КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

В дни блокады. Записки политорганизатора [Елизавета Трофимовна Шарыпина] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

ПРОВОДЫ

Война!

Завтра эвакуация детей. Уже все вещи уложила. Но перекладываю заново ― может быть, что и забыла.

Едут оба наших сына и племянник Алик. В первый день войны его привезла к нам из Выборга сестра моего мужа. И тут же уехала обратно. С тех пор от нее нет никаких вестей.

С первых дней войны дети предоставлены самим себе: мы, взрослые, поздно возвращаемся с работы. Утром я кормлю всех завтраком, оставляю деньги на обед. Обедают они в столовой, а ужинаем мы вместе.

Ребята не то чтобы повзрослели, но стали как-то серьезнее. В нашем доме строится бомбоубежище, к которому мы «приписаны», и ребята добросовестно помогают строителям: выносят, землю, сколачивают щиты из досок для настилки пола.

… Итак, завтра расставание с детьми. Когда я их опять увижу, ― никто сейчас не скажет. Но знаю: отправлять надо. За последние дни было несколько воздушных тревог. Ночью особенно трудно поднимать ребят по тревоге и вести в убежище. Как ни быстро они одеваются, все-таки я волнуюсь. Ведь каждую минуту может обрушиться бомба.

Сегодня Лёка и Гена легли не раздеваясь. Даже ботинок не сняли. Тужурочки наготове около кроваток. Только Алик спит раздетый.

Пришла поздно, стала будить:

― Раздевайтесь-ка, ребятки. Лёка чутко спит, приподнялся.

― Будет тревога, мы быстрее соберемся. Так лучше.

― Но вы же совсем не отдохнете. И ножки в ботинках отекут, болеть будут.

― Мамочка, мы разденемся завтра в вагоне. А сегодня решили так спать, чтобы ты не волновалась. Ложись, отдыхай. Мы уже поужинали.

«Решили» ― значит, перед сном обсуждали, значит, видели мой страх за них. «Отдыхай» ― значит, жалеют меня.

Но мне не до сна. Павел еще не вернулся. Какие-то у него новости? Он подал заявление в военкомат о добровольном вступлении в армию.

Еще и еще перекладываю детские вещи: рубашечки, носки, полотенца… Всем троим купила ботинки и галоши.

Сколько матерей и сегодня, и завтра, и все эти дни с болью в сердце собирают в путь-дорогу своих малышей. А многих еще надо убедить, что дети должны уехать из города.

Мне поручено побеседовать с женщинами в домохозяйствах. И почти везде одно и то же. Какое осуждение видишь в глазах матерей, какую настороженность!

― И чего только придумали! Детей увезти! Нет, умирать ― так вместе.

― В том-то и дело, ― говорю, ― что умирать мы не хотим. А защищать город легче, если в нем не будет детишек. Фашисты будут бомбить города. Так неужели мы, матери, оставим детей на гибель?!

Иногда слышишь:

― Наверное, у самой нет детей, иначе так легко не рассуждала бы об отправке наших ребят.

― Женщины! Я ведь тоже мать. У меня двое детей. Отправляю их третьего июля, ― отвечаю им. ― Если государство в такое время предоставило нам транспорт и деньги, когда они так нужны для обороны, значит, ребятам действительно надо уезжать. Мы с вами будем работать бороться за свой город. Зачем же детям видеть все ужасы войны? Они не должны слышать вой снарядов и разрывы бомб. Горестна разлука, но так надо!

Простые слова доходят легче: все больше приходит матерей хлопотать об отправке детей.

Пришла Дуся Карлицкая, рано состарившаяся женщина. Ее сын Витя растет озорником, учится на двойки. Педагогический совет, опасаясь плохого влияния подростка на детский коллектив, ссылаясь на то, что Вите скоро четырнадцать лет, отказался эвакуировать его со школой. Мать бросилась ко мне:

― Вот вы говорили: «Отправляйте детей» ― а его не берут. Помогите! Что ж это такое?!

― Почему не берут?

― А куда, говорят, мы его возьмем? Он всех ребят испортит. Будет трудно, нужна дисциплина, а он, мол, ослушник…

― Да, будет трудно… Когда едет школа?

― Шестого, а пятого вещи надобно сдавать.

― Вот что, Дуся, готовь ему вещи. И с Виктором поговори, он уже не маленький ― поймет. Поручусь за него, пусть только слово даст, что будет вести себя хорошо.

…Звонок. Пришел Павел с повесткой из военкомата. В ней сказано: «Явиться четвертого июля с вещами в клуб фабрики «Большевичка».

Завтра уезжают ребята, послезавтра их отец, мой муж, мой товарищ.

Тяжело на сердце, а горжусь: сам попросился на фронт. Впрочем, и многие так.

― Трудно тебе будет, Лиза, ― обнял, ласково гладит по голове. ― Одна останешься.

Да, мне будет нелегко. Но разве легкую жизнь я прожила? В двадцатых годах на Туркестанском фронте была вместе с Павлом, когда его послали на борьбу с басмачами, а потом Кубань ― борьба с кулацким саботажем. На Кубани работала женорганизатором. В те годы эта было нелегко. Очень трудное время. Вспоминая его, чувствую, как становлюсь сильнее, спокойнее…

…В семь утра приехали родители Алика ― Сергей и Надежда. Мать поплакала, но решение об отправке Алика одобрила.

Потом пошли к вокзалу. Вот дети уже в вагонах… В девять тридцать эшелон уйдет.

Матерям на вокзал не разрешили приходить, но человек сорок правдами и неправдами все же проскочили на перрон ― в последний раз взглянуть на ребятишек.

Второй