приехали Макс Бивербрук и Рэндольф Черчилль, а также Кэй Саммерсби.

Джек позвал лишь Кертиса и Бетси Фредерик, которые по-прежнему жили в Лондоне, Микки Салливана и Кэпа Дуренбергера, мистера и миссис Херб Моррилл. Ему очень хотелось пригласить Харрисона Уолкотта, но по здравом размышлении он решил, что это не совсем удобно.

Его калифорнийские родственники в список гостей не попали.

За день до церемонии бракосочетания Энн устроила Джеку экскурсию по поместью.

— Я собиралась провести здесь большую часть своей жизни. Черт бы побрал этих проклятых фрицев! — Она схватила руку Джека, сжала. — Извини. Если…

Он ее нежно поцеловал.

Первым делом Энн повела его в галерею. Подробно рассказала о каждой картине. У обнаженной девушки кисти Буше спросила, что он думает об этой картине.

— Эротично… — с легкой улыбкой ответил Джек.

— Эту картину мы будем видеть часто. Это свадебный подарок нам от Артура и Роуз.

По традиции в день бракосочетания жениху не полагалось видеть невесту до начала церемонии. Десятый граф Уэлдонский предложил Джеку проехаться на машине, и всю дорогу рассказывал ему историю семьи, его и Энн.

— В ее жилах течет более благородная кровь, чем в моих. Ее предки получили дворянский титул по меньшей мере на столетие раньше моих. Исторические летописи говорят, что один из ее предков был обезглавлен в Зеленом замке по указу короля Генриха Восьмого. — Граф широко улыбнулся, продемонстрировав великолепные зубы. — Мы, Флеминги, графы Уэлдонские, такой чести не удостаивались.

— Я о своих предках, кроме как о деде, ничего не знаю. Он был профессором в Берлине и эмигрировал из Пруссии, чтобы избежать службы в армии.

— Энн — прекрасный человек, Джек. Лучшей жены просто не сыскать.

— Я горжусь тем, что она согласилась выйти за меня.

— Я считаю себя обязанным кое-что вам рассказать. Видите ли, ваш союз удивил многих. Некоторые говорят, что я по уши в долгах, и чтобы избежать продажи «Уэлдон Эбби», я устроил этот брак и получил от вас кругленькую сумму. Это, разумеется, ложь. У меня и в мыслях не было просить у вас денег.

— Если это необходимо, то я могу помочь… в разумных пределах, — ответил Джек.

— Да нет же! Избави Бог! Деньги здесь абсолютно ни при чем. Вы любите друг друга! Роуз и я увидели это, когда мы впервые встретились на Йорк-Террас.

— Я ее люблю. В этом сомнений быть не может.

— Некоторые говорят, что вы великий соблазнитель.

— Артур, — пожалуй, Джек впервые позволил себеназвать графа по имени, — откровенность за откровенность. Интимных отношений у нас с Энн не было.

— Господи, вам нет нужды говорить мне об этом.

— Почему бы не сказать? Это правда. Мы влюблены по уши, и впервые в жизни я не попросил женщину доказать свою любовь.

В декабре солнце в Англии заходит рано, и уже стемнело, когда Джек спустился вниз из отведенной ему комнаты, чтобы выпить стаканчик виски, прежде чем гости соберутся в галерее.

Джек и Энн решили обойтись без традиционных черного и белого. Джек надел новый темно-синий костюм, Энн — простенькое розовое платье до лодыжек и шляпку с вуалью. Джек прошептал Кертису, стоявшему рядом с ним, что никогда не видел более очаровательной женщины. Сотни свечей освещали галерею, уставленную корзинами с цветами. Две пожилые дамы сидели в креслах, остальные гости стояли.

Церемонию бракосочетания провел местный священник, который днем раньше переговорил с Джеком о его религиозных убеждениях и получил от него обещание, что дети от его с Энн брака будут крещены и воспитаны в христианской вере.

После церемонии в столовой подали обед. Стола, сработанного в 1687 году, вполне хватило, чтобы усадить всех гостей. Со стен на них смотрели портреты всех графов Уэлдонских, включая Бэзила, девятого графа, первого мужа Энн. На первое подали черепаховый суп, на второе — оленину (двух самцов подстрелили на территории поместья двумя днями раньше), на десерт — огромный сливовый пудинг.

В десять вечера десятый граф Уэлдонский и его супруга проводили жениха и невесту в опочивальню, освещенную лишь огнем, разожженным в огромном камине. В спальне, однако, еще царил холод, но молодые вскоре обнаружили, что простыни заботливо согреты грелками, и нырнули в огромную, с пологом, кровать, в которой, как им сказали, король Эдуард VII однажды провел ночь со своей любовницей, миссис Кеппел. Потом Джек и Энн занялись любовью, даже не убирая грелок и не сбрасывая одеяла, в уютном гнездышке на двоих.

7

Первая брачная ночь осталась у них в памяти навсегда, и прошла она так, как они и мечтали. Джек ласкал Энн, словно девственницу, нежно, осторожно, словно боялся, что неловкое движение или поспешность могут причинить ей боль. Энн во всем потакала ему. Если Джеку хотелось видеть в ней невинность и непорочность — почему нет? Но скоро, однако, выяснилось, что женщина она страстная и хочет его ничуть не меньше, чем он ее.

Рождество они встретили в «Уэлдон Эбби». Энн собиралась с Джеком в Америку и боялась, что больше никогда не увидит старый дом. Она водила Джека по поместью, показала развалины монастыря и церкви, которую первые графы не удосужились восстановить. К удивлению Джека, он увидел павлина, важно расхаживающего по руинам церкви. Он и представить себе не мог, что эти экзотические создания могут переносить холодный климат Англии. Но Энн заверила его, что павлины в Англии — редкость и разводят их только здесь.

Двадцать седьмого декабря Джек и Энн покинули «Уэлдон Эбби» и направились в лондонский аэропорт, откуда вылетели на Майорку. Там они пробыли десять дней, их медовый месяц.

Глава 18

1

1946 год

Энн никогда не бывала в Штатах, но верила, что Нью-Йорк — тот самый город, где ей хотелось бы жить. Джек согласился. Желания возвращаться в Бостон он определенно не испытывал. Они сняли особняк на Восточной Пятьдесят пятой улице, и Джек арендовал служебные помещения в Крайслер-билдинг.

Микки Салливан составлял ему компанию, когда агент, занимающийся сдачей в аренду служебных помещений, спросил Джека, может ли кто-либо дать ему деловую рекомендацию. «Безусловно, — ответил Джек. — Вы можете справиться обо мне у мистера Харрисона Уолкотта, президента „Кеттеринг армс, Инкорпорейтед“. — Потом он взглянул на Микки и, чуть усмехнувшись, добавил:

— А также у мистера Доджа Хэллоуэлла, президента банка «Бостон коммон траст». — Микки отвернулся, чтобы подавить смешок.

С клубом у Джека проблем не возникло. Выпускника Гарварда встретили в «Гарвард-клаб» с распростертыми объятиями.

Кертис и Бетси также перебрались в Нью-Йорк. Кертису оборудовали студию в Крайслер-билдинг, откуда его передачи по телефонным линиям передавались на радиостанции Эл-эн-ай и выходили в эфир.

2

В апреле Энн улетела в Лондон, а оттуда отправилась в Берлин. В обеих столицах множество домов лежало в развалинах, но немало мебели, столового серебра и даже фарфора пережило бомбардировки и теперь продавалось в магазинах. По большей части Энн тратила свои деньги, но и деньги Джека тоже, не догадываясь, что свободных средств у него было в обрез. В Нью-Йорк Энн отправила тридцать ящиков сокровищ. Когда они прибыли к месту назначения, дом Лиров на Пятьдесят пятой улице превратился в музей.

— Большая часть вещей приобретена мною в Берлине, — объясняла Энн Джеку, когда они распаковывали ее покупки и разносили их по комнатам. — Практически все я покупала по бросовым ценам. Если дом разрушен, ты вытаскиваешь из него все, что осталось, и продаешь, чтобы купить еду.

— Как я понимаю, ты жалеешь людей, которым все это принадлежало, — заметил Джек.

— Я совершенно их не жалею. Они развязали войну и проиграли. Бэзил и Сесили — лишь двое из тех миллионов невинных людей, которых они убили. И если их сокровища достались победителям, тем хуже для них. Я жалею, что мне пришлось заплатить им и эту малость. Я бы все украла, если бы смогла.

Разумеется, весь дом обставить мебелью XVIII века не удалось. Кровать для главной спальни пришлось покупать современную. Как и книжные стеллажи для библиотеки.

Пока Энн находилась в Европе, Джек нанял сантехников, которые переоборудовали ванные на всех четырех этажах. Он не смог найти мраморной душевой с игольчатым душем и биде, но по его заказу мастера поставили душевую кабину со стенами из кафеля, размеры которой позволяли принимать душ вдвоем.

Еще до своего возвращения Энн попросила Джека нанять служанку. Его выбор ее вполне устроил. Он нанял тридцатилетнюю негритянку Присциллу Уиллоуби, которая работала у Таллулы Бэнкхед^[58], пока могла сносить выходки актрисы. Присцилла пришла с хорошими рекомендациями, в том числе и от Таллулы.

3

К декабрю Лиры освоили свой новый дом и решили устроить прием. Гостей пригласили на обед в пятницу, тринадцатого декабря. За количеством не гнались. И Джек, и Энн рассматривали этот прием как генеральную репетицию, поэтому список включал только близких друзей. Приглашения получили Херб Моррилл и его жена Эстер, Микки Салливан и его жена Кэтрин, Кертис и Бетси Фредерик, Кэп Дуренбергер и его подруга. Энн намекнула, что этот прием — удачное время для ее знакомства с родственниками Джека. Тот пропустил намек мимо ушей, но Энн проявила настойчивость. И во вторник, за три дня до приема, в Лос-Анджелес ушли две телеграммы, приглашающие Эриха Лир с подругой и Роберта Лира с женой посетить новый дом Джека.

Лиры прибыли и поселились в «Уолдорфе» за несколько часов до званого обеда, поэтому Джек не успел представить их своей жене до прибытия остальных гостей.

— Могу сказать тебе только одно, дорогая, я тебя предупреждал. Надеюсь, ты не разлюбишь меня после того, как увидишь, какие у меня родственники.

До прихода гостей оставалось полчаса. Энн поцеловала Джека и поправила ему галстук.

Джек был в однобортном фраке, который неожиданно, безо всякого заказа, прибыл от портного с Сейвил-роу вместе с твидовым пиджаком и двумя парами брюк. Кертис объяснил Джеку, что портной считает себя обязанным одеть своего клиента на все случаи жизни. С помощью Кертиса Джек составил письмо портному, в котором указал, что в ближайшее время не собирается охотиться, ездить верхом и рыбачить, следовательно, не нуждается в одежде для этих занятий. Не входят в его планы и визиты в Англию и Шотландию, соответственно, чтобы поприсутствовать на скачках в Эскоте и поохотиться. Кертис также объяснил, что негоже просить счет за каждую вещь. Портной суммирует свои затраты за год и представит общий счет, как он это делал, когда Джек находился в Лондоне. Кертис посоветовал Джеку заглядывать к портному во время каждого приезда в Лондон, чтобы тот мог вносить уточнения в размеры.

Энн и Джек вышли из спальни, заглянули в столовую, гостиную. Убедились, что к приему гостей все готово. Присцилла, в черной униформе, белых переднике и чепчике, подняла с пола лепесток, оторвавшийся от золотистой хризантемы. Поскольку стол накрыли только на двенадцать персон, Присцилла посоветовала миссис Лир не нанимать буфетчика. Кухарка возьмет на себя кухню, сказала Присцилла, а она сама всех обслужит. Энн уже знала, что может положиться на свою служанку.

Первыми прибыли Кертис и Бетси.

Энн ждала их в гостиной, у камина. За ее спиной, над каминной доской, висело огромное зеркало, наполовину задрапированное портьерами. Энн в этот вечер надела темно-розовую шелковую пышную юбку длиной до середины голени и черный кашемировый свитер с рукавами в три четверти. Шею ее украшало ожерелье с изумрудом Артура в оправе из бриллиантов в белом золоте.

Джек встретил Кертиса и Бетси в холле.

— Энн у тебя настоящая королева, — заметил Кертис.

— Я ею очень горжусь, — ответил Джек.

— Боже мой, какой роскошный изумруд! — воскликнула Бетси, поздоровавшись с Энн за руку.

— Это единственное украшение из фамильной коллекции, которое я взяла с собой, — объяснила Энн. — Мне его, можно сказать, одолжили. То есть я должна вернуть ожерелье по первому требованию. Король Георг Третий подарил этот изумруд Артуру, пятому графу Уэлдонскому, который поддержал его в каком-то политическом конфликте. Восьмой граф заказал для него вот эту оправу.

Джек указал на картину обнаженной девушки, что висела справа от камина.

— Не думайте, что граф и графиня Уэлдонские бедны и могут попросить вернуть ожерелье. Это картина Буше, ее подарили нам на свадьбу.

— Никогда не видела такого Дюрера. — Бетси указала на вставленный в рамку рисунок.

— Альбрехт Дюрер не любил ходить к врачам, — объяснила Энн. — Он рисовал себя голым и указывал место, где болит.. надеясь, что врач по рисунку поставит диагноз.

— Вот эта картина на дереве, «Благовещение», часть грюнвальдского иконостаса, — продолжил экскурсию Джек. — Энн ограбила всю Европу.

— Только Берлин, — чуть улыбнулась Энн.

Прибыли Морриллы, потом Салливаны. За ними — калифорнийские Лиры.

Эрих, которому исполнился шестьдесят один год, полностью облысел и еще прибавил в весе.

Его сопровождала девятнадцатилетняя рыжеволосая красотка с большими синими глазами и ярко-алым ртом

— Джек, позволь представить тебе будущую кинозвезду Мисс Барбара Трейси.

Черное с блестками платье Барбары облегало ее как вторая кожа. Джек чувствовал, что девушку что-то злит, но что именно, он, разумеется, знать не мог.

Эрих повернулся к гостиной и увидел Энн.

— Святый Боже! — вырвалось у него. — Умеешь же ты таких находить. Я бы подумал, что она как минимум герцогиня.

— Она такая красивая, — добавила Дороти Лир, невестка Джека. Как и Элеонору Рузвельт, природа обделила ее красотой. К сожалению, в отличие от миссис Рузвельт Дороти не перепало живого, пытливого ума.

— Уж не рождественскую ли елку я вижу? — спросил Боб. — И менору^[59] тоже. Исходишь из принципа веротерпимости?

— Скорее придерживаюсь эклектических взглядов.

Энн радушно приветствовала новых родственников. Если Эрих и пытался уловить хоть какой-то намек на неодобрение, одобрение или даже удивление, ему это не удалось. Свои чувства Энн оставила при себе.

— Как мне обращаться к вам? — с чуть саркастической улыбкой спросил Эрих. — Ваше высочество?

— Почему бы не начать с Энн, мистер Лир? Обычно я откликаюсь на это имя.

Улыбка Эриха стала шире, он сжал ее руку.

— Вы станете настоящей американкой!

— А вот этого, при всем уважении к вашей стране, сэр, я постараюсь избежать.

— И ладно. Все правильно. Джек не стал англичанином, проведя какое-то время в Англии, вот и вы не собираетесь превращаться в американку.

— Вот и я того же мнения.

Эрих кивнул.

— Я… э… никогда не видел дома, обставленного с таким вкусом.

— Возможно, такая обстановка подойдет не всем, — ответила Энн. — Но нас она вполне устраивает.

— Я надеюсь, вы побываете в Калифорнии и познакомитесь с калифорнийским стилем. Он тоже подходит далеко не всем.

— Уверена, что мне он понравится, мистер Лир.

— Я тоже на это надеюсь. Все зовут меня Эрих. Я жду от вас того же.

Энн кивнула:

— Эрих. Я рада, что мы наконец-то познакомились.

Чуть позже Джек оказался рядом с отцом.

— Ну и девицу ты привел, — сухо заметил он.

— Между прочим, она действительно талантлива, — усмехнулся Эрих. — И ты о ней еще услышишь.

— Боб подписал с ней контракт?

Эрих ткнул пальцем в сторону Барбары Трейси.

— Если я их трахаю, он подписывает с ними контракт. Семейное разделение труда. Возможно, он даже даст ей роль.

За обеденным столом Кертис сидел рядом с Эрихом.

— Сколько радиостанций принадлежит моему сыну? — спросил Эрих.

— Вы, возможно, мне не поверите, мистер Лир, но точно я сказать не могу. Я журналист и радиокомментатор. Микки знает. Херб знает. Я думаю, что у Эл-эн-ай сейчас двенадцать радиостанций. Как я понимаю, мы приобрели одну в январе и еще одну месяцем или двумя позже.

— Он ведет очень агрессивную политику. — Эрих бросил короткий взгляд на сына. — Я кое-что слышал насчет радиостанции в Ричмонде. Джек обратился к акционерам. Каждая акция стоила пятнадцать долларов и двадцать пять центов. Джек предложил заплатить по семнадцать. Менеджеры нашли другого инвестора, который согласился поднять цену за акцию до семнадцати долларов и двадцати пяти центов. Джек не стал менять свою цену, но послал им письмо, в котором указал, что их акции не стоят и пятнадцати долларов и двадцати пяти центов, а он предлагает им по семнадцать долларов, потому что знает, как сделать радиостанцию более прибыльной и увеличить их дивиденды. На следующем собрании акционеров ему уже принадлежало тридцать восемь процентов акций. Владельцы еще четырнадцати процентов проголосовали за представленный им список менеджеров, и Джек получил полный контроль над радиостанцией. Первым делом он уволил все руководство в назидание тем, кто посмеет ему перечить. Уволил даже их секретарей! Уволил двух дикторов, потому что ему не понравились их голоса. Заявил, что не потерпит южного акцента. Мол, диктор любой его радиостанции должен иметь чистое бостонское произношение. Местный конгрессмен имел бесплатное эфирное время. Джек заявил ему, что это незаконно и тот должен платить, как все, если хочет, чтобы его услышали. Конгрессмен ответил, что у Джека могут возникнуть проблемы с Федеральной комиссией связи. Джек его послал. А на выборах сорок шестого года конгрессмен не набрал и семисот голосов. Так что теперь он едва ли сможет причинить кому-либо неприятности. У моего сына та еще закалка.

— Я об этом слышал, — бесстрастно ответил Кертис.

— Он ничему от меня не научился, — продолжал Эрих, спиртное развязало ему язык. — Он меня игнорировал, полагая, будто я не знаю ничего такого, что следовало бы знать и ему. Но вот что я вам скажу. Все это уже было в нем заложено! Он такой же говнюк, как и я.

— Но стиль у него другой, вы должны это признать.

— Все так, только главное не стиль, а результат. И мой сын знает, как получить результат.

После обеда Барбара Трейси, рыжеволосая красотка, подошла к Бетси.

— Эрих говорит, что Энн — вторая жена Джека, но первая была такая же красивая и утонченная. Как ее звали?

— Кимберли.

— Эрих говорит, что Кимберли его недолюбливала.

— Я думаю, антипатия была взаимной, — ответила Бетси.

— Мне кажется, что и отец с сыном на ножах, хотя стараются этого не показывать.

— Каждый из них с радостью убил бы другого, — зловеще, но с легкой улыбкой на устах ответила Бетси.

4

В Париже Энн наткнулась на две взаимосвязанные гравюры Марио Тозина. Обе изображали обнаженных юных, только что достигших половой зрелости юношу и девушку. На одной девушка томно улыбалась, приглашая юношу исследовать пальчиком таинства ее полуоткрытой «дырочки». На второй улыбался уже юноша: девушка одной рукой ухватила его за пенис, а второй приподнимала мошонку. Энн приобрела обе гравюры, и теперь они висели в спальне.

Приняв вместе душ, Энн и Джек лежали в постели и разговаривали.

— Мне не хочется отзываться плохо о Бэзиле, но он бы творчества Тозина не оценил. Он придерживался старомодных вкусов и не оценил бы и это…

Она показала, что именно, нежно лаская пенис Джека длинными, аристократическими пальцами.

— У англичан есть несомненные достоинства, — ответил Джек. — Из них получаются прекрасные солдаты, вышколенные дворецкие. Любовники, правда, они не очень. Англичанки, с другой стороны…

— Негодяй! — Энн засмеялась, наклонилась и поцеловала головку его члена. Лизнула язычком. Большего она пока не делала, а Джек решил, что ничего не будет ей говорить. Если додумается… он возражать не будет.

Энн тем временем улеглась на спину и широко развела ноги. Пальчиками она раздвинула половые губы, явив Джеку нежно-розовые складки, и улыбнулась, наблюдая, как он не может оторвать глаз от ее «персика».

Ни одна женщина не проделывала с ним ничего подобного. В тот вечер впервые в жизни Джек наклонился вперед и поцеловал то, что Энн выставила напоказ. Не мог не поцеловать. Прошелся языком по складкам, по маленькому бугорку клитора. Энн застонала.

— Скорее, Джек! Скорее! Я тебя хочу. Эй, никаких презервативов. Давай сделаем ребенка! Нам пора обзаводиться детьми!

Глава 19

1

1947 год

Джек полетел в Новый Орлеан. Кэп Дуренбергер настаивал на том, что дело важное, а Джек привык доверять мнению Кэпа. Джек взял с собой Кертиса. В шесть вечера они сидели втроем в гостиной «люкса», снятого Кэпом. Тот разлил виски.

— В чем суть сделки? — спросил Джек Кэпа. — Давай по существу. Мы можем сразу приобрести девять радиостанций?

— Не приобрести, — уточнил Кэп. — Присоединить. У них девять станции: Даллас, Шривпорт, Мемфис, Лексингтон, Канзас-Сити и так далее. Радиостанции не продаются. Компания не продается. Но они могут выслушать предложение о слиянии. Они транслируют много блюграсс^[60] и кантри^[61], а также массу биржевой информации: стоимость свиных желудков, бычков, пшеницы и хлопка. В некоторых городах они теряют слушателей, потому что население желает слушать не только блюграсс, но и что-то еще. С другой стороны, они не хотят слияния, даже если бы получили такое предложение, потому что тогда им придется отдать чужим программам больше эфирного времени, чем им бы того хотелось. Мы можем предложить им тесное сотрудничество. Они…

— Но о чем пойдет разговор сегодня? — прервал его Джек. — Как мы можем…

— Если бы вы прилетели раньше, они пригласили бы вас встретиться в конторе их адвокатов. Но поскольку вы прибыли только в четыре пополудни, они решили, что целесообразно встретиться вечером, в клубе, где вы сможете лучше узнать друг друга.

— В каком клубе?

— Рей Ленфант отвезет нас в свой клуб. На обед и… прочее.

— Какое такое «прочее»? — спросил Кертис.

— Точно сказать не могу. Короче, он приедет за нами в семь.

Ленфант прибыл за ними в «линкольн-континентале» с шестнадцатицилиндровым двигателем. Компанию ему составлял Билли Боб Коттон.

Поскольку никто, кроме Рея, города не знал, они понятия не имели, куда он их везет. Какое-то время они ехали вдоль реки, Ленфант весело болтал о погоде, а через открытое окно на них накатывал уникальный запах, который возникает только при контакте соленой воды с пропитанным нефтью илом Миссисипи. Потом они повернули в квартал, застроенный старинными особняками. Каждый стоял вдали от дороги, надежно укрытый от посторонних глаз высоким забором, каменной стеной или кронами дубов, увитых испанским плюшом. Тут уже густо пахло цветочными ароматами южной ночи.

— Это страна мифов и легенд, — заметил Ленфант. — Говорят, в некоторых особняках поселилась всякая нечисть… и это не только призраки.

— А кто же еще? — спросил Джек.

Ленфант хохотнул:

— Зомби. Вампиры. Вервольфы. Все жуткие создания, которые только может представить себе человек, услышав странный шум или увидев что-то непонятное.

— Наверное, вы о христианах, — засмеялся Кэп. — Когда они не могут что-либо объяснить, то называют это проделками Сатаны.

— Я отношусь к христианству более серьезно. — В голосе Билли Боба Коттона слышался упрек.

Билли Боб Коттон прибыл на встречу в светло-сером костюме, стетсоне цвета шампанского и сапогах из змеиной кожи. Если какому-нибудь приезжему с Восточного побережья он и мог показаться деревенским олухом, нескольких произнесенных им слов хватало, чтобы изменить первоначальное впечатление.

— Сегодня мы не увидим призраков или дьяволов, вампиров или святых, — заверил их Ленфант.

Раймонд Ленфант по возрасту был моложе всех сидящих в автомобиле. Высокий, стройный, со следами ожога на левой щеке и на руке. Как узнал Джек, во время войны Ленфант пилотировал «П-47 Тандерболт», а ожог получил, когда посадил свой подбитый зенитками самолет на поле во Франции. Его наградили крестом «За выдающиеся заслуги», и на лацкане он носил ленточку участника боевых действий.

Чуть притормозив, Ленфант свернул с дороги, остановил автомобиль перед коваными железными воротами и несколько раз мигнул фарами.

Здоровяк-негр вышел из тени.

— Добро пожаловать, мсье Ленфант.

Ленфант вылез из кабины и знаком предложил остальным последовать его примеру. Негр сел за руль и задним ходом вырулил на дорогу, видимо, чтобы припарковать автомобиль в отведенном для этого месте.

Пятеро мужчин зашагали по дорожке, обсаженной аккуратно подстриженными кустами, и поднялись по деревянным ступеням на широкую веранду.

Женщина, вероятно, предупрежденная негром, распахнула двойную дверь особняка.

— Господа…

— Bonsoir^[62], Антуанет, — поздоровался Ленфант. — Мы сядем в большом зале и посмотрим шоу.

Антуанет, женщина лет пятидесяти в облегающем красном платье, провела их в обеденный зал с двадцатью столиками. Квартет — труба, саксофон, рояль и ударные — наигрывал новоорлеанский джаз, но негромко, не мешая разговору.

Большой круглый стол был накрыт на шестерых, однако шестой прибор убрали, едва пятеро мужчин заняли свои места. В центре стола, покрытого льняной скатертью, стояла хрустальная ваза с дюжиной белых роз.

Тут же появилась официантка.

— Я Полли. Что будете заказывать, господа?

Весь ее наряд состоял из красных туфелек, черных чулок и красного пояса с резинками, на которых держались чулки. Ангельское личико обрамляли светло-каштановые волосы. Размеры груди и бедер впечатляли. Ленфант заказал по бутылке бурбона и шотландского, и Полли отбыла.

— Всякий раз с удовольствием прихожу сюда, — заметил Билли Боб Коттон.

— Я бы тоже не отказался бывать тут чаще, — ввернул Кэп Дуренбергер.

— Я готов предложить каждому членство в клубе, — улыбнулся Рей. — Вступительный взнос — полторы тысячи долларов, ежемесячный — сто пятьдесят. Разумеется, членам клуба, проживающим в других городах, скидка. Каждый месяц они платят только двадцать пять долларов.

— Я бы с удовольствием вступил в этот клуб, — откликнулся Джек. — Как он называется?

— В этом-то вся прелесть, — ответил ему Рей. — Названия у него нет. Ваш ежемесячный взнос будет поступать на счет «Новоорлеанского коттон эксчейндж клаб», но не пытайтесь просить таксиста отвезти вас туда. Говорите ему, что вам нужен клуб «Без названия».

Джек рассмеялся:

— Клуб «Без названия». Кертис, почему у нас нет ничего подобного в Нью-Йорке?

Кертис пожал плечами, а Кэп улыбнулся.

— Я мог бы привести тебя в одно местечко на Западной Сорок седьмой улице, но, как известно, только глупая собака гадит в собственном доме. Такой клуб надо искать вне города, не так ли, Рей?

— Или в Новом Орлеане, где знают, как хранить секреты.

Кэп повернулся к Рею:

— Я, конечно, не могу принимать за него решения, но рискну предположить, что Джек не захочет воспользоваться всем набором услуг, которые, как я понимаю, предлагает клуб «Без названия». Он недавно женился на неземном существе — английской графине.

Джек рассмеялся.

— В ответ скажу, что Кэп тоже недавно женился и тоже на неземном существе. Девушке из своего родного города Лаббока, штат Техас.

— Тогда я предлагаю, чтобы и остальные воздержались от предлагаемых клубом услуг, — кивнул Рей. — Я, кстати, предпочитаю более интимную обстановку. Разумеется, если кого-то возбуждает наша официантка…

— Я пришел смотреть, а не осязать, — прервал его Билли Боб. — Одно, как я понимаю, исключает другое.

— Осязать вы сможете в отеле, — заверил их Рей. — Я могу устроить это для вас, но вы без труда обо всем договоритесь сами.

— И еда здесь божественна, — вставил Билли Боб.

— Если позволите, заказывать буду я, — развил его мысль Рей. — Но должен вас предупредить. Ничего такого, к чему вы привыкли, не будет.

Джек улыбнулся:

— Так приятно познавать новое.

Они не забывали прикладываться к бурбону и шотландскому, а к закускам Рей заказал густое красное бордо.

— Давайте поговорим о делах, — предложил Рей. — Вы должны понять, мистер Лир, что мои партнеры и я не заинтересованы в продаже наших радиостанций или нашей компании. Нас девять. Мы называем себя партнерами, но фактически «Бродкастерс элайенс» — корпорация, в которой каждому из девяти партнеров принадлежит одна девятая часть акций. Радиостанции и их лицензии являются собственностью компании. Разумеется, если пятеро из нас продадут вам акции, полный контроль над деятельностью компании перейдет к вам. Но я не думаю, что такое произойдет.

— Я тоже на это надеюсь, — ответил Джек. — Я приехал не для того, чтобы вести переговоры о покупке ваших радиостанций или обретении контроля над вашей компанией. Откровенно говоря, в этом году мне не собрать денег на такую крупную сделку. Вы называете ваши отношения с партнерами альянсом^[63]. Я приехал, чтобы обсудить перспективы другого альянса, между нашими компаниями. Моя основная идея состоит в том, что вы остаетесь владельцами ваших станции. Эл-эн-ай будет предоставлять вам программы, которые вы сможете транслировать, не теряя контроля над компанией. «Бродкастерс элайенс» будет предоставлять программы Эл-эн-ай. За программы мы будем платить друг другу. Некоторыми программами мы сможем просто меняться, по бартеру, исключив из схемы деньги.

— Договор получится довольно сложный, надо будет учесть многие нюансы, — заметил Билли Боб Коттон.

— Полностью с вами согласен, — кивнул Джек.

Еду подавал высокий, благородной наружности негр с седыми волосами. Полли обслуживала только два стола, наливала вино и виски, спешила к официанту, если видела, что кому-то из гостей может что-то потребоваться. Однажды, когда она наливала вино, Кертис легонько похлопал ее по голой ягодице. Полли нежно улыбнулась ему и вопросительно изогнула бровь.

На закуску подали насаженных на вертел между ломтиками копченого мяса устриц, запеченных в винном соусе. Компанию устрицам составляла мисочка с жареными орешками. Затем последовал салат из персиков и сладкого перца. Потом вареный хвост крокодила в лимонно-масляном соусе с красной фасолью и рисом.

— Это божественно, Рей, — признал Джек.

— Достаточно вкусно, чтобы время от времени приезжать в Новый Орлеан, — добавил Билли Боб.

Тем временем началось шоу. Часть маленькой сцены скрывал красный занавес. Теперь Антуанет отдернула его, открыв узкую кровать, купающуюся в ярком свете подвешенных у потолка ламп. Квартет заиграл громче.

— Полли и Амелия! — объявила Антуанет.

Полли скоренько пересекла зал, поднялась на сцену и улеглась в кровать на спину. Амелия, еще одна официантка, блондинка, более хрупкая по сравнению с Полли, последовала за ней на сцену, опустилась на колени и уткнулась лицом в промежность Полли. Она широко развела ноги Полли, чтобы мужчины за столиками видели, что именно она лижет. Полли извивалась на кровати, сладострастно постанывая.

Десять минут спустя парочка поднялась с кровати. Полли раскраснелась, ее лицо блестело от пота. Под одобрительные аплодисменты мужчин девушки покинули зал.

— Дейдр и Мари! — вызвала Антуанет следующую пару.

Две другие официантки забрались на кровать. Они обнялись, потерлись «ежиками» и начали целовать взасос груди друг друга. Тонюсенькая, молоденькая Дейдр, встав на колени, повернулась к Мари задом и руками раздвинула ягодицы. Мари, рыжеволосая красотка лет тридцати, сунула язык в анус Дейдр и начала энергично им шуровать. Одновременно ее средний палец нырнул в «дырочку» Дейдр.

Через несколько минут они поменялись местами и теперь Дейдр проделала то же самое с Мари.

— Боже! — пробормотал Джек. — Я уже думаю, не пригласить ли кого в отель.

Тут свет в зале погас. Горели лишь лампы над сценой, но и те вполнакала.

Прожектор высветил на втором занавесе, повешенном за кроватью, дыру. Рыжеволосая красотка Мари поднялась на сцену, сдвинула кровать в сторону и опустилась рядом с дырой на колени. Мгновение спустя в дыре появилось мужской детородный орган, хозяина которого скрывал занавес. Мари ухватилась за мошонку, а пенис засосала целиком.

— Это кто-то из членов клуба, — объяснил Рей. — Свет в зале выключают, чтобы о том. кто находится за занавесом, знали лишь сидящие за его столиком.

— Чертовски трудно устоять, — вздохнул Билли Боб.

— Просто невозможно, — поддержал его Джек. — Полли?

— Если желаете, — ответил Рей.

Он щелкнул пальцами, и Антуанет подплыла к их столику.

— Кто? — прошептала она.

— Полли.

— Хорошо. Кто желающий?

За руку она провела Джека через затемненный зал к крошечной ванной за сценой.

— Вы сделаете девушке одолжение, помыв свое хозяйство, — прямо сказала она.

Джек прошел в ванную, вымыл все, что требовалось, теплой водой с мылом и вытер бумажным полотенцем. Услышав стук в дверь, он открыл. Антуанет указала на восьмидюймовую дыру в занавесе, через которую бил свет.

— Снимите брюки и высовывайте все наружу. Она ждет.

Джек услышал аплодисменты, как только его член и яйца оказались по другую сторону занавеса. Девушки он не видел и не мог сказать, Полли это или кто-то еще. Сначала он почувствовал прикосновения ее рук, потом она начала лизать его и наконец взяла в рот. Долго она с ним не возилась. Джек кончил куда скорее, чем ему того хотелось. Но жаловаться было не на что: девушка знала свое дело и обслужила его по высшему разряду.

Когда он вернулся за столик, в дыре появился другой член, которым занялась маленькая Милли. «Слава Богу», — подумал Джек. Он мог не опасаться, что кто-то заметит его, так как сидящие за столиками не отрывали глаз от сцены.

Больше за занавес никто не прошел. Свет не зажигался до тех пор, пока третий добровольный участник шоу не занял свое место. Вот тут вспыхнули лампы, и все девушки обнаженными вышли на сцену, чтобы поклониться зрителям. Мужчины швыряли им деньги.

Пятеро мужчин остались за столиком, заканчивая вечер кофе с коньяком. Никто ничего не сказал Джеку, его даже не спросили, понравились ли ему ласки Полли.

Когда они покидали клуб, обнаженные официантки стояли у двери, желая им доброй ночи. Джек шагнул к Полли и сунул ей в руку пятьдесят долларов.

2

Переговоры между «Бродкастинг элайенс» и Эл-эн-ай заняли несколько месяцев. В конце концов «Элайенс» пошла на значительные уступки, передав Джеку немалую часть полномочий. Поэтому Джека не удивила статья в «Тайм», автор которой указал, что сделка эта, «по существу, слияние, позволяет Джеку Лиру контролировать двадцать три радиостанции. Таким образом, по своему влиянию Эл-эн-ай выходит в первый ряд радиовещательных компаний. Еще недавно это казалось несбыточной мечтой».

3

Двадцать первого октября Энн родила здоровенького мальчугана, которого они назвали Джек-Артур.

Для присмотра за младенцем они наняли няню. Все ту же миссис Джимбел, которая с первых дней воспитывала Джона и Джоан. Джек полностью ей доверял и убедил Энн, которую смущал возраст миссис Джимбел, что лучшей няни им не найти.

Первый спор между мамой и няней вышел из-за кормления. Энн сообщила миссис Джимбел, что будет до года кормить ребенка грудью. Миссис Джимбел такого решения не одобрила, полагая, что молочные смеси более питательны и сбалансированы, чем материнское молоко. Присцилла, служанка, считала, что кормить надо грудью. Джек посмеивался, не желая принимать чью-либо сторону.

Как бы то ни было, Маленький Джек, иначе его звать и не могли, рос крепеньким и веселым. Отец его обожал, хотя малыш напоминал Джеку о том, что Джону скоро исполнится шестнадцать, а видятся они крайне редко.

Глава 20

1

1948 год

В 1946 году Кимберли вышла замуж за Доджа Хэллоуэлла. В марте 1948 года она написала Джеку, что дети не смогут, как обычно, провести с ним один летний месяц, так как они с Доджем увозят их на все лето в Европу. Джек позвонил Харрисону Уолкотту.

— Я переговорю с ней, Джек. Она должна понимать, что не вправе нарушать условия соглашения, если у нее вдруг возникает такое желание.

— Разумеется, мне не хочется принимать такие меры, Харрисон, но я найму адвоката и обращусь в суд, если Кимберли меня к этому вынудит.

— До этого не дойдет. Я с ней поговорю. Раз уж ты мне звонишь, я хочу затронуть другую тему. У тебя нет желания купить WCHS и WHFD? Кимберли лишние деньги не помешают. Ни она, ни Додж понятия не имеют, как управлять радиостанцией.

— Я об этом подумаю, — ответил Джек, — но, откровенно говоря, Харрисон, сейчас я не могу купить их. Я купил другие станции, по уши залез в долги. Мы продаем больше рекламного времени. Доходы растут, но…

— Допустим, их куплю я. А Кимберли и Додж пусть думают, что покупатель — ты. Ты и будешь ими управлять. Владельцем же радиостанций станет фонд, который я готов учредить для Джона и Джоан. Но весь мир будет думать, что ты присоединил к своей сети еще две радиостанции.

— Это весьма щедрый жест, Харрисон. Мне очень жаль, что Кимберли ничего нельзя говорить. Я же ее любил. Сильно любил. Можно сказать, и сейчас люблю. Но, Харрисон, она ни во что меня не ставила. А теперь пытается полностью разлучить меня с детьми.

— Кимберли тревожит, что дети будут жить в городском особняке. Все-таки лето.

— Я сниму на лето дом.

И Джек снял дом с бассейном в Гринвиче, штат Коннектикут, на июль и август.

Для жителей Гринвича Энн оставалась графиней Уэлдонской, хотя она и вышла замуж за Джека Лира, сына небезызвестного Эриха Лира. Не прошло и двух недель, как Лирам предложили вступить на лето в «Гринвич каунти клаб» и пригласили на службу во Вторую конгрегациональную церковь и храм «Шалом». Они вступили в клуб, хотя оба не играли в гольф, но от посещения церкви и храма воздержались.

Дети прибыли из Бостона третьего июля. Джон вымахал под шесть футов — мускулистый, загорелый парень с синими глазами. Его и так светлые волосы выгорели на солнце. Джоан исполнилось четырнадцать, но выглядела она ровесницей Джона. Уже не ребенок, она превратилась в красавицу, унаследовав от матери правильные черты лица и темно-каштановые волосы. Джоан еще смущалась налившейся груди и округлившихся бедер, но и гордилась ими.

По прибытии Джон сказал отцу, что хотел бы съездить с ним в аэропорт округа Уэстчестер, находившийся в пяти милях от их дома. На следующий день Джек повез его в аэропорт. Страсть Джона к самолетам с годами только усиливалась. В аэропорту они вышли на летное поле, и Джон в восхищении переводил взгляд с одного самолета на другой.

Из ангара вышел пилот и направился к ним. Чувствовалось, что он успел побывать на войне.

— Хотите полетать, господа? — спросил он.

Джек покачал головой:

— Нет, пожалуй, нет.

— Маме не обязательно знать об этом, — пробормотал Джон.

— Мне бы хотелось другого. Не могли бы вы дать этому молодому человеку несколько уроков вождения самолета? Весь месяц он будет жить в Гринвиче. Пожалуй, этого времени хватит на двенадцать, а возможно, даже на пятнадцать уроков.

— Количество уроков зависит от многих факторов. Прежде всего от погоды. Сколько тебе лет, сынок?

— Шестнадцать.

— В таком случае в этом году ты лицензию не получишь. Ее выдают только семнадцатилетним. К тому же едва ли ты сумеешь освоить за месяц все, что нужно для получения лицензии. Но можно взять ученический сертификат и начать подготовку. Однако прежде всего ты должен пройти медицинскую комиссию. Меня зовут Фред Дуган. У меня лицензия инструктора. Разумеется, тут есть и другие инструкторы. Можешь обратиться к любому.

— На каком самолете он будет летать? — спросил Джек.

Дуган указал на маленький желтый самолетик с крыльями, расположенными над фюзеляжем.

— Вон на том. «Пайпер каб». Идеальный самолет для новичков. Вы говорите, он пробудет здесь месяц? Когда вернется?

— Следующим летом.

Дуган скептически оглядел Джона:

— Как тебя зовут, сынок?

— Джон Лир.

— Хорошо, Джон Лир. Не рассчитывай, что этим летом ты полетишь в одиночку. Но если мы с толком используем этот месяц, а зимой ты наляжешь на теорию, чтобы сдать экзамен следующим летом, я думаю, тогда же ты получишь и лицензию.

2

Во время четвертого полета на «кабе» Дуган попросил Джона выполнить маневр, называемый «поворот над точкой».

Они находились к северу от аэропорта, то ли над штатом Нью-Йорк, то ли над Коннектикутом.

— Итак, сынок, видишь вот тот перекресток?

— Да, сэр.

— Нацелься концом левого крыла на этот перекресток и постарайся выполнить разворот на сто восемьдесят градусов так, чтобы кончик крыла закрывал тебе перекресток.

Джон попытался, но «пайпер каб» ушел в сторону.

— Почему? — спросил Дуган.

— Наверное, из-за ветра, — ответил Джон.

— Молодец. Ветер отнес тебя в сторону. Как будешь компенсировать влияние ветра?

— Должен чуть приподнять нос.

— Правильно. Приступай.

Для начинающих пилотов это был один из самых сложных маневров, но Джон его освоил, пусть и с четвертой попытки. Самолет описал полный круг, а кончик крыла не сдвинулся с перекрестка.

— А теперь, сынок, взгляни на высотомер, — подал голос Дуган. — На какой высоте ты начинал разворот?

— Тысяча восемьсот футов.

— А что мы имеем сейчас?

— Тысяча четыреста.

— Как это можно исправить?

— Добавить оборотов двигателя.

— Точно. Попробуем еще раз. Ты держишь кончик крыла над перекрестком и сохраняешь высоту. Ты понимаешь, для чего это надо? Точные развороты необходимы при заходе на посадку.

Джек не всегда мог отвозить Джона в аэропорт. Тогда это делали Энн или Присцилла. Парень, который учился летать, не имел водительского удостоверения.

Фред Дуган отвел Джека в сторону, пока Джон заполнял полетный журнал.

— Мистер Лир, я не хочу, чтобы парень это слышал, но ваш сын — прирожденный пилот. Он великолепно чувствует самолет. Для большинства из нас на это уходят годы. Таких талантливых учеников у меня еще не было. На днях он летал с другим инструктором, и тот полностью согласился со мной.

Джек пожал Дугану руку.

— Только я не знаю, что с этим делать, — признался он.

— Мальчик хочет летать на большом самолете, чтобы взять вас с собой. Но пока без этого лучше обойтись. Мы отрабатывали снижение. Мистер Лир, он просто бросил самолет вниз, у меня аж дыхание перехватило, а потом как ни в чем не бывало вновь набрал высоту.

3

Во вторую неделю июля Джек и Энн отправились в Филадельфию на национальный съезд Демократической партии. Они находились в зале, когда Гарри Трумэн был избран кандидатом в президенты от Демократической партии и в два часа ночи произнес речь, сообщив делегатам о своем согласии баллотироваться в президенты.

Новые деловые партнеры Джека из «Бродкастерс элайенс» пришли в восторг от прямых репортажей Кертиса Фредерика из Филадельфии. Кертис сидел в застекленной кабине, обозревая панораму зала, а три его помощника с микрофонами рыскали среди делегатов и брали интервью.

Иной раз в зал спускался и сам Кертис. Как раз на его долю и выпала сенсация радиоэфира. Подойдя к группе диксикратов^[64]. в негодовании покидающих съезд, он поймал голос делегата от Южной Каролины: «Трумэн! Трумэн! Этот обожающий ниггеров членосос!» Поскольку передача шла в эфир, эти слова «растиражировали» все шестнадцать радиостанций «Лир нетуок» и семь из девяти радиостанций «Бродкастерс элайенс», донеся их до миллионов слушателей.

Диксикраты, особенно из Южной Каролины, ответили воплями протеста. Некоторые утверждали, что Кертис Фредерик воспользовался скрытым микрофоном, чтобы записать разговоры, не предназначенные для посторонних. Автор пресловутой реплики заявил, что Кертис Фредерик произнес эти слова сам, имитируя южный акцент.

Президент Трумэн, узнав об инциденте, рассмеялся: «Господи! Зачем же так грубо?»

Эл-эн-ай получила тысячи писем с требованием не допускать подобные выражения в радиопередачах. Джек лично зачитал заявление компании, которое три раза передавалось всеми радиостанциями. Он сказал, что у Эл-эн-ай не было желания потворствовать любителям ругани, но поскольку передача шла в прямом эфире, компания не имела возможности заглушить или вырезать этот кусок. Он, однако, извиняется перед теми, кто счел себя оскорбленным.

Случай этот привлек еще большее внимание к репортерам Эл-эн-ай, и без того очень удачно обеспечивавшим информационное освещение съезда демократов.

4

В пятницу у Присциллы был выходной. Рано утром она на поезде уехала в Нью-Йорк, сказав, что вернется в Гринвич к полудню субботы. Во второй половине дня миссис Джимбел повезла Маленького Джека на пляж. Большого Джека и Энн, находившихся в Филадельфии, ждали только в субботу. Так что Джон и Джоан остались в доме одни.

Они поплавали в бассейне, но вода еще не прогрелась, поэтому вылезли они из него все в мурашках, решили подняться наверх и принять теплый душ. Вдвоем.

Оба в чем мать родила прошли в комнату Джоан и улеглись на кровать. Джон тут же начал ласкать сестру.

— Эй, Джони, — прошептал он ей на ухо, — давай…

Она чуть отодвинулась.

— Ну… Я все еще боюсь, Джон. Если нас поймают…

— Никто нас не поймает. Если миссис Джимбел вернется домой, мы услышим, как скрипит гравий на подъездной дорожке. Если кто-то зайдет в дом, мы их услышим и успеем одеться. Слушай, тебе же это нравится, не так ли?

— Ты знаешь, что нравится. Я просто думаю, что мы очень уж рискуем. Чем чаще мы этим занимаемся, тем больше вероятность того, что кто-тодогадается.

— Нет, если мы будем осторожны. А мы осторожны.

— Ты уверен, что я не смогу забеременеть?

— Абсолютно. Не сможешь. Парень не может накачать свою сестру. Почему, я не знаю. Но… так уж все устроено. Наверное, дело в генах.

— Нам нельзя этим заниматься.

— Да, но кому ты можешь доверять больше, чем мне? И кому могу доверять я? Давай, Джони. Тебе это нравится ничуть не меньше, чем мне.

— Да, нравится.

5

— Одна из причин отсутствия успеха у Салли Аллен в том, что ее, слушают, но не видят, — говорил Кэп Джеку. — Она чертовски остроумна, однако при этом в каждом фильме демонстрирует свои ноги. В радиошоу она изображает домохозяйку. Текст мы ей даем хороший, но…

Джек нахмурился:

— Задам тебе один вопрос. Она когда-нибудь курила на экране?

— Вроде бы нет.

— А вот в радиопередачах курит. Чуть ли не в каждом эпизоде. «Эй, Гарри, мне надо расслабиться. Раскури для меня „Эмбер“. Ах… спасибо. Так-то лучше».

— Черт, я знаю, — кивнул Кэп. — И Гарри обычно отвечает: «Да. Расслабься. И дым такой ароматный». Этого требует спонсор. В итоге персонаж Салли выглядит круглой идиоткой.

— Почему мы позволяем спонсорам… или рекламным агентствам, нанятым спонсорами, диктовать нам условия? — зло спросил Джек. — С какой стати шоу Салли Аллен должно начинаться с дурацкого вопля в микрофон: «Час „Эмбер сигаретс“ представляет Салли Аллен»? Почему не просто «Шоу Салли Аллен, спонсор — „Эмбер сигаретс“«?

— Потому что эти мерзавцы сделают нам ручкой, — ответил Кэп.

— Не сделают. Мы нужны им точно так же, как они нам.

6

Джек решил слетать в Лос-Анджелес и повидаться с Салли Аллен. На ленч он пригласил ее в «Коричневый котелок»^[65].

В Голливуде по-прежнему сохранялась мода на кукольных блондинок, которые в основном и получали главные роли. Салли Аллен резко выделялась на их фоне. Слишком большие глаза. Слишком большой рот. Слишком пронзительный голос. С другой стороны, ее фигуре могла позавидовать любая звезда экрана. Салли Аллен только-только исполнилось двадцать восемь лет.

Какое-то время они болтали о пустяках, но не успели их стаканы с мартини наполовину опустеть, как Салли сказала, что сожалеет о подписанном пятилетнем контракте.

— Кэп Дуренбергер очень уж настаивал, — вздохнула она.

— Вы хотите разорвать контракт? — спросил Джек.

— Ну…

— У меня нет возражений. Я не желаю, чтобы кто-то работал на меня из-под палки.

Салли склонила голову набок и оглядела Джека, словно увидела его впервые.

— А вы совсем не такой, как ваш брат.

— Вы знаете моего брата?

Салли заулыбалась и широко раскрыла и без того огромные глаза.

— Все знают Лиров, отца и сына. Как я понимаю, вы не разрешили мне сняться в фильме для «Карлтон-хауз», потому что на это время намечалась запись моих радиопередач.

— Мы разрешили вам съемку в четырех других фильмах. Я старался уберечь вас от моего отца, который, как вам известно, не пропускает ни одной актрисы, с которой Боб подписывает контракт.

— Эта девочка может постоять за себя.

— Не обольщайтесь. Эрих не признает честной игры.

— Я тоже могу показать коготки.

Джек накрыл ее руку своей:

— Салли, вы ему не соперник. Даже не пытайтесь.

Салли шумно выдохнула, посмотрела на свой стакан, словно раздумывая, не повторить ли заказ, и решила, что не стоит.

— Послушайте, — продолжал Джек, — у меня есть пара идей. Позвольте мне высказаться. Ничего не говорите, пока я не закончу.

Она пожала плечами:

— Все равно мне сегодня делать нечего.

— Хорошо. Осенний сезон начался, поэтому ничего уже не изменишь. Салли Аллен, домохозяйка, звезда «Часа „Эмбер сигаретс“«. Сколько у нас готового материала? До января хватит?

— Пожалуй.

— Так вот. Допустим, в самое ближайшее время мы объявим, что с Нового года передача «Час „Эмбер сигаретс“« больше не будет выходить в эфир.

— Спонсорам это не понравится. Они могут подать на вас в суд.

— Нет, если мы объявим об этом завтра.

— А о чем еще мы можем объявить завтра, мистер Лир?

— Зовите меня Джек. Допустим, завтра я созову пресс-конференцию. Скажу, что нам не нравится программа «Час „Эмбер сигаретс“ представляет Салли Аллен» и с середины сезона мы начинаем выпуск совершенно новой программы, которая будет называться «Шоу Салли Аллен».

— И чем она будет отличаться?

Джек щелкнул пальцами и знаком попросил официанта повторить заказ.

— Салли Аллен будет уже не домохозяйкой, кудахтающей о сигаретах «Эмбер» или о мыле «Фло». Она будет девушкой из шоу-бизнеса! Передачи будут рассказывать о ее жизни, миниатюры — описывать ее приключения в ночных клубах, за кулисами, в текстах обязательно будут шутки о том, какие короткие у нее юбки. У слушателей сложится впечатление, что героиня — трудолюбивая, острая на язык девушка, которая пытается сделать карьеру на сцене, но постоянно сталкивается с глупостью, попытками…

— Кто все это напишет?

— Сценариста мы найдем. Можете кого-то предложить?

— Пожалуй.

— Короче, если хотите разорвать контракт, достаточно одного вашего слова. Если хотите поработать в новом шоу, добро пожаловать.

— А кто будет спонсором?

— Я. Какое-то время. Но готов спорить, что производители сигарет «Эмбер» попросят время для рекламных пауз после первых же передач. Теперь моя радиовещательная компания будет работать исключительно по такой схеме. Спонсоры могут покупать рекламное время, но покупать они его будут в передачах, которые создаем мы. И никто не сможет указывать нам, что выпускать в эфир, а что — нет.

— Вы разоритесь, — прокомментировала Салли идею Джека.

— Даже если я и разорюсь, вам это ничем не грозит. Я смогу выполнить свои обязательства по контракту с вами. И еще, Салли. По большому счету, и вы это знаете, на радио вам не место, потому что вы очень киногеничны. Допустим, эта штука, которая называется видео…

— Телевидение, — поправила его Салли.

— Да. Без разницы. Допустим, Салли Аллен появится в этой чертовой катодной трубке, поющая, танцующая, демонстрирующая свои ножки. Главное для нас — не потерять слишком много денег весной сорок девятого года.

Салли Аллен покачала головой.

— Вы и Дуренбергер. Хорошо, босс. Попытка — не пытка.

7

В октябре Джек вновь оказался в Лос-Анджелесе, уже не по своей воле.

— Присядь, сынок. — Эрих Лир указал на большой кожаный диван перед своим столом. — Каким ветром тебя сюда занесло?

Джек тяжело плюхнулся на диван.

— У меня большая проблема.

— Что ты говоришь? — Эрих сунул в рот сигару, щелкнул «Зиппо». — Что же это за проблема, если она заставила тебя обратиться ко мне?

— Дело чертовски серьезное.

— Могу себе представить. Иначе ты бы здесь не появился.

— Все так. Можешь издеваться надо мной, если хочешь, но я пришел за помощью.

— Кончились деньги?

— Это мелочи. С этим я бы справился сам. Нет, все куда серьезнее.

Эрих откинулся на спинку кресла, заложил руки за голову.

— Господи… подумать только, мой сын приходит за помощью… Выкладывай, Джек.

— Это должно остаться между нами. Мы никогда не были близкими друзьями, но я всегда полагал, что слово ты держишь.

— Об этом знает весь город. Девок я трахаю, но деловых партнеров не подвожу. И они это ценят.

— Хорошо. Отец, мне нужен высококлассный, абсолютно надежный врач.

Эрих просиял, заулыбался и даже вытащил сигару изо рта.

— Аборт! Господи, кого же ты накачал? Только не говори мне, что Салли Аллен!

Джек даже прыснул от этих слов, вытер глаза и покачал головой.

— Это была бы неплохая шутка. А дело, как я тебе сказал, серьезное.

Эрих положил сигару в пепельницу.

— Несовершеннолетняя?..

— Это не я. Я не знаю, кто он. Она наотрез отказывается назвать его имя.

Эрих нахмурился:

— Кто?

— Джоан. Моя дочь.

У Эриха отвисла челюсть.

— Так ей же… всего четырнадцать?

— Да.

Эрих потянулся было к кнопке на столе, но потом убрал руку.

— Тебе придется кого-то убить, сын.

— Да… когда я узнаю, кто он. А сейчас мне нужен абсолютно надежный врач.

Эрих кивнул:

— Хорошо. Я знаю такого человека. Когда?

— Дети приедут ко мне на День благодарения^[66]. В Нью-Йорк они прилетят в среду, но в воскресенье вечером они должны вернуться в Бостон.

— Уж не хочешь ли ты мне сказать, что их мать ничего не знает?

— Именно это я тебе и хочу сказать.

— Но ты знаешь.

— Мне позвонил мой сын.

Эрих шумно выдохнул.

— Зафрахтуй самолет. Доставь ее сюда в четверг. Операцию сделают в тот же вечер, в крайнем случае в пятницу утром. Какой у нес срок?

— Может, два месяца, десять недель.

— Это не очень сложная операция, но тянуть не стоит.

— Отец, я тут совершенно ни при чем.

— Да уж, ты действительно обеспокоен, раз называешь меня отцом. Я все устрою. Тебе остается только привезти ее сюда. Графиня знает?

— Да.

— Тогда почему бы не сказать Кимберли, что вы решили отметить День благодарения с калифорнийской родней?

8

Джоан сдерживалась, пока маленький двухмоторный самолет не оторвался от взлетной полосы аэропорта Тетерборо. В воздухе она разрыдалась.

Энн обняла ее.

— Это простая операция, Джони, — прошептала Энн. — Она займет не больше пяти минут.

— Я была уверена, что этого не произойдет, — всхлипывала Джони. — Я не хотела, чтобы такое случилось! Я боялась.

Она изо всех сил старалась не смотреть на Джона, который сидел напротив нее. Пассажирский салон напоминал уютную гостиную.

— Главное — сохранить все это в секрете, — подал голос Джек. — Я не собираюсь узнавать у тебя, кто он. Но могло это произойти, когда ты гостила у нас в Гринвиче?

— Там это и произошло. — Слезы градом катились по щекам Джоан. — Это все, что я могу тебе сказать. И не пытайся выяснить, кто он.

— Мы не собираемся утверждать, что нам безразлично, кто он, — прошептала ей Энн. — Но мы не заставляем тебя называть его имя. Это же ничего не меняет.

Джоан хлюпнула носом.

— Еще как меняет!

— Но ты не хочешь сказать нам? — спросил Джек.

— И никогда не скажу! — Джоан сорвалась на крик. — Никогда!

— Ответь только на один вопрос, — мрачно продолжил Джек. — Это был Додж Хэллоуэлл?

— Нет!

Энн крепче обняла девушку.

— Когда мы полетим обратно, тебе полегчает.

— Но я убиваю своего ребенка!

Энн кивнула.

— Главное — помни, что тебя любят все, кто летит сейчас с тобой.

Глава 21

1

1949 год

В 1949 году закончился срок действия старого контракта Кертиса Фредерика, то есть подошло время подписывать новый. Кертис стал одним из самых известных радиокомментаторов Соединенных Штатов. Джек уступил ему все права на военные репортажи, чтобы Кертис смог записать долгоиграющую пластинку, которая получила название «Как это случилось». Такие эпизоды, как репортаж из Седана в 1940 году, с грохотом немецкой артиллерии, перекрывающим голос Кертиса, обеспечили продажу больших тиражей и привлекли к Эл-эн-ай сотни тысяч новых слушателей.

Джек также передал Кертису некоторые отрывки из более поздних репортажей, в том числе с выкриком диксикрата из Южной Каролины. «Трумэн! Трумэн! Этот обожающий ниггеров членосос!» Многие тысячи экземпляров этой пластинки купили люди, которые не слышали репортаж и все еще не могли поверить, что такие слова прозвучали в эфире.

— Мне нет нужды говорить, как я тебе благодарен, — Кертис и Джек сидели за ленчем в «Гарвард клаб», — но я должен сказать, что немного устал. Пять выпусков вечерних новостей в неделю выматывают меня донельзя. Бетси постоянно твердит, что не хочет, чтобы все закончилось инфарктом. И денег, как ты знаешь, у нас достаточно.

— Я не могу представить тебя полностью отошедшим от дел, — покачал головой Джек. — А чего бы тебе хотелось, Кертис?

— Я думаю о еженедельной передаче на полчаса, посвященной только одной теме, с интервью, мнениями экспертов.

— У меня есть другое предложение. Рано или поздно мы начнем телетрансляции. Допустим, ты будешь делать телевизионную передачу два раза в месяц. Ты будешь отлично смотреться на экране.

— Возможно. А может, буду выглядеть как идиот. Когда ты планируешь начать телетрансляции?

— Скорее всего говорить можно только о следующем годе. А пока сделай мне одолжение, продолжай вести ежедневные выпуски новостей. Еще год, не больше. Если хочешь, возьми прямо сейчас месячный отпуск. Этот пункт мы внесем в твой контракт: месячный отпуск каждый год. Разумеется, — добавил Джек, — мы можем также повысить твое вознаграждение.

2

В апреле Джек созвал большое совещание в штаб-квартире Эл-эн-ай в Крайслер-билдинг. В конференц-зале собрались Кэп Дуренбергер, Херб Моррилл и Микки Салливан, Рей Ленфант из «Бродкастерс элайенс» и профессор Фридрих Лоувенстайн.

Началось совещание в четыре пополудни.

Председательствовал Джек. В 1949 году он буквально расцвел. Семейная жизнь приносила ему только радости, он практически бросил пить и курить, скинул несколько фунтов. Энн регулярно снимала с него мерки и отсылала портному с Сейвил-роу, который продолжал обшивать Джека.

— Цель нашего совещания — телевидение, — начал Джек. — Я думаю, нам придется влезать в это дело. Другого пути просто нет.

— С этим могут возникнуть трудности, — вставил Херб Моррилл. — Федеральная комиссия связи заморозила выдачу новых лицензий на телетрансляцию. Большинство работающих станций принадлежит Эр-си-а. Несколько — Си-би-эс. Независимые станции…

— … продаются, — закончил за него Джек. — Через пять лет лицензия на телевещание будет стоить десять состояний. Пока такого не наблюдается. Во-первых, еще очень мало программ. Во-вторых, велика стоимость передающего сигнала, учитывая, что число зрителей относительно невелико. Сколько у нас телевизоров на всю страну? Кэп, ты знаешь?

— Порядка полумиллиона, — ответил Дуренбергер. — И практически все они сосредоточены в радиусе пятидесяти миль от Нью-Йорка.

Джек кивнул:

— Ясно. Допустим, мы приобрели лицензию в Сент-Луисе или, скажем, в Далласе. Допустим, мы построили трансляционную башню высотой до неба. Допустим, наш сигнал будет приниматься в радиусе двухсот миль теми людьми, кто удосужится поднять антенну на пятьдесят футов над землей. Профессор Лоувенстайн?

— Тогда радиус приема сигнала составит триста миль, мистер Лир.

— Пусть так. Извините. Может, я перегнул палку. Башню до неба нам не построить. Какой смысл иметь телевизор в Талсе? Толку от него не будет, потому что туда не дойдет передающий сигнал. Но, допустим, мы начнем трансляции из Далласа или Сент-Луиса…

— Или Канзас-Сити, — добавил Кэп. — Взгляни на демографическую карту. Канзас-Сити — очень удачное место для постройки трансляционной башни.

— Вы упускаете один момент, господа, — вмешался профессор Лоувенстайн. — Вы можете иметь трансляционную станцию в Канзас-Сити, но дополнить ее ретрансляторами в Далласе, Талсе, Уичито и так далее. А из Канзас-Сити посылать сигнал на ретрансляторы по проводам.

Джек повернулся к профессору:

— Вы хотите работать в нашей компании, профессор Лоувенстайн?

— Да, полагаю, что да. И вот что еще мы должны учитывать. Сейчас ведутся очень перспективные эксперименты с передачей сигнала в микроволновом диапазоне.

3

Хотя штаб-квартира компании «Саутерн тобакко», выпускающей сигареты «Эмбер», располагалась в том же Крайслер-билдинг пятью этажами выше штаб-квартиры Эл-эн-ай, Джек не был знаком с ее президентом Лютером Дикинсоном, хотя иной раз и сталкивался с ним в лифте.

После того как они перекинулись парой ничего не значащих фраз, Дикинсон перешел к делу.

— Мистер Лир, рекламное агентство, с которым я работаю, рекомендует мне перестать спонсировать «Шоу Салли Аллен» и все прочие ваши передачи.

Джек сухо улыбнулся:

— Мистер Дикинсон, вам нужно новое рекламное агентство.

— За последние пятнадцать лет я сменил шесть. Откровенно говоря, иной раз у меня возникает вопрос, продаются ли сигареты «Эмбер» благодаря рекламе или вопреки ей?

— А вы не думали о том, чтобы продавать сигареты без рекламы?

— Мы не собираемся вообще отказываться от рекламы, просто хотим отказаться от рекламы на ваших радиостанциях.

Джек улыбнулся:

— Только потому, что я не позволяю вам назвать новое шоу Салли Аллен «Час „Эмбер сигаретс“«?

— В моем рекламном агентстве говорят, что мы не можем на это соглашаться. Они настаивают на том, что шоу должно ассоциироваться с рекламируемым товаром.

Джек покачал головой:

— Мое решение окончательное. Передача будет называться «Шоу Салли Аллен», спонсируемая… не важно кем. Для ассоциаций этого достаточно. Не знаю, говорили вам в вашем рекламном агентстве или нет, но мы больше не позволяем спонсорам вносить в сценарии передачи название товара.

— Рекламное агентство также настаивает на нашем праве одобрить или забраковать сценарий.

— Это невозможно, — отрезал Джек.

— Но мы так работали много лет.

— Однако результатами вы недовольны. Иначе с чего бы вам в течение пятнадцати лет менять шесть рекламных агентств? Я не шутил, говоря о том, что вам нужно новое агентство. С новыми идеями.

— Легко сказать, — усмехнулся Дикинсон. — Можете вы дать мне новую идею?

— Да, могу, — кивнул Джек. — Сигареты «Эмбер» ассоциируются с «Шоу Салли Аллен» и еще парой программ, которые вы спонсируете на других радиовещательных сетях. Каждую неделю одни и те же люди настраивают свои радиоприемники на передачу Салли Аллен и вынуждены слышать вашу рекламу. Значительная их часть уже курит «Эмбер». Другая часть не курит и никогда не будет курить. Я полагаю, что предназначенные для рекламы доллары вы потратите гораздо удачнее, если расширите круг программ. Рекламируйте ваш товар в разное время, в разных программах и различных аудиториях. К примеру, я могу дать вам время в «Новостях от Кертиса Фредерика». — Джек помолчал и улыбнулся. — Вы же не будете требовать права на одобрение сценария этой программы?

— Мы умеете убеждать, мистер Лир.

Джек вновь улыбнулся:

— В бизнесе вам сопутствует успех, мистер Дикинсон. Возможно, я проявляю недопустимую самоуверенность, указывая вам, что надо делать. Но уж в радиорекламе я кое-что понимаю.

— Мы обсудим ваши предложения, — кивнул Дикинсон. — Вы не будете возражать, если в ближайшие дни я приглашу вас на ленч в «Йель-клаб»?

4

Джеку и Энн так понравился дом, которые они снимали в Гринвиче, что весной 1949 года они его купили. Энн ждала второго ребенка, и городской особняк в Нью-Йорке их уже не устраивал. Они решили не продавать его и не перевозить свою антикварную мебель в загородный дом, где она, конечно же, не смотрелась бы. Дом в Гринвиче, расположенный на участке в полтора акра, построили в 1890 году, взяв за основу колониальный стиль Новой Англии XVIII века. Лиры купили его с обстановкой и по обоюдному согласию не стали тратить много денег на внутренние переделки. Средств едва хватило на покупку дома, Энн даже пришлось расстаться с остатками наследства, полученного после гибели Бэзила Флеминга. Зато у них появилась уютная загородная резиденция на тот случай, если им надоест жить на Манхаттане.

В июне они отправили в Гринвич миссис Джимбел и Маленького Джека. Двухлетний карапуз полюбил пляж и, будь его воля, не уходил бы оттуда сутками. Присцилла поехала с ними, чтобы подготовить дом к приезду Джека и Энн, а также Джона и Джонни, которые собирались провести в Гринвиче весь июль.

А в городском особняке Джек и Энн наслаждались компанией друг друга, давно уже им не удавалось побыть вдвоем.

В конце июня, в пятницу, Джек уехал с работы пораньше и появился дома к шести вечера. Энн встретила его в грации цвета слоновой кости и черных чулках, крепящихся к ней на резинках.

— Господи! — воскликнул Джек.

— Пока я еще могу показаться тебе в таком виде. В следующем месяце начну раздуваться.

На кофеином столике стояла бутылка «Джонни Уокер Блэк» и ведерко со льдом. Сама Энн из-за беременности позволяла себе только бокал белого вина. После того как Джек налил себе виски с содовой, а жене — вина, они постояли у окна, глядя на Фэ-дэ-эр-драив^[67] и Ист-ривер.

— Вроде бы меня могут включить в десятку женщин, которые одеваются более элегантно, чем остальные.

— Несомненно, ради того, чтобы удостоиться такой чести, ты потратила меньше всех.

— Такой чести и должны удостаиваться те, кто знает, как этого добиться, не потратив целое состояние. У меня всего одиннадцать пар обуви, включая теннисные и пляжные туфли. Я сосчитала их сегодня утром. А у многих кандидаток обуви за шестьдесят пар.

— Что делать с такой горой обуви?

— Ума не приложу.

— Что хотят отметить-неуемную страсть к покупкам или элегантность и вкус?

— Без комментариев, — рассмеялась Энн.

Они стояли бок о бок достаточно далеко от окна, чтобы их не видели снизу. Одной рукой Джек обнимал Энн за талию.

Энн нащупала рукой его вставшего на изготовку «молодца».

— Главное, конечно, в том, чтобы появляться в нужных местах и в нужное время, — продолжила Энн. — Кстати, перед нашим отъездом в Коннектикут мы должны побывать на обеде в «Английском союзе» и «Лотос-клаб». Когда откроется осенний сезон, у меня будет причина не появляться в нужных местах и в нужное время.

— Я тоже никуда ходить не буду, — вставил Джек.

— Вот об этом мы еще подумаем. Есть места, где тебе надо показываться, где тебя должны видеть Ты же не обычный бизнесмен. Радиовещательная компания — это не макаронная фабрика. Выход в свет для тебя та же работа.

Джек повернулся к Энн и нежно ее поцеловал. Он трепетно относился к новой беременности жены и боялся хоть чем-то причинить ей боль, навредить.

Она же ткнулась языком ему в рот, превратив поцелуй из платонического в эротический.

— Может, ты и прав, проявляя осторожность, — прошептала она. — Возможно, я уже на той стадии, когда мне не стоит подпускать тебя к себе. Но мне это так нравится. Раньше я бы не поверила, если б мне сказали, что я буду получать от этого такое наслаждение. Но я все равно могу получить его… хотя бы чуть-чуть. И я знаю, что тебе это очень правится, муж мой!

Он поцеловал Энн в шею.

— Без этого можно обойтись, дорогая.

— Но мне хочется. Почему моя беременность должна на всем ставить крест? Пожалуйста, снимите брюки. Присядьте.

Скинув брюки, трусы и пиджак, но в рубашке и галстуке Джек уселся в обитое бархатом кресло и раздвинул ноги. Энн опустилась на колени с салфеткой наготове. Плюнула на нее, потом протерла «рабочий инструмент» Джека.

Энн подняла голову, бросила на мужа плотоядный взгляд, потом наклонилась и обхватила губами пенис Джека. С минуту она то заглатывала его поглубже, то освобождала до самой головки, потом вытащила изо рта и начала вылизывать язычком. Это у нее получалось лучше всего. Энн знала, как вызвать наиболее острые ощущения.

Джек кончил быстро. Она проглотила основной заряд спермы и высосала последние капельки.

Джек упал на колени рядом с женой, чтобы обнять и поцеловать ее.

— В одежде или нет, — хрипло прошептал он, — ты лучшая. В этом нет никаких сомнении. Я и представить себе не мог, что буду так любить женщину.

— Я тоже тебя люблю. Ты это знаешь. Но я хочу, чтобы у нас была полная ясность. Первый раз я сделала то, что делаю и сейчас, только из любви к тебе. Я полагала, что иду на жертву. А теперь мне это нравится ничуть не меньше, чем тебе. — Она улыбнулась, повела плечами. — Отличный способ для разрядки во время беременности, не так ли?

5

Отличным способом полагали это и брат с сестрой, которые страстно любили друг друга, но больше не могли допустить беременности Джони.

Кимберли и Додж вновь превратили чердак в любовное гнездышко, обезопасив его крепким замком. Им казалось, что Джон и Джони не подозревают, что происходит наверху. Но Джону исполнилось семнадцать, Джоан — пятнадцать, и они знали. Они знали, что их мать и Додж будут отсутствовать не меньше часа, если они поднимались наверх и закрывали дверь чердака не только на замок, но и на цепочку. Опять же скрип деревянных ступеней всегда предупреждал их о том, что взрослые спускаются вниз. Так что у брата с сестрой было время, когда их никто не мог застать вдвоем.

Как раз в тот момент им захотелось заняться любовью, и они ею занялись. Джон языком довел сестру до экстаза. Потом она взяла его набухший член в рот. Сперму Джони никогда не проглатывала. Сплевывала ее в салфетку, которую незамедлительно спускала в туалет.

Джони вернулась из ванной, где она также прополоскала рот. Они начали одеваться.

— К чему все это приведет? — прошептала Джони.

— Не знаю. Пока мы ничего не можем поделать. Потом… кто знает?

— Тебе следует завести другую девушку.

Джон покачал головой.

— Не нужна мне другая девушка. Я люблю тебя, Джони

— И я люблю тебя. Но… Господи!

6

В конце июля Джон получил лицензию пилота частных самолетов. Джек арендовал двухместную «сессну» и занял правое сиденье рядом с сыном. Джон поднял самолет в воздух, полетел к Гудзону, развернулся над Лонг-Айлендом и вернулся к Гринвичу. Пролетая над домом Лиров, покачал крыльями. Энн и Джони, сидевшие у бассейна помахали самолетику, от которого их отделяла тысяча футов. На следующий день место Джека заняла Джони.

За обедом, до отъезда Джона и Джони на Кейт-Код, где Кимберли и Додж ждали их в летнем коттедже, Джек спросил сына, когда тот собирается подавать документы в Гарвард.

— Этой осенью, — ответил Джон. — Дед Уолкотт подготовил все бумаги. Но я не уверен, что хочу там учиться

— Он хочет поступить в Эм-тэ-и^[68] и учиться на авиационного инженера, — вставила Джони.

Джон покачал головой.

— Что я хочу, так это получить направление в Аннаполис^[69].

— А после завершения учебы отправиться в Пенсаколу^[70] и осваивать современные самолеты? — спросил Джек.

— Да.

— Если мы правильно тебя понимаем, ты хочешь летать, а не проектировать или строить самолеты? — спросила Энн.

— Я хочу летать, — подтвердил Джон.

— Ты разговаривал с матерью насчет Аннаполиса? — полюбопытствовал Джек.

— Я не решаюсь. Она даже не знает, что я могу летать.

— Думаю, тебе лучше поговорить с дедом. Или ты бы хотел, чтобы ему позвонил я?

Джон просиял.

— Буду тебе очень признателен, если ты позвонишь ему. А потом я попытаюсь убедить его в своей правоте.

7

В октябре Энн родила девочку, которую они назвали Энн-Элизабет.

В ноябре Джек улетел в Хьюстон, взяв с собой Херба Моррилла и Кэпа Дуренбергера. В отдельном кабинете «Петролеум-клаб» они встретились с Билли Бобом Коттоном и Раймондом Ленфантом, двумя партнерами «Бродкастерс элайенс», и Дугласом Хамфри, помимо всего прочего президентом «Хамфри петролеум».

Джек и его друзья знали, какие вопросы будут обсуждаться на совещании, и прибыли подготовленными.

Дискуссию открыл Хамфри, после того как им принесли полные стаканы и закуски.

— Господа, пожалуйста, зовите меня Дуг. Джек, вам известно, что Билли Боб, Рей и я много думали о вашей компании. Наша нация, да что там, наш мир стоит на пороге революции в сфере коммуникаций. Телевидение наступает и… ну, меня не удивит, если в результате закроются многие кинотеатры. Так уж получилось, что у меня сорок два автокинотеатра. Когда я вкладывал в них деньги, казалось, это самое падежное дело. Но я готов поспорить, что через десяток лет из всех моих кинотеатров работать будут не больше десяти. Когда люди смогут сидеть дома и смотреть на маленький экран, их не затянешь к большому экрану.

Дуглас Хамфри излучал силу и уверенность в себе. Ему только-только перевалило за шестьдесят. Волевое загорелое лицо прорезали глубокие морщины. Пышные волосы совсем поседели. А вот глаза оставались пронзительно синими, как и в молодости. Джек отметил его безупречно сшитый синий, в мелкую полоску костюм и подумал, что Хамфри, возможно, заказывал его на Сейвил-роу. Из нагрудного кармашка торчал платочек. Лацкан пиджака украшала красно-бело-синяя ленточка креста «За выдающиеся заслуги», полученного Хамфри в 1918 году во Франции.

— Вы и ваша компания, с одной стороны, идеально подходите для того, чтобы сыграть ведущую роль и заработать огромные прибыли в нарождающемся бизнесе, — продолжал он. — С другой — не подходите. И заключается эта другая сторона в том, что в вашей компании не оптимизировано распределение капитала. — Он помолчал. — Я прав?

Именно это и ожидал услышать Джек, а потому решил, что нет смысла отрицать очевидное.

— Вы правы, — коротко ответил он.

— Ладно. Это наша первая встреча, и я намерен сделать вам предварительное предложение. Вы готовы его выслушать?

— Для этого я и приехал.

Губы Хамфри изогнула легкая улыбка, но тут же лицо его вновь стало серьезным.

— В настоящий момент вам принадлежит восемьдесят два процента акций «Лир нетуок, Инкорпорейтед». Остальные восемнадцать вы распределили между вашими ближайшими помощниками. Именно поэтому, Джек, у вас и нет достаточного капитала. Вам необходима более широкая база акционеров. Ни в одной моей компании у меня нет такого количества акций. Большинство акций должно принадлежать инвесторам. Вот от кого идут деньги — от инвесторов.

Джек кивнул.

— У меня нет уверенности в том, что я смогу продать большую часть моих акций. Баланс компании не так уж хорош.

— Правильно. Отчет о прибылях и убытках выглядит очень хорошо. А вот баланс… У вас слишком большой долг. Вам принадлежат ценные активы, но с наличными у компании туго. Вот почему я могу заинтересовать вас своим предложением.

— Я слушаю.

— Мы выбросим акции вашей компании на биржу. «Даллас траст», банк, в котором мне принадлежит немалый пакет акций, купит все ваши акции за вычетом двадцати процентов по балансовой стоимости. Он также купит восемнадцать процентов акций ваших помощников, оставив каждому по одному проценту. А затем банк продаст акции на бирже с тем условием, что я смогу купить десять процентов акций, Билли Боб и Рей — по пять процентов, а остальные инвесторы — максимум по одному. Потом мы предложим инвесторам привилегированные акции. Я обменяю половину своих десяти процентов обыкновенных акций на привилегированные. Вы обменяете на привилегированные половину своих двадцати процентов. Привилегированные акции привлекут инвесторов. Я знаю с дюжину человек, которые с радостью ухватятся за такую возможность.

8

Энн сидела, подложив под спину подушки. Джек устроился на краешке кровати со стаканом виски с содовой.

— Ты отдаешь контроль над компанией, — вздохнула она.

Джек покачал головой.

— Допустим, Хамфри обратился бы к банкам и купил мои векселя. Тогда я не отдал бы контроль, а просто его бы потерял. По какой-то причине я доверяю этому человеку. Возможно, мне не остается ничего другого.

— Но…

— Я остаюсь председателем совета директоров и главным исполнительным директором компании. Я получаю нового исполнительного вице-президента, назначаемого Дугом. Я по-прежнему определяю программную сетку. Я…

— Но ты никогда не делил контроль над своим бизнесом с кем-то еще. И твой отец полностью контролирует свою фирму.

Джек наклонился к жене, поцеловал сосок.

— И вот что еще. Когда «Даллас траст» купит все мои акции, за исключением двадцати процентов, мы будем купаться в деньгах. После уплаты налогов у нас останется двенадцать миллионов долларов. На банковском счету, Энн! Я всегда волновался… ну ты знаешь. Это будут наши деньги, их не придется вновь вкладывать в бизнес. Даже если Дуг Хамфри уведет у меня эту чертову компанию, мы с тобой будем обеспечены до конца жизни.

Энн покачала головой.

— Тебе не будет покоя, если кто-то еще встанет у руля компании, которую ты создал с нуля.

Глава 22

1

1950 год

Компания подверглась полной реорганизации. Джек остался председателем совета директоров и главным исполнительным директором. Получил он и нового исполнительного вице-президента — все, как и обещал Хамфри.

Ричард Пейнтер, который был на десять лет старше Джека, рано облысел и всегда ходил в парике. Их у него было несколько, каждый с разной длиной волос, и Пейнтер их регулярно чередовал, имитируя рост волос. Случайные знакомые и не догадывались, что у него на голове парик. Для тех, кто хорошо его знал, это тайны не составляло. Лицо Пейнтера никогда не бывало бесстрастным. Он или свирепо хмурился, или ослепительно улыбался. Одеваться он не умел, мятые костюмы и ужасные галстуки вызывали у Джека дрожь. Но Джек не мог не признать, что в бизнесе Пейнтер — дока, пусть успех и давался ему большими затратами нервной энергии и бешеным темпом работы.

Хотя родился Пейнтер в Чикаго, Дуглас Хамфри переманил его из далласской компании, которой принадлежали одиннадцать радиостанций и одна телевизионная станция. Пейнтер также купил один процент акций «Лир нетуок».

Он привел с собой двух помощников, «мальчишек на побегушках», которые не произвели на Джека особого впечатления, и личного секретаря, потрясающе красивую Кэти Маккормак с классическими чертами лица, иссиня-черными коротко стриженными волосами и великолепной фигурой. Изо дня в день, возможно, по требованию Пейнтера, она приходила на работу в одном и том же наряде, белая шелковая блузка с длинными рукавами, застегнутая до горла на все пуговицы, с большой золотой заколкой под воротником, черная обтягивающая юбка до колен, хотя мода требовала меньшую длину, и черные кожаные туфли. Другие секретари ее боялись. Все звали ее мисс Маккормак, даже Пейнтер. Фамильярность она не поощряла. На ленч Кэти Маккормак всегда уходила одна, и не в какую-то забегаловку, а, как кто-то случайно подсмотрел, в хороший ресторан на Сорок третьей улице, где Кэти не только ела, но и выпивала два бокала вина. Многие подозревали, что с Пейнтером ее связывают не только деловые отношения.

Джек занимал все тот же кабинет в Крайслер-билдинг и сидел за тем же столом красного дерева, который подарила ему Кимберли. На столе по-прежнему стояли письменный прибор из оникса и старый микрофон с радиостанции WCHS, который он нашел в шкафу своего бостонского кабинета, вновь приобретя радиостанцию. Энн, однако, внесла в обстановку кабинета некоторые изменения. Берлинские торговцы произведениями искусства помнили ее и связывались с ней, если на рынке появлялось что-то интересное. Предложенного ими Матисса, безусловно, украли у людей, которые не могли заявить о своих правах на картину, поэтому Энн купила его задешево. Художник изобразил обнаженную женщину, лежащую на диване на фоне вазы с цветами. Несмотря на пышные формы дамы, изящество стиля Матисса не позволяло даже самому закоренелому ханже назвать картину эротической. Она висела над столом для чтения, также приобретенным Энн. Она нашла, что люстра даст слишком много света, и заменила ее торшерами, бра и настольными лампами. Джек гордился своим кабинетом, находя его очень уютным и удобным для работы.

К своему ужасу, он обнаружил, что Пейнтер обходится металлическим, выкрашенным серой краской столом и алюминиевым, обитым кожзаменителем вращающимся стулом. Освещали кабинет Пейнтера флюоресцентные лампы. На столе грудой лежали бумаги, пустые стаканчики из-под кофе и пакетики из-под орешков.

Джек невзлюбил Пейнтера, но старался этого не показывать.

2

Совет директоров состоял из Джека Лира, Дугласа Хамфри, Ричарда Пейнтера, Эмиля Дуренбергера, Раймонда Ленфанта, Кертиса Фредерика и Джозефа Фримена, чикагского банкира, при непосредственном участии которого проходил процесс перераспределения акций компании.

Джек прекрасно понимал, что менеджмент компании в совете директоров составляет меньшинство. В любом споре решающим мог оказаться голос Фримена, которого интересовала прибыль, а не власть. Джек не мог сказать заранее, выступят ли Хамфри и Ленфант против него. Все зависело от конкретного вопроса. В любом случае состав совета ясно указывал на то, что полный контроль над компанией Джеком утерян.

На первом же заседании совета директоров Пейнтер внес предложение, которое не могло понравиться Джеку. Причем, судя по всему, Пейнтер прекрасно об этом знал.

— В наших партнерских отношениях с «Бродкастерс элайенс» много неопределенностей, — начал Пейнтер. — Как я понимаю, «Бродкастерс элайенс» хочет сделать структуру более жесткой. Я вот и подумал, что будет целесообразно создать материнскую компанию с отделениями. Сейчас такими отделениями могут стать группа радиостанций Лира и «Бродкастерс элайенс». Потом, по мере нашего развития, у материнской компании могут появиться и другие отделения.

— Что ты можешь сказать по этому поводу, Джек? — спросил Хамфри.

— Все будет зависеть от того, как мы разделим собственность, — ответил Джек. — Мы совсем недавно не без труда договорились о том, что и кому принадлежит. Не слишком ли рано все снова менять?

— Абсолютно верная мысль, — покивал Пейнтер. — Мое предложение, материнской компанией становится «Лир нетуок, Инкорпорейтед», а радиотрансляцию мы выделим и передадим специально созданной для этого дочерной компании.

Джек взглянул на Хамфри:

— Дуг?

— Эта мера повысит эффективность работы. Повышение эффективности — дело важное.

— Рациональная корпоративная структура — еще один плюс, если возникает необходимость в финансовых заимствованиях, — вставил Фримен.

— Я предлагаю преобразовать «Лир нетуок, Инкорпорейтед» в, скажем, «Консолидейтед коммюникейшн, Инкорпорейтед», — добавил Пейнтер. — Состав менеджеров и совета директоров останется прежним. Наш совет оставит за собой право назначать членов советов директоров и менеджеров дочерних компаний. Мы…

— Есть в твоем предложении один момент, который мне не нравится, Дик, — перебил его Хамфри. — Я не думаю, что мы должны убирать фамилию Лир из названия материнской компании. В конце концов Джек ее создал. Я бы предпочел, чтобы мы назывались «Лир коммюникейшн, Инкорпорейтед».

Пейнтер на мгновение нахмурился, потом кивнул.

— Хорошо. Конечно. «Лир коммюникейшн».

— Джек? — спросил Хамфри.

— Хотелось бы уточнить детали.

Потом, когда совет директоров перебрался в «21»^[71] на ужин, Джек, Кэп и Кертис вместе пошли в туалет.

— Ну и что ты об этом думаешь? — спросил Кэп Джека.

— Мы работаем с профессионалами, господа, — ответил Джек, подставив руки под струю воды. — Они пощады не знают. Правда, бросили мне кость. Все подготовлено и отрепетировано заранее. И так теперь будет всегда.

Кертис пожал плечами:

— Они, между прочим, сделали нас богатыми. Если мне не понравится, что они делают, я просто уйду на пенсию.

3

Джек сидел в номере мотеля, расположенного неподалеку от Бостона, с Ребеккой Мерфи, частным детективом, которая по его заданию приглядывала за Кимберли во время войны.

Он принес бутылку «Джонни Уокер Блэк», и они пили виски из стаканов для воды, которые взяли в ванной. Ребекка попыхивала «Кэмелом». Джек практически бросил курить.

Он разглядывал черно-белые, восемь на десять дюймов фотографии, которые достал из конверта, полученного от Ребекки. Глаза Джека повлажнели от слез.

— Какая же она красотка, — прошептал он.

— Это точно, — кивнула Ребекка Мерфи.

Сфотографировала она Кэтлин, дочь Джека от Конни Хорэн. Пятилетняя девочка радостно бегала по парку, не подозревая, что Мерфи фотографирует ее с помощью телеобъектива.

— Как они к ней относятся?

— Мистер Лир, все говорит о том, что относятся они к ней как к любимой дочери. Буду с вами откровенна: никакой суд не передаст вам опеку над ней. Хорэны — любящие родители.

— Как я могу увидеть ее?

— Только через телеобъектив. У меня такое ощущение, что они опасаются вашего неожиданного появления.

— Конечно, опасаются, — пробормотал Джек. — Иначе и быть не может. И клянусь Богом, я появлюсь. Когда-нибудь.

Ребекке Мерфи, уверенной в себе женщине с вьющимися светло-каштановыми волосами и угловатым, со следами угрей лицом, шел четвертый десяток.

Джек допил виски и плеснул в стакан новую порцию.

— Ты и представить себе не можешь…

— Нет, сэр, могу. Я потеряла право опеки над своими детьми. Мне разрешено видеться с ними один час каждые две недели. Их постоянно настраивают против матери. Им заявили, что в рай я не попаду. Они не стали бы видеться со мной, если бы не решение суда.

— Ребекка… Могу я называть тебя…

— Зовите меня Бекки.

— Жизнь — куча дерьма, не так ли, Бекки?

Она улыбнулась:

— И это говорит мужчина с… уж не знаю, сколько у вас миллионов. Женатый на одной из первых красавиц Америки. Отец двоих детей, которые проживают в Бостоне, плюс еще одной девочки, с которой он не может повидаться. Отец двоих детей, живущих в Нью-Йорке. — Она покачала головой. — Вам когда-нибудь приходилось оставаться без ужина, Джек? Мне в пятнадцать лет пришлось пойти на улицу и ложиться под каждого, чтобы заработать деньги на еду. А частенько случалось так, что у какого-нибудь пьяницы возникало желание побить меня.

— Я сожалею, Бекки. Тебе действительно досталось от жизни.

— Да. А потом я вышла замуж. И знаете, чем все закончилось? Мой муж, чудесный отец моих детей, тоже начал пускать в ход кулаки. А когда я подала на развод, суд мне отказал, поскольку он мне не изменял. Тогда муж потребовал полной опеки над детьми на том основании, что я в прошлом была шлюхой, да и теперь меня часто не бывает дома. Я уже работала частным детективом, но адвокаты моего мужа предположили, что я взялась за старое. — Бекки Мерфи не разрыдалась, но ее лицо застыло. — Суд постановил передать детей под опеку мужа и выселить меня из дома. Так что я осталась замужем, но не могла жить в одном доме с детьми и видеться с ними.

Джек обнял ее.

— Как я и говорил, жизнь — куча дерьма.

— Я поехала в Рино и получила развод. Не для того, чтобы вновь выйти замуж, но чтобы, прости меня, Господи, этот негодяй не смог потребовать часть моих заработков.

— Бекки…

Она поцеловала его.

— Тебе чего-то хочется?

Он кивнул.

— Мне тоже. С джентльменом. Ты же не пустишь в ход кулаки, верно? И не будешь кусаться? Ни о чем не волнуйся. Я давным-давно перевязала трубы. Но и не сдерживайся! Я хочу получить тебя целиком!

Она разделась, быстренько настроила его язычком и широко раздвинула ноги. Джек долбил ее изо всех сил, но она все шептала: «Еще! Еще!»

Потом они пообедали в ресторане.

— Я сомневаюсь, что мы увидимся еще раз, Джек. Тебе следует об этом забыть. К твоей жизни это не имеет никакого отношения. Случайность, ничего больше. Для меня тоже. Но ты чертовски хорош. Надеюсь, твоя жена это ценит.

В номере мотеля Джека встретил букет запахов: пота, сигаретного дыма, каких-то духов или одеколона. Он позвонил Энн и говорил с ней минут десять. Сказал, что любит ее, и услышал, что она любит его.

Помимо тогослучая в Новом Орлеане, когда ему сделали минет на сцене (об этом он потом сожалел, потому что позволил четверым своим знакомым лицезреть собственную похоть), Бекки Мерфи стала первой, с кем он изменил Энн после свадьбы. Джек решил, что она будет и последней: только идиот мог ставить под угрозу брак с такой женщиной, как Энн.

4

В то лето Джон не смог приехать в Гринвич. Он прошел собеседование в Аннаполисе и получил приказ прибыть туда в июне, чтобы пройти курс начальной подготовки, предшествующий учебному году.

Джек и Энн поехали в Бостон на выпускной вечер Джона, окончившего среднюю школу. Естественно, на вечере присутствовали Кимберли и Додж. Женщины встретились впервые и не могли удержаться от оценивающих взглядов.

Кимберли исполнилось сорок три. Хотя она излучала уверенность в себе, этой самой уверенности, по правде говоря, она не чувствовала. Додж постоянно донимал ее требованиями похудеть, но Кимберли могла этого добиться лишь строжайшей диетой, отчего становилась крайне раздражительной. В итоге она набрала двадцать лишних фунтов, которые, конечно же, сказались на ее фигуре. Так что Кимберли не могла не позавидовать стройности и элегантности Энн.

Энн прибыла в шелковом платье, сшитом так, что ее правое плечо оставалось обнаженным, зато левую руку рукав прикрывал чуть ли не до локтя. Левое запястье украшал браслет из трех ниток жемчуга, правое — золотая цепочка. В руках Энн держала сумочку из крокодиловой кожи и черные перчатки, которые, по наблюдениям Кимберли, ни разу не надела. Как обычно, Энн использовала минимум косметики, челочка падала ей на лоб.

Кимберли смотрелась эффектно в кремовом льняном пиджаке поверх черного, в обтяжку, платья, но не могла не задаться вопросом, не выглядит ли ее наряд безвкусным в присутствии той, кто входит в десятку наиболее элегантных женщин Америки.

Когда Энн только вышла замуж за Джека, ей хотелось встретиться с Кимберли, понять, какая она. Теперь же, когда эта встреча произошла, Энн обнаружила, что Кимберли не произвела на нее никакого впечатления, ни плохого, ни хорошего. Кимберли больше не играла никакой роли ни в жизни Джека, ни в ее жизни, поэтому Энн не считала, что должна хоть в чем-то соперничать с первой женой своего мужа.

Кимберли, со своей стороны, тонко чувствовала нюансы. Она заметила, что Энн воспринимает ее с полным безразличием, и разозлилась.

Однако постаралась держаться в рамках приличий.

— Я давно хотела встретиться с вами, — улыбнулась она Энн. — Я видела ваши фотографии в журналах, но в жизни вы лучше.

— Благодарю за комплимент. Я тоже рада повидаться с вами.

Позже, в доме на Луисбург-сквер, где Додж и Кимберли устроили прием в честь Джона, Харрисон Уолкотт отвел Джека в сторонку и сказал, покачав головой.

— Признаюсь тебе, Джек, я очень удивлен. Они же уведут у тебя компанию.

— Уже увели. Но щедро заплатили за нее. А кроме того, открыли передо мной новые перспективы. Харрисон, золотые денечки радио сочтены. Телевидение превратит всех слушателей в зрителей.

— Я читал, что осенью выходит в эфир «Шоу Салли Аллен». Ты думаешь, она сможет конкурировать с Милтоном Берлем?^[72].

— Не сможет. У нас слишком мало станций, чтобы конкурировать с Берлем. Но ей это и не нужно. Мы выпускаем ее не в противовес Берлю.

— А сколько у вас будет станций? — поинтересовался Харрисон.

— К началу сезона — четыре. И все наши радиостанции будут непрерывно твердить о том, какая забавная эта Салли Аллен. В журналах о ней пройдут статьи. Мы разбудим в людях интерес к Салли. Они захотят ее увидеть. Тогда мы увеличим число станций.

— У тебя впереди тяжелое время. Конкурировать с телевещательными сетями ой как нелегко.

— Согласен. Мы никогда не получим такого высокого рейтинга, как они. Но прогресс на этом не остановится. Придет время, когда мы не будем транслировать сигнал по воздуху. Он пойдет по кабелям. И тогда на любом столбе на вашей улице будут соседствовать электрические провода, телефонные и телевизионные.

Харрисон Уолкотт улыбнулся:

— В двухтысячном году.

Джек покачал головой:

— Гораздо раньше.

К ним направлялась Энн, но прежде, чем она подошла, Уолкотт успел прошептать. «Жена у тебя — красавица».

5

Джони сосала пенис Джона, а по ее щекам текли слезы.

— Мы больше никогда… Почему ты не мог поступить в Гарвард?

Он пробежался рукой по ее волосам.

— На то много причин.

— Одна из них в том, что мы больше не сможем любить друг друга.

— Одна из них в том, что я должен уйти из-под опеки матери. И ты тоже. Она нас подавляет, Джони.

— И этот говнюк Додж ее в этом поощряет.

— Джони, ты читала «Покойный Джордж Эпли»?^[73].

Она покачала головой.

— Книгу я видела. Она лежит в гостиной.

— Тебе обязательно нужно ее прочесть. Там написано, почему мы должны уехать из Бостона.

— Бостона?

— Бостона. Билокси. Из любого места, где нечем дышать.

Теперь она вылизывала его член от мошонки до головки.

— Джон. — Она продолжала плакать.

— Слушай, а может.. Я, конечно, не могу тебе этого обещать, но, допустим, когда-нибудь мы встретимся в Сан-Франциско, Майами, Чикаго, там, где нас никто не знает. Будем представляться как мистер и миссис. Или один из нас возьмет другую фамилию и мы поженимся.

Джони вздохнула.

— Ты найдешь другую девушку.

— Может, и ты найдешь себе парня.

— Но я люблю тебя и всегда буду любить. Никто никогда не сравнится с тобой.

— Никто никогда не сравнится и с тобой, Джони.

Руками он раздвинул ее ноги и приник к промежности. Особая чувствительность ее клитора не составляла для него тайны, и он знал, как довести Джони до оргазма. Не прошло и минуты, как она выгнулась дугой и прокричала: «Никто, Джон! Никто!»

Потом Джони так глубоко заглотила его пенис, что он испугался, не задохнется ли она.

Глава 23

1

1950 год

Джек сидел на заднем сиденье автомобиля, который вел Кэп Дуренбергер. В Талсу они прилетели вдвоем. Билли Боб Коттон, встретивший их в аэропорту, теперь занимал место рядом с Кэпом. Джек хотел было поспать по дороге в Окмалджи, но его заинтересовала живописная местность, по которой пролегало шоссе, да и погода вызывала тревогу.

Лилово-черные облака наползали с запада, тогда как на востоке светило солнце. От его лучей на фоне грозовых облаков зеленая листва приобретала особенно сочный оттенок. Джек даже подумал, уж не доведется ли ему воочию увидеть торнадо, но не рискнул высказать это предположение вслух.

И тут же на его глазах черный палец торнадо протянулся к земле, а минуту спустя вновь спрятался в облаках.

Билли Боб включил радио и нашел станцию, передающую прогноз погоды. Торнадо ожидали в округах Окмалджи, Окфаски, Семинол и Хьюдж.

— Грозовой фронт движется на юг, — заметил Билли Боб и выключил радио.

Дорога поднималась на низкие, пологие холмы и так же полого спускалась в лощины. На пастбищах паслись бычки и коровы, растения со светло-зелеными листьями росли на огороженных полях. Билли Боб объяснил, что это арахис.

Ехали они на ферму, расположенную в пяти милях от города Окмалджи. Когда машина свернула с шоссе на дорогу, ведущую к дому, Джек обратил внимание на торчащий за гаражом пятидесятифутовый столб, на котором крепилась телевизионная антенна.

— Мартины — отличные люди, — говорил Билли Боб. — Я знаю Эда и Марту много лет. Банк в Талсе, часть акций которого принадлежит мне, выдавал им ссуду на покупку этой фермы. Они расплатились раньше срока.

Прибежала громадная черно-коричневая немецкая овчарка и остановилась рядом с автомобилем, напрягшись и одновременно помахивая хвостом.

Из дома вышла миссис Мартин.

— Ой, мистер Коттон! Как приятно вас видеть. — Это была миловидная женщина в простеньком ситцевом платье, которое, возможно, сама и сшила.

Джек вылез из кабины и протянул женщине руку.

— Добрый день, миссис Мартин. Меня зовут Джек Лир. Если позволите, мы бы хотели посмотреть ваш телевизор.

Она крепко пожата ему руку.

— Смотреть-то особо нечего. У некоторых прием гораздо лучше, чем у нас. Да еще от этой грозы на западе будут помехи.

Джек дал собаке понюхать свою руку. Собака понюхала и вроде бы осталась довольна.

Миссис Мартин тем временем пожала руку Кэпу и пригласила мужчин в дом, где предложила им кофе и только что испеченные пончики.

— Эд сейчас подойдет. Он наверняка видел вашу машину.

В гостиной на новом линолеуме стояли диван и два кресла, обитые темно-красным бархатом. Комнату, а может, и весь дом согревала топившаяся углем большая железная печь, установленная на металлической треноге, которая защищала линолеум от перегрева. На телевизоре «Сильвания» с семнадцатидюймовым экраном стояли фотографии детей.

Вошел Эд Мартин.

— А, привет, Билли Боб! — Он протянул руку, чтобы поздороваться. — Давненько не виделись. — Он повернулся, пожал руку Джеку, потом Кэпу. — Добро пожаловать, господа.

Одет был Мартин не в грязный комбинезон, а в практически новые синие джинсы и рубашку цвета хаки, из одного нагрудного кармана которой торчала пачка сигарет, а из другого — желтый карандаш. Мартин скорее напоминал сельского плотника, проводящего много времени на свежем воздухе, чем копающегося в земле фермера.

— Значит, приехали посмотреть наш ти-ви, — уточнил Мартин. — Давайте поглядим, что мы сможем поймать сегодня утром.

Он включил телевизор. После того как лампы прогрелись, на экране появилась картинка. Не очень четкая, с рябью помех, но появилась: играл оркестр, дирижер энергично взмахивал палочкой.

— Это из Далласа, дальше наша антенна не берет, — пояснил Мартин. — Давайте переключимся на Талсу, изображение должно быть лучше.

Сначала он переключил каналы. Появилась другая картинка, еще менее четкая. Потом Мартин покрутил диск на блоке управления, стоявшем на телевизоре, и изображение стало очень четким.

— Видите, я повернул антенну к Талсе. А раньше она смотрела на Даллас. Наша телевизионная антенна — направленная.

— Другими словами, на вершине столба у вас установлен электрический мотор, который поворачивает антенну, так? — спросил Джек.

— Совершенно верно.

Потом Мартин показал им картинку из Канзас-Сити, расположенного примерно на таком же расстоянии, как и Даллас, так что антенна брала ее на пределе, и из Оклахома-Сити, тут сигнал прерывался помехами от грозового фронта.

— Говорят, еще одну станцию собираются построить в Уичито. Скорее бы. Тогда у нас будет пять каналов. Иногда нам удастся поймать Сент-Луис, но на постоянный прием рассчитывать не приходится.

— Позвольте спросить, играет ли телевидение какую-то роль в вашей жизни? — полюбопытствовал Джек.

— Играет, и очень важную, — ответила миссис Мартин. — Вот что я вам скажу. Наш старший сын живет в Далласе. Иногда, когда мы что-то смотрим, я думаю, что наш мальчик тоже смотрит эту передачу, нам нравятся одни и те же программы, и мне кажется, что он сидит рядом со мной.

По дороге в Талсу мужчины обменивались впечатлениями.

— Я сделал кое-какие расчеты. — Билли Боб повернулся к Джеку. — Если мы поставим мощный передатчик в Канзас-Сити, то наш сигнал смогут принять пять миллионов человек.

— У меня получились те же результаты, — кивнул Джек. — Ни с Сент-Луисом, ни с Далласом такого результата не добиться. Еще одно место, где можно найти столько же телезрителей, — Колумбус, штат Огайо. Но территория в Огайо холмистая, так что надо строить очень высокую башню, чтобы сигнал дошел до Питтсбурга или, к примеру, до Детройта. На востоке есть и другая проблема: люди не привыкли ставить у дома пятидесятифутовый столб, чтобы обеспечить стабильный прием телепрограмм. Многие и не будут его ставить. Так что я согласен с Билли Бобом — Канзас-Сити.

— Одной станции нам не хватит, — резонно заметил Кэп.

— Правильно, — согласился с ним Джек. — Но в Далласе есть независимая телекомпания. Мы сможем арендовать линию связи из Канзас-Сити в Даллас и одновременно вести трансляцию с этих двух станций. Точно так же мы сможем работать и с независимой телекомпанией в Миннеаполисе. А потом нам придется делать запись с экрана кинескопа. Я думаю, мы сможем показывать «Шоу Салли Аллен» на независимых телестанциях в Атланте и Индианаполисе. Изображение будет не таким четким, и передача пойдет днем позже, но мы должны сделать «Шоу Салли Аллен» таким интересным, что людям все равно захочется посмотреть его.

2

— КАНЗАС-СИТИ???

Так отреагировала Салли Аллен, когда ей сказали, что ее шоу будет сниматься в Канзас-Сити.

Джек лично объяснил ей, почему они остановились именно на Канзас-Сити. Салли заявила, что она его ненавидит, ненавидит эту чертову сделку, что разорвет контракт, и пусть ее тащат в суд.

Десятью днями позже она приехала в Канзас-Сити и мрачно обозревала пыльный склад, который Эл-си-ай — «Лир коммюникейшн, Инкорпорейтед» — переоборудовала под телевизионную студию.

Салли немного успокоилась, когда Джек назвал фамилии актеров, которые будут с ней работать.

— Вы потратили много денег, — заметила она.

Джек действительно потратил немало денег на вознаграждение актерам и на командировочные, но все остальное стоило в Канзас-Сити куда дешевле, чем Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. Джек снял квартиру для Салли. Он снял «люкс» в отеле «Мельбах» для себя и других менеджеров, которые могли провести ночь в Канзас-Сити.

За обедом в превосходном французском ресторане Салли признала, что Канзас-Сити — очень миленький городок.

— Мне тут нравится. — Она оглядела зал. — Я-то думала, что мне придется жить на бар-бе-кю. А здесь есть потрясающий ночной клуб. Мужчины на сцене играют роли женщин. Такие ребята! Мы обязательно должны задействовать их в нашем шоу.

Они задействовали. Во втором выпуске Берт Гибсон, который называл себя Глорией, появился в комедийной сценке. В конце сценки, повернувшись спиной к камере, он стянул свитер, продемонстрировав голое тело. А потом, взглянув в объектив, сдернул с головы парик. Глория стала Бертом.

Только благодаря этой сцепке «Шоу Салли Аллен» решило те задачи, которые ставил перед программой Джек. Ее, разумеется, зачислили в разряд непристойных. Конгрессмен от Техаса потребовал, чтобы ФКС отозвала лицензию у телестанции Эл-си-ай в Канзас-Сити. Священники обрушились на шоу. Газеты и журналы не замедлили сообщить, что роли женщин в шоу исполняют мужчины. Эл-си-ай снабдило прессу фотографиями обнаженного по пояс Берта.

Зрители по всей стране требовали показа по местным каналам «Шоу Салли Аллен». Телестанции всей страны желали приобрести запись с кинескопа.

Реорганизованная компания Лира купила независимые телестанции в Миннеаполисе и Индианаполисе.

3

Салли Аллен редко показывала характер. Обычно она послушно выполняла указания режиссера, подавая пример остальным. Впрочем, некоторые условия она выставляла: к примеру, требовала, чтобы для отдыха у нее были несколько лучшие условия, чем те, что предоставляли клетушки с фанерными стенами, пристроенные к одной из стен склада-студии. Джек приказал менеджеру купить домик на колесах и загнать его в студию.

Вот и сейчас он сидел на диване и наблюдал, как Салли примеряет костюм, в котором ей предстояло сниматься в восьмом выпуске «Шоу», — черный корселет с сотнями блесток. К корселету полагались черные чулки, но на примерке ноги Салли оставались голыми.

Салли натягивала корселет все выше и выше, открывая большую часть бедер.

— Что скажешь, Берта? — спрашивала она портниху. — Можно закрепить вот так?

Портниха кивнула.

— Нет проблем.

— Отлично. И декольте надо бы сделать глубже. Зрители этого ждут.

Берта рассмеялась:

— Режиссер захочет сунуть туда розу.

— И хрен с ним, — отмахнулась Салли. — Для чего еще нужны буфера? В этом секрет моего успеха, правда, Джек?

Джек отхлебнул виски.

— Они привлекают внимание.

— Отлично, Берта. Разоблачаемся.

Берта начала расшнуровывать и расстегивать корселет.

— Хочу поделиться с тобой еще одним секретом. Из моего прошлого. — Салли позволила Берте снять корселет, оставшись в чем мать родила. Затем потянулась к своему стакану с шотландским, выпила и только потом взяла красный халатик, который лежал на стуле. — Неплохо я выгляжу для тридцатилетней старушки, а? — спросила она, надевая халатик.

Берта вышла из домика на колесах.

Салли села напротив Джека.

— Это большой секрет. Никто уже и не помнит, что я не сразу стала комической актрисой. Люди думают, я всегда все умела. Людей не интересует, как я научилась своему ремеслу.

— Выкладывай твой секрет. — Джек поднес стакан ко рту.

— Водевиль. В семнадцать лет я стала стриптизершей. Или, как тогда говорили, исполнительницей экзотических танцев. Выступала в бродячих труппах. В Детройте, Толидо, Кливленде, Колумбусе, Цинциннати, Питтсбурге. Только в театрах, в клубах — никогда. Я снимала с себя ровно столько, сколько разрешали копы, в некоторых городах — все. Но половина номеров в таких «концертах» — шуточные миниатюры, когда на сцене появлялись комики в мешковатых штанах, и во многих миниатюрах им требовалась партнерша. Часто они приглашали меня. Я училась у них, подмечала их ошибки и со временем стала играть свою роль лучше, чем они играли свои.

— Готов спорить, — улыбнулся Джек.

— Я даже помню некоторые строчки. Я изображала девушку, которой очень хочется трахнуться, и говорила парню: «Я хочу то, что хочу, когда хочу!» После чего валилась на кровать. А он отвечал: «Ты получишь то, что у меня есть, когда у меня оно будет!» Конечно, тут дело не только в словах, но в мимике, жестах. Скетчи бывали и куда более солеными.

Джек рассмеялся.

— На телевидении это невозможно.

— Жаль. Опять же в большинстве миниатюр возникала ситуация, когда я могла продемонстрировать свои буфера. Я всегда думала, что играть какую-нибудь сцену с голой грудью куда сексуальнее, чем раздеваться до бикини.

— Согласен.

— А завела я этот разговор потому, что получила письмо. От… наверное, от моего мужа, потому что я так и не развелась с ним, просто ушла от него. Он увидел меня на ти-ви и только тут понял, что Салли Аллен — та самая Фло, которую он когда-то знал.

— Он хочет денег? — спросил Джек.

— Немного. Пару сотен. Говорит, что времена сейчас трудные. Большинство театров, где показывали водевили, закрывается. Он обычно работал в паре, но его партнер умер. У него есть женщина, стриптизерша по имени Мэрилин, которая также подыгрывала ему в миниатюрах. Она сломала ногу, но продолжала исполнять стриптиз с гипсом на ноге. Так поверишь ли, зрителям это только нравилось! Они восхищались тем, что она раздевается перед ними с загипсованной ногой.

— От толпы другого ждать не приходится.

— Короче, зовут его Лен Леонард, и он просит двести долларов. Что мне делать?

— Как вы расстались? Извини, что спрашиваю.

— Я не хотела до конца своих дней ходить в стриптизершах, вот и все. Мне надоели эти бродячие труппы и бесконечные переезды, а ему — нет. Другой профессии он не знал. Поэтому как-то раз я собрала чемоданчик и отбыла.

— Навстречу успеху и славе, — улыбнулся Джек.

Салли допила шотландское.

— Я скажу тебе, чего я никогда не делала. Не была подстилкой. Шансов у меня было много, мужчины предлагали большие деньги. Пусть хоть кто-нибудь из нынешних королев Голливуда похвалится тем же.

— Ты хочешь, чтобы я все уладил?

— Как?

— Устрою вам развод. Двести долларов ты ему пошли. На пару недель он успокоится, а об остальном я позабочусь, если ты позволишь.

Она вздохнула.

— Буду тебе очень признательна, Джек.

4

Ноябрьским вечером Джек сидел в обшарпанном, дышащем на ладан театре в Толидо. Артисты ползали по сцене словно мухи, шутки комиков вызывали зевоту. Одна из стриптизерш, молоденькая, лет девятнадцати, еще смущалась, раздеваясь на людях. Остальные, лет на десять, а то и на пятнадцать старше, про стыд и смущение давно забыли. Основному комику точно пошел седьмой десяток, и вставные челюсти он оставил в гримерной. В паре с ним выступал Лен Леонард, который, как робот, чеканил свои слова, а потом ждал ответных фраз. Он знал, что людям, занимающим первые ряды, глубоко наплевать на шутки комиков. Единственную миниатюру, вызвавшую реакцию зала, разыграли Леонард и женщина с гипсом на ноге. Как догадался Джек, это была Мэрилин, подружка Леонарда. Она играла задержанную, которую обыскивал и допрашивал детектив Леонард.

— Как я понимаю, вы носите сорок четвертый^[74], — говорил Леонард.

— Отнюдь. Ни в коем разе. Может, тридцать девятый^[75].

— Тридцать девятый?

— Ну, может, сороковой.

— Покажите.

Женщина расстегнула блузку, вывалила груди.

— Видите? Тридцать…

— …второй. Ага. Но где главный калибр?

Женщина вытаращилась на него, потом заулыбалась:

— Главный калибр вроде бы у тебя.

И все в том же духе.

Имя звезды программы Джек где-то слышал. Рыжеволосая, внушительных размеров дама с огромным бюстом проводила на сцене больше времени, чем остальные стриптизерши. Костюм у нее был получше, и она хоть чуть-чуть умела танцевать.

В перерыве Леонард развлекал зрителей, предлагая им купить за доллар коробочку с леденцами.

— Фунт этих леденцов обычно стоит пять или шесть долларов. В коробочке, конечно, не фунт, но достаточно леденцов, чтобы наслаждаться их вкусом до конца представления. Однако на этой неделе в рамках рекламной кампании, проводимой в Толидо, в каждую коробочку был положен специальный подарок. В двух, трех, четырех…

Работа эта грозила непосредственному исполнителю серьезными неприятностями. Время от времени Леопард истошно вопил, что продана одна коробочка с часами. Тут же нанятый для этого человек орал из зала, что он выиграл часы. К началу второго действия у сцены собралось несколько пьяниц, готовых наброситься на Леонарда и потребовать назад свои деньги, по доллару они заплатили, но теперь поняли, что часы или другие подарки им не светят. Леонард ретировался за кулисы, а двое или трое вышибал не пропускали пьяниц на сцену.

Около полуночи Леонард и Мэрилин сидели в кабинке бара неподалеку от театра. Они дали три представления. Леонард трижды продавал леденцы. Теперь усталость тяжелым грузом легла на их плечи.

— Мистер Леонард?

Мужчина поднял голову и посмотрел на Джека.

— Меня зовут Джек Лир. Я президент «Лир коммюникейшн». Можно мне присесть за ваш столик?

Леонард, полноватый мужчина с прилизанными волосами, в потрепанном сером костюме, молча указал ему на стул. От внимания Джека не укрылись расширенные зрачки Мэрилин. Следы от уколов на руках подсказали причину.

— У меня к вам предложение, мистер Леонард. — Джек достал из кармана пальто и положил на стол пухлый конверт. — Содержимое этого конверта перейдет к вам, если вы подпишете одну бумагу.

— Что в нем? — спросил Леонард.

— Сто стодолларовых банкнот, — ответил Джек. — Десять тысяч долларов.

Леонард сразу все понял.

— От Фло, — кивнул он.

— Нет. От меня.

— И какую бумагу я должен подписать? Развод?

— Совершенно верно.

— Хорошо. Но я никогда не просил у нее десять тысяч.

— Я знаю. Просто подпишите. Здесь три экземпляра. Нужны три ваши подписи.

— Почему нет? Только дайте мне ручку.

Джек протянул ему «Паркер-51». Леонард подписал документы, не читая, и пододвинул к себе конверт.

— Хотите открыть и пересчитать? — спросил Джек.

Леонард покачал головой.

— Вы джентльмен, мистер Лир… я вот себе такого позволить не мог.

Пока они говорили, Мэрилин тупо смотрела в стол. Джек сомневался, что она слышала хоть слово.

— И еще, мистер Леонард. Вы знаете, что означают слова «заиметь сильную головную боль»?

Леонард кивнул.

— То, что меня ждет, если Фло вновь услышит обо мне.

5

Утром в субботу Салли Аллен появилась в зале заседаний суда одного из округов в северной части Алабамы. На ней были солнцезащитные очки, голова закутана шарфом. Сопровождал Салли местный адвокат.

Из представленных ею документов следовало, что она, Флоренс Стэнуич Леонард, под присягой подтверждает, что проживает в Алабаме недавно, но намерена поселиться в этом штате (она действительно прожила в Алабаме уже двенадцать часов, поскольку зарегистрировалась в мотеле прошлым вечером, и собиралась уехать из Алабамы только во второй половине дня, чтобы уже никогда не возвращаться). Суду представили и собственноручно подписанное заявление Леонарда. Тот также под присягой показывал, что знает о новом местожительстве вышеуказанной Флоренс Стэнуич Леонард, и соглашался развестись с ней. Судья подписал решение о разводе, не читая. Не заглянул он и в прочие бумаги. Бракоразводный процесс занял не больше минуты. В то утро судья подписал пятьдесят аналогичных решений.

Глава 24

1

1951 год

Эрих Лир положил сигару в пепельницу, взял стакан и отпил джин. Он предпочитал другие напитки, но на этот раз под рукой ничего не оказалось.

— Ну? — спросила обнаженная блондинка.

Эрих усмехнулся:

— Да, как мне и говорили, у тебя всего в достатке. И даже больше.

Блондинка вскинула подбородок и выпятила грудь.

— Я первоклассная актриса, мистер Лир. И сейчас я играю роль. Но могу сыграть и другие. Я не просто…

— Игрушка.

— Именно. Я могу ублажить вас точно так же, как и другие, но этим мои способности не ограничиваются. Помогите мне получить хорошую роль. Я вас не подведу, потом вы будете гордиться знакомством со мной. Я вам это гарантирую.

— У меня такое ощущение, что не подведешь, — кивнул Эрих.

— Вы же знаете, мои слова — не пустой звук. Я получила хорошие отзывы после роли в «Городе дикарей».

В титрах она проходила как Моника Дейл, хотя звали ее Филлис Дуган (девичья фамилия) или Филлис Фредериксон (по первому мужу). Она сыграла эпизодические роли в одном или двух фильмах, потом привлекла внимание критиков и зрителей исполнением роли пленницы в «Городе дикарей» и теперь рассчитывала получить главную роль и выбиться в звезды.

— Опять же я не из благородных девиц. — Она села на стул напротив стола Эриха и как можно шире раздвинула ноги, выставив на обозрение розовую «киску». — Я готова сыграть и в эту игру.

— Я слышал, в ней тебе нет равных.

— Мистер Лир, — она чуть усмехнулась, — скоро я стану знаменитостью, и мне больше не придется сосать чьи-то члены. — Она склонила голову набок. — Кроме вашего.

— Ладно, давай поглядим, что ты умеешь, крошка.

Моника опустилась перед ним на колени, расстегнула ремень, ширинку, стянула трусы, вытащила пенис и мошонку. В рот не взяла, сначала полизала, погладила, потыкалась в него языком.

Эрих застонал.

Моника посмотрела па него снизу вверх и улыбнулась

— Классная девка, — вырвалось у Эриха. Именно так охарактеризовали ее в фильме «Город дикарей».

Моника принялась слегка покусывать агрегат Эриха.

Он ахнул, как бы от удивления. Моника оторвалась от своего занятия и подняла голову. Глаза Эриха вылезли из орбит. Челюсть отвисла. Он что-то буркнул и обмяк в кресле.

Моника трясущимися руками заправила его хозяйство в брюки, застегнула ширинку, ремень, схватила свои трусики, натянула их, затем надела простенькое белое платье.

Выйдя из кабинета, она сказала: «Скорее вызывайте врача. Ему нехорошо».

Врач прибыл через десять минут. К уже мертвому Эриху.

2

— Понять не могу почему, но он оставил тебе половину «Карлтон-хауз продакшн». Я получил все, включая компанию по переработке вторсырья. Но половину киностудии он отписал тебе. Так что теперь мы партнеры, братец.

— Я даже не знал, что у старика была доля в «Карлтон-хауз», — ответил Джек — Мне-то казалось, что хозяин там — ты. А что за красотка выпорхнула из его кабинета, когда он умер?

Боб Лир усмехнулся.

— Слышал о Монике Дейл?

— Господи Иисусе!

Боб огляделся. Они стояли чуть в стороне от мавзолея, в котором упокоилось тело Эриха Лира, и говорили полушепотом. На похоронах отца ни один из них не покрыл голову ермолкой. Как, впрочем, и большинство других мужчин. Энн тоже приехала на похороны, величественная, словно правящая королева. Джони рядом с ней выглядела принцессой. Прибыл и Микки Салливан. Присутствие звезд, естественно, привлекло репортеров и фотографов.

— Говорят, Моника делает самый качественный отсос. Мы наняли одну белокурую мышку, от которой требовалось только одно, сказать, что она была со стариком, когда его хватил удар. Обсуждала сценарий. Вроде бы получилось. Город это проглотил. Секретарша, конечно, знает, что произошло на самом деле, но я ей заплатил. Впрочем, она всегда была верна старику. И играла на его «флейте» сотню раз. Особого резонанса его смерть не вызвала. Кого-то разбирает любопытство, но не более того. Он умер от сердечного приступа, и точка. Мне остается только пожалеть его. Самая сексуальная дива Голливуда ублажает его, а он умирает, не дав ей довести дело до конца.

— Откуда ты знаешь, что именно этим она и занималась?

— По помаде на члене.

— Лучшую смерть трудно себе и представить! — Джек положил руку на плечо Боба. — Братец, перед нами открываются блестящие перспективы. С моей телекомпанией и твоей… нашей… киностудией мы сможем создать империю!

— Хрен тебе. Ты просто хочешь увести у меня мой бизнес. Я про весь бизнес, включая и разделку кораблей.

— Будь у меня такое желание, я бы осуществил его двадцать лет тому назад. И сейчас ты работал бы у меня мальчиком на побегушках. Отец хотел, чтобы я стал здесь хозяином. Но за это мне пришлось бы терпеть его понукания с тысяча девятьсот тридцать первого года. Я на это не пошел. А ты согласился. За что я тебе в определенном смысле благодарен. Но теперь, Боб, ты будешь работать со мной, а не против меня. Или я вышвырну тебя на улицу.

— Думаешь, у тебя получится?

— За шесть недель. Но… — он потрепал Боба по плечу, — зачем мне так поступать с родным братом?

— Старик полагал, что ума тебе не занимать. Я думаю, поэтому ты и получил половину кинокомпании. Знаешь, в последнее время его интересовало только кино. Компания по разделке кораблей управляется наемными менеджерами.

— У тебя есть уверенность, что эта Дейл будет держать рот на замке?

Боб плотоядно улыбнулся:

— Братец, ты, видать, не представляешь себе, как тут делаются дела! Если она заговорит, нам это без разницы.

— Тогда зачем ты нанял блондинку, чтобы та сказала, будто именно она была со стариком? И заплатил секретарше?

— Ради «Уолф продакшн», старший брат. У них с Моникой контракт. Она ценная собственность, а слух о том, что Моника делала Эриху Лиру минет, когда тот умер, может повредить ее репутации. Теперь «Уолф» у нас в долгу, это точно, раз уж мы прикрыли задницу их новой звезде. Некоторые уже сравнивают ее с Джин Харлоу^[76].

— Хорошо, «Уолф» у нас в долгу. Чем они расплатятся?

— Кто знает? Может, мы захотим одолжить кого-то из их звезд… Эй! Я скажу тебе, что они уже предложили. Мне это ни к чему, а ты, может, и согласишься. Они готовы прислать Монику. Завершить то, что прервала смерть старика.

3

Моника Дейл сидела на том же стуле, что и за несколько мгновений до смерти Эриха Лира.

— Не могу даже выразить словами, насколько мне важно сохранить это в тайне, — говорила она Джеку. — Когда я делала минет вашему отцу, то еще не знала, что в «Уолф» готовы предложить мне этот замечательный контракт! Я надеялась получить контракт от «Карлтон-хауз». — Она вытерла слезу, появившуюся в уголке глаза. — Все это делают, мистер Лир, чтобы чего-то добиться в этом бизнесе.

— Можете мне не объяснять, — кивнул Джек. — Но мой отец не определял актерский состав на тот или иной фильм. Он…

— Знаете, он практически никого не трахал, — прошептала Моника. — Только и хотел, чтобы девушки ему отсосали.

— И не только те, кто еще пробивает себе дорогу, но и уже поднявшиеся на вершину, — предположил Джек.

Моника удивленно взглянула на него и кивнула:

— Пожалуй, да. И обычно ничего за это не получая. Мистер Лир, я на пороге прекрасного будущего. Но если станет известно… Черт побери! Почему я? За последние двадцать лет половина лауреаток «Оскара» отсасывали Гарри Коулу, но все они звезды первой величины. А вот стоит узнать…

— Не волнуйтесь, Моника Через «Карлтон-хауз продакшн» никто ничего не узнает. А теперь, если вы готовы доказать вашу благодарность…

Он дал себе слово: ни с кем и никогда Но Моника Дейл!

Она вытерла слезы и попыталась улыбнуться.

— Конечно, конечно, мистер Лир. Почему нет? Я сказала вашему отцу, что больше никому отсасывать не буду, только ему. Ладно. Теперь эта привилегия по наследству перешла к вам.

Она стянула платье через голову. Что и говорить, тело у нее было потрясающее.

Пока она делала свое дело, Джек задался вопросом, а о чем думал отец перед смертью. Может, о том, что Моника не так уж и хороша. Она не хотела делать минет, более того, не могла скрыть отвращение к тому, что делает. Она приносила жертву, отрабатывала повинность, короче, напоминала автомат. Возможно, кому-то из мужчин нравилось, если его «игрунчик» обсасывала девушка, которую от этого тошнило. Джеку — нет.

Когда Моника встала и потянулась за платьем, он обнял ее и легонько поцеловал.

— Спасибо, Моника. Я этот день не забуду. Но больше не попрошу тебя повторить.

Она ответила на поцелуй.

— Вы джентльмен, мистер Лир.

4

Ричард Пейнтер сиял как медный таз.

— Это же великолепно! Мы сольем «Карлтон-хауз продакшн» с «Лир коммюникейшн» и значительно усилим наши позиции в борьбе с конкурентами.

Улыбаясь, он оглядел других директоров Эл-си-ай, собравшихся на очередное заседание.

— Мы купим часть акций Джека и часть акций его брата, — продолжил Пейнтер. — Ты уже богатый человек, Джек. А тут станешь…

— Ты очень уж забегаешь вперед, — прервал его Джек. — Мой брат не продаст акции. А ему принадлежит половина компании.

— Хорошо. — Слова Джека не притушили энтузиазма Пейнтера. — Мы купим часть твоих акций, а оставшимися ты будешь голосовать вместе с нами. Тогда без нашего одобрения «Карлтон-хауз» не ступит ни шагу.

— И мы ничего не сможем сделать без одобрения Боба Лира, — резонно заметил Дуглас Хамфри.

— Есть способы уговорить его, — ответил Пейнтер.

— Я бы на это не рассчитывал, — покачал головой Джек. — К тому же мы собрались, чтобы обсудить другие вопросы. Вот тут, я думаю, мой брат пойдет нам навстречу. Главная проблема для наших телевизионных станций — поиск программ. Помимо «Шоу Салли Аллен», их у нас только две, викторина «Поставь бакс» и еще одна, в которой Арт Мерриман бегает среди зрителей, примеряя женские шляпки. От обеих меня тошнит, но они получают неплохие рейтинги. А в остальном наши станции показывают старые программы других компаний вроде «Победы на море». Теперь…

— Качество не так важно, — вставил Кэп Дуренбергер. — Значительная часть телезрителей готова смотреть просто на заставку.

— Так будет не всегда, — покачал головой Джек. — А теперь смотрите, что получается. За годы своего существования компания «Карлтон-хауз» сняла больше сотни фильмов. Приобретя «Доместик», «Карлтон-хауз» стала владельцем их киноархива, а это и комедии из английской жизни восемнадцатого века, и батальные фильмы. В 1944 году «Карлтон-хауз» присоединила к себе «Белл», это еще под сотню фильмов. В целом у них громадная фильмотека. Мы можем заключить контракт на показ этих фильмов по телевидению. В некоторых играют известные актеры. Есть даже оскаровские лауреаты. Фильмами можно заполнить немалую часть эфирного времени, и люди будут их смотреть.

— А как насчет последних фильмов? — спросил Пейнтер. — Вроде «Сорняка»?

Джек покачал головой.

— Пока его копии берут кинотеатры, ничего не выйдет. Но это еще не все. По контрактам с «Карлтон-хауз» работают пять или шесть кинозвезд. И уж они-то, конечно, смогут принять участие в «Шоу Салли Аллен». Мы, возможно, сумеем поставить новый телеспектакль.

— Все это я и хотел сделать после слияния компаний, — объяснил Пейнтер.

— Все это можно сделать и без слияния, — ответил ему Джек.

5

Кэти Маккормак стояла на четвереньках в своей гостиной. На ней был белый пояс для чулок, черные чулки и лакированные кожаные туфельки. Голова и плечи опущены к полу, голая задница поднята вверх. На кофейном столике стояла большая бутыль оливкового масла, под Кэти лежали расстеленные в три слоя банные полотенца, это должно было уберечь ковер.

Дик Пейнтер наливал масло на ладонь левой руки и пальцами правой втирал его в зазор между ягодицами Кэти. Затем щедро смазал маслом свой пенис.

Кэти застонала, когда он начал вводить свой конец в ее анус. Она к этому уже привыкла и теперь не испытывала такой резкой боли, как вначале, но боль все-таки оставалась. Сколько бы раз они все это ни проделывали, тело Кэти инстинктивно сопротивлялось, и лишь когда член входил до конца, мышцы расслаблялись, и она уже могла не сжимать зубы, чтобы подавить крик.

— Нормально? — спросил Дик.

— Да, дорогой. Но, прошу тебя, полегче.

Ради него она шла на все. Если ему это нравилось, она не возражала. Хотя и спрашивала себя, почему ему правится вставлять свой прибор именно туда, а не в положенное для этого место. Дик тем временем активно задвигался, а потом быстро кончил. Кэти почувствовала, как выливается его сперма, и вздохнула с облегчением, когда он повалился на спину, удовлетворенно постанывая.

«Дик все-таки странный человек», — думала Кэти. Вместе они не жили. Она никогда не была в его квартире. Они могли потрахаться, пойти поужинать в ресторан, поесть у нее в квартире, провести вечер вместе, но спать Дик в любом случае отправлялся в свою квартиру. Один. Поначалу Кэти подозревала, что у него там живет другая женщина, возможно, мать. Но нет. Дик хотел спать один, просыпаться один, принимать душ, бриться, завтракать, читать утреннюю газету, и все один, чтобы ему никто не мешал, не отвлекал.

Он жил по правилам, установленным им самим. Устанавливал он правила и для Кэти. На работу ходить в белой блузе и черной юбке. Трахаться, не снимая пояса, чулок и туфель. Обходиться без трусиков. Всегда. Он не желал видеть ее в брюках или джинсах — только в юбке. Если они были вдвоем, ей полагалось ходить с обнаженной грудью. Дик не жаловался и не дулся, если Кэти нарушала какое-то из правил, но она не видела в этом особого смысла. Правила эти не слишком обременяли ее, а она получала от Пейнтера слишком много, чтобы подвергать риску их взаимоотношения.

Он страшно ее ревновал и не позволял заводить подруг. Она и тут особо не возражала. На работе не было женщин, с кем ей хотелось бы сойтись поближе.

Единственным другом Кэти стал белый пудель, которого она назвала Белянчик. Он всегда с интересом наблюдал, как Дик долбит сзади его хозяйку. Иной раз Белянчик склонял голову набок, словно, как казалось Кэти, пытаясь попять, не причиняет ли этот мужчина вреда его Мамочке.

Тем временем Дик сел и потянул на себя полотенце. Он обтер свои пенис, потом ягодицы и промежность Кэти. Поцеловал ее, это означало, что с сексом покончено. Дик встал и оделся. На стуле остались только пиджак и галстук.

Кэти надела черную юбку и комбинацию, не тронув блузу и бюстгальтер, груди она вывалила наружу, как это требовал Дик. Кэти радовало, что ее груди нравятся Дику. Хотя ей казалось, что они уже стали слишком большими и мягкими.

— Что-нибудь выпьешь? — спросила она, заранее зная, что ответ будет утвердительным.

— Да, — выдохнул он, глотнув виски, — эти чертовы Лиры пытаются выползти из-под нас.

— Это проблема, Дик. Ты же знал, что тебе придется с ней столкнуться.

— Унаследовав половину «Карлтон-хауз продакшн», этот мерзавец вновь обрел независимость, о чем сегодня и заявил во всеуслышание.

— А как отреагировал Дуг?

— Не столь решительно, как я ожидал. Но цель у нас с ним одна — взять бразды правления в свои руки и проводить политику, какую мы считаем нужной. Я найму человека, который присмотрится к «Карлтон-хауз». Надеюсь, мы найдем слабые места. Мне хотелось бы получить контроль над обеими компаниями.

Глава 25

1

1952 год

Вернувшись из Аннаполиса, Джон сидел за обеденным столом в доме на Луисбург-сквер. Он смотрел на мать и содрогался от ужаса. В сорок пять лет, когда многие женщины еще находятся на пике, она стремительно катилась вниз. Теперь Джон приезжал домой только на каникулы, и перемены особенно бросались в глаза.

Джон помнил, что еще совсем недавно гордился матерью. Он помнил, что она по праву считалась одной из самых элегантных женщин Бостона. Теперь же, по его мнению, она являла собой карикатуру на элегантность. Кимберли пила и курила, перебарщивала с косметикой, которая, однако, не скрывала морщинок у глаз и жестких складок, отходящих от уголков рта. Волосы она красила в более темный цвет и начесывала их, как молодая. Ее запястья украшали широкие браслеты, которые, смещаясь чуть выше, открывали черные синяки. Джони говорила, что это следы наручников, в которые Додж заковывает Кимберли, когда они уединяются на чердаке. Джони утверждала, что на спине у матери белые шрамы от ударов хлыста. Летом Кимберли уже не могла выходить на пляж в купальном костюме.

Додж куда успешнее противостоял возрасту. Он оставался подтянутым, уверенным в себе, спокойным. В присутствии Джона, Джони и слуг всегда целовал и обнимал Кимберли.

— Сколько времени этим летом ты проведешь дома, Джон? — спросил Додж.

— К сожалению, немного. В этом году у меня морская практика.

— На каком корабле?

— Я просился на авианосец.

— Почему на авианосец? — спросила Кимберли. — Ты по-прежнему одержим желанием летать?

— Да, мама. Я прохожу начальную летную подготовку. И я буду летать.

Кимберли фыркнула:

— Детская причуда. Как только ты поднимешься в воздух, тебя вырвет. Пора тебе уже повзрослеть.

Джон бросил короткий взгляд на Джони.

— Меня не вырвет. И в воздух я уже поднимался. У меня есть лицензия летчика-любителя.

— И кто заплатил за?.. Черт! Конечно же, твой отец!

— Джон — хороший пилот, — вступилась за брата Джони.

— А ты откуда знаешь?

— Так говорят его инструкторы. Да и я с ним летала. И совсем не боялась. Джон крепко держит штурвал.

Кимберли повернулась к Доджу.

— И это мои дети. — Она едва сдерживала ярость. — Я потеряла обоих. Какой же говнюк этот Джек!

— Как раз нет, — вскинулась Джони.

— Нет? Оставь свое мнение при себе. Этим летом ты к нему не поедешь!

— Мама, в августе мне исполняется восемнадцать. И я проведу часть лета в Гринвиче… хочешь ты этого… или нет.

— Так почему бы тебе не поехать туда прямо сейчас? Собери вещички и уматывай к своему отцу. Сейчас… Сегодня вечером

2

За рулем автомобиля Джони, «бьюика» с откидным верхом, который год назад подарил ей Джек, сидел Джон. По пути из Бостона в Гринвич Джони дважды сделала емуминет. Сказала, что и не помнит, когда занималась этим последний раз, но давно уже только об этом и думала. Джон признал, что и ему этого недоставало. В Гринвич брат с сестрой прибыли в два часа ночи, но, поскольку они предварительно позвонили из дома на Луисбург-сквер, Джек и Энн дожидались их.

— Мать сошла с ума, — сразу же выложил Джон. — Я не хотел говорить этого по телефону, потому что она могла подслушивать по параллельной линии. Но она сошла с ума. Джони больше нельзя у нее жить.

— В этом уже нет необходимости, — вставила Энн.

— Уэллесли^[77]… — начал Джон.

— Я не хочу поступать в Уэллесли. Слишком близко от нее. Там она будет меня доставать.

— Но тебя же туда приняли, — заметил Джек. — А в другой колледж документы, возможно, подавать уже поздно.

— Если так, я год поработаю.

— Кем?

— Папа, если придется, официанткой.

— Давайте не принимать решений глубокой ночью, — вмешалась Энн. — Если ты останешься у нас, Джони, мы будем только рады. Насчет работы или учебы что-нибудь придумаем. Кстати, мы собираемся перебраться в Гринвич, но оставим за собой и дом в Нью-Йорке. Ты сможешь жить и здесь, и там. Не волнуйся, Джони, все образуется.

— Если только ты вновь не забеременеешь, — рассмеялся Джек, похлопав дочь по плечу.

3

1952 — 1953 годы

Джони окончательно решила поработать год, а потом уже поступать в колледж. Она сказала, что пока не знает, чем ей хочется заниматься в жизни, а потому берет год на раздумья.

Джони горько плакала после отъезда Джона. Энн это показалось странным, но догадаться о причине она, естественно, не могла. А Джони тем временем занялась поисками работы.

И сразу столкнулась с трудностями. Секретарских навыков она не имела, да и не хотелось ей идти в секретари. Джек предложил найти дочери место в своей компании. «И что я смогу там делать?» — спросила Джони. Внятного ответа у Джека, разумеется, не нашлось. Какое-то время Джони кружила на своем автомобиле по Гринвичу, Стемфорду и Уайт-Плейнсу, отзываясь на объявления местных работодателей. А в августе, когда ей исполнилось восемнадцать, она перебралась в нью-йоркский особняк Джека и Энн. В Гринвич Джони приезжала только на уик-энды. Джек выдавал ей ежемесячное пособие, но она стеснялась брать его деньги.

Наконец в октябре Джони сообщила Джеку и Энн, что нашла работу, и спросила, может ли она постоянно жить в их городском доме. Они ответили согласием и поинтересовались, что у нее будет за работа. Ее взяли манекенщицей, ответила Джони. В «Мейси»^[78]. Ее будут фотографировать в разнообразной одежде, продаваемой в универмаге, для рекламных объявлений в «Нью-Йорк таймс» и других газетах.

Джони так и сияла. Конечно, работа эта была не из самых престижных, и платили не очень, но она вполне могла обходиться без денег отца при условии, что ей позволят жить в его особняке.

Вскоре Джек и Энн начали встречать в «Таймс» фотографии Джони. Какое-то время она рекламировала платья и пальто, потом начала появляться в бюстгальтере и трусиках.

Перед Рождеством из Бостона пришла телеграмма:

УНИЖЕНА И ОСКОРБЛЕНА ФОТОГРАФИЯМИ ДЖОНИ В НИЖНЕМ БЕЛЬЕ НА СТРАНИЦАХ «ТАЙМС» ТЧК ПОЛАГАЮ ТЫ РАД ПРЕВРАТИВ НАШУ ДОЧЬ В ШЛЮХУ ТЧК ДУМАЮ И ОНА ЭТИМ СЧАСТЛИВА ТЧК

МИССИС ДОДЖ ХЭЛЛОУЭЛЛ

Джек и Энн эту телеграмму Джони не показали. Но старались они напрасно. Джони получила другую:

ТЫ СОЗНАТЕЛЬНО УНИЗИЛА ДЕДА И БАБУШКУ А ТАКЖЕ ДОДЖА И МЕНЯ РАЗРЕШИВ ФОТОГРАФИРОВАТЬ СЕБЯ ПРАКТИЧЕСКИ ГОЛОЙ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ В ГАЗЕТАХ ТЧК РЕКОМЕНДУЮ БОЛЬШЕ НЕ ПОЯВЛЯТЬСЯ В ЭТОМ ГОРОДЕ ТЧК

МИССИС ДОДЖ ХЭЛЛОУЭЛЛ

И Джони не показала телеграмму ни Джеку, ни Энн. Зато послала ответную матери:

КАТИСЬ К ДЬЯВОЛУ ТЧК

ДЖОНИ

Телеграмма матери добавила ей решимости достичь успеха в выбранной профессии. Когда пришло время подавать документы в колледжи и университеты, Джони этой возможностью не воспользовалась. Вместо этого с комплектом своих фотографий она отправилась по модельным агентствам.

В апреле 1953 года ее взяли в «Родман-Хаббел». Задания у нее стали более разнообразными, и ее фотографии теперь появлялись в журналах с глянцевыми обложками, а не в рекламных газетных объявлениях.

4

Октябрь 1953 года

Маленькому Джеку исполнилось уже шесть лет, его сестричке Энн-Элизабет — четыре. Джеку — сорок семь. Старшей Энн — сорок. Джек и Энн решили, что больше детей им не надо.

Весной Энн побывала у гинеколога, и тот подобрал ей диафрагму. Этот способ предохранения не понравился ни ей, ни Джеку. Пришлось вновь вернуться к презервативам, хотя и их оба не жаловали. Слой резины, находившийся между ними, снижал остроту ощущений.

Как-то поздним вечером, лежа в постели своего манхаттанского дома (они вернулись после торжественного обеда, который устроили в честь Кертиса Фредерика), они вновь затронули эту проблему.

— Я так тебя люблю, Джек, — прошептала Энн. — Мне хочется, чтобы мы могли заниматься любовью в любое время, в любом месте. Я… я думала о том, чтобы перевязать трубы. Это простая операция. Я…

— У меня есть идея получше, — прервал ее Джек. — Операция, которую могу сделать я, гораздо проще.

— О нет!

— Проще, проще. И она совершенно безболезненная. При этом ничего не меняется в смысле ощущений. Кертис сделал ее, когда ему исполнилось пятьдесят, а Бетси — сорок семь. Он заверяет меня, что разницы нет никакой. Говорит, что ему так же хорошо, как и прежде.

— Но ты будешь чувствовать, что… Как бы это сказать?

— Свою ущербность как мужчины? Наоборот, я буду в еще большей степени ощущать себя мужчиной, совершив ответственный поступок. Почему ты должна ложиться на операцию, если я могу достичь того же результата простой амбулаторной процедурой?

Десять дней спустя он лежал на операционном столе в кабинете хирурга. Операция оказалась достаточно болезненной, но через неделю все неприятные ощущения исчезли.

Трижды Энн гоняла ему шкурку, он спускал в стакан, а потом они относили сперму в лабораторию, где ее изучали под микроскопом. На третий раз анализ показал полное отсутствие сперматозоидов.

Джек и Энн воспользовались вновь открывшимися возможностями. Энн ни в чем не отказывала мужу, словно хотела компенсировать те неудобства, которые принесла с собой операция. Они словно вернулись в свой медовый месяц.

5

Время доказало правоту доктора Лоувенстайна. Не всем телевизионным станциям приходилось работать в автономном режиме. Из телестудии сигнал по проводам передавался на телестанции-сателлиты, а оттуда шел в эфир. Более того, в рекламные паузы на каждой станции-сателлите удавалось пускать местную рекламу. Так что при трансляции, скажем, одного из фильмов «Карлтон-хауз» местные бизнесмены могли рекламировать свои товары и услуги.

В конце 1953 года Эл-си-ай начала эксперименты по передаче сигнала на телестанции-сателлиты в микроволновом диапазоне. Микроволновый передатчик мог посылать сигнал только в радиусе прямой видимости, не за горизонт. Но даже в этом случае при оптимальном расположении передатчика радиус распространения сигнала составлял двадцать пять, а то и тридцать миль. Цепочка ретрансляторов могла передавать программу из телестудии на станции-сателлиты с существенно меньшими затратами, чем при аренде линии связи.

Другой проблемой стали частотные диапазоны. За имевшиеся в наличии двенадцать каналов высокой частоты шла жесткая конкурентная борьба. В то же время семьдесят каналов ультравысокой частоты, то есть дециметровый диапазон, практически игнорировались. Независимые телевизионные станции решили ими воспользоваться. Не отстала от них и Эл-си-ай.

Однако большинство телевизоров имели только каналы высокой частоты. Телевизоры, принимающие передачи в дециметровом диапазоне, стоили несколько дороже. При этом сигнал УВЧ распространялся на меньшее расстояние. Выход, по словам доктора Лоувенстайна, был один: у потребителя должно возникнуть желание смотреть программы, которые транслировались в дециметровом диапазоне.

Во многих регионах, особенно сельских, люди могли смотреть программу Милтона Берля или «Ваше лучшее шоу»^[79] на своих двенадцатиканальных телевизорах, но вот интересное, балансирующее на грани приличий «Шоу Салли Аллен» было им недоступно. Ради него они покупали телевизоры с дециметровым диапазоном и устанавливали дополнительные маленькие антенны, позволяющие принимать УВЧ-сигнал.

К концу 1953 года «Лир нетуок» начали называть четвертой телевещательной сетью. Джек Лир не гнался за столь высоким статусом, но радовался, что его усилия оцепили по достоинству.

6

Осенью 1953 года Джек и Энн прилетели в Лондон. С неделю днем они ходили по магазинам, вечером — в театры, потом на три дня отправились в «Уэлдон Эбби» с подарками и фотографиями дома, который они строили в Коннектикуте. Графиня разместила их в той самой спальне, где они провели свою первую брачную ночь.

В большом камине пылал огонь. На этот раз его тепла вполне хватало, чтобы согреть комнату.

— В ту ночь проку от камина не было, не так ли? — отметил Джек. — Постель нам согрели, но в спальне царил холод.

— Я собиралась надеть белое неглиже, — добавила Энн. — Помнишь его? Купила специально для нашей первой брачной ночи. Но из-за этого холода мы просто не могли вылезти из-под одеял.

— Если б вылезли, обязательно что-нибудь отморозили бы, — хохотнул Джек.

Энн улыбнулась.

— Зато лежать в такую ночь в постели — одно удовольствие. Там было тепло, но ты меня согрел бы и без всяких грелок.

— Это неглиже ты смогла надеть только на Майорке. Жаль, что сейчас его нет.

— Есть, — игриво улыбнулась Энн. — Я его привезла. Сейчас надену.

Узкие бретельки оставляли обнаженными плечи, лиф только поддерживал груди, не закрывая их. Энн покрутилась перед мужем, совсем как на Майорке. Потом она села на маленький диванчик перед камином. Пока Джек снимал костюм и переодевался в халат из японского шелка, Энн наполнила два бокала коньяком. Джек сел рядом с женой и перед тем, как пригубить коньяк, поцеловал ее в губы и в оба соска. Затем обмакнул язык в коньяк и перенес несколько капелек сначала на ее губы, а потом на соски, отчего, он это знал, по коже Энн побежали мурашки.

Энн тоже макнула язык в коньяк, и несколько капелек оказались на головке пениса Джека.

Они рассмеялись.

— Как мне выразить свою любовь к тебе? — спросил Джек.

— Словами, наверное, не получится, — ответила Энн. — И потом, без этого можно обойтись. Я знаю, что ты меня любишь. Я это чувствую.

Они перебрались на кровать. В одном Энн отличалась от других женщин: ее «дырочка» всегда была влажной! С остальными — конечно, не всегда, — Джеку приходилось прибегать к помощи слюны или даже вазелина, чтобы ввести свой прибор. С Энн — никогда. В нее он всегда входил как нож в масло.

Что немного удивляло Джека, так это глубина влагалища Энн. При том, что размеры его хозяйства внушали уважение, для Энн это был не предел. И хотя Джек полностью удовлетворял ее, ей хотелось, чтобы его конец проникал в нее максимально глубоко. Наилучших результатов они добивались, когда она садилась на него, разводя ноги на максимальную ширину.

— Дорогой, — шутила при этом она, — я чувствую тебя в горле!

Вот и теперь, оседлав Джека, она прошептала: «А в нашу первую брачную ночь мы бы так не смогли. Черт бы побрал тогдашний холод!» — и начала набирать ход.

Джек смотрел на нее снизу вверх. Закрытые глаза, прикушенная нижняя губа. Энн постанывала, приподнимая бедра, а потом резко подавая их вниз, чтобы его член вошел на максимальную глубину. Груди Энн болтались из стороны в сторону, тело заблестело от пота. Кто бы мог подумать такое о рафинированной, аристократичной графине Уэлдонской? Никто, сам ответил он на свой вопрос. Помимо всех прочих своих достоинств, Энн обожала плотские утехи.

7

В то самое время, когда его отец и мачеха вновь обживали свое брачное ложе в старинном английском особняке, курсант Джон Лир с замирающим от восторга сердцем стоял за штурвалом авианосца «Эссекс». В Калифорнии был ясный день, и «Эссекс» рассекал волны на траверзе Сан-Диего. Время от времени реактивные самолеты Ф-9Ф взлетали и садились на палубу. Пилоты отрабатывали взлет и посадку на движущийся авианосец. Курсанты же впервые вышли в море на боевом корабле.

Не отрывая глаз от компаса и надеясь, что он не даст кораблю сбиться с курса, Джон не мог смотреть на самолеты, хотя они интересовали его больше всего. Он уже понимал, что посадка на палубу — едва ли не самый сложный маневр, который предстояло освоить морскому летчику.

Ветер начал меняться.

— Курс двести восемьдесят пять градусов, — последовал приказ капитана.

— Есть, сэр, двести восемьдесят пять градусов.

Джон повернул штурвал.

Глядя, как меняет положение стрелка на компасе, чувствуя, как поворачивается гигантский корабль, Джон едва сдерживал дрожь.

Он провел за штурвалом только полчаса, но точно знал, что не забудет эти тридцать минут до конца жизни. Покинув рубку, он нашел место, откуда мог любоваться взлетом и посадкой самолетов. У Джона уже не осталось никаких сомнений, что не пройдет и трех лет, как он тоже будет отрабатывать взлет и посадку самолета на палубу авианосца.

Глава 26

1

1954 год

— Рад познакомиться с вами, мистер Лир. Давно ждал этой встречи.

Дик Пейнтер отсалютовал Бобу стаканом ржаного виски. Они сидели в гостиной «люкса» отеля «Марк Гопкинс» в Сан-Франциско. Они остановили свой выбор на этом городе, потому что не хотели, чтобы Джек знал об их встрече.

Организацию взял на себя Дик. Две девушки в черных трусиках, бюстгальтерах и черных же чулках на резинках сидели у бара, готовые в любой момент принести полные стаканы мужчинам, устроившимся на диване.

— Не могу отделаться от ощущения, что ваш брат всячески мешал нашей встрече. Вы со мной согласны?

Боб пожал плечами'

— Джек — сущий дьявол.

Дик наклонился вперед и заглянул Бобу в глаза.

— Пожалуй, я не встречал второго такого умного человека, как Джек. Я бы не стал сравнивать его с дьяволом. Но раз уж…

— У него очень много общего с отцом. Вы что-нибудь слышали о моем отце?

— О нем все слышали. Вот уж кто был настоящим боссом. Все, к чему он прикасался, обращалось в золото.

— Так я повторюсь, у моих отца и брата много общего. Если мой отец чего-то хотел, он обязательно этого добивался! Будь то женщина или контракт. И только раз нашла коса на камень. Это я про Джека. Джек просто ушел от него. За это мой отец его ненавидел. Однако ему пришлось признать, что Джек всего лишь его копия.

— Яблоко, упавшее недалеко от яблони.

— Что-то в этом роде. Я более гибкий человек. Пришлось таким стать. Желание отца.

Дик Пейнтер мысленно похвалил себя за то, что устроил эту встречу. Он понятия не имел, каким окажется Боб Лир, а теперь видел перед собой завистливого младшего братца, который в подметки не годился старшему.

В «люксе» Боба, до того как они пришли сюда, чтобы поговорить о делах, Дик познакомился с Дороти Лир. Господи! С такой женой зависть Боба могла только возрастать. Еще бы, Джек-то женат на утонченной графине Уэлдонской. А первой его женой была самая красивая дебютантка Бостона 1929 года.

— Боб, некоторые из менеджеров «Лир коммюникейшн» уже четыре года обдумывают идею слияния «Карлтон-хауз продакшн» и Эл-си-ай. Мы полагаем, что объединение компаний сулит всем немалую выгоду. Но Джек блокировал все наши усилия, говоря, что вы никогда не пойдете на такую сделку. Джек обсуждал с вами это предложение?

Боб покачал головой.

— Впервые об этом слышу. Он мне ничего не говорил.

Дик повернулся к двум девушкам, сидящим у бара.

— Почему бы вам не позвонить вниз и не сказать, что мы будем обедать через сорок пять минут? — Потом он понизил голос. — Боб, вы знаете, сколько стоит Джек?

— Должно быть, много.

— Вы видели дом, который он строит в Коннектикуте? Это же настоящий музей, Боб. А откуда взялись деньги? Он продал большую часть своих акций инвесторам, которым теперь принадлежит контрольный пакет Эл-си-ай. Короче, он обналичил свои акции! Но Джек не хочет проделать то же самое с «Карлтон-хауз» и не позволяет вам. Может, э… Вы понимаете, к чему я клоню?

Боб Лир кивнул.

— Ладно. Возможно, на сегодня достаточно. Теперь предлагаю повнимательнее присмотреться к этим юным особам. Должен вам сказать, что обе они — настоящие виртуозы! Выбирать вам. Хотите — до обеда, хотите — после.

Боб Лир нахмурился.

— Видите ли. В этом я не пошел в отца. В отличие от брата.

Дик рассмеялся.

— Так может, вам пора поднабраться новых впечатлений, братец Боб? Эти дамы — профи. Секретность гарантируется. Они не знают, кто вы. За все уплачено. Так что наслаждайтесь!

— Ну… тогда рыженькую.

— Удачный выбор. Одобряю, Боб! Э… до обеда еще полчаса. Для разминки хватит. А после обеда можно и продолжить. Идет?

Когда Боб Лир и рыженькая уединились в спальне, Дик и вторая девушка обменялись понимающими улыбками. А потом Дик нырнул в стенной шкаф, чтобы убедиться, что оператор справится с порученным ему делом и не упустит ничего важного.

2

Джек позвонил Монике Дейл и спросил, примет ли она участие в новой телевизионной программе, которую он готовит. К его удовольствию, Моника согласилась без колебаний. Она лишь поставила условие, чтобы сценарий был хороший и съемки телепередачи не наложились на съемки ее очередного фильма. Речь шла о специальном двухчасовом выпуске «Шоу Салли Аллен» с песнями, танцами и юмористическим сценками, связанными нехитрым сюжетом.

Моника не стала задавать вопрос, который непременно возник бы у ее агента: достаточно ли у компании мистера Лира станций, чтобы вся страна увидела его звезду? Но очень скоро агент Моники позвонил Джеку с этим вопросом и вторым, не менее для него важным: о гонораре. «Лир коммюникейшн, Инкорпорейтед» недавно приобрела телестанцию WNNJ в Ньюарке, штат Нью-Джерси, сигнал которой принимался в пяти районах Большого Нью-Йорка, в округе Уэстчестер, в значительной части Коннектикута, а также в северных округах Нью-Джерси. WNNJ была станцией-сателлитом. Основной сигнал поступал в микроволновом диапазоне из Канзас-Сити, где и велась съемка программы.

Салли Аллен удивила Джека странной просьбой.

— Я получила письмо от Лена, — сказала она ему. — Знаешь, я по-прежнему испытываю к нему теплые чувства. Денег он не просит, но спрашивает, не помогу ли я ему с работой? Может, мы что-то сумеем для него сделать? Наверное, у меня слишком доброе сердце, но мне не хочется, чтобы старина Лен просил милостыню.

— А что он умеет?

Салли закрыла глаза и улыбнулась.

— Поверишь или нет, Джек, но он писал неплохие эстрадные миниатюры. Не только для нас, но и для других комиков.

— То есть ты хочешь, чтобы он писал для нас?

— У нас бывали куда более плохие сценаристы.

— Откровенно говоря, Салли, четыре года назад он уже выглядел как нищий.

— Видишь ли, Джек, если бы ты жил в тех же условиях, что и Лен, то тоже напоминал бы нищего. А вот когда я выходила за него замуж в 1938 году, он очень даже хорошо одевался, потому что зарабатывал сотню в неделю. Как и я. В те дни многие не получали больше двадцатки.

— А как насчет его подружки, которая раздевалась с гипсом на ноге?

— Ее посадили. За хранение десяти граммов героина. Лен пишет, что едва ли когда-нибудь ее увидит.

— Ты хочешь, чтобы он написал нам сценарий? Так?

— Дай ему шанс, Джек.

— Что ж, давай поглядим, на что он способен.

Подготовка шоу заняла весну и лето, программу готовили к осеннему показу. Леонард представил свой сценарий продюсеру, и тот взял его на работу. То ли потому, что за него просила Салли, то ли сценарий действительно удался. Ответа Джек так и не узнал. Он предпочитал не вмешиваться в производственный процесс, доверяя тем людям, которым платил зарплату.

3

В июне Джон окончил академию и в звании энсина начал службу в Военно-морском флоте США. Его рапорт о начале летной стажировки был подписан, и Джон получил двухмесячный отпуск, после которого ему надлежало прибыть в Пенсаколу.

Кимберли не присутствовала на выпускном вечере. Зато приехал семидесятитрехлетний дедушка Джона. Харрисон Уолкотт сказал, что Эдит, бабушка Джона, слишком слаба для таких путешествий, но шлет внуку свои поздравления и наилучшие пожелания.

Приехали также Джек и Энн, Кертис и Бетси Фредерик, Кэп и Наоми Дуренбергер.

И разумеется Джони. Рост, высокая грудь, длинные ноги всегда были при ней, а вот работа в модельном агентстве добавила ей уверенности в себе и грациозности. Новоиспеченные энсины оставляли своих родственников ради того, чтобы их представили ей. Джон уже говорил сестре, что показывал некоторым из своих друзей рекламные объявления с ее фотографиями. Среди курсантов они очень ценились. Особенно те, на которых Джони рекламировала трусики и бюстгальтеры. Их хранили, как фамильные драгоценности.

Отпуск Джон провел в Коннектикуте. Каждую неделю он ездил в город и проводил два или три дня с Джони в манхаттанском особняке. Они спали вместе.

В то время, когда они лежали в постели, Джони позвонил молодой человек, который напомнил, что Джон познакомил их на выпускном вечере в академии. Молодого человека звали Френк Невилл, и он звонил, чтобы спросить, не позволит ли Джони пригласить ее на обед или в театр, а может, и туда, и туда.

Трубку она к уху не прижимала, чтобы Джон мог слышать их разговор. Джони посмотрела на брата, скорчила гримаску и пожала плечами. Джон энергично закивал.

В итоге она согласилась и они обговорили день и место встречи.

— Френк — хороший парень, — заверил ее Джон, когда она положила трубку. — Я хочу сказать, очень хороший… Джони, я конечно очень тебя люблю, но мы оба должны понимать, что… Ты знаешь, так продолжаться не может. Ты должна встречаться с мужчинами.

— Тогда и ты должен встречаться с женщинами, — вызывающе бросила Джони.

Джон кивнул:

— Да. Похоже что должен.

4

Наиболее ценные произведения искусства и мебель из манхаттанского особняка перекочевали в новый дом в Гринвиче. Теперь он стал семейным музеем Лиров.

Джек никогда не говорил об этом Энн, да и никому другому, но он хотел, чтобы дом в Гринвиче по всем статьям превзошел дом на Луисбург-сквер. Он предпринял все возможное, чтобы новый дом не выглядел так, будто его только что построили. Джек настоял на том, чтобы вес старые деревья остались нетронутыми, а рядом с домом посадили не новые, а многолетние кусты. Помощники его архитектора прочесали всю округу в радиусе пятидесяти миль в поисках старого бруса и старого кирпича. Удивленные фермеры соглашались на сверхвысокие цены, которые им предлагали за кирпич дорожек, по которым они ходили от дома к сараям, теплицам или воротам. Вытертые, иногда позеленевшие от въевшейся слизи кирпичи привозили в Гринвич, где ими выкладывали дорожки и внутренний дворик за оранжереей. Пол в библиотеке тщательно собрали из дубовых досок, служивших полом для сеновала в сарае, построенном в семидесятые годы XVIII века.

Джек настаивал на том, чтобы архитекторы нашли аналог мраморной душевой, которая доставляла ему столько радости в Бостоне. Они не нашли, зато наняли людей, которые смогли построить точно такую же душевую. Мрамор Джек выбирал сам и остановился на белом с черными прожилками. Головка душа размерами превосходила подсолнух. Перфорированные никелированные трубки тянулись от пола до потолка. Шарнирная трубка биде торчала из стены точно так же, как в Бостоне. Даже Энн никогда не видела такого душа и заявила, что это «экстравагантность янки». Но душ ей понравился. И если они с Джеком оба были в доме, то всегда мылись в нем вдвоем.

Они построили и бассейн, но на их участке, у подножия холма, на самой опушке, было маленькое озерцо. Они его не тронули, разве что улучшили фильтрацию воды и посадили водяные лилии и рогоз. Энн любила плавать в озерце, отдавая ему предпочтение перед бассейном. Иногда, особенно на заре в разгар лета, зная, что ее никто не может увидеть, она плавала в озере голой.

В конце июля Джони обратилась к Джеку с вопросом: «Папа, можем мы с Френком пользоваться душем?»

Джек взял ее руки в свои.

— Вы так близки?

Она кивнула.

Джек улыбнулся и разрешил. Он написал Джону, который как раз прибыл в Пенсаколу, что Джони, похоже, влюбилась. Джек и представить себе не мог, какое впечатление произведет эта новость на Джона.

5

Когда в сентябре Кэп Дуренбергер попросил принять его для личного разговора, Джек предложил встретиться в манхаттанском особняке. Оба уже начали замечать, что на работе пристально следят за тем, кто с кем говорит.

Ту часть мебели и картины, которые переместились в Гринвич, Джони заменила другими, исходя из собственного вкуса, так что интерьер особняка изменился. Джони предпочитала более яркие и веселые цвета, но ее приобретения не могли сравниться с Буше или Дюрером, которые раньше украшали гостиную.

Джони демонстрировала очередную коллекцию одежды то ли в Чикаго, то ли в Филадельфии, горничная приходила в дом раз в педелю, поэтому Джек и Кэп могли не беспокоиться, что их кто-то услышит.

Джек разлил виски, Джони следила за тем, чтобы бар не пустовал.

Кэп отпил из стакана, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Беда, босс. У нас проблемы.

— А в чем дело?

— Салли Аллен.

— Что с ней? — озабоченно спросил Джек.

— Она беременна.

Неделей позже Джек и Кэп встретились с Салли в Канзас-Сити.

— Да, я беременна, — не стала отпираться она. — Я женщина. Имею право. А передачу с Моникой Дейл мы закончим до того, как живот полезет на глаза.

— Могу я спросить, кто отец?

Салли улыбнулась.

— Естественно, Лен. Кто же еще? Он уже не тот бродяга, каким ты его помнишь. У него теперь приличная работа, он…

— Я понимаю, что он пишет хорошие сценарии, — кивнул Джек. — Но речь-то о другом. Да, специальный выпуск выйдет в эфир. А что потом? Сезон только начался.

— Лен напишет скетч о том, что я беременна.

— Не замужем и беременна?

— Об этом сказано не будет.

— Но суть-то в этом! Если об этом не скажет сценарий, то растрезвонят репортеры. Ты же помнишь, какой шум. поднялся из-за «Голубой луны»^[80].

— Да. Какой ужасный фильм! С экрана произнесли слово «беременная»! Посмели…

— Легион охраны приличий.. — начал Кэп.

— Легион дерьма! — зло воскликнула Салли. — На хрен Легион охраны приличий!

— Мы не можем..

— Знаете, что я вам на это скажу? Везде, где показывают этот фильм, он дает отличные сборы. На нем делают большие деньги. Зрители плевать хотели…

— Подожди, подожди, — прервал ее Джек. — А как ты собираешься танцевать?

— Очень просто, Джек. Я скажу, что беременна. Скажу, что не могу задирать ноги, как прежде. Но есть же прошлогодние записи с моими танцами. К тому же имеются молодые талантливые танцовщицы. Пусть они и танцуют. А я могу петь. Шутить. Эти гребаные киностудии известили меня, что разрывают контракты, воспользовавшись так называемым моральным пунктом. И вы можете сделать то же самое. В этом случае я со своим большим животом отправлюсь в Европу и буду выступать перед зрителями, которым насрать на Легион охраны приличий. — Салли закрыла лицо руками и расплакалась.

Джек долго смотрел на нее, потом повернулся к Кэпу:

— Хорошо, Салли, сделаем по-твоему. Скажи Лену, чтобы он вставил в сценарий специального выпуска строчку о том, что ты беременна.

Салли убрала руки.

— Она уже написана. Моника говорит мне: «Эй, Салли, я слышала, ты решила завести ребенка?» Я потираю руками живот и отвечаю: «Похоже на то». Потом она говорит: «Послушай, а могу я задать очевидный вопрос?» А я отвечаю: «Не задавай вопросов, тогда мне не придется лгать». То же самое я скажу и репортерам.

6

— Я думаю, мы все согласимся, я думаю, мы все должны согласиться с тем, что нас следовало поставить в известность, — говорил Дик Пейнтер на очередном заседании совета директоров. — «Лир коммюникейшн» уже не является твоей частной компанией, Джек. И основополагающие решения должны приниматься здесь, на совете директоров.

— Я главный исполнительный директор компании, — холодно ответил Джек, — и мое право — принимать решения. Я не собираюсь перераспределять финансовые потоки или занимать деньги без консультации и без его согласия с советом директоров. Но решения, касающиеся содержания передач, — моя прерогатива. Я принял решение, и оно выполняется. Кроме того, если бы начались консультации, дело не сдвинулось бы с места. Комитеты, комиссии, причем любые, смелостью не отличаются.

— Но ты пошел на большой риск, — заметил Дуг Хамфри.

— Думаю, нет. Сейчас тысяча девятьсот пятьдесят четвертый год, господа, а не тридцать четвертый. Зритель нынче более искушенный. Ему надоело то старье, что сейчас выдают за телевизионную комедию или драму. На днях я видел фильм. Называется он «На набережной»^[81], с Марлоном Брандо. Так вот, в одном эпизоде Брандо посылает священника, его играет Карл Молден, к черту. Прямо так и говорит: «Пошел к черту» А как реагирует священник? Не выкатывает глаза и не заламывает руки. Он сжимает пальцы в кулак и крушит Брандо челюсть. Кто-нибудь из вас удосужился взглянуть на рейтинг «Шоу Салли Аллен» после того, как она объявила о своей беременности?

— Все могло выйти с точностью до наоборот, — вставил чикагский банкир Джозеф Фримен. — И еще может выйти. Многие влиятельные люди шокированы.

— И что эти влиятельные люди намерены предпринять? — спросил Джек.

— Рей Ленфант говорит, что католикам в Колумбусе, штат Огайо, предписано шесть месяцев не смотреть наш канал.

— И что? Они нас не смотрят? Загляните в результаты зрительских опросов.

— Мы потеряли некоторых спонсоров…

— Зато приобрели других.

— Вопрос в том, может ли совет директоров влиять на решения по содержанию передач, — подал голос Пейнтер.

— Ответ однозначный — нет.

Глава 27

1

1955 год

Джони нисколько не испугало огромное пространство фотостудии. Ей уже приходилось здесь фотографироваться, и она доверяла хозяину студии, Клинтону Батчелдеру. К тому же компанию ей составлял Муриэль Хаббел, ее агент. Они досконально обсудили этот проект и решили, что попробовать стоит. Журнал, о котором шла речь, принципиально отказывался брать фотографии моделей, но Джони только начинала выходить на подиум, и, спасибо ее молодости, издатель мог сделать для нее исключение.

Начало проекту положил Батчелдер. «Плейбой», объяснил он Джони и Муриэлю, журнал новый, но тираж его быстро растет, равно как и его популярность. А уж фото «Девушки месяца» на весь разворот может поднять модель на недосягаемую высоту с соответствующим ростом гонораров модели и отчислений ее агенту. Кроме того, журнал щедро платил как фотографу, так и девушке, которую тот фотографировал.

Робин Родман, президент модельного агентства «Родман-Хаббел», выложил на стол несколько номеров «Плейбоя». Просмотрев центральные развороты, он, Муриэль и Джони согласились, что девушки сфотографированы мастерски и с большим так-том. Окончательное решение оставалось за Джони, и она согласилось сфотографироваться с тем условием, чтобы потом фотографии передали в редакцию «Плейбоя».

Размеры фотостудии действительно поражали. Потолок отделяло от пола такое большое расстояние, что Батчелдер утверждал, будто запускает в студии радиоуправляемую модель вертолета, хотя свидетелей тому не было. Зато фотограф получал великолепную возможность свободно маневрировать камерами, светом, декорациями.

В студии не было не только комнаты для переодевания, но даже ширмы, за которой могли бы раздеться модели, а раздеваться приходилось много, потому что Батчелдер снимал девушек для рекламных объявлении нижнего белья. Снимал он и обнаженную натуру, по гораздо реже. А если и снимал, то исключительно для конкурсов и выставок, на которых некоторые из его фотографий получали премии и призы. Он имел неплохие связи с Манхаттанской балетной школой и снимал обнаженными только молодых балерин. Джони искренне восхищалась этими фотографиями. Если бы не они, она скорее всего не дала бы согласия на съемку.

Клинтону Батчелдеру шел пятый десяток. Он не отличался красотой, но едва ли кто-нибудь назвал бы его уродом. Джони знала, что во время съемки он очень требователен, подчас даже резок.

Батчелдер встретил их в белой рубашке, желтом галстуке и светло-коричневых брюках, попыхивая трубкой, которую он отложил в сторону, как только Джони вышла на съемочную площадку.

— Ну что, Джони, готова?

Джони слабо улыбнулась.

— Похоже на то, — прошептала она.

— Как насчет капли шотландского, чтобы успокоить нервы?

Джони взглянула на Муриэля. Тот кивнул и повернулся к Батчелдеру:

— Налей и мне.

— Мы все выпьем шотландского — Батчелдер держал бутылки со спиртным в фотолаборатории, на той же полке, где стояли химикалии. Лед и содовую он достал из холодильника. Потом все трое сели на деревянные стулья за стойками с «юпитерами» и стаканами отсалютовали друг другу.

— Пожалуй, мне лучше, — сказала Джони, выпив полстакана.

Батчелдер кивнул:

— Допьешь после съемки.

Джони глубоко вздохнула и завела руки за спину, чтобы расстегнуть молнию белого вязаного платья. Встала, стянула его через голову, положила на стул. За платьем последовали бюстгальтер, нижняя юбка, чулки, пояс. Джони осталась лишь в прозрачных белых трусиках-бикини с плотной вставкой на лобке, скрывающей волосы.

— Клинт… Раз уж «Плейбой» не показывает нижнюю часть тела, может, я останусь в трусиках?

Губы фотографа изогнулись в легкой улыбке.

— Я бы предпочел, чтобы ты сняла и их. Это правда, мы не предлагаем им фотографии, на которых видны лобковые волосы, но, возможно, покажем им твою попку.

Джони кивнула и скинула трусики.

— С Лори ты знакома. — Батчелдер вскинул глаза на подошедшую к ним женщину.

Лори быстренько замазала на теле Джони более светлые полоски от купального костюма. Ей уже приходилось работать с телом Джони, когда ту фотографировали для рекламы трусиков без бюстгальтера, с прикрывающими грудь руками.

Лори также расчесала Джони волосы. Теперь, гладкие и блестящие, они свободно падали на плечи.

Пока Лори наводила на ее тело последний лоск, Джони допила виски. Батчелдер взял ее стакан и наполнил вновь.

— Сначала поработаем на нейтральном фоне, — распорядился Батчелдер и подвел Джони к серому экрану. — А теперь покажи, какие позы тебе кажутся наиболее эффектными.

Джони протянула стакан Муриэлю. Два осветителя Батчелдера включили мощные лампы.

И внезапно Джони как громом поразило. Она же стоит перед фотографом и его помощником, своим агентом, гримершей и двумя осветителями. Они одеты, а она — в чем мать родила. Во рту у Джони пересохло. Она едва не бросилась к стулу, на котором лежала ее одежда.

Джони посмотрела вниз. Черный «ежик» она всегда аккуратно подстригала, так что он не висел мочалкой. Но теперь яркий свет пробивал его насквозь, выставляя напоказ половые губы.

Помощник Батчелдера защелкал «роллифлексом».

— Как ты хочешь позировать, Джони? — спросил Батчелдер.

Она немного пришла в себя и подняла руки, сцепив их над головой.

— Мне нравится, но для журнала очень уж смело. Повернись влево. Еще чуть-чуть. Теперь опусти руки. Теперь посмотри на плечо. Стоп!

Он подошел к большой фотокамере, нырнул под черную материю, посмотрел на Джони через видоискатель и начал отдавать команды осветителям. Три четверти часа они фотографировали.

В кадр попадали левая грудь Джони и силуэт ее тела. Она все время смотрела поверх левого плеча, но выражение ее лица менялось в соответствии с указаниями Батчелдера.

Потом они вновь выпили виски. Лори салфетками промокнула пот на теле Джони, где-то что-то подмазала тональным кремом.

На фотографиях, которые они отправили в «Плейбой», Джони сидела на металлическом стуле, какие до войны часто стояли в маленьких кафешках. Серый задник с помощью светофильтров превратили в муаровый, на котором особенно четко выделялось ярко освещенное тело Джони. Она сидела обнаженной, но чуть приподнятая правая нога закрывала лобок. Пальцы рук Джони сцепила за шеей, подбородок вскинула. Смотрела чуть вверх и вправо. Губы разошлись, открывая зубы. Выглядела она юной и свежей, гордой и игривой, может, даже где-то и дерзкой. Но при этом что-то неуловимое в выражении лица Джони говорило о том. что она в немалой степени смущена.

2

Боб Лир вновь прилетел в Сан-Франциско, чтобы встретиться с Диком Пейнтером в том же самом «люксе» отеля «Марк Гопкинс». Все было как прежде. Две девушки сидели у бара на таком расстоянии, чтобы им не было слышно, о чем говорят мужчины. Одна из них, рыженькая, в прошлый раз уединялась с Бобом в спальне.

— Давай сразу перейдем к делу, Боб. — Пейнтер на этот раз обошелся без прелюдии. — Мы тут навели кое-какие справки и теперь знаем, что каждая акция «Карлтон-хауз продакшн, Инкорпорейтед» стоит двести одиннадцать долларов и семьдесят пять центов. Мои партнеры уполномочили меня предложить тебе по двести пятьдесят долларов за акцию. Продай их нам, и ты получишь двенадцать с половиной миллионов долларов, с которых не надо платить налог на прирост капитала, поскольку цена акций упала с того момента, как ты их унаследовал. И вполне возможно, упадет еще больше.

— Вы предлагаете Джеку те же условия?

— Сначала мы говорим с тобой. С Джеком сложно обсуждать эту тему. Но убедить его будет проще, если он будет знать, что ты свои акции продал.

— Я должен посоветоваться с женой.

— Разумеется. Почему бы тебе не позвонить ей. Пусть завтра приедет сюда, и мы вместе пообедаем.

— Э… хорошо.

Пейнтер заулыбался:

— Разумеется, завтра девочек мы приглашать не будем.

3

Джека и Энн пригласили на командно-диспетчерский пункт Пенсаколы. Они слушали переговоры по радио и наблюдали, как Джон заходит на посадку и приземляется па тренировочный макет-авианосец. Они ничего не знали о морской авиации, но макет производил впечатление своими размерами.

— Скоро мы расстанемся с Джоном, — говорил им коммандер^[82] Хогэн, летный инструктор, опекавший Джека и Энн во время их визита на базу. — Следующая станция — Сан-Диего. Там он начнет летать на реактивных самолетах.

— Как я понимаю, с авианосца? — спросил Джек.

— Да, со временем… после тысячи взлетов и посадок на военно-морской базе в Сан-Диего.

— Не могу не признать, что мне как-то не по себе, — продолжил Джек. — Когда я впервые привез Джона на аэродром и оплатил его первые летные уроки, я и представить себе не мог, что он будет взлетать и садиться на авианосцы. Это очень опасно.

— Опасно, мистер Лир. Не буду этого отрицать. Но у Джона получается. Посмотрите на эту посадку. Какая точность! Он касается земли на первых десяти ярдах за контрольной полосой. Он уже думает о посадке на авианосец.

— Это его мечта. Самолеты зачаровали его с детства. — Джек улыбнулся. — Они у него на первом плане, оттеснили даже девушек.

— Девушка, однако, у него есть. — Теперь улыбался коммандер Хогэн. — Видите ли, почти все молодые пилоты — красивые, романтичные парни, одержимые авиацией. У здешних девушек есть из кого выбирать. И среди молодых людей конкуренция идет жесточайшая. Так вот, Джон произвел на одну девушку сильное впечатление. Очень сильное.

— Я удивлена, что вы так много знаете о личной жизни ваших подопечных, — подала голос Энн.

— В данном случае мне приходится знать. — ответил коммандер Хогэн. — Девушка, о которой идет речь, моя дочь.

— Как я понимаю, Джон — джентльмен. — В голосе Энн послышались стальные нотки.

— О, абсолютно. Но я вызвался показать вам базу, потому что хотел с вами познакомиться.

— Я этому очень рад, — кивнул Джек. — Может, вы вместе с женой и дочерью пообедаете с нами?

— Дело в том, что мы собирались пригласить вас к себе в гости.

Линда Хогэн встретила Джека и Энн на крыльце большого, выкрашенного белой краской дома. Красавица блондинка с классическими чертами лица. Простенькое хлопчатобумажное платье не скрывало ее отменной фигуры. Ей только что исполнилось двадцать лет, и она училась во Флоридском университете в Таллахасси.

Старшие Хогэмы Джеку и Энн понравились. Они много поколесили но свету. Коммандер окончил академию в Аннаполисе в 1933 году. Его распределили в Сан-Диего, где он и женился. Воевал он на Тихом океане, пилотировал «уайлдкэт», базировавшийся на авианосце «Хорнет».

Обед прошел весело, и Хогэны, судя по всему, достигли поставленной цели — получше узнать своих будущих родственников.

На обратной дороге Джек спросил Джона, какие у него намерения.

— Я хотел, чтобы вы встретились с Линдой, прежде чем попрошу ее выйти за меня замуж.

— Логично.

— И что вы о ней думаете?

— Не могу найти ни одного недостатка, — ответил Джек.

— Хорошо. Тогда я делаю ей предложение.

— Вот что мы еще хотели тебе сказать, — продолжил Джек. — Похоже, Френк Невилл произвел на Джони не меньшее впечатление, чем ты на Линду. Не знаю, что они еще делают, но душ принимают вместе. За это я могу поручиться.

— Это хорошо, — кивнул Джон. — Френк — отличный парень. Служит на противолодочном корабле в Северной Атлантике. Потом собирается поступать в юридическую школу. Хочет остаться на флоте и стать адвокатом.

— Ты думаешь, он для нее достойная пара?

Джон широко улыбнулся:

— Даже моя безумная мать одобрила бы этот брак.

4

В 1954 году Пабло Пикассо начал рисовать свои вариации знаменитой картины Мане «Lе dejeuner sur l'herbe», «Завтрак на траве», изображающей двух молодых мужчин и двух молодых женщин, вроде бы отправившихся на пикник. Картина вызвала скандал в XIX веке, поскольку одну женщину художник изобразил обнаженной. Пикассо рисовал вариации не один год, черно-белые и цветные, реалистические и абстрактные.

Европейский дилер сообщил Энн, что один такой рисунок каким-то образом покинул студию Пикассо и выставлен на продажу в Париже. Не заинтересует ли он Энн? Рисунок эротический и выполнен в цвете. Энн ответила телеграммой, что заинтересована в покупке. Претендентов оказалось несколько, но Энн предложила самую высокую цену. Рисунок стоил так дорого, что дилер лично привез его в Нью-Йорк.

Почти все вариации картины Мане Пикассо рисовал в альбомах со стандартными листами 23 на 32 сантиметра . Этот рисунок, однако, был в два раза больше. Его уже запечатали в герметичный стеклянный чехол, чтобы предотвратить окисление бумаги. Энн вставила рисунок в раму и преподнесла Джеку на день рождения.

Конечно, такой рисунок они не могли повесить в гостиной. На желто-зеленом фоне (пожалуй, больше от Мане ничего не осталось) Пикассо изобразил две совокупляющиеся пары. Бородатых, лысых мужчин сгипертрофированными фаллосами и толстых женщин, испуганных, но особо не сопротивляющихся.

Пикассо отправился в спальню, в компанию к Тозину. Страховой агент густо покраснел, когда увидел сей шедевр, но его компания провела оценку и согласилась застраховать рисунок на двести тысяч долларов.

Энн исполнилась сорок два года. Джек этого не замечал, но она прибавила несколько фунтов. Она записалась в балетный класс и начала заниматься три раза в неделю. Еще Энн попросила Джека построить стеклянный павильон над бассейном, чтобы она могла плавать круглый год. Нанятая Джеком фирма построила павильон, и Энн каждый день проплывала милю.

Она стала носить трикотажные брюки со штрипками, которые оптически удлиняли ее и без того длинные ноги. К ним она надевала свободные, широкие свитера. Стиль этот очень ей шел, и Джек находил, что его жена с каждым годом все хорошеет.

И в спальне она старалась предстать перед ним в лучшем виде: то надевала прозрачное неглиже на голое тело, то на эротическое белье.

Джек любил ее без памяти и не сомневался, что Энн тоже любит его.

5

«Плейбой» купил фотографии Батчелдера, и Джони стала «Девушкой месяца». В статье упоминалось, что Джони — дочь Джека Лира и живет в роскошном манхаттанском особняке. На развороте журнал поместил ту самую фотографию Джони на стуле из кафешки. Несколько черно-белых фотографий, сделанных помощником Батчелдера «роллифлексом», напечатали на предыдущих страницах. Воспроизвел журнал и два рекламных объявления, на которых Джони демонстрировала бюстгальтеры.

«Когда нью-йоркская модель Джони Лир согласилась позировать для нас, мы были счастливы. Как ясно видно на фотографиях рекламных объявлений, Джони, которой сейчас двадцать один год, выгодно отличается от похожих на мальчишек моделей, чьими снимками пестрят журналы мод. С ее фигурой 36-24-36 и улыбающимся юным лицом, Джони — идеальная „Девушка месяца“.

На фотографии, выбранной для разворота, читатели видели именно то, чего и добивался Клинтон Батчелдер: в наряде Евы Джони чувствует себя вполне комфортно, но в выражении ее лица все-таки есть намек на то, что она чуть-чуть стесняется.

Часть разворота — лицо и плечо Джони вынесли на обложку с надписью:

«СУПЕРМОДЕЛЬ ДЖОНИ ЛИР — БЕЗ ВСЕГО!»

6

Джек заехал в манхаттанский особняк.

— Я недоволен только тем, — сказал он, как только сел на диван и Джони налила ему виски, — что ты мне ничего не сказала. Представь себе, я сижу за ленчем в мужском баре в «Уолдорфе», тут подходит Грег Гамильтон со свежим номером журнала и спрашивает, видел ли я его. Наверное, во всем баре не видел этот номер только я. Получилось неловко. А смотришься ты просто здорово.

— Спасибо, папа. И я согласна, следовало предупредить тебя.

— Я купил пять экземпляров. Они у меня в брифкейсе. Тебя просят расписаться на твоей фотографии?

Джони улыбнулась и кивнула:

— Бывает.

Джек потянулся к брифксйсу.

— Нет, не доставай их. Я не хочу, чтобы ты смотрел… когда мы вместе.

— Хорошо. Ты теперь самый известный человек в нашей семье. — Он помолчал, нахмурился. — Я, правда, не уверен, что это удачное решение в смысле карьеры.

Джони подошла к бару и налила себе немного виски.

— Насчет карьеры могу сказать следующее. После выхода журнала мой гонорар возрос втрое. Агентство в три раза увеличило мою часовую ставку, но рекламодатели готовы платить. Теперь мне предлагают рекламировать не только одежду, но и сигареты, спиртное, автомобили… И меня пригласили в Голливуд на кинопробу.

— Какая студия? — мрачно спросил Джек.

— Эм-гэ-эм^[83].

— Это хорошо, но прошу тебя, прежде чем ехать в Голливуд, посоветуйся со мной. В этом бизнесе много скользких личностей.

— Позвонил дядя Боб и предложил сделать кипопробу для «Карлтон-хауз».

Джек покачал головой.

— Пойдут разговоры, будто тебя пригласили только потому, что ты моя дочь. Я поговорю с Бобом.

Джони тепло улыбнулась:

— Спасибо, папа.

Джек задумчиво оглядел дочь. Двадцать один год. Пьет шотландское. Снялась обнаженной для разворота в «Плейбое». Маленькая Джони. Ее мать, должно быть, бьется в истерике.

7

Кимберли, конечно же, билась в истерике, по настоящий сюрприз преподнес Джони другой человек. Френк Невилл позвонил ей из Бостона. Его корабль только что вошел в порт.

— Джони, как ты могла? Что побудило тебя выставлять себя напоказ половине мужского населения Америки? Ты хоть можешь представить себе, в какое положение меня поставила? Этот журнал попал на корабль в Рейкьявике через матроса, который привез из Штатов несколько номеров. Один из офицеров узнал имя и лицо девушки, фотография которой стояла на моем столе. Вся чертова команда, от юнги до шкипера, таращилась на твое обнаженное тело. Я тебя не понимаю.

— Ты знаешь, что я модель, Френк. Понимаешь ты это или нет, но центральный разворот в «Плейбое» — ступень на пути к вершине. Теперь спрос на мои услуги гораздо больше, и меня пригласили в Голливуд па кипопробу.

— Сниматься нагишом?

— Отнюдь! Мне позвонили из Эм-гэ-эм. Что с тобой? Ты пьян?

— Да. Куда бы я ни пришел, везде мне суют под нос этот гребаный журнал. Меня даже попросили расписаться на нем. «Энсин Френк Невилл, бойфренд Джони Лир».

— Ладно, ладно. Когда отходит твои поезд? Когда тебя ждать?

— Не знаю, стоит ли мне приезжать, Джони. Я не могу допустить, чтобы мое имя ассоциировалось с… «Девушкой месяца».

— Неужели? Ну что же, тогда проваливай, жалкий ханжа!

Глава 28

1

1956 год

Боб редко ездил на Восток. Он считал своим домом Западное побережье и к востоку от Миссисипи чувствовал себя не в своей тарелке. Ему также было не по себе в присутствии рафинированной жены Джека. Он боялся допустить в разговоре грамматическую ошибку или взяться за столом не за ту вилку.

Джек понимал, что Боба могло привести в Гринвич только что-то очень важное. Когда мужчины уединились в библиотеке, предположение Джека подтвердилось. Поначалу он даже не удивился.

— Они увеличили предлагаемую цену до двухсот семидесяти пяти долларов за акцию.

— Пусть предлагают хоть триста семьдесят пять, мне без разницы.

— Тебе легко говорить Ты продал «Лир коммюникейшн», и теперь ты миллионер. А я — нет.

— Как это нет? — откликнулся Джек. — Тебе принадлежит половина компании, каждая акция которой стоит двести семьдесят пять долларов.

— Но это акции, а не деньги. Если что-то пойдет не так… Я хочу сказать, компания рухнет, я… Я останусь у разбитого корыта. Видишь ли, деньги сейчас дает только «Карлтон-хауз». Бизнес, связанный с разделкой кораблей, в упадке. И началось это задолго до смерти отца. По правде говоря, последние десять лет он особо в эти дела не вникал.

— Тебе нужны наличные? Хочешь инвестировать во что-то другое?

— Мне нужно расширить базу. Базу активов.

— Хорошо. Я куплю десять или двадцать процентов твоих акций. Ты станешь миллионером и сможешь расширить эту самую базу. Купишь «голубые фишки»^[84]. Государственные облигации. Муниципальные. Если ты хочешь обезопасить свое будущее…

— Джек… я не могу. — Губы Боба задрожали, на глазах выступили слезы. — Я должен продать им. Я согласился продать им свои акции.

— Но почему? Почему ты должен продавать акции именно им? Слушай, есть немало способов обратить акции в наличные.

— Потому что они держат меня за горло! — Боб заплакал.

— За горло? Что ты несешь?

Боб сунул руку в карман пиджака и достал конверт.

— Посмотри… Это кадры фильма.

На черно-белых отпечатках Джек увидел Боба с симпатичной молодой женщиной. Боб был в одних носках и рубашке. На трех снимках девушка делала ему минет. На четырех — лежала под ним.

— И кто тебя сфотографировал? — пожелал знать Джек.

— Пейнтер.

— О чем ты говоришь? Этот мерзавец шантажирует тебя?

— Джек, это целый фильм. Он прислал мне копию.

Одной рукой Джек потянулся к телефонной трубке, второй достал записную книжку. Набрал номер.

— Я бы хотел поговорить с мистером Хамфри. Это Джек Лир из Коннектикута. Дело очень срочное.

2

Автомобиль-универсал дожидался Джека и Боба в аэропорту Хьюстона. Водитель, который сказал, что вообще-то он геолог, помог уложить чемоданы за заднее сиденье и повез Джека и Боба в западный пригород Хьюстона, где, по его словам, их ждал мистер Хамфри. В его доме они намеревались провести ночь.

Громадный особняк, хотя с дороги он не производил особого впечатления, расположился в роще старых деревьев.

Дуглас Хамфри ждал их под солнцезащитным зонтиком у бассейна. Он уже поплавал и теперь сидел в кресле, накинув белый махровый халат.

— Джек! А вы, должно быть, Боб. Рад познакомиться с вами. Мэри! Эмили! Поздоровайтесь с братьями Лир.

Из бассейна вылезла женщина в желтом бикини. Лет тридцати, не старше, светловолосая, загорелая, стройная. Девочка лет восьми или девяти плавала в бассейне голая. Она из воды не вылезла, хотя нагота, похоже, не очень ее смущала.

— Это моя дочь Мэри Карсон, а это моя внучка Эмили. Мистер Джек Лир и мистер Боб Лир.

— Мы часто слышали ваши имена — вежливо улыбнулась Мэри Карсон.

Джек кивнул.

— Очень приятно видеть вас, миссис Карсон, мисс Карсон. Не обращайте на нас внимания, мы не хотели вам мешать.

— У нас много лишних плавок, если пожелаете составить нам компанию, — улыбнулась Мэри.

— Возможно, попозже.

Мэри Карсон грациозно нырнула в бассейн. Джек сел. Появился слуга в белой ливрее и черных брюках и предложил всем по полному стакану.

— Давайте с этим окончательно разберемся, — заговорил Хамфри, как только слуга ретировался в дом. — Заверяю вас, что Пейнтер действовал самостоятельно. Ни я, ни Рей, ни Билли Боб не имели об этом ни малейшего понятия. Я переговорил с Пейнтером, пока вы летели сюда, и сказал, что оригинал фильма должен быть уничтожен вместе с копиями и снимками.

— Дуг, мне нужна его задница, — безапелляционно заявил Джек.

Хамфри кивнул.

— Я так и думал. Не могу тебя в этом винить. Но давай взглянем на проблему шире. Мы с тобой знаем, что в этом сезоне у «Лир нетуок» есть несколько очень популярных программ. И если мы не получаем высоких рейтингов, то только потому, что у нас недостаточно станций…

— В тех регионах, где у нас станций хватает, с рейтингом все в порядке, — прервал его Джек. — Иногда мы опережаем всех в Бостоне, Кливленде, Атланте…

— Совершенно верно, — кивнул Хамфри. — Но благодаря каким программам? Прежде всего благодаря «Шоу Салли Аллен», нашему бриллианту в золотой оправе. Но велика популярность и «Бери то, что дают», «Тридцать восьмой» и «Вокруг света». Так?

Сериал «Бери то, что дают» относился к жанру комедии положений. Семья шахтеров из Западной Виргинии получила в наследство многоквартирный дом на Парк-авеню и перебралась в него. Новые хозяева к ужасу богатых квартиросъемщиков решили сами обеспечивать техническое обслуживание дома. Название полицейского детектива «Тридцать восьмой» имело двойное толкование. Речь шла как о марке револьвера, так и о номере бюстгальтера. А викторина семейных пар «Вокруг света» обеспечивала победителям роскошный круиз.

Джек пожал плечами.

— Эти передачи — основа наших трансляций.

— А что у них общего? — задал вопрос Хамфри. И сам ответил на него. — «Шоу Салли Аллен» появилось до того, как Пейнтера ввели в состав совета директоров. Остальные созданы для нас Пейнтером.

— В вульгарности с ним едва ли кто сравнится, — буркнул Джек.

— Но публика готова поедать вульгарность в любых количествах.

— Ладно. Пусть будет по-твоему, Дуг. Но я хочу получить от Пейнтера заявление об отставке. И письмо с извинениями за его гнусные проделки. Пусть лежат у меня в сейфе на тот случай, если повторится что-то подобное.

— Заявление и письмо ты получишь, — с неохотой кивнул Хамфри. — Как насчет того, чтобы поплавать перед обедом?

— Почему нет?

3

Обедали впятером: Хамфри, Джек, Боб, Мэри и Эмили.

— Я видела вашу дочь в «Огнях сцены», — повернулась к Джеку Мэри Карсон. — Она произвела на меня хорошее впечатление.

— Спасибо вам. Это маленькая роль, но Джони очень хотела ее сыграть.

— Вы видели ее снимки в «Плейбое»? — спросил Боб.

Джек не мог понять, то ли Боб действительно проявляет любопытство, то ли хочет подколоть его, злясь из-за того, что пришлось обращаться к старшему брату, чтобы тот снял его с крючка.

— Нет, — ответила Мэри Карсон.

— А я видел, — сказал Хамфри. — Она великолепна. Думаю, нам надо ввести ее в «Шоу Салли Аллен».

— Не скажет ли кто-нибудь, что Джони получила роль в шоу лишь благодаря своим родственным связям?

— Но нельзя и лишать ее такой возможности только потому, что она — ваша дочь, — возразила Мэри Карсон.

— Я не знаю, умеет ли Джони что-нибудь, — стоял на своем Джек. — Она модель. В «Огнях сцены» от нее требовалась лишь привлекательная внешность.

— Да уж, ей есть что показать, — поддакнул Боб.

— Решать тебе — Хамфри посмотрел на Джека.

Джек кивнул.

— Я с ней поговорю.

После обеда Мэри и Эмили вышли из-за стола. Мужчины остались. Им принесли бренди и сигары. Хамфри вновь поднял вопрос о слиянии Эл-си-ай и «Карлтон-хауз».

— Это же идеальное сочетание. Мы сможем перенести съемки «Шоу Салли Аллен» из канзасского склада в один из съемочных павильонов «Карлтона».

— Мы думаем о том, чтобы сдать один павильон в аренду компании по производству телефильмов, — вставил Боб. — «Карлтон-хауз» снимает сейчас не так много фильмов, как раньше, а поддерживать в рабочем состоянии бездействующие съемочные павильоны накладно.

— Зачем отдавать павильон конкурентам? Независимо оттого, сольются наши компании или нет, вы можете сдать его в аренду Эл-си-ай.

— Полюбовная сделка? — спросил Джек.

— Нет. Мне известно, что «Карлтон-хауз» нужны наличные. Это один из способов перевести деньги от Эл-си-ай к «Карлтон-хауз»

— Почему бы не занять денег на стороне? — спросил Джек.

— Я думаю, мистер Хамфри прав, — поддержал Боб хозяина дома.

4

Без четверти восемь Джека разбудил стук в дверь. На пороге стоял Хамфри, который сказал, что звонит Энн. Дрожащей рукой Джек потянулся за трубкой.

— Джек, произошло что-то ужасное. Кимберли мертва И Додж Хэллоуэлл тоже!

— Как? Что случилось?

— Не знаю. Позвонил Харрисон Уолкотт и сообщил, что они умерли от разрыва сердца.

— Оба?

— Так он сказал. Харрисон, конечно, очень расстроен. Попросил нас сообщить обо всем Джону и Джони.

— Джони, я полагаю, в нашем доме в Нью-Йорке. Позвони ей, пожалуйста. Я постараюсь найти Джона и позвоню Харрисону.

5

Звонок Энн застал Джони буквально у дверей: она уходила на очередной показ модной одежды.

— Джони, у меня ужасные новости. Твоя мать умерла. Как и Додж Хэллоуэлл.

— Это плохо. Наверное.

— Конечно, плохо. Какой удар для твоих дедушки и бабушки. Они и сами еле дышат.

Джони долго молчала

— Энн, на похороны я не поеду. Думаю, понятно почему.

— Решение за тобой, Джони. Но я бы хотела, чтобы ты хорошенько все обдумала. Своей матери отказом поехать на похороны ты ничего не докажешь. Она о твоем решении не узнает. А вот дедушку и бабушку ты точно обидишь и подведешь отца и брата. Вечером ты будешь дома? Я позвоню и введу тебя в курс дела.

6

Даже в мечтах Джон не смел представлять себя за штурвалом самого современного самолета, поэтому, получая один из первых Ф-4Д, он понимал всю меру оказываемого ему ВМС доверия. Перехватчик с дельтовидным крылом, оснащенный мощным двигателем, «Ф-4Д Скайрей» держал рекорды как по скорости полета ( 750 миль в час ), так и по скорости набора высоты, в небо он мог ввинчиваться чуть ли не по вертикали.

Конечно, Ф-4Д требовал от пилота виртуозного мастерства. Джон пересел на этот самолет пять недель тому назад, долго тренировался на военно-морской базе в Сан-Диего и только теперь начал отрабатывать взлет и посадку на палубу авианосца.

Корабль находился далеко внизу, прямо по курсу. Другой Ф-4Д, в пяти милях впереди, серебряная искорка на фоне синего неба, как раз заходил на посадку на авианосец «Йорктаун». Это был второй авианосец с таким названием, первый ВМС потеряли в битве при Мидуэе^[85]. «Йорктаун» мало чем отличался от «Эссекса», на котором Джон проходил практику во время учебы в академии, поэтому корабль он более или менее знал. Лишь взлетно-посадочная палуба у «Йорктауна» была развернута на восемь градусов относительно продольной оси авианосца, что увеличивало ее длину, а следовательно, повышало безопасность полетов.

Самолет, приземлившийся на палубу прямо перед ним, уже отбуксировали в сторону. Сигнальные огни вспыхнули и погасли. Джон понял, что идет не тем курсом. До авианосца всего три мили, а он слишком высоко. Он сбросил газ, «Скайрей» сразу просел. Джон чувствовал, что очень уж быстро теряет высоту: не по приборам, а по ощущениям под задницей. Пилотов убеждали руководствоваться показаниями приборов, а не чувствами, но Джон все-таки полагался на интуицию, которая никогда не подводила его.

Сигнальные огни показывали, что он на нужной высоте, но самолет отклонился вправо, так как вмешался ветер. Джон чуть опустил нижнее крыло и слегка газанул правым двигателем. По сигнальным огням он понял, что снижается, как нужно. Теперь оставалось только удержать самолет на курсе.

Заход на посадку занимал почти две минуты, времени вполне хватало, чтобы внести необходимые коррективы. Но вот осталось только десять секунд. Теперь Джон уже не мог идти на второй заход. Проскочив край палубы, он тут сбросил газ и задрал нос самолета. «Скайрей» камнем рухнул вниз и покатился вперед. Тут же крюк ухватит страховочную бечеву. Джона бросило вперед, на ремни безопасности.

Палубная команда окружила самолет и откатила его с посадочной полосы. Очередной «Скайрей» находился в миле от авианосца.

— Лейтенант Лир, — механик залез на крыло, чтобы помочь Джону вылезти из кабины, — вам надо срочно явиться к протестантскому капеллану, сэр.

Джон сразу понял, что ничего хорошего этот визит ему не сулит.

— Присядьте, сын мой. Боюсь, у меня для вас печальные новости. Ваша мать умерла. Как и ваш отчим. Соберите вещи. Вертолет доставит вас в Сан-Диего. Оттуда на военном самолете вы полетите в Вашингтон. Далее — в Нью-Йорк. Ваша жена в курсе и будет ждать вас в аэропорту Сан-Диего, чтобы лететь с вами. Вы отправлены в отпуск на тридцать дней. Могу я что-нибудь для вас сделать?

Джон покачал головой.

Капеллан сжал руки Джона в своих руках.

— Тогда почему бы нам не помолиться вместе?

7

Двумя месяцами раньше Джек и Энн летали в Сан-Диего на свадьбу Линды и Джона. Молодые еще не успели побывать на Восточном побережье, поэтому Линда не видела дома в Гринвиче. И не встречалась с Джони.

— Она очаровательна, Джон. Я очень за тебя рада.

— Ты же сказала, что я должен найти себе другую девушку.

— Ты и нашел. Отлично.

— Как я понимаю, с Френком Невиллом у тебя не сложилось.

— Кому нужен этот ханжа? — Джони скорчила гримаску и обняла брата.

Потом выкроила минутку, чтобы уединиться с отцом в библиотеке, и плотно закрыла дверь.

— Одновременный разрыв сердца? — Джони скептически покачала головой. — Проще поверить в сказки о феях.

— Я и не верю.

— Ты собираешься выяснить, что произошло?

— Я не уверен, что это мое дело, — мягко заметил Джек.

Джони вскинула подбородок.

— Если этой надуманной причиной прикрыт какой-то ужасный скандал, мы должны все знать. А главное, об этом хочет знать Джон.

— Попробую что-нибудь сделать, — пообещал Джек.

8

Дэн и Конни Хорэн прибыли на похороны. Джек не виделся с ними больше десяти лет. Когда он подошел к ним, они поздоровались с ним за руку и вели себя предельно корректно.

— Можем мы потом поговорить? — спросил Джек.

— О чем?

— О том, что здесь произошло.

Дэн глубоко вздохнул:

— Почему нет? Мы с тобой можем после похорон пропустить по стаканчику.

Когда тела Кимберли и Доджа предали земле, Энн, Джон, Линда и Джони поехали к Уолкоттам. Джек предупредил, что присоединится к ним через час, и ушел с кладбища с Дэном Хорэном. Они сели за столик в баре «Коммон-клаб». Джек давно уже не бывал в клубе, но продолжал платить взносы и, следовательно, оставался Членом клуба.

— В отношении Кэтлин ты ведешь себя как истинный джентльмен, — начал Дэн. — Она понятия не имеет, кто ты, и ты не пытался открыть ей глаза. За это мы тебе очень признательны.

— Приличия мне не чужды, — сухо ответил Джек.

— Мы… у нас разная шкала ценностей.

— Согласен. Все так. Давай поговорим о другом. Как умерла Кимберли? Тут кроется какая-то тайна.

— Больше чем тайна. Грандиозный скандал. Всех деталей я не знаю, бостонская полиция хранит подробности за семью печатями. Мир, конечно, изменился, но у Уолкоттов еще достаточно влияния, чтобы замять любой скандал.

— Одновременная смерть от разрыва сердца…

— В это никто не верит. Может, убийство и самоубийство. Может, наркотики. Спиртное. Окись углерода. Но не одновременный разрыв сердца.

— Ясно. Мне, откровенно говоря, подробности и не нужны. Но их хочет знать Джон. Он… в общем, он скорбит. Его жена беременна и ее интересует, что случилось со свекровью, которую она ни разу не видела. Джони это без разницы. Она сожалеет, что мать умерла, но… Не будем об этом. Ты видел фотоснимки Джони в «Плейбое»?

Дэн кивнул.

— Есчи между ними еще что то и оставалось, реакция Кимберли все уничтожила. Дэн, спасибо тебе, что согласился встретиться со мной. Поцелуй за меня маленькую девочку… разумеется не говоря, от кого поцелуй.

9

Двумя неделями позже Джек сидел в гостиной манхаттанского особняка. Джони улетела в Калифорнию. Ребекка Мерфи, частный детектив, маленькими глотками пила шотландское и рассказывала.

Ребекка ничуть не постарела. Фигура не изменилась, как и следы от угрей на щеках. Светло каштановые волосы она по-прежнему завивала мелким бесом. Джека всегда интересовало, какая же у нее личная жизнь, но вслух он такого вопроса не задавал. Он предупредил Ребекку, что на ночь уедет в Гринвич, но она может остаться в его городском доме.

— Да, я выяснила, что произошло. Хорошего мало.

— Я в этом не сомневался.

— Горничная и кухарка прибыли в половине восьмого утра, как обычно, чтобы приготовить завтрак к восьми часам. Мистер и миссис Хэллоуэлл раньше вниз не спускались. Но скоро женщины поняли: что-то не так. Горничная обнаружила, что дверь в главную спальню открыта, а на чердак — заперта. Она постучала. Ей не ответили. Горничная спустилась вниз, рассказала о своих находках кухарке, обе поднялись по лестнице, вновь постучали в дверь, ведущую на чердак. Не получив ответа, они вызвали полицию.

— И…

— Полиция нашла Хэллоуэлла на полу. Вскрытие показало, что смерть наступила от обширного инфаркта. Миссис Хэллоуэлл висела на двух парах наручников, прикованная к кольцам, закрепленным на потолочных балках. С распростертыми руками, как Иисус на кресте. Голая. Наверное, она кричала… кричала, кричала и кричала. Наручники мешали нормальному кровообращению. Образовались тромбы, попали в сердце. Она умерла около трех часов утра, провисев пять или более часов. Ее живот и спину покрывали ужасные шрамы. Под телом Хэллоуэлла нашли хлыст. Он регулярно ее стегал. И в тот вечер тоже. От усилий… Короче, у него случился инфаркт, и он умер, оставив ее висеть под потолком. Самостоятельно освободиться от наручников она, конечно же, не могла.

— Господи! Я…

— Мистеру Уолкотту даже не пришлось просить детективов или коронера держать все в тайне. Они и сами поняли, что никому ничего говорить не нужно.

Джек закрыл глаза.

— Я скажу детям, что ты лишь подтвердила версию одновременной смерти от разрыва сердца.

Глава 29

1

1956 год

Джек и Энн решили отметить Рождество большим приемом. Пригласили Джона и Линду, предложив им остаться на несколько дней, и Джону удалось получить десятидневный отпуск. Энн позвонила родителям Линды в Пенсаколу, пригласила и их. Они вежливо поблагодарили, но не приехали. Джони сказала, что сможет вырваться на два-три дня и провести их в Гринвиче. Боб и Дороти Лир также получили приглашение, но решили воздержаться от поездки. Энн позвонила Харрисону Уолкотту, чтобы сказать, что будет рада видеть у себя его и Эдит, но он ответил, что Эдит практически не выходит из дома.

Таким образом, к постоянно живущим в доме Джеку и Энн, Маленькому Джеку и второй Энн, которую все звали Лиз, присоединились только Джон, Линда и Джони.

В последнюю субботу перед Рождеством Джек и Энн пригласили Кертиса и Бетси Фредерик, Кэпа и Наоми Дуренбергер, Херба и Эстер Моррилл, Микки и Кэтрин Салливан, а также кое-кого из соседей. Джек позвал еще Салли Аллен и попросил ее взять с собой Лена.

Организацию приема взяла на себя Присцилла, которая предложила нанять на эту субботу официанта, так как при таком количестве гостей ей и кухарке его помощь пришлась бы весьма кстати.

Каждый год Энн зажигала менору в дни Хануки. Менору она привезла из Берлина в 1946 году. В ней свечки заменяли маленькие масляные лампы. Энн полагала, что такой семисвечник больше соответствует традиции. Гости замечали, некоторые с удивлением, что в одной комнате горели и менора, и лампочки на рождественской елке. Энн и Джек обменивались подарками как на Хануку, так и на Рождество. Джони знала об этой семейной традиции. Линду это удивило, но она сказала Джону, что идея ей нравится, этой идеей стоит воспользоваться и дома.

Прибытие Салли Аллен стало настоящим сюрпризом для Маленького Джека. Ему исполнилось десять лет, и он много раз смотрел «Шоу Салли Аллен», но скептически воспринимал слова о том, что его отец знает телезвезду и имеет самое непосредственное отношение к этому шоу. А вот Лиз восприняла появление Салли как само собой разумеющееся.

Маленький Джек и Лиз уже не воспринимались как дети. Они перешли в категорию «молодых людей», которые уже осознавали, кто они и кем хотят стать. Им показывали разворот «Плейбоя» с фотографией Джони. Маленький Джек зажмурился и выдохнул: «Ух-х-х!» Лиз прокомментировала более пространно: «Здорово, здорово! У меня будут такие же буфера?»

Оба ребенка росли красивыми и здоровыми, и родители очень ими гордились. Маленький Джек и Лиз участвовали во всех мероприятиях праздника и спать шли, лишь когда у них начинали слипаться глаза, но ни минутой раньше. Миссис Джимбел, их гувернантка, по-прежнему жила у Лиров. Потребность в ее услугах практически отпала, но она уже стала членом семьи.

Лен Леонард, бывший муж Салли и отец ее ребенка, мало чем напоминал потасканного комика, которого Джек видел в Толидо. Лен лучился счастьем и здоровьем, а одевался по последней моде, как и предрекала Салли, ведь деньги теперь у него были. От прежнего Лена остались только щедро смазанные бриллиантином волосы. Он подошел к Джеку, улучив момент, когда тот оказался один.

— Я вам очень признателен, мистер Лир.

— Лен, вы работаете сценаристом потому, что умеете писать сценарии, — ответил Джек. — И нанял я вас только по этой причине.

— Я написал, как мне представляется, хорошую роль для мисс Лир. Постарался вложить в нее все, что я умею.

— Я в этом нисколько не сомневаюсь, Лен. Если шоу провалится, вашей вины в этом не будет.

Бетси Фредерик тоже заловила Джека, чтобы перекинуться с ним парой слов наедине.

— Не пора ли Кертису на пенсию? — спросила она.

— Конечно же, нет.

— Почему? Ему скоро шестьдесят. Он постоянно жалуется на усталость.

Джек покачал головой.

— От безделья он будет уставать еще больше.

— Джек… мы знаем, как умерла Кимберли. Я чуть не сошла с ума. Я…

— Мои дети ничего не знают.

Бетси смахнула слезу.

— Какой ужасный конец!

— Да уж, и врагу не пожелаешь такого.

— Кертис не хочет умереть в седле.

— Но какой ему смысл уходить на пенсию? Что он будет делать? Играть в гольф? Ловить рыбу? Мне уже пятьдесят, скоро пятьдесят один. Я хочу оставить работу за пять минут до смерти. Именно столько времени я отвожу на сердечный приступ. Пять минут. А когда меня будут укладывать в гроб, я, возможно, сяду и скажу: «Эй, подождите, мы еще не закончили с…»

Бетси выдавила из себя улыбку.

— У Энн, возможно, на этот счет другие идеи.

Чуть позже Джек подошел к Джону.

— У тебя семья, скоро родится ребенок. Ты не думаешь о том, чтобы попросить использовать тебя на менее опасной работе?

Джон покачал головой.

— Флот вложил миллионы долларов в мою подготовку. Я просто не могу просить о переводе.

— Кроме того, ты любишь это дело.

— Пожалуй, уже не так, как раньше.

Джон и Джони тоже поговорили.

— И каково ходить в знаменитостях?

— Джон…

— Двое пилотов прислали со мной свои экземпляры «Плейбоя», чтобы я попросил тебя расписаться на развороте.

Она покачала головой.

— Это ужасно.

— Но ты распишешься?

— Конечно.

— Жаль, что Невилл оказался таким засранцем. Тебе хотелось бы встречаться с пилотом?

Джони пожала плечами:

— Время от времени. Когда я в Калифорнии.

— Разве ты туда не собираешься? Я думал, ты будешь сниматься в телешоу.

— Буду. На месяц поеду в Лос-Анджелес.

— А какая роль будет у тебя в «Шоу Салли Аллен»?

— Ты не поверишь, но я буду брать уроки танцев и пения. Мне предстоит танцевать с Маком Рилли. У меня просто поджилки трясутся

Салли Аллен услышала последние слова.

— Со мной было то же самое. Приходится через это переступать. В первый раз, когда я вышла на сцену, мне предстояло раздеться перед двумя или тремя сотнями мужчин. Так у меня внутри все тряслось. Теперь мне не приходится раздеваться на сцене, но у меня все трясется всякий раз, когда я должна появиться перед зрителями. Все у тебя получится.

2

1957 год

Поначалу Мак Рилли не приходил на репетиции, и Джони работала в паре с одним из танцоров кордебалета. Потом появился Рилли. Худощавый, гибкий, общительный, он сразу расположил к себе Джони. Его советы, а главное — его отношение не только помогали, но и успокаивали.

Буквально перед самым эфиром Рилли заглянул в гримерную Джони.

— Боишься? — спросил он.

— Да.

— Я тоже. Такая уж у нас судьба. Помни только одно, ты должна повторить все то, что делала на репетиции. Танцы не такие уж сложные. Я думаю, ты справишься. Конечно, ты не Сид Чарисс^[86], но от тебя ничего такого и не требуется. Все у нас получится.

Первый раз ей пришлось станцевать в самом начале шоу. Рилли был в белоснежных фланелевых брюках и свитере под горло, Джони Лир — в черном трико и темных чулках. До того момента, как Рилли подмигнул ей, она держалась скованно, а потом вспомнила все, чему он ее научил. Отработала свой эпизод и сошла со сцены и из-под камер еще до того, как на трико начал проступать пот.

— Отличная работа, крошка, — похвалил ее Рилли, хлопнув по заду.

В середине шоу Джони произнесла несколько слов в одной из миниатюр, а потом ушла в свою гримерную переодеваться ко второму танцу. Но тут же к ней постучался помощник режиссера. «Не переодевайтесь, мисс Лир. Мы не укладываемся в регламент, так что ваш второй танец пришлось выбросить».

С одной стороны, Джони почувствовала облегчение, с другой — испытала разочарование. Танцевать с Рилли — такое удовольствие.

В утренней прессе о ней упомянул только один обозреватель:

«По мнению многих людей, знающих механику шоу-бизнеса, появление „Девушки месяца“ Джони Лир в „Шоу Салли Аллен“ обусловлено только тем, что она дочь Джека Лира. Однако в паре с Маком Рилли она смотрелась вполне пристойно. Ей, конечно, повезло, что ее партнером был Рилли, а не более взыскательный, во всем стремящийся к совершенству Фред Астор^[87], но в целом она произвела благоприятное впечатление».

Когда Джони вернулась в Нью-Йорк, ей позвонила Салли.

— Второй танец не забывай. Мы найдем для него место в одной из следующих передач.

3

В мае Линда родила девочку, Нелли-Линду Лир. Джек и Энн полетели в Сан-Диего повидаться с внучкой. Джон находился на Филиппинах и мог рассчитывать на отпуск и встречу с дочерью только через несколько месяцев.

В том же месяце Джони второй раз приняла участие в «Шоу Салли Аллен», исполнив два танца, оба соло. Ее певческое мастерство не впечатлило ни режиссера, ни продюсера, но в скетче для нее написали удачный текст.

Не прошло и недели, как в МГМ она получила женскую роль второго плана. Сыграла лас-вегасскую актрису, дублершу примадонны ревю. Она появилась на экране в сверкающем розовом корселете и головном уборе из перьев, чтобы исполнить музыкальный номер вместо примадонны, которая, никого не предупредив, нежилась в любовном гнездышке в пустыне. Критики дружно внесли Джони в список «подающих надежду». По указанию отдела кинокомпании, ведающего связями с прессой, Джони сфотографировали у бассейна «Беверли Хилтон» в купальном костюме, а также на съемочных площадках в шортах и облегающем свитере и в атласной комбинации а-ля Элизабет Тейлор в роли Кошки-Мэгги^[88].

Стараниями студии Джони показывалась на людях с известными, но стареющими звездами-мужчинами. Как-то раз в «Коричневом котелке» она покинула своего кавалера вроде бы для того, чтобы попудрить носик. Вместо этого Джони нашла фотографа, спросила, сделал ли тот необходимые снимки, а получив утвердительный ответ, выскочила на улицу, поймала такси и оставила пьяного, эгоцентричного и занудного Эррола Флинна^[89] коротать вечер в одиночестве. Трое мужчин предлагали ей вступить в интимную связь. Однако Джони дала себе слово, что ничего такого не будет. Двоим она отказала в резкой форме, одному — мягко, потому что в его словах не было наглости. Он поблагодарил Джони за то, что она на него не обиделась, и дал ей несколько дельных советов касательно актерского мастерства. То был Орсон Уэллс^[90].

В следующий раз студия вывела ее в свет с английским актером-красавцем Дэвидом Бреком. Он учился актерскому мастерству в Королевском шекспировском обществе, сыграл Алджернона Монкрифа в комедии Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным» в Старом викторианском театре, Биффа в лондонской постановке «Смерть коммивояжера»^[91], несколько ролей в английских фильмах, в том числе в очередной киноверсии «Пигмалиона», где ему досталась роль Фредди. В Голливуде судьба не столь благоволила к Бреку. Тамошние продюсеры видели в нем тело и лицо, но отнюдь не актера, поэтому он получил роли лишь в трех исторических фильмах, в которых следовало отметить разве что костюмы.

Брек развелся двумя годами раньше, и его часто фотографировали в компании актрис, некоторые из которых вполне годились ему в матери, на премьерах, на бегах, в ресторанах. Он охотно давал интервью, часто намекая репортерам и обозревателям на свои романы с этими дамами

Джони предполагала, что основная черта Брека — эгоцентризм. И при встрече он это подтвердил, проговорив большую часть вечера о превосходстве театров Вест-Энда над любым американским театром.

Ближе к концу обеда он повернулся к Джони и широки улыбнулся.

— Я полагаю, ты можешь отсосать лучше, чем кто бы то ни было.

— Меня не удивит, если так оно и есть, — не смутившись, ответила Джони.

— Тогда отсосешь?

Джони пожала плечами:

— С какой стати?

— Я же оказываю тебе услугу и могу рассчитывать на взаимность.

— И какую же ты оказываешь мне услугу?

— Показываюсь с тобой на людях, — с возмущением ответил он. Действительно, как будто она этого не знала!

— Мистер Брекнок, — Джони сознательно назвала настоящую фамилию актера, — когда вы последний раз снялись в хорошем фильме? Учитывая ваше положение в Голливуде, скорее я оказываю вам услугу, позволяя показаться рядом с собой.

— La belle dame sans merci^[92], — грустно улыбнулся Дэвид.

— Так-то лучше. Вы почти соблазнили меня. Но не совсем.

4

Джон чувствовал, что почти укротил чудовище. Конечно, Ф-4Д не желал склоняться перед человеком. Ни один пилот не мог сказать, что знает все его повадки, самоуверенность приводила людей к смерти. Из шести Ф-4Д, базирующихся на «Йорктауне», они уже потеряли два, и два пилота погибли. Один из них окончил академию в Аннаполисе на год позже Джона и стал его близким другом. Он погиб месяц назад при отработке одного из самых сложных маневров — ночной посадки. Пилоты продолжали отрабатывать ночную посадку. При этом разбился еще один истребитель, меньше размерами и не такой мощный, как Ф-4Д.

«Йорктаун» входил в боевое соединение, курсирующее в Южно-Китайском море. ВМС США прибыли в территориальные воды Вьетнама, чтобы показать свою силу. Президент Эйзенхауэр хотел предупредить коммунистов, что Америка, если потребуется, выступит на защиту Южного Вьетнама.

Ночные полеты существенно отличались от дневных. Другие самолеты выдавали себя проблесковыми огнями. Издалека авианосец напоминал яркий, сверкающий бриллиант в черной оправе моря. На более близком расстоянии он превращался в громадный стадион, ярко освещенный перед вечерним футбольным матчем, но вокруг царила кромешная тьма, нарушаемая только огнями на кораблях сопровождения.

Джон злился. Четверть часа тому назад ему пришлось идти на второй заход. Он подошел к кораблю на слишком большой высоте, во всяком случае, такой сигнал поступил от палубной команды, хотя Джону казалось, что он посадит самолет как надо. Спорить он не стал, так как сигнал с палубы — это приказ.

Но для себя он решил, что третьего захода не будет. Нет, топлива ему хватило бы, но он не хотел выглядеть посмешищем в глазах коллег. Джон сбросил обороты турбины. Сигнальные огни показывали, что он точно выдерживает траекторию спуска.

Самолет ушел чуть ниже траектории. Джон выправил его, слегка опустив нос. Ф-4Д быстро набирал скорость, при этом возрастало давление на крыло, и самолет поднимался. Джон вновь вернулся на траекторию спуска. Скорость чуть превышала расчетную, но Джон полагал, что погасит ее, задрав нос самолета после того, как минует кромку палубы. Все шло по плану.

Но внезапно самолет вновь нырнул под траекторию спуска. Он слишком быстро терял высоту. Отчаянно замигали сигнальные огни. Он летит низко! Слишком низко! Мощности двигателя не хватало, и Джон открыл дроссельную заслонку. Но он уже знал, что мощности взять неоткуда. Турбина реактивного двигателя раскручивалась за пятнадцать-двадцать секунд. Это тебе не поршневой двигатель, который мгновенно набирал обороты. У Джона двадцати секунд не было.

Сигнальные огни исчезли! Он опустился ниже уровня палубы и не видел их.

Потом для него померкли все огни.

5

Джек зафрахтовал самолет и отправил его в Калифорнию. Джони поднялась на борт в Лос-Анджелесе, Линда и Нелли — в Сан-Диего. Потом самолет вернулся в аэропорт округа Уэстчестер. Старшие Хорэны прибыли из Пенсаколы. Семидесятишестилетнего Харрисона Уолкотта Микки Салливан привез на автомобиле из Бостона. Друзья собрались в гринвичском доме Лиров.

Военно-морской транспортный самолет прилетел в Уэстчестер, привез гроб и взвод почетного караула.

Все приготовления к похоронам взяла на себя Энн, потому что Джек совершенно расклеился. Гроб установили в гостиной, и двадцать четыре часа с Джоном прощались друзья и соседи, его сокурсники по Аннаполису, другие летчики и моряки.

Десятого сентября, во вторник, морской капеллан, пастор Второй конгрегациональной церкви и рабби храма «Шалом» провели погребальную службу над гробом Джона.

А когда над его могилой прогремел ружейный залп, Джони потеряла сознание.

6

Во второй половине дня самые близкие Джона собрались во внутреннем дворике у бассейна. Джек от горя не мог произнести ни слова. Джони сидела бледная как полотно. Инициативу взяла на себя Энн.

— Джек и я хотели бы предложить следующее, — начала она. — Мы будем очень рады, если Линда поживет у нас. Дом большой. У миссис Джимбел есть много свободного времени, так как Маленький Джек и Лиз уже выросли. Она прожила с нами много лет и умеет ладить с детьми. Линда, ты, возможно, захочешь продолжить образование или найти работу. Ты можешь быть уверена, что о маленькой Нелли здесь позаботятся.

— Я не хочу разлучаться с ней, — зарыдала Линда.

— Тогда этот дом станет и твоим домом.

— Ты получишь наследство, Линда, — мягко добавил Харрисон Уолкотт. — О деньгах можешь не беспокоиться.

— Выбирать тебе, — продолжила Энн. — Как ты скажешь, так и будет.

Линда посмотрела на родителей. Те кивнули. Рыдая, Линда закрыла лицо руками и тоже кивнула.

7

— Папа…

Джек ушел к озеру на опушке леса. Солнце катилось к горизонту. Он смотрел на воду, ничего не видя перед собой.

Джони, все в слезах, бросилась ему на грудь. Он обнял дочь.

— Папа! Я так его любила!

— Мы все любили.

— Ты не понимаешь. Ты не знаешь, как я любила его.

Джек крепче сжал сотрясающуюся от рыданий дочь.

— Папа, о том, что я тебе сейчас скажу, знали только я и Джон. И ты не должен никому говорить об этом, даже Энн.

— Джони?

— Ты помнишь тот аборт? Мне было только четырнадцать. Ты еще говорил, что убьешь того парня, который это сделал, если только узнаешь, кто он, но я тебе ничего не сказала. Господи! Как жаль, что я тогда не родила! Ему или ей уже исполнилось бы девять лет. И мы любили бы этого ребенка так же, как любили Джона. Потому что, папа, это был бы его ребенок!

Джек вздрогнул, как от удара, зарыдал сам и упал на колени на влажную землю. Джони опустилась рядом, приникла к нему и стала целовать в щеки, шею.

Энн вышла из дома, гадая, куда они запропастились. Увидела их. Повернулась и ушла.

Глава 30

1

1958 год

Дуг Хамфри не грешил против истины, говоря, что Дик Пейнтер стоит у истоков самых прибыльных передач «Лир нетуок». Другие, не менее ценные, идеи генерировал Кэп Дуренбергер. Джек признавал, что не очень-то разбирается во вкусах телезрителей. Он по-прежнему не видел ничего забавного в Джеке Бенни.

В технических вопросах Джек полностью полагался на доктора Фредерика Лоувенстайна. Молодой ученый убедил Джека и совет директоров инвестировать деньги в новую технологию, которая в будущем обещала завоевать мир.

С начала 1956 года Эл-си-ай перешла на запись на магнитную ленту, отправив на свалку оборудование для записи с кинескопа. В Нью-Йорке Кертис Фредерик записывал вечерний выпуск новостей в половине седьмого. Этот выпуск передавался в прямом эфире станциями тех городов, что находились в одном с Нью-Йорком Восточном часовом поясе, за исключением самого Нью-Йорка, жители которого предпочитали смотреть новости в половине восьмого. В это же время выпуск новостей в записи смотрели телезрители Центрального часового пояса. Тремя часами позже запись показывали в Лос-Анджелесе,Сан-Франциско и других городах Тихоокеанского часового пояса. И только информация о самых важных событиях, происшедших за эти три часа, добавлялась на пленку, отснятую в половине седьмого в Нью-Йорке.

Эл-си-ай построила еще двадцать станций-сателлитов в таких городах, как Хантингтон, Гаррисбург, Толидо. На первых порах эти маленькие станции, работающие на ультравысокой частоте, то есть в дециметровом диапазоне, не готовили свои программы, а, будучи сателлитами больших телестанций, лишь получали программы и ретранслировали их, тем самым расширяя зрительскую аудиторию. Именно Джек предложил станциям-сателлитам делать рекламные ролики. Действительно, станции в Хантингтоне не имело решительно никакого смысла давать рекламу питтсбургского обувного магазина. И станции-сателлиты начали заполнять рекламные паузы своими роликами. Поскольку с этим они справились, Джек решил, что станции-сателлиты могут готовить и выпуски местных новостей.

Технический прогресс не стоял на месте, и вскоре доктор Лоувенстайн доложил совету директоров о двух новых выдающихся достижениях, реализация которых опять же требовала больших денег.

— Через пять или шесть лет покупаться будут только цветные телевизоры.

— Я в этом сомневаюсь, доктор, — возразил Рей Ленфант. — Цветные телевизоры уже есть. Но покупать их народ не рвется.

— А чего рваться? Передач в цвете пока мало. Но они будут. Другие телевещательные компании увеличивают процент цветных передач. И он будет возрастать до тех пор, пока через несколько лет все программы не пойдут в цвете. Мы должны идти тем же путем, если хотим сохранить зрителя.

— Что еще, доктор? — мрачно произнес Джек.

— Кабельное телевидение, — без запинки ответил доктор Лоувенстайн. — Пока оно — удел маленьких, удаленных от трансляторов городов, где невозможен качественный прием сигнала. Но вскоре положение изменится.

— А почему оно должно измениться? — спросил Ленфант. — Зачем людям платить деньги за подключение к кабельной системе, если они могут принимать сигнал с помощью «усов» или небольшой антенны на крыше?

— Потому что кабельное телевидение сможет предложить двадцать пять, тридцать, а то и больше каналов. Телестанции будут передавать свои программы на спутники, а те — ретранслировать на большие антенны-тарелки операторов кабельного телевидения. И там, и там качество изображения будет оптимальным.

— Когда? — поинтересовался Джек.

— На цвет надо переходить незамедлительно. До кабельного телевидения у нас еще есть пятнадцать-двадцать лет. Но с подготовкой тянуть не стоит.

Джек поморщился:

— Доктор, я уверен, что вы правы. Но нарисованные вами перспективы удручают.

2

1959 год

Энн и Джек ни разу не пожалели о том, что оставили Линду в своем доме. Со временем она пришла в себя, примирилась с неизбежным и заметно повеселела. Решила, что должна закончить учебу, которую прервала, выйдя замуж за Джона, и осенью 1958 года поступила в Фордэмский университет^[93].

Родившись во Флориде, она и в Гринвиче старалась как можно больше времени проводить на солнце. Частенько в бикини и солнцезащитных очках Линда лежала в шезлонге у бассейна, готовясь к занятиям и экзаменам. Джек не мог не отметить пышность ее форм. В отличие от элегантно-хрупкой Энн природа одарила Линду большой грудью и крутыми бедрами.

Нелли стала для Джека и Энн постоянным источником радости. Едва научившись ходить, малышка странствовала по всему дому, часто смеялась, а плакала, лишь когда падала и обо что-то ударялась.

Джек и Энн решили купить дом в теплых краях, чтобы иметь возможность удрать от холодной зимы под ласковые лучи солнца. Они остановили свой выбор на острове Сент-Крой^[94], где и приобрели большой дом, в котором хватало места для всей семьи, включая Линду, Нелли и Джони.

Первый раз они полетели туда на пять дней, между Рождеством и Новым годом. Джони, однако, составить им компанию не смогла. В Голливуде у нее появился агент, который предупредил, что у Джони есть шанс получить главную роль. Она уже сыграла в трех фильмах МГМ, правда, роли ей доставались маленькие, по теперь срок ее контракта со студией истек. Агент рекомендовал ей не возобновлять контракт. Он полагал, что найдет Джони более интересную работу.

3

— Я тебе так скажу, деточка, сейчас или никогда, — без обиняков заявил Мо Моррис, агент Джони.

Тот самый Мо Моррис, который двадцать шесть лет тому назад превратил Копчетту Лаззара в Конни Лейн. Когда Джони рассказала отцу, что ее будет представлять «Агентство Мо Морриса», Джек рассмеялся и ответил дочери, что Мо — его давний друг и очень пробивной агент. Однако Джек предупредил, что с Мо надо держать ухо востро. Он не стал говорить Джони, что когда-то послал к Мо Кончетту, после незабываемых часов, которые провел с ней.

Мо уже больше шестьдесяти шести, он давно стал ветераном, но среди его клиентов по-прежнему числились многие ведущие звезды Голливуда. Небольшого росточка, к старости Мо еще и ссохся, на его загорелой лысине темнели почечные бляшки. Одевался он как всегда ярко и обязательно сообщал собеседнику, что часы, которые он носит на руке, подарены ему Спенсером Трейси^[95]. Мо не лез за словом в карман, так и сыпал шутками, но лишь до того момента, как продюсер, по его мнению, соглашался взять на роль актера, которого представляло «Агентство Мо Морриса». Вот тут Мо разом перевоплощался в расчетливого бизнесмена.

— В каком смысле? — спросила Джони.

— Тебе двадцать шесть, так? Тебе нужен прорыв. Из подающих надежды ты уже вышла. МГМ чуть продвинула тебя, но на вершину там тебе не прорваться. И телевидение тут ничем не поможет. Я же говорю о том, чтобы сделать тебя звездой.

— Хорошо. Что нам мешает?

— Вопрос: ты готова сыграть в эту игру? Не то чтобы она была по-прежнему популярна, но еще есть сильные города сего, которым она нравится.

— И что я получу, если сыграю, помимо того, что меня оттрахают? — спросила Джони.

— Гарантировать тут ничего нельзя, но я практически на все сто процентов могу пообещать тебе главную роль в хорошей мелодраме.

— И кого я должна… обслужить?

4

Продюсера звали Гарри Клейн. Фамилию его Джони знала более чем хорошо, как и репутацию. Когда Джони зашла в кабинет Клейна, она увидела там не только хозяина, но и режиссера Бенджамина Ланга, и исполнителя главной мужской роли Трента Эмблера.

Клейн поднялся навстречу Джони, схватил ее за руку, подтянул к себе, поцеловал в щечку и похлопал по заду.

— Джони Лир! — пророкотал этот крупный мужчина с выразительным волевым лицом, вьющимися черными волосами и в очках с роговой оправой. — Нас ждут великие дела.

Если Ланг и Эмблер пришли в джинсах и рубашках, то Клейн надел темно-синий костюм, ослепительно белую рубашку и синий, в белый горошек, галстук-бабочку.

— Ты, наверное, узнала Трента. А Бен Ланг будет у нас режиссером.

Эмблер, симпатичный, хорошо сложенный мужчина, имел в Голливуде репутацию не манекена, а актера, и если в мастерстве он и уступал Хэмфри Богарту^[96], то совсем чуть-чуть. Именно возможность сняться с Эмблером окончательно определила решение Джони принять предложение Мо.

Бенджамин Ланг, пятидесятилетний облысевший коротышка, который смотрел на мир сквозь толстые линзы очков, по праву считался одним из самых удачливых режиссеров Голливуда.

— Мо сказал нам, что правила тебе известны, — продолжал Клейн.

Джони кивнула.

— Так вот, мы хотим, чтобы ты разделась, Джони. Понимаешь, почему?

— Чтобы вы могли лучше оценить мою фигуру.

— И для этого тоже. Но главное в другом. Актриса не должна терять профессионализма и уверенности в себе… скажем так, в стрессовых ситуациях. Сценарий ты читала. Ты знаешь, что героине предстоит появляться на экране нагишом. Мы хотим знать, не сломаешься ли ты на съемках эпизодов, когда тебе придется играть обнаженной перед камерой и на глазах всей съемочной группы.

— Я была «Девушкой месяца».

— Это не совсем то. Так мы ждем.

Тут Клейн попал в точку. Не совсем то. Даже совсем не то. Но Мо не зря подчеркивал, сейчас или никогда. Джони напомнила себе, что со временем она унаследует приличные деньги, что ей нет нужды раздеваться, а затем делать следующий шаг, которого, несомненно, от нее потребуют. Но, с другой стороны, ей хотелось чего-то добиться самой, а ради этого стоило идти на жертвы.

Джони не спеша разделась, положила одежду на стул и, обнаженная, села лицом к Клейну.

— Вы ознакомились с контрактом?

— Мо его прочитал. Я ему доверяю.

— Мы сделаем из тебя звезду, Джони. Если ты действительно так хороша, как нам сейчас представляется, ты станешь звездой первой величины. И фильм мы снимем отличный. Через год ты придешь сюда, и я сам разденусь перед тобой ради того, чтобы ты подписала следующий контракт.

— Я вас об этом не попрошу, мистер Клейн.

— Слушай, мне только сорок два. Едва ли мое тело вызовет у тебя тошноту.

Джони улыбнулась, а едкая ремарка так и осталась невысказанной.

— Бен…

— Приступим, — подал голос Ланг. — Мы попросили тебя выучить три страницы сценария, с шестьдесят третьей по шестьдесят пятую. Ты выучила?

— Да, сэр.

— Отлично. Садись на пол, как тебе предстоит сидеть и на съемках. Трент начнет с четвертой строки на шестьдесят третьей странице.

Эмблер встал перед Джони. Она вскинула голову. Они отыграли эпизод, порядка двух десятков строк.

— Достаточно! — хлопнул в ладоши Ланг. — Все хорошо. Больше, чем хорошо. Я доволен. Она сможет сыграть эту роль. И с эмоциональной стабильностью у нее полный порядок.

Джони победно улыбнулась.

Эмблер протянул руку, чтобы помочь Джони встать.

— Подпиши с ней контракт, Гарри. Такая партнерша полностью меня устраивает.

Клейн ухмыльнулся:

— А теперь… Еще одна формальность. Мо тебе говорил какая. Мы… э…

Джони переводила взгляд с одного на другого, третьего.

— Всех троих? — спросила она.

Он кивнул.

— Троих.

Джони покраснела, вскинула брови и тяжело вздохнула.

— Ну хорошо.

Трент Эмблер расстегнул молнию и вытащил пенис. Джони опустилась на колени, взяла его в руки. Трент потянулся к пачке салфеток и положил ее на пол рядом с Джони. Губами и языком она за три минуты довела его до оргазма. Выплюнула в салфетку.

Потом пришел черед Ланга. Тот так возбудился от увиденного, что кончил, едва Джони взяла в рот его член.

А вот с Клейном ей пришлось потрудиться минут двадцать. У нее уже болели щеки и губы, а тело заблестело от пота. Он кончил, выдавив из себя чуть больше капли спермы: Джони догадалась, что совсем недавно ему делала минет еще одна претендентка на роль.

Трент Эмблер предложил ей бокал бренди, который Джони с благодарностью приняла. Потом она села на стул и чуть наклонила голову, чтобы волосы упали ей на лицо.

— Роль твоя, Джони, — объявил Клейн. — И мы сделаем из тебя звезду.

5

Боб Лир позвонил брату.

— Догадайся, у кого будет сниматься Джони.

— Я знаю. Она мне говорила.

— Гарри Клейн. Ставлю пять против двадцати, что она…

— Боб! Занимайся своими делами.

— Неужели тебе наплевать? — рявкнул Боб.

— Мне не наплевать, но что я могу поделать?

— Поговори с банкирами. Блокируй финансирование.

— Это я могу. Но если Джони пришлось делать то, о чем ты думаешь, она это уже сделала, иначе не получила бы роль. И если теперь я пойду к банкирам, выйдет так, что она старалась зря. Ты этого хочешь?

— Я просто…

— Держись от этого подальше, братец. Твои сертификаты я получил. Деньги тебе переведены.

— Поздравляю. — В голосе Боба слышалась горечь. — Теперь в «Карлтон-хауз» тебе принадлежит контрольный пакет.

— А ты миллионер, к чему всегда так стремился.

6

1961 год

Премьера «Отважной Мишель» состоялась в «Китайском театре Граумана»^[97].

Джек и Энн прилетели на зафрахтованном самолете вместе с Маленьким Джеком, Лиз, Линдой и восьмидесятилетним Харрисоном Уолкоттом. Кертис и Бетси, Кэп и Наоми, Микки и Кэтрин, Херб и Эстер прилетели на другом самолете. Дуглас Хамфри прибыл из Техаса вместе с Мэри и Эмили Карсон. Приехали Билли Боб Коттон и Рей Ленфант с женой. На премьере присутствовали также Салли Аллен и Лен. А вот Боб и Дороти Лир не пришли.

Мо Моррис, Гарри Клейн и Бен Ланг прибыли с женами. Так же как и Трент Эмблер, недавно женившийся на девятнадцатилетней красотке.

Джони сопровождал Дэвид Брек. Позаботился об этом Мо Моррис. Дэвиду прямо сказали, что его занудность не забыта и не прощена. А сопровождать Джони его просят только потому, что в паре они привлекают максимум внимания — уж очень хорошо смотрятся. В лимузине, который вез их к «Китайскому театру», Дэвид поблагодарил Джони за то, что она позволила ему показаться на людях рядом с ней, и всю дорогу проявлял максимум внимания, стараясь предугадать любое ее желание.

Выйдя из лимузина, Джони зажмурилась от ярких фотовспышек Толпа встретила ее восторженным ревом Джони едва различала собравшихся, но поняла, что с двух сторон тротуар перегорожен, чтобы поклонники и поклонницы не разорвали ее на куски Она улыбалась и кивала людям, лица которых не могла разглядеть

Мо также позаботился о ее туалете и прическе.

Лучший стилист Голливуда поработал над пышными каштановыми волосами, которыми Джони по праву гордилась. С новой прической — челка до середины лба, открытая шея, локоны над ушами — Джони стала еще прекраснее.

А известный модельер, одевавший самых знаменитых голливудских звезд, сшил Джони аккурат для этого торжественного случая платье из розового шелка, расшитого серебряной и золотой нитями, свободно облегающее тело, с разрезом до колена, а также широким и глубоким декольте. Дизайнер заставил ее поднимать руки, махать ими, вертеться из стороны в сторону, низко нагибаться, пока они с Джони не убедились, что ни при каких обстоятельствах ее груди из декольте не вывалятся.

Фильм открыл ей путь на вершину, как и обещали Мо Моррис и Гарри Клейн. Джони училась петь и танцевать, но не училась актерскому мастерству. И тем не менее показала себя талантливой актрисой. А раскрытию ее таланта в немалой степени содействовали такт и терпение Бена Ланга. Джони сыграла молоденькую девушку, которую трагедия и предательство заставили быстро повзрослеть.

В двух эпизодах она появлялась на экране обнаженной. В одном камера крупным планом давала ее грудь, во втором ее снимали сзади. Из сценария следовало, что раздеваться ей пришлось не по своей воле и нагота ее очень смущала. Ланг снял Джони в таком ракурсе, что она оставалась скромницей даже в наряде Евы.

По ходу фильма Дэвид то и дело хвалил игру Джони. А на банкете после премьеры он сказал Джеку, что Джони, безусловно, талантлива и может стать одним из символов Голливуда. Расставаясь с ним после банкета, Джони поцеловала Дэвида в щечку, как сестра, и сказала, что он искупил свою вину.

На следующее утро голливудские обозреватели светской хроники объявили о рождении новой звезды. А двое предрекли ей номинацию на «Оскар».

7

Джек с семьей задержался в Лос-Анджелесе на два дня. Он искал возможность поговорить с Джони наедине, и ему это удалось.

— Ты и представить не можешь, как я за тебя рад, — сказал он дочери. — Я бы мог помочь тебе, но ты меня не просила. Ты все сделала сама. Я уважаю твои принципы.

— Спасибо, папа, — прошептала она.

— Джон тоже ни о чем меня не просил. Вы оба пошли своим путем и нашли свое место в жизни.

— Я не думаю, что и ты часто обращался к своему отцу с какими-либо просьбами, — заметила Джони.

— Не обращался. Но мы не любили друг друга. Однако мне хотелось бы кое-что тебе сказать помимо того, что я очень рад за тебя. Я знаю репутацию Гарри Клейна и могу догадаться чего он от тебя потребовал. И я не хочу знать, выполнила ты его требования или нет.

Джони покачала головой:

— Он ничего не требовал. Я этого ждала, но обошлось. Не знаю, что бы я сделала, потребуй он этого от меня.

— Вот и продолжен в том же духе. А если дело дойдет до этого, позволь мне тебе помочь.

— Хорошо, папа.

Глава 31

1

1962 год

Купив двадцать пять процентов акции Боба в «Карлтон-хауз продакшн», Джек стал полновластным хозяином компании. Несмотря на нерешительность, а иной раз и ошибки Боба, на «Карлтон-хауз» снимали неплохие фильмы. Их Джек отобрал для «особых показов». Под «особым» подразумевался показ фильма, не прерываемый рекламными роликами. Последние демонстрировали отдельным пятнадцатиминутным блоком посреди фильма. Показы эти имели высокие рейтинги, но приносили мало денег. Рекламодатели быстро сообразили, что во время пятнадцатиминутной рекламной паузы большинство зрителей дружно поворачивались спиной к телевизорам. Джек, однако, настаивал на том, что некоторые фильмы должны демонстрироваться полностью и без врезки в них отдельных рекламных роликов.

Он предложил хитрый маневр, с помощью которого надеялся удержать зрителей у экранов во время рекламной паузы. Между двумя какими-то роликами задавался вопрос по содержанию фильма. Первый зритель, позвонивший на местную телестанцию и давший правильный ответ, получал тысячу долларов. Но из этой затеи ничего не вышло.

Джек придержал знаменитый фильм-эпопею о Гражданской войне — «Братья Камерон». Фильм сняли в цвете, и Джек не хотел, чтобы его смотрели на черно-белом экране. Несколько месяцев его телестанции обещали зрителям скорый показ «Братьев Камерон» в цветном варианте. Фирмы-изготовители телевизоров подсчитали, что благодаря рекламной кампании Джека Лира они продали добрую сотню тысяч цветных телевизоров.

Программа «Шоу Салли Аллен» шла уже тринадцатый сезон. Ее перевели на цвет. Салли входила в число самых популярных телезвезд. Джони появлялась в ее шоу дважды в год, и ее успех на большом экране способствовал тому, что эти два выпуска «Шоу» получили исключительно высокие рейтинги.

Сериал «Бери, что дают» протянул шесть сезонов, но потом шутки кончились. А вот «Тридцать восьмой» по-прежнему входил в двадцатку лучших телепрограмм. Первоначальную героиню с большой грудью сменила другая, так как мода на мини-юбки позволяла показывать и женские ножки. «Синие небеса», сериал, основанный на реальных документах Стратегического авиационного командования, вышел на экраны в 1960 году и за год уверенно пробился в первую десятку программ.

Хотя скандалы погубили многие викторины, Дик Пейнтер полагал, что публике они все равно нравятся. Он всегда питал к викторинам самые теплые чувства и считал, что сможет их возродить. Дело было за малым — найти нужное обрамление. Джек не зарубил идею на корню, но предупредил, что тут следует соблюдать предельную осторожность.

— Конечно, — согласился Пейнтер. — Это большие телевещательные компании думают, что им все сойдет с рук. Мы будем осторожны. Викторины — дело тонкое.

2

Поскольку Джони большую часть времени проводила в Калифорнии, Джек и Энн вернули себе манхаттанский особняк. Когда Джони жила в Нью-Йорке, дом считался ее, хотя за аренду она и не платила, а Джек и Энн приезжали на правах гостей. Но теперь, бывая в Нью-Йорке наездами, уже Джони становилась гостьей. Энн перекрасила стены во всех комнатах, перестелила полы и поменяла часть мебели.

Она купила мобиль Колдера и подвесила его под потолком в гостиной. В какой-то неизвестной галерее набрела на коллекцию доколумбовой керамики, включавшую эротические статуэтки. Зная пристрастие Джека к эротическому искусству, Энн купила одну статуэтку, изображавшую женщину, которая сосет член у мужчины. Высотой статуэтка была в пять дюймов, поэтому Энн поставила ее на маленький письменный столик у окна.

Дети их уже подросли, и Джек с Энн посчитали возможным проводить два или три вечера в неделю в городе. Часто они встречались за ленчем.

Как-то весной, в среду, Джек встретился в женой в «Лутеке» и не удивился, увидев, что Энн не одна, она часто приходила на ленч с компанией. Иногда Энн предупреждала его об этом, а иногда нет. В тот день она Джека не предупредила.

— Джек, позволь тебе представить Джейсона Максуэлла.

Джейсон Максуэлл написал роман «Голос из желудка», как раз вошедший в число бестселлеров. Ранее из-под его пера вышел еще один бестселлер, но его названия Джек не помнил. Манера письма Максуэлла Джеку не нравилась, а вот Энн прочитала оба романа и часто говорила о них.

— Безмерно рад возможности познакомиться с вами, мистер Лир. — Максуэлл вяло пожал руку Джека.

— Взаимно. Я часто слышу вашу фамилию.

Джейсону Максуэллу только-только исполнилось двадцать девять. Невысокого росточка, худощавый, с тонким голосом и девичьими ужимками… Если не гомосексуалист, то пародия на него.

— Джейсон — ходячий кладезь сплетен, — вставила Энн. — Он знает все обо всех.

— Помилуй, Господи, — вырвалось у Джека.

— Я действительно очень любопытен, — признал Джейсон.

— К счастью, у нас секретов нет, — усмехнулся Джек.

— О, секреты есть у всех, — возразил Максуэлл. — А если нет, их надо придумать. Что за жизнь без секретов?

— Вы хотите сказать, без скандалов? — уточнил Джек.

— Да, конечно! — закивал Джейсон. — Восхитительных скандалов.

— Джейсон признался, — добавила Энн, — что некоторые герои его романов списаны с реальных людей с минимальными изменениями.

— И они узнают себя! — радостно воскликнул Джейсон.

— А как вы узнаете их секреты? — спросил Джек.

— Они сами делятся ими со мной! Не знаю почему. Наверное, причина в том, что я писатель.

— Вам повезло, что вы не знали моего отца и ничего не написали или не сказали про него.

— Да? А почему?

— Он бы вас убил, — ответил Джек.

— Как интересно!

3

Кэти Маккормак приникла к дверному глазку. Увидев стоящего в коридоре Дика, быстро скинула блузку и бюстгальтер, потом сняла цепочку, отодвинула задвижку и открыла дверь. Пейнтер переступил порог, крепко поцеловал ее в губы, затем чмокнул оба соска.

— Хочется пойти куда-нибудь пообедать, — объявил он Кэти, когда, взявшись за руки, они шли из прихожей в гостиную. — Есть повод.

— Прекрасно! И что мы будем праздновать?

— Налей нам что-нибудь выпить, и я тебе все расскажу.

Пока Кэти наполняла стаканы, Пейнтер взял последний номер «Нью-йоркера» и пролистал его, задержавшись взглядом на нескольких карикатурах.

— За твое здоровье! — Кэти налила ему ржаного виски, а себе — бурбон. — Так что мы празднуем?

— Новое шоу. «Твоя ставка»! Тут все должно получиться. У меня уже есть три первоклассных участника. Ты только послушай! Один парень из Куинса, он работает в закусочной, режет сандвичи. Парень свободно говорит на английском, русском, немецком, иврите и идише. А также немного знает польский, литовский и венгерский. Всем известно, что он лингвист. Он читает соседям письма, которые те получают от европейских родственников. У него еще и приятная внешность. В «Твоей ставке» он выиграет сто тысяч долларов.

— Ты в этом уверен? — В голосе Кэти слышались нотки сомнения.

Пейнтер ухмыльнулся:

— Разумеется, уверен. Мы начнем с простых слов, которые он, конечно же, знает. К примеру: «Мистер Абрахам, вы знаете, что слово „lungs“^[98] обозначает важную часть человеческого организма. Каким словом эта же часть организма обозначается на русском, немецком, иврите и идише?» Он знает. Если нет, мы ему чуть-чуть поможем.

— Ты позаботишься о том, чтобы он знал?

— Совершенно верно. Я не собираюсь рисковать.

— Ты хочешь заранее сказать ему ответы? Дик…

— Этот сукин сын знает, как будет называться пенис на суахили.

— Вот с этим надо бы поосторожнее.

— Да нет же. Суахили мы трогать не будем. Как и китайский. Но парень поймет значение арабского слова. Для знающего иврит арабский не проблема. Мы обставим все так, будто у него достаточно знаний, чтобы точно отвечать на наши вопросы.

— Но…

— Еще у нас есть семнадцатилетняя девчушка из Скарсдейла, которая знает о бейсболе больше, чем Ред Барбер. Представь себе, молоденькая такая девчушка со светлыми кудряшками. Жует резинку и хихикает. «Каковы средние очки в бэттинге^[99] у Бейба Рута в сезоне 1924 года?» Она знает.

— Потому что ты заранее сказал ей ответ?

— Я же не каждому говорю ответ, Кэти. Только самым умным. Всем известно, что в бейсбольной статистике эта девушка — дока. У нее уже репутация знатока. Поэтому все будет выглядеть очень убедительно. Комар носа не подточит. Если б мы взяли первого встречного, о котором никто никогда не слышал, то сели бы в лужу. А эта девчушка…

— Все равно рискованно. А если кто-то начнет копать?

— Каждый победитель, который пройдет наш инструктаж, выиграет сто тысяч долларов. Те, кто ему уступит, тем не менее получат по десять тысяч. Маленькие победители не будут испытывать зависти к главному победителю. Они же не соперничают друг с другом, а просто отвечают на наши вопросы.

— Кто-нибудь будет знать? — спросила она. — Лир?

— В некотором смысле. Но подробности его не интересуют.

4

В октябре Джек Лир встретился с Ребеккой Мерфи в номере мотеля в Лексингтоне. Город этот находился достаточно далеко от Бостона, поэтому Джек мог не опасаться, что его кто-нибудь увидит или узнает. Они сидели в гостиной, пили виски и разговаривали.

— Ее родители были на спектакле вчера вечером. Я не гарантирую, что они не придут сегодня. Могу зайти в зал первой, занять два места и убедиться, что их нет. Если они не покажутся, тебя никто не узнает.

— Полной уверенности у меня нет.

— Да ладно. Перестань дурить.

Действительно, Ребекке по роду своей деятельности частенько приходилось менять внешность, поэтому она знала, как это делается. Ее стараниями волосы и брови Джека стали куда чернее, на верхней губе появились усы, Ребекка заверила его, что приклеены они хорошо и не отвалятся посередине спектакля. Каучуковые вставки между деснами и внутренней стороной щек разительно изменили форму лица. Вместо сшитого по фигуре костюма Джек надел бесформенный пиджак из грубой шерстяной ткани и темно-коричневые брюки. Завершили наряд мятый плащ и широкополая шляпа цвета хаки.

Взглянув на себя в зеркало, Джек решил, что в таком виде его не узнают даже Дэн и Конни Хорэн.

Но если бы его кто-то узнал, Джек превратился бы во всеобщее посмешище.

Ребекка отвезла его в школу при монастыре Святейшего Сердца. Джек остался на автостоянке, пока она ходила на разведку. Наконец Ребекка появилась в дверях и помахала Джеку рукой. Сели они достаточно далеко от сцены, но не в последних рядах. Внимания на них никто не обращал. Зрители занимались своими делами.

Джек прочитал программку:

МУЗЫКАНТ

Пьеса Мередита Уиллсона

Роли исполняют:

Профессор Гарольд Хилл………………… Брэд Дункан

Библиотекарь Мариан…………………… Кэтлин Хорэи, Д. Х.

— Что значит Дэ-ха? — прошептал Джек.

Ребекка прижала губы к его уху.

— Дитя Христа. Такой чести удостаиваются девочки, наиболее ревностно выполняющие свои религиозные обязанности.

Джек не сомневался, что Кэтлин станет такой, какой хотела ее видеть Конни: красавицей, умницей, спортсменкой и, безусловно, благочестивой католичкой.

Пьесу ставил класс Кэтлин. Через месяц ей должно было исполниться семнадцать лет, а весной она заканчивала школу. Каждый год Ребекка издалека фотографировала и посылала фотографии Джеку. Он получал также копии ежегодной фотографии класса, экземпляр школьной газеты, если в ней упоминалась Кэтлин, получил даже номер «Глоб», поместившей репортаж о легкоатлетических соревнованиях девушек, где Кэтлин победила в забеге на сто ярдов.

Занавес поднялся. Пьесу Джек читал, поэтому знал, когда Мариан появится на сцене. Она появилась в небесно-голубом платье. «О Боже, — подумал Джек, — какая красавица!» Блондинка с лицом и формами женщины. Грациозная. Уверенная в себе. Счастливая.

Разумеется, Кэтлин понятия не имела, что в зале сидит ее отец, что она дочь Джека Лира, информационного барона, как его теперь иногда называли.

Ребекка увидела слезы на глазах Джека и взяла его за руку.

5

— Сможешь пообедать со мной? — спросил Джек Ребекку на обратном пути в Лексингтон. — Плачу по твоей часовой ставке.

— По ставке — нет. Но за счет заведения пообедаю, — ответила она, не отрывая глаз от дороги.

Они поднялись в номер, чтобы Джек мог переодеться и избавиться от грима.

Ребекка разлила по стаканам шотландское. Джек плюхнулся в кресло и покачал головой.

— Если бы она… — Он тяжело вздохнул. — Посмотри на Джони. Посмотри, чего она добилась. И Джон мог бы… Но у маленькой Кэтлин нет ни единого шанса! Ни единого! Конни и Дэн думают, что молодая женщина — это детородная машина. Вот что они хотят из нее сделать! Черт побери!

— Джек…

Ребекка вновь взяла его за руку, придвинулась ближе, наклонилась к нему и поцеловала в шею. Джек обнял ее. Теперь их поцелуй длился больше минуты, языки изучали рты друг друга.

Оторвавшись от Ребекки, Джек заулыбался, указав на ее лоб, перепачканный краской от его бровей.

— Думаю, надо все это смыть, прежде чем мы пойдем обедать. Поможешь мне?

Душ они приняли вместе.

— Боже мои, прошло уже двенадцать лет! — воскликнул Джек, когда они легли в постель.

Действительно, последний раз они занимались любовью двенадцать лет тому назад. Тогда ей был тридцать один год, ему — сорок девять. Воспоминания о тех объятиях остались у обоих самые теплые. И на этот раз они не разочаровали друг друга. Ребекка Мерфи отдавалась Джеку полностью, страстно, без остатка. Обедать они так и не пошли. Утром поели чипсов, купленных в автомате.

6

1963 год

Джек и Энн прилетели на Сент-Крой через три дня после Рождества, чтобы две недели погреться на солнышке. Джони и Дэвид Брек присоединились к ним, правда, они собирались улететь раньше. Компанию им составил и несравненный Джейсон Максуэлл.

Джони только что подписала еще один контракт с Гарри Клейном, на этот раз без унизительной прелюдии. Она предложила на главную мужскую роль Дэвида Брека, но Клейн не согласился, так как прекрасно поставленный голос театрального актера не годился для вестерна. Роль получил Трент Эмблер, без труда имитирующий ковбойский выговор.

Сценарий Джони привезла на Сент-Крой. Джек сомневался, стоит ли ей сниматься в вестерне, но, прочитав сценарий, понял, что фильм этот — далеко не те поделки, что десятками шлепали каждый год.

Джони играла роль женщины, приговоренной к пожизненному заключению за убийство отца. В тюрьме, расположенной в пустыне, она видит только жестокость и унижения и в итоге решается на побег. Но она обречена, потому что вокруг на сотни миль — пустыня. К счастью она натыкается на бандита-одиночку (роль Эмблера), который уходит от полиции после совершенного несколько дней назад ограбления. Он берет ее с собой для утоления плотских желаний, но, естественно, влюбляется. Их одиссея и становится сюжетом фильма.

По мнению Дэвида, Джони получила эту роль, потому что в первом фильме понравилась и Гарри Клейну, и Бену Лангу. «Отважную Мишель» на «Оскара» не номинировали, но если бы такое случилось, Академия не устояла бы и вручила Джони золотую статуэтку.

Прочитал сценарий и Джейсон Максуэлл. Идея ему понравилась. Он попросил у Джони разрешения внести некоторые коррективы в диалог. Джони не могла не признать, что после его правки многие фразы зазвучали более эффектно.

Как-то вечером, когда Джони сидела на берегу в красном бикини, в котором проходила весь день, к ней подошел Джек. Остальные держались подальше, чувствуя, что отцу и дочери есть о чем поговорить.

— Что здесь делает Джейсон? — прямо спросила Джони.

— Его пригласила Энн. Встретила на каком-то аукционе по продаже антиквариата. Он же автор бестселлеров, критики от него без ума.

— Он, конечно, душка, — Джони посмотрела на Джейсона, прыгающего в волнах. — Ты не опасаешься, что они с Энн?..

— Едва ли. Он же гомик. Энн находит его забавным. Я, признаться, тоже. Он все про всех знает, и я склонен думать, что большая часть его сплетен — правда.

— Хочу тебя предостеречь, папа. Не доверяй ему. И скажи Энн, что доверять ему нельзя. Пусть вертится вокруг, но не говори ему ничего такого, что ты хотел бы сохранить в секрете. Помни, у маленьких собачек есть уши, а у этой еще и голос.

Глава 32

1

1963 год

Роль Мэгги в «Узниках скал» потребовала от Джони огромного напряжения сил. Ни единого эпизода не снималось на студии. Первую часть фильма, действие которой разворачивалось в тюрьме, отсняли в настоящей старой тюрьме в одном из расположенных в пустыне округов. И кандалы, в которые заковали руки и ноги Джони, были настоящие, железные, с настоящими же замками. Закованная, она просидела на телеге под палящим солнцем три часа, а операторы с камерами, установленными на грузовиках, снимали фильм. Так что страдания Джони мало чем отличались от страданий женщины, осужденной за убийство и отправленной в тюрьму. Одетая в лохмотья, мокрая от пота, обессиленная, обожженная солнцем, через три часа съемок она ничем не напоминала холеную кинозвезду.

Но самое ужасное заключалось в том. что ей обрили голову. Исполнительницам второстепенных ролей просто надели на головы резиновые шапочки телесного цвета. Но с главной героиней этот трюк не проходил: во-первых, слишком много крупных планов, а во-вторых, режиссер хотел, чтобы по ходу фильма волосы Мэгги отрастали, они как бы символизировали ее внутреннее перерождение, пробуждение новой Мэгги.

Срезала волосы и брила Джони голову актриса, играющая роль одной из охранниц. И хотя женщина изо всех сил старалась не причинять ей боли, по роли ей полагалось быть резкой и грубой. Волосы она состригала огромными ножницами, которые и рядом не лежали с парикмахерскими, а брила опасной бритвой, предварительно намылив голову Джони хозяйственным мылом. Трижды женщина случайно резала ей кожу, окрашивая мыльную пену в красный цвет. В этой сцене для того, чтобы вскрикивать от боли, Джони не требовалось актерского мастерства. Камеры, естественно, ни на секунду не отрывались от ее лица.

Бен Ланг не хотел, чтобы Дэвид Брек присутствовал на съемках, но сжалился и послал за ним еще до того, как Джони попросила режиссера об этом. Дэвид успокаивал ее. Гладил голову и говорил, что Джони прекрасна и без волос.

Мо Моррис тоже приехал на съемки и понял, что происходит между его звездой и актером из Уэльса. Мо сказал Джони, что ей уже нет нужды появляться на публике ради того, чтобы попадать в колонки светской хроники. А сам он, мол, теперь вплотную займется карьерой Дэвида.

2

Эдит Уолкотт умерла в возрасте семидесяти девяти лет. Джони захотела поехать в Бостон на похороны. Бен Ланг с готовностью согласился. Он сказал, что все равно собирался прервать съемки, чтобы ее волосы немного отросли. Гарри Клейн предоставил ей целую коллекцию париков. После съемок Джони их не надевала, обходилась тюрбаном из полотенца, а тут выбрала один и проверила, не свалится ли он с головы при резком движении. Дэвид отвез ее в Лас-Вегас, где Джек и Энн уже ждали Джони в самолете Эл-си-ай.

— Господи, как я устала, — вздохнула Джони. — Буду спать всю дорогу до Бостона. И голова все время чешется от этого парика. Вы уж меня простите. — Она стянула парик. — Какого черта? Все равно волосы отрастут. Может, мне дадут что-нибудь выпить? — Волосы Джони торчали темной щетиной высотой в четверть дюйма. — Обритой я смотрелась лучше. Любуйтесь вволю, и давайте к этому больше не возвращаться.

— Меня просто подмывает поступить так же, — заметила Энн. — Это очень стильно!

— Если примешь такое решение, пусть тебя обреет парикмахер. Любителям доверять нельзя, это работа для профессионала.

К удивлению Джека, Хорэны пришли на похороны и привели с собой Кэтлин. Вероятно, они решили позволить ему взглянуть на дочь. Он притворился, что видит ее в первый раз.

Когда Кэтлин представили Джеку, она вежливо пожала ему руку, но куда больше ее заинтересовала, конечно же, Джони, известная киноактриса.

Энн знала о Кэтлин. Джони — нет. Энн посоветовала Джеку рассказать дочери обо всем, и, когда они возвращались в Уэстчестерский аэропорт, позаботилась о том, чтобы он смог остаться с Джони наедине.

— Ты чего-то грустный. — Джони провела рукой по щетине своих волос. Если она снимала парик, то рука раз за разом тянулась к голове, словно Джони хотела убедиться, что волосы все-таки растут. — Я не знала, что ты был так привязан к бабушке Эдит.

— Что ты думаешь о Кэтлин? — спросил Джек.

— Кэтлин?

— Кэтлин Хорэн.

— Красивая девушка. Но еще совсем ребенок. А что?

— Она твоя сестра по отцу.

— Папа!

— Кэтлин этого не знает.

Джони нахмурилась.

— Есть у тебя другие секреты, папа?

Джек ответил ей мрачным взглядом.

— Ты поделилась со мной своей тайной. Я с тобой своей.

3

Компания «Лир коммюникейшн» продала свои радиостанции. Большая часть рекламы на радио поступала теперь только от местного бизнеса: магазинов, торгующих мебелью, коврами, автопокрышками, от автодилеров, ресторанов. Большая часть радиостанций заполняла эфирные часы музыкой. Другие станции по-прежнему отдавали свое время жалобам больных, страдающих чем угодно, от рака до вросших ногтей, и советам эскулапов, обычно отдающих предпочтение нетрадиционным методам лечения. Свою часть эфира заняли и финансовые передачи. Обычно слушателям рекомендовалась покупка непонятно каких акций в местных фондовых магазинах.

Такое радио Джека Лира совершенно не интересовало.

4

Маленький Джек, уже шестнадцатилетний парень, учился в Академии Брансуика, одной из частных школ Гринвича. Занятия спортом в школе поощрялись. Но Джеку поощрения и не требовалось. Он обожал все игры: соккер^[100], хоккей, баскетбол. Но особенно его влекли те виды спорта, где соперники сходились один на один и не возбранялся физический контакт. Трижды его вызывали к директору.

— Надеюсь, мне больше не придется говорить вам этого мистер Лир, но вы играете слишком грубо. Ваша агрессивность на спортивных площадках привлекает ненужное внимание. Цель спорта — гармоническое развитие человека.

— А я полагал, что цель игры — победа, сэр, — оправдывался Джек. — Я играю по правилам. Так что претензии ко мне быть не может.

— Дело не в этом. Вы играете слишком грубо. Вдруг кто-то получит травму?

— Я тоже рискую получить травму, сэр.

— Мистер Лир, я настоятельно прошу вас умерить свои пыл во время спортивных игр.

— Даже если Академия проиграет, сэр?

— Даже если Академия проиграет.

5

Кертис Фредерик ушел на пенсию. Ему стукнуло шестьдесят шесть, и Джек не смог уговорить его изменить принятое решение. Кертис купил себе дом в Скоттдейле, штат Аризона, толщиной стен напоминавший крепость. Солнце в Аризоне пекло неимоверно. Траву выжигало сразу, поэтому лужайку перед домом просто засыпали гравием, кондиционеры мощностью соперничали с теми, что стояли в промышленных корпусах, а в большой бассейн во дворе, окруженный аккуратно подстриженными кустами, приходилось каждую ночь доливать воду.

Фредерики уже шесть месяцев как уехали из Нью-Йорка, когда в «Нью-йоркере» появился короткий рассказ Джейсона Максуэлла. Начинался он так:

«Много лет тому назад Джордж Блэк, то ли от любопытства, то ли от одиночества, решил испытать на себе прелести однополой любви. Он нашел себе любовника, которому знакомые дали кличку Зип^[101], более молодого по возрасту и готового сыграть роль женщины во вновь образовавшемся тандеме. Со временем любовник-мужчина Джорджу наскучил, возможно, даже стал вызывать у него отвращение, поэтому он оставил Зипа и женился.

Мир Зипа рухнул. Он чувствовал, что не сможет выжить без любви Джорджа, без отеческой поддержки Джорджа, даже без тех строгих рамок, в которых держал его Джордж. Зип скатывался все ниже и ниже, пока не опустился на самое дно, став нищим на улицах Нью-Йорка.

Зип мог бы шантажировать Джорджа. Но так и не по шел на это, слишком его любил. Однажды Зип смиренно попросил Джорджа о помощи. Жена Джорджа, Джейн, полная сочувствия и милосердная, какой и должна быть христианка, предложила Джорджу взять Зипа в дом, пусть мол, живет с ними. Он может отрабатывать свой хлеб и кров, помогая по хозяйству.

Вот так Зип стал слугой. Роль эта пришлась ему по нраву. Теперь в строгих рамках его держала Джейн, а не Джордж. Наказывала она его среди прочего тем, что запрещала ходить по дому в одежде. Только самым близким друзьям дозволялось взглянуть на Зипа. Они, мягко говоря изумлялись, когда коктейли им подавал мужчина в костюме Адама, причем происходило это в доме весьма уважаемого человека, профессионала высшей пробы.

Такая ситуация долго сохраняться не могла. Джейн раздражало, что Зип, похоже, не имел ничего против тех унижений которым она его подвергала. Нет. Au contraire^[102]. Ему это очень даже нравилось.

И вот…»

Прочитав рассказ, Энн впервые в жизни солгала Джеку. Нет, не солгала, просто не сказала ни слова о рассказе Джейсона. Джек «Нью-йоркер» не читал и, соответственно, рассказа не видел. Никак не отреагировали и Фредерики. Оно и попятно: в Аризону «Нью-йоркер» не попадал.

Но Энн пришла в ужас. Она знала, что «Джордж» — это Кертис, «Джейн» — Бетси, а «Зип» — Уиллард Ллойд, он же Коки.

Могла она назвать и человека, рассказавшего Джейсону о том, что Коки ходит по квартире Фредериков голышом. Однажды Бетси пригласила ее на ленч. Они договорились встретиться в квартире Фредериков, а потом пойти в ресторан. Дверь открыла Бетси. Она же и налила им по стаканчику. Энн знала, что Фредерики из жалости взяли Уилларда Ллойда слугой, и поинтересовалась без всяких задних мыслей, не выходной ли сегодня у их «боя». Нет, ответила Бетси, Коки на кухне. Вот тут Энн краем глаза и заметила, что слуга-то голый. Бетси рассмеялась и позвала Коки в гостиную. «Наш маленький секрет, — призналась она. — Я всегда знала о его роли в жизни Кертиса, и когда я согласилась на то, чтобы взять его в дом, я потребовала… Только не говори Джеку!»

Джеку Энн ничего не сказала. Зато поделилась с Джейсоном, который решил, что сюжет очень уж хорош и не использовать его — грех.

При следующей встрече Энн разве что не набросилась на него с кулаками.

— Джейсон! Как ты мог? Я тебе доверяла!

— А что? — улыбнулся писатель. — Никто не унижен и не оскорблен. Насколько мне известно, Фредериков узнала только ты. Мне не звонили и не писали. А рассказ-то преотличный!

6

Осенью у Кэтлин Хорэн начались занятия в колледже при том же монастыре Святейшего Сердца. Учась в монастырской школе, она жила дома, а поступив в колледж, перебралась в студенческое общежитие и теперь круглые суткинаходилась под жестким контролем монахинь.

Кэтлин слышала истории о том, что среди монахинь этого ордена в моде самоистязания. Многие студентки видели, как монахини охаживают себя кнутом (только себя, сестру по вере — никогда). Некоторые из них носили под платьем власяницы, от которых чесалось все тело. Стоило ли удивляться их раздражительности и нетерпимости.

Впрочем, студентки видели от монахинь и много хорошего, и едва ли кто стал бы отрицать их набожность, но Кэтлин с каждым днем укреплялась в мысли, что попала в дурдом.

Однажды, услышав об убийстве президента Кеннеди, она без разрешения уехала домой. Мать тут же прогнала ее назад, и Кэтлин сурово наказали: месяц после семи вечера она не могла выходить из своей комнаты, кроме как в туалет. Конни одобрила это решение, согласившись с матерью-настоятельницей в том, что Кэтлин слишком своевольная.

Кэтлин решила, что ей обрыдли и колледж, и вся жизнь, в том числе набожная мать. Но выхода она не видела.

7

1964 год

Хотя «Карлтон-хауз продакшн» полностью контролировалась Джеком, он не вникал в каждодневные проблемы, поручив их решение опытным менеджерам, проработавшим в компании не один год. Его брат Боб практически отошел от дел. Он и Дороти купили дом в Нью-Мехико и большую часть времени грелись на солнышке да играли в гольф.

«Карлтон-хауз» принадлежала обширная фильмотека. Джек на этом не успокоился и санкционировал выделение денег на покупку фильмов у студий, прекративших свое существование. По его инициативе «Карлтон-хауз» приняла участие в программе сохранения старых фильмов: с хрупкой и горючей кинопленки их переснимали на более долговечные носители. К сожалению, очень часто, открывая металлическую коробку со старым фильмом, в ней находили лишь труху.

Лучшие фильмы копировались на видеопленку. Таким образом появлялась возможность для их показа по телевидению. Доктор Лоувенстайн не сомневался, что это направление бизнеса получит широкое развитие: как только цена на видеомагнитофоны упадет и они станут доступны среднему потребителю, видеокассеты появятся в каждом доме.

Съемочные площадки «Карлтон-хауз» теперь использовались исключительно для создания телевизионных программ.

Салли Аллен второй раз вышла замуж за Лена. Каким-то чудом ей удалось не привлечь к этому событию внимания прессы. Они пришли к Джеку и предложили снять фильм, основанный на жизни двух супружеских пар, соседей, которые всегда вместе, и в радости, и в горе. Джек прочитал сценарий Лена. Юмор, конечно, присутствовал, но получалась не комедия. Для Салли Лен написал серьезную драматическую роль. Джек посоветовался с людьми, которым доверял, и дал добро. Съемки завершили быстро, фильм получился малобюджетным, главные роли сыграли Салли и артисты, получившие известность в комедийных телесериалах.

К огорчению Джека, когда подошло время вручения «Оскаров», за звание «Лучшая актриса» соперничали Салли Аллен и Джони Лир. Салли победила.

8

1965 год

Впервые Джек полетел на Сент-Крой без Энн. Она стала очень быстро уставать и по предложению своего врача решила лечь в Гринвичскую больницу на обследование. А чтобы Джек не кружил по ее палате, заламывая руки, Энн практически приказала ему отправляться на Сент-Крой и провести эти несколько дней под теплым солнцем.

За день до отъезда Джек столкнулся с Джейсоном Максуэллом, упомянул о поездке, пожаловался, что ему будет очень одиноко без Энн и детей, которые тоже не могли составить ему компанию. Джейсон широко улыбнулся и сказал, что с удовольствием слетал бы в теплые края и постарался развлечь Джека.

Джек согласился, пообещав оплатить его расходы. Но Джейсон не хотел об этом и слышать.

На Сент-Крой они прибыли в среду, 17 февраля.

Джейсон, как и обещал, сыпал забавными историями. Все эти дни он проходил в джинсовых шортах и шляпе из пальмовых листьев, которую купил по приезде.

Джейсону только-только исполнилось тридцать два, тогда как Джеку оставался лишь год до шестидесяти.

Волосы его заметно отступили от лба, стали совсем седыми, но зато не поредели. У него появился второй подбородок, морщинки в углах глаз стали резче. Однако лицо его сохранило живую мимику, а губы с готовностью расходились в широкой улыбке.

Тело Джека, пожалуй, сопротивлялось возрасту лучше, чем лицо. Даже без диеты и систематических занятий спортом он оставался таким же подтянутым, как и в сорок лет. И работать продолжал в том же ритме, как и двадцать лет назад.

На третий вечер их пребывания на Сент-Крое Джек предложил Джейсону одеться поприличнее и пойти пообедать в ресторан. После двух ромовых коктейлей они плотно поели, отдавая должное вину. Вечер прошел быстро, в немалой степени благодаря Джейсону, который превзошел самого себя, рассказывая пикантные истории из жизни знаменитостей.

Одна касалась бродвейской актрисы, которая обдулась в ресторане «21». Вторая — сенатора, которого полиция нашла спящим на лестнице, ведущей в подвал, где находился наркопритон.

Джек знал, что такими вот историями Джейсон и забавлял Энн. Когда мужчины вернулись в дом, Джек разлил по бокалам бренди и приготовился слушать новые рассказы.

Они выпили, и Джейсон рассказал еще две истории, а потом замолчал, погрузившись в свои мысли.

— Что же… — Джек истолковал молчание Джейсона однозначно, — пожалуй, пора и на боковую.

— Джек, — прошептал Джейсон.

— М-м-м?

— Ты никогда не спал с мужчиной?

Джек покачал головой.

— И не хотел? Не задумывался об этом?

Джек, который уже встал, вновь опустился в кресло.

— Не могу сказать, что таких мыслей у меня не возникало. А что?

Брови Джейсона взлетели вверх, он улыбнулся.

— Ну…

— Как я понимаю, это предложение?

— Можно так сказать. Вежливое предложение. Ты же не возненавидишь меня за это, не так ли?

Джек откинулся на спинку кресла и на мгновение закрыл глаза.

— На предложение я отвечу отказом, Джейсон, но ненависти к тебе у меня нет.

— У меня сложилось впечатление, что ты из тех людей, которые хотят попробовать все, что может предложить им этот мир. Думаю, ты прекрасно разбираешься в том, что может происходить между мужчиной и женщиной. Вот почему я и решил, что тебе, возможно, захочется изведать новых ощущений.

Джек потянулся за бутылкой, плеснул себе бренди и передал бутылку Джейсону.

— Не буду отрицать, идея интригующая. Ты прав и в другом. По части женщин опыт у меня богатый.

Губы Джексона изогнулись в сладострастной улыбке.

— По части опыта я тоже могу кое-чем похвалиться. У меня есть друг. Я вижусь с ним редко, и ты сейчас поймешь почему. Он бьет меня кнутом. На коже вздуваются настоящие рубцы, Джек. И, поверишь ли, это так приятно!

Джек долго изучал содержимое бокала.

— Моя первая жена тоже стала мазохисткой. Не с самого начала. Со временем. Она могла получить удовлетворение только после того, как ей причиняли боль. Джейсон… ее это убило.

Глава 33

1

1965 год

Доктор Гарольд Мэннинг сидел на стуле рядом с кроватью Энн в больничной палате. После окончания учебы он работал только три года, но уже завоевал репутацию первоклассного специалиста. Энн он нравился, она ему полностью доверяла и находила в молодом докторе только один недостаток: он слишком часто и слишком широко улыбался.

— Как вы себя сегодня чувствуете, миссис Лир?

— Пожалуй, получше. Отдых, покой…

Доктор кивнул. Его улыбка поблекла.

— Да. Покой — это хорошо. Боюсь, нам придется попросить вас задержаться здесь подольше.

— Да? А почему?

— Я попросил подойти доктора Филипа Декомба. Мы вместе анализировали результаты вашего обследования. Он будет с минуты на минуту.

— Ваш голос звучит очень уж зловеще.

— Выводы у нас неутешительные, — признал доктор Мэннинг. — Доктор Декомб — специалист именно по этому заболеванию.

— И как называется это заболевание?

Доктор Мэннинг глубоко вздохнул.

— Рак.

— Рак чего?

— Миссис Лир, прежде чем я скажу, позвольте заметить, что с такой формой рака люди живут годами. Живут нормальной, полноценной жизнью. И только последние стадии заболевания вносят некоторые ограничения.

— Последние стадии…

— Да. Но до этого… А вот и доктор Декомб. — Мэннинг поднялся навстречу вошедшему в палату более пожилому мужчине, высокому, тощему, с лысой как бильярдный шар головой. Тот был в зеленом халате, он пришел прямо из хирургии.

Вошедший сухо поздоровался с Энн, на его лице не мелькнуло и тени улыбки.

— Я как раз начал говорить…

Доктор Декомб мрачно кивнул.

— У вас лейкемия, миссис Лир.

2

Когда Джек и Джейсон прилетели в аэропорт Кеннеди, их встретила Энн. Она предложила подвезти Джейсона, но тот заверил Лиров, что вполне обойдется такси.

Джек подождал, пока они сядут в машину, и только тогда спросил, что показало обследование.

— Похоже, у меня есть признаки анемии, — ответила Энн. — Я уже начала принимать лекарства. Гемоглобин повысился, и я чувствую себя лучше.

— А в чем причина?

— Они считают, что в данном случае анемия вызвана вирусом. Ничего страшного. Какое-то время мне придется принимать таблетки, периодически сдавать кровь на анализ, но в инвалиды меня записывать рано.

— Господи, Энн… я не знаю, что бы я делал, если бы…

Она рассмеялась.

— Даже не думай об этом. И не волнуйся. На то нет никаких причин.

3

Сценарии разнообразных шоу-викторин отличались только в мелочах, основной же элемент оставался неизменным: участники сидели в звуконепроницаемых кабинках, хмурясь и роясь в памяти в поисках ответов на выстреливаемые ведущим вопросы.

Передачу «Твоя ставка» вел Арт Мерриман, который раньше был ведущим утренней развлекательной передачи и носился по студии, примеряя женские шляпки. К сожалению, шляпки женщины носить перестали, так что закрылась и передача.

Очень достойно соперничала с Мерриманом Гленда Бонэм, крупный знаток бейсбольной статистики. Пухленькая блондинка в мини-юбке, она, посмеиваясь, жевала резинку и безошибочно отвечала на все вопросы. Если Гленда участвовала в передаче, рейтинг «Твоей ставки» взлетал до небес: ни одно шоу «Лир нетуок» не смотрело такое число зрителей.

А финал по популярности опередил бы любую другую передачу любой телевещательной компании, если бы Эл-си-ай охватывала большую территорию. Но у многих зрителей телевизоры не принимали дециметровый диапазон.

— А теперь, Гленда, — ворковал Мерриман, — тебе предстоит ответить на двойной вопрос. Первая его часть такова. Ассоциация журналистов, пишущих о бейсболе, в 1931 году начала присваивать в каждой лиге титул «Самый ценный игрок года». С этого самого года многие игроки удостаивались такого титула дважды, но всего лишь несколько игроков — три раза. Кто трижды получал титул «Самый ценный игрок года»?

Огни вне кабинки притухли. В студии зазвучала музыка тревожного ожидания. Гленда Бонэм нахмурилась, записала в блокнот одну фамилию, после паузы — вторую и наконец третью.

— Гленда, о каких игроках идет речь?

Девушка хихикнула.

— О Джимми Фокксе^[103], Стэнс Мьюзиэле^[104] и Джо Димаджио^[105].

Мерриман яростно зааплодировал, к нему присоединились сидевшие в студии зрители.

— Теперь вторая часть вопроса, самая трудная. Ты готова, Гленда?

— Готова, мистер Мерриман.

Мерриман кивнул.

— Игрок, которому удастся максимальное число «круговых пробежек»^[106] в Национальной лиге и в Американской лиге, становится чемпионом обеих лиг по этому показателю. Только один раз в истории современного бейсбола чемпионы Национальной и Американской лиг имели на своем счету одинаковое число «круговых пробежек». В каком году? Кто? Сколько?

Гленда Бонэм, улыбаясь, начала что-то записывать в блокнот, потом встала, уверенная в себе, и победно улыбнулась притухшим огням и тревожной музыке.

— Гленда?

Она захихикала.

— В 1923 году Бэйб Рут сделал сорок одну «круговую пробежку» для Нью-Йорка, Американская лига, а Сай Уильяме — тоже сорок одну, для Филадельфии, Национальная лига.

— Ты… только что, выиграла.. сто… тысяч… ДОЛЛАРОВ!!!

4

Дик Пейнтер обнял Кэти Маккормак.

— Я говорил тебе, что девчонка знает свое дело.

— А на сколько вопросов она ответила бы сама?

— Она знала, кто трижды удостаивался титула «Самый ценный игрок». Насчет «круговых пробежек»… она знала, что это Бэйб Рут и Сай Уильямс, но не могла точно сказать, в каком году и в какой команде играл Уильямс. Базового запаса знаний ей хватало. Мы лишь произвели поднастройку.

— Но она знала, о чем ее будут спрашивать?

— Кэти! Откуда такая наивность? Разумеется, она знала. Если ты веришь, что в викторинах все идет по-честному, тогда ты должна верить и в существование фей.

5

Через две недели после возвращения с Сент-Кроя Джек получил посылку, которую курьер доставил в приемную его кабинета. В посылке Джек обнаружил нэцкэ, миниатюрную японскую статуэтку из слоновой кости высотой в полтора дюйма. Статуэтку ценную, коллекционную. И эротическую. Изображала она двух мужчин, которые отсасывали друг у друга. Прислал нэцкэ Джейсон.

Джек не знал, как объяснить Энн, почему Джейсон вдруг прислал ему такой подарок. Он убрал статуэтку в бархатный мешочек и деревянную коробочку, в которой она прибыла, и сунул в ящик стола.

Зазвонил телефон.

— Мистер Лир, с вами хочет поговорить некая миссис Хорэн из Бостона.

Он взял трубку.

— Джек, у нас беда! Кэтлин пропала. Убежала из колледжа, и мы не знаем, где она. Я ничего тебе о ней не рассказывала, никогда не обращалась за помощью. И ты держал слово. Не вмешивался в ее жизнь, как и обещал. Но я… — У Конни перехватило дыхание.

— Обо мне ты ей что-нибудь говорила?

— Нет. Я привела ее на похороны миссис Уолкотт, чтобы ты смог посмотреть на нее. Но мы не говорили ей, кто ты.

— И вы не представляете себе, куда она убежала? Девятнадцатилетняя девушка не может исчезнуть. У нее есть ухажер?

— Нет! Она училась в колледже при монастыре. С юношами она встречалась, но на свидания не ходила.

— Подруги?

— Мы обзвонили всех.

— Чем я могу тебе помочь, Конни? — спросил Джек после долгой паузы.

— Не знаю. Может, и ничем. Но я подумала, что тебе следует знать об этом. Возможно, она отправилась в Нью-Йорк.

— Конни, нет ли у тебя какой-нибудь вещи с отпечатками пальцев Кэтлин?

— Отпечатками пальцев?

— Да. Если случилось что-то ужасное, у жертвы обязательно снимают отпечатки пальцев. У тебя…

— Разумеется, есть! — Конни зарыдала.

— Хорошо. К тебе зайдет женщина, ее зовут Ребекка Мерфи. Ты дашь ей вещи, на которых могут быть отпечатки пальцев Кэтлин. И, конечно, фотографии.

— Кто она?

— Частный детектив, которая в прошлом работала на меня. Бюро пропавших без вести тут не поможет. У них нет средств, чтобы провести качественный поиск. А вот мисс Мерфи это под силу, потому что я ей плачу. Я позвоню ей, как только мы закончим разговор.

6

— Будь ты наивной девятнадцатилетней девушкой, куда бы ты убежал? — спросила Энн.

— В Нью-Йорк? — предположил Джек.

— Возможно. Но я бы выбрала Калифорнию. Лос-Анджелес.

Джек стукнул кулаком по ладони левой руки.

— Девочка же ничего не знает и не умеет! Она жила в идеальном мире! Первый же мужчина, который наткнется на нее, воспользуется ее оторванностью от реальной жизни.

Часом позже, когда они обедали, зазвонил телефон. Звонила Ребекка, поэтому Джек прошел в кабинет и взял трубку там.

— Есть новости. Она села на автобус в Конкорде.

— И куда поехала?

— Трудно сказать. Купила билет до Хартфорда. Я поеду туда и посмотрю, что удастся выяснить.

Вернувшись за стол, Джек покачал головой.

— Хартфорд.

— Могу я узнать, что происходит? — спросил Маленький Джек, в свои семнадцать лет уже далеко не маленький.

Джек бросил взгляд на него, потом на Лиз, Линду, Нелли, наконец повернулся к Энн.

— Думаю, пора им все рассказать.

Джек кивнул.

— Очень красивая девятнадцатилетняя девушка исчезла из колледжа, расположенного в пригороде Бостона. Убежала. Все очень волнуются.

— А почему мы должны волноваться? — спросила Лиз.

Джек вновь оглядел стол.

— Потому что она — твоя сестра по отцу.

7

В июне Маленький Джек заканчивал Академию Брансуика. А пока бейсбольный сезон был в разгаре. Свой первый сезон Джек начал питчером^[107]. Но когда в стартовой игре он совершил две «круговые пробежки» и столько же во второй, его поставили на первую базу. В середине последнего сезона его средние очки в бэттинге выглядели более чем внушительно — 0, 408. Защитники соперников боялись его. Маленький Джек без колебании шел на столкновение, прорываясь на вторую базу. Доставалось многим, а двоих пришлось отправлять в больницу. И с кэтчерами, попадая в «дом», он не церемонился. Один из них после столкновения с Джеком Лиром досрочно закончил сезон с несколькими сломанными ребрами.

В конце апреля директора школ, команды которых играли в одной лиге с Академией Брансуика, собрались на совещание. Им потребовалось лишь десять минут, чтобы принять резолюцию: отказ от игры с Брансуиком, если в заявочном списке фигурирует Джек Лир.

На том спортивная карьера Маленького Джека в Академии Брансуика и завершилась.

Он прикинулся, будто ему плевать. Сказал отцу, что и сам не хочет иметь дело с маменькиными сынками, а в колледже будет играть в футбол. Гарвард и Йель отказали ему в приеме, а вот университет штата Огайо в Колумбусе — нет. Возможно, Вуди Хейсу, тамошнему тренеру, требовался крепкий защитник.

8

Ребекка Мерфи показала фотографии Кэтлин Хорэн сотрудникам автобусной станции в Хартфорде и выяснила, что девушка купила билет до Кливленда. Бекки полетела в Кливленд на самолете, надеясь перехватить Кэтлин на автовокзале, но прибыла туда на час позже. В Кливленде следы Кэтлин затерялись. Ребекка могла лишь предположить, что девушка держит путь на запад. Вернувшись в Бостон, она убедила полицию разослать по своим каналам фотографии и отпечатки пальцев Кэтлин.

День проходил за днем, но никаких известий о девушке не поступало. Конни и Дэн Хорэн не находили себе места. Джек хотя бы действовал через Ребекку, они же ничем не могли помочь. Дэн полетел в Сан-Франциско, долго бродил по Хейт-Эшбюри, где находили пристанище многие сбежавшие из дому юноши и девушки. Фотографии Кэтлин он показывал всем: полицейским, наркоманам, священникам, прохожим. Одни ему сочувствовали, другие нет. Кэтлин никто не видел. Дэн вернулся в Бостон, признав свое поражение.

Дэн ничего не сказал Конни, но, по его убеждению, в Кэтлин проснулась кровь Лиров.

Джек тоже волновался. Он отменил деловую поездку, так как боялся, что Ребекке не удастся с ним связаться. Слишком много пил. Плохо спал. Энн старалась не отходить от него ни на шаг. Ей совсем не нравилось состояние мужа.

Наконец через несколько недель после исчезновения Кэтлин Джек полетел в Хьюстон к Дугу Хамфри. Дальше откладывать эту встречу он не мог. «Лир коммюникейшн» собиралась проводить эмиссию привилегированных акций, чтобы получить полмиллиарда долларов, и два банкира, входящие в совет директоров, Дуглас Хамфри и Джозеф Фримен, хотели встретиться с главным управляющим. Собирались приехать также Билли Боб Коттон и Рей Ленфант.

Джек прилетел за день до встречи и пообедал с Дугом, Билли Бобом и Реем. Компанию им, как это часто бывало, составила Мэри Карсон. Утром мужчины сидели у бассейна, изучая документы, лежащие на стеклянном столике.

Совещание только началось, когда позвонила Ребекка Мерфи. Джек снял трубку со стоящего на столике телефонного аппарата.

— Ура! Я знаю, где она.

— Новости хорошие? — с надеждой спросил Джек.

— Не очень. Но могло быть и хуже. Она в тюрьме маленького городка Грант, это в Небраске.

— Господи, в тюрьме! За что?

— Ничего серьезного. Она вышла из кафе, не расплатившись. Судья наложил на нее штраф. Вот она и отсиживает его, день — три доллара. Я поговорила с шерифом. У Кэтлин есть билет до Лос-Анджелеса и несколько долларов, которыми, однако, она не хочет оплачивать штраф. К тому же категорически отказывается сказать, кто она и откуда, чтобы полиция не могла связаться с ее родственниками.

— И сколько нужно денег, чтобы освободить ее?

— На сегодня около восьмидесяти долларов. Я могу перевести деньги в…

— Нет. Тогда мы снова потеряем ее. Я сам полечу туда и все улажу. Не звони ни Хорэнам, ни кому-нибудь еще.

9

В Хьюстон Джек прилетел на «Бичкрафте-супер H18», который мог лететь со скоростью триста миль в час. Перед тем, как уехать от Хамфри, он позвонил пилоту и попросил того найти ближайший к городу Грант, штат Небраска, аэропорт и договориться, чтобы после приземления к самолету подогнали автомобиль.

Вылетели они в половине одиннадцатого и в полдень прибыли в Оголлалу. Оттуда Джек быстро добрался до Гранта, административного центра соседнего округа.

Элмер Хастингс, шериф, высокий, поджарый, загорелый, в соломенной шляпе и со звездой на груди, сидел за столом из желтого дуба.

Джек представился.

— Как я понимаю, вы говорили с моим частным детективом, мисс Мерфи.

— Да, — кивнул шериф. — Она молодец. Отыскать мисс Хорэн — задача не из простых. Вы сказали, что вы ее отец, но мисс Мерфи сообщила мне, что фамилия девушки Хорэн. А ваша — Лир.

— Это длинная история, — ответил Джек. — Если захотите, я расскажу. Но сначала мне бы хотелось заплатить наложенный на девушку штраф и увезти ее. Самолет моей компании ждет на аэродроме в Огаллале. Я надеюсь еще сегодня вернуться с Кэтлин в Нью-Йорк.

— Что ж, давайте разберемся. Штраф у нее сто долларов плюс судебные издержки четырнадцать долларов и семьдесят пять центов. Она отсидела одиннадцать дней. — Шериф провел нехитрый расчет па листе блокнота. — Значит сто четырнадцать долларов и семьдесят пять центов минус тридцать три доллара. Получается восемьдесят один доллар и семьдесят пять центов. Как собираетесь платить? Надеюсь, наличными?

— Наличными, — кивнул Джек.

— Джерри, — обратился шериф к своему помощнику, с интересом прислушивающемуся к разговору. — Пойди к мисс Хорэн и скажи, чтобы собиралась. За ней приехал отец.

Джек выложил на стол четыре двадцатки, долларовую купюру и три четвертака.

— Может возникнуть проблема, — заметил шериф.

— Какая?

— Не уверен, что она захочет уехать с вами. Упрямая девица. Поговорите с ней, прежде чем я напишу вам расписку. Я хочу точно знать, что она поедет с вами. Она сказала мне, что собирается в Калифорнию, а не на восток. Одиннадцать дней в камере ее не переубедили, и она знает, что ей еще сидеть двадцать семь. Может…

— Я с ней поговорю.

Женская камера располагалась не в ряду других, а отдельно, с одной каменной стеной и тремя — из железных прутьев. В камере были две койки, унитаз и раковина. Кэтлин сидела на койке (вторая пустовала) в юбке из плотной ткани, блузе и темно синем кардигане. У девушки были роскошные светлые волосы, но серое, осунувшееся лицо.

Джек кивнул и улыбнулся Кэтлин. Она поднялась, подошла к решетке.

— Кто… Мистер Лир? Мне же сказали, что приехал мой отец.

— Так и есть, Кэтлин. Твой отец — я.

У нее открылся рот. Обеими руками она схватилась за прутья решетки, чтобы не упасть. Затем кивнула и заплакала.

— Я ведь чувствовала, — прошептала она. — Я всегда знала, что они мне лгут. Знала, что я не такая, как они. — Она глубоко вздохнула. — А ты! Почему ты не пришел ко мне раньше?

— Не мог. Нам есть о чем поговорить. Самолет ждет. Лететь нам долго, так что я тебе все обьясню.

— Я не вернусь в Бостон! Я не вернусь в этот колледж!

— Хорошо. Ты не вернешься в Бостон. Ты не вернешься в колледж.

Правой рукой Кэтлин перехватила прут решетки повыше, левой — пониже.

— Ты и моя мать?..

— Совершенно верно. Конни — твоя мать.

— Они говорят, что ты еврей. В смысле… Конни и Дэн говорят…

— Я знаю. Для них это важно.

Кэтлин улыбнулась.

— Если ты еврей, тогда и я еврейка! Так вот почему они отдали меня в школу при монастыре… Ладно, будет им сюрприз!

— Давай не будем принимать скоропалительных решений, Кэтлин. Нам надо о многом поговорить. Я тебя люблю, я отвезу тебя домой, там мы со всем и разберемся.

Глава 34

1

1965 год

Рождество в доме Лиров в Гринвиче прошло весело. Присцилла, которая по-прежнему работала у них, заявила, что никогда не видела такого великолепия.

Джек и Энн устроили три приема, один за другим.

Весной Линда собиралась защищать диплом по микробиологии в Колумбийском университете. Она разослала заявления об устройстве на работу в несколько университетов, так как ей хотелось и дальше заниматься наукой. Линда встречалась с мужчиной и по завершении учебного года больше не собиралась жить с Джеком и Энн. Восьмилетняя Нелли уже определилась с целью в жизни, она решила стать виолончелисткой.

Джони и Дэвид Брек прилетели из Лос-Анджелеса. Джони вновь номинировали на «Оскара», на этот раз за роль в фильме «Одуванчик». Она была на четвертом месяце беременности, но ее животик еще не бросался в глаза. Джони и Дэвид собирались пожениться до рождения ребенка, но никак не могли определиться с датой. Гарри Клейн дал Дэвиду хорошую роль в «Одуванчике», и его тоже выдвинули на «Оскара» по категории «актер второго плана». Известие о том, что они зачали ребенка вне брака, могло лишить их обоих многих голосов, поэтому предстояло найти оптимальное решение.

Кэтлин тоже встречала Рождество в доме Лиров. Хорэны приезжали в Гринвич. Объяснение получилось бурным.

— Что ты такое задумала? — вопила Конни. — Ты католичка, дитя Христа! Некоторые сестры уверены, что ты на каникулах!

— Невежественные, высушенные старые суки, — пробормотала Кэтлин.

— Таких слов я не потерплю! — насупился Дэн.

— Я собираюсь принять иудаизм и пройти бас мицва^[108], — заявила Кэтлин.

Дэн и Конни злобно посмотрели на Джека, но тот лишь пожал плечами:

— Я говорил ей, что обошелся без бар мицва.

— Ты собираешься сделать совсем другое, — прорычал Дэн. — Вернуться домой и возобновить учебу.

Кэтлин решительно покачала головой.

— Я заставлю тебя вернуться!

Вот тут Джек не выдержал.

— Нет. Заставить — не получится. Если сможешь, убеди.

Дэн и Конни не смогли.

Потом Кэтлин действительно пошла в храм «Шалом» к рабби, но тот мягко указал ей, что столь важные решения не принимают от злобы и негодования. Правда, при этом он не отказался наставлять ее в таинствах иудаизма. Кэтлин побывала и у адвоката. Сказала, что хочет законным образом поменять имя и фамилию и стать Сарой Лерер. Адвокат ответил, что они вернутся к этому делу, когда Кэтлин все хорошенько обдумает и укрепится в принятом решении.

Кэтлин, однако, настаивала, чтобы все звали ее Сарой.

Она легко ладила с людьми и хотя утверждала, что в монастырской школе ее ничему не научили, могла помочь Лиз с алгеброй и объяснить Нелли тесную связь между музыкой и математикой.

2

1966 год

В марте Джек давал показания в сенатском комитете, расследующем не правомерное использование эфира телевещательными компаниями. Он сел за стол с десятком микрофонов лицом к лицу с десятью сенаторами и адвокатом комитета.

Последний, звали его Роджер Симмонс, молодой человек с всклокоченными волосами и большими торчащими вперед, как у бурундука, передними зубами, и задавал львиную часть вопросов.

— Мистер Лир, вы считаете, что используете выделенные вашей компании частотные диапазоны на благо общественности?

Джек основательно подготовился к этому мероприятию. В сшитом по фигуре темно-синем костюме он держался очень уверенно. Рядом с Джеком сидел адвокат. Сзади располагалась Энн. За спиной адвоката — Джони.

— Очевидно, мистер Симмонс, телевещательная компания будет работать исключительно на благо общественности только в одном случае — транслируя образовательные программы, как это делают общественные телевещательные станции. К сожалению, при такой организации дела мы не сможем заработать деньги, а мы должны их зарабатывать, если хотим оставаться на плаву. Я числю себя среди тех, кто резко отрицательно относится к тому потоку банальностей, что изливают на зрителя многие телевещательные компании, в том числе и «Лир нетуок». Мы ставим во главу угла повышение качества наших передач, и я думаю, преуспеваем в этом никак не меньше наших конкурентов.

— Мистер Лир, в настоящее время ваша компания единственная проводит телевикторины с ценными призами. Расследования, проводившиеся в отношении викторин, выходивших в эфир в прошлом, показали, что всякий раз эти викторины строились на обмане. Как вы объясните решение вашей компании возобновить такую передачу?

Прежде чем ответить, Джек отпил воды.

— Не буду и пытаться объяснять. Попросту говоря, не я определяю передачи, которые создает «Лир нетуок». Этим занимались другие люди, которые лучше меня разбираются во вкусах телезрителей. Но мне лично представляется, что публике нравятся телевизионные викторины и она хочет их смотреть.

— Передача вашей компании называется «Твоя ставка». Вы считаете, что она проходит без обмана?

— У меня нет оснований утверждать обратное.

— То есть вы не готовы показать под присягой, что передача проходит честно и участникам заранее не сообщаются правильные ответы?

Джек обаятельно улыбнулся:

— Сказать по правде, мистер Симмонс, я не видел ни одного выпуска. Я передачу одобрил, то есть разрешил ее готовить и выпускать в эфир. Они этого хотели, и я кивнул. Более я никоим образом с ней не связан.

— Мистер Лир, если мы представим доказательства того, что в передаче «Твоя ставка» использованы нечестные приемы, вы будете это отрицать?

— Я ничего не буду отрицать, равно как и подтверждать, — ответил Джек. — К «Твоей ставке» я не имею никакого отношения. Она приносит деньги. Только поэтому мы и ставим ее в сетку. Иначе она бы в эфир не выходила.

— Вы думаете, она банальна?

Джек кивнул:

— Это одна из тех многочисленных передач, как моей телевещательной компании, так и других, которые иным словом не назовешь.

3

Джек и Энн не сразу вернулись в Нью-Йорк. Во второй половине дня они сидели в своем «люксе» в отеле «Мэйфлауэр» и смотрели репортаж с вечернего заседания сенатского комитета.

Показания давал Дик Пейнтер.

— Мистер Пейнтер, в шоу «Твоя ставка» результаты фальсифицируются? — спросил Симмонс.

— Разумеется, нет, — с негодованием ответил Пейнтер. — Несколько лет тому назад мы это уже проходили, и теперь у нас достаточно ума, чтобы не допустить повторения.

Симмонс открыл толстую папку.

— Несколько дней назад один из участников передачи «Твоя ставка», который выиграл большую сумму денег, дал показания на закрытом заседании нашего комитета. Мы сознательно пригласили этого человека на закрытое заседание, чтобы сохранить его фамилию в тайне. Этот человек показал, что ему заранее сообщили вопросы, которые будут задаваться по ходу шоу, чтобы он мог к этим вопросам подготовиться. Этот человек также показал, что перед выходом программы в эфир вы лично, мистер Пейнтер, задавали ему вопросы и выслушивали ответы. Это правда? Вы действительно это делали?

Адвокат Пейнтера схватил его за руку и оттащил от микрофонов. С минуту они о чем-то шептались, затем Пейнтер вернулся к микрофонам.

— Поскольку я не знаю, кто ваш свидетель, то не смогу ответить на ваш вопрос.

— А я думаю, сможете, мистер Пейнтер. — Председатель комитета, сенатор Дональд Хупер, демократ от штата Кентукки, взял инициативу на себя. — Позвольте мне перефразировать вопрос. Вы лично или кто-то другой, о чем вам было известно, когда-нибудь заранее сообщали вопросы предстоящего выпуска «Твоей ставки» кому-нибудь из участников?

Пейнтер вновь посовещался с адвокатом.

— При всем моем уважении к комитету я не могу ответить на ваш вопрос на том основании, что мой ответ может быть истолкован мне во вред.

Джек вскочил с дивана и схватил телефонную трубку, чтобы позвонить Кэпу Дуренбергеру в Нью-Йорк.

— Ты видел? Ты слышал, что сказал Пейнтер? Теперь вместо того, чтобы отвечать по существу, он будет ссылаться на пятую поправку^[109]! Кэп, дай указание службе безопасности не пропускать Пейнтера в штаб-квартиру компании. Опечатай его кабинет. Опечатай его бумаги. Я дам сообщение для прессы, в котором укажу, что кабинет и бумаги Пейнтера опечатаны и доступ к ним получат только федеральные следователи, располагающие соответствующими полномочиями. Сними «Твою ставку» с эфира. Завтра вместо нее пусти любую другую передачу. И еще… Пусть служба безопасности выставит за дверь Кэти Маккормак. Немедленно! Скажи ей, что она уволена.

4

Вновь Джони не удалось получить «Оскара» за лучшую женскую роль. А вот Дэвиду Бреку «Оскар» был присужден по категории «мужская роль второго плана» за его работу в фильме «Одуванчик».

Джони обозлилась и решила погрозить пальчиком Голливуду. Она объявила, что беременна, но не собирается замуж за отца своего ребенка.

Дэвид любил Джони, но тоже без восторга относился к церемонии бракосочетания. Они, однако, продолжали жить вместе, и Дэвид пообещал всячески помогать в воспитании ребенка.

В июне родилась девочка, которую они назвали Жаклин-Мишель. Джек и Энн полетели в Калифорнию на новом реактивном самолете компании, по иронии судьбы называвшемся «Лир джет». Джони заверила их, что она счастлива.

5

Шестьдесят лет Джека Энн отметила в два захода. Дома был устроен прием для родственников, а в «Четырех временах года»^[110] — для друзей.

Никто не догадывался, что Энн пользуется каждой возможностью, чтобы встретиться с близкими ей людьми. Количество лейкоцитов в крови неуклонно падало, и врачи перевели Энн на более сильные препараты. Она чувствовала, как иссякают силы, но старалась не показывать виду.

Несмотря на нарастающую слабость, Энн сама обзвонила всех, написала все приглашения и взяла на себя организацию обоих приемов.

Из родственников только Джони уловила в голосе мачехи нотки тревоги. Они с Дэвидом прервали переговоры с Гарри Клейном о новом фильме и улетели в Нью-Йорк.

Джони улучила момент, чтобы поговорить с Энн наедине. Как-то вечером, сидя у бассейна, она увидела выходящую из дома Энн и попросила Дэвида уйти, чтобы она могла остаться с Энн вдвоем. Энн села рядом, но тут появились Лиз и Нелли, поэтому Джони предложила Энн прогуляться к озеру.

Энн всегда предпочитала озеро бассейну и с удовольствием вошла в теплую зеленоватую воду. Джони последовала за ней. Несколько минут они поплавали, потом вылезли на берег и сели на траву.

Энн молчала. Смотрела на гладкую поверхность воды и на заходящее солнце. Джони уже заметила новую привычку Энн надолго погружаться в молчание.

— Ты меня простишь, если я суну нос в чужие дела? — спросила Джони.

Энн нахмурилась.

— Я-то прощу, но вот ты себе не простишь. Если я доверюсь тебе, то на твои плечи ляжет тяжелая ноша. Может, тебе лучше без этого обойтись?

— Энн, с тобой что-то не так? Случилось что-то ужасное?

Энн кивнула.

— Мне надо с кем-то поговорить. Сколько тебе лет, Джони? Тридцать один? Я могу открыться тебе, но при одном условии: ты дашь обещание ничего не говорить отцу. Или кому-то еще.

— Это мужчина? — спросила Джони, сразу встревожившись и надеясь, что речь идет всего лишь о любовнике.

— Нет. Не мужчина. Ты обещаешь?

— Обещаю, — заверила ее Джони. — Так что с тобой, Энн?

— Я умираю, Джони, — просто ответила Энн.

Стоя у бассейна и наблюдая за резвящимися в воде Лиз и Нелли, Джек увидел, как обнялись и приникли друг к другу Энн и Джони. Он улыбнулся. Его взрослая дочь стала подругой его жены.

6

Джони сдержала слово. А семейный уик-энд продолжался.

Маленький Джек, приехав из университета, с гордостью объявил, что его приняли в футбольную команду. Его так и распирало от счастья. Лиз презирала брата за увлечение этой грубой игрой.

Линда получила место микробиолога в Йельском медицинском центре и обручилась с Гаем Уэбстером, помощником старшего партнера в одной нью-йоркской юридическом фирме.

Когда молодого человека представляли гостям, он первым делом сообщал всем, что состоит в Обществе Джона Берча^[111]. Джеку показалось, что он очень уж упивается собственной значимостью, ничего особенного собой не представляя. Джек никак не мог понять, что нашла в нем Линда.

Джони тоже решила, что Гай Уэбстер ноль без палочки. С такому же выводу пришла и Лиз, поделившись им с Джони.

Джек беседовал у бассейна с Джони, когда к ним подбежала Лиз.

— Что я сейчас слышала! Никогда не догадаетесь! Линда сказала ему: «Если ты еще кому-нибудь скажешь, что ты — член Общества Джона Берча, я врежу тебе по яйцам. Плохо уже то, что ты там состоишь, и я не желаю слышать, как ты этим похваляешься».

Джек улыбнулся и пожал плечами:

— Может, она все-таки знает, что делает.

— Я думаю, нам стоило бы вмешаться, — мрачно бросила Джони.

7

В августе в «Нью-йоркере» появился еще один короткий рассказ Джейсона Максуэлла.

«Из разговора, подслушанного в „Лутеке“:

— Глядя на него, ты не думаешь, что он самый сексуальный мужчина в мире?

— Дорогая, я занималась этим делом с самим Джоном Кеннеди!

— Джон Кеннеди! Он знаменитость, но не в этом. Чтобы понять, кто есть кто, надо провести ночь с мастером.

Джефферсон Ле Метр в эротике руководствовался католическими нормами. Первая жена Ле Метра, исключительно элегантная дама, сгладив острые углы, превратила его в культурного джентльмена-космополита, каким мы теперь его и видим. Только самые близкие их друзья знали, что мадам — законченная мазохистка и может получить полное сексуальное удовлетворение, лишь испытав боль. Ле Метр поначалу не хотел потворствовать ей. Но в конце концов, чтобы доставить жене удовольствие и не ставить под угрозу семейное счастье, смирился и научился шлепать ее по голой заднице до тех пор, пока она не начинала просить пощады.

Однако его католические пристрастия привели к роману с красавицей-католичкой, и в результате ему пришлось-таки развестись с первой женой.

Первая жена нашла себе другого партнера, который в их дуэте с радостью исполнял роль садиста. Они играли в жестокие игры. Иногда он подвешивал ее за руки к свисающим с потолка цепям и хлестал плетью. Как-то вечером, когда она висела на двух парах наручников, не доставая ногами до пола, у него случился сердечный приступ, и он умер у нее на глазах. Освободиться сама она не могла и провисела несколько часов, прежде чем умерла.

Джефферсон Ле Метр^[112] глубоко сожалеет о трагической смерти своей первой жены. Хотя, бывает, и говорит, что умерла она по той же причине, что и Христос — от нарушения циркуляции крови в широко разведенных руках…»

8

— Мы не можем позволить себе порвать с ним, — заявила Энн.

Она лежала на диване в гостиной манхаттанского особняка. Экземпляр «Нью-йоркера» Джек только что бросил на кофейный столик. Она прочитала рассказ Джейсона Максуэлла утром, он — вернувшись с работы.

— У меня руки чешутся убить его, — пробурчал Джек.

— Нет. Мы пригласим Джейсона на ленч в «Лутек». Пусть публика увидит, что мы добрые друзья, у которых нет повода для ссоры. Таким образом, всем станет ясно, что у нас и в мыслях нет, будто он написал о нас. О тебе. А вот порвав с ним, мы признаемся в том, что он писал о тебе и нам это известно.

— Мы должны прикидываться, будто нашли рассказ забавным?

— Скорее всего. Пока о том, что Максуэлл написал о тебе, знают человек пятьдесят. Если мы выразим свое неудовольствие, об этом догадаются тысячи.

Джек тяжело вздохнул:

— Ладно. Но мне хочется найти способ всадить этому мерзавцу нож в спину.

9

Джони позвонила отцу из Калифорнии и заговорила ледяным голосом.

— Ты не мог сказать мне, как умерла моя мать?

— Тогда мне пришлось бы сказать об этом и Джону. Я считал, что вам об этом знать не следовало. Тебе было только двадцать два, Джони.

— А теперь тридцать два. Ты мог бы мне и сказать. Я предупреждала тебя насчет Джейсона Максуэлла. Сколько людей поймут, что речь о тебе?

— Мы с Энн пригласили этого говнюка на ленч. Хотим, чтобы все видели, что мы закадычные друзья и писал он, конечно же, не обо мне.

— Удачи вам. И… э… папа, я всегда знала, что ты самый сексуальный мужчина.

Глава 35

1

1967 год

Никто ничего не сказал. Хотя, разумеется, достаточно много людей поняли, что Ле Метра, изображенного Джейсоном Максуэллом, в реальной жизни зовут Джек Лир.

Мужчины, которые раньше кивали Джеку в баре «Гарвард-клаб», теперь не просто кивали, но и улыбались. На традиционном осеннем балу в «Загородном клубе Гринвича» женщины приглашали его танцевать и, кружась по паркету, торжествующе посматривали на своих подруг, наслаждаясь объятиями «самого сексуального мужчины».

Позвонила журналистка из «Эсквайра», журнал хотел сделать о Джеке большую статью. Во время ее встреч с Энн и Джеком рассказ Максуэлла не упоминался, однако по вопросам чувствовалось, что читатели хотят знать как можно больше о жизни реального Ле Метра и большинству из них известно, что Джек Лир и есть тот самый Ле Метр.

Хуже того, Джеку и Энн пришлось появиться с Джейсоном Максуэллом на публике и притворяться, будто он у них по-прежнему в друзьях. Об их совместном ленче в «Лутеке» упомянули три обозревателя светской хроники, один из которых указал, что Джек — прототип Ле Метра. Фотографов в «Лутек» не допускали, но «Пост» исхитрилась сфотографировать их троих, когда они, широко улыбаясь, выходили на улицу.

За ленчем Джейсон ни словом не обмолвился о рассказе. Точно так же, как Джек и Энн. Джейсон постарался повеселить их историей о том, как месяц тому назад горничная, прибираясь в Овальном кабинете, нашла под диваном трусики Джекки Кеннеди. «Как она узнала, что это трусики Джекки»? — полюбопытствовала Энн. «Джекки вышивала на нижнем белье свои инициалы», — пояснил Джейсон. Энн сменила тему. Поздравила Джейсона с публикацией его нового романа «Норма». Роман восторженно приняла критика, и он уже занял первую строчку в списке бестселлеров. «Это еще не шедевр», — скромно потупился Джейсон.

Джеку ничего не оставалось, как смириться с тем вниманием, которое привлек к его персоне Джейсон Максуэлл. Он злился, но не показывал виду.

2

Гарри Клейн находился в зените славы. С каждым новым фильмом его позиции все более укреплялись. Две его последние ленты получили «Оскара» в номинации «Лучший фильм».

Гарри всегда украшал свой кабинет подписанными фотографиями знаменитостей, но теперь большая их часть относилась к фильмам семи последних лет. Джони довольноулыбнулась, найдя среди фотографий и свою. А центральное место занимал фотоснимок Гарри, пожимающего руку улыбающемуся президенту Кеннеди.

Гарри, приближающийся к пятидесятилетнему рубежу, изменился мало. Если его волосы и начали седеть, то он их красил. И Гарри по-прежнему носил синий в горошек галстук-бабочку. Изменения коснулись лишь одного: очки в роговой оправе уступили место контактным линзам.

— Я слышал, «Эсквайр» готовит о тебе статью, — заметил он.

— Да. О невесте, которая так и не стала женой. — В голосе Джони слышалась горечь. — О дважды номинированной актрисе.

— Слушай, чего ты расстраиваешься? Кэри Грант не получил ни одного «Оскара», как и Тайрон Пауэр, и Боб Хоуп^[113]. В киношной среде тебя все равно уважают.

— За семь лет я снялась в трех фильмах.

— А могла бы сняться в пяти или шести. Не забывай про сценарии, от которых ты отказалась.

— Гарри, я хочу сыграть Норму в фильме по роману Джейсона Максуэлла.

— Господи, Джони! Эта роль написана для Ингрид Бергман^[114].

— Она слишком стара.

— Заинтересовалась и Одри Хепберн^[115].

— Она слишком божественна. Зритель не поверит, что Элиза Дулиттл — Норма.

— Джони, я просто не понимаю, как мы можем дать тебе роль Нормы.

— Мне она нужна, Гарри. И это главное.

— Ты ставишь меня в чертовски неудобное положение.

Джони сладострастно улыбнулась.

— А если я встану в чертовски неудобное положение? Давай вернемся к самому началу, Гарри. Я кое о чем тебя прошу, Гарри, точно так же, как и семь лет тому назад. Чтобы убедить тебя, я готова сделать то же, что и тогда.

— Как я могу ответить отказом?

— Только помни, я идеально подхожу для этой роли. Ты не идешь на большие жертвы. Просто оказываешь мне услугу. Вот и я окажу тебе услугу.

— Одну?

— Сейчас и потом. Когда захочешь. По рукам?

Клейн протянул руку, словно для рукопожатия, но потом дернул Джони на себя, обнял и страстно поцеловал. Раздеваться они не стали. Джони опустилась на колени и извлекла из брюк хозяйство Клейна. На этот раз особо трудиться ей не пришлось. Он кончил через минуту.

3

Джек и Энн полетели в Колумбус, чтобы посмотреть, как Маленький Джек играет в футбол за университет Огайо. Лиз ехать с ними отказалась.

Принимал их менеджер местной телестанции, принадлежащей Эл-си-ай. На стадион он повез Джека и Энн через пригород, чтобы показать великолепные золотисто-желтые дубы и клены. Стадион — гигантская подкова, вмещающая восемьдесят тысяч зрителей, — гудел, как растревоженный улей. Оркестр университета — только мужчины — маршировал и играл с военной точностью. Выйдя на поле, музыканты образовали слово «Огайо».

Тренер Вуди Хейс решил, что Маленький Джек не такой уж здоровяк, как тому казалось, во всяком случае, с его габаритами он не может играть в защите. Вместо этого Маленького Джека поставили в линию. Чтобы играть на этом месте, ему хватало и массы, и скорости. За хорошую игру тренер Хейс награждал своих подопечных конскими каштанами^[116] — контуром листа, который рисовался на шлеме. Маленький Джек играл в команде только второй сезон, но на его шлеме красовались уже шесть листьев. В тот день он заработал седьмой, так крепко приложив куортербека^[117] Висконсинского университета, что тот выронил мяч, тут же доставшийся команде Огайо.

Те принципы игры, за которые Маленького Джека в школе осуждали, в футболе только приветствовались. Маленький Джек обожал ближний бой. Он не испытывал ненависти к конкретному человеку. Разумеется, нет. Но ему нравилось врезаться в игрока с мячом и сшибать его с ног. Футболисты университетских команд славились отличной физической формой, поэтому подобные столкновения обычно нисколько им не вредили. В такой же физической форме пребывал и Маленький Джек, который мог держать ответный удар.

Прозвище «Маленький Джек» как-то не соответствовало его габаритам, поэтому в университете оно претерпело видоизменение, сократившись до «Эль-Джей»^[118]. Дважды во время игры, когда Маленький Джек особенно эффектно укладывал на траву игрока Висконсина, стадион скандировал: «Эль-Джей! Эль-Джей! Эль-Джей!»

Поскольку тренер Хейс собирался выступить в спортивной программе телестанции Эл-си-ай, он согласился уделить несколько минут Джеку и Энн. Они встретились в небольшом испанском ресторанчике неподалеку от стадиона. Родители игроков и болельщики команды ждали его в главном зале, но первый стакан тренер выпил с Джеком, Энн и Маленьким Джеком в отдельном кабинете.

— Мне нравится характер вашего сына, — говорил высокий, широкоплечий, улыбчивый тренер Хейс. — У него есть та основа, которая позволит ему добиться успеха как на футбольном поле, так и в любом другом выбранном им деле.

— Спасибо вам, — кивнул Джек. — Не знаю, сказал ли он вам, но у него был брат по отцу с точно таким же характером. Он погиб, отрабатывая ночную посадку на авианосец.

— Эль-Джей, а ты же никогда об этом не упоминал.

Маленький Джек улыбнулся:

— Не знал, что следовало.

— Разумеется, следовало. А теперь скажи нам, Эль-Джей, что ты вынес из сегодняшней игры? — Тренер повернулся к Джеку и Энн:

— Я хочу, чтобы каждая игра чему-то учила парней. Да, мы играем, чтобы выигрывать, но мы играем и для того, чтобы набираться опыта. Так чему научила тебя эта игра, Эль-Джей?

— Наверное, я еще раз убедился в важности отработки на тренировках стандартных положений.

— Абсолютно правильно, абсолютно. А теперь позволь мне сказать пару слов твоим родителям. — Когда Эль-Джей скрылся за дверью, Вуди Хейс продолжил. — Он умный игрок. Этот парень читает футбольное поле едва ли не лучше всех тех, кого я когда-либо тренировал. Как он сегодня уложил куортербека… Я не мог догадаться, что этот парень собирается сделать, а вот Эль-Джей догадался и перехватил его. Вы можете им гордиться.

4

1968 год

По решению суда Кэтлин Хорэн сменила имя и фамилию и стала Сарой Лерер.

А вот что касалось занятий с рабби, то там дела шли не так хорошо. Сара не считала себя готовой к бас мицва. В синагогу она ходила редко, а потом вообще перестала там бывать.

В июне Сара окончила Колумбийский университет и призналась Джеку, что не знает, чем ей заняться. С Энн она была откровеннее. Сказала, что больше всего на свете ей хочется пойти по стопам Джони, но по натуре она реалист и знает, что для этого у нее нет ни внешних данных, ни таланта. Энн предложила Саре поехать в Лос-Анджелес и провести несколько дней с Джони. Вдруг та подскажет ей какой-нибудь выход?

Джони с радостью согласилась принять Сару у себя, и вскоре после выпускного вечера та улетела в Лос-Анджелес.

5

Дугласу Хамфри исполнилось восемьдесят два года, и он решил отойти от дел. Хамфри сообщил Джеку, что намерен выйти из совета директоров Эл-си-ай, и попросил его прилететь в Хьюстон, чтобы обсудить вопрос о своем преемнике.

Джек прилетел в один из понедельников июля на самолете компании. Хамфри любил обсуждать дела у бассейна. Джек распаковал вещи в отведенной ему комнате и спустился к бассейну в одних плавках. Хамфри, как обычно, сидел под большим пляжным зонтом. Мэри Карсон, как обычно, плавала в бассейне.

— Я написал завещание, — сообщил Хамфри Джеку. — Практически все оставил Мэри. Ей будут принадлежать все мои акции. Она много помогала мне в последние годы и теперь разбирается в бизнесе не хуже меня.

— Она всегда производила на меня наилучшее впечатление, — ответил на это Джек.

— Мой сын погиб в Нормандии в 1944 году. Я надеялся, что он унаследует мой бизнес, но… Мэри родилась, когда мне было сорок. Она разведена и последние годы полностью уделила мне.

— Тебе в этом очень повезло, — заметил Джек.

— Как ты отреагируешь на мое предложение ввести Мэри в совет директоров Эл-си-ай вместо меня?

Застигнутый вопросом врасплох, Джек посмотрел на загорелую женщину в бикини, курсирующую от одного бортика бассейна к другому.

— Дуг, почему нет?

Хамфри улыбнулся:

— Если бы у тебя были причины, ты бы мне их назвал, не так ли?

— Полагаю, что да, но не нахожу ни одной.

— Если я проголосую своими акциями, а ты — своими, для Мэри вопрос решен.

— Хорошо. Договорились.

— Мэри, он согласен.

Мэри вылезла из бассейна, подошла к столику под зонтом, налила себе джина со льдом и подняла стакан.

6

Пока Джек находился в Техасе, Энн легла в больницу и прошла первый сеанс рентгенотерапии. Ее затошнило. Она думала, что ее вырвет прямо в кабинете, но все обошлось.

Доктор Мэннинг сделал ей укол, снимающий тошноту.

— Вы уже сказали родственникам? — спросил он.

— Знает только моя падчерица, — ответила Энн.

— Долго вам этот секрет не сохранить.

— Мне осталось не так уж много времени.

— Очень хотелось бы сказать вам, сколько именно. Иногда рентгеновские лучи приостанавливают болезнь на месяцы, даже годы. Но…

— Вы обещали мне пять лет. Три с половиной я уже прожила.

— Ваши дети выросли, не так ли?

— Мой сын, здоровенный малый, играет в футбол за университет Огайо. Дочь в этом году окончила школу и осенью начинает учиться в Принстоне^[119]. Они, можно сказать, вылетели из гнезда. Кто будет нуждаться в моральной поддержке, так это мой муж.

— А кто поддерживает вас, миссис Лир? Эмоционально?

— Для Джека это будет удар. Я не хочу причинять ему лишних страданий. Пусть он узнает о моей болезни как можно позже.

7

Харрисон Уолкотт умер в июне в возрасте восьмидесяти семи лет. Джек и Энн прилетели в Бостон на похороны. Хорэны, провожавшие в последний путь Эдит Уолкотт, на этот раз не пришли.

В июле Линда приехала в Гринвич и, пока Нелли плавала в бассейне, сказала Энн, что семейная жизнь с Гаем Уэбстером у нее не заладилась. Линда принимала противозачаточные таблетки, чтобы не забеременеть от него, он же хотел ребенка.

— Не хочу я рожать от этого человека! — заявила Линда. — Я не так глупа!

— Не хочешь, не рожай, — мягко ответила Энн.

Линда долго смотрела на Энн, прежде чем заговорила вновь.

— Энн, ты худеешь. Сидишь на диете?

— Нет, у меня анемия. Из-за нее я теряю вес, и меня не покидает ощущение усталости.

Линда нахмурилась:

— Энн..

— Джони знает, — прошептала Энн. — Теперь, похоже, и ты. Это наш секрет. Скоро все раскроется. Но не сейчас.

— Энн, замуж я вышла неудачно. Я приехала сюда, чтобы спросить, как ты и Джек отнесетесь к тому, что я уйду от Гая и поживу здесь. Мне бы этого хотелось. И тебе нужен близкий человек.

Энн закрыла лицо руками и расплакалась.

— Только при условии, что ты хочешь покинуть мужа по другим причинам.

8

Энн, Джек, Линда и Нелли сидели за обеденным столом.

— Я думаю, мы… — начала Энн. — Я думаю, мы… — И подалась вперед, упав лицом в тарелку.

Джек суетился над ней, похлопывал по плечам и по спине, пытаясь привести в чувство.

Линда вызвала машину «скорой помощи».

В среду, 18 сентября 1968 года, секрет Энн был раскрыт.

Последующие десять суток Джек провел в больнице, спал урывками на кресле у кровати Энн. Он наблюдал, как она слабела день ото дня. Наблюдал за отчаянными попытками врачей затормозить болезнь. Энн становилась все более апатичной. У нее выпали все волосы. Она об этом, похоже, не догадывалась. Во всяком случае, ее это уже не могло беспокоить.

Большую часть времени Энн спала, но когда бодрствовала, всех узнавала и все понимала.

— Я пыталась как можно дольше держать тебя в неведении, — призналась она Джеку. — Знала, что ты будешь переживать. На три года меня хватило.

— Я с радостью разделил бы с тобой твои страдания, — прошептал он.

— Мы прожили вместе двадцать два года. Я заплатила бы такую цену за эти счастливые годы, даже если бы заранее знала, что меня ждет.

Когда она снова заснула, Джек разрыдался. На десятый день пребывания Энн в больнице доктор Мэннинг пригласил Джека к себе в кабинет.

— Она может вернуться домой, мистер Лир.

— Чтобы умереть, — вырвалось у Джека.

Молодой доктор потер виски.

— Мы сделали все, что могли.

Энн привезла домой машина «скорой помощи». Две медицинские сестры уложили ее в кровать. С этого момента кто-то из медсестер постоянно находился при ней.

Когда позволяли силы, Энн садилась на кровати. Просила Джека поиграть с ней в слова. Играла активно, похоже, ей это нравилось.

Джек созвал детей. Лиз приехала сразу. Эль-Джей сказал, что в субботу у него важная игра, но он прилетит в воскресенье. Джек позвонил Вуди Хейсу. Тот лично отвез Эль-Джея в университетский аэропорт и посадил на предоставленный деловым партнером Джека самолет, на котором Эль-Джей и прибыл в аэропорт Уэстчестера. Игру он пропустил. Джони и Сара прилетели из Лос-Анджелеса на самолете, принадлежащем Эл-си-ай.

Все знали, что им предстоит попрощаться с Энн.

Она настояла, чтобы ее снести в гостиную. Сидела в кресле-каталке у камина в серых брюках, скрывавших ее высохшие ноги, и темно-зеленом свитере, скрывавшем высохшее тело и руки. Надевать парик или прикрывать голову платком либо шляпкой Энн не стала. Выпив шотландского и съев тарелку супа, она настоятельно попросила детей не вставать из-за стола. Не хотела, чтобы они видели, как Джек и медсестра будут поднимать ее по лестнице.

Когда Энн заснула, Джек спустился вниз. По его щекам катились слезы. Он не выходил из дома с того дня, как Энн привезли из больницы. От горя он ничего не соображал и уж тем более не мог заниматься делами. Управление компанией взяли на себя другие люди. Мэри Карсон прилетела из Хьюстона. Ее назначили председателем исполнительного комитета, которому и поручили заниматься текущими делами до возвращения Джека. Ему не решались даже позвонить.

На следующий день Энн вновь спустилась вниз. Сидела в библиотеке, и дети по одному заходили к ней. Она сохраняла абсолютное спокойствие. Причина, возможно, заключалась в том, что Энн смирилась с неизбежным. Она сколько могла гнала от себя мысли о смерти, но в конце концов сдалась.

Энн попросила всех более не задерживаться. Она могла умереть завтра, а могла и дотянуть до Рождества. Ей не хотелось, чтобы они сидели вокруг и ждали ее смерти, вместо того чтобы жить своей жизнью. Джек вот сидит, с этим она ничего не могла поделать, и это плохо.

Все разъехались, за исключением Линды, которая жила в Гринвиче, разойдясь с Гаем Уэбстером.

В воскресенье, 10 ноября, Энн ранним утром умерла во сне. Ночная сиделка разбудила Джека, чтобы сообщить о случившемся, а затем оставила его, сотрясающегося от рыданий.

Глава 36

1

1969 год

В понедельник, 6 января, Джек наконец-то появился в своем кабинете. Он весь высох. Впервые — во всяком случае, на памяти тех, кто его знал, — костюм не сидел на нем как влитой. Джек также загорел дочерна, потому что после смерти Энн жил на Сент-Крое. Большую часть времени с ним провела Линда. Нелли до середины декабря находилась на попечении Присциллы, но прилетела на Сент-Крой, как только начались рождественские каникулы.

Эль-Джей и Лиз присоединились к Джеку на Рождество, как и Джони с Дэвидом. Сара, которая нашла работу в Лос-Анджелесе, провела с Джеком неделю до Рождества.

Все они видели, как он плакал. Сидел на берегу, глядя на накатывающие волны, и плакал.

Позвонив с Сент-Кроя, Джек назначил на понедельник, 6 января, собрание руководящего состава Эл-си-ай. На десять утра.

Все собрались в зале заседаний совета директоров.

Мэри Карсон сидела напротив Джека, на другом конце большого стола. За стол сели также Микки Салливан, Кэп Дуренбергер, Херб Моррилл, доктор Фридрих Лоувенстайн и Рей Ленфант. Остальные чиновники расселись на поставленных вдоль стен стульях, некоторые стояли.

Джек поднялся.

— Я хочу поблагодарить вас за то, что вы более чем на три месяца освободили меня от всех обязанностей. В это трудное для меня время мне очень помогало сознание того, что в мое отсутствие компания находится в руках компетентных и влюбленных в свою работу специалистов. Огромное вам всем спасибо.

Хочу попросить вас еще об одной услуге. Знаю, что вы все желали бы выразить мне свое сочувствие. Я получил ваши письма и открытки и обязательно отвечу на них. Я только убедительно прошу вас больше не сочувствовать мне. Не начинать разговор с того, как вы сожалеете о понесенной мною утрате. Я это и так знаю. Но всякое напоминание о…

У него перехватило дыхание, и с минуту все смотрели куда угодно, только не на Джека, дожидаясь, пока он возьмет себя в руки.

— Дамы и господа, компания должна работать. Позвонив с Сент-Кроя, я предложил повестку дня сегодняшнего совещания. Я попрошу остаться всех сидящих за столом, а также Дэйва и Маргарет. Остальным вновь выражаю свою благодарность и признательность. Я обещаю в течение этой недели переговорить с каждым, обсудить, что делается и что надо сделать.

Прежде чем пролистнуть свою записную книжку и перейти к первому вопросу повестки дня, Джек оглядел стол. Изменения уже произошли. Но точка еще не поставлена. Пейнтера, естественно, уволили. Теперь за создание новых передач отвечал другой человек. Кэпу Дуренбергеру шел семьдесят девятый год, и он уже собирался на пенсию. Ходили слухи, что Рею Ленфанту предложили высокий пост в администрации Никсона. Он с таким восторгом воспринял избрание Никсона президентом США, что до сих пор ходил с американским флагом в петлице. Мэри Карсон уже не напоминала ту молодую женщину, которая в бикини плавала в бассейне. В строгом деловом костюме, с короткой стрижкой и в очках она выглядела куда старше и солиднее.

2

За обедом Мэри Карсон дала понять Джеку, что хотела бы принимать в работе Эл-си-ай более активное участие, чем ее отец. Выслушав высказанные ею идеи, Джек заявил, что будет рекомендовать совету директоров назначить Мэри Карсон вице-президентом компании.

Домой он приехал около одиннадцати. Его подвез Микки Салливан, а дверь он открыл своим ключом. Линда ждала его в библиотеке, смотрела телевизор и одновременно читала книгу.

Телевизор она тут же выключила, а книгу отложила. На ней был желтый халатик, не прозрачный, но совсем коротенький, выставляющий напоказ ноги и желтые трусики. Линда подошла к Джеку и прижалась к нему. Они поцеловались.

Он ей заранее позвонил, чтобы предупредить, что обедать не будет.

— Пошли наверх, — прошептала Линда.

Они не пользовались главной спальней, где Джек спал с Энн. Он перебрался в одну из спален для гостей. Главная спальня практически не изменилась с той последней ночи, которую провели в ней Джек и Энн. Даже халатик Энн оставался на стуле, куда она положила его в сентябре, перед тем как ее в последний раз увезли в больницу. Правда, Линда перенесла в спальню для гостей несколько эротических гравюр, купленных Энн для Джека. Его одежда висела в стенном шкафу. В одном из ящиков комода лежало белье Линды.

Пока Джек раздевался, Линда выбирала себе вечерний туалет. Унесла вещи в ванную и вышла оттуда в прозрачном черном пиджаке, черных трусиках, состоящих из полоски материи, в двух местах присоединенной к резинке, черных чулках с черными кружевными подвязками и черных лакированных туфлях на высоком каблуке-шпильке.

Джек, уже в одних трусах, плеснул в два бокала бренди, и они сели на маленький диванчик. Джек включил телевизор. У них вошло в привычку каждый вечер смотреть информационный выпуск, который вел Джонни Карсон, или хотя бы часть выпуска.

Джек стянул вниз ее трусики. Лобок Линда выбривала, а половые губы, красные, мясистые, выдавались вперед. Он ласкал их, а Линда постанывала от удовольствия. Потом схватилась за его пенис.

Как обычно, новости оказались гораздо менее интересными, чем их занятия. Джек с Линдой поспешили в кровать и набросились друг на друга. Однако они успели вернуться на диванчик, уже голые (на Линде, правда, остались чулки), еще до того, как Карсон пожелал своим зрителям доброй ночи.

Линда стала спасением для Джека. Провидение позаботилось о том, чтобы свести их вместе. Во всяком случае, ни у одного из них раньше таких планов не было. После смерти Энн Джек и Линда провели пять недель на Сент-Крое. Линда как могла поддерживала его. Джони хотела прервать съемки «Нормы», чтобы побыть с отцом, но Линда сказала, что ей будет проще взять отпуск за свой счет в Йельском медицинском центре.

Линда оказалась идеальной компаньонкой. Знала, когда погрустить с ним, когда улыбнуться или посмеяться, если Джек вдруг вспоминал о том, что жизнь продолжается, знала, когда оставить его одного на берегу, а когда пригласить поехать вместе на рынок за продуктами. Именно на рынке, когда он взял ее за руку, Линда в ответ сжала его ладонь. С того момента все и образовалось.

— Джек, я собираюсь уехать отсюда, — поделилась своими планами Линда.

— Господи, нет!

Она поцеловала Джека в шею.

— Нельзя нам продолжать то, что мы сейчас делаем. Надо поставить точку. Я не могу допустить, чтобы Нелли выяснила, что я сплю с ее дедом. И остальным нашим родственникам знать об этом ни к чему.

Джек потер щеки.

— Я знаю… — Он взял ее за руки. — Линда, я бы покончил с собой, если бы не ты.

— Нет. Не покончил бы.

— Мог покончить. Я бы отдал все на свете ради того…

— Люди нас возненавидят. В частности, мои родители. Именно возненавидят, Джек.

Джек вздохнул и неохотно кивнул, признавая ее правоту.

— Поэтому я и хочу перебраться в другое место. Но, уж конечно, не к Гаю. Я…

— Постой, — прервал ее Джек. — Не надо тебе никуда перебираться. Ты здесь живешь. Уеду я.

— Ты не можешь уехать.

— Еще как могу. Подумай, сколько сразу разрешится проблем. Я буду жить в городе. Все равно мне не хочется оставаться в Гринвиче. Пока. Однако… это семейное гнездо. Я не хочу его продавать. Джони, Эль-Джей, Лиз… это их дом. Так же, как и Кэтлин, я хотел сказать Сары. Разве можно лишить их места, куда они могут вернуться? И у Присциллы тут дом. Она прожила с нами больше двадцати лет. Я перееду в городской особняк. Возьму кое-что из вещей и… Линда, пусть это будет твой дом, твой и Нелли. Я буду приезжать время от времени. И нам не надо…

— Надо. Обязательно. Иногда. Но нам придется найти себе и других партнеров. И тебе, и мне. — Она поцеловала его. — Я люблю тебя, Джек, — прошептала Линда. — Как только возможно любить.

— И я люблю тебя, Линда.

3

По просьбе Джони Мо Моррис попытался найти роль для Сары. А когда у него ничего не вышло, предложил ей поработать в его агентстве. Ко всеобщему удивлению, в том числе и ее собственному, Сара быстро освоила премудрости этой далеко не простой профессии. Через шесть месяцев после того как она начала работать в агентстве, Мо отпечатал новые визитные карточки:

АГЕНТСТВО МО МОРРИСА

Президент

МО МОРРИС

Партнеры Сэмюэль Фрайден, Питер Доул, Сара Лерер

Представительства Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Лондон

В свои семьдесят пять лет Мо Моррис перекладывал все больше работы на молодых партнеров. Фрайден теперь вел дела Джони Лир, хотя Мо знал, что Джони хотела чтобы ее представляла сестра. Мо и сам продолжал следить за карьерой Джони, а Саре пока поручал более мелкую рыбешку.

Сара обладала удивительным нюхом на те пункты контракта, которые обычно печатались мелким шрифтом и таили в себе немало подводных камней. Независимые продюсеры, в том числе и кинозвезды, которые сами финансировали свои фильмы постоянно стремились уйти от стандартных контрактов и написать свои, с особыми условиями, зачастую существенно ущемляющими права актера и режиссера. Борьба с такими пунктами входила в обязанности агента, и Сара справлялась с этим очень удачно.

Хотя ей нравились ее новые имя и фамилия, в иудаизм она больше не стремилась. Сара стала все больше времени проводить с молодым сценаристом Брентом Крейтоном. Она отдала ему свою девственность, а он ввел ее в коммуну, где курили травку и общались нагишом.

4

Джони наконец-то получила «Оскара» за роль Нормы в фильме, снятом по роману Джейсона Максуэлла. Более того, за эту роль ей вручили премию Ассоциации кинокритиков Нью-Йорка и премию «Золотой глобус».

На церемонии вручения «Оскаров» Джек появился на публике впервые после смерти Энн. Джони пообещала, что он будет сопровождать кого-нибудь из знаменитых актрис, и с помощью Мо Морриса выполнила свое обещание. Улыбаясь, он вылез из лимузина, а потом, протянув руку, под сверкающими фотовспышками помог выйти из салона Аве Гарднер^[120]. Вместе они появились и на торжественном ужине, на котором Джони прижимала к груди позолоченную статуэтку и выслушивала поздравления и комплименты двухсот гостей.

Саре компанию составлял Брент Крейтон. Даже среди роскошных голливудских женщин Сара не затерялась, выделяясь юностью и платьем из тонкого красного шелка, под которым напрочь отсутствовало нижнее белье. Из украшений она надела лишь бриллиантовый браслет, подаренный ей Энн.

Лиз прилетела в Лос-Анджелес с отцом на самолете компании. Сопровождал ее брат. Эль-Джей вошел в состав «Всеамериканской сборной»^[121] и подписал контракт с профессиональной командой «Маиамские дельфины». Его увлечение грубой игрой Лиз презирала, но не могла не признать, что приятно появиться на людях в компании одного из лучших игроков американского студенческого футбола. В свои девятнадцать лет Лиз всеми силами пыталась показать, что ее не смущает голливудский блеск. Зато сама она привлекала восхищенные взгляды, надев платье из серебристой материи с практически голой спиной и большим декольте.

На самолете Эл-си-ай прилетела и Линда. Для церемонии она выбрала свой любимый цвет — черный: облегающее платье, чулки, туфли. И она смотрелась великолепно.

После ужина, в два часа ночи, Джек собрал семью в своем «люксе» в «Беверли Хилтон». Только семью, без сопровождающих.

Он поднял бокал с шампанским.

— Джони… Мы все гордимся тобой. Мои дети многого достигли и еще достигнут. Жаль только… — Джек замолчал, прикусив нижнюю губу. — Если бы только Энн и Джон могли быть с нами… И даже Кимберли. Она бы тоже гордилась тобой, Джони.

5

1970 год

Кертис Фредерик заскучал в Аризоне, как и предрекал Джек. И когда Джек предложил ему вернуться в Нью-Йорк, чтобы раз в месяц делать часовую передачу-интервью, Кертис согласился, предварительно получив одобрение Бетси. Подготовка каждого выпуска занимала от недели до десяти дней. Джек пригласил Кертиса и Бетси жить в это время в его доме в Гринвиче.

Линду ежемесячные приезды Кертиса и Бетси радовали. Она отдала им главную спальню, зная, что Джек не только не будет возражать, но и сам никогда этой спальней не воспользуется. В те дни, что Кертис и Бетси жили в Гринвиче, Джек обычно проводил там два или три вечера.

Каждый выпуск состоял из двух интервью. Многие с радостью откликались на предложение Кертиса Фредерика. В радио-и тележурналистике он пользовался непререкаемым авторитетом. Президент Никсон не только согласился дать ему интервью, но и прилетел ради этого в Нью-Йорк. Бывший техасский губернатор Джон Конпелли рассказывал о том, что он чувствовал, находясь в одной машине с Джоном Кеннеди в тот роковой день, 22 ноября 1963 года. Моше Даян, министр обороны Израиля, пришел в студию, чтобы ответить на вопросы Кертиса. Из знаменитостей шоу-бизнеса Дайна Шор^[122], Ингрид Бергман, Марлен Дитрих беседовали с Кертисом Фредериком под ярким светом юпитеров.

Как-то в Гринвиче Джек подбросил Кертису одну идею, за которую тот с радостью ухватился.

И вот в среду, 22 апреля, на его передачу пригласили Аверелла Гарримана^[123] и Джейсона Максуэлла.

Зрители предвкушали интересное зрелище: яркий контраст сухого, чопорного, умеющего обходить острые углы Аверелла Гарримана и веселого, пикантного, балансирующего на грани приличий Джейсона.

Джек сидел с Джейсоном в зеленой гостиной, где все гости ожидали выхода в студию. Джейсона уже чуть припудрили и нарумянили. От напряжения его чуть ли не била дрожь.

— Я хочу выпить шотландского, Джейсон. Составишь мне компанию?

— Ну, если чуть-чуть.

— Конечно. Сейчас налью.

Когда Джек разливал виски, Джейсон смотрел в потолок, нервно потирая руки. Он не заметил, как Джек достал из нагрудного кармана пиджака маленький стеклянный пузырек, потряс его и вылил содержимое в стакан Джейсона. Потом плеснул туда виски и добавил льда.

— А вот и мы. — Джек протянул Джейсону стакан, вернулся к маленькому бару и налил виски себе. — За твое здоровье. — И он осушил стакан.

Джейсон, хмурясь, последовал его примеру.

— Что ж, можно и повторить. — Джек взял у Джейсона пустой стакан. — Второй глоток виски только поможет…

Джейсон кивнул.

— Понимаешь, дело в том, что в таких вот передачах автору обычно нечего сказать. Мы все выплескиваем на страницы наших книг.

— Ты же все время веселил меня и Энн забавными историями.

— Но я не могу рассказывать их телезрителям. — Джейсон посмотрел на монитор, где Аверелл Гарриман с достоинством отвечал на очередной вопрос Кертиса Фредерика.

— Расскажи о своей новой книге. Как она будет называться?

— Еще не решил. — Джейсон допил вторую порцию виски. — Выбор названия — это едва ли не самый трудный момент при написании книги.

— Хочешь еще? — спросил Джек. — Капельку?

— Если только капельку.

На этот раз Джек действительно плеснул ему чуть-чуть. Он не хотел, чтобы Джейсон отключился до того, как войдет в студию.

Молодая женщина постучала в дверь.

— Три минуты, мистер Максуэлл!

Джейсон поправил галстук, прошелся рукой по волосам, чтобы убедиться, что они не торчат в разные стороны. Появился режиссер и увел Джейсона с собой.

Джек накрыл стакан Джейсона носовым платком, отнес в ванную и тщательно вымыл. Вернувшись в комнату, он налил в этот стакан с палец шотландского и положил два кубика льда. Вновь ретировавшись в ванную, достал стеклянный пузырек, завернул в платок и раздавил каблуком. Осколки стекла вместе с пластмассовым колпачком Джек бросил в унитаз и спустил воду.

Джейсон уверенной походкой вошел в студию, сел на предназначенное ему кресло и захихикал, словно от щекотки, когда звукооператор, закрепив на его лацкане микрофон, просовывал провод под пиджак.

— Сегодня наш второй гость — лауреат Пулитцеровской премии известный писатель Джейсон Максуэлл. Из-под его пера вышел и роман «Норма». Джони Лир получила «Оскара» в номинации «Лучшая актриса года», сыграв главную женскую роль в фильме, снятом по этому роману. Мистер Максуэлл, мисс Лир лично просила меня поблагодарить вас за тот прекрасный текст, который вы написали для нее.

Джейсон улыбнулся и кивнул.

— И я даже с ней не спал. — Он засмеялся.

— Но вы с ней встречались, не так ли?

— Еще бы! И вот что я вам скажу! Если вы не видели ее буферов, значит, вы вообще их не видели.

Кертис сменил тему:

— Говорят, мистер Максуэлл, что вы пишете исключительно romans a clef, то есть у персонажей ваших романов имеются реальные прототипы. Я полагаю, все догадались, кто ваша Норма. Но, может быть, вы скажете сами?

Джейсон надул губы и кивнул

— Конечно. Н-н-н-норма Джин. Мара-ман. Маремем Мам-ро!

— То есть Норма, главная героиня вашего романа, не кто иная, как Мэрилин Монро?

— Почему нет? Или это не так?

— Мистер Максуэлл, злые языки утверждают, будто все ваши рассказы и романы написаны не вами, а вашей кузиной, Гледис Максуэлл? Есть в этом хоть доля правды?

— Гледис не может написать ни слова.

— Тогда кто написал ее роман? Его очень хорошо приняли. Вы написали его?

Джейсон замотал головой:

— Я даже не спал с Глед… с Гледис.

— Полагаю, что нет, ведь она ваша кузина.

Джейсон закивал. Рот его приоткрылся.

— Ну… Должны же мы соблюдать приличия! При…

— Мистер Максуэлл, вам нехорошо?

Камера ушла в сторону лишь после того, как все зрители увидели на экранах своих телевизоров блюющего Джейсона Максуэлла.

— Рекламная пауза, — невозмутимо объявил Кертис.

Глава 37

1

1970 год

«Шоу Салли Аллен» продержалось в эфире двадцать один год, но все-таки вышло в тираж. Американская публика потеряла интерес к варьете. Салли не расстроилась. Ей уже шел шестой десяток, и она полагала, что слишком стара, чтобы танцевать в трико и петь. Однако Джеку не хотелось ее терять, и он предложил ей главную роль в фильме, сделанном «Карлтон-хауз продакшнс». Поскольку все съемочные площадки использовались для производства телепрограмм, Джек предложил Лену, который писал сценарии, ограничиться только натурными съемками. Лен ограничился. Написал трогательную комедию, действие которой разворачивалось в летнем коттедже в Малибу. Сценарий, однако, требовал доработки, и Сара порекомендовала Брента Крейтона. В результате получился шедевр. Любовная история двух супружеских пар. Вторую женскую роль Мо Моррис предложил Джони.

Дик Пейнтер, несмотря на все его недостатки и неуемное честолюбие, обладал отменным нюхом на программы, вызывающие зрительский интерес. За три сезона, прошедшие после его ухода, компания потеряла определенную долю рынка. Мэри Карсон даже предложила вновь пригласить Пейнтера. Джек отказался наотрез. Однако он сознавал, что им нужен специалист, способный потакать портящимся на глазах вкусам американской публики. Мэри переманила одного из вице-президентов Си-би-эс, Теда Уэллмана. Ярый сторонник ситкомов^[124] и полицейских саг (Джек называл их «шоу для безмозглых»), Уэллман быстро поднял рейтинг Эл-си-ай. Джек качал головой, но не вмешивался. Он по-прежнему не находил в Джеке Бенни ничего забавного.

2

С одной стороны, Джек остался один, с другой — не замкнулся в своем одиночестве.

Хотя он перестал регулярно спать с Линдой, она никогда не отказывала ему, если возникала такая возможность. Ребекка Мерфи часто приезжала из Бостона, чтобы провести с Джеком уик-энд. Тридцатипятилетняя невестка и пятидесятилетняя женщина-детектив дарили ему сочувствие и любовь, но ни одна из них не могла претендовать на место третьей миссис Лир.

Однако летом 1970 года он начал встречаться с женщиной, которую те же самые обозреватели сразу же назвали преемницей Кимберли и Энн.

Валери Латэм Филд принадлежала четверть состояния Латэмов и половина наследства, оставленного ее покойным мужем Ралфом Уиггемсом Филдом. То есть миллионы и миллионы долларов. В самых консервативных изданиях ее называли исключительно миссис Латэм Филд. Для всех остальных она была просто Вэл.

Каждое лето в Гринвиче проводился благотворительный матч по поло. Спонсоры устраивали по этому поводу ленч с шампанским в павильоне, где собирались самые богатые и известные горожане.

Джек и Энн много лет участвовали в этом торжественном мероприятии. В 1969 году Джек на матч (и соответственно на ленч) не пошел. В 1970 году Линда уговорила его пойти. И вот в солнечный воскресный день он появился в павильоне под руку с Линдой.

Вэл кружила среди гостей, продавая билеты благотворительной лотереи. Раньше они с Джеком только здоровались, не поддерживая более близких отношений.

— Джек, как я рада тебя видеть.

— Вэл, это моя невестка, Линда.

— Добрый день, — кивнула Вэл. — Уговорите Джека купить побольше билетов. Это ожерелье — один из призов.

Шею Вэл украшало ожерелье с изумрудами и бриллиантами. Оно наилучшим образом скрывало морщинки, которые появились на коже пятидесятишестилетней Вэл. Компанию ожерелью составляли бриллиантовые серьги и браслет. А наряд этой миловидной блондинки — белый льняной пиджак и ярко-оранжевая юбка, пусть не мини, но гораздо выше колен, — показывал, что она ориентируется исключительно на собственный вкус и при выборе одежды не нуждается в чьем-либо одобрении.

Джек купил дюжину билетов по пятьдесят долларов каждый, отдал их Линде, и во время розыгрыша она выиграла ожерелье.

Сияя, Вэл сняла его и под аплодисменты надела на Линду.

Потом Вэл села рядом с Джеком. Они поболтали, посмеялись. Этого вполне хватило, чтобы дать толчок лавине слухов. Праздник еще не закончился, а в павильоне уже говорили о романс Валери Латэм Филд и Джека Лира.

Он ничего не замечал. Зато Вэл без труда догадывалась, о чем говорят вокруг. Ее это забавляло. И когда Джек пригласил ее на обед, Вэл тут же согласилась. Из павильона они ушли втроем: Линда по одну руку Джека, Вэл — по другую.

3

В том августе они виделись пять раз, обычно обедали вместе, но однажды сходили на бейсбольный матч на стадион «Янки». В сентябре Джек решил слетать в Лос-Анджелес, посмотреть, как идут съемки в Малибу. Он пригласил Вэл составить ему компанию.

На борту реактивного самолета Эл-си-ай, пролетавшего на высоте сорок тысяч футов над Миссисипи, Джек впервые поцеловал Вэл. У него не было необходимости торопить события: в конце концов, если у него возникало такое желание, он мог переспать и с Линдой, и с Ребеккой. Джек прекрасно понимал, что напирать на такую женщину, как Вэл, нельзя, она просто откажет ему от дома. Джек и Вэл вскоре выяснили, что очень часто их взгляды совпадают. Он восхищался и самой Вэл, и ее компанией, но вот насчет романтических чувств… Тут уверенности у Джека не было.

А вот в салоне самолета у него возникло внезапное желание обнять ее и поцеловать.

Она ответила на поцелуй.

— Надеюсь, мы не будем сожалеть об этом, — прошептала Вэл.

Остаток полета они просидели, тесно прижавшись друг к другу, но больше не целовались.

Джек спросил, не будет ли она возражать, если они поселятся в его «люксе» с двумя спальнями. Вэл улыбнулась и пожала плечами.

Они отправились на съемочную площадку, провели там пару часов. Вечером пообедали с Джони, Дэвидом, Сарой и Брентом, а потом вернулись в «люкс».

Когда Вэл открыла дверь своей спальни, Джек поцеловал ее в губы. И вновь она ответила на поцелуй, обмякнув в его объятиях.

— Джек… это глупо, не так ли? — прошептала она, указывая на двери двух спален, и широко распахнула дверь своей. — Заходи.

Такой, как Вэл, у Джека не было никогда. Она разделась. Легла на кровать, ожидая его. Широко раздвинула ноги, чтобы у него не возникло проблем. Она пристально вглядывалась в его лицо, зато ее лицо напоминало маску, своих эмоций она не выдавала. А вот ее тело чутко реагировало на все движения Джека. Несколько раз с губ Вэл срывался легкий стон, дыхание заметно учащалось, она чуть улыбалась, не закрывая глаз. Когда же она почувствовала, что он кончил, улыбка ее стала шире и руками она потянула Джека на себя. Ему не хотелось придавливать ее своим весом, однако он все-таки уступил. Но Вэл, похоже, нравилось, что мужское тело припечатывает ее к кровати.

Она подняла руку, взъерошила его волосы.

— Молодец! Мсье Ле Метр, вы оправдываете ожидания.

— Да нет же, Вэл! Я не Ле Метр.

— А кто же еще? Как тебе удалось напоить этого сморчка перед съемкой? Влил в него виски с нембуталом?

4

1971 год

На Сент-Крой, где вся семья собралась между Рождеством и Новым годом, Джек приехал с Вэл. Только она умела кататься на водных лыжах. Джек пробовал, но всякий раз плюхался в воду.

Когда молодежь покинула остров, Джек и Вэл полетели в Нью-Гэмпшир, где у Вэл был домик в горах. Джек на горных лыжах не катался, зато Вэл обожала мчаться по крутым склонам. Каталась она и на коньках.

Весной в Гринвиче она приобщила Джека к прогулкам верхом. Он мог держаться на лошади, но честно признался Вэл, что предпочитает автомобиль. Если же она прыгала на лошади через изгородь, Джек и не пытался повторить ее подвиг. Потом пришел черед гонок под парусом. Приятелям Вэл принадлежала яхта океанского класса, и Вэл нисколько не уступала им в мастерстве. Джек попытался стать моряком, тянул за веревки, на которые ему указывали, но не понимал, зачем он это делает. Более того, он не играл в гольф.

Вэл же обожала занятия спортом на открытом воздухе. Но не играла в бридж. Хотя Джек в последнее время редко садился за карточный стол, он оставался грозным соперником. Знали об этом и в кругу близких знакомых Вэл. Иной раз в открытом море, пока Вэл и ее друзья-яхтсмены боролись с ветром и волнами, Джек и еще трое мужчин сидели в каюте и с удовольствием играли в бридж. Вэл это раздражало.

Зато с сексом проблем не возникало. Вэл любила новизну и с готовностью откликалась на все предложения Джека. Однако после года близкого общения оба пришли к выводу, что недостаточно совместимы, чтобы связать воедино свои судьбы. Джек продолжал приглашать Вэл на обед, а она иной раз спала с ним в его манхаттанском особняке. Но случалось такое все реже и реже.

5

В восемьдесят один год Кэп Дуренбергер ушел на пенсию. Его примеру последовал банкир Джозеф Фримен. Вместо них акционеры выбрали в совет директоров Билли Боба Коттона и Теда Уэллмана. Доктор Фридрих Лоувенстайн вошел в совет еще раньше, заменив Пейнтера.

Как-то раз, в самом конце рабочего дня, Джек заметил в коридоре Кэти Маккормак и подошел к ней.

— Разве я не уволил вас?

— Да, сэр. Пять лет тому назад.

— И?..

— Миссис Карсон вновь взяла меня на работу.

— Пройдемте в мой кабинет.

Кэти присела у стола Джека. Она носила все ту же униформу, что и во времена Пейптера: белую блузку и черную юбку. Джек попытался вспомнить, сколько ей лет. Решил, что около шестидесяти.

— Я уволил вас, потому что Дик Пейнтер оказался лжецом, обманщиком и вором. А вы были его женщиной, во всех смыслах.

Она кивнула:

— Да, была. Но я не видела Дика Пейнтера с того дня, как вы запретили пускать его на работу. В моей квартире оставались кое-какие его вещи. Он даже не пришел за ними.

— А миссис Карсон…

— Пожалела меня, мистер Лир. Я вновь лишилась работы. Слишком стара.

— Слишком стара?

— Да, сэр.

— И кому вы храните верность теперь, мисс Маккормак?

— Я верна тому, у кого работаю. Когда я работала у Дика Пейнтера…

— Но вы не просто работали у него.

Она опустила глаза.

— Все так.

— Он вас бросил.

— Вероятно, у него не было выхода. Он думал, что его посадят в тюрьму.

— Вы нашли другую работу, но вас выгнали, посчитав слишком старой?

— Видит Бог, другой причины я не нахожу.

Джек пристально смотрел на нее.

— У меня и в мыслях не было, что вы можете оказаться на улице, Кэти. Мне представлялось, что вы опытный и знающий секретарь, и я думал, с работой у вас проблем не будет.

Она покачала головой.

— Однако они возникли.

— И что вы теперь делаете?

Она вновь опустила глаза.

— Работаю на подмене.

— Господи… — Джек взглянул на часы. — Вы, наверное, уже собирались домой. Не хотите выпить со мной по стаканчику?

Кэти кивнула:

— Да, сэр.

Выпили они в его квартире. Потом пообедали в «Плюшевом жирафе». Ночь Кэти провела с Джеком.

Шесть недель спустя секретарь, проработавшая у Джека десять лет, по его настоятельной просьбе вышла на пенсию, и за стол в приемной селаКэти Маккормак.

6

1972 год

После Рождества Джек взял с собой Кэти на Сент-Крой. Она не встречала Рождество в гринвичском доме, поэтому семья более чем удивилась. Кэти ничем не напоминала Валери Латэм Филд, которая сопровождала Джека годом раньше. Кэти, уступая просьбам Джека, надевала бикини, но фигура выдавала возраст. Да, Кэти умела держаться в обществе, обладала врожденной интеллигентностью, но она была секретарем, и причина ее появления на Сент-Крое ни у кого не вызывала сомнений.

Из всей семьи Джека на Сент-Крой не прилетел только Эль-Джей: «Майамские дельфины» вышли в плей-офф Американской конференции. Правда Эль-Джей прилетал на пару дней в Гринвич с Глорией, роскошной девицей из группы поддержки. Лиз сразу прозвала ее Обезьянкой.

Эль-Джей не мог не похвастать своими успехами. «Дельфины» проводили один из лучших своих сезонов, а журналисты называли Эль-Джея в числе лучших крайних.

Лиз продолжала презирать брата. Весной она заканчивала Принстон, и ее уже приняли в Юридическую школу Гарварда, чем она очень гордилась, рассуждая о том, что ей делать дальше: становиться практикующим адвокатом или податься в преподаватели? Она встречалась и регулярно спала с одним молодым человеком из Ричмонда, но еще не познакомилась с его семьей и не знакомила молодого человека со своей. Лиз решила, что приведет его в дом, когда ее громила-братец будет где-нибудь подальше.

Дочери Джони, Мишель, исполнилось шесть. Она знала, что Дэвид — ее отец, и звала его папой. Мишель была еще слишком мала, чтобы волноваться из-за того, что ее родителей не связывают узы брака. Джек убеждал Джони и Дэвида пожениться хотя бы ради дочери.

В ту неделю на Сент-Крое Джони отметила для себя, что ее отец, похоже, всем доволен. Он сумел-таки примириться со смертью Энн, конечно же, не до конца, но в той степени, чтобы жить дальше. Подметила Джони в отце и еще одну удивительную перемену: он начал ценить покой. В этом году ему исполнялось шестьдесят шесть. Бизнес ставил перед ним немало проблем, и ему не хотелось сталкиваться с дополнительными проблемами еще и в личной жизни. Джони поняла, что именно из-за этого он и разошелся с Вэл, та требовала, чтобы Джек к чему-то стремился, покорял новые вершины. А вот Кэти — пусть у Джони и сложилось о ней не самое лучшее мнение — никуда его не гнала, и Джек был с ней счастлив. Что же, если он этого хотел… Однако Джони считала, что ее отец еще слишком молод для того, чтобы застыть на месте, отбросив былые устремления. Энн этого бы не допустила.

7

В апреле в возрасте восьмидесяти пяти лет умер Дуглас Хамфри. Мэри Карсон унаследовала основную часть его состояния, включая, разумеется, и акции «Лир коммюникейшн, Инкорпорейтед». Вскоре после смерти отца она пригласила Джека на обед в свою манхаттанскую квартиру. Сказала, что хочет обсудить наедине перспективы компании.

Квартиру Мэри отделала в юго-западном стиле. Шерстяные ковры, сотканные индейцами, кактусы в кадках, диван и кресла, затянутые светло-коричневой кожей. Гостиную украшала большая картина Джорджии О'Киф^[125].

Мэри встретила Джека в том же наряде, в котором была на работе, — розовом мини-платье с серебряными пуговицами. Она предложила Джеку сесть.

— Шотландского? — спросила Мэри.

— Не откажусь.

Мэри прошла на кухню и вернулась с двумя стаканами и серебряным блюдом с закусками.

— Ты очень хорошо знал биографию моего отца. В первую мировую войну он был капитаном пехоты. Его ранили, наградили. По возвращении он сразу женился, потом родился мой брат Дуг. Мать Дуга умерла в тысяча девятьсот двадцать четвертом году. В двадцать шестом отец женился на моей матери и появилась я. Дуг тоже был пехотным капитаном. Он погиб на Омаха-Бич. Отец едва сам не умер от горя. Моя мать умерла незадолго до того, как ты с ним познакомился. Отец заработал миллионы, но жизнь приносила ему трагедии и разочарования.

— Я говорил Дугу, что с тобой ему повезло.

Джек отпил шотландского и потянулся к блюду с закусками.

— Давай поговорим о делах до обеда, чтобы потом к этому не возвращаться, — предложила Мэри. — Тебе шестьдесят шесть лет. Ты — как мой отец, наследника у тебя нет. Да, дети у тебя прекрасные, но никто из них не собирается сменить тебя на посту президента Эл-си-ай. Я права?

— Пожалуй, да. Пока никто из моих детей такого желания не высказал.

Мэри накрыла руку Джека своей.

— А вот я высказываю. Не сейчас. Только когда ты сам захочешь отойти от дел. Но я на двадцать один год моложе тебя. Я бы хотела работать с тобой в тесном контакте, Джек чтобы, когда придет время, смена руководства прошла без катаклизмов, максимально ровно и спокойно, не отражаясь на работе компании.

Он кивнул.

— Я пока не думал о пенсии.

— Разумеется, нет. И едва ли разговор об этом зайдет в ближайшем будущем. Но со временем… Что ты на это скажешь?

— Не нахожу причин сказать «нет».

— Я хочу стать исполнительным вице-президентом, чтобы всем стало понятно, что я Номер два. Твоя преемница. Не возражаешь?

— И вновь у меня нет причин сказать «нет».

— Я могу назвать тебе такую причину. — Мэри опустила глаза, чувствовалось, что она борется с собой. — Хочу доверить тебе один секрет. Только тебе. Ты понимаешь?

— Конечно.

— Помнишь мою дочь Эмили? Ей было девять, когда ты впервые увидел ее в бассейне моего отца. — Мэри чуть улыбнулась. — Голышом.

— И ее это нисколько не смущало, — добавил Джек.

Мэри кивнула.

— Да… так вот, маленькая девочка теперь выросла. И она в тюрьме. Отбывает срок — ей дали от пяти до десяти, в зависимости от поведения, — в федеральной женской тюрьме в Олдерсоне, в Западной Виргинии. Раз в месяц я летаю к ней.

— Господи! Как так вышло?

— Наверное, причина в том, что я оказалась плохой матерью. Держала ее на слишком коротком поводке. Вот она и сорвалась. Убежала из дому. Пристрастилась к героину. Стала революционеркой, вступила в подпольную организацию. Она — ужасный скелет в шкафу твоего возможного исполнительного вице-президента.

Джек покачал головой.

— Ты мне ничего не говорила, Мэри. Я ничего не слышал, — заверил он ее. — Разумеется, если эта история когда-нибудь выплывет наружу, я скажу, что все знал и тем не менее назначил тебя на этот пост.

— Спасибо тебе, Джек.

Глава 38

1

1972 год

В пятницу вечером, 10 ноября 1972 года, во время обеда с Мэри Карсон в «Лутеке», у Джека случился инфаркт. Он потерял сознание, и его увезли в Колумбийскую пресвитерианскую больницу.

Первые двадцать четыре часа врачи не могли поручиться за то, что Джек выживет. Мэри Карсон послала принадлежащий компании «Лир джет» в Лос-Анджелес за Джони и Сарой, а «бичкрафт» — в Бостон за Лиз. Эль-Джей прислал телеграмму, сообщив, что прилетит в Нью-Йорк после воскресной игры.

Два дня Джек лежал на кровати, без единой кровинки в лице, накачанный лекарствами, вдыхая кислород из вставленных в ноздри трубок. Только в воскресенье он узнал Джони и сжал ее руку.

В понедельник, 11 декабря, машина «скорой помощи» привезла его в Гринвич. У его кровати круглосуточно дежурили медицинские сестры. Вновь прилетели все дети, за исключением Эль-Джея: «Дельфины» продолжали беспроигрышную серию.

Верная Присцилла поставила две рождественские елки, одну — в гостиной, вторую — у бассейна. Она проследила и за тем, чтобы подогреть воду в бассейне, кардиолог Джека рекомендовал ему купание в спасательном жилете и легкие физические упражнения.

Джек теперь большую часть времени проводил у бассейна, наблюдая, как плещется в воде маленькая Мишель. Пятнадцатилетняя дочь Линды, Нелли, принесла к бассейну свою виолончель и наигрывала дедушке рождественские мелодии.

Джек потерял двадцать фунтов, превратившись в скелет, обтянутый кожей воскового цвета. Но доктор Филин Хагэн, нью-йоркский кардиолог, настаивал на том, что процесс выздоровления проходит нормально. За неделю до Рождества доктор Хагэн отвез Джека в Гринвичскую больницу, чтобы провести всестороннее обследование. Местные кардиологи подтвердили, что все идет хорошо и необратимые изменения сердечной мышцы довольно незначительны.

Мэри Карсон, присев у шезлонга, в котором полулежал Джек, поцеловала его ладонь.

— Слава Богу, время еще не пришло! — прошептала она. — Я хочу занять твое место, но еще рано!

Джек кивнул:

— Да. Рано. Можешь в этом не сомневаться.

На Рождество Эль-Джей прилетел на три дня. Вновь с Глорией. Лиз фыркала, но Джек покачал головой и шепнул ей на ухо, что он рад приезду Глории, в переливающемся бикини та выглядела великолепно. «От одного взгляда на нее у меня все встает, — поделился он с Лиз своими ощущениями. — А так приятно осознавать, что ты на это еще способен».

Поездку на Сент-Крой доктор Хагэн зарубил. Во-первых, он полагал, что летать Джеку еще рано, во-вторых, сомневался к компетентности тамошних врачей. Он предложил Джеку поехать поездом в один из прибрежных городов Флориды.

Недавно вышедший на пенсию Микки Салливан рассказал Джеку о доме с бассейном, который сдавался в аренду в Дирфилд-Бич. Достаточно большом, чтобы там хватило места Кэпу Дуренбергеру и его жене Наоми, которые могли приглядеть за Джеком. Была в доме и лишняя спальня, для Джони или Сары.

Джек согласился и 10 января уехал поездом компании «Амтрак» с Линдой. Ее отец, теперь адмирал Хогэн, встретил их в Форт-Лодердейле, и Линда на несколько дней поехала в Пенсаколу. Микки и Кэп отвезли Джека в Дирфилд-Бич.

Он сидел на берегу, точно так же, как на Сент-Крое после смерти Энн, и смотрел на воду, уже не скорбя по усопшей жене, но раздумывая, как жить дальше. Хемингуэй в свое время написал, что, если человек растрачивает весь свой оптимизм, ему пора уходить.

На том самом берегу у Джека и произошла памятная встреча, которая то ли лишила его последних остатков оптимизма, то ли, наоборот, дала новый заряд. Однозначного ответа у Джека так и не нашлось.

Старичок лет семидесяти с хвостиком, в цветастой рубашке, брюках, соломенной шляпе, представившийся как Юний Кротий, сел на песок рядом с Джеком и заговорил с каким-то странным акцентом. Он сразу перешел к делу.

— Я не буду отнимать у вас время. Вы, возможно, слышали мою фамилию…

— Я слышал вашу фамилию, мистер Кротий.

— Тогда вы знаете, что я — президент «Уичерли Девер».

Джек знал. Транснациональному конгломерату «Уичерли Девер» принадлежали телестанции, радиостанции, газеты журналы, два информационных агентства и многое, многое другое

— Надеюсь, вы простите меня за то, что я решился поговорить с вами еще до вашего окончательного выздоровления, — продолжал Кротий. — Но именно в такие моменты человек обычно думает о перемене образа жизни, возможно, о том, чтобы снять со своих плеч груз ответственности и насладиться плодами своего труда.

— Я еще не готов продавать свою компанию, мистер Кротий…

Кротии кивнул:

— Другого я и не ожидал. Но давайте поддерживать связь. Возможно, вы захотите рассмотреть и другие варианты. А мы постараемся предложить вам самый привлекательный.

Джек улыбнулся:

— Хорошо. Давайте поддерживать связь. Но я еще не задумываюсь о пенсии. Я растратил еще не весь свой оптимизм.

2

1973 год

Зимой 1973 года не только Джек Лир лишился немалой доли оптимизма. Ричарда Никсона только-только переизбрали президентом Соединенных Штатов. Многие американцы полагали Никсона и его администрацию злом, развращающим и отравляющим Америку. Многие представители политической элиты в январе покинули Вашингтон, чтобы не присутствовать на второй инаугурации Никсона.

Среди тех, кто уехал из столицы, была и Диана Хеклер, член палаты представителей от шестнадцатого округа, включающего западную часть Нью-Джерси и примыкающие к ней пригороды. Диана Хеклер избиралась от Республиканской партии, но Никсона презирала. А от участия в инаугурации отказалась под предлогом жестокого бронхита. Врачи, мол, посоветовали ей побыть на солнце.

Поселилась она в доме, принадлежащем семье, которая проживала в ее избирательном округе. Располагался этот дом в сотне ярдов от того, что арендовал Джек. Диана в молчании прошла мимо него с полдюжины раз, но наконец как-то утром остановилась и спросила:

— Вы ведь Джек Лир, не так ли!? «Лир коммюникейшн»?

Джек встал:

— Да, а вы, как я понимаю, член палаты представителей Диана Хеклер?

— Да сядьте вы. Расслабьтесь. Не для того ли мы приехали в это ужасное место? Чтобы расслабиться, так.

Джек рассмеялся:

— Ужасное… Слава Богу, я не единственный, кто так думает.

Диана присела рядом. Волны, набегающие на песок касались пальцев ее ног. Джек уже было решил пересесть чуть подальше от берега, но потом догадался, что этой женщине нравится накатывающая на ее ноги вода. И хотя она надолго замолчала, Джек чувствовал, что это женщина очень энергичная, решительная, где-то даже авантюристка. Об этом говорили и ее походка, и разворот плеч.

Высокая, Диана оставалась стройной в свои сорок семь лет. Не обделила ее природа и бюстом. Прическу Диане явно делал профессионал. Трусики начинались у пупка и полностью закрывали ягодицы.

— Я читала о вашем инфаркте и знаю, почему вы здесь, — наконец заговорила Диана. — Вы уж меня извините, но, похоже, я знаю о вас больше, чем вы обо мне.

— Давайте разберемся, — улыбнулся Джек. — Я знаю что в палату представителей вас выбрали уже в сотый раз.

— В четвертый.

— В четвертый. Я знал, что не в первый. И, насколько мне известно, вы республиканка.

— Независимая республиканка.

— Это лучший тип республиканцев. И… полагаю, на этом мне придется поставить точку.

— Мне уже за сорок, — продолжила Диана. — Я никогда не была замужем, детей у меня нет. Я не только политик, но и адвокат. Люблю бейсбол и футбол. Люблю ходить в художественные галереи, но терпеть не могу сидеть на концертах. Не возражаю против того, чтобы часок погулять по берегу, но мечтаю поспать днем, а потом выпить коктейль и хорошо пообедать.

3

Они сидели за столом у панорамного окна, выходящего на сердитые волны, которые обрушивались на песок Форт-Лодердейла. Брызги долетали даже до свай, на которых высился ресторан.

Диана пила мартини с джином «Бифитер», Джек — шотландское.

Говорили они о политике семидесятых. Джека удивляли кое-какие высказывания Дианы. Ему пришлось признать, что он не очень-то разбирается в некоторых поднятых ею проблемах. Она упомянула об очень удачном сезоне для «Дельфинов», добавила, что видела Эль-Джея по телевизору. Джек сказал, что Эль-Джей собирается приехать в Дирфилд-Бич после «Суперкубка»^[126]. Диана с печалью в голосе ответила, что ей встретиться с Эль-Джеем не удастся, ведь она не может так долго отсутствовать в Вашингтоне.

Диана проглотила остаток мартини и знаком предложила официанту повторить. В ресторан она пришла в простеньком белом платье с открытыми плечами, подчеркивающем ее высокую грудь. Пиджак того же цвета уже висел на спинке стула.

— Джек, я бы хотела половить рыбу. Составишь мне компанию?

— И как мы будем ее ловить?

— Арендуем яхту с капитаном и матросом и поплывем в Гольфстрим. Там и разберемся. Надо же как-то разогнать флоридскую скуку.

Джек вздохнул.

— Не уверен, что моему кардиологу это понравится.

— На хрен твоего кардиолога! — Диана широко улыбнулась. — Послушай, Джек, жизнь надо беречь, это точно. Но жизнью надо и наслаждаться. Ее нельзя складывать в сундук, словно деньги. Или у тебя другие планы? Перестать жить, чтобы продлить существование?

Джек кивнул.

— Моя жена Энн больше трех лет знала, что умирает. Но она скрывала это от нас и жила так, будто смерть и не дышала ей в затылок. Почти до самого конца.

Лицо его закаменело, он едва сдержал слезы. Диана коснулась его руки.

— Так когда поплывем на рыбалку? — спросил Джек.

4

Яхта отошла от причала в половине девятого утра. Выбрала ее Диана, небольшую, потрепанную, выкрашенную в белый цвет, с синей продольной полосой. На судне был капитан лет шестидесяти и мальчишка-матрос. Один холодильник на яхте набили наживкой, второй — пивом и сандвичами. Оделись Диана и Джек, как было приказано: обязательно рубашки с длинными рукавами, чтобы не обгорели руки, и широкополые шляпы, чтобы уберечь лицо и шею.

Капитан коротко проинструктировал рыбаков на предмет того, что надо делать, когда рыба заглотнет наживку. Матрос насадил наживку на крючки и сбросил их в воду.

Примерно час плавание продолжалось безо всякого результата. Наконец Джеку повезло. Он вытащил тунца длиной тридцать дюймов. Это была явно не та добыча, которой следовало гордиться. Мальчишка порубил тунца на куски, насадил на крючки и бросил за борт.

Тут же удача улыбнулась Диане. Она вытащила на палубу скумбрию, правда, опять весьма скромных размеров. Мальчишка убрал рыбу в холодильник, ей светило попасть на сковороду то ли в его доме, то ли в доме капитана.

Диана и Джек открыли по банке пива. Капитан изменил курс, так как ему показалось, что он увидел косяк рыбы. Берег превратился в узкую полоску на горизонте.

Джек выбросил пустую банку за борт. А минуту спустя у него клюнуло. Да еще как. Капитан схватился за удилище и с силой дернул, убеждаясь, что рыба крепко сидит на крючке.

— Нормально, — кивнул он. — Вам предстоит серьезная работа. Мэм, сматывайте леску, а не то рыба перекрутит ее с леской мистера.

Работа оказалась куда более тяжелой, чем предполагал Джек. Подтянув рыбу к яхте, Джек увидел, что он поймал большого марлина, который прилагал неимоверные усилия, чтобы сорваться с впившегося ему в пасть крючка. Мальчишка встал к штурвалу, а капитан, озабоченно глядя на Джека, подсказывал, как ему укротить рыбину. Джек поднимал удилище, подтягивая марлина на несколько футов, затем наматывал леску. Снова поднимал и снова наматывал. Его прошиб пот.

Диана поднялась с парусинового стула, подошла к Джеку и рукавом рубашки вытерла ему пот со лба.

Джеку стало не хватать воздуха.

— Слушай, может, ты разрешишь капитану обрезать леску?

Джек искоса глянул на Диану.

— Никогда. Этому сукиному сыну не взять надо мной верх.

Джек боролся с марлином полчаса. И победил. Но и марлин вымотал Джека. Как только рыбина оказалась на палубе, Джек свалился с парусинового стула, распластавшись рядом с марлином. Капитан приказал мальчишке на всех парах идти к берегу.

— Нет, — прошептал Джек. — Просто перехватило дыхание. Сейчас все придет в норму. Через две минуты все придет в норму. Диана еще не поймала свою рыбу.

Она опустилась на колени и поцеловала его.

Через две минуты Джек, как и обещал, поднялся и сел на парусиновый стул.

— Разворачивайтесь! — Он указал в открытое море. — В чем дело? Никогда не видели уставшего старика?

Капитан взглянул на Диану. Та кивнула. Капитан приказал мальчишке сменить курс. Диана достала из холодильника сандвичи и пиво и уселась на палубу рядом со стулом Джека. Капитан измерил марлина и объявил, что в нем шесть футов и одиннадцать дюймов. Экземпляр не рекордный, н внушительный.

На том для Джека рыбалка закончилось.Он сидел и следил за успехами Дианы. Она поймала еще одного тунца, а потом пятифутовую барракуду, которая тоже боролась до последнего.

В два часа дня они повернули к берегу. Капитан посоветовал Джеку и Диане уйти в каюту, слишком много времени проведено на солнце. Они спустились вниз, сели на койку, и тут импульсивно Джек обнял Диану и поцеловал. Она ответила на поцелуй.

— Господи, — прошептал он ей на ухо. — Ты вернула мне, казалось, безвозвратно утерянное.

— Что именно? — также шепотом спросила она.

— Мой оптимизм. Вдохнула в меня новую жизнь. Ты и представить себе не можешь, как я тебе за это признателен.

Диана понимала, что должна уехать из Флориды в конце января. Джеку врач рекомендовал провести там и февраль. Джек вызвал в Форт-Лодердейл самолет компании. В четверг, 1 февраля, вместе с Дианой Джек улетел в Вашингтон. Прежде чем она покинула самолет в Вашингтоне, они поцеловались, и Джек пообещал, что вернется в столицу через две недели.

5

Мэри Карсон собрала совещание в хьюстонском «Петролеум-клаб». В тот мартовский вечер она сидела за столиком с Билли Бобом Коттоном и Реем Ленфантом.

Когда принесли выпивку и пару минут продолжалась болтовня о пустяках, Мэри спросила: «В последнее время кто-нибудь из вас видел Джека Лира?»

— После инфаркта — нет, — ответил Рей.

Покачал головой и Билли Боб.

— Он уже три месяца не появляется в своем кабинете не интересуется делами. Когда умерла его жена, он отсутствовал еще дольше. Но, откровенно говоря, у меня возникло ощущение, что Джек полностью утратил интерес к нашей компании. В этом году ему исполняется шестьдесят семь лет, он перенес инфаркт и уже оглядывается, не стоит ли за спиной старуха с косой.

— Лучше бы ты этого не говорила, — усмехнулся Билли Боб. — Мне самому скоро стукнет шестьдесят пять.

— Но у тебя не было обширного инфаркта, — возразила Мэри. — Однако главное в том, что он потерял интерес к нашей компании. И, по правде говоря, джентльмены, Джек Лир никогда не сосредотачивался исключительно на Эл-си ай. У него более широкий круг пристрастий.

— К примеру, «Карлтон-хауз», — вставил Рей.

— И «Карлтон-хауз», и личная жизнь, — кивнула Мэри. — Джейсон Максуэлл не случайно назвал его Ле Метром. Знаете, с кем он сейчас спит? С Кэти Маккормак, бывшей секретаршей Дика Пейнтера. Господи, ей шестьдесят два года! Я удивлена, что он не попытался подкатиться ко мне!

— Разочарована? — улыбнулся Рей.

— В некотором смысле, — ответила она ослепительной улыбкой. — Но теперь Джек Лир не появляется на работе по другой причине. У него новая подруга. Похоже, это не простое увлечение. Диана Хеклер, член палаты представителей от одного из избирательных округов Нью-Джерси. Дважды в неделю Джек летает в Вашингтон на самолете компании.

— С какой стати мы все это обсасываем, Мэри? — нетерпеливо спросил Билли Боб. — Ты попросила нас приехать. Наверное, на то есть причина?

— Да. Я думаю, мы должны подумать о том, кто сменит Джека на посту главного управляющего Эл-си-ай.

Билли Боб покачал головой и нахмурился.

— Ты хочешь увести у него компанию?

— Он по-прежнему будет председателем совета директоров. Оставим ему кабинет и все привилегии. Но контроль за текущей деятельностью компании должен перейти к другому.

— Другому, — покивал Рей. — То есть к тебе.

— Компанией не может управлять человек, не отдающий ей себя целиком. Главный управляющий работает по четырнадцать часов в сутки. Джек Лир не из таких… насколько мне известно.

— На собрании акционеров нам придется собрать больше голосов, чем будет у него.

— У каждого из вас по пять процентов голосующих акций. Мой отец оставил мне пять процентов, а еще тринадцать я скупила. Эти акции записаны не на мое имя, но я их контролирую. То есть могу голосовать восемнадцатью процентами. Вы — десятью. У Дика Пейнтера так и остался один процент, и он проголосует заодно с нами. Получается двадцать девять процентов, вполне достаточно для того, чтобы поставить под свой контроль большинство компании, за исключением тех, где акции распространены среди ограниченного числа акционеров. Эл-си-ай к таковым не относится.

— Не забывай, что у Джека есть союзники. Шесть процентов акций Харрисона Уолкотта отошли Джони и Линде. Джони прикупила еще два процента. Фредерик, Дуренбергер, Моррилл и Салливан получали ежегодные премии акциями и сохранили по своему одному проценту. То есть это еще как минимум четыре процента в пользу Джека. Два процента у Салли Аллен, а она знает, что обязана Джеку всем. И, разумеется, у него есть свои десять процентов. Сколько получается?

— Двадцать четыре, меньше наших двадцати девяти. Кроме того, мы можем заручиться поддержкой мелких акционеров.

— Так же, как и он, а его имя — не пустой звук.

— У нас есть еще один козырь, — стояла на своем Мэри. — Я думаю, Джеку уже на все наплевать. Бороться он не будет. Нам достаточно бросить ему кость, чтобы он мог уйти достойно. Его это вполне устроит. Можете на это рассчитывать.

Билли Боб покачал головой:

— Я бы на это рассчитывать не стал, Мэри. Джек Лир не из тех, кому можно бросить кость. Он создал эту компанию и так просто ее не отдаст.

Рей Ленфант тяжело вздохнул.

— Заканчивается эра, — с грустью произнес он.

— Всему приходит конец. — Мэри пожала плечами. — И хорошему, и плохому.

Глава 39

1

1973 год

Джони держала пенис Дэвида в руке.

— Знаешь, чем меня привлекает твой «игрунчик»?

— Полагаю, не размерами, — ответил он. — Ничего выдающегося в нем нет.

Она пожевала губами крайнюю плоть, провела языком по головке. Дэвид шумно втянул воздух.

— Я тебе признаюсь. Об этом, кроме меня, знает только один человек. Ты должен понимать, как я тебе доверяю. Меня привлекает твой «игрунчик», потому что он очень похож на тот, который я видела впервые, впервые трогала. Хочешь знать, чей это был конец?

Дэвид скептически изогнул бровь.

— А надо ли мне знать об этом?

Джони наклонила голову, лизнула мошонку.

— Я тебе скажу. Моего брата. Такой же, как у тебя. Мне нравятся необрезанные пенисы.

— Твоего брата?

— Моего брата, который погиб. Я постоянно сосала его член. Хочешь знать почему? Чтобы он больше меня не накачал. Такое однажды случилось. Я делала аборт в четырнадцать лет.

— Боже мой!

— Я его любила. Он любил меня. Я хочу сказать, мы любили друг друга не только как брат и сестра. Но я научилась сосать в юном возрасте. — Джони улыбнулась. — Занятие довольно приятное. Я, возможно, последняя суперзвезда, которая…

— Вот тут ты, я думаю, заблуждаешься. Конечно, звезды не обязаны этого делать. Но когда речь заходит о больших деньгах, славе…

— Это вопрос и власти над человеком, не так ли? Такое ведь происходит всегда и везде. — Она пожала плечами. — Из-за этого я не устрою истерику. Меня не заставляли. Не заставляли и не принуждали. Для меня это — пара пустяков.

— А как насчет унижения? — спросил Дэвид.

— Первый раз — да.

— То есть ты занималась этим не раз.

— Будь реалистом, Дэвид.

— В последнее время?

— Нет, раньше. Давай сменим тему. Я лечу па Восточное побережье. На несколько дней. Надеюсь, ты составишь мне компанию.

— Только позови, я всегда готов.

— Мы приглашены на свадьбу. Мой отец женится в третий раз.

— Мне кажется, это произошло довольно неожиданно.

— Отец говорит, что в его возрасте времени на раздумья не остается.

2

Выбор Джека удивил всех.

Кимберли и Энн были утонченными красавицами. Диана Хеклер — женщина симпатичная, но не из тех, на кого оборачиваются на улице. Слишком длинное лицо. Слишком широкой рот с узкими губами. И серые глаза, полуприкрытые веками.

При ее высоком росте она еще и задирала кверху подбородок, поэтому при первой встрече многие воспринимали ее как весьма заносчивую особу. Но нескольких минут разговора хватало, чтобы от этого впечатления не осталось и следа. Диана продолжала держаться с достоинством, но, веселая и остроумная, умела расположить к себе собеседников.

В предшествующий свадьбе уик-энд многие члены семейства Лир прибыли в расположенный в Нью-Джерси загородный клуб, где собрались наиболее видные политики и юристы избирательного округа Дианы, чтобы посмотреть на президента одной из крупнейших телекоммуникационных компаний, будущего мужа женщины, которая представляла их в конгрессе США.

— Каждый из нас хотел бы оказаться на вашем месте, — заявил один из политиков Джеку. — Она — лучшая из всех.

Родители Дианы полностью одобрили выбор дочери. Уильям Хеклер возглавлял юридическую контору, в которой до избрания в конгресс работала и Диана. Ростом и стройностью фигуры она точно пошла в мать.

А вот сестра Дианы, Нелл Дэвидсон, скорее была похожа на отца. Родилась она на три года раньше Дианы, дети ее выросли, и теперь большую часть времени Нелл проводила у стойки бара загородного клуба.

— Жаль, что вас не было здесь двадцать лет тому назад, — подмигнул Джеку тот же политик. — Нелл добралась до четырнадцатой лунки. В гольф она играла в шортах и топике. Так размахнулась, что ее буфера выскочили из топика! Она-то этого не знала. Следила за полетом мяча. А вот те парни, что стояли у четырнадцатой лунки, не заметили, где приземлился мяч. Это я могу вам гарантировать!

Выяснилось, что сын Нелл, Джордж, знает Лиз Лир. Они не раз видели друг друга в библиотеке Юридической школы Гарварда, куда Джордж поступил на год раньше. Он так и прилип к Лиз, словно они заранее договорились о встрече.

Свадебные подарки от Нью-Джерси выставили в отдельной комнате, примыкающей к обеденному залу. Родители Дианы подарили молодым серебристый «мерседес», который красовался на автостоянке у здания клуба. Окружное отделение Республиканской партии преподнесло обеденный сервиз. Президент и миссис Никсон прислали серебряные кувшинчик для молока и сахарницу, украшенные гербом Соединенных Штатов.

Присутствие Лиров привлекло в клуб репортеров и фотокорреспондентов. Одни что-то лихорадочно записывали, другие щелкали фотоаппаратами.

Какой-то репортер поинтересовался у Джони, кто такая очаровательная семилетняя Мишель. «Не ваше гребаное дело», — отрезала она.

Но Джони и даже ее отец не получили и малой доли того внимания, которого удостоился здоровяк-футболист Эль-Джей Лир, фланировавший по клубу все с той же Глорией. Эль-Джей прекрасно понимал, насколько важны хорошие отношения с публикой вообще и с прессой в частности. Поэтому Глория держала наготове цветные фото Эль-Джея, который тот, вручая, тут же и подписывал.

Лиз по-прежнему презирала брата. Ей понравилось, что Джордж не предпринял попытки познакомиться с ним.

После коктейля самые близкие родственники собрались на обед в отдельном кабинете. Диана запретила речи, даже тосты, и сама расставила на столе гостевые карточки, чтобы перемешать членов двух семей. Перед самым обедом она успела проскользнуть в кабинет и переставить карточку Джорджа так, чтобы его место оказалось рядом с Лиз.

Перед самой полуночью Джордж тихонько постучался в дверь Лиз в номере мотеля, где остановились Лиры. Лиз его впустила. Ушел он в шесть утра.

3

Церемония бракосочетания состоялась в четверг, двенадцатого апреля, в половине двенадцатого утра, в гостиной гринвичского дома. Провел церемонию священник методистской церкви на Диамант-Хилл. Диана надела белое шелковое платье и держала в руках маленький букетик белых цветов. После короткой церемонии родственники и друзья выпили шампанского и закусили. А уже в начале второго Джон и Диана уехали в аэропорт Уэстчестера, откуда самолет компании доставил их в Сан-Франциско. Свою первую брачную ночь они собирались провести в отеле «Фэрмонт», а утром улететь в Токио. Их свадебное путешествие включало также Гонконг, Бангкок, Таити и Гавайи, откуда они намеревались вернуться в Сан-Франциско.

Пообедали Джек с Дианой в своем «люксе». За едой они поглаживали друг друга и улыбались, предвкушая предстоящую ночь.

Диана еще раньше призналась Джеку, что она девственница. Дожив до сорока семи лет, она ни разу не спала с мужчиной. Джек и Диана уже говорили об этом. Диана объясняла, что ей не хотелось ложиться в постель абы с кем, а вот мужчина, который покорил бы ее, до Джека ей так и не встретился. В принципе она не имела ничего против секса, но год уходил за годом, а достойного партнера не находилось.

Джек только целовал ее. Никогда не раздевал. Не прикасался к груди, не гладил по ноге. И мог лишь гадать, как Диана на все это отреагирует.

После обеда она попросила его задержаться в гостиной, а сама пошла в спальню переодеваться.

— Моя сестра помогла мне выбрать ночную рубашку. Надеюсь, тебе понравится.

Пока Диана переодевалась, Джек выкатил сервировочный столик с посудой в коридор, оставив только ведерко со льдом и бутылку с остатками шампанского.

Диана открыла дверь спальни. Лиф из белого шелка с кружевами поверху поддерживал грудь. Рубашка мягкими складками падала вниз, достигая лодыжек. По бокам складки были белыми, а посередине шелк разделял треугольник прозрачного материала, вершина которого упиралась в лиф. Этот треугольник открывал пупок, лобок, колени, лодыжки.

Диана замерла на пороге и улыбнулась. Джек видел, что впервые ее покинула привычная уверенность в себе. Он понял, что в премудростях семейной жизни Диана еще девочка-подросток. Она никогда не показывала свое тело мужчине и сомневалась, понравится ли ему увиденное. И она с тревогой ждала того, что могло за этим последовать.

— Ты великолепна, — прокомментировал Джек. — И ночная рубашка восхитительная. Где ты только такую нашла? — Он поднялся, направился к Диане. — Я самый счастливый человек на свете и надеюсь, ты знаешь, как я тебя люблю.

Его пенис, по словам Дианы, был первым, увиденным ею в натуре. Конечно, она видела мужской детородный орган на картинках, но и представить себе не могла, что он может быть таким большим, как у ее мужа

— О-о-о-о! — прошептала она. — И он войдет в меня? Весь?

Джек улыбнулся.

— Когда он войдет, ты нахмуришься и скажешь: «И это все?»

С губ Дианы сорвался нервный смешок.

Еще несколько минут они обнимались и целовались, потом Джек помог ей снять ночную рубашку. А когда он посмотрел на ее обнаженное тело, Диана просто залилась краской.

Она определенно стеснялась своих больших мягких грудей. Лишенные подпорки лифа, они, как два спелых грейпфрута, упали вниз. Джек наклонился, поцеловал сначала один сосок, потом второй. Поднял груди ладонями, чуть сжал и одобрительно кивнул.

Положив руку между ног Дианы, он коснулся ее «киски». Диана застонала и закрыла глаза. Все у нее было сухо, а потому Джек начал тихонько поглаживать «дырочку», пальцем возбуждая ее, прогоняя сухость. И не без успеха.

Потом он попросил Диану лечь на спину и широко раздвинуть ноги. Стал поглаживать «киску» уже не пальцем, а пенисом, все более возбуждая Диану. Решив, что она готова, Джек ободряюще улыбнулся Диане, а потом вставил в нее свои «инструмент». Диана закаменела, затем тихонько вздохнула и расслабилась. Джек продолжал вводить свой конец, пока их животы не соприкоснулись.

Поначалу Диана лежала смирно, с закрытыми глазами, привыкая к новым ощущениям. Потом задвигала бедрами и еще шире раздвинула ноги, как бы приглашая его войти глубже. У Джека не было уверенности, что эта женщина станет получать удовольствие от плотских утех, но она, похоже, получала, и его это безмерно обрадовало.

— Хорошая я женщина, муж мой? — прошептала Диана, когда они уже лежали бок о бок.

— Ты прелесть.

4

Диана, конечно, знала, что первая и вторая жены Джека были красавицами, а Энн постоянно упоминали в десятке самых элегантных женщин Америки. Он снова и снова повторял Диане, что ей нет нужды конкурировать ни с ними, ни с памятью о них. Но Диана твердо решила встать в один ряд с Энн и Кимберли и пришла к выводу, что достигнуть этого она сможет, лишь внеся новые нюансы в их с Джеком интимную жизнь.

В магазине на Гинзе она купила эротическое нижнее белье.

— Если дома кто-нибудь увидит меня входящей в такой вот магазин, скандал дорого мне обойдется. Если уж покупать, то только здесь.

В магазине в Бангкоке они увидели и купили зажимы для сосков. Раньше понятия не имели о том, что такие вещи существуют. Зажимы напоминали обычные «крокодильчики», какие используются в электротехнике. Разве что пружины были послабее, а зубчики покрывала резина. Маленький винтик регулировал размер и силу сжатия пружины. Продавались зажимы в паре, соединенные цепочкой.

В тот же вечер в номере отеля Джек, покатав соски Дианы между пальцами, пока они не затвердели, нацепил зажимы на набухшие «бутоны». Один соскочил, но Диана отрегулировала его и нацепила вновь. Потом она уже могла ходить по комнате, звеня цепочкой и не опасаясь, что зажимы свалятся.

Джек признал, что зажимы на сосках его возбуждают. Болезненных ощущений, по словам Дианы, они ей не доставляли, наоборот, возбуждали и ее. Она смеялась, когда любое движение грудей вызывало позвякивание цепочки.

В магазине продавались зажимы и для срамных губ. Поскольку зажимы для сосков обостряли ощущения, Диана и Джек купили и другую пару зажимов. Побольше размером и уже без резинового покрытия. Они не регулировались, просто сжимали пухлые срамные губы Дианы. Зажимы также соединяла цепь, которая болталась между ног. Вес зажимов и цепи удлинял «киску». Диана признала, что зажимы вызывают боль, но настояла на том, чтобы какое-то время поносить их. Ходила с зажимами до обеда, а когда они вновь вернулись в номер, попросила Джека опять нацепить их на нее.

Отрегулировав один зажим для сосков, Диана больше к ним не прикасалась. Хотела, чтобы Джек надевал на нее зажимы и он же их и снимал. Этими игрушками они пользовались каждую ночь до завершения своего свадебного путешествия.

5

Манхаттанский особняк более всего отражал вкусы и интересы Энн Лир. Диана это чувствовала, но старалась ничего не менять.

Часть Грюнвальдского алтаря по-прежнему украшала дом, так же, как и эскиз Дюрера, и обнаженная пухленькая девушка Буше, подарок десятого графа Уэлдонского (Джек обещал, что после его смерти картина вернется в Англию), мобиль Колдера, свешивающийся с потолка в гостиной, эротическая керамика из Южной Америки.

Диана знала, что ей далеко до утонченности ее предшественницы, и старалась ни в чем с ней не соперничать. Джек поневоле иной раз сравнивал двух своих последних жен. От воспоминаний об Энн щемило сердце, но еще большую тоску навевали мысли о том, что Диана попытается заменить собой Энн. Он от нее этого не ждал. Не хотел, чтобы Диана изображала Энн. И Диана оправдывала его ожидания, оставаясь сама собой…

Как-то к ним заглянул Билли Боб Коттон. Удобно устроился на диване, получив стакан виски со льдом. На ногах Билли Боба красовались привычные сапоги из змеиной кожи, другой обуви он не признавал. Правда, стетсон он оставил в прихожей. Пару минут они поболтали о пустяках, затем Билли Боб резко сменил тему.

— Прошу учесть, что о моем приходе сюда никто не знает.

Джек посмотрел на Диану.

— Зловещее начало.

— Да уж, я хочу поговорить о делах. Э… не заскучает ли от нашего разговора миссис Лир?

— Считай, что она мой адвокат, — ответил Джек. — Диана — опытный юрист высочайшей квалификации.

Билли Боб учтиво кивнул Диане и повернулся к Джеку.

— Мы с тобой дружим много лет. Я иногда вспоминаю тот день, когда мы ехали по Оклахоме и наблюдали за движущимся на юг торнадо. И мы всегда умели найти общий язык, не так ли, Джек?

— Умели, Билли Боб.

— Вот почему я хочу тебе кое о чем рассказать, хотя некоторые не представляют себе, что такое возможно. Джек, тебя собираются отстранить от управления компанией, назначив на почетную должность председателя совета директоров. При этом реальные рычаги управления перейдут к Мэри Карсон.

— Не могу сказать, что для меня это сюрприз. — Джек помрачнел. — Она использует деньги отца для скупки акций. Сейчас Мэри Карсон — крупнейший акционер.

— Ты должен принять решение, — продолжал Билли Боб. — Будешь ты бороться или нет? Мы с Реем хотим это знать.

— Естественно, буду. Или эта сука думает, что получит от меня компанию на блюдечке с голубой каемочкой?

— Тебе шестьдесят семь лет. Она считает…

— Даже в восемьдесят семь я…

Билли Боб улыбнулся:

— Я так и думал.

— А пока пойдемте обедать, — предложила Диана. — У нас тоже есть чем удивить миссис Карсон. Миссис Лир тоже вступит в борьбу… а миссис Лир неразборчива в средствах достижения цели!

Улыбка Билли Боба стала шире.

— Я ожидал, что вы не останетесь в стороне, мэм. Я слышал о вас еще до того, как Джек познакомился с вами, и никогда не сомневался в ваших бойцовских качествах.

6

Диана более не затрагивала этой темы, пока они не разделись и не утолили любовный голод.

Потом она встала с постели, прогулялась в гостиную, принесла бутылку шотландского.

— Давай прикинем, что к чему. Как нам поставить на место эту суку?

— Не знаю, сумеем ли мы, детка, — печально вздохнул Джек. — Расклад не в нашу пользу. Многих удастся убедить, что в шестьдесят семь лет и после инфаркта я староват для того, чтобы взваливать на себя руководство компанией. Мол, текущими делами должен заниматься кто-то помоложе.

— Мэри Карсон ставит на то, что ты сдашься. Но я уверена, ты будешь бороться.

Разговор увял, вскоре они заснули.

Проснулся Джек в три часа ночи. По ровному дыханию Дианы понят, что та спит. А к нему сон не шел. Он открыл глаза, уставился в потолок.

«Тебе не будет покоя, если кто-то еще встанет у руля компании, которую ты создал с нуля».

Эти слова произнесла Энн, когда в 1949 году он вернулся из Техаса и сказал ей, что продал большую часть акции «Лир бродкастинг» группе инвесторов во главе с Дугласом Хамфри.

Она произнесла эти слова в этой же комнате, но в другой кровати — ту, в которой он спал с Энн, Джек давно сменил.

Двадцать четыре года тому назад. А он услышал эти слова так отчетливо, словно их произнесла женщина, что спала сейчас рядом с ним.

«Тебе не будет покоя, если кто-то еще встанет у руля компании, которую ты создал с нуля».

Глава 40

1

1973 год

Вашингтонская квартира Дианы, пусть и комфортабельная, все-таки напоминала номер отеля. Чувствовалось, что живут тут временно. Из Нью-Джерси Диана привезла только спальню да пару стульев, остальную мебель арендовала вместе с квартирой.

Во второй половине дня Джек и Диана сидели на диване в гостиной. Джек снял пиджак и галстук, а Диана просто осталась в одной нижней юбке, которую, правда, подтянула до подмышек, превратив в подобие комбинации. Он пил шотландское, она — мартини с «Бифитером». Вечером они собирались пообедать в «Золотом льве» с Кэпом Дуренбергером и его женой.

С работы Джек ушел в два часа дня. Лимузин доставил его в манхаттанский особняк. В последнее время туда поступала вся его личная корреспонденция. Он положил письма в брифкейс, который взял с собой в аэропорт Тетерборо. Оттуда на самолете компании он вылетел в Вашингтон. Во время полета Джек просмотрел письма и теперь показывал их Диане.

— Твоя дочь — прелесть, — заключила она, прочитав длинное письмо Джони. — Боюсь, ее турне не принесет ожидаемого результата, но как приятно сознавать, что она не просто на нашей стороне, но и активно нам помогает.

Джони позвонила из Калифорнии и предложила Джеку свою помощь в завоевании симпатий акционеров. Он попросил ее лично посетить каждого акционера, владеющего пятью и более тысячами акции. Таких акционеров было чуть больше тридцати. Пока Джони побывала у четырнадцати. Тринадцать согласились поддержать Джека, четырнадцатый заявил, что ему надо подумать. Визит кинозвезды, возможно, даже обед с ней — сильнодействующее средство,способное дать нужный результат. Во всяком случае, Джек на это рассчитывал.

— Я уже видела письмо Салли Аллен, — продолжала Диана. — Сколько она их разослала? Тысячу? Кто предложил ей лично подписывать каждое письмо? Неужели она подписывала?

— Салли разослала полторы тысячи писем и все подписала сама. «Вы получаете автограф знаменитости. А теперь голосуйте за моего друга Джека Лира». Идея принадлежала Саре. Мо Моррис хотел, чтобы мы посылали фото с автографом, но я это зарубил. Кто знает, сколько голосов принесут нам эти полторы тысячи писем?

— Идея Сары… У тебя удивительная семья. Лиз взяла бы академический отпуск, если бы ты ей разрешил. Она готова надписывать конверты, делать все, что угодно.

— И твоя семья, которая далека от всей этой истории… не осталась безучастной. Джордж во всем поддерживал Лиз.

— Потому что он в нее влюблен.

Джек улыбнулся и кивнул.

— Они, конечно, молодцы. — Тут Джек нахмурился. — Парень мой, правда, слишком увлечен футболом, чтобы обращать внимание на…

— У них вновь есть шанс выиграть «Суперкубок».

— «Суперкубок»… — пробормотал Джек. — «Суперкубок»! Есть ли на свете что-то более банальное? Из всех моих детей только он…

— Не произноси ничего такого, о чем впоследствии будешь жалеть.

— Я… Да ладно! Мы все равно в дерьме, так?

Диана пододвинулась к нему, обняла.

— Нет, муж мой. Нет, любимый. Что бы ни случилось теперь, место в истории тебе обеспечено.

— Может, Линкольну в этом повезло, — буркнул Джек. — Может, повезло и Кеннеди. А вот мне такой конец не по душе!

2

Они хотели немного поспать перед обедом, но зазвонил домофон, к ним заглянул Кэп Дуренбергер. Пока он поднимался наверх, Диана успела одеться.

— Наоми отдыхает и красится, — объявил Кэп. Она встретится с нами в ресторане. — Можете вы налить старику стакан, о котором она не узнает? Лучше водки, она не пахнет.

В свои восемьдесят три года Кэп высох и чуть сгорбился, но оставался таким же энергичным, как и прежде. И если требовалось добыть какую-нибудь информацию, он справлялся с этим столь же ловко, как и тридцать лет тому назад. Наоми полагала, что ему не стоит летать, поэтому из Флориды они добирались до Вашингтона поездом почти двое суток.

— Вы знаете, сколько нужно времени, чтобы поездом доехать из Майами до Хьюстона? — спросил Кэп.

— А чего тебя занесло в Хьюстон? — удивился Джек.

— Выяснял обстановку, босс. Выяснял обстановку. Как ты помнишь, я никогда не доверял Дугу Хамфри. И, естественно, не доверял Мэри Карсон. Вот я и решил кой-чего разузнать. Люди доверяют таким старым пердунам, как я. Господи! Как же они мне доверяют!

Диана протянула ему маленький стаканчик водки со льдом.

— И что ты узнал, Кэп?

— Прежде всего то, как Мэри Карсон развелась с мужем. В Хьюстоне помнят многое. И купание голышом в бассейне Карсонов. И вечеринки с ключами. Знаете, что это?

Диана кивнула.

— Люди бросают ключи от дома в мешок и…

— И вытаскивают, — добавил Кэп. — Мужчина вытаскивает ключ и едет с женщиной, которая живет в этом доме. Трахаются всю ночь, а утром все где-нибудь встречаются за завтраком, чтобы жены могли найти мужей и наоборот. Как жаль, что я родился слишком рано.

— И что из этого? — спросил Джек.

— Карсон обрюхатил какую-то женщину. Кроме того, ни у кого нет уверенности, что Эмили — дочь Карсона. Дуг Хамфри об этом узнал. Устроил развод. Возможно, Мэри и Карсон этого не хотели, но когда Дуг сказал, что они должны развестись, они развелись. Он был человеком старой закалки и никаких вольностей не терпел. К тому же Дуг всегда добивался поставленной цели. И все вышло как по писаному. Кроме одного. Мэри оказалась матерью-одиночкой, а трахаться ей хотелось не меньше прежнего, поэтому над многими семьями в Прибрежных Дубах нависла угроза развода. Но Дуг быстро приструнил дочку. Заставил переехать в свое поместье и лишил средств к существованию, оставив лишь жалкое ежемесячное пособие. Как же она возненавидела своего отца!

— Какое отношение имеет все это к нашим проблемам? — резко спросил Джек.

— Я как раз к этому подхожу. Ты знаешь, где сейчас дочь Мэри, Эмили?

Джек нахмурился.

— Дуг Хамфри умел держать репортеров на дистанции, будь то газеты или телевидение. Но его внучка, — тут Кэп перестал улыбаться, — уже четвертый год сидит в федеральной тюрьме. Срок у нее от пяти до десяти лет, в зависимости от поведения. История эта длинная. Эмили убежала от матери и деда, села на иглу, занялась проституцией, чтобы добывать деньги на очередные дозы. — Он покачал головой. — Так мне в Хьюстоне и сказали. Эмили стала уличной проституткой.

— Господи! — выдохнула Диана.

— Ей протянули руку помощи, — продолжал Кэп. — Догадайтесь, кто? «Метеорологи»^[127]. Они ее излечили, а потом завербовали. Научили изготовлять бомбы. К счастью, ни одна из ее бомб никого не убила. Но когда девушка попалась, ей дали срок, который она и отбывает в Западной Виргинии. Такой вот скелет хранит в своем шкафу Мэри Карсон.

Джек потер подбородок.

— Кэп… и что из этого?

Кэп улыбнулся одними губами, предчувствуя, что Джеку не понравится его ответ.

— Все просто. Некоторые наши акционеры верят в христианские заповеди, и им не понравится то, что не так уж давно творилось на вечеринках в Прибрежных Дубах. Есть у нас и акционеры, которые верят в закон и порядок и начинают дрожать при упоминании о «Метеорологах». Едва ли им понравится, что у предлагаемого им главного управляющего дочь — наркоманка и отбывает срок за особо опасное преступление. Ты не хочешь воспользоваться этой информацией?

Джек покачал головой.

— Многое я уже знал. Отдадим Мэри должное. О дочери она сама мне все рассказала. Нет, Кэп. Если нам суждено проиграть, мы проиграем, но я обещал не использовать против Мэри эти сведения.

Глава 41

1

1973 год

В понедельник вечером, 19 ноября, накануне собрания акционеров, Джек и Диана дали обед в своем «люксе» в нью-йоркском «Хилтоне». Присутствовали Джони и Дэвид, Лиз и ее бойфренд Джордж, племянник Дианы, Маленький Джек и Сара. Глория и Брент Крейтон, приятель Сары, обедали внизу, в ресторане, поскольку Джек и Диана решили, что не смогут в их присутствии говорить о делах. В ресторан отправились и жены Херба Моррилла, Микки Салливана и Кэпа Дуренбергера. Им доверяли полностью, но опасались, что деловые разговоры вызовут у них зевоту. Из Аризоны приехали Кертис и Бетси Фредерик. Салли Аллен прилетела из Лос-Анджелеса.

Расположившись после обеда в гостиной, они обсудили сложившуюся ситуацию и нашли ее безрадостной.

С учетом своих акций, акций родственников, друзей и тех акционеров, кто доверил ему свои голоса, Джек мог рассчитывать на 275 тысяч акции — двадцать семь с половиной процентов от общего числа акций Эл-си-ай. Если Билли Боб и Рей Ленфант проголосовали бы за него, он набрал бы тридцать семь с половиной процентов голосов.

— Я хочу зачитать имена некоторых наших акционеров, отдавших нам право голоса. — Диана развернула лист бумаги. — Конечно, кардинальных изменений эти акции не вносят, но показывают, что некоторые люди умеют ценить дружбу. Мы имеем доверенность на пятьдесят акции от Констанс Хорэн. На сто акций от Гарри Клейна и Бенджамина Ланга, продюсера и режиссера нескольких фильмов Джони. Подозреваю, они специально купили эти акции, чтобы проголосовать по ним. Прислал доверенность на сто акций Мо Моррис, агент Джони и партнер Сары. Доверенность на пять акций получена от Эдуарда Мартина, фермера из Окмалджи, штат Оклахома, который вместе с доверенностью прислал письмо с пожеланиями удачи. Ребекка Мерфи, частный детектив из Бостона, десять акций. Артур, граф Уэлдонский, двести акций. Наконец, — улыбнулась Джеку Диана, — нами получена доверенность от Валери Латэм Филд, которая совсем недавно приобрела сто акций по всем понятной причине.

На этом светлая полоса вечера закончилась. Все понимали: как двадцати семи с половиной, так и тридцати семи с половиной процентов может оказаться недостаточно для сохранения контроля над компанией.

Диана, на которой в тот вечер были небесно-голубые брюки и белый свитер, проявляла куда больше активности, чем Джек. Она изо всех сил поддерживала разговор, не давая ему окончательно угаснуть.

Джек же сидел в углу, в своем фирменном темно-синем костюме с торчащим из нагрудного кармана уголком белого платка. Он знал, что на него смотрят, не только поддерживая, но и, прости, Господи, жалея. Он понимал, что на этот раз его разглядывают куда пристальнее, замечая и кератомы на голове и руках, и набрякшие веки, и обвисшие щеки. Если Джек ловил чей-то взгляд, то улыбался, показывая, что сохранил еще чувство юмора.

Внезапно в гостиной повисла тишина, словно у всех разом иссякли слова. Автоматически все повернулись к Джеку.

— А не кажется ли вам, что все наши волнения напрасны? — ровным голосом спросил он. — Грустить или радоваться надо лишь после подсчета голосов. Если Билли Боб Коттон и Рей Ленфант будут с нами, я не уверен, что Мэри удастся переплюнуть наши тридцать семь с половиной процентов.

Но его слова не подняли настроение остальным.

В углу Кертис Фредерик шептался с Кэпом Дуренбергером.

— Я все думаю о прошедших годах., и делах. Это конец эры. Господи, как хорошо, что мы вышли на пенсию. Я бы не хотел больше иметь ничего общего с Эл-си-ай.

Сара и Лиз тоже стояли вдвоем.

— Жаль, что я знаю отца столь короткое время, — вздохнула Сара.

— Он великий человек, — ответила Лиз. — Не знаю, как он, а я напишу письмо твоей матери, Сара. Поблагодарю за покупку акций и за доверенность.

— Может, я тоже ей напишу.

Маленький Джек говорил с Дианой.

— Ты хоть представляешь наши с отцом отношения? Его просто никогда не было дома.

Диана усмехнулась:

— Еще один маленький мальчик, недовольный папочкой, который слишком много работает, чтобы обеспечить семье достойную жизнь. Это клише, Эль-Джей, и очень затертое.

— Хорошо. Он дал мне все, что я только мог пожелать.

— Опять клише, но дело в другом, Эль-Джей. Он создал «Лир коммюникейшн, Инкорпорейтед». Четвертую по величине телекоммуникационную компанию США. Создал с нуля, Эль-Джей. А завтра он может ее потерять. Неужели тебе на это наплевать?

— А разве он не плевал на то, что делал я?

— А что ты такого сделал? — пожала плечами Диана. — Ты так и не вырос. По-прежнему играешь в детские игры. Да, ты заработал деньги и купаешься в лучах славы. Но когда ты закончишь играть, о тебе тут же забудут. А вот о твоем отце — нет.

— И он обо мне того же мнения?

— Спроси его сам, Эль-Джей. У твоего отца еще не отнялся язык.

Микки Салливан устроился рядом с Хербом Морриллом.

— Отец Джека гордился бы им. Несмотря на то что они не очень-то ладили, Эрих всегда в него верил.

— Тебя послушать, так у нас похороны, — прошептал в ответ Херб.

Джони подошла к Диане.

— Я бы могла удавить Мэри Карсон. Я так люблю отца. И если… Диана, он может умереть.

Диана покачала головой:

— Не может. Если что и могло убить его, так это смерть Энн.

Зазвенел звонок. Диана пошла открывать дверь. В «люкс» вошел Билли Боб Коттон.

Все понимали, что его появление не случайно. Джек поднялся ему навстречу. Он, Билли Боб и Диана прошли в спальню и закрыли за собой дверь.

— Бурбон? — спросил Джек, когда Билли Боб сел в кресло.

Тот покачал головой.

— Потом.

— У тебя не очень хорошие новости, — предположила Диана.

— Не очень. Джек… Диана… Утром я, возможно, проголосую за вас. Но не Рей.

Джек вздрогнул.

— Не Рей? Я думал…

— Я тоже. Но потом… что-то произошло.

— Что именно? — спросила Диана.

— Рей рассердился на тебя.

— По какой причине?

— Из-за Эмили.

— Эмили?

Билли Боб положил ногу па ногу и нервно потер руки.

— Ты знаешь Элси Сеннетт? Она наш акционер.

Джек покачал головой:

— Лично — нет. Но в списке акционеров я видел ее фамилию. Она унаследовала пять тысяч акций. Больше я о ней ничего не знаю.

Билли Боб вздохнул.

— Она живет в Батон-Руже. Две недели тому назад ей позвонил Кэп Дуренбергер, с которым она встречалась Бог знает сколько лет тому назад. Он попросил выдать ему доверенность на голосование по ее акциям. Элси замялась, и тогда Кэп Дуренбергер выложил ей жуткую историю о дочери Мэри Карсон.

— Я об этом знаю, — кивнул Джек. — Мэри говорила мне уже довольно давно.

— Так вот… — продолжал Билли Боб. — Элси позвонила Рею — он ее близкий друг, — чтобы сообщить, что о Мэри и Эмили распускают лживые слухи. Рей знал, что это не ложь. Он был куда ближе к Дугу Хамфри, чем я. Он даже помогал Дугу, когда тот пытался добиться для Эмили более мягкого приговора. Короче, Рей связался с Мэри и сказал, что эта давняя историю используется против нее. Поскольку источником был Кэп Дуренбергер, Рей и Мэри предположили, что он узнал обо всем от тебя. Мэри была в ярости. Она говорит, что доверилась тебе, а ты…

— Я не предавал ее доверия! — оборвал его Джек. — Кэпу я ничего не говорил. Он все выяснил сам. А когда Кэп пришел к нам со своими находками, мы с Дианой попросили его никому ничего не говорить. С того дня, как Мэри рассказала мне об Эмили, и до того дня, как Кэп приехал к нам в Вашингтон, от меня об этом узнала только Диана.

Билли Боб нахмурился.

— Теперь, пожалуй, я не откажусь от бурбона. Разумеется, я тебе верю и завтра проголосую за тебя.

— Где Рей? — спросила Диана.

— У него номер в «Плазе», — ответил Билли Боб.

Джек подошел к бару и наполнил три стакана.

— Мы не будем звонить ему, Диана. Не хочу я его ни о чем просить. После разговора с Мэри он мог бы позвонить мне и все выяснить. Но Рей примирился с мыслью о том, что я могу кого-то предать, и ему не хватило духу задать мне прямой вопрос. Пошел он к черту!

— Ты мог бы с тем же успехом послать и меня, — заметил Билли Боб.

— Почему? Ты же здесь. Ты меня спросил, я ответил, и ты мне поверил. — Джек закружил по спальне. — И Мэри тоже хороша! Могла бы позвонить и…

— Мэри боится, что шумиха уменьшит шансы Эмили на досрочное освобождение. Она отсидела четыре года, и к Рождеству ее могут выпустить на поруки.

— Какая шумиха? Откуда взяться шумихе?

— Кэп…

Джек распахнул дверь.

— Кэп, подойди сюда! — Когда Кэп подошел, он схватил его за плечо и прошипел:

— Больше ни единою гребаного слова об Эмили Карсон! Ты меня понял? Ни единого слова, а не то я найду способ оставить тебя без твоей гребаной пенсии!

И он захлопнул дверь перед лицом Кэпа Дуренбергера.

— Я поговорю с Реем, — вызвался Билли Боб. — И с Мэри.

— Пожалуйста, поговори. А теперь… извини, мне надо позвонить.

Билли Боб вышел из спальни. Джек повернулся к Диане.

— Кротий? — спросила она.

Джек пожал плечами:

— Кротий. Почему нет? Наш последний рубеж обороны.

— Не совсем.

— Мне представляется, что это наилучший для нас вариант.

Диана задумчиво улыбнулась.

— Тот, кто хочет дать тебе пинка, должен прежде всего оберегать свою задницу.

2

Собрание акционеров должно было начаться в бальном зале нью-йоркского «Хилтона» в десять утра.

Джек, Диана, Эль-Джей и Джони встречали акционеров с половины девятого. Джони в розовом мини-платье выглядела ослепительной, как и полагается кинозвезде. Смотрелся и Эль-Джей, в синем блейзере и серых брюках, с перстнем победителя «Суперкубка» на пальце. Известнейший бизнесмен, член палаты представителей, кинозвезда, знаменитый футболист… Команда собралась как на подбор. Каждого просили дать автограф.

Мэри Карсон появилась ровно в десять. Она села за стол рядом с Джеком.

— Извини, что засомневалась в твоем слове, — прошептала Мэри. — Извини и за то, что не позвонила.

— Кэп поступил дурно, — ровным голосом ответил Джек. — Но не менее дурно не верить людям, которые не давали ни единого повода усомниться в их честности.

Собрание открыл Джек. Он произнес десятиминутную речь, в которой остановился на основных моментах деятельности компании и итогах прошедшего года. Более детальные сведения можно было почерпнуть из розданного акционерам годового отчета.

— Следующий вопрос повестки дня — выборы совета директоров, — продолжил он. — Прошу называть ваших кандидатов.

Поднялся Билли Боб Коттон и зачитал список директоров, предложенный акционерами, которые хотели бы видеть Джека на посту главного управляющего компании. Далласский адвокат огласил другой список. Джек фигурировал в обоих и при любом исходе остался бы директором компании. Но директора, избранные по далласскому списку, избрали бы главным управляющим Мэри Карсон.

— Если других предложений нет, мы будем именовать список, предложенный мистером Коттоном, списком «А», а список мистера Лоувелла — списком «Б». Для упрощения голосования прошу каждого акционера написать на бланке с указанием числа принадлежащих ему акций букву «А» или букву «Б».

Пока члены счетной комиссии собирали бланки, Билли Боб подошел к столу. Заговорил он с Джеком, но Мэри услышала его слова.

— Рей уехал домой. Он оставил мне доверенность с указанием проголосовать его акциями за тебя.

Счетная комиссия закончила работу. Джек постучал молотком по столу.

Председатель счетной комиссии огласил результаты.

— В голосовании участвовало семьсот семьдесят семь тысяч двести пятьдесят пять акций. За список «А» подано триста семьдесят девять тысяч четыреста двенадцать голосов. За список «Б» — триста девяносто семь тысяч восемьсот сорок три голоса.

В зале воцарилась тишина. Аплодисментов не последовало. Итоги голосования поразили всех, даже победителей.

Мэри коснулась руки Джека.

— Я хочу, чтобы у тебя остался тот же кабинет. И жалованье. А также право пользоваться самолетами компании.

— Боюсь, в этой истории еще рано ставить точку, Мэри. Мне надо сказать несколько слов акционерам, и на собрании присутствует один человек, с которым я хочу тебя познакомить.

Джек встал, подошел к микрофону.

— Дамы и господа, прежде чем наше собрание завершится, я хочу сделать небольшое объявление. Вы вновь выбрали меня в совет директоров «Лир коммюникейшн, Инкорпорейтед». Я вам очень благодарен, но отказываюсь от такой чести. Более того, я ухожу со всех постов, которые занимал в этой корпорации.

Юлий Цезарь в свое время сказал, что лучше быть первым парнем в маленькой испанской деревне, чем вторым в Риме. Я придерживаюсь того же мнения. Или я управляю компанией, или не имею с ней ничего общего.

Тех, кто задумал этот… переворот — я думаю, лучшего термина для происшедшего здесь не найти, — ждет сюрприз. Я попрошу подойти ко мне мистера Юния Кротия. Сюда, пожалуйста, сюда.

Мистер Кротий — президент «Уичерли Девер, Лимитед», англо-голландского коммуникационного конгломерата. Некоторое время тому назад мистер Кротий обратился ко мне и некоторым другим акционерам с предложением выкупить акции «Лир коммюникейшн». Накануне нашего собрания я подписал опцион, разрешающий «Уичерли Девер» покупку моих акций в том случае, если я потеряю контроль над компанией. Такие же опционы подписали члены моей семьи и мои ближайшие друзья. Более того, мистер Кротий приобрел опционы у двух банков, которые владеют большими пакетами наших акций. Сегодня «Уичерли Девер» выкупит все эти акции и станет самым крупным акционером «Лир коммюникейшн».

Как я сказал, я не хочу иметь никаких дел с этой компанией, раз уж не могу ею руководить. Она перейдет, и, полагаю, очень быстро, под полный контроль «Уичерли Девер», который своими капиталами и ноу-хау выведет ее на новый уровень развития, от чего все акционеры только выиграют.

Джек отошел от микрофона и поклонился Юнию Кротию. Акционеры нерешительно зааплодировали.

А Джек уже нагнулся к Мэри Карсон.

— Давай поглядим, сможешь ли ты дать им пинка, — прошептал он.

Диана и Джони уже спешили к нему. Они обняли Джека, когда тот сошел с возвышения, на котором стоял стол президиума, и направился к Юнию Кротию, чтобы поздравить его. Внезапно акционеры разразились аплодисментами. Джек и две женщины медленно продвигались к двери сквозь толпу людей, которые хотели пожать Джеку руку и даже поцеловать его.

Примечания

1

нееврейка (идиш). — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Дед (нем.).

(обратно)

3

Заходите, господин профессор (нем.).

(обратно)

4

Английское слово «salvages» в нашем контексте — переработка вторсырья. Таким образом, название компании можно перевести как «Компания Лерера по переработке вторсырья».

(обратно)

5

Я родилась в Бостоне. Это так. Но… (нем.)

(обратно)

6

Спасибо (нем.).

(обратно)

7

Гибсон Чарлз Дэйн (1867-1944) — американский художник, иллюстратор журналов мод. Создал образ девушки, ставший идеалом красоты начала XX в.

(обратно)

8

Слабак (нем.).

(обратно)

9

Каик — пренебрежительное прозвище евреев в Америке.

(обратно)

10

Закон, запрещающий производство, транспортировку и продажу алкогольных напитков. Отменен в 1933 г .

(обратно)

11

нетитулованная аристократия. Политическая и деловая элита Северо-востока США.

(обратно)

12

виски с водой, горькая настойка с сахаром, а также ломтиком лимона и вишней. Подается в невысоком широком стакане, обычно из толстого стекла.

(обратно)

13

«Тихий» бар — подпольное питейное заведение времен действия «сухого закона».

(обратно)

14

Копли-сквер — площадь в историческом центре Бостона.

(обратно)

15

Котильон дебютанток — первый выход в свет восемнадцатилетних девушек.

(обратно)

16

Имеется в виду Коммонуэлс-авеню, центральная улица квартала Бэк-Бей в Бостоне, застроенная большими красивыми домами.

(обратно)

17

первая в мире коммерческая радиостанция. Начала передачи 2 ноября 1920 г .

(обратно)

18

Бенни Джек (1894-1977). Комический актер, с 1932г. — звезда радио (любимая передача семьи Джозефа Кеннеди). В 1950 г . перенес свое шоу на телевидение, и в течение 15 лет оно оставалось в числе самых популярных телепрограмм

(обратно)

19

Макартур Дуглас (1889-1964), потомственный военный, в 1941 — 1945 гг. — верховный главнокомандующий союзными войсками сначала в юго-восточной части, а с января 1945 г . — на всем Тихом океане. Подписал за США акт капитуляции Японии на борту линкора «Миссури».

(обратно)

20

Кроуфорд Джоан (1904-1977), известная американская киноактриса, с 1925 г . снявшаяся в 80 фильмах.

(обратно)

21

Бэббит — главный герой одноименного романа ( 1922 г .) Синклера Льюиса, ставший именем нарицательным — синонимом обывателя и ханжи из среднего класса.

(обратно)

22

«Вэрайети» (Variety) — ежедневная газета, посвященная театру, кино, теле-и радиовещанию. Основана в 1905 т. Издается в Нью-Йорке.

(обратно)

23

Ист-Энд — восточная (беднейшая) часть Лондона.

(обратно)

24

Трилистник — эмблема Ирландии.

(обратно)

25

Популярнейший радиосериал (1929 — 1942 г .) о двух неграх, которые пускались во все тяжкие в поисках дополнительного заработка. Его аудитория достигала 40 миллионов.

(обратно)

26

Эн-би-си (National Broudcasting Company) — национальная радиотелевизионная сеть. Создана в 1926 г, когда в США одновременно началось вещание ее 25 радиостанции.

(обратно)

27

Фрегат, построенный в Бостоне в 1794 — 1797 гг. Во время англо-американской воины 1812 — 1814 гг. потопил английский фрегат «Герьер» В настоящее время стоит на приколе на Бостонской военно-морской базе и является кораблем-музеем.

(обратно)

28

чек с надписью банка о принятии к платежу.

(обратно)

29

закуски (фр.).

(обратно)

30

ломтик поджаренного хлеба с икрой или иной закуской.

(обратно)

31

религиозный иудейский обряд.

(обратно)

32

движение за отмену рабства в США, набравшее силу в 30-е годы XIX века.

(обратно)

33

Гаррисон Уильям Ллойд (1805-1879), журналист и поэт, один из руководителей аболиционистского движения, входил в число основателей Американского общества борьбы с рабством.

(обратно)

34

Лэндон Алфред Моссман (1887 — 1987) — политик и бизнесмен, активный деятель Республиканской партии, губернатор штата Канзас в 1932 — 1936 гг. На президентских выборах 1936 г . потерпел сокрушительное поражение.

(обратно)

35

Система мероприятий администрации Ф Рузвельта (1933 — 1939), направленных на ликвидацию последствий Великой депрессии.

(обратно)

36

Уайт Уильям Аллен (1868 — 1944) — писатель, журналист, издатель, влиятельный республиканец, дважды лауреат (второй раз — посмертно) Пулитцеровской премии в области журналистики.

(обратно)

37

Рейхсканцлер (нем.) — официальный пост Адольфа Гитлера.

(обратно)

38

Северогерманская радиостанция (нем.).

(обратно)

39

Религиозная иудаистская организация, основанная в 1843 г . Штаб-квартира находится в г. Вашингтоне.

(обратно)

40

Хрустальная ночь (нем), 11 ноября 1938 г ., когда по всей Германии прокатилась волна еврейских погромов.

(обратно)

41

Имеется в виду полуостров Кейп-Код на юго-востоке штата Массачусетс, модный летний курорт.

(обратно)

42

национальный праздник США, отмечается в первый понедельник сентября.

(обратно)

43

Сидячая война (нем.)

(обратно)

44

О, неприличное, мадемуазель, будьте любезны (фр).

(обратно)

45

презрительное прозвище немцев во Франции.

(обратно)

46

был создан в 1940 г . для организации кампании против вовлечения США во вторую мировую воину. Прекратил свое существование после Перл-Харбора.

(обратно)

47

от английского cock — мужской половой орган.

(обратно)

48

так называли в Америке (по инициалам) Франклина Делано Рузвельта.

(обратно)

49

Перед второй мировой войной Генри Форд активно выступал за сотрудничество с Гитлером. В выпускаемой им газете (в Дирборне, штат Мичиган, располагалась штаб-квартира корпорации «Форд моторс») постоянно печатались антисемитские статьи.

(обратно)

50

имеется в виду пролив Ла-Манш.

(обратно)

51

Вилья Панчо (1877 — 1923. наст. имя Доротео Аранго) — один из руководителей крестьянского движения во время Мексиканской революции (1910 — 1917).

(обратно)

52

Действительно, в Америке Джонов часто зовут Джеками, точно так же, как в России Георгиев — Юриями.

(обратно)

53

Аллен Грейси (1902 — 1964) — популярная киноактриса комического жанра. Много и плодотворно работала на радио.

(обратно)

54

Бейкер Джозефина (1906 — 1975) — известная темнокожая актриса театра и кино. Выступала на Бродвее, в 30-х годах пользовалась потрясающим успехом в Европе.

(обратно)

55

дорогой шеф (исп.).

(обратно)

56

популярный мюзикл 1945 г . с Фрэнком Синатрой в главной роли.

(обратно)

57

Рембрандт Харменс ван Рейн (1606 — 1669), Ван Дейк Антонис (1599 — 1641), Вермер Делфтский Ян (1632 — 1675), Буше Франсуа (1703 — 1770), Рейнолдс Джошуа (1723 — 1792) — соответственно знаменитые голландские (фламандские), французский и английский живописцы.

(обратно)

58

Бэнкхед Таллула (1903 — 1968) — талантливая актриса театра и кино.

(обратно)

59

семисвечник

(обратно)

60

традиционная музыка шотландско-ирландского происхождения, распространенная на юге Аппалачей.

(обратно)

61

популярный музыкальный стиль, имеющий корни в народной музыке сельских районов Юга.

(обратно)

62

Добрый вечер (фр.).

(обратно)

63

одно из значений английского слова «alliance», входящего в название компании Ленфанта.

(обратно)

64

члены Демократической партии от южных штатов, активные противники гражданских свобод.

(обратно)

65

лос-анджелесский ресторан, построенный в 1926 г . в форме шляпы-котелка, где по традиции собираются актеры, режиссеры и другие деятели кино.

(обратно)

66

национальный праздник, отмечаемый в четвертый четверг ноября.

(обратно)

67

Фэ-дэ-эр-драйв, по инициалам президента Франклина Делано Рузвельта, магистраль, проложенная вдоль Ист-ривер и названная в его честь после смерти.

(обратно)

68

МТИ — Массачусетский технологический институт, одно из лучших научно-технических учебных заведений Америки.

(обратно)

69

Джон говорит про расположенную в этом городе Военно-морскую академию.

(обратно)

70

В Пенсаколе расположена военно-морская база, а в ее составе Школа предполетной подготовки. Базу часто называют военно-морской воздушной академией.

(обратно)

71

«21» — один из наиболее знаменитых и оригинальных ресторанов и ночных клубов Нью-Йорка. Славится отменной кухней. Часто посещается деятелями театра и кино.

(обратно)

72

Берль Милтон (р. 1908) — комедийный актер. Начинал на радио в тридцатые годы, в 1948 г . сделался первой звездой TV. Его шоу сразу стало самым популярным часом теленедели. В середине пятидесятых получил прозвище «мистер Телевизор».

(обратно)

73

наиболее известный роман американского писателя Джона Филлипса Маркуонда (1893 — 1960), опубликованный в 1937 году и удостоенный Пулитцеровской премии.

(обратно)

74

калибры пистолетов измеряются в долях дюйма, но в разговорной речи остаются только эти доли: двадцать второй, тридцать восьмой, сорок пятый и т.д.

(обратно)

75

это уже размеры бюстгальтера, как принято в Америке, в дюймах.

(обратно)

76

Харлоу Джин (1911 — 1937, настоящее имя — Харлин Карпентьер) — актриса, звезда Голливуда 30-х годов.

(обратно)

77

престижный частный гуманитарный колледж высшей ступени для женщин в пригороде Бостона.

(обратно)

78

сеть универсальных магазинов. Речь идет о самом большом из них, который занимает целый квартал между Тридцать четвертом и Тридцать пятой улицами, Седьмой авеню и Бродвеем.

(обратно)

79

телешоу в жанре комедийного варьете (1950 — 1954 гг.), имевшее очень высокий рейтинг за счет большого количества приглашенных звезд и прекрасных скетчей знаменитых комиков.

(обратно)

80

остроумная комедия из жизни одинокой женщины, 1953 г ., режиссер Отто Премингер.

(обратно)

81

фильм 1954 г . (режиссер Элиа Казан, музыка Леонарда Берп-стайна), удостоенный восьми «Оскаров».

(обратно)

82

соответствует чину подполковника.

(обратно)

83

МГМ, Метро-Голдвин-Майер — одна из крупнейших киностудий Голливуда.

(обратно)

84

наиболее надежные и ликвидные акции.

(обратно)

85

Одно из важнейших сражении (4 — 6 июня 1942 г ) второй мировой войны, происшедшее у островов Мидуэй в центральной части Тихого океана, в ходе которого была уничтожена большая часть японского флота.

(обратно)

86

Чарисс Сид (р. 1921 г ) настоящее имя Таила Эллис Финкли, танцовщица с потрясающе длинными ногами, звезда нескольких мюзиклов 50-х годов киностудии МГМ.

(обратно)

87

Астор Фред (1899 — 1987, настоящее имя Фредерик Аустерлиц), актер, танцор певец, хореограф, в 30-50-х годах прекрасно сыграл в добром десятке музыкальных комедии.

(обратно)

88

Автор имеет в виду фильм «Кошка на раскаленной крыше», главная роль в котором стала очередным триумфом для Элизабет Тейлор, но фильм этот появился на экранах только в 1958 г .

(обратно)

89

Флинн Эррол (1909 — 1959) — голливудский актер, очень популярный в середине 30-х — начале 40-х годов. Второй взлет карьеры Флинна пришелся на вторую половину 50-х. Оборвала ее смерть от сердечного приступа.

(обратно)

90

Уэллс Орсон (1915 — 1985) — известный актер и режиссер, прославившийся экранизацией пьес Шекспира. За «Отелло» удостоен Гран-при в Каннах.

(обратно)

91

пьеса Артура Миллера, впервые поставленная в 1949 г ., до сих пор считается едва ли не лучшей американской пьесой всех времен.

(обратно)

92

Беспощадная прекрасная дама (фр.).

(обратно)

93

католический университет, находится в Бронксе, основан в 1841 году.

(обратно)

94

самый крупный остров в группе Виргинских островов.

(обратно)

95

Трейси Спенсер (1900 — 1967) — знаменитый голливудский актер, с 1930 г . снявшийся в десятках фильмов, дважды лауреат премии «Оскар».

(обратно)

96

Богарт Хэмфри (1899 — 1957) — знаменитый актер Голливуда, роли которого отличали глубокая психологичность и драматизм.

(обратно)

97

Знаменитый кинотеатр в Голливуде. Назван по имени владельца Сида Граумана. Перед входом, в бетоне на тротуаре, сохраняются отпечатки рук и ног чуть ли не всех кинозвезд Голливуда.

(обратно)

98

легкие (англ.).

(обратно)

99

один из важнейших статистических показателей, определяемых для игроков в бейсбол.

(обратно)

100

так в Америке называют привычным нам футбол.

(обратно)

101

от английского zip — застежка-молния (в том числе и на брюках).

(обратно)

102

Наоборот (фр.).

(обратно)

103

Фоккс Джеймс («Джимми») Эмори (1907 — 1967) — один из самых известных бейсболистов Америки.

(обратно)

104

Мьюзиэль Стэнли («Стэн») Френк (р. 1920) выступал за команду «Сент-Луис кардинал».

(обратно)

105

Димаджио Джозеф Пол (р. 1914) тринадцать лет играл за «Нью-йоркских янки», едва ли не самый знаменитый бейсболист за всю историю игры. Был женат на Мэрилин Монро.

(обратно)

106

пробежка бэттера (отбивающего) по всем трем базам с возвратом в «дом» до того, как полевой игрок успевает поймать отбитый мяч.

(обратно)

107

Питчер — игрок, вбрасывающий мяч в зону удара, ограниченную по горизонтали шириной плиты «дома», а по вертикали — уровнями колен и подмышек бэттера.

(обратно)

108

Обряд посвящения в еврейскую общину девочек бас мицва (дочь заповеди) и мальчиков бар мицва (сын заповеди) — для мальчиков. Пройдя обряд, мальчики и девочки становятся совершеннолетними и сами отвечают за свои поступки.

(обратно)

109

В пятой поправке к Конституции США сказано, что «ни одно лицо… не должно принуждаться свидетельствовать против себя».

(обратно)

110

один из самых лучших и дорогих ресторанов Нью-Йорка. Открыт в 1961 г . в нижнем этаже небоскреба Сигрем.

(обратно)

111

праворадикальная, ультраконсервативная организация, основанная в 1958 г .

(обратно)

112

Le Maitre. Мастер, учитель. Der Lehrer. Учитель. Йоханн Лерер учительствовал в Германии. Эрих изменил свою фамилию, став Лиром. Связь эту могли уловить тишь те, кто знал семейную историю Джека. Первая жена — мазохистка. Кое-кто знал и про это. Короче, вычислить прототип Джефферсона Ле Метра некоторым, пусть и немногим, не составляло труда.

(обратно)

113

Грант Кэри (1904 — 1986) — один из самых знаменитых актеров Голливуда. Пауэр Тайрон (1913 — 1958) — киноактер, звезда Голливуда конца 30-х — начала 40-х годов. Хоуп Лесли Таунс (р. 1903) — знаменитый комик, на сцене с четырех лет, в последний раз снимался в 1989 г .

(обратно)

114

Бергман Ингрид (1915 — 1982) — знаменитая киноактриса, по происхождению шведка. Трижды удостаивалась премии «Оскар».

(обратно)

115

Хепберн Одри (1929 — 1993) В кино с 1950 г . В 1953 стала звездой, получив «Оскара» за исполнение главной роли в фильме «Римские каникулы».

(обратно)

116

Конский каштан — символ штата Огайо.

(обратно)

117

Куортербек — разыгрывающий, действия которого определяют стратегию игры всей команды. Соответственно вся команда старается не подпустить к нему игрока соперника.

(обратно)

118

LJ — первые буквы прозвища Джека — Little Jack.

(обратно)

119

Принстонский университет — частное учебное заведение, входит в двадцатку наиболее престижных вузов страны. Основан в 1746 г .

(обратно)

120

Гарднер Ава (1922 — 1990) — роковая женщина как на экране, так и в жизни.

(обратно)

121

список лучших игроков футбольных команд университетов, с 1889 г . ежегодно составляемый экспертами и по традиции публикуемый в журнале «Коллиерс».

(обратно)

122

Шор Френсис Роуз (1917 — 1994) — известная певица, актриса, радио-и телеведущая, безусловно, достойная того, чтобы стоять в одном ряду с Ингрид Бергман и Марлен Дитрих. В 1989 — 1991 гг. вела телевизионную передачу «Разговор с Дайной Шор».

(обратно)

123

Гарриман Уильям Аверелл (1891 — 1986) — промышленник, государственный и политический деятель, дипломат.

(обратно)

124

Ситком (сокр от situaton comedy) — комедийный телесериал.

(обратно)

125

О'Киф Джорджия (1887 — 1986) — художница, одна из наиболее известных представительниц современной живописи США. Автор абстрактных произведении, символика которых навеяна миром природы (в частности, пустынями штата Нью-Мексико, где она жила с 1949 г .).

(обратно)

126

матч между футбольными командами-победительницами Американской и Национальной конференций после окончания сезона. Проводится с 1967 года.

(обратно)

127

Подпольная организация, сформированная в 1969 г . членами экстремистской фракции организации «Студенты за демократическое общество». Выступала за применение насилия против существующей в стране власти, в подполье занялась террористической деятельностью.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

href=#t23>Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

*** Примечания ***