волновалась Алексеева. ― Нельзя оставлять этого.
― Ну-ка, Мария Александровна, пойдем сейчас вместе. Посмотрим этот дом.
Пошли с ней по Разъезжей. Изменилась старая знакомая улица. Не видно детворы, не слышно веселого гомона. Тихо. У каждых ворот дежурные. Возле булочных очереди… Война!
Мы подошли к дому.
― Вон оттуда! ― показала Алексеева на здание, возвышающееся над окружающими домами. ― Не могу указать ни этаж, ни окно, только твердо знаю ― из этого дома сигналят!
Я спросила, где стоят военные. Алексеева показала на одно из соседних зданий. Я подошла к подъезду. Часовой не пропустил меня внутрь. Попросила вызвать комиссара или доложить ему, что очень надо повидать начальство.
Через несколько минут выходит ко мне… Павел!
― Ты?! ― удивился он. ― Откуда ты узнала адрес? Я онемела. Никак не ожидала этой встречи.
― Здравствуй… ― все еще не веря себе, пролепетала я. ― Это я пришла…
― Вижу! ― засмеялся Павел. ― Вот так штука!
Я так обрадовалась, что долго не могла ничего сказать ему толком. Потом уж объяснила, что прошу пропуск по важному делу к комиссару части.
― Это, значит, ко мне, ― развел руками Павел.
Часовой прислушался к нашей беседе и вдруг засмеялся. Да громко так. Мне показалось, что и он рад нашей встрече.
Мы прошли в здание. В небольшом служебном кабинете стоял письменный стол, а в глубине ― койка, покрытая серым солдатским одеялом.
― Здесь я работаю, здесь и живу,― объяснил мне Павел. ― Впрочем, работаю не только здесь… Ну, садись… говори о своем деле!
Заговорила не сразу… Никак не верилось, что я вижу Павла, что он жив и здоров. Рассказала ему о таинственных сигналах и спросила, что делать. Хорошо бы во время воздушной тревоги послать под ворота дома на Предтеченской несколько бойцов, чтобы проследить и накрыть предателей на месте преступления.
― Пошлём своих людей, ― ответил Павел. ― Только не паникует ли твоя домохозяйка?
Пора уходить… Хотя очень хочется еще поговорить с Павлом.
Прощаясь, попросила:
― Пожалуйста, сообщи, когда у вас отправка! Ведь можно тебя проводить?
― Нельзя, Лиза,― печально, но твердо ответил Павел.
― Хорошо бы побыть вместе, но что поделать… Никого не будут провожать, и меня не следует.
Мы простились… Вот уж и дверь открыта… И вдруг в кабинет вошел красноармеец с двумя стаканами чаю и стопкой галет на тарелочке.
― Товарищ комиссар, ― обратился боец к Павлу,― вам чай пора пить! Должно, и… супруга с вами выпьет.
Деловито хмурясь, боец поясняет мне:
― Товарищ комиссар еще не кушал, так что теперь в самый раз.
Павел покачал головой.
― Товарищ Петров! По какому это уставу положено докладывать о жизни комиссара гражданскому лицу?
― Так это ж не гражданское лицо, а супруга ваша, жена! ― улыбается боец.
― Ну, в таком случае давай сюда и кашу! А откуда столько галет?
― Так что сэкономили вчера…
Как благодарна я этому Петрову! Не потому, что чувствовала голод, а за то, что такой заботливый и… рядом с Павлом.
Петров принес две миски каши с салом, аппетитной и ароматной. Мы съели кашу, выпили чаю, и когда Павел писал записку командиру роты, а Петров оказался близко от меня, я тихо шепнула:
― Спасибо, товарищ Петров!
― На здоровье! ― так же тихо ответил боец.
― За него спасибо, ― указала глазами на Павла.― Вы уж присмотрите за ним… Как ребенок он…
Петров поглядел на Павла:
― Да ведь по службе полагается… ― и добавил: ― присмотрю… Вы не беспокойтесь.
Павел проводил меня до ворот и по дороге объяснил, почему в тот раз, когда звонил по телефону, не сказал. Что так близко стоит от нашего дома:
― Нельзя. Если к комиссару будет жена ходить, то другим бойцам надо разрешить визиты. А это нехорошо. Нельзя ― так всем нельзя!
* * *
Вечером пришла к Алексеевой и рассказала ей, что при первой же тревоги к дому подойдут бойцы из воинской части. И только сказала ― завыла сирена. Началась воздушная тревога.
… Город затих и притаился. Только в небе, очень высоко, слышен гул фашистских самолетов ― по этому гулу, глухому и низкому, мы уже научились отличать машины врага от своих.
Прожекторы обшаривают небо. Шарят все быстрее. Начали бить зенитки, но далеко, не в нашем районе. Так темно, что даже силуэта того высокого дома не видно. Напряженно глядим в темноту. Прошло минуты три… По-прежнему темно. Должно быть, на этот раз сигналов не будет.
― Что-то задержались сегодня, ― говорит Алексеева.
И вдруг мелькнул голубоватый свет. Еще и еще… То длинный, то короткий сигналы… Безусловно, азбука Морзе. Алексеева до боли стиснула мне руку, точно это моя рука подает сигналы.
А бойцов все нет.
Сигналы прекратились. Прошло несколько секунд, и снова замигал голубоватый свет.
Послышались шаги. Мужской голос пробасил:
― Кто тут товарищ Алексеева?
― Я ― Алексеева.
― Прибыли в ваше распоряжение, ― отрапортовал тот же голос.
Из темноты появились три фигуры. Алексеева
